«Пробудившие Зло»

Пробудившие Зло (fb2) - Пробудившие Зло [СИ] (Атеисты - 1) 1600K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виталий Владимирович Держапольский

Виталий Держапольский Пробудившие Зло

Глава 1

1971 г.

Рубчатые протекторы велосипедных шин оставляли в пыльной дорожной колее замысловатые переплетающиеся узоры. Солнечные зайчики, отражаясь от никелированных деталей звонков, колесных спиц и разноцветных катафотов, временами слепили глаза. Задорно дребезжали самодельные проволочные трещотки на рулевых вилках. Похрустывали несмазанные подшипники, бренчали растянутые цепи, поскрипывали кожаные сиденья. Пролетали мимо кусты и деревья, растущие на обочине. Ветерок охлаждал разгоряченные безудержной гонкой тела, отгонял слепней-кровососов, бесчинствующих жарким летним вечерком. Троица мальчишек-велосипедистов, не так давно забросившая куда подальше сумки с учебниками за седьмой класс, наслаждалась всеми прелестями трехмесячного «ничегонеделания». Истошно крича и улюлюкая, они преодолели очередной затяжной спуск, с трудом объезжая рытвины и колдобины, в изобилии встречающиеся на заброшенной лесной дороге. В тенистой ложбинке один из мальчишек, вырвавшийся вперед, резко дал по тормозам, заклинив заднее колесо. Паренек, придерживая пошедший юзом велик, уперся одной ногой в землю и, эффектно развернув железного коня на сто восемьдесят градусов, остановился:

— Поцики, перекур! — закричал он, оттаскивая велосипед на обочину и роняя его на землю.

— Чё, упрел, Андрюха? — поинтересовался второй «гонщик», лихо затормозивший возле брошенного на землю велика.

— Угу, ноги гудят! — тряхнув каштановыми кудрями, согласился Андрей. — А у тебя, Алик, копыта тоже, чай, не железные!

— Да я, вроде, и не устал. — Алик пожал крепкими загорелыми плечами — в кругу друзей он считался самым сильным и выносливым. — Проехали-то всего ничего: километров пятнадцать. Вот когда мы с Витьком на Длинное купаться гоняли…

— Постой, а где Лёньчик? — озадачился Андрюха, отирая снятой майкой крупные капли пота, выступившие на лбу.

— Ты чё, Пухлика не знаешь? — усмехнулся Алик, щелчком сбивая капельку пота, повисшую на кончике носа. — На подъеме он лопату потерял — от рамы отвязалась. Ща, наверное, в гору шпилит, — предположил он. — Вот-вот на пригорке появиться должен…

Словно в подтверждение его словам на самой маковке пологой сопки появилась фигурка одинокого велосипедиста. Андрюха приложил козырьком ладошку к глазам, загораживаясь от слепящего солнца.

— Ага, Лёньчик! — узнал он приятеля. — Давай быстрей, пентюх! — закричал он, спугнув затаившуюся в лесу стаю ворон. Переполошенные птицы закричали и принялись нарезать круги над мальчишками. Андрюха подобрал с земли камень и метнул его в ближайшего ворона:

— Вот разорались!

— Крути педали! — крикнул Алик замершему на вершине горы велосипедисту.

— Ага, пока не дали! — хохотнул Андрюха, падая в траву рядом с великом. — Не надо было его с собой брать, Ал: мы с Пухликом до темноты не успеем вернуться… А еще копать сколько?

Определенный резон в словах мальчишки присутствовал: Лёньчик — невысокий белобрысый мальчишка, прозванный за излишнюю тучность Пухликом, не блистал спортивными успехами в школе. Чего греха таить, физрук ставил ему троечку по своему предмету исключительно из жалости: ни прилично пробежать стометровку, ни подтянуться на перекладине Лёньчик был не в состоянии. Не то, что Алик, которому и склепку, и выход, да и солнышко на турнике — как два пальца…

— А сколько уже натикало? — спросил Алик, наблюдая, как отставший товарищ осторожно спускается по раздолбанной дороге.

Андрюха картинно поднес руку с надетыми на запястье большими «командирскими» часами, обладанием которыми он ужасно гордился, к глазам:

— Пятый час.

— Успеем, — успокоил Андрюху Алик, — ехать осталось совсем чуть-чуть.

— А ты сам-то был на этом кладбище хоть раз? — полюбопытствовал Андрей.

— Мимо проезжал, — ответил Алик, — когда с отцом в прошлом году за грибами ездили.

— И чё там? Страшно?

— Кладбище, как кладбище… Чего там бояться? — невозмутимо произнес парнишка.

— Ну… Как чего? Всякое болтают… Зря, что ли Колываново вымерло?

— Ты, Дюха, больше бабку свою старую слушай, она тебе такого наболтает… Ты чё, Кучерявый, в натуре, в эти байки веришь?

— Ну… я это… — замялся Андрей, отводя взгляд голубых глаз в сторону.

— Ты чего? — Алик даже задохнулся от возмущения. — Веришь? А еще комсомольцем стать собираешься… Вот это едрёна-макарона! Да расскажи я кому — засмеют! Атеист, блин, недоделанный!

— Ты это, Алик, не говори никому, — виновато потупившись, попросил мальчишка. — Не по себе, просто…

— Ладно, тебе, Андрюха — не журись! Не скажу я никому, даже Леньчику, — пообещал Алик.

— И на кой хрен мы на это чертово кладбище потащились? — риторически спросил мальчишка.

— Да фиг его знает? — пожал плечами Алик. — Интересное приключение, прям, как в книжках…

Кто первым предложил раздобыть человеческий череп, пацаны уже и не помнили. Просто захотелось им в один прекрасный момент, доказать хлопцу из параллельного класса — Севке Филимонову, что они тоже «не лаптем щи хлебают». Была у Севки чудесная вещица, отчего-то вызывавшая зависть у пацанов — искусно инкрустированная металлом пепельница, сделанная, как с гордостью говорил сам владелец, из настоящей человеческой черепушки. Уличить одноклассника в обмане, мальчишкам не удалось: откуда же им было знать, что пепельницу привез из заграничной турпоездки отец Филимонова, занимающий «скромную» должность председателя местного райисполкома. И на самом деле вожделенный артефакт был искусно сымитирован из гипса. В отместку друзья пообещали заклятому недругу, что тоже раздобудут настоящую черепушку, вставят в пустые глазницы цветные лампочки, превратив костяную коробочку в настоящую «светомузыкальную установку». Севка в тот день лишь презрительно хрюкнул, ни капельки не поверив в расписанную радужными красками авантюру. Идея разжиться черепушкой на заброшенном кладбище исчезнувшего столетие назад села Колываново, пришла в головы друзей практически одновременно. Да и где еще раздобыть заветную вещицу, как не на заброшенном погосте?

Лёньчик тем временем тоже спустился с горки и присоединился к друзьям.

— Пацаны, — тяжело дыша, просипел он, — знал бы, что в такую даль потащите — хрена бы с вами поехал!

— Ничего, Пухлик, зато лишний жирок порастряс! — по-приятельски беззлобно подковырнул одноклассника Дюха.

— Отвянь, патлатый! — даже не думая обижаться, отмахнулся от «шутника» Пухлик — он давно уже привык к таким вот подковыркам закадычных друзей. — Водичка осталась, а то в глотке пересохло?

— А свою выдул уже? — недовольно прищурился Кучерявый.

Лёньчик кивнул.

— Вот ты бездонный водохлёб! — добродушно ругнулся Алик, вынимая из зажима багажника мятую солдатскую фляжку. — Держи!

— У-у, морсик голубичный! — попробовав содержимое фляги, одобрительно произнес Пухлик, после чего основательно присосался к горлышку.

— Э-э-э! Братская чувырла, все не выдуй — нам еще обратно тащиться! — предупреждающе воскликнул Алик.

Мальчишка с явной неохотой оторвался от фляжки:

— Чё, жаба давит? Морсу пожалел?

— Я ж сказал — нам еще возвращаться! — повторил крепыш.

— Воды из ручья наберем, — парировал Пухлик. — Вон их по пути сколько встречалось…

— А чего же не набрал? — ехидно поинтересовался Андрюха.

— Так за вами гнался, не до того было, — попенял приятелям Пухлик. — Один раз даже развернуться хотел…

— Зассал, что ли? — презрительно бросил Алик, выразительно взглянув на Кучерявого.

— А чё сразу зассал? — возмутился Лёньчик. — Просто… могилы рыть… как-то… в падлу, что ли.

— Чистеньким остаться хочешь? — жестко бросил Алик. — А когда Севке по ушам ездил, не в падлу было? Можешь валить! А лично я не хочу пустобрёхом прослыть — один черепушку откопаю!

— Да ладно, Ал, чего ты на Пухлика взъелся? — заступился за толстячка Кучерявый. — Сказали — откопаем, значит — откопаем! Правда, Лёньчик?

— Сделаем, — тяжело вздохнув, ответил толстячок, которому затея с кладбищем нравилась все меньше и меньше.

— Отдохнули? — спросил Алик, поднимая велосипед с земли.

— Мож, еще чуток постоим? — попросил Пухлик. — Ноги сводит, мочи нет!

— Некогда! — мотнул головой здоровяк. — А то по темноте придется взад ехать. Дорогу сам видел… — Он взгромоздился на велосипед. — Догоняйте! Совсем немного осталось! — Паренек налег на педали и через мгновение скрылся за поворотом.

Мальчишки переглянулись и с обреченным видом потащились следом за «предводителем».

* * *

Заброшенный колывановский погост, основательно заросший лесом, неожиданно вынырнул из придорожных зарослей. То тут, то там в живописном беспорядке торчали из кустов покосившиеся деревянные кресты-домики, остатки разрушившихся поминальных столов и скамеек скалились щепками подгнившей древесины, а поеденные коррозией металлические оградки уже давно не защищали забытые могилки от чьего-либо вторжения. Вязкую тягучую тишину забытого кладбища нарушал лишь мерный стрекот кузнечиков, на самом деле только подчеркивающий ощущение заброшенности.

— Оно даже ближе оказалось, чем я рассчитывал, — произнес Алик, дождавшись сбора всей компании. — Никто не передумал?

— Где рыть будем? — вместо ответа спросил Андрей.

— Молодцы, так держать! — обрадовался Альберт. — Мы еще нос Севке утрем! Рыть будем подальше от дороги. Мало ли чего…

— Угу. Мало ли чего, — согласно кивнул Пухлик, повторяя за приятелем. — Чтобы не увидел никто.

Мальчишки свернули с дороги и углубились в заросли, спрятав велосипеды в небольшом овражке. Петляя между могилок, мальчишки с интересом осматривались: время основательно поработало над кладбищем, превратив рядовой, в общем-то, деревенский погост в декорации сказок Александра Роу. Кажется, что вот-вот, и из-за деревьев покажется вросшая в землю по самую крышу хижина колдуна или, на худой конец, избушка на курьих ножках.

— Бли-и-н, — свистящим шепотом протянул Лёньчик, — а оно огромное…

— Кладбище-то? — переспросил Андрюха, передернув плечами — от открывшейся величины старого погоста паренька словно ледяной крошкой осыпало. — Здоровое — факт! Мне бабка рассказывала, что Колываново чуть не тыщу лет тут стояло. А представь, сколько за это время народу перемерло!

— Тыщу лет жили? — удивился Пухлик. — И вдруг раз — и не стало никого…

— Угу, бабка так и говорила: вымерли в одночасье! — подтвердил Кучерявый. — То ли зараза какая, то ли… — он кинул быстрый взгляд на Алика, — нечисть…

Услышав про нечисть, крепыш, идущий первым, презрительно рассмеялся:

— Дрон, ты, как и бабка твоя, набожная — еще тот сказочник! Какая, нафиг, нечисть? Ты еще о душе расскажи, о боге… Может, она тебя еще и окрестила? Смотри, как бы в школе не узнали — плакал тогда твой комсомольский значок!

— Ты тоже, Ал, говори, да не заговаривайся! — возмутился Андрюха. — Чего я, с ума сошел, креститься?

— Да кто тебя знает? — нарочито серьезно произнес Алик. — Ты же про нечисть тут соловьем заливаешься…

— Ну, так бабка ж рассказывала! А ты сам-то, хоть, знаешь, почему деревня исчезла?

— Да это каждый в нашей деревне знает! — хмыкнул Алик. — Нам же историчка в прошлом году рассказывала… Ах, да, ты как раз тогда в больничке с желтухой валялся. Вот и пропустил.

— Ну, и чего она там рассказывала?

— Да ничего особенного: стояла себе деревня Колываново. Люди в ней жили… Насчет тысячи лет — неясно даже для историков, а вот лет пятьсот назад — точно стояла. Есть там где-то упоминания в архивах. Наш поселок — Нахаловка, возник лет двести назад, как выселки этого самого Колываново. А в конце девятнадцатого века, год не помню, случился в Колываново большой пожар — ни одного дома не уцелело. Все, кто уцелел, перебрались в Нахаловку к родичам. Сначала, вроде бы, хотели заново отстроиться, но отчего-то не стали. Вот и весь сказ! И ни о какой нечисти — ни слова! Сказки все это! А тебе, как пионеру, должно быть стыдно! Не существует никаких призраков и привидений, колдунов, ведьм, упырей и прочей бодяги! Если помер человек, то от него ничего не остается в итоге, кроме горстки костей! Ни-че-го!

— Да знаю я! Знаю! — поморщился Кучерявый. — Только все равно не по себе, как-то…

— Лёньчик, а ты как? — спросил Альберт.

— Да, как-то, тоже…

— Вот, что, поцики, — Алик остановился, — выкиньте из головы всякую хрень! Мне дед, а он у меня всю войну прошел, так говорил: нужно бояться не мертвых, а живых. Вот от кого можно горя по самое «нехочу» хапнуть. А уж он мертвых на войне насмотрелся! Иногда рядом с мертвецами и спать, и есть приходилось… И ничего, никого ни призраки, ни привидения не заели. Понятно?

— Понятно, — со вздохом ответил Андрюха. — Че, где тормознем? Время-то идет.

— Думаю, что на тот конец кладбища топать нужно. К остаткам старой церкви. И от дороги далеко, да и могилки там должны быть самые старые…

— А это причем? — не понял Пухлик.

— Ну, там… перегнить чтобы все успело… — немного помедлив, ответил Алик. — Не, пацаны, не подумайте, что я брезгливый… Просто, чем старей могилка, тем, наверное, чище. Все-таки, не хочется всякие жилы, ну, или, чё там у них…

— Сухожилия, связки, — подсказал Пухлик, сестра которого работала санитаркой в поликлинике. — А требуха даже у самых свежих мертвяков уже сгнила давно.

— Лёньчик! — Кучерявый побледнел и вновь передернул плечами. — Не надо об этой пакости…

— Ого, вот это номер! — заржал на все кладбище Алик. — Ты, Кучерявый, кроме привидений, может, еще и крови боишься?

— Отвали, придурок! — огрызнулся Андрей, побледневший еще больше. — Не боюсь я крови! — сглотнув тягучую кислую слюну, заполнившую рот, просипел он. — Не люблю я мертвяков…

— Зато как рассказы бабкины…

— Да, пошел ты, урод! — воскликнул Кучерявый. — Зря я с тобой…

— Алик, ты, в натуре, задрал! — поддержал Андрюху Лёньчик. — Чё ты ко всем цепляешься? Копай один, если так хочется! Дюха, пошли!

— Пацаны, да ладно вам! — резко сменил тон Алик. — Просто меня самого немного потряхивает, вот и…

— А мы-то в чём виноваты? — напирал Пухлик. — А еще друг!

— Лёнь, Дюха, я не прав, — повинился перед друзьями крепыш. — Больше не буду! Забудем, а?

— Хорошо, уговорил! — оттаял Кучерявый. — Веди давай, Сусанин!

Через полчаса блужданий по кладбищу в просвете между деревьев показались развалины небольшой деревенской церквушки — пара уцелевших каменных стен и остатки фундамента. Церквушка, в отличие от заросшего лесом погоста, стояла на открытом пространстве — на самом краю лужайки, примерно сто метров в диаметре. Отчего-то ни деревья, ни кустарники не пустили здесь корни, даже трава не росла. Выбравшись из леса, Алик первым делом осмотрелся, выбирая, к чему приложить усилия. Пока он бродил по окрестностям, Лёньчик с Андрюхой комфортно устроились на нагретых солнцем камнях — натруженные долгой дорогой ноги давали о себе знать тянущей болью.

— Блин, — лениво произнес Пухлик, ковыряя прутиком старую кладку, — я завтра не встану — ноги совсем чужие, все равно, что чугунные.

— Терпи, казак! — усмехнулся Кучерявый. — Глядишь, к осени накачаешься — физрук счастлив будет!

— Пацаны! Идите сюда! — крикнул Алик с дальнего края поляны. — Кажись, нашел!

Мальчишки, ворча, поднялись на ноги и пошли на зов приятеля. Они обнаружили друга в самом центре полянки, увлеченно расковыривающего лопатой гнилой деревянный пенек, на пару-тройку сантиметров выпирающий из-под земли. Рядом с пеньком валялся на земле рассыпавшийся в труху деревянный крест. Андрюха заинтересованно обошел «место раскопок» по кругу и поинтересовался:

— А почему именно здесь? С таким же успехом можно было и в лесу покопать.

— А ты когда-нибудь в лесу рыл? — не отрываясь от пенька, спросил Алик.

— На турслете вместе яму под тубзик рыли, на зарнице окопы… Забыл, что ли?

— Да я-то все помню, — ответил паренек, раскрошив деревянный столбик лопатой. — А вот ты забыл, как это — в лесу копать… Пока корни измочалишь — все руки до крови собьешь!

— А, вот ты о чем! — хлопнул себя по лбу Кучерявый. — А тут чем лучше?

— Да ты глаза-то протри! — посоветовал крепыш. — Не растет тут ничего: ни трава, ни деревья. Значит, и корней не будет.

— Кстати, интересно, — подключился к разговору Леньчик, — а почему здесь ничего не растет? Вон, пять шагов пройди — там трава по пояс, а здесь — как специально пропололи.

— Ал, в натуре — странно все это, — согласился с доводами Пухлика Андрей.

— Не парьтесь, поцики! — отмахнулся Алик, с размаху втыкая лопату в землю. Дожав инструмент ногой, крепыш вывернул ком земли: — Чистоган, — довольно заметил он, разбив комок подошвой, — ни одного корешочка! А не растет: так я ж говорил — пожар тут был. Выгорело все.

— Так на гари еще лучше растет, — возразил Лёньчик. — А тут — как вообще никогда ничего не росло. Да и пожар-то в самой деревне был, в Колываново. А сколько до нее?

— Ну, пару километров. — Прикинул расстояние «на глаз» Алик.

— О! И еще: если бы по кладбищу пал прошел — то и кресты бы выгорели, — привел Пухлик очередной довод. — Так?

— Ну, так, — нехотя согласился Алик.

— А кресты-то целёхоньки! — довольно закончил он.

— Хорош болтать, чуваки! — Алик решил перевести тему. — Лучше помогите!

— Постойте, ребя! — Кучерявому неожиданно пришла в голову хорошая идея: — Зачем всю могилку копать? Нам же только черепушка нужна?

— Ну? — в один голос произнесли Алик с Пухликом.

— Ну, так и давайте небольшую ямку расковыряем, — предложил он. — Нам-то остальные кости и даром не нужны.

— Предлагаешь рыть только в районе головы? — уточнил Алик.

— Ну!

— Дельное предложение! — Алик хлопнул Андрюху по плечу. — Чё зазря уродоваться? Успеем еще…

— А где она, эта голова? — задал Лёньчик сам собой напрашивающийся вопрос. — Как место определить, кто-нибудь из вас знает?

— А чего тут думать, — заржал Алик, — варианта-то всего два: либо под крестом, либо наоборот!

— И какой из этих вариантов правильный? — озадачил друзей Пухлик. — Кто-нибудь видел, как покойников закапывают?

— Ну, я один раз был на похоронах, — произнес Кучерявый, — только в могилу как-то не заглядывал…

— Вот-вот, и я о том же, — подхватил Лёньчик. — Был, но не запомнил — не было нужды. Кстати, а как определить, где тут могилка была? Холмика даже не осталось.

— Это, как раз, и не проблема, — пояснил Алик. — Смотри: все могилки расположены в одном направлении…

— Запад-восток, — подсказал Кучерявый, посмотрев на клонящееся к закату солнце.

— Точно, — кивнул Алик. — Крест у нас — на востоке. Рост человека около двух метров. Отмеряем от пенька это расстояние, — он приставил к себе лопату, затем положил её на землю, — получаем границу могилки. Осталось решить — с какой стороны копать? Кто чё скажет по этому поводу?

— Я — за крест! — «проголосовал» Пухлик. — У меня, когда прабабку хоронили, на лоб тряпицу такую с крестом повязывали, да в сложенных на груди руках крест был…

— А ты как, Дрон? — спросил Алик.

— А мне — все едино! — махнул рукой мальчишка, побледнев в очередной раз. — Делайте, что хотите! Только побыстрее!

— Тогда — лопату в зубы, и поехали! — Алик вновь воткнул лопату в землю, подавая друзьям пример.

И работа закипела. На первых порах мальчишки орудовали лопатами одновременно. Однако, углубившись в землю на полметра, они начали мешать друг другу.

— Вот что, братва, давайте по очереди, — предложил Алик, спрыгивая в яму. — Я первым буду.

— Идет! — обрадовано воскликнул Кучерявый, распрямляя натруженную спину.

— Дрон, ты за мной, — предупредил Алик. — Лёньчик — следом. Все будет ништяк, чуваки! — произнес он, усиленно выкидывая землю из могилы.

Минут через пятнадцать работы Алик взмок, но, стиснув зубы, продолжал углубляться в землю и расширять раскоп — в узкой яме работать было неудобно.

— Держите, мужики! — крикнул он, выбрасывая на поверхность метровую деревяшку. — Крест уже откопали!

— Тебя сменить? — поинтересовался ради проформы Кучерявый, на самом деле не желающий забираться в яму, достигшую уровня груди Алика. Однако еще больше его пугал тот факт, что именно ему «посчастливиться» докопаться до гроба. — А то ты прям, как экскаватор…

— Да, я, пожалуй, отдохнул бы, — признался Алик. — Дай-ка руку…

Уцепившись за протянутые руки друзей, крепыш выбрался из могилы. Кучерявый потоптался на краю ямы, не решаясь спрыгнуть вниз.

— Дюха, давай уж! — Алик слегка подтолкнул приятеля. — Ты, прямо, как в холодную воду заходишь!

Кучерявый набрал в грудь побольше воздуха, как будто действительно собирался нырять, закрыл глаза и спрыгнул в могилу. В раскопе он медленно выдохнул, собираясь с силами, и так же медленно вдохнул. Запах свежевскопанной земли забил ноздри. Тут же вспомнились все бабкины байки о колывановской нечисти и, читанные в четвертом классе Афанасьевские «Рассказы о мертвецах». Воображение нарисовало яркую картинку стремительно осыпающейся и проседающей почвы, распахнутую крышку трухлявого гроба, запах разлагающегося покойника, облаченного в истлевший саван, и костлявые руки, норовящие схватить за голые лодыжки…

— Дюха, Дюха! Ты чего? — Кучерявый почувствовал, что чьи-то крепкие руки с силой трясут его за плечи. — Не молчи! Скажи что-нибудь!

— Ал? — Андрей с удивлением осознал, что в узкой яме он не один. — Ты как здесь очутился?

— Наконец-то! — облегченно выдохнул крепыш, отпуская плечи Кучерявого. На бледной коже отчетливо опечатались красные следы от пальцев Алика. — Сомлел, что ли, Андрюха?

— Не знаю? — с трудом ворочая языком, отозвался Кучерявый, потирая руками саднящие плечи. — Не помню ничего…

— Смотри-ка, да у него кровь носом идет! — заметил Пухлик красную струйку.

— Наверное, голову напекло, — прогнусавил Андрей, зажимая нос пальцами и запрокидывая голову. — Со мной бывает…

— Ладно, болезный, — произнес Алик, присаживаясь в яме на корточки, — выкарабкивайся наверх. Я подсажу.

Андрюха оперся коленкой на спину крепыша и, уцепившись за протянутую руку Лёньчика, с трудом выбрался на поверхность. Следом за ним ловко выскочил из могилы Алик:

— Лёньчик, бляха-муха, давай ты тогда в яму сигай!

Пухлик безропотно сполз в раскоп, взялся за лопату и неспешно принялся углубляться в землю.

— Да уж, работничек, — незлобиво буркнул Алик. — Ты как, Кучерявый? Жив?

— Кажися, живой, — кивнул Андрей, отирая тыльной стороной ладони кровь с губы. — Перестало течь, вроде…

— Хорошо, — повеселел Алик, — ты только это… больше в обморок не падай.

— Постараюсь, — улыбнувшись сквозь силу, ответил мальчишка.

Пока Лёньчик неторопливо выбрасывал землю из ямы на поверхность, Алик, словно запертый в клетке лев, метался вокруг раскопа, покрикивая на нерасторопного приятеля. Минут через пятнадцать-двадцать он окончательно извелся:

— Вылазь, уж, блин горелый! С тобой каши много не сваришь!

— Отдохнул, что ли? — спросил Пухлик.

— Отдохнул! — произнес крепыш, едва не за шкирку вытаскивая друга из могилы.

— Эх, — произнес он, сбивая с лопаты налипшие комья земли, — говорила мне мама: хочешь сделать все быстро — делай сам!

— Хочешь сделать хорошо — сделай все сам, — поправил приятеля Пухлик.

— Угу, — согласно кивнул Алик, ловко орудуя инструментом, — и хорошо — тоже сам!

— Вот разошелся! — Пухлик толкнул локтем в бок Андрея.

— Пусть себе! Нам же легче…

— Есть! — радостно завопил Алик, воткнув штык лопаты в разбухшее гнилое дерево.

Пацаны, не сговариваясь, кинулись к раскопу.

— По ходу, крышка от гроба, — зачистив черные доски, произнес крепыш.

— А чего он пустой? — внимательно осмотрев «находку», спросил Кучерявый.

— Почему пустой? — не понял Алик. Присев на корточки, он, высунув от усердия язык, пытался просунуть лопату в щель между развалившимися гробовыми плахами.

— Ну, как, почему? — удивился Андрей. — Крышка гроба, она же вот такая. — Он сложил ладони «домиком», показывая, какой, по его мнению, должна быть крышка домовины.

— Хех, чудак человек! — усмехнулся Альберт, умудрившись-таки всунуть лопату в щель. — Так она же внутрь провалилась! Там он, голубчик, там! — Алик поднатужился, навалившись на рукоять лопаты — гнилая плаха с влажным треском переломилась. — Эх! — Размахнувшись, паренек выкинул деревяшку из ямы.

Мальчишки инстинктивно отпрянули от могилы и втянули головы в шеи. Однако, через секунду, они вновь нависли над раскопом.

— Че там? Че там? — наперебой гомонили пацаны, толкаясь на краю раскопа. Комья свежевыброшенной земли падали с бруствера в глубокую яму.

— Тихо вы там! — прикрикнул на них крепыш. — Засыплете все! И так нифига не видно!

— Ну? — изнывал от любопытства Лёньчик. — Есть черепушка?

— Бля-я-ха ме-едная! — нараспев выругался Алик, наконец разглядев содержимое домовины. — Лёньчик, ёперный балет, послушался я тебя!

— Чё такое? Чё не так? — засуетился Пухлик, стараясь разглядеть, чем же так недоволен приятель.

— Ноги под крестом, батенька! Ноги! Знаток, понимаешь! Тьфу! — Алик смачно сплюнул себе под ноги.

— А я откуда знал? — развел руками Пухлик. — Сам-то не лучше! — обиженно произнес он.

— Алик, вместе решали, с какой стороны копать, — примиряюще произнес Андрюха. — Так чего теперь беситься?

— Ладно, — обреченно махнул рукой Альберт, — я-то думал, что отмучились… Ан, нет, придется теперь полностью откапывать.

— Откопаем, не волнуйся! — Лёньчик с показушным энтузиазмом подхватил с земли брошенную лопату.

— Да, откопаешь с вами, — проворчал мальчишка.

— Я помогу! Мне уже лучше! — подключился к приятелям Андрей.

— Хорошо, — согласился крепыш, — если все навалимся — за час остальное откопаем!

— А ты точно рассмотрел? — не унимался Леньчик. — Может…

— Точно! — Алик подцепил лопатой почерневшую кость, придавил её ногой к «штыку» и легко вывернул из коленного сустава. — Вот, черт! — выругался он, когда за отделенной от останков конечностью потащилась и вторая нога мертвеца.

— Чё там? — вновь полюбопытствовал Пухлик, наблюдая за копошившимся в могиле Аликом.

— Да, походу, у жмура копыта какой-то бечевкой связаны, — ответил Алик, перерубая лезвием лопаты веревку. — Ловите мосол! — крикнул он, выбрасывая из могилы кость с болтающимися на ней ошметками сопревшей одежды.

Пролетающая мимо Андрея часть тела умруна мазнула мальчишку по плечу, оставив на коже темный влажный след.

— Сбрендил совсем? — севшим голосом просипел Кучерявый. Через секунду он сложился пополам, опоражнивая содержимое желудка на землю.

— Блин, Дрон, я не хотел, — извиняющимся тоном произнес Алик, выбираясь из ямы. — Я ж не знал, что у тебя желудок такой слабый…

— Ты, как обычно, ничего не знаешь! — смахнув выступившие слезы, обвиняющее произнес Кучерявый.

— Ты это… если тебе так… ну, в сторонке посиди, что ли, — предложил Алик. — Мы с Лёньчиком вдвоем управимся. Давай, Пухлик, времени совсем не осталось! — поторопил он приятеля.

— Я вам чуть помогу, — стараясь не смотреть в сторону разрытой могилы, произнес Андрюха. — Только когда гроб покажется, уйду…

— Смотри, как лучше, — пожал плечами крепыш. — Мы, если чё, и без тебя справимся.

К восьми часам вечера мальчишкам удалось вскрыть могилу полностью. Кучерявый предусмотрительно отбежал подальше и отвернулся, стараясь даже не думать о том, чем сейчас занимаются его друзья.

— Ну что, поднимем? — когда крышка гроба была полностью очищена от земли, спросил Лёньчика Алик.

— Давай, уж, — обреченно махнул рукой Пухлик, примеряясь, как бы поудобнее схватиться за поеденные грибком доски.

— На раз-два, — сказал Алик.

— Понял, — кивнул Пухлик, цепляясь пальцами за край провалившейся крышки. Осклизлая древесина неприятно холодила ладони.

— Раз, два! — скомандовал Алик, потянув крошащиеся под пальцами доски.

Леньчик, прикусив губу, дернул. Крышка легко подалась: видимо, гвозди, которыми она, некогда, была забита, давным-давно вывалились из сгнивших плах. Поднять в целости и сохранности хрупкую конструкцию наверх не удалось: крышка попросту рассыпалась на фрагменты отдельных досок, которые Алик легко выбросил из ямы.

— Так вот ты какой, северный олень, — сказал крепыш, когда мертвец предстал перед мальчишками во всей красе: скорченный костяк в грязно-серых лохмотьях с отсутствующей в колене частью ноги.

— Слушай, Ал, — скорчив брезгливую гримасу, неожиданно осипшим голосом произнес Лёньчик, — а тебе не кажется, что как-то странно он лежит?

— Еще бы! — Алик пошевелил лопатой останки. — Лицом вниз чувака зарыли! Зачем, только?

— Хоть убей, не пойму? — Не смог придумать «путного» объяснения Пухлик. — Алик, смотри, у него руки за спиной связаны!

Крепыш склонился над гробом:

— Угу, бечевочка точно такая же, как и на ногах была.

— Может, преступника, какого, закопали? — предположил Лёньчик. — Мне сеструха рассказывала, как у нас «химиков» хоронят…

— Да не-е, какая в те годы «химия»? — перебил друга крепыш. — Ты посмотри, — Алик прикоснулся пальцами к деревянному колышку, торчащему из грудной клетки покойника, — ему еще и фанеру дрекольем пробили! — Он покачал деревяшку: — Крепко сидит — в гроб воткнулся… Дела! — мальчишка задумчиво почесал короткостриженный затылок.

— Ал, а может… Может Андрюхина бабка-то и не врет? Я читал, что упырям кол осиновый в сердце загоняли… Чтобы, значит, не ходили они по свету после смерти.

— Бред! — резко отмел версию Лёньчика крепыш. — Суеверия! Сказки! Ты чё, темный крестьянин из средних веков? Башка-то, она не только шапку носить! Э-э-э-х! — Алик решительно схватил черепушку, покрытую пучками волос и какими-то мерзкими лоскутами, и резким движением повернул её лицевой частью к себе.

Что-то негромко хрупнуло, и череп отделился от шеи мертвеца. Лёньчику поплохело: по телу пробежали мурашки, а в горле застрял какой-то комок, который Пухлик никак не мог сглотнуть.

— Ну, и какой же это упырь? — Алик без тени брезгливости крутил в руках оторванную голову. — У упыря клыки должны быть. Так? — Крепыш пошевелил пальцами зубы в верхней челюсти черепа.

— Так, — пролепетал Лёньчик, согласно кивая.

— Ну, и где они, по-твоему? — Алик потряс добычей перед лицом приятеля. — Нету! Обычное гнильё! Просто такие же суеверные бакланы, как вы с Кучерявым, забили неповинного человека, посчитав за упыря! Вспомни хотя бы, как инквизиция народ почем зря на кострах жгла. Здесь та же песня — обыкновенное невежество, необразованность! Темнота!

— Ал, тебе бы в таком духе политинформации проводить, — успокоился Лёньчик, согласившись с логическими доводами оппонента.

— А чё, надо попробовать, — задумчиво произнес крепыш. — Не все же Таньке перед классом выпендриваться!

— Ну, она же председатель совета дружины…

— И фигли? — не смутился Алик. — У нас в стране все равны: и председатели, и простые пионеры! Дюха! — позвал Алик Кучерявого, бездумно слоняющегося по кладбищу. — Кинь мешок!

Подхватив свалившийся в яму пыльный куль из-под картошки (заглядывать в могилу Кучерявый не решился, опасаясь очередного приступа рвоты), Алик небрежно закинул в него череп, предварительно счистив лезвием лопаты остатки волос и кожи.

— Готово! — довольно произнес он, завязывая горловину мешка узлом. — В хлорке черепушку отварим, станет беленькой — любо-дорого посмотреть! Севка обзавидуется! Правда, Пухлик?

— Ага! — Лёньчик, сумевший преодолеть страх, повеселел. Пытаясь доказать самому себе, что он непомерно крут, Пухлик присел на корточки и осторожно потыкал пальцем в узел веревки, связывающей запястья мертвеца. На одном из скрюченных пальцев мумии мальчишка заметил невзрачное колечко, покрытое зеленоватым слоем патины.

— Ал, смотри, кольцо, — показал находку приятелю Пухлик.

— Прикольно! — Алик наклонился и попытался снять украшение. Но пальцы покойника, сжатые в кулаки, закостенели и не желали расставаться кольцом.

— Может, не надо? — Леньчик уже проклинал себя за то, что обратил внимание товарища на металлическую безделушку.

— Да ладно, — отмахнулся паренек, — ему уже все одно — без надобности! — Фаланга пальца мертвяка отвалилась от кисти — колечко оказалось в руке Алика. Крепыш покрутил в руках украшение — ничего особенного, и, потеряв интерес к находке, протянул колечко Пухлику: — Держи сувенир.

Лёньчик автоматически взял кольцо и засунул его в карман штанов.

— Ну что, выползаем? — поинтересовался Алик. — Забрасываем могилку землей — и до дому!

— Давай! — Леньчику уже не терпелось покинуть это мрачное место.

— Погоди-ка! — взгляд Алика зацепился за какую-то угловатую вещь, слегка выпирающую из-под истлевшего савана. — Это что за хрень? — Подсунув лопату под костяк, мальчишка приподнял покойника и вытащил из-под него пухлую книгу в кожаном переплете, с покрытым зеленью медным замком-застежкой и уголками, проклепанными металлом.

— Ну, нифигасе кирпич! — выдохнул мальчишка, покачивая в руках древний фолиант. — Таким и пришибить можно!

Лёньчик пристроился рядом, ощупывая руками потертую кожаную обложку:

— Красивая. Только зачем её вместе с этим в могилу закопали?

— А шут её знает? — почесал кончик носа крепыш. — Мож дорога она ему была, как память, — сострил Алик.

Но Лёньчик шутки не понял.

— С ней чё делать будем? — поинтересовался он.

— А, не знаю. Мож, в музей сдадим?

— Так вопросы ж пойдут: чего, да откуда? Как бы, не вляпаться…

— Угу, тут ты прав, — согласился Алик. — Ладно, позже разберемся. Ща поторапливаться надо — стемнеет скоро!

Помогая друг другу, они вылезли из могилы и кликнули Кучерявого:

— Андрон! Ты где?

— Тут я, у церкви! — откликнулся мальчишка. — Что, все уже?

— Да, закапываем, и валим отсюда, пока при памяти, — предложил Алик. — Чем быстрей — тем лучше!

— Я — только «за»! — обрадовался Андрей, разыскивая брошенную лопату.

— Сейчас, я только гроб закрою, — Алик схватил доску и вновь спрыгнул в яму. — Лёньчик, подавай остальные… Да, и мосол не забудь!

От этих слов к горлу Кучерявого вновь подкатила тошнота. Пока приятели возились у гроба, Андрюха в очередной раз оросил церковный фундамент яркой желчью.

— Ну, вот, вроде, как так и было! — Оглядев наведенный «марафет», удовлетворенно произнес Алик. — Закапываем — и ходу!

— И быстрее давайте, поцики! — Кучерявому не терпелось сорваться.

— Взял бы, да помог, — не удержался от подначки крепыш, спихнув в яму очередную порцию земли. — А то мы тут с Пухликом горбатимся, а лавры вместе пожинать будем…

— Чу! — неожиданно дернул за рукав приятеля Леньчик. — Слышишь? Шумит что-то!

Алик перестал кидать землю в могилу и прислушался: в лесу что-то действительно тарахтело.

— Мотоцикл — определил он. — Со стороны дороги. Несет же кого-то, на ночь глядя!

Не сговариваясь, они дружно присели.

— Валить надо! — прошипел Лёньчик. — А то спалимся ненароком!

— А могилу зарыть?

— Хрен с ней! Сам говорил — ему пофиг… А вот нам поплохеет, если узнает кто! На край — завтра вернемся и закопаем!

— Идет! — согласился Алик. — Валим! Дюха, ноги! Бегите! Я догоню, только книгу в мешок засуну, — предупредил он друзей.

Мальчишки, пригибаясь к земле, понеслись в сторону зарослей. Упаковав находку, Алик, сжимая в одной руке лопату, а в другой мешок, помчался следом. Они встретились в овраге, возле брошенных велосипедов.

— Ну что, — тяжело дыша, осведомился Алик, — проехали уже?

— Да, — ответил Кучерявый. — Двое мужиков. На «Минске» с коляской.

— Из знакомых кто? — уточнил мальчишка.

— Не-а, ни разу их не видел, — качнул головой Андрюха. — Хотя… вон того, в коляске, может мельком встречал…

— Куда же они катят? За грибами-ягодами — рановато еще, за папоротником — поздно, да и стемнеет скоро, — прикидывал возможные варианты Алик.

— А за Колываново куда дорога ведет? — спросил Лёньчик.

— Дальше — тайга, — ответил Алик. — Да и нет там особой дороги… Т-с-с! — Он прислушался, пытаясь определить направление, в котором двигалась мотоциклетка. — Кажись, приплыли, ребя! — охрипшим голосом прошептал он. — По-моему, к церкви свернули…

— Ёпсель-мопсель, чего делать-то теперь будем? — переполошился Андрюха.

— Главное — не ссать! Котелок, — он тряхнул мешком, — захерим пока. Книгу тоже светить не будем. И хера нас кто, в чем обвинить сможет! Не было нас тут! Не-бы-ло…

— А если, все-таки…

— Запомни, Кучерявый, при любом раскладе стоим на своем: я — не я, и лошадь не моя! Не видел нас никто! Не пойман — не вор! Всем ясно? — Алик выразительно взглянул на приятелей.

— Да, понятно все! — отмахнулся Лёньчик.

— Тогда, по коням! — распорядился Алик, выкатывая велосипед на дорогу.

* * *

Тарахтящий «Минск» неспешно подкатил к развалинам церквушки. Дернувшись напоследок и оглушительно выстрелив в воздух колечком сизого дымка, мотоцикл заглох.

— Здесь что-ли, Пельмень? — Носастый пассажир мотоциклетной коляски вопросительно взглянул в глаза мотоциклисту.

— Вроде бы… — Мотоциклист суетливо осмотрелся и утвердительно кивнул. Его огромные мясистые уши, из-за которых, собственно, он и получил свое нынешнее погоняло, потешно заколыхались в такт движущейся голове.

— Слышь, Хобот, — стараясь не смотреть в маленькие колючие глазки пассажира, произнес Пельмень, пришлепывая пухлыми губами, — на кой хер мы сюда прикандехали? Ты чё, столько ехал, чтобы на заброшенный колывановский погост глянуть?

Хобот молча залез в карман и вытащил пачку «Беломора». Не торопясь, размял папиросу пальцами, затем дунул внутрь «гильзы», выдувая крошки табака, после чего, зажав бумажный мундштук в зубах, фигурно замял его. Пока Хобот «колдовал» с папиросой, Пельмень выудил откуда-то мятую жестяную зажигалку. Чиркнув колесиком по кремню несколько раз, ушастик запалил пропитанный бензином фитиль и поднес трепыхающийся огонек к кончику папиросы Хобота. Носастый втянул воздух, раскуривая потрескивающую табачину, не удостоив «прогнувшегося» подельника даже взглядом.

— Хобот, ну так чё? Мне уже на перекличку через полчаса…

— Не вякай, сявка! — прогундосил Хобот, осматривая развалины. — Не будут для тебя сегодня кадры рисовать — я дубаку «катю» отслюнил… До утра не хватятся — «химия — это те не «крытка», — поучительно произнес он. — Харе базарить, хватай ковырялку и похиляли!

После того как авторитет «вывалился» из мотоциклетной коляски, Пельмень вытащил из нее лопату:

— Чего копать будем, Хобот? Тута только могилки одни…

— Картоху, Пельмень, картоху копать будем! — весело оскалился носастый, гоняя обсосанный папиросный окурок из одного уголка рта в другой. — Так, от церквухи по правую сторону, шестая крайняя могилка, — бубнил себе под нос Хобот, не преставая вертеть головой по сторонам.

Пельмень нерешительно топтался рядом, размышляя, за каким дьяволом притащился на заброшенный погост прожженный вор-рецидивист Хобот. С Носастым Пельмень познакомился лет пять назад, в лагере под Каменском, где авторитет Хобот был поставлен смотрящим. По неизвестной причине Хобот отчего-то вдруг проникся симпатией к мелкому жулику Славке Первухину, по глупости попавшему на кичу: в обиду не давал, благоволил во всем, так что сиделось Пельменю за спиной Хобота вполне комфортно. И именно с подачи смотрящего, года через два надоумившего Первухина накатать «нужную гумагу», перекинули Пельменя из лагеря на расконвойку — «химию», да не куда-нибудь, а в родную Нахаловку. И вот сегодня после обеда с «золотой справкой» на кармане в поселок заявился и Славкин благодетель собственной персоной. Перетер о чем-то с кумом и дубаками, и Пельменя отпустили со стройки, передав в полное распоряжение откинувшегося уголовника. Хобот мгновенно взял Славку в оборот, потребовав от него раздобыть на вечер колеса. Не смея перечить нежданно-негаданно объявившемуся благодетелю, Пельмень позаимствовал мотоциклетку с коляской у деда Евсея, приходившегося Славке дальним родственником. Дед, как знал Первухин, лежал дома с приступом радикулита, и в ближайшее время не должен был заметить отсутствие транспортного средства. А открыть навесной амбарный замок и потихоньку выкатить «Минск» из сараюшки, заменяющей деду гараж, двоим сидельцам со стажем — да как два пальца об асфальт! Разжившись колесами, Хобот приказал Славке показать дорогу к старому колывановскому погосту…

— Гребанный Екибастуз! — Отвлекла Пельменя от размышлений гнусавая ругань авторитета, стоявшего на краю раскопанной старой могилы. — Какого…

— Так это та самая картошка? — догадался Славка, предусмотрительно отодвигаясь подальше от Хобота: вон как раскалился — хоть прикуривай! Таким злым смотрящего Славка не видел даже на зоне, хотя всякое бывало: и разборки и наезды, и мочилово особо неугодных…

— Какая падла… — хрипло выдохнул Хобот. — На ремни порежу, суку! — Его маленькие глазки покраснели: сосудики налились кровью и полопались. Пельменю показалось, что смотрящего вот-вот удар хватит. Но уголовник быстро справился с приступом гнева: глубоко вдохнул-выдохнул и закурил очередную папиросу. Его перекошенная физиономия вновь приобрела естественный цвет, а черты лица разгладились. — Обскакал меня кто-то на повороте, Пельмень, — невозмутимо попыхивая папироской, произнес Хобот, словно и не он это сейчас бушевал и плевался ругательствами. Славка даже подивился такому самообладанию. — Объегорил… Знать бы кто?

— А чего там такого было, в могилке в этой? — простодушно хлопая белесыми ресницами, поинтересовался Славка. — Клад, что ли? — он сдавленно хихикнул.

— Клад, — выпустив дым через ноздри, подтвердил сумасшедшую догадку Первухина авторитет.

— Клад? — не поверил Пельмень. — Побожись?

— Век воли не видать! — сплюнув в яму желтоватую от никотина слюну, произнес Хобот.

— Кулацкая закладуха? Цацки-рыжьё-сверкальцы? — сбивчиво затараторил Пельмень.

— Сила и Власть! — потеряв на миг самообладание, скрипнул зубами рецидивист.

— Это как? — не допер Пельмень.

— Неограниченные возможности…

— С рыжьём тоже возможностей не меряно, — по-своему понял слова Хобота Пельмень. — Слушай, а может, могилка не та?

— Та, — отрубил авторитет.

Пельмень присел на корточки и пропустил сквозь пальцы горсть земли:

— А ведь свежая яма: сегодня рыли — зуб даю!

— С чего взял? — неожиданно проявил заинтересованность Хобот.

— Сам глянь, — ковыряя ногой бруствер, предложил Славка, — ночью ливень был — холмик бы размыло…

— А я про дождь не в курсах — кемарил в поезде без задних копыт, — признался смотрящий.

— Да тут и без всякого дождя видно, что земелька свежая, — продолжал делать выводы Пельмень, — днем жара — а комья влажные, даже не подсохли. Вот ей-ей — это мы их спугнули, Хобот!

— А ведь ты прав, Шерлок Холмс доморощенный, — согласился с корешем рецидивист. — Мы фраеров спугнули. Иначе они бы могилку до конца землицей засыпали. Как так и было… Я только одного не пойму: как узнали? Снулый божился, что только мне тайну открыл…

— Снулый? — не поверил своим ушам Пельмень. — Иван Митрофаныч?

— А ты что, его знал? Он же кони двинул за год до твоей ходки!

— Мы ж с одной деревни, Хобот, — просветил подельника Славка. — Еще бы я его не знал! Да его вся деревня… Так это Снулый тебе мозги промыл? — не мог успокоиться Первухин. — Он же по жизни с приветом, за то и на кичу неоднократно попадал. Я ж еще сопляком был, а у этого старикашки крыша уже основательно протекала. Его и в дурку неоднократно закрывали, да только он как-то выкручивался… Я не верю, что ты, такой авторитетный вор, повелся на байки сбрендившего старика! Как, Хобот?

К удивлению Пельменя Носастый не отреагировал должным образом на предъявленные возражения. Невозмутимо закурив очередную папиросину, он произнес:

— Старик не сбрендил: он сумел доказать, что все дерьмо вокруг совсем не то, чем кажется…

Глава 2

Пельмень недоумевая взглянул на авторитета:

— Хобот, я не понял: о чем это ты?

— Забудь! — отмахнулся Носастый, зажав бумажный мундштук кривыми, желтыми от никотина зубами. Сжевав половину папиросной гильзы, Хобот бросил окурок на землю. Сплюнув тягучую слюну на свежий земляной холмик, рецидивист спрыгнул в могилу. Влажно захрустели под подошвами ботинок подгнившие гробовые плахи. Хобот громко выругался и перевернул одну из уцелевших досок.

— Эта та могилка, Пельмень! — внимательно изучив внутреннюю поверхность крышки, сообщил он подельнику.

— С чего ты взял? — не понимая, о чем идет речь, спросил Первушин, наблюдая за действиями Носастого.

— Снулый сказал, что гроб предварительно просмолили, а мертвяка засыпали солью…

— Нифига себе, яка вобла получилась! — присвистнул Славка. — И чё?

— Ничё! — в тон ему отрезал Хобот. — Смотри: на доске виднеются остатки смолы, а вот этот белый налет — не иначе остатки соли, которая ушла в землю, после того, как гроб все-таки рассохся.

— Нахрена столько непоняток с обычным жмуром? — пожал плечами Пельмень. — Столько соли перевели…

— Знал бы ты, Пельмень, сколько соль по тем временам стоила… Не обычный это был жмур — особенный! Знать бы только, кто меня кинул — порвал бы на немецкий крест! — Носастый сжал до хруста кулаки.

— Хобот, а чё дальше делать будем, раз нас уже все равно кинули? — выразительно шмыгнув мясистым носом, спросил Пельмень. — Может обратно похиляем?

— Не суетись, Пельмеха — для начала поковыряемся немного в могилке, — огорошил уже «навострившего домой лыжи» подельника Хобот.

— А на кой? Ты ж сказал — уперли уже всё! — нерешительно «запротестовал» Славка, которому страсть как не хотелось копаться в старой могиле заброшенного черте-знает-когда кладбища.

— А вот мы и проверим! — отрезал авторитет. — Давай, чё встал словно фраер? Отрабатывай филки, которые я охране забашлял!

Славка тяжело вздохнул и спрыгну в яму к подельнику.

— Выбрасывай требуху из могилы! — распорядился авторитет, переваливая крышку гроба через земляной бруствер. — И пошевеливайся — стемнеет скоро!

Пельмень театрально вздохнул в очередной раз, и принялся выкидывать из могилы на поверхность куски осклизлых досок. Подгнившее дерево, источающее неприятный запах, крошилось под пальцами. Славка брезгливо морщился, передергивая плечами, но ослушаться «авторитетного» Хобота не смел. Однако, он старался по возможности не трогать останки, выбрасывая наружу лишь куски заплесневевшей древесины.

— Не понял? — протянул Хобот, очистив скелет от мусора. — А где черепушка?

— Точно! — подхватил Пельмень. — Нету!

— Значит, её забрал тот, кто нас опередил… Либо я чего-то не знаю, либо Снулый что-то не договаривал…

— А что искали-то хоть? — вновь «закинул удочку» Славка. — Хоть узнать, раз уж все равно ничего не нашли. Может, я пошукаю чего в деревне, у меня ж в Нахаловке родни не счесть!

— Книга должна была в могиле лежать, — неохотно произнес Хобот, признавая правоту Пельменя — вдруг и правда чего узнает, — старинная… Большая. С замочком…

— А что в ней написано, в книге этой, раз её даже на замок заперли?

— А вот это уже не твое собачье дело! — вдруг окрысился носастый. — Если вдруг чего узнаешь — сразу мне маякуй! Сам не лезь — себе дороже будет! А за мной не заржавеет!

— Опаньки! Хобот, зацени, чего нашел! — довольно воскликнул Пельмень — в его растопыренных пальцах, перемазанных сырой землей, покачивался нанизанный на тонкую цепочку покрытый зелеными окислами ключ. — Знатный мальчик (ключ) от комода.

— Ну-ка, — авторитет требовательно протянул руку, — дай сюда!

— Держи, — Славка вложил в раскрытую ладонь Хобота находку.

— Эх, молодец, Пельмеха! — неожиданно обрадовался Носастый. — Не всё еще, оказывается, потеряно!

— Чего, не всё? — «затупил» Славка, не разделяя радости «старшего товарища» от находки старинной отмычки. — Фуфел обычный! Таких «мальчиков» любой кустарь из обычного болта…

— Много ты понимаешь, — хмыкнув, перебил подельника Хобот, — этот фуфел помажорней хорошей жмени рыжья!

— Прям-таки золотой ключик черепахи Тортилы? — не удержался от едкого замечания Славка.

— Ты на что это намекаешь, сявка мелкокалиберная? — окрысился Хобот, недобро сверкнув глазами.

— Еп… — запоздало прикусил язык Пельмень, совсем забыв еще об одном, «неофициальном» погоняле авторитета — Буратино. — Не, пахан, ты не подумай чего…

— Смотри у меня, — проворчал Носастый, остывая, — а то я твои вареники лопоухие отрежу и сожрать заставлю.

— Пахан, да я…

— Все, завали хайло! В следующий раз тщательнее базар фильтруй! А то нарвешься ненароком… Усёк?

— Усек, — облегченно выдохнул Славка — Хобот вполне мог «претворить в жизнь» свои угрозы.

— Ключик — это «зер гут»! — торжествующе произнес Носастый, возвращаясь к теме разговора. — Обломались наши крысюки недоделанные: без отмычки они книгу не откроют, а значит — не прочтут!

— Че-то я не пойму, пахан: а что им мешает ломануть замочек? Судя по отмычке — плевое дело. Обычной отверткой такой сковырнуть можно.

— Снулый сказал, без ключа книгу не открыть, хоть отбойным молотком замок сбивай, хоть автогеном жги — нифига не выйдет.

— Пахан, а такое в натуре бывает? — выпучил зенки Первухин. — Это невозможно!

— Бывает так, Пельмеха, что невозможное становится возможным…

1963 г. ИТК N…

Стылый сквозняк гулял по мрачному бараку, заставляя спящих зеков ежиться под тонкими колючими одеялами, а то и вовсе вынуждая продрогших «сидельцев» укрываться ими с головой. Заключенные ворочались с боку на бок, забывшись на время чутким тревожным сном. В самом углу барака, отделенном от остального пространства занавеской, на единственной в помещении одноярусной кровати лежал изможденный человек, укрытый цветным стеганым одеялом. Такое привилегированное положение: отдельный угол, теплое одеяло и прочие маленькие радости жизни давал этому уголовнику его высокий чин в блатной иерархии — в этой колонии он был первым после Бога, положенцем, смотрящим, чьи приказы заключенные выполняли с куда большим рвением, чем приказы Хозяина — начальника колонии. Несмотря на толстое одеяло и обилие теплых вещей, положенца била крупная дрожь. Даже при скудном освещении был заметен нездорово-землистый цвет его лица, запавшие слезящиеся глаза, обрамленные темными кругами, заострившиеся нос и скулы, обтянутые сухой пергаментной кожей. Смотрящий болен, причем серьезно — это понимал любой, даже очень далекий медицины человек. Больной надсадно закашлялся и долго не мог остановиться. Когда кашель наконец его отпустил, он хрипло, со свистом задышал, втягивая воздух мелкими судорожными глотками.

— Ты как, Хобот? — К больному подошел низенький коренастый зэк, с изуродованной горбом спиной. В одной руке горбун держал исходящую паром алюминиевую кружку.

— Херово… Квазимодо… — с трудом просипел смотрящий, утирая тыльной стороной ладони выступившую в уголке рта кровь. — Помираю… я…

— На больничку тебе надо, пахан, — низким грудным голосом произнес горбун. — С чахоткой не шутят! А в бараке в натуре загнешься…

— Сам знаю, — кивнул Носастый, немного отдышавшись. — Лепила [1] местный еще неделю назад направление в районный тубдиспансер справил. Да сучий буран мне все карты перемешал…

— Да, снегом знатно завалило, — согласился горбун. — Еще дней пять до наших дибунов ни одна тварь не доберется.

— Вот-вот, — Хобот потер пальцами слезящиеся глаза, — здесь и откинусь. Лепила сказал, что моё дело швах — не протяну долго…

— Ты это, пахан, не гоношись заранее, — прогудел Квазимодо, — может обойдется еще… На вот, чифирю горячего дерябни… Полегчает…

— Слышь, Квазимодыч, — Хобот порывисто схватил горбуна за руку и рывком подтянул к себе, — ты-то мне хоть в уши не лей! Сам видишь — плох я… Загнусь на днях…

— Пахан, да нормуль все будет! — излишне оптимистично заявил горбун, стараясь не смотреть в покрасневшие глаза положенца.

— Нормуль, говоришь? — кисло усмехнулся Хобот. — А харю-то воротишь… Эх, не ко времени все… — Он вновь закакшлялся.

— Попей, чифиря-то, попей! — Квазимодо помог Хоботу подняться и почти силой влил смотрящему в горло несколько глотков теплой жидкости.

— Вот что, Горбатый, — когда прошел приступ, прошептал Хобот, обессилено упав на подушки, — хочу тебя положенцем оставить… Когда откинусь… — он вновь усмехнулся. — Навсегда откинусь…

— Да ты с ума сошел, Хобот! — возбужденно воскликнул горбун. — Не в том весе я, чтобы положенцем…

— Я маляву братве отпишу, — сипло пообещал Хобот, — чтобы по закону всё… Люди есть у меня, кто подпишется… На сходе утвердят…

— А до сходняка мне как? — развел руками Квазимодо. — Твое-то положение без вопросов — по праву… А мне как тут все без тебя разрулить?

— А, ты про Печеного и его кодлу? — догадался Хобот.

— А то! Он спит и видит себя на твоем месте!

— Прав ты, Квазимодыч, — согласился смотрящий. — Меня-то ему не достать… А вот тебе, конечно, может веселую жизнь устроить… Падла он, ссученная! Правилку б ему устроить, да только доказать ничего… — Неожиданно Хобот осекся, бросив быстрый взгляд на занавеску.

Горбун тоже обернулся, успев заметить мелькнувшую на занавеске тень. Одернув ткань, он заметил стоявшего неподалеку полоумного старика — Снулого, пару месяцев назад пришедшего по этапу. Старикашка, как не безосновательно считал Казимодо, был, в общем-то, безобидным идиотом, попавшем на зону по какому-то недоразумению. Его место в дурке, где Снулый, по его же собственному заверению, бывал неоднократно.

— Ты чего тут шкуру трешь, Снулый? — зловеще прошипел горбун.

— Как он? — указав на занавеску, спросил старик. — Сильно плох?

— С какой целью интересуешься? — подозрительно спросил Квазимодо.

— Помочь хочу…

— Ты? Помочь? — опешил горбун. — Ты себе помоги, болезный! Кантуй отсюда…

— Кто там, Квазимодыч? — донесся слабый голос Хобота из-за занавески.

— Да деятель тут один, базарит, что помочь тебе хочет, лепила доморощенный!

— Давай его сюда, — неожиданно распорядился смотрящий.

— Топай, — подтолкнул в спину старика горбун, — раз пахан зовет.

От мощного тычка тщедушный старичок пулей влетел в отгороженный угол, где обитал тяжелобольной.

— Помочь… говоришь… можешь… — с придыханием произнес Хобот, впиваясь взглядом в маленькое морщинистое личико Снулого.

— Могу, — кивнул Снулый. — Если ничего сейчас не предпримешь — через два-три дня тебя из барака вперед ногами вынесут, — бесстрашно предрек он смотрящему, не убоявшись его гнева.

— Вот даже как? — спокойно воспринял слова старика Хобот. — Лепила наш мне поболе твоего отмерил… Как же так? Ведь еще недавно был здоров, как бык! Как могла меня чахотка так быстро сглодать?

— Не чахотка это! — порывисто мотнул головой старичок, взъерошив жиденькие седые волосенки. — Порча на тебе!

— Ну вот, — развел руками горбун, — я же говорил тебе, пахан, полоумный он… Гнать его взашей надо в петушиный угол…

— Погоди гнать, — остановил «верного оруженосца» смотрящий. — Пусть попробует… Знахарь… Хуже все равно не будет.

— Смотри, пахан, ты банкуешь, — пожал плечами Квазимодо. — А ты, — он повернулся к Снулому, — если просто мозги нам паришь… Не завидую я тебе.

— Значит, порча, говоришь? — переспросил Хобот.

— Сам увидишь, — пообещал Снулый. — Я докажу!

— Что нужно делать? — по-деловому осведомился смотрящий, немного приободрившись.

— Ничего, я только за вещами схожу, — сказал Снулый, покинув отгороженный угол Хобота.

— Пахан, ты серьезно? — осведомился Квазимодо. — Он же больной на всю голову этот Снулый!

— А мне уже все равно… Пусть его, хоть развлечемся. Подыхать, как говорится, так с музыкой.

— Ну, хозяин — барин, — пожал плечами горбун.

— У меня все готово! — произнес вернувшийся старик, держа в подрагивающих руках толстую свечу. — Ах да, табуретка еще нужна… — дернулся он.

— Стой здесь, — распорядился Квазимодо, — сам принесу.

— Что дальше? — спросил он, поставив возле кровати Хобота табурет с облупившейся краской.

— На табурет сядь, — неожиданно изменившимся голосом твердо произнес старик, обращаясь к смотрящему. В считанные мгновения изменился не только голос полоумного старика, но и его повадки: пропала излишняя суетливость, перестали дрожать руки, распрямилась сутулая спина, маленькие глазки перестали бегать из стороны в сторону.

Хобот с трудом поднялся с кровати и, поддерживаемый под руку горбуном уселся на табурет. Старик покрутился из стороны в сторону, шумно втягивая носом воздух.

— Лицом на восток! — отрывисто произнес он, показывая направление. — И замри!

Квазимодо мельком столкнувшись взглядом со стариком, отчего-то почувствовал себя не в своей тарелке и поспешно отвел глаза в сторону. Старик встал за спиной смотрящего, зажег свечу и едва слышно забормотал молитву:

— Отче наш, иже еси на небесах. Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь!

С последними словами молитвы жиденькие волосы старика, словно наэлектризовавшись, встали дыбом. Снулый отступил от табуретки примерно на метр, и неспешно принялся обходить смотрящего по кругу. Сделав несколько шагов, он провел свечой от уровня головы сидящего авторитет до пола. Примерно на уровне груди, свеча, до этого горевшая спокойно и равномерно, неожиданно громко зашкворчала, брызгая по сторонам расплавленным воском. Пламя сменило окрас на кровавый, жирно зачадило. Резко пахнуло тухлыми яйцами.

— Ты чего палишь, уродец балаганный? — недовольно чертыхнулся горбун.

— Цыц! — каким-то замогильным голосом бухнул старик, и Квазимодо неожиданно для себя прикусил язык.

Снулый продолжал нарезать круги вокруг сидящего Хобота, с каждым кругом увеличивая радиус обхода. Но свеча точно так же продолжала трещать, чадить и вонять падалью именно в районе груди сидящего авторитета.

Добравшись до занавески, старик, задув свечу, произнес:

— Достаточно, мне все ясно.

— Что со мной? — обессилено проскрипел Хобот.

— Плохо дело, — покачал головой старик, убирая свечу в сидор. — Я не думал, что заклятие настолько мощное… Ты умрешь завтра к утру… Максимум к обеду…

— И это все? — вскипел горбун, хватая старика за грудки. — Все, что ты можешь сделать?

— Охолонь, горбун, — не дрогнув ни единым мускулом, произнес старик. — Я еще ничего не сделал, только определил… Думать надо.

— Ну так думай! Думай скорее!

— А я чем, по-твоему, занимаюсь? — накинулся на Горбатого Снулый. — Не мешай!

— Все-все! Не буду! — пообещал Квазимодо, убирая руки за спину.

— Так-то оно получше будет, — улыбнулся старик, обнажив ровные и крепкие не по возрасту зубы. — Я вот чего думаю: такую мощную порчу просто так, на расстоянии, навязать трудно… Тут контакт личный нужон. Ты, милок, ни с какими посторонними людьми надысь не контачил? — спросил он Хобота.

— Нет, — качнул тот головой, — тут у нас не проходной двор — зона, как-никак.

— Вот и я о том, — согласился Снулый, — зона…

— Значит, поклад ведьмовской искать надо…

— Чего, какой подклад искать? — не понял Квазимодо.

— Поклад, — внятно произнес старик. — Ведьмы такой порчей промышляют. Мешочек ведьмовской или науз… Ну, веревочка такая с узелками… Искать надо, чем быстрей найдем — тем шансов у нас больше с порчей совладать.

— Да где искать-то? — засуетился горбун. — Сейчас пацанов подниму — они все кверху дном перевернут…

— Если поклад, то рядом должен быть, — сказал Снулый, — иначе бы он такой силы не набрал… Чтобы так человека извести совсем близко быть должен…

— Нары? — Горбун переглянулся со смотрящим.

— В первую очередь, — согласился старик. — Подушки, матрасы, белье… Все тщательно осмотреть, каждый шов распороть! Туточки поклад будет, зуб даю!

— Разберемся! — сквозь зубы процедил горбун, вынимая из сапога заточку.

— Все потроши, — кивнул Хобот, — не жалей! Вдруг прав старик.

— Сделаем, пахан! — сказал Квазимодо, вонзая заточку в подушку. Затрещала ткань, по закутку полетели перья. Следом за подушкой пошли в расход матрасы, которых у Хобота было несколько. Горбун методично вспарывал грубую полосатую ткань и внимательно осматривал содержимое матраса, ссыпая вату под ноги. Нечто похожее на описываемый стариком поклад Квазимодо обнаружил распотрошив последний.

— Это что за херь? — произнес Горбун, цепляя кончиком ножа огрызок веревки, фигурно завязанной сложным узлом. — Снулый, ты это искал? — спросил он, протягивая руку к находке.

— Не смей! — громко выкрикнул старик, бросаясь к кровати и отталкивая горбуна в сторону. — Не трогай руками, — повторил он уже тише, — а то хуже будет. Пусть и не на тебя завязан — но мало не покажется!

— Что там? — едва слышно поинтересовался Хобот, состояние которого продолжало ухудшаться.

— Оно самое — науз! — довольно сообщил старик, разглядывая находку горбуна. — Настоящий мастер своего дела вязал… — не без зависти добавил Снулый, — вернее — вязала. Я уж говорил — ведьмовские это штучки.

— Так делай чего-нибудь побыстрее! — накинулся на старика Квазимодо. — Пахану, вон, совсем плохо!

— Тут быстро нельзя, — мотнул головой Снулый, — чуть что не так… Тут надо с толком, с расстановкой, с пиететом даже — сурьёзная вещица! Дай-кась мне твой ножичек, — попросил он горбуна.

Квазимодо протянул старику заточку. Снулый взял её двумя пальцами и поднёс к самым глазам, внимательно осмотрел, затем не менее тщательным образом обнюхал, разве что не облизал. Квазимодо следил за ужимками старика с немым изумлением.

— Из чего сделано? — полюбопытствовал знахарь.

— Старая рессора от «козла», — ответил горбун.

— Сойдет, — кивнул старик. — Людей этим ножичком, случаем, не резал?

— А тебе какая разница?

— Большая! — отрезал старик. — Очень большая! Все на смарку пойдет, если железо это кровушки людской попило…

— Чистая заточка, — сообщил горбун, — нет за ней ничего.

— Годится, — сказал Снулый, поддевая науз острым кончиком ножа за один из узелков. Бросив поклад на стол рядом с кроватью, старик рьяно принялся изучать хитросплетение узелков и вплетенные в них предметы: камешки, косточки, птичьи перья.

— Изумительно! Вот это исполнение, вот это я понимаю! — поминутно цокая языком, восхищался Снулый. — Настоящая мастерица вязала! Так сходу и не разобрать…

— Ты давай… это… разбирайся как-нибудь, — засуетился Квазимодо — Хобот резко «сдавал позиции» на глазах подручного: глаза пахана закатились, и он едва не свалился с табурета на пол. Горбун подхватил Хобота подмышки и, дотащив до кровати, уложил авторитета поверх распотрошенных матрасов.

— Не-ме-шай! — отмахнулся от паникующего горбуна старик. — Так, — бормотал он вполголоса, водя кончиком ножа по узелкам поклада, — это у нас энергетическая подпитка… Это, по всей видимости, связь с заказчиком… Это… Это… Это… Да, скорее всего, то, что нужно! Так проверим еще разок: вот эта засохшая какашка должна быть кусочком легкого мертвяка, умершего от чахотки… Угу… Вот этот кончик заплетен в узел Лубена, который через кольцо Уфира и пожирает жизненные силы нашего страдальца. Да, давненько я не встречал такой филигранной работы! Думал, что на такое уже никто не способен. Ан, нет, не перевелись еще на Руси умельцы! Не перевелись… Так, значит, если я рассеку вот эту связку, пагубное действие должно прекратиться, — произнес знахарь, аккуратно перерезая заточкой один из узелков. — Сделано! — довольно произнес он, оборачиваясь к горбуну.

— Что ты сказал? — не расслышал Квазимодо, тормошивший в это время впавшего в забытьё Хобота.

— Я разобрался с наузом, — не без гордости повторил старик. — И если я не ошибся, а я не ошибся, ему сейчас полегчает.

Как подтверждение его словам землистое лицо Хобота начало стремительно розоветь, посветлели темные мешки под глазами, прерывистое хриплое дыхание смотрящего выровнялось.

— Ну, старик… Ну… — Горбун не мог найти подходящих слов. — Да я для тебя…

— Не надо благодарностей, — вновь отмахнулся Снулый, отворачиваясь от больного, — эта работа и без того принесла мне несказанное удовольствие и еще одну спасенную душу.

— Слушай, Снулый, — убедившись, что безмятежно спящий пахан пошел на поправку, пристал к старику Квазимодо, — может нужно было просто сжечь эту гадость?

— Не-е, — протянул старик, качнув головой — не все так просто: слишком сильное и искусное колдовство. Эта смертоносная магическая конфигурация уже впечатана в астрал и никуда не исчезнет, даже если уничтожить её физическое воплощение. Только выполнив своё предназначение, она развеется…

— Кто-то по любому должен зажмуриться? — догадался Квазимодо.

— В точку!

Горбун нервно обернулся, мельком взглянув на смотрящего.

— Ему уже ничего не грозит, — успокоил его Снулый. — Связь я разорвал.

— Тогда кто?

— Тот, кто все это придумал: есть связь, подпитка таких вещей ненавистью обязательное условие. Я замкну, закольцую потоки энергий: чем больше он будет исходить гноем, тем быстрее все произойдет…

— Пусть издохнет в муках, падла! — сквозь стиснутые зубы процедил Квазимодо.

— Да воздастся каждому по делам его…

— Во-во, в самую точку, старик, — оскалился горбун. — Тебе что-нибудь для этого нужно?

— Нужна пара кожаных перчаток, пара спиц…

— Да где же я спицы-то возьму?

— На худой конец подойдет пара больших гвоздей.

— Ну, это другой базар, гвозди найду, — обрадовался Квазимодо. — Жди…

На следующее утро Хобот проснулся абсолютно здоровым. Той же ночью в соседнем бараке скоропостижно скончался вор-рецидивист Печеный. Кто сделал для него тот злополучный науз, осталось загадкой.

1971 год пгт. Нахаловка

Выскочив из леса, мальчишки продолжали без устали накручивать педали, пока не добрались до окраины поселка. Страх быть разоблаченными, подстегивал не хуже отцовского ремня. Только углубившись в частный сектор, занимающий львиную долю Нахаловки, ребята остановились, чтобы перевести дух.

— Так, пацаны, — отдышавшись произнес Алик, — как думаете, никто нас не спалил?

— Не-а, — мотнул кудрями Андрюха, — я пока ехал, по сторонам зыркал. Нормуль — только Ероха-пастух на лугу возле протоки кантовался.

— Фиг с ним, с Ерохой, — отмахнулся Алик, — он с детства не в себе. Его и слушать-то никто не будет. Погоди, а Филимоныча с ним не было?

— Нет, один на выпасе был. Филимоныч, по ходу, куда-то свалил.

— Здорово! — обрадовался крепыш. — Значит, никто нас не видел, когда мы из леса выезжали?

— Никто, — подтвердил Андрюха.

— Леньчик, а ты кого-нибудь видел? — спросил Алик толстячка.

— Не… не… не видел… — выдохнул Леньчик, утирая лоснящееся от пота лицо. — Вы так вжарили, что я за вами едва поспевал, — попенял он приятелям. — Некогда было по сторонам смотреть.

— Ну, с тобой все ясно! — фыркнул Алик. — Так, пацаны, ща разбегаемся по домам, но не забываем держать язык за зубами!

— А что с барахлишком делать будем? — Андрей указал на привязанный к багажнику велосипеда Алика мешок.

— Книгу я у бабки на чердаке в опилки зарою, — сказал крепыш, — туда все равно никто не заглядывает. Черепушку тоже закопаю, только где-нибудь в саду. Есть у меня закуток один…

— Договорились, — согласился Патлатый.

— А с кольцом мне что делать? — спросил Леньчик, доставая находку из кармана.

— Да выброси просто, — посоветовал ему Андрюха. — Невелика потеря.

— Не, — надевая кольцо на палец, возразил мальчишка, — я его сначала пастой почищу — на нем вроде бы чего-то написано.

— Да без разницы, — отмахнулся Андрей. — Это, чуваки, а как с Севкой разбираться будем?

— Да пошел он в задницу! — сплюнул на дорогу Алик.

— Ржать будет… — вставил отдышавшийся Леньчик.

— Придумаем, как его заткнуть, — хрустнул сжатыми в кулак пальцами крепыш. — Ну, разбежались, что ли?

— Давайте, пацаны! — попрощался Андрей.

— Ага, увидимся, — ответил Леньчик, вновь взгромоздившись на велосипед. Сегодняшняя бешеная езда его основательно измотала. Докатившись до дома, паренек распахнул калитку и загнал велосипед во двор. Прислонив «верного коня» к завалинке, мальчишка вернулся к забору, чтобы закрыть калитку. Через дорогу, на обочине у соседского дома, он заметил неподвижно стоящего незнакомца — пожилого мужчину, одетого в легкий парусиновый костюм странного покроя. Словно почувствовав интерес мальчика к своей персоне, незнакомец обернулся. Встретившись взглядом с Леньчиком, мужчина печально улыбнулся и приветственно, с легким полупоклоном, приподнял соломенную шляпу, обнажив абсолютно лысую голову. Неестественная бледность незнакомца озадачила мальчишку не меньше, чем его давно вышедший из моды костюм: Леньчик вспомнил, что видел подобную одёжку в старых, еще довоенных фильмах. Мальчишка ответно кивнул старику, после чего тот водрузил на место шляпу и отвернулся.

— Ленька! — услышал мальчишка окрик матери, вышедшей из дома. — Где тебя целый день черти носят?

— Мам, так каникулы ж! — возмущенно отозвался мальчишка, поворачиваясь к дому.

— Ага, каникулы, — беззлобно проворчала мать, — ты бы хоть поесть приходил.

— Не хотелось, мам…

— Как же, не хотелось, — передразнила его женщина, — совсем вон исхудал.

— Если бы! — фыркнул Леньчик, хлопая себя рукой по животу. — Есть еще куда худеть.

— Ох, ты, горе мое луковое! — покачала головой мать. — Иди, мой руки и за стол. Только хорошо вымой, с мылом, а то скоро от грязи цыпки заведутся… А чего это ты на палец нацепил? — заметила она кольцо на руке сына.

— Да колечко нашел, — соврал мальчишка. — На дороге валялось…

— Покажи, — попросила женщина.

Леньчик стянул колечко и протянул матери. Та внимательно его осмотрела:

— Медяшка, да еще и погнутая…

— Мам, а чего к бабке Лукьянихе гости приехали? — вспомнив о незнакомце, поинтересовался мальчишка.

— С чего ты так решил? — удивилась мать — в гости к одинокой старухе никто не приезжал уж лет двадцать.

— Да вон мужик какой-то незнакомый около её хаты топчется.

— Где? Нет там никого, — произнесла женщина.

— Как нет? — Леньчик обернулся — на дороге действительно никого не было. — Куда ж он делся-то? — озадаченно почесал затылок мальчишка. — Я его только что видел.

— Держи свое кольцо, и иди мыть руки, — распорядилась мать.

Леньчик взял кольцо и засунул его в карман.

— Привет Галина! — поздоровалась с матерью Леньчика проходящая мимо по улице дородная тетка нагруженная авоськами.

— И тебе не хворать, теть Маш! — приветливо улыбнулась женщина.

— Галь, ты знаешь, что бабка Лукьяниха сегодня померла? — спросила женщина.

— Как померла? — ахнула Галина.

— Аккурат в обед и преставилась, — с грустью произнесла тетя Маша. — Её Акулина, почтальонша наша, проведать зашла, а она уже того…

— Ох, горе какое! — всплеснула руками Ленькина мать. — Это ж надо…

— Надо будет собраться, помочь с похоронами, поминками… Она ж одинокая-то, Лукьяниха-то… была…

— Конечно-конечно! — поспешно произнесла Галина. — Поможем…

— Ну да ладно, я вечерком забегу, обсудим что да как… Ох, горе-то какое! — повторила тетка слова Галины и пошла дальше.

— Ну вот, тот мужик — наверно бабкин родственник, — произнес мальчишка.

— Да нет, не было у неё родственников. Наверное с собеса кто-нибудь приходил… Ну, чего встал? — накинулась она на сына. — Иди, руки мой!

