Уайлдер Перкинс Дело покойного штурмана
Капитан Хоар — 00
Original title: Hoare and the Passed Master
Author: Wilder Perkins
Series: Captain Hoare — 00
Перевел с английского Виктор Федин
— 1 —
— Эй, эй! Эгей!
Эти возгласы доносились не от повозки, стоявшей на залитом лунным светом мосту перед остановившимся Бартоломеем Хоаром, а откуда-то снизу. Там метался желтый луч света, похоже, что от фонаря. Хоар натянул поводья и прислушался. Возглас повторился.
Хоара ожидала уютная постель в его апартаментах в гостинице «Проглоченный якорь» в Портсмуте, но неистребимое любопытство было его постоянным проклятием.
Внизу стояла грузная фигура, с фонарем в одной руке и стропом в другой. Концы этого стропа были пропущены через подмышки обнаженного тела. Седая голова этого тела была повернута на неестественный угол, и большая рана в горле была подобна второму ухмыляющемуся рту.
— Кто он? — прошептал Хоар. Он потерял голос десять лет назад, и с тех пор был способен только на шепот.
— Не имею ни малейшего понятия, добрый человек. — Толстяк попытался протащить труп вверх по склону. — Да и какая разница?
— Но… куда вы его тащите?
— В мою повозку, глупец. Не нужно шептать: он не услышит. Он вполне мертв, знаешь ли. Но тяжелый, подлец. Спустись вниз и помоги мне.
Хоар подчинился приказному тону, слез с коня и привязал поводья к правой раковине[1] стоявшей на мосту повозки. Осторожно спустившись вниз по склону, он схватил труп за обнаженные ноги, держа их по бокам на манер ручек двухколесной тачки. Неприятный запах свидетельствовал о начавшемся разложении трупа.
— Эй, поосторожнее толкай, тупица! Так можно разбить ему голову. Коли испортишь эту прекрасно сохранившуюся голову, то будь я проклят, если заплачу тебе хоть полпенни.
В голове самого Хоара наконец прояснилось.
— Вы меня с кем-то спутали, сэр, — прошептал он. — Я не подручник похитителя трупов. Я лейтенант королевского флота, в чем вы сможете убедиться, посветив на меня своим фонарем.
Толстяк так и сделал.
— О господи! — только и сказал он.
— И я предполагаю, сэр, — продолжил Хоар, — что вы хирург, который раздобыл тело для анатомического исследования.
Толстяк расстроено пожал плечами.
— Вы меня разоблачили, сэр. Но пока вы будете решать, как поступить со мной, не угодно ли… — он взмахнул фонарем.
При его свете Хоар рассмотрел тело, которое он помогал тащить.
Жертва на вид была средних лет или постарше, полного, дряблого телосложения — телосложения человека мощного, но уже обрюзгшего. На его груди виднелась поблекшая со временем татуировка — военный корабль под всеми парусами и девиз: «Нас с вами слава ждет».
Это осложняло ситуацию. Одно дело — смотреть сквозь пальцы на похищение хирургом трупа для анатомических целей, и совсем другое дело, когда труп оказывается коллегой – военным моряком.
Хоар уронил ноги покойного.
— Я не могу закрыть глаза на это. Он британский моряк.
— О, господи, — повторил толстяк. — Что же мне делать?
— Для начала поднимем его на мост, — Хоар снова взял покойника за ноги. — Затем мы обсудим создавшееся положение. Кстати, кому я имею честь оказывать помощь?
— Данворти, сэр, — ответил толстяк. — Доктор Самуэль Данворти с Дерли-стрит. По соседству с епархией Уолтэм, если угодно.
Название епархии Уолтэм говорило Хоару не больше, чем название улицы Дерли-стрит.
— Терапевт и хирург, сэр, — продолжал Данворти. Насколько Хоар был в курсе, терапевты считали себя джентльменами, которых приглашали обедать в господской зале, по сравнению с простыми хирургами, при обращении к которым использовалось слово «мистер», а не «доктор», как к терапевту, и кормили их со слугами, если вообще кормили. Почти немой Хоар прекрасно знал, что корабельные хирурги по большей части не заслуживали лучшего.
— Хоар[2], — в ответ представился он шепотом.
— Не нужно грубить, сэр, — заметил Данворти, отвернувшись. — Я такой же джентльмен, как и вы.
— Я имел в виду свою фамилию, сэр, а не вашу профессию, — ответил Хоар.
— Прошу прощения, сэр. А теперь, давайте поднажмем. Раз — два — три! Ну вот, мы и на месте.
— А теперь, сэр, — начал Хоар, — не соизволите ли вы объясниться. — Он отступил в темноту и — просто на всякий случай — стал нащупывать пистолет, торчавший в седельной кобуре его лошади.
Доктор Данворти вздохнул:
— Начну in media res[3]. Сэр, я нашел этот труп под мостом, именно в том месте, которое было указано в присланной мне записке.
— Записка с вами?
Доктор Данворти протянул Хоару клочок мятой бумаги.
— Я занимаюсь, сэр, некоторыми исследованиями, касающимися взаимодействия различных желез — надпочечных, шишковидных, щитовидных, слюнных, тестикул, если говорить конкретней. Я надеюсь установить доселе неизвестные связи между ними, и представить свои открытия Королевской академии. И действительно, моя предварительная лекция на эту тему прошлым вечером здесь, в епархии Уолтэм, была хорошо принята. Мои исследования нуждаются во вскрытии человеческих тел. Замена их животными, такими, как овцы или свиньи, для моих нужд совершенно не годится. В этих целях я связался с несколькими… э-э… поставщиками трупов. Мы оба, разумеется, знаем, что это незаконно. Но интересы науки, я убежден, должны иметь…
— Попрошу ближе к делу, доктор. Время позднее.
— Хорошо. Я нашел это послание под моей входной дверью несколько часов назад. Оно не могло происходить от моих обычных источников, так как те совершенно неграмотны.
— Что вы обычно делаете с останками?
— Разумеется, я хороню их, сэр, как следует, с молитвой. А как же иначе?
Хоар видел, что доктор Данворти будет еще долго разматывать цепь своих рассуждений, пока доберется до жвака-галса[4], и снова прервал его.
— Как далеко отсюда до Дарли-стрит?
— Дерли-стрит, сэр. Около епархии Уолтэм. Всего с полчаса неспешной езды. Впереди дорожная развилка, нам налево. Затем еще раз свернуть налево, потом направо, и мы на месте.
— Превосходно. — Хоар забрался на скамью повозки рядом с Данворти. — Уже поздно, и мне не добраться до Портсмута сегодня вечером. Я сопровожу вас и убедительно попрошу предоставить мне стол и кров.
Он поймал себя на том, что, как частенько случалось, стал имитировать речь своего визави, только шепотом. Не раз его обвиняли в передразнивании.
— С великим удовольствием, сэр, — голос доктора такового не выражал. Он хлестнул вожжами по крупу своего пони. Животное встрепенулось и потрусило по дороге. Хоар примечал путь: ему понадобится вернуться на это место при свете дня.
— Подайте-ка мне вашу лампу, — приказал Хоар, и доктор без слов подчинился. При ее свете Хоар изучил записку. Большими буквами, на довольно тонкой бумаге, было написано краткое сообщение:
«Для вас есть тело. Прибудьте на место, отмеченное на плане. Плата как обычно».
— Что значит обычно?
— Пять фунтов, сэр, — ответил доктор шепотом. — Текущая цена трупа в этих окрестностях. Я слышал, что в Лондоне в два раза дешевле — игра спроса и предложения, я полагаю.
Данворти сообразил, что он копирует шепот Хоара, и уже нормальным голосом добавил:
— Деньги все еще при мне, так как на месте не оказалось никого, кому я мог бы их вручить. Так что я сэкономил, хе-хе, на один труп. — Эта мысль, похоже, подбодрила его. — А почему вы шепчете, сэр? В этом нет никакой необходимости, как я вам уже говорил.
— Старая боевая рана, если вам интересно это узнать, — ответил Хоар.
В битве «Славное Первое Июня» 1794 года, где он участвовал в качестве первого лейтенанта 38-пушечного фрегата «Стегхаунд», мушкетная пуля на излете повредила ему голосовые связки, лишив возможности произносить что-либо чуть громче болезненного карканья. А так как команда любого флотского офицера должна быть услышанной на марсах в любой шторм, то капитан «Стегхаунда» с сожалением списал его на берег с самыми наилучшими рекомендациями. И только по этой причине отчаявшемуся Хоару нашлось место в штате портового адмирала Портсмута. С тех пор до нынешнего дня, достигнув солидного возраста — сорока двух лет, он служил порученцем по многим вопросам, не требующим громового голоса. Служба держала его вдали от сельской местности, где проживала его семья; он находил вонь льял и крысиную беготню предпочтительнее вони свиного навоза и мельтешения цыплят.
Но никогда прежде перед ним не вставала проблема расследования убийства пока еще безымянного моряка.
К концу поездки Хоар достаточно хорошо, несмотря на темноту, рассмотрел внешность доктора, чтобы понять, что тот выглядит гораздо более ухоженным, чем обычный холостяк, и пришел к выводу, что доктор женат или имеет другую женщину, поддерживающую его в порядке. Вскоре этот вывод подтвердился — дверь открыла миссис Данворти, держа в руках оплывшую свечу, тщетно пытаясь одной рукой прикрыть ее от порыва наружного воздуха. Насколько Хоар мог рассмотреть ее в свободной ночной пижаме, телосложением она напоминала фигуру супруга.
Зевающая женщина предложила им по куску ветчины и вчерашнего хлеба. Позаботившись о своей лошади, Хоар, с переметной сумой и провизией в руках, поднялся в мансарду, где ему была предложена комната. Вероятно, это была комната их сына (вырос и уехал? умер?), так как в одном углу стояла игрушечная лошадь, а в другом — корзина с детскими строительными кубиками.
Кровать была коротковата для его худощавого, но высокого тела, однако не короче большинства подвесных коек, которыми он пользовался во время своего пребывания на море. Сняв внешнюю одежду, он завернулся в пыльные одеяла и попытался уснуть. Но сон не шел…
Вопрос за вопросом возникали в его мозгу, тщетно ища ответа. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Как покойный оказался в том месте, под ивой в долине, как выразился Данворти? Не был ли он убит охотниками за трупами, как в шокирующем деле Бёрка и Хаара, недавно случившимся в Шотландии?
Кем был покойный? Вряд ли боцманом или констапелем — тело довольно рыхлое и слабое. Возможно, казначеем или штурманом. Так кем же?
Имена, имена…
Фамильное имя Хоару досталось, естественно, от отца, Джоэля Хоара, оркнейца, ведущего свой род от викингов. Бартоломей начал защищать свое доброе имя кулаками и ногами задолго до того, как вырос из коротких штанишек. А перед тем как капитану Хоару удалось пристроить своего сына мичманом на бриг «Биттл», юный Бартоломей распорол столовым ножом ляжку одному насмешливому однокласснику. К настоящему времени только безрассудно храбрый человек мог позволить себе высмеивать доброе имя Бартоломея Хоара; пистолетом, шпагой или саблей он наносил удар так, как считал нужным сообразно тяжести оскорбления. Однако он всегда избегал убийства своих оппонентов.
Хоар оказался единственным офицером «Биттла», пережившим сильнейший сентябрьский ураган последнего года американской войны, когда океан-вдоводел смёл всех до последнего человека с квартердека. Но этим дело не ограничилось: по пути в Галифакс с временной оснасткой ему повстречался небольшой американский приватир, который был взят Хоаром с помощью военной хитрости и приведен в Галифакс. Это стало умеренным, но все же триумфом молодого офицера. Так что Хоар был на пути к широкой известности, когда французская пуля прервала его карьеру.
Был ли Данворти замешан в этом убийстве? Если нет, то кто? К тому же, почему сам Хоар остановился на мосту? С этими мыслями он постепенно погрузился в сон.
— Поделитесь со мной вашим мнением о том, кем был этот человек при жизни, — прошептал Хоар на следующее утро, когда он и Данворти склонились над останками, лежащими в безупречно чистом хирургическом кабинете.
— Судя по татуировке, он был человеком вашей профессии, как вы уже сами сказали. — Удивительно нежными пальцами доктор нажал на мягкий живот трупа. Как будто протестуя, тело издало поток дурно пахнущего газа. — Печень увеличена. Очевидно, он чрезмерно налегал на спиртное. Печальная слабость, которой, боюсь, я тоже подвержен.
Он выпрямился, проворчав:
— Давайте покинем это место и перейдем в гостиную, где я представлю мои заключения в более комфортных условиях.
Миссис Данворти, по всей видимости, была хорошо вышколена, так как кофе, сыр и печенье уже ожидали их. Джентльмены уселись напротив незажженного камина.
— Итак, сэр, вот вам мое мнение. Покойный был человеком, перевалившим пять десятков, сравнительно здоровым, но в плохой физической форме. Грубые черты лица предполагают простонародное происхождение. Думаю, вы согласитесь со мной, что, вероятно, он начинал свою службу с низких ступеней карьерной лестницы и добрался до… Я не вполне знаком со званиями в королевском флоте. но он, возможно, стал… не вполне офицером, а…
— Уорент-офицером[5], — подсказал Хоар. — Старшим подштурманом, а возможно, и самим штурманом. Когда он умер?
— Часов двенадцать назад, или немногим ранее. Если бы мы не двигали это тело почти беспрерывно, оно бы окоченело в большей степени.
— Допускаете ли вы самоубийство? — спросил Хоар.
— Совершенно исключено, сэр. Primo, будет ли человек обнажаться перед совершением felo-de-se[6]? Не в нашем климате. Secundo, я не нашел следов крови под мостом, а труп был уже обескровлен. Куда же девалась кровь? Tertio, человек, режущий сам себя ножом, всегда делает более одного разреза. Здесь же удивительно четкий разрез. Нет, сэр, он не совершил суицида. Мой бог, нет.
— Как, в таком случае, он был убит?
Доктор Данворти приподнял брови.
— Субъект не был утоплен, не был отравлен, не был убит дубиной. Ему перерезали горло, весьма профессионально перерезали. Решительно, в обоих смыслах этого слова. Вы можете довериться моему мнению.
— Н-да… — Хоар встал на ноги, — мне нужно вернуться к тому месту, откуда мы приехали, и осмотреть окрестности. Насколько я понимаю, сэр, вы не видели там одежды покойного?
— Нет, — ответил доктор. — Ничего, что могло бы принадлежать ему. Было уже темно, если вы помните.
— Я еще вернусь. А пока вы должны воздержаться от вскрытия тела.
— Может, слюнные железы… — произнес доктор Данворти жалким тоном.
— Нет, никакого хирургического вмешательства, доктор.
Хоар подозревал, что слюнные железы расположены где-то в голове, а та ему понадобится для идентификации убитого.
— Далее, с сожалением вынужден предупредить вас, что вы должны сохранить тело нетронутым следующие двадцать четыре часа.
Доктор взглянул на него с тревогой:
— В летнее время? Вы наверняка должны понимать…
— Мне понятна ваша озабоченность, сэр. Тем не менее, я настаиваю на этом. А если вы сделаете что-нибудь с телом, что затруднит его идентификацию, я не отвечаю за возможные последствия. Кроме того, — добавил Хоар, — вы не должны покидать окрестности.
— У меня и в мыслях этого не было, сэр. Я редко путешествую даже до Саутгемптона. Но почему вы налагаете этот запрет на меня? Кем я являюсь сейчас в отношении закона?
— Если вы беспокоитесь по поводу приобретения вами человеческого трупа в анатомических целях, то это не моя забота. Я нахожу закон в этом отношении глупым. Как иначе ваша братия может пополнить свой жалкий запас знаний о ваших пациентах? Моя забота — этот явно королевский моряк, запись о котором должна быть сопровождена пометкой «исключен из списков как умерший».
Доктор Данворти вздохнул с облегчением.
— Но, — продолжал Хоар, — если иметь в виду обстоятельства смерти этого человека, то вы остаетесь под подозрением. Я вынужден напомнить вам, сэр, что, по вашему собственному признанию, вы купили это тело. Более того, этот человек не просто умер, а был убит, и не исключено, что вами.
— О боже, — произнес толстяк. — Значит, я арестован?
— Я не имею права арестовывать гражданское лицо, сэр, но вам лучше последовать моему совету.
Хоар повернулся и оставил хозяина повисшим, так сказать, на перилах своего крыльца. Хоару также было не по себе — он совершенно не представлял, как в таких случаях поступают лондонские полицейские.
Хоар быстро добрался до моста через ручей Хэмбл. На ближнем берегу расположились трое беспризорников — ранних пташек. Один из них в этот момент выуживал из потока какой-то намокший материал синего цвета, другой любовался найденной шляпой, которую можно было безошибочно определить как элемент морской униформы.
Хоар вложил в рот два пальца, издал оглушительный свист и пришпорил свою лошадку. Сорванцы вскрикнули, бросили свою добычу и пустились прочь.
Хоар слез с лошади. Как он и предполагал, синий объект оказался морским мундиром, густо запятнанным на груди. Он походил на мундир Хоара, только пуговиц было меньше — различие, которое мог заметить только наметанный глаз. Покойный на самом деле был уорент-офицером, а не королевским офицером как Хоар. В мундире обнаружился кошелек, выглядевший весьма своеобразно: он был кожаный, морщинистый — и пустой. Дело рук поставщиков трупов доктора, решил Хоар.
Как и говорил доктор, следов крови в окрестностях не наблюдалось, хотя с такой раной человек должен был залить своей кровью все вокруг за несколько секунд. Очевидно, его убили в другом месте, раздели и принесли сюда; остальная одежда осталась далеко или уплыла вниз по ручью.
На почве виднелось несколько комплектов следов, слишком хаотичных, чтобы Хоар мог определить, каким видом активности здесь занимались. Одни следы принадлежали, по-видимому, доктору Данворти. Данворти, хоть и толстяк, обладал немалой силой — достаточной, чтобы самому убить человека: ведь он тащил тело вверх по склону небезуспешно. Таким образом, доктор был главным подозреваемым — на данный момент, увы, и единственным. Кому же принадлежали другие следы?
А возможно, доктор лукавил: он заплатил своему поставщику как обычно и просто притворился, что не заплатил. Но тогда зачем он звал на помощь?
Кроме того, по мнению Хоара, Данворти не был человеком, склонным к убийствам. Конечно, медики, со своими дурацкими кровопусканиями и слабительными средствами, убивали не меньше народа, чем спасали, но в целом они это делали не специально. По большей части они были гуманным, хотя и циничным, племенем.
Затем, размышлял Хоар, убийцей мог быть поставщик трупов, о котором говорил доктор. Если так, почему он удрал, не получив причитающуюся ему плату? Или — судя по оставленным следам — их было двое?
Когда Хоар был жалким мичманком, только-только начавшим изучать азы своей профессии, один пожилой боцман развлекался тем, что бросал перед ним и его приятелями запутанные клубки марлиня[7]. Сопляк, последним распутавший клубок, получал этим марлинем по заднице. «Корма» Хоара страдала частенько, когда он не мог найти конца запутанной нити. Сейчас Хоара посетило знакомое чувство.
Он уже собрал столько улик, что не знал, что с ними делать. Он свернул мокрый мундир, сел на лошадь и возобновил прерванную поездку в Портсмут.
— 2 —
Хоар проследовал в здание штаба, откуда сэр Джордж Хардкастл, контр-адмирал синего флага, командовал военно-морской базой и всеми находившимися там людьми. От флаг-секретаря адмирала он затребовал информацию обо всех штурманах и казначеях, которые числились отсутствующими на судах, стоявших в базе.
— 28-пушечный «Северн» как раз докладывает, что их штурман Тимоти Трегаллен на двое суток опаздывает из отпуска. Они через двадцать четыре часа должны сняться на Гибралтар. А почему вы интересуетесь? Он что, замешан в хищении судового имущества или в совращении юных джентльменов?
— Мне это пока не известно, — прошептал Хоар. — Возможно, и в том, и в другом, учитывая его служебное положение. Но теперь он наверняка изменил свои привычки.
Адмирал Хардкастл был занятым человеком, к тому же мрачным и жестким. Он слушал доклад Хоара, одновременно читая и подписывая разные бумаги. Затем он произнес:
— Найдите убийцу, повесьте его, доложите мне об исполнении. Счастливо, сэр, куда идти, вам известно.
— Где стоит «Северн»? — спросил Хоар у флаг-секретаря, закрыв за собой дверь адмиральского кабинета.
— Сразу за «Вантиджем». Вы его должны знать — это новый фрегат, только что вступивший в строй.
Используя свое служебное положение как адмиральского порученца, Хоар выбрал из гребных лодок, ошвартованных в гавани Салли-порта, четырехвесельную гичку и распорядился отвезти его на «Северн». Дул легкий восточный бриз, а так как править надо было на юг, то он приказал лодочникам поставить мачту и поднять рейковый парус, а сам сел за румпель. Даже после десяти лет береговой службы море продолжало действовать на него как наркотик.
Хоар прошел по корме «Северна» и ловко пришвартовался к его правому борту. Он был рад случаю показать себя настоящим моряком. Поднявшись на борт, он обнажил голову и попросил провести его к первому лейтенанту.
Хоар остро завидовал любому корабельному офицеру. Из них самым счастливым он считал первого лейтенанта, который имел власть над всеми членами экипажа — кроме капитана, естественно. Заметно было, что этот конкретный лейтенант, мистер Барнард, был чрезвычайно занят приготовлением судна к выходу в море, и не мог тратить время на светские разговоры.
— Что привело вас к нам на борт, сэр? — спросил он сразу, как только Хоар представился.
Поскольку Барнард не сделал никаких дурацких комментариев, касающихся его имени или шепота, то можно было сделать вывод, что он уже знал о Хоаре, его положении, имени, потере голоса — обо всем том, что сделало его известным на весь Портсмут.
— Как я понимаю, ваш штурман не вернулся из отпуска, — прошептал Хоар.
— Совершенно верно, — подтвердил Барнард.
— Боюсь, что его место в кают-компании стало вакантным.
— Что-о?
Хоар вкратце рассказал эту печальную историю, опустив многие подробности. Он знал, что ему придется рассказывать об этом снова и снова; его голосовые связки быстро уставали, и он хотел поберечь их.
— Капитан Драйсдейл захочет услышать все это. Я провожу вас к нему. Прошу вас следовать за мной, сэр.
Хоар вслед за Барнардом спустился вниз по трапу в капитанскую каюту. Как большинству командиров кораблей, находящихся в базе, Драйсдейлу приходилось проводить массу времени за письменным столом.
— А-а, мистер Хоар от адмирала Хардкастла, не так ли? — Кэптен положил перо. — Добро пожаловать на борт, сэр.
— Мистер Хоар доставил плохую весть, сэр, — вступил Барнард. — Трегаллен…
— Он был найден мертвым, сэр, — прошептал Хоар.
— Боже мой. Присаживайтесь, джентльмены, я хочу услышать эту историю.
Хоар дважды был вынужден прерывать свой рассказ, чтобы дать отдых горлу; капитан Драйсдейл дважды прерывал его, чтобы прекратить шум над его каютой, мешавший ему слушать. Наконец Хоар закончил.
Наступила пауза.
— Очевидно, это сделали либо гробокопатели, либо доктор, — сказал Барнард. — В любом случае, теперь это уже не наше дело.
Барнард поднялся, по давно выработанной привычке наклоняя голову, чтобы избежать удара о низкий подволок. Он взглянул на Хоара, как бы приглашая его последовать за ним, но Хоар продолжал сидеть.
— Как сказал мистер Барнард, выглядит так, что это сделали гробокопатели или даже доктор Данворти, — произнес он. — Тем не менее, крайне необходимо — с учетом того, что «Северн» и его люди вскоре будут вне пределов досягаемости — воспользоваться возможностью опросить соплавателей мистера Трегаллена.
Барнард со стуком вернулся на свое кресло и метнул взгляд на Хоара.
— Уж не хотите ли вы предположить, сэр, что это один из моих людей убил его?
— Я должен убедиться, что это не так, мистер Барнард.
— По какому праву?
— По праву моего непосредственного начальника адмирала сэра Джорджа Хардкастла. Вы оспариваете мои полномочия? В таком случае свяжитесь со штабом адмирала, — холодно взглянул на другого офицера Хоар.
— Создайте необходимые условия для нашего гостя, мистер Барнард, будьте так любезны, — капитан Драйсдейл со вздохом вернулся к своим бумагам.
Выйдя из каюты, Хоар и Барнард смерили друг друга глазами.
— Итак, сэр? — произнес Хоар.
Барнард подавил раздражение:
— Не так много, к счастью, тех, с кем он тесно общался. Последние — команда шлюпки, на которой он убыл в отпуск: восемь матросов и Симпкинс, старшина шлюпки. Два мичмана — Бленкирон и Фоллоус. Затем Гэймидж, казначей, Мак-Тавиш, лейтенант морской пехоты, Граймс, хирург. Всего четырнадцать человек.
— Полагаю, каюты казначея, хирурга и мичманов расположены на орлоп-деке, а мистера Мак-Тавиша в кают-компании?
Барнард кивнул.
— Я опрошу их там. Прежде всего я хотел бы поговорить с этим Симпкинсом. Если он убедит меня, что все время не спускал глаз со своих людей, то не будет необходимости беседовать с каждым из них.
— По крайней мере, я буду вам благодарен за такой поворот дела, мистер Хоар. Я вовсе не рад, будьте уверены, что людей отвлекают от дела во время подготовки судна к выходу в море. Постарайтесь ускорить эту процедуру.
— Непременно, — ответил Хоар.
— Вызвать Симпкинса, — крикнул Барнард в пространство, не обращаясь ни к кому конкретно. Имя старшины, передаваемое из уст в уста, полетело эхом по палубам. Вскоре образцовый — босоногий, загорелый — британский матрос появился перед офицерами и прикоснулся ладонью ко лбу, с опаской поглядывая на своего лейтенанта.
— Э-э, Симпкинс, — протянул Барнард. — Здесь мистер Хоар из штаба портового адмирала. У него есть несколько вопросов к тебе. Ответь на них, и чтобы без уверток, понял? Теперь, сэр, я займусь своими делами, если вы не возражаете. Завтра утром с отливом мы выходим.
Прежде чем Барнард отвернулся, Хоар обратился к нему. Его не слишком задевало отношение лейтенанта к визитеру, но, по крайней мере, в этом случае высокомерие было неуместным. Придется дать ему попробовать вкус его собственных лекарств.
— Будьте любезны освободить кокпит[8] и собрать вышеперечисленных у его входа — снаружи, имейте ввиду. Если мне потребуются люди Симпкинса, я прикажу ему. Благодарю, это все на настоящий момент.
