«Кровавый срок»

Макс Аллан Коллинз Кровавый срок

Жизнь — борьба.

Аксель Веннер-Грен

Человек — лишь работник.

Боль его хозяин, и ничего не

знает тот, кто не страдал.

Альфред де Мариньи

Брось-ка пистолет, парень,

брось-ка пистолет, черт

возьми, брось-ка пистолет.

Багамский народный мотив из популярной песни Эла Декстера

«Carnal Hours» 1994, перевод А. Милютина, А. Ярлыкова

Глава 1

Гидросамолет шел на посадку. Тропическое море внизу блестело, переливаясь всеми цветами радуги. Вода, казавшаяся изумрудной на отмелях, отражала солнце, на мгновение вспыхивала красным, и становилась темно-синей. Маленькие островки с песчаными пляжами, очерченными линиями мангровых, ананасовых деревьев и пальм; крошечные необитаемые рифы, — на таких, наверное, лет двести назад скрывали свою добычу пираты — все это дополняло необычный, достойный кисти вдохновенного импрессиониста колорит открывавшейся передо мной картины.

Самолет приближался к большому острову Нью-Провиденс (должно быть, особо любимому пиратами), и синие воды в лагуне с белым как снег песком на берегу вновь окрасились зеленым. За лагуной раскинулся Нассау, административный центр Багамских островов. На невысоких холмах среди неподвижных пальм пестрели белые, желтые и розовые здания, которые, казалось, случайно попали в этот яркий мир под чистым голубым небом. Сверкающие коралловые нити дорог извивались внизу, как ожерелья, небрежно спадающие с загорелых шеек хорошеньких островитянок. Ослепительный при свете утреннего солнца, это был захватывающий и одновременно соблазнительный вид: мне не терпелось поскорей оказаться на пляже и сразу же заснуть там в тени.

Крылья блеснули серебром, и солнце заглянуло в иллюминаторы, когда самолет заходил над гаванью. В другое время здесь наверняка было бы полно прогулочных катеров и пароходов, но теперь, во время войны, мирные корабли покинули Нассау. Правда, я видел, как несколько богатых туристов брали тридцатипятидолларовые билеты на мой рейс Пан-Америкэн из Майами. Что ж, вряд ли они сегодня увидят ныряльщиков или танцующих девушек в Нассау. Теперь — мертвый сезон. Теперь — война. Но мне это не мешало. Я летел сюда по делу.

«Рабочий отпуск», — вот что привело меня сюда. «Рабочий отпуск» в Нассау — глупо звучит, не правда ли?

Вся эта история началась, конечно, не в Нассау. Для кого-то она началась в Новой Англии, или в Канаде; кто-то, может быть, считает началом этой саги о жадности, любви и убийстве события, случившиеся на острове Маврикий в Индийском океане.

Но для меня все началось, как всегда, в Чикаго.

* * *

— Мистер Геллер? — спросил незнакомец, небрежно помахивая соломенной шляпой.

Это был среднего роста, широкоплечий, стройный, излучающий уверенность мужчина. Даже если бы я не был детективом, я бы догадался, что этот загорелый, говорящий с южным акцентом, в выцветшем костюме человек — из южных штатов.

— Натан Геллер?

— Точно, — сказал я, приподнимаясь ему навстречу из-за бокового столика ресторана Биньона.

— Мистер Фоскетт?

— Мне очень приятно, — ответил он, сверкнув белозубой улыбкой на гладком, загорелом лице. — Зовите меня просто Уолтер, — сказал он, устраиваясь за столиком напротив меня. — Ненавижу формальности, знаете ли.

Как же, если он действительно ненавидит формальности, он бы попросил называть его Уолт. Но я все равно сказал:

— И сам ненавижу их больше чумы, Уолтер. Зовите меня Нат.

У него были немигающие коричневые глаза и неприятный рот. Казалось, он пробует слова на вкус, когда говорит. У него были вежливые, ненавязчивые манеры, свойственные адвокату. Им он, кстати, и был.

— Не возражаете, если я закурю? — поинтересовался он. Он не вытащил сигареты прежде, чем я ответил «пожалуйста». Типичный южанин, черт побери. Я знал таких на службе: все они были чертовски вежливыми, такими вежливыми, что я готов был их задушить.

— Конечно, курите, — сказал я. — Я заказал виски. Может, выпьете со мной?

— Стакан мартини не повредил бы.

Он был на добрых десять лет старше, чем я (мне тогда было тридцать семь). Ловким движением он достал из золотого портсигара сигарету «Честерфилд», размял ее и поднес к ней позолоченную зажигалку. У него были белые изнеженные руки с маникюром на ногтях.

Я махнул официанту.

Ресторан Биньона был своего рода мужской цитаделью района Луп: юристам, брокерам и бизнесменам нравился уют его простых деревянных столиков, строгий декор и ненавязчивое обслуживание. Гул голосов громко спорящих помощников официантов сливался с шумом работающих вентиляторов и растворялся в сигаретном дыму и аромате классно приготовленного бифштекса. Это был рай, если в рай можно попасть без секса.

Ресторан Биньона был всего в двух шагах от офиса, который я снимал неподалеку, на Ван-Барен-стрит. Кроме ресторана и клуба «Стандарт», здесь больше не было ничего шикарного. Сама улица была так себе: жуткая смесь пивных, ломбардов и ночлежек с пьяницами в дверях. В нашем доме жили зубной техник и хиромант, подпольный гинеколог и несколько сомнительных стряпчих по грязным делам. Мистер Фоскетт вряд ли когда-нибудь встретит их в суде.

Лет десять назад я сам начинал так же: снимал маленькую комнату в здании, где по ночам работал сторожем. Теперь, через десять лет, а точнее — в июле 1943 года, «Детективное суперагентство» (президентом которого я сам себя назначил) занимало почти весь третий этаж; в штате у меня состояли три детектива и секретарша.

Надеюсь, когда война закончится, многим фронтовикам понадобится работа, и я смогу еще больше расширить свое дело. Может, даже сниму для «суперагентства» большие роскошные апартаменты. Я кое-чего добился за все эти годы. Известность в определенных кругах иногда приводит ко мне богатых клиентов, таких, как этот адвокат из Палм-Бич, сидящий сейчас напротив меня за столиком ресторана Биньона.

— Я высоко ценю ваше согласие встретиться со мной за ленчем, — начал Фоскетт. — Особенно, учитывая, что вы совсем не знаете меня.

— Ничего, все в порядке, — ответил я. — Я всегда здесь обедаю.

— М-м... кстати, что вы мне посоветуете заказать?

— Копченую пикшу — фирменное блюдо заведения. Только не берите мясного: порции маленькие, как кот наплакал.

Фоскетт покачал головой.

— Такова реальность нашего трудного времени, — горько усмехнулся он. — А что вы скажете об отпуске... с оплатой... на тропическом острове, например?

Я думаю, он ждал, что я сойду с ума от радости, но я лишь засмеялся и сказал:

— У меня недавно уже была такая поездка.

Его брови поползли вверх:

— Правда, а куда?

— Небольшая экскурсия на Гуадалканал.

Брови опустились. Фоскетт перевел дух.

— Я не знал, что вы служили. А в каких войсках?

— Во флоте.

— Мой зять служил во флоте. За вас, сэр! — Он поднял бокал мартини. Я улыбнулся, кивнул и опрокинул свое виски с кока-колой.

— Боюсь, я слишком стар, чтобы воевать, — сказал Фоскетт с таким видом, будто он сожалеет.

— Я тоже не молод. Но если напьешься и наврешь насчет своего возраста... Что вас привело в Чикаго, мистер Фоскетт?

— Уолтер. Вы, вы, Натан.

Он сказал это театрально. Слишком театрально, черт возьми — он, юрист корпорации, никогда, конечно, не выступал в суде. Да и не мог бы — слишком плохой актер.

— Я прилетел в Чикаго на один день, Натан. Сегодня днем я улетаю назад. Я прилетел, чтобы встретиться с вами в интересах моего важного клиента.

Чертов южанин. Я же просил называть меня Нат но, оказалось, Уолтер предпочитает «Натан».

— И кто же этот ваш «важный клиент»? — спросил я слегка раздраженно. На прошлой неделе, когда мы договорились с ним о встрече по телефону он тоже упомянул о клиенте уклончиво. Но если адвокат из Палм-Бич хочет заплатить за ваш обед почему бы и нет.

Вдруг я начал немного нервничать, может, этот адвокат из Флориды имел в виду «важного клиента» из гангстеров? Этот солнечный штат стал им, можно сказать, вторым домом. Вообще у меня, как у бывшего копа, была прочная репутация и свои связи среди них, но после убийства Фрэнка Нитти в начале нынешнего года эти связи значительно ухудшились. Возможно, Фоскетт приехал как раз насчет этого.

Черт, как я не хотел, чтобы дело обстояло так.

— Сэр Гарри Оукс, — произнес он почтительно.

Он мог бы сказать и «Уолт Дисней» или «Джо Ди Маджио». Это знаменитое имя сейчас ничего мне не говорило.

— Тот самый крутой бизнесмен? — нерешительно спросил я.

— Тот самый очень крутой бизнесмен, — медленно ответил он, по-южному делая ударение на слове «очень».

— Самый богатый человек в Канаде, не так ли? — осведомился я.

— Да, только сейчас он живет на Багамах. Точнее, в Нассау, — в глазах Фоскетта блеснуло восхищение. — Он бы мог жить в мраморном дворце с позолоченным куполом, сверкающим жемчугами. А он предпочитает простую жизнь в тропическом раю.

Мне с трудом удалось сдержаться и не расхохотаться, слушая эту напыщенную болтовню.

— Не нужно объяснять мне, почему Оукс живет в Нассау — на Багамах нет таких налогов.

Казалось, это задело Фоскетта.

— Да, это тоже важно, — сказал он сухо, но потом просиял: — О, не волнуйтесь. Мистер Оукс очень щедр. Я думаю, вам понравится работать на него.

Я пожал плечами.

— Я не прочь поработать на богатого человека. Должен сознаться, мне всегда это нравилось. Но сначала я должен знать, в чем состоит моя работа.

Мы оба заказали подошедшему официанту копченую пикшу. Салат из зелени появился на столе почти мгновенно.

Вместо того, чтобы ответить, Фоскетт наклонился ко мне и интимно произнес:

— Хотите, расскажу вам, как я стал работать на сэра Гарри Оукса?

Я кивнул и начал есть свой салат. За его счет, впрочем.

Оказалось, когда-то, еще в 1932 году юридическая фирма из Палм-Бич, в которой Фоскетт был самым младшим партнером, имела какие-то дела с Оуксом. Владельцы фирмы продержали этого крутого парня в приемной больше часа. Фоскетт, случайно проходивший мимо, улыбнулся и извинился перед кипящим от ярости Оуксом.

— Сынок, тебе нравится работать с этими грубыми напыщенными ничтожествами? — поинтересовался Оукс.

— Не особенно, — ответил Фоскетт.

— Тогда пойдем со мной, — сказал папа Оукс, взяв Фоскетта за руку. — Я помогу тебе открыть свое дело и стану твоим главным клиентом.

— Да, интересный парень, — заметил я.

Официант принес копченую пикшу. От нее шел пар, распространяя не особенно приятный запах.

Что было нужно этому вежливому гонцу, я не мог понять. Мало быть просто хорошим детективом, наверное. Я принялся за еду.

Он изучал меня, как юридическую бумагу.

— Он сам пробил себе дорогу. Искал золото, и ему повезло. Вроде бы англичанин.

— Нет, не англичанин. — Улыбка Фоскетта была чуть снисходительная. — Он родился в Мэйне. А недавно стал английским баронетом.

Я взглянул на него поверх рыбы и, в свою очередь, снисходительно улыбнулся.

— Нет, нет, Уолтер, зачем объяснять мне, как магнату-золотопромышленнику стать «сэром»: деньги в Англии значат столько же, сколько и в Чикаго Разница только в названии валюты.

Он нахмурился:

— Если вы собираетесь работать на сэра Гарри...

— Мы еще не обсудили этот вопрос, Уолтер.

— Если собираетесь, я сейчас расскажу вам, что это за человек.

Что ж, пока я ел, он говорил. Я даже расслабился слушая южный выговор этого адвоката, хотя его восхищение своим богатым клиентом было почти неприличным. Как бы то ни было, история сэра Оукса которую он рассказал, была поистине замечательной' Выходец из средних классов Новой Англии, Оукс покинул медицинскую школу «Сираньюз», на чем свет ругая нечестных коммерсантов, получивших профессиональное образование, за то, что они «делают деньги за счет своих ближних». Но, как ни парадоксально, парня просто душило желание пополнить число таких богачей. Как же наш юный идеалист собирался приобрести свое богатство, не обирая своих соотечественников? Конечно, открыв новый Клондайк.

Четырнадцать трудных лет скитался Гарри Оукс, нищий старатель без гроша в кармане, на пространствах от Долины Смерти до Австралии и Бельгийского Конго. Четырнадцать долгих лет провел он в поисках золотой жилы, сулившей ему сказочное богатство. По пути он приобретал знания о своем ремесле и бесценную уверенность в себе.

Когда Оукс наконец нашел свою жилу — на озере Кирквуд, в Онтарио, где, как он был убежден, золота было не меньше, чем на Бонанзе, — оказалось, что еще восемь лет интриг, юридических уловок и финансовых затруднений лежат между ним и заветным богатством. Правда, в конце концов, его добывающая компания «Лэйк Шор Майнз» сделала Оукса самым богатым человеком в Канаде.

Глаза Фоскетта сузились и заблестели. Его чувственный рот смаковал каждое произнесенное по-южному протяжное слово.

— Натан, речь идет о личности, о человеке, который может выписать чек на двести миллионов и обналичить его в любом банке. В любом!

Кроме устойчивой репутации сварливого холостяка, Гарри Оукс был еще известен тем, что всегда платил свои долги. Какой-то китаец — владелец прачечной, поддержавший бедного Оукса, когда все от него отвернулись, был щедро вознагражден разбогатевшим бизнесменом. А чересчур расчетливый торговец скобяными товарами, отказавший однажды Оуксу в кредите, вдруг обнаружил по соседству магазин конкурента, который разорил его за три месяца.

Юная продавщица, с которой Оукс когда-то встречался в Сиднее и которая как-то одолжила ему денег на обратную дорогу в Америку, тоже получила награду: Оукс обвенчался с ней во время кругосветного плавания. Ему было тогда сорок восемь лет, Юнис — двадцать четыре. У счастливой семьи родилось пятеро детей.

В начале 20-х годов Оукс по деловым соображениям приобрел канадское гражданство. К концу 30-х он, однако, сменил его на багамское, чему немало способствовали сумасшедшие налоги в Канаде и поразительные налоговые льготы на Багамах.

— Вы же понимаете, — Фоскетт почти кричал, честно отрабатывая свои деньги. — Сэр Гарри всегда был одним из самых щедрых филантропов Канады, не говоря уже о создании новых рабочих мест и процветании страны, которому его «Лейк Шор Майнз» способствовала. Ведь еще до последнего скачка ставок налогов он уже был крупнейшим налогоплательщиком Канады. Его просто... грабили!

Новоиспеченный багамец, Оукс направлял теперь свою благотворительность на Лондон и Нассау, и в 1939 году ему был пожалован титул баронета Великобритании.

Между тем он сам стал некоронованным королем Багамских островов, человеком-сенсацией, который построил аэродром в Нассау, купил и реставрировал «Британский Колониальный Отель», давал миллионы на благотворительность, повышал зарплату и создал кучу новых рабочих мест на островах.

— Большую часть этих рабочих мест, — сообщил Фоскетт почти религиозно, — получили местные жители и их дети.

— Да, впечатляет, — согласился я.

Я уже закончил есть. Каким-то образом, несмотря на болтовню, адвокат тоже доел свою порцию. Такая скорость впечатляла не меньше, чем вся история Оукса.

— Но что все это имеет общего с наймом частного сыщика из Чикаго?

— Понимаете, Натан... — Его лицо изобразило желание быть максимально полезным. — Понимаете я не уполномочен сообщать вам все. Это очень личное дело, знаете ли, и сэр Гарри хочет рассказать вам о нем сам. Он просит вас встретиться с ним в Нассау.

— Не особенно люблю тропические края, — заметил я. Это была не только красивая фраза: со времен Гуадалканала не прошло еще и года. Я подхватил там малярию, которая очень досаждала мне время от времени. Только в последние месяцы ночные кошмары о сражениях в этих влажных штормовых широтах перестали мучить меня, и я мог иногда нормально выспаться. Дело в том, что меня демобилизовали по состоянию здоровья — из-за «контузии», как выразились врачи.

Фоскетт размахивал загорелыми наманикюренными руками, рисуя в воздухе картины моего будущего. На пальце у него было золотое кольцо с изумрудом размером с дверную ручку.

— Нассау — это рай, Натан. Оазис в этом искореженном войной мире.

Забавно, как соблазнительно может звучать такая чепуха, сказанная с южным акцентом.

— Сейчас июль, Уолтер. Поездка в тропики — не лучший стимул для усталого детектива. Давайте лучше поговорим о самой работе. Я хочу знать, чем конкретно мне предстоит заниматься.

Он пожал плечами.

— Все ваши расходы будут полностью оплачены, и ваш минимальный гонорар составит... тысячу долларов... авансом — только за одну встречу с сэром Гарри.

Это звучало чертовски соблазнительно.

— А почему он хочет видеть именно меня? Почему не какого-нибудь детектива из Флориды? Или с восточного побережья? Частное агентство Рэя Шиндлера, вот куда вам надо обратиться. У меня где-то был его нью-йоркский телефон...

— Вас рекомендовал один из друзей сэра Гарри.

— Да, а кто?

— Сэр Гарри мне этого не сказал.

— Брат! — выдохнул я. А вдруг это все-таки работа на гангстеров? У богатых ребят всегда есть связи с ними, всегда. — Когда он хочет меня видеть?

— Послезавтра, если вам это подходит. Вы полетите в Майами завтра утром. На следующий день будете уже на Багамах. Вам там понравится, Натан, честно, вам понравится.

Что мне точно нравится, так это чек на тысячу долларов. А что, вдруг моему агентству когда-нибудь понадобится толковый юрист из крупной корпорации, вроде «Лэйк Шор Майнз» Оукса? А может я открою канадское отделение суперагентства?

— Так вы полетите, не так ли?

Я нахмурился и ткнул пальцем чуть ли ему не в лицо.

— Мистер Фоскетт, сэр Гарри Оукс, может, и правда богаче всех в мире, но кому-то придется доказать ему, что деньги решают не все.

Он побледнел.

Тут я усмехнулся и похлопал его по загорелой щеке.

— Но, Уолт, этим «кем-то» буду не я. Мне пригодится тысяча долларов.

Глава 2

Я сделал только шаг по деревянному причалу и сразу же выскользнул из пиджака. Хотя я был одет в легкий пиджак и рубашку с короткими рукавами, они не могли выдержать и минуты во влажном воздухе Нассау.

Наверное, было около 80 градусов (по Фаренгейту) — пустяки для чикагца, не боящегося ни холода, ни жары. Но рубашка все равно стала мокрой.

Мы ждали свой багаж в небольшом, похожем на лодочную станцию строении на конце причала, рядом с качающимся на волнах гидропланом.

Получив свою дорожную сумку и пройдя немного по короткому пирсу, я очутился в одноэтажном современном ангаре, где была пропускная станция для пассажиров рейса Пан-Америкэн. Вежливый негр в белой рубашке, такой же мокрой, как моя, молчал, а белый офицер королевской иммиграционной службы в синей форменной кепке задал мне пару формальных вопросов и разрешил проходить.

Оказалось, в Нассау даже не нужно было предъявлять паспорт. Не надо было и обменивать валюту: хотя Нью-Провиденс и был британской колонией, власти острова не возражали против того, чтобы я тратил здесь свои доллары.

Снова очутившись на душном воздухе, я стал созерцать неторопливое движение приезжих на пирсе, где обычно наверняка было более людно. Но не теперь, во время войны. Внимание кучки американских туристов, которые летели вместе со мной из Майами — этих богатеев, привыкших к путешествиям в Европу, которым просто необходимо было куда-нибудь отправиться летом, все равно куда, пусть даже в тропики, — было привлечено босоногим темнокожим музыкантом с потрескавшимся банджо в руках. Одетый в рваную рубашку, соломенную шляпу, такую же широкую, как и его улыбка, он аккомпанировал себе, перебирая струны и отбивая пальцами ритм по деке, и пел веселым баритоном:

Была б у меня иголка,

Я б враз научился шить,

Пришил бы с боку свою девчонку

И вдаль по дороге бы мы пошли...

Туристы слушали с сумками в руках и выражениями от восторга до раздражения на лицах. Когда певец снял шляпу и бросил ее под ноги, они швырнули ему несколько монет. Я не был частью его аудитории, но тоже подошел и положил в шляпу десятицентовик.

— Всегда здесь так паршиво в июле?

— Всегда, сэр. Даже деревья потеют.

И он отправился прочь искать новых простаков.

Большие магазины и другие каменные здания с непонятными вывесками, типа «Говернмент Айс Хаус» (что бы это значило?), тянулись вдоль набережной. Люди по улице двигались не очень быстро. Большинство лиц — темные. Женщины были одеты в легкие одеяния, похожие на индонезийские саронги, только длиннее, чем у Дороти Лаймор. Почти у всех мужчин рубашки были распахнуты на груди, демонстрируя внушительные потные мускулы. Мужчины и женщины несли разнообразные корзины и прочие предметы на головах (несмотря на то, что там же у некоторых находились изысканные соломенные шляпки). Прекрасно балансируя, они как будто задались целью на практике раскрыть смысл детского выражения: «Посмотри, мама, как я могу без рук!» Шагая прочь от причала с дорожной сумкой в руке (а не на голове), я оглянулся назад, на залив. Его режущая синева была невыносима для глаз. Полоса земли на горизонте (неэлегантно названная «Свиной остров», как я узнал позже) огибала гавань. Небольшой домик на скале казался белым силуэтом на фоне неба.

Несколько небольших роскошных белых яхт галсировали, дожидаясь знаменитого багамского бриза, а рядом с ними медленно, как аутсайдеры на регате, скользили по воде две шхуны, принадлежащие, очевидно, местным морякам. В отличие от сверкающих яхт богачей, этим утлым, неуклюжим посудинам с оборванными парусами и облезшей краской срочно требовался ремонт. Сначала я подумал, что это рыбацкие корабли. Но, приглядевшись, я заметил на них какие-то мешки с предметами, похожими на человеческий мозг, которые со временем классифицировал как губки. Значит, шхуны занимались все-таки промыслом, хотя я бы не хотел когда-нибудь попробовать филе из их улова.

Еще одно судно, нагруженное корзинами со свежими овощами и фруктами, медленно проплывало мимо. На нем было полно негров и мулатов, молодых и старых — от старушки, сидящей в кресле-качалке, до хихикающей девушки, которой ее темнокожий кавалер в распахнутой рубахе пел матросскую песню в стиле калипсо, стоя в окружении овец, козлов, цыплят и коровы, путешествовавшей вместе с людьми на этом Шлюпе длиной добрых 80 метров.

У пристани на якоре стоял одинокий корабль с надписью «Паром с прозрачным дном — Морские Сады — Райский Пляж». Около пятнадцати пассажиров — среди них было и несколько привлекательных девушек, американок или англичанок, с похожими на отпускников офицерами Военно-воздушных сил и Армии Великобритании — в нетерпении сидели вокруг большого иллюминатора, а белый, солидный, седовласый капитан, одетый в яркую куртку и кепи, как Капитан Энди из мюзикла «Шоу Боут», мерил шагами палубу, зазывая новых клиентов.

— Эй, парень! — заорал он мне.

Я отрицательно покачал головой и почти уже отвернулся от него, когда услышал голос — чудесный музыкальный женский голос.

— Бедняга... такие маленькие сборы сегодня.

Я быстро повернулся туда, откуда звучал этот голос, с надеждой найти леди, которой он принадлежал. И не был разочарован.

— Вы знаете, — продолжала она весело, произнося твердое "т" как мягкое "д". — Здесь всегда целая флотилия таких паромов, даже в это время года. И эти шхуны, они тоже всегда тут.

Это была красивая девушка с кожей цвета молочного шоколада в широкополой шляпе с красными, голубыми и желтыми лентами. Ее небесно-голубое платье не могло скрыть прекрасную фигуру и высокую грудь. У нее были полные чувственные губы, унаследованные от какого-то темного предка, и маленький прямой нос, говоривший о белых родственниках. Таких живых, больших ореховых глаз с длинными ресницами я не видел еще ни у кого. Ей было не более 25 лет.

Такая красивая девушка может свести с ума одним взглядом. Меня, по крайней мере. Я открыл рот, но слова застряли где-то в желудке.

— Но вам обязательно надо посмотреть морские сады, пока вы здесь, в Нассау, — продолжала она таким тоном, будто мы старые знакомые. — Ведь такое прозрачное дно, мистер Геллер, как раз для...

— Простите, — произнес я, глотая. — Вы что, знаете меня?

Она засмеялась. Ее смех был еще музыкальнее, чем ее речь и манера делать ударение в словах наобум, по карибской моде.

— О, простите, мистер Геллер. Ваше фото нам прислали заранее.

Она протянула мне тонкую руку. Красные, белые и розовые деревянные украшения покачивались у нее на запястье, чуть звеня.

— Меня зовут Марджори Бристол.

Я взял ее руку. Ее пожатие было крепким, но кожа ладони — гладкая и мягкая.

Мой язык во рту напоминал одну из губок, собранных теми убогими шхунами.

— А, я так понимаю, что вы представляете мистера Оукса, мисс Бристол?

— Да, — ответила она и опять ослепительно улыбнулась. — Но он любит, чтобы его называли сэр Гарри. Интересная смесь достоинства и простоты, не правда ли?

— Как раз об этом подумал, — ответил я.

— Позвольте, я понесу вашу сумку, — предложила она.

— Ни в коем случае, леди!

Она вздрогнула и взглянула на меня.

— О, извините, — я улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. — Грубо получилось. Но здесь так жарко и душно, и я здесь впервые... Пожалуйста, показывайте дорогу, а свою сумку я понесу сам.

Она опять улыбнулась, но уже не так весело.

— Да, конечно.

Девушка шла впереди меня, и ее круглая попка дерзко покачивалась под голубым платьем, как будто ягодицы отчаянно пытались сохранить баланс, и все же, к их чести, постоянно нарушали его.

— Я управляю поместьем сэра Гарри, — произнесла она. — Надеюсь, вас не очень задело, что вас встречает женщина?

— Вовсе нет. — Я семенил сзади, таща свою сумку и держа пиджак на руке. Может, ее зад и был вызывающим, отметил я про себя, но сама Марджори Бристол показалась мне настолько же вежливой и деловой, насколько она была очаровательной.

— Двухместный экипаж ждет нас на Роусон-сквер, — сказала она, бросив на меня дружеский взгляд.

Пройдя причал, мы увидели темнокожих женщин, продававших соломенные головные уборы и корзины, ракушки, цукаты и прочую мелочь. Яркие шляпки на головах служили им лучшей рекламой. Мисс Бристол вела меня через тихий, словно сошедший с почтовой марки, парк, распространяющий запах пальм и гибискусов.

В парке негритята оседлали старинные пушки, а маленькие девочки-негритянки сидели на зеленых скамейках перед клумбой. Наверное, они ждали своих матерей, которые в это время торговали соломенными товарами неподалеку. Негр-полицейский с высоким подбородком и скрещенными перед собой руками стоял неподвижно на углу Бэй-стрит. В своем белом, играющем на солнце шлеме, свежевыглаженной белой куртке, темно-синих брюках с красными лампасами и черных блестящих ботинках он напоминал статую.

— Это королева Виктория, — сообщила мне мисс Бристол (я уже шел рядом с ней). Она указывала на настоящую статую: маленькая выцветшая мраморная леди с короной и скипетром и таким лицом, будто у нее запор, сидела на троне с грядкой ярких цветов у подножья.

Я немного нахмурился и покачал головой.

— Могли бы здесь ее похоронить.

Мисс Бристол взглянула на меня в замешательстве, но ее смущение длилось всего секунду и сменилось новой улыбкой.

— А вы хуже, чем я думала.

— Да, это точно, — бодро ответил я. — Лучше вам узнать об этом заранее.

Вокруг сидящей каменной королевы виднелось несколько розовых зданий в колониальном стиле, окружавших сурового монарха.

— Это парламентская площадь, — объяснила мисс Бристол.

Но мы шли не туда. Мы остановились рядом с оградой парка, где несколько кэбов с высокими крышами поджидали пассажиров, которые сегодня почему-то не очень спешили воспользоваться ими. Возницы-мулаты сидели ссутулившись на козлах и дремали под широкими соломенными шляпами с загнутыми вниз полями.

Один из возниц, однако, не спал: худой, очень черный джентльмен в свободном белом одеянии, с дружелюбным лицом и коротко подстриженными курчавыми волосами. На вид ему было от сорока до шестидесяти. Его кэб с передним и задним сиденьями и сатиновыми занавесками казался большим и красивее других.

— А, мисс Бристол, ваш гость уже приехал.

Возница спрыгнул со своего насеста и помог мне пристроить сумку сзади кэба.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Он широко улыбнулся, сверкнув золотым зубом.

— Меня зовут Сэмьюэл, мистер. Я работаю на сэра Гарри. Если вам нужно чего, скажите, мистер.

— Спасибо, Сэмьюэл, — снова сказал я, протягивая ему руку. Он радостно пожал ее. Потом я опустил заднюю занавеску и помог мисс Бристол забраться в экипаж. Она была так близко, что у меня чуть не закружилась голова.

Я устроился рядом, положив свой пиджак на колени.

— Вы пахнете лучше, чем все цветы Нассау, если позволите. После того как на меня повлияла погода, я могу смело сказать это, мисс.

Она немного посмеялась, но приняла мой комплимент.

— Мой грех, — сказала она.

— Простите?

Когда она повернулась ко мне, ее широкополая соломенная шляпа задела меня по лбу.

— Так называются духи: «Мой грех». Недорогая импортная парфюмерия — одно из преимуществ жизни здесь.

Наш кэб быстро покатился по левой, как в Англии, стороне дороги и выехал на Бэй-стрит — главную улицу города, идущую параллельно набережной. Это был район магазинов. Вдоль зеленой улицы тянулись антикварные лавки, тоже предлагающие купить соломенные шляпки, морские раковины и черепашьи панцири. Лавки располагались в старых каменных зданиях с мощными штормовыми ставнями и черепичными навесами для тени. Редкие поддерживающие перекрытия напоминали мне оглобли, как их, должно быть, еще иногда использовали. Этот налет Дикого Запада сглаживали современные, важно выглядевшие позолоченные надписи: названия экспортно-импортных компаний и имена бухгалтеров, юристов, бизнесменов страховых агентов и агентов по вопросам недвижимости, чьи офисы скрывались в антикварных лавках.

Казалось, мисс Бристол забавлялась, наблюдая, как я разглядываю все это.

— Каждому хочется иметь свой офис на Бэй-стрит, мистер Геллер. Это место, где находятся деньги Нассау.

— А у сэра Гарри тоже здесь офис?

— Нет. Я сказала — деньги, а не богатство.

Наша повозка катилась мимо галантерейных магазинов, торгующих спиртным, пивных баров, отеля «Принц Джордж», кинотеатра «Савой», продуктового, не слишком оживленного рынка.

— Почти пусто сегодня, — заметила мисс Бристол.

Ее музыкальный голос смешивался с постоянным звоном колокольчика на козлах.

— Большинство пиратов Бэй-стрит сейчас в отпуске в Штатах...

— Пиратов Бэй-стрит? — переспросил я.

— Так здесь называют всех этих коммерсантов — богачей с этой улицы. Ребята с Бэй-стрит и бароны Бэй-стрит.

Для «почти пусто» на широкой главной улице было многовато транспорта: мимо текла странная смесь экипажей, американских и английских автомобилей, велосипедов, огибающая редкие тележки с тюками губок, влекомые лошадьми.

— Очень интересно, — произнес я.

— Интересно?

— Я уже слышал кое-что о Бэй-стрит еще в Чикаго.

Под широкополой шляпкой сузились большие ореховые глаза; ресницы затрепетали, как перышки колибри.

— Правда, мистер Геллер? А почему вы интересовались нашей Бэй-стрит там, откуда вы приехали.

— Ее еще называют «спиртная улица», не так ли? — ответил я вопросом на вопрос.

— Да, конечно. Я и не думала, что вы — знаток наших краев, мистер Геллер.

— Да нет, какой я знаток. Просто помню, что Нассау — далеко от США, а еще в нем не было введено запрета на свободную продажу спиртного. Кое-кто нажил на этом неплохие деньги.

— Многие сколотили на этом состояния, — сказала она таинственно.

— Но не сэр Гарри?

— Нет, конечно, нет. Зачем делать деньги на виски, когда под рукой золото.

Вдруг меня опять прошиб пот. Ведь эти типы, сколотившие состояние в Нассау во время сухого закона, должны были иметь связи с гангстерами. А что, если эти связи еще сохранились?

Этого было достаточно, чтобы заинтересоваться, кто скрывается за ставнями и позолоченными вывесками над антикварными лавками. Когда не проводят отпуск в США, естественно.

— А вот где вы остановитесь на ночь, — продолжала говорить мисс Бристол, указывая на последнее по Бэй-стрит неуклюжее розовое здание в полуколониальном, полумавританском стиле, напоминающее гигантский пирог. — Этот отель принадлежит сэру Гарри.

— Не может быть!

Ее смех звучал почти язвительно!

— Несколько лет назад сэр Гарри вошел в ресторан этого отеля, и метрдотель не узнал его. Дело в том, что сэр Гарри одевается... непретенциозно, скажем так. Даже несколько... нестандартно.

— Правда? — произнес я, наслаждаясь необычным, похожим на французский, акцентом, который она делала на последние слова.

— И вот как-то раз сэр Гарри явился туда в шортах и сандалиях. Он выглядел, может быть, чуть-чуть неряшливо, и ему не дали столик. А на следующий день сэр Гарри... купил весь отель за миллион долларов и снова пришел туда, заказал столик, и все повторилось сначала. Только на этот раз он выгнал метрдотеля.

— Что ж, я постараюсь держать свое мнение о наряде сэра Гарри при себе.

Она снова засмеялась своим музыкальным смехом.

— Иногда лучше хранить молчание.

Она была удивительно мила, эта Марджори Бристол. Интересно, где она это приобрела такой словарный запас? Откуда у нее карибский акцент, я знал и так. Я же детектив, черт возьми.

Когда мы почти миновали здание отеля, я спросил:

— Может мы остановимся на минутку?

— Нет, сэр Гарри велел везти вас прямо к нему. Он ждет вас в «Вестбурне».

— В «Вестбурне»?

Мы проехали мимо общественного пляжа, где было мало купающихся. Наш кэб просто летел по пустой дороге прочь от города.

— "Вестбурн", — повторила она. — Летний домик сэра Гарри.

Я недоверчиво улыбнулся ей.

— Это название звучит... слишком грандиозно для коттеджа, а?

Она обернулась и опять улыбнулась мне. Ее широкая соломенная шляпа снова задела меня по лбу.

— Ну, это не обычный коттедж...

Глава 3

Проехав вдоль берега океана мимо неуклюжей, но хорошо сохранившейся каменной крепости на скалах, которая когда-то охраняла восточный вход в гавань, наша коляска миновала богатые жилые кварталы и завернула за мыс, который Марджори Бристол назвала «Браунс пойнт». За ним Сэмьюэл придержал лошадей, и они легким шагом обогнули ярко-зеленую площадку для гольфа, с которой начиналась большая лужайка перед поместьем Оукса. Сам дом не был виден с дороги, но на то, что он был здесь, указывал черный стальной забор с белыми каменными столбами и черными стальными воротами, на которых металлические буквы в стиле рококо гласили: «Вестбурн». Створки ворот были прикрыты, но замка не было видно, и Сэмьюэл, спрыгнув с повозки, открыл одну из них. Потом он снова влез на козлы, натянул поводья, и мы тронулись дальше. Он и не подумал вернуться назад и закрыть ворота.

Мы катились по дорожке в форме полукруга через безупречно подстриженную лужайку с яркими клумбами, прятавшимися, как цветы в волосах хорошенькой девушки. Вездесущие пальмы лениво склонялись, будто жестикулировали, указывая на большой приземистый дом впереди.

Нью-Провиденс — длинный узкий остров — двадцать одна на семь миль — и дом в поместье Оукса повторял его форму. Он был таким же широким с запада на восток и узким с юга на север. Длинный фасад (или это был торец?) похожего на гасиенду дома делал незаметной высоту двух его этажей, и из-за этого все здание казалось ниже, чем оно было на самом деле. Честно говоря, легендарный дом сэра Гарри напомнил мне придорожный отель.

«Вестбурн» оказался удивительно нескладным серым оштукатуренным строением, окруженным кустарником; с белыми ставнями, красноватой крышей и решетками, по которым вился бугенвиль. Балкон, опоясывавший все здание, служил одновременно навесом над галереей, оканчивающейся справа от заднего крыльца, где сквозь распахнутые двери нескольких гаражей виднелось несколько дорогих машин. С другой стороны здания я заметил открытую деревянную лестницу с решетчатой баллюстрадой, с помощью которой можно было попасть на балкон, в комнаты второго этажа.

Тот, кто жил здесь, наверное имел кучу денег — в этом пляжном домике было пятнадцать или двадцать комнат. Но у того, кто жил здесь, вряд ли был вкус. Марджори Бристол ошибалась: может, название «Вестбурн» и звучало грандиозно, но у этого неуклюжего поместья с его ухоженными садиками был самый обычный вид.

Сэмьюэл улыбнулся мне, я дотронулся до своей шляпы, благодаря его, и он повел свою лошадь с повозкой обратно к воротам.

— Он, кажется, славный парень, — сказал я.

Я снова надел пиджак и опять тащил свою сумку.

— Это точно, — отозвалась мисс Бристол.

Ведя меня к широкому переднему крыльцу, она показала рукой вправо.

— Там теннисные корты. И бассейн тоже.

Теннисные корты виднелись среди пальм, но бассейна нигде не было видно.

— Зачем вам нужен бассейн, если под боком океан? — спросил я.

— Мне не нужен, — ответила она и улыбнулась.

Дверь главного входа была не заперта, и мисс Бристол вошла в дом. Я последовал за ней. Внутри оказались темные деревянные и оштукатуренные стены с рисунками и гравюрами на морскую тематику. Потолок был выше, чем я ожидал, глядя на дом с улицы. Лестница без перил вела в спальни наверху. Слева я мельком увидел столовую с шикарно выглядевшей мебелью в викторианском стиле и большим восточным ковром, достаточно большим, чтобы улететь на нем. Везде были вазы со свежесрезанными белыми цветами.

Мисс Бристол поняла, что я заметил цветы, и сказала:

— Это для леди Юнис. Она любит лилии. Даже когда ее здесь нет, я ставлю свежие цветы.

Наши шаги эхом отзывались на паркетном полу, где я видел свое отражение, глядя вниз. Интересно, кто полировал пол? Тоже мисс Бристол, или она занималась только административными делами?

Мы прошли мимо открытой двери в ослепительно белую в современном стиле кухню на широкое чисто вымытое крыльцо. Здесь была кое-какая мебель из ротанга и пальмы в горшках; на склоне заднего двора, спускающегося к пляжу с белым песком и синему океану, виднелись лилии.

Мисс Бристол задержалась на крыльце и подарила мне еще одну из своих редких, но от того не менее ценных улыбок.

— Вам пора встретиться с сэром Гарри, — сказала она. — Пожалуйста, оставьте вашу сумку здесь.

Мы спустились с крыльца, и я услышал пыхтение и жужжание, которые не были шумом прибоя.

— А вот и сэр Гарри, — сказала она. Она уже не улыбалась, но в ее ореховых глазах играл озорной огонек. — Он сейчас, знаете ли, забавляется со своей любимой игрушкой.

Я не знал, но скоро все понял. Пальма, которая росла между тем местом, где стоял я, и окном, вдруг опрокинулась, как тростинка.

Я не сразу заметил массивную цепь вокруг основания дерева, которое было буквально вырвано с корнем небольшим красноватым трактором. Его колеса методично рыхлили аккуратно подстриженную траву, а трактор тащил за собой пальму с корнями, облепленными свисающими комьями земли, как лошадь тащит упавшего наездника. Только «наездник» — водитель трактора — и не думал падать. Он дергал рычаг переключения скоростей, переводя трактор на рыкающую нейтральную скорость, и подпрыгивал на своем сиденье, как лягушка.

Сэр Гарри, одетый в шляпу с широкими, опущенными вниз полями, красную с черным куртку, брюки для верховой езды цвета хаки и высокие сапоги оказался маленьким, но властным человеком с властным брюшком, которое он почесывал, пока шел ко мне.

— Проклятые деревья! — сказал он. Его неприятный, режущий слух голос перекрывал грохот трактора. — Какого черта иметь океан под окном, когда ни черта не видно из-за этих дурацких деревьев!

Моей первой мыслью было, не оскорбляет ли его непристойная речь мисс Бристол, но когда я повернулся, рядом никого не было. Потом я заметил ее — уже на полпути к дому.

Сэр Гарри сбросил шляпу и вытер лоб тыльной стороной рабочей перчатки, оставив на нем грязную полосу.

— Вы — Геллер?

У него были коричневые, волнистые волосы, лишь слегка тронутые сединой. Совсем молодые волосы над изрезанным морщинами лицом — лицом старика. У сэра Гарри были темные, широко посаженные свирепые глаза и выдающаяся вперед воинственная челюсть, которая придавала ему злобный вид. У него был луковицеобразный, похожий на шарик оконной замазки нос, который, казалось, вот-вот дотронется до тонких сжатых губ.

Но вообще-то сэр Гарри был даже чем-то симпатичен мне, какая-то эксцентричная дурацкая симпатия, знаете ли. Сейчас его гонкие губы искажались в вымученной улыбке.

— Люди думают, что я ненавижу деревья, потому что я всегда выворачиваю их к такой-то матери трактором. — Он остановился и ткнул меня в грудь своим толстым пальцем (рабочих перчаток на нем уже не было).

— У меня есть трактор и побольше, чтобы вырывать эти ублюдочные деревья.

— Не сомневаюсь.

Мы снова двинулись вперед. Волны прибоя легко накатывались на берег, и мне казалось, будто мы шли мимо живописной открытки, вдруг ставшей реальностью. Но несколько маленьких отвратительных крылатых сукиных детей пытались пообедать мною.

— Москиты, — сказал сэр Гарри и прихлопнул одного на щеке. Это был увесистый удар, будто он отвечал на личное оскорбление. — Они безвредны, если убьешь их.

Вот это да, настоящий трюизм!

Но тут он снова заговорил о деревьях.

— Я собираюсь посадить сегодня пару пальм, — произнес он, примирительно махая рукой. — Я люблю, чтобы деревья росли там, где хочу я. Я хочу, чтобы они не мешали мне, черт побери. Не заслоняли мне дурацкий обзор. Понимаете?

— Понимаю, — ответил я.

— И что вы думаете о моем острове?

Он был по меньшей мере прав на треть: мисс Бристол упоминала, что Оукс владел третью острова Нью-Провиденс.

— Очень симпатичный, — сказал я, целя в москита и сильно шлепая себя по щеке.

Он остановился и уставился на океан, как будто океан был тоже его владением.

— Это Кэйбл Бич, где проходят подводные телефонные кабели и соединяют нас с цивилизацией. Иногда мне кажется, что все это — какая-то дурацкая ошибка.

— У вас есть на то основание.

Сэр Гарри снял шляпу и принялся отгонять ею москитов. Он опять улыбнулся своей скупой улыбкой.

— А что вы думаете о моей маленькой мисс Бристол?

— Очень полезная эффектная молодая особа.

— Это точно. А хорошенькая у нее черненькая попка, а?

Как бы я не восхищался задом мисс Бристол про себя, этот предмет не вдохновлял меня на дискуссию.

— Ты не так меня понял, парень.

Мы опять остановились, и он покровительственно положил руку мне на плечо. Его жадные маленькие глазки превратились в узкие щели, а дыхание стало горячим, как печка. Моя профессиональная наблюдательность детектива подсказала мне, на завтрак он ел сыр и омлет с луком.

— Я никогда и пальцем не дотрагивался до этой девочки, — отрезал он. — И никогда не дотронусь. Она умна, предана мне, знает свою работу и кое-что еще! Ты должен запомнить одну вещь, сынок.

— Какую?

— Никогда не трахай наемную прислугу!

— Постараюсь это запомнить.

Я старался говорить ровным голосом, но его внимательные глаза золотоискателя все равно впились в мое лицо в поисках признаков иронии.

— Ты, кажется, еврей, парень?

— Вообще-то я не исповедую веру, но мой отец — еврей. Какие-то проблемы с этим, сэр Гарри?

Его смех был оглушительным.

— Черт, нет. Но здесь, в Нассау, есть масса узколобых фанатиков. Когда на маленьком острове собирается столько негров и так мало белых, расизм всегда показывает свое уродливое лицо.

Сказанные человеком с таким лицом, как у него, эти слова поражали своей логичностью.

— Дело в том, Нат... Можно, я буду звать тебя Нат?

— Конечно.

— Да, а ты называй меня Гарри. Черт с этим дерьмовым «сэром». Мы же будем хорошими друзьями, верно?

— Хорошими.

Мы снова двинулись вперед. Москиты продолжали кусать меня, а прибой неумолимо набегал на берег и отступал назад.

— Дело в том, Нат, что на острове тебе придется побывать в разных местах... Особых местах.

— Вы имеете в виду, куда не пускают евреев?

— Точно. Для меня любой человек — это человек.

Я признаю только одну религию — золото. Но о Господи! Не говорите моей жене, что я сказал так. Юнис верит во всю эту чепуху о загробной жизни.

— Гарри, как я смогу выполнить для вас работу в Нассау, если свободы здесь ограничены?

— Легко. Этот чертов Нассау — мой, Нат. В доме у меня есть для тебя специальная карточка. В ней говорится, что ты — мой гость. В городе нет ни одного клуба, ресторана или отеля, куда бы тебя с ней отказались впустить.

— А, если так...

— Кроме того, ты не похож на еврея.

— Вот здорово, спасибо, Гарри.

— Ты похож на чертового ирландца с этими рыжими волосами.

Он положил руку мне на плечо в то время, как наши ноги мягко ступали по белому песку.

— Ты хороший парень, Нат. А теперь я расскажу тебе о нехорошем парне, этом ублюдке — моем зяте.

— Зяте? Так вот в чем дело? Какая-то семейная ссора?

— Ты не женат, Нат?

— Нет.

— Так, значит, у тебя нет детей — по крайней мере, о которых ты знаешь, ха-ха. — Он грубо засмеялся. — Что ж, когда у тебя будут дети, я гарантирую тебе одно: они разобьют твое чертово сердце.

Я ничего не ответил. Он снял руку с моего плеча. В этот момент ему даже не требовался его замечательный отпрыск: стальные глаза Оукса сделались мокрыми.

— Ты отдашь им все, все. А что они дают тебе взамен? Чертово разбитое сердце.

Оказалось, Нэнси — его «чертова любимица» меньше года назад выказала свою признательность за безграничную щедрость папочки, выйдя замуж «за этого проклятого жиголо — охотника за состояниями».

— Знаешь, сколько лет ей было, когда он начал... Он запнулся, но затем слово вырвалось у него само.

— Трахать ее! Семнадцать. Семнадцать! А он, елейный ублюдок, был вдвое старше...

Я ничего не сказал, только шлепнул москита на рукаве пиджака. На этот раз я попал, и на пиджаке осталось небольшое кровавое пятно.

— Он хочет, чтобы его называли графом, этот де Мариньи.

Пока он говорил, я не мог понять, как звучит эта фамилия: у него это получалось «ди Махрини».

— Проклятый плэйбой — яхтсмен. Он дважды был женат, жил за счет своих жен.

Оукс остановился, сел на песок. Уставился на темных пеликанов, которые пикировали на море в поисках ленча. Было около полудня, и мне тоже не мешало бы пообедать. Я сел рядом с ним.

— Мы всегда были так близки, Нэнси и я... Она любила слушать мои рассказы о тех днях надежд... говорила, что хочет написать мою биографию, когда вырастет. — Он засмеялся почти тоскливо. Странно было слышать такой смех этого тертого калача. — Может, не стоило разрешать ей вольности в таком раннем возрасте. Эту поездку в Англию, чтобы учиться танцам. Она ходила в школу в Лондоне, а потом — в Торрингтон Парк. У нее были частные учителя по танцам и искусству. У нее было все, что она хотела. В ее четырнадцатый день рождения я сделал ей особый подарок: я разрешил ей год не учиться и отправился с ней и ее матерью в круиз по Южной Америке. А там я подарил ей что-то особенное...

Он, наверное, хотел, чтобы я спросил «что», и я спросил:

— А что это было, Гарри?

Он взглянул на меня и улыбнулся шире, чем, казалось, могли улыбнуться его тонкие губы. Я подумал, что его пергаментная кожа лопнет.

— Я взял ее в Долину Смерти, Нат. Ну, конечно, о чем же еще могла мечтать юная девушка?

Он уставился на песок и принялся чертить на нем линии пальцем.

— Мы повторили мои странствия тех времен, когда я искал золото и чуть не загнулся там. Я по-своему учил ее... Показывал ей, чего стоило заполучить все это. И я думал — я думал, может, потом у нас появится какое-то взаимное уважение...

Пеликаны кричали, будто издевались над ним.

— А потом она бросила меня ради этого лягушатника.

Сейчас он был больше похож на отвергнутого просителя, чем на любящего отца, но я не сказал это вслух.

Его лицо снова превратилось в горькую маску.

— Я послал ее в Калифорнию на каникулы, хотел, чтобы она уехала от этого вкрадчивого сукина сына. Но он полетел туда и встретился с ней... Всего два дня, как она стала совершеннолетней. Два маленьких дня ей было восемнадцать, а потом он женился на ней в Нью-Йорк Сити.

— Это было тяжело для вас, Гарри?

Он уставился на океан пустым взглядом.

— Я старался устроить все как можно лучше. Предлагал им деньги. Предложил ему землю. Работу. А он послал меня к черту. Гордый ублюдок! Как будто деньги ничего не значат... Как будто ему все равно, что я умру, и Нэнси унаследует миллионы...

Он сжал горсть песка, как будто хотел задушить его, но песок лишь просыпался между его толстыми пальцами.

— Теперь этот сукин сын пытается столкнуть меня с Сидни!

— С Сидни?

— Это мой сын! Он впечатлительный мальчик, а этот французик говорит так гладко. Он такой... чертовски очаровательный.

В этом слове сквозил сарказм.

— С этими его яхтами и россказнями о Европе и его фальшивым титулом...

Сэр Гарри, должно быть, знал все о фальшивых титулах. Он погрозил кулаком океану.

— Он настроил Сидни против меня! Ублюдок! Грязный ублюдок!

Обветренное лицо сэра Гарри залилось румянцем.

— А потом, это последнее оскорбление... Он заставил Нэнси написать это жестокое письмо ее матери. Написать, что она порывает с нами «до тех пор, пока» мы не примем ее обожаемого супруга обратно в лоно семьи...

Я рискнул коснуться рукава его рубашки.

— Гарри, похоже, ничего нельзя сделать с этим злосчастным сукиным сыном.

У него даже ноздри покраснели.

— На этот раз можно! — Его глаза сузились, а тонкий рот искривился в усмешке, когда он наклонился ко мне и таинственно зашептал: — Моя дочь сейчас проводит лето с матерью в Бар Харбор. Изучает там танцы и какие-то дурацкие штуки. А знаешь, чем занимается этот проклятый гулящий французик каждую ночь, пока его жены нет рядом?

— Нет, Гарри.

Он откинул голову назад и проревел:

— Снимает девок!

Расшнуровывая ботинок и вытряхивая оттуда песок, я размышлял, все ли баронеты Британской империи так красноречивы.

Он схватил мою руку. Его хватка была как тиски.

— Я хочу, чтобы ты добыл улики против этого складно говорящего ублюдка!

— Улики?

Он говорил сквозь сжатые зубы, ехидно улыбаясь.

— Я хочу, чтобы ты достал мне кучу откровенных снимков, на которых был бы этот фальшивый граф, чтобы я мог бы бросить их в лицо моей дочери, и она упала бы в обморок!

Пока Оукс гоготал над своим гениальным планом, я мысленно поставил его в номинации «Отец года» на первое место.

— Мистер Оукс... Сэр Гарри... Я обычно не занимаюсь такого рода работой...

Он сердито покосился на меня — хотя с его рожей трудно было определить, смотрит ли он сердито.

— Не нужно этих высоких фраз, Геллер. Я проверил тебя. Я знаю твою репутацию.

Он опять ткнул широким пальцем в мою грудь.

— Почему, черт возьми, ты думаешь, я позвал тебя сюда?

Я схватился за воздух ладонями.

— Да нет, мое агентство просто живет делами о разводах. Просто я не занимаюсь этим лично. — Тут я гордо ткнул себя в грудь сам. — Я президент своего агентства, мистер Оукс...

Он фыркнул от смеха.

— Черт, парень, сэру Гарри Оуксу не нужен неквалифицированный ассистент — мне нужен главный детектив, понятно! Ты бы послал этому чертову Генри Форду своего помощника?

— Конечно, нет, сэр Гарри...

Он положил руку на мое плечо.

— Просто Гарри, Нат.

— Отлично. А почему бы вам не нанять какого-нибудь местного сыщика? Зачем посылать за мной, в Чикаго, когда...

— Здесь, в Нассау, только два частных детектива Нат. И обоих хорошо знает этот «граф» Альфред де Мариньи. Ты же, напротив, сможешь смешаться с туристами, военными и американскими авиационными инженерами... Ты же знаешь, многие офицеры часто не носят свою форму, когда они не на дежурстве.

— Ну...

Он встал, его ступни утопали в песке, как ноги статуи.

— Сколько ты хочешь за эту работу, Геллер?

Я тоже приподнялся, отряхивая песок со своей задницы.

— Честно говоря, я считаю, что это будет общая работа, и мне придется вызвать одного из моих оперативников...

Я пожал плечами. Ткнул пальцем в небо. В высокое небо.

— Три сотни в день и расходы.

Сэр Гарри тоже пожал плечами и указал в сторону дома.

— Как насчет чека на десять тысяч долларов в качестве предварительного гонорара? Плачу прямо сейчас.

— Хорошо, — быстро сказал я, пораженный. — Просто здорово.

— Я выпишу тебе чек, — сказал он. — Я не думаю, что будут проблемы с тем, чтобы обналичить его.

Глава 4

Марджори Бристол ждала на крыльце. Она выглядела веселой и бодрой в своем голубом платье, сложив руки перед собой, будто держа в них невидимый букет.

Широкополая соломенная шляпа исчезла, обнажив правильной формы голову с коротко подстриженными темными, курчавыми волосами.

— Я разогрела кое-что на обед для мистера Геллера, — сказала она.

— Хорошая девочка, — произнес сэр Гарри, ударяя шляпой по бедру. — Гарольд уже закончил?

— Да, сэр Гарри. Он ждет вас в биллиардной.

Сэр Гарри повернулся ко мне и протянул руку. До сих пор мы еще не пожали друг другу руки, я не удивился, когда его загрубелая лапа мощно сжала мою. Обветренное, изрезанное морщинами лицо растянулось в подобие улыбки.

— Я оставлю вас с моим очаровательным управляющим, — произнес он и слегка поклонился мне. Он ведь все-таки был баронетом. В дверях Оукс обернулся и сказал: — Заходите ко мне, прежде чем приступите к делу. Я выпишу вам чек.

И он исчез в доме.

— Мисс Бристол, — сказал я. — Мне вовсе не обязательно есть...

— Я уже разогрела вам обед. Ничего особенного — вчерашний черепаховый суп и блинчики с мясом мидий.

Она указала мне на ротанговый стул и пододвинула ко мне черный столик на ротанговых ножках. Потом она исчезла, а через мгновение появилась с подносом в руках. На подносе были чашка ароматно пахнущего супа и тарелка с горкой маленьких, круглых блинчиков. Еще на нем была салфетка из ткани, серебряный прибор и большой стакан чая со льдом, заправленного листьями мяты.

Я попробовал суп. Он был очень вкусный, и я сказал ей это.

— Вы сами готовите здесь, не так ли, мисс Бристол?

Небо покрылось тучами, но океан был таким же игривым, как всегда.

— Нет. Здесь есть специальный повар. Сейчас она покупает продукты для небольшой вечеринки, которую устраивает сегодня сэр Гарри. Я потягивал свой чай со льдом.

— А как же ленч вашего босса?

— Сэр Гарри и его друг мистер Кристи собираются перекусить в загородном клубе.

Я отметил, что он не пригласил меня обедать в этот клуб.

— Почему бы вам не посидеть со мной, мисс Бри-стол?

— О нет, я не могу. Приятного аппетита, мистер Геллер. Я пойду на кухню, и когда вы поедите...

— Никуда вы не пойдете! Двигайте сюда ваш стул и садитесь, составьте мне компанию.

— Ну... — Она задумалась. Я знал, что прислуга — особенно цветная прислуга — не должна обедать с гостями — особенно с белыми гостями (как будто в «Вестбурне» бывают какие-то другие!). Но я ведь и не просил ее есть со мной. Просто посидеть и поддержать разговор.

Она присела.

— Приближается шторм.

— Вы думаете? Вроде не очень темно.

— Понюхайте воздух. Чувствуете, шторм приближается?

По-моему, в воздухе была лишь соленая свежесть моря. Я был только рад, что наконец-то подул ветер, отдаленно напоминающий бриз.

— А сколько всего слуг в поместье, мисс Бристол?

— Три-пять человек в доме, двое — охранники. Вы уже знакомы с Сэмьюэлом. Он занимается хозяйством, а по ночам он — сторож. Еще один слуга убирает в доме. Повар, я уже о ней говорила. И я, я ухаживаю за сэром Гарри и леди Юнис.

— Что вы делаете?

Она пожала плечами.

— Слежу, чтобы они делали все, что запланировали. Приношу леди утром ее одежду, уношу ночью. Много чего.

— Да вы почти секретарша.

Она улыбнулась — ей это понравилось.

— Почти. Я всегда старалась быть разносторонней.

— Мисс Бристол, простите, а где вы ходили в школу?

Она казалась одновременно удивленной и польшенной, что я спросил об этом. Ее рука сжала колено.

— Здесь, в Нассау. Я окончила школу Хант Гавернмент.

— Вы — ее гордость. А как насчет колледжа?

Она слегка вздрогнула.

— Нет. Здесь, в Нассау, совсем нет колледжей... у меня есть брат, он очень способный. Мы надеемся, что сможем когда-нибудь послать его в колледж в США, там ведь есть колледжи для негров.

— Конечно, есть. Могу поклясться, что вы закончили один из них.

Она опустила глаза. В первый раз она показалась мне по-настоящему смущенной.

— Я люблю читать, мистер Геллер. Мне нравятся книги, понимаете? — Тут она подняла на меня свои внимательные глаза и ее ресницы затрепетали, когда она говорила: — Я думаю, самое большое зло — это невежество. Как вы считаете?

Мне показалось, что небо потемнело еще больше. Может, она была права — действительно приближался шторм?

— Понимаете, мисс Бристол... Боюсь, понятие «зло» гораздо страшнее, чем «невежество». Но, возможно, невежество причинило людям больше вреда, чем жадность или ревность, или даже война. Я и сам сейчас как бы борюсь с невежеством.

Ее глаза сузились.

— Вы что, учитель?

— Нет. Я — детектив.

— Правда? Полицейский?

— Ну, не совсем. Я — тот, кого сегодня называют частным сыщиком.

Она оживилась.

— Как Хэмфри Богарт?

Я засмеялся.

— Почти. Боюсь, я сказал вам больше, чем должен. Нам лучше не касаться личных дел сэра Гарри. Извините, мисс Бристол...

Она понимающе кивнула. Какого я свалял дурака, что сказал ей, кто я! Она ведь думала, что я — просто какой-то деловой партнер ее шефа.

Мы просидели в неловком молчании с минуту. Я ел и смотрел на огромное море. Где-то, по другую его сторону, сейчас сбрасывали правительство Муссолини, а в Кёльне немцы пытались оправиться от налета тысяч бомбардировщиков союзников. И почти столько же внимания привлекал Чарли Чаплин, вернувшийся назад, в Англию, и женившийся на юной Уне О'Нил.

Но все это казалось мне нереальным, происходящим в каком-то другом мире, когда я сидел на крыльце поместья Оукса и глядел на море — то самое море, на котором, может, прямо сейчас, когда я доедал свой черепаховый суп, умирали люди.

— Восхитительный суп, — сказал я, дотрагиваясь салфеткой до губ. — И блинчики тоже отменные.

— Я их только что разогрела. Их приготовили прошлой ночью. Они вкуснее, когда мясо мидий свежее.

— Мидий?

— Да, мясо из таких маленьких перламутровых раковин. Его обычно пробуют все туристы.

— О, понятно. Все равно, как бы это ни называлось, блинчики — просто замечательные.

Она усмехнулась.

— Вы попробуете еще много мидий, пока будете здесь, мистер Геллер.

Она не позволила мне помочь ей унести поднос с посудой, но я все равно пошел вместе с ней на кухню и сказал, почти прошептал ей:

— Только, пожалуйста, никому не говорите, что я — детектив.

— Мистер Геллер, — мягко ответила она. — Вы — хороший человек. Я бы никогда не сделала то, чего вам не хочется.

Наши глаза встретились — и одну секунду мы были вместе. Одну старую как мир секунду, когда есть только мужчина и женщина, а вся культура, время и табу не значат ничего. Но это длилось всего одну секунду, а потом мы оба отвели глаза, смущенные.

— Мне лучше отвести вас сейчас к сэру Гарри.

Так она и сделала. Оукс сидел в средних размеров комнате с камином, восточным ковром и высокими окнами, выходящими на океан. Полкомнаты занимал большой биллиардный стол. Со стен отовсюду глядели набитые чучела крупных рыб и головы зверей.

Рядом с биллиардом, в брюках для верховой езды и высоких сапогах — я сразу вспомнил Гарпо в роли жокея во «Дне на бегах» — стоял сэр Гарри: кривоногий, опирающийся на кий и разговаривающий с изрядно взъерошенным субъектом небольшого роста, отчаянно дымившим сигаретой.

Оба хмуро глядели друг на друга: наверное, мы прервали их спор.

Но, заметив нас, сэр Гарри скупо улыбнулся.

— А! Мой гость. Хорошо пообедали?

— Отлично, — ответил я. — Черепаховым супом и блинчиками с мясом мидий.

Он отрывисто засмеялся.

— Мы сделаем из вас настоящего багамца еще до вечера. Марджори, принести мою чековую книжку.

— Сейчас, сэр Гарри.

Мисс Бристол вышла, и сэр Гарри указал рукой на своего маленького, но мускулистого друга, который был таким загорелым, что я сначала принял его за мулата.

— Познакомьтесь с настоящим бароном Нассау, мистер Геллер, — Гарольд Кристи. Лучший чертов бизнес-партнер, который когда-либо был у старого золотоискателя.

Неплохо для «лучшего партнера», учитывая, что они спорили, до того как мы вошли! На вид Кристи было за пятьдесят, он был почти лыс, с яйцевидной головой и лохматыми рыжеватыми бровями над пронзительными зелеными глазами, в которых светились деньги. Он был красив как жаба: со шрамами на лице, луковицеобразным носом, тщедушным подбородком. Его легкий белый костюм был помятым, темный галстук завязан небрежно.

И это был «настоящий барон Нассау»?

— Познакомьтесь: Натан Геллер, — сказал Оукс своему другу. — Детектив из Чикаго, которого я нанял по личному делу.

Глаза Кристи расширились на мгновение, он окинул Оукса подозрительным взглядом.

— Детектив? А зачем, Гарри?

Сэр Гарри захихикал, положил руку на плечо своего друга.

— Это мое дело, Гарольд. У тебя своя личная жизнь, у меня — своя.

Кристи, нахмурившись, взглянул на Оукса, потом повернулся ко мне и улыбнулся удивительно заразительной улыбкой. Жаба превращалась в принца, когда он включал свое обаяние на полную мощность.

— Добро пожаловать в Нассау, мистер Геллер, — сказал он. У него был мягкий голос. — Хотя почему вы приехали на остров Июня в июле — загадка даже для такого поклонника Багам, как я.

— Если ты хочешь разгадать эту загадку, Гарольд, — сказал сэр Гарри, — тебе нужно нанять собственного чертового детектива.

Что такое? Оукс старается поддеть своего приятеля?

Но Кристи лишь продолжал улыбаться, хотя и несколько напряженно. Он был похож на мелкого чиновника, которого босс выставил на посмешище. Он потушил сигарету в пепельнице, стоящей на краю биллиарда, и сразу же закурил новую.

— Нат, если вы не будете осторожны, Гарольд затащит вас на свою виллу на берегу океана еще до ужина.

— Вы занимаетесь бизнесом с недвижимостью, мистер Кристи?

Кристи снова улыбнулся, выпустил струйку дыма изо рта и только собрался ответить, как Оукс перебил его:

— Сказать, что Гарольд занимается бизнесом с недвижимостью — все равно, что сказать, что Гитлер занимается бизнесом, захватывая страны.

Такое сравнение заставило Кристи вздрогнуть, но сэр Гарри продолжал рычать:

— Несколько лет назад Гарольд встретил меня в Лондоне и уговорил приехать на Нью-Провиденс, а потом умудрился продать мне половину острова. — Оукс фыркал от смеха. — Знаете, почему мистер Кристи — самый влиятельный человек на наших островах? Даже считая нашего низкорослого друга герцога Виндзорского? Потому что Гарольд хорошо понимает, что главная ценность на этих островах — это земля... не для добычи золота и не для выращивания урожаев, нет: ее можно продать таким вот чертовым богатым дуракам, как я. А, Марджори!

Она несла в руках его чековую книжку. Он положил кий для пула на биллиард и подошел вместе с ней к маленькому столику рядом с лампой под шелковым абажуром.

Кристи очень мягко произнес:

— Вы должны извинить Гарри. Болтливость — один из его главных пороков.

— А такт — не одна из его добродетелей?

— Это точно, — ответил Кристи посмеиваясь и затянулся сигаретой.

— Нат! — закричал Оукс, махая мне рукой, — подойдите сюда.

— Приятно было познакомиться с вами, сэр, — сказал я Кристи.

— Взаимно, — довольным тоном ответил он и кивнул.

Оукс взял меня за руку, протягивая чек на десять тысяч долларов, на котором еще блестели чернила. Мисс Бристол пошла открыть для нас дверь, и никто не слышал нашего разговора.

— Это за тридцать четыре дня, — сказал он. — По триста долларов за день... считая тысячу за сегодня.

— Вы хотите, чтобы я взялся за дело сегодня же?

— Конечно, черт возьми. Ты найдешь де Мариньи в яхт-клубе. Он выйдет сегодня на своей яхте. С помощью этой карточки ты сможешь попасть куда угодно.

Он передал мне небольшой белый кусок картона, который гласил: «Обладатель сего — мой персональный гость. Сэр Гарри Оукс, баронет».

— Еще мне нужно фото де Мариньи...

— Зачем? Просто попроси кого-нибудь показать его тебе. Это такой длинный, худой лягушатник. Лицо как у лошади. Еще он носит чертову идиотскую бороду. Да ты сразу заметишь этого сукиного сына. Или найдешь его яхту, — верхняя губа сэра Гарри презрительно искривилась. — Она называется «Конкьюбайн».

— Понятно, — сказал я.

Мисс Бристол открыла нам дверь. Мы пошли по галерее к гаражу. Девушка держалась от нас на почтительном расстоянии. Наконец-то подул настоящий багамский бриз, но давящая влажность не исчезла.

— Будешь связываться со мной каждый день по телефону. Мисс Бристол скажет тебе номер.

Я обернулся посмотреть на нее, и она улыбнулась. Черт, как мне нравилась ее улыбка!

Оукс сжал мое плечо, и я опять повернулся к нему.

— Для тебя приготовлена машина... Аренда оформлена на твое имя. В бардачке найдешь карты дорог Нассау и Нью-Провиденс и список относящихся к делу адресов.

Я кивнул. Богачи бывают предусмотрительны.

Он отпер дверь гаража.

— Только ради Бога, держитесь на этой чертовой неправильной полосе.

— Вы имеете в виду, на левой?

— Точно, помните, на левой, — отозвался сэр Гарри.

* * *

Моей машиной оказался темно-синий «Бьюик» 1939 года выпуска, большой как танк. И управлять им было не легче.

Танк — не лучшая машина для слежки. Все нервировало меня, когда я возвращался в город по Бэй-стрит, оставаясь на левой полосе дороги. Какой-то велосипедист подрезал меня, тропические пейзажи с их яркими красками рябили в глазах, отвлекая от дороги.

Меня спасло только внезапное появление неуклюжего розово-терракотового чудовища — «Британского Колониального Отеля». Там даже оказалась платная стоянка, так что я смог оставить свой «Бьюик» и немного пройтись пешком.

Конечно, номер, который мне дали в «Британском Колониальном», не был класса «Люкс», но он был все же довольно большим, а светло-розовые стены и белые двери делали его еще больше. Двуспальная кровать, комод, здоровенный туалет, письменный стол и ванная тоже отличались приличными размерами. Я был не против пожить здесь немного.

С металлического балкона открывался вид на океан, но белый пляж под сереющим небом был почти пуст.

Я распаковал свои вещи и прикинул, что мне понадобится для работы. Но для начала мне надо было сделать пару дел. Прежде всего, я захватил с собой свой свежепромокший костюм и спустился вниз. Портье за стойкой указал мне на маленький магазинчик-ателье рядом с отелем. Я зашел туда и без проблем купил у изнывавшего от скуки приветливого загорелого портного по имени Пакк два белых костюма втридорога. Он предложил подогнать костюмы по моей фигуре, обещав «сделать все» за два дня, но потом неохотно согласился продать пару моего размера, вздыхая:

— Не могу спорить с вами, сэр! У вас сорок второй размер — ничего особенного!

И так вот всегда.

Моей следующей остановкой стал «Ройял Бэнк оф Кэнада», показавшийся мне подходящим местом, чтобы обналичить чек сэра Гарри. Я перевел почти всю сумму на свой собственный счет в «Континентальном Банке» в Чикаго.

На Коусон-Сквер я купил себе шляпу-панаму со светло-коричневой лентой у дородной общительной леди, тележка которой была доверху набита шляпами, сумками и циновками. Она просила за шляпу 50 центов, я яростно торговался и сбил цену до 25, а потом дал ей доллар шутки ради.

Она тоже оказала мне услугу, сказав, где находится фотомагазин. Каждому нормальному шпиону в спальнях нужен фотоаппарат, и я купил себе 15-долларовую камеру «Аргус» со вспышкой и автоматическим фокусом. Еще я купил 35-миллиметровую пленку и запасные батарейки.

— А разве вы не хотите взять цветную пленку, сэр? — спросила маленькая, похожая на кавказку, привлекательная продавщица. В ее темных волосах был цветок, какие прикалывают к корсажу. — Вы сможете запечатлеть все чудесные цвета нашего острова...

— Нет, спасибо. Собираюсь снимать больше для души, — ответил я.

Когда я, наконец, вернулся в отель, было уже два часа дня и в руках я нес кипу всякой одежды, включая две белые рубашки с короткими рукавами, четыре отвратительные цветастые футболки, несколько пар сандалий и три галстука с изображенными на них сценами тропической жизни. Все это должно было обеспечить мой комфорт и сделать похожим на туриста.

Надев один из моих новых белых костюмов и цветную футболку, спрятавшись под панамой и круглыми темными очками, я сел в «Бьюик» и поехал по левой («Помните, левой!») стороне Бэй-стрит. Большинство машин, которые ехали мне навстречу, были, как и мой «Бьюик», американского производства. Но иногда я замечал «Хамбер Снайп» или «Хиллмэн», ехавшие по «неправильной полосе», и их сидящие справа водители сбивали меня с толку. Вокруг, по довольно оживленной улице, катились, звеня колокольчиками, двухместные экипажи, повозки, запряженные ослами; иногда навстречу попадались тележки и аборигены в соломенных шляпах, ведущие коз. Проехав район магазинов в конце Бэй-стрит, рядом с современным отелем «Форт Монтегю» и старой крепостью, в честь которой был назван отель, я увидел «Яхт-клуб Нассау».

Хотя здание яхт-клуба с бледно-желтыми оштукатуренными стенами и представляло собой образчик громоздкого «плантагорского» стиля, типичного для архитектуры Нассау XIX века, оно было, очевидно, построено недавно: у окружавших его декоративных площадок с посаженными на них, но еще не успевшими вырасти пальмами был стерильно новый вид.

Легким шагом я зашел в яхт-клуб. Никто не остановил меня, чтобы спросить, был ли я его членом, или евреем, по крайней мере. Я был даже немного разочарован. В баре на стенах болтались фото знаменитых яхт и яхтсменов, а у стойки — несколько посетителей и бармен в белой куртке. Почти вся застекленная стена выходила на восточную гавань. Я прошел через стеклянную дверь и оказался на краю верхней площадки террасы, которая спускалась вниз к крошечной пристани, где были пришвартованы маленькие яхты.

Несколько других яхт — три, если быть точным — сбились в кучу неподалеку от берега, по-видимому участвуя в регате. Не могу сказать точно — никогда не был на регате. Какая-то из этих яхт, наверное, была «Конкьюбай» де Мариньи.

Ни одна из яхт не шла особенно быстро: дул умеренный бриз, но настоящего ветра не было. Серое небо было теперь цвета вороненого ствола, океан казался волнующимся морем расплавленного свинца. Яхты, со своими белыми парусами, выглядели застывшими на их фоне.

Вернувшись в бар, я сел на стул и заказал себе ром с кока-колой.

Бармен, молодой блондин лет двадцати четырех, спросил:

— Вы член клуба, сэр?

Наконец-то! Я показал ему карточку, которую дал мне сэр Гарри, он улыбнулся, удивленно подняв брови, и сказал:

— Позвольте «Яхт-клубу Нассау» угостить вас, сэр. Я рекомендую вам попробовать наш специальный коктейль.

— Для обоих.

Он налил мой коктейль в стакан из красного стекла с ягодой на дне. Я вынул ягоду, прежде, чем попробовать напиток.

— Ну как? — спросил парень.

— Восхитительный и смертоносный.

Он пожал плечами.

— Точь-в-точь как Нассау.

Я повернулся на стуле и лениво взглянул в окно:

— Что это, заплыв сегодня?

— Да, наша обычная небольшая регата. Она бывает каждую неделю. Сегодня немного яхт... Паршивая погода. Им повезет, если не разразится буря.

— А этот парень, де Мариньи, он тоже участвует?

— Да. Конечно.

— Я слышал, что он оригинал. Настоящий дамский угодник.

Парень пожал плечами и стал тереть свою стойку тряпкой.

— Не знаю. Но он очень крутой яхтсмен.

— Правда?

— Правда. Он выиграл пару призов, включая «Бакарди», — а де Мариньи здесь всего четыре или пять лет. Он зайдет сюда через пару минут. Хотите встретиться с ним?

— Нет, спасибо, — ответил я.

На самом деле я нарочно медленно допивал свой коктейль, поджидая, когда де Мариньи закончит свою регату. Моя же только начиналась.

Глава 5

Де Мариньи вошел в яхт-клуб, болтая с двумя парнями: наверное, своей командой. Но я сразу узнал его: не менее шести футов роста, непринужденные манеры, блестящие, зачесанные назад волосы и аккуратно подстриженная бородка клином. Стройный и мускулистый, он был одет в рубашку для игры в поло с короткими рукавами, а под ней виднелась бледно-желтая водолазка, облегающая его горло, как удавка. Ненавижу такие.

Несмотря на нелестное описание сэра Гарри, я думал, граф окажется красавчиком, как большинство жиголо. Но у де Мариньи были большие уши, выдающийся нос и толстые губы. Если бы вы снимали «Легенду Сонного Ущелья», то не ошиблись бы, пригласив его на роль Икабода Крэйна или его лошади.

Он уверенно, с достоинством шел по клубу, снисходительно общаясь со своими спутниками, которых, казалось, загипнотизировали его разглагольствования. Со своего места я не мог разобрать слов, но у него был сильный, как у Чарльза Бойера, французский акцент, который некоторым женщинам наверняка казался очаровательным. Не будучи женщиной, я не могу сказать точно.

Похоже, он направлялся в бар, поэтому я швырнул двадцатипятицентовик на чай бармену и не стал дожидаться, пока тот представит меня де Мариньи, а вышел на улицу ждать в «Бьюике» развития событий.

Наверное, де Мариньи принял стаканчик-другой, так как лишь спустя пятнадцать минут он опять показался в дверях яхт-клуба, по-прежнему одетый в свой яхтсменский прикид, но уже без двоих прилипал. Он медленно двинулся к черному «Линкольну Континенталю». Интересно, это дочь сэра Гарри. Нэнси, купила ему?

За фортом Монтегю, изгибаясь параллельно берегу, Ист-Бэй-стрит вела на восток, превращаясь в шоссе вдоль которого по берегу океана рассыпались пресловутые особняки, проданные, вероятно, вместе с землей Гарольдом Кристи своим богатым иностранным клиентам — любителям спиртного.

Но де Мариньи свернул вправо, прочь от этого изобилия, направляясь в далекий пригород. Я поехал за ним.

Те же самые кусты и деревья, что украшали земли богатых поместий, росли здесь по обочинам, совершенно дикие. Ананасовые деревья, пальмы и кусты с красными ягодами тянулись вдоль дороги, как зрители, жаждущие зрелищ.

Было сложно не засветиться, но «Линкольн» поднял тучу пыли, так что я мог ехать на приличном расстоянии, и все же не терять графа из вида.

Потом пыль осела, и я понял, что потерял его: он куда-то свернул. Как безумный, я глядел во все стороны до тех пор, пока снова не увидел его: «Линкольн» стоял на щебеночной дороге рядом с заброшенного вида белой фермой. Я принял бы ее за американскую ферму, если бы не жалюзи на окнах и не известковые стены, которым было лет двести.

Я проехал от строения с четверть мили, прежде чем нашел место на обочине, где можно было припарковаться. Я оставил свой белый пиджак в машине, захватил с собой фотоаппарат и пошел к ферме по той стороне дороги, где кустарники были выше.

На американской ферме мне пришлось бы перелезать (или по крайней мере перешагивать) через забор. Здесь же все, что пока нужно было сделать — лишь тихо, осторожно прокрасться через тропические заросли, подобно японскому снайперу, ищущему цель. В руке у меня, правда, была не винтовка с оптическим прицелом, а мой смертоносный «Аргус», готовый снять пару компрометирующих снимков.

Но рандеву де Мариньи было не с женой какого-нибудь богатого кореша Кристи или хорошенькой смуглолицей аборигенкой. Скорее, с полудюжиной темнокожих рабочих в основательно поношенных соломенных шляпах и свободных, пропотевших одеждах. Водолазка де Мариньи больше не болталась вокруг его шеи, зато его рубашка была вся в саже и пятнах пота, прилипала к его телу, облегая впечатляющую мускулатуру графа.

Во дворе фермы двое рабочих подбрасывали дрова в ревущий огонь под чем-то напоминающим старый, изрезанный барабан, в котором к тому же что-то пузырилось, как в котле ведьмы. Люди де Мариньи сидели на корточках вокруг него, макая только что убитых — отсутствие голов и кровавые шейки — верный знак для опытного детектива — цыплят в то, что я принял за кипящую воду.

И де Мариньи работал вместе с ними, тоже сидя на корточках и опуская трупы цыплят за ноги в пузырящуюся воду. Он, вроде, даже показывал другим, как это нужно делать, ощипывая перья с мякоти убитых птиц. На землю вокруг котла летел снегопад из птичьих перьев.

Пламя костра было высоким, а дым едким: даже в моем наблюдательном пункте в кустарнике у меня защипало глаза.

Де Мариньи трудился в поте лица, на практике доказывая свои демократические взгляды, общаясь с неграми как с равными. Один из них, смазливый, остроглазый парень лет двадцати двух в довольно крепкой одежде, был, очевидно, следующим по званию. Я слышал, как де Мариньи называл его «Кертис».

Все это продолжалось около часа. Я, как и они, сидел на корточках, только в кустах, искренне надеясь, что в Нью-Провиденс нет склизких ящериц, и ядовитые змеи не преподнесут мне сюрприза. Только жуткая влажность делала мою жизнь невыносимой: слабое дуновение ветерка едва шевелило листья. Но, по крайней мере, здесь не было таких дурацких насекомых, как те москиты на пляже.

Наконец де Мариньи исчез в доме и появился уже с причесанными волосами, умытым лицом и водолазкой в руке. Он подозвал к себе Кертиса, что-то сказал другому рабочему, назначая, наверное, его старшим, и они с Кертисом влезли в «Линкольн»: оба — на переднее сиденье, но за руль сел Кертис.

Я рысцой добежал до «Бьюика», сделал ювелирный (учитывая ширину дороги) разворот и поехал по пыльным следам «Линкольна».

Просмотрев еще раз список адресов, который мне вручил сэр Гарри, включающий косметический кабинет, бакалейный магазин и дом де Мариньи, я не заметил в нем ничего, напоминающего ферму по разведению цыплят. Там только было сказано что-то неопределенное насчет «де Мариньи и К °» с адресом на Бэй-стрит.

Как де Мариньи, если он такой ленивый сукин сын, каким изобразил его Оукс, мог заниматься столь впечатляющими разнообразием деловыми проектами? Хотя, возможно, все это он делал на деньги своей жены.

Но с другой стороны, ведь он так вкалывал, ощипывая цыплят бок о бок с черными рабочими! Я только один день в Нассау, но уже мог оценить необычность такого поведения.

Пыль постепенно улеглась на дорогу, и я опять увидел «Линкольн», поворачивающий на запад. На часах было полпятого, значит, де Мариньи, скорее всего, направлялся домой.

Так оно и было. «Линкольн» повернул на Виктория-авеню. Это совпадало с адресом, по которому жил граф.

Теперь море было у нас за спиной, и мы ехали в гору по красивой, обсаженной пальмами боковой улице, где перед маленькими, пастельного цвета домиками, стоящими вдоль склона, возвышались высокие каменные стены, по которым полз бугенвиль и другие вьющиеся растения, стараясь достать до верхушек деревьев, видневшихся из-за стен.

Вскоре черный автомобиль де Мариньи свернул в боковой проезд и, объехав двухэтажный дом, остановился перед закрытыми дверями двойного гаража. Вслед за Кертисом из машины вылез де Мариньи. Вот это да, даже не подождал, пока шофер откроет ему дверцу. Что за парень!

Жилище де Мариньи напомнило мне дома в Луизиане: средних размеров двухэтажное розовое строение, заросшее вьющимся виноградом, с занавесками на веранде вверху и на крыльце внизу, и наружной лестницей, ведущей к автомобильной дорожке. В отличие от соседних домов с их непроницаемыми массивными белыми стенами, слева от дома де Мариньи виднелся сад с высокими ухоженными кустами.

Я миновал дом, заметив через пару кварталов место, где можно было развернуться, и вновь вернулся, припарковавшись на противоположной стороне улицы, не доезжая полквартала до дома де Мариньи. Улица здесь была такая узкая, что пришлось парковаться, заехав левыми колесами на тротуар.

«Линкольн» отъехал от дома меньше, чем через полчаса. Я надеялся, что граф в машине, и неторопливо поехал за ним. Проезжая мимо дома де Мариньи, сквозь открытое окно я заметил суетившихся слуг. Одним из них был Кертис.

На Бэй-стрит мне удалось пропустить несколько машин перед «Бьюиком», одновременно не теряя де Мариньи из вида. Темнело, и мы оба включили фары. Он сумел найти место для парковки среди массы других машин, стоящих у магазинов: хотя было уже больше пяти, все магазины до сих пор работали. Я проехал мимо, запарковался сам и уже вылезал из своего «Бьюика», когда заметил графа — в коричневой спортивной куртке, светло-коричневых брюках, кремового цвета рубашке без галстука и коричневых туфлях на босу ногу. Очень стильно. Он направился к отелю «Принц Джордж», задержавшись у входа под развевающимися флагами союзников, чтобы прикурить сигарету.

Я заметил, что табличка офиса над лавкой в следующем доме гласила: «Г. Дж. Кристи, лимитед. Торговля недвижимостью с 1922 г.» Да, тесный мир и тесный город...

Но де Мариньи не зашел в отель, а прошел под аркой между ним и соседним зданием в «Коконат Бар», двигаясь между столиками под пляжными зонтиками на террасе, спускающейся до самого причала, где маленькие яхты со свернутыми парусами качались на неспокойном море. Навесом этому бару служило обложенное облаками темно-багровое небо.

Почти все столики в баре были пусты, но графа сразу же окликнул полный, темноволосый мужчина лет тридцати пяти в щегольском бледно-зеленом костюме с широкими отворотами и темно-зеленом галстуке в полоску.

— Фредди! Я хочу познакомить тебя с самыми роскошными девочками в Нассау!

— Невозможно, — ответил де Мариньи, смакуя каждый слог в своей французской манере. — Я всех их знаю... О! По-моему, я ошибся...

Он точно ошибся: рядом с толстяком-американцем сидели две привлекательные женщины: брюнетка с очень сексуальным неправильным прикусом и стройная блондинка с широкой милой улыбкой. Обеим на вид не было еще тридцати. Они были одеты в легкие платья и, привлекательно положив ногу на ногу, тянули какие-то тропические напитки из маленьких, украшенных фруктами, пивных стаканов.

Американец представил графа, присевшего рядом с ними, и они заговорили тише, так, что я ничего не мог разобрать. Поэтому я рискнул подсесть за соседний столик, заказал себе сок и стал подслушивать, уставившись на свинцово-серое волнующееся море.

— Фредди, — сказал де Мариньи, делая ударение на втором слоге. Ага, значит его толстого американского друга тоже зовут Фредди. — Я настаиваю на том, чтобы ты пригласил этих очаровательных девушек с собой сегодня. Мой список гостей удручающе мал.

— Есть одна проблема, — отозвался второй Фредди, кисло улыбаясь. — Они замужем.

— Ну и что? Я тоже женат, — пожал плечами де Мариньи. Его улыбка была такой же широкой, как и искусственной. — Захватим с собой и мужей! Мои лучшие друзья — чьи-то супруги.

— Боюсь, — сказала блондинка, — оба наших супруга сейчас далеко, на задании.

— Они — пилоты ВВС Британии, — добавил американский Фредди.

Де Мариньи снова пожал плечами:

— Моя жена сейчас учится танцевать в Мэйне. Может, мы, семейные люди, разлученные с нашими любимыми, сможем утешить друг друга?

Американский Фредди добавил:

— У него есть повар-багамец, кухня которого поразит вас, леди.

Спорю, на ужин у них будут цыплята.

Брюнетка и блондинка переглянулись и обе засмеялись. Почти захихикали. Сначала они кивнули друг дружке, потом — де Мариньи.

— Ну и отлично, — произнес граф.

«Так, уже кое-что», — подумал я.

Еще с четверть часа прошли в безудержном флирте — американец был больше, чем другие, откровенен — и я решил, что пора отступать. Я быстро допил сок и вернулся к «Бьюику» ждать, когда де Мариньи повезет своих гостей на вечеринку на Виктория-стрит.

Что он вскоре и сделал, кстати.

Ночной Нассау под тяжелыми облаками казался сверхъестественным. Гигантские шерстяные деревья отбрасывали таинственные тени на известковые стены. Ограды садов вырастали сбоку, как крепостные стены, и мерцающий свет косо падал сквозь ставни, закрытые по случаю ожидавшейся грозы, собиравшейся весь день.

Я следил за красными зрачками габаритных огней «Линкольна», и когда де Мариньи затормозил на лужайке близ дома, я проехал дальше, быстро развернулся и занял свое место на противоположной стороне улицы.

Вскоре начали съезжаться гости. Первым появился исключительно скользкий тип с усиками, как у Кларка Гейбла. Он вылез из коричневого «Шевроле» и направился к дому, держа под руку сексуальную блондинку. У блондинки была челка, как у Вероники Лэйк, формы, как у Бетти Грейбл, и синее платье в горошек. Если она была совершеннолетней, то я — Генри Альдрич.

Я насчитал всего одиннадцать гостей, прибывших группами и парами — состоятельных на вид, и только белых, не считая жен пилотов (их привез толстяк-американец) и несовершеннолетних красоток с кожей шоколадного цвета. Их входным билетом была привлекательность.

Боковое стекло «Бьюика» было опущено, и даже за полквартала от дома де Мариньи я слышал смех и обрывки фраз, доносящихся из внутреннего дворика, поэтому я решил вылезти из машины и присоединиться к гостям. Почти присоединиться. Улица была совершенно пустой, а ближайший фонарь был через дорогу, и никто не заметил, как я нырнул в хорошо подстриженный кустарник, чтобы заняться своим профессиональным делом.

У де Мариньи была вечеринка в саду. Здесь стоял длинный стол для пикников, и несколько слуг-негров в белых фраках обходили гостей, правда, не предлагая им ничего, кроме вина. Три свечи в абажурах «молния» и два шестисвечных канделябра стояли незажженными на удобно расположенном столике. Все оттягивались на полную, но я не думал, что это долго продлится. Ветер усиливался, и комары с каждой минутой кусались все сильнее.

Утром Марджори Бристол чувствовала в воздухе приближение грозы. Теперь любой идиот мог это почувствовать.

Де Мариньи держал в руках горящую спичку. Он привстал и наклонился вперед, пытаясь зажечь свечу, а сидящая рядом с ним белокурая жена пилота ВВС приподняла абажур, пытаясь помочь ему. Ветер всколыхнул пламя от свечи, и оно обожгло руку графа.

— Мёрд! — сказал он.

— Что это значит? — спросила одна из несовершеннолетних блондинок с широко раскрытыми глазами.

— Дерьмо, моя дорогая, — ответил ее лощеный одутловатый кавалер.

Все засмеялись. Кроме меня, конечно. Я шлепнул комара на щеке.

Де Мариньи обжег себя еще несколько раз, но умудрился все-таки зажечь все свечи под абажуром и даже канделябры. Языки пламени качались на них, как матросы на палубе «Титаника».

— Вуаля, — сказал он, восхищаясь своей работой, и я подумал, что он знает французский так же, как и я, и тут начался дождь.

Все гости смеялись, а некоторые леди визжали в забавной манере, которую они, наверное, считали очень женственной.

— Все в дом, быстро! — закричал де Мариньи. Его черные слуги стали разбирать стол.

Гости, на которых упало несколько капель дождя, бросились врассыпную, торопясь в укрытие.

Я в моем тайнике сразу промок насквозь.

— Мёрд, — сказал я сам себе, продираясь обратно к «бьюику».

На этот раз я сидел в машине довольно долго. Потоки дождя, как очереди из пулемета, били по лобовому стеклу, барабанили по крыше. Пальмы вокруг сильно раскачивались, их листья шелестели, шурша, как наждачная бумага; ветер отвратительно свистел, разнося свежий запах цветов. Когда я закрыл окно, в машине стало жарко, и стекла запотели. Жара и дождь. Почему же я почувствовал озноб?..

Если начинался дождь, мы выстилали дно воронки брезентом и, когда в него набиралась вода, пили ее, припав к краю и жадно глотая, набирали ее в наши пустые фляги. Дождь поднимал даже раненых, и мы прижимались друг к другу, думая, когда японцы снова пойдут в атаку со своими пулеметами, штыками, минометными минами...

Раскат грома вдруг разбудил меня. Я был весь в холодном поту, думая, что минометная мина все же взорвалась. Мне страшно хотелось курить.

Дурной знак: я курил только однажды, в те месяцы, когда я был в войсках — на островах, на Гуадалканале. Желание курить только изредка возвращалось ко мне, после того как я вернулся: изредка, как и приступы малярии, один из которых, похоже, начинался сейчас.

Я открыл окно, чтобы остудить лобовое стекло. Капли дождя стали попадать в салон. Я взглянул на часы: была почти полночь. Сколько же я проспал? Может, я пропустил что-нибудь? Может, пора хватать камеру и мчаться сквозь потоки воды, текущие по улице, продираться через могучий кустарник, чтобы выяснить, как развивается карибская оргия «только для белых»?

Но как раз в этот момент вечеринка закончилась: пары стали разбредаться по своим машинам — все, кроме одутловатого Кларка Гейбла и юной Бетти Грэйбл. О, счастливая пара вышла на улицу, съежившись под зонтиком, но лишь для того, чтобы быстро подняться по наружной лестнице, которая, очевидно, вела в комнаты над гаражом.

Сверкнула молния, и американский Фредди тоже вышел, на ходу прощаясь с солидным пожилым гостем. Это означало одно: граф остался в доме наедине с женами британских пилотов.

Может, хоть сейчас де Мариньи оправдает свою репутацию, и мне пора приготовить свой фотоаппарат.

Но тут сам граф в куртке с поднятым воротником пробежал к «Линкольну», стоящему на лужайке. Он завел машину и подогнал ее прямо к ступенькам крыльца. Потом один из слуг — по-моему, Кертис — провел блондинку под зонтом к ожидавшей машине.

Я улыбнулся. Похоже, я был при деле.

Но в это время Кертис вошел в дом и вернулся вместе с брюнеткой. Она присоединилась к де Мариньи и их общей подруге на переднем сиденье.

Отлично. Я вспомнил другие французские слова, которые я знал: «жизнь втроем».

Я эскортировал «Линкольн» до Бэй-стрит, щетки яростно скребли лобовое стекло моего автомобиля. Его машина слегка покачивалась от ветра. И моя тоже, хотя она и была далеко не веса пера. Просто за стеклом бушевала настоящая буря. Дождь лил беспрестанно. Улица была наполовину затоплена; вода заливала водозаборники у обочины. Ставни окон магазинов были плотно закрыты и блестели мокрым металлом, вспыхивая время от времени серебряно-голубым при свете молний. Неон в вывеске над аптекой мерцал в ночи, как глаза привидения.

Мы проехали мой отель — здесь светилось лишь несколько окон и меня ждала постель — и устремились на запад. Когда-то, века назад, по этой дороге Сэмьюэл вез меня и мисс Бристол в «Вестбурн». За «Вестбурном», окна второго этажа которого были освещены, «Линкольн» затормозил перед столбом с деревянной вывеской «Хаббардз Коттеджиз».

Кажется, здесь были коттеджи, сдаваемые внаем. Я проехал мимо, но успел заметить остановившийся «Линкольн» и двух молодых женщин, быстро бегущих к дверям коттеджа. Де Мариньи так и не вылез из машины с работающим двигателем.

Когда я нашел место, где развернуться, и снова проезжал мимо коттеджа, «Линкольна» уже не было.

Я мог лишь вздохнуть. Видно, не этой ночью мне удастся добыть улики на графа. Де Мариньи, как вежливый хозяин, просто довез своих гостей до дома. Впереди краснели огоньки — наверное, «Линкольна», но я и не пытался их догнать.

Часы показывали час ночи, и этот долгий-долгий день был позади. Я честно отработал свою тысячу долларов.

Глава 6

Гроза сотрясала небо, как залпы артиллерии, превратив мою ночь в каскад горячечных снов о морских сражениях. Раз десять за ночь я просыпался и принимался бродить по комнате, и, глядя на бушующее море и беспокойное небо, боролся с желанием курить. Пальмы за окном невероятно изгибались, их черные силуэты казались синими при вспышках молний. Проклятый шторм ревел как плохой радиоприемник со сбитой шкалой настройки. Шквал сменялся слабеющим порывом ветра с барабанящим в окно дождем и возвращался вновь с оглушительными раскатами грома...

Наконец батальные сны прекратились. Мне стало сниться что-то другое — что-то приятное, мирное. Я качался в гамаке, рядом прекрасная темнокожая девушка, одетая в одну только коротенькую юбочку, протягивала мне кокосовый орех. Она была похожа на Марджори Бристол, только темнее, и, когда я допил кокосовое молоко, она стала гладить мой лоб мягкой, как подушка, рукой, и тут — бум, бум, бум: артиллерийская канонада снова разбудила меня.

Сидя в кровати и переводя дыхание, весь в холодном поту, я снова услышал те звуки и понял, что это просто кто-то стучит в дверь. Кто-то очень настойчивый беспардонно барабанил по моей двери. А никакой артиллерии в помине не было.

Я отшвырнул простыню и пошел открывать, надевая по дороге брюки на нижнее белье, в котором спал. Я собирался негодовать, особенно, если это коридорный, пришедший убирать мой номер, по крайней мере, до тех пор, пока не взглянул на часы и не понял, сколько я спал: было больше десяти часов утра.

Открывая дверь, я спросил «Да, кто там?» еще до того, как увидел его. На меня смотрело темное лицо из-под белого шлема с золотым наконечником.

— Натан Геллер? — раздался голос с карибским акцентом.

Я шире приоткрыл дверь. На пороге стояли два темнокожих полицейских в блестящих шлемах, белых мундирах, брюках с красными лампасами и сверкающих сапогах. Я видел таких в оперетте.

— Да, это я, — сказал я. — Хотите войти, ребята? Я только что проснулся.

Они торжественно вошли в мой номер, держась очень прямо. Почему я вдруг почувствовал себя так глупо?

— Вам придется поехать с нами в «Вестбурн», сэр, — сказал один из них, замерев в напряженной позе.

— В «Вестбурн»? А зачем?

— Возникли трудности с вашим работодателем.

— С моим работодателем?

— С сэром Гарри Оуксом.

— Что за трудности?

— Мы не можем ничего больше сказать вам, сэр. Так вы поедете с нами? — Полицейский произнес все эти фразы с таким занятным багамским акцентом, что они прозвучали высокопарно, как поэзия.

— Да, конечно. Дадите мне пять минут, чтобы умыться и почистить зубы?

Говоривший полицейский кивнул.

— Может, встретимся в вестибюле, — предложил я.

— Мы подождем вас за дверью, сэр.

— Ну, как хотите. — Я непринужденно пожал плечами, хотя было ясно, что случилось что-то очень серьезное.

Мой эскорт разместился впереди, я — на заднем сиденье, полицейская машина тронулась с места и покатилась по мокрой и грязной Бэй-стрит. Все водостоки были забиты пальмовыми листьями. Небо по-прежнему все было в тучах, и это делало утро больше похожим на вечерние сумерки. В окно дул сильный ветер, иногда его порывы ударяли в лобовое стекло машины.

Я наклонился вперед:

— Ладно, ребята, в чем дело?

Они как будто не слышали меня.

Я повторил вопрос, и тот, который до сих пор молчал, обернулся и отрицательно покачал головой. Да, у этих черных багамских полицейских была в характере твердость — не хуже, чем у британских бобби.

Ворота усадьбы были закрыты, но около них стоял темнокожий коп в белом шлеме, который быстро открыл их для нас. Полукруглая дорожка к дому была вся забита машинами, в основном черного цвета с золотой надписью «полиция» на дверях, — такими же как та, в которой ехал я.

— Пойдемте, мистер Геллер, — сказал «разговорчивый» коп. Он вежливо открыл мне дверь машины, я прошел вслед за ним по ступенькам крыльца и вошел в дом, где мне сразу ударил в нос едкий запах гари, казалось, пропитавший все изнутри. Здесь что, был пожар? Оглядевшись вокруг, я заметил, что ковер на полу и деревянная лестница были опалены. И перила тоже, но не везде: как будто по лестнице спускался горящий человек, пятнами сажи отмечая свой путь...

— Мистер Геллер? — раздался резкий, деловой мужской голос, который я никогда раньше не слышал. Голос англичанина.

Я оторвался от изучения лестницы и увидел идущего ко мне белого, похожего на военного мужчину лет пятидесяти с оттопыренными ушами и ямочкой на подбородке. Он был одет в военного образца униформу цвета хаки, которую перерезал ремень кобуры; на голове у него высился массивный шлем с эмблемой британской королевской полиции.

Этот человек был похож на очень профессионального и очень дорогого гида-проводника по сафари.

— Я — полковник Эрскин Линдоп, старший инспектор полиции, — представился он, протягивая руку, которую я пожал.

— Какое преступление привело сюда такую важную персону, как вы, полковник?

Его лицо ищейки исказилось в улыбке, и он ответил вопросом:

— Это вы — частный детектив из Чикаго?

— Я.

Полковник откинул голову назад так, что мог свысока взглянуть на меня, хотя я был выше его на несколько дюймов.

— Не могли бы вы сообщить мне детали вашей вчерашней встречи с сэром Гарри?

— Нет — без разрешения моего клиента.

Удивленно вскинув брови, Линдоп шагнул к лестнице и сказал:

— Тогда пойдемте со мной, мистер Геллер.

Он остановился и поманил меня пальцем, будто звал ребенка.

И я послушно пошел за ним, как послушный маленький мальчик.

— А кто подпалил эту лестницу? — поинтересовался я.

— А это как раз одна из тех вещей, которые я хотел бы узнать.

Кое-где на ступеньках были засохшие куски грязи и песок. Я сказал:

— Послушайте, если здесь произошло преступление, мы как раз затаптываем чьи-то следы.

Но он продолжал подниматься. Наши шаги эхом отзывались вокруг.

— К сожалению, здесь уже наследили до того, как я приехал. — Он вежливо улыбнулся. — Но я ценю вашу добросовестность.

Что это, сарказм? С этими британскими типами никогда не поймешь.

Наверху, справа от лестницы была закрытая дверь. Прямо перед нами — окно, а справа — короткий коридор. Его стены тоже были опалены вдоль пола. Здесь пахло дымом сильнее, чем на первом этаже. Линдоп взглянул на меня и кивнул, приглашая следовать за ним в комнату в конце коридора. Прямо перед выходом в самом низу оштукатуренной стены были видны пятна сажи. Внутренняя сторона белой открытой двери тоже была покрыта отметинами, а коврик за порогом был черен весь, как прямая дорожка в ад.

Стоявшая посреди большой комнаты шестипанельная, с изысканным, ручной работы восточным узором ширма мешала увидеть то, что было за ней. Правый нижний угол ширмы под вышитым драконом был опален и казался его темной тенью. На платяном шкафу, расположенном слева, виднелись следы сажи. Испачкан был и дорогой ковер: весь в больших и не очень пятнах, будто кто-то разлил на нем черную краску.

Здесь, в комнате, запах дыма был еще сильнее, но к нему примешивался другой, более сильный запах: сладковатый запах горелого человеческого мяса.

Ощутив его, я согнулся пополам и упал в мягкое кресло рядом с колыхающимися на ветру кружевными занавесками. На письменно столе около кресла стоял телефон и лежала телефонная книга, тоже в рыжеватых пятнах.

Я наклонился к открытому окну и глотнул свежего воздуха. Хотя он и был сырой, это помогло мне.

— Вы в порядке, мистер Геллер? — Линдоп выглядел неподдельно встревоженным.

Я поднялся на ноги. Слава Богу, я не успел позавтракать.

— Извините, — сказал я. — Я хорошо знаю, что это за запах. Уже однажды слышал его в тропиках... — (Обуглившиеся оскаленные трупы японцев рядом с подбитым танком на Матаникау, сладковатый ветер шевелит невысокую траву кунаи).

— Где вы служили?

Я сказал.

— Понятно, — ответил он.

— Полковник, я — бывший полицейский и не особенно щепетилен. Но такое возвращение в тропики связано с тяжелыми воспоминаниями.

Он кивнул в сторону двери:

— Мы можем уйти.

— Нет, — выдохнул я. — Покажите мне, что там, за ширмой...

Полковник Линдоп коротко кивнул, обошел ширму, ступая по опаленному дорогому ковру, и я двинулся за ним на мою последнюю аудиенцию у сэра Гарри, который был чуть менее обычного оживлен в это утро.

Он лежал на широкой двуспальной кровати, рядом с ширмой, которую, вероятно, поставил сюда, чтобы она защищала его от прохладного багамского ветра, но она не защитила его от иного.

Труп сэра Гарри лежал лицом вверх. Одна рука свесилась к полу. Кожа почернела от огня, и на ней проступили красные пятна ожогов. На голове и шее виднелась запекшаяся кровь. Он был голым, но лоскутья полосатой синей пижамы говорили о том, что одежда сгорела на нем. Его глаза и пах особенно пострадали от огня. Эти участки тела были покрыты волдырями и обуглились.

Поверх кровати и тела лежала деревянная рама с марлевой сеткой от москитов, большая часть которой теперь сгорела. Странно, но с этой стороны китайская ширма совсем не пострадала от огня. Но самой странной деталью во всей этой кошмарной сцене были перья из подушки, рассыпанные по всему почерневшему трупу, прилипшие ко вздувшейся, обожженной плоти.

— О Господи! — вырвалось у меня. Сейчас это звучало почти как молитва.

— Сэра Гарри нашел его друг Гарольд Кристи сегодня утром, — сказал Линдоп. — Около семи.

— Бедный старый чудак, — я покачал головой и повторил это снова. Я старался дышать только ртом, чтобы не чувствовать запаха.

— У такого сварливого старого миллионера, как Оукс, наверняка было полно врагов.

— Наверняка.

Передо мной была жуткая панорама места убийства. Красные отпечатки ладоней, будто нарисованные ребенком, виднелись на стене у окон по ту сторону несмятой двуспальной кровати. Кто-то с мокрыми руками выглядывал наружу. Вряд ли они были в кетчупе. Такие же отпечатки были у стены над кроватью. Все отпечатки оставались мокрыми: сырость за окном не дала им высохнуть.

Кровь блестела на обеих ручках открытой двери, ведущей в другую, маленькую спальню напротив пустой кровати. Я заглянул туда — эта комната, которой, похоже, никто сегодня не пользовался, была метров пять в ширину. Спальня сэра Гарри была вдвое шире и тянулась вокруг всего дома, выходя окнами на крыльцо с южной и северной стороны.

— Что ж, — сказал я. — Здесь, кажется, осталось полно улик. Эти следы огня... и кровавые отпечатки пальцев.

Он ткнул пальцем в вентилятор у ног сэра Оукса.

— Кажется, эта штука развеяла все эти перья над ним.

— Кстати, что вы думаете о самих перьях? Какой-нибудь языческий ритуал?

— Оуби, — сказал полковник.

— Простите?

— Так называется обычай, используемый местной магией: оуби.

— И эти перья означают, что здесь были туземцы... Или кто-то хотел, чтобы мы так подумали.

— А в самом деле, — Линдоп задумался, сложив руки перед собой. — Ведь сэр Гарри был очень популярен среди местного населения.

На полу рядом с дверью в соседнюю комнату я заметил валяющийся распылитель.

— Против комаров?

Линдоп кивнул.

— Средство от насекомых. Очень огнеопасно...

— Его что, прикончили чем-то таким? — мрачно усмехнулся я. — Раз, и сэр Гарри — мотылек.

Я заглянул в соседнюю дверь и смотрел на северное крыльцо, откуда по внешней лестнице можно было попасть на второй этаж, когда Линдоп заметил:

— Эта дверь была незаперта.

— Как и входная дверь вчера, когда я приехал сюда. Охрана здесь поставлена из рук вон плохо. Вы уже допросили охранников?

— Нет, я даже не знал, что они здесь есть.

— Двое. Одного зовут Сэмьюэл. Управляющая поместьем, Марджори Бристол, может просветить вас насчет них.

Он кивнул, глядя на труп.

— Она сейчас внизу. Кажется, очень переживает. До сих пор невозможно было допросить ее.

Я подошел ближе, чтобы разглядеть сэра Гарри. Приступ тошноты уже прошел, и во мне проснулись старые инстинкты копа. Я наклонился над телом. Отверстия над левым ухом сэра Гарри многое мне объяснили.

— Не думаю, что он умер от ожогов, — сказал я. Тогда вокруг не было бы столько крови.

Линдоп ничего не сказал.

На голове сэра Гарри находилось четыре небольших отверстия округлой, чуть треугольной формы, расположенных очень близко друг к другу. Если их соединить, получился бы квадрат.

— Входные пулевые отверстия? — спросил я не слишком уверенно — пороховых пятен видно не было.

— Таково первоначальное заключение врача. И Кристи тоже так считает. Я склонен согласиться с ними.

— Тело передвигали, — сказал я. — Или, по крайней мере, переворачивали. Я указал на засохшие струйки крови, спускавшиеся от уха к носу сэра Гарри. — Сила тяжести всегда направлена вниз, не так ли?

Линдоп промычал что-то неопределенное.

На ночном столике между кроватей стояли лампа с целлулоидным, совсем не пострадавшим от огня абажуром, термос, стакан; лежали вставная челюсть и очки для чтения — все было целым, как будто ничего особенного не произошло в этой спальне ночью.

— У него мокрые бедра, — сказал я, показывая рукой. — Наверное, после смерти лопнул мочевой пузырь. Ваш фотограф уже был здесь, полковник? Сэр Гарри лежит на какой-то газете, может, она нам понадобится.

— У нас сейчас нет штатного фотографа в отделе. Я посылал за двумя фотографами ВВС, сейчас они проявляют пленку. Еще здесь был художник, зарисовавший план пола.

— Порядок. — Я отошел от кровати и обвел рукой вокруг. — Вам лучше опечатать эту комнату, прежде чем вы уничтожите все улики, полковник.

Линдоп пожевал ртом, как будто пробуя что-то — что-то невкусное.

— Мистер Геллер, как бы высоко я не ценил вашу проницательность... Я пригласил вас в «Вестбурн» не в качестве консультанта.

— А в качестве кого тогда? Подозреваемого? Да я едва был знаком с Оуксом!

Он покачал головой:

— Вы — один из последних людей, видевших сэра Гарри живым. Я хочу знать, какого рода дела у вас с ним были.

Я взглянул на своего работодателя. Кажется, он не возражал.

— Он поручил мне следить за его зятем, чем я и занимался вчера весь день и ночью.

Полковник оживился и резко подался вперед:

— Следить? А зачем?

Я пожал плечами.

Подозревалась супружеская неверность со стороны графа. Сэр Гарри не особенно его любил, понимаете?

— Проклятье, мне нужны детали!

Я рассказал ему детали. Все — от встречи с графом в яхт-клубе до вечеринки с женами пилотов.

— "Хаббардз Коттеджиз", — повторил Линдоп, нахмурившись. — Это ведь совсем близко отсюда, верно?

— В двух шагах.

— Значит, ночью де Мариньи проезжал мимо «Вестбурна»!

— Ну да, и я тоже. Около часа — часа тридцати.

Теперь он широко раскрыл глаза.

— На обратном пути вы проследили его до самого дома на Виктория-стрит?

— Нет. Я подумал, он не собирается к женщинам, и моя работа была закончена.

Линдоп тяжело и презрительно вздохнул.

— Для всех нас было бы лучше, если бы вы продержали графа де Мариньи в поле своего зрения чуть дальше.

Я снова пожал плечами.

— Ага. И еще я должен был скупить контрольный пакет «Ю. С. Стил» по центу за акцию.

Голос из коридора позвал: «Сэр!»

Черное лицо выглянуло из-за китайской ширмы.

— Губернатор у телефона, сэр.

Мы все — кроме Гарри Оукса — вышли из комнаты. Отправляясь говорить по телефону, Линдоп попросил меня задержаться еще на пару минут. Я сказал «конечно», и остался лениво стоять у подножия лестницы в окружении багамских полицейских. Я смотрел по сторонам, надеясь увидеть где-нибудь Марджори Бристол.

Но вместо девушки я заметил Гарольда Кристи с удивленным выражением лица, уныло, как будущий отец, ожидающий двойню в родильном доме, бредущего по коридору.

— Мистер Кристи, — произнес я, подходя к нему. — Я глубоко сожалею о вашей потере.

Кристи, одетый так же неряшливо, как и вчера, сначала будто не узнал меня. Может, правда, он обезумел от горя.

— А... Спасибо, мистер Геллер.

— Я так понимаю, это вы нашли сэра Гарри. А где вы все это время были?

Он нерешительно нахмурился.

— Что вы имеете в виду?

— До того, как вы нашли его, в семь утра?

Теперь нерешительность исчезла, и его лицо выражало лишь смущение.

— Я был здесь всю ночь.

— Что!?

Он щелкнул пальцами:

— Я часто остаюсь ночевать у сэра Гарри. Этой ночью у него была небольшая вечеринка, она продолжалась довольно долго. А утром у нас была назначена встреча по поводу его овец.

— Овец?

Уголки его глаз и рта начали раздраженно подергиваться.

— Сэр Гарри купил полторы тысячи овец на Кубе.

— Что, для еды?

— Здесь дефицит мяса, понимаете? Они паслись у него на лужайках загородного клуба.

Все правильно, похоже на сэра Гарри.

— А теперь, мистер Геллер, если вы не возражаете...

— Но вы не были в соседней спальне, а? Мне показалось, там сегодня никто не ночевал.

Он вздохнул.

— Да, вы правы. Я спал в комнате прямо за ней.

— Хорошо, но вы же были почти рядом, только в пяти метрах от него. Может, вы что-то слышали? Или видели?

Кристи отрицательно покачал головой.

— Я сплю, как убитый, мистер Геллер. Но этой ночью я бы все равно ничего не услышал из-за шторма.

— Вы что, не слышали запаха дыма? Или шума борьбы?

— К сожалению, нет, мистер Геллер, — сказал Кристи уже совсем раздраженно. — Теперь, если позволите, мне нужно позвонить.

— Позвонить?

— Да! — прорычал он. — Я старался успокоиться, когда вы пришли и начали разговор. Понимаете, еще никто не сообщил леди Оукс.

Дверь за его спиной распахнулась, и в дом ворвался Альфред де Мариньи. Его темные волосы свешивались на лоб, широко раскрытые глаза дико вращались. Бородатый граф закричал:

— Что здесь происходит? Кто главный?

— Полковник Линдоп, — ответил я. Я больше не выслеживал графа. Незачем было прятаться дальше.

— Гарольд, — выпалил де Мариньи, глядя на Кристи в упор, — что это за чертовщина? Джон Андерсон остановил меня у своего банка и сказал, что сэр Гарри убит!

Кристи отрешенно кивнул и, протягивая руку в сторону гостиной, сказал:

— Мне нужно сделать междугородный звонок.

И он прошел в гостиную вместе с де Мариньи, одетым в синюю рубашку, широкие брюки без носков, идущим за Кристи по пятам.

Я подошел ближе к двери, чтобы подслушать разговор Гарольда Кристи с леди Оукс, но ничего не смог разобрать. В коридоре было слишком шумно — не из-за полицейских, а из-за внушительной толпы хорошо одетых белых мужчин, стоящих внизу у кухни. Наверное, это были чиновники из местной администрации и деловые партнеры Оукса.

Слишком много народа для места, где произошло убийство. Все, как в дурацком деле Линдберга; тогда все, даже его чертова собака, мотались взад-вперед.

Я как будто смотрел немое кино: Гарольд Кристи говорил с леди Оукс по телефону, а де Мариньи неловко переминался с ноги на ногу рядом с ним. Наконец граф начал хлопать Кристи по плечу, как танцора, которому пора было выходить на сцену.

Де Мариньи взял трубку.

Кристи с заметной неприязнью наблюдал, как де Мариньи разговаривает со своей тещей. Он говорил громче, чем Кристи, но из-за сильного французского акцента я смог понять далеко не все. По-видимому, он выражал свои соболезнования и спрашивал леди Оукс, чем он может помочь.

И по меньшей мере три раза (я разобрал это — он был более, чем настойчив) он просил ее, чтобы его жена, Нэнси, связалась с ним как можно скорее.

Когда де Мариньи повесил трубку, он взглянул на Кристи, который повернулся к нему спиной и направился к коридору, а значит, и ко мне.

— Но почему вы не позвали меня, Гарольд? Почему я узнаю обо всем на улице?

Кристи пробормотал что-то, проходя мимо меня. Де Мариньи шел за ним по пятам.

— Граф де Мариньи? — спросил откуда-то появившийся Линдоп. Он стоял перед ними как дорожный полицейский, останавливающий транспорт.

Они остановились.

— Мне очень жаль сообщать вам, но сэр Гарри Оукс мертв. Его убили сегодня утром.

— Когда вы нашли тело? — спросил де Мариньи.

— В семь утра.

Де Мариньи хмуро взглянул на Линдопа.

— Никто не хотел оскорблять вас, граф. Просто мы работали. Здесь совершено преступление.

Де Мариньи сжал губы с мрачным выражением на лице. Потом он сказал:

— Я требую, чтобы мне показали тело.

— Нет, — мягко, но решительно сказал Линдоп. — Я предпочел бы, чтобы вы отправились домой, граф. И никуда не отлучайтесь: нам надо задать вам несколько вопросов.

— Какого рода вопросы?

— Сейчас я не могу вам этого сказать.

— Какого черта «нет»?

— Боюсь, у меня связаны руки.

Гримаса раздражения исказила его лицо ищейки:

— Губернатор вызвал двух полицейских детективов из Майами, вскоре они будут здесь и возглавят расследование.

Это еще почему? Почему убийство в английской колонии будут расследовать американские полицейские? Говоря «губернатор», Линдоп имел в виду не кого иного, как самого бывшего короля Великобритании, герцога Виндзорского. Это его телефонный звонок прервал наш разговор наверху...

Пока я обдумывал все это, двое мускулистых багамских полицейских спустились вниз по лестнице, неся прикрытые простыней носилки с телом Гарри Оукса. Другие полицейские держали для них дверь, пока они клали носилки на каталку и везли тело к ожидавшей «скорой помощи».

Де Мариньи стоял рядом и нахмурившись смотрел на все это; кончик его носа вздрагивал, как у кролика. Потом он вышел вслед за носилками, будто еще раз заявляя о своих правах.

Стоя на крыльце, я наблюдал, как граф в своем блестящем «Линкольне» проезжает по мокрой лужайке, объезжая припаркованные на дорожке машины. У ворот он даже обогнал машину «скорой помощи».

— Вы свободны, — сказал Линдоп, дотрагиваясь до моего плеча. — Кто-нибудь из полицейских отвезет вас домой. Где вас можно найти?

— В «Британском Колониальном».

— Хорошо. Мы еще встретимся с вами сегодня для более подробной беседы.

И он вошел в дом.

Что за черт, а? Ладно, кажется, в любом случае пора было уезжать из «Вестбурна». Все равно, сэра Гарри больше не было дома.

Глава 7

К полудню темное небо снова стало голубым и на нем появилось яркое, но не обжигающее солнце. Отсутствие обычной жары заставило удивленных любителей позагорать из «Британского Колониального» стремглав помчаться на песчаный пляж. Еще ранним утром персонал отеля подмел его, собрав все ветки и мусор, выброшенные штормом, и теперь пляж вновь был чистым, сияя на солнце. Изумрудное море мирно катило свои волны. Казалось, будто никакого шторма и не было.

«Могила моряков», кафе отеля, выходило окнами на пляж. В самом кафе был низкий потолок, каменные стены и серый пол. Черный бармен в цветной рубашке смешивал напитки перед настенной фреской, изображающей моряка, крепко спящего в окружении достигших брачного возраста русалок и косяка прикольных рыб, совершающих предварительный осмотр тела.

Я заказал себе бутерброд с превосходным мясом под острым соусом, оладьи с мясом и коктейль — напиток с апельсиновым соком, который улыбающийся бармен назвал «Багама-мама». Потом во внутреннем дворике я отыскал подходящий деревянный столик под пляжным зонтиком и принялся за свой обед, разглядывая хорошеньких девушек, загорающих на пляже. Иногда кто-то из них рисковал подняться и с разбега ринуться в воду.

— Ты, должно быть, в раю, Геллер, — раздался высокий страстный голос.

Я сразу узнал его по чуть заметному, очень сексуальному придыханию, но все равно повернулся, чтобы убедиться в реальности приятной неожиданности.

На ее лице играла лукавая улыбка:

— В Нассау полно хорошеньких девушек... разных одиноких жен пилотов ВВС. Ты, наверное не теряешь времени даром?

— Элен, что ты делаешь в Нассау?

Она сняла солнцезащитные очки, и я смог получше разглядеть ее. Маленькая женщина сорока лет с развитыми формами, она выглядела на добрый десяток лет моложе, частично благодаря хорошей наследственности, частично — веселому темпераменту.

На ней была широкополая соломенная шляпа, завязанная оранжевыми лентами под подбородком, и белый халат поверх оранжево-белого купальника. Элен была почти незагорелой, пряди каштановых волос, выбивавшиеся из-под шляпки, щекотали ее грациозную шейку. Она совсем не пользовалась косметикой, да она и не была нужна: ее дерзко вздернутому носику, полным губам, румяным щекам и блестящим зеленым глазам с длинными ресницами позавидовала бы любая багамка.

— Просто гуляю здесь после утреннего спектакля, — ответила она. — А ты?

— Тоже. Садись! Ты уже пообедала?

— Нет. Закажи мне что-нибудь. Салат с мясом мидий.

— Сейчас.

Я заказал ей салат. Я был рад снова видеть Элен Бек, которая широкой публике была известна под сценическим псевдонимом «Салли Ранд». Мы познакомились давно, в Чикаго, на Всемирной ярмарке, где я ловил карманников, а она делала себе имя и приносила немалый доход организаторам, выступая со стриптиз-балетом под ворохом пушистых страусовых перьев. Иногда она обходилась без перьев, скрываясь за особыми надувными шарами. Салли или Элен, как она предпочитала, чтобы я ее называл, — была разносторонней натурой.

Я заказал ей салат и «Багама-маму». Она ела с аппетитом — поджаренное мясо мидий с острым лайковым соусом и специями и хрустящие жареные овощи быстро исчезали с ее тарелки. Но еще чаще она потягивала из своего стакана.

— Как поживает Терк? — спросил я.

Она поморщилась и сделала здоровенный глоток.

Терк был ее мужем, наездником на родео, которого она встретила, когда готовила ревю «Обнаженное ранчо Салли Ранд». Они поженились в 1941, но с тех пор не все шло у них гладко. Последний раз я видел ее четыре месяца назад в Чикаго, и она была одна.

— Я дала ему еще один шанс, но он все испортил. Сукин сын ударил меня, Геллер!

— Ну и ну.

— Я этого не стерпела и выставила ублюдка.

Ее манера выражаться была такой же крутой, как выражение ее лица сейчас.

— Знаешь, мне даже жаль его. Он не вынес всего этого и записался в авиацию; его подбили и комиссовали вчистую. Я хочу ухаживать за ним, но ведь теперь парень просто псих!

— Конечно.

Она взглянула на меня, и ее лицо прояснилось. Она наклонилась ко мне и нежно дотронулась до моей руки.

— О, прости, Геллер. Я забыла, что ты тоже прошел через это.

— Ничего, Элен.

Она откинулась назад, и ее лицо снова стало несчастным.

— Он слишком много пьет. Мне пришлось снова его выгнать. Боже, почему я не вышла за тебя, Геллер!

— Я тоже удивляюсь время от времени.

— Да, и часто?

— Иногда.

Она улыбнулась. Ее широкая улыбка была что-то.

Мы проболтали с ней около часа. Не то чтобы у нас было много что вспомнить. Несколько месяцев назад в Чикаго мы тоже вспоминали об одном лете, проведенном вместе в далеком 1934 году. Некоторые воспоминания носили интимный характер, но теперь я и Элен больше не были любовниками. Настоящими, я имею в виду.

Но мы всегда оставались друзьями.

— Не думал, что ты станешь работать в Нассау в «мертвый сезон» — сказал я. — Теперь, во время войны, ночная жизнь слегка ограничена здесь, не так ли?

Она пожала плечами. Она уже доела свою порцию и теперь курила сигарету.

— Это было выступление в пользу фонда Красного креста. Ты же знаешь, какая я патриотка.

Она действительно была патриоткой и поклонницей Франклина Делано Рузвельта, а еще мнимой интеллектуалкой, немного симпатизировавшей левым. Она вызвала к себе совсем иной интерес, когда высказалась в поддержку республиканцев во время гражданской войны в Испании. Кроме того, она была известна тем, что читала лекции в колледжах. Когда ее не арестовывали за оскорбляющее общественную нравственность поведение, конечно.

— Похоже, ты становишься уважаемой особой в...

— Если ты скажешь «в твоем возрасте», я врежу тебе по носу мидией, Геллер.

— ...В наши нелегкие времена.

Ее улыбку пересекла недовольная морщина.

— Да, это так. Я уважаема здесь. В субботу вечером герцог и герцогиня Виндзорские сидели в первом ряду на моем шоу в «Принце Джордже».

— У тебя шикарная публика, поздравляю.

Она приподняла подбородок, элегантно выдохнув дым.

— Они уважают не столько меня, сколько мои замечательные круглые шары.

— У тебя всегда были замечательные...

— Заткнись, Геллер. Круглые шары — это большие воздушные шарики, за которыми я танцую. Они сделаны по моим собственным инструкциям, и теперь их использует правительство Штатов для учебных мишеней...

Я засмеялся, и она тоже.

— Да, — произнес я. — Было очень патриотично со стороны герцога присутствовать на твоем шоу. Что, Уоллис не возражала?

Я говорил, конечно, об Уоллис Симпсон, разведенной американке, ради которой Дэвид Виндзорский, бывший Эдуард Восьмой, нынешний губернатор Багам, оставил трон, чтобы жениться на «женщине, которую он любил»!

— Уоллис все время хихикала. Честно говоря, кажется, герцогу было не по себе. Он ужасно смущался.

— У этих бывших королей нет чувства юмора.

— Естественно. Я слышала, он запретил прессе печатать о том, что Виндзоры были на моем шоу. Ну, запрет не распространяется на моего агента в Штатах.

— Конечно, — щелкнул языком я. — Бедные королевские душки... изгнанные на эту тропическую Эльбу.

Она игриво подняла выщипанные брови:

— Ну знаешь, герцога всегда подозревали в том, что он — пронацист. Черчиллю пришлось выслать его из Европы, чтобы Гитлер не захватил его в плен и не восстановил на троне марионеточного Эдуарда Восьмого!

— И что бы я делал без королевы варьете, посвятившей меня в высокую политику?

Она стукнула меня по руке, но улыбалась.

— Какой ты мерзкий.

— Это как раз то, что тебе во мне нравится.

— Правда. Но, должна сказать, я просто восхищаюсь Уоллис...

— Восхищаешься ей? Да все говорят, что она — просто сварливая тетка, которая держит под каблуком своего мужа.

— Но это смешно! Ты просто запуган феминистками, Геллер.

— Ну извини, — робко произнес я.

Она довольно улыбнулась.

— Пойми, герцог и герцогиня уже успели сделать столько хорошего за короткое время, что они здесь. Особенно им благодарно черное население...

— Ну, начинается...

— Будь милым. Разве ты не знаешь, что герцог построил здесь ферму для негров? А герцогиня работает в местной больнице Красного креста наравне с негритянками. Местные белые дамы до такого, естественно, не опускаются.

— Она что, и вправду пачкает свои белые ручки?

— Да, представь. Лично я считаю, они славная пара.

— Ага, ты и каждая девчонка-подросток в США. Какая стойкая любовь, какие трагические влюбленные! — я засмеялся. — Не могу поверить, что ты клюнула на эту монархическую чушь, — ты, всегда гордившаяся своими левыми взглядами.

— Геллер, как ты циничен в...

— Осторожно!

— ...в наши трудные времена.

— Спасибо. Вообще-то, я всегда был циничным.

— Ты просто так думаешь. Вот почему мне нужно было выйти за тебя: ты — мое самое большое, самое романтическое увлечение.

— Ну конечно.

— Да, ты сказал, что делаешь здесь какую-то работу. А на кого?

— На сэра Гарри Оукса.

Зеленые глаза вспыхнули, ресницы быстро затрепетали.

— Серьезно? Вот это мужчина! Жаль ты не видел его на моем бенефисе: он ел орехи и ругался как матрос. Но мне удалось поговорить с ним тогда. Ну, как он поживает?

— Он убит, — ответил я.

Глаза Элен все еще были большими, как блюдца, когда кто-то похлопал меня по плечу, и я обернулся. На меня смотрела новая пара величественных багамских полицейских.

— Вам придется вернуться в «Вестбурн», сэр, — сказал тот, кто хлопал меня по плечу.

И я вернулся туда в их компании.

Меня провели в биллиардную комнату. Здесь было совершенно темно, если не считать тусклого света маленькой лампы на деревянном карточном столике. Эффект был мрачный, как эпизоды с молнией в старых гангстерских фильмах «Уорнер Бразерс». Над карточным столиком неясно вырисовывался большой силуэт чучела рыбы-меч или марлина, или чего-нибудь еще: я, городской житель, не очень-то разбираюсь в этом.

В этих сумерках я заметил двоих мужчин в мешковато сидящих костюмах и соломенных шляпах. Первый, лет сорока, красивый грубой красотой, выглядел так, как мог бы выглядеть полицейский. Второй, лет пятидесяти, толстый, носатый, в очках с металлической оправой точно выглядел как полицейский.

Если весь этот маскарад с темной комнатой и такими внушительными фигурами должен был запугать меня, я мог только рассмеяться.

Еще когда я был самым младшим детективом в Чикаго, попавшим на работу в полицию с помощью небольшой взятки, уже тогда я мог читать этим типам лекции по технике запугивания и допросам третьей степени (с применением пыток).

Честно сказать, все, о чем я мог подумать в тот момент, были Эббот и Кастелло.

— Здесь что-нибудь смешное?

— Да нет, вообще-то, — соврал я и перестал ухмыляться.

— Вы — Геллер, — подчеркнуто медленно произнес коротышка.

— Да. А вы кто такие?

— Это — капитан Эдвард Мелчен, — ответил длинный, указывая на своего напарника.

— А это — капитан Джеймс Баркер, — отозвался короткий, жестикулируя точно так же.

Может, мне надо быть подождать, пока стихнут аплодисменты, но я спросил:

— Вы — из полиции Майами?

— Точно, — сказал Баркер. В отличие от своего мелкого партнера, его южный акцент был едва заметен. — Садитесь, — он кивнул в сторону столика с лампой и стула рядом с ним.

Я остался стоять.

— Почему бы вам, ребята, не включить свет, взять свои шляпы и пойти отсюда?

— Мне не нравится этот парень, — сказал Мелчен.

— Мне он тоже не нравится, — поддержал его Баркер.

— А кому больше? — осведомился я.

— Что-что? — огрызнулся Баркер.

— Нет, ничего. А что это пара сыщиков из Майами делает в Нассау, где произошло убийство?

— Тебя это не касается, — сказал Баркер. — Но вообще-то нас пригласил герцог Виндзорский. Теперь я засмеялся.

— Вы знакомы с герцогом Виндзорским?

Мелчен шагнул вперед, на его бульдожьем лице было зверское выражение. Если бы мне было двенадцать лет, я бы испугался.

— Мы обеспечивали безопасность герцога, когда он заезжал в Майами.

— Ну как, может, мы останемся здесь?

Я пожал плечами.

— Валяйте. Спасибо, что спросили.

— Сядьте! — рявкнул Баркер.

Я сел за маленький столик. Баркер начал поворачивать лампу мне в лицо, но я остановил его.

— Я из Чикаго, ребята. Заканчивайте эту комедию.

Баркер сказал:

— Вы — бывший коп.

— Угу.

Мелчен посмотрел на меня выразительным взглядом. Это давалось ему нелегко.

— Как и большинство частных сыщиков.

Это было здравое замечание.

Теперь заговорил Баркер, и он постарался вложить в голос побольше угрозы:

— Мистер Геллер, не расскажете ли вы нам, какие дела у вас были с сэром Гарри Оуксом?

Время от времени в течение моего рассказа они переглядывались, и один говорил «де Мариньи», а другой кивал. Никто из них даже не побеспокоился записать что-либо.

Когда я закончил отчет. Баркер сказал:

— Приблизительное время смерти Оукса — между часом тридцатью и половиной четвертого ночи. Из того, что вы сейчас рассказали, следует, что де Мариньи был на месте преступления примерно в это время. Отлично.

Мелчен довольно улыбался и кивал.

— Друзья, — сказал я. — Граф — возможный подозреваемый. Бесспорно. Но его поведение, которое я наблюдал в день убийства, никак не было похоже на поведение человека, планирующего преступление.

— Может, он действовал экспромтом, — заметил Мелчен.

— Конечно, — сказал Баркер. — Он увидел свет здесь, в «Вестбурне», проезжая мимо, остановился и разобрался со стариком.

— Ну да, — сказал я. — И еще у него случайно оказалась паяльная лампа в кармане. Я видел место убийства, джентльмены. Ясно, что все было обдумано заранее.

Оба тупо уставились на меня. Так могла смотреть и собака.

— Конечно, — продолжал я. — Его могли убить и где-нибудь в другом месте, а потом принести тело сюда.

— Почему вы так думаете? — спросил Баркер.

— Из-за того, как засохла кровь на лице. Он лежал на животе, когда его застрелили.

Эта фраза заставила обоих ухмыльнуться. Баркер самодовольно посмотрел на Мелчена, который качался с носков на пятки, как какая-нибудь крупная шишка.

— Я что, пошутил? — спросил я.

Баркер беззвучно засмеялся.

— Его не застрелили.

— Его убили каким-то тупым оружием, — сказал Мелчен.

— Кто вам сказал?

— Доктор Куокенбуш, — значительно произнес Баркер.

— Да, а может это Гроучо Маркс его пришил?

— Когда-нибудь, приятель, — сказал Мелчен в своей тягучей манере, грозя мне пальцем, — твой язык подведет тебя.

— Что ж, подождем, старина.

Баркер оттащил Мелчена от меня. Не знаю, почему я издевался над ними. Может, просто потому, что мое первое впечатление от них, как от громил-тугодумов было правильным. Хотя из двоих Баркер был чемпионом. Он был явно умнее, если о нем можно было так сказать.

— Ладно, — сказал я. — Я переборщил. Но мы все здесь по одной причине: мы хотим найти убийцу сэра Гарри. Так?

— Так, — ответил Баркер. Но Мелчен все еще кипел от злости.

— Ответьте мне, ребята: вы сами видели тело? Они молча глядели друг на друга с глупым видом.

— Его увезли до того, как мы приехали сюда, — сказал Баркер, слабо защищаясь. — Сейчас тело в Центральном госпитале для вскрытия, а потом его кораблем отвезут в Мэн.

— В Мэн, — повторил я. — Зачем, для похорон? Баркер кивнул.

— Все же посмотрите на раны на голове сами. Я думаю, старика застрелили.

В коридоре раздались шаги, и я увидел силуэт полковника Линдопа в дверях.

— Джентльмены, — холодно сказал он, обращаясь к детективам из Майами. — Сюда приехал губернатор. Он хочет поговорить с вами. — Оба копа бросились вон из комнаты. Я неспешно пошел следом.

Когда я вышел за порог биллиардной, я увидел и самого Линдопа. Я выразительно взглянул на него и вопросительно поднял брови. Линдоп покачал головой, демонстрируя очевидное презрение.

Внизу, рядом с входной дверью и испачканной сажей лестницей бывший король Великобритании — со скучным взглядом, одетый в белое, как шикарный торговец мороженым — совещался с полицейскими из Майами. Гул голосов заполнивших коридор полицейских и зевак моментально стих. Все они стояли теперь не дыша, почтительно окружив герцога.

Наверное, я должен был проникнуться светлым чувством, но он не был похож на Ала Капоне или кого-нибудь в этом роде. Что меня впечатлило, однако, так это панибратская манера герцога общаться с крутыми майамскими копами как со старыми друзьями. Он пожимал им руки, даже однажды положил свою Мелчену на плечо.

Несмотря на притихшую толпу в коридоре, я не мог разобрать ничего из того, о чем они тихо говорили.

Герцог посмотрел на лестницу, махнул рукой, и они с американцами пошли наверх осматривать место убийства. Старший инспектор Линдоп, которого не пригласили в спальню убитого, молча, с каменным лицом, на котором заметна была обида, следил за ними.

— Мистер Геллер, — позвал меня музыкальный голос.

Там, внизу, у кухни стояла она — Марджори Бри-стол. Она была в том же (или таком же) светло-голубом платье: может быть, это была форменная одежда прислуги. Я подошел к ней.

На кухне толклись белые полицейские в хаки и какие-то похожие на бизнесменов типы, а дородная темнокожая кухарка в цветном платье стояла у стола и торопливо готовила сэндвичи.

— Какое горе, мистер Геллер, — сказала мисс Бристол. Белки ее прекрасных глаз покраснели. — Сэр Гарри, он был хорошим человеком.

— Мне очень жаль, мисс Бристол. Вы были здесь, когда это случилось?

— Нет. Я ушла около десяти, после того как положила пижаму сэра Гарри ему на кровать... — Она прикрыла рот рукой. Очевидно, даже мысль об этой кровати была для нее сейчас ужасна. — Потом я... установила сетку от комаров и разбрызгала по комнате жидкость от насекомых.

— Вы живете здесь? Здесь есть какое-нибудь помещение для слуг?

— Я живу одна в коттедже... — Она вытянула руку. — Между загородным клубом и этим домом. Достаточно близко: когда утром мистер Кристи закричал, я сразу услышала и прибежала сюда. Но было уже поздно... Сэру Гарри уже нельзя было помочь...

— Вы ничего не видели этой ночью?

— Нет, ничего. Был сильный шторм. Море очень шумело. Я ничего не слышала и не видела. Вы ведь останетесь у нас и найдете того, кто это сделал?

— М-м... нет. Почему вы думаете, что я должен остаться?

Ее заплаканные глаза вспыхнули:

— Но вы же детектив. И вы работали на сэра Гарри.

— Я готов помочь расследованию, мисс Бристол, но люди, проводящие его, откажутся от моих услуг, если я их предложу.

— Все равно, вам надо попытаться!

— Нет... Извините.

— Значит, вы возвращаетесь обратно, в Америку?

— Да. Как только мне разрешат уехать. Но я не скоро забуду встречу с вами, мисс.

Она чуть заметно надула губки. Она была огорчена, что я не останусь и не раскрою этого убийства. Я разочаровал ее — рано или поздно я разочаровывал всех женщин в моей жизни, но так быстро — никогда.

— А почему вы будете помнить встречу со мной? — спросила она.

Я взял ее за подбородок и приподнял его так, чтобы она могла видеть мои глаза.

— Потому что я так хочу.

Коридор, который минуту назад шумел как стадион, снова замер. Это означало, что герцог возвращался из комнаты Оукса. Эдуард спускался по лестнице, детективы шли за ним по пятам и, как школьники, ловили каждое драгоценное слово учителя. У подножия лестницы он остановился, снова пожал им руки и пошел к выходу. Несколько адъютантов заняли место рядом с ним, оттеснив Мелчена и Баркера.

Но как только он дошел до двери, она отворилась и на пороге показался де Мариньи, правда, на этот раз — в сопровождении белого полицейского в хаки.

Сцену, которая последовала, я буду помнить до самой моей смерти. Почему? Да потому, что она была чертовски странной...

Герцог замер, как человек, столкнувшийся с привидением. Де Мариньи тоже остановился и с любопытством уставился на герцога. Так смотрят на разбитую машину, потерпевшую аварию.

Потом выражение лица герцога стало суровым и высокомерным, он плавно двинулся вперед и вышел, окруженный своей свитой. Де Мариньи с открытым ртом, придававшим этому в общем-то интеллектуальному человеку крайне глупый вид, оцепенело смотрел на то место, где только что был герцог. Потом он презрительно улыбнулся. Он выглядел одновременно смущенным и озлобленным.

Неужели между этими двумя было что-то личное?

Двое майамских копов суетились вокруг небрежно одетого графа так, будто он был Дилинджером, а они — агентами ФБР. Никто, конечно, ни в кого не стрелял.

Мелчен положил свою руку на плечо де Мариньи и объявил:

— Я — капитан Мелчен, полиция Майами. Нахожусь здесь по просьбе губернатора. Не затруднит ли вас ответить на несколько вопросов?

— Конечно, нет, — учтиво сказал де Мариньи, освобождаясь из объятий Мелчена.

Они провели его мимо меня в биллиардную, чтобы подвергнуть допросу с тусклым светом и такими же вопросами. Перед тем как они вошли, Баркер подошел ко мне и спросил миролюбивым тоном:

— Может, вы пойдете с нами?

Мелчен уже был в биллиардной, указывая де Мариньи на карточный столик.

— Может быть. Только зачем?

— Я хочу, чтобы вы сказали мне, совпадают ли ответы графа с тем, что вы видели вчера вечером О'кей?

— О'кей.

Я занял свое место в темноте. Голова лося или еще какая-то дурацкая штука с рогами висела на стене у меня над плечом.

Вначале они обходились с графом почти вежливо. Они играли в старую игру «хороший — плохой полицейский», причем коротышке Мелчену досталась, к моему удивлению, роль дружелюбного копа. Они расспрашивали его о его передвижениях прошлой ночью, и каждый его ответ, несмотря на сильный французский акцент, был безупречен — совпадал с фактами, известными мне, на все сто.

Баркер подошел ко мне.

— Ну как, совпадает? — прошептал он.

— Абсолютно.

— Он — хитрый сукин сын.

— Как и все жиголо.

Баркер вернулся назад к столику, вынул складное увеличительное стекло из кармана и раскрыл его с характерным звуком. Отлично — теперь мы собирались поиграть в Шерлока Холмса.

— Не возражаете, если мы исследуем ваши руки, граф? — язвительно спросил Баркер.

— Мои руки? Пожалуйста.

Баркер взял сразу обе руки графа и тщательно исследовал их под своей лупой, как подслеповатый хиромант.

Затем, не спрашивая, он перешел на лицо де Мариньи, особенно тщательно изучая его бороду. Мелчен резко повернул лампу на столике так, что она ослепила их жертву. Наверное, копы поняли, как затруднительны специальные исследования в темноте.

Баркер повернулся и уставился на меня. На его лице было ограниченно-самовлюбленное выражение. Потом он снова повернулся к де Мариньи и торжественно произнес:

— Волоски на ваших руках и бороде опалены!

Даже теперь в доме стоял запах гари. Важность открытия Баркера была очевидной.

— Как вы можете объяснить это? — спросил он.

Де Мариньи пожал плечами. В первый раз его уверенность была поколеблена.

Потом он ткнул пальцем в их сторону и сказал:

— Помните, я говорил вам, я ощипывал вчера цыплят над кипящей водой.

Полицейские молчали.

— А еще, — продолжал граф. — Я курю сигареты и сигары... Учитывая влажный климат Нассау, все время приходится зажигать их по нескольку раз. Кстати! Недавно парикмахер обжег мне бороду...

Полицейские скептически поглядели друг на друга.

— Он еще обжег себя, зажигая свечи под абажуром, — сказал я. — В своем саду, прошлой ночью.

Баркер поглядел на меня нахмурившись. Мелчен выглядел просто сбитым с толку.

— Да, правильно! — закричал де Мариньи.

Потом он спросил меня:

— А откуда вам это известно?

Я не ответил. Он же не знал, кто я, и я не видел причин говорить ему об этом сейчас.

— Мы отрежем несколько волосков у вас на руках, с головы и из бороды, — сказал Баркер подозреваемому. — Какие-то возражения?

— Нет, — пожал плечами Мариньи. — Мне снять рубашку?

— Да, — сказал Баркер. — Кстати о рубашках... Мы хотим, чтобы вы показали нам одежду, в которой вы были прошлой ночью.

— Да я понятия не имею, во что я был одет.

— Вот как? — усмехнулся Мелчен.

— Да! У меня целый гардероб одежды, белые и кремовые, шелковые и льняные рубашки. Я помню, на мне была куртка... и брюки... но какая рубашка? Нет, не помню. Но, черт возьми, джентльмены, можно поехать ко мне домой и посмотреть грязное белье.

— Пожалуй, мы поймаем вас на слове, — гадким голосом сказал Мелчен.

Баркер поднялся и подошел ко мне. Он скорчил недовольную гримасу.

— Это все, Геллер.

— Всегда рад помочь вам, — сказал я и вышел за дверь.

— Я хотел найти Марджори Бристол, чтобы попрощаться с ней, но ее нигде не было. Поэтому я подошел к Линдопу, который стоял в коридоре среди все увеличивающейся, постоянно двигающейся толпы. Интересный способ вести расследование.

— Мне можно идти, полковник? Если я понаблюдаю за этими ископаемыми полицейскими еще минуту, у меня начнется мигрень.

Он слабо улыбнулся.

— До того как вы покинете Нассау, вам нужно будет дать показания под присягой Генеральному прокурору.

— Понятно, но я имею в виду, сейчас.

Он дотронулся до края своего массивного шлема, прощаясь.

— По мне, так вы свободны, мистер Геллер. Но, честно говоря, кажется, я здесь больше не главный...

Он был прав, но я отыскал тех багамских полицейских, которые привезли меня сюда, и сказал им, что они должны доставить меня обратно, в отель.

Так они и сделали.

Черт, может, я был главным?!

Глава 8

Листья пальм лениво шелестели на слабом ветру. В темнеющем небе уже блестели звезды, как пригоршни алмазов, небрежно разбросанные по туго натянутому атласному покрывалу. Серебряная запятая месяца плыла по нему, как кривая усмешка Чеширского кота. Кусочки льда звенели в граненых бокалах, и теплый ветер слабо обдувал лицо. Словом, был идиллический «багамский» вечер, только я находился в Копал Гейблз, Флорида. Я сидел за столиком для двоих в открытом патио отеля «Билтмор» и наблюдал за тем, как Айна Мэй Хаттон и ее «только девушки» из «Мелодиерз» исполняют на устроенной здесь сцене версию песни Эла Декстера «Пистол Пэкинг Мама».

Сама Айна Мэй, роскошная блондинка в облегающем красном платье отчаянно размахивала дирижерской палочкой под красно-белым балдахином на сцене. В ее оркестре действительно были «только девушки», хотя в те дни и во многих «мужских» ансамблях играли женщины, особенно на струнных.

Я посмотрел вокруг и подумал, не будут ли выступление мисс Хаттон и главный номер сегодняшней программы чересчур горячими для этой в основном престарелой публики. Дело в том, что аудиторию в этот прекрасный майамский вечер составляли в большинстве своем пожилые мужчины, хотя я заметил и нескольких моряков в увольнении, пришедших сюда со своими девушками. То тут, то там их рискованные па отвлекали внимание публики от красоток «Мелодиерз».

Может, в Майами была нехватка молодых мужчин, а может, все дело в деньгах, только в патио было полно пятидесятилетних мужчин с молодыми женщинами. Одна пара, сидящая у самой сцены, особенно привлекла мое внимание. Невысокой хорошенькой рыжеволосой девушке в зеленом платье было не больше двадцати семи на вид.

Ее пожилой поклонник был вдвое старше. Маленький мужчина, ростом не больше своей спутницы, с морщинистым лицом, слабым подбородком и загорелой кожей.

Типичный бизнесмен, он не привлек бы моего внимания, если бы не его дама, а также двое шкафов-телохранителей, сидящих рядом. Неужели этот тщедушный бизнесмен — мафиози? Возможно. Это ведь Флорида, черт возьми. Штат апельсинов, купающихся девушек и гангстеров.

Мотив Эла Декстера закончился, и Айна Мэй заговорила, перекрывая шум аплодисментов:

— Леди и джентльмены! Маленькая леди, которая завоевала себе столько поклонников во время своего шоу в Чикаго и выставки «Золотые ворота» в Сан-Франциско... только что прилетевшая из Нассау прямо со своего впечатляющего выступления перед герцогом и герцогиней Виндзорскими! Встречайте... мисс Салли Ранд!

Оркестр заиграл мелодию из «Клэйр де Льюн», и она выскользнула из-за кулис на сцену, размахивая огромными розовыми веерами из страусовых перьев. На ее губах играла страстная улыбка; в прическе был розовый цветок, а светлые вьющиеся волосы свободно ниспадали на обнаженные плечи. Ее встретили аплодисментами, она робко улыбнулась в ответ и начала свой грациозный танец. Салли двигалась легко, как балерина, даруя мимолетные движения своих белых ног (без признаков нижнего белья) под бешеные хлопки, полные энтузиазма. Она исполняла пируэты, балансируя на кончиках высоких туфель на каблуке, лаская перья на веерах. Казалось, танцовщица двигалась в трансе, не замечая взглядов из зала.

А их, взглядов, было немало: все мужчины, разинув рты, следили за ее номером, а спутницы нервно толкали их под столом. Но Салли Ранд была, как она выразилась, «уважаема» — легенда шоу-бизнеса, девушка из американской мечты — и ее игривое, лишь слегка эротическое шоу нравилось даже женщинам.

Я видел это шоу много раз, как и ее знаменитый танец с воздушными шариками. Она чередовала их, успевая повторить несколько раз за вечер. Правда, во время войны из-за комендантского часа и ограничений «сухого закона» ее шоу заканчивались уже в полночь под исполнение «Звездно-полосатого знамени».

Мне никогда не надоедало смотреть выступления Салли, а ей, похоже, нравилось выступать — у нее была та потрясающая способность звезды давать каждой новой аудитории почувствовать, что она исполняет для нее что-то новое, что-то, чего еще никто не видел.

Представление Салли длилось чуть больше восьми минут, и когда она высоко взмахнула веерами, обнажив грудь и застенчиво подняв одну ногу в своей знаменитой позе «Крылатая победа», публика сошла с ума от восторга.

Она снова прикрылась веером и поклонилась несколько раз, улыбаясь в зал теплой, задушевной улыбкой — такой улыбкой, которая запомнится людям надолго. Потом Салли упорхнула прочь, сложив веера так, что сама она стала как бы центром гигантского сэндвича. Этот продуманный заранее смешной трюк вызвал дружный смех, немного разрядивший сексуальное напряжение зала.

Я пил свое виски с кока-колой, ждал Элен (у нее больше не было номеров в этот вечер) и мечтал о том, что на следующий день или в понедельник смогу вернуться домой, в Чикаго. А пока я мог позволить себе и побездельничать, получив одиннадцать тысяч баксов за свое недолгое пребывание в Нассау. Вообще-то, я работал всего одни сутки, но еще несколько дней меня доставали вопросами и всем этаким. Мне пришлось давать показания лично Генеральному прокурору в одном из розовых зданий на Роусон-Сквер.

Прокурор Эрик Хэллинан был длиннолицым, длинноносым суровым англичанином с крошечными усами и глазами, излучавшими скуку и неприязнь даже тогда, когда он благодарил меня за сотрудничество.

— Вам, конечно, придется вернуться на процесс, — сказал он мне. — За счет администрации Нассау.

— На чей процесс?

— Альфреда де Мариньи, — ответил Хэллинан, смакуя слова и хладнокровно улыбаясь.

Кажется, графа арестовали по распоряжению двух майамских детективов. Их расследование длилось меньше двух дней, и я сомневался, было ли у них на графа что-нибудь, кроме нескольких обожженных волосков и моих показаний.

Все время, пока я давал показания, Элен была со мной и очень мило помогала мне пережить все это, и даже уговорила меня совершить экскурсию для осмотра багамских достопримечательностей, включая и плавание на «пароме с прозрачным дном» и знакомство с морскими садами, которое так рекомендовала мне мисс Бристол. Смотреть, как стайки экзотических рыб плавают вокруг экзотических кораллов было не слишком весело, но все-таки лучше, чем просто созерцать стены моего номера в «Британском Колониальном».

Я добром отплатил Элен, согласившись на несколько дней составить ей компанию во время ее ангажемента в «Билтморе», начавшегося в середине недели. Лучше бы я сразу поехал домой, но мы все-таки неплохо провели время, играя в гольф, загорая на пляже (загорал я, а Элен берегла свою драгоценную белую кожу под пляжным зонтиком) и вспоминая старое.

Когда Элен вернулась из-за кулис, то она не прошла через зал, а появилась из помещения отеля. Она выглядела потрясающе в цветочном платье-саронге, но лишь несколько человек узнали ее — теперь просто одну из красивых женщин Флориды. На Элен было меньше грима, чем на сцене, а парик с длинными светлыми волосами остался в гримерной. Ее собственные каштановые волосы были собраны сзади в пучок.

Когда она огибала край первого ряда, направляясь к моему столику, ее окликнул один из посетителей: тот самый маленький бизнесмен с рыжеволосой красавицей и телохранителями. Элен остановилась и принялась болтать с ним; она не присела за его столик, и тогда он галантно поднялся сам. Мне показалось, что они давно знают друг друга.

Все это было очень мило, но когда он жестом предложил ей присесть, заставив рыжеволосую насторожиться, Элен обворожительно улыбнулась ему и отказалась.

Я пододвинул ей стул, и она села.

— Кто этот твой друг? — спросил я.

— Ты что, шутишь? — усмехнулась она, вынимая пачку «Кэмел» из сумочки. — Я думала, вам вместе есть о чем вспомнить.

Так, значит он точно был гангстером.

— Он не из Чикаго, — сказал я. — Значит, он не из синдиката. С восточного побережья?

— С восточного побережья, — подтвердила она, выпуская струйку дыма. — Это — Мейер Лански, Геллер.

— Серьезно? — Я даже засмеялся. — Значит, этот моллюск с лицом бабуина — тот самый нью-йоркский финансовый магнат?

Я попробовал незаметно взглянуть на него, но, черт бы меня побрал, если он не глазел на меня вовсю.

А может, на нас. Я сильно надеялся, что он пялится на Элен, но в душе понимал, что это не так: двое его мускулистых охранников наклонились к нему, слушая, и тоже глядели в мою сторону.

Хоть бы Лански не умел читать по губам!

Как бы то ни было, я не стал смотреть, как они разглядывают меня, и снова заговорил с Элен. Я сказал ей, как мне понравилось ее шоу, а она сказала: «Ты же видел его миллион раз», а я сказал: «Мне никогда не надоедает», и все в таком роде.

— А быстро ты... догадалась использовать имена герцогини и герцога.

— Ты помнишь, чтобы когда-нибудь я упускала шанс, Геллер?

К нашему столику подошел официант, и я как раз собирался заказать еще виски с колой, когда он сказал:

— Один джентльмен хочет поговорить с вами, сэр.

Интересно, откуда это я знал, какого джентльмена он имеет в виду.

Я снова взглянул на Лански, он улыбнулся мне широкой, уверенной улыбкой и кивнул.

В животе у меня что-то оборвалось.

— Похоже, меня зовут, — произнес я.

Элен выпустила новую струйку дыма через сложенные бантиком губки.

— Будь осторожен.

— Может, у меня и длинный язык. Но я знаю, когда держать его за зубами.

Я поднялся и пошел к столику Лански. По пути роскошная брюнетка, похожая на Мерле Оберон, только красивее, выразительно посмотрела на меня. У нее были соблазнительные алые губы и большие, широко открытые ореховые глаза, которые сейчас сверлили меня насквозь. Ее аристократический подбородок был высоко поднят. Темные волосы зачесаны наверх. На брюнетке был черный костюм поверх белой блузки с расстегнутыми верхними пуговицами, не скрывавшей розовой кожи ее груди.

И она нежно улыбалась. Сидя за столиком для двоих...

Я кивнул ей, проходя мимо, и вернул улыбку. Черт, я был популярен сегодня вечером.

Когда я подошел к столику, Лански поднялся.

— Мистер Геллер?

Он был безупречно одет: сшитый на заказ коричневый костюм стоил долларов триста, не меньше Белую шелковую рубашку он тоже покупал не в универмаге. Его широкий зеленый с коричневым галстук тоже был подобран со вкусом. Я не заметил никаких крикливых драгоценностей, которые так любят носить гангстеры.

— Мистер Лански? — спросил я.

Его улыбка казалась искренней. Он был одним из тех людей, улыбка которых начисто изменяла их внешность. Как и Гарольд Кристи, он мог регулировать свое обаяние.

— Надеюсь, вы извините мне мою навязчивость, — сказал он. Его голос был на удивление низким и громким для такого маленького человека. — Но я много слышал о вас и захотел засвидетельствовать вам свое почтение.

Мейер Лански хочет засвидетельствовать мне свое почтение? Хорошо, по крайней мере, не над моим гробом.

— Вы... очень любезны.

— Пожалуйста, составьте нам компанию, — сказал он, указывая на пустой стул рядом.

Я сел напротив него.

— Это мисс Тедди Шварц. Она — моя маникюрша.

— Очень приятно, — сказал я.

Мисс Шварц кивнула и вежливо улыбнулась. Приятная девушка и не шлюха. А у Лански были красивые ногти...

Он и не думал представлять мне своих охранников; они просто были частью интерьера, как пальмы в горшках. Только у этих пальм были глаза, и сейчас их натренированные взгляды сосредоточились на мне. Оба были в одинаковых темных костюмах, которые, правда, не стоили трехсот долларов (как, кстати, и мой собственный). Под мышкой с левой стороны у каждого наблюдалось небольшое вздутие. Вряд ли у обоих там были опухоли.

У одного из громил, совершенно квадратного типа, был накладной парик и тоненькие усики, вышедшие из моды по меньшей мере лет десять назад; маленькие, глубоко посаженные тупые глазки и перебитый нос: бывший боксер.

У другого, не только высокого, но даже более широкого в плечах, было круглое лицо, вьющиеся волосы, нос картошкой, «щелки» глаз и белый здоровенный рубец в форме молнии на левой щеке. Сомневаюсь, что он получил его на дуэли — или дуэль велась «розочками».

Сейчас оба откровенно подозрительно и презрительно глядели на меня. Ладно, хоть кому-то я не нравился в этот вечер.

— Хороший вечер, — сказал Лански. — «Билтмор» — первоклассный отель.

Вообще-то, это было довольно беспорядочно выстроенное здание, очертания которого расплывались позади нас в темноте. Его главной достопримечательностью служила лужайка для гольфа с искусственным покрытием.

— Последний раз я останавливался тут в тридцать третьем, — сказал я.

Он широко улыбнулся:

— Правда? Забыл, чем вы тогда занимались?

— Я был одним из телохранителей мэра Сермака.

Он сочувственно вздохнул:

— Тогда они не слишком хорошо сработали.

Он имел в виду, что мэр Сермак был убит.

— Ну, — сказал я. — Я обычно не пишу об этом в анкетах.

Он довольно рассмеялся. Мисс Шварц смотрела на сцену, где Айна Мэй и ее «Мелодиерз» начинали новую пьесу. На этот раз они исполняли «Больше я никогда не улыбнусь», и несколько пар отчаянно кружились под музыку.

— Выпьете чего-нибудь? — спросил Лански, поднимая бокал.

— Нет, спасибо. Не хочу оставлять Элен надолго одну.

— Элен?

— То есть Салли. Элен — ее настоящее имя. Мы — старые знакомые.

— А, вот как... Это хорошо. Старые друзья... самые лучшие. Ну, как Нассау?

Неожиданный вопрос поразил меня, как удар по голове.

— Что, простите? — ухитрился выдохнуть я.

Для парня с такой приятной улыбкой у него были слишком холодные мертвые глаза.

— Нассау. По-моему, вы делали там какую-то работу.

— Я э-э-э... не знал, что это уже всем известно.

— Мне сказала мисс Ранд. Вы случайно не слышали чего-нибудь новенького об убийстве сэра Гарри Оукса, а?

Еще один удар.

— Э-э-э... а что, мистер Лански?

Он помолчал немного.

— Ведь герцог Виндзорский наложил запрет на распространение любой информации об этом, и если бы этот парень Кристи не позвонил своему другу — газетчику и не разболтал обо всем, ничего не просочилось бы в печать.

Одним из первых людей, кому Кристи позвонил после того, как нашел Оукса, был Этьен Дюпюч, издатель нассауской «Трибьюн», друг Кристи и тот самый человек, с которым должен был встретиться тем утром сэр Гарри. Чтобы вместе идти смотреть овец на площадке для гольфа...

И Дюпюч успел передать в редакцию все основные детали еще до того, как администрация наложила запрет на публикацию.

— Вообще-то я думал, — сказал я, — что запрет был снят пару дней назад. Наверное, я знаю об этом деле столько же, сколько вы, из газет.

Он загадочно улыбнулся. Почему-то у меня мурашки по спине побежали от этой улыбки.

— Вряд ли, мистер Геллер. Вы ведь выполняли работу лично для сэра Гарри, не так ли?

Черт, откуда он мог узнать? Неужели Элен сболтнула и это? И почему Мейер Лански интересуется гибелью сэра Гарри?

— Это правда, но работа закончилась после убийства.

Он кивал, демонстрируя свою заинтересованность, но взгляд его глаз по-прежнему был пуст и безучастен.

— Что ж, это уже кое-что, не так ли, Тедди?

Мисс Шварц безучастно кивнула.

— Вот и расскажите нам о том, чего не было в газетах. Как умер сэр Гарри Оукс?

Может, Лански просто был любопытен: в прессе было столько шума об этом...

— Он умер очень скверно, мистер Лански. Я бы предпочел не говорить об этом за коктейлем.

Он снова кивнул. Он не настаивал.

— Конечно. Я понимаю. Понимаю. В любом случае, я просто хотел поздороваться с вами. У нас с вами есть общие друзья, не так ли?

— Конечно, мистер Лански.

Он наклонился и похлопал рукой по моей руке. Его рука была ледяной, как рука мертвеца.

— И я хотел бы выразить вам соболезнования по поводу потери одного из них. Он высоко ценил вас.

— Спасибо, — сказал я.

Он имел в виду Фрэнка Нитти. Я оказал кое-какие услуги преемнику Ала Капоне, а он — мне, и возникло ошибочное мнение, будто я повязан с синдикатом. Иногда это здорово помогало мне, но иногда было жутко не в кайф. Как сейчас, например.

— Этот парень, де Мариньи, — сказал он, неожиданно возвращаясь к своей излюбленной теме. — Вы не думаете, что это сделал он?

— Возможно. Между ним и сэром Гарри всегда была неприязнь, а жена графа со временем унаследует миллионы.

Он поднял одну бровь.

— Да, по-моему, подходящий мотив для убийства. Я так понимаю, это дело расследует полиция Майами.

— Если это можно так назвать.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего, — ответил я.

Я вспомнил, что Мелчен и Баркер были его корешами, так что лучше всего было промолчать.

— Ну ладно, — сказал он, слабо улыбаясь. — Возвращайтесь к очаровательной мисс Ранд. Она совсем не изменилась с тех пор, как танцевала в Париже.

Это было, когда Элен еще танцевала в «Сенчури оф Прогресс».

— Боюсь, я не могу с вами согласиться, — сказал я. Мне показалось, прошел уже год, как я сижу у него за столиком. — Желаю вам хорошо провести вечер, мисс Шварц. Спасибо за гостеприимство, мистер Лански.

— Я уверен, мы еще не раз встретимся с вами.

— Очень надеюсь, — соврал я.

Две пальмы в горшках взглянули на меня холодным взглядом, и я пошел назад к нашему столику, а Лански и мисс Шварц отправились танцевать под «Тэнджерин».

Я отважился еще раз взглянуть на прелестную брюнетку, которая вдруг поднялась из-за столика и сказала:

— Можно вас на минутку?

Я остановился.

— Конечно. — Мой язык ворочался во рту, как те бифштексы, которые я ел до войны.

— Мне надо поговорить с вами, — сказала незнакомка. Она обладала звучным контральто, но была еще очень молода, хотя и выглядела опытной женщиной, казалось, что ей не больше девятнадцати.

— Да... конечно.

Несмотря на силу, чувствовавшуюся в ее глазах, у нее был какой-то неуверенный взгляд.

— Не могли бы вы пройти со мной...

— Боюсь, нет, я здесь с...

— Я знаю. Я имею в виду, в мой номер.

Я хотел сказать: «С довольно известной актрисой».

— Извините, — сказал я, не веря своим ушам. — Но сейчас я никак не могу. Я не один.

Она вложила в мою руку маленький листок бумаги. Ее рука была теплой. На ногтях длинных, барабанящих по столу пальцев был кроваво-алый, под цвет помады, маникюр.

— Значит, завтра утром, — сказала она. — В десять часов.

И, подхватив свою сумочку, упорхнула из-за стола и исчезла в отеле.

Натуральная брюнетка. А какие формы! Когда-нибудь Элизабет Тейлор подрастет и будет выглядеть почти так же, как она.

— Так-так, — немного прохладно сказала Элен. — Ты очень популярен сегодня.

— Элен, — сказал я, присаживаясь. — Ты говорила Мейеру Лански, что я только что вернулся из Нассау?

Она была неподдельно удивлена.

— Нет, конечно. Мы даже не говорили о тебе. Я уверена, ты разочарован...

— Нет. Обеспокоен. — Я развернул листок бумаги и начал читать.

— Геллер! Что с тобой? Ты так побледнел!

— Господи Боже, — прошептал я.

— Что случилось?

— У меня свидание завтра утром.

Она рассмеялась и выпустила струйку дыма.

— Что ж, я не удивлена.

— С Нэнси Оукс де Мариньи.

Глава 9

Я постучал в дверь номера на верхнем этаже центральной башни «Билтмора» и услышал грудное контральто Нэнси Оукс де Мариньи:

— Не заперто... Заходите.

По-видимому, гибель отца не заставила графиню ужесточить меры по обеспечению своей безопасности.

Я зашел в номер и обнаружил в современной, в пастельных тонах гостиной Нэнси де Мариньи — в белом трико и пуантах. Ее стройная, с развитыми формами фигура замерла напротив меня, причем одна нога повисла в воздухе, кончиками пальцев указывая в мою сторону.

Но это не был новый способ здороваться: она всего лишь отрабатывала какое-то па. Одной рукой она держалась за персикового цвета кресло, на которое предварительно свалила кучу толстых телефонных книг для равновесия. Видимо, кресло служило ей вместо балетного станка. Другая, свободная рука грациозно зависла в воздухе.

Совсем не накрашенная и с кое-как заколотыми волосами, она была похожа на восхитительную маленькую девочку — впрочем, она и была маленькой девочкой, женщиной-ребенком девятнадцати лет. Похожее на купальный костюм, белое трико обтягивало ее стан; на ногах были белые колготки. Трико оставляло открытыми ее руки и грудь чуть ниже допустимого.

— Не возражаете, если я продолжу свои упражнения? — сказала она. — Если я пропущу хоть один день, мне влетит от мисс Грехэм.

— А кто это, мисс Грехэм?

Она повернулась ко мне, взмахивая ногой.

— Марта Грехэм, моя учительница танцев. Я занимаюсь ими в Мэне.

— Понятно.

— Но сейчас я собираюсь быть с тем, с кем я должна быть: с моим мужем.

Я снял с головы шляпу.

— Миссис де Мариньи, примите мои соболезнования по поводу смерти вашего отца.

— Благодарю вас, мистер Геллер.

Черт, как неловко я себя чувствовал. Ее нога снова указывала на меня, и я не мог понять, какого дьявола я здесь делаю!

— Не возражаете, если я закрою дверь? — спросил я. — Боюсь, как бы кто-нибудь из репортеров не узнал вас и не начал преследовать в погоне за «жареным».

Теперь она стояла на коленях.

— Валяйте. Но я все равно записалась под вымышленным именем. Никто не знает, что я здесь.

Я все-таки закрыл дверь на щеколду.

— Кстати... откуда вы меня знаете? И как вы меня нашли?

— Что касается первого вопроса, управляющий отелем показал вас, по моей просьбе.

Несмотря на то, что она говорила не прекращая упражнений, казалось, она совсем не задыхалась, хотя крошечные капельки пота выступили у нее на лбу, блестя как бриллианты.

— А второй вопрос... Мистер Геллер, «Британский Колониальный Отель» принадлежал моему отцу. Вы оставили в нем свой временный адрес — отель «Билтмор», Майами.

— И правда. Но откуда вы вообще меня знаете? Что вы еще знаете обо мне?

— Вас наняли, чтобы запачкать Фредди, — спокойно сказала она. Таким тоном она могла бы сказать и «Асторы пьют у нас чай сегодня».

Я не знал, что ответить. Она повернулась ко мне своим хорошеньким задом, вытягивая ногу к противоположной стене.

— Мне сказал о вас мистер Хиггс, адвокат моего мужа, — продолжала она. — Это вы дали показания о том, что Фредди был около «Вестбурна» во время убийства.

— Да, но...

— Не могли бы вы оказать мне услугу?

— Конечно.

— Сядьте в это кресло. Мне нужно заняться растяжкой; эти книги — вряд ли надежный противовес.

Я вздохнул, подошел к креслу, сдвинул в сторону телефонные книги и сел в него. Она смотрела прямо на меня своими темными глазами, живыми и наивными, как у четырехлетнего ребенка.

— Дядя Уолтер признался, что он нанял вас, — сказал она.

— Дядя Уолтер? А, Фоскетт, адвокат?

Сидя в кресле, я был намного ближе к ней и мог слышать, что она все-таки тяжело дышала — все же немного запыхалась.

— Точно, — сказала она. — Я виделась с ним вчера, на похоронах.

— Но вы же вчера были здесь?

— Похороны были утром, а я прилетела сюда вечером.

— А, понятно. — Но на самом деле я ничего не понимал.

— Я хочу оказаться вместе с моим мужем как можно скорее, но сначала мне нужно было связаться с вами. Я улетаю в Нассау сегодня в полдень.

— Значит, вы уверены в том, что ваш муж невиновен?

— Нет никаких сомнений. — Ее лицо не дрогнуло, когда она говорила это. Похоже, у нее и правда не было сомнений. Но когда миссис де Мариньи, глядя на меня, поочередно наклонялась то к правой, то к левой ноге, я заметил, что она нервничает. — Понимаете, мистер Геллер, хотя я и не изучала психологии, я знаю человеческую природу. Я жила с Фредди... Может, он и не идеален, но он — мой муж, и он — не убийца.

— Похвальное отношение к супругу.

— Спасибо. Я хочу, чтобы вы выполнили для меня одну работу.

— Работу? Какую работу?

— Доказали, что Фредди невиновен, конечно. Не хотите ли чашечку кофе? Или сок? Я думаю, даже мисс Грехэм признала бы, что сегодня я потрудилась на славу.

Она указала мне на место у окна, выходившего на лужайку для гольфа, и я в одиночестве уселся за резной деревянный столик в форме большой морской раковины и принялся за кофе, который она налила из серебряного кофейника.

Она исчезла и через минуту появилась в белом махровом халате, надетом поверх своего гимнастического костюма, улыбнулась многомиллионной улыбкой и сказала:

— Может, хотите позавтракать? У меня здесь есть кое-что.

— Нет, спасибо, я уже поел.

В руке у нее был стакан с соком. Она выглядела очень уверенной, спокойной, но это была лишь маска. Белки ее глаз покраснели, как у Марджори Бристол. Вчера она напоминала Мерле Оберон; сегодня я подумал о Джине Тьерни.

— Ваша подруга, Салли Ранд, очень талантлива, — заметила она.

— Я знаю. Странно только, что многие этого не замечают.

— Классно танцует. — Ее улыбка тоже была уверенной, но я почувствовал неуверенность в голосе. — Так что, мистер Геллер, беретесь за это дело?

— Нет!

Ее глаза вспыхнули.

— Нет?

— Нет. Это невозможно, миссис де Мариньи. Я же... свидетель обвинения!

Она недобро улыбнулась:

— Ну и что? Так даже лучше.

Я пожал плечами.

— Вообще, по-моему, неплохая идея — нанять частного детектива для работы вместе с этим адвокатом... Хиггсом. Честно сказать, я не впечатлен методами, которые применяют полицейские — как нассаусские, так и те, импортные, из Майами.

Она сверкнула глазами.

— Мне тоже известно об их методах.

Откуда? Я не мог этого понять, но не стал спрашивать. Вместо этого я сказал:

— Поверьте, я очень хочу помочь вам, но...

Она опять окинула меня своим немигающим взглядом.

— Мистер Геллер, я говорила с человеком, который рекомендовал вас моему отцу, вашей старой знакомой — Эвелин Уолш Маклин. Она очень тепло отзывалась о вас и уверяла меня, что вы — как раз подходящий человек для этой работы.

Эвелин. Имя из прошлого. Одна из королев вашингтонского высшего света, владелица знаменитого проклятого «Алмаза надежд». Она поддержала меня во время того злосчастного расследования дела Линдберга. Мы расстались довольно прохладно, но — странная штука: через столько лет я был рад слышать, что я прощен.

— Она сказала, что вы распутали дело Линдберга, — продолжала Нэнси де Мариньи.

— Да, тогда для всех все закончилось замечательно.

Ее улыбка стала задумчивой, глаза заблестели.

— Как странно... Ведь это — одна из причин, почему папа переехал жить на Багамы.

— Какая причина?

— Киднеппинг.

— Что?

Она грустно засмеялась.

— Я знаю, все думают, папа переехал в Нассау только для того, чтобы не платить огромных канадских налогов. Я уверена, это только отчасти так. Дело в том, что после похищения ребенка Линдберга папа получил несколько писем... Его шантажировали... Угрожали, что если он не заплатит, я буду следующей. Мы тогда жили у Ниагарской водопада... примерно в той же части страны, что и Линдберги. Отец и мама Дружили с ними, мистер Геллер. И я помню, потом два года меня охраняли вооруженные люди. Конечно, это относительно недолго — два года, — но теперь мне кажется, я провела все детство в компании вооруженных охранников.

Я просто не знал, что и сказать, поэтому лишь понимающе кивнул.

— Папе сказали, что в Нассау даже самый богатый человек в мире может спокойно спать с открытыми дверями.

Только теперь она наконец заплакала.

Достав из кармана халата бумажную салфетку, она приложила ее к глазам. Я поднялся, подошел к ней и дотронулся до ее плеча. Немного погодя она кивнула, жестом показывая, что ей уже лучше, и попросила меня снова сесть.

Я сел.

— Миссис де Мариньи... Я действительно хотел бы вам помочь...

Но на самом деле я не хотел — ну, может, только чуть-чуть. Все, что я действительно хотел — как можно скорее вернуться назад, в Чикаго. Я уже получил свою порцию видов пальмовых деревьев от Нассау до Флориды, и мне отнюдь не хотелось возвращаться в тропики, чтобы ссориться там с двумя тупоголовыми американскими копами.

— Так, значит, вы отказываетесь? — она в последний раз промокнула глаза.

— Да.

— В таком случае, мне придется поговорить с мистером Фоскеттом.

— Зачем?

— Ну... Вам придется вернуть десять тысяч долларов предварительного гонорара, которые заплатил вам отец.

— Что?

— По-моему, вы расслышали в первый раз, мистер Геллер.

— Но мы же договаривались, что это мои деньги...

— У вас есть письменный договор?

— Нет, но... Откуда вы узнали?

Она вежливо улыбнулась.