* * *

Домой Алик заезжать не стал — сразу направился к бабке, решив для начала спрятать находки.

— Привет, ба! — крикнул он старушке, возившейся на маленьком огородике возле дома.

— Ой, Алик, детка! — всплеснула руками бабушка, узнав внука. — А я и не ждала тебя сегодня — ничего вкусненького не приготовила.

— Ба, я же просил, — беззлобно буркнул крепыш — бабушку он любил, и обижать не хотел, — не называй меня деткой! Я уже давно вырос… Большой…

— Большой-большой, внучек, — согласно повторила бабушка. — Почитай меня, старуху, уж на две головы перерос. В деда пошел… Пойдем в хату, хоть молочком парным тебя угощу.

— Хорошо, ба, — не стал расстраивать отказом старушку мальчишка, — ты пока наливай, а я сейчас…

— Давай, пострел! — улыбнулась бабушка, заходя в дом.

Оставшись один, Алик быстро отвязал мешок от багажника и прошмыгнул мимо хаты к большому сараю. Когда-то, когда дедушка был еще жив, в этом сарае держали животных: парю хрюшек и корову. Теперь же, в сараюшке обитали только куры — справиться с коровой и свиньями одной бабушке было не по силам. Забравшись по скрипучей лестнице на чердак сарая, Алик вынул из мешка книгу и, разворошив опилки, спрятал её в самом темном углу. Немного подумав, он решил пока оставить на чердаке и мешок с черепом.

— Завтра зарою, — буркнул он себе под нос, накрывая мешок с черепушкой мятым проржавевшим ведром, валяющимся на чердаке с незапамятных времен. — Завтра, все завтра…

Спустившись с крыши, он забежал в хату:

— Ба, ну где там твое молоко? И проголодался же я сегодня!

* * *

Всю ночь Андрюхе снилась какая-то бузумно-кошмарная хрень: разрытые могилы, плесневелые гробы, сгнившие безголовые покойники. Умруны гоняли мальчишку по заросшему бурьяном кладбищу и вопили на все лады замогильными голосами: отдай голову… отдай голову… отдай голову… Проснулся Андрюха поздно, с дурным настроением, разбитый и опустошенный. Мало кто из друзей-приятелей мальчишки знал, что на самом деле он был натурой тонкой и впечатлительной. А вчерашние приключения на кладбище, потеря сознания, да еще и кровь носом, совсем доконали пацана. Откинув одеяло в сторону, он встал с кровати и пошлепал в ванную комнату.

— На кладбище я больше не пойду! — решительно заявил мальчишка, разглядывая в зеркало свою бледную и помятую физиономию. — Пусть что хотят, то и думают… Друзья, называется!

Открыв кран, мальчишка набрал полную пригоршню холодной воды (горячей у них отродясь не бывало, а чтобы принять ванную, нужно было топить дровяной титан) и сполоснул лицо. Немного освежившись, Андрюха вновь взглянул в зеркало, висящее над умывальником, и едва не закричал от ужаса: из зазеркалья на него пялился налитыми кровью глазищами костлявый мужик со всклоченной пегой бородой. Мальчишка попятился, запнулся о стульчак ватерклозета (ванная комната в его квартире была совмещена с санузлом) и шлепнулся на пол. Вскочив, он, замирая от ужаса, вновь взглянул в зеркало, но кроме своей обескровленной физиономии никого не увидел.

— Фух! Привидится же такое! — облегченно выдохнул Андрей, смахивая со лба холодную испарину. — Так и заикой недолго остаться! Все, завязывать надо с такими развлечениями, а то всякая жуть мерещится!

Уже выходя из ванной комнаты, мальчишка резко обернулся — но мужик в зеркале больше не появлялся.

* * *

Всю ночь Леньчик дрых «без задних ног», словно младенец. В отличие от Патлатого, его не мучили кошмары — он с самого детства был мальчишкой спокойным и рассудительным, с крепкой психикой, так что приключения на кладбище его, если и взволновали, то самую малость. Его больше страшила неотвратимость физического наказания, чем «бабкины сказки». Отец долго разбираться не будет — враз на заднице живого места не оставит! А ремень у него… Но, если никто их не видел, все шито-крыто, то чего переживать-то? Леньчик сладко потянулся и посмотрел на часы — половина одиннадцатого. Каникулы — это вещь! Каникулы — это здорово! Мальчишка не спеша встал: родителей уже не было — на работу ушли. Еще один приятный моментик — весь дом теперь в его распоряжении! Подзаправившись оставленной матерью на печке яичницей, Леньчик вышел во двор. Солнце уже ощутимо припекало — денек будет, что надо. На речку, что ли пацанов приболтать? — подумал он, спускаясь с крыльца. Искупаться сейчас — самое оно! Мальчишка сунул руки в карманы штанов и, весело насвистывая ненавязчивый мотивчик, направился к сараю за великом. В одном из карманов он нащупал колечко, найденное на кладбище. Леньчик достал колечко и подкинул его на ладони. Со вчерашнего дня находка преобразилась кардинальным образом: не поленившись, мальчишка сначала выпрямил сплющенное кольцо пассатижами, а затем начистил медный кругляк пастой ГОИ до зеркального блеска. Теперь вместо поеденного временем плесневелого какалика он стал обладателем чудесной вещицы: на ободе кольца под слоем безжалостно счищенной патины обнаружилась витиеватая гравировка из буковок на непонятном языке, «разбавленная» повторяющимися рисунками оскаленных черепушек. Полюбовавшись игрой солнечных зайчиков на отполированном металле, Леньчик нацепил кольцо на большой палец левой руки (именно на нем кольцо сидело как влитое), вывел из сарая велосипед и, распахнув калитку, выкатился на дорогу. Возле дома покойной Лукьянихи он опять заметил пожилого мужчину в немного помятом старомодном костюме, который вновь приветливо снял при виде мальчишки свою соломенную шляпу.

— Здрасьте! — ответно крикнул Леньчик, промчавшись мимо странного незнакомца.

— Эт ты мне что ли, шкет? — Через две избы от дома покойницы вольготно развалившись на скамеечке возле калитки, покуривал едкую махру Ванька-сапожник — мужичок неопределенного возраста, с кирпично-красной физиономией большого поклонника бормотухи. Неразлучная Ванькина спутница — початая бутыль «трех топориков» (портвейн 777), накрытая сверху граненым стаканом, обнаружилась рядом, на газетке, расстеленной на колоде для рубки дров.

— А? — Из-за проволочной велосипедной трещотки не расслышал слов сапожника Леньчик, тормозя возле Ванькиного дома. Незаметно от соседа, он засунул руку с кольцом в карман, где и снял его с пальца — мало ли чего…

— Я говорю, Ленька, ты б еще от сельмага свое «здрасьте» орал! — смачно потянувшись, заявил алкаш.

— А, так это я не вам, дядь Вань…

— А кому? — показушно закрутил головой по сторонам Ванька. — Нет же никого: я тут уже минут сорок в одинокого лечусь.

— Как никого? — удивился мальчишка. — Вон же у Лукьянихиного дома старик какой-то стоит.

Ванька озадаченно прищурил один глаз — видимо бутыль «топориков» была не первой за это утро:

— Слышь, шкет, я хоть и поддал с утра, но еще не все мозги пропил! Нету там никого, и в помине не было! Ну… по крайней мере с тех пор, как я из шараги вернулся…

— Как не было? — опешил Леньчик. — Только вот… — Он обернулся — у дома Лукьянихи никого не было. — Ну… я же видел… Такой дед в светлом костюме… в полосочку… Лысый… в шляпе… Ушел… наверное…

— Не было никого! — мотнул головой сапожник. — Слышь, Лёнька, может хлопнешь со мной по стописят? — предложил он. — Чтобы старики в светлых костюмах в полоску не мерещились. А? Как?

— Я не пью, дядь Вань… — заторможено отозвался Леньчик.

— И я не пью, — заплетающимся языком произнес сосед-алкоголик. — Зачем оно мне? Пьянству бой! Пятилетку за семь лет…

Леньчик, не слушая соседа, задумчиво катил велосипед по улице: вчера мать не заметила, сегодня сосед-алкоголик никого не видел. Ну не может же так быть! Не-мо-жет! И все тут! А может это… колдовское кольцо? — молнией сверкнула догадка. Ведь оба раза он то снимал его, то надевал… Леньчик медленно повернулся лицом к дому покойницы — никого! Затем он осторожно, с опаской надел находку на палец и чуть не заорал от испуга: странный незнакомец соткался из пустоты, проступил, словно изображение на фотобумаге, помещенной в ванночку с проявителем. Мальчишка сорвал кольцо, как будто боялся, что оно откусит ему палец, вскочил в седло и стремглав помчался прочь, подальше от невидимого старика.

* * *

Алика в это утро мать подняла ни свет ни заря:

— Накачаешь воды, и польёшь огурцы! Сушь стоит, дождя уже неделю не было — повяло всё. Отец в командировке, а тебя не дождешься…

— Ма-ам, — возмущенно протянул крепыш, — каникулы же…

— Вот сделаешь дело, тогда гуляй смело, — мать не спешила поддаваться на «провокацию» со стороны сына. — Всё, на работу опаздываю. — Она поцеловала мальчишку в щеку. — Борщ в холодильнике, — уже на бегу произнесла она, — когда поешь — не забудь поставить обратно в холодильник! А то прокиснет, как неделю назад.

— Уберу, — не стал спорить с матерью Алик.

— Тогда — пока!

— Пока, мам! — Алик махнул в след убегающей матери рукой и тяжело вздохнул: качать воду и поливать огурцы, ему жутко не хотелось. Однако он знал, что стоит ему в этот раз проигнорировать ЦУ «домашней партии» — ближайшая неделя, а то и две каникул превратится в кошмар. Быстро позавтракав, он поплелся в летнюю кухню, где была установлена помпа. Разобраться с водой и огурцами удалось только к десяти часам. Облегченно разогнув натруженную спину, Алик отер пот, выпил полный ковш студеной артезианской воды и помчался к бабушке. С друзьями мальчишка решил встретиться только после того, как зароет черепушку. Чем меньше народу будет знать, где она спрятана, тем лучше, решил крепыш, забираясь на чердак сарая. Без этого кумпола никто ничего доказать не сможет, книга не в счет… Хотя и про её существование тоже стоит забыть. Хотя бы на некоторое время. Потом, когда все уляжется, можно будет и поглядеть… Но это потом, если все в поряде будет. Алик пинком отбросил в сторону старое ведро, поднял мешок с черепушкой и, выглянув из чердачного окна — никого, спустился по лестнице во двор. Юркнув за сарай (чтобы старики не заметили), мальчишка прихватил прислоненную к стене лопату. С инструментом наперевес он добежал до забора. Участок, на котором располагался дом бабушки, граничил с большим колхозным садом. Некогда образцово-показательные садоводческие угодия ныне пришли в упадок. За деревьями уже давно никто как следует не ухаживал, так что некоторые уголки сада превратились в настоящие непроходимые джунгли. Вот в одном из таких укромных мест Алик и решил спрятать улики. Закопав череп под старой сливой, довольный мальчишка вернулся назад.

Глава 3

Вместе мальчишки собрались только после полудня. Они встретились в старом парке «Культуры и отдыха», густо разросшемся за мрачным серым зданием поссовета. Первым в парк прикатил на своем велосипеде Алик. Привалив «железного коня» к проржавевшей металлической беседке, Алик с наслаждением развалился на лавочке. После изнурительного труда на огороде под палящим солнцем, в тени парковых деревьев был настоящий рай: прохладный ветерок приятно расслаблял натруженные мышцы, переливчато пели птицы, убаюкивающе шелестела листва… Задремав, мальчишка и не заметил как в парк, практически одновременно, влетели на велосипедах Андрюха и Леньчик. Мальчишки остановились возле беседки, бросили велосипеды и кинулись к мирно посапывающему приятелю.

— Ал, ты чего, дрыхнешь, что ли? — возмущенно завопил Кучерявый, толкая Алика в бок. — Тут дела такие творятся, а он спит!

— Какие еще дела? — недовольно протирая глаза кулаками, поинтересовался проснувшийся Алик. — А сплю — так все утро на огороде как папа Карло впахивал! Не то, что некоторые!

— Да ладно тебе! — не обращая внимания на ворчание приятеля, затараторил Андрей. — Тут со мной такое случилось…

— И со мной тоже! — перебивая Андрея, выпалил Леньчик. — Я тут…

— Да ладно, Пухлый, что с тобой интересного произойти может? — презрительно фыркнул Кучерявый. — Ты ж по жизни и двух слов связать не можешь!

— Зато ты у нас — знатное трепло! — не думал уступать Леньчик.

— Я трепло? — угрожающе прорычал Кучерявый, толкая Пухлика ладонью в грудь. — За трепло ща ответишь!

— И отвечу! — Леньчик «в ответку» с силой толкнул друга в грудь — да так, что Андрей едва не упал.

— Ах, ты, жиртрест! — обиженно засопел Кучерявый, сжимая кулаки. — Вот, значит, ты как?

— А ну хватит! — неожиданно гаркнул Алик, наконец «сбросив» дремотную одурь. — Вы еще подеритесь!

— А чего он пихается? — Андрей, не желая отступать, выпятил грудь «колесом».

— Так ты же первый начал, Кучерявый! — парировал Леньчик.

— Так не надо было меня перебивать! — огрызнулся Андрюха.

— А ты не обзывайся…

— Так, хватит! Оба хороши! — Алик взял инициативу в свои руки. — Еще друзьями зоветесь, — пристыдил он приятелей.

— Да, ладно: мы шутя. Правда, Леньчик? — Андрей первым сделал шаг к примирению, протянув Пухлику ладонь.

— Точно, шутя! — Леньчик пожал руку приятеля.

— Раз ты, Андрюха, первым заикнулся, так и рассказывай первым: что там у тебя произошло? — рассудил друзей Алик.

— Леньчик, не в обиду, я ведь и вправду первым начал…

— Да, ладно, давай уж, — согласно кивнул Пухлик.

— В общем так, пацаны, только не думайте, что я с катушек съехал… Просто дело такое… В общем, и не знаю, как начать…

— Кучерявый, не тяни кота за хвост! — предупредил Алик. — А то, может, Леньчик пускай…

— Не, пацаны, я ща! В общем: после вчерашней поездки в Колываново спал я плохо. Все кошмары какие-то меня мучили…

— Ну, ты у нас известный герой, — усмехнулся Алик, но Кучерявый пропустил это замечание мимо ушей. Что само по себе было уже странным событием.

— А встаю я, значит, утром, иду в ванную, глядь в зеркало, а там… Там, пацаны, не я!

— В смысле: не ты? — удивился Алик. — А кто же?

— То-то и оно — в зеркале старик какой-то страшный вместо меня отразился!

— И ты тоже странного старика видел?! — изумленно ахнул Леньчик. — Лысый такой, в пиджаке в полоску?

— Сам ты «лысый пиджак в полоску»! — передразнил Пухлика Андрей. — Мой как раз совсем наоборот: волосатый, бородатый, и глаза у него, что уголья сверкают! Как на меня из зеркала зыркнул — так я на пол и рухнул. Вон, какую шишку на локте об унитаз набил! — Мальчишка выставил на всеобщее обозрение ушибленный локоть — шишка действительно обнаружилась на заявленном месте.

— А сейчас он там? — спросил Кучерявого Алик.

— Кто?

— Ну, дед твой, — пояснил Крепыш. — Он до сих пор в зеркале?

— Не-е-е! — замотал головой Андрей. — Нету. Пропал.

— И никто, кроме тебя его не видел?

— Нет, я только…

— А ты, Леньчик, тоже какого-то старика видел? — Алик сыпал вопросами с видом заправского следователя.

— Ага, тоже. Только мой старик лысый, как яйцо. Около покойной Лукьянихи дома трется. Пиджак у него в полоску и шляпа соломенная.

— Ну и чего в нем странного? — спросил Алик. — У Дюхи понятно: увидеть вместо своего лица бородатую харю какого-то старика — действительно «укакаться» можно. Благо, «толчок» рядом, — он громко засмеялся собственной «шутке». — А у тебя чё?

— А то: этого старика никто не видит! Я специально проверял: мамка не видит, Ванька-сапожник, сосед наш — тоже…

— Постой, а ты-то как его разглядел? — продолжал «допрашивать» другана Алик.

— Вот, — Леньчик вынул из кармана «заветное» колечко, — как на палец его надену — вижу. Сниму — нету никого!

— Ух, ты, какое оно прикольное стало! — заметил произошедшую с кольцом перемену Андрюха.

— Так я его пассатижами выправил и пастой начистил, — похвалился Леньчик. — Смотри, надпись какая-то странная вылезла и черепушки…

— Погодите вы, — не дал увести себя «в сторону» от темы Алик, — твой-то дед все еще там? У Лукьянихи?

— Не знаю, когда уезжал — там был. А как сейчас — фиг его знает?

— Может, проверим? — предложил Крепыш.

— Да легко! — согласился Леньчик. — Мамка домой только вечером вернется. Только это, пацаны, не хочу я тому деду лишний раз на глаза попадаться. У меня от его взгляда мурашки по коже!

— Эх вы, салаги! — Алик недовольно покачал головой. — Боитесь незнамо чего! Ладно, давайте сделаем так: заедем ко мне, велики бросим. А затем огородами проберемся к Леньчику. А там уже определимся: есть старик, или нет. Устраивает такой вариант?

— Точно, как я сразу не догадался огородами пролезть! — Леньчик с хрустом почесал белобрысую шевелюру.

— Тогда погнали? — предложил Алик, поднимаясь с лавочки.

Мальчишки разобрали велосипеды, на «всех парах» вылетели из тенистой парковой прохлады и помчались по дороге, оставляя следы шин в расплавленном солнцем асфальте.

* * *

Бросив велосипеды во дворе Алика, мальчишки забежали в огород и, перепрыгивая через окученные грядки картофеля, добрались до соседнего участка. Алик первым подошел к забору и заглянул в соседский огород.

— Никого вроде, — сообщил он друзьям. — Давайте по очереди! — Алик отодвинул в сторону штакетину забора, висевшую на одном гвозде. — И мухой вон к тем вишневым кустам! Только смотрите под ноги — помидоры соседу не подавите! А то мне папахен все ухи оборвет!

Мальчишки просочились в дыру и «на полусогнутых» засеменили к дальнему концу соседского огорода. В зарослях вишневых кустов они остановились перевести дыхание.

— Теперь огород Черновых аккуратненько проскочим, а в огороде бабки Панасихи боятся нечего — она слепая — не заметит, — сообщил Крепыш.

— Слышь, Ал, — позвал друга Андрей, притоптав высокие сорняки, росшие вдоль забора, — а тут проволока колючая везде намотана.

— Да, дядька Олег еще тот куркуль — весь огород колючей проволокой обмотал, — согласился Алик. — Но мы аккуратненько проволоку придержим: один лезет — двое колючку раздвигают. Давай, Дюха, ты первый.

Алик с Леньчиком осторожно, чтобы не пораниться, приподняли над забором проволоку. Андрей, наступая на перекладины, к которым были прибиты доски забора, ужом просочился в образовавшуюся щель. Следом за ним ловко проскочил Алик. А вот с тучным Леньчиком случился конфуз: спрыгивая, он неловко зацепился рубахой за штакетину и рухнул на землю, оставив на заборе большой клетчатый лоскут.

— Ну вот, — плаксиво запричитал он, — меня мать теперь прибьет — рубаха почти новая.

— Не ной, Пухлик, до смерти не прибьет! — шикнул на него Крепыш. — Рубаху залатаешь как-нибудь, а вот если нас Чернов в своем огороде поймает…

Леньчик притих, продолжая громко шмыгать носом, и снял с забора лоскуток от рубашки.

— Так, дуем вдоль забора, — проведя рекогносцировку, распорядился Алик, — тут у него малины тьма — не должен заметить!

Мальчишки на корточках поползли вдоль забора, скрываясь в малиновых зарослям.

— Черт, колючая зараза! — недовольно зашипел Андрюха, оцарапавшись до крови о молодой зеленый побег. Приспичило же по огородам тащиться…

— Тихо ты, Кучерявый! Немного осталось! Потерпи! — попросил Алик.

— Ладно уж, поползли дальше, — тяжело вздохнув, согласился Андрей.

Через десять минут, благополучно преодолев вторую полосу препятствий из колючей проволоки и пробежав через огород подслеповатой старухи Панасихи, исцарапанные приятели добрались до огорода Леньчика. Перебравшись в небольшой садик, под тень сливовых деревьев, мальчишки подползли к забору, отделяющему участок Леньчика от дороги.

— Ну и где ты своего деда увидел? — спросил Алик, разглядывая сквозь щель забора дом покойной Лукьянихи.

— Да прямо перед калиткой этот дедок ошивался, — ответил Леньчик.

— Ладно, посмотрим. Гони колечко! — Алик требовательно протянул руку.

— Держи. — Леньчик достал из кармана колывановскую находку и положил её в раскрытую ладонь Алика.

Мальчишка подкинул кольцо на ладони, поймал его, а затем надел на средний палец правой руки. Кольцо с трудом налезло на толстый палец Крепыша.

— Маловато чутка, — произнес он, сжимая пальцы в кулак, — хилый был мертвяк…

— Ну, есть? — нетерпеливо поинтересовался Кучерявый.

— Не-а, пока нет никого, — покачал головой Алик. — Подождем немного.

— Дай мне посмотреть, — попросил Кучерявый.

— Смотри. — Алик потянул за кольцо, но оно застряло на пальце. — Блин, не снимается!

— Может, за мылом сбегать? — предложил Леньчик.

— Погоди! — Алик поплевал на палец, после чего принялся «свинчивать» плотно сидевшее колечко. — Уф, наконец-то! — Помучившись некоторое время, ему, наконец, удалось освободиться. — Держи, Кучерявый.

— Ты бы его хоть протер! — возмутился Андрюха. — С него слюни капают!

— Какие мы нежные! — фыркнул Алик, но колечко все же протер обратной стороной футболки. — Пойдет?

— Пойдет, — кивнул Андрей, проталкивая палец в кольцо.

— Ну, видишь кого? — полюбопытствовал Леньчик.

— Не вижу, — тряхнул кудрями Андрей. — Может тебе почудилось?

— Так же как и тебе? Был дед! Зуб даю! — Леньчик вновь обиженно засопел.

— Может колечко только на Леньчике работает? — предположил Крепыш. — Андрюха, снимай эту побрякушку и отдай её Пухлику.

Надев кольцо, Леньчик прилип к забору. Но на улице по-прежнему никого не было.

— Ну, увидел своего деда? — Кучерявый толкнул Пухлика локтем в бок.

— Не-а, пацаны, у меня тоже пусто, — разочарованно протянул мальчишка. — Но я не придумал, вот хоть на чем покляну…

Ленчик, бросив еще один взгляд на улицу, неожиданно замолчал, бледнея. Он отпрянул от забора и начал пятится до тех пор, пока не уткнулся спиной в побеленный ствол старой сливы.

— Ты чего, Леньчик? — Алик прикоснулся рукой к плечу товарища.

От этого прикосновения Леньчик вздрогнул, затем принялся судорожно стаскивать с пальца кольцо. Молча передав его Алику, Леньчик ткнул трясущимся пальцем в сторону дома покойной Лукьянихи.

Алик пожал плечами, взял кольцо и надел его на мизинец. На мизинце колечко свободно, но это не смутило мальчишку: он сжал руку в кулак, чтобы кольцо не слетело, и подполз к забору.

— Вот те номер! — присвистнул он от удивления. — А Лукьяниха-то, оказывается, не померла!

— Как не померла? — удивился Андрей. — С чего ты взял?

— Да вон же она — во дворе стоит! — произнес Алик. — И дедок этот, про которого Леньчик рассказывал, с нею рядом.

— Да нету у нее во дворе никого, — возразил Андрей. — А, точно — кольцо! Дай-ка мне посмотреть.

Алик снял колечко и бросил его Андрею.

— Блин, а как же это? — открыв от удивления рот, пораженно прошептал Кучерявый. — Лукьяниха… А может она правда того — не померла?

— Ага, держи карман шире! — заявил Алик. — Без колечка ты ее видишь?

Андрюха снял кольцо:

— Нет, не вижу.

— То-то и оно! Отошла бабка… Вчера еще отошла!

— Она теперь привидение, а, пацаны? — подал голос немного пришедший в себя Леньчик.

— Привидений не бывает! — отрезал Алик. — Атеисты мы, или как?

— Атеисты, — без особого воодушевления произнес Леньчик. — Тогда, как это? Ну в смысле кто… Или что…

— Не знаю! — пожал плечами Алик. — Какой-то парадокс. Но я уверен, что у этого всего есть научное объяснение…

— А я вот не уверен, — произнес Андрей. — Права моя бабка — колдун был в той могиле… Всамделишый колдун.

— Зря мы его голову с собой забрали… — согласился Леньчик. — Нужно её обратно закопать.

— Ну, нет — я в Колываново больше не ходок! — уперся Патлатый. — Если хотите — можете закапывать сколько угодно… Но без меня!

— Ничего мы закапывать не будем! — вмешался в спор Алик. — Я её уже и так похоронил в колхозном саду. А вот колечко выбросить нужно…

— Это почему же? — уперся Леньчик, которому почему-то вдруг стало жаль потерять колечко.

— Потому! — безапелляционно отрезал Алик.

— Не, а все-таки? — не отставал Пухлик.

— Потому, что привидений не бывает!

— А если это не привидение, а её душа? — дрожащим голосом произнес Андрей. — Мне бабка сказывала, что до третин (день похорон, третий со дня смерти) душа преставившегося на земле обитает, и в сопровождении ангела… Пацаны, — ахнул Патлатый, — а ведь выходит, что старик этот в соломенной шляпе — не иначе ангел!

— Слышь, Кучерявый, — ощерился Алик, — может, нам еще в церковь сгонзать? Покреститься, а?

— Я ничего такого… Это бабка моя так…

— А как же тебя понимать? Если, по-твоему, есть душа и ангелы, значит и бог есть?

— Ну, я…

— Лучше помолчи, — перебил друга крепыш. — Если об этом в школе узнают — вышибут из пионеров на раз! А тебе это надо?

— Не, не надо, — Андрюха мотнул головой.

— Леньчик, а ты как, согласен? — спросил Алик.

— Жалко выкидывать, — буркнул Пухлик.

— Тогда, давайте, так сделаем, — предложил Алик, — пока закопаем кольцо вместе с черепушкой в колхозном саду, да и книгу туда же… А после подумаем, что нам со всем этим делать. Идет?

— Идет! — согласился Леньчик.

Мальчишки крадучись выбрались из кустов малины и огородами добрались до дома Алика. Оседлав велосипеды, они быстро докатили до окраины села, где проживала бабка Алика.

— Пацаны, ждите меня в саду, — сказал Алик. — Я книгу с чердака достану и вас догоню.

Алика не пришлось ждать долго: уже через пять минут он догнал приятелей.

— На-ка вот, — Алик всучил Леньчику лопату, которую притащил вместе с книгой. — Чего я один корячусь? — Он забросил за спину мешок и углубился в заросший колхозный сад.

Леньчик, закинув лопату на плечо, послушно поплелся следом. Лишь Андрей отчего-то медлил.

— Ал, ты чего? — крикнул, обернувшись Леньчик. — Догоняй!

— Блин, Леньчик! — возмущенно воскликнул Андрюха, ловко увернувшись от промелькнувшего перед лицом металлического «штыка» лопаты. — Ты мне чуть башку лопатой не снес!

— Я нечайно…

— За нечайно — бьют отчайно… — буркнул Кучерявый, обгоняя Леньчика. — Впереди пойду, — произнес Андрюха, проламываясь следом за Аликом сквозь разросшийся кустарник.

Возле старой сливы, под корнями которой Алик зарыл черепушку, мальчишек ожидал неприятный сюрприз: трава метров на пять в диаметре вокруг места захоронения пожухла и почернела. Слива в одночасье засохла, а скукоженные и пожелтевшие листья медленно опадали на землю.

— Вот это номер! — ахнул Андрюха.

— Это здесь ты череп закопал? — уточнил Леньчик.

— Тут. — Алик вошел в центр черного пятна и ковырнул носком башмака землю. — Отчего же так все повяло? — задумчиво произнес он, приседая на корточки.

— Как отчего? — удивился Леньчик. — Видно же, что вокруг черепушки…

— Пацаны, а может она ядовитая? — Андрюха судорожно принялся вытирать ладони о футболку. — А мы её в руки брали!

— Ага, — усмехнулся Алик, — скажи еще — радиоактивная!

— Может быть и так! Почему нет? — огрызнулся Андрюха. — Помнишь, нам на политинформации НВПешник рассказывал…

— Кучерявый, ты б уже определился, а? — расхохотался Крепыш. — То у тебя сказки бабкины, то фантастика научная!

— А чё, хочешь сказать, радиации не бывает? — не унимался Кучерявый.

— Почему не бывает? Бывает. В Хиросиме бывает, в Нагасаки бывает… Только вот, что у нас, в Нахаловке бывает — сильно сомневаюсь!

— А, ну, тебя Алик, — обиделся Андрей. — Тебя, похоже, ничем не пронять: призрака своими собственными глазами видел — не бывает, радиации — не бывает…

— Бывает радиация, — не стал отрицать Крепыш, — но не у нас.

— Может, действительно, яд? — Леньчик вернулся к первой версии. — Ну, там, химия, какая? Помните, как в прошлом году какой-то гадостью на поле всю капусту пожгли? Может, и здесь тоже?

— Не знаю, пацаны, не знаю! — Алик пожал плечами. — Только здесь нашу нычку оставлять нельзя — спалимся.

— А где спрячем? — поинтересовался Леньчик, втыкая лопату в землю.

— Там, где ничего и так не растет — в старом каменном карьере, — предложил Алик. — Он уже лет пять, как брошен.

— Блин, а до него на велике целый час добираться, — расстроился Леньчик.

— Есть другое предложение? — спросил Алик.

— Можно все в реке утопить, — нашелся Леньчик. Ему страсть как не хотелось тащиться в далекий карьер.

— В принципе можно… — протянул Крепыш. — Хотя… А вдруг рыба подохнет? Начнут выяснять…

— Мы же не подохли, — возразил Андрей.

— Погоди, — усмехнулся Леньчик, — все еще впереди!

— Не каркай! — переполошился Андрей. — Сплюнь!

— Тьфу-тьфу-тьфу! — демонстративно сплюнул через левое плечо Пухлик.

— Вот ввязались мы в историю! — плаксиво запричитал Кучерявый. — И нафига я с вами поехал?

— Дюха, кончай ныть! От этого ничего не изменится, — произнес Алик. — Давайте выкопаем эту хрень, да и свалим отсюда.

— А может — пусть его, а? — Андрей топтался на границе круга жухлой травы, боясь заходить внутрь. — Ну, подумаешь, найдет кто эту черепушку… И чего? А может и лет десять сюда никто не зайдет!

— Ага, не найдет! Как же, держи карман шире! — возразил Алик. — Если за ночь такая проплешина нарисовалась, то представь, какая за неделю образуется? А за месяц?

— Точно, — поддержал Алика Леньчик, — вспомните: на колывановском погосте ни кустика, ни травки не выросло. Утаскивать его отсюда нужно. И чем быстрее, тем лучше!

— Ну, тогда чего стоите? — Алик выхватил из рук Леньчика лопату и воткнул её в землю. — Самому все делать надо… — Крепыш подцепил лопатой кусок дера и отбросил её в сторону.

— Ты её глубоко закопал? — Андрюха заглядывал в ямку, вытягивая шею и не решаясь ступить в круг пожухлой травы.

— Как надо, так и зарыл, — буркнул Алик, расширяя яму.

— А долго еще? — ныл Кучерявый, продолжая топтаться на границе круга.

— Слушай, Дюха, если помочь не хочешь — хотя бы под руку не трынди! — «закипел» Алик.

— Да все равно лопата одна, — нашелся Кучерявый, отступая на пару шагов назад. — Я тут вас подожду… На шухере.

— Ладно, сам справлюсь! — Крепыш вновь принялся откидывать в сторону комья земли. — Я его неглубоко закопал…

— А ну стоять! — Из зарослей неожиданно для мальчишек вынырнул вооруженный двустволкой старик. — Вы что творите, безобразники?

— Пацаны, атас! — закричал Андрюха, сигая в ближайшие кусты.

Из кустов донесся сердитый собачий рык, и через мгновение Кучерявый вновь появился на полянке, пятясь задом от огромного взъерошенного «кавказца».

— Тихо, Пушок — все хорошо, — ласково произнес старик. — Сидеть!

Пушок напоследок глухо рыкнул, оттопырив верхнюю губу и показав испуганным мальчишкам крепкие желтые клыки. Затем пес плюхнулся тяжелым задом на траву и лениво «осклабился», вывалив из пасти язык.

— Это Пушок предупреждает, — довольно пояснил старик, — что если кто тякать намылился — он бегает быстрее.

— Нифигассе Пушок! — Андрюха пятясь, даже не заметил, как переступил «черту» жухлой травы и оказался рядом с друзьями.

— Ну, рассказывайте, фулюганы, за какой такой надобностью землю ковыряете? — Старик, хитро прищурился. — Портите, так сказать, плодородный слой…

— Да кому нужен этот ваш плодородный слой, Сергей Филимоныч? — узнал местного пастуха Леньчик. К тому же старик приходился мальчишке какой-то дальней родней, и Пухлик немного успокоился, как успокоились и его друзья, так же узнавшие старика. — Сад давно заброшен…

— Это кто там такой умный? — Пастух забросил на плечо свою «бердану». — Кажися Галки Поташниковой сын? Ты, что ль, Ленька?

— Я, Сергей Филимоныч.

— Сергей Филимоныч, значит? — польщено отозвался пастух. — Уважил старика, раз помнишь… А вот это безобразие заканчивать надо — намедни начальство наше сад решило возрождать. Так что теперь я тут еще и сторожить буду. Если еще раз на территории застану, не обессудьте, — старик щелкнул ногтем по потертому прикладу, — так по мягким местам солью вмажу — год сесть не сможете! Ну и Пушок мне помощником…

Услышав кличку, «кавказец» оторвал зад от земли, вильнул пару раз хвостом, и подошел к пастуху.

— Хороший пес, хороший! — Сергей Филимоныч потрепал Пушка по лобастой голове. — Так чего искали, хлопцы? — Старик в сопровождении пса пошел к центру полянки. — Клад, что ль?

— Да, Сергей Филимоныч, клад, — согласно закивал Леньчик. — Игра у нас такая…

Неожиданно пес глухо зарычал, взъерошив шерсть на загривке, и схватил зубами сторожа за штанину.

— Фу, Пушок, фу! — едва не грохнувшись на землю, строго прикрикнул на пса старик. — Что с тобою сегодня?

Несмотря на окрик сторожа, пес продолжал злобно ворчать, сморщив нос и приподняв верхнюю губу.

— Ничего не понимаю, — в недоумении произнес старик, прежде чем его взгляд упал на землю. — Пресвятая Богородица! — свистящим шепотом произнес сторож, когда понял, что пес удерживает его на самой границе круга пожухлой травы. — Ведьмина плешь!

В мгновение ока сторож сдернул с плеча «бердану» и взял мальчишек «на мушку»:

— Кто дернется — башку снесу!

Мальчишки, испуганные разительной переменой, произошедшей с добродушным прежде стариком, застыли «соляными столбами». Сторож одной рукой сдернул с пояса помятую солдатскую фляжку и, не выпуская мальчишек с прицела, резко бросил её Леньчику. Фляга больно ударила не сумевшего её поймать мальчишку по пальцам и упала на землю.

— Подними! — жестко произнес старик, качнув стволом ружья. — Быстрее!

Леньчик присел, не спуская со старика глаз, и нашарил дрожащей рукой флягу.

— Теперь окропи себя! — Лицо старика застыло, превратившись в непроницаемую маску. — Ну? Быстро! — Окрик старика хлестанул испуганного мальчишку словно кнут.

Леньчик вздрогнул, его руки задрожали сильнее, а дыхание участилось.

— Что… с-с-делать? — заикаясь, переспросил он.

— Брызни на себя водой из фляги! — медленно повторил старик.

Тем временем его пес, не прекращая рычать, обошел «Ведьмину плешь» по кругу и остановился на противоположной стороне. Леньчик, с трудом отвинтив крышечку — руки ходили ходуном, брызнул себе в лицо содержимым фляжки. Вода, не причинив ему никакого вреда, стекла по подбородку и намочила рубашку. Несколько капель упало на землю, и в том месте, где она пролилась, земля «выстрелила» в воздух тоненькими струйками дыма.

— Отлично! — отрывисто произнес Сергей Филимоныч. — Теперь облей из фляги своих приятелей!

Леньчик судорожно взмахнул рукой, в которой держал флягу, обдав брызгами Андрюху и Алика. Вода так же не причинила вреда его друзьям, однако на землю в этот раз её вылилось больше — и земля задымилась сильнее.

— Слава Богу! — облегченно выдохнул сторож, опуская ружье. — Нормальные! Ну, хлопцы, и напугали же вы меня!

— Мы напугали?! — неожиданно громко возмутился Алик, вытирая майкой мокрое лицо. — По-моему, это вы нам тут только что ружьем угрожали!

— Раз угрожал — значит, так надо было! — отрезал сторож. — А вот вы, хлопчики, объясните старику, откуда в нашем саду «Ведьмина плешь» взялась? И чего это вы там такое откопать хотите?

— Какая еще «Ведьмина плешь», Сергей Филимоныч? — спросил старика Леньчик, продолжая тискать в руках открытую флягу.

— А то непонятно? Вона как зелень побило! — Старик вошел в круг и ковырнул усохшую траву носком резинового сапога. — «Ведьмина плешь» во всей красе — я-то сослепу и не заметил, — уверенно продолжил он. — Сами же видели, как от святой воды проклятая земля дымом исходит.

— Так во фляжке что, настоящая святая вода? — спросил Андрей. — Которая от всякой нечисти помогает?

— Самая настоящая, — степенно кивнул сторож. — Мне её сам схимник Никифор из Свято-Даниловского монастыря освящал…

— Пацаны, да что вы его слушаете! — воскликнул Алик. — Какая святая вода? Вы же пионеры! И проклятой земли не бывает! И бога, и дьявола…

— Пионеры! — старик презрительно фыркнул. — Думаете, что если официальная власть Бога отменила, то его и нет?

— Конечно, нет! Тут и думать нечего! — уверенно заявил Алик. — Мы живем в век научно-технического прогресса: люди в космос летают, а вы все бог, бог… Где же он по-вашему обитает, если на небе его нет?

— Ладно, оставим ненужные споры, — произнес старик. — Ленька, плюхни еще раз водой на землю, — попросил он.

Леньчик наклонил флягу, и вода тонкой струйкой полилась на землю, заставляя её дымиться.

— Что это, по-твоему? — спросил старик Алика.

— Ну, наверное, какая-то химическая реакция, — ответил Крепыш.

— Какая же? — не отставал старик.

— Не знаю, мы в школе еще не проходили, — пожал плечами Алик.

— А я видел, как обливали кислотой деревяшку, — поспешил на выручку другу Леньчик, — и она тоже дымилась и чернела.

— Я знаю об этом, — не стал отрицать очевидного факта сторож. — Но если бы ты плеснул себе в лицо кислотой, то тоже бы почернел и задымился. Однако, этого не произошло. Во фляге — вода, это подтвердят тебе в любой лаборатории. Есть лишь одно, что отличает эту воду от обычной, взятой из какого-нибудь ручья, реки или колодца — вода в моей фляге освящена в церкви. Однако этот факт, к моему глубочайшему сожалению, не сможет проверить ни один ученый. Но вы только что воочию видели действие святой воды… Ладно, хватит об этом! — оборвал старик затянувшуюся дискуссию. — Меня больше интересует причина появления «Ведьминой плеши». Что вы там откапывали?

— Ничего, — слишком поспешно произнес Алик.

— Неужели? — Старик усмехнулся и потер небритый подбородок. — Мне кажется, вы что-то скрываете, ребятки… Что-то очень нехорошее… Пушок! — Кавказец громко гавкнул. — Искать!

Пес одним гигантским прыжком преодолел расстояние от края «Ведьминой плеши» до ямы, вырытой Аликом. Мальчишки, опасливо косясь на оскаленную собачью морду, сдвинулись в сторону, а пес передними лапами принялся взрыхлять в яме землю. Не прошло и минуты, как Пушок выкатил носом из ямы облепленный землей череп из колывановской могилы.

— Что тут у нас, Пушок? — Старик подошел к псу и присел возле ямы на корточки. — Я так и знал: проклятые кости! Откуда у вас этот череп? — Сторож поднялся на ноги и приблизился к мальчишкам.

— А с чего вы взяли, что он наш? — дерзко ответил Алик, осознав, что терять им больше нечего. — Мы просто решили…

— Мне плевать, что вы там решили! — нервно дернув щекой, произнес старик. — Вы, молокососы, и не понимаете, чем это может закончиться!

— А чем это может закончиться? — робко просил Андрей.

— Это все может закончиться очень большой бедой! — веско ответил сторож. — Так где вы его взяли?

— В лесу. Далеко, — Алик все еще пытался «выкрутиться». — Там ручьем размыло старую могилу…

— Показать можешь?

— Не знаю… Нет, наверное, — продолжал Алик, — я не запомнил место…

— Когда вы его нашли? Ну? — Старик вцепился костлявыми пальцами Алику в плечо. — Говори!

— Больно же! — Алик вывернулся из цепких пальцев старика. — Вчера мы его нашли…

— Понятно, — кивнул старик. — Поигрались, значит, и решили закопать?

— Да! — крикнул Алик. — И отстаньте от нас, наконец — мы ничего плохого не сделали!

— Да-а-а? — удивленно протянул сторож. — А вот я отчего-то так не думаю. Но я отстану, как только покажете место…

— Я же сказал, что не помню!

— Ничего страшного: если это было вчера — Пушок с легкостью возьмет след!

— Я никуда вас не поведу!

— Хватит ломать комедию, сопляк! — неожиданно разозлился старик. — Ты думаешь, я не в курсе, что на всю округу есть только одно место, где можно раздобыть проклятые кости, способные за одну ночь сотворить такое с чистой землей? И это не какая-то там заброшенная могила в лесу — это могила ведьмака с колывановского погоста! — Старик медленно цедил слова сквозь судорожно сжатые зубы, словно забивал гвозди в крышку гроба. — Какого лешего вы полезли в его могилу?

— Мы… мы… мы просто поспорили с одним человеком, что сможем достать настоящий человеческий череп, — нехотя признался Алик.

— Именно этот череп? — уточнил старик.

— Нет, — качнул головой Крепыш, — нам подошел бы любой… Но его могила, — Алик указал на череп, — была самой крайней…

— Еще бы! — усмехнулся сторож. — Выродков во все времена хоронили за кладбищенской оградой! А такого, как этот, — старик пнул черепушку носком кирзового сапога, — поискать еще.

— А кем он был? — осторожно поинтересовался Кучерявый.

— Бесово отродие, ведьмовская кровь — чернокнижником он был, колдуном, — сообщил мальчишкам дед.

— Сергей Филимонович, — укоризненно произнес Алик, — вы опять? Да даже самому распоследнему октябренку известно, что колдунов, так же, как и вашего бога — нет!

— Ну, это ваше дело: есть ли, нет ли! — Сторож махнул рукой. — Только скажите мне: что-нибудь странное с вами за последние сутки не происходило? — По вытянувшимся лицам мальчишек сторож понял, что попал «в яблочко». — Значит, происходило… Крови, случайно, на могиле чернокнижника никто не проливал? Царапина, порез…

— Кучерявому на могиле сплохело, — вспомнил Леньчик, — кровь у него носом пошла.

— Значит это ты, малец… — Исподлобья взглянул на Андрея старик.

— Что я? — испуганно взвизгнул Кучерявый. — Что со мной? Нет, вы скажите!

— Он идет за тобой, — зловеще прошипел сторож, — за твоей душой и телом…

— Кто идет? Тот, из зеркала?

— Да не слушай ты этого полоумного! — воззвал к благоразумию товарища Алик.

Сторож пропустил оскорбления мимо ушей, и живо поинтересовался:

— Так ты его видел? В зеркале?

— Да, видел! — Андрюха часто-часто закивал головой. — Борода всклочена, глаза горят… Что мне делать, Сергей Филимонович?! — Кучерявый подскочил к сторожу и вцепился мертвой хваткой в рукав его застиранной «энцефалитки».

— Ну, попытаться можно, — почесав заросший подбородок, произнес сторож. — На какое-то время я его дух связать смогу… Не так, конечно, как раньше было — там спецы не мне чета работали.

— Что для этого нужно? — «Схватился за соломинку» Андрюха.

— Перво-наперво, нужно вернуть череп обратно…

— Это опять в Колываново тащиться, что ли? — испуганно ахнул Кучерявый. — Не поеду!

— Поедешь! Как миленький поедешь! — зловеще пообещал старик. — Иначе за содеянное отвечать придется… Я, конечно, понимаю, что вам атеистам, законы Божие не указ. Но вот только за осквернение могил и в уголовном кодексе соответствующая статейка имеется…

— Мы сделаем все, что нужно, — мрачно произнес Алик, — только пусть это останется между нами.

— Договорились, — легко согласился старик. — А что делать дальше, я на месте покажу.

— А что с книгой делать будем? И с кольцом? — спросил Андрей. — Тоже закопаем?

— С какой книгой? — подобрался старик.

— С этой, Сергей Филимоныч. — Леньчик подобрал лежащий в кустах мешок и подал его старику.

Сторож распахнул горловину, заглянул в мешок, затем смачно и витиевато выругался. От услышанных ругательств у мальчишек запылали кончики ушей.

— Книга тоже в могиле была? — слегка успокоившись, спросил старик.

— Угу! — потупив глаза, ответил Леньчик.

— Ох, ребятки, ну и устроили же вы мне веселуху! — покачал головой сторож. — Книгу открывали?

— Так она же заперта, — буркнул Алик. — Я этот замочек ножовкой по металлу пробовал, да только зубья обломал.

— Не простой это замочек, — проворчал старик. — А ключа в могиле не было?

— Не-а, ключа мы не нашли, — вновь ответил Леньчик. — Колечко вот только… — Леньчик вытащил из кармана кольцо и протянул его старику.

— Ох ты ж… — едва увидев медный ободок кольца, сверкнувши в руки мальчишки начищенным металлом, задохнулся сторож. — Перстень Жнеца!

— Чей? — переспросил Леньчик. — Какого еще жнеца?

— Жнец — это вестник Смерти, Костекрылый Ангел, собирающий души умерших…

— Вот, я же говорил! — возбужденно воскликнул Кучерявый. — И про колдуна, и про Ангела Смерти!

— Все это бабкины сказки! — отрезал Алик. — И меня в обратном никто не убедит.

— Но мы же видели его, собственными глазами! — возразил Леньчик. — И покойную Лукьяниху тоже…

— Вы видели Костекрылого Ангела? — не поверил старик.

— Видели, — ответил Леньчик, — только никаких костяных крыльев у него не было — обычный лысый дед в соломенной шляпе и пиджаке в полоску. Он, похоже, за душой покойной Лукьянихи пришел… Да вы сами можете посмотреть — он, наверное, до сих пор у дома Лукьянихи стоит! Только колечко на палец наденьте… До третин-то душа на земле…

— Про третины тебе тоже тебе бабка рассказала? — усмехнулся сторож, убирая кольцо в кармашек на поясе.

— Да.

— Твоя бабка, Ленька, мудрая женщина, — произнес старик. — А насчет посмотреть… Негоже простому смертному за работой Жнеца поглядывать. Значит так, безбожники, — старик, не прикасаясь к черепу руками, закатил его ногой в мешок, — весь ваш «скарб» я реквизирую. Жду вас через три часа на колывановском погосте, — распорядился сторож.

— Но… — попытался возразить Андрей.

— Никаких «но»! — жестко перебил его старик. — Иначе будете объясняться в милиции!

* * *

Ослушаться сторожа мальчишки не решились, и через оговоренных три часа они стояли возле раскопанной могилы колдуна.

— Смотри-ка, — воскликнул Леньчик, — а на могилке кто-то еще рылся. Смотрите, как гроб раскурочили!

— Это, наверное, те мужики на мотоцикле, которых мы из лесу видели, — предположил Алик. — Больше некому — следы на дороге только наши и этих мотоциклистов.

— Что же мы наделали-то? — запоздало «схватился за голову» Кучерявый. — Пацаны, ну мы же не такие? Не варвары?

— Правильно старик Филимоныч сказал — дурни мы! — произнес Леньчик.

— Да еще какие! — согласился с друзьями Алик.

— Хорошо, что хоть осознаете это! — Со стороны заросшего лесом склона появился старик, ведущий в поводу соловую кобылу, нагруженную какими-то тюками. В тишине заброшенного кладбища громкая мальчишеская перепалка была слышна издали. Старик привязал лошадь у ближайшего к могиле дерева и подошел к мальчишкам. — И повезло, что на меня наткнулись — а то бы высушил аспид…

— Сергей Филимоныч, а после нас здесь еще кто-то был, — предупредил старика Леньчик.

— Час от часу не легче! — произнес дед. — С чего взял?

— Ну, это… Мы аккуратно… А сейчас… вон как все перевернуто. Доски раскрошены, кости разбросаны… Мы бы и сложили, и закопали бы все… Но…

— Ага, — догадался сторож, — вас кто-то спугнул.

— Да, двое, на мотоцикле, — подтвердил Пухлик. — Мы, как услышали — сразу в кусты…

— Интересно, — задумался старик, — что же они искали, раз так домовину расшерудили? Ладно, наверное любители легкой наживы. В то, что специально кто-то кроме вас сюда полез, мне как-то не верится.

— Что мы должны делать? — спросил Алик.

— Не терпится поработать? — ехидно уточнил старик.

— Не терпится все исправить, — парировал Алик.

— Тогда за работу! Держите! — Старик раздал мальчишкам толстые холщовые рукавицы. — Собирайте чертову ведьмовскую требуху и сбрасывайте все в могилу.

— Может, сначала ключик от книги поискать? — спросил Леньчик. — Интресно, что там внутри…

— Лучше бы этого никому не знать! — прокашлял сторож. — Жаль, что её нельзя уничтожить… Может, это и к лучшему, что ключ потерян. За работу, лодыри!

Старик заставил мальчишек собрать с земли сложить в могилу разбросанные по округе человеческие кости, куски гробовых досок и ошметки сгнившего савана. Затем он тщательно проверил очищенную территорию, подобрал несколько мелких щепок и сбросил их в общую кучу. Затем он сбросил в могилу и череп, который привез с собой в одном из мешков.

— Закапывать, Сергей Филимоныч? — поинтересовался вооружившийся лопатой Леньчик.

— Подожди, — остановил мальчишку старик.

Он подошел к лошади и отвязал от седла очередной мешок. В мешке обнаружилась обычная алюминиевая канистра емкостью в двадцать литров. Старик подтащил канистру к яме, «отжал» пробку, и опорожнил емкость в могилу. Из ямы пахнуло сладковато-приторным запахом бензина.

— Мы что, будем жечь кости? — догадался Алик.

— Да, — подтвердил старик. — Нам нужно сжечь их дотла.

— Но ведь от бензина кости не сгорят, — возразил Алик.

— Это не простой бензин — я кое-что в него подмешал, — произнес старик. — Отойдите-ка в сторонку… — Старик выудил из опустевшего мешка коробку туристических спичек, зажег её и сбросил в могилу.

Полыхнуло жаром — огонь прожорливо накинулся на останки колдуна. На глазах изумленных мальчишек человеческие кости ярко вспыхивали, словно спички, а после рассыпались сероватым пеплом.

Минут через десять, когда пламя опало, Леньчик опять схватился за лопату:

— Ну, теперь точно закапывать…

— Что же тебе неймется-то, а, Ленька? — Старик забрал у мальчишки лопату и перемешал металлическим «штыком» дымящиеся потрескивающие угли. — Спешишь все куда-то, спешишь… Лучше принесите оставшиеся два куля с лошади, — распорядился сторож.

Алик с Леньчиком, взвалив на плечи по мешку, вернулись к чадившей и постреливающей искрами могиле.

— Так, стоять! — Сергей Филимонович вытащил из чехла, висевшего на поясе, охотничий нож и одним движением разрезал мешковину куля, лежащего на плече Алика. Из мешка на землю посыпалась белая крупа. — Не стой столбом! — крикнул сторож. — В могилу сыпь! Да равномернее!

Стоявший налегке Андрей подставил руку под белую струю:

— Это что? Соль?

— Соль, — утвердительно проскрипел старик, — первое дело против всякой нечисти! Ежели круг себя соляную дорожку насыпать — никакая адская тварь не доберется!

— Помните, пацаны, как в прошлом году мы в киноху на Вия ходили? — не к месту спросил Кучерявый. — Там тоже этот… Ну, как его? О! Хома! — наконец вспомнил Андрюха. — Так он от ведьмы тоже кругом защищался, только он его не солью, а мелом на полу рисовал.

— Можно и мелом, — согласился старик. — Только для такого круга хоть крупица веры должна быть, иначе не сработает. А вот соль работает всегда и везде! — с видом заправского знатока, пояснил Сергей Филимонович. — Так, Ленька, давай тоже подходи!

Когда вся соль была израсходована, старик с сожалением произнес:

— Эх, соли бы побольше, да и без того лошадку перегрузил — старенькая она у меня…

— А поможет? — испугался Кучерявый.

— Должно помочь, — обнадежил перепуганного школьника Сергей Филимонович. — Но, если что-то странное заметишь — сразу ко мне!

— Хорошо, Сергей Филимонович, — пообещал мальчишка.

— Ленька! — крикнул сторож. — Во теперь можешь смело закапывать!

Обрадованные мальчишки принялись споро забрасывать чадившую яму землей.

— Еще бы плитой тяжелой привалить, да зацементировать на совесть, — утрамбовывая выросший могильный холмик, сокрушался сторож. — Только кто же мне кран выделит? Ладно, больше сотни лет спокойно пролежал, дай Бог еще сотню таких дурней не сыщется!

— Сергей Филимоныч, мы же пообещали… — заикнулся Алик.

— И я от своего обещания тоже не отказываюсь — рот буду держать на замке! А вам всем советую забыть это все как дурной сон.

— Забыли уже, Сергей Филимонович! Правда, пацаны? — сказал Леньчик.

Мальчишки понуро кивнули.

— Ну, тогда брысь с глаз моих! — распорядился сторож, собирая опустевшие мешки.

Второй раз мальчишкам повторять не пришлось — их словно ветром сдуло с заброшенного кладбища. Старик покачал им вслед головой, а затем, достав кисет с махоркой и свернув «козью ногу», с удовольствием закурил. С неупокоенным духом чернокнижника на какое-то время было покончено. А вот что делать с книгой и кольцом старик еще не решил. Если о кольцах «Вестников Смерти» он знал лишь понаслышке, то возможности подобной колдовской книги он некогда «имел счастье» наблюдать воочию. Старик поглубже затянулся крепким табаком — события тех далеких дней разбудили не самые лучшие воспоминания…

Глава 4

Москва 1939 г.

Возле распростертого на грязном, заплеванном паркете истерзанного тела стояли двое.

— Забавно, — простуженным голосом произнес один из них — худой нескладный старик, поправляя желтовато-мутный мениск монокля, поблескивающий в его правом глазу. — Весьма и весьма забавно, — вновь повторил он, теребя длинными узловатыми пальцами седую бородку-эспаньолку. — Даже не знаю, что вам сказать по этому поводу, драгоценный вы мой. — На вытянутом костистом лице старика, обтянутом пергаментно-желтой кожей с проступающими то тут, то там «печеночными» пигментными пятнами, лежала «печать» крайней степени изумления. Таким озадаченным престарелого профессора медицины уже давно никто не видел.

— Лазарь Евстафьевич, неужели совсем никаких предположений? — Собеседник профессора — тучный коренастый мужчина лет пятидесяти, тяжело отдуваясь, сдвинул на затылок форменную фуражку с бирюзовым околышем и промокнул скомканным носовым платком абсолютно лысую и круглую, словно бильярдный шар голову, покрытую крупными бисеринками пота.

— Представьте себе, Дорофей Петрович, ни-ка-ких! — Виновато развел руками старик.

— Я не могу в это поверить, Лазарь Евстафьевич! Ведь вы же светило мирового уровня! — Милиционер оттянул жесткий воротничок кителя с тремя металлическими синими «шпалами» на бирюзовых петлицах и потер широкой ладонью побагровевшую шею. — Если не вы, то кто же?

— Я тоже, знаете ли, нахожусь в полном смятении чувств, товарищ лейтенант…

— Вообще-то капитан милиции, что равно армейскому подполковнику [2], — без «задней мысли» поправил профессора Дорофей Петрович, но старик отчего-то обиделся.

— Мне без разницы! — вспылил он, нервно дернув щекой. Монокль выпал из его глаза, и закачался на тонкой золотой цепочке, пристегнутой к лацкану старомодного пиджака. — Я не разбираюсь в ваших этих… чинах. — Тонкие бескровные губы профессора презрительно скривились. — Так же, как и вы ни черта не смыслите в ученых степенях и званиях…

— Лазарь Евстафьевич, дорогой! Извините великодушно — ни в коей мере не хотел вам досадить! — виновато расшаркался Дорофей Петрович.

Старик порывисто схватил качающийся монокль и вернул его на прежнее место. Взглянув на простоватую рабоче-крестьянскую физиономию капитана сквозь выпуклую стеклянную линзу монокля, профессор решил сменить гнев на милость.

— Вижу-вижу, что раскаиваетесь, — беззлобно проворчал старик. — Только впредь себе этого не позволяйте, молодой человек!

— Как скажете, Лазарь Ефстафьевич, как скажете, — поспешно произнес милиционер. — Так что делать-то будем, профессор? — вернулся к волнующей его теме Дорофей Петрович. — Ведь покойник, не просто человек — правая рука самого наркома…

— Я узнал его, — степенно кивнул профессор, — мы встречались несколько раз. Вот только с утверждением, что это человек, я категорически не согласен. Это существо лишь внешне похоже на человека, но на самом деле таковым не является.

— Что вы сказали, профессор? Не человек? — переспросил капитан, подумав, что ослышался.

— Совершенно верно — не человек, — подтвердил старик, взглянув на милиционера своими мудрыми, выцветшими от старости глазами.

— Вы шутите? — не поверил капитан.

— Отнюдь, драгоценный вы мой, отнюдь!

— А кто же он? — оторопел Дорофей Петрович, «переварив» заявление профессора.

— Не-зна-ю! Увы, мне… — В очередной раз развел руками пожилой медик. — С чем я только не сталкивался за свою, довольно-таки насыщенную, практику… Но с таким явлением — первый раз.

— А с чего вы взяли, что он того… Ну, не человек? — не сдавался Дорофей Петрович, продолжая засыпать престарелого профессора вопросами.

— Так это же видно невооруженным взглядом, батенька! — Старик, кряхтя, нагнулся и сдернул с трупа простыню не первой свежести, пропитавшуюся ядовито-зеленовато-желтой маслянистой жидкостью. — Начнем с того, мон шер, у какого же человека вы видели кровь такого отвратительного гнойного цвета?

— И воняет она отвратно, — вставил капитан. — Неужели и вправду гной?

— Молодой человек, я вас умоляю, не говорите чепуху! — попросил профессор. — Это не гнойный экссудат! Это не продукты распада тканей, а именно кровь, то есть — внутренняя среда организма.

— А почему она такая…

— Ну, по всей видимости, оттого, что наш с вами клиент — не человек, — не дослушав, вынес вердикт Лазарь Евстафьевич.

— Да не-е-е, — потряс головой капитан, — не может быть — я его не первый год знаю! Обычный… Как все… Ничего особенного, ну разве что в наркомате большим человеком был. Может яд, какой? Происки агентов мирового империализма?

— Не знаю как вы, мой друг, а я таких ядов не видывал. — Старик достал из нагрудного кармана пиджака аккуратно сложенный белоснежный платочек и вынул из глаза монокль. Подышав на линзу, профессор аккуратно протер её и вернул увеличительное стеклышко на место. — К тому же, если он и был когда-то обычным человеком, изменения коснулись не только крови, но и всех внутренних органов…

— А может он того — морфинист, какой? — выдал очередную версию Дорофей Петрович. — Я слышал, что от этого тоже внутренние органы изменяются…

— От водки, положим, тоже печень увеличивается, — сварливо отозвался старик. — Только печень так и остается печенью! А что у нашего приятеля творится внутри, даже мне вот так сразу и не разобрать: где тут печень, сердце, или желудок? — Профессор подвинул стул, на котором стоял его потертый кожаный саквояж, поближе к бездыханному телу. Щелкнув вычурным металлическим замком, Лазарь Евстафьевич распахнул сумку и достал из нее пару хирургических перчаток. Ловко нацепив их на руки, профессор вернулся к трупу. — Лучше бы, конечно, посмотреть на прозекторском столе, но бегло взглянуть можно и так… Вы, Дорофей Петрович, как только закончите осмотр и съемку, не забудьте распорядиться, чтобы это тело без промедления отправили ко мне в лабораторию, — попросил медик, «со скрипом» присаживаясь на корточки. — Стар я для таких фокусов! — пробормотал он, опираясь руками на вскрытую грудную клетку. Ребра слегка раздались в стороны, встопорщившись рассеченными синеватыми хрящами с изумрудными прожилками.

— Что скажете, профессор? — стараясь не мешать осмотру, Дорофей Петрович нетерпеливо топтался неподалеку.

— Со света отойдите, милейший! — попросил старик, едва не уткнувшись носом в жуткую рану. — И как в таких условиях можно работать? — проворчал он.

Капитан поспешно сместился:

— Так хорошо?

— Да, спасибо… Итак, — удовлетворенный беглым осмотром профессор поднялся на ноги, — что можно сказать: разрез большой, неаккуратный, проходит от яремной впадины до самого паха… Операция, по всей видимости, была проведена инструментом, похожим на большие ножницы…

— Его вскрыли хирургическими ножницами? — уточнил капитан.

— Нет, — покачал головой профессор. — Это что-то типа ножниц для листового металла. Их вогнали в живот нашему клиенту чуть выше лобковой кости — это прослеживается по повреждениям кожи в месте нанесения удара… Причем, он был еще жив! А потом — чик-чик-чик, — старик изобразил пальцами ножницы, — распластали до самой глотки, особо не озабочиваясь сохранностью внутренних органов. Если посмотрите — легко обнаружите борозду от ножа. Вот еще, взгляните — весьма занимательно. — Профессор слегка приспустил расстегнутые брюки трупа, обнажив детородный орган замнаркома.

Дорофей Петрович заинтересованно наклонился, нависнув над телом.

— Ох, нихрена себе! — не сдержался милиционер при виде вывалившегося огромного фиолетового пениса. Бугрящийся отвратительными наростами фаллос был, помимо всего прочего, снабжен двойным рядом сиреневых присосок, сочащихся прозрачной слизью. — Жуть какая!

— Да, — профессор стянул с рук резиновые перчатки, вывернув их наизнанку, — и еще: тот, кто проделал эту операцию, вынул из внутренностей какой-то орган. Причем довольно неаккуратно…

— Какой орган? — с трудом оторвавшись от созерцания «щупальца осьминога», сдавленно просипел капитан.

— Кабы знать, милейший Дорофей Петрович, кабы знать? — Лазарь Евстафьевич пожал узкими плечами и забросил перчатки в саквояж. — Я попытаюсь установить это в лаборатории, но, естественно, ничего не могу обещать.

— Что же мне начальству-то доложить? — задумался капитан, с хрустом почесав заросший короткой щетиной подбородок. — Голова совсем не варит — третьи сутки на ногах! Не могу же я вот так взять и доложить: что, мол, заместитель наркома товарищ С., в общем даже и не товарищ совсем, он, кажись, незнамо кто — не человек даже! А, Лазарь Евстафьевич?

— А от меня-то вы что хотите, мон шер?

— Ну, мне бы справочку, какую: гумагу с вашей печатью, — елейным голоском произнес капитан. — Вам поверят, вы ведь медицинское светило! А мне за такой доклад могут путевочку в Сибирь организовать… Это еще в лучшем случае. А то и к стенке, как вредителя…

— Будет вам справочка, — заверил милиционера профессор, — только после всестороннего обследования тела. Поэтому — поспешите доставить его ко мне.

— Всенепременнейше, Лазарь Евстафьевич! С максимально возможной скоростью! Прослежу лично!

— Вот и договорились! — Профессор в предвкушении потер сухонькие ладошки. — Коллеги ахнут…

Облупленная входная дверь резко распахнулась, гулко стукнув о давно небеленую стену. Сквозь дверной проем в комнату буквально влетел, заброшенный крепкой рукой сержанта Маменко, маленький плюгавый человечек с морщинистой физиономией кирпичного цвета, заросший неопрятной пегой бороденкой.

— Ну, чё, чё пихаисси? — недовольно заявил мужичонка, распространяя неприятный похмельный «аромат», щедро сдобренный чесноком.

— Это еще кто? — раздраженно спросил Дорофей Петрович.

— Подозреваемый, товарищ капитан! — доложил сержант. — Местный дворник.

— Какой, к чертям, подозреваемый? А, Маменко?

— Вот! Рядом с дворницкой валялись. — Сержант протянул начальнику садовые ножницы с длинными ручками, измазанные в желтой субстанции.

— А вот и орудие убийства! — воскликнул профессор, выхватывая секатор из рук сержанта. — Это оно — у меня нет ни капли сомнений!

— Ка-какое орудие? Вы о чем? — переполошился дворник.

— Твой секатор? — жестко спросил капитан.

— Мой, — не стал запираться дворник. — Только он того — пропал у меня… Э-э-э… — задумался мужичок, — в четверьг. Да, точно, в четверьг на той неделе. Какая-то гнида, мой сарайчик распотрошила! Я и в милицию, и домоуправу сообщил. В тот же день! А чё? Я порядок знаю, хоть академиев и не кончал! Проверьте, товарищ милиционер!

— Проверим, — кивнул Дорофей Петрович. — Маменко сгоняй в управление…

— Так домоуправ еще здесь, товарищ капитан, — отозвался старшина. — У него быстрее спросим.

— Хорошо, поспрошай домоуправа: действительно ли дворницкую намедни грабили?

— Есть! — Маменко развернулся и вышел из комнаты.

— Тебя как зовут, горемыка? — спросил дворника Дорофей Петрович.

— Федором Епанчиным кличут, товарищ начальник, — отозвался плешивый, поправляя сбившийся набок фартук. — И чего было хватать? Сам бы пошел, со всем нашим уважением к доблестным органам Рабоче-крестьянской милиции…

— Хорош языком молоть — подь сюды! — поманил дворника рукой капитан. — Знаешь его? — он указал на разделанную тушу замнаркома.

— Евпатий-Коловратий! — схватился за жиденькую бороденку дворник. — Вот это елдень! Вот это я понимаю! Да был бы у меня такой струмент, я бы кажный божий день Фроську из чайной пялил, да сладкой наливочкой запивал…

— А ну замолкни, паскуда! — рявкнул Дорофей Петрович, набрасывая на закоченевшее тело простыню. Незакрытым осталось только искаженное посмертной гримасой лицо завнаркома. — Мне плевать, кого ты пялишь каждый день! Узнаёшь, спрашиваю?

— Да кабы кажный день, товарищ начальник, а то ведь только по большим праздникам до себя допускает, стерва!

— Епанчин, едрит твое коромысло! — вновь одернул дворника Дорофей Петрович. — По делу давай!

— Не, ну вы видали, какой хер? — Все не мог успокоиться Федор. Но, встретившись взглядом с налившимися кровью глазами капитана, он поперхнулся, состряпал постную физиономию и произнес: — Знаю я этого субчика — видел неоднократно.

— Что, часто он в эту квартиру хаживал? — уточнил Дорофей Петрович. — И вообще, когда ты его первый раз здесь увидел?

— Ну… — задумался дворник, разлохматив грязными пальцами и без того неопрятную бороденку. — У прошлом годе я его первый раз и срисовал, осенью…

— А точнее?

— Помню, товарищ милиционер: аккурат наутро после Рождества Пресвятой Богородицы… Точно-точно! Я тогдась перебрал чутка, жутким похмельем маялся. И как назло перехватить не у кого — подлечить истерзанное здоровье. А этот, — дворник кивнул в сторону трупа, — чистенький, холёный, довольный такой, что мартовский кот после ебли…

— Епанчин! Не выводи меня! — прикрикнул капитан.

— Все-все! Понял! Из большой такой черной машины вылез: по всему видать — большой начальник, — продолжил дворник. — Думал, на шкалик у него стрельнуть, но он так на меня свои зенки вылупил…

— Хватит, — остановил дворника Дорофей Петрович. — Я понял. Как часто он появлялся?

— Ну, сначала — раз-два в месяц, как потеплело — так и вовсе зачастил день-через-день…

— К кому приезжал?

— Да жила тут фифа одна…

— Кто такая?

— Пелагея Хвостовская, — живо отозвался дворник, — проблядушка знатная! В мамашу пошла, та тоже в свое время со всякой шантрапой якшалась, даром что голубых кровей! Папаша мой, царство ему небесное, через её козни сгинул! Я столько гумаги в околотке извел…

— Гнида, ты, жандармская! — рявкнул Дорофей Петрович.

— Ох, и вправду, понесло меня, — испуганно «присел на полусогнутых» дворник — старые связи с полицией новая власть не жаловала.

— Если усёк — тогда не отвлекайся! — прикрикнул на притихшего Епанчина капитан.

— Только по делу, товарищ начальник! — клятвенно заверил Дорофея Петровича Федор. — Вот те истинный крест! — Дворник размашисто перекрестился. — А вот если дал бы ты мне на шкалик, господин-товарищ милиционер…

— А в морду не хочешь? — Капитан демонстративно покачал перед носом Федора пудовым кулаком.

— Мне бы подлечиться, господа хорошие! — Тряхнул себя за грудки дрожащими руками Федор. — Сгорю чичас синим огнем… Вот ей-ей — сгорю!

— Да налейте же ему, Дорофей Федорович! — снизошел к мольбам дворника старик-профессор. — Я в буфете на полке початую поллитру белой видел…

— Обойдется! — отрезал капитан. — Буду я еще пьянь всякую беленькой угощать…

— Послушайте совета бывалого человека, к тому же и врача! — посоветовал Лазарь Евстафьевич. — В таком состоянии вы от него ничего не добьетесь, батенька — у него мозги сейчас только в одном направлении работают — как бы поскорее опохмелиться. Там на глаз не больше мерзавчика осталось — как раз для такой надобности.

— Ох, и добрый вы человек, Лазарь Евстафьевич! — покачал головой милиционер. — Я б таких деятелей в зародыше давил…

— Батюшка, кормилец, не дай пропасть загубленной душе! — чувствуя слабину, заныл Епанчин.

— Какой я тебе батюшка? — усмехнулся в бородку Лазарь Евстафьевич. — Дорофей Петрович…

— А! — отмахнулся капитан, уступая просьбе доктора. — Пусть его!

После слов капитана дворник кинулся к буфету. Вылакав в один присест остатки водки, Епанчин смачно крякнул и поставил на место пустую тару. Приосанившись, он отер заскорузлыми пальцами жиденькие усы и произнес:

— Премного благодарствую! Спасли, вот ей-ей спасли!

— Хорош трепаться! О деле давай! — вернул дворника с небес на землю капитан.

— Со всем прилежанием! — После опохмела дворник слегка «поплыл». — Значица этот фрукт к Хвостовской не один приезжал — тут их целая шайка-лейка собиралась.

— Чем занимались?

— Как чем? Вертеп, он и есть — вертеп.

— Кроме этого?

— Да кабы знать? — развел руками дворник. — Хотя…

— Ну? — Дорофей Петрович не давал дворнику расслабиться.

— Было еще: как переебутся, так песни горлопанить начинают. Все бы ничего — вон в домкоме товарищи тоже часто собираются, да глотки без толку дерут…

— Ты хер с яичницей не путай! — возмутился Дорофей Петрович. — Пролетарские песни это тебе фунт изюма!

— Да я что? — развел руками дворник. — Я к домкомовским песнопениям с понятием! Там все ясно: «прощайте товарищи, заря коммунизьма»… А эти ж, — Епанчин махнул рукой в сторону закрытого простынёй мертвеца, — не по-русски завывают! Да так, что мурашки по шкуре величиной с курячия яйцо друг за дружкою бегуть… Да еще вонища эта, как от помойки с протухшей требухой…

— Что еще за вонища? — поинтересовался капитан.

— Въедливая такая вонища, — охотно пояснил дворник. — Мне сколь раз жильцы жаловались: думали, можа ворона какая в печной трубе издохла? Ан нет, я и трубочиста — Митрича пытал — чисто все! А вонь нет-нет да и проявиться, и аккурат, когда контры эти кота за хвост тянуть начинають…

— Какого кота? — не понял Дорофей Петрович.

— Ну ить песняка давить…

— Так и говори, гнида! — разозлился блюститель закона. — И в контры погоди записывать — все ж немаленький человек… — Дорофей Петрович запнулся, вспомнив о жутком «щупальце» замнаркома. — Ну, в общем, был немаленьким… — комкано добавил он.

— Да, еще вспомнил, — радостно заявил Епанчин, — свечи они жгли безмерно, да всё черные, как деготь!

— А ты откуда прознал? — прищурился капитан. — Или с ними горлопанил?

— Да упаси Господь! — дворник в очередной раз размашисто перекрестился. — Я как-то водосток чинить полез — два пролета ветром сорвало… Вот туточки: рядом с энтим окошком. Лестницу поставил, да и в окошко-то заглянул…

— Врешь, небось, что чинить полез, — усмехнулся Дорофей Петрович. — Они же, сам говорил, свечи ночью жгли. А чтобы ты ночью полез водосток чинить, ну не в жизнь не поверю!

— Ну, бес попутал, товарищ начальник, — нехотя признался Епанчин. — Любопытно мне стало, чем это они тут занимаются… Вот я, стал быть, одним глазком…

— Ну?

— А у них весь пол всякими фигурами богомерзкими измалеван, и свечей аспидных прорва…

— Какой пол? — спросил милиционер. — Этот?

— Знамо этот, — кивнул дворник. — Вот аккурат на том самом месте, где большой ковер лежит и намалевано было.

— Ну-ка, подь сюда, — произнес капитан, ухватив указанный ковер за один из углов, — пособи!

Вместе с дворником они ловко отвернули часть ковра в сторону.

— Во! — довольно воскликнул Епанчин. — Я же говорил!

Под ковром на старом паркете действительно обнаружились странные рисунки, изрядно залитые черным плавленым воском.

— И чего это? — шумно почесал лысую голову капитан.

— А это, батенька, так называемая пентаграмма, — «просветил» присутствующих Лазарь Евстафьевич, с любопытством разглядывающий «творчество» народных умельцев.

— А зачем она нужна, эта самая пентрагама? — спросил профессора Дорофей Петрович, охватывая взглядом большой круг с вписанной в него пятиконечной звездой.

— Ну, некоторые личности считают, что при помощи определенных обрядов и заклинаний, использующих пентаграмму, можно призвать в наш мир потусторонние силы…

— Ага, понял — секта! — прямолинейно заявил милиционер. — Сатанисты?

— Свят-свят-свят! — мелко перекрестился дворник Епанчин. — Я же говорил: непотребства чинят!

— Возможно, что и сатанисты, — подтвердил предположение капитана Лазарь Евстафьевич. — Вы как хотите, милейший Дорофей Петрович, а мне пора. Разрешите откланяться. И жду тело у себя.

— Привезем всенепременнейше, уважаемый Лазарь Евстафьевич! — заверил профессора капитан. — Ну и вы о справочке не забудьте!

* * *

В отделении Дорофей Петрович первым делом вызвал к себе лейтенанта Петракова — настырного и пронырливого опера, самого толкового в отделе сыскаря.

Лейтенант, приоткрыв дверь в кабинет капитана, поинтересовался:

— Вызывали, Дорофей Петрович?

— Да, Сергей, проходи.

— Есть проходить! — задорно тряхнув рыжеватым, слегка кучерявившимся чубом, произнес лейтенант, просачиваясь в кабинет начальника.

Усевшись на стул, Сергей вопросительно взглянул на капитана.

— Вот что, Сереж, — произнес Дорофей Петрович, — нужно собрать информацию на одну гражданку — Пелагею Хвостовскую, проживающую по Дровяному переулку восемь… Будет здорово, если сумеешь накопать информацию и на её мамашу. Есть подозрение, что на её квартире собиралась секта, действующая не один год. Пошуруй в старых архивах… Я понимаю, что почти ничего не осталось, — жестом остановил невысказанные лейтенантом возражения капитан, — но ты уж постарайся! Я знаю, ты можешь. Допроси дворника Епанчина — он говорил, что мать Хвостовской была «на карандаше» еще у царской полиции за те же прегрешения… В общем, действуй. Сыскать бы нам эту Пелагею, да тряхнуть хорошенько!

— Я постараюсь, Дорофей Петрович, — кивнул Сергей. — Есть у меня на примете старичок один старорежимный… Жандармским архивом в свое время ведал… Занимательный старикашка, повезло — не пришибли в семнадцатом, и после выкрутился — по старости не тронули… Деду чуть не сотня, а память… Мы с его помощью картотеку бандитскую картотеку восстанавливали. Помните?

— А, ты о Полобухине Викентии Поликарповиче что ль? — вспомнил капитан. — Живой еще?

— Живой, — подтвердил лейтенант, — и помирать, по-моему, не собирается.

— Вот-вот, поспрошай, — одобрил Дорофей Петрович. Мало ли, чего старый контрик вспомнит…

* * *

Престарелый архивариус жандармского управления Полобухин Викентий Поликарпович незаметно доживал остаток своих дней в цокольном этаже разваливающегося от ветхости барака, стоящего в самом конце бывшего Собачьего тупика, ныне носящего громкое название «тупика рабочих баррикад». Добраться до тупика Петракову удалось только к вечеру, когда садящееся багровое солнце, разрисовало улицу длинными причудливыми тенями. Едва ступив с дощатого тротуара в подворотню Собачьего тупика, лейтенант вляпался в свежий, еще дымящийся, конский каштан, который не заметил в сгущающихся сумерках.

— Твою качель! — выругался опер, разглядывая уханьканные штиблеты. — Угораздило же! — Он судорожно принялся шаркать ногой по пыльной земле, стараясь очистить подошву от «ароматной мины».

Стерев с башмака основную массу фекалий, Сергей зашагал к бараку, время от времени подволакивая ногу. Старика Полобухина опер обнаружил мирно сидящим возле барака на прогнившей скособоченной лавочке, облаченного несмотря на теплую погоду в потертую меховую кацавейку.

— Привет, дед! — Сергей присел рядом со стариком на лавку.

Викентий Поликарпович подслеповато прищурился, но милиционера не узнал.

— С кем имею честь? — дребезжащим голоском поинтересовался бывший архивариус, вглядываясь бесцветными от старости глазами в «незнакомца».

— Ты чего, Викентий Поликарпович, не узнал? — изумился Петраков. — Сергей я, Петраков.

— Сережа, — наконец признал «незнакомца» Полобухин. — Прости, совсем слепой стал, как крот. — Старик растянул в улыбке тонкие бескровные губы, затем запустил руку под кацавейку и выудил откуда-то видавшее виды песне с мутными желтоватыми стеклами и в погнутой оправе. Нацепив песне на нос, Полобухин вновь взглянул на Сергея.

— Ну вот, совсем другое дело! Как здоровье Дорофей Петровича? — полюбопытствовал он.

— Помаленьку, — неопределенно пожал плечами лейтенант.

— Понимаю: дела-с, заботы, служба-с… И что же вас привело ко мне, молодой человек. Зачем доблестной милиции опять понадобился старый бюрократ-архивариус?

— Понадобился, — не стал скрывать Сергей. — Викентий Поликарпыч, напрягись еще разок — дело очень важное…

— Ну-с, ну-с, Сереженька, — заинтересованно протянул старик, — заинтриговали! У нас, стариков, жизнь скучная — чем могу-с…

— Дед, постарайся вспомнить: фамилия Хвостовская тебе о чем-нибудь говорит?

— Как ты сказал, Хвостовская? — переспросил Полобухин.

— Хвостовская, дед, Хвостовская, — повторил Сергей, от которого не укрылось, что старик сразу вспомнил фамилию, а переспросил просто ради проформы. — Неужели и вправду что-то помнишь?

— А как не помнить? — произнес Викентий Поликарпович. — На память до сих пор не жалуюсь — а дело-то ну очень странное было, непонятное… Я даже номер того дела помню — 1836. Я еще тогда, когда первый раз его читал, подумал: всплывет оно когда-нибудь, вот те крест, обязательно всплывет!

— Тогда давай, дед, выкладывай! — Сергей довольно поерзал на скамейке, приготовившись слушать рассказ старика.

— Как сейчас помню: случилось это в девяносто шестом, дня за три дня до Покрова, — по-старчески пожевав губами, начал Викентий Поликарпович. Суровая зима в тот год выдалась — снег недели за полторы до Покрова лег… Я тогда только писарем в архиве служил, а форменная шинелька — не толще бумажного листа, — погрузился в воспоминания более чем пятидесятилетней давности Полобухин.

— Викентий Поликарпович, давай по существу! — Сергей попытался «направить» старика в нужном направлении.

— А я о чем? Все по существу, только по существу! — слегка обиженно заявил бывший архивариус. — Мне так вспоминать легче, драгоценный вы мой. Так что, сударь, если хотите, чтобы я вспомнил все подробности, попрошу мне не мешать!

Ладно, дед, не дуйся — не буду больше перебивать, — пообещал лейтенант.

— То-то же: все вы, молодежь поперед себя бежать пытаетесь, — брюзгливо, но беззлобно проворчал Викентий Поликарпович. — Так вот, — продолжил он свой рассказ, — по бедности своей я в свободное от работы время подрядился в жандармерии за офицеров-оперов за определенную плату рапорта, да отчеты писать… Ничего зазорного в этом не было: ну скажите на милость: какое у писарчука жалование? Так, пшик один. А почерк у меня каллиграфический… Да и вы, Сереженька, признайтесь, не очень-то любите с бумажками возиться?

— А то! — понимающе хмыкнул Петраков. — Жуть как нервирует.

— Ну вот, видите, — победно блеснув линзами песне, покачал головой старик.

— Слушай, Викентий Поликарпович, а почему дело это в жандармерию попало? — вдруг спросил опер. — Ведь ничего политического: одна блажь буржуйская, да дурь…

— Ну, время тогда такое было, — хихикнув, прошепелявил старичок. — Все тайные сборища и кружки, перво-наперво, по жандармской, то бишь по политической части шли, а уж после проверки по другим ведомствам отписывались… Но редко. Ить кто в основном тогда по углам разным собирался? Вольнодумцы разные, да карбонарии…

— Че-то ты, дед, заговариваться начал, — фыркнул Петраков, — карбонариев, каких-то выдумал…Что за зверь такой?

— Эх вы-и, — недовольно поджал губы старик, — таких делов в Рассее-матушке натворили, а как неучами были, так ими и остались! Я «братьёв» ваших — революционеров-товарищей ввиду имел…

— Погоди, дед, вот построим коммунизм, тогда и выучимся! — отмахнулся от едкого замечания Сергей. — Дальше давай!

— Жаль не доживу, — ехидно произнес бывший архивариус, прищурив один глаз, — интересно было бы поглядеть… А все так происходило: в тот мерзкий холодный день от дворника… э-э-э… — Старик закатил глаза, задумавшись на мгновение. — Как же его звали? Звали… звали… — тихо бубнил он себе под нос, причмокивая губами. — Епахин? Епанхин? Епанчин! — наконец победно воскликнул он. — Да, точно Епанчин!

— Ну, Викентий Поликарпыч, и память у тебя! — звонко хлопнул себя ладонями по ляжкам милиционер.

Что есть, то есть! — Старик довольно пригладил сухой ладошкой реденькие седые волосы на голове и продолжил:

— От дворника Фрола Епанчина поступил сигнал, что в доме покойного купца первой гильдии Акакия Хвостовского, что на Дровяном переулке восемь…

— Постой-постой, разве дворника на Дровяном восемь не Федором звали?

— Нет, Федор Епанчин — сын Фрола, тогда батюшка его дворничал…

— А-а-а, ясно.

— Так вот, Епанчин сообщил, что в дом покойного купца, перешедшего в наследство к его дочери Апраксии, по ночам таскаются всякие подозрительные личности. Чем они там занимаются, он, дескать, не ведает, но ничем хорошим уж точно.

— Погоди-ка, погоди-ка, ты хочешь сказать, что весь этот дом раньше принадлежал одной Хвостовской?

— Конечно, их покойный батюшка такими капиталами в свое время ворочал — ого-го-го! При нем Дровяной переулок мог с Тверской запросто посоперничать: дорогу отборным булыжником вымостил; везде фонари поставил; околоточному ежемесячно приплачивал, чтобы за порядком следил; дворников вышколил… А как помер — мостовая развалилась, фонари сначала зажигать перестали, а потом и вовсе растащили… А, — он махнул рукой, — не стало хозяина — и порядок закончился… Захирел переулок, превратился в простую подворотню, каковых по Москве пруд пруди! Людишки лихие пошаливать начали: грабили, раздевали, а случалось, и убивали прохожих. Вообще после смерти Акакия странные дела в переулке происходить начали: люди частенько пропадали, особенно дети малолетние… Но то на цыган грешили, что неподалеку табором стояли. В общем, нехороший переулок. Но все это не по-нашему — по криминальному ведомству шло.

— Дед, а Хвостовская, дочка Акакия, что за фифа?

— Апраксия-то? — переспросил Викентий Поликарпович. — Ну-у-у… — задумался Викентий Поликарпович, — эффектная была мадама, но со странностями: днем почти никогда из дома не выходила… А если и появлялась на улице, то обязательно под зонтиком, да в темных очках… Да… — старик вновь пошамкал губами. — По малолетству её батенька за границу вывез — в Лондон. В пансионат какой-то для благородных девиц, все хотел ей образование хорошее дать…

— И как, получилось? — спросил Сергей.

— Про то не знаю, но училась она несколько лет. Наши-то опера, когда за ниточки разные дергать стали, выявляя связи, оказалось, что в Англии наша Апраксия в обществе одном тайном состояла — «Теософском».

— Секта какая-то что ль?

— Ну, можно и так сказать, — согласно кивнул старик. — Руководила тем общество некая мадама Блаватская — широко известная в мире шарлатанка: практиковала спиритизьм, магнетизьм и оккультизьм…

— Чего делала? — не понял Петраков, не сумевший «переварить» свалившуюся на него массу новых слов.

— Если по-простому: рядилась под колдунью, гадалку, с потусторонними сущностями общалась…

— А, понятно, такого добра и у нас завались — вот хоть те же цыгане.

— Понимаете, Сереженька, тут уровень другой…

— А суть-то одна: мозги запудрить, да нажиться! Ладно, что дальше-то было?

— А вот дальше-то и начинается самая странная, непонятная и запутанная часть истории, — произнес Полобухин. — Решили, значит, накрыть эту сходку: «сети» раскинули, дождались очередного сборища, ну и в самом разгаре ихнего действа вломились в дом Хвостовской…

— И? Каков результат?

— А таков: в дом Хвостовской вошло полдюжины жандармов и дворник Епанчин… А вот обратно никто не вышел!

— Это как так? — не понял лейтенант. — Куда они подевались-то?

— А бог его знает? — пожал плечами старик. — Сгинули, словно их и не было. На улице осталось служебные пролетки с извозчиками, да еще пяток жандармов, контролировавших, чтобы из окон, да черных ходов никто не сбежал. Вот они-то и забили тревогу, когда через пару часов из дома никто нет вышел. Сами они заходить побоялись, подкрепление попросили. Пока суетились, наступило утро. Особняк оцепили, вошли в дом…

— Ну, и что там, в доме? — нетерпеливо перебил Виткентия Поликарповича Сергей. — Море трупов? Море крови?

— Ни-че-го! — раздельно, по слогам произнес бывший архивариус. — И никого: ни Хвостовской, ни её гостей, ни прислуги…

— Быть того не может! — категорично заявил милиционер. — Куда бы они подевались, если из дома никто не выходил?

— Наше начальство тоже так подумало: перевернули весь дом — и ничего! И вообще, судя по материалам дела, у проверяющих возникло ощущение, что в особняке долгое время никто не жил: жуткая вонь, все заросло паутиной, на полу и мебели — толсты слой пыли, на которой не было никаких следов присутствия людей.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день! А как же жандармы и дворник: они тоже не наследили?

— Выходит, что так, — согласился Полобухин. — Загадка, однако… Недельки через две на Семеновском кладбище в невменяемом состоянии был обнаружен один из пропавших жандармов — Алексея Клыкова. Его обнаружил в старом склепе какого-то генерала, героя войны 12-го года, кладбищенский сторож во время обхода. Клыкова бы замерз, и его никогда не нашли, но он так громко выл…

— Ну, он рассказал, куда все подевались и как он оказался на кладбище?

— Нет, добиться от него ничего не удалось — он только выл, словно подстреленный зверь, да повторял одну лишь фразу: «они идут».

— Кто они?

— Не знаю, — старик в очередной раз пожал костлявыми плечами. — В протоколе зафиксировано, что Клыков был сильно избит — тело чуть не сплошной синяк. Китель обуглен, волосы, брови и усы подпалены, лицо обожжено.

— Пытали его, что ли?

— Очень может быть, Сереженька, — легко согласился Полобухин. — Клыкова подлечили, но разговорить его так и не смогли: даже через месяц он твердил как заведенный «они идут» и все. В общем, направили его лечить душевное расстройство «на дачу к купцу Канатчикову»…

— Значит, так ничего и не добились, — сожалением произнес Петраков. — Жаль, очень жаль! Должно же быть какое-то объяснение всей этой истории… А единственный свидетель, как назло, — Сергей покрутил пальцем у виска, — свихнулся.

— Где-то через полгода была предпринята еще одна попытка допросить Клыкова. Но пациент приюта для душевнобольных нес такую ересь про каких-то чудовищ, демонов и тварей, что лечащий его доктор написал в заключении — маниакальный бред, вызванный сильным потрясением.

— Да какие потусторонние силы? — воскликнул лейтенант. — Нет никаких сил: ни бога, ни дьявола!

— А, милсдарь, в потусторонние силы, значит, не верите?

— Фигня это все — опиум для народа! — заявил Сергей.

— Не иначе атеист?

— Убежденный! — добавил милиционер.

— Ну-ну, ну-ну… Я бы не был столь скоропалительным в своих выводах.

— А что Хвостовская? Тоже с концами?

— Нет, она объявилась годика через два после этого случая, заявив, что все это время пребывала в Лондоне…

— Постойте, а как же…

— Все бумаги у нее были в порядке, были свидетели, которые подтвердили, что в тот злополучный день её в Москве, да и в России не было, и быть не могло!

— Фокусница, однако!

— Ну вот, Сереженька, и вся моя история… Ну что, я смог вам помочь? — полюбопытствовал Полобухин.

— Если честно сказать, Викентий Поликарпович, еще больше запутали, — ответил Петраков.

— А у вас-то что приключилось?

— Извини, дед, но это пока секретная информация, — непререкаемо заявил лейтенант.

— Понимаю, — грустно вздохнул Викентий Поликарпович. — Но, логически раскинув мозгами, могу сделать вывод: что-то странное опять произошло в том же доме, на Дровяном восемь. Я прав?

— Эх, Викентий Поликарпович, лучше ты был бы неправ! — воскликнул милиционер. — Что случилось, сказать не имею права, но дом тот же. И подозреваемая — дочка Хвостовской, и дворник — Епанчин, сын того, пропавшего.

— Хотелось бы мне узнать, чем у вас это дело закончится. Но сдается мне, результат будет тот же.

Пока длился разговор милиционера с бывшим жандармским архивариусом, на улице стемнело.

— Обещать не могу, но если секретность снимут — обязательно расскажу. Ладно, дед, пора мне, — Петраков поднялся с лавочки, и протянул старику руку. — За помощь спасибо.

— Обращайся, пока я не помер, — пожал протянутую руку старик. — Недолго уж мне осталось…

Попрощавшись с Полобухиным, Сергей решил забежать в отдел, разузнать последние новости, перекинуться «парой слов» с коллегами и поделиться результатами своей работы. Несмотря на поздний час, работа в отделе «кипела». Помимо сотрудников отдела по коридору сновали незнакомые люди в штатском.

— А, Петраков, — увидев лейтенанта сквозь приоткрытую дверь, крикнул Дорофей Петрович, — заходи!

Сергей прошел в кабинет, и уселся напротив начальника. Выглядел капитан неважно — сказывалось нервное напряжение последних дней и бессонные ночи.

— Дорофей Петрович, — произнес Сергей, — вы себя совсем загоните. Вам бы поспать…

— Да я рад бы, Сережа, — потерев пальцами красные глаза с полопавшимися сосудами, ответил капитан, — мне бы часок-другой… Но, — устало развел руками, — недосуг, когда такое творится.

— А что за люди у нас, как у себя дома бродят? — понизив голос, поинтересовался лейтенант.

— Спецотдел какой-то ГБешный, — так же тихо ответил Дорофей Петрович.

— Чьи ребята?

— Да поди сейчас, разберись? — пожал плечами Дорофей Петрович. — За последние два-три года их столько сменилось… Раньше этим отделом Бокий руководил, а сейчас… — он заглянул в бумагу, лежащую перед ним на столе, — некто Баламутов…

— Желаю здравствовать, уважаемые! — Поглощенные разговором милиционеры не заметили, как в кабинет вошел сухощавый пожилой мужчина, с такой же лысой, без намека на растительность, головой, как и у капитана. Одет незнакомец был военный, стального цвета френч, без каких-либо знаков различия.

— Чем обязаны э-э-э? — протянул Дорофей Петрович, рассматривая нежданного гостя.

— Моя фамилия Кузнецов, — представился мужчина, — Владимир Николаевич.

— Я слушаю вас, Владимир Николаевич, — потерев кулаками набрякшие веки, произнес капитан.

— Вот мои документы, — Кузнецов вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его капитану.

Дорофей Петрович взял документ, развернул его и погрузился в чтение. Через секунду его лицо вытянулось и побагровело. Он вскочил с кресла и судорожно принялся застегивать верхнюю пуговицу кителя.

— Товарищ… старший майор… госбезопасности… — сдавленно отрапортовал Дорофей Петрович, кое-как справившись с тугой застежкой, — капитан Филиппенко…

— Полноте, батенька, сядьте! — взмахнув сухонькой ладошкой, по-отечески ласково произнес Владимир Николаевич. — От того, что вы будете зайчиком вокруг меня скакать, дело быстрее не пойдет… И вы сидите, — положил руку на плечо «прозевавшему вспышку» лейтенанту, старший майор Кузнецов. — Не надо лишней суеты.

— Есть, без суеты! — Дорофей Петрович обессилено рухнул в скрипнувшее под его немалым весом кресло.

— Итак, товарищи, — Кузнецов примостился на один из стульев, стоявших вдоль стены кабинета, — с делом я уже ознакомился… Так сказать, в общих чертах…

— Что-то не так, товарищ старший майор? — дрожащим голосом осведомился Дорофей Петрович.

— Да нет, все в порядке, — нейтральным тоном заявил старший майор. — Хотел бы уточнить только одно обстоятельство: куда дели тело?

— Понимаете, товарищ старший майор… я даже не знаю, как вам сказать… — запнулся капитан.

— Не бойтесь, говорите, как есть, — добродушно произнес Кузнецов.

— Тут такое дело, товарищ старший майор… — Лысая голова Дорофея Петровича моментально покрылась крупными бисеринками пота. — Убиенный, ну, замнаркома… товарищ… он вроде бы снаружи нормальный… а внутри совсем и не… Ну, я даже и не знаю, кто он… Происки врагов-империалистов, не иначе… А то бы как оно так… У него там, оно все не так… Совсем не как у обычных людей… А я не знаю, мож так оно и надо…

— Да вы не нервничайте, товарищ капитан, — остановил несвязную речь милиционера Кузнецов. — Не человек он, хотя, возможно, и был им когда-то.

— Все-таки не человек! — облегченно выдохнул Дорофей Петрович, протирая вспотевшую лысину платком. — А я уж грешным делом думал, плачет по мне «Кащенко»…

— Так куда дели тело? — Кузнецов вернулся к вопросу, оставшемуся без ответа.

— Так в лабораторию к Лазарю Евстафьевичу Турбину его свезли, — поспешно ответил капитан. — Понимаете, товарищ старший майор…

Услышав «старший майор», Кузнецов недовольно поморщился.

— Зовите меня лучше Владимиром Николаевичем, — предложил он капитану.

— Есть, товарищ старший… Владимир Николаевич, — поправился он. — Вы же понимаете, не мог я того в рапорте указать… Ну, что товарищ замнаркома э-э-э… не такой, как все, — нашелся он. — А Лазарь Евстафьевич — голова! Светило! Он мне справку выдать должон, после всестороннего изучения…

— Знаю такого, — кивнул Кузнецов, — действительно светлая голова. Но труп у него надо срочно изъять! Им займутся наши специалисты, прошедшие соответствующую подготовку.

— Так я сейчас же и распоряжусь, чтобы забрали, — засуетился Дорофей Петрович.

— Не стоит! — качнул головой Кузнецов. — Мои люди сами справятся. Вы лучше мне расскажите, как следствие движется? Что удалось узнать об основных фигурантах дела? В общем, меня интересуют подробности. Любые мелочи. Ведь что-то же вы накопали?

Дорофей Петрович вопросительно посмотрел на Сергея.

— Так точно, есть немного информации по хозяйке квартиры, где произошло убийство, — доложил Петраков. — Только эта информация тоже того… странная… Я бы на вашем месте ни за что не поверил…

— Неужели настолько необычные сведения? — спокойно отреагировал на заявление Сергея старший майор госбезопастности.

— Да вы сами послушайте, — произнес лейтенант, — а после решите.

Вкратце пересказав историю, поведанную бывшим жандармским архивариусом, Сергей виновато произнес:

— Только не подумайте, что я сбрендил — за что «купил», за то и «продал».

— Хм, не ожидал я от вас услышать такое, — задумчиво произнес Владимир Николаевич.

— Я же говорил, что не поверите! — помрачнел лейтенант. — Но уж больно осведомитель надежный — никогда, извините, фуфло нам не подсовывал.

— Да нет, я не об этом, — усмехнулся старший майор, — я о самом факте… Хотите, назову имя вашего информатора? — вдруг спросил он, и не дожидаясь ответа произнес:

— Это Полобухин, Викентий Поликарпович. Бывший жандармский архивариус.

— Но откуда?… — ахнул лейтенант.

— Элементарно, Ватсон! — произнес Владимир Николаевич. — Он единственный оставшийся в живых свидетель, тех странных событий. В свое время я плотно работал с этим делом…

— Так вы тоже из этих старо… — не договорив, осекся Петраков.

— Да, из этих, как вы выразились, старорежимных офицеров, — ничуть не смутившись, закончил фразу Владимир Николаевич. — И нисколько об этом не жалею.

В кабинет капитана заглянул один из парней Кузнецова:

— Извините, товарищ старший майор, но поступил сигнал, что в доме по Дровяному переулку восемь твориться что-то странное…

Глава 5

Пгт. Нахаловка 1980 г.

Старенький «Лиаз», громко взвизгнув тормозами, резко затормозил на перекрестке. Голова плотного светловолосого и короткостриженного парня, дремавшего на пассажирском сиденье, мотнулась на расслабленной шее и крепко врезалась в оконное стекло.

— Урод! — прошипел он, схватившись за ушибленное место.

Пыльный салон автобуса мгновенно наполнился раздраженными криками пассажиров, пострадавшими в какой-либо степени от резкого торможения.

— Не дрова везешь, козел! — обдав парня неприятным сивушным духом, выругался нелюдимого вида мужик, сидевший позади.

— Гонщик хренов! — добавил в общую копилку пацан лет пятнадцати, на голову которого свалилась с подставки тяжелая сумка.

— Яйца-то, яйца подавили! — завопила дородная тетка, державшая на коленях кошелку с продуктами. — Кто мне теперь ущерб вернет? А, ирод?

— А ну заткнулись все! — Из-за мутной пластиковой переборки, отделяющей водителя автобуса от салона, высунулась небритая физиономия. — Раскудахтались тут! Похороны по курсу…

Пассажиры, мгновенно забыв о перепалке, прильнули к забрызганным грязью окнам.

— Ох, батюшки-святы, — перекрестившись, запричитала толстенькая старушка в черном платке, — кто же это преставился, пока нас не было?

— Заткнись, дура! — зашипел на нее благообразный старичок в помятом костюме-тройке, сидевший рядом. — И креститься перестань, смотрят все!

Но на пререкающуюся парочку никто не смотрел — взгляды пассажиров были направлены в сторону похоронной процессии, медленно текущей по дороге, перпендикулярной движению автобуса. Во главе колонны скорбно шагало несколько мужчин с венками, украшенными траурными лентами. За венками следовали старики-пенсионеры, несущие на бархатных подушечках ордена и медали усопшего. Правительственных наград у покойника, к несказанному удивлению пассажиров автобуса, знающих в родном поселке «каждую» собаку», оказалось много, даже очень.

— Слушай, милок, — старушка в черном платке тронула за рукав парня, старающегося пристроить на место упавшую сумку, — у тебя глаза поострее: погляди, чого там на лентах прописано?

Паренек, высунувшись в приоткрытое окно, медленно прочитал:

— Сергею Филимоновичу Петракову от скорбящих…

— Это же Филимоныч! — ахнула старушка, вновь украдкой перекрестившись.

— Хто? — не расслышал её глуховатый сосед-старик. — Хто помер-то, а, Таисия?

— Филимоныч — сторож колхозный, помер! — прокричала ему в ухо бабка.

— Филимоныч? — пререспросил старичок. — Это Петраков, что ли?

— Он, царствие ему небесное! — кивнула старушка, вновь осенив себя «крестом».

— Таисья! — вновь недовольно прошипел старичок. — На людях же! Сколько раз говорить!

— Ох, батюшки, это я от переживаний… — Старушка закрыла нижнюю часть лица уголком завязанного под подбородком черного платка. — Ить я его перед самым отъездом видела — бодренький такой, как обычно… И на тебе — двух недель не прошло… Упокой, Господи, его душу, хороший был человек! — едва слышно добавила она.

— Слышь, Таисья, — проскрипел старичок, — а я и не знал, что у Филимоныча наград без счета…

— А где бы тебе, старому, знать? Ведь он их, сколь в Нахаловке ни жил, ни разу не надел. Даже на девятое…

— Точно! — согласился старичок. — Он ведь не наш, не Нахаловский.

— Он ить сюда уже пенсионером переехал, — наморщив лоб, вспомнила старушка, — сестра у него здеся, да и родня… Как приехал — так сразу в пастухи подался. А лет десять назад в сторожа перевелся. А чем до этого занимался — никто не знает.

— Твоя правда, — немного подумав, согласился старичок. — И ведь какое дело — от вопросов о прошлом всегда грамотно увиливал…

— Смотри, смотри — несут! — Бабка толкнула старичка локтем и прилипла к окну.

Когда траурная процессия «иссякла», автобус продолжил свой путь. Миновав еще пару перекрестков и железнодорожный переезд, «Лиаз» остановился у маленького деревянного здания поселкового автовокзала, утопающего в зелени.

— Приехали! — крикнул водитель автобуса, распахивая дверь с помощью специального рычага.

Пассажиры, нагрузившись всевозможными сумками, чемоданами, авоськами и тюками, потянулись к выходу. Светловолосый паренек терпеливо дожидался, не вставая с места, пока схлынет основная масса народу, забившая узкий проход между сиденьями. Когда проход освободился, парень встал, сдернул с подставки большую спортивную сумку неожиданно ярко-оранжевого цвета с иностранной надписью «Adidas» крупными буквами вдоль всего «борта». Закинув сумку на плечо, светловолосый парень, немного покачиваясь и широко расставляя ноги, направился к выходу. Спрыгнув с высокой подножки, паренек остановился и огляделся по сторонам.

— А ведь словно вчера уехал, — произнес он едва слышно, — ничего и не изменилось… Хотя… Вокзал, мне казалось, побольше был… А может, просто казалось.

Парень махнул рукой и вразвалочку зашагал по центральной улице поселка. Возле здания заводской столовой толпились работяги в промасленных спецовках.

— Эй, Леньчик! Погоди! — окликнул Поташникова невысокий чернявый паренек, вышедший из столовой.

— Севка! Ты? — узнал бывшего одноклассника Леньчик. — Сколько лет не виделись? Здорова чувак!

Парни пожали друг другу руки, а затем оценивающе оглядели друг друга.

— Да лет пять, как не виделись, — ответил Севка. — А ты, Ленька, сильно схуднул, — заметил он. — Я ведь тебя и не сразу признал — все глядел: ты, не ты?

— А ты, Севка, почти и не изменился, — произнес Леньчик, щелчком сбрасывая несуществующую пылинку с отутюженного костюма приятеля. — Чего в таком цивильном прикиде на заводе на заводе делаешь?

— Да, так, — отмахнулся Севка, — в батяня в заводской профком пристроил. Ползу потихоньку по карьерной лестнице.

— Понятно, — усмехнулся Поташников, — предок все так же председательствует на местном уровне?

— Не, бери выше — в область забрали!

— А ты чего с ним в город не переехал?

— А мне пока и здесь в кайф: монета, какая-никакая — есть, хата в полном моем распоряжении… А ты, говорят, морячил?

— Да и сейчас продолжаю, просто в отпуск приехал.

— И какой у вас, у «морских» отпуск? — поинтересовался одноклассник.

— Месяцев семь-восемь, я точно не помню, — пожал плечами Леньчик.

— Сколько?! Восемь?! — изумился Севка. — Мне бы так отдохнуть!

— Так я больше года с судна на берег не сходил, — немного «охладил» приятеля Леньчик. — Хотя был у меня на БМРТешке приятель, так тот вообще лет пять на берегу не был…

— Ленька, слушай, — засуетился Севка, поглядывая на часы, — давай как-нибудь позже состыкуемся, поговорим, отметим… А мне сейчас бежать надо!

— Конечно, не вопрос, беги, — Леньчик хлопнул бывшего одноклассника по плечу. — Я тут еще долго буду.

— Давай тогда, до встречи! — попрощался Севка, крепко пожав протянутую Леньчиком руку.

Севка присоединился к толпе работяг, медленно втягивающихся на территорию завода через проходную. Леньчик махнул ему на прощание рукой и, не торопясь, пошел дальше. Оставив за спиной серые заводские корпуса, паренек вышел на площадь. За прошедшие годы центральная площадь не претерпела сколько-нибудь существенных изменений: памятник героям войны, трибуна райкомовского президиума, стела с красной звездой — всё осталось на своих местах. Все так же тянулись ввысь голубые ели возле дома культуры, все так же гадили на его белоснежные колонны неистребимые ласточки, все так же продолжающие строить свои гнезда под самым портиком, украшенным красным знаменем с профилем бессмертного Ильича. Стоявшая напротив дома культуры школа, в которой Леньчик просидел «от звонка до звонка», тоже не изменилась, разве что лиственницы, растущие у его крыльца стали толще и массивнее, чем он их помнил.

«Надо бы зайти как-нибудь, — подумал Леньчик, — учителей навестить. Зря, что ли, они с нами десять лет бились?»

Покинув площадь, Леньчик свернул с центральной улицы, прошел мимо кинотеатра, в котором, судя по афише, крутили французскую комедию «Четыре мушкетера». Со стороны центральной площади, взвизгнув на повороте резиной», выскочил милицейский «козлик». Отчаянно сигналя, он догнал Леньчика и лихо затормозил буквально в двух метрах от остолбеневшего парня. Водительская дверь распахнулась, и на улицу выскочил молодой сержантик.

— Леньчик, братуха! — завопил он во всю глотку, кидаясь парню на шею.

— Кучерявый, ты? — признал в милиционере старинного приятеля Леньчик, бросая сумку на землю, обнимая и крепко хлопая друга ладонями по спине.

— Я, Леньчик, я! Только от кучерей моих ничего не осталось! — Андрей сдернул фуражку и провел рукой по коротко стриженным каштановым волосам. — Да и ты тоже, смотрю, в своих морях, кое-чего подрастерял: теперь тебя-то и Пухликом назвать язык не поворачивается.

— А ты повкалывай с мое…

— Так я тогда вовсе в шкилета превращусь, — хохотнул Кучерявый. — Ты надолго в родные пенаты залетел, мореман, ты, недоделанный?

— Хватит, чтобы водки попить и былое вспомнить! — подмигнул другу Леньчик.

— Тогда так: я сегодня на сутках, а вот завтра, как отосплюсь, беру Алика за ноздри и посидим где-нибудь… Надеюсь, не против?

— Как пионер — всегда готов!

— Тогда до встречи, братуха! А то мой старшой, — понизив голос, добавил он, — на мне взглядом дыру протрет. Все, бывай! — Андрюха ткнул Леньчика кулаком и забрался в машину.

Протяжно погудев сигналом и поморгав фарами, козлик развернулся и, обдав парня едким выхлопом, скрылся за поворотом.

— Никогда бы не подумал, что Кучерявый в ментовку работать пойдет, — удивленно хмыкнул Леньчик, вынимая из кармана пачку «Мальборо».

Закурив, он подобрал сумку с асфальта и неспешно продолжил свой путь к дому родителей.

* * *

— Ну, пацаны, за встречу! — громко провозгласил Андрей, звонко «чокаясь» наполненной водкой рюмкой с приятелями.

Друзья собрались, как и предлагал Андрей, вечером следующего дня. Немного посовещавшись, они решили не таскаться по злачным местам, а с комфортом расположиться на свежем воздухе в беседке, укромно спрятавшейся в тенистом ухоженном садике бабушки Крепыша. За минувшие годы Алик возмужал еще больше: раздался в плечах, накачал крепкие мускулы, да и ростом он превзошел своих старых приятелей чуть не на полторы головы.

— Ну, Ал, ты ваще закабанел! — впервые встретившись с Крепышом после долгой разлуки, изумленно присвистнул Леньчик, оценив величину могучего бицепса Алика. — Из спортзала, наверное, не вылезаешь?

— Да ну, некогда по спортзалам бегать, — опроверг предположение Леньчика Алик. — За день так по полям намотаешься — вечером пластом! Ну, разве что иногда турничком по вечерам балуюсь, благо во дворе стоит…

— Постой, а поля-то здесь причем? Ты кем работаешь-то? — полюбопытствовал Леньчик.

— В Малиновском совхозе агрономом, — не стал скрывать Алик, пластая охотничьим ножом в большую миску огурцы и помидоры. — До сих пор жалею, что с вами во Владик поступать не поехал… Эх, морячил бы сейчас тоже и по полгода бы в отпуске парился! — мечтательно произнес он, щедро посыпав нарезанные овощи солью.

— А толку-то, что я поехал? — возразил Кучерявый, ловко нарезая тоненькими ломтика пласт домашнего сала. — Поступить-то поступил, только с первого курса вышибли, а дальше армия — и здравствуй родная мусарня! Так что Леньчик из нас самым счастливым оказался, хоть со мной на вышку и не поступил…

— А почему это я самый счастливый? — удивился Леньчик. — Думаете, в морях медом намазано?

— А то! — «с подковыркой» произнес Кучерявый. — Да на тебе джинсы надеты на три… нет, на четыре моих зарплаты! Кроссовки, футболка, — продолжал загибать пальцы Андрюха, — все «маде ин не наше»! И куришь ни какой-нибудь там «БулгарТабак», а вон — «Мальборо»…

— Пацаны, да это просто повезло мне, что последний рейс с заходом в Японию был… Сложилось так: паренек знакомый подтянул — на соседних шконках в шмоньке кемарили…

— Где кемарили? — не понял Алик.

— В шмоньке, — повторил Леньчик. — Так наши мореходку меж собой зовут, — пояснил он. — ШМО — школа морского обучения, а попросту — шмонька.

— Теперь понятно. — Алик вновь наполнил опустевшие рюмки, — еще по одной дерябнем, а то пока бабуля картоху доварит — водка тоже закипит! Чтоб не последнюю! — Тост, произнесенный Крепышом, не блистал оригинальностью, но друзья его с удовольствием подхватили:

— Чтобы не последнюю!

Парни выпили, похрустели свежими огурцами и квашеной капустой, принесенной из погреба заботливой бабушкой Алика.

— Так чё там дальше-то было? С загранкой? — с набитым ртом произнес Крепыш.

— А, так вот, — продолжил Леньчик, — встретил я его случайно. А у них на судне матрос заболел. Списали его, а замены нет. А им завтра в рейс. А у меня как раз все «корки» на руках, и визирование, и паспорт моряка — все у меня в ажуре… До сих пор поверить не могу, что все срослось! Не бывает так: прям, как в сказке!

— Везучий, ты, жучара! — завистливо произнес Андрюха. — Где был-то? Рассказывай! Мы люди простые, в заграницах не были!

— В Осаке был, в Ниигате, в Нагасаки заходили на пару дней…

— Нагасаки? — переспросил Андрей. — Это где америкосы ядерной бомбой жахнули?

— Угу, там, — кивнул Леньчик. — Только они уже все давным-давно отстроили.

— А еще, кроме Японии, где был? — поинтересовался Алик, разливая еще по одной.

— А тебе что, мало? — возмутился Кучерявый. — Мы-то с тобой, похоже, так и помрем, никуда не выезжая…

— Я еще в Сингапуре был, — признался Леньчик. — Мы там на ремонте стояли. Кстати, это я там шмутками втарился — в Японии дороже.

— Везет дуракам! — шутливо воскликнул Андрюха.

— Сам такой! — И не подумал обижаться Леньчик. — Эх, пацаны, знали бы вы, как дома здорово! Просто… Просто у меня даже слов нет…

— Короче, похватали рюмки! — скомандовал Алик. — За это надо выпить! За родину, пацаны!

— Точно Леньчик сказал: в гостях хорошо, а дома — лучше!

— Мальчики, мальчики! — на дорожке, ведущей к беседке, появилась бабушка Алика, держа на вытянутых руках парящую кастрюлю с картошкой. — Подождите горяченькое!

— Бабуль! — укоризненно протянул Алик. — Ну чего ты сама? Крикнула — я бы принес!

— Точно, Марья Гавриловна, — подключился Леньчик, — не надо за нами ухаживать — мы уже большие мальчики и сами справимся.

— Эх, мальчишки — мальчики! — добродушно улыбнулась бабушка, пристраивая кастрюльку на краешек стола. — Поймите же, если мне не за кем станет ухаживать, значит — помирать пора…

— Бабуль, ну ты чего? Рано тебе еще о смерти думать! — Алик шутливо погрозил старушке пальцем.

— Вот и не мешай: мне такая забота в радость! Я вам еще баньку растопила — Алька еще с вечера воды накачал и дрова приготовил. Минут через сорок можете первого парку отведать.

— Марья Гавриловна, да вы прямо золото! — обрадовался Леньчик. — Года два как в нормальную баню не ходил!

— Только закусывайте хорошо, ребятки, — уходя, посоветовала старушка. — А лучше б вообще её, проклятую не пили! — ворчливо добавила она.

— Бабуль, у нас все под контролем! — заверил её Алик. — Мы по чуть-чуть. Правда, пацаны? Ну, давайте, что ли, под горячее?

— Слышь, бродяги, — произнес Леньчик, когда приятели выпили-закусили, — я тут, когда к поселку подъезжал, на похороны наткнулся…

— Знаем, — отзвался Кучерявый, — Филимоныча вчера выносили. Я бы тоже на похороны сходил… Но ты же сам видел — в наряде был.

— И я в тот день по полям совхозным мотался… — признался Алик. — Нехорошо получилось: мы Филимонычу вроде как обязаны были…

— Это ты про черепушку колывановскую вспомнил? — улыбнулся Леньчик. — Вот покуролесили!

— Да уж, по шпанюковству натворили делов, — согласился Алик. — И взбрело же в башку, могилу разрыть? Спасибо Филимонычу, что в ментуру нас не сдал.

— Пацаны, а помните колечко, которое мы в могиле нашли? — спросил Леньчик.

— А то! — согласно кивнул Алик.

— И я помню, — поддержал его Андрей. — У нас же с этим колечком игра интересная была: будто бы с его помощью мертвецов видеть можно.

— Точно-точно, была такая игра! — припомнил Алик. — Мы тогда представляли, что покойную Лукьяниху видим, и еще старика какого-то, который типа за её душой приходил. А ты, Андрон, свистел будто бы тебе в зеркале упырь с кладбища, ну, тот, чью черепушку мы откопали, являлся…

— Погодите, чуваки! — возмутился Леньчик. — Какие игры? Вы о чем? Все именно так и было!

— Да-а-а, — Алик даже закашлялся от изумления, — Кучерявый, Леньчику больше не наливай!

— Ты чего, братуха? — толкнул Пухлика в бок, Андрюха. — Какие колдуны-упыри-кольца? Уж на что я в детстве в бабкины сказки верил…

— Ладно, Андрюха, это Леньчик нас разыграть решил! — довольно заржал Алик. — Лучше давайте Филимоныча помянем — жаль старикана, номальным мужиком был.

* * *

— Ох, чё ж я маленький не сдох?! — стонал Кучерявый, держась руками за голову, в которой маленький молотобоец хреначил неслабой такой кувалдой по темечку. Болезненная пульсация усиливалась, стоило только шевельнуться. Вчерашнее затянувшееся «по чуть-чуть» незаметно для приятелей трансформировалось «в дупель». И этот самый «дупель», превратившийся в свою очередь в жуткий утренний отходняк, стал для Андрюхи настоящим кошмаром. И все бы ничего, если бы было можно отлежать в кровати, да отпиться капустным или огуречным рассолом — так нет же: вместо запланированного выходного Андрея срочно вызвали на работу.

— Ну что, Карпов, плохо? — застав Андрея в туалете, поливающего голову холодной водой из-под крана, «посочувствовал» подчиненному капитан Трифонов — начальник поселкового отделения милиции.

— У-у-у! Башка трещит, Николай Трофимыч, — перекрывая воду, промычал Кучерявый.

— Пить надо умеючи! — заржал начальник, колыхнув необъятным животом. — Цитрамона выпей, если совсем невмочь…

— Так я думал, отлежусь — законный выходной! — парировал «выпад» капитана в свой адрес Кучерявый. — А цитрамона я уже и так две таблетки сожрал!

— Ну, раз сожрал, значит сейчас полегчает, — отдуваясь, произнес Трифонов, занимая место у раковины, оставленное Андреем. — Ну и жара сегодня! — выдохнул он, набирая полную пригоршню ледяной воды. — Что же к обеду будет? Ох, хорошо! — сполоснув раскрасневшееся мясистое лицо, воскликнул Николай Трофимович.

— Товарищ капитан, — плаксиво произнес Карпов, вытирая голову полотенцем, — а я очень сегодня нужен? Может быть, как-нибудь без меня?

— Разговорчики, сержант! — одернул подчиненного Трифонов. — Ты, вообще-то на службе! Родина сказала надо…

— Понятно! — грустно произнес Кучерявый.

— Не «понятно», а «есть», — ворчливо поправил капитан, — или «так точно»! Распустились вы у меня — совсем устав забыли!

— Так точно: есть, товарищ капитан! — вытянулся в струнку сержант.

— Ладно, отставить, — добродушно пропыхтел капитан. — Вышло так, что баранку сегодня некому крутить: Панченко с пневмонией в больницу попал…

— С пневмонией? Летом? В такую-то жару? — не поверил Кучерявый.

— Сам удивляюсь, — пожал плечами капитан. — Поэтому тебя с выходного и дернули — дело срочное… Ну, ты как? Пришел в норму? С «козликом» управишься?

— Это ж не пешком ходить, товарищ капитан! — стараясь не трясти головой, хихикнул Кучерявый. — Ну, и цитрамон, вроде как действовать начал… — «прислушался» к внутренним ощущениям Андрей.

— Еще таблетку закинь, — посоветовал капитан, — и через полчаса будешь в норме.

— А что за дело такое срочное, что без меня никак? — поинтересовался Кучерявый, постепенно приходя в себя.

— Убийство тут у нас нарисовалось, — «просветил» подчиненного Трифонов. — Не было печали! И на тебе!

— А кого убили-то, товарищ капитан?

— Ты Петракова Сергея Филимоновича знал? — спросил капитан.

— Это Филимоныча, что ли? — переспросил Андрей. — Так он же вроде как сам умер? Позавчера похоронили…

— Он-то сам умер, — согласился Трифонов, — по старости. А вот его наследничку, некоему Маслову Дмитрию Вячеславовичу, по всей видимости, помогли отойти в мир иной.

— Маслов… Маслов… Маслов… — наморщил лоб Карпов. — А, вспомнил! На заводе он работает… работал. Здоровый такой дядька был, сутулый, руки до колен, — в несколько слов описал он жертву убийства.

— Он, — подтвердил капитан.

— А с чего взяли, что он не сам того… ну, умер?

— А с того: что его словно порося на бойне кто-то распотрошил! Кишки по всей хате… Жуть! — поделился увиденным Трифонов.

— Так его дома, что ли, уделали?

— Если бы! — фыркнул капитан. — Его на хате у Филимоныча убили. Мужичок пошел наследство оценить, как жена говорит: час нету, два, три… Она и подумала, что забухал с мужиками… Благо, что есть теперь где. Пошла проверить, а там…

— Да за каким хреном его убивать-то? С него и взять-то нечего!

— То-то и оно, что мотива нет, — не стал отрицать Трифонов. — Наследство — тьфу, домик запущенный, да участок небольшенький.

— Маньяк, что ли?

— Ладно, Карпов, хорош трындеть! Седлай свою конягу, и дуй в район — там тебя опергруппа дожидается. Привезешь городских следаков — и можешь быть свободен. Все ясно?

— Так точно, товарищ капитан! — Андрей нахлобучил на влажную голову фуражку и вышел из туалета.

* * *

Когда старые настенные часы, жужжа и лязгая, отбили двенадцать ударов, Леньчик с трудом приоткрыл один глаз. Если бы не похмельный сушняк, стянувший коркой глотку, язык и губы, паренек так и валялся бы в кровати, «борясь» таким образом с последствиями затянувшейся гулянки. Но иссушенный алкоголем организм требовал пополнения жидкостью. Леньчик, кряхтя словно столетний пенсионер, отбросил в сторону одеяло и сел на кровати, опустив босые ноги на пол. Поташникова замутило, а к горлу подкатил комок. Леньчик судорожно сглотнул и замер, стараясь побороть накатившую внезапно тошноту. Через пару минут в голове немного прояснилось, и парнишка вздохнул с облегчением. Поднявшись на ноги, он, шлепая босыми ногами, поплелся на кухню. На кухне он остановился возле эмалированного ведра с водой, на поверхности которой плавал пластиковый ковшик. Зачерпнув воды, Леньчик поднес ковшик к губам и принялся судорожно насыщать организм влагой. Неожиданно о зубы парня стукнулся какой-то твердый и холодный предмет — на дне ковша что-то лежало.

— Чё за фигня? — буркнул Леньчик, цепляя предмет пальцами.

Поднеся предмет к глазам, Поташников ахнул от изумления: в руке он держал то самое колечко «из детства», позволяющее видеть души умерших и Ангелов Смерти. Потемневшее, подернувшееся патиной, но, это было оно! Точно оно — Леньчик бы не перепутал его ни с каким другим. Как часто он видел его в своих снах… прикасался… надевал…

— Чтоб меня разорвало! — с присвистом воскликнул Поташников, поглаживая литой ободок. — Откуда?

Руки сами собой надели кольцо на палец… Леньчик отшатнулся от неожиданности и уронил на пол ковш: на пустом месте, из ниоткуда, перед самым носом парня соткался из воздуха бледный лысый старик в светлом парусиновом костюме в полоску. Леньчик по инерции сделал пару шагов назад, споткнулся о табуретку, которая, перевернувшись, с грохотом упала, и шлепнулся на задницу, больно ударившись копчиком об пол. Не успокоившись, Поташников по-крабьи отполз назад, пока не уткнулся спиной в стену. Старик печально улыбнулся, слегка наклонил в приветствии голову, а затем надел на лысину плетеную соломенную шляпу.

— Кто… ты… вы?… — перехваченным спазмом горлом просипел Леньчик. — Зачем вы здесь? Я, что, должен умереть?

— Как много вопросов, юноша, — прошелестел обескровленными губами старик, продолжая печально улыбаться. — Я — Вестник…

— Постой, Костекрылый, не пугай его! — раздался еще один, смутно знакомый голос.

Леньчик пугливо обернулся: в дверном проеме, ведущем из комнаты в кухню, стоял покойный сторож Филимоныч. — Привет, Ленька! Узнаешь?

— С-с-сергей Филимоныч? — слегка заикаясь, произнес Леньчик. — Вы же того… — Поташников неожиданно запнулся.

— Того-того, Ленька, помер я, — закончил за парня сторож. — Все мы смертны, в конце-то концов.

— Но как? Вы…

— Неужели ты все забыл, Ленька? Ты же уже встречался с Костекрылым, видел дух отошедшей Лукьянихи… Ты не мог забыть этого, Ленька! — воскликнул сторож. — Твои приятели должны были забыть, но не ты!

— Так это вы устроили так, что они считают тот случай детской игрой? — дошло, наконец, до Леньчика.

— Нет, не угадал! — ответил Филимоныч. — Но направление верное.

— Так почему именно я? — продолжал допытываться Леньчик. Первоначальное потрясение схлынуло и парню по-настоящему стало интересно.

— Как это ни странно звучит, — вмешался в беседу Вестник, — но ты избран. Придет время, и тебя призовут.

— Куда избран? Зачем призовут? Не хочу я! — прорвало парня.

— Много вопросов, — бесстрастно произнес ангел. — Тебе нужно научиться выдержке!

— Ты, Ленька, слушай, чего он тебе говорит! — посоветовал Филимоныч.

— Вот еще! — возмутился Леньчик, поднимаясь на ноги. — У меня все на мази: жизнь, работа… Не хочу я никуда призываться — я свой двухгодичный долг родине уже вернул!

— Да, Господи, кто ж тебя неволит? — всплеснул руками сторож. — Живи, как знаешь! Пока твое время придет — состариться успеешь! — обнадежил парня Филимоныч.

— А куда он меня призывать собрался? — напомнил Леньчик.

— Вестники не вечны, — вновь бесстрастно произнес Ангел Смерти. — Их можно уничтожить, как это произошло с хозяином твоего кольца.

— С колывановским колдуном? — спросил Леньчик.

— С настоящим хозяином кольца, — качнув головой, ответил Вестник. — Тот, кого ты называешь колывановским колдуном, уничтожил носителя и завладел кольцом. Он хотел уподобиться Вестникам и избежать неминуемой смерти от старости.

— И как, избежал? — ехидно поинтересовался Леньчик.

— Он умер не от старости, — ответил Вестник.

— Я видел, от чего он умер, — согласился Леньчик, — от осинового кола в сердце. Так значит, я тоже могу когда-нибудь стать Вестником? — Идея бессмертия владельца кольца пришлась парню «по душе».

— Такая вероятность существует, — подтвердил Костекрылый.

— Заманчиво… — задумался паренек. — Да, кстати, а сейчас-то от меня что требуется? Ведь вы же не просто так притащили это кольцо?

— Мне скоро уходить… Туда. — Петраков ткнул указательным пальцем «в потолок». — А так как скончаться мне пришлось скоропостижно, я не успел закончить кое-какие дела… С ними придется разбираться тебе, — огорошил он Леньчика.

— Мне? А я-то тут причем? — «встал в позу» Поташников. — Вы же только что сказали, что не сразу «призовете».

— Ты-то, как раз причем, — произнес сторож, — это следствие вашей детской неразумности…

— Опять колывановский колдун?

— В точку! — кивнул сторож. — Именно по вашей милости сегодня в моем доме произошло убийство.

— Что-то с пацанами? — переполошился Леньчик.

— С ними все в порядке, — успокоил его сторож. — Пока в порядке. Помнишь, я говорил, что смогу сдерживать мятежный дух какое-то время?

— Припоминаю, — ответил Поташников.

— Я сдержал свое слово: я запер его в специальном тайнике вместе с кольцом и книгой, я держал бы его и дальше, но…

— Понятно, ты умер, — сделал вывод Леньчик.

— Я умер, а мой троюродный племянник — Димка Маслов, вчера вечером обнаружил тайник и выпустил обезумевшего духа, за что поплатился.

— Погодите, но мы ведь тогда тоже, вроде как, выпустили его. И ничего — живы здоровы!

— Тут немного другое: когда вы его освободили — он «спал», упокоенный заклятьем, — пояснил Филимоныч. — А я замуровал его, так сказать, «в сознании»…

— Понятно, — понял Леньчик, — чувачок томился в тайнике все эти годы, и немного разозлился?

— Он не просто разозлился — он в ярости! И если он обретет новое тело…

— Стоп! — поежился Поташников, — он что, может воскреснуть?

— Воскреснуть он не в состоянии, но он может вселиться в новое тело, — произнес Вестник.

— Но почему он не вселился в вашего племянника? — спросил Леньчик. — Почему он просто его убил?

— Ему подойдет лишь одно тело — того, кто пробудил его к жизни своей кровью, — мрачно закончил Филимоныч.

— Э-э, старички! — подобрался Поташников. — Не хотите ли вы сказать, что это Андрюхино тело?

— Это так, — прошелестел Вестник. — Если духу удастся овладеть телом твоего друга, добыть книгу и найти ключ от нее — случится большая беда!

— Обалдеть, не встать! — Леньчик устало опустился на табуретку.

— Для вселения колдуну понадобятся силы… Много сил, — добавил покойный сторож. — Значит, будет еще много смертей…

— Вот, блин горелый! А мне-то что делать? — развел руками Леньчик.

— Постарайся, чтобы их было как можно меньше, — произнес Филимоныч. — У меня в доме есть еще тайник — в столешнице письменного стола. Там лежит мой дневник. Найди и прочитай его. Записи помогут тебе одолеть беспокойного духа. Но главное — чтобы он не завладел книгой!

— Да понял я, понял… — Леньчик лихорадочно размышлял, что же ему делать дальше.

— Ну, тогда давай прощаться, Ленька, мне пора… И так уже задержался на этом свете. Бывай, Ленька! — Филимоныч прикоснулся кончиками пальцев к виску, как будто отдавал мальчишке «честь». — Ни пуха…

— К черту! — привычно отозвался Леньчик.

— Не, туда я не хочу! — напоследок хихикнул старик, исчезая во вспышке яркого света, на мгновение разогнавшей по углам тени на маленькой кухне.

Вместе со стариком исчез и Вестник. Леньчик поднял с пола ковш и зачерпнул воды из ведра. Сделав несколько больших глотков, он медленно вылил остатки воды себе на голову.

— Вот тебе и приехал погостить, мать вашу! — раздраженно бросив ковш обратно в ведро, чертыхнулся Поташников.

* * *

— Что, Первухин, опять за старое? — Лейтенант Казанцев мазнул недовольным взглядом по разбитой в кровь физиономии задержанного. — Помнишь, что я тебе в прошлый раз обещал? — спросил милиционер, раскладывая на столе перед собой письменные принадлежности.

— Что посадите, гражданин начальник? — переспросил Пельмень, прикладывая пальцы к опухшей губе.

— Хулиганку оформлю, и пойдешь по этапу! Как ты меня достал уже своими выходками! Всю отчетность портишь, сволочь! — выплеснул накопившееся раздражение лейтенант. — Чего тебе неймется? Ладно, понимаю, в первый раз загремел по глупости, да по малолетке… Ну ты ж, Первухин, уже давно не пацан сопливый! Отмотал свое и живи спокойно! Радуйся! Так нет же… Что на этот раз натворил, урод? — Казанцев резко и громко хлопнул по столу ладонью.

От неожиданного хлопка Первухин вздрогнул и испуганно залебезил:

— Не виноватый я, гражданин начальник! Это все Сонька-прошмандовка кляузы на меня строчит…

— Первухин! — прикрикнул на задержанного лейтенант. — Ты хоть мне не заливай! Сонька ему, видите ли, виновата! Я, к твоему сведению, протокол читал!

— А чего тогда спрашиваешь, начальник, раз читал? — неожиданно окрысился Пельмень. — Там же написано все…

— Ты зубы-то тут не показывай, Первухин! — всерьез разозлился следователь. — Не ровен час — выбью на хер, что осталось!

— Да я чо, я ничо, гражданин начальник, — испуганно затараторил Пельмень, шлепая губами. — Я ж просто сказать хотел, что из-за Соньки этой весь сыр-бор и приключился! Она ж, стерва, жопой своей передо мной виляла, буферами трясла! Чо я, фраер беспонтовый, шоб её водярой на халяву поить? А как до дела дошло, так она в крик… Брательника с дружками подписала, хоть они и не при делах…

Дверь в кабинет лейтенанта с грохотом распахнулась, и в помещение ввалился пожилой прапорщик Митяев, сжимающий в охапке завернутую в старое одеяло груду барахла.

— Вот, — буркнул Митяев, вываливая на стол перед лейтенантом свою ношу.

— Что «вот»? — вскочил со стула Казанцев. — Не видишь, что я работаю?! — накинулся он на прапорщика.

— Мне сказали передать, — невозмутимо ответил Казанцев, пожимая плечами, — я передал…

— Что это за фигня? — разглядывая рассыпавшиеся по столу предметы, спросил лейтенант.

— Это улики и вещдоки с убийства Маслова, — почесавшись, все так же невозмутимо произнес прапорщик.

— А почему сюда? Так же нельзя…

— Мне сказали передать — я передал, — вновь завел свою шарманку Митяев. — А вы чего там надо, то и делайте, — отмахнулся от рассерженного следователя прапорщик и вышел из кабинета.

— Черте что твориться! — прорычал Казанцев, падая на стул. — А ты чего ржешь, гнида? — заметив улыбку на лице Пельменя, накинулся на задержанного лейтенант.

— Вам показалось, гражданин начальник, — скорчил постную физиономию Первухин.

— Барахло! На фиг было тащить сюда весь этот мусор? — Лейтенант брезгливо осмотрел скарб, принесенный прапорщиком.

Из обилия испачканных кровью предметов Казанцева заинтересовала лишь большая старинная книга в потертом кожаном переплете с металлическими фигурными уголками и медным замком-застежкой. При виде книги Пельмень, до этого сидевший на стуле в расслабленной позе, неожиданно подобрался. В его памяти промелькнул уже забытый эпизод почти десятилетней давности: Хобот, колывановское кладбище, разрытая могила и ключ, найденный авторитетным приятелем.

«Книга должна была в могиле лежать, — припомнил слова Хобота Славка. Большая. С замочком. Нападешь на её след — за мной не заржавеет».

— Вот это вещица, гражданин начальник! — Славка протянул руку и прикоснулся к кожаному переплету. — Старая… Наверное не одну тонну капусты стоит… Демьяна из-за нее могли запросто покоцать…

— Грабли убери! — рыкнул лейтенант. — Может криминалисты с нее еще «пальчики» не сняли…

— Извиняй, начальник! — одернул руку Первухин. — Если чё — у меня алиби — я у вас всю ночь в обезьяннике просидел.

— Так, Первухин, — лейтенант завернул скарб обратно в одеяло, и сдвинул сверток на угол стола, — в общем тебе последнее китайское… Сейчас получишь пятнадцать суток, а в следующий раз я тебя законопачу куда подальше! Понял?

— Понял, гражданин начальник! — покладисто ответил Пельмень. — А может, и сегодня без пятнашки обойдемся?

— Да ты никак оборзел? — удивленно взглянул на Первухина лейтенант. — Я тебе что, бюро добрых услуг?

— Гражданин начальник, я отработаю… Зуб даю! — заканючил Пельмень. — Только отпустите!

— И как ты себе это представляешь? — прищурился лейтенант.

— Я вам бичей подгоню: огород прополоть, картошку окучить…

Казанцев задумался: огород действительно требовал прополки, а подросшая картошка — окучивания. Да и супруга каждый день пилит: когда окучишь, когда прополешь, когда польешь?

— А осенью они вам картоху выкопают, — пока лейтенант колебался, закинул еще одну удочку Пельмень.

— Ну, смотри, Первухин, — «сломался» Казанцев, подписывая задержанному пропуск, — натворишь еще что-нибудь — точно посажу!

— Ни-ни, начальник, становлюсь законопослушным гражданином! А огородик вам на днях в лучшем виде оформят…

— Посмотрим, — кивнул лейтенант.

— Я могу идти? — уточнил Пельмень.

— Свободен! — теряя к задержанному интерес, махнул рукой лейтенант.

* * *

Немного переведя дух после визита необычных и незваных гостей, Леньчик решил сходить к дому Филимоныча. Провести, так сказать, разведку на местности и, если получиться, разжиться бумагами из тайника. Раз уж так вышло, здраво рассудил парнишка, нужно встречать врага во всеоружии: изучить его как следует, наметить методы борьбы и все такое прочее. Набросав в уме программу-минимум, Леньчик вышел из дома и направился в ту сторону поселка, где проживал покойный сторож. Добравшись до цели, Поташников не спеша прошелся вдоль забора, огораживающего участок Филимоныча. Стараясь не привлекать внимания, Леньчик мимоходом заглянул на территорию и, к своему глубочайшему сожалению, заметил во дворе милицейский «Бобик».

«Ладно, зайду попозже», — решил парень, ускоряя шаг.

— Леньчик! — окликнул кто-то Поташникова из-за забора.

Парень обернулся.

— Андрюха? — узнал он одноклассника, сидевшего в теньке на завалинке. — Ты как здесь?

— Я-то на работе, — ответил Кучерявый. — Тут вчера Димку Маслова убили, так вот я следаков из города привез…

— Я знаю, — кивнул Леньчик.

— Откуда? — удивился Андрей, подходя к забору. — Я сам только утром узнал.

— Да так, слухи ходят, — уклонился от ответа Поташников.

Эх, плакал мой выходной! Как сам-то, кстати, после вчерашнего? — поинтересовался самочувствием приятеля Кучерявый. — Я тут с утра чуть не помер! Вот только-только отпускать начало…

— Не фонтан, но жить можно, — ответил Леньчик.

— Ну да, ты же выспался, — с завистью протянул Карпов. — А меня ни свет, ни заря на работу подтянули. Я уже и в город успел смотаться. Слушай, а тебя чего сюда занесло?

— Да я к тетке ходил, — соврал Леньчик. — Она у меня вон в том доме живет.

— А, понятно… Слушай, вечерком состыкуемся? Тут сегодня в магазин при лесхозе должны партию пива загнать. Жигулевского.

— Так там очередь, наверное, с утра занимать надо было…

— Не надо ничего: у меня там деваха одна работает… Мы с ней в очень тесном контакте сотрудничаем, — заговорщически произнес Кучерявый, потирая указательные пальцы друг о друга.

— Понятно, — усмехнулся Леньчик.

— Да чего тебе понятно?

— Да то и понятно, что пива мы сегодня попьем! — «развил мысль» Леньчик.

— Не только пива, дружище! — подмигнул приятелю Кучерявый. — У неё пара таких подружек есть — конфетки! Она их с собой возьмет… Слушай, а у тебя ничего дома солено-сушеного к пиву нет? У тебя же папахен рыбак, вроде?

— Не знаю, — пожал плечами Леньчик, — посмотрю!

— Отлично! Если что — бери все, что найдешь! В общем, не теряйся!

— Встретимся, — согласился Поташников. — Пойду я, Андрюха.

— Давай, до скорого!

Проводив Леньчика взглядом, Андрей вернулся к нагретой солнцем завалинке. Привалившись спиной к бревенчатой стене, Карпов надвинул на лицо фуражку и закрыл глаза. Через пару минут он мирно засопел, задремав на свежем воздухе. Неожиданно пес из соседнего двора, до этого весело гонявший воробьев, ворующих из его миски крошки, взъерошил шесть на загривке и, поджав хвост, и стремглав скрылся в будке. Несколько деревьев из сада Филимоныча покачнулись, словно потревоженные порывом ветра. Металлический шток уличного рукомойника, прибитого к бревенчатой стене, глухо звякнул о стенку пустого бачка, а в разбитом зеркале, подвешенном над умывальником, отразился силуэт старика со всклоченной бородой. Если бы кто-нибудь умудрился заглянуть в зеркало в этот момент, он обязательно бы увидел, как над спящим сержантом нависла темная зыбкая фигура, тянущая скрюченные пальцы к горлу Карпова. Старик схватил Андрея руками за шею, но тут его что-то ударило, словно тараном, отбросив от спящего парня на несколько метров.

— Крест! — злобно прошипело существо, растворяясь в воздухе.

— А, черт! — Андрюха дернулся — от прикосновения призрачных рук колдуна освященный в церкви крестик, навязанный Андрею бабкой, раскалился и прижег милиционеру кожу на груди. — Да что же это? — Сбросив на землю фуражку, Андрюха принялся судорожно расстегивать китель, под которым скрытно от всех носил крест.

К тому моменту, когда Карпов расстегнул китель и рубашку, крест остыл. Кучерявый с удивлением уставился на налившийся краснотой ожог в форме креста, неприятно саднивший кожу. Покрутив крестик в руках, Андрей снял его с шей и спрятал в карман, решив разобраться с этим невероятным случаем попозже.

Вскоре опера закончили осмотр места преступления и опечатали дом Филимоныча. Андрей доставил городских гостей в отделение, а сам заглянул в кабинет начальника:

— Николай Трофимович, разрешите?

— А, Карпов, — произнес Трифонов. — Заходи. Как там наши городские?

— Свернулись уже — где-то здесь по отделению бегают.

— Значит так, Андрей, как только они закончат, отвезешь их в город — и свободен. А у тебя отгул — возьмешь, как понадобится. Все ясно?

— Так точно, товарищ капитан! Разрешите выполнять?

— Выполняй.

Вернувшись домой из города, Андрей первым делом побежал к бабушке. Увидев ожог от креста, старушка истово перекрестилась и произнесла:

— Благодари Господа, Андрейка, что защитил тебя от происков бесовских крест животворящий! Носи его, не снимая, ибо собрались над твоей головушкой тучи черные, наполненные смрадом Геенны Огненной…

Глава 6

Пгт. Нахаловка 1980 г.

Пивные бутылки «аппетитно» позвякивали в ящике, который неаккуратно тащили Алик с Леньчиком, с трудом протискиваясь сквозь плотную толпу страждущих пенного напитка, заполнившую маленькое помещение леспромхозовского магазинчика.

— Э-э-э, чуваки, осторожнее! Не раскокайте! — «руководил процессом» Кучерявый, распихивая локтями менее удачливых «конкурентов». — Знаете, сколько сил я потратил, чтобы дорожку протоптать…

— Да знаем мы, знаем! — Алик оттеснил плечом забулдыгу, перегораживающего входной проем. — Слышь, чё в дверях раскорячился? Пройти дай!

Щуплый пьянчужка, взглянув снизу вверх на мощного Алика, поспешно ретировался, освободив проход. Друзья спустились с крыльца, отошли в сторонку — подальше от очереди и, поставив ящик с пивом на землю, закурили.

— Ну, куда рванем? — прикрывая глаза ладошкой от слепящего солнца, спросил Крепыш. — С девчонками, я так понимаю, случился облом?

— Ну, не вышло договориться, — немного смущаясь, отозвался Андрюха. — У Аленки сегодня ревизия намечается, а подружки без нее в отказ…

— Ну и фиг с ними! С бабами вечно одни проблемы! — утешил расстроившегося Леньчика Алик. — Посидим чисто мужской компанией, за жизнь потреплемся… А то я после нашей вчерашней «отметки» ни черта не помню!

— Ха, и я тоже смутно… — признался Кучерявый. — Так куда двинем?

— Можно опять ко мне, — предложил Алик.

— Слушайте, пацаны, а давайте на речку, — внес предложение Леньчик, — на «наше место». А? Сто лет там не был…

— Чё, ностальгия замучила? — хохотнув, поинтересовался Алик.

— Есть немного, — не стал скрывать Леньчик. — Помните, как мы там курить начинали?

— Ага! — кивнул Алик. — Ты тогда у бати пачку «Пегаса» подрезал…

— Точно! — воскликнул Кучерявый. — Помню-помню, как этот «бешенный кузнечик» после прикурки постоянно тух…

— Ага, — подхватил Леньчик, — а мы, как три паровоза, пытались раскачать… А помнишь, Кучерявый, как ты блевал после этого?

— Ничего я не блевал! — возмущенно запротестовал Андрюха. — У меня просто голова закружилась!

— Не отмазывайся, Дюха! — отрезал Алик. — Было-было: побледнел, как смерть, и Леньчику штаны уделал! Он потом полдня в мокрых ходил…

— Да, — согласился Леньчик, — я их в реке стирал, но от запаха так и не избавился.

— Слышь, хорош уже! — обиженно засопел Кучерявый. — Было и было: чего пристали!

— Действительно, и чего это мы? — Алик заржал в полный голос.

— Пойдемте уже! — Кучерявый резко подхватил ящик земли — бутылки «обиженно» звякнули.

— Чего творишь? — накинулся на Карпова Леньчик. — Без девок нас оставил, хочешь и пиваса лишить?

— Давай помогу! — подставил «крепкое плечо» Алик, поудобнее перехватывая один из углов ящика, после чего друзья неспешно зашагали к реке.

— Леньчик, а ты рыбу-то взял? — спохватился Кучерявый.

— А то! — Поташников тряхнул фирменным пластиковым пакетом «Мальборо», набитым соленой рыбой. — Всем хватит!

— И не жаль тебе такой пакет под рыбу гробить? — завистливо вздохнул Андрюха. — Дорогой, наверное?

— Не-а, не жалко, — качнул головой Леньчик, — они ж бесплатные…

— Это как? — озадачился Андрюха.

Алик тоже с интересом прислушивался к разговору.

— Обычно, — поведал Леньчик, — купил в магазине несколько блоков сигарет, а чтобы я их с комфортом донес — пакет в подарок. Ну, типа, как у нас фасовка.

— Так то — фасовка, — протянул Кучерявый. — Слушай, а можно я этот себе заберу? — спросил Кучерявый. — Ну, как опустеет… Раз бесплатный…

— Да не вопрос! — фыркнул Леньчик. — Считай, что твой!

— Тогда ты это: размахивай им поосторожнее, а то острыми плавниками раздерешь! — попросил Андрей.

— Не переживай — он плотный. Да и я аккуратно нести буду, — заверил Карпова Леньчик. — Получишь свой пакет в целости и сохранности. А если порву — другой презентую…

— Чё? — наморщил лоб Кучерявый, не расслышав последнее слово.

— Другой подарю! — «повторил» Леньчик.

— Ловлю на слове! — повеселел Карпов. — Может, еще что бесплатное есть?

— Да у меня в общаге вся техника из Японии бесплатная: «Шарп» — мафон-двухкассетник, телик «Айва», его, правда, перепаивать пришлось — не показывал, гад, система вещания в Японии другая, стиралка…

— Ну-ка, ну-ка: что-то ты заврался, паря! — упрекнул друга Карпов. — Хочешь сказать, что буржуи японские нашему брату в магазине телики бесплатно раздают?

— А когда это я сказал, что в магазине? — уточнил Поташников. — Техника у меня хорошая, но не новая… На новую никакой валюты не напасешься!

— В комиссионке? — предполжил Алик. — Но опять же — не задарма.

— Не поверите, пацаны, — решил приоткрыть завесу тайны Леньчик, — но я всю свою технику, как, впрочем, и остальные перцы из команды, на помойке нашел…

— Ага, так прям шел-шел, и нашел! — покрутил пальцем у виска Алик. — Да кто ж в здравом уме рабочий телик на помойку выбросит?

— Я же говорил — не поверите! Выбрасывают, да еще как! И не только телики-мафоны выбрасывают: машины выкидывают почем зря! Жаль привезти нельзя… — вздохнул Леньчик. — А машины там, не машины — конфетки! Машины нельзя, а вот мини-моцики, мопеды провозят иногда. У нас реф под пайолами один такой через таможку протащил…

За интересной беседой друзья и не заметили, как добрались до здания конторы леспромхоза. Сама же немаленькая территория деревообрабатывающего предприятия растянулась по берегу реки километра на три, а то и больше. Излюбленное место мальчишеских сборов находилось на самой окраине леспромхоза, у заросшей камышом тихой протоки, отделяющей леспромхоз от еще одного деревообрабатывающего предприятия поселка — «пикульке», где в массовом порядке «гнули дуги» — изготавливали деревянные полозья для гужевых саней.

— Через леспромхоз, или в обход попремся? — ради проформы уточнил Кучерявый, хотя и так было понятно, что тащиться в обход никому не охота. Проще и быстрее срезать дорогу, лавируя между бесконечными штабелями бревен и шумно работающими пилорамами.

— С ума сошел: такой крюк давать? Через леспромхоз пойдем! — отрезал Алик.

— Так нас с пивом через проходную не пустят, — напомнил Алику о «заветном» грузе Карпов, слегка тряхнув тару.

Бутылки звякнули. Алик скосил глаза на ящик.

— Ну и фигли: а то мы все время через проходную бегали? — парировал он.

Когда-то, давным-давно, для парней и вовсе в незапамятные времена, леспромхоз окружал высокий деревянный забор с пропущенной поверху «колючкой». Но времена шли, забор ветшал и кренился, а поправить заваливающуюся конструкцию у вечно занятого охотой и рыбалкой высокого леспромхозовского начальства руки не доходили. В конце концов, отдельные пролеты забора рухнули на землю, открывая свободный доступ на территорию лесозаготовительного хозяйства, а пиломатериал растащили «на хозяйство» предприимчивые нахаловцы. Но, несмотря на сей вопиющий факт, вахтеры на проходной и по сей день требовали пропуска.

— Пошли! — поторопил друзей Алик. — Чего рты раззявили?

Парни продефилировали мимо проходной, миновали небольшой дендрарий, засаженный разросшимися лиственницами, и вышли маленькому магазину «Елочка», торговавшему разнообразным промышленным барахлом. На крылечке, привалившись к облупившимся перилам, стоял обрюзгший пожилой мужичонка, облаченный в замызганный синий халат. Сжимая в редких гнилых зубах обсосанный папиросный окурок, мужичонка что-то ворчливо бубнил себе под нос.

— Ванька-сапожник? — узнал постаревшего соседа-алкаша Леньчик.

— Он, — подтвердил Алик, — только не сапожник он больше — выперли из ателье года два тому назад за бесконечные пьянки. Теперь разнорабочим, то там, то здесь — особо долго нигде не задерживается. Да и кому он такой нужен — жена его тоже турнула, детей нет…

Пьянчужка, заметив сопровождающих ящик пива парней оживился, выплюнул окурок и сбежал на тротуар по ступенькам крыльца.

— Мужики, погодите! — глухо кашлянул Ванька-сапожник, схватив Алика за рукав. — Выручайте! — просипел он, не спуская вожделенного взгляда с блестящих пивных пробок. — Помираю!

— Чего тебе, дядь Вань? — произнес Леньчик, разглядывая бордовую морщинистую физиономию пьяницы — за прошедшие годы внешний облик соседа изменился не в лучшую сторону.

— Ленька? Ты что ль? — обрадовано выдохнул мужичонка, с трудом, но узнав Леньчика. — Со свиданьицем, сосед! Слушай, Ленька, угости пивком! — облизнул пересохшие губы, закаючил Ванька-сапожник. — Всего одну бутылочку! — поспешно добавил он, заметив недовольный взгляд Андрея. — Мне много не надо: поправиться только…

— Знаю я, как твое «поправиться» заканчивается — в вытрезвителе! — беззлобно попрекнул Ваньку Кучерявый. — Сколько раз я тебя в этом месяце с нарядом забирал? А?

— Эх, Андрейка, Андрейка, а помнишь, как вы, шпанюки, еще недавно у меня сигаретки стреляли? — скорчив скорбную физиономию, напомнил алкаш. — А ведь я угощал, а мог запросто родителям сдать… Э-э-х, пацаны! — обиженно протянул он.

— Ты еще слезу пусти. — Ванькино представление на Андрея не подействовало.

— Кучерявый, да дай ты ему бутылку — от нас не убудет, — пожалел старого пьяньчужку Леньчик.

Кучерявый покачал головой, просьбу друга выполнил. Достав из ящика бутылку «Жигулевского» и протянул её Ваньке. Алкаш вцепился дрожащей рукой в прохладное стекло, но Карпов не спешил выпускать бутылку из рук.

— Смотри, Прокопенко, если опять примут, я тебе веселую жизнь устрою! — предостерег алкаша Андрей.

— Да чего мне с одной бутылочки-то будет? — нетерпеливо произнес Ванька, пытаясь выкрутить бутылку из руки Карпова.

— А то ты не найдешь, где вечером догнаться? — возразил Андрюха.

— Вот пацаном ты, Андрюха, был нормальным, правильным, а как в мусарню пошел… — сорвался Ванька — вожделенная бутылка вот она, рядом, а этот мильтон издевается.

— Ты кого мусором назвал? — окрысился Курявый, рывком выдергивая бутылку из рук Ваньки. — Да я тебя сейчас…

— Кучерявый, ну чего ты к нему пристал? — упрекнул друга Леньчик. — Отдал бы сразу — ничего бы не было! Вишь, как его ломает. — Алкаша действительно начала бить крупная дрожь: руки ходили ходуном, а губы тряслись. — Дай сюда! — Леньчик отнял бутылку и отдал её Ваньке. — Его лечить надо, а не издеваться…

Ванька схватил бутылку, остатками гнилых зубов «сдернул» крышечку и припал к «живительной влаге». Его зубы выбили дробь на стеклянном горлышке и он поперхнулся пеной, закапавшей у него из носа.

— Не хотел бы я так, — передернул плечами Леньчик. — Андрюха, неужели ничего нельзя сделать? Ведь неплохой же мужик…

— Поговорю на днях с нашим наркологом, пусть еще раз «зашьет» его, что ли. Но, без толку все это! — Кучерявый обреченно махнул рукой.

— Зашивали уже? — догадался Леньчик.

— Не раз, — подтвердил Андрей. — Но как только время выходит — у Ваньки чердак срывает… Неделями из запоя не входит. А по синеве может такого натворить… Ладно, пойдемте, что ли?

— Точно, потопали! — согласился Алик. — Нужно до заката пиво оприходовать — как только солнце сядет, нас на берегу комары сожрут.

— Дядь Вань, бывай! — попрощался с соседом Леньчик.