Теперь уже Хоар отвернулся, как бы давая разрешение лейтенанту удалиться. Он почти физически ощущал бурлящий гнев лейтенанта и внутренне поздравил себя. Он знал, что поступает несправедливо по отношению к замотанному делами офицеру, но не мог удержаться. Он ему завидовал. Барнард готовился к выходу в опасный и, возможно, славный путь, в то время как он, Бартоломей Хоар, должен был болтаться на берегу, молча таская смердящие трупы. Это было нечестно.
— Сэр? — напомнил о себе Симпкинс. Он выглядел чем-то испуганным.
— Мне сказали, вы старшина шлюпки.
— Так точно, сэр, я, но нас уже расформировали. Подготовка к выходу, сэр. Увольнения на берег прекращены, все моряки на борту.
— Разумеется. Вы управляли восьмивесельным ялом?
— Так точно, сэр.
— Как вы ведете себя с матросами, когда вы на берегу?
— Веду себя, сэр? — повторил Симпкинс. — Прошу прощения, сэр, но я никак не веду себя с ними. Не понимаю, куда вы клоните.
— Кого из ваших людей вы держите под неослабным контролем и кому разрешаете прогуляться время от времени… скажем, развлечься или расслабиться?
— На этом судне, сэр? Ни один из рядовых не удалится от шлюпки, разве что оправиться в случае нужды. Нет, никогда. Им бы хотелось перехитрить меня, чтобы нажраться до блевотины за пару ударов сердца. Или даже дезертировать. Но если я потеряю хотя бы одного из моей команды… бог мой, не на этом судне, сэр.
— Значит, все ваши люди находились под вашим наблюдением все то время, пока вы были на берегу?
— Так точно, сэр. Клянусь своей бессмертной душой, сэр.
Симпкинс выглядел весьма искренним.
Было видно, что он смертельно боялся первого лейтенанта, и никто из его гребцов не имел достаточных средств, чтобы подкупить его.
— И сам я тоже, сэр, — торопливо добавил Симпкинс, прежде чем Хоар задал ему следующий вопрос. — Я имею в виду, что все время был на их глазах. Богом клянусь, сэр.
— Очень хорошо, Симпкинс. Благодарю. А теперь, будьте любезны, проводите меня в кокпит.
Симпкинс, не привыкший слышать «будьте любезны» от офицера, вздрогнул и повел Хоара вниз по трапу на орлоп-дек. Там перед низким входом в кокпит столпилось несколько человек, включая одного в красном мундире офицера морской пехоты. Значит, новость уже разлетелась.
— Благодарю вас, джентльмены, и прошу простить, что заставил вас ждать, — прошептал Хоар. Не теряя времени на пустые любезности, он достал своеобразный кошелек.
— Кто-нибудь из вас может опознать это?
— Это кошелек штурмана, сэр, — отозвался один из мичманов. — Он сделан из бычьей мошонки. Штурман любил говорить, что содержимое этой мошны теперь значит для него не меньше, чем когда-то для быка значило содержимое его мошонки.
— Мистер Барнард сообщил мне, что все вы бывали на берегу в течение последних нескольких дней, кто-то по служебным, а кто-то по личным делам. Я буду разговаривать с каждым из вас по отдельности.
Вперед выступил дородный, рыхлый, прыщавый человек:
— Надеюсь, мои соплаватели пропустят меня вперед, сэр, чтобы я мог быстрее вернуться к своим обязанностям.
— Вы, очевидно, мистер Гэймидж? — спросил Хоар.
— Эрнест Гэймидж, сэр, к вашим услугам.
— Очень хорошо, мистер Гэймидж. Прошу пройти внутрь, если не возражаете. — Хоар последовал за казначеем.
Хоар начинал морскую жизнь в подобных помещениях — порой меньшего, порой большего размера, но всегда зловонных, скученных и темных. Четыре узкие занавешенные койки и столько же гамаков заполняли большую часть пространства. Рундуки одних обитателей кокпита служили сиденьями, а других столом. Перед боем, как Хоару было хорошо известно, лишняя мебель удалялась, и помещение переходило в руки хирурга и служило госпиталем, куда санитары стаскивали раненых и откуда выносили ампутированные конечности их бывших владельцев. В данный момент на самодельном столе были разбросаны хирургические инструменты — зонды, ретракторы, пилы, несколько скальпелей и специфический предмет, напоминающий тиски, о котором Хоар знал, что он применяется при трепанации. Сбоку на столе стоял небольшой открытый пустой ящик. Очевидно, мистера Граймса оторвали от инвентаризации инструментов перед выходом в море.
Хоар сдвинул инструменты в сторону. Они были грязными, неприглядными, и он не желал иметь их перед глазами. Он не хотел, чтобы что-то отвлекало его: он был — условно говоря — снова в море. Очередной раз он пожалел, что не устоял перед своим любопытством и не оставил доктора Данворти кричать в темноте до хрипоты.
— Как я понимаю, — прошептал он, — вы были на берегу и вернулись на борт прошлым вечером. Прошу рассказать мне, где вы были, кого видели и что вы там делали.
По словам казначея, его пребывание на берегу было вполне банальным. Он договорился о поставке перед отходом кое-каких товаров для судовой баталерки — матросской одежды и мелочей для ее ремонта, небольшого количества высококачественного табака для офицеров, жидкого мыла и дешевого чая.
Первый вечер Гэймидж провел за вистом в доме одного респектабельного шипчандлера, а потом прикорнул в углу гостиной хозяина. На следующий день все повторилось.
— А вечер субботы?
Взгляд мистера Гэймиджа устремился к темным уголкам кокпита:
— Я развлекался неким частным образом, сэр.
Хоар настаивал:
— Это была ваша последняя ночь на берегу, чем вы занимались?
Казначей широко улыбнулся:
— Должен ли я уточнять это коллеге-офицеру?
Очевидно, мистер Гэймидж провел свою последнюю ночь на берегу в одном из заведений типа «Еще один разочек», которые предоставляли сексуальные утехи на любой вкус и были любимы пожилыми членами флотского сообщества города. Из-за своего имени Хоар был чувствителен к темам сексуальной перверсии, поэтому он не стал затрагивать этот вопрос.
Далее Гэймидж сказал, что в этот вечер он впервые увидел на берегу мистера Бленкирона и мистера Фоллоуса. Ребята были уже солидно под хмельком. Нет, он не стал подходить к ним: в конце концов, они еще сущие дети, и мистер Гэймидж предоставил им возможность самостоятельно предаваться разврату.
Это заинтересовало Хоара, и он потребовал подробностей. Ему показалось, что казначей не прочь посплетничать.
— У меня сложилось впечатление, что их — э-э-э — поведение в — э-э-э — конфиденциальных делах не соответствует традициям нашей службы, — осторожно сформулировал Гэймидж.
— Попрошу вас выразиться более конкретно, сэр, — прошептал Хоар.
— Я имею в виду грех Онана, сэр. И — хуже того — другую мерзость, ту, которая упомянута в военно-дисциплинарных артикулах.
Хоар заподозрил мистера Гэймиджа в том, что он был больше огорчен не любительской деятельностью юных джентльменов, а своим неучастием в их шалостях. Он уже было решил отпустить казначея, как в голову ему пришел еще один вопрос, который мог быть небесполезным.
— Что за человек был мистер Трегаллен? — спросил он.
Мистер Геймидж поколебался.
— Хороший моряк — лучше не придумаешь. В вопросах навигации он был не хуже капитана. Фактически именно он обучал наших юных джентльменов, и я слышал от них самих, что он был суровым учителем. Осторожный моряк к тому же — он был готов убирать паруса раньше, чем другие офицеры сочтут нужным. Так я слышал. Самоучка, я уверен, так как знаю, что в семидесятых он был рядовым матросом.
— А его личные качества?
Казначей снова замялся.
— Он любил делать ставки, нетерпеливый в получении денег и медлительный в отдаче. Я не имел дела с ним. Одним словом, он был лжецом. Он делал необоснованные обвинения и не одному человеку загубил карьеру. Можете поговорить о нем с Мак-Тавишем или Граймсом.
— Я так и сделаю, мистер Гэймидж, — сказал Хоар, отпуская казначея. — Будьте любезны позвать мистера Граймса.
Уже в дверях Гэймидж обернулся:
— Я рад, что этот мерзавец мертв, мистер Хоар.
Едва усевшись напротив Хоара, Граймс хлопнул ладонью по самодельному столу.
— Кто-то копался в моих инструментах. Никто не имеет права прикасаться к ним.
— Это я сдвинул ваши инструменты, — прошептал Хоар. — Они мне мешали. Кроме того, на них неприятно смотреть, и я убрал их с глаз долой. Почему бы вам не почистить их?
— Чистить инструменты? — расхохотался Граймс с плохо скрываемым презрением. — Каждый толковый хирург знает, что нельзя их чистить: чистка удаляет защитную пленку крови. Чистить, надо же!
— Оставим это. Насколько мне известно, за прошедшую неделю несколько дней вы были на берегу. Прошу вас рассказать, что вы там делали и с кем встречались.
Как и казначей, хирург «Северна» потратил день на пополнение своих запасов — инструментов, лекарств, мазей и тому подобного. Это мог подтвердить как портовый хирург Девис, так и несколько аптекарей, с которыми он имел дело.
— Первую ночь я провел в гостинице «Блу-постс», — сказал Граймс.
— Вы там кого-нибудь встретили?
— Встретил? Никого. Там группа шотландцев создавала такой шум, как будто они бились с бандой могавков. На следующий день в поисках покоя я подался в деревню и слонялся весь свой короткий отпуск по окрестностям, собирая травы и устраиваясь на ночлег где попало.
— Что собой представлял мистер Трегаллен? — спросил Хоар.
— Превосходный моряк, если я могу судить об этом. В общении тяжел. Умен? Да. Амбициозен? Да. Требователен? Спросите наших мичманков. Он мог быть грозным врагом.
— Что вы имеете в виду?
— Мистер Трегаллен действовал одним и тем же манером: он брал, но я не видел, чтобы он когда-либо отдавал. Он наблюдал, наблюдал, и, улучив благоприятные для себя обстоятельства, молниеносно нападал. Посмотрите, как он продвигался по служебной лестнице. Вам следует знать, что он пробился на квартердек из низов. По ходу своего продвижения он разрушил не одну репутацию: доносил на подворовывавших унтер-офицеров, соблазнял юных джентльменов — и не только их — на сомнительные сделки. Он был плохим сослуживцем, и, признаться, я нисколько не жалею о его смерти. Можете задать такой же вопрос офицеру морской пехоты или казначею… Кстати, а как он умер?
— Ему перерезали горло, — прошептал Хоар.
— Ага… Я ожидал, что вы скажете — заколот или убит дубинкой.
— Почему?
— Он был таким человеком… бешеным, что ли. А впрочем, de mortuis, как говорится… — Граймс покровительственно посмотрел на Хоара. — Что-нибудь еще?
— Я вас больше не задерживаю, — ответил шепотом Хоар. — Как выйдете, попросите, пожалуйста, зайти мистера Мак-Тавиша.
Побросав свои инструменты в ящик и подхватив его, хирург вышел.
В этот день «красномундирный»[9] лейтенант Мак-Тавиш с несколькими такими же, как и он, шотландцами отмечал какой-то непонятный гэльский праздник. Было много хаггиса, виски и тоскливых песен. Все участники вечеринки, сказал он, провели в гостинице весь вечер. Большую часть происходившего он просто не помнил. Он проснулся на следующий день в полдень, одинокий, всеми покинутый, на какой-то дальней ферме, совершенно не понимая, где он очутился.
— Признаться, сэр, я даже не знал, какой был день, что уж говорить о названии деревни. Я страшно боялся опоздать на борт, поэтому нанял повозку — по совершенно сумасшедшей цене, скажу вам — и поспешил в Портсмут.
— Он был неприятный чел, да, неприятный, — ответил морпех на вопрос Хоара о Трегаллене. — В первый же мой день на борту «Северна» он накачал меня таким паршивым пойлом, что я не понял, как дал ему долговую расписку на всю сумму, которую скопил за много лет. И он назойливо требовал эти деньги. Все время приставал с этим. Теперь, наконец, я вздохну с облегчением. И я не был единственным, кого он донимал, — добавил Мак-Тавиш. — Можете спросить мистера Гэймиджа или нашего костоправа.
— Кто может подтвердить ваши передвижения на берегу, мистер Мак-Тавиш?
— Что касается вечера пятницы — мои приятели-шотландцы, и хозяин гостиницы. Да, там у нас была веселая пирушка. Про субботу — даже не знаю. Как я вам уже сказал, я и сам был в разобранном состоянии. Ну… люди в деревенской гостинице, где я нанимал повозку…
— Где это было?
— Не знаю.
Мак-Тавиш удалился радоваться освобождению от своего сомнительного долга. В дверях появились мичманки, препираясь, кто войдет первым, и наконец встали перед Хоаром.
— Присаживайтесь, юные джентльмены, — прошептал Хоар. — Представьтесь, пожалуйста.
— Меня зовут Фоллоус, — сказал парень повыше. На вид ему было лет двенадцать. Его волнистые светлые волосы падали на лицо, и он отбрасывал их назад нервным движением как девчонка.
— Меня зовут Бленкирон, сэр. Я старший мичман, если позволите, сэр. — Ломающийся голос Бленкирона срывался то на дискант, то на тенор.
— Расскажите мне о мистере Трегаллене, — прошептал Хоар.
Бленкирон побледнел.
— Он был хуже, чем мистер Барнард или костоправ. И он жил здесь, рядом с нами. Бедным соплякам было некуда деться.
— Заткнись, задница.
Наступила неловкая пауза.
Затем Хоар спросил:
— Что вы подразумеваете под этим?
— Ничего, сэр, — хором ответили они, и дальнейшие расспросы ни к чему не привели.
Наконец Хоар спросил:
— Что вы делали на берегу?
Юные джентльмены посмотрели друг на друга.
— Ну, мы встретили двух барышень… — начал Фоллоус.
Они признались, что проснулись следующим утром на странной, зловонной постели с пустыми карманами. Трегаллена они не встречали.
Решив, что на борту «Северна» больше нечего делать, Хоар отправился на берег. На обратном пути в Салли-порт он не сел к румпелю, а стал мысленно рассматривать скудные результаты своего любительского расследования.
Могли ли мичманки убить своего мучителя? Таковое желание было очевидным, но присутствовал и их явный страх. Даже объединившись, перед Трегалленом они были как мыши перед котом. Нет, следует отбросить эту версию.
Граймс признал, что слонялся по окрестностям в полном одиночестве. Он мог бы убить Трегаллена, но зачем?
Данворти, скорее всего, не виновен, так как ему не очень-то было необходимо звать Хоара на помощь для переноски трупа.
Мак-Тавиш у штурмана был в долгах как в шелках, так что причины для убийства у него были. Он утверждал, что волею случая очутился в сельской местности Дорсетшира: не находилась ли деревня, где он проснулся, по соседству с епархией Уолтэм?
Что касается казначея, то, по его словам, он все время провел в городе и не мог переправить тело штурмана к епархии Уолтэм.
Хоар обдумывал шаги, которые ему нужно будет предпринять на берегу.
Он спросил у лодочника:
— В котором часу завтра утром полная вода?
— В четыре склянки предполуденной вахты, сэр. То есть, в десять часов.
Голос лодочника, с его снисходительным уточнением времени этому береговому офицеру, звучал довольно презрительно: по его мнению, у любого истинного моряка в крови знание таких обыденных вещей.
Осталось восемнадцать часов, и после этого «Северн» и все его подозреваемые, кроме одного, окажутся вне досягаемости Хоара. Нельзя было терять ни минуты, иначе он останется с единственным подозреваемым — толстячком среднего возраста, доктором, чей мотив для убийства был, честно говоря, весьма не очевиден.
Тем не менее, его обязанностью перед законом было убедить гражданские власти арестовать доктора Данворти по подозрению в совершении убийства. А тем временем ему необходимо прочесать почти бесчисленное количество притонов, которые Трегаллен мог посещать.
Этот кошмарный клубок запутывался еще больше по мере того, как он пытался подергать ниточки. Труп с разрезанным горлом; явные следы в грязи под мостом, которые было трудно интерпретировать; своеобразный кошелек из бычьей мошонки; двое испуганных, замкнутых мичманов; озлобленный «омар»; два медика — Данворти, потрошитель трупов и Граймс, верховный петух в «петушиной яме»; странная, вводящая в заблуждение записка о наличии трупа. Хоар чувствовал: все, что он мог сделать — это беспомощно и безнадежно дергать за концы загадок до тех пор, пока его время не истечет. Потом «Северн» помашет парусами, исчезая за мысом Форленд, а ему самому придется предстать перед лицом безжалостного адмирала как подчиненный, проваливший свое задание.
Сначала Хоар отправился в мэрию, где скучающий функционер выслушал требование об аресте доктора Данворти. Тот неспешно заполнил ордер и послал какого-то чиновника — пристава? шерифа? — на Дерли-стрит с поручением задержать толстого терапевта. Затем он побрел дальше. В таверне «Виноградная гроздь», где Трегаллена ранее видели и которую Хоар оставил напоследок, на его стуки в дверь никто не ответил.
Гостиница «Проглоченный якорь», где он сам проживал, находилась неподалеку. Усталый Хоар открыл своим ключом дверь в спящее здание и завалился на кровать не раздеваясь, напомнив себе встать с восходом солнца.
— 3 —
Лучи утреннего солнца осветили лицо Бартоломея, и он, вздрогнув, проснулся. Боже мой, должно быть, уже пробили восемь склянок — и «Северн» готовится выйти с отливом. Брызнув в лицо холодной водой, он поспешил вниз.
— Нет времени, Сюзанна, я спешу, — прошептал он румяной девушке, которая несла ему завтрак. — Был ли у вас в гостинице флотский штурман два или три вечера назад?
— Думаю, что нет, сэр. Па! Мистер Хоар хочет знать, не останавливался ли у нас флотский штурман последние пару дней?
— Нет, девочка, не было штурманов последние дни, — донесся с кухни ответ.
Почти бегом Хоар направился в «Виноградную гроздь». Если там ему не повезет, ему придется обойти несколько низкопробных кабаков, где ни один уважающий себя штурман не остановился бы — и времени у него не оставалось, совсем не оставалось.
В «Грозди» мистер Гринлиф только что открыл дверь и теперь выметал оставшийся с вечера мусор. Да, он хорошо знает Трегаллена; да, помнится, он видел его. Тот сидел за столом в глубине зала, и к нему присоединился какой-то мужчина. Сердце Хоара забилось быстрее — клубок, похоже, начинает распутываться, но до начала отлива остался всего один час.
Гринлиф мог с уверенностью сказать, что собеседник Трегаллена был высокого роста, но не мог ничего более добавить — тут как раз завязалась потасовка в другом конце зала, и пока он наводил порядок, незнакомец ушел.
Трегаллен заплатил по счету за себя и приятеля и удалился. Затем обнаружилось, что гостиничный фаэтон, который мистер Гринлиф зарезервировал для одного из клиентов, исчез, поставив Гринлифа в неловкое положение. Так бы мистер Гринлиф и распрощался с фаэтоном и лошадью, если бы не приятель сына, который прибежал вчера утром и сказал, что видел экипаж, стоящий неподалеку от Салли-порта без присмотра, весь окропленный кровью.
Сердце Хоара вновь замерло. Он узнал, что Трегаллен встретился с приятелем, но кто тот? Он рванулся на выход из гостиницы и в дверях чуть не столкнулся с босоногой девчушкой, которая гналась наперерез ему за шаловливым котенком.
— Дженни, негодница! — донесся женский голос откуда-то изнутри. — Немедленно возвращайся, или я пожалуюсь твоему отцу, и он отполирует твою нежную задницу.
Через несколько секунд ребенок мчался назад, триумфально таща бедного котенка.
— Только попробуй пожаловаться. Я порежу тебя на куски, когда вырасту, вот! — провизжав это, она исчезла в глубине здания.
Какое-то время, показавшееся ему вечностью, Хоар стоял, застыв на месте: случайные слова звенели в его голове.
Клубок предположений в его голове внезапно распутался.
Хоар ринулся к лодочному причалу. Гичка, которую он брал прежде, была на месте, но к ней приближался какой-то офицер, явно желавший нанять ее. Хоар вынул из кармана боцманскую дудку, которой он пользовался в экстренных случаях, и, с трудом переводя дыхание, сыграл сигнал «Аз»[10]. Спешащий офицер инстинктивно приостановился, и Хоар, опередив его буквально на какой-то фут, запрыгнул в гичку, не обращая внимания на возмущенные вопли.
— Опять на «Северн», парни! Гребите изо всех сил! — прохрипел он. Его горло зашлось в агонии, и он упал, кашляя, на кормовую банку, а лодочники принялись за работу так резво, как если бы они гребли на приз кубка командующего флотом.
Когда лодка с Хоаром подошла к борту «Северна», палубные матросы (и даже коки) выхаживали якорный шпиль под визгливые звуки скрипки; забортный трап был уже убран, и начали ставить грот-марсель и кливер. Хоар не стал тратить время на просьбу спустить трап, а просто прыгнул и ухватился за вант-путенсы грот-мачты. Подтянувшись, он, сдирая колени, полез вверх, оставляя на русленях два красно-белых клочка своих нанковых бриджей. Капитан Драйсдейл и первый лейтенант таращились на него с высоты квартердека.
— Черт побери, сэр, — взорвался Барнард, — прекратите пачкать мою палубу своей чертовой кровью. Что вам еще нужно?
— Стоп выбирать якорь! — прохрипел Хоар. — Я нашел убийцу вашего штурмана, и он находится на борту «Северна»!
После произнесения этих слов проклятое горло вновь отказало ему, и он остался стоять на коленях. упираясь руками в палубу, и кашлял, кашлял…
— Попрошу объясниться, сэр, — прервал молчание капитан.
— Граймс, сэр, — с трудом произнес Хоар. — Ваш хирург.
— Что с ним?
— Штурман шантаж… шантажировал его. Граймс перерезал штурману горло, отвез подальше от порта и дал… дал знать местному врачу о местонахождении трупа. Чтобы тот разрезал его на куски в анатомических целях.
Слова Хоара, произнесенные полушепотом, здесь, на квартердеке фрегата, звучали особенно фантастично.
— Вам придется рассказать мне все подробнее, мистер Хоар, — отозвался капитан «Северна». И, не оборачиваясь: — Мистер Мак-Тавиш!
— Сэр!
— Арестовать хирурга и доставить его ко мне в каюту!
— Есть, сэр.
— Если не возражаете, мистер Хоар, давайте спустимся вниз и разберемся до конца во всем этом деле. Вас, мистер Барнард, также попрошу следовать за мной.
— Нам сигнал от адмирала, сэр, — доложил Бленкирон, не отрывая глаза от подзорной трубы. — Читаю: «Почему до сих пор не снялись с якоря?»
— Передайте: «Объяснения вскоре последуют». Мистер Барнард, приостановите съемку с якоря, — вздохнул капитан Драйсдейл. — Я вижу, придется приносить извинения адмиралу Хардкастлу.
— Стоп выхаживать шпиль! — проревел Барнард. У Хоара появилась еще одна причина для зависти: луженая глотка первого лейтенанта.
Зайдя в каюту, Драйсдейл уселся за стол и посмотрел на Хоара:
— Теперь, сэр, изложите поподробнее ваши обвинения.
К этому времени приступ кашля у Хоара прошел. Времени на объяснения совершенно не было. Но вполне возможно, лихорадочно размышлял Хоар, что капитан Драйсдейл, сам того не ведая, мог иметь в своем распоряжении простую и неопровержимую улику. Надо попробовать!
— Я постараюсь сделать это незамедлительно, сэр, — прохрипел он, — если у вас есть образец почерка мистера Граймса. Детали я вам изложу после.
— У меня нет, но у моего клерка наверняка есть. Морз!
Открылась боковая дверь, и в проеме появилось бледное лицо:
— Сэр?
— Принесите мне образец почерка мистера Граймса, если вас не затруднит. Подойдет любой из его рапортов по больным и раненым.
Снаружи послышался шум борьбы и вместо бледного лица в проеме появился Граймс, сопровождаемый двумя морпехами. По внешности хирурга было заметно, что он шел сюда не вполне добровольно.
— Я требую объяснений, сэр… — начал Граймс.
— Молчать! — оборвал его Мак-Тавиш.
— Мистер Хоар выдвинул против вас обвинение в убийстве, — произнес капитан Драйсдейл. — Что вы можете сказать на это?
— Абсурд. Этот человек сумасшедший. Или пьян.
Бледный Морз вернулся с листом бумаги в руках.
— Рапорт мистера Граймса, сэр, — сказал он. — Потери, понесенные в результате стычки с «Корсом».
— Прошу передать его мистеру Хоару.
Хоар, схватив нетерпеливо бумагу, полез в карман за запиской, которую вручил ему доктор Данворти.
— С вашего позволения, сэр. — Хоар положил обе бумаги на стол перед капитаном. — Прошу взглянуть сюда, на эти два слова. — Он поместил по пальцу на каждый из листов.
Граймс вывернулся из рук державших его «омаров» и выпрямился во весь рост — точнее, попытался это сделать. Ударившись головой о подпалубный бимс, он свалился будто от удара дубиной. Хоар подумал, что, хотя хирург и провел какое-то время на море, он не выработал автоматических навыков поведения на судне — находясь в межпалубных пространствах, держи голову склоненной, что бы ни случилось.
— Поднимите и усадите его, Мак-Тавиш, — приказал капитан. — Не хватает еще, чтобы он залил кровью мой турецкий ковер. — Он повернулся к бумагам, которые Хоар положил перед ним. — “Для вас есть тело. Прибудьте на место, отмеченное на плане. Плата как обычно”, — прочитал он в одной из бумаг.
— И вот это предложение, сэр, в рапорте о потерях.
— “Тело нашего единственного погибшего, Диммика, старшины марсовых, было предано…” Тело. Одно и то же слово, клянусь Юпитером, и один и тот же почерк. Но как вы это раскопали, Хоар?
— Я уверен — выяснится, что Трегаллен шантажировал троих своих соплавателей: казначея Геймиджа, «омара» Мак-Тавиша и хирурга Граймса, — начал шептать Хоар. — Нам известно, что все трое были на берегу во время убийства. Первые два фактически подтвердили, что их шантажировали, чего они не сделали бы, если бы совершили убийство. Граймс же об этом не упоминал.
Хоар сделал паузу, чтобы перевести дыхание. И тут ему в голову пришло смелое предположение.
— Я уверен, что доктор Данворти опознает вашего хирурга как слушателя своей лекции пару дней назад. Остальное, сэр, вы наблюдали своими глазами.
Капитан Драйсдейл перевел взгляд с бумаг на хирурга:
— Вы имеете что-нибудь сказать по этому поводу, мистер Граймс?
Хирург промокнул кровь на своем лице.
— Мистер Хоар припер меня к стенке, сэр, — начал он. — Штурман бил меня моим же оружием: он обирал меня до нитки и приставал ко мне. Так что у меня не было выбора.
Однако, несмотря на настойчивые расспросы, он отказался рассказывать о событиях, раскрытием которых угрожал Трегаллен.
— Это не принесет никому ничего хорошего, а причинит только вред, — таков был его окончательный ответ.
Капитан приказал всем следовать за ним на квартердек, где он подозвал Бленкирона.
— Передайте в штаб адмирала: «Совершено убийство штурмана хирургом. Прошу безотлагательно созвать военный трибунал на борту этого судна». И еще одно сообщение флагманскому хирургу: «Прошу немедленно замену хирургу».
Мистер Бленкирон уставился на Хоара, и тот почувствовал, что за изумлением мичмана крылось глубокое облегчение.
Заседание трибунала по делу Септимуса Граймса, где основным свидетелем был доктор Данворти, провели на «Северне», и его вердикт был предсказуем. Так как осужденный был всего лишь уорент-офицером, то ему не было предоставлено почетное право быть расстрелянным, которое обычно давалось королевским офицерам; он был приговорен к повешению на рее.
— Вы прежде были знакомы с доктором Данворти? — спросил Хоар Граймса, с которым он провел последние часы жизни хирурга.
— Нет, я не был знаком. Я услышал о собрании медиков в епархии Уолтэм и посетил его абсурдную лекцию о взаимосвязях различных желез в организме человека. Нетрудно было догадаться, что он занимается вскрытием трупов, а когда его представляли собравшимся, то упомянули и его место жительства. Как вы можете представить, мой мозг был полностью занят вопросом избавления от моего преследователя. Как это сделать — для меня не представляло проблемы; я достаточно силен и ловок, и, конечно, имел под рукой оружие — один из моих скальпелей. Избавиться от трупа — вот было главной проблемой. Необходимо было провернуть это незамедлительно — я не мог ждать выхода в море и там столкнуть его за борт, предварительно перерезав ему горло: для этого он был слишком опытным моряком. Поэтому, когда я сопоставил вскрытие трупа со своей неотложной необходимостью, мне стало ясно, как поступить. Подсунуть труп моего преследователя в руки эксцентричного доктора — что может быть лучше? Он похоронит неудобное вещественное доказательство, да еще и с молитвой — после того, заметьте, как разрежет его на куски в ходе своих анатомических исследований. И тогда, даже если найдут труп, его будет невозможно идентифицировать. Это гораздо лучшее решение, чем просто скинуть его в порту, где он всплывет через день-другой. Заманить его в карету с обещанием передать часть золота было нетрудно. Все, что оставалось сделать после этого: перерезать ему горло, отвезти тело в окрестности епархии Уолтэм, раздеть, затащить под мост и подсунуть записку под дверь доктора было несложно. Если бы вы не успели до отхода, — закончил Граймс, — то «Северн» был бы в открытом море, а я вне пределов вашей досягаемости. Я планировал покинуть судно в Гибралтаре и поселиться в Испании.
— И какова же была причина для шантажа?
— Я сойду в могилу — водную, боюсь, — не раскрывая этой тайны. Вам должно быть известно, какое бремя накладывает на любого офицера даже малейшее подозрение в непристойном сексуальном поведении. Я не буду отягощать других — на моей совести и так лежит многое. А теперь позвольте спросить: как вам удалось напасть на мой след?
— Вам следует винить в этом одного шаловливого котенка, мистер Граймс.
Спустя час Хоар стоял на квартердеке «Северна» и наблюдал, как хирурга, беспорядочно дрыгающего ногами, с петлей на шее подтягивали к ноку грот-мачты.
— У нас не будет штурмана, сэр, — заметил мистер Барнард, когда ноги повешенного прекратили попытки найти опору и офицеры вернули свои шляпы на головы.
— Что ж, нам придется заниматься навигацией вдвоем по очереди. Но может, мистер Хоар снизойдет…
Сердце Бартоломея замерло. Да, это было бы понижением, но он с радостью принял бы эту должность, и наплевать на вещи, остающиеся на берегу. Выйти снова в море!..
— Он не может толком говорить, сэр. — Барнард говорил через голову Хоара так, как будто тот был лишен не только голоса, но и слуха.
— Да, конечно. Жаль.
Капитан отвернулся и занялся с первым лейтенантом рутинными делами по выходу в море. Бесцеремонно оставленный в одиночестве, Хоар в который раз проклял француза, убившего его голос и морскую карьеру.
Когда он повернулся и стал спускаться в поджидавшую его гичку, то заметил стоявшего у релингов доктора Данворти и предложил тому подвезти его на берег. Врач глянул на него странно, затем после некоторого колебания последовал за ним по трапу.
— Я рад, что удалось очистить вас от подозрений, сэр, — сказал Хоар.
— И не менее рады, я уверен, сэр, — ответил с сарказмом Данворти, — тому, что лишили меня репутации как в округе, так и в профессиональной среде. Вы думаете, что медицинское общество прислушается к словам, написанным осужденным преступником? Вы думаете, что слух о моем позоре еще не облетел всю округу? Теперь, благодаря вашему вмешательству, я потеряю всех бывших пациентов. Мне, чтобы прокормиться, придется просить милостыню на улице. Или податься в корабельные хирурги. Это в моем-то возрасте и при моем здоровье. Благодаря вам. Дурной вам дороги, сэр, и помедленнее. А вашу радость оставьте при себе.
Весь остальной путь от рейда до гавани оба пассажира не замечали друг друга.
Хоар, обернувшись, наблюдал, как фрегат «Северн» медленно набирал ход.
«А ну, бодрее, парни, — пропел он про себя, — нас с вами слава ждет».
Да, их-то ждет. А он, Бартоломей Хоар, вынужден оставаться и провожать их тоскливыми глазами.
______________
Приложение
Виктор Федин Специалисты британского флота конца XVII — начала XIX вв. Популярный очерк
Эта категория офицеров британского флота (warrant officers) конца XVII — начала XIX века включала в себя специалистов, весьма значительно разнящихся между собой как по положению во флотской иерархии, так и по выполняемым функциям. Общим для них было то, что они получали патент (warrant) на право занятия должности не от адмиралтейства (как королевские офицеры), а от флотской коллегии (Navy Board). Большинство из них руководили соответствующим подразделением, или службой.
По своему положению их можно разделить на следующие группы:
1. Зауряд-офицеры (wardroom warrant officers):
- Штурман (Master);
- Хирург, или лекарь (Surgeon);
- Казначей, или комиссар (Purser);
- Капеллан (Chaplain).
Эти офицеры приравнивались к "джентльменам" (commissioned officers) и питались в офицерской кают-компании (wardroom). Впоследствии, во второй половине XIX века, они стали полноправными офицерами.
Штурман для получения своего патента сдавал экзамен в Тринити-Хауз — британской лоцманской и лоцмейстерской корпорации. Существовало несколько путей для занятия этой должности. Один из них — продвижение по службе из нижних чинов, учась искусству судовождения на должностях квартирмейстера и подштурмана. Второй — из тех мичманов, которые потеряли надежду на лейтенантский патент или предпочитали синицу в руках журавлю в небе. Третий путь — из капитанов или помощников торгового флота. Штурман отвечал за судовождение и навигационные инструменты, размещение и укладку балласта, груза и снабжения (т. е. посадку судна), надзирал — посредством подчиненных ему старших рулевых (квартирмейстеров) — за состоянием провизии, парусов, якорей и т. п. Положение его в судовой иерархии было достаточно двусмысленное. С одной стороны, в командной лестнице он шел за младшим из лейтенантов. Это означало, что при выходе из строя капитана, командование судном передавалось первому лейтенанту, затем второму, ...., и только по выходе из строя всех строевых офицеров он принимал командование судном. С другой стороны, выполняемая им функция была очень важна, что отражалось, например, в его жилищных условиях (каюта штурмана была такой же, как у первого лейтенанта). Также получаемое им денежное довольствие на большинстве судов было больше, чем у лейтенантов, и только на фрегатах 6 ранга меньше (данные на конец 18-го столетия).
Хирург, казначей и капеллан относились к т. н. "цивильным" офицерам, так как их профессии не имели прямого отношения к морской службе.
Хирурги, как правило, не имели медицинского образования и изучали свое ремесло посредством ученичества, в том числе у аптекарей. Они получали патент после сдачи устного экзамена в коллегии по делам больных и раненых (The Sick and Hurt Board).
Казначей назначался флотской коллегией из числа тех, кто прослужил капитанским клерком не менее года или в секретариате флаг-офицера не менее полутора лет. Но это положение часто нарушалось, и казначеи назначались по протекции. Казначей заведовал денежным, вещевым и провиантским довольствием. В связи с тем, что ему доверялись значительные ценности, он должен был внести солидный залог перед получением патента. Это несколько напоминало систему покупки офицерских патентов в британской армии (патент же флотского офицера не мог быть приобретен за деньги). Оклады казначеев были довольно низки, на уровне боцмана, но они имели право на получение прибыли от экономии при закупках (фиксированная цена, выделяемая адмиралтейством vs фактическая цена закупки), в связи с чем обычно подозревались экипажами в мошенничестве, зачастую справедливо. Хотя и случались порой банкротства казначеев, но в основном это был прибыльный бизнес.
Капеллан назначался соответствующим церковным учреждением с получением патента от флотской коллегии. До конца 18 века капеллан получал небольшой оклад, на уровне матроса 1 статьи, и его статус зауряд-офицера был сомнителен. Среди священнослужителей находилось немного желающих на эту должность, поэтому только некоторые (в основном корабли старших рангов) суда имели их на борту. Но к 1790-м годам их денежное довольствие было увеличено, и положение в качестве зауряд-офицеров упрочено.
2. Кондукторы (standing warrant officers)
- Боцман (Boatswain);
- Тиммерман (Carpenter);
- Констапель (Gunner).
Эта группа наиболее полно соответствует понятию "уорент-офицер" в современных вооруженных силах англо-саксов, институту прапорщиков-мичманов российских ВС и званию "кондуктор" в русском флоте 19-го — начала 20 столетия. Кондукторы находились на борту постоянно, в том числе и в период вывода судна на отстой, когда весь экипаж от капитана до последнего юнги списывался на берег или переводился на другое судно. Именно им чаще всего неофициально разрешалось брать своих жён в море. Обязательным условием для кондукторов (впрочем, как и для всех специалистов) была определенная грамотность - умение читать, писать и знание арифметики.
Боцман обычно происходил из нижних чинов, и его назначение не сопровождалось сдачей специального экзамена, а происходило по представлению капитана или флаг-офицера. В его обязанности входил уход за такелажем, парусами, получение и содержание тросов, парусов и прочего подшкиперского имущества, составление отчетов о сохранности и движении этого имущества, крепление палубного и трюмного имущества, работа с якорями, шлюпками и т. п. Для выполнения этих работ ему подчинялись парусный мастер (sailmaker) и канатный мастер (ropemaker). Другой его обязанностью, более известной среди широкой публики, было поддержание дисциплины среди нижних чинов и организация палубных работ, в чем ему помогали его непосредственные помощники — боцманматы.
Тиммерман, в отличие от боцмана, проходил предварительную подготовку на берегу учеником у корабелов на королевских или частных верфях, а также должен был прослужить на борту не менее полугода в должности помощника тиммермана. После этого, предъявив сертификат об ученичестве и характеристику с судна о "добронравном поведении", он мог претендовать на получение патента от флотской коллегии. Главной ответственностью тиммермана был корпус судна. Под его началом находилась довольно большая команда, до десяти человек на большом корабле, которая осуществляла регулярную инспекцию, уход и ремонт корпуса, мачт, стеньг и реев, также осуществляла обыденные плотницкие и столярные работы. Как и у боцмана, в его ведении находилось имущество, за которое он нес материальную и дисциплинарную ответственность.
Констапель отвечал за материальную часть орудий и принадлежностей к ним, включая лафеты, ядра, бомбы, пороховые погреба (крюйт-камеры), etc. Для получения патента он должен был сдать экзамен в коллегии артиллерийского и технического снабжения (Ordnance Board), что порой на практике нарушалось. В середине 17 века его положение в судовой иерархии было довольно высоким, он был вхож в офицерскую кают-компанию. Это объяснялось тем, что в то время мало кто разбирался в артиллерийском деле. Но затем его положение постепенно изменилось до кондукторского. В его подчинении находилась довольно большая команда, состоявшая из одного или двух помощников констапеля, служителей артиллерийских погребов, оружейного мастера (Armourer) и плутонговых (Quarter Gunners) — унтер-офицеров, занимавшихся повседневным уходом за орудиями (один человек на каждые четыре орудия). Во время стрельб к ним присоединялись подносчики зарядов — в основном юнги (т. н. "пороховые обезьянки") и ландсмены (матросы-рекруты). В отличие от русского флота тех времён, где и уход за орудиями, и их боевое использование осуществлялись артиллерийскими офицерами, констапель не руководил стрельбой, а только обеспечивал её. Самой стрельбой руководили флотские лейтенанты, обычно один лейтенант на половину орудий каждого дека.
По своему положению в судовой иерархии к кондукторам примыкали:
- подштурманы (Master's mates) и
- помощники хирурга (Surgeon's mates).
Они, не будучи держателями патента флотской коллегии, тем не менее были довольно квалифицированными специалистами в своем деле и являлись кандидатами в зауряд-офицеры, что обеспечивало им более высокое положение по сравнению с остальными унтер-офицерами.
3. Младшие уорент-офицеры (lower grade warrant officers):
- Кок (Cook);
- Парусный мастер (Sailmaker);
- Канатный мастер (Ropemaker);
- Профос (Master-at-Arms);
- Оружейный мастер (Armourer);
- Конопатчик (Caulker);
- Бондарь (Cooper);
- Преподаватель (Schoolmaster).
Специалисты этой группы не обладали привилегией иметь собственную, пусть небольшую, каюту, и размещались на деках вместе с нижними чинами.
Существенным отличием их от унтер-офицеров (petty officers), таких, как старшие марсовые (captains of the top), старшие трюмные (captains of the hold), старшие рулевые (quartermasters), командиры орудий (captains of the gun), старшины шлюпок (coxswains) и прочие, было то, что номинально они не могли быть разжалованы капитаном. Их денежное довольствие также было несколько выше.
Кок назначался флотской коллегией, как правило, из числа матросов, не пригодных вследствие увечья к несению прежней службы, но которых капитаны не хотели выбрасывать на берег по каким-либо причинам (например, проявленное мужество в прошлом). Он занимался приготовлением пищи для экипажа, руководя выделенными ему помощниками и юнгами. Капитан и офицерская кают-компания имели собственных коков. Кок подчинялся первому лейтенанту.
Парусный и канатный мастера подчинялись боцману и выполняли работу, прямо соответствующую названию их должности. В зависимости от размеров судна количество подчинявшихся им людей варьировалось от одного до нескольких человек.
Профос являлся судовым полицейским и пожарным инспектором, говоря современным языком. Одной из его обязанностей было следить за тем, чтобы свечи на палубах и огонь на камбузе были потушены в положенное время. Наряду с боцманматами он следил за порядком на палубах. В его подчинении находились судовые капралы (ship's corporals) — один или два. Также он занимался обучением нижних чинов обращению с ручным (холодным и огнестрельным) оружием. Профос находился в непосредственном подчинении первого лейтенанта.
Оружейный мастер отвечал за состояние и ремонт личного оружия, подчинялся констапелю.
Конопатчик и бондарь подчинялись тиммерману, имели в своем подчинении команды, зависящие от размеров судна. Конопатчик занимался водонепроницаемостью корпуса, а бондарь — бочкотарой и дельными вещами.
Преподаватель — довольно редкая фигура на кораблях, часто его роль выполняли капитан или штурман. Он сдавал экзамен в Трините-Хаузе на знание навигации и математики. Он не только обучал этим дисциплинам мичманов, но и порой учил их читать и писать. Первоначально его зарплата складывалась из отчислений с мичманов, затем к ним добавилась ставка матроса 1 статьи, а в начале 19 века она стала самой высокой из всех младших уорент-офицеров.
Примечания
1
К правой раковине — справа сзади (автор использует морской термин).
(обратно)2
Фамильное имя Бартоломея созвучно английскому слову «шлюха».
(обратно)3
In medias res (с лат. — «в середине дела») — термин традиционной поэтики, обозначающий начало действия или повествования с центрального эпизода фабулы (его завязки или даже одной из перипетий).
(обратно)4
До жвака-галса — зд. до самого конца (морской термин; к жвака-галсу крепится коренная смычка якорной цепи (коренной конец якорного каната). Словосочетание «вытравить до жвака-галса» означает выпустить якорную цепь (якорный канат) на всю её длину.
(обратно)5
Уорент-офицер — см. приложение "Специалисты британского флота конца XVII — начала XIX вв."
(обратно)6
Felo-de-se — суицид, самоубийство (лат.)
(обратно)7
Марлинь – линь в две каболки (нити); приготовляется из более тонкой и доброкачественной пеньки, чем другие лини.
(обратно)8
Кокпит («петушиная яма») — зд. жилое помещение мичманов, подштурманов и помощников хирурга. Обычно кокпит располагался на орлоп-деке — самой нижней палубе (платформе), находившейся ниже ватерлинии.
(обратно)9
«Красномундирниками», или «омарами» (lobsters) прозывали морских пехотинцев из-за цвета их мундиров.
(обратно)10
«Аз» - морской сигнал, означающий: «Нет», «Не согласен», «Не разрешаю».
(обратно)
Комментарии к книге «Дело покойного штурмана», Уайлдер Перкинс
Всего 0 комментариев