Глава первая Угрюмый дом
Жизнь в пригородном двухэтажном доме, казалось, погрузилась в глубокий спокойный сон. Высокий забор надёжно скрывал от посторонних глаз владельца дома и его слуг, изредка покидавших своё мрачноватое жилище. Уже больше года из деревянных окон, украшенных традиционными русскими узорами, не раздавался гневный крик хозяина. Жители окрестных поместий и дачных домиков стали уже забывать наполненный деспотичными нотками голос графа Соколовского. Местные с трудом могли припомнить времена, когда толстые ворота открывались перед гостями. А ведь случалось, что к этому нахмурившемуся дому выстраивалась длинная вереница из карет, окружённая очередью просителей.
Поэтому появление у ворот дома чёрной брички, из которой выскочил молодой и энергичный господин в тёмно-синем кафтане, не могло не удивить местных обитателей. Это был возмужавший Борис Михайлович Матюшкин, служивший в Петербурге судебным следователем. Несколько пар любопытных глаз неотрывно проводили столичного сыщика до бурого забора, за которым он и скрылся.
Покончив с завтраком, постаревший граф Соколовский не спешил вставать из-за стола. Он дождался, когда верная служанка уберёт столовые приборы, и закрылся от окружающего мира чёрно-белой газетой. Тяжёлый характер хозяина дома ещё больше испортился после длительного одиночества. За последний год он превратился в молчаливого, замкнутого и совершенно не терпевшего возражений старика. Несмотря на уговоры своей старой няни, ныне исполняющей обязанности экономки, граф практически не покидал дома и мало с кем разговаривал. Редким исключением оставался денщик, которого своенравный дворянин нередко приглашал в библиотеку для игры в шахматы.
Газета шелохнулась в утончённых пальцах графа, когда из передней донеслись неразборчивые звуки, которые позволили предположить о появлении гостя. Вскоре в столовую столь же важно, как и бесшумно, прошествовал дворецкий. Всем своим видом он представлял собой идеал интеллигентного и почтительного слуги, чем вызывал у хозяина ничем не прикрытое отвращение. К тому же он, по несчастью, родился пруссаком. А это, по мнению хозяина дома, являлось неисправимым изъяном.
– Прибыл Борис Михайлович Матюшкин, – с едва уловимым акцентом объявил дворецкий.
– Здравствуйте, Александр Константинович, – в комнату влетел улыбчивый судебный следователь. – Простите за беспокойство, но я нуждаюсь в Ваших блестящих способностях.
– Марфа, принеси гостю чая, – донеслось из-за газеты, и Соколовский открылся незваному гостю.
Следователь Матюшкин с секундным замешательством и замершей улыбкой застыл перед графом. За несколько месяцев тот невероятно изменился, а густые тёмно-русые волосы отступили перед старостью, позволив седине обойти с флангов густую соколовскую шевелюру. Глубокие борозды морщин сетью легли на угрюмое лицо, частью скрываясь в зарослях пышных усов и треугольной бородки. Время и одиночество не пощадило знаменитой бороды графа Соколовского. Взлохмаченная и с пробивающейся сединой она делала своего обладателя похожим на тощего медведя, проснувшегося посреди зимы. Кончики усов безрадостно повисли, сливаясь с не расчёсанной бородой. Лишь глаза остались прежними, и всё так же тёмно-карие зрачки сверкали неизменной прозорливостью.
– Приветствую вас, Борис Михайлович. Давно вы нас не посещали. Присаживайтесь, дружок. А ты скройся с глаз немедля, – гневно бросил граф.
Последнее относилось не к Матюшкину, а к немцу-дворецкому, застывшему в почтительной неподвижности. Граф и слуга обменялись взаимными молчаливыми оскорблениями, после чего дворецкий бесшумно покинул комнату. Молодой чиновник сел по левую сторону от хозяина дома и уже собрался справиться о его здоровье, как из дальнего коридора донёсся женский голос.
– Простите, Александр Константинович, слишком много хлопот стало в моей жизни. С таким ритмом жизни остаётся удивляться, как я ещё имя своё не позабыл.
– Ой, дорогой Борис Михайлович, – к столу поспешно подошла дородная экономка.
Когда-то эта пожилая женщина была няней Александра Константиновича. И по прошествии многих лет граф относился к ней с глубоким уважением. Она бережно поставила на стол поднос с кружками, баранками, чайником, блюдцами и прочими приборами. При её появлении Матюшкин поднялся с места и успел перехватить пухлую ручку для поцелуя.
– Ох, – смущённо фыркнула экономка. – Как вы возмужали. Ни дать, ни взять – Его превосходительство! А манерам было бы не плохо кое-кому поучиться.
Однако назидательные слова своей былой няни поседевший граф пропустил мимо ушей.
– А я видела, как вы подъехали ко двору, – расставляя на столе три чайных чашки, призналась экономка. – Сначала даже не угадала. Думала барин какой-то едет. А как пригляделась – батюшки, так ведь это наш Борис Михайлович! Мне как раз сон после вчера снился. Будто, приехали к нам жандармы и стали Александра Константиновича о помощи просить. Сон-то в руку оказался. А у нас такая тоска, ужас!
– Хватит, – прервал угрюмый граф и высыпал в чашку одну ложечку сахара. – Он приехал не для того, чтобы слушать твою болтовню. Так зачем же?
Немного смутившийся следователь вернул чашку на блюдце и посмотрел в глаза графа. Он не думал так скоро раскрыть цель своего визита.
– Александр Константинович, видите ли, у меня появились трудности, которые мне не решить без ваших знаний и опыта.
– Убийство?
– Да, – признал Матюшкин и отхлебнул чаю. – Девять дней назад в Петербурге был убит младший сын подполковника Аносова Владимира Павловича. Впрочем, он же и единственный. Старший сын погиб в японской войне. Вы случайно не знакомы с этой семьёй?
– Аносов? Не припомню, чтобы слышал о нём раньше.
– Аносовы живут на севере столицы, в небольшом огороженном особняке. Девять дней назад, двадцать пятого июня, неизвестный застрелил сына подполковника в их усадьбе.
Густые чёрные брови графа вопрошающе приподнялись вверх, требуя продолжения. Следователь Матюшкин спешно допил чай и, отказавшись от баранки, предложенной заботливой старушкой, продолжил рассказ.
– Его звали Ярослав Владимирович. Двадцати трёх лет. Близкие говорят, раньше он слишком увлекался карточной игрой.
– Ну, пёс с его игрой. Для начала расскажите, произошло убийство.
– В начале одиннадцатого ночи в дом вошёл неизвестный. Слуга видел его и был предупреждён о визите.
– Слишком поздно для гостей.
– Убитый сам часто возвращался домой ночью. И, бывало, к нему приходили в подобное время.
– Значит этот, как вы сказали? Ярослав… Владимирович ждал гостя?
– Да. Они прошли в библиотеку. Прошло совсем немного времени – около десяти-пятнадцати минут, как раздался выстрел. Его слышали слуга, впустивший гостя, и садовник. Они даже попытались остановить негодяя, но убийце удалось сбежать. Мы уже опросили всех знакомых покойного, но это нисколько не продвинуло следствие. Сначала я решил, что причиной всему мог стать карточный долг. Раньше Ярослав Владимирович был заядлым картёжником, но потом прекратил играть и в клубе «Фортуна», где он часто бывал, не появлялся почти месяц. Это только подтверждало мои мысли, но члены клуба говорят, у него не осталось крупных долгов. Я в замешательстве, а начальник полиции требует скорейшего результата. Подполковник Аносов приходится его жене двоюродным братом.
– Скучное дело, – сконфузился граф Соколовский и жестом приказал Марфе убирать со стола. – Копайтесь в его окружении, рано или поздно что-то выяснится. Беспричинно ещё ни в одного человека не стреляли. Найдёшь причину – найдёшь убийцу.
– Близкие говорят – это дело рук социалистов, – зная слабые места графа, добавил Матюшкин.
– О! На них всех собак скоро навешают. Ты чего рот раскрыла? – граф гневно посмотрел на застывшую экономку.
– Помоги ты Борису Михалычу, – потрясла толстой шеей старая няня. – Ведь сидишь здесь, словно в кощеевом царстве.
– Уноси поднос, – не терпящим возражений тоном приказал граф. – В вашей бричке найдётся для меня место?
– Конечно, Александр Константинович! Поедемте сейчас? – радостно ударил по дубовой крышке стола Матюшкин, мысленно поблагодарив экономку за поддержку.
– Постойте, Борис Михайлович,– граф успокаивающе вскинул правую руку. – Вы сказали, сына подполковника Аносова застрелили девять дней назад, так? И как мы будем выглядеть в глазах его близких? Ведь сегодня девятины. Не будем доставлять родителям покойного ещё большего горя и не станем донимать их расспросами в день поминовения. Поедем завтра. Приезжайте ко мне, скажем, в два часа пополудни.
– Действительно. Вы правы, Александр Константинович. Значит, в два часа дня моя бричка будет у ваших ворот.
Поседевший, но не потерявший восхитительной осанки, граф поднялся из-за стола и неспешно проводил дорогого гостя до дверей. Они любезно попрощались, и Соколовский некоторое время глядел вслед удаляющейся бричке. За нею протянулся длинный шлейф пыли. Граф с нетерпением потёр сухие ладони и скрылся в глубине своего жилища. В душе он и сам радовался представившемуся случаю освежить мысли.
Глава вторая Выстрел
– Александр Константинович, граф Соколовский, и Борис Михайлович Матюшкин, судебный следователь.
Прихрамывающий слуга с неподдельным почтением оглядел графа, всем своим видом олицетворявшего истинного петербургского дворянина. Из-под чёрного старомодного сюртука торчал стоячий накрахмаленный воротник. Он был настолько высок, что подпирал щёки, аккуратно проходя меж треугольной тёмно-русой бородой. Длинные пальцы графа поправили соскользнувшую прядь волос, тщательно зачёсанных назад. Крупный орлиный нос хищно уставился на слугу. Губы прикрывали пышные ухоженные усы и острая идеальная бородка, придававшие своему обладателю важности и даже какой-то суровости. Следователь Матюшкин с глубоким почтением и восхищением глядел на своего франтоватого спутника, хоть и отставшего от модных веяний двадцатого века. Нынешний облик Александра Константиновича, его манеры, жесты позволяли записать графа в число самых манерных и интеллигентных дворян Петербурга. Но судебный следователь знал Соколовского слишком хорошо. Одна-единственная мелочь, небрежное слово, малейшее проявление высокомерия или лицемерия могли испортить ему настроение. И тогда эта позолота благонравия и степенности осыплется в прах, освобождая неукротимую натуру графа.
Слуга Аносовых не мог не обратить внимания на необычную трость графа. Её украшали множественные горизонтальные и вертикальные чёрточки, словно вдоль неё проходила миниатюрная железная дорога. Лакированную поверхность украшали множественные мелкие кнопочки. Судя по походке графа, трость была довольна увесистой, хотя со стороны могло показаться иначе. Серебряная ручка представляла собой голову охотничьей собаки, вынюхивающей добычу, с поднятыми ушами. Матюшкин уже не раз видел эту трость прежде. Эта была одна из тех нескольких графских «тростей с секретиком».
– Обождите, сейчас я доложу о Вас.
Слуга, немного прихрамывая, покинул переднюю и отправился к хозяину дома. Борис Михайлович провёл платочком к вспотевшему лбу и повернулся к окну, откуда открывался вид на маленький дворик. Засаженную деревьями усадьбу Аносовых окружала толстая металлическая ограда, нагревшаяся от палящего солнца.
Передняя, в которой ожидали приглашения двое наших знакомых, отличалась добротностью и скромностью. На каминной полке тихо стучали толстые часы, а стрелка двигалась с глухим звуком, похожим на отдышку. Взгляд графа упал на большую картину, висевшую напротив камина. На коне восседал бравый генерал, строго взиравший на всякого, кто входил в этот дом.
– Господа, хозяин сейчас примет вас. Пройдёмте.
Слуга вывел наших знакомых в длинный узкий коридор. По правую сторону находился ряд запертых комнат, а на другую стену облокотилась старая лестница с деревянными перилами, из-за которой коридор казался ещё уже.
– Милейший, в ночь убийства кто провёл гостя к сыну хозяина?
– Я, – не оборачиваясь, ответил их проводник. – Я всегда встречаю гостей и докладываю о них хозяевам. В ту ночь мне было приказано проводить господина в библиотеку.
Слуга остановился у третьей двери и взялся за ручку. Александр Константинович выставил поперёк двери трость с головой собаки, дав понять, что открывать её пока не стоит.
– А где находится библиотека?
– Перед вами, Ваше сиятельство. Обычно сюда я привожу… посетителей.
По короткой заминке граф и его спутник поняли, что под посетителями подразумевались не самые близкие хозяевам люди. Проще говоря, незнакомцы.
– Мне необходимо переговорить с вами чуть позже.
Слуга с пониманием кивнул и, наконец, отворил дверь. Матюшкин пропустил старшего товарища вперёд и переступил порог библиотеки.
Обширная комната, названная библиотекой, соответствовала духу добротности и надёжности, как и вся усадьба. По периметру комнаты высились книжные полки, заставленные всевозможными книгами. В большинстве мелькали переплёты на русском языке, меньше – на немецком. Посреди комнаты прижались друг к другу три стула, сторонясь необъятного жёлтого глобуса с жирным пятном посреди Тихого океана. У книжного шкафа, напротив глобуса, стоял невысокий столик, прикрытый кружевной ситцевой скатертью.
У единственного окна, распахнутого настежь, дабы впустить хоть какой-то освежающий ветерок в душное помещение, восседал полновластный властелин аносовской усадьбы. Подполковник пехоты в отставке, Аносов Владимир Павлович свободно раскинулся в кресле, раскинув ноги в стороны, и затягивался толстой сигарой. В левой руке он держал серебряную медаль с Георгиевской лентой. Необыкновенно жаркий июль сжимал отставному вояке грудь. И даже наполовину расстёгнутая рубашка, обнажившая волосатую грудь, не спасала его от духоты. Косматые усы и строгое лицо с чертами искренней скорби показались графу Соколовскому знакомыми. В голове зародилась назойливая мысль, будто похожее лицо он встречал совершенно недавно. Подполковник Аносов медленно поднялся с низкого кресла и отложил дымящуюся сигару.
– Ваше сиятельство, рад видеть Вас в своём доме, – вытянувшийся в стойку слегка наклонил голову хозяин дома. – Здравствуйте, Борис Михайлович.
– Примите мои глубокие соболезнования, Владимир Павлович, – несгибаемый граф приблизился к хозяину дома и пожал широкую грубую ладонь. – Мне тяжело даже представить, сколь велико ваше горе. Но мы должны мужественно переносить всё жизненные трудности, посылаемые Господом.
– Спасибо. Пока держусь, – пробурчал подполковник.
Вблизи граф смог лучше рассмотреть лицо хозяина дома. Нельзя было отрицать схожести его черт с лицом кавалериста, изображённого на картине в передней. Александр Константинович зажал ручку трости двумя пальцами и положил левую ладонь поверх грубой руки подполковника. В глазах отца, потерявшего последнего сына, проницательный граф прочёл неизбывное чувство горя и безнадёжности. Взгляд Соколовского скользнул по медали, которую подполковник держал в другой руке. На реверсе была выбита краткая надпись, из которой Александр Константинович успел прочитать только одно слово – «Геокъ-тепе».
– Садитесь, – предложил Владимир Павлович.
Под его грузным телом низкое кресло жалобно заскрипело и, словно, смирившись с судьбой, смолкло. Дымящаяся сигара вернулась на прежнее место под косматыми усами. Подполковник Аносов убрал медаль в карман и остановил свой усталый взгляд на Матюшкине. Граф Соколовский цепкими пальцами взялся за спинку стула и придвинул его поближе к собеседнику, усевшись спиной к испачканному глобусу. Матюшкин молчаливо последовал его примеру.
– Что вам нужно, господа? Я ведь всё рассказал вам, Борис Михайлович, ещё тогда.
– Видите ли, Ваше высокоблагородие, – столь учтивое обращение вызвало небрежный взмах толстой руки. – Следствие за все эти дни практически не приблизилось к разгадке личности убийцы. И я просил своего друга помочь в поисках мерзавца. Александр Константинович всем сердцем желает помочь вашей семье. Поверьте, он обладает обширным опытом в таких делах и прирождённой сыскной способностью.
– Достаточно было сказать о моём желании помочь, – сухо бросил граф Соколовский и приставил «трость с секретиком» к подлокотнику стула. – Владимир Павлович, у вас было два сына, насколько мне известно?
– Да. Взрослых двое. Остальные померли ещё в младенчестве, – выдавил из себя подполковник. – Супруга всю жизнь хотела девочку, а я мечтал о достойном наследнике.
– Простите моё любопытство, а кавалерист на картине – ваш родственник?
– Мой отец. Он ещё в Крыму воевал, оборонял Севастополь. Он был примером для нашей семьи. Эту усадьбу он строил, ещё когда я был совсем мальчишкой.
– Ваши дети следовали примеру предка?
– Мой старшенький мечтал дослужиться до адмирала. Он был бы достойным продолжателем рода Аносовых. А теперь, к чертям всё пропало, – выругался подполковник и так сильно сжал зубы, что едва не перекусил сигару. – Погиб в Порт-Артуре.
– Да. Японцы большое горе принесли в нашу державу, – заметил Матюшкин. – Боль поражения ещё не скоро изгладится из наших сердец.
– А младший? Ярослав Владимирович, – вежливо напомнил граф Соколовский.
– Ярослав не питал интереса к войне. Он забил себе голову всякими науками и ни о чём, кроме университетов, думать не мог. Сколько раз мы пытались сосватать его – всё пошло прахом. Все эти книжки! – гневно фыркнул подполковник, бросив взгляд на верхнюю полку.
Острый глаз Александра Константиновича смог прочесть несколько немецких фамилий на корешках книг, среди которых удалось разобрать Маркса, Фейербаха, Карла Либкнехта, Лафарга. Граф всем телом чувствовал завесу горя, окутавшую грузную фигуру Владимира Павловича. Невысказанное причиняло ему большую боль, нежели сказанное. Главной потерей для него стала не смерть двух сыновей, а отсутствие наследника, продолжателя рода. Оставь его сыновья внука – бремя было бы не столь тяжким для старого вояки. Теперь фамилия Аносовых лишилась будущего.
– Ваш сын увлекался марксизмом?
– Не говорите при мне про этого сбрендившего немецкого еврея.
– То есть вы не одобряли философские суждения вашего сына? – продолжал давить Соколоский, видя недовольство собеседника.
– А вы одобряете? Этих оголтелых социалистов!? С пеной у рта облаивающих Императора.
– Я не одобряю насилия, – заметил граф. – И вижу чудовищную неспособность к диалогу. С обеих сторон.
– Они сына моего убили! – гневно вскрикнул подполковник и безжалостно вдавил окурок в пепельницу. – Они все – сброд негодяев и террористов.
Матюшкин заметил, как дёрнулась левая ладонь графа, и приготовился вступить в разговор для смягчения возрастающего недовольства. Но его друг не стал вступать в споры, предпочтя философским прениям поиск убийцы.
– Если вашего сына застрелил социалист, это будет свидетельствовать об изменении его мыслей, – вежливо заключил Соколовский. – Вряд ли убийца стрелял бы в своего соратника, только если он не стал предателем. Конечно же, никого из его друзей-социалистов вы не знаете?
– Этого ещё не хватало.
– Борис Михайлович сказал мне, ваш сын был членом карточного клуба «Фортуна». Скажите, его проигрыши приносили ущерб семье?
– Иногда он просил денег, но никогда не играл по-крупному. У него хватало ума для осторожных ставок.
– Вы знали его друзей из клуба?
– Я же уже всё сказал Борису Михайловичу, – глухо произнёс подполковник.
– Александр Константинович, мы уже побывали в этой «Фортуне», – объяснил Матюшкин. – Если у убитого и были долги, о них никому не известно. Все, кто хорошо знали его, были опрошены. У них не было причин желать зла покойному.
– Хм, хорошо, – граф поднялся с места и вернул в правую руку серебряную ручку трости. – Убийство произошло здесь?
– Да, именно здесь был найден труп, – ответил Матюшкин.
– А вы где были в это время, Владимир Павлович? – поинтересовался граф.
– Я и моя жена легли спать в десятом часу. Спальня на втором этаже.
– Вы не слышали ничего странного? Борьбы, криков, выстрела, к примеру.
– Нет, я крепко сплю. И ничего не слыхал. На счастье этому негодяю – иначе я сам бы пристрелил его, как собаку, – угрожающе уверил Аносов.
– Значит, тело было найдено здесь, – задумчиво промолвил граф, повернувшись к судебному следователю.
– Александр Константинович, позволите мне выйти? Мне тяжело вспоминать.
При этих словах, застревающих в горле, подполковник поднялся с жалобно скрипнувшего кресла и направился к двери.
– Владимир Павлович, а ваша супруга здесь? – поинтересовался Матюшкин.
– Не стоит её беспокоить. Она слишком плоха, – опередив следующий вопрос, произнёс хозяин усадьбы.
– Но нам требуется встретиться с ней, – твёрдо сказал Соколовский. – Ей станет только хуже, если убийца вашего сына останется безнаказанным.
– Хорошо, – грубо проворчал подполковник. – Я предупрежу слугу.
Дверь с шумом захлопнулась за грузной фигурой отставного офицера. Глаза Соколовского азартно сверкали. Он с интересом оглядел оранжевый коврик и поглядел на Матюшкина.
– Что же, мой друг, кто обнаружил тело?
– Хромой слуга услышал выстрел и прибежал сюда. Ярослав Владимирович лежал рядом с этим креслом. Слуга, его зовут Порфирий, бросился на убийцу. Ему даже удалось оторвать рукав от пиджака убийцы. Я захватил его с собой. Вот он, – Матюшкин второпях достал из кармана брюк обрывок ткани настолько тёмного зелёного цвета, что его можно было легко спутать с чёрным.
Соколовский внимательно оглядел лоскут пиджака. Тонкие пальцы погладили сохранившиеся чёрные пуговки.
– Убийце удалось выскользнуть из передней во двор. На дорожке его пытался задержать садовник. Однако молодой человек оказался ловчей.
– Ясно, – выдохнул граф. – От этих слуг никакого толка.
– Порфирий тут же разбудил хозяина и поспешил к околоточному. Ах, первым делом он побежал за врачом, а потом к околоточному. Жене Владимира Павловича стало плохо, когда в доме поднялся шум. Ранним утром я прибыл сюда и сразу же…
– Постойте, мой друг, – граф выставил вперёд ладонь, призывая следователя к молчанию. – Я должен сам проследить всю цепочку расследования. От начала и до конца. Со слугой мы ещё побеседуем. На месте преступления ничего подозрительного не нашли?
– Нет, Александр Константинович. Никаких улик, кроме обрывка пиджака у нас нет.
Граф Соколовский с интересом прошёлся по книжным полкам. На полях встречались пометки, сделанные, видимо, рукой молодого Аносова. Несколько раз он наткнулся на спрятанные среди страниц обрывки нелегальных газет.
– «Сознательная Россия», «Знамя труда», – прочитал Соколовский. – А это непонятно, что за газета.
– Эсеры, – с негодованием воскликнул Матюшкин.
– Да. По-видимому, покойный их горячо поддерживал. «Киевская мысль». А вот послушайте: «в расползающейся «неисторической» среде гораздо легче пожертвовать своей жизнью во имя идеи, чем провести единство идеи через свою жизнь».
В этот момент дверь тихонько отворилась, и в библиотеку шагнул прихрамывающий слуга. В его чётких движениях ощущалась военная выправка, всегда вызывавшая симпатии в сердце Соколовского. Граф вложил обрывок газеты в книгу и поставил её на место.
– Господа, хозяин приказал провести вас к хозяйке.
– Не стоит спешить, милейший, – граф подошёл к Порфирию, размахивая тростью, и прикрыл дверь. – Присаживайтесь.
Лёгким движением пальцев Соколовский указал на стулья.
– Я постою. Ведь наш разговор не будет долгим, Ваше сиятельство?
– В ногах правды нет, – заметил граф, намекая на хромоту слуги. – Впрочем, как угодно. Давно вы служите этому семейству?
– С рождения, сударь. Я всегда буду предан его высокоблагородию.
– Похвально. Вы помните, как выглядел гость, пришедший той ночью?
– Да, обыкновенно. Тёмные волосы, ростом с ваше благородие, – Порфирий указал на Матюшкина. – Нос картошкой. Среднего телосложения. В тёмно-зелёном пиджаке, я сначала принял его за чёрный. И в мятой рубашке непонятного цвета.
Слуга мучительно морщил лоб, но не мог больше припомнить ничего. Его описание соответствовало портеру, записанному ранее со слов садовника. Судебный следователь показывал этот портрет по дороге к Аносовым. К несчастью для полиции, убийца был лишён шрамов, разноцветных глаз, отрезанных ушей и других необычных примет. Словно пытаясь усложнить работу сыскной полиции, убийца родился без родимых пятен и врождённых уродств. Таинственный социалист походил на тысячи других жителей Петербурга, разгуливающих в данную минуту по бульварам столицы.
– Вы провели его в библиотеку. И сколько прошло времени, как вы услышали выстрел?
– Минут десять-пятнадцать. Часы в передней показывали пол-одиннадцатого. Я побежал в библиотеку и наткнулся на убийцу.
– У него было в руках оружие?
– Было. Шестизарядный револьвер. Я схватил его за грудки, но он оказался сильнее. Мерзавец отбросил меня и убежал. У меня в руках остался обрывок рукава.
– Да, я знаю. Значит, в пол-одиннадцатого произошло убийство. А Борис Михайлович сказал, что к околоточному вы прибежали почти в двенадцать. Что вас задержало в пути?
– Когда я разбудил хозяина, в доме поднялся шум. Служанки рассказали Настасьи Ивановне о смерти сына. Хозяйке стало плохо, и меня послали за доктором. После я прямиком направился к нашему околоточному, он живёт в той стороне улицы, – Порфирий неопределённо махнул рукой.
– Вы никогда не встречали убийцу прежде?
– Нет, господин. Тогда я увидел его впервые.
– Почему вы не помогли садовнику схватить его, когда был шанс?
– Когда мы с ним, здесь, схватились, он бросил меня на пол. Пока я поднялся и выскочил во двор, он уже убежал.
На этом граф Соколовский окончил допрос и попросил Порфирия провести их к хозяйке дома. Поднявшись на второй этаж, слуга повёл их вдоль узкого коридора.
– Это спальня покойного, это кабинет хозяина, а здесь находится их спальня.
Порфирий подвёл их двери, ручка которой потрескалась от старости и уже отжила свой век. Он взялся за дряхлую ручку и пропустил их внутрь просторной комнаты. Матюшкин и его старший товарищ очутились в светлой просторной спальне, пропитанной материнским горем. Пожилая госпожа Аносова согнулась в старой бержерке, уткнув утомлённое лицо в большую фотокарточку. Образ сломленной горем старушки, облачённой в траурные одежды и чёрный платок, тронул душу постаревшего графа. Она походила на ласточку с надломленным крылом, угодившей в беспощадную бурю. Светлые занавески, раскачиваемые порывами ветра, гладили спину этой несчастной старушки. В спальне, как и в остальных комнатах дома Аносовых, царила приятная простота. Под окном, между старушкой и широкой кроватью, был столик с графином воды и стеклянным стаканчиком.
– Сударыня, разрешите нам представиться. Я – Александр Константинович, граф Соколовский. А это – мой добрый друг, Борис Михайлович. Вы, должно быть, знакомы.
Целиком отдав своё внимание безутешной хозяйке дома, Соколовский, словно слуге, подал тяжёлую трость Матюшкину. Тот с протестующим удивлением принял трость из рук удаляющегося графа. Александр Константинович нежно взял сморщенную ладонь в свои руки и галантно поцеловал.
– Примите наши соболезнования. Это ужасно, когда родителям приходится хоронить детей, – искренним сочувствующим голосом произнёс граф. – Если Вам понадобится помощь – только скажите.
– Благодарю, Ваше сиятельство, – тихо сказала жена подполковника. – Упаси вас Бог, испытать то, что испытали мы.
Граф стрельнул взглядом по сторонам. Но не найдя ничего, на что можно было присесть, кроме кровати Аносовых, он выпрямился и продолжил стоять перед старушкой, согнувшейся в невысоком кресле. Она молча протянула графу свою фотокарточку.
– Вот мои сыночки, какие были.
Александр Константинович внимательно изучил запечатлённую чету Аносовых. Впереди, на стульях, сидел подполковник Аносов в военном мундире с эполетами. По бокам сидели супруга и молодая улыбчивая девушка. Сзади неё стоял бравый мичман, удивительно похожий на своего отца. Правую руку он положил на плечо молодой девушки, сидящей прямо перед ним. Видимо, это был старший сын подполковника Аносова. По левую сторону от него стоял юноша приятной наружности. Что-то рассмешило его в тот момент. Было заметно, как он старается сдержать улыбку.
– Какой милый юноша, – вежливо сказал граф. – Он больше похож на вас, чем на отца.
– Так все и говорили, – прошептала безутешная мать.
– А это что за мадмуазель по правую руку вашего супруга?
– Это жена нашего старшенького. Сергей повенчался за два месяца до отправки на войну. Её зовут Зоя. А теперь её фамилия Штемпель.
Граф согнулся перед пожилой собеседницей, стараясь не пропустить ни слова. Матюшкин заметил, как нервничал его друг из-за тихого голоса старушки. Разобрать, что она говорит, и в самом деле было трудно. Стоя в стороне, судебный следователь почти ничего не слышал.
– Жена вашего старшего сына вышла замуж второй раз?
– Да. Она ведь ещё так молода.
– А сердце вашего второго сына, Ярослава, стрелы Амура не достигли?
По недоумённому лицу граф понял, что неверно задал вопрос.
– У Ярослава была невеста?
– Нет, – вздохнула старушка. – Мой мальчик за книжками никого не видел. Уж как я только не старалась поженить его. Володя даже пригрозил лишить его наследства, если он не женится. Кричал, что сожжёт все книги.
Она поджала тонкие губы и забрала фотокарточку из рук Александра Константиновича. Внезапный сильный ветер проник в спальню и заставил белые занавески взвиться под потолок. Граф спешно закрыл окно и поправил занавески, убрав их со спинки кресла.
– Как быстро меняется погода, – посетовал граф. – Вам не стоит сидеть у окна. Можете простудиться.
Старушка прошептала что-то в ответ. Хотя никто не разобрал её шёпота, но Матюшкин прочитал по губам: «Мне уже всё равно».
– Скажите, когда в семье двое детей, неизбежно кого-то любят больше, чем второго ребёнка. Ваши дети ведь не были исключением?
– Мой муж всегда гордился Сергеем. Он верил в его мечту.
– Стать адмиралом? – подсказал граф.
– Да.
– А вы больше любили Ярослава, – не спрашивал, а, скорее, делал вывод граф.
– Он был таким милым мальчиком. Вежливым, рассудительным. Видели бы вы его, Ваше сиятельство.
Внезапно старуха закатила глаза и тяжело задышала. Она выронила из рук фотокарточку и откинулась назад.
– Не стойте столбом, – граф резко развернулся к следователю и протянул руку.
Матюшкин в два прыжка очутился рядом и отдал своему другу тяжёлую трость. Граф Соколовский тут же надавил на одну из чёрных кнопочек, рассыпанных по лакированной трости, и выдвинул миниатюрный ящичек. Оказывается, те частые линии были очертаниями многочисленных маленьких ящичков, спрятанных в глубине «трости с секретиком». Из ящичка граф извлёк пузырёк, размером с мизинец, с какой-то жидкостью. Он смочил жидкостью платок и поднёс к носу старушки. В воздухе моментально раздался запах аммиака.
Пока граф возился с крышкой пузырька, Матюшкин полил на ладонь воды из графина и сбрызнул на лицо старушке. Он сильно испугался, когда она откинулась назад и потеряла сознание. Граф подвинул следователя в сторону и дал хозяйке дома понюхать нашатырный спирт. Тонкими пальцами он пару раз ударил её по щекам, окончательно приведя в сознание.
– Борис Михайлович, наполните стакан воды и помогите сударыне прилечь, – приказал граф, убирая пузырёк с нашатырным спиртом в потайной ящичек своей трости. – Вам нужно хорошо отдохнуть.
Граф поклонился и, к удивлению следователя, спешно покинул спальню. Пока Борис Михайлович помогал госпоже Аносовой подняться с бержерки, Александр Константинович бегом пробежался по ступеням и, убедившись, что рядом никого нет, заскочил в библиотеку. Он плотно закрыл за собой дверь и вытащил из кармана пистолет. Граф отодвинул в сторону занавеску и прицелился в росший неподалёку клён. Грянул выстрел.
После того как судебный следователь помог хозяйке дома лечь на кровать, он поклонился и тихо покинул спальню. Внезапное исчезновение графа сильно удивило его. Но большее удивление он испытал, когда увидел, как хромой слуга с шумом вбежал в библиотеку. Матюшкин в этот момент спускался по лестнице и успел услышать объяснения графа Соколовского.
– Простите меня, милейший. Вам не стоит беспокоиться. Я попытался представить, как убийца застрелил вашего хозяина и нечаянно нажал курок.
– Что здесь случилось? – спросил судебный следователь, зайдя в библиотеку.
– Просто я стал менее ловок, чем раньше. Ничего страшного, – граф уже устал объясняться и отмахнулся от расспросов друга. – Порфирий, я хочу видеть садовника. Проведите нас к нему.
Ничего нового из разговора с широкоплечим мужичком ни судебному следователю, ни графу Соколовскому выяснить не удалось. Он полностью подтвердил описание убийцы, данное Порфирием. Садовник видел в ту ночь выбегающего из дома убийцу, но не смог догнать его. На вопрос графа: «В какой обуви был посетитель?», он ответил, что в чёрных ботинках.
Попрощавшись с Аносовым, Александр Константинович попросил Матюшкина провести его к дому местного околоточного. Его апартаменты, оказалось, располагались на втором этаже большого серого дома. Граф Соколовский задумчиво посмотрел на карманные часы. Дорога от усадьбы подполковника Аносова до дома, где проживал околоточный надзиратель, заняла почти полчаса. Матюшкин заметил, как по лицу графа пробежалась тень сомнения.
– Борис Михайлович, а как далеко от Аносовых проживает врач, к которому побежал Порфирий?
– Не знаю точно.
– Сколько требуется времени, чтобы дойти до него?
– Если бежать, то можно и минут за десять успеть. Не забывайте, что у Порфирия больная нога.
– Дорогой друг, вам не кажется странным, что между убийством и вызовом полиции прошло почти полтора часа? – подводя следователя к бричке, поинтересовался граф.
– Александр Константинович, врач проживает совсем в другой стороне. Порфирию пришлось возвращаться к усадьбе, а потом бежать сюда, к околоточному.
Друзья наконец-то сели в бричку и продолжили свой разговор. Матюшкин приказал кучеру ехать к дому графа.
– Пусть путь к врачу занял у него четверть часа, обратно ещё четверть, – подсчитывал потомственный дворянин. – И, пусть, полчаса от усадьбы к околоточному. Всего час. Слишком много лишнего времени остаётся у нашего хромого знакомого.
– Уж не подозреваете ли вы Порфирия? Этого преданного слугу. Зачем ему было убивать молодого хозяина?
– Успокойтесь, дружок. Я вовсе его не подозреваю. Я лишь обращаю ваше внимание на непонятно куда подевавшиеся тридцать минут столь важного времени. А если учесть, что мы с вами не бежали, а лишь неспешно прошлись, то возникают определённые вопросы, – граф провёл по треугольной бородке, проверяя, не потеряла ли она свою идеальную форму. – А причин для убийства у Порфирия действительно нет. Во всяком случае, нам пока о них неизвестно.
Какое-то время они провели в тишине. На смену полуденной жаре пришла прохлада, пришедшая с северным ветром. Матюшкин даже поёжился и задумался о бедной госпоже Аносовой. Она была настолько несчастна и убита горем, что оставалось лишь удивляться, как она смогла пережить подобную трагедию.
– Может теперь, вы расскажете о вашем выстреле в библиотеке? Я не верю в подобные «случайности». Особенно, когда пистолет находится в руках такого отменного стрелка, как вы.
Уголки рта графа дрогнули, едва не перейдя в улыбку.
– Когда вы находились в спальне Аносовых, вы не слышали выстрела?
– Нет, ничего не слышал.
– Значит, подполковник говорит правду. Если вы, молодой человек, ничего не слышали, то двое пожилых людей и подавно не проснулись бы. А вот слуга, находившийся на первом этаже, тут же прибежал бы в библиотеку. А садовник, видимо, был в саду или неподалёку от дома.
– Так как же вы собираетесь искать этого таинственного социалиста? – поинтересовался Матюшкин.
Александр Константинович многозначительно прикоснулся указательным пальцем седого виска. В его голове уже кипела нешуточная работа. И сотни мыслей роем носились внутри черепа, пытаясь отыскать путь к раскрытию личности преступника. Преступника, совершившего страшный грех – убийство. Оставить его безнаказанным графу Соколовскому не позволяла совесть.
Глава третья Граф Соколовский поручает задание
Граф Соколовский в раздумьях расхаживал по небольшому кабинету. Тишину нарушал лишь скрип его туфель да стук часов. Идеальный порядок, царивший на книжных полках и письменном столе, многое говорил о характере их обладателя. Письменные принадлежности выстроились по краю стола, словно солдаты на параде. Во главе стояла чернильница из красного дерева, украшенная бронзовыми узорами. Следом шли стальные ручки и карандаши, соседствующие в деревянной подставке. За ними выстроились поднос для визитных карточек, украшенный фигуркой сидящего сокола, коробочка с перламутровым ножом для резки бумаги, лупа на серебряной цепочке, колокольчик, чтобы вызывать слуг, шкатулка с разноцветными палоками сургуча и пресс-папье в виде бронзовой собаки на каменном постаменте.
Старая няня не могла скрыть своей радости, наблюдая за расхаживающим взад-вперёд графом. Он медленно шагал от письменного стола к двери, потом резко разворачивался, и опять медленно приближался к столу. Это говорило о бурной работе, протекавшей внутри его поседевшей головы. Старуха поджала ноги под кресло, чтобы граф в забытье не споткнулся о них.
– Я сегодня расспросила своих подруг о семействе Аносовых, – старая няня начала говорить медленно, постепенно возвышая голос. – Дед этого несчастного дослужился до генерала. Много воевал. А по его стопам пошёл и сын, Владимир Палыч. Он дальше подполковника не вышел. Видать, хотел и сыновей своих видеть военными. Старший сын окончил Морской корпус и погиб в войне с японцами. А его жена вышла за барона Штемпеля. И откуда у нас так много немцев? И твой дворецкий – тоже немец. Надоел уже. Ходит по моей кухне и ворчит себе под нос: «Миштанд, миштанд1». Надоел, сил нет. Александр Константиныч, запрети ты ему по кухне шастать.
– Не отвлекайся. Чего ещё про Аносовых узнала?
– Да ничего в них нет необычного. Люди, как люди.
– Родственники остались у них?
– У покойного генерала, вроде, дочери были. Когда подполковник грешный мир наш покинет, стало быть, всё наследство их семьям отойдёт. А с фамилией Аносов больше никого не осталось.
Няня услыхала приближающийся стук сапог и замолкла. Граф повернулся лицом к двери и сложил руки за спиной. В комнату вошёл денщик Фёдор. Точнее, денщиком он был во время русско-турецкой войны. А здесь, в Петербурге, он исполнял обязанности конюха, дворника, слуги и, самое главное, неизменного помощника графа. Уже тридцать пять лет прошло с тех пор, как они впервые встретились. Тогда Александр Константинович спас Фёдору жизнь. И вот уже много лет благодарный крестьянин служил верой и правдой своему господину и другу. Лишь ему и старой няне позволялось обращаться к графу на «ты». Правда, они старались не злоупотреблять этой привилегий. Уж слишком непредсказуемой могла быть реакция графа.
Фёдор представлял собой хрестоматийный образ русского мужика: широкий в плечах, русоволосый, с благообразной бородой и необычайно спокойным нравом. Он был немного младше своего хозяина, хотя выглядел старее из-за сутулости и невысокого роста.
– Александр Константинович, посылали за мной?
– Посылал, Фёдор. Присаживайся.
Граф указал на кресло напротив Марфы. Усаживаясь в кресло, конюх заметил пристальный взгляд хозяина, упавший на сапоги Фёдора. Сердце слуги вздрогнуло – на каблуке осталась грязь. Но сегодня граф не стал браниться и кричать, он позвал Фёдора для важного поручения. И конюх понял это. По лицу его расплылась улыбка, он уже предчувствовал предстоящую для себя выгоду от нового дела.
– Фёдор, ты конюшню вычистил?
– А як же? Всё блищить. Шо, опять проверять пойдёте?
– В этот раз поверю на слова. Фёдор, ты ещё не разучился играть в винт?
– Ваше сиятельство желает в картишки?
– Ответь мне на вопрос, – невозмутимо потребовал граф.
– С чого я должен был забыть. Кого хочешь, обыграю. Кого надо?
Граф Соколовский довольно улыбнулся. При виде своего верного денщика, не способного на притворство и лицемерие, дурной нрав графа обыкновенно смягчался.
– Никого обыгрывать не надо. Я хочу, чтобы ты отправился в один карточный клуб и весь вечер провёл за игрой. Не думаю, что полупьяные мещане и сынки нищих дворян смогут всерьёз соперничать с тобой. Но не нужно жадничать. Знай меру и заведи среди членов этого клуба друзей.
– Александр Константинович, кто же мэнэ туда впустит?
– Ты представишься, как Григорий Фёдорович Немцов, понял? Ты – отец богатого ремесленника в Костромской губернии. Понял? Наденешь сюртук, что я подарил тебе, и сойдёшь за приличного человека.
Прежде кивающий Фёдор замер и с потаённым испугом взглянул на хозяина. Марфа почуяла неладное.
– Ваше сиятельство.
– В чём дело?
– Понимаете. Сюртучок-то… как бы, это, – после мучительных ужимок и дёрганья лицом конюх развёл руками.
– Пропил, аспид? – не выдержала Марфа.
– Нет, что вы, – взгляд Фёдора забегал по комнате в поисках поддержки. Не найдя союзника, серые хитрые глазки уставились на ножки кресла. – Пёс его знает, куды подевался. Может, вкрали. Мне цей немец ваш сразу не понравился. Вот сразу.
– Довольно! – гневно взмахнул рукой граф и повернулся к окну. – Марфа найди ему какой-нибудь старый пиджак.
– Не так-то просто будет на этого Муромца ваши вещи надеть, – сравнивая широкоплечего низкорослого конюха и худого графа.
– Дура! Моего не трогать. Мало барахла после жильцов осталось? Среди них и ищи.
Несколько секунд пролетели в полной тишине. Первым не выдержал Фёдор, попросив на столь ответственное дело денег. Когда финансовые вопросы были улажены, и счастливый конюх жадно пересчитал рубли, граф Соколовский приказал ему собираться.
– Клуб называется «Фортуна». Извозчик будет здесь через сорок пять минут. Тебя высадят неподалёку, а дальше пойдёшь пешком.
Фёдор согласно кивнул и покинул кабинет. Ему предстояло хорошо вымыться и подобрать подходящий пиджак. Марфа поглядела на высокие напольные часы. Тощая минутная стрелка приближалась к римской цифре X.
– Зря вы ему денег дали. Пусть бы из своих запасов брал, пьяница, – фыркнула Марфа.
– Хорошо бы. Да попробуй, разожми его кулачок, – ухмыльнулся граф и тоже посмотрел на часы.
– Скоро семь. Подавать ужин?
– Да, распорядись. Пусть подают. А ты подбери ему подходящую одежду.
– Всё исполню, – лишь при помощи графа дородной старухе удалось подняться с кресла. – Какое вино желаете сегодня?
– Марфа! – мгновенно худое лицо графа Соколовского окаменело, и карие глаза сурово вперились на старую няню. – Я не пью вина, когда расследую дело.
– Ох, – припомнила хозяйскую привычку старуха. – Простите, забыла. Вот видишь, как давно уже сыском не занимались.
Этим вечером графу предстояло исписать множество писем. Полтора десятка невидимых нитей протянулись от его дома к старым знакомым. Эти знакомые были весьма осведомлены о преступном мире и народнических кружках Санкт-Петербурга и всей Российской империи. Среди них были и ростовщики, вёрткие осведомители, друзья графа из Департамента полиции и члены социалистических партий. Последним Соколовский писал в угрожающем тоне, требуя выдать ему убийцу, если они скрывают его.
Глава четвёртая Ковка логической цепи
Грядущий день не внёс никаких изменений в дело об убийстве младшего Аносова. Впрочем, граф Соколовский не ожидал новых известий так скоро. Вечером пришёл первый ответ на его письмо. Видный член одной революционной партии клялся, что к убийству сына подполковника их партия не причастна. Он уверял, что в этом мероприятии не было бы никакого смысла.
Тем же вечером Фёдор второй раз отправился в карточный клуб «Фортуна». Ушлый конюх уверял, будто проиграл всё до копейки. И хотя граф точно знал – Фёдора невозможно обыграть в карты, скорее земля с небом поменяются местами, но вывести слугу на чистую воду было так же невозможно. Поэтому граф Соколовский был вынужден дать Фёдору дополнительные пятнадцать рублей. На этот раз конюх получил конкретное задание: выяснить, оставался ли в долгу перед кем-нибудь Ярослав Аносов.
– Не исключено, что его убил озлобленный должник. Такое случается. Порой убийство избавляет от необходимости возвращать долг. Мертвецы редко требуют денег, – рассуждал граф Соколовский, провожая Фёдора до ворот.
Ночью разыгрался сильный ветер, налетевший со стороны Финского залива. Чёрные тучи налетели на столицу Российской империи и с яростью обрушили на неё гром и молнии. Капли дождя забарабанили по крыше.
Ливень продолжался до самого утра. Но даже к полудню тучи не спешили рассеиваться. На небе оставалось так же мрачно, как и на душе графа Соколовского. После долгого умственного труда он почти пришёл к выводу, известному лишь ему. И граф с тревогой ждал возвращения Фёдора из карточного клуба. Он уже предвидел, какими будут вести из клуба «Фортуна». И всё же граф надеялся на лучшее – его выводы окажутся неверными.
– Его едва вспомнили, – заплетающимся языком рассказывал Фёдор. – Вин и раньше нечасто к ним хаживал. Играл средне, нечасто, обережно. Не думаю, шо он остался кому-то чогось должен. И крупных выигрышей у него не було. Так шо убийца никакого отношения к «Фортуне» не имеет.
Граф вполоборота сидел за длинным столом и нервно стучал тонкими пальцами по белоснежной скатерти. Фёдор понял, что его слова пробуждают в хозяине беспокойство и попытался предложить свой вариант разрешения проблемы.
– Может мне ещё раз туды съездить?
– Ещё раз?! Не наигрался, пьянь! – неожиданно взорвался граф. – От тебя водкой на версту и без того разит. Две ночи подряд играть тебе мало?! Я сейчас же прикажу тебя обыскать и все деньги, что выиграл, отобрать.
– Шукайте, – широко расставил руки в стороны конюх. – Обыскивайте!
– Уже спрятать успел? – прозорливо сощурился граф. – Иди, проспись. А после вычисти конюшни. Чтоб идеальная чистота к утру была.
– Будет, Ваше сиятельство.
Как и говорил Матюшкин, убийца не был членом карточного клуба. Вечером граф стал ещё мрачнее и раздражительнее. Один за другим приходили ответы на его письма. Смысл их был неизменен – «ничего не известно», «непричастны», «клянёмся, наши руки не испачканы его кровью», «склоняю голову перед Вашей мудростью, но ничем не могу помочь» и тому подобное. Либо таинственный социалист умело избегал надзора жандармов и успешно обманывал собственных партийцев, либо он принадлежал к той части кружков и партий, где у графа Соколовского не было знакомых, и которых обошла заботой бдящая царская охранка.
Раздражённый собственными мыслями, граф смог уснуть лишь во втором часу ночи. Несколько раз он выходил на балкон, откуда открывался вид на внутренний двор. Но даже холодный ночной воздух не мог потушить пожар в его сердце. Графу Соколовскому было необходимо снова отправиться в усадьбу Аносовых. Он решил, что именно там отыщет недостающую деталь для установления личности убийцы. Да, завтра он отправится туда. И отыщет безжалостного убийцу молодого Аносова. Завтра он узнает имя того, кто доставил столько горя безутешным его родителям.
Граф Соколовский открыл двери своей кареты и огляделся по сторонам. Удивительная тишина окружала усадьбу Аносовых. Потомок знаменитого дворянского рода, слегка размахивая своей «тростью с секретиком», прошёлся по пустынной дорожке и постучался. В сердце графа стало закипать недовольство из-за слишком долгого ожидания. Наконец дверь отворил хромой слуга – Порфирий.
– Добрый день, милейший.
– Ваше сиятельство.
Слуга пропустил графа вовнутрь. Не стоило обладать талантом сыщика, чтобы распознать тень скорби на лице Порфирия. Из глубин дома долетали звуки, свидетельствующие о приготовлениях к пиршеству. Звенела посуда, скрипели стулья, слуги расстилали на стол скатерть. И всё это пропиталось запахами угощения, прилетевшими с кухни. Граф пристально взглянул в серые глаза Порфирия и всё понял. Это было не пиршество. Граф Соколовский попал на похороны.
– Скажите мне, что здесь случилось?
– Наша… хозяйка. Померла, – последнее слово слуга с трудом смог выдавить из себя.
– Госпожа Аносова скончалась? Как это произошло?
Сдерживая слёзы, Порфирий рассказал о вчерашнем горе семейства Аносовых. Глядя в окно, на притихшие в саду деревья, граф внимательно анализировал каждое слово хромого слуги. После убийства сына пожилая хозяйка совсем ослабла. Сердечные приступы и душевная боль измучили бедную женщину. Она не выпускала из рук фотокарточку, на которой в последний раз была запечатлена их счастливая семья. Вчера после обеда старушке вновь стало плохо, и она ушла в спальню. Через три часа прислуга обнаружила хозяйку мёртвой.
– Она откинулась в кресле, словно крепко уснула. На коленях лежала их фотокарточка, – закончил Порфирий.
– А графин с водой. Он был полон?
– Графин. Наверное, нет, – пробурчал слуга.
– Я не расслышал, – резко сказал граф.
– Нет. После обеда хозяйка принимала порошок от сердца. Она запивала его водой из графина. Он не мог быть полным.
– Но вы не можете сказать точно?
Граф повернулся к слуге и снова посмотрел в его глаза.
– Не могу. Следователь Матюшкин уже был здесь. Вчера вечером он уже допросил нас всех.
В голосе хромого слуги граф услышал нотки недовольства. Порфирий давал понять, что Соколовскому здесь нечего делать, и ему стоит покинуть усадьбу.
– А где ваш хозяин?
– Все на кладбище, Ваше сиятельство.
– Буду рад, если вы проводите меня до ворот.
По дороге из дома граф поинтересовался, нет ли у кого из жителей усадьбы тёмно-зелёного пиджака. На это он получил резкий отрицательный ответ.
– Вот здесь садовник попытался схватить убийцу?
– Нет, чуть раньше, – слуга взмахнул рукой, указывая на участок дорожки.
– А во что он был обут?
Порфирий остановился и старательно пытался вспомнить обувь злосчастного позднего гостя.
– Не помню, Ваше сиятельство.
– Подполковник описал его обувь, как светло-коричневые летние туфли, – заметил Соколовский.
– Кажется, так и было. Да! Точно, коричневые туфли. Я вспомнил. Когда мы схватились в библиотеке, я посмотрел на его ноги.
Граф Соколовский любезно улыбнулся и покинул усадьбу Аносовых. Александр Константинович приказал кучеру ехать до набережной Фонтанки. Граф долго бродил по набережной. Долгое время он простоял, облокотившись на перила Пантелеймоновского моста. Он с огорчением вспомнил, как члены Городской думы распорядились разобрать старый цепной мост. И теперь взамен чудеснейшего моста появилось нечто другое. Новый мост до сих пор не был закончен. Лишь недавно убрали временные деревянные перила. Граф с презрением оглядел новое творение, которое должны были начать декорировать в скором времени. Дурное чувство внутри усиливалось не от досадной утраты старого моста, а от той мысли, что в своём завершённом облике новый мост может оказаться довольно славным. Александру этого и не хотелось, его крайне угнетал тот факт, что более совершенное может заменить нечто, с чем его связывали сильные и противоречивые воспоминания.
Александр Константинович долго прогуливался по любимой набережной. Его манили прохладные воды Фонтанки. Вместе с прохладным ветром на него обрушилась буря воспоминаний о молодости, о любви, семье, поисках себя. Медленной походкой, постукивая своей оригинальной тросточкой, он дошёл до Аничкова моста и долго смотрел на Аничков дворец. В этом дворце, перестроенным фаворитом Екатерины Великой по своему вкусу, граф Соколовский удостоился аудиенции императора Александра Третьего. Граф прикрыл глаза. Налетевший с Невы прохладный ветер потревожил седые виски Александра Константиновича. Граф, чувствуя лёгкий озноб, направился к карете.
Дома Александра Константиновича заждалась заботливая экономка.
– Только вы уехали, как прибыл Борис Михайлович, – поведала Марфа, поднимаясь вслед за своим хозяином на второй этаж. – Померла подполковничья жена, Царство ей Небесное. Я даже не успела его расспросить толком. Узнав, что вы поехали к Аносовым, его благородие тут же поехал туда. Часа через два от него прибыл городничий. Не застав вас, он просил передать, что Борис Михайлович прибудет к семи часам.
Марфа хотела сказать что-то ещё, но граф отправил её на кухню. А сам переоделся в домашнюю одежду и отнёс «трость с секретиком» в комнату, где расположилась небольшая химическая лаборатория и целая коллекция разнообразного оружия. Он с бережной любовью поставил сегодняшнюю трость в металлическую стойку. Она присоединилась к своим пяти разнообразным сёстрам. Александр Константинович посмотрел на настенные часы с кукушкой. Они показывали четверть седьмого.
Граф показался на лестнице и приказал немцу-дворецкому подать ужин на две персоны. После Александр Константинович удалился в спальню. Тонкими пальцами он взял молитвенник и перекрестился, глядя на иконы, освещаемые лампадкой из зелёного стекла.
К семи, как и обещался, прибыл Борис Михайлович. Весь его вид символизировал образ замотавшегося человека, переживавшего далеко не лучшие времена. Его накрахмаленный воротничок измялся, а бабочка съехала вбок. Взъерошенные волосы вкупе с тёмными пятнами под глазами говорили о последних суетливых днях и бессонной ночи.
– Борис Михайлович, нельзя появляться в приличном обществе в столь неприглядном виде, – наставительно заметил граф и поправил следователю бабочку. – Прошу, поужинайте у нас. Вы ещё слишком молоды, чтобы мучать организм голодом. И поберегите нервы.
Александр Константинович хотел пошутить над другом, что «с него картину следует написать – Образ воплощённого Уныния со съехавшей бабочкой», но сдержался, пожалев и без того помятого судьбой следователя. Граф Соколовский сел во главе длинного стола на двенадцать персон и приказал служанкам подавать ужин. Вскоре под руководством Марфы слуги поставили на стол суп из раков, крокеты из бешамели, грибной салат, кувшин смородинового компота и пирожки с капустой. За стол была допущена и сама Марфа. Она тут же бросилась на Матюшкина с расспросами.
– Ни слова о деле, – оборвал её граф. – Пока не поедим, не смейте говорить об убийстве.
После этого короткого замечания разговор экономка перевела разговор в русло непринуждённой беседы. Нельзя сказать, что ей соответствовал великосветский стиль, но разговоры высшего света сильно уступали в искренности в сравнении с беседой Марфы. Убедившись в здоровье жены судебного следователя, Марфа обсудила подросших детей Матюшкина. Она пожелала увидеть их и чуть ли не заставила графа пригласить чету Матюшкиных на Кирика и Улиту2. Получив твёрдое обещание приехать, Марфа обсудила недавнее похолодание. После этого последовали грозные обличения какой-то торговки ягодами и дворецкого-немца.
Поток слов и откровений, щедро изливающийся с языка Марфы смог остановить только граф Соколовский. Он допил стакан смородинового компота и вытер губы салфеткой. Граф тщательно провёл по усам и бороде, не допуская на них появления даже мельчайших частичек пищи. Хотя эта процедура была напрасной: не смотря на пышную растительность, его усы и борода всегда оставались чистыми. Волшебным образом граф так обращался ножом и вилкой, что ни Марфа, ни Матюшкин никогда не видели его бороды запачканной.
– А теперь, Марфа, помолчи. Борис Михайлович, отчего у вас такой взлохмаченный вид?
– Александр Константинович, я сегодня пол-Петербурга объездил и обегал. Ранним утром мне доложили о смерти Аносовой, Настасьи Ивановны. Я сразу поехал туда. Допросил всех, кто мог заметить хоть какую-то мелочь. Мы крепко поссорились с подполковником. Я настаивал на вскрытии трупа, а он стал обзывать меня и кричал на весь дом.
– Для чего вам вздумалось проводить вскрытие?
– Чтобы убедиться в присутствии или отсутствии яда.
– Так её отравили? – охнула Марфа и перекрестилась.
– Я допускаю такую вероятность, но подполковник Аносов со мной не согласился. Он едва ли не силой вытолкал меня из дома. Я отправился к вам, чтобы рассказать о смерти госпожи Аносовой, но не застал.
– Вы разминулись на пять минуток. Александр Константинович только-только уехал, – объяснила Марфа.
– А потом меня вызвали к начальнику сыскной полиции. Александр Константинович, мне ещё не приходилось слышать от него таких оскорблений. Он потребовал, чтобы я отстал со вскрытием от его высокоблагородия. Начальник сыска приказал мне завтра же предъявить убийцу или отправит меня в Вологодскую губернию.
– Это же его жена – двоюродная сестра подполковника? – спросила старая няня.
– Да. Начальник сыскной полиции Петербурга добился назначения следователя из Третьего отделения. Этот следователь будет вести дело параллельно со мной.
– Только жандармов здесь не хватало.
– Скоро начнётся розыск убийцы среди революционно настроенных партий. В Третьем отделении уверены, что революционеры скрывают преступника. И если жандармы найдут его первым, меня переведут из столицы.
– Не хочу вас расстроить, мой друг. Но вы проигрываете в этой гонке. Судя по вашим сегодняшним попыткам встретиться со мной, поиск людей даётся вам тяжело, – улыбнулся граф. – А что вы думаете об этом деле? Вы напали на след?
– Александр Константинович, найти убийцу среди толпы разномастных социалистов… проще иголку отыскать в стоге сена.
– А, давайте вместе вспомним известные нам факты и постараемся выковать логическую цепочку. Я много раз говорил вам: создав в своей голове логическую цепь, не имеющую разрыва и изъяна, значит раскрыть дело.
– Давайте, начнём, – не выдержала Марфа.
– Итак, – граф поднялся из-за стола и принялся расхаживать по просторной комнате. – Двадцать пятого июня неизвестный вошёл в дом Аносовых. Ярослав Владимирович ждал гостя и встретил его в библиотеке. В пол-одиннадцатого прозвучал выстрел, на который и прибежал слуга Порфирий. Хозяева дома уже спали и ничего не услышали. Со слов слуги нам известно, что между ним и убийцей завязалась драка. Борис Михайлович, вы не взяли с собой обрывок пиджака?
– Нет. Я не думал, что он вам понадобится.
– Действительно. Вы ведь целый день пытались меня поймать. О каком-таком обрывке можно было подумать? А ведь это может оказаться важным. Вот посмотрите на свой пиджак. Встаньте, – граф положил свои пальцы на плечи судебного следователя.
Граф Соколовский дёрнул Матюшкина за рукав. От неожиданности тот даже покачнулся вбок.
– Марфа, скажи, если бы я рванул сильнее, где порвался бы пиджак?
– Хм, знамо где. Оторвал бы человеку весь рукав. Кабы там уже нитке на шве не лопнули.
– На шве! – граф почти прокричал это слово на ухо следователю. – По шву порвался бы рукав. А вы показали мне какой-то лоскуток.
– Александр Константинович, в драке могло произойти всякое. Возможно, слуга одной рукой схватил убийцу, вот так, за плечо, а второй оторвал часть рукава, когда пытался выхватить револьвер.
– Я знаю вас несколько лет. И каждый раз поражаюсь вашему воображению и энергичности. Вы превосходно можете представить себе картину преступления, – граф снова зашагал по комнате. – Но строим логическую цепочку дальше. Будем помнить, что одно неидеальное звено у нас уже есть. А скоро будет и другое. Преодолев препятствия в образе Порфирия и садовника, убийца вырвался на свободу и скрылся. Кстати, как зовут садовника?
– Кажется, Иван Зимцов.
– Порфирий разбудил хозяина. Вскоре просыпается весь дом, матери убитого стало плохо, и его тут же послали за доктором. Я уже обращал ваше внимание на тот факт, что слишком много времени прошло перед вызовом полиции. Здесь, Борис Михайлович, ваша фантазия улетучивается, и вы объясняете это обстоятельство невероятно скучно – хромотой Порфирия. И хотя я считаю, что у него остаются полчаса лишнего времени, продолжаем. Почему бы не послать к околоточному садовника? Или других слуг. Непонятно для чего требовалось посылать самого медлительного слугу, когда можно было вызвать полицию намного раньше. Это второе бракованное звено. Третье: отсутствие мотива. Вы так и не выяснили, зачем кому-то потребовалась смерть молодого Аносова. А вот и четвёртое слабое звено: слуга Порфирий и садовник Зимцов по-разному представляют себе обувь убийцы. Первый утверждает светло-коричневые туфли, а второй – чёрные ботинки. Пусть они путают обувь. Это можно забыть. Но не цвет! А по их словам выходит, что выбегая из дома, убийца переобулся.
– Что за чепуха, – фыркнул Матюшкин.
– Да что вы? А я думал, вы сможете и этому найти объяснение, – саркастично произнёс граф. – Я уже рассказал достаточно. А теперь ответьте ещё раз, для чего вы настаивали на вскрытии тела покойной Настасьи Ивановны?
– Александр Константинович, мне показалось подозрительной её кончина. Я хотел бы убедиться, что в воде не было яда. Хоть у подполковника Аносова не осталось прямых наследников, но уверен, после смерти их окажется достаточно много. Вполне возможно, кто-то подкупил слуг…
– О, вижу, вы уже задумались о слугах. Осмелюсь предположить, что догадываюсь, кто попал под ваше подозрение. Но! Старушка. Борис Михайлович, вы помните, какой мы видели её в тот день? После смерти сына она совершенно сломалась. Она могла бы умереть на наших глазах. Таких и травить не нужно.
Марфа с осуждением поглядела на своего воспитанника. Уж слишком цинично прозвучали его слова. Но на его сосредоточенно-холодном лице не появилось даже тени эмоций.
– Борис Михайлович, вы ведь всё тщательно осмотрели в комнате покойной? Скажите, графин с водой был полон или нет?
– Он был наполнен до уровня ручек. Служанка сказала, после обеда она заливала туда свежую воду до уровня ручек.
– Значит из этого графина старушка не пила?
– Выходит, нет, – признал Матюшкин.
– Значит, жена подполковника умерла не от отравленной воды.
– Её сейчас проверяют на содержание яда. Александр Константинович, подкупленный слуга мог отравить и еду хозяйки.
– Уверен, ваши химики ничего не обнаружат. И не надейтесь на еду. Смерть старушки – вполне естественна.
– Александр Константинович, вы подозреваете кого-то?
– Подозреваю, но об этом скажу вам завтра. Приезжай к нам завтра. В семь.
Марфа попрощалась с молодым следователем и отправилась на кухню. Граф проводил Матюшкина и посоветовал ему хорошо отдохнуть.
– Вашему уставшему мозгу тяжело работать. Он не способен выстроить правильной логической цепи. Поспите подольше, а завтра вечером жду вас здесь.
– Александр Константинович, а ваша цепочка уже готова?
Ответом послужила загадочная улыбка. Большие тёмные глаза графа сузились в маленькие щёлочки. Видимо, чтобы судебный следователь не смог прочесть в них правды.
– Вы ведь не скрываете от меня преступника, как это было с ожерельем княгини Варшавской?
– Завтра. Всё завтра.
Глава пятая Завтра начинается с утра
Граф Соколовский проснулся, как и обычно, – в шесть утра. После чтения утренних молитв и прогулки он неторопливо позавтракал и приказал закладывать карету. Одевшись в пиджак и жилет тёмно-серого цвета, сшитый ещё в прошлом веке, граф спустился по лестнице. В руках его сверкала начищенная тросточка с серебряной плавно изгибающейся ручкой. Это была ещё одна из набора «тростей с секретиком».
– Его высокоблагородие не сможет Вас принять, – пробурчал Порфирий, избегая острого взгляда графа. – Ему с утра нездоровится.
– Я думаю, Владимиру Павловичу будет интересно узнать, кто убил его сына. Убийцу поймают сегодня же.
Сохраняющий безупречную осанку граф оглядел хромого слугу. Что-то таинственное промелькнула в тёмно-карих зрачках потомственного дворянина. И Порфирий чувствовал на себе этот сосредоточенный взор.
– Я доложу хозяину.
Как и в прошлый раз Александра Константиновича вновь встретили горделивый основатель усадьбы и старые часы с человеческой одышкой. Вернувшийся Порфирий доложил, что хозяин примет гостя в библиотеке.
Совершенно разбитый Владимир Павлович встретил графа в том же положении, что и в прошлый раз. Туманными глазами он посмотрел на вошедшего графа и попытался встать. Жестом Александр Константинович остановил его и слегка поклонился.
– Слишком часто в этом доме стали появляться сыщики, – пробурчал грузный подполковник.
– Так случается с любым домом, если в нём случается убийство. Владимир Павлович, я глубоко уважаю вашу семью. Ваш отец, великолепный кавалерист, отчаянно сражался в Крыму. Его отвага и упорство служили на благо Российской Империи. Продолжателем отцовского дела стали вы, Владимир Павлович. Самурский полк всегда будет помнить, как вы участвовали в штурме Ашхабада. И медаль «За взятие Геок-Тепе» заслуженно блестит на вашей груди. Находясь в отставке, вы верили в старшего сына, Сергея. Уверен, в мечтах вы уже одели его в адмиральский мундир. Но война отобрала у вас эту мечту.
Сильно постаревший и осунувшийся за последние дни подполковник наклонил голову. Он с трудом выслушивал слова графа, ножом резавшие его сердце.
– Единственной надеждой оставался Ярослав. Любимец вашей жены. Но у него не было никакого желания сделать военную карьеру. Вольнодумство занимало его молодой ум. Все ваши предложения о службе он отвергал. Отвергал он и невест. Погрузившись в изучение немецких социалистов, он перестал играть и вызывал в вашей душе раздражение. Вы ведь грозились сжечь эти книги? Эти книги призывающие, страшно сказать, к свержению царя, – твёрдо и громко произнёс граф Соколовский. – Для вас, российского офицера, это было ужасно. Ваш собственный сын стал социалистом. Революционеры посещали ваш дом. Вы грозились лишить его наследства и выбросить из дому? Не так ли?! Этот мерзавец свернул с истинного пути и пошёл против Императора! И вы убили его. Вы убили своего сына.
Последние слова прозвучали тихо в сравнении с недавним криком Соколовского. Но они оглушили подполковника. Он удивлённо поднял голову и не смог произнести ни слова.
– Что же произошло тем вечером? Что должно было случиться, чтобы вы утратили всякий контроль над собой?
– Вы бы слышали те слова, Ваше сиятельство. Он кричал, что царизм вредит стране. Что русско-японская война предвещает смерть… Императора.
Голос отца звучал глухо. Словно он говорил через подушку.
– Он не жалел о смерти брата. Так? Брат стал для него чужим. Ведь он защищал честь Российской Империи.
Владимир Павлович продолжал молча смотреть на серебряную ручку графской трости. А Соколовский продолжал говорить. Голос его становился то угрожающе-громким, то тихим, словно сама совесть говорила с хозяином усадьбы.
– Для вас сын стал чужим. Стал преступником и отщепенцем! Паршивой овцой в славной династии! Вы застрелили собственного сына.
Из глаз Владимира Павловича упала крупная слеза. Он закрылся толстой рукой и задрожал.
– Не было никакого ночного гостя. Таинственный социалист не существует. Это всё придумал верный Порфирий, чтобы спасти вас от наказания. Он первым прибежал сюда и всё понял. Возможно, он даже предлагал обвинить во всём его. Но офицерская честь не позволила переложить вину. И тогда Порфирий придумал несуществующего гостя. Мне с самого начала казалось подозрительным то обстоятельство, что именно Порфирий бегал за врачом и полицией. Вам с Порфирием требовалось время, чтобы придумать легенду, а потом оправдали задержку хромотой слуги. Из шкафа сына вы взяли тёмно-зелёный пиджак и оторвали кусок. Это служило идеальным доказательством реальности ночного гостя. Вы держали в руках пиджак сына, когда Порфирий отрывал от него кусок?
Граф Соколовский со смешанными чувствами глядел на стонущего подполковника. Жалость к отцу и презрение к убийце легли на разные чаши весов.
– Садовник услышал выстрел через открытое окно и прибежал сюда. Но его преданность оказалась достойна похвалы. Ваши слуги необычайно преданны вам. Садовник согласился дать показания, будто почти схватил убийцу на дорожке. А Порфирий с точностью указал это место, хотя и не мог этого видеть. Но что меня обманывают, стало понятно после вопроса об обуви преступника. Они говорили о совершенно разной обуви. Этого вы ведь не успели обсудить перед вызовом околоточного, верно? Кто будет спрашивать о подобных мелочах. Следователей интересует лицо и одежда. Когда всё было придумано, вы разбудили жену и признались. В это время Порфирий уже бежал к доктору потому что время неумолимо продолжало свой ход. А потом Порфирий прибежал к околоточному. Вы причинили невероятную боль жене, заставив врать всем. И сердце её не выдержало обмана. Позавчера она не приняла лекарства и скончалась. По вашей вине, – безжалостно произнёс граф Соколовский.
Подполковник перегнулся через ручку кресла и открыл ящик внизу книжного шкафа. Он извлёк оттуда револьвер. Граф был готов к этому. Двумя пальцами он нажал на серебряную ручку своей трости. Оказалось, что ручка была замаскированным пистолетом, спрятанным в полой трости. Граф упреждающе направил оружие на подполковника.
– Вы думаете, я хочу застрелить вас? – Владимир Павлович криво ухмыльнулся. – Нет. Вот этим револьвером я убил своего сына. Отсюда я и вытащил его тогда.
– Владимир Павлович, неужели вы не могли сдержать свой гнев? – граф смиренным взглядом долго смотрел в мокрые глаза подполковника. – Вы должны были поговорить с ним. Образумить. Неспособность договориться обернётся ещё большими потрясениями. Для всей Империи.
– Россия больна. И болезнь проникла очень глубоко, граф. И мой бедный мальчик погиб от этой дряни.
Подполковник Аносов указал на книжные полки, заставленные творениями противников монархии.
– Вы совершили великий грех. Мне жаль вас, но я не могу молчать. Правосудие требует назвать имя убийцы, – граф изо всех сил скрывал нарастающую дрожь в голосе. – Признайтесь сами. Поезжайте к Матюшкину и признайтесь. Иначе в семь часов я расскажу ему всё.
Граф Соколовский вложил пистолет обратно в трость, раздался щелчок. Сыщик почтительно поклонился и вышел прочь из библиотеки. Уходя, он последний раз посмотрел в жалостные глаза офицера, полные слёз. Порфирий безмолвно проводил его до дверей. «Он всё слышал», – подумал граф.
– Вы отменный слуга. Ваша верность достойна похвалы.
– Не стоит полиции знать. Он не виноват. Не говорите им, – умоляюще попросил хромой слуга.
– Не виноват? – Соколовский остановился и строго посмотрел на Порфирия. – Нет. Он виноват. И должен понести наказание, если хочет очиститься от греха.
Уже в передней, когда Александр Константинович собирался покинуть дом Аносовых, они услышали выстрел. Граф и Порфирий стремглав понеслись в библиотеку. На полу лежало тело Владимира Павловича с простреленной головой. Подполковник Аносов сам вынес себе приговор и застрелился.
Глава шестая Можно наливать вино
Вернувшись домой, граф почти весь день провёл в своей комнате. На уговоры Марфы спуститься хотя бы на обед Александр Константинович разразился ругательствами и выгнал экономку из кабинета. В третьем часу Матюшкин прислал нарочного с извинениями. Он просил прощения за то, что не сможет прибыть вечером. После самоубийства подполковника Аносова начался переполох в Сыскной полиции. Сыщик из Третьего отделения, к радости начальства, почти выследил группу революционеров, которых обвинял в убийстве Аносова-младшего. А теперь все его предположения оказались чушью.
Перед ужином граф вышел на веранду. Здесь сидела в плетёном кресле старенькая Марфа. В руках она держала маленькую книжечку и медленно водила по строчкам толстым пальцем.
– Марфа, – тихо окликнул её Александр Константинович.
– Да. До семи ещё есть время, – старая няня поглядела на воспитанника через большое пенсне, усевшееся на её носу. – Кухарка уже всё приготовила.
– Хорошо. Пригласи к ужину Фёдора. Он в очередной раз отлично справился с заданием. И красного массандровского вина.
– Значит, дело закончено? Сегодня ты всё расскажешь Борису Михайловичу?
– Он сегодня не приедет. Слишком много дел. Я хотел послать ему письмо, но, думаю, он и сам всё скоро поймёт. Да, и Порфирию теперь нет смысла скрывать от полиции правду.
– Порфирий, – задумчиво склонила голову Марфа. – Это слуга их что ли?
– Зови Фёдора. За столом всё узнаешь.
Старая экономка торопливо поднялась и положила на маленький плетёный столик книжку и пенсне. Любопытство подгоняло её. Александр Константинович понял – ей не терпится первой рассказать знакомым сплетницам об убийце Ярослава Аносова. Держась за перила, она стала спускаться с веранды.
– Может, и немца пригласишь за стол?
Граф поразмыслил и отрицательно покачал головой.
– Марфа, постой. Откуда Матюшкин узнал про ожерелье княгини Варшавской? Я не припомню, чтобы рассказывал ему правду.
Услышав о светлейшей княгине, старая любительница сплетен и сомнительных новостей поспешила покинуть веранду. Она сделала вид, будто не расслышала вопроса хозяина. Усы графа Соколовского приподнялись в лёгкой усмешке. Не было никаких сомнений – она рассказала молодому следователю об общем секрете графа и светлейшей княгини.
– Ничего не скроешь от этих халдеев.
Лицо графа посвежело и перестало быть таким недовольным, как прежде. Соколовский вошёл дом и плотно закрыл за собой дверь.
Конец
Примечания
1
Missstand (нем.) – беспорядок
(обратно)2
Кирик и Улита – раннехристианские святые мученики. День памяти в православии совершается 15 июля по юлианскому календарю.
(обратно)
Комментарии к книге «Граф Соколовский и таинственный социалист», Александр Васильевич Свистула
Всего 0 комментариев