«Нат Пинкертон и преступное трио»

Нат Пинкертон и преступное трио (fb2) - Нат Пинкертон и преступное трио (Записки о сыщике) 1000K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Издательство «Развлечение»

Нат Пинкертон и преступное трио

В погоне за преступником

Глава 1 Брачный авантюрист

– Вас, мистер Пинкертон, спрашивает дама!

С этими словами в кабинет своего начальника вошел Боб Руланд и передал визитную карточку. Пинкертон прочел:

– Мисс Норма Кроудер… Проси ее сюда!

В комнату вошла молодая, скромно, но со вкусом одетая женщина и робко протянула ему руку:

– Здравствуйте, мистер Пинкертон! Простите, быть может, я пришла не вовремя, но я уверена, что у вас я найду защиту и помощь.

Пинкертон пригласил ее сесть, и когда она откинула вуаль, он увидел перед собой смелое, но бледное лицо, отмеченное печатью горя и житейских невзгод.

– Я никому не отказываю в помощи, – ответил он с участием. – Если не ошибаюсь, я уже встречал вашу фамилию, мисс Кроудер.

Она горестно улыбнулась:

– Это вполне возможно. Видите ли, я сделалась жертвой одного брачного авантюриста и мошенника, который в течение многих лет безнаказанно совершает свои преступления в Соединенных Штатах.

– Вы, вероятно, говорите о Джерарде Спенсере?

– Да, я думаю, что это именно он. В последнее время в разных городах он обманул и сделал несчастными столько девушек!

– Да, все эти проделки приписывают одному лицу, – сказал сыщик. – В последнее время я был занят раскрытием нескольких очень тяжких преступлений. Это потребовало от меня всей моей энергии и всего внимания, поэтому я не смог заняться этим мошенником. Но при первой же возможности готов взяться и за него.

– Располагаете ли вы свободным временем? – спросила дама робко.

– Вполне! Я весь в вашем распоряжении.

– Много времени это у вас не отнимет, так как вам придется только арестовать обманщика.

– А вы разве знаете, где он находится?

– Он здесь, в Нью-Йорке!

Пинкертон встал и зашагал по комнате. Известие его взволновало.

– Почему же вы не обратились в полицию и не попросили арестовать этого господина?

– Я боялась, что он сумеет в последний момент ускользнуть от полисменов. Он хитер, как лиса, и уже неоднократно ускользал из ловушек, которые ему ставили его преследователи, и вдобавок насмехался над ними. Я же хотела действовать наверняка и поэтому пришла к вам. От вас, мистер Пинкертон, ему не скрыться!

– Вы питаете ко мне большое доверие, мисс Кроудер? Но ведь и я иногда делаю промахи. В моей практике бывали случаи, когда преступник скрывался как раз в тот момент, когда я уже собирался праздновать победу… А теперь попрошу рассказать мне подробно историю вашего знакомства со Спенсером.

Норма Кроудер покраснела, но исполнила просьбу:

– Еще в прошлом году я была жизнерадостной девушкой, с румянцем на щеках, не знала забот и была полна надежд на счастливую будущность. Я была хорошо обеспечена, так как получила в наследство от дяди капитал в десять тысяч долларов. Полгода назад, в Метрополитен-Опере, я случайно познакомилась с неким мистером Блумфилдом. Это был джентльмен в полном смысле этого слова, все его манеры носили великосветский характер, и я была очень рада такому удачному знакомству… Мне, конечно, и в голову не приходило, что под именем мистера Блумфилда скрывается известный Джерард Спенсер… Он сумел возбудить во мне сердечные чувства к нему. Жил он на широкую ногу и тратил много денег, принадлежавших, наверно, тем несчастным, которых он обманул еще до знакомства со мной. Я его считала богатым человеком с честным, благородным характером. И не буду отрицать, что мое сердце принадлежало ему, что я готова была пойти за него в огонь и в воду…

Она вздохнула и после паузы продолжала окрепшим голосом:

– Но, слава Богу, это прошло. Теперь я глубоко ненавижу его и желала бы, чтобы он понес заслуженное строгое наказание! Дошло до того, что я перевела на его имя все свои сбережения, и именно с того дня, когда я сделала его владельцем своего состояния, я его больше не видела: он исчез с моими десятью тысячами долларов. Оставшись без средств, я была вынуждена искать место учительницы. Безуспешно я пыталась найти обманщика. Деньги пропали бесследно, – я стала нищей. Когда я услышала о других брачных авантюрах, похожих на мой случай, я поняла, что именно Джерард Спенсер, и никто другой, был тем мошенником, который меня обманул. Словом, я уже потеряла всякую надежду и покорно исполняла обязанности учительницы, когда часа два назад…

– Вы его увидели, – закончил Пинкертон.

– Да, я его увидела! Мне нужно было выполнить в городе кое-какие поручения, и на улице Бовери я встретилась с ним.

– Скажите, вы уверены, что видели именно его?

– Да, уверена! Правда, раньше он не носил бороды, а теперь у него большая светло-русая борода, но, тем не менее, я уверена, что это он!

– Он вас видел?

– Думаю, что видел, но не узнал. Очевидно, он был погружен в себя.

– А знаете ли вы, куда он шел?

– Да. Я пошла за ним. Он направился в Центральную гостиницу, что на углу 3-й авеню и 14-й улицы. Когда он скрылся в подъезде, я вошла и спросила швейцара, кто этот господин, который входил передо мной. Швейцар ответил, что это мистер Бюллинг, который уже два дня как живет в гостинице. Тогда мне стало все ясно, и я отправилась к вам просить о помощи.

– Вы поступили бы разумнее, если бы немедленно вызвали полицию и велели бы арестовать его!

– Да, но он наверняка ускользнул бы от них!

– Я пойду с вами, мисс Кроудер. Но вам не следует ходить в гостиницу, – лучше, если вы сейчас отправитесь в полицейское управление, спросите там мистера Мак-Конелла и передадите ему мою визитную карточку. Можете ему сообщить, что я, по всей вероятности, доставлю ему редкую птицу!

– Но удастся ли вам одному справиться с этим негодяем?

– Надеюсь, – с улыбкой ответил Пинкертон. – Теперь попрошу вас минуточку подождать меня. Я сейчас вернусь.

Минут через десять вдруг отворилась дверь, и в комнату вошел какой-то незнакомец. Это был настоящий нью-йоркский денди, в светлом костюме и сером цилиндре, рыжеволосый, с моноклем в глазу.

Когда франт развязно подошел к ней, она попятилась:

– Что вам угодно? Я жду мистера Пинкертона!

Ответом был добродушный смех.

– Это я, мисс Кроудер! – произнес незнакомец голосом Пинкертона. – Я только переоделся, чтобы меня не узнал тот господин, которого я собираюсь навестить в гостинице.

– Превосходно! – сказала она. – Спенсер тоже мастер переодеваться, но вы превзошли его в этом искусстве.

Они вышли вместе из подъезда дома, но скоро расстались. Мисс Кроудер отправилась в полицейское управление, а Нат Пинкертон – в Центральную гостиницу.

У дверей элегантного денди встретил швейцар и низко поклонился, увидев в его руке монету.

– Чем могу служить, сэр?

– Не у вас ли остановился мистер Бюллинг?

– Да, он занимает номера четырнадцатый и пятнадцатый.

– Хорошо. Я хотел бы его видеть. Где эти номера?

– На третьем этаже.

Поднимаясь по лестнице на третий этаж, Пинкертон увидел, что направо и налево идут полутемные коридоры, куда выходят двери номеров.

Медленно свернув направо, он бесшумно пошел по коридору. В полутьме, царившей там, он с трудом разбирал номера комнат.

– Двенадцать… тринадцать… четырнадцать! Здесь! – отметил он про себя, остановившись перед дверью, за которой скрывался авантюрист.

Ключ торчал снаружи, и Пинкертон, осторожно повернув его, бесшумно запер дверь, чтобы отрезать противнику путь отступления. Потом он подошел к двери 15-го номера, рядом с которой на вешалке было много разной одежды.

Нат Пинкертон сунул правую руку в карман и приготовил револьвер, а левой громко постучал в дверь.

– Войдите! – послышалось из номера.

Сыщик вошел и увидел мужчину с окладистой русой бородой, который при его появлении встал из-за стола. Пинкертон не успел осмотреть обстановку, в которую попал, и не успел проронить ни одного слова, как случилось то, чего он менее всего ожидал в эту минуту.

Позади него раздался легкий шорох открываемой двери, быстрые крадущиеся шаги, и – прежде чем сыщик успел обернуться, он получил такой сильный удар в висок тяжелым предметом, что упал без памяти, не издав ни звука.

– Молодец, Барлок, спасибо! – сказал Спенсер. – Теперь бежим! Эти сыщики – крепкие ребята, и он может скоро прийти в себя!

Две темные фигуры поспешно покинули номер и заперли его снаружи, а раненый, лежавший без чувств на полу, остался один.

Прошло около получаса прежде чем Нат Пинкертон открыл глаза. Он схватился за голову, вспомнил, что с ним произошло, и с проклятьем вскочил на ноги.

Он понял, что попал в ловушку и что преступник снова скрылся. И как это он раньше не подумал о том, что у Спенсера может быть сообщник! Ему стало ясно, что эта хитрая лиса Спенсер знал о его приходе и должным образом подготовился к встрече.

Очевидно, он все же узнал на улице обманутую им мисс Кроудер, но ничем не обнаружил этого. Потом он, наверно, следил за ней, слышал, как она справлялась о нем в гостинице, и последовал за ней, когда она вышла.

Так он выяснил, что она отправилась к Нату Пинкертону, видел девушку в сопровождении «денди», когда они выходили из квартиры сыщика, и поспешил вперед, чтобы достойно встретить его.

– Ну погоди, мерзавец, – прошептал Пинкертон, – ты рано торжествуешь! Теперь я напал на твой след и не отстану, пока не схвачу, даже если бы мне пришлось гоняться за тобой по всему свету!

Сыщик собрался покинуть западню, но тут же понял, что обе двери, как 15-го, так и 14-го номера, заперты на ключ снаружи.

Ключи преступники захватили с собой, рассчитывая выиграть этим время: они полагали, что необходимость взламывать двери задержит преследователя. Но Пинкертон вынул из кармана свою коллекцию отмычек тонкой работы и в мгновение ока открыл одну из дверей.

– Мистер Пинкертон! – раздался в коридоре чей-то голос. Это был инспектор, который явился в сопровождении мисс Кроудер и нескольких полисменов. Он не мог не обеспокоиться после рассказа девушки, когда увидел, что Пинкертона с преступником долго нет.

– Где же Спенсер? – спросил инспектор после краткого приветствия.

Сыщик пожал плечами.

– На этот раз он удрал, – сказал он. – К сожалению, я представил себе это дело слишком легким. К тому же у него был сообщник.

Мисс Кроудер вскрикнула, узнав о происшедшем.

– Успокойтесь, мисс! Он от меня не уйдет, я поймаю его, а за это поражение он заплатит сторицей!

Это заявление успокоило мисс Кроудер, и ее лицо прояснилось. Нат Пинкертон обратился к испуганному швейцару, который стоял тут же:

– Почему же вы мне не сказали, что этот мистер Бюллинг или, вернее, Спенсер остановился здесь не один?

– Вы изволили спрашивать только про него, и я подумал, что вы пришли к нему в гости…

– Я, конечно, не сержусь: ведь вы не знали, что я – Нат Пинкертон, а он – разыскиваемый полицией преступник! Можете ли вы дать какие-нибудь сведения о сообщнике Спенсера?

– Это вы, верно, спрашиваете про его лакея? У Спенсера, который жил здесь под именем Бюллинг, был лакей. С ним они и занимали эти два номера.

– Опишите мне его наружность.

– Невысокого роста, лицо обыкновенное, а затылок прямо как у буйвола. Наверняка – страшной физической силы…

Пинкертон невольно схватился за голову, которая все еще болела:

– Вы совершенно правы, он действительно обладает большой физической силой: я испытал ее на себе самом… Но зато, поверьте, скоро он узнает и мою физическую силу!.. Скажите, этот лакей приехал в гостиницу незадолго до моего прихода?

– Да, – ответил швейцар. – Минут за пять до вашего прихода он подъехал на извозчике и быстро поднялся наверх.

– Так это и был тот, кто по поручению Спенсера следил за мисс Кроудер от гостиницы до моего дома! Увидев меня с ней вместе, он помчался на извозчике сюда, чтобы известить своего хозяина и приготовить мне такую милую встречу… Надеюсь, эти птички недолго будут летать на свободе и скоро попадутся в сети!

Инспектор раскланялся и удалился со своими полисменами, а Пинкертон приступил к подробному осмотру комнат, где жили преступники.

От швейцара он узнал, что, уходя из гостиницы, преступники несли два желтых кожаных чемодана – те самые, с которыми они приехали за два дня до этого. Так что нельзя было и надеяться на какие-либо находки. В самом деле, тщательнейший обыск не дал никаких результатов, пока сыщик не обнаружил под одной кроватью скомканную бумажку. Он развернул ее – это оказалось меню гостиницы «Россия» в Филадельфии.

– Ага, – сказал Пинкертон, – значит, в этой гостинице они жили! Посмотрим, нельзя ли будет там что-нибудь о них узнать!

Он простился с мисс Кроудер, которая отправлялась в город по своим делам и еще раз просила сыщика приложить все старания к поимке мошенников.

Нат Пинкертон отправился в свою контору, чтобы дать помощникам инструкции для поиска преступников.

Здесь ему пришлось лично убедиться в том, что Спенсер имел привычку насмехаться над своими преследователями, от которых ему удавалось ускользать. Его ожидало письмо следующего содержания:

«Многоуважаемому мистеру Пинкертону, самому знаменитому сыщику во всем мире.

Более двух лет я имею удовольствие работать в Соединенных Штатах, а посему позвольте мне выразить Вам мою сердечную благодарность за то, что Вы мне до сих пор ни разу не мешали. Сегодня, наконец, я имел случай познакомиться с Вами лично, правда, переодетым в фатовской костюм.

Впрочем, я всегда считал Вас и на деле фатом. Сохраните на добрую память от меня удар, нанесенный Вам в Вашу пустую голову, и не рассчитывайте увидеть меня когда-нибудь вновь. Будьте уверены, что я ускользнул от Вас бесследно, и Вам впредь не удастся меня схватить.

Поэтому не ищите меня больше и не тратьте на это своего драгоценного времени.

Сердечный привет моей возлюбленной мисс Кроудер, а Вам – прости навеки!

Ваш Джерард Спенсер».

Прочтя письмо, Нат Пинкертон улыбнулся.

– Все то же плоское остроумие, – сказал он. – Я так и думал, что получу нечто в этом роде. Судя по письму, – и я готов биться об заклад, – их здесь теперь уже не найдешь… Но теперь прежде всего надо посмотреть, не узнаю ли я чего-нибудь нового в Филадельфии!

В тот же вечер Пинкертон прибыл в Филадельфию и сейчас же отправился в гостиницу «Россия». Он занял место за столиком в обеденном зале и попросил позвать хозяина.

Он подробно описал ему наружность обоих преступников и выяснил, что они жили в этой гостинице неделю тому назад. Никаких других сведений хозяин ему сообщить не мог.

Пинкертон посмотрел ему прямо в глаза и медленно, выделяя каждое слово, произнес:

– Знаете ли вы, кого вы здесь укрывали? Знаете ли вы, кто тот господин, который проживал у вас здесь с лакеем под именем Джон Холмерс?

– Ради Бога, вы меня пугаете!

– Этот Холмерс – не кто иной, как известный брачный авантюрист и мошенник Джерард Спенсер!

– Не может быть! – воскликнул хозяин. – Невозможно! Я бы никогда не поверил! Может быть, вы ошибаетесь?

Я Пинкертон, – ответил сыщик просто.

Хозяин испуганно посмотрел на него и сказал:

– В таком случае, простите. Я более не сомневаюсь в правильности ваших слов.

– Ответьте мне: не заметили ли вы чего-либо подозрительного в этих господах?

Хозяин задумался, потом покачал головой:

– Я лично ничего такого не знаю… Но, быть может, мой старший официант Бернхард Морбург даст вам какие-нибудь показания. Он прислуживал им и, насколько я помню, неоднократно вел с ними продолжительные беседы.

Старший официант, который все это время прислушивался к разговору, при этих словах подошел к ним. Это был красивый, статный мужчина лет сорока, с открытым честным лицом и большими черными усами. Он был поражен услышанным и сказал, поклонившись сыщику:

– Просто невероятно, чтобы тот Холмерс, которого я считал джентльменом, был всего лишь мошенником! Мне он сказал, что он – английский лорд и разъезжает инкогнито!

Пикертон попросил официанта сесть.

– При каких обстоятельствах он вам это говорил?

– Я думаю, он сделал это потому, что и я, со своей стороны, открылся перед ним…

– Как?

– Я рассказал ему о своем прошлом.

Вдруг какая-то мысль осенила Морбурга, и он сказал, повернувшись к хозяину:

– Мистер, мне пришло в голову, что этот авантюрист со своим лакеем могли быть именно теми неизвестными ворами, которые украли у меня из сундука все мои сбережения!

– Весьма возможно! – воскликнул хозяин. – Такие люди на все способны. Вот вам и разгадка.

Сыщик попросил их успокоиться и обратился к официанту:

– Вы, судя по фамилии, – немец?

– Да.

– Когда вы обнаружили пропажу денег?

– Дней пять тому назад… Два дня спустя после отъезда мошенников!

– Говорили ли вы им о том, что у вас в сундуке хранятся деньги?

– Нет, не говорил. Да я и вообще никому об этом не рассказывал. Непонятно, откуда можно было узнать, что именно там я храню деньги?

– Очевидно, вор искал что-то другое, при этом нашел ваши деньги и захватил с собой, – спокойно сказал Пинкертон.

– Это невозможно, – возразил официант. – За исключением денег все остальное уцелело.

– И все ваши вещи в целости?

– Да, все.

– Я готов держать пари, что не хватает чего-нибудь еще! – уверенно сказал Пинкертон, но официант только пожал плечами.

– Мистер Морбург, вы говорили, что откровенно рассказывали этому Холмерсу о своем прошлом. В интересах дела прошу вас повторить ваш рассказ, не упуская ничего из того, что вы рассказали им. Думаю, что здесь находится ключ к загадке…

Хозяина в это время отозвали, и официант придвинулся ближе к сыщику.

– Хорошо, мистер Пинкертон, – сказал он тихо. – Я не буду от вас ничего скрывать, хотя не думаю, что мой рассказ может повлиять на исход этого дела… Моя настоящая фамилия не просто Морбург, а граф Тайно фон Морбург. Отец мой, старый граф Бодо фон Морбург, – богатый вдовец, живет в Берлине. Моя мать умерла, когда мне было десять лет. Так как отец мой относился ко мне очень строго и даже сурово, то после смерти матери отроческие и юношеские годы мои протекали далеко не весело. Когда мне минуло двадцать лет, я стал выражать недовольство по поводу чрезмерных строгостей и принуждений со стороны отца. Я начал кутить по ночам, и когда отец узнал об этом, он проклял меня и выгнал из дома с ничтожной суммой денег, которой едва хватило на проезд сюда, в Америку. Уже двадцать два года я живу безвыездно в Соединенных Штатах и за это время добывал средства к жизни самыми разнообразными способами, начиная от чистильщика сапог, дворника, полотера и тому подобное. При этом я все время откладывал немного денег на черный день. Как вы знаете, я успел скопить приличную сумму, и теперь– все пропало!

– И за все это время вы ни разу не обращались к своему отцу?

На лице Морбурга появилась гордая улыбка.

– Нет, я никогда к нему не обращался и обращаться не намерен! Он выгнал меня из дому без всяких средств, на произвол судьбы, а я ведь перед ним ни в чем не провинился. Я этого не могу забыть и никогда ему не прощу. Я скорее готов умереть, чем вернуться к нему или обратиться с какой-нибудь просьбой!

– И все это вы рассказали Спенсеру?

Официант кивнул головой.

– Хорошо, – сказал Пинкертон. – Позвольте мне задать вам еще один вопрос: храните ли вы документы, доказывающие ваше происхождение?

– Конечно!

– Где?

– В моем сундуке.

– Думаю, что этих бумаг у вас больше нет…

Морбург вскочил и уставился на сыщика.

Потом он понял, о чем идет речь.

– Не может быть! – воскликнул он. – Я сейчас взгляну!

Он выбежал из ресторана, а Пинкертон пошел за ним. Официант вбежал в свою комнату, открыл сундук и, после недолгих поисков, достал черную сумку, в которой хранил свои бумаги. Он открыл ее и вскрикнул: сумка была пуста.

Мертвенно-бледный, стоял он, глядя в пустую сумку, и тяжело вздыхал.

Пинкертон положил ему руку на плечо и сказал:

– Ничего не поделаешь, мистер Морбург, вы должны отправиться со мной в Германию – к вашему отцу.

– К моему отцу? Никогда… – пробормотал граф.

– Вы хотите, чтобы этот обманщик с вашими документами в руках явился к вашему отцу как блудный сын и получил бы все то, что по праву принадлежит вам? Наконец, разве вы допустите, чтобы вашему отцу угрожала опасность? А со стороны этих мошенников, уверяю вас, она неминуема!

Морбург все еще медлил.

– Но ведь можно воспользоваться телеграфом, чтобы предупредить германскую полицию и попросить ее задержать преступников сразу по их прибытии в страну…

– Нет, – возразил сыщик. – Спенсер – слишком опытный мошенник. Он наверняка не разъезжает ни под фамилией Морбург, ни Спенсер, ни Холмерс. Одна из специальностей этого авантюриста – похищение чужих документов, так что он путешествует совершенно безбоязненно, пользуясь теми, которые ему более всего на данный момент подходят. К тому же он крайне ловок и опытен в искусстве переодевания. Так что он уйдет от нас при малейшей неосторожности с нашей стороны. Поэтому я считаю совершенно излишним сообщать о происшествии германской полиции. При первом же подозрении Спенсер бесследно исчезнет. Нам, очевидно, самим придется пересечь океан.

После недолгой внутренней борьбы Тайно Морбург протянул сыщику руку.

– Пусть будет так, – сказал он. – Я отправляюсь с вами в Берлин.

Через четыре дня после этого разговора Нат Пинкертон и граф Тайно фон Морбург отплыли на одном из быстроходных судов Гамбургско-Американской пароходной компании в Германию.

Глава 2 В доме графа Морбурга

Прибыв в Берлин, Нат Пинкертон связался с местной полицией, и ему была предоставлена полная свобода действий.

Как оказалось, преступник, которого он преследовал, был хорошо известен и там. Несколько лет назад он подвизался в разных столичных городах, не раз был подвергнут тюремному заключению и скрылся из Берлина после отбытия последнего срока.

Граф Гайно фон Морбург, с которым Пинкертон приехал в Германию, до поры до времени жил инкогнито, как этого желал сыщик. Пинкертон отлично знал, что Спенсер – человек отчаянный и, почуяв опасность ареста, не остановится перед тем, чтобы пустить в ход револьвер. Поэтому он решил взять его хитростью.

Гайно фон Морбург остался в гостинице, а Пинкертон отправился в западную часть Берлина, где на аристократической тихой улице в роскошном особняке жил старый граф.

Никто бы не мог предположить, что под видом плохо одетого, простоватого прохожего скрывается самый опытный и известный у себя в стране сыщик: на Пинкертоне был поношенный костюм, на лицо он положил сильный румянец и приклеил каштановые баки и усы. Вообще наружностью своей он походил на старого, немного опустившегося английского лакея.

Подойдя к калитке графской виллы. Пинкертон нажал кнопку электрического звонка. Калитка отворилась, и он направился к дому по дорожке, посыпанной песком. За приоткрытой дверью дома его поджидал лакей, с любопытством осматривавший пришельца.

Пинкертон вежливо поклонился:

– Меня зовут Генри Тейлор. Я хотел бы поговорить с графом.

– Что же вам нужно от его сиятельства? – спросил лакей.

– Я хотел бы получить какое-нибудь место. Может, здесь мне повезет – доложите, пожалуйста, графу.

– Не иначе, сами черти привели вас сюда с вашей просьбой. Предупреждаю вас, что служить в этом доме – чистая каторга. Граф привередлив, и бывают времена, когда любой из его слуг охотно удрал бы отсюда.

– Может, и так, – пробормотал Пинкертон, – только я привык переносить всякие капризы. За свою жизнь я и не с такими господами ладил.

Лакей открыл двери шире.

– Ну заходите, я доложу о вас, но сомневаюсь, чтобы вас приняли: молодой граф, недавно вернувшийся из Америки, находится сейчас у своего отца, старого графа.

Лакей ушел, а Пинкертон стал осматривать прихожую. Уже по ней он мог судить, что находится в доме, который обставлен с беспримерной роскошью и большим вкусом. Ждать пришлось недолго, так как лакей скоро вернулся.

– Ваше счастье! – сказал он. – Сегодня камердинеру Жану попало от старого графа, поэтому он приказал вас впустить. Но мой вам совет – откажитесь от этого места.

– Простите, но я буду рад, если снова найду себе кусок хлеба. В моем положении нельзя быть разборчивым.

– В это нетрудно поверить, – сказал лакей. – Идите за мной.

Он повел Пинкертона вверх по широкой, устланной мягкими коврами лестнице и открыл дверь в роскошный кабинет.

Пинкертон вошел и низко поклонился.

Перед ним за письменным столом сидел старый граф. У него была величавая фигура, довольно редкие седые волосы и длинная, окладистая белая борода. Около него стоял высокий элегантный молодой человек. Это был Джерард Спенсер.

Пинкертон сразу узнал его, несмотря на то, что он выкрасил в черный цвет волосы и бороду, бывшую в Нью-Йорке светло-русой.

– Этот человек здесь? – спросил старый полуслепой граф.

– Да, папа, – ответил мнимый сын.

– Вы ищете место? Приходилось ли вам служить камердинером?

– Так точно, ваше сиятельство. У меня имеются самые лучшие рекомендации, – сказал Пинкертон.

– Как вас зовут?

– Генри Тейлор.

– Вы англичанин? – спросил, в свою очередь, молодой «граф».

– Точно так, хотя вот уже шесть лет как служу в Германии.

– Тайно, сын мой, нравится тебе этот человек?

– Хм… Н-нда… Что ж, неплох!

Похоже, молодой «граф» хотел сказать что-то другое, но, видимо, передумал, увидев на лице посетителя обращенную к нему немую просьбу.

– Можете ли вы сейчас приступить к исполнению своих обязанностей?

– Точно так. Я уже восемь дней без места.

– Тогда я вас беру, – решил граф Бодо фон Морбург. – Я недоволен моим камердинером, и он может сейчас же уходить, я прикажу его рассчитать. Вас, конечно, я буду звать Жан, так как привык к этому имени.

– Покорно благодарю, ваше сиятельство, – сказал Пинкертон, – и надеюсь, что вы будете мною довольны.

Новый лакей пошел за своими вещами. Когда он убедился, что за ним никто не следит, то прямо поехал в гостиницу, где остановился настоящий молодой граф Морбург. Там Пинкертон обрисовал ему положение дел, потом взял два плохоньких серых чемодана и поехал на извозчике к графскому дому.

Полчаса спустя он уже щеголял в графской ливрее, но работы в этот день у него почти не было.

Спенсер окликнул его, хлопнул по плечу и сказал, улыбаясь:

– Слушайте, дорогой Тейлор, вы – мой должник: вы всецело обязаны мне тем, что получили это прекрасное место. Впрочем, я помог вам потому, что люблю англичан.

Пинкертон низко поклонился:

– Я от всей души благодарен вам, ваше сиятельство, и не забуду того, что вы для меня сделали.

Спенсер повернулся и собрался уже уйти, как вдруг на лестнице появился его личный лакей. Это был человек с приземистой крепкой фигурой и крайне хитрым лицом.

– Ты весьма кстати пришел, Вильям! – воскликнул Спенсер. – Ступай ко мне в комнату, мне надо с тобой поговорить. Через пять минут я приду.

Лакей поклонился и поднялся наверх. Пинкертон невольно сжал кулаки, так как понял, что этот Вильям и есть сообщник Спенсера, что это его удар поверг его на пол в Центральной гостинице Нью-Йорка.

«Погоди же, братец, – подумал он, – удар этот я верну тебе с процентами».

Тем временем Спенсер скрылся в комнате старого графа. Тогда Пинкертон бесшумными шагами стал подниматься вверх по лестнице: он должен был знать, – на всякий случай, – что Спенсер собирался передать своему сообщнику.

Он видел, как лакей вошел в одну из комнат второго этажа, и тут же тихо пробрался в соседнее помещение. Отсюда в спальню мнимого графа вела дверь, завешанная портьерами. Дверь эта была полуоткрыта, и Пинкертон, спрятавшись за портьерой, мог обозревать всю комнату.

В спальне на кушетке лежал Вильям в самой непринужденной позе. Он курил сигару своего «господина» и небрежно выпускал дым. Когда несколько минут спустя в комнату вошел его «барин», он даже не встал с места.

– Как дела? – дружески спросил он «графа». – Что ты хотел мне сказать?

– Настало наконец время для выполнения нашего замысла, – сказал Спенсер, усаживаясь возле Вильяма.

– Значит, сегодня ночью все должно быть сделано?

– Обязательно! У старика в несгораемом шкафу сейчас лежит громадная сумма денег. Сегодня вечером в ресторане «Кайзеркеллер» я встречаюсь с компанией аристократов, с которыми познакомился через старика. Этим моя непричастность будет вполне доказана. Ты же достанешь ключи из брюк старика, которые висят около его постели, и пойдешь в соседнюю комнату, к несгораемому шкафу. Возьми все, что там найдешь, и спрячь хорошенько. Если старик проснется, успокой его навеки!

– Согласен, – ответил сотоварищ, – но с условием, что половина – моя. Иначе и рук марать не буду.

– Хорошо, – сказал Спенсер. – Только сделай все чисто: тогда ты навсегда освободишься от зависимости, в которой сейчас находишься.

– Тогда уж я основательно поработаю и не оставлю в шкафу старика ни гроша!

– Часа в два я вернусь домой. К этому времени все должно быть закончено.

– Ладно, – согласился Вильям. – Весьма кстати рассчитали сегодня старого камердинера Жана.

– Преемник его совсем не опасен, – сказал Спенсер, потирая руки. – Судя по его лицу, он любит выпить, и я думаю, что этим вечером несколькими стаканами рома ты его полностью обезвредишь.

– Будет исполнено!

– Кажется, условились обо всем… Ely а теперь ступай исполнять свои обязанности: надо избегать всего, что может возбудить подозрение.

Пинкертон решил, что слышал достаточно. Он покинул свою засаду, вышел из комнаты и быстро спустился с лестницы. Вскоре появился и Вильям. Новому камердинеру нетрудно было заметить, что лакей молодого «графа» желает с ним подружиться.

– Послушайте, Жан, – сказал ему Вильям, – давайте посидим сегодня вечерком в столовой. Я ведь тоже англичанин, и мы за бутылочкой доброго виски вспомним нашу родину, потолкуем!

Пинкертон охотно согласился. Часть вечера он провел возле старого графа. Мнимый графский сын зашел попрощаться перед уходом в «Кайзеркеллер». Старик, конечно, не подозревал, какая опасность грозит ему. С помощью лакея он разделся и лег в постель, около которой, по его указанию, камердинер повесил его платье.

Пинкертон пожелал своему господину спокойной ночи и вышел из спальни. У дверей его уже поджидал Вильям. Он повел его в столовую, где были приготовлены три бутылки виски.

Они сели за стол. Вильям начал свои рассказы про старую Англию и про разные проделки, которые он будто бы вытворял в местах службы, не забывая в то же время подливать живительной влаги своему собеседнику. Генри Тейлор пил охотно. Вильям не заметил, что новый камердинер ловко выливал виски в специальный сосуд, заготовленный им для этого еще днем и поставленный около того места, где он предполагал сесть.

Задолго до полуночи у Пинкертона стал заплетаться язык. Было очевидно, что он опьянел. От него не скрылось довольное выражение лица Вильяма. Наконец «камердинер», покачиваясь, поднялся и заявил, что идет спать.

Вильям по-дружески дотащил его до спальни, причем ему пришлось пустить в ход всю свою физическую силу, чтобы поднять по лестнице своего упившегося до бесчувствия собутыльника. Наверху он без дальнейших церемоний бросил его на кровать:

– Теперь проспись как следует!

Но лишь только он вышел, как Пинкертон вскочил, сбросил ботинки и крадучись пошел за преступником. Вильям сперва зашел в свою комнату, которая находилась в среднем этаже. Пинкертон же продолжал спускаться, пока не добрался до спальни старика. Ему удалось тихо проникнуть в спальню и незаметно укрыться за экраном, стоявшим около печки.

Старый граф лежал и тихо спал. В тишине было слышно его равномерное дыхание. Ночник на столике около кровати распространял по комнате неяркий свет. Тихо тикали роскошные часы из мейсенского фарфора, стоявшие на камине.

Пробило полночь. В доме царила мертвая тишина. Пинкертон достал короткий железный прут, которым он «ошеломил» на своем веку не одного преступника. В другой руке он уже держал наготове револьвер.

Прошло около получаса, как Пинкертон сидел в своей засаде, и вдруг до его слуха дошел какой-то тихий шорох со стороны коридора…

Вот бесшумно открылась дверь, и на пороге показался Вильям. Он крался пригнувшись, словно хищник, и на минуту остановился у входа. Зорко смотрел он на кровать, его глаза горели зловещим огнем, а в правой руке его блестело лезвие острого кинжала.

Когда он убедился, что старый граф спит, он тихо подкрался к постели и принялся рыться в одежде графа. Он осторожно запустил руку в карман брюк и потащил оттуда связку ключей.

Он хотел уже ретироваться, но ключи зазвенели у него в руке. В тот же момент старый граф проснулся и приподнялся на постели. Полуслепой, он не мог видеть грабителя, но чутье ему подсказало, что здесь кто-то чужой.

– Что случилось? Кто здесь? – вскрикнул он испуганно.

Вильям испустил проклятие и, занеся кинжал, бросился на старика.

Но Пинкертон оказался быстрее: он выскочил из своей засады, и его короткий железный прут дважды опустился на голову преступника. Тот без звука замертво рухнул на ковер. Граф, которого Вильям уже успел схватить одной рукой, лежал почти без чувств от испуга.

– Успокойтесь, граф, – мягко сказал Пинкертон. – Ваша жизнь висела на волоске, но я успел вовремя и обезвредил преступника… Я ведь только для вида поступил к вам камердинером. В действительности же я – Нат Пинкертон, сыщик из Нью-Йорка. Я преследовал по пятам двух преступников, которые с похищенными документами графа Тайно фон Морбурга поселились у вас в доме, выдавая себя за вашего сына и его лакея…

Выслушав это сообщение, старик испустил крик ужаса и потерял сознание. Тем временем Нат Пинкертон связал лежавшему на полу преступнику руки и ноги, совершенно лишив его возможности двигаться.

– Вот так-то, голубчик! – приговаривал он при этом. – Теперь я вернул тебе твой нью-йоркский удар, и с процентами, а от моих ударов тебе будет хуже, чем мне от твоих!

Затем он разбудил нескольких слуг, которым вкратце рассказал, в чем дело, велел перетащить преступника в другую комнату и караулить его. Некоторым из них он приказал оставаться у старого графа, а сам удалился в свою комнату и быстро переоделся.

Спустя некоторое время он предстал перед удивленными слугами настоящим джентльменом. На нем был элегантный черный фрачный костюм, и в белоснежной сорочке блестели бриллиантовые запонки. Фальшивые баки и усы исчезли, как, впрочем, и красный цвет лица.

– Вот и я, господа! Правда, теперь я выгляжу несколько иначе и мало похож на камердинера Жана… Смотрите же хорошенько за преступником, чтобы он не удрал от вас!

Лакеи обещали смотреть в оба. Им даже доставляло удовольствие стеречь опасного мошенника, особенно когда он был связан по рукам и по ногам.

Нат Пинкертон наскоро переговорил с графом Бодо, который уже пришел в себя, и дал ему полное разъяснение всего происшедшего. Старика очень обрадовало известие о том, что его настоящий сын все-таки приехал из Америки: отец много лет тосковал по своему сыну и искренно раскаивался в своем поступке…

Глава 3 Арест Спенсера

Часы пробили час ночи, когда Нат Пинкертон сел в шикарный наемный экипаж.

– В «Кайзеркеллер»! – крикнул он кучеру.

По пути он обдумывал, как арестовать Спенсера. С таким опытным преступником надо быть крайне осторожным. Если он прямо подойдет к нему и схватит за руку, то не избежать отчаянного сопротивления, последствия которого могут быть самыми печальными. Пинкертон не мог предпринять ничего, что могло бы возбудить хоть малейшее подозрение Спенсера, покуда тот не будет лишен всякой возможности сопротивляться. Тем не менее, когда знаменитый сыщик вышел из экипажа у ресторана, план действий уже созрел в его голове. Он велел позвать одного из распорядителей.

– Я хотел бы видеть господина…

И он сделал вид, будто не может вспомнить имени.

– Черт возьми! Забыл фамилию… Ну, словом, того господина, который сидит рядом с графом фон Морбургом.

– Графом фон Морбургом?

– Ну да, у него еще окладистая черная борода.

– А, теперь понимаю! Эти господа здесь! Вам, может быть, нужен господин фон Зольбах?

– Да, он! Попросите его сюда на минутку.

– Слушаюсь.

Распорядитель ушел, и через несколько минут в прихожей появился очень элегантно одетый господин. Он остановился у дверей, удивленно ища глазами того, кто его вызывал. Сыщик подошел к нему и вежливо поклонился:

– Я имею честь видеть господина фон Зольбаха?

– Да, – ответил тот. – Это вы хотели говорить со мной? Но я не имею удовольствия вас знать…

– Я лорд Эсдерс, – ответил Пинкертон, – и хотя я не знаком с вами, я много слышал о вас, а потому позволю себе обратиться к вам с почтительной просьбой.

Фон Зольбах учтиво ответил:

– Я вполне к вашим услугам, милорд!

– Видите ли, дело в том, – сказал Пинкертон, – что я хотел бы с полчаса понаблюдать за одной личностью, которая находится сейчас здесь, в этом ресторане. Для этого мне надо бы незаметно пройти в зал, и я прошу вас сопровождать меня, словно старого знакомого. Подведите меня к вашему столу и представьте своему обществу!

Зольбах медлил с ответом: дело требовало некоторого размышления. Но Пинкертон сказал сердечно:

– Даю вам честное слово, что вы и ваши друзья в течение часа узнают о причинах моего поведения!

Тогда Зольбах решился:

– Хорошо, идемте! Я питаю к вам доверие: судя по вашей внешности, нельзя предположить, что у вас есть какой-то коварный замысел.

Зольбах тотчас же вошел в роль. Он взял Пинкертона под руку и прошел с ним через весь зал до столика, где сидели его знакомые. Столик стоял в самом углу, и Пинкертон сразу увидел, что Спенсер все еще там, среди всех этих нарядных дам и господ.

– Позвольте, господа, – сказал Зольбах, – представить вам лорда Эсдерса, с которым я познакомился в Лондоне. Я от души рад, что лорд разыскал меня здесь…

– Надеюсь, я вам не помешаю, господа, – произнес Пинкертон с сильным английским акцентом. – Но я хотел перед отъездом провести хоть час в обществе моего друга Зольбаха.

Зольбах познакомил мнимого лорда со всеми присутствующими, в том числе и с «графом» Тайно фон Морбургом, который вежливо поклонился незнакомцу.

Пинкертон сел за стол напротив Джерарда Спенсера. Он вступил с присутствующими в разговор самого невинного характера и особенно много говорил с Зольбахом, который все-таки незаметно для других относился к нему с легким недоверием. «Граф» Морбург несколько раз обратился к мнимому англичанину с вопросами:

– Вы давно в Берлине, милорд?

– Да, – ответил Пинкертон, – и я сильно скучаю.

– Вы путешествуете по Германии ради удовольствия?

– Я приехал сюда на охоту, – ответил сыщик. Никто из присутствующих и не догадывался, за какой дичью охотится этот «лорд».

– А бывали ли вы в Америке? – спросил Спенсер,

– О да! Я бывал в Нью-Йорке и в других больших городах и много там охотился.

– Охота, должно быть, ваша страсть, милорд?

– Да, только я люблю охотиться на редкую дичь, – ответил Пинкертон.

Одна из молодых дам спросила:

– Значит, вы и на гризли, наверно, охотились?

– О да! А также на еще более опасных зверей, – ответил с достоинством «лорд». – Какой у вас роскошный браслет, миледи!

Он заметил это как бы вскользь, глядя на украшение, сверкавшее на белоснежной руке молодой дамы.

Дама, смеясь, кивнула и сказала, что это – старая фамильная драгоценность, доставшаяся ей по наследству.

– Я нахожу, что носить браслеты действительно пристало дамам, но когда их носят мужчины, это уже безобразие, – сказал «лорд». – Посмотрите, господа, – наши руки слишком грубы, чтобы надевать на них такие изящные вещи!

Говоря это, «лорд» осмотрел свои руки, потом взглянул на руки Спенсера.

– Вот у графа, кажется, такие чудесные белые руки, что на них, пожалуй, кстати были бы браслеты, – сказал он, смеясь.

«Граф» невольно положил руки на стол и отогнул манжеты:

– Вы немного увлекаетесь, милорд, я…

Больше он не успел ничего сказать. Сыщик с быстротой молнии вскочил, раздался лязг металла – и страшное проклятие вырвалось из груди Спенсера.

– Вот настоящие браслеты для таких мошенников, как вы, мистер Спенсер! – спокойно заявил Пинкертон, с изумительной ловкостью защелкивая на руках мнимого графа Морбурга наручники специальной конструкции.

Все присутствующие были как громом поражены случившимся, а сыщик хладнокровно вытащил револьвер и направил его на ошеломленного преступника,

– Вы арестованы, Джерард Спенсер! Ни с места, или я вас убью!

Хладнокровное приказание Пинкертона и дуло револьвера заставили Спенсера покориться. Но он пришел в еще больший ужас, когда Пинкертон обратился к присутствующим со словами:

– Простите, господа, если я нарушил ваше веселье. Но я исполнял свой долг. Я – Нат Пинкертон, сыщик из Нью-Йорка, а этот человек – опасный брачный авантюрист и мошенник. Он украл у сына графа фон Морбурга его документы и воспользовался ими, чтобы втереться в ваш круг.

Присутствующие не верили своим ушам. А Спенсер, бледный как смерть, проворчал:

– Нат Пинкертон!.. Этот дьявол преследовал меня до самого Берлина!..

– До свидания, господа! – сказал сыщик. – Если кто из присутствующих пожелает отправиться со мной в полицию, то узнает там кое-какие интересные подробности!

Зольбах и еще один господин решили воспользоваться приглашением. Поступок сыщика был до такой степени смел, что никто не сомневался в правдивости его слов и даже не подумал вступиться за преступника, которого они знали лишь несколько дней.

– Идемте, Джерард Спенсер! К сожалению, я не могу сейчас же забрать вас с собой в Америку: вам сначала придется еще в Германии отвечать за попытку ограбления и убийства графа фон Морбурга. К счастью, ни то, ни другое не удалось совершить вашему сообщнику Вильяму.

Эти слова пали на голову Спенсера подобно удару молота. Молча, с поникшей головой вышел он за сыщиком из ресторана и был доставлен на извозчике в полицию. Около самого управления он пытался было бежать, но железная рука Пинкертона осадила его.

– Видите – то, что вы любезно писали мне еще в Нью-Йорке, не сбылось: мы все-таки встретились еще раз. И при новой встрече вы даже помогли мне устроиться камердинером к старому графу.

– Так это были вы! – прошипел Спенсер.

– Да, вы не узнали меня в наряде лакея, питающего слабость к спиртным напиткам…

Арестованный больше не разговаривал. Он понял, что на этот раз проиграл.

На следующий день Спенсер сознался во всем. Сначала он упрямился и отпирался, но когда в комнату судебного следователя вошел Пинкертон в сопровождении настоящего графа Тайно фон Морбурга, пришлось покориться.

Преступник вздрогнул, когда увидел графа. Барлок, которого привели в кандалах, также немедленно признал его. Спенсер бросил на сыщика взгляд, полный злобы, к которой, однако, примешивалось удивление и уважение.

– Как вы смогли обо всем узнать? – спросил он сыщика. Тот спокойно опустил руку в карман, вынул оттуда бумажку и показал преступнику. Это было меню гостиницы «Россия» в Филадельфии,

– Вы оставили это в Центральной гостинице в Нью-Йорке…

Спенсер выругался.

– В другой раз я буду осторожнее!

Пинкертон улыбнулся:

– Боюсь, что вам, мистер Спенсер, придется очень долго ждать другого раза!

Из признаний обоих преступников выяснилось, что все события происходили именно в той обстановке и в том порядке, как их выстроила проницательность Пинкертона.

Со своим сообщником, Барлоком, Спенсер познакомился в Чикаго. Он посулил ему златые горы и сделал его своим «лакеем» и соучастником преступлений. Барлок и сам к тому времени уже был матерым преступником, которого давно разыскивали правительства Соединенных Штатов и Англии.

Во время своих совместных скитаний они прибыли в Филадельфию и остановились в гостинице «Россия». Откровенность официанта, который проникся доверием к лорду, за какового выдавал себя Спенсер, навела их на мысль воспользоваться неожиданным открытием.

Пока мнимый лорд разговаривал с официантом, Барлок отправился наверх, в его комнату, открыл отмычкой сундук и похитил бумаги. Захватил он и деньги, не сказав о них Спенсеру ни слова (он только сейчас узнал об этом).

Спенсер совершенно не опасался преследования. Он знал, что сын старого графа никогда не обратится к своему отцу, даже если окажется в крайне бедственном положении, и поэтому преспокойно взялся за дело.

В Берлине он отыскал графа Бодо фон Морбурга и бросился ему в ноги, моля о прошении. Старик простил его, помирился с ним, и он стал играть роль хозяина в графском доме. Его план заключался в том, чтобы присвоить все наличное состояние старика, поручив лакею украсть деньги, и удрать потом со своей добычей.

Из своих брачных афер Спенсер признал очень немногие. Авантюру с мисс Кроудер он не мог не признать, так как в письме, посланном перед отъездом из Нью-Йорка Пинкертону, он сам подтвердил, что знаком с ней.

Спенсер и его сообщник были приговорены в Берлине – за попытку ограбить и убить старика – к восьми годам тюремного заключения. Кроме того, им «улыбалась» перспектива после отбытия этого наказания быть выданными Соединенным Штатам, где за все их многочисленные преступления им грозило по крайней мере десять лет каторги.

Поэтому Нат Пинкертон был совершенно прав, когда сказал Спенсеру, что ему придется долго ждать «другого раза»…

Граф Гайно фон Морбург помирился со своим седым отцом и сделался наследником несметных графских богатств. Нат Пинкертон отправился на родину, но по пути, когда он проезжал через Гамбург, ему довелось раскрыть в Германии еще одно загадочное преступление, к рассказу о котором мы и переходим…

Пираты гудзоновой реки

Глава I Важный разговор

Судовладелец и крупный коммерсант Балдуин Кинлей возбужденно шагал взад и вперед по своему кабинету.

Старик озабоченно качал своей благородно седой головой, и голубые глаза его мрачно смотрели из-под нависших бровей.

Наконец он остановился у окна, отдернул слегка в сторону тяжелые гардины и взглянул на шумную, полную деловой суеты главную улицу Нью-Йорка.

Перед его домом в этот момент остановилось несколько огромных подвод, перед которыми тотчас открылись ворота.

Подъемный кран был приведен в движение, и на подводах быстро начали нарастать целые горы тяжелых ящиков и тюков. Рядом с краном стояли двое служащих с тетрадями в руках, в которых они отмечали число зафрахтованных тюков. Когда подвода наполнялась доверху, ее место занимала следующая; сильные ломовые лошади отвозили нагруженные подводы к реке Гудзон, по которой товары доставлялись на баржах до Большого нью-йоркского рейда, где уже окончательно перегружались на большие океанские пароходы, которые в огромном количестве покрывали своими высокими мачтами и белыми парусами всю нью-йоркскую гавань, готовые к отплытию во все страны света.

Гордо поднял голову старик, увидев перед глазами эту картину – результат его трудов и таланта.

Он имел право гордиться, глядя на плоды своей кипучей деятельности, которая помогла ему превратиться из мелкого торговца в могущественного финансиста и судовладельца. Он был одним из главных тузов в торговом и судовладельческом мире Нью-Йорка и на всем Соут-стрит он не имел соперника по финансовому могуществу.

Но вот черты его лица нахмурились и он отошел от окна.

Мимо него внизу по мостовой проехал элегантный кеб. На заднем сиденье восседал ливрейный лакей, внутри экипажа развалился на подушках молодой человек с манерами истинного янки. По его толстому животу извивалась массивная золотая цепь от часов, а на полное безбородое лицо падала тень от изящной шляпы-панамы. Казалось, человек этот при проезде мимо дома Кинлея бросил надменный, злобный взгляд на окна финансиста.

Старый джентльмен усталым движением опустился в кресло перед письменным столом и озабоченно подпер рукой голову. Он так глубоко погрузился в свои думы, что не расслышал легкого стука в дверь и затем шагов вошедшего в кабинет лакея.

Вошедший слегка кашлянул, и лишь тогда старик заметил его:

– В чем дело, Джон?

– Какой-то господин хочет видеть, вас, сэр. Он отказался назвать мне свое имя. Он приказал мне так и доложить.

– Впустите его.

Кинлей говорил звонким, энергичным голосом, в котором сразу была заметна привычка повелевать.

Сэр Балдуин Кинлей бросил на себя быстрый взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что лицо его достаточно непроницаемо, чтобы скрыть заботы и невзгоды от постороннего взора.

В этот момент послышались твердые шаги, и после лаконичного «войдите» со стороны хозяина на пороге показался незнакомый Кинлею господин. Интеллигентное безбородое лицо его с первого взгляда показывало, что обладатель его одарен недюжинными способностями, а в серых пронизывающих глазах этого человека светилась энергия и предприимчивость.

Кинлей вопросительно взглянул на посетителя.

– Мое имя – Нат Пинкертон. Вы, сэр Кинлей, просили меня зайти к вам.

Кинлей с оживившимся радостным лицом подошел к великому сыщику и протянул ему обе руки:

– Приветствую вас, мистер Пинкертон. Ваше появление у меня снимает с моей души великую тяжесть. Прошу садиться.

Усаживаясь, сыщик скользнул взглядом по внушительной гордой фигуре финансиста, а также успел оглядеть до мелочей всю обстановку комнаты. Наконец он вопросительно взглянул на своего собеседника.

– Не знаю, мистер Пинкертон, – начал Балдуин Кинлей, – известно ли вам об огромных убытках, понесенных в последнее время моим Торговым домом благодаря целой шайке разбойников. Вы, вероятно, слышали уже не раз о подвигах речных пиратов, появившихся на реке Гудзон. По каким-то таинственным причинам больше всего от этих господ страдает моя фирма, скажу вам даже, что в течение последних трех месяцев убытки достигли миллиона долларов. Если дело пойдет так и впредь, моей всемирно известной фирме грозят в ближайшем будущем крупные финансовые затруднения.

Пока старик говорил, Нат Пинкертон вынул из кармана газету и, когда собеседник его замолчал, прочел из нее ему вслух несколько строк, напечатанных мелким шрифтом. Строки эти гласили следующее:

«Прошлой ночью отчаянным „пиратам Гудзоновой реки" вновь удалось овладеть большим грузом шелковых материй, перевозившихся фирмой „Балдуина Кинлей" на одной из собственных барж в коммерческую гавань. Это уже пятый по счету случай за последние четыре месяца, когда означенная фирма является жертвой этой смелой шайки. Убыток, понесенный фирмой за этот указанный выше срок, составляет около миллиона долларов. Пираты привели свой план в исполнение с беспримерной дерзостью. За полчаса ходу от Габокен-Пирса буксиру, который вел означенную баржу с товарами, перерезал дорогу небольшой паровой катер. Он ловко причалил к самому борту буксира, и на палубу последнего с катера соскочило десятка два-три людей с ружьями, которые моментально справились со шкипером и всей малочисленной командой буксира. Люди были связаны и отведены в трюм буксира, а груз с баржи был увезен катером в неизвестном направлении. И сами разбойники, и все похищенные товары как в воду канули. Полицейские катера, число которых увеличено вдвое со времени появления пиратов, не заметили ничего подозрительного. Буксир со связанным экипажем и опустошенной баржей был найден рано утром полицейским катером вблизи Габокен-Пирса».

Нат Пинкертон закончил чтение и задумчиво устремил взор перед собой, а финансист только глубоко вздохнул.

Сыщик первый нарушил молчание:

– Сэр Кинлей, так как вы хотите оказать мне доверие и поручить мне преследование шайки, то первой вашей обязанностью будет рассказать мне о ваших отношениях, как деловых, так и интимных, со всеми теми людьми, с которыми вам приходится соприкасаться. Лишь при этом условии я могу надеяться на успех. Окажите мне полное доверие – и вы увидите, что не напрасно обратились ко мне за помощью.

– Вы вселяете в меня новые надежды на успех, мистер Пинкертон, – горячо ответил коммерсант. – Спрашивайте меня обо всем, что найдете нужным, – и вы получите ответ на каждый предложенный вами вопрос.

При последних словах Кинлея глаза Пинкертона обратились на красную портьеру, находившуюся на противоположном конце комнаты. Ему показалось, будто она слегка зашевелилась.

Одним прыжком сыщик очутился перед портьерой и быстрым движением руки отдернул ее в сторону. Там все было пусто, но Пинкертон успел заметить, что противоположная дверь закрылась как раз в тот момент, когда он распахнул портьеру.

Он вернулся на свое место:

– Мне показалось, что кто-то подслушивает за этой портьерой, а так как мое посещение должно остаться в тайне, то я счел лучшим тотчас же убедиться в том, был ли там кто или нет.

– Дверь эта ведет в комнату моего клерка, который стоит выше всяких подозрений. Он сам вне себя от гнева на разбойников и целыми днями только и занят мыслью о том, как бы изловить всю их шайку. В своих опасениях он дошел до того, что заподозрил даже моего шкипера в соучастии с шайкой. Я рассчитал последнего и нанял нового, но, к сожалению, и это не помогло, так как разбойникам после этого повезло еще больше.

Сыщик многозначительно улыбнулся при этих словах:

– Вы лично нанимали нового шкипера?

– Нет. Делами подобного рода распоряжается всегда мой клерк.

– Есть ли у вас, сэр, враги, которые были бы заинтересованы в вашем разорении?

Коммерсант подумал минуту и сказал:

– Я не могу припомнить ни одного случая, который мог бы дать основание предположить, что у меня есть враги, заинтересованные в моих неудачах.

– А как обстоят у вас дела с рабочими, сэр? Быть может, ответ на этот вопрос покажется вам затруднительным в некотором отношении, но, тем не менее, я прошу откровенного ответа. Не относитесь ли вы слишком строго к вашим людям и не платите ли вы им слишком малую плату? Не было ли у вас случаев несправедливого увольнения рабочего?

– Я со своими рабочими обхожусь гуманно и плачу самое высокое жалованье. Я не могу также припомнить ни одного случая несправедливого беспричинного увольнения. У меня рабочий персонал состоит большей частью из старых служащих, пополняемых, конечно, все время новыми, ибо обороты моей фирмы растут с каждым днем.

Наступило короткое молчание, во время которого Балдуин Кинлей задумчиво посмотрел на портрет, стоявший на его письменном столе. Его лицо приняло при этом мягкое выражение.

Фотография эта изображала изящную красивую девушку, удивительно похожую лицом на коммерсанта.

Сыщик проследил за взглядом хозяина дома и спросил:

– Это ваша дочь?

– Да, сэр, это моя единственная дочь.

– Замужем?

– Нет!

Это «нет» прозвучало как-то жестко и сыщик инстинктом почувствовал, что своим вопросом он задел какую-то еще не зажившую рану старого финансиста.

– Три месяца тому назад у меня появился претендент на ее руку; я отказал ему, и этот отказ причинил мне и причинит еще впереди много убытков.

Пинкертон насторожился:

– А кто же был этим претендентом?

– Один из моих конкурентов, Фред Кронвелл. Его экспорт, правда, вдвое меньше моего, но так как у него нет собственных пароходов, то он отправляет все свои товары на моих судах. После моего отказа он стал направлять их на суда других компаний, это обстоятельство явилось чувствительным ударом для меня. В довершение всего, примерно в то же время я начал терпеть огромные убытки из-за нападений пиратов гудзоновой реки. И что самое удивительное, этим рыцарям легкой наживы попали в руки как раз самые дорогие грузы, тогда как менее ценные остались нетронутыми. Очевидно, тут дело обстоит не без измены со стороны кого-либо из моих служащих.

– Кто еще, кроме вас, знал, какой товар заключался в тех или иных ящиках?

– Один только мой клерк, мистер Эдуард Броун, если не считать шкиперов тех судов, на которые был назначен соответствующий груз.

– Когда вам предстоит новая отправка большой партии драгоценных грузов?

– На днях, мистер Пинкертон, – озабоченно ответил коммерсант. – Но, принимая во внимание все происшедшее, я отчаиваюсь в успехе этой перевозки и подумываю, что лучше всего будет отказаться от этого дела.

– Не можете ли вы распределить ваш груз на суда так, чтобы никто, даже ваш клерк, мистер Эдуард Броун, не знал ничего о нем? Или, что будет еще лучше, чтобы груз был бы подменен малоценным, при том так, чтобы об этом знали лишь вы да я, а ваш клерк думал бы, что ценность груза осталась та же?

Коммерсант ответил несколько запальчиво:

– Конечно, я могу устроить это, мистер Пинкертон, хотя, должен сказать, никогда не простил бы себе такого обращения с человеком, который пользовался до сих пор моим безусловным доверием и в поведении которого при том я не заметил ничего, что заставило бы меня раскаяться в этом доверии.

– Ваши взгляды вполне достойны такого честного человека, как вы, сэр Кинлей. Но таким поступком вы вовсе не окажете недоверия молодому человеку. Этим вы лишь избавитесь раз и навсегда от мысли отказывать ему впредь в доверии; а кроме того, вы впоследствии всегда будете иметь возможность вознаградить его, удвоив степень своего доверия к нему. Разве я не прав?

Кинлей кивнул головой, наполовину убежденный словами сыщика:

– Хорошо! Если вы непременно хотите, я готов последовать вашим указаниям.

– Прекрасно, сэр Кинлей, вы не раскаетесь в этом. Теперь я изложу вам мой план, но прежде всего попрошу сообщить мне точный срок ближайшей отправки груза.

– Послезавтра, мистер Пинкертон.

– Отлично. Этот груз вы отправите под клеймом «шелк» – такого рода материи, как кажется, излюбленная добыча для речных пиратов, – но при этом так, чтобы ваш клерк не знал, что на самом деле ящики содержат самый дешевый товар. Посоветуйтесь перед этим с ним, как отправить этот груз – под истинным или под фальшивым клеймом, и согласитесь с тем, что он предложит. Объявите ему, что груз этот стоит огромных денег. В назначенный вами день вы получите от меня два больших ящика, которые вы прикажете отнести на борт вместе с прочим грузом, но с величайшей осторожностью, спешу заметить, ибо там будет заключен действительно ценный груз.

Говоря последнюю фразу, сыщик тонко улыбнулся:

– Внушите вашим людям, чтобы они как можно бережное обращались с этими двумя ящиками. Далее, наймите одного нового работника, помощника при погрузке. Для этого рассчитайте кого-нибудь из имеющихся налицо, если без этого нельзя обойтись. Этого нового работника пришлю вам я в день отплытия. Вам не нужно видеть его – главное дело в том, чтобы вы известили об этом новом работнике шкипера буксира. Вот, кажется, и все. Да, мне было бы интересно посмотреть на вашего клерка, мистера Эдуарда Броуна, а также и на неудачливого претендента на руку и сердце вашей дочери, мистера Фреда Кронвелла.

– Это легко устроить. Завтра в моем доме будет большой вечер, соберется большое общество; мистер Кронвелл находится в числе приглашенных. Несмотря на удар по самолюбию, нанесенный ему моей дочерью, он все-таки появляется у нас периодически и, вероятно, будет здесь и завтра. Мне кажется, что он все еще питает надежду назвать когда-нибудь меня тестем; иначе я не умею объяснить себе его посещений моих вечеров при существующих между нами натянутых отношениях. Тут же вы заодно увидите и моего клерка, так как он тоже приглашен на этот вечер.

Пинкертон потер себе руки:

– Все, я вижу, складывается удивительно удачно, сэр; я попрошу вас отвести мне завтра место около Фреда Кронвелла. Вы можете представить ему меня как одного из ваших приятелей-дельцов, находящихся проездом в Нью-Йорке.

– Хорошо, мистер Пинкертон.

Оба собеседника пожали крепко друг другу руки, и Балдуин Кинлей после ухода сыщика почувствовал себя сильно успокоенным.

Глава II Неожиданное приключение

– Мистер Вилькинс из Чикаго, один из моих деловых друзей, – так рекомендовал своим гостям сэр Балдуин Кинлей на следующий день вечером пожилого, добродушного на вид джентльмена с седыми волосами и золотым пенсне на носу.

За столом соседом пожилого господина оказался Фред Кронвелл, тот самый господин, который за день перед этим, проезжая мимо дома Кинлея, вызвал такую перемену в лице старого коммерсанта.

Фред Кронвелл был типичным янки, до кончиков ногтей. Он презрительным и надменным взором поглядывал на господина из Чикаго.

Пожилой господин сначала, казалось, не интересовался ничем, кроме еды. Ловкими, гибкими движениями своих пальцев он разрезал жареного цыпленка и бережно отделил мясо от костей.

– Отличное меню! Не правда ли, мистер Кронвелл?

– Yes, сэр, – лаконично ответил тот. Ему был противен этот старикашка.

– И какой отличный, гостеприимный хозяин, не правда ли, мистер Кронвелл?

– Yes, сэр.

Наступила пауза, в течение которой пожилой господин с восхищенным видом уплетал курицу.

– Отличные люди эти Кинлеи, не правда ли, мистер Кронвелл?

– Yes, сэр.

Новая пауза.

– И чертовски хорошенькая леди, эта мисс Кинлей, не правда ли, мистер Кронвелл?

– Yes, сэр.

И Фред Кронвелл со злобой на лице отвернулся в другую сторону, между тем как пожилой господин все с тем же блаженным видом обтер свой рот салфеткой.

– Мой друг, сэр Кинлей, кажется, потерял всякую охоту к коммерческим операциям, благодаря этим речным пиратам, мистер Кронвелл. Жаль, я хотел заключить с ним большую сделку с шелковыми материями, а он не согласен на это. Жаль, ужасно жаль – мы оба получили бы хорошие барыши.

Мистер Кронвелл полуобернулся при этих словах и бросил на старика, испытующий взгляд.

Последний между тем вынул из кармана пенсне и поднес его к своим очкам:

– В самом деле, мистер Кронвелл, эта мисс Кинлей – восхитительное создание. Мне прямо-таки жаль становится при взгляде на нее, что я уже не молод.

Янки, казалось, решил отбросить теперь свою холодность, так как стал вдруг разговорчив и пустился в беседу со своим пожилым соседом.

Через четверть часа разговора Фред Кронвелл спросил вдруг:

– Вы говорили только что о большой сделке с шелком, которую намерены были заключить с сэром Кинлеем, а не хотите ли вы вступить в сделку со мной?

Мистер Вилькинс улыбнулся.

– Вы, вероятно, не подозреваете о количестве нужной мне материи, мистер Кронвелл, иначе вы вряд ли предложили мне это. Нет, нет, – улыбаясь, твердил он, когда Кронвелл начал убеждать его в противном.

– Но я прошу вас, мистер Вилькинс, совершенно серьезно прошу сказать, сколько этого товара вам нужно?

Пожилой господин все еще с сомнением качал головой, говоря:

– Ну-с, мистер Кронвелл, если вы уж непременно хотите знать это, – мне нужно партию материй на пятьсот тысяч долларов, – довольны вы теперь?

К явному удивлению старика, Фред Кронвелл сухо ответил:

– Могу, мистер Вилькинс, послужить вам в этом.

– Что! – выпалил старик. – Вы обладаете в самом деле такой огромной партией?

– Да, сэр, за последние годы моя фирма настолько расширилась, что я могу вести и такие дела.

– Черт возьми! Вам, я вижу, удивительно повезло, мистер Кронвелл: вы так молоды еще и ведете такие большие дела. Вы далеко пойдете! Да, да, молодые коммерсанты нынешних времен далеко опережают нас, дельцов старой школы. А где бы я мог осмотреть ваш товар, мистер Кронвелл? Я остаюсь в Нью-Йорке лишь до послезавтра.

– Товар находится на моих складах, Либерти-стрит, номер 50. Зайдите ко мне завтра днем. Мы отлично оборудуем дело.

– Прекрасно, мистер Кронвелл! Так выпьем же за наше столь удачно начавшееся знакомство!

Раздался звон стаканов, и, когда общество поднялось из-за стола, оба собеседника были уже приятелями.

Восторгу Вилькинса – Ната Пинкертона – не было границ.

– Вот уже не воображал, что он так легко попадется на удочку, – бормотал он про себя.

Сыщик вышел в ближнюю комнату и, найдя укромный уголок позади целого ряда пальм, уселся там.

И в тот момент, когда он хотел уже встать, он услышал голоса и шаги.

Сыщик узнал дочь хозяина, шедшую в сопровождении молодого, полного жизни человека с красивым лицом. Его бегающие глаза портили общее довольно симпатичное впечатление, производимое на наблюдателя его внешностью.

– Неужели у вас, мисс Кинлей, никогда не найдется ласкового слова для меня?

– Разве я не любезна с вами, мистер Броун! Смею заметить, даже более, чем это приличествует дочери патрона по отношению к клерку.

– Во всяком случае, из ваших слов явствует, что вы находите, что уж слишком ласковы ко мне, ничтожному служащему вашего отца, – печально произнес молодой человек.

– Не говорите вздора, – улыбнулась прелестная девушка, – вы нравитесь мне, но это не значит, что скоро будет свадьба, а кроме того, вы знаете, что мой отец никогда не выдаст меня за бедного.

– А если я сделаюсь богатым? – спросил молодой человек с загоревшимся взглядом.

– Что ж, попробуйте, – улыбнулась девушка. – Когда у вас будет два миллиона долларов, попросите у меня моей руки еще раз.

– Ловлю вас на слове, мисс, – крикнул Эдуард Броун вслед со смехом убегавшей девушке, затем повернулся и пошел прочь.

– Удивительное стечение обстоятельств, – бормотал Пинкертон. – Интересно было бы взглянуть на физиономию старого коммерсанта, если бы он услышал, какие намерения питает его клерк.

Становилось поздно, и Пинкертон решил отправиться домой. Не успел он пройти и сотни шагов, как его обогнал кеб, в котором сидели, к великому его удивлению, клерк мистера Киилея и мистер Фред Кронвелл, погруженные в дружескую беседу.

– Черт возьми, вот так открытие!

К счастью, мимо проезжал другой кеб. Нат Пинкертон вскочил в него и приказал кучеру следовать за первым экипажем, посулив ему хорошо на чай.

Первый кеб остановился у ворот одного из известных клубов, в котором, как знал Пинкертон, в маленьких задних комнатках до раннего утра велась крупная игра в карты.

Сидя в кебе, он снял бороду и парик, приняв, таким образом, свой обыкновенный вид, дабы не быть узнанным при встрече со своим новым знакомым.

Сыщик обошел одну за другой все комнаты, пока не нашел наконец искомую парочку, мирно беседовавшую в маленькой игорной комнате.

Он прошел мимо них. Посмотрев при этом на клерка, он заметил, что тот как будто съежился от его взгляда.

– Неужели этот мазурик подслушал меня вчера из-за портьеры? – пробормотал Пинкертон.

Он постоял некоторое время в соседней комнате и затем вернулся снова.

Фред Кронвелл и Эдуард Броун уже приняли участие в игре.

– Черт возьми, эта каналья узнала таки меня, – поморщился сыщик, заметив, как оба собеседника обменялись при его появлении взглядом.

Он равнодушно подошел к столу и принялся наблюдать за играющими.

«Довольно дорогое удовольствие для простого клерка, – подумал он. – Держу пари, что мистер Броун не заработает и за полгода столько денег, сколько проиграл здесь в одну-две минуты».

Сыщик знал теперь достаточно и потому ушел из клуба. Но, видимо, Эдуард Броун действительно узнал сыщика, так как тоже немедленно встал из-за стола и вышел за Пинкертоном. Теперь роли как бы переменились: наоборот, сыщик обратился в преследуемого.

Пинкертон, глубоко задумавшись, пошел по направлению к реке Гудзон. Броун ни на шаг не отставал от него. Когда он увидел наконец, что Пинкертон свернул на совершенно пустынную улицу, которая другим концом своим упиралась

в реку, он коварно улыбнулся и исчез во дворе одного из ближайших домов. Вскоре оттуда появились три какие-то темные личности в одежде матросов и пустились с пьяными криками и песнями догонять сыщика.

Последний посторонился, давая им дорогу, как вдруг увидел сверкнувший в руке одного из них нож.

Быстрым, молниеносным движением сыщик схватил левой рукой нападающего за кисть, державшую нож, а кулаком правой руки нанес ему такой страшной силы удар между глаз, что тот без звука полетел на землю.

Но когда Пинкертон захотел отскочить назад, чтобы стать лицом к двум другим негодяям, он почувствовал, что сзади его обхватили две сильные руки; он напрасно пытался освободиться от их объятий – ему приходилось, кроме того, не сводить глаз с третьего нападающего, который все время старался ударить его ножом. С поразительной ловкостью отражал Пинкертон ногами удары своего противника. Тогда негодяй, державший его сзади, видя, что таким способом с сыщиком ничего не поделаешь, стал тащить его к реке.

«Ого, эти подлецы намерены, кажется, утопить меня», – подумал Пинкертон и, находясь уже в пяти шагах от реки, сделал отчаянное усилие оттолкнуть от себя обоих нападающих».

Ловким ударом ноги в живот он заставил одного из них со стоном выпустить из рук нож, со звоном упавший на мостовую. Освободившись таким образом и от второго негодяя, Пинкертон мог теперь вступить в единоборство с третьим и покатился тотчас по земле, увлекая и его за собой. Последний был страшно силен и как клегцами сжимал сыщика в своих объятиях.

Пинкертону удалось наконец вытащить из кармана револьвер, и в тот момент, как оба сшибленных им с ног и теперь оправившихся негодяев готовы были снова броситься на него с высоко поднятыми кинжалами, прогремел выстрел, и один из них, пораженный пулей, сделал скачок и рухнул затем без звука на землю. Другой со страху отбежал в сторону. Сыщик воспользовался этим моментом и со страшным напряжением всех своих сил перебросил своего ближайшего противника через перила в реку. Тот еще держался кое-как, уцепившись за грудь сыщика.

– Помоги, Билл, он хочет сбросить меня в воду, – дико взвыл негодяй.

Пинкертон быстро обернулся, чтобы пригрозить своему третьему противнику револьвером, но в этот момент получил вдруг страшный толчок и полетел вниз головой в реку вместе со своей жертвой.

Сверху над водой нагнулась чья-то голова и прислушалась. Но в воде раздался лишь короткий всплеск, и затем все стихло.

Тотчас в реку полетело еще одно тело и послышался звук быстро удалявшихся шагов.

Четверть часа спустя несколько ниже по течению реки из воды вылез какой-то человек. Он отряхнулся, улыбаясь, и бросился бежать по направлению к более людным улицам.

«Ловко было задумано, джентльмены, – подумал он, садясь в кеб, – что и говорить. А все-таки завтра господа Кронвелл и Броун очутятся за решеткой, и Нью-Йорк будет освобожден от владычества речных пиратов».

Глава III Пираты за работой

На пристани сэра Кинлея нагружали последние ящики и тюки на баржи, и шкипер буксира отдал приказание развести пары.

Пробило одиннадцать часов ночи.

Нельзя было терять времени. Судну предстояло семь часов пути, а все товары должны были быть сданы и перегружены к полудню следующего дня: к этому времени пароход отходил в море.

– Люди, на шпиль! – крикнул ттткипер.

Шпиль заработал, и якорь был поднят. Машины пришли в движение, и буксир огромной черной массой отделился от берега и тронулся в путь.

Под командой шкипера находилось десять человек, распределенных на пароходе и баржах. Ввиду последних нападений команда была вооружена револьверами.

Сегодня после полудня в число ее был принят новичок. Он выглядел настоящей «смоленой курткой» с коротенькой трубкой в зубах. Шкипер недоверчиво поглядел на вновь прибывшего. Но тот отлично выдержал его взгляд и работал потом за двоих.

– Боб Шиллинг, отправляйтесь на самую дальнюю баржу, – сказал ему шкипер при отчаливании.

– Так я и знал, – пробормотал Боб Руланд – испытанный помощник Пинкертона, – что ты меня туда откомандируешь. Ну погоди, вы у нас еще попляшете сегодня.

Он добрался между тем до указанного ему места и оглянулся кругом, затем приблизился к двум большим ящикам, сел между ними и постучал слегка по стенке одного из них пальцем, повторив удар трижды:

– Вы слушаете, начальник?

– Да, Боб. Кругом никого нет? – раздался вопрос из глубины ящика.

– Никого; меня услали назад. Очевидно, шкипер находится в стачке с шайкой.

– Согласен с тобой. Моррисон здесь?

– Рядом с вами, начальник, – я сижу между обоими ящиками.

– О пиратах еще ничего не слышно?

– Пока нет. Мы плывем посреди реки. Выше по течению видны два полицейских катера, которые снуют вокруг нас. Впрочем, виноват, я вижу теперь довольно далеко позади нас идет небольшой пароход! Он держит курс прямо на нас! Это, очевидно, пираты! Они идут полным ходом!

– Где мы теперь, Боб?

– Недалеко от Джерсей-Сити. Габокен останется скоро позади нас.

– Видны ли еще полицейские катера?

– Нет, не видны, теперь вообще мало что можно разглядеть. Луна зашла за тучи, и вся река окуталась мраком.

– Во всяком случае ты, Боб, отдайся в плен вместе с прочими, чтобы увидеть, кто из экипажа находится в стачке с пиратами, – понял?

– Понял. Пароход находится теперь не более чем в пятистах метрах от нас, и если… Но тише – кто-то идет сюда.

По борту баржи пробирались двое из экипажа. Когда они приблизились к Бобу Руланду, то остановились и спустились к нему. Казалось, они хотели поболтать с ним.

– Темная ночка сегодня, товарищ, не правда ли? – спросил один из них у Руланда.

– Как же! Как раз подходящая для речных пиратов, – ответил тот.

– Если бы они только знали, какой товар мы везем, они бы уже давно гнались за нами, – усмехнулся матрос.

– Эй, кто тут еще есть? – спросил он вдруг и прислушался,

– Кому ж тут быть, кроме нас? – проворчал Боб. После короткого молчания первый матрос заговорил снова, предварительно оглянувшись.

– Скажите, товарищ, с кем это вы только что говорили, перед тем как мы подошли к тебе?

Боб Руланд был опешен. Оба матроса придвинулись теперь к нему и пронзили его злобными взглядами.

Помощник Пинкертона заметил, что в то же время ближайший к нему матрос характерным движением сунул руку себе под куртку.

Этого было достаточно для Боба.

Прежде чем его противники успели броситься на него, он поднялся спокойно с места, положил свою трубку на один из ящиков и быстрым как молния движением нанес одному из не ожидавших ничего подобного матросов здоровенный удар кулаком в висок.

С глухим стуком тот упал на палубу, уронив при этом кинжал, что доказало Бобу, что он не ошибся в своих предположениях.

Между вторым матросом и Бобом завязалась отчаянная борьба. Оба, кряхтя, сжимали

друг друга в объятиях. Наконец Боб высоко поднял врага над собой и ударил его головой о борт баржи.

Впереди, должно быть, почуяли что-то неладное, так как Боб увидел теперь, как третий человек с фонарем в руках перешагнул на последнюю баржу и начал пробираться к месту поединка.

Пока он не мог еще видеть Боба.

Последний поспешно выбросил за борт тела обоих матросов.

Две минуты спустя перед Бобом, как ни в чем не бывало сидевшим между ящиками и курившим свою трубку, стоял человек с фонарем.

– Вам приказано отправляться вперед, Шиллинг, – сказал он.

Тронувшись в путь, чтобы исполнить приказание, Боб видел, что человек с фонарем остался стоять на его прежнем месте и поднес фонарь к одному из ящиков.

Когда Боб Руланд взобрался на буксир, к нему подошел шкипер.

– Идите в трюм, Боб Шиллинг, и принесите мне оттуда канат.

Боб повиновался. Не успел он дойти до середины лестницы, как услышал, что позади него с адским хохотом захлопнули люк.

Он быстро поднялся назад по лестнице и сильно ударил по люку кулаком.

– Желаю вам весело провести там время, господин шпион, – проговорил голос шкипера. – Вас выпустят, когда пираты овладеют пароходом.

«Увидим», – подумал Боб и спустился вниз по лестнице. Там было дьявольски темно, и когда он зажег спичку, то увидел, что трюм наполнен старыми досками. Боб сел и начал думать, что бы ему предпринять. Его положение было критическим, так как шкипер считал его шпионом и сам, очевидно, был в заговоре с пиратами. Руланду казалось даже, что и весь экипаж был на стороне шайки. Когда же шкипер узнает, что из его команды пропало двое людей, то подозрения его против Боба еще усилятся, возможно даже, что его убьют.

Его, следовательно, могло спасти лишь бегство.

Он подошел к маленькому окошку в борту и просунул в него голову. Е1о протиснуть плечи оказалось совершенно невозможным.

Шкипер наверху дал громкий свисток, и тотчас за ним Боб услышал второй свисток, точно эхо первого.

– А это сигнал для пиратов, – подумал Боб. Е[росунув голову еще раз в окно, он действительно увидел в темноте ночи вблизи от буксира силуэт другого судна.

Буксир получил вдруг сильный толчок,

затем наверху послышался топот ног и раздались отрывистые слова команды.

Постепенно шум наверху умолк, и другой пароход шел впереди буксира, как видел Боб, точно указывая ему путь.

Приблизительно через полчаса пароход остановился и вдруг все ожило.

Боб видел из окна, что место остановки было выбрано весьма подходящее, он видел, как пираты, точно гномы, работали поспешно в темноте, выгружая тяжелые тюки и ящики на берег. Он не имел возможности определить, где они остановились.

Насколько он мог разглядеть, на берегу стоял маленький, наскоро сколоченный домик, в который пираты складывали ящики и тюки. Кроме этого домика на берегу виднелись очертания еще каких-то странных строений.

Вдруг Боба осенила мысль. Ну да, конечно, это так, эти здания – старинные, ныне заброшенные Манхэттенские укрепления. Надо отдать справедливость пиратам – лучшего места под склады краденых товаров нельзя было найти нигде.

Теперь Бобу необходимо было подумать о собственном спасении. Пролезть через люк было немыслимо: там его встретили бы пираты, и в таком числе, что было бы безумием вступать с ними в борьбу.

Если бы ему удалось расширить окно настолько, чтобы можно было пролезть в него, он мог бы еще спастись. Он просто-напросто проплыл бы немного вниз по течению и выплыл бы где-нибудь на берег.

Он поспешно вынул из кармана нож, который всегда носил с собой, и принялся ковырять им доски, составлявшие обшивку баржи. Работа была нелегкой, и пот лил с него градом. Е1о работа, тем не менее, продвигалась вперед, и он уже почти успел настолько расширить окно, что мог бы кое-как пролезть через него, как вдруг люк наверху открылся и на лестнице показался человек, а сзади него высунулся десяток ружейных стволов.

Лицо человека было покрыто маской, в руках он держал револьвер.

– Скажите, кто вы такой? – спросил он. – И кто послал вас сюда?

Когда Боб промолчал на этот вопрос, тот кратко приказал ему идти наверх.

Е1а палубе Боб увидел человек двадцать пять вооруженных людей, которые направили на него дула своих ружей.

Весь экипаж буксира принадлежал шайке – он ясно видел это теперь. Среди этих людей стоял еще второй человек в маске.

– Вас обвиняют в шпионаже, Боб Шиллинг, – снова обратился к нему первый замаскированный. – Признаете вы себя виновным?

– Если вы называете шпионажем выслеживание преступников, то могу ответить на ваш вопрос лишь утвердительно, – бесстрашно ответил Боб.

– Во время сегодняшней поездки пропали два человека из экипажа. На том месте, где один матрос с последней баржи встретил вас, было замечено большое кровавое пятно. Это вы убили их?

– Во всяком случае я позволил себе защищаться против этих двух джентльменов, так как в противном случае лежал бы теперь сам на дне Гудзона.

– По чьему приказанию вы действовали?

Боб подумал и потом ответил решительно:

– Я вам не скажу!

Было весьма вероятно, что пираты разделаются с ним не раньше, чем выпытают у него это имя, – таким образом он выигрывал время.

– Свяжите его и отведите на пароход, – приказал атаман.

Боб дал себя связать и был затем переведен на пароход пиратов. Там его запрятали в трюм и приставили к нему вооруженного караульного.

Боб мирно заснул и проснулся, лишь когда его сильно встряхнули за плечо. Он встал и поднялся на палубу согласно приказанию часового. К величайшему своему удивлению, он заметил,

что была опять ночь, так что он проспал, оказывается, целый день.

По небу плыл месяц, освещавший то же здание, в котором хранились похищенные товары. Окружавшие его пираты мрачно поглядывали на него. Когда появились наконец два замаскированных человека, вся компания тронулась на берег.

Ворота открылись и затем снова закрылись. Боб с напряжением ждал, что произойдет, так как помещение, в котором они находились, было пусто, насколько он мог видеть это при свете фонаря.

Боб недолго оставался в недоумении. Открылась опускная дверь, и пираты начали по одному спускаться в нее.

Его оставили пока наверху.

Он снова принялся мечтать о бегстве, попробовал было освободиться от веревок, но тщетно.

Через полчаса снова появилось двое пиратов, которые приказали ему следовать за ними вниз.

Когда на следующий день клерк Эдуард Броун ворвался в кабинет сэра Кинлея и сообщил ему о новом разбое пиратов, то был немало удивлен несвойственным старику спокойствием, с каким тот отнесся к его рассказу. И клерк побледнел, заметив пронизывающий взгляд, брошенный ему в упор хозяином.

Слегка дрожащим голосом изложил Броун своему шефу подробности нападения, переданные со слов экипажа:

– Вчера вечером, отправившись в путь в одиннадцать часов ночи, они добрались беспрепятственно до того места, где буксир был найден сегодня полицейским катером. Тут вдруг из одной бухты вылетел большой пароход, подошел прямо к буксиру и высадил на палубу последнего около пятидесяти вооруженных людей, потребовавших от шкипера выдачи груза. При этих условиях борьба с пиратами была немыслима – произошло бы лишь напрасное избиение людей, а потому экипаж сдался, был связан и доставлен на берег, где их сторожило несколько человек из шайки. Груз затем был увезен разбойниками неизвестно куда, так как никто из экипажа не присутствовал при этой разгрузке. Четыре часа спустя пираты покинули буксир, который был найден затем полицейским катером. Двое из команды, попытавшиеся было сопротивляться, были убиты и выброшены за борт.

Когда клерк закончил свой рассказ, то добавил, что отныне в гавани будет крейсировать военное судно. Затем шеф отпустил его, как-то странно поглядев на него при расставании. Балдуин Кинлей все более убеждался в правильности предположений и действий Пинкертона и сильно рассчитывал на его помощь.

Глава IV Среди пиратов

– Вылезай же, Моррисон! Что ты, заснул, что ли, – крикнул Пинкертон, выползая из своего ящика.

– Я не могу поднять крышку, – послышался ответ из другого ящика.

– Погоди, сейчас я помогу тебе. Черт возьми, до чего жарко было в этом проклятом заключении.

Сыщик поставил на пол потайной фонарь и начал отрывать крышку другого ящика молотком и клещами.

– Ну, выходи, Лазарь, – смеясь, сказал он, когда Моррисон выполз наконец весь мокрый от пота.

Подкрепившись немного, оба принялись за осмотр места своего заключения.

Это было огромное каменное здание без окон и дверей. Стены его были выложены из больших квадратных камней. Наверху виднелась большая четырехугольная дыра, прикрытая трапом.

– Выбраться отсюда через эту дыру положительно невозможно, Моррисон, – сказал Нат Пинкертон. – Имеешь ли ты понятие о том, где мы находимся?

Тот ответил отрицательно.

– Я полагаю, что это здание – одно из старых укреплений Нью-Йорка, около Манхэттена;

для чего бы иначе стали строить такие солидные стены? Смотри-ка, я, кажется, прав – вон наверху в стенах видны амбразуры.

– А что стало с Бобом, начальник, – спросил озабоченно Моррисон. – Надеюсь, он в безопасности?

Сыщик пожал плечами:

– Об этом мы узнаем завтра ночью, когда вся банда соберется здесь.

Моррисон вытащил из своего ящика два небольших бочонка, а затем крышки были вновь заколочены наглухо.

Оба заключенных начали обходить помещение, как вдруг, пройдя шагов сто, в ужасе остановились.

Моррисон поднял фонарь кверху и осветил им столб, вбитый глубоко в землю. Почва вокруг столба была пропитана насквозь кровью, а рядом валялись толстые веревки.

– Знаешь, что это такое, друг мой? – спросил своего помощника сыщик.

– До известной степени догадываюсь, – ответил тот.

– Это столб пыток гудзоновых пиратов, у которого они пытают насмерть свои жертвы, а также изменников из своей среды.

Оба двинулись дальше, но, нигде не найдя выхода, вернулись в конце концов назад.

– Мы еще имеем десять часов в запасе до нового прихода этих мерзавцев. Воспользуемся

ими, чтобы устроиться здесь как можно удобнее.

Выбрав подходящее и закрытое со всех сторон место, они разлеглись и заснули.

Через несколько часов Пинкертон вдруг выпрямился и осторожно толкнул своего помощника.

– Ты слышишь, Моррисон – пираты уже пришли.

– Как же, начальник, слышу.

– Смотри наверх, видишь, трап приподнимается.

В образовавшееся отверстие по веревочной лестнице спустилось около двадцати пяти человек с ружьями и фонарями в руках.

Оружие они сложили около лестницы, а затем вся банда направилась к столбу пыток. Они остановились напротив него, образовав полукруг, в центре которого находились два человека в масках.

– Черт возьми! – воскликнул Пинкертон. – Провались я сквозь землю, если эти два подлеца в масках не суть господа Броун и Кронвелл.

Но вот наступила тишина и один из замаскированных топнул трижды ногой по полу. Затем он заговорил:

– Мы собрались сегодня здесь, чтобы переговорить и посоветоваться о разных инцидентах, имевших место за последние дни и вызвавших недовольство и недоверие между нами. Мы достигли того, что все теперь боятся речных пиратов, и мы можем гордиться своими успехами. К сожалению, за последнее время в нашей среде начали попадаться шпионы и изменники, которые, впрочем, не избежали наказания – они были присуждены к смерти у столба пыток. Но, несмотря на все предосторожности, принимаемые нами при выступлениях на работу, к нам все-таки присосалось несколько новых шпионов, одного из которых нам удалось поймать во время вчерашней экспедиции. Как с ним поступить теперь?

– Он должен умереть, – пронеслось в толпе.

– Хорошо, я ожидал этого приговора, – сказал оратор и повернулся затем к двум ближайшим из пиратов: – Приведите сюда шпиона!

Те немедленно вернулись к лестнице, поднялись наверх и тотчас вернулись оттуда с человеком, у которого руки были связаны за спиной.

– Что такое, Моррисон, – да ведь это Боб! Ну потерпи, мой милый, тебе не долго придется там стоять в таком неприятном положении, – бормотал себе под нос Пинкертон.

Оратор повернулся теперь ко вновь введенному:

– Не угодно ли вам будет объявить теперь ваше имя, а также сообщить, каким образом вы

напали на наш след? Или прикажете прибегнуть к пытке, чтобы заставить вас говорить?

– Имя свое я вам скажу, – ответил Боб Руланд, называя себя, – а относительно того, как я напал на ваш след, это вам сообщит при случае мой начальник, мистер Нат Пинкертон.

– Нат Пинкертон! – в ужасе вскричали пираты. – Нат Пинкертон преследует нас! Мы погибли!

Замаскированный со злобой ударил ногой об пол, водворив этим молчание.

– Я уже три дня знаю, что Пинкертон преследует нас, и мной уже предприняты кое-какие меры, чтобы обезвредить его.

– Ого, атаман, – подал голос один высокий здоровенный детина, делая два шага вперед, – Пинкертона не так легко уничтожить. Гораздо легче может случиться, что он всех нас усадит на электрическое кресло. Не так ли, товарищи?

– В этом вы вполне правы, – надменно вставил Боб.

– Молчать! – загремел атаман. Говоривший, ворча, отошел назад.

– Кроме вопроса о шпионах тут есть еще одно обстоятельство для обсуждения, – продолжал атаман. – Вы часто выражали свое неудовольствие на то, что мы скрываем наши лица под масками, и не раз предлагали нам снять их. Мы никогда этого не сделаем, так как

в этом случае мы окажемся всецело в ваших руках. Будьте довольны тем, что без нас вам никогда ничего не удалось бы сделать. Если вы и впредь будете приставать к нам с подобными требованиями, то мы покинем вас и вам придется выбирать нового атамана. Обещайте нам, что оставите нас в покое, тогда мы останемся во главе шайки и будем делить с вами все опасности.

– Так делите же с нами и добычу поровну, атаман! – со злобой воскликнул тот же детина. – Ведь вы изволите получать вдвоем половину барышей, а другую нам приходится делить на двадцать пять частей между собой. Черт возьми, если играть, так начистоту, а потому – долой маски!

И озлобленный великан выступил вперед, протянув руку к лицу атамана.

Последний вместе с другим замаскированным отступил на шаг назад и моментально выхватил из кармана револьвер.

Раздался треск выстрела, и пуля пролетела у самого уха пирата.

– Первого, кто дотронется до меня, убью как собаку! Запомните это!

Средство подействовало: все сразу притихли.

– Говорите, обещаете ли вы оставить меня и моего компаньона в покое с вашим приставанием относительно масок?

Но, прежде чем они успели ответить, произошло нечто такое, что произвело на собравшихся пиратов впечатление бомбы, взорвавшейся вдруг посреди комнаты.

Пока шли эти переговоры Пинкертон и Моррисон выскользнули из своей засады и прокрались к веревочной лестнице.

Пираты были настолько увлечены своим спором, что ничего не замечали вокруг.

Ружья были быстро собраны и связаны в кучу.

Затем оба сыщика поднялись вместе с оружием наверх.

Моррисон бросился тотчас за полицией, а Пинкертон спустился вновь до середины лестницы и повернулся лицом к пиратам.

При последних словах атамана с лестницы раздался вдруг его могучий голос:

– Пираты гудзоновой реки, ни с места. Смотрите, в нескольких шагах от вас на ящике стоят два бочонка. Они наполнены взрывчатым составом колоссальной силы. В тот момент, когда кто-либо из вас попробует тронуться с места или сделать какое-нибудь подозрительное движение, я выстрелю в бочонки, – и все вы взлетите на воздух.

Пираты понимали всю опасность положения.

– Эдуард Броун и Фред Кронвелл, – продолжал Пинкертон, – снимите ваши маски! Пусть

ваши сообщники видят, с какими изысканными джентльменами им пришлось иметь дело.

Замаскированные с судорожно-искаженными от бессильной злобы лицами сняли маски.

Сыщик не ошибся. Это были именно Броун и Кронвелл.

– Фред Кронвелл, развяжите немедленно руки моему человеку, – продолжал Пинкертон.

И это приказание сыщика было исполнено. В один момент Боб Руланд был свободен и спокойно направился к лестнице.

– Лезь через меня, – сказал ему Пинкертон, – я хочу сыграть еще одну шутку с пиратами.

Когда Боб скрылся наверху, Пинкертон крикнул снова:

– Фред Кронвелл, возьмите один из бочонков, не бойтесь, сам по себе состав не взорвется. Но прежде всего отложите ваш револьвер в сторону. И шевелитесь, а то иначе мой револьвер может выстрелить невзначай.

Атаман отложил оружие и подошел к бочонку.

– Откройте осторожно крышку бочонка, – продолжал Пинкертон, – и скажите потом вслух, что в нем находится.

На этот раз Пинкертон не стал ждать ответа, быстро взобрался по лестнице в люк, между тем как внизу поднялся страшный шум и крики.

– К оружию, ребята, в бочонках песок! – кричал не своим голосом атаман, бросая бочонок на пол.

Точно тигры бросились пираты к веревочной лестнице, где стояли их ружья, – и вдруг остановились, точно пораженные молнией: ружья исчезли!

Пинкертон тем временем уже втащил за собой наверх веревочную лестницу, и пираты очутились, таким образом, в самом глупом и безвыходном положении.

Немного спустя наверху послышались шаги прибывших во главе с Моррисоном полицейских и раздался голос Пинкертона:

– Предлагаю вам выходить наверх поодиночке. Первый, кто попытается защищаться, будет застрелен на месте.

Пираты подчинились приказу и принялись вылезать по лестнице наверх, где их немедленно связывали.

Наконец внизу остались лишь Броун и Кронвелл.

Они пытались спрятаться, но были быстро найдены Пинкертоном и его помощниками и доставлены затем наверх, подобно прочим.

Полиция была донельзя поражена, когда великий сыщик доставил всю компанию пиратов в Метбери-стрит.

Нью-йоркские газеты пестрели хвалебными гимнами в честь Ната Пинкертона,

избавившего Нью-Йорк от речных разбойников и давшего возможность вздохнуть свободно всему коммерческому миру.

Кронвелл повесился несколько дней спустя в доме предварительного заключения, а Броун и вся остальная компания были приговорены к двадцатилетней каторге и отправлены в Синг-Синг.

Балдуин Кинлей не знал, как отблагодарить великого сыщика, и весьма крупно вознаградил его за услугу, так как тот поистине спас его от неминуемого краха.

Арест в облаках

Глава I Сенсационное преступление

Вот уже два часа, как Нат Пинкертон ехал в экспрессе, шедшем из Чикаго в Нью-Йорк. Великий сыщик только что способствовал чикагской полиции в поимке нескольких важных преступников. Он пробыл в Чикаго всего лишь несколько часов, и, по его мнению, дело, ради которого он туда приехал, оказалось весьма простым, хотя оно доставило, тем не менее, много хлопот местной полиции.

Теперь Пинкертон лежал в удобной позе в одном из мягких кресел вагона первого класса и читал газету. Он часто отрывался от своего чтения, больше думал о делах, ждавших его в Нью-Йорке.

Среди них не было, правда, ни одного особенно важного, но можно было ожидать, что ко времени его прибытия в Нью-Йорк накопятся еще новые, до сих пор ему неизвестные дела, которые потребуют напряжения всех его способностей.

Он опустил газету и задумчиво поглядел в окно на довольно маложивописный ландшафт.

Экспресс давно уже оставил за собой окрестности озера Мичиган, и вдали уже виднелись воды озера Эри. Теперь поезд приближался к городу Кливленду.

Вдруг Пинкертон вздрогнул и с величайшим интересом начал вглядываться вверх, на небо.

Некоторые из пассажиров тоже обратили свое внимание на небо и принялись оживленно переговариваться:

– Воздушный шар – смотрите, смотрите, воздушный шар, – в корзине двое людей, а вон внизу на длинном канате висит третий!

– Это, должно быть, гимнаст, который намерен проделать свои упражнения в воздухе! – решили некоторые из пассажиров.

– Но он ведь не двигается! – заметил кто-то. – Шар находится на вполне достаточной высоте, ему давно пора бы было начинать!

Пинкертон ни словом не принял участия в разговоре. Его острые глаза видели побольше глаз прочих, и он, должно быть, заметил нечто особенное, так как лоб его покрылся морщинами, а лицо приняло мрачное, гневное выражение.

Он быстро открыл свой изящный дорожный чемодан и вытащил оттуда бинокль. Посмотрев в него, он снова невольно вздрогнул, вскочил с места и крикнул:

– Тысяча чертей! Там, кажется, совершается гнусное дело!

И действительно, того, что сыщик увидел в свой превосходный бинокль, было вполне достаточно, чтобы внушить ужас и заставить вздрогнуть каждого. Человек, висевший высоко над землей на конце гайдропа [1] , был мертв: конец гайдропа обвивался мертвой петлей вокруг шеи несчастного.

Одну-две секунды Пинкертон смотрел пристально на искаженное лицо мертвеца, а затем направил свой бинокль кверху, на корзину. В ней находились два человека, из которых один перевесился в этот момент через край корзины и смотрел вниз на висевшего под ним мертвеца.

Пинкертон заметил, что это был тощий чернобородый человек, второго воздухоплавателя он не мог разглядеть, так как тот свесился вниз с другой стороны корзины.

Воздушный шар тем временем с быстротой стрелы поднимался кверху; Пинкертон мог делать свои наблюдения лишь в течение нескольких секунд. Затем воздушный шар попал в верхнее, более быстрое воздушное течение, которым его повело в сторону. Скоро он превратился в небольшую точку на горизонте, а затем совершенно исчез из виду.

Сыщик стал соображать, куда мог быть отнесен шар. Он полетел в направлении на юго-восток, прямо на Ричмонд.

Когда шар исчез из виду, Пинкертон погрузился в глубокое раздумье. По его мнению, здесь имело место преступление и совершилось оно неслыханным доселе способом.

Дело могло оказаться настолько сложным, что и Пинкертону не будет зазорно взяться за него; и весьма возможно, что раскрытие этого преступления потребует от сыщика приложения всех его громадных способностей и опыта.

А потому Пинкертон решил выйти из поезда в Кливленде, чтобы осведомиться прежде всего о том, были ли правильны его подозрения или нет.

Немного спустя экспресс добрался до Кливленда, и великий сыщик покинул вагон, чтобы приняться за свои исследования.

Не успел он отойти и нескольких шагов от вокзала, как уже заметил, что между обывателями города царит сильное волнение. Повсюду люди говорили между собой о шаре и о преступниках. Сыщик подошел к одной из оживленно разговаривавших групп, толпившихся на улицах.

– Что же именно случилось? – спросил он. – Я заметил в городе большое волнение и слышал, что оно было вызвано полетом воздушного шара!

Один из собеседников тотчас же повернулся лицом к спрашивающему, чтобы изложить ему эту сенсационную новость.

– Вообразите себе, – с оживлением начал он, – здесь произошло ужасное преступление! О полете этого шара, принадлежащего братьям Вестерлэнд, население было оповещено уже давно. Полет должен был состояться ровно в полдень, что и произошло на самом деле. Но шар поднял вместо двух пассажиров – трех, так как в момент поднятия шара на воздух одному господину, стоявшему в первом ряду зрителей, была накинута на шею петля, сделанная на конце гайдропа; господин этот был таким образом увлечен вместе с шаром – теперь он болтается высоко в воздухе!

– А кто этот несчастный? – поспешно спросил Пинкертон.

– Это Вильям Моррис, кассир Кливлендского Центрального банка, у него в кармане находилось 50 тысяч долларов наличных денег! А потому вполне ясно, что эти негодяи имели в виду эти деньги, и я думаю…

Но ему не пришлось закончить, так как Пинкертон отрывисто поблагодарил его за сообщение и бросился поспешно прочь. Его собеседник посмотрел ему удивленно вслед и пробормотал про себя:

– Странный субъект! Это известие, как видно, не очень заинтересовало его, потому что он не выслушал меня до конца.

Пинкертон между тем вскочил в проезжавший мимо экипаж:

– Везите меня скорее в полицейское управление.

Четверть часа спустя Пинкертон входил в кабинет кливлендского полицейского инспектора. Паттерсон – так звали инспектора – с изумлением встретил знаменитого сыщика.

– Мистер Нат Пинкертон?! – с изумлением воскликнул он. – Неужели это действительно вы? Вы, очевидно, прилетели сюда со скоростью электрического тока, иначе я не могу объяснить себе вашего прибытия! Пять минут назад я телеграфировал вам в Нью-Йорк, прося прибыть немедленно сюда, так как здесь случилось сенсационное происшествие, – и вдруг вы уже очутились здесь, когда еще и телеграмма-то моя не успела дойти до вас!

Пинкертон с улыбкой пожал инспектору руку и произнес:

– Не правда ли, это кажется почти колдовством, а? Но дело в том, что я ехал домой из Чикаго и в пути увидел из вагона шар братьев Вестерлэнд вместе с его странным грузом на гавдропе. Заподозрив тут что-то неладное, я прервал свое путешествие на здешнем вокзале, чтобы посмотреть, что тут собственно произошло? Мне кажется, для меня тут найдется работа?!

– И вы не ошиблись! – подтвердил Паттерсон. – Слышали ли вы какие-либо подробности о происшествии?

– Собственно говоря, ничего определенного я не знаю. Я знаю лишь, что братья Вестерлэнд задушили кассира Центрального банка, имевшего при себе 50 тысяч долларов, и похитили его тело.

Полицейский инспектор отошел немного назад, и тут только Пинкертон заметил, что в комнате находится еще третье лицо. Это был старый, почтенный господин с большой седой бородой и серьезными глазами, который поднялся теперь со стула, на котором сидел у письменного стола.

– Позвольте мне познакомить вас, господа! Мистер Джемс Холли, директор Кливлендского Центрального банка, – мистер Нат Пинкертон, известный сыщик.

Старый господин сердечно протянул сыщику руку и горячо произнес:

– Я искренно рад вашему прибытию сюда, сэр. С вашей помощью, я надеюсь, нам быстро удастся добраться до преступников и заставить их понести наказание. Я могу откровенно сказать, что для меня важна не столько потеря 50 тысяч долларов, сколько утрата самого Вильяма Морриса. Банк, собственно говоря, легко может перенести потерю такой суммы, но убийство одного из самых честных и преданных банку служащих не может и не должно оставаться безнаказанным! Моррис был близок ко мне, я относился к нему как к сыну, и его печальная

упасть бесконечно огорчает меня. Он был человеком величайшей добродетели и редкого благородства, честность его стояла выше подозрений!

Собеседники уселись, и Пинкертон заявил:

– Разумеется, что я готов принять на себя расследование этого дела, и я надеюсь на успех – не может же пропасть, точно иголка, целый воздушный шар, да еще с двумя пассажирами! Но позвольте мне прежде всего задать вам несколько вопросов.

– Сделайте одолжение.

– Каким образом случилось, что Вильям Моррис именно сегодня имел при себе 50 тысяч долларов?

– Сегодня у нас суббота, – ответил Джемс Холли, – а в этот день мы отправляем еженедельно 50 тысяч долларов торговому дому «Кук и Сыновья», который держит у нас свои капиталы. Эта сумма нужна означенной фирме для еженедельного расчета с рабочими. Вильям Моррис имел обыкновение отвозить туда эти деньги лично и именно в час дня, когда он уходил из конторы. Но сегодня он ушел вместе с деньгами из банка в половине двенадцатого, с тем чтобы успеть поглядеть по дороге на подъем воздушного шара, который должен был полететь ровно в полдень.

– А как произошло само преступление?

– Вильям Моррис стоял совсем рядом с корзиной шара, – начал объяснение инспектор. – Было замечено, что он разговаривал с братьями Вестерлэнд. Незадолго перед моментом подъема он пожал им обоим руки, а несколько минут спустя произошло нечто невероятное! Шар наполнен был до должных размеров, и воздухоплаватели отдали распоряжение, чтобы канаты, прикреплявшие шар к земле, были обрезаны все сразу, по сигналу специально для этого назначенными рабочими. Как только часы пробили полдень, один из преступников подал сигнал и рабочие немедленно перерубили все канаты. В тот же момент другой из братьев накинул петлю гайдропа на шею все еще стоявшего у корзины Морриса и быстро затянул ее; не успел еще несчастный поднять руку, чтобы снять петлю, как уже оказался поднятым на воздух! Я сам видел, как в течение нескольких секунд несчастный, поднимаясь на воздух, бился на веревке, но затем затих. Я думаю, что страшный толчок, которым его рвануло вверх, сломал ему позвоночник.

Нат Пинкертон подумал немного и затем спросил:

– Из разговора, который произошел у Вильяма Морриса с преступниками незадолго до момента подъема, явствует, что он был знаком с ними.

– Уже раньше было замечено, что Вильям Моррис встречался несколько раз в ресторанах с обоими братьями, прибывшими в город дней восемь назад.

– Относительно преступников тут, конечно, не известно никаких подробностей?

– Нет! Они прибыли сюда, вероятно, из Нью-Йорка и намерены были устроить зрелище воздушного полета. Они брали небольшую плату за право входа за загородку, окружавшую место подъема, но, очевидно, главной их целью было убийство и ограбление кассира!

– Вполне согласен с вами! – сказал Пинкертон. – План их был поистине дьявольски хитро задуман. Я думаю, в летописях всех времен и народов не найдется ни одного преступления, равного этому по оригинальности и смелости замысла! Оба эти Вестерлэнда – фамилия эта, конечно, вымышлена, – как видно, народ тертый, и придется-таки повозиться с ними, прежде чем нам удастся забрать их в свои руки.

– Но мы должны добраться до них! – воскликнул директор банка. – Согласитесь сами, что это было бы неслыханно, если бы эти мерзавцы улизнули от правосудия! В самом деле, средь бела дня на глазах тысячной толпы они учиняют такое неслыханное, дерзкое, вопиющее преступление, и никто из свидетелей его не может двинуть пальцем, чтобы помешать им!

Тысячи людей должны были быть немыми свидетелями этого убийства; они могли лишь кричать и грозить кулаками! А преступники – те лишь смеялись презрительно с высоты! Неужели же эти изверги ускользнут от рук правосудия и будут спокойно пожинать плоды своего страшного деяния?

– Несомненно, я приложу все усилия, чтобы притянуть их к ответу, – спокойно отозвался Пинкертон. – Но позвольте мне продолжать мои вопросы. Сколько лет было Вильяму Моррису?

– Тридцать пять, – ответил Джемс Холли.

– Он был женат?

– Да. Он был женат уже пять лет.

– У него есть дети?

– Один мальчик, трех лет.

– Вы знакомы с его женой?

– Да, я хорошо знаю ее. Супруги часто бывали у меня. Госпожа Моррис одна из самых очаровательных и любезных женщин, каких я когда-либо знал. У меня сердце обливается кровью при мысли о том, как она должна страдать теперь!

Пинкертон повернулся к инспектору:

– Вы уже говорили с госпожой Моррис?

– Нет еще, но я жду ее с минуты на минуту. Я послал к ней спросить, когда она может принять меня, но она ответила, что придет сюда через полчаса сама.

– Вы отлично сделали, поступив так. Я думаю, эта дама может сообщить нам кое-какие важные сведения об обоих преступниках.

Пинкертон не успел кончить фразы, как доложили о прибытии миссис Эллинор Моррис.

Это была стройная, с внушающей почтение осанкой женщина, на изящном лице которой читалось теперь выражение страшной сердечной боли и безнадежного отчаяния.

Пинкертон, представленный ей инспектором, почтительно склонился перед ней и спросил затем:

– Чувствуете ли вы себя в силах, многоуважаемая миссис Моррис, ответить на несколько вопросов, которые я намерен вам предложить? Для успешной поимки преступников мне крайне важно собрать самые подробные сведения об обоих негодяях, причинивших вам такое несчастье.

Она подняла голову и взглянула прямо в глаза сыщику, видимо, стараясь овладеть своим горем:

– Спрашивайте, мистер Пинкертон. Так как я никогда не увижу моего горячо любимого мужа, то мной руководит теперь страстное желание, чтобы негодяи, похитившие его у меня, понесли жестокое наказание за свое преступление. Я не успокоюсь до тех пор, пока не буду убеждена, что муж мой отомщен!

Миссис Моррис громко всхлипнула, и глубоко тронутые ее горем собеседники заметили, что она прикладывала усилие, чтобы сохранить спокойствие.

Великий сыщик помолчал некоторое время, а затем спросил:

– Некоторые подробности, касающиеся вашего мужа, я слышал уже от мистера Холли; от вас же я желал бы узнать кое-что о его отношениях с обоими негодяями!

– Я, к сожалению, знаю о них не больше вас!

– Но вам, конечно, известны какие-нибудь мелочи! Оба эти человека, именовавшие себя братьями Вестердэнд, появились в этом городе около недели назад – не так ли?

– Этого я не знаю; я могу сообщить лишь то, что около недели назад Вильям вернулся вечером домой в сопровождении одного из них. Он представил мне его под именем мистера Генри Вестерлэнда, и гость остался у нас ужинать. Мне он показался несимпатичным при первом же знакомстве. Его лицо, с мрачными сверкающими глазами и с длинной черной густой бородой, внушало мне отвращение, причину которого я не могла понять! Теперь это объяснилось поистине ужасным образом, и я думаю…

Она не могла больше говорить, голос ее прервался от слез, и сознание ужасного несчастья,

пережитого только что ею, снова охватило все ее существо.

Пинкертон терпеливо ждал, пока она немного успокоится, а затем спросил ее:

– Быть может, вы в состоянии вспомнить тот день, когда Генри Вестерлэнд впервые посетил ваш дом?

Она подумала минуту и затем сказала:

– Это было в субботу на прошлой неделе.

– И сегодня у нас тоже суббота! Значит, это было неделю назад?

– Как раз в эту субботу прибыли сюда оба Вестерлэнда, мне это известно в точности! – добавил инспектор.

Пинкертон в раздумье опустил голову:

– Отсюда следует, с достаточной долей вероятности, что либо Вильям Моррис знал обоих негодяев, либо эти последние имели какую-нибудь рекомендацию к нему, которой было достаточно, чтобы он почувствовал к ним доверие!

Эллинор Моррис при последних словах вдруг вздрогнула.

– Не знаю… Я думаю… что последнее предположение верно! – прошептала она. – Я только что-то плохо рассуждаю… У меня так болит голова… Я… я не могу больше!..

И бедная женщина почти без чувств откинулась назад на спинку своего стула; глаза ее закрылись, а лицо покрылось мертвенной бледностью.

Пинкертон обернулся к инспектору и сказал ему тихо:

– Велите дать ей поскорей стакан вина, так как мне необходимо довести допрос до конца. Надеюсь, что потом мне уже не придется больше мучить миссис Моррис.

Инспектор Паттерсон тотчас распорядился подать требуемое, и, когда Эллинор глотнула вина, силы вновь вернулись к ней. Она сама попросила, чтобы допрос ее продолжался.

– Вы сказали, миссис Моррис, что, по вашему мнению, эти негодяи имели рекомендации к вашему мужу и что только благодаря этому они получили доступ к вам в дом?

Она сжала обеими руками лоб и напряженно задумалась.

– Обдумайте это хорошенько, миссис Моррис, от вашего ответа зависит многое.

Тогда она ответила медленно, обдумывая каждое слово:

– Да, я вспомнила! Мы поссорились впервые за нашу супружескую жизнь: я рассердилась на него за то, что он обходился так дружески с Гарри Вестерлэндом, так не понравившимся мне с первого же дня знакомства. Вильям был очень взволнован по поводу моей антипатии к этому человеку и сказал мне, что этот Вестерлэнд – человек весьма порядочный и честный, что он привез с собой

рекомендательные письма от его друга, Джона Тейлора, живущего в Чикаго и путешествующего теперь в Скалистых горах.

Нат Пинкертон слегка свистнул сквозь зубы:

– Кто такой этот Джон Тейлор?

– Это лучший друг моего мужа, адвокат из Чикаго. Он очень почтенный и хороший человек! – слегка более оживленно ответила Эллинор, как бы желая защитить друга ее мужа от подозрения соучастия в преступлении.

– Нисколько не сомневаюсь в этом! – спокойно ответил сыщик. – Джон Тейлор, следовательно, лучший друг вашего мужа! Они, вероятно, часто переписывались друг с другом!

– Они обменивались письмами каждую неделю; их дружбе ничто не могло помешать! Они жили вместе с юности!

– Читали ли вы письма, которые писал Джон Тейлор вашему мужу?

– Конечно! Они были так милы и сердечны!

– Не писал ли Джон Тейлор в одном из своих последних писем, что намерен совершить путешествие в Скалистые горы?

– Нет!

– А из этих гор к вам не приходило никаких известий от него?

Эллинор покачала отрицательно головой.

– Таким образом, мы приходим к заключению, что Гарри Вестерлэнд сообщил вашему

мужу, что его друг находится в Скалистых горах?

Она тихо кивнула головой и произнесла монотонно:

– Должно быть, что так!

– А из Чикаго на прошлой неделе ваш муж не получил письма от Джона Тейлора?

– И оттуда тоже нет! – ответила Эллинор.

Сыщик помолчал немного. Его гениальный

ум обдумывал положение вещей, и на губах играла чуть заметная усмешка. Затем он спросил:

– Гарри Вестерлэнд был, значит, у вас в доме всего один раз?

– Да, больше он не приходил; мой муж не приглашал его более, ибо мы поссорились с ним из-за этого человека! Они встречались потом в ресторанах.

– Другого Вестерлэнда вы никогда не видели в лицо?

– Нет!

– Не был ли ваш муж взволнован сегодня утром, когда отправлялся в банк?

– Он был в отличном расположении духа! Когда он уходил, он обнял меня и сказал, что сегодня этот несимпатичный мне человек улетит отсюда на воздушном шаре, что он обещал ему, однако, взять его, Вильяма, как-нибудь с собой в такое воздушное путешествие, чему муж мой был очень рад!

Эллинор едва владела собой. Душевная боль и горе снова проснулись в ней, и когда она произнесла последнюю фразу, то не выдержала и уронила голову на грудь.

Пинкертон встал.

– Мне не о чем больше спрашивать вас, миссис Моррис; и поверьте, что я сделаю все от себя зависящее, чтобы предать преступников в руки правосудия!

Директор банка предложил несчастной женщине руку, чтобы довести ее до экипажа.

Инспектор остался наедине со знаменитым сыщиком и вопросительно поглядел на него.

– Дела идут неважно, не правда ли, мистер Пинкертон? – сказал он. – У нас остается очень слабая надежда на поимку этих негодяев. Вся наша надежда держится на том, что их, быть может, арестуют при спуске шара на землю. Я уже телеграфировал о происшедшем во все концы и уверен, что по всей Северной Америке и в большей части Южной тысячи глаз устремлены в данную минуту на небо, чтобы не прозевать преступный воздушный шар!

– Ну, я мало надеюсь на это! – возразил Пинкертон. – При тех огромных незаселенных пространствах, которых такая масса здесь, преступникам, я думаю, не трудно будет спуститься в таком месте, где им нечего будет опасаться ареста! Я думаю, что эти негодяи заранее разработали самый подробный план действий и что

они отлично поняли выгоду этих незаселенных пространств! Вероятнее всего, что они продержатся в воздухе до наступления темноты, а затем спустятся на землю под покровом ночи, не замеченные никем.

Инспектор кивнул на это головой:

– Вы хотите сказать этим, что негодяи улизнут от нас? Я вообще думаю, что ничего с этим нельзя сделать! Согласитесь, мистер Пинкертон, что вам до сих пор еще не приходилось стоять перед такой сложной задачей?

Пинкертон улыбнулся:

– Вы правы! До сих пор мне не приходилось еще иметь дела с таким своеобразным преступлением, и именно потому я приложу все усилия, чтобы поймать этих негодяев! Нет, господин инспектор, я еще не потерял надежды на успех!

– С чего вы хотите, собственно, начать ваши расследования? – удивленно спросил инспектор.

– С допроса Джона Тейлора!

– Джона Тейлора? Вы, значит, поедете искать его в Скалистые горы?

Нат Пинкертон ответил самым невозмутимым тоном:

– Я и не подумаю ехать в Скалистые горы, я попросту подожду его немного здесь. Я рассчитываю, что Джон Тейлор приедет сюда сам, если не сегодня, то завтра уже наверное!

Инспектор с глупым видом поглядел на сыщика:

– Почему вы думаете, что он приедет сюда? В Кливленд нельзя ведь добраться так скоро из Скалистых гор, а в те пустынные, дикие места эта новость не успеет дойти и до завтра!

– Да ей и не надо доходить туда! Тейлор вовсе и не думает быть в Скалистых горах!

Инспектор Паттерсон покачал головой. Это утверждение Пинкертона превосходило границы его разумения, тот между тем продолжал:

– Ведь несомненно, что известие о поездке Тейлора в горы – ложно. Оба негодяя добыли себе каким-то неизвестным мне путем рекомендательное письмо, написанное рукой Тейлора, или же подделали его почерк. Когда они прибыли сюда, они рассказали несчастному Моррису, что его друг уехал в горы, для того чтобы воспрепятствовать ему писать Тейлору в Чикаго об их прибытии.

– Но почему же тогда Моррис именно на этой неделе не получал писем от Тейлора из Чикаго?

– Потому что негодяи были достаточно предусмотрительны, чтобы заставить каким-либо путем и Тейлора не писать писем Моррису!

– Но все-таки допрос Тейлора мало поможет нам. Он вряд ли может навести нас на след преступников!

– Ну я вовсе не уверен в этом! – возразил сыщик. – Очень и очень возможно, что Джон Тейлор несколько ближе знаком с этими джентльменами и что он будет в состоянии сообщить нам какие-либо более точные сведения о преступниках. Быть может, мы узнаем их настоящие фамилии, так как я не сомневаюсь, что фамилия Вестерлэнд, равно как и их густые черные бороды, были фальшивы!

– Хорошо, – сказал инспектор, – допустим, что все это так, как вы говорите, но из этого ведь еще не следует, что мы тотчас же изловим разбойников!

Пинкертон возразил тоном глубокого убеждения:

– О я имею полное основание думать, что оба эти негодяя профессиональные преступники! А потому-то их не так уж трудно будет разыскать – они, наверное, учинят какую-нибудь новую гнусность! Но мне было бы еще приятнее, если бы эти люди оказались из числа тех, с которыми мне приходилось иметь дело, тут уж я держу миллион против одного, что доберусь до них!

– Вы думаете, что они попробуют устроить новый фортель с воздушным шаром? – спросил Паттерсон.

Сыщик пожал плечами:

– Это еще вопрос! У них теперь есть деньги и они, должно полагать, воздержатся от

повторения подобного фокуса, который в конце концов может оказаться для них гибельным!

– Согласен с вами! – сказал инспектор.

В этот момент дверь открылась и в кабинет вошел телеграфист. Он принес в полицию телеграмму, которую Паттерсон немедленно вскрыл и прочел вслух. Она была послана из одного местечка, расположенного в десяти милях к юго-востоку от Кливленда, и гласила следующее:

«Труп унесенного шаром кассира Морриса сорвался с петли при попытке преступников втащить его наверх в корзину шара и упал на землю недалеко отсюда, в поле. Я приказал доставить труп к себе вместе с деньгами, находящимися в целости; жду распоряжений.

Эффингтон»

Пинкертон вскочил на ноги.

– Они в наших руках! – радостно воскликнул он. – Теперь уж они не уйдут от нас. Их план не удался, они обронили тело, а вместе с ним и деньги, а потому попробуют повторить свою штуку еще раз в каком-нибудь другом месте и на большем расстоянии отсюда. Я найду их, даже если они попытаются проделать свой трюк в самом отдаленном захолустье Америки.

Глава II По горячим следам

Нат Пинкертон обратился к Эллинор Моррис с просьбой направить к нему Джона Тейлора немедленно по прибытии последнего в Кливленд. Расчет великого сыщика снова оправдался, так как на следующее утро адвокат действительно приехал к жене своего друга из Чикаго, страшно удрученный и опечаленный.

Он был лучшим другом покойного и поэтому страшно огорчился, когда прочел известие о страшной кончине Морриса.

Теперь он приехал, чтобы утешить вдову и рассеять ее горе. Ему пришлось позаботиться также и о погребении, так как труп был доставлен в Кливленд из местечка, где он был найден. Деньги, бывшие при нем, были возвращены банку.

Пинкертон сидел у инспектора, когда доложили о приходе Джона Тейлора. Сыщик поспешил ему навстречу:

– С добрым утром, мистер Тейлор! Надеюсь, что вы сильно поможете мне вашими показаниями по настоящему делу, касающемуся вашего друга!

Адвокат был маленький, коренастый человек с открытым, честным лицом и добрыми глазами, в которых читалась искренняя печаль.

Он покачал головой и произнес безнадежным тоном:

– Сомневаюсь в этом. Боюсь, что ничем не смогу быть вам полезным! Мой бедный друг останется неотомщенным! Но какой ужасный конец был уготован ему Провидением! Когда две недели назад в моем доме случилось ограбление, стоившее мне четвертой части моего состояния, я никак не мог думать, что меня так скоро постигнет новый, еще более тяжелый удар! Тогда я впал в страшное отчаяние, которое кажется смешным мне теперь, когда я стою лицом к лицу с новой, гораздо более тяжкой утратой!

Сыщик движением руки пригласил адвоката сесть, сам сел напротив него и сказал:

– Тем не менее, мистер Тейлор, я должен уверить вас, что вы замешаны, сами того не подозревая, в это дело и что именно ваше имя и послужило успешному выполнению преступления!

Маленький адвокат вскочил со стула, его лицо побледнело.

– Но этого быть не может! – воскликнул он вне себя.

– Успокойтесь, мистер Тейлор! Необходимо, чтобы вы вполне владели собой теперь. Я объясню вам все в кратких словах. Один из преступников, называвший себя Гарри Вестерлэнд, передал Вильяму Моррису

рекомендательное письмо, написанное вашей рукой!

Сыщик сунул руку в карман и вынул оттуда письмо, которое было найдено при мертвом. Это было рекомендательное письмо, написанное в очень сердечных выражениях почерком Тейлора и весьма лестно отзывавшееся об обоих Вестерлэндах.

Едва Тейлор взглянул на письмо, как он яростно хватил кулаком по столу.

– Тысяча чертей! – вскричал он. – Это не мой почерк, а только ловкая подделка под него! Я не писал этого письма!

– Так я и думал, – спокойно заметил Пинкертон. – Да иначе и нельзя было объяснить себе существование его!

Маленький адвокат принялся бегать взад и вперед по комнате, а затем вдруг вскричал:

– Значит, письмо, полученное мной от моего друга, тоже фальшивое! Восемь дней назад Вильям Моррис написал мне, что намерен отправиться на несколько недель в Скалистые горы и что поэтому мне нельзя будет писать ему.

Инспектор издал восклицание удивления:

– Ну и голова же у вас, мистер Пинкертон! Вы ведь заранее слово в слово предсказали это!

Пинкертон улыбнулся и снова обратился к Тейлору:

– Теперь, значит, ясно, что эти негодяи стали обладателями сначала вашего почерка, а затем и почерка Вильяма Морриса. Подделка произведена великолепно и не могла быть сделана без оригиналов под рукой. Кроме того, преступники должны были знать о вашей дружбе с Моррисом; и это обстоятельство может, по-моему, привести к кое-каким выводам. Не приходилось ли вам иметь в Чикаго знакомых, которых вы считали бы способными на такое преступление?

– Нет! – возразил адвокат. – Никто из моих клиентов не знал о моей дружбе с Моррисом, а кроме того, я не знаю никого, кто мог бы совершить такое позорное дело!

– Вспомните хорошенько, сэр! Часто бывает, что мы забываем о второстепенных лицах. Быть может, какое-нибудь случайное знакомство?

Адвокат задумался. Его лоб прорезала глубокая складка, но все его усилия не имели успеха. Он покачал головой и сказал:

– Ни одно лицо не приходит мне на память, и я помню в точности, что не встречался ни с кем, кто мог бы находиться в связи с этим преступлением!

Сыщик опустил глаза вниз и погрузился, в свою очередь, в глубокое раздумье; несколько минут в комнате царило полное молчание. Затем Пинкертон хлопнул себя ладонью по колену и воскликнул:

– Нашел, нашел! И уверен, что не ошибаюсь. Вы говорили, кажется, о грабеже, случившемся в вашем доме две недели назад.

– Да.

– Скажите-ка мне теперь, что у вас пропало тогда?

– Грабители взломали шкаф, стоявший в моем бюро, и вынули оттуда два портфеля: в одном было 10 тысяч долларов, а в другом находились бумаги!

– Какие?

– Частью деловые, а частью – личная корреспонденция!

– И среди последних находились письма, полученные вами от Вильяма Морриса! – со спокойной уверенностью докончил сыщик.

– Черт возьми, вы правы! – во все горло крикнул Тейлор.

Пинкертон с улыбкой посмотрел на него:

– Для меня нет теперь никаких сомнений, что преступники, убившие Морриса, находятся в сношениях с теми, кто ограбил вас. Из этих писем Морриса к вам они узнали о ваших отношениях и использовали это знание таким ужасным образом!

Тейлор ничего не сказал на это. Холодный пот выступил у него на лбу.

– Я немедленно же отправлюсь в Чикаго, – продолжал Пинкертон, – чтобы осмотреть место грабежа. Как я уже говорил вам, я ожидал,

что эти негодяи окажутся бывалыми злодеями. Это действительно так и есть, и я хочу по следам, оставленным у мистера Тейлора посмотреть, не принадлежат ли они к числу тех многочисленных преступников, с которыми мне приходилось возиться во время моей долголетней карьеры сыщика!

Глава III Черный Франц

Два часа спустя Пинкертон ехал уже вместе с адвокатом в Чикаго для осмотра места грабежа.

Тейлор очень жалел, что ему пришлось пробыть так недолго у вдовы своего друга. Но положение вещей было таково, что ему немедленно же надо было спешить в Чикаго, так как его первой обязанностью должна была быть забота о поимке преступников. Сыщик, кроме того, уверил его, что его исследования потребуют очень немного времени и что сейчас же по их окончании Тейлор получит возможность отправиться обратно в Кливленд.

По прибытии в Чикаго оба путешественника тотчас же направились в контору адвоката.

Она состояла из трех комнат для служащих и кабинета. Этот последний был весьма невелик, и в нем-то у окна и стоял шкаф, опустошенный грабителями.

Сломанный ими замок был уже починен, и на нем почти не было видно теперь следов взлома.

Пинкертон тщательно осмотрел всю комнату. Пол ее был исследован им до мелочей, но так как за истекшие после ограбления четырнадцать дней комнату неоднократно выметали, то теперь все следы, если они и были, давным-давно исчезли.

Осмотр помещения длился уже час и не дал пока никаких результатов. Сыщик не отчаивался, но около рта его начала все заметнее вырисовываться складка горечи и досады; иногда он бормотал сквозь зубы ругательства.

Ему показали путь, которым вошли в контору грабители. Они воспользовались для этого боковой дверью, которую взломали; но и в этом месте все уже было починено и вычищено.

– Вы говорили мне по дороге сюда, что шкаф был немного отодвинут от стены! – сказал Пинкертон.

– Да, так оно и было!

– В таком случае попробуем и мы отодвинуть его немного.

Им удалось сделать это только с большими усилиями. Сыщик исследовал затем в лупу заднюю стенку шкафа.

– Очевидно, – сказал он, – что грабители пытались взломать шкаф сзади и лишь потом перешли ко взлому замка. Вот видите, здесь

заметны следы их попыток, но задняя стенка оказалась слишком солидной и крепкой! Они пошли…

Пинкертон сразу оборвал речь и слегка присвистнул. Он напряженно всмотрелся через лупу в одно место задней стенки шкафа, и лицо его затем осветилось торжествующей улыбкой.

Тейлор не мог усмотреть ровно ничего примечательного в том месте стенки, которое привлекло внимание сыщика, и он вопросительно посмотрел на него, когда тот со вздохом облегчения отнял лупу от глаз и выпрямился.

– Теперь они в моих руках! – торжествующе заявил он.

Тейлор не мог удержаться. Он взял лупу из рук сыщика и принялся, в свою очередь, рассматривать это место стенки. Пинкертон с улыбкой посмотрел на него.

– Ну что ж, – спросил он, – заметили что-нибудь?

– Ровно ничего, черт возьми. Разве только несколько неясных полустертых пятнышек!

– Видите ли, мистер Тейлор, именно эти-то пятнышки и дали мне возможность узнать, кто такие эти грабители.

Адвокат покачал головой:

– Не понимаю вас. Это выше моих сил.

– Всмотритесь в них хорошенько, сэр, держу пари, что в конце концов вы разберете, что они образуют собой очертание руки!

– Руки? Что ж, с помощью некоторой фантазии их можно, пожалуй, принять и за очертание руки!

– Да оно видно совсем ясно и отчетливо, – спокойно возразил сыщик. – Рука эта довольно больших размеров с большим кольцом на указательном пальце и на ней не хватает третьего пальца!

Тейлор откинулся сразу назад и изумленно взглянул Пинкертону в лицо:

– И все это вы прочитали по этим еле/хам?

– Ну, конечно!

– Простите, для меня это совершенно непостижимо. Я прямо-таки не знаю, что и сказать! Вы, пожалуй, знаете и то, кому именно принадлежит эта рука с четырьмя пальцами?

Сыщик, улыбаясь, кивнул головой:

– Совершенно правильно, я знаю это. Это опасный рецидивист, известный в преступном мире под кличкой Черный Франц. Мне часто приходилось иметь с ним дело, и именно мне он обязан по меньшей мере десятью годами каторги, проведенными в Синг-Синге!

Маленький адвокат не сразу нашелся, что ответить. Он был совершенно пришиблен неожиданными открытиями Пинкертона.

– Возможно ли? – пролепетал он, наконец. – Вам удалось извлечь столько сведений из грязного полуистертого очертания человеческой руки?

– Совершенно верно! Я немедленно же еду в Нью-Йорк!

– В Нью-Йорк?

– Конечно, я могу и оттуда следить за разбойниками, а кроме того, там у меня имеются преданные мне помощники! Желаю вам всего наилучшего, сэр! Поезжайте как можно скорее в Кливленд и утешьте там бедную вдову убитого! Надеюсь, что в скором времени я буду иметь возможность лично препроводить обоих негодяев в дом предварительного заключения Кливленда! До свидания!

С этими словами Нат Пинкертон вышел из кабинета и отправился на вокзал, чтобы сесть в первый же поезд, идущий в Нью-Йорк.

Глава IV Арест в облаках

Вернувшись домой, сыщик немедленно приступил к работе, чтобы энергично продолжать начатое дело.

Он разослал во все концы Северной Америки десятерых своих лучших помощников, в том числе Боба Руланда и Моррисона.

Каждый из них должен был наблюдать за своим районом и извещать начальника о каждом готовящемся полете воздушного шара.

В особенности эти люди должны были наблюдать, не находится ли в числе будущих пассажиров шара человек без среднего пальца на руке.

Сыщик не очень-то рассчитывал на то, что полет произойдет в скором времени, хотя было возможно и то, что преступники решатся на это дело из-за недостатка в деньгах.

Так оно и вышло.

Восемь дней спустя Пинкертон получил телеграмму из одного небольшого городка, расположенного недалеко от Атланты, от своего помощника Моррисона. Она гласила:

«Через два дня здесь состоится полет воздушного шара. Воздухоплаватель называет себя Франци, имеет помощника, носит постоянно перчатки, никогда не снимает их.

Моррисон».

– Это они! – решил сыщик.

В тот же день он выехал в Атланту; он был убежден, что попал на верный след.

То обстоятельство, что этот Франци носил постоянно перчатки, было очень легко объяснимо. Он хотел скрыть недостаток пальца на руке, для чего ему стоило лишь надеть перчатки и набить хотя бы ватой место, предназначенное в перчатке для этого пальца.

Экспресс Нью-Йорк – Атланта часто останавливался, а потому Пинкертон добрался до цели лишь утром следующего дня.

Небольшой городок, в котором должен был состояться полет, не был соединен с Атлантой железной дорогой, а потому Пинкертону пришлось нанять экипаж.

Не успел он сесть в него, как к вокзалу примчался в карьер какой-то всадник.

При виде экипажа всадник этот издал радостное восклицание:

– Слава богу, наконец-то это вы, начальник! Вы прибыли как раз вовремя, полет состоится через два часа; там уже приступили к наполнению шара газом!

Это был Моррисон; мучимый беспокойством, он поскакал на вокзал, так как приготовления к подъему уже подвигались к концу, а его страстно ожидаемый начальник все еще не показывался. Сам он не знал бы, что предпринять, так как воздухоплаватели, проживавшие в городе уже более недели, успели заручиться большой популярностью среди населения.

Многие из обывателей давно уже, а большая часть из них и вовсе никогда не видала подъема воздушного шара, а потому они смотрели на них как на героев, и нетерпение, с каким население ждало дня полета, было всеобщим.

Все это Моррисон поспешно сообщил своему начальнику.

– Сколько времени потребуется, чтобы добраться в пароконном экипаже до места подъема?

– Два часа.

Сыщик повернулся к кучеру:

– Послушайте, вы спросили с меня десять долларов за то, чтобы отвезти меня в этот городок; я заплачу вам сто, если вы доставите нас туда за полтора часа. Мой товарищ сядет со мной и вы можете припрячь его лошадь в наш экипаж!

Кучер ухмыльнулся, услышав это предложение.

– Сделаю все, что могу, – ответил он. – А если я загоню одну из моих лошадей…

– …Разумеется, я заплачу вам за нее, – докончил сыщик. – А теперь – вперед!

Кучер быстро принялся за дело. Он живо припряг третью лошадь, Моррисон вскочил в экипаж, и они помчались со страшной быстротой.

– Рассказывай дальше! – сказал Пинкертон. – Теперь тебе не нужно спешить, времени у нас достаточно, а потому расскажи мне все по порядку!

Моррисон повиновался и начал:

– Я впервые услыхал о полете в тот день, когда отправил вам телеграмму. Население смотрит на подъем шара точно на народное празднество. На месте, где произойдет подъем, уже поставлены временные пивные и портерные. Там сегодня с утра играет музыка и толпится народ. В школах отменены занятия,

и многие рабочие не вышли сегодня на работу,

– Да, для них это великое событие. Подъем воздушного шара они принимают за нечто сверхъестественное, чудесное, – заметил Пинкертон. – Нельзя поэтому не признать, что арест преступников до полета может оказаться для нас опасным. Это может сильно раздражить толпу, которая лишится таким образом долгожданного зрелища! Полиция здесь, кроме того, слишком малочисленна, чтобы бороться успешно против толпы.

– Вы совершенно правы, начальник! Каким же образом думаете вы задержать негодяев? Ведь если полет состоится и они поднимутся па воздух, они ускользнут от нас!

– Этого-то я и хочу! При любых остоятельствах мы арестуем негодяев – на этот счет будь спокоен!

– Но как – как?

– Очень просто, я полечу вместе с ними и арестую их в воздухе!

Лицо Морриса перекосилось от ужаса.

– Великий боже! – крикнул он. – Ведь вас могут убить! Подумайте только, вы очутитесь наверху, под облаками, одно неверное движение – и вас ждет смерть внизу!

Пинкертон тихо засмеялся:

– Мне приходилось не то еще переживать, дорогой Моррисон, и я нарушил бы свой долг,

если бы отступил перед опасностью, в каком бы виде она ни предстояла мне! Кроме того, мне как раз необходимо задержать этих голубчиков не до, а после нового преступления. Кстати, нет ли здесь автомобиля?

– Есть. Он принадлежит богачу Пленнису, который станет, вероятно, жертвой сегодняшнего полета.

– Да! Я только что хотел спросить тебя об этом обстоятельстве. Е1о прежде всего должен заметить, что ты немедленно по прибытии в городок отправишься в дом Шейниса и приготовишь там автомобиль к отправлению в путь. Ты отправишься на нем вдогонку за шаром, так как я вовсе не намерен оставаться наверху и думаю быстро вернуться вниз.

– Это не трудно будет выполнить, ибо Пленнис страстный автомобилист и целыми днями разъезжает по здешним местам. Я полагаю, что его автомобиль будет находиться весьма недалеко от места подъема вполне готовым к путешествию.

– Так ты говоришь, что этот Пленнис станет жертвой преступников?

– Пленнис – первый богач в городе; он обладает, по крайней мере, миллионом долларов. Довольно толстый, с жирным, красным и грубоватым лицом, он производит неприятное впечатление, тем более что любит пустить пыль в глаза своим богатством.

On носит кольца с громадными бриллиантами; его жирные, мясистые пальцы сплошь покрыты ими. Кроме того, он постоянно носит с собой туго набитый бумажник, который вынимает из кармана при каждом удобном и неудобном случае. С воздухоплавателем Франци он подружился с того самого момента, как тот появился неделю назад в этих местах. Он пригласил Франци к себе, и с тех пор их видели вместе ежедневно.

– Этот господин точно нарочно создан для плана обоих негодяев! – заметил Пинкертон. – Таскает на себе дюжину бриллиантовых колец, толстый бумажник, кроме того, и глуповат еще. Но вперед, кучер, вперед – да скорей!

Тот, точно бешеный, ударил по лошадям, и экипаж помчался еще быстрее.

Наконец они поднялись на гору. Моррисон указал своему спутнику на большой шар, вздымавшийся над крышами и освещенный лучами солнца.

– Черт возьми! – воскликнул Пинкертон. – Наполнение шара уже закончено; нам нужно спешить! Будет ужасно, если мы опоздаем и если негодяи успеют на наших глазах улететь вместе со своей жертвой!

Сыщик сам взялся за кнут и вожжи; покрытые белой пеной лошади летели стрелой.

Все яснее и яснее становилось глазу покрытое огромной толпой народа поле. Вскоре

экипаж добрался наконец до цели своего путешествия.

Огромный шар тихо покачивался в воздухе, движимый ветром, на удерживавших его канатах. Нетерпение толпы дошло до крайних пределов.

Моррисон тем временем бросился к автомобилю Пленниса, стоявшему невдалеке.

Пинкертон же принялся с удивительным проворством и ловкостью пробираться через толпу. Позади него слышались ругательства, сопровождавшиеся иногда и ударами, так как все принимали его за простого любопытного, лишь с большим нахальством протискивающегося вперед.

Но сыщик не обращал на это никакого внимания и вздохнул наконец с облегчением, когда ему удалось после всего занять место в первом ряду зрителей.

Черноволосый Франци уже занял место в корзине вместе со своим помощником.

У последнего было безбородое лицо, и он ехидно поглядывал на Пленниса, разговаривавшего с Франци.

Пинкертон нашел, что наружность миллионера вполне соответствовала описанию Моррисона. Он окинул всех троих лишь мимолетным взглядом, а затем устремил глаза на гайдроп.

Гайдроп этот был прикреплен одним концом ко дну корзины, середина его находилась как раз у ног сыщика на земле, а другой конец был

перекинут, как он ясно видел, в корзину. На том конце, очевидно, и была петля.

– Все ли готово? – спросил напоследок помощник воздухоплавателя дрожащим от волнения голосом.

Сыщик споткнулся в этот момент о гайдроп, лежавший у его ног, упал и быстрым как молния движением руки, державшей острый нож, разрезал канат почти совсем, оставив нетронутыми две-три пряди..

Он тотчас же поднялся на ноги и инцидент этот прошел почти незамеченным.

Пленнис пожал руку Франци.

– Счастливого путешествия! Итак, все решено. Как только вы спуститесь на землю, вы пришлете телеграмму и я немедленно прибуду к вам на автомобиле!

– Превосходно. Все ли готово?

– Все! – был ответ рабочих, стоявших у канатов.

– В таком случае – раз-два-три! Пускай!

Волнение зрителей выразилось общим единодушным криком.

Рабочие обрезали канаты, и в тот же момент Франци накинул на стоявшего рядом с корзиной Пленниса петлю гайдропа, которая теперь была приготовлена на всякий случай из тонкой проволоки.

Миллионер испустил страшный крик, и шар, рванувшись кверху, поднял его на добрых два

метра от поверхности земли; но тут гайдроп, подрезанный Пинкертоном, лопнул, и полузадушенный Пленнис тяжело шлепнулся на землю.

Ему пришлось немедленно снять с шеи петлю, иначе он задохнулся бы.

Обоим преступникам, сидевшим в корзине, судьба готовила тем временем неожиданный сюрприз.

В тот самый момент, как раздалась команда помощника «Пускай!», Пинкертон бросился вперед, вцепился руками в край корзины и был поднят вместе с ней на воздух.

Все это произошло в одно мгновение ока.

Пинкертон, в один момент поднятый шаром на высоту нескольких сотен метров над поверхностью земли, был удивительно спокоен и хладнокровен, как будто он находился на суде в обществе невинных младенцев.

– Прошу извинить за вторжение, – с величайшей невозмутимостью произнес он, – но мне было крайне интересно принять участие в этой небольшой прогулке.

Оба негодяя онемели от ужаса и глядели на сыщика как на приведение.

А он тем временем одним махом очутился в корзине и стоял теперь в спокойной позе перед обоими преступниками.

– Пинкертон! – воскликнул Франци.

– А ты, значит, узнал меня, мой дорогой Франц Вестерлэнд и Франци тоже. Я рад

этому. Но теперь ты не уйдешь от меня, как ушел в прошлый раз.

Помощник Франца испустил ругательство и сунул руку в карман куртки.

Но Пинкертон хватил его своим обычным железным стержнем по голове и тот пошатнулся, испустив крик.

Он пытался схватиться за веревки, но его руки хватали воздух, и он упал за борт корзины.

До ушей оставшихся в корзине донесся глухой крик толпы.

– Теперь открой клапан – и вниз! – приказал Пинкертон ошеломленному Францу.

Последний злобно заскрежетал зубами; он бросил на сыщика взгляд бесконечной ненависти. Рука его потянулась к веревке, дернув которую можно было в один миг выпустить из тара весь газ, и он стремительно полетел бы вниз. Гибель обоих была бы неизбежна поэтому. Эту веревку пускают в ход лишь совсем близко от земли, когда, например, шар тащит бурей над самой ее поверхностью. Но Пинкертон тотчас понял намерения преступника.

Быстро сообразив, он новым ударом своего стержня сбил Франца с ног, и последний свалился без сознания на дно корзины.

Теперь он сам открыл клапан; шар начал медленно опускаться, между тем как сыщик надел на сбитого с ног Франца ручные кандалы.

Спуск шел гладко. Шар опустился на землю приблизительно в миле от места подъема и был пойман Моррисоном, прибывшим на автомобиле вместе с несколькими полисменами. Пинкертон сам доставил Франца в Кливленд, где последний был казнен.

Миссис Эллинор Моррис нашла хоть некоторое утешение в сознании, что муж ее не остался неотомщенным. Два года спустя она стала женой адвоката, бывшего лучшим другом ее мужа.

Бич Редстона

Глава I Таинственный преступник

– Могу я переговорить с мистером Пинкертоном? – спросил, входя в бюро знаменитого сыщика, коренастый, крепкого сложения крестьянин с широким красным лицом и здоровенными кулаками.

Боб Руланд, к которому был обращен вопрос, ответил:

– Вам повезло: мой начальник как раз находится здесь, что случается с ним довольно редко. Как о вас доложить?

– Холльманс, Вильям Холльманс из Редстона! Скажите ему, что я пришел сюда по очень важному делу и очень нуждаюсь в его совете и помощи. Если он откажется выслушать меня – это будет ужасно!

– Можете быть спокойны, – возразил, улыбаясь, Боб. – Мистер Пинкертон никому не отказывает в своей помощи! Правда, он берет на себя разрешение лишь трудных задач и не возьмется за расследование какой-нибудь обыкновенной кражи.

– Ну, я думаю, что мое дело достаточно сложно!

Боб доложил сыщику о посетителе, и несколько минут спустя последний вошел в кабинет. Пинкертон сидел у письменного стола. Он тотчас встал и протянул посетителю руку.

– Ну-с, мистер Холльманс, – так, кажется, вас зовут – что привело вас ко мне?

Холльманс не садился еще на стул, предложенный ему сыщиком, но продолжал стоять перед ним, очевидно, сильно взволнованный.

Волнение его происходило отчасти оттого, что он видел перед собой такого знаменитого человека, о деяниях которого ему приходилось много слышать, отчасти и оттого, что дело, ради которого он потревожил Пинкертона, было такого рода, что Холльманс выходил из себя при одном воспоминании о нем.

– Если вы, мистер Пинкертон, не поможете нам, тогда нам никто не поможет! – сказал он, наконец. – Целая местность возлагает на вас свои последние надежды; местность эта страдает вот уже несколько лет от страшных деяний преступника.

– Прежде всего присядьте, мистер Холльманс, – сказал сыщик. – Вот так. Закурите теперь сигару и успокойтесь, ибо мне положительно необходимо, чтобы вы рассказали мне о вашем деле вполне спокойно и не упустили в вашем рассказе ни одной мелочи!

Холльманс понял, что Пинкертон прав. Поэтому он сел на стул и закурил предложенную ему сигару. Затем он начал рассказывать:

– Я происхожу из Редстона, одного небольшого местечка, расположенного в пятидесяти километрах к югу от Кливленда. Это местечко совсем не похоже на другие города; его население состоит сплошь из земледельцев, а потому дома в нем расположены не по улицам, но в беспорядке рассыпаны по равнине отдельными дворами. Вот уже около двух лет как у нас появился грабитель, хозяйничающий в нашем местечке самым бесцеремонным образом. До сих пор он остается непойманным, несмотря на все усилия полиции. Преступления, им совершаемые, заключаются обыкновенно в грабежах, выполняемых с изумительной ловкостью. За последние полгода, например, в нашем городке произошло до 30 грабежей, которые единогласно приписываются изобретательности этого «бича Редстона», как его называют. Он представляет собой весьма опасную личность и способен, по-видимому, на все, не исключая и убийства свидетеля его преступлений, если таковой окажется. И действительно десять из этих тридцати грабежей сопровождались убийством.

Вы легко себе можете представить, насколько все у нас взволнованы и взбудоражены этими преступлениями; тем более, что, несмотря

на самые строгие правила и неослабный надзор, несмотря на учрежденную особую ночную стражу из жителей, до сих пор все еще не удалось схватить этого или этих грабителей. Могу заверить вас, что положение создалось совершенно невыносимое. Дети и женщины день и ночь напролет положительно дрожат от страха; во многих домах владельцы их проводят целые ночи на карауле, с ружьями и револьверами наготове для встречи грабителей! Но в том-то и дело, что грабитель не появляется в тех домах, где люди держатся наготове. Он, очевидно, отлично знает характер и привычки каждого местного жителя, точно в него вселился дьявол, так как он нападает как раз на те дома, где нет часовых и которые лежат в отдалении от постов ночных сторожей!

Пинкертон слушал с большим вниманием этот рассказ и сказал:

– Вы образовали охрану из населения? Разве вы так мало доверяете вашей полиции? Разве она проявляет слишком мало усердия в борьбе с разбойниками?

Посетитель его громко рассмеялся.

– Наша полиция?! – презрительным тоном сказал он. – На что она способна?! Правда, Харрион, начальник ее, много постарался, чтобы поймать мазуриков, но это никогда не удастся ему. Пока он будет у нас полицейским инспектором, грабитель может быть вполне спокоен;

ему нечего бояться, что флегматичный Харрион схватит его за шиворот. Да и вообще этот Харрион, по моему мнению, набитый дурак. Он любит покой и удобство во всем и всегда морщится, когда к нему приходят и говорят, что «бич Редстона» учинил новое преступление; ему приходится волей-неволей садиться на лошадь, ехать осматривать место происшествия и вообще стараться раскрыть преступление, чего ему, впрочем, никогда при его флегме не удается.

Пинкертон улыбнулся.

– Всякие бывают люди! – сказал он. – Но каким-то образом он попал в начальники полиции! Было бы куда лучше, если бы он занялся каким-нибудь другим делом. Однако почему вам, мистер Холльманс, пришло в голову обратиться ко мне?

– Меня вынудило к этому последнее преступление! – был ответ. – В небольшом владении, лежащем рядом с моей землей, жил старый, одинокий скряга. Старик был известен всему околотку своей невозможной скупостью. Говорили также, что он страшно богат. Что-либо достоверное сказать об этом трудно, так как жил он в полном уединении, замкнуто, не показываясь нигде; редко кто переступал порог его дома. Чаще других у него бывал инспектор Харрион, которого он считал гораздо талантливее, чем считали его мы. Этот человек

тоже слышал о грабежах, а потому завел себе защиту особого рода. Он приобрел массу различных самострельных аппаратов, капканов и тому подобных снарядов и расставил их по всему дому. Я готов держать пари, что всякий, кто осмелился бы попытаться влезть ночью в жилище старого скряги Суммера, наверное, заплатил бы жизнью за свою отвагу. Но «бич Редстона» сумел справиться и с этими заграждениями! С неделю приблизительно назад было замечено, что старый скряга вот уже несколько дней не показывается из дому. Торговцы говорили также, что на их стук в двери Суммера им не открыли. В конце концов стали предполагать, что там произошло какое-нибудь несчастье, и полиция с величайшими предосторожностями проникла в дом. Несмотря на всю их осмотрительность, несколько аппаратов выпалило-таки, и выстрелом был ранен один полисмен. Оказалось, что опасения были основательны; когда проникли в дом, раздался общий крик ужаса: старый Суммер стал жертвой «бича Редстона». Я присутствовал при этом открытии и могу сказать, что на нас оно подействовало как удар грома! Денежный шкаф был опустошен, все ящики и шкафы, стоявшие в комнате, перерыты, а все, что в них заключалось, было раскидано по комнате. Сам старик лежал с раздробленным затылком в сенях дома!

– В сенях? – переспросил Пинкертон. – Мне кажется, это доказывает, что Суммер услышал шаги грабителя и направился в сени; в противном случае он остался бы лежать на кровати.

– Это и мое мнение, – согласился Холльманс. – Преступнику удивительно посчастливилось пройти, не задев на один из капканов. Этот человек обладает поистине дьявольскими способностями и всем нам и по сей день непонятно, как мог он столь благополучно проникнуть в дом старого скряги. Вы легко поймете, мистер Пинкертон, что этому «бичу Редстона» приписывают у нас сверхъестественные способности и силы и никто уже не верит в то, что он принадлежит к числу обыкновенных смертных. После последнего его преступления, жертвой которого пал бедняга Суммер, я не мог уже сидеть спокойно дома, так как покойный был моим соседом. Я часто и много слышал и читал о вас, мистер Пинкертон, и уже давно решил, что если и есть на свете человек, могущий пролить луч света на это темное дело, так это только вы. И если это не удастся вам, то задачу придется признать неразрешимой. Но я не решался приехать к вам, так как думал, что вы сильно заняты, и боялся отказа. Но теперь, после этого последнего грабежа, я не мог более усидеть на месте! И я решился на поездку в Нью-Йорк, чтобы найти мистера Пинкертона и постараться быть принятым им!

Сыщик поднялся и зашагал взад и вперед по комнате, говоря с упреком в голосе:

– Вы поступили очень дурно, мистер Холльманс, что не приехали раньше. Быть может, мне уже давным-давно удалось бы изловить преступника или преступников и таким образом предупредить несколько убийств. Пинкертон никогда не отказывает в помощи тому, кто действительно нуждается в ней, и вы судили обо мне совершенно несправедливо, когда думали, что получите от меня отказ. Напротив, я готов ехать хоть сейчас с вами в Редстон. Я надеюсь, что мы добьемся успеха, и буду очень рад, если мне удастся избавить Редстон от грозы, тяготеющей над ним вот уже два года!

Холльманс поднялся и благодарно пожал руку сыщику.

– От всего сердца благодарю вас, мистер Пинкертон, – радостно проговорил он. – Вы снимаете своим согласием тяжелую ношу с моей души. Союз фермеров объявил награду в 10 тысяч долларов тому, кто поймает грабителя, – я передаю это вам лишь для сведения!

– О, я буду очень рад заработать такую сумму! – засмеялся Пинкертон и, поглядев на часы, сказал: – Уже десять часов; поезд в Кливленд идет, если не ошибаюсь, в четыре; мы поедем на нем!

– Угодно ли вам будет взять с собой помощников? – спросил Холльманс.

– Нет! – ответил после краткого раздумья Пинкертон. – Если будет нужно, я выпишу их потом. Вы никому не говорили, что едете за мной в Нью-Йорк?

– Об этом знают только моя жена и два взрослых сына, оставшихся дома. Я строго запретил им говорить кому бы то ни было о моей поездке и о цели ее, так как я вовсе не желаю, чтобы слухи эти шли дальше и достигли наконец ушей преступника.

– Вы поступили вполне резонно, мистер Холльманс! – воскликнул Пинкертон серьезным тоном. – Из того, что вы мне рассказали, я убедился, что преступник – один из местных фермеров, хорошо известный вам лично и потихоньку занимающийся своим постыдным ремеслом. А поэтому необходимо, чтобы никто и не подозревал, кто приедет вместе с вами, – мне придется даже переодеться! Кроме того, мне будет очень затруднительно работать рука об руку с таким полицейским инспектором, как Харрион, и поэтому я думаю действовать независимо от него. Но если мне удастся накрыть преступника, то это неожиданное открытие выведет, может быть, господина инспектора из его обычной флегмы; а ему, я вижу, не мешает немного встряхнуться!

В назначенный час оба джентльмена сели на поезд, идущий в Кливленд. Нат Пинкертон на сей раз был удивительно похож на завзятого сельского жителя. У него появилось порядочное брюшко, а лицо стало красным и лоснящимся; одет он был в костюм из простой, грубой материи. Ни один человек в мире не заподозрил бы, что под этой серенькой обыденной внешностью скрывается несравненный сыщик.

Глава II Хвастливый дуралей

– Дом, в котором жил убитый мистер Суммер, стоит все еще пустым? – спросил Пинкертон во время пути.

– Естественно, наследником убитого является его двоюродный брат, который живет в Соединенных Штатах, но неизвестно где. Его нужно сначала разыскать, а на это потребуется значительное время.

– Кто ведет дела о розыске его?

– Мистер Эллоу, адвокат из Редстона.

– Я поговорю с ним, – объявил Пинкертон. – Можно ли рассчитывать на его скромность?

– О, я думаю, что да! – ответил Холльманс. – Ведь этого требует его профессия. Вы, значит, хотите посвятить его в эту историю?

– Конечно, и по весьма понятным причинам. Я хочу разыграть на время роль этого двоюродного брата мистера Суммера: это даст мне возможность поселиться в доме покойного.

– Боже мой! – воскликнул Холльманс. – Ну, а если преступник снова нападет на дом, чтобы ограбить и наследника старого скряги?

– Я был бы этому очень рад! – улыбнулся Пинкертон. – Более того, я употреблю все усилия, чтобы этот грабитель пожаловал в дом Суммера вторично.

Холльманс бросил почтительный взгляд на сыщика. Черт возьми, этот человек берется за дело совсем иначе, чем флегматичный Харрион. Наконец-то преступнику перейдет дорогу соперник, достойный его.

Холльманс положительно гордился выпавшей на его долю честью – иметь случай путешествовать вместе с знаменитым сыщиком.

– Все это так, сэр, – продолжал он, все еще беспокоясь, – но если преступник проникнет в дом, то ведь он, наверное, нападет на вас. И вы подвергнетесь опасности не меньше той, какой подвергнется он при этой встрече.

Сыщик спокойно покачал головой:

– Опасность, к которой я приготовился и о которой я знаю, перестает уже быть для меня опасностью! Гораздо хуже такие положения, в которых может произойти что-нибудь неожиданное. Только в таких положениях и может

заключаться настоящая опасность. В них может помочь лишь полное самообладание, быстрое, молниеносное соображение и энергичное действие!

– Вполне согласен с вами, – откликнулся Холльманс, который начинал все больше и больше сожалеть, что ему приходится ехать с сыщиком инкогнито. Ему страшно хотелось бы с гордостью крикнуть всем встречным и поперечным: – «Смотрите – вот этот человек, с которым я сижу рядом и разговариваю, есть не кто иной, как Нат Пинкертон, знаменитый сыщик, равного которому нет во всем мире!»

Но бравому крестьянину приходилось, к великому огорчению, молчать.

– Можно задать вам еще несколько вопросов? – вывел его из задумчивости Пинкертон.

– Сделайте одолжение, мистер Пинкертон!

– Грабежи выполнялись всегда одним и тем же способом?

– О да, не может быть сомнений, что всюду действовало одно и то же лицо!

– А не находилось ли чего-нибудь из украденного в окрестностях?

– Ах, об этом я и позабыл сказать! Нет, ничего подобного и не могло найтись, так как грабитель уносил с собой только деньги. Все остальное, даже самые дорогие ювелирные изделия, он оставлял нетронутыми.

– Это вполне понятно! Если мое предположение, что разбойник живет в той же местности под видом самого мирного человека, верно, то такой образ действий его следует признать весьма логичным! В окрестностях Редстона ему ни в коем случае не удалось бы сбыть драгоценные камни и прочее; уезжать куда-нибудь дальше он не хотел, отчасти из боязни, что во время его отсутствия может быть обнаружено что-нибудь, а отчасти и оттого, что опасался навлечь на себя подозрение этими отлучками. Это, во всяком случае, тертый калач, и нам придется-таки повозиться с ним. Впрочем, есть одно обстоятельство, которое сильно поможет при преследовании грабителя.

Холльманс вопросительно посмотрел на сыщика. Пинкертон продолжал:

– Я говорю про бездеятельность и благодушие инспектора Харриона.

– Но почему?..

– Потому что благодаря этим качествам Харриона преступник уверился в своей безнаказанности! Он с величайшей дерзостью обделывает свои делишки, твердо зная, что его не будут энергично преследовать и что возможность раскрытия его преступления исключена почти наверняка! Еще один вопрос: вам ничего не известно о наружности грабителя?

– Ровно ничего! – был ответ Холльманса. – Люди, стоявшие лицом к лицу с ним, все

мертвы. Он, кроме того, выбирал для нападений лишь такие дома, население которых не превышало одного-двух человек.

– Это еще одно доказательство того, что преступник живет в окрестностях и имеет сношения с населением Редстона! – сказал сыщик. – Ну, я думаю, что теперь ему недолго придется наслаждаться плодами трудов своих!

Это путешествие в город, лежавший в стороне от железной дороги, оказалось довольно долгим – обоим путешественникам пришлось употребить на это около восьми часов времени.

Наконец они добрались до цели; при въезде в местечко Нат Пинкертон внимательно огляделся кругом. Оно выглядело совершенно так, как описал его Холльманс. Домики не были вытянуты в линию по улицам, но были рассыпаны на местности в беспорядке. Почти каждый из них был окружен садом и полем, и таким образом город с двадцатитысячным населением раскинулся на довольно большом пространстве.

– Вот это дом убитого Суммера! – указал Холльманс.

– Значит, это моя будущая квартира? – пробормотал Пинкертон, внимательно оглядывая строение.

Жена и сыновья Холльманса, владения которого были рядом с указанным домом,

весьма радостно встретили знаменитого сыщика и оказали ему самое изысканное внимание. Они даже вздохнули с каким-то облегчением, когда глава семейства представил им Пинкертона; и лишь жена его сказала, смеясь, гостю за обедом:

– Говоря откровенно, мистер Пинкертон, я представляла себе вас немного иначе!

Сыщик и Холльманс громко рассмеялись.

– Вы вполне правы, миссис Холльманс! – сказал Пинкертон. Теперь я – вовсе не я, а почтенный мистер Генри Суммер, двоюродный брат убитого Суммера! И я очень прошу называть меня этим именем и отнюдь не говорить никому ни слова о моей настоящей личности.

Через несколько минут в комнату вошел сосед Холльманса, пожелавший навестить его. Ему представили сыщика под именем наследника убитого Суммера и сообщили, что он намерен поселиться на некоторое время в доме покойного.

– Как? – в ужасе воскликнул гость. – Вы в самом деле хотите поселиться в этом доме, где произошло убийство вашего брата?

– А почему бы и нет? – небрежно спросил Пинкертон. – Я не верю в привидения!

– Но убийца может вернуться и убить и вас!

– Ого! – угрожающим тоном воскликнул лже-Суммер. – Пусть только попробует, это

окончится плохо для него. Прежде всего ему трудно будет поживиться чем-нибудь у меня в доме, хотя я и ношу все мое состояние, около 50 тысяч долларов, постоянно при себе; они зашиты в кожаный мешочек, который днем и ночью находится у меня на груди под рубашкой; но, чтобы достать этот мешочек, ему пришлось бы обшарить меня самого, – ну а тут я ему уже показал бы, где раки зимуют! Я привык всегда спать с револьвером в руке, а, кроме того, сон у меня очень чуткий, при малейшем шорохе я немедленно просыпаюсь! А потому, если эта каналья вздумает пожаловать ко мне, ему не миновать доброй пули, которая навсегда отучит его от подобных грабежей! Я, конечно, не стану заводить разных автоматических сногсшибателей и прочего, что завел мой брат; напротив, я уберу всю эту дрянь, с ней еще и сам как-нибудь на тот свет невзначай отправишься!

Пинкертон говорил так не без расчета. Он хотел, чтобы слова его были переданы дальше; и он достиг своей цели, так как сосед Холльманса не замедлил сообщить всем встретившимся ему на обратном пути великую новость о прибытии двоюродного брата покойного Суммера и о его смелых словах.

Все лишь покачивали головой, выслушивая эту новость, и каждый думал, что этот Генри Суммер большой, должно полагать, дуралей и

хвастунишка. Он, видно, совсем не был знаком со страшной репутацией «бича Редстона», иначе он вряд ли стал бы говорить так смело. Некоторые предсказывали, что недалек уже тот час, когда наследник старика будет убит точно так же, как был убит и ограблен его двоюродный брат.

В тот же самый день Пинкертон навестил адвоката Эллоу. Он довольно долго беседовал с маленьким достойным человечком, и результатом этой беседы было то, что он получил ключ от дома Суммера и мог беспрепятственно войти в здание, на которое все население местечка взирало с ужасом. Он тотчас расположился там по-домашнему и сделал при этом открытие, что убитый владелец дома был вовсе не таким уж скрягой по отношению к себе самому, так как комнаты были убраны весьма элегантно и указывали на то, что старик обладал хорошим вкусом.

Эту ночь сыщик проспал совсем спокойно и беззаботно. Он не боялся, что преступнику вздумается посетить его теперь, так как в такое короткое время до него не могла бы еще дойти весть о прибытии наследника.

На следующее утро он отправился в полицейское бюро.

– Могу я видеть господина инспектора?

– Он сейчас выйдет! – ответил полисмен, дремавший в углу.

Сыщик опустился на стул и скоро убедился, что к службе в этом бюро относились довольно небрежно. Среди служащих царила величайшая распущенность; они, казалось, не питали никакого уважения к своему начальнику, и возможность его скорого появления нисколько не пробуждала их принять более приличное подчиненным положение.

Наконец в дверях показался инспектор Харрион. Он был сгорбленным, низеньким, немного тучным человеком; в походке его была заметна какая-то усталость, причем верхнюю часть тела он наклонял немного вперед, как будто спина его была обременена тяжестью долголетней, полной забот жизни. Черты лица его казались сонными и безжизненными, лишь в маленьких серых глазках его сверкал какой-то скрытый огонек, точно молния иногда вспыхивавший в них, как заметил Пинкертон.

Он тотчас опустился в кресло, стоявшее у письменного стола, и небрежно поглядел на человека, сидевшего напротив.

– Что вам угодно? – флегматично спросил он.

– Мое имя Генри Суммер – я наследник и двоюродный брат убитого Суммера, – ответил Пинкертон. – Я приехал, чтобы вступить во владение наследством, и думаю остаться здесь, пока мне не удастся продать дом покойного!

– Очень рад! – сказал инспектор Харрион. – Мне уже говорили о вашем приезде сегодня утром.

Пинкертон в душе удивился быстроте, с какой весть о его прибытии облетела город. Очевидно, сосед Холльманса, посетивший последнего вчера, постарался растрезвонить о том, что видел и слышал, на весь городок.

– Но что угодно вам от меня? – спросил инспектор.

– Перед моим домом всю ночь напролет простоял какой-то полицейский!

– Совершенно верно!

– Но что ему было нужно от меня? – слегка взволнованным тоном спросил Генри Суммер, он же Пинкертон.

Харрион поднял высоко плечи, сделал значительное лицо и посмотрел на наследника мистера Суммера слегка сверху вниз:

– Вы не понимаете этого, мистер Суммер, и все-таки вы должны согласиться, что это обстоятельство должно быть лишь приятно вам, так как оно служит вашей безопасности. Вот уже несколько лет я держусь правила ставить по ночам в течение нескольких недель караул перед домом, в котором было совершено преступление.

– А зачем?

– Ну, это легко понять! – сказал Харрион. – Вспомните старую истину, что преступника

зачастую тянет, точно магнитом каким-то, к месту преступления!

– Ага, об этом я когда-то слышал кое-что! – наивно заметил Пинкертон. – Поэтому-то полицейский и стоял там?

– Разумеется! – ответил инспектор. – Он должен был наблюдать, не вернется ли преступник, и если да, то арестовать его!

Пинкертон должен был изо всех сил сдержаться, чтобы не прыснуть со смеху:

– А за то время, что вы применяете ваш метод, удалось ли вам хоть раз изловить таким путем преступника?

Инспектор отрицательно покачал головой:

– К сожалению, нет! Но я не отчаиваюсь и надеюсь, что настанет час торжества этой старой истины!

– Я убежден в этом! – искренним тоном согласился Пинкертон. – Вы, я вижу, талантливый криминалист, и вам, наверное, удастся когда-нибудь изловить этот «бич Редстона»!

– Ну, конечно! – отозвался самоуверенно инспектор. – Преступнику уже недолго осталось гулять на свободе!

– Вы приобретете этой поимкой право на всеобщую благодарность! – с чуть заметной иронией сказал Пинкертон. – И ваш метод охраны места преступления станет в конце концов всеобщим правилом, которое назовут в честь вас «методом Харриона!»

Инспектор раскрыл слегка глаза и посмотрел на своего собеседника. Уж не смеялся ли последний над ним? Но тот сидел с видом невинного младенца и, казалось, был далек даже от мысли насмехаться над почтенной личностью инспектора.

А потому Харрион ограничился тем, что пробормотал себе под нос несколько несвязных слов, а затем спросил:

– Значит, вы пришли ко мне из-за этого полицейского?

– Конечно, мистер Харрион, и я хотел просить вас избавить меня от него. Я не люблю полицейского надзора. Кроме того, я сумею и сам защитить себя в случае нужды, если, паче чаяния, преступник будет притянут под влиянием каких-нибудь магнетических сил к моему дому!

– Но этот человек небезопасен! – сказал Харрион.

– Да и я тоже не робкого десятка! – возразил Пинкертон. – А потому, если он только пожалует ко мне, то я сцапаю голубчика и немедленно же доставлю его сюда к вам.

Инспектор насмешливо ухмыльнулся и сказал:

– Сделайте это, мистер Суммер, и если это удастся вам, то я с удовольствием заплачу вам 10 тысяч долларов от себя лично, сверх тех 10 тысяч, что обещаны фермерами!

– Стоп! – воскликнул Пинкертон. – Ловлю вас на слове!

– И я сдержу его! – проворчал Харрион.

– Значит, на следующую ночь полицейский уже не будет торчать перед моим домом?

– Если вы этого непременно хотите, я удалю его оттуда, но, боюсь, наступит момент, когда вы пожалеете о вашем решении. Ведь преступник может прийти именно ради того, что вы поселились там, чтобы отобрать у вас деньги, которые вы носите на груди, в кожаном мешочке!

– Вы уж и это знаете?! – изумленно вскричал Пинкертон.

– Конечно, мне рассказали и об этом! Вы поступили очень неосторожно, говоря об этом у Холльманса! Благодаря этому известию внимание «бича Редстона» может быть легко привлечено именно на вас!

– Ба! Я вовсе не боюсь его, и я смеюсь над людьми, которые считают его чуть ли не за черта в образе и подобии человеческом. Этот всеобщий страх и трепет перед ним только помогает ему совершать преступления.

Харрион кивнул на это головой, но на лице его читалась насмешка над фермером, так хваставшимся своим мужеством и неустрашимостью.

– Так, до свидания, мистер Харрион!

Пинкертон поднялся и протянул Харриону

руку-

– До свидания! – отозвался тот. —

Надеюсь, что ваша смелость, с какой вы вызываетесь победить «бич Редстона», не послужит вам во вред, мистер Суммер!

– Будем надеяться!

И с этими словами Пинкертон вышел из бюро, между тем как инспектор насмешливо поглядел ему вслед.

По дороге домой сыщик заметил, что шедшие навстречу люди перешептывались между собой при виде его и провожали взглядом этого «дуралея-Суммера», но это мало его заботило. Он шел и думал:

«Умно я поступил однако, что представился этому Харриону под именем Суммера! Работать с таким разгильдяем – слуга покорный. Кроме того, в нем есть что-то, что вовсе не нравится мне. Одно из двух; или это величайшая дубина, которой не хватает только длинных ушей, чтобы стать настоящим ослом, или же это хитрейшая бестия, какой я еще не видывал в своей жизни! Будущее покажет, конечно, которое из этих предположений является правильным».

Глава III Богач полисмен

По временам Пинкертону приходила в голову дикая мысль, и, как ни гнал он ее от себя, она возвращалась к нему снова и снова. Что если

этот замечательный инспектор находится в сговоре с преступником и получает от последнего солидное вознаграждение за попустительство? Исходя из этого положения можно было легко объяснить себе поведение Харриона.

Однако Пинкертон никак не мог допустить, чтобы полицейский инспектор, то есть лицо, получающее отличное жалованье, занимающее почетное положение и облеченное важными полномочиями, могло настолько забыть свой долг, чтобы войти в сговор с каким-то грабителем. Поэтому он старался не думать больше на эту тему и занялся приготовлениями для встречи преступника.

Пинкертон был уверен, что последний обязательно пожалует к нему. Во всем городе ни один человек и не подозревал, что под личиной сумасшедшего Генри Суммера скрывается сыщик, да притом еще сам Нат Пинкертон.

Между тем речи предполагаемого двоюродного брата и наследника старого Суммера были прямым вызовом по адресу «бича Редстона», и теперь оставалось лишь ждать, когда наконец последнему заблагорассудится поднять перчатку. Кроме того, кожаный мешочек с 50 тысячами долларов был сам по себе достаточно лакомой приманкой для грабителя.

Пинкертон произвел самый тщательный осмотр комнаты, где стоял денежный шкаф

старого Суммера, но он не нашел в ней никаких следов, которые могли бы помочь в розыске преступника.

Ему удалось лишь установить, что грабитель был без сапог, в одних чулках и что чулки эти были темно-синего цвета.

Е1а полу перед денежным шкафом было вколочено несколько гвоздей с обломанными головками, на которых он нашел несколько синих шерстинок, оставшихся на гвоздях, когда преступник наступил на них ногой.

Сыщик был уверен, что шерстинки эти принадлежали чулкам преступника; трудно было допустить, чтобы убитый стал разгуливать в чулках по собственному дому. Кроме того, Пинкертон перерыл все белье покойного и не нашел ни одной пары чулок такого резкого синего цвета, какими были эти шерстинки, найденные им на гвоздях, вбитых в пол.

Вечером Пинкертон вышел из дома и направился в ресторан, чтобы поесть.

На улице он встретил Холльманса, который шел к нему. Этого доброго человека мучило любопытство: ему страстно хотелось узнать, не сделал ли сыщик какого-нибудь открытия.

– Ну как дела, мистер Суммер? – улыбаясь, спросил он. – Надеетесь ли вы добиться успеха?

– Ничего не могу сказать вам об этом в точности! – заявил Пинкертон. – Если меня не

обманывает предчувствие, то молодчик очутится в скором времени в моих руках; но ведь я могу и ошибаться!

Продолжая беседовать, они вошли вместе в ресторан и заняли места у одного из свободных столиков. В наполненном табачным дымом помещении царило оживление. Несколько столов было сдвинуто вместе, и около них сидела целая компания ремесленников, а в центре заседал длинный полисмен с удивительно воинственным видом.

– Ого, мистер Холльманс! – воскликнул последний, бывший уже слегка навеселе. – Вы никак загордились вдруг? Не хотите присоединиться к нам и воспользоваться моим угощением?

– Сейчас иду! – рассмеялся Холльманс. – Мне нужно только переговорить пару слов с этим господином, а затем я с удовольствием воспользуюсь вашим любезным приглашением!

– Только поскорей! – раздался ответ полисмена.

И он снова повернулся к своим собутыльникам.

Вино за их столом лилось рекой.

– У него, видно, много денег! – небрежно заметил Пинкертон.

– Ну, конечно! – подтвердил с улыбкой Холльманс. – Его все называют богачом

полисменом, так как он давно уже получил большое наследство. Это очень забавный тип, и при этом он так привязан к своей профессии, что ни за что не хочет расстаться с мундиром, несмотря на свое богатство. Он любит, когда находится в хорошем расположении духа, угощать за свой счет любую компанию, которую набирает из первых попавшихся ему на глаза людей в каком-нибудь ресторане. Сегодня как раз вы можете видеть пример такого времяпрепровождения богача полисмена.

Пинкертон ничего не сказал на это, но крепко задумался. Это богатство полисмена казалось ему подозрительным. Но еще более странным казалось ему то обстоятельство, что этот богач оставался на службе. В полицейской службе нет ничего такого особенно заманчивого, чтобы человек, не нуждающийся в заработке, стал посвящать себя ей из одной только любви к этому роду деятельности.

Что если сыщику удалось напасть здесь случайно на ключ к раскрытию всей тайны? Быть может, человек этот добывал деньги незаконным путем и находился в сношениях с «бичом Редстона»?

Эта мысль как молния мелькнула в голове Пинкертона. Он дорого бы дал, чтобы узнать, не носит ли этот подозрительный полисмен синих чулок! Впрочем, он надеялся выяснить любым способом этот вопрос.

В этот момент полисмен закричал снова:

– Ну мистер Холльманс, что же вы?! Идете вы или не идете? Да тащите с собой и вашего компаньона!

Пинкертону вдруг пришла идея использовать это приглашение по-своему и, может быть, немного оригинальным способом, но узнать все же, какого цвета чулки носил этот человек. Он сделал презрительное лицо, покачал головой и сказал довольно громко:

– Я не пойду!

Пьяный полисмен вскипел, вскочил с места и подошел вплотную к Пинкертону, чуть ли не наваливаясь на него всей своей огромной тушей. Его глаза грозно сверкали, и он запальчиво произнес:

– Послушайте, вы, это еще что за новости? Вы отказываетесь принять мое приглашение да еще вдобавок рожи корчите?

Пинкертон в свою очередь тоже встал. Он стоял совершенно спокойно перед полисменом, который был на целую голову выше его ростом.

– Я объясню вам это сейчас! – сухо возразил он. – Вот этот человек рассказывал мне только что, что вы получили наследство. Но я не желаю быть в числе тех, людей, которые помогают вам столь безрассудно выбрасывать ваши деньги. Вот мое мнение, и я остаюсь при нем!

Полисмен злобно захохотал и так ударил по столу своим тяжелым кулаком, что стаканы зазвенели.

– Мне еще не приходилось встречать таких нахалов! – заревел он. – Вот уж никогда бы не предполагал, что на свете водятся такие типы! Вам-то что до того, что я делаю со своими деньгами? Даже если я стану закуривать сигары билетами в тысячу долларов – вам-то какое дело? А потому я спрашиваю вас: угодно ли вам немедленно же взять ваши слова обратно и принять мое приглашение?

– И не подумаю даже! – невозмутимо ответил Пинкертон.

Холльманс, ровно ничего не понимавший во всей этой сцене, попытался было примирить обоих противников:

– Мистер Суммер, этот человек, в конце концов, прав, кому какое дело до того, как он тратит свое наследство?

Пинкертон расхохотался самым презрительным и нахальным образом:

– Свое наследство?! Да если бы только кто-нибудь знал, что это за наследство?! Я что-то не очень в него верю! Господь его знает, каким путем добывает он эти деньги! Всем известно, что у полиции бывают иногда свои доходы!

Длинный полисмен окончательно вышел из себя. Лицо его налилось кровью, и вне себя от гнева он схватил Пинкертона за руку.

– Ты! Как тебя там?! – изо всей мочи крикнул он. – Возьми свои слова обратно!

– Никогда в жизни! – ответил сыщик.

Тогда полисмен схватил в бешенстве пивную

кружку и замахнулся ею, намереваясь опустить ее изо всех сил на голову Пинкертона. Но сыщик предупредил его. Он давно уже держал наготове кастет, и не успела кружка опуститься на его голову, как он уже сбил полисмена с ног страшным ударом кастета по голове.

Огромная туша полисмена с грохотом повалилась на пол, одна нога его мелькнула на мгновение в воздухе, и Пинкертон успел заметить, что на ней надет черный чулок.

Но теперь ему надо было спасаться самому. Прочие посетители приняли сторону сраженного полисмена и начали враждебно поглядывать на сыщика. Холльманс нагнулся к нему и прошептал:

– Уходите, иначе эти люди набросятся на вас.

Сыщик вовсе не был намерен впутываться в новую историю, а потому постарался незаметно стушеваться, сопровождаемый угрозами и руганью, в изобилии летевшими ему вслед.

На улице к нему тотчас присоединился Холльманс и сказал:

– Я вне себя от изумления, мистер Пинкертон! Вот уж не ожидал от вас подобной выходки. Вы, обыкновенно такой спокойный и

рассудительный человек, позволили себе настолько разгорячиться!

Пинкертон не слушал его; он был погружен в свои мысли. Итак, этот полисмен не носил синих чулок! Но было ведь весьма возможно, что он носил и черные, и синие чулки! Во всяком случае, из поведения полисмена явствовало, что источник, откуда он черпал свои богатства, не отличался кристальной чистотой.

Пинкертон и Холльманс скоро добрались до дома Суммера; здесь они распрощались. Холльманс все еще не мог успокоиться после происшествия в ресторане и был все еще очень взволнован.

Тогда Пинкертон улыбнулся и совсем спокойно сказал ему:

– Это происшествие было устроено мной нарочно!

– Нарочно?! Быть не может! Но зачем вы это сделали?

– Мне нужно было увидеть чулки длинноногого полисмена. Покойной ночи, мистер Холльманс.

С этими словами сыщик вошел в дом и закрыл за собой дверь. Холльманс стоял, выпучив глаза, и растерянным взглядом смотрел на то место, где только что стоял Пинкертон. Наконец, он повернулся и направился домой, все еще качая в недоумении головой.

Глава IV Удивительное открытие

Наступила ночь, и вся местность погрузилась в глубокую тишину.

В спальне Пинкертона светился еще огонь; он сидел у стола и с довольным видом смотрел на кровать, в которой, как казалось, спал какой-то человек.

Это была кукла, приготовленная сыщиком, голова которой, покоившаяся на подушках, была устроена им из восковой маски и парика. Лицо было до некоторой степени похоже на лицо Пинкертона.

Все, таким образом, было готово для встречи «бича Редстона». Сыщик вышел в соседнюю комнату и открыл там окно. Затем он сделал то же самое в спальне с окном, находившимся прямо над изголовьем кровати.

Сам он сел, тесно прижавшись к последнему из упомянутых окон.

Если бы теперь открылась дверь, ведущая из соседней комнаты, то должен был бы возникнуть легкий сквозной ветер, который показал бы сыщику, на случай если ему изменит его чуткое ухо, что преступник близко.

Он снова осмотрел барабан своего револьвера, еще раз ощупал короткий железный стержень, ударами которого он сбивал обыкновенно

преступников с ног, – все оказалось в порядке и на своем месте.

Не было сомнения, что сыщику придется иметь дело с чрезвычайно опасным и на все способным преступником, а потому ему следовало быть начеку. Когда пробило полночь, сыщик погасил огонь в лампе.

Теперь уже ждать ему оставалось недолго, если только преступник появится у него в эту ночь. Пинкертон не чувствовал ни тени страха или боязни, но все-таки он был охвачен каким-то томительным чувством ожидания, какое являлось у него всегда перед критическими моментами.

Но теперь к этому чувству примешивалось известное волнение. Сыщика сильно интересовало, был ли он прав, предполагая, что преступник не кто иной, как длинноногий полисмен. Он был уверен, что не ошибся.

Теперь он сидел окруженный полной темнотой, и время для него тянулось в эти минуты страшно медленно. Пробило половину первого, затем час – но все оставалось спокойным.

Время все шло и шло. Вот уже пробило половину второго, а гробовая тишина, окружавшая Пинкертона, не была еще ничем нарушена.

Но что это?.. До напряженно прислушивавшегося к малейшему шороху уха сыщика

донесся, точно издалека, какой-то бесконечно тонкий звук.

Ни один человек на месте сыщика не услышал бы этого звука, но ухо сыщика изощрилось за долгие годы его карьеры до невероятных пределов.

Он догадался даже, отчего происходил этот звук. Он понял, что кто-то со всей осторожностью вкладывает ключ в замочную скважину и медленно поворачивает его в ней.

Это приближался «бич Редстона». Сыщик язвительно улыбнулся в темноте; наконец-то наступал момент разрешения загадки, момент, когда он увидит, правильно он рассуждал или нет.

Через несколько минут напряженнейшего ожидания Пинкертон почувствовал наконец долгожданный сквозной ветер.

Одной рукой он сжал покрепче железный стержень, а другой обхватил потайной электрический фонарь.

В комнате не было слышно ни звука. Грабитель превосходно сумел приноровиться, чтобы не потревожить легкий сон своей жертвы, о чем он, очевидно, знал.

Тем не менее Пинкертон ощущал близость какого-то человека так отчетливо, как будто мог видеть его, – теперь он стоял уже рядом с кроватью.

На секунду блеснул яркий свет.

На голову, покоившуюся на подушке, упал на один момент сноп лучей от потайного фонаря преступника, и в то же время на эту голову опустился со страшной силой топор.

В это время Пинкертону удалось разглядеть фигуру стоящего у кровати коренастого бородатого человека.

Теперь сыщик вскочил с быстротой молнии на ноги. Его фонарь, в свою очередь, вспыхнул ярким пучком света, и в следующую секунду он взмахнул железным стержнем и нанес свой знаменитый удар. Преступник без звука рухнул на землю.

Все это произошло в мгновение ока. Пинкертон наклонился к сшибленному им человеку, чтобы узнать, кто он такой. Что это был не долговязый полисмен, он понял уже тогда, когда увидал его низкую коренастую фигуру в тот момент, когда тот освещал постель.

Он навел свет своего фонаря на лицо грабителя, сорвал с него привязанную бороду и парик – и невольно вскрикнул от безграничного изумления.

Он не верил глазам своим, когда узнал в грабителе полицейского инспектора Харриона.

Значит, это был он: вот почему он играл роль простодушного вахлака! Это было невероятно, и Пинкертон испытывал искреннюю радость, что наконец-то удалось поймать с поличным этого мерзавца. Кто знает, сколько еще

новых преступлений успел бы совершить этот выродок, если бы дело не попало в руки Пинкертона.

С истинным наслаждением сыщик надел на Харриона кандалы. Через некоторое время тот открыл глаза и немедленно же испустил страшное проклятие, когда увидел себя в кандалах и во власти мнимого мистера Суммера.

Этот последний, улыбаясь, стоял перед ним, скрестив руки на груди.

– А знаете, мистер Харрион, – сказал он, – ваша-то теория о возвращении убийцы на место преступления оправдалась самым блестящим образом! Старая истина осуществилась лишний раз на деле, магнетическая сила привлекла его к месту убийства и, увы, он попался!

Харрион заскрежетал зубами и бросил взгляд, полный ненависти, на сыщика.

– Вы, кажется, не в своем уме? Как смеете вы надевать кандалы на меня, инспектора Редстона! – закричал он. – Потрудитесь немедленно освободить меня!

Пинкертон только засмеялся:

– Как вы сказали? Инспектор Редстона? Вы хотите сказать – «Бич Редстона»? Убийца десяти человек и виновник ста грабежей! Это будет вернее!

– Я хотел лишь убедиться, что с вами ничего не случилось, я заботился о вас же, несчастный! – кричал Харрион.

– Вот как! – резким тоном возразил сыщик. – Потому-то вы, вероятно, и хватили со всей силы топором по голове этой бедной куклы?

Преступник бросил взгляд на кровать, и с его губ сорвалось новое проклятие. Его лицо исказилось, так как он понял, что никаких отговорок тут быть не может.

Тогда он пустился на просьбы:

– Освободите меня и не выдавайте! Я заплачу вам все, что вы потребуете. Я не пожалею и 100 тысяч долларов!

– Э, да вы, я вижу, очень щедры! Впрочем, деньги ведь доставались вам без особых затруднений!

– Я поделюсь с вами всем, что имею, только отпустите меня на свободу, мистер Суммер!

– Можете не называть меня более мистером Суммером! – сказал со смехом Пинкертон. – Я вовсе не Генри Суммер.

– Не может быть?! – взволнованно воскликнул Харрион.

– Нет, это просто была небольшая комедия с переодеванием. Мое настоящее имя – Нат Пинкертон!

Ему ответил глухой стон Харриона, который весь съежился и пробормотал про себя:

– Нат Пинкертон – единственный человек, который всегда внушал мне тайный ужас!

Он более ничего не сказал, так как знал, что слова будут излишни, раз ему приходилось иметь дело с Пинкертоном.

Сыщик убедился еще раз, что кандалы в порядке, и вышел затем на улицу, чтобы разбудить Холльманса и перевезти вместе с ним пойманного преступника в тюрьму. Когда он шел по саду, то увидел на улице чью-то длинную фигуру, очевидно, караулившую кого-то.

– Ага! Долговязый полисмен охраняет своего начальника, чтобы он мог беспрепятственно закончить свое доблестное дело! Теперь-то я знаю, откуда он получил свое наследство!

В одно мгновение Пинкертон очутился перед полисменом с поднятым револьвером в руке:

– Ни с места, мерзавец, или я стреляю!

Негодяй подался назад, но не посмел бежать

при виде блестящего дула револьвера. Сыщик в один момент схватил его за руки и надел наручники.

Затем Пинкертон закричал во весь голос, повернувшись к соседнему дому:

– Алло, мистер Холльманс! Идите скорее!

Этим моментом воспользовался долговязый

полисмен. Он сделал большой скачок в сторону и бросился бежать.

– Стой, каналья! – крикнул ему сыщик вдогонку.

Но тот бежал во всю мочь. Раздался выстрел, а затем крик полисмена, упавшего со всего маху на землю. Пуля Пинкертона ранила его в ногу.

Дом Холльманса оживился; и в прочих домах показались люди, разбуженные выстрелом, а сам Холльманс крикнул из окна:

– Что случилось?!

– Идите сюда, я поймал «Бич Редстона»!

Взрыв восторга был ответом на эти слова.

Изо всех домов бежали обрадованные обитатели.

Нат Пинкертон в кратких словах рассказал им о ночном происшествии и повел их к себе в дом. Легко себе представить, как велико было удивление всех, когда они узнали, кто был этот преступник, так долго державший в страхе всю местность.

Лишь с трудом Пинкертону удалось удержать озлобленную толпу от самосуда; но он не мог воспрепятствовать тому, чтобы обоим арестованным был нанесен по дороге в тюрьму целый град ударов и побоев, так что кровь лилась с них ручьями.

Харрион, совершенно изувеченный, оказался в весьма плачевном положении.

Но этим еще не кончились мучения преступников. Харриона, равно как и его сообщника, долговязого полицейского, ждала страшная смерть. На следующую ночь в тюрьму ворвалась

целая толпа замаскированных людей, которые выволокли обоих преступников на улицу.

Бывший начальник полиции дрожал всеми членами точно так же, как и его длинноногий помощник.

– Пощадите! – молили они оба. – Вы будете щедро вознаграждены, если дадите нам убежать! Вы получите все, что мы имеем, только отпустите нас!

Но замаскированные ни слова не отвечали на их мольбы! Они тащили молча свои жертвы вперед к небольшой группе деревьев. Преступники отлично понимали, что их ожидает, и их отчаяние все росло и росло.

Так как их крики могли всполошить спящих обывателей городка, то один из замаскированных сказал:

– Завяжем-ка им рты! Тогда они перестанут выть!

Это предложение было немедленно выполнено, и жертвы замолкли. Долговязый полисмен впал при этом в состояние какого-то животного озлобления. Страх смерти придал ему нечеловеческие силы; он рвался и метался в своих кандалах, и ему удалось-таки наконец со страшным усилием разорвать их.

Но, прежде чем он успел обратиться в бегство, его уже схватили несколько пар дюжих рук и, несмотря на отчаянное сопротивление, заставили-таки идти вперед, пока вся

процессия не дошла до группы деревьев. Здесь один из людей обратился к дрожащим пленникам:

– Мерзавцы! Настал час суда и для вас! Харрион, ты много лет жил вместе с нами, мы верили тебе и были убеждены, что ты исполняешь свои обязанности честно и добросовестно, насколько это в твоих силах! Но ты обманул нас. Ты учинял тайком вместе с твоим помощником страшные преступления; ты убивал наших братьев, ты грабил их! Ты носил маску честного человека, ты пожимал нам руки и выражал свое негодование по поводу собственных же преступлений, а втайне насмехался над нашим легкомыслием! – он обратился к полисмену: – А ты позволил увлечь себя этому выродку! Тебя ослепило золото, которое предлагал тебе Харрион, и ты стал послушным орудием в его руках. Оба вы умрете, нет вам пощады! Ваши деяния вопиют к небу. Вы будете сейчас казнены; употребите последние минуты земной жизни на молитву!

Им развязали рты, но преступники и не думали начинать молиться, а завыли еще пуще прежнего, надеясь привлечь своими воплями полицию, которая должна была бы остановить этот незаконный суд Линча.

Но мстители не дали привести им свой план в исполнение; двое из них влезли на дерево и перекинули через сук две веревки. Затем обоих преступников подвели под дерево. Им надели на шеи заготовленные заранее веревочные петли.

Один момент – и тела обоих отделились от земли; их крики перешли в сдавленное хрипение. Вздернутые на воздух тела покачались сначала из стороны в сторону, а затем остановились неподвижно.

Суд Линча сделал свое дело, и толпа замаскированных рассеялась в различных направлениях. На следующее утро оба трупа были найдены полицией. Весть об этом разнеслась по городу, и все испытали при этом известии чувство полного удовлетворения.

Когда Пинкертон узнал об этом, он слегка кивнул головой; и он тоже не мог не признать, что такой суровый приговор народного суда был вполне заслужен преступниками.

Покрытый новыми лаврами и при этом с хорошими деньгами – 10 тысяч долларов были немедленно выплачены ему жителями Редстона, – великий сыщик вернулся в Нью-Йорк, куда телеграф уже принес известие о его новых подвигах в Редстоне.

Невинно казненный

Глава I Судебная ошибка

В мрачном помещении нью-йоркской тюрьмы, где совершались казни, собрались представители судебной власти и администрации. Они были одеты во все черное, и по их лицам видно было, что они собрались сюда по весьма серьезному поводу.

Предстояла казнь убийцы, приговоренного судом присяжных к смерти лишь несколько недель назад.

Все присутствовавшие были как-то особенно нервно настроены. Это было отчасти вызвано тем, что осужденный до последнего момента клялся в своей невиновности и, выслушав приговор, произнес проклятие.

В свое время Давид Саломон был человеком богатым и почтенным. Правда, ходила молва, что он занимается ростовщичеством и для своей выгоды не задумается погубить кого угодно, но он клялся и божился, что не убивал своей матери, хотя против него говорили самые наглядные и веские улики. Судьи не поддались

его уверениям в невиновности и вынесли приговор, добросовестно взвесив и обсудив все обстоятельства дела.

И все-таки всеми овладело какое-то нервное беспокойство, которое неизбежно в тех случаях, когда осужденный упорно клянется в своей невиновности.

Полицейский инспектор, стоявший рядом с одним из членов суда, шепнул последнему:

– Саломон не сознался и сегодня ночью, даже перед лицом неминуемой смерти. Он и раввину клялся, что не виновен!

Чиновник пожал плечами:

– Ничего ему не поможет! Несомненно, он виновен, об этом и спорить не приходится. Если он надеется, что своим поведением и своими клятвами ему удастся добиться какого-либо успеха, то он жестоко ошибается. Через несколько минут он сам убедится в справедливости моих слов.

В этот момент открылась дверь тюремного здания и оттуда вышел Давид Саломон в сопровождении двух полицейских служителей и раввина.

Лицо его было мертвенно-бледно, глаза широко раскрыты, колени дрожали. Служители должны были вести его под руки, иначе он упал бы.

При виде электрического стула он вскрикнул, отшатнулся и протянул вперед руки.

Пока надзиратели усаживали его на стул и привязывали, приговор еще раз был прочитан вслух.

Затем ему наложили на ноги, руки и голову стальные пластинки, через которые электрический ток должен был проникнуть в его тело.

В лице у него не было ни кровинки. А когда он увидел, что палач подходит к доске с коммутаторами, он воскликнул:

– Стойте! Вы совершаете убийство! Я не виновен в преступлении! Я…

Но палач уже опустил рычаг, и электрический ток прошел в тело осужденного.

Давид Саломон внезапно умолк. Тело его скорчилось, лицо страшно перекосилось.

Спустя секунду черты лица приняли спокойное выражение и тело перестало извиваться – на электрическом стуле сидел труп.

Присутствовавшие в глухом безмолвии смотрели на ужасное зрелище. Последними словами осужденного все были потрясены. Неужели человек, виновный в убийстве, в последнюю секунду перед неизбежной смертью стал бы уверять, что он не виновен?

Всем стало не по себе. У всех явилась мысль: а что, если в самом деле совершена судебная ошибка? Если действительно казнен невинный?

Один из служителей открыл входную дверь.

Свидетели казни уже собирались уходить, как вдруг быстрыми шагами вошел курьер.

– Остановитесь! – крикнул он. – Я пришел по приказанию судьи Бута! Казнь надо отложить!

– Поздно, – глухо проговорил один из чиновников, – осужденный уже умер!

Все страшно взволновались:

– В чем дело? Почему казнь решили отложить? Разве приговор подлежит отмене? Разве невиновность казненного доказана?

Курьер не мог дать никаких разъяснений.

– Судья Бут, сильно волнуясь, приказал мне поспешить сюда и остановить казнь во что бы то ни стало, – сказал он. – Подробностей он мне не передавал.

– Но ведь это было бы ужасно, если бы Давид Саломон был казнен невинно!

Полицейский инспектор Мак-Коннел и несколько чиновников поспешили выйти из здания тюрьмы и отправились на квартиру судьи Бута.

Бут был председателем суда, вынесшего обвинительный приговор. Закон требовал его присутствия во время совершения казни, но вследствие нездоровья он не выходил из дома, а потому на казнь не явился.

При виде чиновников он пошел им навстречу:

– Ну что? Давид Саломон жив еще?

– Нет. Он умер за полминуты до прихода курьера.

Судья Бут схватился руками за голову и вскрикнул:

– Это ужасно! Отчего я не узнал этого раньше? Теперь эта казнь будет мне вечным укором!

– Да разве он осужден невинно?

Судья Бут молча указал на письмо, лежавшее на столе рядом с тонким золотым кольцом, старинными дамскими часиками, длинной серебряной цепью и маленькой шейной цепочкой, к которой были прикреплены две большие жемчужины.

Инспектор Мак-Коннел, прочитав письмо, сказал:

– Здесь необходимо содействие такого человека, который мог бы раскрыть тайну и разоблачить истинного виновника, если только это письмо не представляет собой мистификацию! Я немедленно вызову по телефону Ната Пинкертона! А когда он приедет, вы позволите нам, господа, побеседовать с ним с глазу на глаз.

Все согласились и признали предложение инспектора вполне целесообразным.

Мак-Коннел сейчас же подошел к телефону и переговорил со знаменитым сыщиком. Спустя полчаса Нат Пинкертон уже явился.

Он приехал тотчас же, оставив в стороне все прочие дела, так как по возбужденному тону Мак-Коннела сообразил, что дело представляется исключительной важности.

Судья Бут радостно встретил знаменитого сыщика.

– Случилось нечто ужасное! – заявил он последнему. – Произошла судебная ошибка!

– Дело касается казненного сегодня утром Давида Саломона? – спросил сыщик.

– Именно его. Разве это дело вам знакомо?

– Поверхностно – да. Но подробно я его не изучал, так как последнее время часто уезжал из Нью-Йорка.

– В таком случае позвольте вам в общих чертах набросать картину этого дела, – проговорил судья, – ведь прежде всего вы должны знать, каким образом создалось обвинение и почему Саломон был приговорен к смертной казни.

– Будьте добры, расскажите, – ответил Нат Пинкертон, откидываясь в кресло и закуривая одну из предложенных ему сигар.

Дрожащим от волнения голосом судья Бут начал свое повествование. Часто речь его прерывалась, так как мысль о том, что Давид Саломон казнен невинно, снова и снова охватывала его с ужасающей силой и приводила в трепет.

Глава II Рассказ судьи

– Месяца четыре назад, – начал Бут свое повествование, – полицейское управление олучило сведения о том, что на Сорок восьмой улице в доме номер девяносто два совершено убийство. Я лично отправился туда и увидел одноэтажный, хорошенький домик, который, как оказалось, принадлежал некоей вдове Саре Саломон. Она проживала в этом домике одна со старухой-прислугой. Мне тут же рассказали, что Сара Саломон была сама воплощенная скупость. Она жила впроголодь, почти никогда не выходила из дома и занималась тем, что давала взаймы деньги под верное обеспечение и ростовщические проценты. Прежде этим же самым занимался ее покойный супруг, который мастерски умел выжимать все соки из своих ближних. Старуха была найдена лежащей в одной ночной сорочке на полу в своей спальне. В таком положении застал ее и я. Убита она была ударом ножа в самое сердце. Она лежала, вся скорчившись, на окровавленном ковре. По-видимому, удар был нанесен ей совершенно внезапно. Старая прислуга, которая спала в маленькой каморке наверху, ночью не слышала ни малейшего шума, а утром, придя в спальню своей барыни, обнаружила труп последней. По всем признакам было совершено убийство с целью грабежа. По словам старой прислуги, исчезли некоторые вещи убитой Сары Саломон. Не было узкого золотого колечка, которое она носила на левой руке, старинных золотых часов с серебряной цепью и шейной цепочки с двумя жемчужинами. Все эти вещи лежали ночью обыкновенно на ночном столике возле кровати. Все это вместе не представляло собой большой ценности, и убийца не мог похвалиться крупной добычей. Трудно было объяснить, почему он взял только эти вещи и не попытался даже взломать старую денежную кассу в салоне, в которой хранились крупные деньги. Времени у него на это было достаточно, так как, по словам полицейского врача, старуха была убита после полуночи. На денежной кассе действительно не было никаких следов попытки произвести взлом. Ключи от кассы нашлись в кармане платья убитой, а платье висело на вешалке в углу комнаты.

– Было ли замечено еще что-нибудь особенное в комнате?

– Ничего. Я, конечно, сейчас же энергично взялся за дело и прежде всего допросил прислугу. От нее я узнал, что у вдовы Сары Саломон был сын Давид, проживавший на своей маленькой вилле на Шестьдесят девятой улице и занимавшийся тем же, чем его мать и в прежнее время его отец. Давид Саломон был ростовщик беспощадный, но мастерски умел носить маску порядочного человека, так что имел доступ даже в лучшие круги общества. Подозрение сразу же пало на него. Смерть старухи могла быть выгодна только ему, так как он являлся единственным наследником всего ее крупного состояния. Старая прислуга к тому же еще сообщила, что Давид был со своей матерью в натянутых отношениях и что он с ней очень часто ссорился. В последний раз Давид заходил к своей матери месяца за два до ее кончины. Тогда он хотел сделать какое-то крупное дело, для которого и собирался занять у старухи двадцать пять тысяч долларов. Но она не дала ему этих денег.

Ее отказ привел его в страшную ярость. После этого он больше к своей матери не заходил, да и мать не принимала больше в нем никакого участия, а старой прислуге даже было запрещено произносить его имя. Все это, вместе взятое, конечно, давало повод немедленно принять меры против Давида Саломона. Поэтому я в сопровождении нескольких полисменов отправился на маленькую виллу на Шестьдесят девятой улице. Давида как раз не было дома, когда мы явились туда. Мы сейчас же принялись за обыск и добились самых поразительных результатов: в клозете был найден окровавленный кинжал, лезвие которого, как оказалось впоследствии, вполне точно подходило к размерам раны старухи. Под кроватью Давида Саломона были найдены старый забрызганный кровью пиджак и окровавленная рубаха, которая, по словам прислуги, тоже принадлежала Давиду. Из дальнейших расспросов выяснилось, что Давид Саломон уже успел затеять задуманное в свое время дело и что он обещал кому следовало внести деньги в течение недели. У него же самого не было в наличности таких денег, да и вообще он не мог бы достать такой суммы, если бы не получил наследства своей матери. Все это, конечно, должно было служить уликой против него, и он немедленно был арестован. Он страшно возмутился, стал отрицать всякую вину и заявил, что не знает, каким образом окровавленный кинжал попал в клозет, хотя и признал, что кинжал принадлежал ему и что раньше он лежал у него в ящике письменного стола. Далее он говорил, что не понимает, каким образом попала кровь на пиджак и рубаху, найденные под кроватью. Он не отрицал, что действительно предпринял задуманное дело, но заявил, что за несколько дней до этого получил от своей матери письмо, в котором она якобы извинялась перед ним и просила прийти к ней за просимой суммой. Письма этого, однако, найдено не было. Давид Саломон заявил, что он носил его при себе, но, вероятно, потерял. Конечно, никто ему в этом не поверил.

Пинкертон кивнул и проговорил:

– Да и трудно было верить. Все это должно было произвести впечатление пустых отговорок, так что дело неминуемо приняло бы дурной оборот для него.

– Затем, – продолжал судья, – было снаряжено судебное следствие, и я с самого же начала был убежден, что Давид Саломон будет осужден, хотя он на каждом допросе упорно отрицал свою вину и клялся в невиновности. Но это меня только еще больше восстановило против него, тем более что он часто приходил в ярость и не раз осыпал меня грубой бранью. Он должен был сознавать, что положение его безнадежно, но все-таки не ожидал, что его осудят. Вследствие его упорных уверений в своей невиновности я, правду говоря, немного был поколеблен в своем убеждении и счел необходимым назначить новое следствие, но опять не добился никаких результатов. Да иначе и быть не могло. Все улики были налицо. В конце концов я закончил следствие и стал уповать на то, что присяжные заседатели, люди безусловно порядочные и снисходительные, вынесут приговор по совести. Был назначен день суда. На суде Давид Саломон снова стал уверять в своей невиновности, но делал это столь дерзким, вызывающим образом, что сразу же утратил все симпатии судей и присяжных, которые сочли его дерзким лгуном и лицемером. Присяжные не сомневались в его виновности и вынесли обвинительный приговор. Давид Саломон был приговорен к смертной казни. Когда я объявил приговор, он испустил страшное проклятие и лишился чувств. Его отвезли обратно в тюрьму. Ни одного человека не нашлось, кто встал бы на его защиту, напротив, все без исключения осуждали его и признавали решение суда правильным.

– Не мог ли он доказать, где находился в ночь, когда было совершено убийство?

– Нет. Он уверял, что ночевал дома, но прислуга его не могла этого подтвердить. Один из его слуг заявил, что Давид Саломон часто ночью уходил из дома, не говоря никому, куда именно. Таким образом, он и в эту ночь мог уйти. Как бы то ни было, решение суда состоялось и было конфирмовано высшей инстанцией, так как ввиду упорства осужденного нельзя было и думать о помиловании. Сегодня утром состоялась казнь Давида Саломона, в тот же час я получил по почте письмо, содержание которого меня страшно взволновало. Читайте сами, мистер Пинкертон, а потом скажите мне ваше мнение.

Сыщик взял письмо, написанное ровным почерком, и прочитал следующее:

«Судье Буту в Нью-Йорке.

В ту минуту, когда Вы получите это письмо, казнь Давида Саломона будет уже совершившимся фактом. Настал момент заявить Вам, что осужденный не совершил убийства своей матери. Убийство это совершил я, я же доставил в дом Давида Саломона все улики, говорящие против него. Я написал ему письмо от его матери, в котором она заявляет, что готова дать ему взаймы 25 тысяч долларов. Я сумел искусно подделать почерк старухи, так что он и не догадался, что письмо было подложно. Вслед за тем я снова украл это письмо, рассчитывая на то, что пропажа явится новой уликой против него. Так оно и вышло. Вы видите, я устроил все очень удачно, ибо хотел погубить Давида Саломона и его мать, и это мне удалось. Причины, побудившие меня поступить так, для Вас неинтересны. В виде доказательства, что я пишу сущую правду, препровождаю Вам при сем часы, серебряную цепь, узкое колечко и шейную цепочку покойной Сары. Я тогда взял с собой эти вещи, с тем чтобы послать их суду, так как с самого начала решил дождаться казни Давида Саломона, а затем обнаружить всю правду. Так я и сделал. Не пытайтесь ловить меня – все равно не поймаете. Только время зря потратите.

С почтением N. К».

Прочитав это письмо, Нат Пинкертон задумался.

– Что вы на это скажете? – спросил наконец судья. Сыщик, медленно подняв голову, сказал:

– Я верю, что в письме сказана правда.

– Стало быть, вы полагаете, что тут нет мистификации? Вы не допускаете мысли, что письмо написано кем-нибудь из друзей Давида Саломона, который таким путем хотел очистить его имя от позора?

– Нет, этого я не допускаю. Прежде всего, Давид Саломон не из таких людей, у которых бывают преданные друзья, а кроме того, после смерти Давида кому может быть нужен его позор или чистота его имени? В пользу моего предположения говорит наличность присланных вещей. Какое, впрочем, заключение вывел суд из факта пропажи этих вещей?

– Было предположено, что Давид Саломон нарочно взял их с собой и уничтожил, чтобы навести на мысль об убийстве с целью грабежа.

– Конечно. Это предположение напрашивалось само собой! Но вам придется привыкнуть к мысли, что сегодня утром в тюрьме было совершено убийство.

– Какой ужас! Но кто же мог желать гибели Сары Саломон и ее сына? Ведь виновный в этом не мог извлечь никакой выгоды. Родственников у покойных нет, их состояние переходит в казну – стало быть, какие же могли быть мотивы такого злодеяния?

– По всей вероятности, мотивом была месть, – произнес Нат Пинкертон, – не забывайте, что и мать и сын занимались ростовщичеством, да притом самым беспощадным. Они, наверное, разорили много людей. А если представить себе, что разоренный Саломоном человек, обнищавший по вине ростовщиков, озлобился и задался целью отомстить, то это является очень вероятным предположением. И действительно, месть вышла ужасной.

Я возьмусь за расследование этого дела. Задача не из легких, но я сделаю все, что могу, чтобы найти истинного убийцу и предать его в руки правосудия.

С этими словами Нат Пинкертон встал и распрощался.

Глава III Адвокат-делец

Прежде всего Нат Пинкертон отправился на 48-ю улицу, в тот дом, где проживала убитая Сара Саломон.

Дом оказался заколочен, а старая прислуга выехала оттуда, так как ей было страшно оставаться в доме, где была убита ее барыня.

Пинкертон при помощи отмычки открыл дверь и вошел в дом.

Его ожидания сбылись: все в доме переменилось, и нельзя было надеяться на возможность найти какие-нибудь следы истинного убийцы. Старая прислуга, прежде чем уехать, привела все комнаты в порядок, и везде было чисто, хотя на мебели и на полу уже успел образоваться тонкий слой пыли.

Сыщик оттуда поехал на 69-ю улицу, где находилась маленькая вилла казненного Давида Саломона. Здесь проживали двое слуг, которые пока еще смотрели за домом, но тоже уже собирались выехать.

Один из них, пожилой еврей Джозеф Зальбан, мог дать сыщику некоторые указания. Он обратился к Пинкертону с вопросом:

– Сегодня утром казнили нашего барина?

– Да.

– А я не верю, что он совершил убийство. Говорите что хотите, а я не верю.

– Да уже почти и доказано, что он не виновен.

Старик развел руками:

– Неужели же это правда? И все-таки его казнили?

– Новые данные опоздали. Истинный убийца обратился к суду с письмом, в котором сознается в своей вине.

– Какой ужас! А теперь вы хотите найти убийцу?

– Именно, и для этого я хочу вас расспросить кое о чем.

– Я готов давать ответы, если только они могут оказать пользу. Я и сам хочу, чтобы тот негодяй, который погубил моего барина и его мать, был обнаружен.

– Ну так вот. Отвечайте мне и не скрывайте ничего.

Нат Пинкертон сел в кресло и спросил:

– Вам известно, что ваш барин занимался ростовщичеством?

– Он делал то, что делают многие, – ответил старик, пожимая плечами, – возьмите наших миллиардеров на Пятой авеню. Сколько людей они разорили, пока составили свои состояния. Мистер Саломон занимался денежными делами, ну а в таких делах надо быть коммерсантом и не руководиться соображениями сердца.

– Да-да, – холодно проговорил Пинкертон, – таковы ваши взгляды, но, я повторяю, они недостойны порядочных людей.

– А почему бы и нет? – спросил старик.

– Оставим это. А теперь скажите, много ли было врагов у вашего барина?

– Само собой разумеется. Конечно, было много. Но они ничего ему не могли сделать.

– Не знаете ли вы кого-нибудь такого из них, который был бы в состоянии совершить преступление?

– Я не настолько хорошо знаю всех людей, которые имели дела с моим барином, – ответил старик, – но я часто слышал, как многие его проклинали и грозили, уходя отсюда.

– Не был ли кто-нибудь из них особенно озлоблен?

– Был такой. Это было около полугола тому назад. Этот человек бесновался, схватил барина за шею и тряс его во все стороны. Мне пришлось тогда освободить барина из рук этого человека.

– Каков он был из себя?

– Довольно большого роста, лицо у него было бледное, бритое, глаза впалые, скулы выступают вперед.

– А что он говорил, когда уходил?

– Да все то же, что говорили и другие. Он кричал, что отомстит кровопийце, что он его будет помнить.

– А что на это ответил Саломон?

– Он смеялся и приказал мне вывести этого человека. А так как я один не мог сделать этого, то призвал своего товарища, и мы вместе выпроводили его.

– Не знаете ли вы, как зовут этого человека и где он живет?

– Понятия не имею.

– После этого случая вы его больше не встречали?

– Ведь я ухожу из дома редко. Нет, я его не видал ни разу после этого.

– Выходит так, что Давид Саломон обычным порядком разорил этого человека, а тот его за это проклинал. Не знаете ли вы, о какой именно сумме шла речь?

– Не знаю.

– И вообще вы не знаете никаких подробностей этого дела?

– Нет. Когда наш барин принимал таких посетителей, то прислуга не имела даже права находиться вблизи, и мы должны были держаться наготове лишь на тот случай, если бы стали раздаваться брань или шум.

– Вероятно, вы постоянно носили при себе оружие?

– Да. Каждый из нас имел по заряженному револьверу, а сам барин даже целых два.

– Не говорил ли вам Давид Саломон еще чего-нибудь о том человеке?

– Он только сказал, что этот человек – легкомысленный игрок, постоянно шатающийся по всем игорным притонам, что он будто бы спустил все свое состояние, является лишь для того, чтобы занимать все новые и новые деньги, но что теперь он ему отказал раз и навсегда.

Нат Пинкертон задумался.

Дело было не так просто. Правда, кое-что он успел разузнать, но все-таки было еще весьма сомнительно, можно ли будет добиться благоприятного результата.

– Само собой разумеется, – заговорил сыщик, – Давиду Саломону постоянно приходилось таскаться по судам, куда его привлекали к ответственности?

– Это верно, но он всегда выигрывал такие дела.

– Не сомневаюсь. Ведь он был, что называется, тертый калач и прекрасно знал, как устроить так, чтобы снять последнюю рубаху с человека и не провиниться при этом перед законом.

Старый слуга состроил странную гримасу, но ничего не ответил.

– У Давида Саломона, – продолжал Нат Пинкертон, – конечно, был дельный адвокат?

Старик свистнул сквозь зубы:

– Еще бы! У него был адвокат каких мало!

– А как его зовут и где он живет?

– Вы, наверное, его знаете. Это Абрам Натансон с Двадцать пятой улицы, дом номер сорок пять!

– Ага, знаю. Надо будет мне отправиться к нему.

Нат Пинкертон по подземной железной дороге поехал на 25-ю улицу.

Там он зашел в контору адвоката Абрама Натансона. За столами сидели несколько писцов, из которых один вышел сыщику навстречу.

– Что вам угодно? – спросил он.

– Могу ли я видеть мистера Натансона?

– Вам придется немного подождать, у него как раз сидит клиент. Впрочем, вот он уже уходит. Я сейчас доложу о вас.

Нат Пинкертон увидел, как из кабинета адвоката вышел стройный господин.

Лицо у него было бледное, глаза глубоко ввалились, скулы выступали. Он мимоходом взглянул на сыщика, кивнув головой писцам и вышел за двери.

Пинкертон невольно обратил внимание на этого человека, так как за какой-нибудь час до этого старый слуга в доме Давида Саломона описал ему именно такое лицо.

Он сейчас же направился к кабинету адвоката, не дожидаясь, пока отправившийся с докладом писец вернется.

Он открыл дверь и, войдя, увидел, как Абрам Натансон как раз в этот момент прятал в кассу банковский билет в пятьсот долларов.

Натансон был человек маленького роста, с большой головой и выразительным лицом, окаймленным длинной седой бородой.

Сразу было видно, что это человек чрезвычайно хитрый, и, казалось, он сам был не лучше ростовщика Давида Саломона.

Саломон скопил свое состояние путем ростовщичества, адвокат – путем обхода закона. Натансон, несомненно, тоже не постеснялся бы разорить и погубить кого угодно, лишь бы при этом можно было заработать, не приходя в столкновение с законом.

В момент появления сыщика Натансон самодовольно улыбался и не сразу заметил посетителя.

– А как зовут господина, который хочет меня видеть? – спросил он писца. – Я десять раз повторял вам, что вы должны всегда спрашивать фамилию!

– Я сейчас его спрошу, – отозвался писец, обернулся и, увидев сыщика, произнес: – Да он уже вошел сюда.

– Как так? – злобно воскликнул адвокат, подойдя к сыщику – Как вы смеете являться сюда, не зная, будете ли вы приняты? Я с вами разговаривать не желаю, уходите!

Пинкертон и не подумал двинуться с места. Он строго взглянул на писца и повелительным тоном произнес:

– Уйдите отсюда!

Писец струсил и поспешил удалиться, а Пинкертон обратился к адвокату со словами:

– Я – Нат Пинкертон! К вам я явился по делу, а потому уверен, что вы будете говорить со мной. Впрочем, считаю не лишним обратить ваше внимание на то, что я обыкновенно не берусь за расследование деяний таких людей, как вы, но могу, если потребуется, сделать и исключение.

Натансон побагровел.

– Что вы хотите этим сказать? – крикнул он. – Ни в чем дурном вы меня уличить не можете!

– Это было бы весьма нетрудно, – оборвал его Нат Пинкертон. – Берегитесь, мистер Натансон! Весьма возможно, что когда-нибудь нам с вами придется поговорить весьма серьезно!

Натансон сразу струсил. Он понимал, что ему не справиться с Пинкертоном и что сыщик, пожалуй, сумеет уличить его во многих неблаговидных поступках, а тогда пришлось бы понести весьма строгую кару.

Вот почему он предпочел переменить тактику и, улыбаясь, сказал:

– Вы меня извините, мистер Пинкертон, я немного расстроен. Я никогда не ожидал, что вы окажете мне честь вашим посещением. Садитесь вот в это мягкое кресло, куда я сажаю только своих лучших клиентов, и не откажитесь закурить одну из этих сигар.

– Пожалуйста, мистер Натансон, не трудитесь, – ответил Пинкертон, – мне от вас нужна только маленькая справка, в которой вы, надеюсь, мне не откажете!

– Если только сумею, я с удовольствием скажу все, что могу.

– Ну так вот! Скажите, кто такой господин, который только что вышел от вас?

– Право, при всем желании не могу вам этого сказать! Это какой-то сумасшедший, который даже не назвал мне своего имени!

– Мистер Натансон, не лгите! Вы прекрасно знаете, кто он такой!

– Будь я проклят, если не говорю вам правду! – воскликнул адвокат. – Не понимаю, почему вы мне не верите! Он вошел сюда и сразу сказал, что не желает называть своего имени, так как, мол, у него дело такое таинственное и загадочное, что он хочет сначала мне его изложить и узнать, возьмусь ли я за него как адвокат. Затем он рассказал мне массу всякой ерунды, так что я даже подумал, что он не в своем уме, и попросил его отправиться к какому-нибудь другому адвокату, так как у меня нет времени для него.

Пинкертон начал терять терпение.

– Все это вы можете говорить кому угодно, но только не мне! – ответил он. – Вам не удастся провести меня! Я прекрасно видел, как вы положили в кассу пятьсот долларов, полученные вами от этого господина! Он заплатил вам пятьсот долларов за то, чтобы вы молчали!

– Я не знаю, откуда вы это взяли! – возразил Натансон. – Я сказал вам одну только сущую правду, а если она вам не нравится, то я в этом не виноват! Какое вы имеете основание думать, что меня вообще можно купить? Я человек честный и на такие дела не иду…

– Довольно! – резко оборвал его Пинкертон. – Сознайтесь в том, что вы получили пятьсот долларов от этого человека за то, чтобы вы молчали в случае, если к вам обратятся с запросом, была ли у него тяжба с Давидом Саломоном! Вы признаете это или нет?

– Нет, не признаю, потому что это неправда! Вы жестоко ошибаетесь, мистер Пинкертон!

– А если я буду настаивать на своем? – резко ответил сыщик. – Если я вам заявлю, что немедленно арестую вас в случае дальнейшего отпирательства?

Натансон побледнел.

– Арестуете! – воскликнул он. – Но за что? Вы не вправе сделать этого! Я ничего дурного не сделал, и у вас нет никаких оснований к этому.

– Хорошо, мистер Натансон! – ответил Пинкертон с улыбкой. – Я пока еще воздержусь от этого, так как я добьюсь своей цели и без вашей справки! Как бы там ни было: признаете ли вы, что состояли поверенным казненного Давида Саломона?

– Да, признаю!

Пинкертон встал и подошел к двери. Но тут он еще раз обернулся и сказал:

– Еще одно, мистер Натонзон! Я в этом деле буду действовать энергично, и, полагаю, вам попутно тоже попадет. Для ближних ваших будет весьма желательно, если вы на несколько лет отправитесь в места не столь отдаленные. Прощайте!

С этими словами сыщик ушел, а адвокат остался в своем кабинете в весьма неприятном настроении.

Глава IV Арестуйте меня!

Полицейский инспектор Мак-Коннел сидел у себя в кабинете в здании главного полицейского управления в Нью-Йорке за работой.

Вдруг к нему вошел вестовой и доложил:

– Вас настоятельно желает видеть какой-то бродяга!

– Бродяга? Что ж, пусть войдет!

Спустя несколько минут, в кабинет вошел какой-то плохо одетый мужчина с испитым лицом и поклонился инспектору.

– Что вам угодно? – спросил Мак-Коннел.

– Меня зовут Джекоб Гаррис! – ответил незнакомец – Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз, мистер Мак-Коннел!

Мак-Коннел дал знак вестовому, и тот вышел. Затем он взял со стола маленький револьвер и начал вертеть его в руке. Приходилось допускать возможность, что незнакомец явился с намерением произвести покушение, и Мак-Коннел на всякий случай приготовился дать должный отпор.

Он не заметил, что бродяга слегка улыбнулся, когда увидел револьвер.

– Ну, что ж вам нужно? – снова спросил инспектор.

– Я должен доверить вам тайну! – заявил незнакомец, подойдя ближе.

– Говорите, в чем дело?

Вдруг бродяга громко воскликнул:

– Арестуйте меня!

– Арестовать вас? За что?

Я убийца Сары Саломон!

Инспектор невольно растерялся:

– Что такое? Вы – убийца Сары Саломон? Вы написали письмо судье Буту?

– Да, я написал это письмо!

– Отлично, в таком случае я арестую вас! Но что побудило вас явиться в полицию? Совесть, что ли, замучила вас?

– Нет, я явился для того, чтобы истинный убийца был наказан!

– Стало быть, вы сами хотите сесть на электрический стул?

– Ничего подобного!

– Неужели вы полагаете, что отделаетесь более легким наказанием? Тем более что из-за вас пострадал невинно другой?

– Нет, этого я не полагаю, – ответил бродяга, – но дело в том, что на самом деле я вовсе не убийца.

Мак-Коннел сердито топнул ногой.

– Послушайте, – крикнул он, – как вы смеете дурачить меня?

Но вдруг бродяга заговорил совершенно другим голосом:

– Друг мой, Мак-Коннел. Зачем вы так волнуетесь? Стоит мне немного переодеться, и вы не узнаете меня.

Мак-Коннел был крайне озадачен – такого сюрприза он не ожидал.

– Это вы, мистер Пинкертон, – воскликнул он, – ни за что не узнал бы вас!

– Тем лучше! – ответил сыщик. – Дело в том, что я явился действительно для того, чтобы быть арестованным как убийца Сары Саломон!

– Ничего не понимаю. Ведь не вы же ее убили?

– Понятно, нет! Но таким способом я надеюсь напасть на след истинного убийцы.

– Вы думаете, он заявит о себе, когда узнает, что из-за него должна погибнуть вторая невинная жертва? Не думаю. Я лично убежден, что он совершенно хладнокровно допустит казнь и второго невинно осужденного.

– Почем знать. Он допустил казнь Давида Саломона, ибо он добивался ее, желая отомстить ему и его матери, которые разорили и погубили его. А теперь дело обстоит иначе. Убийца, по всей вероятности, тем или иным путем объявит, что арестованный, выдающий себя за убийцу, вовсе не совершал этого убийства. А если и тут нам не удастся найти преступника, то мы обнаружим его на суде во время разбора дела. Одним словом, снова повторяю: арестуйте меня.

– Недурно придумано, – ответил инспектор, – значит, прикажете арестовать вас?

– Конечно. Призовите полисмена и прикажите отвести меня в тюрьму. Завтра, а может быть, еще и сегодня, я письменно изложу в наиболее правдоподобной форме, каким образом было совершено убийство. Об одном только буду просить: назначайте поскорее суд над Джекобом Гаррисом. В данном случае сделайте исключение, а то мне не особенно приятно сидеть несколько недель за решеткой.

– Могу ли я посвятить судью Бута в это дело?

– Можете, но только под строжайшим секретом.

– Ладно, тогда можно будет скоро назначить суд. Так как мнимый убийца сознается во всем, то предварительное следствие не займет много времени, и ваше желание будет исполнено.

– Итак, мистер Мак-Коннел, поторопитесь. Я с нетерпением ожидаю минуты, когда наконец буду сидеть за решеткой. Суд, пожалуй, может быть назначен уже через два-три дня?

– Я сделаю все что могу, – ответил Мак-Коннел, крепко пожимая руку тому, кого собирался отправить в тюрьму.

Затем он позвонил. Явился полисмен.

– Отведите этого человека в тюрьму, – приказал инспектор, – личность свою он удостоверит сам. Он – убийца Сары Саломон. А затем спросите по телефону у судьи Бута, может ли он сейчас же поговорить со мной по очень важному делу?

Сыщика отвели, и спустя несколько минут он уже сидел в одной из самых надежных камер тюрьмы.

Под вечер того же дня его привели на допрос к судье Буту. Тюремные служители были немало поражены, когда их выслали из комнаты на время допроса. Обыкновенно при допросе присутствовали два служителя для предупреждения бегства или какого-либо насилия со стороны арестанта.

Бут долго смотрел на бродягу и наконец спросил в недоумении:

– Неужели на самом деле это вы, мистер Пинкертон?

– Я самый и есть, – проговорил сыщик своим обыкновенным голосом и немного приподнял свой парик.

Только теперь судья вполне узнал сыщика.

– Призовите поскорее вашего секретаря, – сказал последний, – я дам показания по поводу совершенного убийства. Скажите, мистер Бут, когда может состояться суд?

– Я устрою, чтобы разбор дела был назначен не далее как через три дня. Правда, это нелегко устроить, но я приложу все усилия, и, надеюсь, мне уступят.

– Ну что ж, постараюсь за это время не потерять терпения. А теперь приступим к допросу.

Судья призвал секретаря и двух тюремных служителей. С арестанта был снят допрос, на котором Пинкертон показал, что совершил убийство из мести. Он придумал очень правдоподобное описание преступления, и протокол был составлен. Затем его отвели обратно в тюрьму.

Еще в тот самый день, когда Нат Пинкертон в образе бродяги выдал сам себя полиции, в газете появились статьи по этому поводу.

Известия газет произвели огромную сенсацию; повсюду только и говорили об этом деле и высказывались сожаления об участи, постигшей невинно осужденного Давида Саломона. Наутро следующего дня арестант снова был вызван к судье, и снова тюремные служители должны были выйти из комнаты.

Бут встал и торопливо проговорил:

– Пожалуйте сюда, мистер Пинкертон. Ваши ожидания сбылись. Истинный убийца уже дал знать о себе.

Он передал сыщику письмо, полученное им рано утром, в котором было сказано следующее:

«Судье Буту в Нью-Йорке.

Я узнал из газет, что в полицию явился некий Джекоб Гаррис и выдал себя за убийцу еврейки Сары Саломон. Человек этот лжет. Он либо с ума сошел, либо просто ищет смерти. Он убийства не совершал. Освободите его, он к этому делу совершенно непричастен. По почерку настоящего письма Вы увидите, что я уже раз писал Вам; тогда уже я сообщил Вам, что в убийстве виновен я и что Вы никогда меня не поймаете. Теперь повторяю то же самое. Джекоба Гарриса посадите в сумасшедший дом, ибо он, очевидно, помешан.

С почтением N. N.».

– Что вы на это скажете? – спросил судья Бут.

– Так и вышло, как я ожидал, – ответил Пинкертон. – Я знал, что преступник не пожелает допустить казни второго невинного. Но из этого письма нельзя извлечь никаких данных, поэтому придется дожидаться дня суда, а там видно будет дальше.

– Что же делать? – спросил Бут. – Как мне поступить с этим письмом? Не могу же я совершенно оставить его без внимания.

– И не нужно. Дайте его отпечатать в газеты, а репортерам скажите, что вы считаете автора письма идиотом, который хочет ввести суд в заблуждение; Джекоб Гаррис дал вам будто бы столь неоспоримые доказательства своей вины, что в последней совершенно не приходится сомневаться.

Судья Бут обещал, что поступит согласно этому совету. Затем он позвонил и арестанта опять увели.

В вечерних газетах появилась копия этого письма вместе с пояснением самого судьи.

Известие это вызвало самые разноречивые толки. Многие допускали возможность, что судьи могут в данном случае снова впасть в заблуждение.

Никто не подозревал, что все эти известия явились плодом тонко задуманного плана знаменитого сыщика Ната Пинкертона.

Глава V Суд

Зал суда был переполнен. Многим пришлось уйти ни с чем, так как еще задолго до начала заседания все места в зале были заняты.

Наконец члены суда и присяжные заняли свои места.

Привели обвиняемого, который спокойно сел на свое место и стал разглядывать публику.

Нат Пинкертон был убежден, что увидит в публике того, кого он подозревал в совершении убийства. Но как он ни вглядывался в публику, он не видел того, кого ожидал увидеть.

В конце концов он обратил свое внимание на одного из сидевших в первом ряду. Человек этот был одет довольно хорошо, на нем был светлый клетчатый костюм; он носил длинную черную бороду.

Пинкертон как-то сразу умел отличать фальшивые бороды от настоящих и вскоре убедился, что замеченный им человек носил именно фальшивую бороду. А теперь он заметил также, что глаза у того человека были впалые, а скулы выдавались.

На суде председательствовал Бут.

Он обратился к подсудимому с вопросом:

– Ваше звание, имя и фамилия?

– Зовут меня Вильям Джекоб Гаррис, – ответил сыщик.

– Где вы родились?

– В Канзасе.

– Сколько вам лет?

– Сорок пять.

– Вы явились в полицию и сами себя обвинили в том, что убили еврейку Сару Саломон. Действительно ли вы совершили это преступление?

– Да, я указал сам на себя.

– Зачем вы это сделали? Мучились ли вы угрызениями совести?

– Нет. Я был только движим желанием предать в руки правосудия истинного убийцу.

– А известно ли вам, что вы этим самым произнесли над собою смертный приговор? Если вы полагаете, что вам удастся избежать электрического стула, то очень ошибаетесь.

– И все-таки я не буду казнен, – возразил подсудимый.

В публике поднялся глухой говор. Судьи и присяжные переглянулись.

– Нет, вы не уйдете от казни, – снова заговорил судья, – не забывайте, что из-за вас был казнен невинный.

– Не из-за меня, – спокойно ответил мнимый убийца.

– Что это значит? – раздалось в ответ.

– Не из-за меня была совершена эта казнь, – повторил сыщик, – а из-за того, который на самом деле совершил убийство Сары Саломон.

– Стало быть, вы теперь заявляете, что Сару Саломон убили не вы?

– Нет, не я убил ее.

В зале поднялось волнение. Председательствующий вынужден был призвать публику к порядку.

Человек с черной бородой, сидевший на первой скамейке, видимо, начал сильно беспокоиться. Он ерзал на своем месте и оглядывался назад, как бы ища прохода, чтобы бежать.

– Но если вы не виновны, – снова заговорил судья, – то почему же вы сами взвалили вину на себя?

– Я уже говорил, что сделал это для того, чтобы уличить истинного преступника.

– Это непонятно. Говорите яснее, Джекоб Гаррис.

Тут подсудимый взглянул на человека с темной бородой в первом ряду публики и громким голосом проговорил:

– Не называйте меня Джекобом Гаррисом.

– Почему?

– Потому что меня зовут не так.

– А как вас зовут?

– Я — Нат Пинкертон.

Судьи, присяжные и публика пришли в неописуемое волнение. Подсудимый спокойно продолжал:

– Вероятно, господам членам суда известно, что я сыщик. Я действовал по зрело обдуманному плану, принимая на себя вину в убийстве.

– И что же, ваш план удался, мистер Пинкертон? – спросил председательствующий самым любезным тоном. – Можете ли вы указать на истинного убийцу?

– Могу. Он находится здесь, в зале, среди публики.

При этом он указал на чернобородого человека в первом ряду.

Вдруг произошло нечто совершенно неожиданное.

Нат Пинкертон вскочил со скамьи подсудимых и кинулся на человека в клетчатом костюме.

Моментально он сорвал с него фальшивую бороду и схватил его за шиворот.

В зале поднялась страшная суматоха.

Пинкертон схватил совершенно растерявшегося преступника и потащил его на середину зала.

По знаку судьи Бута явилось несколько полисменов, которые связали преступника, очень мало, впрочем, сопротивлявшегося.

Он еле стоял на ногах и тяжело опустился на стул.

Когда тишина была восстановлена, судья Бут обратился к незнакомцу с вопросом:

– Признаете ли вы себя виновным?

В ответ раздался слабый стон, но вдруг преступник громко крикнул:

– Да, я виновен! Сару Саломон убил я. Я виновен в том, что Давид Саломон казнен невинно.

Вдруг он как-то ожил, выпрямился и вскочил. Обращаясь больше к публике, чем к судьям, он громко произнес:

– Не судите меня слишком строго. Я несчастный человек, которого разорил Давид Саломон и старуха Сара Саломон. У меня прежде было хорошо идущее дело, я был женат и был счастлив. Мы работали без отдыха, мы хотели составить себе обеспеченное положение. Но вдруг настали тяжелые времена. Я тяжко заболел, дела пошли на убыль, и мы очутились в нужде. Я обратился к Саре Саломон и занял у нее некоторую сумму денег под заклад моего дела. Дальше – хуже. В конце концов она мне пригрозила, что выбросит меня на улицу, если я не уплачу своего долга. Я побежал к ее сыну Давиду, который сейчас же дал мне денег на уплату долга Саре, его матери. Но оказалось, что я попал в еще более цепкие лапы. Давид Саломон считал еще более высокие проценты, и в конце концов я потерял все свое состояние. Моя жена умерла. Давид Саломон высмеял меня, когда я явился к нему с жалобами. Тут я решил отомстить им и привел свое решение в исполнение. Я убил Сару Саломон, а сына ее подвел под суд. Я уже объяснил в своем первом письме на имя судьи Бута, каким образом я это сделал. Но теперь скажу, что я на электрический стул все-таки не попаду.

При этих словах незнакомец выхватил револьвер и, прежде чем кто-либо успел помешать ему, пустил себе пулю в лоб.

Так завершилась трагедия, конец которой был так же ужасен, как и начало.

Когда Нат Пинкертон вспоминал об этом деле, в душу его закрадывалась какая-то скорбь, и он избегал говорить о достигнутом успехе.

Разбойники на озере Эри

Глава I В пивной Тома Рэли

Была холодная, темная сентябрьская ночь. Дул суровый северный ветер, и по небу, одна за другой, тянулись темные тучи, грозившие каждую минуту разразиться ливнем.

На улицах маленького города Порт-Рована, лежащего около южной границы штата Онтарио, на самом берегу озера Эри, не видно было ни души. Только немногочисленные трактиры на пристани, посещаемые большей частью матросами да рыбаками, оставались еще освещенными, и из них доносились по временам шум и брань.

В воде отражались огни стоящих на якоре судов, а вдали мелькал свет фонаря одной из полицейских лодок, за последние недели постоянно сновавших по всему Эри, поверхность которого равна приблизительно 24 500 квадратным километрам.

Волнующаяся зыбь переливалась дрожащими тенями, и только очень опытный, острый глаз мог бы заметить, что к берегу приближается маленькая лодка, единственный пассажир которой старался грести как можно осторожнее, без всякого звука. Он направился к самому концу набережной, туда, где всего темнее и, не доезжая до каменных ступенек, спускающихся в воду, причалил к совершенно неосвещенной железной лестнице, вделанной в каменную обшивку берега. Быстро привязав лодку, он стал подниматься, но сперва осторожно высунул голову и, лишь убедившись, что поблизости нет никого, ступил наконец на землю, а потом сейчас же направился к одному из освещенных трактиров, над дверью которого виднелась старая побуревшая вывеска с надписью «Пивная Тома Рэли». Тут он опять остановился на минуту, оглядываясь во все стороны, и затем поспешно открыв стеклянную дверь, вошел в трактир.

Однако с набережной, с того самого места, где он только что стоял, за ним все-таки успели уследить. Когда он удалился по направлению к пивной, из-за железной сваи большого подъемного крана вынырнула какая-то темная фигура.

В тот момент, как неизвестный исчез в дверях заведения Тома Рэли, в ночной тишине вдруг раздался слабый свист; невдалеке кто-то ответил на него, а вслед за тем, из-за низких лодочных сараев, появился человек, который подошел к первому.

Пошептавшись, они оба направились прямо к тому же Тому Рэли. Это были два рыбака в запачканном дегтем платье, высоких сапогах и широких шляпах. Пройдя через низкую, наполненную табачным дымом комнату, они сели за свободный столик в углу.

Старший из них – загорелый, с взъерошенными темными бакенбардами, – все время что-то говорил своему товарищу. Последний – с таким же загорелым, но интеллигентным и лукавым лицом – только поддакивал ему.

Никто из пивших тут и курящих не обратил на них никакого внимания; они ничем не выделялись среди здешней публики и их можно бы было принять за настоящих завсегдатаев, хотя до сих пор этих людей в зале Тома Рэли ни разу не видели.

Никто и не заметил, что новые посетители, зорко оглядываясь, с особенным вниманием следили за только что вошедшим перед ними человеком, который сидел теперь у отдельного столика, около прилавка. Хозяин – полный, коренастый, с широким, некрасивым лицом – подошел к этому молодцу, одетому по-матросски и, незаметно подмигнув, кивнул ему головой. На грубом лице матроса промелькнула улыбка, говорившая о каком-то тайном соглашении между ними.

Хозяин подал ему рюмку водки и при этом получил от него запечатанное письмо, которое поспешно спрятал в карман. Что-то шепнув матросу на ухо, он обратился затем к двум рыбакам, сидевшим в углу:

– Добрый вечер, джентльмены. Рад видеть вас у себя!

– Мы придем и еще не раз, если у тебя найдется приличное питье.

– Ну, за этим дело не станет, и, значит, вы будете моими ежедневными гостями. Чего же вам принести?

– Конечно, виски со льдом.

Том Рэли, кивнув головой, направился за прилавок. Проходя мимо матроса, он сказал ему:

– Подожди немного, Джек. Я сейчас напишу ответ, и ты захватишь его с собою.

Матрос, пробормотав что-то непонятное, осушил залпом рюмку и протянул ее хозяину, чтобы тот наполнил снова. Том Рэли подал ему и обоим незнакомым рыбакам, потом обошел все помещение, чтобы убедиться, у всех ли гостей полны стаканы.

Удовлетворив кое-где требования, он вышел из комнаты, и его место за буфетом заняла толстая, неопрятная женщина.

Около одного стола сидели несколько дюжих матросов. Один из них, читавший газету, вдруг ударил кулаком по столу.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Проклятые разбойники на озере, кажется, опять произвели нападение. Слушайте последние известия из Пенсильвании.

Он поднялся, чтобы было слышнее, и стал громко читать:

– «Эри, двенадцатое сентября. Сегодня в двенадцать часов пополудни прибыл сюда небольшой торговый пароход „Свалло" Била Ридера, живущего в Буффало; капитан сообщает, что ночью он слышал глухой пушечный грохот. По его словам, выстрелов было всего пять или шесть. Очевидно, разбойники озера Эри опять совершили одно из своих обычных преступлений, и какое-нибудь торговое судно сделалось их жертвой. Две полицейские лодки из Аштабула, штат Огайо, отправившиеся два дня тому назад на розыски, до сих пор не вернулись; весьма возможно, что они исчезли так же бесследно, как и предыдущие. Неужели не удастся, наконец, покончить с разбойниками озера Эри?»

Когда матрос кончил, по комнате пронесся глухой ропот. Присутствующие моряки были сильно возбуждены, и их озлобление против преступников, препятствовавших безопасному сообщению на озере Эри и подрывавших торговое плавание, вылилось в грубой ругани и проклятиях.

– Ведь исчезло уже четыре торговых судна, – проворчал один старый моряк. – Очевидно, у разбойников хорошие пушки. Разумеется, наши власти со своими маленькими полицейскими лодками ничего не могут против них сделать. По-моему, сюда следует прислать хорошего сыщика, который прежде всего разузнал бы, по крайней мере, под какой именно личиной работают негодяи.

Несколько человек соглашались с ним. Другие только посмеивались, выражая более или менее основательное сомнение.

– Это глупости, – ворчали некоторые. – По воде пешком не пойдешь, и сыщик точно так же должен был бы ехать на полицейской лодке, то есть рассчитывать на то, что, быть может, уже не вернется из своей поездки.

– Настоящий сыщик на все способен. Например, известный Нат Пинкертон из Нью-Йорка, наверное, положил бы конец этим разбоям.

Двое рыбаков внимательно прислушивались к этому разговору, которым, впрочем, заинтересовались все присутствующие, сами они, однако, не вмешивались в него, а только наблюдали за каждым говорящим. Их взгляды особенно привлекал молодой матрос, сидевший у прилавка.

Том Рэли между тем вернулся в залу и опять, проходя мимо матроса, сделал ему какой-то таинственный знак. Затем он снова на некоторое время занялся гостями; приняв участие в толках о преступниках, Рэли громко выражал свое негодование по поводу дерзости наглой шайки.

Джек, молодой матрос, все время смотрел на хозяина, и по лицу его, казалось, пробегала легкая, довольная и вместе с тем торжествующая улыбка.

Том, взяв у него стакан, подошел к прилавку и снова налил. Вместе с наполненным стаканом трактирщик передал ему письмо. Джек поспешно сунул его в боковой карман. Все это произошло так быстро и незаметно, что, кроме двух рыбаков, сидевших в углу, никто этого не видел.

Но вдруг на них самих устремилось общее внимание: между ними завязалась ссора, грозившая перейти в отчаянную драку.

Тот, который был постарше, казалось, разгневался не на шутку: он стучал обоими кулаками по столу, крича:

– Черт возьми! Дэнни, говорю тебе в последний раз: не позволю я глумиться над собою! Ведь видел же ты, как я проучил негодяя Робберса за то, что он хотел мне навязать эти россказни, не такой дурак, чтобы поверить, и скажи ты это еще раз, так получишь такую затрещину, что в два месяца ее не забудешь. – При этом он поднял свои грязные кулаки. Но его противник, очевидно, тоже не струсил: вскочив со своего места, он грозно уставился на него и закричал:

– Конечно! Ты всегда так поступаешь: чуть что не понравится – сейчас давай драться! Ну а со мной этого не будет, я не допущу колотить себя, как бедный Роббере. А то, что я тебе сказал, – так это правда.

– Ну погоди! Я тебе сейчас покажу, что это за правда! – При этих словах он стал засучивать рукава.

– Постойте, джентльмены. Драться можете на дворе, – сказал, подойдя к ним, хозяин.

– Оставь их, Том! – кричали гости, радуясь возможности посмотреть на кулачный бой. – Расступитесь. Начинайте.

– Я ставлю пять долларов за высокого!

– Я — десять за маленького!

– Три за высокого!

Кругом завязались пари; ближайшие столы были отодвинуты, и борцам очистилось приличное для поединка место. Хозяин, перестав вмешиваться, ушел опять за свой прилавок.

Младший из рыбаков тоже засучил рукава, и оба, недавно еще сидевшие, мирно беседуя, за одним столом, стали друг против друга в позе борцов.

– Ну, начинайте. Чего вы ждете? – послышалось из кружка зрителей.

Те схватились – удары так и посыпались. Кулаки их работали как молоты. Сначала молодому удалось нанести такой удар в подбородок, что противник пошатнулся. Тотчас же раздались громкие аплодисменты и одобрительные крики державших пари за его победу; а с другой стороны свистели и ругались.

Однако и второй собрался с силами. Раз, два, три – ударил он кулаком по лицу Дэнни. Тот пришел в ярость.

– Собака! – заскрежетал он зубами и, бросившись вперед, схватил противника за горло, как будто желая его задушить.

Дикие проклятия, угрозы и протесты послышались в среде зрителей: все возмутились, что мальчишка совершенно уклоняется от основных правил бокса.

Но высокий рыбак одним сильным движением стряхнул с себя противника и, обеими руками вцепившись в его грудь, с такой силой оттолкнул, что тот, полетев, как мячик, прямо на молодого матроса Джека, вместе с ним упал на землю.

Джек, сердито выругавшись, набросился на рыбака, медленно поднимавшегося с пола.

– Каналья! – прошипел он – Сначала отступаешь от правил, а потом еще валишься на людей.

Тут началась уже новая драка – между матросом и Дэнни. Старший рыбак в качестве победителя стоял теперь в стороне и, скрестив руки, с улыбкой следил за ходом борьбы. Молодой рыбак оказался сильнее матроса. Джеку страшно доставалось; катаясь по полу, он со злости кусался и царапался, но ничего ему не помогало. Кулаки Дэнни наносили ему удар за ударом, так что скоро все лицо Джека распухло и посинело.

Противник его несколько раз вызывал всеобщее одобрение своей замечательной ловкостью.

Хозяин наконец подошел к дерущимся.

– Ну, кончайте. Неужели с тебя все еще мало, Джек? – грубо сказал он. – Хочешь здесь остаться лежать, что ли?

Высокий рыбак тоже подошел, схватил своего товарища за шиворот и оттащил в сторону.

– Теперь довольно! – воскликнул он. – Убирайся отсюда. – Тот хотел было возобновить драку, но он насильно вытолкал его за дверь.

– Там, на ночном холоде, протрезвишься, – сказал он ему вслед и вернулся в залу, где был встречен одобрительными возгласами. Джек, жалкий, избитый, сидел за прилавком и освежал свое опухшее лицо холодной водой.

Рыбак, допив стакан, заплатил за себя и за товарища.

– Вы откуда? – спросил Том, принимая от него деньги.

– А тебе что за дело? – угрюмо проворчал гость. – Спокойной ночи. Завтра опять приду. Мне здесь понравилось.

С этими словами он удалился.

После его ухода присутствующие еще несколько времени говорили о нем и о его товарище: они оба своей силой и ловкостью произвели некоторое впечатление.

Между тем рыбак опять направился по набережной. Дождь лил ручьями, но это его, видимо, нисколько не смущало. Пройдя от пивной шагов двести и остановившись у самого конца набережной, он вдруг услышал легкий свист. Рыбак ответил, а через минуту рядом с ним очутился тот самый, с которым он только что дрался у Рэли.

– Дело удалось, начальник.

– Отлично, Боб. Но лучше всего то, я в этом убежден, что мы наконец напали на верный след.

– Без сомнения. Я думаю, через несколько дней на озере Эри разбойников уже не будет.

– Так письмо у тебя?

– Да, начальник. Положим, нелегко было его вытащить из кармана так, чтобы никто этого не заметил, – пришлось смять в комок.

– Ничего. Но ты порядочно задал этому молодцу. Он сидит теперь там за прилавком и делает себе холодные компрессы.

Боб тихо засмеялся:

– Ну, это ему по заслугам – маленький задаток в счет будущего. Впрочем, и мы с вами не очень-то любезничали: мне досталось от вас, начальник, несколько здоровых тумаков.

– Твой удар в подбородок тоже был недурен. Но щадить друг друга нам не приходилось – не то комедия могла бы быть замечена. Ну а теперь покажи, что пишет Том Рэли и кому предназначается это послание.

Наши два рыбака на самом деле были известный нью-йоркский сыщик Нат Пинкертон и его помощник Боб Руланд. Пинкертон поставил себе целью положить конец преступным операциям шайки разбойников, которые уже несколько недель наводили ужас на все окрестности озера Эри и жертвой которых сделались несколько судов вместе со всем экипажем.

Знаменитый сыщик жил тут около двух недель, нарочно не выезжая на самое озеро, так как прекрасно понимал, насколько бесполезна такая попытка.

Он был убежден, что у разбойников имелись союзники на суше; с них-то он и хотел начать свои розыски. За все время своего пребывания на берегу Эри сыщики не спали ни одной ночи, довольствуясь дневным отдыхом в течение нескольких часов. Они побывали в разных прибрежных городах, караулили темной ночью на пристанях и набережных в надежде установить какую-нибудь тайную связь между разбойниками озера Эри и сушей.

Пинкертон не терял надежды, несмотря на безуспешность первых попыток. Он решил не давать себе передышки, пока не поймает разбойников, хотя бы на это пришлось посвятить даже целые месяцы. Побуждало его к этому не столько высокое вознаграждение за поимку разбойников, обещанное пограничными штатами, сколько собственное негодование против злодеяний этих негодяев, которые не задумываясь напали на пассажирский пароход, ограбили и потопили его, причем из всего экипажа не спаслось ни единой души.

И вот наконец в эту ночь сыщики добились успеха. Они видели на набережной Порт-Рована матроса Джека, причалившего при таких обстоятельствах, которые, безусловно, должны были вызвать сильное подозрение, поэтому они последовали за ним в пивную Тома Рэли.

Когда они увидели, что матрос передал письмо, на которое тотчас же получил ответ, то устроили ссору, чтобы завладеть им, хотя оно находилось уже в кармане Джека. Намерение их увенчалось полным успехом.

Во время драки с матросом Боб ловко вытащил у него послание Рэли; теперь сыщики, спрятавшись за одним из складов и засветив свой электрический фонарь, принялись читать, тщательно оберегая шляпой письмо от дождя.

Оно было написано скверным почерком и очень неграмотно, а гласило следующее:

«В гавани находятся: „Арро“, груз – табак. Хозяева – Томас Бридж и Джемс Аубурн, богатые плантаторы, сами на борту. „Квик Винд“, груз – колониальные товары. „Елена", пассажирский пароход. „Мэйфлауэр", яхта миллионера Мариуса Сендинга из Буффало. Он сам приехал, но сомнительно – поедет ли на ней назад. Хочет, кажется, железною дорогой. „Арро" отходит 17-го, „Квик Винд" – 18-го, «Елена» – 20 сентября. Поклон П. Мне скоро опять нужны будут деньги. Пускай пришлет 500 долларов».

Пинкертон, потушив фонарь, расправил насколько можно было смятое письмо и положил в конверт, который тщательно запечатал.

– Так! – сказал он. – Теперь, Боб, отправляйся опять к Тому Рэли и подбрось письмо в какой-нибудь угол. Будем надеяться, что исчезновение его еще не замечено.

Боб взял конверт и поспешил к трактиру. На пороге он столкнулся с Джеком, у которого вырвалось какое-то проклятие при виде так избившего его противника.

Боб, не обратив на это внимание, вошел и спросил себе виски. При этом он незаметно бросил пакет у прилавка, а затем вскоре опять распростился.

Джек, очевидно, еще не заметил потери записки; но должен же хватиться и тогда, конечно, вернется в пивную. Найдя ответ Рэли на полу, матрос, разумеется, предположит, что конверт выпал у него из кармана, но остался никем не замеченным, а следовательно, не вскрытым.

Глава II Пароход «Примроза»

Выйдя из пивной, Джек разными обходами добрался до набережной. Он не хотел, чтобы кто бы то ни было заметил, куда именно он направится. Оглядываясь во все стороны и убедившись, что кругом нет ни души, он подошел наконец к железной лесенке, где была привязана его лодка.

Быстро спустился он в нее и, тихо отчалив, исчез во мраке.

Он не заметил, как от темной набережной за ним отчалила лодка, в которой сидели двое. В царившей кругом темноте Джек не мог видеть ни малейших очертаний лодки, а подозрительного плеска не было, потому что Пинкертон и Боб, преследовавшие его, обмотали весла тряпками.

Так плыли они с полчаса. Вдруг из лодки, находившейся приблизительно на десять метров впереди, раздалось подавленное проклятие.

– Нам надо отъехать, – шепнул Пинкертон своему помощнику. – Джек, вероятно, запустил руку в карман и хватился, что письма нет.

– Ну, тогда он, наверное, повернет обратно, – сказал Боб, направляя лодку в сторону.

Сыщики угадали: матрос заметил пропажу и, повернув, быстро понесся к берегу.

Преследователи пристали почти одновременно, только на некотором расстоянии от него; Боб остался в лодке, а Пинкертон последовал за матросом.

Джек поспешил к пивной, где народу осталось уже немного. На этот раз он без всяких предосторожностей подбежал к буфетной стойке и шепнул несколько слов хозяину.

Том Рэли заметно побледнел, узнав, в чем дело, и оба они принялись искать на полу. Пинкертон следил за ними через тусклое окно.

Негодяи скоро нашли смятое письмо и, видимо, страшно обрадовались. Очевидно, у них не явилось ни малейшего подозрения.

Джек вздохнул с облегчением, сунул конверт в карман и, выпив поспешно еще рюмку водки, вышел на улицу.

Не теряя времени на обходы, он только бросил вокруг себя беглый, испытующий взгляд и поспешил к железной лесенке.

Сильными ударами весел он быстро подвигался вперед, снова преследуемый сыщиками.

Но скоро ход лодки стал замедляться: северный ветер, дувший весь день, перешел в настоящую бурю и поднял высокие волны, с которыми приходилось бороться преследуемому и преследующим.

Они плыли уже около двух часов, как вдруг над водою сквозь завывание бури прорвался какой-то странный звук – точно звон колокола, в ответ на который послышался довольно громкий свист Джека.

Сигналы повторились еще несколько раз, затем невдалеке показался неясный свет, сейчас же, впрочем, потухший, но Джек стал придерживаться того направления, откуда он мелькнул.

Свет вспыхивал еще несколько раз, на какой-нибудь миг, потом раздался тихий оклик:

– Джек! Джек! Это ты?

– Да… Только с трудом подвигаюсь вперед. Помогайте!

Через несколько минут к нему подъехала маленькая, длинная моторная лодка; Пинкертон ясно разглядел ее при свете, вновь вспыхнувшем на несколько секунд.

Сыщики хотели было подъехать поближе, чтобы прочесть ее название, но тут произошло нечто совершенно неожиданное.

С моторной лодки сверкнул яркий луч прожектора, сразу озаривший все озеро.

Сыщики тотчас же были замечены:

– Смотрите! Шпионы! Ну погодите, негодяи!

– Теперь дело идет не на жизнь, а на смерть, – проговорил Пинкертон. – Но без борьбы мы не сдадимся.

Началось беспощадное преследование. Несмотря на быстроту, с которой гребли великий сыщик и Боб, они не могли рассчитывать, что им удастся уйти от моторной лодки, которая все более и более нагоняла их.

Силы гребцов начинали ослабевать. Но, как всегда, осмотрительность и хладнокровие не покидали наших храбрых сыщиков.

– Нет, так не годится, – пробормотал, наконец, Пинкертон. – Если бы можно было дать хоть один хороший выстрел. Но я не вижу рулевого из-за проклятого света прожектора. А негодяи сами не стреляют, боясь, вероятно, привлечь этим полицейские лодки с пристани. Нам стрелять тоже бесполезно – мы тогда совсем потеряем ход. Остается только один выход. Хватит у тебя сил продержаться несколько часов в воде?

– Я могу, – спокойно ответил Боб.

– Отлично. Вперед!

В этот момент их догнали.

– Попались! – раздался торжествующий крик.

Но сыщики, вскочив, бросились с противоположных бортов в воду.

Киль моторной лодки с треском наехал на пустой деревянный челнок и расколол его пополам.

Пинкертон, отлично плавая, знал, что помощник его тоже опытный пловец. Сильными толчками он сделал около двадцати метров под водою и, после этого, осторожно вынырнув – лишь настолько, чтобы оглядеть поверхность воды, – лежа на спине закачался среди волн, что не мешало ему зорко следить за всем происходившим вокруг.

Он видел, как по озеру разлились лучи нескольких прожекторов и заметил, что к первой моторной лодке присоединились, по крайней мере, еще три. Когда по нему скользнул луч света, сыщик с быстротою молнии исчез под водою.

Вынырнув опять только на некотором расстоянии, Пинкертон, глубоко вдыхая воздух, вдруг заметил, что очутился в ближайшем соседстве с одной из этих лодок. Но оттуда его никак нельзя было бы увидеть, так как он находился вне пространства, освещаемого прожекторами.

Но сцена, которая разыгралась перед глазами сыщика, привела его в ужас: лодка наткнулась на Боба в тот момент, как последний высунул из воды голову, чтобы подышать воздухом. Бедного Боба ударили длинным багром по голове; он потерял сознание и был втащен в лодку.

– Одного поймали! – заревел кто-то из преступников, сообщая эту новость крейсирующим поблизости товарищам. Со всех сторон раздались радостные восклицания, и преследование второго пассажира разбитой лодки возобновилось с новым рвением.

Но Пинкертон умел скрываться от взоров своих преследователей: его не замечали даже тогда, когда луч прожектора падал прямо на него, так как сыщик с необыкновенной ловкостью приспособлял свои телодвижения к размаху волн, высовывая из воды только рот и подбородок.

Он твердо решил не спускать с преступников глаз. Впрочем, доплыть до очень отдаленного берега было делом немыслимым, несмотря на исполинские силы знаменитого сыщика.

Между тем Боб Руланд, очнувшийся связанным, открыв глаза, увидел, что лежит в небольшой каюте под стражею из двух матросов.

– Ну как, молодец? – засмеялись они, заметив, что он пришел в себя. – Этого ты не ожидал? Ха-ха-ха! Не вздумал ли уже ты со своим спутником ловить разбойников озера Эри? Нет, для этого нужны не вам чета: запомни это!

Почти в ту же минуту один из преступников, сняв со стены тускло горящий фонарь, поднес его к лицу Боба.

– Черт возьми! – вскрикнул он. – То-то мне сразу померещилось, когда я увидел его. Ведь это же помощник Ната Пинкертона, проклятого шпиона! В таком случае его спутник…

– Нат Пинкертон, – злобно докончил товарищ.

– Хорошо, что хоть ты попался, негодяй! – закричал первый из них. – Да и твой начальник от нас не уйдет: совершенно немыслимо доплыть до берега с такого расстояния и в такую бурную погоду. Я побегу наверх – дам знать остальным, что мы имеем дело с Натом Пинкертоном. Тогда они еще с большим рвением примутся за поиски, и никто из нас не успокоится, пока он не будет найден.

Лицо Боба приняло выражение отчаяния и тоски. Он грустно пробормотал:

– Иди. Ищите хоть всю ночь, хоть весь день, и вы все-таки его не найдете.

Преступник обернулся.

– Ты, пожалуй, воображаешь, что он доплывет до берега, – насмешливо сказал он.

– Нет, – горестно покачав головой, едва вымолвил Боб. – Моего начальника уже нет в живых. Он давно лежит на дне озера Эри…

– Ты думаешь, я поверю, что этот хитрый, ловкий на все руки сыщик, не умеет плавать.

– Разве я стану говорить такие глупости? Нет-нет, Нат Пинкертон плавал так, что никто не мог бы с ним сравняться. Но сегодня, сегодня…

Боб, не докончив, мучительно вздохнул.

– Ну, что же «сегодня»?

– Сегодня это умение плавать ему не помогло. Несчастный не подумал о кольчуге, которая была надета под одеждою… да в карманах у него лежали еще бомбы.

– Кольчуга и бомбы! – воскликнули в один голос оба негодяя.

– Да. Мне нечего скрывать теперь, когда его уже нет. Ах вы, малодушные, подлые люди… Вы убили самого храброго, самого лучшего человека в Соединенных Штатах.

Разбойники засмеялись.

– Зачем же он нарядился в кольчугу и к чему были бомбы? – спросил один из них.

– Кольчуга – для защиты от ваших пуль, а бомбы – чтобы взорвать ваше судно. Тяжесть их потянула его, а если даже он успел выбросить бомбы, так кольчугу-то снять не мог… Он умер! Он погиб!

Все это было произнесено Бобом с такой скорбью, на лице его выражалось, по-видимому, такое неподдельное горе, что разбойники ни на минуту не усомнились в истине слов сыщика. Они злорадно вышучивали его печаль, которую он намеренно высказывал так громко.

– Пойдем, Билли! – воскликнул один из них, рыжий. – Надо сообщить эту новость остальным. Пусть прекратят поиски, а то, пожалуй, еще какой-нибудь зоркий глаз увидит с берега свет наших прожекторов и за нами опять погонятся полицейские лодки; мы ведь только что от них отделались. А борьба с ними здесь, вблизи берега, может кончиться для нас дурно.

Негодяи поднялись наверх и дали другим моторным лодкам условленный сигнал, вследствие чего те, прекратив свои поиски, вместе направились на середину озера.

Приблизительно через полчаса показался темный корпус большого неосвещенного судна, к которому они и пристали. Связанного сыщика грубо перетащили с лодки на борт этого судна, в котором он, при слабом свете фонарей, узнал по типу коммерческий пароход.

Очевидно, преступники пользовались его внешностью и под маской невинных купцов производили свои разбойничьи набеги.

Предположение молодого сыщика скоро подтвердилось. Его отвели на корму в маленькое помещение, расположенное над большим винтом – пароход был винтовой, – и привязали к столбу.

Вокруг него собралось около пятнадцати моряков с дикими, мрачными лицами закоренелых преступников. Боб припомнил, что видел некоторых из них на пристани Эри в то время, когда находился там со своим начальником. Несомненно, они сходили на берег, как все матросы обыкновенных пароходов. Тот, на котором они плавали, был, вероятно, хорошо известен в качестве торгового судна и, таким образом, не возбуждал никаких подозрений.

Из толпы разбойников выступил человек высокого роста с рыжими волосами и бородой; скрестив руки, он остановился перед молодым сыщиком.

– Сознаешься, что состоишь помощником шпиона Ната Пинкертона, этой проклятой собаки?

– Да! – ответил Боб также грубо и коротко.

– И этот негодяй, твой начальник, был с тобой в лодке?

Боб печально поник головой.

– Да, – горестно проговорил он.

Рыжий громко рассмеялся:

– Он хорошо покоится на дне озера. И ты скоро последуешь за ним.

– Так поскорее… убивайте меня поскорее! – крикнул Боб, сам уже не надеявшийся на спасение. – Я не хочу больше жить, когда погиб мой дорогой начальник.

Рыжий покачал головой.

– Ошибаешься, – сказал он грубо. – Джон Патрик, предводитель разбойников озера Эри, гроза всех моряков, не настолько добродушен, чтобы немедленно убивать своих преследователей. Ты умрешь ужасной смертью. Я найду средство заставить тебя, подлого шпиона, почувствовать предсмертный страх.

С этими словами он вышел. За ним последовали все, кроме того, который еще на моторной лодке узнал в Бобе помощника Ната Пинкертона и которому было поручено караулить пойманного сыщика.

Закурив трубку, матрос молча стал прохаживаться по комнате; наконец он остановился перед связанным.

– Можешь радоваться, – сказал он с насмешкой. – Джон Патрик – сатана, и казни, к которым он присуждает врагов, ужасны.

Боб не ответил ничего, а только презрительно улыбнулся. Он ни за что не хотел показать этому негодяю хотя и тени страха. Билли все продолжал насмехаться над беспомощным пленником, между тем как последний, словно не слыша его слов, упорно смотрел в одну сторону.

В небольшой каюте тускло горела одна-единственная маленькая лампа, и свет, распространяемый ею, был весьма незначителен. С обоих боков находилось по одному маленькому круглому окну-люку, из которых одно оставалось совсем темным.

Бросив на него беглый взгляд из-под полуопущенных век, Боб насторожился: ему показалось, что он увидел чье-то лицо. «Это начальник», – промелькнуло в его голове.

Ему тотчас же стало ясно, что теперь надо отвлечь внимание преступника, не дать ему больше прохаживаться. С этой целью он затеял разговор.

– Какие же казни придумывает Джон Патрик? – спросил он.

Билли засмеялся:

– А тебе очень хочется знать? Не тут-то было – зачем портить сюрприз? Но что он будет не из приятных, за это ручаюсь.

Боб заметил, что через маленькое круглое окно осторожно вползает человек; он уже не сомневался в том, кто был этот неожиданный посетитель.

– Мне все еще не верится, чтобы вашему Патрику удалось меня убить, – сказал молодой сыщик. – Нас, Пинкертонов, ведь нелегко уничтожить.

Преступник, сделав презрительный жест, указал на лоб пленника.

– Бедняга, – произнес он со злорадством. – Мне кажется, что у тебя помутилось в голове. Ты помешался от страха.

Боб тихо засмеялся:

– Ты ошибаешься. Если бы я захотел, то сейчас же мог бы повалить тебя наземь, несмотря на то, что связан.

– Ну это значило бы, что за тебя сам черт, – возразил Билли. – Не покажешь ли мне этот интересный фокус.

– Покажу… Ну смотри: раз… два… три!

Боб скомандовал таким торжествующим голосом, что разбойник невольно отступил на несколько шагов назад. Когда Боб сказал «три», преступник сзади получил такой ужасный удар по голове, что, как срубленное дерево, упал на пол без чувств.

– Слава богу, начальник, что вы пришли.

– Да, надо торопиться. Моторные лодки только что отправились опять меня искать; кажется, капитан этого судна все-таки не верит, что я утонул. Впрочем, твоя выдумка насчет кольчуги и бомб была хороша.

– Вы уже знаете об этом, начальник?

– Я слышал, как с одной из лодок передавали это известие на другую, – ответил сыщик, разрывая веревки, которыми Боб был привязан к столбу. – Знаешь, на каком ты пароходе?

– Нет, они мне не говорили.

– На «Примрозе». Так как я собрал сведения о всех более значительных плавающих по Эри судах, то знаю и об этом. «Примроза» очень известный торговый пароход, на который не могло пасть ни малейшего подозрения. Оно принадлежит известному судовладельцу на Эри, Соломону Брауну, который, очевидно, заодно с разбойниками. И тогда совершенно понятно, почему до сих пор ничего нельзя было открыть. Ведь никто же не предполагал такой возможности.

Пинкертон рассказывал все это с величайшей поспешностью. Он, впрочем, уже не походил более на того рыбака, который вечером сидел у Тома Рэли в Порт-Роване, так как вода унесла его парик и бороду, смыла с лица румяна. Свою рыбачью одежду он также сбросил в воде и был теперь в обыкновенной паре, с которой вода текла ручьями.

Сыщик указал на люк:

– Ну, Боб, вперед. Иди ты первый. И затем к берегу.

– Но как его достигнуть? – спросил его помощник с некоторым сомнением. – При таком расстоянии и таком шторме нам придется плыть, по крайней мере, пять часов. А на это ни у вас, ни у меня не хватит сил.

– Нам нужно овладеть какой-нибудь моторной лодкой. Я видел, что на каждой из них не более трех человек. Надо будет справиться с ними. Ведь наши револьверы не пострадали в непромокаемых кожаных карманах?

Боб, улыбнувшись, утвердительно кивнул головой. Теперь он почти уже не сомневался в том, что им не только удастся бежать, но и переловить потом разбойников.

– Отлично, начальник, я иду вперед.

Он подбежал к окну, но в тот же самый момент на лестнице раздались шаги. Боб с быстротой молнии юркнул в круглый люк и исчез в воде. Пинкертон подбежал к другому окну и, к несчастью, слишком поздно заметил, что этот люк был закрыт.

Он кинулся назад, вслед за Бобом, но двое преступников, быстро сообразивших, в чем дело, набросились уже на него. Одного из них сыщику удалось повалить наземь, другой же со зверским криком схватил Пинкертона за горло.

Началась отчаянная борьба, исход которой при исполинской силе сыщика был бы вне сомнений, если бы предыдущее продолжительное пребывание в воде не потребовало такой огромной затраты энергии. Правда, то пространство, которое отделяло его от парохода преступников, сыщик проплыл, крепко уцепившись за корму одной из моторных лодок. Иначе ему не удалось бы достигнуть «Примрозы» одновременно с ними, но все-таки напряжение и холодная вода значительно ослабили Пинкертона.

Он не мог сразу быстро одолеть противника, и крик последнего привлек других. Пять-шесть человек мигом сбежали вниз, и через минуту Нат Пинкертон, получив несколько сильных ударов по голове, потерял сознание.

Глава III Успехи Боба

Когда Боб Руланд исчез под водой, он сначала проплыл несколько сажен, не показываясь над ее поверхностью, а затем вынырнул взглянуть на начальника и пароход.

Он осторожно высунул голову из воды, и его охватил ужас: до слуха Боба долетел рев негодяя, боровшегося с Пинкертоном. Молодой сыщик догадался, что начальнику не удалось скрыться.

В первый момент он хотел вернуться на помощь, а потом сообразил, что эта попытка не приведет ни к чему, так как одному все равно не осилить преступников. Следовательно, надо привезти подкрепление с берега, и тут Боб взялся за исполнение плана, придуманного Пинкертоном.

Дело предстояло нелегкое – овладеть одной из лодок, особенно ввиду того, что приходилось действовать одному. Но другого исхода не было, и необходимо было торопиться, так как жизнь Пинкертона находилась в опасности.

И Боб с новой силой пустился вплавь к тому месту, где виднелась моторная лодка с прожектором. Так как она двигалась ему навстречу, то они приближались друг к другу с большой быстротой.

Прожектор довольно редко наводил свет, а потому молодой сыщик направился прямо на киль, который медленно разрезал все еще высоко поднимавшиеся волны.

Вот уже Боб поравнялся с лодкою. Свет падал как раз справа, поэтому Боб, проплыв мимо киля, придерживался левой стороны до тех пор, пока не достиг кормы.

Тут он уцепился за лодку и поднялся наверх. Стоя на выступе, идущем вокруг всего борта, сыщик увидел перед собою нечто вроде большого ящика со стеклянными окнами, в котором, очевидно, находился мотор.

Окна оказались завешенными, чтобы свет не пробивался наружу, но Боб увидел через щель, что в будке находится молодой человек лет двадцати, который управлял машиной и рулем.

Сыщик осторожно обошел эту будку. Так он достиг средней части лодки, где помещался прожектор, управляемый матросом; третий субъект сидел впереди со зрительной трубой.

Боб вытащил револьвер, готовясь нанести удар его рукояткой, и подошел сзади к стоявшему у прожектора.

– Нет никакого смысла в наших поисках, – ворчал последний. – Этот Пинкертон давно уже утонул.

– Конечно, – ответил сидевший у борта. – Я и не особенно стараюсь. Патрик, кажется, боится этого сыщика больше, чем самого черта.

В тот же миг на голову матроса, стоявшего перед Бобом, изо всей силы опустилась рукоятка револьвера; разбойник сейчас же повалился. Сыщик моментально нажал на кнопку прожектора и погасил свет.

Второй преступник быстро обернулся.

– Дьявол тебя возьми, Мартен! Что ты делаешь? – крикнул он. – Зачем ты гасишь?

Говоря это, негодяй сделал шаг вперед.

Тогда Боб, как тигр, одним прыжком очутился около него; разбойник остолбенел от испуга и неожиданности; один удар не известного ему противника сшиб его с ног.

Овладев уже двумя, Боб направился к стеклянной будке. Теперь ни к чему было принимать особые предосторожности. Он прямо открыл дверь и крикнул:

– Руки вверх!

Пораженный ужасом молодой человек немедленно сдался, увидев направленный на него револьвер. Боб счел нужным обезопасить себя и от этого господина. С быстротой молнии схватив стоящий тут же железный прут, он нанес им сильный удар дрожащему как осиновый лист разбойнику. Тот упал, а Боб с невероятной силой схватил его и вынес на палубу. С помощью небольшого фонаря сыщику удалось найти достаточно веревок, чтобы связать побежденных разбойников.

Вскоре все они лежали беспомощные, с заткнутыми ртами, один возле другого в небольшой передней каюте. Боб вздохнул с облегчением. Дело пошло лучше, чем он ожидал. Собственно, борьба продолжалась лишь несколько секунд, и лодка все с той же умеренной скоростью скользила вперед по волнам.

Затем Боб поспешно направился к машине. Он имел некоторый опыт в обращении с такими моторами и скоро освоился. Повернув руль, сыщик поплыл по направлению к отдаленной пристани, а так как он поставил мотор на наибольшую скорость, то маленькое судно полетело по волнам как стрела.

Лодка скрипела и стонала, весь ее корпус дрожал, а киль разбрасывал в обе стороны высокие пенистые волны. Машина была отличной конструкции и большой силы.

Не прошло еще и часа, как показались береговые огни, и через несколько минут Боб причалил уже к молу. С его лодки раздался пронзительный гудок, на который сбежались сторожа. Когда разбудили начальника пристани, то как раз подъехали полицейские лодки, в том числе одна канонерская, присланная в Порт-Рован из штата Онтарио и прибывшая накануне.

Весь городок пришел в необычайное волнение, как только разнеслось, что есть известия о разбойниках, но каковы были всеобщие испуг и негодование, когда узнали, что преступники разъезжают на том самом пароходе «Примроза», который так часто останавливался у пристани в качестве самого обыкновенного коммерческого судна.

Полиция тотчас же дала телеграмму в управление Эри с просьбой арестовать живущего там богатого судовладельца Соломона Брауна как вероятного соучастника разбоев.

Не прошло даже часа со времени прибытия Боба в Порт-Рован, а оттуда уже выехала целая флотилия. Канонерская лодка шла впереди, за ней следовали несколько торговых судов, также снабженных пушками, за ними – полицейские лодки.

Разбойники со своими пушками, наверное, не могли бы долго устоять против такой силы.

Но все то, что происходило в гавани Порт-Рована, не ускользнуло от бдительности преступников. Одна из их моторных лодок подъехала к пустынному месту около пристани, и два разбойника вышли на берег разведать, удалось ли достигнуть берега Пинкертону, которого они все еще искали, не зная, что он находится на «Примрозе».

Боб добрался до пристани позже их, поэтому, вмешавшись в взволнованную толпу, преступники узнали об опасности, грозившей их товарищам на «Примрозе». И за полчаса до выхода флотилии разбойники, быстро отчалив, помчались известить оставшихся на пароходе.

Глава IV Ввиду смерти

Вскоре после того как разбойники, повалив, связали Ната Пинкертона в маленькой задней каюте «Примрозы», туда пришел их предводитель Патрик. Он страшно рассердился, узнав, что первый его пленник убежал. Но несколько успокоился, когда рыжий Билли, очнувшись и приподнявшись, при виде связанного Ната Пинкертона воскликнул громким торжествующим голосом:

– Да кто же это здесь у нас?

Он сразу вскочил на ноги и нагнулся над беспомощным сыщиком, который в этот момент тоже как раз открыл глаза.

– Кто это? – заревел Патрик. – Кто этот негодяй, который освободил нашего пленника, но зато сам попался?

– Нат Пинкертон! – воскликнул Билли хриплым голосом.

– Нат Пинкертон?! – повторили все присутствующие. Бешеная злоба Патрика превратилась в сатанинскую радость.

Толкнув связанного сыщика ногой, он радостно закричал:

– Нат Пинкертон!.. Нат Пинкертон!.. Мы поймали самого знаменитого сыщика на свете. Друзья, такой удачи нам не выпадало еще никогда. Этакого сыщика уже больше не найдется, потопи мы еще хоть сто торговых и полицейских судов. Пинкертон наш. Ну, вот это праздник! Проклятая собака, мы тебе придумаем достойную казнь.

Нат Пинкертон улыбнулся:

– Смотрите, чтобы не вышло наоборот. Не торжествуйте преждевременно.

Патрик опять толкнул его ногой:

– Ты думаешь, твой бежавший помощник спасет тебя? Ого, теперь мы будем более осторожны. Шесть человек останутся здесь сторожить… Дать сигнал лодкам, что надо возобновить поиски первого сыщика. Невероятно, чтобы он достиг берега вплавь. Если мы его не поймаем, так он утонет, конечно.

Пинкертон мысленно соглашался с ним, но тем не менее его все еще не покидала вера в возможность спасения. Ведь Боб знал план, как добраться до города, и великий сыщик почти не сомневался, что его помощник сделает хотя бы попытку овладеть одной из моторных лодок. Ввиду того что прошло уже порядочно времени, а молодого сыщика так и не поймали, Нат Пинкертон окончательно убедился в удаче Боба и в том, что он находится по дороге в Порт-Рован.

Между тем его, как и Боба, привязали к столбу в стоячем положении и оставили под присмотром шести человек.

Джон Патрик решил показать себя на этом сыщике, он втайне всегда боялся, как бы нью-йоркский Нат Пинкертон не появился на озере Эри и не взялся за поимку всей их шайки. Принимая во внимание успехи Пинкертона, о которых он достаточно слышал, Патрик до сих пор считал себя не совсем в безопасности.

Теперь негодяй торжествовал, а с ним вместе и все его сообщники.

– Мистер Браун обрадуется, когда узнает, что мы уничтожили самого опасного сыщика, – говорил Джон в кругу своих товарищей. – Через час надо сняться с якоря, и там, на середине озера, расправимся со шпионом. Я уже придумал, каким способом отправить его на тот свет; он при этом способе долго еще помучится в предсмертном страхе. Небось обычное хладнокровие покинет его, когда, привязанный к жерлу пушки, он увидит перед собою верную смерть в поднимающейся искре фитиля.

Разбойники громким хохотом выразили одобрение злодейской выдумке. Они сейчас же притащили водки, и в каюте Патрика началась дикая попойка – негодяи уже праздновали предстоящую смерть сыщика.

Так прошло больше часа. Наконец, Патрик приказал поднять якорь, на котором стояло судно, и пароход направился на середину озера. В этот момент вдали с одной из моторных лодок, послышался двойной гудок. Это был сигнал об опасности, а также сообщение, что лодка везет важные новости.

Через несколько минут она подплыла к пароходу. Патрик страшно испугался, когда один из приехавших, поднимаясь еще по лестнице, крикнул хриплым от волнения голосом:

– Все пропало! Приближается целая флотилия, чтобы захватить «Примрозу».

Вестнику ответил общий возглас ужаса и злобы. Патрик, вне себя от возбуждения, схватив за горло взошедшего на борт, начал его трясти.

– Это неправда!.. Это ложь! – ревел он в исступлении.

Но это продолжалось недолго, он скоро опомнился, и тогда прибывшие на лодке разбойники подробно рассказали обо всем, что видели и слышали в Порт-Роване.

– Вперед! Полным ходом! – скомандовал Патрик с налившимся кровью лицом, когда преступники кончили свой доклад. – Дальше, на середину озера. Придется пожертвовать «Примрозой», но сначала надо казнить Пинкертона. Тащите его к пушкам. Откройте люки и направьте в них жерла. На середину палубы несите динамит со взрывным снарядом. Пускай собаки взлетят на воздух, как только посмеют взойти на «Примрозу».

Все приказания тотчас же были исполнены. Нат Пинкертон слышал каждое слово Патрика. Его отвязали от столба и потащили на носовую часть парохода, вооруженную с каждой стороны тремя пушками.

Находящиеся перед ними люки были устроены так искусно, что в закрытом положении они едва ли могли быть замечены. Теперь их поспешили открыть.

Патрик в диком бешенстве набросился на Пинкертона и нанес ему кулаком сильный удар по лицу.

– Это ты во всем виноват, собака! – хрипел он. – Ведь это ты придумал, чтобы твой помощник овладел нашей моторной лодкой.

Пинкертон хладнокровно кивнул:

– Да, я.

– За это ты поплатишься! – закричал рыжий разбойник. – Вперед! Заряжайте пушку картечью.

Пинкертон видел, как ее зарядили.

Злодеи с злобным смехом привязали его таким образом, что живот пришелся перед самым отверстием жерла.

Когда приготовления были закончены, в запал вложили фитиль, конец которого спускался на палубу. Патрик, зажигая его, с язвительной усмешкой посмотрел Пинкертону в лицо и сказал с дьявольским злорадством:

– Выстрел произойдет через несколько минут. Следи за тем, как искра поднимается все выше и выше. И если тебе теперь удастся освободиться, то я сам брошу все и повешусь на первой осине. Ну, товарищи, идем. В лодки. Зажгите фитиль под динамитом. Чтобы через час все взорвалось. К этому времени подоспеют и наши преследователи.

Преступники, посылая по адресу Пинкертона всякого рода злые насмешки, направились по узкой лестнице к открытому люку. Патрик шел последним. Он втащил за собою лестницу, а затем еще раз все с той же гадкой усмешкой просунул в люк свое противное лицо.

– Отправляйся в пекло, собака сыщик! – крикнул он сверху.

Пинкертон наблюдал между тем за горящей искрой, успевшей уже подняться на половину высоты пушки, заряженной картечью, которая должна разорвать на куски его тело.

Джон Патрик исчез, но еще доносились отдельные возгласы; наконец раздался шум приведенных в действие моторов. Преступники уехали, покинув «Примрозу» на произвол судьбы.

Нат Пинкертон остался один. Великий сыщик был ошеломлен. Но сильной волей он преодолел охватившую было его слабость. Он понимал, что нельзя терять ни секунды; мозг должен был работать лихорадочно, чтобы найти выход из этого, по-видимому безвыходного, положения.

Горькая улыбка показалась на его крепко сжатых губах: средств к спасению не было. Пристально смотрел сыщик на фитиль – огонь достиг уже того места, где шнур касался пушки. Еще четыре минуты – и выстрел разорвет его на части…

С отчаянной силой рванул он связывающие его веревки, стараясь придвинуть к себе ту петлю, которая была натянута на дуло пушки и к которой были прикручены его руки; он почувствовал, что это ему могло бы удаться.

Но слишком медленно!.. В четыре минуты – а оставалось теперь уже только три минуты – он не мог освободиться. Негодяи это знали. Он погиб. Мысли Пинкертона путались, он закрыл глаза… Дрожь пробежала по его телу; холодный пот выступил на лбу…

Он опять открыл глаза. Искра находилась в пяти сантиметрах от запала. Еще две минуты, и все будет кончено. В этот ужасный момент обычное хладнокровие покинуло сыщика: он задрожал в предсмертном ужасе.

Еще минута!.. Он находился в состоянии того страшного нервного возбуждения, которое близко к помешательству, как вдруг одна мысль промелькнула в его голове. Плюнуть. Просто плюнуть и потушить таким образом ужасную искру.

Но во рту у него все высохло – слюны не было. О, если бы нашлась какая-нибудь жидкость!

Он вскрикнул… Он нашел средство и сразу превратился опять в спокойно обдумывающего сыщика. Не обращая внимания на сильную боль, он прокусил язык зубами. Рот его моментально наполнился кровью, а в следующий миг сыщик выплюнул красную темную жидкость на запал. И еще раз, и еще раз…

Искра находилась всего на расстоянии одного сантиметра от заряда. Взрыв произошел бы через несколько секунд. Но вот полилась кровь. Послышалось легкое шипение. На месте искры виднелось только крошечное облачко белого пара.

Искра потухла – ужасная опасность миновала.

Нат Пинкертон глубоко вздохнул и почувствовал возвращение своей обычной силы. Нетерпеливо стал он рвать и дергать веревки, пока через несколько минут ему не удалось наконец отодвинуть свое тело от пушечного жерла. Вот уж он свободно висит в опутывавших его веревках, вот он вывернулся из них. Затем ему удалось освободить и руки. Теперь он стал действовать с быстротой молнии, крепко сжав губы, чтобы кровь не вытекала изо рта.

Одним прыжком поднявшись наверх, сыщик пробрался через люк на середину судна, схватил положенный под динамит горящий фитиль и мигом вернулся с ним к заряженной пушке. Он направил ее на плывущие одна возле другой лодки, в которых сидели разбойники, потом поднес горящий фитиль к запалу.

Действие раздавшегося выстрела было ужасно: две лодки оказались разбитыми вдребезги и пошли ко дну, у третьей – так повреждены руль и винт, что она не могла продолжать путь.

Раненые и спасшиеся преступники устремились к ней, но большинство их было убито.

Негодяи оказались безоружны, и когда через полчаса прибыли их преследователи, они сдались без всякого сопротивления.

Нат Пинкертон был найден на «Примрозе» лежащим без чувств около пушки. Потеря крови из перекушенного на половине языка довела его до обморока.

Шестнадцать оставшихся в живых преступников, в том числе и Патрика, отвезли в Эри, где в скором времени они были преданы суду вместе с Соломоном Брауном, богатым судовладельцем, который и был главным основателем этой разбойничьей шайки.

Брауна, Патрика и еще нескольких других приговорили к смертной казни; остальных же разбойников, включая и Тома Рэли, – к долговременному тюремному заключению.

Нат Пинкертон совершенно вылечился от тяжелого ранения, которое нанес себе, чтобы спастись от ужасной смерти. Во всех окрестностях озера Эри его прославляли как героя и освободителя, и много чествований было устроено ему и его помощнику, прежде чем они вернулись в Нью-Йорк, где их ожидали уже новые задачи.

Красная маска

Глава I Ужасная находка

В холодное, пасмурное февральское утро января 1895 года в главное полицейское управление в Бруклине явился пожилой, изящно одетый господин и велел доложить о себе начальнику полиции, мистеру Брауну.

Господин был страшно расстроен, и это сейчас же заметил шеф, как только тот к нему вошел.

Он был еще раньше знаком с посетителем, богатым пивоваром, владевшим большим промышленным заведением, и потому немедленно поднялся с кресла и пошел ему навстречу.

– Добрый день, мистер Нортон! – обратился он к нему. – Что привело вас ко мне? Вероятно, что-нибудь случилось?

– К сожалению, – в сильнейшей степени возбуждения простонал Карл Нортон, не обращая внимания на предложенный ему стул. – Моя дочь Нелли три дня как исчезла бесследно.

– Три дня уже? – переспросил в изумлении начальник. – И вы приходите только теперь, чтобы сделать заявление об этом происшествии?

– Я не мог этого сделать раньше, – возразил богач. – Позвольте мне все рассказать вам. Восемь дней тому назад я уехал из дому на одну неделю и оставил свою восемнадцатилетнюю дочь одну. Вы, конечно, знаете, что это мое единственное дитя, которое мне оставила после себя моя жена, скончавшаяся шесть лет тому назад.

Вы можете себе представить, что я берег ее как зеницу ока. В Нелли была вся моя гордость, вся моя жизнь. Я любил ее безгранично и поэтому окружал ее бдительным надзором, боясь, чтобы она не попала в дурное общество, где могла увидеть и услышать такие вещи, которые могли бы оскорбить ее целомудренные чувства. Это была моя гордость – сохранить ее чистой и непорочной. Я уже много раз оставлял Нелли дома одну, потому и теперь я уехал также без всякого беспокойства. Я посетил многие западные города и никоим образом не мог точно обозначить, где буду находиться, так что ни моя дочь, ни прислуга не могли мне писать. Сегодня ночью я наконец возвратился, и первое, что мне пришлось услышать, это было то, что Нелли с третьего дня вечера бесследно исчезла. Мне рассказали, что в тот вечер моя девочка, закутавшись в свое длинное театральное манго, с поднятым капюшоном и закрытым лицом оставила дом. Она сказала одному из слуг, чтобы не беспокоились, если она поздно вернется, так как она получила приглашение к своей хорошей подруге. Это было последнее, что о ней слышали. Куда она пошла? Из каких побуждений оставила родительский дом? Все это покрыто загадочным мраком, и никто не может дать мне на это объяснения.

– Посылали ли вы с расспросами к тем подругам, которых посещала ваша дочь?

– Без сомнения, я немедленно принял все возможные меры! По всему Бруклину и Нью-Йорку я разослал своих слуг, телеграфировал за границу всем своим знакомым, но отовсюду получил один ответ, что Нелли не видели.

– И вы не имеете ни малейшего предположения о том, куда могла деваться ваша дочь?

– Ни малейшего!

Начальник полиции, после короткого раздумья, медленно заговорил:

– Нельзя ли предположить, что здесь происходит игра за обладание рукой вашей дочери? Может быть, девушка любит какого-нибудь молодого человека, который по своему общественному и материальному положению стоит ниже ее. Она знает, что, вы, мистер Нортон, никогда не дадите вашего согласия на такой брак, и поэтому бежала со своим возлюбленным.

Заводчик энергично и отрицательно покачал головой: – Нет, это не подходит. У меня в этом отношении совсем другие убеждения. Очень часто я говорил своей дочери, что никогда не буду препятствовать, если бы она полюбила какого-нибудь человека и захотела выйти за него замуж, как бы беден и незначителен он ни был. Единственно только, чтобы он обладал честным и благородным характером.

Это знала Нелли, и я уверен, что она немедленно доверилась бы мне, если бы почувствовала к кому-нибудь глубокую симпатию. Нет, и тысячу раз нет, это не так. Для этого я слишком хорошо знаю Нелли. Я абсолютно не могу придумать, что принудило ее покинуть отцовский дом, и я не могу отделаться от мысли и страшного предчувствия, что здесь кроется преступление. Но, Боже мой! Как удалось завлечь мисс Нелли?! Быть может, здесь происходит вымогательство?

О, если бы это было так! Я с радостью заплачу всякую назначенную сумму, только бы получить обратно свое дитя! Я буду безутешен до конца своей жизни, если с моей дочерью приключится какое-нибудь несчастье!

– Само собою разумеется, что со стороны полиции будет немедленно приступлено к самым тщательным поискам! – пояснил Браун. – Было бы более чем удивительно, если бы

не удалось обнаружить какой-нибудь след местопребывания вашей дочери.

– Конечно, сделайте это, мистер Браун. Также и нью-йоркская полиция должна быть осведомлена и получить инструкции.

– Будьте покойны, в самое короткое время сотни служащих будут посвящены в это дело.

– Хорошо! – произнес несчастный отец. – Вы можете не стесняться и тратить сколько нужно, мистер Браун, я за этим не постою. А также надо немедленно сделать объявление о награде в десять тысяч долларов тому, кто возвратит мою дочь или даст хотя бы малейшие указания, которые бы повели к ее розыску.

– Все будет исполнено! Я сам…

Тут начальник прервал свою речь, так как открылась дверь и вошел один из служащих. Это был инспектор Риддер, ближайший помощник Брауна.

Начальник тотчас же заметил по выражению лица своего подчиненного, что тот собирался сделать серьезнейшее сообщение.

– Что случилось, мистер Риддер?

– Экстренное донесение!

Инспектор взглянул в сторону Карла Нортона.

– Вы можете спокойно говорить, мистер Риддер! – заметив это движение, сказал начальник. – Это господин Нортон, который только что мне доставил уведомление о том, что его дочь исчезла три дня тому назад. Вероятно, я вам и поручу заняться расследованием этого происшествия.

Риддер наклонил голову в знак согласия и потом, опустившись по приглашению своего начальника в кресло, начал излагать событие:

– Сегодня утром, около половины седьмого, сделана сенсационная находка трупа в одном старом амбаре в предместье Галлер-стрит!

Браун насторожился, а также и пивовар устремил все свое внимание на рассказчика и не мог оторвать от него глаз.

– Находка трупа! – воскликнул Браун. – Рассказывайте же все подробно и точно!

– Хорошо! Тот старый сарай, о котором идет речь, находится посредине уже давно полуразрушенной усадьбы, расположенной недалеко от Гаванского канала. Он отдается владельцем внаем различным фирмам, чтобы в нем сохранять товары, которые получаются с кораблей или грузятся на них. Этот сарай – старое ветхое здание, входная дверь которого совершенно расшатана и снабжена самым примитивным замком, который всякий желающий посредством простой отмычки может открыть совершенно легко.

Еще сегодня утром там работало множество людей. Они выносили из сарая различные большие ящики и нагружали их на повозки.

Эти ящики заключали в себе большей частью хлопчатобумажные и шерстяные изделия, которые предназначались для местной фабрики «Эльканс и сын».

Надзиратель склада наблюдал за работами, и погрузка была уже почти закончена, как вдруг ему бросился в глаза ящик, который стоял позади других в темном углу. Невольно он спросил себя, что такое заключалось в этом ящике, который хотя и стоял посреди других, но, однако, к ним не принадлежал.

Он тотчас же приказал рабочим вынести ящик наружу и тут при полном дневном свете убедился, что на нем нет никакой надписи или клейма, по которому бы можно было узнать, кому принадлежит ящик и что он содержит.

Тогда он решил его открыть. Крышка была крепко приколочена и в некоторых местах даже наглухо привинчена.

Наконец, ящик был взломан, и тогда все увидели сверху слой древесной ваты.

Когда же смотритель его удалил, то окружающие с громким криком ужаса отшатнулись назад – перед ними в ящике лежал женский труп!

В этот момент Карл Нортон вне себя от страшного волнения бросился к инспектору и схватил его за руку.

– Ради милосердного Бога! – проговорил он, задыхаясь. – Это же была моя дочь! Как, как выглядела умершая? В каком она была платье?!

– Успокойтесь, успокойтесь, мистер Нортон! – уговаривал взволнованного отца начальник полиции. – Вы, наверно, заблуждаетесь! Как могла ваша дочь попасть в такое место?! Нет, нет, это, наверное, совсем другое лицо!

– Рассказывайте дальше! – умолял пивовар задыхающимся голосом.

– На покойной был пестрый маскарадный костюм гейши, – пояснил инспектор.

Услышав это, Карл Нортон вздохнул с облегчением:

– Маскарадный костюм?! В таком случае это не моя дочь!

– На тонком продолговатом лице ее выделялись большие, широко раскрытые глаза, волосы – каштанового цвета.

– Великий Боже! Продолговатое лицо… каштановые волосы… это могла быть и она! – в ужасе шептал Карл Нортон.

– Незнакомка, – продолжал инспектор, – была задушена, как это видно с первого взгляда, петлей, обмотанной вокруг ее шеи. Удостоверение личности, украшения, драгоценности точно так же, как и деньги, отсутствовали.

– Значит, это убийство с целью грабежа, – после некоторого раздумья произнес Браун. – Не нашли ли в сарае или в ящике какого-нибудь признака, которым бы можно руководствоваться, чтобы найти какой-нибудь след?

– Абсолютно ничего!

– Имела ли покойная бриллиантовые кольца на пальцах? Не было ли на ней шейной золотой цепочки с вправленными в нее бриллиантами? – спросил пивовар.

– Я ведь уже сказал вам, мистер Нортон, что ничего подобного не было, – ответил Риддер.

– О, так идем же! Поспешим туда. Я должен ее видеть, должен окончательно удостовериться, что это не мою бедную дочь нашли при таких ужасных обстоятельствах!

– Ладно! – соглашаясь с ним, подтвердил начальник полиции – Мы немедленно направимся туда, и мистер Нортон будет нас сопровождать. Хотя я не думаю, что та особа, которую нашли в ящике, была бы мисс Нелли, но все же это будет успокоением для бедного отца, когда он убедится в этом собственными глазами.

Все трое, поспешно оставив здание полиции, наняли экипаж, который в короткое время доставил их в юго-западную часть города к Гаванскому каналу, у которого расположен квартал Галлер-стрит.

Усадьба, в которой находился сарай, со стороны улицы представляла собою не более как пустошь, покрытую сорными травами, камнями и всевозможными отбросами, на заднем плане которой возвышался полуразрушенный дом. Окна этого двухэтажного здания были с железными заржавленными решетками, дверь ветха и расшатана.

Ящик был опять внесен внутрь склада, так как на улице собралось уже много любопытных, несколько полисменов стояли у дверей.

Страшный ящик стоял внизу у одного из решетчатых окон, сквозь грязные стекла которого на него едва падал слабый свет.

Инспектор приподнял крышку и удалил слой ваты, который лежал вверху.

Тогда обнаружился труп молоденькой девушки, и перед зрителями обрисовалось бледное лицо с широко раскрытыми стеклянными глазами.

Карл Нортон был сражен, как ударом грома.

Хриплый крик вылетел из его груди.

– Нелли, мое дорогое, милое дитя! – простонал он и без чувств упал на руки чинов полиции.

Глава II Нат Пинкертон на месте

Хотя Карл Нортон и пришел скоро в себя, но внешность его представляла теперь раздирающую душу картину. В безутешном отчаянии склонился он на колени возле ящика, который скрывал последние останки его дочери; неописуемое страдание выражали черты его лица и прерывающимся от слез голосом он стал умолять присутствующих чинов полиции, чтобы те употребили все усилия отыскать человека, совершившего это ужасное злодейство.

Само собой понятно, что начальник обещал немедленно принять самые решительные меры, чтобы обнаружить преступника.

Между тем прибыли полицейский и частный врач и был составлен протокол, в котором действительно значилось, что несчастная мисс Нелли Нортон была задушена тонким шнурком, обвившем теперь ее шею.

Внимательное исследование трупа не принесло особенных результатов. Также и сарай, осмотренный полицией, не обнаружил никакой исходной нити, по которой можно было бы найти след убийцы.

Никто из присутствующих не обратил внимания, как в сарай вошел хорошо одетый среднего роста господин с бритым энергичным лицом.

Неизвестный сначала стушевался на задний план, откуда все время внимательно наблюдал за всем процессом осмотра, пока, наконец, один из полисменов не приблизился к начальнику и не сообщил ему тихо:

– Здесь мистер Пинкертон!

Тогда начальник немедленно обернулся, и тут он действительно убедился, что неизвестный, которого он до сих пор не замечал, был знаменитый сыщик Нат Пинкертон из Нью-Йорка, уже довольно долго присутствовавший в сарае.

Тогда Браун поспешно направился к великому сыщику и протянул ему руку:

– Я не доверяю собственным глазам?! Мистер Пинкертон, вы уже на месте?! Это меня чрезвычайно радует! Я убежден, что вас привлек сюда интерес к этому таинственному и необычайному случаю!

– Конечно! – подтвердил сыщик. – Мне нужно было здесь в Бруклине закончить кое-какие дела, как вдруг узнаю из экстренно выпущенных приложений об этой сенсационной находке трупа. Поэтому я сюда и пришел, чтобы на месте ознакомиться с происшедшим.

Карл Нортон едва только услышал об имени Ната Пинкертона, как тотчас же приподнялся и направился к сыщику.

Голосом, прерывающимся от сдерживаемых глухих рыданий, простирая к нему руки, несчастный отец произнес:

– Мистер Пинкертон! Сам Бог послал вас сюда. Вы… вы найдете злодеев, которые умертвили мою дочь таким варварским образом! Помогите, мистер Пинкертон!

Сыщик поклонился с серьезным видом и пожал руку пивовара.

– Да, мистер Нортон, я употреблю все свое умение на расследование этого дела.

Браун и Нортон были очень довольны, что Пинкертон обратил внимание на это преступление, а знаменитый сыщик тут же прежде всего взял от всех присутствующих обещание в абсолютном молчании об его участии.

Затем сыщик немедленно приступил к делу. Он осмотрел труп, подробно исследовал дорогой японский костюм, который был на покойной, а также предпринял тщательные розыски по всему сараю.

По истечении часа работы он наконец обратился к начальнику полиции и сказал:

– Мистер Браун, несмотря на все мои розыски, мне все-таки не удалось напасть на след.

Браун наклонил голову в знак согласия.

– Это правда! – подтвердил он. – Удивительно трудно осветить это происшествие!

– Покойная может теперь быть вынесена, – произнес сыщик. – А вы, мистер Нортон, отправляйтесь домой и разрешите мне посетить вас в скором времени. Но вместе нас не должны видеть на улице. Мне еще нужно будет предложить вам несколько вопросов.

Убитый горем заводчик покорно согласился и с разбитым сердцем покинул сарай, в котором он нашел мертвым свое единственное сокровище, бывшее целью всей его жизни.

Начальник полиции между тем занялся выносом покойной. Несчастная была переодета, положена в дорогой гроб и потом перевезена в часовню на кладбище.

Японский костюм был отправлен в дом отца умершей. Пинкертон вслед за тем тоже покинул склад и отправился в своем автомобиле в Нью-Йорк, в свое главное бюро. Там он позвал своих испытанных помощников Боба Руланда и Моррисона.

– Вот вам задача! – объявил он кратко. – Вы должны употребить все свои усилия на ее решение. Необходимо во что бы то ни стало немедленно отыскать портниху, которая недавно изготовляла японский костюм гейши для мисс Нелли Нортон, дочери богатого бруклинского пивоваренного заводчика. Вы можете представить к награде того из наших людей, кому удастся это выяснить. Я сильно сомневаюсь, чтобы заказ был исполнен той самой портнихой, которая обыкновенно работала на мисс Нелли. Вполне понятно, что вы оба прежде всего сами займетесь этим обстоятельством.

– Хорошо! Мы немедленно приступим к делу!

Оба помощника тотчас же оставили контору Пинкертона, спустя самое короткое время все люди, которых знаменитый сыщик употреблял при розысках, были уже осведомлены о той задаче, которую им задал начальник.

Сыщик тоже оставил свое бюро и, сев в автомобиль, который ожидал его у подъезда, направился, через большой цепной мост опять в Бруклин.

Карл Нортон занимал роскошную виллу на Девятой улице, и спустя короткое время автомобиль сыщика был уже там.

Пинкертон выпрыгнул из него и тотчас же был проведен слугой в рабочий кабинет хозяина дома.

Нортон тяжело приподнялся со своего кресла, на котором сидел в безмолвном отчаянии.

– Слава богу, что вы здесь, мистер Пинкертон! – проговорил он, выступая вперед. – О, вы не можете себе представить, как я несчастен, как я уничтожен! Все мое счастье, вся моя радость, какими я еще обладал на земле, было мое дитя – а теперь?! Теперь оно умерщвлено таким варварским образом, а бессердечные убийцы, может быть, даже радуются и наслаждаются своим позорным поступком!

– Но, если бы мне удалось обнаружить этих молодчиков, тогда бы вы, по крайней мере, имели удовлетворение, что едва ли кто-нибудь из них осмелился заикнуться перед вами об этом обстоятельстве. Но мужайтесь! Соберитесь с силами, мистер Нортон! Ужасное уже свершилось! Ваша дочь не может уже восстать из мертвых, но я хочу попытаться, по крайней мере, отомстить за ее ужасную кончину.

– Да, сделайте это, мистер Пинкертон! Я ведь знаю, что вы единственный человек, который может раскрыть эту тайну!

– Не можете ли вы прежде всего ответить мне на несколько вопросов?

– Пожалуйста!

– Я предполагаю, что ваша дочь была одета в тот японский костюм потому, что посетила один из многочисленных теперь, во время карнавала, маскарадов!

Нортон весь задрожал и удивленными глазами уставился на сыщика.

– Это… это невозможно! – бормотал он, заикаясь. – Я ей это всегда запрещал.

Сыщик передернул плечами:

– Очень часто подобное запрещение у молодых жизнерадостных людей достигает цели прямо противоположной той, которую имели в виду!

– Но моя дочь всегда мне повиновалась! Три недели тому назад в одном собрании, которое мы посещали, был назначен бал-маскарад. Нелли умоляла меня отправиться с ней туда, но я не согласился. Нет, никогда я ей этого не позволял! Я знаю, что как раз на такого рода балах бывает слишком свободное обращение! Под прикрытием маски говорятся и делаются самые легкомысленные и рискованные вещи, а я как раз именно и старался охранить свою дочь от всего этого.

Пинкертон строго взглянул на говорившего и потом сказал:

– И, однако же, может быть, было бы лучше, если бы вы согласились, мистер Нортон. В таком случае вы, вероятно, сберегли бы вашу дочь!

– Боже мой! Что вы говорите?! Ведь этого же не может быть! – простонал хозяин дома.

– Разве вы не знаете пословицы: «Запретный плод сладок»?! Ваша дочь, наверное, тосковала, раз ей было запрещено побывать на том балу, которым так увлекались ее подруги. К тому же еще представился случай. И так как вы не согласились повезти ее на подобный вечер, то она решилась посетить его секретно. Для этого она воспользовалась тем случаем, что вы уехали.

– Я не могу опомниться! Но ведь тогда она должна была пойти на один из общедоступных публичных маскарадов?!

– Конечно, на общедоступный! Что же ей оставалось делать? Очевидно, было бы лучше, если бы вы отправились с ней на костюмированный бал в собрании!

Карл Нортон прижал обе руки к своей высоко поднимавшейся груди.

– Остановитесь, мистер Пинкертон! – простонал удрученный отец. – Каждое ваше слово разрывает мое сердце железными клещами. Теперь я сознаю, как я бессмысленно поступил! тем не менее, тем не менее я все же не могу постигнуть, чтобы Нелли, у которой детское послушание было прямо-таки образцовым, против моего согласия могла посетить подобный маскарад!

– Почему же нет?! Впрочем, вполне возможно допустить, что она подверглась соблазну. Я не думаю, чтобы мисс Нелли сама пришла к такой мысли. Может быть, ее уговорила какая-нибудь ее подруга и сама отправилась с ней вместе. В этом именно направлении и следует прежде всего сделать розыски, и я немедленно к ним приступлю.

Нортон снова стал отрицать:

– Ее подруга?! Нет, я этому не верю! Я их знаю всех, ни одна из них не могла этого сделать!

– Подумайте хорошенько! Припомните, может быть, какая-нибудь из них?!

– Нет, это недопустимо!

– Хорошо!

Пинкертон замолчал и после короткого раздумья спросил:

– У какого портного заказывала наряды ваша дочь?

– Исключительно у большой фирмы «Мельтон и компания»!

Сыщик молча направился к телефону, который он заметил в комнате, и попросил соединить себя с названной фирмой. Когда это было исполнено, он запросил контору «Мельтон и компания», не изготовляла ли эта фирма в последнее время японского костюма гейши для мисс Нелли Нортон. Послышался отрицательный ответ.

– Я так и думал! – пояснил сыщик, вешая трубку, и обратился к хозяину дома с вопросом:

– Не заказывала ли иногда ваша дочь что-нибудь у других портных или портних? Вы этого не знаете?

– Нет, это мне совершенно неизвестно!

– Ну, так покажите мне комнату вашей дочери. Мне необходимо знать, чего недостает из драгоценностей вашей дочери.

Оба господина направились в комнату, которую занимала мисс Нелли. Это был изысканно и изящно обставленный уголок.

Карл Нортон снова разразился рыданиями, едва только вошел в это уютное помещение.

Он достал из шкафа шкатулку, в которой его дочь хранила свои драгоценности, и решительно заявил, что не хватает двух ценных бриллиантовых браслетов, а также бриллиантовой цепочки и диадемы.

– Какую ценность представляют эти вещи? – осведомился сыщик.

Нортон, подумав немного, сказал:

– Правильная оценка их тридцать тысяч долларов.

– Хорошо! В таком случае мошенники имели хорошую прибыль! Несомненно, что мисс Нелли располагала также порядочной суммой наличными?

– Конечно! У нее была небольшая ценная сумочка, в которой она всегда имела при себе несколько сотен долларов!

– Несчастная не предчувствовала, что она так окончит! Было вполне естественно, что на таком маскараде, где бывает только самая обыкновенная публика, маска, покрытая бриллиантами, должна была обратить на себя всеобщее внимание! И богатство, которое она на себе носила, несомненно, должно было способствовать тому, чтобы вызвать алчность и пробудить низменные инстинкты!

Карл Нортон обхватил голову руками. У него не выходила из головы мысль, что его дочь настолько забылась, что поступила наперекор его запрещению.

Нат Пинкертон приступил тем временем к допросу слуг. Особенно тщательно расспрашивал он горничную, которая находилась исключительно при мисс Нелли.

Последняя объяснила, что в тот роковой вечер она не была в помещении своей госпожи. Мисс Нортон запретила ей туда входить.

Таким образом, она, очевидно, хотела устроить, чтобы ни один человек в доме не знал, что она оделась в костюм гейши. Она оставила дом, закутанная в длинное манто с капюшоном, так что никто не мог предполагать, какое на ней было платье.

После того как сыщик получил эти сведения, он попрощался с хозяином дома и направился опять в свое бюро.

Между прочим он узнал, что в тот вечер, когда исчезла мисс Нортон, в Бруклине и в Нью-Йорке маскарадные балы были в восьми различных местах.

Раздался звонок телефона. Пинкертон поспешно направился к аппарату и схватил трубку:

– Здесь Нат Пинкертон!

– Здесь Боб Руланд!

– A-а! Можешь ли ты уведомить меня об успехе?

– Конечно! Одна портниха в Нью-Йорке, на Тридцать девятой улице, номер шестнадцать, живущая в самых скромных условиях, по имени Альма Мюрнер, шила для мисс Нелли Нортон японский костюм! Заказ был готов четыре дня тому назад!

– Хорошо! Я тотчас направляюсь на Тридцать девятую.

Сыщик поспешно повесил трубку, оставил свое бюро и направился на трамвае на 39-ю улицу.

Глава III Подруга

Портниха, молодая застенчивая девушка, занимала две комнаты на втором этаже большого дома.

Нат Пинкертон не нашел уже здесь своего помощника. Бобу Руланду нужно было по важным делам торопиться в другие места, а потому, протелефонировав начальнику, он отправился дальше.

Пинкертон вошел в дом и поднялся на второй этаж.

Там он увидел на одной из дверей визитную карточку с именем Альмы Мюрнер.

Он постучался и в тот же самый момент услышал внутри помещения быстрый шепот, поспешные шаги и осторожное прихлопывание двери.

И только после этого послышалось слабое приглашение – «войдите». Теперь он нажал ручку, отворил дверь и вошел.

Это была простенькая комната, которая сразу выдавала профессию хозяйки.

Прямо против сыщика стояла молодая девушка и смотрела на него испуганными глазами, потом она спросила:

– С кем имею честь?

– Я из полиции! – пояснил сыщик.

– Еще один?! – непроизвольно вырвалось у портнихи.

– Вам совершенно нечего бояться, мисс Мюрнер! – успокоил ее Пинкертон. – Будьте любезны давать мне совершенно хладнокровно ответы на мои вопросы.

– Что вы желаете знать?

– Вы та самая особа, которая шила для мисс Нелли Нортон японский костюм гейши, не правда ли?!

Альма Мюрнер утвердительно кивнула:

– Но эти сведения я уже сообщила господину, который приблизительно полчаса тому назад был здесь!

– Я знаю! Но я желал бы еще предложить вам несколько вопросов, мисс Мюрнер, – пояснил Пинкертон и впился при этом пронизывающим взглядом ей прямо в лицо.

– Но я решительно ничего не могу вам больше сказать, – произнесла портниха с лихорадочной поспешностью – Мисс Нелли Нортон пришла сюда, заказала мне костюм и потребовала, чтобы он был готов через три дня. Она ни разу не назвала мне своего имени, и я бы никогда не узнала, кто была моя заказчица, если бы совершенно случайно не видела ее раньше, в Центральном парке, в сопровождении отца.

– Рассказывайте дальше!

– Мне показалось, что она не хотела открывать своего имени, и потому я не позволила себе показать виду, что я ее знала. Я приготовила ей костюм, она сама за ним сюда пришла, ничего больше я не могу вам сообщить.

Легкая усмешка проскользнула по лицу сыщика. Он опять устремил свой проницательный взгляд в лицо портнихи и проговорил медленно и с ударением:

– Вы только что солгали, мисс Мюрнер!

Портниха вся затрепетала и сделалась пурпурно-красной.

– Нет, нет! Это несправедливо! – проговорила она наконец, запинаясь.

– Ну, меня-то вам не удастся обмануть!

– Я… я все сказала, что знаю! – убеждала Альма Мюрнер. Но сыщик энергично закачал головой:

– Это неправда! Или вы, должно быть, удивительно забывчивы?! Хорошо! Я хочу вам немного облегчить вашу задачу! Я утверждаю, что вы посвящены во всю эту историю гораздо больше, чем вы это хотите показать!

– Но поверьте, мистер, нет!

Портниха находилась в смертельном смущении, а Нат Пинкертон продолжал:

– Видите ли, меня вам не ввести в заблуждение! Мисс Нортон имела подругу, которая ее и уговорила посетить вместе с ней маскарад! Это та самая подруга, которая привела сюда к вам мисс Нелли для того, чтобы вы приготовили ей костюм гейши!

– Нет, нет, это неправда! Вы заблуждаетесь, мистер! В действительности это было не так!

Тогда Нат Пинкертон указал на билет в 50 долларов, который лежал на столе между кусками материи и всевозможными швейными принадлежностями.

– Это недурная сумма, полученная вами за то, чтобы молчать о той подруге?!

Теперь Альма Мюрнер совсем побелела.

– Ради бога! – простонала она. – Как это вам пришло в голову?

Пинкертон вместо ответа указал на дверь, которая вела в соседнюю комнату:

– Впрочем, эта подруга, о которой идет речь, вероятно, еще находится там?!

И прежде чем испуганная портниха могла что-либо возразить, он был уже у двери и раскрыл ее.

Он увидел скромно обставленную спальню. Посредине этой комнаты стояла элегантно одетая высокая дама с черными как смоль волосами и выдающейся красоты.

Она была смертельно бледна и испуганно смотрела на сыщика.

Тот сделал легкий поклон и вежливо произнес:

– Прошу вас, пожалуйста, войдите, мисс! Позвольте мне представиться! Мое имя Нат Пинкертон.

Она вся затрепетала от испуга.

– Пинкертон… мистер Пинкертон! – пробормотала неизвестная и медленно направилась в другую комнату, откуда портниха беспомощно смотрела на эту сцену.

– Милостивые государыни, прошу вас садиться! – сказал предупредительно сыщик. – Я убежден, что вы только из-за обыкновенной, сильно преувеличенной робости предприняли эту игру в прятки, но я полагаю также, что теперь вы должны признать, что со мной таковая не может привести ни к какой цели.

Так как портниха и незнакомка опустились на стулья, то Пинкертон продолжал:

– Вы ничего не достигнете, если будете затемнять истину! Все равно я все раскрою, и было бы гораздо лучше, если бы вы откровенно сказали, как все это произошло.

Обе молчали. Особенно в затруднительном положении находилась Альма Мюрнер, так как очевидно, что во всей этой истории она была совершенно невинной.

Тогда сыщик опять заговорил:

– Вы, мисс, не желаете разъяснить дело. Вы чувствуете себя соучастницей в том ужасном несчастье, которое постигло дом Нортона, так как именно вы соблазнили мисс Нелли пойти в тот маскарад.

Это было так твердо и определенно высказано потому, что весь вид прекрасной незнакомки вполне подтверждал ее виновность.

– Вы признаете это? – спросил он.

– Да! – вздохнув, произнесла она едва слышно.

– Хорошо! – снова начал сыщик. – Я заклинаю вас всем святым на свете, прекратите ваше молчание! Разве вы не желаете, чтобы негодяй, так варварски умертвивший вашу подругу, понес заслуженную кару?!

– Конечно, желаю! – проговорила она.

– Хорошо! Вы, может быть, единственное лицо, которое в состоянии направить поиски убийцы на истинный путь, и вы продолжаете молчать?!

– Боже мой! – простонала она. – Я ведь так боюсь порицаний, которыми меня забросает общественное мнение, если оно из дела узнает, что я в этом виновата и соблазнила мисс Нортон на этот легкомысленный шаг!

– Все подобные мысли должны теперь умолкнуть, так они ничтожны в сравнении с этим страшным несчастьем! – проговорил Пинкертон твердым голосом. – Я прошу вас, мисс…

– Миссис Лона Дарклинг! – представилась незнакомка.

– Итак, миссис Дарклинг, я прошу вас пролить на это дело светлый луч. Вы это должны сделать, хотя бы уж потому, что провинились, вы должны, по крайней мере, искупить это тем, что поможете мне сделать безвредным негодяя, который совершил убийство вашей подруги!

– Да, я помогу вам, – начала миссис Дарклинг, – я расскажу вам все, как было.

Мисс Нелли и я были раньше самыми задушевными подругами. Приблизительно еще год тому назад мы очень часто встречались, а затем в глазах света произошел между нами разрыв. В сущности, мы сделали это только для виду и по принуждению, внутренне же мы оставались друзьями и часто встречались потихоньку, скрывая это от всех. Поводом же к разрыву послужил мой брак. Человек, которого я полюбила и отдалась всей душой, показался ничтожеством. Я этого не знала, хотя подруги меня и предостерегали! Я сделалась его женой – и тогда уж, слишком поздно, у меня открылись глаза. Из-за этого брака и произошел разрыв со всеми моими знакомыми – и единственной, кто тайно остался дружен со мною, была Нелли Нортон. Мы часто встречались, беседовали и взаимно высказывались. Нелли поверяла мне свои маленькие огорчения, а я ей свои.

Теперь я должна признаться, что я очень жизнерадостна. Уже прошло полгода, как я разошлась со своим мужем, у меня достаточно средств, чтобы вести приятную и независимую жизнь, и потому я делаю все, что мне заблагорассудится. Немного более недели тому назад я встретилась опять с Нелли на прогулке в Центральном парке. Там она мне призналась, что ей больше всего на свете хотелось бы побывать на маскараде, но что ее отец – закоренелый противник подобных развлечений. Одновременно в разговоре она сообщила, что мистер Нортон собрался уехать на неделю по своим делам.

И вот тогда мне вдруг в голову пришла несчастная идея! Я предложила Нелли посетить со мной один из общедоступных маскарадов! Я ей говорила, что мы только взглянем на оживление и движение толпы и удалимся перед тем, как начнут снимать маски, и, наконец, после продолжительной речи, мне удалось ей доказать всю невинность намерения, и она согласилась.

Потом мы стали совещаться насчет костюмов, в которые хотели одеться, и я посоветовала ей выбрать японский. Ликующая Нелли подхватила это с восторгом.

Но когда она, конечно для того, чтобы все осталось в секрете, не захотела отдать свой маскарадный костюм той фирме, которой обыкновенно заказывала свои туалеты, то я привела ее сюда, к мисс Мюрнер, которая уже давно на меня работает. Мисс Мюрнер сняла мерку и приготовила костюм, по желанию Нелли, из очень ценной материи и с роскошной отделкой.

Я советовала Нелли сделать одежду проще, но она об этом ничего и слышать не хотела! «Если уж я иду один-единственный раз на подобный бал, так я хочу быть самой красивой!» – твердила она на все мои возражения.

– А какой маскарад собирались вы посетить? – спросил Пинкертон.

– Тот, который был три дня тому назад в помещении Зимнего Сада.

– A-а, если я не ошибаюсь, сегодня там назначено опять большое маскарадное празднество?!

– Да, это правда!

– Рассказывайте же, пожалуйста, дальше, миссис Дарклинг, – попросил сыщик.

– Мы условились встретиться на углу Сорок второй улицы и Третьей авеню, и я была там в назначенное время так же, как и мисс Нортон. Там мы сели в экипаж и приказали отвезти нас в Зимний Сад.

Еще перед тем как выйти из экипажа, мы надели наши маски и потом быстро проскользнули через подъезд в комнату для переодевания.

Мы сняли верхние вещи, и тут меня ожидал неприятный сюрприз: я увидела, что Нелли, по своей наивности, надела на себя все свои драгоценности. Вы, может быть, знаете, мистер Пинкертон, какого именно рода публика бывает на маскарадах в Зимнем Саду, и тогда вы поймете, как было неразумно надевать туда ценные украшения. Я, конечно, тотчас же высказала это своей подруге, внушала, что она только возбудит ненужную зависть и недоброжелательство в присутствующих, и умоляла ее снять эти украшения и отдать на сохранение в раздевалку.

Тогда она на меня набросилась, возмущаясь моим беспокойством. Она не позволяла ничего говорить, она хотела блистать перед этими людьми. И прежде чем я могла еще что-нибудь возразить, как в зал ворвались несколько масок, которые, атаковав Нелли, захватили ее в середину и вместе с нею закружились в водовороте. Мне стало страшно, и я уже в ту минуту раскаивалась, что соблазнила свою подругу на такой рискованный шаг. Я старалась, насколько это было возможно, не упускать ее из виду, но в течение целого вечера она уже не была больше подле меня.

Несколько раз я находила ее в буфете – она казалась в каком-то опьянении!

Как только ею овладела эта неудержимая сумасбродная веселость, я не могла ее уже остановить!

Особенно, как мне показалось, завладел ею один человек, который появился на балу в красном костюме пажа и с красной маской на лице.

Я заметила, что она с ним часто танцевала, с ним же стояла в буфете, а когда я хотела к ней приблизиться, чтобы ее отозвать и вести с собой, то она от меня убегала.

Я должна признаться, что у меня сжималось сердце и во мне пробудилась какая-то неопределенная боязнь. Всеми средствами я хотела удалить свою подругу с бала, тем более что уже приближалось время снятия масок.

Я стала тогда искать ее повсюду, но Нелли нигде нельзя было найти. Я прошла насквозь все залы и соседние помещения, в страхе я выбегала даже на улицу, на все-таки не отыскала Нелли.

Маски были сняты, Нелли исчезла. Я, наконец, предположила, что она одна отправилась домой. Только к двум часам я оставила бал, все думая, что она еще там.

Из маскарада я сначала направилась в виллу Нортона. Там я надеялась что-нибудь услышать, узнать. Но я не решилась позвонить у двери дома, который был совершенно не освещен.

Тогда я наконец вернулась домой. И так как ни на следующий, ни на второй день я ничего не слышала, то подумала, что все обошлось благополучно. Несколько раз я появлялась вблизи виллы Нортона в надежде повидать Нелли, но я ее так и не увидела.

И вот сегодня утром появилось объявление о находке трупа моей подруги. Когда я прочла экстренно выпущенные листки, я упала в обморок и в продолжение часа лежала без сознания.

Я обвиняла во всем себя, плакала и рыдала в безумном отчаянии, наконец только после обеда, мне пришло в голову, что может сделаться известным, что я то самое лицо, которое уговорило Нелли пойти в маскарад.

Я страшно испугалась. И при этом подумала, что, может быть, полиции удастся найти портниху, которая сшила для Нелли костюм гейши.

Мисс Мюрнер мне рассказала, что у нее уже был какой-то человек и что она дала на эти вопросы утвердительный ответ.

Так как, к счастью, незнакомец ничего больше у нее не расспрашивал, то я стала умолять портниху не выдавать, что я к этому причастна. За это я дала ей пятьдесят долларов.

– А я все разгадал! – проговорил сыщик. – Как только я увидел лежавшие тут деньги, я тотчас же обо всем догадался. К тому же, перед тем как сюда войти, я расслышал шепот и осторожные шаги, а также хлопанье двери спальной, и тогда я знал уже достаточно.

Миссис Дарклинг заломила с отчаянием руки:

– Теперь об этом узнает свет! Все будут меня считать виновницей несчастья!

Нат Пинкертон ответил не сразу, сперва он уставился в пол, потом поднял голову и сказал:

– Нет, миссис Дарклинг, никто не найдет особенной вины в том, что вы, сообща с мисс Нортон, посетили маскарад. А теперь вы должны мне помочь изобличить убийцу.

– Если бы я это могла, – проговорила она с сомнением.

– Конечно, вы это можете! Я предполагаю, что тот человек в красной маске, преследовавший мисс Нортон, виновен в этом деле. А поэтому мы пойдем сегодня вечером вместе на маскарад, который будет в Зимнем Саду. Очень возможно, что и тот господин будет опять там, чтобы отыскать себе новую жертву и этой жертвой будете вы, миссис.

Она вся затрепетала.

– Я? – спросила она, заикаясь.

– Ну, конечно, только для вида, – возразил сыщик. – Я постараюсь, чтобы с вами не случилось несчастья. Вы должны туда отправиться единственно для того, чтобы разоблачить убийцу. Вы хотите?!

Лона Дарклинг не размышляла ни одной минуты. Она протянула Пинкертону руку и сказала твердо:

– Я согласна!

Тогда он указал ей на великолепный костюм испанской танцовщицы, который висел в углу, только что законченный портнихой.

– Возьмите себе этот наряд, – сказал он. – Я выйду, чтобы принести несколько драгоценностей, которые должны ослепить глаза убийцы. Правда, это будут только имитации, но так удачно и искусно сделанные, что только знаток мог бы определить, что это поддельные камни. И тогда мы отправимся вместе в Зимний Сад. Могу я рассчитывать, что, когда я вернусь, вы уже окончите ваш туалет?

– Конечно. Я постараюсь.

Нат Пинкертон поспешно вышел из комнаты, и когда, по истечении часа, возвратился обратно в квартиру портнихи, миссис Дарклинг была уже готова к выезду.

Глава IV Через опасность к цели

В великолепно убранных флагами, гирляндами, кусками материй и тому подобными декорационными украшениями роскошных залах Зимнего Сада неудержимым потоком бурлило сумасшедшее оживление.

Между замаскированными, которые наполняли зал, находился также и Нат Пинкертон.

Он с напряженным вниманием следил за миссис Дарклинг, которая в своем испанском костюме, украшенная великолепными сверкающими камнями, привлекала всеобщее внимание.

В самом деле, только глаз эксперта мог бы установить, что они поддельны. Пинкертон давно уже ими обладал и употреблял их в целях, подобных сегодняшней.

Чуть ли не в течение целого часа занимался сыщик своими наблюдениями, наконец он отправился в буфет выпить стакан вина. Только что он поднес его к губам, как мимо него проскользнула испанка.

– Красная маска! – как дуновение ветра пронеслось у его уха.

Он обошел вокруг и увидел стройного человека в красном костюме пажа и с красной маской на лице.

Он следовал за испанкой и стал к ней приставать.

Пинкертон видел, что Лона Дарклинг отшатнулась с испугом и задрожала с ног до головы, когда замаскированный к ней прикоснулся, но, подумав о роли, которая была ей назначена, постаралась успокоиться и последовала за ним к буфету, где ее кавалер предложил ей бокал шампанского.

Потом он с ней танцевал и вообще не отставал от нее ни на шаг.

Сыщик не выпускал их обоих из виду.

Он хорошо заметил, что незадолго до снятия масок паж с испанкой опять вошел в буфет и потребовал шампанского. При этом он обратил внимание своей спутницы на чрезвычайно комическую маску, которая находилась вблизи, и в то время, когда миссис Дарклинг ее рассматривала, моментально из крошечного флакончика, который он достал из рукава, вылил что-то в шампанское.

Он поставил стакан на место и стал опять наблюдать комическую маску. Но тут как раз в этот самый момент выступил Пинкертон, стоявший рядом. Он ловким движением переменил бокал Лоны на другой.

Через мгновение сыщик был уже снова в стороне, так как Лона и ее красный кавалер уже вернулись и пили друг за друга, причем Лона, по настоянию красной маски, должна была осушить до дна свой бокал.

Паж по-прежнему не отходил от нее ни на шаг и теперь в чем-то ее убеждал. Она казалась нерешительной.

Но так как она была вполне ясно предупреждена Пинкертоном в любом случае следовать за красной маской, а также притвориться опьяненной, то она так и поступила. Слегка раскачиваясь по сторонам, испанка напустила на себя преувеличенную веселость, но все-таки она не особенно хорошо исполняла свою роль. Миссис Дарклинг была очень плохой актрисой, и страх и беспокойство очень часто сквозили в ее поведении.

Наконец она согласилась и торопливо последовала за маской к главному выходу. В раздевалке она велела подать свое манто и шелковый шарф, паж также накинул темный плащ и надвинул широкополую шляпу.

На улице они сели в экипаж; непосредственно за ними следовал Нат Пинкертон.

Сыщик не взял извозчика, он не хотел возбуждать подозрения у красной маски, так как и без того поведение испанки могло зародить недоверие.

Поэтому он следовал за ехавшим экипажем бегом. Это была, конечно, очень тяжелая и утомительная задача, но уже не в первый раз приходилось сыщику ее выполнять.

Он все время оставался на приличном расстоянии от экипажа, который по большому висячему мосту переехал на другую сторону и направился в Бруклин.

Там он свернул на юг. Только две уединенные хижины отделяли это место от Галлер-стрит, где в старом сарае был обнаружен труп.

На углу Бастрита экипаж остановился, и замаскированный, все еще не сняв своей красной маски, вышел из него с миссис Дарклинг.

Он отпустил кучера, взял под руку свою даму и пошел с ней в мрачный квартал, состоящий из старых заколоченных домов.

Лона Дарклинг дрожала всем телом и только с большим усилием могла скрывать перед спутником свой беспредельный страх.

Наконец он остановился перед одним, особенно мрачным, неосвещенным домом, открыл подъезд и вошел с ней туда. Лона на минуту замедлила шаги, но потом последовала за красной маской.

Они прошли через темный коридор во двор, там повернули к маленькому боковому зданию. Замаскированный открыл дверь и ввел ее в темное помещение.

Когда он зажег свечу, Лона Дарклинг увидела себя в маленькой, просто обставленной комнате. Дверь, через которую они вошли, была обита железом. В комнате было одно высоко устроенное окно, которое к тому же замыкалось решеткой.

На заднем плане стояла кровать, а сбоку стол с единственным стоящим перед ним стулом. – Садитесь! – сказал ей хозяин.

Вся исполненная боязни, она присела на кровать и прислушалась в тревожном ожидании.

Вдруг она вся затрепетала, и невольный крик сорвался с ее уст.

Позади маленькой двери, которая находилась в углу комнаты, раздалось глухое ворчанье, и тотчас же чей-то грубый голос выбранил за это животное, которое издало этот звук.

Замаскированный разразился насмешливым хохотом и в один прыжок приблизился к железной двери, которая вела во двор, рванул ее и сказал с ледяным презрением:

– Прошу вас, войдите сюда, мистер Пинкертон.

Сыщик действительно стоял, прислушиваясь у двери.

Он последовал за обоими по коридору и также слышал глухое ворчанье.

Для него было неожиданностью и неприятным сюрпризом, что этот негодяй знал о его присутствии.

Но сыщик был не такой человек, которого бы можно было запугать. Держа в каждой руке по револьверу, он переступил порог и вошел в комнату.

В один момент замаскированный был позади и захлопнул железную дверь, которая защелкнулась на замок.

Одновременно с этим он снова расхохотался. Лона Дарклинг испустила пронзительный крик и без чувств упала навзничь, так как в этот момент произошло нечто ужасное.

Маленькая дверь в углу распахнулась, и из нее прыгнул на середину комнаты огромный тигр. Зверя сопровождал геркулесового телосложения негр, вооруженный саблей и револьвером. С торжеством он ухмылялся сыщику прямо в лицо.

Нат Пинкертон одним взглядом оценил всю опасность положения, но вполне сохранил присутствие духа.

В один миг он очутился у стола, который стоял сбоку, и совершенно спокойно, как будто дело шло о безобиднейшей на свете вещи, опустился позади его на стул.

Оба револьвера он держал в руках.

Замаскированный и негр громко захохотали.

– О, мистер Пинкертон, это прикрытие ни к чему вам не послужит! – крикнул паж. – Вы, вероятно, думаете, что мы так глупы? Вы уже были прослежены еще тогда, когда вошли в сарай и осматривали убитую Нелли Нортон. И я совершенно верно рассчитал, когда предположил, что вы появитесь в маскараде. В испанке я очень хорошо распознал подругу Нелли Нортон. Таким образом, дело было в шляпе! Я знал о вашем присутствии. Я уже давно искал подходящего случая отделаться от вас.

Пинкертон ничего не ответил… Легкая улыбка играла на его губах. Равнодушно полез он в свой карман, вынул оттуда продолговатый пакет и положил его перед собой на стол.

Потом положил свои револьверы и спокойно произнес:

– Меня очень радует, что я наконец в состоянии сделать безвредными таких мошенников, как вы.

Насмешливый хохот снова был ему ответом, и негр воскликнул:

– Малый сошел с ума!

Сыщик хладнокровно покачал головой.

– Нет, – возразил он. – Я хочу только вам сперва рассказать маленькую историйку. Сегодня, раньше чем отправиться на расследование этого случая, я имел еще одну удачу, о которой завтра будут писать все газеты. Мне удалось накрыть гнездо анархистов, которые на уединенной, прилегающей сюда улице занимались фабрикацией динамита и бомб! Теперь занятие этих господ прекращено, и все они находятся в заточении. Но один пакетик страшного взрывчатого вещества, которое они изготовляли, я имею при себе, оно лежит передо мною на столе.

Нат Пинкертон внезапно приподнялся, его физиономия приняла выражение железной неумолимой решимости. Правой рукой он схватил один револьвер и прицелился прямо в связанный пакет, другой он властно указал на дверь.

– Если вы через несколько секунд не оставите этого помещения, то я выстрелю в этот пакет. Мы будем все взорваны и погребены под развалинами этого дома. По крайней мере, я буду иметь удовлетворение, что своей смертью уничтожил двух зверей в образе человека.

Это прозвучало грозно, и лицо Пинкертона имело при этом такое выражение, что как негр, так и маска, устрашенные этим, невольно отступили назад. Трусость отчетливо рисовалась на их лицах, и они с немым ужасом уставились на пакет, который лежал на столе.

– Вон, – повторил снова сыщик. – Малейшее движение, и я стреляю в пакет.

Курок его щелкнул. Убийцы невольно опустили оружие и отскочили к двери.

Этого только и хотел сыщик. Последовательно один за другим он произвел два выстрела, и злоумышленники, обливаясь кровью, упали на пол. В тот же момент тигр сделал скачок к сыщику, но тот, сохранив присутствие духа, схватил стол, за которым стоял, и швырнул его прямо в зверя.

Тигр перевернулся в воздухе и, отпрянув назад, споткнулся о негра, из грудной раны которого текла кровь. Запах свежей крови привел зверя в неистовое бешенство, в один момент он прыгнул на грудь негра и впился в нее когтями, не сводя в то же время с Пинкертона своих сверкающих глаз.

Тогда сыщик выступил поспешно вперед и хладнокровно всадил зверю из револьвера одну за другой несколько пуль в глаза.

Дело было сделано. Тигр со страшным ревом опрокинулся назад и испустил дух. Не приходя больше в сознание, умер также и негр.

Замаскированный был ранен в правую сторону груди.

Пинкертон снял с него маску и увидел бритое искаженное лицо. Когда этот человек пришел в себя, он заскрежетал от бешенства зубами, увидя, что Пинкертон стоял перед ним и безмолвно смотрел на него сверху вниз.

Сыщик спокойно заговорил:

– Не выгорело, мистер. Динамитный пакет, в котором в действительности нет никаких взрывчатых веществ, а только мой вчерашний ужин, отлично выполнил свое назначение.

Затем он стал приводить в чувство лежавшую в обмороке Лону Дарклинг, а потом проводил ее на улицу, где она села в экипаж и отправилась домой.

Оставшийся в живых убийца был в ту же ночь перевезен в тюремный лазарет. Следствие по этому делу вполне доказало его вину.

По профессии он был укротителем зверей, по имени Иоганн Дерне. Он давно уже находился на торной дороге к преступлению. В доме, где его выследил Пинкертон, он обосновался и устроил свое жилище с железными дверями и решетками, держа в нем дрессированного тигра.

На первом маскараде его привлекли драгоценности мисс Нелли Нортон, и он решил ими овладеть. Наивная Нелли слишком легко дала ему себя одурачить, и он ей, так же, как это он проделал с Лоной Дарклинг, подмешал в вино одурманивающее средство. Таким образом ему удалось вывести ее наружу и доставить в экипаже к себе.

Там, сняв с нее бриллианты, он задушил ее и в ту же самую ночь отнес в ящике в склад товаров на Галлер-стрит. Там в темноте он запрятал его между другими ящиками:

Негр уже поплатился за свое преступление жизнью, а укротитель зверей, спустя некоторое время, был казнен на электрическом стуле. Мистер Нортон так был потрясен трагической смертью единственной дочери, что в скором времени тоже скончался и завещал все свое колоссальное состояние на разные благотворительные учреждения.

Преступное трио

Глава I Без вести пропавший

Знаменитый сыщик Нат Пинкертон испытующим взглядом смерил с головы до ног даму под вуалью, которая в сопровождении его помощника, Боба Руланда, вошла к нему в кабинет.

Хотя незнакомка была в глубоком трауре, все-таки сразу было видно, что она принадлежит к лучшему обществу. Сев на указанный ей стул, она откинула вуаль. Нат Пинкертон увидел лицо экзотической красавицы, знойные прелести которой могли бы воспламенить даже самого хладнокровного мужчину.

Печальными темными глазами смотрела она на Пинкертона, с выражением глубокого уныния в лице. Красивые губы ее вздрагивали, как бы от еле сдерживаемых рыданий.

– Чем могу служить, сударыня? – участливо спросил Нат Пинкертон.

На правой руке у нее он заметил гладкое золотое кольцо и потому предположил, что она замужем, хотя, судя по внешнему ее виду, она была еще слишком молода для этого.

– Я пришла к вам, мистер Пинкертон, – ответила она, – за советом и содействием в моем ужасном горе, так как во всей Америке я не знаю другого человека, который мог бы мне помочь в моем несчастье.

Она проговорила это почти шепотом и затем наклонила голову так, что Пинкертон не мог видеть ее лица.

Сыщик незаметно вынул из кармана какой-то маленький предмет и в сложенной руке поднял его на высоту своих глаз.

Это было своеобразное зеркало, благодаря которому он мог видеть лицо посетительницы, хотя та и смотрела на пол.

По-видимому, сыщик остался доволен тем, что увидел в зеркале, так как он чуть заметно кивнул головой. Спрятав зеркало в карман, он ответил:

– Я вижу, вы в трауре, сударыня, и полагаю, что с поводом к этому трауру связано ваше посещение. Скажите мне откровенно, в чем дело, а я вам обещаю, что сделаю все, что могу, чтобы помочь вам в вашем горе. Позвольте узнать, с кем я имею честь говорить?

– Мэна Морган из Цинциннати в штате Огайо.

– Вы вдова?

– Я не знаю этого, мистер Пинкертон, потому-то я и пришла к вам, – взволнованно ответила посетительница.

Пинкертон нисколько не поразился таким ответом; напротив, судя по его кивку, он именно такого ответа и ожидал.

Миссис Морган начала свой рассказ, время от времени прерывая его рыданиями.

– Я жена бывшего фабриканта Вильяма Моргана. Муж мой месяца три тому назад продал свою фабрику и с тех пор жил доходами с капитала. Я познакомилась с ним семь месяцев тому назад; хотя он вдвое старше меня, я все-таки приняла его предложение и искренне полюбила его, так как он в высшей степени честный и хороший человек. Недавно мы с ним решили переселиться в Нью-Йорк, где муж хотел начать новую деятельность. С этой целью он две недели тому назад выехал из Цинциннати сюда. В Нью-Йорке у него есть племянник, очень богатый молодой человек, с которым у него и раньше бывали дела. Он остановился у этого племянника, а на другой день после приезда начал искать квартиру.

Пять дней тому назад он велел мне приехать немедленно, так как он купил в одном из пригородов маленький домик и с нетерпением ожидает меня. Через день я прибыла в Нью-Йорк. К моему удивлению, меня встретил один только племянник моего мужа, Эвальд Брэдли. Я заподозрила неладное и спросила, что с мужем. Брэдли пытался меня успокоить и сообщил мне, что Морган накануне днем вышел по делу, насколько ему известно, для осмотра какой-то фабрики, но что он до сих пор не вернулся, что он уже разыскивал его, но при всем желании не мог его найти. Брэдли старался придать всему этому игривый оттенок и, между прочим, выразился так, что мой муж, быть может, закутил, весело проводит время и потому до сих пор не возвращается. В Цинциннати, однако, мой муж благодаря своему примерному поведению чуть не вошел в поговорку; поэтому мне не верилось, что предположение Брэдли может быть основано на фактах, но я все-таки пока удовлетворилась им и стала ждать. Но когда мой муж не вернулся и сегодня, Брэдли посоветовал мне обратиться к вам, так как и ему уже начинало казаться, что с Морганом либо случилось несчастье, либо он сделался жертвой преступления. И вот я усердно прошу вас, мистер Пинкертон, помогите мне! Я предчувствую нечто ужасное! Внутренний голос говорит мне, что я никогда больше не увижу моего мужа.

Она закрыла лицо руками и громко зарыдала.

Нат Пинкертон несколько раз в глубоком раздумье прошелся по комнате.

– Жаль, что вы или ваш родственник не известили сначала полицию.

– Это мы сделали уже вчера.

– А, это хорошо. Ну и что же?

– К сожалению, это ни к чему не привело. Сегодня к Эвальду Брэдли заходил полицейский инспектор и в ужасно скучной форме расспрашивал нас о наружности и привычках моего мужа. Он обещал нам сообщить приметы мужа во все полицейские бюро и известить нас, как только будет найден какой-нибудь след. Но я опасаюсь, что нам придется ждать этого до скончания века, а потому и решила обратиться к вам.

– Где находится ваша квартира, лучше говоря, где проживает племянник вашего мужа?

– Брэдли владеет в Хобокене маленькой хорошенькой виллой, на Милл-стрит, двадцать три, вблизи канала Морриса. Он живет там совершенно один.

– Местность мне знакома, – заметил Пинкертон и спросил: – Вы, между прочим, говорили, что Эвальд Брэдли состоял прежде в деловых отношениях с вашим мужем. По какой причине они разошлись?

Красивое лицо посетительницы залилось густой краской. По-видимому, этот вопрос пришелся ей очень не по вкусу. Она ответила, слегка запинаясь:

– Насколько мне известно, Эвальд Брэдли три года тому назад вступил в долю мужа в качестве компаньона. Он и муж мой – ученые-химики. Морган заведовал технической частью дела, а Брэдли разъезжал и занимался распространением изделий фабрики. Когда я познакомилась с Морганом и вышла за него замуж, Брэдли находился в Европе, куда поехал по делам на несколько месяцев. Вот почему я с ним тогда не была знакома. А когда он вернулся, то я уже целый месяц была женой его дяди.

– Еще вопрос, миссис: скажите, если бы ваш муж не женился, то Эвальд Брэдли явился бы его единственным наследником?

– Да, мистер Пинкертон, но…

Она побледнела и запнулась. Но затем она решительно покачала головой и произнесла:

– Брэдли в три раза богаче своего дяди; кроме того, он не корыстолюбив и стоит выше всяких подозрений. Насколько я знаю, он всегда искренне желал своему дяде счастья и долгой жизни.

Пинкертон чуть заметно улыбнулся и сказал:

– Не будете ли вы любезны ответить на мой вопрос, почему мистер Брэдли разошелся с мистером Морганом?

– После того, как Эвальд Брэдли вернулся из Европы, он еще целый месяц оставался компаньоном моего мужа. Но потом вдруг вышел из дела и уехал в Нью-Йорк без объяснения причин.

Миссис Морган слегка нахмурилась. По-видимому, ей было неприятно говорить об этом.

Но именно ввиду этого Пинкертон не удовлетворился полученным ответом. Он прислонился к столу и, разглядывая свои ногти, произнес:

– Прошу вас, миссис Морган, не считать меня нескромным или любопытным, если я снова возвращаюсь к этому вопросу. Делаю я это потому, что вижу по вашему поведению, что вы более подробно посвящены в причины ухода Эвальда Брэдли. Вот я и прошу вас смотреть на меня, как на вашего врача, которому вы без стеснения можете довериться.

Последние слова, по-видимому, не преминули произвести впечатление на миссис Морган.

Она вздохнула и нерешительно ответила:

– Извольте, мистер Пинкертон, раз уж вы читаете сокровеннейшие мысли, то я вам скажу, почему Брэдли переселился в Нью-Йорк. Но помните, что я вам доверяю нечто такое, о чем даже мой муж ничего не подозревал, и я рассчитываю, что это останется между нами.

Сыщик молча кивнул головой.

– Эвальд Брэдли влюбился в меня, – смущенно продолжала она, – и для того, чтобы не нарушать доверия, которое к нему питал его дядя, он решил бежать.

– Я так и думал, – с улыбкой заметил Пинкертон.

– Но неужели же вы склонны в чем-нибудь заподозрить Брэдли? – воскликнула миссис Морган и затем взволнованно прибавила: – Такому подозрению нет места, мистер Пинкертон. Я клянусь вам, Эвальд не способен ни на какое злодеяние, он – о нет, мистер Пинкертон! – И она снова зарыдала.

Пинкертон дал ей время немного успокоиться и потом проговорил:

– Могу вас уверить, сударыня, что я вполне согласен с вами, что нельзя ни в чем заподозрить Эвальда Брэдли, хотя не знаю его лично, но, судя по вашим словам, он поступил как честный человек. А в остальном я вряд ли ошибусь, если, на основании ваших замечаний о племяннике вашего мужа, выведу заключение, что вы отвечаете ему взаимностью.

Он взглянул на нее так, что она залилась густой краской и в смущении опустила глаза.

Нат Пинкертон переменил тему и спросил:

– Не знаете ли вы, была ли при вашем супруге значительная сумма денег, когда он ушел из дома своего племянника?

– Едва ли, – ответила она, – Брэдли уже запрашивал банкира, и тот сообщил, что мой муж брал только проценты со своего капитала.

– А где находится дом, приобретенный вашим супругом?

– Этого-то мы, к несчастью, и не знаем. Мой муж хотя и говорил своему племяннику об этом, но тот никак не может припомнить названия улицы.

– Это очень досадно, – заметил Нат Пинкертон, – возможно, что он отправился именно в приобретенное им здание и что там с ним произошел несчастный случай.

– Вы, пожалуй, правы, мистер Пинкертон. Но ведь это было бы ужасно, если бы он на самом деле лежал там в бессознательном состоянии и должен был бы умереть.

Она в отчаянии ломала руки.

– Успокойтесь, миссис Морган, – участливо произнес Пинкертон, – ведь это только одни предположения. А теперь будьте добры еще мне сказать, кто из вас задумал переселиться в Нью-Йорк, ваш муж или вы?

Вопрос этот был поставлен так неожиданно, что красавица смутилась:

– Как вам сказать. Не помню. Впрочем, нет. Об этом впервые заговорил мой муж и затем стал настаивать с большим упрямством.

Казалось, будто Пинкертон не придал никакого значения этому ответу, так как он совершенно не обратил внимания на волнение своей посетительницы.

– Мне придется первым делом поговорить лично с мистером Брэдли, – задумчиво произнес он.

– Но вы не станете говорить ему о том, что я вам сказала о его любви ко мне? – испуганно спросила она.

– Если вы этого не желаете, то не стану, – ответил Пинкертон.

– Очень буду просить не упоминать об этом ничего, – торопливо произнесла она.

– Когда удобнее всего застать мистера Брэдли? – спросил сыщик.

Она подумала немного и сказала:

– Лучше всего, если вы придете часов в девять утра.

– Отлично, так вы его предупредите, что я буду У него завтра в девять часов. Еще вопрос, миссис Морган: где познакомился с вами мистер Морган и при каких обстоятельствах? Конечно, всецело зависит от вас ответить на этот вопрос или нет, но…

– Конечно, я вам отвечу, – быстро прервала она его, – хотя вы меня поймете, что я говорю об этом неохотно, так как я происхожу из другого общества, чем мой муж. Я была бедной девушкой, у которой ничего не было, кроме доброго имени; я познакомилась с мистером Морганом в цирке.

– Благодарю вас, – вежливо ответил Пинкертон, – обещаю вам, что я сделаю все, что могу, а вам советую не унывать. Так вот, завтра утром я буду у Эвальда Брэдли.

Мэна Морган закрыла лицо вуалью, распростилась с сыщиком и ушла.

Как только Пинкертон остался один, он нажал кнопку электрического звонка и позвал своего помощника Боба Руланда. Когда Боб вошел в комнату, Пинкертон спросил его:

– Ты хорошо видел ту даму, которая только что была у меня?

– Видел.

– Проследи ее и не упускай из виду ничего.

Боб моментально выбежал из комнаты.

Глава II Ночная стычка

Нат Пинкертон сел за письменный стол и составил длинное заявление на имя полицейского управления в Цинциннати. Затем он оделся и вышел.

Он пошел к берегу Гудзона.

Вблизи канала Морриса он переправился на противоположный берег и пошел в местное полицейское бюро.

– Мое почтение, мистер Пинкертон, – приветствовал сыщика полицейский инспектор и протянул ему руку.

Ответив на приветствие, Пинкертон сел в кресло и спросил:

– На вашем участке живет некий Эвальд Брэдли, молодой, богатый человек. Можете ли вы дать мне о нем справку?

– Конечно, могу, мистер Пинкертон. Это племянник пропавшего Вильяма Моргана.

Когда мне сообщили об исчезновении Моргана, я заходил к Брэдли и застал у него молодую женщину, жену Моргана.

– Вот об этом самом Брэдли я и говорю.

– Видите ли, кроме хорошего, ничего не известно об образе жизни и личности Брэдли, а это с подобными ему молодыми людьми бывает редко. Он, говорят, очень богат.

– Значит, репутация его не оставляет желать лучшего?

Инспектор испуганно насторожился:

– Не хотите ли вы этим сказать, что Брэдли в той или иной форме причастен к делу исчезновения своего дяди?

– Пока я еще и сам ничего определенного не подозреваю, – ответил Пинкертон, – я спрашиваю только так, для руководства. Вы ведь знаете, что я всегда предварительно стараюсь составить себе суждение о тех лицах, с которыми мне приходится сталкиваться. Что ж, я полагаю, вы лично считаете Брэдли весьма порядочным человеком, а этого с меня пока достаточно. Прощайте, инспектор.

С этим Пинкертон ушел.

Вилла Эвальда Брэдли находилась в самой южной части Хобокена. К ней тянулась широкая, тенистая аллея, в конце которой возвышалось маленькое здание в готическом стиле, окруженное со всех сторон большим садом.

Пинкертон не торопился, так как раньше наступления темноты не хотел прибыть к месту.

Он и не собирался посетить Брэдли в этот день, так как назначил ему свидание на другое утро; он только хотел, как всегда в таких случаях, предварительно обследовать местность, на которой ему предстояло действовать.

Он внимательно оглядел виллу со всех сторон.

Вдоль переднего фасада, на высоте первого этажа тянулся тенистый балкон, освещенный розовым фонарем.

Узкая тропинка, разделявшая переднюю часть красивого сада на две части, вела к самой вилле.

Пинкертон, однако, не рискнул пойти по этой дорожке, опасаясь, что скрипящий песок выдаст его.

Поэтому он в тени деревьев аллеи пошел дальше, а затем, по боковой дорожке, приблизился к заднему фасаду виллы.

Кругом было тихо. Сюда не долетал шум большого города.

Прохаживаясь вдоль чугунного забора, Пинкертон время от времени заглядывал в сад.

Вдруг он остановился и собрался перелезать через забор.

Взобравшись почти уже до верха, он вдруг остановился, вытянул голову вперед и прислушался.

Затем он перескочил через забор и скрылся за одним из толстых деревьев, которых в саду было множество.

Сейчас же вслед за этим послышались чьи-то торопливые шаги.

Пинкертон сразу расслышал, что то были два человека. Они остановились на том самом месте, где сыщик перелез ерез забор, и начали беседовать полушепотом. Это были двое мужчин.

– Они сидят на балконе, Чарльз, – шепнул один из незнакоммцев.

– Ну и пусть сидят, – с тихим смехом ответил другой, – отсюда нас во всяком случае не слышно. Он так влюблен, что мы могли бы выпустить здесь дюжину ракет без риска.

– Ты неосторожен, Чарльз, – проговорил первый, – ведь ты знаешь, что в доме есть прислуга, а весь наш план расстроится, если нас услышит старый лакей Энкеди. Он очень чуток.

– Ну что ж, перелезай, – произнес второй, и Пинкертон увидел, как они перелезли через забор.

Он стоял от них на расстоянии каких-нибудь десяти шагов. Лиц он в темноте не мог разглядеть, а только видел, что оба пришельца невелики ростом.

Они медленно подходили к дому.

Тут они вдруг нагнулись, как будто ища что-то на земле, а потом вдруг исчезли.

«Что все это значит? – подумал Пинкертон. – Что нужно этим людям?»

Он пошел вперед, осторожно переходя от дерева к дереву, и добрался до того места возле дома, где только что были незнакомцы.

При виде открытого окна подвального этажа Пинкертон догадался, что они забрались в погреб.

Трое мужчин сцепились, раздалось несколько глухих ударов, и кто-то упал на землю.

Все это разыгралось в какие-нибудь две секунды.

Но тут Пинкертон подскочил и нанес одному из преступников сильный удар по голове.

Послышалось проклятие, незнакомец пошатнулся и упал.

Вдруг сверкнул нож.

Им замахнулся второй незнакомец, вылезший из погреба. Он накинулся на Пинкертона, который чуть не сделался жертвой этого нападения.

Пинкертону удалось избежать ударов ножа своего противника только тем, что он быстро отскочил в сторону.

С досадой он заметил, что первый преступник, которого он сшиб с ног, собирался подняться. По-видимому, удар его только слегка оглушил.

Пинкертон расслышал, как другой крикнул несколько слов на незнакомом языке, после чего оба негодяя приготовились к нападению. В руке второго преступника тоже сверкнул кинжал.

Сыщик проклинал себя за то, что он уронил револьвер.

Положение его было незавидно, так как ему приходилось отбиваться одним только кастетом от двух, хотя еще и очень юных врагов.

Оставалось положиться исключительно на кулаки. В момент крайней опасности он пустил в ход хитрость, которую он применял уже не раз.

Он выхватил из кармана большой клинок и крикнул: – Руки вверх или буду стрелять!

Нападавшие подались назад, но сейчас же вслед за тем по направлению к сыщику пронеслись по воздуху два кинжала.

Пинкертон, однако, быстро припал к земле, так что кинжалы вонзились в ствол дерева, перед которым он стоял.

В ту же секунду Пинкертон вскочил на ноги и кинулся к преступникам.

Но те бросились бежать.

Пинкертон пустился за ними в погоню.

Они добежали до забора, и Пинкертон был уверен в успехе. Забор имел в вышину метра два, и уйти им теперь уже было нельзя.

Преступники волей-неволей должны были вступить в борьбу, а так как у них оружия не было, то преимущество было на стороне Пинкертона.

Но тут сыщик остановился в сильнейшем недоумении и страшной злобе: противники его, почти без разбега, перескочили через забор.

Послышался их насмешливый хохот, а затем они скрылись во мраке.

– Черт знает что такое, – буркнул Пинкертон и вернулся к месту борьбы.

Тут он опустился на колени возле лежавшего на земле лицом вниз человека. На голове у него были две раны, из которых сочилась кровь.

Пинкертон повернул его лицом вверх – и отскочил как ужаленный.

Это был его помощник Боб Руланд.

Глава III Приключения Боба

– Однако, такого сюрприза я уж никак не ожидал, – пробормотал Пинкертон и принял меры, чтобы привести в чувство Боба.

Старания его вскоре увенчались успехом. Не прошло и пяти минут, как Боб тяжело вздохнул и открыл глаза.

Он в недоумении посмотрел на своего начальника, очевидно, не соображая, где он находится и что с ним было. Но вдруг он сразу вскочил.

– Где эти два негодяя? – проговорил он.

– На сегодня им удалось улизнуть, – спокойно ответил Пинкертон, – но прежде всего я тебе залеплю раны пластырем, а ты тем временем расскажешь, что с тобой было. А тех господ мы еще успеем поймать. Ну что ж, рассказывай.

– Откуда вы явились, начальник? – спросил Боб, прежде чем начать свое повествование.

Пинкертон рассказал ему, с какой целью он пришел сюда, и сообщил о своих наблюдениях.

– Поразительная история! – воскликнул Боб.

– Твердая, однако, у тебя башка, – смеялся Пинкертон, налепив последний кусок пластыря, – надеюсь, ты себе не повредил серьезно?

– Пустяки, – весело ответил Боб, – поболит немного голова, и все тут. Вы, однако, правы: голова у меня тверда, другой, пожалуй, не выдержал бы таких ударов. Но теперь я вам расскажу, что со мною было.

Пинкертон прислушался, нет ли кого поблизости. Убедившись, что кругом было тихо, он с Бобом сел за один из толстых стволов, и тот начал рассказывать:

– Выйдя из дома, я увидел даму на другой стороне улицы. Я уже хотел последовать за ней, как вдруг заметил двух хорошо одетых юношей, которые стояли у какой-то витрины и внимательно разглядывали выставку. Я увидал, как один из них слегка толкнул другого в бок. Рискуя потерять даму из виду, я повернул обратно и перешел на другой конец улицы. Там я скрылся в подворотне, быстро загримировался и стал наблюдать за обоими юношами, которые остановились посередине улицы и оглядывались во все стороны. Очевидно, они разыскивали меня. Я быстро перешел через улицу, зашел в мясную, где нас с вами знают, взял лоток, шапку и белый фартук и затем опять вышел на улицу. Скоро я нагнал молодых людей и заметил, что они не узнали меня, судя по тому, что они опять остановились и высматривали меня. Я то заходил вперед, то отставал от них. Вдруг они бесследно пропали. Минут пять я искал их, но должен был в конце концов сознаться, что потерял их след. На той улице находилась гостиница средней руки. Мне почему-то казалось, что они скрылись именно там. Я опять кое-как переоделся и перегримировался, воспользовавшись одной из наших соседних временных квартир, и зашел в гостиницу в виде франтоватого господина. Оказалось, что юнцы сидят в общей зале в углу и оживленно беседуют. Я навел справки и узнал, что юнцы – братья, и что их зовут Чарльз и Генри Лонгстоны. Я еще записал номер их комнаты, двадцать третьей, и затем вышел опять на улицу, вслед за моими новыми приятелями. На правом берегу Гудзона, вблизи пристани, они зашли часа на два в довольно хороший ресторан. Я сел недалеко от них, навострил уши и закрылся газетой, к сожалению, я так ничего и не понял, они говорили на непонятном мне языке, кажется по-итальянски. Судя по тому, что они ели макароны с сыром, я думаю, что не ошибаюсь.

Нат Пинкертон кивнул. Теперь он знал, что во время стычки юноши переговаривались на итальянском языке, который он не понял только потому, что это, вероятно, был один из многочисленных южно-итальянских жаргонов.

– Когда наступила темнота, – продолжал Боб, – юнцы переправились на другой берег и пешком пошли по дороге к вилле. Следить за ними было нетрудно, так как мне приходилось только не выходить на открытую дорогу, а держаться в тени. На боковой дорожке возле дома я вдруг потерял их из виду и, лишь после долгих размышлений, решился перелезть через забор и перейти в сад. Я шел вперед крайне осторожно, готовясь отразить внезапное нападение. У окна подвала я услышал странный стук. Просунув голову туда, я по тихой беседе узнал, что юнцы находятся в погребе. Не знаю, как все это вышло дальше: дело в том, что мой револьвер дал осечку, и они наверняка укокошили бы меня, если бы вы не вмешались в дело. Правда, даму-то я так и не выследил, но полагаю, что и без того проходил недаром.

– Ты, пожалуй, прав, – заметил Пинкертон, – а теперь посмотрим, чем эти юнцы занимались в погребе.

Они вернулись к дому и спустились в погреб, где Пинкертон, к большой радости своей, между двумя старыми ящиками отыскал свой револьвер.

Дверь в следующее помещение была полуоткрыта.

Боб вынул свой карманный фонарь, и сыщики прошли через несколько помещений с дверьми без замков, где повсюду валялся только старый хлам.

В одном лишь помещении были сложены разные припасы, а вдоль стен, на полках, стояло вино в бутылках.

Вдруг Пинкертон уставился на одно место на земле и указал на него рукой.

Боб посветил и наклонился к этому месту.

В глинистой почве ясно было видно довольно большое пространство, выделявшееся от остального пола признаками недавней работы лопатой.

– А это что такое? – вдруг произнес Пинкертон и достал с одной из полок лопату.

– Это кровь, – пробормотал Боб, слегка вздрогнув.

– И волосы, человеческие волосы, – добавил Пинкертон, близко рассматривая железный конец лопаты.

Сыщики переглянулись, и Пинкертон сказал:

– Я вряд ли ошибусь, если скажу, что тут закопан Вильям Морган и что он был убит вот этой лопатой.

– Там в углу стоит еще другая, – заметил Боб. Пинкертон взглянул в указанном направлении и сказал:

– Той лопатой была вырыта яма.

– Не следует ли убедиться, в чем тут дело? – спросил Боб, схватил вторую лопату и уже хотел начать раскапывать яму.

– Нет, оставь, – остановил его Пинкертон, – поставь лопату на место.

Он в свою очередь положил и другую лопату на полку и сказал Бобу:

– Теперь освети-ка весь пол вплоть до окна. По всей вероятности – ну да, так и есть.

– Да, виден след.

– След такой, – пояснил Пинкертон, – как будто здесь протащили по погребу тяжелое тело. А тут есть и следы крови.

Следы доходили до окна.

Пинкертон вынул свой фонарь и осветил покатый подоконник.

– Ясно видно, – проговорил он затем, – что несчастный был убит в саду и затем отправлен через окно в погреб.

– Но как же вы объясните, начальник, что те двое юношей влезли в погреб одни?

– Тут, вероятно, и объяснять нечего, – ответил Пинкертон, – по всей вероятности, покойный был брошен в погреб вчера или третьего дня. Сомнительно, причастны ли вообще эти юноши к убийству. Возможно, что они по другим основаниям сегодня ночью явились сюда. Как бы там ни было, ты теперь спрячешься здесь в погребе и будешь сторожить, чтобы ничего не произошло такого, о чем бы мы не знали. Если эти молодцы снова появятся и не сдадутся по первому требованию, то пристрели их. А я завтра утром буду у владельца виллы. За четверть часа до этого ты вылезай из погреба и иди мне навстречу по шоссе. Покойной ночи, Боб.

– Слушаю, начальник, – ответил Боб.

– Вот еще что, – шепнул Пинкертон, – в какой гостинице остановились эти два преступника?

– Владельца зовут Томом Гауком, а гостиница находится на улице Ворта, пятьдесят четыре.

Вслед за этим Пинкертон скрылся в ночной темноте.

Глава IV Арест

Рано утром на другой день Нат Пинкертон явился в гостиницу Гаука и спросил, дома ли два молодых человека.

– Они сегодня после полуночи уехали, – заявил владелец гостиницы.

Пинкертона это нисколько не поразило, так как он ожидал такого ответа.

Затем он направился на виллу Эвальда Брэдли. На полпути его встретил Боб, по лицу которого видно было, что случилось нечто интересное.

– С добрым утром, Боб, – приветствовал его Пинкертон.

– С добрым утром, начальник. Сегодня ночью в погребе произошло нечто весьма интересное.

Он рассказал Пинкертону, в чем дело, а тот, выслушав его, сказал:

– У меня тоже новость, Боб. Наши юнцы улизнули. Они бежали сегодня ночью, сейчас же после того, как пришли домой.

– Черт знает что такое!

– Ничего, Боб. Мне почему-то кажется, что в ближайшем будущем мы снова столкнемся с ними. Ну, тогда мы позаботимся, чтобы они не удрали во второй раз.

Дойдя с Бобом до калитки, Пинкертон позвонил. Явился старик-лакей и, узнав, что они хотят видеть хозяина дома, проводил их на первый этаж. Сам остался позади и скрылся в одной из дверей комнат нижнего этажа.

Очевидно, Эвальд Брэдли устроился очень уютно, вилла его, и снаружи и внутри, производила очень симпатичное впечатление. Показного богатства не было, а это действовало очень приятно. Повсюду видна была опытная рука человека с большим вкусом.

Дойдя до нижней ступени лестницы, устланной толстым ковром, сыщики вдруг остановились и прислушались.

Пинкертон вынул часы и чуть слышно прошептал, еле заметно улыбаясь:

– Ровно девять часов.

Они постояли с минуту, слушая, как какой-то мужчина объясняется в любви.

Вдруг Пинкертон громко откашлялся, взял своего помощника за руку и подошел к двери, слегка только приоткрытой. Когда он постучал, послышались один за другим два негромких восклицания, а когда сыщики вошли в комнату, то увидели красивого мужчину лет двадцати пяти и Мэну Морган.

Сразу было видно, что Эвальд Брэдли только что объяснялся в любви супруге своего дяди.

Мэна Морган отвернулась и пригладила волосы, а Брэдли подошел к сыщикам и спросил, что угодно.

– Эвальд, я ведь говорила тебе, – произнесла Мэна Морган, – что мистер Пинкертон явится к тебе в девять часов утра!

– Как, в девять? – удивился Брэдли – Ты, кажется, говорила в одиннадцать?

– Нет, нет, в девять! – настаивала она.

– Миссис Морган права, – заявил Пинкертон, поклонившись, – я говорил, в девять часов.

– Ну что ж, все равно, – отозвался Брэдли, – да, я, видите ли, посоветовал миссис Морган обратиться к вам за содействием!

– Смею ли просить, – обратился Пинкертон к Мэне Морган, – оставить меня наедине с мистером Брэдли?

Она слегка вздрогнула и взглянула на сыщика как-то враждебно и недоверчиво. Но она тотчас же спохватилась, выпрямилась и вышла из комнаты, сопровождаемая влюбленным взглядом Брэдли.

– Допрашивать мне вас не нужно, – заявил Пинкертон, – так как миссис Морган уже сообщила мне все подробности исчезновения ее мужа. Я хочу только задать вам несколько вопросов.

При этих словах сыщик внимательно смотрел на Брэдли.

– Спрашивайте! – отозвался тот.

– Не обратили ли вы внимания на что-нибудь необыкновенное в поведении вашего дяди, когда вы его видели в последний раз?

– Обратил! – ответил Брэдли и нахмурился. – Он как-то странно обходился со мной: то бывал резок, то чрезвычайно ласков. Он просил меня быть на вокзале, так как хотел мне передать еще кое-что. При прощании он как-то нежно пожал мне руку. А когда я, спустя два часа, пришел на вокзал, его там не оказалось, и после этого он пропал без вести.

– Вот как! Скажите, мистер Брэдли, вы влюблены в супругу вашего дяди? Ведь ни к кому другому не могло относиться объяснение в любви, которое нам пришлось слышать, пока мы находились в коридоре.

Брэдли густо покраснел, хотел что-то сказать, но вдруг закрыл лицо руками и глухо застонал.

Пинкертон прошелся несколько раз по комнате, а потом заявил:

– Ввиду выяснившихся обстоятельств дела на вас, мистер Эвальд Брэдли, падает серьезное подозрение в убийстве вашего дяди, и потому я вынужден арестовать вас!

Брэдли вскрикнул от ужаса.

– Я весьма сожалею, – продолжал Пинкертон, – что должен причинить вам такую неприятность, но покуда не будет доказана ваша невинность, подозрение падает на вас! Быть может, вы предпочтете сознаться?

– Не в чем мне сознаваться! – вскрикнул Брэдли, – Я виновен, но только не в этом убийстве!

Пинкертон помолчал немного, а затем обратился к Брэдли с вопросом:

– Не будете ли вы любезны показать мне теперь все помещения вашей виллы?

Брэдли с трудом поднялся с места.

– Я готов, – проговорил он еле слышно.

Он проводил сыщиков по всем комнатам, за исключением той, где находилась миссис Морган. Пинкертон и не стал настаивать на осмотре ее, так как вообще производил весь этот осмотр только для вида.

В конце концов они очутились у дверей погреба.

Брэдли призвал лакея, который отпер дверь, робко поглядывая на пришельцев.

– Идите с нами! – приказал ему Пинкертон.

Спустя несколько минут они очутились в винном погребе. Пинкертон внимательно посмотрел как на Брэдли, так и на его лакея.

– Вы давно не были здесь, в погребе? – спросил он затем лакея.

– Дня три-четыре.

Пинкертон внезапно осветил фонарем вскопанное место, на котором теперь были видны следы ног. Можно было подумать, что кто-то пытался утрамбовать рыхлую почву.

– А когда вы были в погребе в последний раз? – спросил Пинкертон, обращаясь к Брэдли, который в немом ужасе уставился на затоптанное место.

– Я? Да так давно, что и сам не помню, когда это было!

– Да, это правда! – подтвердил лакей, не дожидаясь вопроса.

– Будьте добры снять башмак, – снова обратился Пинкертон к Брэдли.

Оказалось, что башмак точно подходил к следам на земле. Взглянув как-то участливо и странно на растерявшегося Брэдли, Пинкертон отдал ему башмак.

– Ничего не понимаю! – простонал тот.

Когда Пинкертон снял с полки лопату, то уже нельзя было сомневаться в том, что в погребе закопан не кто иной, как именно исчезнувший Вильям Морган.

Когда все они вышли из погреба, Пинкертон поручил своему помощнику остаться на месте до прибытия судебного следователя.

Сам он вместе с Брэдли отправился в город, разрешив ему предварительно проститься с супругой убитого. Прошло два дня.

Судебный следователь, осмотрев место преступления, подтвердил высказанное Пинкертоном подозрение.

В яме был найден труп Вильяма Моргана с размозженной головой. Орудием убийства послужила лопата.

По ходатайству Пинкертона арестованный Брэдли еще не был подвержен допросу.

Знаменитый сыщик в сильном волнении шагал взад и вперед по своей комнате. Он с нетерпением ожидал ответа на отправленное в Цинциннати письмо.

Боб Руланд и второй помощник Пинкертона, Мориссон, чередовались в надзоре за виллой. Но ничего не произошло такого, что могло бы подтвердить предположения Пинкертона.

Но вдруг Пинкертону подали большой пакет из Цинциннати.

– Слава богу! – пробормотал сыщик и быстро вскрыл конверт.

Чем дальше он читал полученное сообщение, тем больше лицо его прояснялось.

Сообщение полиции города Цинциннати гласило следующее:

«Вильям Морган пользуется всеобщей известностью и уважением. Так как еще отец его проживал здесь и основал фабрику, то, конечно, решение Моргана переехать в Нью-Йорк вызвало сенсацию. Намерение это, несомненно, внушено ему его молодой красивой женой, которая, вследствие своего происхождения, не находит здесь приема в лучшем обществе. В свое время многие сильно изумлялись тому, что такой человек, как Вильям Морган, берет жену из цирка.

Еще полгода тому назад миссис Морган вместе с двумя партнерами выступала в здешнем цирке под именем „Трио итальянцев". Морган безумно влюбился в нее. Говорят, что он дал ее партнерам 15 тысяч долларов отступного».

Пинкертон с довольным видом сложил письмо и положил в карман. Вдруг раздался звонок телефона.

Пинкертон выслушал чье-то очень короткое сообщение и повесил трубку.

Спустя полчаса он явился к полицейскому инспектору Моргану в Хобокене.

– Я прошу вас предоставить в мое распоряжение несколько полисменов, – обратился он к Моргану.

Тот немедленно отдал нужное распоряжение. На расстоянии нескольких сотен метров от виллы Брэдли за толстым стволом стоял молодой человек и поглядывал на шоссе. Завидев издали приближавшийся к вилле маленький отряд, вышел из-за ствола дерева и пошел навстречу подходившим.

Это был Боб Руланд.

– Они еще в доме? – спросил Пинкертон, шедший во главе ряда полисменов.

– Да, и, по-видимому, они чувствуют себя в полной безопасности!

Пинкертон сказал несколько слов инспектору Моргану. Тот вместе с полисменами завернул на боковую тропинку, а сыщики пошли прямо вперед. Вилла оказалась запертой.

Пинкертон вынул отмычку и спустя минуту вошел в переднюю.

Неслышными шагами поднялись они по лестнице. В одной из комнат раздавались громкие, смеющиеся голоса мужчин и одной женщины.

Сыщики постояли у дверей минут пять. Вдруг дверь открылась изнутри. На пороге появилась Мэна Морган. При виде сыщиков она пронзительно вскрикнула. Прежде чем она успела захлопнуть дверь, Пинкертон вошел к ней в комнату.

Он выхватил два револьвера и направил их на двух молодых людей, которые вскочили со своих мест и в ужасе уставились на него.

– Стойте смирно! – крикнул Пинкертон. – Я арестую «Трио итальянцев» по обвинению в совместном убийстве Вильяма Моргана!

Вдруг оба юнца встрепенулись и с быстротой молнии выбежали в следующую комнату.

Пинкертон пустился за ними в погоню и выстрелил сразу из обоих револьверов.

Послышался крик боли, зазвенело стекло, и когда Пинкертон вбежал в другую комнату, то увидел, что один из преступников валяется на полу, а другой успел выскочить в сад.

Он быстро надел на раненого наручники и подошел к окну.

В саду четверо полисменов боролись с беглецом.

По-видимому, он обладал большой силой, так как несколько раз стряхивал с себя нападавших.

Но в конце концов и его одолели.

Тем временем Боб поймал Мэну Морган. Она тоже сначала яростно отбивалась, как видно было по исцарапанному лицу Боба.

Мэна с пылающими от негодования глазами требовала, чтобы ее освободили.

– Раньше двадцати лет это вряд ли случится! – насмешливо возразил Пинкертон.

– Я ни в чем не виновата! – кричала она.

– Кроме подстрекательства к убийству вашего мужа!

– Докажите мне это!

Пинкертон сел на стул и сказал:

– Еще когда вы в первый раз были у меня, я заподозрил вас, так как ваша печальная физиономия как-то сразу изменилась, когда вы опустили голову. Я это заметил при помощи особого зеркальца. Когда вы для вида заступались за Эвальда Брэдли, вы полагали, что я заподозрю его. Ваша лицемерная любовь к нему должна была только усилить это подозрение. Я для вида поддался вашей комедии, чтобы усыпить вашу бдительность. При моем первом посещении виллы вы с дьявольской хитростью устроили так, что в момент моего прихода Брэдли объяснялся вам в любви. Вы обратились ко мне потому, что полиция не хотела заподозрить Брэдли, зная его хорошую репутацию. Мне, кроме того, показалось подозрительным, что вы явились ко мне в трауре. Теперь я вас спрашиваю, миссис Морган, что делали вы две ночи тому назад в погребе этого дома?

Преступница вся как-то съежилась. Но вдруг она выпрямилась и воскликнула:

– Я не была в погребе!

– Боб, говори, – сказал Пинкертон.

– Миссис Морган в ту ночь, – заявил Боб, – пришла в погреб с башмаками Брэдли и произвела ими оттиски на рыхлой почве! Я наблюдал за нею из темного угла!

Мэна Морган громко вскрикнула.

Ранения одного из убийц были не серьезны. Его только контузило.

Разбор дела на суде длился недолго, так как «Трио итальянцев» созналось во всем.

Убийство было подготовлено исподволь. Для него только Мэна Морган и вышла замуж. Один из преступников состоял с ней в любовной связи.

Ей удалось заманить несчастного Моргана в сад, где его и убили оба итальянца.

Преступники затем потащили труп в погреб и там закопали его в ту ночь, когда сыщики слышали стук лопат.

Эвальд Брэдли тяжко заболел. Вследствие любви к преступнице он впал в меланхолию. Убийцы были казнены на электрическом стуле. Мэна Морган была приговорена к двадцати пяти годам тюремного заключения.

Письмо с тремя крестами

Глава I Письмо до востребования

В один ненастный осенний вечер знаменитый сыщик Нат Пинкертон, зашедший по какому-то делу в почтовую контору в Нью-Йорке, заинтересовался там странным на вид молодым человеком, высокого роста, в длинном черном плаще, в широкополой шляпе, надвинутой на самые брови и наполовину закрывавшей лицо поразительной бледности.

Отличаясь необыкновенной наблюдательностью, сыщик окинул его быстрым пытливым взглядом. Ему еще никогда в жизни не приходилось видеть такого неестественно бледного лица, какое было у незнакомца; вряд ли подобная бледность могла быть натуральной.

Повинуясь какому-то неясному предчувствию, Пинкертон стал следить за подозрительным субъектом. Тот тихими, кошачьими шагами направился к отделению, где выдавалась корреспонденция до востребования.

– Скажите, пожалуйста, не имеется ли пакета для Эм-Ка-семьсот тринадцать? – спросил он вполголоса.

Чиновник порылся в ящике и, найдя требуемый пакет, выдал его бледному молодому человеку, который торопливо сунул его в карман и тою же крадущейся кошачьей походкой вышел из почтовой конторы.

На улице тускло мелькали фонари; в двух шагах ничего нельзя было разобрать из-за сильного дождя, сопровождаемого пронизывающим до костей ветром. Неизвестный поднял воротник плаща и, не подозревая, что за ним наблюдают, остановился под ближайшим фонарем, который, под порывами ветра, грозил ежеминутно потухнуть, достал полученный в почтовой конторе пакет и вскрыл его.

Нат Пинкертон стоял почти у него за спиною.

Неизвестный, не успев прочесть и нескольких строк, глухо вскрикнул, зашатался, точно от полученного удара, и с перекошенным лицом, широко раскрытыми глазами уставился на письмо.

Так как замерший на месте незнакомец держал письмо прямо перед собой, под лучами фонаря, Нат Пинкертон, осторожно заглянув через плечо, успел заметить, что вместо подписи там стояло три креста.

Больше, однако, ему ничего не удалось подсмотреть; незнакомец увидел сыщика и, пробормотав какое-то проклятие, скомкал письмо и быстро сунул его в карман.

Нат Пинкертон, не торопясь, пошел дальше, как будто дело его вовсе и не касалось, спокойно завернул за ближайший угол налево, но тут остановился и стал выжидать.

Поведение неизвестного показалось ему в высшей степени подозрительным, и он решил понаблюдать за ним.

Незнакомец все еще стоял под фонарем, тяжело дыша, но Пинкертон ясно видел, как его бледное лицо исказилось страшной гримасой, а рука в кармане сжимала скомканное письмо, точно оно представляло какое-то драгоценное сокровище.

Несколько минут, несмотря на все усиливающийся ветер и дождь, неизвестный простоял неподвижно, а затем, погрозив кому-то в пространство кулаком, повернулся и быстро пошел своей странной походкой, точно к чему-то подкрадываясь. Он прошел всю улицу Парк-Роу, завернул на Катем-сквер и, дойдя до угла Катарина-стрит, вдруг исчез в старом пятиэтажном доме № 85.

Тотчас же у того же подъезда появился Нат Пинкертон и последовал за неизвестным.

В сенях горела керосиновая лампа, тускло освещая длинный темный коридор с деревянной лестницей, ведущей наверх.

Неизвестного нигде не оказалось; вероятно, он скрылся в подвале, так как за короткий промежуток времени, который прошел между его приходом и приходом сыщика, он никоим образом не мог успеть подняться хотя бы на первый этаж.

Нат Пинкертон прислушался около каждой двери, вышел на улицу, посмотрел, нет ли света в каком-нибудь окне; но все они были темны, а в доме по-прежнему стояла тишина.

В конце концов сыщик прекратил розыски. Правда, незнакомец казался подозрительным, однако определенных подозрений, кроме странной бледности и письма, подписанного крестами и, быть может, содержащего какое-нибудь роковое для него известие, у сыщика не было.

Пинкертон отправился к себе домой, решив не упускать из виду таинственного дома № 85 на Катарина-стрит.

Бледный молодой человек заинтересовал сыщика, смутно почувствовавшего, что ему еще раз придется с ним встретиться. Но он и не подозревал, как скоро это должно было случиться.

В шесть часов утра Ната Пинкертона разбудил звонок телефона, стоящего в спальне. Сыщик схватил трубку.

– Здесь Нат Пинкертон; кто говорит? – спросил он.

– Инспектор Мак-Коннел! Здравствуйте, мистер Пинкертон! Скажите, пожалуйста, вы сегодня чем-нибудь заняты?

– Здравствуйте, Мак-Коннел! Нет, пока еще ничем. Вам нужно что-нибудь от меня?

– Да! Ночью произошло таинственное убийство, в третьем этаже дома номер семьдесят девять на Сорок второй восточной улице! Жертва злодеяния – молодой человек по имени Джон Фельдор. Преступник обставил дело так, что с первого взгляда можно предположить самоубийство.

– Через двадцать минут, мистер Мак-Коннел, я буду к вашим услугам.

– Благодарю вас, мистер Пинкертон!

Сыщик повесил трубку, наскоро оделся и отправился на 42-ю восточную. В доме № 79 помещались меблированные комнаты, преимущественно занимаемые иностранцами.

Убитый, Джон Фельдор, оказался англичанином.

Пинкертон поднялся на третий этаж и в коридоре, покрытом коврами, застал нескольких полисменов. Дверь одной из комнат стояла широко раскрытой, и на ее пороге сыщик столкнулся с полицейским инспектором Мак-Коннелом.

– Хорошо, что вы пришли, мистер Пинкертон! Меня пугает это дело, опять какая-то особенно загадочная история!

Нат Пинкертон оглядел комнату. Это была спальня, убранная очень элегантно. К ней примыкала гостиная, обставленная чрезвычайно изящно. Дорогие картины и другие произведения искусства свидетельствовали, что убитый, занимавший эти комнаты, вероятно, обладал и состоянием, и вкусом.

Труп его, в одном белье, лежал на кровати. Это был молодой человек лет двадцати пяти, со спокойно застывшим лицом и чуть пробивающимся пушком над крепко сжатыми губами.

Правая рука, лежавшая на одеяле, держала револьвер, тогда как левая свешивалась с кровати. Пуля прошла через висок навылет.

Сыщик внимательно посмотрел на труп и спросил:

– Каким образом вы пришли к убеждению, что тут не самоубийство?

– Это установил полицейский врач, – ответил инспектор.

– И совершенно правильно, – добавил Пинкертон. – Если предположить самоубийство, то нельзя не удивиться, до чего самоубийца ловко прицелился. Пуля прошла через голову и, вылетев, ударилась вон там в стену.

– Полицейский врач, – продолжал Мак-Коннел, – нашел положение руки покойного, державшей револьвер, неестественным. Тогда мне пришла идея достать из стены пулю, что было нетрудно сделать, так как она вошла неглубоко. И вот тут-то мы и установили, что пуля была выпущена из револьвера совершенно другого калибра, чем тот, который вы видите.

– Это доказательство достаточно убедительно! Но ведь и в этом револьвере не хватает одного заряда.

– Совершенно верно. Убийца для большей правдоподобности, без сомнения, выпустил его.

– И, несомненно, в камин! – сказал сыщик, который, подойдя к камину, сунул в него голову и посветил электрическим фонариком.

– Разве никто в доме не слышал выстрелов?

– Нет. При сильном завывании ветра, свирепствовавшего прошлую ночь, они ускользнули от внимания жильцов.

– Имя покойного, кажется, Джон Фельдор?

– Да. Больше о нем ничего неизвестно.

– Кто содержит эти комнаты?

– Вдова Анна Клеменс. Я уже допросил ее, но из ее показаний нельзя вывести никаких заключений. Она знает только, что мистер Джон Фельдор, богатый англичанин, поселился у нее три месяца назад. Он часто уходил из дому, любил развлечения, но никогда не говорил ничего, что касалось его личной жизни. Особенное пристрастие он питал к изящным искусствам и нередко приносил домой новую картину или какое-нибудь произведение искусства, которые вы видите здесь в таком большом количестве.

– Неужели миссис Клеменс совсем не знает, где молодой человек бывал?

– Я знаю только, что он иногда ходил в Стар-клуб! – послышался в эту минуту голос миссис Клеменс, добродушной седой старушки, вошедшей в комнату.

Пинкертон поклонился хозяйке и назвал себя.

– В Стар-клуб? – переспросил он. – Где он помещается?

– На Пятьдесят восьмой улице, номер двести сорок пять.

– У мистера Фельдора были там друзья?

– Наверное не знаю: сюда он никогда не приводил ни одного знакомого, да и его никогда никто не спрашивал.

– Когда мистер Фельдор был последний раз в клубе?

– Недели три назад. До этого он каждую неделю бывал там несколько раз, а с тех пор что-то перестал.

– А где он еще бывал, вы не знаете?

– Он часто посещал театры, однако, какие – этого тоже не могу сказать. Он вообще любил веселиться, но никогда ничего об этом не говорил. Иногда он целыми часами просиживал у себя в комнате и писал необыкновенно длинные письма.

– Не отправляли ли вы их когда-нибудь?

– Нет, он всегда отправлял их сам.

– И адреса на них вам не приходилось прочитывать?

– Никогда.

– Какие марки наклеивались на эти письма?

– Всегда пятицентовые.

– Значит, письма посылались здесь, по Америке. Для Англии требуются десятицентовые, – сказал Пинкертон. – А так, вообще, в молодом человеке не было ничего особенного, обращавшего на себя невольное внимание?

– Нет! А впрочем… он часто как-то особенно выглядел грустным. Когда по утрам я, бывало, приносила ему в комнату завтрак, то нередко заставала его сидящим за письменным столом, ничем не занятым, погруженным, по-видимому, в тяжелое раздумье. Раз я даже заметила у него на глазах слезы!

– А вы никогда не спрашивали, что так сильно огорчает его?

– Раз спросила, но он так огрызнулся, что я больше никогда не рисковала. Да и вправду, какое мне дело?

– Скажите, пожалуйста, часто мистер Фельдор получал письма или деньги?

– Нет, очень редко. Вначале я недоумевала, на что, собственно говоря, он существует, но однажды нашла на столе чековую книжку банка «Юнион». Очевидно, он перевел свой капитал из Англии сюда и по мере надобности брал деньги с текущего счета.

– Из какого именно города Англии приехал мистер Фельдор?

– Из Лондона.

– Гм. Надо будет навести там справки. Может быть, через посредство банка «Юнион» нам удастся собрать более точные сведения о таинственной личности этого мистера Джона Фельдора! Благодарю вас, миссис Клеменс! Пока мне больше не о чем вас спрашивать.

После этого сыщик принялся за тщательный обыск. Он начал с убитого, потом осмотрел кровать и наконец с лупою в руке дюйм за дюймом исследовал весь пол.

Особенное внимание он обратил на камин: среди истлевших углей он ясно различил остатки сожженной бумаги и, пошарив в золе, вскоре нашел в ней кусок письма, верхняя часть которого совершенно обгорела, тогда как нижняя – вполне сохранилась.

Едва только взглянул он на слова, которые еще можно было прочесть на полуобгоревшей бумаге, как вскочил, пораженный до такой степени, что невольно вскрикнул.

– Что это? Да это немыслимо! Не верится просто! – взволнованно прошептал он.

Инспектор Мак-Коннел взял поданную ему сыщиком бумагу и прочел на ней:

«будь проклят убийца Артура Повелла.

+ + +»

Инспектор Мак-Коннел недоумевающе покачал головой, а Нат Пинкертон сейчас же припомнил до мельчайших подробностей случившееся с ним накануне происшествие.

Не то ли это было письмо, которое так испугало неизвестного с мертвенно-бледным лицом? Три креста доказывали это с почти непреложною очевидностью, да и слова обгорелого письма вполне соответствовали странному поведению бледного человека: недаром же он пришел в такое ужасное волнение.

Неужели незнакомец и был убийцей? Теперь дом № 85 на Катарина-стрит сразу получил какое-то страшное значение для сыщика.

– Я пока еще ничего не могу сказать, мистер Мак-Коннел, однако странное приключение со мной, не более как вчера вечером, кажется мне стоящим в связи с совершенным здесь преступлением. Пока у меня нет еще никаких положительных доказательств, но я почти не сомневаюсь! Быть может, завтра я дам вам необходимые разъяснения и представлю таинственного убийцу Джона Фельдора!

С этими словами Нат Пинкертон взял шляпу, простился с инспектором и немедленно же отправился на Катарина-стрит.

Глава II Неприятный жилец

Через некоторое время сыщик стоял перед мрачным домом, до которого накануне проводил незнакомца с бледным лицом, после того как тот получил письмо, подписанное тремя крестами, адресованное «М. К. 713».

Войдя в темные сени, сыщик прежде всего подошел направо к низкой двери, за которой слышалось какое-то негромкое постукивание. Он открыл дверь и очутился в мастерской сапожника, который, сидя у тусклого окна, усердно занимался своей работой.

При виде вошедшего, незнакомого ему, хорошо одетого господина старичок сначала посмотрел с некоторым удивлением. Должно быть, нечасто заходили к нему такие посетители, вот почему он поторопился встать и вежливо поклонился:

– Чем могу служить? Может быть, джентльмен хочет заказать себе пару новых сапог? Товар у меня самый хороший, первый сорт!

Нат Пинкертон не без сожаления взглянул на старика, которому, вероятно, давно никто ничего не заказывал, и, повинуясь какому-то внезапному внушению, присел на деревянную табуретку.

– Снимите-ка с меня мерку. Надоели мне эти готовые сапоги; хочется, наконец, иметь хорошую удобную обувь.

Обрадованный сапожник сейчас же принялся за дело. Пока он снимал мерку, Пинкертон заговорил с ним:

– Кажется, в этом доме живет молодой человек по имени…

Он сделал вид, что припоминает.

– Не могу припомнить! – сказал он наконец.

– На каком этаже он живет? – спросил сапожник.

– Если не ошибаюсь, в подвале. Вы, вероятно, его знаете. Он всегда ходит в темном плаще и широкополой черной шляпе. Лицо у него необыкновенно бледное.

– А, вы говорите об иностранце, который живет у вдовы Стралерс! Он актер, его имя Адамс.

– Адамс? Да, да, кажется, так! Он актер, вы говорите? Где же он играет?

– Не могу вам сказать. Вдова Стралерс и сама не знает этого. Он никогда об этом не говорил, да и вообще он какой-то неразговорчивый, скрытный. У него масса всякого рода масок и костюмов. Иногда он уходит из дому среди ночи, а возвращается только на рассвете! Вдова Стралерс была бы рада, если б могла отделаться от этого неприятного жильца.

– А как вы думаете, теперь Адамс дома?

– Может быть. В это время он обыкновенно лежит еще в постели.

– А у него всегда такое бледное лицо?

– Бледное? Напротив, у него румянец во всю щеку! Только иногда, когда он, как я вам говорил, отправляется на представление, в котором играет роль духа, он покрывает свое лицо густым слоем белил.

– Странный человек. Все это вы узнали от вдовы Стралерс?

– Да. Она каждый день приходит ко мне поболтать часок-другой.

– А что же, этот Адамс хорошо и аккуратно платит?

– До сих пор всегда платил в срок. Да и вообще он, кажется, живет довольно хорошо.

– Может быть, у него есть родственники в Нью-Йорке или в каком-либо другом городе Соединенных Штатов?

– Этого тоже не могу сказать. О своих семейных обстоятельствах он никогда не говорил.

– Не упоминал ли он когда-нибудь имени Артура Повелла?

– И об этом ничего не знаю. Да вы лучше поговорите с самой вдовой Стралерс. Попросить ее, чтобы она пришла сюда?

– Я был бы вам очень благодарен.

Сапожник, окончив снимать мерку, поспешно отправился к вдове Стралерс, которая занимала квартиру, расположенную налево от сеней и выходившую окнами во двор, и через минуту вернулся с какой-то старушкой, одетой просто и опрятно, производившей симпатичное впечатление.

– Вы хотите расспросить меня относительно моего жильца? – сейчас же начала она. – Вы, вероятно, от полиции? Он, должно быть, совершил какое-нибудь преступление? О, я всегда предполагала нечто подобное!

– Отчего же вы это предполагали? – осведомился сыщик.

– Да оттого, что Адамс какой-то странный. Эти вечные отлучки куда-то по ночам всегда пугали меня. Несколько раз я видела, когда он уходил: лицо у него тогда бывало белое, как снег! Ходит он тоже как-то особенно, не наступая как следует. Он говорил мне раз, что на сцене всегда играет роли интриганов, и при этом засмеялся таким неприятным, страшным смехом, что я даже вздрогнула!

– Сейчас он дома?

– Да, спит. До самого обеда всегда валяется в постели!

– А чего-нибудь особенного о нем вы не можете мне рассказать?

– Иногда он говорит у себя в комнате каким-то страшным, глухим голосом, точно из могилы. У меня мороз проходит по коже каждый раз, когда я его слышу! Как-то раз я даже сказала ему, чтобы он оставил это, но он ответил, что учит роль и что мне придется с этим примириться. Так он и продолжал делать свои страшные упражнения!

– А не различали ли вы в его речи отдельных слов?

– Связной речи никогда и не слышала. Он вечно твердит о смерти, о неотвратимом суде Божьем, о небесной каре, которая постигает каждого виновного.

Нат Пинкертон задумался.

– Боюсь, что он слишком хорошо играет свою роль интригана, только не в театре, а в жизни! Не знаете ли, миссис Стралерс, есть у него здесь какие-либо родственники?

– Не знаю.

– И имени Артура Повелла тоже никогда от него не слышали?

Лицо старушки сразу просветлело.

– Артур Повелл? Как же, как же, слышала! Погодите, когда же это было? Ах да, имя Артура Повелла он произносил несколько раз в тех разговорах с самим собою, которые он называл репетициями.

– Каким же тоном он произносил это имя?

– Насколько помню, глухим, угрожающим.

– Прекрасно! Знаете, мне все-таки хотелось бы поговорить с этим мистером Адамсом. Проводите меня к нему, миссис Стралерс. Он запирается у себя в комнате?

– Да!

– Все равно, это не мешает. Постучитесь к нему и скажите, что вам необходимо с ним переговорить, а вместо вас войду я.

– Хорошо, так и сделаю. Не правда ли, вы от полиции? О боже мой! Какой ужас, если этот Адамс в самом деле преступник! Еще, пожалуй, и меня, бедную старуху, заподозрят заодно! Горемычная я, в самом деле!

– Будьте совершенно покойны, миссис Стралерс. С вами ничего не случится. Одного взгляда на ваше честное лицо достаточно, чтобы понять, что вы порядочная женщина! Прощайте, мастер, поскорее сделайте мне сапоги.

Вот вам пять долларов задатку. А до поры до времени никому не говорите о том, что я здесь у вас разузнавал.

Старик-сапожник с сияющим лицом спрятал щедрый задаток и принялся уверять сыщика, что сошьет ему прекраснейшие и прочные сапоги.

После этого Пинкертон пошел за вдовою в ее квартиру. Войдя в маленькую темную переднюю, миссис Стралерс подошла к двери налево и постучалась.

– Мистер Адамс! – кликнула она.

Вместо ответа сначала послышался только громкий зевок.

– Что такое? – спросил наконец заспанный голос.

– Мне обязательно необходимо с вами переговорить. Откройте!

– Лень вставать. Если хотите, можете сказать через дверь!

– Да дело очень важное!.

– Так что ж такое! Скажите в нескольких словах. Если мне покажется нужным, я вам тогда открою.

– Нет, я так ничего не могу сказать!

– Так подождите, пока я встану к обеду, а теперь не мешайте мне!

– Не говорите больше ничего, миссис Стралерс, – шепнул Нат Пинкертон. – Идите в кухню и хорошенько хлопните дверью, чтобы он слышал, что вы ушли.

Старушка исполнила желание сыщика, а Нат Пинкертон наклонился и, заглянув в замочную скважину, убедился, что ключа в замке не было. Тогда он достал свои отмычки и с изумительной ловкостью принялся работать около замка, не производя ни малейшего шума.

Адамс, лежащий в постели, не слышал ни одного звука, пока замок не щелкнул. Тут он приподнялся и резко крикнул:

– Кто там у дверей?

– Я! – сказал Пинкертон, переступая порог комнаты, убранной просто, но чисто и красиво.

Адамс сидел на постели и широко раскрытыми глазами уставился на неизвестного ему посетителя. Сыщик немедленно же узнал в нем того самого незнакомца, которого накануне провожал из почтовой конторы, почувствовав неопределенное подозрение.

Актер с проклятием выскочил из постели:

– Черт возьми, что это значит? Что вам нужно здесь? Как вы смеете взламывать дверь и врываться в чужую комнату?

– У меня к вам очень важное дело, – ответил Нат Пинкертон, прикрывая за собою дверь.

Адамс смотрел на сыщика глазами, полными ужаса, и, точно подозревая, что дело это не может быть ему особенно приятно, крикнул с нескрываемой досадой:

– Не хочу я ничего слышать! С людьми, которые таким образом проникают ко мне, я не желаю иметь никакого дела!

– Мало ли что вы не желаете, мистер «Адамс», хотя я мог бы вас назвать и настоящим именем, потому что знаю его.

Лицо актера так и перекосилось:

– Что вам нужно? Меня зовут Адамс, и никакого другого имени у меня нет!

Сыщик презрительно улыбнулся:

– Я уже говорил вам, что знаю ваше настоящее имя. Но теперь – к делу! Знаете ли вы, кто меня посылает?

Это было сказано необыкновенно решительно, а вместе и грозно, и Адамс, который успел уже кое-как одеться, обеими руками схватился за спинку стула, точно собирался ударить им непрошеного гостя.

– Черт возьми! Я уже говорил вам, что не желаю иметь с вами дела! Убирайтесь вон отсюда и скажите тому, кто вас послал, чтобы он пришел сам, если ему что-нибудь от меня нужно!

– Это невозможно. Мистер Артур Повелл не может прийти сам!

Имя Артура Повелла ошеломило актера, точно его ударили обухом по голове. Он вздрогнул и отшатнулся.

– Это неправда! – прохрипел он после минутной паузы. – Вас послал не Повелл!

– А отчего бы нет? – насмешливо спросил Нат Пинкертон. Сыщик был убежден, что говорит о человеке уже мертвом, убитом.

– Артур Повелл не знает, что я здесь.

– Нет, знает!

– Он тяжко болен?

– Очень тяжко.

– А какое же вы мне принесли от него известие?

– Он велел вам сказать, чтобы вы навестили его как можно скорее.

– Откуда он узнал, что я вернулся?

– Этого не знаю. Так как мне приказали сообщить вам об этом как можно скорее, а вы не пожелали открывать, то я вошел насильно. Ну-с, так какой же ответ? Придете к мистеру Повеллу?

– Да, приду, сегодня же! Скажите ему, что я приду непременно!

– Прекрасно! Мистер Повелл будет очень рад. Только я порошу вас написать, что вы придете, а то мистер Повелл, пожалуй, не поверит мне.

– Скажите старику, что говорили со мной лично!

– Нет уж лучше напишите. Ведь у вас на письменном столе все есть, что нужно. Напишите записку.

Адамс проворчал что-то себе под нос, но сел и стал писать, Пинкертон стоял за его спиной и глядел через плечо. Адаме писал:

«Зайду к тебе в течение сегодняшнего дня и, во всяком случае, никак не позже завтрашнего утра. До свидания! Тогда же получишь и объяснение, почему я остался здесь. Твой…»

Здесь Адамс остановился.

– Подписывайтесь, – сказал Нат Пинкертон.

– Нет, не нужно. Повелл хорошо знает мой почерк.

– Так подпишите хоть начальные буквы М.К

Актер вздрогнул и бросил на сыщика полный

ненависти и страха взгляд. Он опять пробормотал что-то невнятное, но все-таки поставил названные сыщиком буквы и вручил записку Пинкертону.

– Ну, надеюсь, вы теперь довольны?

– Нет, уж как хотите, а придется вам вложить записку в конверт и написать адрес. Не стану же я, в самом деле, подавать мистеру Повеллу какую-то сложенную бумажку!

– Но ведь это совершенно излишне!

– У приличных людей так не принято.

– Ну, бог с вами!

Адамс достал конверт и надписал. «Мистеру Артуру Повеллу, Нью-Йорк».

– Пожалуйста, полный адрес! – сказал сыщик.

– Но…

– Без всяких но, полный адрес!

Актеру снова пришлось повиноваться. Злобно стиснув зубы, он прибавил еще: «76-я улица, Запад, 456».

Тут только сыщик принял письмо и сунул себе в карман.

– Я сейчас же отнесу это мистеру Повеллу, – сказал он. – Старый джентльмен будет очень рад, что вы согласились прийти!

Адамс ничего не ответил, бросив только на уходившего сыщика злобный взгляд, но когда Пинкертон уже подошел к двери, актер вдруг позвал его обратно:

– Вот что. Кто же вы, собственно, такой? Каким это образом вы вдруг являетесь посланным от мистера Повелла?

– Это вышло случайно, – спокойно ответил Пинкертон.

– Вы служите у него?

– Нет. Я только очень хорошо знаком с ним.

– А каково теперь здоровье мистера Повелла?

Сыщик загадочно улыбнулся, но ответил совершенно хладнокровно:

– При данных обстоятельствах – хорошо!

– Я буду очень рад снова увидеть его. Скажите, что я приду непременно!

Сыщик раскланялся и вышел. В передней он остановился и, вырвав листик из своей записной книжки, особым, только ему и его помощникам понятным шифром, написал Бобу Руланду на частную квартиру, прося его немедленно же отправиться на Катарина-стрит и зорко следить за неким Адамсом, мнимым актером, живущим в № 85, у вдовы Стралерс.

Затем сыщик снова зашел в мастерскую сапожника и попросил его немедленно доставить записку по адресу, сам же отправился на 76-ю улицу, взяв извозчика, чтобы попасть туда как можно скорее.

Глава III Важный разговор

Дом № 456 на 76-й улице представлял собою маленькую, построенную в новейшем стиле виллу, в которой престарелый и страшно богатый мистер Артур Повелл жил совершенно одиноко.

Маленькое изящное здание производило чрезвычайно приветливое впечатление и отделялось от улицы небольшим хорошеньким садиком.

Пройдя этот садик, Пинкертон предварительно остановился и внимательно оглянулся вокруг. Он должен был считаться с тем, что этот Адаме, быть может, все-таки последовал за ним, желая убедиться, действительно ли он идет к мистеру Повеллу.

Но нигде не видно было ни души: зоркий глаз сыщика непременно заметил бы преследователя, если бы таковой находился где-нибудь поблизости.

Успокоенный, Нат Пинкертон взошел на крыльцо и позвонил. Ему открыла горничная.

– Мне необходимо видеть мистера Артура Повелла.

– Разве вам неизвестно, что мистер Повелл очень болен?

Нат Пинкертон сделал удивленное лицо. Значит, Артур Повелл был жив и слова в подписанном тремя крестами письме: «Проклятие тебе – убийце Артура Повелла!» – не соответствовали истине.

Он был действительно поражен, но сейчас же оправился и сказал с настойчивой решительностью:

– Мне необходимо видеть мистера Повелла во что бы то ни стало! Я пришел по делу, от которого, быть может, зависит его жизнь!

Доложите обо мне немедленно. Вот моя карточка.

Сыщик передал свою карточку, и девушка пошла о нем докладывать.

Через минуту она вернулась и попросила сыщика войти в гостиную. Здесь Пинкертон встретил пожилого, элегантно одетого господина, который назвал себя доктором Вестманом – это был домашний врач больного хозяина дома.

Он вежливо поклонился сыщику, радуясь, что имеет случай познакомиться с великим мастером сыскного дела.

– Странно! – заметил он. – Ваше появление в этом доме укрепляет во мне одно предположение, которое я до сих пор никогда еще не решался высказывать.

– А именно? – спросил сыщик.

– Над мистером Повеллом, изнемогающим от тяжкой болезни, совершается какое-то систематическое преступление.

– А конечная цель этого?

– Смерть Артура Повелла!

– Какого рода болезнью страдает мистер Повелл?

– С ним было два удара, оба явившиеся следствием страшного испуга. Тело его отчасти разбито параличом и требует самого заботливого ухода; организм его до крайности ослаб.

– Не хотите ли мне рассказать…

– Пожалуйста, пойдемте в комнату больного. Мне кажется, будет лучше всего, если пациент сам сообщит вам то, что вам нужно знать. Я, собственно, никого не хотел к нему допускать, но, прочтя ваше имя, мистер Пинкертон, заметил, как радостно засияло при этом лицо Повелла, и потому решил привести вас к его постели. Уже одно сознание того, что вы находитесь здесь, может ободрить больного и произведет благотворное действие. Он может говорить с вами только шепотом, но вы поймете его, и я надеюсь, что после разговора с вами у него хоть немного пропадет то удрученное состояние духа, от которого он так сильно страдает. Эта почти полная апатия особенно способствует ухудшению его здоровья.

– Ну-с, мы посмотрим, – заметил сыщик. – Я, со своей стороны, разумеется, сделаю все, что от меня зависит.

– Еще один вопрос, мистер Пинкертон. Что привело вас сюда? Подозреваете ли вы только, что здесь совершено преступление, или знаете это наверное?

– Я знаю наверное и пришел, чтобы обнаружить злодея и предать его заслуженному наказанию!

– В таком случае от души желаю вам успеха, мистер Пинкертон! Пойдемте. Мистер Повелл, вероятно, уже ждет вас с нетерпением.

Врач пошел вперед, а сыщик за ним. Спальня больного, убранная с солидной элегантностью, находилась в первом этаже.

Артур Повелл, старик с почтенным, обрамленным совершенно белыми волосами лицом, лежал в постели и встретил вошедшего взором, полным тоскливого ожидания. На восковом осунувшемся лице его выступил чуть заметный румянец, когда сыщик, которому он протянул руку, подошел к постели.

– Мистер Пинкертон?

– Да, это я, мистер Повелл.

– Хорошо, что вы пришли. Ваше присутствие возвращает мне некоторую бодрость. Я уже совершенно отдался отчаянию и тоске.

Пинкертон взял стул и, подсаживаясь к больному, сказал:

– Быть может, мне удастся вернуть вам полное душевное спокойствие, а вместе с тем и здоровье, мистер Повелл. Будьте же настолько любезны и расскажите мне как можно подробнее, какие именно события послужили причиною вашей болезни.

Артур Повелл кивнул головой и на минуту закрыл глаза. Потом, не глядя на сыщика, он принялся рассказывать тихим, едва слышным шепотом:

– Мне теперь шестьдесят пять лет, и я холост. Но когда-то я знал одну бедную, хорошую девушку, которую полюбил всей душой… но не сделал своей супругой! Она также любила меня… и не подозревала, что я не думал жениться на ней, хотя и дал ей такого рода обещания. Наша связь не осталась без последствий – она родила мальчика. Я никогда не забуду той сцены, которая произошла, когда Мери принесла мне своего ребенка. Избавьте меня от необходимости рассказывать вам дальнейшую историю нашей любви, мистер Пинкертон. Словом, я покинул несчастную девушку и более о ней не заботился. За ребенка я ей предложил некоторую сумму, от которой она, однако, отказалась. Мери никогда не переставала умолять меня дать ребенку имя и еще десять лет назад, перед смертью, написала мне такого рода письмо. Позднее и мальчик, который теперь должен быть уже молодым человеком лет двадцати пяти, несколько раз обращался ко мне, но я оставался неумолим. Я не отдавал себе отчета в том, как страшно грешил. Я забыл упомянуть, что я англичанин и что с Мери я познакомился в Англии. Пятнадцать лет назад я переселился в Америку. Здесь я удвоил свое состояние и уже пять лет живу на проценты с капитала. И вот среди моего старческого одиночества мне вдруг камнем легла на душу мысль, что у меня нет наследников, что мои деньги достанутся племяннику, который никогда не был мне симпатичен и с родней которого, хотя отец его был моим сводным братом, я никогда не водил знакомства. К тому же племянник этот и сам по себе человек достаточно богатый. Мало-помалу мне стало ясно, как страшно я был виновен перед Мери Локвуд и ее сыном Джоном. Я начал горько раскаиваться, что не дал несчастному своего имени, и в конце концов я решил поправить сделанную ошибку. Наведя справки в Англии, я, узнав адрес Джона Локвуда, написал ему письмо, в котором сообщал, что хочу его усыновить, и просил приехать ко мне в Америку.

Однако я не получил ответа! Несколько раз писал я ему длинные письма, но Джон Локвуд по-прежнему не отзывался. Я пришел к заключению, что мое прежнее поведение настолько ожесточило его, что теперь, по гордости, он отказывался от того, что по праву должно было бы принадлежать ему двадцать пять лет назад! Я понимал это чувство; я не мог винить за него Джона и все продолжал писать. С дюжину писем, по крайней мере, я отправил в Англию, но ответа так и не получил ни на одно. Тогда, наконец, я оставил свои попытки, но раскаяние продолжало грызть мое сердце. Я становился дряхлым, отчаяние овладело моей душой, и я решил съездить в Англию сам…

– Позвольте, мистер Повелл, – прервал Нат Пинкертон старика. – Когда именно вы послали ваше первое письмо в Англию?

– Месяцев пять назад.

– А последнее?

– Три недели назад.

– Где находился мистер Джон Локвуд?

– В Лондоне. Впрочем, как я узнал по наведенным мною справкам, он, оказывается, совсем не беден и в качестве инженера уже успел скопить себе маленькое состояние – обстоятельство, тоже, конечно, способствовавшее тому, что он не отвечал на мои письма. Так вот, несмотря на свой возраст, три недели назад я хотел пуститься в путешествие в Англию, как вдруг произошло нечто неожиданное, ужасное. Однажды ночью, за несколько дней до моего предполагаемого отъезда, меня поразило ужасное видение. Около полуночи – луна ярко светила в окно – у моей кровати вдруг, точно из-под земли, выросла страшная черная фигура с лицом, белым как снег, и со страшно сверкающими глазами. Я окаменел от ужаса; привидение же подняло руку и заговорило грозным голосом, упрекая меня в грехе перед Мери Локвуд. Оно стало грозить мне смертью. В ужасных словах возвещало оно мне мою близкую кончину, говоря, что оно – дух несчастного Джона Локвуда, погибшего в Англии в нужде и горе. В то же время страшный дух заявлял, что с этих пор уже не оставит в покое меня, безбожного отца, пока я не буду в могиле, чтобы и там не находить себе покоя! Ужасное привидение, стоявшее в бледных лучах луны, его еще более ужасные слова… Со мной сделался удар: правая сторона у меня совершенно отнялась. Доктор Вестман приехал еще ночью и оказал мне первую помощь, а когда я рассказал ему о видении, он сказал, что это была игра воображения, кошмар, напрасно внушивший мне такой беспредельный ужас. Но явление повторилось; до сих пор оно возвращалось три раза, и в третий раз – неделю назад – со мною снова сделался удар. Приближается мой конец! Если дух явится еще хоть один раз, я не выдержу, я чувствую, что умру, мистер Пинкертон!

Сыщик улыбнулся:

– Помилуйте, мистер Повелл, будьте же мужчиной! Не станете же вы бояться какого-то негодяя, который одевается в черный плащ и покрывает лицо белилами, чтобы напугать вас!

– А вы думаете, что это преступник? – задыхаясь, спросил Повелл.

– Для меня это не подлежит никакому сомнению. Я приведу вам явное доказательство, что это так, и в самом ближайшем будущем торжественно представлю негодяя, который играл эту недостойную роль привидения!

Больной взглянул на сыщика глазами, полными удивления и благодарности:

– Вы говорите с такой решительностью, мистер Пинкертон, что я принужден вам верить. Я уже не могу сомневаться, и душа моя наполняется новою надеждой.

– Эта надежда осуществится. А теперь скажите, видели ли вы когда-нибудь вашего незаконного сына?

– У меня есть одна фотографическая карточка, сделанная лет восемь назад, которую он мне тогда же и прислал.

– Нельзя ли мне ее посмотреть?

– Конечно. Будьте любезны, позвоните.

Сыщик позвонил, и Артур Повелл приказал вошедшему слуге принести карточку, лежавшую в письменном столе. Через некоторое время слуга вернулся и подал сыщику карточку. Пинкертон, внимательно разглядев благородные симпатичные черты юношеского лица, тихо кивнул головой и спросил:

– Вы говорили, что наследником вашего состояния будет один ваш племянник, с умершей родней которого вы жили не в ладах?

– Севершенно верно.

– А как имя этого племянника?

– Мак Керринг.

«М. К.!» – мелькнуло в голове сыщика. Это был адрес того письма, за которым актер Адамс заходил в почтовую контору.

– Видали ли вы вашего племянника за последнее время?

– Как же. Последние две недели, приехав из Англии, он даже жил у меня.

– Будьте любезны, опишите мне наружность вашего племянника.

Повелл сделал описание наружности Мака Керринга, совершенно подходившее к Адамсу.

– Скажите, пожалуйста, разве в появлявшемся у вашей постели духе вы никогда не замечали знакомых черт лица?

– Нет, лицо привидения всегда было закрыто воротником плаща.

– А разве у вас никогда не являлось подозрения насчет того, кто мог изображать этого страшного духа?

Повелл помолчал несколько секунд, а потом сказал несмелым шепотом:

– Мне бы не хотелось об этом говорить…

– Что можно сказать о материальном положении Мака Керринга?

– Я уже говорил вам, что он унаследовал от отца большой капитал, который дает ему возможность безбедного существования на проценты.

– Симпатичен ли вам этот молодой человек?

– Откровенно говоря, совсем не симпатичен. Хотя, нужно отдать ему справедливость, со мной он чрезвычайно предупредителен и любезен и никогда не провинился передо мной ни в одной хотя бы незначительной бестактности.

– Куда же он уехал, когда оставил ваш дом две недели назад?

– Вернулся в Англию.

Пинкертон чуть-чуть улыбнулся:

– Так он уверял?

– Да! Он уехал с пароходом «Австрия», принадлежащим обществу «Кунард».

– Вы ошибаетесь, он не уехал. Мак Керринг здесь, в Нью-Йорке, – спокойно заявил Нат Пинкертон.

Артур Повелл даже вскрикнул от испуга:

– Это немыслимо!

– Мало этого, мистер Повелл, я совершенно убежден, что в одну из предстоящих ночей, быть может, даже нынче, он снова сделает вам визит в образе привидения, чтобы окончить свое дело и в качестве наследника вступить во владение вашим состоянием!

Повелл не верил своим ушам, да и доктор Вестман глядел на сыщика, делавшего такие смелые заявления, с видом безграничного удивления.

– Да, джентльмены, все это так, как я говорю! А теперь еще один вопрос: чувствуете ли вы себя достаточно сильным, чтобы еще раз без страха взглянуть на привидение, которое я имею намерение арестовать именно здесь, у вашей постели?

Повелл кивнул:

– Конечно, конечно! Теперь, когда я все знаю, я уже не стану бояться.

– В таком случае я должен буду продежурить у вас ночь, так как уверен, что негодяй придет сегодня.

Больной старик с мольбою посмотрел на сыщика:

– Не правда ли, мистер Пинкертон, вы не посадите моего племянника в тюрьму? Пусть он оставит Америку и возвратится в Англию.

– Нет! – мрачно сказал Пинкертон. – Ваш племянник умрет на электрическом стуле!

Повелл вскрикнул:

– На электрическом стуле?! Боже праведный! Но ведь его преступное намерение погубить меня еще не осуществилось!

– Он виновен в других! В каких именно, вы узнаете, только когда уже окончательно оправитесь от своей болезни.

Но больной не давал сыщику покоя и во что бы то ни стало требовал сказать, в каком преступлении замешан его племянник. Пинкертон вопросительно посмотрел на врача. Доктор Вестман пощупал пульс пациента.

– Говорите, мистер Пинкертон, – сказал врач. – Мистер Повелл имеет достаточно силы, чтобы спокойно выслушать известие, которое вы имеете ему сообщить.

– Да, я буду спокоен, даю вам слово, – заявил Повелл, – иначе погибну от страха и тревоги, если вы умолчите о том, что я все равно узнаю позже.

– В таком случае, мистер Повелл, не стану от вас более скрывать – Мак Керринг убил вашего незаконного сына Джона Локвуда, который жил на Сорок второй улице под именем Джона Фельдора!

Из груди Повелла вырвался глухой стон. Он закрыл лицо руками, туловище его бессильно откинулось на подушки; между худыми пальцами, закрывавшими лицо, медленно текли крупные горячие слезы.

– Да, мистер Пинкертон, – сказал он наконец, немного успокоившись, – вы правы! Этому негодяю место на электрическом стуле. Если бы он опять появился у моей кровати – делайте, что вам предписывает долг!

– Я найду средство немедленно вызвать его на полное признание, – решительно заявил сыщик.

После этого он вышел из дома мистера Повелла, чтобы, прежде всего, отправиться к себе в контору. Оттуда он пошел на Катарина-стрит, где у № 85 стоял на посту Боб в костюме простого матроса. Сыщик узнал от него, что мнимый Адамс, на самом деле носящий имя Мака Керринга, за все это время не выходил из дому.

Сыщик оставил Боба на посту, а сам отправился в магазин кинематографов и волшебных фонарей, где имел с хозяином длинный разговор. Через несколько часов уже была готова стеклянная пластинка, на которой в точности были воспроизведены последние слова обугленного письма вместе с помещенными под ними тремя крестами.

С этой-то пластинкой и хорошим волшебным фонарем Нат Пинкертон отправился на виллу мистера Артура Повелла, которой достиг уже с наступлением сумерек.

Глава IV На месте преступления

В комнате больного царила тишина. Артур Повелл лежал в постели, охваченный лихорадочным ожиданием. С той минуты, как в доме его появился Нат Пинкертон, состояние старика значительно улучшилось. К нему отчасти вернулась даже способность движения, что в значительной мере обусловливалось его внутренним волнением, уже не имевшим ничего общего с бессильной апатией и отчаянием.

В углу, за платяным шкафом, сидел Нат Пинкертон, перед которым на стуле стоял волшебный фонарь.

Внутри фонаря горела свеча, но все щели и отверстия его были так тщательно закупорены, что наружу не проникало ни малейшего луча. За постелью больного, на стене, повесили белую простыню и таким образом сделали все необходимые приготовления, чтобы достойным образом встретить «привидение».

Доктор Вестман, который тоже сильнейшим образом заинтересовался этим делом, засел в маленьком кабинете около спальни, дверь которой осталась полуоткрытой, так что сквозь нее он мог наблюдать за всем, что происходило в комнате больного. Часов около одиннадцати Пинкертон потушил ночник. Луна озаряла комнату слабым голубоватым светом. Сыщик заранее поставил непременным условием, чтобы никто не говорил ни одного слова, и в комнате слышалось только дыхание больного.

Где-то на башне пробило полночь.

Старик чуть-чуть приподнялся с постели и хотел что-то сказать, но Пинкертон сделал ему знак молчать. Его тонкий слух еле различил тихий шорох в передней, которого не услышали ни Артур Повелл, ни притаившийся за дверью доктор Вестман. Прошла еще томительная минута. Повелл откинулся на подушки и закрыл глаза. Он притворялся спящим, все время поглядывая на дверь.

Вот она чуть-чуть открылась, затем на пороге показалась длинная черная фигура. С плеч ее спадал широкий темный плащ, лицо, белое как снег, искаженное в ужасную гримасу, выглядывало из-под надвинутого на него темного капюшона.

Все явление производило впечатление чего-то подавляющего, страшного, впечатление, еще более усиливающееся вследствие неясного освещения комнаты. Пинкертон отлично понимал, что старик при виде этого мнимого духа должен был перепугаться до смерти.

Несколько секунд фигура недвижно простояла на месте, потом вдруг подняла обе руки и сказала глухим, замогильным голосом:

– Артур Повелл!.. Проснись!

Старик сейчас же открыл глаза, приподнялся и, громко вскрикнув, протянул обе руки, точно защищаясь от страшного гостя.

А фигура подходила все ближе и ближе, пока не подошла к самой спинке кровати.

Нат Пинкертон взглянул на Повелла и остался доволен. Действительно, старик, уже не чувствуя страха, притворялся исполненным безграничного ужаса.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил он дрожащим голосом.

– Твоей жизни! Ты подлый злодей, обманувший и соблазнивший несчастную девушку! Дух ее требует отмщения! Негодяй, тебя постигнет достойная кара!

Мнимое привидение говорило голосом, который действительно должен произвести на слушателя впечатление страшное и жуткое.

В эту минуту Пинкертон неслышно поднес руку к стоявшему перед ним на стуле аппарату, и на стене, за постелью больного, вдруг появился светлый блестящий круг, а на нем ясно и отчетливо вырисовывались многозначительные слова:

«будь проклят убийца Артура Повелла.

+ + +»

Черная фигура испустила громкий крик ужаса. Капюшон откинулся назад, «дух» в ужасе поднял обе руки.

– Боже мой! – проговорил он. – Почерк Джона Локвуда!.. Его письмо мне! Убитый – он воскрес!

– Да, Мак Керринг! – загремел тут могучий голос сыщика, и в ту же секунду комната осветилась ярким электрическим светом.

Пораженный преступник увидел перед собою не только Ната Пинкертона, стоявшего с направленным на него револьвером, но и изумленного доктора Вестмана, который вышел из кабинета.

– Дух несчастного Джона Локвуда, убитого тобою, вопиет о мщении! Подлый негодяй! Ты хотел убить и дядю! Твоя игра сыграна! Ты арестован!

Из-под мантии преступника со звоном упал на землю острый, как бритва, кинжал. Пинкертон подошел к негодяю и сорвал с него плащ.

В бледном лице, покрытом толстым слоем белил, Артур Повелл узнал черты своего племянника.

Преступник до такой степени потерял всякое присутствие духа, что, не сопротивляясь, дал надеть на себя оковы. Он стоял, точно пораженный громом.

– Мак Керринг! – сказал тогда больной. – Как велика твоя подлость! Ты кончишь жизнь на электрическом стуле, а какая блестящая будущность могла бы тебя ожидать!

Керринг ничего не отвечал.

– Полноте, – заявил Нат Пинкертон, – негодяй не достоин, чтобы вы с ним говорили, мистер Повелл.

Но тут арестант вдруг точно пришел в себя. Он громко вскрикнул и впал в состояние такой ярости, такого дикого бешенства, что Пинкертон только с трудом укротил его.

Он свел его вниз, подозвал нескольких полисменов и передал им арестанта. Через полчаса последний сидел уже под замком. Ввиду очевидности и тяжести приведенных против него улик, ему оставалось только признать себя виновным. Его признание пролило свет на многие еще не выясненные пункты этой трагической истории.

Когда Керринг приехал из Англии погостить у дяди, Артура Повелла, последний как раз начал писать письма своему незаконному сыну Джону Локвуду. Он не скрывал этого от Керринга, и негодяй, мечтавший о состоянии старика, решил помешать его намерению.

Он перехватывал все его письма, тогда как бедный старик думал, что Джон Локвуд не хочет отвечать ему. С другой стороны, Керринг перехватывал и все письма, приходившие из Англии. Он пришел в ярость, когда однажды получил письмо Джона Локвуда, в котором тот сообщал отцу, что в самом ближайшем будущем приедет в Соединенные Штаты.

Он во что бы то ни стало решил помешать встрече между Повеллом и Локвудом, чувствуя, что такая встреча, безусловно, грозит ему потерей наследства. Он встретил Локвуда в гавани Нью-Йорка и предупредил, чтобы он не шел в дом Артура Повелла, так как последний будто бы грозился прогнать его.

И вот Джон Локвуд поселился на 42-й улице, жил скромно, хотя и предавался иногда развлечениям, так как обладал довольно большим состоянием. Единственным и самым горячим его желанием было добиться примирения с человеком, в котором он все-таки видел своего отца.

Он писал Повеллу письмо за письмом, но ни на одно не получал ответа, так как Керринг перехватывал все.

Это страшно огорчало Локвуда, который поселился у вдовы Клеменс под именем Фельдора. Он часто приходил к дому Повелла, точно его влекла туда какая-то неудержимая сила. И вот однажды он увидел, как из подвального окна виллы выбралась темная фигура с белым как снег лицом. В фигуре этой он узнал Мака Керринга, племянника своего отца. На следующее утро он совершенно случайно услышал, что с Повеллом ночью был удар и что он слег тяжело больной. В душе его поднялось довольно определенное подозрение. Еще при первой встрече с Маком Керрингом он условился с ним, что будет писать ему до востребования под шифром «М. К. 713». И вот Локвуд написал Маку Керрингу письмо с тремя крестами, в ответ на которое был им убит, так как преступник сейчас же догадался, что письмо не могло быть ни от кого другого.

Мака Керринга приговорили к смерти, и он умер на электрическом стуле. Артур Повелл же вскоре скончался, оставив все свое состояние благотворительным учреждениям.

Примечания

1

Гайдропом называется длинный канат, прикрепленный к корзине воздушного шара, который при спуске на землю волочится за корзиной и тем задерживает поступательное движение шара.

Оглавление

В погоне за преступником

Глава 1 Брачный авантюрист

Глава 2 В доме графа Морбурга

Глава 3 Арест Спенсера

Пираты гудзоновой реки

Глава I Важный разговор

Глава II Неожиданное приключение

Глава III Пираты за работой

Глава IV Среди пиратов

Арест в облаках

Глава I Сенсационное преступление

Глава II По горячим следам

Глава III Черный Франц

Глава IV Арест в облаках

Бич Редстона

Глава I Таинственный преступник

Глава II Хвастливый дуралей

Глава III Богач полисмен

Глава IV Удивительное открытие

Невинно казненный

Глава I Судебная ошибка

Глава II Рассказ судьи

Глава III Адвокат-делец

Глава IV Арестуйте меня!

Глава V Суд

Разбойники на озере Эри

Глава I В пивной Тома Рэли

Глава II Пароход «Примроза»

Глава III Успехи Боба

Глава IV Ввиду смерти

Красная маска

Глава I Ужасная находка

Глава II Нат Пинкертон на месте

Глава III Подруга

Глава IV Через опасность к цели

Преступное трио

Глава I Без вести пропавший

Глава II Ночная стычка

Глава III Приключения Боба

Глава IV Арест

Письмо с тремя крестами

Глава I Письмо до востребования

Глава II Неприятный жилец

Глава III Важный разговор

Глава IV На месте преступления Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg