Агата Кристи
Авгиевы конюшни[1]
1
— Положение создалось чрезвычайно щекотливое, мосье Пуаро.
По губам Пуаро скользнула улыбка. Он едва не ответил:
«А иначе не бывает!»
Сдержавшись, он изобразил на лице скорбь, которая сделала бы честь священнику у постели умирающего.
Сэр Джордж Конвэй между тем продолжал вещать весомо и гладко. С губ его слетали одна фраза за другой: крайне щекотливое положение правительства — интересы общества — единство партии — необходимость выступить единым фронтом — возможности прессы — благосостояние нации…
Все это звучало замечательно, но ровным счетом ничего не означало. Пуаро почувствовал знакомую ломоту в челюсти, когда невыносимо хочется зевнуть, да воспитание не позволяет. То же самое он время от времени ощущал при чтении отчетов о парламентских дебатах, но тогда не было нужды сдерживать зевоту.
Он напряг все силы, чтобы дотерпеть до конца. При этом он даже немного сочувствовал сэру Джорджу. Тот явно хотел ему что-то рассказать, но его заносило все дальше и дальше от сути дела. За всеми этими словесами никак не следовали факты, точно он хотел скрыть их от аудитории. Он был мастером пустых фраз, очень приятных на слух, но лишенных какого бы то ни было содержания.
Слова лились и лились, а бедный сэр Джордж наливался кровью. Он бросил отчаянный взгляд на человека, сидевшего во главе стола, и тот пришел ему на помощь.
— Ладно, Джордж, — сказал Эдвард Ферриер. — Я сам все объясню.
Пуаро перевел взгляд с министра внутренних дел на премьер-министра. Он чувствовал острый интерес к Эдварду Ферриеру — интерес, пробужденный случайной фразой восьмидесятидвухлетнего старика. Профессор Фергюс Маклаод, разобравшись с химической проблемой, что помогло осудить убийцу, на момент снизошел до политики. Тогда как раз — после ухода в отставку всеми любимого Джона Хэмметта, ныне лорда Корнуорти, — сформировать кабинет было поручено его зятю, Эдварду Ферриеру. Для политика он был молод — ему еще не исполнилось и пятидесяти. Так вот, профессор Маклаод сказал тогда: «Ферриер когда-то у меня учился. Он человек надежный».
Вот и все, но для Эркюля Пуаро этого было достаточно. Если уж Маклаод считал кого-то надежным, то перед этой рекомендацией меркли все восторги избирателей и прессы.
Впрочем, в данном случае и Маклаод, и общественное мнение были единодушны. Эдвард Ферриер был надежным — не блестящим оратором или интеллектуалом, а именно надежным, разумным человеком, впитавшим лучшие британские традиции. Он женился на дочери Хэмметта и долгие годы был его правой рукой. Кому же, как не ему, вести страну по пути, намеченному Джоном Хэмметтом.
А Джон Хэмметт был любим народом и прессой. Он олицетворял все столь ценимые англичанами добродетели. О нем говорили: «Хэмметт малый честный, сразу видать», О его простоте и любви к садоводству ходили анекдоты. Поношенный плащ Хэмметта, с которым он не расставался, был сравним с трубкой Болдуина[2] и зонтиком Чемберлена[3]. Он был символом английской погоды, английской предусмотрительности, английской привязанности к старым пожиткам. Кроме того, Хэмметт был неплохим оратором, немного грубоватым — как раз в британском вкусе. Его речи были построены на простых и сентиментальных истинах, глубоко укорененных в сердце каждого англичанина. Иностранцы иногда критикуют эти истины за то, что они чересчур благородны, до лицемерия… Но Джон Хэмметт действительно был благороден — ему было свойственно то ненавязчивое скромное благородство, которому учатся на спортивных площадках частных школ.
Кроме того, он был видным мужчиной: высоким, крепким, светловолосым, с ясными синими глазами. Поскольку мать Хэмметта была датчанкой, а сам он много лет был Первым лордом[4] Адмиралтейства, ему дали прозвище «Викинг»[5]. Когда ему по состоянию здоровья пришлось оставить свой пост, все с трепетом ждали, кто придет ему на смену. Блестящий лорд Чарлз Делафилд? Чересчур блестящ — Англии это ни к чему. Эвен Уитлер? Умен — но, пожалуй, несколько неразборчив в средствах. Джон Поттер? Грешит диктаторскими замашками, а тиранов нам тут совсем не надо, благодарим покорно. Одним словом, все вздохнули с облегчением, когда в должность вступил скромняга Эдвард Ферриер. Отличная кандидатура. Натаскан Стариком, женат на его дочери — в общем, достойный продолжатель его дела.
Пуаро с интересом приглядывался к нему: стройный, темноволосый. Премьер выглядел смертельно усталым.
— Возможно, мосье Пуаро, — произнес Ферриер своим приятным низким голосом, — вам знаком еженедельник «Рентгеновский луч»?
— Мне приходилось его видеть, — чуть смущенно признался Пуаро.
— В таком случае вы в общих чертах представляете, что там можно обнаружить. Полуклеветнические утверждения, смутные намеки на некие таинственные события. Что-то соответствует действительности, что-то не совсем, но все подается под острым соусом. Однако иногда… Иногда дело обстоит хуже, — помедлив, добавил он изменившимся голосом.
Пуаро промолчал.
— Вот уже две недели, — продолжал Ферриер, — они публикуют намеки на грядущее разоблачение «в высших политических кругах», связанное с коррупцией и злоупотреблением служебным положением.
— Обычный дешевый трюк, — пожал плечами Пуаро. — Когда дело доходит до самих разоблачений, любители сенсаций бывают сильно разочарованы.
— Эти разоблачения их не разочаруют, — сухо заметил Ферриер.
— Так вы представляете, что это будут за разоблачения? — уточнил Пуаро.
— Достаточно хорошо представляем.
Помолчав, Эдвард Ферриер тщательно и подробно ввел Пуаро в курс дела.
Рассказанная им история весьма впечатляла. Беззастенчивые интриги, бесцеремонные подтасовки, разбазаривание партийных денег — вот в чем обвиняли бывшего премьера, Джона Хэмметта. Читателю собирались преподнести образ бесчестного негодяя, обманувшего доверие народа и использовавшего служебное положение для того, чтобы сколотить себе огромное состояние.
Премьер умолк. Министр внутренних дел испустил тоскливый стон и неожиданно выпалил:
— Это чудовищно! Просто чудовищно! Мерзавца Перри, издающего этот гнусный листок, расстрелять мало!
— Эти, так сказать, откровения должны появиться в «Рентгеновском луче»? — поинтересовался Пуаро.
— Да.
— И что вы собираетесь предпринять?
— Это нападки лично на Джона Хэмметта, — протянул Ферриер. — Ему решать, подавать ли на газету в суд за клевету.
— Так будет он подавать в суд?
— Нет.
— Почему?
— Возможно, именно этого «Рентгеновский луч» и добивается. Это же отличная реклама, причем бесплатная. Они будут твердить, что все публикации — просто беспристрастное обсуждение проблемы и что все, о чем написано в газете, — чистая правда. Главное — привлечь внимание.
— Но если решение будет не в их пользу, им придется заплатить огромный штраф.
— В том-то и штука, что до штрафа дело, возможно, не дойдет.
— Почему?
— Полагаю, что… — чопорно начал сэр Джордж, но Эдвард Ферриер тут же его перебил:
— Потому что то, что они собираются опубликовать, — правда.
В ответ на столь непарламентскую откровенность сэр Джон Конвэй снова застонал.
— Эдвард, дружище, — воскликнул он, — не собираетесь же вы признать…
По усталому лицу Эдварда Ферриера скользнуло подобие улыбки.
— К сожалению, Джордж, — сказал он, — бывают случаи, когда приходится говорить правду. Сейчас именно такой случай.
— Все это, как вы понимаете, строго конфиденциально, мосье Пуаро, — поспешил напомнить сэр Джордж. — Ни слова…
— Мосье Пуаро прекрасно все понимает, — прервал его Ферриер и медленно продолжал. — Но один момент я хотел бы подчеркнуть: на карту поставлено будущее Народной партии. Джон Хэмметт, мосье Пуаро, и был визитной карточкой Народной партии. Он воплощал те качества, за которые нас любили в народе, — честность и порядочность. Не скажу, что мы все делали правильно — дров мы на своем веку наломали немало. Однако мы старались, как могли, защищать интересы людей и всегда были приверженцами честной политики. И вот, пожалуйста, символ нашей партии, Честный малый par excellence[6], оказался отъявленным негодяем.
У сэра Джорджа вырвался очередной стон.
— Вы сами ничего не знали о его махинациях? — прямо спросил его Пуаро.
По усталому лицу опять скользнула улыбка.
— Можете мне не верить, мосье Пуаро, но я, как и все прочие, был введен в заблуждение. Все удивлялся, почему моя жена с такой прохладцей относится к своему отцу. Теперь-то я понял… Она просто знала, что он собой представляет. Когда правда начала выходить наружу, — добавил он, помолчав, — я был в ужасе и никак не мог поверить… Мы настояли на отставке моего тестя по состоянию здоровья и принялись разгребать всю эту грязь.
— Чистить Авгиевы конюшни! — простонал сэр Джордж.
Пуаро встрепенулся.
— Боюсь, что нам теперь не выпутаться, — признал Эдвард Ферриер. — Как только факты станут достоянием общественности, разразится скандал. Правительство — в отставку, потом выборы, а к власти, по всей видимости, вернется Эверхард со своей партией. Ну, а его стиль вы знаете.
— Провокатор! Настоящий провокатор! — выпалил сэр Джордж.
— Эверхард — человек способный, — раздумчиво произнес Эдвард Ферриер, — но при этом безрассудный, воинственный и совершенно бестактный. Сторонники его безынициативны и крайне нерешительны, так что все сведется к диктатуре.
Пуаро кивнул.
— Если бы все это можно было замять… — заныл сэр Джордж.
Премьер медленно покачал головой, признавая свое бессилие.
— Вы считаете, что замять это невозможно? — спросил Пуаро.
— На мой взгляд, дело это слишком скандальное и слишком многие о нем знают, чтобы его можно было замять. Короче говоря, у нас только два пути: либо применить силу, либо прибегнуть к подкупу, но я не думаю, что это реально. Министр внутренних дел помянул только что Авгиевы конюшни. Чтобы их почистить, понадобилась мощь нескольких рек. Боюсь, что для решения наших проблем тоже потребуется нечто сверхординарное…
— Собственно говоря, вам нужен Геракл, — уточнил Пуаро, с удовлетворенным видом кивая головой. — Меня, если вы помните, зовут Эркюлем, — добавил он после выразительной паузы.
— Вы в состоянии совершать подобные чудеса, мосье Пуаро? — спросил Эдвард Ферриер.
— Но ведь за этим вы меня и пригласили?
— В общем, да… я отдавал себе отчет в том, что спасти нас может только самое что ни на есть фантастическое и нетривиальное решение. Но, быть может, мосье Пуаро, — помолчав, продолжал Ферриер, — вы полагаете, что Джон Хэмметт заслуживает разоблачения? Раз он был проходимцем, легенду о честном малом Джоне Хэмметте следует развеять во что бы то ни стало. В самом деле, можно ли построить хороший дом на кривом фундаменте? Но — хочу попытаться. Любой политик жаждет власти, — добавил он с горькой усмешкой, — и, как всегда, из самых высоких побуждений.
Пуаро поднялся с места.
— Мосье, — сказал он, — я долго работал в полиции и знаю, что собой представляют политики… Будь Джон Хэмметт у власти, я ради него и пальцем бы не шевельнул. Но что касается вас… Я слышал от одного блистательного ученого, и при этом мудрейшего человека, что вы — человек надежный. Я постараюсь вам помочь.
Поклонившись, он вышел из кабинета.
— Надо же, какая наглость… — взорвался сэр Джордж.
— Это был комплимент, — улыбнулся Ферриер.
На лестнице Пуаро остановила высокая светловолосая женщина.
— Зайдите, пожалуйста, ко мне в гостиную, мосье Пуаро, — сказала она.
Поклонившись, Пуаро последовал за ней.
Хозяйка дома прикрыла дверь, пригласила Пуаро сесть и предложила ему сигарету. Усевшись напротив, она ровным голосом произнесла:
— Вы только что виделись с моим мужем, и он рассказал вам… о моем отце.
Пуаро внимательно смотрел на собеседницу. Перед ним сидела стройная, все еще красивая женщина, в которой чувствовались ум и сильный характер. Миссис Ферриер была известной личностью. Как жена премьер-министра она всегда была на виду, а то, что она была дочерью Хэмметта, только добавляло ей популярности. Дагмар Ферриер была воплощением идеальной англичанки.
Она была преданной женой, любящей матерью и разделяла мужнин вкус к сельской жизни. Ее интересы были сосредоточены именно на тех сферах, которые общественное мнение склонно было отдавать на откуп женщинам. Одевалась она хорошо, но без малейшего намека на экстравагантность. Много времени и сил она уделяла благотворительности и всячески старалась облегчить жизнь женам безработных, предложив целый ряд специальных проектов. Страна обожала Дагмар Ферриер, и она справедливо считалась главным козырем Народной партии.
— Вы, мадам, должно быть, очень встревожены, — сказал наконец Пуаро.
— Еще бы… Не могу описать как… Уже много лет я со страхом ждала чего-то подобного…
— Вы не знали, что творилось на самом деле? — спросил Пуаро.
— Нет, не имела ни малейшего представления. Я знала только, что мой отец — не тот человек, каким его считают. Я с детства поняла, что он… совсем другой… А теперь из-за женитьбы на мне, — сказала она горько, — Эдвард всего лишится.
— Есть ли у вас враги, мадам? — мягко спросил Пуаро.
Она удивленно подняла на него глаза.
— Враги? Не думаю.
— А по-моему, есть… — задумчиво произнес Пуаро. — Хватит ли у вас храбрости, мадам? Против вашего мужа, да и против вас, ведется настоящая война. Вы должны быть готовы к обороне.
— Речь не обо мне, — воскликнула миссис Ферриер. — Главное — это Эдвард!
— Все взаимосвязано, — сказал Пуаро. — Не забывайте, мадам, вы — как жена Цезаря[7].
Краска отхлынула от ее щек. Наклонившись вперед, Дагмар Ферриер сказала:
— Что, собственно, вы имеете в виду?
3
Перси Перри, издатель «Рентгеновского луча», маленький человечек с острыми чертами лица, сидел за столом и курил.
— Ох и подложим же мы им свинью, — промурлыкал он масленым голосом, — я не я буду. Ох, что тут начнется!
— Вы не боитесь? — с тревогой спросил его заместитель, тощий молодой человек в очках.
— Чего, демонстрации силы? Куда им. Кишка тонка. Впрочем, это им не поможет. Все документы раскиданы по разным местам — и здесь, и в Америке, и на материке.
— Да, здорово они влипли, — не отступал заместитель. — Но ведь что-то они должны попытаться предпринять?
— Пришлют кого-нибудь поговорить по-хорошему…
Раздался звонок. Перри снял трубку.
— Кто, говорите? Ладно, давайте его сюда.
Положив трубку, он ухмыльнулся.
— Они наняли этого бельгийского фата. Сейчас он будет здесь. Попробует выяснить, нельзя ли все уладить полюбовно.
Вошел парадно одетый Эркюль Пуаро с белой камелией в петлице.
— Рад вас видеть, мосье Пуаро. На скачки в Аскот, в королевскую ложу? — съязвил Перри. — Нет? Значит, я ошибся.
— Польщен произведенным на вас впечатлением, — парировал Пуаро. — Всегда следует хорошо выглядеть, особенно, — тут он окинул взглядом острую мордочку и непрезентабельный костюм Перри, — если не слишком щедро одарен природой.
— Насчет чего вы хотели со мной поговорить? — спросил разом поскучневший Перри.
Пуаро одарил его сияющей улыбкой:
— Насчет шантажа.
— Какого еще шантажа?
— До меня тут дошло — слухом земля полнится, — что бывали случаи, когда вы собирались опубликовать в вашей газетенке дискредитирующие некоторых лиц сведения. Но вскоре ваш банковский счет пополнялся кругленькой суммой, и сведения оставались неопубликованными.
Чрезвычайно довольный собой, Пуаро откинулся на спинку стула.
— Вы отдаете себе отчет в том, что ваше заявление попахивает клеветой?
— Уверен, что это не так, — усмехнулся Пуаро.
— А зря! Нет никаких доказательств того, что я кого-то когда-нибудь шантажировал.
— В этом я нисколько не сомневаюсь. Вы меня не поняли. Я вам вовсе не угрожаю, я просто хочу спросить: сколько?
— Не понимаю, о чем вы, — насторожился Перри.
— О деле государственной важности, мистер Перри.
Собеседники обменялись многозначительными взглядами.
— Я реформатор, мосье Пуаро, — заявил Перри. — Пора произвести чистку в политике. Я противник коррупции. Вы знаете, в каком состоянии пребывает наша политика? Ни дать ни взять Авгиевы конюшни.
— Tiens![8] — удивился Пуаро. — И вы о том же!
— И мы должны, — продолжал редактор, — промыть эти конюшни очистительным потоком общественного мнения.
— Что ж, — поднялся со стула Пуаро, — рукоплещу вашим гражданским чувствам. Жаль, что вы не нуждаетесь в деньгах, — добавил он с порога.
— Эй, погодите, — заторопился Перси Перри, — я же не сказал…
Но Пуаро в кабинете уже не было.
Он терпеть не мог шантажистов, поэтому с чистым сердцем предпринял кое-какие шаги.
4
Эверитт Дэшвуд, жизнерадостный молодой человек из редакции «Бранч», радостно хлопнул Пуаро по плечу.
— Грязь бывает разная, дружище. Моя грязь — чистая правда, никаких натяжек.
— Я и не утверждал, что вы с Перри — два сапога пара.
— Чертов кровопийца. Только позорит нас, честных борзописцев. Мы бы с радостью с ним разделались, если бы могли.
— Понимаете, я сейчас занимаюсь улаживанием одного политического скандала.
— Чистите Авгиевы конюшни? — рассмеялся Дэшвуд. — Боюсь, это вам не по силам, дружище. Единственный выход — запрудить Темзу и снести здание парламента.
— Экий вы циник, — покачал головой Пуаро.
— Я знаю, что почем, только и всего.
— Думаю, вы именно тот, кто мне нужен, — решился Пуаро. — Вы человек рисковый и надежный, любите приключения.
— И что же дальше?
— Есть у меня одна идейка… Если я прав, мы раскроем небывалый заговор, а ваша газета заполучит сенсацию.
— Идет, — воодушевился Дэшвуд.
— Речь идет об оскорбительных выпадах в адрес одной женщины.
— Отлично. Интимные отношения — самый ходовой товар.
— Тогда слушайте.
5
Разговоры не смолкали.
В «Гусе и перьях» в Литл Уимплингтоне яростно спорили:
— Вранье! Джон Хэмметт всегда был честным малым, не то что прочие политиканы.
— Так обо всех жуликах говорят, пока за руку не поймают.
— Говорят, он на этой палестинской нефти тысячи огреб. Хорошенькое дельце провернул!
— Все они одним миром мазаны. Все до единого проходимцы.
— Эверхард такого бы не сделал. Старая закалка, что ни говорите.
— А я все равно не верю. Газетам верить нельзя.
— Его дочка — жена Ферриера. Хочешь знать, что о ней пишут?
Все уставились в захватанный экземпляр «Рентгеновского луча»:
«Жена Цезаря? До нас дошел слух о том, что одну высокопоставленную даму на днях видели при весьма странных обстоятельствах, да еще и с альфонсом[9]. Ах, Дагмар, Дагмар, как вам не стыдно!»
— Не, миссис Ферриер не из таких, — послышался крестьянский говорок. — Альфонс — это же итальяшка какой-нибудь.
— Кто их знает, — возразил другой. — По мне, так бабы на все способны.
6
Разговоры не смолкали.
— Милочка, я уверена, что это чистая правда. Наоми слышала об этом от Пола, а тот от Энди. Она глубоко порочна!
— Но ведь она всегда так старомодно одевается и вообще… такая чопорная. И все благотворительные базары только она и открывает!
— Для отвода глаз, дорогуша. Говорят, она просто нимфоманка[10]. Представляете?! Все это есть в «Рентгеновском луче». Ну, не прямо, но читается между строк. Интересно, откуда они все всегда узнают?
— А как вам фокусы ее отца? Говорят, он в партийную кассу руку запустил.
7
Разговоры не смолкали.
— Неловко как-то мне об этом думать, вот что я вам скажу, миссис Роджерс. Я же всю жизнь считала, что миссис Ферриер — настоящая леди.
— Так вы думаете, все эти гадости — правда?
— Я же говорю, неловко такое и думать. Еще в июне она в Пелчестере базар открывала. Я с ней рядом была, вот как отсюда до дивана. Она так мило улыбалась…
— Да, но дыма-то без огня не бывает?
— Что верно, то верно. Ну что тут поделаешь, никому в наше время верить нельзя.
8
Эдвард Ферриер с исказившимся белым лицом выпалил:
— Их нападки на мою жену возмутительны! Я подаю в суд на эту мерзкую газетенку!
— Я бы вам этого не советовал, — невозмутимо отвечал Пуаро.
— Не могу же я молча проглатывать эту наглую ложь!
— Вы уверены, что это ложь?
— Черт вас возьми, конечно, уверен!
— А что говорит ваша жена? — спросил Пуаро, склонив голову набок.
Ферриер на мгновение опешил.
— Она советует не обращать внимания… Но как я могу не обращать внимания, если все вокруг только об этом и судачат!
— Да, об этом всюду судачат, — согласился Пуаро.
9
А потом во всех газетах появилась коротенькая заметка жирным шрифтом:
У миссис Ферриер был нервный срыв.
Она отправилась на отдых в Шотландию для поправки здоровья.
Пошли слухи и догадки; обнаружились достоверные сведения о том, что миссис Ферриер ездила не в Шотландию, она туда даже не собиралась.
Скандальные слухи о том, где же была миссис Ферриер на самом деле…
И по-прежнему не смолкали разговоры.
— Говорю вам, Энди ее видел! В этом вертепе[11]! Она была не то навеселе, не то под кокаином, а при ней был этот омерзительный аргентинец, Рамон. Представляете? Этот альфонс!
Слухи множились.
Миссис Ферриер удрала с аргентинским танцором, ее видели в Париже нанюхавшейся кокаину. Она пристрастилась к наркотикам много лет назад; она пьет запоем.
Мало-помалу праведное общественное мнение, до поры до времени сочувствовавшее миссис Ферриер, ожесточилось против нее. Не могли же подобные слухи возникнуть на пустом месте! Нет, такая женщина не годилась в жены премьер-министру. «Да она самая настоящая Иезавель[12]!Иезавель, да и только!»
А потом появились фотографии.
Снимки, сделанные в Париже: миссис Ферриер в ночном клубе по-свойски обнимает за плечо смуглого темноволосого молодого человека подозрительной наружности.
Снимки на пляже: миссис Ферриер в очень открытом купальном костюме склоняет голову на плечо своего альфонса.
И подпись: миссис Ферриер развлекается…
Спустя два дня против «Рентгеновского луча» было возбуждено дело по обвинению в клевете.
10
Со стороны истца выступал сэр Мортимер Инглвуд, королевский адвокат. Он держался с достоинством и был исполнен праведного гнева. Миссис Ферриер стала жертвой постыдного заговора, сравнимого разве что с делом об ожерелье королевы, описанным Александром Дюма. Тогда целью заговора было опорочить королеву Марию-Антуанетту[13] в глазах народа. Теперь цель была сходной: скомпрометировать благородную и добродетельную женщину, которая поистине, как жена Цезаря, у всех на виду. Сэр Мортимер буквально обрушился на фашистов и коммунистов, пытающихся всеми любыми средствами подорвать демократию, после чего перешел к допросу свидетелей.
Первым был вызван епископ Нортумбрийский.
Доктор Гендерсон, епископ Нортумбрийский, виднейший деятель Англиканской церкви, человек справедливый и неподкупный, был прекрасным проповедником и внушал любовь и благоговение всем, кто его знал. При этом он умел понять каждого и отличался широтой взглядов, что среди церковников встречается не так часто.
Епископ поднялся на свидетельское место и под присягой поклялся, что в упомянутое время миссис Ферриер гостила во дворце у него и его супруги. Она слишком переутомилась, у нее много сил отнимает благотворительная деятельность, ей был прописан полный покой. Визит держали в секрете, дабы избежать назойливости прессы.
Следом за епископом был вызван известный врач. Он показал, что рекомендовал миссис Ферриер хорошенько отдохнуть и избегать стрессов.
Затем дал показания доктор, пользовавший миссис Ферриер в епископском дворце.
Следующей вызвали Тельму Андерсен.
Когда она поднялась на свидетельское место, зал загудел. Все сразу отметили поразительное сходство между этой женщиной и миссис Ферриер.
— Ваше имя Тельма Андерсен?
— Да.
— Вы датская подданная?
— Да, я живу в Копенгагене.
— И вы до недавнего времени работали там в кафе?
— Да, сэр.
— Расскажите нам, пожалуйста, что произошло восемнадцатого марта сего года.
— К моему столику подходил один джентльмен, английский джентльмен. Он говорил, что работает в газете — в газете «Рентгеновский луч».
— Вы уверены, что он упомянул именно это название — «Рентгеновский луч»?
— Да, уверена, потому что, понимаете, я сначала подумала, что это — медицинская газета. Оказалось, нет. И он говорил мне: одна английская актриса хочет найти дублершу, и я очень подходила. А я в кино редко была и не узнавала имя, но он говорил, она очень знаменитая, только плохо себя чувствует и хотела, чтобы кто-то вместо нее бывал в общественных местах, а за это она платит очень много денег.
— И какую же сумму предложил вам этот джентльмен?
— Пятьсот английских фунтов. Я не верила сначала, думала, там есть обман, но он платил половину вперед, и я сразу попросила расчет на работе.
Постепенно выяснялись все новые подробности. Тельму Андерсен отвезли в Париж, снабдили шикарной одеждой и приставили к ней «эскорт» — «очень приятного аргентинского джентльмена, очень уважительного, очень вежливого».
Ясно было, что она получала большое удовольствие от всего происходившего. Ее отправили самолетом в Лондон, а оттуда в Париж, где оливковый кавалер водил ее в ночные клубы и фотографировался с нею. Да, призналась она, кое-какие заведения, где ей приходилось бывать, никак нельзя было назвать респектабельными! Да и некоторые фотографии были не очень-то скромными. Но ее убедили, что так надо для рекламы — а сеньор Рамон всегда вел себя в высшей степени уважительно.
В ответ на вопросы она заявила, что имя миссис Ферриер ни разу не было упомянуто и она совсем-совсем не знала, что должна дублировать именно эту леди и конечно же не хотела ей повредить. Она опознала предъявленные ей фотографии как ее собственные, снятые в Париже и на Ривьере.
Весь облик Тельмы Андерсен дышал чистосердечностью и простодушием милой, хотя и недалекой женщины. Ее огорчение тем, что она оказалась замешана в такую историю, было неподдельным.
Защита вела себя крайне неубедительно, яростно отрицая какие бы то ни было связи с этой особой. Опубликованные фотографии были якобы проверены, и на них точно не мисс Андерсен! Заключительная речь сэра Мортимера имела большой успех. Он представил дело как подлый политический заговор, затеянный ради дискредитации премьер-министра и его супруги, заслуживающих всяческого сочувствия.
Неизбежный вердикт никого не оставил равнодушным. Моральный ущерб был оценен в астрономическую сумму. Выходивших из здания суда миссис Ферриер, ее мужа и отца встречали приветственные крики толпы.
11
Эдвард Ферриер горячо стиснул руку Пуаро.
— Не знаю, как благодарить вас, мосье Пуаро. Наконец-то с «Рентгеновским лучом» покончено. До чего же гнусная газетенка! Теперь им уже не подняться, и поделом. Надо же было дойти до такой мерзости! Как они посмели затронуть Дагмар. Она же сама добродетель! Слава Богу, вы вывели этих негодяев на чистую воду… Как вы догадались, что они использовали двойника?
— Мысль сама по себе не нова, — напомнил Пуаро. — Такой прием был успешно применен в деле Жанны де ла Мотт[14], когда она изображала Марию-Антуанетту.
— Да, помню. Надо мне как-нибудь перечитать «Ожерелье королевы». Но как вам удалось найти женщину, которую они наняли?
— Я искал ее в Дании, там и нашел.
— Но почему именно в Дании?
— Потому что бабушка миссис Ферриер была датчанкой и во внешности самой леди есть нечто скандинавское. Кроме того, были и другие соображения.
— Сходство и в самом деле потрясающее. Что за дьявольский замысел! Как этот крысеныш до такого додумался?
— А он и не додумался, — улыбнулся Пуаро и постучал себя пальцем в грудь. — До этого додумался я!
— Не понимаю, — уставился на него Ферриер. — Что вы имеете в виду?
— Обратимся к событиям более давним, чем те, что описаны в «Ожерелье королевы», — к чистке Авгиевых конюшен. Геракл использовал реку: сила и мощь воды — одна из величайших в природе. А теперь немного модернизируем его подвиг! Что является величайшей силой в человеческой природе? Половой инстинкт, не правда ли? Именно секс идет нарасхват, на нем проще всего сделать сенсацию. Скандал на сексуальной почве интересует публику куда больше, чем скучные политические интриги или злоупотребления.
На этом и был построен мой замысел! Сначала я, подобно Гераклу, вынужден был испачкать руки в грязи — пока строил плотину, чтобы отвести реку в нужное русло. Мне помог мой друг-журналист. Он прочесал всю Данию, пока не нашел подходящую кандидатуру. В разговоре он мимоходом упомянул «Рентгеновский луч» — в надежде, что будущая «лже-Дагмар» запомнит название. Так оно и вышло.
Что же мы в результате получили? Была собрана грязь — много грязи. Жена Цезаря, которая должна быть выше подозрений, оказалась запятнана… Это куда интереснее любого политического скандала, А потом — dévoilement[15] и — ответная реакция. Добродетель торжествует, оболганная страдалица оправдана! Сентиментально-романтический поток захлестнул Авгиевы конюшни.
Теперь пусть хоть все газеты трубят о растратах Хэмметта — им никто не поверит. Это будет воспринято как очередная политическая игра, цель которой — свалить правительство.
Эдвард Ферриер судорожно втянул в себя воздух. Еще немного — и Пуаро подвергли бы оскорблению действием.
— Моя жена! И вы осмелились…
К счастью, в этот момент в комнату вошла сама миссис Ферриер.
— Что ж, — сказала она, — все получилось как нельзя лучше.
Дагмар, неужели… неужели ты обо всем знала?
— Конечно, дорогой. — Дагмар Ферриер улыбнулась нежнейшей улыбкой, улыбкой верной и преданной жены.
— И ты мне ничего не сказала!
— Эдвард, но ты ведь никогда бы не позволил мосье Пуаро пойти на это!
— Конечно, не позволил бы!
— Так мы и думали.
— Мы?
— Я и мосье Пуаро, — вновь чарующе улыбнулась миссис Ферриер. — Я прекрасно отдохнула у нашего епископа, — добавила она, — и чувствую прилив сил. Меня просят поучаствовать в церемонии спуска на воду нового линкора. В Ливерпуле[16]. Думаю, народ это оценит.
Примечания
1
Авгиевы конюшни — крылатое выражение, обозначающее крайнюю загрязненность чего-либо. Восходит к легенде о шестом подвиге Геракла: ему пришлось очистить от навоза скотный двор царя Авгия, который не убирали много лет. Геракл справился с этой работой всего за один день, пропустив через скотный двор воду двух рек, быстро смывших навоз.
(обратно)2
Болдуин Стенли (1867–1947) — премьер-министр Великобритании в 1923–1924, 1924–1929 и 1935–1937 годах, консерватор.
(обратно)3
Чемберлен Невилл (1869–1940) — премьер-министр Великобритании в 1937–1940 годах, консерватор.
(обратно)4
Имеется в виду военно-морской министр (пост существовал до 1964 года).
(обратно)5
Викинги — древнескандинавские мореплаватели, морские разбойники, опустошавшие в VIII–XIV веках побережья северной Европы.
(обратно)6
В полном смысле слова (фр.).
(обратно)7
Имеется в виду пословица «Жена Цезаря должна быть выше подозрений». Эту фразу приписывают римскому политическому деятелю, полководцу и писателю Гаю Юлию Цезарю (100–44 до н. э.), которую он якобы произнес, разводясь с женой Помпеей, замешанной в скандале.
(обратно)8
Скажите на милость! (фр.).
(обратно)9
Альфонс — любовник, находящийся на содержании женщины, по имени героя комедии «Мосье Альфонс» французского писателя и драматурга Александра Дюма-сына (1824–1895).
(обратно)10
Нимфомания (мед.) — болезненное усиление полового влечения у женщин.
(обратно)11
Вертеп (устар.) — притон, место, где собираются с преступными или неблаговидными целями.
(обратно)12
Иезавель — библейский персонаж, дочь финикийского царя и жена царя Израиля, стало нарицательным, так называют бесчестных и нарушивших супружескую верность женщин (см. Ветхий Завет; Откровение святого Иоанна, 2; 20).
(обратно)13
Мария-Антуанетта (1755–1793) — французская королева жена Людовика XVI, казненная во время французской революции на гильотине.
(обратно)14
Жанна де ла Мотт де Валуа — персонаж романа Александра Дюма (1802–1870) «Ожерелье королевы».
(обратно)15
Разоблачение (фр.).
(обратно)16
Ливерпуль — крупный промышленный город и порт на северо-западном побережье Англии.
(обратно)
Комментарии к книге «Авгиевы конюшни», Агата Кристи
Всего 0 комментариев