— Спасибо, Ленька, выручил! — с облегчением выдохнул пропойца, «расправившись» с пивом. Уняв дрожь, он достал папиросу и с наслаждением закурил. — За мной не заржавеет, пацаны! Дядь Ваня добро помнит…

— Пошли-пошли! — подтолкнул приятелей в спину Кучерявый. — А то сейчас на него сентиментальность накатит, сопли распустит, а то и обниматься и целоваться полезет…

— Не-е-е, нам такого не надо! — помотал головой Леньчик.

— Тогда поторопимся, чуваки! А то не отвяжемся потом от этого! — Андрюха подал пример, и первым скрылся за углом магазина.

Леньчик с Аликом тоже поднажали: перспектива слушать поддатого Ваньку никого не прельщала. Сразу за магазином отсутствовал один из пролетов леспромхозовской стены, чем и поспешили воспользоваться друзья. Через минуту они уже лавировали между высоких штабелей, сложенных из неошкуренных еловых бревен. К счастью, на этом участке предприятия не велись работы, и парням удалось незамеченными добраться до железнодорожной ветки, проложенной вдоль всей территории леспромхоза. Свернув на «железку», друзья зашагали по шпалам.

— Блин! — запнувшись, выругался Кучерявый, едва не выпустив ящик из рук. — С самого детства не могу понять: зачем так шпалы укладывать? То широко, то узко! Шаг — и раскорячишься, чуть не на шпагат, а другой — семенить приходиться…

— Так для того и сделано, чтобы по шпалам не бродили, — предположил Алик.

Дойдя до железнодорожной развилки, приятели повернули на ветку, ведущую в сторону реки. Метров через пятьсот «железка» вывела друзей в заросший кустарником тупик.

— Почти на месте, — довольно произнес Кучерявый, продираясь сквозь высокую траву.

Друзья спустились с невысокого пригорка и оказались на берегу тихой и уютной заводи. На небольшом пятачке, свободном от растительности, было оборудовано нечто вроде стола и стульев из больших дубовых пней.

— Ну, вот и дома! — громогласно протрубил Карпов, водрузив на самый высокий пень ящик с пивом.

— А здесь все по-старому… — Леньчик пробежался пальцами по поверхности одного из пней, на котором когда-то давным-давно вырезал свое имя. — Словно и не уезжал никуда. Хорошо-то как здесь, пацаны!

— Вот за это и выпьем! — хлопнул его по плечу Алик. — Чего встали? Пиво разбирайте! Ну и места занимайте согласно купленным билетам!

Алик демонстративно достал из ящика бутылку «жигулевского», зацепился жестяной крышечкой о край ящика, и ударом ладони сбил пробку. Протянув бутылку Леньчику, Алик таким же способом открыл следующую, которую отдал Андрею.

— А пивко-то не очень, — произнес Леньчик, глотнув из горла. — А-а-а, так это местного разлива! — прищурился он, читая этикетку.

— А когда у нас другое бывало? — риторически спросил Кучерявый, вынимая из пакета сушеный рыбий «хвост». — У-у-у, знатная вобла! — оценил рыбу Андрюха.

— А чего, во Владике пиво вкуснее? — Алик тоже выудил из пакета рыбку. — У нас, если забыл, другое на водится, сравнивать не с чем.

— Пиво во Владе офигенное! — заявил Леньчик. — Особенно разливное… Ну, если разбавить не успели, — подумав немного, добавил он. — Я такого даже в загранке не пробовал! Вот приедете ко мне в гости, я вас таким пивом угощу — век помнить будете!

— Смотри, мы ведь и взаправду нагрянем! — шутливо пообещал Андрей. Да, Ал?

— Да легко! — согласился Алик.

— Пацаны, серьезно приедете? — обрадовался Леньчик. — Я вам такие места покажу…

— За будущую встречу во Владике! — торжественно провозгласил Александров, отсалютовав открытой бутылкой.

— Пацаны, как надумаете, вы меня заранее предупредите — главное, чтобы я не в море был…

— Договоримся, Леньчик, — кивнул Алик. — Мы ж не завтра…

Плюхнувшись на пенек, Леньчик неторопливо посасывал пивко, раздумывая, стоит ли ему посвящать друзей в тайну, раскрытую покойным сторожем. Скажешь — не поверят, за «дурика» примут, обсмеют по полной программе. Ведь не водятся в природе ни колдуны, ни духи, ни тем более ангелы смерти. Ну, не нашлось для них места в атеистической теории Дарвина… А с другой стороны: как тут не сказать, когда одному из лучших друзей грозит смертельная опасность? Как сообщить, чтобы остерегался… Но остерегался кого? Сбрендившего духа из могилы, раскопанной по дурости в далеком отрочестве? Не зря же получилось так, что его друзья считали все произошедшее с ними выдумкой и игрой, хотя на самом деле все это было не так.

«Нет, — решил Леньчик, — нужно все рассказать, и будь что будет! Вот только как начать?»

— Пацаны, хотите, прикол расскажу? — оторвал Поташникова от мучительных раздумий Андрей.

— Давай, трави! — оживился Алик. — А то Леньчик с такой постной харей сидит, словно у него живот скрутило! — поддел он Поташникова.

— Ничего у меня не скрутило! — потупившись, выдавил Леньчик. — Задумался просто…

— Так вот, чувачки, смотрите, — не обращая внимания на дружескую перепалку, Кучерявый задрал футболку. — Ожог видите?

— Ну, видим. И что? — внимательно рассмотрев вздувшуюся волдырем рану в форме креста, полюбопытствовал Алик. — По форме похоже на крестик, который ты под одеждой тайно от всех носишь… А еще комсомолец! — укоризненно произнес Александров. — Самому-то не противно? Нет?

— Так я ж не для себя ношу, а для бабки…

— Что бабка у тебя богомольная и старорежимная, знаю, — согласился Крепыш. — Но это не повод для убежденного комсомольца и атеиста таскать на груди атрибуты религиозного культа!

— Так переживает бабка-то… — оправдывался Кучерявый. — А она старенькая, ей нервничать нельзя… Че я, для любимой бабушки такой мелочи не сделаю? Пусть старушка спит спокойно — ей и так уж немного осталось…

— Ты, Дюха, мое мнение знаешь, — продолжал стоять на своем Алик. — Скажи спасибо, что об этом не знает никто, кроме меня…

— Спасибо, дружище! — Андрей обнял Алика за плечи. — Я ценю…

— Так что там у тебя приключилось? — вспомнил Александров. — Крест на печке оставил? — предположил он. — А потом горячий на шею повесил?

— Если бы! — фыркнул Андрей. — Он сам собой нагрелся! Кожу мне припалил и рубашку форменную прожег!

— Вот так прямо сам нагрелся? — не поверил Алик. — Ни с того, ни с сего?

— Зуб даю! — выпалил Кучерявый. — Сам!

— Рассказывай! — Леньчик подобрался: что-то в рассказе Андрея его насторожило.

— Да тут-то и рассказывать нечего, кроме того, что крест сам собою нагрелся.

— Когда это случилось? Как? Где? Что видел, слышал? Что-то странное? — не отставал Леньчик, сыпя вопросами, словно из рога изобилия.

— Да ничего такого, вроде, и не было, — опешил от обилия вопросов Андрюха. — У Фиимоныча во дворе это случилось: ты, Леньчик, когда ушел, я дреманул слегка… Минут пять-десять покемарил, а затем крестик вдруг раскалился… Ну, я пока его сдергивал, рубаха прогорела. И вот — волдырь. Теперь, наверное, шрам останется, — пожаловался он друзьям.

— До свадьбы заживет! — отмахнулся Алик. — А вот отчего нагрелся?… Может, пошутил кто? Зажигалкой раскалил? Мы в армейке «велосипед» спящим делали: между пальцев ног ваты напихаем и подожжем…

— Как бы мне крестик распалили, если он у меня под кителем и рубашкой? Не-е-е, не получится так! — стоял на своем Кучерявый.

— А может, батарейку там, или аккумулятор к цепочке подцепили? — выдвигал предположения Алик. — Проводками…

— Ага, а потом за три секунды все сняли, и убежать успели? — продолжал спорить Андрей. — Нет, странно все это… А бабка моя, так и вовсе: нечистых через слово поминает. Говорит, что крестик этот мне жизнь спас…

При упоминании нечистых Леньчик вздрогнул, но друзья этого не заметили.

— Да слушай, ты, больше свою бабку! — разозлился Алик. — Она тебе с самого детства мозги конопатит! Живи своим умом, Дюха, а не бабкиным! — произнес напоследок Крепыш. — И хватит об этом! Леньчик, ну ты-то хоть со мной согласен? Объясни этому деятелю…

— Верно бабка сказала, — неожиданно произнес Леньчик совсем не то, что ожидал услышать Крепыш, — спас Кучерявого крестик!

— Чего? — опешил Алик. — Я, конечно, слышал, что моряки — люди суеверные, но не до такой же степени! Пацаны, да что с вами такое происходит? А-а-а, так вы разыграть меня решили? — Алик расплылся в улыбке, считая, что разгадал тайный замысел приятелей. — Детство вспомнили? В игры не наигрались? Колитесь, кто первый предложил…

— Это не игра и не розыгрыш! — недовольно буркнул Андрей. — Ожог самый настоящий! И случилось все, как я рассказывал!

— Значит, это Леньчик пошутить решил? — Алик поставил в ящик опустевшую бутылку и вооружился новой.

— Алик, это не шутки! — огорошил друга Поташников. — И тогда, в детстве, тоже все по правде было!

— Нет, блин, вы точно с Кучерявым сговорились! — гнул свою линию Александров. — Мож, хватит, а?

— А как насчет этого? — Леньчик вытащил из кармана кольцо, и поднес его на раскрытой ладони к самому лицу Алика. — Узнаешь?

— Обалдеть! — потрясенно воскликнул Кучерявый. — Неужели то самое? Откуда? У нас же его Филимоныч забрал…

— А зачем он это сделал? Это же была просто игра? Да, Алик? — напирал Леньчик, заставляя друга задуматься.

— Игра… — как-то нерешительно произнес Крепыш. — Кладбище, могила, черепушка — это было… Да… Книга в могиле, кольцо — тоже было…

— Ха, а эту книгу я вчера видел, — сообщил Андрей.

— Где? — в один голос воскликнули Алик с Леньчиком.

— Да в отделе у нас, — сообщил Карпов. — Она вещдоком проходит в деле об убийстве… Слышали же, что у Филимоныча в доме произошло?

— Да, болтали что-то, — согласно кивнул Алик. — Значит, Филимоныч все это время книгу хранил… Леньчик, а кольцо у тебя откуда?

— Филимоныч сегодня передал, — не подумав, брякнул Леньчик. Сказав это, он спохватился, но было уже поздно что-либо менять — слово не воробей…

— Когда передал? — тут же уцепился за последнюю фразу Алик. — Сегодня?

— Леньчик, не гони! — согласился с другом Андрей. — Помер же Филимоныч!

— Помер, — не стал отрицать очевидного факта парень. — Однако я с ним сегодня утром общался…

— Офигеть! — Алик звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — По-твоему выходит, что Филимоныч, как упырь-кровосос из сказок Андрюхиной бабки, откопался и свинтил с кладбища, чтобы тебе колечко передать? Так пойдем, могилку проверим: всяко видно будет, вылезал Филимоныч из гроба или нет?

— А я не говорил, что он из гроба вылезал! — набычился Леньчик.

— Тогда как он к тебе прийти мог? — не унимался Алик. — Пацаны, я с вас угораю: у одного крест раскаляется, к другому мертвяки приходят с подарками…

— А может, это у тебя проблемы? — огорошил Алика Поташников. — Фома, ты, неверующий!

— У меня? — встал «на дыбы» Алик. — Это у меня проблемы? Да вы по поселку прогуляйтесь, да людей поспрашивайте… И никто, слышите, никто, я уверен на сто процентов, с мертвяками не общается! Ну, разве что во сне, — подумав, добавил он. — Психушка по вам, с Кучерявым, плачет! — еще через пару секунд добавил Алик, покрутив пальцем у виска.

Леньчик неожиданно засмеялся в полный голос. Он ржал, пока не сложился пополам, держась руками за сведенный судорогой живот. Из глаз Поташникова потекли слезы.

— Ну вот, — Алик демонстративно развел руками, — что и требовалось доказать! Плный неадекват…

— Сам такой! — с трудом прекратив смеяться, Леньчик вытер кулаками слезы. — Пацаны, ну вот примерно так же мы в детстве спорили, когда я вам про кольцо в первый раз рассказал. Неужели не помните?

— Нет, — отрицательно мотнул головой Андрюха, — мы ведь понарошку тогда…

— Да сколько раз повторять?! — вскипел Леньчик. — Все было по-настоящему!

— У меня пока склероза нет, — заявил Алик. — Я прекрасно все помню! Это была простая детская игра, Леньчик! Признай это и успокойся — не смеши народ!

— Ну, да, Филимоныч предупреждал, что так и будет, — буркнул себе под нос Леньчик.

— Чего ты там бубнишь? — спросил Алик. — Еще раз повторю: не бывает привидений, духов, ангелов и бога, — менторским тоном произнес Алик. — Бредни…

— Я доказать могу! — перебил Александрова Леньчик. — Блин, ну повторяется все, прямо, как тогда…

— Что докажешь? Что бог существует? — усмехнулся Алик. — Да все попы вместе взятые, так и не смогли этого доказать! А ты, значит, сможешь?

— Насчет бога — не обещаю, а вот духов и ангелов… Ну, по крайней мере, по одной штуке каждого — покажу! — уверенно пообещал Леньчик.

— Ну-ну! — скептически протянул Алик. — Как?

— Колечко-то, вот оно! — Поташников подбросил кольцо на ладони. — Напомню вам, раз вы все забыли… Андрюха, когда Маслова убили? — уточнил Леньчик.

— Вчера, — не понимая, куда клонит приятель, ответил Андрей.

— Отлично! — Леньчик довольно потер ладони друг о друга. — Ну в смысле, что убили — это плохо, а вот, что мы можем этим воспользоваться — отлично! Значит, вчера, говоришь?

— Вчера, — кивнул Кучерявый.

— Тогда до третин время есть, — произнес Поташников. — Он еще должен быть здесь! Да и Вестник тоже…

— Кто он? До каких третин? Что вообще ты хочешь нам показать? — Алик одним глотком опустошил очередную бутылку, смачивая пересохшее горло.

— Он — убитый вчера Маслов, — «расшифровал» Леньчик, — третины — третий день после смерти, до которого душа умершего пребывает на земле в сопровождении ангела — Вестника…

— Может, хватит уже? — презрительно сморщился Алик. — Не могу слушать такие бредни! Особенно, когда их с таким серьезным видом преподносят!

— Не хочешь — не слушай! — отмахнулся Леньчик. — Сейчас пиво допьем и посмотришь… Да-да, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать!

— То есть, ты мне Маслова покажешь? — уточнил Алик. — Целого и невредимого: я слышал, что его чуть не по кускам собирали…

— Ага, сам видел! — подтвердил Кучерявый.

— Покажу. Только он бесплотный — дух. Но ты с ним, наверное, даже поговорить сможешь, — с большой доле вероятности предположил Леньчик.

— Серьезно? Ну, насчет поговорить? — не поверил Андрей.

— Серьезней некуда, — заверил Кучерявого Поташников.

— Так у него, значит, можно узнать, кто его того… замочил?

— Не знаю, — пожал плечами Леньчик, — наверное, можно…

— Так, пацаны, вы меня совсем достали! — возмущенно заявил Алик. — Допиваем в темпе и идем смотреть духов! Ты же этого хочешь, Леньчик?

* * *

К дому, где ранее проживал покойный, поддатые приятели подтянулись уже в сгущающихся сумерках — быстро уговорить ящик «Жигулевского» у них не получилось. Леньчик, заблаговременно надевший на палец кольцо, уже на подходе к дому убитого старательно крутил головой по сторонам. Но, как назло, ни дух покойного, ни Вестник не спешили появляться в его поле зрения.

— Ты себе сейчас шею свернешь! — не упустил случая поддеть друга Алик. — Что, нету здесь никаких ангелов и духов? В принципе, я так и думал. Зря только пивом давились!

— Леньчик, а может нам к дому Филимоныча сгонзать или к моргу? — предложил Андрюха.

— Не знаю я, — неуверенно произнес Поташников, пожимая плечами. — Лукьяника-то дома была.

— Так она дома и померла, — заметил Кучерявый. — А Маслов помер у Филимоныча — к нему надо идти! — продолжал настаивать Карпов.

— Давайте еще немного подождем, — попросил Леньчик.

— И чего я с вами время трачу? — картинно протянул Алик. — Мож, ну его и на танцы? А, пацаны? Все полезней время проведем…

— Подожди-ка… — Леньчик заметил какое-то смутное движение во дворе Маслова. Он подошел поближе к забору и прильнул к щели между штакетинами — во дворе неподвижно стоял Вестник в неизменном парусиновом костюме в полоску и соломенной шляпе, а вокруг него нервно «нарезал круги» покойный Маслов. Леньчик привстал на «цыпочки» и заглянул во двор через верхнюю кромку забора.

— Эй, уважаемый, — негромко, чтобы не привлекать ненужного внимания жильцов, произнес он, обращаясь к ангелу, — можно вас и вашего товарища на пару слов?

— Ты кому это? — удивленно спросил Александров, заглядывая во двор следом за Леньчиком. — Там же нет никого!

— Тс-с-с! — приложил палец к губам Поташников. — Народ не буди! А без кольца их все равно не увидишь… Здесь они…

— Э-э-э, пацаны, вы меня что, видите что ли? — Покойный Маслов перестал «нарезать круги» вокруг Вестника и остановился, повернувшись лицом к забору. Силуэт духа словно размазался в воздухе и через мгновение Маслов уже стоял перед Леньчиком. — Я вас спрашиваю: так видите или нет?! Ну, ответьте мне, хоть кто-нибудь! Ну! Я так с ума сойду! — истошно заверещал покойник.

— Не ори! — отшатнулся от духа Поташников.

— Да я, вроде, тихонько, — опешил Алик.

— Да я не тебе — я ему… Слышу я тебя и вижу, только не ори! — произнес, обращаясь к «просочившемуся» сквозь ограду Маслову Леньчик.

— Видишь? Слышишь? Ну, слава Богу, наконец-то! — облегченно выдохнул покойник. — Я уж думал, что совсем сбрендил! Никто, представляешь, на меня внимания не обращает! Словно меня и нет совсем! Меня только вон тот старик видит, что во дворе стоит… Но он все время молчит — не разговаривает, только таскается за мной почем зря! Странный он какой-то, — пожаловался Маслов. — Пацаны, это что, розыгрыш?

— Какой, к чертям, розыгрыш? — удивленно произнес Леньчик. — Ты что, до сих пор не понял, что умер?

— Кто умер? — брови Маслова удивленно взметнулись. — Я умер? Да ничего подобного — вот он я! — дядька стукнул себя кулаком в грудь. — Я же все вижу, слышу, говорю… Как, по-твоему, я смог бы все это провернуть, если б помер?

— А как ты сквозь забор пролез? — парировал Леньчик. — Калитку не открывал, через ограду не перепрыгивал?

— Не может быть! — Маслов испуганно оглянулся — забор, действительно, оказался за его спиной. — Это я чё же… вот так… Как?

— Это, вообще-то я у тебя спрашивал, — усмехнулся Поташников. — Помер, ты, дядя! Вернее убили тебя!

— Не-е-е, парни, чё за шутки? — не внимал «голосу разума» мужик. — А как же этот, как его… марксизьм-ленинизьм? Ну, этот, который учит, что после смерти и нету ничего?

— Материализм, что ли? — догадался Леньчик.

— Точно! — Мужик от избытка чувств хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Материализьм и друг его атеизьм. Так выходит, что свистели нам «отцы народов»?

— Ну, выходит, что все не так просто, — философски ответил Леньчик.

— Так это, прав, выходит, был Володька Высоцкий: что мы отдав концы, не умираем насовсем…

— Выходит, что прав, — кивнул Леньчик.

— Так это, паренек, а друзья твои меня тоже не видят? — заметив «пустые» взгляды Алика и Андрея спросил Маслов. — Вот этого, здорового, я, вроде знаю — Александровых пацан. Алик?

— Угу, Алик, и он тебя не видит, — подтвердил Леньчик.

— А ты что же, особенный какой?

— Нет, — покачал головой Поташников, — просто у меня кольцо Вестника. Сейчас я его Алику отдам…

Леньчик стянул с пальца кольцо и передал Александрову:

— Убедись сам, что я не свихнулся.

— Посмотрим-посмотрим, — надевая колечко, буркнул Крепыш, а затем дернулся как от удара, когда передним из ниоткуда возник покойник. — Мать вашу так! — выругался он. — Напугал!

— Убедился? — довольно заржал Леньчик.

— Фигня какая-то! — Алик сдернул с пальца кольцо — покойник исчез. Надел — снова появился. — Ну-ка! — Алик легонько ткнул кулаком в плечо Маслову — кулак легко проскочил через бесплотную субстанцию духа.

— Че творишь-то, паразит?! — возмутился покойник, пораженный собственной «газообразностью».

— Да не кипишуй, ты, дядь Дим, — попросил Алик, — просто маленький эксперимент…

— Слышь, экспериментатор, чё в цирке что ль? — нахмурился дух. — Я те ща так поэкспериментирую! Нет, чтобы помочь по-знакомству… — неожиданно огорошил он парня.

— Да как же мы тебе поможем? — опешил Крепыш. — Тебя, дядь Дим, вроде, как, и нет… — нерешительно прибавил он.

— Ну как же нет? — плаксиво запричитал Маслов. — Когда есть…

— Пацаны, мне посмотреть дайте! — решительно потребовал Кучерявый, протянув руку. — Ал, гони колечко!

Погодь, Кучерявый, успеешь еще… — попытался отказать Алик, но Андрюха не дал ему договорить.

— Нифига! Сам успеешь! — огрызнулся Кучерявый. — Кольцо гони!

— Алик, да отдай ты ему кольцо, — попросил Леньчик. — Ты же знаешь, не отстанет ведь!

Алик с недовольным видом стянул кольцо и бросил его в подставленные ладони Карпова:

— Пользуйся, кровопивец!

Андрей с довольной улыбкой надел кольцо. Появлению духа он нисколько не удивился:

— Привет, дядь Дим!

— Ну, здорова, коли не шутишь, — мрачно ответил Маслов. — Вы так и будете друг с дружкою постоянно меняться?

— Ну, так кольцо-то одно, а посмотреть всем хочется…

— Я вам что, чудо-юдо заморское, чтобы на меня пялиться? — возмутился Масло.

— Ну, типа того, — не стал скрывать Кучерявый. — Ты вот, дядь Дим, привидения когда-нибудь видел?

— Нет, — мотнул головой дух, — я считал, сказки все это.

— Вот! — довольно воскликнул Карпов. — И мы точно так же до сегодняшнего дня считали… Ну, кроме Леньчика. А тут раз — и все с ног на голову. Понимаешь, к чему я?

— Ну-у-у, — потянул Маслов, — не очень.

— Поясню, — не смутился Кучерявый, — если ты не хочешь, чтобы мы на тебя как в цирке пялились — да не проблема: колечко в карман, и никто тебя больше и не увидит, и не услышит! Никогда! Аривидерчи, дядь Дима! — Карпов картинно «отсалютовал» покойнику, приложив руку к виску, а затем сделал вид, что собирается снять кольцо.

— Подожди! — испуганно взмолился Маслов. — Не уходите! Мне страшно одному!

— Хорошо, — уступил Андрей, — не уйдем пока. Только и ты тогда не возмущайся. Расскажи лучше, кто и как тебя убил? Я в милиции работаю, — пояснил Карпов, — поймаем этого урода — тебе всяко полегчает!

— Ничего уже мне не поможет, ребятки. — Плечи Маслова поникли. — А того кто меня убил, я не видел. Я даже не понял, что умер… И поверить до сих пор не могу…

— Привыкай, дядь Дим, тебе деваться некуда, — посоветовал Андрей. — Так что там с твоим убийцей-то? — напомнил он. — Давай с самого начала: расскажи, как ты в дом Филимоныча пришел? Может, что-то необычное в тот день заметил?

— Да все было, как всегда: проснулся, на работу сходил, вернулся… Ну, Манька моя — жена, — пояснил Маслов, — как обычно меня попилила: лентяй мол, забор надо поправить, крышу подлататать, картоху окучить… Да, кстати, это она меня из дома вытурила, наследство смотреть. Я ведь у Филимоныча, даром, что родственник, редко бывал: нелюдимый он…

— А жена-то, чего ж с тобой не пошла? Ей же, как я понял, больше всех надо.

— Да варилось у неё там на плите хрень какая-то, вот я один и пошел, — ответил Маслов. — Пришел, значит…

— А как дверь открыл? — спросил Кучерявый.

— Да просто: ключ у Филимоныча всегда под притолокой на гвоздике висел. Открыл — вошел, — продолжил свой рассказ покойник. — Походил, посмотрел: небогато, мрачненько, неуютно… Оно и понятно — столько лет без бабы, бобылем…

— Дядь Дим, давай ближе к делу, — попросил Андрей.

— Хорошо, ближе, так ближе: набрел я в чуланчике на сундук старинный, здоровущий, красивый такой, с медными накладками… А у меня однокашник в городе живет — директор комиссионки, антиквариатом занимается. Он у меня этот сундук за хорошие деньги б забрал. Только если моя благоверная за это прознает… Ясно, что не видать мне тех денег… Ну, в общем, решил я тот сундучишко перепрятать в сарайку куда-нибудь, или в старую стайку для свиней. Туда, куда моя благоверная по-первости носу не сунет. Крышку я поднял, шмутки из сундука вытащил. Потянул за кованные ручки — а он стоит, как вкопанный, сундук-то. Пустой, а с места не сдвинешь. Я его и так и этак — намертво, словно корни пустил. Я тогда начал дно изнутри внимательно рассматривать. Вижу: с одного угла царапин много, словно кто ковырялся там неоднократно. Вот… — Маслов замолчал, «переводя дух» — воспоминания о последних минутах жизни его морально истощили. Андрей слушал его рассказ внимательно, не перебивая. — Так вот, — продолжил покойник, — я на кухню за ножом. Ковырнул в том же углу — дондышко то и отошло!

— Тайник?

— Тайник, — кивнул Маслов. — Обратная сторона донышка вся какими-то иероглифами и знаками расписанная была, а под ней — еще одна камера — под завязку заполненная солью. Я еще тогда подумал, нафига соль-то прятать? Руку в соль запустил, покопался…

— Кроме книги, что еще нашел? — упреждая ответ Маслова, спросил Кучерявый.

— А ты откуда знаешь? — удивился покойник.

— Я же говорил: в милиции работаю. Вещдоки видел. Книга была: кожаная, старая, позеленевшей медью отделана. Что еще?

— Еще… Еще колбочка была стеклянная, — вспомнил Маслов, — закрытая пробкой. А пробка сургучом залита… Да, и печать там такая на сургуче выдавлена была…

— Что за печать? — спросил Карпов. — На что поже?

— На что похоже?… — задумался покойник. — На звезду шестиконечную похоже, — наконец произнес он, — А точнее: два треугольника друг в друга входят… Я, когда её расколупывал, хорошо рассмотрел.

— Так ты, значит, сломал печать? Что из колбы достать хотел? — не давая Маслову расслабиться, допытывался Кучерявый.

— Камень там лежал, — ответил покойник. — Драгоценный… Похожий на драгоценный, — поправился он, — я ж не ювелир. И вот, когда я пробку вытащил, а камень на руку вытряхнул — все и померкло… А когда немного прояснилось — со мной уже этот лысый… И никто меня не видит и не слышит…

— Понятно, что ничего не понятно, — покачал головой Кучерявый. — Значит, убийцу ты своего не видел?

— Не видел, — грустно подтвердил Маслов. — Парни, так что же мне теперь делать?

— Не знаю, дядь Дим, не знаю, — пожал плечами Андрей. — Я сейчас Леньчику кольцо верну, он у нас в этих делах спец…

— Да какой я спец! — отнекивался Поташников, надевая кольцо. — Просто, сложилось так…

— Ну, и что мне делать? — вновь спросил покойник, появившись в поле зрения Леньчика.

— Да ничего не делать, — ответил парень. — Вон тот лысый дед все, что требуется, сделает: в свое время отведет туда, куда следует…

— А куда следует? В ад? — испугался Маслов.

— Почему сразу в ад? — удивился Леньчик.

— А куда еще? — развел руками Дмитрий. — Я ж неверующий… был… В церкви ни разу не был, политзанятия посещал, лекции богохульные слушал… С такой анкетой в рай всяко не возьмут…

— Ну, тут я тебе, дядь Дим, не помощник — сам такой же: ничего об этом не знаю, — ответил Леньчик.

— Вот жизня-то, а пацаны?! — продолжал сокрушаться покойник. — Кабы кто надоумил заранее, так я бы в церкви лоб расшиб!

— Не переживай, дядь Дим, — посоветовал Леньчик, — может, все не так страшно: ты ведь не убивал, не грабил…

— Ага, посижу сотню-другую на раскаленной сковороде, глядишь — и амнистия? — ехидно поинтересовался Маслов.

— Главное, не унывать! — улыбнулся Леньчик злой шутке Дмитрия.

— Слушай, пацан, а этот лысый, он кто? — поинтресовался покойник. — Черт, дьявол?

— Какой черт? — рассмеялся Леньчик. — Он ангел…

— Ангел? — ахнул Маслов. — А где крылья?

— Он не простой ангел, — ответил Поташников, — он Вестник, Ангел Смерти. Таких как он называют костекрылыми ангелами. А почему крыльев не видно, я не в курсе… Да ты сам у него спроси — тебе его компанию еще несколько дней терпеть.

— Он хоть разговаривать умеет? — засомневался покойник, украдкой посмотрев на Вестника. — Ни слова, ни полслова я от него не слышал! А мог бы объяснить…

— Умеет он разговаривать, — сообщил Леньчик. — Попробуй еще поспрошать: вдруг ответит.

— Попытаюсь, — «вздохнул» Маслов.

— Держись, Дмитрий Вячеславович, а нам пора, — попрощался с духом Леньчик, — у нас еще дела есть.

— Не бросайте, пацаны! — взмолился дух. — Как я теперь с ним? С этим, костекрылым?

— Дядь Дим, мужайся! У тебя другого пути нет! А мы еще тебя навестим. Давай, пока! — Леньчик сдернул кольцо с пальца и убрал его в карман. — Хватит на сегодня духов, да парни?

— За глаза! — согласился Кучерявый, нервно смолящий очередную сигарету. — Пойдемте отсюда поскорее, — попросил он, — а то мне как-то не по себе!

Он первым пошел прочь от дома Маслова по улице, утонувшей в прохладной ночной темноте.

— Что случилось? — спросил Леньчик, догоняя Андрея, постепенно ускоряющего темп. — Не несись ты так!

— Задумался я, — ответил Кучерявый, снижая скорость. — Вспомнил, что бабка мне сказала… Видать, и вправду не просто так мой крестик расплавился!

— Не просто так, — согласился Леньчик.

— Ты что-нибудь знаешь об этом? — Кучерявый вновь испуганно ускорил шаг. — Знаешь, да?

— Знаю, — честно ответил Леньчик. — Да не беги ты так! От него просто так не убежишь…

— От кого? — взвизгнул Кучеряый, нервно оглядываясь по сторонам. — За мной кто-то следит? Меня кто-то хочет убить? Да? Леньчик, не молчи!

— Опять ты за свое нытье, Кучерявый? — произнес Алик, подстраиваясь под шаг Андрея. — Будь мужиком! А ты, Леньчик, выкладывай, что знаешь. А после вместе прикинем, что делать. Мы же своих в обиду не даем, а, мужики?

Глава 7

Пгт. Нахаловка 1980 г.

Громкий стук в дверь вырвал закемарившего Пельменя из цепких объятий похмельного забытья. Первухин заторможено огляделся, не понимая, что могло его разбудить, потер пальцами опухшую разбитую губу и вновь закрыл глаза. Но вновь «потерять сознание» ему не удалось — стук в дверь повторился.

— Вот гребаная жисть! — сморщился Пельмень, поднимаясь с продавленного скрипучего дивана. — Кипишь беспонтовый!

Шаркая босыми ногами по давно не мытым половицам, Первухин, не переставая ругаться, добрался до двери, обитой некогда добротным зеленым дерматином. Со временем дерматин высох и растрескался, и теперь пестрел неопрятными комьями вылезшей в дыры пожелтевшей ватной набивки. Но Пельменю на это было откровенно наплевать, его устраивал внешний вид его берлоги. Главное — есть крыша над головой, есть где бухнуть, с корешками оттянуться, куда бабу привести… Кстати, когда вдруг на Пельменя снисходило желание чистоты, он тащил к себе на хату какую-нибудь прошмандовку покультурнее. Благо баб, слабых на передок, в Нахаловке хватало. И получал Первухин сразу несколько удовольствий в одном флаконе: и лохматку размохнатил, и похавал всласть, и приборяк внатуре поимел.

— Хто там еще нарисовался? — недовольно поинтересовался Славка, не спеша отпирать «ворота».

Ответа не последовало. Пельмень взялся за дверную ручку. Чертыхнувшись, через силу отодвинул заедающую щеколду и распахнул дверь.

— Чё так долго телился, Пельмеха? — сипло произнес стоявший за дверью худой носастый мужик. — Ухо чеголь давил?

— Хобот? — Первухин отступил в сторону, пропуская гостя в дом. — А я тебя только завтра ждал…

Со времени последней встречи старый подельник Пельменя сильно изменился, постарел. И без того будучи худым по натуре, Хобот сейчас был похож на тень самого себя: тонкая пергаментная кожа на абсолютно лысом черепе изобиловала многочисленными пигментными пятнами, длинный нос стал более костистым, заострился, темные круги под глазами, ввалившиеся глазницы. В общем, выглядел авторитетный приятель жутковато. Не изменились только маленькие колючие глазки, которые, как и прежде цепко, шныряли по сторонам.

— Че, Пельмеха, и краше в деревянный макинтош одевают? — заметив изумление крупными буквами «написанное» на лбу Первухина, глухо кашлянув, произнес авторитет. — Поэтому и спешу… — закашлявшись, просипел Хобот, прикрыв рот платком.

Прокашлявшись, гость убрал платок в карман, но Первухин успел заметить на светлой ткани капельки крови:

— Чахотка?

— Да, туберкулез у меня, Пельмень, — не стал скрывать авторитет. — Недолго мне осталось… — произнес он, проходя в комнату и падая на диван. — Хоть и благородная болезнь, а зажмуриться неохота!

— А кому ж охота до срока в ящик сыграть? — поддакнул Пельмень, пристраиваясь рядом с диваном на рассохшемся табурете. — К тому же тебе, Хобот. Я слышал, что ты теперь на положении…

— Да, смотрящим по области меня на прошлогоднем сходняке двинули… — Хобот вновь зашелся кашлем. — Ладно, давай к делу: ты точно книгу видел?

— Да не сойти мне с это места! Видел, как вот тебя ща вижу! В местном гестапо твой талмуд вялится! Кентиля одного у нас намедни жестко мочканули, а кирпич твой вещдоком канает…

— Тихо, — осадил подельника Хобот, — не кипишуй, Славка! Точно видел? За базар ответишь!

— Падлой буду! — Пельмень показушно рванул на груди заношенную майку.

— Значит, придется ментовскую третью хату [3] ломануть, — задумчиво произнес Хобот, потирая кончик носа.

— Как… гадючник ломануть? — «поперхнулся» Славка. — Там же червонцев [4] немеряно! Да все легавые востор [5]…

— Не меньжуйся [6], Пельмеха! Не кипишуй раньше срока! — невозмутимо просипел смотрящий, вновь вынимая из кармана платок. — Откуда в твоей дыре куча красноперых? А? — Авторитет вновь зашелся булькающим кашлем. Прочистив горло, Хобот вытер посеревшие бескровные губы платком и продолжил:

— Твое пэгэтэ чай не столица! По ночи так и ваще в местном гестапо не больше пяти-шести легашей должно шкуру тереть: мудозвон в аквариуме, три копейки [7], ну и дежурный исповедальник [8], пожалуй. Так?

— Ну, так, — нехотя согласился со смотрящим Пельмень. — Все равно — жуть [9]! Про волыны не забудь!

— Так и я не один привалился [10], — оскалился Хобот, — а с корсарами [11], у которых все косточки задрюканы [12].

— Не, Хобот, ты, конечно, вор авторитетный, но я на мокруху не подписываюсь! — судорожно замотал головой Первухин. — Да за прижмурившегося мента на раз лоб зеленкой помажут [13]! Не-е-е, я — пас!

— Ты, Пельмень, как погляжу, че-то не вкурил: я — честный вор, а не гопота подзаборная, — тихо и вкрадчиво произнес авторитет. — Мочилово — не мой метод. Все должно пройти чинно, тихо и благородно, чтобы комар носу не подточил! Была книжонка, и нет её — испарилась. Пальба и мочилово — это крайний вариант, без которого желательно бы обойтись. А теперь давай-ка с тобой покубатурим, как нам без вооруженного гоп-стопа обойтись…

* * *

Отойдя на изрядное расстояние от дома Маслова, Алик остановился.

— Выкладывай! — коротко произнес он, схватив Леньчика за плечо.

— Хорошо, — не стал упираться Поташников, — я давно пытаюсь это сказать… Но вы же меня на смех подняли!

— Я был не прав! — признал ошибку Алик. — Достаточно извинений?

— Вполне, — кивнул Леньчик, — свои люди — сочтемся. Подождите немного… — Он надел кольцо на палец, и осмотрелся. — Никого, — облегченно вздохнул Пухлик, — лишние уши нам ни к чему.

— Правильно! — одобрил действия друга Алик. — А теперь по порядку…

— Присядем? — Леньчик указал на одинокую лавочку, сиротливо стоящую посреди варварски разломанной детской площадки.

Когда приятели «оккупировали» лавочку, Поташников огляделся по сторонам еще раз.

— Чисто? — спросил Алик.

— Порядок, — ответил Леньчик. — В общем, так, пацаны: дела наши швах…

— Только ты заранее не паникуй, — посоветовал Алик, — нам, вон, одного Кучерявого за глаза! Я, кстати, когда кольцо надел, тот давний случай во всех подробностях вспомнил… Как пелена с глаз упала: и старика этого лысого узнал, и Лукьяниху покойную вспомнил…

— Я тоже вспомнил! — вставил свои «пять копеек» Андрей, нервно раскуривая сигарету.

— Твоя была правда, Леньчик, — продолжил Алик с серьезным видом. — Поэтому давай начистоту…

— А ситуация такая: дух колывановского колдуна, чью могилу мы с вами разрыли, освободился, — огорошил друзей Поташников. — Его Маслов выпустил, когда тайник Филимоныча вскрыл…

— Да, Маслов про какой-то тайник рассказывал, — вспомнил Андрей. — Так это колдун его прикончил? — догадался он.

— Он самый, — подтвердил Леньчик. — И, как сказал Филимоныч, жертвы еще будут…

— Вот попандос! — выругался Алик. — Эта морда что: всех подряд рвать будет?

— Не должен, вроде… — с сомнением протянул Леньчик. — Филимоныч как-то не сказал… Но упырь этот… — Поташников «помялся» немного, но все-таки собрался с духом и произнес, — тебя, Кучерявый, ищет.

— Почему меня? — побледнел Андрюха. — Почему не кого-нибудь из вас? — Сигаретный огонек задрожал в его руке.

— Так вышло, дружище… — Леньчик ободряюще хлопнул друга по плечу. — Помнишь, как у тебя на кладбище пошла носом кровь? — спросил он.

— Вроде… помню… — выдавил Кучерявый. — Там всего-то несколько капель…

— А больше и не нужно, — мрачно произнес Поташников. — Одной капли, упавшей на могилу колдуна, хватило с лихвой, чтобы его пробудить. Так Филимоныч сказал.

— Но мы же сожгли его кости! — припомнил Алик. — А после солью все засыпали! Помните, что тогда сторож сказал? Если сжечь проклятые кости, дух сам собой отправляется в преисподнюю…

— Так почему же, мать вашу, он не в аду?! — Кучерявый растоптал брошенный на землю окурок, и тут же закурил следующую сигарету. — Мы же кости сожгли? Сожгли! Солью все засыпали? Засыпали!

— Ошибся Филимоныч — не помогло это, — сказал Леньчик. — Колдун сильней оказался, чем ожидал сторож, поэтому Филимоныч заточил его дух в тайнике.

— А я ему на кой черт сдался? — Кучерявый глубоко затянулся и, поперхнувшись, закашлялся.

— Дюха, ты лучше черта не поминай… — поминутно оглядываясь, посоветовал Леньчик. — Мало ли что…

— Так зачем я ему? — откашлявшись, просипел Андрей.

— Колдуну новое тело нужно… Сейчас он бесплотный, типа привидения…

— А я причем? — Кучерявый вопросительно посмотрел на Леньчика. — Ты хочешь сказать, — медленно произнес он, начиная догадываться, что имел в виду Поташников, — что ему нужно именно мое тело?

— Ну да, — кивнул Леньчик, — свое-то он восстановить не сможет — мы кости сожгли, а пепел с солью смешали. А ты его своей кровью воскресил. Вот и выходит, что вы теперь как Ленин и партия — близнецы-братья.

— Вот дерьмо! За что мне это?! Чем это я так провинился-то?! — простонал Кучерявый.

— В руки себя возьми, тряпка! — рыкнул Алик.

— Ага, легко тебе говорить, — шмыгая носом, взмутился Карпов, — не твое же тело этому упырю понадобилось! Бежать надо…

— Куда бежать? — решительно пресек приступ паники Александров. — Думаешь, от него можно где-нибудь спрятаться?

— Куда бежать… куда бежать… куда бежать… — как заведенный твердил Андрей. — В церковь! Точно! В монастырь! — осенила его неожиданная догадка. — Тварям нет места на святой земле! Бабка так говорит… Точно, с ней посоветуюсь… И в монастырь! Отмолю… — в его глазах зажегся безумный огонек.

— Не дури, Кучерявый! Какой монастырь? Ты ж комсомолец! — сурово упрекнул друга Алик.

— И чё: загнуться с комсомольским значком на груди и партбилетом в кармане?! — сорвался на крик Карпов.

— Хотя бы! — непреклонно стоял на своем Алик. — Но только вначале надо попытаться эту тварь задавить.

— Как? Филимоныч, и тот не смог! А он получше нашего во всем этом разбирался! — не желал ничего слушать Кучерявый.

— Ну, повязать-то он его сумел, — парировал Алик. — И если бы не Маслов…

— Но мы нихрена об этом не знаем! — нервно перебил его Андрей. — Как мы его задавим?

— Есть один способ, — подал голос Леньчик.

— Ну?! — в один голос воскликнули Алик с Кучерявым.

— Нужно добыть бумаги Филимоныча, в которых описываются методы борьбы с такими вот…

— Где эти бумаги? — Кучерявый вцепился в футболку Леньчика мертвой хваткой. — Как их добыть?

— У Филимоныча дома есть еще один тайник — в столешнице письменного стола, — сообщил Поташников. — Бумаги в нем. Филимоныч вел дневник, где описывал все необычное, с чем ему приходилось сталкиваться. Да, пацаны, — вспомнил он, — есть одна штука, которая ни за что не должна попасть в руки колдуна… Иначе худо будет не только нам, а вообще всем…

— И что это? — полюбопытствовал Алик.

— Помните книгу из могилы? — спросил Леньчик.

— Я её вчера в отделе видел, — напомнил Андрюха. — Это она?

— Да, — ответил Леньчик. — Если колдун ей завладеет и найдет ключ… Сами понимаете: мало никому не покажется!

— Значит так, пацаны, давайте расставим приоритеты, — подытожил Алик. — Самое важное — это Андрюхина безопасность! Все остальное потом, по ходу пьесы! Что нам для этого нужно?

— Добыть бумаги Филимоныча, — произнес Леньчик. — Нужно узнать, как нам бороться с колдуном.

— Все верно, — согласился Алик. — А интересно, этого, из могилы, можно увидеть при помощи кольца?

— Филимоныч сказал, что можно, — ответил Поташников. — С его помощью, — он поднял руку и протер кольцо большим пальцем, — все потустороннее будет как на ладони.

— Замечательно! — воскликнул Алик. — Тогда устроим посменное дежурство: чтобы возле Кучерявого все время кто-то находился… С кольцом. По крайней мере, первое время, пока не разберемся что к чему…

— Дюха, а крестик, который раскалился, уцелел? — поинтересовался Леньчик. — Или расплавился?

— Да нет, целый вроде… — Кучерявый достал из кармана порванную цепочку — крестика на ней не было. — Вот, блин! Да где же он? — Андрюха суетливо обшарил карманы. — Нету, пацаны! Был, а теперь нету! Он с цепочкой в одном кармане лежал…

— Стой смирно! Не топчись! — прикрикнул на друга Поташников. Подсвечивая себе зажигалкой, он внимательно, сантиметр за сантиметром, просматривал землю у ног Кучерявого. — Есть! Нашел! — воскликнул Леньчик, обнаружив пропавший крест. — Держи! Не теряй больше — возможно он тебе уже один раз жизнь спас!

— Да, надень лучше, — согласился Алик.

— Ну, так это же не комсомольский значок, — не удержался и поддел приятеля Кучерявый.

— На войне и в бою любые средства хороши! — не поддался на провокацию Крепыш. — Церковь — это всего лишь наш идеологический противник, а вот полоумный мертвец — кровный враг! Он нашего друга извести хочет!

— Блин, Ал, — помимо воли хихикнул Леньчик, — послушал бы ты себя со стороны…

— Тьфу, атеист, мать его! — сплюнул на землю Алик.

— Кто бы мог подумать? — добавил Леньчик.

— Так вот, — мрачно сообщил Алик, — чтобы не возникало больше вот таких недоразумений, нужно эту сволочь поскорее успокоить, и забыть все, как дурной сон!

— Поддерживаю! — влез Кучерявый. — И поскорее…

— К Филимонычу? — ради проформы уточнил Леньчик. — За бумагами?

— К Филимонычу! — дал отмашку Алик.

Парни оторвали задницы от скамейки и торопливо зашагали по темной, слабоосвещенной улице. Из фонарей, в изобилии разбросанных вдоль дороги, хорошо, если горел каждый третий. Вокруг работающих светильников «роились» мириады насекомых, забивая мусором некогда прозрачные стеклянные колпаки, ухудшая и без того неважнецкое освещение. Едва заметный ветерок шевелил темные кроны деревьев, бросающих на дорогу причудливые и фантастические тени. Тени, пластично изгибаясь, стелились по асфальту, переплетались друг с другом, как толстые ленивые змеи. Когда из темной подворотни на освещенную дорогу неожиданно выскочила облезлая дворняга, Кучерявый испуганно дернулся в сторону, едва не свалив с ног Леньчика.

— Ёк! — сдавленно охнул Поташников, хватаясь за Алика, чтобы не свалиться в заполненную цветущей зеленой водицей сточную канаву. — Кучерявый, обалдел, что ли? Это ж просто псина бродячая!

— Андрюха, не гоношись — ничего страшного еще не случилось! — посоветовал Алик.

— Ага, не гоношись: когда случиться — поздно будет! — парировал Андрей.

— Да от двоих дерганий беспонтовых все одно толку никакого, — не согласился с ним Крепыш. — Да ты сам прикинь: дернулся — Леньчика толкнул, Леньчик за меня схватился… И чё мы в итоге имеем?

— Чё имеем? — переспросил Карпов.

— В том то и дело, что ничего! Никакой свободы маневра, — обстоятельно пояснил Алик, — ты нас Леньчиком одним махом из игры вывел… А нам, пацаны, надо научиться спину друг другу прикрывать, а не мешаться друг у дружки под ногами.

— Так-то Алик дело говорит, — согласно закивал Леньчик, не переставая внимательно «сканировать» окрестности с надетым на палец кольцом. — И научиться этому надо как можно скорее… — Ленчик осекся и замолчал — где-то в глубине сада, мимо которого проходили приятели, затрещали кусты.

Треск нарастал, приближаясь к дороге. Зашуршали опавшие листья, скрипнул старенький покосившийся забор, как будто принял «на свои плечи» тяжелую тушу. В темноте, словно два мощных прожектора, сверкнули чьи-то изумрудные глаза. Заборчик скрипнул еще раз, когда прятавшееся во мраке существо сигануло с забора на дорогу и понеслось к друзьям.

— Поберегись! — крикнул Леньчик, подавшись назад.

Алик нагнулся и, подобрав с земли обломок белого силикатного кирпича, «качнул» его в ладони, пробуя «на вес». Удовлетворенно кивнув, он замер в выжидательной стойке. Кучерявый панически задергался и, не придумав ничего лучшего, юркнул за спину вооруженного кирпичом приятеля. Друзья «приготовились» к отражению атаки… На освещенный пятачок вылетел непривычно огромный и толстый черный котяра, тащивший в зубах слабо трепыхающегося кролика.

— Нихренасссе котяра! — с придыханием воскликнул Алик. — Прям не кот, а целый конь!

— Кони кролей не давят! — выглядывая из-за спины Крепыша, с облегчением произнес Кучерявый. — Но по кустам он так ломился… Я прямо вспотел… — Карпов промокнул рукавом выступивший на лице пот.

— Ну, если только вспотел — это дело поправимое, — деловито произнес Алик, бросая на землю кирпич. — Штаны-то хоть не намочил?

— Да иди ты! — беззлобно ругнулся Кучерявый, провожая взглядом убегающего по обочине дороги котяру. Кролик почти не трепыхался: его подергивающиеся ноги лишь слабо загребали придорожную пыль, практически не мешая ночному хищнику следовать своей дорогой. — Ну, ты поглянь, какой?… Леньчик, а ты чего молчишь? — Карпов толкнул Поташникова локтем в бок.

Леньчик никак не отреагировал: он стоял, раскрыв рот, глядя в след убегающему коту.

— Леньчик! Чё застыл столбом? — не успокаивался Андрей, еще раз толкнув друга, но уже кулаком в плечо. — Увидел чего? — вновь не дождавшись ответа, подозрительно уточнил он. — Дух? Привидение? Колдун? Ну, Леньчик, не молчи!

— Баба… — просипел перехваченным спазмом горлом Поташников.

— Какая баба? — не понял Леньчика Алик.

— Голая…

— К-хм… — Алик даже поперхнулся от неожиданности. — Голая? Где, Леньчик?

— Там… — Поташников, сглотнул, «продавливая» сковавший горло ком и ткнул указательным пальцем в сторону убегающего кота. — Сиськи из стороны в сторону болтаются — дорогу подметают… А в зубах — крольчара… Живой еще… вроде…

— Так ты про этого здорового кота? — уточнил Алик. — Так это кошка?

— Баба это… — выдохнул Леньчик. — Здоровая, сисястая, на четырех мослах шпилит… Не кот это, и даже не кошка… По ходу, это ведьма, пацаны… В кошку она перекинулась…

— Кольцо! — одновременно догадались Алик с Кучерявым.

— Дай глянуть! — Алик первым протянул руку.

Леньчик безропотно стянул кольцо и протянул другу. Алик в мгновение ока натянул его на палец.

— Ипона мама! Вот это жопа! — Разглядев в свете фонарей сверкающую голую задницу, «восхитился» Александров.

— Дай мне! Я тоже посмотреть хочу! — заканючил Кучерявый.

— Держи! — Алик бросил кольцо Андрюхе.

Пока Карпов надевал кольцо, ведьма-перевертыш скрылась в переулке.

— Блин, проморгал! — искренне огорчился Кучерявый, не обнаружив на дороге голой бабы. — Вот всегда так: как кипишь какой — так мне больше всех и достается! — заныл Карпов, возвращая кольцо Леньчику. — А как на голую бабу на четырех мослах — так все вам!

— Дюха, да не расстраивайся ты так! — Алик хлопнул друга по плечу. — Че, голых задниц не видел?

— Представь себе, не видел! — обиженно засопел Карпов.

— Так давай, я тебе покажу! — Алик громко хлопнул ладонью по пятой точке.

— Да пошел ты…

— Всё, Дюха! Завязали с приколами! — переход Алика от бесшабашного веселья к нешуточному разговору получился неожиданно резким. — Ведьм нам еще не хватало для всеобщего счастья. Представляете, что будет, если она с нашим колдуном споется?

— А что, — испуганно охнул Кучерявый, — думаешь, они могут?

— А кто их, этих тварей, разберет? — Алик почесал затылок, а затем «философски» изрек:

— В расход их всех надо, чтобы не портили стройную материалистическую картину мира. Согласны?

— Я за! — тут же поддержал друга Кучерявый. — Обеими руками!

— А ты чего молчишь, Леньчик? — Александров повернулся ко второму приятелю.

— Пока в раздумьях, — не стал «темнить» Леньчик. — С колдуном все понятно — он на Кучерявого бочку катит… А это наказуемо. К тому же он — бесплотный дух давным-давно издохшего питекантропа, которого никто искать не будет. А эта голожопая мадам, по всей видимости, не каждый день в чем мать родила в виде кошки прогуливается… И если мы её того, в расход, а она возьми и обратно в человеческий облик перекинься? И останемся мы «на руках» с трупом голой тетки. И поди тогда, докажи, что не верблюд! На зону кто-нибудь спешит попасть? Я лично не тороплюсь…

— Убедил, красноречивый! — Алик, как обычно, быстро принимал решения. — Ведьму, значится, пока не трогаем — оставим на сладенькое. Может и не обязательно её в расход пускать. А вот колдун, сука, ждать не будет…

— Так давайте поспешим, и побыстрее раздобудем бумаги Филимоныча! — поторопил друзей Карпов, ускоряя шаг.

— Давайте поспешим, — кивнул Алик, догоняя Кучерявого.

Леньчику не оставалось ничего другого, как присоединиться к товарищам, благо, что до жилья Филимоныча оставалось «рукой подать». Через пять минут они уже топтались возле забора нужного дома.

* * *

— Ручка с бумагой в твоей берлоге найдется? — поинтересовался Хобот.

— Зачем? — удивился Первухин.

— План местного гестапо рисовать будешь, — пояснил авторитет. — Ты же там не раз бывал?

— А то, — хмыкнул Пельмень, — знаю третью хату как свои регалки! — Вчера только к исповедальнику за мордобой таскали… Тогда, кстати, я книжонку-то и срисовал.

— Ручка и бумага есть? — повторил носастый.

— Э-э-э… — «закатил шары» Пельмень, вспоминая, присутствует ли в его квартире искомая канцелярия.

— Не тормози, Пельмеха! — поторопил Славку смотрящий, поглядывая на часы. — Времени и без того в обрез!

— Чертилка [14], кажись есть! — обрадовано сообщил он, подскакивая с табуретки. Обгрызенный карандашик обнаружился под старой радиомагнитолой, неизвестно с каких пор валявшийся в этом пыльном закутке. — Вот, держи, Хобот, — Пельмень принес авторитету карандаш, словно преданный пес хозяину брошенную палку. А гумага… гумага… вспомнил! — Славка обрадовано хлопнул себя ладонью по лбу. — Ща!

Он метнулся в небольшую прихожку, рванул за ручку дверь в совмещенный с ванной санузел. Подхватил с бетонного пола лежавший возле стульчака томик стихов какого-то начинающего поэта, навязанный Первухину «в нагрузку» к коробке конфет, затаренных в местном сельмаге. Так как деваться Славке было некуда: без конфеток и винища очередная сучка на случку не соглашалась, томик стихов был оплачен, принесен на хазу, где и занял подобающее ему место — возле параши, как подтирочный материал.

— Есть чистый лист! — Вернувшись в комнату, Пельмень продемонстрировал сохранившийся авантитул томика Хоботу. — Он жесткий, вот и уцелел, — пояснил Славка.

— Рисуй план гестапо, — коротко приказал смотрящий. — Да поподробнее!

— Чё там рисовать-то? — пожал плечами Пельмень, присаживаясь на диван рядом с Хоботом. Подвинув к себе табурет, Славка положил него развернутую книгу, и старательно нарисовал квадрат, разбив его полосой на две неравные части. — Это коридор, — Пельмень ткнул карандашом в нарисованную полоску, — в конце — амбразура [15] с паутиной [16]. Это — дежурка-аквариум с мудозвоном, — карандаш уперся в маленькое помещение. — А здесь, — Первухин разделил черточками оставшееся помещение на пять частей, — три исповедальни, обезьянник и оружейка.

— Один этаж в хате? — уточнил Хобот.

— Два. На втором только коридор и кабинеты, — ответил Славка.

— Где паливо [17] хранится?

— По идее — на втором этаже есть каморка, — ответил Славка, — вот здесь — вторая дверь от амбразуры.

— Думаешь, книга там?

— Не-а, — Славка мотнул головой, — Казанцеву, ну, следаку, которому при мне книжку приперли, по ходу в лом было вещдоки оприходовать…

— Тебе-то почем знать? — усомнился авторитет.

— Да точняк, Хобот! Да у него на лбу словно регалку вот такими буквами набили… Он энтот кирпич или в сандаль [18] запихал, или на столе оставил, но из исповедальни точно не вынес. Зуб даю!

— Побереги жевалки, Пельмень, их у тебя и так немного осталось, — просипел Хобот, вновь прикладывая платок к губам. — Каморку тоже скидывать со счетов не будем… — авторитет вновь содрогнулся от кашля, пачкая платок капельками крови.

— Совсем ты плох, Хобот, — сочувственно покачал головой Славка. — На больничку тебе бы…

— Не жилец я уже, Пельмеха, — нехотя признался смотрящий. — Лепила приговор вынес, который обжалованию не подлежит: спасти меня может только чудо! Понял? Чудо! Как тогда в шестьдесят третьем…

— Чудо? Это ты о Снулом, что ли? Да где же взять-то его? Он же давно ласты склеил!

— Да, жаль, что Снулого не вернуть, — с булькающим грудным присвистом вздохнул Хобот. — Но чудо все-таки явлено — книга всплыла! Я уж и не надеялся… А это шанс! Какой-никакой… Старик говорил, что книга многое может…

— Что может? — заинтересованно протянул Славка.

— Не знаю, — авторитет потеряно развел руками, — но надеяться мне больше не на что…

— Хреново, пахан, — буркнул Пельмень. — А если кирпич тот — чисто беспонтовка?

— Сам знаю, — щека авторитета дернулась в нервном тике. — Но деваться мне по жизни некуда… Ладно, хорош трындеть: малюй, чего вокруг хаты! — взял себя в руки Хобот. — Как без палева добраться, амбразуры…

— Понял, не дурак! — Славка вновь уткнулся в рисунок. — Вот смотри, — Первухин нарисовал вдоль стены с выходом широкую полосу, — центровая скрипуха [19] выходит аккурат на топталовку [20]…

— На Советскую? — уточнил авторитет.

— А у нас в Нахаловке один бродвей, другого нету, — ухмыльнулся Пельмень, — даром, что райцентр…

— Много текста не по делу! — жестко оборвал подельника Хобот. — Топталовка ночью хорошо освещена?

— Ну, так бродвей же, есть немного. Темняк с другой стороны гестапо, — поспешно пояснил Славка. — Тут загашник за стеной, — он нарисовал с тыльной стороны райотдела внутренний дворик, — сюда амбразуры и выходят. За стенкой говнотечка в овраге бежит — лучше места, чтобы без палива к гестапу пробраться и не придумать.

— А по сторонам от хаты что? — спросил Хобот.

— Вот тута, с этой стороны: клумбы, кусты, деревья, — ткнул карандашом в правую «стену» здания Славка, — а с этой — заготконтора лесхозовская… Ну, там капустники [21] конторские обитают и другая шушера.

— Ясно, — просипел Хобот, придирчиво рассматривая художества подельника. — Собирайся, Пельмень, теперь внатуре на бахчу [22] глянуть надо.

— Слушай, пахан, если я таки при делах, то какой мой интерес? — осторожно поинтересовался Пельмень. — Мантулить [23] на таком гранде [24] сам знаешь — не по понятиям.

— Не меньжуйся — не обижу, — пообещал Хобот. — Если все выгорит — косую [25] отстегну.

— Косую? — переспросил Славка, подумав, что ослышался. — Ек, пахан, тады все тики-так [26]! Еще бы без мокрухи обойтись…

— Цыть — не каркай! — шикнул Хобот. — Обойдется все. Давай впуливайся [27] — не тормози честную компанию! — поторопил он Пельменя. — А то мои котлы [28] не в мою пользу минутки отстукивают.

* * *

Алик беспардонно скинул со штакетины проволочную петлю, удерживающую калитку в закрытом положении.

— Че, вот так в борзую и попрем у всех на виду? — тормознул Алика Кучерявый, схватив друга за руку.

— Ты на часы давно смотрел? — Алик решительно распахнул калитку, не слушая предостережения друга. — Спят уже все. Главное — не шуметь. Да не ссы, Кучерявый — все в норме будет!

Алик тенью проскользнул во двор, жестом приглашая приятелей следовать за ним.

— Вот блин, — чертыхнулся Карпов, втягивая голову в плечи, — если что, там еще и опечатано все.

— Прорвемся, — не унывал Алик, пробегая через неухоженный и заросший бурьяном двор к крыльцу.

«На полусогнутых» Андрюха тоже пробежал по двору, стараясь держаться в самых темных местах. Леньчик, не забывая оглядываться, молча присоединился к приятелям.

— Так, пацаны, — когда приятели собрались на крыльце дома, произнес Алик, — попробуем через окно пристройки пролезть…

— Подождите, у меня идея появилась, — неожиданно заявил Кучерявый. — Идите за мной! — сказал он, скрываясь за углом дома.

— Ну, пойдем, Леньчик, посмотрим, что за идея Андрюху осенила, — пожал плечами Алик.

Карпов остановился возле одного из окон, затем легонько стукнул ладонью по краю облупленной рамы. Рама покачнулась, и один из углов вылез из паза. Кучерявый просунул в образовавшуюся щель пальцы и аккуратно потянул раму на себя. Через секунду он вынул её из оконного пролета и поставил на землю, привалив к стене.

— Вуаля! — довольно произнес он, «демонстрируя» свободный «проход» внутрь дома.

— Как догадался, что рама не закреплена? — спросил Алик.

— Вспомнил, что когда городские оперы работали — они раму вынимали — проветрить.

— Понятно, — Алик «потянул» носом воздух, — запашок еще тот — весь день жарило.

— Точно, — скривился Кучерявый, — тухлятиной несет!

— Так кто ж тут кровищу оттирать будет? — хохотнул Александров. — Уж не ты ли, Кучерявый?

— Хорош ржать, Ал! — возмутился Леньчик. — Давайте сначала возьмем то, за чем пришли.

— Ага, — присоединился к нему Карпов, — и ноги побыстрее отсюда унесем…

— Тебе лишь бы побыстрее, — проворчал Алик, но смеяться перестал. — Схватившись рукой за невысокий подоконник, он одним ловким движением перекинул крепкое тело в дышащую сладковатым смрадом комнату. Напрягая зрение, он огляделся, насколько это было возможно в темном помещении, затем, высунувшись на улицу, прошептал: — Давайте по одному.

Ухватившись за протянутую Аликом руку, Леньчик, пыхтя, перевалился через подоконник.

— В сторону! — распорядился Алик. — Надо Кучерявого в хату затащить.

Леньчик неуклюже отступил от оконного проема и воткнулся коленкой в угловатый и твердый предмет. В темноте сначала что-то глухо скрежетнуло, а затем звонко тренькнуло разбившееся стекло.

— Черт! — в сердцах выругался Леньчик, схватившись рукой за ушибленную коленку.

— Чё там у тебя?! — зашипел на него Алик.

— Да тут тумбочка какая-то… А на ней, походу, то ли графин, то ли ваза стояла… — виновато потянул Леньчик, шевеля носком кроссовка осколки стекла. — Темно — не заметил…

— Бегемот! — беззлобно ругнулся Алик.

— Э-э-э, поцики! Чего там у вас? — Андрюха засунул голову в оконный проем. — Вы всех соседей перебудите!

— Это Пухлик какую-то стекляшку хозяйскую кокнул, — пояснил Александров.

— Не глухой, понял, что это не половицы скрипят…

— А ты чего телишься?! — накинулся на Карпова Алик. — Давай, залазь в темпе!

— А может я это — на стрёме? — чересчур бодро предложил Карпов. — За шухером послежу…

— Ладно, свисти, если что заметишь, — неожиданно согласился Алик. — Слушай, Кучерявый, а ты когда днем здесь был, письменного стола не видел?

— Не-а, — мотнул головой Андрюха, — не до того было.

— Ладно, разберемся, — заявил Алик. — Чай не в царских палатах Филимоныч жил — две комнаты и кухня…

— И столов тут — раз, два и обчелся, — согласился с ним Леньчик.

Алик, захрустев битым стеклом, решительно направился в темноту.

— Фонарик бы сюда! — вздохнул Поташников и, вытянув руки перед собой, засеменил следом за «несгибаемым товарищем по партии». Под подошвами кроссовок хрупнули осколки битой посуды — Леньчик нервно поморщился, представляя, как острое стекло режет дорогую заграничную обувь. Эти модные «шузы» с привлекательной для каждого советского гражданина надписью «адидас» встали ему в копеечку. Жаль было портить хороший товар, который на толкучке у «фарцы» стоил дороже раза в три, если не больше.

— Ну, звиняй, придется искать без фонаря! — Александров остановился, нащупав ситцевую занавеску, отгораживающую комнату от небольшого коридорчика. — И завязывай бубнить — не в деньгах счастье! Заработаешь еще на новые кроссы. Лучше спичку зажги!

— Ух, а я вслух что ли? — смутился Леньчик, нашаривая в кармане спички.

— Вслух-вслух, — ворчливо отозвался Алик. — Аж слушать противно! Ну, нашел?

— Вот, — Поташников встряхнул коробок, — держи.

Алик забрал у приятеля спички — через секунду темное помещение озарил слабый трепыхающийся огонек. Александров одернул занавеску свободной рукой и вошел в коридорчик:

— Так, что тут у нас?

Оказалось, что из коридорчика можно было пройти еще в одну, точно так же отгороженную цветастой занавеской, крохотную комнатку и кухню с большой русской печкой, занимающей практически все свободное место.

— А вот и стол, — довольно произнес Алик, отодвинув в сторону очередную занавеску.

— Нашел? — Леньчик через плечо друга заглянул в комнатку.

В этот момент огонек моргнул и погас, погрузив комнатку в первозданную темноту.

— Блин! — зашипел Алик, роняя прогоревшую спичку и хватаясь обожженными пальцами за мочку уха. — Не отвлекай!

— Так нашел или нет? А то я посмотреть не успел…

— Нашел-нашел! — Крепыш выудил из коробушки еще одну спичку и чиркнул её о терку. — Смотри, Пухлик, кажись этот — другого стола в хате нет.

— Я на кухне еще один видел, — возразил Поташников.

— На кухне — дощатый, — отмахнулся Алик, — да и доски слишком тонкие для тайника. Кучерявый говорил в письменном столе. Этот — в самый раз! И где же тут тайничок? — Алик задумчиво потер переносицу, а затем постучал костяшками пальцев по обшарпанной столешнице. — Не похоже, чтобы здесь что-то было, — Крепыш постучал по дереву еще раз, — звук не тот…

— А ты с другой стороны попробуй, — вмешался в процесс Леньчик, но Алик и без его подсказок принялся простукивать столешницу по периметру.

Ближе к стене, возле которой располагался стол, звук неожиданно изменился.

— Опаньки! — обрадовано воскликнул Александров. — Кажись, нашел!

Схватившись за стол, Алик резко отодвинул его от стены и развернул тыльной стороной к себе. Пробежавшись пальцами по поеденной временем древесине, Крепыш нащупал торцевую металлическую планку, слегка выступающую над поверхностью столешницы. Попытка расшатать и отогнуть её руками, провалилась — декоративная железяка и не подумала шевелиться. Еще раз внимательно её исследовав, Александров обнаружил два в шурупа с утопленными в металл шляпками, намертво ввинченных в столешницу.

— Ал, ну чё там? — прошептал Леньчик, зажигая очередную спичку.

— Не отдирается, — ответил Крепыш. — На шурупы посажена. Есть, чем открутить? Ну, или хотя бы подковырнуть… Леньчик, сгоняй на кухню, — распорядился Алик. — Ножик-то там всяко найдется.

— Ножик и у меня есть, — ответил Леньчик, не горевший желаем копаться на темной кухне покойника. — Настоящий «Викторинокс»! — с гордостью произнес он. — Я в загранке брал…

— Так давай скорей, чего столбом стоишь? — зашипел Алик, требовательно протянув руку.

— Ты только это, поаккуратнее — не сломай, — попросил Леньчик, вытаскивая «складишок» из кармана. — Дорогой, зараза!

— Ну, раз дорогой и настоящий — значит, выдержит — не согнется, словно из фольги, — отрубил Крепыш, принимая из рук приятеля ножик, красный корпус которого был украшен белым крестом.

— Там это, за открывашкой для бутылок, есть небольшая отверточка… крестовая… Ты попробуй, может, подойдет…

Алик, подцепив ногтем специальную риску, легко выщелкнул из корпуса отвертку и пристроил её к шляпке шурупа.

— Как для нее шитая! — довольно произнес он, когда отвертка легла в пазы.

Чтобы выкрутить шурупы, пришлось приложить небольшое усилие, но дорогой заграничный ножик прекрасно справился со своей задачей — не погнулся и не развалился в крепких руках «взломщика». Освободившись от крепления, планка легко выскользнула из паза, открыв небольшой тайничок.

— Готово! — запуская руку в тайник, выдохнул Александров.

— Ну, есть чего? — нервно поинтересовался Леньчик.

— Есть контакт! — Алик бросил на стол толстую амбарную книгу в потрепанной клеенчатой обложке.

— Это все? — уточнил Леньчик.

— Нет, кажись, еще что-то есть, — произнес Крепыш, выуживая из тайника металлический кругляк около пяти сантиметров в диаметре.

— Чё это? — спросил Леньчик, разглядывая находку в трепыхающемся пламени свечи.

— На монету похоже, — покрутив кругляк в руках, сказал Алик. — Ладно, после разберемся!

— Больше ничего нет?

— Все, пусто, — ответил Александров.

— Тогда валим? — Леньчику не терпелось убраться из мрачного дома, пропахшего смертью.

— Валим, — согласился Алик, убирая монету в карман. — Только слегка приберемся, чтобы без палева…

Он поставил планку на место, прикрутил шурупы и, развернув стол, придвинул его к стене:

— Как так и было! Еще бы осколки той хрени собрать, которую ты, Леньчик, раскокал…

— Может, еще и полы протрем? — предложил Леньчик. — Натоптали же…

— Натоптано тут и без нас было, — отмахнулся Алик, — а кровь мы так запросто все равно не отмоем. А вот осколки, хотя бы крупные, надо куда-нибудь в угол запинать, чтобы не отсвечивали.

Потратив еще минут десять для наведения «видимости порядка», парни выглянули в окно.

— Дюха! Кучерявый! — позвал Карпова Алик. — Как у тебя? Тихо?

— Все нормуль! — отозвался из-за угла дома Андрей. — У вас как прошло? Нашли что-нибудь?

— Да, — ответил Крепыш, спрыгивая с подоконника в сад. — Леньчик, давай!

Поставив на место оконную раму, парни, крадучись, покинули участок покойного Филимоныча. Через полчаса они уже сидели в летней кухне стариков Алика.

— Итак, — Алик выложил на стол находки, — в результате проведенной операции мы заполучили некую тетрадку предположительно с записями сторожа и какую-то древнюю монету.

— Интересная монетка, — Леньчик взял позеленевший медный кругляк в руки. — Мужик какой-то в шлеме…

— Леньчик, давай потом! — плаксиво попросил Карпов. — Сначала разберемся с тетрадкой Филимоныча…

— Ладно, — Леньчик с сожалением отложил монету в сторону. — С тетрадкой, так с тетрадкой.

Парни склонились над найденным в тайнике гроссбухом, а Алик перевернул обтянутую слегка липкой от времени клеенкой корку.

— Лето, одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, — вслух прочитал Алик первую строчку, написанную мелким, но вполне разборчивым почерком. Местами чернила выцвели, что, тоже, однако не мешало чтению. — Странно, — продолжил чтение Алик, — вот сижу я над этим чистым листом бумаги, и не знаю с чего начать… Эти записи не предназначены для чужих глаз, скорее всего их никто и никогда не прочтет… Это нужно только мне… Чтобы не свихнуться вконец и сохранить ясность мысли… Кто бы мог подумать, что я, Сергей Филимонович Петраков — лейтенант народной рабоче-крестьянской милиции, кандидат в члены партии, атеист, не верующий ни в бога, ни в черта, начну верить во всякую чертовщину и сомневаться в правильности материалистического учения. Тем не менее, я оказался свидетелем таких событий и фактов, которые не сможет объяснить ни одна материалистическая теория, хоть кол у нее на голове теши! Не может и все тут! Эта история приключилась, когда я служил в Московском УгРо под началом капитана Дорофея Петровича Филиппенко. Расследовали мы странное убийство замнаркома товарища С…

Алик перелистывал страницы, а перед глазами друзей пробегали красочные картинки того странного давнего случая, свидетелем которого был покойный отставной опер Филимоныч…

Глава 8

Москва 1939 г.

— Извините, товарищ старший майор, но поступил сигнал, что в доме по Дровяному переулку восемь твориться что-то странное… — Заглянувший в кабинет Дорофея Петровича милиционер выглядел не на шутку встревоженным.

— Странное, говоришь? — спокойно произнес Владимир Николаевич. — У нас по-другому и не бывает. От кого поступил сигнал?

— От дворника Федора Епанчина, — отрапортовал ГБешник.

— Все повторяется, все повторяется, — на мотив популярной песенки мягко промурлыкал Владимир Николаевич, расслабленно поднимаясь со стула. — Опергруппу на выезд! — голос старшего майора неожиданно лязгнул отсутствующим ранее «железом». — Боевая тревога — наивысший приоритет! Всех на Дровяной восемь! Но внутрь не лезть — ждать дальнейших указаний! Пулей!

— Слушаюсь, товарищ старший майор! — гаркнул сотрудник Кузнецова, исчезая из дверного проема. — Дорогу! — Дробный перестук каблуков, удаляющегося от кабинета Дорофеева оперативника, говорил, что распоряжение старшего майора «пулей» он понимает буквально.

— Разрешите откланяться! — из голоса Кузнецова вновь исчезли металлические нотки.

— Товарищ… Владимир Николаевич… — Дорофеев тоже поднялся со своего кресла, — может, помощь нужна? Изыщем… Есть резервы…

— Спасибо за предложение, капитан, — одобрительно улыбнувшись, кивнул Кузнецов, — но не нужно. Хватает своих резервов. К тому же это совсем не ваш профиль… Дело об убийстве замнаркома товарища С. я у вас изымаю. Теперь это не ваша головная боль.

— Владимир Николаевич, а как мне оформить передачу? Рапорт я…

— Никаких рапортов, отчетов и прочей муры! — командным тоном произнес Владимир Николаевич. Я лично доложу обо всем на самый верх! — Старший майор «ткнул» указательным пальцем «в потолок». — Вам же советую забыть обо всем происходящем…

— А если спросят? — нервно теребя блестящую пуговицу форменного мундира, спросил Дорофей Петрович. — Оттуда… — Филиппенко повторил жест старшего майора, указав на потолок.

— Не спросят! — отрезал Владимир Николаевич. — Сделай, как я прошу.

— Есть, все забыть, товарищ старший майор госбезопасности!

— Честь имею! — Владимир Николаевич надел фуражку и приложил кончики пальцев к козырьку.

— Служим трудовому народу! — ответили милиционеры.

Выходя из кабинета, Кузнецов неожиданно остановился «в дверях», словно о чем-то задумался. Оперативники УгРо с неподдельным интересом буравили взглядами спину тщедушного старшего майора госбезопасности.

— Вот что, капитан, — Владимир Николаевич неожиданно развернулся, — я, пожалуй, заберу у тебя твоего смышленого лейтенанта. Пусть поболтается с моими ребятками… Так, на всякий случай — для связи. Вдруг, действительно и твоя помощь понадобится.

— Конечно, Владимир Николаевич, — спорить с гэбешником Дорофеев не имел никакого желания. — Петраков, поступаешь в полное распоряжение товарища старшего майора.

— Есть, товарищ капитан! — отчеканил Сергей.

— Тогда за мной! — произнес Кузнецов, покидая кабинет.

Петраков, не рассуждая, следом за Кузнецовым пошел к дверям. У самого выхода его окликнул Филиппов:

— Сережа, ты там поаккуратнее, что ли… Как-то не спокойно у меня на сердце… — признался он. — Странное какое-то дело…

— Да вы не беспокойтесь, Дорофей Петрович — я ж не первый раз замужем — прорвемся!

— Все равно посматривай по сторонам, не по себе мне чего-то…

— Все будет хорошо, Дорофей Петрович, — улыбнулся Петраков, поправляя кобуру.

— Тогда беги — начальство ждать не любит. Ни пуха!

— К черту! — произнес Сергей выскакивая из кабинета капитана.

Кузнецова Сергей нагнал на улице. Пожилой гэбешник спустился по ступенькам маленького крылечка и остановился возле большого черного автомобиля французской марки «Делонэ-Бельвиль», сверкающего полировкой в лучах заходящего солнца. Водитель, заметив приближающегося начальника, стремглав выскочил из просторного салона и услужливо распахнул перед старшим майором заднюю дверь.

— Садись, лейтенант, — пропустил вперед Сергея Владимир Николаевич.

Петраков, не смея перечить столь высокому чину, безропотно нырнул внутрь роскошно отделанного салона, и уселся, вжавшись плечом в закрытую противоположную дверь. После того, как на кожаное сиденье плюхнулся Владимир Николаевич, мягко щелкнул замок — водитель закрыл за шефом дверь. Кузнецов дождался, пока водитель займет свое место за баранкой, и скомандовал:

— Паша, едем на Дровяной переулок восемь.

— Слушаюсь, Владимир Николаевич! — не оборачиваясь, кивнул водитель, выруливая с обочины на мостовую.

— Сережа, — по-отечески произнес Кузнецов, глядя на застывшего в неудобной позе лейтенанта, — ты бы расслабился — я ж не кусаюсь! В чем дело-то? Ты ж боевой парень! Офицер… Давай-ка начистоту.

— Начистоту… — Петраков немного помялся, а затем решительно произнес: — Хорошо, товарищ старший майор госбезопасности…

— Только давай без чинов, — попросил Кузнецов. — Зови меня Владимиром Николаевичем.

— Владимир Николаевич, если уж начистоту, то скажите: зачем я вам сдался? Не вериться мне, в то, что вы капитану Дорофееву сказали… Для связи и поддержки?

— А что не так? — лукаво прищурился Кузнецов. — Вдруг помощь понадобится.

— Да бросьте, Владимир Николаевич — какая помощь? У вас, наверняка, своих резервов в достатке.

— Почему это ты так решил?

— Вы, Владимир Николаевич — целый старший майор госбезопасности… Кто вам откажет? Да вы, я думаю, и не просите никогда посторонних о помощи — слишком щекотливые и странные задачи вам приходиться решать…

— Молодец! — Старший майор одобрительно Петракова по плечу. — Не ошибся я в тебе: вон как ты ловко все по полочкам разложил, оперируя лишь минимумом информации.

— Так я это ж мой хлеб! — усмехнулся Сергей. — Опер и должен оперировать…

— Замечу только: хороший опер! — вставил Кузнецов. — Ты вот что скажи, Сережа: как тебе у Дорофеева работается?

— Не знаю, — пожал плечами лейтенант, — я как-то раньше не задумывался. Работа, конечно, вы простите за откровенность, Владимир Николаевич, собачья… Недаром нас легавыми называют… Но мне нравиться. Дорофей Петрович мужик нормальный, справедливый — зря не гнобит, не придирается. Так что грех мне жаловаться.

— Спасибо за откровенность, — произнес старший майор, поглядывая в окно. — А вот скажи: если я тебя к себе позову — пойдешь? Мне толковые ребята нужны.

— Вы меня извините, товарищ старший майор…

— Владимир Николаевич, — вновь поправил Кузнецов.

— Владимир Николаевич, — послушно повторил лейтенант, — предложение ваше, конечно, заманчивое, но я откажусь. Специфики не знаю, да и притерся я на старом месте…

— Ты подожди пока отказываться, — прервал Петракова Владимир Николаевич. — Вот операцию на Дровяном закончим, тогда и поговорим. Идет?

— Так точно, — согласился лейтенант.

— Вот и ладушки! — довольно произнес Кузнецов. — Подъезжаем, — сказал он, когда автомобиль повернул на раздолбанную мостовую Дровяного переулка. Автомобиль несколько раз чувствительно дернулся на особо глубоких выбоинах — не спасала даже мощная подвеска, а после заскакал по остаткам брусчатки.

— Странно как-то, Владимир Николаевич, — выглянув в окно, сказал Сергей, разглядывая пустынный переулок, — возле дома никого нет. А где же ваши люди? Неужели мы первые?

— А ты, Сережа, не спеши пока выводы делать, — Владимир Николаевич добродушно улыбнулся и провел сухонькой ладошкой по лысине, как будто стряхивая несуществующую пыль.

Метров за пятнадцать-двадцать до резного парадного крыльца, некогда шикарного, а теперь щеголяющего лишь облупившейся краской, воздух неожиданно заискрился и с глаз Сергея словно сдернули пелену: двор оказался заполнен людьми в форме, а дом по периметру оцеплен сотрудниками органов государственной безопасности.

— Как это? — Сергей потер кулаками неожиданно заслезившиеся глаза. — Только что никого не было. — Это что, фокус какой-то?

— Можно и так сказать, — дребезжащим смехом отозвался Кузнецов. — Обычная сфера невидимости, её еще называют «Пологом Ракшаса» — довольно простенькое заклинание, не требующие ни особых ингредиентов, ни особой подготовки…

— Заклинание?! — от волнения лейтенант забыл о субординации, непочтительно перебив старшего майора на середине фразы. — Вы серьезно? Магия, колдовство?

— А что тебя смущает, Сережа?

— Вы меня проверяете, Владимир Николаевич? Как я к пережиткам… Я понял, да… Со всей ответственностью заявляю: я атеист до мозга костей! Обеими руками поддерживаю теорию марксизма-ленинизма, материализма…

— Полноте, Сережа, остановись! — замахал руками Владимир Николаевич. — Никакой проверки на этот счет я не затевал! А насчет теории… Как ты объяснишь то, что видел сейчас своими глазами?

— Ну… — лейтенант задумался. — Пока не знаю… Но уверен, что всему найдется объяснение… Без всяких предрассудков и сказок! — он решительно рубанул воздух рукой.

— Например? — спокойно поинтересовался Кузнецов.

— Ну, например, был такой магнетизер Джиурджиадзе…

— Георгий Иванович? А почему был? — перебил Петракова Владимир Николаевич. — Насколько я осведомлен, он до сих пор здравствует где-то во Франции в своем замке под Парижем.

— Так вы с ним знакомы? — догадался Сергей.

— Знаком и довольно близко, — не стал скрывать Кузнецов.

— Вот вам и ответ на вопрос! — довольно воскликнул Петраков. — Вы просто мне внушили, что возле дома никого нет!

— Ну, что ж, — словно соглашаясь, кивнул Владимир Николаевич, — достойная версия, имеющая место быть. Вот только я тебе ничего не внушал.

Водитель тем временем остановился возле крыльца бывшего особняка купца первой гильдии Акакия Хвостовского, выбрался из машины и открыл пассажирскую дверь со стороны старшего майора.

— Ладно, Сереженька, все вопросы после — у нас с тобой работы непочатый край! Эх, дела наши грешные! — по-стариковски проворчал он, вылезая «на воздух».

Лейтенант не стал дожидаться Кузнецова, а распахнул автомобильную дверь со своей стороны. Заметив подъехавшее начальство, к Кузнецову начали подтягиваться старшие офицеры опергрупп. Через минуту они плотным кольцом окружили сухонького и невысокого старшего майора. Петраков пристроился за плечом рыжеволосого парня с веснушчатой физиономией.

— Владимир Николаевич, разрешите доложить? — обратился к начальнику коренастый кривоногий мужик с по-обезьяньи длинными и волосатыми руками, одетый в тертую кожанку без знаков различия. Его внешний вид и манера держаться «сказали» Петракову, что чин у кривоного не маленький, не в пример Кузнецову, конечно, но никак не меньше старшего лейтенанта, а то и капитана госбезопасности.

— Докладывай, Гордей, — разрешил Кузнецов.

— Все люди на местах, — произнес кривоногий, — операцию можем начать в любой момент.

— Отлично, — похвалил Гордея старший майор, — а теперь коротенько: что происходит?

— Поступил сигнал, — продолжил доклад кривоногий, — от дворника Федора Епанчина…

— Дворник здесь? — уточнил Кузнецов.

— Так точно!

— Тогда давай его сюда! — распорядился Владимир Николаевич. — Послушаем из первых уст.

— Да он «на кочерге», Владимир Николаевич, — потупился Гордей.

— Пьяный, что ль? — уточнил Кузнецов.

— Так точно, не доглядел, — нехотя признал свою вину кривоногий. — И где только нашел — ведь как приехали еще вменяемым был…

— Что, совсем «лыка не вяжет»?

— Да, нет, наоборот — слишком много болтает.

— Ладно, давайте его сюда, сам побеседую, — решил Владимир Николаевич.

— Слушаюсь! Пантелеев! — Гордей качнул квадратным подбородком и от группы офицеров отделился тот самый рыжеволосый веснушчатый опер, за спиной которого примостился Петраков. Добежав до кособокой сторожки, притулившейся у северной стороны особняка, Пантелеев вытащил из её полутемного чрева поддатого дворника.

— Давай, пошевеливайся, образина — тебя сам старший майор видеть хочет! — подталкивая Федора в спину, рассерженно шипел оперативник.

— Сам? Ик… ссстарший майоо…ор? — загребая заплетающимися ногами придорожную пыль, опешил дворник.

— Сам-сам! Иди, давай! И смотри у меня! — Пантелеев пригрозил пьянчужке кулаком. — Быстро в расход пущу!

— За что, товарищ начальник? — не на шутку перепугавшийся Епанчин даже немного протрезвел. — Я ж как на духу… И сигнализировал сей момент, как только… Вот те крест, вот те крест! — Федор несколько раз мелко перекрестился.

— Товарищ старший майор госбезопасности, дворник Федор Епанчин доставлен! — Пантелеев болезненно пихнул дворника локтем, прошипев напоследок: — Как стоишь перед товарищем старшим майором, скотина?

— Максим! — укоризненно протянул Кузнецов.

— Виноват! Больше не повториться!

— Т-т-оварисч-ч с-сстарший маойо-ор, я уж-жо вашим молодчикам… — Епанчин оторвал взгляд от земли и боязливо взглянул на Кузнецова. Их взгляды встретились. Неожиданно кирпично-бордовая физиономия дворника посерела, зрачки расширились, а губы задергались. — Тов-варищ старший начальник… — заикаясь, произнес дворник. Его сутулая спина выпрямилась, словно Епанчин в одночасье проглотил свой лом. Дрожащими руками Федор одернул грязный фартук, а затем прижал ладони ко швам, вытянувшись во фрунт. — Ваше высокоблагородия… Вы же… когда батяню мово… Сколько лет… А вы всё… — протрезвевший окончательно дворник понес с точки зрения Петракова какую-то околесицу.

— Успокойся, Федор! — положив руку на плечо дворнику и завораживающе глядя ему в глаза, мягко произнес Владимир Николаевич. — В этот раз все обойдется. Все будет хорошо. Понял?

— П-понял, — успокаиваясь, произнес Епанчин, постепенно приходя в норму.

— Отлично! Теперь, голубчик, давай по порядку: что, как и когда? С самого начала.

— С самого… да… Я ведь как жоп… то есть, как сердцем чуял, ваше высокоблагородия, что не закончилась та история… Как вот серпом оно мне по яй… душе… — затараторил он. Кузнецов молча слушал словоблудие дворника, не перебивая, а тот не замолкая ни на секунду, продолжал изливать душу Кузнецову: — Часа в четыре пополудни началось… Я в дворницкой сидел, бляху, стал быть, полировал…

— Знаем мы, чего ты там полировал, — недовольно заметил кривоногий.

— Гордей… — одернул подчиненного Владимир Николаевич. — Что дальше, Федор?

— Первыми, стал быть, прусаки со всех щелей поперли, — продолжил дворник, — и всей кодлой за вороты — шасть!

— Тараканы? — уточнил Владимир Николаевич.

— Они родимыя, — судорожно сглотнув, кивнул дворник. — Со всего дома, словно их кто поганой метлой погонял! Я так кумекаю, что ни одной усатой морды нонче в особняке не осталось.

— Ясно.

— А опосля крысюки с мышами побегли, а чуть погодя — жильцы… Никого в доме не осталось…

— А ты, Федор, не спрашивал, куда они на ночь глядя подались? — спросил дворника старший майор.

— Спрошал. Ить как не спросить-то, когда такое твориться? — развел руками Епанчин. — Токма не ответил нихто, словно в рот воды — оловянными глазьями вращали и ни гу-гу! А, нет, постой: старуха Кузьминична походя брякнула, што голос какой-то у нее в голове… Да токмо она известное дело — тронутая — как в восемнадцатом всю семью схоронила…

— А ты сам-то никаких голосов не слышал? — уточнил Владимир Николаевич.

— Голосов-то? — переспросил дворник. — Голосов ни-и-и, не слыхал.

— Дальше что было?

— После стены задрожали, кое-где штукатурка лопнула, потрескалась, стал быть. И гул неясный, аж зубы от его заныли, и то ли музыха заунывная, то ли ор, то ли молитва… А дальше я ждать не стал и сообчил, куды положено о сем безобразии, — подытожил Епанчин. — Что же эт делается, ваше высокоблагородия? Неужто, как давеча, когда батяня мой с вашими ребятами сгинул?

— Очень на то похоже, Федор, — согласился Владимир Николаевич. — Только в прошлый раз не мои люди сгинули — обычные жандармы. Слишком поздно до нас информация дошла… Жаль, служивых, конечно, но в этот раз постараемся избежать таких проблем. Иди, пока, отдыхай, Федор. Позовем, как будет нужно.

— Рад стараться, ваше высокоблагородия, завсегда рад! — шаркая ножкой, попятился дворник. — Дык я это… у себя буду… в дворницкой…

— Иди, Федор, иди. Позовем, — повторил Владимир Николаевич.

Епанчин, продолжая пятиться, словно краб, выбрался из окружившей Кузнецова группы офицеров. Не переставая оглядываться, Федор засеменил к дворницкой.

— Ну что, господа-товарищи, — проводив взглядом улепетывающего дворника, произнес Кузнецов, — у кого какие соображения?

— Ну, судя по тому, что особняк покинула вся живность, готовиться некое действо с большим выбросом негативной энергии, — высказался Гордей.

— Гордей Лукич, я бы сказал, что процесс уже запушен, — поправил кривоного рыжий опер. — И потусторонняя энергия, которую так остро чувствуют насекомые и крысы, уже начала изливаться… Пусть пока в незначительном количестве, но именно поэтому покинули насиженные места крысы и тараканы.

— Согласен, — пробасил Гордей. — Дьявольская месса в самом разгаре. Брать паскуд нужно, пока границу окончательно не прорвало!

— Что это месса — нет ни малейшего сомнения, — согласился с выводами подчиненных Владимир Николаевич. — Есть мысли о вероятной цели этого действа?

— Да что тут думать, — вновь произнес Гордей, — у них цели не меняются! Как обычно — призыв потусторонней сущности. Вопрос только в одном — какого масштаба вызываемая сущность. В нашем случае, судя по массовому бегству из дома всего живого и принимая во внимание вибрацию строения — явно выраженную «Дрожь Швайгера» — к нам пытаются затянуть кого-то весомого… Ну, не менее «Рыцаря ада», а то и «Барона» или «Герцога».

Петраков молча слушал, стоя в сторонке и не смея поверить в происходящее. Здоровые взрослые люди, сотрудники серьезной организации (куда уж серьезнее — госбезопасность), при чинах, должностях и наградах, несли полнейшую чушь! Бред сивой кобылы! Ну, скажите на милость: какие потусторонние сущности? Какие «Рыцари ада», «Бароны» и «Герцоги»? Нет, как только закончится эта профанация, никаких больше контактов с полоумным старшим майором Кузнецовым и его командой! Лучше до конца жизни за урками и жиганами гоняться, чем работать с выжившим из ума стариканом, да к тому же еще старорежимным «высокоблагородием»!

— Значит, призыв? — Кузнецов потер ладошкой лысину и оглядел свою команду. — Кто думает иначе?

Оперативники, встречаясь взглядом с начальством, отрицательно качали головами.

— Значит, кроме меня, все считают так же, как капитан Толоконников?

«Угадал, — довольно подумал Петраков, — горилоподобный Гордей на самом деле оказался капитаном!»

— А как иначе, Владимир Николаевич? — в голосе капитана просквозила едва заметная нотка обиды. — Все факты налицо!

— Все, да не все, — не согласился Кузнецов. — А как вы свяжете со всей этой вакханалией убийство замнаркома товарища С.? А ведь два этих события должны быть связаны.

— Простите, товарищ старший майор, но с обстоятельствами дела об убийстве товарища С. я не знаком, как и все присутствующие.

— Ах, да, простите, — Владимир Николаевич потер глаза кончиками пальцев, — заработался. На изъятии дела из УгРо присутствовали только наши «умники». Тогда слушайте вводную: третьего дня в доме по Дровяному переулку восемь, то есть в этом самом особняке, был найден мертвым товарищ С. Как следует из протокола осмотра тела, протокол был составлен не нашим специалистом, а обычным оперативником УгРо, — подумав, пояснил Кузнецов, — человеческая физиология покойника была изменена коренным образом. А именно: кровь, либо жидкость, её заменяющая — гнойно-желтого цвета с резким неприятным запахом. Внутренние органы видоизменены и не находятся на привычных местах. Фиолетового цвета фаллос обезображен роговыми наростами и гипертрофирован, напоминает щупальце осьминога с двумя продольными рядами присосок. Кроме этого труп на момент его обнаружения был вскрыт садовым секатором, принадлежащим дворнику Епанчину. Разрез сделан от паховой области до гортани. По заявлению профессора Турбина, осмотревшего тело, убийца отсек и забрал с собой какой-то неизвестный науке внутренний орган. Наши «умники» тело еще не осматривали, поэтому никакой информацией мы больше не обладаем. О настоящей сущности покойника мы можем только догадываться.

— Неужели прорвавшийся сквозь границу демон? — первым выдвинул предположение розовощекий лейтенант Пантелеев.

— Если демоны действительно тропку в наш мир набили — плохо дело, — глухо произнес капитан. — На моей памяти не было ни одного реального проникновения… Разве что в старых манускриптах нечто подобное описывалось.

— Я знаю, — отмахнулся лейтенант. — Эти твари все больше ментальным проникновением балуются, в людей вселяются… Но тела доноров остаются неизменны! А в нашем случае…

— Нет, не был замнаркома демоном во плоти, — вмешался в спор Владимир Николаевич. Вы же знаете, что попасть в высший эшелон власти можно только после нашей проверки. А на тот момент товарищ С. был самым обычным человеком.

— Значит, все-таки ментальное вселение демонической сущности? Тогда что же изменило его так кардинально на физическом уровне? — не сдавался лейтенант.

— Я лично не сталкивался, — признался Кузнецов, — но встречал описание подобного процесса, хранящихся в архивах Святой Инквизиции. Согласно этому документу, только несколько потусторонних сущностей, особо приближенных, обладающих неимоверной силой, способны вселившись в человека, преобразовать его настолько… По сути, преодолев границу ментально, они, вселившись, способны преобразовать организм донора в демоническое обличье.

— То есть могут реализоваться во плоти в нашем мире? — не поверил Пантелеев.

— Именно так и утверждал один из древних клириков, — качнул головой Владимир Николаевич.

— Немыслимо! — воскликнул лейтенант. — Но, тогда возникает вопрос: кто же выполнил за нас нашу работу?

— Действительно, кто? — поддержал Пантелеева капитан. — Завалить демона такого уровня, да еще во плоти… Задачка та еще!

— Думается мне, что демона разделали сектанты с его собственного согласия, — мрачно произнес Кузнецов.

— Как так? С согласия? — не поверил Пантелеев. — Какой смысл было тогда весь этот огород городить: вызывать, подселять?

— Действительно, Владимир Николаевич, — поддержал лейтенанта Гордей, — какой в этом смысл? Не складывается что-то картинка…

— Есть смысл, ребятки, есть! — Кузнецов промокнул платком бисеринки пота выступившие на морщинистом лбу. — Пока демон окончательно не преобразился, он — смесь, сплав демонической и человеческой сущностей — пограничное существо. В его преображенном теле, уже не человеческом, но еще и не демоническом, там, где у смертного находится сердце, а у демона — ананахата, созревает «Третий глаз» или «Око Анубиса»…

— Око Анубиса? — возбужденно воскликнул Пантелеев. — Очень редкий артефакт, с помощью которого можно создать стабильный переход…

— Как говорили древние: открыть «Врата ада», — подтвердил Кузнецов. — Просто не каждый знает, откуда берется это самое «Око».

— Владимир Николаевич, — произнес капитан, — так вы предполагаете, что сектанты сейчас пытаются открыть «Врата»?

— Есть такое подозрение, — не стал скрывать Кузнецов.

— Так скорее в дом! — вскинулся Пантелеев. — Прекратить мессу, пока…

— А вот спешка полезна только при ловле блох! — не поддержал порыва лейтенанта Владимир Николаевич. — Не хочу повторить историю полувековой давности.

— Но ведь в прошлый раз группа была неподготовленной, — возразил Гордей. — Простые жандармы! Что они могли?

— Согласен, — кивнул старший майор, — но и осторожность не повредит. Мало ли, каких сюрпризов нам приготовили? В общем, держим ухо востро! Всем проверить защитные амулеты! — распорядился он. — Заклинания — в полную боевую готовность! Пули — серебро, усиленное «печатью Сулеймана»! — продолжал командовать Владимир Николаевич. — Ножи не забываем! Святая вода когда последний раз освящалась?

— Великим освящением — в сочельник, малым — намедни, — доложил Пантелеев.

— Ну что, ребятки, с Богом? — дождавшись, когда подчиненные закончат проверять «боекомплекты», Владимир Николаевич размашисто перекрестился.

Его примеру последовали все присутствующие оперативники, что вогнало в ступор и без того уже ничего не понимающего Петракова. Солнце уже почти совсем скрылось за близлежащими домами, уронив на город постепенно сгущающиеся сумерки. Длинные тени от веток старого каштана упали на побеленную стену особняка. Качающиеся на ветру ветви, заставляли тени извиваться и переплетаться между собой, словно клубок живых змей.

— Соломихин, Говда! — крикнул Пантелеев, отделившись от основной группы офицеров, слаженно приближающейся к парадному крыльцу. — Двери! Открыть!

Рядовые оперативники — сержанты сорвались с места. В два длинных прыжка преодолев полдюжины ступеней, они подбежали к большим двустворчатым дверям, ведущим внутрь запущенного особняка. Схватившись за литые медные ручки, выполненные в форме взъерошенных грифонов, оперативники одновременно потянули двери в стороны. Безрезультатно — массивные дубовые двери даже не пошелохнулись. Парни дернули за ручки сильнее, но результат остался тем же — ворота не сдвинулись с места ни на вершок.

— Заперто, товарищ лейтенант! — крикнул Соломихин.

— Ясно, — ответил Пантелеев. — Лунев, тащи сюда дворника! Да, пусть ключи от парадного с собой захватит!

— Слушаюсь, товарищ лейтенант! — «козырнул» подтянутый сержант.

Через минуту из сторожки вышел дворник, что-то невнятно бормочущий себе под нос.

— Ключ взял? — окликнул его Пантелеев.

— А то как же? — мгновенно отозвался Федор, демонстрируя присутствующим большой ключ, болтающийся на цепочке. — Только кто бы ея, эту дверь, запер? У жильцов отродясь от парадного ключей не было!

— Давай, Федор, пошевеливайся! — поторопил дворника лейтенант.

— Бегу, уже бегу! — Епанчин, переваливающейся утиной походкой, добрался до крыльца. Опираясь на перила, взобрался по ступенькам и подошел к двери. Вставив ключ в скважину, дворник с трудом провернул его против часовой стрелки. — Чего ж так туго идет? — пожаловался он неизвестно кому. — Ить смазывал надысь, — Федор потянул — одна из створок слегка приоткрылась, но затем литая ручка выскользнула из потных пальцев дворника — дверь, хлопнув, закрылась. — Что за чертовщина? — озадачился дворник. — Словно изнутрей тянет кто…

— Да помогите же ему, едрена кочерыжка! — выругался Гордей.

Соломихин и Говда вновь схватились за ручки.

— Давай на «раз-два», — предложил Соломихин.

— Давай, — кивнул Говда.

— Раз… — начал отсчет сержант, но закончить не успел: особняк неожиданно тряхнуло. Крыльцо покачнулось, затрещали деревянные балки, по старой штукатурке побежали извилистые трещины. Возле дверей штукатурка неожиданно разлетелась фонтаном «брызг», осыпав цементной крошкой стоявших на крыльце людей. Из пылевого облака стремительно вылетело толстое фиолетовое щупальце, вооруженное на конце острым черным крюком. Крюк с силой ударил Соломихина, с хрустом пробил грудину сержанта, только кровь брызнула во все стороны. Затем щупальце также стремительно свернулось кольцами, заключив Соломихина в фиолетовый кокон. Громко захрустели лопающиеся от чудовищного давления кости сержанта. Соломихин даже вскрикнуть не успел: из его ушей, носа и рта потоком хлынула кровь, а через мгновение его голова безвольно повисла. Громко заголосил дворник Епанчин, пытаясь протиснуться между облезшими балясинами ограждения. Дергаясь, как попавшая в невод рыба, он проскользнул сквозь узкое пространство и мешком плюхнулся на пыльную жухлую траву. Еще не осознавая, что с Соломихиным все кончено, на выручку боевому товарищу кинулся Говда. Не придумав ничего лучшего, сержант выхватил нож с широким серебристым лезвием и по самую рукоять вогнал его в щупальце. Фиолетовая конечность вздрогнула. Сочащаяся чернильно-фиолетовой жидкостью рана задымилась, источая зловоние. Навалившись на рукоять, Говда потянул нож вдоль щупальца, увеличивая разрез. Щупальце конвульсивно задергалось, затем его кольца разжались. Бездыханное тело Соломихина с гулким стуком упало на деревянный настил крыльца. Напоследок припечатав Говду к растрескавшейся штукатурке, фиолетовая конечность неведомого чудовища втянулась в отверстие в стене, через которое и появилось. Все случившиеся произошло настолько стремительно, что никто из оперативников, стоявших на улице, не успел прийти на помощь товарищам.

— Врача! Живо! — Первым на крыльцо взлетел капитан кинулся к Соломихину, лежащему в неестественной позе.

— Матвей, ты как? — бросил он вяло копошащемуся у стены сержанту Говде. Тот хоть и пострадал, но явно был жив.

— Ш-ш-то… с-с-Сашкой? — просипел вместо ответа Матвей.

Капитан присел на корточки и приложил пальцы к шее Соломихина, а затем громко выругался.

— Всё? — выдохнул Говда.

— Все… Нет больше Сашки… — Гордей провел ладонью по лицу погибшего сержанта, закрывая широко распахнутые глаза мертвеца.

— Как… же… это?… — просипел Матвей, держась руками за грудь. — Что… за… тварюга… такая? А, товарищ… капитан? — с придыханием спросил Говда.

— Что-то новенькое, — ответил Гордей, поворачиваясь к раненному сержанту. — Никогда с такой дрянью не сталкивался…

— Не думал, что такое возможно… Жаль парня, — с горечью в голое произнес Кузнецов, остановившись на ступеньках крыльца.

— Владимир Николаевич, вы бы не подходили! А то, не ровен час, опять выскочит, — обеспокоено произнес капитан.

— Пока двери трогать не будем — не выскочит, — уверенно ответил Кузнецов, пропуская спешащих к сержанту санитаров с носилками.

— Что… это… было? — вновь просипел Говда, болезненно морщась, когда санитары начали грузить его на носилки.

— Страхолюдина это, натуральная, язви меня в печенку! — подал голос Епанчин, поднимающийся с земли. — Вот как тут не усраться, товарищи милицанеры? Мне четверти таперича не хватит, чтобы нерву расшатавшуюся залечить! Ночью в кошмарах являться…

— Да заткнулся бы ты! — рявкнул на дворника капитан. — Так что это было, Владимир Николаевич? — повторил он вопрос Говды.

— Это «Адский привратник», — ответил Кузнецов. — Сумеречная тварь, похожая на осьминога. Выращивается специально для защиты жилища, врастает щупальцами в стены, в фундамент, в балки перекрытий… По приказу хозяина никого не впускает и не выпускает… Очень редко упоминается в хрониках. Методы борьбы не описаны…

— Но… ножичек-то… на… него… подействовал! — победно закашлялся Говда, приподнимаясь на носилках и хватаясь рукой за грудь. — Не… любит… с-с-сука… с-с-серебра…

— Лежи спокойно, товарищ сержант, — санитар мягко, но настойчиво, уложил Матвея на носилки, — у тебя несколько ребер сломано!

— Хрен… с… ними… ребрами… Задавите… эт-ту… суку…

— Задавим, Матюша, обязательно, задавим, — заверил сержанта Владимир Николаевич. — А ты поправляйся.

— Уносите его! — распорядился капитан.

Санитары, пыхтя, подняли носилки и потащили их к санитарному фургону.

— Что делать будем? — осведомился Гордей, ожидая от всеведущего старшего майора дальнейших указаний.

— Надо подумать, — ответил Кузнецов. — Ведь пока мы не обезвредим «Привратника» — внутрь не войдем. А нам поспешать нужно: если до полуночи сектантов не обезвредим…

— Плохо придется всем, — согласился Гордей.

— Если эта тварь серебро не любит — так давайте её на лоскуты порежем! — с юношеской горячностью предложил Пантелеев.

— Как ты собрался это провернуть? — фыркнул капитан. — Табельными ножами?

— Ну, как-нибудь… — пожал плечами лейтенант. — Навалимся всем скопом…

— Всем скопом? — покачал головой Гордей. — Ну, порежем мы на лоскуты пару щупалец… Если получится… А сколько личного состава положим? Ты об этом подумал, товарищ лейтенант?! — повысил голос капитан.

— Никак нет, не подумал, — потупился Пантелеев.

— Да и щупалец у этой твари вагон и маленькая тележка, — продолжил Гордей. — Тут по-другому надо…

— По-другому, — согласился Владимир Николаевич, — нужно не осекать щупальца, а поразить его мозг, нервный центр, или что там у него вместо…

— Ах, да, вы говорили, что эта тварь навроде осьминога, — произнес Пантелеев, — только как добраться до этого центра? Он-то, наверняка, в самой глубине особняка окопался. А мы зайти не можем! — лейтенант в сердцах хватанул кулаком по деревянным перилам.

К крыльцу вновь подошли санитары с носилками.

— Мы тело забираем? — спросил один из них у Кузнецова, указав на труп Соломихина.

— Да, ребятки, забирайте, — посторонился Кузнецов, пропуская медслужбу. — Давайте думать вместе, — старший майор вернулся к насущному вопросу, — что мы знаем о «Привратнике», кроме того, что он не переносит серебро? Ничего… Где находится нервный центр — тоже не имеем понятия…

— Владимир Николаевич, а может… с крупнокалиберного пулемета по особняку лупануть? — неуверенно предложил Пантелеев. — Глядишь, зацепим ублюдка.

— Сдурел совсем? — покрутил пальцем у виска капитан. — Хочешь несколько пудов серебра в белый свет как в копеечку?

— Действительно, шансы минимальные, что мы его зацепим, — согласился Кузнецов. — Да и нет у нас столько…

— А может инъекция серебра? — неожиданно произнес один из санитаров, внимательно прислушивающийся к разговору.

— Как это, инъекция серебра? — поспешно переспросил капитан.

— Укол. Коллоидным серебром, — пояснил санитар, — это жидкость такая, серебряный раствор. Применяется в медицине. Набрать её в большой шприц, как для скота…

— А лучше несколько шприцев! — воскликнул Пантелеев.

— Дельная мысль! — одобрил Кузнецов. — Лучшего все равно не придумаем.

— Есть у нас на складе такой раствор? — осведомился Гордей.

— Есть, но мало, — ответил санитар. — Знаю, где еще взять. И шприцы найду.

— Бегом! — заревел капитан. — Одна нога здесь…

* * *

— Как думаете, сработает? — Недоверчиво хмурясь, капитан крутил в руках большой стеклянный шприц, заполненный буро-коричневатой жидкостью.

— Будем надеяться, что все сработает, — оптимистично заявил Владимир Николаевич.

— Ну да, надеяться нам больше не на что, — согласился Гордей. — Сколько получилось? — осведомился он у санитара, заполняющего коллоидным раствором серебра последний шприц.

— Семь «лошадиных» доз, — отрапортовал санитар.

— Ну что, устроим падлюке прививку от бешенства?! — потрясая заполненным шприцем, воскликнул Пантелеев.

— Все готовы? — уточнил капитан. — Тогда по местам! — дождавшись утвердительных ответов, распорядился Толоконников.

Со шприцами «наперевес» оперативники занимали заранее оговоренные места на крыльце. Возле дверей расположились два сержанта, которые по сигналу капитана должны были распахнуть створки, а после появления щупалец «Привратника» использовать ножи. Лейтенанты Пантелеев и Петраков, вызвавшийся добровольцем, и еще один сержант из ГБ, вооруженные шприцами, рассредоточились по большому крыльцу, чтобы не мешать друг другу при атаке. Еще два оперативника заняли позиции возле стены недалеко от крыльца. Оставшихся два шприца было решено сохранить «про запас»: на всякий случай, если вдруг первая «операция» провалиться.

— Начали! — «дал отмашку» капитан, расположившийся вместе с Кузнецовым поодаль от особняка.

Сержанты рванули ручки, створки слегка приоткрылись. Как и в предыдущий раз здание затряслось. Оштукатуренные стены вновь пронзили многочисленные трещины. Двери дернулись в руках оперативников, как будто стремились поскорее закрыться, но парни тянули створки в стороны изо всех сил, удерживая их слегка приоткрытыми. Стены «пошли волнами». Осыпав «безопасников» крошевом раздробленной штукатурки из стены вылетели два фиолетовых отростка, длиннее и толще, чем в предыдущий раз.

— Пантелеев, падай!!! — заорал Петраков, увидев, что одно из щупалец резво «вынырнуло» за спиной лейтенанта.

Не раздумывая, лейтенант бухнулся на колени. Мгновением позже острый коготь просвистел над головой Максима и, «брызнув» щепой, вонзился в деревянную опору, поддерживающую навес над крыльцом.

— Опаньки! — поспешил воспользоваться ситуацией Петраков, втыкая иглу в бугрящееся мерзкими наростами щупальце. — Получи! — продавливая поршень, выдохнул он, вгоняя жидкость под шершавую кожу монстра.

Щупальце напряглось и с треском выдернуло застрявший коготь, переломив опору. Навес накренился, грозя рухнуть. Сверху посыпалась пыль, опавшие сухие листья и разнообразный мусор. Вырвавшись из «капкана», щупальце на противоходе сбило с ног Петракова, не успевшего отскочить в сторону. Опустевший шприц отлетел в сторону и, ударившись о стену, раскололся. Не прекращая движения, фиолетовая конечность сшибла сержанта. Вылетевший из его рук шприц, разбился. Второе щупальце мотнулось в воздухе пастушьей плетью, норовя зацепить оперативников, удерживающих дверные створки.

— Бросайте ворота! — крикнул капитан, но парни и без его указаний уже отпустили ручки, лихо увернувшись от вооруженной острым крюком плетки.

Громыхнувшие друг о друга деревянные створки захлопнулись, а не нашедший жертвы крюк процарапал на дверном полотне длинную глубокую борозду и застрял в щели между полотном и коробкой. К щупальцу тут же подскочил Пантелеев и, коротко размахнувшись, засадил иглу в подрагивающую конечность.

— Так его, Максимка! — капитан от избытка чувств хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Ай, молодца! Да и ваш парнишка из УгРо, товарищ старший майор, тоже малый не промах! Шустрый, как веник!

— Ты же знаешь, Гордей, я таких шустрых сразу… — Кузнецов прервался — освободившееся щупальце разнесло в щепки второй брус, поддерживающий козырек над крыльцом. — Назад! Все назад!

Козырек с треском накренился еще сильнее — оперативники, как тараканы, брызнули в разные стороны — и вовремя: через секунду вмонтированные в стену балки сломались, и тяжелая конструкция обрушилась на крыльцо. Щупальца мотнулись из стороны в сторону и с неприятным шорохом втянулись в стену.

— Владимир Николаевич, — тяжело дыша, к Кузнецову подбежал лейтенант Пантелеев, — небольшая заминка — двери завалило.

— Это, Максим, мелочь, — произнес Владимир Николаевич. — Завал очистить не проблема. А вот «прививка» наша, видать, не подействовала…

— Может, «доза» маловата, товарищ старший майор?

— Знать бы это точно, Гордей… — опечалено ответил Кузнецов.

— Может, повторим попытку? — предложил подошедший Петраков, потирая ушибленный бок.

— Пожалуй, — согласился Кузнецов, — других вариантов пока нет.

— Бойцы, слушай мою команду, — гаркнул капитан, — завал разобрать! И пошустрее!

Рядовые оперативники, с опаской косясь на потрескавшуюся стену особняка, принялись освобождать заваленные хламом ворота.

— Итак, четыре «дозы», смутные надежды и никакого плана «Б», — подвел неутешительный итог Владимир Николаевич.

— Хорошо сектанты на этот раз подготовились, — признал Гордей. — Если мы не попадем в дом хотя бы часов до одиннадцати, шансы на успех равны нулю…

— А если через чердак? — предложил Сергей.

— Бесполезно, — качнул головой Кузнецов, — судя по размеру щупалец, «Привратник» пророс не только на жилые этажи, но и на чердак и в подвал…

— Не пустит он нас, лейтенант, — пояснил Петракову Гордей, — для того и выращена эта «собачка». Так сказать, не лает, но…

— Но когтями рвет неслабо, — вздохнул Пантелеев. — Товарищ старший майор, а если все-таки из пулемета…

Внезапно стены особняка мелко-мелко завибрировали. Жестяной водосточный желоб, сорвавшийся с креплений, громыхнул о землю, подняв кучу пыли. Следом за ним с кровли глиняным градом посыпалась черепица, при ударе о землю разлетающаяся на куски.

— Что опять? — подобрался капитан. — Все назад! Отойти от стен на безопасное расстояние! — мгновенно распорядился он.

* * *

Алик остановился, чтобы перевести дыхание.

— Ну, че встал? — нетерпеливо заерзал на лавке Андрюха. — Что там дальше?

— Пацаны, поздно уже, — потянувшись, произнес Крепыш. — А завтра всем на работу… Кроме Леньчика, конечно. Может на боковую.

— Предлагаешь по домам разойтись? — спросил Поташников.

— Пацаны, а я чего-то очкую в одного оставаться, — признался Карпов. — А ну эта тварь решить сегодня у меня тело отобрать? А мы ведь так и не разобрались, как его замочить.

— У меня оставайтесь, — согласился с доводами Кучерявого Алик. — Места всем хватит. Ну и дежурить по очереди будем. С кольцом.

— Согласен, — кивнул Леньчик, — так спокойнее. Присмотрим друг за дружкой. Вот что, пацаны, вы ложитесь, поспите, — предложил он, — а я подежурю. Днем завтра отосплюсь.

— Заметано! — буркнул Алик, отодвигая тетрадь. — Завтра дочитаем.

— Пацаны, пацаны, а как с книгой быть? — неожиданно опомнился Леньчик. — Нужно же, чтобы она в руки колдуна не попала.

— Что с ней станется, — пожал плечами Кучерявый, — она же у нас в отделе, под замком. Пацаны в дежурке со стволами…

— Может её как-то того — выкрасть? — не успокаивался Поташников.

— Пусть лучше под замком пока побудет, — принял сторону Кучерявого Алик. — Какая-никакая, а охрана. Да и колдун, пока бесплотный, её взять не сможет. Завтра обмозгуем, что с этим дальше делать. А теперь спать давайте!

Глава 9

Пгт. Нахаловка 1980 г.

На улице возле подъезда подельников ожидали две машины: «отжеванная» «копейка» непонятного желто-зеленого цвета с замятыми порогами и проржавевшими колесными арками, и старенький черный ГАЗ-21 в идеальном состоянии, бликующий полированным капотом в лучах уличного освещения.

— Твоя тачка, пахан? — остановившись возле «Волги», поинтересовался Славка.

— Моя, — утвердительно кивнул Хобот, распахивая пассажирскую переднюю дверь.

— А чё старая? — полюбопытствовал Первухин. — Взял бы двадцать четверку — бабосики же имеются, форсил бы не хуже партийных боссов…

— А на кой мне лишнее внимание? — Хобот наградил подельника презрительным взглядом. — Да и не по понятиям это: честный вор не должен отсвечивать, словно фраер беспонтовый! Ты, Пельмеха, вроде и сиделец со стажем, и Закон знаешь, а все балбес балбесом… Давай, не стой столбом: прыгай в шабарабан! Нечего старухам у подъезда моргалы мозолить! — распорядился Хобот, залезая в автомобиль.

— Ну да, точно, нам лишнее палево ни к чему, — послушно закивал Первухин, протискивая тощий зад в приоткрытую дверь. — Привет честной компании! — произнес он, устраиваясь на заднем сиденье «Волги».

— Ты, что ль, Пельмень? — просипела горбатая коренастая фигура, развалившаяся на мягком автомобильном кресле. — Слушок был, что ты ласты завернул от водяры лет пять назад…

— Ба! Кого я вижу? Квазимодо, ты? — «обрадовался» Первухин, с опаской разглядывая постаревшего горбуна — правую руку и бессменного телохранителя Хобота. — Сколько лет, сколько зим? По совести признаться, боялся Славка нелюдимого горбуна до дрожи в коленках. Хобота так не боялся, как его горбатого «помощника». Насмотрелся в лагере… — А насчет того, что меня карачун посетил, — затараторил он скороговоркой, — было дело! Филок на водяру не было — василек с корешами газолинили [29], ну и завернуло. Толян Обрубок откинулся. А меня и Сапрыку едва-едва на больничке откачали, а слушок пошел, что я тоже того, прижмурился…

— Живучий же ты, Пельмень! — покачал лобастой головой Квазимодо. — На зоне и БФ-кой травился, и синькой… — горбун ухмыльнулся и ткнул Славку в бок крепким кулаком. — Видать не от этой хрени в ящик сыграть тебе боженька на роду прописал!

— Тьфу-тьфу-тьфу, коли оно так! — поплевал через левое плечо Славка. — Не собираюсь я туда — еще небо хочу покоптить!

— Ну-да, ты ж себе, наверное, три срока отмерял, да, Пельмень? — прищурился Квазимодо.

— Три не три, — уклончиво ответил Славка, — а пожить еще хочется. Так кто ж того не хочет? Вот выгорит наше дело, так я с бабосиками погуляю…

— Не каркай! — шикнул с переднего сиденья Хобот. — Вот как обтяпаем, тогда будешь…

— Все, заткнулся! — поспешно ответил Первухин и замолчал.

Машина Хобота тем временем выехала со двора, ей вслед пристроилась потрепанная «копейка». Машины неспешно продефилировали по центральной улице поселка. Проезжая отделение милиции водитель Хобота немного сбросил скорость, чтобы паханы смогли «заценить расклад». Возле освещенного крыльца стоял желто-синий «Луноход» [30], на переднем сиденье которого кемарил молодой водила. На крыльце курили двое патрульных, заступивших в ночную. Оставив позади ментовскую третью хату, водила тормознул у обочины. Следом припарковалась и «копейка» быков. Один из налетчиков вышел из «Жигулей» и, подойдя к машине Хобота, заглянул в открытое окно:

— Чё, пахан, прем на шальную [31], или какой-никакой фидуцил [32] созрел?

— Какой-никакой созрел, — проскрипел авторитет. — В общем, расклад такой: ты, Хорек, бери Федула с Болтом, и на своем корыте рвите на окраину поселка. Там есть такая затрапезная лавчонка — то ли «Тополек», то ли «Елочка»…

— На кой нам тот кукляк [33]? — удивился Хорек, нечаянно перебив авторитета.

— Цыть, чувырла! — недовольно громыхнул Квазимодо, ставя зарвавшегося подручного «на место». — Дослушай расклад!

— Так вот, — хрипло продолжил Хобот, посвистывая нездоровыми легкими, — кукляк хоть и небольшой, но сигнализация там имеется. Минут через двадцать нужно будет там пошуметь: стекло там кокните, либо еще что. Как только сигнал придет на пульт — патруль на сработку дернет.

— А! — дошел до Хорька план Хобота. — Три копейки сдернет, пока туды-сюды, пока разберутся…

— Вот-вот, — кивнул пахан, — пока они туды-сюды, мы здесь немножко похулиганим. Высаживай Пеньтюха с Дробильщиком… Да, и пусть Дробильщик свою арматуру [34] не забудет прихватить, вдруг вещицу из сандаля вызволять придется. Стрелкуемся после у Пельменя.

— Все будет на мази, Хобот! — отвалившись от окна, произнес Хорек.

— Пельмень, — повернувшись к Славке, продолжил отдавать распоряжения Хобот, — ты с Пентюхом и Дробильщиком прешь к ментовской хате со стороны темняка. По дороге обрисуешь им ситуацию: где, что и как. Как только патруль свалит на сработку — за дело! Ты на стреме, ну а эти двое свою работу знают…

— Ага, — согласился Славка, — слыхал я за Дробильщика — знатный медвежатник…

— Да и Пентюх, несмотря на погоняло, работу знает, — произнес Хобот. — Ну, все, дай-то бог, срастется у нас…

* * *

Когда Пельмень в сопровождении Дробильщика и Пеньтюха растворились в темноте, а ржавая «Жига» отвалила в направлении «Елочки», подлежавшей хулиганскому нападению, Квазимодо слегка толкнул в плечо водителя «Волги»:

— Румпель, погуляй немного: нам с паханом перетереть с глазу на глаз надо.

Водила беспрекословно распахнул дверь и вылез и машины. Отойдя на несколько метров от автомобиля, он достал сигареты, щелкнул зажигалкой и выпустил из ноздрей две струи табачного дыма. Горбун некоторое время молча наблюдал за мерцающим в темноте огоньком, а затем глухо спросил:

— Ты как, пахан?

— Херово, Квазимодыч, — просипел Хобот. Если при подельниках он старался еще как-то держаться, то оставшись наедине с горбуном, «сдулся» как проколотый воздушный шарик. — Лепила… походу… — с придыхание продолжил авторитет, — проперся: больше… чем выдержу… отмерил. Чую, Квазимодыч, Костлявую… Чую… Рядом она… за плечом… Уже и струмент расчехлила…

— Не болтай зря, пахан! Лучше силы побереги! — заботливо произнес горбун.

— Откинусь я на днях, Квазимодыч… — надсадно харкая, прошептал Хобот, утирая платком выступившую в углах рта кровавую пену. — Гребаный лепила! — чертыхнулся он. — Просил же честно сказать… Забздел, доцент, хренов!

— А как же талмуд, Хобот? Ты ж говорил…

— Талмуд… Время поджимает, Квазимодыч, время! Чем меньше у меня времени, тем меньше веры!

— Да добудут наши босяки книжку…

— Согласен, добудут, — кивнул Хобот, — вот только слишком много неизвестного.

— Но Снулый говорил…

— Говорил, — согласился Хобот, немного пришедший в себя после очередного приступа. — Но даже если это тот самый талмуд, мы ничего о нем не знаем: что там написано, на каком языке… Если там вообще что-то написано… А если зашифровано? Пока туды-сюды, толмача найти, перевод… Так я уж и кони двину…

— О, гляди, красноперые зашевелились!

На маленьком освещенном пятачке перед зданием райотдела милиции действительно наблюдалась какая-то суета: из здания выскочил вооруженный наряд. Милиционеры загрузились в «Луноход», водитель дал по газам и УАЗик сорвался с места, покатив в том же направлении, в котором не далее как полчаса назад отправились торпеды Хобота.

— Хорек сработал как надо, — довольно заметил Квазимодо, поглядев на стрелки светящихся в темноте часов. — Теперь главное чтобы Пельмень ничего не накосячил, — поделился сомнениями горбун, — с него станется. А за Дробильщика с Пеньтюхом я спокоен — пацаны работу знают.

— Не должен был Пельмень обознаться, — немного воспрянул духом положенец, — да и вероятность, что в этой дыре найдется еще один подобный раритет… Нет, это наша вещь, Квазимодыч, наша! Вот только чего в ней накорябано? Успеть бы разобраться, пока «со святыми упокой» не спели.

— Разберемся, пахан, не сомневайся! Лучших умников наймем… — излишне оптимистически заявил горбун.

— Даже если все выгорит, не забывай — времени у меня нет! — проскрипел авторитет, надсадно кашляя в кулак.

Неожиданно задняя дверь автомобиля распахнулась, и в салон автомобиля просочилась худосочная фигура Пельменя. Топорщившееся на животе растянутая линялая майка скрывала какой-то предмет, похожий очертаниями на толстую книгу. Плюхнувшись на мягкое пассажирское сиденье рядом с горбуном, Славка с отдышкой, как после пробежки, довольно просипел:

— Все на мази, пахан! Талмуд при мне! — он хлопнул себя по оттопыренному животу. — Валим отседова, пока при памяти!

Квазимодо без промедления высунулся на улицу через открытое окно.

— Румпель, — негромко окликнул он водителя, — валим!

Водитель бросил на землю недокуренною сигарету, забрался в машину и вопросительно посмотрел на Хобота.

— К Пельменю! — коротко бросил тот.

Румпель завел автомобиль и выжал сцепление, и Волга плавно снялась с места, увозя уголовников с места преступления. Едва машина тронулась, Славка выудил из-под майки древний артефакт и передал его Хоботу.

— Так вот ты какой, северный олень, — нежно погладив кончиками пальцев грубую кожу обложки, произнес авторитет.

— Как прошло? — поинтересовался Квазимодо.

— Как по маслу! — возбужденно затараторил Славка. — Подошли с темняка к гестапо. Как только три копейки отвалили, Дробильщик с полпинка перекусил паутинку. Я на фасере остался, а пацаны в дыру пролезли… Дальше не видел, но они сказали, что сковырнуть серьгу [35] в исповедальне — что два пальца об асфальт. Кирпич там же лежал, где я его и видел: представляешь, этот урод его даже в сандаль запихнуть не удосужился! Так что все прошло без шума и пыли…

— Дробильщик с Пентюхом где? — спросил горбун.

— Сказали, что с Хорьком сострелкуются и в мой двор на своем тарантасе подъедут. Там и ждать будут.

— Лады, — утвердительно кивнул горбун, — фортануло нам — тихо провернули. До утра легаши точно не очухаются, а к тому моменту мы уже отвалим. Ты, Пельмень тоже затихарись, а лучше и вовсе жухани [36] куда-нибудь из своего гадючника.

— Да я с косарем на кармане… — от вожделения довольно потер руки Пельмень, не ожидавший, что обещанные Хоботом деньги дадутся ему так просто, — свалю отседова на раз! С вами, если с собой возьмете, и укачу! Мне собраться — только подпоясаться!

— Не мороси! — осадил неожиданно разбогатевшего и от этого чрезмерно возбужденного подельника Квазимодо.

Славка испуганно замолчал и затих, неожиданно вспомнив, с какими авторитетными людьми имеет дело.

— Не ссы, возьмем мы тебя с собой, чтоб не отсвечивал понапрасну, — переглянувшись с паханом, заверил Пельменя горбун.

Волга тем временем заехала во двор дома, в котором проживал Первухин. Войдя в квартиру подельника в сопровождении Квазимодо, Хобот при свете электрической лампочки вожделенно оглядел добытый подельниками раритет. Горбун с удовлетворением отметил перемены, произошедшие с паханом: землистое лицо авторитета слегка порозовело, а грудной надсадный кашель, беспрестанно терзавший Хобота на протяжении довольно длительного времени — отступил. Пусть временно, но отступил.

«Хороший знак!» — решил горбун, опускаясь на продавленный диван.

— Ну, чё, Хобот, это она? — нетерпеливо произнес лопоухий уголовник, ужом вьющийся вокруг смотрящего.

— Сейчас проверим… — Хобот трясущейся рукой вытащил из-под рубашки висевший на золотой цепочке вычурный литой ключик. Чрез голову сняв цепочку с шеи, авторитет аккуратно положил книгу на обшарпанный журнальный столик и, глубоко вздохнув, примерился ключиком к фигурному замку, запирающему обложку книги. — Подошел… — с облегчением выдохнул Хобот, вставив ключ в замочную скважину.

— Так отпирай, чего ждешь? — заныл Пельмень, от нетерпения приплясывая вокруг стола.

— Не тявкай! — гулко рыкнул на Славку горбун. — Жопу приземли на банку [37] и не рычи!

Хобот медлил, не решаясь открыть книгу. Мистический фолиант, о котором авторитет услышал десятилетия назад от безумного старика Снулого, был его последней надеждой на спасение. Если старик обманул, и книга — всего лишь древнее собрание таких же безумных, как и Снулый, сказок, легенд, а то и вовсе забытых деревенских рецептов тыквенной каши или ягодного киселя — для Хобота это означало конец. Конец окончательный и бесповоротный, ибо современная медицина даже за большие деньги (а лавандоса у смотрящего Хобота на сегодняшний день было в избытке), не могла спасти его драгоценную жизнь. Вот и уповал умирающий от чахотки авторитет лишь на чудо, обещанное сдвинутым по фазе «колдуном», обладателю сего магического раритета. Хобот глубоко вздохнул, стараясь унять предательскую дрожь в руках, отер со лба крупные капли пота, выступившие от волнения, и провернул ключ в замке. Ключик мягко сделал оборот, в древнем запирающем механизме что-то легонечко щелкнуло и и обложка книги освободилась от столетнего заточения.

— Ну, с богом, пахан! — Квазимодо размашисто перекрестил старого кореша. — Открывай!

Хобот нерешительно перевернул проклепанную металлом толстую обложку. Уголовники в едином порыве склонились над раскрытым фолиантом, не обратив внимание на отчего-то замерцавшую под потолком электрическую лампу.

— Пусто? — не поверил глазам Пельмень, прикасаясь руками к пожелтевшему от времени форзацу. — Пахан, ну ведь внатуре пусто! Хоть закорючка какая…

— Еще страницу переверни, — посоветовал Квазимодо, — на этом месте в книжках всегда пусто.

Хобот торопливо перевернул потрепанную страницу, но и следующий лист был также девственно чист. Следующий лист — ничего! За ним — пусто! Враз потерявший надежду уголовник продолжал по инерции судорожно перелистывать страницы: нет, нет, нет…

— Дерьмо! — в сердцах закричал Хобот, хватанув кулаком по раскрытой книге. — Повелся как…

— Э-э-э братва, а чё твориться-то?! — Славка, наконец, обратил внимание на мигающую лампочку, начавшую сыпать искрами из патрона. Вслед за лампочкой выплюнул в воздух клуб вонючего дыма ящик трансформатора, включенный в розетку для питания старенького телевизора. — Чё за фигня?! — не на шутку перепугался он, когда лампочка, загоревшись ослепительно ярко, взорвалась с громким хлопком. По погрузившейся в непроницаемый мрак комнате пронесся мерцающий изумрудом вихрь, обдавший собравшихся в комнате уркаганов ледяным морозным дыханием. Рассыпавшись, вихрь превратился в зыбкую фигуру старикана со всклоченной бородой, сквозь которую просвечивало звездное небо, видневшееся сквозь распахнутое окно.

— Гребанный экибастуз! — пораженно присвистнул Пельмень. — Ты гля: настоящее привидение… Прям как в кинохе: «Привидения замка Шпессарт…

— Мое! — прошелестел призрак, протягивая скрюченные пальцы к книге. Но бесплотные руки колдуна, не встретив никакого сопротивления, прошли сквозь древний фолиант и журнальный столик. После очередной неудачной попытки ухватить заветный раритет, привидение взвыло и, налившись изумрудным сиянием, принялось метаться в небольшом пространстве гостиной хрущевки. Помещение ощутимо тряхнуло. Не устояв на тумбочке, на пол упал старенький телевизор. Расколовшийся кинескоп гулко лопнул, засыпав осколками давно не крашенные половицы.

— Ты мля, чё творит? — едва увернувшись от бушующего вихря, выругался Пельмень. — Он мне так всю хату разнесет!

— Стой!!! — повелительно выкрикнул Хобот, встав на пути вихря. — Ты — Возгарь — колдун с колывановского погоста!

Изумрудный вихрь неожиданно остановился, вновь превращаясь в бородатого старика.

Откуда… — прошелестело существо. — Хотя… это не важно…

— Я отдам тебе твою книгу, — поспешно продолжил Хобот, — а если хочешь, сохраню её для тебя… Только у меня есть условие…

— Какое? — Шелестящий голос привидения пробирал до глубины души.

— Я умираю, — развел руками авторитет.

— Я вижу, — призрак качнул прозрачной головой.

— Помоги мне выздороветь… Ты можешь, я знаю…

— Могу, — согласился чародей. — Только какой мне с того прок?

— А я помогу тебе: ты же не можешь сам пользоваться книгой. А сохраню её в целости и сохранности! Мы нужны друг другу! Поверь, из меня получиться не самый плохой помощник!

Хобот с надеждой смотрел на колдуна: правило «ты — мне, я — тебе» работало во все времена, должно сработать и теперь.

— Согласен, — нехотя признал правоту уголовника, неупокоенный дух чернокнижника, — толковый помощник мне пригодится… По крайней мере до той поры, пока я вновь не обрету тело…

— Есть! — мысленно возликовал Хобот, но внешне постарался выглядеть невозмутимым. — Когда приступим? — вслух поинтересовался он.

— Немедля, — ответил призрак. — Твое выздоровление будет дорогого стоить, — предупредил колдун.

— Я согласен! Начинай! — трепеща от нетерпения, выдохнул уголовник. — Что мне делать?

— Для начала разреши мне занять твое тело, а дальше я все сделаю сам!

— Погоди-ка, — не согласился Хобот, — а как я верну его обратно? Какие гарантии, что ты не кинешь меня, как лиса зайца с лубяной избушкой?

— Ты думаешь, что бесплотному духу так просто удерживаться в чужом теле?

— Не знаю, — пожал плечами авторитет, — все может быть!

— Тебе осталось жить совсем немного: три-четыре дня, — бесстрастно сообщил призрак, — ты и так обречен. — Решай!

— А, черт с ним! — решился Хобот. — Я согласен — вселяйся!

Призрак стремительно приблизился и разбился изумрудными брызгами, столкнувшись с уголовником. В темноте яркой зеленью сверкнули глаза Хобота, который как-то необычно ссутулился и, как показалось горбуну, стал даже меньше ростом. Едва призрак исчез, слившись в единое целое с уголовным авторитетом, в прихожей хрущёвки вновь моргнуло, а затем стабильно заработало электрическое освещение. Вселившись в Хобота, чернокнижник проворно скаканул в сторону, оказавшись лицом к лицу с перепуганным не на шутку Пельменем.

— Жертва! — изменившимся голосом прошипел Хобот, резким ударом раскрытой ладони, словно острым ножом, пробивая грудину подельнику.

— Как… это… Хобот… — бледнея на глазах, произнес Славка, в горле которого что-то заклокотало, а от уголка губ к подбородку побежала тоненькая струйка крови.

— Жизнь за жизнь, — довольно оскалился колдун, вырывая из груди Пельменя сердце, — древний и справедливый закон!

Первушин еще некоторое время стоял, покачиваясь, с недоумением разглядывая зажатое в кулаке черного мага собственное пульсирующее сердце, выбрасывающее из разорванных артерий фонтанчики крови, а затем кулем свалился на заплеванный пол.

— Вот тебе и сходил за хлебушком! — запоздало охнул горбун, опасливо отодвигаясь от одержимого безумным духом пахана.

Хобот подошел к журнальному столику и с маху припечатал трепыхающееся сердце Пельменя к раскрытой книге. Затем какими-то дергаными движениями размазал ладонями свежую кровь по чистым страницам фолианта что-то гортанно напевая. На глазах изумленного Квазимого на пустых прежде страницах начали проступать причудливые буквы, незнакомые знаки и рисунки. Продолжая напевать, чародей отнял руки от книги и сложил из пальцев сложную фигуру, проявившуюся на одном из рисунков. Колдун, задрав голову к потолку, прогавкал несколько устрашающе звучавших фраз неизвестном гортанном языке, и меж его сложенных пальцев появился небольшой медный кубок с мятыми, поеденными патиной стенками. Кровь с фолианта чудесным образом переместилась в появившийся кубок.

— Ave Malchira, Princeps Vesperi, Ipsus Deus Chaosis, Pater Ater! Ave Sol Niger, Sol Mortuorum, MaLaCh ha-MoVeTh, Ave Stator Vesperi, Contraversor Orienti! [38] — торжественно произнес колдун, салютуя звездному небу медным кубком. — Vocamus Te, advocamus Te, veni et vince! [39]

Плеснув немного крови из кубка себе на грудь, одержимый демоном Хобот медленно осушил не малую размерами посудину. Опустев, кубок мгновенно исчез из рук чернокнижника. Брезгливо спихнув переставшее судорожно пульсировать сердце Пельменя с книги на пол, колдун захлопнул фолиант, провернул в замке ключ, вновь сделав содержимое магической книги недоступным для непосвященного.

— Сделано! — прошипел бесплотный дух, рывком отделившись от тела Хобота.

Едва дух чернокнижника покинул одержимого, авторитет покачнулся и едва не бухнулся на колени. Верный Квазимодо подскочил к пахану, придержал, не дав свалиться на пол.

— Я выполнил свою часть сделки, — заявил чернокнижник. — Теперь дело за тобой!

— Я… здоров? — Хобот обессилено опустился на диван.

— Я очистил тебя от чахоточной гнили, — подтвердил старикан. — Но могу вернуть её в любой момент! Помни об этом! И сохрани для меня книгу… Хранитель… — дух чернокнижника мерзко хихикнул.

— Я собираюсь свалить отсюда поскорее, — сообщил колдуну о своих планах авторитет.

— Я найду тебя сам, как только обзаведусь новым телом. Ты теперь меченный! — растворяясь в воздухе, прошелестело привидение. — Не вздумай меня обмануть — пожалеешь… — кинул на прощание колдун и окончательно исчез.

— Фух, — горбун тяжело опустился на диван рядом с паханом, — вот попандос, так попандос!

Дрожащими руками Квазимодо достал из кармана пачку сигарет, раскурил две штуки, одну из которых протянул Хоботу. Авторитет, не задумываясь, глубоко затянулся ароматным дымом, а затем выпустил тугую серую струю в потолок. Горбун с интересом наблюдал за действиями смотрящего:

— Слышь, пахан, а ты ведь еще ни разу не кашлянул! Неужели получилось?

Хобот затянулся сигаретой еще раз, затем еще, и еще, и еще, не ощущая никаких последствий тяжелой болезни, терзавшей его несколько последних лет.

— Не кинул, сучий потрох! — с удовлетворением произнес он. — Я уже и забыл как это… Я здоров, Квазимодыч! Здоров как бык! — Хобот в возбуждении подскочил с дивана и принялся нарезать круги вокруг журнального столика, не обращая внимания на еще теплый труп Пельменя. — Здоров! Здоров! Здоров! — твердил он в исступлении, едва не пускаясь в пляс. — Мы сделали это, Квазимодыч! — авторитет полез обниматься с верным соратником.

— Я рад за тебя, Хобот! Внатуре рад! — прослезился горбун, хлопая пахана по спине широкой, словно лопата, ладонью. — Только это, валить нам надо… Соседи наверняк легавых вызвали — пошумели-то мы изрядно… Пельменя, вон, прижмурили… Как он ему движок вырвал, а, пахан? А ведь вместо него и я мог попасть! — передернул могучими плечами горбун. — Этому бесноватому упыряке все едино, кому грудину крушить…

— Валить надо, — не стал спорить Хобот. — Но наследили мы изрядно, не дело так бросать — подчистить надо!

— Спалим хату? — предложил Квазимодо. — Пельменю она теперь без надобности, как и обещанный за работу косарь…

Горбун подбежал к окну и выглянул во двор:

— Хорьку поручим — он за косарь всю эту богадельню дотла спалит! А теперь давай, ноги в руки — и ходу!

* * *

Новость о новом зверском убийстве парни услышали из уст бабушки Алика, поднявшей из похмельной спячки закадычных друзей внука где-то в районе полудня.

— Эх, молодежь! — недовольно бурчала бабушка, заглянув в летнюю кухню и обнаружив в ней бессовестно дрыхнущих парней. — Всю ночь, небось, гуляли, гуляки недоделанные? Не совестно, а? На работу проспали…

— Бабуль, отстань! — приоткрыл один глаз Алик. — У меня отгул, у Дюхи — законный выходной, а Леньчик, так и вовсе — до зимы в отпуске. Дай поспать, а!

— Охохонюшки, — не унималась бабушка, — вот мы в свое время — не минутки лишней в постелях не валялись, даже если и законный выходной! Да какие у нас выходные…

— Ну, бабу-у-уль! — умоляюще протянул Алик. — Слышал я все это и не один раз! Время тогда другое было…

— Вот вы валяетесь, — не слушая внука, продолжала бабушка, — а у нас в поселке что твориться-то, что твориться-то! Ужо второе убивство страшное: говорят, что Славке лопоухому, даром, что уголовник, сердце прямо из груди вырвали… Что твориться, что твориться? Куды земля катиться? — продолжала причитать бабулька. — Со времен колывановского пожара в нашем краю такого не было! А все от чего? От того, что некоторые водку ночами пьют, а потом до обеда безбожно дрыхнуть…

— О-о-о! — простонал Крепыш. — Бабуль, ну чего ты завелась? Не пили мы вчера водку! Пивком баловались… Постой, — опомнился он, приподнимаясь на кровати, — кому ты, говоришь, сердце вырвали?

— Дак люди говорят Славке Первухину, шаромыжнику с лесосеки. Да ты его помнишь — он в прошлым годе еще с двумя бичами за бутылку первача мне картошку окучил…

— Помню, бабуль, помню, — уселся на кровати Алик, от таких известий спать как-то сразу расхотелось — в памяти всплыло предостережение Филимоныча: «жертвы еще будут».

— Так бандюганы эти, мало того, сто так страшно Славку убили, они еще его квартиру подпалили — чуть весь дом не сгорел! — бабушка не останавливаясь пересказывала внуку события минувшей ночи.

— Бабуль, а тебе откуда все это известно? — ехидно полюбопытствовал Алик, натягивая штаны и рубаху.

— Так это всему поселку известно, — не стушевалась старушка, — а Дарья-молочница рассказала.

— Понятно, сарафанное радио в действии, — улыбнулся Александров, подходя к бабушке и обнимая её за худенькие плечи.

— Эх, молодежь, — бабушка, шутя, шлепнула непутевого внучка сухонькой ладошкой по затылку, — да чтоб вы понимали! Наше сарафанное радио самое…

— Точное, быстрое и информативное, — рассмеялся Алик, — прямо ТАСС!

— А то! — подбоченилась бабулька. — Ладно, буди своих лодырей — я вас кормить буду — пироги уже простыли давно!

— А-а-а, вот чего ты нам поспать не дала — пироги простыли!

— Простыли, — нарочито расстроенным голосом повторила старушка, — а я ведь так старалась…

— Бабуль, ты у меня просто клад! — Алик наклонился (ростом старушка была внуку пониже плеча) и поцеловал бабушку в седую макушку.

— Правда-правда, Марья Гавриловна! — присоединился к Алику проснувшийся Леньчик. — Ваши пироги — бесподобны! Я вот в Японии был, и в Сингапуре, пробовал ихние заводские печености: и торты, и рулеты, и пироги. Они у них там все в такой красивой упаковке — прямо картинка: глаз не отвести! А на вкус такая гадость! А ваши пироги, Марья Гавриловна, во рту так и тают! А вкус… С мясом, с капустой, а особенно с малиной… У-у-у! Пальчики оближешь!

— Ладно, Ленька, хватит, — отмахнулась старушка, — захвалил до краски!

— Да правду он говорит, баб Маш! — подключился к разговору продравший глаза Кучерявый. — Такие вкусные пироги только у вас и моей бабушки! — заявил он. — Остальные даже рядом не валялись!

— И то правда! — согласилась старушка. — Мы с Прасковьей завсегда рецептами делимся… Ладно, хорош языками чесать! Одевайтесь и в беседку — пироги стынут! — с этими словами она вышла из летней кухни.

— Ну че, поцики, все слышали? — без предисловий спросил Алик.

— Про вырванное сердце? — уточник Андрюха.

— Ну не про пожар же? — зевая ответил Кпепыш.

— Дед Филимоныч прям как в воду глядел — и дня не прошло, — произнес Леньчик. — Вырванное сердце — это как раз наш случай.

— Думаешь, колдун беснуется? — Андрюха нервно дернул щекой.

— Ну а кто еще в нашей дыре сердца драть будет? — риторически спросил Алик. — Наш упырь! Точно наш, пацаны — зуб даю!

— Надо покойника поспрошать, — предложил Леньчик, — как давеча Маслова. Может, прояснит чего. По крайней мере, кто его кончил, расскажет.

— Точно, сейчас перекусим бабулиными пирогами и к Первухину на хату сгонзаем, — озвучил план действий Кепыш.

— Не-е-е, не выйдет: там сейчас опера работают, — запротестовал Андрюха. — Не пустят никого на хату. Место преступления как-никак…

— А тебя, Кучерявый, тоже не пустят? — спросил Алик. — Ты ведь тоже мент.

— Ну, — замялся Карпов, — пустят, не пустят — не знаю, но выгнать вроде не должны.

— Как вариант, — предложил Алик, — снабжаем Дюху колечком и отправляем к коллегам на место преступления. Он там осматривается и, если видит Первухина, пытается с ним пообщаться.

— А если меня там этот упырь того?

— Первухин-то? — не понял Алик. — А чем он тебе сможет насолить?

— Да какой нафиг Первухин? — возмутился Андрей. — Наш упырь, который тело мое для себя экспроприировать хочет! Если он тоже до сих пор там меня дожидается?

— Не думаю! — покачал головой Александров.

— Это почему же? — взвился Кучерявый.

— Ну, во-первых, — начал загибать пальцы Алик — там сейчас народу много толкается, а он пока без свидетелей народ убивает. Во вторых: крест наденешь, в третьих: мы рядом будем, в четвертых: день на дворе…

— Это точно не вариант, — возразил Карпов, — Маслову не помогло! Его мертвец средь бела дня порвал!

— Де дрейфь, Кучерявый, хватит тебе первого, второго и третьего, — неумолимо настаивал на своем Алик, — считай эту вылазку разведкой боем! Все пойдемте — жрякать хоцца!

Покидая последним летнюю кухню, Леньчик захватил с собой тетрадку Филимоныча, решив не терять времени даром, а прочесть что-нибудь полезное за завтраком. Парни чинно расселись в беседке за накрытым столом и принялись методически уничтожать безумно вкусную стряпню бабушки Алика, запивая парным молоком.

— Леньчик, — с набитым ртом произнес Александров, заметив на столе рядом с Леньчиком гроссбух покойного сторожа, — решил узнать, чем дело кончилось?

— Не-а, — мотнул головой Леньчик, — мне конечно интересно, но я вчера в конце тетрадки что-то похожее на словарик видел… — Леньчик принялся листать тетрадку. — Вот, — прочитал он, — классификатор инфернальных существ и потусторонних сущностей. Надо когда-то начинать разбираться, во что мы с вами вляпались по малолетству. К тому же, многое из того, что мы считали сказками и страшилками — существует на самом деле.

— Это точно, — поддержал Леньчика Алик, — матчасть надо изучать, так, чтобы от зубов отлетало! Давай, Леньчик, трави помалу.

— Посмотри, есть там что-нибудь про призраков, духов или привидения? — попросил кучерявый. — Ну, типа нашего, колывановского упыря.

— Есть, — шурша бумагой, отозвался Леньчик. — Духи, призраки, привидения и подобные им сущности, — прочитал он. — Владимир Даль дает определение духа…

— Какой Владимир Даль? — перебил Леньчика Андрей. — Тот, про которого нам в школе на русском языке талдычили? Ну, помните: словарь Даля?

— Он самый, — положив себе на тарелку очередной кусок пирога, подтвердил Поташников.

— А он-то тут каким боком? — удивился Карпов.

— Не знаю, — пожал плечами Леньчик, — тут так написано. Видимо не зря. Не стал бы Филимоныч всякую лабуду писать. Итак, Владимир Даль дает определение духа, — вновь повторил Леньчик, — в своем словаре, следующим образом: дух — бестелесное существо. Обитатель не вещественного, а существенного мира. Бесплотный житель недоступного нам духовного мира. Относя слово это к человеку, иные разумеют душу его, иные же видят в душе только то, что дает жизнь плоти, а в духе высшую искру Божества, ум и волю, или же стремленье к небесному. Добрый дух, ангел, дух света, чистый; злой дух, дух тьмы, диавол, нечистый дух. Святой Дух, третье лицо Святой Троицы. Дух Божий, благодать, вдохновенье, наитие, откровенье. Видение, привиденье, тень, призрак, бестелесное явленье на земле.

— А ведь все правильно разложил по полочкам товарищ Даль, — прожевав кусок пирога, согласно закивал Алик. — Все варианты перечислил. Зря я в школе русский язык недолюбливал…

— Поскольку по роду своей деятельности мне приходилось встречаться преимущественно с темными духовными началами, — продолжил читать Поташников, — о них — подробнее. Призрак или привидение — душа или дух умершего человека, проявляющийся в видимой или невидимой (осязаемое присутствие) форме в реальной жизни. Это человек, который после смерти всё ещё остаётся (застревает) в материальном мире в своём неосязаемом эфирном теле, хотя в определенный срок должен был перейти в иной (потусторонний, тонкий, в простонародье: рай, ад или чистилище). Причины такого состояния различны. Иногда человек не понимает, что умер и продолжает жить, будто бы ничего не случилось, игнорируя, или, даже, откровенно противодействую усилиям Проводника (Ангела Смерти) помочь заблудшей душе пересечь границу материального мира. Иные нарочито сбегают от своего Проводника. Со временем даже изначально нейтральные души (не говоря уже о призраках терзаемых местью — мстительные духи), «сходят с ума» и начинают нападать на людей. Истории о «домах с привидения», в которых гибнут люди, отнюдь не выдумки. Мне приходилось неоднократно зачищать подобные злачные места. Несмотря на свою нематериальность (бесплотность), некоторые виды духов способны воздействовать на предметы, а так же на физические (спонтанное возгорание, похолодание) и атмосферные явления (туман, гроза). Ярким примером воздействия духа на предметы является полтергейст. В основе своей духи невидимы для обычных людей, но некоторых из них могут отражаться в зеркалах. Однако некоторые духи в момент сильного возбуждения, либо в зависимости от временного цикла (например, в день своей насильственной смерти) могут проявлять себя в видимом диапазоне. Особо сильные духи могут проявляться (даже обретать некую «материальность») по собственному желанию. Методы противодействия и защиты, а так же методы борьбы с духами…

— А вот отсюда поподробнее! — произнес Алик, прерывая чтение дневника. — Запоминайте парни!

— Методы противодействия и защиты, а так же методы борьбы с духами, — повторил Леньчик начало фразы, — а именно с призраками и привидениями, поскольку поистине огромная плеяда духов не ограничивается только умершими людьми (смотри определения Даля). Как утверждают многие авторы (в основном церковного происхождения), пуще всего призраки боятся креста и крестного знамения, святой воды, освященной в церкви вербы или омелы, и соли. По собственному опыту могу сказать: работает все из вышеперечисленного, кроме, пожалуй, вербы. Самый безотказный инструмент защиты против призраков — соль. Насыпьте вокруг себя дорожку из соли, и ни один, даже сильный призрак не сумеет её преодолеть. Однако, стоит нарушить целостность такого круга (например порыв ветра, вибрация, падение какого-то предмета — некоторые привидения проделывают такие фокусы с легкостью) — призрак беспрепятственно доберется до тебя. Так же призрак можно ненадолго остановить, кинув в него горсть соли. Крест и крестное знамение (старообрядческое двоеперстие, троеперстие, именословное перстосложение) тоже работают, но человека, пользующий эти инструменты должен обладать непоколебимой верой. Стоит закрасться в душу хоть тени сомнения: святой крест для привидения окажется не страшнее детской игрушки, а крестное знамение — превратиться в кривляние ручной обезьянки.

— Погоди-ка, Леньчик! — воскликнул Карпов. — А как же мой крестик? Он-то сработал, хоть я и не верил во всю эту чертовщину!

— Подожди, я еще не все прочитал, вот тут как раз про это говориться… — Леньчик нашел в записях Филимоныча нужное место и продолжил:

— Еще против призраков можно использовать так называемые заряженные артефакты, которые несут в себе всю силу молитв, прочитанных на них: нательные кресты и складни. Сила такого артефакта тем сильней, чем крепче вера человека, проводившего обряд. Так же действенными оказываются артефакты долгое время концентрирующие сфокусированную в пространство веру большого количества людей: намоленные монастырские иконы, мощи и другой церковный реквизит, и чем древней икона, тем боле сильное воздействие оно способно оказать на неприкаянную душу (не только человеческого происхождения). То есть, по сути, использующий артефакты подобного типа, тоже обладает верой, но не своей, а «заемной».

— Ну, теперь понятно все с твоим крестиком, — довольно произнес Алик, — где ты, говоришь, его твоя бабка достала?

— Вроде бы в Алексеевском монастыре… Хотя… я точно не помню, — пожал плечами парнишка.

— Ты бабульку-то свою поспрошай: где взяла, — попросил Алик. — А особенно о монахе, что крест освящал. Видать, неслабая у батюшки вера! Неплохо бы нам всем такую защиту поиметь…

— А еще лучше, — вклинился Леньчик, — самим в монастырь съездить, и с батюшкой тем побеседовать. Судя по записям Филимоныча, церковь не только опиум для народа.

— Дельная мысль, Леньчик, — похвалил друга Алик, — обязательно съездим и поговорим. Есть в тетрадке еще что-нибудь интересное.