— Видите ли, управляющая домом моего отца, Марджори Бристол, — моя подруга. А у нее есть копия чека, который выписал вам отец.

Я ничего не сказал. Я был так ошарашен, что чуть не застонал.

— И, — весело продолжала она, — в его личном гроссбухе, куда он заносил все свои платежи, отмечено, что ваш ежедневный гонорар должен был составлять триста долларов. Он также отметил, что заплатил вам тысячу долларов авансом, за первый день. Вы столько и работали, разве не так, мистер Геллер?

Я кивнул.

— Но ведь там сказано, три сотни в день плюс расходы.

— И отлично. Если дело затянется, и вы отработаете свой предварительный гонорар, я буду платить вам по той же таксе. Триста долларов — это ведь максимум, сколько может заработать за день детектив, а?

Я вздохнул.

— Да.

— Значит... когда вы предпочли бы вернуться в Нассау?

Все, она победила. Ната Геллера, крутого парня, побила девятнадцатилетняя любительница танцев.

— Сегодня днем, — ответил я.

— Чудесно! — она достала что-то из кармана халата. — Вот ваш билет... Ваш номер в «Б. К.» ждет вас.

Она имела в виду — в «Британском Колониальном». Я молча взял билет, а она опять принялась за свой сок, глядя в окно, на лужайку. Гордясь собой.

— Миссис де Мариньи...

— Нэнси. — Она улыбнулась, довольно искренне на этот раз.

— Нэнси. Зовите меня Нат, Нэнси. А откуда вы узнали, что полиция проваливает расследование? Это адвокат графа, Хиггс, сказал вам?

Она отрицательно покачала головой.

— Я пообщалась с этими детективами из Майами. Я недоверчиво покосился на нее.

— С Баркером и Мелченом? Когда же?

— Они вчера прилетели в Мэн... Они без приглашения явились на похороны, мистер Геллер.

— Не может быть! Явились на похороны?

Они действительно явились туда, а потом проследовали за Нэнси и ее матерью в ее спальню, где леди Оукс разрыдалась от горя. Именно этот момент они выбрали, чтобы сообщить Нэнси и леди Оукс во всех отвратительных подробностях как, по их мнению Фредди де Мариньи совершил убийство...

Она была неподдельно рассержена, рассказывая мне все это. В ее карих, полных слез глазах было больше негодования, чем печали.

— Тот высокий, представительный, волосы с проседью...

— Баркер, — подсказал я.

Она кивнула.

— Баркер. Он сказал маме... встал у изголовья кровати и сказал ей, что Фредди оторвал от забора у дома деревянный кол и оглушил им отца... Этот Баркер поднял руки, показывая, как он это сделал!

— Боже. Как же это перенесла ваша мать?

— Она — очень, очень сильная женщина, но с ней случилась истерика. Ее врач предложил им прекратить рассказывать, но мама сквозь слезы кричала им, чтобы они продолжали.

— А как вы выдержали это?

Она сказала сквозь зубы:

— Я была взбешена. Они просто взбесили меня.

— Понятно. Продолжайте.

Ее глаза дрогнули, и на щеку капнула слеза.

— Потом Баркер сказал, что Фредди обрызгал папу, который еще был жив, инсектицидом из распылителя. А потом... поджег его, и только огонь привел папу в сознание, и он поднялся, «корчась в ужасной агонии»!

— Даже если это и было так, — сказал я, — Баркер — садист и идиот. Как он мог заставить вас и вашу маму пройти через этот ад?!

Она стала яростно трясти головой, словно пытаясь освободиться от кошмара этой истории.

— Я не поверила ни единому его слову. Я только все больше и больше приходила в ярость. Но это была холодная ярость.

— Я понимаю. Эти сукины дети оставили вас наконец в покое?

— Еще нет. Баркер нанес завершающий удар: он сказал, что четыре или пять отпечатков пальцев Фредди нашли в спальне у папы.

Я покачал головой.

— Я хочу быть честным с вами, Нэнси: это плохо.

Очень плохо.

Она тяжело вздохнула и кивнула.

— Присяжные просто обожают отпечатки пальцев.

— Но странная вещь, — сказала она, нахмурившись. — Другой детектив, толстый... с южным акцентом...

— Мелчен.

— Точно, Мелчен. Он сказал: «Серьезно? Отпечатки пальцев?» Было ясно, что он слышит о них впервые!

Я приподнялся в кресле.

— А что на это сказал Баркер?

Она пожала плечами.

— Он громко шикнул на него, и они быстро ушли. Мой смех звучал глухо.

— Они летели из Нассау в одном самолете; они вместе занимаются этим делом с самого начала, и все же Баркер даже не сообщил Мелчену, что он нашел отпечатки обвиняемого в комнате убитого!

Она казалась немного сбитой с толку.

— А что это значит?

— Две вещи. Одна огорчает: они решили повесить все на графа. А другая радует: оба — некомпетентные идиоты.

Но она все еще была смущена.

— Но... почему они хотят «подставить» моего мужа?

— Может, это — просто старая добрая полицейская некомпетентность. Хороший детектив собирает доказательства до тех пор, пока они не приведут его к подозреваемому. Паршивый детектив сразу находит «виновного» и собирает только факты, «доказывающие» его вину.

— И даже фальсифицируют доказательства?

— Иногда, — медленно сказал я. — У Фредди есть враги в Нассау?

Она невесело улыбнулась.

— Боюсь, даже больше, чем достаточно. Он не подчиняется ничьим правилам. Он — сам себе хозяин.

Этих шутов, Баркера и Мелчена, пригласил сам герцог. Как относился к нему ваш отец?

— Они были друзьями. Дэвид и Уоллис были частыми гостями в «Вестбурне». Даже жили гам несколько недель, когда только приехали в Нассау, а в Говернмент Хаус по указанию Уоллис совершались кое-какие переделки. Мои родители бывали на многих официальных приемах, где присутствовали и герцог с герцогиней. Папа и герцог часто играли друг с другом в гольф. И, конечно, у них были определенные общие деловые интересы.

— Например?

Она на секунду задумалась.

— Я точно не знаю. По-моему, папа, Гарольд Кристи и герцог заключали вместе какие-то сделки... да, и еще с ними был Аксель Веннер-Грен, он — шведский промышленник.

— Это тот парень, который купил яхту Говарда Хьючэса?

— Да, «Южный крест».

— Аксель Веннер-Грен! — Я снова привстал. — Ведь этот парень, кажется, нацист? Герцог и герцогиня как-то позволили себе рискованный поступок, совершив плавание на его яхте. Об этом много было в газетах — пару раз американские власти запрещали им пристать.

Но она покачала головой и улыбнулась, как будто я был ребенком, только что рассказавшим ей какую-то дикую небылицу.

— Аксель — нацист? Но это же нелепо. Он — очаровательный человек, Нат.

— Ну, если вы так считаете...

Одна ее бровь недоверчиво изогнулась.

— Послушайте, это правда, это на Багамах его на время войны занесли в черный список, но...

Я щелкнул пальцами.

— Вот видите! По подозрению в симпатиях к коллаборационистам, не так ли?

— Да, — поспешно ответила она. — Но это чушь.

— И где же теперь наш очаровательный Аксель, как теперь его фамилия?

— Он — Аксель, и вы же сами прекрасно знаете Куэрнавака. Он пережидает войну в одном из своих поместий.

Я улыбался.

— Так значит, здесь замешаны нацисты... Очень интересно.

— Нат! Оставьте эту мысль — я точно знаю: Аксель — не нацист.

— Откуда такая точность, миссис?

Ее пристальный взгляд снова сверлил меня.

— Папа не стал бы его другом, будь он нацистом. Поймите, хотя папа был очень аполитичен... как и большинство богатых людей, он считал себя выше политики... но он ненавидел нацистов. Да отец скорее связался бы с дьяволом! Он активно занимался нассаускими военными проблемами, а когда Гитлер объявил войну Англии, папа немедленно пожертвовал ВВС Британии пять «Спитфайеров». И он разрешил использовать свой аэродром...

— Хорошо, хорошо, Нэнси. Может, вы и правы. А как насчет парня по имени Мейер Лански? Когда-нибудь слышали о таком?

Она пожала плечами.

— Нет.

Я бегло описал ей его.

— Может, когда-нибудь кто-то похожий приходил к вашему отцу?

— Нет, никогда.

— А может, приходили какие-нибудь американцы... непохожие на тех, кто обычно имел дела с вашим отцом? Кто-нибудь... подозрительный. С телохранителями, например?

— Что, какой-то гангстер? Нет, вряд ли.

Я не хотел углубляться с ней в детали, но все равно мне было интересно, какую связь с убийством имел Мейер Лански? Прошлым вечером он задавал мне колкие и вполне компетентные вопросы. Настолько компетентные, что я подумал, не предупреждает ли он меня, чтобы я держался подальше от этого дела?

Стук в дверь прервал Нэнси. Я тоже поднялся и стоя допивал кофе, глядя на игроков в гольф и обдумывая возможное предостережение Лански, когда услышал голос Нэнси, а потом другой, более высокий голос. Вторая женщина была, очевидно, старше Нэнси, но обе говорили на повышенных тонах.

Я подкрался и осторожно выглянул за дверь. Конечно, это было не мое дело, но по натуре я — шпион. И по профессии тоже.

— Мама, — говорила Нэнси. — Но я не убежала!

Я же оставила тебе записку, где меня искать и под каким именем. Иначе бы ты просто меня не нашла верно?

Леди Юнис оказалась высокой, величественной, красивой и ужасно рассерженной женщиной. Она была чуть полновата, с властными широкими губами и не очень длинными пепельного цвета волосами. Одета, естественно, в черное, но слишком уж стильно: черное норковое манто, черная шляпка, черные очки и очень черные перчатки. Даже нейлоновые чулки — и те были черными.

— Не говори со мной таким тоном, — отрезала она. — Думаешь, мне нравится разыскивать тебя? Нанимать ни свет, ни заря самолет...

— Тебе вовсе не обязательно было разыскивать меня, мама. Я — совершеннолетняя, и я — замужняя женщина.

— В следующий раз напомни мне об этом. — И леди Юнис вынула из своей, тоже черной, сумочки белый (!) носовой платок. Она закрыла им лицо, а Нэнси принялась виновато похлопывать ее по плечу.

— Мама, — сказала она, кивая в мою сторону, — мы не одни...

Леди Оукс быстро отняла платок от лица и сняла солнцезащитные очки. Ее глаза, в которых еще горели искорки гнева, были прозрачнее голубого неба. В свое время она, наверное, могла дать Нэнси сто очков вперед по части внешности.

Как следует изучив меня, она почти без неприязни произнесла:

— Кто вы, молодой человек?

Забавное обращение. Ведь она была всего на пять или шесть лет старше меня.

Я сказал ей и выразил свое почтение.

— Вы — тот детектив, которого нанял мой муж, — сказала она и вдруг просияла. Она повернулась ко мне и протянула руку в перчатке. Я пожал ее, гадая, чем я обязан столь теплому приему. — Вы дали следствию чрезвычайно ценные показания против убийцы моего мужа, — сказала она. — И я хочу лично поблагодарить вас за это.

— Мама! Мистер Геллер теперь работает на меня. Он докажет, что Фредди невиновен.

Леди Оукс резко выпустила мою руку, как нечто отвратительное, но продолжала смотреть на меня тем же теплым взглядом.

— Не вижу в этом юмора, — сказала она.

— И я тоже, — признался я.

— Мистер Геллер, — сказала Нэнси, — получил десять тысяч долларов за слежку за моим мужем. Но я не хочу, чтобы он выходил из дела. Он проведет собственное расследование и докажет невиновность Фредди.

Леди Юнис улыбнулась быстрой иронической улыбкой.

— Должна ли я так понимать, — спросила она, обращаясь к нам обоим и попеременно глядя то на меня, то на Нэнси, — что ты хочешь оставить мистера Геллера у дел, чтобы он отработал те деньги, которые заплатил ему твой отец?

— Да! — возмущенно сказала Нэнси.

— У меня есть другая идея, — сказала леди Оукс. Она смотрела прямо на меня. — Я поговорю с нашим адвокатом, мистером Фоскеттом, и, думаю, мы решим вашу маленькую проблему, мистер Геллер.

— Подождите минутку! — сказал я. — Вы не можете обе запугивать меня одним и тем же адвокатом!

— Мама, — начала Нэнси, и обе стали спорить. Ни одна из них не кричала, но обе возбужденно говорили одновременно.

Я сунул два пальца в рот и издал такой свист, который заставил бы всю команду «Ринглинг Бразерс» замереть на месте.

Обе женщины вздрогнули и взглянули на меня.

— Есть предложение, — сказал я. Я посмотрел на Нэнси. — Ваша мама в чем-то права. Мой клиент в этом деле, в юридическом смысле слова, — ваш покойный отец.

Леди Оукс довольно улыбнулась и кивнула, подтверждая мои слова. Она крест-накрест сложила руки на своей груди почтенной матроны.

— Предположим, — сказал я леди Оукс. — Я стану работать на вашу дочь на следующих условиях: если я обнаружу улики, подтверждающие вину ее мужа, я не стану их скрывать. Они будут направлены представителям обвинения — прямо Генеральному прокурору.

Вдова одобрительно улыбалась, но Нэнси нахмурилась и сказала:

— Но...

— Иначе, — снова обратился я к очаровательной миссис де Мариньи, — получится конфликт интересов. Мне придется выступить против вашего отца, который все-таки мой клиент.

Нэнси задумалась над моей тирадой.

— Я уверена, что Фредди невиновен. Поэтому вы не станете раскапывать ничего, что можно было бы использовать против него.

— Вы так считаете? — спросил я.

— И вы будете отчитываться передо мной, — продолжала Нэнси. — Теперь я — ваш клиент.

— Да. Но — только с моим условием.

— Что ж... Оно мне подходит, — нерешительно сказала Нэнси.

— Оно подходит и мне, — вмешалась леди Оукс. Она посмотрела на свою дочь смягчившимся взглядом.

— Мы никогда не будем врагами, ты и я. Я защищаю своего мужа, а ты — своего. Я надеюсь, ты поможешь ему.

Теперь у Нэнси на глазах выступили слезы, она обняла свою мать, и та дружески похлопала ее по плечу. Пожалуй, несколько сильнее, чем обычно, но все-таки дружески.

— Все, что мне нужно, — сказал я. — Это чтобы старина Фоскетт сочинил письмо, подтверждающее, что я работаю за мой десятитысячный гонорар. И еще в нем должно быть сказано, что когда я отработаю его, моя зарплата по-прежнему составит три сотни в день плюс расходы.

До сих пор улыбавшаяся леди Оукс нахмурилась.

— Решайте этот вопрос со своим клиентом сами, — она повернулась к дочери. — Увидимся в Нассау, дорогая.

И исчезла за дверью, оставив нас одних.

Глава 10

Такси высадило меня у «Интернейшнл Сиплейн Бейз» на Бискайском заливе, к югу от Майами, и я потащил свою дорожную сумку к тому, что могло бы показаться фешенебельным яхт-клубом с его подстриженными газонами и развевающимися вымпелами ВМФ, если бы не поток входящих и выходящих людей в синей униформе морской авиации. Вдоль дамбы толпились зеваки; некоторые из них, без сомнения, были туристами, но остальные — майамцы — тоже проводили этот солнечный день здесь, созерцая снижающиеся и взлетающие гидросамолеты, проносящиеся над самой водой. Рокот моторов, брызги вспенивавшейся воды и шум толпы на дамбе делали происходящее настоящим авиационным шоу.

Судя по информации на доске объявлений в зале ожидания, мой самолет не опаздывал. Я знал, что Нэнси де Мариньи уже улетела предыдущим рейсом, но все равно оглядывался по сторонам, выясняя, нет ли среди тридцати пассажиров тринадцатичасового «Карибиан Клиппера» леди Оукс. Похоже, нет, и я был этому рад. Не то чтобы я испытывал к ней антипатию, нет — она была умной расчетливой женщиной с развитым чувством своего превосходства над другими, которое обычно появляется у продавщицы, вышедшей замуж за большие деньги, но перспектива провести рядом с ней час в салоне самолета меня не привлекала.

Прокомпостировав свой билет и предъявив для проверки сумку, я вслед за маленьким широкоплечим мужчиной в ковбойке и твидовых штанах вышел из тоннеля на залитый солнцем причал. Я прошел за этим провинциалом в самолет, и оказалось, что его место было рядом — через салон, напротив моего. Он улыбнулся открытой улыбкой фермера или ранчера и спросил:

— В первый раз летите на Багамы?

У него оказался немного скрипучий, но все же располагающий к себе голос. Для человека, перешагнувшего за пятьдесят — об этом свидетельствовали морщины на его широком загорелом лице — у него был по-мальчишески энергичный взгляд. Глаза за золотой оправой очков щурились, когда он улыбался. Его темно-русые, седые на висках волосы были зачесаны назад.

— Во второй за две недели, — ответил я.

— Ого! Частенько летаете туда, а? По делам?

— Я лечу туда второй раз в жизни, но — да, по делам.

— Да нет, я так спросил, — сказал он, неловко улыбнувшись, и отвернулся, глядя в иллюминатор рядом с собой.

Четыре двигателя взревели, люк закрылся, самолет сдвинулся с места и заскользил по воде. С полмили пилот вел его, рассекая волны залива в ожидании благоприятного ветра, а потом самолет вздрогнул и рванулся в небо. Я взглянул в боковой иллюминатор, но ничего не увидел: с лицевой стороны он был забрызган водой.

В салоне находились в основном мужчины, с виду — бизнесмены. Я наклонился через проход и сказал провинциалу:

— Интересно, много здесь репортеров?

Он усмехнулся.

— Летящих в Нассау освещать дело Оукса, имеете в виду? Да почти все. Включая и меня.

— Вы — репортер?

— В какой-то степени, — он протянул мне руку. — Гарднер. Друзья зовут меня Эрл.

— Нат Геллер, — сказал я и обменялся с ним сильным рукопожатием. Пару секунд я рылся в памяти, а потом спросил:

— Не Эрл Стенли Гарднер?

— Он самый, — просиял он, явно польщенный тем, что я слышал его имя. — Читали что-нибудь из моего?

— Извините, — сказал я. — Никогда не читаю детективные романы.

— Что, не нравится?

— Да нет, просто я занимаюсь расследованиями в жизни.

— Серьезно?

Мы оба говорили чуть громче обычного, перекрывая шум двигателей.

— Я — президент «Детективного суперагентства» в Чикаго, — сказал я.

Он сощурился, вспоминая. Потом он указал на меня пальцем:

— Вы — Нат Геллер! Черт! Я должен был сразу вспомнить ваше имя.

— Ну что вы.

Но он лишь сокрушенно качал головой, криво улыбаясь.

— Нет, я должен был вспомнить. О вас столько писали в связи с делом Линдберга. Вы же почти разделали Хауптмана!

— "Почти" не считается.

— Но они все же поджарили того парня на электрическом стуле. А еще вы были с теми, кто застрелил Диллинджера... и потом, тот скандал в профсоюзе киноактеров — он до сих пор еще в газетах. Да вы — ходячая сенсация! Я — чертов халтурщик, хотел бы я заполучить твои мозги, сынок.

— Если вы и заполучите чьи-то мозги, мистер Гарднер, — это будут не мои. Поверьте.

Он от души рассмеялся.

— А почему автор детективов собирается освещать настоящее преступление?

— Я — дрессированный тюлень «Хирст», — сказал он с усмешкой.

— Дрессированный тюлень?

— Знаете, эти многотиражные газеты всегда норовят заполучить какого-нибудь известного «эксперта» — но не газетчика — чтобы он живописал с их страниц такие крутые истории, как убийство Оукса. Они хотят, чтобы я все время оставался в Нассау, и во время суда рассказывал их читателям, как бы вел это дело Перри Мейсон.

— Кто?

Почему-то это позабавило его.

— Главный герой моих романов.

— А... — Теперь я вспомнил. — По-моему, я смотрел фильм, снятый по одной из ваших книг.

— Очень плохой?

— Да.

— Старая история. Эти сукины дети в Голливуде сначала платят хорошие деньги за хорошую книгу, а потом придумывают тысячу разных штук, чтобы испортить ее.

— Не думал, что такой удачливый писатель, как вы, захочет связываться с газетами.

Он фыркнул от смеха.

— Да я и не хотел. Когда они обратились к моему агентству, там знали, что я не стану заниматься такой чепухой, и сразу запросили неприемлемую цену. Но эта чертова «Хирст» надула нас и приняла условия!

Что ж, «Хирст» посылает одного из популярнейших писателей Америки освещать дело Оукса не случайно. Значит, они полагают, что убийство сэра Гарри — не обычная дешевая сенсация, и рассчитывают, что процесс де Мариньи привлечет к себе немало внимания.

Гарднер оказался энергичным, общительным человеком и составил мне хорошую компанию во время полета. Его ковбойское одеяние и загорелое лицо объяснялось просто: оказалось, у него было 400 акров земли и ранчо в Южной Калифорнии. Чаще всего он писал в небольшом автоприцепе, объезжая свои владения или путешествуя по Аризоне или Нью-Мексико.

— Я — вольный писатель, — говорил он. — Это одна из редких профессий, когда можно делать свое дело и в дороге, куда бы ты ни направлялся.

Когда-то я встречался с кое-какими литературными львами Чикаго, и некоторые из них, вроде Нелсона Альгрена или Уилларда Мотли, действительно опровергали богемные стереотипы. Но этот Гарднер откровенно считал свою работу писателя ремеслом, а не искусством.

Он сказал, что в ближайшее время собирается вести в «Хирст» ежедневную рубрику о деле Оукса и одновременно работать над романом и готовить сценарий для одной из радиопостановок о Перри Мейсоне. Как и его вымышленный герой, Гарднер, несмотря на свою провинциальную внешность, был адвокатом, хотя и не практиковал больше.

— Романы, радиопостановки, статьи в газетах... Черт, Эрл, как же вы справитесь со всем этим один?

— Не знаю, как вначале, — сказал он. — Но через несколько дней ко мне приедут мои девочки.

— ??

— Мои секретарши. Их трое, и они — сестры. Прекрасные, как бутон розы, и быстрые, как удар бича. Я все диктую, Нат. Уже и не помню, когда последний раз печатал что-то сам.

Мимо прошла стюардесса, и мы оба взяли кофе. Я раздумывал, сказать ему или нет, что я работаю над делом Оукса. Прежде чем я решил, он снова заговорил.

— Итак, вы собираетесь защищать де Мариньи?

— Но откуда вы...

— Все просто, сынок. Ясно, что вы работаете не на обвинение. Для этого у них вроде есть двое майамских детективов. Зачем же еще Нат Геллер может лететь в Нассау, если не помогать защите де Мариньи, собирать доказательства его невиновности?

Я только посмотрел на его широкое простое лицо фермера и покачал головой. Кто из нас двоих был детективом, черт возьми?

— Правда, — я старался говорить как можно тише, чтобы меня не услышал ни один из репортеров. — Я работаю на Нэнси де Мариньи.

— Бедная маленькая богатая девочка! Она правда так красива, как говорят?

— Как бутон розы.

Его брови взлетели вверх, но он продолжал улыбаться. Он всегда улыбался.

— Как же чикагский коп ввязался в такое экзотическое дело, как это?

Я рассказал ему сжатую версию событий, которую он с жадностью выслушал.

Теперь выражение его лица стало скорее задумчивым.

— Если бы я был втянут в такое... золотоискатель становится самым богатым парнем в Канаде... убийство в тропический шторм... ритуальное убийство... соблазнитель-граф и прекрасная юная жена... Я бы или прославился, или вылетел бы к черту из своего бизнеса.

— Не забывайте и о том, что лучший друг жертвы спал в комнате в двух шагах от спальни, где произошло убийство.

— Да, я помню. Я прочитал каждый репортаж из Нассау об этом деле и думаю, что эта часть его — самая подозрительная. А что вы скажете, если я предложу нам объединиться?

— Мистер Гарднер... Эрл... Я думаю, это вряд ли возможно. Я думаю, мой клиент не поймет, если я стану работать рука об руку с прессой.

Он нахмурился, но даже сейчас выражение его лица оставалось в чем-то приветливым.

— Я — не чертова пресса! Посмотрите: всем этим репортерам лишь бы быстрее пройти таможенный досмотр, скорее попасть в бары своих отелей и надраться там. Но мы — вы и я — мы вместе могли бы сразу поехать в «Вестбурн» и все там осмотреть. Спорю с вами нас пустят туда без проблем.

Я подумал об этом.

— Я поеду туда в любом случае — с вами или без вас, — сказал он, искоса глядя на меня.

— У вас есть здесь машина? — спросил я. К завтрашнему утру Нэнси обещала арендовать для меня автомобиль или предоставить машину из семейного гаража, но сегодня я был без колес.

— Да, «Хирст» обещала подогнать ее к отелю. Я остановлюсь в «Ройал Виктория», а вы?

— В «Британском Колониальном».

— То есть в отеле сэра Гарри, — он хлопнул в ладоши, как султан, созывающий свой гарем. — Хорошо. После того как мы пройдем досмотр, я слетаю за машиной, и мы отправимся посмотреть на «Вестбурн».

В остроконечном белом шлеме багамского полицейского, стоящего у ворот «Вестбурна», отражалось яркое полуденное солнце. Гарднер не выключил мотор и остался за рулем черного «Форда», а я отправился поговорить с копом.

— Эй, полковник Линдоп в доме? — спросил я.

— Нет, сэр.

— Черт!

— Что-нибудь случилось, сэр?

— Я должен был встретиться с ним здесь.

— Встретиться здесь, сэр?

— Я — один из американских детективов, работающих над делом. Черт!

— Но его здесь нет, сэр.

— Дьявол. Тогда... я зайду и подожду его внутри.

Он переваривал мою фразу целую вечность, а потом кивнул и настежь распахнул ворота. Еще несколько чернокожих полицейских стояло у парадного входа. Я сказал им, что должен встретиться с Линдопом, и они тоже купились на это. Потом я сказал, что мне нужно еще раз взглянуть на место убийства.

Один из них спросил, кто такой Гарднер, и я сказал: «Это мой ассистент».

Такого объяснения оказалось вполне достаточно.

Даже после смерти сэра Гарри охрана здесь оставалась поганой.

Внутри в воздухе больше не пахло дымом; через неделю после убийства помещения основательно проветрили, и в доме оставались лишь незначительные следы огня. Гарднер, поднимавшийся за мной по крутой лестнице, широко раскрытыми глазами смотрел на опаленные ступени и стены.

Китайская ширма исчезла, но в остальном в комнате сэра Гарри ничего не изменилось: те же пятна сажи чернели на белой двери и платяном шкафу, та же кровь рыжела на телефонной книге и телефоне на письменном столе; даже ветер по-прежнему развевал кружевные занавески у открытого окна.

Но когда мы подошли к кровати убитого, мы узрели совершенно невероятную сцену: я не был бы так удивлен — или взбешен — даже если бы вдруг увидел, как снова убивают сэра Гарри. На полу за кроватью на четвереньках стояли двое багамских копов в своих выглаженных мундирах и дурацких остроконечных шлемах. В руках у них были губки, а рядом стояло ведро с пенной водой.

Они вытирали кровь со стен.

Особенно тщательно они стирали маленькие высохшие отпечатки ладоней на раме окна, выходящего к северному крыльцу.

— Черт, что вы делаете! — заорал я.

Казалось, Гарднер тоже остолбенел: по-моему он был в ужасе от происходящего. Мы как будто обнаружили детей, стирающих ластиком «Тайную вечерю» да Винчи.

Они спокойно смотрели на нас. Мы даже не испугали их.

— Мы удаляем вот эти кровавые пятна, — сказал один из них, не отрываясь от своего занятия.

— Но почему, черт возьми?

— Потому, что эта не отпечатки де Мариньи. Слишком маленький.

Он был прав, конечно: они выглядели как отпечатки ладоней женщины или ребенка.

— И что? — оцепенело спросил я.

Тут снова заговорил первый.

— Потому, что детективы из Майами говорить, они только путай доказательства. Зачем подставляй невиновный людей? Они говорить, вытирай стены.

— Господи Боже! — закричал я. — Да прекратите же.

Но было уже поздно.

— А кто вы? — спросил один из них, поднимаясь.

Другой сказал:

— Он не из Майами. Это тот парень, который видел де Мариньи. Что вы здесь делаете, сэр?

— Я должен встретиться с полковником Линдопом, — соврал я.

— Но его здесь нет.

— Я знаю. Сейчас он едет сюда.

Они посмотрели друг на друга, и второй полицейский тоже поднялся на ноги. На их мундирах не было ни пятнышка. Как и на стенах, впрочем. Когда они выходили из комнаты, тот, который нес ведро, сказал:

— Ничего здесь не трогайте.

— Ну что вы, — сказал я. — Я сойду с ума, если вы снова здесь что-нибудь вымоете.

Они лишь посмотрели на меня вежливыми пустыми взглядами и вышли.

— Нам надо поспешить, — сказал я Гарднеру. — Думаю, они скоро меня расколют.

Он все еще был в шоке.

— Что все это значит, Геллер? Что это за расследование преступления?

— На днях увидите Баркера с Мелченом и все поймете.

Я стал рассказывать ему, как выглядело место убийства в мое прошлое посещение. Я рассказал ему про китайскую ширму и наполовину сгоревшее тело Оукса в перьях, не забывая и о таких деталях, как четыре раны над левым ухом и обрывки синей полосатой пижамы, свисавшие с обожженной плоти.

Гарднер встал на колени, заглядывая под кровать, как муж в поисках любовника жены.

— Ткань, покрывавшая пружины, вся сожжена посмотрите сами.

Я нагнулся и посмотрел.

— Да, вы правы — полностью сгорела...

Мы поднялись.

— Значит, — сказал Гарднер, его широкое лицо светилось ликованием. — В какой-то момент кровать горела. И эти обрывки пижамы тоже должны были сгореть!

Почти вся деревянная часть кровати была черной, кроме небольшого участка, над которым разорвался мочевой пузырь сэра Оукса, погасив огонь.

— Заметьте, — сказал я, указывая на кровать. — Нельзя понять, как лежало тело Оукса. Ведь если его тело было на кровати до того, как она вспыхнула, простыня и матрас под его телом не должны были обгореть.

Гарднер кивнул, соглашаясь.

— Из-за такого положения тела доступ кислорода, конечно, прекратился бы.

Я обошел обугленную кровать кругом, изучая ее.

— Я думаю, он сидел на краю кровати, беседуя с кем-нибудь, а, может, споря.

Я поднес палец к левому уху Гарднера и сказал:

— А потом — банг, банг, банг — и он убит... или оглушен... но все равно, он падает на пол.

— А кровать в это время поджигают!

— Похоже, — я прищурился. — Посмотрите на потолок, у окна, прямо над кроватью. Что вы видите?

— Обуглившуюся раму сетки от москитов.

— Сама сетка сгорела, верно?

— Верно, — сказал он.

— Но что не обгорело?

Гарднер задумался. Потом его глаза быстро заморгали.

— Чертов потолок!

Я улыбнулся.

— Точно. Посмотрите на эти странные круглые пятна на полу... вот там... и здесь... да и сам сэр Гарри был обожжен точно так же... местами.

— Это значит, что его обжигали газовой горелкой. Чем-то несерийным?

— Возможно. Я думаю, паяльной лампой. Чем-то, что можно направить так, чтобы поджечь кровать, сжечь сетку от москитов и даже не задеть потолок.

Теперь глаза Гарднера превратились в узкие щелки.

— Это уже кое-что, Геллер. Это уже кое-что.

— Эта кровать уже горела, когда сэра Гарри бросили на нее. Он был уже мертв, или почти мертв из-за тех ран возле уха. Убийца...

— Убийцы, — вставил Гарднер. — Их должно было быть по крайней мере двое, чтобы все это проделать.

— Возможно, вы правы. Убийцы не торопились. Они обожгли тело сэра Гарри, особенно его глаза и пах. А потом вспомнили обычаи туземных шаманов, раскидав над ним перья.

Он указал на небольшой вентилятор на полу у кровати.

— Как насчет этого? Перья разлетелись из-за него.

— Нет, — сказал я. — Перья были разбросаны по всему телу, и с другой стороны от вентилятора тоже.

Гарднер, казалось, был сбит с толку.

— Они что, хотели вообще поджечь дом?

— Не уверен. Может, они просто хотели оставить визитную карточку в виде этого шаманского ритуала. А, может, один из них обжигал тело сэра Гарри и рассыпал над ним перья, пока тело еще было на полу, а другой в это время поджигал кровать, а потом они вместе бросили на нее тело.

— И потом спокойно ушли, рассчитывая, что все сгорит!

Я нерешительно кивнул.

— Возможно. Но ветер погасил пламя. Знаете, когда человек убивает кого-нибудь из-за денег, — а де Мариньи обвиняют именно в этом — он обычно делает это простым способом, а потом как можно скорее уходит с места преступления.

— Ну, эти убийцы не спешили, — сказал Гарднер. — Они либо ненавидели сэра Гарри, либо хотели представить все как ритуальное убийство. Если только это действительно не было ритуальным убийством...

— Как бы то ни было, — сказал я, — здесь поработали люди со стальными нервами.

— Может, вам нужна помощь, джентльмены? спросил из-за двери голос. Знакомый голос.

Полковник Линдоп вошел в комнату, на его длинном лице под громоздким шлемом было суровое выражение. Руки он держал перед собой.

— Вы тут рассказывали моим людям сказки, сухо сказал он. Его улыбка была надменной и неприятной.

— Я только сказал им, что встречусь здесь с вами, — сказал я. — И вот — мы снова в старой доброй компании.

— Вы недооцениваете моих людей, — сказал он. — Цветные или нет, они — хорошие полицейские. У них хватило ума позвонить мне.

Но не остановить меня, однако.

— Между прочим, они тут уничтожили улики, — сказал я. — Они стирали кровавые отпечатки пальцев со стен, когда мы вошли.

Линдоп близоруко прищурился на стену, потом мрачно посмотрел на меня.

— Это — не моя работа, — уже мягче сказал он.

— Я знаю.

— Должен сказать, я не ожидал снова увидеть вас в Нассау так скоро, — он сказал это слишком любопытным тоном для человека, собирающегося сразу выгнать меня из спальни.

— Я теперь работаю на защиту, — сказал я.

Невозмутимый Линдоп в первый раз казался удивленным.

— Правда? На мистера Хиггса?

— Меня наняла миссис де Мариньи.

Его лицо все больше мрачнело, пока он пытался переварить эту новость. Потом он взглянул на Гарднера и спросил:

— А кто этот джентльмен?

— Это Эрл Стенли Гарднер, знаменитый писатель. Он — мой старый друг и сейчас рассказывал мне свою версию событий.

— Сочиняя, я уверен, — заметил Линдоп с чуть заметной усмешкой. — Вы не станете освещать это дело в прессе, не так ли?

— Сознаюсь, стану, — с покорной улыбкой сказал Гарднер. — Очень приятно познакомиться с вами, полковник.

Линдоп как будто не замечал протянутой ему руки. Он сказал:

— Я вынужден попросить вас уйти. Пресса будет допущена сюда на днях.

— Отлично, — сказал Гарднер.

— Прежде, чем мы уйдем, — сказал я, — мне хотелось бы, чтобы вы позволили мне взять образцы в качестве улик защиты.

Линдоп изумленно посмотрел на меня.

— Образцы? К примеру?

— Кусочки простыней, одеяла и ковра.

— Чтобы проводить эксперименты со скоростью горения.

— А... ну, я не знаю...

— Уверен, — сказал я. — Майамским копам не понравится, если вы разрешите мне это.

Он слабо улыбнулся.

— Вы думаете? Ладно, действуйте. Можете забрать ваши «образцы».

Я так и сделал. Линдоп молча проводил нас до двери. Он почти дружески смотрел на меня.

— Да, полковник, — сказал я, едва выйдя за порог спальни. — Не могли бы вы показать тот забор, откуда предположительно было взято орудие убийства?

Линдоп снова усмехнулся.

— Я полагаю, вы захотите взять с собой и кол из изгороди, тоже? — спросил он. — Для ваших научных экспериментов?

Я обменялся заговорщической улыбкой с Эрлом Стенли Гарднером.

— Вы сами предложили мне, полковник.

Глава 11

Ослепительный свет полуденного солнца падал на высокие каменные стены Нассаусской тюрьмы. Это, похожее на крепость строение в конце бедной (здесь жили только цветные) улицы, достаточно удачно названной Призон Лэйн, возвышалось на холме на южной окраине города. Грозные железные ворота распахнулись, и темно-синий «Бентли» въехал на тюремный двор под пристальными взглядами безмятежных черных охранников на стенах. Только в отличие от своих коллег с улиц Нассау, в руках у этих полицейских были винтовки.

За рулем сидел Годфри Хиггс, адвокат защиты. А пассажиром был я.

Прошлым вечером мы поговорили по телефону и договорились позавтракать вместе в кафе «Британского Колониального».

Окно, у которого я сидел, выходило на дорожки с буйной зеленью и теннисные корты. Я медленно потягивал свой апельсиновый сок, когда заметил его, широко шагающего через зал к моему столику. Несмотря на то, что он был одет в костюм-тройку, высокий широкоплечий адвокат двигался и выглядел, как атлет. У него был ястребиный нос, высокий лоб и темные, зачесанные назад волосы с пробором посредине. Глаза казались настороженными, а улыбка — широкой и дружелюбной.

— Мистер Геллер?

— Мистер Хиггс?

Его рукопожатие было крепким. Он присел и заказал у чернокожего официанта завтрак (я уже сделал свой заказ).

— Еще одно доброе дело сэра Гарри, не правда ли? — сказал адвокат.

— А что он сделал?

— Предоставил работу в отеле цветным. Это — одна из причин, почему его здесь так любили.

— По-моему, ваш клиент тоже неплохо относится к неграм.

Дружеская улыбка Хиггса чуть искривилась.

— Да, но... у него нет той широты манер, какая была у сэра Гарри. Поэтому, боюсь, сейчас мой клиент так же мало популярен у черного населения, как и у высшего общества Нассау. В последние годы он не останавливался ни перед чем, чтобы повредить себе в их глазах.

— Откуда же такая нелюбовь к нему? Я, правда, видел его только издали, но, могу сказать, мне он не показался неприятным типом.

Хиггс неловко засмеялся.

— Да, да. Но скоро вы поймете, что к чужестранцам здесь — если только они не туристы, сорящие деньгами, — относятся подозрительно... и презрительно.

Я отхлебнул кофе.

— Значит, французский акцент, покоряющий дам не срабатывает с мужчинами?

— Это — только одна из причин.

Официант принес чай, и он принялся лениво помешивать его, чтобы остудить.

— Знаете, мистер Геллер, белые в Нассау... да и цветные тоже... необычайно ленивы. И если сюда приезжает чужой, да еще имеет такой успех, как Фред с его победами на регатах и процветающей фермой, это... раздражает.

— Но ведь сэр Гарри никого не раздражал?

— Да, но Оукс только и делал, что привозил сюда деньги и тратил их... что, кстати, и должны делать белые на Багамах. Фредди же, напротив, приехал сюда со своим акцентом и титулом, и трудился бок о бок с черными да соблазнял местных женщин. Короче, был для всех занозой в заднице.

— Он уже больше нравится мне. Но мысль, что все население Багам «лениво», кажется мне... немного глупой.

Его улыбка стала совсем кривой.

— Вы, по-моему, из Чикаго. Мне говорили, что там каждый житель держит руку в кармане другого. Ну, как, это обобщение тоже несправедливо? Или, может, я слишком грубо говорю?

Теперь пришла моя очередь улыбаться.

— Отнюдь. Скорее, как адвокат со своим мнением.

Он отхлебнул чай. При всей его мускулатуре, у него были грациозные движения.

— Понимаете, мистер Геллер, Нассау — город, где легко сделать деньги... Но у его жителей немного пиратский склад ума.

— Что вы имеете в виду?

Выражение его лица стало почти снисходительным.

— Не обманывайтесь, глядя на все эти красивые цветы и ослепительное солнце. Нью-Провиденс — бесплодный остров. Слой почвы здесь очень тонок, а дальше — порода. Здесь не вырастить ничего полезного. Главный урожай, который снимали и будут снимать Багамы, — результат пиратства в той или иной форме.

— Короче говоря, раньше это была подпольная торговля спиртным, а теперь — туризм.

Он кивнул.

— Точно. И до сих пор такие богатые пираты, как Оукс, — о мертвых ничего, но — они находят здесь себе убежище от цивилизации... от налогов, к примеру. Так поступали и Черная борода, и капитан Генри Морган, и Анна Бонней... Для всех их эти острова становились тихой, безопасной гаванью.

Я улыбнулся, прихлебывая свой кофе.

— Предки пиратов с Бэй-стрит?

Хиггс похлопал меня по руке.

— Да, но многие из них — мои клиенты, поэтому я прошу вас сохранить конфиденциальность того, что я вам сейчас говорю. Выясняя правду на этих островах лжи, всегда помните, мистер Геллер, что предки многих местных жителей сколотили свои состояния на грабеже потерпевших кораблекрушение.

— Но каким образом?

Он взглянул отсутствующим взглядом в окно, а потом снова посмотрел на меня.

— Лет сто назад здесь занимались особым бизнесом: заманивали торговые суда на рифы, и потом грабили их. Грабеж был официально санкционирован правительством... выдавались специальные «лицензии на потерпевшие суда» — в них речь шла о «спасаемых кораблях». Городом легких денег — вот чем всегда был Нассау. И поэтому-то здесь так не любят Фредди де Мариньи.

— И насколько плохи его дела, учитывая общественное мнение?

Улыбка и вовсе исчезла с его лица.

— Есть признаки того, что против моего клиента существует заговор влиятельных на острове лиц.

— Каких?

Он ткнул чайной ложкой в мою сторону.

— Во-первых, надо учитывать заметную неприязнь между Фредди и нашим Его Величеством губернатором. Герцог как-то попросил Фредди отвести воду от деревень аборигенов к владениям одной из богатых знакомых герцога, Розиты Форбс. Фредди отказался, и герцог затаил на него обиду. А граф де Мариньи, как обычно, тактично отозвался о нем перед его клевретами, назвав его «прыщом на заднице Британской империи».

— Именно так завоевывают расположение бывших королей.

Он продолжал:

— Потом есть еще Хэллинан...

— Генеральный прокурор?

Хиггс кивнул.

— Недавно на пляж, принадлежавший Фредди, пляж на Эльютере, выбросило лодку. В ней было семь полумертвых беглецов с Острова Дьявола.

— Это где французская колония?

— Да. Когда Франция капитулировала, тамошнюю тюрьму открыли, и всех заключенных объявили свободными людьми. Но из-за огромной психологической и физической нетерпимости к ним там эти семеро рискнули отправиться на утлой лодке в Нассау. Фредди понравилось их мужество: он накормил их и дал им одежду. Местная церковь поддержала его. Но против выступил Гарольд Кристи.

— Почему?

— Он посчитал, что «этот сброд» — нежелательные лица на Багамах. По его просьбе наш Генеральный прокурор решил вопрос кардинально: посадил всех семерых уже здесь.

— И в чем их обвинили?

— Да ни в чем конкретно. Поэтому с того времени у Хэллинана зуб на Фредди — тот апеллировал к «закону военного времени» и пригрозил Хэллинану публичной обструкцией, если он не выпустит заключенных.

— И он их выпустил?

— Неохотно. Теперь все они работают — даже трем вьетнамцам из Сайгона дали работу в китайской прачечной.

Вокруг нас в помещении кафе было полно армейских офицеров: военное начальство использовало «Б. К.» как место для постоя.

— С точки зрения Генерального прокурора и герцога все это делает де Мариньи идеальным кандидатом в убийцы, — сказал я.

— Да, и не забывайте, что герцог лично пригласил сюда американских детективов, которые, как утверждают, игнорируют любые улики, не подходящие для обвинения моего клиента. И приказ вымыть стены в спальне Оукса — яркий тому пример.

Я рассказал ему об этом по телефону вчера вечером.

— Есть и другие подозрительные детали, — продолжал он. — Двое сторожей, охранявших в ночь убийства поместье Оукса, исчезли... смешались с местным населением, вероятно. Но полиция даже не попыталась найти и допросить их!

Одним из сторожей был Сэмьюэл, везший меня и мисс Бристол в «Вестбурн».

— Тюремный врач Рикки Оберуорт — хороший знакомый Фредди. В день ареста он осмотрел его и не обнаружил ни одного обожженного волоска.

Я наклонился вперед.

— Я слышал, как Баркер и Мелчен говорили, что у него полно обожженных волосков!

— А вы сами их видели?

— Нет.

Он удивленно поднял брови.

— И доктор Оберуорт тоже. А через несколько часов после осмотра, Оберуорта освободили от выполнения его обязанностей в тюрьме. Он спрашивал, почему, но не получил ответа.

— Он что, не мог настоять?

— Практически нет. Рикки — еврей, он скрывается тут от нацистов. Ему дали убежище в Нассау только потому, что «Багамскому главному госпиталю» нужны врачи.

— И поэтому он решил, что осторожность — обратная сторона доблести?

— Да. Но самое интересное то, что когда Фредди арестовали, он неоднократно просил пригласить к нему своего адвоката — сэра Альфреда Эддерли, который считается лучшим на острове специалистом по судебной защите.

— Но я же читал, что Эддерли нанят, чтобы работать на обвинение!

— Именно, — невесело улыбнулся Хиггс. — Мистер Эддерли утверждает, что он никогда не получал каких-либо просьб графа о защите. Поэтому де Мариньи и пришлось обратиться ко мне. Но я — юрист корпорации, не выступавший в суде и дюжины раз...

— Вы поражаете меня своей скромностью, мистер Хиггс. Но почему граф обратился именно к вам?

Он пожал своими широкими плечами.

— Я представлял его интересы в нескольких менее важных делах. Мы — друзья по яхт-клубу. Когда я предложил ему нанять лучшего юриста Англии или США, он предпочел, чтобы его защищал я.

— Похоже, ваш друг доверяет вам.

— Да, но самое главное — то, что я убежден в его невиновности. Фредди сказал, что в любой момент, когда у меня возникнут сомнения в этом, я могу оставить дело.

Официант принес наши заказы. Мой состоял из яичницы-болтуньи и тостов. Хиггс взял себе овсяную кашу с кокосовым молоком.

— Мистер Геллер, — произнес он, помешивая кашу. — Мне очень приятно, что мы будем работать вместе. Надеюсь, помощь детектива с такой репутацией, как ваша, поможет мне выиграть первое серьезное уголовное дело.

— Я сделаю все возможное. Но сейчас мне хотелось бы поделиться с вами кое-какими соображениями по поводу места убийства. Вчера я снова побывал там с моим другом-репортером.

— С другом-репортером?

— Это известный писатель — автор детективов из Америки. Его зовут Эрл Стенли Гарднер.

Хиггс просиял.

— Как же, Перри Мейсон! Хоть сейчас могу привести пару цитат. Тем не менее, нам следует быть аккуратными в отношении того, к какой информации, полученной в ходе наших расследований, можно давать доступ мистеру Гарднеру. Это дело и так уже вызывает повышенное внимание со стороны американской прессы — так пусть он представляет в ней нашу позицию.

— Решено.

Он отодвинул недоеденную кашу на край стола и дотронулся салфеткой до губ.

— Почему бы вам не поделиться своими мыслями по пути?

— По пути?

— Да, я думаю, настала пора посетить нашего общего клиента.

Начальником тюрьмы в Нассау оказался усатый, одетый в мундир цвета хаки канадец по имени Миллер. Он провел меня и Хиггса по узкому холодному коридору и остановился перед одной из четырех дальних камер. Отперев дверь, он впустил нас внутрь, закрыл дверь и ушел.

Единственное, что можно было сказать о камере де Мариньи, — это то, что она не казалась мрачным подземельем. Напротив, это было ослепительно яркое подземелье. Две электрические лампочки — ватт по 500 каждая — висели под высоким куполообразным потолком и освещали каждый выступ на белых стенах этого немалого — 12 метров в длину и 8 — в ширину — склепа. Пол здесь был сделан из неровно подогнанных каменных плит, а в противоположной от двери стене находилось решетчатое окно, расположенное слишком высоко, чтобы из него можно было выглянуть наружу, но, тем не менее, пропускавшее в камеру свежий воздух.

Из мебели в камере были армейская койка у стены и табурет, на котором возвышался помятый эмалированный таз. В одном из углов стояло большое оцинкованное ведро без крышки, служившее для отправления естественных потребностей и наполнявшее камеру характерным запахом.

Бородатый де Мариньи в желтой шелковой рубашке и темных брюках без ремня стоял у стены как высокий печальный дьявол. Очевидно, он был слишком большим для того, чтобы поместиться на складной койке, на которую он сейчас указывал.

— Прошу садиться, джентльмены, — сказал он. Странно было слышать его изысканный французский акцент в таком месте. — Я предпочитаю стоять.

— Как они обращаются с вами, Фред? — спросил Хиггс.

— Нормально. Капитан Миллер — честный человек. А это кто? — спросил он, указывая на меня. — Я где-то видел вас. Точно, я видел вас в «Вестбурне». Вы — полицейский!

— Нет, — сказал Хиггс, махнув рукой. — Это — Натан Геллер, Фредди. Он — тот американский детектив, которого наняла ваша жена.

Теперь граф улыбнулся, но в уголках его широких чувственных губ затаилось что-то недоброе.

— Как же, вы — тот, кто дал на меня показания. О том, что я был у «Вестбурна» в ночь убийства.

— Вообще-то, я оказал вам услугу.

— Да? Может, объясните, какую?

Я пожал плечами.

— Я подтвердил вашу историю. Те жены пилотов ВВС могли потом сдать вас.

Он задумался над этим, и его улыбка стала почти искренней.

— Я об этом не думал. А вы думали, Годфри? Хиггс сказал «да».

— Садитесь, садитесь, — вдруг засуетился де Мариньи, превращаясь в заботливого хозяина.

Мы с Хиггсом сели на его койку.

— У вас есть сигареты, Годфри? Мои закончились.

Хиггс дал ему сигарету и поднес серебряную инкрустированную зажигалку. Де Мариньи жадно затянулся и с облегчением потряс головой.

— Принесите мне сигарет, Годфри. Можно даже американских.

— Хорошо, Фредди, — сказал адвокат. — Я подумал, вам и мистеру Геллеру стоит встретиться. Он будет важным членом нашей команды защиты.

— Он выслеживал меня из кустов, — с самодовольной улыбкой сказал де Мариньи. — А теперь будет работать на меня — искать улики, искать настоящего убийцу. Ничего себе поворотик.

— Если позволите, граф, — сказал я. — Я нахожу весьма интересным, что вы так невозмутимо относитесь ко всему этому.

Он снял таз с водой с табурета и сел. Он был похож на длинноногого, неуклюжего фермера, от которого отвернулась удача. Слегка нахмурившись, он сказал:

— Прежде всего, мистер Геллер, — можно, я буду звать вас Натан?

Нат.

— Нат! Прежде всего, не называйте меня графом, Нат. Я никогда не пользовался этим титулом, и я постоянно прошу местную прессу не обращаться ко мне так. Но все мои жены настаивали на таком обращении.

— Какая же женщина откажется, чтобы ее называли графиней, — сказал я.

— Вы очень понятливы, Нат. Так вот, я так спокоен потому, что я невиновен. Я не совершал этого преступления и, надеюсь, вам не составит труда доказать этом.

— Вот это вряд ли — здесь все подтасовано против вас... и нас, — покачал головой Хиггс. — Хэллинан и, возможно, сам герцог используют все свои связи...

— Мошенники, — с чувством произнес де Мариньи. Он затянулся и улыбнулся мне.

— Вы щуритесь?

— Здесь чертовски яркий свет.

— В этом тоже есть своя польза: удобно следить за крысами, тараканами и пауками. Конечно, здесь немного тяжело спать, ведь они не уходят отсюда на ночь. Еще я хочу извиниться за этот отвратительный аромат... Мне никогда еще не приходилось спать с собственными испражнениями под носом.

— Что за черт, — сказал я. — Впервые слышу слово «испражнения» в тюрьме.

Он внимательно посмотрел на меня и засмеялся.

— Очаровательное чувство юмора. У вас сомнительные манеры, но вы, бесспорно, настоящий американец.

— Бесспорно. Почему вас так ненавидел Гарри Оукс?

Я заготовил де Мариньи подвох, но он легко обошел его.

— Потому, что его бесило, что я занимался сексом с его дочерью.

— А, — сказал я. — До или после свадьбы?

Он снова широко и ехидно улыбнулся.

— Я никогда не занимался с ней сексом до свадьбы.

Явное вранье, но я промолчал: старался улучшить свои манеры.

— Через несколько месяцев после венчания, — сказал он, — мы были в Мехико-сити, где Нэнси подхватила брюшной тиф. Кроме того, она нуждалась в сложной зубной операции. У нас с ней одна группа крови, поэтому я мог сдавать свою кровь для переливания. Но еще через несколько месяцев, из-за продолжавшейся болезни, по настоянию врачей она сделала аборт.

Де Мариньи прервался, чтобы снова затянуться. Все его небрежные манеры сейчас исчезли.

— Юнис и Гарри почему-то подумали, что я изнасиловал Нэнси в Мехико-сити, ну, залез к ней в постель в перерыве между переливаниями, и «подверг насилию» свою жену! Оукс пришел в ярость, он назвал меня сексуальным маньяком. Ничего из того, что говорила ему Нэнси, не могло разубедить Гарри. Это был очень странный, грубовато-эксцентричный человек, знаете ли.

— Конечно, — сказал я, думая, что вообще все это очень странно.

— Но это было только начало, — слабо усмехаясь сказал де Мариньи. — Вскоре Нэнси отправилась к дантисту в Нью-Йорк, для операции. В то время мне требовалась операция на миндалинах, поэтому мы остановились в одном отеле, в соседних номерах. Но сэр Гарри узнал об этом и ворвался к нам в номер как бешеных бык. Он, без сомнения, ожидал застать там дикую оргию. Затем угрожал выставить меня вон. Я сказал, чтобы он убирался, или я сверну ему шею.

— Не самый удачный выбор слов, — сказал я, но до де Мариньи дошло; он вздохнул и продолжил:

— С тех пор между нами — холодная война. В марте сэр Гарри вломился ко мне в дом, чтобы забрать Сидни, своего сына-тинэйджера. Я не виноват, что парню больше нравится общаться с сестрой и со мной, но сэр Гарри посчитал, что я разбиваю сыновнюю привязанность, — он пожал плечами. — Это был последний раз, когда я видел сэра Гарри.

— Послушайте, майамские копы утверждают, что у них есть ваши отпечатки из «Вестбурна».

— Ерунда, — сказал он, взмахивая рукой, будто собираясь шлепнуть муху. — Я не был в «Вестбурне» больше двух лет. Если они и нашли там какие-то отпечатки, так это те, которые я оставил во время допроса.

Хиггс нахмурился.

— Мне говорили, Баркер — эксперт по дактилоскопии.

— Этот парень — эксперт по резиновым шлангам. Какой он дактилоскопист, — сказал я.

— Вы думаете, американцы ведут нечистую игру? — спросил де Мариньи.

— Возможно. Что, тупые, как бревно? Конечно. Они «выбрали» вас в убийцы и теперь отметают все, что не вписывается в их сценарий преступления.

— С помощью Хэллинана, без сомнения, — горько сказал де Мариньи. На миг с него слетела маска самоуверенности. — Дома, на Маврикии, мы принимаем таких человечков за тех, кто они есть: профессиональных подхалимов. У них не хватает способностей, чтобы добиться успеха в жизни; они не годятся для дипломатической службы и заканчивают тем, что перебиваются кое-как на каком-нибудь заброшенном острове, убеждая всех, что они — очень важные персоны.

— Простите мое невежество, — сказал я. — Но что такое Маврикий?

Де Мариньи посмотрел на меня с жалостью. Должно быть, для него было загадкой, как таких невежественных болванов еще носит земля.

— Маврикий — моя родина. Остров в Индийском океане: британское владение, но с населением, говорящим по-французски; с французскими традициями и обычаями.

— А, — сказал я. Чертовски трудно было быть таким тупым американцем.

Арестант снова поднялся на ноги. Он опять попросил у Хиггса сигарету, тот дал ему прикурить, и тогда де Мариньи задал вопрос, которого я давно ждал.

— Вы что-нибудь слышали о моей жене? Нэнси уже прилетела в Нассау?

Хиггс кивнул.

— Она прилетела вчера вечером. Я надеюсь, вы увидитесь с ней сегодня.

— Хорошо. Хорошо. Она осталась со мной, знаете ли.

— Я знаю.

— Редкая женщина... особенно для американки. Она — глубокая натура. Большинство американских девушек только хихикают... так мило... Никакой врожденной сдержанности европейских женщин. Никакого влияния культуры. Поэтому так быстро и устаешь от них, конечно.

— Конечно, — сказал я.

Он повернулся ко мне с широкой снисходительной улыбкой.

— Я вам не особенно нравлюсь, а, Нат?

— Почему мне должно нравиться, что вы женились на деньгах вашей жены, Фред?

Улыбка исчезла, и он просто стоял передо мной, будто ждал, что сейчас распахнется дверь, и он шагнет за порог. Что, впрочем, могло произойти уже в ближайшем будущем: убийство считалось в Нассау серьезным преступлением. За него вешали.

Звук поворачивающегося в замке ключа послужил сигналом того, что время нашей встречи истекло.

— Мистер де Мариньи, — сказал капитан Миллер. — Ваша жена здесь и хочет видеть вас. Я подумал, может, вам захочется встретиться с ней в моем кабинете.

Де Мариньи не скрывал своего восторга.

— Вы очень добры, капитан.

Мы с Хиггсом пошли вслед за арестантом и начальником тюрьмы в его кабинет, где ждала большеглазая Нэнси, которая засветилась от радости при виде мужа. Она была очень красива тогда, в белом с голубым платье, с черными волосами, перехваченными сзади белой лентой.

Я думал, Нэнси де Мариньи — высокая женщина, до того момента, как она обняла гиганта де Мариньи. Он тоже нежно обнял жену, и она едва сдержала слезы. Потом они стали смотреть друг другу в глаза.

— Как тебе моя борода, дорогая? — спросил он, поглаживая подбородок и дьявольски улыбаясь.

— С ней ты выглядишь злым, — сказала Нэнси.

Казалось, он был потрясен.

— Мне ее сбрить?

Она повернулась ко мне. Мы с Хиггсом стояли в отдалении, но она все равно спросила:

— Как вы считаете, мистер Геллер?

Я выглянул из-за каменной стены коридора.

— Обязательно. Избавьтесь от нее. Полицейские уничтожают улики — что ж, почему бы и вам не сделать того же?

— Ну, и что ты думаешь о нашем американском сыщике? — спросила Нэнси.

— Он как раз такой, какими я представлял себе американских сыщиков, — вежливо сказал де Мариньи.

Ее глаза вспыхнули.

— Я знала, что он тебе понравится! Но ему нужна машина, Фредди... Как насчет «шевроле»?

— Конечно... да, Нат, подойдите сюда на минутку.

Я подошел к нему.

Он прошептал:

— Вам понадобится бензин. Мой человек на ферме, Кертис Томпсон, проследит, чтобы он у вас был, когда бы ни понадобился. Нэнси расскажет вам, как с ним связаться.

— Левый бензин, Фредди?

— Нет! Неужели вы ожидали меньшего от человека с такой репутацией как у меня?

Де Мариньи и Нэнси исчезли в кабинете Миллера. Добряк капитан закрыл за ними дверь.

— Хорошо, здесь хотя бы нет сэра Гарри, — заметил я.

— Почему это? — спросил явно смущенный Хиггс.

— Ему пришлось бы ворваться туда...

Глава 12

— Сорок семь минут, — сказал Гарднер, взглянув на часы.

Мы стояли на балконе моего номера в «Британском Колониальном», а в большой стеклянной пепельнице у наших ног догорали два куска материи. Со стороны это, наверное, выглядело так, будто мы совершаем нечто вроде колдовского обряда: из-под ног клубился черный дым, и теплый утренний бриз лишь слегка разбавлял едкий запах горящей ткани. Той самой ткани, образцы которой мы взяли из «Вестбурна», и кусочки которой теперь уже обуглились.

— То есть примерно столько времени прошло, прежде чем кровать сэра Гарри обгорела так же, — сказал я.

— Да, — согласился Гарднер, широко раскрытыми глазами глядя из-под золотых очков. — Я думаю, мы должны узнать, сколько будут гореть такие же кусочки, если их пропитать бензином или керосином: надо посмотреть, будет ли разница?

Полковник Линдоп щедро снабдил нас лоскутками ткани со второй, нетронутой огнем кровати в комнате сэра Гарри.

— Хорошо, я могу пригласить сюда экспертов, — сказал я. — Или отослать остальные образцы в лабораторию в Чикаго. Главное, мы выяснили: убийца или убийцы пробыли в спальне Оукса не менее сорока семи минут.

— Не обязательно, — сказал Гарднер, качая головой. — Может, они ушли, когда огонь еще горел.

— Но они же не могли рассыпать перья по телу Оукса до того, как сожгли его пижаму и положили тело на кровать. Ткань кровати уже превратилась в пепел, когда сэра Гарри положили на нее.

— Да, правда, — Гарднер сделал нетерпеливый жест рукой. — Значит, речь идет о пятидесяти минутах — часе, как минимум.

— Точно. Этот убийца или убийцы не спешили.

— Решено, — сказал Гарднер, кивая.

Он все еще был одет как турист с Дикого Запада. Зеленая с коричневым ковбойка, короткий галстук и твидовые штаны нелепо выглядели на фоне белого песчаного пляжа и огромного голубовато-зеленого океана.

— Да, и потом я не думаю, что они сожгли кровать, облив ее керосином или бензином, — сказал я, подхватывая пепельницу и унося ее в номер. — Может, чем-нибудь на спиртовой основе.

— А почему, Нат?

В ванной я включил воду и подставил под струю тлеющие угольки.

— Вы когда-нибудь видели, как горит бензин, Эрл? Если бы ту кровать облили бензином, пламя было бы восемь-девять футов высотой.

Гарднер щелкнул пальцами.

— И потолок в спальне был бы черен, как в аду.

Я тщательно промывал пепельницу.

— Или весь проклятый дом сгорел бы до последнего бревна. О'кей, на чьей машине поедем — де Мариньи или «Хирста»?

— Позвольте «четвертой власти» подвезти вас.

— Ну, не знаю, — сказал я, но все-таки решил предоставить руль Гарднеру, а самому следить на этот раз за временем. Но вначале нам надо было добраться до места старта нашего эксперимента, — дома де Мариньи на Виктория-стрит. Штурманом был я, указывая Гарднеру дорогу.

На стоянке перед отелем мы увидели «Линкольн».

— Похоже, Нэнси уже дома, — прокомментировал я.

— Может, зайдем поздороваться?

— Многого хотите, — сказал я, зная, что Гарднер захочет взять у нее интервью. — Поехали, пресса.

Когда арендуемый Гарднером «Форд» свернул с Виктория-стрит на оживленную Бэй-стрит, я засек время.

— Де Мариньи вместе с женами пилотов выехал из дома около часа ночи, — сказал я. — Граф говорит, что, высадив их у «Хаббардз», он возвращался домой тем же маршрутом, через Бэй-стрит. Приехав назад, де Мариньи отогнал свою вторую машину, «Шевроле», с дорожки на газон, чтобы поставить «Линкольн» в гараж. Потом он поднялся наверх, в комнаты над гаражом, постучал и поговорил со своим другом, Джорджем де Висделу, предлагая отвезти шестнадцатилетнюю мисс Бетти Робертс, с которой у того было свидание, домой.

— Шестнадцатилетнюю?

— Да, очаровательную блондинку, круче мисс Америки.

Гарднер поглядел на меня, нахмурившись. Сейчас мы медленно ехали по Бэй-стрит вслед за лошадью, везущей повозку с неумолкающим колокольчиком.

— И кто этот де Висделу?

— Второй маврикиец... кузен де Мариньи, любимчик женщин — жиголо без видимых средств к существованию, хотя он, вроде, из богатой семьи — у них сахарная плантация или что-то в этом роде. Называет себя «маркиз» и, в отличие от нашего друга Фредди, не стесняется пользоваться своим титулом. Хиггс сказал мне, что у маркиза, графа и первой мисс де Мариньи была пресловутая «жизнь втроем» в конце концов разрушившая брак, но не дружбу между мужчинами.

— Как по-европейски, — сказал Гарднер с таким выражением лица, будто хотел выплюнуть что-то кислое.

— Так вот, потом де Мариньи спустился назад к дорожке, поднялся на крыльцо, вошел в дом и «придавил подушку».

— А его слуги все еще были в доме?

— Да, и они подтверждают его версию, — сказал я.

— Они постоянно живут в этом доме?

— Нет, они задержались тогда, убирая после вечеринки. Они ушли около двух часов ночи. А в три часа собака, принадлежащая де Мариньи, и кошка де Висделу подрались друг с другом, кошка прыгнула на кровать Фредди и разбудила его. А вскоре он услышал, как де Висделу заводит «Шевроле», чтобы отвезти свою подружку домой.

— Шестнадцатилетних блондинок обязательно нужно отвозить домой до рассвета, — иронически сказал Гарднер.

— Естественно, иначе их предки забеспокоятся. Ну вот, де Висделу вернулся через пятнадцать минут, запарковал машину на дорожке, и Фредди крикнул ему зайти и забрать свою чертову кошку.

Повозка свернула на Роусон-сквер, и мы наконец набрали скорость. Гарднер задумался.

— Каково приблизительно время смерти Оукса?

— Баркер и Мелчен говорят, между часом тридцатью и тремя тридцатью утра.

Мы оба помолчали. Значит, в час тридцать или, самое позднее, час сорок Фредди видели его слуги на Виктория-стрит и де Висделу разговаривал с ним.

Скоро впереди показались резные черные ворота «Вестбурна». Сегодня около них уже не было полицейских: по-видимому, все «ненужные» улики уже были уничтожены.

— Тринадцать минут, — сказал я.

— Умножьте это на два, — сказал Гарднер, нажимая на тормоз и останавливая машину перед воротами. — И вы получите двадцать шесть минут: время на поездку туда — обратно.

— И погода сейчас отличная. В ту ночь был настоящий потоп.

— Да, но тогда не было всех этих повозок и тележек с губками, — сказал Гарднер, перекрывая гул взревевшего двигателя. — Черт, Геллер, вы же ехали здесь той же ночью, в то же время, — сколько времени заняла у вас дорога?

— Не обратил внимания, — сказал я. — Думаю, полчаса — в оба конца.

— Значит, у Фредди просто не было времени убить Оукса, поджечь кровать, раскидать перья и вовремя вернуться домой.

— И близко не было. Не хватает, по меньшей мере, десяти минут. А то и больше.

Гарднер дал задний ход, развернулся, выехал на Вест-Бэй-стрит, и мы направились обратно в город.

— Но у него было время с двух часов, когда ушли слуги, до трех часов ночи, когда его приятель повез свою Ширли Темпл домой.

Я покачал головой.

— Де Висделу и его девушка не спали. Разве Фредди мог рисковать, зная, что де Висделу может услышать, как он уезжает или подъезжает к дому?

— Может и так, — сказал Гарднер, изумленно вскинув брови. — А, может, он рассчитывал, что его друг в это время был слишком занят с девушкой?!

Я засмеялся.

— Да, но ведь он не знал, когда Джорджу надоест его блондинка, и ему захочется отвезти ее домой.

— Я так понимаю, Нат, вы хотите сказать, что кузен Джорджи наверняка бы заметил, что «Линкольн» исчез? Конечно, если бы де Висделу вспомнил об этом, Фредди мог бы и соврать, сказав, что «Линкольн» просто был в гараже.

— Тоже верно. Но, все равно, это чертовски рискованно. Как Фредди мог быть уверен, что не встретит де Висделу по дороге, неважно, возвращаясь или уезжая?

Гарднер кивнул.

— Кроме того, езда в «Вестбурн» заняла бы полчаса, плюс само убийство — еще минимум 50 минут.

— Это очень натянутая цифра, но пусть даже так, всего получается час двадцать, а у Фредди просто не было столько времени, чтобы проделать все это.

— А что, если время смерти определили неверно? Что, если парень сделал это после того, как де Висделу отвез свою подружку и вернулся домой?

Я подумал об этом, а потом сказал:

— Это было примерно в три пятнадцать, «Линкольн» стоял в гараже, так что Фредди пришлось бы отогнать «Шевроле» или воспользоваться им. Весь вопрос в том, оставил ли де Висделу ключи в салоне или еще где-то, откуда Фредди мог незаметно их взять? Или у него были свои ключи?

— Как бы то ни было, — сказал Гарднер. — Многое зависит от показаний этого кузена де Мариньи. Я надеюсь, этот жиголо станет нашим свидетелем.

Я мог его понять. Мне самому нужно было поговорить с маркизом, который после ареста де Мариньи съехал с Виктория-авеню и переехал в меблированные комнаты над баром Грязного Дика на Бэй-стрит — место, где всегда было полно туристов и завсегдатаев. Попасть в жилище маркиза можно было только по деревянной лестнице в узком, пахнущем нечистотами проходе между баром и соседней пивной.

Я постучал в деревянную, когда-то белую, облупившуюся дверь. Гарднер стоял позади меня на небольшой площадке. Он пообещал не записывать ничего из того, что услышит, и я ему верил.

— Там кто-то есть, — сказал писатель. — Слышите, внутри разговаривают?

Тут я тоже услышал приглушенные голоса. Я постучал опять, и от двери отлетело несколько кусочков краски.

Звуки внутри прекратились, но по-прежнему никто не открывал.

Наконец, с третьего захода, дверь распахнулась. На меня с негодованием смотрел одутловатый, с нездоровой бледностью в лице, смазливый маркиз де Висделу. Его темные глаза метали молнии. У него были густые брови, слабый подбородок, завитые черные волосы. Он был одет в белую шелковую рубашку с расстегнутым воротником и темные брюки. В белой, изнеженной руке он держал большой стакан. По-моему, виски со льдом.

Его маленькие кларк-гейбловские усы подергивались, когда он заговорил с французским акцентом, хотя и не таким сильным, как у де Мариньи:

— Я не хочу, чтобы меня беспокоили. Пожалуйста, уходите.

— Извините, но это важно, — сказал я. — Меня зовут Геллер, и я работаю на вашего кузена Фредди, чтобы помочь адвокату вытащить его.

Почему-то это известие заставило де Висделу съежиться от страха. Он нервно заморгал, его длинные, почти женские ресницы задрожали. Он смотрел мимо меня, на Гарднера.

— А это кто с вами?

— Он помогает мне.

— А. — Он поджал губы. — Хорошо. Я сделаю все для Фредди. Он повысил голос, как будто то, что он говорил, предназначалось не только нам. — Пожалуйста, заходите, джентльмены.

Мы так и сделали, и оказались в изящно меблированной гостиной; здесь были вполне гармонировавшие друг с другом диван из орехового дерева с мохеровым пледом, мягкие стулья с цветастой обивкой, кофейный столик, восточный ковер, торшер. Над заполненным напитками мини-баром висела картина, изображающая багамское море. Сквозь открытое окно доносился шум Бэй-стрит и бриз развевал занавески над диваном.

— Простите мне эту безвкусную обстановку, — сказал маркиз, обводя вокруг рукой. — Мне пришлось снять меблированную квартиру, а администрация здесь старается угождать только вкусам туристов.

— Как это, должно быть, неприятно для вас, — сказал я.

Он не обратил внимания на мой сарказм.

— Садитесь, где пожелаете. Что-нибудь выпьете, джентльмены?

— Обязательно, — сказал я. — Коктейль с кока-колой, если у вас найдется. Эрл?

— Присоединяюсь, — сказал он.

Де Висделу, снисходительно улыбаясь, подошел к бару и долил себе в стакан виски, а нам налил по бокалу «Бакарди» с кока-колой. Мы с Гарднером присели на стулья.

Он подал нам бокалы, поднял свой стакан и, сказав что-то по-французски, сделал глоток. Мы поступили так же, только молча. Де Висделу сел на диван, где он мог откинуться на подушки. Он казался очень спокойным, но это была лишь видимость: небольшой тик бился в уголках его настороженных глаз.

— Мне бы так хотелось помочь Фредди, — вздохнул он.

Я взглянул на Гарднера, потом пристально посмотрел на маркиза.

— Вы говорите это так, будто у вас есть какие-то сомнения.

Он снова поджал свои ханжеские губы и сделал еще глоток.

— Мне звонил мистер Хиггс. Я ему ничего не сказал, но собираюсь просить его не вызывать меня в качестве свидетеля защиты.

— Почему это?

— Я уже был в полиции и сделал заявление. Оно, как это по-английски?.. подтверждает показания Фредди, каждую деталь. Но свидетельствовать на суде, перед публикой... Да я лучше без шума уеду с этого острова, чем стану присягать на суде.

Я наклонился вперед. Глаза Гарднера блестели из-под золотой оправы. Я понимал, как он корит себя за то, что согласился ничего не записывать.

— В чем дело, де Висделу? Вы что, соврали в полиции, покрывая Фредди?

Он отвел в сторону глаза. Казалось, он сейчас заплачет.

— Какого черта вы сказали, что не будете присягать?

Де Висделу шумно вздохнул; казалось, он смотрел в сторону, но его глаза беспокойно бегали по моему лицу.

— Боюсь, в показаниях Фредди есть детали, которые... не совпадут с тем, что мне придется сказать.

— Например?

Он наклонился к кофейному столику и открыл серебряный портсигар; вынул сигарету, вставил ее в мундштук и зажег серебряной зажигалкой в форме лошадиной головы. Лошадиная задница.

Он взмахнул зажженной сигаретой.

— Та, с кем я провел тот вечер... молодая леди... отвез ее домой намного раньше, чем заявил Фредди. Мы с Гарднером переглянулись.

— Насколько раньше? — спросил я.

Он пожал плечами; ветер развевал его шелковую рубашку.

— Сразу после вечеринки.

— До или после того, как граф повез жен пилотов домой? — спросил я, надеясь подловить его.

— После... сразу после этого. Мы уехали приблизительно в одно и то же время, но я вернулся намного раньше него, потому что... моя подруга живет... в нескольких минутах езды от Виктория-стрит.

— В пятнадцати минутах, — сказал я.

— Да, точно.

— Значит, вы не уезжали около трех утра из дома, чтобы отвезти ее? И, раньше, Фредди не стучал в вашу дверь, чтобы предложить подвезти ее?

Он улыбнулся, как будто был рад подтвердить хотя бы часть алиби своего друга.

— Нет, он действительно постучал в мою дверь около часа тридцати... просто, чтобы пожелать мне «спокойной ночи».

Лицо Гарднера исказилось в замешательстве, но, по-моему, я понимал, что происходит.

— Вы ведь дворянин, не так ли, маркиз?

— Я себя им не считаю, — сказал он с чуть заметной улыбкой, показывавшей, что конечно, черт возьми, он себя им считал.

Он затянулся сигаретой.

— И у вас, естественно, есть свой кодекс чести, сохранившийся со дней благородных рыцарей и прекрасных дам?

Мой насмешливый тон наконец разозлил его: улыбка исчезла с его лица.

— О чем вы говорите...

— О том, что вы покрываете ту маленькую блондинку. Ей шестнадцать лет, и, наверное, у нее в городе родители, вот вы и не хотите под присягой объявлять всему миру, что вы сожительствовали.

— Это самая возмутительная вещь, какую мне когда-либо говорили!

Я усмехнулся.

— Сомневаюсь. Сомневаюсь, что я даже могу представить себе те возмутительные вещи, которые вы слышали, говорили и делали в вашем дурацком трусливом придуманном мирке.

— Мне не нравится ваш грубый тон.

— А мне не нравится ваше извращенное понятие о чести. Вы собираетесь подставить вашего кузена вашего лучшего друга; собираетесь затянуть чертову петлю на его шее, — и все для того, чтобы защитить «доброе имя» какой-то маленькой шлюшки?

— Он прав, Джорджи, — раздался вдруг голос.

Сладкий, уверенный женский голос.

Мы обернулись: она стояла у двери в спальню, которая теперь была распахнута настежь. В руках она нежно держала черную с серым кошку.

Бетти Робертс была хорошенькой девушкой со светлой кожей и длинными, ниспадающими на плечи льняными волосами, которые закрывали часть ее лица, в стиле Вероники Лэйн; шелковисто-гладкие, они касались у плеч ее голубой в белый горошек блузки, подчеркивавшей высокую грудь. Белая мини-юбка заканчивалась чуть выше колен; ее ноги смотрелись на миллион долларов.

— А, — сказал де Висделу, — моя кошечка.

Я посмотрел на Гарднера, а он — на меня. Если бы мы сейчас пили «Бакарди», то наверняка забрызгали бы друг друга, когда одновременно фыркнули.

Маркиз поднялся, подошел к Бетти и погладил кошку.

— Моя маленькая кошечка...

Мы с Гарднером улыбнулись и тоже встали.

— Я — Бетти Робертс, — сказала блондинка, передавая де Висделу кошку. Девушка уверенно шагнула к нам: ей было не больше шестнадцати лет, но у нее уже были манеры деловой двадцатипятилетней женщины. Бетти протянула мне руку, и я пожал ее.

Я представился ей, как и Гарднер (писатель назвал лишь свою фамилию и тоже пожал ей руку), и сказал:

— Это, должно быть, та самая кошка, которая разбудила тогда де Мариньи в три утра.

— Ага, — улыбнулась она. — Джорджи! Давай присядем и поговорим начистоту.

Де Висделу подошел к нам, лаская кошку, и присел на диван, рядом с этой улыбчивой девушкой. Она подогнула свою юбку так, чтобы мы могли оценить ее ноги. Потом посмотрела прямо на меня своими детскими голубыми глазами.

— Вы должны извинить Джорджи. У него несколько старомодные понятия. Поверьте, это не я подговорила его на такую глупость.

— Но, дорогая, — сказал он. — Скандал в свете...

— Не будь ослом, Джорджи, — девушка улыбнулась мне; у нее был большой рот и ярко-красная помада на губах. — Я живу с мамой, мистер Геллер, и она не всегда одобряет мои поступки... но это — ее проблема.

— У вас интересный взгляд на вещи, мисс Робертс.

Бетти откинула голову назад, и ее светлые волосы заколыхались.

— Мне плевать, что люди подумают обо мне. Не безразлично только то, что думаю о себе я. Может, мне еще и нет двадцати одного года, но я — белая, свободная девушка и могу полностью обеспечить себя сама.

— Она — кассир в кинотеатре «Савой», — несмело сказал де Висделу.

— Не волнуйтесь насчет того, что Джорджи скажет на свидетельском месте, — продолжала она. — И передайте мистеру Хиггсу, что мы оба — Джорджи и я — хотим и готовы стать свидетелями защиты. Каждое слово в показаниях Фредди — это правда, и мы можем подтвердить это.

— Очень рад это слышать, — сказал я.

Маркиз смотрел на нее со страстью и восхищением.

— Ты — милый ребенок, Бетти.

Почему-то я сомневался, кто в их отношениях был ребенком.

Де Висделу передал Бетти кошку; она стала ласково гладить ее, и та замурлыкала.

— Мисс Робертс права, — сказал он, выдвинув вперед свою слабую нижнюю челюсть. — Как бы высоко я ни ценил ее доброе имя, я не могу подвергнуть жизнь моего кузена опасности.

— Отлично, — сказал я. — Я передам это Хиггсу. И спасибо за «Бакарди».

Я поднялся, то же сделал Гарднер.

— Да, кстати, — сказал я маркизу. — Последний вопрос: куда вы дели ключи от машины, после того как отвезли мисс Робертс домой?

— От «Шевроле»? — спросил он. — Они все время были у меня в кармане брюк.

— Ваши брюки висели в комнате, где вы спали?

— Да.

— У вас чуткий сон?

— Что вы имеете в виду?

— Крепкий или легкий?

— Легкий, — ответила девушка.

Он бросил на Бетти разгневанный взгляд, она улыбнулась и пожала плечами.

Я спросил его:

— У Фредди есть другой комплект ключей?

— Нет, насколько мне известно.

— Хорошо. Спасибо.

Де Висделу нахмурился; теперь он держал сигарету в уголке рта в вычурной манере Франклина Рузвельта.

— Это что, так важно, мистер Геллер?

— Да. Это значит, что Фредди не мог воспользоваться «Шевроле» без того, чтобы проникнуть в вашу комнату и вынуть у вас из кармана брюк ключи.

— А... но он, конечно, этого не делал.

— Это разбудило бы Джорджи, — подтвердила Бетти.

— Понятно, — сказал я. — Между прочим, перед вами — Эрл Стенли Гарднер, знаменитый автор детективов. Он освещает это дело в «Хирст».

Лицо де Висделу вытянулось, а глаза Бетти загорелись. Он выглядел так, будто собирался захныкать, а она — завизжать от восторга.

— Все, о чем мы говорили, не записывалось, — сказал я. — Но, я уверен, ему хотелось бы устроить с вами интервью.

— Правильно, ребята, — подтвердил Гарднер.

Девушка схватила де Висделу за руку; кошка на ее коленях казалась уставшей от ласк.

— О, Джорджи, мы ведь можем согласиться?

— Мы обсудим этот вопрос, — пообещал маркиз.

— Я остановился в «Ройал Виктория», — сказал Гарднер. Он написал что-то в своей записной книжке и вырвал страницу. — Вот номер моего телефона.

Бетти радостно схватила листок и, оставив де Висделу с его сигаретой и кошкой сидеть на диване, проводила нас до двери. Прощаясь, девушка дотронулась до моей руки. От нее приятно пахло духами.

— Заходите еще, мистер Геллер.

Я не мог понять, заигрывает ли она со мной, или это просто было проявлением ее энергичной натуры. В любом случае, я не обратил на происшедшее особого внимания.

В отличие от графа и его кузена, я давно завязал назначать свидания несовершеннолетним.

Глава 13

При лунном свете молчаливая и неподвижная Марджори Бристол казалась прекрасной, как античная статуя. Но если она и была шедевром искусства, то скульптором был Бог.

Я остановил принадлежащий де Мариньи коричневый «Шевроле» на усыпанной гравием автостоянке перед соседним с «Вестбурном» загородным клубом, свет в окнах его верхнего этажа свидетельствовал о том, что там еще были посетители. Но поблизости не было ни души, кроме Марджори, стоящей на газоне и, несмотря на включенные фары машины, не мигая смотрящей в мою сторону.

Я позвонил ей сегодня по одному из тех номеров, которые дал мне покойный сэр Гарри, и попросил о встрече. Она казалась смущенной, но согласилась. Мисс Бристол сказала, что ворота «Вестбурна» закрыты, но я могу припарковаться на автостоянке соседнего загородного клуба и зайти на территорию поместья — между ними не было забора. Мы договорились, что она будет ждать меня там.

Я запер «Шевроле» и пошел к девушке, одиноко стоящей в тени пальм. Светила полная луна, в чистом и синем небе мерцали звезды, и было светло, как днем. Слабый бриз наполнял воздух запахом моря. Был прекрасный вечер, если не считать обычной багамской влажности, тяжелой, как шерстяное пальто.

Я почти забыл, насколько она хороша, — на меня смотрели огромные темные глаза с ресницами даже длиннее, чем у де Висделу. Полные чувственные губы, на которых было чуть больше помады, чем нужно, лишь подчеркивали правильность формы ее аккуратного носика.

Синяя униформа исчезла: теперь на ней была белая блузка с короткими рукавами, ситцевая юбка с широким пиратским ремнем и большой пряжкой и сандалии. Я в тот вечер надел футболку и белый костюм: приятно было обходиться на работе без галстука.

Мы посмотрели друг на друга обычными взглядами, но все же почувствовали себя неловко, как незнакомцы при встрече.

— Здравствуйте, мистер Геллер.

— Здравствуйте, мисс Бристол. Спасибо, что согласились прийти.

Она махнула рукой, и деревянные браслеты загремели на ее запястьях.

— Дом сэра Гарри... он сейчас закрыт, а леди живет у своих друзей. Но мы можем пойти в мой коттедж.

— Отлично, если только это не... неудобно для вас, мисс Бристол.

Она нежно улыбнулась.

— Я доверяю вам, мистер Геллер. Я знаю, вы — честный человек.

Что-то новенькое.

— Но, может, вы считаете меня не очень честной... — Она смотрела себе под ноги. — Я ведь обещала никому не говорить, что вы — детектив.

— А потом сказали Нэнси де Мариньи?

Она кивнула.

— Я подумала, она должна знать. Ведь они убили ее отца.

— "Они"?

— Я не знаю, кто они. Но я думаю, это сделал не мистер Фред. Он способен на разные вещи, но он — не убийца.

— Может, вы и правы. А где ваш коттедж?

Она указала рукой.

— Сразу за теннисными кортами. Так вы не сердитесь на меня?

— Нет. Хотя, похоже это была ваша идея, — заставить меня работать на Нэнси.

Мы направились в сторону теннисных кортов. Шорох шевелящихся на ветру листьев и шум прибоя звучали в ночи, как медленная музыка. Партию удачных инструментов исполняли деревянные браслеты мисс Бристол.

— Что ж, может, это и была моя идея, — робко сказала она. — Просто я думала, надо что-то делать... я знала, что сэр Гарри заплатил вам столько денег, а вы работали всего один день...

— Моя карибская совесть. Вы ведь католичка, мисс Бристол, или, может, посещаете английскую церковь?

— Ни то, ни другое. Я — методистка.

— А... Что ж, как бы то ни было, вашим следующим христианским поступком могла бы стать небольшая помощь мне.

Я думал, она улыбнется, но ее лицо оставалось напряженным.

— Я сделаю все, чтобы помочь найти убийц сэра Гарри, — сказала она. — Я знаю, это был грубый человек, но ко мне он всегда был добр и справедлив.

— Вы упомянули о его «убийцах» во множественном числе. Почему вы думаете, что их было несколько?

Ее большие наивные глаза стали еще больше.

— Я видела комнату сэра Гарри. Неужели вы думаете, это мог сделать один человек?

Конечно, я так не думал. Меня поразило другое: возможно, сейчас мы шли по той же дорожке, что и убийцы. Наверняка они подъехали к «Вестбурну» на машине и припарковались у загородного клуба.

Ее коттедж оказался маленьким белым отштукатуренным домиком с типичными для Нассау ставнями и пирамидальной черепичной крышей. Фасад выходил на пляж, начинавшийся прямо от травы и песка на лужайке перед ее домом. При лунном свете песок казался почти белым, а сероватое море отсвечивало голубым.

— У меня на плите стоит чайник, — объявила она. — Не хотите ли чашечку чая?

— Хорошо бы, — сказал я.

Она открыла дверь, и мы вошли. Внутри было очень чисто: коттедж состоял из комнаты и ванной; оштукатуренные стены покрашены в бледно-розовый цвет; на деревянном полу — синий с белым овальный коврик. Справа от входа располагалась небольшая кухня, а слева стояли туалетный столик, тумбочка с радиоприемником и обтекаемой формы часами. Но кровати нигде не было видно. Правда, слева от двери находился отделанный ореховым деревом металлический шкаф. Я знал, что было в нем: сам столько лет спал на раскладушке в своем офисе.

Еще в комнате было несколько ротанговых стульев и четыре табуретки, стоявшие вокруг круглого стола посередине. В вазе в центре стола стояли белые, желтые и розовые цветы. Самодельный книжный шкаф под окном, у дальней стены, был набит книгами; в основном дешевыми изданиями по 25 центов за штуку. Книжный шкаф и его содержимое являлись, пожалуй, единственной (не считая цветов) вещью, говорившей о характере владельца жилища. Другими словами, передо мной была типичная комната для слуг, хотя и довольно милая.

Мисс Бристол предложила мне присесть за круглый стол и принесла чай.

На столе лежала раскрытая книга: «Благодатная земля» Перла Бака, прочел я на обложке.

— Это о Китае, — пояснила она, наливая мне чай в маленькую чашку и ставя перед мной тарелку с оладьями.

— Неужели, — спросил я и взял одну из оладий. — Что, опять с мясом мидий?

Она улыбнулась, присела и налила себе чаю.

— С бананом. Вам ведь уже надоели мидии?

— Еще нет. О, это вкусно.

— Спасибо, мистер Геллер.

— Как насчет того, чтобы называть друг друга «Марджори» и «Нат»?

Она посмотрела себе в чашку, робко улыбнулась и сказала:

— С радостью, Натан.

— И я рад, Марджори. Но вы можете говорить «Нат», если хотите. Так меня зовут друзья.

— Мне больше нравится «Натан». Это... более музыкально.

Еще одна новость.

— Марджори, я знаю, вы не работали той ночью...

— Когда убили сэра Гарри? Я работала до десяти вечера. Сэр Гарри и мистер Кристи играли в шашки, когда я уходила.

— А Сэмьюэл... он же сторож... он работал в ту ночь?

Она кивнула.

— Да, он и еще один парень по имени Джим.

— Вы знаете, что полиция до сих пор еще не допросила их?

Она снова кивнула.

— Да, они сбежали.

— Я думал, Сэмьюэл работал на сэра Гарри давно и был доверенным лицом.

— Да, был, — она пожала плечами. — Но он сбежал.

Интересно, насколько сильно хотела найти Сэмьюэла полиция. Если она вообще хотела найти его. Ну, я-то точно хотел поговорить с ним.

— Марджори, у Сэмьюэла есть семья или друзья, с которыми вы могли бы связаться?

— Да, друзья в Нассау, семья на Элеутере.

— Вы можете помочь мне встретиться с ним?

Она чуть слышно вздохнула: казалось, ей не хотелось этого делать.

— Если Сэмьюэл не хочет, чтобы его нашли, значит, у него есть на это веские причины.

— Конечно. Поэтому мне и надо поговорить с ним. То, что он видел в ту ночь, может помочь раскрыть это преступление.

Она нахмурила брови, но кивнула.

— Я постараюсь.

— А как насчет того парня по имени Джим?

— Его я почти не знаю. Его наняли совсем недавно, охранять какие-то строительные материалы. К загородному клубу собираются пристраивать новое здание.

— Вы можете узнать, где он скрывается?

— Нет, лучше я помогу вам найти Сэмьюэла. Знаете, Натан, поденные рабочие на этих островах приходят и уходят, нанимаются на один день и даже на один час.

— Но вы попытаетесь?

— Я попытаюсь. Я могу случайно услышать то, чего вы никогда не услышите.

— Конечно, потому мне и нужна ваша помощь.

— Вот, к примеру...

— Да?

— Недавно я услышала кое-что о Лайфорд Кэй.

Она произнесла «Кэй» со своим багамским акцентом: «Ки».

— А что это такое?

— Самая западная оконечность Нью-Провиденс. Это похоже на остров, но это не остров, а... — Она задумалась, а потом улыбнулась, вспомнив слово. — Полуостров. Очень красивый, весь зеленый. Но сейчас его начинают застраивать, знаете ли.

— Застраивать?

— Там строят дома для богатых. Пока на нем одни только пальмы, пляжи и небольшие участки расчищенной земли, но, говорят, скоро там будет и электричество, и телефоны, и водопровод, и роскошные дома.

— И по чьему проекту все это делается?

— По проекту мистера Кристи, конечно.

— Ладно, расскажите мне, что вы услышали о Лайфорд Кэй, Марджори.

— Там есть пристань, а на ней — смотритель. Лайфорд Кэй — частная собственность.

— Понятно.

— Но пока там еще нет ни забора, ни ворот, и на территорию строительства можно въехать на машине. Так вот, смотрителя зовут Артур.

— Он — цветной?

— Да. Натан, я слышала о том, что в ночь убийства, вскоре после полуночи, Артур видел, как к пристани причалила лодка с белыми людьми. Там их ждала машина.

— Все это очень интересно, Марджори.

— Я знаю Артура. Он ходит в ту же церковь, что и я, — в Уэсли Черч, в Грант-тауне. Вернее, провожает туда свою сестру. Я поговорила с ней, и она сказала, что ее брат еще ничего не рассказывал полиции.

Я наклонился вперед.

— А он расскажет вам?

— Я думаю, да. Сегодня, во время разговора с его сестрой, — а она работает в «Б. К.», я выяснила, что наверняка найду его «У Бездельника Уилли».

— Бездельника Уилли?

— Это бар, там, за холмом.

Я поднялся.

— Мы поедем туда вдвоем.

«За холмом» оказалось не просто направлением: так называлась вся местность к югу от стоящего на вершине холма «Говернмент Хаус». Проезжая эту резиденцию герцога и герцогини Виндзорской, я видел, как вдоль дороги тянулись в гору тростниковые крыши лачуг чернокожих бедняков, похожие в темноте на разбитых завоевателей, так и не достигших вершины холма.

У его подножия стали попадаться дома более состоятельных людей, но мерцающие сквозь ставни огоньки свечей говорили о том, что и в них не было электричества. На темных улицах, которыми мы проезжали, не было фонарей, и только лунный свет освещал многочисленные придорожные ларьки с мороженым, стоящие в окружении авокадо и шерстяных деревьев. При таком свете еще сильнее бросалась в глаза невеселая пестрота синих, зеленых и розовых домиков Грант-тауна.

Я не боялся, но мне, белому человеку, стало не по себе: чувство было таким же, как в Чикаго, когда я отправлялся в Бронзевиль на Южной стороне.

— Это вон там, — сказала Марджори, указывая направо. — Дом за забором, видите?

— Да.

Я остановил «Шевроле» перед некрашеным деревянным строением с тростниковой крышей. Над открывающимися в обе стороны, как в салуне, дверями виднелась грубо сколоченная деревянная вывеска с вырезанной ножом надписью: «У Бездельника Уилли». Поблизости не было других машин, но из открытых окон бара доносился смех и обрывки разговоров сидящих в нем людей.

— А это нормально — белому входить сюда? — спросил я.

— Конечно, — ответила она с успокаивающей улыбкой. — Сюда все время заходят туристы. Посмотрите внимательней на вывеску.

Я посмотрел. Под «У Бездельника Уилли» было нацарапано: «Побывайте в Африке на Багамах!»

Только внутри не было ни одного туриста: сплошь черные лица с большими белками глаз, недовольно глядевших на меня, — а, может, на меня с Марджори. Чернорабочие в засаленной рваной одежде толпились у стойки, заказывая бутылки экзотического тропического напитка «Шлитц». Большинство круглых деревянных (без скатертей) столов в этом залитом светом керосиновых ламп дымном мире были пусты, но за одним все же сидел негр с пышнотелой, почти грузной негритянкой и, склонившись над своими стаканами, они исполняли ритуал, не ведавший расовых границ. У задней стены, на которой висели два (видимо африканских) копья, сидел худой, смазливый, черный как смоль молодой негр в широкой белой рубашке и коричневых штанах. Он был необут; негр узнал Марджори, и она кивнула ему. Мы подошли у столу.

— Можно, мы присядем, Артур? — спросила Марджори.

Он немного приподнялся и сделал нервный жест рукой.

— Садитесь.

К нам подошел толстый бармен в фартуке, который когда-то, наверное, был белым, и принял наши заказы. Марджори заказала себе «Гумбэй Смэш», и я последовал ее примеру. Перед Артуром уже стояла бутылка «Шлитца».

Марджори наклонилась через стол.

— Это — мистер Геллер, Артур.

Я протянул ему руку, он посмотрел на нее, как на какой-то посторонний предмет, а потом протянул свою. У него была сильная, но потная рука. На неподвижной маске его лица горели глаза, в которых затаились настороженность и испуг.

— Мистер Геллер пытается помочь мистеру Фреду, — объяснила она.

— Мистер Фред — хороший господин. — Артур говорил густым приглушенным баритоном. — Мой кузен, он работает на него.

Я сказал:

— Я хочу узнать, что вы видели на Лайфорд Кэй в ту ночь, когда убили сэра Гарри.

— Я работал тогда в ночную смену, — сказал он. — Вообще, я должен заступать на работу в десять часов. Я собирать губки, чтобы они не испортились...

Я попытался направить разговор в нужное русло:

— Что вы видели той ночью, Артур?

Он покачал головой.

— Это была плохая ночь, мистер. Шторм, он сотрясать остров. Вдруг я видеть дорогуя моторнуя лодка подплывай и причаливай около часа ночи. Двое белый господин, таких больших, вылезли из лодка, кто-то еще один в ней, он остался в этот шикарный лодка. Она сильно качаться, сэр. Я думал, может утонуть, сэр.

— Вы подошли к ним? Ведь Лайфорд Кэй — частная собственность, так?

— Да, но эти люди был белый. И я не знать, что им нужно было, в такой шторм, — и не хотеть узнавать.

Он философски пожал плечами.

— Говорят, странный вещи случаться в часы страсти.

— В часы страсти? — спросил я.

— На этих островах так называют время с полуночи до рассвета, — терпеливо объяснила Марджори.

Бармен принес наши напитки, я дал ему доллар и велел оставить сдачу себе. «Гумбэй Смэш» оказался ромом, разбавленным ананасовым соком.

— Дождь лить как из ведра, — продолжал Артур. — Один белый господин поскользнулся и ронять свои волосы.

— Свои волосы?

— Его шляпа отлетать в сторону, а с ней и волосы. Они намокать под дождем. — Артур засмеялся. — Он бежать за ними, как кролик.

Значит, у одного из мужчин был парик.

— А вы не заметили чего-нибудь особенного в его внешности?

— Что?

— Может, он как-то странно или необычно выглядел? Он, или другой человек?

Его глаза сузились.

— Дождь так и лил, сэр. Но они пройти мимо моей сторожки. Я смотрел в окно. Тот парень, который ронять волосы... у него были небольшие усики, а нос — переломан. Другой парень... он был толстый, со шрамом на щеке.

Что-то кольнуло у меня в затылке.

— С каким шрамом, Артур?

Он провел пальцем неровную линию в воздухе.

— Как молния в небе, сэр. Через всю щеку.

Господи Боже, да это были телохранители Мейера Лански, сидевшего за его столом в «Билтморе»!

— Их ждала машина. Они вернулись назад через час, может, чуть больше. Влезли в лодку, и уплыли назад, в шторм. Сумасшедшие — плавать в такие волны!

— А что это была за машина, Артур? Вы разглядели водителя?

— Нет, водителя я не видел. Как называется такая большая машина, где много сидений?

— Лимузин? — спросила Марджори.

— Точно, это был лимузин.

— А вы случайно не запомнили его номер? — спросил я.

— Нет.

Я и не рассчитывал, что мне повезет.

— А это не мог быть лимузин мистера Кристи? — спросила Марджори. Потом, повернувшись ко мне, она сказала: — У мистера Кристи есть такая машина.

— Может быть, — сказал Артур. — Это была похожая машина. Но я не разглядел водителя. Понимаете, я не думал об этой машине столько, сколько об эта лодка, причаливший к Лайфорд Кэй. Я думать, может, эта лодка не место здесь. Поэтому я записывать ее регистрационный номер и название.

Я улыбнулся.

— Вы — молодец, Артур. Может, вы случайно запомнили это название и номер? Или они у вас с собой?

— Нет. Но я их записал.

— Хорошо. Очень хорошо... Вы показывали их кому-нибудь? Или говорили кому-нибудь, — мистеру Кристи, например, — о том, что вы видели той ночью.

Он вытер мокрое горлышко бутылки пальцем и покачал головой.

— Нет, я подумать, может, это был мистер Кристи в тот машина, а ему могло не понравится, что я спрашивать.

— Ты же говорил своей сестре, Артур, — напомнила ему Марджори.

— Ну, я сказал нескольким друзьям. Наверное, так это узнали и вы.

— Но никому, на кого вы работаете? — спросил я.

— Нет. Чем больше я думать об этом, тем меньше мне хотеться поднимать шум. К тому же... сэра Гарри убивать как раз в ту ночь. Это заставлять думать.

Это точно.

Я опустил руку в карман моих брюк и вынул ее вместе с банкнотой в пять долларов. Я вручил ее Артуру, который с благодарностью взял деньги.

— Я работаю вместе с юристом по фамилии Хиггс, — сказал я ему. — Он захочет взять у вас показания.

Он нахмурился.

— Что это?

— Ваше заявление о том, что вы видели.

— Ну, я не знать, сэр...

— Послушайте, вы получите еще денег. Как насчет сотни баксов, а, Артур?

Артур усмехнулся.

— Это другое дело, сэр.

Я засмеялся.

— Вот и отлично. Но пока помалкивайте обо всем этом. Я с вами свяжусь.

— Я буду нем, как рыба, сэр.

— Я хотел бы посмотреть на этот Лайфорд Кэй... Сделать рекогносцировку. Хотите, я подвезу вас на работу прямо сейчас, а заодно и все там посмотрю?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Нет, спасибо, мистер, но у меня есть велосипед. В любом случае, мне надо время, чтобы найти тот листок, на котором я записать тот номер и название.

— О'кей, тогда как насчет того, чтобы встретиться со мной завтра ночью, на пристани? Вы заступаете на работу в десять, правильно? Встретимся в одиннадцать, идет? Вы успеете подготовить для меня вашу информацию, а я — договориться с Хиггсом о вашей встрече у него в офисе через два дня.

— Идет. Только назначайте встречу после обеда — по утрам я спать.

— Нет проблем, Артур. И держите рот на замке.

— Обязательно, — пообещал он и снова улыбнулся, на этот раз первым протягивая мне руку. Я пожал ее, и вместе с Марджори направился к выходу. Теперь мы едва удостоились беглых взглядов черных завсегдатаев. Толстый бармен, которому я дал на чай, правда, махнул рукой.

На обратном пути — в гору и с горы — Марджори спросила:

— Что все это, по-вашему, значит, Натан?

— Я не уверен. Возможно, ничего. А может быть, все.

— Те люди, которых видел Артур, — они могли быть убийцами?

— Да, но мне придется дать вам тот же совет, что и Артуру: никому ни слова.

Я оставил машину на стоянке у загородного клуба и пошел проводить Марджори до ее коттеджа. Время от времени наши руки соприкасались, и мы нервно отдергивали их только для того, чтобы через мгновение соприкоснуться опять. Оба шли молча: неожиданно, когда деловая часть нашей встречи была завершена, мы почувствовали себя неловко.

Я как раз собирался сказать Марджори «спокойной ночи», стоя на ступеньках крыльца ее коттеджа и чувствуя себя тинэйджером в конце первого в жизни свидания, как что-то быстро перебежало песочную дорожку и до смерти перепугало меня.

Она рассмеялась.

— Да это просто краб-песчаник.

Я вытер пот со лба.

— Я знаю.

В ее глазах появилось участие; она дотронулась до моего лица своими нежными пальчиками, будто пробуя, нет ли у меня жара.

— Вы расстроены. Вы выглядите больным... Что случилось?

— Ничего.

— Что-то случилось. Скажите мне.

— Мне нужно немного пройтись. Глубоко подышать.

Она дошла со мной до пляжа, наши ноги увязали в песке. Монотонный шум прибоя и лунный свет успокоили меня.

— Ну вот, уже все в порядке, — сказал я.

Я не знал, как объяснить ей, что последний раз крабы перебегали передо мной дорожку, когда я лежал в воронке от минометной мины на другом тропическом острове и ждал, когда придут японцы и прикончат меня вместе с остатками нашего патруля.

Марджори вложила свою горячую руку в мою; она была сейчас так близко, глядя мне прямо в глаза. Можно было утонуть в ее огромных глазах, и я почувствовал, что тону.

Я остановился, увязая в песке, и она остановилась тоже, и я заглянул ей в глаза, спрашивая разрешение, прежде чем обнял и поцеловал ее — нежно, но не слишком.

О, эти губы; они были мягкими и сладкими, они сказали мне, что она чувствовала, без слов. Все еще дрожа в моих объятиях, Марджори взглянула мне через плечо.

— Мы пришли к «Вестбурну».

В ореоле лунного света прямоугольник дома, где умер сэр Гарри, четко выступал на фоне синего неба. Мы стояли с ней там же, где я разговаривал с Оуксом в первый день.

— Нам надо возвращаться, — сказала она.

Я ответил «конечно» и проводил ее до дома. Прежде чем девушка с привычной легкой улыбкой скользнула внутрь, я быстро поцеловал ее на прощанье.

И мы оба знали, что для нас нет пути назад.

Глава 14

За Роусон-сквер, позади угрюмой статуи королевы Виктории и розовых зданий с белыми колоннами и зелеными ставнями, которые она охраняла, перед вереницей административных зданий (почта, штаб пожарной команды и Верховный суд) была другая площадь. Посреди нее зеленела лужайка, на которой рос буйно раскинувшийся древний эриодендрон — прекрасное шерстяное дерево, ствол которого пробивался к небу сквозь волны веток и листьев, — удивительное чудовище, будто перенесшееся сюда из «Белоснежки» Диснея. В тени его листвы спасалась от полуденной жары толпа людей, высыпавших из суда: судьи в мантиях и париках, полицейские, белые и черные граждане — истцы, ответчики и свидетели. Без сомнения, они обсуждали свои дела, репетируя показания.

Рядом с желтым зданием суда, над которым, на фоне голубого багамского неба, полоскался «Юнион Джек», находилось розовое здание с зеленой верандой, белыми ставнями и синим викторианским фонарем над проходной: полицейское управление.

Кабинет Линдопа располагался на втором этаже, и белый, одетый в хаки секретарь полковника провел меня прямо к нему. Длиннолицый старший инспектор кивнул, не вставая из-за своего стола, и указал мне на стул перед собой.

Этот маленький кабинет с парой карт на стене и несколькими деревянными шкафами с делами ясно говорил о том, как мало значил пост главного полицейского Нассау. Это, конечно, не оправдывало приглашение герцогом двух олухов из Майами проваливать дело.

— Вы хотели видеть меня, полковник? — спросил я.

Из открытого окна за его спиной тянуло прохладой; на потолке лениво вращался вентилятор. Линдоп не смотрел на меня.

— Да. Спасибо, что пришли. Мистер Геллер, Генеральный прокурор Хэллинан попросил меня... разъяснить вам вашу роль в деле де Мариньи.

— Разъяснить мне мою роль? Что это, черт возьми, значит?

— Это значит, — подчеркнуто терпеливо сказал он, — что мистер Хэллинан хочет, чтобы вы поняли, зачем вы здесь, мистер Геллер.

Я засмеялся.

— Вообще-то, полковник, мне глубоко плевать, чего хочет Хэллинан. Это не его дело — разъяснять, чем мне нужно заниматься: он — представитель обвинения. Я же работаю на защиту, помните?

Теперь он взглянул на меня: его глаза не говорили ничего.

— Мистер Геллер, мне было поручено сообщить вам, что вам категорически запрещается искать какого-либо другого подозреваемого, кроме графа де Мариньи.

Я поморщился и покачал головой.

— Что-что? Не понял, о чем вы?

Он вздохнул и начал постукивать карандашом о стол.

— Позиция обвинения заключается в том, что, раз один человек уже обвинен по этому делу, будет... неправильным искать другого виновного до тех пор, пока ему не будет вынесен оправдательный приговор.

Я почувствовал себя так, будто меня с размаху ударили по голове пирогом; не особенно свежим, между прочим.

— Вы говорите, что я не должен искать настоящего убийцу сэра Гарри Оукса?

Он пожал плечами.

— Такова позиция мистера Хэллинана. Вчера вы направили мне в управление просьбу...

— Да, конечно. Я знаю, сейчас, во время войны, вы ведете учет всех лиц, приезжающих сюда или уезжающих из Нассау, регистрируя дату прибытия и отъезда. Я хотел бы взглянуть на эти данные.

— Ваша просьба отклонена.

Я пододвинулся на край стула, изо всех сил стараясь сдерживаться.

— Могу я узнать, почему?

— Это не имеет отношения к расследованию.

— А по моему мнению, имеет.

— Ваше мнение, мистер Геллер, мало чего стоит в Нассау.

Тут я чуть не разразился, но сдержался, взглянув на него. В выражении его лица была странная смесь отвращения и симпатии, так что я лишь откинулся на спинку стула и сказал:

— Вам ведь все это нравится не больше моего, а, полковник?

Линдоп ничего не ответил; его глаза по-прежнему изучали карандаш, которым он постукивал по столу.

— Ладно, где наши Фрик и Фрэк?

Он понял, кого я имею в виду.

— Капитан Мелчен на своем боевом посту. Капитан Баркер улетел в Нью-Йорк для консультации с дактилоскопистом.

— Я думал, Баркер — сам эксперт по отпечаткам пальцев.

Он вопросительно поднял, а потом опустил брови.

— Конечно, вы понимаете, — сказал я. — Какое это для вас оскорбление. Конечно, ваш департамент невелик... и, может, идея пригласить кого-нибудь работать с вами или даже вести это дело здесь самостоятельно и была неплохой. Но почему не кого-нибудь из Скотланд-Ярда, черт возьми? Здесь же британская колония. А если невозможно пригласить кого-то из Англии из-за войны, ладно, есть еще ФБР. Но приглашать пару клоунов из Майами? Как вы можете с этим мириться, Линдоп?

Я встал и оттолкнул стул, сокрушенно качая головой.

— Мистер Геллер, — сказал он, глядя на меня взглядом побитой собаки. — Есть пределы того, что я могу сделать.

— Хорошо, я скажу вам, что вы можете сделать. Я думаю, в доме Оукса убийцы использовали сварочную горелку или что-то типа огнемета. Ну, проследить огнемет будет не очень тяжело... это мог быть какой-нибудь сувенир времен первой мировой войны. Но сварочную горелку не так уж легко найти на таком острове, как ваш, кроме, пожалуй, одного места: места, где идет строительство. На строящихся аэродромах, например. И если я не могу проверить это сам, это должны сделать вы.

Он задумался.

— Хорошо, я учту это.

— Спасибо.

Я был уже на полпути к двери, когда он мягко окликнул меня.

— Мистер Геллер... прежде, чем вы уйдете, зайдите и поздоровайтесь с капитаном Сирзом.

— С капитаном Сирзом?

— Его кабинет — через две двери по коридору. Он — инспектор, отвечающий за транспорт. Я думаю, у него есть кое-какая интересная информация касательно ночи убийства.

Я усмехнулся.

— Это намек, полковник?

— Что ж, скажем так: вы можете упомянуть мое имя в этой связи, но только перед капитаном Сирзом, и ни перед кем другим.

— Ясно, — сказал я. — Вы — в порядке, полковник.

— Всегда мечтал быть «в порядке», — сухо сказал он и махнул рукой в сторону двери. Наше интервью было закончено.

Сирз сидел в своем кабинете — почти таком же, как у Линдопа, только в нем висело побольше карт на стенах; в некоторых торчали булавки; карты были разбиты на участки патрулирования. Сирз сразу увидел меня.

— Закройте дверь, — сказал он, и я закрыл.

Коренастый, плотного телосложения англичанин с маленькими серовато-стальными глазами под пучками черных косматых бровей, Сирз поднялся мне навстречу, протягивая руку, и я пожал ее. Он сел, предложив мне сделать то же.

Его темные волосы были зализаны назад; сжатый рот напоминал тонкий шрам. Он обладал властными, уверенными манерами человека, заставляющего исполнять свои приказы.

— Вы — Натан Геллер, детектив, — сказал он.

— Вы — капитан Сирз, который видел что-то интересное в ночь убийства Оукса, — сказал я.

Я был удивлен, когда он улыбнулся, услышав сказанное. Его губы не разжались, но все же это определенно была улыбка.

— Да, это я, — сказал Сирз. — И я действительно кое-что видел. Я прошу вас, мистер Геллер, передать мистеру Хиггсу, что я хочу и готов выступить свидетелем защиты.

— А почему?

— Потому, что я видел что-то, крайне важное для защиты; потому что это мой долг — блюсти справедливость. А еще потому, что меня тошнит от топорных методов расследования, проводимого американцами. Я не имел в виду вас, сэр.

— Да, глядя на этих ребят, понимаешь, почему американских полицейских зовут копами.

Теперь он тихо засмеялся и доказал, что у него есть зубы.

— Вы потрясающе непретенциозны, мистер Геллер, — спокойно сказал он.

— Я рад, что вы заметили это. Так что вы видели?

— Честно говоря, я предпочел бы рассказать это мистеру Хиггсу.

— Очень хорошо, но я работаю на него. Нам все равно придется поговорить, рано или поздно, и лучше — прямо сейчас.

Он кивнул, его глаза сверкнули из-под мохнатых бровей.

— Хорошо.

Сирз откинулся назад на своем стуле. Ветер шелестел листьями эриодендрона на площади, которую было видно из окна за его спиной.

— Когда я уезжал из управления в ту ночь, вскоре после полуночи, был сильный дождь... Только что прошел ураган.

Он поехал в центр по Бэй-стрит и только свернул на Джордж-стрит, как заметил лимузин, тоже поворачивающий с Мальборо-стрит на Джордж-стрит.

— На переднем сиденье сидел Гарольд Кристи.

— Не может быть!

— Может. Когда наши машины разъезжались, мы были ярко освещены: теперь на Бэй-стрит электрические фонари.

— Кристи был за рулем?

— Нет, за рулем сидел другой человек.

— Вы узнали водителя?

— Нет. Это мог быть белый или цветной, мужчина или женщина. Но я отчетливо видел Кристи — мы ехали со скоростью не больше пятидесяти миль в час.

— У Кристи есть лимузин, — сказал я. — Вообще-то, он говорит, автомобиль стоял в ту ночь у «Вестбурна». Это могла быть его машина?

— Да. По правде говоря, мистер Геллер, я не смог бы опознать ее, и не запомнил номера. Не было никаких причин записывать его.

— Но вы уверены, что видели именно Кристи?

Он терпеливо улыбнулся.

— Я знаю Гарольда еще со школы. Я знаю его всю мою жизнь.

Сирз говорил убежденным голосом, отчетливо произнося каждое слово.

— Это был Гарольд Кристи. Без сомнения, в ту ночь он был в центре Нассау.

— И в какую сторону он ехал?

Капитан пожал плечами.

— Он мог направляться к «Вестбурну».

— Я еще не очень хорошо ориентируюсь в географии Нассау... Когда Кристи свернул с Мальборо-стрит, он мог ехать от пристани?

Сирз кивнул.

— Он мог взять пассажиров у «Причала принца Джорджа», если у кого-нибудь хватило бы глупости выйти в море в такой шторм.

Но, по словам Артура, часом позже лимузин забрал двух человек с Лайфорд Кэй, пришвартовавшихся там, несмотря на шторм. Мог Кристи сначала захватить кого-то в городе, возможно с «Причала принца Джорджа», а потом направиться на Лайфорд Кэй и посадить там в машину двоих людей, похожих на охранников Мейера Лански, которых я видел в «Билтморе»?

Когда я уходил, капитан Сирз вдруг сказал:

— Кстати, на вашем месте, мистер Геллер, я бы почаще оглядывался.

— Что вы хотите этим сказать?

Но он лишь усмехнулся и покачал головой, показывая, что и так сказал больше, чем должен. Я поблагодарил его за мужество и честность, и направился на Бэй-стрит. Пришла пора встретиться с Гарольдом Кристи, к которому у меня уже накопилось несколько вопросов, особенно в свете телефонного разговора со Штатами, который у меня состоялся утром.

Я застал Элиота Несса за завтраком в его доме в Вашингтоне. Мы были знакомы с ним много лет и, я полагаю, то, что во время своей войны с Аль Капоне Элиот считал меня одним из тех немногих копов, кому он мог доверять, говорит кое-что о честности чикагских полицейских. В былые дни я поставлял ему информацию, а после того, как я занялся собственным делом, уже он стал моим человеком в полиции.

И он по-прежнему был им, хотя давно уже не работал в Департаменте Юстиции. Удачная деятельность на посту директора службы общественной безопасности Кливленда позволила ему получить повышение и стать исполнительным шефом Федерального Агентства по обеспечению безопасности и защите населения. Это означало, что в то время он был ведущим полицейским США по антисоциальным преступлениям.

— Еще борешься с В. Д.? — спросил его я.

— Вовсю, — ответил он.

— Говорят, у Аль Капоне сифилис.

— Это его проблема, — сказал Элиот. — Послушай, в следующем месяце я буду в Чикаго с проверкой окрестностей военных заводов. Увидимся тогда?

— Нет. Я звоню тебе из Нассау.

— Из Нассау? Ты имеешь в виду, с Багам? Только не говори мне, что ты вляпался в дело Оукса.

— Как хочешь. Но это правда.

Он засмеялся.

— А все говорят, что это я — ищейка, жаждущая популярности у газетчиков.

— Конечно, ты. Мне на этот раз будет не до газет.

— Почему это?

Герцог Виндзорский пригласил в Нассау пару Майамских копов для расследования дела, и они считают, мой клиент де Мариньи просто создан для петли.

— Это тот, на кого ты работаешь? Тот скользкий граф, о котором я читал?

— Тот самый. Он — совершенный осел, но мне чем-то нравятся такие.

— Может, просто у вас много общего?

— Спасибо, Элиот. Твое мнение для меня бесценно. Вообще-то, фактически, я работаю на его жену.

— Я видел фотографию в газетах. Она — ничего.

— Пока ты борешься с социальными пороками, Америка в надежных руках, Элиот. Так вот, насчет этих майамских копов... я хочу попросить тебя сделать пару звонков для меня... проверить их биографию.

— Конечно, как же иначе, ведь ты — налогоплательщик и герой войны.

— Еще я покупаю государственные облигации. Их имена — Джеймс Баркер и Эдвард Мелчен, оба капитаны. Баркер выдает себя за эксперта по отпечаткам пальцев, хотя я сомневаюсь, что он знает, сколько пальцев на руке у среднестатистического американца.

— Хорошо, я записал. Имена пока ни о чем не говорят, но я проверю их.

— Знаешь, есть еще один парень, — магнат-торговец недвижимостью, лучший друг сэра Гарри. Он заявляет, что всю ночь проспал в соседней со спальней Оукса комнате.

— Как же, Гарольд Кристи. Я читал об этом.

— Отлично, тоже проверь его, ладно?

— Зачем? — гордо сказал Элиот. — Я и так все о нем знаю.

— Тогда рассказывай! Слушай, а почему, собственно, ты «все знаешь» о короле недвижимости Нассау?

— Потому, что он был по корешам с ребятами Капоне — их правой рукой в Нассау во время сухого закона. Гангстеры Чикаго заказывали поставки нелегального спирта у так называемых «пиратов Бэй-стрит», — так Кристи и сколотил свое состояние. Он сразу стал вкладывать свои грязные деньги в недвижимость.

— Элиот, а у Кристи могли быть дела с синдикатом Восточного побережья?

— Как это «могли»? Они у него были.

— А мог он иметь дело с Мейером Лански?

— Я удивлюсь, если они незнакомы. У Капоне была монополия на поставки из Нассау до 1926-го года, когда пожаловали Лански и Багси Сигел. У них были разборки, но Джонни Торрио удалось помирить их. Ведь в портах Нассау английского и канадского спирта хватало на всех. Еще я помню, у Кристи вроде были какие-то дела в Бостоне. Там у него возникали проблемы с федеральной властью, но я не помню, какие именно. Я это тоже выясню, если хочешь.

— Хочу. Элиот, эта информация очень поможет мне.

— Тогда и ты окажи мне услугу.

— Какую?

— Пользуйся презервативом. Помогает снизить статистику антисоциальных преступлений.

— Черт, Элиот, один на мне прямо сейчас. После того как я увидел, какой у тебя был понос в учебном лагере для новобранцев, я его никогда не снимаю.

Лестница вела к стеклянной двери, на которой было написано «Г. Дж. Кристи, торговля недвижимостью, Лтд.», судя по шуму, доносящемуся из-за двери, за ней, по меньшей мере, шло собрание Торговой палаты. Когда я зашел внутрь, то оказался в большой приемной со стульями вдоль стен, заполненными всевозможными сливками багамского общества: представительные белые бизнесмены в костюмах-тройках сидели напротив босоногих негров; благопристойная англичанка неуютно ежилась рядом с молодой негритянкой в ярком цветастом облегающем платье. Разница состояла только в том, что белые — американцы и англичане — все время беседовали друг с другом; иногда кто-то из них поднимался и, оживленно говоря что-то, подходил к одной из секретарш: к хорошенькой молодой, сидевшей за столиком слева, или к более почтенной по возрасту даме, сидевшей справа; негры же — мужчины и женщины — робко сидели, положив руки на колени и опустив глаза. Секретарша с пулеметной скоростью отвечали на телефонные звонки («Да, сэр Фредерик, мистеру Кристи уже принесли текст проекта», «У вас крыша протекает? Я сообщу мистеру Кристи», «Нью-Йорк? Я узнаю, не занят ли он...»), а их белые ассистенты молниеносно выбегали из двух кабинетов, находившихся по обе стороны от другой стеклянной двери с табличкой «Г. Дж. Кристи», чтобы поговорить с наиболее нетерпеливыми посетителями.

Но никто из них, однако, не был так нетерпелив, как ваш покорный слуга, потому что я не стал разговаривать ни с одной из суетящихся секретарш, а просто прошел мимо них, прямо в кабинет Кристи.

Лысая невзрачная жаба в помятой одежде нахмурилась, глядя на меня из-за стола: Гарольд Кристи разговаривал по телефону и не сразу узнал меня. Но когда делец вспомнил, кто я, на его лице появилось озадаченное выражение, а потом он нахмурился еще больше.

— Мистер Кристи... прошу прощения, — раздался почтительный голос из-за моего плеча. — Боюсь, этот джентльмен сразу прошел...

— Все в порядке, Милдред, — сказал Кристи, жестом отпуская ее.

Старшая из секретарш посмотрела на меня, я мило улыбнулся ей, и она закрыла позади меня дверь. Кристи сказал в трубку:

— Извините, сэр Фредерик, мне придется перезвонить вам.

Его личный кабинет не был особенно большим или роскошным: у побеленных стен стояли деревянные шкафы с документами, на самих стенах висели выполненные на тоновой бумаге фотографии красивых зеленых багамских угодий, которыми, несомненно, он владел, или которые продал когда-то; фото в рамках, изображающие его самого с герцогом Виндзорским, Оуксом и другими багамскими шишками; какие-то сертификаты — свидетельства процветания его бизнеса. Стол из красного дерева, за которым он сидел, был, однако, большим, почти огромным, и стоял на восточном ковре. За спиной Кристи находилось открытое окно, а за ним шумела Бэй-стрит. В кабинет долетали голоса, стук копыт лошадей, звон колокольчиков и гудки автомобилей.

— Мистер Геллер, — сказал Кристи, поднимаясь. — Я понимаю срочность той работы, которой вы занимаетесь. Но я — занятой человек, и вам следовало записаться на прием.

— Я звонил сюда утром. Мне сказали перезвонить завтра.

— Ну, так надо было перезвонить. Чтобы попасть ко мне, надо сначала записаться — много людей ждет своей очереди. Но если у вас что-нибудь, что мы могли бы решить быстро...

— У меня всего несколько вопросов, которые я хотел бы задать вам. Таким образом мы сможем раскрыть убийство сэра Гарри.

Его лицо было непроницаемым.

— А я думал, его уже раскрыли.

— Вы имеете в виду арест де Мариньи? Не думаю, что он убийца. По-моему, арест Фредди больше поднимает вопросы, чем отвечает на них.

— Почему это?

— Ну... слишком неопределенны мотивы убийства, к примеру. Вы же знаете, что сэр Гарри изменил свое завещание, и наследница, Нэнси, не получит больших денег до достижения тридцатилетнего возраста.

— Я этого не знал, но я не верю, что оно было официально заверено.

— Нэнси говорит, отец сказал ей об изменении завещания за несколько месяцев до смерти. Зачем тогда де Мариньи понадобилось убивать сэра Гарри? Что он выигрывал?

— Мистер Геллер, даже если допустить, что вы правы, отношения между Фреддом и сэром Гарри всегда были... как бы это помягче выразиться... весьма натянутыми.

— Зато вы и Фредди были друзьями, не так ли? Он ведь приглашал вас к себе на вечеринку в ночь, когда произошло убийство, и вы отказались, сказав, что поужинаете с сэром Гарри, так?

— Конечно, нет.

— Мне сказал об этом Фредди.

— Он лжет.

— А что вы делали в центре Нассау в полночь, в ночь убийства? Я думал, вы всю ночь были в «Вестбурне».

Он раздраженно выпрямился. Его глаза под мохнатыми бровями, будто запорошенные пылью, отчаянно заморгали.

— Я был в «Вестбурне», всю ночь. Всякий, кто говорит, что видел меня где-то еще — проклятый лжец. Кто вам это сказал?

Я пожал плечами.

— Так, случайно услышал. Знаете, даже такой иностранец как я может кое-что услышать здесь, в Нассау. Кстати, вы не знаете человека по фамилии Лански? Мейер Лански?

Он перестал моргать. Его взгляд стал холодным и тяжелым. И еще немного испуганным.

— Нет, — сказал он. — Это имя мне незнакомо. Мистер Геллер, я — занятой человек, и поэтому...

— Еще несколько вопросов, мистер Кристи...

— Нет, — сказал он, нажимая на кнопку селектора внутренней связи. — Хватит. Я бы не хотел больше разговаривать с вами — ни сегодня, ни когда-либо. Сэр Гарри Оукс был моим ближайшим другом, и я не собираюсь помогать человеку, который его убил.

— И кто же этот человек?

— Фредди де Мариньи, конечно! Милдред, проводите мистера Геллера.

Что ж, в любом случае, я «задел» его. Опасность состояла в том, что, возможно, я «задел» и Мейера Лански. Если здесь был замешан синдикат Восточного побережья, триста баксов в день были недостаточной платой за такую работу. Я бы не хотел, чтобы мои родственники раньше времени тратились на похороны.

Выйдя на Бэй-стрит, я не спеша направился к «Бару Грязного Дика», не без оснований полагая, что освежающий стаканчик виски оказался бы сейчас кстати. Но едва я двинулся по тротуару, как обнаружил, что подцепил «хвост».

И поразительно заметный «хвост», к тому же.

Белый парень лет тридцати, сильно загорелый, с обычной внешностью. Он был одет в цветастую рубашку туриста и выглаженные брюки со стрелками. На ногах — начищенные до блеска ботинки копа, которым он и был. Туристы должны иметь сандалии и солнечные очки.

Так вот что имел в виду капитан Сирз, советуя мне оглядываться...

Я прошел три квартала, он оставался позади, в полквартале от меня. Если я останавливался, чтобы заглянуть в окно магазина, он делал то же самое. Он был незаметен, как симптомы свинки. Я перешел улицу, прошел три квартала в обратную сторону. То же сделал мой «хвост».

Нырнув в аптеку, я спросил у хорошенькой веснушчатой рыжеволосой девушки за прилавком, есть ли у нее мел.

— Обычный, каким рисуют дети?

— Да, и необязательно цветной.

— По-моему, есть.

— А может, у вас случайно есть и лупа?

— Как у Шерлока Холмса?

— Точно.

Она улыбнулась; на щеках у нее были милые ямочки.

— Я думаю, должна быть.

Я приобрел оба предмета, пока коп размышлял, какую из разновидностей аспирина на соседней полке ему выбрать.

Выйдя на улицу, я заметил ближайший переулок и нырнул туда. Я остановился перед кирпичной стеной того дома, где была аптека, и принялся изучать ее; краем глаза я посмотрел, есть ли поблизости коп.

Конечно, он был.

Я так внимательно изучал стену, будто был художественным критиком, а передо мной находилось творение будущего Пикассо. Потом я вынул из кармана лупу и стал изучать кирпичи с помощью нее.

Время от времени я говорил «гм-м-м» и потирал руки так, будто заметил что-то подозрительное.

В конце концов я нарисовал на стене большой круг, убрал лупу и мел в карман и принялся удовлетворенно потирать руки, улыбаясь моему художеству.

— Да! — громко сказал я. — Да.

«Хвост» остался позади, а я вернулся в «Б. К.» и позвонил Марджори из своего номера.

— Натан, — сказала она. — Прежде чем мы займемся делами сегодня вечером, я буду рада, если вы зайдете поужинать со мной.

Я услышал характерный щелчок в трубке.

— Марджори, это классно. Я буду через полчаса.

— Это немножко рано, но я не возражаю.

— Отлично, увидимся, — сказал я и повесил трубку — по-моему, слегка неожиданно для нее, но меня насторожил тот щелчок. Меня что, еще и подслушивали?

Я снова поднял трубку и набрал какой-то номер наугад.

— Хелло, Уоткинс слушает, — сказал густой английский голос.

— Ни слова больше, — сказал я. — За мной следят. Встретимся у Форта Шарлотты через полчаса. Захватите все с собой.

И я повесил трубку.

По пути к Марджори я проехал на «Шевроле» по Бэй-стрит. Это было не по пути, но мне хотелось посмотреть. Я чуть не задохнулся от смеха при виде полудюжины черных полицейских в своих роскошных мундирах во главе с капитаном Мелченом: они стояли там, разглядывая окружность, которую я нарисовал на стене аптеки.

Когда я проезжал Форт Шарлотты, я подумал, не остановиться ли и не посмотреть на копов, которые соберутся на мое несуществующее рандеву.

Но мне больше хотелось увидеть Марджори Бри-стол.

Глава 15

Я проехал мимо «Вестбурна» и развернулся: прежде чем припарковаться на стоянке у загородного клуба, я хотел убедиться, что избавился от «хвоста». «Хвоста» не было, но все равно, когда я вылез из «Шевроле», то быстро нырнул за пальмы и затаился: я ждал, не подъедет ли кто-нибудь. Никто не подъехал.

Пока я смотрел на шоссе, со мной приключилась одна из тех странных штук, какие иногда случаются: я вдруг подумал, почему это так рано стемнело. Потом я вспомнил, что не снял солнцезащитные очки. Я убрал их в карман футболки — на мне не было пиджака — только брюки и сандалии на босу ногу. Так я больше походил на туриста, чем на детектива. Я думал, может, мне придется кого-нибудь сегодня выслеживать.

На стоянке было только несколько машин, и я прошел мимо них к теннисным кортам. До меня доносился шум океана, и прохладный, но не влажный бриз шевелил листья деревьев, траву и мои волосы. В сумерках пальмы на фоне синеющего неба и поляны поникших к ночи цветов выглядели сверхъестественно красиво. Я был один, но испытывал приятное чувство человека, который не одинок.

Даже сейчас, в сумерках, песок пляжа казался белым; металлического цвета океан мирно катил волны на берег. С минуту я постоял, глядя на него и думая о высадке союзников, которая шла сейчас за этими бескрайними волнами на Сицилии. В сегодняшних газетах папа римский осуждал нас за бомбардировку Рима, но теперь я не мог думать обо всем этом иначе, как о чем-то абстрактном.

Краб перебежал передо мной дорожку, и я отпрянул назад, дрожа. Закрыл глаза. Глубоко вздохнул.

Маленький ублюдок снова напомнил мне все.

Доносящийся из открытых окон коттеджа Марджори запах заставил меня припуститься к нему бегом, как будто я был Ханселем, а она — прелестной ведьмой; а что касается Гретель, что ж, к черту Гретель.

Я стукнул в дверь один раз и стал ждать, пока хозяйка опустит крышки на дымящиеся котелки, в которых, как я предполагал, она готовила. Когда дверь отворилась, было заметно, что она спешила: под цветным платком на лбу ее блестели мельчайшие капельки пока. Но она улыбнулась мне и махнула рукой, приглашая войти. На ней была белая блузка и неадекватно широкая синяя в белую клетку юбка, заворачивавшаяся над множеством нижних юбок, когда она шла к плите.

— Пахнет замечательно, — сказал я, и действительно, аромат пряностей возбуждал. Я сел за круглый стол, где рядом с традиционной вазой с цветами лежали две салфетки.

— Надеюсь, вам понравится, — сказала она. — Я готовила весь день. Основные блюда обычные, но на десерт будет кое-что особенное.

Глядя на ее стройную, грациозную фигуру, пока она колдовала над котелками, я подумал о том, что действительно могло бы стать для меня неплохим десертом.

Но пришлось заставить себя отбросить все распутные мысли: несмотря на воспоминания о сладких поцелуях прошлой ночью, в этот вечер я должен был вести себя как джентльмен. Марджори Бристол была столь же умна, как и красива, ее манеры леди не скрывали ее беззащитности, и я не хотел подвергать ее искушению, сломав расовый, не говоря уже о культурном, барьер между нами.

А может, я не хотел подвергать искушению себя. Дружба, возможно, легкий флирт, — вот каким был предел наших отношений.

— Вы сказали, что вам еще не надоели мидии, — сказала она, наливая мне в небольшую тарелку суп. — И я решила поймать вас на слове.

— Восхитительно, — сказал я, попробовав. Суп был густой, в нем плавали кусочки мяса мидий вместе с ломтиками картошки, помидорами и другими овощами. Мне даже не понадобились щипцы для устриц, которые она положила рядом с тарелкой.

Она больше смотрела, как я ем, чем ела сама, и ее детская улыбка, с которой она следила за моим энтузиазмом, была заразительной. Наполовину разделавшись с супом, она подала к столу закуску: хрустящую жареную рыбу.

— Морской окунь, — сказала она.

Такое не подавали «У Ирландца Билли» в Чикаго. А жаль.

Вторым блюдом оказалась порция риса со специями и луком с помидорами, и ломтиками нежного белого мяса.

— Краб? — спросил я, улыбнувшись.

— Ваш враг, — сказала она. — Я подумала, вам захочется одержать над ним победу.

Я попробовал и сказал:

— Его вкус в сто раз лучше, чем вид.

Она попробовала сама, а потом посмотрела на меня изучающим взглядом; ее большие, с длинными ресницами глаза стали задумчивыми.

— Вы не похожи на человека, который чего-то боится. Почему же такое маленькое создание так действует на такого большого мужчину, как вы?

Я пожал плечами и отхлебнул из своей чашки чаю со льдом.

— Я скажу вам позже, Марджори. Не сейчас, когда мы едим.

Она кивнула, глядя к себе в тарелку; на лице у нее появилось виноватое выражение. Я не хотел, чтобы оно было таким.

— Ой, Марджори, это не тайна, — просто неподходящая тема для разговора за столом. О'кей?

Она снова улыбнулась: «О'кей».

Я попросил ее рассказать о себе, о своей семье. Оказалось, что и ее отец, и мать много лет работали в домах богатых белых вроде Оукса.

— Мой отец... на самом деле не отец мне, — сказала она. — Я люблю его, но... он женился на моей матери, когда она была беременна мной. Мой настоящий отец — какой-то богатый белый человек. Я не знаю, кто он, и я никогда не узнаю этого. Но поэтому я и выгляжу вот так. У мамы тоже светловатая кожа. Папа... тоже не очень темный, поэтому мы живем «по эту сторону стены».

— По эту сторону стены?

— В Грант-таун бетонная стена отделяет нас, мулатов, от тех, кто темнее.

— И на социальной лестнице вы тоже стоите выше, как я понимаю?

Она кивнула.

— У нас хороший дом. Два этажа. Нет электричества и водопровода, и в нем не так удобно, как в «Вестбурне», но, все равно, он довольно милый.

— Вы говорили, у вас есть брат, которого вы хотите послать в колледж.

— У меня две сестры, старшая и младшая. Мэйбл замужем и торгует шляпами на рынке. Милли — горничная в «Б. К.».

— Хотел бы я с ними встретиться...

Она засмеялась и продолжила есть, но почему-то, несмотря на ее раскованность, я почувствовал, что ей не очень-то хотелось бы, чтобы я встречался с ее родственниками.

Я закончил есть второе; мой желудок воспринял его с удовлетворением. Я смотрел, как она маленькими кусочками доедает свою порцию, и думал о том, как она рассказывала о себе, как откровенна была со мной.

— В прошлом году в это время, — сказал я ей, — я был на острове Гуадалканал.

Она наклонила голову.

— Я читала о нем в газетах. Вы были солдатом?

— Моряком. Я был в патруле, и нас отрезали от нашего экипажа. Мы отражали атаки японцев весь день и всю ночь, лежа в песочной воронке от мины. Некоторые из нас погибли, некоторые выжили. Те, кто выжил, были... искалечены. Не обязательно физически. Понимаете?

Она кивнула.

— Этот остров, Гуадалканал, похож на наш. Тоже тропический остров.

— Да.

Она улыбнулась очень нежно.

— И там тоже были крабы...

Я засмеялся и постучал вилкой о свою пустую тарелку.

— Носились вокруг нас как отвратительные бейсбольные перчатки с ногами. Много ног.

— Ну, вы съели его. Вашего врага.

Я дотронулся до ее руки.

— Благодаря вам.

Ее рука была теплой, как ее улыбка.

— Теперь — десерт.

Она прошла на кухню, одела на руку кухонную рукавицу и вынула из духовки противень с двумя большими чашками, наверху которых был крем.

Скоро моя чашка вместе со своим оранжевым, с коричневой корочкой содержимым стояла передо мной; стелящийся, поднимающийся вверх пар манил меня своим ароматом, как танцующая арабская девушка.

Когда я сломал корочку ложкой, из-под нее брызнула оранжево-белая жидкость.

— Кокосовое суфле, — сказала Марджори, очевидно гордая собой. — Осторожно, оно горячее.

Конечно, но ведь это было так вкусно: вкус сладкого суфле с кокосовым молоком, мякотью банана и апельсина и ромом до сих пор у меня на губах...

— Я добавила сюда «Желтой птицы», — сказала она, пробуя суфле.

— Здесь что, еще и птицы?

Она музыкально рассмеялась.

— Нет, «Желтая птица» — это коктейль, смесь бананового ликера и апельсинового сока с вином. Я добавила все это в мое суфле.

— Вы уверены, что не вы готовите в «Вестбурне»?

— Уверена. Их кухарка готовит во много раз лучше меня. Но все же не так хорошо, как моя мама.

После ужина мы сидели на крыльце ее коттеджа и смотрели, как обрушивается на берег прилив и мерцает вода. Мы сидели рядом, но не касались друг друга. Луна выглядела нереальной, похожей на обломок кочерги; казалось, ее можно было сорвать рукой с чистого темно-синего неба. Очень мало звезд подмигивало нам в эту ночь. Линия горизонта казалась бесконечно далекой, хотя я и понимал, что вокруг Нью-Провиденс разбросано бесчисленное количество островов Багамского архипелага с сотнями таких же прекрасных пляжей с белым песком. Но почему-то этот пляж казался мне единственным. На всей Земле.

— Натан, знаете, что беспокоит меня...

— Что? Я что-нибудь не так сказал или сделал?

— Нет! Нет. Кое-что о сэре Гарри.

Она смотрела себе на колени; наверное, она сняла все свои нижние юбки, когда ходила в ванную после ужина, потому что сейчас на ней было синее с белым платье.

— Сэр Гарри вел себя... очень странно... примерно за месяц до своей смерти.

— Странно?

— Он вдруг стал принимать меры предосторожности. Как будто боялся чего-то.

Я засмеялся:

— Ну да, меры предосторожности: спать при открытых окнах.

— Знаю, знаю. Но все же... Он никогда не поступал так раньше.

— Как?

Она вздохнула и задумалась. Бусинки на ее деревянном ожерелье чуть загремели.

— Одну ночь он спал в одной комнате, следующую — в другой, потом — в третьей и так далее. Всегда в разных комнатах.

— Ну... это, конечно, немного странно, но я не думаю, что это обязательно было мерой предосторожности.

— Может быть, но он всегда клал под подушку заряженный пистолет. Это как, тоже не мера предосторожности?

Я выпрямился.

— Да, конечно, вы правы. Это уж — точно мера предосторожности. Что стало с этим пистолетом?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Я видела его на тумбочке в ночь убийства, когда клала пижаму на кровать. Тогда я видела его в последний раз.

— Господи! Это может быть очень важным, Марджори. Что это был за пистолет?

— О, я не знаю. Я плохо разбираюсь в оружии... Я ничего не знаю о пистолетах.

— Это был автоматический пистолет или револьвер?

— А какая разница?

Я кратко объяснил ей.

— Револьвер, — сказала она.

— Калибр?

Она задумалась, потом показала двумя пальцами: 6 дюймов.

— Значит, примерно 38 калибр. Вам надо рассказать о пистолете полковнику Линдопу.

— Я уже сказала ему.

— А, хорошо. Спасибо, что сказали и мне. Обвинение раньше удавится, чем сообщит мне об этом.

— Извините, что не сказала вам раньше...

— Ничего. В этом сумасшедшем деле полно улик, за которые можно ухватиться. — Я посмотрел на часы. — Уже почти десять. Минут через сорок — сорок пять нам пора будет идти к Артуру.

— О'кей. Не хотите искупаться?

— М-м-м... конечно. У вас в доме не будет лишних плавок?

Она посмотрела на меня с притворным негодованием.

— Я похожа на девушку, у которой в доме есть мужские купальные принадлежности?

— Нет, совсем нет, просто у меня...

Она поднялась и сделала что-то со своим платьем, и оно упало на песок.

Пораженный, я смотрел прямо на темный треугольник внизу ее живота, когда ее белая блузка пролетела мимо меня. Когда я снова взглянул на нее, передо мной стояла прелестная статуя женщины из молочного шоколада, вылепленная каким-то сладострастным кондитером. У нее были округлые высокие груди — не очень большие, но и не маленькие, налитые груди, презревшие силу тяжести. Талия была невероятно узкой, а ее ноги — мускулистые и бесконечные, ноги танцовщицы — были сейчас дерзко расставлены в стороны. Эта скромная девушка упиралась руками в бедра и хохотала надо мной.

— Почему у тебя открыт рот, Натан?

На ней не было ничего, кроме ожерелья с деревянными звеньями.

— Или ты еще голоден?

И она бросилась навстречу волнам, смеясь и брыкая ногами. Может, ее ягодицы были слишком большими на чей-нибудь вкус, но не на мой. Цепляясь, я скинул с себя одежду и стремглав бросился в прибой, как сексуально возбужденный краб.

Она брызгала меня водой, смеясь, как маленькая девочка, и я тоже брызгал ее. Лунный свет играл на воде, окрашивая ее сейчас мозаикой белого, голубого, черного и серого.

Она ныряла и плескалась, уплывая прочь, и я бросался за ней в неглубокой воде.

Шагая по дну, я оглянулся назад, на берег. Мы еще не зашли далеко в море, но уже могли одновременно видеть и загородный клуб, и ее коттедж, и «Вестбурн», и силуэты пальм, чернеющие на синем небе.

— Все это кажется нереальным, Натан, — кричала она. — Весь мир стал игрушечным.

— Конечно, — отвечал я. — Но ты — ты реальна.

Она улыбалась; ее руки и ноги били по воде, держа ее на поверхности. Но это была невеселая улыбка.

— О, Натан... мы не должны... мы из разных миров.

— Есть только один мир, — сказал я. — Просто в нем — разные места и разные люди. Иногда они воюют друг с другом. Иногда они могут заняться кое-чем получше...

Мои слова рассеяли горечь в улыбке на ее лице, она откинулась назад и поплыла к берегу. Там она села на песок, у самой воды, и стала глядеть на луну, наслаждаясь ей, будто загорая под ее светом.

Я сел рядом с ней. Я немного запыхался. Она была в лучшей форме.

— У тебя шрамы, — сказала она, дотрагиваясь до меня.

— Меня подстрелили пару раз.

— В тебя стреляли на войне?

— И на войне, и... так.

— Твоя жизнь полна опасностей, да?

— Ну что ты. Просто иногда она опаснее, чем у других...

И я обнял и поцеловал ее. Я поцеловал ее крепко, и она ответила на мой поцелуй; наши языки касались друг друга; я наклонился над ней; прибой с шумом обрушился на нас; ее кожа стала мокрой и жаркой, холодной и жаждущей; я скользнул вниз по ее телу и, прежде чем утопить мое лицо у нее между ног, ехидно произнес: «Если я могу съесть моего врага, самое меньшее, что я могу сделать, это...»

Но через мгновение я уже делал это, целуя ее там, облизывая ее, пробуя на вкус ее жесткие волосы; проникая все глубже, и она закричала, будто от боли, но ей не было больно, и, когда я уже не мог больше выносить экстаза, я рванул ее на себя и обхватил руками ее груди — упругие, нежные, холодные, мокрые, жаркие груди, кончики которых отвердели и были сладкими и солеными, когда я сосал их, — а потом я был внутри ее, и она стонала, и я стонал, и мы стонали вместе, и мы нежно раскачивались в такт, а потом не так нежно, а потом я откинулся на нее, постанывая от удовольствия; ее руки еще сжимали меня, когда я кончил в море...

Мы лежали на мокром песчаном ложе, настойчиво и нежно обнимая друг друга, и глядели вверх, на луну. Обрывки облаков проплывали мимо нее, и она больше не была похожа на сломанную кочергу. Она казалась живой, она сверкала, почти горела; облака обнимали ее, как хлопья белого дыма, и мы наслаждались ее светом, а прибой рассыпался вокруг нас.

Я почти заснул, когда Марджори, дернув меня за руку, сказала:

— Натан! Пора идти к Артуру.

Она побежала за своей одеждой, и я с улыбкой наблюдал за ней.

Потом я оторвал свой зад от песка, подобрал брюки, отряхнул и надел.

Какой джентльмен.

По пути к Лайфорд Кэй я рассказал Марджори о том, что обнаружил за собой слежку.

— Ты думаешь, они следили за нами прошлой ночью? — встревоженным голосом спросила она.

— Когда мы ездили в Грант-таун? Нет. Я бы заметил.

Она обернулись назад и стала вглядываться в темноту. Пальмы по обе стороны узкой неосвещенной дороги образовывали тоннель, по которому мы мчались сейчас к Лайфорд Кэй.

— А теперь?

— Нет. Я оставил им кое-что для изучения в том переулке. Они, наверное, до сих пор еще там, глядят на нарисованный круг и ждут, когда кто-нибудь оттуда на них прыгнет.

Пристань на мысе Лайфорд Кэй была не слишком большой: маленький деревянный причал уходил в море; несколько привязанных лодок качалось около него на волнах; на гвоздях висели спасательные буи; рядом был керосиновый фонарь, освещавший все тусклым желтоватым светом. Дорога привела нас к небольшой, усыпанной гравием площадке, где мы вылезли из «Шевроле» и пешком пошли к сторожке Артура, напоминавшей увеличенный в размере сортир: четырехместный, может быть. Велосипед Артура подпирал одну из стен этого строения.

— Света нет, — сказал я.

— Может, Артур совершает обход? — предположила она. — Он смотритель, ты же знаешь.

— Может быть. Все равно, давай зайдем внутрь. Мы зашли.

Там был стол, стул, кувшин с водой, и не было Артура.

— Сколько времени, Натан?

— Пять минут двенадцатого. Мы опоздали, но не намного. Я пойду посмотрю снаружи.

— Я пойду с тобой. В этом месте есть что-то нехорошее.

— Ну, что ты, глупышка, — сказал я, но она была права. Я пожалел, что не захватил свой девятимиллиметровый «Кольт», лежавший в моей сумке, в отеле. Но, без официального разрешения я не мог рисковать носить его с собой — да и не было причины делать это.

По крайней мере, до того момента, как две минуты назад я почувствовал, что моя спина покрывается мурашками при виде пустого дома.

Мы вышли на скользкий причал и прошли его до конца. Я заглядывал в пришвартованные ялики, полагая, что Артур мог завалиться спать в одном из них — в его сторожке, по-моему, просто не было места, чтобы вытянуться в полный рост — но Артур не спал на работе, по крайней мере, сегодня.

Дойдя до конца причала, мы автоматически обернулись и посмотрели назад, в сторону берега.

По-моему, Марджори и я одновременно увидели его: мы схватили друг друга за руки, и счастье, что нам удалось не свалиться в воду.

Нам удалось сохранить равновесие, но не нормальный ритм дыхания.

Потому что в лунном свете и блеске керосинового фонаря мы увидели Артура: он лежал на спине, раскинув руки, наполовину в воде, наполовину на берегу. Примерно так, как недавно лежали мы с Марджори.

Только мы были живыми.

Нам пришлось вернуться в коттедж Марджори, чтобы воспользоваться телефоном, и по пути туда я попытался уговорить ее остаться дома и не влезать в это дело, но она настояла на том, что должна возвратиться на причал.

Мы приехали назад раньше полиции и ждали ее, не вылезая из машины. Громкий, совершенно бессмысленный теперь вой сирен известил нас об их прибытии. Черная полицейская машина, скрипя тормозами, остановилась на площадке перед причалом, разбросав гравий. Артур был мертв, и вряд ли мог ожить или стать еще мертвее. К чему тогда была такая спешка?

Подъехали еще две машины, а из первой вылезли Линдоп и капитаны Мелчен и Баркер.

Я подошел к Линдопу, сменившему свой тяжелый шлем на фуражку цвета хаки. Мы отправились на причал, и по пути я рассказывал Линдопу о том, что случилось, игнорируя Мелчена и Баркера, которые шли рядом, прислушиваясь и приподнимаясь на каблуках, как дети, которым хотелось пописать.

Мы приблизились к тому месту, где наполовину в воде на спине лежал Артур. Его широко раскрытые глаза пустым взглядом смотрели на луну.

— Я бегло осмотрел его, — сказал я Линдопу. — И не заметил никаких ран, но его одежда порвана на плечах.

— Он — черный, — сказал Баркер. — У него рваная одежда. И что?

Я в первый раз показал, что заметил его присутствие, сказав:

— Я думал, вы в Нью-Йорке.

Его верхняя губа искривилась:

— Я вернулся сегодня днем. Вы не против, Геллер?

— Не знал, что мое мнение столько для вас значит. В следующий раз узнавайте его заранее.

Наклонившись над мертвым смотрителем и стоя по пояс в воде, Линдоп сказал:

— Он, наверное, утонул. Вероятно, упал с причала, когда совершал обход.

— А может, его одежда порвана потому, что его держали под водой, пока он не задохнулся? Полковник, Артур должен был встретиться здесь со мной. Он хотел передать мне важнейшие доказательства защиты, и я не думаю, что это — случайная смерть.

— Какие доказательства? — подчеркнуто медленно произнес Мелчен. Его глаза за металлической оправой очков превратились в узкие щели. Язвительная усмешка на лице ясно отражала его мнение о моих «доказательствах».

Я сказал им, что Артур должен был сообщить мне регистрационный номер и название подозрительной лодки, которую он видел в ночь убийства, и что мы должны были с ним встретиться в одиннадцать вечера.

— Значит, кто-то пришвартовался здесь в ночь убийства, — сказал Баркер. — Ну и что? Нассау — большой город. Лодки все время приплывают и уплывают отсюда.

— И во время самого сильного со времен потопа шторма тоже? Вы что, обкурились травки, капитан?

Лицо Баркера вздрогнуло, и он сжал кулаки.

— Мне плевать на то, что вы думаете.

— А мне плевать на то, что думаете вы. Вы, ребята, здесь даже не полицейские, вы — советчики. Так что подумайте хорошенько, прежде чем наезжать на меня.

Он отрывисто засмеялся в ответ. Но его кулаки разжались.

— Почему бы вам не заехать завтра к нам в управление, мистер Геллер? — мягко произнес Линдоп. — Вы могли бы сделать официальное заявление. А пока — вы свободны. Мы займемся здесь нашей работой.

Марджори подошла ко мне.

— Натан... извини, но я хочу кое-что сказать.

Баркер и Мелчен повернулись и недобро посмотрели на нее. Потом взглянули на меня и обменялись понимающими взглядами.

Полковник Линдоп сказал:

— Прошу вас, говорите, мисс Бристол. Я так понимаю, вы были вместе с мистером Геллером, когда он нашел тело.

— Да. Я не хотела подслушивать, но... я услышала, вы говорили, что Артур утонул. Но Артур был опытным ловцом губок. Я не думаю, что он мог утонуть в таком неглубоком месте.

— Он мог упасть и удариться головой о причал, мисс Бристол, — значительно сказал Линдоп.

— А у него есть повреждения на голове? — спросила она.

— Мы еще не перевернули тело, но коронер определит это наверняка.

— Он был пьян, наверное, — сказал Мелчен и засмеялся.

— У него пахнет изо рта алкоголем? — спросила она, глядя в упор на невысокого детектива.

Баркер драматически вздохнул и сказал:

— Полковник Линдоп, мы приехали сюда только потому, что Геллер сказал вам, что эта смерть имеет какое-то отношение к делу Оукса. Очевидно, это не так. Разве нам обязательно выслушивать его дилетантские теории — его и этой темнокожей девушки?

— Геллер, — очень медленно, по слогам произнес мою фамилию Мелчен, глядя на Марджори. — Почему бы тебе не забрать твою маленькую негритянку и не отправиться с ней домой?

Я рванулся мимо Линдопа и через секунду уже глядел прямо в жирное лицо майамского копа. Его улыбка стала кривой, когда я сказал:

— Извинитесь перед леди.

— За что?

— Извинитесь, или я скормлю вам вашу гребаную селезенку.

— Вы меня не запугаете.

— Тогда не извиняйтесь.

Он сделал шаг назад. При лунном свете его лицо было белым, но, я думаю, оно было бы таким же и днем.

— Извините, мисс, — тихо сказал он, не глядя на нее, не глядя ни на кого. — Я погорячился.

Она кивнула и направилась к машине.

— О-о-пс, — сказал я и толкнул Мелчена.

Его ноги подкосились, и он с громким плеском рухнул в воду. Прямо рядом с Артуром.

— Ах ты, сукин сын, — заорал он.

Баркер схватил меня за футболку и прорычал:

— Ты думаешь, ты такой крутой, да? Герой войны, с серебряной медалью? Думаешь, меня это трогает?

Я сбросил с себя его руки.

— Послушайте, Баркер... А где вы, девочки, были сегодня вечером?

Я посмотрел на Мелчена, который уже вылез на причал и отряхивал сейчас мокрый песок со своих мокрых штанов.

— У вас двоих есть алиби на время убийства Артура?

Оба — Баркер и Мелчен — смотрели на меня с тихой яростью. И позы говорили о том, что они готовились к атаке, но тут полковник Линдоп шагнул между нами.

— Мистер Геллер, — спокойно сказал он. — Я думаю, вам лучше уйти, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля. Нам нужно заняться трупом.

— Как скажете, полковник.

— Я провожу вас до машины.

Пока мы шли, он тихо сказал:

— Мистер Геллер, очень вероятно, что эту смерть признают результатом несчастного случая.

— Но...

Он жестом остановил меня.

— Если вы хотите расследовать причины смерти и этого человека — между делом, так сказать, — пожалуйста. Я хочу, чтобы вы знали, что я очень заинтересуюсь любой связью, какую вам удастся обнаружить между этой смертью и делом Оукса — де Мариньи.

— Полковник, я уже говорил вам, что вы — «о'кей».

— Но вы, мистер Геллер, будете «не о'кей», если не прекратите относиться к моим американским коллегам с таким неуважением.

— Я отношусь к ним так, как они того заслуживают.

— Разве я сказал, что они этого не заслуживают? — улыбнулся он и приложил руку к фуражке, прощаясь. Потом повернулся и пошел прочь.

Я отвез Марджори в ее коттедж. Мы не разговаривали дорогой. Я зашел внутрь и сел рядом с ней на краешек раскладушки, которую она достала из металлического шкафа. Я не остался с ней на ночь, и, конечно, мы не занимались больше сексом. Я обнимал ее, и она дрожала в моих объятиях, хотя в коттедже вовсе не было холодно.

Когда я уже собирался уходить, Марджори сказала:

— Знаешь, Натан...

— Да?

— Может, они все же следили за нами прошлой ночью?

Она закрыла за мной дверь, и я остался на пляже один.

Глава 16

Среди высоких экзотических деревьев с похожими на перья завитушками листьев, окруженное со всех сторон разноцветными тропическими садами, наполнявшими воздух ароматом, отдаленно напоминавшим запах ванили, стояло большое оштукатуренное розовое здание клуба «Поркьюпайн». Мне посоветовали не заходить в это привилегированное заведение, а пройти прямо на белый песок пляжа, лежавшего ниже, где меня должна была ожидать Нэнси де Мариньи.

Это был остров Хог, большая часть которого принадлежала миллиардеру Акселю Веннер-Грену, чье имя находилось на Багамах в черном списке. Я подплыл на катере к общественному пляжу неподалеку, что заняло у меня не более пяти минут, и теперь шел по частной территории, пробираясь между полосатых пляжных зонтиков и деревянных шезлонгов, пытаясь отыскать глазами свою клиентку среди разношерстной богатой публики, преимущественно пожилых женщин, нежившихся в лучах утреннего солнца под безоблачным чистым небом, которое, как они, вероятно, считали, принадлежало лично им. Или должно было принадлежать, во всяком случае.

Я нашел ее у круглого металлического столика под огромным зеленым зонтом, сделанным в виде листа, что делало его похожим на гигантское искусственное растение. Она полулежала в своем шезлонге, загорелая и красивая, скрестив ноги в лодыжках. Лицо ее было полуприкрыто разноцветной соломенной шляпой, желтая лента которой охватывала ее волевой подбородок, глаза скрывались за темными стеклами очков. Ее стройное тело прикрывал короткий махровый халат, из-под которого выглядывал ярко-зеленый купальный костюм. Ногти ее как на руках, так и на ногах покрашены одним и тем же темно-красным лаком.

В ней было нечто от маленькой девочки-шалуньи что не умаляло ее очарования, так же как и бутылка, из которой она потягивала через соломинку кока-колу, сложив свои ярко накрашенные губы словно для поцелуя.

— Мистер Геллер! — приветствовала Нэнси меня с улыбкой, приподнимаясь в своем шезлонге. — Прошу вас, присаживайтесь!

Она указала мне на разложенные для сиденья пляжные кресла у стола; их было два, как будто она ожидала еще кого-то.

Я сел.

— Что-то подсказывает мне, что вам следует говорить потише, когда вы произносите мое имя, — сказал я.

Нэнси вскинула голову.

— Это почему же?

— Тут ведь закрытая территория, не так ли? Не потому ли вы не захотели встретиться со мной в здании клуба?

Она сняла очки; огромные карие глаза смотрели серьезно, выражение лица было почти кающимся.

— Это так, — произнесла она. — Простите. Вы, должно быть, считаете, что я ужасна, даже несмотря на то, что принадлежу к такому обществу.

Я пожал плечами.

— Многие принадлежат к такому обществу.

Она покачала головой.

— Казалось бы, люди должны были изменить свое мнение... из-за этой ужасной войны и того, как поступали с евреями эти страшные люди...

— Я ценю ваше сочувствие; но ведь это не ваша вина. Вы знаете, Нэнси, говоря откровенно, я никогда прежде не чувствовал себя евреем, пока не началась эта война. На Максвелл-стрит меня всегда считали ничтожным гоем.

Ее хорошенькое личико скривилось.

— Ничтожным гоем?

— Да. Моя мать была католичкой и умерла, когда я был еще очень маленьким, а отец был заядлым профсоюзным активистом, который не верил ни в какого Бога. Я не воспитывался в какой-либо вере. Так или иначе, евреям ведь всегда нужен какой-нибудь иноверец, который бы работал за них по пятницам вечером, после захода солнца.

Она грустно улыбнулась.

— Так значит для евреев вы — гой?..

— А для ирландских католиков я просто язычник.

Теперь она улыбалась как-то смущенно: на соломинке, через которую она потягивала свою колу, виднелся след от губной помады.

— Это я чувствую себя язычницей, пригласив вас сюда...

Я пожал плечами.

— Да ладно! Очевидно, частный клуб вроде этого — хорошее местечко для вас, чтобы спрятаться от репортеров и прочей напасти.

— Это верно! Должно быть, я выгляжу просто гадко, сидя на солнышке, попивая колу, когда мой муж гниет в какой-то грязной тюремной камере?

— Совсем нет. Ведь вы теперь под таким давлением, и я вовсе не виню вас за то, что вы решили немного отдохнуть. К тому же, вы платите мне триста долларов в день, и я намерен относиться к вам снисходительно.

Улыбка Нэнси была настолько искренней, что подчеркивала полную неуместность ее яркой губной помады.

— Вы мне нравитесь, Нат. И я думаю, что Фредди тоже.

— Не важно, нравлюсь я ему, или нет, а важно то, сможем ли мы его вытащить. И как раз поэтому я хотел увидеться с вами сегодня.

Со времени убийства Артура прошло два дня, и я постоянно натыкался в своем расследовании на каменные стены.

— Есть люди, с которыми мне нужно переговорить, но они практически недосягаемы, — сказал я, усмехнувшись. — Вероятно, все они являются членами клуба «Поркьюпайн».

Она сдвинула брови.

— Кто именно?

— Ну, начать хотя бы с герцога Виндзорского, черт бы его побрал! Я явился в дом губернатора, где мне удалось поговорить с его мажордомом...

— С Лесли Хипом?

— Точно. Он заявил мне, что губернатор не станет встречаться со мной ни при каких обстоятельствах. Причиной является стремление герцога держаться подальше от этого дела.

Ее большие глаза сделались огромными.

— Держаться подальше? Но ведь именно он пригласил сюда этих двух детективов из Майами!

— Я знаю, но когда я намекнул на это Хипу, мне тут же указали на дверь.

Она поставила свой стакан с колой на стол.

— Кто еще затрудняет ваше расследование?

Я достал из внутреннего кармана белоснежного пиджака свою записную книжку и нашел нужную страницу.

— Вечером в день убийства ваш отец ужинал в «Вестбурне» не только в обществе Гарольда Кристи, но также вместе с некими Чарльзом Хаббардом и Далсибел Хеннедж.

Она закивала головой.

— Я не очень хорошо знаю мистера Хаббарда... он был просто знакомым и соседом папы.

— Он живет недалеко от «Вестбурна»?

— О да. Помните коттеджи Хаббарда, где живут те две женщины, которых подвозил Фредди? Он является их владельцем, и сам живет там, но не в коттедже. Кажется, он из Лондона — папа говорил, что мистер Хаббард сделал свои деньги на сети недорогих магазинов.

Я вздохнул.

— Он никак не реагирует на мои просьбы встретиться с ним, которые я передаю через его офис на Бэй-стрит и через его управляющего. А что касается миссис Хэннедж, то я тоже связывался с ее управляющим и, кажется, с одним из ее детей, но столь же безрезультатно.

Нэнси причмокнула губами.

— Понятно!

— Вот я и подумал, что вы сможете навести кое-какие мосты, прежде чем я начну стучаться в дома богатых людей сам.

— Вряд ли мистер Хаббард вызовет какие-либо трудности, — сказала девушка, хмурясь. — Но я чувствую, что с Эффи все будет обстоять совсем иначе.

— С Эффи?

— Ну, с миссис Хеннедж. Такое у нее прозвище — Эффи. Понимаете, Нат, ведь Эффи — замужняя женщина...

— Я понял это, когда вы назвали ее «миссис».

— Я только хочу сказать, что она не вдова или что-то в этом роде...

— Не понимаю, к чему вы ведете, Нэнси.

Она заговорила со мной медленно, терпеливо объясняя мне все, словно умственно отсталому ребенку.

— Эффи замужем за офицером, который служит в Англии; здесь с ней оба ее ребенка, с одним из которых вы, наверное, говорили по телефону, и няня.

— Ну и что?

— А то, что многие поговаривают о том, будто у Эффи слишком дружеские отношения с одним из известных в местном обществе неженатых мужчин...

— Вы имеете в виду Хаббарда?

— Нет же! Кристи! Гарольда Кристи! О, вы только посмотрите, кто к нам пожаловал! Опаздываешь, я уже начала беспокоиться!

Челюсть у меня отвисла, как выкидной трап в самолете, при последнем упоминании имени Гарольда Кристи, но едва ли этого было достаточно, чтобы вызвать такой эффект, — к столику приближался один из наиболее поразительных образчиков женственности, на который когда-либо падал распутный взгляд бывшего морского пехотинца.

Она несколько напоминала Лану Тернер и лицом, и некоторыми другими частями тела, не исключая и белокурых волос, каскадом ниспадавших на ее гладкие плечи; однако, в отличие от мисс Тернер, эта леди была довольно высокого роста; выше даже, чем Нэнси де Мариньи. Я бы сказал, что она была высотой пять футов десять дюймов, имела стройные бедра и слишком мощную грудь для ее фигуры, — недостаток, который сразу же забывался при дальнейшем рассмотрении.

Ее кожа была светлой, невероятно светлой для тропиков, что в сочетании с ее белым купальным костюмом и белыми же босоножками делало ее похожей на соблазнительное привидение. Единственным темным местом на ее теле был едва заметный треугольник, просвечивавший через купальник внизу живота.

Глаза ее имели почти такой же светло-голубой цвет, как и небо над Багамами; довольно маленькие сами по себе, они казались больше, благодаря темным густым бровям и длинным, по-видимому естественным, ресницам. Ее слегка припухлые губы под несколько вздернутым носом были накрашены кроваво-красной помадой; румянец на щеках не придавал ей особенно здорового вида. В одной руке она держала такой же, как на Нэнси, белый махровый купальный халат, в другой — темные очки в белой же оправе.

Только вблизи можно было заметить, что ей уже за тридцать, а не двадцать с небольшим, как могло показаться с первого взгляда: едва заметные морщинки в уголках глаз, трудноразличимые складки вокруг рта, когда она улыбалась, и еще что-то неуловимое в ее глазах, глубоко сидевших в глазницах... Я дал бы ей лет тридцать пять...

— Мне просто необходимо укрыться от такого солнца, — сказала она.

Ее голос был тонок, но не лишен приятности; хрупкий, звонкий британский акцент.

Нэнси вся сияла, наполовину привстав с шезлонга.

— Да! — воскликнула она. — Ты потрясающе выглядишь в этом новом купальнике. «Шиапарелли»?

— "Травелла"! — Она удивительно широко улыбнулась, обнажив такие белые зубы, какие обещают покупателям в рекламе пасты «Пепсодент».

И теперь она обратилась с этой улыбкой ко мне:

— А вы, должно быть, тот самый очаровательный сыщик Нэнси...

Я стоял, держа в руке соломенную шляпу.

— Натан Геллер, — представился я.

Она приподняла одну бровь.

— Вы, наверное, большой специалист в своем деле.

— С чего вы взяли?

— Пробраться сюда с таким именем...

Я не нашелся сразу, что лучше сделать: рассмеяться вежливо или отвесить ей оплеуху.

— Ты ведешь себя возмутительно, Ди! — воскликнула Нэнси, почти хихикая. — Не спорьте с ней, Нат! Ди — одна из тех моих знакомых, кто меньше всего подвержен предрассудкам.

— Но ведь большинство ваших приятелей являются членами клуба «Поркьюпайн», — напомнил я ей.

— Тронута! — сказала Ди, присаживаясь в тень, чтобы защитить от солнца свою арийскую кожу. — Мы ведь не станем врагами, не так ли?

— Это от вас зависит, — произнес я.

— Нат, это леди Диана Медкалф, — представила подругу Нэнси.

Леди Диана вытянула вперед свою бледную руку, а я спросил:

— Мне можно только пожать ее, или поцеловать — тоже?

— Рукопожатия будет достаточно, — ответила она. Ее коварная улыбка растаяла где-то в уголке рта. — Поцелуи оставим на потом... возможно, — добавила она.

Нэнси обратилась ко мне серьезно:

— Ди — моя лучшая подруга. Она потрясающий человек. Вы ее полюбите.

— Я уже влюблен в ее купальный костюм, — произнес я. — «Травелла», а? А я-то думал — «Мэйсиз»!

Она усмехнулась и сказала:

— Вы плохой мальчик, Нат! Надеюсь, вы сможете снять с Фредди это нелепое обвинение.

— Похоже, все оборачивается против него, — посетовал я. — Я как раз объяснял Нэнси, как некоторые светские львы Нассау препятствуют моему расследованию.

— В самом деле? — Бровь леди Дианы вновь приподнялась, она казалась искренне обеспокоенной. — Мы этого не допустим, так ведь? Почему бы мне не устроить небольшую вечеринку в Шангри-Ла?

— Простите? — не понял я.

Нэнси пояснила:

— Шангри-Ла — это поместье Акселя Веннер-Грена... это вон там... сказочное место.

— А Аксель не будет возражать? — сухо поинтересовался я. — Ну, то, что он в Мексике и все такое?..

Смех леди Дианы оказался таким же хрупким, как и ее голос, но в нем была определенная мелодичность.

— Уверена, что Аксель не станет возражать, — сказала она и добавила: — Ну где эта чертова девица, которая наполняет тут бокалы?

— О, Ди! — воскликнула Нэнси, немного смущенно захихикав. — Ты ужасна!

— Я принесу вам выпить, — сказал я. — Заплатить можете позже.

— Вы дрянной мальчишка, Геллер, — снова произнесла леди Диана. — Джин с тоником, дорогой!

Я подошел к стойке импровизированного бара, за которой под палящим солнцем томился белый парень в токсидо, и заказал напиток для леди Дианы, и для себя — ром с кока-колой; все это обошлось мне в половину той суммы, что я платил за свой номер в отеле «Моррисон» в неделю. Эта богатая стерва импонировала мне по какой-то непонятной мазохистской причине. Если бы мое сердце не принадлежало уже темнокожей аборигенке, я бы, пожалуй, что-либо предпринял насчет Ди.

Я возвратился на свое место, но леди Дианы уже не было.

— Она пошла искупаться, чтобы немного остыть, — пояснила Нэнси.

— С таким языком, как у нее, это неудивительно, — заметил я.

— Разве она не прелесть?

— Прелесть — это не то слово. Кто она такая, черт возьми? И вообще, как вышло, что она — «леди»?

— Так случилось, что Ди вышла замуж за лорда. Она вдова одного из самых близких друзей герцога Виндзорского... вернее, его конюшего.

— Герцог всегда поражал меня своим женоподобием, — произнес я.

Нэнси сделала хорошенькую гримасу.

— Нат, конюший — это человек, который заботится о лошадях.

— Я знаю. Это была шутка.

Она ухмыльнулась.

— Вы-то знаете...

— Пожалуйста, только не говорите мне, что я дрянной мальчишка. Расскажите побольше о Ди, пока она не вернулась.

Нэнси пожала плечами, затем приподняла свой аристократический подбородок.

— Она одна из самых влиятельных женщин на Багамах... Возможно, она уступает лишь Уоллис Симпсон. Ди — деловая женщина, Нат, что является редкостью для этих мест. Она уже в течение почти десяти лет является личной секретаршей Акселя Веннер-Грена.

— А кто помог ей получить эту должность? Герцог?

— В общем, да. Они с Акселем очень близкие друзья. Теперь, когда имя Акселя занесено в черный список, что, на мой взгляд, несправедливо, она временно управляет всеми его делами.

— И хозяйничает в Шангри-Ла?

Нэнси выгнула бровь дугой.

— Более того, она управляет поместьем, следит там за порядком вместе с остатками прислуги. Вряд ли вы видели что-либо подобное раньше. Вы не представляете себе, что значит получить от нее предложение устроить там вечеринку только ради нас. Никто не рискнет отказаться от приглашения леди Дианы.

Леди Диана вернулась к столику бегом, стараясь поскорее улизнуть из-под солнца. Как только она стянула с головы белую резиновую шапочку, ее светлые волосы рассыпались по плечам, играя в солнечном свете. Гибкие мышцы ее длинных ног вздрагивали, когда ее ступни прикасались к горячему песку.

С минуту она стояла прямо передо мной, зная наверняка, что мокрый купальник прекрасно просвечивался, открывая вид на темневший внизу живота треугольник, равно как и на маленькие соски ее объемистых грудей. Затем она взяла принесенный мною бокал, жадно осушила его, поставила, уже пустой, на столик и с усмешкой посмотрела на меня. В этой ее ухмылке было что-то дикарское; глаза излучали радость.

Затем она набросила на плечи халат и резким движением головы откинула волосы назад. Без ярко-красной помады на полных губах, очевидно, смытой водой, она выглядела даже более привлекательно. По-естественному хорошенькая, а не искусственно красивая.

— Знаете, мистер Натан Геллер, — сказала она чеканя каждое слово и несколько подавшись вперед, — вы скажите Нэнси, кого вы хотите видеть в числе приглашенных — Гарольда Кристи, герцога с герцогиней, Хэмфи Богарта, Иисуса Христа, Тохо... и я вам гарантирую, что они явятся.

— Как вы понимаете, — сказал я, — я намереваюсь по очереди загонять каждого в угол и немного поджаривать...

— Просто обожаю барбекю, — произнесла леди Диана. — Это так... по-американски. У тебя не найдется покурить, милая?

Вопрос был адресован Нэнси, которая тут же вытащила пачку «Честерфилда» из кармана своего халата, передав одну сигарету Ди, еще одну взяв себе, и предложив закурить мне.

— Нет, спасибо, — отказался я.

— А я думала, все бывшие солдаты курят, — сказала Ди.

— А кто вам сказал, что я бывший солдат?

— Я, — призналась Нэнси.

— Мне удалось все разузнать у нее про вас, — продолжала Ди.

— Но зачем? — недоумевал я.

— Просто потому что мне скучно, — она от души рассмеялась. — Это место, должно быть, кажется вам раем, Геллер... все эти молодые женщины без своих мужей... Тридцатишестилетней старушке вроде меня приходится прилагать все усилия, чтобы не выйти из игры.

Я ошибся всего на один год. Сын миссис Геллер был настоящим детективом!

— Я дал бы вам лет двадцать пять, — сказал я.

Ей это явно понравилось: она царственно приподняла голову.

— Это стоит мне усилий. Как вы думаете, почему я прячу свою драгоценную кожу от солнца? Я постоянно твержу Нэнси, что если она будет злоупотреблять загаром, то к тридцати годам ее кожа станет как шкура на заднице аллигатора.

— Ди! — протестующе воскликнула Нэнси, покачивая головой и улыбаясь.

— Кроме того, — продолжала Ди, размахивая сигаретой в руке, — я сгораю на солнце, как последняя сука.

Принимая во внимание то, как погиб отец Нэнси, последние слова Ди прозвучали для меня шокирующе, но сама Нэнси, похоже, не обратила на них внимания.

— И, — обратился я к Ди, — вы ругаетесь, как последний матрос.

Та в изумлении приоткрыла рот.

— Многие мужчины находят это привлекательным, — нашлась она наконец.

— Вы часто общаетесь с другими мужчинами, не так ли? — спросил я.

— Только не с настоящими. — Она загадочно улыбнулась, вернее, ей казалось, что загадочно: лично для меня она не представляла никакой загадки.

— Мне нравится, как славно вы оба поддразниваете друг друга, — заметила Нэнси.

— Симпатичным блондинкам редко бывает скучно со мной, — сказал я.

— Итак, мистер Геллер, — произнесла леди Диана, выпуская в воздух колечко сигаретного дыма, — что вы скажете? Устроим шумную попойку? Крабы, черная икра и море шампанского, которое оплатит мой богатейший босс в свое отсутствие!

— Почему бы и нет? — заявил я. — Если, конечно, еда не будет противоречить еврейским традициям...

Нэнси растерялась, но Ди снова рассмеялась от души.

— Вы ужасны, Геллер, — сказала она, с улыбкой покачивая головой.

Когда я вернулся в «Британский Колониальный», мне передали, что Элиот Несс звонил из Вашингтона и просил меня срочно связаться с ним, как только смогу. Я немедленно перезвонил в его офис, в министерстве здравоохранения.

Несс сразу же приступил к делу.

— Помнишь, я говорил тебе, что по-моему, у Кристи много лет назад были неприятности с ФБР в Бостоне?

— Да, — ответил я. — Ты нашел что-нибудь?

— Точно. Мой агент там припоминает, что где-то в начале тридцатых годов был подписан ордер на арест Кристи за подделку документов на регистрацию судна.

— Черт возьми! Элиот, если ты достанешь мне копии этих бумаг, этого будет достаточно, чтобы дискредитировать Кристи как свидетеля в Британском королевском суде.

— Боюсь, на это потребуется время.

— Но в чем дело?

— В банке данных ФБР не обнаружено никакой информации о нарушении Кристи закона.

— Дьявол! Ты хочешь сказать, что кто-то изъял эти документы?

— Это практически невозможно, ведь для этого необходимо знать номер досье, и сам процесс уничтожения документов — штука сложная. Я направил сотрудника в картотеку, чтобы он там выяснил, все ли досье на месте.

Я заулыбался.

— И если обнаружится пропущенный номер, ты сможешь затребовать материалы, которые к этому номеру относятся, так? Несс, ты истинный сыщик! — похвалил я.

— Теперь, имей терпение! Даже если мне удастся найти нужные документы, мне придется получить кучу разрешений на их копирование. В военное время существуют дополнительные ограничения.

— Что ж, тебе надо бы их побыстрее преодолеть...

— Я постараюсь. Сколько у меня времени?

— Предварительные слушания начнутся буквально на днях, а суд примерно через месяц.

— Отлично, — с облегчением в голосе произнес Несс.

— Не могу выразить, как я тебе признателен, Элиот... — начал я.

— Рано благодарить меня. Имеется еще кое-какая информация, но не о Кристи. Я порасспросил некоторых моих старых друзей в ФБР и в полицейских кругах в Майами насчет этих твоих приятелей Баркера и Мелчена.

— Ну?

— Так вот, они — «кривые».

— Что значит — «кривые»?

— Они делали свою карьеру благодаря связям с мафией. К сожалению, против них никогда не выдвигалось официальных обвинений, кроме как за нарушение субординации.

— Другими словами, они не пользуются особым уважением среди «чистых» полицейских?

— Именно так. Но это не помешало им дослужиться до звания капитана.

Я горько усмехнулся.

— А теперь по повелению герцога Виндзорского они явились на Багамы.

— Вот это-то и ставит меня в тупик, Нат. Какого дьявола герцог решил пригласить двух продажных полицейских расследовать дело международного значения?

— Элиот, еще немного твоего красноречия, и я начал бы тебя целовать...

— Тогда я рад, что это телефонный разговор. Итак, я займусь документами Кристи, а ты смотри в оба: эти мальчики из Майами способны на все.

— Я известен тем, что и сам способен наносить удары ниже пояса, — напомнил я ему.

Затем я позвонил капитану Миллеру, директору местной тюрьмы, и попросил его срочно устроить мне встречу с Фредди. Я знал, что Миллер сочувствовал де Мариньи; в ходе нескольких наших с ним бесед он прозрачно намекнул, что считает, будто обвинение против Фредди сфабриковано.

Через полчаса я уже сидел на табурете в камере Фредди, в то время как сам граф расположился, поджав под себя свои длинные ноги, на койке. Чистое бритье обнажило слабый подбородок де Мариньи и не оставило и следа от его сатанинской внешности: Фредди был бледен, худ и выглядел подавленным.

— Что бы там ни считали полицейские, — начал я, — мы имеем теперь два убийства: сэра Гарри и Артура. Но прежде чем кто-то заставил Артура замолчать, он успел описать мне двух мужчин, которые похожи на головорезов Мейера Лански.

Фредди выпрямил спину.

— Этого гангстера?

— Да, этого гангстера. Вообще-то, он теперь больше занимается чисто финансовыми делами, но поговаривают, что этот коротышка нажил капитал в то время, когда бок о бок работал с Багси Сигелом. Так или иначе, ясно, что Кристи тесно сотрудничал с Лански во время сухого закона — и сегодня я также узнал, что с ними связаны Мелчен и Баркер.

Фредди вздохнул.

— Каким образом?

— Я хочу сказать, что они в кармане у мафии. Флорида кишит мафиози, Фредди, поверьте мне. Ответьте на мой вопрос: какая причина была у гангстеров убивать Гарри Оукса?

Де Мариньи уставился на меня широко открытыми глазами; казалось, он был ошарашен моим вопросом.

— Понятия не имею... хотя, для меня не новость, что Гарольд Кристи работал вместе с Мейером Лански.

— Вот как?

— Тут уже несколько месяцев ходят слухи, что Лански и Кристи собираются открыть в Нассау несколько казино и превратить некоторые из островов в то, что у вас в Америке называют «ловушки для туристов».

— То есть в то, что Лански уже сделал из Гаваны, — подсказал я.

— Совершенно верно!

— Но разве здесь не действует запрет на игорный бизнес?

Фредди отрицательно покачал головой.

— Нет. Играть было разрешено несколько лет назад, правда, только туристам, а не местным жителям. Перед войной «Багамский клуб», с благословения королевского губернатора, заработал в открытую.

— Вы имеете в виду казино?

— Да. Для богатой публики, которая здесь зимовала. Но с тех пор, как Америка вступила в войну, действие лицензий было приостановлено.

— Но как только война закончится, шлюзы вновь откроют?..

Фредди оживленно закивал головой.

— Разумеется! Туризм и игорный бизнес должны здесь процветать, насколько я понимаю.

Я подумал над этим и потом сказал:

— А не мог ли каким-либо образом сэр Гарри стоять на пути планов Лански и Кристи?

Де Мариньи пожал плечами.

— Но как? Разве владелец крупнейшего отеля в Нассау мог быть против туризма?

— Верно, — согласился я. — Это просто не имеет смысла...

— Гарри, конечно, пользовался большим влиянием на острове, но лишь до тех пор, пока он мог обеспечивать себе место в органах законодательной власти, а в действительности всеми делами Нассау заправляют пираты с Бэй-стрит...

— И их вожак Гарольд Кристи.

Он нахмурился и взмахнул рукой.

— Без сомнения!

Я поднял вверх указательный палец.

— Предположим, у Кристи были собственные причины желать смерти сэра Гарри, и ему стоило только пальцем пошевелить, чтобы его друзья-мафиози сделали свое дело...

Де Мариньи с сомнением посмотрел на меня.

— Кристи и сэр Гарри были лучшими друзьями, мистер Геллер.

— Но ведь большинство убийств совершают либо друзья, либо родственники... — заметил я.

На этот раз Фредди согласно покачал головой.

— У них были общие деловые интересы... Но ведь когда речь заходит о крупных деньгах, кто знает, на что могут пойти самые близкие друзья?

— Верно, — согласился я.

— Кстати, — оживился де Мариньи. — Если вам понадобится какая-нибудь помощь, не забудьте обратиться к Кертису Томпсону. Как расходует бензин этот ваш «шевроле»?

— Стараюсь не уезжать далеко от заправки.

— Тогда отправляйтесь к Кертису. Кроме того, он наверняка сможет сообщить вам об убийстве этого местного, Артура.

— Хорошо! Может быть, он и еще кое в чем мне поможет.

— Что вы имеете в виду?

— Я пытаюсь разыскать одного местного по имени Сэмьюэл, ночного сторожа сэра Гарри. Я попросил было Марджори Бристол навести о нем справки, но потом мне пришлось отказаться от этой мысли. После убийства Артура я боюсь подвергать ее риску.

Де Мариньи вздохнул.

— Эта мисс Бристол — милая женщина.

— Верно!

Затем Фредди как-то сардонически улыбнулся и спросил:

— А что вы думаете о леди Диане?

— Симпатичная стерва, — ответил я.

Его смех громким эхом отозвался под высоким потолком камеры.

— Нью-Провиденс — ужасный островок, но разве не прекрасны здесь женщины?

Глава 17

Ближе к сумеркам, когда на улице было уже довольно прохладно, я направился на машине на восток по Бэй-стрит, с которой свернул затем направо на грязную дорогу, что вела к птицеферме де Мариньи. Стрелка датчика топлива лежала на нуле, и я надеялся, что Кертис Томпсон окажется на месте и обеспечит меня горючим, иначе мне пришлось бы топать на своих двоих до самого города.

Когда я подкатил по усыпанной гравием подъездной аллее к ветхому, сделанному из известняка дому, я тут же догадался, что что-то тут было не в порядке: человек шесть или восемь местных, которые трудились на ферме, в своих потертых рабочих куртках и соломенных шляпах, тревожно сновали по двору. Неподалеку стояла черная полицейская машина, припаркованная на траве прямо у самой бочки из-под масла, где совсем недавно я видел графа и его людей, ощипывающих битых цыплят; огонь сегодня не горел, но в воздухе определенно что-то присутствовало, хотя никакого дыма не было.

Я выскочил из своего «Шеви» и подошел к работникам.

— Что случилось, ребята? Где Кертис?

Они нервно переглянулись; некоторые качали головами. На их лицах попеременно появлялся то страх, то гнев.

— Где, черт возьми, Кертис? — повторил я свой вопрос. — И что тут делают копы?

Наконец один из них, парень лет восемнадцати с печальными и умными глазами, произнес с сильным местным акцентом:

— Эти ублюдки отвели Кертиса вон туда.

— Куда — «туда»? — не понял я.

Другой работник выступил вперед с высоко поднятым подбородком и указал направление.

— Вон в тот сарай позади дома. Двое белых копов из США.

Мелчен и Баркер! Команда клоунов из полиции Майами!

— Они одни? — поинтересовался я. — С ними нет никого из Нассау?

Работники отрицательно покачали головами.

— Даже водителя?

Они продолжали качать головами.

То, что эти два ублюдка явились сюда одни, было плохим признаком. С другой стороны, это существенно упрощало мою задачу...

— Вы, ребята, будьте здесь, — сказал я работникам. — Если покажутся другие копы, бегите ко мне.

Сарай находился на самых задворках фермы, где уже начинался лес. Здание из известняка, похожее по размеру на гараж для одной машины, имело крышу из пальмовых листьев и по грязному окошку в каждой стене. Я заглянул в ближайшее окно, но все, что я увидел, была жирная спина в пропитанной потом рубашке, без сомнения, Мелчена.

Тогда я посмотрел в другое едва прозрачное оконце, и передо мной предстала следующая картина: Мелчен стоял, руки в боки, наблюдая за Баркером, который буквально лаял на Кертиса Томпсона, руки которого были прикручены за спиной проволокой к спинке старого деревянного стула, а ноги привязаны тем же способом к его ножкам.

В сарае было полно всякой всячины: несколько полок с инструментами и банками, наполненными гвоздями; несколько мешков с кормом; мотки проволоки, которой, вероятно, и связали Кертиса.

Оба копа были в рубашках с закатанными рукавами, галстуки болтались на их шеях, подплечных кобур не было видно, что заставило меня улыбнуться...

Баркер замолчал, но Кертис, красивое смуглое лицо которого было забрызгано кровью, а рот и левый глаз сильно опухли, так ничего ему и не сказал. Тогда Баркер с яростью ударил его по лицу.

Я пробрался к двери. На траве рядом с входом в сарай, аккуратно сложенные, лежали пиджаки обоих ублюдков. Звериная жестокость и опрятность в одежде странно сочетались в их характере. Когда я встал за дверью, Баркер оказался ко мне спиной, поглощенный обработкой Кертиса.

Через древнюю потрескавшуюся дверь мне удалось разобрать слова Баркера.

— Де Мариньи отправится на виселицу в любом случае, а ты останешься без работы. Будь умником, черняшка — послужи нам, и ты получишь новое, хорошее место...

Кертис молчал.

Тут заговорил Мелчен со своим южным акцентом:

— Все, что от тебя требуется, парень, это подтвердить, что ты отвозил де Мариньи в «Вестбурн» в ночь убийства. Ты не был соучастником — ведь ты не знал, что тот замышляет. Ты просто сидел в машине и ждал его.

— Кертис, — издевательски-спокойным голосом обратился к нему Баркер, — может быть, тебе еще немного освежить память...

В этот момент я ударом ноги высадил дверь, которая мгновенно слетела с петель и обрушилась прямо на Баркера. Падая, тот опрокинул стул, к которому был привязан Кертис. Свалившись вместе со стулом на пол, Кертис изумленно уставился на меня.

Мелчен гневно смотрел на меня, не веря своим глазам. В мрачной комнатенке стало намного светлее, когда я ввалился в нее вместе с дверью.

— Геллер! Какого черта ты...

— И это называется у вас третьим классом? — произнес я. — Да вам, девушки, надо еще поучиться...

— Ты арестован, засранец! — процедил Мелчен, надвигаясь на меня с поднятыми кулаками.

Я врезал ему между ног.

Взвыв от боли, он согнулся пополам, а я тем временем попытался вытащить Баркера из-под накрывшей его двери. Тот был наполовину без сознания, и я решил привести его в чувство, хорошенько отшлепав по щекам.

Затем я толкнул Баркера на мешки с кормом; этот долговязый эксперт по отпечаткам пальцев довольно нелепо растянулся на них, пустив тонкую струйку крови из открытого рта.

Толстяк Мелчен, с мокрым от слез лицом, кое-как пришел в себя и кинулся на меня, словно буйвол; его огромная тяжелая голова врезалась прямо мне в живот, и воздух вырвался из моей груди, как из лопнувшей шины. Однако я удержался на ногах и ударил его в ухо так сильно, как мне позволяло мое неустойчивое положение. Этого, впрочем, оказалось достаточно, чтобы он снова отключился.

Переведя дыхание, я поставил его прямо перед собой и врезал кулаком в самую середину его жирной рожи; раздавшийся при этом хруст прозвучал музыкой в моих ушах. Мелчен отлетел назад, сшиб на пути несколько полок, обрушив на себя целый поток гвоздей и шурупов; затем тяжело опустился на задницу, с трудом дыша. Он смотрел на меня, прикидывая в уме, стоит ли еще раз вставать на ноги.

— Мистер!

Это был Кертис, который пытался таким образом предупредить меня о том, что Баркер поднимался с мешков; это было весьма своевременно, так как дало мне возможность развернуться, что, впрочем, не помешало высокому и долговязому полицейскому схватить меня в охапку. Он опрокинул меня на то, что недавно было дверью, и принялся наносить удары мне в корпус. Я сгреб в руку охапку его сальных волос, откинул назад его голову и стукнул ребром ладони по шее.

Отпустив меня, коп откатился в сторону и теперь напоминал лежавшего на спине жука, тщательно пытавшегося отдышаться.

Он обеими руками схватился за горло, как бы пытаясь удушить себя. Я встал на ноги, впрочем, так же, как и Мелчен, который отыскал среди прочих инструментов гаечный ключ, и с измазанным струящейся из его расплющенного носа кровью лицом наблюдал за мной. Его глаза были безумны.

— Я прикончу тебя, ты, янки, сукин сын! — пообещал он.

Гаечный ключ со свистом разрезал воздух, но я успел наклониться. Последовал еще один взмах ключом еще более грозный, но мне снова удалось увернуться. Мелчен, довольный собой, улыбался сквозь кровь, текшую уже по его поросячьим зубам.

Баркер стоял на коленях, как будто собираясь молиться, и, держась одной рукой за горло, а другой отчаянно жестикулируя, шипел своему напарнику:

— Не убивай, не убивай его!.. Свидетели... Слишком много свидетелей...

Баркер своей трогательной речью отвлек Мелчена, и тут я снова врезал жирному ублюдку ниже пояса.

Вой наполнил маленькую комнатушку, толстяк обрушился на колени, согнулся в три погибели и захныкал, как ребенок. Что ж! На его месте и я поступил бы точно так же.

Я поднял гаечный ключ и подошел к Баркеру, который продолжал стоять в той же позе. Кертис, лежавший вместе со стулом на полу, ухмыляясь, имел вид лисы в курятнике.

— Нет... не надо... — взмолился Баркер. Теперь он уже не напоминал крутого голливудского полицейского. Кисти его рук были сложены словно для молитвы. От такого безрадостного зрелища меня едва не стошнило.

Я отбросил ключ на мешки с кормом.

— Встань и помоги подняться своему напарнику, — сказал я и подошел к Кертису.

— Ты не возражаешь, если я отпущу их, чтобы они смогли умыться в доме? — спросил я его.

— Нет, все в порядке, — ответил Кертис.

— Идите, — сказал я Баркеру, — и приведите себя в порядок.

Тот помог Мелчену встать на ноги, и они оба вышли из сарая; долговязый коп подобрал с земли пиджаки, и, поддерживая другой рукой Мелчена, побрел к дому под вызывающие ухмылки темнокожих физиономий. Работники уже давно собрались во внутреннем дворе у сарая, чтобы послушать и понаблюдать за дракой и теперь аплодировали и радостно покрикивали при виде двух побитых белых полицейских.

Я освободил запястья и лодыжки Кертиса от проволоки.

— Извини за дверь, — сказал я.

— Ее легко починить, босс, — ответил Кертис. — А вот над моим лицом они поработали основательно. Это будет трудней исправить.

— Ну, пойдем-ка теперь и тебя умоем, — предложил я.

— Нет, давай подождем, пока они уйдут.

— О'кей!

Мы постояли у дома, дожидаясь, пока Баркер и Мелчен выйдут из кухни по ступенькам заднего крыльца. Наконец они появились. Хотя оба отмылись от крови и грязи, их рубашки под безупречно чистыми пиджаками были измяты и изорваны. Мелчен прижимал окровавленный платок к своему расквашенному носу.

Работники стояли неподалеку, но уже не смеялись. Вид двух пышущих гневом копов вернул их в более покорное состояние.

Баркер подошел поближе.

— Тебе это так просто с рук не сойдет, Геллер! Ты совершил нападение на полицейских.

— Нападение — это то, что вы сделали с Кертисом, — спокойно ответил я. — А я выполнил свой гражданский долг.

— Мы официально назначены следователями по этому делу, — подал голос Мелчен, все более раздражаясь, но все еще не убирая от лица платок.

— Может быть, и так, — согласился я. — Но если вы хотите огласки, валяйте! Я видел, как вы били и пытались подкупить свидетеля, чтобы заставить его дать ложные показания. Если это всплывет наружу, вы отправитесь на первом же тростниковом плоту в Майами.

— Ты не знаешь, с кем имеешь дело. Геллер, очень тихо сказал Баркер.

— Отлично знаю! С парой купленных копов, которых содержит Мейер Лански.

Баркер имел такой вид, как будто его только что снова ударили.

Я улыбнулся и дружески похлопал его по плечу.

— Да, послушайте! — обратился я к обоим полицейским. — Мы ведь с вами должны быть приятелями. В конце концов, ни я, ни вы не играем по правилам.

— Не связывайся с нами, Геллер!

— Попробуйте еще раз пошутить со мной, девушки, и тогда проснетесь такими же мертвыми, как и Артур. Вы ведь помните Артура, не так ли? Ну, того ночного сторожа из местных, что случайно утонул у пристани на Лайфорд Кэй.

Баркер и Мелчен беспокойно переглянулись, затем взглянули на меня и, пытаясь сохранить остатки достоинства, захромали к своей машине. Подняв облако пыли, автомобиль отъехал под аплодисменты и насмешливые выкрики работников.

— Отправляйся в дом и умойся, Кертис, — сказал я. — Потом мне понадобится немного топлива для моего «Шеви» — граф говорил, что ты сможешь мне с этим помочь.

— Это верно! — согласился Кертис. — Сможешь сам достать канистры и заправиться, пока я буду умываться?

— Без проблем! Где они?

Кертис в улыбке обнажил свои белые зубы.

— В сарае, за мешками с кормом.

* * *

На этот раз из распахнутых окон коттеджа Марджори Бристол не исходило никаких запахов готовящейся еды. Вечер сегодня, как обычно, пленял своей особенной багамской красотой: чистое небо с разбросанными по нему звездами; полная луна, придававшая белоснежному песку и иссиня-серому океану какой-то нереальный, фантастически прекрасный вид. Прохладный и ласковый бриз, несший с собой сырость, дополнял картину надвинувшейся ночи.

Я постучал в дверь, и хозяйка открыла мне с улыбкой на лице; но такой улыбки я у нее никогда не видел: печальная, сдержанная и осторожная.

Только теперь я заметил, что на девушке была униформа горничной, в которой я впервые увидел ее.

— Извини, — сказала она, приглашая меня войти. Она указала на стол, на котором отсутствовала даже обычная ваза с цветами. — Я обещала приготовить тебе сегодня ужин, но у меня не было на это времени.

— Ладно, все в порядке! Ты и так слишком щедро тратила на меня свои кулинарные навыки. Почему бы нам не сходить куда-нибудь поужинать?

Она села за стол напротив меня и печально улыбнулась. Затем, покачав головой, девушка произнесла:

— Белый мужчина и цветная девушка? Я не думаю, Натан...

— А я слышал, что на углу Маркет-стрит есть китайский ресторанчик, где черные и белые могут спокойно встречаться и проводить время вместе. Что скажешь?

Марджори сдержанно улыбнулась; она избегала смотреть мне в глаза.

— В чем дело, Марджори?

Пауза, в течение которой девушка сидела, молча уставившись на свои руки, казалось, тянулась целую вечность. Наконец, она заговорила:

— Леди Юнис попросила меня сегодня открыть «Вестбурн», — сказала она. — Поэтому я и была занята.

— Вот как!

Я должен был ожидать этого. Нэнси говорила мне, что ее мать живет в одном из их домов в Нассау, в Максвелтоне, но в связи с приближением времени предварительного слушания дела де Мариньи на острова начали прибывать друзья и родственники, которые должны были выступить свидетелями. Тут-то и пригодятся помещения «Вестбурна».

Девушка поднялась и зашагала по комнате, сложив на груди руки и нахмурив брови.

Я встал, подошел к ней, остановил ее бесцельное движение и, положив одну руку ей на талию, другой рукой приподнял ей подбородок и заставил посмотреть прямо мне в лицо. Ее глаза были мокрыми от слез.

— Леди Оукс не в восторге от того, что ты помогаешь мне, так ведь? — спросил я.

Она сглотнула и кивнула головой. Затем мягко и едва слышно девушка сказала:

— Кто-то рассказал ей, что видел нас вместе, когда нашли тело Артура. И еще, нас видели, когда мы вместе ехали в машине.

— Ну и что? Она запретила тебе помогать мне?

Марджори снова кивнула.

— И ее дочери.

Я был в замешательстве.

— Но я так понял, что у Нэнси сравнительно неплохие отношения с матерью, — произнес я.

— Леди Юнис просто не хочет, чтобы ее семья окончательно развалилась.

— И она убеждена в том, что Фредди — убийца ее мужа.

— Она... твердо уверена в этом. Она говорит, что петля — лучшее, чего заслуживает этот бабник.

Я изобразил на лице улыбку.

— Она хочет, чтобы графа повесили за убийство сэра Гарри или за то, что он изменял ее дочери?

Марджори так сильно затрясла головой, что стало ясно, что она не только не хотела продолжать этот разговор, но и вообще думать об этом. Она отошла и повернулась ко мне спиной. Девушка была совершенно сбита с толку.

— Я не могу больше помогать тебе, Натан!

Я приблизился к ней сзади и положил руку ей на плечо. Марджори вздрогнула, но затем дотронулась своей рукой до моей.

— Натан, — начала она. — Я и моя семья, мы полностью зависим от леди Юнис. Я не могу поступить против ее воли. Ты это понимаешь?

— Да, конечно... все в порядке. Я и так не хотел, чтобы ты имела какое-либо отношение к этому делу, особенно после убийства Артура. Я сегодня договорился с Кертисом Томпсоном, что он попытается разыскать Сэмьюэла и еще одного парня.

Девушка усмехнулась, повернулась ко мне, отступив, впрочем, на шаг назад, и спросила:

— Ты что, действительно думаешь, что эти ребята до сих пор на островах? Да они упорхнули отсюда, как птички. И уже давно, Натан.

— Наверное, ты права, — согласился я. — Значит, мы не можем здесь больше встречаться? Ведь теперь леди Оукс будет присматривать за тобой. Но, может быть, есть какое-нибудь нейтральное местечко...

Ее глаза стали наполняться слезами.

— Ты что, ничего не понимаешь? — заговорила она. — Я больше не могу с тобой встречаться. Ни под каким предлогом. Никогда.

Я шагнул к ней, но девушка попятилась назад.

— Не глупи. Марджори. Мы ведь кое-что значим друг для друга...

Она грустно улыбнулась.

— Ты что, серьезно? Я для тебя просто летнее приключение, Наган Геллер. Просто... роман на борту корабля.

— Не говори так...

Она стиснула зубы, но подбородок продолжал дрожать.

— Разве ты повезешь меня с собой в Чикаго? Или, может быть, останешься со мной в Нассау? Разве твои друзья и родственники примут такую девушку, как я? А моя семья, захочет ли она, чтобы я жила с белым парнем вроде тебя?

Я покачал головой, словно громом пораженный.

— Я, конечно, не думал об этом... Но, Марджори, то, что было между нами... Там на пляже... Это что-то особенное, очень особенное...

— Да, на пляже было очень хорошо. — По ее шоколадного цвета щеке скатилась слеза. — Я не могу этого отрицать. Я не хочу осквернять ложью эту сладкую правду. Но Натан... У меня есть брат. И он хочет кое-чего добиться в этой жизни. Он собирается учиться в колледже. И ему нужна моя помощь. И помощь леди Юнис.

Я проглотил слюну.

— Значит, всему конец?

Она кивнула.

— Значит, я для тебя — просто летний роман, Марджори? Так? Просто... эпизод? Один из тех, что случаются в часы страсти?

— Да!

Большим пальцем руки она смахнула со щеки слезу. Потом поцеловала меня и проводила до двери.

Минут пять, а может быть и все полчаса, я простоял, глядя на океан. Смотрел на луну и ее отражение в воде. Видел пробежавшего рядом краба. Я стоял и глупо улыбался всему, на что падал мой взгляд.

Затем я сел в свой «Шеви» и отправился в отель, где портье сообщил мне, что к завтрашнему полудню я должен покинуть свой номер.

— Хозяйка потребовала, чтобы вы уехали, — пояснил мне белый служащий.

— Вы хотите сказать, леди Оукс? — уточнил я.

— Да, леди Оукс.

Глава 18

На протяжении вот уже нескольких дней мне доводилось слышать недовольные разговоры о де Мариньи, имевшие место в основном среди местного населения, которые грозили перерасти в самосуд со штурмом тюрьмы. Однако во вторник, в это жаркое июльское утро, на площади перед желтым колониального стиля зданием Верховного суда, смешанная толпа, состоявшая из рыночных торговцев и воротил с Бэй-стрит, казалось, была в праздничном настроении. По-видимому, все ждали театрального представления, а не судебного заседания.

Внутри здания пьеса под названием «Предварительное слушание по делу де Мариньи» началась с того, что подозреваемому, стоявшему за барьером перед сурового вида судьей, облаченным в черную мантию и напудренный парик, зачитали обвинительное заключение, которое сводилось к тому, что ответчик «умышленно и незаконно» причинил смерть сэру Гарри Оуксу.

Фредди был одет в консервативный двубортный коричневый костюм, начисто выбрит и пребывал в мрачном настроении.

Лишь его пестрый желто-коричневый галстук выглядел несколько вызывающе перед лицом власти.

— Каково ваше полное имя? — спросил судья из-за барьера.

— Мари Альфред Фукеро де Мариньи, — ответил Фредди, а затем по буквам повторил каждое слово судье, который записал все в свой личный блокнот. Похоже, стенографиста в суде не было.

— Я выступаю от имени обвинения, — прозвучал чей-то звонкий голос.

Эту фразу произнес поднявшийся из-за стола, который делили обвинитель и защитник, гигантского роста негр в мантии и парике, чей чистый английский выговор несколько противоречил африканским чертам его лица и темному цвету кожи. Это был его честь А. Ф. Эддерли, виднейший прокурор Нассау, который еще ни разу не проиграл процесса об убийстве, и который был назначен официальным обвинителем по делу де Мариньи.

— Я выступаю на стороне обвиняемого, — заявил, вставая, Годфри Хиггс, чья атлетическая фигура имела что-то общее с массивной фигурой прокурора. Он также был одет в мантию и парик и держал на лице улыбку уверенного в своих силах человека.

Затем два темнокожих пристава, имевшие вид статуэток, к и без того расфуфыренным униформам которых были добавлены еще и кортики, болтавшиеся в ножнах у ремня, препроводили обвиняемого в деревянную клетушку длиной в шесть и высотой в пять футов, где внутри находилась узкая деревянная скамейка, на которую и уселся Фредди, как только за ним захлопнулась решетка с довольно редкими железными прутьями. Эта клетка, расположенная на небольшом возвышении, находилась слева от места судьи, напротив которого размещались скамьи присяжных, не присутствовавших на предварительном слушании.

Зал судебных заседаний был переполнен в основном белой публикой, для которой места были еще с рассвета заняты цветными слугами. Нэнси в зале не было, поскольку ей предстояло дать свидетельские показания. Я, сидя в первом ряду, должен был стать здесь ее глазами и ушами.

Кроме стола, за которым сидели обвинитель, защитник, генеральный прокурор Хэллинан и два капитана из полиции Майами, в зале было еще два стола для представителей прессы. Военные новости уступили место репортажам с процесса. Охотники за сенсациями из Нью-Йорка, Лондона и Торонто восседали за столом бок о бок с местными журналистами. Среди них присутствовали также репортеры из ЮПИ и «Ассошиэйтед пресс». Тут же присутствовал Джимми Килгэллен из Ай-Эн-Эс, сидевший рядом с Эрлом Гарднером, с которым мне удалось перекинуться парой слов перед началом заседания.

— Так ты пытался мне угодить, Геллер? — спросил меня сочинитель загадочных историй.

— Да, — ответил я.

Он хрипло засмеялся.

— Этот парень, Хиггс, он что, будет допрашивать свидетелей обвинения?

— Да я, в общем, не знаю. А почему бы и нет?

На его круглом лице заиграла улыбка, глаза заблестели за золотой оправой очков.

— Ну, бремя доказательства лежит на обвинителе. Обычно на предварительном слушании английские защитники не отягощают себя большим количеством вопросов.

— Лично я надеюсь, что Хиггс задаст жару этому Кристи.

Мое замечание снова рассмешило Эрла, а затем мы разошлись по своим местам, поскольку двери распахнулись, впустив лавину зрителей.

В зале стояла тишина, которую нарушало лишь тихое бормотание обвинителя, защитника и судьи и еще более сдержанные перешептывания сидевших рядком свидетелей обвинения — компании, твердо вознамерившейся накинуть петлю на шею де Мариньи. Это, и, пожалуй, еще жужжание мух и хлопанье крыльев птиц, время от времени залетавших в открытые окна под потолком зала заседаний, в котором становилось все более и более душно.

Сдержанный и манерный Эддерли добрую половину утра потратил на обычное судебное действие — предварительный опрос свидетелей. Первыми выступили чертежник из английских военно-воздушных сил, начертивший план дома для Линдопа, и фотографы оттуда же, сделавшие фотографии места преступления — огромные снимки, вывешенные на всеобщее обозрение на стенде, словно шедевры мерзости, заставлявшие негодовать всех присутствующих.

Доктор Куокенбуш, вкрадчивый и мягкий человек лет сорока пяти, который, как оказалось, отнюдь не напоминал Граучо Маркса, описал место преступления, каким он его обнаружил утром восьмого июля, со всеми страшными подробностями, не забыв упомянуть и о четырех ранах на затылке сэра Гарри, проникающих вглубь черепной коробки.

Однако он забыл сказать о том, что первым его впечатлением было то, что раны эти были от огнестрельного оружия.

При обсуждении результатов вскрытия доктор показал, что «после трепанации черепа в мозговой массе обнаружено некоторое количество крови», и что «по-видимому, это являлось результатом легкого сотрясения мозга, а не кровоизлияния».

Для меня сие означало, что пули, застряв внутри черепа, теперь находились в мозге сэра Гарри, который наверняка вовсе не осматривали, и который, вместе с останками своего хозяина, покоился в настоящий момент в гробу в шести футах под землей в Бар-Харбор в штате Мэн.

Куокенбуш также сказал о «приблизительно четырех унциях» неопределенного «густого, липкого, темного цвета вещества», обнаруженного в желудке сэра Гарри. Возможно, сэр Гарри был отравлен, а может быть, усыплен?

В своей записной книжке я пометил, что следует намекнуть Хиггсу об этом.

Тем временем на сцену вышла одна из представительниц блестящей плеяды женщин военной поры: неуловимая Далсибел Хеннедж, которая представилась как «эвакуированная англичанка с двумя детьми». Я бы описал ее как хорошенькую блондинку не старше тридцати, обладавшую прекрасной фигурой, которую, впрочем, несколько скрывал консервативный костюм со шляпой; если она действительно была любовницей Гарольда Кристи, то парень был настоящим счастливчиком.

Однако ее рассказ о том, как они с Чарльзом Хаббардом, Гарольдом Кристи и сэром Гарри Оуксом в тот злосчастный день сначала играли в теннис, а затем ужинали в «Вестбурне» дела особенно не прояснил. Похоже, ее вызвали только для того, чтобы установить хронологию событий.

Парад местных красоток продолжили блондинка Дороти Кларк и брюнетка Джин Эйнсли, жены офицеров английских военно-воздушных сил, которых Фредди в ту дождливую ночь подвозил домой. Как и миссис Хеннедж, обе дамы были одеты подобающим образом и с нервной уверенностью подтвердили факт присутствия де Мариньи в окрестностях «Вестбурна» в ночь убийства.

Я не был вызван в суд в качестве свидетеля; поскольку я был теперь явно на стороне Фредди, становилось маловероятным, что меня попросят подтвердить показания девушек. Скорее всего, я буду свидетелем защиты и попытаюсь доказать, что действия де Мариньи седьмого июля совсем не походили на действия человека, собиравшегося в конце дня совершить умышленное убийство.

В общем-то, жены офицеров не нанесли Фредди серьезного вреда; ведь по сути дела все, что они рассказали, почти не отличалось от его собственных показаний. Гораздо большее беспокойство внушали показания констебля Венделла Паркера, который заявил, что де Мариньи заезжал в семь тридцать утра восьмого июля в полицейский участок за тем, чтобы зарегистрировать новый грузовик, приобретенный для нужд птицефермы.

— Он казался взволнованным, — утверждал констебль. — Его глаза... были навыкате.

При этом очевидно тупом замечании свидетеля глаза де Мариньи и теперь едва не выскочили из орбит, однако я знал, что присяжные заседатели могли впоследствии приписать визит Фредди в полицейский участок наутро после убийства его желанию узнать, не обнаружено ли тело сэра Гарри.

Следующая свидетельница была мне слишком хорошо знакома. Марджори Бристол, свежая и красивая в своем красно-белом цветастом платье, подошла к свидетельской трибуне (что делали и все остальные согласно британским законам), и встала там, не облокачиваясь на перила. Она просто и ясно рассказала о том, как приготовила ночную одежду сэра Гарри и установила сетку от комаров, а также о том, как на следующее утро она прибежала на шум, поднятый Кристи.

Тут, собираясь приступить к перекрестному допросу, поднялся Хиггс, чем нарушил правила поведения, якобы свойственные английским юристам.

— Мисс Бристол, — начал он, приветливо улыбаясь, — если я не ошибаюсь, вы говорили, что «прошлись» по комнате с распылителем инсектицида?

— Да, сэр.

— Куда вы дели баллон потом?

— Я оставила его в комнате, как и просил меня всегда сэр Гарри.

— Как много инсектицида оставалось в распылителе, не скажете?

— Ну, сэр... я заправляла его накануне вечером.

— Значит, вы уже однажды использовали его?

— Это верно. По-моему, он был полон не больше чем наполовину.

— Благодарю вас! Больше вопросов нет.

Марджори прошла рядом со мной, и мы обменялись мимолетными взглядами. Я улыбнулся, но она, приподняв подбородок, отвернулась.

Два вентилятора под потолком медленно разрезали застоявшийся воздух в помещении; там и тут стояли, отчаянно вертя лопастями, маленькие электрические вентиляторы. Моя рубашка под пиджаком липла к телу, словно клейкая бумага от мух. Однако следующая пара свидетелей — полицейские офицеры из местных, одетые по полной форме, казалось, вовсе не ощущали жары.

Оба поведали суду до боли похожие друг на друга истории о том, какие обязанности им пришлось выполнить в «Вестбурне» в день обнаружения тела. Офицеры говорили на любопытном карибском диалекте английского языка. Хотя свидетели казались внешне спокойными, их слишком уверенный тон указывал на заученность показаний.

Оба полицейских заявили, что видели де Мариньи наверху вместе с капитаном Мелченом в три тридцать дня.

Это было девятого июля. Утром обгоревшую складную китайскую ширму перенесли из спальни сэра Гарри в холл, где «лучшие» майамские специалисты проводили осмотр на предмет обнаружения отпечатков пальцев.

— К тому времени капитан Баркер уже завершил осмотр, — заявили оба свидетеля.

Гарднер посмотрел на меня со своего места за столом прессы и нахмурился. Мы оба поняли, что что-то тут было не так. Фредди, сидя за решеткой медленно покачивал головой.

Точно так же качала головой и Нэнси де Мариньи когда я пересказывал ей как две капли воды похожие друг на друга свидетельские показания офицеров полиции. Мы встретились за обедом в столовой «Британского Колониального», куда Нэнси пришла со своей подругой леди Дианой Медкалф.

— Что же они задумали? — воскликнула Нэнси.

В своем белом платье свободного покроя и широкополой соломенной шляпе, красиво повязанной белой шелковой лентой, она была похожа на очаровательного ребенка.

— Ничего хорошего, — произнесла в ответ Ди, поднося к своим сочным, ярко накрашенным губам бокал джина с тоником. Вот она нисколько не напоминала очаровательного ребенка, одетая в плотно облегающее фигуру голубое платье из крепдешина с большими серебряными пуговицами, образовывавшими вертикальный ряд между объемистыми грудями. На руках Ди были белые перчатки, а на голове белый же тюрбан, скрывавший ее светлые волосы.

Проглотив очередную ложку ароматного густого супа из моллюсков, я сказал:

— По-моему, отпечатки пальцев, о которых шла речь на суде, были сняты с этой ширмы.

— И что если это так? — спросила Нэнси с нетерпением в голосе.

— Тогда им придется доказать, что Фредди не мог дотронуться до ширмы, когда его допрашивали в доме.

Ди, нахмурившись, с интересом слушала наш разговор.

— А когда, по словам Фредди, его провели наверх для допроса?

Я вытащил свой блокнот и проверил.

— Что-то около одиннадцати тридцати утра.

Нэнси подалась вперед.

— А мы можем подловить их на этом?

Я кивнул.

— Если показания Фредди подтвердит кто-либо из тех свидетелей, которых в то же время допрашивали в «Вестбурне», например, те же жены офицеров, тогда мы сможем подставить им подножку в стиле герцога Виндзорского.

— В стиле герцога? — не поняла Нэнси.

— Ну, по-королевски, — усмехнувшись, пояснил я.

Ди продолжала хмуриться.

— А почему этих женщин повезли на допрос именно в «Вестбурн», а не в полицейский участок?

Я пожал плечами.

— Таково было решение ребят из Майами. Когда плохие парни — идиоты, это только на руку. — Я взглянул на Ди и улыбнулся. — А вечеринка, которую вы устраиваете в этот уик-энд, может оказаться для нас весьма полезной, если, конечно, явятся все приглашенные.

— Они явятся, — пообещала Ди с недоброй улыбкой. Она поманила к себе черного официанта и заказала еще одну порцию джина с тоником.

— Знаете, — сказал я, самодовольно улыбаясь Нэнси, — это так забавно — вновь быть в «Британском Колониальном», после того как совсем недавно меня выставили отсюда.

— А комната у Хиггса вас устраивает? — с искренней озабоченностью в голосе спросила Нэнси.

— Все в порядке. Я только боюсь, что действую на нервы его жене и детям.

Я почувствовал, как под столом чья-то рука легла мне на колено.

— В Шангри-Ла... — как бы невзначай произнесла леди Диана, — у меня есть коттедж для гостей. И если вас не смущает то, что вам придется каждый раз совершать пятиминутную прогулку на катере...

Чувствуя ее руку на своем колене, я был готов поехать куда угодно, даже прежде чем она закончила говорить.

— Очень щедрое предложение, — сказал я, — но боюсь, что это будет не совсем удобно для вас.

Она сжала рукой мое колено; конечно, это было больше по-дружески, но все же достаточно сексуально.

— Чепуха, — произнесла Ди со своим британским акцентом. — Я буду вам только рада.

— Ну, тогда...

— Думаю, что это просто блестящая идея, — похвалила Нэнси. Ее глаза искрились. — В конце концов, я тоже половину своего времени провожу там вместе с Ди. Мы могли бы совещаться все вместе и вырабатывать общую стратегию.

Под столом рука соскользнула с моего колена.

— Отлично! — заявил я, прищурив глаза и посылая сигнал леди Диане. — Я с радостью перееду к вам.

— Замечательно! — сказала Ди. Ее глаза цвета багамского неба встретились с моими и послали ответный сигнал.

— Кроме того, — продолжал я, — мне ведь известно о том, что никто в Нассау не посмеет отказаться от вашего приглашения.

Она усмехнулась, затем с непроницаемым выражением на лице приняла очередной бокал джина с тоником из рук официанта, который слегка вздрогнул, когда Ди буквально вырвала у него напиток.

Нэнси наклонилась ко мне.

— А как вы думаете, Нат, кто еще выступит сегодня в суде?

— Чтобы не разрывать хронологическую цепочку событий, — сказал я, Эддерли может вызвать только одного человека...

* * *

Гарольд Кристи так сильно ухватился за перила свидетельской трибуны, что костяшки его пальцев приобрели цвет его белоснежного двубортного костюма. На протяжении всего времени, пока он давал показания, этот маленький лысеющий человечек, напоминавший ящерицу, раскачивался из стороны в сторону, словно постоянно боялся потерять равновесие.

Установив, что Кристи в течение двадцати лет работал агентом по недвижимости в Нассау, Эддерли попросил свидетеля рассказать о его отношениях с покойным.

— Я считал сэра Гарри одним из своих самых близких друзей, — сказал Кристи, и, хотя он выступал свидетелем обвинения, он говорил оправдывающимся тоном.

Его пересказ событий дня убийства был не более чем скучным и сбивчивым повторением прежних показаний: теннис после обеда в загородном клубе, ужин в «Вестбурне» с несколькими гостями, игра в шашки до одиннадцати, когда мистер Хаббард и миссис Хеннедж уехали, после чего он и сэр Гарри отправились наверх спать.

Поболтав некоторое время с сэром Гарри в его спальне, когда тот уже лежал, одетый в пижаму, в постели с газетой в руках, Кристи прошел в свою комнату, где и сам намеревался немного почитать перед сном.

Благодаря уважительному и даже несколько льстивому тону Эддерли, Кристи постепенно успокоился. Твердым и уверенным голосом он поведал о том, как дважды просыпался среди ночи — первый раз для того, чтобы прихлопнуть нескольких проникших сквозь сетку москитов; второй раз — из-за «сильного ветра и проливного дождя». Однако он не слышал никаких звуков из комнаты сэра Гарри и не чувствовал запаха гари.

На следующее утро, когда сэра Гарри не оказалось на веранде, где они обычно завтракали, Кристи, как он утверждал, отправился в спальню друга, где и обнаружил его обгоревшее, все в копоти тело на все еще дымящейся постели.

— Я приподнял голову Оукса, потряс его, налил в стоявший на ночном столике стакан воды и поднес к его губам. — Кристи потянулся к заднему карману брюк за платком и принялся промокать выступивший на блестящей лысине пот. — Я взял подушку с другой кровати, подложил ее ему под голову, намочил полотенце и стал протирать его лицо, надеясь привести сэра Гарри в чувство.

Выражение лица де Мариньи в кабинке за железными прутьями было скептическим; он впервые за весь день посмотрел на меня, и я в ответ пожал плечами. Мне довелось побывать на месте преступления, да и де Мариньи, впрочем, как и все остальные, видел огромные снимки обуглившегося тела.

Замечание, что кто-либо мог принять труп сэра Гарри Окуса за живого человека, казалось чем-то из области фантастики.

Но еще кое-что не давало мне покоя: какого дьявола Кристи так настойчиво утверждал, что находился всего лишь в восемнадцати футах от места преступления во время, когда оно было совершено?

Тем временем довольный собой Эддерли, наслаждаясь звуком собственной речи с британским акцентом, наполнявшим собой весь зал суда, спросил Кристи:

— А знакомы ли вы, сэр, с обвиняемым, де Мариньи?

Кристи, переминаясь с ноги на ногу на свидетельской трибуне, кивнул.

— Знаком. Думаю, я знаю его с тех самых пор, как он приехал сюда.

— По какому поводу вы встречались с обвиняемым в последний раз?

— Около двух недель назад он просил меня оказать ему содействие в продаже его собственности на острове Эльютера. Он говорил, что ему предстоят значительные расходы.

— А имя сэра Гарри Оукса упоминалось в вашем разговоре?

— Да. Он говорил, что не был в дружеских отношениях с сэром Гарри.

— Назвал ли обвиняемый причину?

— Нет, но я думаю, причин несколько. Я считаю, что сэр Гарри придерживался мнения, будто де Мариньи нехорошо поступил со своей бывшей женой Фэнсток де Мариньи...

— Я протестую, милорд, — произнес, привстав с места, Хиггс тоном человека, терпение которого кончилось.

— Я снимаю свой вопрос, — заявил Эддерли, снисходительно улыбаясь Хиггсу, а затем снова обратился к свидетелю: — Сэр, не могли бы вы ограничиться пересказом мнений, выраженных обвиняемым, и не высказывать при этом собственных суждений?

Кристи кивнул.

— В тот раз он говорил мне, что сэр Гарри относится к нему несправедливо, с тех пор как он женился на мисс Нэнси Оукс... Что Гарри неоправданно строг...

— Понятно. И это был последний раз, когда вы говорили с де Мариньи до убийства сэра Гарри Оукса?

— Нет. Это был последний раз, когда я видел де Мариньи. Я еще говорил с ним по телефону утром седьмого числа.

— В день, вечером которого произошло убийство? — помпезно, как в мелодраме, переспросил Эддерли.

— Да, — ответил свидетель. — Де Мариньи звонил мне с просьбой помочь ему с получением разрешения на деятельность его птицефермы.

— Приглашал ли тогда вас обвиняемый поужинать у него дома на Виктория-авеню вечером седьмого?

— Нет, не приглашал.

— Может быть, он пригласил вас... как бы между делом? Возможно, вы просто не припоминаете столь внезапного приглашения?

— Если бы де Мариньи пригласил меня, я бы помнил это.

Железные прутья клетки почти врезались в лицо де Мариньи. И лоб его пересекали глубокие морщины. Показания Кристи прямо противоречили показаниям обвиняемого, данным полиции.

Затем Кристи рассказал, как он позвал с балкона Марджори Бристол, позвонил доктору Куокенбушу и полковнику Линдопу, и как вслед за этим прибыли полицейские сначала из Нассау, а потом из Майами. Свидетель ничего не упомянул о каких-либо контактах с герцогом Виндзорским, не говоря уже о личном появлении в «Вестбурне» его королевского высочества.

Вскоре настала очередь Хиггса, и я был доволен, что тот собирался нарушить первое, по словам Гарднера, правило английского судопроизводства.

— Мистер Кристи... — начал Хиггс. — Когда вы вытирали лицо сэра Гарри, его глаза были открыты или закрыты?

Кристи промокнул лицо влажным платком.

— Я не помню, — ответил он.

— Мы все видели фотографии тела погибшего. Почему вы подумали, что сэр Гарри, возможно, все еще жив?

— Я подумал, что еще есть надежда. Его тело было теплым.

— Еще бы! Ведь его же подожгли, в конце концов.

— Протестую! — раздался звонкий голос Эддерли.

— Снимаю вопрос, — произнес Хиггс, улыбаясь коллеге своей мальчишеской улыбкой.

— Мистер Кристи, а вы не могли бы объяснить, откуда в вашей спальне следы крови?

— Возможно, я измазал руки в крови, вытирая лицо сэра Гарри...

— А пятна крови на постельном белье в вашей спальне?

Кристи судорожно сглотнул и еще сильнее вцепился в поручень свидетельской трибуны.

— Как я уже заявлял раньше, я просыпался ночью и убил журналом нескольких комаров.

— Значит, кровь на ваших простынях — это кровь нескольких маленьких насекомых?

Де Мариньи, улыбаясь, отодвинулся от прутьев решетки; казалось, он немного успокоился.

— Я полагаю, что это так, — заявил Кристи, нервно теребя рукой кончик своего галстука.

Хиггс снова заулыбался, но на этот раз уже не мальчишеской улыбкой. Он безжалостно допросил Кристи о расположении предметов на верхнем этаже в ночь убийства, доказав суду, что маленький гигант в деле торговли недвижимостью совершенно не мог указать, была ли открыта или закрыта та или иная дверь, когда он обнаружил «все еще теплое» тело своего любимого друга.

— Я утверждаю, — заявил Хиггс, — что граф де Мариньи на самом деле все-таки приглашал вас на ужин к нему домой на Виктория-авеню седьмого июля.

— Нет, сэр, этого не было, — почти закричал Кристи.

— Вопросов больше нет, милорд, — сказал Хиггс несколько саркастическим тоном и вернулся на свое место.

Кристи, пиджак которого насквозь пропитался потом, покинул свидетельскую трибуну и, покачиваясь, вышел из зала суда.

Его показания ни в чем не уличили ни Фредда, ни кого-либо еще, кроме, пожалуй, самого Г. Дж. Кристи.

Я улыбался. «Если ты думаешь, что грубо сработал, Гарольд, то подожди до суда, когда мы тебя оглушим рассказом капитана Сирса о твоем полуночном путешествии по Нассау»...

Следующим свидетелем был детектив капитан Эдвард Уолтер Мелчен, глава отдела по расследованию убийств полицейского управления Майами, обладатель слишком шикарного титула для такого пухлого продажного копа. Его кривой вспухший нос напоминал теперь картофелину, хотя других следов нанесенных мной побоев не было видно.

Эддерли обращался со своим свидетелем с подчеркнутым уважением, вытягивая из него, как ниточку, точное, детальное описание места преступления и нелепую предполагаемую картину убийства, которую Мелчен воспроизвел со своим вялым южным выговором.

— Масштабы распространения огня указывают на то, что сэру Гарри на короткое время удалось вырваться из рук убийцы, — рассказывал Мелчен суду, — и выбежать в холл в пылающей пижаме...

Гарднер дико вращал глазами за столом прессы.

— Затем сэр Гарри ухватился за перила и неверной походкой пошел вдоль стены, пока убийца не настиг его и не втащил обратно в спальню.

Хиггс не стал возражать этой чепухе, возможно потому, что это пригодилось бы, когда Мелчен будет повторять свою нелепую и не подкрепленную доказательствами версию уже под присягой.

Эддерли подробно допросил Мелчена о том, как тот проводил предварительное дознание с Фредди, во время которого, как заявил коп, обвиняемый якобы с ненавистью отзывался о покойном в таких выражениях как «этот старый тупой идиот» и с такой же ненавистью о семейном адвокате Оуксов, моем старом приятеле Фоскетте, который якобы обнародовал «грязное» письмо бывшей жены Фредди Руфи леди Оукс, дабы внести разлад в семью.

Де Мариньи, пожевывая кончик спички, казалось, веселился от души; похоже, вряд ли он мог сказать что-либо подобное дознавателю.

Заявив, что Фредди «отказался помочь следствию» и сказать, куда он спрятал одежду, в которой был в ночь убийства, Мелчен сообщил, что дознание проходило девятого июля примерно в три тридцать пополудни.

В точном соответствии с показаниями двух местных полицейских!

Почуяв добычу, Хиггс спросил его:

— Вы точно помните время, когда мистера де Мариньи провели наверх?

— Я все записал, — заявил Мелчен. — Ваша честь, — обратился он к судье, — вы позволите мне свериться с моей записной книжкой?

Судья торжественно кивнул.

Коп достал из внутреннего кармана пиджака маленький черный блокнотик и нашел нужную страницу.

— Да... вот здесь: три тридцать пополудни, девятого июля.

Наконец к трибуне направился последний на сегодня свидетель — высокий, красивый, как в голливудских фильмах, капитан Джеймс Баркер, куратор лабораторий криминалистики полицейского управления Майами, который выглядел ничуть не хуже, чем до того, как наши с ним мнения разошлись в последний раз. Вслед за ним шли двое одетых по всей форме местных копов, тащившие покоробившуюся от огня ширму кремового цвета, которую они и поставили прямо у стола судьи.

Даже со своего места я сумел разглядеть за внешне спокойным выражением лица Хиггса его волнение по поводу этой злополучной улики, угрожавшей успеху всего дела.

Когда Эддерли попросил Баркера огласить свой бесконечный и, честно говоря, впечатляющий послужной список, я сразу же понял, с кем нам предстояло иметь дело: учеба в академии ФБР, деятельность на посту директора Международной Ассоциации идентификации, участие в качестве эксперта по дактилоскопии в сотнях подобных разбирательств...

Баркер был хитер: он сразу же ошарашил судью, прочитав лекцию о характеристиках отпечатков пальцев.

— Среди миллионов отпечатков, которые изучались экспертами и учеными во всем мире, — с небрежной уверенностью говорил свидетель, — никогда не было обнаружено и пары похожих друг на друга. И я, как эксперт, могу вас заверить, что не существует отпечатков пальцев, хотя бы приблизительно одинаковых.

При этом он сослался на пятьдесят миллионов отпечатков, хранящихся в картотеке ФБР, объяснил, как образуются эти отпечатки («Когда человек прикладывает палец к какой-либо поверхности, на ней остаются незначительные выделения жировых веществ»), а также рассказал о функциях специального порошка и ленты для снятия отпечатков с предметов.

Тем временем один из темнокожих констеблей установил на стенде, где ранее красовались фотографии ужасной сцены убийства, снимок единственного отпечатка, сделанный с гигантским увеличением. Это фото напоминало некую картину из музея современного искусства.

— А кому принадлежит этот отпечаток, детектив Баркер? — спросил Эддерли.

— Это отпечаток мизинца правой руки Альфреда де Мариньи, снятый после его ареста с помощью специального приспособления. Могу я сойти с трибуны, сэр?

— Безусловно.

Используя цветной карандаш и указку, Баркер выделил «тринадцать отличительных черт отпечатков пальцев де Мариньи». Судья, представители прессы, зрители и даже сам обвиняемый во все глаза наблюдали за этим действом.

Когда свидетель обозначил линиями и номерами все тринадцать особенностей, он заменил снимок на стенде другим, почти идентичным, на котором уже имелись все необходимые отметки.

— А это что такое, капитан? — спросил Эддерли.

— Это увеличенная фотография отпечатка мизинца правой руки де Мариньи... полученного с этой китайской ширмы.

При этом сообщении в зале поднялся такой ропот, что судья, и сам, впрочем, пораженный заявлением эксперта, никак не мог добиться соблюдения порядка. Тем временем долговязый детектив подошел к ширме и указал на верхний край панели.

— Отпечаток был снят отсюда, — заявил он, не дожидаясь вопросов Эддерли и пытаясь извлечь максимальную пользу из создавшегося положения. — Я заблаговременно пометил это место, — продолжал коп. — Видите ли, утром девятого я снял несколько отпечатков с этой ширмы, и почти все они были трудноразличимыми. Но один из них после экспертизы оказался отпечатком мизинца Альфреда де Мариньи. Обвиняемый больше не жевал спичку; она повисла прилипнув к его губе, в то время как он сам' с сильно покрасневшим лицом, всем телом подался к прутьям решетки.

— Во сколько вы сняли этот отпечаток?

— Между одиннадцатью утра и часом дня.

Я взглянул на де Мариньи, встретился с ним глазами и улыбнулся; тот, казалось, смутился на мгновенье, затем в его взгляде появилась уверенность, и он усмехнулся мне в ответ. Де Мариньи вновь принялся грызть спичку.

Мы их подловили! Немного везения — и они у нас в руках!

* * *

Хиггс не уловил того, что поняли мы с Фредди. Когда мы встретились втроем в маленькой комнатке в зале суда, прежде чем Фредди увезли в тюрьму, адвокат едва не набросился на своего клиента.

— Вы же говорили мне, что несколько месяцев не появлялись в «Вестбурне»! — гневно воскликнул Хиггс, срывая с головы белый парик.

Де Мариньи сидел в кресле, небрежно закинув одну ногу на другую; изо рта у него торчала неизменная спичка.

— Я там действительно был. Если я и прикасался к этой ширме, то только утром.

Хиггс нахмурился.

— Что значит — утром?

— Утром девятого, — пояснил Фредди. — Это когда Мелчен привел меня наверх для допроса. Около половины двенадцатого. Я прошел рядом с этой ширмой, которая как раз стояла в холле.

— Вы могли до нее дотронуться?

— Конечно.

— Но не только Баркер с Мелченом, а и двое полицейских из Нассау называют время три тридцать пополудни.

— Ну и что тут удивительного? — сказал я.

Хиггс, сузив глаза, посмотрел на меня. Я сидел на краю стола.

— О чем это вы, Геллер? Вы хотите сказать, что все четверо полицейских лгут?

— Точно! У нас в Чикаго это называется «подставить», господин адвокат.

— Мистер Геллер прав, Годфри, — произнес де Мариньи, полные губы которого изогнулись в самодовольной улыбке. — Но вспомните: наверху были и другие люди, когда меня туда привели — те же миссис Кларк и миссис Эйнсли. Да и сам полковник Линдоп! Уж он-то не станет врать...

— Это верно! — подтвердил я.

Раздражительность Хиггса мгновенно улетучилась, а на губах вновь засияла улыбка.

— Что ж, это уже интересно! — сказал он.

Я вытянул руку по направлению к адвокату.

— Покажите мне копию отпечатка, которую вам передал Эддерли, — попросил я его.

Хиггс достал снимок из своего портфеля.

Я внимательно изучил фотографию.

— Так я и думал!

— В чем дело? — не понял Хиггс.

Де Мариньи тоже разобрало любопытство; он встал с кресла.

— А вы, ребята, обратили внимание на материал, из которого изготовлена ширма? Ведь он чем-то напоминает дерево — ну, волокна и все такое... А теперь взгляните на этот снимок: видите, какая поверхность?

Хиггс взял фотографию у меня из рук.

— Совсем не похоже на дерево...

— Больше напоминает какие-то кружочки, — сказал де Мариньи.

— Что бы это могло значить? — недоумевал Хиггс.

Мое объяснение не было так глубоко продумано, как у Баркера, но по силе произведенного им впечатления нисколько не уступало.

— Это значит, — произнес я, — что этот отпечаток был снят не с ширмы.

Глава 19

— Так вот каков этот пресловутый Аксель Веннер-Грен, — сказал я.

Высокий, крепкий, розовощекий красавец-блондин миллиардер, чье имя на Багамах было внесено в черный список неблагонадежных, стоял, прислонившись к креслу, улыбаясь маленькой белозубой улыбкой и глядя на меня с картины на стене светло-голубыми глазами, излучавшими холодную уверенность в себе.

— Да, это тот самый сторонник нацистов, о котором теперь так много говорят, — подтвердила Ди, как обычно, выражаясь в своей замысловатой английской манере.

Огромная, написанная маслом картина в прекрасной позолоченной раме помещалась прямо над камином в круглой гостиной, стилизованной под пещеру древнего человека.

Заметив, с каким любопытством я рассматривал вычурные глиняные маски, ярко раскрашенную посуду и отделанные золотом и бирюзой церемониальные кинжалы, помещенные на стенах и полках, Ди произнесла:

— Культура инков!

— Да ну! — не поверил я.

Она усмехнулась, положила руку мне на плечо и покачала головой, отчего ее серебристого оттенка волосы несколько растрепались.

— Серьезно! — сказала Ди. — Мой босс занимается антропологией. Он побывал во многих экспедициях в самых отдаленных уголках Перу. Все, что ты здесь видишь, представляет собой музейную ценность.

Сама Ди не походила на музейную реликвию: на ней было белое шелковое платье с подплечниками и серебряными блестками на воротничке и поясе. Она подготовилась к вечеринке, которая должна была состояться здесь, в Шангри-Ла, сегодня вечером в мою честь, как я скромно предполагал в глубине души.

Поместье нашего отсутствовавшего шведского хозяина на острове Хог представляло собой просторную асиенду, выстроенную из белого известняка и окруженную со всех сторон роскошным тропическим садом, которая нисколько не уступала по площади «Британскому Колониальному». Дом был буквально переполнен антикварной мебелью из красного дерева и всевозможными серебряными безделушками вроде подносов, кубков, блюд, декоративных тарелок; одна только столовая имела около шестидесяти футов в длину, двадцать из которых занимал стол из красного дерева.

Впрочем, большинство помещений особняка было теперь закрыто; как объяснила Ди, штат слуг Веннер-Грена был сокращен с тридцати до семи человек, когда обстоятельства заставили хозяина на время укрыться в Куэрнаваке.

— Это одна из причин, по которой сюда съедется масса народу, — сказала Ди, когда помогала мне устроиться в коттедже, в котором имелась всего одна комната. Впрочем, эта комната была больше моего номера в отеле «Моррисон».

— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

— С тех пор как уехал Аксель, я, конечно, устраивала несколько вечеринок, но все они проходили в городе. Это первая возможность для местного общества побывать в Шангри-Ла после того, как хозяин поместья был объявлен неблагонадежным. Их любопытство не может не привести их сюда, — с твердой уверенностью высказалась Ди.

В гостиной, где мы стояли под недружелюбным взглядом портрета, мое любопытство было вызвано кое-чем другим.

— Ладно, Бог с ними, с инками, — сказал я. — Но что тут делают все эти слоны?

Кроме пространства, выделенного под примитивные изделия перуанских индейцев, всюду, куда ни падал взгляд, находились статуэтки слонов — от крошечных, размером с жука, до гигантских, величиной с лошадь. Все эти толстокожие животные с поднятыми вверх хоботами, казалось, были истинными хозяевами поместья.

— Это символ «Электролюкса», глупышка, — объяснила Ди. — Мой босс сколотил себе состояние на производстве и продаже пылесосов, а эти слоны обозначают его триумф.

— Вот как!

— Многие из этих статуй доставлены сюда из поместья Флоренца Зигфельда — он ведь тоже коллекционировал фигуры слонов.

— А-а!

— Ты заметил, что у всех слонов хобот поднят вверх? Догадайся, почему?

— Они рады видеть меня?

Ди улыбнулась уголком рта.

— Нет, дурашка! Просто слон с опущенным хоботом символизирует неудачу.

— Так же как и слон, наступивший кому-либо на голову, — добавил я.

Она взяла меня за руку и усадила на одну из изящно отделанных кушеток, стоявших прямо перед камином. Про себя я отметил, что, вероятно, на Багамах к услугам последнего прибегали не так уж часто.

— Я смотрю, ты сегодня в ударе, умник! — почти наставительно произнесла Ди, вкладывая свою ладонь в мою. С момента моего приезда в поместье она обращалась со мной не то как со старым другом, не то как с давнишним любовником, жаловаться на что было бы чистейшей неблагодарностью.

— Я чувствую себя неловко в этом обезьяньем костюме, — посетовал я.

На мне было черное токсидо, которое я позаимствовал у Ланна, моего приятеля из «Британского Колониального».

— Чушь! Ты выглядишь элегантно, Геллер!

— Меня могут принять за официанта, — предположил я.

— Не думаю. У моих официантов слишком своеобразная одежда.

— А, да — я видел. Слушай, а какого дьявола вся прислуга носит форму военных моряков? — спросил я. — И, честно говоря, все эти белобрысые ребята похожи на нацистов. Разве здесь нет слуг из местных?

Улыбнувшись, она покачала головой.

— Ну ты и зануда! Разумеется, у нас есть темнокожие слуги — хотя бы тот парень, что привез тебя сюда на катере. Но в доме все слуги носят ту же самую форму, что и на «Саусерн кросс».

— А, на яхте твоего босса!

— Верно. А из этих ребят, блондинов, пятеро — шведы, а один — финн.

— Один из моих любимых актов в водевиле! — с иронией произнес я.

— Зануда! — вновь произнесла Ди, усмехнувшись. — Сама не понимаю, почему я решила тебе помочь.

— Собственно говоря, я тоже, но все равно, я очень этому рад.

Она посмотрела на меня своими цвета багамского неба глазами, на этот раз серьезно.

— Нэнси — одна из моих лучших подруг, и я сделаю все, чтобы помочь ей вытащить Фредди из тюрьмы.

— Ты истинный романтик!

— Да! А ты, Нат?

— Романтик? Не знаю...

— Кто же ты тогда?

— Я истинный детектив, — улыбнулся я.

— Ну, сегодня у тебя будут возможности, — ответила Ди, отворачиваясь от меня к кофейному столику и доставая из лежавшей на нем золотой шкатулки сигарету. На крышке сигаретницы красовался слон с поднятым вверх хоботом.

— Только благодаря тебе, Ди, — произнес я. — Я это очень ценю. Это так мило с твоей стороны...

Она пожала плечами, прикуривая сигарету от сделанной в форме слона зажигалки. Пламя вырывалось из поднятого кверху хобота.

Я покачал головой.

— Если твои друзья догадаются, зачем ты их сюда пригласила — то есть, для того, чтобы я смог их допросить — можешь забыть о своем положении в обществе.

— Геллер, — сказала Ди, улыбаясь почти по-мужски своими ярко-красными пухлыми губами, — когда у тебя полно денег, ты можешь позволить себе быть совершенно невыносимым для других.

— Черт возьми, — сказал я, — мне это удается и без денег.

Она задрала голову, выпустила одновременно изо рта и носа дым и усмехнулась.

Я подумал, не поцеловать ли ее, но это было как-то уж слишком легко. И слишком рано. Ди представляла собой само совершенство для белой женщины; однако проблема была в том, что я все еще не мог освободиться от своего чувства к темнокожей девушке. Невероятно! Хотя вроде бы все было уже позади, я все еще был полон страсти к Марджори Бристол...

Оркестранты в бальном зале, который, благодаря своим высоким потолкам, гобеленам и хрустальным люстрам, явно контрастировал с остальными комнатами, так же, как и я, были затянуты в токсидо и наигрывали джазовые мелодии, главным образом из репертуара Коула Портера. Да, это была настоящая классика — под такую музыку можно было танцевать, болтать или даже просто не обращать на нее внимания. Как раз то, что было мне нужно!

Список приглашенных насчитывал примерно пятьдесят человек: двадцать пар и пять одиночек, которые, как ожидалось, приведут кого-нибудь с собой. Я не знал большинства гостей в зале: какие-то старички с несколько более молодыми женами; черные, а кое на ком и белые, фраки, вечерние платья, блестящие украшения. Мне довелось услышать такие фамилии, как Мессмор, Голдсмит и Мерриман; я познакомился с герцогиней Лидской, сэром Фредериком Вильямс-Тэйлером. Лавируя среди всех этих важных персон, блондины в синих флотских мундирах разносили на подносах попеременно то наполненные до краев бокалы с шампанским, то коктейли. Я чувствовал себя здесь на своем месте. Не меньше, чем Марлен Дитрих в женском монастыре.

Наконец мне удалось-таки высмотреть кое-кого из знакомых. За столом с закусками, на котором вперемешку были разложены крабы, черная икра, креветки и самые изысканные тропические фрукты, Гарольд Кристи, в черном, несколько помятом фраке наскоро переговорил о чем-то с привлекательной блондинкой в зеленом вечернем платье и тут же нервно отошел в сторону.

Блондинкой оказалась Далсибел Хеннедж, или Эффи, как называли ее близкие друзья, она же замужняя любовница Кристи. Здесь они были как бы не вместе; он просто перекинулся с ней парой слов, а затем присоединился к группе мужчин, которые, покуривая, непринужденно болтали в углу зала.

«Какого черта! Время действовать», — решил я.

— Прекрасный вечер! — произнес я, — подходя к Эффи в тот момент, когда она накладывала себе на тарелку какую-то закуску.

Она мило улыбнулась; очевидно, Эффи сделала себе очередную завивку и была определенно хороша для этой игуаны Кристи.

— Да, вы правы! — согласилась она. — Как хорошо, что здесь дует такой приятный прохладный бриз!

— Мы с вами не встречались раньше, миссис Хеннедж, но я тут же узнал вас по описанию на предварительном слушании дела.

Она взглянула на меня с подозрением, хотя и продолжала улыбаться.

— Должно быть, вам пришлось явиться туда довольно рано, чтобы занять место.

— У меня есть связи. Меня зовут Натан Геллер.

Она поставила на стол тарелку и протянула мне руку с тем, очевидно, чтобы я пожал ее, что я тут же и сделал, и сказала:

— Ваше имя кажется мне знакомым...

Затем ее улыбка исчезла, глаза словно остекленели и в них появилось выражение испуга.

— Вы детектив...

— Верно! Я работаю на Нэнси де Мариньи, от имени ее мужа и его защитника мистера Хиггса.

Она попятилась назад и уперлась в стол.

— Мистер Геллер, мне не хотелось бы быть грубой, но...

— Я уже несколько дней пытаюсь с вами связаться. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Мне нужно задать вам пару вопросов.

Эффи отрицательно покачала головой.

— Я не думаю...

— Пожалуйста! Как только вы почувствуете себя неловко, я тут же уйду. Почему бы нам не пройти на веранду и не присесть там за свободный столик...

Нехотя она все-таки позволила мне вывести ее на веранду, имевшую форму балкона, лестница с которой спускалась к фонтану с возвышавшимся посредине бетонным слоном. Из высоко задранного вверх хобота била вода. Вокруг фонтана была разбита лужайка, по которой вдоль клумб с тропическими цветами могли прогуливаться гости. Ночь действительно оказалась прохладной, а небо — чистым, как совесть младенца Справа и слева в беспорядке стояли металлические стулья, два стола с аперитивами и хорошо оснащенный различными напитками импровизированный бар за стойкой которого в отблеске японских фонарей виднелся один из этих белобрысых моряков — арийских мальчиков. Сама обстановка здесь была какой-то непатриотичной.

Мы присели. Вместо того чтобы смотреть на меня, Эффи принялась разглядывать свою тарелочку с черной икрой, словно стараясь отыскать в ней что-то важное.

— Я полагаю, вы хотите спросить меня об ужине в «Вестбурне» в тот день, когда был убит сэр Гарри. Но я боюсь, особенно рассказывать тут не о чем...

— Я просто хочу знать, миссис Хеннедж, только не сочтите за неуважение, правда ли, что вы и Кристи... имеете дружеские отношения.

Она снова с подозрением посмотрела на меня, и на этот раз уже без улыбки.

— Ну... конечно, мы друзья. Знакомые.

— Пожалуйста, не притворяйтесь, будто не понимаете моего вопроса. Я совершенно не желаю смущать вас. Я умею молчать.

Эффи стала подниматься со стула.

— Я чувствую себя неловко. Один из нас должен уйти.

Я мягко дотронулся до ее руки.

— Миссис Хеннедж, Кристи идет на все, чтобы доказать свое присутствие в непосредственной близости от комнаты, в которой было совершено убийство. Его история невероятна — никто в Нассау ему не верит.

Она вновь уселась на свое место.

— Не думаю, что мистер Кристи может лгать...

— Поговаривают о том, что он покровительствует одной женщине. Эта женщина — вы, не так ли, миссис Хеннедж?

— Прошу вас... мистер Геллер... Мне надо идти... Я поднял вверх руку, стремясь этим жестом остановить ее.

— Если графа де Мариньи оправдают, а у меня есть основания полагать, что так и случится, полиция начнет искать другого подозреваемого. Если мистер Кристи вам дорог, ваше алиби могло бы помочь еще одному невиновному человеку избежать обвинения.

Ее глаза были в одинаковой степени серьезны и красивы.

— Вы... верите, что мистер Кристи невиновен в этом?..

— Я не знаю. Я знаю только, что его видели в автомобиле в полночь в Нассау, в день убийства. Он ехал к вам?

Она нахмурила лоб, словно от головной боли.

— Мистер Геллер, я замужняя женщина. Я люблю своего мужа. Я скучаю по нему. У меня есть дети, которых я тоже люблю.

— Я это ценю. Но ответьте на мой вопрос: Гарольд Кристи провел ночь с седьмого июля в вашем доме?

— Нет, — ответила Эффи.

Однако глаза ее говорили нечто другое.

— А теперь вы меня извините, пожалуйста... — сказала она, снова вставая.

— Нет, уйду я. Наслаждайтесь вашей закуской — я вас сегодня больше не побеспокою.

Она натянуто улыбнулась и кивнула головой, чувствуя одновременно и облегчение, и раздражение, а я направился в сторону большого зала.

Проклятье! Она лгала, но глаза ее сказали правду. Этот сукин сын Кристи, по крайней мере, часть ночи провел с красоткой Эффи. Это означало, что он не был убийцей, или, по меньшей мере, орудие преступления было не в его руках...

Как только я вошел в бальный зал, стоявшая справа от двери Ди взяла меня за руку.

— Тут есть кое-кто, с кем тебе надо бы встретиться, Натан.

Перед этим она, видимо, беседовала с симпатичной миниатюрной женщиной в белом платье и золотых украшениях, у которой даже белые перчатки были украшены золотом; ее ожерелье и серьги в общей сложности весили, вероятно, больше, чем она сама.

Уоллис Симпсон выглядела более привлекательной, чем на фотографиях — черты ее лица, которые я всегда считал весьма заурядными, оказались на деле довольно красивыми: ясные, цвета фиалки глаза, высокие скулы, широкий лоб, волевой подбородок и, наконец, широкая щедрая улыбка накрашенных алой помадой губ, что делало особенно заметной ее слишком бледную для Багам кожу.

— Ваше королевское высочество, это Натан Геллер, — представила меня Ди. — Натан, — герцогиня Виндзорская.

— Огромная честь для парня из Чикаго, — сказал я, принимая протянутую мне руку и улыбаясь, хотя моя улыбка, конечно, не шла ни в какое сравнение с ее.

— Большое удовольствие для девушки из Вирджинии познакомиться с соотечественником, — произнесла герцогиня. Ее южный выговор был не лишен определенного шарма, хотя в ее речи временами сквозила британская манерность.

— Я слышал много удивительного о вашей работе в Красном Кресте, герцогиня. В том числе и о столовой для солдат с разным цветом кожи...

— Стоит ли благодарить вас за комплимент, мистер Геллер? Кто это рассказывает вам обо мне такие истории?

Я улыбнулся.

— Не знаю, стоит ли говорить... — замялся я.

Широкая улыбка капризно искривилась.

— Ну же, мистер Геллер, — вы среди друзей.

— Что ж, это была Салли Ранд.

С секунду герцогиня стояла, словно громом пораженная, ее огромные глаза цвета фиалки будто заледенели, а затем она заливисто рассмеялась. Ди рассмеялась также.

Герцогиня выгнула брови дугой.

— Откуда вы знаете мисс Ранд?

— Мы вместе работали в «Веке прогресса», где у нее появились первые поклонники. А я вылавливал там карманников.

— Она действительно устраивала прекрасные представления для Красного Креста, — произнесла герцогиня, — хотя, откровенно говоря, боюсь, что Дэвида это несколько смущало. Но я была приятно удивлена тем, как увеличились наши средства благодаря ей.

— Теперь Салли, кажется, снова занимается делом.

— Правда? Где же?

— В Кливленде. Она открывает свое заведение сегодня вечером, как явствует из открытки, которую я недавно получил — и, как я знаю, выручка за первую субботу каждого месяца полностью будет идти в фонд Красного Креста.

— Какая милая девушка! — похвалила герцогиня, что было комплиментом, который Элен заслуживала, но редко получала. — Диана говорила мне, что вы близкий друг Эвелин Уолш Маклин, — полувопросительно произнесла герцогиня.

Я кивнул головой и печально улыбнулся.

— Я уже много лет ее не видел, но мы действительно были близки в свое время. Настолько близки, что я, бывало, ласкал ее собачонку, на ошейнике которой красовалась медаль.

Герцогиня снова рассмеялась.

— О, бедная Эвелин! Как вы познакомились?

— На процессе по делу Линдберга.

Ее глаза сузились.

— А!.. Эвелин, кажется, была очарована этим процессом. Я даже слышала от нашего общего знакомого, что она просто без ума и от трагедии Оуксов.

Герцогиня повернулась к Ди и взяла ее за руку.

— Леди Медкалф, должна поблагодарить вас за то, что вы снова распахнули для нас ворота Шангри-Ла и обеспечили нашему жаркому островку глоток прохладного морского воздуха. Вы знаете, мне так и кажется, что стоит только обернуться, и я увижу Акселя с его очаровательной улыбкой, — герцогиня вздохнула. — Со дня смерти Гарри в общественной жизни наблюдается какой-то застой. Должна сказать, что Нью-Йорк будет для меня отдушиной.

Оркестр внезапно перешел от песенок Коула Портера к веселому и ритмичному вальсу. И без того сияющее лицо герцогини прямо-таки загорелось.

— Простите меня, — извинилась она, — но они играют Виндзорский вальс...

Затем она грациозно отошла в сторону и, миновав подмостки, на которых размещался оркестр, приблизилась к седовласому невысокому человеку с печальными глазами в белом двубортном пиджаке и черной бабочке, который некогда являлся королем Англии.

Потом они принялись вальсировать, и гости, с уважением глядя на эту пару, уступили им все пространство для танца; а две миниатюрные знаменитости улыбались друг другу то ли от переполнявшей их любви, то ли по заведенной для публики необходимости. Так или иначе, во всем этом действе чувствовалась какая-то горькая радость.

Я обратился к Ди:

— У тебя была прекрасная возможность рассказать ей, чем я тут занимаюсь.

— Ты хочешь сказать, я должна была объяснить ей, что Эвелин Маклин рекомендовала тебя Нэнси?

— Верно! Тебе не кажется, что герцогиня будет раздосадована на тебя, когда узнает, кто я такой на самом деле?

Ди усмехнулась и пожала плечами.

— Когда в деле замешана эта пара, мне даже убийство с рук сойдет. Помни, я ведь знакома с Дэвидом дольше, чем Уоллис.

— Ладно, когда этот вальс кончится, представь меня, пожалуйста, «Дэвиду», а сама отвлеки внимание Уоллис. Мне надо поговорить с герцогом.

— Тебе стоит только попросить!

— Леди Диана, но почему вы так добры ко мне?

— Без обиды, Геллер, но не к тебе, а к Нэнси. Я хочу, чтобы она вернула себе своего мужа. Своего я давно потеряла, и до сих пор испытываю боль...

— Извини. А где Нэнси?

— Я не пригласила ее; так же как и леди Оукс. Тебе будет легче осуществить задуманное, если эти две дамы не будут напоминать всем о том, что каждый стремится забыть.

Когда вальс закончился и отшумели последние аплодисменты герцогу и герцогине, которые раскланялись в знак признания за похвалу зрителей, Ди подвела меня к супругам и произнесла:

— Ваше королевское высочество, это...

— Натан Геллер, не так ли? — не дал ей закончить герцог.

Его голос был мягок и нежен.

— Вы правы, Ваше королевское высочество, ответил я.

Он протянул мне руку, я взял ее, но рукопожатие было настолько коротким, что я его почти не ощутил.

Разочарованным взглядом маленького мальчика герцог взглянул на жену.

— Это тот самый детектив, которого нанял сэр Гарри, чтобы следить за де Мариньи. Теперь он работает на Нэнси Оукс.

Не Нэнси де Мариньи — Нэнси Оукс!

Уоллис при этом сообщении слегка вздрогнула и улыбнулась мне несколько ехидной улыбкой.

— Мы познакомились с мистером Геллером, но он не упомянул об этом, — заметила она.

Я попробовал отшутиться.

— Мне казалось, что это неприятная тема для разговора, герцогиня. Простите, если я случайно ввел вас в заблуждение.

— Отнюдь. Дэвид, мистер Геллер принимал участие в деле Линдберга по поручению Эвелин Маклин.

— В самом деле? — приятным голосом, но скептическим тоном произнес герцог. — Вы знакомы с Чарльзом?

— Был знаком, — сказал я. — Но я уже несколько лет не видел Слима.

Глаза герцога блеснули. Я только что произнес кличку, которую знали только близкие друзья Линдберга?

— Герцогиня, — обратилась к ней Ди, — Розита Форбс весь вечер умирает от желания поговорить с вами.

— О, конечно, я с удовольствием поболтаю с Розитой. Проводите меня к ней, дорогая.

Я остался стоять один на один с герцогом у края сцены, где музыканты отдыхали, пока пианист наигрывал мелодии Гершвина. Мы находились возле горшка, в котором росла пальма, у пьедестала, на котором стоял неизменный слон с задранным кверху хоботом.

— Вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов, Ваше высочество?

— Ради Бога, — ответил герцог и улыбнулся. Но взгляд его был холоден.

— Почему вы поручили расследовать это убийство именно Мелчену и Баркеру, вместо того чтобы задействовать Скотланд-Ярд или силы местной полиции?

Он вымучил еще одну улыбку, сняв с подноса одного из белобрысых молодчиков бокал шампанского.

— Мистер Геллер, у нас ведь тут были беспорядки в прошлом году, — сказал он. — Возможно, вы кое-что слышали об этом?

— Вообще-то, да, — ответил я, не понимая, какое отношение это имело к моему вопросу. — Я думаю, беспорядки случились из-за того, что местные, которых привлекли к строительству взлетных полос, обнаружили, что им за одинаковую работу платят значительно меньше, чем белым рабочим из Америки Я прав?

— Более или менее. Ситуация вышла из-под контроля. На Бэй-стрит царил беспорядок. Я как раз в то время находился в Соединенных Штатах с дипломатической миссией... И, честно говоря, меня разочаровало поведение полиции Нассау в тот момент. Если бы они действовали жестче, им бы удалось справиться с этой проблемой.

— Понимаю... — произнес я.

— Вдобавок ко всему, наше полицейское управление не располагает надлежащим дактилоскопическим оборудованием. А, как вы знаете, капитан Баркер признанный специалист в этих вопросах. И, говоря откровенно, в полиции Нассау слишком много черных.

Он отхлебнул шампанского.

— Со всем моим уважением, сэр, в Скотланд-Ярде «не слишком много черных», — напомнил я герцогу.

— Вы совершенно правы. Но ведь сейчас военное время, и с таким транспортным сообщением, которое мы теперь имеем, детектив из Лондона сможет добраться до Нассау лишь за несколько недель. Я знал, что на капитана Мелчена можно положиться — он несколько раз выполнял функции моего телохранителя в Майами — и я знал также, что он находится буквально в минутах пути отсюда.

— Ясно... — протянул я.

Он снова натянуто улыбнулся.

— Теперь мне пора пообщаться еще с кем-нибудь, — произнес он напоследок. — Желаю вам успехов в расследовании, несмотря на всю мою антипатию к де Мариньи.

— Ваше высочество, извините, я пытался получить у вас аудиенцию, но меня не приняли. Не могли бы вы уделить мне еще несколько минут? — попросил я.

Улыбка исчезла где-то среди морщин лица герцога, которое, несмотря на кажущуюся его моложавость, было довольно старым.

— Вряд ли это подходящее место для разговора, — процедил он.

— Кто, как не вы, может объяснить, почему меня не допускают ни к исходящим, ни к приходящим в Нассау официальным документам. И почему мне запретили поиски паяльной лампы? И...

— Мой дорогой друг, — оборвал меня герцог. — Вы не являетесь официальным следователем по этому делу. Ваша роль — помогать защите графа де Мариньи — джентльмена, которого, по мне, и защищать-то не стоит, но тут уж ничего не поделаешь... Простите меня...

С этими словами он отошел, и я не смог за ним последовать. Вскоре он снова оказался возле своей жены, которая непринужденно болтала с Ди и несколькими другими гостями.

На веранде я заметил Кристи и миссис Хеннедж, оживленно беседовавших у слоновьевого фонтана; она казалась взволнованной, а он пытался ее успокоить. Так я их напугал! Отлично!

Миссис Хеннедж первой поднялась по каменным ступеням; я спрятался в тень. Но когда на веранде появился Кристи, я тут же подошел к нему.

— Мистер Кристи, прекрасный вечер, — произнес я.

— Извините меня, — пробормотал тот, не останавливаясь.

Я взял его под руку.

— Давайте отойдем на минутку и поговорим.

— Вы делаете мне больно!

Кажется, я действительно схватил его слишком сильно. Я отпустил его.

— Простите. Помните, на прошлой неделе у вас в офисе я упоминал имя Лански?

— Нет, не помню. Извините...

Я с той же силой, что и раньше, сжал его руку.

— Вы ведь не станете снова отрицать, что знаете его, не так ли? У меня есть друзья в Вашингтоне, которые утверждают как раз обратное.

Он выдернул свою руку из моей и улыбнулся наименее убедительной улыбкой из всех, что я когда-либо видел.

— Возможно, речь идет о парне, которого так звали, когда я занимался контрабандой спиртного.

Он опять неуверенно усмехнулся.

— Знаете, многие тут предпочитают ссылаться на провалы в памяти, когда речь заходит о тех временах...

— Я слышал, будто принадлежащий Лански «Отель Насьональ» в Гаване переживает кое-какие трудности. Похоже, его дружку диктатору Батисте в последнее время тяжелее держаться на плаву...

— Мне об этом ничего не известно.

— Расширение игорного бизнеса на Багамах могло бы стать неплохой страховкой для Лански...

Кристи тяжело вздохнул.

— Мистер Геллер! Игорный бизнес придет на Багамы после войны. Но если вы думаете, что что-то подобное имеет отношение к смерти сэра Гарри, я скажу, что тут вы жестоко ошибаетесь.

— Вы хотите сказать, что сэр Гарри не был против организации здесь игорного бизнеса?

Кристи фыркнул.

— Его это заботило в наименьшей степени. А теперь, доброй ночи, сэр.

Он быстро прошел в бальный зал.

Я остался стоять на ветру, соображая, какого черта Лански мог быть замешан в этом деле, если игорный бизнес был тут ни при чем. Конечно, возможно, Кристи пытался повесить мне лапшу на уши, чего вполне следовало ожидать от агента по торговле недвижимостью.

Вскоре после полуночи все гости разъехались по домам, и я отправился в свой коттедж, который отныне стал моим домом в Нассау. В коттедже была одна огромная комната, которая служила одновременно и гостиной; тут же имелся превосходный шкафообразный радиоприемник и прекрасно укомплектованный бар. Я освободился от своего токсидо и уселся на мягкие подушки плетеного дивана; на мне были шорты, носки с резинками и туфли. Потягивая коктейль из рома с колой собственного приготовления, я рассчитывал, что вечер закончился. И уже, наверное, в сотый раз за день поблагодарил леди Диану.

Я, очевидно, принял сегодня слишком много напитков, чтобы суметь извлечь какие-либо полезные сведения из всех разговоров, что вел сегодня. Что же я выяснил, черт побери? Кристи, похоже, не бы виновен ни в чем, кроме как в связи с миссис Хеннедж; его королевское высочество Дэвид Виндзорский имел все разумные основания привлечь к расследованию этих болванов из Майами; кроме того, Гарольд Кристи заявил, что сэру Гарри якобы было совершенно наплевать на проблему игорного бизнеса на Багамах.

— Геллер?

В проеме входной двери появился женский силуэт.

— Я не порядочный парень, — сразу предупредил я.

— Знаю, — засмеялась Ди, входя в комнату с ведерком, внутри которого виднелась бутылка шампанского, и двумя бокалами в руках.

Поверх ее прозрачного ночного халата был накинут прозрачный же пеньюар. Было видно все и одновременно ничего: выпуклости ее грудей, их розовые соски, как будто бы даже темный треугольник между ног. Она подошла поближе, поставила ведерко на бамбуковый кофейный столик и налила себе шампанского.

— Там еще осталось, — сказала она о вине. — Налить тебе?

— Нет, спасибо. — Я поднял вверх свой стакан с ромом и колой. — У меня полный порядок.

Ди чокнулась со мной, превратив мой жест в тост.

— Каково тебе сегодня, Геллер?

— Не знаю. Кто-нибудь выразил тебе свое недовольство по поводу моего присутствия на вечеринке?

— Никто не посмел. Даже Дэвид. Я сама себе судья, ты же знаешь.

— Да, я заметил.

От нее исходил приятный аромат; это был очень знакомый запах.

— Что это за духи? — поинтересовался я.

— "Май Син".

Так же пахло и от Марджори Бристол в день нашего с ней знакомства.

Я поднялся. Подойдя к двойным стеклянным дверям, я принялся рассматривать тени, отбрасываемые пальмами и папоротниками, и вслушиваться в крики экзотических птиц и шум океана внизу.

Потом ко мне подошла Ди и тронула меня за руку.

— Ты очаровательно выглядишь в своих шортах, Геллер.

— А туфли и носки на резинках прекрасно дополняют мой костюм, как ты думаешь?

Она обвила руками мой торс.

— У тебя превосходное тело, — продолжила Ди.

Я сглотнул.

— Все девушки так считают.

— А что с тобой?

— Да ничего!

Она взяла меня за подбородок, потянулась и поцеловала меня; это был горячий, влажный поцелуй с запахом помады, спиртного и табака, одновременно и отвратительный, и прекрасный. Ее мягкие, припухлые губы играли на моих губах, словно на кларнете.

Когда поцелуй кончился, я произнес:

— Это слишком рано, Ди.

— Слишком рано для нас?

— Ты не понимаешь. Я... Я не готов. Я стараюсь кое-кого забыть...

— Ну, знаешь ли, мой брат когда-то играл в регби.

— В самом деле?

— И он рассказывал мне, что обычно говорит в таких случаях хороший тренер.

— Что же?

— Соберись и снова вступай в игру!

Она опустилась на колени, и ее ладонь скользнула в ширинку моих шортов. Она достала мой член и принялась поглаживать и целовать его.

— У-у-у, — протянула она восхищенно. — Такой хобот сулит добрую удачу.

— Я... не думаю... что тебе стоит...

— Заткнись, Геллер, — сказала она, продолжая свои манипуляции. — Я обожаю мужчин, которых только что бросили.

В следующий момент мой член оказался уже у нее во рту. Затем еще глубже, еще... И она принялась за дело всерьез...

Потом я стал задыхаться, как загнанная лошадь, от переполнявшей меня страсти; и я смотрел сверху вниз на нее, а она, улыбаясь, снизу вверх на меня; и во рту ее было что-то белое; и это не были зубы...

Затем Ди встала с колен, оправила свой пеньюар, достала из кармашка платок и вытерла им губы, делая это аккуратно, словно закончив есть печенье.

Потом она поглядела на меня с довольным выражением на лице.

— Говорят, что если женщина сделала такое для мужчины, то она им владеет.

Внизу слышался шелест прибоя. Где-то кричала птица.

— О'кей, — произнес я.

Глава 20

Под безоблачным полуденным небом, на веранде позади бального зала в поместье Шангри-Ла, приятного вида мужчина средних лет в тропической спортивной рубашке, широких брюках и сандалиях опустился на колени возле мохнатого кокосового ореха с человеческую голову, держа в высоко поднятой руке белый кол от изгороди, направленный заостренным концом вниз. Скромная красота, темные волосы, высокий лоб ученого, очки в металлической оправе и стройная фигура — все это напоминало действующее лицо какого-то странного туземного ритуала. Кол был похож на приготовленное для удара копье.

А затем внезапно, с бешеной силой, удар действительно последовал, только вот кол при этом раскололся в щепки, оставив кокос в целости, если не считать отставших от него нескольких волокон.

— Видите! — На лице профессора Леонарда Килера заиграла улыбка победителя. Он сдвинул очки на переносицу. — И я вам гарантирую, что височная кость человеческого черепа гораздо крепче, чем оболочка кокосового ореха.

— Мог ли какой-либо тупой предмет нанести те четыре раны возле уха сэра Гарри? — спросил я. — Что если обезумевший старый золотоискатель, который помешался на Клондайке, пробрался в комнату и сделал четыре взмаха своей киркой?

Килер, отрицательно махнув головой, сказал:

— Тогда бы вся его черепная коробка разлетелась вдребезги!

Держа в руке кокосовый орех, он присел рядом с Эрлом Стенли Гарднером у одного из железных столиков с видом на слоновий фонтан и яркий, разноцветный тропический сад, окружавший его. Вокруг пели птицы; что-то нашептывал влажный бриз.

Я случайно столкнулся с Гарднером в баре «Блэк-бирд», где я провел все утро, разговаривая с несколькими свидетелями обвинения — миссис Кларк и миссис Эйнсли, да еще с Фредди-американцем, или Фредди Череттой, — которые сочувствовали защите. Все они подтвердили, что их привезли в «Вестбурн» на допрос девятого июля, а также заявление де Мариньи о том, что Мелчен провел его наверх в одиннадцать тридцать утра, что противоречило показаниям полицейских, относивших это событие к трем тридцати дня.

Это было по меньшей мере неплохо: все, что мне оставалось теперь сделать, это поговорить с полковником Линдопом, что я собирался проделать ближе к вечеру. Если Линдоп подтвердит показания Фредди, нам удастся подвергнуть сомнению не только подлинность отпечатка на китайской ширме, но и самих показаний Баркера и Мелчена.

Одетый в ковбойку с галстуком, Гарднер медленно подошел ко мне, как и подобает знаменитости, в окружении трех своих очаровательных секретарш, вновь нанятого трио сестер, которым он ежедневно диктовал свои репортажи для журналов и радио, а также очередные главы своего нового романа в гостиничном номере «Ройял Виктория». У них был обеденный перерыв, а я сидел за столиком в полном одиночестве.

— Девушки, это тот самый детектив-неудачник, о котором я вам рассказывал, — добродушно прорычал Гарднер. — Что, все еще избегаешь меня, Геллер? Разве не знаешь, что каждому хорошему Шерлоку Холмсу нужен свой доктор Ватсон?

— И какую из ролей вы отводите себе?

Эрл рассмеялся своим булькающим смехом, и я пригласил его пообедать вместе: мне уже принесли мой заказ — гренки с сыром.

— Спасибо, сынок, — поблагодарил Гарднер, скользнув за стол рядом со мной; троица улыбающихся кудрявых девушек присела напротив, не произнеся ни слова. Они напоминали немых сестер Эндрюз.

Вволю поев и наговорившись, Гарднер наконец произнес:

— Ладно, Геллер, дай передохнуть старику! Как будто мы с ним говорили много времени!

— Как говорят торговцы подержанными машинами, ты можешь мне доверять... — продолжал он. — Если ты не хочешь, чтобы что-либо из того, что ты говоришь или делаешь, попало в мои статьи, то так и скажи. Только не лишай меня удовольствия...

— Хорошо! — согласился я, отставляя в сторону свою почти опустошенную тарелку. — Как насчет того, чтобы познакомиться с изобретателем детектора лжи?

Отразившееся на его лице любопытство напомнило чем-то выражение лица мальчишки, которому впервые представилась возможность взглянуть из-за кулис на непристойный танец на сцене.

И вот Гарднер, только теперь уже без своих девочек, находился вместе со мной в Шангри-Ла, где я как раз получал от Лена Килера первую оценку свидетельских показаний, которые он изучал, и тестов, которые он произвел.

Несмотря на свою относительную молодость, Килер действительно создал аппарат, представлявший собой усовершенствованный немецкий прибор, который фиксировал изменения кровяного давления подозреваемого, а также позволял отслеживать частоту дыхания, пульса и электропроводность кожи человека во время допроса.

— Вы знаете, что такое мастоидит? — обратился к нам Килер.

Мы с Гарднером сидели за железным столом, на котором стоял графин с содовой и стаканы, лежал расщепленный кол, кокосовый орех и различные фотографии сцены убийства, разложенные подобно карточной колоде. В случае сэра Гарри, проигрышной колоде.

Мой старый друг Килер, с которым я познакомился через Эллиота и который занимал должность директора Чикагской лаборатории уголовного дознания при юридическом факультете Северо-западного университета, был не только ведущим специалистом в своей области, но и вообще крупнейшим авторитетом в науке уголовного дознания. Включая сюда и дактилоскопию.

Но сейчас предметом нашего рассмотрения являлась цепочка четырех ран, которые, как утверждало обвинение, были нанесены «тупым инструментом».

— Чтобы вылечить мастоидит, — объяснял нам Лен, — хирургу приходится использовать молоток и зубило с тем, чтобы проникнуть сквозь толщину кости. И даже тогда более тонкие кости вокруг сосцевидного отростка височной кости вполне могут рассыпаться на мелкие кусочки от удара.

— Чем же тогда были проделаны эти отверстия?

Лен снова поправил свои очки.

— Малокалиберный пистолет... самое большее, автоматический тридцать второго калибра.

— А разве там были ожоги от пороха? — спросил Гарднер.

— Кто-то прошелся по телу паяльной лампой, — произнес я, — а вы спрашиваете, не заметил ли кто-либо ожогов от пороха?

— По этим фотографиям трудно что-либо определить, — проговорил Килер, перетасовывая колоду. — Но вообще-то бездымный порох не оставляет ожогов. А что касается этих треугольных входных ран, то пули, выпущенные с близкого расстояния имеют свойство оставлять более значительные по размеру отверстия неправильной формы из-за выходящих пороховых газов.

Я постучал пальцем по фотографии, на которой была запечатлена голова сэра Гарри с четырьмя отверстиями в черепе.

— Значит, это, вне всякого сомнения, раны от огнестрельного оружия?

— Вне всякого сомнения, — ровным голосом произнес Килер.

Сузив глаза от напряженной работы мысли и от яркого багамского солнца, Гарднер сказал:

— Вы позволите старому проныре дать защите один бесплатный юридический совет?

— Конечно, — заверил я. — Я передам его Годфри Хиггсу.

— Не предъявляйте эту улику, — уныло произнес Гарднер. — Если вы это сделаете, обвинение все равно как-нибудь от нее отделается, найдет нужное объяснение.

— Что же вы предлагаете? — спросил Килер.

Гарднер пожал плечами.

— Пусть они пытаются осудить вашего клиента за то, что он нанес убитому раны дубинкой. Если они получат обвинительный вердикт, вы будете иметь в кармане еще одну улику, чтобы затеять новый судебный процесс.

Килер, закивав головой, улыбнулся.

— Это трюк Перри Мейсона, но я с вами согласен. Я не вижу никакого толку в том, чтобы противоречить их нелепым утверждениям, будто эти четыре отверстия в самой крепкой части черепа, расположенные на расстоянии дюйма друг от друга, являются колотыми ранами.

— У тебя была возможность изучить этот отпечаток пальца, — напомнил я Лену. — Что ты думаешь по этому поводу?

Килер поморщился.

— Я думаю, капитан Баркер больше похож на отличного инспектора дорожной службы, а не на эксперта в дактилоскопии. Целые фрагменты комнаты не были осмотрены на предмет обнаружения отпечатков, а эта пресловутая китайская ширма была вынесена тремя копами в холл прежде, чем даже ее успели покрыть порошком! Одному только Богу известно, сколько грязных лап могли прикоснуться к этой штуке, пока Баркер не обследовал ее спустя целый день.

— Я уж не говорю о тех кровавых отпечатках ладоней, что были смыты со стены, — подхватил я. — Ведь они казались явно меньше, чем ладони де Мариньи, а зачем лишними деталями затруднять дело?

Килер только головой качал.

— Невероятно! Знаешь, Баркер покрыл-таки порошком некоторые кровавые отпечатки, — да только до того, как они успели высохнуть, и это навсегда их уничтожило.

Лен поглядел на Гарднера.

— А вы, представители прессы, заметили, что эти гении из Майами не провели ни одного анализа крови, чтобы удостовериться в ее принадлежности Оуксу?

Тряхнув в изумлении головой, Гарднер пробормотал:

— Это же явная фабрикация!

— Нет, — сказал я. — Это — чертова ловушка!

Гарднер озадачено посмотрел на меня.

— Вы только подумайте, — проговорил Килер с загоревшимся взглядом. — Баркера пригласили как эксперта по дактилоскопии, но все, что он привез с собой — это маленький портативный набор инструментов. У него нет даже специального фотоаппарата.

Для получения фотоснимков отпечатков пальцев требуется особый фотоаппарат, линза которого при фотографировании почти соприкасается с поверхностью.

— Он приехал без фотоаппарата? — изумился Гарднер. — А у местных специалистов такого разве нет?

— Нет, — сказал я. — Хотя, конечно, он мог позаимствовать аппарат у военных летчиков...

— Но он этого не сделал, — зловещим голосом произнес Килер. — Он просто покрыл отпечатки особым составом, снял их и совершенно отшлифовал поверхность.

— Тем самым уничтожив их... — закончил Гарднер с широко открытыми от удивления глазами.

Килер пожал плечами.

— В некоторых случаях, если отпечаток снимается лентой типа «скоч», то после этого остается еще достаточно четкий след, так что можно еще раз покрыть его специальным порошком и сфотографировать... Но у Баркера не было и такой ленты.

— Что? — прошептал Гарднер.

— Он использовал резиновое приспособление, — объяснил я. — А оно стирает отпечаток с поверхности, уничтожая его, в то время как предполагается, что он должен быть сохранен.

— Так или иначе, неважно, откуда, по словам Баркера, он снял этот отпечаток, — сказал Килер, беря со стола нужную фотографию. — Нет и одного шанса из миллиона, что этот был снят с ширмы — в этом я готов поклясться на стопке библий.

— Довольно будет и одной, — заметил я.

— Почему вы в этом уверены? — поинтересовался Гарднер.

Килер встал.

— Убедитесь сами.

Он повел нас в бальный зал, где на том же паркетном полу, на котором вальсировали в прошлый уик-энд герцог с герцогиней, стояла шестипанельная китайская ширма кремового цвета.

— Но ведь... — начал Гарднер. — Не может быть... эта ведь не опалена...

— Я разыскал магазин, в котором леди Оукс приобрела ту ширму, — пояснил я. — И купил точно такую же. Раскраска немного другая, но в целом они идентичны.

Лен даже теперь облокотился на ширму, изучая загадочный рисунок ее оформленной под дерево поверхности; фотография отпечатка была в другой его руке.

— Я взял образцы с каждой закорючки на этой проклятой ширме... и каждый раз я прихожу к тому, что здесь совершенно другая поверхность.

Я кивнул.

— Форма кружков на поверхности, что представлена на их снимке, по-видимому, не похожа на поверхность ширмы.

— На той поверхности либо были капельки влаги, — произнес Килер, нежно, словно ребенок, поглаживая китайскую ширму, — либо она очень отлична от этой.

— Значит, их отпечаток — подделка? — спросил Гарднер.

— Нет, — сказал я. — Подмена.

Писатель стоял, уперев руки в бока, как ковбой, оглядывающий свое стадо.

— Как это? — не понял он.

Я взял у Лена фотографию отпечатка.

— Это мизинец правой руки Фредди, — сказал я. — Прекрасный образец, который им откуда-то удалось снять. Я вчера говорил об этом с Фредди...

В камере на мой вопрос, прикасался ли он к чему-либо во время допроса, граф только пожал плечами.

— Ну, я налил Мелчену стакан воды из графина...

— Он попросил тебя об этом?

— Да, — сказал де Мариньи, энергично закивав головой, затем вздрогнул, словно его внезапно осенило. — Забавно... Сразу же после того, как я налил воды, тот длинный... Баркер... он наблюдал за мной на расстоянии. Так он подошел и спросил: «Все в порядке?» А Мелчен ответил: «Все в ажуре».

А теперь, сутки спустя, Килер высказал предположение, что кружки на поверхности, с которой был снят отпечаток, могли быть растертыми каплями влаги...

— Вы осознаете, что вы говорите? — обратился к ним едва не потерявший дар речи Гарднер. — Выходит, вашего клиента пытаются подставить полицейские, нанятые герцогом Виндзорским?

Я пожал плечами.

— Для меня это не новость. Неделю назад или около того я застал их за тем, что они принуждали свидетеля дать нужные им показания.

Взволновавшись, Гарднер обратился к Килеру:

— Профессор, вы проверяли де Мариньи на детекторе лжи?

Килер взглянул на меня и, безнадежно улыбнувшись, покачал головой.

— Суд запретил это, — объяснил я. — Даже для наших собственных нужд, не говоря уж о том, чтобы принять результаты тестирования как официальную улику. Они также не разрешили применить детектор лжи к другим свидетелям.

Килер осклабился.

— Как бы мне хотелось взяться за Кристи...

— Какая потеря для вашего таланта! — горестно произнес Гарднер.

Я положил ладонь на плечо писателя.

— У Лена полно других способностей, как вы уже сами видели. Он еще провел экспертизу горения клочков постельного белья и подтвердил наш вывод, что убийца пробыл на месте преступления около часа.

— И, боюсь, я уничтожил при этом ценный мебельный гарнитур, — добавил Лен, сморщив лицо в улыбке. — Не знаю, почему леди Диана до сих пор не вышвырнула меня отсюда, не говоря уже о том, чтобы выселить меня из комнаты. О! Позвольте показать вам мое последнее открытие...

Он подошел к столу, на котором еще не так давно были сервированы закуски из крабов и черной икры. Теперь на белой скатерти, покрытой до странности знакомыми покоробленными круговыми образованиями, стоял распылитель инсектицида и стеклянная банка со снятой крышкой на резьбе, вроде той, в которой обычно консервируют овощи, наполненная прозрачной жидкостью. Тут же лежала коробка кухонных спичек и несколько спичечных огарков.

— Я нашел кое-что, что ты разыскивал, — хитро произнес Лен.

— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

— Этот распылитель похож на тот, что был найден в комнате сэра Гарри.

— Я бы сказал, что они идентичны, — произнес я.

— Однако обычный распылитель для борьбы с насекомыми не мог быть использован для убийства, — убежденно сказал Гарднер.

— После того, как обвинитель предположил, что этот аппарат мог быть использован для того, чтобы поджечь тело сэра Гарри, не кто иной как Хиггс напомнил, что распылитель был найден наполовину заправленным инсектицидом «Флайдэд», то есть таким, как его оставила горничная. Килер, улыбаясь, поднял вверх распылитель, отвернул крышечку, расположенную снизу, снял ее и положил на стол. Затем он поднял вверх стеклянную банку, словно собираясь произнести тост.

— Ты предполагал, Нат, — начал он, — что горючий материал, пролитый на пол и на сэра Гарри, был не нефтепродуктом, как было заявлено на суде... а спиртосодержащим веществом.

— Верно, — произнес я. — Пламя от горящего бензина закоптило бы потолок ко всем чертям.

— И оставило бы сильный запах, — добавил Гарднер.

— Есть много способов использовать алкоголь в тропиках, — заметил Килер, привинчивая стеклянную банку к распылителю. — Кроме того, что его можно пить, или растирать им себя самого или своего приятеля, он также используется, например, в плитках для приготовления пищи на борту яхты, либо для промывания кистей... вы, вероятно, найдете банку, бутылку или какую-нибудь другую емкость этого вещества в любом сарае, не исключая и ту постройку, что находится рядом с «Вестбурном». Возьмите спички, Нат, и зажгите одну, а потом поднесите ее к наконечнику этого разбрызгивателя...

Он привел в движение поршень, а я подставил спичку под поток спирта, превращенного в парообразную смесь. Вспыхнуло пламя, яркое и голубое.

— Смотрите, — произнес Лен, довольный, словно мальчишка.

Чем энергичнее качал он насосом, тем больше и длиннее становился язык пламени; это было похоже на сработанный в домашних условиях газосварочный аппарат!

— Можно направить пламя в любую сторону, — комментировал Лен. — До тех пор, пока продолжаешь работать насосом.

Когда он, наконец, перестал качать, несколько капель горящего спирта упали с кончика разбрызгивателя на стол, оставляя на нем по мере сгорания кругообразные следы копоти.

— Будь я проклят! — произнес я.

— Вот и твоя паяльная лампа! — заявил Килер, ставя распылитель на стол.

Я рассмотрел его. Кончик разбрызгивателя несколько почернел. Я достал платок и вытер его — он снова стал чистым. Трудно было даже вообразить, что этот безобидный аппарат несколько мгновений назад изрыгал огонь.

— Теперь осталось отвернуть банку со спиртом, водрузить на место емкость с инсектицидом, и у вас в руках — просто распылитель для борьбы с насекомыми.

Я приподнял аппарат.

— А то, что резьба оказалась одинаковой, не является случайным совпадением?

— Возможно. Но даже если бы резьба не совпала, можно было поддерживать банку одной рукой, а качать — другой. Конечно, это не очень удобно, но с этим справился бы и ребенок.

Гарднер с изумлением наблюдал за происходящим.

— Эрл, — предупредил я его, — ни слова об этом в своем репортаже...

Он кивнул, затем предостерегающе поднял вверх палец и произнес:

— Ты тоже держи язык за зубами.

Килер посмотрел на меня и качнул головой. Мы, конечно, расскажем об этом Хиггсу, но Гарднер прав: чем в большем заблуждении относительно подробностей убийства будет пребывать обвинение, тем легче будет Хиггсу добиться пересмотра дела, если это понадобится. С другой стороны, прояснять картину преступления на этом процессе было совсем не в интересах де Мариньи...

— Мне пора, джентльмены, — сказал я. — Лен, когда Ди и Нэнси вернутся с Парэдайз-бич, передай им, что я буду около половины восьмого. Эрл, вы едете со мной на катере?

— Мне хотелось бы остаться и немного побеседовать с профессором Килером, Геллер. Не возражаешь?

— Абсолютно.

Гарднер обратился к Килеру:

— А вы как, профессор?

— Ни в коем случае, — сказал тот. — Видите ли, я большой поклонник Перри Мейсона... Нат, а куда ты направляешься?

Я уже шел прочь от них.

— Мне надо заехать к полковнику Линдопу, прежде чем он сменится в шесть часов, — бросил я через плечо. — Даже теперь, когда мы можем подвергнуть сомнению достоверность отпечатков пальцев, Лен, думаю, нам потребуется заявление Линдопа о том, что Фредди допрашивали утром, а не после полудня...

Через час я уже был на втором этаже полицейского участка, где на пороге кабинета Линдопа я обнаружил маляра из местных, который, накрыв пол подстилкой, наносил последние штрихи к надписи «Майор Герберт Пембертон» на шероховатом стекле двери.

— Простите, — обратился я к маляру. — Разве это не кабинет полковника Линдопа?

— Больше нет, сэр, — ответил тот. — Его перевели.

— Что?

Мужчина пожал плечами и вернулся к букве "н".

Я заглянул в кабинет капитана Сирза, но того также не оказалось на месте. Я поинтересовался у его секретаря насчет Линдопа и получил обескураживающий ответ.

— Полковник Линдоп переведен в Тринидад, — произнес худощавый белый парень с тоненькими черными усиками и надменным взглядом.

— На Тринидад? Когда?

— В начале недели.

— Ну... А какого дьявола?

— Отныне и навсегда, — с тонким сарказмом произнес секретарь и добавил: — Насколько мне известно.

Несколько минут спустя я уже был вверху Джорджия-стрит, топая по каменной лестнице, ведущей к резиденции губернатора, которая чем-то напоминала зачерствевший бело-розовый свадебный пирог. На середине подъема находилась площадка, где возвышалась статуя Христофора Колумба, который, неся свою почетную вахту, стоял, опершись одной рукой на эфес шпаги, а другую положив на бедро. На самом верху лестницы, через бетонный пролет, перед парадным аркообразным входом стоял чернокожий часовой в белой униформе, который справился о цели моего визита. Я сказал, что у меня встреча с секретарем по колониальным вопросам, и тот разрешил мне пройти внутрь.

Когда я отрыл дверь с замысловатым вензелем "Е" и королевским гербом на толстом стекле, я едва не споткнулся о гору чемоданов, сумок и коробок.

Я услышал гулкое эхо шагов в фойе с высокими потолками, стены которого были драпированы обоями под мрамор, а на окнах висели шторы пастельных тонов (без сомнения идея герцогини), и вскоре показался человек, с которым, как я соврал часовому, у меня была назначена встреча — секретарь по колониальным вопросам Лесли Хип. Широкими шагами он приближался ко мне, подволакивая одну ногу. Наследство от первой мировой войны, как мне говорили.

— Как вы пробрались мимо часового, Геллер? — хмурясь, громко спросил Хип.

— Он спросил меня, кто такая малышка Руфь, а я знал правильный ответ, — попробовал отшутиться я.

Однако я напрасно тратил запас своего юмора на Хипа. Белая форма, вероятно, была намного остроумнее ее хозяина — внешне ничем не примечательного сорокапятилетнего профессионального вояки.

— Если вы по-прежнему питаете иллюзии в отношении того, что его королевское высочество удостоит вас своей аудиенцией, — внушительно начал Хип, — то вы только напрасно тратите свое и мое время.

— Тогда мы побеседуем с вами, — сказал я и тут же задал вопрос: — Что, черт возьми, произошло с полковником Линдопом?

— Ничего с ним не произошло. Он попросил перевести его на некоторое время, и губернатор удовлетворил его просьбу.

— Но он, конечно, вернется к началу суда над де Мариньи, — предположил я.

— Искренне в этом сомневаюсь — ведь в военное время такие проблемы с транспортом; кроме того, новые обязанности Эркина Линдопа как комиссара полиции Тринидада вряд ли позволят ему оставить свой пост.

Я с презрением усмехнулся.

— Как это удобно! Прямо перед началом суда ключевого свидетеля защиты вдруг переводят на остров, который находится черт знает где!

Хип плотно сжал челюсти.

— Полковник Линдоп был свидетелем обвинения, и, насколько я понимаю, он представил исчерпывающие показания по делу в письменной форме. Его преемник, майор Пембертон, сможет свидетельствовать в суде.

Я не знал Пембертона, чье свеженамалеванное имя я только что видел на двери кабинета Линдопа; если он и участвовал в расследовании, то наверняка только в самой незначительной степени.

— Кто это уезжает? — поинтересовался я, указывая на кучу багажа.

Хип слегка улыбнулся.

— Не то, что вы? Его королевское высочество и ее светлость, — ответил он.

— Что? Только не говорите мне, что их перевели на Тринидад!

— Они отправляются в турне по Америке.

Тут я припомнил, как герцогиня будто вскользь произнесла на вечеринке в Шангри-Ла: «Нью-Йорк будет хорошей сменой обстановки...»

Несколько растерявшись, я проговорил:

— Значит, его королевское высочество не будет присутствовать на этом дешевом спектакле?

— Нет, — произнес Хип. — С чего бы?

И он проводил меня до двери.

Глава 21

Под ночным безлунным небом, которое казалось более синим, чем обычно, и на котором было всего несколько звезд, на пустынном пляже, вокруг мечущего ввысь искры, потрескивающего костра раскачивались в танце из стороны в сторону, размахивая руками и потрясая ногами, человек сорок-пятьдесят туземцев. Их танец сопровождался боем грубо сработанных африканских барабанов и незамысловатыми мелодиями, исполнявшимися на роговидных морских раковинах. Хотя женщины были одеты в белые саронги и носили на голове белые же повязки, а мужчины были облачены в изорванные рубахи неопределенного цвета, отраженные отблески пламени, переплетавшиеся с ночными тенями, придавали всей компании живой, колоритный вид.

На почтительном расстоянии от места этого действа, там, где начинался пальмовый лес, мы с леди Дианой Медкалф стояли и наблюдали за происходящим. Так же, как и туземки, она была во всем белом: она надела мужскую рубашку и женские брюки; моя одежда тоже была белого цвета — костюм с выпячивающейся из подмышки кобурой моего девятимиллиметрового браунинга, который одновременно был и слишком уж заметен, и причинял неудобство.

Ради этой экскурсии на отдаленный остров Эльютера, где в темное время суток лишь немногие белые отваживались выбираться за пределы больших поселков, я впервые за все время моего пребывания на Багамах откопал на дне своего чемодана свой автоматический пистолет и подплечную кобуру для него. Возможно, это означало, что я был трусом, а может быть — расистом, а может быть, трусливым расистом.

Но как бы то ни было, мне нравилось быть живым.

Ведь, в конце концов, некоторые из этих чернокожих мужчин, что танцевали вокруг костра, рассекали воздух мачете длиной около четырех футов. Круг танцующих постепенно сужался к костру, затем мужчины хватали лежавшие с краю головешки, вносили их вглубь костра, давая им как следует разгораться, после чего, подняв их, как факелы, с предварительно закатанными вверх штанинами, принимались бродить по мелководью.

А потом их мачете начинали со свистом рассекать воздух и, что еще более важно, морскую воду, как будто размахивающие ножами мужчины нападали на саму воду.

— Что это за чертовщина? — произнес я, непроизвольно подстраивая свой тон под различные удары туземных барабанов. — Что это еще за ритуал вуду?

Хрупкий британский смешок Ди едва пробился сквозь оглушительную «музыку».

— Это не вуду, Геллер; по крайней мере, не совсем. Это рыбалка.

— Рыбалка? — изумился я.

— Эти мужчины не просто рассекают воду, они ловят рыбу.

И будь я проклят, если она ошибалась: теперь мужчины опускали руки под воду и возвращались на берег с серебристыми предверетенами в руках, которые они бросали на песок. Рыба, привлеченная светом факелов, поднималась к самой поверхности и подплывала к самым ногам рыбаков, получая, на свою беду, удар мачете.

— А позже вся компания начнет поедать свой улов, — объявила Ди.

Но теперь мужчины и женщины раскачивались, вертелись, подпрыгивали, отрешенные от остального мира в своем неистовстве, до тех пор пока последняя серебристая рыбешка не была брошена на пляж бродящими в воде рыбаками.

Старуха принялась причитать:

— Спускайся, Мэри! Спускайся!

— Они-то уж точно умеют веселиться! — сделал я свой вывод.

— Жаль, что мои гости не могут расслабляться до такого состояния, — заметила Ди.

— Это уж точно!

Мы прибыли сюда на моторной яхте, белом блестящем судне под названием «Леди Диана», подаренной Ди отсутствующим, но в то же время вездесущим Веннер-Греном. Хотя ей было далеко до «Саузерн кросс», в ее чреве имелась большая светлая каюта с баром, по-современному отделанная белой кожей.

Трехчасовое путешествие с острова Хог прошло совершенно безболезненно: коктейли, разговоры, обнимания, и наконец темнокожий «мальчик» Дэниел пришвартовал яхту к полуразвалившемуся пирсу возле туземной деревушки, стоявшей неподалеку от пляжа.

Мы должны были встретиться с человеком по имени Эдмунд, но, вероятно, он, так же как и все остальные, отправился ловить рыбу. Тогда мы пошли на звук барабанов...

Причиной нашей поездки на этот остров послужила история, рассказанная мне Ди в моей постели в коттедже в Шангри-Ла.

— Ты задумывался о том, что мотивом к убийству сэра Гарри могли послужить его чертовы золотые монеты? — спросила она как бы между прочим, сидя в постели по пояс обнаженной с шелковой простыней, прикрывающей ее бедра, и бокалом джина с тоником в руке.

Теперь и я привстал со своего места; я тоже был голый по пояс, но это было совсем другое дело!

— Какие еще, черт возьми, золотые монеты?

Она сделала изумленное, но очень привлекательное личико.

— Да ты наверняка знаешь об этом! Я могу понять полицейских: они могли упустить из виду эту подробность, принимая во внимание их озабоченность тем, как получше подставить Фредди; но ты...

— О чем ты говоришь, черт побери? — вышел я из себя.

— О его коллекции золотых монет! Всякий на острове, будь он белый или черный, знает, что у сэра Гарри припрятано где-то целое сокровище в золотых монетах.

— Не всякий, — справедливо заметил я. — Я об этом ни слова не слышал. А Нэнси? Она-то видела что-либо из этой коллекции?

Она покачала головой, отчего ее светлые волосы зашевелились.

— Нет, но ведь ее никогда не интересовало ничего из того, что имело отношение к богатствам отца. Вспомни, Нэнси же выросла в школах, куда ее отправляли учиться, и провела там большую часть своей жизни. И только летние месяцы она проводила со своей семьей.

Я недоверчиво усмехнулся.

— Клад золотых монет — это похоже на сказку бедняков, которые выдумывают разные небылицы насчет богатых людей.

— Думаю, это больше, чем просто сказка, — возразила Ди.

Вооружившись терпением, она объяснила все по порядку. Увлекшись рассказом, она совершенно забыла о наготе своих объемистых, округлых грудей с крохотными сосками, которые покачивались в такт ее речи. Однако я не упускал их из виду.

Оказалось, что клад — соверены, наполеондоры и другие золотые монеты — считался спрятанным в «Вестбурне»; Ди сама слышала, как сэр Гарри высказывался о своем презрительном отношении к банкнотам, которые в одночасье могут утратить свою ценность. В начале войны от британских граждан потребовали сдать все бывшее у них золото, как в монетах, так и в слитках — требование, которое Оукс, в основном, игнорировал.

— Дэниел донес до меня кое-какие слухи, — сообщила мне Ди, говоря о юноше, который управлял тем катером, что перевозил меня, как и других гостей Шангри-Ла, курсируя между островом Хог и Нассау.

— Например?

— На отдаленных островах Эльютера и Абако стали появляться золотые монеты.

— А может быть... это сокровища пиратов? Я хочу сказать, что не могут ведь дублоны и другие подобные монеты возникать время от времени из ниоткуда?

— Верно... Но говорят, это более новые монеты.

— А Дэниел станет говорить со мной об этом?

— Возможно. Но он не очень-то доверяет посторонним. Он верит мне. А что?

— Я бы хотел заполучить одну из тех монет и поговорить с тем, у кого они имеются.

— Ну, не знаю, Нат... это может быть трудновато...

— Постарайся, Ди. Но ты говорила о «слухах» во множественном числе, — напомнил я.

Она вздохнула, скрестила руки, прикрыв тем самым груди, но лишь частично, ибо скрывать нужно было слишком многое.

— Мне бы очень не хотелось влезать во все это... — неуверенно произнесла она. — Это кажется таким непочтением по отношению к покойному отцу Нэнси...

— Тогда заставь себя, — посоветовал я.

Она закатила глаза и улыбнулась.

— О'кей! У старины Гарри было что-то вроде... репутации.

— Репутации?

— Да. Я лично никогда не замечала — он всегда казался мне только джентльменом... Но есть люди, которые утверждали, что сэр Гарри — старый рогатый козел.

— Что?

Она закивала головой, вновь ухмыляясь.

— Возможно, существует еще целая группа подозреваемых, которых ты еще не затрагивал — это рогоносцы.

Представившаяся мне картина спальни сэра Гарри, заполненной обманутыми мужьями с факелами в руках, казалось, была более чем абсурдом.

— Эти твои две сплетни как-то не сходятся друг с другом, тебе не кажется? — в свою очередь ухмыляясь, спросил я. — Это убийство по ритуалу вуду или месть муженьков неверных жен?

— А может, и то и другое вместе!

— Ой, да ладно тебе, Ди!..

Она посмотрела на меня жестким, серьезным взглядом.

— Ходили слухи, будто когда Юнис уезжала из города, Гарри отправлялся на соломенный рынок и подыскивал там себе шлюшку из местных, которая хотела бы заработать за вечер столько, сколько имеет в год. В данном случае убийство по ритуалу вуду начинает приобретать смысл.

— Ты хочешь сказать, что воткнутые в горящее тело перья — ритуальное воздаяние какого-нибудь туземца сэру Гарри за то, что он переспал с его женщиной?

— Да, это одна из сплетен, что бродят по Нассау. Если это на самом деле так, то значит этот туземец — бедный, обманутый, обезумевший от жажды мести, возможно, вспомнил еще и рассказы о золотых монетах, обыскал дом, нашел их и смылся.

— Но ведь следов обыска не было...

В уголке ее рта появилась характерная маленькая злая улыбочка.

— Разве это исключает ограбление, детектив Геллер? И кто мог ему воспрепятствовать? Если ты прав насчет Гарольда Кристи, то он в это время спал... ну, или вроде того... с Эффи Хеннедж.

В том, что говорила Ди, как будто был какой-то смысл.

Я предпринял собственное расследование. Беседа с Дэниелом — застенчивым парнем лет двадцати — подтвердила все сказанное ранее Ди, но его собственное сбивчивое повествование не дало мне никаких новых фактов.

Де Мариньи нервно расхаживал по камере, покуривая «Голуаз», опровергал мнение о том, что сэр Гарри был волокитой.

— Сама мысль о том, что этот скромник мог волочиться за женщинами граничит с богохульством, — заявил Фредди. — В вопросах секса старик был убежденным пуританином. Именно на этой почве у нас с ним возникали стычки. Мои свободные моральные принципы и сознание того, что я, возможно, «насилую» его дочь, которая, к своему несчастью, стала моей женой.

— Многие на словах прикидываются пуританами, а на деле ведут себя как язычники, — заметил я.

— Точно, — произнес Фредди. — Но сэр Гарри? Решительно невозможно это представить!

С другой стороны, де Мариньи, как выяснилось, слышал о коллекции золотых монет, хотя никогда и не видел ее.

— Так же как и Нэнси, — прибавил он. — Мне никогда не приходило в голову, что это могло стать мотивом преступления. Дьявол! Я должен был что-нибудь рассказать об этом раньше...

— Ну, признаков ограбления все равно не было. Это была обычная тупиковая версия...

Мне казалось, что только один человек мог помочь мне подтвердить или опровергнуть эти слухи. Но я не посмел позвонить заранее. Я рискнул прийти...

Пляж на этот раз не имел того оттенка цвета слоновой кости, который помнился мне; в свете полумесяца он казался светло-серым.

Я постучал в дверь коттеджа, и когда она открыла, вид у нее был ошеломленный. В опушенных густыми ресницами глазах затаилась обида.

— Натан... Я ведь просила тебя больше не приходить ко мне.

Я держал свою соломенную шляпу в руке.

— Я знаю, Марджори. Прости! Но ты единственная, кто может мне помочь...

Она стала медленно закрывать дверь.

— Я предупреждала тебя, что не смогу тебе помочь.

Я втиснул свою ступню в дверной проем.

— Пожалуйста! Я ненадолго.

— Если тебя заметит леди Юнис...

— Они с дочерью ужинают сегодня вместе в «Британском Колониальном». Что-то вроде перемирия.

Марджори заколебалась.

— Откуда ты знаешь?

Я рискнул улыбнуться.

— Я сам это устроил.

Ее улыбка была одновременно усталой и настороженной. Она покачала головой.

— Ладно, Натан. Входи, — разрешила она, но прибавила: — Только не присаживайся.

Я стоял в до блеска чистой комнате, краем глаза замечая свежие цветы в вазе на круглом столе, на котором вверх обложкой лежала раскрытая книга «Затерянный горизонт».

— Я хотел задать тебе пару вопросов, — начал я.

Марджори стояла, скрестив на груди руки, слегка приподняв подбородок; на ней была голубая униформа горничной.

— Ладно, — согласилась она.

— Тебе известно что-либо о коллекции золотых монет сэра Гарри?

Она моргнула и приподняла голову еще выше.

— Да, у сэра Гарри было некоторое количество золотых монет, — подтвердила она.

— Много?

— Ну... небольшая шкатулка.

— Вроде пиратского сундучка?

Она кивнула:

— Но поменьше.

— Он был у него спрятан? Ну, в стенном сейфе или где-либо еще...

Марджори отрицательно покачала головой.

— На сундучке был висячий замок, но сэр Гарри не прятал его; он был у него в кабинете, стоял на книжной полке.

— А откуда ты знаешь, что там хранились золотые монеты?

Она еле заметно пожала плечами.

— Я однажды видела, как он пересчитывал их у себя в кабинете.

— Пересчитывал?

— Да... Он был пьян. Очень сильно пьян. Золотые монеты, они были рассыпаны по всему столу. Он собирал их в маленькие кучки. Шкатулка стояла открытой у его ног.

— Это был единственный раз, когда ты видела монеты?

— Да.

Вполне вероятно, что время от времени другие слуги могли видеть открытым этот сундучок с золотом. А может быть, Гарри, в подпитии, показывал друзьям его содержимое. А весть об этой шкатулке с монетами могла запросто распространиться...

— А леди Оукс ничего не говорила о пропаже этого сундучка?

— Нет. Дай подумать, я... я, впрочем, не помню, чтобы он стоял на полке.

— Я полагаю, ты не станешь ее спрашивать...

— Нет!

Ладно, поручу это Нэнси.

— Марджори, а ты не думаешь, что сэр Гарри мог стать жертвой вуду? Или... как это еще называется?

— Оуби, — подсказала она.

— Да, именно.

Она указала на стол, за который я и уселся. Она подошла к плите и налила мне чашечку чая.

— Оуби — это не колдовство вуду, — объяснила она. — Это багамская разновидность магии.

— Для меня это все — колдовство, — заявил я.

Марджори поставила передо мной чай, затем налила и себе.

— Оуби, — продолжала она, — это смесь: одна часть — африканская, другая — христианская.

— Похоже на колдовство, — повторил я.

— Но это не религия, Натан. — Она присела напротив меня. — Это способ лечения болезней или, для фермера, защиты урожая от кражи или непогоды; способ добиться успеха в бизнесе или любви...

— Кое-что и мне бы могло тут пригодиться, — заметил я.

Марджори вяло улыбнулась и заглянула в свою чашку.

— Это не религия... — повторила она. — Оуби — это нечто такое, что один человек, шаман, передает другому.

— Вроде того, когда кто-либо желает, чтобы человек умер; ты это имеешь в виду?

Она нахмурилась в задумчивости.

— Я так не думаю, — произнесла она наконец. — Оуби не приносит смерть путем нанесения ударов по голове и поджога. Оуби убивает на расстоянии.

— Ты хочешь сказать, что это что-то вроде сглаза или порчи?

Она кивнула с серьезным видом.

— А какие мотивы были у любого черного желать смерти сэра Гарри? Сэр Гарри, он был добр с ними. А использовать оуби мог только черный.

— А что если сэр Гарри крутил любовь с женщиной кого-либо из черных?

— Крутил любовь? — не поняла Марджори.

— Ну, в сексуальном смысле...

Она выглядела озадаченной.

— Сэр Гарри? Он любил мою леди Юнис.

— И у него в «Вестбурне» никогда не было посторонней женщины? Может быть, когда леди Юнис была в отъезде?

— Никогда!

Я отхлебнул чая.

— Вкусно! Что ты туда добавила?

— Мед.

Я улыбнулся.

— Вот если бы и меня ты называла этим словом!

Это мое замечание несколько смутило ее.

— Тебе пора уходить.

— Хорошо! — Я встал. — Спасибо, Марджори. Я тебя больше не побеспокою, даю слово.

В ответ на мою благодарность она кивнула.

— Кертису Томпсону удалось разыскать Сэмьюэла или второго парня?

— Нет. Ты была права, Марджори. Они давно уехали.

Она печально покачала головой.

— Иногда некоторых людей и некоторые вещи вернуть просто невозможно.

Не уверен, что она произнесла то, что хотела сказать, но затем она отвернулась в сторону, и ее глаза, впрочем, как и мои, наполнились влагой. Тогда я просто бросился вон из дома.

Теперь, сутки спустя, я стоял рядом с другой красивой женщиной, наблюдая издалека за похожей на вуду церемонией, или праздником, или черт знает чем еще, что называют рыбалкой. Сейчас музыка прекратилась, и музыканты поднесли свои барабаны к огню, вероятно, с тем, чтобы кожа на них подтянулась. Пока остальные участники церемонии стояли, сонно покачиваясь, в ожидании следующего музыкального номера, от толпы отделилась фигура и медленно, загребая ногами песок, приблизилась к нам.

Мужчине было на вид лет пятьдесят. Он имел белоснежного цвета волосы, брови и усы, гладкую кожу; на нем была распахнутая до пояса рубашка и закатанные брюки. Он был одним из рыбаков, но, к счастью, сюда явился без мачете.

Мужчина почтительно остановился в нескольких футах от нас.

— Я Эдмунд, — представился он. — Имею ли я честь говорить с миледи Дианой?

— Да, это я, — ответила, улыбаясь, Ди. — А это мой друг мистер Геллер.

— Мистер Геллер, — повторил мужчина. Глаза его слипались.

Я протянул руку, и тот, явно удивленный, пожал ее.

— Вы знаете, зачем мы пришли сюда? — спросила Ди.

— Да... Дэниел говорил, вас интересует золотая монета.

— Верно, — согласилась она.

— Следуйте за мной, пожалуйста, — произнес Эдмунд.

Даже безлунной ночью яркие краски деревенских хижин — зеленые, голубые, пурпурные — были заметны; безоконные, странного вида хибары из дерева и, местами, поржавевшего железа имели крыши из пальмовых листьев и двери из упаковочных корзин или из старых металлических рекламных щитов: там — чай «Тайфу», здесь — высококачественные нефтепродукты компании «Прэтс». Это был тропический Гувервиль, поселок безработных.

Эдмунд открыл перед нами дверь — свободно болтающийся на кожаных петлях красный рекламный щит «Кока-Кола»; внутри было жарко и душно от отсутствия вентиляции, и я явственно различал в воздухе приторный запах спиртного. Как это тут называлось? Кажется, «ганджа».

Однако в хибаре Эдмунда не было грязно — в ней висел гамак, стояло несколько деревянных ящиков и дощатых коробок, служивших мебелью, а земляной пол был тверд, как паркет.

— Простите, что тут нет удобного места для леди, — извинился мужчина.

— Все в порядке, — успокоила его Ди. — Так как насчет монет?

— Только одна монета, — уточнил Эдмунд. — Парень с Абако дал мне ее за то, что я кое-что сделал для его лодки.

— Можно взглянуть на нее? — поинтересовался я.

Он направился к одному из ящиков, вытащил из него клочок белой материи, развернул его и вернулся к нам с золотым совереном.

Мы с Ди рассмотрели монету.

— Это ведь не из пиратских сокровищ, не так ли? — спросила она меня.

— Конечно нет, ведь монета датирована 1907 годом, — ответил я.

— Эта монета чего-нибудь стоит? — поинтересовался Эдмунд.

— Двадцать шиллингов, — сказала Ди. — По я дам вам за нее двадцать американских долларов.

— Договорились!

Она протянула Эдмунду двадцатидолларовую банкноту, а мне передала монету, которую я тут же опустил себе в карман.

— Этот парень с Абако, — обратился я к Эдмунду. — Как его зовут?

Он пожал плечами; глаза его слезились. Слишком много ганджи.

— Не знаю, сэр. Просто цветной парень, которому нужно было помочь с лодкой.

— Он не из тех, кто часто бывает здесь?

— Нет, сэр.

Скоро мы с Ди снова были в каюте моторной яхты; Дэниел стоял на мостике, держа курс на Нассау по гладкой, словно стекло, поверхности моря. За окнами висела темная ночь. В каюте также было темна. Но кожаная обивка софы, на которой мы лежали, была такой белой, что казалось, будто она светится.

— Как ты считаешь, мы нашли что-нибудь? — обратилась ко мне Ди.

— Пиратские сокровища? Не знаю...

— Ты выглядишь... сбитым с толку.

— Я часто так выгляжу, — ответил я. — Я просыпаюсь с таким видом.

Она лежала на мне; мы оба были одеты, хотя я и снял свой пиджак и кобуру с пистолетом. Может быть, я и находился теперь на борту яхты под названием «Леди Диана», но сама леди Диана находилась как раз на мне.

— Я не хотела тебя запутывать, — произнесла она.

— Просто все эти вещи... вся эта чепуха с вуду, донжуанство сэра Гарри и украденные золотые монеты... ничего из этого не вяжется с теми фактами, что мне известны.

— Какими же, например?

Ее светлые волосы щекотали кожу на лице. От них исходил приятный запах.

Мне совершенно не хотелось обсуждать с ней все эти дела.

— Ну... все это включает в себя некоторые такие обстоятельства и таких людей, которые стоят немного в стороне от ваших королевских кругов.

Ди с важным видом приподняла подбородок.

— Да? А именно?

Ну ладно! Настырная богатая сучка-всезнайка...

— Один нью-йоркский гангстер по имени Мейер Лански, который имеет какое-то отношение к убийству. Какое именно, я понять пока не могу.

— А! Он...

Я сел на софе, осторожно сместив с себя Ди, и пристально посмотрел на нее. Она уселась рядом со мной с видом школьницы, в сумочке которой обнаружили сигареты.

— Ты слышала про Мейера Лански? — удивленно спросил я.

Она пожала плечами.

— Я с ним знакома. Он друг Гарольда Кристи.

— Гарольд Кристи совсем так не считает.

— Но это так. Насколько я знаю, Гарольд Кристи получил от мистера Лански «подарок» в виде примерно миллиона долларов в обмен на определенные услуги.

— А именно? — передразнил я ее.

— А именно за то, что помогал убедить герцога и сэра Гарри согласиться с планами Лански о строительстве казино в Нассау и на острове Гранд Багама.

Опять все сначала!

— Возможно ли, — спросил я, — что сэр Гарри стал бы препятствовать этим планам?

— Вполне возможно. Я бы даже сказала, вероятно. Гарри не особенно интересовался туристами. А казино, современные курортные отели, которые составили бы серьезную конкуренцию его «Британскому Колониальному», возникли бы повсюду. Прямо на Кэйбл-бич.

— Но, как я понимаю, сэр Гарри не имел власти, чтобы не разрешить строительства казино...

Это заставило ее улыбнуться.

— Сэр Гарри и Гарольд Кристи занимались многими финансовыми делами вместе. Герцог тоже участвовал. Я думаю, недооценивать возможности Гарри в этой связи было бы серьезным промахом.

Теперь мы действительно вернулись к самому началу: кому же потребовались ворующие золото и убивающие по ритуалу вуду рогоносцы, да еще с присутствием на месте преступления Гарольда Кристи? Или Кристи нанял кого-то из местных, чтобы разыграть убийство в соответствии с ритуалом? А может быть, эти два молодчика Лански, по приказу Кристи, оставили эту визитную карточку оуби, чтобы запутать следы?

Как бы ни обстояло дело, мы снова вернулись к Гарольду Кристи, который был так сильно привязан к сэру Гарри Оуксу, что единственным способом обойти последнего было его устранение.

Ди все еще улыбалась, только на этот раз более довольной и радостной улыбкой.

— Геллер, — произнесла она. — Теперь ты совсем не похож на человека, сбитого с толку.

Ди начала расстегивать свою блузку. Она развязала свой артиллерийского калибра бюстгальтер и высвободила эти невероятные груди, округлые, крепкие, с крохотными кораллового цвета сосками, зовущими к поцелуям. Мои губы откликнулись на этот зов.

— А как насчет Дэниела? — поинтересовался я, когда она навалилась на меня.

От мостика нас отделяла дверь, но парень находился от нас в считанных шагах по другую сторону.

— Пусть найдет себе собственную девушку, — сказала она, выступая из своих штанов, а затем и трусиков.

Под шум двигателя яхты она прильнула лицом к моим бедрам, воспользовавшись вновь своим правом на владение. И скоро в глубокой темноте каюты, где ее тело белело, словно призрак, она, восседая на мне верхом, принялась раскачиваться из стороны в сторону, запрокинув голову, закрыв глаза, потряхивая волосами, двигаясь будто под действием гипноза, погруженная в себя не меньше, чем я сам, издавая стоны, всхлипывая и вздрагивая; ее стройное тело изгибалось, как у танцора, находящегося под действием наркотика, доводя свою хозяйку до пика любовной лихорадки и животных криков, которым позавидовали бы и туземцы, плясавшие вокруг костра.

Глава 22

Спустя несколько часов в своем огромном офисе на втором этаже здания на Бэй-стрит, давно отпустив свою секретаршу, вежливый, атлетического вида адвокат сидел за видавшим виды столом, забросив на него ноги. Рубашка его была расстегнута, галстук ослаблен, пиджак висел на спинке стула. Его руки, соединенные в замок за головой, придавали его предплечьям и локтям вид крыльев.

Хиггс улыбался, но какой-то застывшей улыбкой, похожей больше на трещину на его овальном лице; его темные волосы с пробором посередине, обычно гладко зачесанные назад, устало спадали на лоб.

— Я могу ошибаться, — произнес он, — принимая во внимание то, что это мое первое серьезное уголовное дело... Но я не могу вообразить себе лучшего, более усердного и более скрупулезного следователя, чем вы.

— Спасибо, — поблагодарил я. Я сидел, расположившись на его кожаной кушетке, прислонившись спиной к шероховатой стене из дерева и стекла. Его офис чем-то напоминал те первоклассные кабинеты, в которых мне приходилось бывать в Чикаго. Единственным источником света была лампа с зеленым абажуром, стоявшая на столе Хиггса; она, да еще отблески неонового освещения с оживленной Бэй-стрит за окном кабинета. Было уже около восьми вечера, никто из нас еще не ужинал.

— Однако, — начал было он.

— Я так и знал, что будет и «однако», и «но», — тяжело вздохнув, произнес я.

— Однако, — повторил Хиггс, — очень немногое из того, до чего вы докопались, может быть использовано в суде.

— Ну, теперь я бы так не сказал.

— Ладно, я допускаю, что ваш эксперт близко подобрался к самой сути дела... С тем, что сможет сказать профессор Килер об отпечатке пальца, нам, возможно, удастся оправдать Фредди.

— Давайте не будем забывать и о капитане Сирзе, — заметил я. — Его утверждение, что он видел Кристи в центре Нассау в то время, когда, по словам свидетеля, он спал в «Вестбурне», также отводит подозрение от нашего клиента.

— Да, вы правы. Мне не следовало обобщать. Просто так обидно, что собранные вами факты нельзя использовать в суде...

— Какие же например?

Он снял ноги со стола, закинул назад волосы и передернул плечами.

— Причастность преступного синдиката. Все, что, по-вашему, связывает Лански и Кристи. Мы просто не сумеем доказать этого в суде.

Я снова вздохнул.

— Если бы этот сторож не утонул «случайно» на Лайфорд Кэй, нам бы это удалось.

— Все, что нам потребуется для дискредитации Кристи, — продолжал Хиггс, — это обнародование письма вашего друга.

Речь шла о письме, которое Элиот отправил мне две недели назад, и в котором находились заверенные копии документов ФБР, свидетельствующие против Кристи; письмо это я так до сих пор и не получил.

И теперь нам казалось, что, скорее всего, оно так и не найдет своего адресата, ведь письмо Элиота, как и любое другое, прибывающее в Нассау, подлежало военной цензуре; вполне вероятно, что цензурная комиссия, в которой было полным-полно приятелей Кристи, арестует письмо. Связываться с цензурной комиссией напрямую было против правил, а времени для того, чтобы Элиот смог вновь преодолеть все ограничения на доступ к информации до начала судебного процесса, не оставалось.

— А вам не удалось установить, что сэр Гарри имел репутацию человека неустойчивых моральных принципов?

Я отрицательно покачал головой.

— Я порасспросил кое-кого, но это именно то место, где мое положение чужака особенно вредит расследованию. Было бы лучше, если бы сбором подобных сведений занялся кто-либо из местных.

Адвокат выгнул бровь дугой.

— Если честно — только без обиды — я пробовал и этот вариант. Но также безрезультатно. Мой источник там и тут наталкивается на слухи о любовных похождениях, но ничего конкретного не выяснил. А что касается золотых монет... — Годфри пожал плечами. — Тут тоже тупик.

Через Нэнси, которая расспросила свою мать о коллекции монет, я узнал, что леди Оукс совсем не была озабочена пропажей и утверждала, что сэр Гарри обычно перевозил сундучок с ценностями с места на место, и вполне вероятно, что он мог теперь находиться в одной из многочисленных резиденций: ведь, в конце концов, им принадлежало четыре дома на Багамах, еще три — в Соединенных Штатах, один — в Канаде и два — в Великобритании.

— Вы могли бы порасспросить леди Оукс о монетах на свидетельской трибуне, — заметил я. — Она ведь будет давать показания?

Адвокат кивнул.

— Конечно, я мог бы так и сделать, — ответил он. — Но она только слово в слово повторит то, что сказала Нэнси; что коллекция не пропала, а просто где-то затерялась, и что во всяком случае, она не такая уж и ценная.

— Но местным жителям она могла представляться достаточно ценной.

Годфри деланно пожал плечами.

— Тогда почему же этот туземец не захватил с собой ничего другого из «Вестбурна»? — В письменном столе Гарри были наличные; повсюду находились ценные вещицы — начиная от пресс-папье из золотого самородка и заканчивая шкатулкой с драгоценностями леди Оукс.

— Значит, это неподкрепленная версия?

— Верно. Выходит, версии, связанные с золотом, Мейером Лански и скандальной репутацией сэра Гарри остаются вне суда. С другой стороны, принимая во внимание то, что Эддерли, по-видимому, не готовит нам каких-либо особых поблажек, можно утверждать, что нас ждет очень трудное дело.

— Черт возьми, Годфри, все, что вам нужно предпринять, это разделать Баркера за свидетельской трибуной.

Адвокат приподнял брови.

— Он ловкий свидетель, Нат. Он не новичок в деле экспертизы.

— Да, он не новичок, верно. Но, Годфри, вы можете его загнать в угол — ни один эксперт не в праве использовать такие методы.

Хиггс вздохнул, улыбнулся, снял со спинки стула пиджак и натянул его на себя.

— Жена ждет меня к ужину. Не хотите заехать? Дети спрашивали о вас.

Я отлепился от кушетки.

— Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством. Вы ведь и так достаточно от меня натерпелись, когда я жил у вас. Я перехвачу что-нибудь в «Дёрти-Дикс».

— А как вам живется в Шангри-Ла?

— Здорово. Я ведь парень вроде Рональда Колмэна, сами знаете.

— А где сейчас Ди?

— А! Ей пришлось вылететь в Мехико на несколько дней на совещание к боссу.

Открывая мне дверь в приемную, Хиггс прищурился на меня и спросил:

— Не сочтите за бестактность... Когда вы стали носить здесь оружие?

— Я думал, новый костюм, который сшил мне Ланн, скрывает этот факт...

— Да, он неплохо с этим справился, но у вас весьма условное положение... Если хотите, я попытаюсь устроить вам временное разрешение?

Мы шли через приемную.

— Нет. Спасибо. В крайнем случае, я просто заявлю о том, что не знал, что не имел права носить пистолет, а к этому мне не привыкать. Если же мы попросим разрешение, у меня его просто конфискуют.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Хиггс.

— Почему я «подкован», как мы говорим в Штатах? Не знаю. Когда в деле фигурирует Лански, а Баркер и Мелчен вышибают мозги из свидетелей, да еще все эти вуду, ревнивые мужья и сожженные дотла миллионеры, это показалось мне...

— Благоразумным? — подсказал адвокат.

— Да, благоразумным, — согласился я.

Вслед за Хиггсом я зашагал вниз по лестнице, ведущей к выходу на улицу.

— По крайней мере, они больше не следят за вами. — Хиггс усмехнулся. — После тех злых шуток, что вы с ними сыграли, и того, как вы направили их по ложному следу, я думаю, наша местная полиция, так же как и их советники из Майами, надолго запомнят эти уроки.

Мы вышли на Бэй-стрит; нежный багамский бриз, ни жаркий, ни прохладный, приятно обдувал нас.

— В этом я не уверен, Годфри. Последние два дня у меня такое чувство, будто у меня снова появился «хвост».

— Неужели?

— Да. Я несколько раз замечал одного парня. Высокий. Белый. Он довольно ловок: прежде чем я успеваю рассмотреть его, он сворачивает на машине в боковую улицу. А когда он пешком — мгновенно исчезает в ближайшем магазине или ресторане, а потом уже не показывается оттуда... Но это, черт возьми, один и тот же белый парень.

— Вы знаете, это может быть какой-нибудь репортер. В последнее время они сюда устремились целым потоком.

— Я так не думаю. Этот похож на копа.

Хиггс покачал головой.

— Ну ладно! Суд состоится через несколько дней, и скоро все кончится. Вся эта суета сойдет на нет.

Хиггс кивнул мне на прощанье и направился к своей машине, а я пошел своей дорогой. «Дёрти-Дикс» находился всего в нескольких кварталах вниз по улице. Я уже прошел половину пути, когда заметил его.

«Только не ты опять!» — подумал я про себя, ловя его отражение в витрине магазина.

Парень шел по противоположной стороне Бэй-стрит, держась в половине квартала от меня; это был хороший прием, но учитывая то, что почти все магазины были закрыты, а на улице почти не было прохожих, его позиция стала весьма уязвимой.

Его внешность была слишком уж приметной для шпика: высокий, стройный, в голубом пиджаке, желтой рубашке и рыжевато-коричневых штанах, что делало его похожим на туриста; вытянутое, мужественное лицо, украшенное по меньшей мере единожды сломанным носом; высокие скулы, впалые щеки, темные волосы, спадающие на лоб; сигарета в плотно сжатых, тонких губах.

Я расстегнул пиджак и перешел улицу; он продолжал идти, словно и не замечая меня. Теперь я пошел прямо на него, и когда мы с ним поравнялись, я резко развернулся, приблизился к нему сзади и приставил девятимиллиметровое рыльце пистолета к его спине.

— Поговорим! — предложил я.

— Почему бы и нет? — согласился тот, говоря с мягким британским акцентом.

— Аллея как раз для этого подойдет.

— Да, вполне, — снова вежливо согласился парень.

Я проводил его в аллею; американский матрос и женщина, вероятно, жена одного из пилотов британских ВВС прошли мимо нас, улыбаясь друг другу, рука об руку. Мой «хвост», за которым я следовал, словно тень, тихо вступил в аллею, где я тут же завел его в самую темноту. Я чувствовал запах его одеколона.

— Повернись медленно, — приказал я, — и встань спиной к стене.

Но медленно парень поворачиваться не стал — крутнувшись, он обхватил меня рукой за пояс, и в следующий момент засранец уже повалил меня на землю!

Когда моя задница тяжело опустилась на гравий, обе мои руки оказались пустыми. Я посмотрел на него. Парень стоял и рассматривал меня с выражением неприкрытой скуки. Мой пистолет был у него в руке.

— Разрешите мне помочь вам подняться, — обратился он ко мне.

— Благодарю вас, — согласился я.

Он опустил мой пистолет в карман своей спортивной куртки и подал мне руку, а я протаранил его головой в живот и прижал к ближайшей стене.

— Наверное, мне следует представиться, — со стоном произнес он, в то время как я держал его пришпиленным к стене. Я взмахнул кулаком, чтобы врезать ему в корпус, но он успел перехватить мою руку в запястье.

— Я... агент разведывательной службы королевских военно-морских сил Его величества, — произнес он. — Поэтому давайте закончим с прологом и перейдем к делу. Вы не против?

Тяжело дыша, я отступил назад и вытянул перед собой руку.

— Верните мне мою пушку! — настойчиво произнес я.

Он улыбнулся слабой изогнутой улыбочкой. Парень смотрел на меня, как отец на дерзкого ребенка, хотя по возрасту он был не старше меня, в этом я готов был поклясться.

— Разумеется, мистер Геллер, — сказал он, извлек пистолет из своего кармана и протянул мне, держа за ствол.

Я вложил пистолет в кобуру.

— Вы здорово приложили меня задницей, — похвалил я незнакомца.

— Дзюдо! — коротко объяснил тот, оправляя свой пиджак. — Проклятые японцы знают свое дело.

— Вы, похоже, знаете мое имя, — сказал я, отряхивая сзади штаны. — А вас зовут как-нибудь, или у вас только порядковый номер?

Он достал сигарету из позолоченного портсигара и принялся разминать ее.

— Флеминг, — сказал он наконец. Закурив, повернулся ко мне своим лицом с грубыми чертами. — Ян Флеминг.

В «Дёрти-Дикс» мы уселись за отдаленным столиком. На сцене играл оркестр, и высокая туземка в едва прикрывавшем тело наряде из двух деталей танцевала танец лимбо, который включал в себя выполнение акробатических трюков под постоянно все ниже и ниже опускаемым двумя темнокожими ассистентами шестом. Толпа зрителей ухмылялась от удовольствия, и среди них я узнал много знакомых репортеров, прибывших сюда, чтобы освещать процесс.

— Отменная ловкость, — произнес Флеминг, выпуская дым.

— Она немного гибче, чем я, — заметил я и добавил: — Так что же происходит, черт возьми?

— Минутку! Пусть эта очаровательная девушка примет наш заказ.

Почти хорошенькая темноволосая официантка была белой девушкой, но на ней красовался цветастый саронг, а в волосах — сочетающийся с ним по расцветке цветок. Ей было около двадцати пяти и у нее, вероятно, хватало опыта в отношениях с клиентами, но чувствовалось, что она немедленно прониклась к Флемингу, хотя тот всего-навсего одарил ее милой улыбкой.

— Бурбон с родниковой водой, — заказал он для себя.

— Ром с кокой, — попросил я.

Официантка завороженно смотрела на Флеминга, хлопая тщательно накрашенными накладными ресницами, и тот наградил ее еще одной улыбкой.

— Как вы уже, наверное, догадались, мистер Геллер, — начал он, — мне пришлось задержаться в Нассау, чтобы... ну скажем, проследить за развитием событий вокруг дела Оукса.

— С чего бы британской военно-морской разведке проявлять интерес к делу об убийстве, в котором замешаны гражданские лица? Хотя бы даже и богатые?

Флеминг затушил сигарету в стеклянной пепельнице, немедленно достал еще одну из своего позолоченного портсигара и прикурил ее.

— Ну, один из тех, кто замешан в этом деле, не является, строго говоря, гражданским лицом. Он, что называется, ви-ай-пи — очень важная персона, и он... в очень щекотливом положении. В уязвимом положении.

Теперь я начал понимать, о ком шла речь.

— Вы имеете в виду герцога Виндзорского. Бывший король с пронацистскими симпатиями! Он — живой позор вашей страны, не так ли?

Улыбка Флеминга напоминала больше презрительную ухмылку.

— Наоборот — герцога любят во всем мире. Забота моего правительства состоит в том, чтобы его... не смогли использовать в каких-либо неблаговидных целях. Чтобы его самого... не опозорили.

— Да, верно, — согласился я.

Официантка принесла наши напитки. Они с Флемингом улыбнулись друг другу. Она — щедро, он — снисходительно.

— Боюсь, герцог становится легкой добычей финансовых дельцов, — произнес англичанин. — Он известен своим негативным отношением к тому, что сумма его ежегодного содержания ограничивается, особенно во время войны.

— Я сейчас заплачу, — пообещал я.

— Герцог также недоволен ограничениями, наложенными на операции с иностранной валютой — мерой, имеющей своей целью концентрацию британской валюты для нужд обороны.

— Боюсь, я в этом ничего не смыслю, — сказал я. — Я уже не говорю о том, что не понимаю, какое отношение все это имеет к убийству Оукса.

— Но тут есть связь. — Флеминг потягивал свой напиток: сигаретный дым струился между пальцами его руки. — Видите ли, несколько лет назад герцог вступил в партнерские отношения с сэром Гарри Оуксом.

— Ну и что?

— В число партнеров входил так же Гарольд Кристи, как вы могли догадаться, и некто Аксель Веннер-Грен. — Флеминг приподнял бровь. — Теперь факт дружбы герцога с Веннер-Греном стал, я должен это признать, источником неудобства для Короны.

Я пожал плечами.

— Кое-кто в Нассау поговаривает о том, что имя Веннер-Грена было внесено в черный список незаслуженно.

Флеминг тихо рассмеялся.

— Позвольте рассказать вам небольшую историю о богаче Веннер-Грене, — заговорил он. — В сентябре тридцать девятого Веннер-Грен плыл на своей яхте «Саузерн кросс» из Готенбурга на Багамы. У северного побережья Шотландии он совершенно случайно оказался свидетелем того, как немецкая подводная лодка торпедировала британский лайнер «Атения». Он принял на борт своей яхты свыше сотни спасшихся людей, как и подобало великому гуманисту, и телеграфировал президенту Рузвельту, призывая того использовать «ужас этой катастрофы» в качестве основы для попытки примирения с Германией. Нас же, то есть военно-морскую разведку, заинтересовало, почему «Саузерн кросс» со своими многочисленными радиолокаторами и чересчур мощными передатчиками и пеленгаторами как бы случайно оказалась именно в этом районе океана и именно в определенный момент.

— Интересное совпадение, — заметил я.

— За этим последовали еще некоторые фантастические совпадения. «Саузерн кросс» всегда оказывался рядом, когда пилоты союзников, проходившие обучение на Багамах, падали в море. Веннер-Грен спасал этих пилотов — но наблюдал ли он за их тренировочными полетами? Прежде чем ему запретили плавать в этих водах, Веннер-Грен держал на борту своей яхты, в трюме, образцы военного снаряжения, произведенные его компанией «Бофорс Мьюнишн Воркс». Он также держал необычайно большие запасы топлива на борту «Саузерн кросс», что дало пищу слухам о том, что Веннер-Грен осуществлял дозаправку подводных лодок.

Я несколько подался вперед.

— И это то самое судно, на котором герцог и герцогиня совершали небольшие прогулки в Америку?

— Верно! Веннер-Грен мог запросто доставить герцогиню в Майами к ее дантисту. Любимый десерт Виндзоров? Огромный макет «Саузерн кросс» из щербета.

— Очаровательно!

— Не правда ли? В нашей разведывательной службе есть и такие, кто цинично считают Акселя... дурным примером для нашего мальчика.

Оркестр туземцев изо всех сил бил в свои барабаны, но я едва обращал на них внимание.

— Что ж, теперь Веннер-Грен в Куэрнаваке или еще где-то, не так ли? Какой вред он может принести теперь герцогу?

— Вред, мистер Геллер, если таковой существует на самом деле, связан с теми деловыми отношениями, о которых я уже упоминал — теми, в которых герцог участвует вместе с Кристи, Веннер-Греном и покойным сэром Гарри Оуксом. Видите ли, это их совместное деловое предприятие — банк. А именно, «Банко Континенталь» в Мехико.

Я пожал плечами и откинулся на спинку стула.

— Ну и что? Международные финансы вполне естественная сфера интересов для людей такого уровня.

Флеминг вынул изо рта сигарету. Выпустив дым, он загадочно улыбнулся.

— Мистер Геллер, я вполне откровенен с вами, но существуют пределы того, что я могу объяснить. Позвольте мне попытаться изложить вам суть в двух словах. В военное время некоторые виды деятельности... не поощряются. Такие как, например, нелегальный перевод денег из сражающейся империи с целью их вложения в стране, созревшей для ведения в ней подрывной деятельности.

— Вот как!

— Участие герцога в деятельности «Банко Континенталь» нельзя назвать удачным. Это тщательно скрываемая тайна, и я сомневаюсь, что герцог хотя бы догадывается, что о ней знает военно-морская разведка. Но мы в курсе. А теперь и вы тоже.

— О Господи! Но почему именно я?

К нам снова подошла официантка с очередной порцией напитков, и снова они с Флемингом обменялись улыбками.

— Вы не возражаете, если я уклонюсь на время от ответа на ваш вопрос? — спросил англичанин.

— А что, у меня есть выбор?

Он приступил ко второму бокалу бурбона с родниковой водой.

— Когда мне было девять лет, — начал он, — я вместе с моей семьей отдыхал в Сент-Ивс, на полуострове Корнуол. Однажды, когда я искал аметист в гротах на пляже, я неожиданно споткнулся о глыбу серой амбры размером с детский футбольный мяч.

Я не знал, что такое серая амбра, но догадывался, что это было ценное вещество. В другой обстановке я был бы раздосадован, но этот ловкий сукин сын оказался хорошим рассказчиком.

— Тогда я тут же подумал, что теперь я богат; что я буду питаться одним лишь молочным шоколадом, и что мне не придется возвращаться в мою частную школу или вообще заниматься какой бы то ни было работой — ведь я нашел короткий путь к счастью и успеху! Но по пути домой глыба начала таять и вскоре превратилась в бесформенную массу. Моя мать спросила, что я принес, и я сказал: «Это же серая амбра! Она стоит тысячу фунтов за унцию, и я больше никогда не вернусь в школу!»

Он отхлебнул из своего бокала. Затем продолжил:

— Но моя серая амбра, как оказалось, была всего-навсего комком давно испортившегося масла, которое было сброшено у берега с какого-то грузового судна. Мою маму это особенно не развеселило...

— Меня тоже, — заметил я. — Ну и какова же суть всей этой истории?

— Суть, мистер Геллер, в том, что иногда серая амбра оказывается обыкновенным протухшим маслом. — Он снова улыбнулся, на этот раз больше самому себе. Выпустил струйку дыма через нос. — Вы ведь теперь, так сказать, гость Веннер-Грена.

— Я даже незнаком с ним. Никогда не видел его, разве что на портрете.

— Но ведь вы общаетесь с очаровательной леди Медкалф, не так ли?

— Да, она мне здорово помогает.

— Неужели? Странно. Что вам о ней известно?

Его постоянная манера говорить, слегка подтрунивая, начинала действовать мне на нервы.

— Она вдова одного из друзей герцога; она занимает очень важное положение в королевском обществе или как еще, черт возьми, это у вас там называется...

На этот раз он улыбнулся, обнажив свои зубы, отчего в его лице появилось что-то лошадиное.

— Диана Медкалф — это бывшая Джун Диана Симз из поселка Блэкфрайэрз в восточной части Лондона. Низшие слои общества.

Я моргнул и проглотил слюну.

— Как вышло, что она смогла выйти замуж за лорда?

Вскинув плечи, он развел руками в стороны.

— Дэвид Виндзор отрекся от трона ради дважды разведенной американки, которая, как поговаривают, побывала на работе в гонконгском борделе. — Флеминг потушил сигарету и полез в портсигар за следующей. — Черт возьми, приятель, вы ведь видели «леди Диану» намного ближе, чем я. Она умная и красивая женщина.

— Но я все-таки не понимаю, как...

Он закурил сигарету и произнес, почти потеряв терпение:

— Она была самым заурядным клерком на Королевской Международной выставке лошадей, которая ежегодно проводится на лондонском стадионе «Олимпия», и на которой до отречения разыгрывался кубок Виндзоров. Постепенно мисс Симз дослужилась до помощника управляющего, что и помогло ей завести знакомства в высших кругах города.

— Ладно, — сказал я, защищаясь. — Итак, она не в рубашке родилась.

— Я просто решил, что вам следует в точности знать, с кем вы... имеете дело.

Я рассмеялся.

— Вы и сами не похожи на парня, который проверяет родословную девушки, прежде чем лечь с ней в постель.

Он кивнул в знак согласия.

— У женщин есть свои способы... снятия напряжения с мужчин. Хотя англичанки меня не очень привлекают. Они так редко моются. Или леди Диана — исключение?

— А что именно вы имеете против Дианы? Кроме того, что она, возможно, принимает реже ванну, чем вам бы того хотелось?

Он отмахнулся от моего вопроса рукой, в которой была зажата тлеющая сигарета, оставив в и без того прокуренном воздухе дымный след.

— О! Ничего особенного у меня против нее нет, — заявил Флеминг. — Но, может быть, вам было бы интересно узнать, что ваша милая подруга... как бы сказал ваш Рэймонд Чандлер?.. — он прервался, подыскивая нужное слово. — Коммивояжер Веннер-Грена и герцога, в данном случае. Ведь она часто выезжает в Мехико, в «Банко Континенталь» по делам, связанным с валютой. Кстати, не там ли она сейчас?

Мне захотелось врезать этому надоедливому сукину сыну.

— Даже если это правда, то каким, черт возьми, образом это связано с убийством сэра Гарри?

— Совсем необязательно, что это как-то связано. Но мне интересно то, что сам сэр Гарри за последний год совершил немало путешествий на юг, что дало пищу устойчивым слухам о его возможном переезде с Багамских островов в Мексику.

— Я все еще не вижу связи...

Он снова взмахнул рукой с сигаретой, повесив в воздухе дымную петлю.

— Возможно, ее и вовсе не существует. Тем не менее, мне бы очень хотелось поймать леди Ди на чем-нибудь противозаконном. Мне было бы очень приятно положить конец деятельности герцога, не затронув... его лично...

— Или интересов Короны, — подсказал я. — Так какого же черта вы следите за мной?

— Да я, в общем-то, и не делаю этого. Моя цель — леди Медкалф.

Я поднялся из-за столика.

— Ну что ж, вы правы в одном: Ди — мой друг. И я не намерен помогать вам «ловить» ее на чем-либо.

Он округлил глаза, выпустил дым.

— Я не помню, чтобы просил вас об этом. Неожиданно стальные барабаны туземного оркестра зазвучали оглушительно.

— Зачем же вам понадобилось рассказывать мне обо всем этом? — спросил я, недоумевая.

— Только для того, чтобы вы были в курсе. Видите ли, я уже понял, что если кому-то и суждено докопаться до правды в этом деле, то именно вам, мистер Геллер.

Я посмотрел на него. Он улыбнулся своей едва заметной улыбочкой и приподнял свой бокал.

— Держите со мной связь, — сказал он напоследок.

Когда я в последний раз взглянул на него, прежде чем покинуть бар, он непринужденно болтал с нашей официанткой, которая казалась завороженной.

Не стоило ломать голову над тем, кому этой ночью предстояло быть трахнутой.

Глава 23

— Слушайте! Слушайте! — закричал маленький человечек, облаченный в мантию, вскоре после того как привлек внимание всего переполненного зала суда, ударив о деревянный пол своим жезлом с набалдашником в виде короны. — Да хранит Бог короля!

Все присутствующие встали, когда довольно полный человек невысокого роста в белом парике по плечи и в подбитой мехом багровой накидке занял свое место за трибуной. Сэру Оскару Бедфорду Дэли, главному судье Багамских островов, было около шестидесяти пяти лет, хотя он не выглядел на свой возраст: черточки черных бровей были единственным грубым элементом его круглого и нежного, как у ребенка, лица.

По мнению Хиггса, Дэли слыл справедливым и проницательным и имел репутацию человека, не признающего никаких запретов в поиске сути дела.

В настоящий момент этот приятного вида юрист окидывал взглядом переполненную аудиторию, улыбаясь кроткой улыбкой.

А зал действительно был полон: тростниковые, походные и складные деревянные стулья занимали все свободное пространство в центральном и боковых проходах и в самых отдаленных уголках помещения. И на этот раз богачи за несколько часов вперед прислали своих слуг, чтобы занять лучшие места. Тем не менее, добрую половину зрителей составляли местные, которые ни за что и никому не хотели уступать своих мест.

Утро выдалось жарким, хотя и не особенно влажным, и жужжание мух перекрывало шум вращавшихся под потолком вентиляторов. Когда присяжные заняли свои места и были завершены все положенные по английскому закону формальности, единственным основным отличием этого судебного заседания от предварительного слушания стало присутствие когорты присяжных заседателей, состоявшей из белых мужчин, большинство среди которых составляли торговцы. Их председатель был бакалейщиком.

Все остальное осталось без изменений, начиная с двух переполненных представителями прессы столов, среди которых восседал одетый по-ковбойски Гарднер, имевший вид голодного бульдога, и заканчивая облаченными в парики и мантии юристами: по-мальчишески симпатичный Хигuс сидел с выражением спокойной уверенности в соседстве со своим советником Эрнестом Каллендером, красивым, энергичным мулатом с театральными манерами; чернокожий Эддерли расположился рядом с угрюмым генеральным прокурором Хэллинаном, который сидел со своим вытянутым бесстрастным лицом с крохотными усиками. Эддерли оглядывал зал суда с таким видом, будто тот был его собственностью.

А что же Фредди? Он снова находился в своей клетке из красного дерева, лениво пережевывая неизменную спичку. На нем был легкий голубой костюм и галстук, не уступавший по яркости багамскому солнцу. Единственным, что выдавало истинное состояние обвиняемого, была его бледность и тот факт, что долговязый граф как-то умудрился потерять вес.

Несмотря на бодрое поведение — улыбки и приветственные жесты знакомым — он выглядел, как настоящий скелет.

Эддерли открыл заседание длинной и, откровенно говоря, впечатляющей речью, обращенной к суду. Жалкая, запутанная, головоломная версия обвинения превратилась у него в картину удивительной ясности, на которой Фредди был нарисован как человек «в отчаянном финансовом положении», «горячо ненавидевший» сэра Гарри.

— По своей необычности, — заявил Эддерли со своим как бы даже слишком британским произношением, — это убийство превосходит все до сих пор совершавшиеся в нашей стране преступления.

Его голос возвысился.

— Убийство есть убийство, а жизнь есть жизнь, — продолжал он. — Но это убийство, которое, как сказал бы Шекспир, «черно, как ад, и словно ночь темно», в своей грязной сути... есть деяние, замысел которого мог возникнуть только в извращенном уме... чуждом уму нормального человека и полном пренебрежения к гуманности в этом преступлении, которое опорочило имя и нарушило покой этой тихой страны.

«Хорошая работенка», — подумал я, услышав, с каким выражением было произнесено слово «чуждый».

Вцепившись на груди руками в свою мантию, Эддерли грациозно расхаживал по залу, стараясь заворожить своей речью присяжных. Под красноречием в сочетании с правильной английской речью чувствовалась скрытая жесткость, придававшая правдивость его мелодраматичным выражениям.

— Призываю вас вынести обвинительный приговор, — напутствовал он загипнотизированных присяжных, — без страха и сожаления, но с уверенностью в том, что вы делаете богоугодное деяние... согласно вашей совести... и требованиям британского правосудия!

Эддерли тяжело опустился на свое место, выгнув шею и выпятив подбородок. За этой помпезной, хотя и несколько суетливой вступительной речью последовала уже знакомая череда свидетельских показаний военных фотографов, вербовщика и Марджори Бри-стол, которая очаровательно выглядела в своем цветастом платье с жемчужинами, но казалась несколько взволнованной.

Но самое главное, она наградила меня мимолетной улыбкой, когда шла по проходу прочь от свидетельской трибуны.

Во время обеденного перерыва я снова встретился с Ди и Нэнси де Мариньи, которая была лишена доступа в зал суда до тех пор, пока она не даст свидетельские показания, и занялся своим обычным на предстоящие несколько дней делом, то есть отчетом перед Нэнси в том, что видел и слышал.

— Ну, хорошо ли выступил Эддерли? — спросила меня она.

— Лучше не бывает. Даже Эрл Стенли Гарднер был под впечатлением. Я думаю, это несколько подзадорит Годфри.

— Он может рассчитывать на этого Каллендера, — сказала Ди. — Я слышала, что прежде чем заняться правом, он собирается посвятить себя театральной карьере в Лондоне.

Нэнси закивала головой.

— Эрнест действительно некоторое время проработал диктором на Би-Би-Си. Это выдающаяся личность — за словом в карман не полезет... — Я достаточно долгое время провел с Эрнестом Каллендером, чтобы убедиться, что Нэнси была права; но ни Хиггс, ни Каллендер не могли сравниться в актерском мастерстве с Эддерли.

— Следующим должен выступать Кристи, — сказал я.

Нэнси усмехнулась.

— Интересно, сможет ли он на этот раз лучше подать себя, — произнесла она.

— Да, мне тоже, — произнесла Ди, выгнув бровь. — Судя по тому, как удачно Гарольд работает со своими потенциальными покупателями земли, можно подумать, что он сможет добиться большего на свидетельской трибуне...

Однако повторное свидетельство Гарольда Кристи оказалось намного хуже первого: он выглядел так, как будто не спал несколько недель, его слабый голос дрожал, вызывая время от времени просьбы присяжных говорить громче. Вцепившись в поручни трибуны, он ерзал на своем месте в поисках равновесия и удобства, которые он так и не находил. Хотя его двубортный белый костюм с перламутровыми пуговицами и темный галстук-самовяз придавали ему более презентабельный, чем обычно, вид, его потное лицо и нервное поглаживание галстука выдавали в нем невероятное напряжение.

Он пересказал знакомую всем историю убийства; отрицал тот факт, что де Мариньи приглашал его к себе домой — словом, ничего нового.

Но Эддерли, зная о том, что капитан Сирз будет выступать в качестве свидетеля, всеми силами стремился лишить защиту одного из ее главных козырей.

— А что бы вы сказали, — спросил прокурор, — если бы капитан Сирз заявил, что видел вас в городе в ночь убийства?

Кристи, по мере того как подыскивал ответ, все сильнее сжимал поручни трибуны.

— Я бы сказал, что он серьезно ошибается, и что в будущем ему следует быть более осторожным в своих наблюдениях.

Эддерли улыбнулся своей широкой белозубой улыбкой; он картинно покачал головой, повернулся к присяжным и, пытаясь произвести на них театральный эффект, обратился к судье:

— Милорд, это все!

Эта тактика Эддерли несколько сбила с толку Хиггса, поскольку сначала перекрестный допрос, который он начал в отношении этого сложного свидетеля, шел как-то неуверенно. Так, например, он потратил пять или десять минут на то, чтобы выяснить, каким именно концом полотенца Кристи вытирал лицо сэра Гарри, до тех пор пока Кристи наконец не взорвался:

— Ради Бога, Хиггс! Ведите себя разумно!

Однако Хиггс продолжал в том же духе, очевидно, в попытке убедить присяжных в ненадежности памяти свидетеля. Ничего не прояснили и вопросы о том, было ли решение остаться в «Вестбурне» спонтанным. Не оправдались и старания Хиггса подчеркнуть абсурдность утверждения Кристи о том, что запах гари не ощущался за пределами комнаты, в которой произошло убийство.

Было невыносимо видеть, как опытный адвокат никак не мог справиться с таким уже наполовину выведенным из равновесия свидетелем, как Кристи. Наконец Хиггс нащупал слабое место.

— Мистер Кристи, вам не приходилось покидать «Вестбурн» в ту ночь?

— Нет.

— Вы знакомы с капитаном Сирзом, суперинтендантом полиции?

— Да.

— Вы с ним в хороших отношениях?

Кристи пожал плечами.

— Ни в хороших, ни в плохих. Я очень редко вижу его.

— Правда ли, что вы знакомы с ним с детства?

На этот раз он нервно сглотнул.

— Да.

— А как вы думаете, не может ли он иметь чего-либо против вас?

— Нет.

— Тогда я заявляю вам, что капитан Сирз видел вас примерно в полночь в машине на Джордж-стрит!

Кристи промакнул свой огромный лоб намокшим платком.

— Капитан Сирз ошибается. Я не выходил из «Вестбурна» после того как лег спать, и любое утверждение о том, что я был в городе, является грубой ошибкой.

Теперь Хиггс принялся вышагивать перед присяжными заседателями.

— Считаете ли вы, что капитан Сирз заслуживает доверия?

— Да, считаю. — Он снова сглотнул. — Но ведь и те, кому можно доверять, могут ошибаться.

Хиггс дал возможность присяжным, как и всей остальной аудитории, поразмыслить над возможным значением последнего утверждения Кристи, а потом произнес:

— Я закончил, милорд.

Остаток дня и все следующее утро Эддерли потратил на изложение собственной версии дела. Первым выступил доктор Куокенбуш, который изложил результаты судебно-медицинской экспертизы, основу которых составляло противоречие, состоявшее в том, было ли тело Оукса подожжено тогда, когда он был еще жив или же подожгли его труп, насколько об этом можно было судить по волдырям. Слишком мало времени было отведено на безуспешные лабораторные исследования, связанные с идентификацией «четырех унций густой и липкой» темного цвета жидкости, обнаруженной в желудке сэра Гарри.

Самый интересный момент наступил, когда главный судья торжественно спросил доктора Куокенбуша:

— За какое время мог бы умереть нормальный, здоровый человек?

На что Куокенбуш ответил:

— Нормальный и здоровый человек не умер бы, милорд.

Напряженная тишина в зале взорвалась смехом, перекрывшим призывы к порядку. Я с удовольствием отметил, что вкрадчивый Куокенбуш наконец-то оправдал бы ожидания Граучо Маркса, что обещало само его имя.

На следующий день после полудня симпатичная блондинка Дороти Кларк пересказала свой рассказ о том, как Фредди в дождь отвез ее домой и еще одну жену офицера, Джин Эйнсли.

Эти показания вряд ли были сюрпризом, и, если бы вызвали меня, я бы подтвердил их, но Хиггс, когда подошла его очередь задавать вопросы, решил пробить более серьезную брешь в лодке противной стороны.

Установив тот факт, что миссис Кларк видела, как де Мариньи обжегся, зажигая свечи, что помогло объяснить происхождение пресловутых опаленных волосков, которые якобы обнаружили Баркер и Мелчен, Хиггс спросил:

— Вы видели, как обвиняемого, Альфреда де Мариньи, провели наверх в «Вестбурне» для допроса утром девятого июля?

— Да, видела.

— Скажите, это было между одиннадцатью утра и полуднем?

— Да, я в этом уверена.

Ропот, прокатившийся по залу, указывал на важность этого заявления. Один из свидетелей обвинения только что заявил, что Фредди мог оставить свой отпечаток пальца на китайской ширме, дотронувшись до нее десятого июля! В то же время свидетельница поставила под сомнение правдивость показаний полицейских, данных под присягой.

За этим мгновением триумфа последовали часы атаки сменявших друг друга свидетелей обвинения, которые нарисовали чрезвычайно нелестный портрет Фредди.

Доктор Уильям Сэйяд из Палм-бич поведал суду о ссоре между сэром Гарри и Фредди, во время которой последний пригрозил «размозжить голову сэру Гарри». Вкрадчивый южанин, который посвятил меня в это дело, Уолтер Фоскетт, семейный адвокат Оуксов, детально рассказал обо всех семейных неурядицах, выставив при этом Фредди в самом невыгодном свете.

Выступивший в качестве суррогата взамен отсутствующего полковника Линдопа майор Пембертон — солидный человек с усами и авторивидом — представил версию, по которой полиция решила арестовать де Мариньи, и которая подтверждала показания, данные Линдопом под присягой. Странным образом Пембертон никак не упомянул о времени, в которое Мелчен провел обвиняемого наверх для допроса девятого июля.

Лейтенанту Джонни Дугласу — развязному шотландцу с ястребиным профилем, в безупречной форме цвета хаки — было поручено охранять де Мариньи до его официального ареста. Но поскольку они с Фредди были друзьями, обвиняемый несколько подвел своего стража, спросив у него, может ли человек быть осужден в британском суде только на основании косвенных улик, в особенности если орудие убийства не найдено.

В своей назойливой манере Дуглас также заявил, что будто Фредди сказал об Оуксе: «Этого старого ублюдка так или иначе следовало бы убить».

Хиггс предоставил возможность допросить свидетеля помощнику Каллендеру. Несколько полноватый, но подвижный красавец с овальным лицом обратился к Дугласу с вопросом:

— Осознаете ли вы тот факт, что обвиняемый — француз, что французские законы отличаются от британских?

— Да, осознаю, — ответил тот.

Главный судья наклонился вперед и задал свой собственный вопрос:

— Вы знали о том, что обвиняемый родом с Маврикия?

— Да, милорд.

Каллендер натянуто улыбнулся.

— А разве обвиняемый не справлялся, найдено ли орудие убийства?

— Конечно, справлялся!

— Но, при данных обстоятельствах, разве не представляется совершенно естественным задать такой вопрос? Может ли человек быть осужден при отсутствии орудия убийства?

— Да, это вполне нормальный вопрос, сэр.

— А разве вы не говорили обвиняемому: «Из-за сэра Гарри суетятся потому, что у него были бабки. Если бы это был какой-нибудь нищий цветной ублюдок из Грант-тауна, мне бы не пришлось так вкалывать»?

— Я не припоминаю, что говорил что-либо подобное.

— Вы часто пользуетесь выражением «ублюдок»?

— Я очень редко использую это слово.

Улыбка исчезла с лица Каллендера; он указал пальцем на щеголеватого маленького шотландца.

— Я заявляю, лейтенант Дуглас, что «ублюдок» — это ваше любимое словечко!

— Я это отрицаю!

— И еще я заявляю, что именно вы сказали: «Этого старого ублюдка так или иначе следовало бы убить».

— Я отрицаю это. Это были слова обвиняемого.

— Это все, милорд, — произнес Каллендер, обращаясь к судье.

Вся эта сцена явила собой прекрасный пример перекрестного допроса, но Дуглас оказался твердым орешком. Фредди сидел в клетке с мрачным видом. От его былого задора не осталось и следа.

Следующий день начался слишком уж мелодраматично для такого процесса: леди Оукс, которой позволили присесть на свидетельской трибуне, одетая в траурное платье, с черной вуалью на шляпке и в черных же перчатках, говорила мягким, убежденным голосом о пятне, которое легло на семью из-за замужества их дочери.

Она обмахивалась пальмовым веером, подносила стакан воды ко рту дрожащей рукой; это было представление, апеллировавшее к сочувствию. И, как бы цинично это ни звучало, это действительно было представлением: эта хрупкая, болезненного вида вдова с заплаканным лицом мало напоминала ту сильную женщину, с которой я встретился в «Билтморе» в Майами-бич. Я уже не говорю о непреклонном решении выставить меня из «Британского Колониального».

И все-таки, в общем потоке свидетелей, вызванных с тем, чтобы очернить Фредди, Юнис Оукс была самым слабым звеном. В общем, она почти ничего не сказала: Фредди написал «ужасное» письмо с критикой сэра Гарри их впечатлительному сыну Синди; Фредди, по-видимому, подстрекал Нэнси порвать с родителями, если они не примут его «в своем фамильном кругу».

Вот почти и все.

Хиггс задал в порядке перекрестного допроса всего шесть осторожных вопросов, среди которых был и такой:

— Леди Оукс, не приходилось ли вам когда-либо слышать от обвиняемого угроз физической расправы в адрес вашего мужа?

— Конечно, нет! — резко ответила женщина.

А вот это была та самая леди Оукс, которую я видел в «Билтморе»!

— И, насколько вам известно, — продолжал Хиггс, — единственным, на что жаловался обвиняемый, было то, что сэр Гарри отказывался принять его в семью?

— Я так полагаю.

— Милорд, у меня больше нет вопросов.

Весь остаток утра и полдень свидетельскую трибуну занимал гордость отдела по расследованию убийств майамской полиции — жирный, румяный и несколько суетливый капитан Эдвард Мелчен. На протяжении нескольких часов Эддерли осторожно вел свидетеля по следам его показаний на предварительных слушаниях, включая сюда и рассказ о ходе следствия, подробностях ареста де Мариньи и замечаниях, которые, по утверждениям некоторых свидетелей, обвиняемый отпускал в адрес сэра Гарри.

Хиггс снова бросил в бой своего ассистента, и Каллендер почти сразу же схватил Мелчена за горло.

— Капитан, — начал он, — о какой важной улике сообщил ваш напарник Джеймс Баркер леди Оукс и миссис де Мариньи в Бар-Харбор после похорон сэра Гарри?

Мелчен облизнулся.

— Капитан Баркер сообщил им, что на китайской ширме был обнаружен отпечаток пальца графа де Мариньи.

— Отпечаток пальца?

Мелчен пожал плечами.

— Возможно, он сказал тогда «отпечатки пальцев».

— Вы ехали вместе с капитаном Баркером из Нассау в Бар-Харбор?

На фоне четкого английского произношения Каллендера южноамериканский акцент Мелчена звучал лениво и как-то даже глупо.

— Конечно.

— Вы обсуждали обстоятельства дела Оукса?

— Да, конечно.

— И вы обсуждали эту весьма важную улику?

Мелчен вздрогнул; он казался смущенным.

— Отпечаток или отпечатки пальцев. Вы обсуждали их с вашим напарником, капитан Мелчен?

Поразмыслив некоторое время, тот произнес:

— Э-э... это не было предметом нашего разговора.

— Сэр? — переспросил Каллендер.

— Мы их не обсуждали.

Удивление аудитории, над которой прокатилась волна бормотания, было очевидным, также как и удивление главного судьи, который оторвался от своих протокольных записей.

Каллендер продолжал допрос:

— Вы и капитан Баркер были привлечены к расследованию этого дела и работали как напарники?

— Да.

— И весь путь из Нассау вы проделали вместе?

— Да.

— И вы впервые узнали об этой важной улике только тогда, когда капитан Баркер сообщил о ней леди Оукс и Нэнси де Мариньи?

— Э-э-э... да.

— Тем не менее капитан Баркер заявляет, что знал об этой улике с девятого июля, то есть со дня ареста обвиняемого. И теперь вы под присягой заявляете, что во время путешествия из Нассау в Бар-Харбор при обсуждении обстоятельств дела Баркер ни разу не упомянул об этом важном факте?

— Э-э... это... верно. Да!

Каллендер приблизился к присяжным и, улыбнувшись, покачал головой; позади него главный судья Дэли задал свой вопрос свидетелю:

— Не кажется ли вам странным, сэр, что капитан Баркер не рассказал вам об этом отпечатке во время поездки в Бар-Харбор?

— Ну, — произнес Мелчен с видом школьника, который сообщал учителю о том, что собака съела его домашнюю работу, — теперь я припоминаю... что капитан Баркер ходил вместе с майором Пембертоном в лабораторию британских ВВС, чтобы проявить снимок отпечатка, который, по их утверждению, принадлежал обвиняемому. Только было ли это девятого июля?

Главный судья округлил глаза и с досады отбросил свой карандаш.

Каллендер воспользовался удобным моментом и нанес решительный удар.

— Давайте теперь обратимся к событиям девятого июля, капитан. Ведь вы и капитан Баркер рекомендовали арестовать обвиняемого именно в этот день?

— Да.

Каллендер обвиняюще указал пальцем в сторону свидетеля.

— Я утверждаю, капитан Мелчен, что ваши показания на предварительных слушаниях в части, определяющей время допроса обвиняемого между тремя и четырьмя часами пополудни девятого июля, являлись фальсифицированными с целью доказать, что обвиняемого не было наверху перед тем, как был снят отпечаток пальца!

Мелчен расстегнул свой пропитавшийся воротничок рубашки; он улыбнулся смущенной, стыдливой улыбкой.

— Это совсем не входило в мои намерения... моя память... подвела меня. Это была ошибка.

— И при том какая! — с усмешкой произнес Каллендер. — А какое странное совпадение, что вы и два местных констебля сделали одну и ту же ошибку!

Мелчен неловко улыбнулся и пожал плечами.

— Вопросов больше не имею, милорд, — с отвращением сказал Каллендер.

Следующим свидетельствовал сам Баркер, но долговязый, сурового вида детектив с твердым взглядом голубых глаз и темными, седеющими на висках волосами в отличие от своего напарника был парень не промах. Он обладал умением держаться профессионально и стоял на свидетельской трибуне уверенно, держа руки в карманах брюк своего серого двубортного костюма.

К допросу свидетеля приступил сам генеральный прокурор, и как вопросы, так и ответы показались мне слишком точными и заготовленными заранее. Отрепетированными. Но присяжные, забыв о жалком бессвязном бормотании предыдущего свидетеля, похоже, с жадностью прислушивались к экспертным суждениям Баркера.

Значительная часть времени была потрачена на перечисление впечатляющих фактов из биографии свидетеля и на установление хода следствия и обстоятельств ареста графа. Вскоре после того как Хэллинан перешел к обсуждению отпечатка, Хиггс выступил с возражением против принятия отпечатка пальца де Мариньи в качестве улики.

— Этот отпечаток пальца не является лучшей уликой, — заявил Хиггс главному судье. — А вот ваша ширма с отпечатками на ней — другое дело.

Главный судья кивнул, качнув локонами своего белого парика.

— Не могу возразить против этого. Пусть сюда внесут саму ширму.

Хиггс улыбнулся.

— О! Но минуту — на ширме теперь нет отпечатка.

На этот раз главный судья нахмурился; раздражение сменилось в нем непониманием происходящего.

— А что еще вам нужно, кроме снятого отпечатка и его фотоснимка?

— Отпечаток был не «снят», милорд, он скорее стерт кусочком резины. И у нас есть только утверждение капитана Баркера, что отпечаток был снят именно с ширмы — это бессмысленное уничтожение улики в превосходном состоянии не было объяснено должным образом, и отпечаток не может рассматриваться в качестве улики.

Выражение лица главного судьи стало мрачным.

— Вы хотите сказать, что отпечаток, представленный обвинением, является подделкой?

— Совершенно верно, сэр.

Оживление, возникшее среди зрителей, было прервано громким протестующим возгласом генерального прокурора. Хэллинан настаивал на достоверности и истинности снятых отпечатков, разъясняя суду, что капитан Баркер, срочно вызванный в Нассау, не привез с собой специального фотоаппарата, ошибочно предположив, что найдет его на месте.

— А разве вы не могли послать в вашу контору телеграмму, — спросил свидетеля главный судья, — с просьбой направить вам специальный фотоаппарат первым же самолетом?

— Я полагаю, что мог бы, ваша честь, — признал Баркер. — Но я не сделал этого.

Казалось, что победа была на стороне Хиггса, но главный судья постановил принять отпечаток пальца — «вещественное доказательство №10» — к рассмотрению в качестве улики.

— Мистер Хиггс, ваш аргумент только прибавляет значение этой улике, — сказал главный судья. — И я полагаю, что присяжные придерживаются того же мнения.

На следующее утро Баркер снова занял свое место на свидетельской трибуне, и Хиггс вел себя довольно спокойно, пока Хэллинан заканчивал обсуждение отпечатка; его свидетель-эксперт не смог четко указать то место на ширме, с которого был снят этот отпечаток. Ширма была заблаговременно внесена в зал и поставлена слева от стола судьи.

Мне было интересно, натравит ли Хиггс своего верного пса Каллендера и на этого ключевого свидетеля обвинения. Но Хиггс поднялся со своего стула и лично принялся за Баркера.

— Значит, вы не готовы, — произнес адвокат удивленным тоном, решительно направляясь к свидетельской трибуне, — сказать, был ли данный отпечаток снят с вами же помеченного места на второй панели?

— Я убежден, что отпечаток был снят с верхней части панели, которую я пометил, а не с какого-то определенного места на ней.

— Капитан Баркер, не могли бы вы сойти с трибуны, подойти к ширме и указать место, помеченное синим карандашом?

Баркер спустился с трибуны и мимо стола главного судьи прошел к китайской ширме. Он внимательно изучил верхнюю панель, особенно присматриваясь к синей линии, которая, как он указывал ранее, была сделана им самим.

— Ваша честь! — в оцепенении произнес Баркер, обращаясь к судье. — Синяя линяя на ширме была проведена не мной. Здесь чувствуется попытка провести синюю линию поверх черной — той, что я нанес первого августа в присутствии генерального прокурора.

При поднявшемся в зале шуме главный судья покинул свое место и присоединился к Хиггсу и Хэллинану, которые уже стояли рядом с Баркером, рассматривая синюю линию.

— Я не вижу здесь никакой черной линии, — донеслись до меня слова Хиггса.

А Хэллинан шепотом сказал Баркеру:

— Посмотрите же, ведь это ваши инициалы...

Публику призвали к порядку, главный судья занял свое место, и Баркер, вернувшись на свидетельскую трибуну, сделал нечто из ряда вон выходящее.

— Я... хочу изменить... свои показания, — почти заикаясь, проговорил он. — При более близком рассмотрении я разглядел рядом с синей линией свои инициалы.

Хиггс, беспокойно прохаживаясь взад-вперед перед присяжными, заулыбался. Победа была невелика, но уверенность Баркера была поколеблена: теперь адвокат крепко держал его за горло.

— Вы считаетесь экспертом в дактилоскопии?

— Конечно.

— Вам приходилось прежде участвовать в других процессах в качестве эксперта, представлять в качестве улики снятый отпечаток, не фотографируя этот отпечаток на рассматриваемом предмете?

— Конечно... много раз.

— Назовите хотя бы один пример.

Баркер замолчал. Затем нервно взмахнул рукой.

— Мне надо справиться о своих записях...

— Понимаю. А когда вы забыли свой специальный фотоаппарат, вы пытались разыскать подобный в Нассау? Мы думаем, что на базе ВВС имеются несколько таких аппаратов.

— Нет, не пытался.

— Вы телеграфировали в Майами с просьбой прислать вам оборудование?

— Нет, вы же знаете.

— Когда вы посыпали специальным составом кровавые отпечатки руки в комнате сэра Гарри, разве вы, эксперт в дактилоскопии, не знали, что они могут стереться?

— Я допускал такую возможность.

— А фактически они стерлись?

— Да.

— А вы хотя бы замерили эти кровавые отпечатки, чтобы с уверенностью утверждать, насколько велика была эта рука?

— Я полагаю, что мог бы сделать это.

— А я заявляю, что на этой китайской ширме были другие отпечатки, которые были уничтожены влагой.

— Это верно.

— Если обвиняемый был в ту ночь на месте преступления, то почему его отпечаток не был уничтожен по той же причине?

— Нам повезло, что мы обнаружили этот единственный отпечаток пальца.

— Повезло? Разве это подходящее слово? Может быть, вам следовало бы сказать: «Это чудо, что мы нашли его?»

Мелчен, сидевший в зале, вдруг поднялся с места; его лицо было зеленым от отчаяния. Он бросился из зала, расталкивая сидевших в проходе на складных стульях зрителей.

Гарднер встал из-за стола прессы, выглянул в ближайшее окно и ухмыльнулся. Несмотря на шум лопастей вентиляторов и жужжание мух, с улицы донеслись приглушенные звуки рвоты.

— Вам не приходило в голову, капитан Баркер, — продолжал тем временем Хиггс, — что ожоги на лице и руках обвиняемого могли быть результатом долгого пребывания на солнце?

Баркер взглянул на де Мариньи, который с улыбкой вслушивался в каждое слово его показаний; бледное лицо обвиняемого как бы поддразнивало свидетеля.

— Конечно, — ответил Баркер Хиггсу. — Но я видел, насколько белой была его кожа, и поэтому заключил, что...

— Вот как! А разве вы не знали, что обвиняемый яхтсмен и часто находился на солнце?

Баркер не понимал, что теперешний цвет лица де Мариньи объяснялся тем, что тот много недель провел в тюрьме.

— Я... э-э... был поражен отсутствием загара у яхтсмена, — заявил свидетель.

Хиггс весь день таким образом продолжал наносить удары по Баркеру. Адвокат подверг тщательному анализу небрежные следственные действия обоих детективов, особенно их халтурную работу по снятию отпечатков пальцев. Он также вынудил Баркера признать, что тот не говорил Мелчену об отпечатках до приезда в Бар-Харбор.

— Капитан Баркер, я хотел бы, чтобы вы взглянули на две фотографии отпечатков пальцев, сделанные в порядке эксперимента экспертом защиты Леонардом Килером на том месте ширмы, откуда, как вы заявили, было снято «вещественное доказательство № 10».

Баркер взял в руки фотографию.

— Вы можете объяснить, почему «вещественное доказательство № 10» представляет собой столь четкий отпечаток, на котором нет характерного рисунка, свойственного деревянной поверхности, в то время как на этих снимках такой рисунок присутствует?

— Ну... возможно, эти отпечатки были сняты не с одного и того же места, что и «вещественное доказательство № 10».

— А вы не хотите сами провести эксперимент, капитан Баркер? Может быть, сойдете с трибуны и снимете несколько различных отпечатков с китайской ширмы на виду у всех? Вдруг вам снова «повезет»?

— Я... э-э... не думаю, что это удачная мысль.

— Понимаю. Однако на поверхности, которая отображена на «вещественном доказательстве № 10» есть рисунок, не так ли?

— Да, есть.

— А на поверхности этой ширмы есть что-либо похожее на подобные круги?

— Нет, сэр.

— Когда вы снимали отпечатки с ширмы утром девятого июля, капитан Мелчен проводил наверх обвиняемого?

— Думаю, что да.

— А вы не подходили к дверям комнаты, в которой капитан Мелчен допрашивал обвиняемого, и не спрашивали, все ли в порядке?

— Нет, я этого не делал.

— Не был ли представленный здесь вами отпечаток пальца обвиняемого получен с какого-либо предмета в той комнате, например, со стакана, который де Мариньи передавал Мелчену по его просьбе?

— Разумеется, нет!

Хиггс поднял вверх палец.

— Но ведь вы заявили о том, что обнаружили отпечаток после того, как обвиняемый покинул комнату, не так ли?

— Верно.

Хиггс отошел от свидетеля, и его голос зазвучал в зале суда с такими интонациями, которым позавидовал бы и такой актер, как Эддерли.

— Я считаю, что вы и капитан Мелчен намеренно подстроили все так, чтобы получить отпечатки пальца де Мариньи.

— Но это не так! — самообладание Баркера куда-то улетучилось; теперь он, весь потный, перешел на крик.

— Вам ни разу не приходилось свидетельствовать на процессе, имевшем такой значительный общественный резонанс, не так ли? Так я заявляю, что в своих собственных целях и в жажде известности вы пренебрегли истиной и совершили подмену вещественного доказательства!

— Я категорически отрицаю это!

— Милорд, — произнес Хиггс, изобразив на лице гримасу торжественного отвращения, — я закончил допрос этого свидетеля.

Баркер, поникнув головой, продолжал стоять на трибуне с вытянувшимся изможденным лицом; Хиггс нанес ему гораздо более серьезные удары, чем я в свое время. Затем он в полной тишине покинул зал суда, и эта тишина красноречиво свидетельствовала о всеобщем презрении к свидетелю.

Был объявлен перерыв на обед, и Гарднер отыскал меня в толпе, плотным потоком валившей из зала.

— Обвинение еще не закончило свое выступление, — сказал он. — Но защита вполне может выиграть это дело, не вызывая очередного свидетеля.

— Вы так думаете?

— Это ясно, как божий день, сынок — благодаря этой вашей улике, связанной с отпечатками пальцев. Вы проделали работенку, достойную Пола Дрейка!

— А кто такой Пол Дрейк?

Гарднер засмеялся и похлопал меня по спине.

— Ты мне нравишься, Геллер!

— Вы тоже остроумный человек, Эрл!

Гарднер оказался прав. Суд практически закончился: сфабрикованность обвинения против де Мариньи была очевидна. Защита на протяжении нескольких дней держала в напряжении всю аудиторию, но теперь наступила развязка.

Сам де Мариньи оказался весьма темпераментным и толковым свидетелем. Он четко рассказал о себе, оживленно жестикулируя при этом. Его французский акцент напоминал присяжным о том, что этот человек боролся за свою жизнь в чужой стране. С помощью Хиггса Фредди удалось убедительно подать себя не только как человека независимого в финансовом отношении, но и как удачливого бизнесмена.

Обвинение никак не могло повлиять на мнение суда, сложившееся в отношении обвиняемого. Хэллинан от отчаяния попытался было выяснить, имел ли Фредди право называться графом; оказалось, что обвиняемый имел такое право, но предпочитал не пользоваться им и даже просил местную прессу не употреблять его титул.

Американский друг де Мариньи Черетта, так же как и другие гости, бывшие на вечеринке, дал показания о событиях ночи убийства, не позабыв рассказать и о том, как Фредди обжегся; среди свидетелей оказалась также юная Бетти Робертс, светлые волосы которой падали на ее зеленое, в белую полоску, платье, а приятная улыбка и стройная фигура вызывали оживление за столом прессы.

Капитан Сирз оказался, как и ожидалось, крепким свидетелем, и даже лучшие выстрелы Эддерли не попали в цель: свидетель видел Кристи в полночь в центре Нассау, и все тут!

Лен Килер вбил последний гвоздь в гроб единственного вещественного доказательства — отпечатка пальца.

Ни одна из сторон не вызвала меня в качестве свидетеля; защите я был не нужен, а обвинению нежелателен.

Последней удачей Эддерли — и единственным неприятным моментом для защиты за весь судебный процесс — была его хитрая попытка выставить лгуном приятеля Фредди маркиза де Висделу.

Щеголевато одетый Джордж де Висделу, весь трясущийся от нервного напряжения, заявил, что в три часа ночи он, по просьбе Фредди, принес ему его кота. Тут Эддерли возразил свидетелю, зачитав ему его собственные показания на предварительном следствии: «Я не видел де Мариньи с одиннадцати вечера до десяти часов следующего утра».

Маркиз ответил Эддерли:

— Возможно, я запутался, когда заявил так... я француз, человек очень эмоциональный...

Во время перерыва я вместе с Хиггсом и Каллендером внимательно изучил протокол показаний де Висделу на предварительном следствии; он был записан от руки, и мы просматривали страницы, сидя за обедом в отеле «Розелда».

— Вот оно! — сказал я. — Этот Эддерли просто хитрый сукин сын!..

В суде Каллендер побеседовал с де Висделу об этом заявлении, продемонстрировал присутствующим, что свидетель и в самом деле не видел де Мариньи, ведь они разговаривали через дверь!

— В заявлении об этом прямо говорится? — спросил главный судья.

— Да, милорд! — ответил Каллендер, передавая ему документы.

— Мистер Эддерли, — строго произнес главный судья с посуровевшим лицом, — вы дали мне и присяжным повод думать, что показания мистера де Висделу на предварительном следствии противоречили его нынешнему свидетельству.

Эддерли поднялся с места и откашлялся. Казалось, обычная самоуверенность на сей раз покинула его.

— Милорд, — проговорил он. — Я лишь пытался показать, что свидетель не видел обвиняемого с двенадцати часов ночи. Заявление моего ученого друга не противоречит этому — оно просто утверждает, что свидетель говорил с обвиняемым.

Главный судья покраснел от гнева.

— Я не одобряю таких тонких различий, когда на карту поставлена жизнь человека! — заявил он. — Мистер Эддерли, не испытывайте больше моего терпения.

Последним свидетелем была Нэнси де Мариньи.

С бледным лицом и несколько болезненным видом, одетая в белую шляпку и черное, отороченное белой материей платье, дочь покойного решительно прошла к свидетельской трибуне и дала показания в поддержку своего мужа. Ее спокойствие поколебалось лишь однажды: подбородок задрожал и слезы потекли по щекам, когда она рассказывала о том, как Баркер и Мелчен, явившись на похороны из Новой Англии, заявили ей, что, по их предположению, ее муж совершил убийство ее отца. Де Мариньи в своей клетке приложил к глазам платок; многие женщины в зале открыто плакали.

— Миссис де Мариньи, — обратился к Нэнси Хиггс, — ваш муж когда-либо просил у вас деньги?

— Нет, никогда.

— А выражал ли он когда-либо ненависть в отношении вашего отца?

— Нет, никогда.

Когда Нэнси сошла со свидетельской трибуны, Хиггс объявил:

— Защита закончила свое выступление, милорд!

Хиггс быстро подвел итог судебного заседания; Хэллинан же поступил неумно, взявшись произносить заключительную речь. Даже пристыженный Эддер придумал был что-нибудь получше.

Итоговое обращение главного судьи к присяжным фактически представляло собой установку на оправдание и содержало критические замечания в адрес Баркера и Мелчена.

После того как присяжные удалились на совещание, Эрл Гарднер вновь подошел ко мне, похлопал меня по спине и сказал:

— Не теряй связи со мной, сынок!

— Куда вы? — удивился я. — Ведь присяжные еще не вернулись!

— Черт с ними, — объявил Гарднер. — Мне надо успеть на вечерний самолет в Штаты.

И он снова не ошибся. Меньше чем через два часа приговор был оглашен: не виновен.

Приветственные возгласы заполнили зал. Главный судья сказал, обращаясь к де Мариньи:

— С вас снимается обвинение.

Хиггс тем временем обнимал Каллендера, повторяя: «Мы выиграли!» Парики слетели с обоих юристов. Рядом стояли в обнимку и целовались де Мариньи с женой, и в то время как они обменивались очередным поцелуем, достойным пера романтика, мимо них в скорбном молчании прошагали к выходу Эддерли и Хэллинан.

Но председатель присяжных продолжал что-то говорить уже после оглашения приговора, заявляя о какой-то рекомендации, однако его голос потонул в криках ликования. И теперь, когда де Мариньи тащила на руках добродушно настроенная смешанная толпа, под звуки песни «Ибо он веселый добрый парень», я ломал голову над тем, не ослышался ли я, и верно ли то, что я только что услышал.

Если нет, то конец этого дела вовсе не был таким уж благоприятным, как казалось де Мариньи и его новым поклонникам...

Глава 24

Прием в честь семейства де Мариньи в Шангри-Ла в этот вечер, вернее, ночь, так как он начался лишь после девяти, был одновременно и менее формальным, и менее значительным по объему, чем предыдущий, хотя атмосфера там царила куда более праздничная и интимная. Большинство из примерно дюжины гостей присутствовали на суде, и ни у кого из них не было даже времени, чтобы переодеться. Вся закуска состояла из сандвичей, бренди, кофе и нескольких бутылок шампанского, извлеченных на свет из винного погреба нашего отсутствующего хозяина. Присутствовал повар Ди и один из слуг, но белобрысые мальчики были отпущены сегодня в увольнение. В этот раз мы решили обойтись без их услуг.

Небольшая группа гостей собралась в круглой гостиной, где портрет Акселя Веннер-Грена созерцал коллекцию предметов искусства индейцев культуры инка. Среди прочих там были маркиз де Висделу и его светловолосая подружка Бетти Робертс, Фредди Черетта и очаровательные жены летчиков, Годфри Хиггс и его смеющаяся супруга, профессор Леонард Килер, леди Диана, разумеется, как наша хозяйка, Фредди и Нэнси, и, конечно же, я сам. Кроме того, присутствовала горстка друзей де Мариньи, которых я не знал.

В дополнение ко всему в комнате находился еще один человек, за которого мы и поднимали тост в данный момент.

Смущенный, с шоферской кепкой в руке, Кертис Томпсон, который привез своего босса и миссис де Мариньи к катеру на острове Хог и неожиданно был приглашен на вечеринку возбужденным Фредди, стал на мгновение центром всеобщего внимания.

Фредди высоко поднял свой бокал с шампанским, а другой рукой обнял своего чернокожего водителя, который застенчиво улыбался.

— За моего лучшего и самого дорогого друга! — провозгласил граф. — Кертис остался мне верен, несмотря на все старания генерального прокурора и его майамских хулиганов!

— Правильно! — поддержал Хиггс, поднимая и свой бокал.

Все остальные тоже присоединились (хотя, как я полагаю, сам Веннер-Грен вряд ли испытал бы удовлетворение, увидев в своей гостиной цветного гостя), и де Мариньи пожал Кертису руку. Затем обнял его.

— Я ничем не смогу загладить свою вину за твое избиение, — проговорил де Мариньи со слезами на глазах.

— Мистер Геллер помог мне, — сказал Кертис.

— Я знаю. — Де Мариньи приветствовал меня поднятием бокала, и я улыбнулся и кивнул ему в ответ.

— Простите меня, босс. Я пойду помогу на кухне... — произнес Кертис и вышел из комнаты.

Ди при этом как будто испытала облегчение. Или мне только почудилось?

Черт возьми! Она прекрасно выглядела в этот вечер — единственная, кто выкроил время для переодевания. На ней была розовая атласная блузка, сквозь которую отчетливо проступали крохотные соски ее дынеобразных грудей, и короткая черная юбка, к которой тщательно были подобраны черные перчатки.

Ди крепко взяла меня за руку.

— Тебе это действительно удалось, Геллер, — сказала она.

— Ты имеешь в виду победу Фредди? Думаю, что и Хиггс с Каллендером имеют к этому какое-то отношение, — пошутил я.

Я заметил, что мулат Каллендер то ли не был приглашен вовсе, то ли сам решил не приходить.

Ее кроваво-красные припухлые губы сложились в злую улыбочку.

— Ты можешь остаться еще на несколько дней? — спросила она. — Я должна завтра лететь в Мехико на встречу с Акселем, но могу отложить, если...

— Думаю, не стоит, — ответил я. — Это моя последняя ночь в Нассау.

Эти глаза небесно-голубого цвета в обрамлении длинных темных ресниц глядели на меня с неподдельной грустью. Ди провела по моей щеке своей рукой в перчатке. Подавшись вперед, она прошептала:

— Тогда надо поскорее избавиться от всех гостей... в эту ночь нас ждут кое-какие дела...

Мой друг Леонард Килер, похоже, нашел, наконец, применение своему полиграфу, который он притащил с собой из Чикаго.

Бетти Робертс попросила показать ей знаменитый аппарат, а затем дерзко заявила, что сможет «обмануть» его. Это вызвало оживленную реакцию, и, несколько поломавшись, Килер все-таки притащил аппарат из своей комнаты (он тоже жил в Шангри-Ла) и приступил к играм.

Одна за другой присутствовавшие дамы прошли тест Лена. Они доставали одну карту из колоды и показывали ее всем, кроме Килера. Потом испытуемая возвращала карту обратно в колоду, а Лен подключал к ее груди, плечам и среднему пальцу на руке свои датчики (что, по-видимому, приносило ему удовольствие).

— Теперь я буду спрашивать вас, какую карту вы вытащили, — произнес профессор, колдуя над своими драгоценными счетчиками и датчиками, — и когда я назову верную карту, скажите мне, что я не прав. То есть, солгите.

Все попались.

Лен со своим профессорским видом, в очках в металлической оправе, в коричневом костюме от «Маршал Филдз», был гвоздем программы.

Де Мариньи, снявший галстук и стоявший с развязным видом, изящно держал в одной руке бокал с едва отпитым шампанским, а другой обнимал за талию Нэнси, вдруг воскликнул:

— Профессор! Позвольте мне испытать на себе эту адскую машину. Вы ведь добивались этого с самого вашего приезда в Нассау.

— Верно! — согласился Килер, раскладывая колоду карт веером. — Возьмите карту...

— Никаких детских игр, профессор. Подключите аппарат ко мне и спрашивайте об убийстве сэра Гарри Оукса.

Повисшая было тишина была прервана возгласами одобрения некоторых гостей. Тогда Хиггс выступил вперед, положил свою ладонь на плечо клиента и значительно произнес:

— Я советую вам не делать этого, Фред. Вам нечего доказывать кому-либо.

Профессор Килер, вдруг забеспокоившись, сказал:

— Я согласен с Годфри. Тут неподходящие условия...

— А вдруг что-то выйдет не так, — проговорила враз побледневшая Нэнси. — Конечно, мы все тут друзья, но если пойдет слух, что ты не прошел этот тест...

Де Мариньи пристально посмотрел на жену; я никогда раньше не видел столько укора в его глазах, обращенных на Нэнси.

— Мне нечего бояться, — заявил он. — Присяжные признали меня невиновным. Мне просто любопытно, согласится ли эта машина с их решением.

Остановить графа было невозможно. Вскоре к нему подключили необходимую аппаратуру: кабель к груди, манжету для измерения давления на руку, наперсток на средний палец. Рядом с испытуемым стоял Килер, настраивая свое хитроумное механическое детище. Кроме голосов профессора и Фредди в комнате слышался еще один звук — шорох самописцев по бегущей из полиграфа бумаге. Гости собрались вокруг, стараясь не толпиться, гипнотизируемые волнистыми линиями, которые выводили иглы самописцев.

— Ваше имя Альфред де Мариньи?

— Да.

— Вы живет в Нассау?

— Да.

— Когда вы отвезли ваших гостей после вечеринки седьмого июля, вы сразу же направились домой?

— Да.

— Вы заезжали в «Вестбурн»?

— Нет.

— Это вы убили сэра Гарри Оукса?

— Нет.

— Вы были в комнате, когда кто-то другой убил сэра Гарри Оукса?

— Нет.

— Вы знаете того, кто убил сэра Гарри Оукса?

— Нет.

— Вы прикасались к китайской ширме в промежуток времени с момента убийства и до обнаружения тела?

— Нет.

В течение всего допроса иглы самописца, регистрировавшие давление, частоту дыхания и пульса Фредди, не вздрогнули ни разу.

Когда он наконец взглянул на присутствующих, Леонард Килер ухмылялся словно ребенок.

— Что и было известно, — сказал он. — Этот человек невиновен.

Все еще подключенный к аппарату, Фредди оглянулся и невозмутимо произнес:

— Не уверен, что это правильное утверждение — ведь вы не спрашивали меня о моей прошлой жизни... и не смейте!

— Он и тут не лжет! — заявил Килер, продолжая улыбаться, и комната огласилась смехом и радостными выкриками.

Боюсь, я не смеялся вместе со всеми, хотя улыбка была у меня на устах. Я был озабочен размышлениями о том, что я, как мне казалось, слышал в речи председателя присяжных, которую почти заглушили первые крики ликования и поздравлений. Я рассказал об этом Хиггсу, прежде чем мы сели в катер, чтобы плыть в Шангри-Ла, и он обещал прояснить это дело.

Теперь адвокат подошел ко мне с бокалом шампанского в руке и несколько потускневшей мальчишеской улыбкой на лице.

— Похоже, ничто не в силах остановить нашего клиента, — сказал он.

— Вообще-то, мой клиент — Нэнси Оукс де Мариньи, но и ее ничем не остановишь.

Хиггс усмехнулся. Потом вдруг помрачнел.

— Я говорил с Эрнестом прямо перед нашим отъездом сюда. Он занимается этим вопросом.

— Я сказал вам, что, как мне показалось, я услышал.

Адвокат решительно покачал головой.

— Это нелепость. У присяжных нет полномочий.

— Да это только была рекомендация, Хиггс. Боже мой! Я даже не уверен, правильно ли я расслышал.

— Мы скоро узнаем об этом.

— Мистер Геллер!

Это был голос Нэнси.

Я подошел к ней с улыбкой и поднял свой бокал с шампанским; она мило улыбнулась мне в ответ своими чувственными губами, за которые любой мужчина пошел бы на убийство, даже если де Мариньи и не был на это способен.

— Вы замечательный сыщик, — сказала она.

— Так и написано на моей визитной карточке, — заметил я.

— Ах вы!.. Послушайте... Я знаю, что сейчас не самое подходящее время, но нам просто необходимо поговорить.

— Что ж... хорошо, — согласился я.

Мы прошли в угол, где стояли два удобных современных кресла под сердитого вида инкской маской.

— Я должна вам деньги, — начала она.

— Можете не беспокоиться из-за этого прямо сейчас.

— Но ведь вы уже далеко перерасходовали сумму задатка, который выдал вам папа.

— Не намного. У меня, конечно, были определенные расходы, но вы ведь пристроили меня в Шангри-Ла! Часто ли наемный работник получает такие жилищные условия?

Она прикоснулась к моей руке. Ее огромные карие глаза светились, напоминая мне глаза Марджори.

— Но ничего еще не закончилось, — проговорила Нэнси.

— Не закончилось? — не понял я.

— Вы сами знаете. Ведь убийца моего отца на свободе. До тех пор, пока виновные не предстанут перед судом, найдутся люди, которые будут считать, что это сделал Фредди.

Я пожал плечами.

— Он невиновен. Так считают присяжные, и даже детектор лжи согласен с этим. И мы с вами знаем, что это так.

Ее глаза стали наполняться слезами.

— Да, но этого не достаточно. Убийца или убийцы должны быть найдены. Разве вы так не думаете?

— Вообще-то именно к этому я и стремлюсь, когда расследую дело об убийстве.

— И... мистер Геллер... Нат! Моя мать до сих пор убеждена, что Фредди виновен.

— А я думал, вы помирились...

— Мы пытаемся. Но до тех пор, пока она не будет уверена в невиновности Фредди, между нами не будет тех отношений, что были прежде. Теперь, после смерти папы, мне как никогда нужна моя семья. Испытания на детекторе лжи недостаточно, чтобы убедить ее. Выясните, кто это сделал!

Я вздохнул.

— Я так давно не был дома, Нэнси!

Ее твердый подбородок задрожал.

— Мы с вами оба знаем, что множество из добытых вами улик так и не попали в суд. Теперь у властей нет даже подозреваемого.

Я подумал о том, насколько скован я был в своем расследовании. Мне вспомнилось, как Линдоп неохотно поделился со мной: «Нелепо искать преступника, пока не оправдан человек, обвиняемый в этом преступлении». Что ж, ведь теперь Фредди был на свободе!

— Что же вы от меня хотите?

Нэнси улыбнулась и взяла меня за предплечье.

— Задержитесь здесь еще ненадолго. Соберите еще какие-нибудь улики, если сумеете, но по меньшей мере передайте полиции те, что остались у вас. Расскажите им о том, что папа умер от выстрела из пистолета, о том, что распылитель использовали в качестве факела, что Гарольд Кристи связан с Мейером Лански, и что внешность телохранителей Лански соответствует описанию мужчин, которых видели у Лайфорд Кэй.

— Эй, Нэнси! Кому это вы говорите? — прервал я ее. — Я знаю обо всем этом, и даже больше.

— Так вы согласны?

Я снова вздохнул.

— Я потрачу еще одну неделю на это, — пообещал я. — На тех же условиях?

Она опустила глаза.

— Ну... Боюсь, что это невозможно. Я понимаю, что жаловаться на отсутствие денег дочери сэра Гарри Оукса — абсурдно, но в данный момент мои средства ограничены...

— Пятьдесят в день плюс расходы, — предложил я.

Ее лицо расплылось в улыбке; она поцеловала меня в губы. Это был простой дружеский поцелуй, но поверьте, в нее было ужасно легко влюбиться.

Затем к нам присоединился ее муж. Мы стояли все вместе, и он улыбался, но во всем этом чувствовалась какая-то напряженность.

— Фредди! Я так рада! Мистер Геллер согласился остаться.

Он улыбнулся, нахмурив при этом лоб.

— Остаться?

— Да — он продолжит расследование смерти папы.

Де Мариньи выглядел озадаченным.

— Но зачем?

— Ну... потому что кто-то ведь должен этим заняться!

— Милая моя, ты, вероятно, права, считая, что полиция Нассау не станет заниматься дальнейшим расследованием, — произнес он, выгнув бровь. — Думаю, они считают дело закрытым.

— Вот именно поэтому мы и должны продолжить расследование!

Фредди имел почти сонный вид.

— В убийстве твоего отца может быть двадцать или тридцать мотивов — шантаж, например, или темные деловые операции. Это одно из тех дел, расследование которых может длиться вечно и так никогда и не закончиться.

— Но мы должны попробовать...

— Я должен поблагодарить мистера Геллера, — сказал де Мариньи, как будто я не присутствовал при этом разговоре, — но он слишком дорог. Не думаю, что мы можем себе позволить воспользоваться его услугами.

— Он снизил таксу, — произнесла Нэнси, почти умоляющим тоном.

— Ну, дорогая... Это твое дело, я полагаю.

— Фредди! — обратился к нему я.

— Да?

— Разве вам все равно, кто убил старика? Разве у вас самого нет версии, после всего того, через что вы прошли?

— Не имею ни малейшего представления, кто мог это сделать, — вкрадчиво сказал он. — Это мог быть Гарольд Кристи, или какой-нибудь спятивший туземец, или Бог знает кто еще. Все что я знаю, это то, что убийство совершил не я. Как бы то ни было, Геллер, вы должны помнить: меня судили не за убийство сэра Гарри Оукса.

— Как так?

Он обнял Нэнси за плечи; это был одновременно нежный и снисходительный жест. Она обиженно посмотрела на него широкими раскрытыми глазами.

— Меня судили за то, что я женился на дочери сэра Гарри, — произнес он.

Фредди поцеловал жену в лоб.

— С твоего позволения, дорогая... Мне нужно быть с друзьями...

Мы видели, как он присоединился к маркизу и его юной подружке, и как затем через считанные секунды все трое уже весело смеялись и пили шампанское.

— Пожалуйста, останьтесь, — тихо произнесла Нэнси с отчаянной настойчивостью. — Я смогу достать деньги.

Я взял ее руку в свои ладони и сжал ее.

— Я уже сказал, что останусь.

Она обняла меня.

Хиггс вернулся обратно в комнату, хотя я не заместил, что он выходил. Его лицо было бледным и мрачным.

— Извините! — воскликнул он, перекрывая своим голосом смех и разговоры. — Я должен сообщить вам неприятные новости...

Все затихли и столпились вокруг адвоката.

— От волнения никто... за исключением нашего зоркого и внимательного сыщика мистера Геллера... не расслышал заявления председателя присяжных полностью. Я поинтересовался содержанием этого заявления. Похоже, что после оглашения вердикта о невиновности, председатель зачитал рекомендацию присяжных о немедленной депортации с Багамских островов Альфреда де Мариньи и Джорджа де Висделу.

Возгласы недовольства наполнили комнату, и де Мариньи, нахмурившись, в холодном негодовании произнес:

— У них нет на это полномочий!

— Вы правы, — согласился Хиггс. — И мы можем побороться с этим решением, к сожалению.

— К сожалению? — переспросил де Мариньи.

— Эрнест Каллендер навел кое-какие справки и, принимая во внимание, что напряженность сейчас возрастает, выяснил, что поговаривают о том, будто губернатор наверняка утвердит эту рекомендацию.

Герцог Виндзорский все-таки найдет выход.

— По-видимому, — глухим голос произнес Хиггс, — они намереваются использовать в качестве повода нарушение вами ограничений на использование топлива.

Де Висделу выглядел так, как будто собирался расплакаться; де Мариньи уставился в пол с застывшей улыбкой на чувственных губах, в то время как Нэнси в знак поддержки сжала его руку.

Мрачная тишина повисла в зале, и гости стали медленно расходиться, выражая при этом одновременно поздравления и сочувствие семье де Мариньи.

Прежде чем уйти, Нэнси сказала мне до боли твердым голосом:

— Может быть, мне придется покинуть остров, но вы должны остаться! Договорились?

— Договорились, — проговорил я.

Час спустя я сидел на диване в своем коттедже, положив ноги на стол. Вдруг я услышал звук поворачиваемого в замке ключа: моя стройная хозяйка в туфлях на высоком каблуке, в трусиках и со своей отвратительной улыбочкой на лице вошла, держа в руках бутылку шампанского.

— По стаканчику на ночь? — предложила она. В руке у нее было два бокала.

— Конечно.

Я не слишком-то много пил сегодня. Ди была немного навеселе, но совсем не пьяной. Она уселась мне на колени и провела языком до середины моего горла, затем поцеловала меня в ухо и прижалась щекой к моей шее.

— Я путешествую, — сказала она.

— Что?

— Я путешествую. Иногда даже попадаю в Чикаго. Я зайду к тебе в гости...

— Это было бы здорово. Но насколько я понимаю, у нас просто... летний роман.

— О! Это нечто большее, Геллер!

— Отлично! Тогда выходи за меня замуж и тащи свои денежки.

— Ты невыносим. Ты же знаешь, что я не принадлежу к разряду домохозяек. Тебе нужна другая девушка, которая родит тебе детей, будет убирать в твоем доме и заряжать твои револьверы.

— А у меня автоматический пистолет.

— Все равно. Но иногда, время от времени, я буду заявляться к тебе на порог и, будь ты холост или женат, мы будем прекрасно проводить время...

— Это тоже было бы не плохо...

Вдруг ее легкомыслие исчезло, и она едва не расплакалась.

— Мне так больно осознавать, что ты уезжаешь...

— А я не уезжаю.

— Не уезжаешь?

— Впрочем, я, конечно, могу уехать. Но я надеюсь, что ты позволишь мне задержаться здесь ненадолго.

Она улыбнулась.

— Я отложу свою поездку. Надолго ты останешься? Мы оба заслуживаем отпуска, после всего этого ада последних недель. Мы будем элегантно ужинать, безбожно валяться на пляже и трахаться, как чертовы язычники.

— Вообще-то, у меня еще есть работа, — заметил я.

Я рассказал ей о просьбе Нэнси.

— Превосходная мысль! — похвалила Ди. — Но ты вряд ли добьешься сотрудничества со стороны Хэллинана.

— Я в этом не сомневаюсь, но у меня куча улик, о которых он и не догадывается.

— Твои лучшие достоинства скрыты, — произнесла Ди, расстегивая молнию на моих брюках.

За стеклянными дверьми колыхались пальмы; надвигался шторм, но пока это был лишь теплый ветер, и светловолосая богиня расположилась у меня на коленях, и я был в ней, и ладони мои лежали на ее миниатюрных ягодицах, а шары ее грудей колыхались у меня перед лицом, словно спелые фрукты, и наши стоны и крики терялись в голосах экзотических птиц и музыке неотвратимо надвигавшейся бури.

Глава 25

Я распрощался с Леонардом Килером и Ди у пристани гидропланов ближе к полудню следующего дня. Оба они летели в Майами, чтобы оттуда направиться по своим делам: Лен — в Чикаго, а Ди — в Мехико. Почти холодный ветер истязал нас; небо было настолько пасмурным, что почти сливалось с волнующимся океаном, а гидросамолет авиакомпании «Пан Америкэн» качался на воде, словно гигантский поплавок. Шторм, который угрожал своим приходом в прошлой ночи, так еще и не начался.

Я сказал Лену, что мы не смогли бы выиграть процесс без него и пообещал угостить его обедом в ресторане «Бергхофф», когда я вернусь.

— А когда это произойдет? — спросил он.

— Через неделю или около того, — ответил я.

Если я и продолжу работать над этим делом, мне все равно придется вернуться домой, по крайней мере, на пару недель, чтобы решить самые неотложные дела. Он помахал мне, улыбнулся и вошел в похожий на баржу ангар, чтобы сдать там свой багаж и занять место в самолете, а я, разговаривая с Ди, остался стоять на покачивающейся пристани. Ди была одета в мужского типа полувоенный костюм и подходящий ему под цвет тюрбан. Штанины ее брюк развевались на ветру подобно флагам. Ее темные очки контрастировали с малиновым цветом губной помады, Ди удавалось выглядеть одновременно очаровательно и по-деловому.

— Не могу поверить, чтобы тебе удалось убедить Хэллинана принять тебя, — сказала она.

— Я тоже. Но мне показалось, что он и сам желал встретиться со мной.

— А где? В доме губернатора?

— Нет, в кабинете майора Пембертона. Это будет просто предварительная встреча. И все же, если мне удастся договориться с ними о сотрудничестве, значит Нэнси не зря тратит на меня деньги. — Я прикоснулся к ее щеке. — Ты точно не знаешь когда вернешься?

— Нет, но я еду всего на несколько дней, — сказала она, пожимая плечами. Затем, спохватившись, добавила: — О! — Она порылась в своей сумочке. — Вот запасные ключи от дома. Я отпустила слуг на уик-энд, кроме Дэниела, который будет в твоем распоряжении, когда тебе потребуется катер.

— Мне будет одиноко, — произнес я.

Ее полные губы изогнулись в улыбке, но из-за темных стекол очков нельзя было понять ее истинных чувств.

— Птицы составят тебе компанию. На кухне есть все необходимое — хозяйничай сам, и не думай о беспорядке.

— Спасибо, — проговорил я. — За все. Особенно за прошлую ночь.

Она обиженно приподняла подбородок.

— Все это я сделала ради Нэнси.

— Все? — удивленно переспросил я.

— Почти все.

Она поцеловала меня; внезапный порыв чувств бросил нас в объятия друг друга. Мой маленький прощальный поцелуй превратился в нечто отчаянное, даже страстное, и когда Ди оттолкнулась от меня, на лице ее было смущенное выражение.

— Ты размазала свою помаду, — произнес я.

— Ты хочешь сказать, что это ты размазал мою помаду? Я исправлю это в самолете.

Ее хорошенькие губки сложились в улыбку.

— Пока, Геллер!

Затем она прошла в ангар, где сдала единственный перетянутый ремнями кожаный чемодан, огромные размеры которого навели меня на размышления о его содержимом. Что-нибудь для Акселя?

Но все это меня не касалось. Я не собирался отплатить Ди за ее гостеприимство своими домыслами насчет того, что она делала для своего гонимого босса.

Около полудня в полицейском участке я встретился с длиннолицым Хэллинаном и лопоухим майором Пембертоном. Мы сидели за столом в маленькой комнате для совещаний. Генеральный прокурор расположился во главе столе, а Пембертон в своем безупречном мундире цвета хаки — прямо напротив меня. Оба мужчины имели крошечные усики и вид британской невозмутимости.

— Мистер Геллер, — произнес Хэллинан с улыбочкой, не превышавшей размера его усов, — наверное, вам интересно, почему я столь охотно откликнулся на вашу просьбу о встрече?

Я откинулся на спинку жесткого кресла.

— Откровенно говоря, да. Я не думал, что занимаю такое высокое положение в вашем хит-параде.

Хэллинан вскинул одним плечом.

— Вы выполняли вашу работу, так же как я и майор Пембертон.

Пембертон кивнул.

— При всем моем уважении к майору Пембертону, — сказал я, — я считаю, что полковнику Линдопу следовало бы продолжать это дело. Его свидетельские показания были бы нам полезны.

— Как оказалось, — проговорил Хэллинан с едва заметной гримасой раздражения на лице, — защите вовсе не потребовалось его свидетельство для того, чтобы выиграть. Однако, позвольте мне заметить, что я не считаю Корону «проигравшей стороной». Я удовлетворен тем, как убедительно и справедливо мы представили в суде это дело.

— Вы считаете приемы Баркера и Мелчена справедливыми?

Лицо прокурора ожесточилось; Пембертон отвел взгляд куда-то в сторону.

— Я говорил только о нашей деятельности и, возможно, лишь за исключением порочной стратегии мистера Эддерли по отношению к маркизу де Висделу, я считаю, что мы действовали вполне справедливо. А теперь, когда вы звоните и заявляете, что можете помочь нам в поимке «настоящего» убийцы, я должен заявить вам открыто, что с моей точки зрения это дело полностью закрыто. Думаю, майор Пембертон со мной согласен.

Пембертон снова кивнул.

— Мы готовы поговорить с вами, — продолжал Хэллинан. — Нам представляется, что хотя его и оправдали, обвиняемый все-таки был виновен.

— Почему же вы тогда согласились встретиться со мной, — удивился я.

— Чтобы дать вам возможность высказаться. Возможно, вам покажется невероятным, но я восхищен работой, которую вы проделали в отношении дактилоскопической Экспертизы.

— Восхищены?

— Безусловно. Мистер Геллер, губернатор вполне был прав, оценив дело Оукса как слишком важное для сил местной полиции... Со всем уважением к майору Пембертону, наши возможности ограничены. Но я могу конфиденциально заявить, что попытка герцога получить помощь от полиции Майами оказалась... неудачной.

— Это, наверное, один из примеров той британской изворотливости, о которой так много говорят?

Хэллинан не обратил внимания на мой сарказм и продолжал говорить:

— Несколько дней назад я написал в ваш федеральный отдел уголовного розыска — то есть, по вашему, ФБР — о моих серьезных сомнениях в отношении дактилоскопических изысканий Баркера и Мелчена. С точки зрения ФБР, мои сомнения были вполне обоснованными. Снятие Баркером этого отпечатка, его беспечное нежелание фотографировать его были ахиллесовой пятой обвинения. И вы это обнаружили.

— Я старался.

— Поэтому, — вздохнул Хэллинан, — я считаю, что вы заслуживаете право быть выслушанным.

— Я ценю это, — сказал я. — Думаю, вы понимаете, что все заявления и улики, которые могли быть истолкованы в пользу обвиняемого, игнорировались.

— Не уверен, что могу полностью согласиться с вами. Но по телефону вы сообщили, что у вас имеются улики, которые не были представлены в суде самой защитой...

Я пожал плечами.

— Они были бы объявлены не относящимися к делу. Но поскольку вы ставите под сомнение факт невиновности де Мариньи, эти улики становятся не просто важными, но решающими.

— Невиновность де Мариньи — это приговор суда; и это означает, что он невиновен с точки зрения закона. — На лице Хэллинана появилось выражение холодного негодования. — Я считаю графа и его безнравственного компаньона де Висделу жалкими, неисправимыми и достойными порицания представителями человечества. И я с удовольствием могу сказать, что депортация является для них лучшим наказанием. Мы обнаружили в их совместном владении четыре бочки топлива с маркировкой британских ВВС.

— Я тоже не в восторге от де Мариньи, — сказал я. — Но это не делает его убийцей сэра Гарри.

— И вам бы хотелось продолжать расследование?

— Да, но сначала я бы хотел получить возможность представить вам улики и версии, о которых вам неизвестно. Вы хотите, чтобы я начал прямо сейчас?

Хэллинан взмахнул рукой.

— Нет. Хотелось бы, чтобы вы сделали ваше заявление в письменной форме... Ничего формального, никаких официальных показаний. Просто письмо, с которым я мог бы обратиться к Его королевскому высочеству, когда он вернется.

— Понимаю, — согласился я. — Без благословения герцога, я — не у дел?

— Это действительно так. Однако, если ваши доказательства окажутся настолько убедительными, что ни один добропорядочный человек не станет препятствовать возобновлению расследования по этому делу, я смогу признать, что ваш «бизнес» процветает.

Я кивнул.

— Что ж, это весьма справедливо.

Майор Пембертон, который до этого оставался лишь немым участником разговора, вдруг заговорил:

— Я обещаю вам со своей стороны полное сотрудничество.

Я усмехнулся.

— Отрадно видеть, что Баркер и Мелчен не настроили вас против всех американских детективов.

Оба улыбнулись мне в ответ; и хотя их улыбка была не слишком уж теплой, такой прием оказался свыше всех моих самых смелых ожиданий.

— Мне потребуется весь уик-энд, чтобы написать это письмо, — сказал я. — Вы получите его в понедельник.

Хэллинан поднялся и протянул мне руку на прощанье.

— Благодарю вас, мистер Геллер, до свидания.

В этот вечер я ужинал с Годфри Хиггсом и его женой, которые пригласили меня посмотреть легендарный клуб «Джангл», что располагался в отеле «Форт Монтейг».

Одной стороной клуб выходил на океан, другой — на озеро, а с остальных двух сторон к нему вплотную подступал полный сказочных ароматов тропический сад. Тщательно продуманный сельский интерьер манил посетителей в сумрачный зал, в котором повсюду росли папоротники и пальмы и сновали официантки, одетые в симпатичные саронги. На зеленом столе под раскрытым зонтом, за которым мы сидели, было полно тарелок с всевозможными яствами, среди которых особенно выделялись крабы, лангусты, свежие фрукты, салаты из овощей и горшочки с загадочным, но весьма вкусным содержимым.

— Я в восторге от того приема, который оказал вам наш генеральный прокурор, — заявил Хиггс, приступив к густому супу. — Я почти поражен этим.

— Это указывает нам на одно обстоятельство, — заметил я.

— Какое же?

— Хэллинан не замешан в фабрикации обвинения против Фредди.

— Интересное наблюдение, Нат. А кто же тогда организовал это?

— Ну, наверняка Баркер и Мелчен. Вопрос в том, чье поручение они выполняли. Герцога Виндзорского? Или Мейера Лански?

— Их пригласил герцог.

— Верно! И это означает, что я останусь в дураках, написав это письмо.

В этот момент заиграл клубный ансамбль.

Хиггс выгнул брови.

— По крайней мере, вы теперь узнаете истинное положение дел.

— Да, по крайней мере.

Хиггс отложил свою ложку и пристально посмотрел на меня.

— Нат, — сказал он. — Теперь, когда Фредди оправдан, я больше не имею официального статуса в этом деле.

— Я это понимаю.

— Тем не менее я хочу, чтобы вы знали, что всегда можете рассчитывать на меня и на те средства, которыми я располагаю.

Мы улыбнулись друг другу. За весь остаток вечера мы ни разу не вернулись к этой теме. Я в основном потягивал «знаменитый» (как говорилось в меню клуба «Джангл») ромовый пунш. Впрочем, я особенно не усердствовал.

Оставшись один в моем маленьком коттедже в Шангри-Ла, я основательно выспался, несмотря на то, что неотвратимо приближался шторм, раскачивая деревья и будоража сильными порывами экзотических птиц.

На следующее утро, в субботу, я проснулся поздно, и было уже половина одиннадцатого, когда я вошел в главный дом и приготовил себе яичницу с беконом. Ограничения и дефицит военного времени, казалось, совсем не повлияли на содержимое огромного холодильника, которое могло бы обеспечить бесперебойную работу ресторана в средней гостинице. Я сидел в одиночестве за столом в большой, сверкающей чистотой и отделанной в современном стиле кухне и прислушивался к порывам надвигающейся бури.

Мне предстояло написать письмо, и я даже нашел для этих целей пишущую машинку в кабинете Ди; но я пока только обдумывал его содержание и поэтому решил устроить себе выходной.

Дэниел отвез меня в Нассау, где я подумал было, не зайти ли к Марджори, но так и не сделал этого. Ведь ситуация, если не считать оправдания Фредди, почти совсем не изменилась: как дала понять Нэнси, леди Оукс продолжала считать своего зятя убийцей ее мужа.

Кроме того, я завел теперь новый роман, не так ли?

Поэтому я посчитал за лучшее выбросить из головы дело Оукса, и с этой целью я отправился на утренний киносеанс в «Савой». В этот день показывали «Вне подозрений», а хорошенькой кассиршей, у которой я приобрел билет, оказалась Бетти Робертс.

Я перекусил в «Дерти Дикс» и поболтал с несколькими репортерами, задержавшимися на острове после окончания процесса и жившими теперь за казенный счет до понедельника. Когда я снова вышел на Бэй-стрит, было не по времени темно, что обусловливалось черными клубящимися тучами, нависшими над городом. Несколько дождевых капель упало мне на щеку. С трудом двигаясь против холодного ветра, я одной рукой прижимал к горлу воротник моего, казавшегося теперь слишком светлым, пиджака, а другой поддерживал на голове соломенную шляпу.

Небо взорвалось именно в то время, когда Дэниел вез меня на маленькой открытой моторке обратно на остров Хог. Потоки ливня спадали в море, пушечные раскаты грома раскалывали небо, пронизывая его, словно трещинами, белыми линиями молний. Промокший до нитки, я болтался от одного борта раскачивающейся на волнах лодки к другому, дрожа от холода, а возможно, и страха.

В своем уютном коттедже я стянул вымокшую одежду, принял горячий удш, вытерся насухо полотенцем и голышом забрался в постель. Я накрылся дополнительным одеялом, так как холод проникал и в дом, отчего окна и двойные стеклянные двери маленького коттеджа запотели. Снаружи стволы пальм сгибались, а их листья трепетали от мощных порывов ветра. Обезумевшие птицы носились в поисках укрытия, но не находили. Пулеметная дробь, которую дождь отбивал по крыше, окнам и стенам, перемежалась с завыванием урагана.

Кое-как мне удалось задремать, но это был не сон, а некое подобие ада. Это была какая-то дьявольская дыра в тропиках, где повсюду сновали крабы, а япошки шли со штыками наперевес, в то время как мы с ребятами пытались спрятаться в траншее, надеясь, что они пройдут мимо, но этого не случилось, они нас засекли и открыли пальбу, перестреляли моих ребят к чертям собачьим и искромсали их тела лезвиями штыков, а я был еще жив и продолжал стрелять под проливным дождем, только это был кровавый дождь, и он заливал меня...

Я сел в кровати, тяжело дыша. Рядом рванул снаряд, и я ударился о палубу.

Однако это был вовсе не взрыв снаряда, а раскат грома; я сидел голой задницей на полу, чувствуя себя полным кретином и покрывшись потом, словно Кристи на свидетельской трибуне.

Я вскарабкался на кровать. Простыня совершенно взмокла от пота, словно все это время я проспал под открытым небом. Шторм продолжался с неослабевающей силой, сотрясая стекла окон. Темные силуэты пальм наклонялись к земле под невероятным углом прямо за двойными стеклянными дверями.

Оставив за собой месиво скомканных и сырых простыней и одеял, я переместился на диван и лег там, нагой и задыхающийся, как будто только что пробежал целую милю, уставившись в черную пустоту над головой. Время от времени вспышка молнии озаряла комнату, вырывая из черноты оштукатуренный потолок, который защищал меня от ненастья и напоминал мне о том, что я не в тропических джунглях, хотя на самом деле так оно и было.

С помощью дыхательных упражнений, которым меня научили в психиатрическом отделении больницы святой Елизаветы, мне удалось успокоиться; я уже почти заснул, когда вдруг услышал, как в замке боковой двери поворачивается ключ.

На мгновение я подумал, что это была Ди, вернувшаяся из поездки раньше времени.

Однако, когда вспышка молнии в очередной раз осветила комнату, я разглядел вошедших: двое крепкого вида мужчин в темных промокших костюмах стояли в лужицах стекавшей с них воды. Один был выше другого, но оба оказались весьма массивными и широкими в плечах.

У первого на голове был парик, который прилип к лысине и напоминал темную руку с большим количеством пальцев, обхватившую его череп; грубое лицо боксера с маленькими, блестящими, широко расставленными глазами, плоским носом и тонкой полоской усов, словно пародировало одну из масок инков.

Коротышка был не менее плотным, и его глаза представляли собой узкие щелочки на круглом, иссеченном шрамами лице.

Оба держали увесистые пистолеты в своих огромных ручищах — автоматические, вероятно, сорок пятого калибра — из тех, что, выстрелив, оставляют маленькую дырочку на месте входа пули в тело, а на вылете выставляют ваши внутренности на всеобщее обозрение.

Это были те самые громилы, которых я видел вместе с Лански в «Билтморе».

Я не сомневался, что именно их заметил и покойник Артур у Лайфорд Кэй в другую не менее ветреную и дождливую ночь.

Все эти мысли пронеслись в моей голове за долю секунды, которую отпустила мне вспышка молнии, прежде чем комната вновь погрузилась во мрак.

Они направились к моей кровати, что стояла слева от двери, через которую они вошли; мешанина простыней и одеял в темноте вполне могла сойти за лежащего человека, а меня, распростертого на диване, они не заметили. Визитеры принялись расстреливать матрас, и грохот стрельбы перекрыл шум бури, а оранжевые феерические вспышки выстрелов озарили помещение. Пули пронизали простыни и одеяла, оставив в них обожженные по краям дымящиеся отверстия.

Мой девятимиллиметровый был как назло в чемодане, который стоял у кровати, прямо рядом с ними. Я взял со стола лампу и запустил в стрелявших. Ее тяжелое основание угодило прямо в лоб коротышке, который вскрикнул и опрокинулся на своего напарника. Тот заметил меня и выстрелил, но будучи скованным в движениях своим приятелем, не сумел как следует прицелиться и промахнулся, разбив выстрелом окно.

Тогда я кинулся на них, оттесняя к стене. Нетвердо стоявший на ногах круглолицый коротышка пришел в чувство, когда я сжал в руке его мошонку, и пока он метался в разные стороны от боли, гогоча, словно попугай, его напарник неловко суетился у него за спиной, пытаясь подобраться ко мне поближе, чтобы застрелить или оглушить. Однако в этот момент мне удалось выхватить пистолет из скользких пальцев коротышки и выстрелить в лицо его длинного приятеля. В суматохе я промахнулся и пуля, пущенная мной, отстрелила ему левое ухо, которое отлетело от головы и мягкой алой плюхой ударилось о стену, прилипнув к ней подобно раздавленному жуку.

Теперь орали оба, но тот, чьи миндалины я сдавил в руке, вскоре пришел в себя настолько, что сумел локтем врезать мне поддых, отчего я отлетел к кровати, перекатился через нее и свалился на пол. Пистолет остался у меня, но теперь мне пришлось пригнуться, так как одноухий болван принялся решетить стену как раз у меня над головой. Затем я вскочил, чтобы открыть ответный огонь, но магазин оказался пуст, и я бросил пушку, очевидно, попав в кого-то из них, так как среди очередной серии выстрелов я расслышал и чей-то визг.

Под покровом темноты я пополз по деревянному полу к дивану, который мог послужить прикрытием на пути к двойным стеклянным дверям. Именно через них я и намеревался смыться от этих ребят к чертовой матери. Не имея пистолета, я больше не мог нанести им никакого урона.

Но когда вспышка молнии вновь осветила комнату, оказалось, что я был совершенно открыт в своей собачьей стойке на четвереньках. Моя голая задница маячила в темноте; один из них, длинный, стоял справа от меня с широко раскрытыми глазами, прижимая руку с зажатым в ней пистолетом к окровавленному месту на голове, где совсем недавно находилось его ухо. Коротышка же отсекал мне единственный путь к бегству — стеклянные двери. Щелочки его глаз расширились теперь от злобы до совершенно диких размеров, а пальцы рук напоминали когти. Он походил на борца сумо в намокшем деловом костюме...

Я кинулся на него, нагнув голову. Коротышка был, в конце концов, безоружен, и я не уверен, кто разбил стеклянные двери: то ли мы тяжестью своих тел, то ли одноухий, который принялся палить нам вслед. Когда мы пролетали через сыплющиеся градом осколки стекла, часть их впилась в мое тело. А вот моя подушка из человеческой плоти оказалась изрезанной в клочья. Бедняга лежал без сознания, истекая кровью и, вероятно, умирая. Я отлепился от него и помчался к деревьям под хлеставшими по моему голому телу подобно пулям невыносимо холодными струями ливня.

— Ублюдок! — завизжал одноухий, стоя рядом со своим напарником, и выстрелил в ту сторону, куда, как он видел, я побежал.

Я же спрятался за самым большим деревом, какое мне удалось отыскать, ствол которого был настолько толст, что почти не гнулся под порывами ветра. И тут, в мимолетном блеске молнии, я разглядел свое оружие.

Несмотря на шум бури, я расслышал щелчок вставляемой в пистолет новой обоймы... Затем под ногами убийцы зашуршали листья и ветки, захлюпали лужи, и когда он, тяжело ступая, в своем размокшем парике и с окровавленной головой, поравнялся с деревом, я выступил из-за него и ударил ублюдка в лоб кокосовым орехом с такой силой, что раздался хруст. Не могу сказать точно, что именно треснуло: голова одноухого или кокос. Но тогда, стоя под проливным дождем среди раскачивающихся надо мной пальм, голый, как Тарзан до того, как Джейн сплела ему набедренную повязку, мне было больше жаль орех. Безумно ухмыляясь, я стоял, глядя на лежащего в полубессознательном состоянии убийцу с отстреленным ухом и сбившимся набок париком.

Я взял пистолет из ослабевших пальцев и выпустил всю обойму прямо в лицо бандиту, чего я, возможно, и не сделал бы, не схвати он меня за ногу. Три пули превратили его иссеченное шрамами бульдожье лицо в куда более замысловатую маску, чем могли выдумать инки.

Шатаясь, я отошел от трупа и упал на колени, задыхаясь от отвращения. Должно быть, со стороны я был похож на туземца, приносящего жертву богам. Выбившись из сил, израненный, я опустил голову, уронил на сырую землю пистолет, прислушался к грохоту в небе и предоставил дождю возможность очистить мое тело.

Он ничего не сказал.

Он просто смеялся; а может быть, плакал.

Но когда я поднял голову, коротышка с искромсанной, перепачканной грязью физиономией, в пропитавшемся насквозь кровью вперемешку с водой костюме, из одной ноги которого, словно застывшая молния, торчал большой осколок стекла, остановился прямо передо мной со своей огромной пушкой в руке.

У меня было такое чувство, что на этот раз пистолет заряжен.

— Ты молишься, тварь? — заорал он, перекрывая шум дождя. — Самое время!

Он поднял пистолет на уровень моих глаз, так что я заглянул прямо в черный зрачок дула и собрался было нырнуть куда-нибудь в сторону, как вдруг грянувший выстрел остановил меня.

Коротышку этот выстрел остановил навсегда.

Стреляли из пушки гораздо меньшего калибра чем 45, но крепкий коротышка с осколком в ноге закачался передо мной, словно подрубленное, готовое упасть дерево. Во лбу его, не совсем точно между глаз, зияла дыра размером с двадцатипятицентовую монету, из которой тонкой струйкой стекала тут же смываемая дождем кровь. Я отклонился в сторону, и он тяжело повалился на мокрую землю, разбрызгивая вокруг воду из луж.

В дверном проеме, обрамленном острыми зазубринами остатков стекла, возникла высокая, стройная фигура. Со своего места я не мог различить черт человека, но на нем явно была черная водолазка и черные же брюки, что делало его весьма похожим на коммандос.

Новая вспышка молнии озарила мужественные черты красивого лица.

— Ради Бога, приятель, — окликнул меня Флеминг, — зайдите в дом от дождя.

Он приблизился ко мне, брезгливо обошел им же сделанный труп, помог мне подняться и провел к боковой двери, чтобы миновать осколки стекла. Когда мы вошли внутрь — хотя буря проникла и сюда через разбитые двери и выбитое выстрелом окно, — он укутал меня в одеяло и сказал.

— С вашего позволения...

Я ничего не ответил. Я еще не мог говорить.

Он прошел в ванную, закрыл за собой дверь, и я услышал звуки бурной рвоты.

Когда Флеминг вернулся, прикладывая к губам платок, он показался мне раздосадованным.

— Простите, — произнес он.

— Вы что, никого раньше не убивали? — спросил я.

— Честно говоря, — ответил он, усаживаясь рядом со мной, — нет.

Я сказал ему, что он выбрал хорошее место для начала.

— Мне сообщили, что эти двое прибыли сегодня на катере, — объяснил Флеминг. — Я их искал и подумал, что они, возможно, зайдут вас навестить, вот я и заглянул сюда. Надеюсь, вы не в претензии.

— В следующий раз, — глухо произнес я, — попытайтесь предупредить о своем приходе заранее.

Он достал свой видавший виды золотой портсигар и закурил сигарету.

— Дайте и мне одну, — попросил я.

Мы сидели и молча курили, и шторм начал стихать. Я спросил его не видел ли он катер, на котором они приплыли; мне подумалось, что должен быть еще и третий, который управлял судном. Флеминг ответил отрицательно. А Дэниел, был ли он по-прежнему в своей хибарке рядом с пристанью? «Да, был», — ответил Флеминг. В течение пятнадцати минут дождь из ливня превратился в редкие капли, а ветер из ураганного — в легкий бриз.

— Худшее позади, — сказал Флеминг.

— Вы думаете? — усомнился я. — Расскажите-ка мне вы, офицер военно-морской разведки, почему это я вдруг так легко оказался в петле, которую едва не затянули эти кретины?

Англичанин закурил новую сигарету.

— А почему бы вам не спросить об этом самих Мейера Лански и Гарольда Кристи?

— Что вы имеете в виду?

Затушив взмахом руки спичку, он улыбнулся.

— Они в одном из номеров «Британского Колониального», прямо сейчас — обсуждают свои дела. Могу сообщить вам, в каком именно номере, если хотите...

Через четверть часа я, уже одетый и имея на этот раз при себе собственный девятимиллиметровый браунинг и запасную обойму к нему, выходил из коттеджа.

— А основное здание открыто? — поинтересовался Флеминг. — Мне нужен телефон.

Я дал ему ключи.

— Разве вы не едете со мной?

— Нет. Я останусь здесь и... наведу порядок. Удачной охоты, мистер Геллер.

Каким-то образом я понял, что Флеминг имел в виду, говоря о наведении порядка: эти два трупа скоро исчезнут, словно их здесь и не было.

Но это уже не моя забота. Мне нужно было навести порядок в своих делах.

Глава 26

Окутанный бледно-зеленым сумраком ночи, я осторожно ступал по подгнившей крыше, расплескивая ногами большие лужи на маленькие. После прошедшей бури прохладный ветер дул как-то лениво и нежно. Подняться сюда не составило труда, ведь на плоскую крышу центрального корпуса отеля «Британского Колониального» вела лестница. Но теперь дело принимало опасный оборот.

Мейер Лански занимал номер в пентхаусе, на последнем этаже шестиэтажного корпуса, представлявшего собой как бы ось всего здания отеля. Сейчас я находился как раз над его номером. Я стоял, прислонившись к фасаду, который смотрел прямо на океан; рядом со мной помещался массивный щит с изображением Колумба, выступавший вверх за пределы фасада, на самом конце которого был укреплен электрический фонарь, похожий на лампу кучера, мощностью не менее пятисот ватт. Именно от него-то и исходил этот зеленоватый, сумрачный, словно бы лунный, свет.

Поднявшись на цыпочки, мне удалось заглянуть через бортик крыши на балкон этажом ниже. Это был балкон номера Лански. Если бы я вскарабкался к тому месту, где щит возвышался над фасадом, то оттуда мне пришлось бы спрыгнуть вниз на балкон, преодолев расстояние в пятнадцать футов. Если бы я после этого прыжка не сломал одну или обе ноги, а, вместо этого, промахнулся бы и пролетел мимо балкона, то стал бы верной жертвой застывшего в терпеливом ожидании пятью этажами ниже бетонного пола кафе «Дэви Джонс Локер».

Для субботнего вечера было довольно тихо, если не считать тех активных действий, что мне пришлось проделать несколько раньше. Еще не было и одиннадцати, но страх перед бурей продолжал удерживать людей дома или в номерах отеля. Внизу стояли лишь несколько парочек, глядя на беспокойное море и раскачиваемые ветром макушки пальм, стараясь не угодить ногами в многочисленные лужи и не споткнуться о разбросанные повсюду бурей ветви деревьев.

В шести футах подо мной, над балконом, виднелся декоративный карниз; вероятно, он был не больше фута шириной. Я достал из кармана одну из полдюжины сигарет, которыми снабдил меня британский агент, и прикурил от спички из фирменного коробка «Британского Колониального», прихваченного мною, когда я прощупывал силы Лански в фойе. Там я не встретил никого, кто по внешнему виду походил бы на охранника, но поднявшись на шестой этаж я обнаружил у входа в номер коренастого, с изрытым оспинами лицом часового. На нем был синий костюм, и он сидел, читая журнал «Ринг», в кресле, которое казалось для него слишком маленьким. Я прошел мимо охранника и поднялся по лестнице на крышу.

Теперь я стоял, прислонившись к тыльной стороне фасада, втягивая в себя крепкий, горький сигаретный дым. Свет фонаря придавал моему белому костюму зеленоватый оттенок. Моя девятимиллиметровая пушка находилась на своем месте в подплечной кобуре, пиджак был расстегнут. Конечно, я мог бы найти какую-нибудь веревку... ведь кругом полно лодок, и это не составило бы труда... затем привязать ее к основанию фонаря и...

К черту!

Я отшвырнул сигарету, которая зашипела в луже, забрался на фасад и свесился вдоль оштукатуренной стены. Согнутыми в запястьях руками я судорожно вцепился в верхнюю кромку фасада, в то время как мои ноги болтались внизу в поисках опоры.

Я не рискнул просто спрыгнуть на карниз, так как он был недостаточно широк, чтобы суметь сохранить на нем равновесие. Слева от меня находился нижний край щита, сплошь покрытого декоративной лепниной.

Отпустив левую руку, я почувствовал, как все мышцы моего тела напряглись, в то время как правой рукой я продолжал держаться за кромку фасада, а левой, подобно слепцу, шарил по поверхности щита до тех пор, пока наконец мои пальцы не сомкнулись на каком-то элементе лепнины, который и послужил мне точкой опоры.

Тогда я отпустил и правую руку, и мое тело качнулось в сторону щита, а ноги вдруг уверенно коснулись карниза. Ступни, развернутые в разные стороны, получили опору, по крайней мере, до тех пор, пока я держался за какой-то выступ на этом проклятом щите.

Затем правой рукой я нащупал еще что-то, за что можно было ухватиться, и, обретя полное равновесие, спрыгнул на пол балкона внизу.

Попав ногами в лужу, я поскользнулся и опрокинулся на спину, сильно ударившись о железные перила балкона, которые от этого даже затряслись. Однако мне удалось сохранить равновесие, и, когда из приоткрывшейся застекленной створчатой двери показалась плотная фигура телохранителя в соломенной шляпе и тропической рубашке, чем-то похожего на Уоллеса Бирри, я уже успел извлечь из кобуры пистолет и прицелиться. В руках охранника не было оружия: вероятно, он вышел посмотреть, не был ли грохот вызван упавшей на балкон веткой.

Выражение тупого удивления не успело сойти с его лица, а я уже приставил свою пушку к его животу. Он даже продолжал улыбаться, когда я выхватил из его подплечной кобуры длинноствольный пистолет тридцать восьмого калибра и заткнул его себе за пояс.

— Теперь подними руки и медленно сдай назад, — приказал я.

— Смотрите-ка, кто к нам пожаловал, — произнес низкий, твердый голос.

Мейер Лански небрежно сидел, скрестив ноги на диване в гостиной огромного номера; напротив, в удобном кресле, восседал Гарольд Кристи. Лански, одетый в голубую спортивную рубашку и широкие темно-синие брюки, обутый в носки и сандалии, улыбался. Казалось, он был не слишком обрадован моим приходом.

Кристи же, на котором был мятый костюм канареечного цвета и красный галстук, выглядел ошеломленным и напуганным. Его глаза цвета долларов расширились и отчаянно мигали. Он казался десятью годами старше по сравнению с тем Гарольдом Кристи, которого я не так давно впервые встретил в «Вестбурне». Он сильно похудел, и кожа висела на нем, словно еще один мятый костюм.

Между ними находился кофейный столик, на котором стояли бокалы и лежал чемодан, по-видимому, принадлежавший Кристи. Слева размещался бар, а справа — двуспальная кровать. Кроме нас четверых, включая телохранителя, в номере никого не было.

Я промолчал на реплику Лански.

— Какого черта вы тут делаете, Геллер?

— Какого черта он тут делает? — не получая от меня ответов и обращаясь неизвестно к кому, повторил Кристи.

— Скажи своему приятелю в холле, чтобы он вошел сюда, — обратился я к охраннику. — Мистер Лански хочет с ним поговорить.

Тот кивнул.

— Мейер, — сказал я, — не подавай ему никаких знаков, иначе я начну стрелять.

— Никаких сигналов, Эдди, — приказал тот охраннику.

Эдди снова кивнул.

Высунув голову за дверь, он произнес:

— Босс хочет видеть тебя.

Коренастый охранник вошел в номер с журналом «Ринг» под мышкой.

— Какого дьявола?.. — воскликнул было он, но тут же прекратил спор, увидев в моей руке пистолет. Свободной рукой я обезоружил его, и теперь у меня из-за пояса, в стиле Сапаты, торчали целых два пистолета.

— В туалет, — указывая своей пушкой, приказал я охранникам. — На срочное заседание...

Я запер дверь, подперев ручку спинкой стула.

— Налейте себе выпить, пока стоите, мистер Геллер, — сердечно предложил Лански.

— Нет, спасибо, — отказался я.

— Устраивайтесь поудобнее. Меня расстраивает, что вам показалось, будто для того, чтобы увидеть меня, надо предпринимать такие отчаянные усилия. Если вы хотели зайти, вам надо было просто позвонить заранее.

Я стоял между ними: Лански — слева, Кристи — справа. Оба были очевидно безоружны.

— Ты лишился сегодня двух своих служащих, Мейер, — сказал я. — Двое из твоих лучших ребят исчезли.

Проницательный взгляд карих глаз стал еще более твердым; однако на его простом лице со слабым подбородком появилось выражение безразличия.

— И кто же эти ребята? — вкрадчивым голосом поинтересовался Лански.

— Те двое, которые были с тобой в «Билтморе» при нашей последней встрече.

— Вы ошибаетесь. У них сейчас выходной. Они не приехали сюда вместе со мной.

Я приятно улыбнулся.

— Ты в этом уверен? Может быть, ты не понимаешь, о ком именно идет речь? У одного — дешевый парик и усики ниточкой, хотя теперь ты действительно мог бы и не узнать его, потому что я отстрелил ему одно ухо и выпустил три-четыре пули ему в лицо.

Взгляд Лански стал еще тверже, но выражение лица совсем не изменилось: рот Кристи приоткрылся, а сам он весь дрожал — это напоминало мне его состояние на свидетельской трибуне.

— У другого шрам на левой щеке, по форме похожий на молнию, — продолжал я. — Да, кажется, на левой. Круглое лицо, и еще одна новая черта на нем — дырка во лбу... примерно здесь.

Лански кивнул.

— Думаю, я знаю, о ком вы говорите.

— Наверняка. Вы ведь послали их убрать меня.

Он отрицательно покачал головой, мягко взмахнув открытой ладонью.

— Вы ошибаетесь. Я верю в то, что вы мне сказали, но я не посылал их. А ты, Гарольд? — обратился он к Кристи.

— Конечно, нет! — с негодованием в голосе, как будто ему дали пощечину, ответил тот.

Я перевел взгляд с одного на другого и рассмеялся.

— Почему бы, черт возьми, мне не поверить вам, ребята? Этакой парочке законопослушных граждан, как вы.

Лански подался вперед; он вел себя разумно. Он не был напуган, в отличие от Кристи, который, казалось, вот-вот наделает в штаны.

— Мистер Геллер, — заговорил гангстер, — ради чего стал бы я желать вашей смерти? По крайней мере, до сегодняшнего вечера вы меня ничем не обидели.

— Он обезумел, — сказал Кристи. — Он пытается возложить на меня вину за смерть Гарри!

— Ну, я-то во всяком случае в этом точно не участвовал, — ровным голосом произнес Лански.

— А я думаю, наоборот, — сказал я. — Гарольд со своей стороны попросил тебя прислать парочку крепких ребят... а именно, двух моих сегодняшних незваных гостей, теперь уже покойных... чтобы те помогли ему убедить Гарри изменить позицию в отношении ваших общих планов открыть казино на Багамах. Но Оукс был упрямым стариком, он вступил в борьбу и погиб — после чего ваши люди инсценировали убийство по ритуалу вуду, чтобы запутать следы.

— Мистер Геллер, — качая головой, с улыбкой разочарованного родителя произнес Лански, — это вы сами запутались.

— В самом деле?

— В самом деле. Если я и хотел заняться игорным бизнесом на Багамах, то Гарри Оукс не мог стоять у меня на пути.

Мой пистолет был наведен на него, но спокойный, твердый взгляд известного гангстера был нацелен на меня. И то, что он мне только что сказал, прозвучало эхом слов Фредди де Мариньи, произнесенных им в тюремной камере...

— Игорный бизнес уже узаконен здесь, — сказал Лански. — Действие закона приостановлено лишь до окончания войны. Кроме того, закон запрещает играть местным жителям, что само по себе хорошо. — Он говорил так, словно читал лекцию по правилам дорожного движения в начальной школе. — Проблема состоит в том, чтобы наладить индустрию туризма. Но в условиях войны, мистер Геллер, о туристах говорить не приходится.

— Что означает, — с горечью в голосе произнес Кристи, — что никакой спешки в том, чтобы открыть на Багамах казино, нет!

— Гарольд прав, — заметил Лански. — Этот вопрос не станет неотложным, пока война не кончится... и даже тогда сэр Гарри не встал бы у меня на пути. Для того чтобы влиять на решения о выдаче лицензий на занятие игорным бизнесом, надо быть членом Исполнительного совета, а он им не был. Гарри был могущественным человеком, это верно; но он не пользовался особенным влиянием на Бэй-стрит. Он всегда держался несколько особняком, это ему нравилось.

— Геллер, — серьезным голосом сказал Кристи. — Гарри совершенно не заботил игорный бизнес на Багамах. Багамы вообще его больше не волновали! Он собирался переезжать в Мехико — вы ведь наверняка знали об этом...

— Что бы вы там ни говорили, — произнес я, сжимая в руке рукоятку пистолета, — двое убийц, которые прикончили сэра Гарри Оукса, были твоими людьми, Лански! Те самые, которых видел покойный сторож у Лайфорд Кэй, и те же самые, из которых час назад я вышиб дерьмо!

Похоже, что на этот раз Лански забеспокоился; он видел, что я завелся не на шутку.

— Мистер Геллер, если эти двое и ответственны за смерть сэра Гарри, то они выполняли не мой приказ. Это был какой-то... заказ, который они получили по стороны.

Кристи вжался в свое кресло, словно пытаясь исчезнуть в нем.

Я направил пистолет в него.

— Значит ты нанял их... Ты ведь знал их через своего приятеля.

— Геллер, — в отчаянии заговорил Кристи, — я не имею никакого отношения к смерти Гарри! Я любил старика!

— Мистер Геллер, — сказал Лански, рискнув вытянуть свою руку и положить ее на запястье моей руки, в которой не было пистолета. — Я еврей.

Я посмотрел на него, как на безумного.

— Вы ведь еврей, не так ли, Геллер?

— Ну... да. Я так полагаю.

— Он так полагает! Да ведь это не то, о чем приходится размышлять, приятель! Или вы считаете, что этот несчастный ублюдок Гитлер стал бы раздумывать над этим?

Похоже, скромный маленький человечек наконец-то начал выходить из себя.

— О чем ты, черт возьми, болтаешь, Лански?

Он заговорил, чеканя каждое слово, словно диктовал телеграмму:

— Вы действительно считаете, что я стал бы делать деньги в одной компании с проклятыми погаными нацистами?

Меня словно холодной водой окатило.

— С нацистами? — недоуменно произнес я.

Кристи во все глаза смотрел на Лански.

Я переводил взгляд с одного на другого.

— Что ты хочешь этим сказать? С какими нацистами?

Лански отпустил мое запястье.

— Я уже и так сказал слишком много. У вас есть мужество, мистер Геллер, и хорошие мозги, но теперь последние вам пригодятся больше, чем первое.

У меня засосало под ложечкой. Лански поднялся. Он положил ладонь мне на плечо и прошептал:

— Идите. Идите, и пусть это останется простым недоразумением. Но если вы останетесь... вам придется или пристрелить здесь кого-либо, или я рассержусь на вас. А мы ведь оба не хотим ни того, ни другого, ведь так?

Кристи был похож на жабу в костюме. На его потном лице лежало выражение отчаяния. Возможно, я поговорил бы с ним, не будь рядом Лански. Внезапно я осознал, что тот был лишь невинным свидетелем случившегося. Я вдруг понял, какую серьезную ошибку совершил.

Мы простояли, застыв, около тридцати секунд, хотя мне показалось, что прошла целая вечность. Лански терпеливо ждал стоя, Кристи сидел с утомленным видом, а мое лицо, вероятно, имело теперь такой же зеленый оттенок, что и свет фонаря на крыше.

— У вас, наверное, есть дела, джентльмены, — проговорил я, пятясь к дверям с пистолетом в опущенной руке. — С вашего позволения.

— Без проблем, — сказал Лански. — Почему бы вам на этот раз не воспользоваться дверью?

Так я и поступил.

Глава 27

Было около двух часов ночи, когда я возвратился на остров Хог. Из отеля я направился в «Дерти Дике», чтобы выпить и поразмыслить. Там я заказал себе две порции ромового пунша, но мысли как-то не шли в голову. Несмотря на то что я отсутствовал несколько часов, Дэниел ждал меня на маленьком катере у пристани принца Джорджа. Он казался чем-то взволнованным, бормотал что-то о прошедшем шторме, хотя к этому времени от него осталось только воспоминание. В эти часы даже море успокоилось под черным беззвездным и безлунным небом. Снова воцарился покой.

В состоянии покоя находились и мои нервы. Ром сделал свое дело. В голове не было никаких мыслей. В коттедже было темно. Я щелкнул выключателем. Флеминга и след простыл, а его «наведение порядка» ограничилось удалением двух трупов.

Осколки разбитых стеклянных дверей и окна, какие-то щепки, простреленные простыни, одеяла и матрац, валявшиеся повсюду гильзы, пробоины, оставленные в стенах пулями пистолета сорок пятого калибра и даже блестевшие тут и там лужицы крови, не вполне высохшие из-за сырости — все это красноречиво говорило о том, что произошло здесь считанные часы назад.

В особняке было освещено несколько окон, а этого не было, когда я уходил. Возможно, свет включил Флеминг, когда вызывал себе подмогу. Он оставил ключи на постели. Взяв их, я направился к дому по дорожке, выложенной между пальмами, и вошел через кухню.

Я увидел ее, вернее даже натолкнулся на нее, в круглой гостиной, где два дня назад мы праздновали победу де Мариньи среди остатков материальной культуры инков. Ди осторожно расхаживала перед вкрадчиво великодушным портретом Веннер-Грена; ее стройная пышногрудая фигура была прикрыта розовым шелковым пеньюаром. Она курила, а на кофейном столике, стоявшем между замысловатыми диванчиками, виднелось ведерко со льдом и открытой бутылкой шампанского в нем.

— А я думал, ты отправилась в Мехико, — произнес я.

Вздрогнув, она резко обернулась. На мгновение на ее лице застыло выражение удивления, которое затем растаяло в улыбку. Даже в два часа утра ее сочные губы были ярко накрашены.

— Нат! О Господи, как я рада тебя видеть! Я была в отчаянии!

Ди бросилась ко мне; под тонким халатом виднелась розовая ночнушка, но где она заканчивалась и начиналось ее розовое тело, было загадкой, которую она, без сомнения, позволила бы мне разгадать. Она обняла меня и всхлипнула несколько раз, хотя и не плакала.

— Ты жив! — сказала она, уткнувшись мне в грудь.

— И здоров, — добавил я, улыбаясь и нежно отстраняя ее от себя. — Так как же насчет Мехико?

Ди покачала головой, словно пытаясь сосредоточиться, чтобы ответить на мой простой вопрос.

— А... все рейсы были отменены из-за этого проклятого шторма. Сообщение с Мехико было прервано на два дня, и я все равно бы опоздала на встречу, ради которой Аксель вызывал меня. Я наняла катер в Майами.

— Понятно!

— Давай я налью тебе что-нибудь выпить. — Она подошла к бару. — Хочешь рому? А может быть, налить тебе из этой бутылки «Дом Периньона», что осталась еще с вечеринки?

— Шампанского, пожалуйста, — попросил я.

Ди подошла к кофейному столику и наполнила бокал. Затем спросила:

— Что тут произошло?

— А что ты имеешь в виду?

— В коттедже! Я вернулась около часа назад — Дэниела на месте нет, в коттедже — беспорядок! Не нужно быть специалистом, чтобы понять, что тут была перестрелка. Натан, ведь там же кровь на полу... и осколки стекла.

— Да, я видел.

Она сузила глаза и посмотрела на меня сквозь стенки бокала, который она мне протянула.

— Ты... тебя ведь не было там, когда все это произошло, правда?

Я взял бокал с шампанским.

— О нет! Я был там.

Ди нахмурилась.

— Ну, черт возьми, Нат! Рассказывай! Кто-то пытался убить тебя?

Я подошел к дивану и прилег на него. Она уселась на противоположном диване, на самом краешке, держа колени вместе, словно школьница. Глаза ее тоже были как у школьницы — широко открытые, круглые и невинные.

— Двое мужчин с пистолетами проникли в коттедж и, обознавшись, расстреляли несколько простыней и одеял. К счастью, сам я в этот момент лежал на диване.

— А что ты сделал?

— Одному я выстрелил три или четыре раза в лицо. У другого в голове пуля.

Ди несколько отпрянула назад. Моргнув длинными ресницами, она нервно сглотнула и спросила:

— А где же тела?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Они оставались на месте, когда я отправился в Нассау, чтобы побеседовать с Гарольдом Кристи.

Ее глаза расширились еще больше.

— Ты беседовал с Кристи? Что же он тебе сказал?

Я снова пожал плечами.

— Он заявил, что не посылал их.

— А что ты... с ним сделал? Ты ведь не...

— Убил его? Нет. Я ничего не сделал этому скользкому маленькому ублюдку, — проговорил я. — Послушай... скажи мне, когда ты увидела в коттедже весь этот беспорядок и следы перестрелки, ты вызвала полицию? Кто-нибудь сюда едет?

Ди сделала какой-то неопределенный жест рукой с тлеющей в пальцах сигаретой.

— Телефон не работает. Мне было страшно, Нат. Слава Богу, ты здесь!

Я сочувственно покачал головой.

— Тебе надо отдохнуть. Нам нужно будет обсудить это дело с майором Пембертоном и его людьми после восхода солнца, как ты считаешь?

Она передернула плечами.

— О! Я просто не могу заснуть.

Я посмотрел на нее долгим взглядом. Потом сказал:

— Знаешь, что поможет тебе расслабиться?

Ди отрицательно покачала головой. Затянувшись сигаретой, она надолго задержала дым в себе.

— Сказка на ночь, — ответил я на собственный вопрос.

— Сказка на ночь?

Снова качнув головой, Ди произнесла:

— Геллер, ты невыносим!

— Нет, — сказал я, указывая на нее пальцем. — Это ты невыносима.

На мгновение она застыла, затем рассмеялась, тряхнув своими светлыми волосами. Выгнув бровь и приподняв бокал, Ди поинтересовалась:

— А что за сказку ты собираешься мне рассказать?

Я положил руки на колени.

— Жил-был когда-то старый, седой золотоискатель, который провел долгие годы в поисках золотой россыпи. И вот однажды он нашел-таки золото. Много золота. Золотоискатель сказочно разбогател, женился на своей милой, завел чудесную семью и поселился на тропическом острове. Но вдруг во внешнем мире разразилась война, и, хотя он и его семья были в полной безопасности на острове, золотоискатель стал беспокоиться о том, как бы война не нанесла ущерб его богатству. А затем бывший король и еще два очень богатых человека — один из которых владел большим количеством земли, а другой — огромной яхтой — предложили золотоискателю создать вместе с ними банк в одной зарубежной стране, чтобы защитить свои деньги, пока война не кончится.

Ди нахмурилась. Ее полные губы были плотно сжаты и превратились в тонкую струнку, а взгляд голубых глаз был холоден.

— Не думаю, что мне нравится эта сказка, — произнесла она.

— Ладно, — согласился я. — Давай тогда поговорим о реальной жизни. Сэр Гарри голосовал обеими руками за обход ограничений на операции с валютой, которые были введены в военное время. А что такое отмывание денег между друзьями? Но, хотя он и был жадным, лицемерным старикашкой, самому себе Гарри казался патриотом. Как бы отреагировал человек, лично финансировавший производство пяти «Спитфайеров» для британских королевских ВВС, если бы он узнал, скажем, что основными клиентами «Банко Континенталь» были нацисты? Скопив деньги, которые выкачивались из всей Европы, они бросились устраивать себе гнезда, в которых могли бы укрыться вне зависимости от итогов войны. Ди отхлебнула шампанского.

— Ты болтаешь вздор, Натан, — сказала она.

— Я так не думаю. Я считаю, что Гарри оказался достаточно патриотичным и состоятельным для того, чтобы заявить Веннер-Грену, Гарольду Кристи и герцогу Виндзорскому, чтобы они поцеловали его в большую, жирную, богатую задницу. Он планировал переехать в Мехико и в последние месяцы совершил туда несколько поездок, в ходе которых получил полную картину того, что происходило в «Банко Континенталь». И ему не понравилось то, что он увидел. — Я подался вперед. — Ведь сэр Гарри собирался свистнуть в свисток, не так ли? Обо всей этой подлой компании!

Ди откинула голову назад, тряхнула волосами и рассмеялась своим рассыпчатым британским смехом.

— Да никакой такой компании не существует, глупышка. «Банко Континенталь» — законное финансовое учреждение, и если даже герцог и кто-либо еще прокручивают деньги в сомнительных и даже непатриотичных операциях, как тебе кажется, то в этом нет ничего пагубного.

Теперь я сам отпил шампанского и улыбнулся ей.

— Помнишь то темное неопределенное вещество в желудке сэра Гарри, состав которого обвинению так и не удалось идентифицировать.

— Да. А что?

— Знаешь, что я думаю?

— Что?

— Я думаю, что когда Кристи ужинал в ту ночь в «Вестбурне», он подсыпал что-то сэру Гарри в еду или питье.

Она усмехнулась.

— С чего бы он стал это делать?

— Ну, не для того, чтобы убить Гарри — своего любимого старого друга. Просто, чтобы обессилить его, сделать более податливым, безопасным, чтобы ты смогла с ним справиться.

— Я?

— Да, ты. — Я хрипло рассмеялся. — Знаешь, в каждой из твоих приманок, которые ты разбрасывала у меня на пути — связи Гарри с женщинами, украденные золотые монеты, казино Лански, была доля правды. Золотые монеты действительно были похищены в ночь убийства — тобой. Ведь, в конце концов, именно ты позаботилась о том, чтобы у туземца оказалась золотая монета, которую он нам продал.

— Я? Ты в своем уме?

— Не отпирайся — это действительно сбило меня со следа. И связь между Лански и Кристи была весьма правдоподобной, даже если Гарри и вовсе не беспокоился из-за казино, которые те собирались вместе открыть здесь. И я думаю, что, возможно, Гарри соблазнился хорошеньким личиком и стройными ножками. Это, да еще влияние подсыпанного ему снадобья помогло тебе проникнуть в ту ночь к нему в комнату. Если у него и был пистолет где-то рядом с кроватью, то он ему не помог.

Ди взмахнула рукой с зажатой в пальцах сигаретой.

— Ну а с какой стати я стала бы это делать?

Я указал на написанную маслом картину, висевшую над камином.

— Возможно, ты получила приказ от своего босса Акселя Веннер-Грена... А может быть, ты действовала по собственной инициативе, заботясь об интересах своего патрона. Я никогда не узнаю ответа на этот вопрос, если, конечно, ты сама не расскажешь.

— Я лучше послушаю твой рассказ — этот набор твоих причудливых фантазий. Скажи-ка мне, например, Нат, как такое слабое создание, как я, могло совершить такой жестокий акт, как убийство сэра Гарри Оукса?

Я выбросил вперед руку; она отпрянула в сторону.

— Обратившись к одному из хозяев «Банко Континенталь» Гарольду Кристи, — продолжал я. — Он предоставил тебе двух гангстеров, чтобы те помогли тебе надавить на Гарри. Запугать его, пообещав, что ему будет хуже, если он не откажется от своих намерений; но Гарри только плюнул кровью тебе в лицо, поклявшись предать огласке все дела и утащить за собой Веннер-Грена, Кристи и всех людей герцога.

— Чепуха!

— Он лежал или стоял на коленях на полу, почти что забитый до смерти. Твои головорезы слишком увлеклись, поэтому ты решила прикончить его, всадив ему в голову с близкого расстояния четыре пули из пистолета такого маленького калибра, что они даже не прошили череп насквозь. Может быть, ты даже воспользовалась его собственным пистолетом — он пропал, а следы от выстрелов очень напоминают последствия от стрельбы из автоматического пистолета тридцать восьмого калибра.

Точно! Глаза цвета багамского неба чуть вспыхнули, когда я упомянул пистолет Гарри; она действительно воспользовалась им.

— Затем, с помощью изготовленной вручную из распылителя для борьбы с насекомыми паяльной лампы, которую ты заправила денатуратом из сарая, подожгли постель. После этого ты и твои помощники забросили труп на пылающую кровать и инсценировали ритуал вуду. Обгоревший труп, несколько перьев, и готово — убийство по обычаям оуби.

Тряхнув головой, Ди рассмеялась. Затем закурила очередную сигарету.

— В самом деле, Геллер, тебе нужно писать повести для радио. Например, для программы «Святая Святых».

— Возможно, ты и намеревалась спалить «Вестбурн» дотла, но я в этом сомневаюсь. Думаю, ты подожгла труп, чтобы запутать следы. Может быть, ты украла золотые монеты, чтобы подкрепить версию об убийстве в соответствии с колдовским ритуалом. А может быть, вы были чем-то похожи с Гарри и ты просто любила золото.

Выдавив из себя улыбку, Ди посмотрела на потолок, пытаясь изобразить на лице скуку и разочарование.

— Как бы то ни было, повеселившись таким образом и сделав свое грязное дело, ты и ребята Лански удалились. Кристи уехал намного раньше, загодя облегчив вам работу; он также подобрал двух твоих помощников, когда они высадились в Лайфорд Кэй, где и были замечены несчастным Артуром. Затем Кристи высадил своих неприятных пассажиров у «Вестбурна» и отправился к своей любовнице. Но когда к утру он вернулся в поместье, то обнаружил, как трагично закончилась попытка переубедить сэра Гарри. Кристи быстренько сочинил новую версию, показав, что всю ночь он проспал в соседней комнате. Он оказался достаточно порядочным человеком, чтобы не втягивать в дело свою подругу, которую он попросил молчать.

А теперь Ди принялась качать головой, снисходительно улыбаясь.

— Мне так жаль разочаровывать тебя, но это всего лишь нелепые домыслы. Нэнси де Мариньи — моя лучшая подруга, и, если бы я даже совершила этот подлый поступок, последним из тех, кого бы я решила подставить, был бы ее муж.

— А я и не говорил, что ты подставила Фредди. Твой убедительный розыгрыш вуду был рассчитан на то, чтобы поставить под подозрение кого-нибудь из местных жителей, а фабрикация дела против Фредди была сработана руками Баркера и Мелчена с благословения герцога, роль которого, как я полагаю, ограничилась тем, что по совету Кристи он пригласил этих двух очень своеобразных майамских полицейских.

— А, так это была идея Гарольда!

— Вероятно. А может быть, и твоя. В любом случае кто-то подсказал герцогу пригласить этих двух продажных, связанных с мафией копов. И кто-то подсказал ему, что тем самым он сможет замять это дело. И он поступил так, как ему советовали. Ведь, в конце концов, он по самые уши увяз в аферах «Банко Континенталь».

Ди запрокинула голову; холодно улыбаясь, она смотрела на меня блестящими веселыми глазами.

— Так значит кем ты меня теперь считаешь? Каким-то нацистским драконом?

— Нет, я думаю, что ты просто некая Джуди Симз из Ист-энда — бедная девушка из низших слоев общества, которая жадно делала свою карьеру путем обмана и корыстного расчета. Кстати, как умер твой муж?

Ее лицо побледнело. На мгновенье под хорошенькой маской промелькнуло выражение полной безнравственности. Затем ей удалось изобразить наполовину соблазнительную, наполовину саркастическую улыбку.

— Что ж, я так понимаю, твой последний вопрос, который я даже не собираюсь удостаивать своим ответом, является заключительной частью твоей «сказки»?

— В общем, да. Хотя я не уверен, что после этого все заживут счастливой жизнью. Я так же не уверен в том, что именно ты убила беднягу Артура — ведь и Кристи мог так же легко это сделать. Вот мы и подобрались к той части, в которой ты вновь вызываешь двух наемников, чтобы закончить свое дело. То есть, чтобы прикончить меня.

— О! Это я-то пыталась тебя убить? Надо же, это как-то выскользнуло из моей памяти! Ну и опять тот же вопрос: зачем мне это?

— Я начал поднимать слишком много шума вокруг этого дела после суда над де Мариньи. Именно это и сделало меня той брешью, которую надо было срочно заткнуть. — Я ухмыльнулся. — Хочешь узнать кое-что веселенькое?

Она пожала плечами; ее мощные груди всколыхнулись под розовым шелком халата.

— Конечно. Я люблю посмеяться.

— Я знаю. Ты веселая девушка. Самое смешное состоит в том, что я не вполне представлял себе все это до тех пор, пока твой мальчик Дэниел не начал вести себя как Вилли Бест.

— Как Вилли Бест? — переспросила Ди.

— Да, как Вилли Бест, или Мантан Морлэнд, или Степин Фетчит. Все эти цветные слуги из кинофильмов, которые так пугаются и разбегаются в ужасе.

Теперь она была откровенно раздосадована.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Думаю, такой лживой стерве, как ты, это должно понравиться. Дэниел чуть не выпрыгнул из своей черной кожи, когда увидел меня подходящим к его катеру после того, как я пережил нападение двух посланных тобой убийц. Ведь они прибыли в Шангри-Ла не на лодке, не правда ли? Они приплыли в Нассау, откуда Дэниел доставил их на катере на остров Хог! Он сделал это по твоему поручению, как и то, что он рассказал мне историю о золотых монетах. — Ее взгляд стал еще тверже, но я знал, что снова угодил в больное место.

— Должно быть, ты приказала Дэниелу оставаться у пристани несмотря на звуки, которые он мог бы услышать со стороны поместья, заниматься своим делом и не беспокоиться, если мистер Геллер вдруг исчезнет. А может быть, он должен был помочь избавиться от тела. Однако спустя час я появился на пристани — белое привидение, желающее прокатиться на лодке. А когда он вез меня обратно сюда, он все еще продолжал что-то бормотать! Готов поспорить, что он теперь на полпути к одному из самых дальних островов. — Я рассмеялся. — Единственный темнокожий слуга, которого ты когда-либо нанимала за всю твою жизнь, выдает тебя. Это роскошно!

— Роскошно, — повторила она. Затем, словно пробуя слово на вкус, она снова произнесла: — Роскошно. Именно так ты мог бы жить. Именно так мы могли бы жить...

— Да брось ты! Из всех один только Мейер Лански смог открыть мне правду. Я еврей, леди. Твои друзья считают, что из меня получился бы шикарный абажур.

Ди нахмурилась.

— Я не проститутка, — произнесла она.

— Верно! Ты гораздо хуже, ты и твой босс Аксель Веннер-Грен. Нацисты — больные подонки, но они хотя бы во что-то верят. А вы ввязались в эту игру только из-за денег.

Правда моих слов заставила ее на мгновенье замолчать. Затем она печально улыбнулась, и я не мог понять, насколько искренней была эта улыбка.

— Я была добра к тебе, Геллер. Нам было хорошо вместе.

Ди сбросила свой гонкий халатик. Расправив плечи, она выпятила вперед два своих, давно переставших быть для меня секретными, орудия. На ней осталась лишь тончайшая шелковая ночнушка.

— Да, ты была очень добра ко мне, — признал я.

Она склонилась вперед, нависнув над кофейным столиком; казалось, что она собирается влезть на него. Ее груди гипнотически раскачивались из стороны в сторону, крохотные соски затвердели под тонкой шелковой тканью.

— Я владею тобой, помнишь? — произнесла Ди, облизывая языком свою верхнюю губу, словно ребенок, снимающий молочные «усики».

— Это был, скорее, договор аренды, — возразил я.

— Брось, Геллер! Я думаю, ты даже немного любил меня...

— А я думаю, что иногда серая амбра оказывается всего-навсего протухшим маслом...

Она фыркнула.

— Это еще, черт возьми, как следует понимать?

— Все то золото, которое сэр Гарри так долго и с таким трудом искал, оказалось не более чем обыкновенной глыбой протухшего масла, разве нет?

— Да что это значит?

— Это значит, леди, что торг окончен.

Ее рука скользнула в ведерко, где стояла бутылка шампанского, и принялась рыться в кусочках льда. Я подумал тогда, что она собиралась налить себе шампанского. Вместо этого в руке ее появился маленький блестящий пистолет, и я нырнул с дивана куда-то в сторону, но, прицелившись мне в живот, Ди спустила курок... Меня словно толкнули, после чего я ощутил жгучую боль...

Я выхватил свой девятимиллиметровый пистолет прежде, чем она успела сделать второй выстрел; лежа боком на полу, я выстрелил, и моя пуля пробила стеклянную поверхность кофейного столика, покрыв ее паутиной трещин, и угодила ей примерно туда же, куда и мне. Но моя пушка была мощнее, и Ди согнулась пополам от боли, а ее рука обагрилась кровью. Револьвер выскользнул из ее пальцев и ударился об пол.

Ее красивое лицо исказилось.

— О! О!.. Как больно!

Ди упала на колени, прижав руки к животу. Красная струйка текла сквозь ее пальцы.

— Я знаю, малышка, — произнес я. Мне тоже было больно — резкая горячая боль усиливалась, надвигалась темнота.

— Мне... страшно... — прошептала Ди.

— Я знаю. Но ты не волнуйся...

В отчаянии она смотрела на меня; ее широко открытые глаза старались отыскать в выражении моего лица надежду на спасение.

— Через полчаса, — пообещал я, — ты умрешь...

Глава 28

Я был снова на Гуадалканале, в своем окопе, но все было не так, как прежде. Не было никакого дождя и сырости, и повсюду цвели тропические цветы — красные, голубые, желтые, фиолетовые и золотые. Все ребята были в сборе: Монок — этот здоровый индеец из племени могавков, Д'Анджело с обеими ногами — никто не был ранен и не истекал кровью. Побыв с минуту в элегантной армейской форме, они вдруг оказались одетыми в цветастые тропические рубашки, просторные брюки и сандалии; мы сидели на краю окопа и потягивали шампанское, которое на серебряных подносах подносили нам роскошного вида туземки в набедренных повязках и с открытой грудью. Солнечные лучи лились сквозь качающиеся на ветру пальмовые ветки, и Бинг Кросби прервал исполнение своей песни «Лунный свет тебе к лицу», чтобы представить меня Дороти Лямур, которая тут же поинтересовалась, не возражаю ли я, если она снимет свой саронг, потому что он ей слишком тесен; а Боб Хоуп расхаживал тем временем вокруг, рассказывая ребятам сальные анекдоты. Я спросил, куда подевались япошки, все рассмеялись и сказали: «Они все сдохли! И фрицы заодно с ними!» И все смеялись и смеялись, но единственная неприятность состояла в том, что было очень жарко. Дороти Лямур посмотрела на меня с сочувствием в больших прекрасных глазах и сказала: «Я слышу твою боль», а затем провела мне по лбу прохладной тряпочкой...

— Сон, — прошептал я.

— Нет, это больше не сон, — сказала она.

— Марджори?

— Ш-ш! — Ее красивое, цвета кофе с молоком лицо улыбалось мне; прекрасные, как у Дороти Лямур, карие глаза смотрели на меня...

— Тебя все еще лихорадит. Лежи спокойно.

— Марджори... — произнес я, улыбаясь.

Она провела мне по лбу прохладной тряпочкой, и я впал в забытье.

Меня разбудил яркий солнечный свет. Я открыл глаза, попытался сесть, но меня остановила боль во всем теле.

— Натан! Прости, я сейчас закрою ставни...

Раздался шорох закрывающихся ставень. Я был в ее коттедже. Одетый в ночную рубашку, я лежал в маленькой складной кровати. В комнате чувствовался запах цветов, стоявших в вазе на столе; этот запах я ощущал даже во сне.

Затем, придвинув стул, Марджори присела рядом со мной; на ней была белая рубашка с короткими рукавами и цветастая юбка, та же самая, что и в тот день, когда она впервые пригласила меня на чай.

На ее лице сияла улыбка.

— Твоя лихорадка, наконец-то, прошла, — сказала она. — Ты помнишь, как мы с тобой разговаривали?

— Только однажды. Мне казалось, что это было во сне. Ты еще вытирала мне лицо.

— Мы говорили с тобой много раз, но ты был в бреду. Теперь жар спал, и ты знаешь, где находишься.

— Поможешь мне сесть?

Она кивнула, наклонилась вперед и подложила мне за спину подушку. Я нашел положение, в котором боль не ощущалась.

— Как я сюда попал? — поинтересовался я.

— Этот британец, он притащил тебя, — ответила Марджори.

— Флеминг?

— Он не назвался. У него жестокий вид, но на самом деле он очень милый.

— Когда это было?

— Три дня назад. Он приходит каждый день. Позже ты увидишь его. Ты, должно быть, голоден...

Да! Боль в животе у меня была не только следствием ранения.

— Думаю, да. Я что-нибудь ел?

— Лишь немного бульона. Хочешь еще? У меня есть похлебка из мидий!

— Как насчет банановых оладьев?

— О да!..

Марджори принесла мне еду на маленьком подносе и принялась кормить меня с ложечки, словно ребенка; я был слишком слаб, чтобы противиться этому.

— Марджори... ты такая... такая красивая, — запинаясь, произнес я.

— Поспи еще немного, — сказала она в ответ. — Врач говорит, что тебе нужен покой.

Врачом оказался приятель де Мариньи Рикки Оберуорт, который потерял свое место в тюремной больнице Нассау, так как его медицинское освидетельствование Фредди не подтвердило версию Мелчена и Баркера об опаленных волосах. Оберуорт — худой темнокожий мужчина сорока с лишним лет, в очках с черной оправой — заглянул ближе к полудню, осмотрел мою рану и сделал перевязку.

— Что ж, дело пошло на поправку, — объявил он. Рикки говорил с тевтонским акцентом, и это напомнило мне о том, что он был беженцем из Германии и одним из многочисленных евреев, которых уважали в Нассау из-за их медицинских навыков.

— Боль совершенно пустяковая, — сказал я. — Не тратьте на меня болеутоляющее.

— Это требовалось вам лишь в первый день. А начиная с сегодняшнего утра вы будете принимать обезболивающее в таблетках, — произнес врач, и, помедлив, добавил: — Знаете, мистер Геллер, вы везучий человек!

— Почему это врачи всегда говорят именно таким невезучим ребятам как я, что они счастливчики? — поинтересовался я.

— Пуля прошла навылет, — принялся объяснять доктор Оберуорт, — и не нанесла никаких повреждений, так что не пришлось даже ничего зашивать. И все-таки, я хотел положить вас в госпиталь, но ваш ангел-хранитель из британской военно-морской разведки мне этого не позволил. Он считал, что вам лучше находиться в каком-нибудь укромном местечке, и, поскольку вы потеряли не много крови и переливание вам не требовалось, я согласился.

— А как он догадался принести меня именно сюда?

Закончив перевязку, врач натянул на меня ночную рубашку и, словно заботливый отец, накрыл одеялом.

— Не знаю, — ответил Рикки. — Ваш друг Флеминг весьма неохотно делится информацией...

Когда врач ушел, я спросил Марджори, не возражала ли леди Оукс против моего присутствия здесь?

Она улыбнулась озорной улыбкой.

— А леди Оукс не знает о том, что ты здесь. Она сейчас в Бар-Харбор.

— А как насчет Нэнси?

— Она тоже не в курсе.

Помолчав, я произнес:

— Я убил женщину.

Она моргнула.

— Что?

— О Господи! Я убил женщину, — повторил я. — Боже мой!..

С горестным выражением на лице она присела на краешек постели и обняла меня, словно большого ребенка. Впрочем, я действительно плакал как младенец. Сам не знаю почему, ведь потом, оглядываясь назад, убийство леди Дианы Медкалф казалось мне не только логичным, но и необходимым, и даже желательным. В конец концов, она была одним из самых коварных гангстеров из всех, что встречались на моем пути.

Но теперь я плакал. Думаю, я был расстроен не столько смертью девушки, которая из самых трущоб пробила себе путь в круги общества, приближенные к королевской семье, хотя, возможно, она и заслуживала этого. Скорее всего, я оплакивал гибель забавной плутоватой дамы из высшего света. Марджори так и не спросила меня, что я имел в виду; она не стала расспрашивать меня о женщине, которую я убил. Конечно, это не могло не заинтересовать ее, но она знала, что мне нужен покой, а никак не расспросы и тем более не воспоминания.

Она была особенной, моя Марджори, и теперь, глядя в прошлое, я не могу взять в толк, почему я не увез ее с собой на какой-нибудь далекий остров, не стал выращивать урожай и не завел детей — чернокожих, белых или пятнистых. Ведь, когда с тобой рядом такая женщина, о чем еще можно мечтать?

Потому-то я и ревел так долго. Временами чувство печали или вины, или Бог знает чего еще, поднималось во мне по отношению к Ди. Это чувство было сродни всепоглощающей горечи, которую я ощущал от сознания того, что милая женщина, обнимавшая, утешавшая и выхаживавшая меня, была так же утрачена мной, как и та, что умерла.

Я плакал не только из-за Ди. Я плакал из-за обеих женщин, которых потерял на Карибах.

В тот вечер Флеминг возник на пороге, словно призрак. На нем была голубая спортивная куртка, бледно-желтая рубашка и белые брюки. Он был похож на экстравагантно одетого туриста.

— Я вижу, ты снова вернулся в мир живых, — вяло улыбаясь, произнес он.

В комнате горела лишь маленькая лампа и в полумраке на его скуластом лице лежало множество теней.

Марджори остановилась в дверях, застенчиво глядя на нас.

— Я пойду погуляю, пока вы будете здесь беседовать, — сказала она.

Флеминг улыбнулся ей, окончательно смутив девушку.

— Спасибо, милая.

Просияв, Марджори скрылась за входной дверью.

Улыбка Флеминга съехала куда-то в сторону.

— Приятная девушка, — проговорил англичанин. — Тебе повезло, что у твоей сиделки оказались такие выдающиеся качества.

— Похоже, ты ей тоже понравился, — сказал я.

Он извлек сигарету из своего золотого портсигара.

— Я нравлюсь многим женщинам, — заметил Флеминг. — Хочешь закурить?

— Нет, спасибо. Я не в настроении.

— А как ты себя чувствуешь?

— В порядке, более или менее. Немного больно.

— Где — в боку или в душе? — спросил Флеминг.

— Будь поразборчивей в средствах. — Произнес я и добавил: — Зачем ты принес меня сюда, Флеминг? Откуда ты знал, что нужно нести меня именно к Марджори?

— Ты что, действительно ничего не помнишь? — удивился британский агент.

— О чем именно?

Его губы изогнулись в улыбке.

— О том, что ты сам попросил меня об этом. Ты был почти без сознания, но отчетливо произнес: «Марджори Бристол», а когда я спросил, где найти ее, ты сказал: «Коттедж для гостей в „Вестбурне“ 383». А затем закончил свою речь, отхаркиваясь кровью.

— А что произошло с Дианой? Она ведь умерла, не так ли?

Англичанин кивнул.

— Заупокойный молебен назначен на завтра. Нэнси в полном отчаянии, бедняжка. Ты знаешь, ведь Диана погибла при шторме — пошла ко дну вместе с яхтой, которая носила ее имя. Тело так и не нашли; должно быть, его поглотила морская пучина.

Я грустно усмехнулся.

— Вы, секретные агенты, действительно неплохо умеете «наводить порядок», так ведь?

— Мы вынуждены это делать, особенно, когда такие, как вы, вносят беспорядок в дела. Кроме того, вам же на руку, что мы настолько разборчивы. Если бы я не вернулся снова в Шангри-Ла, чтобы закончить «уборку», твое тело также затерялось бы где-то в море.

— Так значит, ты случайно наткнулся на меня.

— Верно. А теперь расскажи-ка мне, как все произошло.

— Ты имеешь в виду, как я убил ее?

Флеминг закивал головой, словно дракон, выпуская из ноздрей дым.

— И о том, что привело к этому, если, конечно, ты не против.

Я рассказал ему обо всем, включая мой визит к Лански и Кристи и мою теорию о том, что «Банко Континенталь» является нацистским денежным хранилищем.

— Весьма проницательно, Геллер, — похвалил меня британец. — В «Банко Континенталь» действительно хранится огромное количество денег, выкачанных нацистами из Европы. Но, конечно, банк занимается не только этим.

— А разве этого мало?

Он пожал плечами.

— Среди других важных инвестиций «Банко Континенталь» — финансирование синдиката, снабжающего Японию нефтью, платиной и другими редкими металлами. Тот же самый синдикат скупает на рынке пеньку, медь и ртуть — важнейшие стратегические материалы для США.

— Значит, ты согласен со мной, что Гарри по-королевски напустил в штаны, когда пронюхал обо всем этом?

— Не только я с этим согласен, — проговорил британский агент, — но также и ваше ФБР. Я проверил. Сэр Гарри налаживал с вами предварительные контакты.

— О Боже! Должно быть, я влез в крупное дело...

— Или шпионскую игру, — добавил Флеминг. — Позапрошлой ночью я наблюдал впечатляющее представление — похоже, за твоей цивилизованной внешностью таится настоящий хищник.

— Благодарю за комплимент, — сказал я. — А как ты считаешь, герцог знал о том, что его любимый банк вовлечен в операции держав оси?

— Насколько я знаю, нет. По крайней мере, надеюсь на это. Я полагаю, что Веннер-Грен держал некоторых членов консорциума в неведении относительно многих направлений деятельности «Банко Континенталь». Поверь мне, герцога скоро поставят на место и предупредят, чтобы впредь он никогда не занимался такими делами.

— Что же мне теперь делать?

— В каком смысле?

— Ну, что касается дела Оукса. Ты ведь знаешь, что Нэнси де Мариньи просила меня продолжить расследование.

— Боюсь, что об этом теперь не может быть и речи. Ни твое, ни мое правительство не желает придавать огласке такую деятельность герцога. Может быть, после окончания войны.

— Что же мне сказать Нэнси?!

— А что конкретно ты ей пообещал?

Я рассказал ему о встрече с Хэллинаном и Пембертоном, а также о письме, которое те от меня потребовали.

— Напиши письмо, — посоветовал Флеминг. — Однако, будь на твоем месте, я не стал бы особенно рьяно разыскивать новые улики... Лучше приберечь их до определенного времени.

— Потому что герцог теперь запретит любое расследование?

— Безусловно. Но, написав это письмо, ты выполнишь свой долг перед миссис де Мариньи. Думаю, что при нынешних обстоятельствах, когда ее муж подлежит немедленной депортации, а лучшая подруга трагически погибает сразу после смерти ее отца, Нэнси смирится со своей судьбой.

Вероятно, он был прав.

— Знаешь, — сказал я, — ведь ничего еще не кончилось.

— Ну, для тебя-то, наверное, все позади.

— Я в этом не уверен. Ведь надо еще разобраться с этим подонком Акселем Веннер-Греном. И даже если мне придется проплыть на каноэ по всей Америке, я найду этого ублюдка и всажу ему пулю в голову.

— С какой стати?

— А потому что именно он стоит за всем этим делом!

— Возможно. А может быть, Диана Медкалф организовала убийство по своей инициативе. Ответ на этот вопрос лежит на дне океана...

— Мне все равно. Так или иначе, во всем виноват этот мерзавец. А как вежливо напомнил мне Мейер Лански, я — еврей. И я не собираюсь умыть руки и позволить этим поганым нацистам остаться безнаказанными за убийства.

Флеминг закурил очередную сигарету. Казалось, что его что-то забавляло, и это начинало меня раздражать.

— Что тут смешного, черт возьми? — раздраженно поинтересовался я.

Взмахом руки англичанин затушил спичку, выдавил из себя улыбку и произнес:

— Прости. Но дело в том, что Веннер-Грен не больше нацист, чем покойная леди Медкалф.

— Ну, а кто же он тогда? — удивился я.

— Кроме всего прочего, он творец шведского нейтралитета, финансовый советник Геринга, доверенное лицо Круппа... и кое-кто еще. Но только не нацист.

Веннер-Грен — один из консорциума нескольких богатейших и могущественнейших людей в мире — тех, что стоят вне политики и над ней.

— Ты хочешь сказать, что Кристи, герцог и Веннер-Грен являются лишь некоторыми из участников мексиканской банковской авантюры?

— Говоря на американском слэнге, ты попал почти в десятку. Кроме нескольких уважаемых европейцев в деле участвуют и наиболее выдающиеся американские бизнесмены.

— Которые поддерживают нацистов?

— Нет, которые делают деньги. Ваш «Дженерал Моторс» вложил сотню миллионов долларов в гитлеровскую Германию, и это — далеко не единственный пример. Поэтому, на твоем месте, Геллер, я был бы доволен тем, что мне удалось разоблачить хотя бы нескольких негодяев. Вступив в борьбу с этим мощным консорциумом, ты неизбежно проиграешь в самом скором времени.

Резким движением я сел в кровати. Волна боли прокатилась по всему телу, но мне было плевать.

— Значит, пусть Кристи гуляет на свободе, а Аксель Веннер-Грен... проклятье, я даже ни разу не встретился с этим сукиным сыном.

— Лучше оставить все как есть, — затягиваясь сигаретой и пожимая плечами проговорил Флеминг. — Великие негодяи мира сего редко получают по заслугам.

— Муссолини все-таки получил, а скоро придет час расплаты и для Гитлера.

Англичанин выпустил голубое облако дыма.

— Возможно. Но ведь они, в конце концов, всего-навсего политические марионетки. И где гарантии того, что Адольф не укроется где-нибудь в Южной Америке в тропическом раю, созданном с помощью Веннер-Грена?

— А ты веришь в это?

Печальная улыбка Флеминга была наполнена иронией.

— Боюсь, Геллер, справедливое возмездие ждет хозяев зла только в мире фантазий. Лучше предоставить это Саксу Ромеру и Сапперу.

— А кто это? — поинтересовался я.

Британец рассмеялся.

— Да, в общем, никто. Просто приятели.

* * *

Примерно через полторы недели я почти полностью выздоровел. Хотя я постепенно привыкал к тому, что некоторые раны никогда не заживают, я прогуливался по белоснежному песку пляжа в свете ущербной луны, обняв за талию Марджори Бристол, которая была одета в белую блузку с открытым верхом и юбку в белую и синюю полоску. На ее шее красовалось коралловое ожерелье.

— Ты спасла мне жизнь, — сказал я.

— Нет, этот британец, он спас тебе жизнь.

— Он спас мое тело, а мою жизнь спасла ты, — настаивал я.

— Но не твою душу, Натан?

— Слишком поздно для этого...

— И не твое тело?

— А вот оно всегда твое.

Мы прошлись еще немного. На ясном ночном небе виднелся силуэт «Вестбурна». Нас обдувал прохладный бриз, а песок у нас под ногами был теплым.

— Нет, ты больше никогда не будешь моим, — произнесла Марджори.

Мы повернули назад и добрели почти до самого коттеджа. Затем она сняла юбку и выбралась из своего нижнего белья. Я положил руку на манивший меня темный треугольник внизу ее живота. Марджори тем временем стянула через голову блузку.

Совершенно голая, если не считать кораллового ожерелья, блестевшего в лунном свете, она расстегнула мою рубашку, молнию на брюках, принялась стаскивать их с моих ног. Я помог ей. Затем я снял и трусы. На мне оставалась только свежая повязка, которую она поменяла около часа назад.

Мы вошли в воду, но не глубоко, — так, чтобы не намочить повязку. Мы стояли и целовались взасос в полном смысле этого слова, в то время как вода омывала наши ноги. Затем Марджори легла на песок так, что половина ее тела оказалась в воде, а я устроился на ней и продолжал целовать ее губы, глаза, лицо, шею, груди, живот, и мои губы скользили все ниже и ниже, пока не остановились на чем-то влажном и теплом...

Ее милое лицо с отпечатком страсти, белевшее в лунном свете, являло собой зрелище, которое я никогда не забуду. Я знал, что этот образ навсегда останется в моей памяти, и, входя в нее, я знал также, что мы вместе в последний раз.

Мы молча лежали, лаская и целуя друг друга. Затем мы сели и стали смотреть на покрытую рябью поверхность океана и отражавшуюся в нем луну, которая попеременно то ломалась, то разглаживалась.

— Просто летний роман, Марджори?

— Не «просто» летний роман, Натан... а настоящий летний роман.

— Лето кончилось...

— Знаю!

Взявшись за руки, мы вошли в коттедж.

Глава 29

Я все-таки написал письмо и направил его непосредственно герцогу Виндзорскому, а копии отослал генеральному прокурору Хэллинану и майору Пембертону. В этом письме я говорил о том, что осознаю глубокую озабоченность герцога благополучием граждан Багамских островов и обращаюсь к нему по делу чрезвычайной важности. «Во время следствия и суда над Альфредом де Мариньи, — писал я, — не было никакой возможности проведения адекватного расследования. Заявления свидетелей и улики, которые говорили в пользу подзащитного, игнорировались».

Заканчивалось письмо словами: «Я и мой помощник Леонард Килер приветствовали бы возможность провести новое расследование по делу об убийстве Оукса. Мы охотно предложим свои услуги, не требуя вознаграждения».

В ответ я получил короткое письмо от Лесли Хипа с вежливым отказом. От Хэллинана и Пембертона не последовало никакой реакции. Элиот позднее рассказал мне, что почти в то же самое время президент Франклин Рузвельт написал почтенному губернатору Багамских островов письмо с предложением провести расследование силами ФБР. Однако и эта инициатива была отклонена. Я также направил письмо Нэнси, в котором устранялся от дальнейшего участия в этом деле, приложив к нему копию моего письма, ответа на него и счет с подробным перечнем своих расходов. Нэнси ответила запиской с благодарностью, не забыв приложить к ней чек на причитающуюся мне сумму.

Флеминг не ошибался на ее счет; у Нэнси оказалось действительно множество других, более насущных проблем. Через неделю после суда де Мариньи и его приятель маркиз де Висделу были задержаны и оштрафованы на сто фунтов каждый за незаконные операции с бензином. А еще через три недели Фредди, отказавшись от апелляции как по поводу распоряжения о его депортации, так и по поводу штрафа, нанял маленькое рыболовное судно с командой и вместе с Нэнси уплыл на Кубу.

Однако Нэнси недолго прожила вместе с мужем — через несколько месяцев она переехала в штат Мэн, где стала давать уроки танцев и занялась косметической хирургией. Де Мариньи было отказано во въезде в Соединенные Штаты, и через год их брак окончательно распался.

Нэнси возвратилась-таки в лоно семьи Оуксов, хотя по-прежнему оставалась убежденной в невиновности своего бывшего мужа, точно так же, как ее мать в том, что он был виновен. На деле, леди Оукс время от времени становилась жертвой вымогательства со стороны тех, кто за деньги был готов предоставить доказательства виновности Фредди.

Семейству Оуксов суждено было еще много пережить. Оба брата Нэнси умерли молодыми: Синди (которого я ни разу не видел, но из-за симпатий которого ссорились между собой Гарри и Фредди) погиб в автокатастрофе, а Уильям скончался от острого алкогольного отравления, не дожив и до тридцати.

Лишь у младшей сестры Нэнси, Ширли, казалось, жизнь складывалась замечательно: диплом юриста по окончании Йельского университета, тесная дружба с Жаклин Бувье Кеннеди, брак с банкиром, разделявшим ее либеральные идеи и поддерживавшим чернокожих бизнесменов и политиков в Нассау. Однако после того как ее муж связался с Робертом Веско, их состояние было потеряно, супружество разладилось, а Ширли стала калекой в результате автомобильной аварии.

Среди клана Оуксов также имели место семейные дрязги по поводу раздела денег и имущества. Сэр Гарри оставил солидное состояние, но никоим образом не двести миллионов, как утверждали слухи.

По-видимому, остальные инвесторы «Банко Континенталь» испытали некоторое облегчение, когда сэр Гарри замолчал навеки, тем более, что большая часть его состояния уже была переправлена в Мексику. Затем деньги просто затерялись там, и поверенные Оуксов так и не смогли отыскать никаких их следов. Семье же пришлось довольствоваться суммой, не превышавшей и десяти миллионов долларов.

Дальнейшая личная жизнь миссис де Мариньи так и не сложилась. Она совсем было собралась замуж за офицера королевских ВВС Дании, но ее суженый погиб в авиакатастрофе в 1946 году.

Длительная любовная связь с прославленным английским актером закончилась тогда, когда последний решил, что женитьба расстроит его многочисленных поклонниц. В 1950 году Нэнси вышла замуж за барона Эрнеста фон Хойнигена-Гьюна, титул которого оказался более впечатляющим, чем его финансовое положение. Однако их брачный союз продлился так долго, что Нэнси успела родить двух детей, мальчика и девочку, наполнивших ее жизнь радостями и разочарованиями. Обычная история.

В периоды между браками она пережила несколько светских романов: один — с наследником известной французской винодельческой фамилии, другой — с личным секретарем королевы Елизаветы, и, наконец, третий — с главным действующим лицом скандала Кристин Килер — Джоном Профумо. Нэнси удалось выкрутиться, и в 1962 году она снова вышла замуж, а спустя десять лет — развелась. Самое странное из того, что мне довелось услышать о ее жизни, — это то, что она поселилась в Мексике, в Куэрнаваке — стране, где был разорен ее отец, и городе, в котором во время войны находился в изгнании его зловещий партнер Аксель Веннер-Грен. Нэнси, несмотря на перенесенные ею бесчисленные операции и постоянно преследовавшие болезни, и по сей день остается красивой женщиной. Я не видел ее много лет, но фотографии свидетельствуют о ее неувядающей красоте. По-видимому, она сохранила относительно теплые отношения с Фредди, который во время своих скитаний вел полную перемен, но достойную пера романиста жизнь, что вполне соответствовало его характеру.

Де Мариньи превратился в человека без гражданства, отвергнутый не только Соединенными Штатами и Великобританией, но и его родиной — Маврикием. На Кубе, сдружившись с Эрнестом Хемингуэем, Фредди стал объектом покушения. Пули разбили окно в его спальне. После этого де Мариньи решил покинуть тропики. Он в короткое время прошел путь от матроса канадского торгового флота до рядового канадской же армии, но его просьба о предоставлении гражданства этой страны была отклонена. Судьба бросала Фредди по всему Карибскому бассейну: стараясь держаться подальше от британских территорий, где ему было запрещено появляться, он провел некоторое время в Доминиканской Республике. Наконец в 1947 году де Мариньи все-таки получил визу на въезд в США, — увы, лишь для того, чтобы узнать о безвозвратной утрате средств, которыми он располагал в Нью-Йорке, со смертью его брокера.

Де Мариньи выгуливал собачек богатых пожилых леди, продавал обувь и сдавал собственную кровь для того, чтобы попасть на кухню Армии Спасения, где готовили бесплатную похлебку. Но его судьба оказалась счастливее, чем судьба Нэнси: в 1952 году, проделав карьеру от торговца алюминиевыми люками до руководителя брачного агентства в Лос-Анджелесе, он женился на Мэри Тэйлор, американской девушке, и, насколько мне известно, их союз сохраняется и поныне. Они произвели на свет трех сыновей, жили во Флориде, на Кубе и в Мексике, но главным образом в Техасе, где, если я не ошибаюсь, проживают и теперь. По некоторым сведениям Фредди преуспел в нескольких профессиях, в частности, изготовлении литографий. Он также по-прежнему ходит под парусом.

Дружба между маркизом Джорджем де Висделу и графом Альфредом де Мариньи, по-видимому, не перенесла процесса по делу об убийстве Оукса. Говорят, будто де Висделу сделал предложение юной Бетти Робертс, но был отвергнут. В отчаянии он отправился в Англию и поступил на службу в британскую армию. Очевидно, во французском иностранном легионе свободной вакансии для него не нашлось. Что касается Бетти Робертс, то, я слышал, что она уехала в Нью-Йорк, где, по сообщениям газет, вышла замуж за русского графа.

Вскоре после войны, за пять месяцев до истечения обычного срока губернаторства, герцог и герцогиня Виндзорские покинули Багамы. Никогда больше не доверила Великобритания своему бывшему королю мало-мальски ответственной должности, несмотря на постоянные требования Его королевского высочества назначить его на какой-либо пост. Вместе с Уоллис он провел остаток своих дней, играя в гольф, занимаясь садоводством, посещая костюмированные балы и разъезжая между Нью-Йорком и Палм-бич, Парижем и Ривьерой. Герцог умер от рака в 1972 году, а Уоллис дожила до девяноста лет. После смерти в 1986 году, она была удостоена чести быть погребенной рядом со своим мужем в королевском склепе.

Я не прослеживал чью-либо судьбу намеренно. Время от времени я неожиданно наталкивался на кого-нибудь, кто делился со мной той или иной информацией; иногда мой взгляд случайно привлекали некрологи в газетах. На протяжении многих лет я продолжаю поддерживать отношения с моими друзьями — Салли Ранд и Элиотом Нессом. Я также переписывался с Годфри Хиггсом, который держал меня в курсе последних событий, пока был жив.

Из всех юристов лишь Эрнест Каллендер по-прежнему жив, находится в отставке и считается уважаемым человеком в Нассау. Однако и все остальные служители Фемиды сделали блестящую карьеру: Хэллинан был удостоен звания лорда и назначен главным судьей Кипра, где и умер в 1988 году. Эддерли достиг успехов как на своем профессиональном поприще, так и в политике. Умер он от сердечного приступа в самолете на пути из Англии, где представлял Багамы на коронации королевы Елизаветы Второй.

Офицеры полиции Нассау вышли в отставку. Полковник Линдоп поселился в пригороде Уимблдона, а капитан Сирз и майор Пембертон остались в Нассау, причем Пембертон, по моим последним сведениям, работает секретарем Багамской торговой палаты. Не знаю, живы ли они до сих пор, но все они, без сомнения, люди весьма порядочные.

Чего, разумеется, нельзя сказать о капитанах Баркере и Мелчене. Первого вызвали на заседание Международной ассоциации идентификации, которая осудила его работу по делу Оукса. Под угрозой обвинения в связях с мафией, Баркеру позволили выйти в бессрочный отпуск по состоянию здоровья. Из-за сильнейшего душевного потрясения Баркер, — который, ко всему прочему, получил серьезные увечья в аварии на мотоцикле, — обратился к незаконным наркотическим препаратам, чтобы избавиться от физических и психологических мучений. Пристрастившись к наркотикам окончательно, он оставил свою жену и сына — также офицера майамской полиции.

Тем временем его напарник Мелчен, спасаясь от подобных обвинений и подозрений, без особого шума ушел в отставку и в 1948 году умер в результате сердечного приступа.

Баркер пообещал жене и сыну исправиться и уговорил их принять его обратно. Но однажды ночью, в 1952 году, сын Баркера нашел отца жестоко избивающим мать, вмешался и оставил своего окровавленного родителя в бессознательном состоянии на полу. Очнувшись в предрассветные утренние часы, Баркер стал преследовать сына с пистолетом тридцать восьмого калибра. В ходе последовавшей борьбы бывший эксперт герцога Виндзорского по отпечаткам пальцев был убит.

После войны многие британские граждане бросились от своего нового правительства социалистов и грабительских налогов на Багамы, где последние почти отсутствовали. Этот процесс привел к резкому повышению цен на недвижимость и еще больше обогатил Гарольда Кристи.

Бухта у Лайфорд Кэй была переоборудована в порт для самой богатой публики. Высокие изгороди, сложная система безопасности и собственный полицейский участок защищают теперь состоятельных и знаменитых граждан там, где когда-то за всем присматривал один темнокожий сторож по имени Артур, о нераскрытом убийстве которого давно забыто.

Гарольд Кристи дожил не только до исполнения своей тропической мечты — Багамы сделались родным домом богачей, а сам он — магнатом туристического бизнеса, но и до того светлого дня, когда ему был пожалован титул дворянина «за заслуги перед Короной». Сэр Гарольд Кристи, наконец, женился, но, несмотря на свое высокое общественное положение и материальное благосостояние, остаток дней прожил в тени подозрения.

Полагаю, я и сам не способствовал облегчению жизни Кристи, периодически заявляя в газетных и журнальных статьях, а также в радио и телепередачах о том, что по-прежнему в состоянии раскрыть дело об убийстве Оукса. Я утверждал, что улики игнорировались, чтобы защитить одного известного жителя Нассау...

Кроме того, за все эти годы случилось немало странных, необъяснимых событий, которые предположительно имели отношение к этому делу. Вскоре после войны отдельные туземцы с отдаленных островов сдали правительству золотых монет на сумму более чем в двадцать пять тысяч долларов. Власти объявили сданное золото «пиратскими сокровищами», хотя самая старая монета датировалась 1853, а самая новая — 1907 годом. Затем, в 1950 году, журналистка, которая занималась расспросами об убийстве Оукса, была найдена изнасилованной и убитой на дне колодца. В том же году в одном из баров Калифорнии был задержан портовый грузчик, хвалившийся тем, что ему известно, кто убил сэра Гарри Оукса. Грузчика допросили агенты ФБР и глава полиции Нассау, прилетевший в Штаты и заявивший после допроса, что свидетель назвал имя убийцы. Однако ни ФБР, ни Скотланд-Ярд, ни багамская полиция так и не возобновили расследования. Позже при загадочных обстоятельствах погибла личная секретарша Гарольда Кристи.

Наконец, в 1959 году, с ослаблением политических позиций пиратов с Бэй-стрит, выдающемуся деятелю британского правительства Сайрилу Сент-Джону Стивенсону удалось поставить на голосование резолюцию о возобновлении расследования по делу об убийстве Оукса.

— Я могу указать на человека, который несет ответственность за это преступление, — заявил Стивенсон.

Всего в десяти футах от него, в здании Ассамблеи, весь красный сидел Гарольд Кристи, который тем не менее постарался сохранить лицо, проголосовав за эту резолюцию. Когда решение было принято, губернатор Багамских островов сэр Рэйнор Артур пытался передать дело Скотланд-Ярду, который, впрочем, отклонил его просьбу.

Так или иначе, Кристи изнемогал под тяжестью подозрений.

— Это утомительно, — горько жаловался он журналистам, — когда на тебя указывают на улице, куда бы ты ни направился — «Вот он, человек, который это сделал!»

Сейчас в Нассау Гарольда Кристи помнят, в основном, не как человека, который принес процветание на эти тропические острова, а как убийцу.

В 1973 году он умер от инфаркта.

Эрл Стенли Гарднер продолжал сочинять свои популярные детективы, хотя впоследствии у него появился конкурент в лице Яна Флеминга. После войны последний оставил службу в военно-морской разведке и начал карьеру журналиста. Свой первый шпионский роман он написал шутки ради, отдыхая на Ямайке.

Детективы Флеминга неизменно описывали судьбы выдающихся негодяев, зачастую получавших воздаяние даже в своих цитаделях на тропических островах. Когда друзья или журналисты интересовались, доводилось ли ему убивать людей в бытность разведчиком, Флеминг всегда отвечал, что только однажды.

Что касается Гарднера, то наблюдение многочисленных несправедливостей, допущенных на процессе по делу об убийстве Оукса, навело его в дальнейшем на мысль о создании «Суда последней надежды» — организации, призванной «усовершенствовать отправление правосудия». А именно, была создана комиссия экспертов, рассматривавшая дела, в которых были допущены грубые судебные ошибки. Леонард Килер так же входил в число членов комиссии, где нашлось применение его полиграфу. Многим жертвам несправедливости была оказана помощь и когда-нибудь я, возможно, расскажу о некоторых из таких случаев. Игорные заведения появились-таки на Багамах, но не раньше, чем Кастро пришел к власти на Кубе, и Мейеру Лански и его деловым партнерам пришлось искать новые доходные места. В 1963 году, после того как наиболее значительным багамским политикам были выплачены щедрые гонорары за «консультативные услуги», на острове Гранд-Багама, на Лукайен-бич, открылось первое казино. ФБР следило за доставкой крупных сумм наличными из первого багамского игорного дома человеку во Флориде. Этим человеком был Мейер Лански.

Американская пресса сделала достоянием гласности факты, свидетельствовавшие об участии мафии в деятельности багамских казино, и последовавший за этим скандал положил конец власти белого меньшинства, а вернее пиратов Бэй-стрит в Нассау. В 1967 году к власти пришла Прогрессивная либеральная партия, где преобладали черные. Эта партия до сих пор управляет страной.

Игорный бизнес на Багамах продолжает процветать. Казино было построено даже на том месте, где прежде располагался «Вестбурн», а также на острове Хог, который в 1961 году Аксель Веннер-Грен продал Хантингтону Хартфорду за двадцать миллионов долларов при посредничестве Гарольда Кристи, и который в скором времени превратился в остров Пэрэдайз, застроенный роскошными отелями и шикарными казино.

В конце концов Мейер Лански превратился, подобно Альфреду де Мариньи, в лицо без гражданства: после предъявления обвинения со стороны ФБР он выехал из США в Израиль, где, несмотря на щедрые пожертвования, ему все-таки было отказано в гражданстве. Пожив некоторое время в Швейцарии и Южной Америке, Лански возвратился в США, где был оправдан. Он умер в Майами-бич в 1983 году как обычный отошедший от дел бизнесмен.

Но больше всего меня поражает тот факт, что за все время моих наблюдений со стороны за удачами и поражениями всех тех, кто был связан с делом об убийстве Оукса, имя Акселя Веннер-Грена чрезвычайно редко попадалось мне на глаза. В обществе он имел репутацию филантропа. Однако одним из созданных на его средства научных учреждений была (и есть) организация, занимающаяся изучением проблем евгеники.

В 1960 году стюардесса, с которой я встречался, пригласила меня бесплатно отправиться с ней на уик-энд в Нассау, где мы могли бы (как она говорила) «веселиться, загорать на пляже и повсюду трахаться и лизаться». Это приглашение было искренним, и я согласился. Если это звучит как недостаточно гордый ответ на вульгарное предложение, то имейте в виду, что мне было уже пятьдесят пять, а ей двадцать семь, и сколько же подобных предложений ждало меня впереди?

По привычке или в силу ностальгии, я зарезервировал номера в «Британском Колониальном». Отель не очень изменился, но выглядел несколько староватым, впрочем, как и я сам. Однажды вечером, когда моя подруга-стюардесса (которую звали Келли, и у которой были зеленые глаза и светлые волосы, подстриженные в стиле Джекки Кеннеди) выполнила свои обещания, мы отправились ужинать в клуб «Джангл», который почти не изменился с тех пор, как Хиггс впервые привел меня сюда более пятнадцати лет назад.

Мы сидели в тени декоративных пальм за зеленым столиком под зонтом, сделанным из пальмовых же листьев, наслаждаясь супом из мидий и блюдом из морского окуня с перцем, когда одно из этих милых созданий в саронгах приблизилось к нам и обратилось ко мне:

— Вы мистер Геллер?

— Да.

— С вами хотел бы поговорить вон тот джентльмен, — сказала официантка, указывая на столик, стоявший напротив нашего через проход.

— Что ж! Хорошо! — кивнул я.

Сначала я не узнал его, хотя это и вполне понятно: мы ведь ни разу, в общем-то, не встречались.

Когда я приблизился к его столику, он встал и улыбнулся слишком обезоруживающей мальчишеской улыбкой для такого крупного старика. Полный, розовощекий, совершенно седой, с почти неразличимыми редкими бровями на мягком овальном лице с отекшим от старости носом и мешками под маленькими влажными глазками, мужчина был небрежно одет в розовую с белым спортивную рубашку с короткими рукавами и белые широкие брюки. Он выглядел настоящим здоровяком для своих почти восьмидесяти лет, хотя возраст и накладывал на него свой отпечаток.

— А, мистер Геллер! — произнес он мелодичным голосом, как мне послышалось, с легким скандинавским акцентом. — Наконец-то!

Кто бы это мог быть, черт возьми? Я изучал его, понимая, что раньше где-то уже видел.

За столиком сидел также темноволосый красивый молодой человек в кремовом костюме с черным галстуком. Он тоже показался мне знакомым, но не в той степени, что мой старый приятель, который протянул мне руку. Его рукопожатие оказалось не по-старчески крепким.

И тут я вспомнил!

В моей памяти вдруг всплыло улыбающееся едва заметной, кроткой улыбкой лицо на портрете, висящем над камином среди масок инков в круглой гостиной.

— Аксель Веннер-Грен! — в оцепенении произнес я.

— Это мой приятель Хантингтон Хартфорд, — сказал тот, указывая на симпатичного молодого человека, который сдержанно улыбнулся мне, и с которым мы также обменялись рукопожатием. — Прошу вас, присаживайтесь.

Я принял предложение.

— Как вы меня узнали? — поинтересовался я. — Мы ведь ни разу не встречались.

— Я много раз видел вашу фотографию в газетах. Ведь вы были причастны к таким важным и интересным делам! Вам надо засесть за книгу.

— Возможно, когда я отойду от дел...

— О! Вы еще слишком молоды, чтобы даже задумываться об отставке! Вот я действительно начинаю освобождаться от мирских забот. Мой друг Хант пытается уговорить меня продать ему Шангри-Ла.

— Вы все еще живете там?

Веннер-Грен улыбнулся и пожал плечами. Он разговаривал со мной несколько покровительственно, словно дядя с племянником.

— Только зимой, — ответил он.

Гость — богатый наследник, стоивший от пятидесяти до семидесяти миллионов — извинился и встал, чтобы уйти. Мне показалось, что это ус-ловлено заранее.

Улыбаясь, Веннер-Грен склонился ко мне и накрыл своей ладонью кисть моей руки. Его ладонь была холодна как лед.

— Я следил за вами все эти годы. Время от времени вы беседуете с журналистами о деле об убийстве Оукса, не так ли?

— Да, это верно.

— Вы ведь знаете, что расследование никогда не будет возобновлено. В прошлом году некоторые глупцы пытались это сделать, но тщетно. Даже теперь это дело остается позорным пятном в истории Багам и самой Англии.

— Я знаю об этом.

— Зачем же вы тогда продолжаете поднимать эту тему? Мне просто любопытно.

— А это хорошая реклама. Иногда я также касаюсь дела Линдберга. Именно поэтому у меня теперь дочерние офисы по всей стране. У нас в Чикаго это называется бизнесом.

Он улыбнулся, больше самому себе. Зубов при этом не было видно, лишь налитые кровью щеки-яблоки.

— Вы веселый человек. У вас репутация остроумца, — заметил Веннер-Грен.

— У меня также репутация человека, который любит, чтобы его оставили в покое.

Он кивнул.

— Очень мудро. Очень! Знаете... — Он снова погладил меня по руке. Бр-р-р! — Все эти годы я хотел поблагодарить вас.

— Поблагодарить? — изумился я.

Он снова кивнул, на этот раз с помрачневшим лицом.

— За... то, что вы устранили ту проблему.

— Какую проблему?

Веннер-Грен облизнулся.

— Леди Медкалф.

Я промолчал в ответ. Я немного дрожал. Этот улыбающийся восьмидесятилетний филантроп заставлял меня трястись всем телом.

— Я знаю, что вы сделали, — сказал он. — Я вам благодарен, и мне доставляет большое удовольствие лично сообщить вам, наконец, что она действовала по собственной инициативе.

Я кивнул головой.

Веннер-Грен при этом широко заулыбался.

— Ну, к нам снова идет Хант. Мистер Геллер, я отпускаю вас к этой очаровательной молодой леди. Ваша дочь?

— Нет.

Он просиял.

— Разве это не великолепно! Приятного вам вечера, мистер Геллер.

Я что-то пробормотал в ответ, кивнул обоим на прощанье и, словно в оцепенении, вернулся к своему столику.

— Как это? — спросила Келли.

— Дьявол, — ответил я.

— О, Геллер — ты невыносим!

— Как ты сказала?

Девушка с любопытством посмотрела на меня.

— Не знаю. А как я сказала?

— Нет. Ничего. Все в порядке.

Она хотела остаться, чтобы понаблюдать за лимбо, но я предпочел поскорее выбраться оттуда. Это был последний уик-энд, который я провел с этой стюардессой. Не думаю, чтобы у меня был слишком уж веселый вид во время нашего маленького путешествия.

Спустя год Аксель Веннер-Грен умер от рака. Его состояние было оценено в более чем миллиард долларов.

Я снова побывал на Багамах лишь в 1972 году, на этот раз с более близкой мне по возрасту женщиной, на которой по воле случая я женился. Это был наш медовый месяц, а моя жена, если быть точным, вторая жена, всегда мечтала увидеть Багамы.

Особенно ей хотелось посмотреть резиденцию губернатора, поскольку она, словно девочка, была захвачена душещипательной любовной историей о герцоге и герцогине Виндзорских.

Нассау не слишком изменился, хотя и все небольшие перемены были не к лучшему: американские закусочные на окраинах, а на Бэй-стрит — бесчисленные магазины спортивной одежды и на каждом углу — предлагающий купить наркотики черный, насквозь провонявший ганджей.

Но там также была (и есть) машина времени под названием «Грэйклиф», огромное, старое, увитое плющом здание георгианской эпохи, стоявшее неподалеку от резиденции губернатора и впервые открывшее свои двери для постояльцев еще в 1944 году. Номер для новобрачных представлял собой маленький, отдельно стоящий домик рядом с бассейном посреди экзотического тропического сада. Ресторан отеля, на террасе которого мы предпочитали ужинать, был самого высшего разряда.

В первый же вечер нашего приезда, после ужина, состоявшего из паштета из гусиной печенки с трюфелями и тушеного по-голландски стейка, толстого, как телефонный справочник, и нежного, словно прикосновение матери, нам подали дымящееся, горячее суфле в чашечках для десерта.

— Я никогда раньше не ела кокосового суфле, — сказала моя жена.

— А я ел. И нигде оно не может быть лучше, чем в этом месте.

Она попробовала.

— Гм! Попробуй! Может быть, на этот раз ты испытаешь другие ощущения...

Я сломал светло-коричневую корочку, зачерпнул ложечкой белую с оранжевым оттенком массу и ощутил сладкий аромат кокосового ореха с привкусом банана, апельсина и рома...

— В чем дело? — Жена наклонилась ко мне. — Слишком горячо, дорогой?

— Желтая птичка, — произнес я.

— Что? — не поняла жена.

— Ничего. Официант!

Подошел молодой симпатичный негр.

— Да, сэр?

— Я могу поговорить с шеф-поваром?

— Сэр, шеф-повар...

— Я хочу похвалить его за десерт. Это очень важно.

Я втиснул в его ладонь десятидолларовую купюру. Моя жена смотрела на меня, как на безумного. Это было уже не в первый раз и вряд ли в последний.

— Вообще-то, сэр, шеф-повар не готовит десерты и пирожные, этим занимается хозяйка.

— Проводите меня к ней.

Моя жена с трудом скрывала смущение.

— Прошу тебя, дорогая, — проговорил я, взмахнув рукой в воздухе, — подожди меня здесь...

Я прошел на кухню, немного подождал, и через несколько секунд, которые показались мне вечностью, вошла она. Белый передник поверх голубого платья напомнил мне униформу горничной, которую она носила так много лет назад.

Сначала она меня не узнала.

— Марджори! — произнес я.

На ее милом лице, где возраст оставил лишь легкий отпечаток, появилось сначала выражение неуверенности, потом растаяло, и она спросила:

— Натан? Натан Геллер?

Я обнял ее. Не целуя, просто держал ее в своих объятиях.

— Я приехал сюда на медовый месяц.

Я отпустил ее, но мы остались стоять очень близко друг к другу.

Волосы Марджори были лишь слегка тронуты сединой, но фигура почти не изменилась. Может быть, стала лишь чуть-чуть полнее в бедрах. Но не будем обсуждать мои впечатления.

Марджори широко улыбнулась.

— Ты что, только теперь женился?

— Ну, это уже второй раз. Я думаю, что этот брак будет подольше, или, по крайней мере, переживет меня. А ты замужем за шеф-поваром?

— Вот уже двадцать пять лет. У нас трое детей... ну, теперь уже они не совсем дети. Сын учится в колледже.

Мои глаза стали наполняться слезами.

— Это так удивительно, — произнес я.

Она нахмурила лоб.

— А как ты?..

— Суфле. Одного кусочка было достаточно, чтобы понять, что это твоя работа.

— Так ты заказал его! Оно все такое же вкусное, так ведь?

— Да, все такое же вкусное.

Марджори обняла меня.

— Мне пора возвращаться к работе. Где вы остановились?

— Прямо здесь, в номере для новобрачных.

— Ну, я просто должна познакомиться с твоей женой... Если, конечно, она будет не против поделиться тобой, лишь ненадолго. А теперь тебе придется меня извинить...

— Ты знаешь, где нас найти.

Она пошла обратно на кухню, затем обернулась и посмотрела на меня наполовину печальным, наполовину счастливый взглядом.

— Скажи мне, Натан... ты когда-нибудь вспоминаешь о своей Марджори?

— Не часто.

— Не часто?

Я пожал плечами.

— Только когда я вижу луну.

Мы редко встречались с ней в течение недели, которую я и моя жена провели на острове. Ведь, в конце концов, это был наш медовый месяц.

Но Марджори рассказала мне в один из немногих моментов, когда мы остались наедине, кое-что такое, что так же отчетливо перенесло меня на годы назад, как и кокосовое суфле, но было далеко не столь приятным.

Оказалось, что спустя десять лет после убийства Оукса, она случайно встретила Сэмьюэла — пропавшего ночного сторожа из «Вестбурна»...

Он поведал Марджори о том, что в ту ужасную ночь ему довелось увидеть в «Вестбурне» такое, что очень сильное его напугало. Позднее к Сэмьюэлу явился Гарольд Кристи и дал денег с тем, чтобы он и еще один парень, Джим, на время «исчезли».

Все, о чем Сэмьюэл рассказал Марджори, подтверждало версию, которую я изложил леди Диане Медкалф так много лет назад, вскоре после тропического шторма на острове Хог, в часы страсти, перед тем как она стреляла в меня, а я в нее.

Я благодарен им

Несмотря на историческую подоплеку, это — вымышленная история, и в ней присутствуют вольные допущения (хотя я и старался их избегать) в отношении имевших место в действительности фактов. Вся ответственность за имеющиеся в романе исторические несоответствия (являющиеся следствием ограниченного по объему исходного материала) лежит на мне.

Самое большое вольное допущение — это сокращение времени действия. Убийство сэра Гарри Оукса действительно произошло в июле 1943 года, но суд над Альфредом де Мариньи продолжался до ноября. Я был нарочито неточен, сократив в «Кровавом сроке» время, прошедшее между этими двумя событиями. Длительность предварительного слушания и самого суда была уменьшена, чтобы избавить читателя от необходимости следить за бесконечными переносами слушания и проволочками, которыми сопровождался процесс. В остальном я старался строго следовать фактам.

Большинство действующих в романе персонажей имеют реальные прототипы и выступают под их настоящими именами.

Читатели, хорошо знакомые с делом Оукса, заметят, что в книге отсутствуют некоторые исторические лица, например, Фрэнк Кристи, который был бизнес-менеджером своего брата Гарольда Кристи и которого некоторые исследователи считают ответственным за убийство и его покрытие. Действительно, Фрэнк был одним из первых, кому Гарольд Кристи позвонил из «Вестбурна» сразу после того, как обнаружил тело сэра Гарри. Однако, с моей точки зрения, Фрэнк Кристи был лишь простым исполнителем воли своего брата, поэтому некоторые вещи, приписываемые Фрэнку (как, например, плата чернокожим охранникам «Вестбурна» за то, чтобы они скрылись), совершает в романе Гарольд.

Другим отсутствующим в книге историческим лицом является Рэймонд Шиндлер, легендарный частный детектив, роль которого в данной версии дела Оукса играет Натан Геллер. Именно Шиндлер сделал многое из того, чем занимался в романе Геллер: он издевался над полицейскими и уговорил маркиза де Висделу свидетельствовать в пользу его друга Фредди. Он также работал рука об руку с Эрлом Стенли Гарднером, роль которого в книге во многом совпадает с его ролью в действительности.

В равной степени это относится и к Леонарду Килеру, некоторые версии которого и сделанные им в романе открытия позволяют по-новому взглянуть на имеющуюся информацию о деле Оукса.

Так, с помощью его прототипа, — неутомимого исследователя Линна Майерса, который переговорил с бесчисленным количеством начальников пожарных команд и судебных экспертов, — появились две новые версии: о возможном применении распылителя инсектицида, переделанного в самодельную газовую горелку, и об использовании малокалиберного револьвера для нанесения Оуксу тех четырех ран, которые «эксперты», выступавшие в суде, почему-то посчитали результатом ударов тяжелым орудием. Среди опрошенных Линном экспертов — сержант Джейк Бэйкер, детектив Боб Уорнер из полиции Кэрлайла и Фред Клейджес из Управления пожарной охраны Пенсильвании.

Участие в деле Яна Флеминга вымышлено, однако британская морская разведка действительно следила за действиями герцога Виндзорского в тот период, когда Флеминг служил на Багамах.

Диана Медкалф — вымышленный персонаж. В реальности, делами Акселя Веннер-Грена в Нассау во время войны занимались барон и баронесса Джордж и Мэри Тролле. Баронесса Тролле поддерживала Нэнси де Мариньи во время тяжелого для нее испытания — суда. Детектив Шиндлер и его друг Линн Майерс на самом деле пользовались благосклонностью Тролле и даже сожгли у них какую-то ценную мебель во время своих экспериментов.

Однако, описывая в романе вымышленное предательство леди Медкалф, я не хотел бросить тень ни на одну историческую личность.

С другой стороны, версия о том, что убийство было совершено клевретами Акселя Веннер-Грена, имеет веское обоснование.

Марджори Бристол — вымышленный персонаж, хотя в «Вестбурне» действительно была похожая управляющая.

Мой добровольный помощник Джордж Хэдженор, прочитавший тома о расследовании деятельности нацистских шпионов в Нассау, провел долгие часы в библиотеках, отыскивая редкие книги и газетные вырезки; кроме того, он обсуждал со мной по телефону детали этого запутанного дела. Джорджи — настоящий соавтор «мемуаров» Геллера, и я высоко ценю его помощь и дружбу.

Линн Майерс, самый большой работоголик, которого я знаю, также подключился к делу на стадии сбора материала, и, конкурируя с Джорджем, провел собственное расследование. Он нашел редчайшие книги и журнальные статьи и заслуживает много большего, чем простое «спасибо».

Переработав массу литературы, Линн и Джордж обнаружили выдержки из освещения дела Оукса в «Хирст» Эрлом Стенли Гарднером, которые, будучи собраны вместе, стали, возможно, наиболее ценным инструментом для моих исследований. Репортажи Гарднера с места событий, описывающие как жителей Нассау, так и участников судебного процесса, позволили развенчать распространенное, но совершенно неверное мнение, что создатель образа Перри Мейсона был посредственным стилистом и плохим журналистом. Напротив, он был очень наблюдателен, обладал проницательностью, и это легко заметить на страницах его репортажей.

Статья Гарднера «Мое самое трудное дело об убийстве» («Меркьюри Бук Мэгэзин», январь 1958) — чрезвычайно ценное изложение его взглядов на дело Оукса.

Тина Мереско из библиотеки Спар, Дикинсон колледж, помогла мне получить этот материал.

Еще один человек оказал мне неоценимую помощь в написании этой книги — моя талантливая жена, писательница Барбара Коллинз, сопровождавшая меня в исследовательской поездке на Багамы в январе 1990 года.

И, хотя даже перед налоговой инспекцией я не стану отрицать, что мы хорошо провели там время, Барб, как обычно, оставалась сама собой, умно и старательно направляя мои усилия на то, чтобы нашим главным занятием оставалась погоня за тенью сэра Гарри Оукса.

Как и Геллер, мы остановились в «Британском Колониальном», который и сейчас, когда я пишу эти строки, все еще принадлежит семейству Оуксов. Помощник менеджера «Б. К.» Найджел Бетель выкроил из своего загруженного расписания время, чтобы помочь нам в нашем расследовании.

Но, бесспорно, самую ценную помощь на Багамах нам оказал замечательный человек по имени Ромео Фарингтон из «Ромео Экзэкьютив Лимузин Сервис», который организовал нашу поездку по Нью-Провинденс вдали от традиционных туристских троп, где мы смогли обрести настоящее чувство места и его истории.

Из многочисленных книг, написанных о деле Оукса, самой подробной является «Убийство сэра Гарри Оукса» (1959), публикованная нассаусской «Дэйли Трибьюн» и представляющая собой подборку статей, освещавших дело в этой газете.

Очень полезными были и другие книги по делу Оукса, такие, как: «Кто убил Гарри Оукса» (1983) Джеймса Лизора, автор которой начинает ее как документальное исследование, но потом целиком сосредоточивается на гипотезах; эта книга является источником широко распространенной сегодня (и, на мой взгляд, ошибочной) версии о том, что ответственность за убийство лежит на Лански; «Ликвидация короля» (1972) Маршалла Хоутса; «Суд последней надежды» Гарднера, который фокусирует внимание читателя на судебном процессе; в ее более поздние переиздания включена глава, рассказывающая об успешной попытке Гарольда Кристи достать эту книгу, запрещенную на Багамах; «Жизнь и смерть сэра Гарри Оукса» (1954) Джеффри Бокки — единственная изданная биография жертвы, содержащая великолепный отчет о деле, которую портит только наивное представление о Гарольде Кристи, как о невиновном добродетельном человеке.

Альфред де Мариньи написал две автобиографии: «Скорее дьявол, чем святой» (1946), содержащую неискренний отчет о его богатой событиями жизни и довольно скудное упоминание об убийстве и суде, и «Заговор королей» (1990), написанную в соавторстве с Микки Херсковицем, детально рассказывающую о деле Оукса и последующей жизни де Мариньи. Вместе они составляют его законченный характерный портрет.

Странно только, что в своей недавно вышедшей книге де Мариньи вовсе не упоминает об автобиографии «Скорее дьявол, чем святой» (и не указывает ее в списке «избранных источников») и даже заявляет о том, что оставил всякие попытки написать такую книгу еще в 40-е годы, после покушения на его жизнь!

Интересная деталь о де Мариньи: после своего оправдания и вплоть до 50-х годов де Мариньи утверждал, что своей жизнью он обязан частному детективу Рэймонду Шиндлеру; но в недавней книге де Мариньи объявляет, что вклад Шиндлера в его спасение был минимальным, и даже жалуется на то, что детектив запросил непомерно высокий гонорар. В первой книге он высказывал прямо противоположное мнение.

В автобиографии 1946 года де Мариньи также всячески превозносит и оправдывает Кристи, но прямо указывает на него, как на организатора убийства, во второй книге.

Бесчисленное число работ было написано о герцоге и герцогине Виндзорских. Я, в основном, пользовался следующими: «Король глупцов» (1989) Джона Паркера, «Женщина, которую он любил» (1974) Ральфа Дж. Мартина, «Тайна жизни герцогини Виндзорской» (1988) Чарьза Хайхэма и «Женщина, которая была королевой» (1954) Джеффри Бокки. Особенно ценными показались мне две книги о пребывании герцога на Багамах: «Война герцога Виндзорского» (1982) Майкла Блоха и «Король за океаном» (1981) Майкла Пая. Кстати говоря, в некоторых из вышеназванных источников упоминается о представлении, которое Салли Ранд давала в Нассау в пользу «Красного Креста» и которое так смутило герцога.

Вот биографии, работа с которыми помогла мне создать образы других героев романа: «Жизнь Яна Флеминга» (1966) Джона Пирсона, «Салли Ранд: от кино до вееров» (1988) Холли Кнокса; «Дело настоящего Перри Мейсона» (1978) Дороти Б. Хьюджс; «Дело Эрла Стенли Гарднера» (1946) Элва Джонстона; «Веско» (1987) Артура Хрецога; «Мейер Лански: крестный отец гангстеров» (1991) Роберта Лэйси. Полезным было ознакомление с двумя автобиографиями: «Единорог на Багамах» (1940) Розиты Форбс и «Мои политические мемуары» (без даты, но вышедшая после 1983 года) сэра Генри Тэйлора.

Я ознакомился и с малопонятным, смехотворно запутанным философско-политическим трактатом Акселя Веннер-Грена «Зов к разуму» (1938), который содержит эпиграммы и многочисленные намеки между строк на возможность достижения миром идеального состояния — «торжества разума», что, по мнению Акселя Веннер-Грена, равносильно «торжеству науки». Более подробный портрет Веннер-Грена я обнаружил в «Шведском сфинксе» — главе из «Американской свастики» (1985) Чарльза Хайхэма.

Я внимательно прочел несколько журнальных статей о Рэймонде Шиндлере, но наиболее ценными оказались книги: «Настоящий детектив» (1950) — биография-отчет о расследованиях Шиндлера, написанная Рупертом Хьюджесом с предисловием Эрла Стенли Гарднера, и «Великие детективы» (1960) Роберта Лис-тона, в которой есть великолепная глава о Шиндлере.

Сведения, почерпнутые из «Невольной наследницы» — главы из «Как выйти замуж за мультимиллионера» (1974) Шейлы Грэхэм, оказали влияния на создание в романе образа Нэнси Оукс де Мариньи.

Интересные дискуссии о деле Оукса я обнаружил в «Энциклопедии нераскрытых преступлений» (1988) Дэниеля Кохена; в «Великих нерешенных задачах» (1978) Джеймса Пёрвиса, в книгах «Нераскрытые великие тайны 20-го столетия» (1990) Кирка Уилсона и «Нераскрытые классические дела об убийствах» (1987) под редакцией Ричарда Глина Джонса. В «Мифах об убийстве Оукса» (1959), статье Джона Коблера, я нашел информацию, которую не встречал в других изданиях.

Однако, возможно, лучший отчет о деле Оукса (учитывая и перечисленные книги) содержится в исследованиях «Кто убил барона Нассау?» Алана Хинда из сборника «Насилие в ночи» (1955).

Изображенный в этом романе Нассау военного времени существует только в воображении автора, но теперь, если мне повезло, — и в читательском воображении тоже. Но реальную основу для моей фантазии дали следующие книги: «Путеводитель по Багамам» (1927) Мэри Мозели; «Багамы: остров июня» (1934) Мейджора X. Маклаклана Белла; «Вокруг Карибского архипелага» (1937) Тома Марвела; «История островов рая» (1984) Пола Олбери; "Карибские острова (1968) Мэри Слэйтер, «Исторический Нассау» (1979) Гэйла Сондерса и Дональда Картрайта, «История Багам» (1986) Майка Крэтона; «Острова на ветру» (1954) Уильяма Т. Редгрейва; «Карибский круиз» (1935) Гарри Л. Фостера; «Карманный путеводитель по Вест-Индии» (1935) сэра Алгернона Аспинолла и «Порты солнца» (1937) Элианор Барли. И еще — статья Фредерика Симпиха «Багамские каникулы» из «Нэшенл джиографик» (1939).

Наконец, я хочу поблагодарить моего редактора Микаэлу Хэмильтон и ее помощника Джо Питтмэна за их полное энтузиазма участие в судьбе этой книги, а также за ценные замечания и предложения; а моего агента Доменика Эйбела — за его постоянную профессиональную и дружескую поддержку.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Я благодарен им

Реклама на сайте