«Нотариус из Шатонефа»

1

Тем июльским утром трудно было найти человека, более далекого от всяких приключений и неожиданностей, чем Мегрэ, коротавший время в своем саду, окруженном невысокими стенами, за которыми текла Луара.

От стен, обмазанных известью и покрытых шпалерами растений, от политых накануне грядок, от прямоугольников светло-зеленого салата и вообще от всего, казалось, шла прозрачная волна зноя, а сонные мухи с трудом передвигались в слишком плотном воздухе.

С трубкой во рту и в старой соломенной шляпе Мегрэ безмятежно расхаживал вдоль грядок с лопнувшими от спелости помидорами, из которых на землю капал сок, но вдруг поднял голову, сначала удивленный шумом мотора на этой никуда не ведущей дороге, а затем пораженный тем, что автомобиль остановился у его дверей.

Он обернулся в сторону кухни, где в голубой тени была видна госпожа Мегрэ, которая, точно так же удивленная этим событием, застыла с кастрюлей в руках.

Раздался стук медного дверного молотка. Привычным жестом госпожа Мегрэ развязала тесемки ситцевого фартука и поправила прическу.

Мегрэ не хотелось бы, чтобы создалось впечатление, будто он бросился навстречу гостю. Он остался, где был, в саду, и ему было слышно, как открылась и закрылась входная дверь, затем до него донесся звук шагов по кафельному полу коридора, по полу в столовой и, наконец, голос жены.

– Вы найдете его в саду…

Единственный прямоугольник тени находился у самого дома, в него попали железный стол, выкрашенная в зеленый цвет скамейка и эмалированный рукомойник, рядом с которым на стенке висело полотенце, чтобы можно было вымыть руки после работы в земле.

Мегрэ приближался тяжелыми шагами, сощурив от солнца маленькие глазки, и уже смог рассмотреть мужчину лет пятидесяти – шестидесяти, одетого в черное.

Чопорной манерой держаться он напомнил комиссару некоторых верховных судей.

– Огорчен, что потревожил вас, ведь вы уже на отдыхе, – начал незнакомец, ставя свой котелок на стол и вытирая лоб, обрамленный жесткими седыми волосами. – Я нотариус Мотт из Шатонефа… – И с легкой, как бы автоматической улыбкой, которую Мегрэ и впоследствии заметит у него не раз, добавил: – О! Вы, конечно, меня не знаете, а вот я о вас много слышал…

– Садитесь, пожалуйста…

– Спасибо… Я приехал… Хм!.. Лучше сказать все сразу и освободиться от этого нелегкого труда, не правда ли?

Не слишком-то приятная задача обращаться с подобной просьбой к человеку, которого застаешь курящим трубку в своем саду! Однако я приехал сюда только затем, чтобы попросить вас покинуть этот сад и этот дом на несколько дней и на время поселиться у меня…

Нотариус еще пару раз улыбнулся своей странной улыбкой, при которой всего лишь машинально вздергивал губу. Быть может, он таким образом пытался смягчить свой слишком холодный и торжественный вид?

Госпожа Мегрэ бесшумно удалилась и поднялась к себе, чтобы надеть чистое платье. Муж угадал это по звуку открываемого шкафа в ее комнате, окна которой были широко распахнуты.

– Мне известно, что, покинув уголовную полицию, вы не собирались стать частным детективом. Поэтому я приехал просить вас о помощи лишь в порядке исключения. Я изложу вам ситуацию как можно проще, и вы решите…

Он на мгновение прикрыл глаза, как бы приводя свои мысли в порядок, и Мегрэ почувствовал, что этот человек привык выражаться ясно и при этом с удовлетворением наблюдать, что его слушают.

– Как я уже вам сказал, я служу нотариусом в Шатонеф-на-Луаре, примерно в сорока километрах отсюда. Я никогда не был честолюбив, и вид этого сада и дома позволяет мне думать, что мы с вами чем-то похожи, по крайней мере, простотой наших вкусов. Короче, я могу быть счастлив только у себя дома, где жили мои родители, родители моих родителей. Все мои радости связаны с тремя дочерьми – Эмильенной, Армандой и Клотильдой. Эмильенне шестнадцать лет, Арманде девятнадцать, а Клотильде двадцать три. Лишь одна из них, Арманда, помолвлена, и свадьба должна была бы состояться в следующем месяце.

Мегрэ мимолетно отметил сослагательное наклонение, продолжая демонстрировать вежливое внимание, что отнюдь не мешало ему внимательно следить за муравьиным войском, которое живой рекой пересекало Дорожку из гравия.

– Не знаю, есть ли у вас дети…

Мегрэ отрицательно покачал головой и подумал, что, если бы жена из своей комнаты услышала эти слова, расстроилась бы на весь день, ибо это обстоятельство было несчастьем всей ее жизни.

– Я, со своей стороны, всегда предоставлял своим дочерям большую свободу. Я искренне хочу им доверять.

И хотя принято считать провинциальных нотариусов существами с предрассудками, когда дело касается состояния, у меня их вовсе нет. Короче…

Это было одним из его любимых словечек, которое появлялось в разговоре, подобно его автоматическим улыбкам.

– Короче, для меня совершенно немыслимо мешать моим дочерям выйти замуж за человека без состояния. Я это всегда говорил, а когда Арманда познакомилась с Жераром Донаваном, я даже словом не обмолвился, что этот юноша не только не имеет состояния, но и того, что называется положением. Короче…

«Опять!» – отметил Мегрэ.

– …Это художник, ему двадцать три года, год назад он снял маленький домик на берегу Луары и готовит к следующей зиме выставку, после которой рассчитывает стать известным… Арманда его любит. Она отказывается отложить свадьбу до выставки… Я полагаю, что она пускает в ход все свое кокетство, чтобы свадьба состоялась раньше, и даже связывает с этим своего рода суеверие…

Он замолчал, увидев, что Мегрэ слегка наклонился вперед, подобно задремавшему человеку.

– Я вам надоел?

– Вовсе нет. Я наблюдаю за муравьем, который тащит груз в десять раз больше его самого. Это не мешает мне слушать. Вы остановились на «своего рода суеверие».

Однако про себя Мегрэ проклинал этого зануду в черном, которому обязательно нужно было нарушить его уединение в саду и рассказывать ему с трогательной дотошностью свои семейные истории. Эмильенна? Арманда? Клотильда? Арманда и Жерар собираются пожениться? Тем лучше для них! И пусть у Жерара будет удачная выставка! Мегрэ был только что так счастлив среди своих помидоров.

– Позвольте вам предложить стакан белого вина?

– Я бы выпил стакан воды, если позволите…

«Это его дело, – подумал Мегрэ, – а вот мне нравится белое вино».

– Сейчас я уже закончу, не беспокойтесь. Я надеюсь, что описал вам счастливый дом, дружную семью, в которой царит радость. Картина будет закончена, только добавьте штрих, забавную деталь: я коллекционер.

И тут же снова эта как бы извиняющаяся улыбочка…

– Коллекционер произведений искусства из резной слоновой кости… У меня примерно тысяча восемьсот предметов, некоторые из них редчайшие… Однако вот уже в течение месяца я обнаруживаю два или три раза в неделю кражи в доме… Без сомнения, вы подумаете, что с моей стороны наглость, побеспокоить вас из-за краж, которые вы сочтете пустяковыми… Некоторые исчезнувшие предметы стоят несколько тысяч, и даже несколько десятков тысяч, но самое важное, господин Мегрэ, – моральные последствия этих мелких краж. Я обо всем подумал, вы должны это понимать. Я не принадлежу к разряду людей, которые теряют голову, и к мнительным меня не причислишь. Наша старая кухарка, так же как и я, родилась в доме; ее муж, садовник, живет с нами уже тридцать два года. Что касается молоденькой служанки, я за ней наблюдал и убежден, что она не способна стащить предметы, с которыми к тому же не знает, что делать. Я подумал также о моем первом клерке, которого вы скоро увидите…

Мегрэ содрогнулся, но не возразил.

– У меня есть второй служащий, которого вы тоже увидите и наверняка поймете, что я не могу его подозревать… Остается, как вы догадываетесь, Жерар Донаван, и именно поэтому я здесь… В соответствии с моими принципами я не имею права разрушить счастье моей дочери и этого молодого человека… Но также не имею права допустить, чтобы Арманда вышла замуж за вора…

Наконец, вы согласитесь, что невозможно, чтобы полиция вмешалась в это дело…

– Где находятся эти замечательные изделия из слоновой кости?

На этот раз улыбка господина Мотта была не столь мимолетной, потому что он понял – теперь его задача упростилась.

– В моем кабинете… Я имею в виду мой личный кабинет на втором этаже, а не в конторе, которая находится на первом этаже. Я вам расскажу на месте, какие меры принял, какие устроил ловушки…

– И они ничего не дали?

– Они не помешали тому, чтобы все эти кражи совершались, причем все чаще и чаще.

– Эти предметы легко продать?

– Скорее всего, невозможно. После первых же краж я предупредил всех торговцев, которые могли бы купить подобные вещицы, и написал некоторым известным мне коллекционерам в Париже и в Лондоне… Я позволю себе вам напомнить, что свадьба должна состояться через месяц, точнее, через двадцать девять дней, и мое отчаяние возрастает по мере приближения этой даты…

– Вы рассказали своим близким о кражах?

– Только о первой, так как подумал, что украденный предмет случайно переложили в другое место. А потом уже ничего не говорил…

– Эти, как вы говорите, предметы, они большого размера?

– Там есть вещи разного размера, но я особенно интересуюсь миниатюрными… Некоторые китайские вещицы из слоновой кости не больше грецкого ореха, однако представляют собой многофигурные композиции, и все тончайшей работы…

– Еще один вопрос: выбирает ли ваш вор наиболее ценные произведения?

– Да.

– Их легко узнать?

– Напротив, бывает очень трудно установить, является та или иная вещица из слоновой кости очень ценной или это заурядная вещь. Теперь мне осталось вам сказать…

«Сейчас заговорит об оплате!» – подумал Мегрэ.

Но нет! Нотариус из Шатонефа продолжал развивать свою мысль.

– …как, по-моему, вам следует за это браться. По всей видимости, необходимо, чтобы вы пожили в доме некоторое более или менее продолжительное время.

Кроме того, надо, чтобы вы не возбудили подозрений, и поэтому я не смогу вас представить как знаменитого комиссара Мегрэ.

Мегрэ нечасто приходилось подшучивать над людьми, однако он не смог побороть желания совершить мальчишескую выходку. Без сомнения, его вдохновила на это чрезмерная серьезность господина Мотта. Он не менее серьезно пробормотал:

– Я мог бы надеть фальшивую бороду?..

Однако его собеседник не дал себя смутить и сделал вид, что не расслышал.

– Поэтому я представлю вас как товарища по полку, приехавшего из достаточно далекого города и у которого несколько свободных дней. Какой город вам особенно хорошо знаком?

– Как вам Бержерак? – предложил Мегрэ.

– Отлично! Вы мой друг из Бержерака… господин как вас?

– Легро?

Самое любопытное, что Мегрэ не принимал все это всерьез. Он серьезно отвечал, но где-то в глубине души издевался над этим планом.

– Вы водите автомобиль?

– Нет!

– Жаль.

– Почему? Надо, чтобы господин Легро имел автомобиль?

– Это необходимо! Вы сейчас поймете почему. Я вожу машину. Все мои девочки водят, даже младшая, у которой еще нет водительских прав. Мой первый клерк иногда пользуется моей машиной, так же как и Жерар…

– И я должен следовать за ним… – проворчал Мегрэ, у которого от наблюдения за муравьиным парадом заболели глаза.

– Ничего, мы все устроим. Поскольку вы не водите машину, у вас будет шофер. Мой товарищ Легро вполне может иметь шофера. А в самом деле, какая у него будет профессия?

– Мне все равно…

– Профессия, о которой вы смогли бы убедительно говорить…

– Оптовый торговец лесом? Я всегда мечтал торговать лесом из-за запаха свежераспиленных досок…

– Идет!.. Итак, я отвезу вас в Орлеан… Мы с вами там наймем машину с шофером. Вы приедете через полчаса после меня и…

Только теперь Мегрэ спросил себя, а не спит ли он.

И стал с изумлением рассматривать этого человечка, как будто лишь сейчас его увидел, – не прошло и нескольких минут, а нотариус уже распоряжался им с невероятным спокойствием. Потом его заинтересовало, слышала ли их разговор его жена, которая спустилась в кухню.

Чтобы выиграть время, он опорожнил свой стакан с вином и выбил трубку о каблук.

– Но… – начал Мегрэ.

Наконец он понял, что чувствовал себя как околдованный и уже слишком поздно разрушать это ловко построенное хладнокровным нотариусом из Шатонефа здание.

– Я полагаю, – говорил тем временем нотариус, – что вам не долго одеться? И надо взять с собой чемодан с несколькими необходимыми вам вещами…

Мегрэ посмотрел ему в глаза, и тот выдержал взгляд.

Это был решающий момент. Конечно, Мегрэ мог бы отрезать: «Оставьте меня в покое…», а вовсе не отправиться переодеваться, как ему было предложено.

– Но…

– Подумайте о том, что Арманда выходит замуж через двадцать девять дней!

Ну и что? Разве он знает ее, эту Арманду, влюбленную в своего Жерара? И разве он коллекционировал малюсенькие фигурки из слоновой кости?

Он у себя, в своем саду, в своих сабо, соломенной шляпе, а линия тени тихонечко продвигалась по земле, все приближаясь к стене дома, чтобы к полудню вовсе исчезнуть.

– Я знаю гараж, где нам дадут шофера, которому можно доверять…

Господин Мотт ничего не подозревал! Он сидел на скамейке и изучал кончики своих хорошо начищенных туфель. Еще немножко, он бы сказал своему новоявленному приятелю: «Чего же вы ждете?»

Но случилось так, что Мегрэ поднялся, вошел в кухню. С первого взгляда он понял, что его жена слушала их разговор, ибо она покачала головой.

«Ты не поедешь!» – означал ее жест.

И он без причины, по крайней мере, без причины, которую мог бы назвать, тоже покачал головой, но не из стороны в сторону, а сверху вниз и снизу вверх.

«Я поеду!» – говорил его жест.

А затем Мегрэ произнес вслух:

– Поднимись со мной, нужно собрать мне чемодан…

На лестнице она заворчала:

– Я тебе приготовила фрикандо…

Но в комнате она была вынуждена замолчать из опасения, что господин Мотт может их услышать через открытое окно. Мегрэ высунулся, чтобы его рассмотреть.

Этот странный мужчина, так хорошо владеющий собой, с размеренной речью, изощренно вежливый, произвел на него впечатление.

– Эмильенна, Арманда и Клотильда… – ворчал он.

– Ты поэтому туда едешь?

Она его ревновала куда меньше, чем иногда демонстрировала, чтобы доставить ему удовольствие. И доказательством того, что это замечание нравилось Мегрэ, была его улыбка и пожатие плеч.

Однако, когда он посмотрел в зеркало, состроил недовольную гримасу при мысли о том, что стал господин Легро! Господин Легро из Бержерака! Господин Легро, торговец лесом!

Он попытался представить себе столовую, где вскоре ему предстоит завтракать вместе с незнакомыми ему людьми, которые будут рассматривать его с любопытством.

Вскоре он был готов, спустился вниз и нашел Мотта на том же месте, где оставил.

– Я полагаю, нам необязательно переходить на «ты»? – проворчал он, будто пытаясь отомстить за свою покорность.

– Нет. Столько времени прошло…

– Где мы проходили нашу воинскую службу?

– Я проходил свою в Оранже, в полку спаги…

Это было невероятно, но факт: этот маленький холодный господин носил огненно-красную униформу спаги и скакал по улицам Оранжа на арабской лошади!

– Пусть будет спаги, – сказал Мегрэ. – В конце концов ничто не мешает мне считать, что я тоже был спаги… Если только не заставят взобраться на лошадь…

Впрочем, эта шутка, кроме автоматической улыбки, не вызвала у нотариуса из Шатонефа никакой другой реакции, он просто вежливо ожидал, когда они смогут уйти.

Госпожа Мегрэ принесла чемодан, который Мегрэ брал с собой во время частых полицейских командировок. У него возникло желание обратиться к этому неодушевленному предмету со словами: «Ну, мой старик, нас заставляют заняться странным ремеслом… Теперь ты принадлежишь господину Легро и…»

Госпожа Мегрэ спросила:

– Когда ты вернешься?

– Через несколько дней, мадам, – вмешался господин Мотт. Я обещаю вам долго его не задерживать, потому что убежден, что вскоре истина будет установлена…

– Спасибо! – прошептал отставной комиссар.

И он сел в машину господина Мотта, который, взявшись за руль, счел своим долгом объявить:

– Ничего не бойтесь… Я никогда не езжу быстро…

– Мне это абсолютно все равно…

Вскоре они приехали в Орлеан и остановились на большой площади, напротив гаража. Пока нотариус ходил в гараж, Мегрэ зашел в пивную, которая славилась лучшим во всем департаменте темным пивом.

– Эмильенна, Клотильда и Арманда… – декламировал он. – Нет, в середине Арманда… Эмильенна, Арманда и Клотильда… был бы очень рад посмотреть, похожи ли они на своего отца.

Хотя он и ворчал себе под нос и посылал нотариуса ко всем чертям, ему все же было любопытно увидеть этот дом, прежде принадлежавший отцу и деду господина Мотта, с конторой на первом этаже, личным кабинетом на втором, с садом, потому что были садовник, семидесятилетняя служанка и юная горничная вне всяких подозрений…

– Постой! – пробормотал Мегрэ себе под нос. – Он мне ни слова не сказал о своей жене! Может, она умерла!

Господин Мотт вышел из гаража и стал искать своего приятеля. Не зная, что за ним наблюдают, он не скрывал беспокойства, и с его лица пропала нервная улыбочка.

Наконец он заметил Мегрэ на террасе и объявил ему, что шофер с машиной будут готовы через четверть часа.

Бывший комиссар воспользовался этим, чтобы выпить еще кружку, покуривая трубку на солнышке за мраморным столиком.

«Если только дом мрачный, а дочки некрасивые…»

Два часа спустя, выходя из самой светлой столовой, какую он когда-либо видел, вслед за господином Моттом, который провел его в гостиную и предложил коробку с сигарами, он уже не пытался шутить.

Возможно, он сильно удивился бы, если бы ему сказали, что он находится здесь всего часа два и еще утром ничего не слышал об Эмильенне, Арманде и Клотильде.

Эмильенна протянула ему чашку кофе, делая при этом легкий приветливый реверанс и улыбаясь своей особенной улыбкой. Клотильда опустила шторы, чтобы смягчить жаркое послеполуденное солнце, и в приглушенном свете Арманда была прекрасна – непринужденна, свежа и искренна.

– Если вы предпочитаете трубку… – пробормотал нотариус.

Конечно, он предпочитает свою трубку! Но он не хотел ее курить из-за трех молодых девушек и госпожи Мотт, которая сидела в кресле и мягко улыбалась.

Да, госпожа Мотт имелась в наличии, тихая, неприметная, которая, казалось, как во сне с улыбкой блуждала по жизни.

– Два кусочка?

– Один, если позволите.

Сотни раз, проходя мимо этих больших домов на берегу Луары, олицетворявших собой стабильность и гармонию, Мегрэ говорил себе: «Жизнь в них должна быть приятной и простой в окружении красивых вещей…»

Дом нотариуса из Шатонефа был именно тем провинциальным домом, которые строили в прежние времена, – без мелочности, без внешних эффектов, ничего некрасивого, ничего агрессивного. Меж булыжников, которыми был замощен двор, росли пучки травы. Порой раздавался скрежет тяжелой повозки, проехавшей и остановившейся на узкой улице. На светлой деревянной обшивке стен был виден налет старины, но как раз в меру, а когда они шли в гостиную, послышался тонкий звон хрустальных подвесок люстры.

– Немного погодя, дорогой друг, если вам это будет приятно, Арманда сыграет на рояле. Но я полагаю, она хотела бы дождаться прихода своего жениха. Вы любите музыку?

Конечно! Почему нет? Но у него никогда не было времени слушать ее подолгу.

– Вы любите Шуберта? – настойчиво допытывалась Арманда, листая альбом с нотами.

– Ну конечно, мадемуазель…

Он еще не звал ее Арманда, но чувствовал, что это впереди, что еще назовет их Эмильенна, Арманда, Клотильда, как будто он член их семьи.

Мегрэ отыскал взглядом тощий силуэт господина Мотта, вырисовывающийся на фоне приглушенного золота шторы. Он подглядел его знаменитый тик, его знаменитую, такую мимолетную, улыбку.

И он был уверен, что нотариус из Шатонефа говорил ему что-то вроде: «Вы видите, я вам не соврал!»

О нет! И именно это и смущало! Смущало настолько, что у Мегрэ возникло впечатление, будто он незаметно проник в этот слишком совершенный, слишком счастливый мир, в котором нет места для малых и больших гадостей жизни, которыми он занимался более тридцати лет.

И тогда он понял, тогда он внезапно содрогнулся, как будто в этом мирном и тихом окружении заметил нечто гадкое и отвратительное, например скорпиона или змею.

Ведь кто-то совершил кражи!

И этот чертов маленький нотариус будто читал по глазам его мысли. Внезапно на его лице Мегрэ подметил выражение печали.

Кто-то крал!

И это было так же оскорбительно, как если бы кто-то нарочно испортил, испачкал совершенную вещь, например, покусился на чистоту Эмильенны и стал обращаться с ней, как с девкой, или же измазал бы грязью эти совершенные зеркала, разбил бы рояль, искромсал бы этот бесподобный персидский ковер дивного голубого цвета.

Кто-то в этом доме крал!

И Мегрэ был почти готов извиниться перед хозяином Дома за свои утренние шутки, ибо он обнаружил, что простая кража предметов из слоновой кости может стать при некоторых обстоятельствах более драматичной, чем все кровавые преступления, которыми занимается уголовная полиция.

2

Позолоченная табличка нотариуса была прикреплена не к главному входу, рядом с которым стояли две каменные дорожные тумбы, а к находящемуся несколько дальше отдельному входу в контору, окна которой выделялись среди всех окон дома зелеными витражами.

Еще не закончили пить кофе, как Арманда вздрогнула при звуке шагов на улице: Жерар Донаван мог не звонить в дверь, потому что невеста издалека узнавала его походку.

Однако у двери торжественно и звучно зазвонил колокольчик, и, позабыв о сдержанности, девушка рванулась, чтобы открыть дверь, и вернулась в компании молодого человека, всем своим видом говоря Мегрэ, то бишь господину Легро:

«Видите, Жерар заслуживает, чтобы его любили!»

Что смутило бывшего комиссара – это устремленный на него настойчивый взгляд господина Мотта, который вздрогнул при виде Донавана.

А тот и вправду был великолепен, высокий юноша в расцвете сил, с загорелым лицом, светлыми глазами и свободными движениями. Под легким джемпером угадывалось атлетическое сложение.

– Жерар, я тебе представляю друга папы, его старого армейского товарища, господина Легро, он проведет у нас несколько дней…

Мужчины обменялись крепкими, почти спортивными рукопожатиями. Их взгляды встретились, и Мегрэ почувствовал мгновенное замешательство, омрачившее радость его собеседника.

– Очень рад… – произнес молодой человек.

Снова садясь на свое место, комиссар заметил, что в гостиной не хватает самой младшей из сестер, Эмильенны, которая бесшумно вышла из комнаты. А Клотильда произнесла:

– Арманда ждала вас, чтобы сесть за рояль. Все утро она разучивала эту мелодию Шуберта, которая вам так нравится…

Почему господин Мотт продолжает сверлить его взглядом, будто говоря: «Ну как? Каково ваше впечатление? Вы что-нибудь заметили?»

Мегрэ сделал ему незаметный знак, и нотариус его понял.

– Извините нас, мы не будем сегодня слушать музыку. Мой друг Легро должен обсудить со мной весьма важные вопросы…

Они поднялись по натертой до блеска лестнице, на которой косо отражались силуэты идущих людей. Господин Мотт пропустил Мегрэ вперед, и тот очутился в просторном кабинете, за широко открытыми окнами которого виднелся двор, переходящий в сад; в нем еще сохранились качели и гимнастические снаряды, служившие девушкам, когда они были детьми.

Что касается кабинета, он был строго меблирован черным деревом, и не вызывало сомнений, что это сделано для того, чтобы лучше выделить сотни безделушек из слоновой кости, разложенных в витринах, скрывающих стены вплоть до потолка.

– Я догадался, что вы о чем-то хотите мне сказать, – произнес нотариус, выдвигая для гостя кресло рыжеватой кожи.

Увы! Отныне Мегрэ больше не мог наслаждаться спокойствием и гармонией этого дома, в котором с такой изобретательностью и старанием было налажено царство порядка и счастья. Он избегал смотреть на хозяина, который сел за письменный стол.

– Я подумал, что вы, возможно, хотели бы добавить кое-какие подробности к признанию, которое сделали сегодня утром… – возразил он.

Эти первые фразы разговора трудно было бы понять всякому, кто подслушивал, бы под дверью.

Нотариус спросил:

– Вы его знаете?

Мегрэ ответил ему вопросом:

– Вы были в курсе дела?

И снова господин Мотт:

– Он сам мне все рассказал… Я не хотел заранее влиять на ваше мнение… Мне было важно увидеть…

Это была почти ловушка, и Мегрэ теперь лучше понимал то странное ощущение, которое возникло у него при виде господина Мотта.

– Этот молодой человек назвал вам свое настоящее имя?

– Да, Гассен, Жерар Гассен…

– Он вам сказал, что его отец был больше известен по кличке Коммодор или под именем, так широко известным, Голландского Мошенника?

– Он мне это сказал… Когда сегодня утром я заявил вам, что у меня нет предрассудков, имел в виду гораздо более того, что вы могли подумать… Я действительно не думаю, что сын вора обязательно должен быть вором…

Искренность, с которой Жерар мне во всем признался здесь же, в этом кабинете, вызвала во мне большую симпатию к нему… И теперь я считаю, что вы действительно располагаете всеми элементами, необходимыми для вашего расследования…

Его тик уже перестал быть улыбкой, а превратился в гримасу.

– Я предоставляю вам полную свободу… Обещаю не пытаться на вас повлиять и приму ваш приговор, каким бы он ни был… Именно с таким намерением я обратился к человеку вашего ранга…

Почему ко всему волнующему, что было в этой ситуации, примешивался какой-то нюанс, который Мегрэ пока не смог определить, какой-то тревожный элемент, какой-то скрежет?

Он Арестовывал Коммодора три раза; это был необыкновенный человек, он посещал только дворцы и изысканное общество и имел любопытное пристрастие мошенника к голландским банкирам и крупным торговцам.

Не потому ли, что они зачастую бывали в чем-то наивными? Или просто потому, что после удачи первого мошенничества Коммодору не было нужды менять тактику? А может, это суеверие с его стороны?

Красивый мужчина, такой же высокий и такой же сильный, как его сын, но более изысканный в одежде, с ореолом незапятнанно белых волос вокруг лба, он искал свои жертвы в спальных вагонах между Амстердамом и Парижем, и мошенничества его были настолько отлично задуманы и выполнены, что всего лишь раз удалось упечь его в исправительную тюрьму.

– Вы знаете, где сейчас находится Коммодор? – спросил Мегрэ, зажигая наконец свою трубку.

Нотариус кивнул в знак согласия.

– Жерар мне рассказал. Уже два года его отец живет как зажиточный буржуа на вилле, которую построил себе в Сан-Ремо… Жерар стремился завоевать самостоятельность и никогда не соглашался пользоваться нечестно заработанным состоянием… Теперь вам ясно, господин Мегрэ? Простите, господин Легро!.. Лучше прибегать к этому имени, даже когда мы одни… Вы понимаете, в чем трагедия моего случая?.. Если этот молодой человек искренен, если он честен, я рискую своими подозрениями навсегда его отвадить, чем разобью сердце моей дочери…

В то же время, если меня обманывают…

На этот раз у него появилась легкая улыбка, полная горечи, как бы объясняющая: «Зачем была нужна такая жизнь, как у меня, это постоянное стремление к совершенству, которое вас окружает, чтобы в конце концов ввести в семью бандита?»

Мегрэ спустился вниз один. Он сам об этом попросил.

Уже некоторое время не было слышно ни фортепьянных аккордов, ни голоса Арманды. Он был удивлен тем, что нашел в гостиной лишь Эмильенну, которая вздрогнула при его появлении.

– Вы ищете сестру и Жерара? – тут же спросила она.

– То есть…

– Они гуляют по саду… Я думаю, что у Арманды немного разболелась голова…

О чем с ней можно разговаривать? В детстве у него не было сестры, а его кузины жили на другом конце Франции. В юности он совсем мало общался с девушками и в качестве жены выбрал именно такую, которая меньше всего стремилась к сложности.

Наконец, в течение многих лет, проведенных в уголовной полиции, ему мало приходилось заниматься юными персонами пятнадцати-шестнадцати лет, воспитанными столь буржуазно.

Эмильенна сбила его с толку своим одновременно смелым и застенчивым взглядом, своей наполовину детской, наполовину женской фигурой, своей быстрой сменой настроений.

– Я тоже пойду погуляю… – осторожно объявил Мегрэ.

Он прошел мимо старого садовника, который скреб граблями аллею, усыпанную камешками, более блестящими, чем у него, и подумал, что надо спросить у нотариуса из Шатонефа, откуда он их привез. Подойдя к беседке, увитой розами, он заметил Арманду, вытирающую мокрые глаза платком, который она тотчас же вернула своему спутнику.

Впрочем, пара не проявила никакого удивления или смущения от присутствия Мегрэ. Напротив, поскольку тот намеревался продолжать свою прогулку, Арманда окликнула его голосом, в котором еще слышались всхлипывания.

– Господин Мег… – начала она.

Он вошел в беседку, образованную зеленью и цветами, в которую проникали тонкие лучи солнца.

– Прошу меня простить… Я забыла… Обещаю быть более осторожной… Я хотела бы, чтобы вы поговорили с Жераром, вернее, выслушали его… На машине вы будете через несколько минут в его мастерской. Правда, Жерар?

И некоторое время спустя Мегрэ в самом деле подъехал к маленькому крестьянскому домику, немного перестроенному. Он стоял на берегу Луары. Внутри было убрано большинство перегородок, и получилась достаточно просторная комната, мастерская, освещенная с трех сторон и обставленная лишь деревенской мебелью из светлой ели. В середине комнаты стояли мольберты, стены были увешаны набросками или почти законченными картинами.

– Вы знаете, кто я? – спросил Мегрэ, усаживаясь на табурет.

– Ваш портрет появился в газетах одновременно с портретом…

Коммодора, черт подери! Мегрэ вспомнил об этом!

Он еще сильно рассердился на журналистов, которым понадобилось таким образом предупредить воров и убийц, поместив снимок его плотной фигуры!

– Признаюсь, – продолжал молодой человек после короткой паузы, – я был готов к сюрпризу подобного рода. Впрочем, господин Мотт только выполняет свой долг. Что касается Арманды, она такая чувствительная, у нее такая интуиция, что с самого вашего приезда она заподозрила неладное. Когда я подтвердил ее подозрения, она невольно заплакала, как поступила бы на ее месте любая женщина. У нее очень упрощенное представление о полиции, и она почти уверена, что вы собираетесь, не долго раздумывая, меня арестовать… Что вам предложить? У меня неплохое пиво, и, по-моему, я припоминаю…

– С какого времени, – спросил Мегрэ, – мадемуазель Арманда знает, кто вы такой?

– С первого дня… Ну, скажем, с третьего, то есть со Дня, когда я понял, что люблю ее… Вы знаете, что господин Мотт воспитывает своих дочерей в свободном духе. Она пришла сюда, чтобы посмотреть на мои полотна. Я ей рассказал всю правду и пообещал назавтра повторить свою исповедь ее отцу. Добавлю, что она колебалась, и, если бы я ее послушался, вероятно, отложил бы это признание…

– Сколько вещиц из слоновой кости, на ваш взгляд, исчезло из кабинета нотариуса?

– Поверьте, я чувствую подвох в вашем вопросе. Господин Мотт рассказал своим лишь о первой краже, чтобы ему не мешали в его поисках. Но, как я вам уже сказал, Арманда обладает тонкой интуицией. Она тут же поняла, что происходили и другие кражи. Знайте же, что каждый день она находила возможность незаметно произвести осмотр коллекции, и, таким образом, мы в курсе всего, что происходит…

– Конечно, учитывая вашу профессию и ваше знание искусства, вы в состоянии установить цену различных предметов из коллекции?

– Я даже указал господину Мотту, что номер тридцать три в его каталоге – явная копия немецкого происхождения; написав в Британский музей, он был вынужден признать мою правоту…

Мегрэ выпил пиво, оказавшееся прохладным, потому что в углу комнаты был холодильник. Домишко, хотя и простенький, был удобен и не лишен изящества, которое не имеет ничего общего с дорогими коврами или антиквариатом.

– Насколько я могу судить, вы в основном пишете портреты… – продолжил Мегрэ не очень уверенно.

То есть я выбираю в качестве моделей местных жителей… Если так будет продолжаться, вскоре они все побывают в моей мастерской…

– Вы не писали портрета мадемуазель Арманды?

Жерар слегка смутился, сказал «нет», но менее искренне.

– А это полотно в розовых тонах… Это ведь мадемуазель Эмильенна?

– Это она… Впрочем, я могу вам сказать правду…

Вначале я опасался принимать Арманду одну в моем доме… Я придумал этот предлог – портрет ее сестры, чтобы избежать разговоров… Затем, когда отпала необходимость в подобном маневре, я, признаюсь, забросил этот портрет… Хотите еще пива?

И, внезапно усевшись со стаканом в руке на стол, напротив Мегрэ, произнес:

– Без сомнения, вы себя спрашиваете, зачем я вас сюда привез? Поверьте, не для того, чтобы защитить себя… И не для того, чтобы показать вам все закоулки моего дома, доказав тем самым, что украденных предметов здесь нет… Добавлю, что я вовсе не уверен, что их здесь нет, и потому каждое утро и каждый вечер я собственноручно все обыскиваю…

– Вы опасаетесь, что…

– Я не опасаюсь. Я почти уверен, что тот, кто утруждает себя кражей вещей, которые невозможно продать, лишь с одной целью, чтобы меня скомпрометировать и помешать моей женитьбе, рано или поздно найдет способ раздобыть доказательство против меня и подстроит, что эти проклятые вещицы будут обнаружены заботливо запрятанными в моем доме…

– Значит, вы убеждены, что единственная цель краж – помешать вашей свадьбе?

– Я не нашел другого объяснения. Вот уже целый месяц, как это происходит, и у меня было время поразмыслить над этим вопросом. Мне достаточно хорошо известна ваша репутация, и я не сомневаюсь, что вы, как это у вас говорится, уже прониклись атмосферой дома. Господин Мотт живет только для своей семьи и своей коллекции. И следовательно, не склонен селить у себя незнакомцев. Друзей у него наперечет. Это объясняет тот факт, что старшей из его дочерей, Клотильде, в двадцать три года еще никто не делал предложения.

– К чему вы клоните?

– А вот к чему: подозревать можно совсем небольшой круг людей. Единственный мужчина, первый клерк, которому двадцать восемь лет и зовут его Жан Видье, может подойти к Арманде и может один проникнуть в кабинет господина Мотта…

– Ну и что?

– Нет, господин Мегрэ, это не то, о чем вы подумали! Я знаю, что кажусь виновным, который отчаянно пытается навести подозрение на невиновного. Этот разговор и не состоялся бы, не будь на карту поставлено счастье, – не мое, а Арманды. Я говорю – и я не глупее других, – что этот Жан Видье, красивый малый и честолюбивый, не имеет ничего против того, чтобы стать зятем нотариуса из Шатонефа и, возможно, когда-нибудь унаследовать контору. Добавлю, что последние два года он не упускает возможности попадаться на пути Арманде и при этом бросает на нее красноречивые взгляды. Я утверждаю, что мое право, даже долг, себя защищать. Я изучил этот вопрос с большей страстью, чем вы, конечно, но и с более глубоким знанием дома и его хозяина.

Я не пытаюсь ни усыпить вашу бдительность, ни превратить вас в своего союзника. Я хочу лишь, чтобы с этим было покончено, потому что обстановка невыносима…

Мегрэ воспользовался перерывом в его речи, чтобы раскурить новую трубку и налить себе пива. Не забыть бы спросить у Жерара, откуда он его берет, потому что оно такого качества, которое редко встречается в винодельческих районах.

– По вашему мнению, это Жан Видье?

Почему же Жерар снова смутился?

– Нет, господин комиссар… Я не хочу, чтобы у вас сложилось такое впечатление… Постойте! Я буду откровенным до конца… Перед своим приездом я задавал себе вопрос: а может, у Видье были шансы?.. Я говорю не о большой любви… Но Арманда слишком живая, слишком жадна до удовольствий, если позволительно так выразиться, чтобы долго оставаться незамужем… Возможно, через несколько лет она бы согласилась принять спокойную любовь без приключений…

– А не мог бы этот клерк остановить свой выбор на Клотильде?

– Нет! Клотильда более надменна, чем ее сестра, ее возмутила бы сама мысль выйти замуж за служащего своего отца… Впрочем, только она демонстрирует некоторую холодность ко мне, потому что в конечном итоге я не кто иной, как мазила без гроша в кармане…

– Знает ли она, кто вы на самом деле?

– Нет!

– Кто в доме знает об этом?

– Господин Мотт и Арманда. Не думаю, чтобы господин Мотт рассказал об этом своей жене, он вообще очень редко посвящает ее в свои дела…

– А Жан Видье?

– Вам тоже это пришло в голову. Я долго себя спрашивал, знает ли он. Теперь же я уверен, что да. В самом деле, нотариус, который очень педантичен, после моего признания потрудился составить досье, куда включил все вырезки из газет, касающиеся моего отца. И вот однажды утром, когда Жан Видье был в кабинете один, я заметил это досье на письменном столе нотариуса…

– И по-вашему, это объясняет дело?

И Мегрэ был удивлен, когда в ответ услышал решительное:

– Нет!

Он с удивлением оглядел молодого человека и увидел, что тот смущен своим собственным порывом.

– Что вы хотите этим сказать?

– Послушайте, господин Мегрэ… Как никто другой, я интересуюсь полицейскими историями, и вы понимаете почему… Поэтому я следил по газетам за делами, которые вы вели… Я смог узнать, что – возможно, вас заденет это слово – вы всегда были лояльны, даже если речь шла о таких людях, как…

– Как ваш отец!

– Да… И поэтому я подумал, что и со мной вы будете лояльны… Я бы мог предоставить вам одному вести ваше расследование, но когда я вас узнал, тотчас же заявил Арманде, что хочу с вами поговорить… Понимаете, я нетерпелив… Вроде бы я женюсь через двадцать девять дней… Но на деле я нахожусь во власти каких-то событий, хитрости моего врага, потому что у меня есть враг, которого я не могу назвать с уверенностью… Я сказал вам то, что хотел сказать о Жане Видье… А теперь я хочу добавить столь же откровенно: хотя я настроен против него, моя интуиция подсказывает мне, что он невиновен…

Между ними сновала большая муха. За окном была видна четверка гребцов в гоночной лодке, которая промчалась как стрела по глади Луары. В густом воздухе угадывались слова рулевого, наклонившегося вперед:

«Один… два».

– Я повторяю, что мысленно перебрал по нескольку раз все вообразимые объяснения. Я даже спросил себя, а может быть, госпожа Мотт… Но нет! Это слишком глупо… Вы ее видели… Можно подумать, что господин Мотт выбрал ее под стать своему дому, тихую и приветливую.

Неспособную к сложностям… Видите ли, этот человек с высокими идеями счастья всю жизнь с ожесточением создает и проповедует счастье своей семьи, своего клана… У меня еще не слишком много опыта, господин комиссар… Я молод… Но мне приходилось бывать в разных кругах, и я нигде не встречал такого стремления к гармонии в мельчайших деталях…

Мегрэ был тем более взволнован, что это отвечало его собственным мыслям.

– Если бы я знал, что сказанное мною выйдет за стены этого дома, я откусил бы себе язык… Я опять же доверяю вашей лояльности… Речь идет о защите любви, которая, клянусь вам, чиста и искренна. В моем возрасте с трудом верят в людское коварство, и поэтому мне стыдно от того, что я говорил сейчас о Жане Видье… Я искал другое объяснение… Оно еще более ужасно…

Предположите, что господин Мотт…

Мегрэ вздрогнул, но постарался не выдать себя ни движением, ни выражением лица.

– Предположите, что этот человек, который с такой изобретательностью, вкусом и решимостью цепляется за счастье, как он его себе представляет, вдруг испугался, что незнакомец, человек, пришедший извне, проникнет к нему, как червь в плод…

И представьте себе, что он ни в коем случае не хочет поступать вразрез со своими принципами, стремится сохранить в глазах окружающих репутацию великодушного и открытого человека… Вот что я в конце концов подумал… Мне нечего добавить… Не вижу другого объяснения этой настолько абсурдной ситуации, что порой себя спрашиваю, не сошел ли я с ума…

При этих словах он встал и принялся ходить по мастерской. Машинально выдвинул ящик письменного стола.

И вдруг вынул оттуда что-то, предмет не больше грецкого ореха, и небрежно бросил его в сторону Мегрэ.

– Ну вот! Что я вам говорил?

По всей видимости, это была редкая вещица, о которой говорил нотариус из Шатонефа, маленький кусочек слоновой кости, в котором художник из Азии сумел тонко вырезать целую сцену с шестью персонажами.

Мегрэ подержал ее на ладони, с удовольствием ощущая гладкость, отполированную десятью или двенадцатью веками.

– Теперь легко установить, кто к вам приходил.

– Вы думаете? – засмеялся молодой человек.

– Господин Мотт приходил к вам в последнее время?

– Еще вчера вечером он был здесь с тремя своими дочерьми.

– А Жан Видье?

Жерар заколебался. Казалось, последнее признание ему было тяжело сделать.

– У меня нет служанки, – вздохнул он наконец. – Каждое утро на два часа приходит женщина, чтобы убраться. Ем я в гостинице…

– Я не понимаю…

– Женщина, которая у меня убирает, Матильда, тетка Видье… Он из очень простой семьи… Даже удивительно, что он не стал слишком желчным. Мне нечего добавить… Я вас отвезу назад…

– Если позволите, я вернусь пешком…

– Как хотите… Мне все равно придется отвести их машину…

И Мегрэ оказался один на улицах Шатонефа, которые солнце в этот час разрезало на две почти равные части: с одной стороны свет и зной, и можно встретить лишь кошку или разомлевшую собаку, а с другой – тень и прохлада, и торговцы, сидящие у своих порогов.

«Что же он хотел сказать?» – спрашивал себя Мегрэ.

Намеревался ли Жерар Донаван в конце концов направить его по следу нотариуса или Жана Видье?

– В этом случае, – проворчал он, обходя крытый рынок, который был пустынен, как каток, – молодой человек еще более ловок, чем его отец…

Настолько ловок, что…

В этом деле нет ни одного трупа. Ничья жизнь, по всей видимости, не находится под угрозой. Речь идет о счастливых людях, которые яростно защищают друг от друга свое счастье, такое, как они его понимают. Однако эта борьба за радость приняла форму преступления, кражи нелепых предметов, привезенных из Китая торговцами и купленных одержимым коллекционером за большие деньги.

Что же он все-таки хотел в самом деле сказать?

И тут Мегрэ заметил, что машинально положил в карман маленький кусочек слоновой кости, который для любителей стоил несколько десятков тысяч франков.

Он остановился перед дверью между двумя каменными уличными тумбами, обильно орошенными всеми собаками квартала, и с удовольствием позвонил в колокольчик с торжественным и бархатистым звоном. Маленькая служанка открыла ему лакированную дверь, отступила, давая пройти, закрыла ее за ним и объявила:

– Все в саду…

Тем не менее Мегрэ прошел в гостиную, где, как он знал, собираются только после обеда. Он положил вещицу из слоновой кости на стол, стоящий посредине комнаты, со столешницей из зеленого мрамора с нежными прожилками.

Затем он подумал, не пойти ли в контору и не завязать ли знакомство с Жаном Видье.

3

Мегрэ был разочарован вдвойне. Он бы не смог в точности сказать, каким себе представлял Видье, но во всяком случае действительность не имела ничего общего с тем образом, который мог у него сложиться.

Несмотря на зеленые витражи, которые занимали треть окон, контора была такой же светлой, как и весь дом; стены сплошь увешаны объявлениями о продаже ферм, зданий, сельскохозяйственных орудий, инвентаря и скота. Лишь мебель пришла из другой эпохи, – высокая конторка из черного дерева, рядом с которой стоял табурет с немыслимыми ножками.

Одного взгляда, брошенного на того, кто занимал этот табурет, было достаточно, чтобы понять, что второй клерк конторы, седоватый старик в шелковой черной ермолке, даже если бы на нем не было люстриновых нарукавников, сам будто бы сошел с офорта прошлого века…

Он даже не оглянулся на вошедшего Мегрэ; напротив, Жан Видье стремительно поднялся и приветствовал его, улыбаясь, еще раз приветствовал, не зная, какую честь еще ему оказать.

– Я… – начал комиссар.

– Я знаю!.. Я знаю! Господин нотариус меня предупредил…

О чем предупредил? И как поточнее определить этого молодого человека? Он разочаровывал своей банальностью. Должно быть, он был хорошим учеником, даже примерным, и вне всяких сомнений в те времена был любимчиком учителя, который приводил его в пример.

Также несомненно, что именно ему поручались все мелкие дела в классе – наполнить стакан водой, поточить карандаши, стереть мел с доски.

«Достойный молодой человек» в полном смысле этого выражения, такого можно встретить как во главе благотворительного общества, так и в роли инструктора скаутов в летнем лагере. Кто знает? Возможно, он принимал участие в постановках любительской театральной труппы и, вне всякого сомнения, обладает красивым баритоном.

Одним словом, чистенький, приглаженный, надушенный, всегда готовый жертвовать собой, готовый приветствовать, благодарить, быть полезным и приятным.

– Было условлено, что я буду в полном вашем распоряжении… Вы позволите?

Он закончил абзац в документе и передал его своему ископаемому коллеге, показывая мимикой, что не хотел бы говорить с комиссаром в конторе.

– Вы позволите показать вам помещение? Уверен, что вас как оптового торговца лесом это заинтересует…

Они оказались в маленьком коридоре, который упирался в винтовую лестницу. Молодой человек сменил тон и сказал с меньшей уверенностью:

– Хотите, мы с вами поднимемся наверх? Патрон сейчас в саду…

И Мегрэ обнаружил, что лестница вела к входу в личный кабинет господина Мотта. Жан Видье чувствовал себя здесь как дома, указал Мегрэ на кожаное кресло, в котором он сидел раньше.

– Я предпочел бы вам сказать, господин комиссар, что с самого вашего приезда догадался, кто вы… К тому же я знал, что патрон собирался вызвать сюда частного детектива… Недавно я обнаружил здесь газеты, открытые на странице частных объявлений, где объявления детективных агентств были отмечены крестиками… Вот так-то!

Он был полностью счастлив и гордился собой! Он ни на минуту не мог вообразить, что сравнение с детективами из частных объявлений по двадцать франков за строчку нисколько не льстит Мегрэ.

– Вы видите, я играю в открытую! Я мог бы сделать вид, что поверил в эту историю с торговцем леса. Повторяю, я чистосердечен, без сомнения, даже слишком, потому что в жизни не всегда хорошо показывать свои истинные чувства…

Почему эти молодые люди с их потрясающей уверенностью так ему несимпатичны? Именно об этом спрашивал себя Мегрэ, глядя на него.

– Итак, я знаю, зачем вы здесь. И сразу четко скажу, что я об этом думаю. Господин комиссар, берегитесь! Человек, который вас вызвал, полагает, что поступил очень хорошо. Но разве он подозревает, что вы сможете обнаружить? Вы увидели счастливый дом. Что бы вы сказали, если бы его внезапно омрачила драма?

В свои звездные часы Наполеон не мог иметь более значительного вида, чем этот юноша, без зазрения совести усевшийся в кресло патрона и небрежно играющий ножом для разрезания бумаг.

Ему было не важно, что ответит собеседник, и ответит ли вообще. Он буквально лопался от собственной проницательности и, без сомнения, с утра репетировал в уме свою речь, которую наконец смог произнести, изредка кидая незаметные взгляды на стекло витрины, в котором мог видеть свое отражение.

– Заметьте, – продолжал он, – что я не знаю ничего наверняка. Иначе, слишком хорошо сознавая свой Долг, не взял бы на себя ответственность что-либо скрывать. Но уже десять лет я доверенное лицо господина Мотта. Осмелюсь добавить, что вот уже в течение некоторого времени именно я выполняю всю работу в конторе. Именно я отвечаю за всю переписку, связанную с коллекцией, которую вы видите вокруг себя…

Итак!

Что означало: «Итак, не сделайте ошибки и не примите меня за обыкновенного служащего! Я не знаю, что вам обо мне наговорили, но я вас предупредил!»

– Простите… – начал Мегрэ, которому еще не представился случай открыть рот.

– Минутку… Я заявляю, что душой и разумом верю, что это расследование не только бесполезно, но и опасно… В любой момент ваши дела могут отозвать вас в другое место, так что для вас не будет зазорно…

– Спасибо!

– Я не хочу вас обидеть. Но я знаю этот дом, а вы его не знаете. И вам придется нести ответственность за то, что может произойти, если вы будете продолжать упорствовать…

Должно быть, он не был злым. Злой человек не сумел бы за такой короткий промежуток времени найти столько оскорбительных слов для бывшего комиссара уголовной полиции. Нет! Это просто самодовольный человечек! Он верил в себя, в свою значительность, в свое мнение и, вероятно, в свою честность.

– А теперь, если вы не имеете ничего против, я бы хотел, чтобы этот разговор остался между нами. Заметьте, это не просьба. Ничто не мешает вам сразу же рассказать господину Мотту все, о чем я вам сообщил, это зависит только от вас, если вы…

– Я знаю, – вздохнул Мегрэ, у которого шумело в голове.

– Что вы знаете?

– Ничего, господин Видье… Я знаю, что я абсолютно ничего не знаю, и благодарен вам за вашу добрую услугу…

– То есть?…

– Это ничего не значит… Я полагаю, конечно, что не вы развлекаетесь тем, что воруете предметы из слоновой кости…

– Вы меня подозреваете?

– Да нет! Успокойтесь!

– Потому что в этом случае я бы предпочел немедленно передать это дело в руки правосудия…

Его лицо было красным и блестело от пота.

– Я предполагаю также, что, кроме вашей маленькой речи, которая произвела на меня самое сильное впечатление, у вас нет ничего важного мне сообщить?

– Абсолютно ничего!

– Ну ладно! Вы видите, что мы друг друга прекрасно понимаем. Наша беседа окончена, господин Видье. Вы можете идти…

– Но…

– Я говорю, что вы можете идти…

– Вы останетесь в этом кабинете?

– С вашего позволения. И я хотел бы остаться один…

– Хорошо…

Он неохотно поднялся, повторяя:

– Хорошо…

– До свидания, господин Видье…

– До свидания, комиссар!

И не успела за ним закрыться дверь, как Мегрэ беззвучно рассмеялся.

Несмотря на свое заявление, ему решительно нечего было здесь делать, ему даже не было любопытно посмотреть на предметы из слоновой кости, которых было так много в витринах, что подступала тошнота.

Он ограничился тем, что набил трубку, раскурил ее и встал перед открытым окном, откуда снова увидел мерцающие камешки на аллеях.

– Не забыть бы спросить, где он берет такой прекрасный гравий…

Конечно, его сад не такой большой! И дом тоже! И у него нет трех дочерей, как у этого странного господина Мотта…

Эмильенна, Арманда и Клотильда…

Меню было крайне продуманным и в меру разнообразным, стол сервирован отлично, и господин Мотт умел выбрать вина из своего подвала.

Пришел Жерар Донаван, и Мегрэ понял, что он делал это каждый вечер и что с официальной помолвки для него всегда ставили прибор в ужин.

По этому случаю он надел городской костюм, белую рубашку, которая подчеркивала его загар, и если бы госпожа Мегрэ встретила его, она тут же нашла бы сходство с какой-нибудь кинозвездой.

Никто еще не заходил в гостиную, и бывший комиссар полагал, что безделушка из слоновой кости все еще лежит на мраморном зеленом столе. Господин Мотт был менее бледен, чем утром, потому что он днем позагорал в саду, куда подавали прохладительные напитки.

Что касается Мегрэ, у него болела голова, как это с ним нередко случалось последнее время, когда он много ходил по жаре. Возможно, пиво Донавана тоже имело к этому отношение, не говоря уж о том, что положение отставного комиссара становилось час от часу все двусмысленнее.

В итоге кого они обманули этим оптовым торговцем лесом плюс армейским другом, придуманным господином Моттом? Ни Жерара, ни Арманду! Не говоря уж о Жане Видье! Таким образом, оставались как минимум госпожа Мотт, которую, казалось, ничто не интересовало, Эмильенна и Клотильда. К тому же эти две девушки умели так посмотреть на гостя, что это его смущало, особенно когда нотариус вынуждал его беседовать о торговле лесом.

В некотором роде он испытывал ощущение, будто проник в магазин фарфора, в котором можно только протискиваться, втянув живот и стараясь не делать лишних жестов.

В полдень на него произвела впечатление сдержанная и изысканная роскошь обстановки.

Вечером она начинала ему приедаться и он обещал себе после обеда в гостиной раскурить трубку.

Зачем его сюда вызвали? Жерер и Арманда любили друг друга! У господина Мотта нет предрассудков? Ему нравилось забивать витрины предметами, которые Мегрэ уже считал почти ужасными или, по крайней мере, бесполезными? Все равно как если бы старый комиссар наполнил свои шкафы оловянными солдатиками?

Его доставили сюда на машине с шофером! Его назвали другим именем, приписали ему другую профессию!

И первым делом каждый, с кем он беседовал, считал своим долгом ему объявить:

– Этот фарс предназначен не мне, не так ли? Я прекрасно знаю, кто вы и что здесь делаете…

И тем не менее…

Он не смог бы объяснить, что чувствовал, но вопреки всему был сильно взволнован, как будто в тяжелом воздухе что-то предвещало трагедию. Он не мог привыкнуть к этому нотариусу из Шатонефа, тонкому и приглаженному, как его предметы из слоновой кости, со своим едва заметным тиком, который, должно быть, о чем-то говорил.

Смеялся ли он надо всем миром? Не скрывался ли под этой загадочной оболочкой другой человек?

Во всяком случае, он не сводил глаз со своего гостя, и порой его взгляд выражал поистине волнующий вопрос.

Арманда же старалась как можно реже смотреть на комиссара, потому что тогда в ее взгляде автоматически сквозила мольба, как будто бы она просила его быть арбитром ее судьбы.

«Эта, – думал Мегрэ, – последовала бы за своим женихом на край света, даже если бы он украл всю слоновую кость на земле».

А Жерар все время говорил за столом, и эта его разговорчивость и хорошее настроение не были напускными. Он обладал той же легкостью манер, что и его отец, таким же изяществом, выдающим породу, которая так помогала Коммодору обманывать тупых банкиров.

Изредка он кидал на бывшего комиссара мимолетный взгляд, подобно тому, как смотрят, проходя мимо, на барометр, – без сомнения, для того, чтобы убедиться, что со стороны Мегрэ не следует ожидать чего-нибудь сенсационного.

Клотильда была столь же банальна, как ее мать. Самое лучшее, что с ней могло произойти, – это замужество; она народит троих или четверых детей, в окружении которых, без лишних осложнений, найдет полное счастье или, во всяком случае, душевное и телесное спокойствие.

Но что касается Эмильенны… Она слишком молодая… или слишком искушенная для своего возраста… С ней уже нельзя обращаться как с ребенком и в то же время как-то смешно считать ее взрослой девушкой.

Мегрэ заметил, что она ничего не ела. Он подметил также, что никто на это не обратил внимания, а следовательно, она была баловнем семьи и всегда делала, что хотела.

У нее было удлиненное бледное личико, огромные зеленоватые глаза и такие длинные и тонкие пальцы, что Мегрэ, который никогда таких не видел, невольно все время их разглядывал.

– Завтра, – объявил господин Мотт, – вы можете совершить с моими дочерьми лодочную прогулку по Луаре. Я уверен, что Жерар тоже захочет поехать…

Почему бы, раз уж дело дошло до этого, не заставить его играть в жмурки или в ладошки.

– Посмотрим, – проворчал Мегрэ без энтузиазма.

– Разумеется, вы можете сами решить, куда вам поехать… Я только хотел сказать, что у нас есть Моторная лодка, она находится в ангаре на берегу…

Мегрэ спрашивал себя: «Не пытается ли он выставить меня из дома? Или хочет намекнуть, что, может быть, в этом ангаре что-то есть? В таком случае почему он сам не сходит и не посмотрит?»

Все вышли из-за стола. Как всегда, при переходе в гостиную случился небольшой затор – все вежливо уступали друг другу дорогу. Так что в результате первой в гостиную вошла Эмильенна и направилась к мраморному зеленому столу позвонить, чтобы подавали кофе.

Когда Мегрэ, в свою очередь, оказался перед этим столом, вещицы из слоновой кости там уже не было…

И когда он обернулся, увидел, что Эмильенна поцеловала в лоб отца, потом мать, а потом сделала сдержанный реверанс, ни к кому не обращаясь.

– Она всегда рано ложится… – объяснила Арманда, протягивая комиссару чашку. – Один кусок, кажется?

Отец сказал мне, что вы хотите послушать, как я играю…

Наверно, девушка уже полчаса играла на рояле, когда комиссар зашевелился, опасаясь, что заскрипят пружины кресла или половицы. Когда он выходил из гостиной, она была освещена люстрой, и, казалось, сошла с картины XVIII века, а члены семьи, застывшие в неподвижности каждый в своем кресле, напоминали восковые фигуры.

Уже давно, глядя из окна во двор, комиссар заметил отсвет со второго этажа, от окон кабинета нотариуса.

Звуки музыки все еще были слышны, когда Мегрэ неслышными шагами поднимался по лестнице и тихонько поворачивал дверную ручку. Он сразу заметил Жана Видье, устроившегося за столом своего патрона, окруженного клубами дыма сигареты, пепел с которой грозил упасть на документ, который клерк сверял с книгами.

– Что вы желаете? – спросил он, не отрывая взгляда от бумаг.

Мегрэ закрыл за собой дверь, понял по повадкам молодого человека, что он привык вот так работать по вечерам в кабинете нотариуса, который позже должен к нему присоединиться.

– У меня довольно срочная работа… – продолжал первый клерк, подавая признаки некоторого нетерпения.

– Это надолго?

– Я жду господина Мотта, чтобы закончить, и это займет у нас часть ночи.

– Очень жаль!

– Почему?

– Потому что вам не позволят работать так долго…

– Простите?

– У вас есть телефон? А, вижу! Представьте себе, я хочу вызвать полицию Шатонефа, чтобы они вас арестовали…

– Меня?

Видье поднялся, ошалев от удивления.

– Это вы меня хотите арестовать?

К счастью, музыка все еще доносилась из гостиной, заглушая его возмущенный голос.

– Да, Господи помилуй!.. Вам небезызвестно, господин Видье, что соучастие в краже является преступлением, таким же, как сама кража. Ведь можно уподобить соучастию факт недоносительства о краже…

– Но…

– Не перебивайте меня. Вы знаете, кто украл вещицы из слоновой кости у вашего патрона…

И тут Жан Видье рассмеялся:

– Они не были украдены!

– Именно это я имею в виду. Скажем, вы знаете, кто перекладывает вещицы вашего патрона. Вы знаете, что эти исчезновения могут кое-кому нанести большой вред, поставить под вопрос счастье этой персоны…

– Нет!

– Что такое?

– Я говорю «нет»!

Он вышел из себя и смотрел на Мегрэ вызывающе.

– Уж не думаете ли вы, что можете произвести на меня впечатление своим угрожающим видом! Арманда полна решимости следовать за своим возлюбленным на край света, если бы господин Мотт не дал своего согласия или забрал его назад… Я знаю это, потому что слышал, как она это говорила…

– Кому?

– Жерару! Поэтому вы видите, что никакое счастье на карту не поставлено… А что касается вещиц из слоновой кости, вы прекрасно знаете, что рано или поздно они будут положены на место, потому что с ними ничего нельзя сделать… Впрочем…

– Впрочем?..

После небольшого перерыва музыка снова продолжилась, но более тихая, и послышалось пение Арманды; немного глуховатым голосом она пела мелодию Шуберта.

– Впрочем, ничего! Что касается моего ареста… А если я вам скажу, что готов, что жду ваших полицейских?.. Признайтесь, вы не осмелитесь звонить!.. Признайтесь, ваше положение не слишком-то хорошо, господин комиссар Мегрэ!

Мегрэ просто ответил:

– Вы правы.

И это спокойствие рассеяло гнев первого клерка, лишило его уверенности, пафоса.

– Что вы хотите сказать?

– Я говорю, что вы правы… Вам нельзя предъявить обвинение в соучастии…

– Почему?

Наступил момент, когда не следует торопиться. Мегрэ принялся искать острый предмет, чтобы вытряхнуть свою трубку, затем склонился над корзиной с бумагами.

– Потому что нельзя быть соучастником преступления, которого не существует…

– Не понимаю…

– Ну конечно, мой друг! Вы прекрасно знаете – у вас была возможность ознакомиться с уголовным кодексом, – что обвинения в преступлении снимаются, когда дело касается членов одной семьи…

Насколько быстрым был взлет, настолько быстрым оказалось и падение в настроении юноши. Теперь он выглядел несчастным, готовым заплакать. Он смотрел на Мегрэ как мальчуган, которому только что надрали уши.

– Кто вам сказал?

– А как по-вашему? Не госпожа же Мотт, не так ли?

Видье улыбнулся.

– И не Клотильда, ей для этого не хватило бы хитрости.

– Не надо плохо говорить о мадемуазель Клотильде.

Если бы можно было свободно выбирать объект любви…

И Мегрэ понял, что Видье предпочел бы влюбиться в старшую из девиц Мотт, а не в среднюю.

– Вот видите! Остается немного народу…

– Она не отвечает за свои поступки, – пробормотал клерк.

– А разве я вам сказал, что отвечает? Я полагаю, она несовершеннолетняя?

– Она настроена романтически… Однажды вечером я застал ее с вещичкой из слоновой кости в руках, и она поклялась мне, что, если я расскажу кому-нибудь, она себя убьет…

– Ну да, ну да, она как раз в таком возрасте…

– Чтобы убить себя?

– Чтобы это сказать!.. Чтобы любить, как любит она!..

Чтобы ревновать, как ревнует она, ревнует настолько, чтобы прогнать предмет своей любви, но не видеть, как счастлив этот человек с ее сестрой…

– Что за идиотская мысль брать девушку с собой на свидания и рисовать ее портрет?

– Вам и об этом рассказали?…

Но в этот момент Видье прислушался и проскользнул мимо Мегрэ столь быстро, что чуть не сбил его с ног; дверь открылась и захлопнулась за ним. Секунду спустя послышался шум в соседней комнате и внезапно раздался выстрел, за которым наступила мертвая тишина.

Внизу смолкли звуки рояля.

4

Было тепло, несмотря на открытые настежь окна кабинета, сквозь которые проникали ночные ароматы сада.

Изредка вдалеке на большом шоссе были видны мчавшиеся мимо машины.

На улице перед входом между двумя дорожными тумбами Мегрэ ожидала машина с выключенными огнями; шофер в ливрее стоял рядом на тротуаре.

Господин Мотт был очень бледен. Тик кривил его губы особенно часто, и ему стоило больших усилий создавать видимость улыбки.

– Прошу меня простить, господин комиссар. Но так даже лучше, не правда ли? Было бы хуже, если бы…

Он не закончил фразу. Боялся расплакаться.

– Я хотел знать во что бы то ни стало. И у меня даже не возникло подозрения, что речь идет о романтической любви маленькой девочки… Я уже стар, а Эмильенна слишком молода; поэтому, балуя ее, я меньше ее понимал, чем сестер…

Он обернулся к Жану Видье, который сидел в кресле в уголке, еще не придя в себя от переживаний.

– Без тебя, мой храбрый Жан…

– Да нет, месье! Я уверен, что она бы не выстрелила.

Когда я услышал шум в вашей комнате, тут же подумал, сам не знаю почему, что это не вы. Мадемуазель Эмильенна взяла револьвер в вашем ночном столике. Я бросился к ней и, пытаясь отнять оружие, выстрелил. Я сожалею о вашем зеркале… – И, бросив озорной взгляд в сторону Мегрэ, добавил: – Если бы месье не приехал…

Наконец-то господин Мотт смог слегка улыбнуться.

– Если бы мой друг из Бержерака не приехал… – поправил он своего клерка. Но не закончил свою мысль.

На столе лежали недостающие предметы из коллекции, которые вернула Эмильенна; она их долго хранила в шкафу с бельем.

Он поднялся.

– Завтра я вызову мастера, чтобы заменить зеркало…

И может быть, придя в себя, он заговорит о деньгах.

– И завтра же, господин Мегрэ, я отошлю вам письмо… Я слишком устал сегодня… Сожалею, что вы так торопитесь уехать…

Через час госпожа Мегрэ быстро зажгла свет, услышав, что входная дверь открывается, Она уже выдвинула ящик стола, где лежал револьвер, но раздался громкий голос Мегрэ:

– Это я!

– Ты уже нашел эти штучки из слоновой кости для этого старого безумца?

– Ну конечно…

– Где они были?

– Я расскажу тебе позже…

Он настолько пропитался тамошней атмосферой, что ему не верилось, будто он только сегодня утром уехал из дома. И ночью ему снились очень белые камешки на дорожке и три дочери нотариуса из Шатонефа…

Эмильенна, Арманда и Клотильда…

Оглавление

1

2

3

4