— Еще Филимоныч о железе пишет, — заглянув в гроссбух сообщил Поташников, — что его действие на привидение схоже с действием соли.

— Там еще про вербу было, — напомнил Кучерявый.

— Старик пишет, что верба — полная туфта!

— Значит, что мы имеем в нашем арсенале? — решил подытожить Алик. — Крест и крестное знамение откинем сразу — веры у нас — кот наплакал.

— Это почему же? — возмутился Дюха. — Я, например, верю! Вы ведь тоже все видели! Маслова, Лукьяниху в детстве, Ангела Смерти, в конце концов! И неужели до сих пор ни во что не поверили!

— Эх, Кучерявый-Кучерявый, — вздохнув, произнес Алик, — ты сам до сих пор не врубился, что разговор о совсем другой вере идет…

— Это о какой? О вере в бога, что ли? Так я уже можно сказать, что верю…

— Да нет — не то! — отмахнулся Алик. — Давай смоделируем ситуацию: представь себе, что наш полоумный призрак загнал тебя в угол…

— Ну-у-у, — не догадываясь, куда клонит Крепыш, протянул Карпов, — представил.

— А тебя с собой не то что, освященного крестика, жалкой горстки соли в кармане не найдется!

— Ну?

— Баранки гну! — рассердился Алик. — Так вот, хватит ли у тебя веры, что с помощью только вот такой фигуры, — Алик сложил пальцы в щепоть троеперстия, и перекрестил Кучерявого, — отбиться от призрака. Если да, то, как говорится — флаг тебе в руки…

— Флага-то у него тоже не будет! — хохотнул Леньчик. — Только вера… Ну, может быть еще и надежда…

— Слышь, верующий, а ты хоть одну молитву знаешь? — беззлобно подковырнул стушевавшегося товарища Алик. — Типа там: боже сохрани…

— Хорош, кончайте потешаться! — разозлился Дюха. — Да, не верю! Да, не справлюсь с призраком голыми руками и крестным знамением! Это вы хотели услышать!

— Именно, — подтвердил Алик. — Я хочу, чтобы все мы реально оценивали свои силы… Нам надо действовать осторожно, пацаны! Если колывановский колдун кому из нас башку открутит, никто её на место завернуть уже не сможет… Так-то!

— Да все я прекрасно понимаю! — сорвался на крик Кучерявый. — Только страшновато как-то…

— А смерти только дурак не боится, — согласился Алик. — Я тоже боюсь… До дрожи в коленках… Только страх свой никому не показываю! И ты, Дюха, тоже старайся!

— Да стараюсь, — тяжко вздохнул Карпов, — вот только не очень у меня получается…

— Ничего, со временем получится, — успокоил друга Александров. — Леньчик, есть там еще что-нибудь про призраков?

— Не-а, — отрицательно мотнул головой Поташников. — Дальше про каких-то высших, стихийных и домовых духах, адских иерархах…

— Ладно, оставим эту лабуду на потом. — Алик одним большим глотком допил молоко и вытер губы ладонью. — Вооружаемся солью, раз другого действенного оружия пока не найти, и аля к Первухину. Где-то у бабули целый мешок этого добра был заныкан — для засолки…

Алик вылез из-за стола и скрылся за низенькой дверью летней кухни. Не было его минут пять-семь. За это время Леньчик успел прочитать заметки Филимоныча о стихийных духах, коих по его разумению было пруд пруди. Стихийных духов можно обнаружить в пещерах, вдоль речных берегов, под водой, в лугах, в чаще и внутри деревьев. Они присутствуют во всех проявлениях природы. Духи природы присутствуют во всех природных стихиях — земле, камне, воде, воздухе и даже в огне, не затухающем в глубинах земли. В общем-то, по заверению покойного сторожа, это были в какой-то мере безобидные «ребята». По крайней мере специально людям не вредили, и относиться к ним нужно было, как обычным проявлениям природы: нет смысла бороться с дождем, громом или молнией — стихийные духи таких потуг попросту не заметят…

— Вот, нашел! — На стол перед Леньчиком шлепнулся увесистый холщовый мешочек с солью: зачитавший Карпов не заметил возвращения Алика. — Вооружаемся, пацаны!

— И куда её интересно толкать? — недовольно поинтересовался Андрюха.

— Да куда угодно: хоть в карманы! — буркнул Алик, личным примером показывая приятелям как надо вооружаться. Зачерпнув целую пригоршню крупных сероватых кристаллов, Александров пересыпал её в карман брюк.

— А у меня и карманов-то нет, — разочарованно произнес Карпов, демонстрирую слегка растянутые «треники» биробиджанской швейной фабрики «Ширпотреб».

— На будущее что-нибудь придумаем, — продолжая набивать карманы солью, произнес Алик. — А сейчас скрути из газетки кулек, посоветовал он, — правда в руках его таскать придется… Но ничего — безопасность дороже!

— Ну что, все затарились? — риторически спросил он. — Тогда погнали, проведаем нашего жмура.

Глава 10

Пгт. Нахаловка 1980 г.

На место преступления парни подтянулись слегка за полдень. Уже подступах к берлоге Пельменя явственно пахнуло дымком, а во дворе, куда неторопливо проскользнула троица закадычных друзей-однокашников, так и вовсе смердело недавним пожарищем и еще чем-то приторно-сладким, не поддающимся определению с первой попытки.

— Воняет чем-то, — зажав нос пальцами, гнусаво протянул Кучерявый.

— Оно и понятно, — буркнул Алик, — сгорело что-то… У нас когда дом сгорел, — поделился воспоминаниями Крепыш, — так же воняло: в свинарнике две свинки слегка поджарились. Здесь, походу, та же хрень — Первухин слегка подкоптился…

Едва Кучерявый представил себе «нарисованную» Аликом картинку, он сдавлено охнул и прикрыл рот рукой, едва сдерживая рвотный рефлекс.

— Ну, Кучерявый, ты даешь! — возмутился Александров. — Не вздумай блевануть — засмеют! Лучше бы тебя вообще не кормил!

— Лучше бы… — просипел Карпов, втягивая воздух сквозь судорожно сжатые зубы. — Ну не могу я, когда покойники… Да еще так…

— В руки себя возьми! — прошипел Алик, зыркая глазами по сторонам. — Народ смотрит!

Возле подъезда, в котором произошло происшествие, несмотря на рабочий день, действительно толпился народ. Вездесущие дворовые бабульки, успевшие за утро перемыть косточки всем соседям, о чем-то переговаривались с водителем скорой помощи. Пара алкоголиков о чем-то шушукалась под раскидистым вязом, стараясь незаметно для окружающих прикладываться к пузатой бутыли с дешевой бормотухой. Рядом с грязно-белым УАЗиком скорой помощи расположилась идентичная «буханка» только желто-синей расцветки министерства внутренних дел.

— Твои коллеги? — указав на милицейский автомобиль, спросил Алик.

— Не-а, — мотнул головой Карпов, — не наша. Это областные следаки, только на это раз они на своей машине приехали. Ага, точно, — обрадовано воскликнул Кучерявый, — водилу я знаю! Интересно, приехали те же, что я в прошлый раз катал?

— Та иди, пообщайся, — предложил Алик. — Узнай, кто приехал. А там, глядишь, и на хату прорвешься, типа поручкаться со старыми приятелями…

— Слышь, Алик, — переминаясь с ноги на ногу, сказал Карпов, — пока я с водилой общаться буду, узнай на скорой: увезли уже трупак или нет?

— Не надо никого спрашивать, — неожиданно произнес доселе стоявший молча Леньчик, — здесь они. Во дворе.

— Кто они-то? — не понял Кучерявый.

— Покойник и проводник, — пояснил Леньчик. — Появились только что…

— А! Так ты кольцо напялил! — догадался Кучерявый.

— А я его и не снимаю теперь, — сообщил Леньчик. — Приходиться бдить, чтобы к тебе ни одна потустороння тварь не подобралась.

— Правильно Леньчик бди! — одобрил Александров. — Значит, оба сдесь? Что делают?

— Да ничего: Славка голову задрал и пялится на выгоревшее окно, а Костекрылый, заметив меня, шляпу приподнял…

— Поздоровался, значит, — хмыкнул Алик. — Итак, парни, кого отправим на переговоры со Славкой? Раз его дух на улицу выбрался, значит лезть к нему на хату никакого смысла нету.

— Вот пусть Леньчик и идет! — с ходу предложил Кучерявый, не горящий желанием общаться с новопреставленным уркаганом.

— Леньчик? Согласен? — спросил друга Алик.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Леньчик. — Я уже к духам и привыкать начал. Ну, не ко всем, а вот к таким, как Филимоныч, Маслов…

— Давай, Ленька, не подведи! — по-дружески опустив тяжелую ладонь на плечо Поташникова, напутствовал Алик. — Поподробнее обо всем расспроси: кто, где, чего и как?

— Узнаю все, что смогу, — пообещал Леньчик.

— Только ты его куда-нибудь подальше от любопытных глаз отведи, — продолжал поучать Крепыш. — Ведь его кроме тебя никто не видит. А когда ты начнешь сам с собой болтать, все решат, что ты того — с катушек съехал…

— Я о том же подумал, — признался Леньчик, — как-то не хочется мне в дурик! Ладно, парни, пошел я.

Леньчик уверенно пересек двор и остановился рядом с бесплотным духом Славки Первухина, невидимым обычным людям. Призрак потеряно теребил растянутую замызганную майку, неотрывно глядя на поеденную пожаром раму окна с выбитыми стеклами.

— Слышь, Первухин, пошептаться бы… — негромко произнес Леньчик, стараясь не обращать на себя внимания толпившихся возле подъезда людей.

Призрак Пельменя взглянул на Поташникова и, брезгливо скривив губы, буркнул:

— О чем нам с тобой шептаться, фраерок? Постой, — неожиданно опомнился он, едва не подпрыгнув на месте, — ты что, меня видишь?

— Вижу, — утвердительно кивнул Леньчик, — и слышу тоже.

— Гребаный экибазтус, — с наслаждением выругался Славка, — ну хоть кто-то меня видит и слышит! Может, ты в курсях: че со мною приключилось?

— В сторонку отойдем, — настойчиво повторил Леньчик, — где людей поменьше…

— Нафига? — искренне удивился Пельмень. — Все равно ж никто меня не слышит!

— Зато меня прекрасно слышно, — стараясь не двигать губами, на манер эстрадных чревовещателей, произнес Поташников. — Не хочу, чтобы за придурка приняли. Давай за мной!

Леньчик неторопливо продефилировал в дальний конец двора, заросший декоративным кустарником, за которым уже давно никто не следил. Славке не оставалось ничего другого, как следовать за Леньчиком.

— Че со мной? — едва спрятавшись от любопытных глаз, потребовал ответа Пельмень. — Почему меня никто не видит и не слышит?

— Помер ты, дядь Слава, убили тебя — решив не тянуть резину, сразу огорошил Пельменя Леньчик. — Поэтому и не видит тебя никто — нет тебя больше среди живых!

— Как это, помер? — брови Первухина удивленно взметнулись вверх. — Вот он же я! — чуть не слово в слово повторил он фразу покойного Маслова. — Туточки весь! И жбан на месте, и копыта… Ты, фраерок, мне мозги тут не парь! Надо же: Пельмень ласты склеил? Внатуре тебя на дурку надо! Такую пургу несешь…

Ты, Пельмень, хошь верь, хошь не верь, — пожал плечами Леньчик, мне пофиг! Но ты попробуй хотя бы ветку от куста отломить, или камешек с земли поднять…

Первухин, недолго думая, попытался ухватить ближайшую ветку растущего рядом куста. Как и ожидал Леньчик, бесплотная рука призрака легко прошла сквозь куст, не потревожив ни единого листика. После нескольких неудачных попыток отломить ветку, Первухин сдался:

— Выходит точно прижмурился… А кто меня так?

— Так это я у тебя хотел спросить, — усмехнулся Леньчик, — кто и как тебя на тот свет спровадил? Ты совсем, что ль, ничего не помнишь?

— Совсем ничего… — страдальчески сморщился Пельмень. — Нет, тормозни! Помню! Правда все как в тумане… Словно и не со мной… Как после серьезной попойки…

— Ну, хоть что-нибудь! — напирал Поташников.

— Это, сука, Хобот виноват, и книжка его долбанутая! Я-то думал, фортануло мне, когда её в ментовке срисовал…

— Кого её? — спросил Леньчик.

— Да книгу, язви её в душу! Как жопой чуял… Еще когда на сто первом [40] землицу горстями просеивал… Не надо было связываться!

— Где просеивал? Какую землю? — не понял уголовника Леньчик.

— Да на погосте колывановском, — «перевел» Пельмень. — Лет десять назад дело было: я с Хоботом…

Услышав про колывановское кладбище, Леньчик напрягся.

— А Хобот это кто? — прервал Славку Поташников, решив не упускать ни единого звена из этой сложной цепочки случайностей и фактов.

— На зоне мы с ним чалились в начале шестидесятых. Он уже тогда вес солидный среди людей [41] имел. Авторитет нехилый, прикинь, смотрящий в лагере. А сейчас, так и ваще, смотрящим по всей нашей области прописан! — С гордостью за знакомство с таким весомым человеком, которого только что хаял, рассказывал про Хобота Славка. — А еще с нами чалился старикашка один, полоумный. Снулый его фамилия. Тоже родом из Нахаловки. Уж не знаю, чем он смотрящему приглянулся, но тот его байки про чудесную книжку, закопанную где-то в могиле на заброшенном кладбище с удовольствием хавал. А в семьдесят первом, когда меня из колонии за хорошее поведение на «химию» в Нахаловку перевели, здесь Хобот нарисовался. Сказал, что кладбище, о котором Снулый постоянно трепался — наш колывановский погост. Ну и рванули мы туда. А нужная могила вскрыта. Вот только-только, еще земля не просохла. Хобот меня заставил землю просеять — но книжка уже тю-тю: кто-то ей ноги приделал. Только мальчик, ну, ключ, — заметив недоумение, написанное на лице Поташникова, — объяснил Пельмень, — фигурный такой и нашелся. А книжка тю-тю… Ну, а Хобот наказал, отваливая, что если всплывет где этот кирпич — ему свистнуть, дескать, за ним не заржавеет… И всплыла ведь! В ментовке я её заприметил, и Хоботу брякнул…

— Большая такая книга, кожаная, все в медных застежках, с замком? — описал колдовской фолиант Леньчик.

— Точно! Она! А ты откуда… Постой, так выходит, что это ты её из могилки вырыл? И это тебя мы с Хоботом спугнули? — предположил Пельмень.

— Ну, выходит, — не стал отпираться Леньчик. — А на мотоцикле это вы с Хоботом приехали?

— Мы, точно! Значит, это тебя мы спугнули? — кивнул дух. — И все эти годы ты книжку ныкал?

— Нет, книгу у нас быстро отняли. И где она все это время была, я даже не догадывался. А потом раз и всплыла…

— Так ты тоже знал, что она появилась?

— Знал, даже думал, как её из отделения увести.

— Поздно, батенька, пить «Боржоми»! — довольно хлопнул себя бесплотными руками по бесплотным ляжкам Пельмень. — Увел я её из гадючника, еще вчера увел! И, походу, попал… — вспомнив о собственной смерти, горестно «вздохнул» Славка. — Мне эта тварь сердце вырвала! — схватившись за грудь, произнес призрак.

— Хобот?

— Нет, — мотнул головой Пельмень, — привидение: жуткий старикан. Глаза зеленым горят, бородища чуть не до пояса… — Первухин, вспомнив события прошедшей ночи, передернул плечами. — Он в Хобота вселился, а уже тот мне грудину голой ладонью пробил и мотор выдернул! Мать твою, так я что, внатуре загнулся?

— Мне жаль, что все так вышло, — искренне произнес Леньчик. — Но ты действительно загнулся. Ты теперь привидение, дядь Слав…

— Привидение? Как тот колдун-старикан?

— Ну, типа того, — подтвердил Поташников.

— И поэтому меня никто не видит и не слышит? — спросил Славка.

— Угу, — кивнул Леньчик.

— А как же ты? — спросил Пельмень. — Ты же меня видишь.

— Ну, я — особый случай, — ответил Леньчик. — Есть у меня кое-какие способности, — не стал «открывать карты» Пухлик, — поэтому и вижу.

— И что теперь со мной будет? — потухшим голосом произнес Первухин. — Куда меня определят? В ад? Нагрешил-то я в этой жизни изрядно… В Бога не верил, а оно вона как повернулось…

— Не знаю я дядь Слава, — развел руками Леньчик, — думаю, что для начала в чистилище, а уже потом…

— Понятно, — вновь тяжко «вздохнул» призрак, — сначала в СИЗО, а потом уже и на этап… По тундре, по железной дороге, где мчится курьерский «Воркута-Ленинград», — хрипло пропел уголовник. — Да, земеля, а почему я до сих пор здесь?

— Должен определенный срок пройти, чтобы ту-ту на небеса… Ну, или в другое место, — поспешно поправился Поташников.

— А я как узнаю? Что пора? — обеспокоенно спросил Пельмень. — Я ведь в этом ни ухом, ни рылом…

— Не переживай, дядь Слав, узнаешь в свое время, — «успокоил» новоиспеченного покойника Леньчик. — Для этого к тебе Проводник и приставлен.

— Какой такой Проводник? — удивился Пельмень.

— Видишь дедка в соломенной шляпе? — Леньчик указал пальцем вглубь двора.

— Вижу, — кивнул Пельмень.

— Вот это и есть твой проводник, который и подскажет, и направит в нужный момент.

— А кто он? — почему-то шепотом спросил Пельмень.

— Ангел, — сообщил Поташников.

— Ангел? — не поверил Славка. — Это который с крыльями… Я их как-то по-другому представлял… А где крылья?

— Этот дедок не совсем обычный ангел, — пояснил Леньчик. — Он — Ангел Смерти, Костекрылый… А вот крыльев и я не видел.

— А если я свинчу по-бырому от этого небесного вертухая? Искать с собаками начнут?

— Искать, наверное, не будут, — ответил Леньчик. — Но я бы не советовал сбегать…

— Это почему? — подобрался уголовник.

— У неприкаянных духов, каким ты станешь, если сбежишь, поголовно буденовку срывает — станешь на живых бросаться, а потом и вовсе переродишься в какое-нибудь чудовище.

— Маракуешь, что лучше с небесным вертухаем по этапу? — задумался Первухин.

— Лучше, дядь Слав, поверь! — кивнул Леньчик. — Неужто настолько сильно при жизни грешил?

Да есть мальца, — нехотя признался Пульмень. — Воровал, выпивал, прелюбодействовал, но не убил никого — тьфу-тьфу-тфу, — через левое плечо сплюнул уголовник. — Как думаешь, там, — он ткнул пальцем себе под ноги, — можно на УДО рассчитывать, ну, или хотя бы на послабление режима?

— Не знаю, — покачал головой Леньчик, — сам только недавно во всю эту бодягу влез. Ты мне, дядь Слав, лучше про книжку поподробнее расскажи, — попросил Леньчик. — А я тебе за помощь свечку в церкви поставлю, и молитву какую-нибудь за упокой души закажу. Глядишь, и выйдет тебе какое-никакое послабление.

— Верняк! — обрадовался Пельмень. Только не забудь, земеля! Чего про книжку вызнать хочешь?

— Рассказывай все, что знаешь! — выпалил Леньчик.

— Я много-то и не знаю, — признался Пельмень, — так, рядом стоял. За это, похоже, и огреб по полной! Когда мы этот кирпич из мусарни умыкнули, ко мне поехали. Ключик-то у Хобота имелся…

— Погоди, а зачем вообще книга Хоботу понадобилась? — перебил Первухина Леньчик.

— Как там оно раньше было — за то не скажу, — ответил бывший уголовник. — Наши с Хоботом дорожки давненько разбежались. Болел он сильно, чахотка… Ну, туберкулез, по-научному. Со дня на день откинуться мог…

— Так он с помощью этой книги вылечиться хотел? — догадался Поташников.

— Верняк, земеля! Точней не скажешь!

— И как, вылечился? — вновь перебил рассказчика Леньчик.

— Вылечился, — угрюмо бросил Пельмень, — только за мой счет!

— Это как? — спросил Пухлик.

— А так: у меня на хате примерили мальчика, и книжку ту вскрыли, — продолжил рассказ Пельмень. Только книжка балдой оказалась, куклой — все странички пустые! Ни буковки, ни закорючки!

— В смысле, совсем ничего?

— Совсем, мы и так её крутили, и этак — пусто. Но на самом деле все в книжке было, только мы этого не знали. А потом и призрак отмороженного колдуна появился, вселился в Хобота и мне сердце вырвал, сука патлатая! После этого он моей кровью страницы помазал — и на пустых страницах буквы проступили, да рисунки всякие. После этого Хобот вроде как колдовать начал, только я тогда уже плохо шурупил… Ощущения, как после хорошего косяка: тело легкое-легкое, словно пушинка. А все что вокруг меня, словно и ненастоящее. Потом Хоботовские торпеды мою хату подожгли… Ну, а дальше ты и сам все знаешь…

— Спасибо, дядь Слав, — чистосердечно поблагодарил Пельменя Леньчик. — Значит, призрак колдуна в чужие тела вселяться может?

— Может, — ответил Славка, — только ему для этого разрешение нужно. Он сам так сказал — иначе никак.

— Ладно, бывай, дядь Слав! Пойду я — дел невпроворот. Ну и тебе удачи… Там…

— Свечку не забудь поставить! — напомнил на прощание Славка. — И заупокойную не зажми…

— Не волнуйся, ты, — улыбнулся Поташников, — все оформлю в лучшем виде. Прощай!

— И тебе не хворать, — потухшим голосом произнес Пельмень, теряя интерес к дальнейшему разговору.

* * *

— Ну, как все прошло? — первым делом поинтересовался Алик, едва только Леньчик покинул двор.

— Если ты про разговор с покойником — все прошло «на ура», — сообщил друзьям Поташников. — Первухин все по полочкам разложил. Не запирался, все как на духу…

— А чего ты тогда такой угрюмый? — Алик шутливо ткнул Леньчика кулаком в плечо. — Как будто привидение увидел?

Леньчик, проигнорировав шуточки и смешки приятелей, ответил:

— А нам, пацаны, радоваться нечему. Книжку нашу из ментовки Первухин выкрал…

— Как выкрал? Когда? — наперебой закричали Алик с Андреем.

— Вчера ночью выкрал, — сообщил Леньчик, — с подельниками. Все отпетые уголовники.

— Зачем уголовникам колдовская книга? — удивился Кучерявый. — Ладно колдун — тот свое ищет, но они-то…

— Тут не все так просто, — ответил Леньчик. — Их главный, некто Хобот, в курсе возможностей книги. Помните тот мотоцикл, который нас разрытой могилы согнал?

— Забудешь тут, — фыркнул Кучерявый.

— Вот на этом мотоцикле Хобот с Первухиным и ехали. Причем с одной конкретной целью — заполучить книгу.

— А мы, выходит, сами того не зная, их опередили? — уточнил Алик.

— Угу, — кивнул Леньчик. — Только они в могиле еще и ключик нашли…

— Ты хочешь сказать, что они книгу открыли? — перепугано произнес Кучерявый.

— Именно! — подтвердил опасения Андрея Поташников. — И еще они в сговоре с колдуном! — огорошил он приятелей.

— Как?! — одновременно воскликнули Алик с Кучерявым.

— Пельмень на этот счет что-то невнятное нес, — ответил Леньчик, — но его понять можно — он к тому времени уже умер. Колдун, вселившись в Хобота, вырвал у Первухина сердце. Так что твоя бабушка, Алик, правду сказала.

— Вот даже как, — призадумался Алик. — Он что же, в любые тела вселяться может?

— Нет, только в те, кто ему это позволит.

— По взаимному согласию, значит, — сказал Алик. — Ну, хоть это радует.

— Тогда это единственное, что нас может обрадовать, — подытожил Леньчик.

— Хорошо, топаем ко мне, — предложил Алик, — нужно обмозговать дальнейшие действия. А заодно и пообедаем…

* * *

Расстояние от Нахаловки до города автомобиль Хобота преодолел за три часа. Несмотря на все «приключения», едва усевшись в машину, криминальный авторитет крепко заснул. А вот к горбуну сон не шел. Как только ни старался Квазимого подремать хотя бы часок, у него ничего не получалось. Стоило смежить веки, как перед его глазами вставал ухмыляющийся колдун, прячущийся под личиной смотрящего. В окровавленных руках воплощенного призрака обреченно трепыхалось сердце Пельменя. Нет, горбун не боялся крови, не боялся замарать руки — ему не раз и не два приходилось убирать с пути пахана неугодных ему людей. Но ни многочисленные разборки со стрельбой и поножовщиной, в которых довелось участвовать угрюмому телохранителю, ни пытки толстобрюхих цеховиков, ни тихое устранение залетных беспредельщиков, время от времени пытающихся стричь лаве с подконтрольных коммерсантов, не могли взбудоражить холодный рассудок горбуна. Квазимодо уже давно нарастил толстую шкуру — его душа закорженела, покрылась грубой коркой — чувства ушли. Перерезая глотку очередному неудачнику, горбун сокрушался лишь об одном — о бесполезно потерянном времени. Была у нелюдимого горбуна одна страстишка, на которую ему постоянно не хватало времени — нумизматика. За изучением какой-нибудь редкой и древней монетки Квазимодо мог просиживать дни напролет, не замечая ничего вокруг. Только звонок Хобота мог оторвать горбуна от любимого занятия. Однако встреча с призраком колдуна, так легко вселяющегося в любое тело, отчего-то напугало матерого уголовника и убийцу. А та легкость, с которой он вырвал сердце Пельменя, и вовсе повергла в шок. Колдун был опасен, как для пахана, так и для него самого. А опасных фраеров Квазимодо предпочитал устранять. Тихо, незаметно, без шума и пыли. Невзирая на соглашение с призраком, горбун не верил, что колдун будет придерживаться этой договоренности вечно — слишком безумным и неподконтрольным он выглядел. Когда-нибудь старикашка перестанет нуждаться в услугах Хобота… К бабке не ходи — так оно и будет! Вот только не придется ли им с паханом позавидовать Пельменю, зажмурившемуся так легко? Так что надо соображать, как бы отправить этого чертового колдуна туда, где ему самое место — в преисподнюю! Квазимодо с нежностью, взглянул на мирно кемарившего Хобота: лицо авторитета, утратившее болезненную зеленоватую серость, порозовело. Лицо авторитета округлилось, исчезла та угловатость и заостренность черт, присущая тяжелобольным и покойникам. Дыхание было чистым и ровным: за все время поездки Хобот ни разу не кашлянул.

— Похоже, пахан действительно соскочил с крючка, — решил Квазимодо. — А я, балбес, сомневался! Пахан дело знает! Теперь бы еще избавиться от колдуна… Вот только как? Тут человечек нужен особый. Знающий. Наподобие колдунишки Снулого… Вот только где такого взять? Вопрос… Стоп, а ведь есть у него человечек! Не сказать, чтобы совсем уж знающий, но направление верное указать может. Чудак [42], крыса университетская. Вроде бы даже настоящий то ли доцент, то ли профессор. С этим чудаком Квазимодо пересекся на почве такого же страстного увлечения старинными монетками, как и у него самого. Выменял как-то раз Квазимодо у старого профессора редкий гривенник 1741-го года, коего не хватало для полной коллекции серебряных монет правления Иоанна VI Антоновича (к слову, формально правившего чуть больше года). Свел горбуна с профессором один барыга, так же промышлявший на ниве нумизматики. Свел да и свел, вот только не закончилось знакомство со стариком-профессором, после удачной сделки с гривенником. Старичок тот, даром, что научным светилом местного разлива оказался, при первой встрече с горбуном, едва лишь взглянув краем глаза на «синеву» рук уголовника не стал вопить «подите прочь милейший» (чего уж греха таить, как многие до него), а тут же выдал «когда, за что, как и где топтал зону» Квазимодыч, кто «по жизни» и «по рангу». Оказалось, что тщедушному седовласому чудачку тоже довелось «тайгу понюхать» и «зону потоптать» попав в свое время в хваткие «ежовые рукавицы» и пройдя сквозь кровавые «сталинские жернова». И по фене профессор ботал как заправский сиделец, чему горбун несказанно изумился.

— Эх, милейший Тимофей Павлович, — качая головой на тонкой морщинистой шее, вещал горбуну профессор, переходя с языка коробейников-офеней на обычную речь, — да, чтобы вам было известно, я, батенька, не одну монографию на это счет издал! Да чтоб вы знали, что небезызвестный Владимир Иванович Даль изучал со всем прилежанием язык офеней. А нам, скромным труженикам от науки, к тому же не одну пятилетку баланду хлебавших, это и вовсе не зазорно!

Так и сошлись накоротке такие, в общем-то, разные люди: профессор археологии Дмитрий Михайлович Крылов и правая рука областного положенца Хобота матерый уголовник Квазимодо — «в миру» Сапрыкин Тимофей Павлович. Встречались они довольно часто, Дмитрий Михайлович оказался редкостным знатоком в области нумизматики, и горбун, заполучив очередную раритетную «полушку», мчался к профессору для консультации, прихватив в качестве благодарности за услугу какую-нибудь дефицитную мелочь: деликатесный хавчик или хороший дорогой алкоголь. Сиживали они, бывало, с Крыловым до самого утра, попивая настоящий (не «одесского разлива») «Хеннесси» и вспоминая прошедшую лагерную молодость. Бывало, «чифирили» по старой памяти, вызывая тем самым у профессора сентиментальную ностальгию.

Имелось у Дмитрия Михайловича Крылова помимо страсти к редким монеткам еще одно увлечение — собирал престарелый профессор археологии еще и раритеты, тем или иным способом связанные с разнообразными религиозно-мистическими культами: ножи для жертвоприношений, ритуальные маски, шаманские бубны и прочую (с точки зрения Квазимодо) хрень. Хотя, припоминая давние лагерные события связанные с колдовским наузом, горбун соглашался с чудаком, что во всей этой хрени, может, и есть что-то стоящее. Особой гордостью профессора считались три древних гримуара 16-18-х веков. Один из которых Дмитрий Михайлович приобрел с подачи того же Квазимодо, во времена, когда Хобот «землю рыл» в поисках потерянной книги с Колывановского погоста. Шерстил, упустивший книгу, авторитет всех антикваров и старьевщиков в области. Все надеялся, что всплывет где-нибудь, вожделенный раритет, но натыкался, то на очередное «фуфло», то на фолианты, представляющие, разве что историческую ценность. Квазимодо, прекрасно осведомленный об увлечении профессора, подкидывал ученому приятелю «наколки» на обнаруженные во время поисков книги древности, за некоторые из них хватался Дмитрий Михайлович, что называется обеими руками. Так и длилось их взаимовыгодное сотрудничество к общему удовольствию. Вот к этому-то чудаку-профессору и надумал обратиться за помощью горбун. Знал Дмитрий Михайлович обо всяком таком непонятном, колдовском и мистическом в силу увлечения несказанно много.

«Может и подскажет чего», — подумав, решил Квазимодо, укладывая в сумочку дефицитную копченую колбаску, рыбку красную, пару баночек икорки и бутылку армянского коньяка «Ноев Ковчег» 70-летней выдержки.

Эту бутылку, никогда не поступающего в продажу, а разливающегося лишь по спецзаказу, коньяка, Квазимодо берег для особого случая. Выходит, наступил… Через полчаса горбун уже крутил ручку устаревшего дореволюционного механического звонка с почти истершейся надписью через «ять» — «поверните». Ну не признавал пожилой профессор археологии электрических, как он говорил, бездушных звонков. За дверью что-то негромко тренькнуло.

— Иду-иду! — послышался слегка надтреснувший старческий голос.

Дверь, сдерживаемая цепочкой, немного приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянул старый профессор.

— Дмитрий Михалыч, наше вам, с кисточкой! — Квазимодо поприветствовал старика, «скорчив» добродушную улыбку на лице.

— Тимофей Павлович, милейший, какими судьбами? — узнав гостя, расплылся в ответной улыбке старик, продемонстрировав желтоватую вставную челюсть. Он прикрыл дверь, скинул цепочку. — Проходите, не стесняйтесь! — Пропуская горбуна в квартиру, произнес Крылов. — Давненько не навещали старика! — попенял он уголовнику, запирая за ним дверь.

— Да все недосуг было, — максимально вежливо ответил Сапрыкин, стараясь не сбиться на феню. Именно с помощью профессора матерый сиделец Квазимодо научился общаться не на махровом уголовном арго, как любил называть феню профессор, а на обычном человеческом языке. — Дела, Дмитрий Михайлович, требуют полной отдачи!

— Ну, вы не забывайте старика! Захаживайте почаще! — искренне попросил старик, растерявший за долгую жизнь всех родных, близких и дальних, переживший собственных детей, не сумевших подарить ему внуков. Одиночество страшный бич, особенно для стариков.

— Всенепременнейше, Дмитрий Михайлович! — уверил профессора Квазимодо.

— Вы как, по делу? — поинтересовался профессор. — Что-то стоящее на горизонте замаячило?

— Нет, в этот раз ничего стоящего не попалось! — развел руками горбун. — Я так, проведать зашел… Ну и проконсультироваться, заодно, по одному очень необычному вопросу… — туманно произнес Квазимодо.

— Необычному? — оживился профессор, потерев друг о друга сухонькие ладошки. — Очень интересно! Я люблю все необычное! Да что же мы у дверей-то стоим? — опомнился Дмитрий Михайлович. — Не возражаете, если мы как обычно, на кухне?

— Буду только рад! — ощерился (по-другому страшную гримасу, выдаваемую Квазимодо за улыбку и не назвать) горбун. — Я тут децал хавчика притаранил… — сбился на жаргон Квазимодо.

— Ага, буклянка с мешочком! [43] — в том же духе ответил профессор.

— Косяк, Дмитрий Михайлович! — огорченно осознал ошибку горбун. — Опять сбился!

— Ну, не скажите, милейший, я помню первую нашу встречу… Если бы не мой печальный опыт, то вас без переводчика и не понять простому обывателю. В нужном направлении двигаетесь, батенька! Пойдемте на кухню, заценим ваш хавчик…

Старик шаркающей походкой повел гостя на кухню. Едва Квазимодо начал выкладывать на стол разносолы, в прихожей вновь раздался треск допотопного звонка.

— Ох, ты! — спохватился профессор, бросив быстрый взгляд на массивные резные часы. — Забыл совсем: ко мне тут для оценки должны складишок нательный Елизаветинских времен для оценки принести… Это много времени не займет.

— Не переживайте, Дмитрий Михайлович, я подожду, — не прекращая выкладывать на стол принесенную снедь, заверил профессора Квазимодо. — Дела — они прежде всего! Я понимаю!

— Не скучайте, — произнес профессор, направляясь к двери. — А то можете и полюбопытствовать… — предложил он.

— Да нет, я лучше здесь подожду, — ответил горбун.

— Понимаю, не ваш интерес, — произнес старик. Звонок вновь призывно тренькнул. — Да, иду уже, иду!

Дошаркав до входных дверей, старик отпер замок.

— Чем обязан, молодые люди? — донесся до горбуна вопрос старика.

— Ты, шо ль, профессор? — ответил ему вопросом на вопрос развязный, слегка шепелявый голос.

— С какой целью интересуетесь? — уел гостей Крылов.

— Нам Горбуха тренькнул, что ты цацку старую из рыжья заценить сможешь…

— Значит вы от Горбунова? Складень принесли? — уточнил профессор.

— Во-во, от Горбухи, — обрадовался обладатель шепелявого голоска. — Складень…

— Пойдемте, молодые люди, посмотрим на ваш раритет, — произнес старик. — В гостиную проходите… — Заперев за посетителями дверь, старик тоже прошел в гостиную.

Нарезая колбасу, Квазимодо краем уха прислушивался к разговору: не нравился ему шепелявый голосок счастливого обладателя складня. Не нравился, и все тут! И с каких это пор профессор с уличными бакланами дела закрутил?

— Так-так, — едва слышно доносился дребезжащий голос профессора из гостиной, — посмотрим, что тут у вас… Хочу огорчить вас, молодые люди, — через минуту «выдал результат экспертизы» профессор, — это подделка! Чистый новодел годов этак тридцатых-сороковых нашего столетия…

— Фуфло? — почему-то совсем не расстроился шепелявый.

— Говоря вашим языком — фуфло, — согласился Дмитрий Михайлович. — К тому же и не золото вовсе…

— Вот что, дед, — шепелявый неожиданно резко сменил тон, — у нас-то фуфло, а у тебя, трещат, настоящего рыжья не меряно! Сам хабара [44] отстегнешь — будешь жить еще долго и счастливо…

— Не-е-е, не протянет он долго! — подал голос второй гость, доселе «молчавший».

— Точняк! По тебе, дед, уже давно деревянный макинтош плачет и место на сто первом километре простаивает! — Шепелявый выхватил из кармана нож-бабочку и начал трясти лезвием у лица старого профессора. — Давай, гони цацки, а то распишу перышком, как…

— Слышь, Вавила-мазила [45], — Квазимодо незаметно для «гостей» профессора появился в комнате, — я тебе это перышко сейчас в очко засуну, а ты мне «гоп со смыком» радостно исполнишь!

Грабители едва не подпрыгнули от неожиданности. Но, увидев одиноко стоящего и безоружного горбуна, облегченно осклабились.

— Куда ты лезешь, болезный? — поигрывая ножичком, произнес шепелявый. — Вали откуда вылез, клоун!

— Дмитрий Михалыч, дорогой, не обессудь, — извиняющимся тоном произнес Квазимодо, обращаясь к профессору, — но бакланов отмороженных учить надо! Совсем нюх потеряли!

Горбун со скоростью, которой от него никак не ожидали, метнулся к вооруженному налетчику. Отведя левой рукой кулак с ножом, Квазимодо резко ударил раскрытой ладонью правой в нос шепелявому. Хрустнуло. В стороны брызнули капли крови. Налетчик не удержался на ногах и со всего маху грохнулся на пол. Наступив каблуком на руку, все еще сжимающую нож, Квазимодо крутанул ногой. Вновь что-то хрустнуло, а изо рта незадачливого грабителя вырвался крик, полный боли.

— Заткнись, сука! — рявкнул горбун, приседая и резко хлопая вопившего баклана по ушам. — Еще вякнешь — кадык вырву! — Шепелявый, испуганно заткнулся, продолжая лишь тихонько поскуливать, вытирая кровавые сопли. — Вот, умничка! — ласково произнес Сапрыкин, поднимаясь с корточек. — Бери пример с подельничка: стоит и не рыпается! Понимает, что когда серьезные люди (слово «люди» горбун выделил особо) вежливо просят, нужно стоять и не рыпаться! Ферштейн?

Шепелявый поспешно закивал, не переставая поскуливать, словно побитая собака. Квазимодо взял стул и, развернув его спинкой «наружу», навалился локтями на подспинку.

— Че развалился, как будто копыта отсохли? Подъем! — скомандовал он.

Шепелявый подскочил с паркета и замер, баюкая поврежденную руку.

— Обзовитесь, бакланы! — потребовал он, буравя недобрым взглядом незадачливых «коллег» по цеху.

— Вася Логопед, — шмыгая носом, «представился» шепелявый, — а это — Коля Цыган…

— Гастролеры залетные? — осведомился Сапрыкин. — Че-то я о таких не слышал.

— Да нет, откинулись недавно… Вот решили дела поправить… — оправдываясь, произнес шепелявый.

— И сразу по беспределу? Гопота подзаборная!

— А че не по понятиям-то? — немного успокоившись «рыпнулся» шепелявый. — Чудак — терпила, богатенький Буратино! Грех такого не пощипать! Я перед обчеством как на духу… А ты сам-то кто по жизни будешь, чё бы мне предъявы кидать, да мазу за этого терпилу держать?

— Ты видел, Дмитрий Михалыч, какая нынче молодежь? — показушно вздохнув, произнес Квазимодо. — Куда мир катится? Ладно, Квазимодой меня знающие люди кличут. Слышал о таком, или тоже мимо просвистело? — По мертвенно-серой бледности, залившей лица грабителей, горбун понял — о нем слышали. — Значит так, упыри, — устало произнес Сапрыкин, — пришить бы вас, да профессора подставлять неохота… Валите отсюда, бакланы: считайте, что фартануло вам изрядно! Добрый я сегодня! И из города тоже советую лыжи навострить — если попадетесь мне еще раз — точно закопаю! Свободны!

После этих слов грабителей словно ветром сдуло — даже из матерых уголовником мало кто мог позволить себе бодаться с горбуном. А уж им-то…

— Как же это вы так, Дмитрий Михайлович? Это ж гопота отмороженная — их за версту видно! — попенял профессору Квазимодо.

— Да… как-то… — произнес обескураженный Крылов. — Понимаете, человечек, вроде бы из надежных за них поручился… Никогда за ним ничего такого не водилось…

— Это Горбуха, что ли? — уточнил Квазимодо, вспомнив погоняло барыги, названое профессору гопниками.

— Он самый, — кивнул старик.

— Я наведу справки по своим каналам, — пообещал Квазимодо. — Раньше и правда за ним ничего такого не водилось. Но, сами знаете…

— Как говорил Гераклит: все течет, все меняется, — произнес Дмитрий Михайлович.

— В натуре! — усмехнулся Квазимодо. — А вы, Дмитрий Михайлович, молодцом! — похвалил профессора уголовник. — Не испугались заточки!

— Ох, батенька, да я в свое время насмотрелся на таких вот… Давайте уже забудем — все ведь окончилось благополучно! — предложил он. — Пойдемте лучше на кухню — примем по писюрику для успокоения нервов! И вы мне расскажете, для чего вы так удачно у меня появились. И примите мою запоздалую благодарность за столь скорое решение…

— Не стоит, Дмитрий Михайлович, — шлепая за профессором на кухню, произнес горбун. — Мне тоже, знаете ли, требуется ваша помощь…

Усевшись за кухонный стол, Квазимодо ловко распечатал бутылку коньяка.

— Постойте-ка! — воскликнул профессор. — Меня не подводят мои глаза? Это у вас действительно «Ноев Ковчег»?

— Он самый, семидесятилетний! — заверил Крылова Квазимодо.

— Вы меня балуете! — ахнул археолог. — Такой божественный напиток грех пить из простых граненых стаканов, — засуетился старик. — У меня где-то были… — Он полез в резной старинный буфет и через секунду выудил из его просторного чрева два пузатых бокала с зауженным верхом. — Настоящий снифтер! Только из таких бокалов и следует наслаждаться вкусом настоящего выдержанного коньяка! — Старик быстро сполоснул бокалы под струей воды, затем насухо вытер полотенцем. — А вы знаете, милейший Тимофей Павлович, как правильно принимать коньяк внутрь? Особенно такой, как «Ноев Ковчег»?

— А чего там знать? — усмехнулся горбун. — Наливай, да пей! Ну еще лимончик можно…

— Упаси Господи! — взмахнул руками профессор. — Нельзя так извращаться над благородным напитком! Слушайте и запоминайте, милейший Тимофей Павлович! Потом мне спасибо скажете!

— Ну, и как же, по-вашему, надо пить коньяк? — Квазимодо никуда не спешил, поэтому мог позволить себе потворствовать причудам престарелого профессора. Недаром по фене их чудаками кличут.

— Для начала нужно просто проникнуться уважением к столь благородному напитку! Представляете, сколько он зрел? Иные столько не живут! Вы знаете, что в купаж «Ноева Ковчега» входят коньячные спирты столетней выдержки! А вы — наливай да пей! Нет, батенька, это просто кощунство!

— Ну, вы уж простите великодушно, такого неуча! — «повинился», улыбаясь, Квазимодо.

— Хорошо, что понимаете! — на полном серьезе ответил профессор. — Итак продолжим, — воодушевленно произнес Дмитрий Михайлович. — Идеальная температура подачи коньяка — двадцать-двадцать пять градусов Цельсия. — Крылов прикоснулся рукой к открытой бутылке. — Будем считать, что температура в пределах нормы, — заявил он. — Наливайте, милейший… примерно на четверть бокала…

Горбун покорно плеснул темной тягучей жидкости из бутылки в бокалы.

— Для того, чтобы оценить полностью непередаваемо-многоцветную гамму ароматов коньяка, помогает классический широкий бокал с зауженным верхом — снифтер, — продолжал вещать профессор. — В переводе с английского это значит нюхать. Поверьте старому профессору на слово — в Англии умели ценить настоящие коньяки! Процесс дегустации, а это именно процесс, следует начинать с оценки внешнего вида напитка. Возьмите бокал за ножку и начинайте медленно вращать его вокруг своей оси. Видите, на стенках появились следы — так называемые «ножки». «Ножки» должны быть абсолютно прямыми и параллельными. Если это не так, значит, в то, что перед вами, добавлен жжёный сахар или карамель. Неважно, что добавлено. Важно другое: то, во что добавлено, уже не коньяк. И ещё о «ножках»: чем они толще и чем медленнее стекают, тем, значит, старше коньяк. Если они пропадут в течении примерно пяти секунд — перед нами коньяк с небольшой выдержкой. Лет пять — восемь, не больше. Если досчитаете до пятнадцати — около двадцати. Ну а в нашем с вами случае ножки должны исчезнуть не ранее, чем через полминуты!

— Раз, два, три… — послушно начал отсчет Квазимодо, наблюдая за стекающими «ножками».

— Отличный коньяк! — резюмировал профессор, когда горбун остановился на сорока.

— Еще бы! — недобро усмехнулся горбун. — Если бы мне подсунули фуфло, я бы на раз башку тому барыге снес, который мне бутылочку сосватал.

— Теперь оцениваем коньяк на цвет: чем выдержаннее коньяк, тем он темнее… Хотя не всегда, — подумав, добавил он. — Но в нашем случае цвет темно-янтарный, что соответствует данному утверждению. Теперь переходим к оценке запаха: существует три волны аромата коньяка. Первую волну можно почувствовать на небольшом расстоянии от края бокала, здесь хорошо улавливаются легкие ванильные тона. Вторая волна запаха начинается возле краев, тут чувствуются фруктовые и цветочные нотки. В качественном коньяке обязательно будет аромат липы, фиалки, розы или абрикосов. В третью волну, в самом бокале, входят запахи выдержки со сложными тонами, напоминающими портвейн. Чувствуете?

Квазимодо кивнул — ароматы действительно были великолепны.

— И, наконец, насладившись букетом ароматов, переходим к оценке вкуса коньяка. Правильно пить коньяк маленькими глотками, на несколько секунд задерживая его во рту. Благодаря этому хорошо улавливается эффект, называемый, «хвостом павлина» — коньяк медленно растекается по языку и глотке, оставляя приятное послевкусие, в котором не должно быть резких спиртовых тонов. Чем больше длится послевкусие, тем качественнее напиток. Ну, попробуйте!

Сапрыкин послушно глотнул и подержал жидкость на языке.

— А? — довольно воскликнул профессор. — Как вам? Это не залпом из стакана! — Хорош! Пьешь, как нектар. Тягуч, ароматен, мягок… И не нужно портить божественное послевкусие лимоном! Если уж так хочется — извольте кусочек шоколада или фрукты… Божественно!

Некоторое время они молча наслаждались напитком. Наконец, после третьей порции, Крылов, с сожалением отставив бокал в сторону, спросил:

— Колитесь, милейший Тимофей Павлович, с какой целью пожаловали? Чую, что не с простым вопросом, раз такое чудо, — он указал на початую бутыль коньяка, — с собой принесли?

— Не с простым, — согласился Квазимодо, закуривая папиросу. — Даже и не знаю с чего начать…

— Начните с того, почему вы решили обратиться за помощью именно ко мне? — раскуривая резную антикварную трубку, заблаговременно набитую душистым табаком, посоветовал археолог.

— Ну, да, пожалуй так будет проще… Дмитрий Михалыч, мы с вами не первый год знакомства водим, — издалека начал Квазимодо, — и знаем друг о друге нечто большее, чем посторонние… Вы неплохо осведомлены о роде моей не совсем законной деятельности…

— Вернее совсем незаконной, — поправил его профессор. — Не будем юлить друг перед другом, уважаемый Тимофей Павлович.

— Согласен, не к лицу серьезным людям обувать минжу в лапти [46]. Понимаете, довелось мне недавно столкнуться с таким, чему нет объяснения… Чего не бывает, и чего не может объяснить ни научный материализьм, ни марксизм-ленинизьм… Зная о вашем увлечение всякими такими штуками, спрошу прямо: вы в колдовство и привидения верите?

— О как? — брови профессора удивленно поползли вверх. — Вот чего не ожидал от вас услышать, милейший Тимофей Павлович, так это о мистике. Неужели довелось самолично привидение лицезреть?

— Довелось, — вздохнул горбун, нервно туша окурок о край литой бронзовой пепельницы, выполненной в виде перевернутой армейской каски. — И ладно бы только лицезреть… Одним словом попали мы с этим привидением, как кура в ощип! И как разрулить сей проблем… — он нервно дернул уголком рта.

— Серьезное, по всей видимости, дело, — глубокомысленно изрек профессор, пуская колечки дыма. Никогда не видел вас в таком состоянии…

— Так вы мне… верите? — горбун с надеждой взглянул на пожилого профессора. — Что существует нечто такое… по-настоящему темное и страшное… закромешное…

— А хотите узнать, как я увлекся религиозно-эзотерическими изысканиями? Откуда растут ноги моей коллекции? — неожиданно спросил Крылов. — А там сами и ответите на свой вопрос: верю я вам или нет…

— Рассказывайте, профессор, — сипло произнес горбун, подозревая, что сейчас профессор поведает ему нечто такое, о чем никогда не обмолвился за всю жизнь ни одной живой душе.

— Никто об этом не знает, ни одна живая душа, — словно прочитав мысли Сапрыкина, произнес Крылов, — кроме непосредственных участников событий… умудрившихся выжить… но таких немного осталось… Когда в тридцатых на Колыме золото нашли, потребовались дороги, чтобы это золото нормально добывать-осваивать, — погрузился в воспоминания профессор. — В сорок втором году нас пригнали этапом в поселок Хандыга для строительства дороги на Кадыкчан. Оттуда пешкодралом до места работ: нашей бригаде достался лесистый участок в районе реки Аян-Юрях…

Глава 11

Якутия. Томпонский улус. ИТЛ «Алданстрой» 1942 г.

Тягучий глухой звон металлического рельса, отразившись эхом от вековых деревьев, сплошной стеной окружающих лагерь, победно ворвался в затихший на ночь барак. При первых звуках самопальной «рынды» стихли натужное сопение и храп измотанных тяжелыми работами зеков. Заключенные, тихо ругаясь, завозились на твердых топчанах, с трудом пытаясь сбросить ночное оцепенение, едва напоминающее мирный сон. Прерывистый звон гудел тревожным набатом, требовал подняться, грозил страшными карами за неповиновение.

— Димка, вставай! — Крылов, еще хватаясь дремлющим сознанием за остатки расползающегося лоскутами сна, почувствовал, как трясет его за плечо. — Вставай, а то опять палкой от Голохватого выхватишь!

— Голохватый — сука! — просипел «закорженевшим» за ночь горлом Дмитрий. Слова царапали сухую носоглотку словно крупный наждак. Неужели простыл?

Превозмогая боль в ноющих мышцах, Крылов скинул ноги на земляной пол барака. Жутко чесалось искусанное комарами и гнусом лицо. Тело после длительного лежания на твердых дощатых нарах задубело, и само превратилось в некое подобие бревна. Димка покрутил головой из стороны в сторону, разминая затекшую шею. После чего, проклиная все на свете, поднялся на ноги, и застыл соляным столбом возле лежанки. Вовремя!

— Подъем, вражины! — заорал ворвавшийся в палатку дебелый мужик — начальник лагпунта Голохватый, вооруженный увесистым дрыном. — Для кого побудку «сыграли», хорьки! — продолжал надрываться он, щедро «угощая» дрыном не успевших подняться зэков. — Встать! Смирно! Я вас, твари, научу Советскую власть уважать!

Проштрафившиеся заключенные закрывались руками и пытались увернуться от крепких ударов палкой, сваливались с нар на пол, подскакивали и становились по стойке смирно.

Наведя «порядок», Голохватый прошелся вдоль выстроенных в две шеренге возле нар зэков.

— Кто завтра не поднимется вовремя — останется без утренней пайки! — объявил он во всеуслышание. — При повторном нарушении дисциплины — без жратвы на весь день! Ну а третий залет — на трое суток в кандей [47]! А сейчас по одному на выход! Пайку в зубы, разбираем иструмент — и на деляну! И попробуйте мне только норму не выдать! Вех сгною! — Барин [48] «на прощание» погрозил палкой и вышел на улицу.

Зеки выстроились в цепочку и по одному пошли к выходу из барака.

— Ну, чуть было не было, — зашептал в спину Димке, пристроившийся сзади Витек Полевой — 27-летний архитектор из Питера, с которым Димка успел крепко сдружиться. — Пронесло! Как сам? Че так долго сегодня возился?

— Не знаю, — пожал плечами Крылов, — похоже простыл я… Горло дерет — спасу нет! Суставы ломит…

— А ничего удивительного, — заявил Полевой, неторопливо продвигаясь за товарищем к входной двери, — после вчерашнего-то дождя. Лето в Якутии, к сожалению, на медовый сироп мало походит!

Вскоре приятели выбрались из влажного, душного и насквозь пропитавшего плесневелой вонью и запахом давно не мытых тел, барака. Густой утренний туман, накрывший лагерь толстым, но промозглым одеялом, заставил узников ГУЛАГа зябко ежиться по дороге к столовой. Стараясь не споткнуться о торчавшие то тут, то там пеньки, так и не выкорчеванные после расчистки «поляны» под лагерь, приятели добрались до столовой. Место общественного питания заключенных представляло собой слепленный на скорую руку из горбыля и неструганных досок барак, такой же кособокий и нелепый, как и все строения в лагере, кроме барака охраны. Забежав в продуваемую всеми ветрами столовку, (стены, как и потолок, собранные из плохо подогнанных друг к другу досок, пестрели огромными щелями), зеки похватали свои положенную пайку хлеба и миски с баландой и, рассевшись за грубо сколоченными столами, принялись стремительно набивать рты едой. Заключенные давились, кашляли, стараясь поглотить за короткий промежуток времени, как можно больше пищи (если эту клейкую и противную на вкус субстанцию можно вообще было назвать пищей). Иначе…

— Кончай жрать! — зычно крикнул Голохватый, заглянув в столовку. — Кто не успел — тот жрать не хочет! Сдаем шлемки [49] — и на развод! Время пошло!

Зеки засуетились, пытаясь разом поглотить все, что осталось в оловянных мисках. Димка, вымакав кусочком прогорклого хлеба остатки баланды, сбросил пустую тарелку столовскому шнырю и, присоединившись к основной массе заключенных, побрел на построение. После переклички осужденные выстроились побригадно, получили на руки инструмент, и в сопровождении конвоя отправились по делянкам. Туман слегка развеялся, и сквозь высокую лесную поросль проглянуло не особо ласковое в этих краях солнце. Конвойные особо зэкам не досаждали, лениво перетирая какие-то свои проблемы. Но следили зорко: шаг влево, шаг вправо… Лето на дворе, самое время для побега. От лагеря до делянки, выделенной бригаде лесорубов, было не менее пяти километров ходу по уже вырубленной в лесу просеке — будущей дороге Хандыга-Кадыкчан. Километра через два, немного размявшись и разогревшись, стряхнув болезненное недомогание, Димка обрел некое подобие благодушного настроения.

— Слушай, Витек, — спросил он топавшего рядом приятеля, — как думаешь, закончатся когда-нибудь наши мытарства или нет?

— Не знаю, — пожал плечами Витек, — стараюсь не задумываться об этом. День прожили — уже хорошо! Лето — вообще замечательно! Еще барина вменяемого…

— Да, не повезло с Голохватовым, — согласился Крылов. — Тварь, каких поискать! Может, успокоится со временем? Он в начлагах меньше года — вот буденовку и сносит от безнаказанности…

— Слишком многим у нас в стране буденовку снесло, — усмехнулся Полевой. — Ну, скажи, как может обычный архитектор, или, вот как ты — простой археолог, быть врагом народа? Чего такого ты мог из земли выковырять, чтобы тебя на десятку лагерей раскрутили?

— Знать бы? — в тон приятелю, ответил Димка. — Посмотри вокруг: вон Иваныч — обычным учителем географии был, Толик Сафронов — почтальоном… Коля-Николай, а ты кем был в той, свободной, жизни? — спросил Крылов шагающего рядом молодого эвена Нуолана, непривычное имя которого в бригаде переиначили на русский манер.

— Ветеринаром, однако, — ответил Николай.

— А сюда за что попал?

— Вредитель, однако, — невозмутимо произнес эвен. — Олени мал-мала в колхозе болели — я лечил. Хорошо лечил, однако — все поднялись. А в соседнем колхозе издохли все. Сказали, моя виновата…

— Сказали, порчу напустил — вредитель, однако, да. Председатель того колхоза, где оленя пали, письмо в органы писал… А у меня — дед шаманом был, отец шаманом был…

— И ты тоже в бубен колотушкой стучал? Когда оленей на ноги ставил? — предположил Полевой.

— Обижаешь, однако, — прищурил и без того узкие глаза парень. — Нуолан — ученый, ветеринарное училище заканчивал! Оленей по науке лечил! Колотушкой в бубен не стучал!

— А чего так? — хохотнул Витек. — Не умеешь?

— Не умею, — невозмутимо произнес якут. — Дед давно умер, отца в 33-ем в ОГПУ забрали, с тех пор вестей нет. Не успели научить и силы передать, однако… — со вздохом произнес он.

— Коль, а ты ведь сам из этих мест будешь? — спросил вдруг Крылов.

— Рядом, — кивнул парень, — Оймяконский улус родом. Ючю-гей, слышал?

— Откуда? — мотнул головой Димка, перебрасывая тяжелый топор из одной руки в другую. — Мы тут без году — неделя, нас только в апреле с БАМлага этапом сюда перекинули. А до этого в Облучье топорами махали…

Наконец просека закончилась — впереди высился нетронутый лес.

— Построиться! — скомандовал старший караула — сержант Фомин, угрюмый рыжеватый мужик с перебитым носом.

Зэки забегали, толкаясь и выстраиваясь в колонну по два. Фомин быстро пересчитал всех по головам, убедившись, что за время пути никому из заключенных не удалось «уйти в бега».

— Терентьев, иди сюда! — Из строя вышел абсолютно лысый дядька с грубым волевым лицом человека, привыкшего распоряжаться. Поговаривали, что в свое время, до лагеря, Осип Никанорыч занимал видный и ответственный пост директора какого-то большого завода. Но что-то у него там не так пошло, впрочем, как и всех здесь присутствующих. — Ну, что, Директор, — ехидно ухмыляясь, произнес Фомин, доставая из планшета свернутую карту, — фронт работ тебе известен?

— В общих чертах, — не дрогнув ни единым мускулом лица, ответил Осип Никанорыч — к своему «погонялу» он давно уже привык.

— Тогда прикинем на местности, — разложив карту на ближайшем пеньке, сказал Фомин, — значит вашей бригаде на сегодня такая норма: чистим лес от вон той опушки и до вон того пригорка.

— Не слишком ли большая норма? — невозмутимо уточнил Терентьев. — У меня людей едва на две трети бригады наберется…

— Поговори у меня еще! — незлобиво рыкнул Фомин, зная характер бывшего директора. — Норма обозначена? Обозначена! Не выполните — снизим пайку! Придет новый этап — пополним бригаду. Все, хватит базлать без толку! Веди своих заморышей на деляну — время-то капает!

Что-что, а руководить Осип Никанорыч умел на славу — не зря штаны в директорском кресле протирал! Через пятнадцать минут зэки были организованы должным образом, и работа закипела: те, кто посильнее валили деревья, кто хилее — рубили сучья и стаскивали их в одну большую кучу и поджигали. Симулянты отсутствовали как класс — благо в бригаде блатных не было. Не то что в БАМлаге, где довелось хлебнуть того добра вволю…

Где-то в третьем часу пополудни, выполнив чуть больше половины нормы, бригада заключенных выбралась к подножию небольшого пригорка, заросшего редким листвяком.

— Повезло ублюдкам, — оценив лысоватый склон пригорка, произнес Фомин, — работы на пару часов, даже таким доходягам. Поторапливайся, босота — если жрать охота! — схохмил старший конвоя.

Как ни странно, но он оказался прав — пологий склон удалось очистить от деревьев за полтора часа. Выполнив норму, изнеможенные зэки попадали на землю.

— Че разлеглись? — окрикнул «сидельцев» Фомин. — Солнце еще высоко! В кои-то веки план перевыполним…

— Гражданин начальник, дай хоть полчаса на перекур, — попросил Терентьев. — Потом и верхушку зачистим…

— Ладно, курите, — вальяжно разрешил сержант, довольный выполненным планом. — Но смотри у меня! — на всякий случай пригрозил он Директору кулаком.

— Я фронт работ оценю? — произнес Осип Никанорыч, указав на вершину пригорка.

— Валяй, — согласился Фомин, закуривая папиросу. — Коротаев, Ухримчук! Проследите! — распорядился он.

Директор в сопровождении конвойных поднялся на пригорок. Не было его минут десять-пятнадцать.

— Работы немного, — отрапортовал по возвращении Директор. — До вечера вершину зачистим. Только там это… Аккурат по курсу якутская могила… Никак не обойти.

— Чё за могила? — заинтересовался Фомин, явно маясь бездельем.

— Лабаз такой из бруса, — пояснил Терентьев, — на помосте меж деревьев торчит. Так, говорят, шаманов тут испокон хоронили…

— Шаманов? — глазки Фомина алчно заблестели. — Слышал я, что шаманам в такие гробы иногда всякую всячину ложили… Золотишко, конечно, редко… Хотя здесь оно в изобилии водится! Авось, чего стоящего попадется?

— А еще болтают, что лучше такие могилы стороной обходить, — предостерег главного вертухая Терентьев.

— Как тебя в директорах-то держали такого пугливого? — обидно заржал сержант. — Возьми двоих-троих зэка покрепче — пойдем, посмотрим на эту твою могилу. Коротаев, Ухримчук! Со мной!

— Крылов, Полевой и Уяганов! — крикнул Терентьев, поднимаясь по склону следом за конвоирами. — Догоняйте! Помощь нужна!

— Гребана жись! — выругался Витек, поднимаясь на ноги. — Ну почему я?

— Знать, судьба такая, правда, Коль? — в шутку спросил эвена Крылов.

— Твоя правда! — закивал Уяганов. — Эн айыын инньэ: по-русски — доля такой!

— То-то и оно! — шагая за ушедшими вперед приятелями, продолжал возмущаться Полевой. — А на кой она мне — такая доля?

Витек жаловался на тяжелую долю до самой вершины. Выбравшись на пригорок, осужденные остановились.

— Это что за явление? — выпучил глаза Полевой, уставившись на необычное сооружение, раскорячившееся в центре небольшой полянки. — На избушку бабы-Яги похоже.

Дмитрий тоже остановился, внимательно изучая бревенчатый сруб, закрепленный на высоте примерно четырех-пяти метров меж двух мощных лиственниц со спиленными вершинами. Деревья, с очищенными от коры до самых корней стволами, действительно напоминали куриные ножки гигантских размеров.

— Сдается мне, Витек, что это самый натуральный якутский арангас, — пояснил он опешившему товарищу по несчастью. — В простонародье — «воздушная» могила шамана… А насчет избушки бабы-Яги ты верно подметил — на Руси в древности, еще до христианства, тоже хоронили подобным образом: лежит баба-Яга — костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос…

— Ойуун Тулуурдаах! — неожиданно ахнул молодой эвен. Его колени подогнулись, и он медленно осел на землю, что-то шепча на своем наречии.

— Коля, ты чего? С дубу рухнул? — Витек тряхнул за шиворот замершего в почтительном поклоне эвена.

— Арангас Великий Шаман Тулуурдаах! — с придыханием произнес Коля. — Его искать сотни и сотни лет!

— С чего ты взял, что это именно его арангас? — с профессиональным интересом спросил Дмитрий. Он, как настоящий археолог, понимал, что иногда легенды и мифы имеют под собой реальную основу.

— Глаза есть? — не поднимая головы, спросил эвен. — Видеть можешь? Где такой большой и толстый дерево раньше видел? А тут два дерева рядом!

— Серьезный листвяк, — согласился с Николаем Крылов. — Обхвата в три будет, а то и больше! Решительно ничего подобного раньше не встречал!

— Духи леса дерева растить для Великого Ойууна! Потому такой толстый и крепкий вырос, — пояснил эвен. — Знаки на деревах видеть? Фигуру белоголовый орел над арангасом видеть? Какой еще шаман может такое позволить? Только настоящий Великий Ойуун!

Действительно, найденный на вершине арангас, отличался от всех, ранее виденных Дмитрием. И не только размерами — на крыше воздушной могилы шамана «сгорбился», наклонив голову с раскрытым клювом, и развернув могучие крылья, искусно вырезанный из дерева белоголовый орел — прародитель всех шаманов. Дмитрий изумился насколько тщательно и выразительно древний резчик передал всю мощь и величие благородной птицы. Казалось, что вот-вот орел взмахнет крыльями, оторвется от деревянного перекрытия арангаса и взмоет над земной суетой. Даже издалека было видно, с какой ювелирной точностью исполнено каждое перышко на деревянных крыльях и каждая пушинка на груди орла. Исполинские деревья, на которых покоился могильный сруб, были покрыты сложным резным орнаментом, явно несущим какой-то сакральный смысл.

— Че рты раскрыли? — крикнул Фомин приятелям. Остановившись между деревьями, он задрал голову, рассматривая сложенный из бревен помост. — Сюда свои задницы тащите!

— Коль, пойдем, — Витек вновь дернул за шиворот так и не поднявшего с колен Уяганова.

Эвен испугано замотал головой, вцепившись руками в чахлые кустики травы.

— Коль, не дури! — чтобы не услышал Фомин, «страшно» прошипел Витек. — Все огребем…

— Пусть… Нуолан не ходить! Гневить ойууна не будет! — Вновь затряс головой эвен.

— Забьют ведь, — еще раз попытался образумить Уяганова Полевой.

— Пусть забьют! — словно заведенный повторил эвен. — Ойуун мстить будет! Покоя и после смерти не даст!

— Вот, блин, заладил! — выругался Полевой. — Двадцатый век на дворе, а он мертвых боится! Живых надо бояться, Коля! Живых! Пойдем, последний раз говорю!

— Нуолан не ходить!

— Вить, да оставь ты его! Видишь, как парня крутит? — заступился за Уяганова Крылов. — Он, хоть и в двадцатом веке живет, но из каменного еще не вышел.

— Ладно, пусть, — согласился Полевой. — Пойдем, пока Фомин не осатанел.

— Че так долго возились? — недовольно спросил начальник караула у подошедших заключенных. — И чего этот узкоглазый там разлегся? — от внимательного взгляда Фомина не укрылось странное поведение эвена.

— Перепугался до смерти, гражданин начальник, — сообщил Крылов. — Говорит, что в этом арангасе сильный шаман похоронен. Боится навлечь его гнев.

— А моего гнева он, значица, не боится? — «встал в позу» Фомин. — Я могу ему такую веселую жизнь устроить…

— Боится, еще как боится! — ответил Крылов, стараясь смягчить «гнев» старшего «вертухая». — Но ведь они как дети, все эти малые народности — боятся всего непонятного. Только-только из каменного века… Какой уж тут прогресс в сознании?

— Дикари! — фыркнул Фомин. — Пусть его — я таких дурней в Узбекистане в свое время насмотрелся. Их проще до смерти забить, чем против слова муллы пойти… Ладно, не о том сейчас: ты Крылов ведь до лагеря археологом вроде был?

— Был, — согласно кивнул Дмитрий.

— Че по этому поводу скажешь, профессор кислых щей? Есть там наверху что-нибудь стоящее?

— Ну, если подходить с научной точки зрения — настоящий арангас уникален…

— Слышь, Крылов, не умничай! — одернул его начальник караула. — Не у себя в институте! Скажи мне, может там быть что-нибудь ценное? И не с научной точки зрения, — передразнил он Дмитрия, — а с целью положить в карман?

— Не исключено, — произнес Крылов. — Я таких арангасов раньше не встречал, возможно — он единственный в своем роде, — пояснил Дмитрий. — Судя по уникальной отделке столбов и резному орлу на крыше — личность умерший был явно неординарной! Вы бы, гражданин начальник, сообщили о такой находке куда следует…

— А вот это не твоего ума дело! — прикрикнул на археолога Фомин. — Сообщу… может быть… когда время придет! Только сначала сам посмотрю…

— Товарищ сержант! — произнес рядовой сопровождения.

— Чего тебе, Ухримчук?

— Тут без специального снаряжения не забраться, — сообщил рядовой. — Деревья толстые и гладкие — не ухватиться. У нас в древне раньше на пасху по ледяным столбам лазали… Но здесь таким макаром не выйдет!

— Да понял я это и без тебя уже, Ухримчук! — Фомин потер подбородок, заросший рыжеватой щетиной.

— Товарищ сержант, а если перерубить хотя бы одну лесину? — предложил второй рядовой — Коротаев. — Весь этот лабаз на землю и грохнется!

— А что, можно попробовать, — оживился Фомин. — Полевой, я смотрю, ты топор захватил? Руби! — приказал он Витьке.

— Гражданин начальник, может не стоит? — попытался я образумить Фомина. — Это же научная ценность…

— Не рыпайся, профессор! Туточки я определяю, что ценность, а что нет! Руби, Полевой! А ты, Крылов, метнись за остальными — толпой вы его быстро свалите…

Витька размахнулся и с силой хрястнул топором по высушенному древесному стволу. Сухое дерево возмущенно зазвенело, топор отскочил, словно отброшенный неведомой силой и, по какой-то нелепой случайности, заехал обухом прямехонько Витьке в лоб. Полевой даже охнуть не успел, как свалился без чувств на землю.

— Че, вырубился, что ли? — не поверил своим глазам Фомин, пиная мыском сапога неподвижное тело заключенного. — Набрали косоруких интеллигентов… Мать вашу так! Ухримчук, давай ты!

— Так точно, товарищ сержант! — Ухримчук закинул автомат за спину, поплевал на руки и поднял оброненный Витькой топор. — Уж мне-то в лоб не прилетит!

Крылов, ухватив тело Витька под мышки, оттащил его подальше от арангаса.

— Бам-м-м! — разнеслось эхом по лесу. — Бам-м-м! Бам-м-м!

— Прям как по железу, товарищ сержант! — Ухримчук остановился, с удивлением рассматривая неглубокие зарубки, оставшиеся на древе после молодецких ударов топором.

— Может топор тупой? — проведя рукой по отливающей краснотой древесине, спросил Фомин.

— Да нормальный топор, товарищ сержант, — пробуя лезвие пальцем, произнес сержант. — Дерево, что камень… Не выйдет у нас ничего. Пилой тоже не взять — слишком толстое…

— А если лестницу сварганить? — вдруг предложил Коротаев. — Леса хватает…

— Головастый ты, Пахом! — расплылся в улыбке Фомин. — Не то, что некоторые! А еще умники! Правильно, что вас поганой метлой… Ибо неча трудовой народ объедать!

Вскоре собранная руками зэков из тонких древесных стволов лестница была приставлена к арангасу. Засунув за ремень топор, Фомин, сгорая от нетерпения, первым забрался на высокий помост. Следом за ним по шаткой лестнице, слепленной на скорую руку, поднялся и рядовой Ухримчук. Вблизи резной деревянный орел, восседающий на крыше сруба, выглядел настоящим произведением искусства.

— А ведь здорово сделано! — оценил работу неизвестного мастера Ухримчук, — Как живой прямо! Только великоват — аршина на три будет…

— Хорош на деревяшки пялиться! — оторвал подчиненного от созерцания деревянной скульптуры Фомин. — Внутри, авось, чего поинтереснее найдется! Ну-ка, подмогни! — Он всадил острое лезвие топора в щель между бревнами сруба, где, по его мнению, должно было находиться что-то вроде дверцы, через которую в рубленый лабаз затаскивали долбленую домовину с телом умершего шамана.

Пахом сноровисто загнал свой топор в щель с противоположной стороны дверцы и навалился на всем на топорище. Внутри сруба что-то затрещало, и на землю посыпалась какая-то труха вперемешку с мусором, долгие годы копившегося в щелях меж бревен.

— Есть! — довольно воскликнул Фомин, тоже орудуя топорищем на манер рычага. — Пахом, цепляй за угол и тяни!

Затрещало еще сильнее, и на землю упал квадратный кусок стены, собранный, как и сам сруб, из ошкуренных бревен.

— Ну, вот и ладушки! — произнес Фомин, заглядывая в образовавшееся отверстие.

Почти все свободное пространство намогильного лабаза занимала внушительных размеров дубовая колода, вся поверхность которой была покрыта затейливой резьбой. На помосте вокруг колоды лежали пожелтевшие черепа животных: оленей и волков, а на противоположной от входа стене крепился невероятных размеров медвежий. Сдвинув ногой черепушки в сторону, Фомин, пригнувшись, вполз в низенький сруб. Не заметив бубна, подвешенного над погребальной колодой на кожаных шнурках, прибитых к потолку, сержант ткнулся в туго натянутую кожу головой. Бубен тревожно загудел, позвякивая многочисленными бубенцами, проклиная незваного гостя, так немилосердно вырвавшего почивший вместе с хозяином инструмент из тысячелетнего сна.

— Чтоб тебя! — ругнулся Фомин, отодвигая бубен в сторону. — Пахом, со света отойди — не видно ни черта!

— Понял, Сергеич, — произнес рядовой, сдвигаясь в сторону. — Шикарный у этого мертвяка гроб! — восхитился он, когда закатные лучи солнца осветили внутренность лабаза. — Не каждый резчик так изукрасит…

— Ты не разглагольствуй, а лучше помоги крышку с долбленки снять, — сказал Фомин.

— Это мы мигом! — произнес Ухримчук, ужом вползая в тесный сруб и двигаясь вдоль стены. — Здоровущая хреновина, — оценил Пахом размер дубовой долбленки, — и тяжеленная, наверное, что мельничный жернов…

— Где же она раскрывается? — Фомин задумчиво возил пальцами по резной поверхности. — Ни щелочки ни полщелочки…

— Товарищ сержант, а ты топором ковырни, — посоветовал Пахом. — Может они щели чем замазали-законопатили — глиной например.

— Молодец, Ухримчук! — похвалил подопечного Фомин, отковырнув кончиком лезвия топора кусок сухой замазки, забитой в щель между основанием гроба и крышкой. — Сразу видно крестьянскую смекалку! Давай-ка теперь мы и крышечку сковырнем, — сказал сержант, вновь пуская в дело топор.

Пахом, секундой позже присоединившись к командиру, тоже вогнал в щель узкое лезвие топора. С крышкой тоже пришлось повозиться, но вскоре их потуги увенчались успехом: казавшаяся единым целым долбленка, развалилась на две части. Сдвинув тяжелую дубовую крышку с массивного основания и привалив её к стене, чекисты уставились на бренные останки почившего неизвестно когда шамана.

— А мужичонка-то, неказистым оказался, — немного разочаровано произнес Ухримчук, разглядывая съеженную мумию. — И рожей похабен, и росточком невелик, даром, что гробина в финфлюшках…

— Зато, какой иконостас? — хищно раздувая ноздри, произнес Фомин, указывая на обилие разнообразных побрякушек, «украшающих» одежду мертвеца.

Обнаруженная в долбленой деревянной домовине мумия была облачена в меховой кафтан глубокого синего оттенка, сшитый мехом внутрь. Кафтан был обшит неимоверным количеством металлических колокольчиков, фигурками зверей, растений и прочей непонятной хренью.

— Так это ж простые медяхи, да обычная бронза, — расстроился Пахом. — Такого добра у местных в чумах — завались! И ни грамма золотишка!

— Погоди ныть! Нужно тщательно все перетряхнуть! — не сдавался Фомин. — Вон, и археолог сказал, что это… уникальная могилка, как его… арангас… Должно быть золотишко, должно! Этот сухарь у узкоглазых чем-то вроде нашего митрополита был, а то и патриарха! Ну, никак не мог он свою паству не доить! Религия, она во всех временах и странах была опиумом для простого трудового народа! — словно на политинформации вещал сержант. — Тут где-то его добро сховано! Ищи лучше, Пахом! Навар поделим… Не боись — не обижу! — заметив недоверчивый взгляд рядового пообещал Фомин. — Если чего найдем, конечно…

— Сергеич, а давай, прости господи, жмура из гроба вытащим, — предложил Ухримчук. — Ему-то, поди, все равно, а под ним, глядишь, чего и сыщем!

— Почему нет? — пожал плечами Фомин, ухватив шамана за ноги. — Давай, помогай!

— Поднимаем? — Ухримчук просунул руки под спину мертвеца.

— На раз-два, — скомандовал Сергеич. — Раз… два…

При счете «два» чекисты выдернули тщедушное тело шамана из долбленки. Мелодично звякнули колокольчики и бронзовые подвески, в изобилии пришитые к кухлянке.

— А чего он тяжелый такой? — удивился рядовой, укладывая мумию на пол лабаза. — Пуда на два потянет. Неужели столько побрякушек наберется?

— А то, — усмехнулся Фомин, — финтифлюшек на нем, как игрушек на новогодней елке. Вот только с золотишком мы, похоже, пролетели! — удрученно заявил он, заглянув внутрь домовины.

На дне долбленки обнаружилась масса интересных для любого археолога, но не имеющих никакой ценности для распотрошивших захоронение чекистов, вещей: маленькие уродливые человечки из окислившейся от времени бронзы, фигурки животных из камня, кости и дерева, какие-то веревочки и сетки, с вплетенными в них сложными узорами из бусинок, птичьих костей и перьев.

— Хлам, — авторитетно заявил Ухримчук, вволю порывшись в пыльном богатстве шамана.

— Сам вижу, что туфта, — согласился Фомин. — Ну, должно же у него быть что-нибудь ценное?

— Смотри, Сергеич, блестит что-то! — На голову шамана упал солнечный луч и сквозь перья странной высокой шапки, натянутой едва ли не до самого носа мумии, что-то действительно блеснуло.

— Ну-ка! — Недолго думая, Фомин сорвал головной убор мертвеца. — Я же говорил! — победно воскликнул он, демонстрируя подчиненному драгоценную находку. — Натуральное рыжьё!

При ближайшем рассмотрении оказалось, что пернатая шаманская шапка состоит из чеканной золотой пластины с выпуклыми изображениями сказочных существ и животных. Концы пластины были соединены друг с другом на манер обода, этакого подобия царского венца. Чтобы венец держался на голове, к нему была приклепана крестообразная конструкция из согнутых золотых прутков, декорированных орлиными перьями в виде сложенных крыльев. Со временем перья слежались и закрыли от чужих глаз золотой шаманский венец.

— Натуральная корона! — напялив шапку на голову и распинывая по углам лабаза черепа, радостно отбил чечетку Фомин. — Надо еще пошукать, — предложил он, немного успокоившись, — может у него под кухлянкой чего заныкано?

Сказано — сделано: не мудрствуя лукаво, чекисты спороли закорженевшие завязки с кухлянки и вытряхнули скукоженную мумию из одежды. На смуглой до черноты коже мумии виднелись многочисленные татуировки.

— Да он почище наших блатных расписан, — хохотнул Ухримчук, разглядывая ссушеное до состояния воблы маленькое тельце, — места свободного нет!

— Не на то пялишься, — проворчал Фомин, без всякого почтения стаскивая сдергивая с рук шамана сплетенные из тонких золотых проволочек браслеты. — Поторапливаться надо — стемнеет скоро! А нам еще зеков до лагеря вести. В темноте, сам знаешь, все что угодно может случиться…

— Понял, командир! — кивнул Ухримчук, выдергивая из ушей мумии серьги из красноватого камня с золотистыми прожилками. — Может драгоценные? — произнес он, пряча серьги в карман форменных брюк.

— Может, — согласился Фомин. — Берем все, что сможем унести, а в лагере рассмотрим.

— Так на нем уже ничего не осталось, — заявил рядовой. — Обобрали бедолагу до нитки…

— Ему ни к чему, а нам пригодиться, — сказал Фомин. — Заворачиваем весь найденный хабар в кухлянку и валим!

— Слушай, Сергеич, а можно я череп медвежий заберу? — спросил Ухримчук. — Никогда таких громадных не видал…

— Бери, что хочешь, — отмахнулся от подчиненного Фомин. — Бубен не нужен?

— Да на кой он мне?

— На стенку рядом с черепом повесишь, — предложил сержант.

— Не-е, не надо, — отказался Пахом. — Мне черепа за глаза… Ну и долю… Не обманешь, Сергеич?

— Я ж сказал — не обижу! — произнес Фомин, пакуя находки в шаманский кафтан. — Все, пора!

* * *

До лагеря бригада Терентьева добралась уже в темноте. После развода и сдачи зеками рабочего инвентаря, осужденные, получив за выполнение плана повышенную, но не ставшую от этого более сытной, пайку, разбрелись по сырым баракам. Витек, «сверкая» огромной фиолетовой шишкой, со стоном повалился на лежанку:

— Черт, как башка-то трещит! Надо же было так опарафиниться! До сих пор не пойму, как так вышло? Сам себе в лоб заехал…

— Я говорить, что ойуун сердится будет? — Нуолан уселся на лежанку рядом с Витьком. — Мстит! — безапелляционно заявил он.

— Так почему только мне мстит-то? — поглаживая шишку ладонью, спросил Полевой. — С Ухримчуком ничего страшного не случилось! Они с Фоминым целый мешок барахла из могилы выперли! И хоть бы что!

— Нельзя Великий Шаман тревожить! — не «съезжал с темы» эвен. — Нельзя могилы грабить! Плохо всем будет! Очень плохо, однако! Не простит Тулуурдаах обиды…

— А, заладил, словно Попка-попугай! — отмахнулся от предостережения Николая Полевой. — Не простит, плохо всем будет… — передразнил он эвена. — Пока плохо только мне!

— Повиниться тебе перед ойууном надо, однако, — подумав, произнес Николай. — Задобрить. Жертву малую принести…

— Коля, ты чего с дуба рухнул? Какая жертва в наше-то время? — Витек, забыв про головную боль, даже голову от лежанки оторвал. — Ну, съездил я себе по лбу — значит, сам дурак косорукий! И никакие мертвые шаманы тут не причем!

— Нужна жертва, — продолжал талдычить свое Нуолан. — Не задобришь Шамана — умрешь!

— Да иди ты со своей ерундой! — Витек вновь упал на нары и отвернулся спиной к эвену. — Спать буду! Не мешай!

Нуолай смотрел в спину Полевому с таким жалостливым выражением лица, словно Витек уже кончился, или вот-вот отдаст Богу душу.

— Моя предупредить, твоя сам думай! — со вздохом произнес он, занимая свое место на нарах.

— Не переживай, Коля! — постарался «утешить» эвена Крылов. — Все нормально будет… Если нашу теперишнюю жизнь можно назвать нормальной.

Над погрузившимся в темноту лагерем, вновь поплыл звон стального рельса.

— Отбой! — продублировал команду пребывающий в наряде «вертухай». — Потушить свет!

Зэки быстро задули мерцающие в разных углах барака свечи и светильники. Крылов уткнулся носом в тюк с тряпьем, заменяющим ему подушку — так меньше доставали кровососы, и вскоре соскользнул в тревожный сон.

* * *

Короткая и резкая, как удар хлыста, автоматная очередь стеганула по ушам. Не понимая спросонья, что происходит, Дмитрий скатился с кровати на пол и, присев на корточки, огляделся. Сквозь многочисленные щели в барак пробивались отблески полыхавшего на улице огня. Громко вопили люди, беспорядочно стреляя в белый свет, как в копеечку.

— Мужики, че за байда? — перекрикивая звук выстрелов, спросил у таких же перепуганных зэков Крылов.

— Может немцы? — предположил один из сидельцев.

— Черт его знает! — ответил кто-то. — Но шухер знатный!

— Ойуун приходить мстить! — подал голос Николай. — Моя чувствовать, однако! Его с рассветом уходить только… О-о-о! Ойуун Тулуурдаах не губи! — взмолился Уяганов. Глаза эвена закатились, он резко побледнел и, шепча нечто нечленораздельное, медленно завалился на пол. Оказавшись на земле Николай забился в конвульсиях, а на его губах выступили клочья пены.

— Припадочный! — выкрикнул кто-то из зэков. — Держите его, хлопцы, а то язык проглотит!

Никто не заметил, как Полевой, сидевший на корточках возле нар, неожиданно поднялся в полный рост и, разбежавшись, боднул головой сучковатую бревенчатую стену, как будто хотел проломить её головой. Стена выдержала нечаянную атаку, чего нельзя было сказать о пробитой насквозь острым еловым сучком голове.

— Витек? Ты чего? — Крылов кинулся к приятелю, но Полевой уже сучил ногами в предсмертных судорогах. — Как же это? — Димка отшатнулся от мертвеца, не отрывая взгляда от сучка, торчащего из затылка товарища.

Продолжая пятится, Крылов добрался до нар и тяжело опустился на сбитые плахи. Окружающий мир вдруг утратил для Крылова весь свой незыблемый материализм, превратившись в зыбкий и нереальный кошмар. Как жить в этом кошмаре дальше, Дмитрий не знал. Оцепенев от осознания своей ничтожности и никчемности перед лицом древних, как мир, сил, он полностью ушел «в себя», не замечая, что твориться вокруг.

С первыми лучами солнца прекратилась беспорядочная стрельба, Горящий барак, оказавшийся бараком охраны — потушен. А в лагере наведено некое подобие предшествовавшего инциденту порядка. На работы в этот день зэков не погнали — у лагерного начальства хватало в этот день других проблем. Охранники, закинув в барак «утреннюю пайку», удалились, заперев двери. Радуясь нежданному отдыху, зэки чесали языки о ночном происшествии, но, ни к каким выводам не пришли. На бредни пришедшего в себя эвена никто не обращал внимания. Мало ли что привиделось болезному в припадке? Полоумные они, эти дети природы, вот и весь сказ. Николай не обижался. Оставив попытки убедить народ в существовании мстительных духов, он уселся на нары рядом с лежавшим навзничь Крыловым, так и не прикоснувшимся к еде.

— Моя говорил, мстить будет? — невозмутимо поинтересовался Коля. — Витек не верил!

— Ты думаешь… это он… Витьку? — Крылов повернулся к эвену, стараясь не смотреть на сук, с которого утром охрана сняла Полевого.

— Зачем думать, Уяганов знать! — самодовольно заявил эвен. — Он быть здесь ночью! Нуолан видеть! Принес бы Витька жертву Тулуурдааху — может, и дальше жил, однако…

— Ты думаешь, что и Фомин с Ухримчуком тоже того? Померли?

— Стрельба ночью слышал? — поинтересовался эвен. — А ойууна пуля не остановить!

— Ясно, — кивнул Крылов, усаживаясь бок о бок с Николаем. — А нас с тобой почему не тронул?

— Ага! — улыбнулся паренек. — Димка верить Уяганову, однако!

— Не поверишь тут, — вздохнул Крылов, — когда такая чертовщина твориться! Не мог Витька сам на себя руки наложить! Мы с ним не один годок лагерную баланду из общей миски хлебали. Не стал бы он сам себе башку проламывать! Вот убей меня — не стал бы!

— Шаман это, — согласно покивал головой эвен. — Тебя-меня не трогать — мы вреда не причинять! Витька — ногу арангаса рубить…

— Да понял я, не дурак! — перебил эвена Крылов. — С вертухаями и так все ясно… А бригадир? С ним как, он ведь тоже с нами был и живым остался?

— Бригадир умереть может, — невозмутимо сообщил Коля. — Он возле арангаса мочиться. Помнишь? Плохо. Шаман не простить обида.

— Из-за пары обоссаных кустов кони двинет? — не поверил Крылов.

— И за меньшая провинность люди умирать, — сказал Уяганов. — Сам увидишь: сегодня-завтра унесут бригадир…

— Может уговорить его… ну… на эту… твою жертву…

— Не-е-е, смеяться бригадир над Уягановым. Не верить!

— Ну да, ну да, не будет он требы класть упырям и берегиням, не той закалки мужик! — согласился Дмитрий. — Он даже здесь, в лагере, считает себя коммунистом! Ошиблись, мол, доблестные стражи порядка! Вот-вот разберутся и ошибочку-то исправят… Только хрен дождется!

— Не дождется, — степенно согласился эвен. — Умрет. Сегодня-завтра, однако! — вновь повторил он.

Целый день зэков не беспокоили, только небольшими кучками выводили «на дальняк» справить нужду. А к вечеру, как и «пророчествовал» Уяганов, бригадиру поплохело. Он пожелтел, лицо отекло, а к вечеру началась обильная рвота. К утру следующего дня во время очередного «припадка» Нуолана, бригадир Терентьев скончался.

— Моя, однако, прав был, — сообщил утром эвен Крылову, придя в сознание. — Ойуун вновь приходить. Моя видеть.

— Боязно мне как-то, — признался парню Димка. — А вдруг он и нас приголубит? Кто его знает?

Ответить эвен не успел: дверь в барак распахнулась и появившийся на пороге охранник крикнул:

— Крылов, на выход!

Дмитрий сполз с нар и вышел следом за конвойным на улицу. Сгоревший барак охраны уже не чадил, но в воздухе до сих пор висел удушливый запах гари.

— Куда? — поинтересовался у вертухая Крылов.

— К начлагу топай, — буркнул сопровождающий, пристраиваясь «в спину» заключенному.

Неподалеку от сгоревшего барака прямо на земле лежало несколько тел, закрытых окровавленными простынями. По торчащим из-под ткани сапогам Крылов определил, что это не заключенные, а кто-то из охраны. Уяганов и тут оказался прав — Великий Шаман обид не прощает!

— Стой! Лицом к стене! — скомандовал конвоир возле дверей, ведущих в кабинет начальника лагеря Голохватова. — Товарищ старший лейтенант… — открыв дверь кабинета, отрапортовал рядовой.

— Привел? — оборвал подчиненного Голохватый.

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Заводи! — скомандовал начлаг.

— Заходи! — произнес конвойный, толкнув Крылова меж лопаток автоматным стволом.

Крылов переступил порог кабинета и вытянулся по стойке смирно. Крылов быстро стрельнул глазами по сторонам: в маленьком накуренном помещении находилось двое чекистов — начлаг и незнакомый капитан госбезопасности. Причем капитан восседал за столом, накрытым какой-то дерюгой, на месте начальника лагеря. Сам же Голохватый примостился на колченогой табуретке возле окна.

— Крылов Дмитрий Михайлович, одна тысяча девятьсот восьмого года рождения, осужденный по статье пятьдесят восемь часть три! — выпалил Крылов на одном дыхании.

— Да не ори ты так, зараза! — рявкнул на Дмитрия Голохватый, болезненно схватившись пальцами за виски. — И так башка лопается! Третьи сутки без сна, товарищ капитан! — произнес он, глядя на незнакомого чекиста глазами преданной, но основательно побитой, собаки.

— Понимаю, — кивнул капитан, — кокой сон, когда такое творится! Вот что, старлей: ты иди, покемарь часок, — неожиданно предложил капитан, — а я с заключенным сам пообщаюсь…

— Да я нормально, товарищ капитан… — возразил Голохватый, — не беспокойтесь…

— Иди-иди, — мягким, но в тоже время непререкаемым, заявил капитан. — Мы сами…

— Есть! — озадаченно ответил Голохватый, поднимаясь с табуретки. — Если что я…

— Иди, разберемся! — настоятельно повторил приезжий чекист.

— Слушаюсь, — произнес начальник лагеря и поспешно вышел за дверь.

— Присаживайтесь, Дмитрий Михайлович, — капитан указал на табурет, на котором мгновение назад сидел начлаг, — разговор у нас долгий, чего ноги зазря напрягать?

— Ну, если настаиваете… — пожал плечами Дмитрий, опуская на жесткое сиденье.

— Меня фамилия Петраков, Сергей Филимонович, — представился чекист. — Особый отдел госбезопасности. Дмитрий Михайлович, вам знакомы эти предметы? — Чекист поднял дерюгу, закрывающую стол.

— Да, знакомы, — не стал отпираться Крылов, опознав слегка обугленную синюю шаманскую кухлянку. — Это предметы из воздушного захоронения — арангаса, на которое наткнулась наша бригада во время работ. Можно, я поближе посмотрю? — спросил разрешения Дмитрий, нетерпеливо привстав с табурета. — Очень интересный экземпляры: особенно вон то медное зеркало с остатками позолоты… очень уж похоже на сарматские аналоги из могильника… — Дмитрий осекся и испуганно вернулся на место. — Простите, забылся…

— Понимаю, — сочувственно произнес Петраков. — Я читал ваше дело. Вы же до суда археологом были?

— К тому же подающим большие надежды… — вздохнув, добавил Крылов. — Скифы, сарматы… Но все это, увы, в прошлом…

— Вы не стесняйтесь, полюбопытствуйте, — предложил особист. — Мне интересно ваше мнение, как специалиста.

— Правда… можно? — подскочив с табурета Дмитрий подошел к столу. — Интересно, какой путь проделало это сарматское зеркало, чтобы навеки упокоиться в могиле якутского шамана? — Уже протянув руки к зеркалу, Дмитрий, вспомнив предостережения Николая, одернул их от стола, а после и вовсе убрал за спину. Брови капитана удивленно поползли вверх.

— Можете взять, не бойтесь, — предложил он.

— Нет! — поспешно отказался от предложения Крылов. — Мне и так хорошо видно.

— Сами догадались? — неожиданно спросил особист.

— Не понимаю, о чем вы?

— Дмитрий Михалович, вы же умный человек. Давайте нее будем ходить вокруг да около! — взял «быка за рога» приезжий чекист. — Все эти предметы, говоря по-простому — прокляты. Теперь понимаете, о чем я?

— Вы тоже в это верите? — недоверчиво произнес Крылов.

— Я не только в это верю, — усмехнувшись, сказал Петраков, — по роду деятельности мне приходиться устранять последствия…

— Так ваш особый отдел… — ахнул Дмитрий, догадавшись.

— Да-да, наш особый отдел занимается расследованием именно таких преступлений, — не разочаровал Крылова капитан. — Так сами догадались, или подсказал кто?

— Николай Уяганов, — не стал «темнить» Крылов. — Он из местных… Его отец тоже шаманом был, — вспомнил Дмитрий.

— Ну, так я и думал, — кивнул чекист, задумавшись. — Уяганов, значит… Парень из семьи потомственных шаманов, по какому-то недоразумению не прошедший инициацию… — размышлял Петраков, словно бы забыв о присутствии Дмитрия. — Чистый лист… Теперь все становиться на свои места: неожиданное появление сокрытого на протяжении столетий арангаса, чистый лист, благоприятное расположение звезд… Один к одному! Вот что, Дмитрий Михайлович, вам крупно повезло, в отличие от уже почивших…

— А что с ними случилось? — осторожно поинтересовался Крылов.

— Вы действительно хотите это знать?

— Тяжело жить в неведении… — пролепетал Дмитрий.

— Что ж извольте, — вновь усмехнулся капитан, — о судьбах Терентьева и Полевого вам известно не понаслышке. Так ведь?

— Да.

— Сержант Фомин скончался от банального удушья: все его, так сказать, естественные отверстия были забиты шаманскими атрибутами… Вот этими самыми, — чекист развел руками над столом. — Они обнаружились и в глотке, и в пищеводе, и в желудке. Даже в прямой кишке…

— Наказан за алчность, — догадался Крылов.

— Рядовые Ухримчук, Коротаев, Синицын и те, кто ночью находился с ними в одной казарме, были растерзаны каким-то крупным зверем. Предположительно медведем, — сообщил Петраков.

— А медведь-то откуда появился в казарме? — не понял археолог. — Периметр вокруг лагеря не нарушен…

— Медведь не из леса пришел, — сказал капитан, — он просто появился в казарме…

— Медвежий череп! — Крылов брякнул первое, что пришло в голову. — Ухримчук прихватил из арангаса медвежий череп!

— Я же говорил, что вы умный человек, Дмитрий Михайлович! — улыбнулся чекист. — Я распоряжусь, и вас сегодня же отправят по этапу подальше от этих мест. Не стоит будить лихо…

— А Уяганав? Что с ним?

— Не волнуйтесь, о нем я тоже позабочусь! Грех таким материалом разбрасываться… Значит так, Дмитрий Михайлович, собирайте вещи. Вас сегодня же доставят в Хандыгу.

Глава 12

Областной центр 1980 г.

— Из Хандыги меня этапировали в тот же день, — закончил рассказ профессор. — Так я оказался в Средней Азии, в Узбекистане.

— Занимательная история, — произнес горбун. — Чем-то даже похожая на мою. А как, вы говорили, звали этого красноперого, что вам такой занимательный вояж в Узбекскую ССР устроил?

— Сергей Филимонович Петраков.

— Филимоныч, значит… — задумчиво повторил Квазимодо. — Слишком много совпадений, Дмитрий Михайлович! Такого не бывает…

— А вы его знаете? — изумился профессор.

— Даже не встречался, но имя слышал…

— Вот как? — Профессор разлил остатки коньяка по фужерам. — Я готов выслушать вашу историю… А после вместе подумаем, как вам помочь.

Горбун, под неодобрительным взглядом старика, махом осушил свой фужер, выдохнул и отер губы тыльной стороной ладони.

— В шестьдесят третьем году я чалился в Воркутинской колонии… — начал свой рассказ Квазимодо.

Старик слушал, не перебивая. Невозмутимо потягивая коньяк и попыхивая трубкой, он лишь покачивал головой в такт повествования. Квазимодо, ничуточки не приукрасив события, поведал престарелому профессору о колдовском наузе, о болезни пахана и о его чудесном выздоровлении, о тайне безумного старика Снулого, о годах поиска колдовской книги и о её нематериальном хозяине.

— Весело, однако, вы время проводите! — выслушав рассказ горбуна, произнес профессор. — Значит, эта пресловутая книга, все время это время хранилась у того самого особиста Петракова?

— Тот это особист или нет, не скажу, — честно ответил Квазимодо, — последние годы старик пастухом подрабатывал в колхозе. — Но точно помню, что Пельмень кликал его Филимонычем… И фамилию тоже называл — Петраков. У меня память на имена хорошая, — добавил он.

— Не думал, что когда-нибудь снова доведется о нем услышать, — сказал Крылов. — Но думаю, что это точно он был… Значит, книга у вас?

— У Хобота, — сказал горбун.

— Можете её описать? — ерзая от нетерпения, спросил профессор. — Размер, внешний вид…

— Вот, — горбун достал из кармана небольшую, отливающую глянцем картонку, — я её сфотографировал.

— Не может быть! — воскликнул профессор, едва взглянув на фотографию. — На первый взгляд — «Заклятая книга Гонория Фиванского» или «Гримуар Гонория», по крайней мере, так его описывают очевидцы, держащие книгу в руках. Но сдается мне, что это нечто более древнее! Если вы утверждаете, что тексты в книге проявляются только после жертвоприношения… Это просто немыслимо! В ваши руки попал прототип всех последующих колдовских гримуаров — «Истинная Книга Тьмы»! Гримуар Гримуаров!

— Чем это может нам грозить? — коротко поинтересовался Квазимодо.

— Ничем хорошим! — Дмитрий Михайлович озвучил самые мрачные предположения горбуна. — Основное предназначение «Истинной Книги Тьмы» — подготовить портал для вторжения сильных потусторонних сущностей в наш мир. Все остальные, хотя и поистине безграничные, возможности этого фолианта — всего лишь побочка, замануха для привлечения паствы… Сей фолиант — ничто иное, как учебное пособие для адептов рвущихся в наш мир Князей Тьмы…

— Выходит, наш призрак — Князь Тьмы? — озадачился Квазимодо.

— Нет, — покачал головой профессор, — не думаю. Скорее всего, он один из адептов, достигший определенного могущества, раз уж он не упокоился, подобно обычным смертным.

— Как мы с вами?

— Как мы с вами, — согласился Дмитрий Михайлович.

— Не так уж он и крут — кто-то ж все-таки уложил его под дерновое одеяльце? — недобрая усмешка скользнула по губам горбуна.

— На всякую силу всегда найдется еще большая, — философски заметил профессор.

— Угу, — согласился Квазимодо. — Если кто-то сумел его «приласкать», может и у нас прокатит?

— Вполне может быть, — не стал возражать Крылов. — Только действовать нужно аккуратно!

— Само собой, Дмитрий Михайлович. Только с чего начать? Может, кинете наколочку, к кому обратиться со столь щекотливым вопросом? Я в средствах не стеснен… Отблагодарю…

— Эх, милейший Тимофей Павлович, может статься, что презренный металл в решении проблем подобного рода, будет стоить не дороже грязи! — покачал седовласой головой Крылов.

— Дмитрий Михалыч, давай напрямую, — неожиданно перешел на «ты» горбун, — ты меня давно знаешь… и знаешь, как я проблемы решаю с теми, кто мне дорожку перебежал… Я за ценой не постою! Так поможешь?

Профессор несколько раз глубоко затянулся и выпустил в потолок клуб дыма. Затем, после небольшого молчания он сказал, тоже без проблем перейдя на «ты», совсем не то, что ожидал услышать от него Квазимодо:

— Ты знаешь, Тимофей Павлович, я одинок. Семьей так и не обзавелся, родственники, какие были, все уже там, — он ткнул пальцем в потолок, — или там… В моем стариковском существовании осталось только увлечение… Нет! Не увлечение — страсть! — Профессор подобрался, словно сбросил с плеч пару десятков лет. — Всю жизнь я искал… Искал проявления чего-то необычного, непознанного… Я перелопатил гору литературы, собирал слухи, байки, сказки, легенды… Я хотел вновь столкнуться с чем-то о таким… Сильным, мощным, потусторонним… Но, — он досадливо поморщился, — все в пустую! Ничего стоящего — одна мелочевка! И сейчас, когда в воздухе запахло настоящим колдовством… Я в деле! — Расчувствовавшийся профессор протянул раскрытую ладонь уголовнику. — Можешь полностью на меня рассчитывать!

— Дмитрий Михалыч, — горбун сжал протянутую руку обеими ладонями, — да я для тебя…

— Погоди, Тимофей Павлович, благодарить! — слегка охладил пыл горбуна профессор. — Сладить с твоим призраком — задача не из легких! Я хоть и набит знаниями, но все они чисто теоретические…

— Так может, в книжках твоих порыться? — спросил Квазимодо. — Ты же такую гору всякого добра насобирал?

— Книжки нам тоже пригодятся, — согласился профессор. — Но прежде всего нам понадобится информация о вашем призраке. Как ты сказал, его зовут?

— Возгарь, — ответил горбун.

— Возгарь, колдун из Колываново… — задумался Дмитрий Михайлович. — Нужно будет покопаться в архивах, вдруг всплывет что интересное.

— А мне сейчас что делать? — спросил горбун. — Если он вдруг заявится?

— Ничего не делать, — произнес профессор. — Я так понимаю, что без вас ему сейчас не справиться?

— Без Хобота, он, может, и не справиться, — ответил Квазимодо. — А я так — сбоку припеку!

— Тогда нужно тебя вооружить…

— А тебя, Дмитрий Михайлович, и оружие против призраков в коллекции найдется? — просиял лицом уголовник.

— Увы и ах, Тимофей Павлович, — развел руками профессор. — Добра я всякого накопил, но вот будет ли оно работать… Гарантий никаких. Будем действовать старыми дедовскими методами — солью и железом!

— Это как?

— Любой призрак соли на дух не переносит, — пояснил старик. — Насыпь вокруг себя дорожку из соли, все, не сможет дух через нее переступить.

— Так просто? — удивился Квазимодо.

— Не совсем, — покачал головой старик, — если круг разорвать — исчезнет защита! Да и не будешь ты в соляном кругу вечно сидеть. Но как вариант, как временная мера — очень даже действенна. Можно в призрака солью кинуть: хоть ненадолго, но задержать и ослабить можно… Тоже и железа касается. Только железо лучше ручной ковки применять.

— А что если попа притащить? Чтобы он квартиру освятил?

— Вариант, конечно, действенный, — согласился профессор. — Только священнослужитель должен быть чуть не святым. Без веры никакой обряд не сработает. Можешь поверить — сам проверял.

— Да, святых сейчас днем с огнем не сыщешь, — произнес горбун. — А может, амулет какой есть?

— Хм, а ведь и вправду есть! — Профессор подскочил со стула и засеменил в комнату.

Квазимодо последовал за хозяином.

— Как-то прикупил по случаю, — сообщил профессор, выдвигая один из ящиков большого резного комода, занимающего в комнате едва не полстены. — Ага! Есть! — продемонстрировал он горбуну ожерелье из стеклянных разноцветных бусин разного размера, нанизанных на кожаный шнурок. Центр ожерелья занимал позеленевший медный медальон с изображением то ли цветка, то ли солнца. — Это тамасай — древний церемониальный амулет айнов, защищающий носителя от злых духов. Знак на медальоне — солярный. Я в свое время показал немало подобных побрякушек «знающим» людям… Половина из них, конечно, шарлатаны чистой воды… Но те кто действительно хоть немного смыслит в подобных вещах, сошлись в одном — это вещь до сих пор работает…

— Так может и нам к этим самым… ну, знающим…

— Съездим, Тимофей Петрович, не сомневайся! Есть у меня бабулька одна — сущая ведьма! Как в прямом, так и в переносном смысле! Разговорить её тяжело, но можно: только вещицу одну добыть нужно будет… Давно старая на нее слюной исходит… Тут и твоя, Тимофей, помощь понадобится.

— Михалыч, не вопрос, отработаю! — прогудел горбун. — Только скажи где её раздобыть. А чё за бабка-то?

— Случайно на нее вышел, — признался профессор. — Лет пятнадцать назад мотался я по области, в поиске вещичек раритетных. Осень. Дожди. Дороги развезло. В общем, застрял я в одной забытой богом деревушке. Промок, продрог в пути, и тут, как назло, прихватило меня: радикулит скрутил, да зуб разболелся… Полморды раздуло так, что караул кричи! И на сотню верст не то, что больнички, ни одного захудалого ветеринара не сыскать! Думал, что там и кончусь… Но мужик, который меня на постой впустил, сказал, что неподалеку есть бабка одна, травница… Она, дескать, любую болезнь заговорить может… Всем миром у нее лечатся. Ну, и меня, стало быть, к этой бабке и повезли. Запряг мужичонка лошадку, меня, словно куль картохи, на спину навьючил… Так и оказался я в избушке бабы Фени, как её ласково местные кличут. Но старушка, несмотря на почтенный возраст и незлобивый, как сказал мужичонка, нрав, оказалась настоящей фурией: чуть что не по ней — может и половником в лоб заехать, и кочергой приложить! — профессор усмехнулся, вспоминая давнее знакомство с деревенской ведьмой. — Но, несмотря на «незлобивый нрав» дело свое знает, — добавил Дмитрий Михайлович, — после того, как отшептала надо мной милейшая Аграфена Тарасовна, забыл я про зуб и радикулит напрочь! До сей поры не вспоминаю!

— А как ты узнал, что она не только болячки заговаривать умеет? — поинтересовался уголовник.

— Я тогда работал над одной статьей… Описывал находки, извлеченные из Подгороденского городища… В числе прочих вещей, в раскопе обнаружили ритуальный медный котел. Неизвестные письмена и символы, нанесенные на стены этого котла, странным образом совпадали с письменами из одного древнего свитка, который, кстати, ты мне и сосватал. Так вот, застряв из-за погоды в бабкиной избушке, я, маясь от безделья, принялся разгадывать «шарады» на котле. Благо, что зарисовки котла и копия свитка были у меня с собой. Так вот, бабка, увидев рисунок котла, чуть ума не лишилась! Душу готова была за него отдать, если, конечно, она не продала её раньше… Ну и в доказательство продемонстрировала пару фокусов… Очень и очень убедительных… Хотя, по сравнению с Якутской историей — мелочь. Сказала, что если добуду ей этот котел, её силы возрастут многократно! Но не сложилось…

— Добуду я тебе этот котел, — заверил профессора горбун. — Пусть он хоть в оружейной палате хранится.

— Не в оружейке, но музей тоже не из последних…

— Сделаю. А бабка-то часом не померла? — поинтересовался Квазимодо.

— Такая помрет! — рассмеялся профессор. — У меня такое чувство, что она нас всех переживет, как пережила уже многих. Хотя проверить не грех будет. У тебя машина найдется?

— Найдется, — ответил горбун. — У меня «копейка» под седлом.

— Лучше бы попроходимее что-нибудь, — произнес Крылов. — Боюсь, сядем мы на «копейке».

— Есть УАЗ 469-й, подойдет? — спросил Сапрыкин.

— Отличный вариант! — согласился старик. — Тогда завтра с утра и выскочим, проведаем бабку.

— А сейчас, Дмитрий Михайлович, накинь мне, где котел для бабки раздобыть? Пусть босяки, пока мы с тобой по селам и весям кататься будем, покумекают…

Алексеевский монастырь. 1980 г.

Мощные и древние монастырские стены из белого камня, отгораживающие обитель от мирской суеты, обещали покой любому страждущему вошедшему под их защиту. Как это ни покажется странным, но каждый из парней почувствовал это, едва переступив незримую границу, отделяющую монастырскую территорию от остального мира.

— Хорошо-то как? — воскликнул от избытка чувств Кучерявый, чувствовавший разлитое в воздухе умиротворение острее любого из друзей: как-никак, а именно за его телом охотился восставший дух древнего колдуна. — Чувствуете, пацаны? А?

— Да, есть что-то такое, — нехотя признался Алик. — Спокойно здесь…

— Как говорят в книгах: благодать Господня, — согласился Леньчик. — А знаете, что я на подходе к монастырю заметил? — спросил он приятелей. — Не без кольца, конечно…

— Ну, и… — поинтересовался Алик.

— Свет от него идет, — сообщил Пухлик. — От стен, от построек, даже сам воздух слегка светится…

— Значит, мы правильно пришли! — подытожил Алик. — Не простой монастырь…

— Святая земля! — воскликнул Кучерявый. — Пацаны, а может мне все-таки здесь остаться? — смалодушничал он. — А чего, я приспособлюсь — здесь же не каторга…

— Возьмем на вооружение, как вариант, — неожиданно согласился Алик, — но только на самый крайний случай. Отсидеться, если что не так пойдет…

— Мир вам, молодые люди! — к топтавшимся у порога парням подошел не старый еще монах, облаченный в просторную черную рясу.

— И вам не хворать! — за всех ответил Алик.

— Меня зовут отец Никанор, — представился монах. — Могу я вам чем-то помочь?

— Отец? — не сдержал рвущийся смешок Кучерявый. — Батюшка, значит?

— Да, — серьезно ответил монах, — можете обращаться ко мне просто «батюшка». Это не противоречит церковным канонам. Могу я полюбопытствовать, — продолжил он с самым добродушным выражением лица, поглаживая редкую бородку, — что привело вас сюда? Ведь вы, как я понимаю, неверующие? Атеисты?

— Все так, отец Никанор, — ответил Александров, — вы не ошиблись — мы атеисты и, ко всему прочему, еще и комсомольцы. Но, так уж вышло, что с нашим другом случилась одна странная история… Мы хотели бы… — он замялся, подбирая нужное слово, — проконсультироваться.

— Вам нужна консультация по какому вопросу? — уточнил отец Никанор. — Если в моих силах, то я могу вас просветить…

— А кто у вас тут главный? — неожиданно спросил Андрюха. — Нам бы к самому-самому!

— Боюсь вас разочаровать, молодые люди, — усмехнулся в усы монах, — но Патриарх Русской Православной Церкви находится в Москве. Может быть я смиренно могу оказать вам посильную помощь?

— Дюха, что ты городишь? — попенял другу Алик. — Отец Никанор, так высоко нам не надо. Нам бы вашего главного увидеть… Ну, того кто в вашем монастыре всем заправляет… Начальника монастыря…

— Настоятеля монастыря, — поправил монах.

— Во-во, настоятеля! — согласился Алик.

— Слушаю вас внимательно, молодые люди, — вновь улыбнулся монах.

— Так вы и есть настоятель? — сообразил Александров.

— Да, я настоятель Алексеевского мужского монастыря, игумен отец Никанор.

— Тогда, батюшка, мы к вам, — заявил Алик. — Только нам бы с глазу на глаз…

— Хорошо, — согласился настоятель. — Пройдемте в мою келью…

Следуя за игуменом, приятели пересекли широкий монастырский двор, мощеный древней брусчаткой. Пройдя сквозь маленькую неприметную дверь, они оказались в небольшом тесном коридоре со сводчатыми потолками. Поднялись по узкой винтовой лестнице на второй этаж.

— Прошу, проходите, — распахнув дверь в келью, пригласил настоятель.

Маленькое помещение — кабинет настоятеля, едва вмещал простой деревянный стол и несколько стульев, расположенных вдоль стен. Суровые лица святых с неодобрением смотрели на неверующих посетителей с потемневших от времени икон. Отец Никанор уселся за стол, а парни — на стулья.

— Слушаю вас, молодые люди, — произнес настоятель, приглашая парней к беседе.

— Отец Никанор, — Алик, по молчаливому согласию, повел разговор от общего имени, — дело вот в чем… Мы, как вы уже поняли, люди неверующие… А вот бабушка нашего друга очень даже… В церковь ходит, у вас частенько бывает… Однажды она освящала у вас крестик, который подарила своему внуку…

— Простите, великодушно, — перебил и без того сбивчивый рассказ Алика игумен, — а как зовут вашу бабушку?

— Никитина, — ответил Андрей, — Прасковья…

— Федоровна, — произнес настоятель. — Как же, знаком я с вашей бабушкой — милейшая женщина!

— Так вот, продолжил прерванный рассказ Алик, — подарила она крестик… А наш друг, несмотря на то, что атеист и комсомолец, — Александров неодобрительно покосился на Патласа, начал его носить…

— Ну, что ж, церковью не возбраняется, — ответил монах. — В годы войны, бывало, и члены партии креста и молитв не чурались. Все мы дети господни! Даже те, кто полагает себя неверующим атеистом. Что же произошло дальше? — с интересом спросил отец Никанор.

— А дальше случилось нечто странное, чего мы объяснить попросту не можем… — Алик не решился открыто поведать монаху о преследующем их призраке. — В один прекрасный день крест раскалился, и… Покажи, Андрюха…

Патлас расстегнул верхние пуговицы на рубашке и продемонстрировал отцу Никанору ожог на груди в виде креста.

— Ох! — Непроизвольно вырвалось у монаха при виде ожога, он даже привстал со стула. — Прости, Господи! — Игумен перекрестился, с его лица исчезла добродушная улыбка, тонкие губы сурово сжались. — Крест при вас? — отрывисто спросил он.

— Да, — ответил Андрей, — вынимая крестик из кармана. — Натирает, — виновато добавил он.

— Можно посмотреть? — батюшка требовательно протянул руку.

— Конечно, — Андрей опустил крестик в раскрытую ладонь настоятеля.

Отец Никанор слегка побледнел, когда распятие коснулось кожи. Потом сжал крестик в кулаке и поднес его к губам, что-то беззвучно шепча. После этого он приложил кулак ко лбу, покрытому крупными бисеринками пота, и замер, словно забыв о посетителях.

— Пацаны-пацаны! — возбужденно зашептал Леньчик, привлекая внимание друзей. — Он тоже светится! — прошептал в уши наклонившихся приятелей Пухлик.

— Тихо! Не суетись! — предупредил Поташникова Алик. — Потом побазарим!

Леньчик кивнул, приложив палец к губам: дескать, понял, замолкаю. Настоятель не проявлял никаких «признаков жизни» минут пять. После чего тяжело вздохнул и опустил руку с зажатым в ней крестиком на стол. Выглядел он так, как будто целый день таскал мешки с цементом. Жиденькая бороденка встопорщилась, а волосы промокли от пота.

— Что с вами, отец Никанор? — участливо поинтересовался Алик. — Вам плохо?

— Может быть скорую вызвать? — спросил Леньчик.

— Нет, спасибо, — отрицательно качнул головой игумен. — Мне сейчас станет лучше… Скажите, когда и где это произошло? — спросил он, указав на ожог.

— Позавчера в Нахаловке, — сообщил Кучерявый. — У нас в поселке случилось убийство, а я стоял в наряде на месте преступления — я в милиции служу…

— Убийство? — брови игумена поползли вверх. — Кого убили?

— А-а-а, — протянул Алик, — так вы не в курсе: у нас поселке произошло уже два зверских убийства…

— Два убийства?! — настоятель помрачнел еще сильнее. — Зверских? Как их убили?

— Первого, Димку Маслова, — сказал Патлас, — разорвали чуть не в клочки! Я был там, — он передернул плечами, вспоминая растерзанное тело, — своими глазами видел… Как будто зверь дикий драл… Вот и обмыл наследство…

— Да, зря он к Филимонычу поперся, — согласился Алик. — Глядишь и жил бы еще…

— К какому Филимонычу? — неожиданно заинтересовался батюшка.

— Да старик-пенсионер у нас в деревне жил, сторожил поселковый сад, а недавно помер… Не-не, чинно-благородно помер, — предвосхищая вопрос батюшки, поспешил с ответом Алик, — от старости…

— Значит, преставился раб божий Петраков Сергей Филимонович, — с грустью произнес отец Никанор. — Царствие ему небесное…

— Так выходит, вы его знали, отец Никанор? — спросил Алик.

— Знал, очень хорошо знал… Как же так, не сообщили?

— Так у него и родственников, кроме Маслова, никого… А Димка-то неверующим был, как и все мы. С чего ему в монастырь сообщать?

— Да, пожалуй, вы правы, — согласился настоятель. — Значит, первое убийство произошло в доме покойного Сергея Филимоновича?

— Там, — ответил Кучерявый, — Маслов пошел в дом Филимоныча, наследство оценить, да так там и остался… в расчлененном состоянии, — добавил он после небольшой паузы. — А на следующий день я привез группу экспертов из области на место преступления… Они проводили следственные мероприятия в доме, а я на улице их ждал, когда это все, — он прикоснулся рукой к саднившему ожогу, — и произошло.

— Заметили что-нибудь необычное? — как бы между прочим поинтересовался отец Никанор.

— Что именно? — уточнил Кучерявый.

— Ну, например… — батюшка подыскивал подходящее сравнение. — Например: на безоблачное небо набежали тучи, резкие порывы ветра при безветрии, похолодало ни с того ни с сего…

— Ничего не заметил, — произнес Карпов. — Я… — он потупился. — В общем, задремал я на завалинке возле дома, — нехотя признался он. — Душно в тот день было, а я не выспался… Проснулся, когда крестик припекать начал… Батюшка, можете объяснить, что это было?

— Мы как раз за этим к вам и пришли, — произнес Алик. — Потому что с научной точки зрения — этот факт необъясним.

Отец Никанор вновь задумался, нервно теребя в руках Андрюхин крестик.

— Вот что, ребята, — наконец произнес он, — не знаю, поверите вы мне или нет, вы ведь люди неверующие… Вы, Андрей, прошли по самому краю пропасти… Мне знакомо это распятие — я сам его освящал несколько лет назад. Тогда я еще не был настоятелем. Я тешу себя мыслью, что именно этот маленький символ нашей веры уберег вас от Зла…

— А что это за Зло? — спросил Алик. — Сатана?

— Нет, не Искуситель, но одно из проявлений его на земле. Возьми, раб божий, — отец Никанор протянул крестик Кучерявому, — носи его и, возможно, он еще не раз спасет тебя…

— Отец Никанор, а можно и нам такие же изготовить? — Алик решил, что наступил подходящий момент. — Ну… там… освятить, как положено… чтобы так же защищали…

— Хорошо, я распоряжусь, чтобы подготовили, — согласился настоятель. — Чин небольшой — много времени не займет.

— А можно, чтобы вы лично провели процедуру? — Алик «ковал железо пока горячо».

— Можно, почему нет? — ответил игумен. — Только сдается мне, ребята, что вы о чем-то недоговариваете? Выкладывайте, как на духу, что вы обо всем этом знаете? То, с чем вы столкнулись… Это по настоящему сильное Зло! Боюсь, что даже такая защита, — он указал на крестик, — долго не продержится! А настоящей веры в вас нет! Выкладывайте! — потребовал настоятель. — И мы вместе подумаем, как вам помочь!

Пока друзья переглядывались, решая открывать монаху карты или нет, отец Никанор привел последний аргумент:

— Если о себе не думаете, подумайте о других невинных! Вы сказали, что было уже два убийства. И если мои догадки окажутся верными, жертв будет много! Очень много!

— Да знаем мы об этом, батюшка! — неожиданно резко произнес Алик. — Мы в какой-то мере виноваты во всем происходящем… Девять лет назад мы вскрыли старую могилу на колывановском кладбище…

— Так это были вы? — произнес отец Никанор. — Мне стоило бы сразу догадаться…

— Так вы в курсе? — Изумлению Алика не было предела, да и остальные парни недалеко от него ушли.

— Да, — подтвердил игумен. — Правда я узнал об этом только когда стал настоятелем… Погодите, а почему вы об этом помните? Петраков утверждал, что принял меры.

— Мы вспомнили об этом совсем недавно, — признался Алик, — как раз накануне всех событий. Мы встретились после долгой разлуки с Леньчиком, собрались втроем и… вспомнили… — Алик решил умолчать о кольце, стоило приберечь «козыри» на всякий случай.

— Это произошло после смерти Петракова? — спросил Настоятель.

— Да, — ответил Леньчик, — я в автобусе ехал, когда Филимоныча выносили. Так он нас что, загипнотизировал в детстве?

— Можно и так сказать, — уклончиво произнес отец Никанор. — А книга? — неожиданно спохватился он. — Вы знаете, где сейчас находится книга?

— Её вчера украли из отделения милиции, — сообщил Кучерявый. — Она проходила вещдоком по убийству Маслова.

— Мы тоже думали, как достать книгу, — признался Алик, — но кто-то нас опередил.

— Есть какие-нибудь мысли, кто бы это мог быть? — спросил настоятель.

— Мысли есть, — сказал Алик. — В тот день на колывановском кладбище были не только мы…

— Что? — не поверим своим ушам отец Никанор. — Не одни? Петраков ничего об этом не говорил!

— Потому что мы об этом ничего не рассказывали, — ответил Алик. — Тогда нас спугнули. Двое. На мотоцикле. Уголовники: Хобот и Пельмень. Пельмень — Славка Петрухин… Тоже из Нахаловки… Он тот, второй труп…

— Ему сердце вырвали! — дрожащим голосом добавил Кучерявый.

— Ох, ребятки-ребятки! — покачал головой настоятель. — Разбудили же вы Лихо! А если еще и книга пропала… Это плохо! Очень плохо! При помощи этой книги Зло может наделать таких бед — вовек не расхлебать!

— А почему вообще Филимонычв хранил её у себя? — спросил Алик. — Не надежнее было бы держать её в монастыре?

— Не все так просто, как кажется, ребята, — произнес отец Никанор. — Нельзя было хранить эту книгу в монастыре. Это долго объяснять, но примите как данность. Значит, вы думаете, что сейчас книга у некоего уголовника Хобота?

— Есть такое предположение, — подтвердил Алик. — Точно мы не знаем… Но кто еще кроме них?

— Хорошо, — кивнул настоятель. — Я наведу справки… А вам ребятки лучше бы переехать на время к нам в монастырь. Я не думаю, что эта тварь набрала такую силу, чтобы ступить на святую землю…

— Так он, что и сюда заявиться может? — ахнул Кучерявый.

— Некоторые, особо сильные, могут, — не стал скрывать монах. — Он пока слаб и лишен тела. Но едва получит желаемое… Так что лучше бы вам принять мое предложение, — непререкаемо заявил он. — Вместе мы справимся!

— Отец Никанор, спасибо вам огромное, — поблагодарил монаха Алик, — мы подумаем. Сейчас мы остаться не можем: сами понимаете семья, работа…

— Не раздумывайте долго, — недовольно произнес батюшка, — лучшего убежища вам не сыскать! А сейчас давайте займемся вашей безопасностью, — предложил он. — Кроме освященных крестиков в нашей обители найдется кое-что еще…

****

Проводив парней за пределы монастыря, настоятель вернулся в свой скромный кабинет. Подвинув поближе телефон, батюшка принялся крутить диск аппарата, набирая номер междугородней станции. После нескольких длинных гудков, ему ответил приятный женский голос:

— Междугородняя. Слушаю.

— Девушка, добрый вечер! — вежливо поздоровался отец Никанор. — разговор с Москвой на ближайшее время можно заказать?

— Можно, — ответила девушка. — Диктуйте номер.

Монах продиктовал давным-давно заученный наизусть номер московского абонента.

— Ожидайте, — произнесла операторша и отсоединилась.

Разговора с Москвой пришлось ждать больше часа. Наконец телефонный аппарат зазвонил, настоятель снял трубку и поднес её к уху.

— Москва на проводе. Говорите, — сообщил оператор.

В трубке раздалось какое-то шкворчание и невнятная речь.

— Ало! Ало! — произнес батюшка. — Вы меня слышите?

— Шестнадцатый отдел, лейтенант Сафронов на проводе, — услышал Настоятель, когда связь нормализовалась.

— Агент 1236-ть, — произнес в телефонную трубку настоятель. — Высший приоритет!

— Ждите! — коротко бросил офицер.

— Здравствуй, отец Никанор, — после минутного ожидания вновь «ожил» динамик телефонной трубки. Доносившийся из него мягкий, чуть дребезжащий голос поинтересовался:

— Что случилось?

— Благословите, батюшка Феофан! — ответил настоятель, узнав голос бессменного главы 16-го отдела КГБ.

— Я так понимаю, что плохи дела, раз уж ты заявил высший приоритет?

— Плохи, — не стал скрывать игумен. — На днях скончался Петраков…

— Царство ему небесное! — отозвался батюшка. — Сам отошел или помогли?

— Слава Господу сам отошел! — сказал игумен. — Видимо срок пришел…

— Хороший был человек, — вздохнул на том конце провода собеседник. — А ведь еще недавно был бравым офицером… Боевым товарищем… Не привыкну к этому никак, что лучшие уходят… Что с тайником? — вновь вернулся к насущным делам глава отдела.

— О смерти Петрушина я узнал только через несколько дней, — отрапортовал отец Никанор. — Тайник разрушен. Узник на свободе. Книга похищена. Есть жертвы.

— Действительно хуже некуда, — подвел неутешительный итог батюшка Феофан. — Моя вина… Но не могу я привыкнуть, что так быстро летит время… — вновь посетовал он.

— Батюшка Феофан, вся вина на мне…

— Ладно, оба хороши! Поздно о прическе волноваться, если головы уже нет! Об узнике есть какая-нибудь информация?

— Есть, — ответил настоятель. — Он до сих пор бесплотен. Есть идеи, у кого может находиться книга…

— Уже кое-что, — произнес собеседник. — Все подробности сообщите опергруппе. Они будут у вас в ближайшее время! И храни вас Господь, отец Никанор!

Областной центр 1980 г.

Квазимодо подкатил на УАЗике к дому профессора в шесть часов утра. Остановился возле подъезда и, не глуша двигатель, вышел на улицу. В тихий предрассветный час басовитый рокот дизельного движка, отражаясь от кирпичных стен домов, эхом гулял по уютному безлюдному дворику. Горбун задрал голову, выискивая взглядом на втором этаже окна профессора. Одно из искомых окон озарилось электрическим светом. В проеме возник темный силуэт старика, махнувший уголовнику рукой. Ответно взмахнув рукой, Квазимодо закурил, решив подождать старика во дворе. Через пару минут окно погасло, затем, скрипнув растянутой пружиной, хлопнула дверь подъезда.

— Доброго утречка, Тимофей Павлович! — поздоровался профессор, подходя к автомобилю.

— И вам не хворать! — отозвался Квазимодо, окинув профессора цепким взглядом.

Профессор для проездки за город оделся подобающим образом: высокие резиновые сапоги и выцветшая, но еще крепкая энцефалитка с капюшоном. Удовлетворившись результатами осмотра (сам Квазимодо был одет подобным же образом), горбун бросил окурок на землю: — Не рано я?

— Не волнуйся, Тимофей Павлович, я бы собрался и раньше, — ответил профессор. — У нас, стариков, со сном вечные проблемы… Правда, к слову сказать, коньячок крепкому сну хорошо способствует!

— Еще бы! — согласился горбун. — Особенно хороший коньячок! Вы готовы?

— В путь! — Профессор открыл дверь машины и залез в салон.

— Куда катим? — поинтересовался Квазимодо.

— Пока в сторону Прохоровки, — ответил Дмитрий Михайлович.

Горбун, усевшись за руль, кивнул и выжал сцепление, переключил передачу и неторопливо покинул двор. Город в этот ранний час только-только оживал, готовясь к предстоящему рабочему дню. Промчавшись по безлюдным улицам, автомобиль покинул пределы города, выскочив на трассу. Три часа пути до Прохоровки профессор проспал словно младенец, выныривая из дремотного состояния только на маленьких остановках, чтобы справить малую нужду.

— Вот ведь как бывает, милейший Тимофей Павлович, — со смехом сказал он на первой остановке, — дома, да мягкой удобной кровати — и сна ни в одном глазу! А в трясущейся машине — извольте, дрыхну, как сурок в зимней спячке!

На подъезде к Прохоровке, довольно-таки большому поселку, Квазимодо разбудил посапывающего попутчика:

— Куда дальше?

— После Прохоровки будет мост, а за ним неприметный поворот, — сообщил Крылов. — Сильно не гони, а то проскочим.

УАЗик горбуна на полном ходу пролетел через поселок и переехал небольшой, слегка покосившийся бревенчатый мосток, сложенный, наверное, еще при царе горохе.

— Вот, вот он нужный поворот! — Профессор указал пальцем на съезд с трассы. — Теперь километров десять по грунтовке до небольшого сельца под названием Верхние выдры, а там еще пяток до бабкиной деревеньки.

Квазимодо «крутанул руля», съезжая с трассы на разбитую, изобилующую выбоинами и канавами грунтовку. Автомобиль, полностью оправдывая свое народное название, козликом запрыгал по ямам.

— Чтоб вас всех разорвало, не дорога, а стиральная доска! — выругался Квазимодо, активно работая «баранкой» в жалких попытках объехать наиболее «выдающиеся» колдобины, заполненные вязкой подсыхающей грязью.

— Так здесь кроме лесовозов и не ездит никто, — философски заметил профессор. — Вот и раздолбали дорогу в хлам!

— Могли бы грейдер почаще пускать! — возразил горбун.

— Да кому оно надо? — пожал плечами Крылов.

— Вот именно! — согласился с ним Квазимодо. — В этой гребанной стране никому ничего не надо! И через сто лет эта дорога останется такой же дерьмовой, как и сегодня!

На десятикилометровый отрезок пути до Верхних выдр «путешественники» потратили почти час. На проплывающее за окном село в двадцать-тридцать разномастных деревенских дворов, с домами не первой свежести, горбуна бросил лишь мимолетный взгляд:

— Не богатое местечко.

— А где сейчас хорошо? — риторически спросил профессор. — Хотя природа здесь знатная! И свежий воздух…

— А ты, Дмитрий Михалыч, помнишь парашу на свежем воздухе? — опошлил романтический настрой профессора уголовник. — Где-нибудь в Магадане или Якутии? Зимой, градусов этак в тридцать-сорок ниже нуля? Где дерьмо на лету застывает, до земли не долетев?

— Хоть и давно это было, но как вчера… — передернув плечами, сказал Крылов. — Сяду иногда в своем теплом ватерклозете, бумажку мягкую в руки возьму… А перед глазами корявый горбыль лагерного «дальняка»… Из щелей, да дыр так свистит и поддувает, что бубенцы звенеть начинают, едва только штаны спустишь!

— Верно! — весело хохотнул горбун, объезжая по заросшей травой обочине очередную глубокую лужу. — Звенят так, что за километр слышно! Поэтому, ну его, свежий воздух! Я лучше в теплом толчке заграничной «вонючкой» побрызгаю!

— И правда, ну его! — согласился с доводами горбуна профессор. — Накушался в свое время!

— Вот за что я тебя уважаю, Михалыч, так это за то, что ты насквозь свой, с понятием! — произнес Квазимодо. — Хоть ты и чудик, и статья у тебя дрянь — политическая! Ох, ты ж… — Машину подкинуло в очередной раз — горбун чувствительно приложился грудью к рулевой колонке.

— Осторожнее рули, Тимофей Павлович! — посоветовал Крылов. — Если машину угробим — в этой глуши даже помощи ждать неоткуда!

— Да понял уже, — проворчал Квазимодо, сбрасывая скорость до минимума.

От верхних выдр до заброшенного хутора бабки-колдуньи вела узкая, в одну колею, основательно подзаросшая мелким кустарником, дорога. УАЗик пока справлялся с дорожными неудобствами, но как там будет дальше — одному Богу известно. Прислушавшись к совету профессора, горбун вел «козлика» осторожно. Пару раз автомобиль буксовал на особо разбитых участках дороги, но, к облегчению «путешественников», хоть с трудом, но выскакивал из грязи.

— Ты когда в прошлый раз сюда ездил, тут такая же беда с дорогой творилась? — поинтересовался уголовник.

— Лучше дорога была, — ответил Крылов. — В тот год лето особо засушливым было, а нынче, считай, весь июнь поливало.

— Да, на копейке мы бы тут не проехали, — кивнул Квазимодо. — А «козлик» ничего, вытянет за милую душу!

Убив на еще час на дорогу, автомобиль «путешественников», наконец-то выполз на пригорок, с которого открывался вид на маленькую деревеньку не больше десятка дворов, большая часть из которых оказалась брошенной.

— Приехали, — сообщил Дмитрий Михайлович.

— Ну и дырень! — поделился мыслями с профессором Квазимодо. — Тут что, и электричества нет? — заметив отсутствие линии электропередач, спросил уголовник.

— Электричества нет, — подтвердил старик.

— Вот те и электрификация всей страны! — хохотнул Квазимодо. — Как же они тут живут-то?

— Как наши далекие предки жили, так и живут, — ответил профессор. — Рули вон к той крайней избушке, что возле леса, — показал рукой направление Дмитрий Михайлович. — Там наша кудесница и обитает.

«Козлик» неспешно скатился с пригорка проехал мимо пары заброшенных домов и остановился возле покосившего плетня искомой избушки.

— Собак-то хоть твоя бабка не держит? — спросил Квазимодо. — Не теплю этих тварей! — озлобленно произнес он.

— Травили собаками? — догадался профессор.

— Неоднократно, — подтвердил горбун. — Я один раз в бега подался… Так в лохмотья порвали — едва очухался после.

— Нет у нее собак, — сообщил Крылов. — Кот у нее есть. Здоровущий такой котяра, черный. Я уже давно заметил, если какой чертовщинкой попахивает — собаки не водятся!

— Вот и в ёлочку, что не водятся! — обрадовался Квазимодо, сползая с водительского кресла. — Ну, не люблю я их! — повторил он.

Профессор тоже вышел из автомобиля. С минуту они топтались, разминая затекшие за долгую дорогу конечности.

— Слушай, Михалыч, а чего никто поглазеть не вылез? — Квазимодо вертел по сторонам головой, пытаясь увидеть хоть одного жителя деревеньки. — Чай не каждый день гости в эту дыру заезжают? Или вымерли все? — Квазимодо по-хозяйски распахнул калитку и шагнул во двор. — Эй, есть кто живой? — крикнул он, отбрасывая носком сапога невесть откуда появившегося черного петуха. — Бабуль, выходи, к тебе гости пожаловали!

— Стой! — предостерегающе воскликнул профессор, но опоздал.

Квазимодо едва успел сделать пару шагов по направлению к большому, сложенному из толстых потемневших бревен, дому, как его ноги покосились, а голову пронзил болезненный спазм. Дыхание перехватило, а сердце заколотилось с такой чудовищной скоростью, что казалось, вот-вот и оно выскочит из груди. Просипев нечто нечленораздельное, Квазимодо сложился пополам, и его вырвало яркой желчью. Ноги подогнулись, и уголовник впечатался коленями в мягкую, испачканную собственной рвотой, землю.

— Ну, что, соколик, — донесся до горбуна слегка надтреснутый женский голос, — урок усвоил? — Горбун попытался рассмотреть говорившую, но в глазах плыли разноцветные пятна. — Неча в гостях, как у себя дома распоряжаться! За калиткой в следующий раз ждать будешь! А то, ишь, взяли моду…

— Аграфена Тарасовна, простите великодушно! — подал от калитки голос профессор. — Не по злому умыслу…

— А мне плевать, какой там у вас умысел был! — сварливо отозвалась старуха. — Теперь десять раз подумает, как соваться без приглашения! Ладно, вставай уж, каторжник, — подобрела старуха.

Квазимодо почувствовал, как отпускают голову болезненные «тиски» и успокаивается бешено колотящееся в груди сердце. Глубоко вздохнув, горбун с трудом поднялся на еще дрожащие ноги. Когда перед глазами уголовника перестали плясать яркие пятна, ему удалось рассмотреть хозяйку дома — знахарку бабу Феню или, как почтительно именовал её профессор — Аграфену Тарасовну. Оказалось, что выглядит деревенская травница совсем не так, как представлял её себе Квазимодо: не скрюченной сутулой каргой, с морщинистым, как печеное яблоко лицом, а совсем даже и наоборот. Аграфена Тарасовна, хоть и пребывала в почтенных годах (Квазимодо так и не сумел определить, сколько же ей лет на самом деле), но в молодые годы обладала, по всей видимости, редкой красотой. Невысокая, но статная, невзирая на прожитые годы, она легко спустилась с высокого крыльца и подошла к горбуну.

— Ну, бабуль, и сильна ты! — с уважением просипел Квазмодо — в горле до сих пор еще стоял ком. — Мне бы так уметь…

— Такими фокусами тебе Возгарьку не одолеть, — походя бросила старуха. — Ты когда мне котел привезешь, умник? — подойдя к забору, спросила она Крылова.

— Постой, мать! — удивленно воскликнул горбун, не сразу осознав, что произнесла колдунья. — Ты откуда про Возгаря знаешь?

— Слухами земля полнится, — не оборачиваясь, произнесла баба Феня. — Да и за версту от тебя колдовством кромешным смердит — любой знающий почует! Так когда? — вновь спросила она у Крылова.

— Аграфена Тарасовна, вот как раз за этим мы и приехали, — ответил Дмитрий Михайлович. — Обсудить наше взаимовыгодное сотрудничество…

— Торгаш ты все-таки, хоть и умник, — поджала губы старуха. — Но с Возгарькой мне тягаться не с руки — силы не те! Он хоть и лапотный мужик, и в Высоком Искусстве не бельмеса, но силы и наглости у него не занимать… Нет, не потяну!

— Даже если мы котел достанем? — влез в разговор Квазимодо.

— Даже с котлом, — кивнула старуха.

— Баб Фень, а если ты нам просто подскажешь, как с Возгарем совладать, — осторожно начал «пробивать почву» Квазимодо, — или хотя бы, как от него защититься можно? Хотя бы на время…

— А лучше — навсегда? — прищурилась старуха.

— А лучше — навсегда, — согласился горбун. — Я за ценой не постою!

— Да что ты можешь? — презрительно скривилась колдунья.

— Котел для тебя мои ребята достанут, — произнес горбун. — А может, что еще достать надо. Ты, баб Фень, говори, не стесняйся.

— Как там у вас, каторжников, говорят: знать бы прикуп… — усмехнулась старуха, но её глаза алчно сверкнули. — Проходите в хату, там и обсудим, чем вам, горемыкам помочь можно.

— Аграфена Тарасовна, вы золото! — воскликнул профессор, не без опаски проходя во двор.

— Не перехвали, умник! — отмахнулась знахарка. — Даже я пока не знаю, чем вам помочь…

— Аграфена Тарасовна, нам бы для начала хоть какую-нибудь информацию об этом Возгаре… Кто, что и откуда…

— Ну, этого добра у меня навалом, — обнадежила незваных гостей баба Феня, распахивая дверь в избу. — За котел я вам во всех подробностях о Возгарьке поведаю…

Глава 13

Заброшенная деревенька. 1980 г.

Старуха первой вошла в дом. Следом, пригнувшись, чтобы не врезаться головой в низкий дверной косяк, в избу проскользнул профессор. Квазимодо топтался на крыльце, не решаясь без приглашения переступить порог — слишком свежи были в его памяти последствия самовольного проникновения на территорию колдуньи.

— Ага, — обернувшись, довольно произнесла старуха, заметив нерешительность горбуна, — урок не прошел даром?

— Да, кто тебя знает, баб Фень, — ничуть не стушевавшись, произнес уголовник, — чего ты еще отчебучить можешь? А корчиться и желчью блевать, чёт больше неохота!

— Ишь, каким осторожным стал! — фыркнула бабка. — Но оно и правильно — целее будешь! Ладно, не мнись у порога, заходи, — пригласила горбуна Аграфена Тарасовна, — гостем дорогим будешь! — Старушка широко улыбнулась, продемонстрировав уголовнику не по возрасту крепкие и ровные зубы.

Квазимодо, все еще опасаясь какого-нибудь подвоха, переступил порог бабкиной избы. И как в воду глядел: шею и грудь полоснула волна жгучей боли. Квазимодо грязно выругался, хватаясь за айнский амулет, скрытый под одеждой.

— У-у-у! — ехидно протянула старушенция. — А ты у нас, оказывается, «заряженный» хлопчик! А ну-ка, давай сюда свою фитюльку! — Она требовательно протянула руку.

Квазимодо суетливо сорвал с шеи амулет, и протянул его старухе. Боль тут же отступила.

— Ты что ль сосватал игрушку, Умник? — покачивая в руке ожерелье с медальоном, поинтересовалась у профессора баба Феня.

— Я, — не стал скрывать Дмитрий Михайлович.

— И где только откопал? — рассматривая медальон, спросила ведьма. — Сразу видно, что не наш умелец сработал. Заморская безделица, — выдала она свое «профессиональное заключение».

— Это айнский амулет — «тамасай», на Сахалине найден, — ответил археолог.

— Оно и видно, что «тамасай», — ворчливо произнесла старуха. — Это им ты хотел Возгарьку отпугнуть?

— А что, не сработает? — поинтересовался Крылов. — Меня уверяли, что на бесплотных призраков должен подействовать.

— Не знаю, кто там тебе что сказал, — продолжала ворчать ведьма, — может Сахалинских слабеньких духов и проймет… Но Возгарю это не страшней щекотки… — Бабка перекидывала бусины на амулете, словно четки. — Хотя… есть потенциал в этой конструкции… — нехотя признала она. — Можно доработать… — в глазах старухи загорелся огонек «профессионального» интереса. — Существенного вреда призраку он, конечно, не принесет, но на расстоянии держать будет! — выдала вердикт Аграфена Тарасовна.

— А плата? — тут же поинтересовался профессор.

— Я же говорила: торгаш ты! — победно произнесла бабка. — Работы немного, нужные ингредиенты у меня есть, да и свой интерес… Пусть твой каторжник дров мне на зиму наколет…

— Согласен! — поспешно выпалил Квазимодо, ожидавший, что старуха заломит несусветную цену за амулет. Мало ли, может, она младенцев на обед в печке запекает?

— Ладно, хватит в сенях прохлаждаться! — произнесла Аграфена Тарасовна. — В хату пойдем, я вас парным молочком попотчую.

Внутреннее убранство бабкиной избы никак не походило на жилище ведьмы, как его себе представлял Квазимодо. Никаких тебе пучков трав по затянутым паутиной стенам, сушеных лягушачьих лапок и чучел летучих мышей. Чистая просторная горница с бревенчатыми стенами, простая деревянная мебель, правда, украшенная незатейливой резьбой. Массивная, в полдома, и начисто выбеленная русская печь с высоким горнилом, шестком и лежанкой, укрытой разноцветным лоскутным одеялом. Поверх одеяла, растянувшись во весь свой немалый рост, пузом кверху лежал огромный черный котяра. Квазимодо на несколько мгновений прикипел взглядом к пушистому созданию: не собака ли? Нет, кот. Хотя котов, размером с хорошего растолстевшего боксера, не бывает в природе! Однако глядишь ты, вот он, лежит и урчит, что твой разболтанный холодильник.

— Что, понравился тебе мой Бегемотик? — спросила бабка, заметив интерес, проявленный горбуном к животному.

— Собак не люблю, — признался горбун. — А твой Бегемотик просто красавец! Никогда таких не видел! Погладить можно?

— Можно, — добродушно ответила старуха. — Если, конечно, руки не жалко, — дождавшись, пока Квазимодо протянул руку к Бегемотику, со смехом добавила она.

Горбун резко одернул ладонь от пушистого брюха кота и спрятал её за спину.

— Развлекаешься, старая? — в сердцах брякнул он.

— Развлекаюсь, — миролюбиво произнесла старушка. — Одна я живу. Скучно. Соседи, почитай и не осталось… Иногда и словом перекинуться не с кем…

— Ага, а тут, на твое счастье, как раз мы с Михалычем подвернулись, — буркнул Квазимодо, устраиваясь на лавке за грубоватым столом, сбитым из широких дубовых плах.

Профессор уселся напротив горбуна. Ведьма, бросив на стол заморский амулет, достала из потемневшего от времени деревянного буфета две большие глиняные кружки. Поставив перед гостями посуду, она доверху наполнила кружки молоком из большой расписанной цветами крынки, стоявшей на столе.

— Не скажу, что счастлива вас лицезреть, — произнесла Аграфена Тарасовна, — но кое-какой интерес все же имеется. Может, поведаете, чем это вы так Возгарю насолили, чтобы от него защиту искать?

Квазимодо осторожно пригубил молока из кружки.

— Словно недавно подоили… — произнес он, облизав языком с верхней губы «молочные усы». — Вот только ни одной коровы я в округе не видел. Не изойду кровавым поносом? — шутливо поинтересовался он.

— Чтобы иметь в доме свежее молоко, не обязательно держать корову, — поддержала шутливый тон горбуна баба Феня. — А насчет поноса… если мне нужно будет, без всякого молока управиться смогу!

— Ну, это я уже понял! — Квазимодо в несколько больших глотков опустошил кружку. — А Возгаря мы не злили, — отерев рукой губы, продолжил он, — помогли даже… И он нам помог — пахана моего от хвори смертельной избавил… Баш на баш!

— И с чего тогда весь этот сыр-бор с защитой? — поинтересовалась старуха. — Жили бы себе, да поживали… Полюбовно.

— Знаем мы такую любовь, — набычился горбун. — Мы живы до тех пор, пока ему нужны. А как только надобность в наших услугах отвалиться — раздавит как клопов! И не поморщиться!

— Соображаешь! — похвалила старуха уголовника. — Именно так и будет! Мне ли не знать!

— Вот только пахан мой этого никак не просечет! — пожаловался Квазимодо. Я, конечно, его понимаю — еще вчера ласты склеить сбирался, а тут еще пожить подфартило…

— И какую же услугу вы ему оказали? — полюбопытствовала Аграфена Тарасовна.

— Книгу мы его разыскали, — брякнул Квазимодо. — И теперь храним до той поры, пока он новым телом не обзаведется… — запнулся горбун, увидев, как «позеленела» травница.

— Неужели та самая… — прошептала колдунья. — Ты её видел? — резко спросила бабка исказившимся до неузнаваемости голосом — низким и грудным.

Квазимодо отпрянул от старухи, больно стукнувшись затылком о бревенчатую стену — ему на секунду показалось, что крепкие клыки во рту старухи стали острее и удлинились. Кот, разбуженный громким возгласом колдуньи, сел и принялся демонстративно вылизывать лапы, выставляя на всеобщее обозрение солидные когти.

— К-книгу-то? — переспросил Квазимодо, потирая ушибленную макушку. — Так и заикой остаться недолго, — попенял уголовник травнице. — Горбун-заика, — усмехнулся он, усилием воли возвращая присутствие духа, — та еще перспективка!

— Ты видел книгу? — повторила свой вопрос старуха уже обычным голосом.

— Видел, — ответил Квазимодо. — Даже показать могу! — Он залез в карман и достал фотографии фолианта, которые днем раньше демонстрировал профессора. — На, смотри! — Горбун положил снимки на стол перед колдуньей.

— Это он! — с придыханием воскликнула старуха, прикоснувшись кончиками пальцев к глянцевой поверхности. — Значит, фолиант так и не достался этой суке Хвостовской! Надо признать — Возгарька оказался хитрее, чем я думала! Провел вокруг пальца не только меня, но и слишком много возомнившую о себе купчиху!

— Постойте, милейшая Аграфена Тарасовна! — вмешался в разговор профессор. — С ваших слов выходит, что вы были лично знакомы с нашим призраком еще до его, так сказать, кончины?

— А то как же! — скривилась, словно от зубной боли травница. — Да через этого прохвоста вся моя жизнь под откос ухнула! Дьявольски был хорош собой — даром, что лапотник! А я — дурочка молодая… — погрузилась в воспоминания баба Феня.

— Подождите! — взволнованно воскликнул Крылов, не давая старухе отвлечься. — Возгарь был похоронен в конце прошлого века… И если вы прижизненно были с ним знакомы, выходит… — Дмитрий Михайлович провел в уме несложные расчеты.

— Это ты, соколик, возраст мой высчитать хочешь? — догадалась травница. — Старая бабушка, старая! Зажилася на белом свете… Да не напрягайся ты так — семьдесят третьим годом я в метрике записана. Пять лет, как за сотню перевалила!

— Хорошо ты сохранилась, баб Фень! — бухнул Квазимодо. — Не поделишься секретом?

— Тебе, касатик, не понравиться! — сварливо ответила старуха.

— Ну, тогда и не говори! — произнес горбун.

— Аграфена Тарасовна, а этот Возгарь кем был по жизни? Ну, кроме того, что чернокнижием баловался? — Профессор вернул разговор «в старую колею», стараясь выдавить из старухи всю возможную информацию о призраке.

— Да считай, что никем — денщиком при отце Хвостовской, а по его смерти перешел в полное владение Апраксии…

— Я уже во второй раз слышу от вас эту фамилию — Хвостовская, — заметил Дмитрий Михайлович. — Где-то я уже её раньше слышал… — задумался Крылов. — Можно поподробнее, — попросил он.

— Так с Апраксии Хвостовской все, собственно, и началось, — произнесла баба Феня. — Отец её — Акакий Хвостовский очень зажиточным купцом в свое время был. Миллионщиком! И году этак в пятидесятом прикупил от щедрот деревеньку малую — Колываново, душ в двести холопов…

— Точно! Вот откуда я эту фамилию слышал! — обрадовано воскликнул профессор. — Как же, знаю! Акакий Хвостовский — известный купец, промышленник и фабрикант… Прошу, продолжайте, Аграфена Тарасовна!

— Колываново — родная деревня Возгаря, — сообщила старуха. — Родители его — простые крепостные, померли от тифа, когда он еще младенцем был. Бабка-знахарка его вырастила. От нее-то и нахватался он вершков… Ничего серьезного, так мелкие фокусы, на большее бабка не способна была. Чем приглянулся безродный сиротка Акакию, мне не ведомо… Но думается, сообразил Возгарька с бабкиной помощью какой-никакой приворот… Пацаном на побегушках у Акакия стал: сапоги почистить, чаю принести… Со временем из денщиков до доверенного лица вырос! А когда Акакий Дормидонтович единственную дочурку, любимую — Апраксию, в Англицкий пансионат благородных девиц пристроил, Возгарька при ней для пригляда и услужения поставлен был. Тут-то он и развернулся в полной мере: войдя сначала в качестве подопытного кролика, а затем и полноправного члена в «Общество психических исследований». Знакомо тебе такое название, Умник? — поинтересовалась старуха.

— Еще бы! — произнес профессор. — Очень уважаемое в Англии общество, существующее до сих пор! Я, кстати, шапочно знаком с его президентом — Джозефом Райном…

— Сейчас это обычное сборище клоунов, — брезгливо произнесла бабка. — Как, впрочем, и тогда. Однако на Возгарьку обратили внимание действительно знающие люди… Настоящие адепты магии и колдовства! Но самое смешное: Апраксия, к тому моменту уже втянутая Возгарем «во все тяжкие», оказалась намного способнее, чем бывший лапотник, воспитанный деревенской знахаркой. Уже через пару-тройку лет она заняла видное место в иерархии Ордена, а через пять — возглавила его!

— Простите, Аграфена Тарасовна, — вежливо прервал бабу Феню профессор, — а сами вы как с ними познакомились?

— Мой батюшка, покойный, тоже немалыми состояниями ворочал, — сказала травница, — и знакомство с Акакием Дормидонтовичем водил. С Апраксией мы с детства были знакомы… Потом её в Англию свезли, а через несколько лет, я помоложе была, и меня по её следам в тот же самый пансион и определили. Тут-то Апраксия меня под свое крылышко и взяла. Сначала, вроде как, игры детские, безобидные: картишки на грядущее раскинуть, святочные гадания, тарелочка там же… Какой же ребенок перед таким соблазном устоит? Втянулась, а вскоре и посвящение прошла… Не на последних ролях в Ордене! Вместе с Возгарькой ближайшими сподвижниками стали… — Старуха замолчала, сжав по-старчески морщинистые губы в жемок.

— А дальше? — сгорая от нетерпения услышать окончание истории, спросил Дмитрий Михайлович. — Дальше-то что было?

— Дальше? — спросила Аграфена Тарасовна, словно опомнившись. — Дальше все покатилось, как снежный ком: силы Апраксии росли, как на дрожжах! Ей завладела Идея…

— Что за идея? — не удержался и перебил травницу Квазимодо.

— Не идея, а Идея! — сварливо поправила горбуна старуха. — Отворить врата адовы и впустить на землю обетованную семя диаволово, устанавливая на земле царствие его.

— Нехилый размах! — усмехнулся горбун.

— Да, не разменивалась Апраксия по мелочам, — согласилась баба Феня. — Используя огромное состоянии батюшки, он к тому времени и слова поперек доченьки не мог сказать, она развернула бешенную деятельность: её гонцы сновали по всему миру, шерстили антикварные лавки, трясли коллекционеров и археологов, и в конце концов нашли…

— Его, — Дмитрий Михайлович прикоснулся к фотографии фолианта, — «Гримуар Гримуаров»?

— Да, — кивнула старуха. — Она нашла «Истинную книгу Тьмы». «Девственно чистую», не замутненную банальным колдовством…

— Это как? — не понял горбун.

— По преданию, низринутый с небес и заключенный в преисподней Люцифер, спрятал на земле шесть «Ключей» от своей темницы — шесть «Гримуаров», надеясь, что когда-нибудь, кто-нибудь из его адептов сумеет вскрыть запоры и выпустить его из заключения. Но не тут-то было! Заполучив «Гримуар», владельцы сего фолианта не спешили выпускать Сатану в мир, они использовали силу заклятий колдовской книги в собственных целях! «Оскверненный» таким образом Ключ утрачивал основное предназначение — он больше не мог служить отмычкой к Адским вратам. На тот момент, насколько нам было известно, утрачено было два Ключа, послужившими прообразами всех известных «Гримуаров». Апраксия нашла третий! И, не размениваясь попусту, начала готовиться к обряду…

— Вы тоже… участвовали? — осторожно поинтересовался Дмитрий Михайлович.

— Это не обсуждалось! — ответила баба Феня. — В Ордене существовала жесткая иерархия. Апраксии, не без нашей с Возгарем помощи, удалось обуздать верхушку Ордена, а некоторых попросту уничтожить! Иначе нас «съели» бы наши собратья…

— Но у вас, по каким-то причинам, ничего не получилось? — подвел итог профессор.

— Не будь нас с Возгарем, у нее бы все получилось! — покусывая губы, произнесла Аграфена Тарасовна. — Но на её беду, самые близкие и доверенные соратники решили поступить по-своему…

Москва. 1896 г.

Погруженная во мрак комната освещалась лишь рдеющими в большом камине углями. Время от времени темноту разгоняли редкие языки пламени, блики которых отражались от двух сплетенных между собой тел мужчины и женщины, блестящих от пота. Любовники содрогнулись от одновременно настигшего их экстаза, издав полный наслаждения вопль. Неожиданно с ревом взметнулось затухающее в камине пламя, выплеснувшись из портала в комнату. Клубок тел распался надвое: вскочивший на ноги мужчина протянул к каминному порталу руку, загоняя разбушевавшуюся стихию обратно в топку. Поток огня съежился и, недовольно подрагивая, уполз, словно побитая собака в конуру. Мужчина довольно прищелкнул пальцами, вновь падая на смятые влажные простыни, рядом с молодой привлекательной девушкой.

— Это было божественно! — произнесла с хрипотцой, не успевшая перевести дух девушка. Она приткнулась головой к крепкому горячему плечу мужчины, забросив ногу ему на живот.

— Фенюшка, золотце, — произнес мужчина, сжимая девушку в объятьях, — это еще не предел! Только ты опять ослабила контроль, — мягко, словно неразумному ребенку, попенял он любовнице, — не нужно привлекать лишнего внимания к нашим отношениям… Да и к нашим возможностям, тоже…

— Ты опасаешься, что Апраксия узнает, на что мы действительно способны? — игриво спросила Аграфена. — Да она сейчас сама не своя — ничего вокруг не замечает! Подготовка к последней мессе съедает у нее все силы!

— Вот именно! — воскликнул мужчина. — Поверь мне, дитя, я прожил вдвое больше твоего, и знаю, о чем говорю! Растратив свои силы, она непременно вытянет все жилы и из нас с тобою, сокровище!

— Но её священная миссия…

— Священная миссия? — с негодованием воскликнул Возгарь. — Для кого она священна? Для тебя? Для меня? Что даст нам с тобой приход в мир Самого…

— Ну, я точно не знаю… — замялась Аграфена. — Мы станем подле Него и будем править Его именем…

— Слова, слова, слова! — скорчив унылую физиономию, произнес колдун. — Никто точно не знает, чего ожидать от существа, тысячелетиями сидевшего в Преисподней! Никто! С чего ты взяла, что он позволит нам встать подле него…

— Но Он должен быть благодарен…

— Он ничего никому не должен! Тем более мелким и жалким людишкам! Мы и без него в состоянии неплохо устроиться! А представь, какие возможности откроются, если мы с тобой завладеем «Истиной книгой»? Безграничная власть, богатство, наслаждения, вечная жизнь… «Гримуар Гримуаров» откроет нам эти тайны! Так зачем нам с тобой нужен кто-нибудь еще?

— Она сотрет нас в порошок! — испугано произнесла девушка, усаживаясь на кровати. — Если узнает…

— Она сильна, — согласился Возгарь, — сейчас мы не сможем с ней совладать. Мы подождем — пусть тратит силы! К тому же нам неизвестно, где она скрывает «Гримуар». Мы ударим в самый ответственный момент — во время последней мессы…

Заброшенная деревенька. 1980 г.

— И мы ударили! — продолжала рассказывать Аграфена Тарасовна. — Ударили разом… в полную силу… в тот момент, когда должны были распахнуться Врата… Сопротивление Апраксии было жалким — она растратила все силы и ничего не могла противопоставить нам… в ком она была уверена… А мы били в спину… били жестко… били насмерть… Но оказалось, что убить так и не смогли… Потом она нашла его…

— Почему только его? — спросил горбун. — Разве вы не с нашим покойником…

— Он кинул меня, точно так же, как кинул Апраксию, — произнесла ведьма, — исчез, едва заполучив «Истинную книгу»… А я… Я скрывалась от гнева Апраксии всю свою жизнь… по заброшенным хуторам и деревенькам… постаралась забыть о настоящем искусстве… травничала, зубы заговаривала, амулеты и наузы плела… Вот какое величие уготовил мне Возгарька вместо безграничной власти, богатства, наслаждения и вечной жизни!

— Так ты ему отомстить хочешь? — спросил горбун.

— Хочу, — согласилась бабка. — Только сил у меня — пшик, да маленько! Иначе я с вами бы и разговаривать не стала!

— А как насчет Хвостовской? — уточнил профессор. — Она нам не помешает?

— Так нет её больше, — ответила баба Феня. — Сожгли её НКВДешники на костре еще в сороковые…

— Слышь, Михалыч, и тут НКВД при делах оказалось, — произнес горбун, — ну прям, как у тебя в Якутии. Жестко они разборки навели! — с уважением произнес Квазимодо. — А она, часом, не восстанет?

— После костра, милок, не восстают! — ухмыльнулась бабка. — Теперь в наш мир вернуться можно только через врата, что с помощью «Истиной книги» открыть можно.

— С помощью этой уже не открыть? — уточнил горбун.

— Нет, — отрезала старуха. — Все, что угодно, но врата с её помощью не открыть!

— Понятно, — кивнул горбун. — И на том спасибо, старая!

— Ну вот, что, робятки, — копируя говорок деревенской простушки, произнесла бабка, — я свою часть сделки исполнила: все, что о Возгарьке знала — поведала. Дело за вами! Ты, умник — не забудь мне котел привезти! А ты, каторжник, пока дров не нарубишь — за околицу не выпущу!

— Да какой базар, баб Фень! — согласился горбун. — Честная сделка — честная работа! Дров я тебе наколю, а ты не забудь с цацкой замутить… Какая-никакая, а защита будет!

— Не забыла я, не боись! — Старуха подняла со стола амулет и поднесла его к глазам. — Ты все еще здесь? — зыркнула она на Квазимодо сквозь ожерелье.

— Понял, не дурак! — произнес горбун, поднимаясь из-за стола. — Топор у тебя где?

— У поленницы найдешь, — сказала она, возвращаясь к изучению амулета айнов. — Поправим мы эту штучку, поправим…

Старуха вновь положила амулет на стол и вышла из избы в сени. Немного там повозившись, она вернулась, держа в руках, небольшую деревянную шкатулку с крышкой, инкрустированной медной позеленевшей проволокой. Перевернув шкатулку, баба Феня высыпала её содержимое на стол. На первый взгляд ничего особенного в шкатулке не было: какие-то невзрачные камешки, мелкие косточки, поеденные плесенью крысиные шкурки, кожаные шнурки… Если не знать, кому принадлежит все это «богатство» — не иначе как мусором и не назовешь. Старуха ловко откидывала в сторону острым и длинным ногтем нужные для доработки амулета «ингредиенты»: ноздреватый камень с дыркой — «куриный бог», две отвратительные маленькие косички, сплетенные из чьих-то сальных волос, растрепанное черное воронье перо, костяная «рогулька», принадлежащая какому-то мелкому зверьку и несколько тонких кожаных шнурков, с беспорядочно навязанными на них узелками. Отобрав составляющие, колдунья одним отточенным движением смахнула со стола в шкатулку оставшийся невостребованным «мусор».

— Так, — произнесла она, захлопнув крышку шкатулки, — начнем!

Первым в «дело» пошли кожаные шнурки: подняв со стола, старуха принялась пробовать их «на вкус», по очереди облизывая узелки. Крылов с интересом наблюдал за её действиями, не понимая, для чего это нужно. Колдунья, слегка прикоснувшись языком к узелку, резко одергивала руку, как будто боялась обжечься. Словно контакты на квадратной батарейке проверяет, подумалось профессору: щиплет или нет?

— Вот эти два — сойдут! — Закончив «проверку», старуха отложила в сторону один из шнурочков. — А над этим придется поработать…

— А что с ним не так? — поинтересовался Дмитрий Михайлович.

— Плохо просолился, — заявила колдунья. — Надо добавить… — Она принесла солонку из буфета, осторожно держа её на вытянутой руке. Вручив солонку профессору, заявила: Теперь сыпь соль на шнурок и жуй!

— Что, простите, делать? — решив, что не понял, переспросил Крылов.

— Шнурок соли и жуй! Чего тут непонятного? — развеселилась старуха. — Сама бы пожевала, да на меня соль плохо действует! А шнурочек просолить надо как следует!

Дмитрий Михайлович посмотрел на требующий «обработки» шнурок: выглядел тот не лучшим образом. Не то, что в рот, в руки взять боязно: черный, скрученный, закорженевший от времени!

— Да ты, Умник, гляжу, брезгуешь? — Старуха ехидно ухмылялась. — В нашем деле, милок, брезгливым не место! Жить захочешь, и дерьма кусок слаще меда покажется! Жуй, кому говорю!

Профессор с трудом протолкнул комок, застрявший в горле. Щедро посыпал солью шнурок и, закрыв глаза, затолкал бабкино угощение в рот. Рот мгновенно наполнился тягучей кислой слюной. Поборов рвотные позывы, Крылов принялся «работать» зубами, стараясь, по возможности, не сглатывать.

— Умничка, ты, моя! — обрадовалась бабка. — А я уж думала, не сдюжишь — к каторжнику своему побежишь! А ты ишь, осилил… Ты жуй, жуй… Только послушай, что я тебе скажу: есть в тебе, мил человек, дар…

После таких слов Дмитрий Михайлович даже жевать перестал.

— Маленький, почти потухший, но есть, — продолжила колдунья. — Я это еще в первый раз заметила.

— Так почему сразу не сказала? — Выплюнув шнурок на ладонь, потребовал объяснений профессор. — Ну и гадость эта ваша заливная рыба! — Профессор гадливо сморщился, отирая рот тыльной стороной ладони.

— Приглядывалась я к тебе, Умник, — произнесла старуха. — Да и нужды особой не было…

— А сейчас, значит, появилась?

— Появилась, — произнесла бабка. — Старость не радость, тебе ли этого не знать? Сам, чай, не мальчик!

— А что, есть варианты? — догадавшись, куда клонит старушка, спросил Крылов.

— Варианты всегда есть, — размыто ответила колдунья. — Вопрос лишь в том, на какие жертвы ты готов пойти?

— Убивать я никого не намерен! — твердо заявил Дмитрий Михайлович. — Лучше уж стариком, чем остаток жизни…

— Не надо никого убивать! Вечной жизни, конечно, не обещаю… Но если котел раздобудем, да оскверненный «Гримуар»…

— Опять за старое? Я в такие игры не играю! — отказался от предложения старухи профессор.

— Не понял ты меня, Умник, — с досадой произнесла баба Феня. — Я уже не та глупая девчонка. После сотни лет скитаний, — она постучала себе по лбу указательным пальцем, — здесь кое-чего появилось! Мне уже ни богатство, ни власть — ничего не надобно! А вот пожить еще немного хочется! Да не старой развалиной, а вполне себе привлекательной бабой, лет этак под сорок-пятьдесят! Да и тебе, Умник, здоровье поправить не грех…

— Заманчиво, — согласился профессор. — А я вам, разлюбезная Аграфена Тарасовна, за какой надобностью? Котел мы вам и так, и так доставим… Если с Возгарем справимся, то и «Гримуар» вашим будет… Так зачем?

— Понимаешь, милок, с некоторыми делами в одиночку не управиться, — ответила колдунья. — Хотя бы малый ковен [50] нужен… А искать кого-то на стороне я не хочу — слишком долго я скрывалась…

— Понятно, — кивнул профессор, — лишний раз светиться неохота?

— Неохота. Лучше тихо-мирно жить-поживать…

— Да добра наживать, — подхватил Крылов.

— Да ты не бойся, никаких особых извращений не будет, — пообещала старуха. — А я твой дар раздую, тело укреплю…

— Не знаю, что и сказать, Аграфена Тарасовна, — честно признался Дмитрий Михайлович. — И хочется и колется…

— А ты не спеши — обдумай основательно. Покуда Возгаря обратно в гроб не загоним, время будет…

— Договорились! — произнес профессор.

— Вот и ладненько! — обрадовалась баба Феня. — А теперь это, посоли и жуй шнурочек-то — он еще недостаточно просолился!

Профессор с отвращением поглядел на шнурок, но вновь безоговорочно посыпал его солью и засунул в рот. Старуха тоже даром времени не теряла: нанизав «куриного бога» на один из шнурков, она при помощи хитроумного узла подвязала его к медальону. Воронье перо и костяную рогульку она искусно вплела в замызганные косички, после чего, распустив шнурок амулет, пристроила эту конструкцию меж цветных бусинок.

— Ну, все, хватит уже, пора работу предъявлять! — колдунья требовательно протянула руку, на которую профессор выплюнул слегка раскисший и пожеванный кусочек кожи.

Ни разу не поморщившись, баба Феня лизнула один из узелков. У профессора вытянулось лицо, едва он увидел, как в месте соприкосновения языка старухи и просоленной кожи в воздух выстрелила струйка дыма.

— Ох! — болезненно скривилась колдунья, одергивая руку. — Хорошо просолился, зараза!

— Что это было? — не теряя самообладания, спросил Крылов.

— Это плата, — со свистом вдыхая воздух, чтобы остудить обожженный язык, ответила баба Феня. — За все приходится платить, милок! — пояснила старуха. — И за обретение силы — тем более!

— Вот, оказывается, как это действует! — воскликнул Дмитрий Михайлович. — Я об этом читал, но думал, что байки…

— Это, как раз, чистая правда, — произнесла бабка. — Соль — первейшее средство против нечисти! Там, где есть соль — ничто не может быть заколдовано! Правда, все зависит от её количества.

— Так вы, уважаемая Аграфена Тарасовна, выходит — нечисть?

— Пока во мне есть хоть малая толика силы — да! А вот если растрачу все, сольюсь до самого донышка — могу её, родимую, горстями жрать! Только потом на восстановление способностей уйму времени убью! Поэтому приходиться мириться с таким вот положением вещей: на данный момент мы с солью несовместимы!

Но руками-то вы шнурок берете, — подметил профессор, — и никакого результата.

— Ну, то ж руки, а не глотка, — пояснила Аграфена Тарасовна. — Жжется слегка. Но если надолго этот шнурок, допустим, округ руки обвязать, ожог будет «будь здоров»!

— Ага, понятно, — качнул головой Крылов, вспоминая аналогию, — это как контакты от батарейки языком лизнуть. Щиплет. А если руками — так и не почувствуешь ничего.

— Не знаю, как там с вашими батарейками, а руками можно…

— Только осторожно…

— Правильно, Умник! Не зря в профессору выбился… Соображаешь! Я тебя быстро основным премудростям выучу!

— Давайте сначала с Возгарем разберемся, а там посмотрим, — ответил профессор.

Пока они вели обстоятельную беседу, старуха умудрилась вплести в «подготовленный» Крыловым шнурок оставшиеся ингредиенты, и прикрепить его к амулету. Подцепив «усовершенствованное» ожерелье айнов указательным пальцем, баба Феня скрупулезно осмотрела его со всех сторон.

— Готово, — произнесла она, не найдя изъянов в изделии. — Должно сработать. Зови своего каторжника, пусть примерит.

— Дров тебе, баб Фень, на два года хватит! — первым делом похвалился появившийся в избе Квазимодо. — Да и ты, гляжу, без дела не сидела! — произнес он, оценив «изделие народного промысла». — Работать будет? — поинтересовался он между делом, надевая амулет на шею.

— А поверить-то и не на ком, — сказала ведьма.

— Ладно, принимаем на веру, без полевых испытаний! — произнес горбун, пряча ожерелье под рубашку. — Ну что, бабуль, пора нам…

— Ну так и скатертью дорожка! — сказала баба Феня. — Ты, Умник, над моим предложением пораскинь, а ты, каторжанин, на рожон не лезь — тебя Возгарька в бараний рог свернет… Он хитрый, способ обязательно изыщет, как мою защиту обойти.

— Не боись, старая, прорвемся!

— Смотри сам не порвись! — предупредила ведьма. — Про котел не забудьте! Чем быстрее мне его доставите, тем быстрее я силы смогу восстановить! Ну а если сильно прижмет — прибегайте, есть у меня схрон один, заповедный, оттуда никакая нечисть вас выковырить не сможет!

— Учтем, Аграфена Тарасовна! До скорого свидания! — чинно раскланялся со старухой профессор.

— Наше вам, баб Фень, с кисточкой! — шаркнул ножкой горбун.

— Не паясничай, изверг! — нахмурилась старуха. — А то не посмотрю, что ты мне все дрова переколол, да накажу…

— Баб Фень, так я ж любя! — произнес Квазимодо, припадая губами к руке Аграфены Тарасовны. — Вот разрулим все косяки, я на тебе женюсь!

— Трепись-трепись! — рассмеялась бабка. — Ох, поймаю за язык! Я ж тебя насквозь вижу! Это ты от страха хорохоришься — давно уже по-настоящему не пугался! А на деле ты молчун, каких поискать! И слово своё держать умеешь!

— Все-то ты знаешь, баб Фень, — отбросив клоунские ужимки, серьезно произнес Квазимодо. — Поджилки трясутся — спасу нет…

— А накось, возьми, — старух протянула горбуну бумажный кулечек. — Пол чайной ложки на стакан кипятка… Принимай утром и вечером, перед сном — забудешь про дрожь в коленках!

— Спасибо, баб Фень! — от чистого сердца поблагодарил старуху Квазимодо.

— Сочтемся, — сказала ведьма. — А теперь — проваливайте, чтобы глаза мои вас не видели!

— Пойдем, Михалыч, пока при памяти! — хохотнул уголовник, выходя из избы.

* * *

На обратном пути Крылов, не переставая, думал над предложением Аграфены Тарасовны. Становиться ли подмастерьем у старой ведьмы, или послать её ко всем чертям? Хотя, надо признать, предложение заманчивое! Даже очень! Не к этому ли ты стремился, Дмитрий Михайлович, всю свою сознательную жизнь? Выискивая крупицы тайных знаний в древних трактатах? А что собственно, он теряет? Бессмертную душу? Теплое местечко в раю? Так это еще большой вопрос: куда направят после распределения? Есть подозрения, что любоваться райскими кущами придется из окна экспресса, несущегося прямиком в пекло! Так не стоит ли продлить своё существование здесь, на этой грешной земле? Протянуть сколько возможно, а там будь, что будет? Насладиться жизнью на полную катушку, чтобы было о чем вспоминать, сидя голой задницей на раскаленной сковороде или купаясь в кипящем масле! И хочется, и боязно… Так и не приняв никакое решение, Дмитрий Михайлович решил оставить сей насущий вопрос до лучших времен. Неизвестно еще чем закончиться их противостояние с воскресшим колывановским колдуном. Может, и не придется ничего решать…

— Тьфу-тьфу-тьфу! — сплюнул профессор через левое плечо, прогоняя дурные мысли.

— Чего-то ты, Михалыч, совсем суеверным стал? — усмехнулся Квазимодо. — Если черная кошка дорогу перебежит, объезжать седьмой дорогой заставишь?

— Знаешь, как говорят: лучше перебдеть, чем недобдеть! — ответил Крылов. — А в нашем с тобой деле лучше не рисковать понапрасну! Суеверия, как оказалось, не на пустом месте выросли!

— Народна мудрость?

— Ну, можно и так сказать, — ответил профессор. — Как думаешь, сумеют твои ребята котел для старухи раздобыть?

— Не кипишуй понапрасну! — обстоятельно заявил горбун — по мере приближения к дому, к нему вновь возвращалась былая уверенность. — Достанут они твой котел!

— Хорошо, — произнес профессор. — Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

Квазимодо промолчал. Он лишь неодобрительно покачал головой, осуждая излишнюю суеверность Крылова.

На подъезде к Алексеевскому монастырю, узкая проселочная дорога оказалось перегорожена двумя черными «Волгами» с темными тонированными стеклами. У одной из машин оказалось пробито колесо. И сейчас его сосредоточенно менял хмурый «водила». Возле головной машины стоял, покуривая трубочку, щуплый абсолютно лысый благообразный монах в темной сутане, с большим наперсным крестом на груди. Его открытое морщинистое лицо лучилось добродушной улыбкой. А вот люди, окружающие «батюшку» не понравились горбуну с первого взгляда. Было в них нечто такое… опасное… хищное… Сам будучи еще тем зверем, уголовник чувствовал таких людей за версту. Не простые ребятки, ох не простые! Даже расслабленные позы, в каких пребывали люди окружающие монаха, не могли ввести горбуна в заблуждение: если потребуется они в пять секунд могут порвать на куски любого… Да и слегка топорщившиеся элегантные костюмы наверняка скрывали огнестрельные сюрпризы в оперативных кобурах. Квазимодо затормозил и, открыв дверь, высунулся из «козлика».

— Мужики, может помочь? — крикнул он, зависнув на подножке.

— Сами справимся! — буркнул колдующий над пробитым колесом «водила».

— По обочине объедешь? — спросил один из окружения монаха.

— Попробую, — пожал плечами горбун.

— Тогда давай, пошевеливайся!

Квазимодо залез обратно в машину и осторожно, стараясь не свалиться в придорожный кювет, принялся объезжать «волгу», пробившую колесо. Выскочив на дорогу, он прибавил газ, внимательно наблюдая в зеркало заднего вида за оставшимися позади людьми.

— Ничего странного не заметил, Дмитрий Михалыч? — спросил попутчика горбун.

— Ты о чем? — погруженный в свои мысли профессор почти не обратил на встретившихся на дорогое людей никакого внимания.

— Машины с «конторскими» номерами…

— КГБ? Уверен?

— Угу, — кивнул горбун, — я этих псов как следует рассмотрел! Это не просто легаши! Те так — рохли… Эти — настоящие звери, бойцы! Причем приезжие — в наших краях такие не водятся! Можешь поверить на слово, уж я-то в курсе… Что может связывать приезжих чекистов и того странного монаха? — задумался уголовник. — Не просто же так они его до монастыря подбросили? — размышлял Квазимодо. — И стояли они вокруг него так, словно охрана… Ну, не может же «контора» охранять какого-то монашка?

— А почему ты решил, что он странный? — спросил профессор.

— Не знаю… Возникло такое ощущение… Ну, и курил он… — сбивчиво пояснил горбун.

— Курение не такой уж тяжкий грех, — возразил Дмитрий Михайлович. — Видывал я священников, смолящих табак без зазрения совести. Так что все в порядке.

— Нет, было в нем что-то странное… — не сдавался горбун. — Я прямо вот здесь почувствовал… — Он прикоснулся рукой к груди. — Черт, это амулет! Это он…

— Что с амулетом? — заинтересовался Дмитрий Михайлович.

— Это не я странное почувствовал, — сумел, наконец, разобраться с чувствами Квазимодо, — это амулет на него среагировал! Точно! Амулет!

— Ты хочешь сказать, что тот священник — нечисть?

— Не знаю, но амулет сработал! Зуб даю!

— Интересно, интересно! — произнес профессор. — Только нам от этого никакой выгоды.

— Ты прав, — согласился горбун. — А к амулету стоит прислушиваться… Мало ли…

Остаток дороги они преодолели без каких-либо происшествий. Горбун завез профессора во двор его собственного дома, где и высадил. Договорившись о следующей встрече, они расстались. У подъезда собственного дома горбуна ожидала ржавая желто-зеленая копейка, за рулем которой обнаружился кемаривший без всякого зазрения совести Хорек. Квазимодо постучал костяшками пальцев по грязному стеклу «форточки». Хорек «очнулся», посмотрел осоловелыми глазками на горбуна и расплылся в «ответной лыбе»:

— Квазимодыч, ты хде покрылся?

— С какой целью интересуешься, Хорек? — вкрадчиво поинтересовался Квазимодо.

— Да оно мне надо? — зная репутацию горбуна, сразу «съехал» Хорек. — Тебя пахан целый день высвистывает…

— Хобот? А чё за проблемы?

— А мне почем знать? Я весточку притараканил, а вы уж меж собой перетирайте…

— Покатили к Хоботу! — распорядился горбун, залезая в машину. — Где он сейчас?

— У Ашота в тошниловке, — сообщил Хорек, заводя свой тарантас.

К летнему ресторанчику «Арарат» Хорек домчал горбуна минут за пятнадцать. Когда до заведения оставалось метров двести, Квазимодо почувствовал что амулет «шевельнулся», предупреждая о какой-то опасности. Настороженно зыркая по сторонам, горбун вылез из машины и прошел под навес, где с комфортом наливался дорогим коньяком Хобот. Пахан и оказался тем самым объектом, на который «сделал стойку» доработанный старухой древний амулет айнов. Вот оно в чем дело! Горбун потихоньку начал разбираться в действии колдовской финтифлюшки. Если вспомнить, как вылечился от чахотки Хобот — все становиться на свои места: амулет позволяет распознать не только саму нечисть, но и людей, плотно с ней соприкоснувшихся.

«Ай да бабка, ай да молодец! — обрадовано подумал Квазимодо. — С помощью этой штукенции можно будет с точностью определить, кто есть кто!»

— Появился? — опрокинув очередную стопку, принялся буравить подельника тяжелым взглядом авторитет.

— Че за срочность, пахан? — присаживаясь напротив, спросил горбун, наливая в пустую рюмку коньяка из початой бутылки.

— Он приходил… — глухо произнес Хобот, а горбун не стал уточнять, кто именно: и так все понятно. — Сказал, что нашел себе новое тело…

— Ну, а мы причем?

— А нам нужно доставить это тело к нему…

«Ну, вот, началось!» — подумал Квазимодо, залпом опустошая рюмку. Вкуса спиртного он так и не почувствовал.

Глава 14

Пгт. Нахаловка 1980 г.

Обратно в поселок парни вернулись далеко за полночь. Вновь оккупировав под «штаб» летнюю кухню бабушки Алика, парни приняли меры все возможные безопасности, чтобы безумный дух колдуна не смог к ним ввалиться посреди ночи. Наскоро перекусив остатками ужина, заботливо оставленными бабушкой Алика в стареньком тарахтящем холодильнике, они насыпали по периметру кухни вдоль стен толстые соляные дорожки, соединив их в единое целое.

— А если в гальюн ночью припрет? — поинтересовался Леньчик.

— Вон ведро в углу, — ответил Алик. — По маленькой в него, если уж совсем невтерпеж! Ну, а по большому — потерпите до утра! Так, освященные крестики все надели? — Леньчик с Кучерявым синхронно кивнули. — Отлично! А где бутылки со святой водой? — засуетился Алик.

— Я их под кровать поставил, — ответил Кучерявый.

— Давай их сюда, — распорядился Александров. — Нужно возле каждой кровати расставить — чтобы под рукой были!

Сказано-сделано: Леньчик быстро раскидал винные бутылки со святой водой по местам — в изголовье каждой кровати.

— Так, открываются легко, — Алик лично проверил, как вытаскиваются пробки из горловин бутылок.

— А я недавно в магазине детские водяные пистолеты-брызгалки видел, — сообщил друзьям Кучерявый. — Из них удобнее водой поливать, чем из бутылок… Да и быстрее получиться.

— Хм, дельное предложение, — похвалил Кучерявого за идею Крепыш. — Завтра купим. Их и носить с собой удобнее… Теперь иконы батюшкины по стенам развесим — и можно дрыхнуть!

— На вахте никого оставлять не будем? — спросил Леньчик.

— Сегодня не будем, — мотнул головой Алик. — Выспаться всем нужно. К тому же все слышали, что батюшка Никанор сказал? Бесплотному духу через такой заслон не прорваться!

— А если он опять в кого-нибудь вселиться? — испуганно предположил Кучерявый.

— На этот случай у нас Мухтар во дворе имеется, — отрезал Алик. — Он чужого за километр облает… Так что по койкам!

Друзья уже давно посапывали, уткнувшись носами в подушки, а к Леньчику сон не шел. Поворочавшись с полчаса с боку на бок, он взял со стола фонарик и вытащил из выдвижного ящика тетрадку покойного Филимоныча…

Москва 1939 г.

…Чекисты отпрянули от сотрясающегося мелкой дрожью особняка. Из трещин и проломов в стенах дома вновь полезли фиолетовые щупальца. Однако на этот раз они беспорядочно метались из стороны в сторону, лишь срывая острыми когтями пласты штукатурки со стен. Движения щупалец становились все медленнее и медленнее, наконец, они, слегка подрагивая в конвульсиях, обвисли мокрыми тряпками и замерли.

— Кажись, получилось? — недоверчиво произнес капитан Толоконников, подбираясь поближе к неподвижному щупальцу. — Владимир Николаевич, а ведь и вправду издохла тварина! — радостно сообщил он, тыча в фиолетовую конечность табельным серебряным кинжалом. — Никакой реакции!

— Всем приготовиться! — распорядился старший майор. — Пантелеев, Коваль — двери! Петраков…

— Я, товарищ старший майор! — вытянулся Петраков.

— На рожон не лезь — опыта у тебя нет, — приказал Кузнецов. — В особняк пойдешь со мной после основной группы…

— Товарищ старший майор, как это опыта нет? — решил оспорить приказ руководства лейтенант. — Да я по особо опасным…

— Отставить разговоры! — не стал слушать оправдания Петракова Владимир Николаевич. — По местам!

— Не геройствуй, лейтенант, — доверительно произнес капитан Толоконников, по-приятельски похлопав Сергея по плечу, — успеешь еще проявить! У нас своя специфика, а ты в ней пока нив зуб ногой… И так все уже поняли, что ты хлопец хоть куда…

— Время, Гордей! — требовательно произнес Владимир Николаевич.

— Виноват, товарищ старший майор! Все готовы? — еще раз уточнил у группы капитан. — Тогда с Богом! — Толоконников размашисто перекрестился, чем в очередной раз загнал Петракова в ступор: чтобы капитан чекистов прилюдно рожу крестным знамением осенял… Это же ни в какие ворота!

На разрушенное крыльцо заскочили лейтенанты и быстро столкнули на землю мешающий отворяться дверям мусор. Затем, ухватившись за литые ручки-грифоны, резко потянули створки дверей на себя. На этот раз двери распахнулись без каких-либо проблем. Из темного дверного проема вылетел густой серый клубок тумана. Под этим прикрытием на улицу выметнулась целая стая черного воронья, тут же атаковавшая чекистов, оцепивших крыльцо особняка. Раздались частые выстрелы, скосившие часть стаи прямо на вылете из здания. Невзирая на потери, птицы, словно обезумев, кидались на людей, норовя вышибить клювами глаза и содрать когтями кожу с головы. Оперативники прекратили стрельбу, боясь зацепить своих, и перешли в «рукопашную». Ловко орудуя серебряными клинками, а то и попросту голыми руками, они сворачивали воронам головы, рубили шеи и крылья. Минут через десять все было кончено: все свободное пространство возле крыльца было завалено черными трепыхающимися тушками.

— Заходим! — распорядился Гордей и, взмахнув пистолетом, первым вбежал в особняк.

Следом за ним, вновь ощетинившись стволами ППД-34 [51], в помещение прорвалась группа боевой поддержки. Петраков рванулся следом, но его мягко остановил Кузнецов, взяв под локоть.

— Не спеши лейтенант. Слушай меня внимательно! — пристально глядя в глаза Петракову, требовательно произнес он. — Не верь тому, что, возможно, увидят твои глаза…

— Не понял, товарищ старший майор? Как это — не верь?

— Большая часть того, с чем придется встретиться — лишь иллюзия.

— Как гипноз?

— Что-то похожее, — согласился Кузнецов. — Поэтому, прошу, от меня ни на шаг! Считай это приказом! У тебя ни защиты, ни опыта — наделаешь еще глупостей по незнанию… Все вопросы потом! Понял?

— Так точно, товарищ старший майор! — отчеканил Петраков. — Поперек батьки в пекло не лезть!

— Точно, — улыбнулся Владимир Николаевич. — Но если крикну «падай», выполняй не раздумывая!

— Так точно!

— С Богом! — Владимир Николаевич неспешно осенил себя крестом под неодобрительным взглядом Петракова. — И тебе советую, — ласково произнес он, доставая из-под гимнастерки нательный крестик и прикладываясь к нему губами.

Петраков, сжав зубы, резко мотнул головой: а вдруг проверка?

— Не буду! — твердо заявил он. — Я убежденный атеист!

— До сих пор? — усмехнулся старший майор. — Ладно, то ли еще будет!

— Я от своих убеждений не откажусь! — пафосно заявил лейтенант. — Хоть режьте меня!

— Что ж, — развел руками старший майор, — вся правда в глазах смотрящего! Но не верь глазам своим! — еще раз напомнил Кузнецов. — Поехали!

Бодро взбежав по ступеням, Владимир Николаевич на мгновение притормозил у до сих пор державших створки распахнутыми оперативников.

— Максим, Володя, прикрываете тылы, — приказал он лейтенантам. — Без особой нужды в драку не лезть!

— Так точно! — браво откликнулся рыжеволосый Пантелеев. — Не первый раз замужем, Владимир Николаевич!

— А порядки у них не особо строгие, — подумалось Сергею. — Но начальство уважают и любят, сразу видно! Вон как из кожи лезут, чтобы старшему майору угодить! По принуждению такого рвения фиг добьешься! Видать, Кузнецов нормальный мужик и дельный руководитель…

Стараясь не наступить в потемках начальству на пятки, Петраков следом за старшим майором вошел в мрачный особняк. За ними, заклинив остатками разбитых перил створки дверей, чтобы не закрывались, в помещение проскользнули обеспечивающие прикрытие Пантелеев и Коваль.

Переступив порог купеческого особняка, Сергей на мгновение «потерялся». Переход с освещенной солнцем улицы во мрак помещения притупил зрение: некоторое время Петраков вообще не мог ничего рассмотреть. Хотя, по идее, через распахнутые настежь двери должно было проходить достаточно света. Но его не было, словно за спиной лейтенанта возникла глухая стена. Поэтому первое, на что обратил внимание Петраков, оказавшись в старом доме — запах. Пахло не так, как должно пахнуть в старинном особняке, превращенном в общежитие — человеческим потом, кошками и пригорелой пищей. Нет! Тяжелый и влажный воздух смердел болотной жижей, ряской и разлагающимися трупами. С трудом поборов рвотный рефлекс, вызванный ядовитыми болотными испарениями, Сергей, преодолев еще несколько шагов, едва не налетел на спину Кузнецова.

— Это вы, товарищ старший майор? — спросил он шепотом.

— Я, — так же тихо ответил ему Кузнецов.

— А почему так темно и ничего не видно? — гнусаво поинтересовался он, стараясь не дышать носом: рвотные позывы так и норовили вывернуть внутренности наизнанку.

— Происки врагов! — коротко бросил Владимир Николаевич. — Да что же такое с фонариком? — чертыхнулся он, встряхивая прибор. — Наконец-то! — выдохнул он, когда слабый лучик электрического света упал ему на руки. — Так, и что на этот раз? — произнес он, водя фонарем из стороны в сторону.

Тусклый луч фонаря вырывал из темноты корявые деревья, пузырящуюся болотную жижу, покрытую гниющей ряской и стелющимися клочьями тумана.

— Как это? — опешил Сергей, враз растеряв былую уверенность. — Где это мы, товарищ старший майор? Мы же в дом вошли? Бывал я в нем и не раз… А это… это какое-то болото!

— Я же предупреждал, — ответил Кузнецов, — не верь глазам своим! Это иллюзия!

— Какая же это иллюзия? — Петраков, шагнув в сторону, поддел носком сапога лист кувшинки, плавающий в небольшой смердящей луже. — Все настоящее!

— Это только кажется, — заявил старший майор. — Правда, это не совсем иллюзия — это измененное пространство. Но, если нашим противникам удастся провести обряд, все это действительно может выплеснуться в реальность!

— А где остальные? — спросил Петраков, не сумев ничего рассмотреть вдали — за стеной плотного тумана.

— Ушли вперед, — ответил старший майор. — Ничего, нагоним! Что-то Пантелеева долго нет, — забеспокоился Владимир Николаевич. — И Коваль куда-то запропастился…

— Куда они пропасть могли: мы же практически одновременно в дом заходили? — терзаясь смутными подозрениями (уж не разыгрываю ли его?), спросил Петраков. — Тут дверь в двух шагах должна быть!

— Вход в измененное пространство для каждого сугубо индивидуален, — пространно ответил Владимир Николаевич. — У тебя на редкость быстро получилось… — прервался Кузнецов, заметив два огонька электрических огонька загоревшихся в темноте. — Прибыли?

— Прибыли без потерь! — доложил Пантелеев, настороженно поводя фонарем по сторонам. — Ну и гадское же местечко!

— А когда оно лучше бывало? — фыркнул Коваль. — Хоть бы одна сволочь райские кущи создала!

— Ага, размечтался — держи карман шире! — парировал Максим. — Им по чину не положено…

— Разговорчики! — рыкнул на расшалившихся лейтенантов старший майор. — Как дети, право слово! Догоняем основную группу! — распорядился Кузнецов. — Мы и так уже прилично отстали!

— И куда нам? — спросил Петраков, беспомощно оглядываясь по сторонам. — Здесь темно, хоть глаз коли!

— И правда, Владимир Николаевич, может освещение какое сообразить? — предложил Пантелеев. — С фонариками мы далеко не убежим, а Светоч у капитана Толоконникова…

— Копаться нужно меньше! — беззлобно заметил Кузнецов. — А насчет освещения ты прав. Сам осилишь?

— Попробую, — без излишнего энтузиазма ответил розовощекий лейтенант.

— Отставить! — произнес старший майор. — Так мы еще кучу времени потеряем! Я сам…

— Но, товарищ старший майор, вам… — возразил Максим.

— Т-с-с! — Владимир Николаевич приложил палец к губам. — Помолчи!

— Есть! — нехотя подчинился лейтенант.

Кузнецов, расстегнув пуговицу, закатал левый рукав.

— Нож! — требовательно произнес он, протянув руку.

Пантелеев вынул серебряный кинжал из ножен и рукоятью вперед протянул оружие начальнику. Пальцы старшего майора сомкнулись на простой деревянной рукоятке. Одним отточенным движением Владимир Николаевич полоснул себя острым лезвием по запястью. К удивлению Петракова, из открывшейся раны не хлынул поток крови, а лишь медленно выступило несколько темных и вязких, словно отработанное машинное масло, капель. Вернув кинжал лейтенанту, старший майор обмакнул кончики пальцев правой руки в густую кровь. Затем он поднял запачканную руку и нарисовал на черном небе воображаемый круг, что-то при этом напевая себе под нос. На глазах изумленного Сергея, нарисованный круг засветился ровным желтоватым светом, превратившись в самую обыкновенную луну.

— Этого не может быть! — не сдержался Петраков, протирая глаза кулаками.

— Может, — Кузнецов улыбнулся, с помощью Максима перетягивая рану платком. — В измененном пространстве возможно многое, что невозможно в реальном мире.

— Товарищ старший майор, я уже ничего не понимаю! — признался Петраков, положа руку на сердце. — Ведь это какой-то бред!

При свете луны стало видно, что болото, простирающееся во все стороны, на сколько хватало глаз, не имеет конца и края.

— Терпи, казак! — глаза старшего майора весело блеснули в свете им же сотворенной луны. — Поторапливаемся, ребятки! Я не знаю, сколько продержится наше светило…

— Здесь только одна тропа, — сообщил Коваль, пройдя немного вперед, — более-менее пригодная для передвижения… По ней Гордей отряд и повел. Не поленился, капитан, вешками дорогу отметил!

— Так чего мы ждем? — поторопил подчиненных старший майор. — Сергей, за мной! След в след! И по сторонам не забывай поглядывать! Оружие есть? — спросил, опомнившись Кузнецов.

— Есть, — ответил Петраков. — ТТ.

— Отлично! Парни, снабдите лейтенанта патронами…

— Да у меня полный комплект, — произнес Петраков, вынимая пистолет из кобуры.

— Нет, не пойдет твой свинец! — усмехнулся Пантелеев. — Держи! — он протянул снаряженную обойму Сергею.

Петраков взял обойму, пули в ней весело блестели в свете луны.

— Замени! — произнес Владимир Николаевич.

— Они действительно серебряные? — Петраков уже устал удивляться.

— Самое натуральное серебро! — подтвердил Максим. — Высшей пробы! Из старых царских серебряников льем! — похвастался он.

Петраков безропотно выщелкнул из пистолета старую обойму. Спрятав её в карман, он засунул в рукоять обойму с серебряными пулями, передернул затвор и снял пистолет с предохранителя. Владимир Николаевич одобрительно кивнул.

— Будь начеку! — произнес он, ступая на тропинку, бегущую вдоль зловонных луж и теряющуюся в темноте.

Где-то вдалеке, приглушенные туманом, застрекотали автоматные очереди.

— Наши! — обрадовано произнес Максим. — Живы еще, курилки…

— Не каркай! — оборвал его старший майор. — Судя по плотности огня, им сейчас не сладко приходится!

— Справятся, товарищ старший майор! — уверенно заявил Пантелеев. — Справятся…

Петраков шаг в шаг ступал по тропинке за сухоньким Кузнецовым, настороженно вглядываясь в булькающие и исходящие паром болотные «промоины», в изобилии раскинувшиеся вдоль узкой тропки. Иногда, под слоем болотной жижи угадывалось какое-то шевеление, то тут, то там, разгоняя ряску, высовывались на поверхность не распознаваемые части тел каких-то болотных чудовищ.

— Что же это за место-то такое? — вполголоса произнес Сергей, «провожая» стволом пистолета очередного подводного жителя.

— Стигийское болото, — не оборачиваясь, ответил Владимир Николаевич, — пока еще только его проекция в измененном пространстве…

— Что еще за Стигийское болото? — буркнул Петраков, выдергивая сапог из засасывающей его грязи.

— Почитайте на досуге «Божественную комедию» Данте, — посоветовал Кузнецов. — Средневековый богослов Алигъери знал о географии потустороннего мира не по наслышке.

— Обязательно прочту, если выберемся, — пообещал Петраков.

— Не дрейфь, Серега! Обязательно выберемся! — донесся из-за спины голос неунывающего Максима.

Местами тропинка скрывалась под вонючей жижей, однако вешки, выставленные ушедшей вперед группой капитана Толоконникова, не давали чекистам заплутать. Кое-где мутная и вязкая зыбь доходила до пояса, а иногда доставала до самой груди. Благо к запаху за время пути оперативники как-то притерпелись, и едкая вонь не терзала их так сильно, как в самом начале пути. Выбираясь на относительно сухие участки тропинки, чекисты выливали болотную воду из сапог и продолжали движение. На одном особо глубоких участков, когда жижа подступила к самому горлу, Петраков почувствовал, что кто-то крепко ухватил его за лодыжки, а затем резко дернул. Он даже охнуть не успел, как погрузился в воду с головой. Тварь дернула его сильнее, видимо, стараясь утащить Сергея в глубину. Петраков забрыкался, но стряхнуть тварь, уцепившуюся за ноги не смог — она продолжала тянуть милиционера в глубину Стигийского болота. Толща воды сдавила голову, заломило в ушах, и Сергей с ужасом понял, что еще чуть — чуть и он уже не сможет выплыть на поверхность. Стремительно заканчивался воздух — легкие горели огнем, требуя новой порции кислорода. Не придумав ничего лучшего, Сергей направил в сторону тянущей его на дно твари ствол пистолета. Взмолился, чтобы оружие сработало и спустил курок. Пистолет не подвел — дернулся в руке. Раз, еще раз и еще… Колено обожгло болью, но проклятая тварь отцепилась. Не теряя времени, Петраков, что было сил, заработал руками и ногами. Вынырнув, он с наслаждением хватал открытым ртом смердящий, но вместе с тем такой сладостный воздух Стигийского болота.

— Вон он, Владимир Николаевич! — радостно завопил Пантелеев, кидаясь к Петракову. Оказалось, что Сергея не так уж далеко отнесло от тропы. — Руку, руку давай!

— Осторожнее! Глубоко! — отплевываясь, прокаркал Сергей, протягивая руку Максиму.

Объединив усилия с Ковалем, Пантелееву удалось вытащить Петракова из трясины. Подхватив милиционера под руки, оперативники дотащили его до сухого места и положили на землю.

— Цел? — спросил Владимир Николаевич, быстро осмотрев спасенного оперативника.

— Вроде… цел… — так и не успев отдышаться, прерывисто ответил Петраков. — Что это за тварь меня утащила?

— Да кто ж его знает? — пожал плечами старший майор. — В этих болотах чего только не водится!

— Как отбился? — поинтересовался Максим, не забывая поглядывать по сторонам. — Гляжу, даже сапоги уцелели! — весело добавил он.

— Стрелял, — ответил Петраков. — До сих пор не пойму, как у меня это под водой получилось?

— Не забывай, это не реальность, а лишь её подобие, — произнес старший майор. — На самом деле никакой воды и в помине нет, как и самого Стигийского болота. Мы внутри особняка купца Хвостовского по дровяному переулку восемь… Идти дальше можешь? — настороженно спросил он.

— Не знаю… Я, когда стрелял, по-моему, ногу зацепил… Вот здесь…

— Ну-ка… — Кузнецов, включил фонарик и принялся изучать место ранения. — Ерунда! — облегченно произнес он, счистив с ноги Петракова комья грязи и тину и слегка разрезав штанину. — Царапина. Пуля по касательной прошла. Хорошо бы, конечно промыть и продезинфицировать… Пантелеев, гони спирт!

— Настоящий медицинский! — Максим вытащил из кармана плоскую металлическую фляжку и отдал её Кузнецову.

— Потерпишь, герой? — риторически спросил старший майор, обильно оросив ногу дезинфицирующим средством.

— Конечно! — слегка дернувшись, скривился Петраков. — Уже и не болит совсем! — немного покривив душой, произнес он, поднимаясь на ноги.

— Тогда идем дальше! — распорядился старший майор.

Через некоторое время, к несказанной радости чекистов, Стигийское болото незаметно перешло в кочковатую равнину, а после и вовсе обернулось обширной поляной, поросшей чахлой травой и маленькими бледными цветами.

— Асфоделевые луга, — произнес Кузнецов.

Петраков уже перестал удивляться, что не очень большой купеческий особняк мог вместить в себя и Стигийские болота, и Асфоделевые луга. Пройдя еще немного, оперативники наткнулись на груду мертвых тварей разбросанных по лугу в живописном беспорядке. На первый взгляд твари напоминали обычных борзых собак. Если существуют в мире борзые ростом с годовалого теленка и напрочь лишенные даже намека на кожу и шерсть. Петраков присел на корточки рядом с одним из тел и приложил ладонь к оскаленной пасти. Клыки неведомого чудовища оказались едва ли не в пол-локтя длиной.

— Внушает? — произнес Пантелеев, присевший рядом. — Это Стигийские псы, или Адские гончие, — пояснил он.

— Да уж! — присвистнул от удивления Петраков. — Такому песику палец в рот не клади…

— Наших не видать, — сообщил обошедший поляну Коваль, — значит, погибших нет!

— И это радует! — согласился старший майор. — Большую стаю положил Гордей Лукич, придется группу к орденам представлять… Интересно мне, что у них еще в рукаве припрятано?

— Ну да, — присоединился к разговору лейтенант Пантелеев, — у обычных сатанистов и на сотую долю силенок не хватит! С Привратниками мы вообще раньше не встречались. А чтобы приманить такую прорву Стигийских псов нужно здорово попотеть… разделывая жертвы на кусочки в правильной последовательности… и не одну жертву принести нужно… и не две…

— Вы серьезно? — спросил Петраков.

— Серьезнее некуда, — кивнул Максим. — Сначала умертви жертву определенным способом, затем обряд проведи, после собачек замани, да умудрись сам к ним на обед не попасть. Реальный геморрой! Будет желание, приходи в контору, я тебе в подробностях и с картинками…

— Нет уж, увольте! — передернулся от отвращения Петраков. — Я хоть и не первый день по особо тяжким работаю, а о такой жути даже и не слышал!

— Да, в нашем деле жути хватает, — согласился Пантелеев. — Но поверь — оно того стоит! В смысле, дело…

— Ребятки-ребятки! Не рассиживаемся! — поторопил подчиненных старший майор. — Догоняем основную группу! Они уже, наверное, на позиции выходят! В любой момент может наша помощь понадобиться!

Оставив за спиной Асфоделевый луг, и стремительно проскочив странный лес, с изломанными и обезображенными какой-то болезнью деревьями, команда старшего майора вышла на пыльную каменистую равнину, тянущуюся до подножия не слишком высокой горы. На вершине которой мерцал какой-то неясный свет.

— Походу нам туда? — спросил Петраков, указав на мерцающий огонек.

Словно в подтверждение его слов со стороны возвышенности донеслись звуки частых выстрелов.

— Похоже, что так, — согласился старший майор. — Прибавим ребятки! — И он побежал.

Петраков рванул следом, рядом пыхтели лейтенанты. Луна в небе постепенно тускнела, и вскоре погасла. Но теперь дорогу освещал свет, мерцающий на вершине горы. К удивлению Петракова, сухонький и пожилой старший майор с самого начала взял такой темп, что его молодые подчиненные едва за ним поспевали. В гаснущем свете луны Петраков успевал выхватывать взглядом валяющиеся вдоль дороги бездыханные тела каких-то жутких уродцев, лишь карикатурно напоминающих нормальных людей: зубастые, рогатые, с козлиными ногами и свиными рылами.

Ох, ты ж, мама дорогая! — Петраков едва не споткнулся о массивную лошадиную тушу с выпущенными кишками, выскочившую из темноты прямо под ноги. Да это ж настоящий кентавр! Там, где у настоящей лошади должна находиться голова, торчал волосатый мускулистый человеческий торс. Перепрыгнув через него, Сергей успел заметить искаженную гримасой смерти оскаленную бородатую рожу кентавра с маленькими, глубоко посаженными глазками, приплюснутым носом и покатым узким лбом.

«На маньяка Пигалина похож, которого я прошлой осенью брал, — почему-то отметил про себя Петраков, — такая же отвратительная харя».

Гора стремительно приближалась. Петраков уже начал уставать, не хватало воздуха, пульсировала раненная нога, мокрые хлюпающие в сапогах портянки набили ноги. А старший майор продолжал бежать, не сбавляя темпа.

«Двужильный он, что ли?» — подумалось Петракову, потихоньку отстающему от пожилого начальника.

Не лучше чувствовали себя и Пантелеев с Ковалем, тяжело дышащие в затылок Сергея. Не прост старший майор, ох не прост! Расстояние между ними увеличивалось с каждой секундой. Петраков поднажал, сжав зубы до хруста (не гоже показывать свою слабость перед чекистами!) и сократил дистанцию. У самого подножия горы земля неожиданно взбрыкнула, словно необъезженная лошадь — оперативники с трудом удержались на ногах. А следом из темных небес на землю шарахнул ослепительный разряд молнии. Высокий трещащий звук стеганул по ушам, заглушив истошный вопль лейтенанта Коваля, в которого угодил разряд. Одежда на лейтенанте вспыхнула, а через мгновение обугленный труп рухнул на каменистую землю.

— Васька! — кинулся к боевому товарищу Пантелеев, упав перед ним на колени. — Да как же это? А? Вставай, Васек!

— Лейтенант Пантелеев, вперед! — жестко приказал старший майор. — Ты ему уже ничем не поможешь!

Петраков, ухватив Максима под локоть, резко дернул, поднимая чекиста с земли. Затем, не отпуская, увлек его за собой.

— Суки! Ненавижу! — закричал лейтенант, выдергивая руку из захвата. — Я сам! Всех на ремни порежу! — кричал он, набирая скорость.

Ненависть предала ему новых сил — обогнав старшего майора, он первым полез на гору. На вершине, судя по звукам, доносившимся сверху, кипел нешуточный бой. Стрекотали автоматы, изредка хлопали разрывы гранат. Молнии лупили с небес, не переставая, но метили они не в ползущих по склону оперативников, а в ведущую боевые действия на вершине группу капитана Толоконникова. Ломая ногти и сбивая в кровь руки, Петраков цеплялся за малейшие выступы и, наконец, с трудом преодолев подъем, выполз небольшую ровную площадку вершины. Рядом, тяжело дыша, распластался лейтенант Пантелеев. Старший майор уже сидел под защитой небольшого валуна, оценивая место сражения. Слегка переведя дух, Петраков приподнялся на локтях. Открывшаяся взгляду картина завораживала нереальностью происходящего: в сотне метров от края площадки располагался массивный угольно черный каменный пьедестал, на котором было установлено гигантских размеров резное кресло. В сполохе молний Петраков рассмотрел в переплетении резных орнаментов, украшающих изголовье кресла, рогатую козлиную голову. Напротив пьедестала с креслом располагалось столь же монументальных размеров зеркало в литой медной раме. Гладкая поверхность зеркального стекла ничего не отражала, а лишь слегка светилась рдеющим багрянцем вечного пекельного пламени. Между пьедесталом и зеркалом располагался большой пятиугольный жертвенник, вырубленный, как и пьедестал из одной глыбы черного камня. На жертвеннике в виде пятилучевой звезды были распластаны пять оголенных тел. Тела без движения лежали на спинах, головами к центру камня. В самой сердцевине жертвенника располагался какой-то небольшой мерцающий предмет, свет которого и освещал площадку. Лицом к зеркалу стоял какой-то субъект в длинном красном балахоне с капюшоном, наброшенном на голову и, держа на вытянутых руках большую книгу, что-то хрипло горланил. Ему вторила группа сатанистов в черных монашеских сутанах, обступивших плотным кольцом жертвенник. С каждым мгновением, и с каждым произнесенным словом, непонятный светящийся предмет разгорался все ярче и ярче, а рдеющему углями зеркалу пробегала неясная рябь. Группу Толоконникова, охватившую полукольцом всю эту веселую компанию, сдерживали пузатые карлики на тонких ножках, метающие в оперативников огненные шары. Чекисты прятались за грудами камней в изобилии усеивающих вершину горы. На секунду высунувшись, чекисты угощали карликов короткими очередями и вновь прятались в укрытии. Карлики тоже не зевали: от попадания огненных шаров плавились даже камни. Несколько уродцев валялись на площадке безжизненными тряпичными куклами, но это обстоятельство не могло переломить исход сражения. Петраков и Пантелеев по-пластунски подползли к старшему майору.

— Владимир Николаевич, что делать будем? — спросил Максим. — Ситуация патовая — прижали наших парней, суки!

— Что это за пузаны? — поинтересовался Петраков.

— Это квилпы, — пояснил Пантелеев, — низшие демоны. Когда-то были полубогами, прислуживающими Гефесту в кузне, а теперь — пушечное мясо «Великих Герцогов Преисподней».

— Вот кого они тащат! — сообразил старший майор. — Не просто «Барона» или «Герцога», а одного из высших иерархов!

Адепт, читающий заклинание возле зеркала, взвыл особенно громко и предмет в центре жертвенника полыхнул изумрудным огнем. Поверхность зеркала пошла волнами. Петракова обдало потоком морозного воздуха, а изо рта вырвались клубы пара.

— «Око Анубиса» почти активировано! — воскликнул старший майор. — Еще немного и они пробьют устойчивый портал…

Словно в подтверждение его слов сатанисты, окружающие жертвенник, вскинули ножи, и методично принялись перерезать глотки и вены на руках и ногах жертв. Кровь убиенных по специальным желобкам в камне хлынула к горевшему изумрудным огнем «Третьему глазу».

— Пантелеев! Слушай внимательно: найди Толоконникова и передай ему, пусть прикроют меня огнем! Я постараюсь прорваться к «Оку Анубиса»…

— Но, товарищ старший…

— Выполняй! — рявкнул на лейтенанта Кузнецов. — Нужно всего лишь на несколько секунд отвлечь внимание карликов… Выполняй!

— Есть! — отчеканил лейтенант, кидаясь выполнять распоряжение.

Пока он полз к основной группе, свет в «Оке Анубиса» начал пульсировать с чудовищной скоростью, поверхность зеркала вспучилась пузырем, словно пленкой обтянув рвущуюся из глубины зазеркалья рогатую демоническую фигуру.

— … вашу дивизию! — выругался старший майор, заметив нездоровую суету в зеркале. — Прости господи душу мою грешную! — Дмитрий Михайлович вытянул за цепочку из-под гимнастерки большой нательный крест.

— Думаете, крест поможет? — с сомнением посмотрел на Кузнецова Сергей.

— Это не только крест, — покачал головой старший майор, поднося кресс к самому лицу. — Это энколпион — ковчежец. — Приложившись к нему губами, Дмитрий Михайлович вскрыл ящичек со святыней, выполненный в форме наперстного креста. Внутри ковчежца обнаружился простой ржавый гвоздь грубой ручной ковки.

— Это тот самый гвоздь? — догадался Петраков.

— Да, — кивнул старший майор, — Истинный Гвоздь из Креста Господня, орошенный его кровью! Не думал, что когда-нибудь его использую… Но другого оружия, способного заткнуть этот фонтан, у меня нет!

— Вы уверены, что он сработает? Уверенны, что это именно тот самый гвоздь…

— Кроме этого гвоздя и Веры у меня больше ничего нет, — грустно улыбнулся Владимир Николаевич. — Пора! — произнес он, окинув взглядом плато.

Старший майор поднялся на ноги и, убедившись, что парни из группы Толоконникова увидели его самоотверженный жест, стремглав кинулся к жертвеннику. Увлеченные его порывом оперативники тоже повскакивали в полный рост, отчаянно поливая серебром тостопузых недомерков. Не остался в стороне и Петраков: едва старший майор покинул убежище, Сергей, словно в тире, принялся вколачивать оставшийся в обойме боезапас в беснующихся квилпов. Его усилия не пропали даром: вот споткнулся на замахе один из недомерков, намеревавшийся метнуть огненный шар в бегущего Кузнецова. Сгусток огня, уже сформировавшийся в костлявой руке квилпа, упал ему же под ноги, и теперь планомерно пожирал останки создателя. Выбирая очередную цель, Сергей краем глаза пытался отслеживать передвижения старшего майора к своей цели. К безмерному удивлению милиционера, пожилой чекист двигался настолько стремительно, что временами словно размазывался в пространстве. Кузнецов бежал, петляя словно заяц из стороны в сторону, ловко уворачивался от брошенных в него огненных сгустков, технично сбивая с ног карликов, заступивших ему дорогу. В считанные мгновения, превзошедшие самые смелые ожидания Петракова, старший майор преодолел расстояние отделяющее его от жертвенника. Стремительным тараном врубился Кузнецов в группу адептов, плотным кольцом окружающих пятиугольный алтарь. Проломившись сквозь строй сатанистов, разбросав ближайших к нему адептов в стороны, старший майор вскочил на алтарь. Перепрыгнув через обескровленные жертвы, Кузнецов добрался до «Ока Анубиса». Затем, коротко размахнувшись, старший майор вогнал зажатый в кулаке гвоздь в пульсирующий сгусток «Ока» по самую шляпку. Чтец книги сбился с речитатива. Тварь в зеркале, испустив истошный, полный ненависти вопль, заполошно забилась в стремлении прорвать тонкую пленку преграды, разделяющую два мира. «Око», перестав пульсировать, полыхнуло нестерпимо ярким огнем, на мгновение ослепившим всех без исключения: и чекистов, и их противников, а затем взорвалось с гулким хлопком. Адептов разбросало в стороны взрывной волной, а Кузнецова, словно пушинку, снесло с алтаря и с хрустом впечатало спиной в каменное подножие резного трона. Податливая прежде поверхность гигантского зеркала, прорваться сквозь которое не оставлял попыток кто-то из Высших Иерархов потустороннего мира, стремительно твердела и покрывалась трещинами. Зазеркальный монстр заревел, рванулся «на волю» из последних сил, и в этот момент застывшее стекло лопнуло с высоким мелодичным перезвоном хрустальных колокольчиков, разлетевшись на мириады острых осколков, без разбору секущих всех направо и налево. Вместе с зеркалом разлетелся на куски и окружающий мир. Исчезло каменистое плато на вершине горы, вместе с самой горой и лежащими у её подножия лугами, лесами и болотами. Рассыпалось, словно карточный домик, черное безлунное небо, канули в Лету и толстопузые карлики-квилпы, словно их никогда и не было. Неизменными остались только жертвенник, пьедестал с резным троном и опустевшая зеркальная рама. Кое-как проморгавшись после яркой вспышки, сопровождавшей взрыв артефакта, Петраков очумело пялился на высокий сводчатый потолок из сырой каменной кладки, заменивший исчезнувший ночной небосвод, на чекистов, сноровисто вяжущих и складывающих мордами в пол выживших адептов, на трупы сатанистов и их жертв, усеивающие мрачное подвальное помещение. К Петракову слегка похрамывая и сжимая под мышкой увесистый фолиант в кожаной обложке подбитой медными уголками, подошел старший майор.

— Как самочувствие, боец? — устало произнес Владимир Николаевич.

— Нормальное, товарищ старший майор! — постарался ответить как можно бодрее Петраков. — Неужели все?

— На этот раз да, — тяжело вздохнул Кузнецов, — надолго ли?

— Но ведь победили?

— Победили, — не стал спорить Владимир Николаевич. — Только цена очень велика… Больше половины отряда положили… Так а это что такое? — Владимир Николаевич прикоснулся кончиками пальцев к окровавленной щеке Сергей.

— Ерунда! — отмахнулся Петраков, отирая ладонью струйку крови. — Царапина. Наверное, осколками зеркала зацепило…

— Срочно покажись нашим эскулапам! — тоном, не терпящим возражений, распорядился старший майор.

— Да у меня на ноге рана серьезнее…

— Ты сказку о «Снежной королеве» слышал? — неожиданно спросил старший майор.

— А это здесь причем? — удивился Петраков.

— А при том: последствия могут оказаться плачевными! — ответил Дмитрий Михайлович. — Ганс, знаете ли наш, Христиан Андерсен не на пустом месте свои сказочки создавал! Так что марш к медикам! Живо!

— Есть к медикам, товарищ старший майор! Только, разрешите, я парням вашим помогу?

— Они уже и без тебя управились, — окинув взглядом царящую в подвале суету, сказал Кузнецов.

— Владимир Николаевич! — окрикнул старшего майора из дальнего конца подвала капитан Толоконников. — Очнулась эта тварь!

— Про врача не забудь! — произнес Кузнецов, направляясь к разбитому зеркалу, возле которого поднимал на ноги фигуру в черном балахоне капитан Толоконников.

— Обязательно покажусь, — ответил Сергей, хвостом следуя за старшим майором.

Дмитрий Михайлович покосился на лейтенанта, но ничего не сказал.

— Вставай, мля, падла! — Гордей ранул щуплого сатаниста за шкирку, срывая с головы глубокий капюшон.

— Так это что, баба? — не сдержался Петраков, увидев рассыпавшиеся по плечам поднявшегося на ноги пленника ухоженные рыжие волосы.

— Какая я тебе баба, мужлан?! — Бледное породистое лицо незнакомки скривилось в презрительной гримасе. — Я аристократка…

— Повякай мне еще! — рыкнул Толоконников, пиная «аристократку» под колени, одновременно придерживая её за связанные за спиной руки. Рыжеволосая девица с маху бухнулась коленями о каменный пол. Гордей, держа за крепкий кожаный ремень, стянувшей запястья колдуньи, наступил сапогом ей на спину, выворачивая руки из суставов. Пленника вскрикнула и забилась всем телом, стараясь ослабить боль. — Так-то лучше! — осипшим голосом произнес капитан. — Будь моя воля, я бы тебя прямо здесь на куски порезал!

— Гордей Лукич, — произнес старший майор, приседая на корточки перед пленницей.

Капитан отпустил руки рыжеволосой и убрал ногу с её спины. Затем, ухватив колдунью за роскошные волосы, дернул, приводя её в вертикальное положение.

— Так-так, Пелагея Хвостовская. Не скажу, что рад вас видеть, мадам… — произнес старший майор, глядя немигающим взглядом в глаза пленницы.

— Между прочим, мадмуазель! — Злобно прищурилась колдунья.

— А мне казалось, что я не ошибаюсь, — по-отечески мягко возразил Дмитрий Михайлович, — ведь на самом деле никакой Пелагеи Хвостовской не существует. Не правда ли, мадам Апраксия?

— Сдохни, крыса церковная! — растеряв аристократические повадки, рассерженной гадюкой прошипела Хвостовская.

— Заткни фонтан, тварь! — Толоконников болезненно дернул Хвостовскую за волосы.

— Да-да, именно Апраксия, — не обращая внимания на «выпады» Хвостовской, спокойно продолжил старший майор. — Пелагея была выдумана лишь для того, чтобы скрыть ваш истинный возраст. Никакой дочери у вас нет, да и быть не может: после всех этаких фокусов способность к деторождению полностью атрофируется! Одного только в толк не могу взять, разлюбезная мадам Апраксия, почему после предыдущей неудачной мессы вы выжидали столько лет? Ведь были куда более благоприятные моменты: в стране революция, разруха, смутное время? Да никто бы на вас внимания не обратил…

— А вам известно, ваше красное преосвещенство, о таком понятии, как предательство? — Хвостовская неожиданно успокоилась, перестав дергаться и извиваться: она понимала, что её участь уже решена. — Когда самые доверенные лица вдруг ставят свои личные интересы выше Идеи? Судя по тому, с какой легкостью вы, батюшка Феофан, поменяли клобук на фуражку с красной звездой, вам это понятие хорошо известно!

— Не вам, Апраксия Акакиевна, меня судить — идеи у нас с вами разные! — не стал ввязываться в спор старший майор. — Значит, вас предал один из соратников?

— Двое: Фенька и Возгарь… — Глаза Апраксии сверкнули едва сдерживаемой злобой, видимо даже время не смогло залечить нанесенную рану. — Они увели у меня из-под самого носа Гримуар гримуаров — «Книгу Истиной Тьмы» и осквернили её своими низменными желаниями. Я, конечно, нашла и покарала отступников, но «Книга» была безнадежно испорчена — годилась лишь для мелкого баловства! А мне нужно было с её помощью попытаться перекроить весь мир! На поиски нового, ничем не оскверненного Гримуара, я угробила почти сорок лет! И…

— Вам бы посочувствовать, — съязвил старший майор, почувствовав горечь поражения в недосказанной фразе Апраксии, — но уж увольте — ваша карта бита!

— Радуйтесь, пока можете! — оскалилась Хвостовская. — Мой Хозяин рано, или поздно, но добьется своей цели!

— Жаль, что вы этого уже не увидите! — «посочувствовал» пленнице старший майор. — Уводи её, Гордей!

— А ну пшла! — Капитан не стал разводить с пленницей благородных церемоний, а пинками погнал её к выходу.

— Что с ней будет, товарищ старший майор? — спросил Кузнецова Петраков, глядя в спину удаляющейся пленнице.

— По приговору трибунала — сожжем на костре, — спокойно сообщил Дмитрий Михайлович.

— На костре? — не поверил Петраков. — Живьем?

— Именно так, — подтвердил Кузнецов. — Живьем, а пепел развеем над Москвой-рекой.

— Но это же… Это чудовищно! — в полном смятении воскликнул Петраков.

— А не чудовищно каждый раз платить такую цену? — Дмитрий Михайлович указал в дальний угол подвала, в котором были аккуратно разложены рядком тела погибших оперативников.

— Но почему именно костер? Мы же не в закостенелом предрассудками средневековье! Мы в современном, просвещенном мире… Почему просто не поставить её к стенке?

— Потому что это не решит проблему, — доходчиво, словно непонятливому ребенку, разжевывал простые истины Дмитрий Михайлович. — Если мы её просто расстреляем, то рано или поздно она обязательно воскреснет… И все начнется сначала — колдуньи такого уровня не умирают, как простые смертные!

— Ну… — не зная, чем возразить чекисту, замялся Петраков. — Тогда сначала к стенке, а уже потом сжечь тело… Если его не будет, значит, она не сможет ожить…

— Похвальное умозаключение, Сережа! — одобрительно усмехнулся Дмитрий Михайлович. — Да, она не сможет возродиться в прежнем теле. Но кто, или что помешает найти ей новое?

— И так тоже бывает? — удрученно произнес Сергей, осознавая, что ничегошеньки не смыслит в случайно открывшейся ему темной стороны мироздания.

— Сплошь и рядом, — ответил Кузнецов. — Только через костер, не разрывая связи души и тела, можно отправить её прямиком в Пекло! А выбраться оттуда не так просто… Да ты и сам все видел…

— Видел… Не завидую я вам, товарищ старший майор, — признался Петраков. — Еще сегодня утром я думал, что это у меня самая собачья работа в мире… Но теперь вижу, что это не так…

— А почему не ушел? — спросил чекист. — Профессий в мире много, а ты еще молод и полон сил.

— Но кто-то же должен… Убийцы, маньяки, насильники…

— Колдуны, упыри, ведьмы, бесы, демоны… Кто-то должен встать у них на пути?

— Я понял, Дмитрий Михайлович, — кивнул Петраков, — если не мы, то кто же?

— Если не мы, то кто же? — эхом повторил Кузнецов. — Не забудь показаться медикам, — напомнил он. — Подписку о неразглашении я с тебя не беру, — деловым тоном продолжил старший майор. — Сам понимаешь… Дорофееву можешь придумать любую историю о поимке особо опасного преступника. И жди заслуженную награду…

— Товарищ старший майор, разрешите обратиться! — неожиданно решился Петраков.

— Что ж так официально? — Кузнецов снял фуражку и провел ладонью по лысой голове. — Говори, чего уж там.

— Товарищ старший майор, возьмите меня к себе! — попросил он Кузнецова. — Я ж теперь у Дорофеева нормально работать не смогу! Когда вокруг такое…

— Значит, надумал поменять одну собачью службу, на еще более безумную и неблагодарную?

— Так точно! Готов принести присягу… или… в церковь сходить… если нужно…

— И присягу нужно будет, и в церковь, и еще много чего сделать! — Ты не представляешь, насколько много… А вообще, я рад, что ты решился! — Батюшка широко улыбнулся. — Признаться, я рассчитывал на тебя!

Пгт. Нахаловка 1980 г.

… Хвостовскую сожгли в полдень следующего дня на заднем дворе какого-то загородного особняка, окруженного высокими каменными стенами. Перед лицом выстроенного личного состава, старший майор, облаченный в грубую черную рясу, зачитал обвинения и приговор трибунала. Капитан Толоконников поджег охапку хвороста… Мы победили… Но «привкус» моей первой победы, отдающий паленой человеческой плотью, преследовал меня всю оставшуюся жизнь.

Леньчик закрыл тетрадь и выключил фонарик, но еще долго не мог уснуть: перед его мысленным взором, изрыгая проклятия, корчилась на костре привлекательная рыжеволосая ведьма.

Леньчик закрыл тетрадь и выключил фонарик, но еще долго не мог уснуть: перед его мысленным взором, изрыгая проклятия, корчилась на костре привлекательная рыжеволосая ведьма. В конце концов, его дыхание выровнялось, и он провалился в сон.

— Леньчик! Леньчик! Вставай! — Алик грубо и беспардонно тряс приятеля за плечо.

— Ал, отвянь! — Леньчик, которому казалось, что он вот только-только прилег, отчаянно отбрыкивался, натягивая одеяло на голову.

— Леньчик, беда: Андрюха пропал! — перестав трясти Поташникова, убитым голосом сообщил Александров.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

апрель 2012 г. — ноябрь 2016 г.

Примечания

1

[1] Лепила — врач (уголовный жаргон)

(обратно)

2

[2]Во времена Ежова в милиции и ГУГБ установились персональные звания и знаки различия, похожие на армейские, однако фактически соответствующие на два ранга выше воинского звания (так, в 1940 году звание капитана госбезопасности/милиции примерно соответствовало армейскому подполковнику или полковнику, майор госбезопасности/милиции — полковнику или комбригу, старший майор госбезопасности/милиции — комдиву, затем генерал-майору)

(обратно)

3

[3]Ментовская третья хата — районный отдел милиции (РОВД) (уголовный жаргон)

(обратно)

4

[4] Червонец — милиционер (уголовный жаргон)

(обратно)

5

[5] Легавые востор — вооруженные милиционеры (уголовный жаргон)

(обратно)

6

[6] Меньжеваться — боятся (уголовный жаргон)

(обратно)

7

[7] Три копейки — милицейский патруль (уголовный жаргон)

(обратно)

8

[8]Исповедальник — следователь (уголовный жаргон)

(обратно)

9

[9] Жуть — много (уголовный жаргон)

(обратно)

10

[10] Привалиться — приехать (уголовный жаргон)

(обратно)

11

[11] Корсар — вооруженный бандит (уголовный жаргон)

(обратно)

12

[12] Косточки задрюканы — оружие заряжено (уголовный жаргон)

(обратно)

13

[13] Лоб зеленкой помазать — расстрел (уголовный жаргон)

(обратно)

14

[14] Чертилка — карандаш (уголовный жаргон)

(обратно)

15

[15] Амбразура — окно (уголовный жаргон)

(обратно)

16

[16] Паутина — решетка (уголовный жаргон)

(обратно)

17

[17] Паливо — вещественные доказательства (уголовный жаргон)

(обратно)

18

[18] Сандаль — сейф (уголовный жаргон)

(обратно)

19

[19]Скрипуха — дверь (уголовный жаргон)

(обратно)

20

[20]Топталовка — центральная улица (уголовный жаргон)

(обратно)

21

[21] Капустник — бухгалтер (уголовный жаргон)

(обратно)

22

[22] Бахча — место преступления (уголовный жаргон)

(обратно)

23

[23] Мантулить — бесплатно (уголовный жаргон)

(обратно)

24

[24] Гранд — грабеж (уголовный жаргон)

(обратно)

25

[25] Косая — тысяча рублей (уголовный жаргон)

(обратно)

26

[26] Тики-так — очень хорошо (уголовный жаргон)

(обратно)

27

[27] Впулиться — одеться (уголовный жаргон)

(обратно)

28

[28] Котлы — часы (уголовный жаргон)

(обратно)

29

[29] Василек газолинить — пить денатурированный (технический) спирт.

(обратно)

30

[30] Луноход — милицейский патрульный автомобиль (уголовный жаргон)

(обратно)

31

[31] Переть на шальную — действовать без плана (уголовный жаргон)

(обратно)

32

[32] Фидуцил — план (уголовный жаргон)

(обратно)

33

[33] Кукляк — магазин (уголовный жаргон)

(обратно)

34

[34] Арматура — орудия взлома (уголовный жаргон)

(обратно)

35

[35]Сковырнуть серьгу — вскрыть замок (уголовный жаргон)

(обратно)

36

[36] Жухать — скрываться (уголовный жаргон)

(обратно)

37

[37] Банка — табурет (уголовный жаргон)

(обратно)

38

[38]Ave Malchira, Princeps Vesperi, Ipsus Deus Chaosis, Pater Ater! Ave Sol Mortuorum, MaLaCh ha-MoVeTh, Ave Stator Vesperi, Contraversor Orienti! — Радуйся, Малхира, Князь Запада, Бог Хаоса, Темный Отец! Радуйся Чёрное Солнце, Солнце Мёртвых! Радуйся, Стоящий на Западе, Противостоящий Востоку! (лат.)

(обратно)

39

[39] Vocamus Te, advocamus Te, veni et vince! — Взываю к Тебе, призываю Тебя, приди и победи! (лат.)

(обратно)

40

[40] Сто первый — кладбище (уголовный жаргон)

(обратно)

41

[41] Люди (здесь) — 1) воры; 2) совокупность осужденных, соблюдающих воровские законы;

авторитетные люди — заключенные, пользующиеся уважением среди заключенных

(обратно)

42

[42] Чудак — ученый (уголовный жаргон)

(обратно)

43

[43] Буклянка с мешочком — водка с закуской (уголовный жаргон).

(обратно)

44

[44] Хабара — доля, часть добычи (уголовный жаргон).

(обратно)

45

[45] Мазила — художник (уголовный жаргон)

(обратно)

46

[46] Обувать минжу в лапти — обманывать, юлить (уголовный жаргон)

(обратно)

47

[47] Кандей — штрафной изолятор, карцер.

(обратно)

48

[48] Барин — начальник лагпункта (уголовный жаргон)

(обратно)

49

[49] Шлемка — миска (уголовный жаргон).

(обратно)

50

[50] Ковен — в английском языке традиционное обозначение сообщества ведьм, регулярно собирающихся для отправления обрядов на ночной шабаш. В современной неоязыческой религии это просто ячейка, группа верующих.

(обратно)

51

[51] ППД-34 — Пистолет-пулемет Дегтярева модификации 1934 г.в.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg