«Пуаро знает убийцу. Пуаро расследует. Пуаро спешит на помощь. Сообщники»

Пуаро знает убийцу. Пуаро расследует. Пуаро спешит на помощь. Сообщники (fb2) - Пуаро знает убийцу. Пуаро расследует. Пуаро спешит на помощь. Сообщники (пер. Владимир Б. Постников,А. Баршай,О. Воронцова,Сергей Всеволодович Кулланда,И. Борисов, ...) (Кристи, Агата. Сборники) 2760K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Кристи

Кристи Агата СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ТОМ ДВАДЦАТЫЙ, книга 1

ПУАРО ЗНАЕТ УБИЙЦУ Poirot Knows the Murderer 1920–1924

Происшествие на балу Победы The Affair at the Victory Ball © Перевод С. Кулланды

Как-то раз мой друг Эркюль Пуаро, бывший сотрудник бельгийской полиции, по чистой случайности включился в расследование дела об убийстве в Стайлз[1]. Успех того дела принес ему шумную славу, и он решил вплотную заняться расследованием преступлений. Я как раз вышел в отставку после ранения на Сомме[2] и вызвался помогать ему, тем более что мы вместе снимали квартиру в Лондоне. Именно потому с большинством дел Пуаро я знаком не понаслышке и мне не раз советовали описать для потомства хотя бы самые интересные из них. Собравшись с духом, я решил начать свой рассказ с истории, о которой в свое время столько судачили: с убийства на балу Победы.

Быть может, в этом расследовании неординарные методы Пуаро проявились не так ярко, как в некоторых других более запутанных делах, но преступление было столь диковинным, участники событий настолько известны в обществе, а шум, поднятый прессой, так силен, что роли Пуаро в раскрытии этого cause celebre[3] необходимо воздать должное.

Как-то чудесным весенним утром мы сидели на половине Пуаро. Я читал «Дейли-Ньюсмангер»[4], а мой друг, одетый по обыкновению с иголочки, слегка склонив набок свою яйцевидную голову, изящными движениями помадил усы. Безобидное щегольство было одним из проявлений его любви к порядку и стремления все разложить по полочкам. Вскоре я, забыв о газете, погрузился в раздумье, из которого меня вывел голос Пуаро.

— О чем вы так глубоко задумались, mon ami?[5]

— По правде говоря, — постучал я пальцем по соскользнувшей с моих колен газете, — я теряюсь в догадках насчет этого необъяснимого случая на балу Победы. Все газеты только об этом и пишут.

— И в чем же дело?

— Чем дальше, тем больше все запутывается! — с жаром принялся говорить я. — Кто убил лорда Кроншоу? А смерть Коко Куртне в ту же ночь — это что, просто совпадение? Опять-таки непонятно, был ли это несчастный случай или она сознательно приняла смертельную дозу кокаина. — Тут я сделал паузу и патетически добавил: — Вот вопросы, на которые у меня пока нет ответа.

К моему разочарованию, Пуаро не поддался на эту уловку. Уставившись в зеркало, он пробормотал:

— Прекрасная помада! Именно то, что я искал. — Впрочем, поймав мой взгляд, он поспешно добавил: — Да-да, друг мой, вы абсолютно правы. И что же вы обо всем этом думаете?

Ответить я не успел. Открылась дверь, и квартирная хозяйка объявила о приходе инспектора Джеппа из Скотленд-Ярда[6].

Оба мы были рады визиту старого друга.

— Джепп, дорогой мой, — воскликнул Пуаро, — что привело вас к нам?

— Видите ли, мосье Пуаро, — ответствовал Джепп, кивая мне и усаживаясь поудобнее, — я тут занимаюсь одним делом как раз по вашей части, ну и решил, что грех не дать вам в этом поучаствовать.

Пуаро был высокого мнения о способностях Джеппа, хотя и сетовал на полное отсутствие системы в его работе, я же всегда считал, что основной талант инспектора — умение представить просьбу о помощи как свое личное одолжение.

— Я насчет бала Победы, — не отставал Джепп. — Неужто вам не хочется этим заняться?

— Не знаю, как я, а уж мой друг Гастингс наверняка не упустит такого случая, — улыбнулся Пуаро. — Он как раз рассуждал на этот счет, n'est-ce pas, mon ami?[7]

— И вам будет чем заняться, сэр, — снисходительно обронил Джепп. — Такая удача не каждый день выпадает. Ну да ладно, к делу. Вы ведь знаете, что там стряслось?

— Только из газет — а их иногда заносит ох как далеко. Лучше расскажите все с самого начала.

Джепп закинул ногу на ногу и начал свой рассказ:

— В прошлый вторник проводился бал Победы. С большой помпой. Все по высшему разряду: в Колоссус-Холле, гости — все как на подбор, ну и молодой лорд Кроншоу со своей компанией.

— Как насчет его dossier?[8]— прервал инспектора Пуаро. — Я хотел сказать, насчет его — ну как это у вас говорят — биографики?

— Пятый виконт Кроншоу, двадцать пять лет, богат, холост и увлечен театральным миром. Ходили слухи, что он был обручен с мисс Куртне, актрисой театра Олбани[9], обворожительной юной особой, которую друзья звали Коко.

— Ясно. Continuez![10]

— Компания лорда Кроншоу состояла из шести человек: он сам, его дядюшка, Юстес Белтейн, хорошенькая вдова-американка, миссис Мэллаби, молодой актер Крис Дэвидсон, его жена и, наконец, мисс Коко Куртне. Бал был костюмированный, так что Кроншоу и его гости представляли персонажей итальянской комедии масок — вам лучше знать, что это еще за комедия.

— Commedia dell'Arte[11],— пробормотал Пуаро. — Я представляю, что это такое.

— Так или иначе, костюмы они скопировали с фарфоровых фигурок из коллекции Юстеса Белтейна. Лорд Кроншоу оделся Арлекином, Белтейн — Пульчинелло, миссис Мэллаби — его женой, Пульчинеллой. Дэвидсоны изображали Пьеро и Пьеретту, ну, а мисс Куртне, понятно, Коломбину. Только вот с самого начала все у них пошло наперекосяк. Хозяин, лорд Кроншоу, был чернее тучи и вел себя более чем странно. На ужине в заказанном им отдельном кабинете все обратили внимание, что между ним и мисс Куртне пробежала черная кошка. Перед тем она явно плакала и была на грани нервного срыва. Когда, кое-как поужинав, они вышли из кабинета, мисс Куртне во всеуслышание попросила Криса Дэвидсона отвезти ее домой, потому что, как она выразилась, она «сыта этим балом по горло». При взгляде на лорда Кроншоу Крис Дэвидсон заколебался, поочередно поговорил с обоими с глазу на глаз в кабинете, но из его попытки помирить их ничего не вышло. Тогда он вызвал такси и проводил рыдающую мисс Куртне до дому. Она так и не сказала ему, что же на самом деле произошло, только повторяла, что «старина Кронч еще об этом пожалеет!». К тому времени как Дэвидсону удалось немного привести ее в чувство, возвращаться в Колоссус-Холл было уже поздно, и он поехал прямо домой, в Челси[12]. Вскоре туда приехала его жена, которая и сообщила ему о происшедшей после его отъезда трагедии.

Судя по всему, лорд Кроншоу становился все мрачнее и мрачнее. Он держался в стороне от своих гостей, так что они его почти не видели. Около половины второго, как раз перед котильоном[13], во время которого все должны были снять маски, капитан Дигби, служивший с Кроншоу в одном полку и знавший, кем он был наряжен, увидел его в ложе, — тот стоял и смотрел на сцену.

— Хелло, Кронч! — крикнул Дигби. — Спускайся вниз, поддержи компанию! Что ты там нахохлился, как сова средь бела дня? Давай к нам, последний парад наступает!

— Иду! — отозвался Кроншоу. — Подождите меня, а то в этой толпе мы друг друга не найдем.

С этими словами он повернулся и вышел из ложи.

Капитан Дигби и бывшая с ним миссис Дэвидсон ждали его несколько минут, но лорд Кроншоу все не являлся. Наконец у Дигби лопнуло терпение.

— Он что, думает, мы его всю ночь будем ждать?

Тут подошла миссис Мэллаби. Ей объяснили, в чем дело.

— Ну и ну! — воскликнула веселая вдова. — А вообще-то он весь вечер сам не свой, медведь-шатун. Пошли вытащим его сюда!

Охота началась, но нашли Кроншоу только после того, как миссис Мэллаби решила заглянуть в кабинет, где вся компания перед этим ужинала. Ввалившись туда, они и в самом деле обнаружили Арлекина, но в каком виде! Он лежал на полу со столовым ножом в груди.

Джепп замолчал. Пуаро кивнул и с видом знатока, смакующего старое вино, подытожил:

— Une belle affaire![14] И, надо полагать, никаких следов убийцы?

— Ну, — продолжал инспектор, — остальное вы тоже, видимо, знаете. Убийством Кроншоу дело не ограничилось. На следующий день все газеты писали не только о нем, но и о том, что популярная актриса, мисс Куртне, была обнаружена мертвой в собственной постели и что смерть наступила от передозировки кокаина. Вопрос в том, самоубийство это или несчастный случай. Горничная мисс Куртне показала, что ее хозяйка была заядлой кокаинисткой, так что версия следствия — несчастный случай. Но возможность самоубийства тоже нельзя исключить. В довершение всего, причину ссоры между Кроншоу и мисс Куртне мы теперь не узнаем. Кстати, у убитого была обнаружена финифтиевая[15] коробочка, с выложенной бриллиантами надписью «Коко», наполовину заполненная кокаином. Горничная мисс Куртне опознала коробочку. Ее хозяйка хранила в ней кокаин, без которого уже не могла обходиться, и никогда с нею не расставалась.

— А лорд Кроншоу? Он тоже употреблял кокаин?

— Никогда. Он наркотики на дух не переносил.

— Но поскольку коробочка была у него, — задумчиво покачал головой Пуаро, — он не мог не знать, что мисс Куртне употребляла наркотики. Это кое о чем говорит, верно, мой дорогой Джепп?

— Ну-у, да, — неопределенно протянул инспектор.

Я не удержался от улыбки.

— Одним словом, все факты перед вами, — резюмировал Джепп. — И что же вы обо всем этом думаете?

— А есть что-нибудь, о чем не сообщалось в газетах?

— Разве что вот это. — И Джепп протянул Пуаро изуродованный помпон из изумрудно-зеленого шелка, явно откуда-то с силой оторванный.

— Он был зажат в кулаке убитого, — пояснил Джепп.

Пуаро молча вернул ему помпон и поинтересовался:

— У лорда Кроншоу были враги?

— Если и были, нам об этом ничего не известно. Похоже, его все любили.

— Кому выгодна его смерть?

— Его дядя, Юстес Белтейн, наследует титул и поместья, но это еще не все. Многие слышали, как он с кем-то ругался в кабинете, где они ужинали. Убийство как раз и могло произойти во время этой ссоры. Схватил со стола нож и всадил в племянничка.

— А что об этом говорит сам Белтейн?

— Говорит, что кто-то из обслуги был под хмельком и пришлось задать ему выволочку. Еще он утверждает, что это было скорее около часу, чем в половине второго. Но показания капитана Дигби позволяют достаточно точно определить время убийства. Между его разговором с Кроншоу и тем моментом, когда обнаружили тело, прошло не больше десяти минут.

— Да и притом у мистера Белтейна должны были быть горб и кружевной воротник, ведь он изображал Пульчинелло?

— Я в этих костюмах не разбираюсь, — буркнул Джепп, с любопытством взглянув на Пуаро. — И вообще, не понимаю, какое это имеет отношение к делу.

— Вот как? — неприметно улыбнулся мой друг. В глазах его загорелись знакомые зеленые искорки, и он спросил: — В этом кабинете, надо думать, был занавес?

— Ну, был…

— И за ним мог спрятаться человек?

— Ну… да, вообще-то там была маленькая ниша, но как вы об этом узнали, мосье Пуаро? Вы же там не были?

— Не был, дорогой мой Джепп. Я просто привык тщательно все анализировать. Без занавеса эта драма становится бессмысленной, а во всем следует прежде всего искать смысл. Лучше скажите, послали они за врачом?

— Конечно послали, в ту же минуту. Но сделать ничего было нельзя. Смерть наступила мгновенно.

— Да-да, это я уже понял, — нетерпеливо кивнул Пуаро. — А что, этот врач давал показания во время расследования?

— Давал.

— Он не упоминал о каких-нибудь необычных симптомах? Ему ничего не показалось странным?

Джепп ошарашенно уставился на маленького бельгийца.

— Уж и не знаю, как вы об этом догадались, мосье Пуаро, и к чему вы клоните, но врач и вправду упомянул, что конечности трупа были сведены, как от судороги. Но объяснить почему, он, видимо, не мог.

— Ага! — бросил Пуаро. — Ага! Mon Dieu![16] Наводит на размышления, правда, Джепп?

По лицу инспектора было видно, что его такая ерунда ни на что не наводит.

— Если вы, мосье, думаете, что тут имеет место отравление, то кому придет в голову сначала подсыпать человеку яд, а потом всадить в него нож?

— Пожалуй, это и в самом деле было бы лишним, — охотно согласился Пуаро.

— Так как, мосье? Есть у вас какие-нибудь пожелания? Если вы хотите осмотреть место преступления…

— Это ни к чему, — махнул рукой Пуаро. — Вы уже сообщили мне единственную достойную внимания деталь — отношение лорда Кроншоу к наркотикам.

— Так вам больше ничего не нужно?

— Только одно. Я бы хотел посмотреть на фарфоровые статуэтки, с которых были взяты образцы костюмов.

— И зачем это вам? — пробормотал ошеломленный Джепп.

— Так вы могли бы это для меня устроить?

— Мы можем хоть сейчас отправиться на Беркли-сквер. Мистер Белтейн — хотя теперь следовало бы сказать «его светлость» — возражать не будет.

Новоиспеченного лорда Кроншоу дома не оказалось, но нас провели в «Фарфоровую комнату», где хранились лучшие экспонаты коллекции.

— Не знаю, как вам удастся найти то, что требуется, мосье, — беспомощно огляделся Джепп.

Но Пуаро уже придвинул стул к каминной полке и взгромоздился на него, всем своим видом напоминая дрозда на ветке. Над зеркалом, на отдельной полочке, стояло шесть фарфоровых статуэток. Пуаро внимательно осмотрел их, отпуская по ходу дела краткие замечания.

— Les voila![17] Итальянская комедия масок. Три пары! Арлекин и Коломбина, Пьеро и Пьеретта, — до чего же изысканны эти тона… белые, зеленые… и у Пульчинелло… с Пульчинеллой лиловые, желтые… Очень замысловатый костюм у Пульчинелло — кружевной воротник, брыжи[18], горб, высокий колпак. Очень замысловатый, как я и думал.

Он аккуратно расставил статуэтки по местам и спрыгнул на пол.

Джепп явно ждал, что Пуаро пустится в объяснения, но Пуаро ничего объяснять не собирался, и инспектор волей-неволей должен был с этим смириться. Когда мы уже собрались уходить, вернулся хозяин, и Джепп представил нас друг другу.

Шестой виконт Кроншоу был обходительным мужчиной лет пятидесяти с красивой, но порочной физиономией. Эдакий стареющий ловелас[19] с томными манерами. Мне он сразу не понравился, хотя принял он нас вполне любезно, заявив, что наслышан о талантах Пуаро и готов всячески нам содействовать.

— Я знаю, полиция делает все, что в ее силах, — добавил он, — но, боюсь, убийство моего племянника так никогда и не удастся раскрыть. Вся эта история окутана какой-то тайной.

— Вы не знаете, были ли у вашего племянника враги? — поинтересовался внимательно наблюдавший за лордом Пуаро.

— Не было, голову даю на отсечение. — Помолчав, он добавил: — Если у вас, господа, есть еще какие-нибудь вопросы…

— Всего один, — отозвался Пуаро. — Насколько точно были скопированы костюмы с ваших статуэток?

— Вплоть до мельчайших деталей.

— Спасибо, милорд. Именно в этом я и хотел убедиться. Всего наилучшего.

— И что теперь? — поинтересовался Джепп, не успели мы выйти на улицу. — Мне ведь еще в Скотленд-Ярде отчитываться.

— Bien![20] Я вас не задержу. Еще одна маленькая деталь и…

— Что «и»?

— И дело будет в шляпе.

— Что? Не может быть! Вы догадались, кто убил лорда Кроншоу?

— Parfaitement[21].

— И кто же? Юстес Белтейн?

— Mon ami, вы же знаете мою маленькую слабость! Я люблю держать в своих руках все нити до самого последнего момента. Но не волнуйтесь. Когда придет время, я все объясню. За славой я не гонюсь, честь раскрытия дела будет принадлежать вам, но с одним условием: вы разрешите мне провести denouement[22] так, как я сочту нужным.

— Что ж, я не против, — согласился Джепп. — Главное, чтобы дело дошло до финала. Ну вы и мастер темнить, я вам скажу! Ну да ладно, всего хорошего. Мне пора в контору.

Он зашагал по улице, а Пуаро остановил проезжавшее мимо такси.

— Куда теперь? — спросил я, сгорая от любопытства.

— В Челси, к Дэвидсонам.

И Пуаро назвал шоферу адрес.

— Что вы думаете о новом лорде Кроншоу? — поинтересовался я.

— А что думает мой друг Гастингс?

— Я ему не доверяю.

— Думаете, он тот самый «порочный дядюшка» из романов?

— А вы разве так не думаете?

— По-моему, с нами он был весьма любезен, — уклончиво отозвался Пуаро.

— Потому что у него были на то причины!

Покосившись на меня, Пуаро горестно покачал головой и пробурчал что-то вроде «абсолютно никакого метода».

Дэвидсоны жили на четвертом этаже многоквартирного дома Как нам объяснили, мистер Дэвидсон вышел, но миссис Дэвидсон согласилась нас принять. Нас провели в большую продолговатую комнату с низкими потолками и аляповатыми восточными портьерами Спертый воздух был пропитан запахом ароматических палочек. Почти сразу же появилась хозяйка, хрупкая белокурая женщина, которая могла бы вызвать сочувствие и симпатию, если бы в ее маленьких голубых глазках не отражались хитрость и расчетливость.

Пуаро объяснил, в чем дело, и миссис Дэвидсон скорбно покачала головой.

— Бедняга Кронч! Бедняжка Коко! Мы оба так ее любили, ее смерть нас просто потрясла. Что бы вы хотели узнать? Неужто мне придется заново описывать весь этот кошмарный вечер?

— Поверьте, мадам, я сделаю все, чтобы пощадить ваши чувства. По правде говоря, инспектор Джепп полностью ввел меня в курс дела. Я бы хотел только взглянуть на костюм, в котором вы были тогда на балу.

Леди была явно ошарашена столь необычной просьбой, и Пуаро поспешил объяснить:

— Видите ли, мадам, я работаю по системе, принятой у меня на родине. Там мы всегда стремимся воссоздать картину преступления. Мне бы хотелось провести следственный эксперимент, а для этого, сами понимаете, необходимы костюмы.

— Я, конечно, слышала о следственных экспериментах, — с сомнением посмотрела на него миссис Дэвидсон, — но не думала, что при этом так важны детали. Хорошо, я сейчас принесу костюм.

Она вышла из комнаты и почти сразу же вернулась с изящным, почти невесомым одеянием из белого бархата с зеленой отделкой. Пуаро, взяв костюм, тщательно его осмотрел и с поклоном вернул владелице.

— Merci[23], мадам! Я вижу, вы потеряли один из зеленых помпонов — вот отсюда, с плеча.

— Да, он оторвался на балу. Я его подняла и отдала бедному лорду Кроншоу — чтобы он его сохранил.

— Это было после ужина?

— Да.

— Незадолго до трагедии?

В блеклых глазах миссис Дэвидсон мелькнула тревога, и она быстро ответила:

— Нет-нет — задолго до этого Почти сразу после ужина.

— Понятно Ну что ж, не смею вас больше задерживать. Au revoir[24], мадам.

— Ну, — сказал я, когда мы вышли на улицу, — это, по крайней мере, объясняет тайну зеленого помпона.

— Не скажите.

— Как это понимать?

— Вы же видели, я тщательно осмотрел костюм.

— И что же?

— Eh bien[25], вопреки тому, что сказала леди, недостающий помпон вовсе не был оторван. Он был отрезан, друг мой, аккуратно срезан ножницами.

— Боже мой! — воскликнул я. — Все еще больше запуталось!

— Напротив, — возразил Пуаро. — Дело сильно упрощается.

— Пуаро, — не выдержал я, — когда-нибудь я вас просто побью! Ваша манера считать все абсолютно ясным кого угодно выведет из терпения!

— Но разве после моих объяснений, mon ami, все не становится абсолютно ясным?

— Это-то и обидно! Мне тогда начинает казаться, что я и сам мог бы до всего этого додуматься!

— Конечно, могли бы, Гастингс. Могли бы, если бы дали себе труд привести свои мысли в порядок. Но без системы, без соответствующего метода…

— Да-да, — поспешно прервал я его излияния, ибо знал, как трудно остановить Пуаро, когда он оседлает любимого конька. — Скажите лучше, что мы будем делать теперь? Мы что, в самом деле будем воссоздавать сцену преступления?

— Ну, это, пожалуй, лишнее. Скажем так: спектакль окончен, остается арлекинада.

Свое таинственное представление Пуаро назначил на вторник. Приготовления меня заинтриговали. Возле одной из стен нашей гостиной был установлен белый экран, по бокам которого висели плотные занавеси. Потом появился человек с каким-то осветительным прибором и, наконец, несколько актеров, которые тут же скрылись в спальне Пуаро, превращенной на время в гримерную.

Незадолго до восьми прибыл мрачный как туча Джепп. Было очевидно, что он не в восторге от методов Пуаро.

— Сплошная мелодрама, как и все, что он делает. Ну да ладно, вреда от этого не будет, а глядишь, что и получится. Вообще-то он неплохо разобрался в этом деле. Я, конечно, и сам напал на след, — боюсь, тут инспектор слегка покривил душой, — но пусть уж он все делает по-своему: слово есть слово. А вот и публика.

Первым появился его светлость, эскортировавший миссис Мэллаби, которую я видел впервые. Хорошенькая, волосы темные, она почему-то явно нервничала. Следом появились Дэвидсоны. Криса Дэвидсона я до этого тоже не видел. Высокий и смуглый, с чисто актерской грацией, он был хорош собой, но красота его казалась чересчур броской.

Перед подсвеченным экраном стояли стулья для зрителей. Свет в гостиной был погашен, освещался только экран. Из мрака донесся голос Пуаро:

— Дамы и господа, для начала короткое объяснение. Перед экраном пройдут одна за другой шесть знакомых вам фигур: Пьеро со своей Пьереттой, буффон[26] Пульчинелло и элегантная Пульчинелла, прекрасная танцовщица Коломбина и неуловимый дух Арлекин, недоступный человеческому глазу!

Представление началось. Каждая из упомянутых Пуаро масок выбегала на освещенное пространство перед экраном, на секунду застывала там и исчезала. Наконец зажегся свет, и у всех присутствующих, со страхом ждавших неизвестно чего, вырвался вздох облегчения. Мне было ясно, что все пошло прахом. Если Пуаро надеялся, что преступник выдаст себя, потеряв самообладание при одном виде знакомой маски, то из этого ничего не вышло — да и не могло выйти. Пуаро между тем ничуть не был обескуражен. Лучась улыбкой, он выступил вперед.

— А теперь, дамы и господа, не будете ли вы так добры сказать мне, что мы только что видели? Начнем с вас, милорд.

— Простите, я не совсем вас понимаю, — пробормотал его светлость.

— Просто опишите, что мы все только что видели.

— Н-ну… я бы сказал, что мы видели шесть поочередно появлявшихся перед экраном фигур, изображавших персонажей итальянской комедии масок, или… э-э-э… нас, какими мы были на балу.

— Бог с ним, с балом, милорд, — прервал его Пуаро. — Меня интересует первая часть вашего ответа. Мадам, — повернулся он к миссис Мэллаби, — вы согласны с милордом Кроншоу?

— Я? Ну… да, конечно.

— Вы тоже считаете, что видели шесть масок итальянской комедии?

— Ну конечно!

— А вы, мистер Дэвидсон, тоже так считаете?

— Да.

— А вы, сударыня?

— Да.

— Гастингс? Джепп? Полное единодушие?

Пуаро окинул нас торжествующим взглядом. Он был бледен, а глаза — зеленые, как у кота.

— И тем не менее вы заблуждаетесь! Глаза подвели вас так же, как они подвели на балу Победы. «Видеть собственными глазами» не всегда означает смотреть в корень! Смотреть нужно с умом, иначе для чего нам даны маленькие серые клеточки! Знайте, что и сегодня, и на балу вы видели не шесть, а пять фигур! Смотрите!

Свет опять погас, и перед экраном появилась фигура Пьеро.

— Ну как? — спросил Пуаро. — Это Пьеро?

— Да, — был дружный ответ.

— Смотрите дальше!

Быстрым движением актер сбросил мешковатый костюм Пьеро, и перед нами предстал… Арлекин! В ту же секунду кто-то вскочил, отбросив стул.

— Проклятье! — прорычал Дэвидсон. — Проклятье! Как вы догадались?

Щелкнули наручники, и все услышали невозмутимый голос Джеппа:

— Кристофер Дэвидсон, вы арестованы по обвинению в убийстве виконта Кроншоу. Все сказанное вами может быть использовано против вас.

Спустя четверть часа был подан recherche[27] ужин и сияющий Пуаро расточал гостеприимные улыбки и отвечал на задаваемые ему вопросы.

— Все очень просто. Обстоятельства, при которых был обнаружен зеленый помпон, позволили мне предположить, что он был сорван с костюма убийцы. Я сразу исключил из числа подозреваемых Пьеретту (чтобы убить человека ударом столового ножа, нужна недюжинная сила) и сосредоточился на Пьеро. Но Пьеро уехал с бала за два часа до убийства. Следовательно, он должен был либо вернуться обратно и убить лорда Кроншоу, либо — eh bien[28], он должен был убить его до представления! Что было вполне осуществимо. Кто в тот вечер видел лорда Кроншоу после ужина? Только миссис Дэвидсон, а она, как я думаю, солгала, чтобы объяснить отсутствие на своем костюме помпона. Помпон же она срезала сама, чтобы пришить на место оторванного на костюм своего мужа. Но в таком случае Арлекин, появившийся в половине второго в ложе, и должен был быть убийцей, переодетым в костюм виконта. Сначала у меня были подозрения относительно мистера Белтейна, но ему, с его замысловатым костюмом, невозможно было изобразить одновременно и Пульчинеллу и Арлекина. Ну а для Дэвидсона, молодого человека примерно одного роста с убитым, и при этом профессионального актера, это было детской забавой.

Меня заботило только одно. Врач-то должен был отличить человека, убитого за два часа до его появления, от убитого за десять минут до этого! Eh bien[29], доктор действительно заметил, что что-то тут не так. Но его же не спрашивали, как давно лорд Кроншоу был убит! Ему просто сообщили, что еще десять минут назад он был жив, так что на дознании он просто упомянул о странном окоченении конечностей, причин которого он не мог объяснить!

Теперь все факты полностью укладывались в мою версию. Дэвидсон убил лорда Кроншоу сразу после ужина — ведь он, как вы помните, завел его обратно в кабинет. Потом он поехал провожать мисс Куртне, простился с ней у дверей ее квартиры (а не сидел с ней, пытаясь ее успокоить, как он утверждал) и спешно вернулся в Колоссус-Холл — но уже Арлекином, предварительно сбросив надетый поверх костюма Арлекина костюм Пьеро.

— Но если так, — в недоумении подался вперед дядюшка убитого, — то он ехал на бал с намерением убить. С какой стати ему было убивать? У него же не было мотива!

— Вот тут-то мы и переходим к другой трагедии — к смерти мисс Куртне. Там была одна маленькая деталь, на которую никто не обратил внимания. Она умерла от передозировки кокаина — но ведь весь ее запас кокаина был в финифтиевой коробочке, найденной у заколотого лорда Кроншоу. Так где же она раздобыла смертельную дозу? Снабдить ее кокаином мог только один человек — Дэвидсон, и этот факт объясняет все, в том числе ее дружбу с Дэвидсонами и просьбу, чтобы Дэвидсон проводил ее домой. Лорд Кроншоу, яростный противник наркотиков, узнал, что мисс Куртне принимает кокаин, и заподозрил, что снабжает ее этим зельем именно Дэвидсон. Тот, понятно, все отрицал, но лорд Кроншоу решил добиться у мисс Куртне правды на балу. Несчастную девушку он мог бы простить, но наверняка не пощадил бы мерзавца, наживавшегося на горе и здоровье других людей. Дэвидсона ждало разоблачение и крах. Поэтому на бал он отправился с намерением любой ценой заставить Кроншоу замолчать.

— Так, значит, смерть Коко была несчастным случаем?

— Полагаю, что этот несчастный случай в какой-то степени тоже дело рук Дэвидсона. Она была зла на Кроншоу — из-за его упреков и из-за кокаина, который он у нее забрал. Дэвидсон дал ей кокаину и, видимо, посоветовал увеличить дозу, чтобы досадить «старине Крончу».

— Еще один вопрос, — не утерпел я. — Занавес и ниша. Как вы о них узнали?

— Mon ami, да это же совсем просто. В кабинете все время сновали туда-сюда официанты, следовательно, тело не могло долго лежать там, где его нашли — на полу посреди комнаты. Оно должно было быть где-то спрятано. Я предположил, что в кабинете была ниша, закрытая занавеской. Дэвидсон оттащил туда тело, потом отправился в ложу, покрасовался там перед всеми, затем снова прошел в кабинет, вытащил тело на середину комнаты и спокойненько покинул Колоссус-Холл. Все было сделано очень тонко! Человек он, конечно, весьма умный.

И хотя мой друг на этот раз удержался от реплики вроде «Но до Эркюля Пуаро ему далеко!», она явственно читалась в его зеленых глазах.

Случай с кухаркой из Клапама The Adventure of the Clapham Cook © Перевод А. Баршая

В то время я жил вместе с моим другом Эркюлем Пуаро. И как-то так повелось, что заголовки утренних газет «Дейли Блэйр»[30] я читал ему вслух. Эта газета не упускала случая поместить на своих полосах сенсационный материал. Сообщения о грабежах и убийствах не нужно было отыскивать на последних страницах — набранные крупным шрифтом интригующие заголовки сразу же бросались в глаза.

БАНКОВСКИЙ СЛУЖАЩИЙ СКРЫВАЕТСЯ С 50 000 ФУНТОВ В ЦЕННЫХ БУМАГАХ

ИЗ-ЗА НЕВЫНОСИМОЙ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ НЕСЧАСТНЫЙ МУЖ КЛАДЕТ ГОЛОВУ В ГАЗОВУЮ ДУХОВКУ

ГДЕ ЭДНА ФИЛД? ПРОПАЛА МАШИНИСТКА, СИМПАТИЧНАЯ ДЕВУШКА 21 ГОДА

— Итак, Пуаро, есть из чего выбирать. Бегство клерка, загадочное самоубийство, исчезновение машинистки. Чем вам хотелось бы заняться?

Мой друг невозмутимо покачал головой:

— Ни одно из этих дел меня не привлекает. Сегодняшний день я намерен отдохнуть, и только чрезвычайное происшествие могло бы оторвать меня от кресла. И потом, у меня есть собственные важные дела.

— Например?

— Мой гардероб, Гастингс. Если я не ошибаюсь, на моем новом сером костюме появилось жирное пятно — оно не дает мне покоя. Потом нужно упаковать теплое пальто. А еще я думаю, да я просто уверен, что пришло время привести в порядок мои усы.

— Не думаю, — сказал я, подойдя к окну, — что вам удастся осуществить эти грандиозные планы. Только что позвонили в дверь, к вам клиент.

— И не подумаю ничем заниматься. Готов сделать исключение только для дела государственной важности, — с достоинством заявил Пуаро.

Наше уединение нарушила дородная краснолицая дама.

— Вы мосье Пуаро? — спросила она, с трудом отдышавшись после подъема по лестнице и усевшись в кресло.

— Я Эркюль Пуаро, вы не ошиблись, мадам.

— Я вас представляла совсем не таким, — сказала дама, неодобрительно разглядывая моего друга. — Скажите, вы платите газетчикам или они сами превозносят вас до небес?

— Мадам! — Пуаро поднялся.

— Ну извините, вы же знаете, что сейчас творится в газетах. Начинаешь читать статью с многообещающим названием «Что сказала невеста своему неудачливому поклоннику», а там идет речь о каком-то шампуне. Оказывается реклама. Надеюсь, вы на меня не обиделись? А теперь о деле: я хочу, чтобы вы нашли мою кухарку.

Пуаро уставился на нее, в явной растерянности, что, надо сказать, случалось с ним нечасто. Я отвернулся, спрятав невольную улыбку.

— А все новые идеи, — продолжала дама. — Вбивают им в голову, что они могут стать машинистками и еще бог знает кем. Хотела бы я знать, на что жаловаться моим слугам — раз в неделю выходной, стирку я отдаю на сторону, едят то же, что и мы. Да в моем доме не знают, что такое маргарин — только самое лучшее сливочное масло.

Она остановилась, чтобы перевести дух, и Пуаро этим воспользовался:

— Боюсь, вы заблуждаетесь, мадам. Я не занимаюсь проблемами домашней прислуги. Я частный детектив.

— Знаю, — сказала посетительница. — Иначе зачем бы я стала просить вас найти мою кухарку? Она ушла в среду, не сказав мне ни слова, и с тех пор я ее не видела.

— Очень жаль, мадам, но я не занимаюсь подобными делами. Всего доброго.

— Это что ж такое, любезный! Гордость не позволяет? Мы занимаемся только государственными тайнами и фамильными драгоценностями? А я вот вам что скажу: женщине в моем положении прислуга нужна не меньше, чем диадема какой-нибудь герцогине. Не могут же все быть светскими дамами и разъезжать в автомобилях, сверкая бриллиантами и жемчугами. Хорошая кухарка есть хорошая кухарка, и потерять ее — настоящее несчастье.

Некоторое время казалось, что в душе Пуаро борются противоречивые чувства. Наконец он рассмеялся и снова сел в кресло.

— Мадам, вы, безусловно, правы. Ваши замечания разумны и справедливы. Ваш случай — это как раз то дело государственной важности, о котором я говорил перед вашим приходом. Честно говоря, мне никогда еще не доводилось разыскивать пропавшую прислугу. Итак, приступим! Значит, вы говорите, эта ваша бесценная кухарка ушла в среду и больше не возвращалась. Значит, это случилось позавчера.

— Да, в тот день у нее был выходной.

— Но, возможно, с ней что-нибудь стряслось? Вы справлялись в больницах?

— Именно об этом я вчера и подумала, но сегодня утром она прислала за своим сундуком. А мне ни строчки! Как вам это нравится? Как назло, я тогда вышла за продуктами, иначе я бы этого так не оставила!

— Вы не могли бы описать вашу кухарку?

— Средних лет, полная. Черные с проседью волосы, весьма представительная женщина. Зовут ее Элиза Данн. Она работала у нас лет десять.

— А накануне у вас с ней не было… размолвки?

— В том-то и дело, что нет.

— Сколько у вас слуг, мадам?

— Кроме кухарки, есть еще горничная Анни. Очень славная девушка. Немного рассеянная и легкомысленная, но, если за ней проследить, с работой справляется неплохо.

— Она ладила с кухаркой?

— Прекрасно, хотя, само собой, всякое бывало.

— И эта девушка ничего не может объяснить?

— Говорит, что нет.

— Ну что ж, в этом надо разобраться. Вы живете…

— В Клапаме, Принс-Альберт-роуд, восемьдесят восемь.

— Bien[31], мадам, в течение дня я к вам загляну. Миссис Тодд, так звали нашу новую знакомую, ушла.

— Ну вот, Гастингс, у нас новое дело. — В голосе Пуаро сквозила легкая грусть, — исчезновение кухарки из Клапама! Наш друг инспектор Джепп, должно быть, никогда не услышит об этом деле.

Пуаро с помощью горячего утюга и промокательной бумаги принялся выводить пятно на костюме. После чего с очевидным сожалением он решил заняться своими усами в другой раз — когда представится благоприятный случай, и мы отправились в Клапам.

Принс-Альберт-роуд оказалась тихой улочкой: по обеим ее сторонам стояли одинаковые строгие домики с опрятными кружевными занавесками на окнах и начищенными до блеска бронзовыми дверными кольцами.

Когда мы позвонили в дом № 88, дверь открыла миловидная девушка. В прихожей нас встретила миссис Тодд.

— Анни, останься, — сказала она. — Этот джентльмен — детектив, он хочет задать тебе несколько вопросов.

На лице девушки отразились противоречивые чувства.

— Благодарю вас, мадам, — сказал Пуаро с поклоном. — Я хотел бы поговорить с вашей горничной прямо сейчас и, если можно, наедине.

Нас провели в маленькую гостиную, и, когда миссис Тодд с явной неохотой вышла из комнаты, Пуаро приступил к делу:

— Мадемуазель Анни, то, что вы нам скажете, имеет поистине огромное значение. Вы одна можете пролить свет на это загадочное происшествие. Без вашей помощи мне не обойтись.

Тревога исчезла с лица девушки, уступив место приятному возбуждению.

— Разумеется, сэр, я скажу вам все, что знаю.

— Очень хорошо. — Пуаро одобрительно улыбнулся. — Прежде всего, что вы сами об этом думаете? Вы ведь очень неглупая девушка, это сразу видно. Как вы объясняете исчезновение Элизы?

Польщенная Анни взволнованно запричитала:

— Торговцы живым товаром, сэр! Я все время об этом твержу. Элиза меня всегда предупреждала: «Ты не смотри, что парень обходительный, не давай себя облапошить. И не вздумай нюхать духи или угощаться конфетами, если тебе предложат». Вот что она говорила. А теперь сама попалась! Небось увезли ее в Турцию или еще куда на Восток. Я слыхала, там любят полных!

Я восхищался, глядя на Пуаро: ему вполне удавалось сохранить серьезный вид.

— Но в таком случае стала бы она посылать за своими вещами?

— Право, не знаю, сэр. Вещи ей могли понадобиться даже за границей.

— Кто приходил за сундуком, мужчина?

— Это был Картер Пейтерсон, сэр.

— Вещи собирали вы?

— Нет, сэр, сундук был уже упакован.

— Ага, это интересно. Значит, уходя из дому в среду, Элиза уже знала, что не вернется. Вы со мной согласны?

— Да, сэр. — Вид у Анни был растерянный. — Я об этом не подумала. Но ведь это все равно могли быть торговцы живым товаром, правда, сэр? — добавила она словно с сожалением.

— Безусловно! — ответил Пуаро. — Вы жили с ней в одной комнате?

— Нет, сэр, у нас были отдельные комнаты.

— Элиза никогда не жаловалась на свое положение? Вам здесь хорошо жилось?

— Она никогда не заикалась об уходе. Место это совсем неплохое, — девушка колебалась.

— Смелее, — ободрил ее Пуаро. — Хозяйка ни о чем не узнает.

— Видите ли, сэр, наша хозяйка со странностями. Зато еды не жалеет: на ужин всегда что-нибудь горячее и масла на сковородку лей сколько душе угодно. И потом, если бы даже Элиза захотела поменять место, она ни за что бы так не ушла. Она бы доработала до конца месяца. Иначе ведь с нее могут удержать месячное жалованье!

— А как работа, не слишком тяжелая?

— Как вам сказать, у хозяйки есть причуды — вечно шныряет по углам, ищет пыль. А вот жильцу, его тут называют пансионером, и надо только что подать завтрак и обед, впрочем, как и хозяину. Они весь день в городе.

— А хозяин вам нравится?

— Он человек степенный, правда, скуповат.

— Вы, наверное, не вспомните последние слова Элизы перед уходом?

— Нет, отчего же. «Если с обеда останется персиковый компот, — сказала она, — будет нам на ужин. Есть еще немного бекона и жареной картошки». Она просто обожала персиковый компот. Не удивлюсь, если именно этим ее и завлекли.

— У нее всегда по средам был выходной?

— Да, у нее — по средам, а у меня — по четвергам.

Пуаро задал еще несколько вопросов и отпустил девушку. В комнату влетела миссис Тодд, ее лицо излучало любопытство. Я не сомневался, что она очень обиделась на Пуаро. Но он очень тактично сумел ее успокоить.

— Женщине незаурядного ума, такой, как вы, мадам, — объяснил мой друг, — наверняка невыносимо скучно присутствовать при рутинных опросах, которые вынуждены проводить мы, несчастные детективы. Для живого ума нет большего испытания, чем подобные процедуры.

Полностью развеяв обиду миссис Тодд, Пуаро перевел разговор на ее мужа и выяснил, что тот работает в одной из фирм в Сити[32] и до вечера дома не покажется.

— У него, конечно, масса дел и забот?

— Его никогда ничто не заботит, — заявила миссис Тодд. — «Ну что ж, возьми другую кухарку, дорогая». И это все, что он мог сказать! «Неблагодарная женщина, хорошо, что мы от нее избавились». Его спокойствие меня просто бесит.

— А как насчет остальных домочадцев, мадам?

— Вы имеете в виду мистера Симпсона, нашего пансионера? Ему главное, чтобы еду подавали вовремя, остальное его не волнует.

— Чем он занимается, мадам?

— Он служит в банке. — Миссис Тодд произнесла название банка, и я невольно вздрогнул, вспомнив заметку в «Дейли Блэйр».

— Сколько ему лет?

— Двадцать восемь, кажется. Приятный юноша.

— Я хотел бы поговорить с ним и с вашим мужем. С вашего позволения, я навещу вас вечером. А теперь, мадам, я бы советовал вам прилечь и немного отдохнуть. У вас утомленный вид.

— Еще бы! Во-первых, эта неприятность с Элизой, а вчера я почти весь день провела на распродаже, сами знаете, какая там толчея, ну и всякие домашние дела, не одно, так другое. Анни со всем не справляется, и, может быть, теперь она тоже захочет уйти; словом, я смертельно устала!

Пуаро пробормотал несколько сочувственных фраз, и мы откланялись.

— Любопытное совпадение, — сказал я. — Этот сбежавший клерк, Дэвис, работал в том же банке, что и Симпсон. Как вы думаете, это может что-нибудь означать?

— С одной стороны — проворовавшийся клерк, с другой — пропавшая кухарка. Здесь трудно усмотреть взаимосвязь, если только не предположить, что Дэвис заходил к Симпсону, влюбился в кухарку и убедил ее бежать вместе с ним.

Я рассмеялся, но Пуаро не был расположен к шуткам и посмотрел на меня осуждающе.

— Могло быть и по-другому, — сказал он. — Запомните, Гастингс, что хорошая кухарка может утешить того, кто вынужден скрываться, куда лучше, чем смазливое личико. — Он умолк и задумался. — Любопытный случай, и совсем не такой простой, как кажется. Я увлечен, определенно увлечен.

Вечером мы вернулись на Принс-Альберт-роуд и побеседовали с Тоддом и Симпсоном.

Хозяин оказался апатичным худосочным мужчиной лет сорока.

— Да-да, — сказал он рассеянно. — Элиза хорошая кухарка. И бережливая, что чрезвычайно важно.

— Но почему она оставила вас так внезапно? У вас есть какие-то соображения на этот счет?

Тодд неопределенно пожал плечами:

— Слуги, знаете ли… Жена принимает все слишком близко к сердцу. А ведь это, в сущности, пустяк. Я ей говорю: «Возьми другую кухарку, дорогая, и дело с концом. Чего зря убиваться?»

Так же мало толку было и от Симпсона, невзрачного молодого человека в очках.

— Ну да, я, кажется, видел ее иногда, — сказал он. — Пожилая женщина, не так ли? Чаще мне приходится сталкиваться с другой, Анни. Весьма любезная и милая девушка.

— Они были в хороших отношениях?

Симпсон ответил, что не знает наверняка, но думает, что да.

— Так мы и не узнали ничего интересного, mon ami[33],— заметил Пуаро, когда мы вышли на улицу. Перед уходом нам еще пришлось выслушивать бурные излияния миссис Тодд, которая повторила все то, что говорила раньше, только гораздо пространнее.

— Вы разочарованы? — спросил я. — Рассчитывали услышать что-нибудь важное?

— Возможно, но особенно не надеялся.

На следующее утро Пуаро получил письмо. Прочитав его, он побагровел от возмущения и протянул письмо мне.

Миссис Тодд сожалеет, что вынуждена отказаться от услуг мосье Пуаро. Посоветовавшись с мужем, она пришла к выводу, что нелепо вмешивать детектива в сугубо семейное дело. В качестве гонорара прилагается чек на одну гинею[34].

— Так! — сердито воскликнул Пуаро. — И они думают таким образом избавиться от Эрюоля Пуаро! В виде одолжения — большого одолжения — я соглашаюсь расследовать это ерундовое дело, а они «отказываются от моих услуг»! Несомненно, это рука мистера Тодда. Но я говорю: нет, тысячу раз нет! Я потрачу собственные гинеи, если понадобится, тысячу гиней, но докопаюсь до истины!

— Положим, — сказал я. — Но как?

Пуаро немного успокоился.

— Прежде всего мы поместим объявление в газетах. Погодите. Да, пожалуй, вот так:

Если Элиза Данн обратится по указанному адресу, она получит важное известие.

Дайте это объявление во все газеты, которые вы знаете, Гастингс. А я пока наведу кое-какие справки. Идите же, это надо сделать как можно скорее.

Мы встретились только вечером, и Пуаро снисходительно посвятил меня в то, чего ему удалось выяснить.

— Я навел справки в фирме, где служит Тодд. В среду он с работы не отлучался, к тому же у него безупречная репутация — Тодд отпадает. Теперь Симпсон: в четверг он болел, но в среду был в банке. С Дэвисом у него были приятельские отношения, как и у остальных служащих. Здесь тоже ничего подозрительного. Остается надеяться на объявление.

По указанию Пуаро объявление публиковалось ежедневно в течение недели. Рвение, с которым он взялся за дело, могло показаться странным, но я понимал, что для моего друга это было вопросом чести. Поэтому он решительно отказался от нескольких интересных дел и каждое утро жадно набрасывался на корреспонденцию. Пуаро внимательно ее просматривал и со вздохом откладывал в сторону.

Наконец наше терпение было вознаграждено. На пятый день после визита миссис Тодд наша хозяйка сообщила, что к нам пришла особа по имени Элиза Данн.

— Наконец! — воскликнул Пуаро, — скорей ведите ее сюда! Немедленно!

После этих слов хозяйка поспешно удалилась, и вскоре перед нами предстала мисс Данн. Она в точности соответствовала описанию — высокая, дородная и в высшей степени представительная.

— Я пришла по объявлению, — сказала она. — Очевидно, здесь какое-то недоразумение. Меня уже известили насчет наследства.

Пуаро церемонно пододвинул ей кресло.

— Дело в том, — объяснил он, пристально вглядываясь в нашу гостью, — что ваша бывшая хозяйка, миссис Тодд, очень обеспокоена. Она не знает, что с вами произошло.

Элиза Данн казалась крайне удивленной:

— Значит, она не получила моего письма?

— Ей ровным счетом ничего не известно. — Пуаро помолчал. — Может, вы расскажете все по порядку?

Элизу Данн не пришлось долго упрашивать.

— В среду вечером, когда я возвращалась домой, меня остановил на улице какой-то джентльмен. Высокий такой, бородатый, в огромной шляпе. «Мисс Элиза Данн?» — спросил он. «Да, это я», — «Моя фамилия Кротчет, — сказал он. — Я приехал из Австралии специально для того, чтобы вас разыскать. Я навел справки, и мне сказали, что я могу встретить вас здесь. Вы не помните случайно девичью фамилию вашей бабушки по матери?» — «Джейн Эммот». — «Совершенно верно, — сказал он. — Так вот, мисс Данн, возможно, вы об этом и не слыхали, но у вашей бабушки была близкая подруга Элиза Лич. В свое время она уехала в Австралию, где вышла замуж за очень богатого фермера. Ее дети умерли совсем маленькими, и после смерти мужа она унаследовала все его состояние. Несколько месяцев назад Элиза Лич скончалась, и согласно ее завещанию вы получаете небольшой особняк в Камберленде и определенную сумму годового дохода». Я была ошарашена, — продолжала мисс Данн. — Сперва я просто не поверила, и он, видно, это заметил, потому что улыбнулся и сказал: «Вы правы, мисс Данн, осторожность никогда не повредит. Вот мои документы». Он протянул мне письмо мельбурнской адвокатской конторы «Херст и Кротчет» и свою визитную карточку. «В завещании оговорено несколько условий, — продолжал он. — Видите ли, наша клиентка была несколько эксцентричной особой. Во-первых, вы должны вступить во владение домом не позднее завтрашнего дня. Второе условие — сущий пустяк: вы не должны работать домашней прислугой». У меня сердце упало. «Увы, мистер Кротчет! — сказала я. — Я ведь кухарка. Неужели вам этого не сообщили?» — «Боже мой, я был в полной уверенности, что вы компаньонка или гувернантка. Как это некстати!» — «И плакали мои денежки?» — спросила я с тревогой. Он задумался. «Всегда можно найти способ обойти подобные препятствия, мисс Данн, — сказал он наконец. — И нам, юристам, они известны. Но вам надо сегодня же оставить ваше место». — «Но ведь месяц еще не кончился!» — «Дорогая мисс Данн, вы можете уйти в любую минуту, правда потеряв при этом ваше месячное жалованье. Но сейчас главное — выиграть время. Вам необходимо немедленно выехать поездом, с вокзала Кингз-Кросс[35]. Я ссужу вам фунтов десять на дорогу, а на вокзале вы напишете записку вашей хозяйке. Я сам ее отнесу и все объясню». Само собой, я согласилась и через час уже сидела в поезде. В дороге мне было как-то не по себе, и даже подумалось: уж не мошенничество ли все это — в газетах о таком часто пишут. Но когда я пришла по указанному адресу, там меня ждали. Эти люди знали очень мало, они получили письмо из Лондона, в котором им предписывалось передать мне дом и сто пятьдесят фунтов за первые полгода. Очень милый домик плюс три сотни годового дохода! Мистер Кротчет переслал мне мои вещи, но хозяйка не написала ни строчки. И почему-то оставила у себя мой сундук, а вещи упаковала в бумажные свертки. Я было подумала, что она это сделала из зависти к моему счастью. Но если вы говорите, она не получала моего письма, то просто могла и обидеться.

Внимательно дослушав до конца рассказ кухарки, Пуаро удовлетворенно кивнул.

— Благодарю вас, мадемуазель. Как вы и предполагали, имело место небольшое недоразумение. И позвольте вознаградить вас за беспокойство. — Он протянул женщине конверт. — Вы сейчас возвращаетесь в Камберленд? Хочу дать вам маленький совет: постарайтесь не разучиться стряпать. Это всегда может пригодиться.

— Какая же легковерная, — пробормотал Пуаро, когда она вышла, — хотя, очевидно, не более, чем другие женщины ее круга. — Его лицо стало серьезным. — Вперед, Гастингс, нельзя терять ни минуты. Бегите за такси, а я пока напишу записку Джеппу.

Когда я вернулся, Пуаро уже ждал у крыльца.

— Куда мы едем? — спросил я обеспокоенно.

— Прежде всего надо вручить записку посыльному.

Сделав это, мой друг сел в такси и назвал адрес:

— Клапам, Принс-Альберт-роуд, восемьдесят восемь.

— Значит, туда?

— Ну конечно. Честно говоря, боюсь, что мы опоздали и наша птичка упорхнула, Гастингс.

— Какая птичка?

Пуаро усмехнулся.

— Неприметный мистер Симпсон.

— Что? — вырвалось у меня.

— Полно, Гастингс, скажите еще, что вы до сих пор ничего не поняли.

— Ну хорошо, кухарку убрали из дому, — сказал я, слегка задетый словами моего друга. — Но зачем? Зачем понадобилось Симпсону спроваживать ее? Она что-нибудь о нем знала?

— Ровным счетом ничего.

— В таком случае…

— Симпсону нужно было нечто принадлежащее кухарке.

— Деньги? Ее австралийское наследство?

— Нет, мой друг, совсем иное. — Пуаро сделал паузу и торжественно объявил: — Обшарпанный сундук, обитый жестью…

Я недоверчиво посмотрел на него. Слова Пуаро звучали просто дико, и я заподозрил, что он меня разыгрывает.

— Но если ему нужен был сундук, он мог его купить!

— Новый сундук его не устраивал. Ему нужен был старый, повидавший виды, а точнее, именно ее сундук.

— Послушайте, Пуаро, — не сдержался я, — это уж слишком! Вы меня разыгрываете.

— Вам недостает здравого смысла и воображения Симпсона, Гастингс. Так вот, в среду вечером Симпсон останавливает кухарку. Раздобыть визитную карточку и бланк адвокатской конторы ему несложно; чтобы обеспечить успех, Симпсон готов заплатить сто пятьдесят фунтов и годовую арендную плату за дом в Камберленде. Мисс Данн его не узнает — ее вводят в заблуждение борода, шляпа и легкий иностранный акцент. Теперь-то вы понимаете, что на самом деле случилось в среду, если не считать той мелочи, что Симпсон прикарманил пятьдесят тысяч фунтов.

— Симпсон? Но ведь это был Дэвис…

— Может быть, вы позволите мне продолжить, Гастингс? Симпсону известно, что кража откроется в четверг после обеда. В этот день он подстерегает Дэвиса, когда тот идет обедать. Возможно, он признается в преступлении и, якобы раскаявшись, обещает передать ему ценные бумаги — так или иначе ему удается заманить Дэвиса в Клапам. У горничной в четверг выходной, миссис Тодд — на распродаже, так что в доме никого нет… Когда же раскроется хищение, а Дэвиса не будет на месте, ни у кого не вызовет сомнений, что вор — Дэвис! А присутствующий на своем рабочем месте Симпсон будет в полной безопасности.

— А Дэвис?

Пуаро сделал выразительный жест и медленно покачал головой.

— Это кажется слишком чудовищным, чтобы можно было поверить, но другого объяснения нет, mon ami. Единственная сложность для убийцы — избавиться от трупа. Но Симпсон все обдумал заранее. Меня сразу поразила одна деталь. В тот вечер Элиза Данн явно собиралась вернуться домой (об этом говорит хотя бы ее замечайте о персиковом компоте). Но когда пришли за ее сундуком, он был уже упакован. Это Симпсон прислал в пятницу Картера Пейтерсона за сундуком, предварительно сложив туда все кухаркины пожитки. Что тут можно было заподозрить? Служанка отказывается от места и присылает за своими вещами. Они упакованы и отправлены на ее имя, скорее всего, на какую-нибудь железнодорожную станцию неподалеку от Лондона. В субботу вечером Симпсон в своем австралийском обличье является за сундуком и переадресует его еще куда-нибудь — снова «до востребования». А если возникнут подозрения и сундук вскроют, то что можно будет установить? Только то, что некий бородатый австралиец отправил его с такой-то станции. И это уже никак нельзя будет связать с домом на Принс-Альберт-роуд. А, вот мы и приехали.

Предчувствие не обмануло Пуаро: Симпсон скрылся двумя днями раньше. Но ему не удалось бежать от возмездия. С помощью телеграфа его обнаружили на борту «Олимпии» на пути в Америку.

Сундук же, адресованный на имя Генри Уинтергрина, привлек внимание железнодорожных чиновников в Глазго. Его взломали и нашли там труп несчастного Дэвиса.

Чек от миссис Тодд Пуаро не стал предъявлять к оплате. Вместо этого он вставил его в рамку и повесил на стене в нашей гостиной.

— Это послужит мне напоминанием, Гастингс: никогда не пренебрегать пустячными делами. Пропавшая кухарка — и чудовищное убийство. Пожалуй, это одно из самых интересных моих дел.

Корнуоллская загадка The Cornish Mystery © Перевод В. Постникова, А. Шарова

— Миссис Пенгелли, — объявила квартирная хозяйка и тихо удалилась.

К Пуаро являлось за советом множество малоприятных личностей, но, по-моему, женщина, которая сейчас нервно мялась в дверях, теребя горжетку[36] из пуха, была просто на удивление несимпатична. И была на удивление бесцветна — эта тощая увядшая женщина лет пятидесяти, одетая в вязаный жакет и юбку. На шее у нее болталась какая-то золотая висюлька, а седые волосы венчала шляпка, которая ей абсолютно не шла. В провинциальном городке вы каждый день проходите мимо сотни таких вот миссис Пенгелли.

Пуаро вежливо приветствовал гостью, пребывавшую в явном замешательстве.

— Мадам! Присаживайтесь, пожалуйста, прошу вас! Мой коллега, капитан Гастингс.

Дама села, неуверенно пробормотав:

— Вы мосье Пуаро, сыщик?

— К вашим услугам, мадам.

Но посетительница, похоже, никак не могла решиться начать разговор. Она вздыхала, мяла пальцы, и щеки ее краснели все больше и больше.

— Я могу что-нибудь для вас сделать, мадам?

— Ну… я думала… то есть… вы понимаете…

— Продолжайте, мадам, прошу вас, продолжайте.

Подбадриваемая Пуаро, миссис Пенгелли взяла себя в руки.

— Видите ли, мосье Пуаро… я не хочу обращаться в полицию. Нет, в полицию ни за что. Но кое-что меня очень тревожит. И все равно я не знаю, стоит ли мне.

Она вдруг умолкла.

— Я не имею ничего общего с полицией. Я веду расследования исключительно в частном порядке.

— Частные расследования — как раз то, что мне нужно. Я не хочу пересудов и шумихи в газетах. Они там такое напишут и с такой злобой, что все ваши родственники просто не смогут смотреть людям в глаза. Конечно, у меня нет уверенности — просто не дает покоя одна ужасная мысль, от которой я никак не могу избавиться. — Она помолчала, переводя дух. — Возможно, я напрасно грешу на Эдварда. Это так ужасно, когда жена подозревает мужа. Но ведь случается и такое…

— Позвольте, вы о своем муже?

— Да.

— И подозреваете его — в чем?

— Мне невыносимо говорить об этом, мосье Пуаро. Но ведь, как приходится слышать, и такое случается, а бедняжки совсем ни о чем не догадываются.

Я уже начал приходить в отчаяние от того, что дама не может никак добраться до сути, но Пуаро обладал необыкновенным терпением.

— Не смущайтесь, мадам, говорите. Представляете, какая вас ждет радость, если мы сумеем доказать, что ваши подозрения беспочвенны.

— И то правда. Что угодно, только не эта жуткая неопределенность. Ой, мосье Пуаро, я ужасно боюсь, что меня хотят отравить.

— Почему вы так решили?

Миссис Пенгелли, сдержанности которой пришел все-таки конец, приступила к подробной исповеди, больше подходящей для ушей ее домашнего врача.

— Боль и тошнота после приема пищи? — задумчиво сказал Пуаро. — А что говорит ваш лечащий врач, мадам?

— Острый гастрит[37], мосье Пуаро. Но я-то вижу, что он озадачен и встревожен. И постоянно меняет мне лекарства, но ничто не помогает.

— Вы говорили с ним о своих подозрениях?

— Нет, мосье Пуаро. Чего доброго, по городку поползут слухи. А вдруг это и впрямь гастрит? И все же странно, как только Эдвард уезжает на субботу и воскресенье, у меня все в порядке. Это даже Фрида заметила, моя племянница. А еще эта бутыль с гербицидом[38]… Садовник говорит, что ни разу им не пользовался, а она тем не менее наполовину пуста…

Женщина с мольбой взглянула на Пуаро. Он ободряюще улыбнулся ей и потянулся за карандашом и блокнотом.

— Итак, перейдем к делу, мадам. Где вы, значит, проживаете?

— В Полгаруите, это небольшой торговый городок в Корнуолле[39].

— Как давно вы там живете?

— Четырнадцать лет.

— И ваша семья — это вы и ваш супруг? А дети?

— Детей нет.

— Однако вы, по-моему, упоминали о племяннице?

— Да, Фрида Стэнтон — дочь единственной сестры моего мужа. Она живет с нами последние восемь лет, то есть кроме последней недели.

— Так, и что же случилось неделю назад?

— Пошли вдруг нелады, не знаю, какая муха ее укусила. Она стала груба, дерзка и страшно раздражительна, и вот как-то вспылила и ушла из дому — сняла себе квартиру в городе. С тех пор я ее не видела. Думаю, лучше ее не трогать, пусть немного придет в себя. Так и мистер Рэднор говорит.

— А кто это мистер Рэднор?

Миссис Пенгелли вновь пришла в некоторое замешательство.

— Ах, ну… он… всего лишь друг. Весьма приятный молодой человек.

— Между ним и вашей племянницей что-нибудь есть?

— Абсолютно ничего, — с нажимом произнесла миссис Пенгелли.

Пуаро сменил тему.

— Вы и ваш супруг — люди обеспеченные?

— Да, мы живем вполне благополучно.

— А деньги — они принадлежат вам или супругу?

— О, всем владеет Эдвард, своего у меня ничего нет.

— Видите ли, мадам, чтобы перейти к делу, придется смириться с некоторой неделикатностью. Мы должны искать мотив. Ваш супруг не стал бы покушаться на вашу жизнь pour passer le temps[40]. Вы догадываетесь, по какой причине он хочет разделаться с вами?

— Эта развязная белобрысая девица, которая работает у него! — ответила, пылая гневом, миссис Пенгелли. — Мой муж — зубной врач, мосье Пуаро, и он считает, что ему непременно нужна смазливая блондинка с короткой стрижкой и в белом переднике, чтобы назначать пациентам время приема и готовить пломбы.

— А та бутылка гербицида, откуда она?

— Ее заказывал муж, около года назад.

— Ну а у вашей племянницы есть свои деньги?

— Э… фунтов пятьдесят в год. Она была бы рада вернуться и вести хозяйство Эдварда, если б я ушла от него.

— Стало быть, вы подумываете о том, чтобы уйти от него?

— Я вовсе не намерена потакать его прихотям. Сейчас женщины — уже не те кроткие рабыни, какими были встарь, мосье.

— Примите мое восхищение, мадам, вы очень независимая натура. Но давайте о деле. Вы сегодня возвращаетесь в Полгаруит?

— Да, я приехала утренним поездом, а в пять вечера возвращаюсь обратно.

— Bien![41] У меня сейчас нет никаких важных дел, и я могу посвятить себя вашим. Завтра я буду в Полгарунге. Сможем ли мы выдать Гастингса, — Пуаро кивнул в мою сторону, — за вашего дальнего родственника, сына, допустим, вашей троюродной сестры? Ну а я — его чудаковатый друг-иностранец. Ешьте только то, мадам, что приготовите своими руками или что приготовлено в вашем присутствии. У вас есть служанка, которой вы доверяете?

— Джесси очень хорошая девушка, я в ней уверена.

— Значит, до завтра, мадам. И наберитесь мужества.

Пуаро кланяясь выпроводил даму и с задумчивым видом вернулся к своему креслу. Его сосредоточенность, однако, была не столь велика, чтобы он не заметил двух крошечных пушинок, вытащенных беспокойными пальцами посетительницы из горжетки. Он старательно их подобрал и бросил в корзину для бумаг.

— Что вы думаете об этом деле, Гастингс?

— Гнусная история, я бы сказал.

— Да, если подозрения дамы имеют под собой почву. Но так ли это? Горе тому мужу, который решит вдруг приобрести бутыль с гербицидом. Если его жена страдает от гастрита и имеет склонность к истерикам — быть беде.

— Вы полагаете, что все обстоит именно так?

— А вот этого я не знаю, Гастингс. Но этот случай заинтересовал меня, очень заинтересовал, ибо, видите ли, в нем положительно нет ничего нового. Среди женщин довольно много истеричек. Да, если я не ошибаюсь, перед нами разворачивается старая, как сам мир, человеческая драма. Скажите мне, Гастингс, какие, по-вашему, чувства испытывает миссис Пенгелли к своему мужу?

— Преданность, борющаяся со страхом? — предположил я.

— Да, как правило, женщины в своих несчастьях склонны обвинять кого угодно, только не своего мужа. Им даже в голову не придет усомниться в нем.

— Но тут имеется «другая женщина».

— Верно, под воздействием ревности любовь может обернуться ненавистью. Но ненависть привела бы ее в полицию, а не ко мне. Именно таким образом она бы жаждала утолить свой праведный гнев. А теперь давайте дадим поработать своим серым клеточкам. Почему она пришла ко мне? Чтобы я рассеял ее подозрения? Или, напротив, укрепил бы их? Да, здесь мы столкнулись с чем-то таким, что мне в диковинку. Неужто она отменная актриса, наша достопочтенная миссис Пенгелли? Нет, вряд ли она играла. Готов поклясться, что она была вполне искрения… Нет, я решительно заинтригован! Узнайте о поездах в Полгаруит, Гастингс, очень прошу вас.

Больше всего нам подходил поезд, отправлявшийся с Паддингтонского вокзала в 15.50 и прибывавший в Полгаруит в начале восьмого вечера. Поездка была ничем не примечательна, и, стряхнув с себя приятную дрему, мы сошли на маленькой унылой станции. Забросив саквояжи в гостиницу, мы решили немедля нанести послеобеденный визит «моей троюродной тетке».

Дом Пенгелли стоял чуть в стороне от дороги. Перед ним был разбит небольшой палисадник. Вечерний ветерок доносил сюда сладкий аромат левкоев и резеды. Представить себе, что в этом исполненном очарования уголке Старой Англии могут твориться какие-то преступления, было просто невозможно.

Пуаро позвонил, затем постучал. Поскольку никто не откликнулся, он позвонил снова. После небольшой паузы дверь открыла растрепанная служанка. Глаза у нее были красные, она неистово шмыгала носом.

— Мы хотим видеть миссис Пенгелли, — объяснил Пуаро. — Можно войти?

— Значит, вы ничего не слыхали? Она померла. С полчаса назад.

Ошеломленные, мы молча смотрели на нее.

— Отчего она умерла? — наконец поинтересовался я.

— Это вы у кого-нибудь другого спросите. — Она быстро оглянулась через плечо. — Если бы было кому остаться в доме с миссис, я бы мигом собралась и ушла отсюда. Но как можно оставить мертвую без присмотра… Не в моем положении что-то говорить, да я и не собираюсь, но все уже знают. Весь город только об этом и болтает. И если мистер Рэднор не напишет министру внутренних дел, напишет кто-нибудь другой. А доктор пусть говорит что хочет. Разве я не видела своими глазами, как нынче вечером хозяин снимал с полки бутылку с гербицидом? И разве он не вздрогнул, увидев, что я наблюдаю за ним? А каша миссис стояла на столе, ее надо было только отнести. Нет уж, я больше и крошки в рот не возьму в этом доме! Уж лучше умру с голоду.

— А где живет доктор, который лечил вашу хозяйку?

— Доктор Адамс? За углом, на Хай-стрит. Второй дом.

Пуаро резко повернулся. Он был очень бледен.

— Для человека, который не собирался ничего говорить, она сказала слишком много, — сухо заметил я.

Пуаро стукнул кулаком о ладонь другой руки.

— Глупец! И не просто глупец, а настоящий преступник! Вот кто я такой, Гастингс. Хвастался своими серыми клеточками, а сам проморгал убийство — убийство человека, который надеялся найти у меня защиту. Я и вообразить не мог, что опасность так серьезна и так… близка. А уж если честно (да простит меня Господь!), я вообще не мог представить, что что-то случится, и решил, что это просто болезненные фантазии мнительной женщины. Ну вот мы и добрались. Послушаем, что скажет доктор.

Доктор Адамс был типичным сельским эскулапом:[42] добродушным, краснолицым, именно таким, какими изображают их в книжках. Он был очень приветлив, но стоило нам заикнуться о том, что привело нас к нему, лицо доктора побагровело еще больше.

— Вздор! Вздор! Все до единого слова! Как будто это не я лечил больную! Гастрит, гастрит в чистом виде, и самый заурядный. Этот городок — рассадник сплетен! Местные старушенции просто жить не могут без скандалов! Как соберутся вместе, чего только не навыдумывают! Начитаются всяких мерзких газетенок, в которых одно вранье, вот им и мерещатся всюду отравители. Увидят бутылку гербицида на полке, значит, его обязательно кому-то подмешивают в пищу. Я знаю Эдварда Пенгелли как самого себя, да он и мухи не тронет. А уж чтобы кого-то отравить… Да и с чего бы это ему — травить собственную жену? Ну-ка скажите на милость!

— Мосье доктор, вы, вероятно, не знаете об одном обстоятельстве.

И Пуаро очень кратко рассказал ему о визите к нам миссис Пенгелли. Доктор был буквально ошеломлен: у него, казалось, глаза на лоб вылезли.

— Господи, прости мою душу грешную! — воскликнул он. — Бедная женщина, должно быть, спятила! Почему же она не поговорила со мной? Это бы ей следовало сделать прежде всего.

— А вы бы высмеяли ее страхи.

— Вовсе нет, вовсе нет. Надеюсь, я еще не настолько закоснел и способен найти взаимопонимание со своими пациентами.

Пуаро чуть заметно улыбнулся. Эскулап явно был обеспокоен больше, чем хотел показать. Когда мы вышли из дома, Пуаро сказал:

— Упрям, как осел. Сказал: гастрит, и будет стоять на своем! А у самого на душе явно кошки скребут.

— Что будем делать дальше?

— Вернемся в гостиницу, где нас ждет ужасная ночь, mon ami[43]. Ибо нет ничего хуже железных кроватей, а других в английских провинциальных гостиницах не бывает.

— А завтра?

— Rien a faire[44]. Вернемся в Лондон и будем ждать дальнейшего развития событий.

— Скучная перспектива, — разочарованно заметил я. — А что, если никаких событий больше не произойдет?

Произойдут! Это я вам обещаю. Старина доктор может выдать сколько угодно свидетельств о смерти, но он не в силах запретить нескольким сотням языков болтать. А они будут молоть не переставая, это уж точно!

Поезд на Лондон отходил в одиннадцать. Прежде чем отправиться на станцию, Пуаро пожелал увидеть мисс Фриду Стэнтон, племянницу, о которой нам говорила покойная. Мы без труда нашли дом, где она снимала квартиру. Там же мы узрели высокого темноволосого молодого человека, которого она с некоторым смущением представила как мистера Джекоба Рэднора. Мисс Фрида Стэнтон оказалась необыкновенной красавицей. Исконно корнуоллский тип красоты: темные глаза и волосы, нежный румянец. И в этих темных глазах явно читался характер, с которым лучше не шутить.

— Бедная тетушка, — сказала она, когда Пуаро представился и объяснил, по какому делу пришел. — Это ужасно. Меня теперь так мучает совесть. Мне нужно было быть к ней добрее и терпимее.

— Но ты и сама немало от нее натерпелась, Фрида, — вмешался Рэднор.

— Да, Джекоб, но у меня вспыльчивый характер, и в этом тоже дело. В конце концов, не стоило принимать близко к сердцу все эти глупости. Следовало просто посмеяться и промолчать. Разумеется, все страхи насчет отравления — чистейший вздор! Ей делалось плохо после любой еды, приготовленной дядей, но я уверена — только из-за ее мнительности. Она внушила себе, что дядя ее травит, вот и умерла.

— Какова была основная причина ваших раздоров, мадемуазель?

Мисс Стэнтон не отвечала, глядя на Рэднора. Молодой человек быстро понял намек.

— Мне пора, Фрида. До вечера. До свидания, джентльмены. Ведь если я правильно понял, вы направляетесь на станцию?

Пуаро подтвердил, что так оно и есть, и Рэднор ушел.

— Вы помолвлены, не так ли? — спросил Пуаро с лукавой улыбкой.

Фрида Стэнтон, покраснев, пролепетала «да».

— Отсюда и все наши ссоры с тетушкой, — добавила она.

— Миссис Пенгелли не одобряла ваш выбор?

— О да, но дело не только в, этом. Вы понимаете, она.. — Девушка умолкла.

— Она что? — мягко подбодрил ее Пуаро.

— Ужасно, наверное, говорить такое — ведь ее уже нет. Но, если я не скажу, вы ничего не поймете. Тетушка была по уши влюблена в Джекоба.

— Да что вы!

— Да. Нелепо, правда? Ей было за пятьдесят, а ему нет и тридцати! Но вот поди ж ты… Она так глупо вела себя с ним, что мне пришлось признаться… в том, что он ухаживает за мной. Но она не пожелала верить ни единому моему слову, и… так меня оскорбляла, что я в конце концов сорвалась. Мы с Джекобом все обсудили и решили, что лучше мне на время уйти из дома. Чтобы она успокоилась. Бедная тетушка… она вообще была довольно странная.

— Да уж наверное. Спасибо, мадемуазель, за то, что все мне объяснили.

Рэднор, что меня удивило, поджидал нас на улице.

— Я догадываюсь, о чем вам рассказала Фрида, — заметил он. — Надо же, такая незадача… Представляете, в каком я неловком положении?.. Стоит ли говорить, что я не имею к этому ни малейшего отношения. Поначалу я думал, что старушка специально демонстрирует свою благосклонность — чтобы помочь мне добиться Фриды. Но все обернулось каким-то фарсом, мне ужасно неловко.

— Когда вы с мисс Стэнтон намерены пожениться?

— Надеюсь, скоро. Хочу быть с вами откровенным, мосье Пуаро. Я знаю немного больше, чем Фрида. Она считает, что ее дядя невиновен. А я не так уж в этом уверен. Одно вам скажу: я буду помалкивать относительно того, что действительно знаю. Не буди лихо, пока оно тихо. Не хочу, чтобы дядю моей жены осудили за убийство.

— Зачем вы мне это говорите?

— Потому что я наслышан о вас и знаю, что вы можете распутать это дело. Но какой в этом прок? Бедной женщине уже не поможешь, и уж кто-кто, а она больше всего на свете боялась скандала. Господи, да она бы в гробу перевернулась при одной мысли об этом.

— Тут вы, наверное, правы. Стало быть, вы хотите, чтобы я все замял?

— Именно. Признаюсь откровенно, моя просьба продиктована и чисто эгоистическими соображениями. Мне надо выбиваться в люди — хочу открыть свой салон, я ведь портной и модельер.

— Все мы немного эгоисты, мистер Рэднор, но не каждый готов это признать. Конечно, я могу ничего не предпринимать, но, скажу откровенно, замять эту историю вам вряд ли удастся.

— Это почему?

Пуаро воздел руку в сторону рынка, мимо которого мы как раз проходили, и оттуда доносился гомон толпы.

— Слышите глас народа, мистер Рэднор? Ну а нам надо поспешить, иначе опоздаем на поезд.

— Весьма любопытный случай, Гастингс, — сказал Пуаро, когда поезд отъехал от станции.

Мой друг извлек из кармана маленький гребешок и крошечное зеркальце и стал тщательно подправлять кончики усов, симметрия которых слегка нарушилась, когда мы торопились на станцию.

— Разве? — изумился я. — А по-моему, все это очень прискорбно и банально. В деле практически нет ничего таинственного.

— Согласен с вами: никакой тайны нет.

— Я полагаю, мы можем принять на веру откровения племянницы относительно странной пылкости ее тетушки. Это единственный факт, который показался мне подозрительным. Ведь миссис Пенгелли была такой щепетильной и такой добропорядочной дамой.

— Это ничего не значит, уверяю вас. Если вы внимательно почитаете газеты, то обнаружите, что сплошь и рядом щепетильные почтенные дамы оставляют мужей, с которыми прожили по двадцать лет, — а иногда и детей — ради какого-нибудь юнца. Вы восхищаетесь les femmes[45], Гастингс, особенно теми, кто готов одарить вас очаровательной улыбкой, но женская душа для вас потемки. На закате жизни женщина неизбежно проходит через полосу безумия, когда ей хочется каких-то необыкновенных романтических приключений — пока еще не слишком поздно. Это безумие не миновало и супругу провинциального зубного врача.

— И вы думаете…

— …что умный человек мог воспользоваться этим.

— Не сказал бы, что Пенгелли очень умен, иначе бы действовал поаккуратнее, — подумав, заметил я. — А с другой стороны, может, вы и правы. Те, кто действительно что-то знают, — Рэднор и племянница, оба хотят замять это дело. Да и доктор на его стороне. Жаль, что мы так и не взглянули на самого Пенгелли.

— Ну это как раз несложно исправить. Возвращайтесь следующим поездом и сделайте вид, что у вас разболелся зуб.

Я пытливо взглянул на него.

— Хотел бы я знать, вас-то что заинтересовало в этом деле.

— Меня? Ну помните ваше замечание, Гастингс. После нашей беседы со служанкой вы обронили, что для человека, который ничего не хотел говорить, она сказала слишком много.

— О-о! — с сомнением произнес я и тут же не преминул спросить: — В таком случае, почему вы не попытались повидать Пенгелли?

— Mon ami, я подожду месяца три, а уж потом вволю насмотрюсь на него, когда он будет сидеть на скамье подсудимых.

Я полагал, что на этот раз прогнозы Пуаро окажутся ошибочными. Время шло, но корнуоллское дело так никуда и двигалось. Мы были заняты другими делами, и я почти забыл о трагедии в семействе Пенгелли, пока не наткнулся на короткое сообщение в газете. В нем говорилось, что получен приказ министра внутренних дел произвести эксгумацию[46] тела миссис Пенгелли.

Спустя несколько дней о «корнуоллской загадке» писали уже все газеты. Оказалось, что кривотолки так и не затихали, а когда было объявлено о помолвке вдовца с мисс Маркс, его секретаршей, языки замололи пуще прежнего. Наконец была отправлена петиция министру внутренних дел, тело эксгумировали и обнаружили в тканях большое количество мышьяка[47]. Мистера Пенгелли арестовали и предъявили ему обвинение в убийстве жены.

Мы с Пуаро присутствовали на предварительном дознании. Улик оказалось много, чего и следовало ожидать. Доктор Адамс признал, что симптомы отравления мышьяком можно легко спутать с гастритом. Дал показания эксперт Министерства внутренних дел, служанка Джесси выплеснула мощный поток информации, большая часть которой была опровергнута, но которая, тем не менее, весьма сильно подкрепила обвинения против подозреваемого. Фрида Стэнтон показала, что ее тетке становилось хуже всякий раз, когда она ела пищу, приготовленную мужем. Джекоб Рэднор сообщил, что он неожиданно заскочил к ним в дом в день смерти миссис Пенгелли и увидел, как мистер Пенгелли убирает бутыль с гербицидом на полку в буфетной, а между тем каша для миссис Пенгелли стояла рядом. Затем вызвали мисс Маркс, белокурую секретаршу, она закатила истерику, но признала, что хозяин обещал жениться на ней в случае, если что-нибудь стрясется с его женой. Пенгелли пока отказался от защиты и был предан суду.

Джекоб Рэднор проводил нас до гостиницы.

— Вот видите, мосье Рэднор, — сказал Пуаро, — я оказался прав. Это дело невозможно было замолчать. Не позволил, что называется, глас народа.

— Да, вы были совершенно правы. — Рэднор вздохнул. — У этого бедняги есть хоть какая-то возможность выкрутиться?

— Поскольку он оставил за собой право на защиту, у него, как выражаетесь вы, англичане, наверное, припасено что-нибудь в рукаве[48]. Может, зайдете к нам?

Рэднор принял приглашение. Я заказал два виски с содовой и чашку шоколада. Последнее явно вызвало замешательство, и я очень сомневался, что заказ будет выполнен полностью.

— Разумеется, — продолжал Пуаро, — у меня немалый опыт в делах такого рода. И я вижу только одну лазейку для вашего будущего тестя.

— Какую же?

— Подпишите эту бумагу.

Внезапно он, будто фокусник, вытащил исписанный листок бумаги.

— Что это?

— Ваше признание в убийстве миссис Пенгелли.

На миг воцарилась тишина, потом Рэднор расхохотался.

— Должно быть, вы сошли с ума.

— Нет, мой друг, я не сумасшедший. А теперь я расскажу, как было все на самом деле. Вы приехали сюда, открыли свое дело, но вам катастрофически не хватало денег. Мистер Пенгелли был человеком весьма состоятельным. Вы повстречались с его племянницей, понравились ей, но та небольшая сумма, которую Пенгелли выдал бы ей в качестве свадебного подарка, вас не устраивала. Вы решили завладеть всеми их деньгами. Чтобы деньги достались племяннице, единственной кровной родственнице Пенгелли, следовало избавиться и от дяди, и от тетки. Как хитро вы все провернули! Закрутили роман с этой простодушной пожилой женщиной pi посеяли в ее душе сомнения в собственном муже. Сначала вы раскрыли ей глаза на его интрижку с секретаршей, затем подвели к мысли об отравлении. Вы были в доме своим человеком, и вам ничего не стоило, улучив момент, добавлять ей в пищу мышьяк. Но как человек осмотрительный, вы никогда не делали этого в отсутствие мужа. Женщина по природе своей просто не в состоянии держать свои проблемы в тайне. Она рассказала племяннице. И конечно же обсуждала со своими знакомыми. Для вас же единственная сложность заключалась в том, чтобы убедительно разыгрывать влюбленного одновременно перед обеими дамами, но это оказалось не так уж трудно. Вы объяснили тетке, что должны притворяться, будто ухаживаете за племянницей, дабы рассеять подозрения мужа. А молодую леди особенно и убеждать не приходилось: она никогда не приняла бы всерьез такую соперницу.

Но вот миссис Пенгелли решилась, ни слова не говоря вам, посоветоваться со мной. Если бы я в ходе своего расследования подтвердил, что муж действительно пытается отравить ее, она имела бы все основания уйти от него к вам — о чем, по ее мнению, вы пылко мечтали. И я уже готов был приступить к расследованию, но тут вам подвернулся удобный случай — на ваших глазах мистер Пенгелли готовит кашу для жены. Вам ничего не стоило подсыпать в нее смертельную дозу. Остальное было еще проще. Как бы желая замять дело, вы то и дело разными намеками и репликами разжигали страсти. Даже мне, Эркюлю Пуаро, вы пытались объяснить, кто на самом деле отравил миссис Пенгелли. Но вы отнеслись ко мне как к простому смертному, мой хитроумный юный друг.

Рэднор был смертельно бледен, но все же небрежно взмахнул рукой, пытаясь изобразить равнодушие.

— Ваше повествование весьма любопытно, но зачем вы рассказываете все это мне?

— Затем, мосье, что я представляю не закон, а миссис Пенгелли. Ради нее я даю вам возможность бежать. Подпишите эту бумагу, и у вас будет фора — двадцать четыре часа, прежде чем я передам ее в руки полиции.

Рэднор заколебался.

— Вы ничего не можете доказать.

— Что вы говорите? Это я-то, сам Эркюль Пуаро? Посмотрите в окно, мосье. Там стоят два человека, которым приказано не выпускать вас из виду.

Рэднор прошел к окну, отдернул занавеску и отпрянул.

— Видите, мосье? Подписывайте, не упускайте единственного шанса.

— А какие вы мне дадите гарантии?

— Что выполню свое обещание? Слово Эркюля Пуаро! Подписывайте. Хорошо. Гастингс, будьте добры, поднимите занавеску. Это сигнал, что мистера Рэднора необходимо пропустить.

Еще сильнее побледнев и бормоча что-то себе под нос, Рэднор поспешно выбежал из комнаты. Пуаро кивнул, глядя ему вслед.

— Трус! Так я и знал.

— Мне кажется, что вы уж чересчур расчувствовались! — сердито воскликнул я. — Вы всегда такой противник сантиментов, тут вдруг позволяете бежать опасному преступнику.

— Это не сантименты, и не вдруг, — возразил Пуаро. — Разве вы сами не видите, mon ami, что у нас нет никаких доказательств его виновности? Представьте: я встаю и заявляю двенадцати флегматичным корнуоллцам, что я, Эркюль Пуаро, точно знаю то-то и то-то… Они же поднимут меня на смех! Единственное, что я мог — запугать его и таким образом добиться признания. Те два бездельника, которых я заметил на улице, пришлись весьма кстати. Опустите занавеску, Гастингс. Не было никакой необходимости поднимать ее — это просто часть мизансцены[49].

Ну что ж, мы должны держать свое слово. Я сказал — двадцать четыре часа — значит, на сутки больше проведет в тюрьме бедный мистер Пенгелли, что он вполне заслужил, ибо, как вы помните, обманывал свою жену. А я ревностный защитник семейных устоев. Двадцать четыре часа, а потом?.. Я очень надеюсь на Скотленд-Ярд. Они его поймают, mon ami, обязательно поймают.

Загадка трефового короля The King of Clubs © Перевод О. Воронцовой

— Да-а, реальная жизнь подчас куда удивительней всяких книжных фантазий, — заметил я, откладывая в сторону «Дейли ньюсмонгер»[50].

Склонив набок свою яйцеобразную голову, Пуаро попытался смахнуть невидимую пылинку с безукоризненно выглаженных брюк. Мое не слишком оригинальное замечание, кажется, ужасно его рассердило.

— Какая глубокая мысль! Да вы мудрец, mon ami![51]

Стараясь не показать, что его насмешка обидела меня, я спросит:

— Вы уже прочли утреннюю газету?

— Разумеется, прочел. И между прочим, аккуратно сложил, а не бросил на пол, как вы, Гастингс, со свойственной вам неаккуратностью. Между тем во всем необходимо придерживаться порядка и действовать методически.

Ужасная у Пуаро привычка: по всякому поводу заводить речь об аккуратности и порядке. Метод и Порядок — вот боги, которым он поклоняется. Он настолько в них уверовал, что все свои успехи приписывает их чудодейственной силе.

— Значит, вы уже прочли сообщение об убийстве импресарио Генри Ридберна? Я имел в виду именно этот случай, когда сказал, что реальная жизнь куда удивительней вымысла. И не только удивительней, но и драматичнее. Представьте себе почтенное семейство. Таких семей, как Оугландеры, в Англии тысячи. Отец и мать, сын и дочь.

Мужчины каждый день уходят на работу, женщины хлопочут по хозяйству. Мирная, безмятежная, хотя слов нет, чрезвычайно однообразная жизнь. И вот вчера вечером вся семья собирается в уютной гостиной своего коттеджа с трогательным названием Дейзимид[52] в предместье Стритхэма сыграть партию в бридж[53], и вдруг дверь, ведущая в сад, распахивается, и в комнату неверной походкой входит молодая женщина. На ее сером шелковом платье алеет пятно. Она произносит только одно слово «убийство» и падает без чувств. И тут, Оугландеры узнают в женщине Валери Сентклер — балерину, не так давно пленившую своим талантом Лондон…

— Это вы так красноречивы, друг мой, или репортеры из «Дейли ньюсмонгер»? — осведомился Пуаро.

— Газета уже была подготовлена к печати, поэтому там сообщаются лишь общие факты. Но драматизм происшествия меня сразу поразил.

Пуаро глубокомысленно кивнул.

— Да, в жизни любого человека случаются драмы. Даже в жизни тех, у кого их вроде бы быть не должно. Учтите это, mon ami. Однако случай действительно интересный, и мне, видимо, придется им заняться.

— Правда?

— Да. Утром мне позвонили и от имени принца Поля Моранийского попросили принять Его Высочество сегодня вечером по весьма важному делу.

— Но какое это имеет отношение к убийству?

— Дорогой Гастингс, вы, очевидно, не читаете английские бульварные газетенки. А ведь в них уйма интереснейших сплетен. Взгляните-ка.

И Пуаро ткнул своим коротким толстым пальцем в одну из газет.

Я пробежал взглядом указанный отрывок: «…действительно ли иностранный принц и известная балерина помолвлены? Понравилось ли ей обручальное бриллиантовое кольцо?»

— А теперь, мой друг, можете продолжить ваше столь эффектное повествование. Вы остановились на том, как леди без чувств упала на ковер в гостиной Дейзимида.

Я пожал плечами:

— Отец и сын Оугландеры тут же бросились — один за врачом для молодой женщины, другой — в полицейский участок. Наряд полиции сразу же выехал в Мон-Дезир, великолепную виллу Ридберна, расположенную неподалеку от их коттеджа. Кстати говоря, этого Ридберна считали довольно-таки сомнительной личностью. Тело было найдено на полу в библиотеке — голова треснула, как яичная скорлупа…

— Простите, но вынужден вас перебить, — дружески сказал Пуаро. — А вот и принц!

Принца представили нам под другим именем — как графа Феодора. Это был молодой странноватый человек.

Высокий, порывистый, с чуть скошенным безвольным подбородком, с характерным для рода Моранбергов изгибом рта и темными пламенными глазами. Это были глаза фанатика.

— Мосье Пуаро?.. — осведомился он.

Мой друг поклонился.

— Мосье, у меня ужасные неприятности, я даже не могу выразить…

Пуаро движением руки остановил его и сказал:

— Я вполне понимаю вас. Ведь мадемуазель Сентклер очень дорога вам, не так ли?

— Я надеюсь, что скоро она станет моей женой, — откровенно ответил принц.

Пуаро выпрямился в кресле, глаза его чуть-чуть округлились.

— Я не первый в моей семье решился на морганатический брак[54],— поспешил продолжить принц. — Мой брат Александр также в свое время не подчинился воле императора. Но ведь в наши дни все эти сословные предрассудки не имеют почти никакого значения. И кроме того, в жилах мадемуазель Сентклер течет благородная кровь. Вы, наверное, знаете, что рассказывают о ее происхождении?

— О да, весьма романтические истории, что неудивительно, когда речь идет о столь очаровательной и знаменитой особе. По слухам, ее матерью была не то поденщица-ирландка, не то русская великая княгиня.

— Первая история — это, конечно, вздор, — пылко ответил молодой человек. — А вот вторая похожа на правду. Валери, хотя и вынуждена сохранять тайну, намекнула мне кое о чем. Кроме того, породу видно с первого взгляда. Я верю в наследственность, мосье Пуаро.

— Я тоже, — ответил Пуаро задумчиво. — Мне довелось быть свидетелем многих странных случаев, которые укрепили эту веру. Да, я тоже верю в наследственность. Но вернемся к нашему делу. Чем могу служить? Чего именно вы опасаетесь? Надеюсь, мы можем говорить откровенно. Скажите, была ли мадемуазель Сентклер знакома с мистером Ридберном?

— Да. И он не скрывал, что был от нее без ума.

— А как относилась к нему мадемуазель?

— Весьма равнодушно, чтобы не сказать больше.

Пуаро внимательно посмотрел на молодого человека.

— У мадемуазель Сентклер были какие-нибудь причины опасаться Ридберна?

Принц на мгновение заколебался, затем ответил:

— Недавно произошел необычный случай. Вы когда-нибудь слышали о гадалке по имени Зара?

— Нет.

— О, она просто великолепна. Вы непременно должны как-нибудь заглянуть к ней. Мы с Валери обратились к Заре на прошлой неделе. По картам выходило, что Валери угрожает какая-то опасность. Затем гадалка перевернула последнюю карту — это был трефовый король. «Остерегайся, — сказала она Валери, — есть человек, который имеет над тобой власть и может принести тебе страшное несчастье. Ты догадываешься, кто он?» Побелевшими губами Валери еле слышно прошептала: «Да-да, я знаю». Напоследок Зара еще раз предупредила ее: «Помни о трефовом короле, тучи сгущаются над тобой». После этого мы поспешно ушли. Я пытался расспросить Валери, но она отмалчивалась, лишь заверила меня, что с ней все в порядке. Но теперь, после вчерашнего ужасного происшествия, я уверен, что Ридберн и есть тот самый трефовый король, которого так боялась Валери.

Помолчав, принц добавил:

— Теперь вы понимаете, что я испытал, когда сегодня утром раскрыл газету. Даже если Валери сделала это в состоянии аффекта… О нет! Это невозможно!

Пуаро поднялся с кресла и ласково похлопал молодого человека по плечу.

— Умоляю вас, не терзайтесь. Эркюль Пуаро все уладит.

— Вы поедете в Стритхэм? Думаю, что Валери не оправилась еще после такого ужасного потрясения и находится там.

— Я отправлюсь тотчас же.

— И еще: я все уладил через посольство — вам не будут чинить препятствий.

— Тогда в путь! Гастингс, надеюсь вы составите мне компанию?

Мон-Дезир оказался необыкновенно изящным, современным и удобным домом, окруженным со всех сторон чудесным садом. К крыльцу вела подъездная аллея.

Дворецкий открыл дверь и, услышав имя принца, тут же провел нас на место трагедии. Библиотека располагалась в великолепной комнате весьма внушительных размеров, с двумя огромными окнами с каждой стороны. Из одного открывался вид на подъездную аллею и дорогу, другое выходило в сад. Возле этого окна и было обнаружено тело. Полицейские осмотрели место преступления, поэтому труп уже убрали.

— Вот невезение, — вполголоса сказал я Пуаро, — полицейские опередили нас. Кто знает, какие важные улики они могли ненароком уничтожить.

— О Боже, Гастингс, сколько раз повторять вам, что ключ к разгадке лежит не снаружи, а внутри — в маленьких серых клеточках нашего мозга. Именно там, и нигде более, находится разгадка любой тайны.

Произнеся эту назидательную сентенцию, Пуаро повернулся к дворецкому.

— В комнате ничего не меняли после того, как убрали тело?

— О нет, сэр. Все оставлено так, как было вчера вечером, когда приехала полиция.

— А шторы на окнах были задернуты?

— Конечно, сэр. Я задергиваю их каждый вечер.

— Но сейчас, я вижу, шторы раздвинуты. Должно быть, ваш хозяин раздвинул их?

— Наверное, так, сэр.

— Вы знали о том, что он вчера вечером ожидал гостя?

— Он не упоминал об этом, сэр. Но он приказал, чтобы его не беспокоили после обеда. Видите, сэр, здесь есть дверь, которая выходит на террасу. Через эту дверь он сам мог впустить посетителя.

— А он часто так делал?

Дворецкий осторожно кашлянул.

— Кажется, да, сэр.

Пуаро направился к указанной двери — она была не заперта. Он распахнул ее и вышел на террасу, правая сторона которой выходила на подъездную аллею, а левая примыкала к красной кирпичной стене.

— Там фруктовый сад, сэр. В стене есть дверь, через которую туда можно пройти, но ее всегда запирают в шесть часов.

Пуаро кивнул и вернулся в библиотеку, дворецкий последовал за ним.

— А вы вчера не слышали чего-нибудь необычного?

— Около девяти часов я и остальные слуги слышали голоса в библиотеке: хозяин разговаривал с какой-то леди. Правда, в этом-то как раз не было ничего необычного. Хозяина довольно часто посещали дамы. К сожалению, сэр, больше ничего не могу сообщить — спальные комнаты слуг находятся в другом крыле дома. А потом, около одиннадцати, приехала полиция.

— Как вы думаете, сколько человек было в библиотеке?

— Не могу с уверенностью сказать, сэр. Я слышал только голос леди. Извините, сэр, но доктор Райан все еще здесь, может, вы хотите поговорить с ним?

Мы конечно же хотели. Через несколько минут доктор — розовощекий жизнерадостный джентльмен — уже отвечал на ваши вопросы. Судя по его рассказу, Редберн лежал возле окна, головой в сторону мраморного подоконника. На его голове были обнаружены две раны: одна на переносице и другая, смертельная, на затылке.

— Ридберн лежал на спине?

— Да. Здесь даже осталось пятно. — И доктор указал на небольшое темное пятно на полу.

— Скажите, доктор, а не мог ли покойник разбить голову, когда падал на пол?

— О нет, это исключено. Орудие убийства, что бы это ни было, глубоко проникло в череп.

Пуаро задумчиво глядел прямо перед собой. Подоконники обоих окон представляли собой мраморное сиденье, с подлокотниками в виде львиных голов. Глаза Пуаро сверкнули.

— А если предположить, что он, падая, ударился головой об один из этих подлокотников, а затем соскользнул на пол?

— Теоретически, конечно, возможно. Но положение тела начисто опровергает такое предположение. Да и если бы это произошло так, как вы говорите, на сиденье обязательно остались бы следы крови.

— Но ведь их могли стереть.

Доктор пожал плечами:

— Повторяю, вряд ли это возможно. И потом, зачем кому-то понадобилось выдавать несчастный случай за убийство? Это же абсурд!

— Да-да, конечно, — неохотно согласился Пуаро. — Как по-вашему, хватило бы сил у женщины нанести подобные удары?

— О, это совершенно исключается. Вы ведь имеете в виду мадемуазель Сентклер?

— Я никогда и никого не имею в виду, пока у меня нет абсолютной уверенности, — мягко ответил Пуаро.

Затем он обернулся и внимательно посмотрел на стеклянную дверь, ведущую на террасу.

Заметив это, доктор сказал:

— Через эту дверь мадемуазель Сентклер выбежала из комнаты. Если вы приглядитесь внимательно, то между деревьями сможете заметить Дейзимид, он находится довольно далеко отсюда, но, кроме него, с этой стороны не видно ни одного дома. Те дома, что поближе, расположены со стороны фасада.

— Благодарю вас за помощь, доктор, — сказал Пуаро. — Ну а мы с вами, Гастингс, отправимся по следам мадемуазель Сентклер.

Мы с Пуаро прошли садом, вышли через чугунные ворота Мон-Дезира и еще некоторое время брели по лесистой местности. Наконец подошли к садовой калитке Дейзимида, который оказался совсем маленьким скромным домиком. При нем был небольшой — в пол-акра[55] — участок земли. Еле заметные следы вели прямо к двери, выходящей в сад. Пуаро, указывая на них, сказал:

— Ага, кажется, здесь и прошла мадемуазель Сентклер. Нам же с вами, не имеющим никакой причины врываться в чужой дом, лучше воспользоваться парадной дверью.

После того как мы вошли, горничная сразу провела нас в гостиную и отправилась доложить хозяевам о нашем приходе. В комнате сегодня явно не убирались. В камине было полно золы, на столе в беспорядке валялись карты — видимо со вчерашнего вечера. Гостиная была переполнена дешевыми безделушками, стены увешаны на редкость уродливыми фамильными портретами. Пуаро внимательно разглядывал их, хотя, наверное, с меньшим интересом, чем я; затем он поправил криво висевший портрет.

— Семейные узы — замечательная вещь, не так ли, Гастингс? Чувства тут заменяют красоту.

Я согласно кивнул, не отрывая глаз от портрета, на котором были запечатлены джентльмен с бакенбардами, дама с высокой старомодной прической, упитанный мальчуган и две маленькие девочки, украшенные невероятным количеством бантиков. Я решил, что это семейный портрет Оугландеров, сделанный, вероятно, много лет тому назад, — и поэтому изучал его особенно внимательно.

Дверь неожиданно открылась, и вошла молодая женщина. На ней были неопределенного цвета спортивный жакет и твидовая[56] юбка, темные волосы уложены в аккуратную прическу. Она вопросительно посмотрела на нас. Пуаро шагнул ей навстречу.

— Мисс Оугландер? Простите, что врываюсь к вам после столь неприятных событий… Вы, должно быть, из-за всего этого ужасно расстроены?

— О да, конечно, — не очень уверенно ответила молодая женщина.

Тут я понял, что чувствительность, по-видимому не является чертой характера мисс Оугландер. Судя по всему, она не могла похвастаться богатым воображением, и это особенно явственно проявилось благодаря происшедшей трагедии. Мое первое впечатление подтвердилось, когда она сказала:

— Я должна извиниться за весь этот беспорядок, но слуги почему-то так разволновались, что были просто не в состоянии выполнять свои обязанности.

Чувствовалось, что самой мисс Оугландер подобное волнение было попросту непонятно.

— Вчера вечером вы сидели в этой комнате, не так ли, мисс?

— Да, вчера сразу после ужина мы сели за бридж, как вдруг…

— Извините, мисс, как долго вы играли?

Мисс Оугландер на мгновение задумалась.

— Не могу сказать точно, но, по-моему, мы сели часов в десять и успели сыграть несколько робберов[57] до того, как это произошло.

— А где именно сидели вы, мисс?

— Лицом к окну и двери, ведущей в сад. Я играла в паре с мамой, и мне страшно не везло — совершенно не шла козырная карта. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату, шатаясь, вошла мисс Сентклер…

— Вы ее узнали?

— Ее лицо показалось мне знакомым.

— Мисс Сентклер все еще у вас, не правда ли?

— Да. Но она отказывается принимать посетителей. Бедняжка еще не оправилась от потрясения.

— Уверен, что меня она захочет принять. Вы только передайте ей, что я приехал в Дейзимид по личной просьбе Его Высочества принца Поля Моранийского.

Мне показалось, что упоминание имени высокородного принца поколебало невозмутимое спокойствие мисс Оугландер. Ни слова не говоря, она отправилась выполнять просьбу Пуаро и, вмиг вернувшись, пригласила нас следовать за ней. Мы поднялись наверх и вошли в небольшую светлую спальню. Лежавшая на кушетке у окна женщина повернула голову в нашу сторону.

До чего же эти женщины были разными — это сразу бросилось мне в глаза! И тем не менее, в их внешнем облике было и что-то неуловимо схожее. Каждый взгляд, каждое движение Валери Сентклер были необыкновенно выразительны. От нее веяло тайной, она напоминала героиню романтических грез. Скромный фланелевый халат, правда, алого цвета, смотрелся на ней как великолепное одеяние восточной принцессы. Взгляд ее огромных темных глаз устремился на Пуаро.

— Вас прислал Поль? — Голос мадемуазель Сентклер, томный и глубокий, вполне соответствовал ее наружности.

— Да, мадемуазель. Я здесь по просьбе Его Высочества и готов выслушать вас.

— Что вас интересует?

— Все, что произошло здесь вчера вечером. Все! Вы понимаете меня, мадемуазель?

Она устало улыбнулась.

— Вы думаете, я могла бы солгать? Я же не так глупа. И прекрасно понимаю, что рано или поздно это все равно выйдет наружу. Дело в том, что этот человек, Ридберн, знал одну мою тайну и шантажировал меня. Только из любви к Полю я попыталась договориться с ним. Я боялась потерять Поля… Теперь я спасена, но я не убивала Ридберна, клянусь вам.

Пуаро, улыбаясь, кивнул.

— Меня вовсе не надо уверять в этом, мадемуазель. Расскажите о событиях прошлой ночи, и как можно подробнее.

— Я предложила Ридберну деньги. Он назначил встречу на девять вечера. К условленному часу я отправилась в Мон-Дезир. Дорогу я знала, так как мне приходилось бывать там прежде. Нужно было обойти дом и войти через дверь библиотеки так, чтобы не заметили слуги.

— Извините, мадемуазель, а вам не было страшно идти туда одной на ночь глядя?

Она ответила не сразу (или ему просто показалось?):

— Да, но у меня не было другого выхода: мне некого было попросить сопровождать меня, я была в отчаянном положении. Ридберн впустил меня в библиотеку. О, этот человек! Настоящее чудовище! Как я рада, что он умер! Он играл со мной как кошка с мышью. Смеялся надо мной. Я просила его, умоляла чуть ли не на коленях. Предлагала все мои драгоценности. Все напрасно! Затем он назвал свои условия. Наверное, вы догадываетесь какие? Я с негодованием отказалась и высказала ему все, что о нем думаю. Я прокляла его. Он же продолжал насмешливо улыбаться, его не тронули ни мои мольбы, ни мои проклятия. Когда я, выбившись из сил, наконец умолкла, то услышала какой-то тихий звук, доносившийся со стороны окна, того, что выходит в сад. Ридберн тоже услышал его. Он бросился к окну и распахнул шторы. Там прятался мужчина ужасной наружности, по-видимому, бродяга. Он бросился на Ридберна и бил его до тех пор, пока тот не упал. Бродяга схватил меня окровавленной рукой, я вырвалась и бросилась бежать со всех ног. Моя жизнь была в опасности. Заметив освещенные окна какого-то дома, я устремилась в ту сторону. Жалюзи были подняты, и я увидела людей, сидящих за карточным столом. Собрав последние силы, я буквально влетела в комнату, прошептав только одно слово «убийство», а затем — куда-то провалилась…

— Благодарю вас, мадемуазель. Вы, наверное, испытали тяжелое потрясение. Не могли бы вы все же описать этого, как вы выразились, бродягу? Вы помните, как он был одет?

— О нет. Все произошло так стремительно, что я просто ничего не успела заметить. Но я могла бы узнать этого человека — его жуткое лицо навсегда врезалось в мою память!

— И еще один вопрос, мадемуазель. Шторы на окне, что выходит на подъездную аллею, были задернуты?

На лице балерины отразилось легкое недоумение, она на секунду задумалась, стараясь припомнить.

— Eh bien[58], мадемуазель?

— Мне кажется, да-да, я почти уверена — они не были задернуты.

— Странно, ведь на другом окне шторы были задернуты, и за ними прятался убийца. Но, в сущности, это не имеет большого значения. Сколько вы еще собираетесь пробыть в этом доме, мадемуазель?

— Доктор считает, что я буду в состоянии вернуться в Лондон уже завтра. — Она оглядела комнату и, заметив, что мисс Оугландер ушла, добавила: — Оугландеры очень добры ко мне, но, понимаете ли, это люди не моего круга. Я их шокирую. Что до меня, то, честно говоря, я не очень-то жалую буржуа!

В ее словах мне послышалась затаенная горечь.

Пуаро кивнул:

— Я вас прекрасно понимаю, мадемуазель. Надеюсь, что не очень утомил вас своими расспросами.

— Вовсе нет, мосье Пуаро. Единственное, что меня беспокоит, так это то, что Поль до сих пор остается в неведении. Прошу вас, поскорее рассейте его тревогу.

— В таком случае разрешите откланяться, мадемуазель, и пожелать вам всего наилучшего.

Выходя из комнаты, Пуаро вдруг остановился и, указав на пару лакированных туфелек, спросил:

— Это ваши, мадемуазель?

Да, мосье. Служанка только что почистила и принесла их.

— Что за странные слуги в этом доме, — заметил Пуаро, когда мы спускались по лестнице, — от волнения забывают убрать комнаты, но не забыли привести в порядок туфли. Итак, mon ami[59], хотя в этом деле есть еще один-два неясных момента, думаю — да-да, именно так! — что нам придется отнести его к разряду законченных. Все просто до очевидности.

— А как же убийца?

— Эркюль Пуаро не ловит бродяг, — важно ответил он.

В холле нас поджидала мисс Оугландер.

— Мама очень хотела бы поговорить с вами, — сказала она. — Не могли бы вы пройти в гостиную, это не отнимет у вас много времени.

В комнате по-прежнему был беспорядок. Пуаро собрал со стола карты и начал рассеянно тасовать их своими маленькими ухоженными руками.

— Знаете, о чем я думаю, мой друг? — спросил он.

— Нет, — ответил я нетерпеливо.

— Я думаю, что мисс Оугландер была не искрения, утверждая, что к ней не шли козыри. У нее было целых три козырных карты.

— Пуаро, это уж слишком!

— Mon Dieu[60], не могу же я все время говорить об убийствах и крови.

Внезапно он замер.

— Гастингс, посмотрите! Трефового короля нет в колоде!

— Зара! — воскликнул я.

Но Пуаро, похоже, не понял меня. Он машинально вложил карты в коробку. Его лицо было очень мрачным.

— Гастингс, — в конце концов сказал он. — Я, Эркюль Пуаро, чуть было не совершил непоправимую ошибку.

Я глядел на него, ничего не понимая.

— Мы должны начать все сначала, Гастингс. Да-да! Но уж на этот раз мы не должны оплошать.

Его рассуждения были прерваны приходом красивой, но уже в летах, женщины; в руках она держала хозяйственные книги. Это была миссис Оугландер. Пуаро галантно ей поклонился.

— Правильно ли я поняла, мосье Пуаро, вы друг… э-э… мисс Сентклер?..

— Это не совсем так, мадам. Дело в том, что я приехал сюда по поручению очень близкого друга мадемуазель.

— О-о… понимаю. Я подумала, что, возможно…

Пуаро вдруг прервал ее и, указав на окно, спросил:

— Скажите, мадам, жалюзи вчера вечером были опущены?

— Нет. Наверное, поэтому мисс Сентклер и увидела свет в нашем окне.

— Прошлой ночью ведь светила луна? Странно, что вы не заметили мадемуазель Сентклер, хотя вроде бы и сидели лицом к окну?

— О да, вы правы. Мне кажется, никто из нас не заметил ее потому, что все мы были вчера очень увлечены игрой. Никогда раньше не играли с таким азартом!

— Понимаю, мадам. И еще, хочу вас успокоить: мадемуазель Сентклер завтра от вас уезжает.

Лицо женщины мгновенно прояснилось, казалось, что с ее плеч свалилась огромная тяжесть. Мы распрощались. Выходя из дома, Пуаро обратился к служанке, подметавшей ступеньки парадной лестницы.

— Это вы почистили туфли мадемуазель Сентклер?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, сэр, я даже и не знала, что их почистили.

— Кто же в таком случае это сделал? — осведомился я у Пуаро, когда мы уже шли по дороге.

— Никто. Они просто не нуждались в чистке.

— Конечно, если бы мадемуазель Сентклер шла по утоптанной дорожке в пригожий вечер. Но ведь она прошла через весь сад по траве! Наверняка ее туфли промокли и запачкались.

— Если бы все было так, то непременно бы запачкались.

— Но…

— Пожалуйста, друг мой, еще полчаса терпения, и ваше любопытство будет удовлетворено. А сейчас мы возвращаемся в Мон-Дезир.

Дворецкий очень удивился, когда мы неожиданно появились на пороге, но без возражений провел нас в библиотеку.

— Вы перепутали окна, Пуаро! — крикнул я, увидев, что Пуаро направился к окну, выходящему на аллею.

— Я никогда ничего не путаю, друг мой. Смотрите сюда. — И он указал на голову льва.

На блестящей мраморной поверхности я заметил еле заметное матовое пятно, такое же едва приметное пятно было и на полу.

— Кто-то ударил Ридберна кулаком в переносицу. Тот упал, ударился о мраморную голову и съехал на пол. Потом его перетащили к противоположному окну и положили там.

— Но зачем? Ведь в этом не было никакой необходимости!

— Да нет, как раз это и было необходимо сделать убийце. Хотя я бы не стал называть этого человека убийцей — он вовсе не собирался убивать Ридберна, все вышло случайно. Преступник на редкость сильный человек, вот что я вам скажу!

— Вы так решили, потому что он проволок тело через всю комнату?

— Не только, дорогой Гастингс! Да-а, это было очень запутанное дело, и я чуть было не выставил себя на всеобщее посмешище.

— Вы хотите сказать, Пуаро, что дело закончено и вы все знаете?

— Именно так, друг мой.

Меня вдруг осенило, и я воскликнул:

— О нет, Пуаро, есть еще одна вещь, которую вы не знаете!

— Интересно, что?

— Вы не знаете, где пропавший трефовый король, — торжествующе заявил я.

— Это конечно очень забавно, mon ami!

— Я не понимаю…

— Дело в том, что трефовый король — у меня в кармане! — И Пуаро с победным видом извлек упомянутую карту из кармана своего пиджака.

— Где вы ее нашли? Здесь, в библиотеке?.. — спросил я поникшим голосом.

— Как раз в этом нет ничего таинственного. Все дело в том, что Его Величество весь вчерашний вечер оставался в коробке — его просто по рассеянности забыли оттуда достать вместе с остальными картами. Там-то я его и обнаружил.

— Хм-м, и этот факт помог вам разгадать тайну?

— Именно, друг мой, за это я должен поблагодарить Его Величество Трефового короля!

— И мадам Зару!

— О да, и эту даму тоже…

— Ну и что же мы теперь будем делать?

— Вернемся в Лондон. Но сначала я бы хотел нанести небольшой визит в Дейзимид и сказать несколько слов одной леди.

Та же горничная открыла нам дверь.

— Вся семья обедает, сэр, но если вы хотите видеть мисс Сентклер, то она отдыхает наверху.

— Нет-нет, я бы хотел повидать миссис Оугландер.

Нас снова провели в гостиную. Проходя мимо столовой, я мельком увидел семейство Оугландеров за трапезой. Но теперь присутствовала и мужская его половина — двое крепких солидных мужчин с бакенбардами, а тот, что постарше, — и с бородой. Через некоторое время в гостиную вошла миссис Оугландер. Она настороженно смотрела на Пуаро. Он учтиво ей поклонился.

— Мадам, на моей родине с огромным уважением и Любовью относятся к матерям. Мать — это святое!

Подобное начало повергло миссис Оугландер в сильнейшее изумление.

— Поэтому я здесь — чтобы успокоить несчастную мать. Я, Эркюль Пуаро, заверяю вас — убийца мистера Ридберна никогда не будет пойман. Ведь я прав, обращаясь к матери, или же я должен заверять в этом не мать, а жену?

На минуту воцарилось тягостное молчание. Миссис Оугландер пожирала Пуаро глазами. В конце концов она спокойно ответила:

— Не понимаю, как вы узнали, но вы не ошиблись.

Пуаро, нахмурившись, кивнул.

— Вот и все, что я хотел выяснить, мадам. Но не тревожьтесь — вашим английским полицейским, ни в малейшей степени не обладающим выдающимися способностями Эрюоля Пуаро, подобная задача будет не по силам.

Сказав это, он постучал ногтем по семейному портрету, украшающему стену.

— У вас была еще одна дочь, мадам. Она умерла?

Снова наступило молчание, и женщина опять внимательно поглядела на Пуаро. Затем ответила:

— Да, она умерла.

— Ну что ж, — весело сказал Пуаро, — мы все выяснили и можем вернуться в Лондон. Позвольте мне, мадам, положить на место эту карту. А ведь это был ваш единственный промах. Играть в бридж больше часа и не заметить, что в колоде недостает одной карты, — кто же этому поверит?! Bonjour[61], мадам.

— Теперь, друг мой, надеюсь, вы все поняли? — осведомился Пуаро, когда мы шли к станции.

— Да ничего я не понял! Кто убил Ридберна?

— Джон Оугландер-младший. Я был уверен, что это сделал кто-то из мужской половины семьи Оугландеров, хотя и не знал наверняка, отец или сын. Но потом остановился на сыне, как более молодом и крепком. А в тот вечер ему понадобилась вся его сила!

— Но почему вы решили, что это сделал один из Оугландеров?

— Да потому, что Валери воспользовалась для бегства дверью, ведущей в сад. Если вы помните, Гастингс, из библиотеки есть четыре выхода: две двери и два окна. Дейзимид виден только из одного окна — того, что выходит в сад. Нужно было создать впечатление, что Валери попала в Дейзимид случайно, заметив его из ближайшего к ней окна. На самом деле трагедия разыгралась у противоположного окна, выходящего на дорогу. Кстати говоря, с той стороны находится и ближайшее жилье. Труп оттащили, чтобы скрыть этот факт. Валери после всего происшедшего потеряла сознание, и Джону пришлось нести ее всю дорогу до Дейзимида на руках. А для этого, как я уже говорил, нужно быть человеком незаурядной силы и выносливости!

— В таком случае выходит, что они пришли к Ридберну вместе?

— Конечно. Вы помните, как она замялась, когда я спросил, не боялась ли она одна идти в Мон-Дезир? Она взяла с собой Джона Оугландера, и мне кажется, что это обстоятельство весьма испортило настроение Ридберну. Они поссорились — Ридберн, наверное, оскорбил Валери, Джон взорвался и ударил его. Остальное вы знаете.

— Но почему они заявили, что весь вечер играли в бридж?

— Да потому, что игра в бридж подразумевает четверых игроков — простая, но очень удачная мысль. Кому бы могло прийти в голову, что в тот вечер игроков было только трое?

— Я не понимаю только одного: что общего у танцовщицы Валери Сентклер с Оугландерами?

Пуаро с жалостью поглядел на меня.

— Странно, что вы не заметили очевидного, Гастингс, хоть и разглядывали их семейный портрет гораздо дольше, чем я. Может быть, вторая дочь миссис Оугландер и умерла для своей семьи, но для всего мира она воскресла под именем Валери Сентклер!

— Что?!

— Неужели вы не заметили сходства между сестрами, когда увидели их вместе?

— Нет, — признался я, — мне показалось, что они очень разные.

— Это оттого, что вы слишком доверяетесь своим романтическим впечатлениям, мой дорогой Гастингс. На самом деле черты лица у них очень схожие, и цвет волос и глаз. Самое поразительное, что родные Валери стыдятся ее, и она отвечает им тем же. Тем не менее в момент опасности она бросилась искать защиты и покровительства у своей семьи. Все-таки родственные узы — удивительная вещь! В этом семействе все умеют неплохо притворяться — отсюда и у Валери актерский талант. Я, как и принц Поль, верю в наследственность. А ведь они чуть было не обманули меня — меня, Эркюля Пуаро! Но благодаря счастливой случайности, а также одному вопросу, который я задал обеим женщинам, — им это не удалось. Получалось, что они обе сидели лицом к окну, а этого быть не могло[62].

— Что вы скажете принцу, Пуаро?

— Скажу, что у мадемуазель Сентклер просто не хватило бы сил нанести Ридберну такие удары. Что же касается бродяги, то он вряд ли будет найден. Да ведь принцу этого и не надо — главное, что его Валери вне подозрений! Ну а еще я попрошу его передать мое глубочайшее почтение и восхищение мадам Заре — забавное совпадение, правда? Мне кажется, это маленькое дельце следует назвать «Загадкой трефового короля», как вы думаете, мой друг?

Наследство Лемесюрье The Lemesurier Inheritance © Перевод под редакцией А. Титова

Много загадочных случаев расследовали мы вместе с Пуаро, но, кажется, ни один из них не может сравниться с той чередой необычных событий, которые долгие годы привлекали наше внимание и в конце концов были блестяще разгаданы моим другом. Начало этой истории восходит к одному из вечеров военного времени, когда наше внимание впервые было привлечено к семье Лемесюрье. Незадолго до этого мы с Пуаро возобновили прежнюю дружбу, завязавшуюся между нами еще в Бельгии. В это время он успешно завершал расследование какого-то дела по заказу военного министерства, и мы вместе с чиновником из этого министерства, который то и дело отпускал Пуаро комплименты, обедали в Чарлтоне. Вскоре чиновник ушел — у него было деловое свидание, — а мы остались не спеша допивать свой кофе.

Когда мы уже выходили из зала, меня окликнул чей-то знакомый голос. Обернувшись, я узнал капитана Винсента Лемесюрье, с которым когда-то познакомился во Франции. Рядом с ним был некий господин, сходство которого с капитаном свидетельствовало об их близком родстве. Это подтвердилось, когда он был представлен нам как Хуго Лемесюрье, дядя моего молодого друга.

Не скажу, что я очень хорошо знал капитана, но впечатление он производил человека приятного и весьма романтичного. Ходили слухи, что он принадлежит к древнему аристократическому роду, владевшему поместьем в Нортумберленде[63] еще со времен, предшествовавших Реформации[64]. Мы с Пуаро никуда не спешили. Поэтому, воспользовавшись приглашением молодого человека, уселись за столик и с удовольствием предались светской беседе Старшему Лемесюрье было лет сорок; легкая сутулость выдавала в нем ученого. Выяснилось, что в настоящее время он по заказу правительства проводит какие-то химические исследования.

Разговор был прерван высоким молодым человеком, стремительно приблизившимся к нашему столику Он явно был чем-то взволнован.

— Какое счастье, что я нашел вас! — воскликнул он.

— В чем дело, Роджер?

— Твой отец, Винсент… Неудачное падение… Молодой жеребец… — Дальше невозможно было ничего разобрать, так как они с Винсентом, разговаривая, все дальше удалялись от столика.

Через несколько минут наши собеседники в спешке покинули нас.

Несчастный случай произошел с отцом Винсента, когда он объезжал молодую лошадь. Положение его было настолько серьезным, что врачи сомневались, что он доживет до утра. Полученное известие Винсента ошеломило. Он был смертельно бледен, что несколько меня удивило, поскольку я знал, что он не слишком ладил с отцом.

— Довольно странный случай, — заметил присоединившийся к нам у выхода Роджер Лемесюрье, представленный нам как кузен Винсента. — Это, вероятно, заинтересует вас, мосье Пуаро. Я наслышан о вас от Хиггинсона. (Так звали знакомого, того чиновника из военного министерства.) Он утверждает, что вы большой знаток психологии.

— Да, я изучаю психологию, — сдержанно подтвердил мой друг.

— Вы обратили внимание на лицо моего кузена? Он был в полном замешательстве, не правда ли? И знаете почему? Все дело в старом семейном проклятии! Хотите послушать?

— Будет очень любезно с вашей стороны.

Роджер бросил взгляд на часы.

— Уже много времени. Вскоре мы снова встречаемся на Кинг-Кроссе. Так вот, мосье Пуаро, Лемесюрье — это очень древний род. Несколько столетий назад, еще в средневековье, один из Лемесюрье, застав жену в весьма двусмысленной ситуации, заподозрил ее в измене. Она клялась, что невиновна, но старый барон Хуго и слышать ничего не хотел. У них был сын, и барон, решив, что это не его ребенок, пригрозил, что лишит его права наследования. Я не помню точно, что произошло после этого, но что-то очень ужасное. Кажется, он замуровал их заживо в стену — жену и сына. Одним словом, убил обоих; она же, умирая, прокляла род Лемесюрье на веки вечные. Согласно преданию, проклятие предрекало, что ни один перворожденный сын в роду Лемесюрье впредь не вступит в наследство. А спустя какое-то время выяснилось, что леди действительно ни в чем не виновна. Кажется, раскаиваясь, Хуго провел остаток своих дней в монастырской келье, облачившись во власяницу, отмаливая свой грех. Но, как это ни странно, с тех пор ни один первенец в роду Лемесюрье не доживал до момента вступления в права наследования. Поместья переходили младшим братьям, племянникам, но никогда — старшему сыну. Отец Винсента был вторым из пяти сыновей, старший его брат умер еще в младенчестве. Во время войны погибли два младших брата Винсента, хотя он считал обреченным именно себя.

— Интересная история, — задумчиво произнес Пуаро. — Но сейчас отец при смерти, а он, по праву старшего сына, все-таки унаследует земли предков.

— Совершенно верно. Проклятие в условиях современной жизни не сработало.

Пуаро покачал головой, как будто осуждая шутливый тон собеседника. Роджер Лемесюрье снова посмотрел на часы, заявив, что должен покинуть нас.

Продолжение истории не преминуло последовать на следующий же день, когда мы узнали о трагической гибели капитана Винсента Лемесюрье. Ночью он ехал шотландским почтовым поездом и, открыв дверь купе[65], должно быть, выбросился на железнодорожное полотно. Полагали, что это произошло в результате помрачения рассудка, вызванного полученной на фронте контузией и известием о несчастье, приключившемся с его отцом. О старинном предании было еще раз упомянуто в связи с именем нового наследника, мосье Рональда Лемесюрье, который был дядей Винсента и единственный сын которого погиб при Сомме.

Я полагаю, что наша случайная встреча с молодым капитаном в последний вечер его жизни подстегнула наш интерес ко всему, что имело отношение к семье Лемесюрье. Два года спустя мы узнали о смерти Рональда Лемесюрье, который к моменту наследования фамильных поместий считался уже недееспособным. За ним последовал его брат Джон, крепкий еще человек, он умер после того, как его ужалила оса. Зловещий рок продолжал преследовать семейство Лемесюрье: сын Джона, учившийся в Итоне[66], при нелепом стечении обстоятельств застрелился во время очередных каникул. Теперь поместье переходило к младшему из пяти братьев — Хуго, с которым мы встретились в роковую ночь в Чарлтоне.

Мы, конечно, обсуждали время от времени небывалую череду невзгод, обрушившихся на род Лемесюрье, но скорее как сторонние наблюдатели, без какого-либо личного интереса к этим событиям. Вскоре же, однако, все переменилось.

Однажды утром слуга доложил о приходе мадам Лемесюрье. Это была высокая энергичная дама лет тридцати, судя по ее повадке, очень решительная и здравомыслящая. Говорила она с едва заметным американским акцентом.

— Мосье Пуаро? Рада познакомиться с вами. Мой муж, Хуго Лемесюрье, имел честь встречаться с вами несколько лет тому назад, но вы едва ли помните об этом.

— Я прекрасно помню это, мадам. Это было в Чарлтоне.

— Как замечательно, что вы не забыли! Я очень обеспокоена, мосье Пуаро.

— Чем же, мадам?

— Судьбой моего старшего сына. У меня двое сыновей: Рональду восемь лет, Джеральду — шесть…

— Продолжайте, мадам. Каковы же причины вашего беспокойства?

— Мосье Пуаро, в течение последних шести месяцев он трижды был на волосок от смерти. В первый раз он чуть не утонул, когда мы отдыхали летом в Корнуолле; во второй — выпал из окна детской комнаты, а в последний — чуть не отравился птомаином[67].

Вероятно, уловив на лице Пуаро скептическое выражение, мадам Лемесюрье после едва заметной паузы продолжила:

— Я понимаю, вы думаете, что я просто глупая женщина и делаю из мухи слона.

— Поверьте, мадам, я так не считаю. Для любой матери естественно огорчиться из-за таких событий, но я вряд ли смогу вам чем-либо помочь. Я ведь не le bon Dieu[68], и мне не дано распоряжаться чьими-то судьбами! Я посоветовал бы вам установить на окне детской комнаты решетку; а что касается еды, что может сравниться с материнской заботой?

— Но почему все это случается именно с Рональдом, а не с Джеральдом?

— Я думаю, виновник — случай, мадам!

— Вы так думаете?

— А что по этому поводу думаете вы, мадам? Вы и ваш супруг?

По лицу мадам Лемесюрье проскользнула тень.

— С Хуго бесполезно говорить об этом, он и слушать не будет. Как вы, вероятно, слышали, над нашей семьей тяготеет проклятье, из-за которого старший сын никогда не сможет стать наследником своего отца. Хуго верит в это. Он суеверный человек и слепо верит в рок, преследующий их род. Когда я делюсь с ним своими страхами, он твердит одно: это проклятие, и его невозможно избежать. Но я родом из Штатов, мосье Пуаро, а мы, американцы, не очень-то верим в проклятия. Нам нравится, когда подобные истории связаны с аристократическими семьями, это придает им очарование таинственности. Я была комедийной актрисой на вторых ролях, когда мы встретились с Хуго. Тогда мне казалось, что фамильное проклятие — это нечто занимательное, существующее только в старинных легендах. Такие истории приятно послушать зимним вечером у камина. Но когда речь идет о твоих собственных детях… Я обожаю своих детей, мосье Пуаро. Ради них я готова на все!

— Так вы не верите в фамильное проклятье, мадам?

— Но, мосье, может ли проклятье подрезать стебель плюща?

— Как вы сказали, мадам? — с удивлением воскликнул Пуаро.

— Я говорю, может ли фамильное проклятье или чье-то привидение, я имею в виду ту заживо замурованную женщину, подрезать стебель плюща? Что же касается случая в Корнуолле… конечно, любой мальчик может заплыть слишком далеко — хотя Рональд умеет плавать с четырех лет — и потерять силы… Но история с плющом — это уже нечто другое. Мальчики часто так играли: взбирались и спускались по плющу, пока однажды — Джеральда не было в тот момент дома — плющ не выдержал и Рональд не упал. К счастью, все обошлось. Но я тут же осмотрела плющ: стебель его был глубоко надрезан, мосье Пуаро, надрезан, понимаете…

— То, что вы говорите, мадам, очень серьезно. Вы сказали, что младшего сына в тот момент не было дома?

— Да.

— А в случае с отравлением? Его тоже не было дома?

— Нет-нет, тогда они были вместе.

— Любопытно, — пробормотал Пуаро. — А теперь расскажите мне, мадам, обо всех обитателях вашего дома.

— Мисс Сондерс — гувернантка, Джон Гардинер — секретарь моего мужа… — Мадам Лемесюрье умолкла, как бы в замешательстве.

— И кто еще, мадам?

— Майор Роджер Лемесюрье, его вы тоже видели в тот печальный вечер. Он часто бывает у нас.

— Да-да, припоминаю. Кузен Роджер?

— Двоюродный кузен. Он не принадлежит к нашей фамильной ветви. Но сейчас, кажется, именно он является ближайшим родственником моего мужа. Очень приятный человек, мы все к нему привязаны, а мальчики так просто души в нем не чают.

— Не он ли научил их взбираться по плющу?

— Может быть. Он довольно часто участвует в их шалостях.

— Мадам, я приношу вам свои извинения за то, что поначалу не придал вашим страхам должного внимания.

Опасность вполне реальна, и мне кажется, я смогу вам помочь. Пригласите нас обоих к вам погостить. Ваш супруг не станет возражать?

— О нет. Но он считает, что все бесполезно. А меня приводит в бешенство, что он ничего не предпринимает и покорно ждет смерти нашего Рональда.

— Успокойтесь, мадам. Давайте составим план действий.

План был составлен тщательнейшим образом, и уже следующий день застал нас в пути на север. Пуаро пребывал в глубокой задумчивости. И вдруг неожиданно спросил:

— Винсент Лемесюрье выпал из такого же поезда, как наш?

Он слегка выделил слово «выпал».

— Вы подозреваете какую-то нечистую игру? — спросил я.

— А вам не приходила в голову мысль, Гастингс, что некоторые несчастья в роду Лемесюрье могли быть, скажем так, подстроены? К примеру, смерть Винсента. Или тот случай с ружьем, — когда юноша застрелился — в нем есть что-то настораживающее. Допустим, ребенок сам выпал из окна детской и разбился; сам факт вполне возможен и не вызывает подозрений. Но почему именно этот ребенок, Гастингс? Кто выигрывает от смерти старшего сына? Его младший брат, которому шесть лет от роду. Абсурд!

— Возможно, с младшим они намереваются разделаться позднее, — предположил я, хотя имел весьма смутное представление о том, кто скрывается за этим «они».

Пуаро покачал головой. Мое предположение его явно не удовлетворило.

— …отравление птомаином, — продолжал рассуждать он. — Атропин[69] вызывает сходные симптомы. Да, наше присутствие необходимо.

Мадам Лемесюрье радостно приветствовала нас. Она проводила нас в кабинет мужа и оставила наедине с ним. Хуго очень изменился со времени нашей последней встречи. Он стал еще более сутулым, а лицо приобрело странный бледно-серый оттенок. Выслушав объяснения Пуаро по поводу нашего присутствия в доме, он наконец произнес:

— Это вполне в духе Сэди. Конечно оставайтесь, мосье Пуаро, я очень вам благодарен за то, что вы согласились приехать, но… чему быть, того не миновать. Путь грешника тяжел. Мы, Лемесюрье, знаем — ни одному из нас не избежать проклятия.

Пуаро упомянул о надрезанном плюще, но это не произвело на Хуго должного впечатления.

— Скорее всего, неосмотрительность садовника. Да, конечно, без ножа не обошлось, но им управляло роковое предопределение. Боюсь, мосье Пуаро, это невозможно отсрочить надолго.

Пуаро внимательно посмотрел на него.

— Почему вы так говорите?

— Потому что я и сам обречен. Я был у врача в прошлом году. У меня неизлечимая болезнь, мой конец близок, но прежде чем умру я, будет взят Рональд. Наследником станет Джеральд.

— А если что-то случится и со вторым сыном?

— С ним ничего не случится, ему ничто не угрожает.

— А все-таки?

— Следующим наследником является мой кузен Роджер.

Тут разговор был прерван, поскольку в комнату вошел высокий стройный мужчина с курчавыми каштановыми, с легкой рыжиной, волосами. В руках он держал пачку бумаг.

— Делами займемся позже, Гардинер, — произнес Хуго Лемесюрье. Потом пояснил: — Мой секретарь, мистер Гардинер.

Секретарь поклонился, произнес несколько соответствующих моменту почтительных слов и удалился. Несмотря на приятную внешность, было в нем что-то отталкивающее. Спустя некоторое время, когда мы прогуливались по великолепному старинному парку, я поделился этим своим впечатлением с Пуаро. К моему несказанному удивлению, он согласился:

— Да-да, Гастингс. Вы правы. Мне он тоже не понравился, слишком уж слащав. Такие умеют хорошо устраиваться. А вот и дети!

Мадам Лемесюрье и оба ее сына направлялись в нашу сторону: младший, темноволосый, был похож на мать, у старшего были золотисто-каштановые локоны. На наше приветствие юные джентльмены ответили по-взрослому крепким рукопожатием, и вскоре Пуаро совершенно их покорил. А немного погодя к нашей компании присоединилась мисс Сондерс, особа крайне скромная и неприметная.

Несколько дней мы предавались блаженному безделью, что не мешало нам держаться настороже. Но все вроде бы было тихо-мирно. Мальчики благоденствовали, и ничто не предвещало какой-либо опасности. На четвертый день после нашего прибытия приехал погостить майор Роджер Лемесюрье. Он почти не изменился: такой же беззаботный и жизнерадостный, с тем же легким отношением к любым перипетиям. Было очевидно, что он любимец обои к мальчиков, которые отреагировали на его появление восторженными воплями и тут же потащили в сад играть в «индейцев». Стараясь не привлекать к себе внимания, Пуаро последовал за ними.

На следующий день все, в том числе и мальчики, были приглашены на чай к леди Клэйгейт, чей дом находился по соседству с поместьем Лемесюрье. Мадам Лемесюрье предложила нам с Пуаро присоединиться, но, когда тот заявил, что предпочел бы остаться дома, она, похоже, почувствовала облегчение.

Как только все удалились, Пуаро принялся за работу. Сейчас он очень напоминал терьера: не осталось ни одного угла, который бы он не осмотрел. И все это он проделал таким образом, что его действия не привлекли ничьего внимания. Однако это не дало каких-либо результатов.

Затем мы вместе с мисс Сондерс, которая не была в числе приглашенных, сидели на террасе и пили чай.

— Мальчики так обрадовались, что она их пригласила, — вяло пробормотала она. — Надеюсь, что они будут хорошо себя вести, не будут топтать клумбы и не подойдут слишком близко к пчелам…

Пуаро застыл с чашкой в руках. Сейчас он очень походил на человека, только что увидевшего привидение.

— Пчелы? — громко переспросил он.

— Да, мосье Пуаро, пчелы. Целых три улья. Леди Клэйгейт очень гордится своими пчелами…

— Пчелы! — снова вскрикнул Пуаро. Он вскочил из-за стола и, обхватив голову руками, принялся лихорадочно ходить взад и вперед по террасе. Я никак не мог понять, почему одно лишь упоминание о пчелах привело его в такое отчаяние.

Заслышав шум подъехавшей машины, мы с Пуаро поспешили к крыльцу.

— Рональда укусила пчела, — возбужденно отрапортовал Джеральд.

— Ничего страшного, — произнесла мадам Лемесюрье. — Мы натерли это место нашатырным спиртом, и оно даже не опухло.

— Позволь-ка мне посмотреть, дружище, — попросил Пуаро. — Где оно, это место?

— Вот здесь, на шее, — с важным видом произнес Рональд. — Мне почти не больно. Папа сказал: «Не двигайся, на тебя пчела села». Я даже не шевельнулся, и он снял пчелу, но она все-таки успела меня ужалить. Больно не было — как укол булавкой, и я не плакал, я ведь уже не маленький, в следующем году пойду в школу.

Пуаро внимательно осмотрел шею ребенка. Отойдя, он взял меня за руку и прошептал:

— Сегодня… сегодня, дружище, нам придется немного потрудиться! Но никому ни слова!

Он отказался что-либо объяснять, и весь вечер меня одолевало любопытство. Пуаро рано удалился к себе, и я последовал за ним. Когда мы поднимались наверх, он взял меня под руку и сказал:

— Не раздевайтесь. Через некоторое время потушите в своей комнате свет и присоединяйтесь ко мне. Я буду вас ждать здесь, на лестнице.

Я выполнил все, как мне было велено, и, спускаясь, увидел уже поджидавшего меня Пуаро. Жестом он приказал молчать, и мы тихо пробрались в то крыло дома, где жили дети. У Рональда была своя комнатка. Мы на цыпочках вошли в нее и расположились в самом темном углу. Дыхание ребенка было глубоким и спокойным.

— Кажется, он крепко спит, — прошептал я.

Пуаро кивнул и добавил:

— Усыплен.

— Зачем?

— Чтобы не вскрикнул, когда…

— Когда что? — спросил я, поскольку Пуаро, замявшись, не закончил фразу.

— Когда ему будут делать инъекцию, mon ami. Тш-ш, давайте помолчим, хотя я полагаю, что примерно в течение часа еще ничего не произойдет.

Пуаро, однако, ошибся. Не прошло и десяти минут, как дверь бесшумно открылась, и кто-то вошел в комнату. Я слышал только его частое дыхание. Затем он направился к кровати. Послышался слабый щелчок, и свет электрического фонарика осветил спящего ребенка. Мы не смогли рассмотреть человека, остававшегося в темноте. Он положил фонарик на пол, левой рукой коснулся шеи мальчика, а правой поднес шприц…

Мы с Пуаро разом вскочили и бросились к вошедшему… Фонарик покатился по полу и погас, мы долго боролись в кромешной темноте. Этот человек был необыкновенно силен, но в конце концов мы справились с ним.

— Свет, Гастингс! Я должен увидеть его лицо, хотя и догадываюсь, кого увижу.

Я тоже догадывался. В первый момент я подозревал секретаря — исключительно из-за моей к нему неприязни; но, пока я искал фонарик, меня осенило: конечно же мы схватили этого изувера, которому так выгодна смерть его малолетних кузенов!

Почувствовав под ногой фонарик, я поднял его и зажег. И мы увидели лицо Хуго Лемесюрье, отца мальчиков!

Я чуть не выронил фонарик из рук.

— Невероятно, — осевшим голосом прохрипел я, — невероятно!

Лемесюрье был без сознания. Вдвоем мы перенесли его в его спальню и уложили на кровать. Наклонившись, Пуаро осторожно вытащил зажатый в правой руке шприц и показал его мне. Я вздрогнул.

— Что в нем? Яд?

— Думаю, что муравьиная кислота.

— Муравьиная кислота?

— Да. Если вы помните, он по профессии химик и, возможно, ему удалось добыть ее в домашних условиях. А смерть была бы объяснена укусом пчелы.

— Боже праведный! — промолвил я. — Своего собственного сына! И вы подозревали это?

Пуаро кивнул:

— Да. Он, конечно, сумасшедший. Свихнулся на почве семейного предания.

Непреодолимое желание стать хозяином поместья толкнуло его на целую серию преступлений. Возможно, впервые эта мысль пришла ему в голову, когда он вместе с Винсентом ехал на север. Он не мог допустить, чтобы предсказание не сбылось. Сын Рональда погиб, а сам Рональд был уже не жилец. О чем я до сих пор не подозревал, так это о том, что своего брата Джона он убил тем же способом, каким хотел убить своего сына, — ввел в вену муравьиную кислоту, а затем он застрелил сына Джона. Наконец его амбиции были удовлетворены, и он стал владельцем фамильных земель. Однако триумф его был недолгим: вскоре он узнал, что неизлечимо болен. Вся беда в том, что к этому времени он был уже захвачен маниакальной идеей, согласно которой старший сын любого представителя рода Лемесюрье не должен вступать в права наследования. Вполне вероятно, что и случай на озере произошел не без его участия: скорее всего он подзадоривал мальчика заплыть как можно дальше, затем надрезал стебель плюща, а когда и это сорвалось, подсыпал ему отраву.

— Какое дьявольское хладнокровие! — содрогнулся я. — И как все тонко продумано!

— Да, mon ami, нет ничего более удивительного, чем необыкновенное здравомыслие безумных или, если хотите, чрезвычайная эксцентричность здравомыслящих. Подозреваю, что он лишь недавно перешагнул за грань здравого смысла; поначалу в его действиях несомненно была логика.

— Подумать только! А ведь я подозревал Роджера — этого прекрасного молодого человека.

— Естественно! Мы же с вами знали, что он был вместе с Винсентом в тот роковой вечер. И что он являлся очередным после Хуго и его детей наследником. Но эти подозрения не подтверждались фактами. Почему плющ был надрезан, когда дома был только Рональд? Ведь Роджер был бы заинтересован в смерти обоих детей! То же самое и с отравлением. А сегодня, когда они вернулись из гостей, выяснилось, что пчелу пытался снять именно отец. Тут я вспомнил о другой смерти — от укуса осы и все понял!

Спустя несколько месяцев Хуго Лемесюрье скончался в частной клинике для душевнобольных. Через год вдова вышла замуж за Джона Гардинера, а Рональд унаследовал обширные владения своего отца.

— Ну вот, — обратился я к Пуаро, — с успешной разгадкой проклятия рода Лемесюрье еще одним мифом стало меньше.

— Я совсем не уверен, — задумчиво пробормотал Пуаро, — не уверен, что все дело только в проклятье…

— А в чем же еще?

— Я отвечу, mon ami, буквально двумя словами, но вы сразу все поймете. Красновато-рыжий оттенок…

— Оттенок чего? Вы что, обнаружили следы крови? — шепотом поинтересовался я.

— У вас слишком богатое воображение, Гастингс! Я имею в виду нечто гораздо более прозаическое — цвет волос Рональда Лемесюрье.

Затерянный прииск The Lost Mine © Перевод И. Борисова

— Это даже странно, — заметил я, со вздохом откладывая свою чековую книжку. — Как ни заглянешь, все то же превышение кредита.

— И вы так спокойны? Случись это со мной, я бы глаз не сомкнул! — объявил Пуаро.

— Ваши кредиты не чета моим…

— Четыреста сорок четыре фунта четыре шиллинга[70] и четыре пенса[71],— с некоторым самодовольством сообщил Пуаро. — Изящно, не правда ли?

— Скорее всего это уловка вашего кассира. Он явно в курсе, что вы неравнодушны к симметрии. А почему бы вам не вложить, скажем, сотни три в нефтяные акции «Дикобраза»? Я прочел в сегодняшней газете, они обещают сто процентов годовых.

— Это не для меня, — возразил Пуаро, качая головой. — Не люблю сенсаций. Мне по душе более благоразумные вложения: рента, консоли, эти — как вы их называете? — конверсии…

— Вы что же, никогда не делали безрассудных вложений?

— Нет, mon ami[72],— с достоинством ответил Пуаро. — Я никогда. Единственные акции, за которые меня можно было бы упрекнуть, — это четырнадцать тысяч в «Приисках Бирмы»…

Пуаро смолк, ожидая дальнейших расспросов.

— И что же? — действительно не удержался я.

— Но за них я не платил ни пенса — нет, это они стали платой за работу моих маленьких серых клеточек. Хотите услышать эту историю?

— Разумеется, хочу.

— Эти прииски расположены в глубине Бирмы милях[73]в двухстах от Рангуна[74]. Они были разработаны китайцами в пятнадцатом веке их использовали вплоть до восстания мусульман — и были полностью заброшены к тысяча восемьсот шестнадцатом году. Китайцы добывали богатую свинцом и серебром руду из верхних пластов месторождения, но выплавляли из нее одно только серебро, выбрасывая огромные количества шлака, в котором оставалось полно свинца. Это, разумеется, выяснилось, как только в Бирме развернулись геологоразведочные работы, но, поскольку старые шахты давно заполнились водой и выработанной породой, все попытки отыскать месторождение оказались бесплодными. Синдикаты засылали туда множество экспедиций, которые перерыли все в округе, но месторождение будто пряталось от них. Представителю одного из синдикатов удалось, однако, напасть на след некоего китайского клана, предположительно, и по сей день хранящего записи о местоположении залежей. В то время главой клана был некто By Линг.

— Какая романтическая страница коммерческого эпоса! — воскликнул я.

— Не правда ли? Ах, mon ami, когда же вы поймете, что ослепительные красотки с золотистыми локонами не единственный источник романтики? — хотя, нет, я ошибаюсь: это же рыжие волосы вечно не дают вам покоя. Вы помните…

— Не отвлекайтесь, Пуаро, прошу вас, — поспешно вставил я.

— Eh bien[75], друг мой, этого By Линга разыскали. Он оказался почтенным дельцом, весьма уважаемым в своей провинции. Он тут же подтвердил, что действительно обладает искомым документом и даже готов уступить его за разумную цену, но категорически отказался обсуждать этот вопрос с кем-либо кроме руководства. В конце концов, было решено, что он лично отправится в Англию и встретится с директорами компании.

— By Линг отплыл в Англию на пароходе «Эссанта», и холодным туманным ноябрьским утром та пришвартовалась в доках Саутгемптона[76]. Встречать «Эссанту» отправился один из директоров компании, мистер Пирсон, но из-за тумана его поезд значительно задержался, и к тому времени, как мистер Пирсон прибыл в порт, By Линг успел не только сойти на берег, но и отправиться на экспрессе в Лондон.

Мистер Пирсон вернулся в город несколько растерянный, поскольку не имел ни малейшего представления, где мог остановиться китаец. Ближе к вечеру, однако, By Линг позвонил в офис компании из отеля «Рассел-сквер». Он объявил, что к завтрашнему дню, безусловно, справится с вызванным путешествием недомоганием и явится на совет директоров.

Совет директоров собрался в одиннадцать часов утра. В половину двенадцатого, ввиду отсутствия By Линга, секретарь позвонил в его отель, где выяснил, что китаец со своим другом вышел около часа назад. Не было никаких сомнений, что он отправился на встречу, однако утро прошло, а он так и не появился. Оставалась, конечно, вероятность, что он попросту заблудился, будучи незнаком с Лондоном, но ночью он не вернулся в отель. Мистер Пирсон, к тому времени уже не на шутку встревоженный, обратился в полицию. Следующие сутки не принесли никаких новостей, однако днем позже, уже ближе к вечеру, в Темзе обнаружили тело, оказавшееся бренной оболочкой несчастного китайца. Ни на теле, ни среди вещей, оставшихся в отеле, не нашлось никаких бумаг, относящихся к приискам.

На этом месте, mon ami, в истории появляюсь я. Меня пригласил мистер Пирсон. До глубины души потрясенный смертью By Линга, помыслы свои тем не менее он целиком направил на розыск документов, приведших китайца в Англию. Полиция, разумеется, ставила на первое место поимку убийцы, а возвращение пропавших бумаг — в лучшем случае на второе. Соответственно, мистеру Пирсону было нужно, чтобы я, сотрудничая с полицией, действовал при этом в интересах компании.

Я позволил уговорить себя. Было очевидно, что передо мной открываются два пути. С одной стороны, можно было искать среди служащих компании, осведомленных о приезде китайца, с другой — среди пассажиров «Эссанты», знакомых с целью его поездки. Я начал с последних, поскольку их было меньше. К несчастью, так же поступил и ведущий дело инспектор Миллер, полная противоположность нашему приятелю Джеппу: высокомерный, дурно воспитанный и положительно несносный тип. Вот вместе с ним-то мы и допросили команду судна. Рассказать нам могли мало что. Все время путешествия By Линг держался особняком, изредка общаясь с двумя пассажирами, одним из которых был опустившийся европеец Дайер с довольно сомнительной репутацией, а вторым — молодой банковский служащий Чарльз Лестер, возвращавшийся из Гонконга. Нам повезло — и в полицейской картотеке нашлись фотографии обоих. Если на тот момент и были какие-то сомнения в их причастности к убийству, касались они исключительно Лестера. Даже и без обнаружившихся в прошлом Дайера связей с преступным миром Китая все указывало на него.

Следующим нашим шагом стало посещение отеля «Рассел-сквер». Служащие без колебаний опознали на фотографии By Линга. Затем мы предъявили им снимок Дайера, но, к нашему разочарованию, портье был совершенно уверен, что это не тот человек, который заходил в отель тем печальным утром. Тогда, больше уже для проформы, я показал ему фотографию Лестера, и, к немалому нашему удивлению, портье тотчас узнал его.

«Да, сэр, — заявил он, — это тот самый джентльмен, — что зашел в половине одиннадцатого, спросил мистера By Линга и ушел вместе с ним».

Дело продвигалось. Мы навестили Чарльза Лестера. Упомянутый джентльмен встретил нас с распростертыми объятиями, казался само откровение, был безутешен, узнав о безвременной кончине китайца, и проявил горячее желание помочь следствию. Его рассказ свелся к следующему в десять тридцать, как они и договаривались на «Эссанте», он зашел за By Лингом в отель, однако китаец не появился. Вместо него спустился его слуга, объяснил, что хозяину пришлось отлучиться, и предложил отвезти молодого человека туда, где его можно сейчас найти. Лестер с легким сердцем согласился, и слуга вызвал такси. Одна-ко, когда стало ясно, что направляются они к портовым докам, Лестер заподозрил неладное, остановил такси и вышел, несмотря на все протесты своего спутника. И это, — уверял он нас, — все, что ему известно.

Поблагодарив молодого человека за подробный рассказ, мы с инспектором откланялись. Довольно скоро выяснилось, однако, что рассказ этот не совсем точен. Начать с того, что у By Линга вообще не было слуги: ни на пароходе, ни в отеле. Затем нашелся водитель такси, возивший тем утром двух мужчин. Лестер не вышел на полдороге — он поступил совсем по-другому: отвез китайского джентльмена в довольно сомнительное местечко в районе Лаймхаус, в самом центре китайского квартала. Полиция Лондона была уверена, что заведение это — притон курильщиков опиума самого низкого пошиба. Оба джентльмена зашли внутрь, а где-то через полчаса вышел только один, опознанный таксистом по фотографии как Чарльз Лестер. Он был бледен, выглядел совершенно больным и велел таксисту отвезти его к ближайшей станции метро.

Более тщательное знакомство с образом жизни мистера Лестера выявило, что, несмотря на внешнее благополучие, у него есть тайная страсть к азартным играм и, как следствие, значительные долги. Про Дайера тем временем тоже, конечно, не забывали, ведь он мог просто подставить Лестера. Но подозрение, как выяснилось, было совершенно беспочвенным. Его алиби на весь тот день оказалось безупречным. Содержатель притона, разумеется, с истинно восточным стоицизмом[77] отрицал всё. Он никогда не видел By Линга, он никогда не видел Чарльза Лестера и тем более обоих сразу. И конечно же полиция ошибается: никто и никогда не курил у него никакого опиума.

Его отпирательство, даром что из лучших побуждений, мало помогло Чарльзу Лестеру, которого арестовали-таки по обвинению в убийстве. На его квартире произвели обыск, но никаких следов — документов, относящихся к приискам, — там не обнаружилось. Владельца притона тоже, кстати, задержали, однако осмотр его заведения не дал ровным счетом ничего. Отчаянные усилия полиции не были вознаграждены ни единой крупицей опиума.

Все это время мой друг Пирсон находился в состоянии великого беспокойства. Он метался по моей комнате, горько сетуя на жизнь.

«Но у вас-то, у вас, мосье Пуаро, должны же быть какие-то идеи! — надоедал он мне. — Уж наверное, они у вас есть?»

«Разумеется, — осторожно отвечал я. — Беда в том, что их слишком много и, как следствие, они ведут в разных направлениях».

«Ну, например?» — настаивал он.

«Например, таксист. То, что двое мужчин доехали до притона, нам известно исключительно с его слов. Это одна идея. Потом: почему именно притон? Они вполне могли выйти из такси, зайти в дом и, выйдя с черного входа, отправиться куда угодно».

Мистера Пирсона это мое предположение просто ошеломило.

«И вы ничего не предпринимаете? Только сидите и думаете? Может, можно все-таки что-то сделать?»

Это был очень деятельный мужчина — вы понимаете. «Мосье, — ответил я ему с достоинством, — рыскать взад и вперед по зловонным закоулкам Лаймхауса подобно глупой дворняжке — занятие не для Эрюоля Пуаро. Сохраняйте спокойствие. Мои агенты работают».

На следующий день у меня появились для него новости. Двое мужчин действительно проходили через тот самый сомнительный дом, но истинной их целью являлась небольшая закусочная близ реки. Видели, как они заходили туда и как Лестер вышел уже один.

И тут — только представьте, Гастингс, — этим мистером Пирсоном овладевает совершенно безумная идея! Ему больше ничего не нужно от жизни, кроме как сию минуту отправиться со мной в эту закусочную и провести расследование на месте. Я убеждал, я уговаривал — все тщетно. Он заявил, что изменит свою внешность, он хотел даже, чтобы я — я! — страшно сказать, Гастингс, — сбрил усы. Да-да, rien que lа![78] Я тут же разъяснил ему всю абсурдность и нелепость подобной идеи. Только варвар способен походя уничтожать произведения искусства. И потом, почему ЭТО он решил, что желающий попробовать опиума бельгийский джентльмен с усами выглядит более подозрительно, чем такой же, только без них?

Eh bien, это его убедило, однако он продолжал настаивать на своем плане. Тем же вечером он появился снова, но — mon Dieu[79] — в каком виде! На нем была вещь, которую он обозначил как «бушлат», его подбородок… он был небрит, грязен и утыкался в шарф, оскорблявший мое обоняние. И, заметьте, он был от себя в восторге! Поистине, англичане — абсолютные безумцы. Он проделал некоторые изменения и в моей внешности. Пришлось позволить: что толку спорить с безумцем? И мы двинулись в путь. Не мог же я, в конце концов, отпустить его одного! Он был точно ребенок, вырядившийся для домашнего спектакля.

— Конечно, не могли, — подтвердил я.

— Так вот, мы прибыли на место. Мистер Пирсон изъяснялся на совершенно немыслимом английском, изображал из себя моряка и все твердил про какие-то «зюйды»[80], «полубаки»[81] и бог знает про что еще. Все это происходило в маленьком помещении с низким потолком и кучей китайцев. Кухня — исключительно национальная. Ah, Dieu, mon estomac![82]

Прежде чем продолжить, Пуаро опасливо пощупал упомянутый орган.

— Потом к нам подошел владелец, китаец с хитроватой улыбочкой.

«Господам плохо здеся, — сообщил он. — Господа хотят где луцсе. Маалюсеньку трубочку, и?»

И тут этот Пирсон — представьте себе — пинает меня под столом! (Прямо этим огромным ужасным ботинком!) И говорит: «Да мы вроде как и не прочь. Айда, Джон».

Китаец хихикнул, провел нас через какую-то дверь в подвал, потом через люк, вниз и вверх по лестнице, и, наконец, в комнату, полную диванов и кушеток самого заманчивого вида. Мы улеглись, и мальчик-китаец снял с нас ботинки. Это был лучший момент за весь вечер! Потом нам принесли трубки, подготовили опиум, и мы притворились, что курим и впадаем в грезы. Но, как только мы остались одни, мистер Пирсон тихонько позвал меня и тут же куда-то пополз по полу. Мы проползли через следующую комнату, где все спали, потом еще через несколько, пока не услышали голоса двух мужчин. Мы остановились перед пологом и прислушались. Разговор шел о By Линге.

«Что с бумагами?» — спросил кто-то.

«Мистер Лестер, они брали усе, — ответил другой, определенно китаец. — Они сказали положить их в надежную месту, где не найдет никакая полисмена».

«Да, но ведь его арестовали», — послышался первый голос.

«Узе выпустили. Полисмена не уверена, сто это он».

Они еще немного побеседовали в том же духе и двинулись в нашу сторону. Мы поспешно вернулись на свои места.

«Пожалуй, нам лучше выбираться отсюда, — сказал Пирсон через пару минут. — Здесь небезопасно».

«Вы совершенно правы, мосье, — согласился я. — Фарс и так затянулся».

И мы выбрались оттуда без всяких проблем, щедро заплатив за развлечение. Оказавшись за пределами Лаймхауса, Пирсон глубоко вдохнул.

«Хорошо, что это закончилось, — заявил он. — И все-таки, как приятно знать наверняка!»

«Вот уж действительно, — согласился я. — Думаю, теперь мы без труда найдем что искали — после такого-то маскарада!»

— Никаких трудностей и не возникло, — неожиданно заключил Пуаро.

Такая развязка заставила меня выпучить глаза.

— Но… но где же были бумаги? — спросил я.

— В его кармане — tout simplement[83].

— Да в чьем же?

— Да мистера Пирсона, parbleu![84]

И, заметив мое недоумение, мягко продолжил:

— Вы все еще не понимаете? Мистер Пирсон, как и Чарльз Лестер, был по уши в долгах. Мистер Пирсон, как и Чарльз Лестер, был игроком. И он замыслил украсть у китайца его бумаги. Он распрекрасно встретил его в Саутгемптоне, доехал с ним до Лондона и отвез прямиком в Лаймхаус. В тот день стоял туман, да китаец и без того навряд ли бы понял, куда его везут. Я подозреваю, мистер Пирсон частенько захаживал в то местечко и успел обзавестись нужными знакомствами. Сомневаюсь, чтобы он замышлял убийство. Его идея заключалась в том, чтобы какой-нибудь китаец выдал себя совету директоров за By Линга и получил деньги в обмен на бумаги. Но на деле вышло куда хуже. Для восточного склада ума оказалось неизмеримо проще убить By Линга, чем где-то его прятать, что китайские сообщники Пирсона и сделали, даже не предупредив его. Убить и бросить труп в реку. А теперь представьте себе состояние мистера Пирсона — английское слово «замешательство» передает его весьма приблизительно. Его могли видеть с By Лингом в поезде, а между похищением и убийством есть весьма существенная разница.

Его спасение — китаец, продолжающий изображать By Линга в отеле. Если бы только тело не нашли так скоро! Вероятно, By Линг упоминал Пирсону о договоренности с Лестером, согласно которой они должны были встретиться в отеле. Пирсон ухватился за такую прекрасную возможность отвести от себя подозрения. Последним человеком, которого видели в обществе By Линга, должен стать Чарльз Лестер. Двойнику приказано представиться Лестеру слугой By Линга и как можно скорее отвезти в Лаймхаус. Там, по-видимому, Лестера поят, подмешав что-то в спиртное, и, когда тот выходит часом позже, представление о том, где он был и как долго, у него весьма и весьма смутное. Настолько смутное, что, узнав о смерти By Линга, он впадает в панику и начинает отрицать, что вообще был в Лаймхаусе.

— Разумеется, все это на руку Пирсону. Вы думаете, тот успокоился? Ничего подобного. Мое поведение нервирует его, и он решает нанести заключительный штрих; при этом не находит ничего умнее, чем устроить дурацкий маскарад. Предполагается, что я полностью одурачен. Разве я не говорил вам, что он был точно ребенок, вырядившийся для домашнего спектакля?

«Eh bien, фарс так фарс», — говорю я себе, и он уходит домой страшно собой довольный, но, открыв утром дверь, обнаруживает на пороге инспектора Миллера. Тот находит при нем бумаги, и дело кончено. Горько же ему пришлось раскаяться за то, что он осмелился играть шутки с самим Эркюлем Пуаро! Так что во всем этом деле была в общем-то единственная сложность.

— И какая же? — заинтересовался я.

— Убедить инспектора Миллера. Эдакий, знаете ли, оказался… Мало того, что глуп, так еще и упрям. А в итоге присвоил все мои заслуги.

— Ужасно! — вскричал я.

— Но кое-что досталось и мне. Дирекция «Приисков Бирмы» передала мне четырнадцать тысяч акций в качестве небольшого вознаграждения. Не так уж и плохо, а? Так вот о вложениях, Гастингс: умоляю вас, будьте сдержанней. То, что пишут в газетах, это может ведь оказаться и не совсем правдой. Этот ваш «Дикобраз»… а вдруг там сплошные мистеры Пирсоны!

Экспресс на Плимут[85] The Plumouth Express © Перевод С. Кулланды

Алек Симпсон, офицер Военно-морского флота Великобритании, поднялся в вагон идущего в Плимут экспресса на станции Ньютон-Эббот. Носильщик втащил в купе первого класса его тяжелый чемодан и уже собрался забросить его на багажную полку.

— Не надо, — остановил его молодой человек. — Поставьте здесь, я позже сам этим займусь. Вот вам за труды.

— Спасибо, сэр.

Щедро вознагражденный носильщик удалился, с лязгом захлопнулись двери, и трубный голос возвестил: «До Плимута — без остановок. Следующая станция — Плимут, пересадка на Торки»[86]. Поезд дал свисток и, набирая скорость, отошел от перрона.

В купе никого, кроме лейтенанта Симпсона, не было. Поежившись от пронизывающего декабрьского холода, он прикрыл окно, но тут же потянул носом воздух и поморщился. Ну и вонища! Как в госпитале, где его оперировали. Там так же несло хлороформом[87].

Алек снова опустил стекло, пересел на другое место, раскурил трубку и несколько минут сидел, глядя в ночь. Потом встал, достал из чемодана несколько журналов и попытался засунуть багаж под сиденье напротив, но безуспешно. Как он его ни заталкивал, тот упрямо вылезал наружу.

— Что за черт, — пробормотал Алек и, отодвинув чемодан, заглянул под сиденье. В следующую секунду он непроизвольно вскрикнул и поезд, подчиняясь сорванному стоп-крану, неохотно остановился.

— Mon ami[88],— обратился ко мне Пуаро, — вы, я знаю, проявляете живейший интерес к тому, что произошло в плимутском экспрессе. Прочтите-ка вот это.

Я чуть не выхватил из рук моего друга листок бумаги, который он протянул мне через стол. Это была записка, предельно лаконичная и деловая:

Дорогой сэр!

Буду вам весьма обязан, если вы при первой возможности заглянете ко мне.

Искренне ваш, Эбенезер Холлидей.

Не видя тут никакой связи с плимутским экспрессом, я вопросительно взглянул на Пуаро.

Вместо ответа он взял со стола утренний выпуск и прочел вслух:

— «Страшная находка была обнаружена вчера вечером в вагоне поезда. Морской офицер, возвращавшийся к месту службы в Плимут, нашел в своем купе под сиденьем тело молодой женщины, убитой ударом ножа. Он тут же остановил поезд стоп-краном. Жертве на вид около тридцати лет, одежда очень модная и дорогая. Личность ее установить пока не удалось».

А дальше идет сообщение, что женщина, найденная в плимутском экспрессе, оказалась супругой известного аристократа, Руперта Каррингтона. Теперь вам все ясно, друг мой? Если нет, поясню: до замужества фамилия миссис Каррингтон была Холлидей. А ее отец, Эбенезер Холлидей, стальной король Америки.

— И он обратился прямо к вам? Неплохо!

— Я как-то оказал ему услугу — распутал аферу с облигациями на предъявителя. Позже, на церемонии по случаю приезда Ее королевского Величества в Париж, где присутствовал и я, мне показали мадемуазель Флосси. La jolie petite pensionnaire[89], не говоря уже о jolie dot![90] Смесь, как вы понимаете, взрывоопасная. Она едва не попала в скверную историю.

— Каким образом?

— За ней стал ухлестывать некий граф де Рошфор. Un bien mauvais sujet![91] Как говорят у нас, «паршивая овца». Прохвост, и ничего более, но вскружить голову юной романтичной девушке ему труда не составило. К счастью, отец вовремя обо всем узнал и тут же забрал ее домой, в Америку. Я слышал, что через несколько лет она вышла замуж, но что представляет собой ее муж — не знаю.

— Боюсь, — вздохнул я, — Руперт Кэррингтон мало чем уступает графу. Мерзавец, каких поискать — смазливый, лощеный и абсолютно беспринципный. Свое состояние просадил на скачках, так что доллары старика Холлидея ему пришлись как нельзя кстати.

— Бедная девочка! Elle n'est pas bien tombee![92]

— Сдается мне, он не особенно скрывал, что его привлекла не она сама, а ее деньги. Они прожили вместе очень недолго и разъехались. Ходили слухи, что в скором времени можно было ожидать официального развода.

— Холлидей — стреляный воробей и своих денег так просто не отдаст. Он наверняка подстраховался на этот случай.

— Да уж можете не сомневаться. А что касается достопочтенного Руперта, мне доподлинно известно, что он на мели.

— Да-а! Любопытно…

— Что любопытно?

— Друг мой, пожалуйста, сейчас ни о чем меня не спрашивайте. Если вас это и впрямь интересует, почему бы вам не съездить со мной к мистеру Холлидею. Такси за углом.

Такси в несколько минут домчало нас до роскошного особняка на Парк-Лейн, где обосновался американский магнат. Нас провели в библиотеку и почти сразу же туда вошел крупный мужчина с острым взглядом и упрямым подбородком.

— Мосье Пуаро, — приступил прямиком к делу Холлидей, — думаю, не надо вам объяснять, что мне от вас нужно. Вы читали газеты, а я не люблю тратить время попусту. Тут выясняется, что вы в Лондоне, а я никогда ничего не забываю, помню, как вы распутали то дело с облигациями… Скотленд-Ярд выделил лучшие силы, но мне этого мало, мне нужны вы. Деньги не проблема. Я их наживал для моей дочурки, а теперь ее нет. И я отдам последний цент, чтобы поймать мерзавца, который ее убил. Слово за вами.

— Я согласен, мосье, — с достоинством поклонился Пуаро, — тем более что мне случалось видеть вашу дочь в Париже. Будьте добры, расскажите мне об обстоятельствах ее поездки в Плимут и обо всем, что, на ваш взгляд, имеет отношение к делу.

— Ну, во-первых, — начал Холлидей, — ехала она не в Плимут, а погостить в Эвонмид-Корт, поместье герцогини Суонсийской. Она отправилась поездом двенадцать четырнадцать с Паддингтонского вокзала[93] и в четырнадцать пятьдесят прибыла в Бристоль[94], где у нее была пересадка. Большинство плимутских экспрессов, сами понимаете, следует через Вестбери и в Бристоле им делать нечего, но ее поезд до Бристоля идет без остановок, а потом останавливается в Таунтоне, Эксетере и Ньютон-Эбботе. Моя дочь была в купе одна — я зарезервировал его целиком, а ее горничная ехала в купе третьего класса в соседнем вагоне.

Пуаро кивнул, и мистер Холлидей продолжил свой рассказ.

— В Эвонмид-Корте собирались как следует повеселиться, там должно было быть несколько балов, так что моя дочь взяла с собой почти все свои драгоценности — тысяч на сто долларов.

— Un moment[95],— прервал его Пуаро. — У кого были эти драгоценности? У вашей дочери или у ее горничной?

— Моя дочь всегда держала их при себе, в синем сафьяновом футляре.

— Продолжайте, мосье.

— В Бристоле горничная, Джейн Мэйсон, взяла находившиеся при ней несессер[96] и дорожный чехол с верхней одеждой Флосси и подошла к ее купе. К изумлению Джейн, моя дочь сказала, что не собирается выходить в Бристоле и поедет дальше. Она велела горничной сдать багаж в камеру хранения на станции и ждать ее в буфете, пока сама она не вернется во второй половине дня на встречном поезде в Бристоль. Горничная, хотя и была удивлена, сделала все, как было велено, а именно: сдала багаж в камеру хранения и пошла в буфет. Но встречные поезда прибывали и прибывали, а ее хозяйки все не было. Когда прошел последний поезд, Джейн отправилась на ночлег в привокзальную гостиницу. А утром из газеты узнала, что произошло, и первым же поездом возвратилась в Лондон.

— Вы не знаете, почему планы вашей дочери так внезапно изменились?

— Видите ли, по утверждению горничной, в Бристоле Флосси была в купе не одна. Там находился еще какой-то мужчина, но он смотрел в окно и лица его видно не было.

— А куда выходили окна — на платформу?

— Нет. На платформу выходили окна коридора, где Флосси и разговаривала с горничной.

— И вы уверены… Прошу прощения. — Пуаро, приподнявшись, поправил косо стоявшую на столе чернильницу. — Je vous demande pardon[97],— продолжал он, садясь, — но любое нарушение симметрии действует мне на нервы. Да, так вот, я хотел спросить, мосье, уверены ли вы, что именно эта неожиданная встреча и заставила вашу дочь изменить свои планы?

— По-моему, это единственное разумное объяснение.

— Вы не знаете, кем бы мог быть этот таинственный джентльмен?

— Понятия не имею, — ответил Холлидей, но как-то неуверенно.

— А… кто обнаружил тело?

— Какой-то морской офицер. Он тут же поднял тревогу. Среди пассажиров оказался врач. Он осмотрел тело и сказал, что ее сначала одурманили хлороформом, а затем убили. По его мнению, она уже была мертва часа четыре, а следовательно, убийство произошло вскоре после того, как поезд отошел от Бристоля — то ли не доезжая Вестона, то ли на перегоне между Вестоном и Таунтоном.

— А футляр с драгоценностями?

— Футляр исчез, мосье Пуаро.

— Еще один вопрос, мосье. К кому перейдет состояние вашей дочери?

— Вскоре после замужества Флосси написала завещание, по которому все должно перейти ее мужу. Должен вам сказать, мосье Пуаро, — продолжал Холлидей после некоторой заминки, — что мой зять — бессовестный негодяй и моя дочь собиралась последовать моему совету и официально развестись с ним. Никакого труда это не составило бы. Я позаботился, чтобы этот тип не мог наложить лапу на состояние Флосси при ее жизни, но она, хотя они уже не первый год жили отдельно, довольно часто давала ему деньги, чтобы избежать скандала. Я был твердо намерен прекратить это безобразие. В конце концов мне удалось убедить Флосси, и я дал моим адвокатам команду возбудить дело о разводе.

— А где сейчас находится мистер Каррингтон?

— В Лондоне. Вчера он, кажется, был за городом, но к вечеру вернулся.

— Благодарю вас, мосье, — подумав, сказал Пуаро, — у меня к вам больше нет вопросов.

— Хотите побеседовать с горничной, Джейн Мэйсон?

— Да, с вашего разрешения.

Холлидей позвонил и отдал короткое распоряжение появившемуся дворецкому.

Вскоре в комнату вошла почтенная женщина с жесткими чертами лица. Как всякая хорошо вышколенная прислуга, она ни мимикой, ни жестами не выдала своего отношения к трагедии.

— Вы позволите задать вам несколько вопросов? Вчера перед поездкой ваша хозяйка вела себя как обычно? Она вам не показалась взволнованной или чем-то угнетенной?

— Нет, что вы!

— Ну, а как она держалась в Бристоле?

— Сама не своя была, сэр, — так нервничала, что язык заплетался.

— А что именно она сказала?

— Ну, сэр, слово в слово-то я не помню, но вроде того, что «Джейн, мои планы изменились. Случилось… одним словом, мне придется ехать дальше. Возьмите багаж и сдайте его в камеру хранения, а сами идите в буфет и ждите меня».

«Здесь, на станции, мэм?[98]» — спрашиваю.

«Да-да, на станции. Я вернусь, но не знаю когда. Может быть, довольно поздно».

«Хорошо, — говорю, — мэм». Вопросов я, понятно, не задавала — кто я такая, чтоб их задавать, — но мне все это показалось странным.

— Это было непохоже на вашу хозяйку?

— Еще как непохоже, сэр.

— Ну и как вы это объяснили для себя?

— Ну я, сэр, подумала, что все дело в том джентльмене, который стоял в купе у окна. Разговаривать-то она с ним не разговаривала, но пару раз обернулась, вроде спросить его хотела, все ли она правильно говорит.

— Лица его вы не видели?

— Нет, сэр, он ко мне все время спиной стоял.

— Ну и как он выглядел со спины?

— Ну, пальто бежевое, шляпа дорожная. Сам высокий и худой, волосы темные.

— Вы его раньше не видели?

— Да вроде нет, сэр.

— Это случайно был не мистер Каррингтон?

— Нет, сэр, навряд ли, — удивилась Джейн Мэйсон.

— Вы уверены?

— Сложен-то он был примерно как хозяин, сэр… но мне и в голову не пришло, чтоб… Мы хозяина-то редко видим… Не знаю, сэр, может — он, может — не он…

Пуаро подобрал с ковра булавку и с недовольным видом на нее уставился.

— А мог этот человек, — продолжал он после паузы, — сесть в поезд уже в Бристоле, перед тем как вы подошли к купе миссис Каррингтон.

— Да, сэр, пожалуй что, мог. Со мной в купе много народу ехало, так что я оттуда не сразу выбралась, да еще на перроне толпа была, вот я и задержалась. Но все равно они минуту или две могли успеть поговорить, никак не больше. Я-то думала, он просто из другого купе пришел.

— Очень может быть. — И Пуаро задумался, наморщив лоб.

— А знаете, сэр, как хозяйка была одета?

— Кое о чем писали в газетах, но я больше полагаюсь на ваши слова.

— На ней была белая песцовая шапка, сэр, с белой в крапинку вуалью, и синий с ворсом костюм — такого цвета, сэр, который называют электрик[99].

— М-да, броско, — пробурчал Пуаро.

— Вот именно, — отозвался мистер Холлидей. — Инспектор Джепп надеется, что это поможет установить место преступления. Всякий, кто ее видел, тут же ее вспомнит.

— Precisement![100] Благодарю вас, мадемуазель.

Горничная удалилась.

— Ну что ж! — энергично поднялся со стула Пуаро. — Здесь мы сделали все, что могли. Единственное, о чем я хотел бы попросить вас, мосье, это рассказать мне все — все без утайки.

— Я вам все и рассказал.

— Вы уверены?

— Абсолютно уверен.

— Тогда говорить больше не о чем. Я вынужден отказаться от расследования.

— Почему?

— Вы неискренни со мной.

— Но позвольте…

— Вы от меня что-то скрываете.

После секундного замешательства Холлидей вынул из кармана лист бумаги и протянул его моему другу.

— Надо думать, вы имеете в виду это письмо, мосье Пуаро — хотя разрази меня гром, не понимаю, как вы узнали о нем!

Пуаро, улыбнувшись, развернул письмо, написанное изящным, несвойственным английской манере письма почерком, и прочел его вслух.

«Chere Madame»[101],— гласило письмо, — С невыразимым наслаждением я жду блаженства новой встречи с Вами. После Вашего столь любезного ответа на мое письмо я едва сдерживаю нетерпение. Я не забыл те дни в Париже. Как ужасно, что завтра Вы должны уехать из Лондона. Но очень скоро, может быть, скорее, чем Вы думаете, я вновь буду иметь счастье созерцать ту, чей образ вечно царит в моем сердце.

Примите, chere Madame, уверения в моих нежных и неизменных чувствах.

Арман де Рошфор

Пуаро с поклоном вернул письмо Холлидею.

— Полагаю, мосье, вы не знали о том, что ваша дочь решила возобновить знакомство с графом де ла Рошфором?

— О да, просто как гром с ясного неба! Я это письмо нашел у нее в сумочке. Для вас, мосье Пуаро, надо думать, не секрет, что этот так называемый граф — авантюрист и прохвост.

Пуаро кивнул.

— Но я хочу знать, откуда вам стало известно о существовании этого письма.

— Мосье, — улыбнулся мой друг, — я ничего не знал наверняка. Скажу только, что сыщику недостаточно уметь читать следы и распознавать по пеплу, чья это сигарета. Сыщик должен быть психологом. Я знаю, что вы не любите вашего зятя и не доверяете ему; ему выгодна смерть вашей дочери; таинственный человек в поезде, судя по описанию горничной, был на него похож. И однако же вас это не насторожило! Почему? Явно потому, что вы подозреваете кого-то другого. Отсюда следует, что вы от меня что-то скрывали.

— Вы правы, мосье Пуаро. Я не сомневался, что убийца — Руперт, пока не нашел это письмо. Оно все перевернуло.

— Да. Граф пишет: «…очень скоро, может быть, скорее, чем Вы думаете». Вряд ли он стал бы тянуть и дожидаться, пока вам станет известно о его появлении. Возможно, именно он находился в купе вашей дочери. Он ведь, насколько я помню, тоже высокий брюнет?

Холлидей кивнул.

— Что ж, мосье, позвольте откланяться. В Скотленд-Ярде, надо полагать, есть реестр драгоценностей?

— Есть. Инспектор Джепп как раз здесь, так что вы могли бы с ним переговорить.

Наш старый друг Джепп приветствовал Пуаро радостно, но с оттенком откровенного превосходства:

— Как дела, мосье? Надеюсь, разный взгляд на некоторые вещи не омрачит наших отношений. Как ваши серые клеточки? Полный порядок?

— Серые клеточки делают свое дело, дорогой мой Джепп, можете не сомневаться, — лучезарно улыбнулся Пуаро.

— Ну, тогда все в порядке. Как думаете, это Руперт Каррингтон или просто грабитель? Мы, конечно, не спускаем глаз со скупщиков краденого. Если камешки где-нибудь всплывут, нам это тут же станет известно. А крали их не для того, чтобы любоваться, будьте уверены. Пока что я пытаюсь установить, где был вчера Руперт Каррингтон. За ним установлено наблюдение.

— Вам не кажется, что это следовало бы сделать днем раньше? — с невинным видом осведомился Пуаро.

— Шутник вы, мосье Пуаро. Ну, мне пора на вокзал. Сегодня надо объехать Бристоль, Вестон и Таунтон. Пока.

— Зайдете вечером рассказать о результатах?

— Само собой, если успею вернуться.

— Нашему инспектору не сидится на месте, — заметил Пуаро, когда за Джеппом закрылась дверь. — Он мчится то туда, то сюда, измеряет следы, собирает грязь с подошв и окурки из плевательниц. Он все время в работе! Просто носом землю роет! А упомяни я при нем о психологии? Да он просто ухмыльнется и скажет про себя: «Бедняга Пуаро! Старость не радость! Совсем сдал!» Джепп — это то самое «молодое поколение, которое стучится в дверь». Ма foi[102], они стучатся в эту дверь с таким остервенением, что не замечают: дверь-то открыта!

— А что будем делать мы?

— Ну, поскольку у нас есть carte blanche[103], я потрачу три пенса на звонок в «Ритц»[104] — возможно, вы обратили внимание, что именно там остановился наш граф. После чего, принимая во внимание, что ноги у меня промокли и я уже дважды чихнул, я отправлюсь домой и сварю себе tisane[105].

Пуаро сдержал слово, и мы с ним встретились вновь только на следующее утро. Когда я вошел в столовую, он невозмутимо доедал свой завтрак.

— Ну? — подступил я к нему. — Что нового?

— Ничего.

— А что Джепп?

— Я его не видел.

— А граф?

— Он уехал из «Ритца» позавчера.

— В день убийства?

— Да.

— Тогда все ясно! Руперт Каррингтон невиновен.

— Только потому, что граф уехал из «Ритца»? Вы торопитесь с выводами, друг мой.

— Графа так или иначе надо найти и арестовать. Только вот какой у него был мотив?

— Драгоценности на сумму в сто тысяч долларов — очень веский мотив. Меня интересует другое: зачем было ее убивать? Ведь можно было просто выкрасть драгоценности. Она бы ни за что не обратилась в полицию.

— Почему?

— Потому что она женщина, mon ami. Она когда-то любила этого человека и перенесла бы потерю драгоценностей молча. А граф, тонкий знаток женской психологии — отсюда и все его успехи у дам, — это прекрасно знал. С другой стороны, если ее убил Руперт Каррингтон, зачем ему было брать драгоценности, которые неминуемо наведут на его след полицию? Они и так достались бы ему.

— Для отвода глаз.

— Возможно, друг мой, возможно! А вот и Джепп — узнаю его стук.

Инспектор был в превосходном настроении, он просто сиял.

— Приветствую, Пуаро. Только что вернулся, и не с пустыми руками. А вы как?

— Я? Я приводил в порядок свои мысли, — скромно потупился Пуаро.

Джепп от души расхохотался.

— Старик определенно дряхлеет, — тихонько шепнул он мне, а вслух изрек: — Это не для нас, молодых.

— Quel dommage[106],— только и произнес Пуаро.

— Ну так что, хотите знать, что я обнаружил?

— Позвольте мне попытаться угадать. Вы нашли орудие преступления у дорожного полотна между Вестоном и Таунтоном и допросили разносчика газет, который разговаривал с миссис Каррингтон в Вестоне.

У Джеппа отвисла челюсть.

— Как вы узнали? Только не надо мне талдычить об этих всемогущих серых клеточках!

— Рад, что вы наконец-то признали их всемогущество. Скажите-ка, дала она разносчику шиллинг на чай?

— Не шиллинг, а полкроны[107],— усмехнулся пришедший в себя Джепп. — Ох уж эти богатые американки!

— Потому-то мальчишка ее и запомнил?

— Еще бы. Полкроны на дороге не валяются. Она его подозвала и купила два журнала. У одного на обложке была фотография девушки в синем. «Как раз мне под пару», — заявила она. Поди забудь такую. Ну, мне этого было достаточно. Врач сказал, что убийство было совершено до Таунтона. Я сразу смекнул, что от ножа они постарались тут же избавиться, и пошел его искать вдоль путей. Там он, понятно, и оказался. Я поспрашивал насчет нашего подозреваемого в Таунтоне, но это чересчур большая станция, так что я и не надеялся, что кто-нибудь его заметит. Он, надо думать, вернулся в Лондон.

— Скорее всего, — кивнул Пуаро.

— Но в Лондоне меня ждала еще одна новость. Драгоценности всплыли! Прошлой ночью один наш постоянный клиент заложил изумруд миссис Каррингтон. Как вы думаете, кто это был?

— Не знаю — но уверен, что росту он небольшого.

— Тут вы попали в точку, — снова воззрился на Пуаро Джепп. — Он и в самом деле коротышка. Это Рыжий Злыдень.

— А кто такой Рыжий Злыдень? — поинтересовался я.

— Вор, спец по камешкам, кстати, и убийствами не брезгует. Обычно работает в паре с подружкой — Трейси Кидд, но в этот раз она, похоже, ни при чем — если только не упорхнула в Голландию с остальным уловом.

— Вы арестовали этого Злыдня?

— Само собой. Но вообще-то мы ищем другого — того, кто был с миссис Каррингтон в поезде. Навел наверняка он. Но Злыдень своих не сдает.

В глазах Пуаро вспыхнули зеленые искорки.

— Думаю, — скромно сказал он, — что смогу найти сообщника Злыдня.

— Опять какие-то идейки? — подозрительно покосился на него Джепп. — Удивительно, как с этими идейками, да еще в вашем возрасте, вам иногда кое-что удается. Вот что значит везенье.

— Возможно, возможно, — пробормотал мой друг. — Гастингс, мою шляпу И щетку, если вам не трудно. Так, пожалуй, стоит надеть галоши. Дождь все идет, как бы действие tisane не пошло насмарку. Au revoir[108], Джепп!

— Желаю удачи.

Пуаро остановил такси, и мы отправились на Парк-Лейн.

Когда мы подъехали к дому Холлидея, мой друг проворно выскочил из машины, расплатился и позвонил в дверь Вышедшему дворецкому он что-то тихо сказал, и нас тут же провели наверх, в маленькую опрятную спаленку. Взгляд Пуаро обежал комнату и остановился на черном чемоданчике Встав на колени, он внимательно изучил наклейки и достал из кармана кусок проволоки.

— Попросите мистера Холлидея сделать нам одолжение и подняться сюда, — бросил он через плечо дворецкому.

Дворецкий удалился, а умелые руки Пуаро уже колдовали над замком. Несколько ловких движений — и он, откинув крышку, стал рыться в чемодане. На пол полетело одно за другим все его содержимое.

На лестнице раздались тяжелые шаги, и в комнату ввалился мистер Холлидей.

— Что вы тут ищете? — поинтересовался он, глядя на царивший вокруг разгром.

— Вот эти вещи, мосье. — И Пуаро вытащил из чемодана синий костюм из ворсистой ткани и песцовую шапку.

— Что вам надо в моем чемодане? — Обернувшись, я увидел горничную, Джейн Мэйсон.

— Будьте добры, Гастингс, прикройте дверь и встаньте к ней спиной. Благодарю вас. А теперь, мистер Холлидей, позвольте представить вам Грейси Кидд, она же Джейн Мэйсон, которую вскоре ждет встреча с ее сообщником, Рыжим Злыднем, в ведомстве инспектора Джеппа.

— Все это было донельзя просто, — протестующе махнул рукой Пуаро, подкладывая себе икры. — Прежде всего, меня удивило, что горничная всячески старалась привлечь внимание к тому, как была одета ее хозяйка. Поразмыслив, я понял, что о таинственном незнакомце в купе на станции Бристоль мы знаем только с ее слов. Что касается показаний врача, то миссис Каррингтон вполне могла быть убита и до Бристоля. Но в таком случае горничная должна была бы быть соучастницей преступления, а соучастница постаралась бы чем-то подкрепить свои показания. Миссис Каррингтон была одета очень броско, а ведь вкусы и гардероб хозяйки отлично известны горничной. Одним словом, если бы после Бристоля кто-то заметил женщину в ярко-синем костюме и меховой шапке, у него не возникло бы ни малейшего сомнения в том, что он видел миссис Каррингтон.

Я начал воссоздавать картину преступления. Предположим, горничная припасла для себя точь-в-точь такие же костюм и шапку, как у ее хозяйки. Далее они с сообщником где-то между Лондоном и Бристолем, скорее всего, когда поезд проезжал по туннелю, усыпляют миссис Каррингтон, а затем и убивают ее. Тело заталкивают под сиденье, а ее место занимает горничная. В Вестоне ей необходимо привлечь к себе внимание. Как это сделать? Ну например, дать щедрые чаевые разносчику газет, тогда он наверняка запомнит не только ее щедрость, но и во что она была одета. Отъехав от Вестона, она выбрасывает нож в окно, чтобы обозначить место, где якобы произошло преступление, а затем переодевается, или, может быть, просто надевает поверх костюма свой длинный светлый плащ. Из Таунтона она возвращается в Бристоль, где ее сообщник, уже сдавший в камеру хранения багаж, передает ей квитанцию, а сам и отправляется в Лондон. Она же, в соответствии со своей ролью, сидит и «ждет» свою хозяйку до вечера на станции, потом отправляется в гостиницу, оттуда утром, как она и сказала, возвращается в Лондон.

Джепп, возвратившись из поездки, подтвердил все мои предположения, сообщив, что известный преступник уже начал сбывать похищенные драгоценности. Я знал, что этот человек, кем бы он ни был, внешне будет полной противоположностью тому, кого описала Джейн Мэйсон. Когда же я узнал, что здесь работал Рыжий Злыдень, то все прояснилось окончательно.

— А как же граф?

— Чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что он здесь ни при чем. Этот джентльмен чересчур дорожит собственной шкурой, чтобы пойти на убийство. Это было бы не в его стиле.

— Ну, мосье Пуаро, — развел руками Холлидей, — я у вас в неоплатном долгу, и чек, который я подпишу после ленча[109], покроет лишь малую толику этого долга.

Пуаро скромно улыбнулся и шепнул мне:

— Официально, конечно, все почести достанутся Джеппу, но, думаю, удовлетворение он вряд ли получит! В отличие от меня…

Коробка шоколада The Chocolate Box © Перевод А. Уманца

Погода в тот вечер была ужасной. За окном свирепо завывал ветер, по стеклу яростно стучал дождь.

Эркюль Пуаро и я сидели у камина, вытянув ноги к весело потрескивавшему огню. На маленьком столике стояли: прекрасно приготовленный пунш[110] — для меня, и густой шоколад — для Пуаро. Я не согласился бы выпить его и за добрых сто фунтов! Эркюль Пуаро пригубил шоколад из розовой китайской чашки и удовлетворенно вздохнул.

— Quelle belle viel![111] — проговорил он.

— Да, он прекрасен, этот старый добрый мир, — согласился я. — Взять, например, меня… У меня есть работа, к тому же хорошая работа. И я нахожусь постоянно рядом с вами, знаменитым детективом…

— О, mon ami![112] — протестующе воскликнул Эркюль Пуаро.

— Но ведь это действительно так. Вспоминая длинный список ваших побед, я не устаю восхищаться вами. Уверен, вы не знаете, что такое поражение.

— Всякий, кто берется утверждать подобное, попросту смешон!

— Нет, серьезно, была у вас хоть одна неудача?

— Далеко не одна, мой друг. А как вы думаете? Его величество случай не может быть на вашей стороне всегда. Иногда я приступал к расследованию слишком поздно. Часто кто-нибудь другой, стремящийся к той же цели, достигал ее первым Дважды мне помешала болезнь именно в тот момент, когда я уже был близок к победе. Празднуя победы, мой друг, мы должны быть готовы и к поражениям.

— Я имею в виду не совсем это, — сказал я. — Мне хотелось бы знать, случались ли у вас неудачи исключительно по вашей вине?

— Понятно! Вы хотите спросить: не приходилось ли мне садиться в лужу? Так, кажется, говорят в подобных случаях. Однажды, мой друг… — Задумчивая улыбка появилась на его лице. — Да, однажды я оказался в дураках.

Пуаро резко выпрямился в своем кресле.

— Послушайте, друг мой, вы, как я знаю, ведете запись всех моих маленьких успехов. Теперь вы должны пополнить вашу коллекцию еще одной историей — историей неудачи!

Он наклонился и подбросил полено в огонь. Затем тщательно вытер руки небольшим полотенцем, висевшим на крючке рядом с камином, и продолжил свой рассказ:

— Случай, о котором я собираюсь вам рассказать, произошел в Бельгии, много лет назад. Это было во время ужасной войны между Церковью и государством в соседней Франции. Мосье Поль Дерулар был известным депутатом. Ни для кого ни составляло секрета, что его ждал портфель министра. Он был одним из самых активных членов антикатолической партии, и было очевидно, что с приходом к власти он столкнется с яростной враждебностью. Во многом он был необычным человеком. Не пил и не курил. Но тем не менее были и у него свои слабости. Вы понимаете, Гастингс? C'etait des femmes — toujours des femmes![113]

За несколько лет до того он женился на юной леди из Брюсселя[114], у которой было внушительное приданое. Несомненно, деньги помогли ему сделать карьеру, так как его семья не была богатой, хотя, с другой стороны, он, если бы захотел, имел право называться бароном. Детей у него не было. Жена умерла через два года после свадьбы — сильно расшиблась, упав с лестницы. Среди имущества, которое перешло к нему по наследству, был дом в Брюсселе, на проспекте Луизы.

Именно в этом доме его внезапно и настигла смерть.

Печальное событие совпало по времени с отставкой министра, портфель которого он должен был получить. Все газеты рассказывали о его карьере. Смерть, наступившую так неожиданно, вечером после обеда, сочли следствием сердечного приступа.

В ту пору, mon ami, я был, как вы знаете, сотрудником бельгийской криминальной полиции. Смерть Поля Дерулара не представляла для меня особого интереса. Ведь вы помните, Гастингс, я — bon catholique[115] и его кончину воспринял скорее как добрый знак небес.

Я как раз взял отпуск, а через три дня ко мне домой пришли с визитом. Это была женщина. Из-за плотной вуали не было видно ее лица, но я догадался, что она молода.

И сразу почувствовал, что она jeune fille toutfait a comme il faut[116].

— Вы — мосье Эркюль Пуаро? — спросила она низким приятным голосом.

Я поклонился.

— Из криминальной полиции?

Я снова поклонился.

— Садитесь, мадемуазель, прошу вас, — сказал я.

Она села и откинула вуаль. У нее было очаровательное лицо, хотя слезы и сильные переживания сделали его менее привлекательным.

— Мосье, я знаю, что вы в отпуске, — сказала она. — Но вы можете предпринять частное расследование. Вы понимаете — я не хочу обращаться в полицию.

Я покачал головой:

— Боюсь, не смогу вам помочь, мадемуазель. Даже в отпуске я остаюсь служащим полиции.

Она чуть наклонилась.

— Послушайте, мосье. Все, о чем я вас прошу, — это начать расследование. Вы можете доложить о его результатах в полицию. Если мои подозрения подтвердятся, нам все равно понадобится помощь закона.

Это меняло дело, и я согласился оказать ей свои услуги. Ее щеки слегка порозовели.

— Благодарю вас, мосье. Я прошу вас расследовать обстоятельства смерти Поля Дерулара.

— Что?! — изумленно воскликнул я.

— Мосье, кроме женской интуиции, у меня нет никаких доказательств, но я уверена, совершенно уверена, что смерть не была естественной!

— Но врачи…

— Врачи могут ошибаться. Он был вполне здоровым и очень сильным. О, мосье Пуаро, умоляю вас помочь мне.

Бедняжка была прямо вне себя. Она была готова встать передо мной на колени. Я успокаивал ее как только мог.

— Я помогу вам, мадемуазель. Я почти уверен, что ваши подозрения безосновательны, но посмотрим. Прежде всего я прошу вас подробно рассказать обо всех его домочадцах.

— Конечно, конечно. Сначала о прислуге. Жаннет, Филиция и кухарка Дениз. Она работает там уже много лет, остальные — простые деревенские девушки. Есть еще Франсуа, он тоже старый слуга. Затем мать мосье Дерулара и я. Меня: зовут Вирджиния Меснар. Я бедная родственница последней мадам Дерулар, жены мосье Поля, и являюсь членом семьи уже более трех лет. Ну вот, я и перечислила вам всех, кто непосредственно проживает в доме. Кроме того, у нас останавливались два гостя.

— Кто именно?..

— Мосье де Сен-Аляр, сосед мосье Дерулара во Франции. А также его английский друг, мистер Джон Вилсон.

— Они все еще находятся у вас в доме?

— Мистер Вилсон — да, мосье де Сен-Аляр вчера уехал.

— Как вы предполагаете действовать, мадемуазель Меснар?

— Если вы смогли бы в ближайшее время у нас появиться, я придумаю что-нибудь для объяснения вашего присутствия. Думаю, лучше всего будет, если я представлю вас как человека, так или иначе связанного с журналистикой. Скажу, что вы приехали из Парижа с рекомендательным письмом от мосье де Сен-Аляра. Мадам Дерулар очень слаба и вряд ли обратит внимание на детали.

Под этим изобретательным предлогом я был допущен в дом. После короткой беседы, которой меня, несмотря на очевидное нездоровье, удостоила мать покойного депутата, импозантная и аристократическая личность, меня предоставили самому себе.

Любопытно, мой друг, сможете ли вы вообразить себе всю трудность, стоявшей передо мной задачи? — продолжал Пуаро. — Я должен был разобраться, что произошло с человеком, который умер три дня назад. Если дело было нечистым, единственное, что можно предположить, это — яд. У меня не было ни малейшей возможности взглянуть на тело, и я не мог изучить или проанализировать какие-либо данные, чтобы установить, было ли отравление в действительности или нет. Ни одной зацепки, ничего, за что можно было бы ухватиться! Был ли этот человек отравлен? Или его смерть была естественной? Я, Эркюль Пуаро, должен был определить это, определить без какой-либо посторонней помощи.

Прежде всего я побеседовал с домочадцами и с их помощью восстановил события того вечера. Особое внимание я уделил еде, которую подавали на обед, и тому, как сервировали стол. Суп мосье Дерулар наливал себе сам прямо из супницы. Затем последовали котлеты и цыпленок. На десерт был подан напиток из фруктов. Все стояло на столе, и мосье обслуживал гостей сам. Кофе подали в большом кофейнике. Тут все было ясно, мой друг, — невозможно было отравить одного, не отравив всех!

После обеда мадам Дерулар удалилась в свои апартаменты, ее сопровождала мадемуазель Вирджиния. Трое мужчин прошли в кабинет мосье Дерулара. Некоторое время они дружески беседовали. Вдруг безо всякой видимой причины депутат грузно рухнул на пол. Мосье де Сен-Аляр выбежал из кабинета и приказал Франсуа срочно вызвать врача. Он сказал, что у хозяина дома, без сомнения, апоплексический[117] удар. Когда прибыл врач, пациент в его помощи уже не нуждался.

Мистер Джон Вилсон, дородный мужчина средних лет, которому я был представлен мадемуазель Вирджинией, оказался типичным англичанином — настоящий Джон Буль[118]. Его описание происшедшего, на типично английском французском, по сути, не прибавило ничего.

— Дерулар внезапно сильно покраснел и упал на пол, — только и сказал он.

Больше там выяснять было нечего. Поэтому я направился в кабинет, на место происшествия, и попросил оставить меня одного. Однако и там я не обнаружил ничего, что подтвердило бы подозрения мадемуазель Меснар. Что мне оставалось делать, мой друг? Только предположить, что она заблуждается. Видимо, она испытывала к покойному романтическое влечение, что мешало ей объективно оценить события. Тем не менее я снова самым тщательным образом осмотрел кабинет. Возможно, в кресло покойного депутата воткнули иглу, укол которой оказался смертельным. При этом безусловно рассчитывали на то, что оставшаяся ранка будет незаметной. Но я не смог обнаружить никаких подтверждений этой версии. В отчаянии я бросился в кресло.

— Enfin![119] Я отказываюсь от расследования! — с досадой воскликнул я. — Нигде ни единой зацепки! Ничего, что настораживало бы!

И тут мне на глаза вдруг попалась большая коробка шоколада, лежавшая на столике. Сердце мое забилось сильнее. Она могла не содержать в себе разгадку смерти мосье Дерулара, но, по крайней мере, в ней было что-то немного странное… Я снял крышку: все конфеты были на месте, — но это только делало еще более необычным то, что бросилось мне в глаза. Видите ли, Гастингс, коробка была розовой, а ее крышка — голубой. Конечно, часто можно видеть на розовой коробке голубую ленту, и наоборот, но коробку одного цвета и крышку другого — такого решительно не могло быть. С a ne se voit jamais![120]

Я еще не знал, каким образом эта деталь сможет мне пригодиться, но все же решил разобраться, в чем тут дело, поскольку коробка эта очень меня заинтриговала.

Я вызвал звонком Франсуа и спросил, любил ли его хозяин шоколадные конфеты. Легкая улыбка появилась на его губах.

— Очень любил, мосье. В доме всегда имелась коробка шоколада. Вы же знаете, он совсем не пил.

— Однако эта коробка не тронута. — Я поднял крышку и показал слуге.

— Извините, мосье, но это новая коробка, поставленная сюда как раз в день его смерти, предыдущая уже заканчивалась.

— То есть другая коробка шоколада кончилась в день его смерти? — решил уточнить я. — Это так?

— Да, мосье, я нашел ее утром пустой и выбросил.

— Мосье Дерулар ел шоколад в течение всего дня?

— Чаще всего после обеда, мосье.

В потемках, окружавших меня, забрезжил свет.

— Франсуа, вы умеете хранить тайну? — спросил я.

— Если это необходимо, мосье.

— Воп![121] В таком случае знайте, что я из полиции. Не могли бы вы отыскать мне ту, предыдущую коробку?

— Несомненно, мосье. Она в мусорном ящике.

Он вышел и вернулся через несколько минут с покрытой пылью коробкой. Она была точной копией той, которую я держал в руках, а отличалась только тем, что нижняя часть ее была голубой, а крышка розовой. Я поблагодарил Франсуа — еще раз попросил его хранить молчание и без лишних церемоний покинул дом на проспекте Луизы.

Сразу после этого я зашел к врачу мосье Дерулара. С ним мне пришлось нелегко. Он буквально засыпал меня всякими мудреными терминами, тем не менее у меня возникло подозрение, что он не был безоговорочно уверен в том, что это был удар.

— Было много характерных признаков, — сказал он, когда я попытался выудить у него что-нибудь. Ведь сами понимаете — внезапная вспышка гнева, сильные эмоции после плотного обеда, c'est entendu[122], от ярости кровь бросается в голову — и все!

— Но у мосье Дерулара не было сильных эмоций.

— Не было? Я был уверен, что у него произошла серьезная ссора с мосье де Сен-Аляром.

— С чего бы это вдруг?

— C'est evident![123] — Доктор пожал плечами. — Мосье де Сен-Аляр католик, да еще один из самых фанатичных! Дружба этих людей была отравлена вечными спорами по поводу отношений между Церковью и государством. Ни одного дня не проходило без стычек. В глазах мосье де Сен-Аляра Дерулар был чуть ли не Антихристом[124].

Для меня это было неожиданностью и предоставило мне новую пищу для размышлений.

— Еще один вопрос, доктор: можно ли начинить смертельной дозой яда, скажем, шоколадную конфету?

— Полагаю, можно, — подумав, ответил врач. — В этом случае могла бы быть использована чистая синильная кислота, конечно, если исключить возможность испарения и поместить ее в герметичную упаковку. Впрочем, можно использовать и любое другое вещество — крошечную крупинку легко проглотить даже не заметив. Впрочем, шоколад, наполненный морфием или стрихнином… — Он поморщился. — Вы понимаете, мосье Пуаро, достаточно одной конфетки с отравой! Правда, человек, не разбирающийся в этих ядах, вряд ли с этим справится.

— Благодарю вас, доктор.

Я удалился. И не откладывая дела в долгий ящик, опросил всех аптекарей, особенно тех, чьи аптеки находились неподалеку от проспекта Луизы. Да, служить в полиции не так уж плохо. Все необходимые сведения я получил без проволочек. Только в одной аптеке я узнал о примечательном в этом смысле лекарстве, которое доставлялось в интересующий меня дом. Это были глазные капли сульфата атропина для мадам Дерулар. Я на некоторое время возликовал, поскольку знал, что если по ошибке принять атропин внутрь, можно отравиться. Но симптомы отравления атропином очень близки симптомам отравления трупным ядом и не имели ничего общего с тем, что произошло. Кроме того, рецепт был старым. Мадам Дерулар страдала катарактой[125] обоих глаз уже долгие годы. Обескураженный, я направился к двери, когда меня остановил голос аптекаря:

— Минутку, мосье Пуаро. Как я помню, девушка, приносившая рецепт, упоминала, что должна будет зайти также в аптеку за углом. Попробуйте наведаться туда.

Я так и сделал. Еще раз воспользовавшись своим официальным положением, я получил все необходимые мне сведения. За день до смерти мосье Дерулара в аптеке отпустили лекарство по рецепту мистера Вилсона. Его, кстати, и не надо было специально готовить. Это были таблетки тринитрина. Я попросил показать их, и когда увидел — маленькие таблетки были в шоколадной облатке, — сердце мое бешено забилось.

— Это яд? — спросил я.

— Нет, мосье.

— А каково действие этих таблеток?

— Они понижают кровяное давление. Назначаются при некоторых формах сердечной недостаточности, грудной жабе например. Уменьшают артериальное давление. При атеросклерозе…

— Ма foil[126] — перебил я его. — Для меня это просто набор слов. Скажите, они могут вызывать сильное покраснение лица?

— Конечно.

— Предположим, я проглочу десять — двадцать таблеток, что тогда?

— Не советовал бы вам этого делать, — сухо ответил аптекарь.

— Но вы все же утверждаете, что это не яд?

— Многими лекарствами, которые не имеют с ядом ничего общего, можно отравиться, — так же сухо ответил он.

Я вышел из аптеки окрыленным. Наконец-то дело сдвинулось с места.

Теперь я знал, что у Джона Вилсона было орудие преступления. Ну, а как насчет мотива? Он приехал в Бельгию по делу и попросил мосье Дерулара, которого знал достаточно поверхностно, чтобы тот принял его. Смерть Дерулара никоим образом не могла принести ему выгоды. Более того, запросив сведения из Англии, я обнаружил, что в течение нескольких лет он страдал серьезным заболеванием сердца, известным как грудная жаба, или стенокардия. Таким образом, то, что Вилсон пользовался этими таблетками, было вполне естественным. Тем не менее я был убежден, что кто-то прикасался к этим коробкам; сначала открыл одну и, убедившись, что она полная, закрыл. Затем вынул все оставшиеся шоколадки из другой и начинил их как можно большим количеством тринитрина. Шоколадки были довольно большие, в них могло войти от двадцати до тридцати таблеток. Но кто же мог это сделать?

В доме находилось двое гостей. У Вилсона было орудие. У де Сен-Аляра — мотив. Помните, какой он был фанатик, а что может сравниться с религиозным фанатизмом? Не мог ли он воспользоваться тринитрином Джона Вилсона?

Внезапно мне в голову пришла одна идейка. А! Вы улыбаетесь моим маленьким идеям? Но слушайте дальше. Почему у Вилсона кончился его тринитрин? Он наверняка привез нужный запас лекарства из Англии — со стенокардией шутки плохи. Я снова зашел в дом на проспекте Луизы.

Самого Вилсона не было, но мне удалось поговорить с горничной, которая обычно убирала его комнату, — Филицией. Я спросил ее, правда ли, что у мистера Вилсона недавно пропал флакончик из ванной комнаты? Девушка ответила, что это действительно так и что в пропаже обвинили ее, Филицию. Английский джентльмен, вероятно, подумал, что она разбила флакончик и не захотела в этом признаться. А она к нему даже не прикасалась. Наверняка это сделала Жаннет, которая всюду сует свой нос.

Я прервал ее излияния и вышел. Теперь я знал все, что необходимо. Мне оставалось только подтвердить свои догадки доказательствами. Конечно, я чувствовал, что это будет не просто. Сам я был уверен, что флакончик с таблетками тринитрина из шкафчика Вилсона взял мосье де Сен-Аляр. Но для того, чтобы убедить в этом остальных, мне нужны были доказательства. А доказательства отсутствовали.

Ну, ничего. Я знал — и это было главное. Вы помните наши затруднения в деле Стайлз[127], Гастингс? Тогда я тоже знал. Но мне потребовалось много времени, чтобы найти последнее звено в цепочке доказательств.

Я попросил мадемуазель Меснар принять меня для беседы. Она не заставила себя ждать. Как только разговор зашел об адресе мосье де Сен-Аляра, ее лицо стало озабоченным.

— Зачем вам его адрес, мосье?

— Мадемуазель, он мне необходим.

Она была в замешательстве.

— Он не сможет вам ничего сказать, — наконец проговорила мадемуазель Меснар. — Он человек не от мира сего и едва ли замечает, что происходит вокруг.

— Возможно, мадемуазель. Но тем не менее он был старым другом мосье Дерулара. Он мог бы мне кое-что сообщить — какие-нибудь события из прошлого, вспомнить о возможных недоброжелателях, любовных связях…

Девушка вдруг всхлипнула и закусила губу.

— Пожалуйста, мосье, но теперь я уверена, что ошибалась. С вашей стороны было очень любезно откликнуться на мою просьбу, но тогда я была крайне расстроена и на меня нашло какое-то затмение. Теперь же вижу, что здесь нет никакой тайны… Умоляю вас, мосье, прекратите расследование!

Я пристально посмотрел на нее.

— Мадемуазель, порой собаке бывает трудно отыскать след, но если в один прекрасный момент она этот след взяла, ничто на земле не остановит ее! Естественно, если собака хорошая. А я, Эркюль Пуаро, — превосходный пес, мадемуазель.

Она молча поднялась и вышла. И вскоре вернулась с листком бумаги, на котором был написан адрес. Я покинул дом. На улице меня поджидал Франсуа. Он встревоженно взглянул на меня.

— Никаких новостей, мосье?

— Пока нет, дружище.

— Ah, pauvre[128] мосье Дерулар! — вздохнул он. — Я разделял его взгляды: я тоже не люблю священников. Мне не хотелось говорить об этом в доме. Наши женщины очень набожны, может, это и хорошо. Но всегда ли? Madame est tres pieuse — et Mademoiselle Virginie aussi[129].

Получив адрес мосье де Сен-Аляра, я не стал терять времени даром. Я остановился на несколько дней по соседству с его замком в Арденнах[130]. Немалых усилий потребовали поиски предлога, под которым я мог бы проникнуть в замок. В конце концов мне это удалось сделать — каким образом, думаете вы? — под видом работника эксплуатационной службы, mon ami. Устроить утечку газа в его спальне оказалось минутным делом. Я отправился за инструментами и постарался вернуться как можно быстрее, зная, что поле деятельности для меня вполне свободно. Я плохо представлял себе, что именно хочу найти. И совсем уж не мог поверить, что у меня есть шансы отыскать эту единственную нужную мне улику. По моему убеждению, он не стал бы рисковать, оставляя ее у себя.

Конечно, когда я обнаружил, что маленький шкаф под раковиной заперт на замок, я не мог устоять перед соблазном заглянуть в него. Замок оказался достаточно простым — дверцы распахнулись. Шкаф был заполнен пустыми бутылками и пузырьками. Когда я вытаскивал их, у меня от предчувствия дрожали руки. И вдруг… Я даже ахнул! Представьте, мой друг, у меня в руке был флакончик с этикеткой того аптекаря! На этикетке было написано: «Тринитрин. Принимать строго по назначению врача. Мистер Джон Вилсон».

Я немедленно взял себя в руки, закрыл шкаф и, сунув флакончик в карман, принялся устранять утечку газа. А как же иначе? Всегда нужно действовать последовательно и хладнокровно. Затем я покинул замок и так быстро, как только мог, вернулся на поезде в Брюссель — была уже поздняя ночь. Утром, когда я писал рапорт префекту, мне принесли записку. Записка была от старой мадам Дерулар, в ней выражалась просьба немедленно посетить дом на проспекте Луизы.

Дверь открыл Франсуа.

— Мадам ждет вас.

Он провел меня в апартаменты баронессы. Она величественно восседала в большом кресле. Мадемуазель Вирджинии нигде не было видно.

— Мосье Пуаро, — сказала пожилая леди, — мне только что стало известно, что вы являетесь не тем, за кого себя выдаете, что вы — офицер полиции.

— Это так, мадам.

— Вы пришли сюда, чтобы расследовать обстоятельства смерти моего сына?

— Это так, мадам, — снова ответил я.

— Я буду признательна вам, если вы сообщите, какихуспехов добились.

Некоторое время я медлил с ответом, затем сказал:

— Сначала мне хотелось бы узнать: от кого вам стало об этом известно, мадам.

— От той, кто скоро покинет этот греховный мир, причастившись благодати.

Ее слова и задумчивая грусть, с которой она произнесла их, обдали холодом мое сердце. На мгновение я потерял дар речи.

— Поэтому, мосье, — продолжала она, — я самым настоятельным образом прошу вас рассказать, каких успехов добились вы в своем расследовании.

— Мадам, расследование закончено.

— Мой сын…

— Был убит.

— И вы знаете кем?

— Да, мадам.

— Кто же его убил?

— Мосье де Сен-Аляр…

Пожилая леди тихонько покачала головой.

— Вы ошибаетесь. Мосье де Сен-Аляр не способен на такое преступление.

— У меня в руках доказательства, мадам.

— Еще раз прошу вас — расскажите мне обо всем.

На этот раз я подчинился, сообщил ей все, подробно остановившись на каждом шаге, который я делал на пути к раскрытию истины. Она внимательно слушала.

— Да-да, все так, как вы говорите. Кроме одной небольшой детали. Убил моего сына не мосье де Сен-Аляр. Это сделала я — его мать.

Я пристально посмотрел на нее. Она продолжала, кивая в подтверждение своих слов головой.

— Хорошо, что я послала за вами. В том, что Вирджиния рассказала мне о визите к вам до своего отъезда в монастырь, — Божий Промысел. Так слушайте, мосье Пуаро!

Мой сын был греховным человеком. Он проводил гонения на Церковь. Он жил в смертном грехе. Кроме своей собственной, он развратил и немало других душ. Но было и кое-что пострашнее… Однажды утром я вышла из своей комнаты и увидела невестку, стоявшую на верхней ступеньке лестницы. Она читала письмо. Я увидела также моего сына, который подкрадывался к ней сзади. Один быстрый толчок — и она упала, ударившись головой о мраморные ступени. Когда ее подняли, она была мертва. Убийцей был мой сын, и только я, его мать, знала об этом.

Она на мгновение прикрыла глаза.

— Вы не можете представить, мосье, моих страданий, моего отчаяния. Что я должна была сделать? Выдать его полиции? Я не смогла заставить себя сделать это. Это был мой духовный долг, но моя плоть была слаба. Кроме того, разве бы поверили мне в полиции? Мое зрение со временем сильно ухудшилось — они наверняка ответили бы мне, что я ошиблась. Но муки совести не давали мне покоя. Ведь до тех пор, пока я хранила молчание, я была сообщницей убийцы. Мой сын унаследовал деньги своей жены. Он расцвел, как лавровое дерево. А вскоре собирался получить портфель министра. Его стараниями гонения на Церковь могли усилиться. И кроме того, была Вирджиния. Она, бедное дитя, такая красивая, такая благочестивая, была им очарована. У него была странная и ужасная власть над женщинами. Я видела, как он постепенно ее приручает… И была бессильна предотвратить их сближение. Он не собирался жениться на Вирджинии. Настало время, когда она была готова уступить ему во всем. Уничтожив тело одной женщины, он собирался погубить душу другой!

Тогда я ясно увидела мой путь… Он был моим сыном. Я дала ему жизнь. Я несла за него ответственность.

Я пошла в комнату мистера Вилсона и взяла флакончик с таблетками. Однажды он со смехом сказал мне: там таблеток вполне достаточно, чтобы убить несколько человек. Я направилась в кабинет сына и открыла большую коробку шоколада, лежавшую на столе. Она оказалась непочатой. Рядом была другая коробка. В ней была только одна шоколадка. Это упростило дело. Кроме моего сына и Вирджинии шоколада не ел никто. В тот вечер я просто не должна была отпускать Вирджинию от себя. Все шло, как я и наметила…

Баронесса замолчала, прикрыв на некоторое время глаза, затем открыла их вновь.

— Мосье Пуаро, я в ваших руках. Мне сказали, что я проживу совсем недолго. Я хочу ответить за свой поступок перед Господом. Должна ли я отвечать за него также перед людьми?

Я колебался.

— Но пустой флакончик, мадам, — спросил я, чтобы выиграть время, — как он оказался у мосье де Сен-Аляра?

— Когда он пришел попрощаться со мной, я сунула флакончик в его карман. Понимаете, я не знала, как избавиться от него. Я была настолько слаба, что не могла передвигаться без посторонней помощи. А если бы флакончик нашли в моей комнате, это могло бы вызвать подозрение. — Она выпрямилась. — Поймите, мосье, я не хотела навлечь подозрение на мосье де Сен-Аляра! У меня этого и в мыслях не было. Думала, что его слуги найдут пустой флакончик и безо всяких вопросов выкинут его.

— Понимаю, мадам, — сказал я, кивая.

— Каково ваше решение, мосье?

Я встал.

— Мадам, имею честь пожелать вам всего хорошего, — сказал я. — В своем расследовании я потерпел неудачу! Дело закрыто.

На мгновение Эркюль Пуаро умолк, потом тихо продолжил:

— Баронесса умерла неделю спустя. Мадемуазель Вирджиния приняла послушничество и была в должный срок пострижена в монахини. Вот, мой друг, и вся история. Должен признаться, выглядел я в ней не самым лучшим образом.

— Но это едва ли было провалом, — попытался я разубедить детектива. — Что еще вы могли сделать в таких обстоятельствах?

— Ah, sacre![131] — внезапно оживляясь, воскликнул он. — Разве вы этого не видите? Я был просто глупцом! Мои серые клеточки совершенно не работали. И все это время ключ к разгадке я держал в руках!

— Какой ключ?

— Коробку шоколада! Разве вы не видите, в чем дело? Разве кто-нибудь с хорошим зрением сделал бы такую ошибку? Я знал, что у мадам Дерулар катаракта, — мне это открыли капли атропина. Из всех домочадцев она была единственным человеком, зрение которого настолько плохо, что не могла видеть, какую крышку кладет на какую коробку. Именно путаница с коробками шоколада навела меня на след, но потом я потерял логическую связь и не смог должным образом оценить ситуацию.

Ну и кроме того, я допустил чисто психологический просчет. Если бы мосье де Сен-Аляр был преступником, он никогда не стал бы хранить у себя флакончик. То, что я обнаружил его у него, уже было доказательством его невиновности. Мне ведь мадемуазель Вирджиния говорила, какой он рассеянный.

Вот в целом подробности того печального дела! Имейте в виду — я рассказал его только вам. Я не слишком хорошо выгляжу в этой истории! Пожилая леди совершает преступление столь простым и остроумным способом, что я, Эркюль Пуаро, делаю ошибку. Sapristi![132] Даже воспоминание об этом выводит меня из себя! Ну, да ладно, забудем об этом. Впрочем, наоборот — запомним. И если вы почему-либо решите, что я становлюсь тщеславным, впрочем мне это совсем не свойственно, ну разве что самую малость…

Я сдержал улыбку.

— Eh bien[133], мой друг, скажите мне в этом случае только два слова — «коробка шоколада». Согласны?

— По рукам!

— Кроме того, это был особый случай, — задумчиво произнес Пуаро. — Когда я, без сомнения, самый светлый ум в Европе, позволил себе быть великодушным!

— Коробка шоколада, — тихо проговорил я.

— Pardon, mon ami?[134]

Я посмотрел на невинное лицо Пуаро, который вопрошающе повернулся ко мне, и в глубине души почувствовал угрызения совести. Мне часто бывало с ним нелегко, но я, хотя и не обладал самым светлым умом в Европе, тоже мог позволить себе быть великодушным.

— Ничего, — солгал я и снова раскурил трубку, улыбаясь самому себе.

ПУАРО РАССЛЕДУЕТ Poirot Investigates 1924

Приключения «Звезды Запада» The Adventure of «The Western Star» © Перевод под редакцией А. Титова

Я стоял у окна в комнате Пуаро и лениво разглядывал улицу внизу.

— Как странно, — удивленно пробормотал я.

— В чем дело, mon ami?[135] — вяло поинтересовался Пуаро из глубины своего удобного кресла.

— Послушайте, что я тут успел разглядеть. Внизу на улице молодая леди. Она богато одета — модная шляпа, восхитительные меха. Совершенно одна. Идет медленно и вглядывается в номера домов. Она не знает, что за ней следуют трое мужчин и женщина средних лет. К ним только что присоединился мальчишка-рассыльный, который, отчаянно жестикулируя, указывает в ее сторону. Вот такие факты. Какая драма здесь разыгрывается? Может, эта женщина — преступница, а те, кто следует за ней, — детективы, готовящиеся ее арестовать, или же они преступники, решившие напасть на невинную жертву? Что на это скажет знаменитый детектив?

— Знаменитый детектив, mon ami, выберет, как всегда, самый простой путь. Он встанет, чтобы взглянуть самому.

И мой друг подошел к окну. Через мгновение он весело ухмыльнулся.

— Как всегда, факты приукрашены вашим неискоренимым романтизмом. Это мисс Мэри Марвел — кинозвезда. За ней следует толпа узнавших ее поклонников. И, en passant[136], мой дорогой Гастингс, она, конечно, их заметила.

Я рассмеялся:

— Итак, все объяснилось, но в этом нет вашей особой заслуги, Пуаро. Вы ее просто узнали.

— En verite![137] Но сколько раз вы видели Мэри Марвел на экране, mon cher?[138]

Я задумался.

— Наверное, около дюжины.

— А я лишь однажды! Но все же я узнал ее, а вы нет.

— Она выглядит совсем по-другому, — слабо возразил я.

— Sacre![139] — воскликнул Пуаро. — А вы что же — ожидали, что она будет разгуливать по улицам Лондона в ковбойской шляпе или босиком и в кудряшках, словно ирландская пастушка? Вы всегда обращаете внимание исключительно на всякие пустяки! Вспомните дело танцовщицы Валери Сент-клер.

Я пожал плечами, слегка раздосадованный.

— Ну не расстраивайтесь, mon ami, — примирительно сказал Пуаро. — Не могут же все быть как Эркюль Пуаро! Я это точно знаю.

— Ни у кого из моих знакомых нет такого непомерного самомнения! — воскликнул я, раздираемый одновременно и восхищением, и раздражением.

— Ну и что же? Человек исключительный всегда знает себе цену! И окружающие тоже относятся к нему соответственно. Если я не ошибаюсь, к ним принадлежит и миссис Мэри Марвел.

— Что?

— Вне всяких сомнений. Она идет сюда.

— С чего это вы взяли?

— Да это же очень просто. Это не улица, где живут артисты, mon ami. Здесь нет модного доктора, нет модного дантиста, нет даже модной портнихи! Но здесь есть модный детектив. Да, друг мой, это так — я вошел в моду.

Последний крик моды! Кто-нибудь говорит своему знакомому: «Вы потеряли свой золотой футляр для карандаша? Обратитесь к маленькому бельгийцу. Он — прелесть! К нему все обращаются! Спешите, только здесь, и нигде больше!» И они появляются! Толпами, mon ami! И с самыми идиотскими проблемами!

Внизу зазвонил колокольчик.

— Ну, что я вам говорил? Это — мисс Марвел.

Как всегда, Пуаро оказался прав. Спустя некоторое время на пороге гостиной появилась американская кинозвезда, и мы встали, чтобы приветствовать ее. Без всяких сомнений, Мэри Марвел была одной из самых популярных актрис кино. Она совсем недавно приехала в Англию со своим мужем Грэгори Б. Рольфом, также киноактером. Они поженились в Штатах примерно год назад, и это был их первый визит в Англию. Им устроили грандиозный прием. Все сходили с ума по Мэри Марвел, по ее восхитительным нарядам, ее мехам, ее драгоценностям, а более всего — по одному драгоценному камню — огромному бриллианту, который назывался, под стать хозяйке, «Звездой Запада». Об этом знаменитом камне чего только не писали, уже невозможно было понять, где правда, а где вымысел досужих репортеров. Кроме всего прочего, сообщалось, что он застрахован на гигантскую сумму — в пятьдесят тысяч фунтов.

Все это мгновенно промелькнуло у меня в голове, пока я вместе с Пуаро приветствовал нашу прекрасную посетительницу.

Мисс Марвел была миниатюрной, изящной и необыкновенно красивой. Голубые, широко распахнутые глаза с невинным взглядом делали ее похожей на маленькую девочку. Пуаро пододвинул ей стул, она присела и тут же начала говорить:

— Возможно, вы сочтете меня глупой, мосье Пуаро, но лорд Кроншоу рассказывал мне прошлым вечером, как чудесно вы расследовали убийство его племянника, и я почувствовала, что мне необходим ваш совет. Я полагаю, что тут всего лишь глупый розыгрыш — во всяком случае, так говорит Грэгори, — но все это пугает меня до смерти.

Она замолчала, переводя дыхание. Пуаро ободряюще улыбнулся:

— Продолжайте, мадам. Видите ли, я все еще в неведении.

— Все дело в этих письмах. — Мисс Марвел открыла свою сумочку и вынула три конверта, которые вручила Пуаро. Он их внимательно осмотрел.

— Дешевая бумага, фамилия и адрес аккуратно напечатаны. Посмотрим, что внутри. — И Пуаро вытащил содержимое одного из конвертов. Я заглянул ему через плечо и тоже стал читать. Весь текст состоял из единственного предложения, также напечатанного, как и надпись на конверте. Там было сказано примерно следующее: «Священный бриллиант, левое око бога, должен вернуться туда, откуда был изъят». Второе письмо слово в слово повторяло первое. Зато третье было более подробным: «Вас предупреждали. Вы не вняли. Теперь бриллиант заберут у вас. В полнолуние оба бриллианта — правое око и левое око возвратятся к нашему богу. Таково Предначертание».

— Первое письмо я восприняла как шутку, — объяснила мисс Марвел. — Решила, что кто-то меня разыгрывает. Получив второе, начала беспокоиться. Третье пришло вчера, и я подумала, что в конце концов все это может оказаться весьма серьезным.

— Я вижу, что эти письма пришли не по почте.

— Да, мне их вручил китаец. И это больше всего меня пугает.

— Почему?

— Потому что именно в китайском квартале Сан-Франциско Грэгори купил этот камень — три года назад.

— Я вижу, мадам, вы верите, что бриллиант является…

— …«Звездой Запада», — закончила за него мисс Марвел. — Да, это так. Кроме того, Грэгори вспоминает, что поговаривали о какой-то истории, связанной с камнем, но продавец-китаец ничего на этот счет не сказал. Грэгори говорит, что тот был напуган до смерти и спешно пытался избавиться от камня. И запросил только десятую часть его стоимости. Это был свадебный подарок Грэга.

Пуаро задумчиво кивнул.

— Вся эта история кажется мне чересчур романтичной. И все же — кто знает? Прошу вас, Гастингс, дайте мне мой настольный календарь.

Я передал.

— Посмотрим, — сказал Пуаро, переворачивая страницы. — Когда у нас будет полнолуние? Ага, в пятницу, то есть через три дня. Eh bien[140], мадам. Вам был нужен мой совет — я даю его. Эта чудесная история, может быть, розыгрыш, а может, и нет! Тем не менее я советую вам отдать бриллиант мне на хранение до следующей пятницы. Тогда мы сможем предпринять необходимые шаги.

Легкая тень пробежала по лицу актрисы, и она твердо ответила:

— Боюсь, что это невозможно.

— Он у вас с собой? — Пуаро внимательно ее разглядывал. После легкого колебания красавица запустила руку в разрез платья и вытащила длинную тонкую цепочку. Чуть подавшись вперед, она разжала кулак.

На ладони лежал камень, обрамленный в платину, и загадочно мерцал. Пуаро присвистнул.

— Epatant![141] — пробормотал он. — Вы позволите, мадам? — Он взял бриллиант в руки и внимательно его рассмотрел, затем возвратил хозяйке с легким поклоном. — Восхитительный камень, без единого изъяна. Похож на белое пламя! Ах, cent tonnerres![142] И вы носите его с собой просто так!

— Нет-нет, на самом деле я очень осторожна, мосье Пуаро. Как правило, камень заперт в футляре для драгоценностей, который находится на хранении в сейфе отеля. Как вам известно, мы остановились в «Магнифике». А сегодня я просто принесла его показать вам.

— И вы оставите его мне, не так ли? Вы послушаетесь совета папаши Пуаро?

— Видите ли, мосье Пуаро, тут есть одно «но». В пятницу мы на несколько дней отправляемся в Ярдли-Чейз в гости к лорду и леди Ярдли.

Ее слова вызвали у меня смутные воспоминания. Какие-то сплетни… В чем же там было дело? Ах да! Несколько лет тому назад лорд и леди Ярдли посетили Соединенные Штаты. Поговаривали, что его светлость прожигал там жизнь в компании дам. Но, определенно, было нечто большее… Какая-то сплетня, соединявшая леди Ярдли с кинозвездой из Калифорнии. Тут меня осенило. Ну конечно же, это был не кто иной, как Грэгори Б. Рольф!

— Я открою вам один маленький секрет, мосье Пуаро, — продолжала мисс Марвел. — Мы хотим заключить сделку с лордом Ярдли. Есть возможность снять фильм прямо там, в его родовом поместье.

— В Ярдли-Чейз? — воскликнул я, не сдержавшись от восторга. — Это одно из самых живописных мест в Англии.

Мисс Марвел кивнула:

— Мы с Грэгори любим сочетать приятное с полезным. Это самое настоящее феодальное поместье. Правда, лорд Ярдли заломил слишком большую цену, и я, конечно, не знаю, состоится ли сделка…

— Но, прошу прощения за глупый вопрос, нельзя ли отправиться в Ярдли-Чейз без бриллианта? — спросил Пуаро.

Мисс Марвел бросила на него злой, тяжелый взгляд, вмиг разрушивший ее детское очарование. Она сразу стала намного старше.

— Я хочу, чтобы он был там на мне.

— Видимо, — неожиданно догадался я, — в коллекции лорда Ярдли среди ювелирных украшений также есть большой бриллиант?

— Да, это так, — коротко ответила мисс Марвел.

Я слышал, как Пуаро тихо прошептал: «А, так вот оно что!» Затем он сказал вслух, гипнотизируя при этом собеседницу пронзительным взглядом (он называет это «проникновением в психологию»):

— Тогда вы, без сомнения, уже знакомы с леди Ярдли или, возможно, с ее мужем?

— Грэгори познакомился с ней, когда она была на Западе три года тому назад, — сказала мисс Марвел. После недолгого колебания она внезапно добавила: — Видел ли кто-нибудь из вас последние номера «Светских сплетен»?

Мы со стыдом признали, что не видели.

— Я спросила вас потому, что в номере, вышедшем на этой неделе, есть статья о знаменитых украшениях, и это действительно очень странно… — Она вдруг умолкла.

Я встал, подошел к столу на другом конце комнаты и вернулся с указанной газетой. Мисс Марвел взяла ее у меня, нашла нужную статью и начала читать вслух:

«В список знаменитых камней может быть включен бриллиант „Звезда Востока“, находящийся в собственности семьи Ярдли. Предок нынешнего лорда Ярдли привез его с собой из Китая. Говорят, что с этим бриллиантом связана весьма романтическая история. По рассказам, этот камень был правым глазом храмового бога. Другой бриллиант, точно такой же по форме и размерам, был его левым глазом. История гласит, что и эту драгоценность, в свою очередь, похитили из храма. „Одно око отправится на Запад, другое на Восток, пока не встретятся снова. И тогда они, к всеобщему ликованию, вернутся к богу“. И хотя это, бесспорно, забавное совпадение, в настоящее время существует камень, точно соответствующий описанию. Он известен под именем „Звезда Запада“, или „Западная Звезда“, и является собственностью знаменитой киноактрисы мисс Мэри Марвел. Сравнение этих двух камней могло бы пролить свет на эту загадочную историю».

Она остановилась.

— Epatant! — пробормотал Пуаро. — Без сомнения, выдумка чистейшей воды.

Он повернулся к Мэри Марвел:

— А вы не боитесь, мадам? У вас нет суеверных страхов? Вдруг, когда вы будете знакомить этих двух сиамских близнецов[143], неожиданно объявится китаец и увезет их с собой в Китай? — Тон его был шутливым, но я догадывался, что говорит он вполне серьезно.

— Я не верю, что бриллиант леди Ярдли может сравниться с моим, — сказала мисс Марвел. — Как бы там ни было, я собираюсь взглянуть на него.

Что еще хотел сказать Пуаро, я не знаю, потому что в этот момент дверь распахнулась, и в комнате возник высокий элегантный мужчина. Весь он, от черной кудрявой шевелюры до кончиков новомодных ботинок, напоминал героя романа.

— Я говорил, что зайду за тобой, Мэри, — произнес Грэгори Рольф, — и вот я здесь. Ну, что говорит мосье Пуаро о нашей маленькой проблеме? Просто оригинальный розыгрыш, как я и предполагал?

Пуаро улыбнулся актеру, который был значительно выше его ростом. Они забавно смотрелись рядом.

— Розыгрыш это или нет, мосье Рольф, — сказал он сухо, — но я дал совет вашей жене не брать камень в Ярдли-Чейз в пятницу.

— Я с вами совершенно солидарен, сэр, и говорил то же самое Мэри. Но — увы! Она — женщина до мозга костей и не может допустить, чтобы другая женщина затмила ее своими драгоценностями.

— Какая чепуха, Грэгори! — воскликнула мисс Марвел, сердито вспыхнув.

Пуаро пожал плечами.

— Мадам, я дал совет и больше сделать ничего не могу.

Он проводил их до двери.

— О-ля-ля! — возвращаясь, весело воскликнул Пуаро. — Histoire de femmes![144] Ее муж попал в самую точку! Однако он мог бы выразиться потактичнее!

Я поделился с Пуаро припомнившейся мне сплетней о Грэгори Рольфе и леди Ярдли, и он радостно кивнул.

— Так я и думал. Тем не менее во всем этом есть что-то странное. С вашего позволения, mon ami, я пойду прогуляюсь. Дождитесь моего возвращения, прошу вас. Я скоро вернусь.

Я почти заснул в своем кресле, когда домохозяйка постучала в дверь и просунула в нее голову.

— Еще одна леди к мосье Пуаро, сэр. Я сообщила ей, что он вышел, но она говорит, что приехала из пригорода и будет ждать.

— О, проводите ее сюда, миссис Марчесон, возможно, я сумею ей помочь.

В следующее мгновение леди вошла в комнату. Сердце замерло у меня в груди. Портреты леди Ярдли так часто публиковались в газетах, что не узнать ее было невозможно.

— Прошу вас, садитесь, леди Ярдли, — сказал я, подвигая ей стул. — Мой друг Пуаро вышел, но можете не беспокоиться, он очень скоро вернется.

Леди Ярдли поблагодарила меня и села. Она была женщиной совсем другого типа, нежели мисс Марвел. Высокая, темноволосая, с живым взглядом. Но что-то тоскливое таилось в уголках ее губ. У меня возникло страстное желание воспользоваться ситуацией. А почему бы и нет? В присутствии Пуаро я часто испытывал скованность и не мог проявить свои таланты наилучшим образом. А ведь нет никаких сомнений, что у меня также весьма недурные способности к дедуктивному анализу. Поддавшись внезапному импульсу, я ринулся напролом.

— Леди Ярдли, — сказал я, — мне известно, зачем вы пришли сюда. Вы получили письма с угрозами, касающимися бриллианта.

Без сомнения, мой выстрел попал в цель. Она уставилась на меня, открыв рот, кровь отлила от ее щек.

— Вы знаете? Но каким образом?

Я улыбнулся:

— Простое логическое рассуждение. Если мисс Марвел получила письма с угрозами…

— Мисс Марвел? Она была здесь?

— Только что ушла. Так вот я и говорю: если она, владелица одного из бриллиантов-близнецов, получила целую серию предупреждений, то и вы, владелица другого камня, обязательно должны были их получить. Теперь вы видите, как все просто? Так, значит, я был прав и вы тоже получили эти странные послания?

Секунду она колебалась, как будто сомневаясь — довериться мне или нет, а затем с легкой улыбкой кивнула головой.

— Все так и было.

— Эти письма также вручались вам лично? Китайцем?

— Нет, они приходили по почте. Значит, мисс Марвел тоже угрожают?

Я воспроизвел все события этого утра. Она внимательно слушала.

— Да, я получила такие же письма. И хотя мои приходили по почте, они источали какой-то странный аромат, вроде каких-то китайских благовоний. Это сразу напомнило мне Восток. Что все это значит?

Я покачал головой:

— Это мы должны выяснить. Письма у вас с собой? Мы можем что-нибудь определить по почтовым штемпелям.

— К сожалению, я их уничтожила. Видите ли, я подумала тогда, что это просто чья-то дурацкая шутка. Какие-то китайцы хотят выкрасть бриллианты… Это же абсурд!

Мы обсуждали факты снова и снова, но не смогли продвинуться в разгадке тайны. В конце концов леди Ярдли поднялась.

— Я, право, не думаю, что мне стоит ждать мосье Пуаро. Вы можете сами рассказать ему все это, не правда ли? Огромное вам спасибо, мосье… — Она замялась, протягивая мне руку.

— Капитан Гастингс.

— Ну, конечно! Как глупо с моей стороны. Вы ведь друг Кавендишей[145], не правда ли? Это Мэри Кавендиш направила меня к мосье Пуаро.

Когда мой друг вернулся, я не мог скрыть удовольствия, рассказывая ему обо всем, что происходило в его отсутствие. По тому, как он расспрашивал меня о деталях разговора с леди Ярдли, я понял, что он был недоволен тем, что его при этом не было. Я также подумал, что мой добрый старый друг просто ревновал. У него вошло в привычку приуменьшать мои способности, и, полагаю, он был раздосадован, не найдя повода для критики. Втайне я был очень доволен собой, но постарался это скрыть из боязни расстроить Пуаро. Несмотря на его чудачества, я был глубоко привязан к моему маленькому другу.

— Voila![146] — сказал он наконец со странным выражением лица. — События развиваются. Прошу вас, передайте мне с верхней полки «Книгу пэров»[147].— Он перелистал страницы. — Ага, это здесь: «Ярдли… десятый виконт, участвовал в Южноафриканской войне»[148]… tout са n'a pas d'importance…[149] «женат, тысяча девятьсот седьмом на достопочт. Мод Стопертон, четвертой дочери третьего барона Коттерила…» гм, гм, гм… «имеет двух дочерей, рожд. тысяча девятьсот восьмого, девятьсот десятого… Клубы… резиденции»… Voila, это мало о чем говорит. Но завтра утром мы увидим этого господина.

— Что?

— Да. Я послал ему телеграмму.

— Я считал, что в этом деле вы умыли руки.

— Я не отстаиваю интересы мисс Марвел, поскольку она отказалась следовать моим советам. То, что я делаю, я делаю для своего собственного удовлетворения! Эркюль Пуаро должен заняться этим делом!

— И вы спокойно телеграфировали лорду Ярдли, что-бы ОН мчался в город ради вашего удовлетворения? Вряд ли это его обрадует.

— Напротив, он должен быть мне весьма признателен, ведь я сохраню его фамильный бриллиант.

— Так вы действительно считаете, что его могут украсть? — обеспокоенно спросил я.

— Безусловно, — мягко ответил Пуаро. — Все указывает да это.

— Но как…

Пуаро жестом остановил мои нетерпеливые вопросы.

— Не сейчас, прошу вас. Давайте пока не будем уж чересчур углубляться в это дело. И посмотрите, куда вы поставили «Книгу пэров»! Разве вы не видите, что самые большие книги стоят на верхней полке, книги поменьше — да полке пониже и так далее. Так образуется порядок, метод и кое-что еще, о чем я неоднократно говорил вам, Гастингс…

— Верно, — поспешно согласился я и поставил указанный том на место.

Оказалось, что лорд Ярдли — веселый, громкоголосый бодрячок с довольно красным лицом, весьма добродушный и, что действительно привлекало, начисто лишенный снобизма.

— Невероятная история, мосье Пуаро. Не могу в этом разобраться. Похоже, моя жена получила странные письма и эта мисс Марвел тоже. Что все это значит?

Пуаро вручил ему экземпляр «Светских сплетен».

— Прежде всего, милорд, позвольте вас спросить, соответствуют ли изложенные факты действительности?

Пэр взял газету. Пока он читал, лицо его темнело от гнева.

— Что за чертовщина! — взорвался он. — Что они тут понаплели про романтическую историю, якобы связанную с бриллиантом?! Насколько мне известно, камень вообще-то из Индии. Я никогда не слышал обо всей этой истории с китайским божком.

— Но тем не менее камень известен как «Звезда Востока».

— Ну и что с того? — рявкнул он.

Пуаро слегка улыбнулся, но не дал прямого ответа.

— Вот о чем я попросил бы вас, милорд: доверьтесь мне Если вы будете со мной откровенны, то, возможно, мне удастся предотвратить катастрофу.

— Так вы действительно считаете, что во всей этой чертовщине что-то есть?

— Вы сделаете так, как я вас прошу?

— Конечно, но…

— Bien! Тогда позвольте задать вам несколько вопросов. Во-первых, о сделке, касающейся Ярдли-Чейз. Между вами и мистером Рольфом все уже решено?

— О, я вижу, вам об этом известно? Нет, пока еще нет.

Он колебался, на его и без того красном лице проступили пунцовые пятна.

— Пожалуй, я расскажу все по порядку. Я долго валял дурака, мосье Пуаро, и теперь по уши в долгах, но я хочу выкарабкаться. Я очень привязан к детям. Мне хочется привести дела в порядок и… продолжать жить как прежде. Грэгори Рольф предлагает мне изрядную сумму, достаточную, чтобы снова стать на ноги. Но в душе я против этой сделки. Мне ненавистна сама мысль о всей этой толпе актеров, слоняющихся по моему дому… но мне придется согласиться, если только… — Он замолчал.

Пуаро бросил на него проницательный взгляд.

— Значит, у вас есть запасной вариант? Вы позволите мне угадать? Продать «Звезду Востока»?

Лорд Ярдли кивнул:

— Да. Бриллиант принадлежал нашей семье в течение нескольких поколений, но он, слава Богу, не является частью майората[150]. Правда, найти покупателя нелегко. Хоффберг из Хэттон Гарден ищет подходящего клиента, но если он не поторопится, то все будет без толку.

— Еще один вопрос, вы позволите? Какой вариант предпочитает леди Ярдли?

— О, она категорически против продажи камня. Сами понимаете: женщина! Она готова терпеть это киношное трюкачество.

— Прекрасно вас понимаю, — сказал Пуаро, что-то сосредоточенно обдумывая. После довольно долгой паузы он вдруг быстро вскочил на ноги. — Вы возвращаетесь прямо в Ярдли-Чейз? Bien! Не говорите никому ни слова, запомните: никому! И ждите нас этим вечером. Мы появимся сразу после пяти.

— Хорошо, но я что-то не улавливаю, в чем тут…

— Это не важно, — мягко сказал Пуаро. — Ведь главное для вас — спасти бриллиант, не так ли?

— Да, но…

— Тогда поступайте так, как я сказал.

И печальный, обескураженный пэр покинул комнату.

Было полшестого, когда мы появились в Ярдли-Чейз. Величественный дворецкий проводил нас в залу со старинными панно на стенах, освещенных пылающими в камине поленьями. Нашим глазам предстала прелестная картина: леди Ярдли и двое ее детей. Величественная, темноволосая голова матери, склоненная над двумя белокурыми головками. Лорд Ярдли стоял рядом, любуясь этой сценой.

— Мосье Пуаро и капитан Гастингс, — объявил дворецкий. Леди Ярдли посмотрела на нас с испугом, ее муж неуверенно вышел вперед и вопрошающе взглянул в нашу сторону. Маленький бельгиец оказался на высоте положения.

— Прошу прощения! Дело в том, что я все еще расследую историю мисс Марвел. Она приезжает к вам в пятницу, не правда ли? Я предпринял небольшое путешествие, чтобы убедиться, нет ли поводов для тревоги. Кроме того, я хотел спросить леди Ярдли, не запомнила ли она, какие были почтовые марки на тех загадочных письмах?

Леди Ярдли с сожалением покачала головой.

— Боюсь, что нет. Это так глупо с моей стороны. Но видите ли, мне и в голову не приходило принимать их всерьез.

— Вы останетесь на ночь? — спросил лорд Ярдли.

— О, милорд, я боюсь побеспокоить вас. Мы оставили чемоданы в гостинице.

— Ну что вы! — Лорд Ярдли вошел в роль. — Мы пошлем за вещами. Никакого беспокойства, уверяю вас.

Пуаро позволил уговорить себя и, усевшись рядом с леди Ярдли, начал играть с детьми. Вскоре они устроили возню и втянули в игру и меня.

— Vous etes bonne mere[151],— произнес Пуаро с легким галантным поклоном, когда строгая няня с трудом увела расшалившихся детей.

Леди Ярдли пригладила растрепавшиеся волосы.

— Я их обожаю, — сказала она с легкой дрожью в голосе.

— А они — вас, и это можно понять! — Пуаро снова поклонился.

Прозвучал гонг, и мы поднялись, чтобы пройти в свои комнаты переодеться. В этот момент вошел дворецкий с телеграммой на подносе, которую он вручил лорду Ярдли. Коротко извинившись, тот вскрыл ее. По мере чтения вид его становился все более решительным. Издав довольный вопль, он вручил телеграмму жене. Потом взглянул на моего друга.

— Мосье Пуаро, я думаю, вы должны знать об этом. Это от Хоффберга. Он нашел покупателя на бриллиант — американца, уплывающего завтра утром в Штаты. Они присылают человека сегодня вечером, чтобы оценить камень. Боже милостивый, да неужели сегодня все решится?..

От волнения хозяин не мог говорить дальше. Леди Ярдли отвернулась, стиснув телеграмму в руке.

— Я не хочу, чтобы ты продавал его, Джордж, — тихо произнесла она. — Это же не просто драгоценность, а семейная реликвия.

Она ждала ответа, но ответа не последовало. Лицо ее потемнело, леди пожала плечами.

— Я должна пойти переодеться. Полагаю, мне надо показать «товар»? — Она повернулась к Пуаро с легкой гримаской. — Это одно из самых идиотских ожерелий, которое только можно придумать! Джордж каждый раз обещал сделать новую оправу для камней, но так ничего и не сделал. — Она покинула комнату.

Через полчаса мы втроем собрались в гостиной, ожидая возвращения хозяйки. Прошло уже несколько минут; наступило время обеда. Неожиданно послышался легкий шелест — и в обрамлении дверного проема возникла леди Ярдли. Яркая фигура в длинном белом блестящем платье. Вокруг ее нежной шеи словно метались всплески огня. Одной рукой она держалась за ожерелье.

— Вот и жертва, — весело сказала леди Ярдли. Казалось, ее плохое настроение развеялось. — Подождите, сейчас включу еще одну люстру, и вы во всей красе увидите самое уродливое ожерелье в Англии.

Выключатели были прямо за дверью. Когда она протянула к ним руку, произошло невероятное. Неожиданно свет погас, дверь захлопнулась, и из-за двери раздался душераздирающий крик.

— Боже мой! — закричал лорд Ярдли. — Это же голос Мод! Что произошло?

Мы бросились к двери, натыкаясь в темноте друг на друга. Прошло несколько минут, прежде чем мы смогли найти дверь. Какая картина возникла перед нашими глазами! Леди Ярдли лежала без чувств на мраморном полу. Ее шею вместо сорванного ожерелья опоясывала красная полоса. Мы склонились над ней, не зная, жива она или нет. Глаза ее открылись.

— Китаец, — с трудом прошептала она. — Китаец — там, в боковой двери.

Лорд Ярдли вскочил, изрыгая проклятья. Я последовал за ним. Сердце мое бешено колотилось. Снова китаец! Злополучная маленькая дверь находилась в конце стены, не более чем в дюжине ярдов[152] от места трагедии. Когда мы до нее добежали, я вскрикнул — у самого порога поблескивало ожерелье. Видимо, вор обронил его во время своего панического бегства. Я радостно подбежал к нему и издал крик, который эхом поддержал лорд Ярдли. В середине ожерелья зияла дыра. «Звезда Востока» была похищена!

— Все ясно! — выдохнул я. — Им нужен был только камень.

— Но как они вошли?

— Через эту дверь.

— Но она всегда заперта.

Я покачал головой:

— Сейчас она не заперта. Смотрите. — Я толкнул дверь, и она отворилась. И в этот момент что-то упало на пол. Это был кусочек шелковой ткани. Орнамент не оставлял никаких сомнений — это был клок из платья китайца.

— Он в спешке зацепился за дверь, — сказал я. — Надо попробовать его догнать, он не мог уйти далеко.

Но все поиски были напрасны. В кромешной ночной темноте вору удалось легко ускользнуть. Нам пришлось вернуться ни с чем, и лорд Ярдли поспешно послал слугу за полицией.

С помощью Пуаро, который управляется в таких ситуациях не хуже женщины, леди Ярдли вполне пришла в себя и смогла рассказать, что с ней приключилось.

— Я хотела включить свет, — проговорила она, — и тут сзади на меня кто-то набросился. Он сдернул ожерелье с такой силой, что я упала и ударилась затылком об пол. Когда я падала, я видела, как он убегал через боковую дверь. По его косичке и платью я сразу поняла, что это был китаец. — Содрогнувшись, она замолчала.

Снова появился дворецкий. Он наклонился к лорду Ярдли и чуть слышно проговорил:

— Джентльмен от мистера Хоффберга, милорд. Он говорит, что вы его ожидаете.

— Боже милостивый! — вскричал обезумевший пэр. — Я все равно должен с ним поговорить. Нет-нет, Малинз, не здесь, в библиотеке.

Я отвел Пуаро в сторону.

— Послушайте, мой добрый друг, не лучше ли нам вернуться в Лондон?

— Вы так считаете, Гастингс? Почему?

— Ну, — я деликатно кашлянул, — дело обернулось не лучшим образом, не так ли? Я имею в виду то, что вы посоветовали лорду Ярдли довериться вам и что все будет прекрасно, а бриллиант исчезает прямо из-под вашего носа!

— Что верно, то верно, — сказал Пуаро довольно удрученно. — Этот случай нельзя отнести к числу моих величайших триумфов.

Такая снисходительность едва не вызвала у меня улыбку, тем не менее я не отступал.

— Итак, не кажется ли вам, что, провалив дело, простите за выражение, следовало бы немедленно удалиться — это единственный достойный выход.

— А как же обед, который приготовил повар лорда Ярдли? Наверняка отменный обед!

— Какой там обед! — сказал я нетерпеливо.

Пуаро в ужасе поднял руки.

— Mon Dieu![153] Да, в этой стране к гастрономическим вопросам относятся с преступным равнодушием.

— Есть и другая причина, по которой мы должны вернуться в Лондон как можно скорее, — продолжил я.

— В чем дело, мой друг?

— Другой бриллиант, — сказал я, понижая голос, — принадлежащий мисс Марвел.

— Eh bien, что же с ним?

— Как же вы не понимаете? — Его необычная бестолковость раздражала меня. Куда девался его острый ум? — Они добыли один бриллиант и теперь отправятся за вторым.

— Нет, каково! — вскричал Пуаро, отступая на шаг и взирая на меня с восторгом. — Ваша проницательность заслуживает восхищения, мой друг! Отметьте, что я даже не подумал об этом! Но у нас масса времени. Полнолуния не будет до пятницы.

Я с сомнением покачал головой. Версия полнолуния оставляла меня совершенно равнодушным. Тем не менее мне удалось убедить Пуаро, и мы тотчас выехали, оставив лорду Ярдли записку с извинениями и объяснениями. Я считал, что надо сразу же ехать в «Магнифико» и сообщить мисс Марвел о происшедшем, но Пуаро отклонил этот план, утверждая, что это можно сделать и утром. Я нехотя подчинился.

Утром оказалось, что у Пуаро нет ни малейшего желания выходить из дома. Я начал подозревать, что, допустив ошибку в самом начале, он потерял всякий интерес к этому делу. В ответ на мои уговоры он резонно возражал, что, поскольку все детали преступления в Ярдли-Чейз уже в утренних газетах, Рольфы знают все, что мы могли бы им рассказать. Я нехотя сдался.

Дальнейшие события подтвердили правильность моих предчувствий. Примерно в два часа раздался телефонный звонок. Пуаро поднял трубку. Несколько секунд он слушал, а потом, коротко ответив «Хорошо, я буду», повесил трубку и повернулся ко мне.

— Что вы думаете, mon ami? — Он выглядел взволнованным и явно смущенным. — Бриллиант мисс Марвел действительно украли.

— Что? — воскликнул я, вскакивая. — Ну так как же теперь с «полнолунием»?

Пуаро понурил голову.

— Когда это случилось?

— Насколько я понимаю, этим утром.

Я печально покачал головой:

— Если бы вы только послушались меня! Видите, я был прав.

— Выходит так, mon ami, — осторожно сказал Пуаро. — Говорят, то, что находится на поверхности, выглядит обманчиво, но на этот раз все вышло действительно так.

Пока мы мчались на такси в «Магнифико», я бился над разгадкой интриги.

— Эта их затея с полнолунием была очень хитроумной. Идея заключалась в том, чтобы сосредоточить наше внимание на пятнице и, таким образом, развязать себе до этого дня руки. Как жаль, что вы не поняли этого!

— Ма foi[154],— тут же произнес Пуаро. К нему снова вернулась его невозмутимость. — Всего не предусмотришь!

Мне стало его жаль. Он так не любил проигрывать.

— Не расстраивайтесь, — сказал я, утешая его. — В следующий раз повезет больше.

В «Магнифико» нас сразу же провели в контору управляющего. Там были Грэгори Рольф и два человека из Скотленд-Ярда. Напротив них с совершенно бледным лицом сидел клерк. Когда мы вошли, Рольф кивнул нам.

— Мы пытаемся докопаться до сути дела, — сказал он. — Все это совершенно невероятно. Не понимаю, как такое могло произойти.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы изложить нам факты. Мистер Рольф вышел из отеля в одиннадцать пятнадцать. В одиннадцать тридцать джентльмен, который был так на него похож, что и отличить невозможно, вошел в отель и потребовал футляр с драгоценностями из сейфа. Расписываясь в квитанции, как и положено, он беззаботно заметил: «Подпись выглядит несколько необычно — так это я повредил руку, выходя из такси». Клерк только улыбнулся и сказал, что не видит существенной разницы. Джентльмен засмеялся и ответил: «Ну, во всяком случае, я надеюсь, что вы не схватите меня, словно жулика. Я получал письма с угрозами от китайца, но хуже всего, что я и сам выгляжу как китаец — из-за формы глаз.»

— Я взглянул на него, — сказал клерк, который нам все это излагал, — и сразу понял, что он имеет в виду. Уголки его глаз были немного приподняты вверх, как у восточных жителей. Я никогда этого раньше не замечал.

— Черт побери, приятель, — свирепо прервал его Грэгори Рольф, подаваясь вперед, — что же я, по-твоему, похож на китайца?

Мужчина взглянул на него испуганно.

— Нет, сэр, — пролепетал он. — Совсем не похожи. — И действительно, в карих глазах, которые смотрели на нас, совершенно не было ничего восточного.

Человек из Скотленд-Ярда хмыкнул.

— У преступника крепкие нервы. Подумал, что на его глаза могут обратить внимание, и сам взял быка за рога, чтобы развеять подозрения. Он, должно быть, выследил вас у отеля и прошмыгнул внутрь, как только вы вышли.

— А что с футляром для драгоценностей? — спросил я.

— Его нашли в коридоре отеля. Пропал только камень — «Звезда Запада».

Мы уставились друг на друга — вся эта история была такой дикой, такой нереальной…

Пуаро быстро вскочил на ноги.

— Боюсь, что от меня было немного пользы, — с сожалением сказал он. — Можно ли увидеть мадам?

— Полагаю, что она в прострации от шока, — объяснил Рольф.

— Тогда, может быть, я могу попросить вас на несколько слов, мосье?

— Конечно.

Минут через пять Пуаро вернулся.

— Теперь, мой друг, на почту, — сказал он радостно. — Я должен отправить телеграмму.

— Кому?

— Лорду Ярдли. — Он остановил мои дальнейшие расспросы, взяв меня под руку. — Идемте, идемте, друг мой. Я знаю все, что вы думаете об этом печальном деле. Я не отличился! Вы на моем месте могли бы оказаться на высоте положения! Bien! Всякое случается. Давайте забудем это и отправимся на ленч.

Было около четырех часов, когда мы вошли в квартиру Пуаро. Какой-то человек поднялся со стула, стоящего у окна. Это был лорд Ярдли. Он выглядел осунувшимся и очень расстроенным.

— Я получил вашу телеграмму и немедленно приехал. Послушайте, я был у Хоффберга, и они ничего не знают ни о человеке, приезжавшем от них прошлой ночью, ни о телеграмме. Не думаете ли вы, что…

Пуаро поднял руку:

— Мои извинения! Это я посылал телеграмму и нанял вышеуказанного джентльмена.

— Вы, но почему? Зачем? — беспомощно забормотал пэр.

— Вся идея была в том, чтобы обострить ситуацию, — мягко объяснил Пуаро.

— Обострить ситуацию! О Боже! — вскричал лорд Ярдли.

— И уловка удалась, — весело продолжал Пуаро. — Поэтому, милорд, я с большим удовольствием возвращаю вам это! — Театральным жестом он извлек из кармана аккуратно сложенный носовой платок, развернул его… Там был огромный бриллиант.

— «Звезда Востока», — задохнулся лорд Ярдли. — Но я не понимаю…

— Нет? — произнес Пуаро. — Это не важно. Поверьте мне, было необходимо, чтобы бриллиант украли. Я обещал вам, что сохраню его, и я сдержал слово. Вы должны позволить мне не раскрывать мой маленький секрет. Передайте, прошу вас, мои уверения в глубочайшем почтении леди Ярдли и скажите, как я безмерно счастлив, что мне удалось вернуть ей украшение. Прекрасная погода, не правда ли? Всего доброго, милорд.

Улыбаясь и болтая, этот поразительный человек проводил вконец ошарашенного лорда Ярдли до двери. После чего вернулся, радостно потирая руки.

— Пуаро, — сказал я. — Может, я сошел с ума?

— Нет, mon ami, но у вас, как всегда, туман в голове.

— Откуда у вас бриллиант?

— От мистера Рольфа.

— От мистера Рольфа?

— Ну да! Письма с угрозами, китаец, статья в газете — все это порождения изобретательного ума мистера Рольфа. Два бриллианта, столь сверхъестественно похожие. Да они же просто никогда не существовали! Был только один бриллиант, мой друг! Первоначально он находился в коллекции Ярдли, но в течение последних трех лет им владел мистер Рольф. Он выкрал его сегодня утром из банка, подкрасив румянами уголки глаз! Надо будет сходить в кино, посмотреть на фильмы с его участием, он — великий артист.

— Но зачем он украл свой собственный бриллиант? — спросил я, озадаченный.

— По многим причинам. Начнем с того, что леди Ярдли становилась настойчивой.

— Леди Ярдли?

— Они встретились в Калифорнии. Она была одна. Ее муж развлекался направо и налево. Мистер Рольф был мил, вокруг него был романтический ореол. Но он очень расчетлив, этот мосье. У него был роман с леди Ярдли, а затем он начал ее шантажировать. Я изложил леди эти факты прошлой ночью, и она подтвердила их.

Она клялась, что была всего-навсего нескромной, и я верю ей. Но, без сомнения, у Рольфа были ее письма, которые допускали двоякое толкование. Запуганная угрозой развода и перспективой потерять своих детей, она соглашалась на все, что бы он ни пожелал. У нее не было своих денег, и она была вынуждена позволить ему заменить настоящий камень подделкой. Появление именно в это время «Звезды Запада» сразу поразило меня. Все шло хорошо. Но лорд Ярдли решил привести свои дела в порядок и сделать это единственно возможным для него способом — продав бриллиант. Но в этом случае подмена обязательно была бы обнаружена. Без сомнения, она в ужасе бросилась писать Грэгори Рольфу, который только что приехал с женой в Англию. Он успокоил ее, пообещав все устроить. И решился на похищение бриллианта. Но не Подделки, которая была у леди Ярдли, а настоящего у своей жены. Таким образом с одной стороны он умиротворял леди Ярдли, которая могла рассказать все мужу, с другой — получал пятьдесят тысяч фунтов страховки. В этот момент я и вмешался в это дело. Было объявлено о прибытии эксперта-ювелира. И у леди Ярдли, как я и думал, не оставалось другого выхода, как самой инсценировать ограбление — и нужно отдать ей должное — сделала она это просто великолепно! Но Эркюль Пуаро понял, что произошло в действительности. Прежде чем появиться перед нами, она, видимо, с помощью плоскогубцев вынула бриллиант из ожерелья. А далее происходит следующее: она выключает свет, хлопает дверью, швыряет ожерелье на пол и поднимает крик.

— Но мы видели ожерелье у нее на шее! — возразил я.

— Прошу прощения, друг мой. Ее рука закрывала ту часть ожерелья, где должен был быть бриллиант. Но защемить кусочек шелка дверью — это было просто ребячеством! Конечно, как только Рольф прочел об этом, он тут же разыграл свою маленькую комедию. И сделал это превосходно!

— Что вы сказали ему? — спросил я с живейшим интересом.

— Я сказал ему, что леди Ярдли все рассказала мужу и что я уполномочен забрать камень. Если камень не будет возвращен немедленно, то дело будет передано в суд. Ну и кое-что еще, что пришло мне в голову. Он был как воск в моих руках!

Я обдумал случившееся.

— Это выглядит не совсем хорошо по отношению к мисс Марвел. Она лишилась своего бриллианта, хотя в случившемся нет ее вины.

— Ну что ж! — жестко сказал Пуаро. — Зато она получила восхитительную рекламу. Поверьте, это для нее самое важное! А вот леди Ярдли, та совершенно другая. Bonne mere, tree femme![155]

— Да, — произнес я в раздумье, не совсем разделяя взгляды Пуаро на истинную женственность. — Только вот я предполагаю, что это Рольф посылал ей дубликаты писем.

— Pas du tout[156],— живо произнес Пуаро. — Она пришла ко мне по совету Мэри Кавендиш, чтобы попросить о помощи в ее дилемме. И неожиданно узнала, что Мэри Марвел, которую она считала своим врагом, уже была здесь. Она передумала, воспользовавшись предлогом, который вы, мой друг, предложили ей. Мне понадобилось всего несколько вопросов, чтобы выяснить, что это вы рассказали ей о письмах, а не она вам! Леди Ярдли ухватилась за шанс, так любезно предоставленный вами.

— Я не верю этому! — вскричал я, уязвленный.

— Si, si, mon ami[157], как жаль, что вы не изучали психологию. Она сказала вам, что уничтожила письма? О-ля-ля! Да никогда женщина не уничтожит письмо, если может этого избежать! Даже если этого требует благоразумие!

— Это все, конечно, замечательно, — сказал я. Гнев закипал во мне. — Но вы заставили меня играть роль совершенного идиота во всей этой истории! От начала и до самого конца! Нет, это, конечно, очень здорово — все объяснить потом. Однако всему есть предел!

— Но вы были так довольны собой, мой друг. Мне было жаль разрушить ваши иллюзии.

— Это возмутительно! На сей раз вы зашли слишком далеко.

— Mon Dieu! Ну что же вы так кипятитесь из-за ерунды, mon ami!

— Я сыт по горло! — Я выскочил из комнаты, хлопнув дверью.

Пуаро сделал из меня посмешище. Ему необходим жестокий урок. Не буду заходить к нему, пока не прощу. По его милости я вел себя как полный идиот!

Трагедия в Масдон Мэйнор The Tragedy at Marsdon Manor © Перевод под редакцией А. Титова

Несколько дней я находился в отъезде, а когда вернулся в город, застал Пуаро упаковывающим свой дорожный саквояж.

— A la bonne heure[158], Гастингс! А я уже боялся, что вы не успеете вернуться до моего отъезда.

— Вас приглашают расследовать новое дело?

— Страховое общество «Северный Союз» попросило выяснить обстоятельства смерти мистера Мальтраверса. Накануне он застраховал свою жизнь на пятьдесят тысяч фунтов.

— Вот как? — сказал я заинтересованно.

— Конечно, договор содержит обычную оговорку по поводу самоубийства. Вы же знаете, что в случае смерти, произошедшей подобным образом в течение года с момента заключения договора, страховка не выплачивается. Мистер Мальтраверс, разумеется, был обследован врачом страхового общества, и, хотя он был уже немолод, тот признал его абсолютно здоровым. Однако в прошлую среду, то есть позавчера, был найден труп мистера Мальтраверса в его поместье Масдон Мэйнор, в Эссексе[159]. Причину смерти объяснили внутренним кровотечением. В этом не было бы ничего удивительного, если бы о финансовом положении мистера Мальтраверса не ходили удручающие слухи, а «Северный Союз» не установил, что покойный был на грани разорения. Это, естественно, меняет дело.

У Мальтраверса красивая молодая жена. Предполагают, что он собрал по крохам все свои наличные деньги, чтобы застраховать свою жизнь в ее пользу, а затем покончил с собой. Такое случается. Во всяком случае, мой друг Альфред Райт — один из директоров «Северного Союза» — попросил меня выяснить обстоятельства этой смерти. Но я ему сразу же сказал, что многого не обещаю. Если бы в свидетельстве о смерти стоял другой диагноз — например инфаркт, я был бы настроен более оптимистично. При инфаркте можно было бы предполагать врачебную ошибку, но внутреннее кровотечение — тут ошибок не бывает. И все же есть смысл заняться этой проблемой. У вас пять минут на сборы, Гастингс, а потом мы возьмем такси до вокзала на Ливерпуль-стрит.

Примерно через час мы вышли на маленькой станции Масдон Лей. На вокзале выяснилось, что Масдон Мэйнор расположен с милю отсюда. Пуаро не захотел брать такси, И мы пошли пешком.

— Каков план действий? — спросил я.

— Вначале разыщем доктора. В Масдон Лей только один врач — Ральф Бернард. О, смотрите-ка, вот мы уже и пришли.

Усадьба врача располагалась за небольшим садом, несколько в стороне от улицы. На латунной табличке значилось его имя. Мы прошли через сад и позвонили. На наше счастье, доктор оказался на месте. Это был пожилой человек. Держался он несколько надменно, но в целом вполне дружелюбно. Пуаро представился и сообщил о цели визита; он добавил, что страховое общество, к сожалению, вынуждено проводить в подобных случаях проверку.

— Конечно, конечно! — сказал доктор Бернард. — Полагаю, что он был очень богат и застрахован на большую сумму?

— Вы думаете, что он был богат?

Врач с недоумением посмотрел на нас.

— А разве нет? У него было две автомашины, да и Масдон Мэйнор — большое поместье, требовавшее больших расходов на содержание. Правда, в округе у этого дома неважная слава. Глупые суеверия!

— Я слышал, у мистера Мальтраверса в последнее время были большие расходы, — заметил Пуаро и внимательно посмотрел на врача.

— Вот как? Тогда, по крайней мере, счастье для его жены, что есть эта страховка. Миссис Мальтраверс очень красивая и обаятельная молодая женщина. Бедняжка до сих пор в шоке.

— Мистер Мальтраверс когда-нибудь обращался к вам?

— Нет, он никогда не был моим пациентом.

— Почему?

— По-моему, он был приверженцем «Христианской науки»[160].

— Но труп осматривали вы?

— Да. Меня позвал один из садовников.

— Причина смерти была для вас очевидна?

— На его губах была кровь, видимо, кровотечение было внутренним.

— Мистер Мальтраверс лежал там же, где его нашли?

— Да, труп не трогали, он так и лежал на опушке небольшой рощицы. Вероятно, мистер Мальтраверс отправился туда пострелять ворон — рядом с ним нашли мелкокалиберное ружье. Кровотечение, по-видимому, началось совершенно внезапно, и я уверен, причиной тому была язва желудка.

— А может быть, что его застрелили?

— Да что вы, сэр!

— Прощу прощения, — мягко сказал Пуаро, — но, если мне не изменяет память, недавно в одном деле об убийстве врач заключил, что причиной смерти был сердечный приступ, и лишь когда полицейский указал на огнестрельную рану на голове, он изменил диагноз.

— На теле мистера Мальтраверса нет никаких огнестрельных ран, — сказал сухо доктор Бернард. — Чем еще могу быть вам полезен, джентльмены?

Мы поняли намек.

— Спасибо, доктор, что уделили нам столько времени. Кстати… вскрытие вы посчитали излишним?

— Совершенно излишним!

И он раздраженно пояснил:

— Причина смерти была вполне ясна, а в моей профессии принято избегать всего, что без нужды травмировало бы родственников покойного.

Затем он повернулся и зло захлопнул за нами дверь.

— Как вам доктор, Гастингс? — спросил меня Пуаро, когда мы продолжили нашу прогулку.

— Старый осел.

— Верно. Вы всегда очень основательны в своих суждениях, мой друг!

Я покосился на Пуаро, но он, кажется, говорил абсолютно серьезно. Однако в его глазах тут же вспыхнул бесовский огонек, и он с ехидцей добавил:

— Если, конечно, речь не идет о какой-нибудь прелестной даме!

Я укоризненно посмотрел на него.

Когда мы подошли к Масдон Мэйнор, нам открыла двери горничная средних лет. Пуаро дал ей свою визитную карточку и письмо на имя миссис Мальтраверс — от страхового общества. Горничная провела нас в небольшую гостиную и отправилась известить хозяйку. Минут через десять в проеме двери появилась стройная женщина в траурном облачении.

— Мосье Пуаро? — спросила она тихо.

— Мадам! — Пуаро галантно поклонился. — Очень сожалею, что вынужден побеспокоить вас. Но этого требуют обстоятельства.

Заметив, что миссис Мальтраверс с трудом держится на ногах, Пуаро подвел ее к стулу. Я залюбовался хозяйкой дома. Хотя глаза женщины были красны от слез, она была необыкновенно хороша. Яркая блондинка двадцати семи или двадцати восьми лет, с большими голубыми глазами и скорбно сжатыми, но от этого не менее очаровательными губками.

— Речь идет о страховке моего мужа, не так ли? Неужели мне прямо сейчас придется заниматься ею — всего через два дня после его смерти?

— О, простите меня, мадам! Я умоляю вас быть мужественной. Видите ли, дело в том, что ваш муж застраховал свою жизнь на довольно крупную сумму, а в таких случаях страховое общество должно разобраться во всех обстоятельствах трагедии. Эта миссия возложена на меня. Поверьте, я буду предельно деликатен и не превышу своих полномочий. Не могли бы вы нам поведать о печальных событиях прошлой среды?

— Я как раз переодевалась к чаю, когда ко мне поднялась служанка: один из садовников прибежал в дом… Он нашел его…

Она говорила все тише и тише. Пуаро соболезнующе пожал ее руку.

— Сочувствую. И все-таки… Видели ли вы своего муха во второй половине дня?

— После ленча — нет. Я ходила в деревню, чтобы купить почтовые марки, и думала, что он в саду.

— Он там стрелял ворон?

— Муж обычно брал с собой ружье. В тот раз я услышала один или два выстрела.

— Где сейчас это ружье?

— В холле, наверное.

Она проводила Пуаро в холл.

— Нет двух патронов, — заметил он, внимательно осмотрев ружье и ставя его на место. — А сейчас, мадам, если можно, мне хотелось бы осмотреть…

Он тактично замолчал.

— Служанка проводит вас, — с трудом выдавила из себя она и отвернулась.

Горничная повела Пуаро вверх по лестнице. Я же остался с миссис Мальтраверс, такой прекрасной и такой несчастной. Долго решал, стоит ли заводить разговор или оставить ее в покое, и наконец отважился произнести пару общих фраз. Отвечала она рассеянно и невпопад. Через несколько минут вернулся Пуаро.

— Благодарю вас, мадам, за уделенное нам внимание. Думаю, что больше мы вас не побеспокоим. Кстати, знали ли вы о финансовом положении своего супруга?

Она покачала головой:

— Я ничего не смыслю в этих делах.

— Вот как. Значит, вы не сможете объяснить, почему он столь внезапно решил застраховать свою жизнь? Он, насколько я понял, раньше никогда не думал об этом?

— Думаю, что смогу. Муж был убежден, что не проживет долго. Я знала, что у него однажды уже было кровотечение, и он предвидел, насколько опасным может быть повторное. Я всегда пыталась развеять его страхи. Боже мой, как он был прав! Мы были вместе всего чуть больше года!

Со слезами на глазах она с нами попрощалась. Когда мы шли к выходу, Пуаро безнадежно махнул рукой и сказал:

— Н-да, ну и дела! Надо возвращаться в Лондон, друг мой. Кажется, мы зашли в тупик. И все-таки…

— Что?

— Небольшое противоречие в показаниях врача и дамы. Вы не заметили? Нет? Впрочем, вся человеческая жизнь состоит из противоречий. Отравить мистера Мальтраверса не могли, ибо нет такого яда, от которого на губах появилась бы кровь. Нет, нет, я должен отбросить все сомнения. Здесь все ясно, хотя… А это кто такой?

Со стороны ворот нам навстречу шел высокий молодой человек. Он прошел мимо, не обратив на нас никакого внимания. Однако я успел заметить, что у него было довольно симпатичное волевое, загорелое лицо, — загар был явно тропический. Садовник, граблями сгребавший листья, проводил незнакомца взглядом. Пуаро спросил у него:

— Скажите, пожалуйста, кто этот джентльмен? Вы его знаете?

— Я не помню его имени, сэр. На этой неделе, во вторник, он ночевал здесь.

— Быстрее, mon ami, за ним, — тут же распорядился Пуаро.

Мы поспешили за молодым человеком. Силуэт дамы на террасе, одетой в черное, был хорошо отсюда виден. Незнакомец свернул с дорожки. Мы последовали за ним и стали свидетелями их встречи.

Миссис Мальтраверс слегка отшатнулась, ее лицо сильно побледнело.

— Вы… — пролепетала она. — Я думала, что вы уже в море, плывете в Восточную Африку…

— Я получил известия от моего поверенного, потому и задержался, — объяснил молодой человек. — Мой дядя в Шотландии неожиданно умер и оставил мне кое-какое наследство. Путешествие пришлось отложить. А потом я прочитал печальную весть в газете и приехал узнать, не могу ли быть вам чем-нибудь полезен.

И тут они заметили наше присутствие. Пуаро, рассыпаясь в извинениях, сказал, что забыл в холле свою трость. С заметным недовольством миссис Мальтраверс представила:

— Мосье Пуаро, капитан Блэйк.

Мы обменялись несколькими фразами, и Пуаро выяснил, что капитан Блэйк живет в гостинице «У якоря». Забытая трость так и не нашлась, что, впрочем, было неудивительно. Пуаро еще раз извинился, и мы снова удалились. Мы чуть ли не бегом ринулись в деревню, и Пуаро тут же направился к гостинице «У якоря».

— Подождем здесь возвращения капитана Блэйка, — заявил он. — Вы, наверное, поняли, что я блефую, когда заявил, что здесь все ясно и мы первым же поездом отбываем в Лондон. Или вы приняли мои слова за чистую монету? Надеюсь, что нет. Вы обратили внимание на выражение лица миссис Мальтраверс, когда она увидела Блэйка? Она была явно потрясена, а он… он, похоже, очень ей предан, вы не находите? Во вторник он ночевал тут — за день до того, как умер мистер Мальтраверс. Гастингс, мы должны выяснить, что капитан Блэйк здесь делал.

Мы ждали молодого человека у гостиницы не более получаса. Пуаро заговорил с ним и сразу же провел его в наш номер.

— Я рассказал капитану Блэйку, что привело нас сюда, — пояснил он мне, а затем, обращаясь к молодому человеку, продолжил: — Вы поймете, мосье капитан, насколько важно выяснить, в каком душевном состоянии пребывал мистер Мальтраверс непосредственно перед смертью. В то же время я не хотел обременять миссис Мальтраверс такими тягостными вопросами. Ну а вы были здесь незадолго до этого печального события, и, конечно, ваши показания будут чрезвычайно ценны.

— Я к вашим услугам и готов сделать все, что в моих силах, но боюсь, что не сообщу вам ничего путного. Видите ли, хотя Мальтраверс был старым другом нашей семьи, я не слишком хорошо его знал.

— Когда вы приехали сюда?

— Во вторник после ленча. Рано утром в среду я вернулся в город, потому что мое судно должно было отправиться около двенадцати часов из Тилбери[161]. Но некоторые известия заставили меня изменить планы. Полагаю, вы слышали, я говорил об этом миссис Мальтраверс.

— Вы собирались вернуться в Восточную Африку, не так ли?

— Да. После войны я безвыездно жил там. Места там великолепные.

— Без сомнения. Ну а о чем вы говорили за обедом во вторник вечером?

— Сейчас не припомню. Обычная болтовня. Мальтраверс расспрашивал меня о семье. Потом мы рассуждали о политике, а после этого миссис Мальтраверс завела разговор про Восточную Африку, я рассказал ей пару историй — вот, кажется, и все.

— Благодарю вас. — Пуаро помолчал, а затем осторожно добавил: — С вашего разрешения я проведу маленький эксперимент. Вы рассказали все, что смогли вспомнить, — все, что находится, так сказать, в вашем сознании. А теперь я хотел бы задать несколько вопросов вашему подсознанию.

— Что-то вроде сеанса психоанализа? — спросил Блэйк с некоторым беспокойством.

— О нет! — поспешил успокоить его Пуаро. — Знаете, это очень просто. Я буду произносить слово, а вы — первое, что взбредет на ум.

— Ну что ж, — нехотя согласился Блэйк.

— Записывайте, пожалуйста, слова, Гастингс, — сказал Пуаро. Затем достал из кармашка свои массивные часы в форме луковицы и положил перед собой на стол. — Начнем: день.

После секундной паузы Блэйк ответил:

— Ночь.

Затем его ответы стали быстрее.

— Имя Бернард, фамилия? — сказал Пуаро.

— Шоу.

— Вторник.

— Обед.

— Путешествие.

— Судно.

— Страна.

— Уганда.

— Рассказ.

— Львы.

— Мелкокалиберка.

— Ферма.

— Выстрел.

— Самоубийство.

— Слон.

— Бивни.

— Деньги.

— Адвокат.

— Благодарю вас, капитан Блэйк. Вы позволите отнять у вас еще немного времени через полчасика?

— Да-да, конечно.

Молодой офицер посмотрел на него с любопытством и, вставая, вытер пот со лба.

— Ну что же, mon ami, вы все наверняка поняли сами, — с улыбкой сказал Пуаро, когда дверь за Блэйком закрылась. — Не так ли?

— Что вы имеете в виду?

— Разве перечень слов вам ни о чем не говорит?

Я в недоумении покачал головой.

— Тогда слушайте. С самого начала Блэйк отвечал уверенно и без колебаний, из чего можно заключить, что ему нечего скрывать. «День» и «ночь», «имя» и «фамилия» — совершенно обычные ассоциации. Самое существенное начинается со слова «Бернард». Это имя должно было напомнить ему здешнего врача, если бы он знал его. Но он его явно не знал. Дальше он сказал в ответ на мой «вторник» — «обед», но на слова «путешествие» и «страна» ответил «судно» и «Уганда», что ясно показывает, насколько важна была для него поездка, от которой пришлось отказаться, чтобы приехать сюда. «Рассказ» напомнил ему об одной истории про львов, которую он поведал за столом. Я продолжил «мелкокалиберка», а он совершенно неожиданно ответил «ферма». Когда я сказал «выстрел», он ответил «самоубийство». Ассоциации, кажется, ясны. Какой-то человек, которого он знал, покончил с собой где-то на ферме при помощи мелкокалиберного ружья. Он явно все еще вспоминает истории, которые рассказывал за обе дом. Думаю, вы не будете возражать, если я сейчас приглашу его снова и попрошу рассказать нам историю про самоубийство. Думаю, моя гипотеза скоро подтвердится.

Блэйк был совершенно откровенен.

— За обедом я действительно рассказывал о том, как один мой знакомый на ферме выстрелил из мелкокалиберки себе в рот, пуля прошла в мозг и осталась там. Врачи были в полной растерянности — на теле не было никаких ран, только немного крови на губах. Но в чем, собственно…

— В чем, собственно, тут связь с делом мистера Мальтраверса? Вы разве не знаете, что рядом с ним нашли мелкокалиберку?

— Полагаете, что моя история натолкнула его на эту мысль? Как это ужасно!

— Не вините себя. Это все равно бы произошло — рано или поздно. А сейчас мне надо срочно позвонить в Лон дон.

Пуаро долго отсутствовал, а когда вернулся, вид у него был очень сосредоточенный. Чуть позднее он куда-то ушел и появился только около семи вечера, прямо с порога воскликнув, что нужно немедленно кое-что сообщить молодой вдове. Миссис Мальтраверс между тем успела завоевать мои симпатии. Ведь она не просто лишилась страховки, но и всю жизнь будет мучиться, сознавая, что ее муж — самоубийца. Это невыносимо для любой женщины. Я надеялся, что, когда пройдет шок и миссис Мальтраверс немного успокоится, она обретет в лице Блэйка надежную опору.

Наша беседа оказалась очень тяжелой для молодой женщины. Она не верила фактам, которые ей сообщил Пуаро, а когда все же ей пришлось убедиться в его правоте, разразилась рыданиями. После обследования трупа наши подозрения подтвердились. Прощаясь с миссис Мальтраверс, Пуаро сказал:

— Мадам, вы должны лучше, чем кто-либо знать, что мертвые не успокаиваются навеки!

— Что вы хотите этим сказать? Что вы имеете в виду? — испуганно прошептала она.

— Разве вы никогда не участвовали в спиритических сеансах?[162] Известно, что вы хороший медиум[163].

— Да, многие так считают. Но вы-то, вы разве верите в спиритизм?

— Мадам, я видел в жизни много странного. Вы же знаете, в деревне говорят, будто в этом доме появляются привидения?

Она кивнула. В этот момент служанка сообщила, что стол накрыт.

— Не отобедаете ли с нами?

Мы с благодарностью приняли приглашение. Я надеялся, что наше присутствие немного отвлечет хозяйку от тягостных дум. Мы ели суп, когда в дверях раздался вопль, послышался звон разбитого фарфора. Мы вскочили. Держась рукой за сердце, вошла служанка.

— Там в коридоре какой-то мужчина!

Пуаро выбежал в коридор, но сразу же вернулся.

— Кто там, сэр? — спросила девушка слабым голосом. — О, как я испугалась!

— Чего испугались?

Она совсем перешла на шепот:

— Мне показалось… мне показалось, что это хозяин — так похож!

Миссис Мальтраверс окаменела, а я вспомнил о старинном поверье, будто самоубийцы не находят покоя и возвращаются домой. Ей пришло в голову то же, и она судорожно вцепилась в руку Пуаро.

— Вы слышали? Кто-то три раза стукнул в окно! Он всегда так стучал, когда проходил мимо дома.

— Это плющ! — сказал я. — Его ветром бьет о стекло.

Но тягостное чувство постепенно охватило всех нас.

Служанка же была просто в ужасе. Когда трапеза завершилась, миссис Мальтраверс попросила Пуаро задержаться. Она явно боялась оставаться одна. Мы сидели в маленькой столовой. Поднялся ветер. Два раза очень тихо, сама собой открывалась дверь, и каждый раз молодая женщина со сдавленным стоном хваталась за руку Пуаро.

Пуаро встал и повернул ключ в замке.

— Не делайте этого, — прошептала миссис Мальтраверс. — Если она сейчас опять откроется…

Не успела она договорить, как щелкнул замок. Дверь медленно отворилась. Я с моего места не мог видеть коридор, в отличие от миссис Мальтраверс и Пуаро. И вдруг она закричала.

— Вы видели его там, в коридоре?

Пуаро недоумевающе посмотрел на нее и покачал головой.

— Я вижу его — моего мужа!

— Мадам, вам, наверное, показалось, — отвечал Пуаро. — Вы нездоровы.

— Я вполне здорова, я… О Боже!

Вдруг, как по команде, светильники мигнули и погасли. Из темноты раздались три громких удара. Я услышал стон миссис Мальтраверс. Потом я и сам увидел мужчину, портрет которого еще недавно видел в комнате наверху; его призрак стоял перед нами. От него исходило слабое свечение. На его губах была кровь, и он вытянул вперед правую руку и указывал на нас пальцем. Вдруг свет, который он излучал, резко усилился и ударил нам в глаза. Луч прошел по Пуаро, по мне и остановился на миссис Мальтраверс.

Я увидел ее искаженное от ужаса лицо, белое как мел, но мне в глаза бросилось и кое-что еще..

— Пуаро! — воскликнул я. — Посмотрите на ее правую руку. Она же вся красная!

Миссис Мальтраверс тоже посмотрела на свою руку и соскользнула на пол.

— Кровь! — в исступлении закричала она. — Да, это кровь. Я убила его! Я! Он показывал мне, как это можно сделать, а я положила палец на курок и нажала. Спасите меня от него… спасите! Он вернулся! — Женщина забилась в истерике.

— Свет! — вдруг властно произнес Пуаро.

Светильники, как по мановению волшебной палочки, зажглись снова.

— Ну как, вы все слышали, Гастингс? А вы, мистер Эверетт? Да, кстати, это — мистер Эверетт, актер столичного театра. Я вызвал его сегодня после полудня. Неплохо загримировался, не правда ли? Вылитый мистер Мальтраверс! А фонарик и флуоресцентные краски[164] отлично дополнили эффект. На вашем месте я бы не прикасался к правой руке мадам, Гастингс, эта краска плохо смывается Когда погасли лампы, я схватил ее за руку, вот и весь фокус. Кстати, мы должны успеть на поезд. Инспектор Джепп ждет нас на улице. Ужасная погода, но, надо думать, он хоть немного развлекся, когда стучал в окна.

— Видите ли, тут было несколько неувязок, — продолжил Пуаро, когда мы под ветром и дождем по грязи пробирались на станцию. Доктор считает, что мистер Мальтраверс был членом «Христианской науки», и поэтому не обращался к нему. Но кто мог ему такое сказать, кроме жены покойного? Нас же она уверяла, что ее мужа все время мучили предчувствия смерти. Но насколько мне известно, приверженцы «Христианской науки» смерть воспринимают весьма философски. Потом, почему ее так потрясло возвращение капитана Блэйка? И наконец, женщина, муж которой умер, должна носить траур, но нужно ли ей при этом подкрашивать себе щеки румянами? Вы этого не заметили, Гастингс? Нет? Я же всегда говорил, что вы ничего не замечаете!

Существовали два варианта. Либо рассказ капитана Блэйка навел мистера Мальтраверса на мысль покончить с собой таким же способом, либо его жену навел на убийство. Я остановился на второй версии. Остановился еще и потому, что дотянуться до курка ружья в таком положении весьма сложно.

Итак, повторяю, я больше склонялся к тому, что это было убийство, а не самоубийство. Но в то же время у меня не было ни малейших доказательств. Потому и пришлось устроить этот небольшой спектакль сегодня вечером.

— Мне и теперь не очень-то ясно, как именно все произошло, — признался я.

— Мой друг, начнем с самого начала Живет на свете очень неглупая, молодая женщина Выходит замуж ради денег за человека много старше себя Затем она узнает, что их финансовые дела находятся в плачевном состоянии, и советует мужу застраховать свою жизнь. Затем она начинает обдумывать, как избавиться от мужа, чтобы получить эту страховку А тут молодой офицер, остановившийся у них, рассказывает историю. Ей кажется, что вот он, выход… На следующий день она отправляется с мужем на прогулку. «Что за странную историю рассказал вчера наш гость? Какая ерунда! Как это возможно… Ты можешь показать, как он мог это сделать», — кокетливо говорит она мужу. Бедняга послушно вставляет дуло себе в рот. Она наклоняется и кладет палец на курок.

Остальное, Гастингс, вам известно.

Слишком дешевая квартира The Adventure of the Cheap Flat © Перевод под редакцией А. Титова

Обычно, как я уже рассказывал, в своих расследованиях Пуаро отталкивался от главного события, будь то убийство или ограбление, и далее методом логических умозаключений доводил их до блистательной развязки. В происшествии, о котором пойдет речь сейчас, удивительная цепь случайностей протянулась от внешне незначительных, но привлекших внимание Пуаро обстоятельств к крайне трагическим последствиям.

Я как-то был в гостях у своего старинного приятеля Джеральда Паркера. Кроме нас с хозяином было еще человек шесть, и беседа в конце концов свелась, как это всегда случалось, если в беседе участвовал Паркер, к проблеме найма квартир в Лондоне. Дома и квартиры были его страстью. Со времени окончания войны он сменил по меньшей мере полдюжины разных жилищ. Стоило ему только где-нибудь обосноваться, как он тут же неожиданно натыкался на более, по его мнению, уютное местечко и тотчас отбывал туда со всеми своими пожитками. Несмотря на практический склад его ума, эти переезды почти всегда совершались без внимания к материальной стороне дела, поскольку двигала им чисто спортивная страсть, а не поиск выгоды. Некоторое время мы слушали Паркера с благоговением непосвященных. Потом настала наша очередь, и тогда началось настоящее вавилонское столпотворение[165].

Наконец, право высказаться получила миссис Робинсон, очаровательная юная новобрачная, которая была здесь вместе со своим мужем.

— А вы еще не слышали о том, как нам повезло, Паркер? — спросила она. — Мы наконец-то сняли квартиру. И знаете, где? В Монтегю!

— Поздравляю, — сказал Паркер. — В этом доме отличные квартиры. Только непомерно дорогие.

— В том-то и дело, что нам сдали совсем недорого. Дешевле не бывает — восемьдесят фунтов в год.

— Но Монтегю — это огромное роскошное здание в Найтсбридже[166], не так ли? Или вы говорите о его случайном тезке где-нибудь в трущобах?

— Нет, в Найтсбридже. Правда, чудно?

— Конечно, чудно. Точнее говоря, просто чудесно! Но тут наверняка кроется подвох. Полагаю, понадобилось дать большой аванс?

— Ни пенни!

— Ни пенни! Я не переживу этого! — застонал Паркер.

— Только пришлось заплатить за обстановку…

— А! — Паркер ожил. — Так я и знал, что без подвоха не обойдется!

— Пятьдесят фунтов, прежние жильцы оставили нам всю мебель! И она очень приличная.

— Сдаюсь, — сказал Паркер. — Эти прежние жильцы, должно быть, умалишенные со склонностью к филантропии.

Похоже, миссис Робинсон и сама была несколько озадачена. Чуть заметная складочка пролегла меж ее изящными бровями.

— Действительно странно, правда? Может, в этой квартире водятся призраки?

— Никогда о таком не слыхал — чтоб призраки наведывались в квартиру, — произнес Паркер решительно.

— В общем, конечно… — Но его слова явно не убедили миссис Робинсон. — Только во всем этом есть что-то… сомнительное, что ли.

— А именно? — заинтересовался я.

— А, наш криминалист насторожился, — сказал Паркер. — Откройтесь ему, миссис Робинсон. Гастингс — великий разгадчик всякой чертовщины.

Я засмеялся несколько смущенно, хотя в душе был польщен отведенной мне ролью.

— Ну… не то что совсем уж сомнительное, капитан Гастингс… Мы обратились в контору по найму Стоссера и Поля (раньше все не решались, потому что у них только дорогие квартиры в Мейфере[167], но потом мы подумали — попытка не пытка), но все, что они нам предлагали, стоило не меньше четырех сотен в год, или они требовали огромный аванс? Мы уже собрались уходить, и тут клерк проговорился, что есть одна квартира за восемьдесят, правда она уже давно значится в их списках и они направляли туда так много народу, что скорее всего ее уже сняли — «перехватили», как выразился клерк, — только эти наниматели, видимо, люди очень необязательные — до сих пор не уведомили их о своем решении. А новые клиенты не желают смотреть квартиру, которая, возможно, давным-давно сдана.

Миссис Робинсон умолкла, чтоб перевести дыхание, а затем продолжила:

— Мы поблагодарили и сказали, что прекрасно понимаем, что шансов почти никаких, но нам все равно хотелось бы на нее взглянуть — просто на всякий случай. И мы взяли такси и сразу туда отправились, потому что, в конце концов, никогда не известно, где найдешь, а где потеряешь. Эта квартира — номер четыре — была на третьем этаже, и как раз когда мы ждали лифт, Элси Фергюсон — это моя подружка, она тоже присматривала себе квартиру — сбегала вниз по ступенькам. «В кои-то веки опередила тебя, моя милая, — говорит она, — и все равно неудачно. Там уже сдано». Мы поняли, что опоздали, но ведь цена была очень маленькая, а мы могли бы позволить себе заплатить и побольше и даже предложить задаток… Конечно, мне даже стыдно об этом рассказывать, но сами знаете, как это трудно — снять квартиру…

Я с готовностью с ней согласился: в борьбе за жилище далеко не лучшие свойства человеческой натуры частенько одерживают верх и срабатывает известное каждому правило: «Кто смел — тот и съел».

— Мы и поднялись, и — вы не поверите! — квартира вовсе не была сдана. Служанка показала ее нам, а потом мы встретились с хозяйкой, и дело было улажено в один момент. Пятьдесят фунтов за обстановку — и ключ у нас в кармане. На следующий день мы подписали все бумаги, а послезавтра уже въезжаем! — с видом триумфатора завершила миссис Робинсон.

— А что же миссис Фергюсон? — спросил Паркер. — Что подсказывает ваша дедукция, Гастингс?

— «Это же элементарно, дорогой Ватсон»[168],— процитировал я с улыбкой. — Она просто ошиблась квартирой.

— О, капитан Гастингс, как вы проницательны! — восхищенно воскликнула миссис Робинсон.

Хотел бы я, чтоб Пуаро оказался рядом в эту минуту. Иногда мне кажется, что он недооценивает мои способности.

Вся эта история показалась мне весьма забавной, и на следующий день я в качестве курьеза изложил ее Пуаро. Он очень ею заинтересовался и чрезвычайно подробно расспросил меня об условиях найма квартир в различных районах Лондона.

— Действительно любопытная история, — проговорил он задумчиво. — Извините, Гастингс, я вас ненадолго оставлю.

Когда он вернулся примерно через час, глаза его азартно сияли. Но, прежде чем заговорить, он положил трость на стол и со своей обычной педантичностью вычистил шляпу щеткой.

— Очень удачно, mon ami, что у нас нет никаких неотложных дел. Мы можем целиком и полностью посвятить себя предстоящему расследованию.

— Что вы собираетесь расследовать?

— Причины замечательной дешевизны квартиры вашей новой знакомой, миссис Робинсон.

— Пуаро, вы смеетесь надо мной!

— Ничуть. Я абсолютно серьезен. Представьте себе, мой друг, что истинная плата за такие квартиры составляет триста пятьдесят фунтов. Это я только что выяснил у агентов владельца дома. И тем не менее эту удивительную квартиру сдают в субаренду всего за восемьдесят! Почему?

— Ну, тут какая-нибудь ошибка. Может быть, там действительно разгуливают призраки, как предположила миссис Робинсон?

Пуаро покачал головой, явно раздраженный моей шуткой.

— И еще: почему подруга сказала ей, что квартира уже сдана? А когда она сама поднялась, обратите внимание, все оказалось совсем не так.

— Но разве та женщина не могла просто ошибиться квартирой? Это единственно приемлемое объяснение.

— Возможно, вы правы, а возможно, и нет, Гастингс. Но фактом остается то, что множество других претендентов приходили туда, и все же, несмотря на удивительную дешевизну, квартира все еще не была сдана к моменту прихода Робинсонов.

— Это свидетельствует только о том, что здесь кроется какое-то недоразумение.

— Кажется, миссис Робинсон не заметила ничего неладного. Странно, а? Она не из тех дам, которые любят приврать, как вы считаете, Гастингс?

— Да она само совершенство!

— Evidemment![169] Вы даже неспособны ответить на вопрос. Опишите хотя бы ее.

— Ну… она довольно высокая, точеные черты лица, замечательные золотисто-рыжие волосы…

— Вы всегда были неравнодушны к рыжим волосам, — проворчал Пуаро. — Продолжайте.

— Голубые глаза, великолепное сложение и… Ну вот и все, пожалуй, — заключил я, запнувшись.

— А каков ее муж?

— Просто приятный молодой человек — ничего примечательного.

— Брюнет или блондин?

— Не помню даже. Ни то ни се — совершенно заурядный тип.

Пуаро кивнул.

— Да, таких обыкновенных мужчин сотни, но все же признайтесь, к женщинам вы обычно более снисходительны. Вам что-нибудь известно об этой паре? Паркер хорошо их знает?

— Полагаю, он познакомился с ними недавно. Но неужели вы можете хоть на миг заподозрить…

Пуаро поднял руку.

— Tout doucement, mon ami[170]. Разве я сказал, что у меня есть какие-либо подозрения? Нет ничего, что могло бы пролить свет на эту загадочную историю, за исключением разве что имени этой леди, а, Гастингс?

— Ее зовут Стелла, — сказал я сухо, — но я не вижу…

— А Стелла — значит «звезда»? Так? Великолепно! — Он почему-то усмехнулся.

— Ну и что же, черт подери!

— А то, что звезды как раз и излучают свет! Voila![171] Ну успокойтесь, Гастингс. И перестаньте дуться. Давайте-ка лучше отправимся в этот Монтегю, может, хоть что-нибудь разузнаем.

Я охотно последовал за ним. Это прекрасное здание занимало целый квартал. Облаченный в ливрею самодовольный привратник появился на пороге. Пуаро обратился к нему:

— Pardon[172], не могли бы вы сказать, проживают ли здесь мистер и миссис Робинсон?

Немногословный привратник был угрюм и, по-видимому, склонен к подозрительности. Он пристально посмотрел на нас и проворчал:

— Номер четвертый, третий этаж.

— Благодарю вас. А давно они здесь живут?

— Шесть месяцев.

Я изумленно рванулся вперед, даже затылком ощущая дьявольскую усмешку Пуаро.

— Невозможно! — вскричал я. — Вы несомненно ошибаетесь!

— Шесть месяцев.

— Вы уверены? Такая высокая красивая леди, у нее золотисто-рыжие волосы и…

— Ну, — сказал привратник. — Приехали на Михайлов день[173], точно. Как раз полгода назад.

Он потерял интерес к нам и снова медленно удалился в вестибюль. Я вышел вслед за Пуаро на улицу.

— Eh bien[174], Гастингс? — язвительно спросил мой друг. — Вы и теперь уверены, что очаровательные женщины всегда говорят только правду?

Я не ответил.

Пуаро направился в сторону Бромптон-роуд, прежде чем я успел спросить его, что он собирается делать и куда мы теперь идем.

— К квартирному агенту, Гастингс. Очень надеюсь снять квартиру в Монтегю. Если не ошибаюсь, вскоре там произойдут любопытные события.

Нам сопутствовала удача. На пятом этаже сдавалась меблированная квартира стоимостью пять гиней в неделю. Пуаро сразу снял ее на месяц. Уже на улице он пресек мои возражения:

— Я могу себе позволить подобную прихоть. Кстати, Гастингс, у вас есть револьвер?

— Да, где-то был, — ответил я, слегка ошарашенный этим вопросом. — Вы думаете…

— Что он нам понадобится? Весьма возможно. Вижу, такая перспектива вас увлекает. Вам всегда были по душе романтические ситуации.

На следующий же день мы перебрались в наше временное жилище. Квартира была хорошо обставлена и была расположена точно над апартаментами Робинсонов, только двумя этажами выше.

Назавтра было воскресенье. Услышав ближе к вечеру звук захлопнувшейся двери где-то внизу, Пуаро приоткрыл нашу дверь и подозвал меня.

— Взгляните в пролет. Это и есть ваши друзья? Только осторожнее, чтоб они вас не увидели.

Я выглянул на лестницу.

— Эти… они, — прошептал я, запинаясь от волнения.

— Хорошо. Подождем еще.

Еще через полчаса из квартиры вышла молодая женщина в ярком сверкающем и переливающемся на свету платье. Пуаро на цыпочках, явно удовлетворенный, вернулся в квартиру.

— C'est çа. После хозяев — прислуга. Теперь в квартире никого не должно быть.

— Ну и… что теперь? — не без опаски спросил я.

Пуаро поспешил в буфетную и подтянул канат угольного подъемника.

— Теперь нам придется испытать участь пакетов с золой и мусором, — пояснил он бодро. — Надеюсь нас никто не заметит. Воскресный концерт, воскресный отдых после ленча, наконец, воскресная дремота после воскресного английского ростбифа на обед — все эти приятные радости отвлекут внимание жильцов от наших с вами делишек, Гастингс. Вперед, мой друг.

Он ступил в грубую деревянную коробку подъемника, я нерешительно последовал за ним.

— Мы что, собираемся вторгнуться в квартиру? — снова опасливо спросил я.

Ответ Пуаро был утешительным, но не слишком:

— Не уверен, что именно сегодня.

Перебирая канат, мы медленно спустились до третьего этажа. Увидев, что деревянная дверца подъемника не заперта, Пуаро сначала облегченно вздохнул, а затем сокрушенно сказал:

— Напрасно они не запирают их на засов. Ведь кто угодно может подняться или спуститься так же, как и мы. А может, на ночь они запирают? Лучше все-таки подстраховаться.

С этими словами он вытащил из кармана какие-то инструменты и стал колдовать над запором. Нужно было устроить так, чтобы засов можно было открыть изнутри. Вся операция заняла не больше трех минут, после чего он спрятал инструменты и мы вернулись к себе.

В понедельник Пуаро отсутствовал весь день. Вернулся он к самому вечеру и с довольным видом рухнул в свое кресло.

— Не хотите ли выслушать одну историю, Гастингс? Историю, которая развлечет вас, поскольку напоминает ваши любимые кинофильмы?

— Валяйте, — засмеялся я. — Надеюсь, это не очередное творение вашей неуемной фантазии.

— Никакой фантазии. Инспектор Джепп из Скотленд-Ярда удостоверит подлинность моего рассказа, поскольку он с самого начала занимался этим делом. Слушайте же, Гастингс. Примерно полгода назад некто выкрал из одного американского правительственного учреждения очень важные документы. А именно, планы оборонительных сооружений наиболее значительных военно-морских баз, которые могли бы заинтересовать какое-нибудь иностранное правительство — Японии, например. Подозрение пало на молодого человека по имени Луиджи Вальдарно, итальянца по происхождению, который был каким-то мелким служащим в этом учреждении и исчез в тот же день, что и документы. Украл он их или нет — только двумя днями позже его застрелили в нью-йоркском Ист-Сайде[175].

Документов при нем не оказалось. А незадолго до этого Луиджи Вальдарно видели с некой мисс Эльзой Хардт, молодой певичкой. На сцене она появилась недавно, раньше жила в Вашингтоне с братом — снимали там квартиру. Что же касается прошлое мисс Хардт, то оно покрыто мраком. После смерти Луиджи Вальдарно она исчезла, и есть все основания предполагать, что в действительности она работает на одну из иностранных разведок. Есть доказательства, что в ее послужном списке не одно преступление, совершенное на территории Великобритании. Секретная служба Соединенных Штатов отчаянно пыталась ее выследить, а также держала в поле зрения некоторых японцев, живущих в Вашингтоне. Ведь очевидно, что, когда она сочтет, что ей ничего не угрожает, она попытается вступить с кем-нибудь из них в переговоры. Один из этих вашингтонских японцев две недели назад внезапно выехал в Англию. Что косвенно свидетельствует о том, что Эльза Хардт, возможно, находится здесь. — Пуаро помедлил, а затем вкрадчивым голосом добавил: — Внешние данные Эльзы Хардт таковы: рост пять футов семь дюймов[176], глаза голубые, нос прямой, волосы рыжеватые, прекрасно сложена, особых примет нет.

— Миссис Робинсон! — выдохнул я.

— Вполне возможно, — уточнил Пуаро. — Также я выяснил, что жильцами четвертого номера сегодня утром интересовался какой-то смуглый мужчина, по виду иностранец. Так что, mon ami, боюсь, что сегодняшней ночью вам придется отказаться от сладких сновидений и разделить со мною бодрствование в этой таинственной квартире — кстати, прихватите на всякий случай ваш замечательный револьвер!

— Идет! — воскликнул я с энтузиазмом. — Когда приступим?

— Как мне представляется, полночь — торжественный и наиболее подходящий час. Самое интересное всегда происходит в это время.

Ровно в двенадцать мы осторожно забрались в подъемник и опустились на третий этаж. Пуаро, подняв болт, открыл дверцу, и мы проникли в буфетную. Оттуда мы проследовали на кухню, где удобно расположились на стульях, оставив дверь в холл приоткрытой.

— Теперь остается только ждать, — удовлетворенно сказал Пуаро и прикрыл глаза.

Для меня ожидание длилось мучительно долго. Ужасно хотелось спать. Мне казалось, что прошло по меньшей мере часов восемь (позже выяснилось, что было всего час двадцать), когда послышалось какое-то царапанье. Пуаро коснулся моей руки. Я поднялся, и мы вместе направились к холлу. Звук доносился оттуда. Пуаро зашептал мне на ухо:

— Это снаружи. Что-то пытается сделать с замком. Когда я скомандую — не раньше! — кидайтесь на него и держите. И будьте осторожны, он может быть вооружен.

Тут же раздался треск, появился лучик света на месте вывалившегося замка, и вслед за этим дверь медленно отворилась. Мы с Пуаро прижались к стене. Когда вошедший проходил мимо нас, я услышал тяжелое дыхание. Он снова зажег фонарик, и тогда Пуаро прошипел мне прямо в ухо:

— Allez![177]

Мы прыгнули разом, Пуаро ловко накинул ему на голову шерстяной шарф, а я принялся выкручивать руку, в которой он держал нож. Действовали мы бесшумно и быстро. Мне удалось связать ему руки, а когда он к тому же увидел у меня в руках револьвер, то сразу успокоился — понял, что сопротивляться бесполезно.

Пуаро наклонился к нему и что-то долго шептал на ухо. Мужчина в ответ кивнул. Пуаро поднял руку, призывая всех не шуметь, и мы двинулись вниз по лестнице. Когда мы вышли на улицу, Пуаро, шествовавший, естественно, впереди, обернулся ко мне:

— За углом ждет такси. Дайте мне револьвер. Он нам больше не понадобится.

— А если этот тип вздумает бежать?

— Не вздумает, — улыбнулся Пуаро.

Через минуту я вернулся к поджидавшему нас такси. Пуаро уже снял шарф с лица незнакомца, и я вздрогнул от неожиданности.

— Это не Джепп, — шепнул я Пуаро.

— Вы всегда отличались наблюдательностью, Гастингс. Ничто от вас не может укрыться. Нет, этот человек не Джепп. Он ведь итальянец.

Мы сели в такси, и Пуаро назвал адрес в Сент-Джонсвуд[178]. Я уже ничего не понимал. Расспрашивать Пуаро в присутствии итальянца не хотелось, и я безрезультатно ломал голову над происходящим.

Мы вышли у маленького домика, стоявшего в стороне от дороги. Какой-то пьяный, шедший по тротуару, едва не столкнулся с Пуаро. Тот довольно резко что-то ему сказал, но я не расслышал, что именно. Мы поднялись по ступенькам на крыльцо. Пуаро жестом приказал нам отойти в сторону и позвонил. В ответ — ни звука, он позвонил снова, потом схватил дверной молоток и несколько минут усердно колотил им в дверь.

Внезапно в дверной фрамуге появился свет, и она немного приотворилась.

— Какого дьявола? — резко спросил мужской голос.

— Мне нужен врач. У меня заболела жена.

— Нет здесь никакого врача.

Мужчина уже собирался захлопнуть дверь, но Пуаро ловко вставил в щель ногу. Сейчас он представлял собой замечательную карикатуру на разъяренного француза.

— Да вы что? Как это — нет врача? Я найду на вас управу! Вы обязаны пойти со мной! Иначе я буду звонить и стучать всю ночь.

— Но, почтеннейший… — Дверь снова открылась, и мужчина, облаченный в халат и домашние туфли, вышел из двери, чтобы попытаться утихомирить Пуаро. При этом он тревожно озирался вокруг.

— Я сейчас позову полицию. — Пуаро немного подался назад.

— Нет, нет, ради всего святого! — Мужчина бросился к нему.

Коротким ударом Пуаро сбил его с ног. В следующий момент мы втроем уже оказались за дверью, которая тут же была захлопнута и закрыта на засов.

— Сюда — быстро. — Пуаро первым поспешил в ближайшую комнату, включив на ходу свет. — А вы спрячьтесь за занавеской, — приказал он итальянцу.

— Si, signor[179],— сказал тот и скользнул за плотные складки розового бархата, укрывавшего оконный проем.

И как раз вовремя. Едва он успел спрятаться, в комнату стремительно вошла женщина. Высокого роста, с золотисто-рыжими волосами. Ее стройную фигуру окутывало алое кимоно.

— Где мой муж? — вскрикнула она, окинув нас испуганным взглядом. — Кто вы такие?

Пуаро вышел вперед и галантно поклонился.

— Смею надеяться, он не очень замерзнет. Я заметил, что на нем теплый халат.

— Кто вы? Что делаете в моем доме?

— Мы действительно не имели удовольствия быть вам представлены, мадам. Это тем более грустно, что один из нас прибыл из Нью-Йорка специально ради встречи с вами.

Занавеска раздвинулась, и итальянец выскочил из своего укрытия. Я похолодел от ужаса, увидев, что он размахивает моим револьвером, который Пуаро конечно же обронил в такси.

Женщина пронзительно взвизгнула и повернулась, собираясь бежать, но перед нею стоял Пуаро.

— Дайте мне пройти… Выпустите! — вскрикнула она пронзительно. — Он убьет меня.

— Кто пришил Луиджи Вальдарно? — прохрипел итальянец, размахивая револьвером и беря нас по очереди на мушку.

Мы замерли, не осмеливаясь пошевелиться.

— О Боже, мы пропали, Пуаро. Что же нам делать?! — завопил я.

— Я буду вам очень признателен, Гастингс, если воздержитесь от неумеренной болтовни. Могу заверить, что наш друг не выстрелит, пока я не позволю.

— Не слишком ли ты в этом уверен, а? — Итальянец злобно осклабился.

Я-то точно не был в этом уверен, но женщина тут же снова кинулась к Пуаро:

— Что вам от меня нужно?

— Думаю, нет необходимости оскорблять мисс Эльзу Хардт излишними разъяснениями. Уверен, что она уже все поняла.

Женщина молниеносно схватила большую черную бархатную кошку, служившую подставкой для телефона.

— Они здесь, внутри.

— Отлично придумано, — пробормотал Пуаро и отошел в сторону. — Всего хорошего, мадам. Я задержу вашего нью-йоркского друга, пока вы не уйдете.

— Какой же ты идиот! — прогрохотал итальянец и, подняв револьвер, выстрелил прямо в удалявшуюся женскую фигуру — в тот самый момент, когда я бросился на него.

Но раздался всего лишь слабый щелчок, и тут же укоризненный голос Пуаро произнес:

— Всё-то вы не доверяете своему старому другу, Гастингс. Ну неужели вы могли подумать, что я доверил бы заряженный револьвер почти незнакомому человеку…. Нет-нет, mon ami, — обратился он к итальянцу, извергавшему потоки ругательств. — Вы должны быть мне благодарны, — продолжал он с мягкой укоризной. — Я спас вас от виселицы. Вы что же, подумали, что наша прекрасная леди ускользнет от правосудия. Нет-нет, дом окружен со всех сторон. Она прямехонько попадет в руки полиции. Разве это вас не утешает? Теперь можете идти. Только будьте осторожны, очень осторожны… А, он уходит, и мой друг Гастингс глядит на меня с таким упреком. Но все так просто. С самого начала было очевидно, что из нескольких, вероятно, сотен желавших снять квартиру номер четыре в доме Монтегю подошли только Робинсоны. Почему? Что же такое выделило их из прочих, если рассудить трезво? Их внешность? Возможно, но в ней нет ничего необычного. Тогда — их фамилия!

— Но в фамилии Робинсон тоже нет ничего необычного! — вскричал я. — Вполне заурядная фамилия.

— Бог мой, вот именно! В том-то все дело! Эльза Хардт и ее муж, брат или кем он ей на самом деле приходится прибывают из Нью-Йорка и снимают квартиру на имя мистера и миссис Робинсон. Вдруг они узнают, что одно из тайных обществ — то ли мафия, то ли каморра[180] — к которому, несомненно, принадлежал Луиджи Вальдарно, напало на их след. Что делать? Им приходит в голову до гениального простой план. Безусловно, им известно, что преследователи не знают их в лицо, а знают лишь то, что они сняли квартиру в Монтегю под фамилией Робинсон и то, что у Эльзы Хардт рыжие волосы. Они сдают квартиру по баснословно низкой цене. Что может быть проще? Среди тысяч молодых пар в Лондоне, ищущих квартиру, не могло не оказаться нескольких Робинсонов. Требовалось только запастись терпением. Если вы взглянете на фамилию Робинсон в телефонном справочнике, то сможете представить себе, что рыжекудрая миссис Робинсон со временем обязательно должна была объявиться. Что тогда случилось бы? Человек прибывает. Он знает фамилию, знает адрес. Он наносит удар! Все кончено, месть осуществлена, и мисс Эльза Хардт вновь ускользает из-под самого их носа. Кстати, Гастингс, вы обязаны представить меня настоящей миссис Робинсон, этому восхитительному и очень непосредственному созданию. Кстати, что они подумают, когда увидят, что произошло с их квартирой?! Нам следует туда поспешить. А вот и Джепп со своими друзьями.

Послышался условный стук в дверь.

— Как вы узнали этот адрес? — спросил я, выходя за Пуаро в холл. — Ах да, конечно, вы проследили за первой миссис Робинсон, когда она съезжала с квартиры.

— Отлично, Гастингс. Наконец-то вы используете свои серые клеточки. А теперь маленький сюрприз для Джеппа.

Тихо отворив дверь, он просунул в щель голову кошки и пронзительно мяукнул.

Инспектор Скотленд-Ярда, стоявший снаружи с каким-то незнакомцем, подскочил от неожиданности.

— Опять этот Пуаро со своими шуточками! — воскликнул он, когда вслед за кошкой в щели показалась голова моего друга. — Впустите-ка нас.

— Наши друзья целы и невредимы?

— Да, мы получили их в лучшем виде. Но с ними не было товара.

— Можно было догадываться. Так вы хотите здесь сделать обыск. Хорошо Мы с Гастингсом как раз собирались уходить, но я мог бы задержаться, чтоб прочесть вам небольшую лекцию об истории домашних кошек и их привычках.

— О Господи! Вы что, совсем свихнулись?

— Еще древние египтяне, — с пафосом произнес Пуаро, — поклонялись кошке как божеству. До сих пор считается хорошим предзнаменованием, если черная кошка перейдет вам дорогу. Сегодня ночью вот эта кошка пересекла путь вам, Джепп. Я знаю, в Англии считается невежливым касаться в разговоре личных проблем какой-либо особы и даже животного. Но проблемы этой кошки особенно деликатны. Я имею в виду ее внутренние проблемы.

Внезапно незнакомец с ворчанием выхватил кошку из рук Пуаро.

— Я забыл представить вам моего коллегу, мистер Пуаро. Это мистер Берт из Секретной службы Соединенных Штатов.

Тренированные пальцы американца тут же нащупали под кошачьим брюхом, то что он искал, и на мгновение дар речи оставил его. Но он быстро справился с собой и со сдержанной вежливостью произнес:

— Чрезвычайно рад с вами познакомиться.

Тайна охотничьей сторожки The Mystery of Hunter's Lodge © Перевод Г. Сазоновой

— Вполне возможно, — пробормотал Пуаро, — что я все-таки останусь жив.

Услышав эти слова, я воспрял духом. Сначала я свалился с тяжелейшим гриппом, а потом пришел черед Пуаро. И вот теперь он сидел в постели, обложенный подушками, с закутанной в шерстяную шаль головой, и медленно потягивал отвар, который я приготовил по его личному рецепту. Взгляд его блуждал по длинному ряду бутылочек с лекарствами на каминной доске.

— Да, да, — продолжал мой друг. — Я скоро оправлюсь и стану прежним великим Эркюлем Пуаро, грозой преступников. Кстати, mon ami, я нашел в разделе «Светских сплетен» один любопытный пассаж о своей персоне. Вы только послушайте: «Преступники чувствуют себя вольготно, потому что наш дорогой Эркюль Пуаро (и поверьте, милые девушки, он и впрямь истинный Геракл), не может их схватить. Почему? Дело в том, что он сам в плену у гриппа!» Каково, а?!

Я рассмеялся.

— Это же замечательно, Пуаро. Вы становитесь популярным. И ничего удивительного. Ведь в последнее время вам посчастливилось принять участие в расследовании всех мало-мальских интересных дел.

— Это верно. А те несколько случаев, от которых мне пришлось отказаться, были абсолютно ординарны.

В дверь заглянула наша домохозяйка.

— Там внизу какой-то господин. Говорит, ему необходимо увидеть мосье Пуаро или вас, капитан. Он выглядит крайне взволнованным, но чувствуется, что это джентльмен. Я принесла его визитную карточку.

— «Мистер Роджер Хэверинг» — прочел я на карточке. Пуаро кивком указал на книжный шкаф, и я покорно вынул четвертый том справочника «Кто есть кто»[181] и протянул его Пуаро. Он быстро перелистал страницы.

— Второй сын пятого барона Винсдора. Женился в тысяча девятьсот тринадцатом году на Зое, четвертой дочери Уильяма Крабба.

— Гм, — кашлянул я. — Полагаю, что это та девушка, которая играла в «Фриволити», только там она называла себя Зоя Каррисбрук. Я припоминаю, что она перед самой войной вышла замуж за какого-то молодого человека.

— Гастингс, может быть, вам будет интересно узнать, какая беда привела сюда нашего посетителя? Передайте ему, пожалуйста, мои извинения.

Роджеру Хэверингу было около сорока. У него была великолепная осанка, и вообще он выглядел щеголем. Лицо его, однако, было заметно осунувшимся, а вся его повадка выдавала крайнюю тревогу.

— Капитан Гастингс? Насколько мне известно, вы партнер мосье Пуаро. Совершенно необходимо, чтобы он сегодня же отправился со мной в Дербшир.

— Боюсь, что это невозможно, — ответил я. — Пуаро лежит в постели — грипп.

Гость был просто сражен этим известием.

— О Господи! Что же мне теперь делать?

— У вас какая-то серьезная проблема?

— Боже мой, ну конечно. Мой дядя, мой лучший и ближайший друг, был предательски убит прошлой ночью.

— Здесь, в Лондоне?

— Нет, в Дербшире. Я-то сам как раз был в Лондоне, а сегодня утром пришла от жены телеграмма… И я сразу направился к мосье Пуаро, в надежде, что он возьмется за это дело.

— Простите, я отлучусь на минутку, — сказал я, поскольку мне неожиданно пришла в голову одна идея.

Я ринулся наверх и в нескольких словах описал Пуаро ситуацию. Он сразу догадался, что я собираюсь сказать дальше.

— Понятно, понятно. Вы хотите сами туда отправиться, не так ли? Собственно, почему бы и нет. Методы мои вы, вероятно, уже освоили. Единственное, о чем я вас прошу: присылайте мне каждый день подробные отчеты и неукоснительно следуйте любым моим инструкциям, которые получите по телеграфу.

Час спустя я сидел напротив мистера Хэверинга в вагоне первого класса, который стремительно уносил нас от Лондона.

— Сейчас мы с вами направляемся в Охотничью сторожку, где произошла трагедия. Но имейте в виду, капитан: это всего лишь маленький охотничий домик — в самом центре дербширских торфяников. Дом же наш расположен около Ньюмаркета, и, кроме того, мы обычно снимаем квартиру в Лондоне — на время сезона. За Охотничьей сторожкой следит экономка, которой вполне по силам подготовить все необходимое, когда мы надумаем провести там выходные. Конечно, на время охотничьего сезона мы привозим туда несколько слуг из Ньюмаркета. Мой дядя, мистер Хэррингтон Пейс (как вам известно, моей матерью была мисс Пейс, из тех Пейсов, которые осели в Нью-Йорке), последние три года жил с нами. Он никогда не ладил ни с моим отцом, ни со старшим братом. Я же считался в семье блудным сыном, но подозреваю, что мое неповиновение традициям лишь усилило его привязанность ко мне. Конечно, я человек бедный, а дядя был богат, в общем, он нес все расходы. Он был немного придирчив, но я и моя жена жили с ним в полном согласии.

Два дня тому назад дядя, которому наскучили всякие светские рауты, уговорил нас съездить ненадолго в Дербшир. Жена телеграфировала миссис Миддлтон — так зовут нашу экономку, — и мы в тот же день отправились туда. Вчера вечером мне пришлось вернуться в Лондон, а жена с дядей остались. А сегодня утром получаю телеграмму:

«ПРИЕЗЖАЙ НЕМЕДЛЕННО ДЯДЯ УБИТ ПРОШЛЫМ ВЕЧЕРОМ ЕСЛИ СМОЖЕШЬ НАЙДИ ХОРОШЕГО ДЕТЕКТИВА НО В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ПРИЕЗЖАЙ ЗОЯ».

— Стало быть, вы пока не знаете никаких подробностей?

— Нет, я полагаю, что информация будет в вечерних газетах. Полиция наверняка уже в курсе.

Было около трех часов, когда мы приехали на маленькую станцию Элмере Дейл. Еще пять миль на машине — и мы оказались около маленького домика из серого камня. Вокруг простирались поросшие вереском торфяники.

— Пустынное место, — поежился я.

Хэверинг кивнул.

— Попытаюсь продать этот дом. Никогда больше не смогу здесь жить.

Мы открыли калитку и двинулись по узкой дорожке к входной дубовой двери. Вскоре я увидел, что с крыльца к нам навстречу шагнул человек, сразу же показавшийся мне знакомым.

— Джепп! — воскликнул я.

Дружелюбно мне подмигнув, инспектор Скотленд-Ярда обратился к моему спутнику:

— Мистер Хэверинг, я полагаю? Меня прислали из Лондона для расследования этого дела. Вы позволите вас на пару слов, сэр?

— Но меня ждет жена.

— Я уже видел вашу очаровательную супругу, сэр, и экономку тоже. Мне не хотелось бы вас задерживать, но, поскольку я все уже здесь осмотрел, мне срочно нужно в деревню.

— Я пока не знаю ничего определенного…

— Конечно, — успокаивающе произнес Джепп, — но у меня есть кое-какие соображения, и мне хотелось бы узнать вашу точку зрения. Капитан Гастингс давний мой знакомый. Он не откажет нам в любезности: пойдет и сообщит вашей супруге, что вы приехали. А кстати, что вы сотворили с маленьким бельгийцем, капитан?

— Он не встает с постели. Грипп.

— Вот как? Сочувствую. И вам тоже — вы ведь теперь в одиночестве, ну прямо как телега без лошади.

Проглотив эту неуместную шутку, я поднялся на крыльцо. Как только Джепп с Хэверингом удалились, я позвонил в дверь. Через несколько минут мне открыла женщина средних лет, одетая в черное.

— Мистер Хэверинг будет через несколько минут, — объяснил я. — Его задержал инспектор. Я приехал вместе с мистером Хэверингом из Лондона, чтобы расследовать это дело. Не могли бы вы мне коротко рассказать, что произошло?

— Входите, сэр.

Она закрыла за мной дверь, и мы оказались в плохо освещенном холле.

— Это случилось вчера вечером после обеда, когда пришел тот человек. Он сказал, что хочет видеть мистера Пейса, у него был такой же акцент, как и у мистера Пейса, сэр, и я решила, что это его друг из Америки, и проводила его в оружейную комнату, а потом пошла сказать мистеру Пейсу. Этот джентльмен не назвал своего имени. Странно, правда? Но тогда я как-то не обратила на это внимания. Я доложила мистеру Пейсу о госте. Тот вроде как удивился, но все же сказал хозяйке: «Извини меня, Зоя, я только спрошу, что ему нужно». Он пошел в оружейную, а я вернулась на кухню, но через некоторое время слышу — уж больно громко они там разговаривают, будто ссорятся. Я пошла в холл. Хозяйка тоже спустилась туда. Вдруг раздался выстрел и затем — тишина. Мы обе кинулись к двери в оружейную, но она была заперта, и нам пришлось бежать вокруг дома к окну. Оно было открыто. И там, внутри, в луже крови, лежал мистер Пейс.

— А куда делся гость?

— Должно быть, выбрался через окно, сэр, прежде чем мы прибежали.

— Что же было дальше?

— Миссис Хэверинг отправила меня в полицию. А это пять миль пешком, сэр! Они приехали сюда со мной, и констебль[182] остался здесь на ночь, а утром приехал тот джентльмен из лондонской полиции.

— Как выглядел человек, который пришел к мистеру Пейсу?

Экономка задумалась.

— У него была черная борода, сэр. Не очень молодой, но и не старый, в светлом пальто. Кроме того, что он говорил с американским акцентом, я ничего больше не запомнила…

— Понятно. А теперь я бы хотел побеседовать с миссис Хэверинг.

— Она наверху, сэр. Как о вас доложить?

— Скажите ей, пожалуйста, что мистер Хэверинг на улице беседует с инспектором Джеппом и что джентльмен, которого мистер Хэверинг привез с собой из Лондона, очень хочет поговорить с ней. И как можно скорее.

— Хорошо, сэр.

Я горел от нетерпения заполучить все факты. У Джеппа была фора часа в два или три, и его подозрительное стремление поскорее уйти в деревню вызвало во мне страстное желание последовать за ним.

Миссис Хэверинг не заставила себя долго ждать. Через несколько минут я услышал легкие шаги на лестнице и, подняв голову, увидел очаровательную молодую женщину. На ней был алый джемпер, который подчеркивал мальчишечью стройность ее фигуры. Маленькая кожаная шляпка, того же цвета, отлично смотрелась на ее темных кудрях. Даже шок от происшедшей трагедии не мог заглушить так и брызжущее из нее жизнелюбие.

Я представился, и она кивнула, давая знать, что мое имя ей знакомо.

— Я много слышала о вас и о вашем коллеге мосье Пуаро. Вы вместе столько раз добивались потрясающих результатов! Мой муж просто молодец, что решил привезти именно вас. Ну а теперь задавайте мне вопросы. Это самый надежный способ разобраться в этой ужасной истории, не правда ли?

— Когда это произошло?

— Около девяти. Мы только что отобедали и уже пили кофе и курили.

— Вашего мужа уже не было дома?

— Да, он поехал на поезде в восемнадцать пятнадцать.

— Он отправился на станцию на машине или пешком?

— У нас здесь нет машины. За ним пришла машина из гаража в Элмере Дейл.

— Вы не заметили ничего странного в поведении мистера Пейка?

— Абсолютно ничего. Он был совершенно такой же, как всегда.

— Не могли бы вы описать незнакомца?

— К сожалению, нет. Я его не видела. Миссис Миддлтон проводила его прямо в оружейную комнату, а затем прошла доложить о нем дяде.

— И как на это отреагировал ваш дядя?

— Мне показалось, он удивлен, но тем не менее сразу же пошел туда. Минут через пять до меня донесся разговор на повышенных тонах. Я кинулась в холл и чуть не сбила с ног миссис Миддлтон. Потом мы услышали выстрел. Дверь в оружейную была заперта изнутри, и нам пришлось обойти вокруг дома, чтобы подойти к окну. Конечно, это заняло время, и убийца успел скрыться. Мой бедный дядя, — ее голос задрожал, — выстрел был прямо в голову. Я сразу поняла, что он мертв, — и послала миссис Миддлтон за полицией. Я была очень осторожна: ни к чему не прикасалась и все оставила так, как было.

Я одобрительно кивнул.

— Ну а что с оружием?

— На стене висела пара пистолетов моего мужа. Один из них пропал. Я сообщила об этом полиции, и они забрали второй с собой. Когда извлекут пулю, думаю, они будут знать наверняка.

— Могу я пройти в эту комнату?

— Да, конечно. Полиция уже закончила осмотр. Правда, тело уже убрали.

Она повела меня на место преступления. Тут в холл вошел Хэверинг. Извинившись, леди бросилась к нему, и я остался один.

Сразу должен отметить, что результаты осмотра комната были весьма обескураживающими. В детективных романах обычно повсюду разбросаны улики, но здесь я не обнаружил ничего примечательного, за исключением огромного кровавого пятна на ковре, где, по моему заключению, лежал покойник. Я все усердно обследовал и даже сделал пару снимков фотоаппаратом, который прихватил с собой. Осмотрел землю под окном, но она была настолько затоптана, что и я решил не терять там попусту время. Короче, я обследовал в Охотничьей сторожке все, на что стоило обратить внимание. И теперь мне необходимо было вернуться в Элмере Дейл и поговорить с Джеппом. Я простился с Хэверингами и отправился на станцию на той же машине, которая привезла нас сюда.

Я нашел Джеппа в гостинице «Мэтлок Арме», и он повел меня в морг взглянуть на покойника. Хэррингтон Пейс был небольшого роста, худощав, чисто выбрит, словом, выглядел как типичный американец, за исключением того, что в затылке у него зияла дырка.

— Он только отвернулся, — пояснил Джепп, — как его приятель схватил пистолет и выстрелил. Пистолет, который нам вручила миссис Хэверинг, был заряжен, думаю, второй был заряжен тоже. Удивительно, какие дурацкие идеи приходят людям в голову… Что за фантазия держать в доме заряженные пистолеты?

— Что вы думаете об этом деле? — спросил я, когда мы вышли из этого печального заведения.

— Ну, поначалу я подозревал Хэверинга. Да-да, — произнес он, заметив мое изумление. — В прошлом у Хэверинга было несколько весьма сомнительных историй. Когда он учился в Оксфорде[183], он подделал подпись на бланке из отцовской чековой книжки. Дело, конечно, замяли. Кроме того, он по уши в долгах, и среди них есть такие, о которых его дяде лучше было бы не знать, ну и самое главное: завещание составлено в его пользу. Да, я подозревал его. Потому и перехватил у крыльца — хотел поговорить с ним до того, как он встретится с женой. Но их показания совпадают. Он действительно уехал поездом в шесть пятнадцать, который приходит в Лондон в десять тридцать. Я узнавал на станции. А с вокзала отправился прямо в клуб. Если это подтвердят свидетели, то у него абсолютно железное алиби — он никак не мог, нацепив черную бороду, застрелить своего дядю, ибо, когда произошло убийство, он находился в поезде!

— Кстати, я хотел вас спросить, что вы думаете об этой бороде?

Джепп подмигнул мне.

— Я полагаю, что она очень быстро выросла — по дороге от Элмере Дейл до Охотничьей сторожки. Все американцы, с которыми мне довелось встречаться, были чисто выбриты, а мне уже совершенно ясно, что убийцу надо искать среди американских знакомых мистера Пейса. Я допросил экономку, затем хозяйку. Их рассказы совпадают. Чертовски жаль, что миссис Хэверинг не видела убийцу! Она женщина сообразительная и наверняка заметила бы что-нибудь, что бы навело нас на след!

Я уселся за подробнейший отчет Пуаро. Но прежде чем отправить письмо, я выяснил, что появилось нового.

Пулю извлекли, и экспертиза подтвердила, что стреляли из пистолета, идентичного тому, который миссис Хэверинг отдала полиции. Кроме того, маршрут мистера Хэверинга был проверен, и, без всяких сомнений, он действительно приехал в Лондон на указанном поезде. И наконец, был обнаружен сенсационный факт. Один из жителей Иллинга отправился утром на вокзал и, пересекая железнодорожные пути, наткнулся на сверток в коричневой бумаге, лежавший на шпалах. Он его вскрыл и обнаружил… пистолет. После чего прямиком отправился в местное отделение полиции. Уже к вечеру было установлено, что это тот самый пистолет, который мы искали, и он — точная копия того, который полиция изъяла у Хэверингов. И из него был произведен один-единственный выстрел.

Все это я, естественно, включил в свой отчет. Утром, во время завтрака, я получил телеграмму от Пуаро:

КОНЕЧНО ЖЕ ЧЕЛОВЕК С ЧЕРНОЙ БОРОДОЙ ЭТО НЕ ХЭВЕРИНГ ТОЛЬКО ВАМ ИЛИ ДЖЕППУ МОГЛА ПРИЙТИ В ГОЛОВУ ТАКАЯ МЫСЛЬ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ МНЕ ОПИСАНИЕ ВНЕШНОСТИ ЭКОНОМКИ КАКОЕ ПЛАТЬЕ БЫЛО НА НЕЙ СЕГОДНЯ УТРОМ ТОЖЕ О МИССИС ХЭВЕРИНГ НЕ ТРАТЬТЕ ВРЕМЯ НА ФОТОГРАФИИ ИНТЕРЬЕРОВ ОНИ У ВАС ПЛОХО ПОЛУЧАЮТСЯ.

Я был несколько обескуражен шутливым тоном его послания. Я догадался, что он просто завидовал, что я нахожусь в гуще событий и могу вести расследование прямо на месте. Его странный интерес к дамским платьям показался мне просто шутовской выходкой, но я все-таки послал описание туалетов обеих дам, настолько подробное, насколько это способен сделать мужчина, не искушенный в тонкостях моды.

В одиннадцать пришла ответная телеграмма от Пуаро:

ПОСОВЕТУЙТЕ ДЖЕППУ ПОКА НЕ ПОЗДНО АРЕСТОВАТЬ ЭКОНОМКУ

Эта телеграмма обескуражила меня еще сильнее, но я послушно отнес ее Джеппу. Тот тихо чертыхнулся.

— Он очень толковый человек, этот мосье Пуаро! Просто так такие телеграммы слать не станет. А я-то на эту тихоню и внимания не обратил. Но как арестовать ее — без всякого повода? Надо бы за ней последить. Пойдемте ее навестим.

Но мы опоздали. Миссис Миддлтон словно растворилась в воздухе. Она оставила саквояж. В нем была только обычная одежда. Никакой зацепки, чтобы установить ее личность или местонахождение.

Миссис Хэверинг рассказала о ней следующее:

— Я наняла ее недели три назад, поскольку наша прежняя экономка, миссис Эмери, попросила расчет. Ее направили ко мне из агентства миссис Сэлбурн — это очень солидное заведение. Все мои слуги оттуда. Они присылали ко мне нескольких женщин, но миссис Миддлтон показалась мне наиболее симпатичной, к тому же у нее были великолепные рекомендации. Я сразу же наняла ее и известила об этом агентство. Такая милая, спокойная женщина. Нет, тут какое-то недоразумение.

Действительно, вся эта история была загадкой. Было совершенно ясно, что сама экономка не могла совершить преступления — ведь в тот момент миссис Хэверинг находилась с ней в холле. Тем не менее она могла иметь какое-то отношение к убийце, иначе почему она так неожиданно исчезла?

Я телеграфировал о развитии событий Пуаро и предложил запросить агентство Сэлбурн.

Ответ моего друга не заставил себя ждать:

В УПОМЯНУТОМ ВАМИ АГЕНТСТВЕ НАВЕРНЯКА НИКТО НИКОГДА О НЕЙ НЕ СЛЫШАЛИ ВЫЯСНИТЕ НА КАКОМ ТРАНСПОРТЕ ОНА ДОБРАЛАСЬ В СТОРОЖКУ КОГДА ВПЕРВЫЕ ПРИБЫЛА ТУДА

Я был озадачен, но покорно занялся выяснением этого обстоятельства. Транспортные средства в Элмере Дейл были весьма ограничены. В местном гараже стояли два сильно побитых «форда», а на станции было два наемных экипажа. Но в тот день ими никто не пользовался. В ответ на мой вопрос миссис Хэверинг объяснила, что она дала экономке деньги на переезд в Дербишир. Их было достаточно, чтобы нанять машину или экипаж до Охотничьей сторожки. Обычно на станции дежурит один из «фордов» на случай, если он кому-нибудь понадобится. Принимая во внимание тот факт, что в роковой вечер никто на станции не приметил никаких незнакомцев ни бородатых, ни бритых, можно было сделать вывод, что убийца приехал на какой-то еще машине, которая ждала его неподалеку от сторожки. На ней он потом и отбыл. Видимо, та же машина доставила на новое место службы и таинственную экономку. Я должен отметить, что запрос в агентство подтвердил прогнозы Пуаро. В их списках миссис Миддлтон не значилась. Они получили заявку почтенной[184]миссис Хэверинг и послали к ней несколько претенденток. Она оплатила за услуги, но забыла сообщить, какую из женщин приняла на работу.

Весьма озадаченный, я вернулся в Лондон. Я нашел Пуаро удобно устроившимся в кресле у огня, одетым в яркий шелковый халат. Он сердечно меня поприветствовал.

— Mon ami, Гастингс! Как же я рад вас видеть. Воистину я к вам очень привязан. Как настроение? Вам пришлось здорово поработать со стариной Джеппом? Вы уже вполне насладились расследованием?

— Пуаро, — воскликнул я, — вся эта история полна тайн! Это преступление никогда не будет раскрыто.

— Да уж, на этот раз нам не удастся насладиться триумфом победителей.

— Наверняка не удастся. Это дело — твердый орешек!

— Ну пока мне удавалось справляться с крепкими орешками! Я знаю, кто убил мистера Хэррингтона Пейса. Смущает меня совсем не это…

— Вы знаете?! — перебил его я. — Но как вам удалось это выяснить?

— Ваши исчерпывающие ответы на мои телеграммы содержали достаточное количество важных фактов. Вот что, Гастингс. Давайте по порядку. Будем действовать методически. Итак. Мистер Хэррингтон Пейс обладал значительным состоянием, которое после его смерти, без сомнения, перейдет к его племяннику, — это первое. Известно, что его племянник в тяжелом финансовом положении, — второе. Известно также, что его племянник, ну, скажем, не слишком отягощен моральными устоями, — это третье.

— Но ведь точно доказано, что Роджер Хэверинг во время убийства находился в поезде, который направлялся в Лондон?!

— Precisement[185], и, кроме того, мистер Хэверинг покинул Элмере Дейл в шесть пятнадцать, а мистер Пейс не мог быть убит до его отъезда, иначе врач, освидетельствовавший труп, назвал бы другое время преступления. Из всего этого мы смело можем заключить, что мистер Хэверинг не стрелял в своего дядю. Но ведь в сторожке находилась еще и миссис Хэверинг.

— Это невозможно! В момент выстрела с ней была экономка.

— Ах да, та самая, которая вдруг исчезла.

— Но ее найдут.

— Я совсем в этом не уверен. Вы не находите, Гастингс, что в этой таинственной экономке есть нечто очень странное? Меня лично кое-какие обстоятельства сразу насторожили.

— Вот-вот, она сыграла свою роль, а затем исчезла.

— И какая же у нее была роль?

— Ну, очевидно, она должна была помочь своему сообщнику, человеку с черной бородой.

— О нет, ее роль состояла совсем не в этом. Ее роль заключалась в том, о чем вы сами только что упомянули: обеспечить миссис Хэверинг алиби на момент убийства. И теперь никому и никогда не удается найти эту почтенную особу, mon ami, потому что ее попросту не существует в природе! «Такого человека никогда не было», как сказал ваш великий Шекспир.

— Это был Диккенс, — пробормотал я, безуспешно пытаясь скрыть улыбку. — Что вы имеете в виду, Пуаро?

— Я имею в виду, что Зоя Хэверинг была до свадьбы актрисой. И вы, и Джепп видели экономку только в полуосвещенном холле. Этакая призрачная фигура в черном, солидная матрона с тихим скорбным голосом. И вспомните: ни вы, ни Джепп, ни местная полиция, которую вызвала экономка, никогда не видели миссис Миддлтон и ее хозяйку одновременно. Для умной и дерзкой женщины это было просто детской забавой. Сославшись на то, что нужно доложить хозяйке, она мчалась наверх, натягивала на себя яркий джемпер, парик и шляпку. Несколько легких касаний, и старый грим снят, немного краски — и обворожительная Зоя Хэверинг с ее чистым звонким голосом спускается вниз. А на экономку никто особо и не обращал внимания. Да и с чего бы? Она ведь никак не связана с преступлением. У нее тоже надежное алиби.

— А как же пистолет, который нашли в Иллинге? Миссис Хэверинг не могла доставить его туда.

— Нет, это была работа Роджера Хэверинга. Вот это они зря сделали. Этот пистолет на шпалах и навел меня на правильный след. Человек, воспользовавшийся оружием, случайно попавшимся ему под руку, тут же выбросит его, а не потащит с собой в Лондон. Логика их действий, конечно, понятна. Преступники хотели привлечь внимание полиции к месту, расположенному далеко от Дербшира. Им было важно заставить полицию как можно скорее покинуть окрестности Охотничьей сторожки. Конечно, пистолет, который нашли в Иллинге, — совсем не тот, из которого застрелили мистера Пейса. Роджер Хэверинг сделал из него один выстрел, затем привез с собой в Лондон, поехал прямо с вокзала в клуб, чтобы было чем подтвердить свое алиби, а затем быстро на электричку — и в Иллинг. Эта поездка заняла у него около двадцати минут. Он бросил пакет туда, где его и нашли, а сам вернулся в Лондон. А это прелестное создание, его жена, спокойно, после того как они отобедали, застрелила мистера Пейса. Вы помните, что в него стреляли сзади? Это еще один важный момент. Затем она снова зарядила пистолет и повесила его обратно на стену. И начала разыгрывать всю эту немыслимую комедию.

— Невероятно, — пробормотал я, совершенно потрясенный. — И все же…

— И все же — это правда. B'ien sur[186], друг мой, это правда. Но вот как сделать так, чтобы эта милая парочка предстала перед судом, — вот в чем проблема. Конечно, Джепп сделает все, что в его силах. Я ему все подробно написал. Но я очень боюсь, Гастингс, что мы будем вынуждены предоставить их Провидению или le bon Dieu[187], как вам будет угодно.

Опасения моего друга были не напрасны. Хотя Джепп не сомневался в правильности выводов Пуаро, собрать достаточно доказательств, чтобы подтвердить обвинение, полиции не удалось.

Огромное состояние мистера Пейса перешло в руки его убийц. Однако возмездие не миновало их. И когда я прочел в газетах, что в списках погибших в авиакатастрофе значились достопочтенные мистер и миссис Хэверинг, я понял, что Справедливость восторжествовала.

Кража в один миллион долларов The Million Dollar Bond Robbery © Перевод И. Борсука

— Боже мой! — воскликнул я однажды утром, откидывая в сторону газету. — Сколько раз за последнее время сообщали о похищении облигаций! Послушайте, Пуаро, давайте оставим на время разговоры о том, как надо раскрывать преступления, и займемся этим на практике.

— Мой дорогой Гастингс, вы попали в самую точку, — сказал Пуаро и рассмеялся — Вот, взгляните на это последнее сообщение, — продолжал он. — Облигации Либерти стоимостью в один миллион долларов, которые Англ о-Шотландский банк послал в Нью-Йорк, исчезли на борту «Олимпии» самым удивительнейшим образом. Ах, если бы не mal de mer[188],— мечтательно пробормотал Пуаро, — я бы с удовольствием отправился в путешествие на одном из этих лайнеров.

— Конечно, — подхватил я с воодушевлением, — некоторые из них — настоящие дворцы с бассейнами, кинозалами, ресторанами, пальмами, оранжереями, иногда даже трудно поверить, что ты находишься в море.

— Что касается меня, то я никогда не забываю, что нахожусь в море, — печально сказал Пуаро. — Все те развлечения и удобства, которые вы сейчас перечислили, Гастингс, меня нисколько не интересуют. Но представьте себе, сколько великих людей путешествуют инкогнито в этих плавучих дворцах! Среди них наверняка можно встретить и гениев преступного мира.

— Так вот что вас заботит, мой дорогой Пуаро, — рассмеялся я. — Вы хотите скрестить шпаги с человеком, укравшим облигации Либерти.

Наш разговор прервала хозяйка.

— Мосье Пуаро, — сказала она. — Вас хочет видеть какая-то дама. — И подала визитную карточку, на которой было написано: «Мисс Эсме Фаркуар».

Оглядев комнату, Пуаро нырнул под стол, поднял валявшийся на полу обрывок бумаги и аккуратно положил его в корзину для бумаг. После этого он жестом попросил хозяйку пригласить даму.

Через минуту в гостиной появилась очаровательная девушка лет двадцати пяти, изысканно одетая и с приятными манерами. Меня поразили ее большие карие глаза и безупречная фигура.

— Не угодно ли присесть, мадемуазель, — галантно предложил Пуаро. — Позвольте представить вам моего друга капитана Гастингса, который иногда помогает мне в решении некоторых проблем.

— Боюсь, мосье Пуаро, что я пришла к вам с очень большой проблемой, — сказала девушка, грациозно поклонившись мне и усаживаясь в кресло.

— Мы вас внимательно слушаем, мадемуазель, — сказал Пуаро.

— Вы, наверное, уже читали об этом в газетах, — продолжала девушка. — Я имею в виду пропажу облигаций Либерти на пароходе «Олимпия».

Мы с Пуаро переглянулись. Заметив промелькнувшее изумление на лице Пуаро, она сказала:

— Вы, конечно, спросите, что меня связывает с таким серьезным учреждением, как Англо-Шотландский банк? С одной стороны — ничего, с другой стороны — все. Я обручена с Филипом Риджуэем.

— A-а!.. И Филип Риджуэй?..

— Да, Филип Риджуэй был ответственным за доставку облигаций, которые украли в Нью-Йорке, — продолжала девушка. — Его прямо не обвиняют в пропаже, но он ужасно переживает Его дядя уверен, что Филип проговорился кому-то, что повезет облигации. Боюсь, его карьере пришел конец.

— А кто его дядя?

— Один из генеральных директоров Англо-Шотландского банка, — ответила девушка. — Его зовут Вавасор.

— Мисс Фаркуар, — попросил Пуаро, — расскажите мне, пожалуйста, обо всем подробно и по порядку.

— Я попробую. Как вы знаете, Англо-Шотландский банк захотел увеличить объем своих кредитов в Америке и для этой цели решил выпустить заем облигаций Либерти более чем на миллион долларов. Мистер Вавасор выбрал для доставки облигаций в Нью-Йорк своего племянника. Филип много лет занимает место поверенного в банке и хорошо знаком со всеми операциями банка в Нью-Йорке. «Олимпия» отплывала из Ливерпуля двадцать третьего, и облигации были переданы Филипу утром перед отплытием генеральными директорами банка Вавасором и Шоу. Облигации пересчитали в присутствии Филипа, сложили в пакет, опечатали и сразу же заперли в саквояж.

— Саквояж был с обычным замком? — спросил Пуаро.

— Нет, мосье Пуаро, — ответила девушка. — Генеральный директор Шоу настоял, чтобы в саквояж был вставлен специальный замок фирмы Хаббс. Как я уже сказала, Филип уложил пакет на дно саквояжа. Пакет похитили за несколько часов до прибытия парохода в Нью-Йорк. На пароходе сразу же был проведен самый тщательный обыск, но безрезультатно. Облигации будто растворились в воздухе.

Пуаро иронически ухмыльнулся.

— Но они же не растворились, мадемуазель, потому что, насколько мне известно, облигации были распроданы мелкими партиями буквально через полчаса после прибытия «Олимпии».

Девушка смущенно молчала.

— Что ж, большое спасибо за рассказ, мадемуазель, — сказал Пуаро, — а теперь мне нужно повидаться с Филипом Риджуэем.

— Я как раз собиралась предложить вам пойти со мной на ленч в ресторан «Чеширский сыр». Там будет и Филип. Правда, он не знает, что я обратилась за помощью к вам.

Мы с Пуаро сразу же согласились, остановили такси и отправились в ресторан.

Филип Риджуэй был уже там и весьма удивился, увидев свою невесту в обществе двух незнакомых мужчин. Он оказался приятным молодым человеком, высоким и подтянутым, с висками, уже тронутыми сединой, хотя на вид ему было не больше тридцати.

Мисс Фаркуар подошла к нему и положила руку на плечо.

— Извини, Филип, что я пригласила этих джентльменов, не посоветовавшись с тобой. Позволь представить тебе мосье Эрюоля Пуаро, о котором ты, наверное, слышал, и его друга капитана Гастингса.

Риджуэй, похоже, был слегка ошарашен.

— Конечно, я слышал о вас, мосье Пуаро! — воскликнул он, пожимая руку великому сыщику. — Но мне и в голову не могло прийти, что Эсме решит обратиться к вам за помощью в моем в нашем несчастье…

— Я боялась, Филип, что ты не позволишь мне это сделать, — кротко сказала мисс Фаркуар.

— И поэтому решила отрезать мне все пути, — заметил Риджуэй с улыбкой. — Надеюсь, мосье Пуаро, вам удастся пролить свет на эту загадочную историю. Я просто потерял голову от волнения и тревоги.

И в самом деле, его лицо было измученным и осунувшимся.

— Ну что ж, — сказал Пуаро, — давайте немного подкрепимся, а заодно вместе обсудим вашу ситуацию. Я хочу услышать всю историю от самого Риджуэя.

Пока мы воздавали должное великолепному бифштексу и пудингу, Филип Риджуэй изложил обстоятельства исчезновения облигаций. Его рассказ полностью совпал с тем, что мы уже услышали от его невесты.

— А как вы узнали, мистер Риджуэи, что облигации похищены? — спросил Пуаро, когда Филип закончил свой рассказ.

Риджуэй горько рассмеялся.

— Это сразу бросилось в глаза, мосье Пуаро, — сказал он. — Мой саквояж был наполовину выдвинут из-под полки в каюте. При этом он был весь исцарапан и изрезан там, где пытались взломать замок.

— Но, насколько я понял, — удивился Пуаро, — замок открыли ключом?

— Совершенно верно, — согласился Филип. — Вору не удалось взломать замок, но в конце концов он каким-то образом сумел его открыть.

— Занятно, — в глазах Пуаро вспыхнул хорошо знакомый мне зеленоватый огонек. — Очень любопытно! Сначала тратится масса времени, чтобы взломать замок, а потом… черт возьми! Взломщик вдруг обнаруживает, что у него есть ключ. А ведь каждый замок, изготовленный фирмой Хаббс, уникален!

— Именно поэтому у вора не могло быть ключа! А со своим ключом я не расставался ни на секунду.

— Вы в этом убеждены?

— Клянусь честью! Кроме того, если есть ключ, зачем тратить время на взламывание замка?!

— Ага! Если мы найдем разгадку, то именно благодаря этому удивительному факту. Прошу не обижаться на мой вопрос вы абсолютно убеждены, что не оставляли саквояж открытым?

Филип Риджуэй лишь укоризненно взглянул на Пуаро, и тот успокаивающе поднял руку.

— Да-да, я вам верю, хотя такие вещи иногда случаются Значит, причина пропажи облигаций не ваша рассеянность. Но что же было потом? Как человек, укравший облигации, ухитрился сойти с ними на берег?

— В том-то и дело! — воскликнул Риджуэй. — О краже было сообщено таможенным властям, и каждого пассажира, покидавшего пароход, буквально обыскали.

— А облигации, я полагаю, были в большом пакете? — поинтересовался Пуаро.

— Конечно, — ответил Риджуэй. — Их вряд ли могли спрятать на пароходе. Нет, их, конечно, не спрятали, потому что буквально через полчаса после прибытия «Олимпии» их начали распродавать. Я еще не успел послать телеграмму в Лондон, чтобы мне сообщили номера облигаций, когда их уже продали. Один маклер даже уверял меня, что купил несколько облигаций до прибытия «Олимпии». Но как это могло быть, не по радио же их посылали.

— По радио-то нет, а не проходил ли мимо парохода какой-нибудь быстроходный катер?

— Только служебный, да и то после тревоги, когда все уже были настороже. Я сам смотрел, чтобы их не передали таким образом. Боже мой, мосье Пуаро, я сойду с ума! Уже начинают поговаривать, что я сам украл их.

— Но ведь вас тоже осматривали, когда вы сходили на берег? — деликатно спросил Пуаро.

— Естественно. — Молодой человек озадаченно посмотрел на Пуаро. — А как же иначе?

— Я вижу, что вы не поняли моей мысли, — сказал Пуаро, загадочно улыбаясь. — А теперь я хотел бы переговорить с руководством Англо-Шотландского банка.

Риджуэй достал визитную карточку и написал на ней несколько слов.

— Покажите это в банке, и мой дядя примет вас немедленно.

Пуаро поблагодарил его, попрощался с мисс Фаркуар, и мы отправились на Треднидл-стрит, где размещался Англо-Шотландский банк. Мы предъявили карточку Риджуэя, и клерк провел нас через лабиринт стоек и столов, мимо снующих взад и вперед служащих банка в маленький кабинет на втором этаже, где нас приняли оба генеральных директора. Это были важные господа, поседевшие за время службы в банке. У Вавасора была короткая седая борода, Шоу же был гладко выбрит.

— Насколько я понимаю, вы — частный детектив, — сказал Вавасор. — А мы полностью положились на Скотленд-Ярд. Этим делом занимается инспектор Макнейл, по-моему, очень способный человек.

— Нисколько не сомневаюсь, — вежливо ответил Пуаро. — Позвольте мне задать несколько вопросов по делу вашего племянника. Во-первых, относительно замка. Кто его заказывал фирме Хаббс?

— Я заказывал его — лично, — сказал мистер Шоу. — Это дело я не доверил бы ни одному работнику. Что же касается ключей, то один ключ был у Риджуэя и по одному у меня и у мистера Вавасора.

— И никто из работников вашего банка не имел к ним доступа? — спросил Пуаро.

Мистер Шоу вопросительно посмотрел на Вавасора.

— Думаю, не ошибусь, сказав, что ключи все время оставались в сейфе, куда мы положили их двадцать третьего числа, — сказал Вавасор. — К сожалению, мой коллега заболел две недели назад — как раз в день отъезда Филипа — и только недавно поправился.

— Тяжелый бронхит — не шутка для человека моего возраста, — сказал Шоу печально. — Боюсь, мистер Вавасор слишком устал, работая один, а тут еще эта история.

Пуаро задал еще несколько вопросов. Я понял, что он очень хотел выяснить, в каких отношениях был Вавасор со своим племянником. Ответы дяди были краткими и точными. Его племянник был доверенным служащим банка и, насколько ему это известно, не имел долгов или денежных затруднений. Он и в прошлом исполнял подобные поручения. Наконец мы вежливо распрощались.

— Я разочарован, — сказал Пуаро, когда мы оказались на улице. — Я очень разочарован.

— Вы надеялись узнать больше? — спросил я. — Они такие занудные старики.

— Меня разочаровало не их занудство, mon ami, поскольку я вовсе не ждал, что управляющий банком окажется «проницательным финансистом с орлиным взором», как пишут в ваших любимых романах. Нет, я разочарован тем, что дело оказалось таким простым.

— Простым?

— Да, — иронически усмехнулся Пуаро. — А вы разве другого мнения?

— Так, значит, вы знаете, кто похитил облигации?

— Конечно.

— Но тогда… мы должны…

— Вы, как всегда, торопитесь, Гастингс. Не суетитесь понапрасну. В настоящее время я не намерен ничего предпринимать.

— Но почему? — кипятился я. — Чего вы ждете?

— Я жду «Олимпию», — объяснил Пуаро. — Она прибывает из Нью-Йорка во вторник.

— Но если вы знаете, — недоумевал я, — кто похитил облигации, то чего же ждать? А вдруг похититель за это время скроется на каком-нибудь острове в Южных морях[189], где его нельзя будет отдать в руки правосудия?

— Нет, мой дорогой друг, — рассмеялся Пуаро, — жизнь на острове не для него. А жду я потому, что для Эркюля Пуаро это дело совершенно ясное, но для других, менее одаренных, например для инспектора Макнейла из Скотленд-Ярда, необходимо время, чтобы провести дополнительное расследование для подтверждения фактов Надо снисходительнее относиться к тем, чьи способности более скромны, чем твои собственные.

— Черт побери, Пуаро! — воскликнул я в сердцах. — Я бы дорого заплатил, чтобы посмотреть, как вы окажетесь в дураках хотя бы один раз! Вы дьявольски самонадеянны!

— Не выходите из себя, Гастингс, — успокаивал меня Пуаро. — По правде говоря, я замечаю, что временами вы начинаете меня почти ненавидеть. Увы! Вот она, плата за великий талант!

Он выпятил грудь и вздохнул так комично, что я не выдержал и рассмеялся.

Во вторник мы уже ехали в Ливерпуль[190] в вагоне первого класса. Пуаро упрямо отказывался просветить меня насчет своих предположений. Он лишь демонстрировал удивление, что я еще не додумался до разгадки сам. Уговаривать его я считал ниже своего достоинства, и мне пришлось скрывать свое любопытство за видимым безразличием.

Как только мы оказались на причале, где стоял трансатлантический лайнер, Пуаро ринулся расспрашивать четырех стюардов о своем «друге», плывшем на этом пароходе в Нью-Йорк прошлым рейсом. Я ему помогал.

— Пожилой джентльмен в очках, — говорили мы. — Полный инвалид, едва смог выйти из своей каюты.

Описание пожилого джентльмена полностью совпало с внешностью некоего Вентнора, который занимал каюту С-24, находившуюся рядом с каютой Филипа Риджуэя. Я не мог понять, как Пуаро догадался о существовании Вентнора и его внешности, и очень разволновался.

— Скажите, — обратился я к стюарду, — не сошел ли этот джентльмен первым по прибытии в Нью-Йорк?

Стюард покачал головой:

— Нет, сэр, напротив, он сошел одним из последних.

Я был разочарован, но увидел, что Пуаро довольно улыбнулся, услышав ответ. Он поблагодарил стюарда, вручил ему банкноту, и мы возвратились в Лондон.

— Все это, конечно, очень интересно, — заметил я горячо, — но этот последний ответ начисто разрушил вашу версию, Пуаро! Улыбайтесь теперь сколько хотите!

— Вы, Гастингс, — опять улыбнулся Пуаро, — снова ничего не поняли. Наоборот, этот последний ответ был завершающим штрихом к моей версии.

Когда мы сели в поезд, Пуаро некоторое время что-то сосредоточенно писал, а потом запечатал листок в конверт.

— Это для нашего славного инспектора Макнейла из Скотленд-Ярда.

Прибыв в Лондон, мы отослали письмо в Скотленд-Ярд, а затем отправились в ресторан «Рандеву», куда я по телефону пригласил мисс Эсме отобедать с нами.

— А как же Риджуэй? — спросил я.

— А что с ним? — вопросом на вопрос ответил Пуаро, сверкнув глазами.

— Но разве теперь подозрение не падает на него одного? — удивился я.

— Гастингс, вы привыкаете мыслить нелогично. Конечно, если бы вором оказался Риджуэй, дело оказалось бы гораздо эффектней!

— Но не для мисс Фаркуар.

— Вот в этом вы правы, — согласился Пуаро. — Ну, теперь давайте рассмотрим все подробно. Я вижу, что вы сгораете от любопытства, но стесняетесь в этом признаться. Итак, запечатанный сверток исчез из закрытого саквояжа и растворился в воздухе, выражаясь словами мисс Фаркуар. Мы отбросим гипотезу о растворении в воздухе, поскольку она не согласуется с данными современной науки. Нет сомнений, что сверток также нельзя было пронести и на берег.

— Да, но мы знаем…

— Вы, мой дорогой Гастингс, — перебил меня Пуаро, — может быть, и знаете, я же — нет. Я придерживаюсь очевидной истины: все, что невозможно, — то невозможно. Остаются два варианта: сверток был спрятан на корабле, что сделать довольно трудно, или же был выброшен за борт.

— A-а!.. — воскликнул я. — С привязанным к нему поплавком!

— Без всякого поплавка.

Я взглянул на Пуаро с удивлением.

— Но если облигации были выброшены за борт и утонули, каким образом их продавали потом в Нью-Йорке?

— Я всегда восхищался вашей логикой, Гастингс, — сказал Пуаро. — Вы совершенно правы. Облигации были проданы в Нью-Йорке, а значит, их не выбросили за борт. Теперь вы понимаете, куда это нас ведет?

— Туда, откуда мы начали.

— Jamaes de la vie! — улыбнулся Пуаро. — Если сверток выброшен за борт, а облигации проданы в Нью-Йорке, значит, облигаций в свертке не было. Разве есть какие-то доказательства, что в запечатанном пакете были именно облигации? Напомню вам, дорогой Гастингс, что Филип Риджуэй ни разу не вскрывал пакет с момента получения его в Лондоне.

— Да, это так, но тогда…

Пуаро нетерпеливо махнул рукой.

— Позвольте мне продолжить, Гастингс. В последний раз облигации видели в кабинете Англо-Шотландского банка утром двадцать третьего. Затем они появились в поле зрения в Нью-Йорке — через полчаса после прибытия «Олимпии», а один маклер даже утверждает, что приобрел несколько штук чуть раньше прибытия парохода, хотя ему никто не поверил. А если предположить, что их вообще не было на «Олимпии»? Есть ли еще способ, которым они могли попасть в Нью-Йорк? Да, есть. «Гигант» отплывает из Саутгемптона в тот же день, что и «Олимпия», но по скороходности «Гигант» держит пальму первенства на Атлантике. Если отправить облигации на нем, они прибудут за день до прихода «Олимпии». Вот и вся разгадка. Запечатанный конверт был лишь пустышкой, изготовленной в Англо-Шотландском банке. И подменить его могли лишь трое — Риджуэй и любой из генеральных директоров. Затем облигации были отправлены в Нью-Йорк с указанием продать их, как только «Олимпия» прибудет в порт. Tres bien. При этом кто-то должен был находиться на борту «Олимпии», чтобы инсценировать ограбление.

— Но зачем? — удивился я.

— Если Риджуэй вскрыл бы пакет и не обнаружил там облигаций, — объяснил Пуаро, — подозрение автоматически пало бы на Лондон. Человек, который плыл в соседней с Риджуэем каюте, создал видимость ограбления, хотя на самом деле никакого ограбления и в помине не было. Он открыл замок, взял пакет, выбросил его за борт, а затем подождал, пока все сойдут с корабля, чтобы покинуть «Олимпию» последним. На случай же непредвиденной встречи с Риджуэем он надел темные очки и уселся в инвалидную коляску. В Нью-Йорке он сошел на берег и вернулся назад первым же пароходом.

— Но кто?.. Кто это был? — терялся я в догадках.

— Человек, который имел запасной ключ, человек, который заказал замок, человек, который на самом деле не был тяжело болен бронхитом и не находился в своем загородном доме, — занудный старик — генеральный директор Шоу! Вы удивлены, мой друг? Иногда преступники встречаются и в самых высоких сферах. А, вот и наша невеста. Здравствуйте, мисс Фаркуар! Мне удалось решить вашу проблему. Вы позволите? — И сияющий Пуаро расцеловал потрясенную девушку в обе щеки.

Тайна египетской гробницы The Adventure of the Egyptian Tomb © Перевод Г. Сазоновой

Среди всех приключений, которые мне довелось испытать вместе с Пуаро, одним из наиболее захватывающих было расследование странной серии смертей, последовавших сразу за находкой и вскрытием гробницы фараона Мен-Хен-Ра.

Сразу после открытия лордом Карнарвоном[191] гробницы Тутанхамона сэр Джон Уильярд и мистер Блайнбер из Нью-Йорка, которые производили свои раскопки недалеко от Каира, в окрестности пирамид Гизы[192], неожиданно наткнулись на ряд захоронений. Открытие вызвало живейший интерес. Оказалось, что гробница принадлежала фараону Мен-Хен-Ра, одному из самых мрачных правителей Восьмой Династии[193], при которой начался закат Древнего царства.

Об этом периоде было мало что известно, и поэтому находки широко освещались в прессе.

Вскоре произошло событие, полностью захватившее внимание публики. Сэр Джон Уильярд неожиданно скончался от инфаркта. Вечно гоняющиеся за сенсациями газеты немедленно воспользовались этим и вытащили на свет старые мистические истории о несчастиях, приносимых египетскими сокровищами. Даже старая мумия из Британского музея, этот старый сморщенный каштан, благодаря журналистам стала одним из самых модных экспонатов сезона.

Две недели спустя мистер Блайнбер умер от заражения крови, а еще через несколько дней его племянник застрелился в Нью-Йорке. «Проклятье Мен-Хен-Ра» было у всех на устах. В колдовские чары мертвых из Древнего Египта готово было поверить все больше людей.

Именно в эти дни Пуаро получил записку от леди Уильярд. Вдова скончавшегося археолога просила Пуаро навестить ее в доме на Кенигстон-сквер. Я отправился туда вместе с ним.

Леди Уильярд оказалась высокой, худощавой женщиной, одетой в глубокий траур. Ее изможденное лицо красноречиво свидетельствовало о недавней потере.

— Как это мило с вашей стороны, мосье Пуаро, что вы сразу же пришли.

— Я всегда к вашим услугам, леди Уильярд. Чем могу быть вам полезным?

— Я знаю, что вы — известнейший детектив. Но я хотела поговорить с вами не только как с детективом. Вы человек оригинальных взглядов, у вас есть опыт и воображение. Скажите, мосье Пуаро, что вы думаете о сверхъестественных силах?

Пуаро, подумав, ответил:

— Давайте не будем вводить друг друга в заблуждение, леди Уильярд. Вы задали мне совсем не абстрактный вопрос. Он имеет для вас вполне конкретный смысл. Речь ведь идет о смерти вашего мужа?

— Да, это так, — согласилась она.

— Вы хотите, чтобы я расследовал обстоятельства его смерти?

— Я хочу, чтобы вы мне объяснили, есть ли правда во всей этой газетной болтовне, и каковы на самом деле факты. Три смерти, мосье Пуаро. Каждая сама по себе вполне объяснима, но все три вместе — ведь это совершенно невероятное совпадение. И все три в течение месяца после вскрытия гробницы. Может быть, здесь действуют сверхъестественные силы? Возможно, это месть мертвых, которая проявляется неизвестным современной науке образом. Но факт остается фактом: три смерти. И я боюсь, очень боюсь, что и это может быть не конец.

— За кого вы боитесь?

— За моего сына. Когда пришло известие о смерти мужа, я была больна. И в Египет отправился мой сын, который только что окончил Оксфорд. Он привез тело отца домой, а теперь уехал снова, несмотря на мои увещевания. Он очень хочет, чтобы дело отца не погибло и раскопки продолжались. Вы можете считать меня глупой, темной женщиной, но, мосье Пуаро, я боюсь. А что, если дух мертвого фараона до сих пор не получил удовлетворения? Возможно, вы считаете, что я говорю чепуху…

— Ну, конечно же нет, леди Уильярд, — тут же заверил ее Пуаро. — Я тоже верю в существование сверхъестественных сил, с их могуществом мало что может тягаться в этом мире.

Я посмотрел на него с удивлением. Мне никогда не могло прийти в голову, что Пуаро верит в сверхъестественное. Однако мой друг говорил вполне искренне.

— Вы действительно хотите, чтобы я защитил вашего сына? Я сделаю все возможное, чтобы оградить его от беды.

— Да, конечно, если бы это был обычный случай. Но что можно сделать против оккультных сил?

— В средневековых фолиантах, леди Уильярд, описано много способов борьбы с черной магией. Вероятно, они знали больше, чем мы, которые так гордимся своими научными достижениями. А теперь давайте перейдем к фактам, которые я должен расследовать. Ваш муж был профессиональным египтологом, не так ли? И долгие годы занимался изучением Древнего Египта.

— О да, с самой юности. Он был одним из крупнейших авторитетов в этой области.

— А мистер Блайнбер, насколько я понимаю, был скорее любителем?

— Вы совершенно правы. Он был очень богатым человеком и легко увлекался любой идеей, которая в данный момент овладевала его воображением. Мой муж умудрился заинтересовать его египтологией. И это на его средства была организована экспедиция.

— А племянник мистера Блайнбера? Что вы знаете о его увлечениях? Он тоже был в экспедиции, как и все остальные?

— Не думаю. Я и не подозревала о его существовании, пока не прочла в газетах о его смерти. Вряд ли они с мистером Блайнбером были очень близки. Он никогда не упоминал ни о каких родственниках.

— А кто еще участвовал в экспедиции?

— Доктор Тоссвил, официальный представитель и эксперт Британского музея: мистер Шнайдер, его коллега из музея Метрополитен, молодой американец — секретарь мистера Блайнбера; доктор Эймс — врач, ну и Хасан, любимый и преданный слуга моего мужа.

— Не помните ли вы имя секретаря мистера Блайнбера?

— Харпер, мне кажется. Но я не уверена. Он успел проработать у мистера Блайнбера совсем недолго… Очень приятный молодой человек.

— Благодарю вас, леди Уильярд.

— Могу ли я еще чем-нибудь быть полезна?

— В настоящий момент ничем. Предоставьте расследование этого дела мне. Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы защитить вашего сына.

Слова были не слишком-то успокаивающими, и я заметил, как вздрогнула леди Уильярд, когда Пуаро их произнес. Хотя, с другой стороны, то, что он не высмеял ее страхи, должно было быть для леди Уильярд хоть каким-то утешением. Что касается меня, то я никогда раньше не замечал, чтобы Пуаро увлекался всякими оккультными науками. Я заговорил с ним об этом по дороге домой. Он был мрачен и полон решимости действовать.

— Но, дорогой мой Гастингс, я действительно верю в существование этих сил. Вам не следовало бы недооценивать их влияние.

— Ну и что мы будем со всем этим делать?

— О мой милый Гастингс, вы всегда такой практичный! Eh bien, начнем с того, что телеграфируем в Нью-Йорк. Запросим у них подробности о смерти молодого Блайнбера.

Он так и сделал. Ответ был скорым и исчерпывающе полным. Молодой Рупер Блайнбер был на мели в течение нескольких лет. Он эмигрировал на острова Южного моря, перебиваясь там случайной работой. Однако два года назад вернулся в Нью-Йорк, где начал быстро опускаться на дно.

Наиболее важным, с моей точки зрения, было то, что он недавно пытался занять деньги на поездку в Египет. «У меня там есть добрый друг, у которого я мог бы одолжить денег», — говорил он всем. Однако этим планам не было суждено сбыться. Он вернулся в Нью-Йорк, проклиная своего дядю, который больше заботится о костях сгинувших фараонов, чем о своей плоти и крови. Смерть сэра Уильярда произошла во время его пребывания в Египте. По возвращении в Нью-Йорк молодой Блайнбер продолжал вести все тот же легкомысленный образ жизни и вдруг, ни с того ни с сего, покончил с собой. В его посмертной записке было несколько странных фраз. Он писал о себе как о прокаженном и неприкасаемом. Вывод же был следующим: что таким, как он, лучше умереть.

В моем мозгу родилась мрачная версия. Я никогда особо не верил в проклятие давно исчезнувших египетских фараонов и считал, что это вполне современное преступление. Предположим, что молодой человек решил избавиться от своего дяди с помощью яда. Ничего не подозревавший сэр Джон Уильярд принимает роковую дозу. Молодой человек возвращается в Нью-Йорк, где его и настигает газетное сообщение о смерти дяди. Он осознает, насколько бессмысленным было его преступление, и, мучимый раскаянием, кончает с собой.

Я предложил эту версию Пуаро. Он заинтересовался:

— Все, что вы мне изложили, mon ami, весьма убедительно и остроумно, весьма. Вполне возможно, что все так и было. Но вы не учли роковое влияние гробницы.

Я пожал плечами.

— И вы до сих пор считаете, что это надо принимать всерьез?

— Настолько всерьез, мой друг, что мы завтра же отплываем в Египет.

— Как? — вскричал я, совершенно потрясенный.

— Да, да, вы не ослышались.

Лицо Пуаро выражало готовность к самопожертвованию. Он тяжело вздохнул и простонал:

— Но море… Это проклятое море.

Прошла неделя. Под нашими ногами был золотой песок пустыни. Солнце изливало на нас свой жар. Пуаро, воплощенное страдание, тихо угасал на моих глазах. Маленький бельгиец не был хорошим путешественником.

Наше четырехдневное плавание из Марселя в Египет было для него сплошной мукой. То, что сошло на берег в Александрии, представляло собой лишь бледную тень Пуаро. Он утратил даже свою хваленую аккуратность.

Прибыв в Каир, мы отправились прямо в отель «Мена Хауз», расположенный в тени пирамид. Очарование Египта полностью захватило меня, но не Пуаро. Одетый точно так же, как и в Лондоне, он таскал в кармане маленькую щеточку для чистки одежды и вел бесконечную войну с песком.

— Мои ботинки, — причитал он. — Взгляните на них, Гастингс. Мои бедные ботинки, всегда такие блестящие и красивые. Вы видите, во что их превратил песок, он буквально везде — и внутри и снаружи. Мои бедные ноги! Какой же ужасный у них вид! И еще эта жара! Взгляните на мои усы — они обвисли, — да, да, совершенно обвисли.

— Взгляните на сфинкса, — настаивал я. — Даже чувствую, что он источает какую-то тайну и очарование.

Пуаро взглянул на сфинкса с досадой.

— Зато он отнюдь не источает счастья, — заявил Пуаро. — Да и странно было бы этого ожидать от существа, наполовину засыпанного песком. О, этот песок!

— Послушайте, но ведь в Бельгии тоже полно песка, — напомнил я ему, имея в виду праздники, которые мы провели в Кноксюрмер среди «les dunes impluables»[194], как это было написано в путеводителе.

— Но, во всяком случае, не в Брюсселе, — отрезал Пуаро.

Он задумчиво смотрел на пирамиды.

— По крайней мере, они хотя бы правильной геометрической формы. Но их шероховатая поверхность отвратительна. И мне не нравятся эти пальмы, даже если бы их посадили рядами.

Я прервал его стенания, предложив немедленно отправиться в лагерь археологов. Добираться туда нужно было на верблюдах. Животные стояли на коленях, терпеливо ожидая, пока мы на них усядемся. Они были отданы под присмотр живописной группке мальчишек, возглавляемой разговорчивым переводчиком. Я не буду рассказывать о том зрелище, которое являл собой Пуаро верхом на верблюде. Он начал со вздохов и стонов, а кончил отчаянными жестами и жалобами Святой Деве Марии и каждому святому в святцах по отдельности. Под конец Пуаро позорно сдался, пересев с верблюда на миниатюрного ослика. Я должен заметить, что идущий рысью верблюд — нешуточное испытание для новичка. У меня, например, несколько дней ныло все тело.

Наконец мы достигли места раскопок. Опаленный солнцем человек с седой бородкой, в белой одежде и с колониальным шлемом на голове подошел, чтобы поприветствовать нас.

— Мосье Пуаро и капитан Гастингс? Мы получили вашу телеграмму. Простите, что никто не приехал в Каир встретить вас. Произошло ужасное событие, которое совершенно расстроило все наши планы.

Пуаро побледнел. Его рука, тайком потянувшаяся к щеточке, замерла на месте.

— Еще одна смерть? — выдохнул он.

— Да.

— Сэр Гай Уильярд! — воскликнул я.

— Нет, капитан Гастингс. Мой американский коллега, мистер Шнайдер.

— А причина? — спросил Пуаро.

— Столбняк.

Теперь уже побледнел я. Воздух вокруг меня был наполнен злом, невидимым и опасным. А что, если следующим буду я?

— Mon Dieu, — тихо произнес Пуаро. — Я не понимаю этого. Это ужасно. Скажите мне, мосье, нет никаких сомнений, что это действительно был столбняк?

— Я думаю, что нет. Но доктор Эймс объяснит вам все гораздо лучше.

— Ну, конечно, ведь вы не врач.

— Меня зовут Тоссвил.

Значит, это и был упомянутый леди Уильярд официальный представитель Британского музея. Были в его облике некие печаль и мужество, что сразу же расположило меня к нему.

— Если вы отправитесь со мной, — продолжал доктор Тоссвил, — я отведу вас к сэру Уильярду. Он очень беспокоился и просил сразу же сообщить о вашем прибытии.

Нас провели через весь лагерь к большой палатке. Доктор Тоссвил поднял полог, и мы вошли. Внутри находилось три человека.

— Прибыли Мосье Пуаро и капитан Гастингс, сэр Гай, — сказал Тоссвил.

Самый молодой из троих вскочил и подошел к нам. В его манерах была импульсивность, напомнившая мне его матушку. Он не так сильно загорел, как остальные, а из-за утомленного вида выглядел старше своих двадцати двух лет. Сэр Гай мужественно нес ту ношу, которая обрушилась на его плечи. Он представил нам двух своих коллег: доктора Эймса и мистера Харпера. Доктор Эймс был мужчина лет за тридцать, с седоватыми висками. Он производил впечатление весьма умного человека. Мистер Харпер, секретарь, был приятный молодой человек в роговых очках. После короткой общей беседы мистер Харпер удалился, и доктор Тоссвил последовал за ним. Мы остались с сэром Гаем и доктором Эймсом.

— Пожалуйста, мосье Пуаро, задавайте любые вопросы, какие сочтете нужными, — предложил Уильярд. — Мы совершенно ошеломлены этой странной чередой несчастий. Ведь это не может быть ничем иным, кроме как простым совпадением?

Однако его нервозность явно противоречила этим его словам.

Я заметил, что Пуаро внимательно изучает молодого Уильярда.

— Вы действительно увлечены этой работой, сэр Гай?

— Конечно. Что бы ни случилось и чем бы все это ни кончилось, работа будет продолжаться. И вам придется с этим смириться.

Пуаро обратился ко второму собеседнику:

— Что вы можете к этому добавить, мосье доктор?

— Я тоже не сторонник того, чтобы бросать дело на полпути.

Пуаро изобразил одну из своих знаменитых гримас.

— Тогда, очевидно, мы должны выяснить, что же случилось? Когда случилась смерть мосье Шнайдера?

— Три дня тому назад.

— Вы уверены, что это столбняк?

— Совершенно уверен.

— А это не могло быть отравлением? Например, стрихнином.

— Нет, мосье Пуаро. Я понимаю направление вашей мысли, но это был явный случай столбняка.

— Вы вводили противостолбнячную сыворотку?

— Конечно, — сухо ответил доктор. — Было сделано все, что возможно.

— Эта сыворотка была у вас с собой?

— Нет, мы получили ее из Каира.

— Были ли в лагере другие случаи столбняка?

— Нет. Ни одного.

— А вы уверены, что смерть мистера Блайнбера была вызвана не столбняком?

— Абсолютно уверен. Он поцарапал колено, туда попала инфекция, и начался сепсис[195]. Для непосвященного оба случая могут показаться сходными, хотя между ними нет ничего общего.

— Стало быть, мы имеем четыре смерти, и все по разным причинам. Один инфаркт, одно заражение крови, одно самоубийство и один столбняк.

— Именно так, мосье Пуаро.

— И вы твердо уверены, что между ними нет ничего общего?

— Признаться, я не понял существа вашего вопроса.

— Я вам разъясню. Не делали ли эти четверо что-нибудь такое, что могло бы потревожить дух Мен-Хен-Ра?

Доктор в изумлении посмотрел на Пуаро:

— Вы говорите странные вещи, мосье Пуаро. Надеюсь, вы не воспринимаете всерьез всю эту болтовню?

— Абсолютная чепуха, — сердито проговорил Уильярд.

Но Пуаро был совершенно невозмутим. Он исподволь поглядывал на собеседников своими зелеными кошачьими глазами.

— А разве вы не верите в это, monsieur le docteur?[196]

— Нет, сэр, я не верю, — торжественно объявил доктор. — Я человек науки и верю только в то, что имеет под собой научное обоснование.

— Но разве не было науки в Древнем Египте? — мягко спросил Пуаро, явно не рассчитывая на ответ, и действительно доктор Эймс в этот момент несколько растерялся.

— Нет-нет, не отвечайте. Но скажите, что думают обо всем этом местные рабочие?

— Я догадываюсь, — ответил доктор Эймс, — что раз уж европейцы потеряли головы, то местное население не ушло от них далеко. Мне кажется, они охвачены паникой, хотя у них-то нет для этого никаких причин.

— Возможно, — сказал Пуаро не слишком уверенно.

Сэр Гай подался вперед.

— Но действительно, — проговорил он весьма скептически, — нельзя же верить в. Да нет же, это абсурд! Если вы и в самом деле так думаете, то просто ничего не знаете о Древнем Египте.

Вместо ответа Пуаро вытащил из кармана маленькую книжку — потрепанный старинный манускрипт. Пока он его вынимал, я успел прочитать заглавие: «Магия египтян и халдеев»[197]. И, развернувшись, мой друг зашагал прочь от палатки.

Доктор уставился на меня:

— Что у него на уме?

Я улыбнулся, услышав эту фразу, такую привычную в устах Пуаро, от другого.

— Я не знаю ничего определенно. Но, как мне кажется, у него есть некий план умиротворения злых духов.

Ответив так, я отправился искать Пуаро. Он разговаривал с бывшим секретарем мистера Блайнбера.

— Нет, — говорил мистер Харпер, — я был в экспедиции всего шесть месяцев. Но я хорошо знаю о состоянии дел мистера Блайнбера.

— Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о его племяннике? — попросил Пуаро.

— Он однажды объявился здесь. Довольно приятный молодой человек. Я лично никогда не встречал его раньше. Но кое-кто здесь его знал. Я думаю, доктор Эймс и доктор Шнайдер. Старик с ним не слишком-то ладил. Они тут же сцепились. «Ни цента! — кричал старик. — Ни цента сейчас и ни одного после моей смерти! Я собираюсь отдать свое состояние на завершение труда всей моей жизни. Я говорил сегодня об этом с мистером Шнейдером». И далее в том же духе. Молодой Блайнбер тут же отбыл в Каир.

— Он был в то время здоров?

— Старик?

— Нет, молодой.

— Мне кажется, он упоминал, что у него что-то не в порядке. Но ничего серьезного, иначе я бы запомнил.

— И еще один вопрос. Мистер Блайнбер оставил завещание?

— Нет, насколько мне известно.

— Вы остаетесь в экспедиции, мистер Харпер?

— Нет, сэр Как только завершу дела, немедленно отправляюсь в Нью-Йорк. Можете смеяться, если вам угодно, но мне не хочется стать следующей жертвой проклятого Мен-Хен-Ра. Он и меня достанет, если я не уберусь отсюда. — Молодой человек вытер пот со лба.

Пуаро пошел прочь, бросив на ходу со странной улыбкой:

— Между прочим, одну из своих жертв он настиг в Нью-Йорке.

— О, дьявол! — донеслось ему вслед.

— Однако молодой человек нервничает, — задумчиво произнес Пуаро, когда мы остались одни. — Он дошел до предела, да, до полного предела.

Я с удивлением взглянул на Пуаро, но его загадочная улыбка мне абсолютно ничего не сказала.

Мы отправились осматривать раскопки вместе с сэром Гаем Уильярдом и доктором Тоссвилом. Основные находки уже отослали в Каир, но и кое-какие из оставшихся были весьма интересны. Увлеченность молодого баронета была совершенно очевидна. Но я заметил, что во всем его поведении сквозила некая нервозность, как будто он не мог избавиться от ощущения нависшей над ним опасности.

Мы зашли в отведенную нам палатку, чтобы вымыть руки и переодеться к ужину. Высокий темнокожий человек в белых одеждах грациозно отступил, давая нам войти, и пробормотал приветствия на арабском.

— Вы — Хасан, бывший слуга сэра Джона Уильярда?

— Я служил сэру Джону, теперь служу его сыну. — Он сделал шаг в нашу сторону и понизил голос: — Говорят, что вы очень мудрый и умеете обращаться со злыми духами. Заставьте молодого хозяина уехать отсюда. Зло наполнило воздух вокруг нас. — Резко повернувшись, он вышел, не ожидая ответа.

— Зло в воздухе, — пробормотал Пуаро. — Да, я это чувствую.

Наш ужин прошел в молчании. На полу расположился доктор Тоссвил, вытянувшись во всю длину на египетских древностях. Мы уже собрались расходиться по своим палаткам — готовиться ко сну, как вдруг сэр Гай схватил за руку Пуаро и указал на что-то впереди. Мрачная фигура молча двигалась между палатками. Но это был не человек: я отчетливо разглядел голову собаки. Такую фигуру я видел нарисованной на стенах гробницы. Кровь буквально застыла у меня в жилах.

— Mon Dieu, — пробормотал Пуаро, истово крестясь. — Это Анубис, шакалоголовый бог умерших душ.

— Кто-то разыгрывает нас, — воскликнул доктор Тоссвил, вскакивая на ноги.

— Он отправился в вашу палатку, Харпер, — пробормотал смертельно бледный сэр Гай.

— Нет, — возразил Пуаро, покачав головой. — В палатку доктора Эймса.

Доктор недоверчиво посмотрел на него и затем воскликнул, повторяя слова Тоссвила:

— Кто-то разыгрывает нас! Идемте, поймаем его. — И он устремился в погоню за таинственным призраком. Я последовал за ним. Но мы так никого и не нашли — ни одной живой души.

Мы вернулись обескураженные и обнаружили, что Пуаро уже принял весьма энергичные меры для обеспечения персональной безопасности. Он лихорадочно рисовал на песке вокруг палатки различные знаки и диаграммы. Среди них я узнал пятиконечную звезду, или Пентагон, который повторялся много раз. Верный своей привычке, Пуаро прочел импровизированную лекцию о ведьмах и магии вообще и белой магии как альтернативе черной, ссылаясь при этом на «Книгу мертвых»[198].

Все это вызвало взрыв возмущения у доктора Тоссвила. Он оттащил меня в сторону и сердито воскликнул:

— Чепуха, сэр! Чистая белиберда. Этот человек — самозванец и обманщик. Он не понимает разницы между средневековыми предрассудками и верованиями Древнего Египта. Я никогда раньше не встречал такой невероятной смеси невежества и наивности.

Я успокоил возмущенного эксперта и присоединился к Пуаро, который ушел в палатку. Мой маленький друг сиял.

— Теперь мы можем быть спокойны, — радостно сообщил он. — И я могу немного вздремнуть. У меня дикая головная боль. Нужен хороший настой из трав.

Как будто в ответ на эту просьбу, полог палатки распахнулся, и внутрь вошел Хасан с дымящейся чашкой, которую он предложил Пуаро. Это был настой ромашки, в целебную силу которого мой друг верил безоговорочно. Мы поблагодарили Хасана и отказались от второй чашки настоя для меня, после чего наконец остались одни.

Я разделся и долго стоял у входа в палатку, вглядываясь в пустыню.

— Удивительное место. Замечательная штука археология! А сколько в ней очарования! Жизнь в пустыне, постоянное соприкосновение с тайнами ушедшей цивилизации. В самом деле, Пуаро, не может быть, чтобы вы этого не чувствовали!

Однако ответа на мой взволнованный монолог не последовало. Я повернулся, слегка обеспокоенный. Моя тревога была не напрасна… Пуаро лежал на спине поперек койки, его лицо было искажено страшной гримасой, углы рта подергивались… Рядом валялась пустая чашка. Я подскочил к нему, а затем помчался через весь лагерь к палатке доктора Эймса.

— Доктор Эймс, — закричал я, — идемте скорее!

— Что случилось? — спросил появившийся в пижаме доктор Эймс.

— Мой друг. Он умирает. Это настой ромашки. Задержите Хасана в лагере, — задыхаясь, проговорил я.

В мгновение ока доктор примчался к нашей палатке. Пуаро лежал в том же положении, в каком я его оставил.

— Невероятно! — воскликнул доктор Эймс. — Это похоже на апоплексический удар. Хотя, вы сказали, что он что-то пил? — Он поднял пустую чашку.

— Но только я совсем ничего не пил, — произнес спокойный голос.

Мы в изумлении обернулись. Пуаро сидел на кровати и улыбался.

— Нет, — мягко повторил он, — я не пил этого. Пока мой добрый друг Гастингс размышлял о прелестях пустыни, у меня была возможность незаметно вылить этот настой. Но не в себя, а в бутылочку. И эта бутылочка отправится на анализ в лабораторию.

Доктор сделал резкое движение.

— Нет, нет, доктор, вы ведь разумный человек и понимаете, что насилием здесь ничего не добьешься. Пока Гастингс отсутствовал, у меня было достаточно времени, чтобы спрятать бутылочку в надежное место. Ну-ка, быстро, Гастингс, держите его!

Я не понял опасений Пуаро. Готовый спасти моего друга, я бросился к нему. Но резкое движение доктора имело другой смысл. Он быстро поднес руку ко рту, и в воздухе разлился запах горького миндаля. Он качнулся вперед и упал.

— Еще одна жертва, — мрачно произнес Пуаро. — Но последняя. Возможно, это был лучший выход. На его счету три смерти.

— Доктор Эймс! — вскричал я, потрясенный. — А я-то думал, что вы верите в действие потусторонних сил.

— Вы просто неправильно поняли меня, Гастингс. Я говорил, что верю в страшную власть суеверий. Если однажды происходит ряд смертей, причиной которых, по мнению большинства, является месть разгневанного духа фараона, то вы можете спокойно зарезать человека чуть ли не среди бела дня, и все равно эту смерть тоже припишут сверхъестественным силам. Я с самого начала подозревал, что кто-то пытается играть на этом. Думаю, что эта идея возникла у доктора Эймса после смерти Джона Уильярда, когда немедленно появились кривотолки подобного рода. В смерти сэра Джона не было кому-нибудь выгоды. А вот с мистером Блайнбером ситуация совершенно иная. Он был очень богатым человеком. В сообщении, присланном из Нью-Йорка, было кое-что, наводящее на след. Начнем с того, что у молодого Блайнбера в Египте был приятель, у которого он хотел попросить взаймы. Подразумевалось, что это его дядя. Но мне казалось, что в этом случае он бы так прямо и сказал об этом. Его же слова предполагали существование именно друга. Блайнбер с трудом наскреб денег на поездку в Египет. Дядя не дал ему ни пенни, но тем не менее он смог купить обратный билет до Нью-Йорка. Кто-то одолжил ему деньги.

— Ну, все это не слишком-то весомо, — заметил я.

— Да, но есть еще кое-что, мой дорогой Гастингс. Очень часто фраза, сказанная в переносном смысле, воспринимается буквально. Но ведь иногда бывает и наоборот. Слова, имеющие вполне конкретный смысл, могут принять за метафору. Молодой Блайнбер ясно пишет: «Я — прокаженный». Но почему-то никому не пришло в голову, что он застрелился потому, что не хотел провести остаток своих дней в лепрозории[199].

— Что? — воскликнул я.

— Это было гениальное изобретение дьявольского ума. Молодой Блайнбер страдал от какой-то кожной болезни. Он жил на островах Южного моря, где это обычное дело. Эймс был его старинным другом и известным врачом.

Блайнберу никогда не пришло бы в голову сомневаться в его диагнозе. Доктор сказал: проказа — и он поверил. Когда я здесь появился, то подозревал двоих: Харпера и Эймса. Но очень скоро понял, что только врач мог подготовить и осуществить эти преступления. Кроме того, мне стало известно от Харпера, что доктор был и раньше знаком с молодым Блайнбером. Без сомнения, он когда-то написал завещание или застраховал свою жизнь в пользу доктора Эймса, который усмотрел в этом прекрасную возможность поправить свои дела. Ему было нетрудно внести инфекцию старому мистеру Блайнберу и сообщить о ложном диагнозе молодому. Узнав от доктора Эймса о диагнозе, молодой Блайнбер покончил с собой. Старик Блайнбер, несмотря на свой преклонный возраст, так никому и не оставил завещания. Все его состояние должно было перейти к племяннику, а от него к доктору.

— А мистер Шнайдер?

— Трудно сказать наверняка. Не забывайте, он тоже знал молодого Блайнбера и мог что-то заподозрить. Или, опять же, доктор вполне мог решить, что еще одна немотивированная смерть только укрепит веру окружающих в месть потусторонних сил. Более того, могу сообщить вам, Гастингс, весьма любопытный психологический факт. У каждого убийцы возникает страстное желание повторить удачное преступление, и в какой-то момент он не в силах стоять перед искушением. Потому-то я и боялся за жизнь молодого Уильярда. Роль Анубиса, фигуру которого вы видели сегодня ночью, я попросил сыграть Хасана. Мне хотелось выяснить, можно ли испугать доктора подобным образом. Но, как оказалось, чтобы его испугать, сверхъестественных сил недостаточно. Та маленькая комедия, которую я разыграл перед ним, изображая себя насквозь пронизанным суевериями, его не обманула. У меня были все основания полагать, что следующей жертвой могу стать я. Но, несмотря на la тег mauolite[200], немыслимую жару и вечно досаждающий песок, мои серые клеточки все еще работают.

Как оказалось, Пуаро был абсолютно прав в своих предположениях. Несколько лет назад молодой Рупер Блайнбер, будучи в подпитии, написал шуточное завещание. Оно гласило: «Оставляю моему доброму другу доктору Эймсу мой портсигар, который ему так нравится, и все, чем я буду владеть к моменту смерти, хотя наверняка это будут только долги, за то, что он спас меня, когда я тонул».

И хотя эту историю постарались как можно быстрее замять, до сих пор ходят разговоры о целом ряде таинственных смертей, связанных с вскрытием гробницы фараона Мен-Хен-Ра И по сей день их считают неопровержимым доказательством неотвратимой мести фараонов осквернителям их гробниц. Но это, как объяснил мне Пуаро, совершенно противоречит верованиям и философии древних египтян.

Кража в Гранд-отеле The Jewel Robbery at the Grand Metropolitan © Перевод С. Никоненко, Н. Уманца

— Пуаро, — сказал я, — вам бы не повредило сменить обстановку.

— Вы полагаете?

— Я в этом совершенно уверен.

— Вот как? — улыбнулся мой друг. — У вас, стало быть, уже все приготовлено?

— Так вы едете со мной?

— А куда вы собираетесь меня везти?

— В Брайтон. Один приятель подал мне эту прекрасную идею. К тому же сейчас у меня достаточно средств, чтобы устроить, как это принято выражаться — маленький праздник для души. Я думаю, выходные, проведенные в отеле «Гранд Метрополитен» пойдут нам на пользу.

— Прекрасно! С благодарностью принимаю ваше предложение. Очень тронут вашей заботой. В конце концов, доброе сердце значит ничуть не меньше, чем незаурядный ум, а может быть, даже и больше. Время от времени я, старый брюзга, забываю об этом.

Такое замечание показалось мне несколько неуместным, поскольку и так было известно, что Пуаро склонен недооценивать мой ум. Однако радость его была столь очевидной, что я забыл о своей легкой досаде.

— Значит, решено, — заключил я.

В субботу вечером мы обедали уже в «Гранд Метрополитене» в окружении веселых, беззаботных людей. В Брайтоне, казалось, собрался весь высший свет, и прежде всего — изумительные женщины. Туалеты были превосходны, а драгоценности — скорее просто выставленные напоказ, нежели со вкусом подобранные к туалетам — были поистине восхитительны.

— Hein![201] Вот это зрелище! — пробормотал Пуаро. — Словно здесь собрались одни спекулянты, сделавшие состояние на военных поставках.

— Поговаривают, что так оно и есть, — ответил я.

— При виде всех этих драгоценностей мне остается только пожалеть, что я трачу свой ум на поимку преступников, гораздо более разумным было бы самому стать преступником. Какие здесь благоприятные возможности для вора с выдающимися способностями! Поглядите-ка вон туда, Гастингс. На ту дородную даму возле колонны. Она обвешана драгоценностями, словно рождественская елка.

Я проследил за его взглядом.

— Да это же миссис Опальзен! — вырвалось у меня.

— Вы знаете эту даму?

— Немного. Ее муж — богатый биржевой маклер.

После обеда мы встретили чету Опальзен в холле, и я представил им Пуаро. Поговорили несколько минут, а затем решили пойти попить кофе.

Пуаро отпустил несколько любезных слов и высказал восхищение по поводу драгоценностей, сверкавших на пышном бюсте дамы. Она оказалась очень восприимчивой к комплиментам.

— Это моя слабость, мосье Пуаро. Люблю драгоценности. Муж снисходителен к моему увлечению и после каждой удачной сделки приносит мне что-нибудь новенькое. Вы тоже не равнодушны к драгоценным камням?

— Мне не раз приходилось иметь с ними дело, мадам. Благодаря своей профессии я имел дело с драгоценностями, знаменитыми на весь мир.

Затем Пуаро рассказал — очень тактично — историю с фамильными драгоценностями одной правящей династии. Миссис Опальзен слушала, затаив дыхание.

— Вот видите! — воскликнула она, когда Пуаро закончил. — Это ведь не просто какие-нибудь побрякушки. У меня, например, есть жемчужное колье, имеющее потрясающую историю Думаю, у меня вообще одно из лучших жемчужных колье в мире. В нем такие жемчужины, они так играют… Если у вас будет желание, я вам его покажу.

— О, мадам, — запротестовал Пуаро, — вы так любезны. Но не стоит беспокоиться!

— Что вы! Наоборот, это доставит мне огромное удовольствие.

С этими словами она энергично развернулась и направилась к лифту. Ее муж, беседовавший в это время со мной, вопросительно посмотрел на Пуаро.

— Мосье! Ваша супруга пожелала показать нам свое жемчужное ожерелье, — сказал Пуаро.

— Ах да, жемчуг! — Опальзен довольно засмеялся. — Действительно, он заслуживает того, чтобы на него взглянуть. Правда, он стоил уйму денег! Но это выгодное вложение капитала; потраченные на него деньги я смогу вернуть в любое время, а возможно, еще и заработать. Кто знает, что нас может ждать завтра… А тут как в банке…

И он стал развивать свою мысль, используя при этом массу специфических терминов. Поэтому я не очень понимал его доводы.

Подошедший посыльный прервал речь Опальзена и прошептал ему что-то на ухо.

— Что? Сейчас приду. Может быть, ей просто нездоровится? Прошу простить меня, джентльмены.

Он стремительно удалился. Пуаро уселся поудобнее в своем кресле и закурил тонкую длинную сигарету. Затем убрал пустые кофейные чашки и с необыкновенной тщательностью навел порядок на столике. С сияющим видом он взирал на результаты своей работы.

Время шло, но Опальзен не возвращался.

— Забавно, — наконец заметил я. — Что же он так долго?

Пуаро задумчиво посмотрел на горящий кончик своей сигареты и произнес:

— Вряд ли он вообще вернется.

— Но почему?

— Потому что где-то что-то случилось, мой друг.

— А что же могло случиться? — с любопытством спросил я.

Пуаро улыбнулся.

— Несколько мгновений назад хозяин отеля вышел из своего кабинета и побежал вверх по лестнице, было видно, что он крайне взволнован. А вон мальчик-лифтер возбужденно разговаривает с посыльным. Уже трижды прозвенел колокольчик, призывающий его в лифт, а мальчик, похоже, даже не услышал. Да и официанты что-то заволновались, а чтобы официанты волновались… — Пуаро решительно покачал головой. — Видимо, случилось что-то очень серьезное. Ага. Посмотрите! Вот и полиция появилась!

В отель зашли двое мужчин, один — в форме, другой — в штатском. Они поговорили с посыльным, и тот проводил их наверх. Через пару минут этот же посыльный спустился по лестнице и подошел к нам.

— Мистер Опальзен убедительно просит вас подняться к нему.

Пуаро резко вскочил на ноги. Без сомнения, его ожидания оправдались. Я поспешно последовал за ним. Апартаменты Опальзенов находились на втором этаже. Посыльный постучал в дверь и отступил назад. Мы вошли. Перед нашим взором предстала странная картина. Миссис Опальзен, раскинувшись в большом кресле, горько плакала. Выглядело это несколько комично: слезы пробили себе две дорожки в толстом слое пудры, покрывавшем ее лицо. Мистер Опальзен в гневе расхаживал по комнате. Здесь же находились оба полицейских, один из которых держал в руке записную книжку. У камина стояла горничная с бледным, испуганным лицом, а напротив рыдала француженка — личная служанка миссис Опальзен. В этот хаос и шагнул Пуаро, щеголеватый и улыбающийся.

Миссис Опальзен с удивительной для ее комплекции быстротой вскочила с кресла и бросилась к нему:

— Слава Богу! Он может говорить что угодно, но я верю в свою счастливую звезду. Не случайно судьба распорядилась так, что мы встретились с вами именно сегодня вечером. Если вы не сможете вернуть мне мой жемчуг, то этого не сможет сделать никто!

— Прошу вас, мадам, успокойтесь. — Пуаро погладил ее по руке. — Так все и будет. Эркюль Пуаро поможет вам!

Мистер Опальзен повернулся к полицейскому инспектору:

— Вы не возражаете, если я привлеку к делу… э-э-э… этого господина?

— Нет, не возражаю, сэр, — ответил тот вежливо, но совершенно безучастно. — Наверное, вашей супруге уже стало легче и она в состоянии рассказать нам все подробно?

Миссис Опальзен беспомощно посмотрела на Пуаро. Он проводил ее к креслу.

— Садитесь, мадам, и спокойно расскажите, как вы обнаружили пропажу.

Миссис Опальзен плавным жестом смахнула с глаз слезинки.

— После обеда я поднялась к себе, чтобы взять жемчужное колье, которое обещала показать мистеру Пуаро.

Горничная, как обычно, вместе с Селестиной, находились в комнате…

— Прошу прощения, мадам, но что вы имели в виду, говоря «как обычно»?

— Я распорядилась, чтобы никто не входил в эту комнату без сопровождения Селестины. Каждое утро горничная производит уборку только в ее присутствии, а после обеда приходит снова, чтобы приготовить постели ко сну. В остальное время в этом помещении она не появляется.

— Как я уже сказала, — продолжала миссис Опальзен, — я поднялась наверх, выдвинула ящичек, — она показала на правый верхний ящик туалетного столика, — и достала футляр с драгоценностями. Все было на своих местах, исчез только жемчуг!

Инспектор делал торопливые записи.

— Когда вы видели жемчуг в последний раз? — спросил он.

— Перед тем как спуститься к обеду.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Я долго не могла определиться, что мне надеть, в конце концов решила надеть смарагды[202], а колье положила обратно в футляр.

— Кто закрывал футляр?

— Сама. Цепочку с ключом я ношу на шее. — С этими словами она подняла ключик высоко вверх.

Инспектор посмотрел на него и пожал плечами.

— Значит, у похитителя был второй ключ. Сделать его несложно, замок-то совсем простой. Что вы делали после того, как положили колье в футляр?

— Поставила его туда, где он всегда стоял, в верхний ящик.

— Его тоже закрыли на ключ?

— Нет, он всегда остается незапертым. Ведь моя камеристка не выходит из комнаты, пока я не вернусь.

Лицо инспектора стало серьезным.

— Значит, когда вы пошли обедать, драгоценности еще были здесь. А камеристка с того момента комнаты не покидала?

Тут Селестина, поняв весь ужас своего положения, неожиданно вскрикнула, вцепилась в Пуаро и осыпала его потоком бессвязных фраз на французском языке.

— Что за гнусные намеки! Они подозревают, что я обокрала мадам! Все знают, что полицейские невыносимо глупы! Но вы, мосье, как француз…

— Бельгиец, — поправил ее Пуаро, на что Селестина не обратила ни малейшего внимания.

Мосье не должен оставаться безучастным, когда на нее возводят такую чудовищную напраслину. Почему никто не обращает внимания на горничную? Почему она должна страдать из-за этой нахальной краснощекой девчонки, без сомнения, прирожденной воровки. Она с самого начала знала, что это непорядочная особа! Она все время наблюдала за ней. Почему эти идиоты из полиции не обыскали воровку! Она нисколько не удивится, если жемчуг мадам будет найден у этой дрянной девчонки!

Несмотря на то, что этот поток слов произносился на беглом и виртуознейшем французском, горничная постепенно поняла, о чем идет речь, — Селестина сопровождала ее еще и порывистыми жестами. Кровь ударила ей в голову.

— Если эта заграничная штучка утверждает, что я взяла бусы, так это вранье! — резко воскликнула она. — Я их вообще ни разу не видела!

— Обыщите ее! — визжала француженка. — Вы увидите, что они у нее!

— Лгунья! — завопила горничная и бросилась на нее. — Ты сама их украла, а хочешь все свалить на меня. Я была в комнате только три минуты, прежде чем вошла госпожа, ты же сидела здесь все время, как кошка у мышиной норки.

Инспектор вопросительно посмотрел на Селестину.

— Это верно? Вы вообще не выходили из комнаты?

— Вообще-то я не оставляла ее одну, — с неохотой призналась Селестина, — но дважды мне пришлось сходить в свою комнату: один раз, чтобы принести нитки, в другой — ножницы. Она могла этим воспользоваться.

— Ты отсутствовала не более минуты, — сердито вставила девушка. — Только выходила и сразу же возвращалась обратно. Буду только рада, если полиция обыщет меня. Мне нечего бояться!

В это время в дверь постучали. Инспектор распахнул ее, и его лицо посветлело.

— Превосходно! — воскликнул он. — Я вызывал нашу сотрудницу для проведения обыска. Вот знакомьтесь. Вам, наверное, лучше пройти в другую комнату.

Горничная последовала туда с гордо поднятой головой. Служащая полиции направилась за ней.

Француженка опустилась на стул и зарыдала. Пуаро осматривался вокруг, я же пытался набросать по возможности точный чертеж комнаты.

— Куда ведет эта дверь? — спросил Пуаро, кивая в сторону двери у окна.

— В другие апартаменты, — ответил инспектор. — Она закрывается на засов.

Пуаро подошел к двери, отодвинул засов, нажал на ручку и попытался открыть ее. Дверь не поддалась.

— Значит, на той стороне есть такая же задвижка, — заметил он. — Хорошо, здесь, кажется, все в порядке.

Затем он подошел к окнам и исследовал каждое из них по очереди.

— Ни одного балкона.

— Однако, если бы он даже и был, это вряд ли прояснило бы дело, поскольку камеристка комнаты не покидала, — нетерпеливо проговорил инспектор.

— Evidemment[203],— с невозмутимым видом сказал Пуаро.

— Так как мадемуазель утверждает, что она не выходила из комнаты…

В этот момент его прервали. В комнату вошла сотрудница полиции вместе с горничной.

— Ничего, — произнесла она лаконично.

— Теперь, надеюсь, этой французской дряни станет стыдно за то, что она оскорбила порядочную прислугу! — заявила девушка.

— Хорошо, хорошо, — сказал инспектор, распахивая перед ней дверь. — Никто вас и не думал подозревать. Вас осмотрели просто для порядка. Можете идти. Мы вас больше не задерживаем.

Горничная вышла с большой неохотой.

— А ее вы тоже будете обыскивать? — Она показала на Селестину.

— Безусловно!

Выпроводив ее, инспектор закрыл дверь на ключ. Полицейская служащая повела Селестину в расположенную рядом маленькую комнатку. Через несколько минут они вернулись назад. Результат был тем же.

Лицо инспектора становилось все мрачнее…

— Весьма сожалею, но мне придется обыскать помещение, — обратился он к миссис Опальзен. — Очень жаль, мадам, но я должен выяснить все до конца. Ведь если колье не у вас, значит, оно спрятано где-то в этой комнате.

Селестина закричала и снова вцепилась в руку Пуаро. Он наклонился к ней и что-то прошептал на ухо. Та с сомнением посмотрела на него.

— Si, si, mon enfant[204], обещаю вам, поэтому будет лучше не оказывать никакого сопротивления.

Потом он повернулся к инспектору:

— Вы позволите, мосье? Небольшой эксперимент — исключительно ради собственного успокоения.

— Как вам будет угодно, — недовольно ответил полицейский офицер.

Пуаро вновь обратился к Селестине:

— Вы рассказывали нам, что выходили в свою комнату, чтобы принести нитки. Где они лежали?

— На комоде, мосье.

— А ножницы?

— Там же.

— Вы не будете возражать, мадемуазель, если я попрошу вас повторить сейчас все ваши действия? Вы сказали, что сидели тогда за своей работой вот здесь?

Селестина села в указанном месте. По знаку Пуаро она встала, вышла в соседнюю комнату, взяла нитки с комода и вернулась обратно. Пуаро внимательно наблюдал и за тем, что она делала, и за стрелками на часах, которые он держал в руке.

— Пожалуйста, повторите все сначала, мадемуазель!

После того как его просьба была выполнена, Пуаро записал что-то в своем блокноте и спрятал в карман часы.

— Благодарю вас, мадемуазель. И вас, мосье, за вашу любезность. — Он расшаркался перед инспектором.

Инспектора, казалось, все это очень позабавило, Селестина же, вся в слезах, покинула комнату в сопровождении двух полицейских — мужчины и женщины.

Извинившись перед миссис Опальзен, инспектор принялся тщательно обыскивать помещение. Он выдвигал ящики, осматривал шкафы, перерыл все постели и простучал пол. Миссис Опальзен взирала на все его старания весьма скептически.

— Вы действительно надеетесь таким образом найти мой жемчуг?

— Да, я твердо убежден, что он здесь. У вашей камеристки не было времени вынести его из комнаты. Обнаружив пропажу так быстро, вы тем самым спутали все ее планы. Нет, колье должно быть где-то здесь! Это сделал кто-то из них двоих, однако вряд ли это была горничная.

— Более чем вряд ли — просто невозможно! — уверенно сказал Пуаро.

— Почему? — Инспектор ошеломленно уставился на него.

Пуаро скромно улыбнулся.

— Сейчас увидите. Гастингс, голубчик, возьмите, пожалуйста, мои часы, но, ради Бога, будьте осторожны. Это фамильная реликвия! Я точно установил, какое время мадемуазель Селестина в первый раз отсутствовала в этой комнате: двенадцать секунд. Во второй раз — пятнадцать секунд. Теперь смотрите за тем, что я буду делать. Будьте любезны, мадам, дать мне ваш ключик от футляра с драгоценностями. Сердечно благодарен. Мой друг Гастингс сейчас подаст сигнал к началу эксперимента.

— Начали! — прокричал я.

С почти немыслимой быстротой Пуаро выдвинул ящик туалетного столика, открыл футляр, схватил одно из украшений, потом захлопнул его, запер и задвинул ящик. Его движения были молниеносны.

— Ну, что там, mon ami? — спросил он, тяжело дыша.

— Сорок шесть секунд, — ответил я.

— Вот видите. — Пуаро оглянулся. — У нее не было времени даже на то, чтобы просто достать ожерелье, и уж тем более спрятать его.

— Да, придется ее исключить! — довольным тоном произнес инспектор. Завершив осмотр комнаты, он перешел в спальню камеристки.

Пуаро задумчиво потер лоб. И вдруг буквально ошеломил мистера Опальзена неожиданным вопросом:

— Скажите, а это ожерелье действительно было застраховано?

Мистер Опальзен выглядел совершенно растерянным.

— Да, — произнес он наконец.

— Что это значит? — спросила миссис Опальзен со слезами в голосе. — Мне нужно мое ожерелье. Оно единственное в своем роде! Никакие деньги не смогут мне его заменить.

— Понимаю, мадам, — утешающе промолвил Пуаро. — Я прекрасно вас понимаю, для каждой женщины ее украшения гораздо больше, чем просто украшения. Но для мосье будет большим утешением, если жемчуг окажется застрахованным.

— Конечно, конечно, — неуверенно произнес мистер Опальзен.

Но тут его прервал радостный крик инспектора, который ворвался в комнату, держа в руке какую-то вещь. Миссис Опальзен живо вскочила с кресла.

Ее как будто подменили.

— Мое ожерелье! Мое ожерелье! — Обеими руками она схватила нить с жемчугом и прижала ее к пышной груди. Остальные столпились вокруг нее.

— Где вы это нашли? — спросил мистер Опальзен.

— В постели камеристки. Между пружинами матраца. Она успела спрятать их там, прежде чем в комнату вошла горничная.

— Разрешите, мадам? — кротко спросил Пуаро. Он взял из ее рук ожерелье, внимательно осмотрел его и с поклоном вернул назад.

— Очень жаль, мадам, но я вынужден забрать его у вас, — сказал инспектор. — Оно необходимо нам, чтобы предъявить обвинение. Но в максимально короткий срок вы сможете получить его обратно.

У мистера Опальзена вытянулось лицо.

— Это действительно необходимо?

— Да, сэр. Но это только формальность.

— Отдай им ожерелье, Эд! — вскричала его жена. — Мне будет намного спокойнее, если оно будет в руках полиции. А то от страха, что его снова украдут, я ни на минуту не смогу заснуть. Какая ужасная девчонка! Никак не думала, что она способна на такое!

— Не надо, любовь моя, воспринимать все так трагично, — сказал мистер Опальзен.

Тут я ощутил, как мой локоть легонько тронули. Это был Пуаро.

— Не пора ли нам, мой друг? Думаю, наши услуги теперь не скоро понадобятся.

Когда мы вышли в коридор, он внезапно остановился.

— Мне очень хотелось бы осмотреть соседнюю комнату, — сказал он к моему немалому удивлению.

Дверь в нее оказалась незапертой, и мы вошли. В этом большом двухместном номере явно никто не жил. Вся мебель была покрыта толстым слоем пыли. Мой педантичный друг скорчил характерную для него в подобных случаях гримасу и начертил пальцем на поверхности стола прямоугольник.

— Качество уборки в этом отеле оставляет желать лучшего, — сухо заметил он.

Потом Пуаро посмотрел в окно и задумался.

— Ну? — спросил я нетерпеливо. — Зачем мы, собственно говоря, вообще сюда пришли?

Он вздрогнул.

— Ge vous demande pardon, mon ami[205]. Хотел убедиться, действительно ли и с этой стороны дверь закрыта на задвижку.

— Видите, она закрыта, — сказал я.

Пуаро кивнул, но что-то явно продолжал обдумывать.

— К тому же это не имеет теперь абсолютно никакого значения, — добавил я. — Дело закончено. Конечно, в ходе его расследования вам не удалось проявить себя. Но случай оказался настолько простым, что с ним справился даже этот не слишком сообразительный инспектор.

Пуаро отрицательно покачал головой:

— Дело не закончено, мой друг. Расследование будет продолжаться до тех пор, пока мы не выясним, кто похитил ожерелье.

— Но это же сделала камеристка!

— Почему камеристка?

— Как почему! — вскричал я. — Ожерелье было найдено в ее комнате, под ее матрацем.

— Стоп, стоп! — нетерпеливо произнес Пуаро. — Ожерелье! С чего вы взяли, что оно найдено!

— Как?!

— Подделка, mon ami.

От этих слов у меня захватило дух. Пуаро снисходительно улыбнулся:

— Наш добросовестный инспектор, видимо, мало что понимает в жемчуге. Но скоро поднимется большой шум!

— Пойдемте! — закричал я и схватил его за руку.

— Куда?

— Мы должны немедленно сказать все это Опальзену.

— Лучше не надо.

— Но ведь бедная женщина…

— Эта бедная женщина, как вы ее назвали, будет спать гораздо спокойнее, будучи уверенной, что с ее ожерельем все в порядке.

— А если тем временем похититель скроется?

— Как обычно, вы говорите, не подумав, мой друг. Кто кроме нас знает, что то ожерелье, которое столь тщательно прятала миссис Опальзен, на самом деле фальшивое? Или то, что похищение на самом деле могло произойти накануне?

— Ах вот оно что! — сконфуженно произнес я.

— Да! — сияя, сказал Пуаро. — Придется начинать все сначала.

Мы покинули комнату и прошли в конец коридора. Там собрался весь обслуживающий персонал этажа, который внимательно слушал рассказ нашей горничной о выпавших на ее долю испытаниях. Пуаро прервал повествование девушки буквально на полуслове.

— Прошу прощения, — мягко сказал он, — но вы очень меня обяжете, если сейчас откроете нам комнату мистера Опальзена.

Явно озадаченная его галантностью, девушка тут же поднялась и повела нас по коридору. Номер мистера Опальзена оказался прямо напротив комнаты его жены. Горничная открыла дверь, и мы вошли. После этого девушка собралась уходить, однако Пуаро остановил ее:

— Одну минуточку. Скажите, не видели ли вы среди вещей мистера Опальзена карточку, похожую на эту?

С этими словами он извлек из кармана какую-то карточку из белой блестящей бумаги, на которой почему-то ничего не было написано. Девушка посмотрела на нее очень внимательно.

— Нет, сэр, такой точно не видела. Может быть, лакей что-нибудь знает, ведь он намного чаще бывал в комнате.

— Ах вот как. Большое спасибо.

Пуаро забрал у нее карту. Горничная ушла. Он по-прежнему выглядел крайне задумчивым. Через некоторое время Пуаро покачал головой и обратился ко мне:

— Дорогой Гастингс, позвоните, пожалуйста, в колокольчик. Три раза, чтобы пришел лакей.

Сгорая от любопытства, я выполнил его просьбу. Пуаро тем временем опустошил корзину для бумаг и стал внимательно изучать ее содержимое. Вскоре явился лакей. Пуаро показал ему блестящую карточку и задал тот же вопрос, что и горничной. Нет, он тоже не видел подобной карточки у мистера Опальзена. Пуаро поблагодарил слугу за информацию, после чего тот весьма неохотно покинул номер, бросив при этом удивленный взгляд на перевернутую корзину. Он наверняка услышал также глубокомысленное замечание, сорвавшееся с губ Пуаро:

— А ожерелье-то было застраховано на большую сумму…

— Пуаро! — вскрикнул я. — Теперь я вижу…

— Ничего вы не видите, — не дал договорить мне он. — Как обычно, вы ничего не видите, друг мой! Это кажется невероятным, но, увы, все обстоит именно так. Давайте-ка теперь вернемся в наши собственные апартаменты.

Когда мы пришли к себе, Пуаро тут же переоделся.

— Сегодня же вечером еду в Лондон, — заявил он. — Это крайне важно!

— Вы уверены?

— Абсолютно. Главное сделано: я уже все продумал. Мои серые клеточки и на этот раз меня не подвели! Я еду, чтобы собрать доказательства. И я найду их! Эркюля Пуаро обмануть невозможно!

— Иногда вы напоминаете мне павлина с распущенным хвостом, — язвительно заметил я.

— Вы рассердились, мой друг? А я надеялся, что вы окажете мне одну дружескую услугу.

— Можете не сомневаться, — тут же смягчился я, устыдившись своей резкости. — А что мне нужно будет делать?

— Не могли бы вы почистить рукава пиджака, который я только что снял? Они сильно запылились. Вы ведь видели, как я ощупал все выдвижные ящики туалетного столика.

— Нет, я этого не заметил.

— Вы должны быть внимательнее, мой друг. Именно тогда мне на пальцы и попала пудра, которой я, будучи весьма взволнован, испачкал свои рукава. Обычно такого со мной не случается.

— Но что же это была за пудра?

— Отнюдь не яд из арсенала Борджиа[206],— ответил, подмигнув, Пуаро. — Я вижу, ваша фантазия заработала. Но это была обычная французская известь.

— Французская известь?

— Да, ее используют краснодеревщики для того, чтобы ящики выдвигались бесшумно.

Я засмеялся:

— Вам бы все шутить! А я уж было подумал, что за этим скрывается какая-то тайна.

— Пока, мой друг. Теперь я исчезаю.

Дверь за ним захлопнулась. С улыбкой, в которой смешались и ирония, и восхищение, я достал одежную щетку и взял в руки пиджак.

На следующее утро, увидев, что Пуаро еще не приехал, я решил немного прогуляться. По дороге мне встретились старые приятели, вместе с которыми я провел почти весь день. На ленч я отправился в их отель. Потом мы немного погуляли. Часы показывали восемь часов, когда я вновь вернулся в «Гранд Метрополитен». Первым, кого увидел, был Пуаро. Его лицо, обращенное к стоящим рядом Опальзенам, сияло от удовольствия.

— Гастингс, друг мой! — вскричал он и подбежал, чтобы поприветствовать меня. — Поздравьте меня, mon ami: все кончилось так чудесно!

— Вы хотите сказать… — начал я.

— Это граничит с настоящим волшебством! — счастливо прощебетала миссис Опальзен. — Разве я не говорила тебе, Эд, что если с этим делом не справится сам мосье Пуаро, то остальные не справятся и подавно!

— Да, ты говорила, любовь моя, и, как всегда, оказалась права.

Я растерянно взглянул на Пуаро, а он незаметно подмигнул мне.

— Присядьте, пожалуйста, и я расскажу вам, как все произошло. Теперь все в полном порядке.

— В порядке?

— Ну да. Они арестованы.

— Кто?

— Горничная и лакей, черт возьми! А вы разве не догадались? Даже после моего упоминания о французской извести?

— Вы сказали, что ее применяют краснодеревщики.

— Верно, для того, чтобы ящики лучше открывались. Его также используют те, кому необходимо, чтобы ящик выдвигался без малейшего шума. Кому же в нашем случае это могло быть необходимо? Ну конечно, горничной. Однако все было продумано столь тщательно, что никому и в голову не могло прийти — кроме Эрюоля Пуаро, разумеется.

Итак, слушайте! Лакей находился в соседней комнате. Он ждал. Камеристка-француженка вышла из номера. Быстро, как молния, горничная метнулась к ящику, схватила футляр, открыла задвижку и просунула его в дверь. Принявший его лакей спокойненько открыл футляр дубликатом ключа, о котором позаботился заранее, вытащил ожерелье и снова стал ждать. Когда камеристка во второй раз вышла, футляр мгновенно был водворен на место.

Пришла мадам, и о краже стало известно. Разыграв неподдельное возмущение, горничная напросилась на обыск и покинула комнату с видом невинного агнца. А фальшивое ожерелье они с напарником еще утром спрятали в кровать француженки. Первоклассный трюк!

— Но зачем вы ездили в Лондон?

— Вы помните о белой карточке?

— Да, конечно. Признаться, я был очень озадачен, как, впрочем, и теперь. Я полагал…

Тут я замешкался и взглянул на Опальзена. Пуаро лукаво улыбнулся.

— Это была ловушка для лакея. На этой карточке имелось специальное покрытие, предназначенное для снятия отпечатков пальцев. С вокзала я сразу поехал в Скотленд-Ярд, нашел там нашего старого друга, инспектора Джеппа, и объяснил ему суть дела. Как я и предполагал, отпечатки принадлежали двум известным аферистам, которые уже в течение довольно долгого времени находятся в розыске. Джепп приехал вместе со мной. Они уже арестованы. У лакея и было найдено колье. Шустрая парочка, ничего не скажешь, но у них не было метода… А я ведь уже по меньшей мере раз тридцать шесть говорил вам, что без метода…

— Намного более тридцати шести раз! — прервал я его. — Но где же они все-таки допустили ошибку?

— Мой дорогой друг! Их план — занять места горничной и лакея — был неплох, однако при этом им не следовало отлынивать от выполнения своих служебных обязанностей. Они не посчитали нужным прибраться и вытереть пыль в пустовавшей комнате. И когда лакей поставил футляр с драгоценностями на маленький столик возле двери, там остался след.

— Я помню это! — вырвалось у меня.

— Сначала у меня не было уверенности, что это они, но с того момента как я увидел отпечаток на пыльной поверхности, все мои сомнения рассеялись!

На короткое время воцарилась тишина.

— Мой любимый жемчуг снова со мной! — победно произнесла миссис Опальзен.

— Ну и превосходно, — сказал я, — а теперь неплохо было бы пойти перекусить.

Пуаро пошел вместе со мной.

— Вам это принесет новую славу, — заметил я.

— Pas du tout[207],— спокойно возразил Пуаро. — Славу поделят между собой Джепп и местный инспектор. Зато… — он постучал по своему карману, — здесь у меня чек от мистера Опальзена. Что вы скажете на это, друг мой? Нынешние выходные прошли не так, как мы планировали. Как вы посмотрите на то, чтобы в конце следующей недели мы с вами снова вернулись сюда, но на этот раз за мой счет?

Похищение премьер-министра The Kidnapped Prime Minister © Перевод И. Борисова

Теперь, когда война кончилась и все тайное постепенно становится явным, думаю, можно смело поведать миру, какую роль мой друг Пуаро сыграл в разрешении национального кризиса. Секрет охранялся столь тщательно, что даже чуткое ухо прессы не уловило ни шепотка. Теперь же, когда необходимость в подобной секретности отпала, уверен, будет только справедливо, если Англия узнает, сколь многим она обязана моему маленькому эксцентричному другу, чей изумительный мозг столь блестяще предотвратил огромную катастрофу.

Однажды вечером, — не стоит даже уточнять дату: достаточно сказать, что в то время «мирные переговоры» стали единственным, о чем говорили враги Англии я сидел в гостях у моего друга. Когда пошатнувшееся здоровье заставило меня покинуть армию, я занялся вербовкой новобранцев, и у меня вошло в привычку заглядывать по вечерам к Пуаро и беседовать с ним о занимательных случаях из его практики, благо таковые у него не переводились.

В тот раз я пытался выудить у Пуаро его мнение по поводу сенсации дня, а именно о покушении на Дэвида Макадама, премьер-министра Англии. Вот так! Над газетными сообщениями старательно потрудилась цензура: деталей там не было вообще, сообщалось только, что премьер-министр чудом спасся и пуля лишь слегка задела его щеку.

Я считал, что сама возможность подобного злодеяния — позор для нашей полиции. Прекрасно ведь известно, что немецкие агенты готовы были многим рискнуть ради такой цели. «Воинствующий Мак», как окрестили его соратники по партии, методично, яростно и непреклонно душил пацифистские[208] настроения, которые враги столь усердно сеяли на исстрадавшейся земле Британии.

Он был более чем английский премьер-министр, он был — сама Англия, и его исчезновение с политической арены нанесло бы ей сокрушительный, если не смертельный удар.

К сожалению, Пуаро был слишком увлечен приведением в порядок своего серого костюма. Свет не видывал щеголя, равного Эркюлю Пуаро! Чистота и порядок были его пунктиком. И сейчас, когда в воздухе витал одуряющий запах бензина, испарявшегося с крошечной губки, Пуаро при всем желании не мог уделить мне достаточно внимания.

— Одну минуточку, друг мой, и я снова весь внимание. Я почти закончил. Это сальное пятно… Отвратительно… Вот, я удаляю его, и…

Он победоносно взмахнул губкой.

Я улыбнулся и зажег новую сигарету.

— Есть что-нибудь интересное? — поинтересовался я через пару минут.

— Э… я помогаю одной — как это у вас? — поденщице найти ее мужа. Трудное дело: требует деликатности. Поскольку есть у меня опасение, что этот муж вовсе не хочет находиться. Думаю, вы бы на его месте тоже не захотели. Лично мне он симпатичен. Так ловко потеряться!

Я рассмеялся.

— Ну вот! Пятно наконец испарилось! Итак, я в полном вашем распоряжении, друг мой.

— Я спрашивал, что вы думаете об этом покушении на Макдама?

— Enfantillage![209] — фыркнул Пуаро. — Едва ли стоит принимать это всерьез. Стрелять из ружья — что за мысль? Абсолютно непрофессионально.

— Однако это почти сработало, — напомнил я.

Пуаро досадливо мотнул головой и собрался ответить, но тут в дверь заглянула домохозяйка и сообщила, что двое джентльменов внизу желают его видеть.

— Они не захотели назваться, сэр, сказали только, что по очень важному делу.

— Пусть подымутся, — разрешил Пуаро, любовно складывая вычищенные брюки.

Минутой позже посетители появились, и у меня даже екнуло сердце: впереди шел не кто иной, как сам лорд Эстер, глава палаты общин, а его спутник, сэр Бернард Додж — между прочим, член военного кабинета, — был, насколько я знал, близким другом премьер-министра.

— Мосье Пуаро? — осведомился лорд Эстер.

Мой друг поклонился. Высокий гость с сомнением оглядел меня.

— У нас весьма деликатное дело.

— Можете говорить при капитане Гастингсе, — ответил мой друг, кивком призывая меня остаться. — Конечно, он звезд с неба не хватает — нет, — но за его абсолютную порядочность я отвечаю.

Лорд Эстер все еще колебался, и сэр Додж не выдержал.

— Да, полно вам. Будет ходить вокруг да около. Думается мне, скоро вся Англия будет знать, в какую лужу мы сели. Дорог каждый час.

— Умоляю, мосье, присаживайтесь, — вежливо предложил Пуаро. — В том большом кресле вам будет удобно, милорд.

Лорд Эстер чуть вздрогнул.

— Вы узнали меня?

Пуаро улыбнулся.

— Разумеется. Я ведь проглядываю эти газетки с фотографиями. Как же мне вас не знать?

— Мосье Пуаро, мне требуется ваш совет в деле жизненно важном и неотложном, но я вынужден настаивать на абсолютной секретности.

— Слово Эркюля Пуаро! Этим все сказано, — с пафосом изрек мой друг.

— Речь идет о премьер-министре. У нас серьезная проблема.

— Да нас просто загнали в угол! — вставил сэр Додж.

— Стало быть, рана опасна? — спросил я.

— Какая рана?

— Пулевая.

— А, это! — презрительно фыркнул сэр Додж. — Об этом уж и думать забыли.

— Как сказал мой коллега, — продолжил лорд Эстер, — с тем делом покончено раз и навсегда. К счастью, покушение провалилось. Хотел бы я сказать то же о второй попытке!

— Значит, была и вторая?

— Да, хотя несколько иного рода. Мосье Пуаро, премьер-министр исчез!

— Что?

— Его похитили!

— Невероятно! — вскрикнул я, ошеломленный.

Пуаро метнул в меня испепеляющий взгляд, предостерегая, как я понял, от дальнейших комментариев.

— Да, совершенно невероятно, — согласился его светлость, — но это так.

Пуаро посмотрел на сэра Доджа.

— Вы только что сказали, мосье, что дорог каждый час. Что вы имели в виду?

Гости обменялись взглядами, и лорд Эстер начал:

— Мосье Пуаро, вы, разумеется, слышали о близящейся встрече союзников?

Мой друг кивнул.

— По вполне понятным причинам ни дата, ни место конференции не были оглашены. Но в дипломатических кругах эта информация, разумеется, широко распространена. Конференция будет проведена завтра — в четверг — во второй половине дня в Версале[210]. Теперь вы понимаете, насколько серьезно положение. Не стану скрывать, что присутствие на встрече премьер-министра — жизненно необходимо. Пацифистская пропаганда, развернутая в стране немецкими шпионами, весьма активна. Общеизвестно, что ход встречи во многом будет зависеть от влияния такой сильной личности, как премьер-министр. Его отсутствие может иметь самые серьезные последствия — вплоть до преждевременного и губительного мира. Никого, кто мог бы выполнить его миссию, нет. Англию должен представлять только он.

Лицо Пуаро стало очень серьезным.

— Значит, похищение премьер-министра вы расцениваете как прямую попытку помешать его присутствию на конференции?

— Несомненно. Когда это случилось, он был уже на пути в Версаль.

— И встреча должна состояться?

— Завтра в девять вечера.

Пуаро извлек из кармана огромные часы.

— Сейчас без четверти девять…

— Двадцать четыре часа, — озабоченно заметил сэр Додж.

— С четвертью, — поправил его Пуаро. — Не забывайте про четверть, мосье, она может оказаться весьма полезной. Теперь о деталях… Похищение произошло в Англии или уже во Франции?

— Во Франции. Макадам пересек Ла-Манш[211] нынче утром. Планировалось, что ночь он проведет у главнокомандующего, а завтра проследует в Париж. Через пролив его сопровождал эсминец. В Булони[212] встречала машина и один из адъютантов главнокомандующего.

— Eh bien?[213]

— Ну, они отбыли из Булони и… исчезли.

— Что?

— Мосье Пуаро, и машина, и адъютант были подставными. Машина же главнокомандующего обнаружена в овраге. Внутри находились адъютант и шофер, тщательно связанные и с кляпом во рту.

— А машина с премьером?

— До сих пор не найдена.

Пуаро нетерпеливо поморщился.

— Невозможно! Разумеется, ее скоро найдут.

— Мы тоже так думали. Казалось, это вопрос времени. Та часть Франции находится на военном положении. Они просто не могли уйти далеко. Но… Французская полиция, наши люди из Скотленд-Ярда, армия — все выбились из сил. Машины нигде нет, хотя, как вы и заметили, это совершенно невозможно.

Послышался стук в дверь, она отворилась, и молоденький офицер вручил лорду Эстеру тщательно запечатанный конверт.

— Только что из Франции, сэр. Доставил сюда, как вы приказали, — отрапортовал он и удалился.

Министр нетерпеливо разорвал конверт и радостно вскрикнул:

— Наконец-то новости! На ферме под К… найдена вторая машина и секретарь, Дэниелс. Его усыпили хлороформом, связали и засунули в рот кляп. Он помнит только, как ему прижали к лицу тряпку и как он пытался вырваться Полиция считает, что оснований сомневаться в его показаниях нет.

— И больше ничего не найдено?

— Нет.

— Я имею в виду: тела премьер-министра? Нет? Тогда есть надежда. Но это странно… Почему, попытавшись убить его утром, они теперь стараются сохранить ему жизнь?

Сэр Додж недоуменно покачал головой.

— Ясно одно. Они готовы любой ценой помешать его присутствию на конференции.

— Если премьер-министр жив, он на ней будет. Бог даст, еще не слишком поздно. А теперь, мосье, расскажите мне все — с самого начала. Мне нужно знать также и об этой утренней стрельбе.

— Прошлой ночью премьер-министр в сопровождении одного из секретарей, капитана Дэниелса…

— Который сопровождал его и в последней поездке?

— Да. Так вот, они выехали в Виндзор[214], где премьер-министр был удостоен аудиенции. А на следующее утро они возвращались в город, тогда-то все и случилось.

— Одну минутку, если позволите. Кто такой этот капитан Дэниелс? У вас ведь есть на него досье?

Лорд Эстер улыбнулся.

— Я знал, что вы спросите, но о нем известно не так уж много. Он не из знатной семьи, служил в английской армии… Обладает исключительными способностями к языкам, вследствие чего совершенно незаменим как секретарь. Знает, как мне помнится, чуть ли не семь языков. Потому премьер-министр и выбрал его для поездки во Францию.

— Родственники в Англии?

— Две тетки. Миссис Эверард, проживающая в Хэмпстеде[215], и мисс Дэниелс, где-то недалеко от Аскота[216].

— Аскот? Это ведь рядом с Виндзором, не так ли?

— Мы проконтролировали это обстоятельство. Ничего не дало.

— Следовательно, капитан Дэниелс, по-вашему, вне подозрений?

— Мосье Пуаро, — ответил лорд Эстер с легкой горечью. — В настоящее время я счел бы легкомыслием объявить хоть кого-нибудь вне подозрений, кого бы то ни было.

— Tres bien[217]. Насколько я понимаю, милорд, из этого следует, что премьер-министр должен был находиться под неусыпной охраной, практически исключающей всякую возможность покушения?

Лорд Эстер кивнул.

— Это так. За машиной премьер-министра неотступно следовала другая, полная агентов в штатском, причем об этой предосторожности не знал даже сам Макадам. Он начисто лишен чувства страха и вполне способен самолично отослать сопровождение. Полиция, разумеется, тоже принимает — точнее, принимала — меры: шофер премьер-министра, О'Мерфи, их человек.

— О'Мерфи? Это ведь ирландская фамилия, правда?

— Да, он родом из Ирландии.

— Из какой ее части?

— Графство Клэр, я полагаю.

— Tiens![218] Однако продолжайте, милорд.

— Премьер сел в закрытую машину, Дэниелс уселся рядом, и они тронулись в Лондон. Вторая машина, как обычно, следовала за ними на некотором расстоянии. К несчастью, по неизвестной нам причине машина, в которой находился премьер-министр, свернула с главной дороги…

— Это случилось на развилке? — вставил Пуаро.

— Да, но откуда вы знаете?

— О, c'est evident![219] Продолжайте.

— Так вот, по неизвестной нам причине машина премьер-министра свернула с главной дороги. Сопровождение, не подозревая об этом, проследовало дальше. Как только машина премьер-министра выехала на безлюдную дорогу, перед ней выросла группа людей в масках. Шофер…

— Наш храбрый О'Мерфи, — задумчиво пробормотал Пуаро.

— Да. Шофер от неожиданности нажал на тормоза. Премьер-министр высунулся из окна, и тут же прозвучали выстрелы — два выстрела. Первый оцарапал ему щеку, второй, к счастью, вообще не достиг цели. Шофер, опомнившись, тут же рванулся с места и прорвался сквозь нападавших.

— Они могли погибнуть! — вскрикнул я, содрогнувшись.

— Премьер запретил поднимать какой-либо шум в отношении полученного им ранения. Заявил, что это просто царапина. Заехал по дороге в сельскую больницу, где рану обработали и перевязали — инкогнито, разумеется. Потом, как ни в чем не бывало, руководствуясь ранее составленным графиком, отправился на Чаринг-Кросс[220], где его ждал специальный экспресс до Дувра[221], и, после объяснений, состоявшихся между капитаном Дэниелсом и не на шутку обеспокоенной полицией, выехал в Дувр. Там он поднялся на борт ожидавшего его эсминца, а в Булони, как вы уже знаете, его ожидала служебная машина с британским флагом — в точности такая, какой ей и следовало быть, только подставная.

— Это все, что вы можете мне сообщить?

— Да.

— И вы ничего не упустили, милорд?

— Ну, есть одна странность…

— Да?

— Машина премьер-министра, отвозившая его на вокзал, не вернулась в гараж. Полиция торопилась допросить О'Мерфи, поэтому немедленно был объявлен розыск. Машину обнаружили возле одного из сомнительных ресторанчиков в Сохо[222], известного нам как место встреч немецких шпионов.

— А шофер?

— Его так и не нашли. Он тоже исчез.

— Итого, — задумчиво протянул Пуаро. — Исчезли два человека: премьер-министр во Франции и О'Мерфи в Лондоне.

Он вопросительно посмотрел на лорда Эстера, но тот лишь обескураженно развел руками.

— Знаете, мосье Пуаро, если бы вчера кто-то намекнул мне, что О'Мерфи предатель, я рассмеялся бы этому человеку в лицо.

— А сегодня?

— А сегодня я не знаю, что и подумать.

Пуаро серьезно кивнул и снова взглянул на свои часы-луковицу.

— Насколько я понимаю, у меня carte blanche[223], господа, — во всех отношениях, да? Я должен иметь возможность попадать куда мне нужно в любое время — как только мне это потребуется.

— Разумеется. Через час в Дувр отправляется специальный поезд с лучшими силами Скотленд-Ярда. В вашем распоряжении постоянно будут находиться боевой офицер и служащий уголовной полиции. Этого достаточно?

— Вполне. И еще один вопрос, перед тем как вы уйдете, мосье. Что заставило вас прийти? Я имею в виду, прийти сюда? Я так мал и незаметен в этом вашем великом Лондоне…

— Мы разыскали вас по рекомендации и горячему настоянию одного вашего великого земляка.

— Comment?[224] Мой добрый друг префект?

Лорд Эстер покачал головой.

— Особа гораздо более высокая. Чье слово некогда было законом в Бельгии. И в недалеком будущем — Англия поклялась в этом! — будет снова.

Рука Пуаро взлетела в торжественном салюте.

— Да будет так! Мой повелитель не забывает… Мосье… Я, Эркюль Пуаро, буду служить вам верой и правдой. Бог даст, еще не слишком поздно. Но пока все темно… Пока ни малейшего просвета…

— Ну что, — нетерпеливо вскричал я, как только дверь за посетителями закрылась. — Что вы об этом думаете?

Мой друг торопливо, но как всегда ловко и аккуратно собирал свой дорожный саквояж. Он задумчиво покачал головой.

— Не знаю. Право, не знаю. Мой разум оставил меня.

— Однако вы заметили, что, чем возиться с похищением, куда проще было бы хорошенько ударить его по голове, — не унимался я.

— Прошу прощения, mon ami, я так не говорил. Вне сомнения, похищение — это как раз то, что им нужно.

— Это почему же?

— Потому что неуверенность порождает панику. Это во-первых. Погибни премьер-министр, катастрофа была бы ужасной, но очевидной — с ней рано или поздно справились бы. В нашем же случае мы наблюдаем полнейший тупик. Объявится премьер-министр или нет? Жив он или мертв? Никто не знает, и, пока это так, не будет предпринято ничего определенного. А как я уже сказал, неопределенность порождает панику, то есть именно то, ради чего и стараются наши враги. Опять же, если похитители держат премьер-министра в каком-нибудь укромном месте, у них большое преимущество: они могут договариваться с обеими сторонами. Немецкое правительство отличается отвратительной скаредностью, но в данном случае из него наверняка удастся вытянуть весьма приличную сумму. И наконец, похищение, в отличие от убийства, не карается смертной казнью. Как видите, это именно то, что им нужно.

— Но если так, почему они сначала пытались его убить?

Пуаро раздраженно дернул плечом.

— А вот этого я как раз и не понимаю! Необъяснимо! Невероятная тупость! Подготовить — и прекрасно, кстати сказать, подготовить — похищение, а потом взять и чуть не пустить всё насмарку ради дурацкого спектакля, достойного разве что дешевого вестерна, и такого же неправдоподобного. С кучей людей в идиотских масках, всего в двадцати милях от Лондона!

— Возможно, эти два происшествия никак не связаны между собой, — предположил я.

— Да нет же, Гастингс, не бывает таких совпадений. Теперь дальше: кто, собственно, предатель? Без него тут никак не обошлось; по крайней мере, в первом случае. Но кто: Дэниелс или О'Мерфи? Это непременно один из них, иначе почему машина свернула с маршрута? Сомнительно, чтобы премьер-министр участвовал в попытке собственного убийства. Сам ли свернул О'Мерфи, или ему приказал Дэниелс?

— Конечно, сам.

— Очевидно, поскольку, прикажи ему Дэниелс, премьер-министр наверняка поинтересовался бы о причинах такого распоряжения. Однако здесь слишком много «если», и все они противоречат друг другу. Если О'Мерфи чист, почему он свернул? А если нет, почему уехал, как только стали стрелять, спасая тем самым жизнь премьер-министра? И опять-таки: если он честен, то почему, доставив премьера на вокзал, тут же прямиком направляется в логово врага?

— Выглядит скверно, — признался я.

— Будем последовательны. Что мы имеем за и против каждого из этих двух? Сначала О'Мерфи… Против: подозрительный сход с маршрута, ирландское происхождение и крайне сомнительное исчезновение. За: поспешность, с которой он вывел машину из-под обстрела, спасая жизнь премьер-министра, служба в Скотленд-Ярде и — исходя из доверенного ему поста — отличный послужной список. Теперь Дэниелс. Против: кроме неясного происхождения и совершенно не подобающих англичанину способностей к языкам, нет ничего. (Простите, mon ami, но как полиглот вы решительно не состоялись.) За: найден усыпленным, связанным и с кляпом во рту, что вроде бы говорит о его непричастности.

— Это мог сделать и его сообщник — для отвода глаз.

Пуаро покачал головой.

— Французская полиция знает толк в таких штучках. Кроме того, по достижении цели, то есть удачном похищении премьер-министра, ему не было нужды оставаться. Нет, его сообщники могли, конечно, усыпить его и связать, но лично я не в состоянии понять, чего бы они этим добились. Отныне и до тех пор, пока дело не прояснится, он будет совершенно для них бесполезен, находясь под пристальным наблюдением полиции.

— Может, он должен был направить их по ложному следу?

— Тогда почему он этого не сделал? Он сообщил только, что ему к лицу прижали какую-то тряпку и больше он ничего не помнит. Это совсем не похоже на ложный след.

— Ну, — протянул я, взглянув на часы, — думаю, самое лучшее сейчас — это отправиться на вокзал. Возможно, разгадка находится во Франции.

— Возможно, друг мой, но лично я в этом сомневаюсь. М-да, невероятно… чтобы премьер-министра не смогли найти на вполне определенной территории, где и спрятать-то его практически невозможно. Если контрразведка и полиция двух стран не нашли его, что могу я?

На вокзале нас встретил сэр Додж.

— Это детектив Барнс из Скотленд-Ярда и майор Норман. Они будут в полном вашем распоряжении. Удачи! Положение прескверное, но я не теряю надежды. Теперь простите, я должен спешить…

И министр поспешно удалился. Мы перекинулись парой слов с майором Норманом. Среди людей на платформе я увидел маленького, похожего на хорька человечка, который разговаривал с высоким блондином. Это был старый знакомый Пуаро — инспектор Джепп, считавшийся одним из самых толковых сотрудников Скотленд-Ярда. Он подошел и жизнерадостно поприветствовал моего друга.

— Слышал, вы тоже задействованы. Чистая работа! Так ловко все провернуть! Только не верю я, что они долго продержатся. Наши ребята прочесывают там каждый сантиметр. Французы тоже. Сдается мне, еще пара часов и им крышка!

— И премьеру, возможно, уже, — мрачновато вставил высокий детектив.

Лицо Джеппа вытянулось.

— Да… Только мне почему-то кажется, что он жив.

Пуаро кивнул.

— Да-да. Он жив. Только вот найдут ли его вовремя? Я, как и вы, думал, что они не смогут скрывать его так долго…

Прозвучал свисток, и все поспешили в вагон. Поезд нехотя тронулся и лениво потянулся со станции.

Странная это была поездка. Всюду люди из Скотленд-Ярда… Везде разложены карты Северной Франции, пальцы, обгоняющие друг друга в путешествии по обозначенным городам и дорогам… И у каждого — своя версия. Обычная словоохотливость изменила на этот раз Пуаро, и он молча забился в угол с видом обиженного ребенка. Зато я нашел занимательного собеседника в лице майора Нормана, и путешествие пролетело незаметно. В Дувре меня немало позабавило поведение Пуаро. Едва взойдя на палубу корабля, он мертвой хваткой вцепился в мою руку, с ужасом всматриваясь в поднимающиеся волны.

— Mon Dieu! — прошептал он. — Это ужасно!

— Не унывайте, Пуаро, — подбодрил я его, стараясь перекричать ветер. — У вас все получится. Вы найдете его — я уверен.

— Ах, mon ami, как вы ошибаетесь! Меня беспокоит совсем другое… Это ужасное море, mal de ter — невыносимые муки!

— О-о! — только и ответил я.

Судно задрожало от заводимых моторов, и Пуаро, застонав, прикрыл глаза.

— У майора Нормана есть карта Северной Франции, если вам интересно, — попробовал отвлечь я его.

Пуаро печально качнул головой.

— Нет-нет. Оставьте меня, мой друг. Видите ли, чтобы думать, мозг должен находиться в мире с желудком. Лаверже[225] рекомендует превосходный метод для преодоления mal de mer[226]. Вы вдыхаете — очень медленно, поворачивая голову вправо — и медленно же выдыхаете, поворачивая ее уже влево, а между вдохами считаете до шести.

Я понаблюдал немного за его упражнениями и поднялся наверх.

Когда мы медленно входили в Булонский порт, Пуаро, как всегда безупречно аккуратный и улыбающийся, присоединился ко мне на палубе и шепотом сообщил, что система Лаверже творит подлинные чудеса.

Джепп все еще водил указательным пальцем по развернутой карте.

— Чушь! Машина выехала из Булони. Здесь они свернули. Я вам говорю: они сменили машину. Вы поняли мою мысль?

— Ну, — ответил высокий детектив, — лично я ставлю на порты. Десять против одного: они вывезли его морем.

Джепп затряс головой.

— Слишком просто. И учтите: немедленно вышел приказ о закрытии всех портов.

Когда мы причалили, еще даже не полностью рассвело. Майор Норман тронул Пуаро за рукав.

— Вас ожидает армейская машина, сэр.

— Благодарю вас, мосье — в настоящий момент я никуда не собираюсь.

— А?

— Сейчас мы все вместе отправляемся в этот отель на набережной, — заявил Пуаро и немедленно потребовал, чтобы по прибытии ему предоставили лучший номер. Мы, озадаченные и растерянные, плелись следом.

— Хороший детектив так бы не поступил, а? — ехидно осведомился Пуаро, смерив нас быстрым взглядом. — Я знаю. Хороший детектив должен быть полон энергии. Он должен бегать. Туда-сюда. Валяться в дорожной пыли и рассматривать в лупу следы автомобильных шин. Потом еще подбирать окурки и брошенные спички, верно? Так ведь вы думаете, да?

Его глаза вызывающе устремились на нас.

— Так вот. Я, Эркюль Пуаро, говорю вам, что это все чушь. Настоящие улики — они здесь. — Он постучал себя по лбу. — Понимаете вы это? И вообще: не нужно мне было уезжать из Лондона. Достаточно было как следует подумать дома. Единственное, что важно — это маленькие серые клеточки. Тихо и незаметно они делают свое дело, и вот я уже прошу карту, указываю пальцем место — вот так — и говорю: премьер-министр там! И он действительно там! Метод и логика — вот все, что действительно нужно. Этот стремительный бросок во Францию — одна сплошная ошибка, детская игра в догонялки. Но уж теперь, пусть и с опозданием, работа пойдет как ей положено — изнутри. Тихо, друзья мои, прошу вас.

И пять долгих часов он просидел без единого движения, изредка мигая своими зелеными, мерцающими как у кошки, глазами. Они становились все зеленее и зеленее, человек из Скотленд-Ярда все презрительнее и презрительнее, майор Норман все мрачнее и нетерпеливее, и даже я нашел, что время тянется как-то уж очень медленно.

В конце концов я встал и как можно бесшумнее подошел к окну. Расследование превращалось в фарс. Втайне я переживал за своего друга. Если уж ему и суждено было потерпеть неудачу, лучше чтобы это было не так позорно и смешно. Уставясь в окно, я мрачно наблюдал, как рейсовый пароход, стоящий у причала, изрыгает клубы дыма.

Из задумчивости я был вырван раздавшимся чуть не из-под моего локтя восклицанием Пуаро:

— Mes amis[227], приступим!

Обернувшись, я обнаружил, что с моим другом произошло чудесное превращение. Его глаза сверкали, а грудь ходила колесом.

— Я немного оплошал, друзья мои, но теперь… теперь я вижу свет во мраке!

— Я вызову машину, — бросил майор Норман, кидаясь к двери.

— Нет необходимости. Она мне не понадобится. Благодарение Богу, ветер стих.

— Вы хотите сказать, что пойдете пешком, сэр?

— Нет, мой юный друг. Я не святой Петр. Моря я предпочитаю пересекать на кораблях[228].

— Пересекать что?

— Моря, друг мой, моря! Чтобы быть последовательным, следует начать с начала. А начало этого дела — в Англии. Следовательно, туда мы и возвращаемся.

В три часа дня мы снова стояли на платформе Чаринг-Кросс. На все наши протесты Пуаро не обращал ни малейшего внимания, заявив, что возвращение к истокам не пустая трата времени, а единственно возможный путь. Во время этого пути он вполголоса переговорил с майором, результатом чего стала кипа телеграмм, отправленная последним из Дувра.

Благодаря специальным пропускам, оказавшимся у майора, мы добрались в рекордно короткое время. В Лондоне нас уже ждала большая полицейская машина с несколькими детективами в штатском, один из которых тут же протянул моему другу отпечатанную на машинке бумагу. Пуаро поймал мой вопрошающий взгляд.

— Список сельских больниц к западу от Лондона, — пояснил он. — Я запрашивал о нем из Дувра.

На бешеной скорости мы пересекли центр Лондона, выехали на Бэтроуд и направились дальше — через Хэммерсмит, Чизик и Брентфорд[229] — прочь из города. Я начал догадываться о цели нашей поездки. Виндзор и Аскот. Тут меня осенило: в Аскоте жила тетка Дэниелса. Значит, мы охотились за ним, а не за О'Мерфи.

Вскоре мы остановились у ворот изящной, ухоженной виллы. Пуаро выскочил из машины и позвонил. Я заметил, как по его сияющему лицу расползается хмурое недоумение. Видимо, что-то было не так. На звонок ответили, и Пуаро впустили внутрь. Он вышел буквально через несколько секунд и сразу залез в машину, коротко и резко мотнув головой. Мои надежды начали меркнуть. Шел пятый час… Даже если Пуаро нашел несокрушимое доказательство вины Дэниелса, что толку, если того, кто мог бы указать точное местонахождение премьер-министра, у нас все равно нет?

Обратный путь в Лондон оказался довольно муторным. Мы то и дело сворачивали с главной дороги и останавливались у небольших зданий, в которых без труда угадывались больницы. Пуаро провел всего по несколько минут в каждой, всякий раз оставляя там частицу своего дурного настроения. Под конец он уже просто сиял.

Он что-то прошептал Норману, и тот ответил:

— Да, если свернуть налево, там они и будут ждать, возле моста.

Мы свернули на боковую дорогу, и в сгущающихся сумерках я разглядел стоящую у обочины машину с двумя полицейскими в штатском. Пуаро быстро переговорил с ними, и мы двинулись дальше в северном направлении. Вторая машина поехала следом.

Через некоторое время стало ясно, что мы направляемся к северным пригородам Лондона. Наконец мы подъехали к парадному входу высокого дома, одиноко стоящего чуть в стороне от дороги.

Норман и я остались у машины, а Пуаро с одним из детективов поднялись на крыльцо и позвонили в дверь. Им открыла хорошенькая горничная, и детектив шагнул вперед.

— Я офицер полиции. У меня ордер на обыск этого дома.

Горничная слабо вскрикнула. За ее спиной тут же показалась высокая приятная женщина лет тридцати пяти.

— Закрой дверь, Эдит. Думаю, это грабители.

Однако Пуаро, проворно просунув ногу в закрывающуюся дверь, дунул в свисток. Раздался пронзительный свист. Все тут же бросились к крыльцу, ворвались в дом, и дверь за ними закрылась.

Последовавшие за этим пять минут мы с Норманом проклинали наше вынужденное бездействие. Наконец дверь отворилась, и вся компания появилась на пороге, эскортируя пленников — женщину и двух мужчин. Одного из них вместе с женщиной усадили во вторую машину, другого Пуаро лично препроводил в нашу.

— Мне нужно ехать с теми, друг мой, но вы уж позаботьтесь об этом джентльмене. Вы не знакомы, нет? Тогда разрешите представить: мосье О'Мерфи!

О'Мерфи! Машина тронулась, а я все еще таращился на него, открыв рот. Наручников на нем не было, но я сильно сомневался, что он попытается сбежать. Он сидел, уставившись прямо перед собой, словно оглушенный. А, впрочем, что он мог бы сделать против меня и Нормана?

К моему удивлению, мы снова двинулись на север. Значит, мы вовсе не собирались возвращаться в Лондон. Я был немало озадачен. Когда машина начала тормозить, я вдруг понял, что мы подъехали к аэродрому Хэндон. Я разгадал план Пуаро. Он намеревался достичь Франции самолетом!

Блестящий ход! Хотя, если вдуматься, совершенно непрактичный. Послать телеграмму было бы много быстрее к проще. Ведь дорог каждый час. Так нет же, Пуаро не мог допустить, чтобы лавры спасителя премьер-министра достались кому-то другому!

Как только мы подъехали, майор Норман выскочил из машины и его место занял детектив в штатском. Норман быстро обсудил что-то с Пуаро и поспешно двинулся прочь.

Я тоже вылез из машины и поймал Пуаро за рукав.

— Поздравляю, дружище! Они выдали вам укрытие? Но, право, лучше все-таки телеграфировать. Вы опоздаете, если попытаетесь сделать все сами.

Пуаро с любопытством изучал меня почти целую минуту.

— К сожалению, друг мой, есть вещи, которые нельзя отправить по телеграфу, — ответил наконец он.

Норман вернулся с молодым офицером в форме воздушных сил.

— Это капитан Лайол, который и доставит вас во Францию. Готов вылететь немедленно.

— Закутайтесь поплотнее, сэр, — сказал пилот. — Если желаете, могу дать вам еще пальто.

Пуаро сверился со своими огромными часами.

— Да, пора, — пробормотал он. — Как раз вовремя.

Он поднял глаза и вежливо наклонил голову.

— Благодарю вас, мосье, но вы летите не со мной. Вашим пассажиром будет вот этот джентльмен, — сказал он, отодвигаясь, и из темноты выступил человек.

Это был второй пленник, ехавший в другой машине. И, когда он вышел на свет, я чуть не ахнул от изумления. Это был премьер-министр!

— Бога ради, объясните хоть что-нибудь! — нетерпеливо потребовал я, едва усевшись с Пуаро и Норманом в машину, чтобы ехать обратно в Лондон. — Каким образом им удалось провезти его обратно в Англию?

— А в этом не было нужды, — сухо ответил Пуаро. — Он ее и не покидал. Его похитили по дороге из Виндзора в Лондон.

— Что?

— Сейчас объясню. Премьер-министр находился в своей машине, секретарь — рядом. Внезапно к лицу премьер-министра прижимают смоченную хлороформом тряпку…

— Да кто прижимает?

— Наш выдающийся полиглот капитан Дэниелс. Кто же еще? Премьер-министр теряет сознание, и Дэниелс, по переговорной трубке, приказывает О'Мерфи свернуть направо, тот, ни о чем не подозревая, повинуется. Не успевают они проехать по пустынной дороге и нескольких метров, как видят у обочины большую машину, в моторе которой копается водитель. Тот просит О'Мерфи остановиться, и О'Мерфи тормозит. Незнакомец не спеша идет к машине. В этот момент Дэниелс высовывается из заднего окна машины и, протянув руку к переднему, повторяет трюк с тряпкой. Возможно, он воспользовался каким-нибудь быстро действующим средством вроде этил хлорида. Несколько секунд — и двое бесчувственных людей вытащены из машины и помещены в другую, а их место занимают двойники.

— Да как же так?

— Очень просто! Разве вы никогда не видели в мюзик-холле, с какой точностью исполнители пародируют знаменитостей? Нет ничего легче, чем скопировать общественного деятеля. Сыграть премьер-министра Англии несравнимо проще, чем какого-нибудь Джона Смита из какого-то там Клэпхема[230]. Что до двойника О'Мерфи — здесь расчет был простой: до отъезда премьер-министра к О'Мерфи вряд ли кто особо присматривался, а после и присматриваться было уже не к кому. Так что фальшивый О'Мерфи спокойно едет с вокзала прямо к своим друзьям, входит в ресторан, переодевается и выходит совершенно другим человеком. Настоящий же О'Мерфи исчезает, оставив за собой довольно подозрительный след.

— Ну ладно, положим, на О'Мерфи никто не смотрел. Но на человека-то, изображавшего премьер-министра, смотрели все!

— Его не видел никто, знавший его лично или близко. Кроме того, от нежелательных контактов его тщательно оберегал Дэниелс. И, в довершение всего, лицо у него было забинтовано, а что-нибудь необычное в поведении оправдывалось шоком, пережитым во время утреннего покушения. Более того, у Макадама слабое горло, и он особенно старается беречь его перед важными выступлениями. Попросту говоря, молчит. Поэтому копировать его не представляло ни малейшего труда всю дорогу до Франции. Там это было бы уже невозможно, да, впрочем, и не нужно, и премьер-министр исчез. Английская полиция, тут же забыв о первом покушении, бросилась через Ла-Манш. Чтобы убедить ее, что похищение и впрямь состоялось во Франции, Дэниелса весьма убедительно связали и усыпили.

— А человек, сыгравший премьер-министра?

— Просто сбросил с себя весь этот маскарад. Даже если бы его вместе с фальшивым шофером и задержали как подозрительных личностей, никому и в голову не пришло бы, какую роль они только что сыграли, и в конце концов их отпустили бы за отсутствием состава преступления.

— А настоящий премьер-министр?

— Его и О'Мерфи перевезли прямиком в дом «миссис Эверард» — так называемой тетушки Дэниелса в Хэмпстеде. В действительности это фрау Берта Эбенталь, которую, кстати сказать, давно ищет полиция. Это ей от меня маленький, но ценный подарок. Не говоря уже о самом Дэниелсе. О да, это был хитроумный план, и единственное, чего он не учел — это того, что распутывать его предоставят самому Эркюлю Пуаро!

Лично я считаю, что, по крайней мере, этот приступ тщеславия моему другу можно простить не задумываясь.

— Когда же вы впервые заподозрили истинное положение дел?

— Как только принялся за дело с нужной стороны — изнутри. Мне все не удавалось встроить в логическую цепочку эту утреннюю стрельбу, но, рассмотрев конечный результат «покушения», а именно, что премьер-министр отправился во Францию с забинтованным лицом, я наконец нащупал верный путь. А посетив все больницы между Виндзором и Лондоном и убедившись, что ни в одну из них не обращался человек с огнестрельным ранением, соответствующий данному мной описанию, я уже не сомневался. Что же касается остального, то для моих серых клеточек — это всего лишь детская игра!

На следующее утро Пуаро показал мне только что полученную телеграмму. На ней не было ни штемпеля отправителя, ни подписи. Она состояла из единственного слова: «Вовремя!»

Ближе к вечеру в газетах появилось сообщение о конференции союзных держав. Особо подчеркивались бурные овации, устроенные в честь сэра Дэвида Макадама, чья вдохновенная речь произвела на слушателей глубокое и незабываемое впечатление.

Исчезновение мистера Давенхейма The Disappearance of Mr. Davenheim © Перевод И. Смирнова

Пуаро и я ждали к чаю нашего друга, инспектора Джеппа из Скотленд-Ярда. Пуаро только что аккуратно выровнял на столике чашечки и блюдца, которые его домохозяйка обычно не удосуживалась поставить как положено. Затем он, подышав на бочок мельхиорового заварного чайника, потер его шелковым платком. Большой чайник уже закипал, а рядом с ним стоял эмалированный ковшичек с шоколадом, который Пуаро предпочитал «этой английской отраве».

Буквально через пару минут раздался звонок, и вскоре наш гость вошел в гостиную.

— Надеюсь, не опоздал, — проговорил он, здороваясь с нами. — Сказать правду, я заболтался с Миллером, тем самым, который занимается делом Давенхейма.

Я навострил уши. Последние три дня газеты были полны рассказами о странном исчезновении мистера Давенхейма, старшего компаньона известной банковской фирмы «Давенхейм и Салмон». В прошлую субботу он вышел из дому, и с тех пор никто его не видел. Я надеялся услышать какие-нибудь интересные детали от Джеппа.

— Надо думать, — заметил я, — что в наши дни исчезнуть почти невозможно.

— Будьте точны, мой друг, — произнес Пуаро. — Что вы подразумеваете под словом «исчезнуть»? О каком, собственно, «исчезновении» вы говорите?

— Разве «исчезновения» бывают разные? — рассмеялся я, — может их можно классифицировать?

Джепп тоже улыбнулся. Пуаро, глядя на нас, нахмурился.

— Я не шучу, — сказал он. — Все так называемые «исчезновения» делятся на три категории. Первая, и наиболее обычная, — исчезновение добровольное. Вторая, которой часто злоупотребляют, — это «потеря памяти». Случай редкий, но встречается в практике. Третья — убийство с более или менее успешным сокрытием трупа.

— Бросьте, Пуаро, — возразил я. — Человек, конечно, может потерять память, но кто-нибудь наверняка опознает его. Особенно если это такая известная личность, как Давенхейм. Что касается трупа, он не может испариться в воздухе: раньше или позже его обнаружат в каком-то глухом месте или расчлененным — в чемодане, например. Убийство всегда обнаруживается. Да и потом, куда сбежавший клерк или какой-нибудь террорист в наш радиовек может скрыться? Их разыщут даже за границей. Порты и вокзалы будут под наблюдением, спрятаться они тоже вряд ли смогут: приметы исчезнувшего будут известны каждому, кто читает газеты и слушает радио.

— Mon ami[231],— произнес Пуаро, — вы совершаете ошибку. Вы не допускаете мысли, что субъект, замысливший убрать другого человека или, выражаясь фигурально, самого себя, принадлежит к той редкостной породе людей, — которые знают, что такое метод. Он умеет мобилизовать весь свой ум и память для тщательного просчета каждой детали преступления. Разве ему не удалось бы обмануть полицию.

— Но не вас, надеюсь? — с иронией заметил Джепп, подмигивая мне. — Он не смог бы обмануть вас, мосье Пуаро?

— Меня? А почему, собственно?.. Правда, это трудно: ведь я подхожу к разрешению подобных проблем используя все законы логики, которая, увы, слишком редко изучается нынешними детективами!

Джепп ухмыльнулся еще откровеннее.

— Не знаю, — сказал он. — Миллер парень толковый, можете быть уверены, он не проглядит ни отпечатка ноги, ни пепла от сигары, ни какой-нибудь крошки. Он все увидит.

— Так же, mon ami, как и любой лондонский воробей. Но я бы не стал просить эту маленькую серую птичку разрешить проблему исчезновения мистера Давенхейма.

— Надеюсь, мосье, вы не пренебрегаете найденными деталями. Разве они ничего не стоят?

— Не слишком доверяйтесь деталям, мой друг. Они всегда претендуют на чрезмерную важность, а большинство их обычно слишком незначительно. Только одно необходимо для раскрытия дела: серые клеточки — он постучал себя по лбу, — вот на что мы должны полагаться. Наше восприятие тех или иных вещей подчас слишком окрашено эмоциями. Истину следует искать изнутри, а не извне.

— Вы что же хотите сказать, мосье Пуаро, что можете разрешить дело, не вставая с кресла?

— Вот именно. Конечно, если меня ознакомят с фактами.

Джепп хлопнул себя по колену.

— Будь я проклят, если не поймаю вас на слове! Ставлю пять фунтов, что в течение одной недели вы не сможете указать мне местопребывание Давенхейма, живого или мертвого.

Пуаро задумался.

— Понимаю, — наконец сказал он. — Le sport[232] — страсть англичан. Давайте факты.

— В прошлую субботу, как обычно, мистер Давенхейм сел в поезд, уходивший в двенадцать сорок с вокзала Виктория в Чингсайд; там находится его вилла «Кедры». После ленча он пошел прогуляться по парку и отдать распоряжения садовнику. Все, с кем мы беседовали, не отмечали в его поведении ничего необычного, никакой нервозности. После чая он заглянул к жене и сказал, что идет в деревню отправить несколько писем. При этом добавил, что ждет к себе некоего мистера Ловена. Если Ловен придет до его возвращения, сказал он, пусть подождет в кабинете. После этого Давенхейм вышел из дома через парадную дверь и неспешным шагом двинулся к воротам. Больше его не видели.

— Так-так, просто восхитительно, — пробормотал Пуаро и попросил: — Продолжайте, продолжайте, мой дорогой друг.

— А минут через пятнадцать в дверь позвонил темноволосый господин с пышными усами и заявил, что у него деловое свидание с мистером Давенхеймом. В соответствии с распоряжением банкира мистера Ловена провели в кабинет. Прошло около часа, Давенхейм не возвращался. Наконец Ловен позвонил и объяснил дворецкому, что больше ждать не в состоянии, так как боится опоздать на поезд. Миссис Давенхейм извинилась за мужа, и Ловен, выразив сожаление, ушел.

Как вам известно, Давенхейм не вернулся. В воскресенье рано утром об этом сообщили в полицию, но выяснить ничего не удалось: Давенхейм буквально растворился в воздухе. На почте он не был. В деревне его не видели. На станции заверяли, что ни в один из поездов он не садился. Его автомобиль не покидал гаража. Если он нанял машину, условившись, чтобы шофер встретил его в каком-нибудь уединенном месте, то к настоящему времени мы бы уже знали об этом, поскольку за любую информацию о нем официально обещали крупное вознаграждение. Правда, в пяти милях от Седарс, в Энтфилде, проходили скачки, и если Давенхейм прошел до этой станции пешком, то мог бы незаметно затеряться в толпе. Но с тех пор его фотография и подробное описание примет были опубликованы во всех газетах. Однако дополнительных сведений мы ни от кого не получили… В понедельник утром было сделано сенсационное открытие. Сейф в кабинете Давенхейма — тот, что за портьерой — оказался взломан и ограблен. Но окна были заперты, так что снаружи в кабинет никто проникнуть не мог. Впрочем, не исключено, что у воришки был сообщник среди обитателей дома, который мог запереть окна уже после кражи. Нельзя не учитывать и того, что и в субботу и в воскресенье в доме был большой переполох.

Взломщика могли запустить еще в субботу, и он имел возможность совершенно спокойно прятаться где-нибудь в укромном уголке до самого понедельника.

— Precisement[233],— сухо сказал Пуаро. — Так он арестован? Ce pauvre М. Lowen?[234]

— Пока нет, — усмехнулся Джепп. — Но он, конечно, на подозрении.

— Понятно, — сказал Пуаро. — А что было украдено?

— Точно не известно. По мнению миссис Давенхейм, там хранилась значительная сумма в акциях и банкнотах, полученных в результате заключенных совсем недавно сделок. Все бриллианты миссис Давенхейм также хранились в сейфе. В последние годы ее муж увлекся их коллекционированием и чуть ли не каждый месяц дарил ей что-нибудь необыкновенное.

— Неплохой улов, — задумчиво произнес Пуаро. — А что с Ловеном? По какому делу он приходил к Давенхейму?

— Они не были в хороших отношениях друг с другом. Ловен — мелкий спекулянт. Раза два ему удалось сорвать куш за счет Давенхейма на бирже, но они почти не встречались. То их несостоявшееся свидание касалось каких-то южноамериканских акций.

— Значит, у Давенхейма есть капиталовложения в Южной Америке?

— Кажется, так. Миссис Давенхейм упомянула, что он всю прошлую осень провел в Буэнос-Айресе.

— Какие-нибудь нелады в семейной жизни?

— Едва ли. Его домашняя жизнь протекала довольно мирно и однообразно. Миссис Давенхейм приятная, но недалекая женщина.

— Следовательно, здесь нечего искать разрешения загадки. Были ли у него враги?

— На финансовом поприще у него было много соперников… Но врагов, способных разделаться с ним, вряд ли. К тому же, если с ним разделались, то где тело?

— Как говорит Гастингс, тела имеют обыкновение с фатальным упорством рано или поздно обнаруживаться.

— Кстати, садовник видел какого-то человека, шедшего мимо дома к цветнику. Сюда выходит из кабинета застекленная дверь, и Давенхейм часто пользовался именно ею. Но садовник находился очень далеко и не может утверждать, был ли это хозяин или нет. Это было до шести вечера, так как в этот час садовник кончает работу.

— А когда ушел Давенхейм?

— В половине шестого.

— Что находится позади розария?

— Пруд.

— С лодками и лодочным домиком?

— Да. Есть там несколько плоскодонок. Мне кажется, вы думаете о самоубийстве, мосье Пуаро? В таком случае Миллер отправится туда завтра, чтобы тщательно обследовать эту лужу.

Пуаро слегка улыбнулся.

— Гастингс, прошу вас, передайте мне вон тот экземпляр «Дейли мегафон»[235]. Если мне не изменяет память, там есть удивительно четкая фотография исчезнувшего.

Я поднялся и взял газету. Несколько минут Пуаро внимательно изучал фото.

— Гм, — пробормотал он. — Прическу носит довольно длинную, усы и острая бородка, густые брови. Глаза темные?

— Да.

— И волосы, и бородка седеющие?

Инспектор утвердительно кивнул головой.

— Ну, мосье Пуаро, что вы об этом скажете? Ясно как божий день, а?

— Напротив, темно как ночь…

На лице Джеппа отразилось тайное торжество.

— Что дает мне надежду все-таки разгадать эту тайну, — с безмятежным видом добавил Пуаро.

— Неужели?

— Знаю по опыту: если дело запутанное, есть шанс найти истину. А если оно «ясное как божий день», не верьте этому! Кто-то специально сбивает вас со следа!

Джепп покачал головой — почти сочувственно.

— Что ж, у каждого свой подход. А по мне, так совсем неплохо, когда все сразу удается увидеть.

— Но я ничего и не пытаюсь увидеть, — мягко заметил Пуаро. — Я наоборот закрываю глаза и — думаю.

— У вас впереди целая неделя на размышления, — вздохнул Джепп.

— Только обещайте, что будете сообщать мне все вновь поступившие сведения. В частности, те, что раздобудет неутомимый и зоркий инспектор Миллер.

— Договорились, — сказал Джипп, поднимаясь.

Когда я провожал инспектора к выходу, он снова тяжко вздохнул и заметил:

— Даже как-то неудобно. Выкрали словно какого-то малолетнего карапуза.

Я невольно улыбнулся этой фразе. Распростившись с Джеппом и машинально продолжая улыбаться, я вернулся в гостиную.

— Так-так! — весело произнес Пуаро и погрозил мне пальцем. — Насмехаетесь над папашей Пуаро? Не верите в его серые клеточки? Ладно уж, не смущайтесь. И давайте обсудим эту маленькую проблему. Здесь есть две-три интересные детали.

— Пруд! — многозначительно произнес я.

— И не только пруд — лодочный домик!

Я искоса взглянул на Пуаро. Он непроницаемо улыбался Я почувствовал, что спрашивать его о чем-то пока бесполезно.

Джепп явился к нам только следующим вечером, около десяти часов. По выражению его лица я сразу понял, что он жаждет сообщить какие-то новости.

— Ну как, мой друг? — спросил Пуаро. — Все идет хорошо? Не говорите только, что вы обнаружили в пруду тело мистера Давенхейма, потому что я просто не поверю вам.

— Мы не нашли тела, но нашли его костюм, тот самый, в котором он был в тот день. Что скажете?

— Еще какие-нибудь носильные вещи пропали?

— Нет. Остальной гардероб не тронут. И еще новость. Мы арестовали Ловена. Одна из служанок утверждает, что видела его в саду, приблизительно за десять минут до того, как он покинул дом.

— И что говорит Ловен?

— Сначала он твердил, что вообще не выходил, потом признался, что выходил-таки ненадолго из кабинета — через дверь, ведущую в сад, — чтобы взглянуть на какие-то необычайные розы. Довольно жалкая выдумка! Есть и еще одно свидетельство против него. Давенхейм всегда носил массивное золотое кольцо с бриллиантом на правом мизинце. Так вот, это кольцо было заложено в Лондоне в субботу ночью неким Билли Келлетом! Он уже известен полиции — отсидел прошлую осень три месяца за кражу часов у одного старого джентльмена. Заложив кольцо, Билли напился, напал на полисмена и был задержан. Я ездил на Боу-стрит с Миллером и видел его. Теперь он протрезвел и сильно напуган. Боится, что мы обвиним его в убийстве.

— Каковы его показания?

— Он был на скачках в Энтфилде в субботу. Возвращался и по дороге к Чингсайду присел отдохнуть в канаве. Через несколько минут заметил человека, идущего по дороге в деревню. Смуглого джентльмена с большими темными усами, очевидно, Ловена.

Келлет был скрыт от дороги грудой камней. Полагая, что дорога совершенно пустынна, человек этот вынул из кармана какой-то маленький предмет и выбросил его за ограду. Затем продолжал свой путь к станции. Брошенный предмет ударился о землю с позвякиванием, которое заинтриговало Келлета. Он принялся искать и вскоре нашел кольцо. Все это вздор, конечно, Келлету нельзя верить. Вполне вероятно, что он встретил Давенхейма, убил и ограбил его.

Пуаро покачал головой.

— Маловероятно, mon ami. Во-первых, у него не было никаких возможностей скрыть тело Оно уже было бы обнаружено. Во-вторых, то, что он ходил закладывать кольцо, лишний раз подтверждает, что он заполучил его не в результате убийства. В-третьих, вор-карманник едва ли решится на убийство. В-четвертых, в субботу он был задержан, и трудно предположить, он мог видеть Ловена и запомнить так точно его внешность.

Джепп кивнул.

— Может быть, вы и правы. Странно, что Ловен не нашел другого способа избавиться от кольца.

— Но зачем вообще было снимать его с трупа? — спросил я.

— Для этого могли быть свои причины, — ответил Джепп. — Знаете ли вы, что неподалеку от пруда находится печь для обжига извести?

— Боже мой! — воскликнул я. — Вы хотите сказать, что известь, которая уничтожила бы тело, не в состоянии уничтожить металлическое кольцо?

— Совершенно точно.

— Мне думается, — произнес я, — все ясно. Какое ужасное преступление!

По обоюдному побуждению мы с инспектором взглянули на Пуаро. Казалось, он погрузился в размышления, наморщив брови словно от мучительного напряжения мысли. Что он скажет? Ждать пришлось недолго. Пуаро вдруг повернулся к Джеппу и спросил:

— Интересно, в одной комнате спали супруги или в разных?

Вопрос показался нам столь странным, что мгновение мы молча смотрели на Пуаро. Затем Джепп рассмеялся.

— Я-то думал, вы нам сейчас сообщите что-нибудь ужасное. Право, не знаю, мосье Пуаро. Но могу узнать.

— Merci, mon ami[236]. Буду вам очень благодарен за эти сведения.

Джепп не сводил взгляда с именитого сыщика, но казалось, что Пуаро забыл о нашем существовании. Инспектор печально покачал головой и, прошептав: «Бедняга!

Война слишком сильно отразилась на нем!» — на цыпочках вышел из комнаты Пуаро тотчас же сбросил всю свою задумчивость и весело усмехнулся.

— Que faites vous la, mon ami?[237] Наконец-то вы поняли, что в нашем деле главное — точность и методичность, — похвалил меня Пуаро.

Признаться, я был польщен, но постарался этого не выдать и небрежно спросил:

— Я записываю кое-какие мысли по поводу этого дела. Прочесть?

— Обязательно.

Я откашлялся.

— Первое: все говорит за то, что взломал сейф Ловец Второе: у него были счеты с Давенхеймом. Третье: если верить Келлету, Ловен, безусловно, замешан в деле.

Я остановился, полагая, что самое важное уже зафиксировано.

— Mon pauvre ami![238] Вы упустили самые важные детали. И доводы ваши неубедительны. — Во взгляде Пуаро промелькнула откровенная жалость.

— Почему?

— Разрешите, я разберу все ваши пункты. Первое: мистер Ловен не был уверен в том, что ему представится возможность вскрыть сейф. Он пришел для делового свидания и не мог знать заранее, что Давенхейма дома не будет.

— Но он мог бы воспользоваться представившимся случаем, — протестовал я.

— А инструменты? Джентльмены не имеют обыкновения носить с собой инструменты взломщика — «на всякий случай». А вскрыть сейф перочинным ножом невозможно.

— Ладно. Что скажете относительно второго пункта?

— Предположим, что у Ловена были счеты с Давенхеймом. Известно, что Ловен один или два раза обыграл его на бирже. Если кто и был озлоблен, так не Ловен, а Давенхейм.

— Ну, а третий пункт?

— В этом вы правы. Если рассказ Келлета соответствует действительности, Ловен безусловно замешан в этом деле.

— Значит, я все-таки уловил кое-что?

— Возможно, но вы проглядели два наиболее важных пункта.

— Какие же?

— Первый: страсть Давенхейма к покупке драгоценностей. Второй: его поездка в Буэнос-Айрес прошлой осенью.

— Пуаро, вы смеетесь надо мной!

— Я совершенно серьезен. Надеюсь, что Джепп не забудет моей просьбы.

Но инспектор, хотя и считал все это шуткой, не забыл о просьбе Пуаро, так как наутро мы получили телеграмму:

«С ПРОШЛОЙ ЗИМЫ У СУПРУГОВ БЫЛИ РАЗНЫЕ СПАЛЬНИ»

— Ага! — воскликнул Пуаро. — А сейчас уже середина июня. Теперь все ясно!

Я удивленно взглянул на него.

— Надеюсь, у вас нет сбережений в банке Давенхейма и Салмона, mon ami?

— Нет. А в чем дело?

— Я бы посоветовал забрать их оттуда как можно скорее.

— А что вы ожидаете?

— Большое банкротство в ближайшие дни, а может быть, и раньше. Я думаю, надо поблагодарить Джеппа за его любезную телеграмму. Прошу вас, карандаш и бумагу. Вот: «Советую вам немедленно забрать деньги, вложенные в банк мистера Давенхейма». Это заинтересует милого Джеппа!

Я оставался хладнокровно-скептическим, но следующий же день вынудил меня отдать должное поразительной проницательности моего друга. Во всех газетах, под огромными заголовками, были сообщения о сенсационном банкротстве банкира Давенхейма.

Не успели мы закончить завтрак, как дверь отворилась и в столовую ворвался Джепп.

— Как вы узнали об этом, Пуаро?

Пуаро безмятежно улыбнулся.

— После вашей телеграммы это было совершенно очевидно. С самого начала меня поразило странное ограбление сейфа. Бриллианты, деньги, акции на предъявителя — все это как будто было подготовлено заранее. Для кого? Мистер Давенхейм был тем, кого вы на вашем полицейском языке называете «Номером первым». Очевидно, все это было приготовлено для него самого. Затем его страсть к покупке драгоценностей. Как просто! Деньги, которые он растрачивал, он вкладывал в бриллианты, которые, в свою очередь, заменял поддельными, и таким образом перевел на другое имя значительное состояние, которым и должен был наслаждаться в то время, когда все будут его искать. Закончив с этим, он назначает деловое свидание с Ловеном (который однажды имел неосторожность сильно его рассердить), взламывает сейф, оставляет распоряжение, чтобы гостя проводили в кабинет, и уходит из дома. Куда?

Мы молчали.

— Ясно куда. Он отправился в свое убежище. Возможно, он и допустил кое-какие промахи, и все же серые клеточки у него работают превосходно.

— Да не мучьте вы нас, Пуаро. Говорите же!

Пуаро улыбнулся, явно наслаждаясь нашим нетерпением.

— Ну-с, друзья мои, вы оба люди умные. Задайте себе вопрос, который я задавал себе: «Если бы я был на месте этого человека, где бы я захотел спрятаться?» Что скажете, Гастингс?

— Я лично никуда бы не бежал, — отвечал я, — я остался бы в Лондоне, ездил бы на автобусах и в метро, в толчее меня точно не нашли бы.

Пуаро вопросительно взглянул на Джеппа.

— Я не согласен. Немедленно убраться прочь, вот единственный шанс не попасться. Конечно, нужно заранее все подготовить. На яхту — и в какое-нибудь забытое Богом место, пока не стихнет шум.

Мы оба взглянули на Пуаро.

— А что делали бы вы, мосье?

Пуаро помолчал, потом хитрая улыбка появилась на его губах.

— Друзья, если бы я хотел спрятаться от полиции, знаете ли, где бы я пытался это сделать? В тюрьме!

— Что?!

— Вы ищете Давенхейма, чтобы посадить его в тюрьму, так вам и в голову не придет мысль о том, что он может быть уже там.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы говорили, что мадам Давенхейм не очень умная женщина, но, несмотря на это, я думаю, если вы привезете ее на Боу-стрит и покажете Билли Келлета, она тут же узнает его! Несмотря на то что он сбрил бороду, усы и коротко подстригся. Женщина почти всегда узнает своего мужа, даже если ему удалось провести всех и вся!

— Билли Келлет? Но он был и раньше известен полиции!

— Разве я не сказал, что Давенхейм умный человек? Он давно подготовил себе алиби Он не был прошлой осенью в Буэнос-Айресе — он создавал персонаж под именем Билли Келлет. Он «отсидел» три месяца, чтобы у полиции не возникло никаких подозрений, когда настанет ответственный момент. Не забывайте, что он затеял крупную игру. А такая игра стоит свеч. Только…

— Ну?

— Только носить фальшивую бороду и парик — после того как он снова стал самим собой — и спать с фальшивой бородой… это создает массу трудностей. Давенхейм опасался, что супруга может обнаружить, что его волосы какие-то неестественные. Вот почему, после его предполагаемого возвращения из Буэнос-Айреса, он и миссис Давенхейм спали в разных комнатах. Садовник, которому показалось, что он видел своего хозяина идущим вдоль дома, был совершенно прав. Давенхейм зашел в лодочный домик, надел потрепанную одежку, приличествующую бродяге, которая, можете не сомневаться, была там тщательно спрятана, свой костюм бросил в пруд и приступил к выполнению задуманного плана. А дальше все яснее ясного: и кольцо, и скандал на улице, и арест. Он знал, что в тюрьме его не будут искать…

— Невероятно… — пробормотал Джепп.

— Побеседуйте с мадам, — с улыбкой порекомендовал Пуаро.

На следующее утро Пуаро получил заказное письмо. Он вскрыл его, и из конверта выпала пятифунтовая бумажка.

Пуаро нахмурился.

— Ah, sacre![239] Что же мне теперь с этим делать? Мне, право, неловко. Ce pauvre Japp![240] О, придумал! Мы устроим небольшой обед. Втроем! А то мне действительно как-то неловко. Дело-то оказалось пустяковым Нет, это не в моих правилах… Mon ami, а что вас, собственно, так развеселило?

Случай с итальянским вельможей The Adventure of the Italian Nobleman © Перевод В. Штенгеля

У нас с Пуаро было много друзей и знакомых, с которыми сложились довольно непринужденные отношения. Среди них можно назвать и доктора Хокера, нашего соседа, врача по профессии. Доктор, очень общительный человек, имел обыкновение заглядывать к нам по вечерам, чтобы поговорить с Пуаро, удивительные способности которого вызывали у него искреннее восхищение. Нужно отметить, что благодаря открытому характеру врача нам было известно, что он вообще неравнодушен к талантливым профессионалам, далеким от его специальности.

Однажды в начале июня он появился у нас примерно в половине девятого вечера и затеял серьезную дискуссию на «веселую» тему: о том, что заметно возросло число жертв, умерших в результате отравления мышьяком. Примерно через полчаса после прихода доктора дверь нашей гостиной вдруг распахнулась, и в комнату влетела встревоженная дама.

— О доктор, требуют вас! Какой-то ужасный голос. Я просто не в себе, я так разволновалась.

В нашей посетительнице я узнал мисс Райдер, экономку доктора Хокера. Он был холост и жил в старом мрачном доме в нескольких кварталах от нас. Обычно спокойная, уравновешенная, мисс Райдер была почти в невменяемом состоянии.

— Что это за ужасный голос? Кого вы имеете в виду и что вообще произошло?

— Ах, доктор, зазвонил телефон. Я сняла трубку… и услышала чей-то голос. «Помогите, — говорили в трубке. — Доктор… помогите. Они убили меня!» Голос постепенно замирал. «Кто это говорит?» Мне ответили шепотом: «Фоскатинэ» — или что-то в этом роде. «Риджентс-Корт»[241].

— Граф Фоскатини! — воскликнул доктор. — Он снимает квартиру на Риджентс-Корт. Я должен немедленно ехать. Что там могло случиться?

— Это ваш пациент? — спросил Пуаро.

— Недели три тому назад я посетил его в связи с легким недомоганием. Он итальянец, но английским владеет в совершенстве. Что ж, я вынужден пожелать вам доброй ночи, мосье Пуаро. Но если…

Он смущенно умолк.

— Я уловил вашу мысль, — улыбнулся Пуаро. — Рад буду сопровождать вас. Гастингс, спуститесь и попытайтесь поймать такси.

Когда время особенно поджимает, все такси как будто проваливаются сквозь землю. В конце концов мне все-таки удалось найти машину, и мы покатили в сторону Риджентс-Корт. Это был новый многоэтажный дом, выстроенный сразу же за Сент-Джейнсвуд-роуд.

В вестибюле не было ни души. Доктор яростно жал на кнопку вызова лифта и, когда тот спустился, резко скомандовал служителю в униформе:

— Квартира одиннадцать. Граф Фоскатини. Как я понял, там что-то случилось.

Лифтер удивленно взглянул на него:

— Впервые слышу. Мистер Грейвз — слуга графа Фоскатини, ушел примерно полчаса тому назад и ничего не сообщил.

— Граф в квартире один?

— Нет, сэр. Он пригласил двух джентльменов с ним пообедать.

— Как они выглядят? — нетерпеливо спросил я.

— Я их не видел, сэр. Но как я понял, они иностранцы.

Когда мы поднялись на третий этаж, лифтер толкнул железную дверь, и мы вышли на лестничную площадку. Квартира № 11 находилась прямо перед нами.

Доктор позвонил. Ответа не последовало. Доктор снова и снова нажимал на кнопку. Мы слышали, как в квартире надрывается звонок, однако там никто не подавал никаких признаков жизни.

— Дело серьезное, — пробормотал доктор и обратился к лифтеру: — К этой двери есть запасной ключ?

— Есть. Внизу у портье.

— Принесите его. И знаете, что я думаю, пора послать за полицией.

Пуаро энергично закивал, подтверждая необходимость этой меры.

Лифтер вскоре возвратился. Вместе с ним прибыл владелец дома.

— Джентльмены, что все это значит?

— Я получил по телефону сообщение от графа Фоскатини о том, что на него совершено нападение, и он в тяжелом состоянии. Надеюсь, вы понимаете, что мы не можем терять ни минуты. Если мы уже не опоздали…

Домовладелец достал ключ, и все вошли в квартиру. Сначала мы попали в гостиную. Из нее в следующую комнату вела слегка приоткрытая дверь. Владелец дома указал на нее:

— Столовая.

Доктор Хокер направился к двери. Мы за ним. Когда я вошел в комнату, то невольно ахнул. Круглый стол в центре столовой был накрыт — здесь, видимо, только совсем недавно пили кофе; три стула отодвинуты, словно сидевшие на них только что встали из-за стола. В углу же, справа от камина, стоял большой письменный стол, а за ним сидел человек. Правая рука его лежала на телефонном аппарате и все еще сжимала трубку, а сам он лежал лицом на столе, поверженный страшным ударом по затылку. Орудие убийства долго искать не пришлось: мраморная статуэтка лежала там, где ее в спешке обронили, основание статуэтки было запачкано кровью.

Доктор осматривал графа не более минуты.

— Он мертв. Скончался почти мгновенно. Поражаюсь, как это он вообще смог позвонить.

По просьбе домовладельца мы осмотрели квартиру, но результат можно было предвидеть заранее. Вряд ли убийцам пришло бы в голову прятаться здесь, все, что им оставалось, — это как можно скорее скрыться.

Мы возвратились в столовую. Пуаро в осмотре квартиры участия не принял. Я застал его за тщательным осмотром обеденного стола и присоединился к нему. Стол был из прекрасно отполированного красного дерева. Центр его украшала ваза с розами; на сверкающей поверхности были разложены кружевные салфетки. Стояло еще блюдо с фруктами, однако десертными тарелками никто так и не воспользовался. Здесь же были три чашки с остатками недопитого кофе — из двух пили черный кофе, из одной — кофе с молоком. Все трое пили портвейн: наполовину опорожненный графин стоял рядом с тарелкой, располагавшейся посередине. Один из обедавших мужчин курил сигару, двое других — сигареты. На столе стоял раскрытый черепаховый ящик для сигар, инкрустированный серебром, с сигаретами и сигарами. Все эти факты я отметил для себя, но одновременно вынужден был констатировать, что они не проливают ни капли света на происшедшую трагедию. Меня удивило столь пристальное внимание Пуаро к предметам, стоящим на столе. Я спросил, что он, собственно говоря, высматривает.

— Mon ami, — ответил он, — вы не учитываете главного. Я пытаюсь высматреть то, что не должен был бы увидеть.

— Что же это?

— Ошибку, пусть самую незначительную. Разумеется, со стороны убийцы.

Он быстро прошел в небольшую кухоньку, примыкающую к столовой, осмотрел ее внимательно и покачал головой.

— Мосье, — обратился он к домовладельцу, — объясните мне, пожалуйста, вашу систему подачи пищи в квартиры.

Домовладелец подошел к небольшому окошку в стене.

— Здесь, — объяснил он, — специальный подъемник, который движется к верхнему этажу, где размещаются кухни. Вы передаете по телефону заказ, и блюда на подъемнике спускаются к вам. Этим же путем грязная посуда отправляется обратно. Понимаете, никаких лишних хлопот с уборкой, и одновременно жильцы избавлены от утомительной необходимости ежедневно спускаться в ресторан.

Пуаро кивнул и тут же задал вопрос:

— Значит, тарелки и блюда, которые использовались здесь сегодня вечером, сейчас находятся наверху в кухне. Вы позволите мне наведаться туда?

— Да, конечно! Робертс, лифтер, проводит вас и даст необходимые пояснения. Однако боюсь, что вы там не найдете для себя ничего полезного. Там скапливаются сотни тарелок и блюд, и все это складывается на один стол.

Тем не менее Пуаро свое намерение не изменил, и мы все вместе отправились в кухонные комнаты и опросили человека, принявшего заказ из квартиры № 11.

— Заказывали на троих, — пояснил он. — Суп жюльен, филе из морского языка по-нормандски, говяжьи биточки и рисовое суфле. В какое время? Было примерно около восьми. Нет, боюсь, что к настоящему моменту все тарелки и блюда уже вымыты. К несчастью. Полагаю, вас интересуют отпечатки пальцев?

— Не совсем так, — с загадочной улыбкой ответил Пуаро. — Меня больше интересовал аппетит графа Фоскатини Отведал ли он каждое блюдо?

— Да, но я, конечно, не могу вам сообщить, сколько чего он съел. Все тарелки были грязные, а блюда пустые — вот что я могу вам сказать. Исключение составило рисовое суфле: большая часть его осталась нетронутой.

— Ага! — отметил Пуаро, и было видно, что этот факт ему далеко не безразличен.

Когда мы снова спускались в квартиру, он тихо произнес:

— Мы имеем дело с очень предусмотрительным человеком.

— Вы имеете в виду убийцу или графа Фоскатини?

— Граф был безусловно аккуратнейшим джентльменом После того как он воззвал о помощи и известил о своей приближающейся кончине, он не забыл положить на место телефонную трубку.

Я пристально посмотрел на Пуаро. Его последние слова и недавние расспросы подсказали мне, что у него на уме.

— Вы подозреваете отравление? — выдохнул я. — Значит, удар по голове был сделан для отвода глаз?

Пуаро только улыбнулся.

Когда мы снова вошли в квартиру, там уже находился местный инспектор полиции и два констебля. Инспектор готов был возмутиться по поводу нашего появления, но Пуаро успокоил его, упомянув нашего друга из Скотленд-Ярда, инспектора Джеппа, после чего нам с некоторой неохотой разрешили остаться. И в этом отношении нам весьма повезло, поскольку не прошло и пяти минут, как в комнату стремительно влетел взволнованный мужчина средних лет. На лице его были написаны величайшая тревога и печаль.

Это был Грейвз, слуга покойного графа Фоскатини. Рассказанная им история была просто поразительна.

Накануне утром явились два джентльмена, пожелавшие видеть его хозяина. Оба были итальянцами, и старший из них, мужчина лет сорока, назвал себя синьором Асканио. Второй был отлично одет, и ему можно было дать не больше двадцати четырех.

Граф Фоскатини был, по-видимому, предупрежден об их визите и тотчас же отослал Грейвза прочь — под пустячным предлогом. В этом месте своего рассказа Грейвз сделал паузу, явно не решаясь продолжать. Однако в конце кондов признался, что поскольку его разбирало любопытство, то он не бросился выполнять поручение тотчас же, а задержался, пытаясь подслушать, о чем пойдет речь.

Разговор велся так тихо, что его надеждам не суждено было сбыться, хотя из отрывочных фраз ему стало ясно, что обсуждается какое-то финансовое предложение, какие-то сложности, связанные с этим предложением, и что от кого-то исходит некая угроза Беседа велась далеко не в дружеских тонах. В конце граф Фоскатини несколько повысил голос, и слуга четко расслышал слова:

«Джентльмены, у меня нет времени для споров. Если вы не против, давайте соберемся здесь же завтра вечером часов в восемь, пообедаем и завершим наш разговор».

Боясь быть обнаруженным, Грейвз тут же бросился — выполнять задание хозяина. Вечером следующего дня вчерашние посетители явились ровно в восемь. За обедом разговор шел сначала на отвлеченные темы — о политике, о погоде, о театре. Когда Грейвз поставил на стол портвейн и принес кофе, хозяин сказал ему, что этим вечером больше в его услугах не нуждается.

— Он поступал так всегда, когда принимал гостей? — спросил инспектор.

— Нет, сэр, ни в коем случае. Это натолкнуло меня на мысль, что дело, которое он собирался обсудить с этими джентльменами, носит весьма необычный характер.

На этом Грейвз закончил свой рассказ о графе и его гостях. Ушел он примерно в восемь тридцать и, встретив приятеля, отправился с ним на Эдвард-роуд в Метрополитен Мюзик-холл.

Никто не видел, как двое мужчин покидали дом, хотя время совершения убийства было зафиксировано довольно точно — было восемь сорок семь. Небольшие настольные часы, которые Фоскатини, падая, задел рукой и уронил на пол, остановились именно в это время, что соответствовало времени, когда раздался телефонный звонок у мисс Райдер.

Сержант полиции завершил обследование тела, и покойника положили на кушетку. Я впервые смог его разглядеть — оливковый цвет лица, длинный нос, пышные черные усы, между полураскрытыми полными красными губами виднелись ослепительно белые зубы.

— Ну что ж, — подвел итог инспектор, закрывая свой блокнот. — Все предельно ясно. Трудность теперь в том, чтобы разыскать этого синьора Асканио. Не обнаружим ли мы его адрес в записной книжке убитого?

Как это уже определил Пуаро, покойный Фоскатини был очень аккуратным человеком. В его записной книжке мы нашли запись мелким, но четким почерком: «Синьор Паоло Асканио, гостиница „Гросвенор-отель“». Инспектор уселся за телефон. Окончив разговор, он обернулся в нашу сторону:

— Успел вовремя. Наш почтенный синьор выехал из гостиницы с намерением сесть в поезд, расписание которого согласуется с отплытием парохода на континент. Джентльмены, пожалуй, мы сделали все, что следовало. Случай скверный, но довольно простой. По всей вероятности, мы здесь имеем дело с вендеттой.

Не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, мы вышли на лестничную площадку и начали спускаться по лестнице. Доктор Хокер был до предела возбужден.

— Все как в романе, а? Прямо захватывающая история. Если бы мне об этом пришлось где-то прочитать, я бы в это ни за что не поверил.

Пуаро молчал. Вид у него был задумчивый. За весь вечер он произнес всего несколько фраз.

— Что нам скажет великий детектив, а? — спросил Хокер, похлопывая Пуаро по спине. — На этот раз для ваших серых клеточек работы не нашлось.

— Вы так думаете?

— Что же привлекло ваше внимание?

— Ну, хотя бы, например, окно.

— Окно? Но оно ведь заперто. Никто не мог бы ни забраться, ни выбраться через него. Я специально обратил на это внимание.

— А как вам удалось определить, что оно заперто?

Доктор озадаченно Глядел на Пуаро. Тот поспешил сам дать объяснение:

— Все дело в шторах. Они не были задернуты. Довольно странно, правда? Еще кофе. Он был очень крепким.

— Ну и что же?

— Очень крепким, — повторил Пуаро. — В связи с этим давайте вспомним, что рисового суфле было съедено совсем немного, и мы обнаружим — что?

— Вздор! — рассмеялся доктор. — Вы меня разыгрываете.

— Я никогда никого не разыгрываю. Здесь присутствует мой друг Гастингс, который может подтвердить, что я очень серьезный человек.

— Но я тоже не понимаю, какой вы могли из этого сделать вывод, — признался я. — Не подозреваете же вы слугу? Правда, он мог быть в сговоре с преступниками и подмешать в кофе наркотик. Я полагаю, его алиби будет тщательно проверено?

— Можете в этом не сомневаться, друг мой. Но меня в большей степени интересует алиби синьора Асканио.

— Вы думаете, у него есть алиби?

— Это как раз то, что меня заботит. Не сомневаюсь, что мы вскоре все будем знать точно.

Газета «Дейли ньюсмангер» предоставила нам возможность войти в курс последующих событий.

Синьор Асканио был арестован, и ему предъявили обвинение в убийстве графа Фоскатини. Он категорически отрицал, что знаком с графом, и утверждал, что не находился вблизи Риджентс-Корт ни в тот вечер, когда было совершено убийство, ни в предыдущее утро. Синьор Асканио прибыл с континента один и остановился в гостинице «Гросвенор-отель» за два дня до убийства.

Тот, кто был помоложе, бесследно исчез. Все попытки обнаружить его следы оказались тщетны.

В конечном итоге Асканио избежал суда. Не кто иной, как итальянский посол собственной персоной засвидетельствовал в полицейском участке, что в тот вечер Асканио находился у него на приеме в посольстве с восьми до девяти часов вечера. Задержанного освободили из-под стражи. Естественно, многие сочли, что преступление имело под собой политическую подоплеку, и дело умышленно замяли.

Ко всем этим перипетиям Пуаро проявлял самый живой интерес. Однажды утром он известил меня, что к одиннадцати часам ждет посетителя и что этим посетителем будет (кто бы вы думали?) — сам Асканио.

— Он хочет воспользоваться вашим советом?

— Напротив, Гастингс. Это я с ним хочу посоветоваться.

— По какому вопросу?

— По поводу убийства в Риджентс-Корт.

— Вы собираетесь доказать, что именно он совершил убийство?

— Нельзя человека дважды привлекать к суду за убийство, Гастингс. Где же здравый смысл? Ага, он уже звонит.

Через несколько минут в комнату вошел синьор Асканио — невысокий, худой мужчина, в глазах которого таились хитрость и скрытность. Продолжая еще какое-то время стоять у порога, он бросал на каждого из нас недоверчивые взгляды.

— Мосье Пуаро?

Мой маленький друг постучал себя пальцем в грудь.

— Присаживайтесь, синьор. Вижу, вы получили мою записку. Я решил до конца разобраться в этой таинственной истории. В какой-то мере вы можете мне в этом помочь. Итак, начнем. Во вторник утром девятого числа вы вместе со своим другом нанесли визит покойному графу Фоскатини…

Итальянец сделал сердитый жест рукой:

— Ничего подобного. Я дал в полиции показания под присягой…

— Precisement[242]. Но я подозреваю, что вы дали ложные показания.

— Вы что, угрожаете мне? Ба! Мне вас нечего бояться. Ведь я оправдан.

— Безусловно. Но я не так глуп, чтобы угрожать вам виселицей — я просто привлеку к вам общественное внимание. Публичная огласка! Вижу, вам это не по душе. Так я и думал. Послушайте, синьор, у вас единственный шанс — это быть со мной вполне откровенным. Я не собираюсь спрашивать вас о том, чей неблаговидный поступок вы должны были прикрыть, прибыв в Англию. Я отлично понимаю, что вы приехали с определенной целью — встретиться с графом Фоскатини.

— Вовсе он не граф, — буркнул итальянец.

— Я уже отметил для себя этот факт — его имени нет в справочнике «Кто есть кто» Но не в этом суть дела — профессиональные шантажисты часто пользуются графским титулом.

— Я вижу, с вами можно быть вполне откровенным. Судя по всему, вам уже многое известно.

— Стараюсь с пользой применять свои серые клеточки. Итак, синьор Асканио, вы нанесли визит погибшему во вторник утром, не правда ли?

— Да, но у меня и в мыслях не было вновь появиться у него на следующий вечер. В этом не было никакой нужды. Я вам все объясню. К этому негодяю попали некоторые сведения, касающиеся человека, занимающего в Италии высокий пост. Мерзавец предложил возвратить компрометирующие документы за крупную сумму денег. Я прибыл в Англию, чтобы уладить это дело, и договорился с ним о встрече в то утро. Меня сопровождал молодой секретарь посольства. «Граф» оказался более сговорчивым, чем я ожидал. И все же сумма, которую мне пришлось у него оставить, была очень большая. Он отдал мне компрометирующие документы. Больше я его не видел.

— Почему же вы все это не рассказали при аресте?

— В моем деликатном положении я вынужден был отрицать какую-либо связь с этим человеком.

— А как же вы объясните события, которые произошли на следующий день?

— Могу только предположить, что кто-то выдал себя за меня.

Пуаро глядел на него и качал головой.

— Странно, — пробормотал он. — Все мы имеем маленькие серые клеточки, но только очень немногие из нас умеют ими правильно пользоваться. Прощайте, синьор Асканио. Я верю тому, что вы рассказали. В основном я все так себе и представлял. Но мне нужны были подтверждения.

Проводив гостя и возвратившись обратно, Пуаро сел в кресло и улыбнулся мне:

— А что думает по этому поводу капитан Гастингс, а?

— Ну, собственно, я считаю, что Асканио прав — кто-то действовал под его именем.

— Когда же вы научитесь пользоваться тем, что вложил в вас Всевышний? Вспомните, на что я обращал ваше внимание в тот вечер, когда мы покидали апартаменты Фоскатини? На то, что не были задернуты оконные шторы. На дворе середина июня. В восемь еще светло. Темнеть начинает в половине девятого. Что вы можете сказать по этому поводу? Судя по тому, как напряженно работает ваша мысль, в ближайшие дни вы сделаете правильное заключение. Но давайте продолжим. Как я ранее отметил, кофе был очень крепким. Зубы Фоскатини были поразительной белизны. Кофе окрашивает зубы. Отсюда мы делаем вывод, что Фоскатини вообще в тот вечер кофе не пил. Но кофе наливали во все три чашки. Почему кому-то нужно было представить дело именно таким образом, как будто Фоскатини пил кофе, в то время как он его не пил?

Я в полном недоумении покачал головой.

— Давайте я вам помогу. Какие у нас есть свидетельства того, что Асканио и его друг или те двое, которые себя за них выдавали, вообще приходили в тот вечер к Фоскатини? Никто не видел, как они входили; никто не видел, как они выходили. Об этом свидетельствует лишь один только человек и множество неодушевленных предметов.

— О чем вы говорите?

— Я имею в виду ножи и вилки, тарелки и опорожненные блюда. Нет, воистину это была неординарная идея! Грейвз — вор и негодяй, но у него, безусловно, имеется голова на плечах и он умеет действовать методически! Утром ему удается подслушать лишь часть разговора, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что Асканио попадет в сложное положение и ему будет очень трудно доказать свое алиби. На следующий день, примерно в восемь часов вечера, он сообщает хозяину, что его якобы просят к телефону. Фоскатини садится за стол, протягивает руку к телефонной трубке, и в это время Грейвз наносит ему по голове удар мраморной статуэткой. Затем он бросается к внутреннему телефону — обед на троих. Подъемником спускают обед, он накрывает стол, приводит тарелки, ножи и вилки и прочее в такой вид, чтобы создалось впечатление, что здесь обедали. Далее он должен был избавиться от еды… кстати, у него не только хорошая голова, но еще и работоспособный, вместительный желудок! Однако после трех съеденных бифштексов рисовое суфле даже ему одолеть уже невозможно! Чтобы создать полную иллюзию, он даже выкуривает сигару и две сигареты. Затем устанавливает стрелки часов на восемь часов сорок семь минут и бросает часы на пол. Единственное, чего он не забыл сделать, — так это не задернул шторы. А если бы званый обед состоялся в действительности, то шторы обязательно задернули бы, как только начало смеркаться Затем он торопится убраться, не забыв как бы между прочим упомянуть лифтеру о гостях. Заходит в телефонную будку в восемь сорок семь, звонит доктору, имитируя голос умирающего хозяина. Его идея сработала настолько убедительно, что ни у кого даже ле возникло сомнения в том, что, звонили именно из квартиры графа.

— Исключение, как я полагаю, составил Эркюль Пуаро? — спросил я не без сарказма.

— Не исключая даже Эркюля Пуаро, — с улыбкой признался мой друг. — Это сомнение возникло у меня только сейчас. И я решил на вас опробовать эту мою последнюю версию. У вас еще будет возможность убедиться в том, что я прав. А инспектору Джеппу, которому я уже кое на что намекнул, останется только арестовать самонадеянного слугу. Интересно, сколько он уже успел истратить денег?

Пуаро оказался прав. Как всегда, черт возьми!

Загадочное завещание The Case of the Missing Will © Перевод И. Борисова

Задача, поставленная перед нами мисс Вайолет Марш, внесла приятное разнообразие в довольно-таки прискучившие нам повседневные труды. Получив от означенной леди краткое и деловитое письмо с просьбой о встрече, Пуаро написал ответ, предлагая ей зайти к нему наутро в одиннадцать часов.

Ровно в одиннадцать она и явилась, высокая, интересная молодая женщина, одетая аккуратно, без претензий, этакая деловая и уверенная в себе особа, которая намерена найти свою дорогу в жизни. Я не большой поклонник так называемых эмансипированных женщин и, несмотря на все ее внешние достоинства, не почувствовал к ней расположения.

— Мое дело несколько необычного свойства, мосье Пуаро, — начала она, усаживаясь в предложенное кресло. — Лучше я начну с самого начала и расскажу вам все по порядку.

— Как вам будет угодно, мадемуазель.

— Я сирота. Отец был младшим сыном скромного фермера из Девоншира[243]. Дела на ферме шли из рук вон плохо, и его старший брат, Эндрю, эмигрировал в Австралию, где вскоре преуспел и, в результате удачных спекуляций землей, превратился в очень богатого человека. Роджера (моего отца) сельская жизнь не привлекала. Он сумел кое-чему подучиться и добился места клерка в небольшой фирме. Моя мать была дочерью бедного художника, так что брак нельзя назвать мезальянсом. Отец умер, когда мне было шесть лет… Мать пережила его на восемь лет. Из родственников у меня остался только дядя Эндрю, вернувшийся к тому времени из Австралии и купивший небольшое поместье под названием «Дикая яблоня» в своем родном графстве. Он взял меня на воспитание и всегда обращался со мной так, словно я была его собственной дочерью.

«Дикая яблоня» хоть и считалась поместьем, представляла собой всего-навсего старый фермерский дом. Фермерство было у дяди в крови — он неизменно интересовался всевозможными сельскохозяйственными новшествами и экспериментами. При всей своей доброте он обладал несколько необычными, но при этом прочно укоренившимися взглядами на женское образование. Природа щедро наделила его умом, и, не имея — или почти не имея — образования, он был очень невысокого мнения о «книжных премудростях». Особое раздражение у него вызывали образованные женщины. Он был твердо убежден, что девочки должны учиться хозяйничать в доме и на ферме, трудиться не покладая рук и, по возможности, меньше тратить время на «всякие там книжки». Не могу описать, как разочарована я была, когда выяснилось, что именно в таком духе он собирался воспитывать и меня. Я взбунтовалась. У меня довольно цепкий ум и ни малейшей склонности к домашней работе. Поскольку своенравие у нас в крови, даже искренняя привязанность друг к другу не уберегла нас от длительных ожесточенных споров. К счастью, мне удалось получить в школе стипендию, и, до известного момента, казалось, я смогу настоять на своем. Кризис наступил, когда я решила пойти в Бертон[244]. У меня было немного своих денег, доставшихся от матери, и я твердо намеревалась наилучшим способом распорядиться талантами, которыми меня наградил Господь. Состоялся последний решительный разговор с дядей. Он говорил прямо. Он одинок, у него никого, кроме меня, нет — мне-то он и собирался оставить все свое состояние. А как я уже сказала, он был очень богат… Однако если я и дальше буду упорствовать в своих «новомодных капризах», то могу быть уверена, что не получу от него ни пенса. Я очень вежливо, но твердо ответила, что навсегда сохраню к нему глубочайшую привязанность, но свою жизнь намерена устраивать самостоятельно. На том мы и расстались.

«Ты переоцениваешь свой ум, девочка, — сказал он на прощание. — Я вот никогда по книжкам не учился и, однако, дам тебе сто очков вперед. Время покажет, кто из нас прав».

С тех пор прошло девять лет. Время от времени я проводила у него выходные, и наши отношения были совершенно дружескими, хотя от своих взглядов ни он, ни я так и не отступились. Он ни словом не обмолвился ни когда я поступила в университет, ни даже когда получила степень бакалавра. В последние три года его здоровье все ухудшалось, и месяц назад он умер.

Теперь я подхожу к цели моего визита. Дядя оставил довольно необычное завещание. Согласно его условиям, «Дикая яблоня» со всем содержимым находится в полном моем распоряжении в течение года с момента его смерти — срока вполне достаточного, чтобы моя умная племянница доказала на деле свою мудрость, — так слово в слово сказано в завещании. И дальше: «Если же по истечении означенного срока выяснится, что мой ум все же вернее, дом со всем имуществом отходит в собственность различных благотворительных организаций».

— Несколько жестоко по отношению к вам, мадемуазель, учитывая, что вы единственная его родственница.

— Я смотрю на это иначе. Дядя Эндрю честно предупреждал меня, и все же я выбрала свой путь. Поскольку я отказалась выполнять его волю, он был совершенно вправе оставить деньги любому, кому хотел.

— Завещание составлял юрист?

— Нет. Оно написано на стандартном бланке и засвидетельствовано семейной парой, живущей при доме и прислуживавшей дяде.

— Вы не думали о возможности опротестовать подобное завещание?

— Мне противна сама мысль об этом.

— Следовательно, вы рассматриваете его как своего рода вызов со стороны дяди и хотели бы доказать вашу правоту?

— Ну в общем, да.

— Вполне возможно… вполне, — задумчиво произнес Пуаро. — Что где-то в этом старом доме ваш дядя спрятал большую сумму наличными или же второе завещание, дав вам год на то, чтобы вы проявили свою сообразительность и нашли его.

— Совершенно верно, мосье Пуаро, но — не примите это за пустой комплимент — на вашу сообразительность я рассчитываю куда больше, чем на свою.

— О! Как это мило с вашей стороны! Мои серые клеточки в полном вашем распоряжении. Вы пробовали искать сами?

— Так, по верхам. Я слишком уважаю дядин ум, чтобы надеяться на успех собственных поисков.

— Завещание или его копия у вас с собой?

Мисс Марш достала бумагу. Кивая своим мыслям, Пуаро прочел ее.

— Составлено три года назад. Датировано двадцать пятым марта. Даже время указано — одиннадцать утра. Это очень важно. Помогает определить, что именно следует Искать… Несомненно, речь идет о другом завещании. Заверенное хотя бы получасом позже, оно зачеркнет предыдущее. Eh bien[245], мадемуазель, вы предложили мне совершенно очаровательную задачку. Для меня будет величайшим удовольствием решить ее ради вас. При всех способностях вашего дяди нельзя предположить, чтобы его серые клеточки работали лучше, чем у самого Эркюля Пуаро! (Тщеславие моего друга иногда просто шокирует!) К счастью, сейчас у меня нет никаких неотложных дел. Мы с Гастингсом отправимся в «Дикую яблоню» сегодня же. Чета, прислуживавшая вашему дяде, полагаю, все еще там?

— Да, их фамилия Бэйкеры.

Следующее утро застало нас уже за работой. Мы действительно выехали вчера из Лондона — тотчас же после визита мисс Марш — и до места добрались лишь поздним вечером. Бэйкеры, предупрежденные телеграммой мисс Марш, уже ждали нас. Они оказались приятными людьми; он — румяный и сморщенный, как печеное яблоко, она — прямо-таки необъятных размеров и истинно девонширского спокойствия.

Устав от путешествия, завершившегося восьмимильной поездкой от станции, мы улеглись сразу же после ужина, состоявшего из жареного цыпленка, яблочного пирога и девонширского крема. А наутро, управившись со столь же превосходным завтраком, мы поднялись в маленькую, обшитую деревом комнату, служившую покойному мистеру Маршу и кабинетом, и спальней одновременно. Там было бюро с выдвижным ящиком, доверху забитое папками для бумаг (все до единой — с аккуратно наклеенными ярлычками), большое кожаное кресло, очевидно, служившее хозяину излюбленным пристанищем, и большой диван у стены, покрытый блеклым ситцем несколько старомодной расцветки. Тем же материалом были обтянуты и низкие глубокие кресла в оконных нишах.

— Eh bien, mon ami, — начал Пуаро, зажигая одну их своих тоненьких сигарет, — нам нужно наметить план кампании. Я уже наскоро осмотрел дом, но мне кажется, что ключ к разгадке мы найдем именно в этой комнате. Нам придется тщательно просмотреть все бумаги. Разумеется, я не жду, что мы найдем среди них само завещание — скорее всего, какой-нибудь невинный с виду документ содержит в себе намек на то, где его следует искать. Позвоните в колокольчик, сделайте одолжение.

Я позвонил. Пока мы ждали, Пуаро прогуливался по комнате, одобрительно посматривая по сторонам.

— А методичный человек был этот мистер Марш! Посмотрите, как аккуратно помечены все папки, какой милый ярлычок на каждом ключе, даже от буфета. А как тщательно расставлен фарфор! Положительно радует сердце. Ничто здесь не оскорбляет взгляда…

Как раз в этот момент его взгляд наткнулся на торчащий из бюро ключ, к которому был прикреплен грязный мятый конверт, и Пуаро запнулся. Нахмурившись, он повертел находку в руках. На бирке ключа от руки было не слишком разборчиво нацарапано: «ключ от бюро». Надпись разительно отличалась от других, тщательно выведенных.

— Какая гадость, — морщась, пробормотал Пуаро. — Готов поклясться, что это сотворил кто-то другой, а не мистер Марш. Но кто еще был в доме? Только его племянница, а эта юная леди, если не ошибаюсь, тоже на редкость методичная и аккуратная особа.

На звонок явился мистер Бэйкер.

— Не позовете ли вы мадам супругу, чтобы вместе с ней ответить на несколько наших вопросов? — предложил ему Пуаро.

Бэйкер удалился и скоро появился с женой, которая, благожелательно на нас поглядывая, вытирала о передник мокрые руки.

В нескольких словах Пуаро четко изложил цель нашего приезда. Бэйкеры пришли в восторг.

— Глаза бы наши такого не видели — чтобы мисс Марш осталась без единого пенса, — заявила женщина. — Больно жирно будет этим больницам все заграбастать.

Пуаро приступил к вопросам. Да, мистер и миссис Бэйкеры прекрасно помнили, как подписывали завещание. Его ведь сначала послали в город за бланками.

— За бланками? — живо переспросил Пуаро.

— Да, сэр, за двумя. На случай, если хозяин испортит один, я думаю. Что он, к слову сказать, и сделал. Мы подписали уже…

— В котором часу это примерно было?

Пока Бэйкер чесал голову, вмешалась его жена.

— Ну, помнишь, я как раз поставила молоко для какао. В одиннадцать. Оно еще выкипело, когда мы вернулись на кухню.

— А дальше?

— Это будет где-то с час, наверное… Нас опять позвали наверх.

«Я тут ошибку сделал, — сказал хозяин. — Пришлось все порвать. Уж подпишите заново».

Ну, мы и подписали. А потом хозяин дал нам по кругленькой сумме — каждому дал. «Я вам в завещании ничего не оставил, — сказал он, — но, пока жив, вы будете получать столько же каждый год и откладывать, как курица яйца. На будущее».

— И будьте уверены, обещание свое он выполнял.

Пуаро подумал.

— А что делал мистер Марш после того, как вы подписали завещание во второй раз? Не знаете?

— Уехал в деревню платить по счетам лавочнику.

Это был явный тупик. Пуаро попробовал другой путь.

— Это почерк мистера Марша? — спросил он, показывая ключ от бюро.

Возможно, у меня просто разыгралось воображение, но мне показалось, что Бэйкер секунду-другую помедлил с ответом.

— Да, сэр, его, — ответил он.

«Лжет, — подумал я. — Но почему?»

— А мистер Марш сдавал дом? Я имею в виду, жил ли здесь кто-нибудь посторонний за последние три года?

— Нет, сэр.

— А гости?

— Только мисс Вайолет.

— Стало быть, никого посторонних в этой комнате не бывало?

— Нет, сэр, никого.

— Ты забыл про мастеров, Джим, — неожиданно напомнила мужу миссис Бэйкер.

— Мастеров? — обернулся к ней Пуаро. — Каких мастеров?

Миссис Бэйкер объяснила, что около двух с половиной лет назад в дом приглашали работников — чинить что-то Не уверена, что именно. Причуда хозяина, на ее взгляд, и совершенно притом излишняя Да, какое-то время они работали в кабинете, но вот чем они там занимались, сказать трудно, поскольку хозяин никого туда не пускал, пока шел ремонт. Нет, к сожалению, они не помнят фирмы, приславшей мастера. Но из местных, из плимутских.

— Мы продвигаемся, Гастингс, — заявил Пуаро, потирая руки, когда Бэйкеры вышли. — Несомненно, он сделал второе завещание и пригласил мастеров из Плимута сделать для него надежный тайник. Вместо того чтобы тратить время на простукивание стен и снятие полов, мы двинемся прямиком в Плимут.

Без особых усилий мы получили нужную нам информацию Всего несколько попыток — и мы нашли фирму, которую мистер Марш подряжал для выполнения работ.

Все служащие работали там уже много лет, и оказалось совсем несложно найти тех двух, которые выполняли заказ мистера Марша. Они прекрасно помнили, что им тогда пришлось делать Помимо прочих мелких работ, они вынули из старинного очага кирпич, сделали под ним углубление и сделали все таким образом, чтобы снаружи ничего не было заметно. Открыть же тайник можно было, нажав на край соседнего кирпича.

«Довольно тонкая работа, и пожилой джентльмен очень волновался, чтобы все вышло как надо».

Нашего собеседника звали Хоган. Он был крупным костлявым мужчиной с седыми усами и казался довольно толковым.

В «Дикую яблоню» мы вернулись в приподнятом настроении и, заперев двери кабинета, поспешили воспользоваться полученной информацией. Разглядеть какие-нибудь отметины на кирпичах было действительно невозможно, но, нажав, где было указано, мы тут же увидели, как открывается глубокое углубление.

Пуаро нетерпеливо сунул туда руку. Самодовольное оживление на его лице сменилось недоумением и, наконец, испугом То, что он выудил, оказалось обугленным клочком плотной бумаги. И все. Больше в тайнике ничего не было.

— Sacre![246] — рассерженно вскрикнул Пуаро. — Кто-то побывал здесь до нас.

Мы поспешно осмотрели добытый клочок. Несомненно, это был фрагмент искомого нами документа. Осталась даже часть подписи Бэйкера. И ни единого намека на содержание самого завещания.

Пуаро присел на корточки. Выражение его лица показалось бы очень смешным, не будь мы так подавлены.

— Не понимаю, — простонал он. — Кто это сделал? И зачем?

— Может, Бэйкеры? — предположил я.

— Pourquoi?[247] Они не фигурируют ни в одном из завещаний, а вероятность, что им не придется срываться с насиженного места при мисс Марш куда больше, чем если дом отойдет к больницам. Но кому вообще помешало это завещание? Больницам? Пожалуй. Но не можем же мы подозревать их.

— Может, старик просто передумал и сжег его сам, — заметил я.

Пуаро поднялся на ноги, с обычной тщательностью отряхивая брюки.

— Вполне вероятно, — признал он. — Одно из самых ваших разумных наблюдений, Гастингс. Что ж, больше нам здесь делать нечего. Все, что было в наших силах, мы сделали. В этой борьбе умов мы победили. К несчастью, для нашей клиентки эта победа — пустой звук.

Немедленно выехав на станцию, мы все же не успели на экспресс, но как раз перехватили пассажирский до Лондона. Пуаро был расстроен и раздражен. Я, в свою очередь, чувствовал себя уставшим и прикорнул у окна. Едва поезд тронулся, Пуаро издал пронзительный вопль.

— Vite[248], Гастингс! Просыпайтесь! Мы выходим. Прыгайте, я вам говорю!

Прежде чем я успел что-либо сообразить, мы уже стояли на платформе, а поезд быстро исчез во мраке со всеми нашими вещами. Я был в ярости, но Пуаро не обращал на это ни малейшего внимания.

— Каким же глупцом я был! — бушевал он. — Трижды тупцом! В жизни больше не буду хвалиться своими серыми клеточками!

— Все же не зря сюда приехали, — сварливо отозвался: — Но в чем дело?

Пуаро, похоже, меня не слышал. Впрочем, как всегда, когда его посещало озарение.

— Счета лавочника! Совершенно вылетело из головы! Да, но где же? Где? — бормотал он. — Спокойно, ошибки быть не может. Нам нужно немедленно возвращаться.

Это было проще сказать, чем сделать. В конце концов, мы добрались до Эксетера почтовым, а — там наняли машину. Когда мы снова очутились в «Дикой яблоне», до рассвета оставались считанные часы. И пытаться не буду описать изумление с трудом разбуженных Бэйкеров. Не обращая на них внимания, Пуаро бросился в кабинет.

— Я был не трижды глупцом, — воскликнул он. — Я был трижды глупцом в квадрате! Смотрите!

Подойдя к бюро, он вытащил из замочка ключ и снял с него замусоленный конверт. Я внимательно и тупо наблюдал за ним. Неужели он не понимает, что бланк завещания в этот маленький конверт втиснуть невозможно? Невозможно, и все тут! Тем временем Пуаро бережно вскрыл конверт и, вывернув его наизнанку, тщательно расправил. Потом зажег свечу и начал осторожно прогревать ею бумагу. Через несколько минут на пустой внутренней поверхности начали проявляться блеклые буквы.

— Видите, mon ami! — победно вскричал Пуаро.

Я увидел. Три бледных строчки гласили, что все свое достояние он оставляет племяннице, Вайолет Марш. Подписано Эндрю Маршем 25 марта в двенадцать часов тридцать минут пополудни. Засвидетельствовано Альбертом Пайком, кондитером, и Джесси Пайк, домохозяйкой.

— А оно действительно? — выдохнул я.

— Насколько мне известно, не существует закона, запрещающего писать завещания симпатическими чернилами. Намерение завещателя очевидно, наследница — его единственная кровная родственница. Но как умно! Он предвидел каждый шаг, который предпримет ищущий — которые я и предпринял, жалкий тупица. Смотрите: он берет два бланка, просит слуг подписать оба завещания, а затем отправляется в город, прихватив третье, написанное на изнанке грязного конверта, и обычную перьевую авторучку, заполненную совсем не обычными чернилами. Под каким-то предлогом просит кондитера с женой расписаться на бумажке с его подписью, снова складывает из нее конверт и, повесив его на ключ, посмеивается в свое удовольствие. Если племянница разгадает его маленькую хитрость — что ж, этим она подтвердит свое право на самостоятельность и высшее образование, и, думаю, он был бы только рад, случись все именно так.

— Но она ведь не разгадала ее, эту хитрость, ведь нет же? — медленно произнес я. — Пуаро, все это как-то нечестно. Неправильно, что ли. Победил-то старик.

— Да нет же, Гастингс. Что-то не то у вас с логикой Мисс Марш доказала свою сообразительность и пользу полученного образования тем, что немедленно передала дело в мои руки. Всегда обращайтесь к специалисту, Гастингс. Я считаю, она полностью подтвердила свое право на эти деньги.

Интересно, что сказал бы на это сам Эндрю Марш? Хотел бы я знать!

ПУАРО СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ Poirot Lends a Hand 1924–1929

Похищение Джонни Уэйверли The Adventure of Johnnie Waverly © Перевод Г. Сазоновой

— Вы можете понять чувства матери, — наверное, в шестой раз повторила миссис Уэйверли.

Она с надеждой взирала на Пуаро. Мой друг, который всегда с сочувствием относился к материнским страданиям, успокаивающе ей кивнул.

— Конечно, конечно, я все понял. Доверьтесь папаше Пуаро.

— Полиция… — начал мистер Уэйверли.

Его жена нетерпеливо взмахнула рукой.

— Я больше не желаю иметь дело с полицией. Мы на них положились, и видите, что из этого получилось! Но я столько слышала о мосье Пуаро и о том, какие чудеса он творит, что подумала, может быть, он сможет помочь…

Пуаро поспешно прервал ее излияния весьма красноречивым жестом. Было ясно, что миссис Уэйверли искренне переживает, но ее чувства как-то плохо сочетались с напряженным и суровым выражением ее лица. Когда я впоследствии узнал, что она была дочерью крупного владельца сталелитейных заводов в Бирмингеме[249], прославившегося тем, что сумел из мальчишки-рассыльного стать владельцем компании, я понял, что она — истинная дочь своего отца.

Мистер Уэйверли был крупным, тучным, неунывающим мужчиной. Он стоял, широко расставив ноги, и весь его вид, все его повадки выдавали типичного сквайра[250].

— Я полагаю, вы уже все знаете об этом деле, мосье Пуаро?

Вопрос был лишним. Несколько дней тому назад все газеты были полны сообщениями о сенсационном похищении маленького Джонни Уэйверли, трехлетнего сына и единственного наследника Маркуса Уэйверли, эсквайра из Уэйверли-Корт, графства Суррей[251], потомка одной из древнейших фамилий в Англии.

— Я конечно же знаю в общих чертах, однако было бы лучше, мосье, если бы вы рассказали мне все с самого начала, и поподробнее.

— Ну, я думаю, все это началось дней десять тому назад, когда я получил анонимное письмо — эту мерзость. Признаться, я не знал, что и подумать… Какой-то гад имел наглость требовать двадцать пять тысяч фунтов… двадцать пять тысяч фунтов, мосье Пуаро! В случае отказа он угрожал похитить Джонни. Я конечно же выбросил это письмо в корзину. Решил, что это глупая шутка. Через пять дней я получил еще одно письмо, уже с точной датой: «Если вы не заплатите, то двадцать девятого числа вашего сына украдут». А пришло оно двадцать седьмого. Ада перепугалась, а я никак не мог принять все это всерьез. Мы же в Англии, черт побери. У нас никто не крадет детей ради выкупа.

— Да, здесь это не принято, — заметил Пуаро. — Продолжайте, мосье.

— Ну, Ада мне житья не давала, и хотя я чувствовал себя полным идиотом, все-таки обратился в Скотленд-Ярд. Они тоже не восприняли это всерьез — согласились со мной, что это чья-то глупая шутка. Двадцать восьмого я получил третье письмо: «Вы не заплатили. Завтра, двадцать девятого, в полдень, ваш сын будет похищен. Вам придется заплатить выкуп в пятьдесят тысяч фунтов». Я отвез это письмо в Скотленд-Ярд. На этот раз они не на шутку взволновались. И пришли к выводу, что письма писал какой-то сумасшедший и что, по-видимому, в назначенный час будет предпринята попытка похищения. Меня заверили, что будут приняты все необходимые меры предосторожности Инспектор Макнейл со своими ребятами должен был прибыть в Уэйверли на следующее утро, чтобы заняться этим делом. Я с облегчением отправился домой.

И все же меня не покидало чувство, что мы в осаде. Я дал указание никого не принимать и никого не выпускать из дома. Вечер прошел без происшествий. Утром жена почувствовала недомогание. Я был обеспокоен ее состоянием и послал за доктором Дакером. Симптомы озадачили доктора. И хотя он не решался сказать, что ее отравили, я чувствовал, что он сделал именно этот вывод. Он уверил меня, что опасности никакой нет, но пройдет пара дней, прежде чем она оправится. Вернувшись после разговора с доктором к себе в комнату, я увидел приколотую к подушке записку. Я был потрясен и весьма озадачен. Записка была написана тем же почерком и содержала всего два слова: «В двенадцать». И тут, мосье Пуаро, я пришел в ярость! Кто-то в доме был замешан в этом — кто-то из слуг. Я их всех допросил, устроил форменный разнос. Но они никого не выдали. Компаньонка моей жены, мисс Коллинз, сообщила мне, что она видела утром, как няня Джонни прошмыгнула на улицу. Я допросил няню, и она во всем призналась. Оказывается, она оставила ребенка с горничной и удрала на свидание — с мужчиной. Хорошенькие вещи происходят в моем доме. Она отрицала, что приколола записку к моей подушке… Может, это, конечно, и не она, не знаю… Но я решил, что не могу рисковать. А вдруг все-таки она? Я был уверен, что кто-то из слуг замешан в этом деле. Под конец я вышел из себя и уволил всех скопом — няню и всех остальных. Я дал им час на то, чтобы они собрали вещи и убрались прочь.

И без того красное лицо мистера Уэйверли побагровело при этом воспоминании.

— Возможно, это было несколько несвоевременно, мосье? — предположил Пуаро. — Исходя из последующих событий, вы, вероятно, играли на руку вашим врагам.

Мистер Уэйверли уставился на него.

— Об этом я не подумал. Мне хотелось их всех убрать. Я телеграфировал в Лондон, чтобы вечером прислали новых слуг. А до этого со мной должны были остаться только те, кому я полностью доверял: мисс Коллинз — секретарь моей жены, и Тредуелл — дворецкий, которого я знал с детства.

— А эта мисс Коллинз, как долго она жила с вами?

— Год, — сказала миссис Уэйверли. — В качестве компаньонки она неоценима — секретарь и великолепная домохозяйка.

— А няня?

— Няня жила у нас шесть месяцев. Она пришла с блестящими рекомендациями. Но я ее не слишком-то любила, хотя Джонни был к ней очень привязан.

— Но когда разразилась катастрофа, няни уже не было в доме. Мосье Уэйверли, будьте добры, продолжайте.

Мистер Уэйверли продолжил свое повествование.

— Инспектор Макнейл прибыл около половины одиннадцатого. В это время слуги уже уехали. Инспектор одобрил мои действия. Он расставил людей на подходах к дому и уверил меня, что если вся эта история не грандиозная мистификация, то они непременно схватят преступника.

Джонни был со мной. Мы с Джонни в сопровождении инспектора прошли в комнату, которую мы называли «кабинетом консула». Инспектор запер дверь. В комнате стояли старинные часы. Не буду скрывать, что, когда стрелки часов приблизились к двенадцати, я не мог сдержать нервную дрожь. Стрелки с жужжанием передвинулись, и часы начали отбивать полдень. Я прижал Джонни к себе. У меня было такое чувство, что этот тип может упасть прямо с неба. С последним ударом часов за дверью раздались крики и беготня, поднялась суматоха. Инспектор распахнул окно. К нему подошел констебль.

— Мы его схватили, сэр, — объявил он. — Он прятался в кустах. Он весьма тщательно приготовился.

Мы выбежали на террасу, где два дюжих констебля крепко держали какого-то ободранного типа, по виду настоящего бандита. Он яростно вырывался в бесплодной попытке удрать. Один из полицейских вручил инспектору сверток, который они конфисковали у своей жертвы. В нем была льняная тряпка и бутылка хлороформа. При виде всего этого кровь во мне закипела. Там была еще записка, адресованная мне. Я развернул ее и прочел: «Вам придется платить. Выкуп — пятьдесят тысяч. Несмотря на все ваши предосторожности, он был похищен в полдень двадцать девятого, как я и говорил». Я расхохотался, это был смех облегчения, но в эту же секунду я услышал звук мотора и крик. Я повернул голову. Длинная серая машина неслась по направлению к южному выходу Кричал водитель машины, но не это привлекло наше внимание. Рядом с ним я увидел льняные кудряшки Джонни. Инспектор изрыгал проклятия.

«Ребенок только что был на месте, — кричал он. Он оглядел всех нас. Все мы были тут, на террасе: я, Тредуелл и мисс Коллинз. — Когда вы оставили сына, мистер Уэйверли?» — спросил он.

Я принялся объяснять. И тут вдруг раздались звуки, которые повергли нас в оцепенение. Это был бой часов на церковной колокольне. Чертыхнувшись, инспектор взглянул на свои часы. Было ровно двенадцать. Не сговариваясь, мы ринулись в «кабинет консула». Часы показывали десять минут первого. Определенно, их кто-то переставил, никогда раньше эти часы не спешили и не отставали. Они всегда ходили точно.

Мистер Уэйверли замолчал. Пуаро улыбнулся про себя и расправил маленький коврик, который сдвинул взволнованный отец.

— Прелестная задачка, все неясно и загадочно, — удовлетворенно пробормотал Пуаро. — Я с радостью займусь этим делом. Воистину, все было прекрасно спланировано.

Миссис Уэйверли с укором посмотрела на него.

— Но мой малыш… — принялась причитать она. Пуаро поспешно сменил выражение лица. Теперь он был само сострадание.

— Он в безопасности, мадам, он невредим. Уверяю вас, эти негодяи будут бережно к нему относиться. Разве он для них не индейка, то есть не курица, которая несет золотые яйца?

— Мосье Пуаро, я уверена, что единственное, что можно сделать, — это заплатить. Поначалу я была против, но теперь! Материнские чувства!..

— Но мы прервали рассказ, мосье, — поспешно произнес Пуаро.

— Я полагаю, что все остальное вам хорошо известно из газет, — сказал мистер Уэйверли. — Конечно, инспектор Макнейл немедленно связался по телефону с полицией. Повсюду были разосланы описания машины и водителя, и поначалу казалось, что все кончится хорошо. Машина, соответствующая описанию, с мужчиной и маленьким мальчиком, проехала через несколько деревушек по направлению к Лондону. В одном месте они сделали остановку, и жители припоминали, что ребенок плакал и, похоже, боялся своего спутника. Когда инспектор Макнейл объявил, что машина остановлена, а мужчина с мальчиком задержан, я вздохнул с облегчением. Но продолжение вам известно. Оказалось, что мальчишка вовсе не Джонни, а водитель — страстный автомобилист, любящий детей. Он подобрал маленького мальчика, игравшего на улице в Эденсвелле, это деревушка в пятнадцати милях от нас, чтобы покатать его на автомобиле. Так из-за грубой ошибки полиции следы Джонни были утеряны. Если бы они не тратили время на эту дурацкую погоню за машиной, они, возможно, нашли бы моего мальчика.

— Успокойтесь, мосье. Полицейские — совсем не глупые люди и пытались сделать все, что в их силах. Их ошибка была вполне естественной. Преступление было очень тонко спланировано. Что касается ободранного типа, которого нашли в саду, то ведь, насколько я помню, он все упорно отрицал. Он заявил, что и записку и пакет ему вручил некий человек, чтобы он все это отнес в Уэйверли-Корт. Этот человек дал ему десять шиллингов и пообещал дать столько же, если он принесет пакет ровно без десяти двенадцать. Он должен был пройти через сад и постучать в боковую дверь.

— Не верю ни единому слову, — с жаром произнесла миссис Уэйверли. — Все это сплошная ложь.

— Да, версия довольно-таки неубедительная, — задумчиво проговорил Пуаро. — Но все же полиция до сих пор не смогла ее опровергнуть. Я припоминаю, что он сделал еще какое-то заявление?

Пуаро вопрошающе посмотрел на мистера Уэйверли. Тот снова покраснел.

— Этот бродяга имел наглость заявить, будто узнал в Тредуелле человека, который вручил ему сверток. По словам бродяги, он только сбрил свои усы. Обвинить Тредуелла, который родился в этом селении и всю жизнь прожил с семьей Уэйверли!

Пуаро позабавило негодование провинциального джентльмена.

— Но ведь вы сами подозревали своих слуг в соучастии.

— Да, но не Тредуелла.

— А вы, мадам? — спросил Пуаро, неожиданно повернувшись к миссис Уэйверли.

— Если этому бродяге действительно кто-то всучил пакет, в чем я сильно сомневаюсь, то уж никак не Тредуелл. Этот лгунишка утверждал, что письмо и пакет ему вручили около десяти утра. А в десять утра Тредуелл находился с моим мужем в курительной.

— Вы могли различить лицо человека в машине, мосье? Не напоминал ли он вам чем-нибудь Тредуелла?

— Он был слишком далеко, и я не мог хорошо его разглядеть.

— Вы не знаете, есть ли у Тредуелла брат?

— У него было несколько братьев, но все они умерли. Последний был убит в войну.

— Я не совсем уяснил себе устройство Уэйверли-Корт. Машина скрылась через южные ворота. Есть ли другой выезд?

— Да, мы называем его восточные ворота. Он виден с другой стороны дома.

Мне кажется странным, что никто не заметил, как машина въехала в усадьбу.

— Через усадьбу проходит дорога — подъезд к маленькой часовенке. Там проезжает довольно много машин. Должно быть, похититель остановил машину в удобном месте, и в тот момент, когда поднялась тревога и все внимание было приковано к бродяге, побежал прямо к дому.

— Если только он уже не был там, — проговорил в задумчивости Пуаро. — В доме есть где прятаться?

— Ну, мы не обыскивали дом. Как-то даже не пришло в голову… Нет, он, конечно, мог где-нибудь спрятаться, но кто бы впустил его в дом?

— К этому мы вернемся позже. А сейчас обсудим другое, надо быть последовательным. Есть ли в доме потайное место? Уэйверли-Корт — старинная постройка, и там могут быть потайные комнаты, нечто вроде «норы священника»[252], как их раньше называли.

— Черт побери, в доме есть такая комната. Вход сразу за панно в холле.

— Это рядом с «кабинетом консула»?

— Прямо за дверью.

— Voila![253]

— Но о ее существовании не знает никто, кроме меня и моей жены.

— А Тредуелл?

— Ну… возможно, он слышал о ней.

— А мисс Коллинз?

— Я никогда не говорил ей об этом.

Пуаро на минуту задумался.

— Хорошо, мосье. Мой следующий шаг — побывать на месте происшествия, у вас в Уэйверли-Корт. Сегодня во второй половине дня вас устроит?

— Как можно скорее, прошу вас, мосье Пуаро! — воскликнула миссис Уэйверли. — Прошу вас, прочтите это еще раз.

Она вручила ему послание от похитителей, которое пришло утром и заставило ее сразу же обратиться к Пуаро. Оно содержало исчерпывающие инструкции, как нужно платить выкуп. В конце письма была недвусмысленная угроза: в случае, если родители обратятся к кому-нибудь за помощью, мальчика убьют. Было очевидно, что в миссис Уэйверли боролись явное нежелание расстаться с деньгами и материнская любовь. Последняя победила.

После ухода мистера Уэйверли Пуаро остался с его женой наедине.

— Прошу вас, мадам, мне необходимо знать правду. Вы также доверяете Тредуеллу, дворецкому?

— Мне не в чем его обвинить, мосье Пуаро. Я не представляю, как он мог быть в этом замешан, но… я его никогда не любила… никогда!

— Еще одно, мадам, не могли бы вы дать мне адрес няни вашего сынишки?

— Хаммерсмит, шоссе Нетераль, сто сорок девять. Уж не воображаете ли вы…

— Я никогда ничего не воображаю. Я только задаю работу своим серым клеточкам. И иногда, да, иногда у меня появляется идея.

Когда за ней закрылась дверь, Пуаро подошел ко мне.

— Итак, мадам никогда не любила дворецкого. Это уже кое-что, вы не находите, Гастингс?

Я не позволил вовлечь себя в разговор. Пуаро так часто разыгрывал меня, что я стал осторожен. Где-то был скрыт подвох.

Собравшись, мы отправились на шоссе Нетераль. Нам повезло — мисс Джесси Витере была дома. Это была женщина лет тридцати пяти, приятной наружности, держалась она уверенно и с чувством собственного достоинства. Мисс Витере была глубоко оскорблена тем, как с ней обошлись, но признала, что и сама была неправа. Она была помолвлена с художником-декоратором, который в тот злосчастный день оказался неподалеку, и ушла, чтобы встретиться с ним. Ее поведение казалось вполне естественным. Но я не совсем понимал, куда клонит Пуаро. Он задавал вопросы, которые, казалось, не имели никакого отношения к делу. В основном он расспрашивал ее о жизни в Уэйверли-Корт. Мне все это надоело, и я был рад, когда Пуаро откланялся.

— Похитить этого ребенка было несложным делом, друг мой, — заметил Пуаро.

Мы вышли на шоссе, поймали такси и попросили отвезти нас на вокзал Ватерлоо[254].

— Да, этого малыша можно было похитить в любой момент.

— Не вижу, чем это обстоятельство может помочь нам, — холодно заметил я.

— Как чем?! Этот факт имеет огромное значение, огромное! Послушайте, Гастингс, если уж вам так хочется косить булавку для галстука, так заколите ее хотя бы посередине. А сейчас она у вас сдвинута вправо по меньшей мере на полдюйма.

Уэйверли-Корт было прелестное старинное поместье. Его недавно бережно и со вкусом отреставрировали. Мистер Уэйверли показал нам «кабинет консула», террасу и остальные места, которые так или иначе могли быть связаны С похищением. В конце осмотра он по просьбе Пуаро нажал какую-то пружину в стене, панно отодвинулось в сторону, и нам открылся короткий коридор, по которому мы прошли в потайную комнату.

— Сами видите, — сказал Уэйверли. — Здесь ничего нет.

Крошечная комната была пуста, сюда явно давненько не заходили: на полу не было ничьих следов. Я присоединился к Пуаро, который внимательно разглядывал что-то в углу.

— Что это вам напоминает, друг мой?

Он указал на четыре маленьких пятнышка, близко расположенных друг к другу.

— Собака! — воскликнул я.

— Очень маленькая собака, Гастингс.

— Шпиц[255].

— Меньше шпица.

— Грифон?[256] — с сомнением предположил я.

— Меньше даже грифона. Эта порода неизвестна собаководам.

Я посмотрел на него. Лицо его сияло от удовольствия и удовлетворения.

— Я был прав, — пробормотал он. — Я знал, что мыслю в верном направлении. Пойдемте, Гастингс.

Когда мы снова оказались в холле и потайная дверь закрылась за нами, в холл вошла молодая девушка. Мистер Уэйверли представил ее нам:

— Мисс Коллинз.

Мисс Коллинз — особа лет тридцати, довольно живая и проворная. У нее были тусклые светлые волосы Она носила пенсне.

По просьбе Пуаро мы прошли в маленькую гостиную, и, расположившись там, он принялся детально расспрашивать мисс Коллинз о слугах и особенно о Тредуелле Она Призналась, что не любит дворецкого.

— Очень уж он важничает, — объяснила она.

Потом был задан вопрос о том, что ела миссис Уэйверли в ночь на двадцать восьмое. Мисс Коллинз объявила, что она у себя ела те же блюда, что и хозяйка, но с ней ничего не случилось Когда она уходила, я ткнул локтем Пуаро.

— Собака, — прошептал я.

— Ах да, собака! — Он широко улыбнулся. — Мадемуазель, нету ли случайно в доме собаки?

— На псарне есть две охотничьи собаки.

— Нет, я имел в виду маленькую собачку, которую держат в доме — в качестве игрушки.

— Нет… ничего подобного.

Пуаро позволил ей уйти. Потом он нажал на кнопку звонка и, обращаясь ко мне, заметил:

— Она лжет, эта мадемуазель Коллинз. Возможно, на ее месте я поступил бы так же. А теперь займемся дворецким.

Дворецкий действительно имел очень важный вид Он рассказывал свою историю с невероятным апломбом Его рассказ в деталях совпадал с тем, что поведал нам мистер Уэйверли. Дворецкий подтвердил, что ему было известно о существовании потайной комнаты.

Наконец он удалился, величественный, как Папа Римский.

Я поймал насмешливый взгляд Пуаро:

— Ну и к какому выводу вы пришли, Гастингс?

— А вы? — парировал я.

— Каким же вы стали осторожным. Вы никогда, никогда не сможете найти разгадки, если не будете стимулировать свою умственную деятельность. Но я совсем не хочу вас поддеть. Давайте думать вместе. Итак, что же представляется особенно странным во всей этой истории?

— Есть одна вещь, которая поразила меня, — заметил я. — Почему похититель выехал из усадьбы через южные ворота, он мог выехать через восточные, и его никто бы не заметил.

— Это вы очень верно подметили, Гастингс, просто не в бровь, а в глаз. Зададим еще один вопрос. Зачем нужно было заранее предупреждать Уэйверли? Почему нельзя было просто похитить ребенка и потребовать выкуп?

— Потому что они надеялись получить деньги, не предпринимая никаких решительных действий.

— Но ведь было очевидно, что простая угроза не могла возыметь действия.

— К тому же они хотели сконцентрировать внимание родителей на двенадцати часах, с тем чтобы, когда все будут заняты поимкой бродяги, незаметно выскочить из укрытия и схватить ребенка.

— Все это не может опровергнуть того факта, что похитители усложняли себе жизнь. Если бы они не выбрали точного времени и места, им ничего бы не стоило в подходящий момент схватить мальчика на прогулке и увезти.

— Да-а-а, — с сомнением подтвердил я.

— Вместо этого перед нами разыгрывают целый спектакль! Теперь давайте рассмотрим вопрос с другой стороны. Все факты указывают на то, что в доме был сообщник. Во-первых, это таинственное отравление миссис Уэйверли. Во-вторых, приколотое к подушке письмо. В-третьих, часы, которые перевели на десять минут вперед. Все это мог сделать только живущий в доме. И еще одно обстоятельство, на которое вы, должно быть, не обратили внимания. В потайной комнате не было пыли. Кто-то тщательно подмел пол. В доме оставалось четыре человека.

Нам придется исключить няню, поскольку она не могла подмести пол, ведь ее уволили до похищения. Хотя все остальное могла сделать и она. Итак, четыре человека: миссис и мистер Уэйверли, Тредуелл — дворецкий и мисс Коллинз. Сначала займемся мисс Коллинз. Нам ей нечего инкриминировать, кроме, пожалуй, того, что мы практически ничего о ней не знаем, что она весьма умная молодая особа и что в доме она меньше года.

— И еще, как вы сказали, что она солгала насчет собачки, — напомнил я.

— Ах да, собачка. — Пуаро странно улыбнулся. — Теперь перейдем к Тредуеллу. Есть несколько подозрительных моментов. Во-первых, бродяга заявил, что это он вручил ему пакет.

— Но ведь Тредуелл подтвердил свое алиби.

— Тем не менее он мог отравить миссис Уэйверли, приколоть к подушке записку, переставить часы и замести пол в потайной комнате. С другой стороны, он родился и прожил всю жизнь в поместье. Было бы в высшей степени странно, если бы он участвовал в похищении сына владельца поместья. Это уж слишком!

— Ну и что же?

— Мы должны следовать логике, какими бы абсурдными ни казались наши выводы. Итак, миссис Уэйверли. Она богата, все средства принадлежат ей. Кстати, это на ее деньги восстановлено пришедшее в упадок поместье. Зачем ей похищать собственного сына и платить самой себе выкуп? А вот с ее мужем ситуация совсем иная. У него богатая жена, но это вовсе не то же самое, что быть богатым самому. Я полагаю, что леди не слишком-то охотно расстается с деньгами, только в крайнем случае. Ну а мистер Уэйверли, как вы могли заметить, весьма жизнелюбив.

— Это невозможно, — залопотал я.

— Ну отчего же? Кто отослал слуг? Мистер Уэйверли Он же мог написать записки, отравить жену, переставить часы и обеспечить алиби своему преданному вассалу Тредуеллу. Тредуелл никогда не любил миссис Уэйверли. Он предан своему господину и с готовностью выполнит любые его указания. Они все провернули втроем: Уэйверли, Тредуелл и какой-то приятель мистера Уэйверли Полиция допустила ошибку, прекратив расследование в отношении того человека с ребенком в серой машине Он-то и был третьим. Он подобрал неподалеку в деревне мальчика со светлыми волосами, въехал в усадьбу через восточные ворота и в нужный момент выехал через южные, что-то крикнув и помахав рукой. Никто в доме не мог увидеть его лица или номера машины, и уж конечно никто не видел лица ребенка. Ложный след направил полицию в Лондон. Тредуелл сыграл свою роль, организовав всю эту историю с бродягой. В том же случае, если бродяга и опознал Тредуелла без усов, хозяин подтвердил бы его алиби, что, впрочем, и произошло. Ну а что касается мистера Уэйверли, то, когда во дворе началась суматоха и инспектор выскочил на улицу, он поспешно спрятал сына в потайной комнате и последовал за инспектором. Позже, когда инспектор удалился и поблизости не было мисс Коллинз, ему было нетрудно отвезти сына на собственной машине в какое-нибудь безопасное место.

— Ну а как насчет собачки? — спросил я. — И мисс Коллинз, которая солгала?

— Это была моя маленькая шутка. Я спросил у нее, есть ли в доме маленькая собачка, собачка-игрушка, и она ответила — нет, имея в виду настоящую собаку. Хотя совершенно очевидно, что собачка должна быть — игрушечная, разумеется — в детской. Видите ли, Гастингс, чтобы Джонни не плакал и вел себя тихо, мистер Уэйверли оставил в потайной комнате несколько игрушек.

— Мосье Пуаро. — В комнату вошел мистер Уэйверли. — Удалось вам что-нибудь обнаружить? У вас есть предположения, где может быть мальчик?

Пуаро вручил ему лист бумаги:

— Вот адрес.

— Но это чистый лист бумаги.

— Да, но я думаю, что вы сами напишете на нем адрес.

— Какого… — Мистер Уэйверли побагровел.

— Мосье, мне все известно. Даю вам сутки, чтобы вернуть мальчика. С вашей изобретательностью вы наверняка сумеете объяснить его появление. В противном случае мне придется сообщить миссис Уэйверли, как все было на самом деле.

Мистер Уэйверли опустился в кресло и закрыл лицо руками.

— Он у моей старушки-няни, в десяти милях отсюда. У него там есть все. Он весел и доволен.

— Я в этом и не сомневался. Если бы я не считал, что да, в сущности, неплохой и любящий отец, я бы не дал вам этого шанса.

— Но скандал…

— Именно так. Вы принадлежите к старинному и знатному роду. Так не запятнайте же своего имени еще раз. Всего доброго, мистер Уэйверли. Да, кстати, напоследок я хочу дать вам один совет. Всегда заметайте в углах!

Двойная улика The Double Clue © Перевод С. Рощина

— Но прежде всего, никакой огласки, — сказал мистер Маркус Хардмэн, наверное, уже в двадцатый раз.

В его монологе слово «огласка» звучало как назойливый лейтмотив. Мистер Хардмэн был маленьким человечком, немного полноватым, с безукоризненным маникюром и жалобным тенорком. В некотором роде он был знаменитостью, а его профессией была светская жизнь. Он был богат, но не чрезмерно, и ревностно тратил свои деньги на светские удовольствия. У него было хобби — коллекционирование. Он был прирожденный коллекционер. Старые кружева, старинные веера, антикварные украшения — грубая современность словно бы не существовала для Маркуса Хардмэна.

По срочному вызову мы с Пуаро явились к нему и застали его мечущимся в мучительных сомнениях. При сложившихся обстоятельствах для него было немыслимо обратиться в полицию. Но не обратиться туда было равносильно потере самых ценных вещей из его коллекции. В качестве компромисса он остановился на Пуаро.

— Мои рубины, мосье Пуаро, и изумрудное ожерелье — говорят, оно принадлежало Екатерине Медичи…[257] О Боже, изумрудное ожерелье!

— Может быть, вы изложите мне обстоятельства их исчезновения? — мягко спросил Пуаро.

— Я сгораю от нетерпения сделать это. Вчера ко мне пришли гости, которых я пригласил на чашку чаю, — встреча, так сказать, в узком кругу, было всего человек шесть-семь. В течение сезона я обычно устраиваю одну-две такие встречи, возможно, мне не следовало бы так говорить, но они всегда пользовались большим успехом. Хорошая музыка — Накора, тот самый пианист, и Катрин Бэрд, контральто[258] из Австралии — как всегда в большой гостиной. А до чаепития я показывал гостям свою коллекцию средневековых украшений. Я их храню вон в том стендом сейфе. Внутри он оборудован как шкафчик, полки обиты цветным бархатом — на этом фоне лучше смотрятся драгоценности. Потом мы осмотрели веера в той витрине на стене. Затем пошли в студию слушать музыку. И только после того, как гости ушли, я обнаружил, что сейф пустой, его обчистили! Наверное, я не закрыл его как следует, и кто-то воспользовался этим… Рубины, мосье Пуаро, изумрудное ожерелье — я собирал эту коллекцию всю жизнь… Чего бы я только не отдал, чтобы вернуть их! Но умоляю: никакой огласки! Вы же понимаете, мосье Пуаро, не правда ли? Мои собственные гости, мои личные друзья! Это был бы грандиозный скандал!

— Кто последним покинул эту комнату, когда вы пошли в студию?

— Мистер Джонстон. Может быть, вы его знаете… Это южноафриканский миллионер. Он только что снял дом Эбботбари на Парк-лейн. Он замешкался в кабинете на несколько мгновений, как я вспоминаю. Но конечно же это не мог быть он!

— А кто-нибудь из ваших гостей в течение дня возвращался в эту комнату под каким-нибудь предлогом?

— Я был готов к вашему вопросу, мосье Пуаро. Возвращались трое из них. Княгиня Вера Росакова, мистер Бернард Паркер и леди Ранкорн.

— Расскажите нам о них.

— Княгиня Росакова — совершенно очаровательная русская леди, из обломков старого режима. В нашу страну она приехала недавно. Мы с ней уже было попрощались, и я был несколько удивлен, увидев ее в этой комнате, разглядывающую коллекцию вееров. Знаете ли, мосье Пуаро, чем больше я думаю об этом, тем более подозрительным мне кажется этот ее внезапный интерес к веерам. А как на ваш взгляд?

— В высшей степени подозрительно. Но расскажите и о других.

— Ну, Паркер просто зашел сюда взять ящичек с коллекцией миниатюр, которую мне не терпелось показать леди Ранкорн.

— А сама леди Ранкорн?

— Смею думать, вы знаете, кто такая леди Ранкорн — дама уже довольно почтенных лет, с весьма сильным характером, большую часть времени проводит на заседаниях благотворительных комитетов. Она возвратилась в комнату за своей сумочкой, которую случайно там оставила.

— Bien[259], мосье. Итак, у нас четыре подозреваемых. Русская княгиня, английская гранд-дама, южноафриканский миллионер и мистер Бернард Паркер. Кстати, а кто он такой, ваш мистер Паркер?

Этот вопрос, казалось, вызвал сильное замешательство мистера Хардмэна.

— Он… э… он молодой человек. Ну, собственно, один мой знакомый.

— Об этом я уже догадался, — меланхолично заметил Пуаро. — А чем он занимается, этот ваш мистер Паркер?

— Он просто один из местных молодых людей — без каких-либо определенных занятий, если вы позволите мне так выразиться.

— А каким образом он стал вашим другом, можно узнать?

— Ну… э… один или два раза… он выполнял кое-какие мои поручения.

— Продолжайте, мосье, — сказал Пуаро.

Хардмэн умоляюще посмотрел на него. Было совершенно очевидно, что больше всего на свете ему не хочется именно продолжать. Однако, поскольку Пуаро стойко хранил молчание, Хардмэну пришлось это сделать.

— Видите ли, мосье Пуаро, всем известно, что меня интересуют старинные ювелирные изделия. Иногда возникает необходимость продать фамильные драгоценности — которые, как вы сами понимаете, очень нежелательно продавать на рынке или даже через антиквара. Однако совсем иное дело — продать их мне приватным образом. Вот Паркер и сообщает о подобного рода ситуациях и обговаривает детали сделок, он поддерживает контакт с обеими сторонами, устраняя, таким образом, определенную неловкость.

Вот, к примеру, княгиня Росакова привезла с собой из России фамильные драгоценности Она очень заинтересована в том, чтобы их продать Бернард Паркер должен был устроить эту сделку.

— Понятно, — задумчиво сказал Пуаро. — И вы полностью ему доверяете?

— У меня никогда не было повода для сомнений.

— Мистер Хардмэн, а кого вы сами подозреваете из этой четверки?

— О, мосье Пуаро, что за вопрос! Я же говорил вам, что это все мои друзья. Я никого из них не подозреваю — или подозреваю всех в равной мере, выбирайте, что вам больше нравится.

— Я с вами не соглашусь. Одного из этих четырех вы подозреваете гораздо больше. Это не княгиня Росакова и не мистер Паркер. Это либо леди Ранкорн, либо мистер Джонстон.

— Вы загнали меня в угол, мосье Пуаро. Самое главное для меня — это чтобы не было скандала. Леди Ранкорн принадлежит к одной из древнейших английских фамилий. Однако правда и то, и это прискорбнейшая правда, что тетушка ее, леди Керолайн, страдала одним… мм… специфическим недугом; безусловно, все ее друзья относились к этому с пониманием, и ее горничная всегда возвращала чайные ложки и прочие мелочи. Вы понимаете, что я имею в виду!

— Итак, у леди Ранкорн была тетушка, страдавшая клептоманией?[260] Очень интересно. Вы позволите мне осмотреть этот сейф?

Получив согласие мистера Хардмэна, Пуаро открыл дверку сейфа. Но нашему взору предстали лишь пустые, обитые бархатом полки.

— Даже сейчас дверь как следует не закрывается, — пробормотал Пуаро, попытавшись снова ее захлопнуть. — Интересно, почему бы это? Ага, а это что такое? Так, створкой защемило перчатку. Мужскую перчатку.

Он протянул ее мистеру Хардмэну.

— Это не моя перчатка, — заявил тот.

— А это что еще? — Пуаро быстро нагнулся и подобрал с нижней полки сейфа какой-то небольшой предмет. Это оказался черный с блестящим отливом портсигар.

— Это мой портсигар, — воскликнул мистер Хардмэн.

— Ваш? Не может быть, мосье. Ведь это не ваши инициалы.

Он указал на монограмму из двух платиновых переплетенных букв.

Хардмэн взял его.

— Вы правы, — сказал он. — Очень похож на мой, только инициалы другие. «В» и «Р». Боже ты мой! Parker! Bernard Parker![261]

— Похоже, что так, — произнес Пуаро. — Довольно-таки рассеянный юноша. Особенно если и перчатка тоже его. Это была бы двойная улика, не правда ли?

— Бернард Паркер, — пробормотал Хардмэн. — Ну прямо гора с плеч! Что ж, мосье Пуаро, теперь, я надеюсь, вы быстро вернете драгоценности. Либо передайте это дело в руки полиции, если посчитаете… то есть, если будете вполне уверены, что это он…

— Ну что ж, мой друг, — сказал мне Пуаро, когда мы вместе вышли из дома, — у этого мистера Хардмэна для титулованных особ — один закон, а для простых людей другой. Что же касается меня, то, покуда я еще не титулован, я на стороне простых смертных. Мне симпатичен этот юноша. Нет, определенно это происшествие производит какое-то странное впечатление. Хардмэн подозревает леди Ранкорн, я подозреваю княгиню и Джонстона, а виновным оказывается эта мелкая сошка, Паркер.

— А почему вы подозревали тех двоих?

— Parbleu![262] Ведь это так просто — быть русской беженкой или южноафриканским миллионером. Любая женщина может выдать себя за русскую княгиню; кто угодно может купить дом на Парк-лейн и назваться южноафриканским миллионером. Кто станет им возражать? Однако я примечаю, что мы вышли на Бари-стрит. Здесь, кажется, живет наш рассеянный юный друг. Так что давайте, как это вы говорите, ковать железо, пока горячо.

Мистер Бернард Паркер был дома. Мы застали его возлежащим на диване среди подушек, облаченным в потрясающий фиолетово-оранжевый халат. Мне редко приходилось испытывать большую неприязнь к кому-либо, чем к этому юнцу с бледным капризным лицом и манерно-красивой речью.

— Доброе утро, мосье, — деловито поздоровался Пуаро. — Я пришел по просьбе мистера Хардмэна. Вчера, во время приема, кто-то украл все его драгоценности. Позвольте задать вам вопрос, мосье… Это ваша перчатка?

Мыслительный процесс мистера Паркера, видимо, был несколько заторможенным. Он уставился на перчатку так, как будто не очень понимал, о чем его спрашивают.

— Где вы ее нашли? — изрек он наконец.

— Это ваша перчатка, мосье?

Мистер Паркер, по-видимому, все-таки сумел сосредоточиться и ответил:

— Нет, не моя.

— А портсигар, ваш?

— Разумеется, нет. Я всегда ношу свой, серебряный.

— Ну что ж, отлично, мосье. Тогда я передаю дело в полицию.

— О, послушайте, я бы на вашем месте этого не делал! — воскликнул мистер Паркер в некотором замешательстве. — Дьявольски безжалостный народ вся эта полиция. Подождите немного. Я схожу повидаюсь со стариком Хардмэном. Послушайте — да погодите же минуту…

Однако Пуаро очень решительно двинулся к выходу.

— Мы подбросили ему кое-что, над чем ему следует призадуматься, — усмехнулся он. — Завтра посмотрим, что из этого получилось.

Однако судьбе было угодно напомнить нам о деле Хардмэна в тот же день. Спустя пару часов дверь гостиной Пуаро вдруг распахнулась, и в комнату вихрем ворвалась дама в собольих мехах (было холодно, как бывает только в Англии июльским днем) и в немыслимой шляпе с огромной эгреткой[263]. Княгиня Вера Росакова оказалась весьма импульсивной личностью.

— Вы мосье Пуаро? Что вы наделали! Вы обвинили этого бедного мальчика! Это бесчестно! Какой скандал. Я знаю его. Он сущий цыпленок, он ягненок — он не может украсть. Он так много для меня сделал. Неужели после этого я могу спокойно смотреть, как его мучают и истязают?

— Скажите, мадам, это его портсигар? — Пуаро вытащил черный с отливом портсигар.

На мгновение княгиня замолчала, рассматривая его.

— Да, его. Я хорошо его знаю. Ну так что же? Вы нашли его в комнате? Мы все там были; тогда-то он его там и оставил… Да! Вы, полицейские… хуже красногвардейцев!

— А это его перчатка?

— Откуда мне знать. Все перчатки одинаковы. И не пытайтесь убедить меня — его нужно немедленно освободить! Его репутация должна быть восстановлена. И вы обязаны это сделать. Я продам свои драгоценности и хорошо вам заплачу.

— Мадам…

— Значит, вы согласны? Нет-нет, не спорьте. Бедный мальчик! Он пришел ко мне, он чуть не плакал. «Я спасу тебя, — сказала я. — Я пойду к этому человеку, к этому извергу, чудовищу! Предоставь все Вере». Слава Богу, все уладилось, я пошла.

Так же бесцеремонно, как появилась, она выпорхнула из комнаты, оставив после себя всепроникающий запах экзотических духов.

— Какая женщина! — воскликнул я. — Какие меха!

— О да, они были вполне настоящими! А могут ли у княгини-изгнанницы быть настоящие меха? Это я шучу, Гастингс… Нет, я думаю, она действительно русская. Ну что ж, значит, господин Бернард ходил к ней поплакаться.

— Портсигар его, перчатка тоже…

Пуаро с улыбкой извлек из кармана вторую перчатку и положил рядом с первой. Сомнений в том, что это одна пара, быть не могло.

— Пуаро, где вы взяли вторую?

— Ее бросили на столик вместе с тростью в холле квартиры на Бари-стрит. И впрямь очень рассеянный молодой человек этот мосье Паркер. Так-так, mon ami, мы должны быть очень внимательны. А сейчас, просто для проформы, я нанесу небольшой визит на Парк-лейн.

Стоит ли говорить, что я тоже пошел с моим другом. Джонстона мы не застали, но встретились с его личным секретарем. Выяснилось, что Джонстон только недавно приехал из Южной Африки, а до этого никогда раньше в Англии не бывал.

— Он интересуется драгоценными камнями, не так ли? — спросил Пуаро.

— Скорее золотодобычей, — засмеялся секретарь.

После этого разговора Пуаро вышел задумавшись. А тем же вечером, к моему искреннему удивлению, я увидел, как он штудирует русский алфавит.

Силы небесные! — воскликнул я. — Пуаро, неужели вы учите русский, чтобы болтать с княгиней на ее родном Языке?

— Моего английского она определенно слушать не желает.

— Но ведь все русские дворяне обязательно говорят по-французски.

— Вы прямо-таки кладезь информации, Гастингс! Поэтому я прекращаю блуждать в дебрях русского алфавита. — И он театральным жестом отшвырнул книгу.

Однако я чувствовал, что он чего-то не договаривает. В его глазах светились знакомые зеленые искорки. Они безошибочно указывали на то, что Пуаро был доволен собой.

— Может быть, — глубокомысленно сказал я, — вы сомневаетесь, что она настоящая русская? И хотите ее проверить?

— О нет, она русская.

— Зачем же вам тогда…

— Если вы действительно хотите отличиться в этом деле, Гастингс, то в качестве бесценного подспорья рекомендую «Первые шаги в русском языке».

Он рассмеялся и ничего больше сказать не пожелал. Я Подобрал с пола учебник и принялся его изучать, но так и не смог понять, что имел в виду Пуаро.

Следующее утро не принесло нам никаких новостей, но это, казалось, совсем не волновало моего друга. Во время завтрака он заявил, что намерен повидаться сегодня днем с мистером Хардмэном. Этого стареющего светского мотылька мы застали дома, и он был куда более спокоен, чем Накануне.

— Итак, мосье Пуаро, какие новости? — тем не менее с нетерпением поинтересовался он.

Пуаро вручил ему листок бумаги.

— Вот человек, который взял драгоценности, мосье. Должен ли я передать это дело в руки полиции? Или, быть может, вы предпочитаете вернуть их, не вмешивая сюда власти?

Мистер Хардмэн с ошарашенным видом смотрел на листок. Наконец к нему вернулся дар речи.

— Невероятно… Мне бы не хотелось никакого скандала в связи с этим делом. Я даю вам carte blanche[264], мосье Пуаро, и полностью полагаюсь на вашу деликатность.

Затем мы взяли такси, и Пуаро распорядился отвезти нас в отель «Карлтон»; там мы осведомились о княгине Росаковой и через несколько минут поднялись в ее апартаменты. Она появилась, протягивая нам руки, на ней был очаровательный пеньюар несколько варварского покроя.

— Мосье Пуаро! — воскликнула она. — Вам удалось оправдать этого ребенка?

— Княгиня, вашему другу, мистеру Паркеру, арест ни в коем случае не грозит.

— Ах, какой вы молодец! Превосходно! А как быстро!

— С другой стороны, я пообещал мистеру Хардмэну, что драгоценности будут возвращены ему сегодня же.

— И что же?

— Я хочу сказать, мадам, что был бы весьма вам признателен, если бы вы соблаговолили вручить их мне. Я весьма сожалею, что вынужден поторопить вас, но внизу меня ждет такси — на тот случай, если мне придется ехать в Скотленд-Ярд; а мы, бельгийцы, народ экономный, мадам.

Княгиня закурила сигарету; несколько секунд она сидела совершенно неподвижно, только пускала колечки дыма и неотрывно смотрела на Пуаро. Потом вдруг расхохоталась и встала. Она подошла к бюро, открыла дверцу, вынула оттуда черную шелковую сумочку и с улыбкой протянула ее Пуаро. Когда она заговорила, ее голос был веселым и спокойным:

— А мы, русские, наоборот, транжиры. А чтобы быть таковым, к несчастью, нужны деньги. Внутрь можете не заглядывать, они все там.

Пуаро встал.

— Я должен выразить вам свое восхищение, мадам, — вы умны и у вас прекрасная реакция.

— А что же мне еще остается делать, если внизу вас ждет такси?

— Вы очень любезны, мадам. Вы еще долго пробудете в Лондоне?

— Боюсь, что не слишком, благодаря вам.

— Примите мои извинения.

— Может быть, мы еще когда-нибудь встретимся.

— Был бы весьма рад.

— А я нет! — воскликнула княгиня со смехом. — Имейте в виду: это с моей стороны большой комплимент. На свете очень мало мужчин, которых бы я опасалась. Прощайте, мосье Пуаро.

— Прощайте, княгиня! О… извините меня, совсем забыл! Ваш портсигар. — И он с поклоном вручил ей маленький черный, с блестящим отливом портсигар, найденный в сейфе. Она приняла его с совершенно невозмутимым видом, только слегка приподняла бровь и прошептала: «Понятно!»

— Что за женщина! — восхищенно воскликнул Пуаро, когда мы спускались по лестнице. — Ни слова против, ни споров, ни слез или жалоб! Она быстро и правильно оценила положение. Женщина, которая так принимает поражение — с беззаботной улыбкой, — необыкновенная женщина, это я вам говорю, Гастингс. Она очень опасна, у нее железные нервы, она… — Тут он споткнулся.

— Советую умерить свои восторги и почаще смотреть себе под ноги, — ехидно заметил я. — Когда вы впервые заподозрили княгиню?

— Mon ami, меня насторожило то, что там были и перчатка и портсигар, — как бы это сказать: двойная улика. Бернард Паркер мог обронить либо то, либо другое, но вряд ли обе вещи сразу. Нет, это было бы слишком даже для очень рассеянного человека. Точно так же, если бы кто-нибудь подбросил эти вещи, чтобы навести подозрение на Паркера, — и в этом случае это было бы чересчур. Вполне достаточно было чего-то одного. Итак, я был вынужден сделать заключение, что одна из этих двух вещей не принадлежала Паркеру. Сначала я было подумал, что портсигар — его, а перчатка — нет. Но потом обнаружил пару к этой перчатке — в его прихожей — и понял, что все не так. Чей же тогда портсигар? Совершенно очевидно, что он не мог принадлежать леди Ранкорн: инициалы были не ее. Мистеру Джонстону? Но это только в том случае, если бы он скрывался под чужим именем. Я побеседовал с его секретарем и понял, что здесь тоже все в порядке. Прошлое мистера Джонстона не вызывало подозрений. Остается княгиня? Ведь всем было известно, что она привезла из России драгоценности — ей достаточно было лишь вынуть камни из оправы, и опознать их было бы практически невозможно. А что ей стоило взять в холле одну перчатку Паркера и подбросить ее в сейф? Вот только с собственным портсигаром у нее вышла промашка Видимо, когда она подкладывала в сейф перчатку, то впопыхах оставила и его.

— Но если портсигар ее, почему на нем буквы «В. Р.». Ведь инициалы княгини «V. R.»

Пуаро снисходительно улыбнулся.

— Вот именно, V. R., только в русском алфавите В это V, а Р — R.

— Да. Я бы вовек до этого не додумался Это уж чересчур, и так все жутко запутано!

— Я тоже, Гастингс, поэтому и купил ту книжечку и привлек к ней ваше внимание.

Он улыбнулся:

— Замечательная женщина. У меня есть предчувствие, мой друг, что я опять встречусь с ней. Вот только, интересно, где?

Пропавшие чертежи The Submarine Plans © Перевод И. Борисова

Пуаро прочел телеграмму, и его глаза оживленно заблестели. Торопливо выпроводив курьера, он повернулся ко мне.

— Собирайтесь, друг мой, и поскорее. Мы едем в Шарпле.

Я чуть не подскочил, услышав название знаменитого имения лорда Элловея. Глава заново сформированного Министерства обороны, лорд Элл овей был заметной фигурой в кабинете. Он начинал в Палате общин[265], будучи тогда еще только владельцем крупной машиностроительной фирмы и звался в ту пору просто Ральфом Кертисом — теперь же о нем уверенно говорили как о перспективном политике и наиболее вероятном кандидате в премьер-министры, — если, конечно, слухи о состоянии здоровья Дэвида Макадама подтвердятся.

Внизу уже ждал «роллс-ройс»[266], и, когда мощная машина понесла нас во тьму, я засыпал Пуаро вопросами.

— Что это ему вздумалось посылать за нами среди ночи? — недоумевал я. — Уже двенадцатый час.

— Без сомнения, что-то срочное… — пожал плечами Пуаро.

— Помнится, — обронил я, — несколько лет назад, еще в бытность Ральфом Кертисом, он оказался замешан в на редкость неприглядную историю…. Что-то такое с акциями… Он тогда сумел оправдаться, но вдруг всплыло что-то новое?

— Друг мой, этого явно недостаточно, чтобы посылать за мной среди ночи.

С этим пришлось согласиться, и остаток поездки прошел в молчании. Выбравшись из Лондона, машина понеслась еще быстрее, и менее чем через час мы уже были в Шарпле.

Величественный дворецкий провел нас прямо в кабинет, где уже ждал лорд Элловей. Он стремительно поднялся нам навстречу — высокий худощавый мужчина, энергию и властность, исходившую от которого, можно было ощутить сразу.

— До чего же я рад вас видеть, мосье Пуаро! Вот уже второй раз правительство обращается к вам за помощью. Никогда не забуду, что вы сделали для нас во время войны, когда столь невероятным образом был похищен премьер-министр[267]. Ваша изумительная логика, ваша — скажем так — деликатность только и спасли тогда положение.

Пуаро прищурился.

— Следует ли понимать это таким образом, что моей… э… деликатности снова предстоит испытание?

— И еще какое! Сэр Гарри и я… О, позвольте представить вам. Адмирал сэр Гарри Вэйрдейл, наш Первый лорд Адмиралтейства[268]; мосье Эркюль Пуаро и — если я не ошибаюсь — капитан…

— Гастингс, — подсказал я.

— Наслышан о вас, мосье Пуаро, — заявил сэр Гарри, пожимая ему руку. — Дело очень странное. Если вы в нем разберетесь, будем вам чрезвычайно признательны.

Пуаро вопросительно посмотрел на них, и лорд Элловей перешел к делу.

— Разумеется, мосье Пуаро, вы понимаете: дело совершенно секретное. Случилось ужасное: похищены чертежи новейшей подводной лодки типа Зет.

— И когда это произошло?

— Сегодня вечером — менее трех часов назад. Думаю, что масштабы несчастья вы прекрасно можете представить себе и сами. Крайне важно, чтобы инцидент не получил огласки. Постараюсь изложить факты по возможности кратко. На выходные у меня собрались адмирал (учтивый кивок в сторону сэра Вэйрдейла) с женой и сыном, а также миссис Конрад — особа, прекрасно известная в лондонском свете. Дамы разошлись по комнатам рано — около десяти, их примеру последовал и Леонард Вэйрдейл. Сэр приехал в том числе и затем, чтобы обсудить со мной параметры нового типа подводной лодки. Соответственно, я попросил своего секретаря, Фицроя, достать из сейфа и подготовить для меня чертежи и прочие относящиеся К делу документы. Чтобы не мешать ему, мы с адмиралом вышли на террасу и прогуливались там, покуривая сигары и наслаждаясь теплым июньским воздухом. Немного поговорив и докурив сигары, мы решили перейти к делу. Мы как раз находились в дальнем конце террасы и повернулись, чтобы идти обратно, когда мне показалось, что из двери выскочила какая-то тень, метнулась через террасу и исчезла. Тогда я совершенно не придал этому значения. Я ведь дал, что в комнате находится Фицрой, — мне и в голову ее пришло заподозрить что-то неладное. Разумеется, это непростительная беспечность с моей стороны. Так вот, мы вернулись к этой двери и вошли в кабинет — одновременно с Фицроем, вышедшим из холла.

«Ничего не забыли, Фицрой?» — еще спросил у него я.

«Думаю, нет, лорд Элловей. Все бумаги на столе», — ответил он и, пожелав нам доброй ночи, собрался уходить.

«Погодите минутку, — остановил я его, подходя к столу. — Возможно, мне кое-что еще понадобится».

Быстро проглядев лежавшие на столе бумаги, я заметил ему, что он забыл самое главное: чертежи подводной лодки!

«Они прямо сверху, лорд Элловей», — отвечает он.

«Да нет же, — говорю, снова просматривая бумаги, — нет их здесь».

Фицрой настаивает, что положил их на стол минуту назад.

«Возможно, — говорю я, — но сейчас их здесь нет».

Фицрой подходит к столу, и вид у него такой, будто он не верит своим глазам.

Все это казалось совершенно невероятным. Мы снова Просмотрели все бумаги на столе, потом перерыли сейф, и только тогда поняли, что чертежи исчезли — и исчезли, пока Фицроя не было в комнате, а это минуты три, не больше.

— А зачем он выходил? — тут же поинтересовался Пуаро.

— Вот и я его об этом спросил! — с гордостью объявил адмирал.

— Оказалось, — ответил лорд Элловей, — что, едва Фицрой успел разложить документы на столе, он услышал женский визг, да такой, говорит, что прямо мороз по коже Он тут же бросился в холл и обнаружил, что горничная миссис Конрад, француженка, белая как полотно, стоит на лестнице с совершенно безумным видом. Ее, видите ли, напугало привидение, беззвучно передвигавшаяся высокая фигура в белом Фицрой, естественно, расхохотался и попросил ее не валять дурака — хотя, возможно, выразился и погрубее с Фицроя станется Затем он вернулся в кабинет — как раз в тот момент, когда мы входили с террасы.

— Тут все довольно ясно, — задумчиво проговорил Пуаро. — Остается выяснить только, какую роль в деле сыграла горничная. Кричала ли она по договоренности со скрывшимся в саду сообщником, или же тот просто ждал подходящей возможности? Я говорю «он», полагая, что вы видели убегающего мужчину Я ведь не ошибаюсь, лорд Элловей?

— Не могу сказать, мосье Пуаро. Это была просто тень.

Адмирал так выразительно фыркнул, что все поневоле обернулись к нему.

— Кажется, мосье адмирал хочет что-то сказать, — заметил Пуаро с легкой улыбкой. — Вы тоже видели эту тень, сэр Гарри?

— Ничего я не видел, — буркнул тот. — Да и Элловей тоже Может, ветка качнулась или еще что, а как обнаружили кражу, тут он и вообразил, будто видел, как кто-то сбегает с террасы Игра воображения, и только.

— Вот уж в чем меня никогда не упрекали, так это в излишней впечатлительности, — улыбнулся лорд Элловей.

— Чушь! Воображение есть у всех. Любой может заставить себя поверить, что видел то, чего не было. Я всю жизнь провел на море и готов прозакладывать свои глаза против глаз любой сухопутной… н-да. Я смотрел точно туда же, куда и Элловей, и, окажись там кто-то, я бы его увидел.

Адмирал совершенно разволновался Пуаро поднялся и подошел к двери.

— Вы позволите? — осведомился он. — Это, по возможности, нужно прояснить немедленно.

Он вышел на террасу, и мы последовали за ним. Вынув из кармана фонарик, Пуаро долго водил лучом света по прилегающему к террасе газону.

— Где он пересек террасу, милорд? — спросил он.

— Я бы сказал, где-то напротив двери.

Пуаро потратил еще несколько минут, пройдясь фонариком по газону вдоль всей террасы, затем выключил его и повернулся к нам.

— Сэр Гарри был прав, вы ошиблись, милорд, — сказал он. — Сегодня вечером шел сильный дождь — никто не смог бы пройти по этому газону, не оставив следов. Но их здесь нет, ни единого.

Пуаро внимательно всматривался в лица своих собеседников. Лорд Элловей выглядел смущенным, но все же не убежденным до конца. Адмирал явно торжествовал.

— Я знал, что не могу ошибиться! — воскликнул он. — Мои глаза еще никогда меня не подводили!

Старый морской волк радовался своей правоте с такой ребячливостью, что я не сдержал улыбки.

— Однако это означает, что документы похищены кем-то из присутствовавших в доме, — безмятежно продолжил Пуаро. — Давайте вернемся внутрь. Итак, милорд… У кого была возможность проникнуть в кабинет из холла, пока ваш секретарь беседовал на лестнице с горничной?

Лорд Элловей покачал головой.

— Решительно невозможно: идти все равно пришлось бы мимо Фицроя.

— Вот как? А вы совершенно уверены в этом молодом человеке?

Лорд Элловей даже покраснел.

— Абсолютно, мосье Пуаро. За своего секретаря я ручаюсь. Чтобы он оказался хоть как-то в этом замешан? Это исключено!

— Всё поначалу кажется невозможным, — сухо отозвался Пуаро. — Или вам представляется более вероятным, что чертежи приделали себе маленькие крылышки и упорхнули? Comme çа!

Пуаро надул щеки, уподобившись на мгновение комичному ангелочку, и с громким презрительным «пуф» выпустил воздух.

— Да-да, вы, конечно, правы, — нетерпеливо перебил его лорд Элловей, — но все же, мосье Пуаро, прошу вас забыть о Фицрое. Ну, сами подумайте: стоило ли ему красть чертежи, когда он в любой момент мог без всяких хлопот снять с них копию?

— Bien juste,[269] милорд, — одобрительно заметил Пуаро. — Вижу ум ясный и последовательный. Какое счастье, что у Англии есть вы!

Лорд Элловей заметно смутился под этим внезапным градом комплиментов, Пуаро же, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Комната, где вы провели вечер…

— Вы имеете в виду гостиную?

— Да. Из нее ведь тоже можно выйти на террасу — я помню, вы говорили, что так туда и попали. Почему же кто-то другой не мог выйти из гостиной на террасу и, пока мистер Фицрой отсутствовал, зайти в кабинет и вернуться обратно?

— Но мы бы увидели! — возразил адмирал.

— Это смотря в какую бы сторону вы шли.

— Хотя Фицроя не было в комнате всего минуты три, за это время мы успели бы пройти террасу в оба конца.

— Ну да ладно. Это ведь только гипотеза… правда, единственно возможная в данном случае.

— Но, когда мы уходили из гостиной, там никого не было.

— Вполне могли появиться после.

— Вы хотите сказать, — медленно проговорил лорд Элловей, — что, когда Фицрой, услышав женский визг, вышел из кабинета, кто-то уже ждал в гостиной и тут же перебежал по террасе в кабинет, потом снова возвратился в гостиную и оставался там, пока Фицрой не вернулся в кабинет?

— У вас определенно есть дар мыслить методически. Вы изложили все совершенно точно.

— Возможно, кто-то из слуг?

— Или из гостей. Визжала-то горничная миссис Конрад. Что бы вы могли рассказать об этой леди? Только что-нибудь конкретное, если можно.

Лорд Элловей немного подумал.

— Я говорил вам, что это очень заметная в свете личность. В том смысле, что она устраивает большие приемы и появляется везде, где что-то происходит. С другой стороны, почти ничего не известно ни о том, откуда она появилась, ни о ее прежней жизни. Круги, близкие к Министерству иностранных дел и дипломатическому корпусу, кажется, особо ее притягивают. Причем настолько, что это заинтересовало контрразведку?

— Понимаю, — заметил Пуаро. — И ее пригласили сюда…

— Да. Чтобы — ну, скажем — приглядеться к ней получше.

— Parfaitement![270] И при этом, возможно, дать ей шанс узнать что-то такое, о чем она и не мечтала.

Лорд Элловей смущенно промолчал. Пуаро продолжил:

— Скажите, милорд: могла ли она что-нибудь слышать, что-нибудь касательно того, что вы собирались обсудить с адмиралом?

— Да, — признал лорд Элловей. — Сэр Гарри сказал: «Ну, за работу! Наша красавица субмарина и так уже заждалась» или что-то в таком духе.

— Понятно, — задумчиво проговорил Пуаро. — Милорд, уже очень поздно, но дело не терпит отлагательства. Если позволите, я хотел бы немедленно побеседовать с каждым из здесь присутствовавших.

— Разумеется, мы это устроим, — отозвался лорд Элловей. — Единственное, что не хотелось бы, так это без нужды увеличивать число посвященных. Само собой, леди Джулиет Вэйрдейл и юный Леонард не в счет, но вот миссис Конрад, если она все же не причастна к краже… С ней дело другое. Может быть, вы просто сообщите ей, что пропали важные документы, не вдаваясь в подробности об их природе и обстоятельствах исчезновения?..

— Именно это я и собирался предложить вам, — просиял Пуаро. — Причем без каких-либо исключений. Надеюсь, мосье адмирал простит меня, но даже лучшие из жен…

— Никаких обид! — воскликнул сэр Гарри. — Что делать, если женщины действительно не умеют держать язык за зубами? Хотя лично я предпочел бы, чтобы Джулиет пореже бы играла в бридж, нежели точила лясы. У меня такое ощущение, что современные женщины просто жить не могут без танцев и карт. Так я пойду разбужу Джулиет и Леонарда, да?

— Очень тебе признателен, Гарри, — отозвался лорд Элловей, — а я пока схожу за горничной. Думаю, мосье Пуаро все равно захочет поговорить с ней — вот пусть она сама и будит свою хозяйку. Так я пошел. А пока пришлю вам Фицроя.

Мистер Фицрой оказался худосочным молодым человеком, на бледном и безжизненном лице которого холодно поблескивало пенсне. Его рассказ слово в слово совпал с тем, что мы слышали от лорда Элловея.

— А вы сами что думаете? — спросил вдруг Пуаро.

Мистер Фицрой пожал плечами.

— Никаких сомнений, что некто, безусловно, человек осведомленный, ожидал снаружи подходящего случая. Он мог наблюдать за происходящим в окно и проскользнуть внутрь, когда я вышел из кабинета. Очень жаль, что лорд Элловей не организовал погоню тотчас, как его увидел.

Пуаро не стал выводить мистера Фицроя из заблуждения.

— А вы верите в историю, рассказанную горничной — ну, в привидение? — спросил он вместо этого.

— Нет, мосье Пуаро, в привидения я не верю.

— Я имею в виду: не лгала ли она вам?

— Ах, это! Трудно сказать… Вообще-то она действительно выглядела испуганной. Даже лицо руками закрыла.

— Ага! — вскричал Пуаро с видом человека, сделавшего важное открытие. — Да неужто? А она красивая девушка?

— Я особенно не разглядывал, — сдержанно сообщил мистер Фицрой.

— А ее хозяйку, надо полагать, вы и вовсе не видели?

— Почему же? Она стояла наверху рядом с лестницей и пыталась докричаться до своей горничной. Леони — так зовут горничную. Потом увидела меня и, естественно, ретировалась.

— Наверху рядом с лестницей, — разочарованно повторил Пуаро.

— Разумеется, я понимаю всю сомнительность положения, в котором оказался — вернее, оказался бы, не заметь лорд Элловей настоящего злоумышленника. Тем не менее мне было бы гораздо спокойнее, если бы вы сочли нужным обыскать мою комнату — и меня лично.

— Вы в самом деле этого хотите? — удивился Пуаро.

— Разумеется.

Даже не представляю, что собирался ответить ему Пуаро, но в этот момент вернулся лорд Элловей и сообщил, что дамы и мистер Леонард Вэйрдейл ожидают в гостиной.

Зрелище было просто очаровательным — я, понятно, имею в виду облаченных в пеньюары дам Миссис Конрад оказалась красивой тридцатипятилетней женщиной с золотистыми волосами и легкой склонностью к полноте Леди Джулиет Вэйрдейл, вероятно было уже под сорок. Это была высокая, черноволосая, очень худая и все еще красивая женщина с изящными руками, но выглядела она издерганной и усталой. Ее сын был по-женски жеманным созданием — настолько полной противоположностью своему грубоватому простодушному отцу, что это просто поражало.

Пуаро рассказал собравшимся о пропаже важных документов, естественно умолчав, каких именно, после чего заявил, что хочет выяснить, не видел ли — или не слышал — кто из гостей чего-нибудь, что пролило бы свет на эту историю.

Начав с миссис Конрад, он попросил ее не отказать в любезности и подробно описать, что она делала в этот вечер.

— Дайте подумать. Я поднялась наверх… Позвонила горничной. Она и не подумала явиться — тогда я вышла и позвала ее. Я слышала, что она разговаривает с кем-то на лестнице. Потом она расчесала мне волосы, и я отослала ее — уж слишком она нервничала… Потом немного почитала и улеглась.

— А вы, леди Джулиет?

— Я поднялась наверх и тут же легла. День выдался тяжелый.

— А как же ваша книга, дорогая? — напомнила ей миссис Конрад со сладкой улыбкой.

— Моя книга? — Леди Джулиет покраснела.

— Ну как же? Когда я отослала Леони, вы как раз поднимались по лестнице. Вы еще сказали, что забыли в гостиной книгу.

— Ах да! Я действительно спускалась. Я… я забыла.

Леди Джулиет нервно стиснула руки.

— А вы слышали, как кричала горничная миссис Конрад, миледи? — спросил Пуаро.

— Н-нет, не слышала.

— Довольно странно — учитывая, что в тот момент вы должны были находиться в гостиной.

— Я ничего не слышала, — уже тверже повторила леди Джулиет.

Пуаро повернулся к юному Леонарду.

— Вы, мосье…

— Ничего интересного. Поднялся наверх и тут же отключился.

Пуаро потер подбородок.

— Увы! Боюсь, мы даром потратили время. Медам, Мосье… Я сожалею — бесконечно сожалею, что нарушил ваш покой ради таких пустяков. Покорнейше прошу простить меня.

Рассыпаясь в извинениях и поклонах, Пуаро выпроводил всех из комнаты. Элловей и Вэйрдейл каким-то непостижимым образом также оказались за дверьми. Пуаро вернулся в обществе горничной-француженки — хорошенькой и довольно бойкой девушки.

— А теперь, мадемуазель, — весело обратился он к ней, — расскажите нам правду. Сказками я сыт по горло. Итак, почему вы закричали?

— Ах, мосье, оно было такое большое, такое белое..

Пуаро ожесточенно замахал перед ее носом указательным пальцем, и она смолкла.

— Но я же просил! Никаких сказок! Хорошо, я попробую догадаться. Он поцеловал вас, так? Я имею в виду Леонарда Вэйрдейла.

— Eh bien[271], мосье. В конце-то концов… Что ж тут такого?

— Помилуйте, ровным счетом ничего, — галантно ответил Пуаро. — Глядя на вас, я сам или вот капитан Гастингс… Но расскажите мне, что же все-таки случилось?

— Он подкрался сзади и обнял меня. Я испугалась и закричала. То есть, если бы я знала заранее, то, понятно, не стала бы кричать, но он подкрался как кошка. А потом прибежал этот секретарь. А мосье Леонард тут же улизнул вверх по лестнице. И что же я могла сказать? Ведь jeune homme comme са — tellement comme il faut?[272] Ну, вот я и выдумала привидение.

— И все сразу встает на свои места! — весело воскликнул Пуаро. — После этого вы поднялись в комнату хозяйки… Где она, кстати, находится?

— В самом конце коридора, мосье. Вон там.

— То есть прямо над кабинетом. Bien, мадемуазель, не буду вас больше задерживать. И la prochaine fois[273], не кричите.

Проводив девушку, Пуаро с улыбкой повернулся ко мне.

— Интересный случай, не правда ли, Гастингс? У меня уже появляются кое-какие идейки… Et vous?[274]

— Ну, интересно было бы знать, что это юный Вэйрдейл забыл на лестнице. Не нравится мне этот молокосос, Пуаро. Распутник какой-то.

— Согласен, друг мой.

— А вот Фицрой кажется мне честным малым.

— А уж как в нем уверен лорд Элловей!

— И все же есть в нем что-то такое…

— Чересчур уж добродетелен, да? Я тоже почувствовал некую неестественность… А с другой стороны, у нашей приятельницы миссис Конрад ее маловато, добродетели, я хочу сказать.

— И комната у нее прямо над кабинетом, — добавил я, внимательно наблюдая за Пуаро.

Но он только улыбнулся и покачал головой.

— Нет, друг мой, я не в силах представить себе эту утонченную леди спускающейся по водосточной трубе или прыгающей с балкона.

В этот момент дверь отворилась, и, к величайшему моему удивлению, в комнату проскользнула леди Джулиет Вэйрдейл.

— Мосье Пуаро, — проговорила она, как следует даже не отдышавшись, — мы можем поговорить наедине?

— Капитан Гастингс, миледи, мое второе «я». Можете говорить при нем, словно он ничего не слышит — точно его и нет тут вовсе. И садитесь же, прошу вас.

Она уселась, не сводя с Пуаро глаз.

— То, что я должна сообщить… Как это трудно! Вы ведь ведете это дело, да? Если… если бумаги найдутся, кончится ли все на этом? Я хочу сказать… можно было бы обойтись без дальнейших вопросов?

Пуаро устремил на нее пристальный взгляд.

— Если я вас правильно понял, миледи, ваше предложение состоит в следующем: я получаю документы и передаю их лорду Элловею при условии, что он не спрашивает, каким образом они мне достались, так?

Она потупилась.

— Да. Но я должна быть уверена, что не будет… огласки.

— Думаю, лорду Элловею она тоже ни к чему, — холодно заметил Пуаро.

— Значит, вы согласны?

— Одну минутку, миледи. Это зависит от того, как скоро вы сможете предоставить мне бумаги.

— Практически сразу же.

Пуаро взглянул на часы.

— И все же, если быть точным?

— Ну…, минут через десять, — прошептала она.

— Решено, миледи.

Когда она поспешно вышла из комнаты, я присвистнул.

— Ваше резюме, Гастингс? — повернулся ко мне Пуаро.

— Бридж, — лаконично ответил я.

— А-а-а, так вы запомнили фразу, оброненную мосье адмиралом. Какая память, Гастингс! Итак, всем очень повезло.

Наш разговор прервался с появлением лорда Элловея. Он вопросительно посмотрел на моего друга.

— Что же дальше, мосье Пуаро? Боюсь, ответы вы получили самые невразумительные.

— Отнюдь, милорд. Они многое прояснили. И, поскольку в дальнейшем моем пребывании здесь нет нужды, — я, с вашего позволения, немедленно возвращаюсь в Лондон.

Лорд Элловей, казалось, онемел.

— Но, — выдавил он наконец, — что же вы узнали? Вам известно, кто взял чертежи?

— Да, милорд. Вам остается только обещать мне, что, в случае их анонимного возвращения, вы тут же прекратите расследование.

Лорд Элловей изучающе посмотрел на Пуаро.

— Вы имеете в виду: по выплате некоторой суммы?

— Нет, милорд, никаких выплат — все совершенно безвозмездно.

— Разумеется, самое главное: вернуть их, — нерешительно проговорил лорд Элловей. Он выглядел вконец растерянным.

— В таком случае я настойчиво рекомендую вам соглашаться. Об исчезновении документов известно лишь вам, адмиралу и вашему секретарю. Следовательно, и об их возвращении необходимо знать только вам троим. Можете всецело рассчитывать на мою поддержку. Оставьте тайну мне. Вы просили меня вернуть бумаги — я это сделал. Больше вы ничего не знаете.

Пуаро поднялся и протянул Элловею руку.

— Милорд, — торжественно произнес он, — знакомство с вами — большая честь для меня. Я верю в вас. Верю в вашу преданность интересам Англии. Вы будете править ею твердой, уверенной рукой.

— Мосье Пуаро, клянусь вам, что так и будет. Не знаю, достоинство это или недостаток, но я верю в свои силы.

— Таково свойство всякого великого человека. Я сам такой, — напыщенно заявил Пуаро и надулся не хуже индюка.

Через несколько минут к крыльцу подкатила машина, и лорд Элловей, стоя на ступенях, распрощался с нами, пожалуй, даже сердечней, чем когда встречал.

— Великий человек, Гастингс, — заметил Пуаро, когда мы тронулись. — Редкое сочетание изощренного ума и могучего духа. Тот самый человек, который нужен Англии в эти тяжелые времена.

— Совершенно с вами согласен, Пуаро — но как вы могли поступить так с леди Джулиет? Ей ведь придется теперь возвращать чертежи прямо Элловею! Что она подумает, узнав, что вы уехали, не сказав ей ни слова?

— Гастингс, я хочу задать вам один вопрос, — повернулся ко мне Пуаро. — Почему, по-вашему, леди Вэйрдейл не смогла отдать мне бумаги сразу же?

— Ну, у нее их с собой не было.

— Именно. А сколько времени ей потребовалось бы, чтобы принести их из своей комнаты? Ну, хорошо: из тайника, расположенного где-то в доме? Можете не отвечать. Я скажу вам: примерно две с половиной минуты. И однако, она попросила десять. Почему? Очевидно, ей нужно было получить их сначала у другого человека, которого требовалось еще убедить… или уговорить. И кто же может быть этим человеком? Очевидно, что не миссис Конрад, а кто-то из ее собственной семьи — муж или сын. Так кто же из них? Леонард Вэйрдейл заявил нам, что, после того как все разошлись, отправился прямо в постель и «отключился». Но мы-то знаем, что это не так. Предположим, его мать зашла к нему в комнату и обнаружила ее пустой. Она поспешила вниз, вся во власти дурных предчувствий, поскольку лучше других знает, что от сыночка можно ждать чего угодно. Она не нашла его, и позже, услышав, как он утверждает, что вообще не выходил из комнаты, решила, что именно он и похитил документы. Отсюда — разговор со мной. Но, друг мой, — продолжил Пуаро, — нам известно больше, чем ей. Мы-то знаем, что ее сын не мог оказаться в кабинете, поскольку был занят в это время амурами с прелестной горничной. И, хотя его мать об этом не знает, у Леонарда Вэйрдейла есть алиби!

— Но, послушайте, Пуаро, кто же тогда выкрал бумаги? Вы же всех исключили, горничную, миссис Конрад, леди Джулиет, а теперь еще и ее сына…

— Именно Напрягите свои серые клеточки, друг мой, решение прямо перед вами.

Я беспомощно покачал головой.

— Ну, давайте же, Гастингс! Думайте. Ну, хорошо, смотрите: Фицрой выходит из кабинета, оставив чертежи на столе. Несколькими минутами позже в кабинет входит лорд Элл овей. Он подходит к столу — и бумаг нет. Возможны только два варианта: или Фицрой не клал чертежи на стол, а сунул их в карман, что было бы совершенно нелогичным, поскольку, как заметил лорд Элловей, у него было сколько угодно возможностей снять с них копию — или же бумаги лежали на столе, когда к нему подошел лорд Элловей, и в этом случае они оказались уже в его кармане.

— Значит, чертежи украл лорд Элловей? — вскричал я, совершенно ошеломленный. — Но зачем же, зачем?

— Разве не вы говорили мне о том давнишнем скандале? Вы еще сказали, что Элловей сумел доказать свою невиновность. Но что, если в той истории все же была доля правды? Политик такого уровня должен быть абсолютно чист, Гастингс. Если бы это всплыло сейчас, да еще с новыми подробностями, карьере лорда Элловея пришел бы конец. Предположим, друг мой, что его шантажировали и в качестве откупа потребовали чертежи новой подводной лодки.

— Грязный предатель! — вскричал я.

— Да нет же, Гастингс, нет же. Он умный и изобретательный человек. Предположите, друг мой, что он скопировал эти чертежи, внеся в каждую деталь — он ведь талантливый инженер — некоторые изменения, делающие всю конструкцию практически неработоспособной. Потом, я думаю, он передал чертежи вражескому агенту — миссис Конрад Однако, чтобы не возникло ни малейших сомнений в подлинности этих бумаг, нужно было инсценировать кражу настоящих. Заметьте, что лорд Элловей сделал все возможное, чтобы отвести подозрение от своих гостей, якобы их украл кто-то проникший в кабинет из сада. К сожалению, он не смог преодолеть упрямства адмирала, после чего главной заботой лорда Элловея стало уберечь от подозрений Фицроя.

— Все это только догадки, — возразил я.

— Нет, друг мой, это психология. Человека, передавшего врагу подлинные чертежи, вряд ли бы особенно беспокоило, на кого падет подозрение. И потом, почему, по-вашему, он так хотел скрыть от миссис Конрад подробности исчезновения? Потому, друг мой, что поддельные чертежи он передал ей раньше, чем была инсценирована их кража, и она ни в коем случае не должна была узнать об этом.

— Опять догадки, — с сомнением протянул я.

— Поверьте, друг мой, все так и было. И потом, мы с лордом поговорили, а великие люди всегда поймут друг друга… Вот и он все понял. Сами увидите.

И я действительно однажды кое-что увидел. В день, когда лорд Элловей был назначен премьер-министром, Пуаро получил чек и фотографию, на которой было написано: «Моему деликатному другу Эркюлю Пуаро — от Элловея».

Похоже, новый тип подводной лодки вызвал настоящий ажиотаж на флоте. Говорят даже, что она произвела подлинную революцию в оснащении военно-морских сил. Известно также, что некоторые иностранные державы пытались сконструировать нечто подобное, но потерпели сокрушительную неудачу.

И все равно я до сих пор считаю, что Пуаро действовал наугад. Боюсь, не вошло бы это у него в привычку!

Случай в Маркет-Бейсинге The Market Basing Mystery © Перевод под редакцией А. Титова

— Нет, все-таки нет ничего приятнее нашей английской провинции… — заметил инспектор Джепп, глубоко вдыхая воздух через нос и выдыхая через рот — наиболее правильным, по его мнению, образом.

Пуаро и я дружно ему поддакнули. Это была идея инспектора — поехать на выходные в небольшой городок Маркет-Бейсинг. За порогом офиса в Скотленд-Ярде Джепп был рьяным любителем природы и мог сколько угодно рассуждать о крошечных растениях с невероятно длинными латинскими названиями (правда, он как-то странно произносил эти названия) с гораздо большим пылом, чем обстоятельство какого-либо очередного преступления.

— Нас там никто не знает, и мы никого не знаем, — пояснял он. — И в этом вся прелесть.

Все его расчеты, однако, не оправдались: отравление мышьяком в деревушке, расположенной в пятнадцати милях от Маркет-Бейсинга, заставило местного констебля искать встречи с сотрудником Скотленд-Ярда. Такое почтение к его персоне еще больше усилило благодушное настроение Джеппа. В воскресенье мы завтракали в деревенской гостинице; светило солнце, ветки жимолости[275] пробивались в окно, и мы были в наилучшем расположении духа. Яичница с беконом была восхитительна, кофе — не так хорош, но достаточно горяч и вполне пригоден к употреблению.

— Вот это жизнь! — сказал Джепп. — Когда уйду на пенсию, куплю себе домик в деревне, подальше от всех этих преступлений.

— Le crime, il est partout[276],— заметил Пуаро, беря еще кусочек хлеба и поражаясь дерзости усевшегося на подоконник воробья.

Я процитировал:

Морды кроличьи приятны, Жизнь их личная — позор! Что творят! Невероятно! Намекну — потупишь взор.

— Боже мой, — признался, потягиваясь, Джепп, — кажется, я смог бы съесть еще одно яйцо и пару ломтиков ветчины. Что скажете, капитан?

— Присоединяюсь, — добродушно ответил я.

— А вы, Пуаро?

Пуаро покачал головой.

— Не следует чересчур перегружать желудок — тогда мозг отказывается работать, — назидательно заметил он.

— А я рискну еще немного добавить, — засмеялся Джепп. — А вам действительно лучше не надо, что-то за последнее время вы здорово располнели, Пуаро. Еще две порции яичницы с беконом, мисс!

В этот момент внушительная фигура заполнила собой весь дверной проем. Это был констебль Поллард.

— Прошу прощения за беспокойство, джентльмены, но мне необходим совет инспектора.

— У меня выходной, — торопливо произнес Джепп. — Никакой работы! А, собственно, в чем дело?

— В Лейхаусе застрелился один джентльмен.

— Да, чего только не случается, — безучастно произнес Джепп. — Наверное, долг или женщина. Сожалею, но ничем не могу помочь, Поллард.

— Дело в том, — продолжал констебль, — что он не мог застрелиться. По крайней мере, так считает доктор Гайлз.

Джепп отставил чашку.

— Не мог застрелиться? Что вы имеете в виду?

— Так говорит доктор Гайлз, — повторил Поллард. — Он очень озабочен случившимся и утверждает, что это совершенно невозможно. И хотя дверь и окно были заперты изнутри, он все равно настаивает, что это не самоубийство.

Последние слова послужили толчком. Очередная порция яичницы с беконом была отменена, и спустя несколько минут мы уже спешили по направлению к Лейхаусу. По дороге Джепп нетерпеливо расспрашивал констебля.

Погибшего звали Уолтер Протеро. Это был человек средних лет и в некотором роде отшельник. Он появился в Маркет-Бейсинге восемь лет назад, сняв в аренду Лейхаус — заброшенный, быстро приходивший в негодность дом. Занимал он всего одну комнату, за домом же присматривала экономка, которую он привез с собой. Звали ее мисс Клег. Это была весьма достойная женщина, о которой в деревне говорили только самое хорошее. В последнее время у господина Протеро гостили мистер и миссис Паркер из Лондона Сегодня утром мисс Клег обнаружила дверь запертой Не дождавшись ответа хозяина, она встревожилась и позвонила в полицию и доктору. Констебль Поллард и доктор Гайлз прибыли почти одновременно.

Общими усилиями им удалось выломать дубовую дверь спальни.

Протеро лежал на полу с простреленной головой и пистолетом в правой руке. На первый взгляд не было никаких сомнений в том, что это самоубийство.

Однако, осмотрев тело, доктор Гайлз пришел в замешательство Он отвел констебля в сторону и рассказал ему о своих подозрениях. Тут-то Поллард и подумал о Джеппе. И, попросив доктора остаться рядом с телом, сам поспешил в гостиницу.

К тому времени как констебль завершил свой рассказ, мы подошли к Лейхаусу, большому заброшенному дому, окруженному садом, заросшим сорняками. Парадная дверь была открыта, и мы сразу же прошли в холл, а оттуда — к маленькой комнате, откуда доносились голоса. В комнате было четыре человека: несколько безвкусно одетый господин с хитрым, неприятным лицом, который мне сразу не понравился; женщина, довольно привлекательная, но с несколько грубоватыми чертами лица и тоже, видно, себе на уме; поодаль стояла еще одна женщина в опрятном черном платье, как я понял, экономка, и высокий мужчина в твидовом спортивном костюме, с умным и властным лицом. Видно было, что он тут главным распорядителем.

— Доктор Гайлз, — сказал констебль. — Инспектор Джепп из Скотленд-Ярда, его друзья.

Доктор приветствовал нас и представил мистеру и миссис Паркер Затем мы последовали за ним наверх. Поллард, повинуясь жесту Джеппа, остался внизу, как бы присматривать за домочадцами. Доктор провел нас наверх и вдоль по коридору к спальне. Дверь спальни была выломана и лежала теперь на полу комнаты.

Мы вошли. Тело еще не убрали. Протеро был уже немолодым человеком, с бородой, на висках — седина. Джепп склонился над телом.

— Почему вы не оставили его в том же положении, в каком обнаружили? — проворчал он.

Доктор пожал плечами:

— Мы решили, что это явный случай самоубийства.

— Гм! — откликнулся Джепп. — Пуля вошла в голову за левым ухом.

— Совершенно верно, — ответил доктор. — Очевидно, что он не мог этого сделать сам. Ему бы пришлось завести правую руку за левое ухо. А это невозможно.

— И все же, когда вы его нашли, пистолет был у него в руке? Кстати, где он?

Доктор кивнул на стол.

— Он не сжимал пистолет в руке, — сказал он. — Нет, он был у него в руке, но пальцы не были сжаты.

— Вложен потом, — заметил Джепп. — Ясно. — Он осмотрел оружие. — Нет одного патрона. Проверим, нет ли отпечатков пальцев, хотя я сомневаюсь, что мы найдем чьи-либо, кроме ваших, доктор Гайлз. Как давно он уже мертв?

— С прошлой ночи. Я не могу указать точное время, как это умеют делать замечательные доктора в детективах. Но, видимо, он мертв уже около двенадцати часов.

Пуаро молча стоял рядом со мной, наблюдая за Джеппом и слушая задаваемые им вопросы. Он только время от времени втягивал носом воздух — будто к чему-то принюхивался. Я проделал то же, но не уловил ничего примечательного. Воздух казался мне абсолютно свежим, без примесей каких бы то ни было запахов. Но Пуаро все продолжал принюхиваться, как будто его обоняние улавливало что-то такое, чего не могли уловить другие.

Когда Джепп отошел немного в сторону, Пуаро склонился над телом. На рану он даже не взглянул. Поначалу я решил, что он осматривает руку, державшую пистолет, но вскоре понял, что его внимание привлек платок в рукаве темно-серого пиджака, который был на Протеро. Затем он выпрямился, но глаза его по-прежнему были устремлены на платок.

Джепп попросил Пуаро помочь поднять дверь. Пользуясь моментом, я тоже склонился над телом, вытащил платок из рукава и тщательно осмотрел его. Это был самый обыкновенный платок из белого батиста[277]: на нем не было никаких пометок или пятен. Запихнув его на место, я почувствовал, что окончательно сбит с толку.

Джепп и Пуаро, подняв дверь, стали искать ключ. Но поиски были напрасными.

— Это решает дело, — произнес Джепп. — Окно заперто изнутри, значит, убийца вышел через дверь, закрыл ее и унес с собой ключ. Он рассчитывал на то, что на отсутствие ключа никто не обратит внимания и ни у кого не возникнет сомнений, что Протеро застрелился. Вы согласны, мосье Пуаро?

— В общем, конечно, согласен. Хотя было бы куда логичнее подсунуть ключ под дверь. Тогда бы все решили, что при взломе двери он просто выпал из замка.

— Было бы наивным полагать, что все так же рассудительны, как вы. Представляю, что было бы, встань вы на преступную стезю. Вы просто наводили бы вселенский ужас. У вас есть что сказать, Пуаро?

Мне показалось, что Пуаро пребывает в некоторой растерянности. Он еще раз оглядел комнату и мягко, почти извиняясь, заметил:

— Он много курил, этот джентльмен.

И действительно, камин, равно как и пепельница, стоявшая на маленьком столике, были полны окурков.

— Прошлым вечером он, должно быть, выкурил сигарет двадцать, — отметил Джепп, внимательно осмотрев содержимое камина, а потом и пепельницы. — Все сигареты одной марки, и, скорее всего, их курил один человек, — объявил он. — Так что здесь ничего интересного, мосье Пуаро.

— А я и не высказывал никаких предположений, — пробормотал мой друг.

— Э! — воскликнул Джепп. — А это что такое? — Он подобрал что-то лежавшее на полу возле тела. — Сломанная запонка. Интересно, кому она принадлежит? Доктор Гайлз, я был бы вам очень признателен, если бы вы спустились вниз и позвали экономку.

— А как быть с Паркерами? Он очень торопится уехать, говорит о срочных делах в Лондоне.

— Думаю, что этим делам придется пока обойтись без мистера Паркера А если ничего не изменится, похоже, что срочное дело для него найдется и здесь. Позовите, пожалуйста, экономку и присмотрите за Паркером и его благоверной Кто-нибудь из домочадцев заходил сюда сегодня утром?

Доктор задумался.

— Нет, пока Поллард и я находились здесь, они ждали в коридоре.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно уверен.

Доктор отправился выполнять поручение.

— Хороший человек, — одобрительно произнес Джепп. — Среди докторов иногда встречаются отличные парни. Интересно, кто же все-таки убил беднягу? Не иначе, как кто-то из тех троих. Однако вряд ли стоит подозревать мисс Клег. Для того чтобы это сделать, в ее распоряжении было целых восемь лет. А вот что касается Паркеров… Интересно, кто они такие, эти Паркеры? Не очень-то симпатичная парочка!

В этот момент появилась мисс Клег. Это была сухощавая женщина с аккуратным пробором в седых волосах, уравновешенная и спокойная. В ней угадывались располагавшие к себе деловитость и расторопность. В ответ на вопросы Джеппа она объяснила, что служила у хозяина около четырнадцати лет. Это был благородный и внимательный человек С мистером и миссис Паркер она познакомилась всего три дня назад, когда они неожиданно приехали погостить. На ее взгляд, они напросились сами — хозяин не был рад их приезду Запонка, которую показал ей Джепп, не принадлежала мистеру Протеро, в этом она уверена. Когда ей был задан вопрос о пистолете, она ответила, что да, у ее хозяина было оружие, но хранилось оно у него под замком, и она не смогла бы сказать, тот ли это пистолет, который она видела несколько лет тому назад Выстрела прошлой ночью она не слышала, но это и не удивительно, ведь ее комната, как, впрочем, и комнаты, отведенные Паркерам, были расположены в другом конце дома. В какое время мистер Протеро пошел спать, она не знает, когда она ушла в половине десятого к себе, он все еще бодрствовал Придя к себе в комнату, он не сразу ложился, а обычно полночи просиживал с сигаретой за чтением. Он был заядлым курильщиком.

Тут Пуаро задал свой вопрос:

— Ваш хозяин, как правило, спал с открытым или закрытым окном?

Мисс Клег задумалась.

— Обычно окно было открыто, по крайней мере — форточка.

— Но сегодня оно оказалось закрытым. Можете ли вы как-то это объяснить?

— Нет. Возможно, был сквозняк, потому и закрыл.

Джепп задал ей еще несколько вопросов, а затем отпустил. Потом он по отдельности допросил обоих Паркеров. Миссис Паркер была на грани истерики, глаза ее были полны слез; мистер Паркер извергал проклятья и угрозы. Он отрицал, что запонка принадлежит ему, но его жена ее Признала и это ставит его в щекотливое положение. А так как он клялся и божился, что вообще не заходил в комнату Протеро, Джепп счел все это достаточным, чтобы запросить ордер на его арест.

Оставив Полларда в доме, Джепп поспешил в деревню, чтобы связаться по телефону с полицейским управлением. Мы же с Пуаро отправились к своей гостинице.

— Вы необыкновенно спокойны, — заметил я. — Вас не заинтересовал этот случай?

— Au contraire[278], он очень меня заинтересовал. Но в то же время и озадачил.

— Не совсем понятен мотив, но я убежден в виновности Паркера, — рассуждал я вслух. — Ну, а мотив может проясниться позже.

— А вы не подметили ничего существенного, на что не обратил внимания Джепп?

Я с любопытством посмотрел на него.

— Что у вас на уме, Пуаро?

— Что у умершего было в рукаве?

— A-а, этот платок!

— Совершенно верно, платок.

— Моряки носят платок в рукаве, — произнес я, подумав.

— Замечательно подмечено, Гастингс, хотя я имел в виду не это.

— Что-нибудь еще?

— Да, я снова и снова возвращаюсь к мысли о сигаретном дыме.

— Я ничего не почувствовал, — признался я.

— Я тоже, cher ami[279].

Я пытливо посмотрел на него. Обычно трудно понять, шутит Пуаро или нет, но сейчас он был совершенно серьезен и о чем-то сосредоточенно размышлял.

Расследование было закончено два дня спустя. Пока же выяснились дополнительные обстоятельства. Некий бродяга рассказал, что перелез через забор в сад Лейхауса, где он часто ночевал в незапиравшемся сарае. Он заявил, что в двенадцать часов ночи слышал, как двое мужчин громко ссорились на первом этаже дома. Один требовал денег, другой отказывал ему в этом. Спрятавшись за кустом, бродяга видел, как оба они ходили взад и вперед за освещенным окном. Одного из них, хозяина дома, он хорошо знал. Во втором опознал мистера Паркера.

Напрашивался вывод, что Паркеры приехали в Лейхаус шантажировать Протеро. Дело быстро прояснилось, когда стало известно настоящее имя потерпевшего — Вендовер, в прошлом лейтенант флота, замешанный в истории со взрывом крейсера «Мэризот» в 1910 году. Следствие считало, что Паркер, осведомленный о причастности Вендовера к этой истории, выследил его и требовал платы за молчание, а Вендовер платить отказывался. Во время ссоры Вендовер выхватил пистолет, но Паркеру удалось его обезоружить и самому застрелить Вендовера, потом же он постарался выдать случившееся за самоубийство.

Паркер был предан суду, но по ходатайству зашиты разбирательство было отложено. Мы присутствовали на заседании суда. Уже уходя, Пуаро покачал головой.

— Должно быть, так, — пробормотал он вполголоса. — Да-да, все правильно, пора действовать.

Он отправился на почту и специальным курьером отправил написанную тут же записку. Я не видел, кому она была адресована. Потом мы отправились в гостиницу.

Пуаро беспокойно ходил взад и вперед возле окна нашего номера.

— Я жду посетителя, — объяснил он. — Нет, не может быть… Я не могу ошибаться. А вот и она!

К моему удивлению, в следующий момент в комнату вплыла мисс Клег. Она заметно нервничала и тяжело дышала, как будто после бега. В ее взгляде, брошенном на Пуаро, я заметил испуг.

— Садитесь, мадемуазель, — приветливо обратился он. — Я оказался прав, не так ли?

Вместо ответа она разразилась слезами.

— Зачем вы это сделали? — мягко спросил Пуаро. — Зачем?

— Я так его любила, — ответила она. — Я с ним с самого детства, когда он был еще совсем маленьким. О, будьте милосердны ко мне!

— Я сделаю все, что смогу. Но вы должны понять, что нельзя допускать казни невиновного, даже если он отъявленный негодяй.

Она выпрямилась и тихо сказала:

— Наверное, вы правы. Делайте то, что считаете необходимым.

Поднявшись, она поспешно вышла.

— Она застрелила его? — спросил я в крайнем смятении.

Пуаро улыбнулся и покачал головой.

— Он сам застрелился. Помните, платок находился у него в правом рукаве? Это подсказало мне, что он был левша. После бурной сцены с мистером Паркером, испугавшись разоблачения, он застрелился. Утром мисс Клег, как обычно, вошла к нему и… увидела, что он мертв. А ведь она можно сказать, вырастила его и очень любила. И тут ее охватила ненависть… ненависть к Паркерам, послужившим причиной его гибели. Они были для нее самыми обычными убийцами, и она решила наказать их. И в голове ее созрел определенный план. Только она знала, что Вендовер был левшой. Переложив пистолет в его правую руку, она закрыла окно, положила рядом сломанную запонку, которую нашла в одной из комнат первого этажа, заперла дверь и спрятала ключ.

— Пуаро, — сказал я в порыве восхищения, — вы великолепны. Вся ваша версия построена на одной маленькой улике — носовом платке!

— …и на сигаретном дыме. Если окно было заперто и при этом выкурено такое количество сигарет, в комнате должен был сохраниться запах табачного дыма. Воздух же, напротив, был абсолютно свежим. Из этого я сделал вывод, что окно закрыли только утром. Вот такой неожиданный поворот. Я долго ломал голову над тем, зачем убийце понадобилось закрывать окно. Ведь ему лучше было бы оставить его открытым, чтобы в случае, если версию о самоубийстве отклонят, все подумали, что он скрылся через окно. Показания бродяги только подтвердили мои предположения. Ведь он не смог бы подслушать тот разговор, не будь окно открытым.

— Просто замечательно! — с жаром сказал я. — А как насчет чаю?

— Вот слова истого англичанина, — вздохнув, сказал Пуаро. — Но едва ли я могу рассчитывать на то, что мне дадут здесь стаканчик смородинного сиропа.

Визит незнакомки The Veiled Lady © Перевод Г. Сазоновой

Я заметил, что Пуаро становился все более недовольным и беспокойным. В последнее время нам совсем не попадались интересные случаи, ничего, где мой друг мог ‘бы проявить свой острый ум и необычайную способность к дедукции.

В то утро он отложил в сторону газету с возгласом нетерпения «Уфф», что было более похоже на шипение кота.

— Они меня боятся, Гастингс. Эти ваши английские преступники боятся меня! Если рядом кошка, мышка не сунется за сыром!

— Думаю, что в большинстве своем они даже не подозревают о вашем существовании, — рассмеявшись, сказал я.

Пуаро посмотрел на меня с укором. Он вечно воображает, что весь свет только о нем говорит и думает. Да, он действительно сделал себе имя в Лондоне, но навряд ли его имя наводит ужас в преступном мире.

— Что скажете об ограблении средь бела дня ювелирного магазина на Бонд-стрит[280] несколько дней назад? — спросил я.

— Ловкая работа, — одобрительно заметил Пуаро, — хотя не в моем вкусе, но, в конце концов, каждому свое! Мужчина набалдашником трости разбивает зеркальное стекло витрины ювелирного магазина и выгребает все драгоценности. Достопочтенные граждане тут же хватают его, появляется полиция. Преступник пойман на месте преступления. Драгоценности при нем. Его отводят в участок, и там-то выясняется, что драгоценности фальшивые! Настоящие он передал сообщнику — одному из вышеупомянутых достопочтенных граждан. Конечно, он сядет в тюрьму, но, когда выйдет, его будет ждать кругленькая сумма. Да, неплохо придумано. Но я бы придумал что-нибудь получше. Иногда, Гастингс, я жалею о своих моральных принципах. Было бы так приятно, для разнообразия, нарушить закон.

— Не падайте духом, Пуаро. Вы ведь знаете, что в своей области вы непревзойденный профессионал.

— Да, но что новенького в этой моей области?

Я взял газету.

— Вот, например, таинственная смерть англичанина в Голландии, — сказал я.

— Газеты всегда так пишут, а потом выяснится, что он просто съел испорченную рыбу и умер по вполне естественным причинам.

— Tiens![281] — воскликнул Пуаро, выглядывая из окна. — Там, внизу, на улице, та, кого называют в романах «леди под вуалью». Она поднимается по ступенькам, она звонит… Она идет к нам. Должно быть, дело будет интересное. Когда девушка так молода и красива, она не закроет лица без серьезной причины.

Минуту спустя гостья уже входила в комнату. Как и говорил Пуаро, ее лицо было действительно закрыто вуалью. Было невозможно разглядеть ее черты, пока она не подняла свою вуаль из черных испанских кружев. Тут я увидел, что интуиция Пуаро и на этот раз не подвела его. Леди была необычайно хороша собой, с чудными белокурыми волосами и огромными голубыми глазами. По дорогостоящей простоте ее костюма я сразу сделал вывод, что она принадлежит к высшим слоям общества.

— Мосье Пуаро, — проговорила леди своим нежным певучим голосом, — я попала в беду. Я не слишком-то надеюсь, что вы сможете мне помочь, но я слышала, вы творите такие чудеса… Вы — буквально моя последняя надежда. Я пришла просить вас совершить невозможное.

— Невозможное меня всегда прельщает, — сказал Пуаро, — прошу вас, мадмуазель, продолжайте.

Наша прелестная гостья колебалась.

— Вы должны быть со мной откровенной, — добавил Пуаро, — и не должны оставлять меня в неведении ни по какому вопросу.

— Я вам доверюсь, — сказала вдруг девушка, — вы слышали о леди Милисент Касл Воган?

Я взглянул на нее с любопытством. Объявление о помолвке леди Милисент с молодым герцогом Саутширским появилось в газетах за несколько дней до этого. Насколько мне было известно, леди Милисент была пятой дочерью обедневшего ирландского пэра, а герцог Саутширский был одной из лучших партий в Англии.

— Я — леди Милисент, — продолжала девушка. — Возможно, вы читали о моей помолвке. Я должна была стать самой счастливой девушкой на свете, но, о мосье Пуаро, я Попала в ужасную беду! Этот человек, ужасный человек по фамилии Лавингтон, он… я даже не знаю, как вам это сказать. Я написала письмо… мне было тогда всего шестнадцать, и он… он…

— Письмо, которое вы написали этому мистеру Лавингтону?

— О нет… не ему! Молодому солдату… Я была в него влюблена… Его убили на войне.

— Я понимаю, — мягко сказал Пуаро.

— Это было глупое письмо, неосторожное письмо, но, поверьте, не более того. Но в нем были фразы, которые могут быть истолкованы двояко.

— Ясно, — сказал Пуаро. — И это письмо попало в руки мистеру Лавингтону?

— Да, и он угрожает, что, если я не заплачу ему… огромную сумму, которая мне не под силу, он отошлет письмо герцогу.

— Грязная свинья! — возмутился я. — Прошу прощения, леди Милисент.

— А не разумней ли во всем признаться будущему супругу?

— Боюсь, что нет, мосье Пуаро. Герцог весьма своеобразный человек: он ревнив и подозрителен и склонен верить самому худшему. С тем же успехом я могу просто разорвать помолвку.

— Неужели? О Боже! — проговорил Пуаро с весьма выразительной гримасой. — И что вы от меня хотите, миледи?

— Я подумала, что, может быть, я могу попросить мистера Лавингтона встретиться с вами. Я скажу ему, что вы уполномочены вести переговоры от моего имени. Может, вам удастся смягчить его требования.

— О какой сумме идет речь?

— Двадцать тысяч фунтов. Это невозможно. Не знаю, смогу ли я найти хотя бы тысячу.

— Наверное, в связи с приближающейся свадьбой вы могли бы занять довольно большие деньги, однако сомневаюсь, что вам удастся собрать хотя бы половину указанной суммы. Кроме того, eh bien[282], мне невыносима мысль, что вам придется платить! Нет, изощренный ум Эркюля Пуаро защитит вас от врагов! Присылайте ко мне этого мистера Лавингтона. Есть надежда на то, что он принесет письмо с собой?

Девушка покачала головой.

— Не думаю. Он очень осторожен.

— Полагаю, нет никаких сомнений, что письмо действительно у него?

— Он показал мне его, когда я приходила к нему домой.

— Вы приходили к нему? Это было очень неосмотрительно, миледи.

— Правда? Я была так расстроена. Я надеялась, что мои мольбы тронут его.

— О-ля-ля! Таких Лавингтонов мольбами не тронешь! Он будет только рад убедиться, какое значение вы придаете этому письму. Где он живет, этот замечательный джентльмен?

— В Буона Виста, Уимблдон[283]. Я ездила туда, было уже совсем темно…

Пуаро тяжело вздохнул.

— Я сказала Лавингтону, что дело кончится тем, что мне придется заявить в полицию, но он только мерзко и глумливо посмеялся. «Если вам будет угодно, моя дорогая леди Милисент, заявляйте», — сказал он.

— Да, едва ли это дело для полиции, — пробормотал Пуаро.

«Но думаю, вы будете более благоразумны, — продолжал Лавингтон. — Взгляните, вот ваше письмо. Оно в этой китайской шкатулке с секретом!» Он показал его так, чтобы я могла разглядеть. Я попыталась схватить письмо, но Лавингтон оказался проворнее. С отвратительной ухмылкой он сложил его и убрал обратно в шкатулку. «Здесь оно будет в полной безопасности, уверяю вас, — сказал он, — а сама шкатулка будет находиться в таком хитроумном тайнике, который вам ни за что не найти». Я взглянула на небольшой сейф, вделанный в стену, но Лавингтон только засмеялся и покачал головой. «У меня есть сейф получше», — сказал он. О, как же он был мерзок! Мосье Пуаро, вы думаете, вы сможете мне помочь?

— Доверьтесь папаше Пуаро. Я найду способ.

Пока Пуаро галантно провожал нашу прекрасную посетительницу вниз по лестнице, я подумал, что все его заверения — это, конечно, замечательно, но дело, похоже, чересчур сложное. Все это я и высказал Пуаро, когда он вернулся. Тот горестно кивнул.

— Да… решение, прямо скажем, не лежит на поверхности. Этот мосье Лавингтон умело контролирует ситуацию. В настоящий момент я не представляю, каким образом можно его переиграть.

Как мы и договорились, мистер Лавингтон посетил нас сразу после ленча. Леди Милисент была права: это была преотвратная личность. Я даже ощущал покалывание в ноге так сильно было желание спустить его с лестницы пинком под зад. Тон у него был властный и угрожающий. В ответ на попытки добропорядочного Пуаро пристыдить его, он лишь ухмылялся и явно чувствовал себя хозяином положения. Я не мог избавиться от ощущения, что Пуаро сегодня явно не в форме. Он выглядел обескураженным и удрученным.

— Ну, джентльмены, — произнес Лавингтон, взяв свою шляпу, — не вижу смысла в продолжении беседы. И вот мое последнее слово: я даю леди Милисент скидку, раз уж она такая хорошенькая. — Взгляд его стал на мгновение гнусно-плотоядным. — Ну, скажем, восемнадцать тысяч. Я уезжаю сегодня в Париж. Нужно закончить там кое-какие дела. Вернусь во вторник. Если до вечера того же дня я не получу денег, письмо будет отправлено герцогу. И не говорите мне, что леди Милисент такая сумма не по карману. Многие джентльмены из числа ее друзей будут счастливы услужить такой хорошенькой женщине, дав ей взаймы… Если, конечно, она соответственно себя поведет.

Кровь бросилась мне в лицо, я шагнул вперед, но Лавингтон, закончив свою тираду, выскользнул из комнаты.

— Боже милостивый! — воскликнул я. — Необходимо что-то предпринять. Похоже, Пуаро, вы готовы смириться с поражением!

— У вас замечательное сердце, друг мой, но вы не умеете как следует шевелить мозгами. У меня не было ни малейшего желания демонстрировать мистеру Лавингтону свои способности. Чем более малодушным он будет меня считать, тем лучше.

— Но почему?

— Как странно, — проговорил Пуаро, предаваясь воспоминаниям, — что я высказал желание нарушить закон прямо перед приходом леди Милисент!

— Вы собираетесь обыскать дом, пока Лавингтон будет в отъезде? — изумился я.

— Иногда, Гастингс, вы довольно быстро соображаете.

— А что, если он возьмет письмо с собой?

Пуаро покачал головой.

— Это маловероятно. Очевидно, у него в доме есть какой-то тайник, который он считает очень надежным.

— Когда мы… э… пойдем на дело?

— Завтра ночью. Мы выйдем отсюда в одиннадцать вечера.

В назначенное время я был готов действовать. Я надел темный костюм и темную фетровую шляпу. Пуаро добродушно улыбнулся.

— Я вижу, вы входите в образ, — заметил он. — Пойдемте, мы доберемся до Уимблдона на подземке.

— Разве нам не надо что-нибудь брать с собой? Инструмент, чтобы взломать дверь?

— Мой дорогой Гастингс, Эркюль Пуаро не признает подобных методов.

Получив от него этот ответ, я не стал больше ничего выяснять, но меня мучило любопытство.

Была полночь, когда мы вошли в маленький садик усадьбы Буона Виста. В доме царили темнота и тишина. Пуаро сразу отправился к тыльной стороне дома, бесшумно поднял раму и пригласил меня внутрь.

— Откуда вы знали, что окно будет открыто? — прошептал я, ибо это оказалось просто сверхъестественным.

— Потому что я подпилил защелку на окне сегодня утром.

— Что?

— Ну да, это было очень просто. Я позвонил, вручил фиктивную визитную карточку и одну из карточек инспектора Джеппа. Я сказал, что меня прислали по рекомендации Скотленд-Ярда установить систему сигнализации, которую мистер Лавингтон просил смонтировать в его отсутствие. Экономка обрадовалась моему приходу. Кажется, совсем недавно дом пытались два раза ограбить… Очевидно, наша идея пришла в голову и другим жертвам этого шантажиста, поскольку ничего ценного не унесли. Я осмотрел все окна, сделал то, что мне было необходимо, а слугам запретил прикасаться к окнам до следующего утра, объяснив, что рамы подключены к системе сигнализации, и, как ни в чем не бывало, удалился.

— Право, Пуаро, вы неподражаемы!

— Mon ami[284], вы преувеличиваете. А теперь за работу! Слуги спят наверху, так что мы вряд ли их потревожим.

— Полагаю, сейф вмонтирован в одну из стен дома?

— Сейф? Чепуха! Нет никакого сейфа. Мистер Лавингтон — умный человек. Вот увидите, он наверняка спрятал письмо в гораздо более надежный тайник. Сейф — это первое, где все начинают искать.

И мы начали тщательно все осматривать. Но несколько часов поисков так и не увенчались успехом. На лице Пуаро отразились гнев и досада.

— Ах, sapristi![285] Неужели Эркюль Пуаро потерпит поражение? Никогда! Давайте подумаем… поразмышляем… все обсудим. Давайте… наконец, заставим как следует работать наши серые клеточки!

На какое-то время он замолчал, нахмурившись. Потом в его глазах заиграли так хорошо знакомые мне зеленые огоньки.

— Какой же я глупец! На кухне!

— На кухне? — воскликнул я. — Но это невозможно. Ведь там слуги.

— Совершенно верно. Именно это и скажут девять человек из десяти. И именно по этой причине кухня — идеальное место для тайника. Там полно самой разной утвари. Итак, за мной, на кухню!

Я последовал за ним, хотя отнесся к этой идее весьма скептически, и стал наблюдать, как Пуаро полностью погрузился в изучение содержимого корзин для хлеба, принялся простукивать кастрюли и, наконец, засунул голову в газовую духовку. Вскоре мне все это надоело, и я удалился обратно в кабинет. Я был убежден, что там, и только там, мы сможем найти тайник. Еще несколько минут я продолжал поиски, а потом, обнаружив, что уже четверть пятого и, следовательно, скоро начнет светать, снова отправился на кухню.

К моему величайшему изумлению, Пуаро влез ногами в корзину для угля и при этом страшно перепачкал свой светлый костюм. Он состроил гримасу.

— О да, друг мой, это, конечно, не в моей натуре, но что поделаешь?

— Не зарыл же Лавингтон его в уголь?

— Если вы возьмете на себя труд заглянуть сюда, то увидите, что я обследую вовсе не уголь.

Тут я разглядел, что на полу за угольной корзиной лежало несколько поленьев. Пуаро их ловко подхватывал и осматривал со всех сторон. Вдруг он тихо вскрикнул:

— Ваш нож, Гастингс!

Я передал ему нож. Он вонзил его в увесистое полено, и неожиданно оно раскололось на две части. Оказывается, полено было аккуратно распилено пополам, а в центре выдолблено углубление. Из этого углубления Пуаро и извлек маленькую деревянную шкатулку.

— Ловко придумано! — потрясенно воскликнул я.

— Спокойнее, Гастингс! Не кричите так громко. Пойдемте, нам надо уйти отсюда, пока не рассвело.

Опустив шкатулку в карман, он ловко выпрыгнул из корзины и отряхнул костюм. Покинув дом через то же окно, мы быстро зашагали по направлению к Лондону.

— Но какое странное место для тайника! — изумился я. — Полено мог кто угодно сжечь.

— В июле, Гастингс? К тому же оно лежало под грудой других поленьев. Это очень остроумный тайник. Ага, а вот и такси! Теперь домой, нас ждет ванная и освежающий сон.

После ночных треволнений я спал долго. Когда почти в час дня я наконец спустился в гостиную, то, к своему изумлению, застал там следующую картину. Пуаро сидел, откинувшись на спинку кресла, а перед ним стояла шкатулка. Она была открыта, и Пуаро спокойно читал то самое письмо…

— Она права, эта леди Милисент. Герцог никогда не допустил бы такого письма! Оно содержит такие экстравартные изъявления любви, каких я до сих пор не встречал.

— Право же, Пуаро, — возмутился я, — не думаю, что следует читать это письмо. Так не делают.

— А вот Эркюль Пуаро именно так и делает, — невозмутимо ответил мой друг.

— И еще одно, — сказал я, — думаю, что вы нарушили Правила игры, предъявив официальную карточку Джеппа.

— Но я вовсе не играл ни в какие игры, Гастингс. Я расследовал дело.

Я пожал плечами. Бессмысленно спорить с подобными взглядами на жизнь.

— Шаги на лестнице, — сказал Пуаро. — Это, должно быть, леди Милисент.

Тревога и печаль на лице нашей прекрасной клиентки вмиг сменилась радостью, когда она увидела шкатулку и письмо, которое Пуаро тут же ей вручил.

— О, мосье Пуаро! Вы просто великолепны! Как вам это удалось?

— Не совсем законным путем, миледи Однако не думаю, что мистер Лавингтон обратится в официальные инстанции. Это ваше письмо, не так ли?

Она пробежала письмо глазами.

— Да. О, как мне вас благодарить! Вы действительно волшебник! Где оно было спрятано?

Пуаро объяснил ей.

— Как вы проницательны! — Она взглянула на шкатулку. — Я возьму ее как сувенир на память.

— Я надеялся, миледи, что вы позволите мне взять ее… тоже в качестве сувенира.

— Надеюсь, что смогу прислать вам сувенир получше… в день моей свадьбы. Обещаю, что вы не сочтете меня неблагодарной, мосье Пуаро.

— Счастье сослужить вам службу значит для меня гораздо больше, чем чек… Итак, с вашего позволения я оставлю шкатулку себе.

— О нет, мосье Пуаро, она должна быть моей, — со смехом воскликнула она.

Девушка протянула руку, но Пуаро опередил ее. Он закрыл шкатулочку рукой.

— Думаю, что нет. — Тон его изменился.

— Что вы имеете в виду? — Ее голос стал вдруг неприятным и резким.

— Во всяком случае, позвольте мне осмотреть ее содержимое. Вы, наверное, заметили, что выглядит она гораздо больше, чем есть на самом деле. Такое впечатление, что здесь двойное дно.

Он сделал быстрое неуловимое движение, и через секунду на его ладони лежали четыре больших мерцающих камня и две молочно-белые жемчужины.

— Можно предположить, что это драгоценности, украденные несколько дней назад на Бонд-стрит, — проговорил Пуаро, — но Джепп скажет точно.

К моему великому изумлению, из спальни Пуаро вышел Джепп собственной персоной.

— Ваш старинный друг, как я думаю, — прежним любезным тоном сказал Пуаро.

— О, Боже праведный, все-таки сцапали! — воскликнула леди Милисент. Ее манеры разительно изменились. — Ловко, старый черт! — Она смотрела на Пуаро с нескрываемым восхищением.

— Ну, Гретти, дорогуша, — сказал Джепп, — я думаю, на этот раз игра окончена Подумать только, как скоро мы снова встретились. Мы уже взяли твоего сообщника, того, что приходил сюда под именем Лавингтона Что же касается самого Лавингтона, или Крокера, или Рида, или как там его зовут, то я хотел бы знать, кто из членов вашей шайки пырнул его на днях в Голландии? Решили, что он взял драгоценности с собой, не так ли? А он не взял. Ловко он вас обвел вокруг пальца — спрятал их в собственном доме. Вы, конечно, пытались их там найти, но безрезультатно, а затем подключили к делу Пуаро.

— Что, приятно теперь потрепать языком, а? — спросила бывшая леди Милисент. — Ну-ка, полегче. Я сама пойду. Но вы же не станете утверждать, что я не была похожа на настоящую леди Манеры и все прочее.

— Все дело в обуви, — мечтательно проговорил Пуаро.

Я еще пребывал в шоке и не мог проговорить ни слова.

— У меня есть свои наблюдения по части привычек вашего английского общества, и я уяснил, что леди, леди по рождению, всегда очень тщательно выбирает себе обувь Она может быть не слишком хорошо одета, но что касается обуви. Ну, а у нашей леди Милисент было модное дорогое платье и дешевые туфли. Был сделан расчет на то, что мы с вами, Гастингс, едва ли имели случай лицезреть настоящую леди Милисент. Она редко бывала в Лондоне, к тому же эта мадам, несомненно, имела с ней некоторое внешнее сходство, так что все прошло бы гладко Но, сначала у меня возникли подозрения из-за туфель, а затем и из-за всей этой истории с письмом, да и вуаль выглядела несколько мелодраматично, а? Китайская шкатулка с так называемым компрометирующим письмом была, должно быть, известна всей шайке, а вот тайник в виде полена был личным изобретением покойного Лавингтона. Кстати, Гастингс, надеюсь, вы больше не будете задевать моих чувств, как это сделали вчера, сказав, что в преступном мире и не подозревают о моем существовании. Видите, они даже обращаются ко мне за помощью, когда не могут справиться сами!

Билет в один конец Double Sin © Перевод С. Рощина

Войдя в комнату своего друга Пуаро, я обнаружил его в состоянии полного изнурения. На него нельзя было смотреть без жалости. В последнее время он приобрел такую популярность, что любая богатая дама, потерявшая любимую кошечку или задевавшая куда-то браслет, спешила к знаменитому сыщику, чтобы воспользоваться его услугами. В моем друге уникально сочетались расчетливость и трудолюбие, при этом он проявлял вдохновение художника. Он брался за многие расследования, которые мало интересовали его как мыслителя, но зато отвечали двум упомянутым выше качествам. С другой стороны, он достаточно часто принимался за такие дела, которые не приносили выгоды, однако вызывали у него чисто профессиональный азарт.

Короче, бедняга Пуаро совершенно заработался. Он и сам признавал это, и мне не трудно было уговорить его поехать на недельку отдохнуть на известном курорте Эбермут на западном побережье Англии. Мы проводили там очень приятные деньки. Однажды утром Пуаро зашел ко мне с распечатанным конвертом в руках.

— Mon ami[286], вы помните моего приятеля Джозефа Ааронса, театрального администратора?

После некоторого размышления я кивнул. У Пуаро было несметное число различных приятелей — от дворника до герцога.

— Вот и чудно. Гастингс, этот Джозеф Аароне сейчас находится в Шерлок-Бэй. У него, кажется, неприятности. Мой долг помочь другу, тем более что однажды он меня здорово выручил, славный Джозеф Аароне!

— Разумеется, если вы так считаете, — ответил я. — Впрочем, Шерлок-Бэй — это, должно быть, очень милый уголок. Сам я еще никогда не бывал там.

— Ну тогда мы соединим приятное с полезным, — сказал Пуаро. — Вы не могли бы узнать расписание поездов?

— Придется, вероятно, делать пересадку, а может, даже две, — заметил я. — Вы же знаете, эти железнодорожные линии тянутся через всю страну, и никаких ответвлений. Чтобы добраться от севера Девонского[287] побережья до юга, нужно потратить целые сутки.

На вокзале я узнал, что нам предстоит всего одна пересадка. Я поспешил порадовать этим Пуаро, как вдруг случайно обратил внимание на объявление бюро автобусных экскурсий:

ЗАВТРА

Экскурсия на весь день в Шерлок-Бэй.

Отъезд — 8.30 утра.

Маршрут пролегает через красивейшие ландшафты.

Я зашел в бюро, разузнал все детали и, воодушевленный, вернулся в отель. К сожалению, Пуаро не разделил моего энтузиазма.

— Друг мой, что у вас за страсть к автобусам? Железная дорога — ничего надежнее нет. Там не спускают колеса и не бывает дорожных происшествий. К тому же там мы будем избавлены от всяческих сквозняков. Не то что в автобусе[288].

Я заметил, что именно свежий воздух меня и прельщает.

— А если пойдет дождь? Погода у вас в Англии такая непостоянная!

— На этот случай предусмотрен тент. Впрочем, при сильном дожде поездка будет отменена.

— А! Тогда будем надеяться, что пойдет дождь, — сказал Пуаро.

— Если, конечно, вы так не хотите…

— Нет-нет, mon ami! Я же вижу, как вас тянет на эту автобусную экскурсию. Слава Богу, что я захватил два шерстяных пледа. — Он вздохнул. — Но у нас, надеюсь, будет достаточно времени в Шерлок-Бэй?

— Боюсь, что нам придется там переночевать. Ленч предусмотрен в Монкхэмптоне Около четырех прибываем в Шерлок-Бэй, а в пять автобус отправляется обратно. Около десяти вечера он снова будет здесь.

— Так-так! — сказал Пуаро. — Значит, есть такие чудаки, которые находят во всем этом удовольствие? Но нам, конечно, возвратят половину стоимости поездки, если мы не поедем обратно?

— Не думаю.

— Вы должны настоять на этом.

— Пуаро, не стоит мелочиться.

— Друг мой, скупость здесь ни при чем Я привык жить экономно. Даже если бы я стал миллионером, я все равно не швырялся бы деньгами.

Однако, как я и предвидел, надеждам Пуаро не суждено было сбыться. Служащий бюро был чрезвычайно вежлив, но тверд как скала. Он придерживался того взгляда, что билеты действительны на всю поездку, и даже полагал, что это мы, собственно, должны доплатить за привилегию остаться в Шерлок-Бэй.

Побежденный Пуаро, ворча, покинул бюро путешествий.

— Вы, англичане, ничего не смыслите в деньгах, — констатировал он. — Вы заметили, Гастингс, того молодого человека, который заплатил без звука за всю поездку и при этом заявил, что выходит еще раньше, в Монкхэмптоне?

— Нет, не заметил Я, кажется, в это время..

— Ну да, вы в это время как раз созерцали хорошенькую юную особу, которая купила билет на место номер пять, рядом с нами. Дорогой мой, от моего взора никогда ничего не укроется. Когда я хотел купить билеты на места тринадцатое и четырнадцатое, которые находятся в середине и поэтому наиболее безопасны, вы только из-за этой особы с пеной у рта доказывали, что третье и четвертое места значительно лучше.

— Вы правы, Пуаро, — сказал я, чувствуя, как краснею.

— Ох уж эти рыжие локоны! Очередные рыжие локоны!

— Во всяком случае, смотреть на них будет гораздо приятнее, чем на того странного молодого человека.

— Это — дело вкуса Мне был бы более интересен как раз молодой человек.

Было в тоне Пуаро что-то такое, что заставило меня бросить на него взгляд.

— С чего бы это?

— О, ради Бога, не беспокойтесь. Наверное, он заинтересовал меня потому, что пытается отпустить усы, и результаты этого предприятия плачевны.

Пуаро любовно погладил собственные великолепные усы.

— Отращивание усов — это великое искусство. Мне симпатичны все, кто пытается им овладеть.

Надо сказать, что порой невозможно понять, говорит Пуаро всерьез или потешается над вами с самым серьезным видом. Поэтому я счел за лучшее промолчать.

Следующее утро посулило нам ясный, солнечный день. Он выдался поистине великолепный. Пуаро, однако, надел шерстяной пуловер, толстое пальто, прихватил два шерстяных пледа и, сверх того, дождевик. В довершение всего он выпил в целях профилактики две таблетки против гриппа и взял с собой целую аптечку.

И у меня, и у Пуаро было совсем немного багажа. Очаровательная девушка, которую мы видели вчера, также явилась с маленьким чемоданчиком, как, впрочем, и молодой человек, вызвавший у Пуаро такую симпатию. У остальных пассажиров багаж отсутствовал. Водитель уложил все четыре чемодана в специальную нишу, и мы заняли свои места.

Пуаро злонамеренно отвел мне место во внешнем ряду, так как «там больше свежего воздуха», а сам уселся между мной и нашей прекрасной соседкой. Но скоро он все устроил наилучшим образом. Пассажир с шестого места оказался чересчур навязчивым. Своими якобы остротами он нагонял невыносимую тоску, и Пуаро потихоньку спросил девушку, не желает ли она пересесть. Они поменялись местами, и через некоторое время мы уже вовсю болтали втроем.

Девушка была еще очень молода, вряд ли старше девятнадцати лет, и бесхитростна как ребенок. Уже через несколько минут мы знали, что она едет выполнять поручение своей тети, которая держит в Эбермуте антикварный магазин.

После смерти своего отца тетя оказалась при довольно стесненных обстоятельствах. Ей пришлось превратить дом, полный милых и прекрасных вещей, в магазин антиквариата, затратив на это весь небольшой капитал, оставшийся ей в наследство. Дело оказалось успешным. Мэри Дюран, так звали нашу попутчицу, приехала к тете учиться ремеслу и была совершенно довольна своим новым занятием. Оно нравится ей значительно больше, чем прочие занятия для девушек ее круга — воспитательниц или компаньонок.

Пуаро выслушал рассказ, благосклонно кивая.

— Мадемуазель тоже ждет большой успех, я уверен, — сказал он галантно. — Но должен дать вам совет: не будьте чересчур доверчивы к первому встречному. В мире полно негодяев. Может быть, они есть даже в этом автобусе. Надо быть всегда начеку и проявлять осторожность.

Она так и уставилась на него открыв рот, а он многозначительно кивнул.

— Да-да, все обстоит именно так, как я вам говорю. Кто знает, может, я тоже негодяй? — и он довольно усмехнулся, увидев, как ее глаза еще больше округлились от изумления.

Ленч, как уже было сказано, ждал нас в Монкхэмптоне. В придорожном кафе Пуаро перемолвился с кельнером, и нам накрыли столик на троих у самого окна За окном, на огромном дворе, выстроились в ряд автобусы, прибывшие из самых разных концов страны. В переполненном зале стоял шум и гам.

— Да, только тут и можно расслабиться в полной мере, — сказал я и улыбнулся.

Мэри Дюран улыбнулась в ответ.

— Эбермут нынче летом тоже переполнен. Тетя говорила, что раньше все было совсем не так. А сейчас по тротуару не пройдешь — затолкают.

— Но такой наплыв отдыхающих, вероятно, благоприятен для торговли, мадемуазель?

— Для нашей не очень-то Мы ведь продаем только редкие и ценные вещи, с дешевыми и мелочью не связываемся. У тети клиенты по всей Англии. Если им, скажем, требуется стол определенной эпохи и определенного стиля, или китайский фарфор, то они пишут тете, а она находит для них то, что нужно Так было и в этом случае.

Поощряемая нашим вниманием, она продолжила свой рассказ. Есть некий американец, по имени Джон Бейкер Вуд, знаток и собиратель миниатюр. Недавно было объявлено о продаже очень дорогой серии миниатюр миссис Элизабет Пенн, и тетя Мэри приобрела их. Затем она проинформировала об этом мистера Вуда, описала ему миниатюры и назвала цену Тот сразу выразил желание их купить. Чтобы убедиться, что миниатюры соответствуют тетиному описанию, он попросил привезти их в Шерлок-Бэй, где он в настоящее время находится. Вот мисс Дюран и везет картины по поручению тети.

— Они, конечно, прекрасны, — продолжала девушка. — Но я все равно не могу представить себе, что кто-то готов заплатить за них такие бешеные деньги. Пятьсот фунтов! Вы только подумайте! Они принадлежат кисти Косвея. Ну да, Косвея. У меня иногда в голове такая путаница.

Пуаро улыбнулся:

— У вас, наверное, еще совсем немного опыта в таких делах, мадемуазель?

— Конечно, я ведь раньше никогда ничем подобным не занималась, — жалобно сказала Мэри. — Тут у меня огромный пробел. Мне предстоит еще много чему научиться!

Девушка вздохнула. Затем я увидел, как ее глаза расширились от ужаса. Она вскочила и, бормоча извинения, бросилась к выходу. Но спустя несколько секунд вернулась.

— Простите, ради Бога, что я вас так покинула. Мне показалось, что какой-то мужчина взял из автобуса мой чемодан. Но это оказался его чемодан, он только был похож на мой. Мне, право же, так неловко. Ведь получается, что я просто взяла и обвинила его в воровстве.

Она смущенно засмеялась. Пуаро, однако, не поддержал ее.

— Что это был за мужчина? Опишите мне его!

— В коричневом костюме. Такой худосочный молодой человек. У него едва пробиваются усики.

— Ясно, — сказал Пуаро. — Это наш вчерашний приятель, Гастингс. А вы, мадемуазель, не знакомы с этим молодым человеком? Не встречали когда-нибудь раньше?

— Нет, первый раз вижу. А почему вы спрашиваете?

— Просто так. Я, знаете ли, очень любопытен.

Пуаро как-то сразу замолчал и больше не принимал участия в нашей беседе, видимо, ушел в свои мысли. Так продолжалось до тех пор, пока Мэри Дюран не сказала одну фразу, которая привлекла его внимание.

— Простите, мадемуазель, что вы сейчас сказали?

— Я сказала, что на обратном пути мне как раз и придется опасаться тех негодяев, о которых вы предупреждали. Думаю, что мистер Вуд заплатит, как всегда, наличными. И если у меня в кармане будет пятьсот фунтов, я могу попасть в поле зрения какого-нибудь негодяя.

Девушка снова засмеялась, а Пуаро опять же даже не улыбнулся в ответ. Затем спросил, в каком отеле она намерена остановиться в Шерлок-Бэй.

— В отеле «Якорь». Он маленький и недорогой, но очень славный.

— Вот как? — сказал Пуаро. — Отель «Якорь», значит? Как раз тот, в котором собирались переночевать и мы с моим другом Гастингсом. Забавно!

Он с заговорщицким видом подмигнул мне.

— Вы надолго в Шерлок-Бэй? — спросила Мэри.

— Только на одну ночь. Надо уладить кое-какие дела.

Он хитро улыбнулся.

— Думаю, вам не угадать, кто я по профессии.

Я посмотрел на Мэри и увидел, что она напряженно раздумывает. Наконец она сказала, что, возможно, Пуаро — фокусник. Тот был просто на верху блаженства.

— Так вы думаете, что я достаю кроликов из цилиндра? Нет, мадемуазель. Я как раз представляю собой полную противоположность фокуснику. У фокусника вещи исчезают без следа. А я, наоборот, стараюсь, чтобы пропавшие вещи отыскались. — Он театрально склонился к ее уху, чтобы усилить эффект. — Это огромная тайна, мадемуазель, но вам я ее открою. Я — детектив!

Он снова откинулся на стуле, довольный эффектом, который произвело его признание. Мэри Дюран смотрела на него в явной растерянности. Но насладиться произведенным эффектом в полной мере Пуаро не успел: гудок нашего автобуса призывал занимать свои места.

Когда мы с Пуаро выходили из зала, я заметил ему, что наша спутница очаровательна.

— Да, она очаровательна. Но вы не считаете при всем при том, что она несколько глуповата?

— Глуповата?

— Ну-ну, не дуйтесь. Да, девушка может быть прелестна, может иметь роскошные темно-рыжие волосы — и быть при этом глуповатой. Ведь это же верх глупости — такая доверчивость по отношению к двум совершенно незнакомым людям!

— Ну, она ведь видит, в конце концов, что мы люди порядочные!

— Простите, друг мой, но вы говорите ерунду. Всякий, кто занимается сомнительными делами, разумеется, изо всех сил старается выглядеть порядочным. Эта малышка болтает, что ей, дескать, придется держать ухо востро, когда у нее в кармане будет лежать пятьсот фунтов. Но ведь сейчас у нее, почитай, те же самые пятьсот фунтов в чемодане!

— В виде миниатюр.

— Да, в виде миниатюр, но в данном случае разница между купюрами и миниатюрами не столь уже велика, топ ami!

— Но ведь об этом никто, кроме нас, не знает!

— Никто, совсем никто, кроме разве что официанта и публики за соседними столиками. Да еще, без сомнения, нескольких человек в Эбермуте — это как минимум! Мадемуазель Дюран очаровательна, и на месте мисс Элизабет Пенн я бы все-таки начал с того, что преподал бы своей новой помощнице парочку уроков здравого смысла. — Он немного помолчал и продолжил размышлять вслух: — А знаете, пока мы сидели за столиком, утащить чемодан из автобуса было действительно проще простого.

— Но ведь кто-нибудь увидел бы!

— Да, и что бы он подумал? Что кто-то берет свой багаж? Ведь вор сделал бы это совершенно открыто, не таясь. И никто бы ему не помешал.

— Пуаро, вы думаете… Это же был его собственный чемодан. Или нет?

Пуаро потер лоб.

— Кажется, да. Но тем не менее все это довольно странно. Почему он взял его не сразу, как только приехал. И в кафе ведь его с нами не было. Где он был и чего дожидался?

— Если бы мисс Дюран случайно не села напротив окна, она бы его и не заметила, — сказал я.

— Ну да, но так или иначе, если это был его собственный чемодан, значит, все это ровным счетом ничего не значит. Не будем забивать себе голову, друг мой.

Когда мы снова заняли места и на полной скорости отъехали, Пуаро не упустил случая и продолжил читать Мэри Дюран лекцию — о том, насколько опасна излишняя доверчивость и разговорчивость. Та, хотя и слушала с серьезным лицом, вряд ли принимала его нотации близко к сердцу.

В четыре часа мы прибыли в Шерлок-Бэй, и, по счастью, нам удалось получить в отеле «Якорь» чудом незанятый двухместный номер. «Якорь», расположенный на небольшой тихой улочке, был действительно славным — напоминал старинную корчму.

Пуаро распаковал свои вещи и намеревался было слегка причесать свои усы перед визитом к Джозефу Ааронсу, как раздался отчаянный стук в дверь. Я крикнул:

— Войдите!

К моему великому изумлению, вошла Мэри Дюран, бледная как мел и со слезами на глазах.

— О, ради Бога, простите, но произошло… произошло что-то ужасное. А вы ведь говорили, что вы сыщик… — С этими словами она повернулась к Пуаро.

— Что случилось, мадемуазель?

— Я только что открыла свой саквояж. Миниатюры были в портфельчике крокодиловой кожи, закрытом на замок. А сейчас… Вот, посмотрите.

Она протянула Пуаро маленький портфель. Он был открыт. Было видно, что замок грубо взломан. Пуаро повертел портфель в руках и кивнул.

— А миниатюры? — спросил он, хотя мы оба уже догадывались, каков будет ответ.

— Пропали! Украдены! Что же мне делать?

— Не беспокойтесь! — воскликнул я. — Мой друг — Эркюль Пуаро. Вам, конечно, приходилось слышать это имя. Если кто-то и сможет вернуть вам миниатюры, так это только он.

— Как, мосье Пуаро? Тот самый мосье Пуаро?

Мой друг, конечно, был чересчур тщеславен, чтобы оставить без внимания восхищение в ее голосе.

— Да, дитя мое, — сказал он. — Это я, собственной персоной. И вы можете на меня положиться. Я сделаю все возможное. Но боюсь, очень боюсь, что уже слишком поздно. Скажите, пожалуйста, а замок вашего чемоданчика тоже был взломан?

Она покачала головой.

— Позвольте мне взглянуть.

Мы прошли к ней в номер, и Пуаро обстоятельно исследовал чемоданчик. Тот явно был открыт ключом.

— Открыть его ничего не стоило. Эти замки на саквояжах почти все одинаковы. Нужно немедленно сообщить о случившемся в полицию и как можно скорее связаться с мистером Бейкером Вудом. Я возьму это на себя.

Я отправился вместе с ним и спросил, почему он считает, что, может быть, уже слишком поздно.

— Дорогой мой, сегодня я говорил, что в отличие от фокусника возвращаю на свет Божий бесследно пропавшие вещи. Но ведь возможно, что кто-то меня уже опередил. Понимаете? Нет? Ну тогда поймете через несколько минут.

Он исчез в телефонной будке, а спустя пять минут вышел с крайне озабоченным видом.

— Мои опасения подтвердились. У мистера Вуда полчаса назад побывала дама и сказала, что она — от мисс Элизабет Пенн. Она показала ему миниатюры. Он, придя в полный восторг, купил их, заплатив наличными.

— Полчаса назад — значит, почти на полчаса раньше, чем мы сюда приехали!

Пуаро загадочно улыбнулся:

— Ваши любимые автобусы, спору нет, ездят быстро, но легковая машина даст им фору.

— И что же мы будем теперь делать?

— Вы верны себе, Гастингс — поражаюсь вашей практичности. Мы проинформируем полицию и переговорим с мистером Бейкером Вудом, — в общем сделаем для мисс Дюран все, что в наших силах.

Мы начали действовать. Бедная Мэри Дюран была совершенно расстроена и очень боялась тетки.

— Да уж, тетушка не обрадуется, это точно, — заметил Пуаро, когда мы направлялись в отель «Прибрежный», где остановился мистер Вуд. — Что за легкомыслие — отправляясь в кафе, оставлять вещи стоимостью в пятьсот фунтов в багаже. И кроме того, мой друг, некоторые обстоятельства в этом деле кажутся мне весьма странными. Взять, к примеру, этот портфель из крокодиловой кожи. Зачем было его взламывать?

— Чтобы достать миниатюры.

— Но разве это не глупо! Предположим, что наш неизвестный направляется к багажному отделению — якобы для того, чтобы достать свой чемодан. Разве не проще было бы отпереть чужой чемодан, вынуть из него портфель и, не открывая, сунуть в свой чемодан, чем тратить время на то, чтобы взламывать замок? Разве я не прав?

— Но он должен был убедиться, что миниатюры в портфеле.

Пуаро хотел возразить, но в этот миг нас пригласили к мистеру Вуду.

Этот человек мне не понравился с первого взгляда. Грузный, вульгарный, слишком броско одетый, с массивным бриллиантовым перстнем на пальце. Говорил он заносчиво и чересчур громко. Разумеется, он не заметил ничего подозрительного. А почему он должен был заметать? Дама сказала, что привезла миниатюры, ну и чудесненько! Не записал ли он номера банкнотов? Нет, не записал. А кто, собственно, такой мистер… мм, Пуаро… чтобы так запросто врываться к нему и задавать все эти вопросы?

— Я больше ни о чем не буду спрашивать вас, мосье, но ответьте мне еще на один последний вопрос. Пожалуйста, опишите мне женщину, которая была у вас. Она молодая и красивая, правда?

— Нет, сэр, ни то ни другое. Чересчур высока и отнюдь не молода, волосы с проседью. Нездоровый цвет лица, и еще у нее довольно заметные усики. Нет, лично я на такую бы не польстился.

— Пуаро, — вскричал я сразу же, как мы вышли из отеля. — Вы слышали? Усики?

— Я до сих пор не жалуюсь на слух, Гастингс, благодарю вас.

— Однако какой несимпатичный человек этот Вуд!

— Тут вы правы. Когда Господь распределял среди людей шарм, Вуд наверняка сказал: «Спасибо, не надо».

— Ну, ничего, зато теперь мы поймаем вора, — заметил я. — У нас уже есть его приметы.

— Вы очень наивны, Гастингс. Разве вы не слыхали, что существует такая штука, как алиби?

— Вы, стало быть, полагаете, что у него есть алиби?

Ответ Пуаро был совершенно неожиданно:

— Я на это надеюсь.

— Вот уж неизменная ваша страсть — создавать себе трудности.

— Просто, mon ami, я не люблю идти по пути наименьшего сопротивления.

Пророчество Пуаро сбылось Наш попутчик — молодой человек в коричневом костюме — как выяснилось, его зовут Нортон Кейн — сразу же по приезде в Монкхэмптон направился в отель «Георг» и не покидал его до самого вечера. Единственное, что говорило против него, — это свидетельство мисс Дюран, которая видела, как он забирал свой чемодан из автобуса во время ленча.

— В самом этом факте, в сущности, нет ничего подозрительного, — глубокомысленно заметил Пуаро и надолго погрузился в безмолвие. Все мои попытки продолжить наш диалог он отверг, а в ответ на настойчивые расспросы сказал, что размышляет в настоящий момент об усах вообще, как о феномене, и советует мне заняться тем же.

Я, однако, уяснил для себя, что он попросил Джозефа Ааронса, с которым провел вечер, рассказать ему все, что тому известно о мистере Бейкере Вуде. Так как оба джентльмена жили в одном и том же отеле, существовал шанс получить дополнительную информацию. Но если Пуаро что и узнал, то держал это при себе.

Мэри Дюран, дав показания в полиции, рано утром вернулась поездом в Эбермут. После ленча мы отправились в обществе Джозефа Ааронса, после которого Пуаро сообщил мне, что все неприятности театрального администратора улажены и мы можем вернуться в Эбермут как только захотим.

— Но только, ради всех святых, не автобусом. На этот раз мы поедем поездом.

— Боитесь, что у вас украдут саквояж или что придется утешать еще одну юную даму?

— Ни от того, ни от другого мы не застрахованы и в поезде, Гастингс. Просто хочу как можно быстрее вернуться в Эбермут, чтобы продолжить расследование нашего дела.

— Нашего дела? — изумился я.

— Да, друг мой, нашего. Мадемуазель Дюран попросила у меня помощи. И если расследование сейчас в руках полиции, то это отнюдь не означает, что для меня оно закончено. Я приехал сюда, чтобы помочь старому приятелю, но никто и никогда не получит повода упрекнуть Эркюля Пуаро в том, что он кому-то не помог — пусть и человеку постороннему! — Он театрально взмахнул рукой.

— Мне показалось, что эта история заинтересовала вас с самого начала, — начал я издалека, надеясь разговорить его. — Еще в бюро путешествий, когда вы в первый раз увидели этого молодого человека. Я так и не понял тогда, чем он привлек ваше внимание.

— Вы не поняли, Гастингс? Ну уж это-то вы должны были понять. Что ж, пусть это пока остается еще одной моей маленькой тайной.

Перед отъездом мы встретились с дежурным полицейским инспектором. Тот уже допросил мистера Нортона Кейна и, взяв с Пуаро обет молчания, сообщил, что поведение молодого человека произвело на него неважное впечатление. Тот чересчур уж возмущался, изворачивался, путался в показаниях.

— Но как он все это провернул, я так до сих пор так и не возьму в толк, — признался инспектор. — У него наверняка был сообщник, который сразу же взял украденное и на автомашине помчался в Шерлок-Бэй. Но все это только догадки, пока не найдем машину и водителя и не прижмем его к стенке.

Пуаро задумчиво покивал головой.

— Вы думаете, что именно так все и было? — спросил я его, когда мы садились в поезд.

— Нет, друг мой, все было совсем не так. Они все сделали гораздо умнее.

— А вы не хотите рассказать мне как?

— Вы же знаете, это моя маленькая слабость — сохранять тайну до самого конца.

— И что же, развязка близка?

— Очень близка.

В начале седьмого мы уже были в Эбермуте. Пуаро сразу же направился к Элизабет Пенн. Магазин был закрыт, но Пуаро позвонил, и Мэри открыла дверь. На ее лице отразились изумление, радость.

— Пожалуйста, входите. Тетя здесь, — сказала она и провела нас в заднюю комнату.

Согбенная дама в годах уже шла нам навстречу. Седовласая, с нежно-розовой кожей и голубыми глазами, она будто бы сама сошла с миниатюры прошлого столетия. На плечи ее была наброшена пелерина из старинных кружев.

— Вы — тот самый мосье Пуаро? — спросила она тихим, любезным голосом. — Мэри рассказала мне о вас. И вы в самом деле хотите нам помочь? Можете дать совет?

Пуаро посмотрел на нее долгим взглядом и кивнул.

— Мадемуазель Пенн, все было проделано потрясающе эффектно, но хорошо, чтобы и усы были натуральными!

Мисс Пенн тихо вскрикнула.

— Вас ведь не было вчера в магазине, не так ли?

— Утром я была. Но после этого у меня разболелась голова, и я отправилась домой.

— Не домой, мадемуазель. Вашу голову вы попытались вылечить переменой климата Курортная атмосфера Шерлок-Бэй была целебна для вас, не так ли?

Он схватил меня за руку и повлек к выходу. На пороге остановился и обернулся еще раз.

— Как видите, мне известно все Этот маленький… фарс нужно прекратить.

В его голосе зазвучала угроза Мисс Пенн побледнела и молча кивнула. Пуаро повернулся к девушке.

— Мадемуазель, — сказал он мягко. — Вы молоды и прелестны, но если дадите еще раз вовлечь себя в такую аферу, то может статься, что ваши лучшие годы пройдут за тюремной решеткой. И я, Эркюль Пуаро, откровенно говорю вам, что мне будет жалко вашей молодости и красоты.

Затем он вышел на улицу. Совершенно сбитый с толку, я последовал за ним.

— Я с самого начала обратил внимание на то, что стоило молодому человеку купить билет только до, как девушка вдруг стала проявлять к нему повышенный интерес, — начал свой рассказ Пуаро. — С чего бы это? Ведь он вовсе не относится к тому типу мужчин, который сводит женщин с ума! С самого начала нашей поездки я чувствовал: что-то должно произойти. Кто видел, что молодой человек находился возле багажа? Мадемуазель, только мадемуазель. Я вспомнил, что она сама выбрала место за столиком так, чтобы сидеть лицом к окну. Мне это показалось странным. Ведь обычно дамы всегда садятся так, чтобы видеть зал.

И вот наконец она рассказывает нам историю о краже и взломанном портфеле. Я вам сразу тогда сказал, что здесь что-то не вяжется.

Каков же результат этой истории? Мистер Бейкер Вуд заплатил хорошие деньги за краденый товар. Миниатюры по закону следует вернуть мисс Пенн. Она снова продаст их и будет иметь тысячу фунтов вместо пятисот. Я попросил навести справки и узнал, что торговля у них идет из рук вон плохо. Вот так-то. И сделал вывод: тетушка и племянница действуют заодно.

— Значит, вы никогда не подозревали Нортона Кейна?

— Друг мой! С этакими-то усиками? Преступник либо бывает гладко выбрит, либо у него настоящие усы, которые в случае необходимости можно сбрить, чтобы изменить внешность. Но это как раз то, что надо для хитроумной мисс Пенн, согбенной старой дамы с клубничным румянцем. Видели, какая она сегодня? Однако стоит ей распрямиться, надеть башмаки большого размера, слегка изменить с помощью грима цвет лица и, в довершение, приклеить несколько редких волосков над верхней губой, — и что же тогда? Тогда как раз и получится мужеподобная женщина, как описал ее мистер Вуд. Или переодетый в женское платье мужчина, как решили мы.

— Значит, она и в самом деле ездила вчера в Шерлок-Бэй?

— Наверняка. Поезд, если припоминаете, уходит отсюда около одиннадцати утра и около двух прибывает в Шерлок-Бэй. Обратно он вдет еще быстрее. Это как раз тот, на котором мы вернулись Отходит от Шерлок-Бэй около четырех и в восемнадцать пятнадцать уже здесь. Миниатюр конечно же в портфеле никогда не было. Замок сломали еще дома, перед тем как уложить в саквояж. Мадемуазель Мэри оставалось только найти парочку простофиль, воздействовать на них своими чарами и уж потом как следует заморочить им голову. Но один из них оказался не простофилей, а Эркюлем Пуаро!

Последняя фраза мне явно не понравилась, и, чтобы отыграться, я сказал:

— А вы ведь заливали, когда распространялись о том, что всегда готовы помочь постороннему человеку. Что-то не особенно вы ей помогли.

— Я ни на йоту не отошел от истины, Гастингс. Видимо, я просто не слишком ясно выразился, и вы сами ввели себя в заблуждение. Говоря о постороннем человеке, я имел в виду не просто каких-то абстрактных незнакомцев. Я имел в виду мистера Бейкера Вуда — человека чужого в этой стране, а потому наименее защищенного.

Лицо его вытянулось.

— Нет, стоит только вспомнить об этом надувательстве с билетами. Сколько же мы переплатили! У меня прямо кровь закипает, когда я гляжу на все эти ваши английские несуразности. Да, я хотел помочь иностранцу. Он, разумеется, человек не из приятных, этот мистер Бейкер Вуд. Но он здесь чужой! А нам, чужакам, надо держаться вместе. Что касается меня, я никогда не откажу им в помощи!

Осиное гнездо Wasps' Nest © Перевод Д. Санадзе

Джон Харрисон вышел из дома и, остановившись на террасе, посмотрел в сад. Это был рослый мужчина с изможденным, смертельно бледным лицом. Вид у него обычно был довольно мрачным, но стоило только, как сейчас, улыбке смягчить его резкие черты, во всем его облике появлялось что-то очень привлекательное. Джон Харрисон любил свой сад, который был особо хорош в этот мягкий августовский вечер. Вьющиеся розы были все еще прекрасны, а воздух был пропитан благоуханием душистого горошка. Скрип открываемой калитки заставил Харрисона резко обернуться. Кто бы это мог быть? На лице его появилось изумленное выражение Меньше всего он ожидал увидеть щеголеватого господина, который направлялся по дорожке к дому.

— Невероятно! — вскричал Харрисон. — Мосье Пуаро!

Действительно, это был знаменитый сыщик Эркюль Пуаро, чья слава достигла самых отдаленных уголков земного шара.

— Да, — произнес Пуаро, — это я. Помните, вы мне сказали: «Будете в наших местах — непременно ко мне загляните». Вот я и заглянул.

— Очень рад, — сердечно отозвался Харрисон. — Присаживайтесь, и позвольте вам что-нибудь предложить. — Широким жестом он указал на столик на веранде, заставленный бутылками.

— Благодарю вас, — сказал Пуаро, опускаясь в плетеное кресло. — А сиропа у вас не найдется? Нет? Так я и думал. Тогда просто немного содовой, без виски. — И с чувством добавил, в то время как хозяин ставил перед ним стакан. — Ну и жара! Это даже отразилось на моих усах.

— Что же привело вас в наши края? — спросил Харрисон, устроившись в соседнем кресле. — Желание отдохнуть?

— Нет, мой друг, дела.

— Дела? В нашей глуши?

Пуаро озабоченно кивнул.

— Да, mon ami[289]. Как известно, преступления редко совершаются в людных местах.

Его собеседник рассмеялся.

— Вы правы, я сказал глупость. Но какое именно преступление вы здесь расследуете? А может быть, я не должен вас расспрашивать?

— Напротив, спрашивайте. Я бы даже предпочел, чтобы вы спрашивали.

Харрисон удивленно на него взглянул. В поведении гостя было что-то необычное.

— Вы сказали, что расследуете преступление. И что же, это тяжкое преступление?

— Самое тяжкое.

— То есть?..

— Да, убийство.

Эркюль Пуаро так многозначительно произнес это слово, что Харрисон оторопел. При этом Пуаро смотрел прямо на него, и во взгляде его тоже было что-то необычное. Харрисон даже растерялся, но все-таки выдавил из себя:

— А я не слышал ни о каком убийстве.

— Полагаю, вы и не могли о нем слышать.

— А кто убит?

— Пока никто.

— Как так?

— Вот поэтому я и сказал, что вы не могли о нем слышать. Я расследую преступление, которое еще не совершено.

— Но позвольте, ведь это бессмыслица!

— Не сказал бы. Когда есть возможность, лучше расследовать еще не совершенное преступление, чем заниматься им, когда оно уже произошло. Полагаю, что можно попытаться его предотвратить.

Харрисон уставился на него непонимающим взглядом.

— Вы это серьезно, мосье Пуаро?

— Совершенно серьезно.

— И вы действительно считаете, что может произойти убийство? Но с какой стати!

— Да, может, если нам не удастся его предотвратить, — заключил Эркюль Пуаро, не обращая внимания на восклицание Харрисона.

— Вы сказали «нам»?

— Именно так. Мне необходима ваша помощь.

— Поэтому вы и пришли ко мне?

Пуаро снова пристально на него посмотрел, и снова что-то неуловимое в его взгляде заставило Харрисона невольно вздрогнуть.

— Я пришел к вам, мосье Харрисон, потому… ну, потому, что вы мне симпатичны. — И добавил уже другим тоном: — Я смотрю, мосье Харрисон, у вас тут завелось осиное гнездо. Вам бы следовало его уничтожить.

Этот неожиданный переход удивил Харрисона. Он недоуменно наморщил лоб и, проследив за взглядом Пуаро, сказал озабоченно: — Я как раз собирался это сделать. Точнее, не я, а молодой Лэнгтон. Помните Клода Лэнгтона? Он был на том обеде, где мы с вами познакомились. Как раз сегодня вечером он хотел прийти и покончить с осами. Считает себя специалистом по этой части.

— Вот как, — заинтересовался Пуаро. — И как же он намерен избавить вас от этой напасти?

— При помощи бензина и опрыскивателя. Опрыскиватель он принесет с собой, у меня очень уж громоздкий.

— Существует ведь и другой способ борьбы с этими тварями, не так ли? Например, цианистый калий?

Харрисон явно удивился.

— Но ведь это же сильный ад. Держать его дома рискованно.

— Вы правы, — согласился Пуаро, — это смертельный ад… — И многозначительно повторил: — Смертельный.

— Полезная вещь, если хочешь избавиться от своей тещи, не так ли? — со смехом заметил Харрисон. Но Пуаро даже не улыбнулся в ответ на его шутку.

— А вы уверены, мосье Харрисон, что мосье Лэнгтон воспользуется именно бензином?

— Конечно. А почему вы спрашиваете?

— Да есть одно обстоятельство. Днем я заходил в аптеку в Барчестере и купил там лекарство, за которое мне пришлось расписаться в книге регистраций продажи адов. Я обратил внимание на последнюю запись — о покупке цианистого калия, и там стояла подпись Клода Лэнгтона.

Харрисон не сводил с гостя ошеломленного взгляда.

— Как странно, — пробормотал он. — Буквально на днях Лэнгтон уверял меня, что ему и в голову бы не пришло уничтожать ос столь опасным зельем, и добавил, что вообще запретил бы продажу цианистого калия для подобных целей.

Пуаро тем временем любовался розами. Он спросил совершенно спокойным и беспечным голосом:

— А вам нравится Лэнгтон?

Харрисон вздрогнул.

Он явно не ожидал такого вопроса.

— Я… я хочу сказать, что конечно же он очень мне симпатичен. Почему бы и нет?

— Я просто так спросил, — невозмутимо пояснил Пуаро. И так как его собеседник ничего на это не ответил, он задал следующий вопрос: — Мне бы также хотелось знать, нравитесь ли вы ему?

— На что вы намекаете, мосье Пуаро? Не пойму я, что у вас на уме.

— Буду с вами совершенно откровенен. Вы помолвлены и собираетесь жениться, мосье Харрисон. Я знаком с мисс Молли Дин, на редкость обаятельная и красивая девушка. Но раньше она была обручена с Клодом Лэнгтоном, а затем оставила его — ради вас.

Харрисон кивнул.

— Я не спрашиваю почему. Наверно, у нее были свои соображения. Но вот что я вам скажу: вряд ли стоит рассчитывать на то, что Лэнгтон все забыл и простил.

— Нет, вы ошибаетесь, мосье Пуаро. Клянусь, вы ошибаетесь! Лэнгтон повел себя как настоящий мужчина. Как истинный джентльмен, он сделал все возможное, чтобы сохранить дружеские отношения, проявив поразительное понимание.

— А вам это не показалось странным? Вы употребили слово «поразительное», но сами-то вы, кажется, вовсе не поражены.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — в голосе Пуаро зазвучали предостерегающие нотки, — что ненависть можно затаить до поры до времени.

— Ненависть? — Харрисон покачал головой и рассмеялся.

— Вы, англичане, удивительно наивный народ, — заметил Пуаро. — Вам кажется, что вы способны провести любого, а вас самих обмануть невозможно. «Истинный джентльмен, настоящий спортсмен и добрый малый», считаете вы, определенно не способен на низкий поступок. Вы отважны, но наивны и часто умираете даже тогда, когда смерти можно было бы избежать.

— Так вы меня предостерегаете? — Харрисон понизил голос. — Теперь я понимаю, что меня все это время смущало. Вы хотели меня предостеречь против Клода Лэнгтона. Вы для того и приехали, чтобы меня предостеречь.

Пуаро кивнул. Харрисон вдруг вскочил с кресла.

— Но вы просто сошли с ума, мосье Пуаро. Это же Англия! Здесь так не принято. Отвергнутые поклонники не избавляются от своих счастливых соперников с помощью ножа или яда. И насчет Лэнгтона вы заблуждаетесь — этот парень мухи не обидит.

— Мухи меня не интересуют, — спокойно ответил Пуаро. — Кстати сказать, сегодня он собирается уничтожить несколько тысяч ос.

Харрисон не нашелся даже, что ответить. И тут вскочил, в свою очередь, сам Пуаро. Он подошел к Харрисону и положил ему руку на плечо. Не сдержав эмоций, он начал его трясти, приговаривая громким свистящим шепотом:

— Очнитесь, друг мой, очнитесь! И взгляните-ка вон на тот холмик, у корней дерева. Видите? Осы возвращаются в свое гнездо, безмятежно жужжа. Пройдет какой-нибудь час, и они будут уничтожены, но они об этом даже не подозревают. Никто не скажет им об этом. Ведь у них нет Эрюоля Пуаро. Позвольте напомнить вам, мосье Харрисон, что меня привело сюда! Род моих занятий вам известен. Мое дело — расследование убийства. И до того, как оно совершено, и после. Так в какое время должен прийти мосье Лэнгтон, чтобы уничтожить осиное гнездо?

— Лэнгтон никогда бы…

— В какое время?

— В девять часов. Но, уверяю вас, вы ошибаетесь. Лэнгтон никогда бы…

— Ох уж эти англичане! — сердито воскликнул Пуаро. Он схватил свою шляпу и тросточку и двинулся вниз по дорожке, затем остановился и бросил через плечо: — Я не собираюсь больше спорить с вами, это только выведет меня из себя. Но к девяти я обязательно вернусь, имейте это в виду.

Харрисон открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Пуаро предупредил его:

— Я знаю, что вы скажете: «Лэнгтон никогда бы не позволил себе», и так далее. Но тем не менее я вернусь к девяти часам. Ну да, мне ведь интересно посмотреть, как уничтожают осиные гнезда. Ведь это в некотором роде тоже один из видов английского спорта и, наверное, забавное зрелище.

Не дожидаясь ответа, он быстро спустился к калитке, которая, вновь скрипнув, выпустила его. Выйдя на дорогу, Пуаро замедлил шаги; лицо его, только что оживленное и чуть улыбающееся, приняло серьезное и озабоченное выражение. Он вынул из кармана часы. Стрелки показывали десять минут девятого. — Еще пятьдесят минут, — пробормотал он. — А может, мне вообще не стоило уходить? — Он почти остановился, как будто собирался развернуться и пойти назад; какое-то смутное предчувствие, видимо, не давало ему покоя. Однако он его решительно отбросил и продолжил свой путь по направлению к деревне. Но лицо его не покидало выражение тревоги, и он несколько раз досадливо покачал головой, как человек не вполне довольный собой.

До девяти оставалось еще несколько минут, когда он снова подошел к садовой калитке. Был ясный, тихий вечер, ветерок почти не шевелил листву. В этом спокойствии было, пожалуй, что-то зловещее, как в затишье перед бурей.

Пуаро слегка ускорил шаги. Неожиданно он снова ощутил тревогу и неуверенность. Казалось он чего-то опасался, но сам не понимал чего… В этот момент калитка отворилась, и на дорогу торопливо вышел Клод Лэнгтон. Увидев Пуаро, он вздрогнул.

— О… Добрый вечер!

— Добрый вечер, мосье Лэнгтон. Что-то вы рановато.

Лэнгтон уставился на него непонимающим взглядом.

— Простите, но что вы имеете в виду?

— Вы уничтожили осиное гнездо?

— Нет, пока не уничтожил.

— Вот как, — мягко сказал Пуаро. — Ясно. А чем же вы тогда занимались?

— Да просто поболтали немного со стариной Харрисоном. Извините, я очень спешу, мосье Пуаро. Вот не думал, что встречу вас в нашей глуши.

— У меня здесь было дело.

— Ах, вот оно что. Отлично. Харрисона вы найдете на террасе. Простите, но я должен идти.

Он поспешил прочь. Пуаро посмотрел ему вслед. Такой молодой и уже такой нервный! Недурен собой, но какой безвольный рот.

— Итак, я застану Харрисона на террасе, — пробормотал Пуаро. — Ну что ж, посмотрим.

Он вошел в калитку и двинулся по тропинке к дому. Харрисон сидел на веранде за столом. Он словно оцепенел и даже не повернул головы, когда Пуаро подошел к нему.

— О, mon ami, вы в порядке?

Последовала длительная пауза, затем Харрисон странным голосом, будто через силу, спросил:

— Что вы сказали?

— Я спросил, хорошо ли вы себя чувствуете?

— Хорошо ли? Да, вполне. А почему бы и нет?

— Никаких неприятных ощущений? Это хорошо.

— Неприятных ощущений? С какой стати?

— Из-за соды.

Харрисон встрепенулся.

— Из-за соды? Что вы этим хотите сказать?

Пуаро виновато развел руками:

— Бесконечно сожалею, но я вынужден был положить немного соды в ваш карман.

— Соды? В мой карман? Но зачем?

Харрисон недоуменно посмотрел на него.

Пуаро говорил спокойно и бесстрастно, как лектор, старающийся быть понятным маленькому ребенку.

— Надо вам сказать, что одним из преимуществ — или, если угодно, недостатков — профессии сыщика является необходимость контактов с преступным миром. И они подчас могут научить вас прелюбопытным вещам. Был среди моих знакомых один карманник. Выяснилось, что он не совершил того, в чем его обвиняли, и я помог ему выкарабкаться. Он был мне очень признателен и отблагодарил единственным приемлемым для него способом — показал некоторые приемы своего ремесла. Теперь мне ничего не стоит залезть в чужой карман, не вызвав ни малейшего подозрения у его владельца. Я кладу ему одну руку на плечо, делаю вид, что чем-то ужасно взволнован, и он, отвлеченный этим маневром, не замечает, что мне удается переложить содержимое его кармана в свой собственный, а взамен насыпать ему туда — ну хотя бы соды. Видите ли, — продолжал Пуаро задумчиво, — если кому-то нужно достаточно быстро вынуть яд — чтобы незаметно подсыпать его в бокал, — то удобнее всего положить его именно в правый карман пиджака. Я знал, что он будет там.

Пуаро опустил руку в свой карман и извлек оттуда несколько крупных белых кристаллов.

— Исключительно опасно, — пробормотал он, — носить их вот так, без упаковки. — Он неспешно достал из другого кармана пузырек с широким горлышком, опустил туда кристаллики, подошел к столу и налил в пузырек немного воды. Затем, тщательно его закупорив, встряхивал до тех лор, пока кристаллы не растворились. Харрисон наблюдал за ним как завороженный. Удовлетворенный полученным результатом, Пуаро направился прямо к осиному гнезду. Он вынул из пузырька пробку, отвернулся и вылил раствор в гнездо. Затем отошел на несколько шагов и стал наблюдать за происходящим. Осы как раз возвращались в гнездо; их крылья некоторое время еще трепетали, потом они стихли. Те же, кто успел скрыться в гнезде, торопливо вылезали наружу, но только для того, чтобы тут же умереть. Пуаро наблюдал за ними несколько минут, затем покачал головой и возвратился на веранду.

— Быстрая смерть, — сказал он. — Очень быстрая смерть.

Харрисон наконец подал голос:

— Что именно вам известно?

Пуаро смотрел прямо перед собой.

— Как я уже сказал вам, я увидел имя Клода Лэнгтона в регистрационной книге. Но я умолчал о том, что почти сразу же после этого случайно с ним встретился. Он сказал мне, что по вашей просьбе купил цианистого калия — для уничтожения осиного гнезда. Мне показалось это странным, мой друг, так как я помнил, что на упомянутом вами обеде вы настаивали на достоинствах бензина и убеждали всех, что цианистый калий слишком опасен и не стоит рисковать в таком обыденном деле.

— Продолжайте.

— Мне известно и еще кое-что. Я как-то наблюдал за Клодом Лэнгтоном и Молли Дин, когда они думали, что их никто не видит. Я не знаю, что стало причиной их ссоры, которая в конечном счете привела к разрыву и толкнула Молли в ваши объятия, но я понял, что недоразумение позади и что мисс Дин вернулась к своему возлюбленному.

— Продолжайте.

— И еще, мой друг. На днях я был на Харли-стрит и видел, как вы выходили из дома, где живет один мой знакомый врач. Мне известно, по поводу каких болезней с ним консультируются. Выражение вашего лица меня поразило. Я видел такое раза два в моей жизни, но запомнил навсегда. Это было лицо человека, которому только что огласили смертный приговор. Может, я ошибся?

— Нет, вы не ошиблись По словам этого врача, жить мне осталось всего два месяца.

— Вы не заметили меня, так как ваши мысли были заняты другим. Я прочел на вашем лице и еще кое-что, что люди обычно предпочитают скрывать. Ненависть. Вы не скрывали ее, будучи уверенным, что вас никто не видит.

— Продолжайте, — снова попросил Харрисон.

— Собственно, я почти все уже сказал. Я приехал сюда, случайно увидел имя Лэнгтона в регистрационной книге, затем случайно на него наткнулся и после этого поспешил к вам. При моем появлении вы сначала опешили, но потом сообразили, что для вас это даже весьма кстати, и этим усугубили мои подозрения. Я задал вам несколько вопросов. Вы отрицали, что попросили Лэнгтона купить цианистого калия, вернее, вы сделали вид, что удивлены. От Лэнгтона мне было известно, что он намерен навестить вас в половине девятого. Вы же назвали девять часов, рассчитывая, что, когда я вернусь, все будет кончено…

— Зачем вы пришли ко мне! — закричал Харрисон. — Принесла же нелегкая!

Пуаро гордо вскинул голову.

— Я говорил вам, что расследую убийство.

— Убийство? Вы хотите сказать, самоубийство?

— Нет. — Голос Пуаро стал очень резким. — Я хочу сказать, убийство. Ваша собственная смерть должна была быть скорой и легкой, но смерть, которую вы уготовили Лэнгтону, была бы поистине ужасна. Ваш план был таков: он покупает яд и приходит с ним к вам. Вы пьете вместе чай. Внезапно вы умираете, в вашем бокале обнаруживают яд, а Клода Лэнгтона приговаривают к смерти через повешение.

Снова простонал Харрисон.

— Зачем вы приехали? Зачем пришли ко мне?

— Я уже объяснил вам. Но есть и другая причина. Вы мне очень симпатичны. Послушайте, mon ami, вы обречены, вы потеряли девушку, которую любили. Все это так. Но я не хочу, чтобы вы отягощали свою душу убийством! А теперь скажите: рады вы или нет, что я приехал в ваши края?

Последовала небольшая пауза, и вдруг Харрисон распрямился, на его лице появилось выражение собственного достоинства. Его взгляд стал взглядом человека, сумевшего побороть низменные побуждения. Он протянул Пуаро руку через стол.

— Слава Богу, что вы приехали! — сказал он. — Слава Богу!

СООБЩНИКИ Partners in Crime 1929 © Перевод Борисов И., 1999 A Fairy in the Flat A Pot of Tea The Affair of the Pink Pearl The Affair of the Pink Pearl — (continued) The Adventure of the Sinister Stranger The Adventure of the Sinister Stranger — (continued) The Finessing the King The Gentleman Dressed in Newspaper The Case of the Missing Lady The Blindman's Buff The Man in the Mist The Man in the Mist — (continued) The Crackler The Crackler — (continued) The Sunningdale Mystery The Sunningdale Mystery — (continued) The House of Lurking Death The House of Lurking Death — (continued) The Unbreakble Alibi The Clergyman's Daughter Тhе Red House The Ambassador's Boots The Man Who Was No. 16

Глава 1 Фея в комнате

Миссис Томас Бирсфорд привстала с дивана и уныло выглянула в окно. Открывшаяся глазу перспектива ограничилась невзрачным серым домом через дорогу. Миссис Бирсфорд вздохнула, потом зевнула.

— Хоть бы случилось что…

Ее муж неодобрительно поднял глаза.

— Полегче, Таппенс. Эта твоя тяга к острым ощущениям до добра не доведет.

Таппенс вздохнула и мечтательно прикрыла глаза.

— И вот Томми с Таппенс поженились, — продекламировала она, — и с той поры жили счастливо. И через шесть лет они живут все так же счастливо. Просто невероятно, до чего все в жизни не похоже на то, что, по-твоему, должно быть.

— Очень глубокое замечание, Таппенс. Глубокое, но не оригинальное. Выдающиеся поэты и совсем уж выдающиеся богословы уже успели это сказать, и, уж извини, сказать лучше.

— Шесть лет назад, — продолжила Таппенс, — я готова была поклясться, что, будь у меня достаточно денег, чтобы одеваться, и такой муж, как ты, жизнь превратится в нескончаемо-чудесную песню, как уверял один из поэтов, о которых тебе, похоже, так много известно.

— И что же тебе приелось? — холодно осведомился Томми. — Я или деньги?

— «Приелось» не совсем то слово, — мягко пояснила Таппенс. — Просто я к этому привыкла, вот и все. Ну, вот так же никогда не задумываешься, насколько это здорово — дышать, пока не схватишь насморк.

— Думаешь, мне стоит меньше уделять тебе внимания? — поинтересовался Томми. — Ну, пригласить в ресторан другую женщину… Что-нибудь в таком духе.

— Бесполезно, — покачала головой Таппенс. — Ты только встретишь меня там с другим мужчиной. Причем я-то буду абсолютно уверена, что тебе плевать на эту девицу, а вот ты до конца дней своих будешь сомневаться, а не значил ли для меня тот мужчина чего-то большего. Женщины настолько тоньше.

— Зато мужчины скромнее, — пробормотал Томми. — Но что это с тобой, Таппенс? Что не дает тебе покоя?

— Не знаю. Просто хочется, чтобы что-то случилось. Что-нибудь захватывающее. Неужели тебя самого не тянет вновь поохотиться на немецких шпионов? Ты только вспомни те безумные рисковые деньки, что мы пережили. Конечно, ты и сейчас вроде как на секретной службе, но это же одни бумажки.

— Похоже, ты просто мечтаешь, чтобы меня, нарядив большевиком-самогонщиком, заслали в кромешную Россию или еще что похуже.

— Нет, это не совсем то, — задумчиво отозвалась Таппенс. — Меня бы с тобой не пустили, а жажда деятельности обуревает именно меня. Жажда деятельности! Вот что мучает меня целыми днями.

— Займись хозяйством, — предложил Томми, широким взмахом руки обводя фронт работ.

— Я занимаюсь, — оскорбилась Таппенс. — Каждый день. По двадцать минут после завтрака. Или у тебя какие-то претензии?

— Как хозяйка ты такое совершенство, что даже противно.

— Спасибо на добром слове! — фыркнула Таппенс.

— У тебя, конечно, есть твоя работа, — продолжила она, — но, послушай, разве в глубине души у тебя никогда не возникает желание встряхнуться? Ну, неужели никогда не хочется, чтобы что-то случилось?

— Нет, — отрезал Томми, — не возникает. То есть мало ли чего нам хочется, но вот чтобы что-то случилось… Это может оказаться не так уж приятно.

— Какие же вы мужчины благоразумные, — вздохнула Таппенс. — У вас что, вообще отсутствует эта первобытная потребность в романтике и приключениях?

— Где это ты такого начиталась, Таппенс? — удивился Томми.

— Только представь, как было бы здорово, — настаивала его жена, — если бы сейчас раздался неистовый стук в дверь, мы бы открыли, и к нам, шатаясь, ввалился бы Мертвец.

— Если это будет мертвец, вряд ли у него получится еще и шататься, — критически заметил Томми.

— Ну, ты понимаешь, о чем я, — отмахнулась Таппенс. — Они всегда вваливаются, шатаясь, и падают замертво у твоих ног, успев, конечно, выдохнуть несколько Загадочных слов. «Пятнистый леопард» или что-нибудь в таком духе.

— Рекомендую перечитать Шопенгауэра[290] или Канта[291],— сострадательно посоветовал Томми.

— Это больше подойдет тебе, — возразила Таппенс. — Ты становишься жирным и самодовольным.

— Вовсе нет! — вскинулся Томми. — И, если на то пошло, гимнастику для похудения делаешь как раз ты.

— Ее все делают, — заметила Таппенс. — Про «жиреешь» я образно выразилась. Ты становишься преуспевающим, откормленным и самодовольным.

— Не понимаю, что на тебя нашло.

— Дух приключений, — буркнула Таппенс. — Все лучше, чем мечты о любви. Хотя они меня посещают тоже. Изредка. Воображаю, как встречу мужчину — действительно красивого мужчину…

— Но ты же встретила меня, — удивился Томми. — Тебе что, мало?

— Загорелого, стройного красавца, ужасно сильного. Из тех, что могут оседлать кого угодно и ловко накидывают лассо на диких мустангов…

— Добавь еще ковбойскую шляпу и кожаные штаны, — ядовито вставил Томми.

— Да, и прямо из прерий, — продолжила Таппенс. — И чтобы он безумно в меня влюбился. Я бы, конечно, его отвергла, осталась верной своим супружеским клятвам, но сердце мое было бы разбито навеки.

— Ну, — злобно заявил Томми, — а я частенько мечтаю встретить настоящую красавицу. С такими золотистыми волосами, и которая бы без памяти в меня влюбилась. Только вот сомневаюсь, чтобы я ее отверг… Честно говоря, я совершенно уверен, что не поступил бы так с бедняжкой.

— Что лишний раз подтверждает порочность твоей натуры.

— Да что с тобой, в самом деле? — не выдержал Томми. — Ты никогда так раньше не говорила.

— Нет, но у меня внутри давно уже все клокочет и, чтобы успокоиться, приходится то и дело покупать какую-нибудь одежду. Почему-то это всегда оказываются шляпки.

— У тебя их уже под сорок, — заметил Томми, — и все на один фасон.

— Со шляпками всегда так, — пояснила Таппенс. — На самом деле они разные. Все дело в нюансах. Кстати, сегодня утром я видела совершенно очаровательную в салоне Виолетты.

— Если тебе нечем больше заняться, как скупать шляпки, которые ты потом и не надеваешь…

— Вот, — прервала его Таппенс, — вот именно. Если бы мне было чем заняться! Подозреваю, это должно быть что-то стоящее. Ох, Томми, я правда хочу, чтобы случилось что-нибудь захватывающее! Я знаю — правда-правда — нам это пойдет на пользу. Вот бы встретить добрую фею…

Томми хмыкнул.

— Забавно, что ты это сказала.

Он встал, пересек комнату и, открыв ящик письменного стола, достал оттуда маленький фотоснимок и протянул его жене.

— О! — обрадовалась она. — Так ты проявил их! Это мы здесь снимали? А этот кто делал: ты или я?

— Я, конечно. Твой не вышел. Выдержка была не та, что нужно. Как, впрочем, всегда.

— Как, наверное, приятно, — ухмыльнулась Таппенс, — воображать, что хоть что-то ты можешь сделать лучше меня.

— Совершенно нелепое замечание, — возразил Томми, — но забудем пока об этом. Я хотел показать тебе вот это.

Он ткнул пальцем в маленькое белое пятнышко на фотографии.

— Царапина на пленке, — заявила Таппенс.

— Вовсе нет, — возразил Томми. — Это, чтоб ты знала, фея!

— Томми, ты с ума сошел!

— Посмотри сама.

Он протянул ей лупу, и Таппенс внимательно посмотрела на снимок. При ближайшем рассмотрении и небольшой долей фантазии вполне можно было допустить, что царапина на пленке представляет собой маленькое крылатое существо, усевшееся на решетку камина.

— У нее крылышки! — взвизгнула Таппенс. — Вот здорово: настоящая живая фея в нашей комнате! Давай напишем о ней Конан Дойлу?[292] Ох, Томми! Ты думаешь, она выполнит наши желания?

— Скоро узнаешь, — ответил тот. — По-моему, ты достаточно сильно желала, чтобы что-то произошло.

В этот момент дверь открылась, и долговязый парнишка лет пятнадцати, не вполне еще, кажется, для себя решивший, дворецкий он уже или пока только учится, в исключительно торжественной манере осведомился:

— Сэр, мадам… Дома ли вы? Звонок у парадного только что отзвенел.

— Лучше бы Альберт перестал ходить в кино, — вздохнула Таппенс, после того как, получив подтверждение, паренек удалился. — Теперь он копирует дворецкого с Лонг-Айленда. Спасибо хоть, отучила его требовать у гостей карточки и тащить их мне на подносе.

Дверь открылась снова, и Альберт, с почтением, достойным представления королевской особы, провозгласил:

— Мистер Картер!

— Шеф, — констатировал крайне удивленный Томми.

Таппенс, радостно вскрикнув, вскочила с дивана и бросилась навстречу высокому седовласому мужчине с проницательным взором и усталой улыбкой.

— Мистер Картер, ну до чего же я рада вас видеть!

— Это хорошо, миссис Бисфорд. Очень хорошо. А теперь ответьте мне на один вопрос. Как вообще жизнь?

— Сносно, но скучно, — ответила Таппенс, подмигивая.

— Все лучше и лучше, — заметил мистер Картер. — Очевидно, я нахожу вас в нужном расположении духа.

— Звучит воодушевляюще, — отозвалась Таппенс.

Альберт, старательно копируя дворецкого с Лонг-Айленда, внес чай Когда процедура была успешно завершена и он удалился, Таппенс не выдержала:

— У вас ведь что-то на уме, правда, мистер Картер? Вы намерены отправить нас с заданием в дремучую Россию?

— Не совсем, — ответил мистер Картер.

— Но с чем-то же вы пришли…

— Да, есть кое-что. Думаю, вы не из тех, кто боится риска, а, миссис Бирсфорд?

В глазах Таппенс зажглись радостные огоньки.

— У Отдела есть кое-какая работа, и я подумал — всего только подумал, — что она может устроить вас обоих.

— Продолжайте, — потребовала Таппенс.

— Я смотрю, вы выписываете «Дейли лидер», — обронил мистер Картер, взяв со стола журнал.

Найдя раздел объявлений, он отчеркнул ногтем нужное место и подтолкнул журнал к Томми.

— Прочтите, — предложил он.

Томми прочел.

«„Международное детективное агентство“ под руководством Теодора Бланта. Частные расследования. Большой штат надежных и опытных сыскных агентов. Предельная осторожность. Консультации бесплатно. Хайлхем-стрит, 18».

Он вопросительно посмотрел на мистера Картера. Тот кивнул.

— Это детективное агентство уже концы отдавало, — вполголоса начал он, — и один мой знакомый приобрел его практически за бесценок. Теперь думаем поставить его на ноги — месяцев на шесть, скажем, для начала. И на это время агентству, разумеется, потребуется руководитель.

— А что сталось с бывшим? — поинтересовался Томми.

— Боюсь, мистер Блант оказался слишком неосторожен. Дошло до того, что пришлось вмешаться Скотленд-Ярду. Так что в настоящее время он находится на содержании ее королевского величества и не желает сообщить нам и половины того, что мы хотели бы от него услышать.

— Понимаю, сэр, — сказал Томми. — По крайней мере, мне так кажется.

— Полагаю, вам надо взять шестимесячный отпуск. По состоянию здоровья. И, разумеется, если вам вздумается под видом Теодора Бланта возглавить его агентство, я здесь совершенно ни при чем.

Томми внимательно вгляделся в лицо шефа.

— Какие-нибудь инструкции, сэр?

— У мистера Бланта были кое-какие дела за границей, как мне кажется. Так что просто отбирайте голубые конверты с русскими почтовыми марками. Отправитель — некий торговец ветчиной, разыскивающий жену, сбежавшую сюда несколько лет назад. Если отклеить марку, под ней будет от руки написана цифра шестнадцать. Делайте с таких писем копии, а оригиналы отправляйте мне. Ну, и если кто-то появится в агентстве и каким-либо образом упомянет число шестнадцать, немедленно информируйте меня.

— Понятно, сэр, — ответил Томми. — Что-нибудь еще?

Мистер Картер подобрал со стола перчатки и собрался уходить.

— Можете управлять агентством как пожелаете. Я думаю, — он слегка подмигнул, — что миссис Бирсфорд не откажется попробовать себя в роли детектива.

Глава 2 Котелок чая

Несколькими днями позже мистер и миссис Бирсфорд вступили во владение «Международным детективным агентством», раскинувшимся на втором этаже несколько обветшавшего здания в Блумсбери[293]. Оказавшись в небольшой приемной офиса, Альберт расстался с образом дворецкого с Лонг-Айленда, и с успехом воплотился в роль курьера, каковая в его понимании заключалась в бумажном кульке с леденцами, чернильных пятнах на руках и взъерошенной шевелюре.

Из приемной во внутренние помещения вели две двери. На одной из них было начертано «Служащие», на другой — «Посторонним вход воспрещен». За последней находилась маленькая уютная комнатка, содержащая необъятный письменный стол весьма делового вида, множество изящно подписанных картотечных шкафов — пустых, разумеется, — и несколько массивных стульев с кожаными сиденьями. За столом, делая вид, будто всю жизнь только тем и занимался, что возглавлял детективное агентство, величественно восседал лже-Блант. Под рукой у него, разумеется, стоял телефон. Семейство тщательно отрепетировало несколько вариантов телефонных звонков и заранее проинструктировало Альберта.

В примыкающей комнате размещались Таппенс, пишущая машинка, немного мебели — классом пониже, чем в кабинете великого шефа, — а также газовая плитка для приготовления чая.

В общем, кроме клиентов, в агентстве было абсолютно все.

Таппенс, в первых порывах восторга от воцарения, выразила свои смелые надежды:

— Это будет чудесно! Мы станем выслеживать убийц и отыскивать фамильные драгоценности, а еще находить исчезнувших людей и ловить растратчиков.

Услыхав такое, Томми счел своим долгом несколько охладить ее пыл.

— Поостынь, Таппенс, — посоветовал он, — и выбрось из головы все это дешевое чтиво, которым ты в последнее время увлекалась. Наша клиентура — если у нас вообще такая появится — будет состоять исключительно из мужей, желающих, чтобы следили за их женами, и жен, требующих, чтобы следили за этими мужьями. Единственный хлеб частного сыскного агентства — это поиск оснований для развода.

— Фи! — наморщила свой привередливый носик Таппенс. — А мы просто не будем брать дела о разводах, и все. Мы должны поднять престиж нашей новой профессии!

— Н-да уж, — с сомнением протянул Томми.

Через неделю работы они уныло сравнивали записи.

— У меня — три дуры, мужья которых исчезали на выходные, — вздохнул Томми. — Кто-нибудь приходил, пока я обедал?

— Пожилой толстяк со взбалмошной супругой, — мрачно сообщила Таппенс. — Газеты без конца твердят, что демон развода поднимает голову, но я как-то не задумывалась об этом вплоть до последней недели. Меня уже тошнит повторять им, что мы этим не занимаемся.

— Ну, теперь это значится в объявлении, — напомнил ей муж. — Может, подействует.

— Скорее, распалит их еще больше, — меланхолично предсказала Таппенс. — В любом случае, я не сдамся. Если потребуется, совершу преступление сама, а ты его раскроешь.

— И что это даст? Подумай, каково мне будет говорить тебе последнее прости на Бау-стрит или это на Вайн-стрит?

— Вспомним свою холостяцкую жизнь, — съязвила Таппенс.

— На Олд Бейли[294], я хотел сказать, — поправился Томми.

— Нет, с этим надо что-то делать! Нас прямо-таки распирает от талантов, а шанса их проявить нет как нет.

— Всегда завидовал твоему оптимизму, Таппенс. Похоже, у тебя вообще нет сомнений относительно наличия нуждающихся в проявлении твоих талантов.

— Конечно! — ответила Таппенс, изумленно распахивая глаза.

— А между тем у тебя нет ни малейших профессиональных навыков.

— Ну как же, я ведь прочла все детективы, изданные за последние десять лет.

— Я тоже, — признался Томми, — только, сдается мне, не очень-то это поможет.

— Ты всегда был пессимистом, Томми. Вера в себя — великая вещь.

— Ну, у тебя-то с этим порядок, — отозвался муж.

— Конечно, в детективах все немного проще, — задумчиво проговорила Таппенс, — там все идет с конца. Ну, то есть, когда знаешь отгадку, можно найти и ключи к ней. Я вот все думаю…

Она замолчала и нахмурилась.

— Ну? — подтолкнул ее Томми.

— У меня появилась идея. То есть не совсем чтобы появилась, но уже на подходе.

Она решительно встала.

— Вот что: пойду-ка я пока куплю шляпку, о которой тебе говорила.

— О Боже! — не выдержал Томми. — Еще одну?

— Она очень миленькая, — с достоинством ответила Таппенс и вышла с выражением твердой решимости на лице.

В последующие дни Томми неоднократно любопытствовал о посетившей Таппенс идее. Но в ответ она только мотала головой и говорила, что ей нужно время.

А потом, в одно прекрасное утро, появился первый клиент, и все прочее было забыто.

В дверь приемной постучали, и Альберт, только что запихнувший в рот лимонный леденец, выдавил невнятное «Войдите». А потом проглотил леденец целиком — от удивления и восторга, потому что в приемную вошло Самое Настоящее Дело.

В дверях нерешительно мялся высокий молодой человек, одетый дорого и со вкусом.

— Стопроцентный джентльмен, или я в них ничего не смыслю, — сказал себе Альберт, а в этих вопросах он кое-что смыслил.

Молодому человеку можно было дать на вид года двадцать четыре, у него были замечательно напомаженные черные волосы, намечающиеся черные круги под глазами и ни намека на стоящий хоть какого-то упоминания подбородок.

Альберт восторженно ткнул в кнопку звонка под столом, что немедленно вызвало первосортную машинописную очередь, долетевшую из-за двери с надписью «Служащие», — Таппенс заняла исходную позицию. Свидетельство неустанного производственного процесса повергло юношу в еще больший трепет.

— Послушайте, — выдавил он. — Мне бы это… Как его? «Детективное агентство», непревзойденные сыщики Бланта… Ну и прочее. Понимаете?

— Вы, сэр, желаете поговорить лично с мистером Блантом? — осведомился Альберт, всем своим видом выражая сомнение в осуществимости подобной затеи.

— Э-э… Ну да. Было бы неплохо. Это можно организовать?

— Полагаю, вам не назначено?

— Боюсь, что нет.

Тон посетителя становился все более и более виноватым.

— Всегда разумно, сэр, заранее позвонить. Мистер Блант чудовищно занятой человек. В данный момент он ведет телефонные переговоры. Скотленд-Ярду опять нужна консультация.

Клиент выказал должное восхищение.

Альберт понизил голос и доверительно сообщил:

— Крупная кража документов из правительственного учреждения. Скотленд-Ярд просит мистера Бланта взяться за дело.

— О! Вот как! Похоже, большой человек, да?

— Босс, сэр, — согласился Альберт. — Точно.

Посетитель присел на жесткий стул, совершенно не подозревая, что сквозь хитроумно просверленные отверстия его самым тщательным образом исследуют две пары глаз, одна. — Таппенс, подбегающая к глазку в затишьях между ожесточенными очередями машинки, другая — Томми, ждущего подходящего момента.

На столе раздался оглушительный звонок.

— Босс освободился, — пояснил Альберт. — Пойду узнаю, сможет ли он принять вас.

Исчезнув за дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен», он почти тотчас же появился снова.

— Не угодно ли войти, сэр?

Посетитель шагнул внутрь, и навстречу ему из-за стола поднялся рыжеволосый молодой мужчина с располагающим открытым лицом, несущим вдобавок печать недюжинной одаренности.

— Садитесь, — предложил он. — Вам нужна помощь? Я — мистер Блант.

— О! Послушайте, а ведь вы жутко молоды, да?

— Время стариков прошло, — жизнерадостно взмахнул рукой Томми. — Кто допустил войну? Старики. Кто довел страну до безработицы? Снова они. Кто ответственен за все плохое, что уже случилось? И опять я скажу: именно старики.

— Наверное, вы правы, — согласился клиент. — У меня есть один знакомый поэт — по крайней мере, он так представляется, — который рассуждает в том же духе.

— Позвольте сказать вам, сэр: среди наших высококвалифицированных сотрудников вы не найдете ни одного человека хоть на день старше двадцати пяти лет, и это чистая правда.

Поскольку штат высококвалифицированных сотрудников исчерпывался Альбертом и Таппенс, это была самая чистая правда.

— А теперь — факты, — приступил к делу мистер Блант.

— Я хочу, чтобы вы кое-кого нашли… Она исчезла, — выпалил молодой человек.

— Понятно. Пожалуйста, поподробней.

— Ну, это, знаете, довольно трудно. То есть это ужасно деликатное дело и все такое… Она может здорово разозлиться, если узнает. Я имею в виду… ну, это чертовски трудно объяснить, но.

Он смолк и безнадежно уставился на Томми. Тот почувствовал раздражение. Он уже собирался пойти обедать, но, судя по всему, вытянуть что-то из этого клиента быстро и легко не удастся.

— Она исчезла по собственной воле, или же вы подозреваете похищение? — деловито осведомился он.

— Не знаю, — совсем потерялся молодой человек. — Ничего не знаю.

Томми достал блокнот и ручку.

— Прежде всего, — вздохнул он, — скажите мне ваше имя. Курьер приучен их не спрашивать. Таким образом беседы со мной остаются абсолютно конфиденциальными.

— О, конечно! — согласился молодой человек. — Отличная мысль! Меня зовут — э-э… меня зовут Смит.

— О нет! — поморщился Томми. — Настоящее имя, если вас не затруднит.

Посетитель с благоговейным ужасом уставился на провидца.

— Э-э… Сент-Винсент, — сдался он. — Лоуренс Сент-Винсент.

— Забавно, — заметил Томми, — как мало на свете людей, которых действительно зовут Смит. Лично я не знаю ни одного. И, тем не менее, девять человек из десяти, желающих скрыть свое имя, непременно назовутся Смитом. Как раз пишу монографию по этому вопросу.

В этот момент на столе робко звякнул звонок. Это означало, что Таппенс предлагает взять инициативу в свои руки. Окончательно проголодавшийся Томми, чувствуя к тому же, что в нем зарождается глубокая неприязнь к мистеру Сент-Винсенту, с готовностью уступил бразды правления.

— Прошу прощения, — сказал он и поднял телефонную трубку.

По его лицу пронеслись, мгновенно сменяя друг друга, выражения удивления, гнева и легкого оживления.

— Не стоит так со мной разговаривать, — рявкнул он в трубку. — Сам премьер-министр? Ну хорошо, в таком случае я конечно же буду.

Он положил трубку и повернулся к клиенту.

— Мой дорогой сэр, вынужден принести вам свои извинения. Совершенно неотложное дело. Будьте так добры, сообщите все обстоятельства моему доверенному секретарю. Она работник высочайшего класса.

— Мисс Робинсон, — позвал он, подходя к двери смежного кабинета.

Появилась Таппенс. Гладко зачесанные назад черные волосы, а также изящные воротничок и манжеты продавали ей необычайно опрятный и скромный вид. Томми проделал необходимые представления и откланялся.

— Насколько я поняла, мистер Сент-Винсент, — начала Таппенс вкрадчивым мягким голосом, усаживаясь на место Томми и подбирая оставленные им блокнот и ручку, — исчезла небезразличная вам леди. Она молода?

— О, конечно! — воскликнул Сент-Винсент. — Молодая и… и… ужасно красивая, и вообще…

Лицо Таппенс омрачилось.

— Боже мой, — пробормотала она. — Надеюсь, это не.

— Вы же не думаете, что с ней что-то случилось? — взмолился Сент-Винсент с искренним волнением.

— О! Мы должны надеяться на лучшее, — ответила Таппенс с наигранной бодростью, что произвело на мистера Сент-Винсента убийственное впечатление.

— Но, погодите, мисс Робинсон… Послушайте, вы должны что-то сделать. Любые расходы… Ничего не пожалею. Отдам все, лишь бы с ней ничего не случилось. Я вижу, вы мне сочувствуете… Скажу вам по секрету: я боготворю землю, по которой ходит эта девушка. Она высший класс. Просто высший.

— Что ж, скажите, пожалуйста, ее имя и все, что о ней знаете.

— Ее зовут Жаннет — фамилии я не знаю. Она работает в магазине шляпок — ну в этом… мадам Виолетты на Брук-стрит; строгая такая, да они все там такие… Сколько раз мне от нее доставалось. А вчера зашел туда — ждал, когда она выйдет. Все вышли — ее нет. Потом узнаю, что она вообще не пришла и даже записки не прислала — хозяйка просто вне себя была. Я раздобыл адрес, где она снимает комнату, и пошел туда. Оказалось, этой ночью она не приходила домой и никто не знает, где она. Я чуть с ума не сошел. Хотел уже идти в полицию. Только Жаннет пришла бы в страшную ярость, если на самом-то деле у нее все в порядке и она отсутствовала по собственной инициативе. А затем вспомнил, как она однажды показала мне ваше объявление в газете и сказала, что одна из покупательниц просто без ума от ваших успехов, вашей тактичности и прочего… Ну я и отправился прямиком сюда.

— Понятно, — молвила Таппенс. — И какой же у нее адрес?

Молодой человек протянул бумажку.

— Пока все, я думаю, — размышляла Таппенс. — Кстати: правильно ли я поняла, что вы с этой молодой леди помолвлены?

Лицо мистера Сент-Винсента стало кирпично-красным.

— Ну… нет. То есть не совсем. Я еще ничего ей не говорил. Но вам скажу: я собираюсь просить ее руки, как только увижу снова, — если еще увижу когда-нибудь.

Таппенс отложила блокнот.

— Желаете воспользоваться нашей особой двадцатичетырехчасовой помощью? — деловито поинтересовалась она.

— А это что?

— Это стоит вдвое дороже, но означает, что к делу будет привлечен весь свободный на данный момент персонал. В этом случае, мистер Сент-Винсент, если леди жива, я смогу указать вам ее местонахождение завтра в это же время.

— Что? Поразительно!

— Мы используем лучших специалистов, — заявила Таппенс, — но зато и гарантируем результат.

— Ух ты! У вас, должно быть, первоклассные работники.

— Именно! — отрезала Таппенс. — Кстати, вы не дали мне описания молодой леди.

— Ну, у нее восхитительные волосы — совсем как золото, только более глубокий тон — вроде как солнце на закате. Точно: как последние лучи заходящего солнца. Надо же, никогда раньше не думал о закатах. Поэзия — тоже… Оказывается, это куда лучше, чем я мог представить.

— Волосы рыжие, — бесстрастно подвела итог Таппенс, записывая приметы в блокнот. — Какого примерно роста?

— Ну, довольно высокая — у нее еще потрясающие глаза… темно-синие, кажется. И характер решительный — запросто управится с любым парнем.

Таппенс добавила в блокнот пару слов, закрыла его и поднялась.

— Если вы заглянете завтра к двум, думаю, у нас уже будут для вас новости, — сказала она. — Всего вам доброго, мистер Сент-Винсент.

Вернувшийся с обеда Томми застал Таппенс за изучением справочника.

— Я все выяснила, — сообщила она, не отрываясь от страницы. — Лоуренс Сент-Винсент — племянник и единственный наследник графа Шеритона. Если дело выгорит, нам обеспечена реклама в самых высших слоях.

Томми просмотрел заметки в блокноте.

— Так что же, по-твоему, случилось с девицей? — поинтересовался он.

— Думаю, она подчинилась голосу разума, который подсказал ей, что любовь к этому обеспеченному молодому человеку обречена и единственное, что ей остается — бежать.

Томми с сомнением взглянул на жену.

— Я знаю, в книжках они вечно так делают, но вот в жизни почему-то ни разу такого не видел.

— Нет? — переспросила Таппенс. — Ну, может, ты и прав. Но позволю себе заметить, мистер Лоуренс Сент-Винсент проглотит эту сентиментальную чушь как миленький. В настоящий момент его просто распирает от романтических иллюзий. Между прочим, я гарантировала ему результат в течение суток — наша особая двадцатичетырехчасовая помощь.

— Таппенс, сумасшедшая! Ну зачем ты это сделала?

— Неожиданно пришло в голову, и звучит уж очень хорошо: «Особая двадцатичетырехчасовая помощь». Да ты не волнуйся. Предоставь это мамочке. Мамочка все уладит.

Таппенс вышла, оставив Томми в полной растерянности.

Он поднялся, вздохнул и отправился делать то, что еще могло быть сделано, от души проклиная воспаленное воображение Таппенс.

Вернувшись в половине пятого вконец измотанный и упавший духом, он застал жену вытаскивающей пакет с бисквитами из их тайника в одном из картотечных ящиков.

— У тебя усталый и расстроенный вид. Чем ты занимался?

— Взял описание девушки и обошел больницы, — проворчал Томми.

— Разве я не говорила, чтобы ты предоставил все мне? — возмутилась Таппенс.

— Но не можешь же ты в одиночку найти ее к завтрашнему дню, да еще до двух часов.

— Могу — и, мало того, уже нашла!

— Нашла? В каком смысле?

— В самом прямом, Ватсон Это же элементарно[295].

— И где она сейчас?

Таппенс ткнула большим пальцем через плечо.

— За дверью В моем кабинете.

— А что она там делает?

Таппенс засмеялась.

— Что делает человек, если у него под носом чайник, газовая плитка и полфунта[296] чая, догадаться нетрудно. Понимаешь, — мягко продолжила она, — магазин мадам Виолетты — это то самое место, где я покупаю себе шляпки, и однажды в одной из продавщиц я узнала подругу, с которой давным-давно работала в госпитале. После войны она ушла оттуда, завела было собственный магазин, но быстро прогорела и устроилась к мадам Виолетте. Вот мы с ней и провернули это дельце. Она должна была хорошенько вдолбить наше объявление в мозги Сент-Винсента, а потом исчезнуть А далее удивительная эффективность работы непревзойденных сыщиков Бланта. Реклама для нас и маленький толчок, чтобы молодой Сент-Винсент сделал ей наконец предложение Жаннет уже отчаялась от него этого добиться.

— Таппенс, — простонал Томми. — Ты меня в гроб вгонишь Это самое гнусное и бесчестное дело, о котором я только слышал Ты подталкиваешь несчастного юношу к неравному, с точки зрения его социального положения, браку.

— Чушь, — возразила Таппенс. — Жаннет прекрасная девушка и, что удивительно, просто обожает этого бесхарактерного молокососа. И потом, с первого взгляда видно, что нужно этой семейке: горячей молодой крови. Жаннет сделает из него человека. Присмотрит за ним не хуже матери, прикроет все эти попойки и шатания по ночным клубам. Он будет вести здоровый и трезвый образ жизни сельского джентльмена. А теперь пойди и познакомься с ней.

Таппенс направилась в свой кабинет, и Томми поплелся следом.

Высокая симпатичная девушка с прекрасными золотистыми волосами поставила вскипевший чайник, который держала в руке, и повернулась к ним с улыбкой, открывшей ровный ряд белоснежных зубов.

— Надеюсь, вы простите мне, сестра Коули — то есть, я хотела сказать, миссис Бирсфорд Я просто подумала, что, скорее всего, вы и сами не откажетесь от чашки чаю Сколько котелков вы вскипятили для меня в госпитале в три часа утра!

— Томми, — сказала Таппенс, — позволь представить тебе мою старую подругу, сестру Смит.

— Смит, ты сказала? Как странно! — пробормотал Томми, пожимая протянутую руку. — Что? А, да ничего особенного, так, небольшая монография, которую я подумывал написать.

— Томми, возьми себя в руки, — посоветовала Таппенс.

Она налила ему чашку чаю.

— Ну, а теперь давайте выпьем. За процветание «Международного детективного агентства»! За непревзойденных сыщиков Бланта! И да минует их неудача!

Глава 3 Дело о розовой жемчужине

— Что это ты тут делаешь? — изумилась Таппенс, войдя в святая святых «Международного детективного агентства» (девиз — Непревзойденные сыщики Бланта) и застав своего владыку и повелителя распростертым на полу среди настоящего книжного разлива.

Томми с трудом поднялся на ноги.

— Пытался расставить книги на верхней полке, — пожаловался он, — а проклятый стул не выдержал…

— Что за книги? — спросила Таппенс, подбирая с пола один из томов. — «Собака Баскервиллей»[297]… Знаешь, а я не прочь перечитать ее как-нибудь.

— Мысль была такая, — пояснил Томми, старательно отряхиваясь. — Ежедневно полчаса с Великими Мастерами — ну что-нибудь в этом роде. Знаешь, Таппенс, никак не могу отделаться от мысли, что в этом деле мы с тобой только любители. Как состояние души это, конечно, неплохо, но немного техники, так сказать, нам бы не помешало. Эти книги написаны лучшими мастерами детективного жанра. Хочу опробовать разные стили и сравнить результаты.

— Хм-м, — протянула Таппенс. — Всегда гадала, каково бы пришлось этим великим сыщикам в реальной жизни.

Она подобрала с пола еще одну книгу.

— Тебе трудновато будет воплотиться в Торндайка[298]. Медицинского опыта у тебя нет, юридического тоже не густо, к тому же я не замечала в тебе особого тяготения к наукам.

— Может, и нет, — согласился Томми, — но, в любом случае, я уже купил очень хороший фрагмент, так что буду теперь фотографировать следы, увеличивать негативы и так далее. А теперь, mon ami[299], используйте свои маленькие серые клеточки. О чем вам говорит вот это?

Он показал на нижнюю полку шкафа. Там лежал какой-то сомнительный халат футуристического[300] покроя, турецкие домашние тапочки и скрипка.

— Элементарно, мой дорогой Ватсон, — ответила Таппенс.

— Точно, — подтвердил Томми. — Атрибут Шерлока Холмса.

Он взял скрипку и задумчиво провел по струнам смычком, вырвав у Таппенс вопль агонии.

В этот момент на столе прозвучал звонок, означающий, что в приемной находится клиент и Альберт, курьер, его обрабатывает.

Томми поспешно вернул скрипку на место и ногами запихнул книги под стол.

— Можно, впрочем, особо и не спешить, — заметил он. — Альберт все равно будет заливать, что я занят телефонным разговором со Скотленд-Ярдом. Ступай к себе, Таппенс, и начинай печатать. Это создает доверительную и деловую атмосферу. Хотя нет, лучше ты будешь стенографировать под мою диктовку. Давай-ка, прежде чем Альберт запустит жертву, глянем на нее.

Они открыли глазок, хитроумно приспособленный так, чтобы можно было разглядывать происходящее в приемной.

Клиентом оказалась девушка, на вид сверстница Таппенс, высокая и темноволосая, с очень усталым лицом и презрительным взглядом.

— Одета дешево и кричаще, — решила Таппенс. — Запускай ее, Томми.

Минутой позже девушка уже пожимала руку прославленному мистеру Бланту, а Таппенс, с блокнотом и ручкой, скромно сидела поодаль.

— Мой доверенный секретарь мисс Робинсон, — легким взмахом руки представил ее мистер Блант. — Можете совершенно свободно говорить при ней.

Потом он немного откинулся в кресле, прикрыл глаза и утомленным голосом заметил:

— Да, в это время дня поездки в автобусе особенно утомительны. Давка.

— Я приехала на такси, — сказала девушка.

— О! — отозвался потерпевший фиаско Томми, укоризненно косясь на голубой автобусный билет, видневшийся из-за отворота перчатки.

Перехватив его взгляд, девушка усмехнулась и вытащила билет.

— Вы об этом? Я подобрала его на улице. Соседский малыш их коллекционирует.

Таппенс кашлянула, и Томми метнул в ее сторону грозный взгляд.

— Перейдем к делу, — поспешно сказал он. — Вы нуждаетесь в наших услугах, мисс?..

— Кингстон Брюс, — подсказала девушка. — Мы живем в Уимблдоне. Вчера вечером гостящая у нас леди потеряла очень дорогую розовую жемчужину. Присутствовавший за ужином мистер Сент-Винсент случайно упомянул вашу фирму. Вот мама и послала меня нынче утром узнать, возьметесь ли вы за это дело.

Девушка говорила угрюмо и чуть ли не резко. Было ясно как день, что она с матерью не согласна и пришла сюда против воли.

— Понятно, — проговорил слегка озадаченный Томми. — В полицию вы не обращались?

— Нет, — сказала мисс Кингстон Брюс, — не обращались. Было бы полным идиотизмом позвать полицию, а потом обнаружить, что эта штука закатилась под камин или еще куда-нибудь.

— О! — протянул Томми. — Значит, не исключено, что драгоценность просто-напросто затерялась?

Мисс Кингстон Брюс пожала плечами.

— Люди вечно суетятся по пустякам, — буркнула она себе под нос.

Томми откашлялся.

— Разумеется, — нехотя начал он, — в данный момент я крайне занят..

— Прекрасно вас понимаю, — сказала девушка, поднимаясь с кресла.

В ее глазах мелькнуло удовлетворение, которого Таппенс уж конечно не упустила.

— Тем не менее, — поспешно продолжил Томми, — думаю, что смогу выкроить время для поездки в Уимблдон. Какой у вас адрес?

— Лоурелс, Эджворт-роуд.

— Запишите, пожалуйста, мисс Робинсон, — бросил Томми.

Мисс Кингстон Брюс поколебалась, потом крайне негостеприимным тоном сказала.

— Что ж, будем вас ждать. Всего хорошего.

— Забавная девица, — заметил Томми, когда она вышла. — Я ее так и не раскусил.

— Уж не сама ли она украла эту вещицу? — задумчиво проговорила Таппенс. — Давай, Томми, бросай свои книжки, выводи машину, и поехали. Кстати, кем ты собираешься быть? Все-таки Шерлоком Холмсом?

— Думаю, для этого мне нужно еще немного попрактиковаться, — сказал Томми. — Тебе не кажется, что с этим автобусным билетом я свалял порядочного дурака?

— Кажется, — согласилась Таппенс. — И на твоем месте, я бы не слишком наседала на эту девицу: она остра как иголка. И несчастна к тому же, бедняжка.

— Похоже, ты уже знаешь о ней все, — саркастически вставил Томми. — Не иначе, догадалась по форме носа.

— Я скажу тебе, что мы найдем в Лоурелс, — невозмутимо продолжила Таппенс. — Семейку снобов, жаждущих попасть в высшее общество… Папаша — если таковой есть — наверняка отставной военный. Девушка живет с ними, живет так же и презирает себя за это.

Томми бросил прощальный взгляд на книги, уже тщательно расставленные на полке.

— Побуду-ка, — задумчиво произнес он, — я сегодня Торндайком.

— Ни за что бы не догадалась, что это дело имеет отношение к судебной медицине, — заметила Таппенс.

— Может, и не имеет, — заявил Томми, — но я умираю от желания опробовать свою новую камеру. Мне сказали, что у нее самый лучший объектив, какой когда-либо был или еще только появится.

— Знаю я эти объективы, — отозвалась Таппенс. — Пока ты приладишь затвор, установишь нужную диафрагму и вычислишь выдержку, у тебя уже мозги набекрень, и ты мечтаешь о старом добром «Брауни».

— Только абсолютно непритязательная личность может довольствоваться старым добрым «Брауни».

— Спорим, что у меня с ним получится лучше, чем у тебя?

Томми проигнорировал вызов.

— Мне бы нужна еще эта штука, которой чистят трубку, — горестно вздохнул он. — И где их только добывают?

— Есть патентованный штопор, который тетя Араминта подарила тебе к прошлому Рождеству, — услужливо подсказала Таппенс.

— Да уж, — согласился Томми. — Я еще принял его за какое-то причудливое орудие разрушения. Забавный подарок от абсолютной трезвенницы.

— А я, — заявила Таппенс, — я буду Поултоном[301].

Томми смерил ее презрительным взглядом.

— Вылитый Поултон. Не можешь же ты выкидывать его штучки!

— А вот и могу. Я буду потирать руки от удовольствия. Этого должно хватить. Надеюсь, ты будешь делать гипсовые слепки следов?

Пришлось Томми смолчать. Захватив штопор, они двинулись в гараж, вывели машину и направились в Уимблдон.

Лоурелс оказался большим домом с потугами на башенки и фронтоны[302], выглядел свежевыкрашенным и был окружен аккуратными клумбами, засаженными ярко-красной геранью.

Прежде чем Томми успел позвонить, дверь открыл высокий мужчина с коротко остриженными усами и преувеличенно-военной осанкой.

— Я наблюдал за вами, — взволнованно сообщил он. — Мистер Блант, не так ли? Я полковник Кингстон Брюс. Не угодно ли пройти в мой кабинет?

Он провел гостей в маленькую комнату в самом конце дома.

— Молодой Сент-Винсент рассказывал о вашей фирме поразительные вещи Я сам видел ваши объявления. Эта ваша гарантированная двадцатичетырехчасовая помощь — восхитительная идея Как раз то, что нам нужно.

От всей души проклиная безответственность Таппенс, породившую эту «восхитительную идею», Томми согласился:

— Разумеется, полковник.

— Дело это крайне неприятное, сэр, крайне неприятное.

— Не будете ли вы так добры изложить факты? — предложил Томми с ноткой нетерпения в голосе.

— Конечно, конечно. Я сделаю это незамедлительно. В настоящее время положение дел таково, что у нас гостит очень старый и близкий наш друг — леди Лаура Бартон, дочь покойного графа Карроуэй. Нынешний граф, ее брат, на днях выступил в парламенте с потрясающей речью. Как я уже сказал, Лаура очень старинный и близкий наш друг. Мои американские знакомые, чета Гамильтон Бэттсов, только что приехавшие в страну, просто жаждали познакомиться с ней. «Нет ничего проще, — говорю я. — Леди Лаура остановилась в моем доме. Приезжайте к нам на выходные». Вы же знаете, мистер Блант, как эти американцы падки на титулы.

— Не только американцы, полковник, не только.

— Увы! Очень даже верное замечание, мой дорогой сэр. Лично для меня нет ничего отвратительнее снобизма. Так вот, как я уже говорил, Бэттсы приехали к нам на выходные. Вчера вечером — мы как раз играли в бридж — застежка кулона, который носит миссис Гамильтон Бэттс, сломалась, почему она вынуждена была снять его и положить на маленький столик, с тем чтобы забрать, возратясь наверх. Сделать это она, однако, забыла. А должен сказать вам, мистер Блант, что украшение состояло из двух маленьких алмазных листьев и большой розовой жемчужины между ними. Так вот, сегодня утром кулон был найден там же, где миссис Бэттс его и оставила, но жемчужина, жемчужина баснословной цены исчезла!

— А кто нашел кулон?

— Горничная. Глэдис Хилл.

— На ее счет у вас нет подозрений?

— Она у нас уже несколько лет и все это время была безукоризненно честна Хотя, с другой стороны, как тут будешь уверен…

— Именно Охарактеризуйте, пожалуйста, вашу прислугу и назовите также присутствовавших за ужином.

— Есть повар, служит у нас только два месяца, но она и близко не подходила к гостиной. То же относится к кухарке. Есть еще одна горничная, Элис Каммингс. Тоже у нас не первый год. И еще, конечно, служанка леди Лауры. Она — француженка!

Полковник Кингстон Брюс произнес это очень внушительно. Томми, на которого национальность служанки не произвела ни малейшего впечатления, сказал:

— Понятно. А общество за столом?

— Мистер и миссис Бэттс, мы сами — мои жена и дочь, и леди Лаура. Молодой Сент-Винсент тоже был с нами, да после ужина ненадолго заглянул мистер Ренни.

— А кто такой мистер Ренни?

— Совершенно отвратительный и тлетворный тип — отъявленный социалист. На вид довольно приятен и говорит порой очень даже убедительно, но я ему — вам-то можно сказать — не доверил бы и лужайку постричь. Опасный тип.

— В общем, — сухо сказал Томми, — его вы и подозреваете?

— Еще как подозреваю, мистер Блант. С такими убеждениями он наверняка начисто лишен принципов. Ему ничего не стоило вырвать жемчужину из оправы в момент, когда все были увлечены игрой. А увлекательных моментов было достаточно: удвоенная ставка без козырей, и еще — припоминаю тягостный спор, когда моя жена имела несчастье ренонсировать[303] с нужной мастью на руках.

— Понятно, — сказал Томми. — Мне бы хотелось прояснить еще один момент: как сама миссис Бэттс отнеслась к пропаже?

— Она хотела, чтобы я вызвал полицию, — неохотно сообщил полковник. — Ну, после того, как мы все обыскали в надежде, что жемчужина куда-то закатилась.

— Но вы ее отговорили?

— Мне слишком претила мысль об огласке, и дочь с женой были полностью со мной согласны. Потом жена вспомнила, как молодой Сент-Винсент говорил о вашей фирме за тем самым ужином и о «двадцатичетырехчасовой помощи».

— Да, — с тяжелым сердцем подтвердил Томми.

— Видите ли, в любом случае вреда не будет. Даже если мы позвоним в полицию завтра, всегда можно сказать, будто мы думали, что жемчужина просто затерялась и все это время мы искали ее. Между прочим, сегодня утром мы запретили кому бы то ни было покидать дом.

— Кроме вашей дочери, разумеется, — вставила Таппенс, до сих пор молчавшая.

— Кроме моей дочери, — согласился полковник. — Она тотчас же вызвалась отправиться к вам и изложить дело.

Томми встал.

— Постараемся не разочаровать вас, полковник, — сказал он. — А теперь я бы хотел осмотреть гостиную и столик, на котором лежал кулон. Еще я бы задал пару вопросов миссис Бэттс. После чего хотел бы поговорить с прислугой — хотя нет, этим лучше займется моя помощница мисс Робинсон, — поправился Томми, чувствуя, что всех ужасов допроса прислуги его нервы могут просто не выдержать.

Полковник Кингстон Брюс распахнул дверь и повел их через зал. Когда они были у одной из дверей, из-за нее долетела отчетливая фраза, причем произнес ее голос девушки, посетившей их утром.

— Ты прекрасно знаешь, мама, — сказал этот голос, — что она прихватила — да-да, прихватила — в своей муфте чайную ложечку.

Минутой позже их уже представляли миссис Кингстон Брюс, печальной и, казалось бы, очень утомленной даме. Ее дочь легким кивком показала, что тоже заметила их появление. Лицо ее было еще мрачнее, чем прежде.

Миссис Кингстон Брюс оказалась очень словоохотливой.

— …и я точно знаю, кто, по-моему, взял ее, — закончила она. — Этот ужасный юный социалист. Он любит русских, обожает немцев и ненавидит англичан — чего ж от него ждать?

— Он ее не трогал, — яростно вмешалась ее дочь. — Я смотрела на него — все время. Я бы не могла не увидеть, если б он ее взял.

Она вздернула подбородок и с вызовом оглядела присутствующих.

Томми разрядил обстановку, испросив встречи с миссис Бэттс. Когда миссис Кингстон Брюс, сопровождаемая мужем и дочерью, удалилась на ее поиски, Томми задумчиво присвистнул.

— Хотел бы я знать, — проговорил он, — кто это здесь прихватил в муфте чайные ложечки?

— Об этом-то я и думаю, — откликнулась Таппенс.

В комнату ворвалась миссис Бэттс, за которой по пятам следовал ее муж. Это была крупная женщина с решительным голосом. Мистер Гамильтон Бэттс был измучен катаром[304] желудка и выглядел человеком сдавшимся.

— Насколько я понимаю, мистер Блант, вы частный сыскной агент и тот человек, который по-быстрому все улаживает, — выпалила миссис Бэттс.

— По-быстрому, мадам, это мое второе имя, — сообщил Томми. — Позвольте задать вам пару вопросов.

Далее события разворачивались стремительно. Томми продемонстрировали поврежденный кулон, столик, на котором он находился, а мистер Бэттс, вынырнувший на секунду из безмолвия, упомянул цену — в долларах — похищенного сокровища.

Несмотря на все это, в Томми нарастала раздражающая уверенность, что дело нисколько не продвигается.

— Думаю, этого достаточно, — решил он через некоторое время. — Мисс Робинсон, будьте добры, принесите из холла мой специальный фотографический аппарат.

Мисс Робинсон принесла.

— Мое собственное скромное изобретение, — сообщил Томми. — А с виду, как вы заметили, самая обычная камера.

Впечатление, произведенное им на Бэттсов, немного его утешило.

Он сфотографировал сам кулон, стол, на котором он когда-то лежал, и сделал несколько общих снимков помещения. После чего «мисс Робинсон» была отправлена допрашивать прислугу, а Томми, ввиду напряженного ожидания, написанного на лицах полковника Кингстона Брюса и миссис Бэттс, счел своим долгом произнести несколько официальных слов.

— Дело обстоит следующим образом, — начал он. — Жемчужина или еще в доме, или… ее здесь уже нет.

— Безусловно, — подтвердил полковник с почтением несколько большим, чем, вероятно, подобное высказывание заслуживало.

— Если жемчужина не в доме, она может быть где угодно, но дело в том, что она здесь! Она непременно должна быть спрятана где-то в доме, и…

— И нужно произвести обыск, — вломился в речь Томми полковник Кингстон Брюс. — Безусловно. Мистер Блант, я предоставляю вам полную свободу действий. Обыскивайте дом с подвала до чердака.

— Но, Чарльз! — печально вздохнула миссис Кингстон Брюс. — По-моему, это не слишком хорошая идея. Слугам это совсем не понравится. Я просто уверена, кончится тем, что они от нас уйдут.

— Их комнаты мы осмотрим в последнюю очередь, — успокоил ее Томми. — Несомненно, вор спрятал жемчужину в самом неподходящем месте.

— Кажется, я читал про что-то в таком духе, — вставил полковник.

— Безусловно, — обрадовался Томми. — Вам, вероятно, вспомнилось дело «Рэкс против Бэйли», создавшее прецедент.

— Э-э… вероятно, — согласился озадаченный полковник.

— А самое неподходящее место, — продолжил Томми, — это комната миссис Бэттс.

— Боже! Это было бы прелестно! — восхищенно вскрикнула миссис Бэттс.

И без долгих разговоров отвела Томми в свою комнату, где он снова принялся щелкать специальным фотографическим аппаратом.

За этим занятием Таппенс его и застала.

— Вы не возражаете, миссис Бэттс, если моя ассистентка осмотрит ваш гардероб?

— Да что вы, ничуть! Я вам еще нужна здесь?

Томми заверил миссис Бэттс, что совершенно не видит необходимости задерживать ее дольше, и она удалилась.

— Мы, конечно, можем с тем же успехом выкручиваться и дальше, — заметил Томми, — но, сдается мне, у нас нет ни единого шанса найти эту жемчужину. А все ты со своими двадцатичетырехчасовыми штучками!

— Послушай, — сказала Таппенс. — Прислуга в порядке, я уверена, но мне удалось вытянуть кое-что из француженки. Похоже, что когда леди Лаура гостила здесь в прошлом году и ездила однажды с друзьями Кингстонов Брюсов на какой-то прием, по возвращении домой из ее муфты выпала чайная ложка. Тогда все решили, что она завалилась туда случайно. Но, обсуждая подобные кражи, я выяснила кое-что еще. Леди Лаура постоянно у кого-то гостит. Похоже, у нее нет ни гроша, но она довольно комфортно устраивается за счет тех, кто неравнодушен к титулам. Возможно, это совпадение, но за время ее пребывания в различных домах случилось пять явных краж — иногда обычные безделушки, иногда — дорогие украшения.

— Ого! — воскликнул Томми, присвистнув. — А ты, часом, не знаешь, где комната этой пташки?

— Прямо через коридор.

— Ну, так в чем дело? Сейчас мы туда и отправимся.

Дверь в комнату, о которой шла речь, оказалась приоткрыта. Это было просторное помещение с лакированной мебелью и нежно-розовыми занавесками. Другая дверь вела в ванную. Она открылась, и на пороге показалась стройная и очень опрятно одетая смуглая девушка.

Таппенс предупредила удивленное восклицание, готовое сорваться с губ горничной.

— Это Лиз, мистер Блант, — сообщила она официальным тоном. — Горничная леди Лауры.

Томми перешагнул через порог, одобрив про себя роскошное современное оборудование ванной, и принялся изо всех сил развеивать облако подозрений, покрывшее лицо француженки.

— Заняты своими обязанностями, мадемуазель Лиз?

— Да, мосье, мою ванну.

— Отлично. Не поможете ли мне немного поснимать? У меня тут специальная камера: фотографирую интерьер всех помещений в доме.

Громкий щелчок захлопнувшейся за его спиной двери в спальню прервал его монолог. Лиз чуть не подпрыгнула.

— Что такое?

— Должно быть, сквозняк, — предположила Таппенс.

— Проверим, — решил Томми.

Лиз попыталась открыть дверь, но медная ручка не поворачивалась.

— В чем дело? — резко спросил Томми.

— Ах, мосье, кажется, кто-то закрыл нас снаружи.

Она схватила полотенце и попробовала снова. На этот раз ручка свободно повернулась, и дверь открылась.

— Voila се qui est curieux[305]. Наверное, просто заело, — заметила француженка.

В спальне никого не было.

Томми принес свой аппарат и принялся снимать. Лиз к Таппенс ему помогали. Но взгляд его все время возвращался к двери в ванную.

— Интересно, — пробормотал он сквозь зубы, — с чего бы это ее вдруг заклинило?

Он тщательно осмотрел дверь, открыл и снова закрыл. Замок работал превосходно.

— Еще один снимок, — сказал он со вздохом. — Вы не отведете эту розовую штору, мадемуазель Лиз? Благодарю вас. Просто подержите ее так.

Потом Томми передал стеклянную пластинку Лиз, треножник вручил Таппенс и тщательно собрал и уложил камеру.

Отослав под каким-то предлогом Лиз, он дождался, когда она выйдет из комнаты, схватил Таппенс за рукав и быстро зашептал.

— Слушай, есть идея. Можешь здесь задержаться? Осмотри все комнаты — это займет у тебя время. Попробуй потолковать с нашей пташкой — леди Лаурой, — только постарайся ее не вспугнуть Скажи, что подозреваешь горничную В общем, делай что хочешь, но не позволяй ей выйти из дому. Я уезжаю. Вернусь как только смогу.

— Ладно, — согласилась Таппенс. — Только не будь таким самоуверенным. Ты забыл одну вещь… Хозяйскую дочь В ней есть что-то странное. Знаешь, я выяснила, во сколько она вышла сегодня утром из дома. Она добиралась до нас два часа. Это же чушь собачья. Так куда она заходила до нас?

— Да, тут что-то нечисто, — признал ее муж. — Ладно, ты тяни за любые ниточки, какие найдешь, только не позволяй леди Лауре выйти из дому. Это еще что?

Его чуткое ухо уловило слабый шорох, донесшийся с лестничной площадки. Томми подошел к двери и выглянул наружу, но никого там не усмотрел.

— Ну, до скорого, — бросил он. — Постараюсь вернуться как можно быстрее.

Глава 4 Дело о розовой жемчужине (продолжение)

Таппенс смотрела вслед удаляющейся машине Томми с легким беспокойством. Вид у Томми был очень уверенный — она его уверенности не разделяла Оставались один-два момента, которые ее сильно смущали.

Она все еще стояла у окна, глядя на пустую дорогу, когда из ворот дома напротив появился укрывавшийся там раньше мужчина, пересек дорогу и позвонил в дверь.

В мгновение ока Таппенс выбежала из комнаты и скатилась по лестнице. Глэдис Хилл, горничная, уже приближалась к двери, но Таппенс властно отстранила ее и открыла сама.

На пороге стоял долговязый молодой человек с живыми темными глазами. Костюм на нем сидел отвратительно. Молодой человек замялся, но все-таки спросил:

— Мисс Кингстон Брюс дома?

— Входите, — предложила Таппенс.

Она посторонилась, пропуская его, и закрыла дверь.

— Мистер Ренни, я полагаю? — приветливо спросила она.

Он вскинул на нее глаза.

— Ну… да.

— Сюда, пожалуйста.

Она открыла дверь кабинета и, убедившись, что он пуст, впустила гостя, вошла следом и закрыла за собой дверь. Мистер Ренни обернулся и нахмурился.

— Я хотел повидать мисс Кингстон Брюс.

— Не вполне уверена, что это у вас получится, — невозмутимо сообщила Таппенс.

— Да кто вы такая, черт вас побери? — не сдержался мистер Ренни.

— «Международное детективное агентство», — лаконично объяснила Таппенс и заметила, как молодой человек непроизвольно вздрогнул. — Пожалуйста, садитесь, мистер Ренни, — продолжила она. — Хочу предупредить, что об утреннем визите к вам Беатрисы Кингстон Брюс нам известно.

Предположение было довольно смелым, но попало в цель. Видя замешательство мистера Ренни, Таппенс быстро продолжила:

— Нужно просто вернуть жемчужину, мистер Ренни. В этом доме никто не стремится к огласке. Нельзя ли нам прийти к некоему соглашению?

Молодой человек пристально взглянул на Таппенс.

— Хотел бы я знать, как много вам известно, — задумчиво проговорил он. — Дайте-ка подумать.

Он прикрыл лицо ладонями, подумал и задал совершенно неожиданный вопрос:

— Послушайте, это правда, что младший Сент-Винсент женится?

— Истинная правда, — ответила Таппенс. — Я знакома с невестой.

Мистера Ренни неожиданно прорвало.

— Это был какой-то кошмар, — сказал он. — Они наседали на него днем и ночью — просто навязывали ее и все потому, что скоро он получит титул. Моя б воля…

— Давайте не будем о политике, — поспешно перебила его Таппенс. — Может, скажете лучше, почему вы думаете, что жемчужину взяла мисс Кингстон Брюс?

— Я… я так не думаю.

— Думаете, думаете, — спокойно возразила Таппенс. — Вы же ждали, пока горизонт очистится, и, когда решили, что детектив уехал, вошли и спросили ее. Это очевидно. Если бы вы сами взяли жемчужину, то и вполовину не были бы так расстроены.

— Она вела себя так странно… — проговорил юноша. — Пришла сегодня утром, сообщила о пропаже и о том, что как раз направляется к частному детективу. Мне показалось, она все хотела сказать мне что-то, но так и не решилась.

— Понятно, — сказала Таппенс. — Мне нужна только жемчужина. Поэтому идите и поговорите с Беатрисой.

В этот момент дверь открылась и на пороге появился полковник.

— Стол накрыт, мисс Робинсон. Надеюсь, вы отобедаете с нами? Сегодня…

Он смолк и уставился на гостя.

— Очевидно, — заметил мистер Ренни, — меня вы не приглашаете. Что ж, прекрасно, я ухожу.

— Возвращайтесь позже, — шепнула ему Таппенс, когда он проходил мимо.

Вслед за полковником Кингстоном Брюсом, все еще бубнившим себе в усы что-то о растленной и невежественной молодежи, Таппенс проследовала в величественную столовую, где обнаружила семейство в полном сборе. Из присутствовавших только одно лицо не было ей знакомо.

— Леди Лаура, это мисс Робинсон, любезно согласившаяся нам помочь, — представил ее полковник.

Леди Лаура кивнула и уставилась на Таппенс в монокль. Это была высокая худая женщина с грустной улыбкой, нежным голосом и на редкость жестким и проницательным взглядом. Таппенс стойко выдержала ее взгляд, и леди Лаура опустила монокль.

После обеда леди Лаура тоном легкого любопытства осведомилась, как движется расследование. Таппенс достаточно прозрачно намекнула, что подозрение падает на горничных, но ее мысли в это время были заняты совершенно другим. Леди Лаура могла прятать в своей муфте сколько угодно чайных ложечек и прочих мелочей, но теперь Таппенс была абсолютно уверена, что жемчужину она не брала.

Таппенс принялась за обследование дома. Время шло, а Томми все не появлялся, как — что было гораздо хуже — не появлялся и мистер Ренни. Выйдя из спальни, Таппенс чуть не столкнулась с мисс Беатрисой Кингстон Брюс, спускавшейся по лестнице. Она была одета к выходу.

— Боюсь, — сказала Таппенс, — вам не следует выходить сейчас из дому.

Девушка надменно смерила ее взглядом.

— Следует мне выходить или нет, это совершенно не ваше дело, — холодно ответила она.

— Зато совершенно мое, решать: вызывать или не вызывать полицию, — спокойно заметила Таппенс.

Лицо девушки стало мертвенно-белым.

— Нет, нет, не надо — я никуда не пойду, только не делайте этого, — настойчиво умоляла она Таппенс.

— Дорогая моя мисс Кингстон Брюс, — начала Таппенс с улыбкой, — для меня все было совершенно ясно с самого начала. Я…

Однако закончить ей не удалось. Занятая объяснением с девушкой, она не слышала, как прозвенел входной звонок, и теперь с удивлением обнаружила взбегающего по лестнице Томми и внизу — в холле — большого плотного мужчину, снимающего котелок.

— Инспектор Мэрриот из Скотленд-Ярда, — представился тот с ухмылкой.

Входная дверь снова открылась, пропуская внутрь мистера Ренни, и Беатриса Кингстон Брюс, вскрикнув, бросилась вниз по лестнице.

— Вот теперь ты точно все испортил, — горько заметила Таппенс Томми.

— Да? — переспросил Томми, спешно направляясь в комнату леди Лауры. Пройдя в ванную, он взял с полки большой кусок мыла и вышел с ним. Инспектор тем временем уже почти одолел лестничный пролет.

— Пошла с нами без всякого шума, — сообщил он. — Стреляный воробей — знает, когда игра проиграна. А где жемчужина?

— Сильно подозреваю, — ответил Томми, протягивая ему кусок мыла, — что вы найдете ее здесь.

В глазах инспектора появилось уважение.

— Старый фокус, и весьма надежный. Разрезаете мыло пополам, выскабливаете углубление для жемчужины, кладете ее туда, соединяете половинки и хорошенько замываете шов горячей водой. Хорошая работа, сэр.

Томми вежливо принял комплимент. Они с Таппенс спустились по лестнице вниз, где к ним бросился полковник Кингстон Брюс и принялся горячо трясти Томми руку.

— Мой дорогой сэр, у меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность. Леди Лаура передает вам свою…

— Рад, что сумел помочь, — ответил Томми. — Только, боюсь, никак не смогу остаться. Довольно важная встреча. Член кабинета…

Он поспешно вышел и сел в машину. Таппенс устроилась рядом.

— Но как же, Томми, — вскричала она. — Разве они не арестовали леди Лауру?

— О! — удивился Томми. — А я разве не сказал? Леди Лауру не арестовали. Арестовали Лиз. Понимаешь, — продолжил он в гробовой тишине, — я и сам частенько пытался открыть дверь намыленными руками. Ничего не выходит — пальцы скользят. Вот я и задумался, что же такое Лиз вытворяла там с мылом. Ты помнишь, потом она взяла полотенце, так что следов мыла на ручке не осталось. Но мне подумалось, что для профессиональной воровки очень недурно было бы оказаться служанкой у леди, которая вечно где-то гостит и вдобавок считается клептоманкой. Ну вот, я и сфотографировал Лиз заодно с комнатой, попросил ее подержать стеклянную пластинку и отправился в старый добрый Скотленд-Ярд. Срочно проявленный негатив, снятые с него отпечатки пальцев — и полная идентификация. По бедняжке Лиз давно уже плачет Холлоуэй[306]. Полезное, кстати сказать местечко…

— Подумать только, — обрела наконец дар речи Таппенс, — что эти два юных идиота подозревали друг друга точно так же, как это вечно происходит в книжках. Но почему же ты не сказал мне, в чем дело, когда уезжал?

— Во-первых, я подозревал, что Лиз подслушивает на лестнице, а во-вторых…

— Что?

— Мой ученый друг забывает, — ответил Томми, — что Торндайк никогда ничего не говорит до самого последнего момента. И кроме того, Таппенс, в прошлый раз ты со своей подружкой Жаннет Смит здорово меня одурачила. Так что теперь, думаю, мы квиты.

Глава 5 Визит мрачного незнакомца

— Чертовски скучный день, — заключил Томми, широко зевая.

— Скоро ужин, — утешила его Таппенс, зевая в ответ.

В «Международном детективном агентстве» царил застой. Долгожданное письмо от торговца ветчиной упорно не приходило, стоящих дел тоже что-то не предвиделось.

Альберт, курьер, вошел и положил на стол запечатанный пакет.

— Тайна запечатанного пакета, — пробормотал Томми. — Может, там пресловутые жемчуга великой русской герцогини? Или адская машинка, чтобы ко всем чертям взорвать непревзойденных сыщиков Бланта?

— Вообще-то, — заметила, вскрывая пакет, Таппенс, — это мой подарок Фрэнсису Хэвиленду к его свадьбе. Правда, мило?

Она протянула Томми изящный серебряный портсигар, на котором ее почерком было выгравировано: «Фрэнсису от Таппенс». Томми повертел его, открыл, снова закрыл и одобрительно кивнул.

— Ты прямо-таки соришь деньгами. Кстати, мне бы такой тоже не помешал, только золотой. День рождения у меня в следующем месяце, — напомнил он. — И вообще, дарить такую вещь Фрэнсису Хэвиленду — все равно что выкидывать. Он всегда был и навеки останется самым безмозглым из всех созданий Божьих!

— Ты забываешь, что во время войны, когда он был генералом, я постоянно этим пользовалась. Золотые были деньки!

— Точно, — подтвердил Томми. — В госпиталь вечно приходили красивые женщины, чтобы пожать мне руку. Но я же не рассылаю им всем свадебные подарки. Кроме того, Таппенс, сомневаюсь, что это понравится невесте.

— Такой милый и очень удобный для кармана, правда? — спросила Таппенс, пропуская попреки мимо ушей.

Томми опустил портсигар в карман.

— В самый раз, — согласился он. — А вот и Альберт с вечерней почтой. Не иначе, герцогиня Пертшира желает подрядить нас на поиски своего бесценного пекинеса?[307]

Они принялись проглядывать письма, и внезапно Томми, издав протяжный свист, выхватил одно.

— Голубое с русской маркой! Помнишь, что говорил шеф? Все сходится…

— Здорово! — воскликнула Таппенс. — Наконец что-то случилось. Открывай, посмотрим, соответствует ли всему этому содержание. Это ведь должен быть торговец ветчиной? Ой, подожди минутку. Нам же нужно молоко к чаю. Сегодня утром его забыли доставить. Сейчас пошлю Альберта.

Отослав Альберта за покупками и вернувшись в кабинет, Таппенс обнаружила Томми за изучением листка голубой бумаги.

— Мы не ошиблись, — сообщил он. — Почти слово в слово, как предупреждал шеф.

Таппенс выхватила у него письмо и прочла.

Подразумевалось, что его старательно, хоть и с трудом, составил на английском некий Григорий Федорский, обеспокоенный отсутствием новостей о жене. «Международному детективному агентству» предлагалось не щадить ни сил, ни расходов в поисках его жены. Сам он в настоящее время не мог покинуть России по причине кризиса на рынке свинины.

— Интересно, что это означает на самом деле? — задумчиво протянула Таппенс, разглаживая письмо на столе.

— Какой-то шифр, наверное, — отозвался Томми. — Нас это не касается. Наше дело — поскорее передать письмо шефу, и все. Ты лучше убедись, что это точно то самое. Отклей марку и посмотри, есть ли под ней цифра шестнадцать.

— Ладно, — согласилась Таппенс. — Я просто подумала…

Она внезапно смолкла, и удивленный Томми, подняв глаза, обнаружил перекрывшую дверной проем огромную мужскую фигуру.

Пришелец был властен и широкоплеч. На вид ему можно было дать лет сорок пять. Голова у него была круглая, а челюсть квадратная.

— Прошу прощения, — заявил он, вдвигаясь в комнату со шляпой в руке. — В приемной никого не было, дверь оказалась открыта, и я позволил себе войти. Это ведь «Международное детективное агентство» Бланта, не так ли?

— Именно так.

— Тогда вы, вероятно, мистер Блант? Мистер Теодор Блант?

— Это я. Чем могу помочь? Это моя секретарша, мисс Робинсон.

Таппенс грациозно склонила головку, продолжая внимательно изучать незнакомца сквозь опущенные ресницы и гадая, давно ли он стоит здесь и много ли успел услышать. От нее не укрылось, что, даже говоря с Томми, тот все время посматривает на письмо в ее руке.

К действительности ее вернул остерегающий голос Томми:

— Мисс Робинсон, потрудитесь записать. Прошу вас, сэр, изложите дело, приведшее вас ко мне.

Таппенс вооружилась блокнотом и ручкой, и огромный пришелец угрюмо начал рассказывать.

— Меня зовут Бауэр, доктор Чарльз Бауэр. Живу в Хэмпстеде, где у меня практика. Я пришел к вам, мистер Блант, поскольку в последнее время случился ряд довольно странных происшествий.

— Да, доктор Бауэр?

— В течение прошлой недели у меня было два срочных телефонных вызова. Оба оказались ложными. Сначала я подумал, что это просто глупый розыгрыш, но, вернувшись домой после второго, обнаружил, что некоторые мои личные бумаги перепутаны, и теперь уверен, что в первый раз было то же. Проведя утомительную ревизию, я пришел к заключению, что кто-то тщательно обыскал весь мой письменный стол и в спешке кое-как засунул документы обратно.

Доктор Бауэр остановился и посмотрел на Томми.

— Ну, мистер Блант? — спросил он.

— Ну, доктор Бауэр? — с улыбкой отозвался тот.

— Что вы об этом думаете?

— Сначала мне бы хотелось узнать побольше. Что вы храните в своем столе?

— Свои бумаги.

— Логично А что входит в это понятие? Какую ценность они могут представлять для обычного вора — или для какого-то вполне определенного человека?

— Не вижу, каким образом они могли бы пригодиться обычному вору, но мои записи о некоторых малоизученных алкалоидах могут представлять определенный интерес для каждого, обладающего специфическими знаниями в этой области. Я занимаюсь ими последние пять лет. Эти алкалоиды — сильнодействующие и смертельные яды, к тому же практически необнаружимые. Их нельзя выявить ни одним из ныне известных реактивов.

— Очевидно, за их формулу можно получить немало денег?

— Человек беспринципный — может.

— И вы подозреваете…

Доктор пожал своими тяжелыми плечами.

— Насколько я могу судить, никто посторонний в дом не проникал. Так это должен быть кто-то из домашних, хотя мне трудно поверить…

Он запнулся и очень серьезным голосом продолжил:

— Мистер Блант, я вынужден довериться вам до конца. Я не могу обращаться с этим в полицию. В своих трех слугах я уверен практически полностью. Все они уже давно служат мне верой и правдой. Хотя, конечно, как знать… Со мной живут еще два племянника, Бертрам и Генри. Генри хороший мальчик — очень хороший — и ни разу не доставил мне каких-либо хлопот. Добропорядочный и трудолюбивый юноша. Вынужден, к сожалению, признать, что Бертрам сделан из совершенно иного теста — необузданный и расточительный молодой человек, к тому же бездельник.

— Понятно, — задумчиво проговорил Томми. — Вы подозреваете, что это дело рук вашего племянника Бертрама. Я же придерживаюсь иного мнения. Подозревать следует хорошего мальчика Генри.

— Но почему? — поразился доктор.

— Традиция. Опыт, — небрежно отмахнулся Томми. — Практика показывает, что подозрительные личности всегда невиновны — и наоборот. Да, я определенно подозреваю Генри.

— Простите, мистер Блант, — раздался почтительный голос Таппенс. — Правильно ли я расслышала, доктор Бауэр в самом деле держит свои записи об этих… э, малоизученных алкалоидах в столе среди прочих бумаг?

— Дорогая моя леди, — снисходительно улыбнулся доктор, — они действительно хранятся в столе, но в потайном отделении, о котором знаю я один. Что, кстати сказать, и позволило им остаться не обнаруженными до сих пор.

— Хорошо, доктор Бауэр, и что же конкретно вы хотите, чтобы я сделал? — спросил Томми. — Вы полагаете, что поиски будут продолжены?

— Да, мистер Блант. У меня есть все основания так думать. Сегодня днем пришла телеграмма от моего пациента, которого я пару недель назад отправил на лечение в Борнмут[308]. В телеграмме говорится, что состояние пациента критическое и срочно необходимо мое присутствие. Предшествующие события, о которых я уже рассказал, развили во мне некоторую подозрительность, и я сам послал этому пациенту срочную телеграмму, благодаря чему выяснил, что чувствует он себя прекрасно и никаких вызовов мне не слал. Тогда мне пришло в голову, что, притворившись, будто уехал по этому вызову, я получу прекрасную возможность поймать негодяев с поличным Он — или они — несомненно, дождутся, пока все в доме улягутся, и начнут действовать. Вот тут-то мы их и накроем. Я предлагаю вам встретиться возле моего дома в одиннадцать вечера и вместе покончить с этим делом.

— То есть поймать их на месте преступления, — повторил Томми, задумчиво постукивая по столу ножом для разрезания бумаги. — Что ж, ваш план кажется мне превосходным, доктор Бауэр. Не думаю, что здесь возникнут какие-либо сложности. Какой, вы говорите, у вас адрес?

— Лачэз, Аллея Вешателей, Хэмстед… Довольно безлюдное место, надо признать. Зато отличный вид на Вересковую пустошь.

— Конечно, — вежливо согласился Томми.

Посетитель поднялся.

— В таком случае, жду вас вечером, мистер Блант. Возле дома и, скажем, для надежности, без пяти минут одиннадцать?

— Отлично. Без пяти одиннадцать. Всего вам доброго, доктор Бауэр.

Томми поднялся и, нажав кнопку звонка на своем столе, вызвал Альберта проводить клиента. Тут же выяснилось, что доктор заметно хромает, что, впрочем, нисколько не умаляло исходящего от него ощущения физической мощи.

— Неприятно иметь дело с таким субъектом, — пробормотал Томми. — Ну, старушка, — повернулся он к Таппенс, — что ты обо всем этом думаешь?

— Только одно, — ответила Таппенс. — «Хромой»![309]

— Что?

— Хромой, я говорю, — пояснила Таппенс. — Не зря же я изучала классику. Томми, все это — сплошное надувательство. Малоизученные алкалоиды! В жизни не слыхала более идиотской выдумки.

— Даже мне эта история показалась не слишком убедительной, — признал ее муж.

— А ты видел, как он глядел на письмо? Томми, он точно из их шайки. Они прознали, что ты не настоящий Блант и теперь жаждут нашей крови.

— В таком случае, — решил Томми, открывая книжный шкаф и любовно оглядывая корешки книг, — выбор ролей упрощается. Мы — братья Оуквуды![310] И я — Десмонд, — добавил он твердо.

Таппенс пожала плечами.

— Отлично. Как пожелаешь. С удовольствием побуду Фрэнсисом. Он гораздо интеллигентней. Твой Десмонд вечно во что-нибудь влезет, а в последний момент садовник или еще кто-нибудь — на самом деле это оказывается Фрэнсис — и спасает положение.

— О! Я буду супер-Десмондом. Оказавшись в Лачезе, я.

— Ты что, собрался туда идти? — бесцеремонно перебила его Таппенс.

— Почему бы и нет?

— Прямо в подготовленную ловушку?

— Это я буду подготовлен, а не ловушка. Чувствуешь разницу? Думаю, нашего друга доктора ждет небольшой сюрприз…

— Мне это не нравится, — заявила Таппенс. — Ты же помнишь, что бывает, когда Десмонд не подчиняется приказам шефа и начинает действовать на свой страх и риск? У нас ясный приказ: немедленно отослать письмо и сообщить обо всем, что бы ни случилось.

— Неправда, — возразил Томми. — Сообщить нужно, если кто-то сошлется на число шестнадцать. Никто не сослался.

— Это все увертки.

— Не стоит спорить, — уперся Томми. — Мне просто захотелось сыграть в одиночку. Дорогая, со мной все будет в порядке. Я отправлюсь туда вооруженным до зубов. Вся соль в том, что я буду настороже, а они нет. В итоге шеф еще похвалит меня за хорошую работу.

— И все-таки, — сказала Таппенс, — мне это не нравится. Этот тип здоровый, точно горилла.

— Фи! — отмахнулся Томми. — Вспомни о моем скромном пистолетике.

На пороге появился Альберт. Закрыв за собой дверь, он протянул Томми какой-то конверт.

— К вам джентльмен, — сообщил он. — Я начал было вешать ему стандартную лапшу про разговор со Скотленд-Ярдом, а он сказал, чтобы я не тратил сил зря и что он сам оттуда. А потом написал что-то на карточке и положил ее в этот конверт.

Томми вытащил карточку и прочел. По его лицу скользнула ухмылка.

— Похоже, Альберт, джентльмен немного развлекся за твой счет. Все правильно. Впусти его.

Он передал карточку Таппенс. Поверх имени инспектора Даймчерча от руки было карандашом написано: «друг Мэрриота».

Тут появился и сам инспектор С виду он как две капли воды походил на Мэрриота: широкоплечий, приземистый и очень хитрый.

— Вечер добрый, — беззаботно поздоровался он. — Мэрриот отлучился в Южный Уэльс и перед отъездом просил меня приглядеть за вами в частности и за всей конторой в целом. Да полно вам, сэр, — отмахнулся он от попытки Томми перебить его. — Мы в курсе. Это не наши дела, и мы не вмешиваемся. Однако кто-то пронюхал, что вы не те, за кого себя выдаете. Сегодня у вас был гость. Не знаю, кем он представился, понятия не имею, как его зовут в действительности, но кое-что мне о нем известно. И этого вполне достаточно, чтобы захотелось узнать больше. Я не ошибусь, предположив, что этот джентльмен назначил вам встречу сегодня вечером в некоем определенном месте?

— Совершенно верно.

— Так я и думал. Финсбэрри-парк, Вэстерхам-роуд, шестнадцать. Точно?

— Вот здесь вы ошибаетесь, — улыбнулся Томми. — Совершенно в другом месте. В Лачезе, в Хэмпстеде!

Даймчерч казался искренне сбит с толку. Он явно не ожидал такого ответа.

— Не понимаю, — пробормотал он. — Может, новый расклад? Лачез в Хэмпстеде, говорите?

— Да. Я должен встретиться с ним там в одиннадцать вечера.

— Не делайте этого, сэр.

— Вот! — вырвалось у Таппенс.

Томми покраснел.

— Если вы думаете, инспектор… — горячо начал он, но тот успокаивающе поднял руку.

— Я скажу вам, что думаю, мистер Блант. Место, где вам нужно быть сегодня вечером — вот это самое место. Ваш офис.

— Что? — вскричала изумленная Таппенс.

— Именно здесь, — подтвердил инспектор. — Не спрашивайте, откуда я знаю — наши ведомства как-никак сообщаются, — но сегодня вы получили одно из этих «русских» писем. Старине Как-его-там оно нужно до зарезу. Он собирается выманить вас в Хэмпстед и, убедившись, что убрал вас с дороги, проникнуть ночью в пустое здание, чтобы спокойно изъять письмо.

— Да с чего он взял, что оно все еще будет здесь? Он же знает, что я возьму его с собой или к этому времени уже передам кому надо.

— Прошу прощения, сэр, вот этого-то он как раз и не знает. Возможно, он обнаружил, что вы не настоящий мистер Блант, но, вероятно, считает, что вы самый обычный бизнесмен, перекупивший фирму. В этом случае письмо должно иметь для вас исключительно деловой характер и, стало быть, подвергнется обычной процедуре делопроизводства.

— Понятно, — сказала Таппенс.

— И это именно то, что ему следует думать. Сегодня вечером мы возьмем его с поличным.

— Это ваш план?

— Да. Такой шанс выпадает раз в жизни. Так, дайте подумать. Сколько сейчас? Шесть. В котором часу вы обычно уходите, сэр?

— Около шести.

— Пусть думает, что вы ушли как обычно. На самом же деле мы тут же тайком вернемся назад. Не думаю, что они явятся раньше одиннадцати, но, конечно, исключать такую возможность тоже нельзя. А теперь, прошу меня извинить, я выйду и осмотрюсь. Может, смогу засечь наблюдателя.

Как только Даймчерч удалился, между Томми с Таппенс разгорелся спор. Горячий, продолжительный и ожесточенный. Неожиданно Таппенс капитулировала.

— Отлично, — заявила она. — Сдаюсь. Я отправляюсь домой и сижу там как пай-девочка, а ты тут якшаешься с инспекторами и ловишь бандитов. Но, молодой человек, дай только время… Я еще поквитаюсь с тобой за то, что ты лишил меня такого развлечения.

В этот момент и вернулся Даймчерч.

— На горизонте вроде бы чисто, — сообщил он, — хотя до конца в этом никогда нельзя быть уверенным. Лучше все-таки сделать вид, что вы уходите как обычно. Они не будут наблюдать за домом, в котором никого нет.

Томми позвал Альберта и велел ему запирать. Потом они все вчетвером вышли и направились к гаражу, где обычно оставляли машину. Таппенс села за руль, Альберт — рядом, а Томми с инспектором расположились на заднем сиденье.

Не успели они отъехать, как застряли в автомобильной пробке. Таппенс обернулась и кивнула. Томми с инспектором открыли правую дверцу и вышли прямо посередине Оксфорд-стрит. Через одну-две минуты машина Таппенс тронулась и вскоре исчезла из виду.

Глава 6 Визит мрачного незнакомца (продолжение)

— Лучше пока подождать, — сказал Даймчерч, когда они с Томми вернулись на Хайлхем-стрит. — Ключ не забыли?

Томми мотнул головой.

— В таком случае, как насчет немного перекусить? Еще рано, но прямо через дорогу есть отличное местечко. Сядем у окна и сможем оттуда наблюдать.

Ужин был скромный, но исключительно приятный. Заказывал инспектор, оказавшийся на редкость интересным собеседником. Подавляющая часть его рабочего времени протекала в охоте за иностранными шпионами, и рассказанные им истории попросту ошеломили менее искушенного в этих делах Томми.

Они просидели в ресторанчике до восьми, и Даймчерч решил, что пора.

— Уже достаточно стемнело, — пояснил он. — Мы сможем проникнуть внутрь так, что нас никто не увидит.

Как он и говорил, на улице было совсем темно. Они перешли дорогу, быстро оглядели пустынную улицу и проскользнули в подъезд. Поднялись по лестнице. Томми уже вставлял ключ в замочную скважину, когда кто-то — по-видимому, инспектор Даймчерч — свистнул прямо у него над ухом.

— Какого черта вы свистите? — резко обернулся Томми.

— Я? — неподдельно изумился тот. — Мне казалось, это вы.

— Но кто-то же… — начал было Томми, но тут чьи-то сильные руки обхватили его сзади и, прежде чем он успел закричать, ему прижали к лицу что-то сладкое и тошнотворное.

Томми отчаянно сопротивлялся, но тщетно. Хлороформ делал свое дело. Голова начинала кружиться, пол раскачивался перед глазами, и, задыхаясь, Томми потерял сознание.

Возвращалось оно мучительно, но других последствий, кажется, не было. Томми не успел сильно надышаться. Хлороформ понадобился, только чтобы связать его и затянуть рот кляпом.

Окончательно придя в себя, Томми обнаружил, что полулежит-полусидит, прислоненный к стене в углу собственного кабинета, а два субъекта деловито выворачивают на пол содержимое стола и обыскивают шкафы, сопровождая свою деятельность обильной руганью.

— Ей-богу, хозяин, — грубым голосом сказал тот, что повыше. — Мы обшарили эту комнату сверху донизу и обратно. Нет здесь ничего.

— Должно быть, — рявкнул другой. — Раз не у него, значит, где-то здесь. Больше негде.

С этими словами он повернулся, и Томми, к крайнему своему удивлению, обнаружил, что это не кто иной, как инспектор Даймчерч. Увидев изумленное лицо Томми, тот ухмыльнулся.

— Итак, наш юный друг вновь с нами, — сказал он, — и, похоже, несколько удивлен. Да, определенно удивлен. А между тем все так просто… У нас появилось подозрение, что в последнее время с «Международным детективным агентством» творится что-то неладное. Я вызываюсь прояснить ситуацию. Если новый мистер Блант настоящий шпион, он должен проявлять подозрительность. Поэтому для начала я запускаю своего хорошего друга Карла Бауэра с наказом вести себя как можно подозрительнее и нести невероятный вздор — что он и делает. После чего, заручившись для надежности именем инспектора Мэрриота, на сцене появляюсь я. Дальше совсем просто.

Он рассмеялся.

Томми просто распирало от желания кое-что высказать, но кляп во рту надежно сдерживал этот порыв. Кроме того, ему мучительно хотелось еще и кое-что сделать — лучше всего руками и ногами — но об этом тоже позаботились. Он был надежно связан.

Что его удивляло больше всего, так это разительная перемена, произошедшая со стоящим над ним человеком. Инспектор Даймчерч был типичным англичанином. Теперь же никто и на секунду не усомнился бы, что это всего-навсего неплохо натасканный иностранец, говорящий по-английски без малейшего акцента.

— Коггинс, друг мой, — обратился бывший инспектор к своему бандитского вида сообщнику. — Возьми-ка дубинку и присмотри за нашим пленником. Я собираюсь вытащить кляп. Надеюсь, мой дорогой мистер Блант, вы понимаете, что закричать сейчас было бы с вашей стороны прямо-таки преступной неосторожностью? Уверен, что вы меня понимаете. Для своего возраста вы довольно смышленый парнишка.

Он ловко выхватил у него изо рта кляп и отступил на шаг.

Томми пожевал затекшими челюстями, пошевелил во рту языком, дважды сглотнул — и не произнес ни слова.

— Вас можно поздравить с такой выдержкой, — заметил Даймчерч. — Я вижу, вы правильно оцениваете ситуацию. Вам что, вообще нечего сказать?

— Есть, но оно подождет, — объяснил Томми. — И хуже от этого не станет.

— А, — протянул Даймчерч. — А вот то, что я могу сказать, ждать не будет. Короче, Блант, где письмо?

— Мой дорогой друг, я просто ума не приложу, — жизнерадостно ответил Томми. — У меня его нет. Да вы и сами это знаете. На вашем месте я бы продолжал искать. Наблюдать, как вы с Коггинсом так дружно играете в прятки — сплошное удовольствие.

Лицо Даймчерча потемнело.

— Давайте, мистер Блант, продолжайте дерзить. Видите эту коробочку? Это походный набор Коггинса. Там у него кислота. Да, кислота, — мечтательно повторил он. — А еще всякие металлические предметы, которые можно раскалить, и тогда они становятся красными и очень-очень горячими.

Томми печально покачал головой.

— Диагноз ошибочен, — пробормотал он. — Таппенс ошиблась. Это вовсе не история Хромого. Это история бульдога Драммонда, а вы — неподражаемый Карл Петерсон[311].

— Что за чушь вы там бормочете? — рявкнул Даймчерч.

— О, я вижу, вы не знакомы с классикой, — заметил Томми. — Печально.

— Дурак несчастный! Будешь ты делать что тебе говорят или нет? Мне что, сказать Коггинсу, чтобы доставал инструмент и начинал?

— К чему такая спешка? — отозвался Томми. — Разумеется, я сделаю все что нужно, если только вы объясните, что именно. Не думаете же вы, что мне нравится быть разделанным и поджаренным на решетке как филе палтуса? Ненавижу, когда мне делают больно.

Даймчерч посмотрел на него с презрением.

— Боже! Что за трусы эти англичане!

— Здравый смысл, дружище, обычный здравый смысл Ну ее, вашу кислоту! Давайте-ка перейдем к делу.

— Мне нужно письмо.

— Я уже сказал, у меня его нет.

— Это мы знаем, знаем также, у кого оно есть У девчонки.

— Очень может быть, что вы и правы, — согласился Томми. — Она могла спрятать его в сумочку, когда нагрянул ваш приятель Карл.

— Так вы не отрицаете! Умно! Ну хорошо, сейчас вы напишете этой, как вы ее называете, Таппенс записку с просьбой немедленно принести письмо сюда.

— Я не могу… — начал Томми, но закончить не успел.

— Не можешь? Сейчас поглядим. Коггинс!

— Господи, до чего ж вы нетерпеливы. Дождитесь хотя бы конца фразы. Я говорил, что не могу сделать этого со связанными руками. Я, черт побери, не клоун, чтобы писать носом или локтями.

— Так вы согласны написать?

— Конечно. Только об этом и толкую. Из кожи лезу, чтобы быть любезным и услужливым. Вы же, конечно, не причините вреда Таппенс? Уверен, что нет. Она такая хорошая!

— Нам нужно только письмо, — заявил Даймчерч с исключительно неприятной ухмылкой и кивнул своему верзиле напарнику.

Коггинс опустился возле Томми на колени и развязал ему руки. Томми помахал ими в воздухе.

— Гораздо лучше, — заявил он. — Может, любезный Коггинс принесет мне ручку? Она, кажется, на столе. Среди прочей мелочи.

Коггинс угрюмо принес ручку и листок бумаги.

— Думайте, что пишете, — угрожающе посоветовал Даймчерч. — Тут приходится полагаться на вас. Но если что — смерть, и смерть мучительная.

— В таком случае, — заметил Томми, — я буду очень стараться.

Подумав немного, он быстро набросал записку.

— Так пойдет? — спросил он, протягивая готовое послание.

«Дорогая Таппенс,

Не могла бы ты срочно занести мне то голубое письмо? Нужно расшифровать его здесь и сейчас. Срочно.

Твой Фрэнсис».

— Фрэнсис? — удивился фальшивый инспектор, поднимая брови. — По-моему, она вас звала не так.

— Поскольку мои крестины вы пропустили, — заявил Томми, — то вряд ли можете знать, мое это имя или нет. Думаю, портсигар, который вы вытащили из моего кармана, — хорошее подтверждение тому, что я говорю правду.

Даймчерч подошел к столу, взял портсигар и, прочтя гравировку «Фрэнсису от Таппенс», криво усмехнулся и положил его обратно.

— Приятно видеть столь разумное поведение, — заметил он. — Коггинс, отдай записку Василию. Он сторожит снаружи. Скажи, пусть отнесет немедленно.

Следующие двадцать минут тянулись очень неспешно, а последующие десять — и того медленнее. Даймчерч расхаживал по комнате, и тучи на его лице все сгущались. Наконец он угрожающе повернулся к Томми.

— Если вы затеяли с нами какую-то игру… — прорычал он.

— Будь здесь карты, пожалуй, и впрямь можно бы было скоротать время за пикетом[312],— скучающе заметил Томми. — Женщин вечно приходится ждать. Надеюсь, вы не причините вреда малышке Таппенс, когда она придет?

— Да что вы! — отозвался Даймчерч. — Мы даже устроим так, что вы отправитесь в одно и то же место — оба.

— Попробуй, свинья, — пробормотал себе под нос Томми.

Потом из приемной донесся какой-то шум, и человек, которого Томми видел впервые, просунул в комнату голову и буркнул что-то по-русски.

— Отлично! — воскликнул Даймчерч. — Она идет, и идет одна.

В душе Томми шевельнулось легкое беспокойство.

Потом он услышал голос Таппенс:

— О, это вы, инспектор Даймчерч. Я принесла письмо. А где Фрэнсис?

С этими словами она прошла в кабинет, и Василий, набросившись на нее сзади, зажал ей рот ладонью Даймчерч вырвал из рук Таппенс сумочку и принялся лихорадочно в ней рыться.

Потом он издал радостное восклицание и вытащил голубой конверт с русской маркой. Коггинс хрипло выругался.

И как раз в этот момент всеобщего ликования дверь в кабинет Таппенс беззвучно отворилась, пропуская вооруженных револьверами инспектора Мэрриота и еще двух человек.

— Руки вверх! — раздалась резкая команда.

Сопротивления никто не оказал. Положение было слишком уж безнадежным. Пистолет Даймчерча лежал на столе, а его сообщники вообще не были вооружены.

— Небольшой, но ценный улов, — одобрительно заметил инспектор Мэрриот, защелкивая последнюю пару наручников. — Со временем, надеюсь, будет и больше.

Белый от ярости Даймчерч сверлил Таппенс бешеным взглядом.

— Ах ты, — рявкнул он. — Это ты навела их.

Таппенс рассмеялась.

— Ну, не одна я. Честно говоря, я должна была догадаться еще днем, когда вы упомянули число шестнадцать… Но в конечном итоге все решила записка Томми. Я позвонила инспектору Мэрриоту, послала к нему Альберта с запасным ключом от конторы, а сама поехала сюда с пустым голубым конвертом в сумочке. Содержимое я, согласно инструкции, отослала еще днем, как только мы расстались.

Инспектор Даймчерч, казалось, не слушал. Из всего ее монолога он уловил одно только слово.

— Томми? — переспросил он.

Томми, освобожденный наконец от своих пут, подошел к ним.

— Отлично сделано, братец Фрэнсис, — сказал он Таппенс, беря ее за руки. И, повернувшись к Даймчерчу, добавил: — Я же говорил, приятель, тебе и правда нужно побольше читать.

Глава 7 Избавиться от короля

Тянулась дождливая серая среда. Настроение в «Международном детективном агентстве» было соответствующее. Таппенс безвольно выронила из рук последний номер «Дэйли лидер».

— Знаешь, о чем я подумала, Томми?

— Боюсь, это даже неизвестно самому Господу, — отозвался ее муж. — Ты думаешь о таком количестве вещей, причем одновременно, что…

— Думаю, самое время нам снова отправиться на танцы.

Томми поспешно поднял «Дэйли лидер».

— А наше объявление неплохо смотрится, — заметил он, склоняя голову набок. — «Непревзойденные детективы Бланта». Ты хоть понимаешь, Таппенс, что непревзойденные детективы Бланта — это ты и только ты. Большая честь, как сказал бы Шалтай-Болтай[313].

— Я говорила о танцах.

— Забавная все-таки штука с этими газетами. Интересно, замечала ты когда-нибудь? Посмотри на эти три выпуска «Дэйли лидер». Можешь сказать, чем они отличаются?

Таппенс с зарождающимся интересом взглянула.

— Слишком просто, — пренебрежительно заявила она. — Одна — сегодняшняя, другая — вчерашняя, а третья вообще за понедельник.

— Блестяще, мой дорогой Ватсон! Но я не об этом. Посмотри на заголовок. Сравни все три. Видишь какое-нибудь отличие?

— Не вижу, — проворчала Таппенс. — Мало того, я абсолютно уверена, что его и нет.

Томми вздохнул и сомкнул кончики пальцев в манере Шерлока Холмса.

— Вот так. И это при том, что ты читаешь газеты не меньше, а если по совести, то даже больше меня. И однако, я заметил, а ты нет. Если ты посмотришь на сегодняшний номер «Дэйли лидер», то увидишь, что в самом центре дужки буквы «Д» есть маленькая белая точка, и такая же — в букве «л». Но во вчерашнем номере такие точки стоят совсем иначе. Их сразу две в букве «л» в слове «лидер». А в позавчерашнем номере тоже две точки стоят в букве «Д» слова «Дэйли». В сущности, точка — или точки — каждый день находятся на новом месте.

— Почему? — удивилась Таппенс.

— Какой-то журналистский фокус.

— Другими словами, ты не знаешь и даже не догадываешься.

— Скажу только, что подобная практика распространена во всех газетах.

— Ну до чего умен, — сказала Таппенс. — Особенно когда нужно заговорить кому-нибудь зубы. Вернемся к нашим баранам.

— Это к каким же?

— А к маскараду в «Три Артс».

Томми застонал.

— О нет, Таппенс. Только не это. Я недостаточно молод для таких штук. Правда, недостаточно.

— Когда я была хорошенькой маленькой девочкой, меня воспитывали в убеждении, что мужчины, и в особенности мужья, — это распутные существа, которые вечно пьют, танцуют и не ложатся спать до самого рассвета.

Чтобы держать их дома, нужна исключительно красивая и умная жена. Какая иллюзия! Все мои замужние подружки обожают танцевать и веселиться и вечно жалуются, что мужья, возвращаясь с работы, спешат влезть в домашние шлепанцы и отправляются спать в половине десятого. А ты так хорошо танцуешь, Томми, милый.

— Уж очень приторно, Таппенс!

— В сущности, — добавила та, — я хотела пойти туда не только развлечения ради. Меня заинтересовало одно объявление.

Она снова взяла «Дэйли лидер» и прочла вслух:

«Иду с трех червей. 12 взяток. Туз пик. Нужно избавиться от короля».

— Довольно дорогой способ учиться бриджу, — решил Томми.

— Не будь ослом. Бридж тут ни при чем. Понимаешь, в «Туз Пик» я обедала вчера с подружкой. Это такой маленький забавный подвальчик в Челси. Подружка сказала, что на всех этих больших шоу вошло в моду заглядывать туда в течение вечера перекусить яичницей с беконом и гренками с сыром — богема всегда так питается. Там еще такие закрытые кабинки по кругу… Весьма подозрительное местечко, я тебе доложу.

— И ты думаешь…

— Тройка червей означает бал в «Три Артс», завтра вечером. Двенадцать взяток — это полночь, а туз пик — это «Туз Пик».

— А как насчет необходимости избавиться от короля?

— Вот это, я думаю, нам и предстоит выяснить.

— Не буду даже и говорить, что ты можешь просто ошибаться, — великодушно сказал Томми, — но я не вполне понимаю, чего тебе так неймется влезть в любовные дела совершенно посторонних людей?

— Да не буду я влезать. Все, что я предлагаю — всего лишь интересный эксперимент в области работы детективов. Нам просто необходима практика.

— Бизнес, сейчас, конечно, не слишком оживленный, — признал Томми, — но все равно, Таппенс, тебе просто охота потанцевать на маскараде в «Три Артс». И нечего мне зубы заговаривать!

Таппенс откровенно расхохоталась.

— Ну, будь человеком, а, Томми? Забудь про свои ужасные тридцать два года и седой волос в левой брови.

— Никогда не умел отказать женщине, — проворчал ее муж. — Мне что, нужно будет выставлять себя дураком в каком-нибудь маскарадном костюме?

— Обязательно. Но можешь предоставить все мне. У меня есть блестящая идея.

Томми недоверчиво покосился на Таппенс. Он уже очень давно питал глубочайшую подозрительность к блестящим идеям жены.

Когда на следующий вечер он вернулся домой, из спальни вылетела сияющая Таппенс.

— Он прибыл, — объявила она.

— Кто?

— Костюм. Пойди посмотри.

Томми поплелся за женой. На постели была разложена полная экипировка пожарника. Вплоть до сияющего шлема.

— Бог ты мой! — простонал Томми. — Меня что, приняли в пожарную команду Уэмбли?

— Мимо. Попробуй еще разок, — предложила Таппенс. — Ты просто не проникся. Используй свои маленькие серые клеточки, mon ami. Ну же, Ватсон, блесните. Да не будь таким тупым, Томми!

— Погоди минуту, — протянул тот. — Кажется, я начинаю понимать. Здесь кроется какой-то темный умысел. Что собираешься надеть ты?

— Твой старый костюм, американскую шляпу и какие-нибудь роговые очки.

— Грубовато, — заметил Томми, — но суть я схватил: Маккарти инкогнито. А я, стало быть, Риордан[314].

— Вот именно. Я подумала, нам нужно практиковать не только английскую детективную методику, но и американскую тоже. И хоть разочек я побуду звездой, а ты скромным помощником.

— Не забывай, — внушительно заметил Томми, — что именно какое-нибудь невинное замечание Денни всегда наталкивает Маккарти на правильный след.

Таппенс только рассмеялась. У нее было отличное настроение.

Вечер выдался на славу. Столпотворение, музыка и фантастические наряды — все для того, чтобы юные парочки наслаждались жизнью и друг другом. Томми даже забыл о роли скучающего мужа, вытащенного из дому против своей воли.

Без десяти минут двенадцать они отправились на машине в славное — или бесславное — местечко «Туз Пик». Как и говорила Таппенс, это оказалось подвальное помещение, убогое и невзрачное с виду, но тем не менее битком набитое парочками в маскарадных костюмах. По стенам жались закрытые кабинки, одну из которых Томми с Таппенс и оккупировали, нарочно прикрыв дверь не до конца, чтобы наблюдать за происходящим снаружи.

— Интересно, кто из них? — сказала Таппенс. — Я имею в виду, которые наши? Как насчет вон той Коломбины[315] с красным Мефистофелем?[316]

— Я больше склоняюсь к злобному мандарину[317] и даме, называющей себя эсминцем — хотя по мне, она больше смахивает на баржу.

— Ну до чего остроумен! — ухмыльнулась Таппенс. — И все с какой-то капли спиртного! Смотри, какая дама червей вошла! Очень недурной костюм, кстати.

Упомянутая дама, сопровождаемая «джентльменом одетым в газету» из «Алисы в Зазеркалье»[318], заняла соседнюю кабинку. Оба они, как и большинство посетителей подвала, были в масках.

— Уверена, это самая настоящая обитель порока, — восторгалась Таппенс. — Скандал просто витает в воздухе. И до чего же все шумят!

Из соседней будки послышался как будто протестующий крик женщины, тут же заглушенный громким мужским смехом. Впрочем, здесь смеялись и пели все. Пронзительные женские голоса взвивались над низким гудением их кавалеров.

— Как насчет той пастушки? — предложил Томми. — Вон той, с нелепым французом. Может, это они?

— Ими могут оказаться кто угодно, — признала Таппенс. — Впрочем, какая разница? Нам хорошо тут, и это главное.

— Мне было бы еще лучше в другом костюме, — проворчал Томми. — Ты не представляешь, как в нем жарко.

— Да развеселись же! Ты отлично смотришься.

— Это, конечно, радует, — отозвался Томми, — тем более, что о тебе этого не скажешь. В жизни не видывал более забавного мелкого чучела.

— Эй, Денни, повежливее, сынок. Смотри-ка, джентльмен одетый в газету оставил свою даму одну. Куда это он собрался, как думаешь?

— Пошел поторопить официантов с выпивкой. Я бы, кстати, тоже не отказался.

— Что-то он долго, — сказала Таппенс, когда прошли четыре, а затем и пять минут. — Ты не будешь считать меня полной идиоткой, если…

Она вскочила.

— Считай меня кем хочешь, но я иду в соседнюю кабинку.

— Послушай, Таппенс, нельзя же…

— Я чувствую: здесь что-то не так. Я точно знаю. Даже не пытайся меня остановить.

Она поспешно выскользнула наружу, и Томми выбрался следом. Двери соседней кабинки были закрыты. Таппенс распахнула их и вошла. Томми не отставал от нее.

Девушка, одетая дамой червей, сидела в самом углу, неловко привалившись к стене. Глаза ее смотрели сквозь прорези маски прямо на вошедших, но она даже не пошевелилась. Ее платье было красиво расчерчено красным и белым узором, только слева он казался размытым. Красного там было куда больше, чем нужно.

Вскрикнув, Таппенс рванулась вперед, и Томми наконец тоже разглядел инкрустированную рукоять кинжала прямо под сердцем девушки. Таппенс упала рядом с ней на колени.

— Быстро, Томми, она еще жива. Найди управляющего, пусть немедленно вызовет врача.

— Хорошо. Постарайся не дотрагиваться до рукоятки, Таппенс.

— Я осторожно. Давай быстрее.

Томми выбежал, прикрыв за собой дверь. Таппенс осторожно подложила руку под спину девушке. Та сделала слабое движение, и Таппенс поняла, что она хотела бы снять маску. Бережно распустив завязки и сняв ее, она увидела нежное, как цветок, лицо и огромные глаза, наполненные ужасом, болью и недоумением.

— Господи, — тихо произнесла Таппенс. — Ты можешь говорить, милая? Скажи мне, если можешь, кто это сделал?

Глаза девушки старались сфокусироваться на лице Таппенс. Дыхание ее прерывалось — глубокие замирающие вдохи умирающего сердца, — но глаза смотрели прямо на Таппенс. Потом губы чуть приоткрылись.

— Это сделал… Бинго, — с трудом выдохнула она.

Потом ее тело обмякло — казалось, она тихо прикорнула на плече у Таппенс.

Вошел Томми с двумя мужчинами Более крупный из них, при одном взгляде на которого было ясно, что это врач, уверенно двинулся к девушке.

Таппенс осторожно освободилась от груза на своем плече.

— Боюсь, она умерла. — Ее голос сорвался.

Доктор быстро обследовал тело.

— Да, — подтвердил он. — Здесь уже ничего не сделаешь Лучше оставить все как есть до прихода полиции Как это случилось?

Таппенс довольно сбивчиво объяснила, умолчав о причинах, побудивших ее зайти в кабинку.

— Интересно, — проговорил доктор. — И вы ничего не слышали?

— Я слышала, как она вскрикнула, но мужчина тут же рассмеялся, и мне, естественно, в голову не могло прийти..

— Естественно, не могло, — согласился доктор. — И мужчина, вы говорите, был в маске? Так что узнать его вы не сможете?

— Боюсь, нет. А ты, Томми?

— Нет. Но ведь есть еще костюм.

— Что ж, сначала нужно будет произвести опознание этой бедняжки, — сказал доктор. — После чего, думаю, полиция быстро доберется до сути Вряд ли это сложный случай. А вот как раз и они.

Глава 8 Джентльмен, одетый в газету

Было уже больше трех, когда Томми с Таппенс, уставшие и расстроенные, добрались домой. Еще несколько часов понадобилось, чтобы Таппенс наконец смогла уснуть Она ворочалась с боку на бок, не в силах забыть похожее на цветок лицо с полными ужаса глазами.

Сквозь ставни уже пробивались первые солнечные лучи, когда Таппенс забылась тяжелым сном без сновидений.

День был в самом разгаре, когда она проснулась оттого, что Томми, давно уже вставший и одетый, осторожно тряс ее за плечо, склонившись над кроватью.

— Просыпайся, старушка. Здесь инспектор Мэрриот и еще кое-кто. Они хотят тебя видеть.

— А сколько сейчас?

— Уже одиннадцать. Сейчас попрошу Алису принести тебе чаю.

— Да, пожалуйста И скажи инспектору, что я выйду через десять минут.

Четверть часа спустя Таппенс поспешно вошла в гостиную. Инспектор Мэрриот, восседающий там с крайне официальным и торжественным видом, встал поздороваться.

— Доброе утро, миссис Бирсфорд. Это сэр Артур Мэривейл.

Таппенс пожала руку высокому худощавому мужчине с усталыми глазами и проседью в ухоженной шевелюре.

— Мы по поводу вчерашнего печального происшествия, — начал инспектор Мэрриот. — Я хочу, чтобы сэр Артур сам услышал то, что вы мне вчера рассказывали: что сказала покойная перед смертью. Мне было очень нелегко убедить сэра Артура.

— Я не могу поверить, — сказал гость, — и никогда не поверю, что Бинго Хэйл способен причинить хоть какой-то вред Вере.

— Мы несколько продвинулись за это время, миссис Бирсфорд, — пояснил инспектор Мэрриот. — Прежде всего, нам удалось установить личность погибшей. Это леди Мэривейл. Мы связались с сэром Артуром, и он тут же опознал ее. Нечего и говорить, каким страшным шоком это для него оказалось. Следующим вопросом было, знает ли он кого-нибудь по имени Бинго.

— Вы должны понять, миссис Бирсфорд, — вмешался сэр Артур, — что капитан Хэйл — Бинго Хэйл для знакомых — мой ближайший друг. Собственно, он и живет у нас. Он был в моем доме, когда сегодня утром пришли его арестовать. Я просто уверен, что вы ошиблись, — моя жена произнесла какое-то другое имя.

— Ошибки быть не может, — мягко возразила Таппенс. — Она сказала: «Это сделал Бинго».

— Видите, сэр Артур, — пожал плечами Мэрриот.

Несчастный сэр Артур рухнул в кресло и закрыл лицо ладонями.

— Невероятно. Зачем ему это? О, я понимаю вашу мысль, инспектор. Вы думаете, что Хэйл был любовником моей жены… Но даже если и так — а я ни на секунду не допускаю подобной мысли, — даже если так, зачем убивать?

Инспектор Мэрриот кашлянул.

— Мне не очень приятно говорить об этом, сэр, но последнее время капитан уделял значительное внимание некой особе — юной американке весьма значительного достатка. Если бы леди Мэривейл захотела, она могла бы расстроить свадьбу.

— Это оскорбительно, инспектор!

Сэр Артур в бешенстве вскочил на ноги, но инспектор устало отмахнулся.

— Хорошо, хорошо. Приношу свои извинения, сэр Артур. Так вы говорите, что собирались идти на бал вместе с капитаном Хэйлом. Ваша жена уехала в это время в гости, и вы представления не имели, что она тоже будет на балу. Так?

— Ни малейшего.

— Покажите ему, пожалуйста, объявление, о котором вы мне рассказывали, миссис Бирсфорд.

Таппенс нашла газету.

— Мне это кажется очевидным, — начал инспектор Мэрриот. — Объявление разместил в газете капитан Хэйл с расчетом, что его увидит ваша жена. О встрече они договорились заранее. Но, поскольку вы неожиданно решили идти тоже, необходимо было предупредить ее. Это объясняет фразу «Нужно избавиться от короля». Тогда как вы заказали себе костюм в театральной фирме в самый последний момент, капитан Хэйл подготовил свой заранее. Он пришел на бал как Джентльмен одетый в газету. А знаете, сэр Артур, что мы обнаружили зажатым в руке вашей жены? Обрывок газеты. Мои люди получили приказ забрать из вашего дома не только капитана Хэйла, но и его маскарадный костюм. Он будет ждать меня в участке, когда я вернусь туда. И если я обнаружу, что в нем не хватает того самого фрагмента, — что ж, тогда дело можно считать закрытым.

— Вы не обнаружите его, — сказал сэр Артур. — Я знаю Бинго Хэйла.

И, извинившись перед Таппенс за доставленное беспокойство, гости откланялись.

Вечером того же дня в доме Бирсфордов еще раз прозвучал дверной звонок и, к некоторому их удивлению, на пороге снова появился инспектор Мэрриот.

— Я подумал, что непревзойденным сыщикам Бланта интересно будет узнать последние новости, — сказал он, пряча улыбку.

— Будет, — согласился Томми. — Хотите выпить?

Он гостеприимно установил возле инспектора все необходимое.

— Дело абсолютно ясное, — проговорил последний через несколько минут. — Кинжал принадлежал самой убитой леди Очевидно, расчет был на то, чтобы представить все как самоубийство, и только благодаря тому, что вы подоспели вовремя, это не сработало. Мы также обнаружили множество писем… Нет никаких сомнений, что у леди Мэривейл был роман с капитаном, о чем сэр Артур не подозревал. И наконец, мы обнаружили последнее звено…

— Какое? — резко спросила Таппенс.

— Последнее звено в цепочке, обрывок «Дэйли лидер». Он был оторван от маскарадного костюма капитана Хэйла — соответствие полное. Да, дело абсолютно ясное. Кстати, я занес вам фотографии этих двух улик — подумал, вам будет интересно. Нечасто встретишь такое абсолютно ясное дело.

— Томми, — сказала Таппенс, когда ее муж, проводив инспектора, вернулся в комнату. — Как ты думаешь, почему он все время повторял, что дело абсолютно ясное?

— Не знаю. Может, это тешит его тщеславие?

— А вот и нет. Он пытался нас расшевелить. Ну, например, мясники, они ведь кое-что знают о мясе, правда?

— Ну да, в общем, но что…

— И точно так же садовники знают все о цветах, а рыбаки о рыбе. А детективы — я имею в виду профессиональные детективы — должны знать все о преступлении. Обычно они точно знают, когда дело чистое, а когда им подсовывают фальшивку. Весь опыт инспектора Мэрриота говорит ему, что капитан Хэйл невиновен — а факты упрямо твердят об обратном. И, в качестве последнего средства, он пытался расшевелить нас, втайне надеясь, что мы вдруг вспомним какую-нибудь незначительную деталь, что-то еще, случившееся вчерашней ночью, что представило бы дело в другом свете. Томми, почему, в конце концов, это не может быть самоубийством?

— Вспомни, что она тебе сказала.

— Я помню, но ты взгляни на вещи иначе. «Это сделал Бинго». Да, своим поведением он мог довести ее до самоубийства. Ведь может же быть и так.

— Вполне. Только это не объясняет обрывка газеты.

— А давай-ка взглянем на фотографии, которые принес Мэрриот. Я даже забыла спросить его, что говорит сам Хэйл.

— Я только что спрашивал у него об этом в холле. Хэйл клянется, что в тот вечер вообще не разговаривал с леди Мэривейл. Говорит, что кто-то сунул ему в руку записку со словами: «Не пытайтесь подойти ко мне сегодня. Артур что-то подозревает». Записку, однако, он предъявить не может, да и выглядит это не слишком убедительно. В конце концов, мы же с тобой знаем, что он был с ней там. Мы его видели!

Таппенс кивнула и погрузилась в изучение фотографий.

На одной был крошечный обрывок заголовка. «Дэйли ли…» Остальное было оторвано. Другая фотография представляла первую страницу газеты с оторванным сверху фрагментом. Сомнений быть не могло. Фрагменты совпадали идеально.

— А что это за отметки вдоль всей страницы? — заинтересовался Томми.

— Обычные стежки. Ну там, где газету подшивают к остальным.

— А, — протянул Томми. — А я было подумал, новая система расположения точек.

Он вздрогнул.

— Честное слово, Таппенс, прямо мурашки по коже. Подумать только, еще вчера мы с тобой обсуждали эти точки и ломали голову над объявлением, совершенно не подозревая…

Таппенс не ответила. Подняв голову, Томми обнаружил, что она невидяще смотрит перед собой, открыв рот и всем видом выражая крайнее изумление.

— Таппенс, — мягко позвал он, тряся ее за руку. — Что с тобой? Надеюсь, тебя не хватил удар или что-нибудь в таком духе?

Таппенс никак не отреагировала. Потом далеким голосом произнесла:

— Денни Риордан.

— Что? — переспросил ошарашенный Томми.

— Точно как ты говорил. Одно невинное замечание! Принеси-ка мне подборку «Дэйли лидер» за эту неделю.

— Что это ты задумала?

— Я сейчас Маккарти. Я долго бродил во тьме и благодаря тебе увидел наконец свет. Это же первая страница вторничного номера. А помнится мне, в этом номере точка, даже две должны быть в букве «л» в слове «лидер». А на этом обрывке точка стоит на букве «Д» и еще одна — на «л» Тащи газеты, давай убедимся.

Волнуясь, они сравнили газеты. Таппенс помнилось совершенно правильно.

— Видишь? Этот клочок вырван вовсе не из вторничной газеты.

— Но, Таппенс, как мы можем быть уверены? Это могут оказаться разные тиражи.

— Могут, но в любом случае они натолкнули меня на мысль… Совпадением здесь и не пахнет, это уж точно. И если я права, остается одно… Звони сэру Артуру, Томми. Попроси его немедленно приехать. Скажи, у меня появились для него важные новости. Потом отыщи Мэрриота. Если он уже ушел, в Скотленд-Ярде должны знать его домашний адрес.

Сэр Артур Мэривейл, крайне заинтригованный вызовом, появился в квартире Бирсфордов через полчаса. Таппенс вышла его встречать.

— Должна извиниться за настойчивость, — сказала она, — но мы с мужем кое-что обнаружили и решили, что вам нужно ознакомиться с этим немедленно. Присаживайтесь.

Сэр Артур присел, и Таппенс продолжила:

— Я знаю, вы страстно желаете оправдать своего друга.

Сэр Артур печально покачал головой.

— Желал, но улики столь тяжелы и неоспоримы, что даже я.

— А что бы вы ответили, скажи я, что случай послал мне в руки некое свидетельство, снимающее с капитана Хэйла все подозрения?

— Я был бы безумно рад услышать это, миссис Бирсфорд.

— Предположим, — продолжила Таппенс, — что я нашла девушку, которая танцевала на балу с капитаном Хэйлом в двенадцать часов вчерашней ночи, то есть именно в то время, когда, согласно обвинению, он был в «Туз Пик».

— Замечательно! — вскричал сэр Артур. — Я знал, что это какая-то ошибка. Несчастная Вера! Должно быть, она все же покончила с собой.

— Едва ли, — заметила Таппенс. — Вы забыли другого мужчину.

— Какого другого?

— Которого мы с мужем видели выходящим из кабинки. Видите ли, сэр Артур, на балу был еще один «Джентльмен одетый в газету». А кстати, какой костюм был у вас?

— У меня? Я нарядился палачом из семнадцатого века.

— Очень подходяще, — мягко заметила Таппенс.

— Подходяще, миссис Бирсфорд? Что вы хотите сказать этим «подходяще»?

— Подходяще к вашей роли. Рассказать вам, что я обо всем этом думаю, сэр Артур? Одежду из газет очень легко надеть поверх костюма палача. Предварительно в руку капитана Хэйла вкладывают записку, в которой его предостерегают заговаривать с определенной дамой. Только вот самой даме об этой записке ничего не известно. В назначенное время она приходит в «Туз Пик» и видит того, кого ожидала увидеть. Вдвоем они идут в кабинку. Думаю, он обнимает ее и целует — поцелуем Иуды, — а потом ударяет кинжалом. Она лишь слабо вскрикивает, и он заглушает этот крик смехом. Потом он уходит, а она в ужасе и недоумении от всего этого, в полной уверенности, что ее убийца — тот, кого она любит.

Она вырвала клок из газетного наряда. Убийца замечает это — он вообще человек педантично аккуратный. Чтобы не оставить никаких сомнений в виновности своей жертвы, он решает сделать этот клочок обрывком костюма капитана Хэйла. Задача была бы невыполнимой, не живи эти двое в одном доме. Это, разумеется, намного облегчает задачу. Убийца делает точную копию прорехи в костюме капитана Хэйла, сжигает собственный — и готовится играть роль верного друга.

Таппенс умолкла.

— Ну, сэр Артур?

Тот встал и поклонился.

— Разыгравшееся воображение прелестной леди, начитавшейся детективов.

— Вы так думаете? — вставил Томми.

— А также муж, оказавшийся у нее под каблуком, — добавил сэр Артур. — Сомневаюсь, что кто-то еще воспримет это всерьез.

Он громко рассмеялся, и Таппенс застыла в своем кресле.

— Этот смех я узнаю всегда, — сказала она. — Прошлый раз я слышала его в «Туз Пик». Кроме того, вы несколько заблуждаетесь относительно нас обоих. Бирсфорды — действительно наше имя, но есть и другое.

Она взяла со стола визитную карточку и протянула сэру Артуру. Тот прочел ее вслух.

— «Международное детективное агентство»!

Он резко вдохнул.

— Так вот кто вы в действительности! Потому-то Мэрриот и притащил меня сюда утром! Это была ловушка.

Он подошел к окну.

— Отличный у вас вид, — заметил он. — Весь Лондон как на ладони.

— Инспектор Мэрриот! — быстро позвал Томми.

Дверь в смежную комнату распахнулась, и на пороге показался инспектор. Губы сэра Артура тронула язвительная усмешка.

— Так я и думал, — произнес он. — Только, боюсь, инспектор, вам меня не взять. У меня есть лучший выход.

И, с силой оттолкнувшись от подоконника, он выбросился в окно.

Таппенс вскрикнула и зажала уши ладонями, чтобы отгородиться от звука, который уже успела себе представить — глухого шлепка далеко внизу. Инспектор Мэрриот выругался.

— Надо было подумать об окне, — процедил он. — Хотя, знаете, доказать его вину было бы очень нелегко. Что ж, я пойду вниз и посмотрю… что там.

— Бедняга, — медленно проговорил Томми. — Ведь если он любил жену…

Инспектор Мэрриот фыркнул, заглушив конец фразы.

— Любил? Да уж наверное! Он просто не знал, как сохранить деньги. У леди Мэривейл было значительное состояние, которое отошло бы теперь к нему и из которого он не увидел бы ни цента, уйди она к молодому Хэйлу.

— Значит, в этом все дело?

— Конечно. Я с самого начала чувствовал, что с сэром Артуром что-то нечисто, а капитан Хэйл тут ни сном ни духом… Мы в Скотленд-Ярде обычно знаем, что к чему, но против таких улик мало что можно сделать. Ладно, я пойду вниз. И на вашем месте, мистер Бирсфорд, я дал бы жене глоток бренди. Эта история сильно ее огорчила.

— Садовники, — тихо проговорила Таппенс, когда за инспектором, так и не утратившим своего обычного хладнокровия, закрылась дверь, — мясники, рыбаки и детективы. Я была права: он знал.

Томми, повозившись в буфете, приблизился к ней с большим стаканом в руке.

— Выпей.

— Это что, бренди?

— Нет, это большой коктейль — как любит победоносный Маккарти А Мэрриот-то кругом прав. Так все и было. Дерзкий ход убийцы и игрока.

Таппенс кивнула.

— Да, от короля все-таки избавились. Он сам себя перехитрил.

— Что ж, — сказал Томми, — король умер — да… да и черт с ним!

Глава 9 Дело об исчезнувшей леди

На столе мистера Бланта — владельца «Международного детективного агентства» — раздался предупредительный звонок, и Томми с Таппенс бросились каждый к своему глазку, сквозь которые можно было наблюдать за томящимися в приемной клиентами, томить которых посредством разнообразных артистических ухищрений входило, среди прочего, в обязанности Альберта.

— Я посмотрю, сэр, — говорил он в настоящий момент, — но, боюсь, мистер Блант сейчас слишком занят. Как раз разговаривает по телефону со Скотленд-Ярдом.

— Я подожду, — ответил посетитель. — Карточки у меня с собой нет, но я — Габриэль Стэвенссон!

Посетитель являл собой великолепный образчик мужественности. Ростом он был более шести футов[319]. Лицо у него было обветренное и загорелое, а удивительно прозрачные голубые глаза составляли почти пугающий контраст с темной кожей.

Томми быстро принял решение. Надев шляпу, он взял в руку перчатки и открыл дверь в приемную Узрев незнакомца, на пороге он замялся.

— Этот джентльмен ожидает вас, мистер Блант, — сообщил Альберт.

По лицу Томми скользнуло выражение легкого неудовольствия. Он взглянул на часы.

— Без четверти одиннадцать я должен быть у герцога, — заявил он и, пронзительно глянув на просителя, решил: — Могу уделить вам пару минут, сэр. Сюда, пожалуйста.

Посетитель послушно последовал за Томми в кабинет, где, с блокнотом и ручкой наготове, их уже скромно ждала Таппенс.

— Мой доверенный секретарь, мисс Робинсон, — представил ее Томми. — А теперь, сэр, не угодно ли вам изложить ваше дело? Пока мне известно только, что оно неотложное, что вы приехали сюда на такси и недавно были в Арктике — или Антарктике.

Посетитель ошеломленно уставился на Томми.

— Но это же невероятно! — вскричал он. — Я думал, такое бывает только в книжках. Ваш курьер даже имени моего вам не назвал!

Томми устало вздохнул.

— Та, та, та, все это было очень легко. — Лучи полуночного солнца за Полярным кругом обладают специфическим действием на кожу — излучение актиния[320], знаете ли. Как раз пишу кратенькую монографию по теме. Однако мы уклоняемся… Так что же привело вас ко мне в столь расстроенных чувствах?

— Начну с того, мистер Блант, что зовут меня Габриэль Стэвенссон…

— А! Ну конечно! — припомнил Томми. — Знаменитый исследователь. Кажется, вы совсем недавно вернулись из района Северного полюса?

— Я прибыл в Англию три дня назад. Меня привез на своей яхте один из друзей, оказавшийся в северных водах. Без него я попал бы сюда не раньше, чем через полмесяца. А надо вам сказать, мистер Блант, что перед тем как два года назад я отправился в эту экспедицию, мне выпало огромное счастье быть помолвленным с миссис Морис Лэй Гордон…

— До замужества… — перебил его Томми.

— Достопочтенная Гермиона Крэйн, младшая дочь лорда Ланчестера, — без запинки выпалила Таппенс.

Томми наградил ее восхищенным взглядом.

— Ее первый муж погиб на войне, — скромно добавила Таппенс.

Габриэль Стэвенссон кивнул.

— Совершенно верно. Как я и говорил, мы с Гермионой были помолвлены. Само собой, я хотел уже отказаться от экспедиции, но Гермиона — благослови ее Бог! — не захотела об этом и слышать. Идеальная жена для путешественника! Так вот, по прибытии в Англию первым моим порывом было, конечно, увидеться с ней. Я послал телеграмму из Саутгемптона и первым же поездом выехал в Лондон. Я знал, что сейчас она живет на Понт-стрит со своей теткой, леди Сьюзен Клонрэй, и направился прямиком туда. Там я, к великому своему разочарованию, узнал, что Гермиона гостит у каких-то своих друзей в Нортумберленде. Леди Сьюзен, справившись с удивлением, вызванным моим неожиданным приездом — как я уже говорил, меня ждали не раньше, чем через две недели, — была необычайно мила. Она сказала, что Гермиона вернется через пару дней. Я, естественно, спросил адрес, но тут старушка начала мямлить что-то невразумительное, Герми собиралась гостить в нескольких местах, и трудно сказать, в каком из них она может находиться сейчас. Впрочем, мистер Блант, не секрет, что с леди Сьюзен мы никогда особо не ладили. Она, знаете, из этих пышных дамочек с двойным подбородком, которых я совершенно не выношу — никогда не терпел. Толстые женщины и жирные собаки — это просто оскорбление Господу Богу, и они еще, как назло, постоянно ходят парами. Я знаю, дико, конечно, но так оно и есть: никогда не мог поладить ни с одной толстушкой.

— Да, полнота нынче не в моде, — сухо согласился Томми. — Впрочем, и антипатии есть у каждого. Покойный лорд Робертс, к примеру, ненавидел кошек.

— Послушайте, я вовсе не говорю, что леди Сьюзен начисто лишена достоинств. Возможно, она совершенно очаровательная женщина, но лично я теплых чувств к ней никогда не испытывал. Всегда в глубине души подозревал, что она против нашей помолвки, и уверен, отговорила бы Герми, если б только смогла. Нет это вовсе не фантазия. Называйте это предубеждением, если хотите. Так вот, прежде чем продолжить, должен сказать вам, что принадлежу к тем твердолобым упрямцам, которые всегда настоят на своем. Я не убрался с Понт-стрит до тех пор, пока не вытряс из старушки имена и адреса всех людей, у которых Герми могла остановиться. Потом сел на почтовый поезд к северу…

— Вы, я вижу, вообще человек действия, мистер Стэвенссон, — улыбнувшись, перебил его Томми.

— И представляете, мистер Блант, — продолжил тот. — Никто из этих людей и в глаза не видел Гермиону! Мало того, лишь по одному из трех адресов ее действительно ждали — похоже, с двумя другими леди Сьюзен поднапутала, — но в последний момент получили от Герми телеграмму, что она передумала. Естественно, я спешно вернулся в Лондон и направился прямиком к леди Сьюзен. Нужно отдать ей должное — она выглядела встревоженной. Она признала, что понятия не имеет, где в таком случае может быть Герми. Тем не менее она решительно не хотела слышать ни о какой полиции, заявив, что Герми не маленькая глупая девочка, а взрослая женщина, привыкшая всегда поступать по-своему. Вероятно, сказала старушка, на нее просто нашла какая-нибудь блажь. Я вполне понимал нежелание Герми докладывать о своих планах леди Сьюзен, но волновался от этого ничуть не меньше. У меня было странное чувство, будто что-то здесь не так. Я уже собрался уходить, когда принесли телеграмму. Леди Сьюзен прочла ее с видимым облегчением и передала мне. Телеграмма гласила:

«Планы изменились. Неделю проведу в Монте-Карло,

Герми».

— Телеграмма у вас с собой? — спросил Томми, протягивая руку.

— Нет, но ее отправляли из Мэлдона, графство Суррей. Я запомнил, потому что это показалось мне странным. Что ей делать в Мэлдоне? Никогда не слыхал, чтобы у нее там были знакомые.

— А вам не пришло в голову броситься в Монте-Карло так же, как до этого вы отправились к северу?

— Пришло, конечно, но я подумал и решил воздержаться. Понимаете, мистер Блант, может, леди Сьюзен эта телеграмма и успокоила, но не меня. Мне показалось странным, что Герми обходится телеграммами вместо того, чтобы послать письмо. Пара строчек, написанных ее рукой, развеяли бы мои сомнения полностью, а послать телеграмму с подписью «Герми» может кто угодно. Чем дольше я об этом думал, тем больше не по себе мне становилось. В конце концов — это было вчера днем — я съездил в Мэлдон. Не такое уж маленькое местечко: две гостиницы, поле для гольфа[321] и прочее. Я справлялся во всех местах, какие только пришли мне в голову, но не нашел никаких признаков пребывания там Герми. Возвращаясь оттуда поездом, я прочел в газете ваше объявление и решил поручить это дело вам. Если Герми действительно поехала в Монте-Карло, мне не хотелось бы пускать по ее следу полицию и устраивать скандал, но в то же время разыгрывать из себя дурака и собственноручно искать ветра в поле мне тоже не улыбается. Я остаюсь в Лондоне — на случай, если здесь что-то нечисто.

Томми задумчиво кивнул.

— А что именно вы подозреваете?

— Не знаю. Я просто чувствую: что-то здесь не так.

Стэвенссон порывисто достал из кармана бумажник и, раскрыв его, выложил на стол фотографию.

— Это Гермиона, — сообщил он. — Я оставлю это у вас.

Высокая стройная женщина на фотографии действительно уже вышла из поры первой юности, но сохранила приятную открытую улыбку и прекрасные глаза.

— Хорошо, мистер Стэвенссон, — подвел итог Томми. — Вы уверены, что вам нечего больше добавить к своему рассказу? Что вы ничего не упустили?

— Решительно нечего.

— Ни одной детали? Даже самой незначительной?

— Думаю, нет.

Томми вздохнул.

— Это сильно осложняет задачу, — заметил он. — Вы, наверное, частенько замечали в детективах, мистер Стэвенссон, что все, чего так часто не хватает великому сыщику, чтобы выйти на след, это какая-нибудь маленькая, незначительная на первый взгляд деталь. Впрочем, могу уже сказать, что в вашем деле проглядывают некие отличительные особенности. Думаю, частично я его уже раскрыл. Впрочем, время покажет.

Он взял лежавшую на столе скрипку и задумчиво провел по струнам смычком[322] Таппенс стиснула зубы, и даже закаленный исследователь севера немного побледнел Маэстро положил скрипку на место.

— Волшебные звуки, — пробормотал он. — Оставьте ваш адрес, мистер Стэвенссон, и я сообщу вам, как только появятся новости.

Когда дверь за посетителем закрылась, Таппенс поспешно схватила скрипку, сунула ее в комод и повернула в замке ключ.

— Если тебе так хочется быть Шерлоком Холмсом, я с радостью дам тебе шприц и склянку кокаина. Но, Бога ради, оставь в покое скрипку! Если бы этот милый исследователь не был прост как дитя, он раскусил бы тебя в мгновение ока. Так что: будешь держаться методов Холмса?

— Льщу себя мыслью, что до сих пор справлялся с этим неплохо, — самодовольно заявил Томми. — Дедукция[323] удалась недурно, ты не находишь? С такси, правда, пришлось рискнуть, но, в конце концов, это единственный разумный способ сюда добраться.

— Хорошо еще, что как раз утром я прочла в «Дэйли миррор»[324] о его помолвке, — проворчала Таппенс.

— Да уж, это здорово поддержало престиж непревзойденных детективов Бланта. Нет, это решительно дело для Шерлока Холмса. Даже ты не могла не заметить сходства с исчезновением леди Фрэнсис Карфакс[325].

— Надеешься отыскать тело Лэй Гордон в гробу?

— Теоретически, там ей самое место. Практически же. А что ты думаешь?

— Ну, самое естественное объяснение, похоже, то, что по тем или иным причинам Герми, как он ее называет, боится встречи с возлюбленным, а леди Сьюзен ее прикрывает. Ну, попросту говоря, наломала дров и теперь не знает, как выкрутиться.

— Мне это тоже пришло в голову, — согласился Томми, — но, думаю, лучше бы нам убедиться окончательно, прежде чем предлагать такое объяснение парню вроде Стэвенссона. Ну, женушка, как насчет прогулки в Мэлдон? Кстати, не помешает захватить с собой клюшки для гольфа.

Жена оказалась не прочь, и «Международное детективное агентство» осталось на попечении Альберта.

Мэлдон, даром что крупный населенный пункт, места занимал не много. Томми с Таппенс, наведя все мыслимые справки, остались тем не менее ни с чем. И только когда они уже возвращались в Лондон, Таппенс вдруг осенило.

— Томми, а почему на телеграмме значилось Мэлдон, графство Суррей?

— Потому что Мэлдон находится в Суррее, дурочка.

— Сам дурак, — оскорбилась Таппенс. — Я не о том. Если ты получаешь телеграмму из Гастингса, например, или из Торки, там же графство не ставится… А вот на телеграммах из Ричмонда стоит «Ричмонд, графство Суррей». Это потому, что есть два Ричмонда.

Томми, сидевший за рулем, даже притормозил.

— Таппенс, — произнес он с нежностью, — а идея не так уж и плоха. Давай-ка справимся вон на той почте.

Подкатив к маленькому зданию посреди деревенской улицы, они уже через пару минут выяснили, что на свете существует два Мэлдона: один в графстве Суррей и другой — в графстве Суссекс, причем последний — крошечный поселок, каким-то чудом обзаведшийся собственным телеграфом.

— Вот оно, — возбужденно проговорила Таппенс. — Стэвенссон, зная, что Мэлдон находится в Суррее, даже и смотреть не стал на название графства, начинавшееся с буквы С.

— Завтра, — решил Томми, — осмотрим суссекский вариант.

Мэлдон, графство Суссекс, оказался почти полной противоположностью своему суррейскому тезке. Он находился в четырех милях от железнодорожной станции и состоял из семи крошечных жилых коттеджей, пары пивных, двух маленьких магазинчиков и почты с телеграфом, по совместительству торгующей сладостями и почтовыми открытками. Таппенс взяла на себя магазины, а Томми направился в заведение под названием «Петух и воробей» Через полчаса они встретились.

— Ну? — потребовала отчета Таппенс.

— Весьма приличное пиво, — сообщил Томми. — Больше ничего не узнал.

— Попробуй в «Голове Короля», — посоветовала Таппенс. — А я пока еще раз загляну на почту. Там была какая-то злобная старуха, но я слышала, как ее позвали обедать.

Она вернулась на почту и принялась рассматривать открытки. Из задней комнаты появилась, дожевывая что-то на ходу, молоденькая румяная девушка.

— Мне вот эту, пожалуйста, — обратилась к ней Таппенс. — И не могли бы вы подождать, пока я просмотрю вон те забавные?

Роясь в открытках, она продолжила:

— Было бы чудесно, если вы смогли бы подсказать мне адрес моей сестры. Она остановилась где-то поблизости, а я потеряла ее письмо. Лэй Гордон ее фамилия.

— Не помню, — покачала головой девушка. — У нас тут не очень много бывает писем — я бы, наверное, вспомнила адрес, если б видела его на конверте. Да кроме Грэнджа здесь крупных домов и нет поблизости.

— А что за Грэндж? — поинтересовалась Таппенс. — Кому он принадлежит?

— Доктору Хорристону. Там сейчас клиника. Все больше по части нервов, так мне сдается. Леди приезжают к нему лечиться покоем, ну и тому подобное. Покоя-то здесь, видит Бог, предостаточно, — хихикнула она.

Таппенс поспешно выбрала пару открыток и расплатилась.

— Смотрите, — воскликнула девушка, — вон как раз машина доктора Хорристона едет.

Таппенс метнулась к дверям и успела разглядеть проезжающую мимо маленькую двухместную машину, за рулем которой сидел высокий смуглый мужчина с аккуратной черной бородкой и несимпатичным властным лицом. Машина исчезла в конце улицы, и Таппенс увидела Томми, направляющегося к ней с противоположного тротуара.

— Томми, кажется, я нашла! Клиника доктора Хорристона.

— Да, мне говорили о ней в «Голове Короля». Может, стоит поинтересоваться. Хотя, если бы у миссис Гордон приключился нервный срыв или что-нибудь подобное, ее тетя и знакомые уж наверное об этом знали бы.

— Ну, в общем-то да, но я не о том. Томми, ты видел мужчину в спортивной машине?

— Да, совершенная, по-моему, скотина.

— Доктор Хорристон.

Томми присвистнул.

— На редкость подозрительный тип. Что скажешь, Таппенс? Не заглянуть ли нам в Грэндж?

После недолгих поисков они отыскали клинику, оказавшуюся большой хаотичной постройкой, возвышавшейся посреди пустыря. За клиникой находился быстрый ручей, когда-то вращавший мельничное колесо.

— Мрачноватое место для жилья. Прямо мурашки по коже, — признался Томми. — Знаешь, у меня такое чувство, что все это обернется куда хуже, чем мы думали.

— Ой, нет. Только бы вовремя успеть. Сердцем чувствую: бедняжка в страшной опасности.

— Таппенс, уйми свое воображение.

— Не могу. Мне очень не понравился доктор. Но что же нам делать? Знаешь, наверное, лучше всего мне просто позвонить в дверь, спросить миссис Лэй Гордон и посмотреть, что ответят. Потому что, в конце-то концов, а вдруг мне скажут правду?

Так она и сделала. Дверь почти немедленно распахнулась, и на пороге появился слуга с совершенно непроницаемым лицом.

— Я бы хотела увидеть миссис Лэй Гордон, если, конечно, она достаточно здорова для этого, — заявила Таппенс.

Ей показалось, что ресницы мужчины дрогнули, но ответил он не колеблясь:

— У нас нет больных с таким именем, мадам.

— Ну как же? Это ведь клиника доктора Хорристона? Клиника «Грэндж», да?

— Да, мадам, но у нас нет никого по имени Лэй Гордон.

Испытавшая неудачу Таппенс ретировалась за ворота и возобновила совещание с Томми.

— Может, он и правду сказал, — заметил Томми. — В конце концов, мы же не знаем наверняка.

— Нет. Он лгал. Точно тебе говорю.

— Давай лучше подождем, когда вернется сам Хорристон, — решил Томми. — Я выдам себя за журналиста, желающего обсудить его новую систему лечения. Это даст мне возможность попасть внутрь и изучить обстановку на месте.

Доктор появился где-то через полчаса. Подождав еще минут пять, Томми в свою очередь направился к дому и в свою очередь вернулся оттуда не солоно хлебавши.

— Доктор оказался занят, — пояснил он. — Его нельзя беспокоить, да он никогда и не разговаривает с журналистами. Ты права, Таппенс, с этим заведением что-то нечисто. Расположено оно в таком месте, что на много миль вокруг ни единой души. Здесь может твориться черт знает что, и никто никогда не узнает.

— Так. Пошли, — решительно заявила Таппенс.

— Что это ты задумала?

— Перелезть через стену и посмотреть, можно ли незаметно пробраться в дом.

— Здорово. Я с тобой.

За стеной оказался довольно запущенный, зато содержащий множество удобных укрытий сад. Томми с Таппенс удалось никем не замеченными подобраться к дому с тыла.

Несколько полуобвалившихся ступеней вели на широкую террасу, в глубине которой виднелись распахнутые двери в дом. Но подобраться к ним в открытую Томми с Таппенс не решились, а окна, под которыми они прятались, оказались слишком высоко, чтобы в них можно было заглянуть. Они уже думали, что их вылазка оказалась напрасной, когда Таппенс вдруг крепко сжала руку Томми.

В доме, совсем рядом с ними, разговаривали. Окна были открыты, и Томми с Таппенс отчетливо слышали, как кто-то раздраженно сказал:

— Входи, да входи же. И закрой за собой дверь. Ты говорил, что с час назад заходила дама и спрашивала миссис Лэй Гордон?

— Да, сэр, — ответил кто-то, и Таппенс узнала голос невозмутимого слуги.

— Ты, конечно, ответил, что такой здесь нет?

— Конечно, сэр.

— А теперь еще и журналист! — злобно проговорил другой, неожиданно подходя к окну и высовываясь наружу.

Притаившиеся в кустах Томми с Таппенс тотчас узнали в нем доктора Хорристона.

— Кто меня беспокоит, так это женщина, — продолжил доктор. — Как она выглядела?

— Молодая, симпатичная; очень модно одета, сэр.

Томми ткнул Таппенс локтем.

— Понятно, — процедил доктор сквозь зубы. — Как я и опасался. Одна из подружек Лэй Гордон Положение осложняется. Придется принять меры..

На этом разговор прервался. Томми с Таппенс услышали, как хлопнула дверь, и все стихло.

Томми скомандовал отступление. С великими предосторожностями они добрались до небольшой поляны неподалеку, но за пределами слышимости из дома, он проговорил.

— Таппенс, старушка, это уже серьезно Они явно затевают что-то недоброе. Думаю, нам надо поскорее ехать в город и предупредить Стэвенссона.

К его удивлению, Таппенс покачала головой.

— Мы должны оставаться здесь. Ты разве не слышал? Он собирается принять меры. Кто знает, что у него на уме!

— Хуже всего, что у нас практически не с чем обратиться в полицию.

— Слушай, Томми, а почему бы не позвонить Стэвенссону из деревни? А я посторожу пока здесь.

— Может, это и лучший выход, — согласился ее муж, — только, знаешь что, Таппенс…

— Что?

— Береги себя, ладно?

— Конечно, дурачок. Беги давай.

Вернулся Томми только часа через два. Таппенс ждала его у ворот.

— Ну?

— До Стэвенссона я так и не дозвонился. Звонил леди Сьюзен, но ее тоже не оказалось. Тогда я решил звякнуть старине Брэйди. Попросил его глянуть на имя Хорристон в медицинском справочнике или как его там.

— И что сказал доктор Брэйди?

— О, как выяснилось, он отлично знает Хорристона! Одно время тот казался самым обычным врачом, но неожиданно погорел на чем-то. Брэйди назвал его самым отъявленным шарлатаном и добавил, что, по его мнению, от Хорристона можно ждать чего угодно. Вопрос в том, что теперь делать нам?

— Оставаться здесь, — моментально ответила Таппенс. — У меня предчувствие, что этой ночью они что-то замыслили. Между прочим, пока тебя не было, садовник подравнивал плющ вокруг дома. Томми, я видела, где он оставил лестницу!

— Совсем даже неплохо, Таппенс, — одобрительно заметил ее муж. — В таком случае, этой ночью..

— Как только стемнеет..

— Мы увидим…

— Что-нибудь увидим, — заключила Таппенс.

Томми принял пост возле дома, а Таппенс отправилась в деревню купить что-нибудь поесть. Потом она вернулась, и они продолжили бдение уже вместе. В девять часов вечера они решили, что достаточно стемнело и можно смело начинать операцию. Теперь они могли кружить вокруг дома совершенно без опаски. Внезапно Таппенс схватила Томми за руку.

— Слушай.

Из тьмы донесся едва слышный звук. Это был болезненный стон женщины. Таппенс показала на окно первого этажа.

— Оттуда, — шепнула она.

И вновь слабый стон нарушил ночную тишину.

Двое под окнами решили, что самое время привести в действие задуманное. Таппенс показала место, где садовник спрятал днем лестницу, и, взявшись за ее концы, они принесли ее к той стороне дома, откуда доносились стоны. Ставни на всех окнах были плотно заперты, и только в одном — том самом — они были распахнуты настежь.

Томми постарался возможно бесшумнее приставить лестницу к стене дома.

— Полезу я, — шепнула ему Таппенс. — Ты будешь внизу. Залезть по лестнице сумею и я, а вот держать ее у тебя получится явно лучше. И, кстати, если вдруг из-за угла появится доктор, ты сможешь с ним справиться, а я нет.

Таппенс ловко взобралась по лестнице и осторожно заглянула в окно. Потом она резко пригнула голову, но через пару минут очень медленно и осторожно снова заглянула внутрь. Минут через пять она спустилась.

— Это она! — выдохнула Таппенс. — О, Томми, это ужасно. Она лежит там в постели и стонет, и мечется, а когда я заглянула, как раз входила женщина в белом халате. Она нагнулась над бедняжкой, что-то вколола ей в руку, а затем ушла. Что же нам делать, Томми?

— Она в сознании?

— Кажется, да. Я почти уверена. Возможно, она привязана. Сейчас я поднимусь снова и, если удастся, попробую проникнуть внутрь.

— Послушай, Таппенс.

— Если возникнет какая-нибудь опасность, я сразу крикну тебе Ну, до скорого.

И, оставив все возражения мужа у основания лестницы, Таппенс устремилась вверх. Томми видел, как она возится с окном, потом бесшумно поднимает раму и проскальзывает внутрь.

Нервы у Томми были напряжены до предела Сначала он не слышал вообще ничего. Должно быть, Таппенс и Лэй Гордон разговаривали шепотом — если вообще разговаривали Потом он расслышал наверху тихие голоса и вздохнул с облегчением. Неожиданно голоса стихли Наступила мертвая тишина.

Томми напряженно вслушивался.

— Да чем они там занимаются? — пробормотал он и подскочил, когда на его плечо опустилась чья-то рука.

— Пошли, — послышался из темноты голос Таппенс.

— Таппенс! Как ты сюда попала?

— Через дверь Давай выбираться отсюда.

— Выбираться?

— Вот именно.

— А как же миссис Гордон?

Когда Таппенс ответила, в ее голосе звучала непередаваемая горечь:

— Она худеет.

Томми, заподозрив шутку, внимательно вгляделся в лицо жены.

— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что сказала. Худеет. Борется с ожирением. Сбрасывает вес. Ты разве забыл, как Стэвенссон относится к полным женщинам? Так вот, за два года, что он отсутствовал, его Герми растолстела. Узнав, что он возвращается, она запаниковала и бросилась в эту новомодную клинику доктора Хорристона. Он использует какие-то инъекции — держит их в строжайшем секрете — и кормление через нос. Могу тебе сказать, что он точно шарлатан, но шарлатан чертовски удачливый. Так вот, Стэвенссон приехал на две недели раньше срока, когда она только начала курс лечения. Леди Сьюзен поклялась хранить тайну и, как видишь, сохранила. А мы притащились сюда и разыграли полнейших идиотов!

Томми сделал медленный и глубокий вдох.

— Мне помнится, Ватсон, — произнес он с достоинством, — что утром в Королевской опере дают прекрасный концерт. Мы наверняка на него успеем. И вы сильно меня обяжете, если не станете вносить в свои хроники это дело. В нем нет ничего стоящего внимания.

Глава 10 Слепой и смерть

— Хорошо, — ответил Томми и повесил трубку.

— Это шеф, — повернулся он к Таппенс. — Похоже, он за нас волнуется. Представляешь, враги пронюхали, что я не настоящий Блант. Так что заварушка может начаться в любую минуту. Шеф, как о большом одолжении, просил тебя отправиться домой и не высовывать оттуда носа. Да и вообще больше не вмешиваться в это дело. Похоже, что осиное гнездо, которое мы разворошили, оказалось куда больше, чем можно было предполагать.

— Отправиться домой! Чушь какая! — возмущенно фыркнула Таппенс. — А кто будет приглядывать за тобой? И кроме того, я обожаю заварушки. Последнее время бизнес идет что-то совсем уж вяло.

— Убийства и грабежи с неба не сыплются, — поучительным тоном заметил Томми. — Ты требуешь невозможного. Так вот я о чем подумал… Когда в делах застой, нам нужно ежедневно упражняться дома.

— Лежать на спине и дрыгать ногами в воздухе? Ты про это?

— Не надо понимать так буквально. Когда я говорю упражняться — это означает упражняться в детективном искусстве. Копировать великих мастеров. Вот, например…

Томми открыл ящик стола, извлек оттуда устрашающего вида очки с темно-зелеными стеклами и укрепил их на переносице, что удалось ему далеко не сразу. Затем он вытащил из кармана часы.

— Стекло я утром разбил, — пояснил он. — Так что теперь это специальные часы без стекла, стрелки которых мои чуткие пальцы могут ощупывать для определения времени.

— Полегче, — предостерегла Таппенс. — Часовую ты уже почти оторвал.

— Дай руку, — потребовал Томми.

Держа ее на весу, он положил палец ей на пульс.

— О! Клавиши тишины, — пробормотал он. — У этой женщины сердце в полном порядке.

— Полагаю, — молвила Таппенс, — ты теперь Торнли Колтон?[326]

— Именно, — подтвердил Томми. — Слепой Детектив А ты — как бишь его — ну, секретарь. Такой черноволосый и розовощекий…

— Узел детской одежды, найденный на берегу реки[327],— закончила Таппенс.

— А Альберт, соответственно, Гонорар, он же Креветка.

— Нужно еще научить его говорить «Эге», — напомнила Таппенс. — И голос у него не пронзительный. Наоборот ужасно грубый.

— У стены возле двери, — продолжил Томми, — ты наблюдаешь изящную полую тросточку, столь красноречивую в моих чутких пальцах.

Он встал и тут же врезался в кресло.

— Черт! — взвыл он в ярости. — Совсем про него забыл.

— Наверное, ужасно — потерять зрение, — сочувствующе заметила Таппенс.

— Не то слово, — от души подтвердил Томми. — А хуже всего тем, кто потерял его на войне. Но знаешь, говорят, что, когда долго живешь во тьме, у тебя развиваются особые чувства. Вот я и хочу испробовать и поглядеть, разовьются ли такие у меня? Это будет весьма полезно — научиться обходиться без света.

— А теперь, Таппенс, — продолжил он, — представь, что ты Сидней Тэмз. Сколько шагов до тросточки?

Таппенс растерянно оглядела пространство, зажмурилась и предположила:

— Три шага прямо, пять влево.

Томми неуверенно двинулся в путь, прерванный предупреждающим возгласом Таппенс, обнаружившей вдруг, что четвертый шаг влево заканчивается стеной.

— Так дело не пойдет, — сказала она. — Ты не представляешь, до чего трудно определить на глаз, сколько нужно шагов.

— Чертовски увлекательно, — решил Томми. — Зови Альберта. Хочу пожать вам обоим руки и посмотреть, сумею ли понять по ним, кто есть кто.

— Ладно, — согласилась Таппенс. — Только пусть он сначала их вымоет. Они наверняка липкие от этих отвратительных леденцов, которые он вечно сосет.

Альберт, ознакомившись с правилами игры, исполнился интереса.

Пожав руки, Томми самодовольно улыбнулся.

— Клавиши тишины не лгут, — пробормотал он. — Первым был Альберт, ты, Таппенс, — второй.

— А вот и нет, — взвизгнула та в восторге. — А туда же, клавиши тишины! Ты же по кольцу судил, а я отдала его Альберту!

Последовали другие эксперименты, увенчавшиеся весьма сомнительным успехом.

— Не все сразу, — заявил Томми. — Совершенство достигается упорным трудом. Я вот что скажу. Сейчас как раз время обедать, так что мы с тобой отправляемся в «Блитц», Таппенс. Слепой и его поводырь. Думаю, там можно получить кое-какой полезный опыт.

— Слушай, Томми, мы точно во что-нибудь вляпаемся.

— Ни в коем случае. Я буду вести себя совершенно как маленький джентльмен. Но, готов поспорить, к концу обеда я сильно тебя удивлю.

Расправившись таким образом со всеми сомнениями, через четверть часа пара уже сидела, уютно устроившись за угловым столиком Золотого зала ресторана «Блитц».

Пальцы Томми легко пробежались по меню.

— Мне плов с омаром[328] и жареного цыпленка, — попросил он.

Таппенс сделала свой заказ, и официант удалился.

— Неплохо для начала, — решил Томми. — Теперь что-нибудь посложнее. Вот это ноги! Я про девицу в мини-юбке, которая только что вошла.

— Как вам удалось это, Торн?

— Красивые ноги создают в полу совершенно особые вибрации, улавливаемые моей полой тростью. А если серьезно, то в большом ресторане почти всегда в дверях стоит, высматривая знакомых, какая-нибудь особа с красивыми ногами; а с тех пор, как в моду вошли мини-юбки, глупо было бы ожидать, что она наденет что-то другое.

Обед продолжился.

— Мужчина через два столика от нас смахивает на весьма преуспевающего спекулянта, — небрежно обронил Томми через некоторое время. — Еврей, надо полагать, не так ли?

— Здорово, — восхитилась Таппенс. — Этого я не поняла.

— Я не могу каждый раз объяснять тебе, как это делается. Весь эффект пропадает. Сейчас, например, метрдотель разливает шампанское тремя столиками правее от нас, а дородная дама в черном вот-вот пройдет мимо.

— Томми, как тебе удается..

— Ага! Ты начинаешь убеждаться в моих способностях Эта симпатичная девушка в коричневом как раз встает из-за столика за твоей спиной.

— Черта с два! — возразила Таппенс, обернувшись. — Это вообще парень в сером.

— О! — ненадолго смутился Томми.

В этот момент двое мужчин, сидевших неподалеку и с неподдельным интересом наблюдавших за молодой парой, поднялись и направились к их столику.

— Простите, — начал тот, что постарше, высокий, хорошо одетый мужчина с моноклем и маленькими седыми усиками. — Мне указали на вас как на мистера Теодора Бланта. Могу я спросить, так ли это?

Томми поколебался, чувствуя, что застигнут не в лучшем виде, но в конце концов кивнул.

— Именно так. Я Теодор Блант.

— Какая неожиданная удача! Мистер Блант, после обеда я как раз собирался к вам в офис. У меня беда, очень большая беда. Но, простите, кажется, у вас какая-то неприятность с глазами?

— Мой дорогой сэр, — грустно ответил Томми, — я слеп, совершенно слеп.

— Что?

— Вы удивлены. Но вы конечно же слышали о слепых детективах?

— Скорее, читал в романах. В жизни никогда не сталкивался. И определенно раньше не слышал, чтобы были слепы вы.

— А большинство и не знает, — отозвался Томми. — Сегодня я надел эти очки, только чтобы защитить глаза от блеска люстр. Без них же мало кто вообще замечает мой недуг. Так что глаза не могут меня подвести. Однако полно об этом. Вы предпочитаете отправиться ко мне в офис или же изложите факты прямо здесь? Последнее, думаю, предпочтительнее.

Официант принес два дополнительных стула, и мужчины сели. Второй, упорно хранящий молчание, был ниже, крепче и гораздо смуглее своего спутника.

— Дело крайне щепетильное, — начал старший, доверительно понижая голос и с сомнением глядя на Таппенс.

Мистер Блант почувствовал его взгляд.

— Позвольте представить вам моего доверенного секретаря, — сказал он. — Мисс Ганге. Найдена на берегах великой индийской реки — в таком маленьком свертке детской одежды. Крайне печальная история. Мисс Ганге заменяет мне глаза. Она сопровождает меня повсюду.

Незнакомцы вежливо поклонились.

— Тогда я могу начать, — решился незнакомец. — Мистер Блант, моя дочь, которой всего шестнадцать, похищена при весьма необычных обстоятельствах. Я обнаружил это полчаса назад. Обстоятельства таковы, что я не решился обратиться в полицию. Вместо этого я позвонил в ваш офис. Там мне сообщили, что вы обедаете, но к половине третьего должны вернуться. Я пришел сюда со своим другом, капитаном Харкером…

Низенький человек дернул головой и что-то промычал.

— И к великой моей удаче, оказалось, что вы обедаете здесь же. Нельзя терять ни минуты. Мы должны немедленно ехать ко мне домой.

Томми как можно деликатнее воспротивился.

— Я смогу быть у вас через полчаса. Сначала мне нужно вернуться в офис.

Капитан Харкер, повернувшийся в этот момент к Таппенс, наверное, несколько удивился, увидев скользнувшую по ее губам улыбку.

— Нет-нет, так не годится. Вам нужно поехать со мной.

Седовласый джентльмен достал из кармана карточку и протянул ее Томми.

— Это мое имя, — пояснил он.

Томми ощупал карточку.

— Боюсь, мои пальцы недостаточно чувствительны для этого, — сказал он с грустной улыбкой и передал карточку Таппенс, которая тихо прочла ее вслух: «Герцог Блэйгауэрийский».

Она взглянула на клиента с новым интересом. Герцог Блэйгауэрийский был хорошо известен как исключительно надменный и неприступный аристократ, женившийся на дочери чикагского забойщика свиней, которая, вдобавок, была много его моложе и обладала живым темпераментом, не сулившим их будущей совместной жизни ничего хорошего. Последнее время уже начали появляться слухи о разногласиях.

— Так пойдете вы с нами, мистер Блант? — переспросил герцог с металлической ноткой в голосе.

Томми покорился неизбежному.

— Мисс Ганге и я пойдем с вами, — мирно согласился он. — Вы не возражаете, если я задержусь еще на минутку выпить большую чашку черного кофе? Его принесут быстро. Я, знаете ли, подвержен исключительно неприятным головным болям — следствие моего недуга, — и кофе хорошо от них помогает.

Подозвав официанта и сделав заказ, он повернулся к Таппенс.

— Мисс Ганге, завтра я обедаю здесь с префектом французской полиции. Гонорар, — он сделал паузу, — соответствующий. Будьте любезны, запишите заказ и скажите метрдотелю, чтобы оставил мой любимый столик.

Он повернулся к клиентам.

— Помогаю французской полиции в одном важном деле. Сами они, знаете, не очень-то справляются.

Он повернулся к Таппенс.

— Вы готовы, мисс Ганге?

— Совершенно, — ответила та, взяв карандаш на изготовку.

— Начнем с особого креветочного салата, который они здесь готовят. Следом — следом, я говорю — пожалуй, омлет «Блиц» и, может, еще парочку кусков говядины Toundedos a'tetranger[329].

Он остановился и извиняющимся тоном пробормотал:

— Надеюсь, вы меня извините. Ах да, мисс Ганге, и еще Souffle en surprise[330]. Вот этим мы и завершим трапезу. Крайне интересный человек, этот префект французской полиции. Вы, часом, не знакомы?

Мужчины замотали головами, и Таппенс отправилась переговорить с метрдотелем. Когда она вернулась, как раз подали кофе.

Томми, медленно потягивая, выпил большую чашку и встал.

— Мою трость, мисс Ганге. Благодарю вас. Указания, пожалуйста.

Таппенс внутренне содрогнулась.

— Один вправо, восемнадцать прямо. На пятом шаге официант обслуживает столик слева от вас.

Беспечно помахивая тросточкой, Томми двинулся в путь. Таппенс висела у него на пятках, стараясь незаметно подталкивать в нужном направлении. Все шло хорошо до самого выхода. В дверь стремительно влетел посетитель, и, прежде чем мисс Ганге успела что-либо предпринять, столкновение произошло. Последовали объяснения и извинения.

У выхода из ресторана их ожидало роскошное авто с откидным верхом. Герцог собственноручно помог мистеру Бланту забраться внутрь.

— Вы на машине, Харкер? — бросил он через плечо.

— Да, она здесь, за углом.

— Будьте добры, захватите мисс Ганге.

И, не дожидаясь ответа, запрыгнул на сиденье радом с Томми, и машина плавно тронулась.

— Очень деликатное дело, — пробормотал герцог. — Скоро я смогу ознакомить вас со всеми деталями.

Томми поднял руку.

— Теперь я могу снять очки, — непринужденно заметил он. — Их вообще пришлось надеть только потому, что освещение в ресторане слишком яркое.

Но его руку резко одернули вниз, и в тот же момент что-то твердое и продолговатое уткнулось в его ребра.

— Нет, мой дорогой мистер Блант, — услышал он голос герцога, странным образом на его голос уже не похожий. — Очки вы не снимете. Вы будете сидеть тихо-тихо и не шевелиться. Вы поняли? Мне бы не хотелось, чтобы этот пистолет выстрелил. Понимаете, так уж получилось, что я вовсе не герцог Блэйгауэрийский. Позаимствовал его титул по случаю, зная, что вы не откажете такому именитому клиенту. Сам-то я буду попроще: так, торговец ветчиной, потерявший свою жену.

Мистер Блант заметно вздрогнул.

— Вижу, вам это кое о чем говорит, — рассмеялся мнимый герцог. — Милый юноша, вы оказались просто невероятно глупы. Боюсь — очень боюсь, — что придется существенно ограничить вашу будущую деятельность.

Последние слова он произнес со зловещим смаком.

Томми сидел неподвижно и на насмешки не реагировал.

Вскоре машина замедлила ход и остановилась.

— Минутку, — сказал мнимый герцог.

Он ловко сунул в рот Томми носовой платок и повязал сверху шарф.

— На случай, если вы окажетесь настолько глупы, чтобы звать на помощь, — вежливо пояснил он.

Дверца машины распахнулась, и показался шофер. Вместе с хозяином они, зажав Томми между собой, быстро протащили его вверх по ступенькам и втолкнули в какой-то подъезд.

За спиной Томми хлопнула дверь. Ноги его утонули в густом ворсе, а в воздухе разлился густой аромат восточных пряностей. Тем же манером Томми протащили через лестничный пролет и втолкнули в комнату, находящуюся, насколько он мог судить, в дальней части дома. Здесь ему связали руки, и шофер вышел. Герцог вынул кляп у него изо рта.

— Теперь вам будет гораздо удобней разговаривать, — заботливо заметил он. — Что скажете, юноша?

Томми откашлялся и растянул побаливающие губы.

— Надеюсь, вы не потеряли мою тросточку, — мягко проговорил он. — Очень дорогая вещица.

— У вас крепкие нервы, — заметил «герцог» после паузы. — Или же вы просто полный идиот. Неужели вы не понимаете, что попались, что полностью у меня в руках и вряд ли кто из ваших знакомых увидит вас снова?

— Давайте обойдемся без мелодрамы, — попросил Томми. — Я что, должен ответить что-то вроде: «Ну ты, мерзавец, мы еще сочтемся!»? Так это давно устарело.

— А как насчет девушки? — поинтересовался «герцог», пристально наблюдая за реакцией Томми. — Это вас не волнует?

— Немного поразмыслив во время своего вынужденного молчания, — ответил тот, — я пришел к очевидному и неизбежному выводу, что наш говорливый капитан Харкер — еще один злостный нарушитель законов и, значит, мой несчастный секретарь вскоре присоединится к нашей маленькой дружной компании.

— Верно только наполовину, — отозвался «герцог». — Миссис Бирсфорд — как видите, мне о вас все известно, — миссис Бирсфорд сюда не повезут. Маленькая предосторожность, которую я предпринял. Мне пришло в голову, что ваши высокопоставленные друзья вполне способны организовать вам охрану. В таком случае, разделившись, мы лишили ее возможности проследить за вами обоими. Так что один из вас у меня останется точно Как раз сейчас я ожидаю…

Дверь открылась, и он смолк. На пороге появился шофер.

— Слежки не было, сэр. Все чисто.

— Хорошо. Можешь идти, Григорий.

Дверь за шофером закрылась.

— Ну что ж, пока все неплохо, — решил «герцог». — Что же нам с вами делать, мистер Блант-Бирсфорд?

— Думаю, стоит снять с меня эти проклятые очки.

— Думаю, что этого как раз не стоит. В них вы по-настоящему слепы. Если их снять, вы будете видеть так же хорошо, как я, а это не годится для моего маленького плана. Ах да, я же не сказал: у меня есть план. Вы увлекаетесь приключенческой литературой, мистер Блант. Ваши утренние игры это подтверждают. Так вот, я тоже придумал небольшую игру — гораздо более увлекательную, с чем вы, надеюсь, согласитесь и сами, услышав правила. Так вот: пол, на котором вы сейчас стоите, металлический. Там и сям на его поверхности расположены небольшие выступы… Я поворачиваю выключатель — вот так…

Послышался громкий щелчок.

— Ну вот: электрическая цепь замкнута. Теперь стоит наступить ногой на один из этих выступов — и мгновенная смерть. Понимаете? Если бы вы могли видеть… Но вы не можете, и полно об этом. Вы блуждаете во тьме. Игра называется «Слепой и Смерть». Если благополучно доберетесь до двери — вы свободны. Только, думаю, задолго до того вы наступите на один из опасных участков. Это будет на редкость забавно — для меня, конечно.

Он подошел к Томми и развязал ему руки. Потом, с легким ироническим поклоном, подал полую тросточку.

— Слепой Шерлок Холмс. Проверим ваши способности. Я буду здесь же с пистолетом наготове. Как только вы поднимете руку, чтобы снять очки, я стреляю. Это понятно?

— Куда уж понятней, — отозвался Томми.

Он сильно побледнел, но был полон решимости.

— Полагаю, у меня нет ни единого шанса?

— Ну… — «Герцог» пожал плечами.

— Чертовски изобретательный вы парень, верно? — проговорил Томми. — А вот об одном все же забыли… Кстати, могу я прикурить? Что-то сердце расшалилось.

— Можете, только без фокусов. Не забывайте, что я слежу за вами с пистолетом в руке.

— Я вам не пудель, — огрызнулся Томми. — Фокусов не показываю.

Он достал из пачки сигарету и похлопал по карманам.

— Да успокойтесь вы, ради Бога, — бросил он «герцогу». — Я спички ищу, а не револьвер. Отлично же знаете, что у меня его нет. И все-таки, как я уже говорил, об одном вы забыли…

— Это о чем же?

Томми достал из коробка спичку и приготовился ее зажечь.

— Сейчас я слепой, а вы зрячий. Преимущество на вашей стороне — спорить нечего. А вот если будем слепы мы оба, а? У кого тогда будет преимущество?

Он чиркнул спичкой.

«Герцог» презрительно рассмеялся.

— Думаете плюнуть в выключатель и погрузить весь дом во тьму? Вряд ли получится.

— Конечно, — согласился Томми. — Во тьму вряд ли, но противоположности, как вам известно, сходятся. Как насчет света?

С этими словами он прикоснулся спичкой к чему-то, что прятал в ладони, и бросил это на стол.

Ослепительная вспышка озарила на миг комнату.

Ослепленный «герцог» отшатнулся, опустив руку с пистолетом. Почувствовав, что в грудь ему упирается острый предмет, он открыл глаза.

— Бросьте пистолет, — скомандовал Томми. — Быстро. Полая тросточка — совершеннейшая чепуха. Я бы и не обзавелся такой. Но шпага в полой тросточке — вещь крайне полезная. Вы так не думаете? Не менее полезная, чем магниевая вспышка. Бросайте пистолет!

Подчиняясь повелительному движению острия, «герцог» выронил оружие и, расхохотавшись, отскочил назад.

— Однако преимущество все еще у меня, — усмехнулся он, — поскольку я вижу, а вы нет.

— Вот тут вы ошибаетесь, — возразил Томми. — Я прекрасно вижу сквозь эти очки. Хотел, знаете, немного подурачить Таппенс. Несколько раз ошибиться для начала, а к концу обеда сотворить для нее маленькое чудо. Черт вас побери, я бы мог преспокойно добраться до двери мимо всех этих выступов, только сильно подозреваю, что вы не любитель играть по правилам. Вы никогда бы не выпустили меня отсюда живым. Эй, осторожнее!

Последнее восклицание вырвалось у него потому, что так называемый герцог с перекошенным от ярости лицом рванулся вперед, совершенно не думая о том, куда ступает его нога.

Сверкнула голубая вспышка, и, зашатавшись, «герцог» упал навзничь. По комнате распространился слабый запах горелой плоти, смешанный с гораздо более сильным запахом озона.

— Ну и ну, — выговорил Томми, вытирая с лица пот.

Затем очень медленно и осторожно пробрался к стене и щелкнул выключателем, которым манипулировал «герцог».

Подойдя к двери, он тихонько приоткрыл ее и выглянул наружу. Убедившись, что там никого нет, он спустился по лестнице, открыл парадную дверь и вышел на улицу.

Посмотрев на вывеску с номером дома, он поежился и поспешил к ближайшей телефонной будке.

Несколько секунд тревожного ожидания, и в трубке раздался знакомый голос.

— Таппенс, — вскричал Томми. — Слава тебе Господи.

— Да, со мной все в порядке. Я прекрасно поняла меню. «Гонорар, Креветка, дуй в Блитц и следуй за двумя иностранцами». Альберт подоспел туда как раз вовремя. Увидев, что нас увозят на разных машинах, он на такси поехал за мной, проследил до места и позвонил в полицию.

— Хороший все-таки парень, Альберт, — расчувствовался Томми. — Рыцарство у него в крови. Я был уверен, что он решит ехать именно за тобой, но волновался все-таки ужасно У меня для тебя целая куча новостей Еду домой немедленно И первое, что я сделаю, добравшись, это выпишу громадный чек для приюта Святого Дунстана. Боже, какой, наверное, ужас, когда ничего не видишь.

Глава 11 Человек в тумане

Жизнь больше не радовала Томми Непревзойденные детективы Бланта потерпели крайне Болезненное для их достоинства, не говоря уже о кармане, поражение. Призванные решить тайну ожерелья, похищенного из Эдлингтон-Холла в Эдлингтоне, непревзойденные детективы Бланта проявили себя далеко не лучшим образом. В то время как Томми, питая глубочайшие подозрения насчет азартной графини, следил за ней, переодевшись католическим священником, а Таппенс втиралась в доверие к племяннику упомянутой графини, прикидываясь страшной любительницей гольфа, местный инспектор полиции, недолго думая, арестовал одного из лакеев, который оказался неоднократно судимым вором — мало того, он даже не подумал отпираться.

В результате Томми с Таппенс ретировались с максимумом возможным в данных обстоятельствах достоинством и теперь утешались коктейлями в гостинице «Гранд Эддингтон». Мистер Блант, он же Томми Бирсфорд, все еще томился в облачении священника.

— Не похоже получилось на отца Брауна[331],— мрачно заключил он. — Странно… А зонтик был в точности такой же.

— Просто не та проблема, — отозвалась Таппенс. — Нужно, чтобы с самого начала была соответствующая атмосфера. Ведь как все должно было быть? Ты делаешь что-то совершенно обыденное, и вдруг — хоп! — происходит нечто невероятное.

— К сожалению, — заметил Томми, — нам надо возвращаться в город. Если невероятное намерено произойти, ему лучше поторопиться, пока мы не уехали.

Он поднял свой бокал и поднес к губам, но содержимое неожиданно выплеснулось: на плечо Томми обрушилась тяжеленная длань, и голос под стать ей загремел над самым его ухом:

— Черт меня подери, если это не старина Томми собственной персоной! И миссис Бирсфорд здесь же! Каким ветром вас сюда занесло? Целую вечность от вас ни слуху ни духу.

— Ба, Пузырь! — удивился Томми, отставляя остатки коктейля и оборачиваясь взглянуть на пришельца — огромного широкоплечего мужчину лет тридцати в костюме для гольфа. Его круглое лицо сияло. — Старый добрый Пузырь!

— Однако, дружище, — орал Пузырь (которого, кстати сказать, в действительности звали Марвин Эсткорт), — не знал, что ты подался в монахи. Вот уж не думал увидеть тебя в качестве подслеповатого падре![332]

Таппенс расхохоталась, и Томми смутился. А потом, как-то совершенно неожиданно, они осознали присутствие четвертого лица.

Четвертым было длинноногое небесное создание с шевелюрой из чистого золота, огромными круглыми голубыми глазами и громадными жемчужными сережками в ушах. Оно куталось во что-то безумно дорогое, отделанное горностаями, и улыбалось. Эта улыбка говорила о многом. В том числе и о том, что создание отчетливо сознает тот факт, что в Англии, если не во всем мире, смотреть, кроме как на него, в общем-то особо и не на что. Создание нисколько этим не кичилось — оно просто не забывало сознавать, твердо и непоколебимо, что это так.

И Томми, и Таппенс узнали ее сразу же. Они трижды видели ее в «Сердечной тайне», столько же — в еще одном шедевре, «Столбах пламени», и в бесчисленном множестве других. Пожалуй, в Англии не было другой такой актрисы, покорившей британцев столь окончательно и бесповоротно, как мисс Джильда Гленн. Считалось, что она самая красивая женщина в Европе. Поговаривали, правда, что и самая глупая…

— Мой добрый друг, мисс Гленн, — поспешно и отчасти смущенно пробормотал Эсткорт, словно извиняясь за то, что посмел хоть на секунду забыть о таком ослепительном создании. — Томми и миссис Томми, позвольте представить вас мисс Джильде Гленн.

В его голосе явно слышалась гордость! Показавшись с ним на людях, мисс Гленн оказывала ему великую честь.

Актриса с неподдельным интересом разглядывала Томми.

— Вы что, в самом деле священник? — наконец спросила она. — Ну, то есть действительно католический священник? Я думала, у них не бывает жен.

Эсткорт разразился оглушительным хохотом.

— Вот это здорово! — гремел он. — Ну ты хитрюга, Томми! Хорошо, миссис Бирсфорд, что, отказавшись от мирских соблазнов, он таки не отказался от вас.

Джильда Гленн не обратила на его слова ни малейшего внимания. Она продолжала с недоумением разглядывать Томми.

— Так вы священник? — настаивала она.

— Очень немногие из нас являются тем, чем кажутся, — осторожно ответил ей Томми. — Хотя наши профессии чем-то схожи… Я не отпускаю грехи — но я выслушиваю исповеди…

— Да не слушайте вы его, — вмешался Эсткорт, — вечно он всех за нос водит.

— Но если вы не священник, почему же вы так одеты?

Не понимаю, — совершенно искренне призналась мисс Гленн. — Если только…

— Нет, я не скрываюсь от полиции, — сказал Томми. — Дело в другом.

— О! — протянула мисс Гленн, нахмурив брови и не отрывая от него своих прекрасных глаз.

«Интересно, дойдет до нее когда-нибудь? — подумал про себя Томми. — Придется, видно, ограничиться односложными словами».

Вслух же он произнес:

— Пузырь, ты случайно не знаешь, когда ближайший поезд до города? Нам нужно двигать домой. Станция далеко?

— Минут десять пешком. Но можете не спешить: поезд только что ушел. Следующий будет в восемнадцать тридцать пять, а сейчас всего без двадцати шесть.

— А как все-таки пройти на станцию?

— Выходите из гостиницы и сразу налево. Потом — дай подумать, — потом, наверное, лучше всего пойти по Морган-авеню.

— Морган-авеню? — Мисс Гленн заметно вздрогнула и испуганно уставилась на Эсткорта.

— Я знаю, о чем вы сейчас подумали, — рассмеялся тот. — Привидения. Морган-авеню идет вдоль кладбища, а предание гласит, что некий полицейский, умерший не своей смертью, время от времени встает из могилы и начинает расхаживать по привычному маршруту — вверх и вниз по Морган-авеню. Полицейский-призрак — можете себе представить? И однако, куча народу клянется, что видела его собственными глазами.

— Полицейский? — переспросила мисс Гленн и поежилась. — Но ведь на самом деле никаких привидений нет, ведь правда? То есть такого же не бывает, да?

Она поднялась, поплотнее запахнулась в свои горностаи и удалилась.

— До свидания, — подарила она пространству напоследок.

Во все время разговора она вела себя так, словно Таппенс еще не родилась на свет, не глянула в ее сторону и теперь. Зато на прощание бросила через плечо еще один недоуменно-вопрошающий взгляд на Томми.

Когда она уже выходила из дверей, навстречу ей поднимался высокий седой мужчина с отечным лицом. Он издал удивленное восклицание, взял ее под руку и повел на улицу, оживленно что-то втолковывая.

— Восхитительное создание, правда? — спросил Эсткорт. — А вот мозги как у кролика. Говорят, она выходит за лорда Лэконберри. Ну, этого, который только что был в дверях.

— Бывают женихи и получше, — заметила Таппенс.

Эсткорт пожал плечами.

— Думаю, титул извиняет многое, — заявил он. — А Лэконберри — это вам не какой-то там обнищавший дворянчик. С ним она будет как сыр в масле. Ведь никто не знает, откуда она вообще взялась. В любом случае, не слишком далеко от какой-нибудь канавы, будьте уверены. И вообще, все это чертовски таинственно — что она здесь делает? В гостинице она не останавливалась, а когда я пытался вызнать, где же в таком случае она живет, она осадила меня, и довольно грубо осадила — по-другому она, кстати, и не умеет. Черт меня подери, если я понимаю, что все это значит.

Он взглянул на часы и вскочил.

— Мне надо спешить. Был чертовски рад снова повидать вас обоих. Как-нибудь вечерком надо выбраться всем вместе в город — погудеть. Ну, до скорого.

И он умчался прочь. Как только он исчез из виду, к столику подошел бой[333], неся на подносе записку. Адресата на ней не было.

— Это вам, сэр, — обратился мальчик к Томми. — От мисс Джильды Гленн.

Томми с любопытством развернул записку. Это оказались всего несколько строк, написанных неумелой, нетвердой рукой.

«Я не уверена, но, возможно, вы сумеете мне помочь. Вы все равно будете проходить мимо по дороге на станцию. Не могли бы вы заглянуть в „Уайт-хаус“, что на Морган-авеню, в десять минут седьмого?

Искренне ваша Джильда Гленн».

Томми кивнул бою, и тот ушел. Таппенс еще раз внимательно прочитала записку.

— Невероятно! Это потому, что она все еще принимает тебя за священника?

— Нет, — задумчиво возразил Томми. — Скорее, потому, что теперь она принимает меня за кого-то другого. Эй! А это еще что?

«Это» представляло собой скверно одетого молодого человека с огненно-рыжими волосами и злобно отвисавшей челюстью. Войдя в ресторан, он принялся расхаживать взад и вперед, что-то бормоча себе под нос.

— Черт! — вдруг громко и злобно выкрикнул он. — Да, да! Именно черт!

Он плюхнулся в кресло неподалеку от молодой четы и мрачно на них уставился.

— Черт побери всех женщин, вот что я вам скажу, — заявил он, окатывая Таппенс ненавидящим взглядом. — Да, да, давайте, поднимайте шум, возмущайтесь! — продолжил он. — Заставьте их вышвырнуть меня отсюда. Мне не привыкать. Почему человек не может говорить то, что думает? Почему мы должны вечно скрывать свои чувства, глупо улыбаться и твердить в точности то же, что и другие? У меня нет желания быть вежливым и умиротворенным. У меня желание взять скорее сейчас кого-нибудь за глотку и с удовольствием придушить.

— Кого-нибудь конкретного? — поинтересовалась Таппенс. — Или кто под руку подвернется?

— Одну очень даже конкретную персону, — мрачно уточнил молодой человек.

— Все это крайне интересно, — сказала Таппенс. — Не расскажете ли вы нам поподробней?

— Меня зовут Рэйли, — сообщил рыжеволосый. — Джеймс Рэйли. Вы, наверное, слышали. Я написал небольшой томик пацифистских поэм — очень неплохих, можете мне поверить.

— Пацифистских? — переспросила Таппенс.

— Да, а что такое? — взвился юноша.

— Да нет, ничего, — поспешно ответила Таппенс.

— Я всегда за мир, — злобно сообщил мистер Рэйли. — К черту войну. Женщин — туда же! Женщины! Вы видели эту особь, что тут разгуливала? Джильда Гленн, как она себя называет. Джильда Гленн! Господи! Как я боготворил эту женщину! И знаете, что я вам скажу? Если у нее вообще есть сердце, оно отдано мне. Она любила меня когда-то, и я уж постараюсь, чтобы так оно и осталось. Если она решилась продаться этой навозной куче — я про Лэконберри — что ж, спаси ее Бог. Я лучше задушу ее собственными руками.

Сообщив это, он неожиданно вскочил и выбежал вон.

Томми поднял брови.

— Весьма своеобразная личность, — пробормотал он. — Ну что, Таппенс, пойдем?

Выйдя из гостиницы, они обнаружили, что в прохладном вечернем воздухе быстро разливается густой туман. Следуя инструкциям Эсткорта, они свернули налево и через несколько минут дошли до поворота, где, согласно указателю, начиналась Морган-авеню.

Туман сгустился. Он был совсем белым, и его мягкие волокна плавно колыхаясь, неспешно струились куда-то вдаль Слева улицу огораживала высокая кладбищенская стена, справа — рад маленьких домиков. Вскоре они кончились, и их место заняла высокая живая изгородь.

— Томми, — прошептала Таппенс, — мне что-то не по себе. Этот туман, и тишина… Мы как будто оторваны от всего мира.

— Да, — согласился Томми, — будто совсем одни на белом свете. Это из-за тумана, потому что ничего не видно.

Таппенс кивнула.

— Только звуки наших шагов. Ох! Что это, Томми?

— Что такое?

— Мне показалось, я слышу позади нас шаги.

— Таппенс, если ты будешь взвинчивать себя и дальше, тебе скоро явится привидение, — мягко предупредил ее Томми. — Не дергайся ты так. Или боишься, что призрак полицейского подкрадется сзади и хлопнет тебя по плечу?

Таппенс тихонько взвизгнула.

— Ну, не надо, Томми, пожалуйста. Вот, теперь я буду все время об этом думать.

Она принялась вертеть головой, пытаясь разглядеть что-нибудь в окружающей их белой пелене.

— Вот, снова, — зашептала она. — Нет, теперь они впереди. Томми, только не говори, что ты их не слышишь!

— Ну, слышу что-то. Шаги позади нас. Кто-то еще спешит на поезд. Интересно только…

Он смолк на полуслове и остановился как вкопанный. Таппенс тихонько всхлипнула.

Поскольку туман перед ними внезапно распахнулся точно театральный занавес и там, меньше чем в двадцати футах, возникла, словно образовавшись из тумана, фигура огромного полицейского. Только что его не было, и вот он уже там — так, по крайней мере, показалось разгоряченному воображению молодой пары.

Туман откатился еще немного, и, словно на сцене, возникли декорации: синяя полицейская форма, красный почтовый ящик и очертания белого дома по правую сторону дороги.

— Красный, белый, голубой продекламировал Томми. — Чертовски живописно. Пойдем, Таппенс, здесь нечего бояться.

Он уже успел понять, что полицейский самый что ни на есть настоящий и, более того, вовсе не такой огромный, каким показался, вырисовавшись в тумане.

Не успели они двинуться, как сзади послышались шаги, и их обогнал запыхавшийся мужчина. Он свернул к белому дому, взбежал по ступенькам крыльца и принялся оглушительно стучать дверным молотком. Его впустили, как раз когда Томми и Таппенс поравнялись с полицейским, пристально наблюдавшим за ним.

— Похоже, джентльмен сильно спешит, — заметил он.

Говорил он раздумчиво и неспешно, словно его мыслям, чтобы созреть, требовалось приличное время.

— Такие джентльмены вечно куда-нибудь да спешат, — обронил Томми.

Взгляд полицейского, такой же медлительный и задумчивый, как его голос, обратился на Томми.

— Ваш друг? — спросил он, и в его голосе отчетливо прозвучало подозрение.

— Нет, — ответил Томми. — Это не мой друг, но, так уж случилось, что я его знаю. Это Рэйли.

— А-а! — протянул полисмен. — Ну ладно, я пойду.

— А не подскажете, где здесь Уайт-хаус? — остановил его Томми.

Полицейский мотнул головой направо.

— Да вот он. Дом миссис Ханикот.

Он немного поразмыслил и, решившись снабдить их еще более ценной информацией, добавил:

— На редкость нервная особа. Вечно ей мерещатся взломщики. Вечно требует, чтобы я лучше караулил. Обычное дело с пожилыми женщинами…

— Пожилыми? — переспросил Томми. — А вы, случайно, не знаете, не остановилась ли здесь некая молодая леди?

— Молодая леди, — повторил полицейский и вроде как бы задумался. — Молодая леди… Нет, не могу сказать, чтобы мне было известно об этом.

— Может, она вовсе и не остановилась здесь, Томми, — вставила Таппенс. — А может, просто еще не пришла. Она ведь вышла совсем незадолго до нас.

— Ах да, — внезапно молвил констебль. — Теперь я припоминаю, что какая-то дама действительно входила в калитку. Я как раз свернул на эту улицу. Должно быть, три или четыре минуты назад.

— На ней была накидка из горностая? — нетерпеливо спросила Таппенс.

— Да что-то вроде кролика действительно висело у нее на шее, — признал полицейский.

Таппенс улыбнулась, и полицейский двинулся в том направлении, откуда они пришли.

Едва Томми с Таппенс свернули в калитку, из дома послышался слабый приглушенный крик, потом дверь распахнулась и на порог вылетел Джеймс Рэйли. Его перекошенное ужасом лицо было совсем белым, а глаза невидяще смотрели вдаль. Он шатался, как пьяный.

Мимо Томми с Таппенс он пробежал, будто вовсе не заметив их, механически повторяя:

— Боже мой! Боже мой! О Боже мой!

Он уцепился за калитку, пытаясь сохранить равновесие, и вдруг, словно подстегнутый накатившей паникой, со всех ног бросился вниз по дороге в направлении прямо противоположном тому, в котором ушел полицейский.

Глава 12 Человек в тумане (продолжение)

Томми и Таппенс изумленно переглянулись.

— Похоже, — выдавил Томми, — в доме что-то случилось. Наш друг Рэйли выглядит сильно напуганным.

Таппенс, рассеянно водившая по калитке пальцем, подняла голову.

— И еще он вляпался где-то в непросохшую красную краску.

— Хм, — промычал Томми. — Кажется, нам нужно поспешить. Не нравится мне все это.

На крыльце появилась горничная в белом чепчике. От негодования она даже не сразу смогла заговорить.

— Нет, отче, вы когда-нибудь видели нечто подобное? — взорвалась наконец она, когда Томми одолел ступеньки крыльца. — Этот тип является сюда, требует молодую леди и, не спрашивая разрешения, прорывается к ней наверх. Она — а что ей, бедняжке, остается? — кричит, как дикая кошка, а этот — глядь — уже несется вниз, весь белый, точно повстречал привидение. Ну и что все это, скажите на милость, значит?

— С кем это ты там разговариваешь, Элен? — послышался из глубин дома скрипучий голос.

— Хозяйка, — сообщила Элен без особой на то нужды.

Она отступила, и Томми оказался лицом к лицу с седовласой и худощавой пожилой особой, одетой во что-то черное, расшитое бисером. От ее ледяных голубых глаз веяло холодом даже через пенсне.

— Миссис Ханикот? — уточнил Томми. — Я пришел к мисс Гленн.

Миссис Ханикот окинула Томми пронзительным взглядом, потом повернулась к Таппенс и впитала в себя все до единой детали ее внешности.

— Вот как? — сказала она и уже более миролюбиво добавила: — Вот как. Что ж, пожалуй, вы можете зайти.

Она провела их по коридору в дальнюю комнату, окна которой выходили в сад. Сама по себе комната была весьма больших размеров, но благодаря огромному количеству набитой туда мебели казалась маленькой и тесной. В камине полыхало яркое пламя, сбоку уютно пристроилась софа, обитая ситцем. Обои в тонкую серую полоску венчались у потолка рисованными розовыми гирляндами. Значительную часть обоев прикрывали многочисленные гравюры и картины маслом.

В общем, это была комната, поместить в которую роскошную Джильду Гленн воображение отказывалось наотрез.

— Садитесь, — предложила миссис Ханикот. — Прежде всего, надеюсь вы меня простите, должна сказать, что я весьма невысокого мнения о римской католической Церкви в целом. И уж тем более не ожидала увидеть ее служителя в своем доме. Но если Джильда подалась в католицизм — что ж, этого и следовало ожидать при ее образе жизни. Позволю себе заметить, что могло быть и хуже. Могла вообще остаться безбожницей. Хотя я, знаете, питала бы к вашей Церкви куда большее уважение, если б она позволяла своим служителям жениться. Все эти монастыри… Куча красивых молоденьких девушек, сидящих там взаперти, и кто знает, что из них вырастет? Нет, об этом даже думать не хочется.

Миссис Ханикот умолкла и тяжело перевела дух.

Вместо того чтобы ринуться на защиту обета безбрачия или иных спорных пунктов, затронутых хозяйкой, Томми перешел прямо к делу:

— Я так понимаю, миссис Ханикот, что мисс Гленн находится в вашем доме.

— Это так, и, заметьте, я этого не одобряю. Брак есть брак, и муж есть муж. Раз уж вы постелили постель, вам на ней и спать.

— Я не совсем понял… — начал удивленный Томми.

— Так я и думала. Потому и пригласила вас сюда. Можете подняться к Джильде, только сначала выслушаете мое мнение. Она появилась здесь — это через столько-то лет! — и попросила помочь. Хотела, чтобы я встретилась с этим человеком и уговорила его дать развод. Я ей прямо сказала, что не желаю вмешиваться в это дело. Разводиться грешно. Но отказать собственной сестре в жилище я не могла. Никак не могла.

— Вашей сестре? — воскликнул Томми.

— Да, мы сестры. Разве она не говорила?

Томми смотрел на нее разинув рот. Просто невероятно! Потом он вспомнил, что легенды об ангельской красоте Джильды Гленн ходят уже очень давно, его самого водили смотреть на ее игру еще маленьким мальчиком. Да, вероятно, так оно и есть. Но контраст все-таки поражал. Значит, вот из какой среды вырвалась бедняжка. Хорошо же она хранит свой секрет!

— Кое-что мне все же неясно, — сказал он. — Ваша сестра замужем?

— Затем и сбежала из дому семнадцати лет от роду, — сквозь зубы отозвалась миссис Ханикот. — Причем вышла за самого обычного парня, много ниже ее по социальному положению. Наш отец был священник. Она обесчестила всю семью! Потом бросила мужа и вообще подалась в актрисы. Актриса! Я, например, в жизни не была в театре. Нечего потакать греху! И вот теперь, через столько лет, она собралась разводиться. Чтобы выйти за кого-то поважнее, надо полагать. Но ее муж ни в какую — ни запугать его, ни купить Вот за это я им просто восхищаюсь.

— А как его имя? — неожиданно спросил Томми.

— Странно, конечно, но я уже не помню. Понимаете, почти двадцать лет прошло с тех пор, как я его последний раз слышала. Отец запретил даже упоминать его в доме, а с Джильдой я вообще говорить на эту тему не желала. Мое отношение она знает, и этого достаточно.

— Случайно, не Рэйли, нет?

— Может, и Рэйли. Я правда не помню. Совершенно вылетело из головы.

— Я о том человеке, который только что заходил.

— Ах, этот! Я думала, это какой-то сбежавший из сумасшедшего дома. Я была на кухне — отдавала распоряжения Элен. Как раз вошла в эту комнату посмотреть, не пришла ли уже Джильда (у нее свой ключ), отсюда я услышала, как она вошла. Минуту или две она замешкалась в коридоре, а затем пошла наверх к себе. И тут поднялся весь этот тарарам. Я вышла в коридор, как раз чтобы увидеть, как этот человек несется вверх по лестнице. Потом там кто-то закричал, он тут же скатился вниз и как полоумный бросился вон из дома. Хорошенькие дела!

Томми встал.

— Миссис Ханикот, давайте немедленно поднимемся наверх. Боюсь…

— Чего вы боитесь?

— Боюсь, в вашем доме нет свежей красной краски.

— Конечно нет, — удивилась миссис Ханикот.

— Вот этого я и боялся, — очень серьезно сказал Томми. — Будьте добры, проводите нас в комнату вашей сестры.

Миссис Ханикот тут же, без возражений указала дорогу. В коридоре они заметили Элен, поспешно ретировавшуюся в какую-то комнату.

Поднявшись по лестнице, миссис Ханикот отперла первую дверь по коридору и вошла. Томми с Таппенс не отставали от нее ни на шаг.

Внезапно миссис Ханикот вскрикнула и начала заваливаться назад.

На софе неподвижно лежала фигура в черном платье с горностаями. Лицо ее было не тронуто, прекрасное бессердечное лицо большого ребенка. Рана была на темени. Ее ударили каким-то тупым предметом, проломив череп. Сама рана уже не кровоточила, но редкие капли все еще срывались с софы на пол.

Томми был очень бледен. Он внимательно осмотрел распростертую фигуру.

— Значит, — выдавил он наконец, — душить он ее все же не стал.

— Что вы такое говорите? Кто? — взвизгнула миссис Ханикот. — Она что, мертва?

— Да, миссис Ханикот, мертва. Убита. Вопрос в том, кто это сделал? Хотя скорее это не вопрос. Странно: несмотря на все его угрозы, я не думал, что парень на такое способен.

Он помолчал немного и решительно повернулся к Таппенс.

— Сходи за констеблем, ладно? Или позвони откуда-нибудь в полицию.

Таппенс кивнула. Она тоже была очень бледной.

Томми повел миссис Ханикот вниз.

— Не хочу, чтобы здесь была какая-нибудь ошибка, — сказал он. — Вы можете сказать, когда точно вернулась ваша сестра?

— Могу, — ответила миссис Ханикот, — поскольку как раз подводила стенные часы. Мне приходится делать это каждый вечер: за день они отстают на пять минут. На моих было восемь минут седьмого, а они идут секунда в секунду.

Томми кивнул. Это полностью соответствовало рассказу полицейского. Тот видел сворачивающую в калитку женщину с мехами на шее всего за три или четыре минуты до того, как к нему подошли Томми с Таппенс. Томми тогда еще взглянул на часы и заметил, что после назначенного времени встречи прошло не больше минуты.

Оставалась еще слабая вероятность, что кто-то поджидал Джильду Гленн в ее комнате наверху, но тогда этот кто-то должен был все еще прятаться в доме. Никто, кроме Джеймса Рэйли, не выходил отсюда.

Томми взбежал по лестнице и быстро, но тщательно обыскал помещения. Никто нигде не прятался.

Затем он побеседовал с Элен. Выложив ей печальное известие и дождавшись, когда поток причитаний и призывов к святым угодникам немного стихнет, задал ей несколько вопросов.

Кто-нибудь еще приходил сегодня вечером в дом и спрашивал мисс Гленн? Никто не приходил. А поднималась ли наверх этим вечером сама Элен? Да, как обычно, в шесть часов — может, несколькими минутами позже, — чтобы задернуть шторы. В любом случае, до того, как этот дикарь принялся обрывать дверной звонок. Тогда она побежала вниз открывать. А что он убийца, так она всегда знала.

На этом Томми ее отпустил. Он все еще испытывал странное сочувствие к Рэйли и нежелание верить в то, что он оказался способен на убийство. И однако, кроме него, убить Джильду Гленн не мог никто. Миссис Ханикот и Элен были единственными, кто был в доме.

Из коридора послышались громкие голоса, и, спустившись, Томми обнаружил там Таппенс и уже знакомого им полицейского. Последний достал из кармана блокнот и совершенно тупой карандаш, который принялся украдкой слюнявить. Потом он поднялся наверх и бесстрастно осмотрел тело, заметив только, что дотрагиваться до чего-нибудь себе дороже: инспектор разделает его как Бог черепаху. Затем он выслушал все истеричные вскрики и путаные объяснения миссис Ханикот и даже записал что-то из этого себе в блокнот. Уже само его присутствие успокаивало и внушало уверенность.

Прежде чем он отправился звонить в участок, Томми все-таки удалось перехватить его на крыльце и немного побеседовать наедине.

— Послушайте, — начал Томми, — вы говорили, что видели, как пострадавшая зашла в калитку. Вы уверены, что она была одна?

— О! Абсолютно одна. Никого и близко не было.

— А после этого и до того, как вы встретили нас, никто не выходил из калитки?

— Ни души.

— Но вы бы увидели, если б кто-то вышел?

— Конечно, увидел бы. Никто не выходил, кроме этого полоумного парня.

И представитель закона, важно спустившись по ступенькам, ненадолго задержался у белого столбика калитки, на котором виднелся отчетливый красный отпечаток ладони.

— Явно непрофессионал, — с сожалением отметил он. — Оставить этакое!

И, толкнув дверцу калитки, вышел на дорогу.

Днем позже Томми с Таппенс все еще были в Гранд-отеле, только Томми счел разумным переодеться наконец в гражданское.

Джеймс Рэйли был задержан и помещен под стражу. Его защитник, мистер Марвел, как раз заканчивал разговаривать с Томми.

— Никогда бы не поверил, что Джеймс Рэйли способен совершить убийство, — просто сказал он. — У него все только на словах.

Томми кивнул.

— Да уж, когда тратишь столько энергии на разговоры, для поступков мало что остается. Мне тут пришло в голову, что на процессе я буду одним из главных свидетелей обвинения. А то, что он говорил мне в гостинице, и как раз перед преступлением, будет иметь для него просто убийственные последствия. И, несмотря ни на что, он вызывает во мне сочувствие — я с радостью признал бы его невиновным, появись у нас хоть какой-нибудь подозреваемый. Что говорит он сам?

Защитник поджал губы.

— Что обнаружил ее уже мертвой. Разумеется, это чушь. Просто схватился за первое, что пришло ему в голову.

— Да уж, если представить, что он говорит правду, получается, что преступление совершила словоохотливая миссис Ханикот, а это уже из области фантастики. Похоже, убийца все-таки он.

— Да и горничная слышала крик, помните?

— Горничная, да…

Томми помолчал и задумчиво продолжил:

— До чего мы все-таки легковерны. Верим своим впечатлениям так, точно это Священное писание. А вдруг эти впечатления ошибочны?

Защитник пожал плечами.

— А! Давно известно, что самые ненадежные свидетели те, которые с течением времени вспоминают все больше и больше подробностей, причем делают это совершенно искренне.

— Я не только об этом. Я говорю о людях вообще: они то и дело утверждают то, чего на самом деле не было, и даже не замечают этого. Вот, например, вы или я наверняка не раз говорили: «Почта пришла», всего лишь услышав стук в дверь и скрип открываемого почтового ящика. И в девяти случаях из десяти мы правы и это действительно почта, но, может, в десятом — это только соседский малыш, решивший немного пошутить. Понимаете, о чем я?

— Ну, в общем, да, — протянул мистер Марвел. — Но только куда вы клоните?

— Не понимаете? Да я и сам не совсем понимаю. Но, кажется, уже начинаю… Это же как с тростью, Таппенс.

Помнишь? Ею указывают в одном направлении, а другой ее конец всегда направлен в противоположную сторону. Все зависит от того, как ее держать. Двери открываются — но они же и закрываются. Люди поднимаются по лестнице, но они и спускаются по ней.

— Да о чем ты, Томми? — не выдержала Таппенс.

— На самом деле все до смешного просто, — заявил тот. — А дошло до меня только сейчас. Откуда ты узнаешь, что кто-то вошел в дом? Просто дверь открывается, а потом захлопывается, и если ты кого-то ждешь, то совершенно уверен, что это он и вошел. Однако это же может означать и то, что кто-то вышел.

— Но ведь мисс Гленн не выходила!

— Да. Она — нет. Вышел кто-то другой, и этот кто-то — убийца.

— Но как же тогда она попала к себе в комнату?

— Вошла, когда миссис Ханикот разговаривала с Элен на кухне. Они ее просто не услышали. Потом миссис Ханикот вернулась в гостиную, раздумывая, дома ее сестра или нет, принялась подводить часы и услышала, как ей казалось, что та пришла и поднялась к себе в комнату.

— Хорошо, а как быть со звуком шагов на лестнице?

— Это была Элен, поднявшаяся наверх задернуть занавески. Помнишь, миссис Ханикот говорила, что ее сестра почему-то задержалась в прихожей. Это как раз то время, которое потребовалось Элен, чтобы дойти из кухни до прихожей. Время, на которое она разминулась с убийцей.

— Но, Томми! — вспомнила вдруг Таппенс. — Ведь Элен слышала крик!

— Правильно, крик Джеймса Рэйли. Ты разве не заметила, какой у него высокий голос? И потом, в момент сильного потрясения мужчины часто визжат в точности так же, как женщины.

— Но убийца? Мы же должны были его встретить?

— Мы и встретили. И даже поговорили. Помнишь, как неожиданно появился полицейский? Еще бы: он просто вышел из калитки — как раз, когда отступил туман. Скажи еще, что не помнишь, как мы были ошарашены! В конце концов, хотя мы редко об этом думаем, полицейские такие же люди, как и все мы. Они любят и ненавидят. Они женятся…

— Скорее всего, Джильда Гленн неожиданно встретила своего мужа у калитки и повела в дом, чтобы уладить все дело миром. Но у него не было такой отдушины, как у Рэйли. Он не мог разрядиться в брани. И при нем была дубинка…

Глава 13 Шуршатель

— Таппенс, а нам придется подыскать офис побольше, — заявил однажды Томми.

— Чушь, — отозвалась его жена. — И прекрати раздуваться от гордости и воображать себя миллионером только потому, что сумел решить парочку пустяковых дел, и то благодаря совершенно невероятному везению.

— Можешь называть это везением, я-то прекрасно знаю, что это профессионализм.

— Конечно, если ты воображаешь себя Шерлоком Холмсом, Торндайком, Маккарти и братьями Оуквудами в одном лице, тут уже и возразить нечего. Но лично я предпочла бы самую завалящую удачу всему профессионализму в мире.

— Может, ты где-то и права, — уступил Томми. — Но все равно, нам нужно помещение побольше.

— Да зачем?

— Для книжных полок. Нам потребуется несколько сотен ярдов[334] хороших прочных стеллажей, если, конечно, мы собираемся более или менее достойно представить сочинения Эдгара Уоллеса[335].

— У нас пока и дела-то подходящего для него не было.

— Подозреваю, что и не будет, — вздохнул Томми. — Если ты заметила, он просто не дает любителям шанса. Только крутые парни из Скотленд-Ярда, и никаких дешевых подделок!

Дверь открылась, и на пороге появился Альберт, курьер «Международного детективного агентства».

— К вам инспектор Мэрриот, — объявил он.

— Типичный уоллесовский человек из Скотленд-Ярда, — пробормотал Томми.

— Лучший из Сыщиков. Или из Преступников? У твоего Уоллеса во всех этих преступниках-сыщиках черт ногу сломит.

Появившийся на пороге инспектор обвел своих знакомых сияющим взором.

— Ну, и как у нас делишки? — жизнерадостно осведомился он. — Надеюсь, наше недавнее приключение не оставило дурного осадка?

— Да что вы! — возмутилась Таппенс. — Это было чудесно. Разве нет?

— Не уверен, что применил бы к происшедшему именно это слово, — осторожно ответил инспектор.

— А что вы нам принесли сегодня? — поинтересовался Томми. — Ведь не только же утешение нашим расстроенным нервам, нет же?

— Нет, — согласился инспектор. — Я принес работу непревзойденному мистеру Бланту.

— Хм, — отозвался Томми. — Погодите минуту: мне надо принять соответствующий вид.

— Я пришел к вам с небольшим предложением, мистер Бирсфорд. — Как насчет того, чтобы обезвредить довольно опасную банду?

— А такое бывает? — удивился Томми.

— Что значит «такое бывает»? — в свою очередь удивился инспектор.

— Ну, я думал, банды бывают только в книжках, наравне с гениями зла и супер-сыщиками.

— Гении зла действительно встречаются все реже, — согласился инспектор, — но, помилуйте, мистер Бирсфорд, банд у нас сколько угодно.

— Не уверен, что сумею эффективно расправиться с бандой, — с сомнением заметил Томми. — Любительские преступления; зло, расцветшее на фоне тихой семейной жизни, — вот сфера, где, льщу себя мыслью, мне суждено блистать. Драмы на почве столкновения интересов близких родственников — вот что меня волнует и вот где мне так помогает женское чутье Таппенс, высвечивающее детали, которыми мужчина, как существо куда менее духовное, слишком склонен пренебрегать…

Поток его красноречия был прерван запущенной Таппенс подушкой и просьбой не молоть чепухи.

— Вы же не упустите такого развлечения, правда? — отечески улыбнулся Мэрриот. — Вы только не обижайтесь, но просто душа радуется, когда видишь двух молодых людей, столь полно наслаждающихся жизнью.

— А мы наслаждаемся? — удивилась Таппенс, взмахивая ресницами. — Хотя, наверное, да. Наслаждаемся. Никогда не думала об этом раньше.

— Так возвращаясь к банде, о которой вы говорили, — вмешался Томми. — Несмотря на обширную частную практику, всех этих герцогинь, миллионеров и даже уборщиц — и только для вас, — я посмотрю, что можно сделать. Не люблю, когда Скотленд-Ярд обвиняют в беспомощности. Того и гляди, «Дэйли лидер» сожрет вас с потрохами.

— Вот я и говорю: почему бы вам не развлечься? — добродушно согласился Мэрриот, пододвигаясь вместе со стулом поближе. — Дело обстоит следующим образом… В обороте появилось огромное количество фальшивых банкнот. Они всплывают сотнями. Количество имеющих хождение фальшивых денег просто поражает! Причем, выполнены они прекрасно. Вот, посмотрите.

Он вытащил из кармана бумажку достоинством в фунт стерлингов и протянул ее Томми.

— Совсем как настоящая, правда?

Томми заинтересованно повертел купюру.

— Ну и ну! В жизни бы не заподозрил, что с ней что-то не так.

— Большинство людей тоже. А вот настоящая. Я покажу вам различия. Они очень незначительны, но вы быстро научитесь их находить. Дайте-ка лупу.

К концу пятиминутного урока Томми с Таппенс стали экспертами в области фальшивых купюр.

— И что вы от нас хотите, инспектор? — спросила Таппенс. — Чтобы мы выуживали их из оборота?

— Нет, миссис Бирсфорд, я хочу от вас гораздо большего. Я хочу, чтобы вы докопались до истока. Понимаете, мы выяснили, что эти купюры расходятся из Вест-Энда[336]. И запускает их в оборот кто-то, занимающий весьма солидное положение в обществе. Причем поставляет их и через Ла-Манш тоже. Так вот, есть некое лицо, вызывающее у нас особый интерес. Майор Лэйдлоу — вы, вероятно, слышали…

— Кажется, — вмешался Томми, — он как-то связан со скачками.

— Совершенно верно. На ипподроме его знает каждый. Конкретно против него у нас ничего нет — скорее, мнение, что его участие в нескольких сомнительных делишках было не совсем безобидным Когда речь заходит о нем, люди знающие только качают головой. Никому не известно ни кто он, ни откуда У него очень привлекательная жена-француженка, за которой всюду следует длинный шлейф поклонников Эта парочка тратит кучу денег, и мне бы очень хотелось знать, где она эту кучу берет.

— Может, у длинного шлейфа поклонников? — предположил Томми.

— Многие так и думают, но я лично сомневаюсь. Это, конечно, может быть только совпадением, но значительная часть фальшивых банкнот идет из одного маленького, но престижного игорного клуба, где Лэйдлоу с сотоварищи числятся среди завсегдатаев. Там вся эта веселая компания легко и небрежно расстается с огромным количеством наличности. Запустить их в оборот лучшим способом просто невозможно.

— И что же вы хотите от нас?

— А вот что. Насколько я понимаю, вы дружны с младшим Сент-Винсентом и его женой? Они довольно близки с кругом Лэйдлоу, хотя уже и не так, как раньше. Вот через них-то вы и сможете легко втереться в этот круг, что нашим сотрудникам, разумеется, заказано. Сомнительно, чтобы они что-то заподозрили. У вас все должно получиться.

— Так что же именно мы должны выяснить?

— Где они берут фальшивые банкноты, если они действительно ими оперируют.

— Понятно, — сказал Томми. — Майор Лэйдлоу выходит из дому с пустым чемоданом. Когда он возвращается, чемодан только что не лопается от фальшивых банкнот. Откуда они там взялись? Я слежу за ним и узнаю это. Так примерно?

— Почти. Только не забывайте о его жене. А также о ее отце, М. Эруладе. Банкноты-то ходят по обе стороны Ла-Манша.

— Мой дорогой Мэрриот, — обиженно воскликнул Томми, — непревзойденные детективы Бланта не забывают никогда и ни о чем!

Инспектор поднялся.

— Ну, удачи вам, — пожелал он и удалился.

— Дрянцы! — смачно произнесла Таппенс.

— Что? — чуть не поперхнулся Томми.

— Фальшивые деньги, — пояснила Таппенс. — Их всегда так называют, уж я-то знаю Томми! У нас появилось дело Эдгара Уоллеса! И мы наконец-то Сыщики!.

— Да, — подтвердил Томми, — не иначе И выходим на охоту за Шуршателем И, будь уверена, мы его поймаем.

— Кого, Томми?

— Шуршателя, Таппенс, Шуршателя.

— А что это такое?

— Новое слово, которое я изобрел, — пояснил Томми. — Означает того, кто запускает в оборот фальшивые деньги. Они шуршат, соответственно, тот, кто их запускает, — Шуршатель. Что тут непонятного?

— Это ты хорошо придумал, — согласилась Таппенс. — Так куда солиднее, чем какой-то фальшивомонетчик. Хотя мне лично больше нравится Хруститель. Выразительнее и звучит куда более зловеще.

— Нет, — отрезал Томми. — Я первый сказал Шуршатель — так тому и быть.

— Вот будет здорово, — размечталась Таппенс. — Сплошные ночные клубы и коктейли. Завтра же куплю себе тушь для ресниц.

— Они у тебя и так черные.

— А будут еще чернее, — упрямо заявила Таппенс. — И еще мне понадобится вишневая губная помада. Такая яркая-яркая..

— Таппенс, — сказал Томми, — порок глубоко укоренился в твоей душе. Какое счастье, что ты замужем за солидным благоразумным человеком средних лет вроде меня.

— Подожди, вот окажешься в Питон-клубе, и все твое благоразумие как рукой снимет.

Томми не ответил. Он доставал из буфета бутылки, бокалы и шейкер[337].

— Начнем прямо сейчас, — объявил он. — Чуешь, Шуршатель? Мы вышли на охоту. Тебе крышка!

Глава 14 Шуршатель (продолжение)

Познакомиться с семейством Лэйдлоу оказалось делом несложным Томми с Таппенс, молодые, прекрасно одетые, жизнелюбивые, азартные и, несомненно, денежные люди, быстро и незаметно стали частью той атмосферы, в которой обитали Лэйдлоу.

Майор оказался высоким светловолосым мужчиной с типично британской внешностью и открытыми манерами спортсмена, и лишь бросаемые время от времени косые взгляды исподлобья да жесткие морщины вокруг глаз разрушали гармонию предполагаемого характера.

Игроком майор был опытным, и Томми заметил, что, если ставки высоки, Лэйдлоу редко встает из-за стола в проигрыше.

Маргарет Лэйдлоу — совсем другое дело. Это было совершенно очаровательное существо с грацией лесной нимфы[338] и лицом с картин Грёза[339]. Она так мило коверкала английские слова, что вскоре Томми перестал удивляться тому, что большинство мужчин рано или поздно превращаются в ее рабов. Похоже, Томми приглянулся ей с первого взгляда, и, чтобы не слишком выделяться, он позволил зачислить себя в ряды ее поклонников.

— Мой Томмии, — говорила она. — Но я положительно не могу идти туда без моего Томмии. Волосы у него совершенно как солнышко на закате, не правда ли?

Ее отец был фигурой куда менее приятной. Очень вежливый, совершенно негнущийся, с маленькой черной бородкой и пронзительными глазками.

Первой удача улыбнулась Таппенс.

— Посмотри-ка, Томми. Похоже, они фальшивые, — сообщила она, протягивая ему десять фунтовых банкнот.

Томми внимательно осмотрел бумажки и подтвердил диагноз.

— Откуда они у тебя?

— От Джимми Фолкнера. Ему их дала Маргарет Лэйдлоу — поставить на лошадку. Я сказала, что мне нужны мелкие деньги, и дала ему взамен десятку.

— Все новенькие и хрустящие, — задумчиво протянул Томми. — Не через многие же руки они прошли. Думаешь, сам юный Фолкнер ни сном ни духом?

— Джимми? Да он прелесть! Мы с ним большие друзья.

— Да, я заметил, — холодно сказал Томми. — Думаешь, это действительно необходимо?

— При чем тут необходимость? — удивилась Таппенс. — Просто он мне нравится. Такой милый мальчик. Буду только рада вырвать его из когтей этой женщины. Ты не представляешь, сколько он на нее тратит!

— Сдается мне, Таппенс, он не на шутку тобой увлекся.

— Знаешь, мне тоже так иногда кажется. Но до чего же приятно сознавать, что ты все еще юна и привлекательна…

— Твоя нравственность, Таппенс, поистине в упадке. У тебя неправильный взгляд на вещи.

— Зато я уже целую вечность так не веселилась, — беспечно возразила Таппенс. — И, кстати, как насчет тебя самого? Что-то не больно часто мы видимся в последнее время. Уж не окрутила ли тебя Маргарет Лэйдлоу?

— У нас с ней исключительно деловые отношения, — твердо заявил Томми.

— А она хорошенькая, правда?

— Не в моем вкусе. Я не слишком большой ее поклонник.

— Лжец, — рассмеялась Таппенс. — Но я всегда считала, что лучше уж быть замужем за лжецом, чем за идиотом.

— Мне кажется, — с достоинством заметил Томми, — что возможны и другие варианты.

Таппенс только глянула на него с жалостью и удалилась.

В рядах обожателей миссис Лэйдлоу состоял простоватый, но весьма зажиточный джентльмен по имени Хэнк Райдер.

Мистер Райдер прибыл из Алабамы[340] и с первого взгляда распознал в Томми своего будущего друга и поверенного в печалях.

— Замечательная женщина, сэр, — говорил он Томми, провожая прекрасную Маргарет обожающим взглядом. — Сколько культуры! Нет, с француженками никто не сравнится! Когда она рядом, мне кажется, что, создавая меня, Господь еще только учился. Да и то сказать, надо же ему было на ком-то набить руку, прежде чем браться за что-то столь прекрасное, как это совершенство в женском обличье.

Дождавшись вежливого согласия Томми, мистер Райдер принялся изливать душу.

— Просто позор, что такому небесному созданию приходится думать о деньгах.

— Неужто приходится? — ужаснулся Томми.

— Да вы только представьте, каково бедняжке Этот сомнительный Лэйдлоу… Она же его боится! Сама мне сказала. Не решается даже намекнуть ему о своих маленьких долгах.

— А они и правда маленькие? — поинтересовался Томми.

— Конечно, раз я говорю! В конце концов, должна ведь женщина во что-то одеваться, а, как мне объяснили, чем меньше на ней надето, тем дороже это стоит. Кроме того, не может ведь такая прелестная женщина вечно ходить в одном и том же. Опять же, карты. Бедняжке ужасно не везет. Только вчера проиграла мне полсотни.

— Зато позавчера выиграла двести у Фолкнера, — возразил Томми.

— Правда? Вы меня просто утешили. Кстати, такое впечатление, что ваша страна просто наводнена фальшивыми деньгами. Сегодня утром платил в своем банке, так вежливый джентльмен за кассой сообщил мне, что половину купюр можно выбросить.

— Да что вы! И что, все они были новыми?

— Да, новенькие и хрустящие, словно от печатного станка. Я так понимаю, это те, что дала мне Маргарет. И кто их ей только всучил? Наверняка один из этих бандитов на скачках.

— Да, — согласился Томми. — Наверняка.

— Знаете, мистер Бирсфорд, светская жизнь для меня несколько внове. Все эти неприступные дамы да и общество вообще… Деньги прямо-таки тают на глазах. Я вам вот что скажу: хотите повидать жизнь — поезжайте в Европу.

Томми согласно кивнул, подумав про себя, что с помощью Маргарет Лэйдлоу Райдер, по всей видимости, повидает жизни и здесь, и обойдется ему это ох как недешево.

Тем временем появилось и второе подтверждение тому, что фальшивые купюры всплывают где-то совсем рядом, и всплывают, по всей видимости, не без помощи миссис Лэйдлоу.

Вечером Томми имел возможность убедиться в этом лично.

Это произошло в том самом небольшом заведении для избранных, о котором упоминал Мэрриот. Здесь устраивались танцы, но привлекательность места заключалась вовсе не в них, а в том, что находилось за двойной защитой внушительных раздвижных дверей. Там были две комнаты со столами, покрытыми зеленым сукном, за которыми невероятные суммы еженощно переходили из рук в руки.

Маргарет Лэйдлоу, встав наконец из-за стола, сунула Томми пачку мелких купюр.

— Такая мерзость, Томмии, обменяйте ее, ладно? — попросила она. — На крупную. Посмотрите на мою хорошенькую маленькую сумочку. Они же изуродуют ее до неузнаваемости.

Томми принес ей стофунтовую банкноту и удалился в укромный уголок исследовать то, что ему было дано. Как минимум четверть купюр смело можно было выбросить.

Но где миссис Лэйдлоу брала их, Томми пока не знал Задействовав Альберта, он почти наверное убедился, что майор Лэйдлоу здесь ни при чем. Его перемещения были тщательнейшим образом отслежены и оказались вполне безобидны.

Тогда подозрение пало на отца Маргарет, угрюмого М. Эрулада, то и дело уезжающего на континент Что ему стоило прихватить на обратном пути малость фальшивых купюр? Чемодан с двойным дном или что-нибудь в этом духе.

Погруженный в подобные размышления, Томми медленно вышел из клуба и тут же столкнулся с грубой реальностью Таковая предстала перед ним в лице Хэнка Р. Райдера, одного взгляда на которого было достаточно, чтобы убедиться: трезвым мистера Райдера никак не назовешь.

В настоящий момент он пытался нацепить свою шляпу на оленя, украшавшего капот какой-то машины, но всякий раз промахивался.

— Проклятие! Чертовы вешалки! В Штатах — там все по-другому. Там дом, — слезливо сообщил он Томми. — Там приличные вешалки. На них можно спокойно вешать шшшляпу каждый вечер — клянусь вам, сэр, каждый! У вас их две, сэр, вы это знаете? Никогда раньше не видел, чтобы носили по две шляпы. Но у вас и климат другой.

— Может, у меня просто две головы, — предположил Томми с серьезным видом.

— Верно, сэр, — вгляделся мистер Райдер. — Но это странно. Удивительный факт. Д'вайте выпьем. С'хой закон — вот что под'рвало мои силы Я, кжца, слегка пьян. К'ктейли — мешал — П'целуй Ангела — эта Мргрита — млейшие сщство — об'жает меня тоже. Л'шадиная шея, два мартини, Три Шага к Погибели — нет — в другое место — все это см'шиваете в п'вной кружке. Черт меня побери! Я бы не стал, но, но…

Томми решил вмешаться.

— Да все в порядке, — успокаивающе проговорил он. — Как насчет пойти домой?

— Некуда идти, нет дома, — грустно сообщил мистер Райдер и, не выдержав, разрыдался.

— Вы в каком отеле остановились?

— Дмой нльзя, — уперся мистер Райдер. — Поиск скровищ. Мировое занятие. Она научила. Уайтчепел[341] — юдоль скорби…

Неожиданно Мистер Райдер обрел достоинство. Найдя в себе силы выпрямиться, он вдобавок обрел чудесным образом контроль над своей речью.

— Это я вам говорю, юноша. Марджи взяла меня. В машине. Искать сокровища. Вся лондонская аристократия так развлекается. Ищут под булыжниками мостовой. Там пятьсот фунтов. Круто придумано, действительно круто. Послушайте меня, юноша. Вы были добры ко мне. Я буду добр к вам. От чистого сердца… Мы, американцы…

Но Томми совсем уже бесцеремонно прервал его излияния:

— Что вы несете? Миссис Лэйдлоу возила вас на машине?

Американец важно, точно сова, кивнул.

— В Уайтчепел?

Еще один совиный кивок в ответ.

— И вы нашли там пятьсот фунтов?

Мистер Райдер перебрал что-то в уме и поправил:

— Она нашла. Меня не пустила. Оставила за дверью. Всегда за дверью Это, знаете, грустно… Вечно за дверью.

— А вы вспомните туда дорогу?

— Н-наверное. Хэнк Райдер никогда ничего не забывает.

Томми без дальнейших церемоний отбуксировал мистера Райдера к своей машине, и вскоре они уже катили по улицам ночного Лондона. Холодный ветер несколько взбодрил американца. Прикорнув на плече у Томми, мистер Райдер ненадолго отключился, а, очнувшись, выглядел вполне осознанно и прилично.

— Где это мы, парень? — проявил он интерес к жизни.

— Уайтчепел, — коротко объяснил Томми. — Здесь вы ехали с миссис Лэйдлоу?

— Похоже на то, — признал мистер Райдер, вертя головой. — Сдается мне, где-то здесь будет поворот налево… Точно, вот на эту улицу.

Томми послушно свернул. Мистер Райдер принялся вспоминать дальше.

— Так. Хорошо. Теперь направо. Ужасно здесь все-таки воняет. Давайте мимо вон той пивной на углу, объезжайте ее и в начале переулка тормозите. А что это вы такое задумали? Нет, погодите, я сам догадаюсь.

— Понял! Они забрали не всю капусту![342] Мы найдем остатки и натянем им нос!

— Точно, — согласился Томми. — Натянем им нос. Смешно будет, правда?

— Обхохочешься, — подтвердил мистер Райдер и с сожалением добавил: — Хотя я не совсем понял, в чем соль.

Томми выбрался из машины, помог мистеру Райдеру сделать то же, и они углубились в переулок. Слева от них потянулся ряд полуразрушенных домов. Большинство окон выходило на другую сторону, большинство подъездов — как раз в переулок. У одной из дверей мистер Райдер остановился.

— Она вошла сюда, — объявил он. — Это именно та дверь. Сто процентов!

— Да они же все одинаковые, — сказал Томми. — Напоминает эту историю про солдата и принцессу. Помните, он пометил дверь крестом, чтобы найти ее утром[343]. Поступим так же?

Он со смехом достал из кармана мелок и нарисовал корявый крест снизу двери. Потом поднял голову и вгляделся в силуэты, крадущиеся во тьме над их головами Послышался леденящий душу вой.

— Кошки здесь так и кишат, — бодро заметил он.

— Так что нам нужно делать по правилам? — спросил мистер Райдер. — Зайти?

— С должными предосторожностями, — согласился Томми.

Он внимательно оглядел пустой переулок и легонько попробовал дверь. Она поддалась. Томми открыл ее, всмотрелся в темноту и бесшумно скользнул внутрь. Мистер Райдер последовал за ним.

— Ого! — сказал вдруг американец. — Кто-то идет по переулку.

Он снова выскользнул наружу. Томми подождал немного и, ничего не услышав, двинулся вперед. Потом он остановился, вытащил из кармана фонарь и на секунду зажег его. Сориентировавшись в этой вспышке света, он сделал еще несколько шагов вперед и толкнул какую-то дверь. Она тоже оказалась незаперта, и Томми, осторожно отворив ее, вошел.

Он немного постоял, прислушиваясь, и снова включил фонарь. Место, как по сигналу, сразу же оживилось. Два человека появились прямо перед Томми, еще двое выросли у него за спиной. Они надвинулись на него и легко повалили.

— Свет! — рыкнул кто-то.

Чиркнула спичка, и в свете газовой горелки Томми разглядел склонившиеся над ним отталкивающие физиономии. Он отвел глаза и принялся рассматривать комнату, обстановка которой говорила сама за себя.

— Ага! — доброжелательно заметил он. — Штаб-квартира фальшивомонетчиков, если не ошибаюсь.

— Закрой пасть, — посоветовал один из окружавших его мужчин.

Потом дверь, через которую вошел Томми, открылась, закрылась снова, и послышался добродушный и такой знакомый голос:

— Взяли его, мальчики? Отлично. Знаете, мистер Сыщик, а у вас большие проблемы.

— Какое знакомое словечко, — заметил Томми. — Прямо дрожь берет. Все сходится, я тот самый уоллесовский Человек из Скотленд-Ярда. Ба, да это старина Хэнк Райдер! Вот так сюрприз!

— Думаю, ты это от души. Я чуть со смеху не помер, пока вел тебя сюда, точно сосунка. И такой еще гордый своей проницательностью! Так вот, сынок, я заподозрил тебя с первого взгляда. Ты в эту компанию не развлечения ради затесался. Я, конечно, позволил тебе чуток поиграться, а когда ты по-настоящему вцепился в прекрасную Маргарет, решил, что пора тобой заняться. Думаю, теперь друзья долго о тебе не услышат.

— Собираетесь меня убрать? Так, кажется, говорят? У вас, кстати, набрался.

— Да, с нервишками у тебя порядок. Нет, насилие нам ни к чему. Просто попридержим тебя чуток, и все.

— Боюсь, не на ту лошадку поставили, приятель, — сказал Томми. — В мои планы совершенно не входит, чтобы меня попридержали, пусть даже и чуток.

Мистер Райдер добродушно улыбнулся. С улицы донесся душераздирающий кошачий вой. Обычное дело в полнолуние.

— Рассчитываешь на тот крестик на двери, да, сынок? — усмехнулся мистер Райдер. — Я бы на твоем месте не стал. Потому что знаю эту сказку. Бабушка в детстве рассказывала. Так что я вышел на улицу и сделал за ту собаку с большими глазищами всю работу. Будь ты сейчас на улице, тебе бы наверняка понравилось: на каждой двери в переулке совершенно одинаковые крестики!

Томми потерянно уронил голову.

— Думал, ты такой ловкий? — осведомился мистер Райдер.

Как только эти слова слетели с его губ, послышался оглушительный стук в дверь.

— Это еще что? — вздрогнул Райдер.

В дверь уже не стучали — ее просто-напросто выламывали. Хлипкий замок поддался почти сразу, и в комнату ввалился инспектор Мэрриот.

— Отличная работа, инспектор, — поприветствовал его Томми. — Кстати, насчет района вы угадали точно Хочу познакомить вас с мистером Райдером, большим любителем сказок… Понимаете, мистер Райдер, — мягко добавил он, — я ведь тоже подозревал вас с самого начала. Альберт (вон тот раздувшийся от гордости парнишка с большими ушами) получил указания следовать за нами на своем мотоцикле, если мы вдруг решим прокатиться куда-то вдвоем. Потом я устроил вам представление, разыграв из себя идиота, рисующего на дверях кресты, а тем временем вылил на землю маленькую склянку с валерианкой. Запах, конечно, тот еще, но кошкам нравится. Когда Альберт вернулся с полицией, все местные коты собрались, чтобы указать им нужную дверь.

Он с улыбкой посмотрел на остолбеневшего мистера Райдера и поднялся на ноги.

— Я же обещал тебя взять, Шуршатель, вот и взял.

— Что ты там несешь? — взвился мистер Райдер. — Какой еще Шуршатель?

— Вы найдете его в следующем издании справочника по криминалистике, — сообщил Томми. — Этимология[344] сомнительна.

Он оглядел собравшихся и счастливо улыбнулся.

— И все проделано без лишнего шума, — весело пробормотал он. — Доброй ночи, Мэрриот. Мне нужно идти туда, где меня ожидает счастливая развязка этой истории. Никакая награда не сравнится с любовью женщины, а именно она и ждет меня дома, то есть, надеюсь, что ждет, потому что столько опасностей кругом… Мэрриот, вы случайно не знакомы с капитаном Джимми Фолкнером, нет? Танцует так, что словами не передать, а коктейли делает. Да, Мэрриот, это было очень опасное дело.

Глава 15 Тайна Саннингдейла

— Угадай, Таппенс, где мы будем сегодня обедать, — сказал Томми.

Миссис Бирсфорд немного поразмыслила и с надеждой предположила:

— В «Ритце»?

— Попробуй еще раз.

— В том маленьком уютном местечке в Сохо?

— Нет.

Томми выдержал паузу и значительно произнес:

— В пельменной. Причем вот в этой.

И, ловко впихнув жену в обещанное заведение, провел ее к угловому столику.

— Замечательно, — удовлетворенно объявил он, оглядевшись. — Лучше и быть не может.

— С чего это тебя вдруг потянуло в народ? — поинтересовалась Таппенс.

— Ватсон, вы, как всегда, смотрите и не видите. Интересно, какая-нибудь из этих надменных девиц снизойдет наконец до того, чтобы нас заметить? Великолепно, она направляется в нашу сторону. Поверь мне, Таппенс, хотя на первый взгляд и кажется, будто она думает о чем-то своем, уверяю тебя, ее подсознание целиком поглощено чаем, джемом и всякими там яичницами.

— Будьте добры, мисс, — обратился он к подошедшей официантке, — отбивную, картофель-фри, большой кофе, булочку с маслом и порцию языка для дамы.

Официантка презрительно повторила заказ, но Таппенс неожиданно вмешалась:

— Нет-нет, никаких отбивных и картофеля. Джентльмену сырную булочку и стакан молока.

— Сырная булочка и стакан молока, — повторила официантка с еще большим, хоть это и казалось уже невозможно, презрением и удалилась, продолжая думать о чем-то своем.

— Это было ни к чему, — холодно заметил Томми.

— Но я ведь права, да? Ты же теперь Старик в углу?[345]Кстати, где твоя знаменитая веревочка, чтобы отмечать умные мысли?

Томми выудил из кармана клубок спутавшейся бечевки и старательно завязал на ней два узла.

— Все как положено, — пробормотал он.

— Только ты чуть-чуть ошибся в выборе меню.

— Вы, женщины, слишком уж педантичны. Если я что и ненавижу, так это именно молоко, а сырные булочки вечно такие желтые и так отвратно выглядят, что вообще непонятно, как их можно есть.

— Искусство требует жертв, — заявила Таппенс. — Посмотри, как я справляюсь с холодным языком. Совсем, кстати, неплохая штука. Итак, я совершенно готова к роли твоей помощницы. Завяжи узел побольше и начинай.

— Прежде всего, — начал Томми, — и, строго между нами, позволю себе заметить, что в последнее время бизнес слегка зачах И, раз уж дела не идут к нам, придется нам идти к ним[346]. То есть озаботиться решением какого-нибудь громкого дела, случившегося в последнее время. Короче говоря, тайной Саннингдейла.

— О! — воскликнула Таппенс, оживляясь. — Тайной Саннингдейла!

Томми вытащил из кармана мятую страничку из «Дэйли лидер» и положил ее на стол.

— Здесь помещен самый последний снимок капитана Сэссила.

— Да уж, — протянула Таппенс. — Странно, как это никто еще не подал на них в суд. Единственное, что можно с уверенностью сказать по этой фотографии, это что на ней изображен все-таки мужчина.

— Говоря «тайна Саннингдейла», я имел в виду «так называемая тайна», — поспешно поправился Томми. — Ибо то, что представляет тайну для полиции, не может быть таковой для изощренного ума.

— Завяжи еще один узелок, — посоветовала Таппенс.

— Не знаю, многое ли ты помнишь об этом деле… — хладнокровно продолжил Томми.

— Помню-то я все, — сказала Таппенс, — но ты не смущайся. Рассказывай, раз уж так положено.

— Это случилось чуть больше трех недель назад, — начал Томми. — Именно тогда на знаменитом поле для гольфа в Саннингдейле была сделана страшная находка. Ранним утром два члена клуба, решившие немного потренироваться, обнаружили, к своему ужасу, мужчину, уткнувшегося лицом в траву у седьмой метки. Кто он такой, они знали и не переворачивая его. Капитан Сэссил был отлично известен в спортивных кругах и, что важнее, неизменно появлялся на поле в костюме небесно-голубого цвета. Второго такого костюма в гольф-клубе нет ни у кого.

Капитан Сэссил частенько тренировался на поле по утрам, когда там еще было мало народу, и сначала все думали, что причиной смерти явился сердечный приступ. Однако осмотр врача выявил тот зловещий факт, что капитан убит, а именно заколот в самое сердце. Орудием убийства оказалась — кто бы мог о таком подумать — шляпная булавка. Выяснилось также, что капитан мертв уже по меньшей мере двенадцать часов.

Все это придало делу совершенно новый поворот, а вскоре появились и новые факты. Выяснилось, что последним человеком, видевшим капитана Сэссила живым, был его друг и партнер, некий мистер Холлаби из страховой компании «Дикобраз», который рассказал следующее.

Накануне убийства они с Сэссилом играли с самого утра. После чая Сэссил предложил пройти еще несколько меток, пока не стемнело. Холлаби согласился. Сэссил, по всей видимости, был в отличном настроении и в прекрасной форме.

Поле, как раз перед седьмой меткой, пересекает тропинка. Приближаясь к шестой, Холлаби заметил, что по этой тропинке идет женщина. Она была очень высокого роста и одета во что-то коричневое, но Холлаби особо к ней не приглядывался и был уверен, что Сэссил и вовсе не заметил ее.

— Так вот, — продолжил Томми. — Женщина пересекла поле и остановилась на его краю, словно поджидая кого-то. В то время как Холлаби застрял у шестой метки, капитан Сэссил как раз подходил к седьмой, неподалеку от которой и стояла женщина. Холлаби с удивлением обнаружил, что капитан беседует о чем-то с женщиной. Когда Холлаби приблизился, те разом обернулись, Сэссил бросил через плечо: «Я на минуту», и они, разговаривая, бок о бок двинулись по тропинке прочь. Дорога в том месте сворачивает и, пройдя между изгородями соседних садов, выходит на шоссе к Виндлшему.

Капитан Сэссил всегда держал свое слово. Он появился через минуту или две, рассеяв опасения Холлаби, что они станут задержкой для идущих сзади игроков[347] или не успеют доиграть до темноты. Они возобновили партию, но тут же стало ясно, что капитану теперь явно не до игры. Он то и дело промахивался, едва отвечал на реплики товарища и играл с каждой минутой все хуже и хуже. Очевидно, произошло нечто такое, что заставило капитана начисто забыть об игре.

Кое-как они прошли седьмую и восьмую метки, и тут капитан неожиданно объявил, что уже слишком темно и он отправляется домой. Как раз в том месте проходят еще несколько едва заметных тропинок, выходящих на Виндлшемскую дорогу. Поскольку это был кратчайший путь к его дому, небольшому особняку, стоящему у обочины шоссе, по одной из них капитан и двинулся. Холлаби в недоумении остался стоять посреди поля. Вскоре к нему присоединились шедшие за ними игроки, майор Барнар и мистер Лекки, с которыми Холлаби и поделился своим удивлением, вызванным странной переменой в поведении друга. Оказалось, что Барнар и Лекки тоже видели, как капитан разговаривает с какой-то дамой в коричневом, но были слишком далеко, чтобы разглядеть ее лицо. Все трое искренне недоумевали, что же такого могла сказать эта особа капитану Сэссилу, чтобы совершенно вывести его из равновесия.

Затем они все вместе вернулись в раздевалку и, насколько сейчас известно, оказались последними, кто видел капитана живым. Все эти события имели место в среду, то есть именно в тот день недели, когда билеты до Лондона продаются со скидкой, и семейная чета, обслуживающая дом Сэссила, по обычаю уехала в город и вернулась лишь поздним вечером. Увидев, что в доме темно и тихо, они решили, что хозяин уже лег. Хозяйка, миссис Сэссил, в тот вечер была в гостях.

Последующие девять дней все только и говорили об этом убийстве, но сколько-нибудь убедительных мотивов преступления никто так и не выдвинул. Личность дамы в коричневом оживленно обсуждалась, к сожалению безрезультатно. Полицию, как обычно, начали уже обвинять в бездеятельности, но, как показало время, совершенно напрасно, поскольку неделей позже была задержана некая Дорис Эванс, которой и было предъявлено обвинение в убийстве капитана Сэссила.

Полиции не пришлось долго ломать голову. В руке погибшего оказалась зажата прядь светлых волос, а за одну из пуговиц его голубого костюма зацепились волокна ярко-красной шерстяной ткани. Тщательные расспросы, проведенные на железнодорожной станции и в ее окрестностях, выявили следующее.

Молодая девушка, одетая в ярко-красные жакет и юбку, прибыла поездом около семи часов вечера того самого дня и спросила, как пройти к дому капитана Сэссила. Двумя часами позже она вновь появилась на станции, но ее шляпка сбилась набок, прическа пришла в совершенный беспорядок, а сама она явно была чем-то взволнована. Она справилась, когда идет ближайший поезд до города, и постоянно оглядывалась, будто опасаясь преследования.

Наша полиция способна порой творить подлинные чудеса Ей удалось разыскать девушку по этим скудным приметам и идентифицировать ее как Дорис Эванс. Ей предъявили обвинение в убийстве, предупредили, как водится, что все ею сказанное, возможно, будет свидетельствовать против нее, и тем не менее она упорно держалась своей истории, повторяя ее без сколько-нибудь значительных изменений на всех последующих допросах.

История была следующая. По профессии она машинистка. Однажды вечером, в кино, она познакомилась с хорошо одетым джентльменом, тут же потерявшим от нее голову. Он представился ей как Энтони и пригласил в гости в собственный особняк в Саннингдейле. Она представления не имела — ни тогда, ни после, — что он женат. Они договорились, что она приедет в следующую среду, день, как вы помните, когда в доме должны были отсутствовать и жена и прислуга. На прощание мужчина сообщил ей свое полное имя, а именно Энтони Сэссил, и адрес дома в Саннингдейле.

В назначенные день и час она прибыла в загородный особняк Сэссила. Капитан, только что вернувшийся с поля для гольфа, встретил ее лично. Хотя он усиленно делал вид, что в восторге от свидания, девушка заявляет, что его поведение с самого начала показалось ей странным и неестественным. Ей стало страшно, хотя она и не могла бы сказать, почему, и она уже начала жалеть, что вообще согласилась приехать.

После незамысловатого обеда, приготовленного и накрытого заранее, капитан предложил ей немного прогуляться. Получив согласие, он взял ее под руку, вывел из дома и повел по какой-то узкой тропинке. Так они дошли до поля для игры в гольф, и где-то у седьмой метки капитан вдруг словно обезумел. Вытащив из кармана револьвер, он принялся размахивать им и кричать, что дошел до точки. «Все кончено! Я разорен, погиб, — кричал он. — Но мы уйдем вместе. Сначала я убью тебя, потом застрелюсь сам. На рассвете наши тела найдут рядом. В смерти мы будем неразлучны».

И все в таком же духе. Он говорил и говорил, лихорадочно вцепившись в Дорис, а она, поняв, что имеет дело с сумасшедшим, делала отчаянные попытки вырваться или хотя бы отнять у него револьвер. Во время этой борьбы, говорит девушка, прядь ее волос, по-видимому, и оказалась в пальцах капитана, а шерстяные волокна жакета зацепились за пуговицу его костюма.

В результате последнего отчаянного рывка ей удалось высвободиться, и она изо всех сил бросилась бежать через поле, ежесекундно ожидая выстрела. Пробираясь через заросли вереска, она дважды упала, но в конце концов выбралась на дорогу, ведущую к станции, и с облегчением убедилась, что за ней никто не гонится.

Такова история Дорис Эванс, и она держится ее неукоснительно. Она яростно отрицает, что во время схватки, защищаясь, ударила капитана своей шляпной булавкой, хотя в подобных обстоятельствах это было бы вполне оправданно и, вероятнее всего, так и произошло в действительности. В пользу ее рассказа говорит револьвер, найденный неподалеку от тела в густом кустарнике. Экспертиза показала, что из него не стреляли. Дело Дорис Эванс было передано в суд, но загадкой от этого быть не перестало. Если история Дорис правдива, то кто же заколол капитана Сэссила? Другая женщина, та особа в коричневом, появление которой так расстроило капитана? Пока еще никто не сумел разгадать роль, которую она сыграла в этой трагедии. Она появилась из ниоткуда, пересекла поле для гольфа и преспокойно ушла опять же в никуда, поскольку больше ее никто и никогда не видел. Кто она такая? Местная жительница или гостья из Лондона? Если так, на чем она приехала? На машине, на поезде? Кроме высокого роста, нет никаких ее примет. Описать ее внешность толком никто, похоже, не в состоянии. Это никак не могла быть Дорис Эванс, поскольку Дорис мала ростом, у нее светлые волосы и, в конце концов, в это время она только еще сходила с поезда!

— Может, жена? — заметила Таппенс. — Как насчет жены?

— Совершенно естественное предположение. Но миссис Сэссил тоже весьма миниатюрная женщина. Кроме того, мистер Холлаби прекрасно знает ее в лицо, да и нет никаких сомнений, что она действительно была в гостях. В последнее время получило огласку еще одно обстоятельство. Страховая компания «Дикобраз» ликвидируется. Ревизия выявила поистине чудовищную растрату, что несколько объясняет слова отчаяния, брошенные капитаном перед смертью. Похоже, что в течение нескольких последних лет он систематически заимствовал из кассы деньги. Ни мистер Холлаби, ни его сын не имели о том ни малейшего понятия Они практически разорены.

Итак, в настоящий момент положение дел следующее. Капитан Сэссил очутился перед лицом неизбежной катастрофы Самоубийство было для него естественным, если не единственным выходом. С другой стороны, характер ранения полностью исключает такую возможность. Вопросы: кто же его убил? Какую роль здесь сыграла Дорис Эванс? Кто эта таинственная дама в коричневом?

Томми перевел дух, отхлебнул молока, сморщился и осторожно откусил кусок сырной булочки.

Глава 16 Тайна Саннингдейла (продолжение)

— Конечно, — продолжил Томми, — я сразу понял, что тут есть закавыка, на которой споткнулась полиция.

— И где же она? — подалась вперед Таппенс.

Томми грустно покачал головой.

— Хотел бы я знать! Таппенс, Стариком в углу быть, конечно, чертовски легко и приятно, но только до определенного момента. А именно, пока не потребуется ответ на загадку: кто убил беднягу? Я не знаю.

Он вытащил из кармана еще несколько газетных вырезок.

— Остальные персонажи, — пояснил он. — Мистер Холлаби, его сын, миссис Сэссил и Дорис Эванс.

Таппенс схватила фотографию последней и некоторое время ее рассматривала.

— Она его точно не убивала, — вынесла она наконец свое заключение. — Во всяком случае, не булавкой.

— Откуда такая уверенность? — поинтересовался Томми.

— Подход леди Молли. У Дорис короткая стрижка. Вообще-то сейчас дай Бог одна женщина из двадцати пользуется шляпными булавками. И длина волос тут ни при чем — просто шляпы стали удобнее. Они держатся без всяких булавок.

— Ну, она могла просто захватить булавку с собой.

— Дорогуша, это тебе не семейная реликвия и не амулет, чтобы таскать ее с собой просто так. Ну объясни мне, чего ради ей тащить с собой в Саннингдейл какую-то булавку?

— Значит, это сделала другая женщина, та дама в коричневом.

— Жаль, что она такая высокая. А то могла бы быть женой Сэссила. У меня сильное предубеждение против жен, которые отсутствуют в момент убийства и потому вроде бы как ни при чем. Например, она выяснила, что ее муж крутит на стороне роман, в таком случае заколоть его булавкой было бы вполне естественно.

— Кажется, мне нужно быть осторожней, — заметил Томми.

Таппенс, занятая своими мыслями, пропустила его реплику мимо ушей.

— А что они вообще за люди? — неожиданно спросила она. — Я про Сэссилов. Что о них говорят?

— Я так понял, что их все любили. Считалось, что это совершенно счастливая пара. Вот почему дело с девушкой и выглядит так странно. Меньше всего этого можно было ожидать от такого человека, как Сэссил. Знаешь, он ведь служил, пока не получил наследство. А получив, вышел в отставку и занялся страховым бизнесом. В общем, это самый последний человек, которого можно заподозрить в мошенничестве.

— А был ли он мошенником? Не могло быть так, что деньги взяли те двое?

— Холлаби с сыном? Они говорят, что разорены.

— Они говорят! Может, они просто положили деньги в банк на чужое имя. Я, конечно, не очень в этом разбираюсь, но ты понимаешь, о чем я. Предположим, они давно уже занимались финансовыми махинациями за спиной Сэссила и в конце концов потеряли все. В этом случае смерть капитана пришлась им как нельзя более кстати.

Томми задумчиво постучал ногтем по фотографии Холлаби-старшего.

— Итак, ты обвиняешь уважаемого джентльмена в убийстве его друга и партнера? При этом забываешь, что он покинул поле для гольфа вместе с Барнаром и Лекки, а остаток вечера провел в клубе. И потом, эта булавка…

— Да что ты к ней привязался? — нетерпеливо перебила его Таппенс. — Она что, по-твоему, означает, что убийство совершила именно женщина?

— Естественно. Ты разве не согласна?

— Нет. Просто ужас, до чего, вы, мужчины, старомодны. Чтобы избавиться от предрассудков, вам требуются века Шляпные булавки и шпильки ассоциируются у вас с женщинами, а стало быть, являются «женским оружием». Может, раньше оно так и было, но пойми, Томми, они давно уже вышли из употребления. У меня года четыре не было ни того, ни другого.

— Значит, ты думаешь…

— Что Сэссила убил мужчина. Булавкой. Именно для того, чтобы подозрение пало на женщину.

— А в том, что ты говоришь, есть смысл, — медленно протянул Томми. — Просто удивительно, как все проясняется, когда начинаешь рассуждать.

Таппенс кивнула.

— Все должно быть логичным — если правильно смотреть на вещи. Помнишь, что Мэрриот сказал как-то о непрофессионалах? Что они вечно гадают, как поступили бы сами на месте того или иного человека! Мы с тобой кое-что знаем о людях вроде Сэссила и его жены. Мы знаем, как они скорее всего поведут себя в том или ином случае. И еще у каждого из нас есть свои специфические познания.

— То есть, — усмехнулся Томми, — ты у нас, например, эксперт в вопросах о том, что имеют обыкновение носить с собой люди с короткой или длинной стрижкой, а также, что чувствуют жены и как они поступают.

— Примерно в таком духе.

— А я? Какими особыми познаниями владею я? Гуляют ли мужья на стороне?

— Нет, — совершенно серьезно ответила Таппенс. — Ты знаешь поле для гольфа в Саннингдейле, ты там был. И был не как инспектор, ищущий отгадку, а как игрок. И еще ты знаешь, что может заставить человека забыть об игре.

— Это должно было быть что-то очень серьезное. У него было преимущество аж в два очка, а начиная с седьмой метки, говорят, он играл так, что с ним справился бы и ребенок.

— Кто говорит?

— Барнар и Лекки. Они же шли следом, помнишь?

— И началось это после того, как он встретил ту женщину в коричневом. Они, кажется, тоже видели, как он говорил с нею?

— Да — по крайней мере…

Томми смолк. Таппенс вопросительно подняла на него глаза и с немалым удивлением обнаружила, что он уставился на свою бечевку так, словно она превратилась в удава.

— Томми, ты что? — испугалась Таппенс.

— Тихо, Таппенс, не мешай. Я сейчас на шестой метке в Саннингдейле. Впереди, на седьмой, маячат Сэссил и старина Холлаби. Уже темнеет, но ярко-голубую куртку Сэссила узнаешь и ночью. Слева от меня по тропинке идет женщина. Довольно странно, но раньше — скажем, с пятой метки — я ее не видел. И точно не видел, чтобы она появилась справа от меня.

Он запнулся.

— Таппенс, ты только что говорила, что я знаю поле. Так вот, прямо за шестой меткой есть что-то вроде небольшой землянки или укрытия. Кто угодно может спрятаться там и ждать… подходящего момента. Там же можно и переодеться. Я имею в виду… Таппенс, тут уже требуются твои познания. Скажи, трудно ли мужчине сначала переодеться женщиной, а потом обратно? Ну, например, удастся ли ему натянуть юбку поверх брюк для гольфа?

— Конечно, удастся. Дамочка, конечно, получится крупноватой, но только и всего. Скажем, длинная коричневая юбка, коричневый свитер — из тех, что носят и мужчины и женщины — и женская шляпка с прикрепленными по бокам волосами. Больше, пожалуй, ничего и не надо. Я, конечно, имею в виду, если смотреть на все это издалека, на что ты, кажется, и намекаешь. Потом скидываешь юбку и шляпу, надеваешь мужскую кепку, которую легко можно спрятать в кулаке, и ты снова мужчина, как ни в чем не бывало.

— И сколько времени требуется на подобные трансформации?

— Из женщины в мужчину максимум полторы минуты, может, гораздо меньше. Вот женщиной стать, конечно, сложнее: нужно хоть как-то приладить шляпку и накладные волосы, да и юбку поверх брюк натянуть тоже не слишком просто: она будет цепляться.

— Да неважно. Главное — обратное переодевание. Значит, как я уже говорил, я сейчас у шестой метки. Дама в коричневом как раз приближается к седьмой. Она пересекает площадку, останавливается и ждет. Сэссил, в своем голубом костюме, идет к ней. Минуту они говорят о чем-то, стоя рядом, потом идут по тропинке и деревья скрывают их из виду. Холлаби остается в одиночестве. Я тем временем подхожу ближе Через одну-две минуты появляется мужчина в светло-голубом костюме и возобновляет игру так, словно впервые взял в руки клюшку для гольфа Между тем быстро темнеет Мы со своим партнером медленно продвигаемся вперед. Перед нами идут все те же двое, причем Сэссил продолжает мазать, цеплять клюшкой дерн и вообще делать все то, чего никогда в жизни не делал. Потом я вижу, как на восьмой метке он прощается со своим партнером и уходит по тропинке. Так что же с ним произошло такого, что он совершенно разучился играть?

— Он поговорил с женщиной в коричневом — или мужчиной, как ты предполагаешь.

— Именно. И вспомни, где они стояли: вне пределов видимости тех, кто остался на поле. Их скрывали густые заросли кустарника. В них можно спрятать труп и быть абсолютно уверенным, что до утра его никто не найдет.

— Томми! Ты думаешь, тогда это и произошло? Но ведь кто-нибудь бы наверняка услышал.

— Услышал что? Доктора сошлись на том, что смерть наступила мгновенно. Я видел на войне, как умирают мгновенно, Таппенс. В большинстве случаев никто не кричит — так, всхлип или стон, почти как вздох или оборвавшийся кашель.

— Стало быть, Сэссил подходит к седьмой метке, и женщина окликает его. Он тут же узнает ее — или его, переодетого женщиной. Естественно, он заинтересован, что означает и чем вызван подобный маскарад, и позволяет увлечь себя по тропинке в уединенное место. Прогулка заканчивается смертельным ударом в сердце. Сэссил мертв. Убийца оттаскивает его тело в кусты, снимает с него ярко-голубой костюм и поспешно избавляется от юбки, шляпки и парика. Затем надевает знаменитый костюм Сэссила, его кепку и идет обратно на поле. На все это уходит не больше трех минут. Те, что идут за ними, не видят его лица — только голубой костюм Сэссила, но ни секунды не сомневаются, что это именно капитан, хоть и играет он теперь будто сам не свой. Помнишь, они все говорили, что его игра была непохожа на игру Сэссила. Еще бы! Это играл совершенно другой человек.

— Но…

— Теперь дальше. Вся эта история с приглашением девушки за город тоже не имеет никакого отношения к капитану Это не Сэссил знакомится с Дорис Эванс в кино и зазывает ее в Саннингдейл. Это делает человек, только называющий себя Сэссилом. Помнишь, Дорис Эванс арестовали только через две недели после убийства. Ее не возили на опознание, Таппенс. Она никогда не видела настоящего капитана Сэссила! Иначе она сильно бы удивила всех заявлением, что это вовсе не тот человек, который вытащил ее на площадку для гольфа и так порывался уйти из жизни. Все было тщательно спланировано. Девушка, приглашенная в дом Сэссила именно в тот день, когда там точно никого не будет, затем булавка, так ненавязчиво намекающая, что убийца — женщина. Настоящий же убийца как ни в чем не бывало встречает девушку в доме уже мертвого к тому времени Сэссила, кормит ее ужином и ведет на поле для гольфа. Подойдя поближе к кустам, где лежит жертва, убийца выхватывает из кармана револьвер и чуть не до смерти запугивает девушку. Когда она, не помня себя от ужаса, вырывается и убегает, все, что ему остается, это вытащить тело на видное место и уйти. Револьвер он бросает в кусты. Потом преспокойно укладывает женскую юбку и шляпку в пакет и — вот это, честно говоря, только догадка — идет до Уэйкинга, благо это всего шесть или семь миль пешком, где и садится на поезд в Лондон.

— Погоди минуту, — остановила его Таппенс. — Есть кое-что, совершенно не вписывающееся в твою теорию. Я про Холлаби.

— Холлаби?

— Да. Я согласна, что двое, шедшие следом, никак не могли разглядеть, настоящий это Сэссил или нет. Но не пытайся меня убедить, что человек, с которым он играл, был настолько загипнотизирован голубым костюмом, что даже не посмотрел на лицо.

— Милая моя, — ласково сказал Томми, — в этом-то все и дело. Холлаби знал. Как видишь, я пользуюсь твоей же теорией о том, что Холлаби с сыном и были настоящими растратчиками. Убийцей должен был быть человек, хорошо знавший капитана Сэссила. Он, например, знал, что в среду в доме не будет ни слуг, ни жены. Также, чтобы играть Сэссила, убийца должен был хоть сколько-нибудь напоминать его. Сдается мне, Холлаби-младший подходит по всем статьям. Он одного возраста с Сэссилом, примерно одного роста, и оба они гладко бреются. Возможно, Дорис Эванс и видела в газетах фотографии настоящего капитана, но, как ты недавно заметила, все, что по ним можно понять, так это то, что изображен, по-видимому, мужчина.

— Неужели она ни разу не видела Холлаби в суде?

— А сын на процессе и не появлялся. Он же вообще не фигурировал в деле. В суде красовался папаша с его безупречным алиби. Никому и в голову не пришло поинтересоваться, чем в тот вечер занимался его сынок.

— Все сходится, — признала Таппенс и, помолчав, добавила: — Ты ведь расскажешь все это полиции?

— Да, только вот не знаю, станут ли они слушать, — с сомнением протянул Томми.

— Еще как станут, — неожиданно раздался голос над самым его ухом.

Томми, словно ужаленный, развернулся и оказался лицом к лицу с инспектором Мэрриотом. Инспектор сидел за соседним столиком, ковыряя вилкой омлет.

— Частенько захожу сюда пообедать, — объяснил он. — Как я уже сказал, мы вас выслушаем, да еще как! Я, честно говоря, уже выслушал. Должен признаться, нам и самим не слишком-то нравились эти персонажи из «Дикобраза». Были у нас кое-какие подозрения насчет их семейки, но и только. Не по зубам они нам были, и все тут. А уж когда арестовали Дорис Эванс, то и от подозрений мало что осталось. Теперь, спасибо вам, устроим очную ставку Холлаби-младшего с Дорис Эванс и посмотрим, узнает ли она его. Сильно подозреваю, что все-таки узнает. Лихо вы разгадали этот фокус с голубым костюмом! Я уж прослежу, чтобы непревзойденным детективам Бланта зачлось это дело.

— Инспектор, вы прелесть! — воскликнула Таппенс.

— Мы в Скотленд-Ярде весьма высокого мнения о вас обоих, — невозмутимо продолжил инспектор. — Вы бы удивились, узнай, насколько высокого. Кстати, сэр, могу я спросить вас, что это за обрывок веревки вы все вертите?

— Пустяки, — ответил Томми, поспешно пряча бечевку в карман. — Так, скверная привычка. И не смотрите так на молоко с булочкой! Я на диете. Расстройство пищеварения на нервной почве. Подлинный бич бизнесменов!

— А! — отозвался инспектор. — Я просто подумал, может вы, тоже читали… Да нет, ерунда.

Однако в глазах его мелькнул озорной огонек.

Глава 17 Смерть, живущая в доме

— А что… — начала Таппенс, выходя из своего кабинета в примыкающий к нему личный офис мистера Бланта, и от удивления смолкла на полуслове.

Ее муж и патрон, забыв о своем высоком звании, самозабвенно приклеился к глазку, позволявшему обозревать приемную.

— Шш, — предупредил он. — Ты что, не слышала сигнала? Там девушка. Довольно милая — да чего уж там — просто невероятно милая. Альберт как раз вешает ей лапшу на уши про мои переговоры со Скотленд-Ярдом.

— Дай я посмотрю, — потребовала Таппенс.

Томми с некоторым сожалением подвинулся, и Таппенс приникла к глазку.

— Что ж, действительно недурна, — признала она. — А одета так просто по последнему писку моды.

— Удивительно хороша, — заявил Томми. — В точности как описано у Мэйсона[348]. Помнишь? Ужасно красивая, страшно обаятельная, невероятно интеллигентная и при всем при этом нисколько не высокомерная. Думаю — нет, решено, — этим утром я великий Ано.

— Хм, — усомнилась Таппенс. — Если бы из всех великих сыщиков мне пришлось выбирать того, на кого ты меньше всего похож, я бы точно выбрала Ано. Может, ты обладаешь способностью к мгновенным перевоплощениям? Или способен изобразить великого комика, маленького уличного мальчишку, а потом вдумчивого и заботливого друга — и все в пять минут?

— Да знаю, знаю, — отозвался Томми, нервно барабаня пальцами по столу. — Но здесь я командир, Таппенс, не забывай об этом. Мы ее примем.

Он нажал на звонок, вделанный в крышку стола, и вот Альберт уже вводит посетительницу.

На пороге девушка нерешительно замялась, и Томми ринулся на помощь.

— Входите, мадемуазель, — проговорил он отеческим тоном, — входите и усаживайтесь поудобней.

Таппенс мучительно закашлялась, и Томми, мгновенно перевоплотившись, повернулся к ней.

— Вы что-то сказали, мисс Робинсон? — угрожающе осведомился он. — Ах, вы ничего не сказали? Прекрасно.

Он снова обернулся к девушке.

— Отбросим ненужный официоз и глупые церемонии, — предложил он. — Сделаем так… Вы просто расскажете мне обо всем, а потом мы сообща подумаем, как можно вам помочь.

— Вы очень добры, — сказала девушка. — Простите, вы иностранец?

У Таппенс тут же приключился очередной приступ кашля. Томми искоса метнул в нее грозный взгляд и снова повернулся к клиентке.

— Не совсем, — выдавил он. — Но последнее время я много работал за границей. Учился, знаете ли, методам «Сюрте»[349].

— О! — с уважением протянула девушка.

Девушка, как Томми и говорил, была совершенно очаровательна. Совсем еще юная и худенькая, с большими серьезными глазами Она была в маленьком коричневом берете, из-под которого выбивались упрямые золотистые локоны. Что она нервничает, было ясно с первого взгляда. Ее хрупкие пальцы все время сплетались и расплетались, а едва освободившись, начинали теребить замок сумочки.

— Прежде всего, мистер Блант, должна вам сказать, что зовут меня Лоис Харгривз. Я живу в довольно старом и ветхом доме, известном в округе как ферма Торнли. Это в глубинке. Поблизости есть деревушка Торнли, но она совсем крохотная и никому не известна. Зимой у нас принято охотиться, летом — играть в теннис, так что я никогда не чувствовала себя там одиноко. Да и вообще, мне всегда больше нравилось в деревне, чем в городе.

Я рассказываю вам все это только затем, чтобы объяснить, насколько тесен мир, в котором я живу. В таких крошечных местечках, как наше, любое происшествие кажется значительным событием. Так вот, неделю назад я получила по почте коробку шоколадных конфет. В ней не было ничего, что указывало бы на отправителя. Знаете, сама я не очень люблю шоколад, в отличие от моих домашних, поэтому просто отдала коробку на кухню. В результате каждый, кто съел хотя бы конфету, заболел. Мы послали за врачом, и, тщательно расспросив, что мы последнее время ели, он забрал остатки конфет на анализ Мистер Блант, в них оказался мышьяк. Не так много, чтобы убить кого-то, но вполне достаточно, чтобы серьезно отравить.

— Невероятно, — прокомментировал Томми.

— Доктор Бартон ужасно разволновался. Оказалось, это уже третий подобный случай в округе. И каждый раз целью становился большой дом, обитатели которого заболевали, попробовав таинственных конфет. Все это выглядело так, будто какой-то местный слабоумный разыгрывает чудовищную шутку над соседями.

— Так, так, мисс Харгривз.

— Доктор Бартон считает, что в этом замешаны социалисты — предположение, на мой взгляд, совершенно нелепое. Однако в деревне действительно живет пара — как бы это выразиться? — недовольных, по всей видимости, вполне способных на нечто подобное. Доктор Бартон настаивал, чтобы я передала все дело в руки полиции.

— Весьма разумное предложение, — заметил Томми. — Но, как я понимаю, вы так не поступили, мисс Харгривз?

— Нет, — согласилась девушка. — Ненавижу шумиху и огласку, которых не избежать при этом, и, кроме того, я ведь знаю нашего местного инспектора. Невозможно представить, чтобы он раскрыл хоть что-нибудь. Я часто видела в газете ваши объявления и, посоветовавшись с доктором, решила в конце концов, что лучше всего будет поручить дело частным детективам.

— Понятно.

— В вашем объявлении много говорится о тайне следствия. Я так поняла, что… ну, что, значит, вы не станете предавать что-либо огласке без моего на то согласия?

Томми с интересом взглянул на посетительницу. Таппенс опередила его.

— Думаю, — негромко сказала она, — лучше всего мисс Харгривз рассказать нам все.

Последнее слово она произнесла с особым нажимом, и девушка заметно покраснела.

— Да, — поспешно подхватил Томми. — Мисс Робинсон права. Вы должны рассказать нам все.

— А вы не станете… — начала девушка и замялась.

— Все, что вы расскажете, безусловно, останется между нами.

— Благодарю вас. Конечно, мне с самого начала надо было быть совершенно откровенной с вами. У меня действительно есть причины не идти в полицию. Мистер Блант, конфеты послал кто-то из моих домашних!

— Почему вы так думаете, мадемуазель?

— Все очень просто. У меня есть глупая привычка рисовать маленькую ничего не значащую фигурку — цепочку из трех рыбок, — как только у меня под рукой оказывается карандаш. Так вот, до того как мне прислали конфеты, я получила из одного лондонского магазина сверток с шелковыми чулками. Мы сидели за столом, я отмечала что-то в газете и машинально рисовала своих рыбок на оберточной бумаге с адресом. Потом я совершенно забыла об этом. Но вдруг мне под руки попался кусок оберточной бумаги, в которую была завернута коробка с конфетами. Большая часть ее оказалась оторвана, но кое-что сохранилось. И там были мои рыбки!

Томми придвинулся вместе с креслом поближе.

— Это уже серьезно. Это, как вы и говорили, рождает весьма сильное подозрение, что отправителем отравленных конфет действительно является член вашей семьи. Однако простите за нескромность, но почему сей факт заставляет вас отказываться от услуг полиции?

Лоис Харгривз твердо посмотрела ему в глаза.

— Я скажу вам, мистер Блант. Может случиться так, что я пожелаю замять это дело.

Томми скромно отступил.

— Ну что ж, — пробормотал он, — теперь мы, по крайней мере, знаем, что к чему. Я вижу, мисс Харгривз, вы не расположены делиться со мной своими подозрениями?

— Я никого не подозреваю. И тем не менее…

— Понятно. В таком случае опишите, пожалуйста, как можно подробней обитателей вашего дома.

— Все слуги, за исключением горничной, у нас уже много лет. Должна объяснить вам, мистер Блант: меня воспитала тетя, леди Рэдклифф, обладавшая огромным состоянием. Собственно, оно досталось ей от мужа, который купил и титул. Именно он приобрел ферму Торнли, но скончался через несколько лет после переезда туда, и вот тогда-то леди Рэдклифф и предложила мне жить с ней. Ведь я ее единственная родственница. Еще в доме живет Денис Рэдклифф, племянник ее мужа. Я привыкла называть его кузеном, хотя, конечно, это далеко не так. Тетя Люси всегда говорила, что все деньги, за исключением небольшого содержания мне, она намерена оставить Денису «Это деньги Рэдклиффов, — говорила она, — у них они и должны остаться» Однако, когда Денису было где-то двадцать два, они с тетей сильно поссорились. Я думаю, из-за долгов, которых он успел к тому времени наделать. Когда, годом позже, она умерла, я была просто ошеломлена, узнав, что все деньги она завещала мне. Я знаю, для Дениса это было страшным ударом, и чувствовала себя от этого на редкость неуютно. Я бы с радостью отдала ему эти деньги, если б он только взял, но, похоже, это совершенно исключено. Так или иначе, как только мне исполнился двадцать один год[350], я составила завещание, по которому, в случае моей смерти, все переходит к нему. Это самое меньшее, что я могла для него сделать. Так что, если вдруг я попаду под машину, Денис получит свои деньги.

— Понятно, — сказал Томми. — А как давно, простите за нескромность, вам исполнился двадцать один год?

— Три недели назад.

— Ага! — молвил Томми. — А теперь, пожалуйста, как можно подробней опишите обитателей вашего дома на данный момент.

— Слуг? Или… остальных?

— Всех.

— Слуги, как я говорила, у нас уже очень давно. Это повар, старая миссис Холлоуэй и ее племянница Роза, помогающая ей на кухне. Потом еще две пожилые служанки и Ханна, которая была личной служанкой тети и всегда меня обожала. Горничную зовут Эстер Квент — очень милая, тихая девушка. Потом мисс Логан, бывшая компаньонка тети, управлявшая домом и при ней, и после ее смерти, затем капитан Рэдклифф, то есть Денис, о котором я вам уже говорила, и девушка по имени Мэри Чилкот, моя старая школьная подруга, живущая с нами.

Томми немного подумал.

— Я так понимаю, мисс Харгривз, — произнес он пару минут спустя. — У вас нет причин подозревать кого-то одного больше, чем других? Дело, скорее, в том, что вы опасаетесь, не окажется ли это… ну, скажем… прислуга?

— Именно так, мистер Блант. Честно говоря, я совершенно не представляю, кто бы мог воспользоваться этой бумагой Адрес напечатали на машинке.

— Кажется, путь только один, — задумчиво произнес Томми. — Я должен осмотреть все лично.

Девушка вопросительно взглянула на него, и Томми, после минутного раздумья, продолжил:

— Советую вам подготовить почву для прибытия, ну, скажем, мистера и миссис Ван Дузен, ваших друзей из Америки. Вы сможете сделать это, не вызывая подозрений?

— О да! Тут нет ничего сложного. Когда вы приедете: завтра, послезавтра?

— Завтра же, если не возражаете. Нельзя терять времени.

— Тогда решено, — согласилась девушка и встала, протягивая руку.

— И еще одно, мисс Харгривз, — добавил Томми. — Не говорите никому — вообще никому, — что мы не те, кем хотим казаться.

— Ну, Таппенс, что ты об этом думаешь? — спросил он, проводив посетительницу.

— Мне это не нравится, — решительно ответила та. — И особенно не нравится то, что в конфеты положили так мало мышьяка.

— То есть?

— Разве непонятно? Все эти конфеты, полученные в других домах, рассылались только для отвода глаз. Чтобы люди подумали, будто в округе завелся маньяк. И, если бы девушка отравилась насмерть, это тут же списали бы на него. Понимаешь, ведь если бы не рыбки, предусмотреть которых было невозможно, никому бы и в голову не пришло, что конфеты прислал кто-то, живущий в этом доме.

— Да, с рыбками повезло. Ты права. Думаешь, все это направлено именно против нее?

— Боюсь, что так. Помнится, я читала об этом завещании леди Рэдклифф. Сумма там фигурировала умопомрачительная.

— Да, а теперь она достигла совершеннолетия и три недели назад сама сделала завещание. Выглядит скверно — особенно для Дениса Рэдклиффа. Смерть девушки очень ему на руку.

Таппенс кивнула.

— И хуже всего, что она думает так же. Почему и не захотела обращаться в полицию. Она подозревает его. И, похоже, не на шутку его любит, если поступает подобным образом.

— Но тогда, — задумчиво произнес Томми, — какого черта он на ней не женится? Это же гораздо проще и безопасней.

Таппенс изумленно уставилась на него.

— Золотые слова, — восхитилась она. — Браво, малыш! Я уже готова стать миссис Ван Дузен.

— Нет, действительно, зачем прибегать к убийству, когда под рукой гораздо более простой способ?

Таппенс подумала.

— Догадалась! — объявила она. — Очевидно, учась в Оксфорде, он женился на официантке. Чем, кстати, не причина для ссоры с тетей? И все объясняет.

— Тогда почему же он послал отравленные конфеты Лоис Рэдклифф, а не этой официантке? Так было бы куда практичнее. И вообще, Таппенс, оставь свои дикие домыслы.

— Это не домыслы, это дедукция, — оскорбилась Таппенс. — «Друг мой, это твоя первая коррида, но стоит двадцать минут побыть на арене…»

Пущенная Томми подушка оборвала цитату.

Глава 18 Смерть, живущая в доме (продолжение)

— Таппенс! Да Таппенс же! Иди сюда!

Таппенс вылезла из кровати, время было уже позднее, и поспешила в столовую. Томми, держа в руке развернутую газету, мерил комнату шагами.

— В чем дело? — недовольно осведомилась Таппенс.

Томми крутанулся на каблуках и сунул ей газету, тыча пальцем в заголовок.

ТАИНСТВЕННОЕ ОТРАВЛЕНИЕ ПИРОЖНОЕ-УБИЙЦА

Таппенс прочла. Этот таинственный всплеск пищевого отравления произошел на ферме Торнли. Жертвами, согласно сообщению, оказались мисс Лоис Рэдклифф, владелица дома, а также горничная, Эстер Квент. Сообщалось также, что в тяжелом состоянии капитан Рэдклифф и мисс Логан. Причиной отравления, предположительно, стала инжирная начинка пирожных, поскольку еще одна обитательница дома, мисс Чилкот, их не пробовавшая, чувствует себя совершенно превосходно.

— Мы должны ехать туда немедленно, — решил Томми. — Господи! Такая девушка! Просто потрясающая. Ну почему я не поехал с ней вчера?

— Если бы поехал, — ответила Таппенс, — то, скорее всего, тоже угостился бы пирожными и сейчас уже покоился бы в Бозе[351]. Ладно, собираемся. Если верить заметке, Денису Рэдклиффу тоже порядком досталось.

— Скорее всего, притворяется, грязный ублюдок.

Ближе к обеду они были на месте. Им открыла пожилая женщина с заплаканными глазами.

— Послушайте, — заторопился Томми. — Я не газетчик и не любопытствующий. Мисс Харгривз была у нас вчера и просила приехать. С кем я могу поговорить?

— С доктором Бартоном, если хотите. Он еще здесь, — все еще недоверчиво сказала женщина. — Или с мисс Чилкот. Она занимается необходимыми приготовлениями.

Томми остановился на первом варианте.

— Доктор Бартон, — уверенно сказал он. — Мне нужно увидеться с ним немедленно.

Женщина провела их в маленькую гостиную. Через пять минут дверь открылась, пропуская высокого, пожилого мужчину с добрым, но совершенно потерянным лицом и поникшими плечами.

— Доктор Бартон, — начал Томми, предъявляя свою визитную карточку, — мисс Харгривз была у нас вчера по поводу этих отравленных конфет. По ее просьбе я приехал сюда расследовать дело, но — увы! — слишком поздно.

Доктор внимательно рассмотрел карточку.

— Мистер Блант — это вы?

— Да, а это мой ассистент, мисс Робинсон.

Доктор учтиво наклонил голову.

— Теперь уже нет смысла что-либо скрывать, — устало сказал он. — Если бы не эти конфеты, я наверняка решил бы, что причиной смертей стало острое пищевое отравление, правда, необычайно активной формы. Налицо воспаление желудочно-кишечного тракта и внутреннее кровоизлияние. Пока что я отдал начинку этих пирожных на анализ.

— Думаете, снова мышьяк?

— Нет. На этот раз яд был гораздо более сильным и быстродействующим. Больше похоже на какой-то из растительных токсинов.

— Понятно. Хочу спросить у вас, доктор… Вы совершенно уверены, что капитан Рэдклифф страдает тем же самым?

Доктор посмотрел Томми прямо в глаза.

— Капитан Рэдклифф совершенно не страдает.

— Ага, — удовлетворенно отметил Томми. — Я так и…

— В пять часов утра капитан Рэдклифф скончался, — перебил его доктор.

Такого поворота Томми не ожидал. Пауза затянулась настолько, что доктор хотел было уже уйти.

— А что с другой жертвой, с мисс Логан? — вмешалась Таппенс.

— Есть все основания полагать, что, раз она жива до сих пор, она справится с болезнью. С возрастом организм становится менее чувствительным к воздействию ядов. Видимо, это ее и спасло. Я извещу вас о результате анализа, мистер Блант. Уверен, что у мисс Чилкот вы получите ответы на все интересующие вас вопросы.

Как раз в этот момент в дверях появилась сама мисс Чилкот. Это была высокая девушка со смуглым лицом и спокойными голубыми глазами. Доктор Бартон выполнил необходимые представления.

— Я рада, что вы приехали, — сказала Мэри Чилкот. — Все это так ужасно… Чем я могу помочь вам?

— Расскажите, откуда взялись эти пирожные.

— Их, как обычно, доставили из одного лондонского магазина. Мы часто их там покупали — кто мог представить, что все так обернется? Лично я не выношу инжира, что меня, наверное, и спасло. Совершенно не понимаю, как мог отравиться Денис: его не было за чаем. Может, конечно, перехватил пирожное, когда пришел?

Томми почувствовал, как пальцы Таппенс легонько сжали его локоть.

— А в котором часу капитан вернулся? — спросил он.

— Честно говоря, не знаю. Но могу выяснить.

— Спасибо, мисс Чилкот, но это не так уж важно. Думаю, вы не будет возражать, если я поговорю с прислугой?

— Конечно, мистер Блант, делайте все, что сочтете нужным Я в полной растерянности.

Она немного поколебалась.

— Скажите, мистер Блант, вам не кажется, что все это как-то подозрительно? — спросила она напряженно.

— Не знаю, что и думать. Но скоро мы все выясним.

— Да, кажется, доктор Бартон взял эти пирожные на анализ.

И, торопливо извинившись, она ушла договариваться о чем-то с садовником.

— Займись горничными, Таппенс, — сказал Томми. — Я пойду на кухню. Знаешь, мисс Чилкот может, конечно, чувствовать ужасную растерянность, но, хоть убей, по ней этого не скажешь.

Таппенс молча кивнула.

Через полчаса они встретились.

— Подведем итоги, — сказал Томми. — Итак, пирожные появились за чаем. Одно из них съела горничная — здесь все ясно. Повар уверена, что Денис Рэдклифф вернулся уже после того, как убрали со стола. Вопрос: как отравился он?

— Он пришел без четверти семь, — вступила Таппенс. — Вторая горничная видела из окна, как он идет. Перед ужином он выпил в библиотеке коктейль. Когда я вошла, горничная как раз хотела убрать стакан. К счастью, я забрала его, прежде чем она успела его вымыть. Так вот, капитан выпил коктейль и вскоре пожаловался на плохое самочувствие.

— Понятно, — сказал Томми. — Отдадим бокал Бартону. Что еще?

— Тебе стоит взглянуть на эту служанку, Ханну. Она какая-то странная…

— Что значит странная?

— Ну, мне показалось, она слегка тронулась.

— Что ж, давай поглядим.

Таппенс показала мужу дорогу.

У Ханны была отдельная маленькая комната. Когда Томми с Таппенс вошли, она сидела, выпрямившись, на высоком стуле, держа на коленях открытую Библию, и громко читала вслух. На появившихся незнакомцев она даже и не взглянула.

«Да падут на них горящие угли; да будут они повержены в огонь, в пропасти, так, чтобы не встали..»[352].

— Можно вас на минутку? — вмешался Томми.

Ханна раздраженно отмахнулась.

— Нет времени. Час близок. «Я гоняюсь за врагами моими и истребляю их, и не возвращаюсь, доколе не уничтожу их» Так гласит Слово. Мне было откровение от Господа нашего. Отныне я — бич его.

— Совсем спятила, — шепнул Томми жене.

— Давно уже так сидит, — шепнула та в ответ.

Томми подошел к столу, на котором корешком вверх лежала раскрытая книга, и, взглянув на название, сунул ее в карман.

Неожиданно старуха поднялась со стула и с угрозой повернулась к Бирсфордам.

— Прочь отсюда. Час близок. Я — цеп Господень. Там, где он опускается, только ветер. Так я караю Грешники обречены. Это дом зла — зла, я вам говорю! Берегитесь гнева Господа, владыки моего.

Она в ярости двинулась к ним. Томми решил, что лучше не раздражать ее и ретироваться. Закрывая дверь, он видел, как она снова берется за Библию.

— Черт, не может быть, чтобы она всегда была такой, — пробормотал он.

Достав из кармана книгу, взятую со стола, он показал ее Таппенс.

— Смотри. Довольно неожиданное чтение для невежественной служанки, правда?

Таппенс взяла книгу.

— «Фармакология»[353],— прочла она и, открыв титульный лист, добавила: — Принадлежала Эдварду Логану. Старая книга. Интересно, удастся ли нам поговорить с мисс Логан? Доктор Бартон сказал, ей уже лучше.

— Можно спросить у мисс Чилкот.

— Нет. Обойдемся без нее. Давай найдем вторую служанку и попросим ее узнать.

Так они и сделали. Вернувшаяся через некоторое время служанка сообщила, что мисс Логан готова принять их, и провела в большую спальню, выходящую окнами в сад. На постели лежала почтенная седая леди с благородным, но совершенно измученным болезнью лицом.

— Мне было очень нехорошо, — произнесла она слабым голосом, — и я еще долго не смогу разговаривать, но Элен сказала, что вы детективы. Стало быть, Лоис все-таки ездила к вам. Она говорила, что собирается.

— Да, мисс Логан, — ответил Томми. — Нам не хотелось бы утомлять вас, но, может, вы ответите на пару вопросов? Ваша служанка, Ханна, у нее — как бы это сказать — с головой все в порядке?

Мисс Логан посмотрела на них с искренним удивлением.

— Да, конечно. Она очень набожна, но и только.

Томми достал книгу, взятую им из комнаты Ханны.

— Это ведь ваше, мисс Логан?

— Да. Это из книг отца. Он был замечательным врачом, одним из первых, кто стал применять сыворотку в терапевтических целях.

В голосе старой компаньонки зазвучала гордость.

— Ах да. Кажется, я припоминаю имя, — не совсем искренне сказал Томми. — А эта книга… вы что же, давали ее почитать Ханне?

— Ханне?

От негодования мисс Логан даже привстала с подушек.

— Нет, конечно. Она не поняла бы оттуда ни единого слова. Это только для специалистов.

— Да, я заметил. И тем не менее, взял я ее в комнате Ханны.

— Отвратительно, — фыркнула мисс Логан. — Кто ей позволил брать чужую вещь.

— А где она стояла?

— В моей комнате, среди прочих книг. Нет, погодите, я же давала ее Мэри. Эта милая девушка интересуется разными травами. Даже немного экспериментировала с ними в моей кухне. У меня, знаете, есть небольшая комнатушка, где я готовлю настойки и консервирую всякую всячину по старинным рецептам. Милая Люси, леди Рэдклифф, вечно ругала мой пижмовый[354] чай — а он просто незаменим при простудах. Бедняжка, она была так подвержена всяким простудам. И Денис тоже. Милый мальчик, его отец приходился мне двоюродным братом.

— Своя кухня? — прервал Томми поток воспоминаний. — А кто-нибудь еще пользуется ею, кроме вас и мисс Чилкот?

— Нет. Только Ханна — прибирается там да кипятит по утрам чай.

— Благодарю вас, мисс Логан, — сказал Томми. — Это все, что я хотел узнать. Надеюсь, мы не слишком вас утомили.

Он вышел и, озабоченно хмурясь, начал спускаться по лестнице.

— Что-то здесь не так, дорогой мой Рикардо, — сказал он Таппенс, — только я никак не пойму, что именно.

— Отвратительный дом, — поежилась Таппенс. — Давай-ка пойдем проветримся, а заодно и попробуем все обдумать.

Томми согласился, и они тронулись в путь. Занеся бокал, из которого пил капитан Рэдклифф, доктору, они предприняли грандиозный поход по окрестностям, попутно обсуждая это дело.

— Иногда действительно легче прикинуться дурачком, — сказал Томми. — Ну, в духе Ано. Наверное, кому-то может показаться, что все это меня совершенно не волнует. Волнует, Таппенс, и еще как! Мне все кажется, что мы могли все это как-то предотвратить.

— Глупости, — отозвалась Таппенс. — Ты говоришь так, будто мы уговаривали Лоис Харгривз не обращаться в полицию или что-то в таком духе. Ничто на свете не заставило бы ее привлечь полицию к этому делу. Пойми, Томми, если бы она не пошла к нам, она бы вообще ни к кому не пошла.

— И результат был бы тем же. Наверное, ты права, Таппенс. Что толку винить себя в том, чему все равно не можешь помочь? Чего бы мне действительно сейчас хотелось, так это найти убийцу.

— Что, кажется, будет не так-то просто.

— Похоже на то. Вариантов хоть отбавляй, но все они, если разобраться, совершенно немыслимые. Допустим, яд в пирожные положил Денис Рэдклифф. Он же знал, что не вернется к чаю. Тогда, конечно, все неплохо стыкуется…

— Ага, — согласилась Таппенс, — кроме той крошечной детали, что в итоге он сам отправился на тот свет, и это напрочь вычеркнуло его из списка подозреваемых. Есть здесь кое-кто, о ком действительно не следует забывать. Я о Ханне.

— Ханне?

— Ну да. Религиозный фанатизм может толкнуть человека на что угодно.

— Кстати, надо бы сказать доктору Бартону Что-то она совсем плоха.

— Быстро же это с ней произошло, если верить мисс Логан.

— Кажется, у религиозных фанатиков всегда так, — сообщил Томми. — Десятилетиями тихонько распевают у себя в спальне безобидные гимны, а в один прекрасный день — бац! — крыша поехала, и они становятся агрессивными.

— Да уж, кого и подозревать, как не ее, — задумчиво протянула Таппенс. — Хотя, есть у меня одна идея.

Она замолчала.

— Ну? — подтолкнул ее Томми.

— Вообще-то это не совсем идея — скорее, предубеждение.

— Против кого-то?

Таппенс кивнула.

— Томми, тебе нравится Мэри Чилкот?

Томми подумал.

— Ну, вообще-то да. Она произвела на меня впечатление весьма толковой и деловой девушки, может, конечно, чересчур деловой, но уж, во всяком случае, заслуживающей всяческого доверия.

— А тебя не удивляет, что она почти не расстроилась?

— В какой-то мере это говорит в ее же пользу. Ну, то есть, грубо говоря, если б это сделала она, то уж точно старалась бы казаться убитой горем.

— Наверное, так, — вздохнула Таппенс. — Непохоже к тому же, чтобы у нее был мотив. Невозможно представить, чего ради ей учинять такую бойню.

— Думаю, слуги тут тоже ни при чем?

— Непохоже. Тихие, милые люди. Интересно, что собой представляла погибшая горничная, Эстер Квинт?

— Иными словами, если она была молодой и красивой, то могла быть как-то замешана в преступлении?

— Ну да, примерно в этом духе. — Таппенс вздохнула. — Никакого просвета.

— Думаю, полиция быстро доберется до сути.

— Ох, Томми, лучше бы это были мы. Кстати, ты заметил меленькие красные точки на руке мисс Логан?

— Что-то не припомню. А что с ними такого?

— Похоже на следы от инъекций, — объяснила Таппенс.

— Ну, наверное, работа доктора Бартона.

— Сорок уколов? Вряд ли.

— Кокаин? — немедленно оживился Томми.

— Я думала об этом, — сказала Таппенс, — но со зрачками у нее все в порядке. Кокаин или морфий сразу дадут реакцию Да и не похожа она на наркоманку — в ее-то возрасте.

— Да уж, сплошная набожность и респектабельность, — согласился Томми.

— Как все сложно, — вздохнула Таппенс. — Мы уже столько этим занимаемся, а не продвинулись ни на шаг. Кстати, не забыть бы заглянуть к доктору на обратном пути.

Дверь у доктора им открыл долговязый парнишка лет пятнадцати.

— Мистер Блант? — осведомился он. — Доктора нет, но он просил передать это, если вы зайдете.

Он протянул Томми конверт, и тот, вскрыв его, нетерпеливо впился глазами в послание.

«Уважаемый мистер Блант!

Есть все основания полагать, что на этот раз в качестве яда был использован рицин, растительный белок, обладающий невероятно токсичным действием. Прошу вас пока сохранять это в тайне».

Томми даже выронил записку, но поспешно ее подхватил.

— Рицин, — озадаченно пробормотал он. — Ты что-нибудь знаешь об этом, Таппенс? Ты вроде неплохо разбиралась в таких штуках.

— Рицин, — задумчиво повторила Таппенс. — Олеум рицини. Касторовое масло.

— Касторка! — скривился Томми. — Недаром я всю жизнь терпеть ее не мог.

— Да нет, касторка тут ни при чем. Просто ее получают из того же растения, из семян которого выделяют рицин. Кажется, я видела его у Рэдклиффов в саду — высокое такое, с блестящими листьями.

— Хочешь сказать, кто-то выжал из него содержимое прямо, так сказать, не выходя из дома? Как насчет Ханны?

— Вряд ли. Слишком для нее сложно.

Внезапно Томми издал возбужденный возглас:

— Книга! Надеюсь, я ее не забыл. Нет, здесь, в кармане.

Он вытащил ее и принялся яростно листать страницы.

— Так я и думал! Вот на этой странице она была открыта Видишь, Таппенс? Рицин!

— Ты можешь понять здесь хоть что-нибудь? — жалобно спросил он.

Таппенс отобрала у него книгу.

— Конечно. Все довольно просто.

Держась за руку Томми, она брела, с головой уйдя в книгу, и захлопнула ее с оглушительным звуком только у самых ворот дома.

— Томми, предоставь все мне, ладно? Ведь на этот раз именно я бычок, пробывший на арене больше двадцати минут.

Томми кивнул.

— Ладно, Таппенс Теперь ты капитан корабля, — торжественно объявил он. — Мы просто обязаны докопаться до сути.

— Прежде всего, — сказала Таппенс, когда они вошли в дом, — мне надо задать мисс Логан еще один вопрос.

Она взбежала по лестнице. Томми поспешил следом. Таппенс резко постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла.

— Это вы, милочка? — осведомилась мисс Логан. — Знаете, слишком вы молоды и привлекательны для работы детектива Нашли что-нибудь?

— Да, — ответила Таппенс, — нашла.

Мисс Логан вопросительно подняла брови.

— Не знаю, как насчет излишней привлекательности, но, будучи слишком молодой, я успела все же поработать в госпитале во время войны и кое-что узнала там о лечении сывороткой О том, например, что если вводить рицин малыми дозами, то в организме к нему возникает иммунитет. Это, собственно, основы иммунологии[355], и вам они прекрасно известны. Вы, мисс Логан, вводили себе рицин, чтобы вызвать к нему иммунитет. После чего преспокойно вместе со всеми съели отравленное пирожное. Вы помогали своему отцу в его опытах, поэтому прекрасно знаете и как действует рицин, и как он получается из семян безобидного на первый взгляд растения. Вы нарочно выбрали день, когда Денис Рэдклифф должен был отсутствовать за ужином. Его никак нельзя было отравить вместе со всеми вдруг бы он умер раньше Лоис Харгривз? Ведь ей суждено было погибнуть первой, а ее деньгам — перейти к нему по наследству И только после его смерти они перешли бы к вам, ближайшей его родственнице. Помнится, утром вы говорили, что его отец — ваш двоюродный брат?

Старуха с ненавистью пожирала Таппенс глазами.

И в этот момент в комнату ворвалось само безумие в облике Ханны, неистово размахивающей горящим факелом.

— Слово сказано. Здесь зло. Я видела, как зло читает книгу и как оно улыбается, и я знала. Я нашла книгу, нашла страницу, но не смогла понять. Господь вразумил меня Она ненавидела мою хозяйку, ее светлость. Зависть и ревность вечно точили ей сердце. Она ненавидела и мою кроткую Лоис. Но грешники погибнут, пламень Господень пожрет их.

Размахивая факелом, она ринулась к постели.

— Уберите ее! — взвизгнула мисс Логан. — Да уберите же! Все это правда, только уберите ее!

Таппенс рванулась к Ханне, но, прежде чем она успела выхватить и затоптать факел, полог над кроватью уже занялся Подоспевший с лестничной площадки Томми едва успел сорвать его и сбить языки пламени подвернувшимся под руку ковриком. Расправившись с огнем, он поспешил на помощь к Таппенс, и вдвоем они кое-как одолели разъяренную Ханну.

Как раз в этот момент в комнату стремительно вошел доктор Бартон. Чтобы ввести его в курс событий, много слов не потребовалось. Он тут же подошел к кровати, схватил руку мисс Логан и, вздрогнув, тотчас же отступил назад.

— Она мертва, — объявил он. — Ее организм не выдержал шока. Что ж, может, в данных обстоятельствах оно и лучше.

Он помолчал.

— Кстати, в бокале для коктейля тоже оказался рицин.

— Лучшего конца для всей этой истории трудно и придумать, — сказал Томми, когда они, препоручив Ханну заботам доктора, остались с Таппенс одни. — Ты была просто изумительна.

— Только вот Ано здесь оказался почти ни при чем, — вздохнула Таппенс.

— Его шуточки были бы здесь совсем не к месту. Как вспомню эту девушку… Ужасно. Но ты, Таппенс, ты была просто изумительна, извини, что повторюсь. Я горжусь тобой Перефразируя известное выражение: «Большое дело: быть такой умной, а с виду не казаться таковой».

— Томми, — сказала Таппенс, — ты самая настоящая свинья.

Глава 19 Железное алиби

Семейство Бирсфордов вяло рылось в накопившейся корреспонденции, когда вдруг Таппенс, радостно вскрикнув, выхватила один из конвертов.

— Новый клиент! — важно объявила она.

— Ха… — сказал Томми. — И что же интересного мы можем извлечь из этого письма, Ватсон? Да почти ничего, кроме очевидного факта, что мистер — как его? — Монтгомери Джонс не в ладах с орфографией, а значит, получил самое элитное образование.

— Монтгомери Джонс? — переспросила Таппенс. — Что-то знакомое… Точно! Жаннет Сент-Винсент о нем упоминала. Его мать леди Айлин Монтгомери, этакая сварливая католичка, с ног до головы увешанная золотыми крестами и прочими побрякушками, вышла за невероятно богатого плебея по фамилии Джонс.

— Старая как мир история, — заметил Томми. — Так, посмотрим, в какое же время сей джентльмен желает навестить нас? Ага, в половине двенадцатого…

Ровно в одиннадцать тридцать дверь в приемную распахнулась и на пороге появился очень высокий молодой человек с приятным и открытым лицом.

— Послушайте, дружище, могу я повидать мистера, э… Бланта? — обратился он к Альберту.

— Вам назначено, сэр?

— А черт его знает. Да, наверное. То есть я посылал письмо.

— Ваше имя, сэр?

— Монтгомери Джонс.

— Я сообщу о вас мистеру Бланту.

После непродолжительного отсутствия Альберт вернулся.

— Не могли бы вы чуточку подождать, сэр? В настоящий момент мистер Блант проводит чрезвычайно важные переговоры.

— А? Ну конечно, конечно, — согласился мистер Монтгомери Джонс.

Надеясь, что на клиента произведено надлежащее впечатление, Томми нажал кнопку звонка на своем столе, и через минуту Альберт уже вводил жертву.

Томми поднялся навстречу гостю и, тепло пожав ему руку, проводил к свободному креслу.

— Итак, мистер Джонс, — напористо начал он, — чем могу быть полезен?

Мистер Монтгомери Джонс неуверенно посмотрел на находившееся с ними в комнате постороннее лицо.

— Мой личный секретарь, мисс Робинсон, — пояснил Томми. — Можете говорить при ней. Как я понимаю, вас привело сюда некое семейное дело деликатного свойства?

— Да нет, не совсем, — возразил мистер Монтгомери Джонс.

— Вы меня удивляете, — заметил Томми. — Надеюсь, неприятности не постигли лично вас?

— Нет, конечно нет! — ответил мистер Монтгомери Джонс.

— Ну, — вздохнул Томми, — в таком случае, наверное, будет лучше, если вы изложите нам факты.

Оказалось, однако, что именно этого мистер Монтгомери Джонс сделать, по-видимому, неспособен.

— Чертовски неловко обращаться к вам с такой ерундой, — промямлил он. — Я… э… в общем, не знаю, как и сказать…

— Дела о разводах мы не берем, — предупредил Томми.

— Боже мой, нет! — воскликнул мистер Монтгомери Джонс. — Я не о том. Просто… ну… чертовски глупая шутка. Вот и все.

— Кто-то сыграл с вами странную шутку? — пытался помочь ему Томми.

Но мистер Монтгомери Джонс снова помотал головой.

— В таком случае, — не смутился Томми, — не будем гадать. Успокойтесь и расскажите все, что считаете нужным.

Наступила пауза.

— Видите ли, — решился наконец мистер Джонс, — это случилось во время обеда. Я сидел рядом с девушкой.

— И что же? — подбодрил его Томми.

— Она была, ну Ох, я правда не могу ее описать. Просто в жизни не встречал более азартной девушки. И очень смелая Она австралийка, снимают с подружкой квартиру на Кладжес-стрит Просто передать не могу, что она со мной сделала.

— Мы представляем, мистер Джонс, — сказала Таппенс.

Она уже сообразила, что, если заботам мистера Джонса и суждено облечься в слова, произойдет это только при чутком женском участии, а никак не под нажимом излишне деловитого мистера Бланта.

— Мы понимаем, — материнским тоном добавила она.

— Ну вот, для меня это было как гром среди ясного неба, — поведал мистер Монтгомери Джонс. — Ну, что кто-то может меня так сразить. Там была еще одна девушка — вернее две. Одна ужасно веселая и все такое, но уж очень не такой у нее подбородок… А танцует она здорово, да и знаю я ее чуть не с пеленок, так что чувствую себя с ней как бы в безопасности. Ну, вы понимаете. А вторая вообще была из «Фриволите» Жутко забавная, только маман подняла бы страшный шум, да и не хочу я жениться ни на одной из них. Но думать-то, конечно, думал, ну, вы понимаете, а потом — угораздило же меня — сел рядом с этой девушкой и…

— Мир словно перевернулся, — подсказала всепонимающая Таппенс.

К этому времени рассказ о любовных приключениях мистера Джонса порядком утомил Томми, и он принялся нетерпеливо ерзать на стуле.

— Как верно вы это заметили! — восхитился мистер Джонс. — Все так и было. Только, знаете, боюсь, я ей не слишком понравился. Вы, может, не поверите, но на самом деле я не очень-то и умный.

— Ну, зачем же так скромничать? — сказала Таппенс.

— Нет, я прекрасно понимаю, что я не находка, — заверил ее мистер Джонс с подкупающей улыбкой, — и совсем не пара такой изумительной девушке. Вот потому-то и решил, что только и остается, что провернуть это дело. Это мой единственный шанс. Она такая, что если уж сказала, то точно сделает.

— Ну, мы, конечно, желаем вам всяческой удачи и прочее, — доброжелательно заметила Таппенс, — но я не совсем понимаю, чего же вы хотите от нас.

— Господи! Разве я не объяснил? — изумился мистер Монтгомери Джонс.

— Нет, — отрезал Томми. — Не объяснили.

— Ну, как ведь оно получилось? Мы разговорились о всяких загадочных историях Уна — так ее зовут — обожает их не меньше моего Ну и вспомнили одно дело, где все упиралось в алиби, и поспорили, трудно ли его устроить, алиби то есть. Я сказал, то есть нет, это она сказала… Или все-таки я? Черт, кто же из нас это сказал?

— Ну, это не важно, — сказала Таппенс.

— Наверное, все-таки я. Так вот, я сказал, что это чертовски трудно — обеспечить алиби. А она заявила, что раз плюнуть, стоит только немного поднапрячь мозги. Ну, короче, мы сильно поспорили по этому поводу, и в конце она заявила: «Давай на пари. Я устрою такое, какое нельзя будет опровергнуть. Так на что спорим?» «Да на что хочешь», — ответил я, на чем и порешили.

Она чертовски в себе уверена. «Считай, я уже выиграла», — говорит. Я сказал, что рано она радуется. «А вдруг, — говорю, — проиграешь и придется тебе выполнить любое мое желание?». Она только засмеялась. «Азарт, — говорит, — у нашей семьи в крови, так что рискнем».

— И что же? — спросила Таппенс, видя, что мистер Джонс вроде как закончил и теперь умоляюще смотрел на нее.

— Как, вы не понимаете? Это же мой шанс. Единственная возможность заставить такую девушку взглянуть на меня с интересом. Вы не представляете, какая она азартная. Прошлым летом они катались на лодке, и кто-то поспорил, что она не спрыгнет за борт прямо в одежде и не доплывет так до берега. Так она тут же и спрыгнула.

— Очень, конечно, любопытно, — ввернул Томми, — но я не совсем уверен, что правильно понял вашу просьбу.

— Да все очень просто, — воскликнул мистер Монтгомери Джонс. — Вы наверняка постоянно занимаетесь такими вещами. Ну, проверяете алиби и выясняете, настоящее оно или нет.

— A-а… Ну, конечно, — согласился Томми. — Сотни раз приходилось.

— Ну так вот, надо, чтобы за меня это кто-нибудь сделал. Сам я ни черта в таких вещах не смыслю. Надо только, чтобы вы вывели ее на чистую воду и — все в порядке. Я, конечно, понимаю, что для вас это пустая трата времени, но мне это крайне важно, и я готов оплатить все — э-э, как их? — необходимые расходы. Ну, вы понимаете..

— Все в порядке, — сказала Таппенс. — Думаю, мистер Блант охотно возьмется за это дело.

— Возьмусь, возьмусь, — подтвердил Томми. — Весьма необычное дело. Как говорится, свежая струя..

Мистер Монтгомери Джонс издал шумный вздох облегчения, извлек из кармана ком мятых бумажек и, выбрав одну, тщательно ее расправил.

— Вот оно, — заявил он. — «Посылаю тебе доказательство того, что находилась одновременно в двух разных местах. Итак: я в одиночестве пообедала в ресторанчике „Бон Темпе“ в Сохо, потом отправилась в театр „Дьюк“, после чего поужинала со знакомым, господином Лемаршаном, в „Савое“. Но… Весь этот день я же провела в „Касл-отеле“ в Торки и вернулась в Лондон только на следующее утро. Так что попытайся выяснить, какая история подлинная и откуда взялась вторая».

— Вот, — заключил мистер Монтгомери, — теперь вы знаете, что именно я прошу вас для меня сделать.

— Очаровательная задачка, — сказал Томми. — Наивно и непосредственно…

— Вот портрет Уны, — сказал мистер Джонс, доставая из кармана фотографию. — Он наверняка вам понадобится.

— А как полное имя леди?

— Мисс Уна Дрейк. Живет на Кладжес-стрит, сто восемьдесят.

— Благодарю вас, — сказал Томми. — Что ж, мистер Джонс, мы расследуем для вас это дело. Надеюсь скоро порадовать вас хорошими новостями.

— Ох, я, знаете, прямо ужасно вам благодарен, — сказал мистер Джонс, вставая и пожимая Томми руку. — Просто гора с плеч.

Проводив клиента и вернувшись в офис, Томми обнаружил, что Таппенс задумчиво рассматривает корешки книг.

— Инспектор Френч[356],— объявила она.

— Что?

— Инспектор Френч, разумеется, — повторила Таппенс. — Он всегда проверяет алиби. Я даже помню, как он это делал. Нам нужно везде побывать и все проверить. Сначала будет казаться, что все в порядке. Но когда мы копнем поглубже, сразу же обнаружится нестыковка.

— Да, особых проблем здесь вроде быть не должно, — согласился Томми. — Ну, то есть, если заранее знаешь, что одна из историй вымышленная, то дело, считай, наполовину сделано. И это сильно меня тревожит.

— Не вижу, из-за чего здесь вообще можно тревожиться, — удивилась Таппенс.

— Из-за девушки, — пояснил Томми. — Может случиться так, что она будет вынуждена выйти за этого молодого человека замуж вне зависимости от того, хочет она этого или нет.

— Дорогой, не мели чепухи. Что бы там ни казалось со стороны, в действительности женщины никогда не рискуют по-крупному. Эта особа ни за что бы не позволила втянуть себя в такое пари, не будь совершенно готова выйти за этого приятного, хоть и пустоголового юношу. Но, поверь мне, она сделает это с куда большей охотой и уважением, если он выиграет пари, чем если ей придется выдумывать для него задачку попроще.

— Слушай, а есть что-нибудь, чего бы ты не знала? — поинтересовался Томми.

— Нет, — честно призналась Таппенс.

— Ладно, тогда посмотрим, что мы имеем, — вздохнул ее муж, придвигая к себе бумажки. — Сначала фото. Хм… Весьма симпатичная особа — и весьма, надо признать, хорошая фотография. Все четко и легко узнаваемо.

— Нам потребуются фотографии и других девушек, — заметила Таппенс.

— Это еще зачем?

— Ну как же? — удивилась Таппенс. — Все так делают: показывают официантам четыре-пять разных фотографий, и они выбирают нужную.

— Думаешь, так они и делают? Ну, всегда выбирают именно нужную?

— В книжках выбирают именно ее, — заявила Таппенс.

— Жаль только, что в жизни обычно бывает по-другому, — вздохнул Томми. — Так, что у нас здесь? Ага, лондонский вариант. Обед в «Бон Темпе»: — девятнадцать тридцать. Потом поход в «Дьюк», где давали «Голубые дельфиниумы». Корешок театрального билета прилагается. Далее — ужин в «Савое» с господином Лемаршаном. Наверное, стоит с ним побеседовать, как думаешь?

— А что это даст? Если он в деле, то он ее не выдаст. Можно сразу же отбросить все, что бы он ни сказал.

— Ладно, тогда второй вариант, — продолжил Томми. — Двенадцатичасовой поезд с Паддингтона, завтрак в вагон-ресторане, оплаченный счет прилагается. Ночевка в «Касл-отеле» Опять же погашенный счет.

— По-моему, все это довольно слабо, — сказала Таппенс. — Можно купить билет в театр и не пойти на представление Девушка спокойно уехала в Торки, а все ее лондонские похождения — сплошная липа.

— Тем лучше: нам же меньше работы, — заметил Томми. — Думаю, никому не повредит, если мы все же потолкуем с господином Лемаршаном.

Последний оказался персоной весьма легкомысленной. Он ничуть не удивился их появлению.

— Опять Уна что-то натворила, да? — поинтересовался он. — Никогда не знаешь, что выкинет эта девчушка.

— Насколько я понял, господин Лемаршан, — начал Томми, — вечером прошлого вторника вы ужинали с мисс Дрейк в «Савое»?

— Точно, — согласился Лемаршан, — я помню, потому что Уна особо напирала на время и даже заставила меня записать его.

И с некоторой гордостью он предъявил страничку записной книжки с датой свидания. «Вторник 19-го. „Савой“. Ужин с Уной».

— А где она была до ужина, вы случайно не знаете?

— Ходила на какое-то идиотское представление, «Розовые пионы» или что-то в таком духе. Полная, по ее словам, чепуха.

— Послушайте, господин Лемаршан, э-э… а вы вполне уверены, что ужинали именно с мисс Дрейк?

Господин Лемаршан изумленно посмотрел на Томми.

— Конечно. Я же говорю.

— Ну, может, она просто попросила вас так сказать? — пояснила Таппенс.

— Ну, вообще-то она болтала что-то такое странное. Говорит… как это? «Ты вот думаешь, что сидишь здесь и ужинаешь со мной, Джимми, а на самом-то деле я ужинаю в двухстах милях отсюда, в Девоншире». Как вам нравится? Правда, сейчас многие свихнулись на этих астральных телах[357]. Но самое смешное, что один мой знакомый, Дикки Рис, уверяет, что действительно ее там видел.

— А кто такой этот мистер Рис?

— Да просто один мой приятель. Он как раз гостил в Торки у тети. А та — хитрая бестия… Ну, знаете, из таких — вечно собираются помереть, да все никак не соберутся. Ну, вот Дикки и торчал у ее одра, изображая убитого горем племянника. Он мне и говорит: «Видел там эту австралийку. — Уну, что ли? Хотел подойти поболтать, да тетя как раз потащила меня знакомить с очередной престарелой красоткой в инвалидной коляске». «А когда это было?» — спрашиваю. «Да во вторник, — говорит, — ближе к вечеру». Я, конечно, сказал ему, что быть того не может, но все-таки странно, правда? Как раз в тот вечер, когда Уна говорила про Девоншир.

— Очень странно, — согласился Томми. — А скажите, господин Лемаршан, не было ли тем вечером в «Савое» еще каких-либо ваших знакомых?

— Огландеры были. Прямо за соседним столиком.

— А они знакомы с мисс Дрейк?

— Ну, не так чтобы большие друзья или что-нибудь в этом духе, но друг друга знают.

— Ну что ж, господин Лемаршан, если вам действительно нечего больше сообщить нам, мы, пожалуй, откланяемся.

— Или парень прирожденный лжец, — сказал Томми, когда они с Таппенс выбрались на улицу, — или… или он говорит правду.

— Да уж, — растерянно протянула Таппенс. — Я передумала. Похоже, тем вечером Уна была именно в «Савое».

— Что ж, пойдем теперь в «Бон Темпе», — решил Томми. — Голодным сыщикам явно не мешает перекусить. Только сделаем сначала несколько снимков девушек.

Однако здесь они столкнулись с непредвиденными трудностями. Все встреченные ими девушки, будто сговорившись, наотрез отказались позировать перед мнимыми фотографами.

— Ну почему все, что так легко и просто в книжках, настолько трудно в действительности? — пожаловалась Таппенс. — Ты видел, с каким подозрением они на нас смотрели? Интересно, что это, по их мнению, мы собирались делать с их фотографиями? Надо было нам сразу пойти к Джейн.

Джейн, верная подруга Таппенс, тут же вошла в их положение и разрешила Таппенс, порывшись в комоде, выбрать четыре снимка ее бывших подруг, коих она упрятала с глаз подальше.

Вооружившись этими образчиками женской красоты, они отправились в «Бон Темпе», где их уже поджидали новые трудности и непредвиденные расходы. Томми пришлось давать на чай каждому из официантов, чтобы они только соблаговолили взглянуть на фотографии. Результат превзошел все ожидания. Теперь следствие можно было смело продолжать как минимум в трех направлениях, поскольку именно столько из изображенных на снимках девушек, по глубокому убеждению официантов, обедали у них в прошлый вторник. После чего непревзойденные детективы Бланта вернулись к себе в офис, и Таппенс углубилась в железнодорожный справочник.

— Так, сначала поезд: отправление с Паддингтона в двенадцать ноль ноль, прибытие в Торки: пятнадцать сорок пять. Этот дружок Лемаршана — как бишь его, Сорго[358]или Маис?[359] — видел ее уже ближе к вечеру.

— Не забывай, мы еще не проверяли слова господина Лемаршана, — перебил ее Томми. — Если, как ты говорила, исходить из того, что он друг мисс Дрейк, он мог просто все это выдумать.

— Ну, найти этого мистера — вспомнила, его зовут Рис — будет нетрудно, — сказала Таппенс. — Но у меня предчувствие, что господин Лемаршан говорил нам правду. Я, собственно, не это имела в виду. Вот смотри: Уна Дрейк выезжает из Лондона двенадцатичасовым, снимает в Торки номер в отеле и, может быть, даже успевает распаковать вещи. Потом снова едет на вокзал и прибывает в Лондон как раз, чтобы успеть на ужин в «Савое». Вот, здесь есть подходящий поезд: отправление из Торки в шестнадцать сорок, прибытие в Лондон — двадцать один десять.

— А дальше? — заинтересовался Томми.

— А вот дальше, — нахмурилась Таппенс, — все гораздо сложнее. Есть, конечно, еще полночный экспресс, отправляющийся в Торки с Паддингтона, но вряд ли она бы на него успела.

— Может, машина?

— Хм, — с сомнением протянула Таппенс, — почти двести миль.

— Мне говорили, австралийцы водят машину на редкость безрассудно.

— Даже если так, она вернулась бы в Торки не раньше семи утра.

— И незамеченной прокралась бы в свой номер, — подхватил Томми. — Или еще лучше: небрежно подошла бы к портье и заявила: «Мне не спалось, и я всю ночь гуляла по окрестностям. Так что дайте мне, пожалуйста, счет».

— Томми, какие мы идиоты! — вскричала вдруг Таппенс. — Да зачем ей вообще возвращаться в Торки? Достаточно просто попросить какого-нибудь знакомого забрать утром вещи и расплатиться. И у нее был бы оплаченный счет с нужной датой.

— Ну что ж, в целом, думаю, мы выработали весьма здравую гипотезу, — подвел итог Томми. — Теперь нужно самим проехаться двенадцатичасовым до Торки и проверить наши блестящие умозаключения.

На следующее утро Томми с Таппенс, вооруженные запасом фотографий, с комфортом устроились в купе первого класса и записались на завтрак в вагон-ресторане во вторую очередь.

— Скорее всего, — заметил Томми, — обслуживать нас будет другая смена. Сразу попасть на нужную было бы слишком большой удачей. Похоже, нам придется изрядно покататься в этом поезде, прежде чем мы встретимся с людьми, видевшими мисс Дрейк.

— На редкость утомительное занятие, эти проверки алиби, — вздохнула Таппенс. — Странно: в книгах это отнимает максимум три абзаца. Инспектор Такой-то просто садится в поезд, идет в вагон-ресторан и беседует с официантами, и все в порядке.

Однако на этот раз удача улыбнулась молодым детективам. Расспросы официанта, принесшего им счет, показали, что он же работал здесь и в прошлый вторник. Соответственно, был приведен в действие метод, называемый Томми «десятишиллинговым», а Таппенс вытащила на свет Божий подборку фотографий.

— Мне нужно знать, — объяснил Томми официанту, — завтракала ли здесь в прошлый вторник какая-либо из этих леди?

И как в лучших детективных рассказах, палец официанта безошибочно остановился на снимке мисс Дрейк.

— Да, сэр, вот эту леди я помню Помню также, что это действительно было во вторник, потому что леди сама привлекла мое внимание к этому факту, подчеркнув, что вторник для нее — самый удачный день недели.

— Что ж, пока все идет неплохо, — заявила Таппенс, когда они вернулись в купе. — Думаю, в отеле нам тоже подтвердят, что она действительно снимала там номер. Конечно, доказать, что потом она вернулась в Лондон, будет трудновато, но, может, на станции кто-нибудь ее и вспомнит.

Здесь, однако, им повезло меньше. Расспросив кучу кассиров и всевозможных служащих и раздав с полкроны на предмет завязывания разговора, Томми добился только того, что пара носильщиков вяло ткнули в фотографию, обнаружив в себе смутное воспоминание о том, что некто подобный действительно отправлялся в тот день поездом в шестнадцать сорок до города. К сожалению, тыкали они вовсе не в фотографию Уны Дрейк.

— Что, однако, еще ничего не доказывает, — уверяла Таппенс мужа по дороге к гостинице. — Может, она все-таки ехала этим поездом. Просто ее никто не запомнил.

— Она вполне могла уехать и с другой станции, например, из Торрэ, — заметил Томми.

— Очень может быть, — согласилась Таппенс. — Проверим это после того, как побываем в отеле.

«Касл-отель» оказался огромным сооружением прямо на берегу моря. Сняв номер на одну ночь и расписавшись в журнале, Томми непринужденно обронил:

— Кажется, в прошлый вторник у вас останавливалась наша знакомая. Мисс Уна Дрейк.

Лицо девушки, стоявшей за конторкой, немедленно просияло.

— О да! Прекрасно ее помню. Молодая леди из Австралии, да?

По знаку Томми Таппенс достала фотографию.

— Смотрите, как она здесь удалась! — умиленно прощебетала она.

— О да! — несколько удивленно согласилась девушка. — Очень хорошо. Нет, правда хорошо. И какая она элегантная…

— И долго она пробыла у вас? — осведомился Томми.

— Всего одну ночь. На следующее же утро вернулась поездом в Лондон. Вообще-то довольно приличный конец ради одной-то ночи, но австралийские леди, как я поняла, страстные путешественницы.

— О да, очень беспокойный народ, эти австралийки, — согласился Томми. — Вечно у них какие-нибудь приключения… Надеюсь, здесь с ней ничего такого не случилось? Ну, что-нибудь вроде ужина с друзьями, после которого она взялась вести машину, загнала ее в канаву и в результате добралась до отеля только утром?

— Ну что вы, — ответила девушка, — она ужинала здесь же.

— Как интересно, — удивился Томми. — А вы уверены? То есть откуда вы это знаете?

— Да, я ее видела.

— Я только потому спрашиваю, — пояснил Томми, — что думал, будто она ужинала с какими-то своими приятелями в Торки.

— Да нет же, сэр, она ужинала здесь.

Девушка смущенно засмеялась.

— Я потому запомнила, что на ней было совершенно очаровательное платье. Ну, как сейчас модно — шифоновое[360], все в анютиных глазках.

— Таппенс, она испортила нам всю картину, — заявил Томми, поднимаясь с женой в номер.

— Не то слово. Хотя, знаешь, она ведь могла и ошибиться. Спросим за ужином у официантов. Вряд ли здесь много народу в это время года.

На этот раз первой в наступление бросилась Таппенс.

— Не могли бы вы подсказать, — с подкупающей улыбкой обратилась она к официанту, — обедала ли у вас в прошлый вторник одна моя подруга? Мисс Уна Дрейк. Она, кажется, была в таком модном цветастом платье. Вот эта, — добавила она, показывая фотографию.

Лицо официанта тут же расплылось в радостной улыбке.

— Как же, как же. Мисс Дрейк. Отлично помню. Она еще сказала, что приехала из Австралии.

— И она здесь ужинала?

— Да. В прошлый вторник. Спрашивала еще, как здесь развлекаются по вечерам.

— Да?

— Я посоветовал посетить наш театр, «Павильон», но в конце концов она решила туда не ходить и осталась слушать наш оркестр.

— Черт! — тихонько выругался Томми.

— А не помните, в котором часу она ужинала? — вмешалась Таппенс.

— Помню, — услужливо ответил официант. — Она пришла поздновато. Где-то около восьми.

— Проклятие! Черт побери эту девицу! — бушевала Таппенс, выходя из ресторана. — Томми, все развалилось. А выглядело таким простым и логичным.

— Надо было сразу догадаться, что с этим делом возни не оберешься.

— Интересно, есть еще какой-нибудь поезд, на который она могла успеть?

— Ни одного, который бы доставил ее в «Савой» вовремя.

— Ладно, — сказала Таппенс. — В качестве последнего средства побеседуем с горничной. Наш номер на том же этаже, где останавливалась мисс Дрейк.

Горничная оказалась женщиной словоохотливой и готовой поделиться сведениями. Да, она прекрасно помнит юную леди. Да-да, она отлично вышла на этом фото. Очень милая юная леди, такая веселая и разговорчивая. Рассказала массу интересного про Австралию и кенгуру.

А в половине десятого молодая леди позвонила и попросила налить горячей воды в грелку, а также разбудить ее утром в половине восьмого и принести… нет не чай, как принято, а кофе.

— И когда вы пришли будить ее утром, она была в постели? — уточнила Таппенс.

— Конечно, мадам, а где ж ей еще быть? — удивилась горничная.

— Ну, может, зарядку делала, — вывернулась Таппенс. — Столько народу обожает издеваться над собой с утра пораньше…

— Так, — подвел итог Томми, когда горничная удалилась, — этого, похоже, не опровергнет уже никто. Из всего этого я делаю один-единственный вывод. Подделкой должен быть лондонский вариант.

— А господин Лемаршан, оказывается, куда более закоренелый лжец, чем мы думали, — добавила Таппенс.

— Что ж, у нас есть способ проверить его рассказ, — задумчиво сказал Томми. — Он говорил, что за соседним столиком сидели люди, немного знакомые с Уной. Как их? Огландеры? Так вот, нам нужно найти этих самых Огландеров и еще, пожалуй, расспросить соседей мисс Дрейк по квартире на Кладжес-стрит.

На следующее утро они расплатились по счету и отправились на вокзал. От прежней самоуверенности непревзойденных сыщиков Бланта не осталось и следа.

Отыскать Огландеров оказалось сказочно просто — они значились в телефонном справочнике. Таппенс, перейдя в решительное наступление, заявилась к миссис Огландер и, представившись сотрудницей новоиспеченного иллюстрированного журнала, попросила подробностей о модной вечеринке, потрясшей «Савой» в прошлый вторник, каковые миссис Огландер охотно ей и предоставила. Перед самым уходом Таппенс небрежно поинтересовалась:

— Кстати, это не Уна Дрейк сидела за соседним столиком? Неужели правда, что она помолвлена с герцогом Пертским? Вы, конечно, знакомы?

— Немного, — ответила миссис Огландер. — Очень милая девушка, мне кажется. Да, они с господином Лемаршаном сидели совсем рядом. Собственно, она больше знакома с моими дочками, чем со мной.

Следующий визит Таппенс нанесла в квартиру на Кладжес-стрит, где повстречалась с мисс Марджори Лейчестер, подружкой мисс Дрейк, снимавшей эту квартиру с ней на пару.

— Да что вообще происходит? — жалобно вопросила мисс Марджори Лейчестер. — Уна опять что-то затеяла, а я, как всегда, не в курсе. Конечно, она спала здесь в ночь со вторника на среду.

— А вы видели, как она пришла?

— Нет, я уже легла. Но у нее свой ключ. Кажется, это было где-то около часу ночи.

— А когда вы ее увидели?

— Как когда? Утром, около девяти — или, скорее, десяти.

Выходя из квартиры, Таппенс едва не столкнулась с высокой костлявой особой.

— Простите, мисс, — извинилась особа.

— Вы здесь работаете? — поинтересовалась Таппенс.

— Да, мисс, каждый день сюда хожу.

— А когда вы обычно приходите утром?

— К девяти, мисс.

Таппенс поспешно сунула в костлявую ладонь полкроны.

— А утром прошлого вторника мисс Дрейк была здесь, когда вы пришли?

— Ну да, мисс, была. Спала как убитая. Еле добудилась, когда принесла ей чай.

— Спасибо, — пробормотала Таппенс и уныло побрела вниз по лестнице.

В назначенное время она встретилась с Томми в маленьком ресторанчике в Сохо, и за завтраком они обменялись новостями.

— Встречался с этим парнем по имени Рис, — сообщил Томми. — Все верно: он действительно видел Уну Дрейк в Торки.

— Понятно, — сказала Таппенс. — Кажется, мы проверили все, что могли. Давай карандаш и ручку. Теперь надо, как это делают приличные детективы, все тщательно проанализировать.

13.30 — она обедает в вагоне-ресторане поезда, следующего в Торки.

16.00 — останавливается в «Касл-отеле» в Торки.

17.00 — замечена мистером Рисом в Торки.

20.00 — ужинает в гостинице в Торки.

21.30 — просит заменить грелку в Торки.

23.30 — ужинает в «Савое» с господином Лемаршаном в Лондоне.

7.30 — разбужена горничной в «Касл-отеле» в Торки.

9.00 — разбужена прислугой в квартире на Кладжес-стрит в Лондоне.

Томми с Таппенс молча уставились друг на друга.

— Похоже, — первым прервал молчание Томми, — что непревзойденным детективам Бланта утерли нос.

— Нет, что-то тут не то, — горячо воскликнула Таппенс. — Кто-то из свидетелей обязательно должен лгать.

— Странно: готов поклясться, что не лгал никто. Они все казались совершенно искренними и правдивыми.

— И, тем не менее, что-то мы упустили. Иначе никак. Я уже и о частных самолетах думала, но это тоже ничего не дает, — вздохнула Таппенс.

— Я начинаю склоняться к версии об астральном теле.

— Ладно, — решила Таппенс. — Я вижу, единственный выход — лечь спать. Может, во сне наше подсознание что-то нам подскажет. Оно-то не спит.

— Если к утру оно предоставит тебе разгадку этой головоломки, я сниму перед ним шляпу, — пообещал Томми.

Большая часть вечера прошла в молчании. Таппенс то и дело возвращалась к листку с хронологией немыслимого поведения мисс Дрейк. Она исписала целый ворох бумаги, бормотала что-то себе под нос, долго и тупо рассматривала железнодорожный справочник… В результате оба отправились спать, оставив загадку в такой же непроглядной тьме, как и раньше.

— Какая тоска, — сказал Томми.

— Один из самых скверных вечеров в моей жизни, — откликнулась Таппенс.

— Нужно было плюнуть на все это и пойти в какой-нибудь мюзик-холл, — сказал Томми. — Не важно в какой — шуточки у них у всех на одно лицо, словно близнецы.

— Вот увидишь, такая концентрация на предмете еще себя покажет! — возразила Таппенс. — Ты только представь, сколько пищи у нашего подсознания на ближайшие восемь часов!

На этой оптимистической ноте они и заснули.

— Ну? — осведомился Томми, проснувшись на следующее утро. — Что сказало твое подсознание?

— Подкинуло одну идейку, — сообщила Таппенс.

— Да ну? И что за идейка?

— Довольно забавная. Совершенно отличается от всего, что я когда-либо читала в детективах. Вообще-то ее заронил мне в голову ты, Томми.

— Тогда это должна быть хорошая идея, — убежденно заявил тот. — Выкладывай.

— Сначала мне нужно послать одну телеграмму, чтобы удостовериться. И до тех пор, Томми, я не скажу тебе ни слова. Догадка совершенно дикая, но это единственное возможное объяснение.

— Ладно, — согласился Томми. — Я пойду в офис. Толпы нетерпеливых клиентов вот-вот разнесут приемную.

Таппенс жизнерадостно кивнула. Целый день от нее не было ни слуху ни духу, а вернувшись к половине шестого домой, он там ее и нашел, ликующую и чуть не лопающуюся от гордости.

— Порядок, Томми! Я разгадала тайну этих алиби! Возместив нам все десятишиллинговые и другие вложения плюс приличное вознаграждение за труды, мистер Монтгомери Джонс может хоть сейчас отправляться и забирать свою девушку.

— Да какая же разгадка-то? — чуть не закричал Томми.

— Самая простая, — ответила Таппенс. — Близнецы!

— Что значит «близнецы»?

— То и значит. Это же единственное объяснение. И ты сам мне его подбросил вчера вечером, упомянув про мюзик-холл — шуточки похожи, как близнецы. Я телеграфировала в Австралию и получила нужную информацию. У мисс Дрейк есть сестра-близнец, Вера, и в прошлый понедельник она приехала в Англию. Вот почему Уна и смогла заключить пари. Хотела как следует разыграть беднягу Монтгомери. Так что она осталась в Лондоне, а сестра поехала в Торки.

— Думаешь, она очень расстроится, проиграв пари? — спросил Томми.

— Вряд ли. Я ведь уже объясняла тебе. К тому же лавры достанутся мистеру Джонсу. А я всегда считала, что уверенность в умственных способностях мужа — прочная основа семейной жизни.

— Рад, что породил в тебе такие чувства, — заметил Томми.

— Конечно, это не совсем та разгадка, какой бы хотелось, — вздохнула Таппенс. — Не хитроумный обман, какой бы раскрыл инспектор Френч.

— Чушь, — отмахнулся Томми. — Думаю, фотографии в ресторане я показывал официантам в точности так же, как и он.

— Но он не тратил столько десятишиллинговых купюр и, тем более, полукрон, сколько пришлось выложить нам, — заметила Таппенс.

— Ну и что? — возразил Томми. — Мистер Монтгомери Джонс покроет все с лихвой. Думаю, он придет в состояние такого идиотского блаженства, что не задумываясь оплатит самый чудовищный счет.

— Еще как оплатит, — подтвердила Таппенс. — Ведь непревзойденные детективы Бланта снова оказались самыми непревзойденными. Ох, Томми, я думаю, мы страшно умные. Знаешь, порой это меня даже пугает.

— Следующее дело, которое у нас появится, будет посвящено Роджеру Шерингему[361], и им будешь ты, Таппенс, — великодушно пообещал Томми.

— Но ведь тогда мне придется постоянно говорить.

— У тебя это неплохо получается, — заверил ее Томми. — А теперь предлагаю все-таки выполнить мою вчерашнюю программу и отыскать мюзик-холл, причем сойдет первый попавшийся: шутки у них одинаковые, как близнецы!

Глава 20 Дочь священника

— Хорошо бы, — заявила Таппенс, мрачно кружа по офису, — нам удалось помочь дочери какого-нибудь священника.

— Что за идея? — удивился Томми.

— Может, ты забыл, что когда-то я сама была дочерью священника? А я не забыла. Отсюда у меня альтруистская потребность проявить участие, это вдумчивое отношение, внимание к окружающим…

— Готовишься стать Роджером Шерингемом, как я посмотрю, — прервал ее муж. — Если позволишь немного критики, то говоришь ты уже столько же, сколько он, правда, не так здорово.

— Напротив, — возразила Таппенс, — мои рассуждения проникнуты женственной утонченностью, неким je ne sais quoi[362], чего никогда не добиться от какого-нибудь мужлана. Кроме того, я обладаю способностями, неведомыми моему прототипу — я правильно говорю: действительно прототипу? С этими терминами никогда не знаешь: звучит вроде хорошо, а означает в точности противоположное тому, что ты думала.

— Давай, давай, — добродушно сказал Томми.

— Я и даю. Просто сделала паузу перевести дух. Так вот, о способностях… Я намерена сегодня помочь дочери священника. И вот посмотришь, Томми, первой, кто пожелает заручиться сегодня поддержкой непревзойденных детективов Бланта, будет именно дочь священника.

— Спорим, не будет, — заявил Томми.

— Заметано, — сказала Таппенс. — Шш! Кто-то идет. По местам.

Когда дверь в офис мистера Бланта открылась, пишущая машинка уже вовсю стрекотала, создавая деловую атмосферу.

— Мисс Моника Дин, — торжественно объявил Альберт.

Симпатичная, но очень бедно одетая девушка с каштановыми волосами переступила порог и остановилась в нерешительности. Томми двинулся вперед.

— Доброе утро, мисс Дин. Пожалуйста, присаживайтесь и расскажите, что мы можем для вас сделать. Кстати, позвольте представить вам моего личного секретаря, мисс Шерингем.

— Рада познакомиться, мисс Дин, — сказала Таппенс. — Ваш отец был священником, я полагаю?

— Да. Но как вы узнали?

— О! У нас свои методы, — улыбнулась Таппенс. — Кстати, не обращайте внимания на мою трескотню. Мистер Блант не выносит тишины. Говорит, разговоры помогают ему думать.

Девушка, кажется, немного удивилась. Красивой ее вряд ли можно было назвать, но у нее была хорошая фигурка и милое задумчивое личико. Мягкие волосы имели, к сожалению, какой-то мышиный оттенок, зато глаза были темно-синими и очень красивыми, несмотря на залегшие под ними тени, свидетельствующие о волнениях и тревогах.

— Может, все-таки расскажете, что вас привело к нам, мисс Дин? — напомнил ей Томми.

Девушка с благодарностью повернулась к нему.

— Это очень длинная и запутанная история, — начала она. — Меня зовут Моника Дин. Мой отец был приходским священником в Литтл Хэмпсли, что в Суффолке[363]. Три года назад он умер, оставив меня с матерью в совершенно бедственном положении. Я начала было работать гувернанткой, но здоровье матери ухудшилось настолько, что мне пришлось вернуться домой, чтобы за ней ухаживать. Мы были ужасающе бедны, но вот однажды пришло письмо от адвоката, извещающее о том, что тетя моего отца скончалась и завещала мне все свое состояние. Отец часто рассказывал мне про эту тетю, с которой рассорился много лет назад, и я знала, что она очень богата. Казалось, все наши беды пришли к концу. Однако на деле получилось совсем не так, как мы ожидали. Я унаследовала от тети дом, в котором она жила, и, после выплаты налогов, выяснилось, что денег практически нет. Думаю, тетя потеряла свое состояние во время войны, а может, просто прожила его. Однако оставался еще дом, и довольно скоро подвернулась возможность продать его по очень выгодной цене. Я весьма легкомысленно отказалась это сделать. Мы тогда снимали крошечную, но очень дорогую квартирку, и я подумала, что гораздо лучше самим жить в этом доме, где для матери будут все необходимые условия, а прокормиться всегда можно, сдавая комнаты внаем.

— Мне так понравился этот план, что я отклонила и следующее, еще более выгодное предложение джентльмена, желавшего купить дом. Мы переехали, и я разместила в газетах объявления о сдаче комнат. Сначала все шло хорошо, у нас появились первые жильцы, и мы со старой служанкой тети, которая осталась с нами, вдвоем делали всю работу по дому. А потом стали происходить необъяснимые вещи.

— Какие же?

— Очень странные. Казалось, кто-то заколдовал дом. Картины сами собой падали со стен, посуда внезапно разбивалась вдребезги… Однажды утром оказалось, что за ночь вся мебель передвинута. Сначала мы думали, что нас кто-то разыгрывает, но вскоре от этого объяснения пришлось отказаться. Случалось, что, когда мы сидели внизу в столовой, в верхних комнатах раздавался ужасающий треск и грохот, а поднявшись туда, мы находили какой-либо предмет обстановки, со страшной силой разбитый об пол, и ни единой живой души.

— Полтергейст![364] — возбужденно вскричала Таппенс.

— Доктор О'Нил употребил то же самое слово, но я так и не поняла, что оно означает.

— Это такая разновидность духов, которые обожают злые шутки, — пояснила Таппенс, в действительности представляющая себе предмет весьма смутно и не вполне даже уверенная, правильно ли она произносит само слово «полтергейст».

— Как бы то ни было, последствия оказались плачевны. Жильцы были напуганы до смерти и постарались побыстрее съехать. Мы снова дали объявление, но новые жильцы бежали с не меньшей поспешностью. Я была просто в отчаянии, и, в довершение всех бед, мы неожиданно потеряли нашу скромную ренту[365]: компания, куда мы вложили средства, лопнула.

— Ах вы, бедняжка, — сочувственно пробормотала Таппенс. — Тяжело же вам пришлось. И вы хотите, чтобы мистер Блант разобрался со всеми этими приведениями?

— Не совсем так. Видите ли, три дня назад нас посетил некий джентльмен, доктор О'Нил. Он представился членом общества по изучению паранормальных явлений, сказал, что наслышан о наличии таковых в нашем доме и весьма заинтересован. Заинтересован настолько, что готов купить дом для проведения некоторых экспериментов.

— И что же?

— Разумеется, сначала я пришла в восторг. Казалось, появился Прекрасный выход из положения. Но затем…

— Да?

— Вы, наверное, подумаете, что это только мое воображение… Может, так оно и есть. Но — о! я уверена, что не ошиблась. Это тот самый человек!

— Что значит тот самый?

— Тот, который хотел купить дом раньше. Я просто уверена, что это он.

— Но что же здесь плохого?

— Вы не понимаете. Это были как будто два совершенно разных человека с разными именами. Первый — молодой элегантный брюнет лет под тридцать. А доктору О'Нилу никак не меньше пятидесяти, у него седая борода, он сутулится и носит очки. Но я заметила у него во рту золотую коронку. Она видна, только когда он смеется. Так вот, у молодого коронка была точно на том же зубе. А еще я обратила внимание на уши, у того, у первого: они довольно характерной формы, почти без мочки. Так вот у доктора О'Нила точно такие же. Мне показалось, что для простого совпадения это уж слишком. Я все думала, думала и в конце концов написала ему, что приму решение в течение недели. А тут мне попалось на глаза объявление мистера Бланта в газете… Старая такая газета, которую постелили на дно одного из кухонных ящиков. Я вырезала объявление и приехала в город.

— И совершенно правильно сделали, — заявила Таппенс, энергично кивая головой. — В этом нужно разобраться.

— Очень интересный случай, мисс Дин, — объявил Томми. — Мы с удовольствием возьмемся за него. Не правда ли, мисс Шерингем?

— С огромным удовольствием, — подтвердила Таппенс. — И, будьте уверены, докопаемся до сути.

— Насколько я понял, — продолжил Томми, — в доме живете только вы с матерью и еще служанка. Не могли бы вы рассказать о ней поподробней?

— Ее фамилия Крокет. Она служила у тети не то восемь, не то десять лет. Такая пожилая женщина, не очень приятная в общении, зато в хозяйстве лучше нет. Очень гордится своей сестрой, которая вышла замуж за какого-то весьма зажиточного господина. А о племяннике отзывается не иначе как о «самом настоящем джентльмене».

— Хм, — промычал Томми, совершенно не представляя, как быть дальше.

Таппенс, до сих пор пристально разглядывавшая Монику Дин, решительно вмешалась:

— Думаю, лучше всего сделаем так… Поскольку уже час пополудни, мы с мисс Дин отправимся обедать и спокойно обсудим там все детали.

— Отлично, мисс Шерингем, — обрадовался Томми, — так и поступим.

— Послушайте, — начала Таппенс, когда они с мисс Дин уютно устроились за столиком в соседнем кафе, — мне нужно знать, нет ли какой-нибудь особой причины, которая бы подтолкнула вас разобраться во всем этом?

Мисс Дин покраснела.

— Ну, понимаете…

— Выкладывайте уж начистоту, — подбодрила ее Таппенс.

— Ну, есть два человека, которые… которые хотели бы на мне жениться.

— Обычная история, как я понимаю? Один беден, другой богат, и нравится вам именно бедный?

— Откуда вы знаете? — смутилась девушка.

— Вообще-то это в порядке вещей, — объяснила Таппенс, — и совершенно естественно. Случается с каждым, со мной в том числе.

— Понимаете, даже если я продам дом, этих денег не хватит, чтобы жить на них. Джеральд такой милый, но он отчаянно беден — хотя он очень способный инженер. Если бы у него было немного денег, владельцы фирмы сделали бы его партнером. А мистер Патридж, он очень хороший человек, я уверена, и обеспеченный, и если я выйду за него замуж, то конец всем нашим мучениям, но, но…

— Я знаю, — ласково сказала Таппенс. — Но это совсем не то. Можно без конца твердить себе, какой он хороший и достойный человек, бесконечно подсчитывать его положительные качества, но от перестановки слагаемых сумма не меняется.

Мисс Дин молча кивнула.

— Так, ладно, — решила Таппенс. — Думаю, лучше всего нам немного проветриться и осмотреть все на месте. Какой, вы говорите, у вас адрес?

— Это в Стортоне-на-болотах. А там вам любой укажет… Красный дом под черепичной крышей.

Таппенс записала адрес в блокнот.

— Я еще не спрашивала, — начала мисс Дин, краснея, — об условиях…

— У нас оплата только по результатам, — сурово заявила Таппенс. — Если секрет вашей недвижимости чего-то стоит, в пользу чего свидетельствует столь горячее желание завладеть ею, — мы вправе получить некоторый процент. Если нет, то и нам ничего не причитается.

— Огромное вам спасибо, — с чувством сказала девушка.

— И больше ни о чем не волнуйтесь, — бодро заявила Таппенс. — Теперь все будет в порядке. Давайте-ка лучше обедать и поболтаем о чем-нибудь действительно интересном.

Глава 21 Дом под черепичной крышей

— Да-а, — протянул Томми, мрачно обозревая пейзаж, открывающийся из окна «Якоря и короны». — Вот уж точно лягушка на болоте, или как там называется эта деревня…

— Давай-ка лучше о деле, — предложила Таппенс.

— Да ради Бога. Для начала, если мое мнение кого-то интересует, хочу заметить, что я лично подозреваю больную мамашу.

— Это еще почему?

— Милая моя Таппенс, допустим, весь этот полтергейст организован, чтобы заставить девушку продать дом. Кому-то надо расшвыривать вещи? Надо. Мисс Дин говорит, в это время они обедали внизу. Так вот, если ее мать действительно так больна, она должна была оставаться наверху в постели.

— И все по той же причине вряд ли смогла бы достаточно ловко швыряться мебелью.

— А! Дело в том, что на самом-то деле она здорова как бык, и вся ее болезнь — сплошная симуляция.

— Да зачем ей это?

— Совершенно незачем, — признал Томми. — Я просто следовал самому эффективному методу — подозревать того, кто вызывает меньше всех подозрений.

— Вечно ты все превращаешь в комедию, — сурово заявила Таппенс. — Должно быть нечто, из-за чего эти люди так хотят заполучить дом. И если тебе на это наплевать, то мне нет. Мне нравится эта девушка. Она прелесть.

Томми кивнул, принимая более или менее серьезный вид.

— Не спорю. Просто никогда не могу удержаться и не поддразнить тебя. Конечно, с домом что-то не ладно, но, что бы там ни было, до этого не так-то просто добраться. Иначе хватило бы банального взлома. А вот желание приобрести дом означает или намерение проводить основательные поиски, или что на участке залегают какие-то полезные ископаемые, например, уголь…

— Надеюсь, что это все-таки не уголь. Зарытые сокровища куда как романтичней.

— Хм, — протянул Томми, — в таком случае наведаюсь-ка я к местному управляющему банка. Скажу ему, что намерен провести здесь Рождество, а может быть, что хочу купить этот дом под черепичной крышей и открыть в их отделении счет.

— Зачем это?

— Поживешь — увидишь.

Примерно через полчаса Томми возвратился. Его глаза оживленно блестели.

— Мы продвигаемся, Таппенс. Беседа прошла согласно намеченному плану. Под конец я как бы между прочим поинтересовался, много ли золотишка им нанесли? Ныне это обычное дело в местных банках: фермеры ж припрятывали его, пока шла война, и теперь со страшной силой вкладывают… Потом мы плавно перешли к обсуждению причуд различных эксцентричных старушек. Я тут же изобрел тетушку, которая, уже на исходе войны, на обычной извозчичьей пролетке совершила набег на продуктовые склады противника и вернулась с шестнадцатью окороками. Взамен управляющий поведал мне о своей клиентке, которая сняла со своего счета все до последнего пенса — причем просила выдать их по возможности золотом, — и настояла на том, чтобы ценные бумаги, чеки на предъявителя и все прочее хранилось лично у нее. Я не удержался от изумленного восклицания, а он беспечно этак добавил, что как раз вышеозначенная особа и владела раньше домом, где нынче живет мисс Дин. Понимаешь, Таппенс? Она забрала из банка все свои деньги и где-то их спрятала. Помнишь, Моника еще говорила, что была просто в шоке, узнав, как мало денег осталось от тетиного состояния. Все сходится. Она спрятала их в доме, и кто-то об этом знает. По-моему, нетрудно догадаться, кто именно.

— Кто же?

— Как насчет верной Крокет? Кому как не ей знать о странностях бывшей хозяйки?

— А златозубый О'Нил?

— Ее благородный племянник, естественно. Но где же она их спрятала? Что скажешь, Таппенс? Ты вроде бы больше знаешь о старушках, чем я. Где они обычно прячут свои богатства?

— Под матрасом, где ж еще. Завернутыми в старый чулок или нижнюю юбку.

Томми кивнул.

— Я тоже так думал. Но наша почему-то поступила иначе, а то бы все это быстренько нашли после ее смерти. Вот что меня беспокоит, Таппенс… Вряд ли в ее-то годы старушка стала бы вскрывать полы или копать в саду тайники. И тем не менее деньги здесь, в доме. Крокет их пока не нашла, но она знает, что они здесь, и, заполучив дом в полное свое распоряжение, на пару с обожаемым племянником будет не спеша разбирать его по кирпичику, пока не найдет. Нам нужно опередить их. Пойдем, Таппенс, найдем этот дом под черепичной крышей.

Их встретила сама Моника Дин и представила матери и Крокет как потенциальных покупателей дома, что как нельзя лучше оправдывало их желание познакомиться с ним поближе. Томми не стал делиться с мисс Дин своими умозаключениями, но задал множество наводящих вопросов.

Как выяснилось, гардероб и личные вещи покойной были частично подарены Крокет, частично розданы бедным семьям. Разумеется, все было тщательно осмотрено и проверено.

— После нее остались какие-либо бумаги? — спросил Томми.

Да, письменный стол был полон, да и в комоде, что стоит у нее в спальне, тоже кое-что нашлось, но среди бумаг не было ни одной интересной.

— Их выкинули?

— Нет, мама ни за что не выкинет старые вещи. А там к тому же оказалось несколько старинных рецептов, которые она намерена как-нибудь опробовать.

— Это хорошо, — одобрительно заметил Томми и, указывая на старика, копошившегося в саду у цветочной клумбы, поинтересовался: — А садовник все тот же, что был при вашей тете?

— Да, при ней он работал здесь три дня в неделю. Он живет тут же, в деревне. Бедняга так стар, что толку от него уже почти никакого. Теперь приходит раз в неделю — большего мы просто не можем себе позволить. Но без него сад совсем бы зарос.

Томми подмигнул Таппенс, чтобы та увела куда-нибудь мисс Дин, и, дождавшись, когда обе исчезнут из виду, направился к садовнику. Немного поболтав со стариком о былых днях, когда тот еще работал у старой леди, Томми небрежно обронил:

— Небось, старина, не один ящик тут для нее зарыли?

— Нет, сэр, вот чего не делал, того не делал. Да и зачем ей закапывать какие-то ящики?

Томми только покачал в ответ головой и, нахмурясь, побрел к дому. Оставалось надеяться, что ключ к разгадке таится в бумагах покойной. В противном случае дело выглядело почти безнадежным. Дом был хоть и старомодный, но не такой древний, чтобы в нем были потайные комнаты и ходы.

Когда Бирсфорды собрались возвращаться в гостиницу, мисс Дин вынесла им большую картонную коробку, перевязанную бечевкой.

— Я собрала бумаги, — шепотом сказала она. — Здесь все. Я подумала, вы вполне можете взять их с собой и просмотреть на досуге. Только я уверена, вы не найдете в них ничего, проливающего свет на таинственные происшествия…

Ее слова потонули в оглушительном грохоте, послышавшемся наверху. Томми стремительно взлетел по лестнице. В одной из комнат он обнаружил на полу разбитые вдребезги кувшин и раковину. В комнате не было ни души.

— Привидение взялось за свое, — усмехнулся Томми и в задумчивости спустился вниз.

— Скажите, мисс Дин, могу я поговорить со служанкой, мисс Крокет? Буквально минутку, — попросил он.

— Конечно. Сейчас позову ее.

Мисс Дин вышла на кухню и тут же вернулась со служанкой.

— Мы тут думаем купить этот домик, — непринужденно заявил Томми, — и моя жена хочет узнать: если мы все-таки соберемся, не останетесь ли вы у нас?

На респектабельном лице Крокет не отразилось ровным счетом ничего.

— Благодарю вас, сэр, — ответила она. — Мне бы хотелось обдумать это, если можно.

Томми повернулся к Монике.

— Я в совершенном восторге от дома, мисс Дин. Насколько я понял, на него претендует еще кто-то? Конкурент, так сказать… Да, да, я знаю, сколько он дает. С удовольствием предложу вам на сотню больше. И уж будьте уверены, это лучшая цена.

Мисс Дин пробормотала что-то уклончивое, и Бирсфорды откланялись.

— Я был прав, — сказал Томми, выйдя за калитку. — Это Крокет. Ты заметила, как она дышала? Это потому, что она спускалась по лестнице, разбив наверху раковину. Иногда, думаю, она тайком проводила в дом племянника и, пока он там наверху полтергействовал или как ты это там называешь, сидела со всеми в кухне, словно невинная овечка. Вот увидишь, еще до вечера доктор О'Нил сделает очередное предложение.

И действительно, ближе к обеду они получили записку от мисс Дин.

«Только что заходил доктор О'Нил. Предлагает на 150 фунтов больше, чем раньше».

— Похоже, племянничек у нее со средствами, — задумчиво заметил Томми. — И знаешь, что я скажу тебе, Таппенс? Кажется, ставка действительно высока.

— О! Хоть бы нам найти клад.

— О, Таппенс, нам бы для начала справиться с этой кучей.

Они принялись разбирать коробку с бумагами — занятие весьма утомительное, если учесть, что они были просто свалены туда вперемешку, без малейшего намека на метод или систему. Процесс поминутно прерывался — супруги обменивались мнениями.

— Что там у тебя, Таппенс?

— Старые оплаченные счета, три совершенно никчемных письма, рецепт сохранения молодого картофеля и еще один для приготовления сырного пирога с лимоном А у тебя?

— Один счет, немного любовной лирики, две газетные вырезки: «Почему женщины покупают жемчуг — потому что это самое выгодное вложение» и «Четыре жены одного мужа — невероятно, но факт». Еще рецепт приготовления заячьего рагу.

— С ума сойти, — отозвалась Таппенс, и просмотр тетиного наследия возобновился.

Наконец коробка опустела. Томми с Таппенс молча уставились друг на друга.

— Я отложил эту бумажку, — прервал молчание Томми, поднимая половинку тетрадного листа, — как единственную подозрительную штуку во всей коробке. Хотя вряд ли это имеет какое-нибудь отношение к тому, что мы ищем.

— Дай глянуть. Это же загадка, Томми! Обычная детская загадка:

Похоронили в мае, Сто дней не вспоминали. Стали осенью копать, А она жива опять.

— Хм, — скептически хмыкнул Томми. — Поэзия — это не по моей части.

— Не вижу, что ты тут нашел подозрительного, — заметила Таппенс. — У каждой старушки такого добра пруд пруди: надо же чем-то развлекать внуков!

— Дело не в стихах. Подозрительным мне показалось то, что написано ниже.

— «Св. Лука, одиннадцать, пятьдесят девять», — прочла Таппенс. — Это же Евангелие!

— Вот именно. Тебе это не кажется странным? С чего бы такой старой и религиозной леди ссылаться на Евангелие под какой-то загадкой?

— Да, это очень странно, — задумчиво протянула Таппенс.

— Полагаю, как дочь священника ты не забыла прихватить с собой Библию?

— Представь себе, не забыла. Ага, не ожидал? Погоди секунду…

Таппенс схватила свою дорожную сумку, вытащила из нее маленький красный томик и, вернувшись к столу, принялась нетерпеливо листать страницы.

— Так… От Луки… Глава одиннадцать, стих девять. Ох, Томми, смотри!

Томми склонился к странице и посмотрел, куда указывает мизинец Таппенс.

«…ищите, и найдете…»

— Вот оно! — вскричала Таппенс. — Есть! Нужно только разгадать загадку, и сокровище наше, точнее. — Моники Дин.

— Разгадать! Ничего себе. «Похоронили в мае, сто дней не вспоминали». Черт знает что! Бедные детишки.

— Да нет же, все очень просто. Тут какой-то трюк, — мягко сказала Таппенс. — Дай-ка мне.

Томми охотно избавился от бумажки. Таппенс устроилась с ногами в кресле и, хмуря брови, начала что-то бормотать себе под нос.

— Все очень просто, — напомнил Томми, когда прошли первые полчаса.

— Не каркай. Просто эта загадка для совсем другого поколения. Знаешь, я уже всерьез начинаю подумывать, а не вернуться ли нам завтра в город и не навестить какую-нибудь старушку, которая помнит все эти штуки?

— Давай лучше попробуем еще разок.

— Так… Что же у нас хоронят в мае? — задумчиво проговорила Таппенс. — Прежде всего, конечно, усопших. Потом надежды…

— Таппенс, ты говоришь, это детская загадка.

— Да знаю я… Понимаешь, мне все кажется, что я ее помню, только что-то… что-то в ней не так.

Ее рассуждения прервала маленькая служанка, пришедшая передать, что ужин будет готов через пару минут.

— Только мисс Лумли спрашивает, как вы любите картошку: жареной или в мундире? У нее есть и то и другое.

— В мундире, — немедленно отозвалась Таппенс. — Обожаю картошку…

Она застыла с открытым ртом.

— Эй, в чем дело? Привидение увидела? — осведомился Томми.

— Почти. Слово! Томми, ты что, не понял? Картошка! Ее сажают весной, а осенью выкапывают. И я вспомнила теперь эту загадку. Только звучала она немножко по-другому:

Закопали в землю в мае И сто дней не вынимали. Стали осенью копать — Не одну нашли, а пять.

— Ты молодец, Таппенс. Только, боюсь, все это впустую. Картошка, конечно, штука неплохая, но на клад все же не тянет. Хотя погоди… Что ты сейчас нашла в коробке? Что-то про молодой картофель… Где же это?

Он принялся нетерпеливо рыться в бумагах.

— Вот оно. «Как сохранить молодой картофель. Просто поместите его в жестяную тару и закопайте в саду. Даже в самый разгар зимы он сохранит вкус свежевырытого».

— Есть! — вскричала Таппенс. — Сокровище зарыто в саду в жестяной банке.

— Но я же спрашивал у садовника. Он говорит, что ничего не закапывал.

— Да, помню, но ты же спросил его про ящики. А садовник действительно никогда не закапывал в саду ящиков.

На следующий день был сочельник[366]. Расспросив прохожих, Томми с Таппенс быстро отыскали домик садовника. После пятиминутной беседы о погоде Таппенс коснулась интересующего их предмета.

— На Рождество так хочется свежей картошки! — вздохнула она. — Индейка без нее совершенно не та… Неужели у вас никто не закапывает картошку на зиму в жестянках? Я слышала, она отлично при этом сохраняется.

— А как же, — обрадовался старик. — Старая мисс Дин, жившая в том большом доме, каждое лето закапывала по три жестянки. Только вот, бедняжка, вечно забывала их выкопать.

— В грядках за домом? — уточнила Таппенс.

— Нет, ближе к ограде, под елью.

Получив требуемую информацию, Бирсфорды распрощались со стариком, не забыв оставить ему пять шиллингов в качестве рождественского подарка.

— А теперь — к Монике Дин! — заявил Томми.

— Томми! Так же неинтересно: никакого драматизма. Предоставь все мне. У меня появился отличный план. Как думаешь: сумеешь ты купить, занять или, в конце концов, украсть лопату?

Тем способом или иным, но лопату Томми добыл, и поздно ночью случайный прохожий мог наблюдать две таинственные фигуры, крадущиеся на задворки большого дома под черепичной крышей. Найдя указанное садовником место, Томми принялся за работу. Вскоре острие лопаты ударилось о что-то металлическое, и несколькими секундами позже Томми уже держал в руках большую жестяную банку из-под печенья. Она была плотно закрыта и прочно обмотана лейкопластырем. Таппенс, вооружившись перочинным ножом Томми, нетерпеливо расправилась с пластырем и открыла ее.

Из груди у нее вырвался громкий стон. Банка была доверху наполнена крупными картофелинами. Вытряхнув их и для верности опрокинув банку вверх дном, Таппенс вынуждена была признать, что больше там ничего нет.

— Копай дальше, Томми, — вздохнула она.

Через некоторое время их усилия были вознаграждены еще одной жестянкой. Таппенс поспешно вскрыла ее.

— Ну? — нетерпеливо выдохнул Томми.

— Картошка!

— Черт! — выругался Томми и вернулся к работе.

— Третья попытка должна быть счастливой, — утешила его Таппенс.

— Сдается мне, вся эта история — сплошная фикция, — мрачно пробормотал Томми, но копать все-таки не перестал.

Наконец появилась и третья жестянка.

— Снова картош… — начала Таппенс и запнулась. — Томми! Есть! Картошка только сверху. Смотри!

Она торжествующе вытащила из жестянки большую бархатную сумочку старинного фасона.

— Дуй домой, — прошипел Томми. — С сумкой. Холод просто собачий, а мне еще нужно замести следы. Эй, Таппенс! — окликнул он. — Будь ты тысячу раз проклята, если откроешь ее без меня.

— Ладно, ладно, у нас все по-честному. Брр! Холод-то какой! — передернула она плечами и поспешила в дом.

Долго скучать там в одиночестве ей не пришлось. Не прошло и пяти минут, как появился Томми. После земляных работ и заключительного спринтерского рывка к дому грудь его ходила ходуном.

— Эх, — выдавил он, хватая ртом воздух. — Частные сыщики — молодцы! Раскупоривай трофей, миссис Бирсфорд.

В сумке оказалась коробка, бережно завернутая в промасленную ткань, и тяжелый замшевый кошель. Его-то они и открыли в первую очередь. Он был доверху набит золотыми монетами. Томми сосчитал их.

— Двести фунтов. Открывай коробку.

Таппенс повиновалась. Коробка была плотно набита банкнотами. Томми с Таппенс тщательно пересчитали их. Там было ровно две тысячи фунтов.

Томми присвистнул.

— Мисс Дин крупно повезло, что мы не только богатые, но еще и честные. А что там за бумажный сверток?

Таппенс бережно развернула тонкую бумагу и извлекла длинную нить великолепного ровного жемчуга.

— Я не очень понимаю в этих вещах, — медленно проговорил Томми, — но готов поклясться, что это как минимум еще пять тысяч. Ты только посмотри, какие крупные… Так вот почему старушка хранила вырезку про жемчуг как лучшее капиталовложение. Похоже, все свои ценные бумаги она обратила в наличные и жемчуг.

— Томми, ну разве не здорово? Милая Моника! Теперь она может преспокойно выходить за своего распрекрасного молодого человека и жить с ним счастливо не хуже меня.

— Как мило с твоей стороны, Таппенс. Выходит, ты все-таки со мной счастлива?

— Вообще-то да, — призналась Таппенс, — хоть и не собиралась тебе этого говорить. Вырвалось как-то. Ну, понимаешь, все эти волнения, сочельник опять же и вообще…

— Если ты действительно меня любишь, — заявил Томми, — то ответишь на один вопрос.

— Представляю, что ты можешь спросить, — проворчала Таппенс, — но, так уж и быть, спрашивай.

— Как ты узнала, что Моника Дин — дочь священника?

— Да я просто тебя разыграла, — ответила Таппенс с довольным видом. — Я же вскрывала ее письмо с просьбой о встрече… А надо тебе сказать, что когда-то давным-давно у отца служил викарий[367] по фамилии Дин, и у него была маленькая дочка Моника, младше меня года на четыре. Ну, я сопоставила все это и…

— Таппенс, ты самое бессовестное создание из всех, кого я когда-либо встречал, — заявил Томми. — Смотри, бьет двенадцать… Счастливого тебе Рождества, дорогая.

— Счастливого Рождества, дорогой. Оно оказалось счастливым и для Моники, а все благодаря нам. Как я за нее рада! Бедняжка, она была так несчастна. Знаешь, Томми, когда я об этом думаю, у меня просто слезы на глаза наворачиваются.

— Моя добрая старушка Таппенс, — с нежностью проговорил Томми.

— Мой добрый старина Томми, — отозвалась Таппенс, — мы становимся жутко сентиментальными.

— Рождество, знаешь ли, случается только раз в году, — наставительно заметил Томми. — Так говорили наши прабабушки, и, сдается мне, не так уж много с тех пор изменилось.

Глава 22 Ботинки посла

— Милый-милый-милый мой, — пропела Таппенс, взмахивая густо намазанной маслом оладьей.

Томми удивленно смотрел на нее, и наконец по его лицу расползлась широкая ухмылка.

— Нам приходится быть крайне осторожными, крайне, — пробормотал он.

— Точно, — восхищенно подтвердила Таппенс. — Ты угадал. Я знаменитый доктор Форчун, а ты — инспектор Белл[368].

— С чего это тебе вдруг вздумалось заделаться Реджи Форчуном?

— Честно говоря, только потому, что вдруг захотелось оладий.

— Ну, это только одна и очень приятная половина дела, — заметил Томми. — Есть и вторая, и она заключается в том, что тебе придется постоянно разглядывать чудовищно изуродованные лица и ужасно мертвые тела.

Вместо ответа Таппенс протянула ему почтовый конверт. Брови Томми поползли вверх.

— Рэндольф Уилмот? Это же американский посол! Что ему надо?

— А вот это, Томми, мы узнаем завтра в одиннадцать утра.

Точно в назначенное время господин Рэндольф Уилмот, посол Соединенных Штатов Америки при дворе ее величества королевы Великобритании, был препровожден в офис мистера Бланта. Откашлявшись, посол принялся неспешно, со свойственной ему обстоятельностью излагать дело.

— Я пришел к вам, мистер Блант… Кстати, надеюсь, я говорю лично с мистером Блантом, не так ли?

— Разумеется, — успокоил его Томми. — Теодор Блант, глава этой фирмы.

— С главами ведомств я и предпочитаю общаться, — обронил сэр Уилмот. — Это во всех отношениях результативнее. Как я собирался вам сказать, мистер Блант, вся эта история порядком меня утомила. Я решительно не вижу причин беспокоить по этому поводу Скотленд-Ярд, поскольку не обеднел ни на пенни и, в конце концов, возможно, что всё это только ошибка. Но, тем не менее, я совершенно не понимаю, как это могло случиться. Смею заверить, ничего криминального здесь нет и быть не может, и все, чего я хочу, это только прояснить ситуацию. Неспособность постичь суть данного явления не дает мне покоя.

— Понятно, — зачем-то кивнул-головой Томми.

Мистер Уилмот продолжил. Поскольку он явно никуда не спешил и был склонен к излишней детализации, Томми пришлось вмешаться.

— Понятно, — поспешил повторить он. — Дело обстоит следующим образом… Неделю назад вы прибыли в Англию лайнером «Номадик». Каким-то образом ваш багаж оказался перепутан с багажом еще одного джентльмена, мистера Ролфа Уэстерхэма, чьи инициалы совпадают с вашими. Таким образом, вы взяли чемодан мистера Уэстерхэма, а он взял ваш. Означенный джентльмен первым обнаружил недоразумение, отослал ваш чемодан в посольство и забрал оттуда свой. Я все правильно излагаю?

— Суть явления передана вами совершенно верно. Учитывая, что чемоданы, видимо, были совершенно идентичны, да еще с одинаковыми инициалами «Р. У.», нетрудно предположить, что ошибка была если не неизбежна, то, во всяком случае, вероятна. Я сам не подозревал о случившемся до тех пор, пока мой слуга не проинформировал меня о недоразумении и о том, что мистер Уэстерхэм — сенатор и человек, которым я бесконечно восхищаюсь — присылал за своим чемоданом и вернул мой.

— В таком случае, я не совсем понимаю…

— Сейчас поймете. Это только половина истории. Вышло так, что вчера я столкнулся с сенатором Уэстерхэмом и в разговоре шутливо упомянул о нелепом недоразумении. К моему великому удивлению, оказалось, что сенатор и представления не имеет, о чем идет речь, а когда я рассказал ему все в подробностях, напрочь отказался признать свое участие в этом происшествии. Он не брал мой чемодан вместо своего, сходя с корабля. Собственно, такого чемодана в его багаже вообще не было.

— Поразительно!

— Именно поразительно, мистер Блант. Необъяснимо! Здесь нет ни смысла, ни умысла. Если кому-то захотелось украсть мой чемодан, то прекрасно можно было обойтись без всех этих околичностей с обменом. И потом, он же не был украден — мне его вернули! С другой стороны, если его взяли по ошибке, зачем же прикрываться именем сенатора Уэстерхэма? Фантастическая история, и, просто любопытства ради, я намерен прояснить ситуацию до конца. Надеюсь, случай не слишком для вас тривиален?

— Отнюдь. Весьма интригующая небольшая проблема, способная, как вы верно заметили, разрешиться множеством простейших способов, каждый из которых, однако, перед ней пасует, — выдал Томми на одном дыхании. — Первым делом следует, разумеется, определить мотив для подмены, если таковая все же имела место. Вы говорите, что, когда чемодан вернулся к вам, содержимое было в сохранности?

— Слуга говорит, что да. А кому же и знать, как не ему.

— А могу я спросить, что там было?

— В основном обувь.

— Обувь, — разочарованно повторил Томми.

— Да, — подтвердил посол, — обувь Странно, не правда ли?

— Заранее прошу извинить меня за подобный вопрос, — начал Томми, — но, быть может, под стелькой или в каблуках ваших ботинок вы хранили секретные документы или нечто подобное?

Вопрос, казалось, сильно позабавил посла.

— Искренне надеюсь, что до этого секретная дипломатия еще не дошла, — улыбнулся он.

— Только в детективах, — улыбнулся в ответ Томми. Улыбка вышла какая-то виноватая. — Понимаете, нужно же как-то объяснить случившееся. А кто приходил за чемоданом в посольство? Я имею в виду — за другим чемоданом?

— Предполагалось, что это один из слуг Уэстерхэма. Совершенно обычный неприметный мужчина, как я полагаю. Во всяком случае, мой слуга не заметил ничего особенного.

— А как по-вашему, его открывали?

— Не могу вам сказать. Думаю, нет. Но, может, лучше вам поговорить со слугой? Он рассказал бы об этом больше, чем я.

— Думаю, это будет лучше всего, мистер Уилмот.

Посол набросал на своей визитной карточке несколько слов и протянул ее Томми.

— Я полагаю, вы предпочтете зайти в посольство и провести… э, допрос там? В противном случае я пришлю слугу — его, кстати сказать, зовут Ричардс — к вам.

— Благодарю вас, мистер Уилмот. Я действительно предпочту заглянуть в посольство.

Взглянув на часы, мистер Уилмот поднялся.

— Боже мой, я опаздываю на встречу. Что ж, мистер Блант, всего вам доброго. Очень на вас надеюсь.

И он поспешно вышел. Томми посмотрел на Таппенс, которая в продолжение всей беседы скромно черкала что-то в своем блокноте, изображая незаменимую мисс Робинсон.

— Ну что, старушка? Ты видишь здесь, как выразился наш уважаемый клиент, какой-нибудь смысл или умысел?

— Ни малейшего, — жизнерадостно отозвалась Таппенс.

— Что ж, для начала неплохо. Это говорит нам о том, что проблема куда серьезней, чем кажется.

— Ты так думаешь?

— Это общепринятая формулировка. Помнишь Шерлока Холмса и глубину, на которую масло погрузилось в петрушку — то есть наоборот, конечно? Меня уже снедает желание разобраться в этом деле. Надеюсь, на днях Ватсон соблаговолит эксгумировать решение из своего блокнота. И я умру счастливым. Ладно. Давай-ка займемся делом.

— Именно, — отозвалась Таппенс. — А то ты начинаешь смахивать на посла — не слишком расторопный, но кра-а-айне обстоятельный.

— Она разбирается в мужчинах, — продекламировал Томми. — Или надо говорить: он разбирается? Такая путаница, когда ты становишься детективом-мужчиной, Таппенс.

— Милый-милый-милый мой!

— Надо действовать, Таппенс, и поменьше повторяться.

— Классика не может наскучить, — отпарировала она.

— Скушай еще оладью, — ласково посоветовал Томми.

— В одиннадцать утра? Благодарю покорно. Какое глупое, однако, дело. Ботинки… Почему ботинки?

— А почему бы, в конце концов, и нет?

— Нет, это никуда не годится. Ботинки!

Таппенс тряхнула головой.

— Кому нужна чужая обувь? Безумие какое-то.

— Может, они схватили не тот чемодан, — заметил Томми.

— Возможно, но если они охотились за документами, взяли бы скорее дипломат. Считается, что послы вообще возят с собой только бумаги.

— Ботинки означают следы, — задумчиво сказал Томми. — Как думаешь, может, они хотели оставить где-то отпечатки его ботинок?

Таппенс забыла про свою роль.

— Да нет, не может быть. Чушь какая-то. Кажется, нам придется смириться с мыслью, что ботинки тут вообще ни при чем.

— Ладно, — вздохнул Томми, — для начала поговорим с другом Ричардсом. Может, он сумеет пролить свет на эту тайну.

По предъявлении посольской карточки Томми был пропущен в здание посольства, где пред ним незамедлительно предстал бледный молодой человек с почтительными манерами, тихим голосом и совершенной готовностью отвечать на любые вопросы.

— Я Ричардс, сэр, слуга мистера Уилмота. Как я понимаю, вы хотели со мной поговорить?

— Да, Ричардс. Мистер Уилмот посетил меня нынче утром и предложил мне увидеться с вами и задать пару вопросов. Это по поводу чемодана.

— Да, сэр, мне показалось, мистер Уилмот сильно обеспокоен этим происшествием, хоть я и не совсем понимаю почему. Материального ущерба мы не понесли, а кроме того, из слов человека, приходившего за чемоданом, я со всей определенностью понял, что его владелец — сенатор Уэстерхэм, но, конечно, я могу ошибаться.

— И что это был за человек?

— Средних лет, седой, благовоспитанный. Весьма, я бы сказал, респектабельный. Я принял его за слугу сенатора. Он принес чемодан мистера Уилмота и забрал свой.

— А чемодан открывали?

— Который из них, сэр?

— Я имел в виду тот, что вы принесли с корабля. Но не отказался бы услышать и о другом — чемодане мистера Уилмота. Так что у нас с последним?

— Я бы сказал, что его не открывали, сэр. Все было в точности, как я уложил на корабле. Могу предположить, сэр, что этот джентльмен — кем бы он ни был — просто открыл его, обнаружил ошибку и тут же закрыл снова.

— И ничего не пропало? Совсем ничего?

— Не думаю, сэр. Можно даже сказать, я уверен в этом.

— Хорошо. А что с другим? Вы успели распаковать его?

— Собственно, сэр, я как раз взялся за это, когда появился человек от сенатора Уэстерхэма. Я успел только расстегнуть ремни…

— Так открывали вы его или нет?

— Мы сделали это вместе, сэр, — приоткрыли на минутку, чтобы убедиться, что на этот раз ошибки нет. Слуга мистера Уэстерхэма сказал, что все в порядке, закрыл чемодан и забрал его с собой.

— А что было внутри? Тоже обувь?

— Нет, сэр, в основном, мне думается, туалетные принадлежности. Кажется, сверху лежали баночки с солью для ванн.

Томми мысленно попрощался с одной из версий.

— И конечно, вы не видели, чтобы в пути кто-то пытался проникнуть в каюту мистера Уилмота?

— О нет, сэр.

— То есть вообще не было ничего подозрительного? — уточнил Томми, следуя примеру своих старших книжных собратьев и искренне недоумевая, что можно ответить на подобный вопрос.

К его удивлению, Ричардс заколебался.

— Теперь, когда я начинаю вспоминать…

— Да? — насторожился Томми. — И что же?

— Не думаю, чтобы это было как-то связано, но молодая леди…

— Да. Что молодая леди?

— Ей стало дурно. Такая приятная молодая особа… Мисс Айлин О'Хара. Не очень высокая, черноволосая, весьма изысканная. Немного похожа на иностранку.

— И что же? — спросил Томми, все больше и больше заинтересовываясь.

— Ну и, как я уже сказал, ей стало дурно. Прямо возле каюты мистера Уилмота. Она попросила меня позвать доктора. Я довел ее до дивана и поспешил за врачом. Нашел я его не сразу и, когда мы вернулись, леди чувствовала себя уже гораздо лучше.

— О! — сказал Томми.

— Но вы же не думаете, сэр…

— Не знаю, что и думать, — уклончиво ответил Томми. — А эта мисс О'Хара путешествовала в одиночестве?

— Да, сэр, по-моему, одна.

— А с тех пор вы ее не встречали?

— Нет, сэр.

— Ну, ладно, — решил Томми, проведя пару минут в бесплодных размышлениях. — Думаю, это пока все. Спасибо вам, Ричардс.

— Спасибо вам, сэр.

Вернувшись в офис, Томми подробно передал весь разговор Таппенс, выслушавшей его с большим интересом.

— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил ее Томми, закончив.

— Милый-милый-милый мой, мы, доктора, всегда с некоторым скептицизмом относимся к внезапным обморокам. Слишком уж они удобны. И потом… Айлин, да еще и О'Хара! Тебе не кажется, что таких классически ирландских имен в природе уже не бывает?

— Во всяком случае, у нас появилась хоть какая-то зацепка. Знаешь, что я намерен сделать, Таппенс? Объявить ее в розыск!

— Что?

— Ну, поместить объявление в газете. «Интересуюсь любой информацией, касающейся мисс Айлин О'Хара, путешествовавшей на таком-то таком-то корабле в таких-то таких-то числах». Если она достаточно умна, то отзовется сама, если же нет — что ж, может, кто-нибудь найдется, кто что-то о ней расскажет. В любом случае это единственная надежда найти разгадку.

— Но этим объявлением ты раскроешь ей наши карты.

— Иногда приходится идти на риск.

— Я все-таки не понимаю, — нахмурилась Таппенс. — Ну хорошо: предположим, какая-то шайка мошенников и в самом деле на некоторое время завладевает чемоданом американского посла, после чего возвращает его. Но с какой целью? Будь там секретные бумаги… Но мистер Уилмот клянется, что ничего подобного там не было.

Томми задумчиво посмотрел на жену.

— Ты очень верно поставила вопрос, Таппенс, — проговорил он наконец. — Благодаря тебе у меня родилась идея.

Это случилось двумя днями позже. Таппенс вышла пообедать, а Томми, остававшийся в аскетическом кабинете мистера Бланта, оттачивал свой ум чтением последнего детективного бестселлера.

Дверь приемной открылась, и появившийся на пороге Альберт объявил:

— Вас желает видеть дама. Мисс Цецилия Марч. Говорит, что пришла по поводу объявления.

— Давай ее сюда немедленно, — оживился Томми, запихивая роман в первый попавшийся ящик.

Через минуту Альберт уже распахивал двери перед молодой женщиной. Томми едва успел разглядеть, что она светловолоса и крайне привлекательна, как случилось нечто удивительное.

Дверь, за которой только что исчез Альберт, распахнулась снова — причем, похоже, распахнулась от удара ноги, — и в дверном проеме, словно в багетной раме, возникла живописная фигура: огромный смуглый детина явно испанских кровей. На шее у него болтался ярко-красный галстук, черты лица были искажены злобой, а в руке тускло поблескивал пистолет.

— Стало быть, это и есть офис ищейки Бланта, — сказал он на чистейшем английском. — А ну-ка быстро руки вверх, или я стреляю.

Поскольку выглядело это отнюдь не пустой угрозой, Томми поспешно вскинул руки. Девушка, вскрикнув от ужаса, начала тихо сползать по стене.

— Эта юная леди пойдет со мной, — заявил мужчина. — Да, моя милая, еще как пойдешь. Я понимаю, нас не представили друг другу, но оно и не важно. Я не могу позволить, чтобы все пошло насмарку из-за какой-то глупой девчонки. Сдается мне, я припоминаю тебя среди пассажиров «Номадика». Может, ты влезла в дела, которые тебя совершенно не касаются, только по глупости, но это вовсе не значит, что я позволю тебе распускать язык перед Блантом. Хитрый жук, этот Блант со своими объявлениями. Только у меня привычка — всегда просматривать колонки объявлений. А уж это сразу бросилось в глаза.

— Говорите-говорите, — попросил Томми. — Вы прекрасный рассказчик.

— Хамишь, дружище, но это вряд ли тебе поможет, — заметил мужчина. — Ты теперь меченый. Оставишь это дело — и мы оставим тебя. Нет — да поможет тебе Бог! Кто мешает нашим планам, тот быстро расстается с жизнью.

Томми не ответил. Он уставился на что-то — за спиной пришельца, будто увидел привидение.

На самом же деле то, что он увидел, вызвало у него куда большие опасения, чем призрак. До сих пор Томми совершенно не учитывал Альберта, будучи совершенно уверен, что таинственный пришелец успел о нем позаботиться. В лучшем случае, думал Томми, тот лежит в углу приемной, связанный, с кляпом во рту.

Теперь выяснялось, что курьер «Международного детективного агентства» каким-то чудом избежал внимания гостя, но, вместо того чтобы прислушаться к присущему каждому британцу голосу благоразумия и бежать за полицией, он предпочел взяться за дело лично и теперь, беззвучно открыв дверь, подкрадывался к незнакомцу с клубком какой-то веревки в руках.

При виде такого кошмара у Томми вырвался протестующий горловой звук, но было поздно: Альберт набросил на шею врага петлю и что было сил дернул.

Незнакомец рухнул как подкошенный, пистолет выстрелил, и пуля, ласково коснувшись уха Томми, исчезла в штукатурке за его спиной.

— Я взял его, сэр! — торжествующе вскричал Альберт. — Это называется метать лассо, сэр. Я тренировался в свободное от работы времени. Вы мне не поможете, сэр? Он очень здоровый.

Томми поспешил на помощь своему верному оруженосцу, попутно решив для себя, что в будущем свободного времени ему не предоставит.

— Идиот чертов, — прорычал он, — почему ты не позвал полицию? Из-за твоих дурацких шуток он едва не прострелил мне голову. Господи, я еще никогда не был так близок к смерти!

— Заарканил его в самый последний момент, сэр, — с ничуть не убавившимся энтузиазмом объяснял Альберт. — Вы не поверите, что вытворяют с лассо ковбои в прериях!

— Почему же! — огрызнулся Томми. — Но тут тебе не прерии, Альберт. Обрати внимание, Альберт, здесь, можно сказать, цивилизация. Так, — уже спокойнее повернулся он к поверженному врагу, — а что же нам теперь делать с тобой?

В ответ в него плеснул поток иностранных ругательств.

— Тихо! — скомандовал Томми. — Я не понял из сказанного ни слова, но мне почему-то кажется, что этот язык не для женских ушей. Вы уж простите его, мисс… ох, за всей этой суетой я даже забыл ваше имя.

— Марч, — машинально подсказала девушка.

Она все еще была бледна и никак не могла унять дрожь, но все же подошла взглянуть на поверженную фигуру незнакомца.

— Что вы собираетесь с ним делать? — спросила она.

— Давайте, я слетаю за полицейским, — вызвался Альберт.

Однако Томми, посмотрев на девушку, уловил едва заметное протестующее движение ее головы и принял его к сведению.

— Думаю, на первый раз мы его отпустим, — заявил он. — Но вот в удовольствии лично спустить его с лестницы я себе не откажу ни за что. Будем считать это за наглядный урок хороших манер.

Он освободил пленника от лассо, вздернул на ноги и, хорошенько разогнав до двери приемной, вытолкнул наружу. С лестницы послышалась серия душераздирающих воплей, потом глухой удар, и все стихло.

Приятно улыбаясь, Томми вернулся в приемную.

Девушка смотрела на него круглыми глазами.

— Он же мог что-нибудь себе сломать.

— Надеюсь, — сказал Томми. — Но эти мексиканцы начинают орать еще до того, как их тронешь, так что уверенности, к сожалению, нет. Может быть, мисс Марч, вернемся в мой кабинет и продолжим так некстати прерванную беседу? Уверен, что нам больше не помешают.

— На всякий случай, сэр, я буду держать лассо наготове, — сказал верный Альберт.

— Ни в коем случае, — твердо приказал Томми, и они с девушкой прошли в кабинет.

Томми уселся за свой стол, мисс Марч расположилась в кресле напротив.

— Не знаю даже, с чего начать, — растерянно произнесла она. — Как и сказал этот человек, я была пассажиром на «Номадике». Дама, о которой говорится в объявлении, мисс О'Хара, плыла тем же рейсом.

— Да, да, — сказал Томми. — Это мы уже знаем, но мне показалось, вам известно о ней нечто большее. Иначе бы этот достойный господин не проявил столько рвения, чтобы помешать вам высказаться.

— Я расскажу. На том же корабле находился американский посол. Однажды, проходя мимо его открытой каюты, я заметила внутри женщину. Она вела себя так странно, что я невольно остановилась понаблюдать за ней. Так вот, она держала в руке мужской ботинок…

— Ботинок? — воскликнул Томми и тут же спохватился: — Простите, мисс Марч, продолжайте, прошу вас.

— В руках у нее были такие маленькие ножницы, и она отпарывала ими стельку. Потом она, кажется, положила что-то внутрь. В этот момент послышались голоса, и она тут же откинулась на диван и застонала. Оказалось, это пришли доктор и еще какой-то мужчина. Я подождала еще немного и из их разговора поняла, что дама в каюте притворилась, будто у нее обморок. Я говорю, притворилась, потому что, когда я ее увидела, никаким обмороком и не пахло.

Томми кивнул.

— И что же было дальше?

— Честно говоря, мне не очень хочется об этом рассказывать. В общем, меня одолело любопытство. Я, наверное, начиталась глупых книжек… Ну, я подумала, что, может, она сунула в этот ботинок какую-нибудь бомбу или, может, отравленную иглу. Чудовищная, конечно, глупость, но так я тогда подумала. Как бы то ни было, но на следующий день, проходя мимо каюты посла, я не удержалась и вошла. Внимательно осмотрев ботинок, я нашла под стелькой маленькую бумажку, сложенную во много раз. Я как раз держала ее в руке, когда в коридоре послышались чьи-то шаги, и я поспешно выскочила наружу, чтобы не быть застигнутой в чужой каюте. Бумажка так и осталась у меня. Вернувшись в свою каюту, я развернула ее и… Мистер Блант, это были всего-навсего несколько строчек из Библии.

— Из Библии? — переспросил крайне заинтригованный Томми.

— Ну, по крайней мере, мне так показалось. Я ничего там не поняла, подумала, что это дело рук какого-то религиозного фанатика. В любом случае, я решила, что возвращать ее на место — необязательно. Потом я и думать об этом забыла, и бумажка просто валялась у меня в кармане, пока мне не вздумалось сделать из нее кораблик для моего маленького племянника, когда тот купался в ванне, и вот как только бумага намокла, на ней стал проступать странный узор. Я тут же отняла ее у племянника, разгладила и высушила. Это оказался какой-то чертеж, похоже, план входа в гавань. А потом я увидела ваше объявление, и вот я здесь.

Томми выпрыгнул из своего кресла.

— Все это необычайно важно. Я все понял. На этом чертеже, судя по всему, нанесены какие-то важные оборонительные сооружения. Та женщина — шпионка. Опасаясь слежки или преследования и не решаясь держать чертеж у себя в каюте, она спрятала его в очень надежном тайнике — в ботинке посла. Позднее она взяла чемодан посла, где лежали эти ботинки, и… обнаружила, что тайник пуст. Мисс Марч, бумага у вас с собой?

Девушка покачала головой.

— Нет, я оставила ее на работе. В салоне красоты на Бонд-стрит. «Цикламен». Мы собираемся открывать филиал в Нью-Йорке. Собственно, затем я туда и ездила. Я подумала, что эта бумажка может оказаться важной, и, прежде чем уйти, положила ее в сейф. Думаете, следует сообщить полиции?

— Несомненно.

— Тогда, может, поедем ко мне, возьмем ее и отвезем прямо в Скотленд-Ярд?

— Сегодня я очень занят, — заявил Томми, срочно превращаясь в мистера Бланта и бросая взгляд на часы. — Епископ Лондонский просит, чтобы я разобрался в одном деле. Довольно занятный случай, касающийся взаимоотношений двух викариев и церковной собственности.

— В таком случае, — сказала мисс Марч, поднимаясь, — я схожу и одна.

Томми протестующе вскинул руки.

— Но, как я только что собирался сказать, епископ подождет. Передам ему весточку с Альбертом. Я глубоко убежден, мисс Марч, что до тех пор, пока это бумага не окажется в руках полиции, ваша жизнь подвергается серьезной опасности.

— Вы думаете? — недоверчиво переспросила девушка.

— Я не думаю, я знаю, — отрезал Томми. — Простите.

Он черкнул пару слов в лежащем перед ним блокноте, вырвал лист и тщательно его сложил.

Взяв шляпу и тросточку, он учтиво повернулся к девушке, всем видом показывая, что готов сопровождать ее. Проходя мимо Альберта, он остановился и величественным жестом передал ему вчетверо сложенный листок.

— Я ушел по неотложному делу. Растолкуешь это его преосвященству, если он не выдержит и заявится сам. Здесь мои заметки по его делу для мисс Робинсон.

— Хорошо, сэр, — подобострастно ответил Альберт. — А как же жемчуга герцогини?

Томми раздраженно дернул плечом.

— Тем более подождут.

Томми и мисс Марч вышли из офиса и на лестнице столкнулись с поднимающейся наверх Таппенс.

— Опять опаздываете, мисс Робинсон, — бросил ей Томми и, уже через плечо, добавил: — Меня некоторое время не будет. Неотложное дело.

Таппенс, застыв на месте, проводила пару внимательным взглядом, потом подняла брови и продолжила подъем.

Когда Томми с мисс Марч вышли на улицу, к ним тут же подкатило такси. Томми, собиравшийся было остановить его, вдруг передумал.

— Вы хороший ходок, мисс Марч? — спросил он.

— Ну да, а что? Не лучше ли взять такси, так будет быстрее.

— Может, вы не заметили, но минутой раньше этот таксист отказался взять пассажира. Он ждал нас. Я смотрю, ваши враги не дремлют. Так что лучше нам пройтись до Бонд-стрит пешком, если, конечно, такая прогулка вам по силам. На людных улицах они не посмеют что-либо предпринять.

— Очень хорошо, — согласилась девушка, явно так не считая.

Они двинулись к западной части города. Улицы, как Томми и говорил, были полны, и прогулка затянулась, что, впрочем, нисколько не ослабило его бдительности. Время от времени Томми заставлял мисс Марч спешно переходить на другую сторону, хотя сама она готова была поклясться, что ничего подозрительного и в помине не происходит.

В конце концов, взглянув на девушку, Томми почувствовал угрызения совести.

— Послушайте, вы выглядите совершенно измученной. Вероятно, следствие шока. Давайте-ка зайдем сюда и выпьем по чашечке крепкого кофе. Думаю, о бренди вы и слышать не захотите?

Девушка со слабой улыбкой покачала головой.

— Ну, пусть будет кофе, — согласился Томми. — Думаю, риска, что он будет отравлен, практически нет.

Через некоторое время, с сожалением отставив чашки, они снова вышли на улицу и взяли теперь более высокий темп.

— Думаю, теперь мы оторвались, — заявил наконец Томми, оглядываясь.

В витрине салона красоты «Цикламен», расположенного на Бонд-стрит, на фоне изящной бледно-розовой драпировки сиротливо ютились несколько баночек с кремом для лица и кусок туалетного мыла.

Цецилия Марч вошла, и Томми последовал за ней. Салон оказался совсем крошечным. Слева от входа стоял стеклянный столик, заставленный туалетными принадлежностями. За столиком стояла пожилая женщина с седыми волосами и с изумительным цветом лица. Она приветствовала мисс Марч легким кивком и тут же вернулась к беседе с клиенткой, маленькой темноволосой женщиной, с трудом говорившей по-английски.

Справа стояла пара диванов, кресла и журнальные столики. Сейчас там сидели двое мужчин, по виду — мужья, томящиеся в ожидании жен.

Цецилия Марч открыла дверь в служебную комнату и придержала ее для Томми. Как только он вошел, клиентка, только что целиком поглощенная выбором парфюмерии, вскрикнула: «О, кажется это моя подруга!» — и бросилась вслед за ними, успев вставить носок туфли в дверной проем за секунду до того, как дверь захлопнулась. Мужчины, скучавшие на диване, тут же поднялись. Один быстро подошел к продавщице и зажал ей ладонью рот, заглушая рвущийся с ее губ крик, а второй поспешил за темноволосой женщиной в служебное помещение.

Дверь за ними закрылась, и события начали развиваться с необычайной быстротой. На голову Томми набросили плотную ткань, и в ноздри ему ударил сладкий удушливый запах. Однако уже в следующее мгновение ткань сдернули, и послышался пронзительный женский визг.

Томми прокашлялся, поморгал и смог наконец по достоинству оценить развернувшуюся перед его глазами сцену. Справа и чуть поодаль находились его недавний гость испанского происхождения и оседлавший его один из скучавших в салоне мужчин. Последний деловито застегивал на «испанце» наручники. Прямо перед ним находилась Цецилия Марч, отчаянно вырывающаяся из цепких объятий темноволосой клиентки. Последняя повернула голову, и вуаль, наброшенная на ее лицо, спала, открывая знакомые черты Таппенс.

— Отличная работа, старушка, — сказал Томми, подходя к ней. — Дай-ка я тебя поцелую. На вашем месте я бы не сопротивлялся, мисс О'Хара, — или вы предпочитаете, чтобы к вам обращались как к мисс Марч?

— Хочу представить тебе инспектора Грейса, — сказала Таппенс, показывая на мужчину, державшего «испанца». — Прочтя твою записку, я тут же позвонила в Скотленд-Ярд и встретилась с инспектором и еще одним человеком около «Цикламена».

— Вы не поверите, как я рад этому джентльмену, — заметил инспектор, тыкая в своего пленника. — Мы уже столько его ищем… Только у нас никогда не было повода подозревать это местечко — считали, что тут самый обычный салон.

— Видите ли, — деликатно объяснил Томми, — нам приходится быть крайне осторожными. Крайне. Ну зачем кому-то потребовалось целых два часа держать у себя чемодан посла? Я поставил вопрос иначе. Предположим, важнее был другой чемодан… Иными словами, кому-то нужно было, чтобы его чемодан с часок-другой побыл в распоряжении посла. А это уже совсем другое дело. Дипломатический багаж не подвержен таможенному досмотру. А значит, это контрабанда. Но что именно? Это что-то должно быть не слишком больших размеров. С самого начала я подумал о наркотиках. Но потом у нас в офисе разыгралась маленькая комедия. Они увидели мое объявление и решили сбить меня со следа — или, если это не сработает, вообще убрать с дороги. Но, когда Альберт, как заправский ковбой, его заарканил, я заметил в глазах моей очаровательной гостьи откровенную растерянность, не слишком хорошо вписывавшуюся в положенную ей роль. Насколько я понимаю, нападение незнакомца должно было укрепить мое к ней доверие. Пришлось изо всех сил изображать туповатого сыщика. Я проглотил ее на редкость неудобоваримую историю и позволил заманить себя сюда, предварительно оставив для Таппенс подробные инструкции. По пути пришлось выдумать уйму предлогов, чтобы оттянуть визит и дать вам побольше времени.

На лице Цецилии Марч не дрогнул ни единый мускул.

— Вы, должно быть, сумасшедший, — холодно произнесла она. — Что вы надеетесь здесь найти?

— Ну, поскольку единственное, что Ричардс вспомнил из содержимого чемодана, это баночки с солью для ванн, то почему бы с них и не начать, а, инспектор? — спросил Томми.

— Весьма разумное предложение, сэр.

Инспектор открыл одну из изящных розовых склянок и высыпал содержимое на стол. Мисс Марч расхохоталась.

— Обычная соль? — удивился Томми. — Ни яда, ни наркотиков?

— Посмотрите в сейфе, — посоветовала Таппенс.

Маленький стенной сейф находился в самом углу комнаты. Ключ торчал в замке. Томми распахнул дверцу и удовлетворенно хмыкнул: за ней оказалась глубокая стенная ниша, сплошь заставленная рядами все тех же изящных баночек с солью для ванн. Томми взял одну и отвинтил крышку. Сверху была розовая соль. Но под ней… Баночка была заполнена мелким белым порошком.

Инспектор подался вперед.

— Браво, сэр! Десять против одного: эта штука набита чистым кокаином. Мы давно уже знали, его кто-то распространяет из Вест-Энда, но никак не могли выйти на след. Отличная работа, сэр.

— Большой триумф для непревзойденных сыщиков Бланта, — заметил Томми, когда они с Таппенс вышли на улицу. — Кстати, именно благодаря тебе я могу отличить крашеную блондинку от настоящей. Вряд ли теперь меня обманешь золотистыми волосами. Нужно еще будет составить официальное послание Уилмоту с уведомлением, что дело благополучно завершено. А сейчас, милый-милый-милый мой, как насчет чая и солидной горки горячих оладий с маслом?

Глава 23 Человек, который был номером 16

Томми и Таппенс находились наедине со своим шефом в его личном кабинете. Благодарность мистера Картера была самой что ни на есть искренней.

— Вы справились со всем превосходно. Благодаря вам нам удалось схватить по меньшей мере пятерых весьма интересных личностей, владеющих крайне ценной информацией. Однако из достоверных источников стало известно, что Москва встревожена затянувшимся молчанием своих агентов. Думаю даже, что, несмотря на все наши предосторожности, подозрения коснулись и самого, так сказать, координирующего центра, а именно «Международного детективного агентства» Теодора Бланта.

— Что ж, — заметил Томми. — Рано или поздно это должно было случиться, сэр.

— Совершенно верно, и мы к этому готовы. Но меня беспокоит… беспокоит миссис Бирсфорд.

— Я сумею о себе позаботиться, я сумею о ней позаботиться, — в один голос заверили его Томми и Таппенс.

— Вот-вот, — кивнул мистер Картер. — Чрезмерная самоуверенность всегда была для вас характерна. Не берусь судить, только ли необыкновенное хитроумие хранило вас до сих пор, или все же имела место и удача. Я просто хочу напомнить: удача переменчива. Заметьте, я даже не пытаюсь спорить. Будучи неплохо знаком с миссис Бирсфорд, я уверен, что совершенно бесполезно просить ее уйти в тень на ближайшие одну-две недели?

Таппенс энергично помотала головой.

— В таком случае, единственное, что мне остается, это снабдить вас по возможности как можно более полной информацией. Есть основания полагать, что Москва направила сюда специального агента. Мы не знаем ни его имени, ни даты прибытия. Однако кое-что нам о нем все же известно. Это тот человек, который доставил нам столько хлопот во время войны. Поистине вездесущий тип, вечно появляющийся там, где его меньше всего ждут. Русский по рождению, он обладает уникальными способностями к языкам, что позволяет ему выглядеть коренным представителем еще пяти-шести народов, в том числе, разумеется, и нашего. Кроме того, он изощрен в искусстве маскировки и фальсификации. И наконец, дьявольски хитер. Кстати, шифр с числом шестнадцать — его идея.

— Я не знаю, когда и в каком качестве он объявится. Знаю только, что рано или поздно это случится. Нам доподлинно известно, что он не знаком с настоящим Теодором Блантом. Так что, вероятнее всего, он появится у вас под видом человека, желающего нанять частных детективов для расследования какого-либо дела и попытается выяснить, знаете ли вы шифр. Первое, как вам известно, это упоминание числа шестнадцать, каковое должно присутствовать и в ответе. Второе — о чем мы узнали совсем недавно — это пароль: «Пересекали ли вы Ла-Манш?» Отзыв: «Я был в Берлине тринадцатого числа прошлого месяца». Насколько нам известно, это все. Я предлагаю вам тем или иным образом попытаться завоевать его доверие. Держите его в заблуждении как можно дольше. Но при этом ни на секунду не ослабляйте бдительности. Этот тип на редкость хитер и умеет играть в подобные игры не хуже, если не лучше вас. Впрочем, это не суть важно. Мы возьмем его в любом случае. С этого дня я усиливаю меры предосторожности. В вашем офисе уже установлен скрытый микрофон, и один из моих людей, расположившийся в комнате этажом ниже, будет слышать все, что происходит у вас в конторе. Таким образом, в случае, если что-то произойдет, я буду немедленно извещен и успею предпринять необходимые шаги как к обеспечению вашей безопасности, так и к задержанию вашего гостя.

Выслушав дополнительные инструкции и выработав общую стратегию, молодые люди изо всех сил поспешили в офис непревзойденных детективов Бланта.

— Черт! — с досадой пробормотал Томми. — Уже почти полдень. Надо же было столько проторчать у шефа. Надеюсь, мы не упустили из-за него какое-нибудь особо загадочное дело.

— В целом, — проговорила Таппенс, — вышло неплохо. Я тут подсчитала… Мы решили четыре головоломных дела об убийстве, обезвредили банду фальшивомонетчиков, а потом еще и банду контрабандистов…

— Итого, уже две банды, — уточнил Томми. — И все своими руками! Чертовски приятно. Слово «банды» звучит очень веско.

Таппенс продолжила счет, загибая для верности пальцы.

— Раскрыли дело о похищении драгоценностей, дважды чудом избежали насильственной смерти, отыскали худеющую леди, помогли дочери священника, успешно опровергли ложное алиби и — увы! — разок сваляли полного дурака. Что ж, в целом, по-моему, просто здорово. Думаю, Томми, мы очень умные.

— Может, и так, — согласился Томми. — Только что-то не припомню, когда это ты думала иначе. А вот меня мучает подозрение, что пару раз нам просто повезло.

— Чушь! — отрезала Таппенс. — Все, от начала и до конца, сделано маленькими серыми клеточками.

— Да? — усомнился Томми. — Ну может быть. А все-таки мне чертовски повезло в тот день, когда Альберт показал свое искусство обращения с лассо. Но подожди! Ты говоришь так, будто уже все позади!

— Но ведь так и есть, — возразила Таппенс и, внушительно понизив голос, продолжила: — Это наше последнее дело. Они схватят своего суперагента, и великие детективы удалятся на покой заниматься пчеловодством или выращиванием кабачков[369]. Все так делают.

— Устала, да?

— Н-ну, наверное. И кроме того, нам слишком долго везет. Удача может изменить нам.

— И кто же теперь заговорил об удаче? — торжествующе вопросил Томми.

Однако они уже пришли, и Таппенс промолчала.

В приемной неусыпно бдил Альберт, воспользовавшийся свободным временем, чтобы поупражняться в балансировании — вернее, попытках балансирования — казенной линейкой на кончике носа.

Неодобрительно нахмурившись, великий мистер Блант молча и сурово прошел в свой кабинет. Сняв пальто и шляпу, он прошел к полке, на которой покоилось собрание шедевров мировой детективной литературы.

— Выбор сужается, — пробормотал Томми. — С кого же мне брать пример нынче?

Странно изменившийся голос Таппенс заставил его резко обернуться.

— Томми, — напряженно спросила она, — какое сегодня число?

— Дай подумать… Сегодня понедельник… Одиннадцатое! А что?

— Посмотри на календарь.

На отрывном календаре, висевшем на стене, вместо текущего понедельника значилась суббота. Шестнадцатое число.

— Что за черт? Наверное, Альберт оторвал больше листков, чем надо. Вот паршивец!

— Не думаю, что это он, — сказала Таппенс, — но можно спросить у него.

Альберт, призванный и допрошенный, выказал крайнее изумление. Он клялся, что оторвал только два листка: субботний и воскресный. Вскоре его слова получили подтверждение в виде обнаруженного Томми несоответствия: два листка, оторванные Альбертом, валялись в камине, все последующие были помещены в корзину для бумаг.

— Педантично аккуратный преступник, — заочно одобрил его Томми. — Кто сюда заходил, Альберт? У нас были клиенты?

— Да, сэр, один.

— И как он выглядел?

— Она. Медсестра из больницы. Очень хотела вас видеть и жутко расстроилась, что не застала. Сказала, что дождется во что бы то ни стало. Я отвел ее в комнату для персонала, потому что там теплее.

— Да, конечно, там гораздо теплее и можно пройти в мой кабинет так, чтобы ты этого не заметил. Давно она ушла?

— С полчаса. Сказала, что зайдет ближе к вечеру. Такое тело, сэр… Прямо-таки создано для материнства.

— Чего-чего? Ох, Альберт, исчезни.

Альберт оскорбленно удалился.

— Однако странное начало, — сказал Томми. — Бессмысленно как-то… Предупредила нас, и только. Надеюсь, она не подложила в камин бомбу или еще что?

Убедившись, что ничего подобного не сделано, он сел за свой стол и повернулся к Таппенс.

— Mon ami[370],— торжественно заявил он, — мы столкнулись с крайне серьезной проблемой. Ты, несомненно, помнишь человека, который был номером четвертым[371], которого я, словно яичную скорлупу, раздавил в Доломитовых Альпах[372] — не без помощи взрывчатки, bien entendu[373]. Но он не умер. О нет, они никогда не умирают в действительности, эти короли криминального мира. Да, это он, и даже более, чем он, если можно так выразиться. Теперь он номер четвертый в квадрате — иными словами, теперь он номер шестнадцатый. Вы понимаете, друг мой?

— Прекрасно понимаю, — ответила Таппенс. — Ты великий Эркюль Пуаро.

— Именно. Без усов, но с кучей серых клеточек.

— У меня такое чувство, — заметила Таппенс, — что данное конкретное дело войдет в историю как «Триумф Гастингса».

— Никогда. Невозможно. Раз уж он туповат, значит, туповат. Нужно же соблюдать правила игры. И кстати, mon ami, могу я посоветовать вам отказаться от дальнейших попыток причесываться на косой пробор? Это лишено всякой симметрии и последствия могут быть весьма плачевными.

В этот момент на столе раздался резкий звонок. Томми в свою очередь нажал на кнопку, и почти незамедлительно появился Альберт, несущий визитную карточку.

— Принц Владировский, — прочел Томми вполголоса. — Как думаешь, Таппенс…

— Ладно, запускай его, Альберт.

В дверь вошел элегантный мужчина со светлой бородкой. Роста он был среднего, на вид ему можно было дать лет тридцать — тридцать пять.

— Мистер Блант? — осведомился он на безупречном английском. — Мне рекомендовали вас как непревзойденного специалиста в известной области. Не согласитесь ли вы расследовать для меня некое дело?

— Может быть, вы расскажете сначала, в чем оно состоит?

— Разумеется. Оно касается дочери моего друга. Девочке всего шестнадцать. Мы хотели бы любой ценой избежать скандала — вы понимаете…

— Мой дорогой сэр, — ответил Томми, — не уделяй мы самое пристальное внимание вопросам конфиденциальности, как бы нам удалось просуществовать на этом рынке более шестнадцати лет?

Ему показалось, что в глазах гостя что-то вспыхнуло. Но, если это и так, оно тут же погасло.

— Я полагаю, — продолжил гость, — у вас есть отделения и по ту сторону Ла-Манша?

— Разумеется. Собственно говоря, — раздельно проговорил Томми, — я сам был в Берлине тринадцатого числа прошлого месяца.

— В таком случае, — улыбнулся незнакомец, — я не вижу необходимости продолжать эту маленькую игру. Оставим в покое дочь моего друга. Вы знаете, кто я, и в любом случае предупреждены о моем появлении.

Он кивнул на календарь.

— Конечно, — сказал Томми.

— Друзья мои, я приехал помочь. Так что случилось?

— Предательство! — выпалила Таппенс, не в силах больше оставаться в стороне.

Русский посмотрел на нее, слегка подняв брови.

— Ах, вот как. Что ж, я так и думал. Это Сергей?

— Уверены, он, — не краснея, подтвердила Таппенс.

— Я не удивлен. Но вы, друзья мои, вы-то сами избежали разоблачения?

— Думаю, да. Мы ведь кроме того занимаемся и частным бизнесом.

— Весьма разумно, — кивнул гость. — Тем не менее, думаю, лучше мне здесь не задерживаться. Поступим так… На первое время я остановился в отеле «Блитц». Сейчас мы с Марусей — это ведь, я полагаю, Маруся?

Таппенс кивнула.

— Под каким именем работаете?

— Как миссис Робинсон.

— Очень хорошо. Миссис Робинсон… Вы пойдете со мной в «Блитц», там мы пообедаем и в три часа все вместе соберемся в штаб-квартире. Понятно? — повернулся он к Томми.

— Абсолютно, — ответил Томми, мучительно гадая, где таковая может находиться. Единственное, что можно было сказать, так это что именно ее давно и безрезультатно ищет мистер Картер.

Таппенс поднялась, накинула свое длинное черное пальто с воротником под леопарда и скромно объявила о готовности сопровождать князя.

Они вышли, а Томми остался, раздираемый весьма противоречивыми чувствами.

А вдруг скрытый микрофон вышел из строя? Что, если эта таинственная медсестра как-то прознала о нем и испортила? Томми бросился к телефону и набрал нужный номер. Через секунду в трубке раздался хорошо знакомый голос:

— Все в порядке. Немедленно отправляйтесь в «Блитц».

Через пять минут Томми и мистер Картер встретились в Пальмовом зале отеля «Блитц». Шеф был уверен и деловит.

— Вы все сделали правильно. Князь и наша маленькая леди обедают в ресторане. Двое официантов — мои люди. Догадывается он об этом или нет — а я совершенно уверен, что не догадывается, — он у нас в руках. Двое наверху следят за его номером, еще двое ждут на улице, готовые следовать за ними, куда бы они ни отправились. Не волнуйтесь, ваша жена в полной безопасности. Ее ни на секунду не выпустят из виду. Риск совершенно не входит в мои планы.

Время от времени к ним подходили люди шефа и докладывали обстановку. В первый раз это был официант, принимавший у них заказ, второй — светский молодой человек со скучающим видом.

— Они выходят, — сказал мистер Картер. — Давайте-ка укроемся вот за этой колонной, на случай, если они здесь присядут, хотя, вероятнее всего, они сейчас поднимутся к нему в номер. Да, так и есть.

Высунувшись из-за колонны, Томми увидел, как русский с Таппенс пересекли холл и зашли в лифт.

Минуты текли, и Томми становилось все больше и больше не по себе.

— Э, сэр… Как вы думаете… Ну, то есть, наедине, в этом номере…

— Там один из моих людей — под кроватью. Не волнуйтесь.

В этот момент они увидели спешащего к ним через весь зал официанта.

— Сэр, мы получили сигнал, что они поднимаются, но их до сих пор нет. Вы уверены, что все в порядке?

— Что? Да я своими глазами видел, как они зашли в лифт… четыре, — он взглянул на часы, — нет, четыре с половиной минуты назад. И они не выходили…

Он оборвал себя на полуслове и почти бегом поспешил к только что вернувшемуся лифту.

— Вы сейчас поднимали на второй этаж молодую леди и господина со светлой бородкой, — накинулся он на лифтера.

— Нет-нет, сэр, не на второй. Они вышли на третьем.

— О черт! — вскричал шеф, впрыгивая в лифт и таща за собой Томми. — Пожалуйста, третий этаж. Не понимаю, — тихо пробормотал он. — Однако волноваться не из-за чего. Все выходы из отеля находятся под наблюдением, на третьем этаже тоже дежурит наш человек. Вообще-то они дежурят на каждом. Предусмотрено все.

Лифт остановился на третьем этаже, двери открылись, и мистер Картер с Томми бросились вперед по коридору. На полпути им повстречался мужчина в форме официанта.

— Все в порядке, босс. Они в триста восемнадцатом.

Мистер Картер облегченно перевел дух.

— Слава Богу. Там есть другой выход?

— Комнаты там смежные, но выходов в коридор всего два. Чтобы попасть на лестницу или к лифту, им в любом случае придется пройти мимо нас.

— Тогда все в порядке. Позвоните и выясните, кто снял номер.

Через пару минут официант вернулся.

— Миссис Кортлэнд ван Шнайдер из Детройта[374].

Мистер Картер задумался.

— Интересно… это сообщница или же…

Он смолк на полуслове.

— Вы что-нибудь слышали изнутри? — резко спросил он.

— Ни звука, сэр. Но здесь хорошие двери. Не очень-то и услышишь, если что.

Мистер Картер решился.

— Мне это не нравится. Входим! У вас есть отмычка?

— Конечно, сэр.

— Зови Эванса и Клайдсли.

Получив подкрепление, они двинулись к двери в номер. Мужчина, одетый официантом, вставил в замок отмычку, и дверь беззвучно отворилась.

Они оказались в небольшом холле. Направо от них находилась распахнутая дверь в ванную комнату, прямо — гостиная. Слева была еще одна дверь — закрытая, — и из-за нее слышался приглушенный невнятный звук, вроде дегустационного воздыхания. Мистер Картер толкнул дверь, и она открылась.

За ней оказалась просторная комната с большой двуспальной кроватью. На цветистом розово-золотом покрывале, связанная по рукам и ногам, лежала элегантно одетая дама средних лет. Во рту у нее торчал кляп, а глаза чуть не выскакивали из орбит от боли и ярости.

Мистер Картер отдал короткие распоряжения, и его люди рассыпались по другим комнатам. Сам он вместе с Томми вошел в спальню. Пока Томми, склонившись над женщиной, пытался справиться с тугими узлами, шеф растерянно озирался. За исключением непомерного количества типично американского багажа, комната была пуста. Русский и Таппенс исчезли.

Вернулся мнимый официант и сообщил, что другие комнаты также пусты. Томми подошел было к окну, но тут же отшатнулся и покачал головой: там не было даже балкона — сплошная голая стена.

— Уверен, что они вошли именно в эту комнату? — угрожающе спросил мистер Картер своего человека.

— Конечно, сэр. И потом… — проговорил тот, указывая на связанную женщину.

Мистер Картер вытащил перочинный нож и разрезал шарф, наполовину придушивший несчастную миссис Кортлэнд ван Шнайдер. Немедленно выяснилось, что, какие бы страдания ни испытывала бедняжка, они мало отразились на ее способности ясно и точно выражать свои чувства.

Когда первый поток негодования иссяк, мистер Картер мягко заметил:

— Не могли бы вы рассказать, что именно с вами случилось? И, по возможности, сначала.

— Я подам в суд на этот отель! Какая наглость! Я спокойно ищу свою бутылочку «Антигриппина», как вдруг какой-то мужлан набрасывается на меня сзади, разбивает прямо у меня под носом склянку, и я теряю сознание. А когда прихожу в себя, лежу тут, вся обмотанная веревками, и один Бог знает, где мои драгоценности. Этот тип все забрал. Уж будьте уверены.

— Думаю, что как раз с этим-то все в порядке, — сухо заметил мистер Картер.

Он внимательно осмотрел пол и поднял что-то.

— Когда он на вас набросился, вы стояли на этом самом месте?

— Да, на этом, — мрачно подтвердила миссис Ван Шнайдер.

Понюхав найденный осколок тонкого стекла, мистер Картер протянул его Томми.

— Этилхлорид[375],— буркнул он. — Действие мгновенное, но продолжается от силы минуту-две. Насколько я понимаю, миссис Ван Шнайдер, когда вы пришли в себя, он был еще здесь?

— А я о чем говорю? Я думала, с ума сойду. Лежать тут, беспомощной, как младенец, и смотреть, как он преспокойно уходит!

— Уходит? — резко переспросил мистер Картер. — Куда же это?

Миссис Ван Шнайдер молча ткнула пальцем на дверь в стене напротив.

— С ним еще была девушка, но она еле переставляла ноги. Наверное, нанюхалась того же, что и я.

Мистер Картер вопросительно глянул на своего помощника.

— Ведет в соседний номер, сэр. Но это же двойные двери, они заперты с обеих сторон.

Мистер Картер тщательно обследовал дверь, выпрямился и повернулся к кровати.

— Миссис Ван Шнайдер, — раздельно спросил он, — вы все еще настаиваете на своем утверждении, что они ушли через эту дверь?

— Разумеется! А что такого?

— А то, что она заперта на засов с этой стороны, — сухо объяснил мистер Картер, тряся для наглядности ручку.

По лицу миссис Ван Шнайдер расползлось выражение крайнего удивления.

— Или они отсюда не выходили, — добавил мистер Картер, — или кто-то запер за ними дверь.

Он повернулся к вошедшему Эвансу.

— Уверены, что их здесь нет? И никаких дверей в соседние номера?

— Нет, сэр. Это абсолютно точно.

Мистер Картер потерянно обвел взглядом комнату. Потом, для надежности, заглянул в большой шкаф для одежды, под кровать, в камин и за оконные занавески. Под конец, озаренный внезапной догадкой, бросился к большому кофру и, не обращая внимания на пронзительные возгласы миссис Ван Шнайдер, начал лихорадочно рыться в содержимом.

Томми, в свою очередь осматривавший дверь в смежный номер, оторвал его от этого занятия.

— Подойдите, сэр, взгляните. Они вышли все-таки здесь.

Засов был так искусно перепилен, что стыка практически не было заметно.

— Но дверь не открывается. Она заперта с той стороны, — сказал Томми.

Секундой позже все уже находились в коридоре, и помощник шефа своей отмычкой открывал дверь соседнего номера. Номер был пуст. Подойдя к сообщающейся двери, они обнаружили, что засов перепилен и с этой стороны тоже. Дверь оказалась заперта на ключ, а ключ вынут. Хуже было другое. В номере не было ни Таппенс, ни светлобородого русского, ни других дверей. Одна-единственная дверь выходила прямо в коридор.

— Но я бы видел, если б они вышли, — запротестовал помощник шефа. — Я же не слепой. Могу поклясться, что никто не выходил.

— Проклятие! — не выдержал Томми. — Не могли же они раствориться в воздухе.

Мистер Картер был уже спокоен, его острый мозг напряженно работал.

— Позвоните вниз и узнайте, кто и когда снимал этот номер в последний раз, — распорядился он.

Эванс, оставивший Клайдсли сторожить соседний номер, повиновался. Вскоре он повесил трубку и повернулся к шефу.

— Молодой француз-инвалид, некто Поль де Варез, приехавший сюда на лечение. С ним сиделка. Они выписались утром.

Помощник шефа, одетый официантом, издал странный горловой звук. Его лицо побледнело.

— Молодой человек… медсестра… — запинаясь, выговорил он. — Они… они проходили мимо меня. Я не думал… я так часто их видел здесь…

— Ты уверен, что это были те самые? — заорал на него мистер Картер. — Уверен, парень? Ты хорошо их рассмотрел?

Мужчина растерянно покачал головой.

— Я едва взглянул на них. Понимаете, я же ждал человека со светлой бородкой и девушку.

— Конечно, — простонал мистер Картер, — на это он и рассчитывал.

С неожиданным восклицанием Томми нагнулся и вытащил что-то из под кровати. Это был небольшой черный сверток — длинное пальто Таппенс, в которое оказались завернуты ее одежда, шляпка и накладная светлая бородка.

— Все понятно, — горько сказал он. — Они взяли ее, взяли Таппенс. Этот русский обвел нас вокруг пальца. Медсестра и парень, притворяющийся инвалидом, — сообщники. Они пожили здесь несколько дней, чтобы к ним привыкли в отеле. Наверное, за обедом русский заметил слежку и прибегнул к заранее разработанному плану. Правда, в номер уже успела вселиться миссис Ван Шнайдер, но конечно же она не была ему помехой. Он связал ее, затащил Таппенс сюда и заставил переодеться в одежду того мальчишки. Потом снял бороду, изменил свою внешность и, надев медицинский халат, преспокойно вышел с Таппенс в коридор. Одежда, видимо, была приготовлена заранее. Но я не понимаю, как ему удалось заставить Таппенс подчиниться.

— Зато я понимаю, — грустно сказал мистер Картер, поднимая с ковра маленький блестящий предмет. — Игла! Он вколол ей наркотик.

— О Господи! — простонал Томми. — Он сбежал и к тому же похитил Таппенс.

— Необязательно, — поспешно вставил мистер Картер. — Все выходы из отеля перекрыты.

— Да, только все ждут мужчину с девушкой, а вовсе не медсестру с инвалидом. Их наверняка уже нет в отеле.

Он оказался прав. На запрос мистера Картера его люди сообщили, что медсестра и ее подопечный вышли несколько минут назад, сели в такси и уехали.

— Послушайте, Бирсфорд, — начал мистер Картер. — Ради Бога, возьмите себя в руки. Вы же знаете, что я весь город наизнанку выверну, чтобы ее найти. Сейчас я еду в свой офис, и меньше через пять минут все силы отдела будут брошены на поиски. Им не уйти.

— Вы думаете, сэр? Он дьявольски хитер, этот русский. Вы же видели, с какой легкостью он выбрался из ловушки. Но уверен, сэр, что вы сделаете все возможное. Дай только Бог, чтобы не было слишком поздно. Боюсь, сэр, мы проиграли.

Он вышел из отеля и слепо побрел по улице, не представляя, куда и зачем он идет. Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Где искать? Что делать?

Дойдя до Грин-стрит, он обессиленно рухнул на скамейку. Смутно отметив, что кто-то сел на другой конец скамейки, он вздрогнул, услышав хорошо знакомый голос:

— Если позволите, сэр… Смею ли я…

Томми поднял голову.

— Привет, Альберт, — вяло сказал он.

— Я все знаю, сэр… Но не надо принимать это так близко к сердцу.

— Не принимать близко к сердцу… — Томми зло рассмеялся. — Легко сказать!

— Но вы только вспомните, сэр… Непревзойденные детективы Бланта! Разве они сдаются? И только не обижайтесь, я слышал, о чем вы с хозяйкой спорили утром. Мосье Пуаро и его маленькие серые клеточки. Сэр, почему вы их не используете? Почему не пытаетесь что-то сделать?

— Милый мой, их куда легче использовать в книжках, чем в реальной жизни.

— Сэр, — не сдавался Альберт, — я не верю, что кто-нибудь способен повредить хозяйке. Вы же знаете, какая она. Совсем как эти резиновые косточки, что покупают щенкам, — пожизненная гарантия прочности.

Томми долго молчал.

— Альберт, — поднял он наконец голову, — кажется, ты возвращаешь меня к жизни.

— В таком случае, сэр, может, вы заставите свои маленькие серые клеточки поработать?

— Настырный ты парнишка, Альберт, ну да ладно. Все это дуракаваляние неплохо срабатывало до сих пор, так почему бы не попробовать и теперь. Давай методично и аккуратно расположим имеющиеся у нас факты. Ровно в десять минут третьего они заходят в лифт. Пятью минутами позже мы говорим с лифтером и, соответственно, поднимаемся на третий этаж. Где-то в — ну, скажем — девятнадцать минут третьего мы входим в номер миссис Ван Шнайдер. И какой существенный факт привлекает здесь наше внимание?

В отсутствие таковых последовала тяжелая пауза.

— А в номере не было случайно такой вещи, как дорожный сундук? — спросил Альберт с неожиданным блеском в глазах.

— Mon ami, вы не понимаете психологии американки, только что вернувшейся из Парижа. Их там было минимум два десятка.

— Я о том, сэр, что дорожный сундук — незаменимая штука, если вам нужно срочно спрятать куда-то труп. Избави Бог, сэр, я вовсе не ее труп имел в виду.

— Самые большие, куда действительно могло поместиться тело, мы осмотрели. Какие еще будут догадки?

— Вы пропустили один момент в хронологической цепочке, сэр. Когда хозяйка и этот тип, переодетые медсестрой и ее пациентом, проходили мимо официанта в коридоре.

— Это должно было произойти незадолго до того, как мы поднялись на лифте, — сказал Томми. — Они едва-едва не столкнулись с нами лицом к лицу. Чистая работа, надо признать. Я…

Томми замолчал.

— Что «вы», сэр?

— Тихо, mon ami. У меня появилась небольшая идейка — колоссальная, изумительная, — какая рано или поздно и должна была появиться у великого Эрюоля Пуаро. Но если так… Господи, надеюсь, еще не поздно.

Он бросился к выходу из парка. Альберт, не отставая ни на шаг, говорил на ходу:

— Что случилось, сэр? Я ничего не понимаю.

— Правильно, — ответил Томми, — ты и не должен. Гастингс никогда не понимает. Если бы твои серые клеточки не были на порядок хуже моих, какое, скажи на милость, удовольствие получал бы я от такой игры? Я говорю страшную чушь, Альберт, но что поделать? Ты отличный парень, Альберт. Ты же знаешь Таппенс. Она стоит дюжины таких, как мы с тобой.

Говоря это срывающимся голосом, Томми уже вбегал в вестибюль «Блитца». Заметив там Эванса, он отвел его в сторону и что-то торопливо объяснил. Они бросились в лифт. Альберт не отставал от них ни на шаг.

— Третий этаж, — сказал Томми лифтеру.

У двери номера 318 они остановились. Эванс снова воспользовался своей отмычкой, и, безо всякого предупреждения, они вошли прямо в спальню к миссис Ван Шнайдер. Упомянутая леди все еще находилась в постели, но успела частично разоблачиться. Она ошеломленно вытаращилась на гостей.

— Простите, что забыл постучать, — непринужденно сказал Томми, — но я пришел за женой. Будьте так добры встать с кровати.

— Да вы рехнулись! — взвизгнула американка.

Томми склонил голову набок и задумчиво оглядел ее с головы до ног.

— Прекрасная игра, — сказал он, — но все равно не пойдет. Мы смотрели под кроватью, а надо было смотреть в ней. Помню, в детстве сам так частенько прятался. Ложишься поперек кровати, прикроешься одеялом, и — готово: ни дать ни взять диванный валик. И сундук наготове, чтобы вынести потом тело. Только на этот раз мы оказались быстрее. Вы вкололи Таппенс наркотик и спрятали ее, потом ваши сообщники из соседнего номера связали вас, и — признаю — мы проглотили эту историю как миленькие. Но, когда начинаешь все это обдумывать — последовательно и методично, — понимаешь, что невозможно накачать человека наркотиком, переодеть его в чужую одежду, связать свидетельницу, переодеться самому — и все за пять минут. Физически невозможно. Медсестра с инвалидом были обманкой. Мы должны были броситься по их следу, предварительно посочувствовав несчастной миссис Ван Шнайдер. Эванс, помогите леди сползти с кровати, ладно? Надеюсь, пистолет у вас с собой? Хорошо.

Визгливо протестующую миссис Ван Шнайдер изъяли с насиженного места. Томми скинул одеяла и отшвырнул диванный валик.

Таппенс, с закрытыми глазами и восковым лицом, неподвижно лежала поперек кровати. На миг Томми стало очень страшно, но потом он заметил, как грудь Таппенс едва заметно поднялась и опустилась. Она была в беспамятстве, но жива!

Томми повернулся к Альберту и Эвансу.

— А теперь, мосье, — театрально объявил он, — финальная сцена!

И, неожиданно протянув руку, сильно дернул за тщательно уложенные волосы миссис Ван Шнайдер.

Они остались у него в руке.

— Как я и думал, — сказал Томми. — Номер шестнадцатый!

Только через полчаса Таппенс открыла наконец глаза и увидела склонившихся над ней врача и Томми.

Над событиями последующих пятнадцати минут милосердие требует опустить завесу молчания, но по прошествии этого времени доктор удалился, поделившись с Томми уверенностью, что больше бояться нечего.

— Mon ami, Гастингс, — горячо проговорил Томми. — Как же я рад, что вы живы.

— Мы поймали номера шестнадцатого?

— Конечно, я раздавил его как яичную скорлупу. В общем, его взял шеф, что совершенно одно и то же. Маленькие серые клеточки! Кстати, я повышаю Альберту жалованье.

— Расскажи мне все.

Томми, опустив некоторые не делающие ему чести детали, живописал ей все последние события.

— Ты, наверное, безумно за меня переживал, — слабым голосом посочувствовала ему Таппенс.

— Да не особенно. Нужно было сохранить ясность мышления, ты же понимаешь…

— Лжец, — отметила Таппенс. — На тебе до сих пор лица нет.

— Ну, дорогая, возможно, самую капельку я действительно беспокоился. Послушай, мы ведь бросаем все это, правда?

— Конечно.

Томми облегченно вздохнул.

— Я рассчитывал на твое благоразумие. После такого шока…

— Шок тут ни при чем. Ты же знаешь: со мной такого просто не бывает.

— Резиновая косточка: пожизненная гарантия прочности, — пробормотал Томми.

— Просто теперь у меня появилось занятие получше, — сказала Таппенс.

Томми подозрительно посмотрел на нее.

— Я запрещаю тебе это, Таппенс.

— Не получится, Томми. Закон природы!

— Эй! Ты, собственно, о чем?

— Я говорю, — ответила Таппенс, — о Нашем Ребенке. Теперь жены не шепчут. Они кричат. Наш ребенок! Томми, ну разве это не чудесно?

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

«Пуаро знает убийцу»

До Агаты Кристи наибольшие удачи в детективном жанре выпали именно на долю коротких рассказов. Таких как цикл рассказов о Шерлоке Холмсе Артура Конан Дойла, которые определенно сильнее романов о нем, или рассказы об отце Брауне Гилберта Кита Честертона.

Что же касается миссис Кристи, то, по всеобщему мнению, ее рассказы значительно уступают романам — характеры в них весьма схематичны, детали неубедительны, — в узких рамках небольшого рассказа ей никак не удавалось выстроить фабулу, подобную тем, какие она разворачивала на страницах своих романов. Основное внимание она уделяла практически только интриге, тем не менее читаются они легко, а трюки и загадки по-настоящему оригинальны.

В сборник «Пуаро знает убийцу» вошли рассказы, написанные Агатой Кристи в период с 1920 по 1924 год, тем не менее опубликованы они были гораздо позже.

Все рассказы ведутся от имени Гастингса.

«Происшествие на балу Победы». Один из самых оригинальных ранних рассказов Кристи, но, как сказал в самом начале Гастингс, в этом расследовании неординарные методы Пуаро проявились не так ярко, как в некоторых других делах. Главную роль здесь играют персонажи комедии дель арте или, точнее говоря, их костюмы. Вполне вероятно, что именно эта новелла вызвала к жизни сериал об Арли Кине (Таинственный мистер Кин, 1930).

На русский язык переведен С. Кулландой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Случай с кухаркой из Кланами». По словам Пуаро, это одно из самых интересных его дел, хотя, возможно, он и несколько преувеличивает. Сюжет довольно оригинальный, но развязка весьма неубедительна. Интересен рассказ и тем, что здесь Пуаро впервые расследует преступление в простонародной среде.

На русский язык переведен А. Баршаем и впервые опубликован в журнале «Литературная Россия», 1986, № 2. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Корнуоллская загадка». Наиболее удачный рассказ из настоящего сборника. Пуаро здесь просто блистателен, хотя совершенно непонятно, каким образом ему удалось вычислить преступника, — по его же собственному признанию, у него не было против него ни одной улики.

На русский язык переведен В. Постниковым и А. Шаровым и впервые опубликован в сборнике: «Похищение премьера», «Новости», 1991. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Загадка трефового короля». Весьма оригинальный рассказ в несколько гротесковом стиле. Пуаро оказывает услугу принцу Моравии, внешние черты которого очень напоминают наследственные черты Габсбургов. Пуаро здесь едва не оплошал, но в конце концов благодаря колоде карт он вновь возвращается на правильную стезю.

На русский язык переведен О. Воронцовой и впервые опубликован в книге: Кристи. Собрание сочинений, т. 18, «Полярис», 1996. Для настоящего издания перевод выверен и заново отредактирован.

«Наследство Лемесюрье». Через весь рассказ лейтмотивом проходит тема семейного проклятия. Пуаро, в отличие от читателей почему-то почти до самого конца не в силах сообразить, что этим блестяще пользуется преступник. Обычное для Кристи сопоставление преступления и безумия преступника.

Перевод под редакцией А. Титова подготовлен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Затерянный прииск». Одно из дел Пуаро из прошлого (таких в сборнике всего два). Здесь великий детектив расследует действительно по-настоящему хитроумное убийство и в результате становится обладателем внушительного количества акций преуспевающей компании.

Перевод И. Борисова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Экспресс на Плимут». По мнению критиков, один из наиболее удачных рассказов сборника, недаром позднее его сюжет лег в основу романа «Голубой экспресс» (см. том 3 наст, собр. соч.). Довольно занимательная интрига — расследование ведется в нескольких направлениях, прекрасно выписанные характеры и неожиданная и, что свойственно далеко не всем произведениям Кристи, весьма реалистичная развязка.

Перевод выполнен С. Кулландой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Коробка шоколада». Рассказ знаменателен тем, что это единственное дело в карьере Пуаро, в котором, скажем так, ему не сопутствует успех. Само собой разумеется, что, хотя Пуаро в какой-то момент оплошал, в конечном итоге он оказывается «на коне».

Перевод А. Уманца впервые опубликован в книге «Спиритический сеанс», «Советская Россия», 1991. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

Рассказы «Коробка шоколада» и «Затерянный прииск» впервые опубликованы в сборнике «Пуаро расследует», вышедшем в 1925 году в США (в сборник «Пуаро расследует», вышедшем в 1924 году в Англии, эти рассказы не вошли), рассказы «Убийство на балу Победы», «Случай с кухаркой из Клапама», «Корнуоллская загадка», «Загадка трефового короля», «Наследство Лемесюрье» и «Экспресс на Плимут» впервые были опубликованы в США в 1951 году в сборнике «Послушный и другие истории». В 1974 году все эти восемь рассказов вместе с десятью другими вышли в Англии в сборнике «Ранние дела Пуаро».

«Пуаро расследует»

Одним из первых поклонников Эркюля Пуаро был редактор иллюстрированного лондонского еженедельника «Скетч» Брюс Ингрэм, который и предложил миссис Кристи написать несколько коротких историй для журнала. Она написала восемь рассказов, затем еще четыре.

Параллельно издательство «Бодли Хэд» по предложению Кристи издало сборник из одиннадцати рассказов, первоначально получивший название «Серые клеточки мосье Пуаро». Позже он был переименован в «Пуаро расследует».

В большинстве своем рассказы эти весьма схематичны и шаблонны. Тем не менее автору удалось сделать их достаточно занимательными.

«Приключения „Звезды Запада“». Своего рода пародия на многие произведения того периода, в которых китайцы и индусы пытаются возвратить драгоценности, представляющие для них огромную культовую ценность. Здесь также высмеивается образ жизни голливудских звезд.

Перевод под редакцией А. Титова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Трагедия в „Масдон Мэйнор“». Весьма мелодраматичная новелла с довольно банальным сюжетом. Пуаро удается раскрыть преступление случайно, а не благодаря работе своих «серых клеточек». В конце рассказа раскрываются его садистские наклонности, что, впрочем, бывает с ним довольно часто.

Перевод под редакцией А. Титова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Слишком дешевая квартира». Пожалуй, самый слабый рассказ в данном сборнике, хотя начало его довольно многообещающе. Сюжет весьма беспомощный — все свалено в одну кучу: секретные службы, мафиозные организации, иностранные агенты. Кроме того, Пуаро ведет себя здесь уж чересчур несолидно, особенно в конце.

Перевод под редакцией А. Титова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Тайна охотничьей сторожки». Рассказ интересен, пожалуй, лишь тем, что Пуаро вычисляет преступника, не вставая с собственной кровати, в которую его уложил грипп. Одно из немногих произведений, где преступники уходят от суда. Но возмездие все же настигает их.

Перевод на русский язык выполнен Г. Сазоновой и впервые опубликован в книге «Тайна охотничьей сторожки», «Прометей», 1990. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Кража в один миллион долларов». Добротно скроенный, но несколько банальный, часто встречающийся в произведениях других авторов того периода сюжет, интересные и убедительно выписанные характеры. Пуаро здесь просто блистателен, за что и получает награду в конце — поцелуй очаровательной девушки.

На русский язык рассказ переведен И. Борсуком и впервые опубликован в журнале «Вокруг света», 1991, № 2. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Тайна египетской гробницы». Рассказ явно написан по горячим следам открытия лордом Карнарваном и Говардом Картером гробницы Тутанхамона, любопытен как свидетельство интереса автора к археологии еще до встречи со вторым своим мужем — археологом Максом Мэллоуном.

На русский язык переведен Г. Сазоновой и впервые опубликован в книге «Преступления любви», изд-во стандартов, 1989. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Кража в Гранд-отеле». Весьма забавное дело, одно из немногих, где за свою работу Пуаро получает денежное вознаграждение. Поимка преступников происходит так же, как и в «Трагедии в Масдон-Мэйнор» не благодаря интенсивной работе «маленьких серых клеточек», а исключительно из-за болезненного пристрастия великого детектива к чистоте.

Перевод на русский язык С. Никоненко, Н. Уманца, впервые опубликован в книге «Спиритический сеанс», «Советская Россия» 1991. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Похищение премьер-министра». Один из лучших рассказов сборника. Он дает возможность получить представление о политических взглядах и пристрастиях автора, пусть даже из уст своих персонажей. В 1923 году едва ли фраза «Теперь, когда война закончилась и все тайное постепенно становится явным» заключала в себе иронию (даже когда ее произносит не слишком блистающий умом Гастингс) Однако сей преждевременный пацифизм в рассказе не единожды подвергается нападкам. Вложенная в уста одного из героев, крупного британского политика, фраза «Пацифистская пропаганда, развернутая в стране немецкими шпионами, весьма активна», похоже, воспринимается Пуаро и Гастингсом на полном серьезе.

Перевод И. Борисова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Исчезновение мистера Давенхейма». Весьма избитый сюжет, встречавшийся у многих мастеров жанра того времени, в том числе и у Конан Дойла. Пуаро, как и в «Тайне охотничьей сторожки», расследовал дело, не покидая стен своего дома.

На русский язык рассказ переведен И. Смирновым и впервые опубликован в журнале «Звезда Востока», 1967, № 2. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Случай с итальянским вельможей». Вся сложность данного дела заключалась в том, что преступник оказался не менее методичным человеком, чем сам Пуаро. А кроме того, в том, что главные подозреваемые были вполне приличными людьми — в отличие от убитого.

На русский язык рассказ переведен В. Штенгелем и впервые опубликован в журнале «Литературная Армения», 1970, № 7. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Загадочное завещание». Очень даже неплохой образчик творчества Кристи в «малом жанре». Довольно хитроумная интрига, блистательно распутанная Пуаро, хотя разгадка была у всех на виду в самом прямом смысле. Рассуждения великого детектива насчет пользы высшего образования. Впрочем, здесь он не слишком убедителен.

Сборник «Пуаро расследует» вышел в Англии в 1924 году.

Перевод И. Борисова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Пуаро спешит на помощь»

Сюда вошли рассказы, написанные Агатой Кристи в период с 1924 по 1929 год. Они интересны тем, что здесь нет ни одного дела, связанного с убийством. Все рассказы, кроме последнего, ведутся от лица Гастингса.

«Похищение Джонни Уэйверли». Довольно интересный рассказ с неплохо выписанными характерами персонажей, в котором читателю приходится смириться с не по летам разумным поведением трехлетнего мальчика и с не по летам неразумным поведением его отца, а также очень непрофессиональными действиями английской полиции.

Перевод на русский выполнен Г. Сазоновой и впервые опубликован в книге «Тайна охотничьей сторожки», «Прометей», 1990. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Двойная улика». Этот рассказ, пожалуй, интересен только тем, что на его страницах Пуаро впервые встречает русскую графиню Веру Росакову, которая производит на него неизгладимое впечатление, он будет вспоминать ее всю жизнь, хотя их пути пересекутся еще лишь дважды — в «Большой четверке» (1927) и в «Подвигах Геракла» (1947).

На русский язык рассказ переведен С. Рощиным и впервые опубликован в книге «Двойное прегрешение», 1990. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Пропавшие чертежи». Этот рассказ как бы является логическим продолжением «Похищения премьер-министра» из сборника «Пуаро расследует». Впоследствии он был расширен до повести «Невероятная кража» (см. том 6 наст. собр. соч.) и в таком виде включен в сборник «Убийство в проходном дворе» (1937). Несколько неожиданна разгадка похищения чертежей подводной лодки, и не совсем понятен восторг Пуаро по поводу личности похитителя.

Перевод И. Борисова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Случай в Маркет-Бейсинге». Далеко не самый удачный рассказ сборника, особенно поражает близорукость полицейского инспектора Джеппа, впрочем, как и остальных персонажей. Лишь Пуаро оказывается на высоте, но и ему это дело вряд ли можно поставить в заслугу. «Случай в Маркет-Бейсинге» в дальнейшем был основательно расширен и переработан в повесть «Убийство в проходном дворе» (см. том 4 наст. собр. соч.).

Перевод под редакцией А. Титова подготовлен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Визит незнакомки». Здесь преступники пытаются использовать «серые клеточки» Пуаро в своих целях, и хотя великому детективу удается распутать дело, им это выходит боком.

На русский язык рассказ переведен Г. Сазоновой и впервые опубликован в книге «Рождественская трагедия», «Вся Москва», 1990. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Билет в один конец». Последний из рассказов с Гастингсом, который вместе с Пуаро предпринимают путешествие, чтобы помочь другу Пуаро — Джозефу Ааронсу, но сталкиваются с интригующей и очень загадочной кражей, жертвой которой стала их попутчица. Гастингс гораздо больше заинтригован самой жертвой, золотоволосой юной леди. Пуаро же разгадывает тайну только благодаря тому, что у основного подозреваемого слишком жалкие усы — личность с такими усами, делает вывод Пуаро, вряд ли способна на что-то серьезное.

На русский язык переведен С. Рощиным и впервые опубликован в книге «Двойное прегрешение», 1990. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

«Осиное гнездо». Первый рассказ с Пуаро, в котором не участвует Гастингс, хотя, как и предыдущий, он написан в 1929 году. Примечателен еще и тем, что в нем великий детектив залезает в чужой карман и ухитряется предотвратить не только убийство, но и самоубийство.

На русский язык переведен Д. Санадзе и впервые опубликован в книге «Двойная улика», 1990. Для настоящего издания перевод выправлен и заново отредактирован.

Рассказ «Визит незнакомки» был впервые опубликован в сборнике «Пуаро расследует», вышедшем в США в 1925 году, рассказ «Похищение Джони Уэйверли» — в сборнике «Три слепых мышонка и другие истории» в США в 1950 году, «Пропавшие чертежи» и «Случай в Маркет Бейсинге» — в сборнике «Послушный и другие рассказы», вышедшем в США в 1951 году. Рассказы «Двойная улика», «Билет в один конец» и «Осиное гнездо» — в сборнике «Билет в один конец и другие истории» в США в 1961 году. В 1974 году все семь рассказов вместе с одиннадцатью другими вышли в Англии в сборнике «Ранние дела Пуаро».

«Сообщники»

Очередная книга о Томми и Таппенс, молодых сыщиках-любителях, знакомых читателю по роману «Таинственный противник», 1922. Теперь они уже 6 лет как женаты, и жизнь стала казаться им чересчур скучной и предсказуемой — во всяком случае Таппенс. И когда их бывший шеф, — тот самый, из «Таинственного противника», — предлагает им новое задание, они с готовностью за него берутся. Теперь им предстоит в течение полугода возглавлять Международное детективное агентство, в котором развернули шпионскую сеть большевики. И попутно расследовать любое мало-мальски интересное дело.

Прочитав, по его собственным словам, все детективные романы, опубликованные за последние десять лет, Томми решает применить манеру и метод соответствующих детективов к расследованию каждого конкретного дела, чем предоставляет самой миссис Кристи возможность для пародирования соперников по жанру. Все рассказы имеют самостоятельный сюжет, в каждом из них Томми и Таппенс используют метод очередного литературного персонажа-детектива. Здесь автор пародирует и Шерлока Холмса, и отца Брауна, и многих других гораздо менее известных на сегодняшний день детективов… А в последнем, кстати далеко не самом удачном, рассказе «Человек, который был номером 16» миссис Кристи позволяет себе съязвить и по адресу своей «Большой четверки»: «Ты несомненно помнишь, — говорит Томми-Пуаро Таппенс-Гастингсу, — человека, который был номером четвертым, которого я, словно яичную скорлупу, раздавил в Доломитовых Альпах. Но, он не умер. Теперь он номер четвертый в квадрате, — иными словами, теперь он номер шестнадцатый».

Когда Кристи писала «Сообщников», все упоминавшиеся в них персонажи-детективы были на слуху у читателя, но когда много лет спустя писательница взялась за мемуары, то не смогла даже припомнить многих из них, к тому времени совершенно забытых публикой. И если бы самих Томми и Таппенс создал кто-то другой, а не Агата Кристи, возможно, их ждала бы та же участь, поскольку большинство рассказов все же несколько легковесны и кратки, чтобы быть по-настоящему захватывающими, и читатель вынужден довольствоваться всего лишь комедийными перипетиями Томми и Таппенс, чьи «маленькие серые клетки» несопоставимы с таковыми у Пуаро.

Поскольку прежде еще не делалось попытки идентифицировать всех пародируемых в «Сообщниках», все нижеизложенное может представлять определенный интерес:

«Дело о розовой жемчужине». Пародия на доктора Джона Торндайка, персонажа произведений «Кошачий глаз» и «Доктор Торндайк вмешивается» писателя Ричарда Остина Фримена (1862–1943).

«Визит мрачного незнакомца». Пародия на братьев Десмонда и Френсиса Оуквудов, из романа «Тайная рука» и «Рассказов Бульдога Драммонда» писателя Вэлентайна Уильямса (1883–1946), писавшего под псевдонимом Дуглас Вэлентайн.

«Избавиться от короля» и «Джентльмену одетый в газету». Пародия на Тимоти Маккарти и Риордана писательницы Изабел Острандер (1885–1924) по роману «Маккарти инкогнито».

«Дело об исчезнувшей леди». Пародия на Шерлока Холмса по рассказам «Приключения Шерлока Холмса», «Его последний поклон» и «Записки о Шерлоке Холмсе» Артура Конан Дойла (1859–1930).

«Слепой и смерть». Пародия на Торнли Колтона писателя Клинтона X. Стэгга (1861–1934) по романам «Торнли Колтон действует» и «Торнли Колтон, слепой детектив».

«Человек в тумане». Пародия на отца Брауна писателя Г.-К. Честертона (1874–1936) по произведениям «Неведение отца Брауна», «Тайна отца Брауна» и «Грех отца Брауна».

«Шуршатель». Пародия на «Шпиков» писателя Эдгара Уоллеса (1875–1932) по произведениям «Разгадка тайны витой свечи» и «Звонарь».

«Тайна Саннингдейла». Пародия на «Старика в углу» по романам «Дело мисс Эллиот», «Старик в углу» и «Затянутый узел» баронессы Оржи (1865–1932).

«Смертьу живущая в доме». Пародия на инспектора Ано, из произведений «На вилле „Роз“» и «Дом Стрелы» писателя А.-Э.-У. Мэйсона (1865–1948).

«Железное алиби». Пародия на инспектора Френча из романов «Замечательное дело инспектора Френча» и «Трагедия в пещере» Фримена Уилса Крофтса (1879–1957).

«Дочь священника» и «Дом под черепичной крышей». Пародия на Роджера Шерингема по романам «Дело об отравлении в Уинчфорде» и «Шикарное убийство» Энтони Беркли (1869–1939).

«Ботинки посла». Пародия на Реджи Форчуна по произведениям «Практика мистера Форчуна» и «Мистер Форчун возражает» X. С. Бейли (1878–1961).

«Человеку который был номером 16». Пародия на Эрюоля Пуаро по произведениям «Таинственное происшествие в Стайлз» и «Убийство Роджера Экройда» самой Агаты Кристи (1890–1976).

Впервые книга вышла под названием «Тайна Саннингдейла» в 1928 году Первоначально она состояла из 7 рассказов, начиная с «Человека в тумане» и кончая «Ботинками посла». В дальнейшем появились пролог «Фея в комнате» и еще 9 рассказов. В полном объеме «Сообщники» вышли в Англии в 1929 году.

Перевод И. Борисова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

А. Титов

Примечания

1

Имеются в виду события, описанные в романе А. Кристи «Таинственное происшествие в Стайлз» (см. том 1 наст. изд.).

(обратно)

2

Сомма — река на севере Франции, где во время Первой мировой войны союзники (Антанта) провели крупную наступательную операцию против Германии с огромными потерями с обеих сторон.

(обратно)

3

Знаменитого дела (фр.).

(обратно)

4

«Дейли-Ньюсмангер» («Сплетник») — газета бульварного толка, основана в 1904 году.

(обратно)

5

Друг мой (фр.).

(обратно)

6

Скотленд-Ярд (буквально: Шотландский двор) — центральное управление полиции и сыскного отделения в Лондоне. По названию части Уайтхоллского дворца, где в давние времена останавливались во время своих визитов в Лондон шотландские короли.

(обратно)

7

Не правда ли, друг мой? (фр.).

(обратно)

8

Досье (фр.).

(обратно)

9

Олбани (по титулу одного из бывших владельцев герцога Йоркского и Олбанийского) — фешенебельный дом на улице Пикадилли, построен во второй половине XVIII века. Там жили Байрон, Т. Маколей, У. Гладстон.

(обратно)

10

Продолжайте! (фр.).

(обратно)

11

Распространенный в Италии в XIV–XVIII веках жанр. Его характерная особенность — наличие типажей масок и гротескная манера исполнения.

(обратно)

12

Челси — фешенебельный район в западной части Лондона, известный как район художников.

(обратно)

13

Котильон — бальный танец французского происхождения, объединяет вальс, мазурку, польку и др.

(обратно)

14

Неплохое дельце! (фр.).

(обратно)

15

Финифть — эмаль, наносимая на металлическое изделие с художественной целью.

(обратно)

16

Боже мой! (фр.).

(обратно)

17

Вот и они! (фр.).

(обратно)

18

Брыжи — выпуск на груди в виде оборок.

(обратно)

19

Ловелас — волокита, соблазнитель женщин; по имени героя романа «Кларисса, или История молодой девушки» английского писателя Сэмюэля Ричардсона (1689–1761).

(обратно)

20

Хорошо! (фр.).

(обратно)

21

Вот именно (фр.).

(обратно)

22

Развязку (фр.).

(обратно)

23

Спасибо (фр.).

(обратно)

24

До свидания (фр.).

(обратно)

25

Ну (фр.).

(обратно)

26

Буффон — шут.

(обратно)

27

Изысканный (фр.).

(обратно)

28

Что ж (фр.).

(обратно)

29

Ну что ж (фр.).

(обратно)

30

«Дейли Блэйр» — газета, специализирующаяся на сенсационном материале и различных хрониках из светской жизни, основана в 1898 году.

(обратно)

31

Хорошо (фр.).

(обратно)

32

Сити — исторический центр Лондона, один из крупнейших финансовых и коммерческих центров мира.

(обратно)

33

Мой друг (фр.).

(обратно)

34

Гинея — денежная единица, применявшаяся при исчислении гонораров, оценки картин, скаковых лошадей и т. п. Имела хождение до 1971 года. До 1813 года монета в одну гинею чеканилась из золота, привозимого из Гвинеи, оттуда и название.

(обратно)

35

Кингз-Кросс — большой вокзал в Лондоне; главная конечная станция Восточного района.

(обратно)

36

Горжетка — накидка в виде меховой полоски или из пуха, носимая в качестве воротника.

(обратно)

37

Гастрит — заболевание слизистой оболочки желудка.

(обратно)

38

Гербицид — химический препарату уничтожающий сорняки и не повреждающий культурные растения.

(обратно)

39

Корнуолл — графство на юго-западе Великобритании, крупный туристический центр; коренное население — кельты.

(обратно)

40

Забавы ради (фр.).

(обратно)

41

Хорошо! (фр.).

(обратно)

42

Эскулап — в римской мифологии бог врачевания. Переносное (обычно в ироничном смысле) — врач, медик.

(обратно)

43

Мой друг (фр.).

(обратно)

44

Делать нечего (фр.).

(обратно)

45

Женщинами (фр.).

(обратно)

46

Эксгумация — извлечение из земли трупа для судебно-медицинского исследования.

(обратно)

47

Мышьяк — белый порошок без вкуса и запаха, в малых дозах применяемый в медицине, в больших — являющийся смертельным ядом.

(обратно)

48

Идиоматическое выражение, обозначающее, что имеется какой-нибудь запасной вариант.

(обратно)

49

Мизансцена — расположение актеров на сцене в тот или иной момент спектакля.

(обратно)

50

«Дейли ньюсмонгер» («Сплетник») — ежедневная газета бульварного толка, публикует преимущественно материалы местного значения.

(обратно)

51

Мой друг (фр.).

(обратно)

52

Маргаритка (англ.).

(обратно)

53

Бридж — карточная игра, в которой принимают участие две пары партнеров, распространена в Англии и Америке.

(обратно)

54

Морганатический брак — брак, заключенный членом королевской семьи с лицом некоролевского происхождения и не дающий права престолонаследия.

(обратно)

55

Единица площади в системе английских мер, равная 4046,86 м2.

(обратно)

56

Твид — грубая шерстяная ткань с особым диагональным плетением нитей двух или более разных цветов.

(обратно)

57

Роббер — финал игры в бридж, розыгрыш двух геймов, после чего производится окончательный подсчет.

(обратно)

58

Ну (фр.).

(обратно)

59

Мой друг.

(обратно)

60

Бог мой (фр).

(обратно)

61

Здравствуйте (фр.).

(обратно)

62

В бридже партнеры сидят друг против друга.

(обратно)

63

Нортумберленд — графство на севере Англии.

(обратно)

64

Реформация — общественное движение в Западной и Центральной Европе в XVI веке, направленное против католической Церкви.

(обратно)

65

В английских поездах дверь в купе открывается непосредственно на платформу.

(обратно)

66

Итон — престижная мужская привилегированная средняя школа в городе Итоне, учащиеся — в основном дети аристократических семей. Основана в 1440 году.

(обратно)

67

Птомаин — устаревший биологический термин, служивший для обозначения группы соединений так называемых трупных ядов, образующихся в результате распада богатых белками продуктов.

(обратно)

68

Всемогущий Бог (фр.).

(обратно)

69

Атропин — лекарственный препарат, используемый в медицине для снятия спазмы бронхов, расширяет зрачок и т. д.

(обратно)

70

Шиллинг — название денежной единицы, которая имела хождение до 1971 года и равнялась двенадцати пенсам.

(обратно)

71

Пенс (пенни) — мелкая монета из бронзы или медно-никелевого сплава, до 1971 года составлявшая одну двадцатую шиллинга и одну двухсотсороковую фунта стерлингов.

(обратно)

72

Друг мой (фр.).

(обратно)

73

Миля — единица длины, применяющаяся главным образом в Великобритании, равная 1,609 км.

(обратно)

74

Рангун — название столицы Мьянмы (Бирмы) до 1989 года.

(обратно)

75

Хорошо (фр.).

(обратно)

76

Саутгемптон — крупный порт на побережье Ла-Манша в графстве Хэмпшир на юге Великобритании.

(обратно)

77

Стоицизм — направление в античной философии, ставившее своей задачей построение этики на основе сознательного подчинения господствующей в мире необходимости и требовавшее господства человека над страстями.

(обратно)

78

Ни больше ни меньше. (фр.).

(обратно)

79

Боже мой! (фр.).

(обратно)

80

«Зюйд» — морской термин — юг; ветер, шторм, дующий с юга; курс, при котором нос судна направлен на юг.

(обратно)

81

«Полубак» — возвышенный уступ (надстройка) в носовой части судна.

(обратно)

82

О Боже, мой желудок! (фр.).

(обратно)

83

Чего же проще (фр.).

(обратно)

84

Черт возьми. (фр.).

(обратно)

85

Плимут — город на юго-западе Англии.

(обратно)

86

Торки — известный курортный город в Англии в графстве Девоншир.

(обратно)

87

Хлороформ — бесцветная жидкость, входит в составы некоторых медицинских препаратов, в очищенном виде используется в качестве наркоза.

(обратно)

88

Друг мой (фр.).

(обратно)

89

Хорошенькая институтка (фр.).

(обратно)

90

Кругленьком приданом (фр.).

(обратно)

91

Отъявленный негодяй! (фр.).

(обратно)

92

Не повезло ей! (фр.).

(обратно)

93

Паддингтонский вокзал — лондонский вокзал западного направления.

(обратно)

94

Бристоль — крупный порт и железнодорожный узел на западном побережье Англии.

(обратно)

95

Минуточку (фр.).

(обратно)

96

Нессесер (фр.) — складной сундучок или ящичек с принадлежностями дамского туалета, шитья, и т. п.

(обратно)

97

Прошу прощения (фр.).

(обратно)

98

Мэм (англ, ma'am сокращенно от madam) — сударыня, госпожа.

(обратно)

99

Имеется в виду ярко-синий цвет.

(обратно)

100

Вот именно (фр.).

(обратно)

101

Милостивая государыня (фр.).

(обратно)

102

Ей-богу (фр.).

(обратно)

103

Открытый лист (фр.). Карт-бланш — полная свобода выбора, свобода поступать так, как человек считает правильным.

(обратно)

104

«Ритц» — фешенебельная лондонская гостиница на улице Пикадилли.

(обратно)

105

Настой из трав (фр.).

(обратно)

106

Какая жалость (фр.).

(обратно)

107

Полкроны — монета, равная 2 шиллингам и 6 пенсам, вышедшая из употребления в 1970 году.

(обратно)

108

До свидания (фр.).

(обратно)

109

Ленч — второй завтрак, приходящийся на 12–14 часов, иногда заменяющий англичанам обед.

(обратно)

110

Пунш — горячий или холодный спиртовой напиток, приготовляемый из вина с водой, сахаром, лимонным соком или другими приправами из фруктов.

(обратно)

111

Как прекрасна жизнь! (фр.).

(обратно)

112

Мой друг (фр.).

(обратно)

113

Женщины — как всегда, женщины! (фр.).

(обратно)

114

Брюссель — столица Бельгии.

(обратно)

115

Истинный католик (фр.).

(обратно)

116

Девушка из приличного общества (фр.).

(обратно)

117

Апоплексия — кровоизлияние в мозг, или закупорка мозгового сосуда, вызывающее внезапную потерю сознания, паралич, удар, инсульт.

(обратно)

118

Джон Буль — типичный англичанин, прозвище восходит к имени фермера в сочинении «История Джона Буля», врача при дворе королевы Анны Джона Арбетнота (1667–1735).

(обратно)

119

Довольно! (фр.).

(обратно)

120

Это невиданно! (фр.).

(обратно)

121

Хорошо! (фр.).

(обратно)

122

Как известно (фр.).

(обратно)

123

Это очевидно! (фр.).

(обратно)

124

Антихрист — в христианском вероучении, главный противник Христа, который якобы должен явиться перед концом мира.

(обратно)

125

Катаракта — помутнение хрусталика глаза, вызывающее ослабление и потерю зрения.

(обратно)

126

Помилуйте! (фр.).

(обратно)

127

Имеется в виду роман А. Кристи «Таинственное происшествие в Стайлз» (т.1 наст. изд.).

(обратно)

128

Бедный (фр.).

(обратно)

129

Мадам очень благочестива, и мадемуазель Вирджиния тоже (фр.).

(обратно)

130

Арденны — западное продолжение Рейнских сланцевых гор на территории Бельгии, Франции, Люксембурга.

(обратно)

131

Проклятье! (фр.).

(обратно)

132

Черт возьми! (фр.).

(обратно)

133

Ну, ладно (фр.).

(обратно)

134

Извините, друг мой? (фр.).

(обратно)

135

Мой друг (фр.).

(обратно)

136

Между прочим (фр.).

(обратно)

137

Действительно! (фр.).

(обратно)

138

Мой дорогой (фр.).

(обратно)

139

Проклятье (фр.).

(обратно)

140

Хорошо (фр.).

(обратно)

141

Потрясающе (фр.).

(обратно)

142

Это поразительно (фр.).

(обратно)

143

Сиамские близнецы — близнецы, сросшиеся в области грудины; первоначально близнецы Чанг и Энг Бункеры, родившиеся в Сиаме (современный Таиланд) и прожившие 63 года (1811–1874).

(обратно)

144

Ох уж эти женщины! (фр.).

(обратно)

145

Персонажи из романа А. Кристи «Таинственное происшествие в Стайлз» (см. т. 1 наст. изд.).

(обратно)

146

Так! (фр.).

(обратно)

147

«Книга пэров» — родословная пэров, титулованных наследственных дворян, с 1874 года выходит ежегодно в издательстве Бёрка.

(обратно)

148

Имеется в виду война Великобритании в 1899–1902 годах против республик Трансвааль и Оранжевое Свободное Государство, Основанных бурами — голландскими переселенцами в Южную Африку, завершилась аннексией обеих республик Великобританией.

(обратно)

149

Это все не имеет значения (фр.).

(обратно)

150

Майорат — феодальный порядок наследования, при котором имущество переходит к старшему сыну или к старшему в роде.

(обратно)

151

Вы хорошая мать (фр.).

(обратно)

152

Ярд — единица длины в системе английских мер, равная 0,944 м.

(обратно)

153

Бог мой! (фр.).

(обратно)

154

В самом деле (фр.).

(обратно)

155

Прекрасная мать и очаровательная женщина! (фр.).

(обратно)

156

Совсем не обязательно (фр.).

(обратно)

157

Да, да, мой друг (фр.).

(обратно)

158

Добрый день (ит.).

(обратно)

159

Эссекс — графство на юго-востоке Великобритании.

(обратно)

160

«Христианская наука» — религиозная организация, возникшая в 70-х годах XIX века в США; ее приверженцы категорически отвергали медицинскую помощь, полагая, что исцеление обеспечивают только вера и молитвы.

(обратно)

161

Тилбери (Тилбери Докс) — доки на северном берегу реки Темзы, входящие в систему Лондонского порта; построены в 1886 году.

(обратно)

162

Спиритический сеанс — общение с душами умерших посредством различных манипуляций, якобы помогающих войти в контакт с духами (верчение столов, блюдечек и т. п.).

(обратно)

163

Медиум — лицо, способное в состоянии транса выступать посредником между людьми и миром душ умерших.

(обратно)

164

Краски, проявляющиеся при освещении.

(обратно)

165

Вавилонское столпотворение — фразеологическое выражение, обозначающее беспорядочный, многоголосый шум, суматоху при большом стечении народа; восходит к библейской аллюзии, когда Господь в наказание за гордыню сделал так, чтобы люди, до тех пор говорившие на одном языке, стали говорить на разных.

(обратно)

166

Найтсбридж — фешенебельный район в Лондоне.

(обратно)

167

Мейфер — фешенебельный район в Лондоне.

(обратно)

168

Фраза, которую главный герой детективных произведений А Конан Дойла Шерлок Холмс часто адресовывал своему другу доктору Ватсону и которая в Англии стала поговоркой.

(обратно)

169

Конечно! (фр.).

(обратно)

170

Не спешите, мой друг (фр.).

(обратно)

171

Отлично! (фр.).

(обратно)

172

Извините (фр.).

(обратно)

173

29 сентября.

(обратно)

174

Ну как (фр.).

(обратно)

175

Ист-Сайд — центральная часть района Манхэттен.

(обратно)

176

Что соответствует ста семидесяти сантиметрам.

(обратно)

177

Пора! (фр.).

(обратно)

178

Сент-Джонсвуд — район на северо-западе Лондона.

(обратно)

179

Да, синьор (ит.).

(обратно)

180

Каморра (ит.) — тайная бандитская организация, существовавшая на юге Италии в XVIII–XIX веках.

(обратно)

181

«Кто есть кто» — ежегодный биографический справочник; публикует сведения преимущественно о британских подданных. Издается с 1840 года.

(обратно)

182

Констебль — младший полицейский чин.

(обратно)

183

Оксфорд — один из крупнейших и престижных университетов Великобритании. Основан в XII веке.

(обратно)

184

Титулование жены дворянина (в данном случае баронессы).

(обратно)

185

Совершенно верно (фр.).

(обратно)

186

Без сомнений (фр.).

(обратно)

187

Господу Богу (фр.).

(обратно)

188

Морская болезнь (фр.).

(обратно)

189

Южные моря — условное название территории в центральной и юго-восточной частях Тихого океана, между Австралией и Малайским архипелагом на западе и широкой, лишенной островов полосой океана на севере, востоке и юге.

(обратно)

190

Ливерпуль — город и порт на западном побережье Великобритании, административный центр в графстве Мерсисайд.

(обратно)

191

Лорд Карнарвон — английский археолог, коллекционер, путешественник, вместе с Говардом Картером участвовал в раскопках гробницы Тутанхамона, единственной неразграбленной гробницы египетского фараона в истории археологии. Безвременная смерть лорда Карнарвона в 1924 году от укуса москита, а также последовавшие вслед за этим смерти еще 23 человек, тем или иным образом связанных с экспедицией послужила основанием для легенды о «Проклятии фараона».

(обратно)

192

Гиза — некрополь на берегу Нила, напротив современного Каира, на территории которого находятся три пирамиды: Хеопса, Хефрена, Микерина, а также Великий сфинкс, возведенные фараонами IV династии около 2500 года до н. э.

(обратно)

193

История Древнего Египта условно делится на пять периодов — царств: Раннее, Древнее, Среднее, Новое и Позднее. В пределах этих крупных временных отрезков события обозначаются обычно не по столетиям, а по династиям правящих тогда царей — фараонов, списки которых включают двадцать шесть династий Фараон Мен-Хен-Ра, принадлежащий к VIII династии, жил приблизительно около 2200 года до н. э., в так называемый переходный период от Древнего к Среднему царству.

(обратно)

194

Изумительных дюн (фр.).

(обратно)

195

Сепсис — тяжелое инфекционное заболевание, развивающееся вследствие заражения крови.

(обратно)

196

Господин доктор (фр.).

(обратно)

197

Халдеи — семитические племена, жившие в первой половине I тыс до н. э. в Южной Месопотамии.

(обратно)

198

«Книга мертвых» — сборник древнеегипетских ритуальных текстов, описание подземного царства мертвых.

(обратно)

199

Лепрозорий — лечебно-профилактическое учреждение для больных проказой (лепрой).

(обратно)

200

Проклятое море (фр.).

(обратно)

201

Вот как! (фр.).

(обратно)

202

Смарагды (греч.) — изумруд.

(обратно)

203

Конечно (фр.).

(обратно)

204

Да, да, дитя мое (фр.).

(обратно)

205

Извините меня, мой друг (фр.).

(обратно)

206

Борджиа — знатное итальянское семейство, испанского происхождения, наиболее известные представители которого, Родриго (папа Александр IV) и Чезаре (Цезарь), отличались коварством и жестокостью и нередко использовали яд в борьбе с политическими и личными врагами.

(обратно)

207

Как бы не так (фр.).

(обратно)

208

Пацифизм — движение сторонников решения международных и локальных конфликтов мирными средствами.

(обратно)

209

Ребячество! (фр.).

(обратно)

210

Версаль — город во Франции, юго-западный пригород Парижа, бывшая королевская резиденция.

(обратно)

211

Ла-Манш — пролив между островом Великобритания и побережьем Франции.

(обратно)

212

Булонь — город и порт во Франции, у пролива Па-де-Кале, пролива между островом Великобритания и побережьем Франции. Служит входом в пролив Ла-Манш со стороны Северного моря.

(обратно)

213

Ну и? (фр.).

(обратно)

214

Имеется в виду Виндзорский замок, одна из официальных загородных резиденций королевской семьи.

(обратно)

215

Хэмпстед — фешенебельный район на севере Лондона, частично сохраняет характер живописной деревни.

(обратно)

216

Аскот — городок под Виндзором, где проходят ежегодные скачки, являющиеся важным событием в английской светской жизни.

(обратно)

217

Прекрасно (фр.).

(обратно)

218

Каково! (фр.).

(обратно)

219

О, это же очевидно! (фр.).

(обратно)

220

Чаринг-Кросс — железнодорожная станция в лондонском Вест-Энде.

(обратно)

221

Дувр — город и порт в Великобритании в графстве Кент у пролива Па-де-Кале, ближайший к европейскому берегу.

(обратно)

222

Сохо — район в центральной части Лондона, где в XIX веке часто селились иностранцы; сейчас средоточение увеселительных заведений, ресторанов, ночных клубов.

(обратно)

223

Карт-бланш (фр.) — полная свобода выбора, свобода поступать так, как человек считает правильным.

(обратно)

224

Как? (фр.).

(обратно)

225

Лаверже Антуан — известный в 20—30-е годы врач-физиолог.

(обратно)

226

Морская болезнь (фр.).

(обратно)

227

Мои друзья (фр.).

(обратно)

228

Здесь имеется в виду евангельская аллюзия. Христос велел своим ученикам отправиться на другую сторону Галлилейского озера. Когда лодка была на середине озера, поднялась буря. Христос, ведая бедствие учеников, пошел к ним по воде. Они же, увидев его, подумали, что это призрак, и от страха закричали. Христос сказал им: «Это я, не бойтесь». И тогда апостол Петр воскликнул: «Господи! если это ты, то повели мне прийти к тебе по воде». Господь сказал: «Иди». Тогда Петр вышел из лодки и пошел к Иисусу Христу по воде.

(обратно)

229

Районы Большого Лондона.

(обратно)

230

Клэпхем — район Лондона.

(обратно)

231

Мой друг (фр.).

(обратно)

232

Спорт (фр.).

(обратно)

233

Совершенно верно (фр.).

(обратно)

234

Этот бедолага М. Ловен? (фр.).

(обратно)

235

«Дейли мегафон» — еженедельная газета, в основном специализирующаяся на сенсационных и криминальных материалах, основана в 1897 году.

(обратно)

236

Спасибо, мой друг (фр.).

(обратно)

237

Что вы там делаете, мой друг? (фр.).

(обратно)

238

Мой бедный друг! (фр.).

(обратно)

239

Черт побери! (фр.).

(обратно)

240

Бедный Джепп! (фр.).

(обратно)

241

Риджентс-Корт — одна из главных торговых улиц Лондона.

(обратно)

242

Вот именно (фр.).

(обратно)

243

Девоншир — графство на юго-западе Англии.

(обратно)

244

Бертон — известный женский колледж Кембриджского университета, основан в 1869 году.

(обратно)

245

Вот именно (фр.).

(обратно)

246

Проклятье! (фр.).

(обратно)

247

Почему? (фр.).

(обратно)

248

Быстро (фр.).

(обратно)

249

Бирмингем — город в восточной части Великобритании, в графстве Уэст-Мидлендс.

(обратно)

250

Сквайр (эсквайр) — помещик, землевладелец.

(обратно)

251

Суррей — графство на юго-востоке Англии к югу от Темзы.

(обратно)

252

«Нора священника» — потайная комната в замке или церкви, где укрывались католические священники во времена преследования католиков в XVII веке.

(обратно)

253

Ну вот! (фр.).

(обратно)

254

Ватерлоо — лондонский вокзал, главная конечная станция Южного района для поездов, обслуживающих запад Великобритании.

(обратно)

255

Шпиц — порода декоративных маленьких пушистых собак, родом из Центральной Европы С середины XVIII века порода пользовалась большой популярностью.

(обратно)

256

Грифон — порода декоративных маленьких собак, происходит из Бельгии, первоначально использовались в качестве сторожевой и для борьбы с грызунами, после того как грифоны стали любимыми собаками королей, мода на них широко распространилась.

(обратно)

257

Медичи Екатерина — французская королева с 1547 года, жена Генриха II В значительной мере определяла государственную политику в период правления сыновей Франциска II, Карла IX, Генриха III.

(обратно)

258

Контральто — низкий женский голос.

(обратно)

259

Хорошо (фр.).

(обратно)

260

Клептомания — импульсивно возникающее непреодолимое стремление совершать кражи (без корыстной цели).

(обратно)

261

Паркер! Бернард Паркер! (англ.).

(обратно)

262

Черт возьми! (фр.).

(обратно)

263

Эгретка — украшение головного убора или женской прически в виде торчащего вверх пера или пучка перьев.

(обратно)

264

Карт-бланш (фр.).

(обратно)

265

Палата общин — нижняя палата английского парламента, выполняющая законодательные функции, большинство из ее 635 членов профессиональные политики, юристы и т. п.

(обратно)

266

«Роллс-ройс» — марка дорогого легкового автомобиля, производимого одноименной компанией.

(обратно)

267

Имеется в виду события из рассказа «Похищение премьер-министра» (см. сб. рассказов «Пуаро расследует»).

(обратно)

268

Адмиралтейство — Военно-морское министерство Великобритании; позднее вошло в состав Министерства обороны.

(обратно)

269

Совершенно верно (фр.).

(обратно)

270

Великолепно! (фр.).

(обратно)

271

Так (фр.).

(обратно)

272

Такой приличный человек (фр.).

(обратно)

273

В следующий раз (фр.).

(обратно)

274

А у вас? (фр.).

(обратно)

275

Жимолость — прямостоячие или иногда вьющиеся кустарники, редко небольшие деревья, распространены главным образом в умеренном поясе Северного полушария.

(обратно)

276

Преступления, они везде (фр.).

(обратно)

277

Батист — тонкая, полупрозрачная льняная или хлопчатобумажная ткань, вырабатываемая из крученой пряжи.

(обратно)

278

Напротив (фр.).

(обратно)

279

Дорогой друг (фр.).

(обратно)

280

Бонд-стрит — одна из главных торговых улиц Лондона, известная своими фешенебельными магазинами, особенно ювелирными.

(обратно)

281

Послушайте! (фр.).

(обратно)

282

Так (фр.).

(обратно)

283

Уимблдон — город в Великобритании, на р. Беверли-Брук, в юго-западной части Большого Лондона.

(обратно)

284

Мой друг (фр.).

(обратно)

285

Черт побери (фр.).

(обратно)

286

Мой друг (фр.).

(обратно)

287

Имеется в виду Девонширское побережье, т. е. графства Девоншир.

(обратно)

288

В Англии автобусы, курсирующие на межгородских маршрутах, как правило, с открытым верхом.

(обратно)

289

Мой друг (фр.).

(обратно)

290

Шопенгауэр Артур (1788–1860) — немецкий философ, представитель волюнтаризма, направления, рассматривающего волю в качестве высшего принципа бытия.

(обратно)

291

Кант Эммануил (1724–1804) — немецкий философ, родоначальник немецкой классической философии.

(обратно)

292

Конан Дойл Артур (1859–1930) — английский писатель, прославившийся своими новеллами и повестями о сыщике-любителе Шерлоке Холмсе.

(обратно)

293

Блумсбери — район в центральной части Лондона.

(обратно)

294

Олд Бейли — центральный уголовный суд в Лондоне, названный по названию улицы, на которой он находится.

(обратно)

295

Фраза, привычная в устах Шерлока Холмса — главного героя детективных произведений Конан Дойла.

(обратно)

296

Соответствует 252 граммам (фунт — основная единица массы в системе английских мер, равная 454 г.).

(обратно)

297

«Собака Баскервиллей» — роман английского писателя Артура Конан Дойла.

(обратно)

298

Торндайк Джон — преподаватель судебной медицины, герой детективных романов Ричарда Остина Фримена (1862–1943).

(обратно)

299

Мой друг (фр.).

(обратно)

300

Футуризм — авангардистское направление в европейском искусстве 1910— 1920-х годах, преимущественно в Италии и России.

(обратно)

301

Поултон — слуга и помощник доктора Торндайка.

(обратно)

302

Фронтон — завершение фасада здания, портика, колоннады, ограниченное двумя скатами крыши по бокам и карнизом у основания.

(обратно)

303

Перезаказывать козыри.

(обратно)

304

Катар — воспаление слизистой оболочки какого-либо органа.

(обратно)

305

Вот странно (фр.).

(обратно)

306

Холлоуэй — самая большая женская тюрьма в Великобритании, основанная в 1883 году.

(обратно)

307

Пекинес — порода мелких собачек, попавших в Европу из Китая во второй половине XIX века До этого разводились только при дворе китайского императора.

(обратно)

308

Борнмут — крупный курорт на южном побережье Англии.

(обратно)

309

«Хромой» — зловещий персонаж из романа английского писателя Дугласа Вэлентайна (1883–1946).

(обратно)

310

Братья Десмонд и Фрэнсис Оуквуды — герои романов того же писателя.

(обратно)

311

Еще пара представителей криминального мира Дугласа Вэлентайна.

(обратно)

312

Пикет — разновидность старинной карточной игры, в которой участвуют два партнера, разыгрывающих тридцать две карты.

(обратно)

313

Шалтай-Болтай — человек-яйцо, герой детского стишка из «Стихов матушки Гусыни», персонаж книги английского писателя Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».

(обратно)

314

Тимоти Маккарти и Денни Риордан — герои детективных романов Изабел Острандер (1885–1924).

(обратно)

315

Коломбина — традиционный персонаж итальянской комедии дель арте — служанка, участвующая в развитии интриги. В более поздней французской традиции — возлюбленная Арлекина.

(обратно)

316

Мефистофель — злой дух, одно из главных действующих лиц трагедии немецкого писателя и философа Иоганна Вольфганга.

(обратно)

317

Мандарин — европейское название государственных чиновников в старом феодальном Китае.

(обратно)

318

Имеется в виду прообраз «Господина в белой бумаге» из сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».

(обратно)

319

Что соответствует примерно двум метрам.

(обратно)

320

Имеются в виду химически действующие лучи.

(обратно)

321

Гольф — спортивная игра на поле с дорожками и лунками, в ходе которой игроки специальными клюшками должны загнать в каждую из лунок резиновый мячик.

(обратно)

322

Здесь явная пародия на Шерлока Холмса, который в минуты высшего эмоционального напряжения начинал играть на скрипке.

(обратно)

323

Дедукция — логический термин Частный вывод из какой-либо мысли.

(обратно)

324

«Дэйли миррор» — ежедневная газета консервативного направления.

(обратно)

325

Имеется в виду персонаж рассказа Артура Конан Дойла «Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс».

(обратно)

326

Торнли Колтон (слепой детектив) — герой романов Клинтона X Стэгга (1861–1934).

(обратно)

327

Будущий секретарь Торни Колтона Сидней Темз сразу после рождения был оставлен на берегу реки Ганг.

(обратно)

328

Омар — крупный морской рак, мясо которого высоко ценится из-за прекрасных вкусовых качеств.

(обратно)

329

На ломаном испано-французском — «всех иностранцев».

(обратно)

330

Суфле с сюрпризом (фр.).

(обратно)

331

Отец Браун — герой детективных рассказов Г.-К Честертона.

(обратно)

332

Падре — форма обращения к священнику католической Церкви.

(обратно)

333

Бой — традиционное название мальчиков-слуг в бывших английских колониальных владениях.

(обратно)

334

Ярд — единица длины в системе английских мер, равная 0,914 м.

(обратно)

335

Эдгар Уоллес (1875–1932) — английский журналист и писатель, проживший бурную жизнь, нашедшую отражение в его романах и пьесах.

(обратно)

336

Вест-Энд — фешенебельный район в западной части Лондона.

(обратно)

337

Шейкер — емкость для смешивания коктейлей.

(обратно)

338

Нимфа — в греческой и римской мифологии женское божество, олицетворяющее различные силы природы.

(обратно)

339

Грез Жан-Батист (1725–1805) — французский живописец, автор многочисленных сентиментальных и нравоучительных полотен.

(обратно)

340

Алабама — штат на юге США.

(обратно)

341

Уайтчепел — рабочий район Лондона.

(обратно)

342

Деньги (жарг.).

(обратно)

343

Имеется в виду сказка «Огниво» датского писателя Ганса Христиана Андерсена.

(обратно)

344

Этимология — раздел языкознания, занимающийся изучением первоначальной словообразовательной структуры слова и выявлением элементов его древнего значения.

(обратно)

345

Имеется в виду герой детективных романов баронессы Орчи (1865–1932).

(обратно)

346

Перефраз знаменитого изречения «Когда гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе».

(обратно)

347

При игре в гольф игроки предвигаются от одной метки к другой в определенной очередности, таким образом на одном поле могут играть сразу несколько групп игроков, следующих друг за другом.

(обратно)

348

Мэйсон А. Э. У (1865–1948) — автор детективных романов, главным действующим лицом которых является инспектор Ано.

(обратно)

349

«Сюрте» — традиционное название французской полиции.

(обратно)

350

Возраст совершеннолетия в Англии.

(обратно)

351

Мире (cm.-слав.).

(обратно)

352

Псалтирь, 139, 11.

(обратно)

353

Фармакология — наука, изучающая действие лекарств на организм человека и животных.

(обратно)

354

Пижма — травянистое растение семейства сложноцветных, используется в медицине.

(обратно)

355

Имуннология — наука о защитных реакциях организма, о невосприимчивости его к инфекционным заболеваниям.

(обратно)

356

Имеется в виду герой детективных романов английского писателя Фримена Уилса Крофтса (1879–1957).

(обратно)

357

Астральное тело — согласно оккультным учениям, одна из ипостасей человеческого тела, тело несравненно более тонкое, чем физическое, и пронизывает его подобно воздуху, заключает в себе центры духовной деятельности.

(обратно)

358

Сорго — злаковая культура, употребляемая в пищу и на корм скоту.

(обратно)

359

Маис — кукуруза.

(обратно)

360

Шифон — шелковая, хлопчатобумажная тонкая ткань.

(обратно)

361

Имеется в виду герой детективных романов английского писателя Энтони Беркли (1869–1939).

(обратно)

362

Не знаю что (фр.).

(обратно)

363

Суффолк — графство в восточной части Англии.

(обратно)

364

Полтергейст — дух, которому приписывают происходящие метафизически необъяснимые явления.

(обратно)

365

Рента — регулярно получаемый доход с капитала, имущества или земли, не требующий от своих получателей предпринимательской деятельности.

(обратно)

366

Сочельник — канун церковных праздников Рождества и Крещения.

(обратно)

367

Викарий — приходский священник Англиканской церкви.

(обратно)

368

Имеются в виду герои детективных романов английского писателя X-С. Бейли (1878–1961).

(обратно)

369

Здесь имеется в виду Эркюль Пуаро, который в романе «Убийство Роджер Экройда» вышел в отставку и занялся выращиванием кабачков.

(обратно)

370

Друг мой (фр.).

(обратно)

371

Здесь ссылка на роман А. Кристи «Большая четверка».

(обратно)

372

Доломитовы Альпы — горный массив в Восточных Альпах на северо-востоке Италии, курорт и центр туризма.

(обратно)

373

Как известно (фр.).

(обратно)

374

Детройт — город на севере США, крупный промышленный центр.

(обратно)

375

Этилхлорид — бесцветная легколетучая жидкость, средство для поверхностного местного обезболивания.

(обратно)

Оглавление

ПУАРО ЗНАЕТ УБИЙЦУ Poirot Knows the Murderer 1920–1924

  Происшествие на балу Победы The Affair at the Victory Ball © Перевод С. Кулланды

  Случай с кухаркой из Клапама The Adventure of the Clapham Cook © Перевод А. Баршая

  Корнуоллская загадка The Cornish Mystery © Перевод В. Постникова, А. Шарова

  Загадка трефового короля The King of Clubs © Перевод О. Воронцовой

  Наследство Лемесюрье The Lemesurier Inheritance © Перевод под редакцией А. Титова

  Затерянный прииск The Lost Mine © Перевод И. Борисова

  Экспресс на Плимут[85] The Plumouth Express © Перевод С. Кулланды

  Коробка шоколада The Chocolate Box © Перевод А. Уманца

ПУАРО РАССЛЕДУЕТ Poirot Investigates 1924

  Приключения «Звезды Запада» The Adventure of «The Western Star» © Перевод под редакцией А. Титова

  Трагедия в Масдон Мэйнор The Tragedy at Marsdon Manor © Перевод под редакцией А. Титова

  Слишком дешевая квартира The Adventure of the Cheap Flat © Перевод под редакцией А. Титова

  Тайна охотничьей сторожки The Mystery of Hunter's Lodge © Перевод Г. Сазоновой

  Кража в один миллион долларов The Million Dollar Bond Robbery © Перевод И. Борсука

  Тайна египетской гробницы The Adventure of the Egyptian Tomb © Перевод Г. Сазоновой

  Кража в Гранд-отеле The Jewel Robbery at the Grand Metropolitan © Перевод С. Никоненко, Н. Уманца

  Похищение премьер-министра The Kidnapped Prime Minister © Перевод И. Борисова

  Исчезновение мистера Давенхейма The Disappearance of Mr. Davenheim © Перевод И. Смирнова

  Случай с итальянским вельможей The Adventure of the Italian Nobleman © Перевод В. Штенгеля

  Загадочное завещание The Case of the Missing Will © Перевод И. Борисова

ПУАРО СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ Poirot Lends a Hand 1924–1929

  Похищение Джонни Уэйверли The Adventure of Johnnie Waverly © Перевод Г. Сазоновой

  Двойная улика The Double Clue © Перевод С. Рощина

  Пропавшие чертежи The Submarine Plans © Перевод И. Борисова

  Случай в Маркет-Бейсинге The Market Basing Mystery © Перевод под редакцией А. Титова

  Визит незнакомки The Veiled Lady © Перевод Г. Сазоновой

  Билет в один конец Double Sin © Перевод С. Рощина

  Осиное гнездо Wasps' Nest © Перевод Д. Санадзе

СООБЩНИКИ Partners in Crime 1929 © Перевод Борисов И., 1999 A Fairy in the Flat A Pot of Tea The Affair of the Pink Pearl The Affair of the Pink Pearl — (continued) The Adventure of the Sinister Stranger The Adventure of the Sinister Stranger — (continued) The Finessing the King The Gentleman Dressed in Newspaper The Case of the Missing Lady The Blindman's Buff The Man in the Mist The Man in the Mist — (continued) The Crackler The Crackler — (continued) The Sunningdale Mystery The Sunningdale Mystery — (continued) The House of Lurking Death The House of Lurking Death — (continued) The Unbreakble Alibi The Clergyman's Daughter Тhе Red House The Ambassador's Boots The Man Who Was No. 16

  Глава 1 Фея в комнате

  Глава 2 Котелок чая

  Глава 3 Дело о розовой жемчужине

  Глава 4 Дело о розовой жемчужине (продолжение)

  Глава 5 Визит мрачного незнакомца

  Глава 6 Визит мрачного незнакомца (продолжение)

  Глава 7 Избавиться от короля

  Глава 8 Джентльмен, одетый в газету

  Глава 9 Дело об исчезнувшей леди

  Глава 10 Слепой и смерть

  Глава 11 Человек в тумане

  Глава 12 Человек в тумане (продолжение)

  Глава 13 Шуршатель

  Глава 14 Шуршатель (продолжение)

  Глава 15 Тайна Саннингдейла

  Глава 16 Тайна Саннингдейла (продолжение)

  Глава 17 Смерть, живущая в доме

  Глава 18 Смерть, живущая в доме (продолжение)

  Глава 19 Железное алиби

  Глава 20 Дочь священника

  Глава 21 Дом под черепичной крышей

  Глава 22 Ботинки посла

  Глава 23 Человек, который был номером 16

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg