«Зеленый человек»

Зеленый человек (fb2) - Зеленый человек (пер. Клара Гавриловна Савельева) (Скандальное происшествие с отцом Брауном - 4) 545K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Гилберт Кийт Честертон

Гилберт Кийт Честертон Зеленый человек

Молодой человек в бриджах, с жизнерадостным и энергичным выражением лица играл в гольф сам с собой на поле, которое было расположено параллельно песчаному пляжу и морю, отливавшему серым в вечерних сумерках. Он не просто гонял мячик как попало, а практиковал отдельные удары с сосредоточенной яростью, словно маленький и аккуратный вихрь. Он быстро выучил много игр, но утрачивал интерес к ним немного быстрее, чем усваивал правила. Его губила склонность к замечательным предложениям, благодаря которым человек может научиться играть на скрипке за шесть уроков или приобрести безупречное французское произношение на заочных курсах. Он жил в разреженной атмосфере заманчивой рекламы и радужных надежд. В настоящее время молодой человек был личным секретарем адмирала Майкла Крейвена, владельца большого дома за парком, граничившим с полем для гольфа. Будучи честолюбивым, он не собирался до бесконечности оставаться личным секретарем у кого бы то ни было. Но он был достаточно рассудителен, чтобы знать, что лучший способ избавиться от секретарской работы – быть отличным секретарем. Соответственно, он был очень хорошим секретарем и разбирался с постоянно накапливавшимися завалами корреспонденции адмирала с таким же сосредоточенным усердием, с каким подходил к мячу для гольфа. Сейчас ему приходилось иметь дело только с корреспонденцией, и он был волен поступать по собственному усмотрению, потому что последние полгода адмирал находился в плавании, и, хотя теперь он возвращался домой, его не ждали в ближайшие часы, а возможно, и дни.

Широкой спортивной походкой молодой человек, которого звали Хэролдом Харкером, преодолел гребень зеленого дерна, ограничивавший поле для гольфа, и, посмотрев на море через пески, увидел странное зрелище. Оно было нечетким, потому что небо, затянутое грозовыми облаками, темнело с каждой минутой, но на мгновение ему словно пригрезился сон из давно ушедших дней или драма, разыгрываемая призраками из другой исторической эпохи.

Последние лучи заката тянулись медными и золотыми полосами над темной полоской моря, которое казалось скорее черным, а не синим. Но еще темнее на фоне западного сияния, словно фигуры в театре теней, проступали резкие контуры двух мужчин со шпагами и в треуголках, как будто только что высадившихся на берег с одного из деревянных кораблей Нельсона. Это не было такой галлюцинацией, которая могла бы привидеться мистеру Харкеру, даже если бы он был подвержен галлюцинациям. Он принадлежал к сангвиническому типу людей с научным складом ума и с гораздо большей вероятностью вообразил бы летающие корабли будущего, а не боевые корабли прошлого. Поэтому он пришел к вполне разумному выводу, что даже футурист может поверить своим глазам.

Иллюзия длилась не более мгновения. То, что он увидел со второго взгляда, было необычным, но не фантастическим. Два человека, шагавшие по песку на расстоянии примерно пятнадцати ярдов друг от друга, были обычными современными морскими офицерами, но одетыми в почти экстравагантную парадную форму, которую офицеры по возможности стараются не надевать, за исключением больших праздников и визитов особ королевского рода. В человеке, идущем впереди, который не проявлял никакого интереса к своему спутнику, Харкер сразу же узнал своего работодателя: адмирал имел нос с высокой горбинкой и носил бородку клинышком. Человека, идущего позади, он не знал, зато понимал кое-что в обстоятельствах, связанных с парадной формой. Ему было известно, что, когда корабль адмирала стоит в соседнем порту, его посещает с официальным визитом некая высочайшая особа. Это объясняло их наряд. Но Харкер также был знаком с офицерскими обычаями и с поведением адмирала. Что могло заставить адмирала сойти на берег при полном параде, когда ему хватило бы пяти минут, чтобы переодеться в гражданскую одежду или хотя бы в обычную форму, – это ускользало от понимания секретаря. Такое обстоятельство выглядело крайне маловероятным и в течение многих недель оставалось одной из главных тайн этой таинственной истории. Зрелище этих пышных придворных регалий на пустынной сцене, разделенной между темным морем и песком, имело нечто общее с комической оперой.

Второй мужчина выглядел еще более необычно, несмотря на безупречную форму лейтенанта, и отличался еще более необычным поведением. Его походка была странно тяжелой и неровной; он то замедлял, то ускорял шаг, словно никак не мог решить, стоит обогнать адмирала или нет. Адмирал был глуховат и определенно не слышал шагов по мягкому песку у себя за спиной, но если бы кто-нибудь изучил эти отпечатки ног на манер сыщика, то мог бы выдвинуть двадцать предположений, от хромоты до танца. Смуглое лицо мужчины скрывалось в тени, но глаза то и дело стреляли по сторонам и поблескивали, выдавая его волнение. Один раз он пустился бегом, но быстро перешел на медленную и бесшабашную походку вразвалочку. Потом он, с точки зрения Харкера, совершил нечто немыслимое для любого офицера военно-морского флота его величества, окажись он даже в клинике для буйнопомешанных. Он обнажил шпагу.

В этот удивительный момент на грани чуда обе идущие фигуры исчезли за мысом на берегу. Изумленный секретарь лишь успел заметить, как смуглый незнакомец небрежным движением срубил головку прибрежного остролиста своим блестящим клинком. Казалось, он совершенно отказался от намерения догнать другого человека, но на лице Хэролда Харкера отразилось тяжкое раздумье. Некоторое время он стоял, размышляя, а потом зашагал прочь от берега к дороге, проходившей мимо ворот особняка и приближавшейся к морю по длинной кривой.

Именно по этому изгибу дороги и должен был прийти адмирал, принимая во внимание направление, в котором он шел, и исходя из естественного предположения, что он возвращается домой. Путь вдоль песков, ниже поля для гольфа, поворачивал в сторону от моря прямо за мысом, превращался в дорогу и вел к воротам Крейвен-Хаус. Туда со свойственной ему порывистостью и устремился секретарь в надежде встретить своего патрона, идущего домой. Но адмирал, по всей видимости, не собирался домой. Как ни странно, секретарь тоже объявился в доме лишь много часов спустя, и эта долгая задержка породила немалую тревогу и растерянность в Крейвен-Хаус.

За колоннами и пальмами этого чересчур величественного загородного дома ожидание постепенно сменялось беспокойством. Дворецкий Грайс, крупный мрачный мужчина, необычно молчаливый в общении как с господами, так и со слугами, выказывал признаки обеспокоенности, расхаживая по обширному холлу и поглядывая на окна со стороны парадного, выходившие на белую дорогу к морю. Сестра адмирала Мэрион, присматривавшая за домом в его отсутствие, сочетала орлиный нос своего брата с более чванливым выражением лица; она была разговорчивой и выражала свои мысли довольно бессвязно, хотя и не без юмора, а в минуты волнения ее голос становился пронзительным, как у попугая какаду. Дочь адмирала Олив была смуглой мечтательной девушкой, немного рассеянной, молчаливой и меланхоличной, поэтому разговор в основном вела тетя, что ее вполне устраивало. Однако Олив умела внезапно и заразительно смеяться.

– Ума не приложу, почему они еще не здесь, – заговорила старшая дама. – Почтальон видел, как адмирал идет по берегу вместе с этим ужасным Руком. И почему только его называют лейтенантом Руком?

– Наверное, потому, что он и есть лейтенант, – предположила меланхоличная молодая дама, оживившись на мгновение.

– Не понимаю, почему адмирал держит его при себе, – фыркнула ее тетя, словно речь шла о домашней прислуге. Она очень гордилась своим братом и всегда называла его адмиралом, но ее представления о распределении полномочий между флотскими офицерами были, мягко говоря, неточными.

– Да, Роджер хмурый и необщительный, но это, конечно, не мешает ему быть хорошим моряком, – сказала Олив.

– Моряком! – воскликнула ее тетя, издав одну из своих пронзительных попугайских нот. – По-моему, он не похож на моряка. «Полюбила моряка красотка», как пели в годы моей юности… Только подумать об этом! Моряк должен быть веселым, свободным и бесшабашным. А этот не поет моряцких песен и не танцует хорнпайп[1].

– Вообще-то адмирал тоже нечасто танцует хорнпайп, – заметила девушка.

– Полно, ты понимаешь, что я имею в виду, – парировала пожилая дама. – В нем нет ни бодрости, ни живости – ничего. Даже из этого паренька, секретаря, получился бы лучший моряк.

Трагическое выражение лица Олив преобразилось вместе с ручейком приятного и мелодичного смеха.

– Уверена, мистер Харкер станцует для вас хорнпайп, – сказала она, – и еще заявит, что выучил танец за полчаса по книжному руководству. Он всегда так учится.

Внезапно она перестала смеяться, посмотрела на напряженное лицо своей тетушки.

– Мистер Харкер тоже почему-то не приходит, – добавила она.

– Мне нет дела до мистера Харкера, – ответила тетя, встала и выглянула в окно.

Желтоватый вечерний свет уже давно сменился серым и теперь начал белеть от луны, восходящей над обширным и плоским прибрежным ландшафтом, где взгляд не останавливался ни на чем, кроме рощицы искривленных ветрами деревьев вокруг пруда и длинного, темного силуэта таверны «Зеленый человек», стоявшей на берегу. Повсюду, включая дорогу, не было заметно ни единого живого существа. Никто не видел ни человека в треуголке, раньше прошедшего вдоль берега, ни другую странную фигуру, следовавшую за ним. Никто не видел и секретаря, наблюдавшего эту картину.

Лишь после полуночи секретарь наконец ворвался в дом и разбудил жильцов. Его лицо, белое, как у привидения, казалось еще более бледным на фоне невозмутимой физиономии и солидной фигуры инспектора полиции. Багровое, тяжеловесное и безразличное лицо инспектора странным образом больше напоминало маску злого рока, чем бледные черты секретаря. Женщинам со всевозможными предосторожностями и околичностями сообщили, что тело адмирала Крейвена недавно выловили из водорослей и нечистот в пруду под деревьями. Адмирал утонул и был непоправимо мертв.

Каждый знакомый секретаря Хэролда Харкера легко мог предположить, что, несмотря на свое волнение, на следующее утро он постарался быть в центре внимания. Он увлек инспектора, с которым встретился прошлым вечером на дороге около «Зеленого человека», в отдельную комнату для частной консультации. Там он принялся допрашивать инспектора, как тот сам мог бы допрашивать неотесанного мужлана. Но инспектор Бернс был крепким орешком, либо слишком умным, либо слишком глупым, чтобы негодовать из-за подобных мелочей. Вскоре сложилось впечатление, что он далеко не так глуп, как могло показаться с первого взгляда, так как он избавился от назойливых вопросов Харкера в неторопливой, но методичной и рациональной манере.

– Итак, – произнес Харкер (в тот момент его голова была полна текстов из руководства под названием «Как стать сыщиком за десять дней»), – полагаю, мы имеем дело с классическим треугольником: несчастный случай, убийство или самоубийство.

– Не знаю, при чем здесь несчастный случай, – ответил полисмен. – Еще не стемнело, и пруд находился в пятидесяти ярдах от дороги, которую адмирал знал как свои пять пальцев. С таким же успехом он мог пойти и аккуратно лечь в лужу посреди улицы. Что касается самоубийства, это довольно смелое, но ничем не подкрепленное предположение. Адмирал был бодрым, преуспевающим и очень богатым человеком, почти миллионером, хотя, разумеется, это ничего не доказывает. Он выглядел совершенно нормальным и довольным личной жизнью, так что он был последним человеком, которого я мог бы заподозрить в желании утопиться.

– Итак, – повторил секретарь, понизив голос от восторга, – полагаю, мы подошли к третьей возможности.

– Полагаю, не стоит слишком спешить, – сказал инспектор, к вящей досаде Харкера, который вечно куда-то спешил. – Естественно, есть несколько обстоятельств, которые хотелось бы прояснить. К примеру, хотелось бы узнать о его собственности. Вам известно, кто ее унаследует? Вы его личный секретарь; вы знаете что-либо о его завещании?

– Я секретарь, но не настолько личный, – ответил молодой человек. – Его поверенные в делах – господа Уиллис, Хардман и Дайк на Сатфорд-Хай-стрит; думаю, завещание хранится у них.

– Хорошо, скоро я нанесу им визит, – сказал инспектор.

– Давайте сразу же отправимся к ним, – нетерпеливо предложил секретарь.

Не получив ответа, он дважды прошелся по комнате туда и обратно, а потом взорвал очередную бомбу.

– Что вы сделали с телом, инспектор? – поинтересовался он.

– Доктор Стрейкер сейчас обследует его в полицейском участке. Его рапорт будет готов примерно через час.

– Он не может быть готов так скоро, – заявил Харкер. – Мы сэкономили бы время, если бы встретились с доктором в адвокатской конторе.

Тут он замолчал, и его порывистый тон вдруг сменился некоторым замешательством.

– Послушайте, – сказал он. – Я хочу… сейчас нам нужно быть как можно внимательнее к молодой даме, несчастной дочери адмирала. Ей пришла в голову одна мысль, которая может показаться абсурдной, но мне не хотелось бы расстраивать ее. Она хочет проконсультироваться со своим другом, который сейчас находится в городе. Его зовут Браун. Он какой-то священник или пастор; она дала мне его адрес. Я не очень-то доверяю священникам, но…

Инспектор кивнул.

– Я сам не доверяю священникам, но вполне доверяю отцу Брауну, – сказал он. – Мне приходилось с ним работать над одним запутанным делом о краже драгоценностей. Ему следовало бы стать полицейским, а не священником.

Так и получилось, что, когда они приехали в соседний городок, чтобы встретиться с доктором Стрейкером в адвокатской конторе, отец Браун уже сидел там, скрестив руки на ручке своего тяжелого зонта, и вел приятную беседу с единственным компаньоном фирмы, который оказался на месте. Доктор Стрейкер тоже прибыл, но, видимо, совсем недавно: он, аккуратно положив свои перчатки в цилиндр, поставил цилиндр на столик. Судя по кроткому и радостному выражению лунообразного лица священника и беззвучным смешкам пожилого седовласого адвоката, с которым он разговаривал, доктор еще не успел сообщить трагическое известие.

– Все-таки сегодня прекрасное утро, – говорил отец Браун. – Гроза прошла стороной. Я видел большие темные тучи, но вроде бы не пролилось ни капли дождя.

– Ни капли, – согласился адвокат, вертевший в руках ручку; это был мистер Дайк, третий партнер фирмы, – и на небе ни облачка. Отличный денек для отдыха.

Тут он обратил внимание на новоприбывших, отложил ручку и встал.

– Добрый день, мистер Харкер, как поживаете? – произнес он. – Я слышал, адмирала скоро ждут домой.

Голос Харкера глухо прозвучал в просторной комнате:

– Мне очень жаль, но мы принесли дурные вести. Адмирал Крейвен утонул, не успев добраться до дома.

В самой атмосфере приемной произошла перемена, хотя люди остались неподвижными. Оба смотрели на говорившего с таким выражением, словно невысказанная шутка застыла у них на губах. Оба повторили слово «утонул», переглянулись, а потом снова посмотрели на секретаря. На этот раз последовал залп коротких вопросов.

– Когда это произошло? – спросил священник.

– Где его нашли? – поинтересовался адвокат.

– Его нашли в пруду у побережья, неподалеку от таверны «Зеленый человек», – ответил инспектор. – Он был весь покрыт зеленой тиной и водорослями, так что сначала его трудно было опознать. Но доктор Стрейкер… В чем дело, отец Браун? Вам нехорошо?

– «Зеленый человек», – пробормотал отец Браун и поежился. – Извините… прошу прощения за мою слабость.

– Что вас расстроило? – спросил офицер полиции, внимательно смотревший на него.

– Наверное, то, что он был покрыт зеленой тиной, – ответил священник с нервным смешком. Потом он добавил более твердым голосом: – Я подумал, что это были морские водоросли.

Теперь все смотрели на священника как на сумасшедшего, однако следующее удивительное заявление исходило не от него. Мертвую тишину, повисшую в комнате, нарушил полицейский врач.

Доктор Стрейкер, даже судя по внешности, был незаурядным человеком. Очень высокий и угловатый, он одевался с официальной строгостью, но по старой моде, принятой в середине викторианской эпохи. Несмотря на сравнительно молодой возраст, он носил очень длинную каштановую бороду, расправленную поверх жилета. По контрасту с бородой его лицо, с резкими чертами, но красивое на свой манер, казалось необычно бледным. В глубоко посаженных глазах просматривался слабый намек на косоглазие, не слишком вредивший его внешности. Все обратили на это внимание, потому что он заговорил с неописуемой властностью, но сказал лишь следующее:

– Что касается подробностей, связанных с кончиной адмирала Крейвена, следует уточнить еще одно обстоятельство. – Он выдержал паузу и задумчиво добавил: – Адмирал Крейвен не утонул.

Инспектор стремительно повернулся к нему, на его лице был написан вопрос.

– Я только что осмотрел его тело, – ответил Стрейкер. – Причиной смерти явилась колотая рана в сердце, нанесенная узким клинком вроде стилета. Лишь после смерти, причем спустя некоторое время, труп спрятали в пруду.

Отец Браун разглядывал доктора Стрейкера с таким оживленным вниманием, какое он редко обращал на других людей. Когда группа людей, собравшихся в комнате, начала расходиться, он ненавязчиво присоединился к врачу, чтобы побеседовать с ним на улице. Их ничто не задерживало в конторе, кроме формального вопроса о завещании. Нетерпение молодого секретаря подогревалось профессиональным этикетом пожилого юриста. Но в конце концов – скорее благодаря тактичности священника, а не авторитету инспектора – последний был вынужден признать, что никакой тайны здесь не существует. Мистер Дайк с улыбкой сообщил, что завещание адмирала представляет собой обычный, ничем не примечательный документ, по которому все состояние переходит к его единственной дочери Олив, и нет никаких причин скрывать этот факт.

Врач и священник медленно шли по улице, тянувшейся за пределы городка по направлению к Крейвен-Хаус. Харкер со своей обычной энергией вырвался вперед, стремясь куда-нибудь попасть, но двое других больше интересовались беседой, чем дорогой. Высокий доктор обратился к низенькому священнику довольно загадочным тоном:

– Итак, отец Браун, что вы думаете об этом?

Отец Браун пристально посмотрел на него.

– Кое-что приходит мне в голову, но главная беда в том, что я едва знал адмирала, хотя и встречался с его дочерью, – ответил он.

– Адмирал был таким человеком, о которых говорят, что у них нет ни одного врага, – мрачно произнес доктор.

– Мне кажется, вы имеете в виду что-то другое, о чем лучше умолчать, – сказал священник.

– О, это не мое дело, – поспешно, но довольно резко ответил Стрейкер. – У него были свои причуды. Однажды он угрожал мне судом из-за операции, но потом, видимо, передумал. Меня не удивит, если он грубо обходился со своими подчиненными.

Отец Браун, который смотрел на фигурку секретаря, ушедшего далеко вперед, вдруг осознал причину его спешки. Примерно в пятидесяти ярдах перед секретарем дочь адмирала медленно брела по дороге к отцовскому дому. Вскоре Харкер поравнялся с ней, и все остальное время отец Браун наблюдал за безмолвной драмой двух человеческих спин, уменьшавшихся с расстоянием. Секретарь явно был чем-то взволнован, но если священник и догадался о причине его волнения, то сохранил ее при себе. Когда они подошли к углу дома, где жил доктор, он ограничился краткой фразой:

– Не знаю, можете ли вы еще что-нибудь рассказать.

– С какой стати? – отрывисто бросил доктор и ушел, оставив неопределенность по поводу того, мог ли он вообще что-нибудь рассказать, а если мог, то почему должен был это сделать.

Отец Браун продолжил путь в одиночестве вслед за двумя молодыми людьми, но когда он приблизился к входу в аллею адмиральского парка, то был остановлен девушкой, которая вдруг развернулась и пошла прямо к нему. Ее лицо было необычно бледным, а глаза сверкали каким-то новым и еще безымянным чувством.

– Отец Браун, – тихо сказала она. – Мне нужно как можно скорее поговорить с вами. Вы должны выслушать меня, я не вижу другого выхода.

– Конечно, – ответил он так же невозмутимо, как если бы уличный мальчишка спросил его, который час. – Куда мы пойдем?

Девушка наугад привела его к одной из обветшавших парковых беседок, и они опустились на скамью под густым лиственным пологом. Она начала сразу же, как будто могла упасть в обморок, если не облегчит душу.

– Хэролд Харкер говорил мне разные вещи, – сказала она. – Он говорил ужасные вещи.

Священник кивнул, и она поспешно продолжила:

– Речь идет о Роджере Руке. Вы знаете Роджера?

– Мне говорили, что товарищи-моряки называют его Веселым Роджером, потому что он никогда не веселится и выглядит как пиратский череп с костями, – ответил Браун.

– Он не всегда был таким, – тихо промолвила Олив. – Должно быть, с ним произошло что-то очень странное. В детстве мы были друзьями и часто играли в песке на берегу. Он был очень бесшабашным и твердил, что собирается стать пиратом. Можно даже сказать, что он мог бы пойти на преступление, начитавшись бульварных романов, но в его представлении о пиратстве было нечто поэтическое. Тогда он действительно был Веселым Роджером. Наверное, он был одним из последних мальчишек, хранивших мечту о бегстве из дома на борту корабля. В конце концов родителям пришлось согласиться на его поступление в военно-морской флот. Но…

– Да, – терпеливо произнес отец Браун.

– Но, должно быть, бедный Роджер разочаровался в своей мечте, – продолжала она, сверкнув одной из своих редких улыбок. – Морские офицеры слишком редко держат в зубах кинжалы и размахивают абордажными саблями или черными флагами. Впрочем, это не объясняет произошедшей с ним перемены. Он просто застыл, стал замкнутым и угрюмым, словно ходячий мертвец. Теперь он все время избегает меня, но это не имеет значения. Мне кажется, его сломило какое-то горе, которое меня не касается. И вот… если Хэролд говорит правду, то это не горе, а сумасшествие или одержимость дьяволом.

– Что сказал Хэролд? – поинтересовался священник.

– Это так ужасно, что не хочется повторять, – ответила она. – Он клянется, что видел, как Роджер крался за моим отцом в тот вечер. Потом он помедлил и обнажил шпагу… а доктор говорит, отца закололи стальным острием… Я просто не могу поверить, что Роджер Рук способен на такое. Он угрюмый, а отец был вспыльчив, и они ссорились друг с другом, но что такое ссора? Я не могу сказать, что сейчас заступаюсь за старого друга, потому что он ведет себя со мной недружелюбно. Но в некоторых вещах испытываешь твердую уверенность, даже если речь идет о старом знакомом. Тем не менее Хэролд клянется, что он…

– Хэролд много и часто клянется, – сказал отец Браун.

Внезапно наступила тишина; потом девушка сказала уже другим тоном:

– Это правда, он дает и другие клятвы. Хэролд Харкер только что сделал мне предложение.

– Я должен поздравить вас или скорее его? – поинтересовался ее спутник.

– Я сказала, что он должен подождать, но он плохо умеет ждать. – Она неожиданно и не к месту рассмеялась. – Он сказал, что я его идеал, его высокая мечта и так далее. Он жил в Соединенных Штатах, но почему-то я никогда не вспоминаю об этом, когда он говорит о долларах, – только когда он говорит об идеалах.

– Полагаю, прежде чем решить насчет Хэролда, вы хотите узнать правду о Роджере, – очень мягко сказал священник.

Девушка заметно напряглась и нахмурилась, а потом внезапно улыбнулась.

– О, вы слишком много знаете, – сказала она.

– Я очень мало знаю, особенно об этом деле, – спокойно ответил священник. – Но я знаю, кто убил вашего отца.

Она побледнела, вскочила с места и впилась в собеседника взглядом. Отец Браун скривил губы и продолжил:

– Я свалял дурака, когда впервые осознал это. Кто-то спросил, где его нашли, а потом пошли разговоры о зеленой тине и «Зеленом человеке».

Отец Браун тоже встал. Решительно сжав ручку своего громоздкого зонта, он обратился к девушке еще более серьезным тоном, чем раньше:

– Я знаю еще кое-что, и это ключ к ответу на все ваши загадки, но пока что я ничего вам не скажу. Конечно, это плохо для вас, но далеко не так плохо, как то, что вы воображаете. – Он застегнул пальто и повернулся к воротам. – Я собираюсь повидать вашего мистера Рука в хижине на берегу, недалеко от того места, где его видел мистер Харкер. Думаю, он живет там. – И священник направился к пляжу.

Олив была впечатлительной девушкой, возможно, даже слишком впечатлительной для того, чтобы оставлять ее в одиночестве, где она могла обдумывать намеки, брошенные ее добрым знакомым. Но отец Браун спешил потому, что хотел найти лучшее лекарство от ее тягостных раздумий. Таинственная связь между реакцией священника и случайным разговором о пруде и трактире распадалась в ее воображении на сотни зловещих символов. «Зеленый человек» становился призраком, увитым жуткими водорослями и бродившим вокруг под луной; вывеска трактира превращалась в человеческую фигуру, словно свисавшую с виселицы, а сам трактир – в темную подводную таверну для утонувших моряков. И все же отец Браун выбрал самый быстрый путь, чтобы развеять подобные кошмары во вспышке ослепительного света, еще более таинственного, чем тьма.

Еще до заката в ее жизнь вернулось нечто, снова перевернувшее ее мир с ног на голову. Некое желание, о котором она почти не догадывалась, внезапно оказалось исполненным. Это было словно сон, вроде бы старый и знакомый, но все же непостижимый и невероятный. Роджер Рук шел к ней по песку, и даже когда он казался точкой на расстоянии, она знала, что он преобразился. По мере приближения она видела, что его смуглое лицо лучится смехом и восторгом. Он подошел прямо к ней, словно они никогда не расставались, и взял ее за плечи со словами:

– Слава богу, теперь я могу позаботиться о тебе!

Она не знала, что ответила, но слышала собственный голос, бессвязно спрашивавший, почему он так изменился и выглядит таким счастливым.

– Потому что я счастлив, – ответил он. – Я услышал дурные вести.

Все заинтересованные лица, включая нескольких, которые не выглядели заинтересованными, собрались на садовой дорожке, ведущей к Крейвен-Хаус, чтобы выслушать уже окончательно формальное оглашение завещания и более практические советы адвоката в связи с кончиной адмирала. За седовласым поверенным в делах, вооруженным завещательными документами, стояли инспектор, облеченный властными полномочиями, и лейтенант Рук, оказывавший неприкрытые знаки внимания своей даме. Некоторые удивились, увидев высокую фигуру доктора, другие были озадачены, увидев приземистую фигурку священника. Харкер, этот Летучий Меркурий, вышел им навстречу из главных ворот и повел на лужайку, а потом снова убежал вперед, чтобы подготовиться к приему посетителей. Он сказал, что вернется мигом, и все, кто наблюдал за его неуемной энергией, вполне могли поверить этому, но пока что они застряли на лужайке перед домом.

– Напоминает мне пробежку во время игры в крокет, – заметил лейтенант.

– Этот молодой человек очень раздосадован тем, что жернова закона не могут поспеть за ним, – произнес адвокат. – К счастью, мисс Крейвен в курсе наших профессиональных затруднений и отсрочек. Она любезно заверила меня, что по-прежнему доверяет моей медлительности.

– Мне хотелось бы так же доверять его быстроте, – неожиданно сказал доктор.

– Что вы имеете в виду? – нахмурившись, спросил Рук. – Вы хотите сказать, что Харкер слишком проворен?

– Слишком проворен и слишком медлителен, – пояснил доктор Стрейкер на свой загадочный манер. – Мне известен по крайней мере один случай, когда он не был таким проворным. Почему он полночи околачивался возле пруда и у «Зеленого человека», прежде чем инспектор нашел тело? Зачем он встретился с инспектором? Почему он хотел встретиться с инспектором перед таверной?

– Не понимаю вас, – сказал Рук. – Вы намекаете, что Харкер говорит неправду?

Доктор Стрейкер промолчал, а седой адвокат по-стариковски добродушно рассмеялся.

– Я не имею против этого молодого человека ничего более серьезного, чем его своевременная и достойная похвалы попытка обучить меня моему собственному делу.

– Кстати, он попытался учить и меня моему делу, – заметил инспектор, присоединившийся к группе перед домом. – Но это не имеет значения. А вот если за намеками мистера Стрейкера что-то кроется, это имеет значение. Я вынужден попросить вас выразиться яснее, доктор. Возможно, мне придется немедленно допросить его.

– Вон он идет, – сказал Рук, когда подвижная фигура секретаря снова возникла в дверном проеме.

В этот момент отец Браун, который оставался безмолвным и незаметным в конце процессии, поразил всех остальных, особенно тех, кто знал его. Он не только быстро вышел вперед, но и повернулся лицом к собравшимся с почти угрожающим видом, словно сержант, приказывающий солдатам остановиться.

– Стойте! – почти сурово произнес он. – Прошу прощения, но мне абсолютно необходимо первым встретиться с мистером Харкером. Я должен сказать ему нечто известное мне и больше никому, нечто важное для него. Это может предотвратить весьма трагическое недоразумение.

– О чем вы толкуете? – спросил адвокат Дайк.

– О дурных вестях, – ответил отец Браун.

– Послушайте… – раздраженно начал инспектор, но вдруг встретился взглядом со священником и припомнил странные дела, которые ему довелось видеть в былые дни. – Ладно, если бы это был любой другой человек, кроме вас, то я бы сказал: какая наглость…

Но отец Браун уже не мог слышать его и секунду спустя беседовал с Харкером на крыльце. Они прошлись взад-вперед несколько шагов, а потом исчезли в темных недрах дома. Лишь через двенадцать минут отец Браун вышел наружу в одиночестве.

К удивлению собравшихся, он не выказал намерения войти обратно в дом, когда все остальные наконец собрались это сделать. Вместо этого он опустился на шаткую скамью под лиственной беседкой и, пока процессия исчезала в дверях, раскурил трубку и стал мечтательно рассматривать зазубренные листья над головой и слушать пение птиц. Никто, кроме него, не обладал таким здоровым и неистощимым аппетитом к безделью.

Отец Браун был окутан облачком дыма и рассеянными мечтаниями, когда входные двери снова распахнулись и из общей сумятицы к нему устремилось несколько фигур. Олив и ее молодой почитатель Рук без труда одержали победу в этой гонке. Их лица были озарены изумлением, а лицо инспектора Бернса, тяжело топавшего позади, словно слон в посудной лавке, раскраснелось от возмущения.

– Что все это значит? – выдохнула Олив, едва остановившись. – Он исчез!

– Сбежал! – выпалил лейтенант. – Харкер только что собрал свой чемодан и сбежал! Ушел через заднюю дверь, перелез через живую изгородь и умчался бог знает куда. Что вы ему сказали?

– Обойдемся без глупостей, – перебила Олив. – Конечно, отец Браун сказал, что его преступление раскрыто, и теперь он убежал. Не могу поверить, что он оказался таким злодеем!

– Ну что вы теперь натворили? – спросил инспектор, выступивший вперед. – Зачем вы меня так подвели?

– Да, – отозвался отец Браун. – Что я натворил?

– Вы позволили убийце уйти! – вскричал Бернс, и его голос прозвучал как гром в тихом саду. – Вы помогли убийце уйти! Как последний дурак, я дал вам предупредить его, и теперь он уже за несколько миль отсюда.

– Это правда, в свое время я помог нескольким убийцам, – сказал отец Браун и задумчиво добавил: – Но, как вы понимаете, я не помогал им совершить убийство.

– Но вы все знали, – настаивала Олив. – Вы с самого начала знали, что это он. Вот почему вы так расстроились, когда нашли тело; вот что имел в виду доктор, когда говорил, что подчиненный моего отца может испытывать неприязнь к нему.

– И я о том же, – раздраженно бросил инспектор. – Вы еще тогда знали, что он…

Отец Браун спокойно кивнул.

– Да, – сказал он. – Я еще тогда знал, что убийцей был старый Дайк.

– Кто? – спросил инспектор и замер в мертвой тишине, прерываемой лишь птичьими трелями.

– Я имею в виду мистера Дайка, поверенного в делах, – сказал отец Браун с видом учителя, объясняющего первоклассникам элементарные вещи. – Седовласого джентльмена, который собирается огласить завещание.

Все стояли как статуи, глядя на священника, пока он снова аккуратно набил трубку и чиркнул спичкой. Наконец Бернс собрался с силами и нарушил гнетущее молчание.

– Ради всего святого, почему? – едва ли не яростно воскликнул он.

– Почему? – повторил священник и встал, задумчиво попыхивая трубкой. – Что касается его мотивов… Полагаю, пришло время сообщить вам – или тем из вас, кто еще этого не знает, – важный факт, который служит ключом к этому делу. Это большая беда и тяжкое преступление, но речь идет не об убийстве адмирала Крейвена.

Он вгляделся в лицо Олив и очень серьезно добавил:

– Я сообщу вам дурную весть прямо и в нескольких словах, потому что считаю вас достаточно храброй и, наверное, достаточно счастливой, чтобы стойко принять ее. У вас есть сила и возможность показать себя великой женщиной. Дело в том, что вы не являетесь богатой наследницей.

Снова наступила тишина, и он возобновил объяснение:

– Увы, большая часть денег вашего отца пропала из-за финансовых махинаций этого седого джентльмена, который, к моему прискорбию, оказался мошенником. Адмирала Крейвена убили, чтобы он не смог раскрыть правду о том, как его ограбили. Факт его банкротства и вашего бедственного положения – единственный ключ не только к убийству, но и ко всем остальным загадкам этого дела.

Я сообщил мистеру Руку, что вы лишились наследства, и он сразу же поспешил вам на помощь. Мистер Рук – замечательный человек.

– Да будет вам, – сердито буркнул Рук.

– Мистер Рук – настоящее чудовище, – произнес отец Браун с невозмутимостью ученого мужа. – Он представляет собой анахронизм, атавизм, пережиток каменного века. Из всех варварских предрассудков, вроде бы полностью искорененных и вымерших в наши дни, честь и независимость занимают первое место. Впрочем, я не раз сталкивался с вымершими предрассудками. Мистер Рук – ископаемое животное, плезиозавр. Он не собирался жить на средства своей жены и не хотел, чтобы его называли охотником за приданым. Поэтому он замкнулся в себе и вернулся к жизни лишь после того, как я принес ему добрую весть о вашем разорении. Он хотел работать для своей жены, а не находиться у нее на содержании. Отвратительно, не правда ли? Теперь обратимся к более светлому персонажу – мистеру Харкеру.

Я сообщил мистеру Харкеру о вашем банкротстве, и он в панике убежал. Не будьте слишком суровы к нему. У него есть и высокие, и низменные порывы, но они все перепутаны. В честолюбии нет ничего плохого, но он называл свои амбиции «идеалами». Старинное чувство чести учило людей не доверять успеху и говорить: «Это подозрительный доход; наверное, это взятка». Новая трижды проклятая мораль общественного блага учит людей ставить знак равенства между добром и наживой. Вот и все, что можно сказать о нем; в остальных отношениях он добрый парень, подобно тысячам таких же. Любование звездами и карьерный успех – все это для него «возвышенное». Хорошая жена или богатая жена – все это для него «общественное благо». Но он не был циничным негодяем, иначе бы он просто бросил вас или обобрал, судя по ситуации. Он не мог взглянуть вам в глаза; пока вы были здесь, у него оставалась еще половина разбитых идеалов.

Я ничего не говорил адмиралу, но кто-то сделал это. Каким-то образом во время последнего корабельного парада до него дошла весть, что его друг, семейный юрист, предал его. Он так разбушевался, что совершил поступок, на который никогда не пошел бы в здравом уме. Он высадился прямо на берег в парадном мундире и треуголке, чтобы поймать преступника, и дал телеграмму в полицейский участок; именно поэтому инспектор бродил возле «Зеленого человека». Лейтенант Рук последовал за адмиралом на берег, потому что заподозрил семейную беду и надеялся, что сможет чем-то помочь и снискать благосклонность одной юной дамы. Отсюда его нерешительное поведение. Что касается шпаги, которую он обнажил, когда думал, что находится в одиночестве, это дело воображения. Он романтический человек, с детства мечтавший о шпагах и морских приключениях, но оказался на такой службе, где разрешалось носить шпагу лишь раз в два-три года. Он играл с оружием, как мальчишка. Если вы этого не понимаете, я могу лишь сказать вслед за Стивенсоном: «Вам никогда не стать пиратом». Еще это значит, что вам никогда не стать поэтом и вы никогда не были мальчишкой.

– Я никогда не была мальчишкой, – серьезно сказала Олив. – Но думаю, я понимаю.

– Почти каждый мужчина будет играть с чем-то похожим на меч или кинжал, даже если это всего лишь нож для разрезания бумаги, – задумчиво продолжал священник. – Поэтому мне показалось очень странным, когда адвокат этого не сделал.

– Что вы имеете в виду? – спросил Бернс. – Чего он не сделал?

– Вы не обратили внимания, что во время нашей первой встречи в конторе адвокат играл с ручкой, а не с ножиком, хотя рядом лежал очень красивый стальной нож для разрезания бумаги в форме стилета? Ручка была пыльной и заляпанной чернилами, в то время как нож только что вычистили. Но он не играл с ножом: даже для убийц существуют пределы иронии.

– Послушайте, – сказал инспектор после небольшой паузы, словно человек, пробудившийся от сна. – Я не знаю, перевернулся ли я с ног на голову, и не знаю, дошли ли вы до конца, но я еще не дошел до начала. Откуда вы узнали про адвоката? Кто направил вас по этому пути?

Отец Браун коротко и безрадостно засмеялся.

– Убийца оступился с самого начала, – сказал он, – и я не пойму, почему никто этого не заметил. Когда вы принесли известие о смерти в адвокатскую контору, предполагалось, что там никто ничего не знал, кроме одного – адмирала ждут домой. Когда вы сообщили, что он утонул, я спросил, когда это произошло, а мистер Дайк спросил, где нашли труп.

Когда вам говорят о том, что моряк, возвращающийся из плавания, утонул, совершенно естественно предположить, что он утонул в море. Если его смыло за борт, или он пошел ко дну вместе с кораблем, или решил покончить с жизнью в водных глубинах, нет никаких причин ожидать, что его тело будет найдено. В тот момент, когда адвокат спросил, где нашли труп, я понял, что он знает, где его нашли. Он сам положил туда тело адмирала. Никто, кроме убийцы, не придумал бы такой маловероятный конец для моряка, как гибель в маленьком пруду в ста ярдах от моря. Поэтому мне стало нехорошо, и я позеленел, осмелюсь сказать, как «зеленый человек». Я никогда не смогу привыкнуть к ощущению, когда вдруг узнаешь, что сидишь рядом с убийцей. Мне пришлось говорить иносказаниями, но любое иносказание, в конце концов, тоже что-то значит. Я сказал, что он был покрыт зеленой тиной, но мне показалось, что это морские водоросли.

Хорошо, что трагедия не может погубить комедию и что эти два жанра могут идти рука об руку. Единственный действующий партнер в адвокатской конторе Уиллиса, Хардмана и Дайка пустил себе пулю в лоб, когда инспектор вошел в дом, чтобы арестовать его. Тем временем Олив и Роджер перекликались на вечернем берегу, как они делали это, когда были детьми и играли в песке.

Примечания

1

Английский матросский танец. – Прим. пер.

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg