«Чиста английское убийство»

Чиста английское убийство (fb2) - Чиста английское убийство 517K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кирилл Юрьевич Еськов

Чиста английское убийство

Техническое предуведомление.

Дорогой читатель!

Автору данного текста регулярно приходилось отвечать на послания такого приблизительно содержания: "Глубокоуважаемый Кирилл Юрьевич! Мы всем семейством который уж год как читаем забесплатно в сети ваши книжки (за невозможностью купить их в бумажном виде) и испытываем оттого некоторый душевный дискомфорт. Заведите уже себе, Христа ради, какую-нить платежную штуковину, куда бы мы могли заплатить вам электронную денюжку за полученные нами положительные эмоции; а то это как-то неправильно получается!"

Я все эти годы хихикал и отнекивался, а тут вдруг подумал: а какого, собственно, черта? зачем препятствовать людям в преодолении ихнего душевного дискомфорта?

Короче: ежели кто из слушателей пожелает вдруг кинуть монетку в шляпу уличного музыканта - шляпа эта располагается вот тута:

Карточка "Альфа-Банка": 5559 4925 0053 4584 KIRILL ESKOV

PayPal: aeskova@gmail.com

(Пожалуйста, не забывайте писать в "назначение платежа": "Дарение".)

Первый (позапрошлогодний) эксперимент с "Америkа: Reload game" дал превосходный результат; продолжаем экперимент, оцениваем динамику! 

ЧИСТА АНГЛИЙСКОЕ УБИЙСТВО (Кто и зачем убил Кита Марло - экстравагантного гения, "поэта и шпиона"?)

По большому счёту мент и писатель — родственные души. (...) И существует ли на свете более трудный жанр, нежели заключение следователя по уголовному делу? Тут, как и в писательском ремесле, главное — достоверность. Стоит дать волю фантазии — утрачивается правдоподобие, если же рабски копировать действительность — исчезает состав преступления.

Евгений Лукин

Настоящий писатель планирует роман как секретную операцию — впрочем, и вошедшие в историю секретные операции планировались как романы.

Борис Локшин

Кристофер (Кит) Марло сам по себе был одним из ярчайших воплощений великолепной Елизаветинской эпохи — со всеми ее пиратами-культуртрегерами и царедворцами-авантюристами, с заработавшими на полную мощь социальными лифтами и средней продолжительностью жизни, возросшей вдруг до уровня, что будет повторно достигнут лишь к середине XIX века, ну и как итог — с победой над тогдашним мировым гегемоном, Испанией, в режиме "Давид и Голиаф". "Английский поэт, переводчик и драматург-трагик, наиболее выдающийся из предшественников Шекспира, разведчик" (Википедия); "Кристофер Марло: поэт и шпион", как значится в заголовке одной из недавних его биографий.

"Сын башмачника" (на самом деле — мастера цеха сапожников и дубильщиков, это всё-таки мидлкласс) из Кентербери, доучившийся, по именной стипендии, до магистра в аристократическом Кембридже — где и был, по доброй английской традиции, рекрутирован разведслужбой сэра Фрэнсиса Уолсингема. "В английской столице за ним закрепилась репутация курильщика[1], распутника, скандалиста, дуэлянта, атеиста[2] и содомита"; насколько та репутация соответствовала действительности — вопрос отдельный (и мы к нему еще вернемся), но персонаж по любому был яркий, чего уж там... Яркий до того, что даже смерть этого экстравагантного ренессансного гения — "зарезан в кабацкой драке" во вполне приличествующие истинному поэту 29 лет — смотрится едва ли не естественной:

Кто кончил жизнь трагически, тот — истинный поэт, А если в точный срок — так в полной мере. При цифре "двадцать шесть" один шагнул под пистолет, Другой же — в петлю слазил в "Англетере".

Означенная "смерть поэта в кабацкой драке" возникла, похоже, в виде слуха, добросовестно зафиксированного в своеобразной "литературной энциклопедии" тех лет "Palladis Tamia" (1598) — "Был зарезан трактирным слугой, приревновавшим его к любовнице"; слуха, перешедшего в результате бесконечных повторений в категорию общеизвестных фактов. И вот историку и шекспироведу Лесли Хотсону (1925)[3] пришла в голову гениальная в своей простоте идея: ведь если там было убийство, то, надо полагать, имело место и какое-никакое следствие; и чем строить умозрительные гипотезы, может для начала поискать в архивах документы того следствия — вдруг они уцелели? Каковые документы он и обнаружил, вполне триумфально, в городском архиве Дептфорда — где они пылились, никем ни разу не востребованные, с того самого июня 1593 года.

Самое интересное — что протокол коронерского расследования, как выяснилось, во многих существенных моментах совпадает с тем, что было описано Уильямом Воэном (William Vaughan) в его изданной по горячим следам "Золотой роще" (1600). То есть кое-кто из современников был вполне "в теме", и Шекспир в пьесе "Как вам это понравится" (1599) весьма прозрачно намекает на действительные обстоятельства гибели Марло — когда пишет о "непонимании", которое иной раз "убивает человека вернее, чем большущий счет в маленькой комнате (it strikes a man more dead than a great reckoning in a little room)".

Так вот, никакого "кабака" и "пьяной драки" (это всё — из статьи о Марло в фундаментальном оксфордском Биографическом словаре 1917 года) там не было и в помине. Была комната семейного пансиона вдовы Элеоноры Булл — тихое, в высшей степени благопристойное заведение. В Лондоне в ту пору как раз приключилась очередная вялотекущая чума, и состоятельные горожане, вслед за королевским двором, эвакуировалась из столицы кто куда мог; в том числе и в Дептфорд, на другой берег Темзы — так что пансион был битком набит "чистой публикой".

Утром 30 мая там объявилась четверка джентльменов, занявших заказанную загодя комнату; провели они там в общей сложности более 9 часов; довольно много съели, а выпили сущую чепуху; по ходу дела выходили прогуляться в сад, играли в триктрак — "игру хитрую, требующую самообладания, смекалки, чистоты духа и ясности мышления" и постоянно вели между собой какие-то тихие разговоры (стенки в пансионе тоненькие, соседям всё слышно).

На десятом часу этого чинного времяпрепровождения джентльмены ни с того ни с сего заспорили — кому платить по счету? Кит Марло ("мастер клинка", виртуозно обращавшийся со всякого рода железом), на почве внезапной личной неприязни, набросился на некого Ингрэма Фрайзера (по описаниям — совершеннейшего божьего одуванчика), завладел его кинжалом (ценою 12 пенсов, как пунктуально отмечено в протоколе) и причинил тому легкие телесные в виде двух порезов, по паре дюймов каждый. Перепуганный Фрайзер каким-то чудом перехватил руку дебошира, пытаясь вырвать оружие — а тот возьми да и напорись глазом на собственный кинжал... На этом месте, конечно, подмывает процитировать анекдот: "...И так — семнадцать раз подряд", но там хватило и одного: лезвие прошло сквозь глазницу в мозг, мгновенная смерть, такие дела.

Всё следствие уложилось в полдня; поскольку Фрайзер имел в Дептфорде репутацию человека почтенного и к насилию совершенно не склонного (а Марло — совсем наоборот), коронер, вместе с жюри присяжных, постановил, что дело ясное: законная самооборона. Достукавшегося ("Наконец-то!..") скандалиста по быстрому прикопали во дворе местной церкви Св. Николая, не озаботившись даже надгробьем ("Торчок, пидор, и вообще — безбожник! Пусть еще спасибо скажет, что хоть в освященной земле!.."), поставив в этом деле точку. На три с половиной, без малого, века.

Для нас же, нынешних, как раз "дело ясное, что дело темное". Русская Википедия глубокомысленно замечает: "В этом деле действительно много странного"; собственно, оно из тех странностей и состоит, что называется, "чуть менее, чем полностью". Вот, к примеру: "В последний день своей жизни Марло обедал в таверне с компанией подозрительных личностей: Инграмом Фризером, Николасом Скирсом и Робертом Пули. Есть основания считать, что эти люди были связаны с секретными службами" (конец цитаты).

С "таверной", кажется, уже разобрались; столь же ошибочно и последнее утверждение: Скерес и Поули (равно как и сам Марло) были не то что как-то там "связаны с секретными службами", а являлись их действующими кадровыми сотрудниками, в чинах (если "на наши деньги") где-то капитанско-майорских. Мало того — они еще и принадлежали к двум разным, на дух друг дружку не переносящим, департаментам! Что же до божьего одуванчика Фрайзера, то это был один из теневых финансовых воротил лондонского дна (если опять "на наши деньги" — крупный мафиозо). Ну и вишенка на торт: почтенная вдова Булл приходилась роднёй самомУ отцу-основателю британской разведслужбы лорду Бёрли, а пансион ее регулярно использовался как перевалочная база для переброски агентов на Континент (плюс еще и для контрабанды — это был личный бизнес Бёрли, как пайщика торговавшей с Московией компании).

Ясно, что такие люди собрались в таком месте не за тем, чтобы скоротать вечерок за выпивкой и триктраком. И да — замочить на такого рода стрелке могут запросто, по множеству причин и поводов, но вот нечаянная пьяная поножовщина между столь серьезными людьми — штука абсолютно невозможная. "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда", извините.

В этом своем скепсисе мы, мягко говоря, не одиноки. В английской Википедии приведена любопытная сводка: из авторов 10 главных исторических сочинений последних двух десятилетий, где исследован этот вопрос, версию о "спонтанной поножовщине" и "самозащите" поддерживают, да и то с оговорками, лишь двое. Версия эта, напомним, целиком и полностью основана на свидетельских показаниях трех персон, для коих бестрепетное вранье (в том числе и под присягой) просто входило в базовые профессиональные навыки[4]. Разумеется, в науке (даже и в исторической...) истину не устанавливают голосованием, однако счет 8:2 говорит о многом.

Несомненным мейнстримом же (если верить тем подсчетам) по нынешнему времени является версия о преднамеренном и тщательно спланированном убийстве "поэта и шпиона" его коллегами по шпионскому ведомству. Беда, однако, в том, что версия эта (в общем виде вполне логичная) существует в превеликом множестве вариантов, сторонники которых категорически расходятся между собой по ключевому пункту: в определении заказчика и его мотивов; кто только не побывал в том обширном списке — вплоть до самой королевы Елизаветы! Что, мягко говоря, не добавляет этой точке зрения убедительности.

Ну и третья — старая, но вечнозеленая — версия: никакого убийства там не было вовсе, а была его инсценировка. Марло как раз в это время, по несчастной случайности, угодил на помол в жернова британского правосудия, заинтересовав своей яркой персоной аж Тайный совет; опасность над ним нависла вполне себе смертельная, и его могущественные покровители (тут столь же обширный список претендентов — включающий, само собой, и ту же Елизавету) организовали "поэту и шпиону" бегство на Континент — где тот благополучно продолжил служить Англии в обеих своих ипостасях. Публикуя свои стихи и пьесы под именем полуграмотного актеришки Уилла Шакспера — да-да, "Марловианская теория", она самая...

Теория эта в академических кругах считается малоприличной, но — как и любая не совсем уж параноидальная конспирология — весьма популярна среди писателей и журналистов. При этом нынешние "неомарловианцы" (во всяком случае, британские) весьма здраво вывели за скобки "Шекспировский вопрос", полностью сосредоточившись на расследовании инцидента в Дептфордовском пансионе — в чем достигли немалых успехов. Так что мы, со своей стороны, готовы подписаться и под многими вопросами, безответно задаваемыми неомарловианцами своим мейнстримным оппонентам[5], и даже под некоторыми их промежуточными (подчеркнем это!) выводами.

И вот тут следует сделать одно предуведомление, которое кое-кто может счесть недопустимым для детектива спойлером. Автор считает совершенно невместным для себя ввязываться в обсуждение "Шекспировского вопроса", и постарается держаться от него настолько далеко, насколько это возможно в данных обстоятельствах. ...Да-да, на этом месте многие лица могут ему, конечно, ехидно припомнить, как в прошлые годы сам он неоднократно развлекал (и ставил в тупик) своих собеседников такой вот гипотезой: "Ладно, допустим что марловианцы правы — тексты Марло и Шекспира написаны одним и тем же человеком. Но почему все так уверены, что это был именно Марло? Почему бы не наоборот: не Марло писал за Шекспира, а Шекспир — за Марло? Талантливый и "нераскрученный" еще в ту пору автор пишет, по заказу Конторы, пьесы для профессионального разведчика, создавая тому легенду прикрытия"; каковая гипотеза впервые пришла ему в голову (и была тут же вынесена на суд публики) как раз на научно-популярной лекции о Марло и его связях с "Интеллигентной службой"...

Идея эта, кстати, была недавно блестяще реализована в комедийном бибисишном сериале "ВильЯм наш Шекспир — Upstart Crow", удостоившемся похвалы от "Гардиан" как "остроумная инверсия марловианской теории". Единственный минус ее — несоответствие реальности; как сразу же и было отвечено на той самой, давней, лекции: "Да, остроумно и, кажется, никем доселе не придумано. Но только имейте в виду, что Марло и Шекспир — это и вправду два совершенно разных автора: ни литературовед, ни лингвист не перепутают их тексты с той же степенью уверенности, как... вы ведь палеонтолог, да? — ну, как палеонтолог не спутает мезозойские и палеозойские отложения, о-кей?"

Итак — внимание, спойлер! — в "Шекспировском вопросе" мы будем твердо стоять на скушной академической позиции: Шекспир и Марло — это два разных автора; сходство, конечно, есть — ибо ранний Шекспир во многом ориентировался на Марло как на тогдашнего "первого драматурга Англии", а кое в чем ему и прямо подражал — но не более того[6]. (Крайне любопытно, кстати, что самая "марловианская", по стилю и духу, из пьес Шекспира — "Тит Андроник" — была поставлена как раз вскоре после описываемых событий, в январе 1594-го.) "Но есть нюанс".

Как известно, само имя "Шекспир" было впервые обнародовано где-то через пару недель после гибели Марло: в уже отпечатанную анонимную пьесу "Венера и Адонис" срочно вставили новый титульный лист — с именем автора. И отвергать с порога всякую связь между этими событиями, категорически настаивая на чисто случайном совпадении их во времени, кажется нам (со стороны...) непозволительным для исследователя предубеждением. Это как-то... неспортивно, во!

"На секретной службе Ее Величества"

Прежде чем двигаться дальше по тропинке, протоптанной леди Агатой и разведчиком-отставником Ле Карре, нам кажется полезным дать историческую справку: что, собственно, представляла собой в описываемое время "Интеллигентная Служба" Ее Величества.

Сэра Фрэнсиса Уолсингема часто и, в общем, справедливо величают "создателем первой секретной службы современного образца". Хотя формально у истоков Организации некогда стоял бессменный первый министр Елизаветы Уильям Сесил, 1-й барон Бёрли, но по настоящему отладил тот механизм (а во многом благодаря его безупречной работе Англии и удалось выстоять в затяжной войне с бесконечно превосходившей ее по всем ресурсам Испанской империей) именно Уолсингем[7]. После его смерти в 1590 году, вызвавшей ликование в Испании, Бёрли так и не удалось взять под полный контроль свое когдатошнее детище: оно распалось на две конкурирующие Конторы, в которых мы без труда опознали бы прообразы современных МИ-6 (разведка) и МИ-5 (контрразведка). За Бёрли осталась "МИ-6", а вот "МИ-5" отошла в ведение его главного врага при дворе, молодого фаворита Елизаветы графа Эссекса.

Не то чтоб такую схему организации спецслужб кто-то мудро спланировал заранее — просто при довольно хаотичной дележке "Уолсингемова наследства" Эссекс сразу прибрал к рукам структуры внутренней безопасности (первой задачей которых тогда было предотвращение покушений на "королеву-еретичку", за голову которой Папа Римский посулил гринкарту в рай), а Бёрли достались лишь заграничные резидентуры с системой курьерской "правительственной связи". Нити от всех этих покушений и "пороховых заговоров" обыкновенно тянулись на Континент, где окопалась непримиримая католическая эмиграция, и потому работа против тамошних "эмигрантских центров" велась как по линии "МИ-5", так и по линии "МИ-6"; ну а поскольку агенты их были, естественно, законспирированы и друг от дружки тоже, между Службами периодически приключался "дружественный огонь", причем довольно меткий... Что, как легко догадаться, не улучшало отношений.

Непосредственно руководить "МИ-6" Бёрли (у которого хватало и других государственных дел) поставил своего сына Роберта Сесила — и, надо полагать, не имел случая пожалеть о своем выборе. Горбун-трудоголик, интриган-шахматист, злодей с невероятной харизмой — утверждают, что Шекспир (будучи сам связан с противной, эссексовской, придворной партией) именно с него срисовал своего Ричарда Третьего... Если и вправду так, то нынешнее включение его "анти-стратфордианцами" в лонг-лист претендентов на звание "истинного автора приписываемых Шекспиру текстов" смотрится превосходной шуткой Клио.

Подстать ему (по части колоритности) был и оппонент, шеф эссексовской "МИ-5" сэр Энтони Бэкон (брат царедворца и философа Фрэнсиса Бэкона, того самого, который "Знание — сила"). Собственный опыт полевой работы в разведке у него оказался так себе: Уолсингем послал его резидентом во Францию, на вполне союзную гугенотскую территорию — так он даже там умудрился нарваться на глупейшую гомо-педофильскую подставу, едва не угодив на костер, и вытаскивать его из того эпик-фейла пришлось самолично Генриху Наваррскому[8]. Аналитиком и администратором, однако, он показал себя отменным — и в этих качествах был весьма ценим сэром Фрэнсисом. Утверждают, будто при расследовании нелепого мятежа его патрона Эссекса в 1601 году в защиту Бэкона (а он и вправду был там не при делах) прозвучало: "Ваше Величество, если бы действия заговорщиков планировал и координировал он — мятеж не стал бы такой клоунадой, и мы с вами так легко бы не отделались!"; аргумент сработал — оправдали...

Переходя "от персоналий к институтам", напомним два вполне революционных принципа, на которых строил работу своей Службы сэр Фрэнсис: во-первых — "Порядок бьет класс", а во-вторых — "Информация обязана быть своевременной". Если ценнейшие сведенья, добывая которые вы "раздали тридцать килограммов золота и потеряли четверых агентов", опоздали к дедлайну — сиречь к моменту принятия военного или политического решения — их можно спокойно выкидывать в мусорную корзину. (Вспомним тут хоть соответствующий эпизод из финала "По ком звонит колокол", хоть реальную историю времен Первой мировой войны с Вегелем — агентом "Сюртэ" в германском Генштабе: информация-то от него шла превосходная, но вот воспользоваться ей при разработке собственных операций французский Генштаб так ни разу и не успел.) Откуда встает во весь рост проблема бесперебойной связи.

Как учит нас в своем производственном романе некий беглый советский разведчик: "Девяносто процентов провалов в разведке — это провалы на связи. Связь бывает личная и безличная. Горят и на той, и на другой". Так вот, Уолсингему удалось отстроить систему связи с удивительно удачным балансом противоречивых качеств: "скорости прохождения сигнала" и его "защищенности"; "адаптивный компромисс" в теории эволюции — как раз про то самое. Называлась она скромно — "Курьерская служба", но на ней не экономили; там не только начинали карьеру едва ли не все сотрудники сэра Фрэнсиса, но иной раз и заканчивали — в совсем ином, понятно, статусе.

А как именно это всё было упорядочено — с тем, чтобы "Порядок бил класс" — хорошо описано вот тут:

"По структуре тогдашняя секретная служба сильно отличалась от нынешних аналогичных учреждений. (Я говорю не о "глазах и ушах" на местах, о госкурьерах и дипломатах, т.е. гражданах, которые занимались темными делами в дополнение к основной профессии, а о собственно разведчиках.) Так вот. Внизу было дно — шпана, шушера, провокаторы, доносчики, распространители слухов. Их было очень много. Их использовали и выбрасывали по мере надобности. Почти ничего не платили, часто просто брали на испуг.

Техническим обеспечением — просеиванием информации, подготовкой операций, кодами и шифрами, бухгалтерией — занимались чиновники: государственные служащие с опытом административной работы, привлеченные или переведенные из других ведомств. Многие из них "расцветали" на новом поприще — так, правой рукой Уолсингема был бывший счетовод Томас Фелиппс.

Контролерами, ведущими операций [case officers — авт.], "хозяевами" резидентур были джентльмены, как правило, чьи-то родственники — это был такой же способ делать карьеру, как армия или флот; к тому же, со временем из разведки можно было перебраться на приличную собственно придворную должность. Работа в разведке давала связи, опыт, знания, очень приличные деньги. И брали в Intelligence с большим разбором. (Классический пример такого джентльмена — сэр Томас Уолсингем, дальний родственник и доверенное лицо Госсекретаря сэра Фрэнсиса, друг, покровитель и некоторое время непосредственный начальник Марло. После смерти Уолсингема-старшего вышел из дела.)

И последняя группа. Самая маленькая. Оперативники. Те, кого посылают за информацией. Те, кто возвращается с информацией. Те, про кого точно известно, что они принесут добычу домой, нигде не останавливаясь по дороге. Это очень высокое доверие, очень большие деньги, очень опасная работа и никакой защиты в случае провала. Состав исключительно пестрый: от старого дворянства, вроде Николаса Трогмортона, до сыновей торговцев и ремесленников — вроде Кита Марло. Но были и некоторые объединяющие черты: высшее образование (как правило, юридическое или гуманитарное), независимые (от разведки) средства к существованию (тот же Марло зарабатывал очень прилично), про умственные способности и не говорю. Их мало — в обеих соперничающих службах едва насчитываешь три десятка. Они на вес золота" (конец цитаты).

Так вот, именно к этой, последней, категории, элите "Интеллигентной службы", и принадлежала компания джентльменов, учинивших в Дептфордском пансионе ту пьяную драку из-за копеечного счета; смешно, не правда ли?.. 

Действующие лица и исполнители: "Бонд, Джеймс Бонд!"

Как известно, Англия — кошмарная страна: в ней не пропадает ни один документ, и Папаше Мюллеру с его бессмертным: "Страшная штука эти архивы!" жилось бы там крайне неуютно. То есть на бумагу там, как и везде, попадает не всё, но уж если попало — можно быть уверенным, что бумажку ту не спалят при очередной чистке архивов в ходе "трансфера власти" от Дракона к Бургомистру, или при гос-необходимости обосновать, что "Океания всегда воевала с Остазией"... Так вот, принадлежность Марло к Конторе чисто случайно выплыла наружу в процессе разбора скучнейших "входящих-исходящих" в архивах Кембриджа.

С 1584 года Марло, к тому времени уже бакалавр, взял в привычку исчезать — то на недели, а то и на месяцы — безо всяких объяснений и в нарушение университетских регламентов. В конце концов терпение университетского начальства лопнуло, и оно постановило, так сказать, "отчислить аспиранта Марло за систематические прогулы, без допуска к защите". После чего в Кембридже получили письмо из Тайного совета от 29 июня 1587 (ну, это вроде как в ректорат МГУ позвонили бы из Политбюро ЦК КПСС насчет некоего аспиранта...) — каковое письмо и обнаружилось в архиве, благо никаких "сов-секретно, по прочтении уничтожить" на нем не значилось[9]. Тайный совет сообщал, что означенный бакалавр отсутствовал на занятиях по уважительной причине: он в это время "сослужил Ее Величеству добрую службу, достойную награды", и Королева не в восхищении от того, что человек, трудившийся на благо Родины, может огрести на этом деле неприятностей ("Because it was not her Majesties pleasure that anie one emploied as he had been in matters touching the benefitt of his Countrie should be defamed"). На чем вопрос о недопуске к защите, естественно, был исчерпан.

Вдохновленные историки копнули еще на штык лопаты ту кембриджскую архивную пыль и обнаружили любопытнейшие подтверждающие свидетельства в виде счетов из университетской лавки: у них там, оказывается, даже такую чепуху не выкидывают веками — ибо финансовый документ! Так вот, Марло аккурат после тех своих отлучек принимался лихо сорить деньгами — чего за ним прежде не водилось.

Еще раз Марло засветился (точнее, был засвечен) уже на Континенте, во Флиссингене — на одной из военных баз британского экспедиционного корпуса, воевавшего с испанцами в Нидерландах на стороне тамошнего протестантского правительства. Юрисдикция на тех базах ("cautionary towns") была английская, и в январе 1592 года военный губернатор Флиссингена сэр Роберт Сидни препроводил в Англию, в распоряжение Бёрли (как лорда-казначея), компанию арестованных фальшивомонетчиков — и в их числе Марло; экстрадиция та, разумеется, сопровождалась межведомственной бюрократической перепиской, которую и раскопали в архивах[10]. В Англии фальшивомонетчик Марло, как вы уже догадались, ни на виселицу, ни в тюрьму не попал (напротив того — через пару месяцев с большим успехом представил публике пьесу "Мальтийский еврей"), и даже никаких слухов о его странных похождениях в "публичное пространство" не просочилось.

На первый взгляд — картина ясна. Испания как раз в это время пыталась подорвать английскую денежную систему массированным фальшивомонетничеством (как позже Наполеон, а потом Гитлер). Технически ту "грязную работу" выполняли в основном католические эмигранты, как раз в Нидерландах. Так что "боец тихого фронта" Марло заработал там, надо полагать, очередную звездочку на погоны, успешно перекрыв один из каналов поступления на Остров фальшака через портовые "cautionary towns"...

Однако не всё так просто. Историки (Чарльз Николл, 2002) обратили внимание на странный состав фигурантов этого дела: так, в рапорте Сидни упомянут "золотых дел мастер Гиффорд Гилберт" — это был реальный человек, который, однако, к тому времени уже год как умер во французской тюрьме... Так что есть все основания считать ту флиссингенскую "банду фальшивомонетчиков" фейком, созданным британской секретной службой специально под внедрение Марло в окружение одного из лидеров католической эмиграции Уильяма Стэнли[11]; тот дурацкий арест же сорвал тщательно подготовленную операцию (там даже настоящие фальшивые — если так можно выразиться — монеты заготовили). И, как мы увидим далее, флиссингенский провал Марло и "МИ-6" стал, похоже, результатом того самого "дружественного огня" соседней Конторы...

Немало известно и про дептфордских собутыльников Марло. Его убийца (ну или, во всяком случае, взявший на себя то убийство...) Ингрэм Фрайзер аттестован английской Википедией как "джентльмен и бизнесмен". Бизнес там был довольно специфический: ростовщичество, выбивание долгов, контрабанда, рэкет, перепродажа краденного — ну, "Карты, деньги, два ствола", одним словом; несколько раз попадал в поле зрения Закона, но последствий сие не имело: человек был весьма осмотрительный, собственными руками ни к чему опасному не прикасался — только через посредников. Прямых его связей с секретными службами историки так и не выявили (хотя искали их целенаправленно), но вот косвенных — хоть отбавляй.

Как раз в том самом 1593-м он стал бизнес-агентом вышедшего в отставку и поселившегося в своем Кентском имении сэра Томаса Уолсингема — да-да, того самого, что "дальний родственник и доверенное лицо Госсекретаря сэра Фрэнсиса, друг, покровитель и некоторое время непосредственный начальник Марло". Историки (например, Парк Хонан, 2005) считают, что Фрайзер исполнял при сэре Томасе двоякую функцию: во-первых связника (по его прежним контактам в мире секретных служб), а во вторых — прокладки (держа те контакты "на расстоянии вытянутой руки" от новой, мирной-помещичьей, жизни своего патрона).

Правой рукой Фрайзера в его темных делишках был грязный лоер Николас Скерес — неоднократно фигурировавший в этом качестве в судебных расследованиях по жалобам кинутых лохов (Англия! — все протоколы сохранились). Фишка, однако, в том, что вся эта криминальщина, хоть и приносившая изрядный доход, была лишь прикрытием для совсем иной деятельности: Скерес был контрразведчиком из эссексовской "МИ-5", приглядывавшим за лондонским андерграундом на предмет появления там, среди честных воров, государственных преступников: иезуитов, готовящих очередное покушение на Первое Лицо, связных между эмигрантскими центрами на Континенте и католической "пятой колонной" внутри страны, испанских и папских шпионов, и тому подобной публики. И вряд ли столь проницательный и чуткий на опасность человек как Фрайзер за столько времени не догадался, что его "консильери" — краснопёрый...

Специально уточним: Скерес был не завербованным Службой уголовником, а офицером контрразведки, внедренным в криминальный мир. До того, как обнаружиться на лондонском дне, он в 1586 успел поучаствовать в так называемом "Заговоре Бабингтона" (грандиозной провокации, позволившей Фрэнсису Уолсингему отправить на плаху злосчастную Марию Стюарт — разом решив тем самым кучу проблем, стоявших перед его Королевой и его Страной), а еще раньше, в начале 80-х, служил под началом Томаса Уолсингема в бытность того Парижским резидентом Службы.

С графом Эссексом он познакомился в 1589, когда по линии "Курьерской службы" обеспечивал конфиденциальную связь между фаворитом, пребывавшим тогда в Эксетере, и Двором (Англия! — платёжки с подписями Госсекретаря сэра Фрэнсиса сохранились тоже). После "развода" между "МИ-5" и "МИ-6" вполне официально числился "джентльменом в службе лорда Эссекса"; в 1591 участвовал под его началом в Нормандской кампании (там английский экспедиционный корпус "оказывал интернациональную помощь" королю Генриху IV), выполняя секретные миссии.

Положение и функции его в Службе во многом загадочны. С одной стороны, Чарльз Николл (2002) не нашел ни единого упоминания о Скересе в 16-томных записках главы "МИ-5" Энтони Бэкона. С другой стороны, после нелепого мятежа своего отвергнутого фаворита в 1601 Елизавета свела репрессии по этому делу до minimum minimorum; казненных там можно было буквально перечесть по пальцам — и Скерес удостоился попасть в их число (это при том, что шеф его, Бэкон, как мы помним, отмазался). Напрашивается предположение, что его использовали лишь в каких-то особо деликатных миссиях, задействовав его уголовное прикрытие...

Четвертый и самый, похоже, важный участник тех посиделок — Роберт Поули: это уже не контрразведчик, а разведчик из сесиловской "МИ-6". Джентльмен, Кембридж, женитьба на сестре близкого друга Марло Томаса Уотсона (тоже поэта и тоже шпиона), секретарство у Филиппа Сиднея (поэта и натурального, без тени иронии, "рыцаря без страха и упрека", геройски погибшего потом, "выполняя интернациональный долг" в Нидерландах). Некий тюремщик из Маршалси, чьим клиентом ему пришлось побывать (а эти ребята обычно опытные психологи), аттестовал Поули так: "Этот с одинаковой легкостью отнимет у вас хоть жену, хоть жизнь" — в общем, "Агент 007" в полный рост... С Марло он пересекался и в Лондоне (по делам семейно-поэтическим), и на Континенте (по делам шпионским); о "дружбе" в такой специфической профессии вообще говорить сложно, но уж "товарищами по оружию", вместе побывавшими в опасных переделках, они были определенно. Кстати, флиссингенский провал Марло был, возможно, связан именно с бардаком, возникшим в тамошних Службах по причине отлучки Поули: тот как раз был на задании в оккупированном испанцами Брюсселе.

Помнится, Штирлиц на каверзный вопрос Папаши Мюллера: "Как вы думаете, штандартенфюрер, где вы оставили эти пальчики?" высокомерно ответствовал: "Эти пальчики могли остаться в Голландии, в Мадриде, в Токио, в Анкаре..." Так вот, пальчики Поули остались во Франции, Шотландии, Италии, Германии, Дании (это из того, что точно известно по архивам); в Испании вроде бы нет, но вот Испанские Нидерланды были ими заляпаны — гуще некуда. К описываемому времени, правда, ветеран был уже слишком засвечен для нелегальной работы, и руководство "МИ-6" перевело его под дипломатическое прикрытие: базируясь в Гааге, он возглавлял небольшую, но очень эффективную агентурную сеть, доклады которой шли параллельно Сесилу и вице-камергеру Томасу Хениджу (тот курировал в Тайном совете голландские дела, а прежде — естественно! — входил в "старую гвардию" Фрэнсиса Уолсингема)[12].

В свое время именно в Испанских Нидерландах Поули со своими людьми добыл для Уолсингема точную дату отплытия Великой Армады. Украсть или купить эти сведения в самОй Испании было весьма проблематично: глава испанской контрразведки Веласкес де Веласко был человеком весьма дельным, а золота и людей имел в своем распоряжении предостаточно. Ахиллесовой пятой разработанного Веласко режима секретности (что есть вопрос жизни и смерти для любой десантной операции) ожидаемо оказался воюющий в Нидерландах корпус герцога Пармы — который, собственно, и следовало по плану Филиппа II перевезти в Англию на кораблях Армады. А ведь корпус — это огромная неповоротливая структура, которую надо вывести с театра боевых действий, передислоцировать в порты и подготовить к погрузке — для чего необходимо, как минимум, знать предполагаемую дату этой самой погрузки! И сохранить в тайне все эти сложные приготовления во враждебный оккупированной стране, где из-под каждого куста шпионит какой-нибудь Уленшпигель из местного Сопротивления — практически нереально; вот Поули и осталось "всего лишь" собрать и обобщить эти донесения с мест (в том числе свеженапечатанные агитматериалы: призывы к английскому населению поддержать армию вторжения, выполненные в стилистике приснопамятной листовки "Бей жида-политрука — рожа просит кирпича!").

Кстати, попадись он по ходу той операции в руки испанцев, те были бы озадачены сверх всякой меры: ведь по официальным документам "з/к Поули" просидел всё это время в тюрьме Маршалси как один из ключевых участников "Заговора Бабингтона". В каковом "заговоре" он работал под непосредственным началом — кого? Правильно угадали: Томаса Уолсингема!

...От читателя не требуется особой проницательности, чтобы заподозрить как бы незримое присутствие этого самого, пятого, персонажа в том пансионе Элеоноры Булл (кстати, и имение сэра Томаса находилось на правобережье Темзы, в Кенте — чуть более чем в полудюжине миль от Дептфорда). Именно разнообразные связи с ним (и прошлые, и, как мы увидим, будущие) — то единственное, что объединяет всех членов собравшейся там разнородной (чтоб не сказать — противоестественной) компании. Неудивительно, что многие исследователи видят именно в нем режиссера-постановщика той драмы — будь то ликвидация Марло или его эвакуация, неважно.

И нельзя не согласиться, что по своим "тактико-техническим характеристикам" сэр Томас подходит на эту роль идеально. Именно его в свое время хотел видеть своим преемником на посту шефа секретной службы Фрэнсис Уолсингем: он делал блестящую профессиональную карьеру, уже к 22 годам пройдя путь от связного Парижской резидентуры до главы одного из ключевых подразделений в контрразведке. Увы, в 1589 году — незадолго до смерти своего могущественного родственника — ему пришлось оставить этот свой пост по семейным обстоятельствам: унаследовав за старшим братом имение Скадборо, он нашел финансовые дела семьи в полнейшем расстройстве, и привести их в минимальный порядок можно было лишь в режиме "full-time job". Связи и авторитет в мире секретных служб он, однако, полностью сохранил, собственное мастерство (которое "не пропьешь") — тем более, так что...

Есть, однако, одна деталь, которая, на наш взгляд, сразу ставит крест на сэре Томасе как на возможном организаторе "секретной операции в Дептфорде" (еще раз: ликвидация это была, или эвакуация — без разницы). Дело в том, что по ходу расследования "свидетель Поули" предъявил корочки: он, оказывается, выпивал-закусывал там, находясь на королевской службе (это опять же к вопросу о "случайной драке" — если оно еще кому требуется...) Как выяснилось, резидент был за неделю до того внезапно отозван из Гааги в Лондон — где, однако, никаких таких уж срочно-горящих заданий для него не обнаружилось.

Тем не менее, 13 июня королевская канцелярия (то есть — Бёрли, через вице-камергера Хениджа, того самого) выплатила ему довольно приличную сумму — 30 фунтов, приложив к сему пояснительную записку[13]. Согласно этому официальному документу, Поули весь месяц (с 8 мая по 8 июня) был непрерывно занят тем, что возил из Англии в Голландию и обратно секретные депеши государственной важности ("for carrying of letters in post for her Majesty's special and secret affairs of great importance (...), being in her Majesty's service all the aforesaid time[14]"). Обратите внимание на формулировку — "находился на службе Ее Величества всё вышеуказанное время"; такие вот подчеркивания красным карандашом в подобного рода бюрократических документах категорически не приняты, Питер Фэри (2005) так и пишет, что эта — единственная в своем роде. И это — при том, что уж день 30 мая-то он точно пропьянствовал в Дептфорде, вместо того, чтоб возить государеву почту! Да и вообще — аса загранразведки на месяц выдергивают из важнейшей прифронтовой резидентуры с тем, чтоб использовать его в качестве курьера...

Так вот, возвращаясь к роли сэра Томаса: он — отставник. И какие бы у него там ни были отлажены горизонтальные связи с бывшими коллегами (причем из обеих Служб, ибо работал он некогда по обеим линиям, а уволился до "Великой схизмы"), и сколь теплыми бы ни были отношения его жены Одри, камер-фрейлины Елизаветы, с ее царственной патронессой (а они таки да, были...) — отдавать собственные приказы офицеру разведки, находящемуся на задании, да еще и вызвать его из-за границы так, чтоб тот покинул свой пост в военное время... "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда", тчк. Что, впрочем, никак не означает, что касательства к тому делу он не имел вовсе.

Весьма любопытно (и симптоматично) сложилась дальнейшие отношения между всеми этими персонажами. Фрайзер, чье помилование королева утвердила в рекордно короткий срок, продолжил служить сэру Томасу и леди Одри бизнес-агентом; леди Одри впоследствии, после воцарения Иакова I, еще более укрепила свое положение при дворе, став конфиденткой жены Иакова королевы Анны, и весьма способствовала своей протекцией процветанию Фрайзерова бизнеса (вполне уже к тому времени декриминализовавшегося). Убийство Фрайзером величайшего английского драматурга и старого друга сэра Томаса (кое-кто предполагает, что еще и любовника — но мы, с вашего позволения, эту тему проигнорируем) никак их отношения не омрачило. Более того, есть ощущение, что сэр Томас чувствовал себя всерьез обязанным Фрайзеру (если кто решил, что это тут такой эвфемизм для удавшегося шантажа — никак нет: пытаться шантажировать такого человека, как Уолсингем — это надо совсем уж головы не иметь, а у Фрайзера с головой всё было в порядке)[15].

Через некоторое время сэр Томас стал одним из технических организаторов тайных переговоров о приглашении на престол шотландского короля Иакова I (как "меньшего из зол" для Англии); курьером же у них там был — тот самый Поули, вышедший к тому времени в отставку. Сами понимаете: такого рода гешефты за спиной царствующего монарха (бездетной Елизаветы) — госизмена в чистом виде, путь в камеру пыток и далее на эшафот куда более верный, чем шпионаж военного времени в Испанских Нидерландах, и уж тут подельники должны доверять друг дружке как себе. Так оно и было — судя по результату.

Иной раз второстепенные эпизоды биографии характеризуют человека точнее, чем любые "психологические портреты". Так вот, когда Томас Уолсингем вышел в отставку, финансовые дела его семьи оказались столь плачевны, что он даже угодил ненадолго в долговую тюрьму Флит. А ведь человек уходил с генеральской должности в секретной службе, где в его распоряжении были огромные тайные фонды, никому по серьезному счету не подотчетные. Может, руки у него и были "по локоть в крови" (работа такая...), но что к тем рукам не прилипло даже шиллинга казенных денег — вызывает безусловное уважение. Не то, чтоб такое пуританство было в ту разгульно-ренессансную эпоху чем-то совсем уж из ряда вон (и Уолсингему-старшему, и Энтони Бэкону вообще случалось порой оплачивать операции государственной разведслужбы из личного кармана, а умерли они людьми вовсе не богатыми), но тут просматривается еще один серьезный мотив: сэр Томас, похоже, привык никогда не оставлять за собой никаких крючков, на которых его можно было бы потом подвесить...

Или вот Поули. В Кембридже он (в отличие от персонального стипендиата Марло) "учился на медные деньги" — сам зарабатывая параллельно на свой колледж. По окончании университета сразу получил завидное место (смог позволить себе снимать жилье за 40 фунтов в год — это очень много), потом стал секретарем Филиппа Сиднея — но, наплевав на карьеру, добился (огромными усилиями, действуя через жену своего патрона, дочь сэра Фрэнсиса Уолсингема) зачисления в "Интеллигентную службу". При "разводе" между Конторами рассорился с Робертом Сесилом: тот хотел перевести его на кабинетную должность в "МИ-6", не соответствовавшую его амбициям и заслугам. Вдова Сиднея (с которой он сохранил самые теплые отношения) к тому времени вышла замуж за графа Эссекса, так что в "МИ-5" его уже ждали с распростертыми объятиями; он, однако, добился приёма у самого Бёрли и вернулся (фактически через голову Сесила) на полевую работу в загранразведку... "Агент 007", как и было сказано: адреналиновая наркомания в тяжелой форме (как, похоже, и у Марло).

...Итак, настала пора кое-каких промежуточных выводов — в виде вопросов и проверяемых предсказаний. Как вы полагаете — кто всё-таки оплатил в конечном итоге тот самый счет (шекспировский "great reckoning"), из-за которого якобы разгорелся весь сыр-бор? Ведь счет этот существует (ну, во всяком случае, некогда существовал): известны вполне конкретные подробности — чего они там ели-пили (две литрухи красненького на четыре рыла, за полный-то день), а в коронерском отчете записано, что итоговая сумма была в пенсах (даже на шиллинг не нагуляли...): "...They could not be at one nor agree about the payment of the sum of pence". Ну а поскольку в британских архивах, как мы убедились, порой сохраняются самые удивительные бумаги (вроде тех счетов из университетской лавки) — мы настоятельно рекомендуем историкам, и в особенности — неомарловианцам, предпринять соответствующие архивные разыскания.

И мы предсказываем, что хотя приглашал компанию Фрайзер (Воэн пишет об этом вполне определенно — а вот в коронерский отчет это важное обстоятельство не попало, почему-то...), счет тот оплатил — Поули. Из тех самых 30 фунтов, выданных ему в королевской канцелярии. Потому что это несуразно много в качестве "командировочных" и смехотворно мало в качестве "премиальных" за заказное убийство старого товарища — а вот на оплату оперативных мероприятий будет в самый раз.

Хотя, с другой стороны, сама сумма в "30 серебряных монет" наводит на определенные мысли (черный юмор "Интеллигентной службе" был вполне свойственен). Ну и, в любом случае, наличие оперативных мероприятий само по себе не дает дополнительных аргументов ни в пользу версии Ликвидации, ни в пользу версии Эвакуации... 

"Большущий счет в маленькой комнате": что там случилось на самом деле?

Основной документ, на который тут опираются историки, это протокол расследования, проведенного в Дептфорде утром 1 июня 1593 года личным королевским "спец-коронером" (Coroner of the Household, или Coroner of the Verge) Уильямом Данби. Нам кажется полезным привести его здесь полностью (благо он не так уж велик), ибо кое-кто из авторов занимательных конспирологических версий, похоже, так и не удосужился предварительно ознакомиться с фактологией[16].

Итак, картинка (нарисованная, напомним, совместными усилиями троих персон, которые, что называется, врут как дышат). Комната, стол (посередке?), кровать (надо полагать, у стены?), на которой развалился Марло, переругивающийся с собутыльниками "злобными словами". (NB: О том, что Марло при начале ссоры валялся на койке, упоминает и Воэн; отметить это чепуховое обстоятельство почему-то всем им казалось важным.) Фрайзер, Поули и Скерес сидят в рядок за столом ("вышеупомянутый Фрайзер" посередине), все по одну его сторону (надо полагать, на общей скамье?), спиной к койке с "вышеупомянутым Марло", и что тот делает — им не видать. (NB: Странновато они расположились — что для игры (а по Воэну они как раз играли в триктрак), что для продолжения выпивона по окончании ужина: естественнее было бы всё же лицом друг к дружке; ну да ладно — может, у них там кроме той скамьи других сидений и не было.)

Марло же тем часом с койки вскакивает, "внезапно и в злобе своей" кидается на сидящего к нему спиной беднягу Фрайзера (который заблокирован между Скересом и Поули до того неудачно (или как раз — удачно?..), что даже и сбежать-то не может), "злонамеренно" выдергивает из ножен висевший у того на поясе кинжал, и "злонамеренно" же наносит тому две раны в голову: порезы по два дюйма. (NB: Что удары пришлись в голову — естественно: нападающий стоит, жертва сидит; где именно на голове те порезы, протокол умалчивает (при том, что сами раны описаны детально: "два дюйма длиной и полдюйма глубиной"); но, впрочем, если эти царапины Фрайзеру нанесли постфактум "свидетели"-сообщники, вряд ли они там прокололись по части правильной — то есть правой — стороны головы: все они там люди опытные и хладнокровные...) ...До этого момента — картина правдоподобная, во всяком случае — без вопиющих несообразностей. А вот дальше — хуже.

Фрайзер "боится быть убитым" (NB: Еще бы — Марло был известный отморозок (во всяком случае, старательно поддерживал такую свою репутацию), а оружием владел мастерски. Что ж до Фрайзера, то это ведь только в альтернативке Тертлдава он — лихой боевик-ликвидатор, пачками режущий полицаев и коллаборационистов; в реале-то это был тихий бухгалтер — паук, сидящий в центре своей криминальный паутины, который если кого и убивал (что, кстати, вообще не факт...), то уж точно не своими руками). При этом он "сидит между Скересом и Поули таким образом, каковой исключает возможность для бегства". (NB: Последнее обстоятельство повторено в тексте протокола трижды, что не может не вызвать в памяти восточную пословицу: "Ты сказал — я поверил; ты повторил — я засомневался; ты повторил это в третий раз — и я понял, что это неправда". Вот любопытно: а чем был занят "вышеупомянутый Скерес", многоопытный оперативник контрразведки, всё то время, пока обдолбанный отморозок пытался снять скальп с его патрона? Так и сидел сиднем, бестолково мешая тому патрону даже сбежать — или, может, хотя бы подбадривал того полезными советами, типа "в ближний бой не лезь, работай в корпус"?)

Как бы то ни было, Фрайзер, "не имея возможности спастись бегством" и "в видах защиты и спасения своей жизни", вступает с отморозком в борьбу с заявленной целью — отнять у того "вышеупомянутый кинжал". "И так случилось в той схватке, что означенный Ингрэм, защищая свою жизнь, вышеупомянутым кинжалом ценою 12 пенсов, нанес означенному Кристоферу (тогда и там) смертельную рану над его правым глазом, глубиной в два дюйма и шириной в один дюйм, от каковой смертельной раны вышеупомянутый Кристофер (тогда и там) немедленно скончался" (конец цитаты); "и так уж вот оно случилось, что" — о да, поистине, исчерпывающее объяснение!

Фраза — шедевр (это без тени иронии!), а "спец-коронер" Данби — реально высокий профессионал. Вопрос на засыпку: зачем именно в этой фразе, где на месте ключевого пункта расследования красуется полнейшая, вызывающая оторопь, невнятица, ему понадобилось ввернуть цену того кинжала (вот уж воистину "вышеупомянутого": четырежды в предшествующем тексте)? Наш вариант ответа: затем, что цена та — в пенсах, и всякому ясно, что это, по хорошему счету, никакое не оружие, а так — "колбаски нарЕзать". "Итак, джентльмены, перед нами — классическая, химически чистая, бытовуха: вместе пили, потом спьяну повздорили из-за трех копеек, и один пьяный дурак пырнул другого пьяного дурака столовым ножом... Ну, и во что тут вникать-то, джентльмены?!"

А повникать там, между тем, очень даже есть — во что.

То, что изложенная в протоколе Данби версия "самозащиты в спонтанной драке" воды не держит, было ясно историкам с самого начала; сразу же после публикации Хотсоном дептфордского документа, в том же 1925 году, Эжени де Кальб[17] ткнула пальцем в самые явные несуразности:

— что единственное "подтверждение" мутной истории, рассказанной "тремя профессиональным лжецами" — это две царапины на голове Фрайзера, которые тот запросто мог нанести себе и сам;

— что человек, всерьез вознамерившийся кого-то убивать (Марло, якобы), не станет до последнего мига расслабленно валяться на койке, переругиваясь с находящимся в вертикальном положении и неподалеку от него врагом;

— что Фрайзер, якобы зажатый у стола между Скересом и Поули так, что лишен возможности даже сбежать, вполне успешно, тем не менее, борется с напавшим на него со спины вооруженным и опытным противником, нанеся тому смертельную рану его же кинжалом;

— что всё это творится при необъяснимом бездействии двоих наблюдателей, "достаточно компетентных в том, чтобы оградить Фрайзера от нападения", но не предпринявших, якобы, даже попытки вмешаться.

И тут вот что забавно: поскольку выданная нашими "рыцарями плаща и кинжала" и безропотно зафиксированная "спец-коронером" версия происшедшего является очевидным враньем, у ряда исследователей ("конспирологов"...) возникает азартный соблазн доказать, что она — то самое "вранье от первого слова до последнего" (а это, столь же очевидным образом, не так). Ну, к примеру: "А почему кинжал ("вышеупомянутый"...) якобы болтается у Фрайзера где-то за спиной — будто специально, чтобы Марло проще было им завладеть при нападении сзади ("drew the dagger of the said Ingram which was at his back")?" Этот "вопрос с подначкой" пошел со времен марловианца Кальвина Гофмана (1955), и ответ на него давным-давно известен: "Попробуйте-ка сесть на лавку, имея висящий на поясе кинжал — и вам придется его передвинуть (на ремне или на перевязи) за спину, ибо ни в каком ином положении он просто не поместится: средневековые рисунки вам в помощь"; и тем не менее, в лонг-листе "конспирологических претензий" тот "кинжал за спиной" нет-нет, да и мелькнет...

Или вот, кочующая из одного конспирологического сочинения в другое колотая рана "над глазом", которая якобы никак не могла послужить причиной смерти, да еще и мгновенной: "Ученые и медики пришли к выводу, что убить человека так, как описано в протоколе, невозможно — тут нужен топор" (конец цитаты); дальше, как правило, следуют ссылки на мнение "хирургов из Колумбийского университета" ("британские ученые доказали", ага). Ну, с "хирургами из Колумбийского университета" всё ясно: предположение о "несмертельности" такой раны высказал некогда литературовед и библиограф Сэмюэль Танненбаум (1926). До того, как заняться литературоведением, Танненбаум некоторое время подвизался на поприще психоанализа и психотерапии, учился же он в Колумбийском университете, в "College of Physicians and Surgeons" — вот, собственно, и вся "хирургия"...

Что же до раны Марло, то "eye— oculum" в ее описании ("a mortal wound over his right eye — plagam mortalem super dexterum oculum"), вне всякого сомнения, следует понимать не как "глаз", а как "глазное яблоко". Ну и — сквозь верхнюю долю глазницы в мозг, мгновенная смерть, всё как и должно быть (у Воэна, кстати, именно так и описано: "Hee [one named Ingram] stabd this Marlow into the eye, in such sort, that his braines comming out at the daggers point, hee shortlie after dyed".) Согласно же запрошенной нами экспертной оценке "московских хирургов" (практикующих), убить человека, проткнув насквозь ажурные косточки глазницы, можно "хоть пальцем" (ежели за дело возьмется профессионал), а уж гвоздем или, скажем, щепкой — это просто печальная патанатомическая рутина...[18] На самом-то деле там есть кое-какие нюансы (и Танненбаум всё же не зря учился когда-то "на медицинском"...) — но о них чуть погодя.

Самое любопытное — что "конспирологи" при этом обходят вниманием одно реально важное и крайне подозрительное обстоятельство, а именно: та смертельная колотая рана была нанесена "поэту и шпиону" в ПРАВЫЙ глаз. И выразительнейшую лакуну в протоколе на месте описания той финальной схватки ("И так уж оно случилось, что" — "вот вам труп!") мы объясняем именно тем, что обвиняемый со "свидетелями"-соучастниками (при том, что все они, повторим, люди опытные и хладнокровные) так и не сумели выдумать — во внезапно возникшем цейтноте — сколь-нибудь внятное объяснение той ране в правый глаз при отсутствии среди них хоть одного левши... Таки да — пацаны спороли косяк, по-настоящему крупный; и ихнее счастье, что выводить их на чистую воду в задачи "спец-коронера" Данби, похоже, не входило...

Поскольку смущенное молчание про тот правый глаз затянулось почти на век, неомарловианец Питер Фэри (2005), сжалившись над своими, почти уже вымершими — хоть в "Красную книгу" заноси — оппонентами из "партии спонтанной самозащиты", с небрежным великодушием подарил им искомую версию:

"Следует заметить, что история с "самозащитой" не настолько всё же невероятна, как посчитала де Кальб. Что там, однако, действительно невероятно, так это раны Фрайзера — как они описаны. Раны на коже головы глубиной в четверть дюйма, оставляющие череп неповрежденным — это звучит совершенно неправдоподобно. Хотя латынь оригинала вполне ясна (profunditatis quartii unius policis), может быть он [коронер] все же намеревался сказать "четверть дюйма шириной"? В этом случае вполне возможно, что нападающий Марло наносил удары по голове Фрайзера рукоятью ножа, а не лезвием[19]. Если Марло стоит над ним, с лезвием направленным вверх[20], Фрайзер вполне способен, не оборачиваясь всем корпусом назад, перехватить запястье Марло и, почти рефлекторно отталкивая его руку прочь от своего скальпа, непреднамеренно направить лезвие прямо в глазницу Марло". В ПРАВУЮ глазницу — бинго!!

Ясно, что версия Фэри (на которой сам-то он — принадлежа к "партии эвакуации" — ничуть не настаивает) лишь не противоречит элементарной биомеханике — и только. Ведь тут требуется признать, что коронер Данби либо неспособен был отличить резаные раны от ссадин, либо сфальсифицировал протокол (и какая тогда цена тому протоколу в остальных пунктах?) В любом случае, нападение Марло — в описываемом варианте — никакой опасности для жизни Фрайзера, очевидным образом, не представляло, так что положение "партии спонтанной самозащиты" ни на йоту легче от того не становится.

...Приступая к разработке собственной версии происшедшего, мы для начала получили от "вышеупомянутых московских хирургов" экспертное подтверждение двух характеристик "вышеупомянутой раны в глазницу" (мгновенность вызываемой ею смерти плюс бескровность); после чего обратились к эксперту, сведущему уже не в починке людей, а в их грамотной порче.

Ознакомившись с текстом протокола, наш эксперт нашел содержащееся в нем описание убийства настолько невнятным, что "предмет для экспертизы отсутствует". Оценивая же версию Фэри, он произвел следственный эксперимент с участием автора (отведя ему роль героя фильма "Изображая жертву") и вынес заключение, что убить человека предложенным способом не представляется возможным: достать до мозга, пробив дно глазницы, можно лишь прямым горизонтальным уколом, нанося же удар под заметным углом (в данном случае снизу) вы лишь выбьете жертве глаз — и не более того. (Нам показалось интересным, что в этом пункте наш эксперт фактически повторил заведомо неизвестную ему на тот момент аргументацию Танненбаума).

Более того, эксперт полагает, что убивать человека ножом в глаз — если речь не о случайной драке (в которой чего только не бывает), а именно о четко спланированной профессиональной ликвидации — вообще "странная идея": очень ненадежно. Стилетом — это бы еще туда-сюда, но фигурирующий в протоколе "dagger" с достаточно широким лезвием запросто может застрять в наклонных костяшках орбиты, не достав острием до мозга; да, убить кинжалом в глаз можно — но можно и не убить, а профессионалы в таких делах не полагаются на "авось". А главное - к чему такие сложности? Ведь человека можно гарантированно устранить кучей способов — и бесшумно, и бескровно, и мгновенно, и сымитировав несчастный случай, и... На вопрос же, переформулированный нами так: "Если мы считаем данное убийство профессионально подготовленным (а мы считаем), означает ли это, что у убийц имелся достаточно серьезный мотив избрать именно такой, весьма экзотичный и вроде бы ненадежный, способ?" — эксперт ответил утвердительно.

Далее эксперту было предложено рассмотреть такую возможность: человеку, лежавшему (дремавшему?) на кровати, нанесли внезапный удар кинжалом в лицо, скрытно приблизившись к нему со стороны головы, из "слепой зоны". Удар правши, если не прибегать к специальным ухищрениям, придется как раз в правый глаз жертвы; такой удар (сверху вниз, держа кинжал обратным хватом) — самый мощный из возможных, даже если под некоторым углом — косточки орбиты проломятся; крови при такой ране практически не будет, и если убитого (а смерть тут мгновенная) сразу же перетащить на середину комнаты, то кровать окажется смятой — и только. Эксперт, оценив параметры удара и возможность тщательной подготовки к нему, согласился, что — да, это должно сработать; и это, по его мнению, как бы не единственный способ гарантированно убить человека ударом в глаз.

После чего тут же предложил еще более верный способ: двое сообщников фиксируют жертву на той койке, а третий приставляет ей кинжал острием к глазу и загоняет его внутрь, ладонью в торец рукоятки. Возможно, жертве при этом задавали некий важный вопрос, на который она не захотела или не сумела ответить... И вообще по его (эксперта) мнению, этот кинжал в глазу смотрится как-то уж очень нарочито; а не могло ли это быть, например, казнью предателя? Чтоб "все, кому надо, поняли" — ну, как камень во рту трупа на Сицилии или "колумбийский галстук" в районах кокаинового наркотрафика...

Идея, безусловно, богатая. Да и трое соучастников, как бы представляющих своими персонами три разные иерархии Подземного мира, сразу наводят на мысль об Особой Тройке... Досадно, конечно, что в реальности ничего похожего на такие затейливые ритуалы не практиковали ни елизаветинские спецслужбы, ни даже иезуиты, но ведь тут всегда имеется в запасе джокер из рукава — масоны & тамплиеры! Может, Марло был масоном, и его ритуально убили тамплиеры? или — тамплиером, а убили — масоны... Дарим безвозмездно эту золотую жилу конспирологам, а сами поспешим обратно — на твердую почву классического детектива.

С нашей "Особой Тройкой" — другая закавыка. Мы постоянно величали Поули, Скереса и Фрайзера "профессионалами"; они такие и есть — спецы (коли уж выжили...) в своих весьма рискованных занятиях: в разведке, в контрразведке и в теневом бизнесе. Но ни один из них не был профессиональным убийцей (тут под вопросом, правда, загадочный Скерес) — а это требует совершенно отдельного набора навыков. Убить человека (да еще и контактно — ножом! да еще и коллегу — если не старого товарища!..) вовсе не так просто — и психологически, и технически — как полагают иные читатели детективов...

Откуда вопрос. Почти все известные нам исторические исследования Дептфордского убийства построены по схеме "герметического детектива" с четырьмя персонажами в замкнутом пространстве-времени — и это при том, что в большинстве из них предполагается существование обширного заговора. Так почему бы среди постояльцев пансиона вдовы Булл (очень специфическое, как мы помним, место) не оказаться еще одному персонажу, с "совершенно отдельным набором навыков" — тем самым? Или даже не одному?

Мы — занесите это в протокол! — на существовании такого персонажа ничуть не настаиваем; но рассмотреть-то такую возможность, хотя бы теоретически, историкам, по нашему мнению, следовало давно. Вдруг у нас в том пансионе — не "Мышеловка", а хотя бы "Восточный экспресс"?

"Следствие ведут знатоки": коронер Данби

Читателей, предвкушающих, что вот сейчас-то мы наконец и займемся срыванием со "спец-коронера" покровов и "всех и всяческих масок", ожидает изрядное разочарование. По всему, что о нем известно (а известно не так уж мало), выходит, что пожилой сельский джентльмен Уильям Данби был служака — честный, но недалекий, ну или — недалекий, но честный; как, однако, ни расставляй тут акценты, интриган и заговорщик из него — как из бутылки молоток...

При этом дептфордское расследование он провел настолько криво и халтурно, что на той делянке просто не могла не расцвести пышным цветом разнообразная конспирология (равно несовместимая и с научным подходом, и с настоящим детективом). Вот пара характерных цитат: "Убийство расследовал не местный прокурор, а коронер королевы, который получил от Елизаветы письменный инструктаж, каким должно быть его "беспристрастное заключение" (сохранился подлинник)"; "Елизавета приказала следователю признать Фризера невиновным, затребовала документы [расследования] себе и засекретила их. Что за интерес к заурядной пьяной драке?"

"Что за интерес" — вполне понятно: а как, по-вашему, должна реагировать королева на известие о преудивительной поножовщине между старшими офицерами своей секретной службы (да еще из обеих Контор сразу), в которой убит — и ведь как ко времени!.. — ключевой фигурант "находящегося на контроле" у нее расследования Тайного совета? Первая мысль: "Чего-то там мои шпионы химичат у меня за спиной!..", а первое, абсолютно логичное, решение — послать туда "разобраться на месте" своего человека, которому безусловно доверяешь; отстранив от расследования не только местные власти, но и — прежде всего! — те самые спецслужбы. Согласитесь: если бы расследование той "заурядной пьяной драки" (со столь незаурядной подоплекой) так и оставили в руках сонных местных констеблей — вот ЭТО как раз было бы по-настоящему подозрительно!

Особенно забавно, когда конспирология (как в процитированных опусах) накладывается на постсоветскую картину мира — в которой само понятие "общественной репутации" истреблено начисто, судебная власть любые решения принимает либо за взятку, либо по звонку начальства, а всевластные "спецпрокуроры" одним универсальным движением брови заставляют жюри присяжных публично расписаться под любой несусветной чушью... В этом аспекте любопытно сравнить постсоветских конспирологов с британскими: "Марло был вольнодумец, бунтарь, разоблачитель. Он был опасный человек, "чей рот следует заткнуть — whose mouth must be stopped"[21] (...) Ключевые документы были тщательно сфабрикованы и сохранены в таком виде; свидетелей проинструктировали — чтО они видели; членов жюри подкупили. В паранойе Елизаветинского полицейского государства[22] Большие Люди нагибали закон куда им надо. Так обошлись со многими, Кристофер Марло лишь самый известный из них (Trow, 2001: p. 250)". Обратите внимание: уж и государство там полицейское (это у Елизаветы-то, о майн гот...), и лекс там — не дура, а дышло, но вот присяжных всё равно приходится ПОДКУПАТЬ (вместо того, чтобы просто обронить им, проникновенно глядя в глаза, что-нибудь вроде: "Ну вы же понимаете, какая сейчас сложная обстановка в мире...").

Так вот, насчет "коронер получил от Елизаветы письменный инструктаж, каким должно быть его "беспристрастное заключение" (сохранился подлинник)" и "Елизавета приказала следователю признать Фризера невиновным". Документ этот и вправду сохранился (Англия же!..); приведем его здесь полностью — чтобы убедиться: ничего подобного он не содержит[23].

Итак, королева требует от Данби, чтобы тот срочно прислал ей протокол расследования; ну да, конечно же затем, чтоб его "засекретить" (расскажите это Лесли Хотсону, нашедшему его в обыкновенном городском архиве...). Дата запроса — 15 июня, тогда как само расследование (уж халтурное оно или нет — вопрос отдельный) состоялось и было оформлено 1 июня; интересный, однако же, "письменный инструктаж"... Далее: королева вовсе не "приказывает признать Фризера невиновным"; она просто желает, чтоб ей четко и однозначно доложили: самооборона там или нет? в смысле — подписывать ей помилование (по довольно-таки резонансному и скандальному делу), или как?.. И помилование действительно вскоре после того было ею подписано, в максимально короткий срок, предусмотренный для того законом: тут уже леди Одри, надо полагать, расстаралась. Обращаем, однако, ваше внимание на то, что это не было королевским помилованием: Елизавета лишь утвердила оправдательный вердикт жюри присяжных — чисто механическая процедура. ...Вообще очень, конечно, мешает конспирологам то жюри: 16 перечисленных поименно дептфордцев (из них двое — джентльмены), для которых лондонец Данби — не сват, не брат и ни разу не начальник, ни по какой линии.

Заметим, что сама эта идея: королева самолично и, что называется, "под протокол", отмазывает — нет, не своего фаворита, не чьего-то высокопоставленного родственника, даже не офицера своей "Интеллигентной службы", а — темного дельца, тупо вляпавшегося в мокруху, хоть бы даже и выполняя приказ (см. Риггс, 2004), поистине удивительна. Рекомендуем тут освежить в памяти блистательную реконструкцию Цвейга — как Елизавета хладнокровно стерла в порошок аж целого госсекретаря, Дэвисона, слишком точно исполнившего ее собственный полуприказ о приведении в исполнение смертного приговора Марии Стюарт...

Или вот часто подчеркиваемое обстоятельство: "Данби был другом Бёрли, а значит..."; да ничего это не значит! Королева отправила туда своего "спец-коронера" не алкая чьей-то крови (Бёрли, к примеру), а просто желая выяснить, что там произошло на самом деле — ибо в сказочку о случайной пьяной драке, разумеется, не верит ни на грош. (И вновь — Цвейг: "Обычно Елизавета до крайности любопытна, это едва ли не основная ее черта. Вечно ей нужно знать — и притом немедленно — все, что происходит в орбите ее замка, да и во всем королевстве".) И Данби не станет врать государыне в угоду "другу Бёрли" (если у того есть в этом деле свой отдельный интерес): он, как уже сказано, недалекий служака — но не идиот и не самоубийца; если же он доложил правду (ну, так, как он ее понимает...) — дружба его с Бёрли превращается в ту самую "избыточную сущность", отсекаемую "бритвой Оккама".

Далее приходится констатировать, что конспирологи, своеобычно увлеченные охотой за фантомами, опять проглядели по-настоящему важное (и по-настоящему подозрительное) обстоятельство. Вопрос: а с чего это вдруг Ее Величество возбудилась к активности именно 15 июня, срочно затребовав документы уголовного дела, по которому давным-давно — уже две недели тому как — кого надо прикопали, а кого надо оправдали? Наш вариант ответа: королеве стало известно об "охранной грамоте" от 13 июня, тихо и задним числом выданной Поули — "находился на службе Ее Величества всё вышеуказанное время". Ибо на этом месте от "заурядной пьяной драки" отчетливо запахло тем, что в нынешних терминах назвали бы "заговором внутри разведывательного сообщества", а принадлежность участников той странной вечеринки к двум враждующими Конторам заиграла совсем новыми красками...

Елизавета была человеком реально бесстрашным: пережив энное количество покушений, она не дала ни шанса паранойе — ни личной, ни государственной. Как хорошо сформулировал кто-то: "Эта хрупкая рыженькая женщина с детства затвердила: государь не имеет права бояться, порождая тем цепную реакцию страха и всеразрушающей подозрительности среди подданных; это — просто профессиональное противопоказание". Так что заговоров-то среди своих она не боялась ничуть, но вот ощутить себя вдруг "старой дурой", которая "узнаёт последней" — о-оо!! Вот за такое запросто можно было загреметь — ну, не в Тауэр, конечно, но в глубокую многолетнюю опалу.

...А вот теперь, отметЯ всякую конспирологическую чепуху, перейдем к по-настоящему серьезным претензиям к Данби с его миссией: к тому, что накопали на этого персонажа в неистощимых английских архивах неомарловианцы. В некотором смысле это, конечно, тоже "конспирология" — но, если так можно выразиться, "конспирология здорового человека".

В рамках отстаиваемой ими гипотезы "спец-коронер" — активный участник заговора по эвакуации Марло. Выдать убийство за самозащиту — это еще ладно, тут можно в случае чего отговориться "ошибкой", но вот выдать не-труп за труп, или один труп за другой (это при жюри присяжных!..) несопоставимо трудней и рискованней: это уж точно не ошибка, а тяжкое должностное преступление (которое королева, даже если она в курсе дела, покрывать не станет ни при какой погоде); на такие опасные кунштюки не подпишешь абы кого, тут одной "дружбы с Бёрли" (если организатор он) будет маловато... Поэтому неомарловианцы видят своей задачей показать, что означенный "друг Бёрли" оказался в том месте и в то время НЕСЛУЧАЙНО; неслучайность же ту доказывают, по их мнению, нарушения закона, на которые пришлось пойти высокопоставленным сообщникам Данби для того, чтобы дептфордское расследование оказалось именно в его умелых руках. Логика эта представляется нам вполне корректной, а собранные доказательства выглядят убедительно; и тем не менее — "позиция поддается раскачке".

Официальное наименование должности Данби — "Coroner of the Household" (тут всё ясно: "коронер королевского Дома"), или "Coroner of the Verge" — а вот тут требуются пояснения. "Вёрдж" в данном контексте — это 12-мильная окрестность королевского Двора, в которой (и только в которой!) тот "коронер Дома" имеет юрисдикцию. Хитрость тут в том, что вёрдж не привязан к фиксированной точке на карте (к королевскому дворцу Сент-Джеймс, ну или там к Тауэру): "коронер Вёрджа" расследует убийства в радиусе 12 миль вокруг того места, где Двор физически находится в данный конкретный момент.

Так вот, в мае 1593-го Елизавета со своим двором из-за чумы выехала из Лондона в Гринвич; там с юрисдикцией всё было бы в порядке, и в отправке коронера Дома в Дептфорд не было бы ничего настораживающего. Однако, по всем текущим документам Двора, к моменту расследования он уже перебрался в другой загородный дворец, Нонсач — и Дептфорд внезапно оказался за пределами вёрджа, примерно в 14 милях; менять тщательно разработанный план было поздно, и заговорщикам пришлось, нарушив закон, отправить Данби за пределы "12-мильной зоны"... Россиянину такое нарушение может показаться сущей ерундой, но — "Это не ерунда, это даже совсем не ерунда, дружище Битнер!"

И тем не менее... Обратившись к тексту того самого запроса Елизаветы, мы увидим в ряду стандартизованных формулировок такую: "...at Detforde Strande in our County of Kent within the verge[24]". Поскольку это — сугубо внутренняя переписка, не предназначенная для чужих глаз, можно смело утверждать: сама-то королева пребывала в уверенности, что с той 12-мильной дистанцией всё в порядке. ...Вряд ли на смартфоне Ее Величества было уже установлено приложение Google Maps, и вряд ли процедуру выписывания ордера всякий раз предваряло измерение дистанции (как здесь — от Нонсачского дворца до Дептфорда) землемерным циркулем. Смеем предположить, что в пограничных случаях (а 14 миль — не 40, тут случай как раз пограничный) дистанцию определяли "на глазок" и "с походом", так что приписывать тут королеве с ее канцелярией зловещий умысел — некоторая натяжка.

Вторая претензия гораздо серьезнее. Помимо "кочующего" с Двором коронера королевского Дома, везде есть и свой, "оседлый", коронер графства (Coroner of the County). Их взаимоотношения были отрегулированы еще в XIII веке, во времена Эдуарда I: "По этому уставу [28 Edward I, chap. 3] (всё это сейчас отменено Коронерским актом от 1887-го) коронер графства должен был присоединиться [в расследовании] к коронеру Вёрджа; без сопровождения последнего коронер графства не мог действовать в пределах вёрджа. Так же и коронер Вёрджа не мог действовать без коронера графства[25]; это [взаимодействие] должно было проявиться по ходу расследования, иначе то оказалось бы ошибочным и недействительным (Wellington, 1905)". Попросту говоря, любое дознание в пределах вёрджа должно было проводиться двумя коронерами совместно (при главенстве королевского); перед нами вполне продуманная (хоть и громоздкая) система разделения ответственности с "двойным ключом". Ну а поскольку Данби, как известно, провел всё свое расследование в одиночку, без коронера графства Кент, то...

Нет-нет, это еще пока не криминал; в смысле — "не обязательно криминал". Подозрительное одиночество Данби могло иметь и вполне законную причину: это нечастая, но описанная в реальности ситуация, когда коронер Вёрджа сохраняет за собой и предыдущую свою юрисдикцию в некоем графстве. В частности, как раз предшественник Данби на посту коронера королевского Дома, Ричард Вейл (Richard Vale), продолжал значиться еще и коронером Мидлсекса, так что когда Двор оказывался в этом графстве, он вполне законно вел там единоличные расследования.

Так вот, неомарловианцы задались вопросом: имел ли Данби юрисдикцию еще и в Кенте? Если да, то всё законно — в дептфордском расследовании он выступал бы как раз в таком, двояком, качестве (что их, если честно, не порадовало бы), если же нет... Но вот на этом месте хваленые английские архивы дали неожиданный сбой: решить этот, казалось бы, простенький вопрос с исчерпывающей определенностью так до сих пор и не удалось. Пришлось ограничиться констатацией: "Сколько мы ни рылись в кентских архивах, ни единого документа, подписанного Данби в качестве представителя местной судебной системы, обнаружить не удалось"; и тогда ребята записали себе "победу по очкам" — что не слишком-то убеждает их оппонентов.

А ведь копали они — и вправду на совесть. Это видно хотя бы по тому, как Фэри (2005) не поленился попутно (!) изучить "личные дела" всех (!) членов того дептфордского жюри присяжных и установил, что двое из них не имели "местной прописки", а председатель его, джентльмен, соседствовал имениями и приятельствовал с... ну вы уже догадались — опять с вездесущим Томасом Уолсингемом. Неясна, правда, логика: какой прок можно извлечь, введя "своих людей со стороны" в то жюри (тогда уж надо "подменять своими" весь его состав, без изъятья, ибо для фатального скандала достаточно хотя бы одному его члену "остаться честным" — а такие манипуляции в маленьком городке, где все друг дружку знают, абсолютно нереальны), но дотошность впечатляет сама по себе...

Впрочем, одно подтверждение правоты неомарловианцев — что у нашего "спец-коронера" были проблемы по части кентской юрисдикции, и расследование его, строго говоря, вообще незаконно — всё же есть, правда, опять косвенное. Дело в том, что первое архивное упоминание имени Данби связано с расследованием, которое он вел, в качестве коронера королевского Дома, в октябре 1589-го в Шепертоне совместно с коронером графства Мидлсекс Джоном Чокхиллом (John Chalkhill). "К несчастью для Данби, оно было позднее объявлено "неудовлетворительным", поскольку Чокхилл не отметил в своем отчете, что Шепертон был [на тот момент] в пределах Вёрджа, что требовалось по закону для объяснения присутствия там Данби"; за это он получил тогда нахлобучку от генпрокурора Эдварда Коука (Sir Edward Coke) и, надо полагать, хорошенько запомнил, что должное оформление двойной юрисдикции при работе в вёрдже — "Это не ерунда, это даже совсем не ерунда". Тем не менее, протокол своего дептфордского расследования он подписал лишь как "Coroner of the Household" (и на это обратил внимание еще Лесли Хотсон), тогда как "вышеупомянутый Вейл" подписывал свои сольные мидлсексские расследования обеими званиями, подчеркивая свой двоякий статус.

...Как ни странно, главные возражения против гипотезы неомарловианцев о "незаконности" самого пребывания Данби в Дептфорде (и, соответственно, о его участии в заговоре) проистекают именно из той скрупулезности, с которой они перерыли все кентские архивы. Да, они не нашли свидетельств того, что Данби имел юрисдикцию в Кенте — но ведь не нашли они и свидетельств обратного: не обнаружилось какого-либо другого графства, к которому Данби был бы "приписан" (что вообще-то было бы странно, поскольку имение Данби было как раз в Кенте, в Вулвиче). А самое главное — так и не установлено, кто же был тогда тем действующим коронером Кента, который должен был бы это расследование вести штатно! И, в любом случае, отстранить от расследования местного коронера — это столь вопиющее нарушение процедуры, что оно просто не может не быть оформлено какими-то очень серьезными бумагами; ну и где они?

Напоминаем: убийство произошло 30 мая, а "спец-коронер" добирается до Дептфорда лишь 1 июня. Вопрос: а почему еще 31 мая там на месте не объявился местный коронер? Наш вариант ответа: потому что местного коронера — ПРОСТО НЕТ; он в отъезде, или заболел-умер, а нового назначить не успели — куча возможностей. А следствие — срочное; и хорошо хоть дело происходит в вёрдже... — "Ну, почти что в вёрдже, не будьте такими занудами!.." И сдается нам, что бритвы Оккама и Хэнлона проголосуют за это объяснение обоими своими лезвиями.

Итак, резюмируем: доводы неомарловианцев тут хоть и основательны, но никак не бесспорны[26], и в Данби-заговорщика мы лично как не верили, так и не верим. Истинная же миссия его — как мы ее себе представляем — состояла в том, чтобы проконтролировать на месте: не накосячили ль там господа шпионы в особо крупных, по ходу своих многотайных игр с ликвидациями-эвакуациями, и если вдруг да — то вдуть им по всей строгости закона! Оказалось: нет, белые нитки наружу не торчат... — "Ну, почти что не торчат, если особо не приглядываться". Елизавету доклад своего эмиссара, похоже, вполне удовлетворил — судя по той скорости, с какой она подписала помилование Фрайзеру (а уж разбираться по поводу тех игр она будет потом с авторитетами — с Бёрли и Эссексом, а не с шестерками-исполнителями...)

Обращаем при этом внимание неомарловианцев на то, что в рамках их собственной концепции Эвакуации от "Данби-заговорщика" больше вреда, чем пользы. Ведь если вдуматься: Марло в том Дептфорде никто в лицо толком не знал (а скорее всего — не знал вовсе), и даже если вдруг кто-то когда-то где-то с ним встречался — кинжал в глазу трупа весьма эффективно отвлекает от разглядывания черт того лица. То есть исходно, по умолчанию, у членов жюри даже мысли такой не должно возникнуть, что "покойник не тот" — с чего бы это вдруг? Если их, конечно, к такой мысли не подтолкнуть самим, какими-нибудь неуклюжими манипуляциями — чего как раз от "простецкого парня" вроде Данби (который, кстати, и сам-то с тем Марло наверняка незнаком) только и жди... (И вот в этом контексте обретает ясный смысл та мелкая корректировка состава жюри: в него НЕ ВВОДИЛИ "СВОИХ", а, напротив, УДАЛЯЛИ "ЧУЖИХ" — буквально пару-тройку персон, могущих быть реально знакомыми с "поэтом и шпионом"; но уж с такой-то работой справились бы и без королевского коронера — хоть бы и тот же Уолсингем, для примера).

Да, разумеется: о том, чтобы всучить жюри пресловутый "несвежий труп" (это такое марловианское дежурное блюдо...) или там, скажем, живехонького Марло с бутафорским кинжалом в башке и речи быть не может (у нас тут всё-таки детектив, а не водевиль!..) — но поработать в этом направлении можно и дОлжно. Как и в предыдущем случае (с "внешним убийцей") мы на этой версии не настаиваем — но сбрасывать ее со счетов точно не стОит: да, сложно и рискованно — но не невозможно.

Ну и — финальный росчерк (опять вниманию конспирологов). Данби, после своего дептфордского расследования, полностью "исчез с радаров": тот протокол оказался вообще последним документом, вышедшим из-под его руки, дальше никаких следов жизнедеятельности нашего "спец-коронера" ни в каких архивах не обнаружено, и дальнейшая судьба его "покрыта мраком неизвестности". В английской Википедии датой его смерти значится тот самый 1593 год (с пометкой "предположительно"); впрочем, было ему тогда уже полста лет — по тем временам человек пожилой, так что не стоит, наверное, тут "плодить сущности сверх необходимого"...

Нам же настала пора ознакомиться с расширенной панорамой событий, в которой странные шпионские посиделки в пансионе вдовы Булл — лишь надводная часть айсберга.

Предыстория-1: "Дерево крепче стали, море верней земли..."

Предысторию Дептфордского убийства обычно начинают излагать с 5 мая 1593 года, когда по ходу происшедших в Лондоне столкновений местных городских низов с протестантскими беженцами с Континента на стену голландской кирхи налепили зажигательный (во всех смыслах...) стихотворный памфлет, типа "Бей голландцев, спасай Англию". Эта "грамотно зарифмованная мерзость", оставшаяся в истории как "Dutch church libel", была написана пятистопным ямбом, любимым Марло, содержала аллюзии на его пьесы, и подписана была "Тамерлан" — именем главного героя самой популярной из них, так что на кого именно переводят стрелки провокаторы, всем вокруг было яснее ясного. В действительности, однако, и те погромы, и та "Dutch church libel", в свой черед, были сильно не первыми звеньями в цепочке событий, так что нам следует отмотать пленку еще назад и дать более развернутую панораму событий. Итак: Англия, весна 1593 года...

На внешних фронтах — неустойчивое равновесие. Великую Армаду утопили, да — но вся Англия ясно понимают: сие было Чудо Господне;

По маяку, примерясь - Вспыхнул, потом погас. Ветер стоит за ересь. Кто против нас?

— "это всё, конечно, очень бла-ародно", но по второму-то разу Господь может и не дунуть!.. Ровно так и думают испанцы, обстоятельно снаряжающие сейчас Вторую Армаду: для их грандиозной Империи потеря предыдущей — это не то, что несмертельная рана, а, скорее, просто очень болезненный щелчок по носу. ...Через три года, в 1596-м, неукротимый лорд-адмирал Чарльз Говард ворвется со своей эскадрой в Кадисскую гавань — главные морские ворота Великой Океанской Державы — и на глазах у оцепеневших от такой не укладывающейся в голову наглости кабальерос сожжет прямо у причалов всю ту Вторую Армаду (подарив потомкам историческую фразу: "Джентльмены! Мы в ситуации, недостойной артиллериста: тут как ни стреляй, промахнуться невозможно!.."); вот после ЭТОГО в войне действительно наступит перелом — но сейчас-то англичанам откуда об этом знать?

Как быть дальше — мнения решительно разделились: при дворе оформились "Партия сухопутной войны" во главе с новым фаворитом королевы графом Эссексом и "Партия морской войны", один из лидеров которой — фаворит прежний, адмирал Уолтер Рэли. "Сухопутные" мечтают по полной программе ввязаться в Большую Войну на Континенте, жаждуя интервенций и экспедиционных корпусов, с развевающимися знаменами и барабанным боем; Эссексу к тому не терпится проявить свои личные полководческие таланты (а это "ужас-ужас-ужас"). "Морские" их урезонивают: опыт-то уже имеется (со времен "ограниченного контингента" графа Лестера в Нидерландах), и никакого оптимизма он не внушает; у испанцев — лучшая сухопутная армия мира, качественно лучшая, бить ее иногда получается, но лишь при ощутимом численном перевесе, а на это у Острова ресурсов нет и не предвидится. Так что куда разумнее оставить сухопутную войну своим протестантским союзникам на Континенте, всячески помогая им деньгами и оружием, а самим, тем часом, продолжить методичное разорение испанской морской торговли, приближая экономический крах этого "Колосса на глиняных ногах"[27].

За "Сухопутных", помимо молодых амбициозных военных, выступает старая земельная аристократия, за "Морских" — Адмиралтейство и служилое дворянство из госаппарата Бёрли; разделились и спецслужбы: эссексовская "МИ-5", естественно, за "Сухопутных", а сесиловская "МИ-6" — за "Морских". Отношения между партиями скверные, а между их лидерами — новым фаворитом и старым — остались одни лишь "разногласия по земельному вопросу: кто кого закопает".

Внутри страны обстановка тоже нервная. Заметная доля населения продолжает исповедовать католицизм, что порождает весьма неприятную проблему "двойной лояльности": с мирянами-то еще так-сяк, но священников теперь рассматривают как лиц, состоящих в прямом подчинении у чужеземного государя — "епископа Римского" (Папу на Острове нынче величают так), приказавшего убить нашу Государыню; от папистов требуют унизительной ("и антиконституционной", как справедливо добавили бы нынче) "клятвы на верность Короне" — от чего те (естественно...) всячески отлынивают. И удивляться следует не тому, что вокруг всё громче звучат призывы: "Только массовые расстрелы спасут Отечество!", а тому, что звучат они куда тише, чем могли бы. Главная заслуга в том утишении принадлежит самой королеве: "Ее Толерантное Величество" непоколебимо стоит на том, что с одной стороны (моральной) карать людей за убеждения, а не за конкретные составы преступления — недопустимо вообще, а с другой (прагматической) — что безадресные репрессии по конфессиональному признаку автоматически превращают всех остальных членов такой конфессии из скрытых недоброжелателей в открытых врагов, и затевать такого рода игры со спичками в пороховом погребе воюющей страны может либо идиот, либо изменник.

Тем не менее, "Партия массовых расстрелов" (возглавляемая архиепископом Кентерберийским Джоном Витгифтом и лордом-хранителем печати Джоном Пакерингом) могущественна и пользуется широкой общественной поддержкой, так что королеве всё же приходится время от времени скармливать ей какого-нибудь особо горластого и скандального проповедника — "Политика есть искусство возможного", увы. Основные жертвы тут, кстати, — не католики, а крайние протестанты, пуритане; эти как раз сами жгли бы всех остальных пачками — дай им только волю... Да, там еще есть и иезуиты — но это уж, джентльмены, вообще никакие не священнослужители, а просто шпионы-и-диверсанты, с такими в военное время разговор короткий!

"Под разлёт осколков" случается попадать и естественно-редким в те времена атеистам: к этим претензии (как и к католикам с их "двойной лояльностью") не идеологические, а, если так можно выразиться, инструментальные: королева, по статусу своему, — глава государственной Англиканской церкви, ну а ведь ежели Бога нету — так она выходит никому и не главой; что, натурально, трактуется как госизмена (ну и плюс чисто технические моменты: как, например, прикажете принимать клятву от того, для кого "имя Господа нашего" и "бессмертие души" — пустой звук?..) При этом, в реалиях Елизаветинского государства, пока твой атеизм (или, допустим, нетрадиционная секс-ориентация) остается твоим частным делом — никто специально до тебя докапываться не станет; вот если ты вздумаешь это дело публично манифестировать — можешь нарваться всерьез (а можешь, кстати, и не нарваться — тут как карта ляжет).

В 1591-м "Партия массовых расстрелов" инициирует облавную охоту на "не присягнувших Короне" католических священников (на коих прежде вот так же как раз старались смотреть сквозь пальцы)[28], а с 1592-го — регулярно пытается протащить через парламент репрессивное законодательство, фактически поставившее бы на Острове вне закона вообще всех, кроме англикан: не только всякую нечисть, вроде католиков и атеистов, но даже и протестантов иных толков (а в госаппарате и вооруженных силах этих лишенцев, между тем — тьма тьмущая, включая сюда того самого Потопителя Двух Армад католика Говарда и Верховного Шпиона пуританина Уолсингема, так что идея, безусловно, многообещающая...). Все эти людоедские инициативы, однако, четко и грамотно торпедирует еще на стадии законопроектов (по явному, хотя и молчаливому, благословению "Ее Толерантного Величества") парламентская группировка, возглавляемая крайне странного состава триумвиратом; три головы этого "Цербера" (название просто не могло не возникнуть) — спикер палаты общин Кристофер Йелвертон, генеральный прокурор Эдвард Коук и... скромный депутат от Девоншира сэр Уолтер Рэли!

Поскольку новый фаворит и старый — враги смертельные, до гробовой доски, а логика образца "Если Евтушенко против колхозов, то я — за" вполне общечеловечна, эссексова "Партия сухопутной войны" начинает азартно поддерживать любые инициативы изоляционистов-мракобесов из "Партии массовых расстрелов" (хотя, казалось бы, нормальная логика придворной интриги диктует прямо противоположное). А на этом месте уже и "Партии морской войны" ничего не остается, кроме как вписаться по полной за "Цербера", стоящего на страже свободы совести. И вот тот самый Бёрли, автор той самой "Прокламации 1591 года", собственными руками реально спасает десятки "религиозных диссидентов", действуя в основном через "силовое ведомство" своего сына, Роберта Сесила: прекращение дел по отсутствию состава, "сделки со следствием", сроки "ниже нижнего", etc.

Весна 1593-го — время максимального возвышения Эссекса: 25 февраля он становится полноправным членом Тайного совета ("...избран в состав Политбюро ЦК КПСС"). Рэли же, оказавшийся в глубокой опале из-за своей женитьбы (по романтической любви) на королевской фрейлине, сейчас в максимально ослабленной позиции, депутатское кресло в парламенте осталось единственным, по сути, его официальным активом — так что самое время окончательно решить с ним тот самый земельный вопрос! И уж в этом-то вопросе можно твердо рассчитывать на содействие архиепископа Витгифта с его кровожадными соратничками.[29]

Однако Рэли не только "государственный деятель, поэт и писатель, историк, моряк, солдат и путешественник", но и — как продолжает загибать пальцы Википедия — "придворный"; в дворцовых интриганских шахматах он — гроссмейстер (как и во всём, за что брался в жизни), а выскочка Эссекс — в лучшем случае перворазрядник, счастливый обладатель специально для него изготовленного полуведерного кубка из нержавейки; да он и сам отлично понимает, при всем своем самомнении, что так вот просто сожрать Рэли у него — кишка тонка... Военные теоретики — еще не переведенный в Англии Сун-Цзы и еще не родившийся там Лидделл-Гарт — рекомендуют в таких случаях "стратегию непрямых действий".

Вокруг Рэли давно сформировался всем известный кружок вольнодумцев, величаемый "Школой ночи". Есть у них там и поэты — весьма различного калибра, и философы (а где начинаются такого рода умствования — там того и жди безбожия...) и математики-астрологи-алхимики (а вот это уже хорошо попахивает черной магией...) А ну как у них там занимаются и чем посерьезней, а?.. — ритуальные богохульства, к примеру, а то и черно-магические инвольтации, с целью извести Ее Стареющее Величество... А ведь человек, висящий на дыбе с жаровней под пятками, может вспомнить еще и не такое — лишь бы ту жаровню чуток отодвинули... (Полгода спустя Эссекс с Бэконом, ровно по этой схеме, соорудят руками "МИ-5" натуральнейшее "Дело убийц в белых халатах", подведя под квалифицированную казнь Родриго Лопеса, личного врача Елизаветы; и заступничество Ее Величества ровно ничем бедолаге не поможет — это еще раз к вопросу о границах возможностей Суверена и Судебной власти в правовом государстве...)

На "Школу ночи", разумеется, случались наезды и раньше (и будут позже). Самый, пожалуй, феерический из них — вопль души одного из главарей английских иезуитов Роберта Парсонса: если-де некроманта Рэли, с его "Школой Атеизма", введут в Тайный совет (а это как раз обсуждалось) — в Англии, того и гляди, вообще христианство запретят! Ну, это примерно как если бы Кутепов или Радзаевский ябедничали Сталину на авангардистов-обэриутов... Но у члена Тайного совета и верховного шефа "МИ-5" Эссекса возможностей-то теперь всяко побольше, чем у скрывающегося на Континенте от той самой "МИ-5" Парсонса...

Конечно, состоящих в кружке аристократов, вроде графов Оксфорда и Нортумберленда, не очень-то тронешь, ну да у них ведь там хватает и тех, которые из простых. И "сын башмачника" Марло, известный рифмоплет с длинным-предлинным языком — "курильщик, распутник, скандалист, дуэлянт, атеист и содомит" — подойдет тут в самый раз!.. О том же, что означенный "рифмоплет" — оперативник под прикрытием из соседней, сесиловской, Конторы разрабатывающие комбинацию сотрудники бэконовского "департамента грязных дел", разумеется, ведать не ведают: таковы правила Службы; как непременно высказались бы тут преферансисты: "Дети хлопали в ладоши — папа в козыря попал!"

Итак, фигуры на доске расставлены — изучаем теперь запись партии.

Предыстория-2: "Тамерлан должен умереть"[30]

Весной 1593-го в Лондоне, как это ни покажется странным, полно иммигрантов: на Континенте идут нескончаемые религиозные войны сзачистками, и тихие законопослушные горожане-протестанты норовят свалить оттуда на Остров "хоть тушкой, хоть чучелом". По большей части это квалифицированные рабочие и ремесленники — готовые, естественно, "вкалывать за плошку риса"; что, естественно, обрушивает цены на местном рынке рабочей силы; что, естественно, крайне не нравится местным работягам (в особенности католикам); а тут еще и чума, и общая ситуация, естественно, такова, что — "только спичку поднеси". Ну и — поднесли...

В апреле Рэли с компанией, как иногда пишут, "внес в парламент антииммигрантский законопроект"; на самом-то деле они утопили чужой законопроект, о дополнительных льготах для предпринимателей, использующих труд иммигрантов (а с какой, собственно, стати?) — но это уже никого не волнует: слова "антииммигрантский" и "Рэли" идут теперь в новостях "через запятую". Вскоре после этого в городе начинаются погромы; погромы те отлично организованы, ни о каком "спонтанном бунте черни" там и речи нет: уличные ораторы (доходчиво разъясняющие толпе, что понаехи — сплошь папистские шпионы, отравляющие чумой колодцы), листовки (в том числе — печатные), грамотное "пиар-сопровождение".

Подставить Рэли, связав его имя с теми погромами — отличный ход, ибо иммигранты являются предметом отдельного попечения Елизаветы. И дело тут не только в экономике (притом, что те голландцы и французы — реально ценный "человеческий капитал"); Ее Величество "на весь крещеный мир" объявляла: "Наш Остров — убежище для всех гонимых за веру, здесь вы будете под моей защитой" — и происшедшее она, вполне резонно, расценивает как публичный плевок на свою королевскую мантию. А уж в сочетании с чумой...

И ответ следует по полной программе: 16 апреля Тайный совет, именем Королевы, отдает предельно жесткий приказ лорду-мэру Лондона по пресечению беспорядков и розыску организаторов; в частности, сразу, черным по белому, санкционировано применение пыток — что против и писаного закона, и сложившейся практики (вопреки расхожим представлениям, в тюдоровской Англии пыточное следствие дозволялось лишь по делам о государственных преступлениях, да и то обставленное кучей ограничений, — а тут такими составами пока и не пахнет). Мало того: 22 апреля Тайный совет собирается по тому же вопросу вторично (что, в общем, беспрецедентно) и вручает следствию дополнительные полномочия... Результатов, однако, практически нет; ну, считанные штуки рядовых погромщиков там, вроде, повязали на месте, но про зачинщиков — тишина. Так оно и тянулось, ни шатко, ни валко, до 5 мая — когда на ограду голландской кирхи вывесил свое творение загадочный "Тамерлан", подражающий стилю Марло.

Внятные объяснения — чем именно та "Dutch church libel", просуществовавшая считанные ночные часы в единственном рукописном экземпляре, привлекла к себе такое внимание властей предержащих — отсутствуют. Памфлет этот — неведомо какой уже по счету, причем бывали среди них и печатные (которые всяко опаснее, и притом несопоставимо легче отслеживаемы как след к организаторам). Цена самому тексту как политической прокламации — пятак в базарный день, хотя бы потому, что он неимоверно длинен, а представить, что его станут распевать на площадях решительно невозможно[31]. Тем не менее, 10 мая лорд-мэр объявляет награду в 100 крон (это 25 фунтов — годовой заработок актера, например) за установление автора, а 11 мая — диво дивное! — следует третье уже заседание Тайного совета по "погромной" тематике, на котором розыск "Тамерлана" выделяют в отдельное производство, снабдив следствие теми же чрезвычайными полномочиями: пытки, право неограниченно привлекать к расследованию личный состав других ведомств, etc. И вот тут следствие, месяц топтавшееся на месте, со всеми своими чрезвычайными полномочиями, в ожидании неведомо чего, начинает действовать молниеносно.

Уже на следующий день сыщики, по явной наводке, заявляются на квартиру поэта Томаса Кида, друга Марло, тоже связанного (правда, самым краешком) со "Школой ночи". Ищут, вроде бы, черновики и образцы почерка "Тамерлана"; ничего похожего, естественно, не находят (Кид — хороший поэт, и доведись ему сочинять такого рода подрывнуху, он написал бы не в пример качественнее), но, перебрав по листику все его бумаги, с торжеством обнаруживают среди них "атеистические и богохульные" записи. Богохульника тут же волокут в тюрьму и начинают допрашивать "с применением"; тот, чуя что дело совсем уже дрянь, от тех смертоносных черновиков пытается отпереться и (возможно, по подсказке допрашивающих) переводит стрелки на Марло, с которым они ту квартиру снимали раньше на паях, когда "работали над совместными литературными проектами"...

Показания Кида и его переписка с лордом Пакерингом (литработник, после того, как "разобрались-выпустили", столкнулся при трудоустройстве с проблемой "у-нас-зря-не-сажают", ну и добивался от Тайного совета чего-то вроде официальной реабилитации), разумеется, сохранились[32]. Видно, что следствие очень интересуют атеизм Марло и вообще "Школа ночи", но куда примечательнее, что его совершенно не интересуют "Тамерлан" и "Dutch church libel"! То есть следствие с чрезвычайными полномочиями трижды за месяц резко поменяло направление: сперва искали организаторов массовых беспорядков (и ничего не нашли), потом искали одного конкретного автора подрывного памфлета (и опять не нашли) — и вот теперь, вместо всего этого, полностью переключились на частные записки, случайно (якобы...) найденные по ходу следственных действий... Понятно, что раз уж тот атеист попался в бредень в качестве попутного улова — выпускать его обратно как-то глупо; но почему, однако, им занимаются не плюс к идущему уже расследованию, а вместо оного?

А ведь "Dutch church libel" после этого вообще исчезла из всех документов, будто отыграв предназначенную ей эпизодическую роль (погромы, кстати, тоже сразу сошли на нет), а "Тамерлан", прицельно уронивший тот самый камешек, что вызвал лавину, похоронившую в итоге Марло, так и остался ненайденным (а те 100 крон награды — большущие деньги! — невыплаченными). Кто это был — в точности неизвестно по сию пору; впрочем, наиболее детально изучивший этот вопрос Чарльз Николл (2002) весьма убедительно указывает пальцем на одного из людей Эссекса — некого Ричарда Чолмли: тот баловался стихосложением (без особых успехов), имел опыт похожих провокаций[33] и был обожателем Марло (возможно, и не только его творчества, гм...), хорошо изучив его стиль... Итак, "Тамерлан", вроде бы, был человеком Эссекса — "И почему я не удивлен?"

Подозрение, что за теми погромами и подметными письмами стоял Эссекс со своей Службой (которая потом сама же всё это и "расследовала", хи-хи...), возникало у многих исследователей, ну и мы тоже внесем свои свеженькие пять копеек в поддержку этой точки зрения. Давайте проанализируем присутствие-отсутствие интересующих нас персон на тех трех "погромно-памфлетных" заседаниях Тайного совета — 16 апреля, 22 апреля и 11 мая. Итак:

1) Витгифт с Пакерингом — на всех трех (дело некоторым образом касается идеологии и религии, это их профиль);

2) Бёрли — на всех трех (он глава правительства, присутствует вообще почти всегда);

3) Роберт Сесил — на всех трех (дело хоть и не вполне по профилю загранразведки "МИ-6", но затрагивает государственную безопасность, так что держать его в поле зрения всё же следует);

4) А вот Эссекс — лишь на одном, самом первом, 16 апреля; это при том, что дело-то как раз прямо и непосредственно входит в компетенцию его "МИ-5"! И это крайне странно...

Фаворит был введен в состав Тайного совета буквально пару месяцев назад, 25 февраля; теперь — выше только Трон, и этот честолюбец должен бы, по идее, красоваться в том Ареопаге, греясь в лучах славы, вообще безвылазно... Проверяем (благо английские архивы позволяют); да, так оно и есть — "Со времени его [Эссекса] назначения Советником в конце февраля 1593-го по 26 августа 1593-го, когда возник перерыв в записях, его присутствие отмечено на 71 проценте заседаний Совета"[34]. Но, может быть, так совпало, что он как раз в это время оказался в отъезде? — никак нет: присутствует 20, 26 и 29 апреля, 6, 13 и 14 мая, отсутствует же (помимо двух интересующих нас заседаний, 22 апреля и 11 мая) единственный раз, 25 апреля[35]; итого — нормальная для него доля прогулов, 3 из 9.

Итак, Эссекс, как и следовало ожидать, обычно торчит (скучает...) на трех четвертях заседаний Совета — но вот как раз там, где его присутствие строго необходимо, его отчего-то нету. Особенно удивительно (и симптоматично...) его отсутствие на заседании 22 апреля, когда оперативно-разыскное сопровождение дела официально передавали в руки "МИ-5", в лице одного из ключевых сотрудников Службы, многоопытного Уолсингемова ветерана Томаса Филиппса... Не кажется ли вам, джентльмены, что юноша чуток переигрывает, демонстрируя полную свою незаинтересованность в этом деле?

Как бы то ни было, у следствия теперь имеются "доказательства" атеизма и богохульств Марло (в виде показаний, выбитых из Кида, и тех записей из его квартиры), и, соответственно, появился повод познакомиться поближе с этим самым "курильщиком, распутником" и прочая, и прочая...

Краткая хронология последующих событий (как ее обычно излагают):

1) 18 мая — Тайным советом выписан ордер на арест Марло.

2) 20 мая — Марло предстает перед Советом, но (удивительное дело — памятуя о печальной судьбе Кида!) даже не задержан, а сразу же отпущен "под подписку о невыезде".

3) Однако между 21 и 27 мая (точные даты неизвестны) всплывает новая порция доносов на Марло, с более серьезными обвинениями: помимо атеизма и богохульства (плюс весь комплект связей с Рэли и "Школой ночи"), там уже и содомия, и фальшивомонетничество, и много чего еще.

4) Этот шум доходит до королевы (!), и следует ее раздраженная резолюция: "Разобраться и доложить!" Ну и перспектива: перед Марло — "допроса третьей степени" с последующим эшафотом (доказанный атеизм, напомним — государственное преступление), а перед Бёрли и Рэли — как минимум, неприятных объяснений с Ее Величеством.

5) Но 30 мая Марло внезапно получает кинжалом в глаз в пьяной драке со своими коллегами по "Интеллигентной службе". "Концы в воду" — ну, вот так уж удачно (для всех!..) совпало...

6) 1 июня Марло, после скомканного до считанных часов расследования, похоронен в безымянной могиле во дворе дептфордской церкви.

7) 2 июня материалы дела ложатся на стол Ее Величеству в отредактированном виде: из них вычеркнуты все упоминания о Рэли и "Школе ночи" (и о табаке, почему-то...) Засим — дело закрыто; "Следствие окончено — забудьте!".

Крайне любопытно, что Витгифт с Эссексом (точно знавшие содержание исходников тех доносов) смолчали: после гибели ключевого свидетеля атака на Рэли через "Школу ночи" все равно захлебнулась, и доигрывать "до короля" эту партию они не стали. (Через год, весной 1594, идеолог Витгифт предпримет сольный крестовый поход на то гнездо вольнодумства, но без поддержки силовиков Эссекса там всё кончится пшиком.) Что же до "рифмоплета Марло", то сам по себе он был фигурой совершенно не того масштаба, чтобы представлять самостоятельную ценность для могущественных игроков, сидевших по сторонам той шахматной доски (и вот это — единственный пункт, по которому мы согласны со сторонниками гипотезы о "случайной драке", например с Джеймсом Дауни, 2007).

...Если же рассмотреть события тех 10 майских дней не совсем уж конспективно, а чуть поподробнее, то там — вообще чудеса в решете!

Ну, начать хоть с того, что протоколов тех заседаний Тайного совета — от 18 и 20 мая — нету! Вот именно они, почему-то, и не сохранились — при том, что искали их, по всем архивам, с сами понимаете какой дотошностью. (Тру-конспирологов, продолжающих с упорством, достойным лучшего применения, писать чушь про "засекречивание" королевой материалов Дептфордского расследования, ЭТОТ удивительный факт почему-то совершенно не напрягает...) Специально подчеркнем: нет именно протоколов заседаний, при том, что Совет в эти дни вполне себе работал, и записи секретариата от этих чисел есть[36]!

Далее: "ордер на арест Марло", выписанный 18 мая, таковым вовсе не является. Собственно, вот он (ничего секретного): "A warrant to Henry Maunder one of the messengers of her Majesties Chamber to repaire to the house of Mr Thomas Walsingham in Kent, or to anie other place where he shall understand Christofer Marlow to be remayning, and by vertue hereof to apprehend and bring him to the Court in his Companie. And in case of need to require ayd"[37].

Генри Маундер — это человек, 20 лет прослуживший в свите Ее Величества, и выступает он тут как королевский гонец, а не как курьер (разница понятна?); ему приказано — найти Марло, гостящего в кентском поместье Томаса Уолсингема, и сопроводить его ко Двору. А поскольку он именно гонец, и именно королевский, то начальный и конечный пункты его маршрута — это, безвариантно, Нонсачский дворец на границе Кента и Саррея, где сейчас и пребывает тот Двор. Более того, из текста ордера следует, что ни о каком "аресте" там речи нет, и Марло вызван именно как свидетель: если бы его вызывали в любом ином качестве, то там непременно появилась бы формулировка — "to answer matters".

Пресловутый же "арест Марло" родился из слова "apprehend" — это действительно одно из значений. Однако при изучении судебной практики той эпохи обнаружилось, что распоряжения в этой формулировке получатели иной раз вообще посылали лесом, и никому из них ничего за это не прилетало[38]. Вот если в ордере фигурирует обвинение — таким не поманкируешь; ну, так тогда и гонец является к адресату не с одной бумажкой, а с компанией крепких парней из местной стражи... Историкам и юристам этот нюанс известен давно, где-то с середины двадцатого века, но вот литературоведы по сию пору продолжают переписывать друг у друга "arrest".

Как бы то ни было, получивший ту повестку Марло 20 мая добрался-таки до Нонсача, предстал перед Тайным советом (в воскресенье!..) — и был тут же отпущен "под подписку о невыезде" (с обязательством ежедневно являться в королевскую канцелярию — отмечаться). Никуда являться-отмечаться Марло и не подумал (что никого отчего-то не взволновало); более того — он вообще исчез, и где он находился с 21 по 29 мая — никому неведомо; да еще и более того: о том, что он вошел 20 мая в Нонсач — отметка в дворцовых документах есть, а вот отметки о его выходе — нету! "Просочился через канализацию на десяток лье" — как положено "бойцу тихого фронта"?

Зачем Совету понадобилось на эти дни, 18 и 20 мая, покидать Лондон (при том, что 16, 23, 25 и 29 мая Совет заседал на обычном месте, в Звездной палате Вестминстера, и все протоколы в наличии) — объяснения отсутствуют. Что происходило на тех заседаниях, и даже каков был состав участников — покрыто мраком; 18 мая в Нонсач приехал Бёрли (сохранилась его подорожная и несколько подписанных им в этот день финансовых документов, касающихся деятельности Курьерской службы — Англия!.. Англия!!.) — и это всё, что мы знаем достоверно.

И вот тут уже нам с вами ничего не остается, кроме как реконструировать ход того заседания 20 мая — по его результатам. Бёрли и Витгифт (эти вообще почти не пропускали заседаний) для начала воспроизвели там, надо полагать, бессмертный диалог: "...Уберите козла! — Это не козел! Это наш сотрудник! — Тогда пускай предъявит!" Ну, Бёрли и предъявил...

Что инкриминируемые майору Марло "письменные высказывания атеистического характера" представляют собой выписки из известного богословского трактата Джона Проктора (John Proctour's "The Fall of the Late Arian", 1549)[39]; и сотрудники "МИ-5", ведущие оперативное сопровождение дела, должны бы такие элементарные вещи знать, а не бухать в колокола, не заглянувши в святцы — "...А где, кстати, сам товарищ Эссекс? Почему мы его не видим?"

Что трактат тот легально издан в Англии, и ни в каких черных списках не значится — "...А почему он, кстати, не запрещен — если так уж вот общественно-опасен? и кто у нас отвечает за цензуру, напомните-ка... — ах, вы, товарищ Пакеринг!"

Что майор Марло — оперативник под прикрытием, а не богобоязненный церковный староста, и ему, по инструкции, нельзя выделяться поведением и речами из той среды, в которой он вращается, сиречь театральной богемы — "...Мы прилагаем героические усилия, чтобы поддержать его реноме. Половина нашей агентуры, вместо того чтобы заниматься делом, распространяет о нем отвратительные слухи, возбуждавшие зависть и восхищение гвардейской молодежи".

А потом на стол был выложен козырной туз: "Вот письмо Тайного совета в Кембридж от 29 июня 1587. Марло тогда до майора еще не дослужился, но личной благодарности Ее Величества уже удостоился... Вот эта вот подпись под документом, первая слева — часом, не ваша, товарищ Архиепископ?[40] ...А если ваша — какого хрена вы тут ломаете комедию?!! И засвечиваете до кишок оперативников загранразведки?!?"

После чего секретарю, похоже, было велено быстренько сжевать протокол; а для надежности — еще и протокол от 18 мая.

...В общем, впечатление такое, что Бёрли (осведомленный об имеющемся в распоряжении эссексовской "МИ-5" "матерьяльчике" на "атеиста и богохульника Марло"), нанес из Нонсача упреждающий удар, и отмазал-таки сотрудника своей разведслужбы. Но тут последовал второй торпедный залп по "поэту и шпиону", с куда более тяжкими обвинениями — и с прямыми уже упоминаниями Рэли и "Школы ночи"... На сцене появляются, со своими доносами, некие Томас Друри, Ричард Бейнс и Ричард Чолмли; этих людей часто называют "полицейскими провокаторами" — что терминологически неточно (полиции как отдельного государственного института в те времена еще не существовало), но суть отражает. Всё связанное с той гоп-компанией мы, пожалуй, "выделим в отдельное судопроизводство" (см. далее) — ибо очень уж назидательны этологические наблюдения над означенной публикой...

Успешно поднятый шум достиг ушей королевы — о чем позаботился уже не Эссекс (быстренько унырнувший под корягу), а именно Витгифт, через Пакеринга. Впрочем, Елизавета к тому времени наверняка уже была в курсе проводимого расследования: об этом ясно свидетельствуют и королевский гонец, вручавший Марло повестку, и многозначительные пометки на полях переданного ей 2 июня итогового документа (о них — чуть погодя). По этому поводу между Ее Невоздержанным-на-язык Величеством и бессменным первым министром, отцом-основателем разведслужбы лордом Бёрли состоялся, как мы предполагаем, вот такой примерно разговор:

— А растолкуй-ка мне, дружище Уилл — что там себе позволяют твои шпионы? Вы там, в Службах, похоже, вообще уже краев поляны не видите!.. Вы что, вообразили, будто законы Острова вам вообще не писаны, натренировавшись там у себя, на Континенте?

— И не надо меня лечить, Бёрли! — я в курсе, что такое "прикрытие"! Но какого хрена вся эта атеистическая мерзость просачивается от вас — от вас!! — в публичное пространство? Да не то что просачивается, а — хлещет струями!.. За каким дьяволом вы, своими руками, сдаете такие козыри Витгифту с его долбодятлами? И что я должна ему отвечать, на этом месте, что?! — когда, по закону-то, он кругом прав?..

— Этот ваш... как его там?.. майор Марло — почему от него столько шума? Почему столько шума, Бёрли?! Какой он, к чертовой матери, после этого "боец тихого фронта"?! Сделайте уже, чтоб стало тихо!!

— Я не намерена далее обращаться к этому вопросу, Уилл. Просто избавь меня от этого шума — неужто это такая уж проблема? Всё на твое усмотрение...

...За текстуальную точность мы, конечно, не ручаемся, но смысл был наверняка такой. После 27 мая Марло оказался фигурой под двойным боем: слишком многие влиятельные люди вокруг готовы были подписаться под строчками из доноса Бейнса: "Это опасный человек, чей рот следует заткнуть".

Правда, при выборе способа заткнуть тот рот между теми влиятельными людьми могли возникнуть (и, как мы предполагаем, возникли) существенные расхождения. Так что — "Возможны варианты".

Предыстория-3: "Доносчику — первый кнут"

Как уже сказано, то, что мы привыкли называть "полицией" (имея в виду не "патрульно-постовую службу", то есть стражу, а именно "уголовный розыск") появилось в Европе очень поздно — намного позднее, чем секретные службы (а в Англии — так даже позднее "Общества защиты животных", это безо всяких шуток). То есть тогда не существовало даже прообразов Скотленд-Ярда — гос-конторы, занимающейся расследованием уголовных преступлений на сколь-нибудь регулярной основе. Была городская стража с констеблями (бестолковость которых вошла и в поговорки, и в пьесы Шекспира), была запутанная иерархия судов со своим штатом юристов, могущих вести судебное следствие, и были коронеры, устанавливающие сам факт насильственной смерти. Если же вам надо было отыскать пропавшую вещь (или, скажем, человека) — тут следовало обращаться скорее к кому-нибудь вроде "вышеупомянутого Фрайзера".

То, что сейчас именуют "оперативно-разыскной работой", системно практиковалось тогда в единственной области: в выявлении крамолы (прежде всего религиозной). Занимались этим, если так можно выразиться, "сыщики-контрактники" с собственной сетью платных осведомителей, которых мог подрядить (в рамках своих бюджетов и для решения собственных задач) кто угодно — от контрразведки и городских властей до отдельно взятых членов Тайного совета. А что тех же сыщиков можно тем же манером использовать для выслеживания не только "мыслепреступников", но и уголовников — додумаются лишь к самому концу 17 века (это в Англии, а на Континенте и еще того позже).

Это вынюхивание католиков и вообще инаковерующих было основано на анонимном доносительстве, густейше замешано на провокациях и неразрывно срослось с вымогательством, так что репутация персон, подвизавшихся в том бизнесе — в глазах всего общества, отнюдь не только папистов — была уже даже не "Без прозекторских перчаток не прикасаться", а — "Вилами в гроб класть"; это вам не благородное пиратство или, скажем, вполне респектабельный шпионаж! Самое поразительное — что среди этой публики тоже можно было повстречать "джентльменов из хороших семей"; вот как раз из таких был и Томас Друри.

Младший сын в семье из знаменитой династии юристов (улица Друри-лейн в театральном районе Лондона названа от них — а не они от улицы); по материнской линии — прямой потомок лорда-канцлера Ричарда Рича, того самого, что своим лжесвидетельством отправил на эшафот Томаса Мора (хорошая наследственность, однако...). Семья была не из высшей аристократии, но реально очень влиятельная: отпрыск должен был бы за свои художества угодить на виселицу как минимум дважды — но отмазали.

После неизбежного Кембриджа служил некоторое время семье тогдашнего лорда-хранителя печати Николаса Бэкона (там и познакомился с его сыном Энтони, будущим шефом эссексовской "МИ-5") — и это, похоже, был первый и последний в его жизни честный (то есть не криминальный и не стукаческий) заработок. Перепробовав кучу специальностей — от мошенника до наемного убийцы (причем всё как-то беспонтово...), он некоторое время сказывался в нетях, но в 1585-м предсказуемо обнаружился в тюрьме Флит. В 1587 родня его оттуда извлекла и пристроила секретарем к... лорду Стаффорду, английскому послу в Париже (старший брат Друри, Уильям, был женат на его сестре).

Как же можно с эдаким послужным списком оказаться на дипломатической службе? — воскликните вы. Да запросто! Дело в том, что Стаффорд был шпионом... — нет-нет, совсем не то, что вы подумали: он был "шпионом в плохом смысле", сливал английские топ-секреты врагу. Да не каким-нибудь там лягушатникам, по матримониальным интригам Елизаветы и герцога Анжуйского (это — дело житейское), а прямо и непосредственно испанцам: что известно в Лондоне об Армаде (обнуляя тем результаты смертельно опасной работы разведчиков, вроде Поули), приготовления к ее отражению, и всё вокруг этого; да причем не по идейно-католическим соображениям (вроде того же Уильяма Стэнли), а — тупо за бабки, расписываясь в ведомости у завербовавшего его испанского посла Мендозы. Ну и, "чтоб уж два разА не вставать", продавал параллельно ту же информацию французской католической партии, Гизам... Неудивительно, что секретарь и посол приглянулись друг дружке с первого взгляда.

Уолсингемова Служба была, разумеется, в курсе этих шалостей, собранные ею улики неопровержимы, но Бёрли с Елизаветой сочли, что публичный скандал таких масштабов обойдется дороже: посол-изменник не украсит международное реноме державы, а представитель высшей аристократии, болтающийся на виселице за торговлю военными тайнами за мелкий прайс будет смотреться непедагогично: "Мы должны сохранять у народа уважение к сословиям", да. Так что лорда еще некоторое время поиспользовали как канал для слива испанцам дезинформации, а потом (в конце 1590-го) тихо отозвали домой и даже наградили какой-то мелкой синекурой, а под занавес жизни (за молчание) — еще и парламентским креслом.

А вот к секретарю Стаффорда полгода спустя, в мае 1591-го, "постучали в дверь рукояткой вороненого нагана" (терпеливо дождавшись, надо полагать, чтоб прошла последняя деза); контрразведчики были очень злы и очень хотели повесить хоть кого-нибудь за тот железно доказанный шпионаж, нанесший стране огромный урон. Будучи, однако, связаны по рукам и ногам приказом вести следствие так, чтобы не скомпрометировать главного предателя, экс-посла, они пустили в ход донос на Друри с вполне абсурдным обвинением того в... католической пропаганде. Автором доноса был Ричард Чолмли (тот самый) — приятель и подельник Друри по каким-то их былым прохиндействам, тоже младший сын "из хорошей семьи", зарабатывающий на жизнь стукачеством и шантажом (на сдаче кореша, к примеру, Чолмли в тот раз заработал аж 6 фунтов — по ведомости)[41].

Друри приземлился в тюрьме Маршалси и уминал там шконку где-то года полтора; семья же тем временем нажимала на нужные клавиши и рычаги, и вот в ноябре 1592-го воспоследовала переписка относительно нашего сидельца между членами Тайного совета лордом Бакхерстом и лордом Пакерингом: Бакхерст полагал, что парнишечку можно бы уже и выпустить, дабы тот свалил куда-нибудь с глаз долой, за море (перестав позорить семью), или вот — тот мог бы сгодиться для какой-нибудь рискованной службы: "will adventure himself somewhat to do some service". Пакеринг, надо полагать, посовещался с Витгифтом, и они сошлись на том, что мерзавцы таких вот, коллекционных, достоинств на дороге не валяются — так что весну 1593-го Друри встретил на свободе, вынюхивая религиозных уклонистов для Витгифта и Ко; отсидка за "католическую пропаганду" оказалась тут весьма кстати, в смысле прикрытия. В мае его подключили к поискам автора "Dutch church libel", и тут его пути-дорожки пересеклись с другим провокатором — Ричардом Бейнсом.

Бейнс — несколько иной случай. Сей пылкий и романтичный юноша, окончив Кембридж (магистр свободных искусств, 1576), по неодолимому зову души в 1579-м оказался на Континенте, в Реймсе: в тамошней семинарии паписты поточным методом готовили католических священников для Англии ("для заброски в Англию", как непременно уточнил бы кое-кто...); в 1581 был рукоположен в диаконы и отслужил первую мессу. С этого времени Бейнс стал вести с соучениками весьма странные разговоры, которые, по мнению некоторых исследователей (например, Риггса, 2004) выдают в нем уолсингемова засланца. По нашему мнению, однако, Бейнс был либо дурак-инициативник, действительно пытавшийся предложить свои услуги Службе (не без оснований полагая, что Реймс кишмя-кишит уолсингемовой агентурой, и те о нем доложат), либо провокатор-любитель. В мае 1582-го он доболтался до того, что собирается-де отравить местный колодец; собеседники сразу просигнализировали куда следует (тут, вообще-то, просигнализируешь...), и диакон оказался в тюрьме; там из него под пытками вытрясли всё, что он знал и убедились: нет, просто дурак и болтун (а вот будь он и вправду шпионом — он бы из того застенка уже не вышел).

После этого его, от греха, спровадили обратно на Остров — где он, само собой, немедля оказался уже в уолсингемовых подвалах... Контрразведчики быстро поняли, что для них сей персонаж оперативного интереса не представляет, и передали его в другой департамент — завербованным осведомителем по религиозно-идеологической части. В литературе периодически мелькают предположения (Риггс, 2004), будто Бейнс был знаком с Марло еще по Кембриджу, а потом пересекался с ним в Реймсе (куда "поэт и шпион", возможно, как раз и отлучался, прогуливая занятия), и даже будто бы именно Марло подкинул своему недалекому приятелю, чиста по приколу, ту светлую идею насчет "отравления колодца"... Это, однако, никак не проходит по датам: Марло приехал в Кембридж из своего Кентербери в 1580-м, когда Бейнс уже был в Реймсе, а его засекреченные отлучки начались с 1584-го, когда диакон уже вернулся на Остров. Так что познакомились они (лично) лишь в 1592-м, во Флиссингене.

Когда двое штафирок оказываются в военное время на военной базе, и живут там под одной крышей (в обиходном смысле этого слова...) — это подозрительно уже само по себе. Марло участвовал там в операции "МИ-6" (собственно, сам Роберт Сесил и переписывался потом с военными властями по поводу этой истории); по тому, как они с Бейнсом себя повели, ясно, что о миссиях друг друга они не подозревали; эрго — диакон должен был работать на конкурирующую Контору, эссексовскую "МИ-5" (его там, похоже, в тот момент использовали как опознавателя по старым папистским связям из Реймса, а то и просто как "живца"). Почему ни один из них не представился командованию базы вполне понятно: крайняя нелюбовь военных и флотских к шпионам — вполне себе общечеловеческая ценность[42].

Марло явно решил, что судьба столкнула его с человеком из католического подполья, и всячески пытался заинтересовать того своей персоной (много чего наговорив занимательного, и даже кое-чего показав, по части фальшивых голландских шиллингов) — в надежде, что тот сведет его с тамошними эмигрантами, а то и прямо с людьми Стэнли и "Капитана Жака". Если бы Бейнс, как положено, доложил по команде в свою Службу, то непонятку, возможно, успели бы разрулить; тот, однако, решил выслужиться по быстрому, и стукнул местному военному коменданту — на чем вся операция "МИ-6" сгорела синим огнем.

И очень похоже на то, что Бейнс был искренне убежден: Марло — действительно фальшивомонетчик, содомит, сатанист-богохульник, и прочая, и прочая: хорошо сыграл, однако... А когда Марло, увезенный в наручниках в Англию, тут же оказался на свободе, безо всяких для себя последствий — твердо уверился: преступника нагло отмазывают высокопоставленные покровители-театралы, по линии гей-сообщества... Марло же, со свойственной ему тактичностью, подлил масла в огонь: в его обнародованной через пару месяцев пьесе "Мальтийский еврей" центральному персонажу (весьма отвратительному — просто-таки мечта "Штюрмера") был придан целый ряд черт Бейнса — включая сюда историю с "отравлением колодца".

...В общем, когда в мае 1593-го Друри повстречался с Бейнсом, им был прямой резон, так сказать, "объединить бренды" (с): Бейнс ненавидел Марло чистой-незамутненной, и где-то даже бескорыстной, ненавистью, а Друри мечтал, по ходу собственных розысков "Тамерлана", кинуть обратку подставившему его некогда Чолмли. Если верить Друри, их встреча произошла где-то между 6 и 9 мая: награда в 100 крон за памфлетиста не была еще публично объявлена лордом-мэром, но у сыщика был на сей счет инсайд из мэрии, и он надеялся загодя получить от Бейнса наводку — тут ему, вроде бы, темнить незачем. Вряд ли Бейнс, даже если бы реально знал автора "Dutch church libel", стал делиться такой ценной информацией с Друри (с какой стати?), но вот поторговаться — отчего бы и нет...

По ходу той торговли всплыл крайне важный для обоих момент: провокатор Чолмли болтал (публично!), будто бы Марло обратил его в атеизм по ходу неких "лекций", и является для него эдаким атеистическим гуру. Важно тут то, что все прочие обвинения в адрес Марло, которые появятся в тех доносах — абсолютно голословны: "его слово против моего слова", а вот заявления Чолмли — это уже из тех слов, которые можно и "подшить к делу". Причем, скорее всего, это было правдой — в том смысле, что Чолмли действительно болтал об этом на всех углах: наш поэтический стукачок, похоже, сам искал подходы к "Школе ночи" (скорее всего, по прямому заданию Эссекса и Бэкона), и надеялся потрафить тамошним вольнодумцам.

Этот пункт стал мощным оружием (для Бейнса — против Марло, а для Друри — против Чолмли: "Две шкурки с одной кошки"), и он появится в доносах обоих в почти идентичной формулировке, что должно выглядеть со стороны как "независимые свидетельства". Фэри (2000) тут всплескивает руками, что-де "было бы совсем уж бессердечно[43], если бы собственная сторона донесла на него [Чолмли], как это предполагает Николл (p. 305)"[44], однако такое "возражение" может вызвать у нас лишь грустную улыбку... Источником этой информации наверняка был Бейнс: Друри, знай о том раньше, наверняка уже использовал бы ее самостоятельно, тогда как Бейнсова подборка идеологического компромата на Марло не имела перспектив без оперативных возможностей гос-сыщика — так что тут у них вышел отличный симбиоз. В рамках того симбиоза Бейнс еще и подсунул Друри (которого Марло-то со "Школой ночи" интересовал лишь постольку поскольку) наводку на Кида как на разыскиваемого тем "Тамерлана" — твердо надеясь, что при обыске у такого богемного фрукта какая-нито подрывнуха непременно сыщется. И не промахнулся, увы...

Успешно отправив Кида в камеру пыток (12 мая), Друри берется за перо и, сочетая приятное с полезным, начинает давно лелеемую в сердце атаку на мил-дружочка Чолмли. В середине мая (точные даты неизвестны) рассылаются доносы на Чолмли — чтО тот якобы рассказывает о нравах и обычаях атеистов, среди которых он вращается; доносы анонимные, но чуть позже Друри признАется в своем авторстве (да не просто признАется, а будет на том настаивать, вполне под протокол). Первый донос получил Роберт Сесил, второй — судья Ричард Янг[45]; обратите внимание, что Сесил получает ту анонимку не по служебной линии, как шеф Секретной службы, а как частное лицо — доброжелатель информирует, что некий гнусный клеветник, по имени Чолмли, "назвал его желтым земляным червяком", сиречь атеистом. Так что не исключено, что анонимок тех было разослано больше — просто прочие адресаты ("желтые земляные червяки"), в отличие от многоопытного бюрократа Сесила, тут же их повыкидывали в мусорную корзину.

На первый взгляд, никуда, кроме мусорной корзины, такого рода сигналы попасть и не могут — "Где аффтар такую траву берет?". Но поскольку нам известно, что судья Янг передал по команде тот донос лорду Бакхерсту с лордом Пакерингом, а последний, далее, королеве (!), и не был той королевой выгнан с аудиенции взашей, с напутствием "Это чо, прикол такой: грузить меня анонимными меморандумами из Бедлама?" — к тем доносам следует присмотреться повнимательней. Писал-то их Друри сам — но вот "методичку" ему, несомненно, спустили прямиком из этой самой компании сподвижников архиепископа Витгифта.

О чем, собственно говоря, те доносы — об "атеисте Рэли"? О нет, про Рэли с его кружком извращенцев и так все, кому надо, давно в курсе, это атеистическое гнездо упомянуто (пока!.. на первой стадии этой двухходовки!..) в единственном абзаце на оба доноса, да и то вскользь — как место, где "означенный Чолмли" набрался тех идеек на лекциях "некоего Марло": "That he saieth & verely beleveth that one Marlowe is able to showe more sounde reasons for Atheisme then any devine in Englande is able to geve to prove devinitie & that Marloe tolde him that hee hath read the Atheist lecture to Sir walter Raliegh & others".

Посыл-то как раз в том, что мы, дескать, все всегда думали, что "узок их круг, страшно далеки они от народа", ну, и проморгали главную опасность: там, оказывается, учинилась уже огромная и могущественная секта, они уже построены в легионы и только ждут команды — чтоб после смерти Ее Величества избрать промеж собой короля и жить дальше по своим богопротивным законам ("their purposes to drawe her majestys subiects to bee Athiests, their practise is after her majestys decease to make a kinge amonge themselves & live accordinge to their owne lawes"); что же до смерти Ее Величества, так они уже отрастили в своей среде радикалов и боевиков, и те похваляются, что учли ошибки, допущенные предшественниками-иезуитами (вроде казненного Уильяма Пери): "That he saieth that william Parry was hanged drawen & quartered but in Jeste that hee was a grosse Asse overreached by Cunninge, & that in trueth hee now meante to kill the Queene more then himselfe had". И вот такой вопль "Слово и Дело Государево!" уже никак не отправишь в игнор — к сигналам по "центральному террору" там приходилось относиться со всей серьезностью...

Это всё, однако, гарнир и подливка; а мясо-то — вот оно: "Mr Cholmeley his maner of proceedinge in scorninge the Queenes subiects is firste to make slanderous reportes of most noble peeres & honorable Counsailors, as the Lord Threaseror the Lord Chamberleyn the Lord Admirall, Sir Robert Cecill, these saieth hee haue profounde witnes bee sounde Athiests & their lives & deedes showe that they thinke their soules doe ende vanishe & perishe with their bodies." Враг народа Чолмли, стало быть, клевещет на членов Ленинского Политбюро... тьфу, честнейших и благороднейших членов Тайного совета (список прилагается!..), будто бы все атеисты числят тех своими людьми во Власти, поскольку все они (по слухам — но так все вокруг говорят, и куча народу, вроде бы, готова это подтвердить!..) отрицают бессмертие души...

А что же это там за список "министров-атеистов"? (Нет-нет, это не мы утверждаем, что они атеисты, упаси Бог — это атеисты чуют в них своих, по ихнему поведению!) Это: первый министр, лорд-казначей Бёрли, шеф загранразведки "МИ-6" Роберт Сесил, лорд-адмирал Чарльз Говард и лорд-Камергер Генри Кэри; в другом доносе добавлен еще Фрэнсис Дрейк (и вскользь, как уже сказано, помянут Рэли), а также ввернуто, что самый отмороженный атеист среди них — это лорд-адмирал (он, вообще-то, добрый католик — можно было б зайти с этого конца, но ребята здраво решили не переусложнять схему). Так вот, перед нами — практически полный списочный состав Бёрлиевской "Партии Здравого смысла", противостоящей в Тайном совете Витгифтовской "Партии Массовых расстрелов" (Пакеринг, Бакхерст, Янг); при этом она, "чуть менее, чем полностью", совпадает с "Партией морской войны" — противниками Эссекса...

А дальше — второй ход в этой по-своему остроумной двухходовке: обстоятельный донос на Марло, написанный по заказу Пакеринга Бейнсом и поступивший властям 26 или 27 мая[46]. Это был реванш витгифтовцев за фактическое снятие обвинений с "поэта и шпиона" на заседании Совета 20 мая: в комбинации с той атеистической страшилкой от Друри он создавал убойной мощи бинарную смесь.

Донос Бейнса состоит из сладострастного перечисления ужасающих богохульств (от "Иисус делил ложе с Иоанном" — до совсем уж непристойного утверждения, будто возраст Земли превышает 16 тысяч лет...); содержательных пунктов обвинения там всего два, но зато каких! Во-первых, это всё то же совращение в атеизм Ричарда Чолмли ("That one Ric Cholmley hath Confessed that he was persuaded by Marloe's Reasons to become an Atheist" — разница с доносом Друри, как видим, лишь в том, что там Чолмли был совращен "неким Марло", а тут Марло совратил "некоего Чолмли"); во-вторых, похвальба, будто у него есть такое же право чеканить монету, как у королевы Англии (что есть претензия на престол, на минуточку) плюс всякие технические детали той чеканки, явно почерпнутые на Флиссингенских посиделках: "That he had as good Right to Coine as the Queene of England, and that he was acquainted with one poole a prisoner in newgate who hath greate Skill in mixture of mettals and hauing learned some things of him he ment through help of a Cunninge stamp maker to Coin French Crownes pistolets and English shillings". В контексте "атеистического заговора" Друри, со всеми тамошними "выборами короля из своих" — это вполне достаточный повод для суда Звездной палаты допросить Марло с пристрастием. С этого момента ситуация стала неуправляемой, и вывести "поэта и шпиона" из-под удара законным способом было не под силу даже Бёрли...

Эссекс с Бэконом к тому времени, после 20-го, запоздало сообразили — какой они косяк спороли с "майором Марло" и какую им вскорости выкатит предъяву за своего пацана братва из "МИ-6", так что сидели уже тихо-тихо, как мышь под веником. И таки выкатили: Николл (2002: p.391) сообщает о публичной (!) ссоре между Сесилом и Эссексом (повод для которой остался совершенно непонятен зрителям), приключившейся 1 июня, и справедливо заключает, что это наверняка было связано с делом Марло; мы рекомендуем читателю запомнить этот, вроде бы малозначительный, факт.

Николл считает, что Бейнс был человеком Эссекса, а "Baines Note" состряпали просто-таки "в эссексовском секретном отделе — In the back-rooms of the Essex entourage" (Nicholl, 1992: p. 323), и управлял Бэйнсом с Чолмли напрямую Томас Филиппс — тот самый ветеран "МИ-5", который "расследовал" апрельские погромы и историю с Тамерланом (Nicholl, 2002: p. 415). С первым мы вполне согласны (иначе как проинтерпретировать Флиссингенскую историю?), а вот со вторым — решительно нет: по нашему мнению, Бейнс там уже "работал от себя, а не от Конторы", выполняя заказ витгифтовцев; он ненавидел Марло так, что "МИ-5" не сумела бы ему воспрепятствовать, даже если бы захотела. Что же до оказавшегося засвеченным Чолмли... ну, а что — Чолмли? Тут, как говорится, "Помер попугай — другого купим"...

...Дальше (то есть после 2 июня — когда Марло похоронили, а материалы дела легли на стол к Ее Величеству в отредактированном виде) со всей троицей обошлись как с использованными презервативами: участие в этой истории кончилось для них в диапазоне от "плохо" до "хуже не бывает". Английская Википедия повествует: "В [написанных Друри] "Remembrances" содержались оскорбительные утверждения о лорде-камергере Хандсоне[47], будто бы сделанные Ричардом Чолмли. К несчастью, Его Лордство, похоже, подумал, будто это собственные взгляды Друри[48], и тот в третий раз оказался в тюрьме".

Лорд-камергер Генри Кэри, 1-й барон Хандсон, был очень проницательным человеком и превосходным интриганом, и что он чего-то там "недопонял, ошибочно приняв на свой счет" — это, конечно, чушь несусветная. Напротив, Кэри-то как раз, вместе со всей партией Бёрли, отлично разобрался в истинном смысле "Remembrances": "Все атеисты числят этих достойнейших и благороднейших Советников Ее Величества — своими, почему-то...", ну а дальше будет — "То ли он украл, то ли у него украли, но, в общем, замешан в ту грязную историю". А поскольку сей любимый (без тени иронии!) half-brother Елизаветы некоторыми чертами характера пошел в их общего папашу, Генриха VIII, чем при случае умело пользовался — мы с удовольствием полюбовались бы, как тот берет за красный галстук Пакеринга:

— Я ж тя ща придушу нахер, сучий ты потрох! За "атеиста"! И любые присяжные меня оправдают — как я есть в аффекте!

— Чо ты там хрипишь — "Не я писал"? А кто писал — Чосер?!

— Кто-кто — Друри? это не тот ли, что с двумя ходками, и клейма на нем негде ставить?!? И это с его писаниной вы попёрлись прямиком к Ее Величеству?? решивши, не иначе, что тому Архангел Гавриил самолично надиктовал, да?

— Ах, не Архангел, а диавол! А у вас наваждение, сталбыть, учинилось... Ну, это бывает. А теперь — повернулся во-он туда, и повторил это всё Ее Величеству, громко и внятно! Раз-два!

— Ладно уж, ступай, мил-человек. И дружку своему, ВитькУ Кентерберийскому, передай: пусть перечтет как-нибудь на досуге главу первую "Деяний Апостолов" — ну, где про смерть Иуды. Как там "расселось чрево его, и все внутренности вывалились на землю". Знающие люди сказывают, что ежели прочесть это вслух трижды подряд, то диавольские наваждения — вроде тех, что у вас тогда приключилось — как рукой снимает!

— Эй, стоять! Этот самый, Друри... а, впрочем, ладно: сам найду. Всё, свободен, как сопля в полете!..

— Вот видишь, сестренка, с какими кадрами приходится работать бок о бок! С кем, не побоюсь этого слова, приходится иной раз присаживаться на соседнее очко в Вестминстерском сортире... Ну ладно, ладно, проехали... Видишь, я уже и не в аффекте! Как полагаешь — "Люди лорда-камергера"[49] поаплодировали бы мне?

В точности ли так проходил тот диалог — поручиться не рискнем, но факт налицо: стукача своего витгифтовцы слили — на счет "раз". Ни копейки не заплатив, кстати. Ибо здраво рассудили: нафига покойнику деньги?

Друри заметался. А произошедший 28 июня влажно-вымечтанный им арест Чолмли (по другому, никак не связанному с Марло, делу, что совсем смешно) его не то что не порадовал, а привел в ужас: "Опасайтесь своих желаний — они могут исполниться"... За защитой он кинулся к Энтони Бэкону, и 1 августа написал тому паническое письмо[50].

Прежде некоторые исследователи предполагали, что Друри мог работать на Бэкона (или, по крайней мере, и на Бэкона тоже) — но нет: из письма совершенно ясно, что никаких дел с "МИ-5" у него прежде не было. Он заискивающе напоминает о золотых деньках, когда служил в доме отца сэра Энтони, хвастается, что его донесения насчет атеистического заговора Бакхерст с Пакерингом довели до королевы (однозначно идентифицировав себя с анонимным автором "Remembrances"), нудно жалуется, что никаких денег ему так ни за что и не заплатили, расписывает свою полезность по части выявления затаившихся атеистов и иных врагов народа. Он, к примеру, предлагает (это контрразведчику, Карл!..) свести того с "достойным доверия торговцем", который заимел по случаю старинную книгу, раскрывающую все зловещие тайны секты атеистов — и всё это за чепуховую сумму в 1000 фунтов[51]... Что человек офонарел от страха (не утратив при этом природной наглости) видно хотя бы из того, что он просит шефа секретной службы Эссекса походатайствовать за него перед Бёрли...

Среди прочего Друри жалуется на то, что это он-де установил "Тамерлана" (подразумевая арест Чолмли), но посуленных лорд-мэром 100 крон так и не увидал... Как вы догадываетесь, эссексова Контора — это самое последнее место, куда стоило бы обращаться с такими умозаключениями; и то, что Друри через пару дней оказался сидящим в тюрьме (по требованию лорда-камергера), а не всплыл в ист-эндских доках с перерезанным горлом — это вот оно и есть, пресловутое "цыганское счастье"!

И — анекдотическая ситуация: ровно в то самое время, как кинутый работодателями-витгифтовцами Друри отчаянно предлагал себя Энтони Бэкону, штатный провокатор "МИ-5" Чолмли — точно так же слитый своими — пытался найти защиту у Архиепископа; ну, и оба, разумеется, в итоге оказались в тюрьме.

На самом деле история с "Тамерланом" была для Чолмли совершенно проходным эпизодом, а задачей его было — изображать собой массовку обширного около-атеистического заговора; с чем он вполне успешно справлялся (судя по "Remembrances"). Когда же в результате смерти Марло спланированная атака на Рэли через "Школу ночи" (а при удачном развитии событий — и на других членов "Морской партии") захлебнулась, "заговор" тот оказался не то, что ненужным — а крайне опасным для своих режиссеров и сценаристов. Чолмли не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: он — крайний, и Контора открестится от него без малейших колебаний (если только он вообще доживет до момента того открещивания). Он нашел удачный, как казалось, способ соскочить: написал покаянное письмо Архиепископу, получил благожелательный ответ и явился с повинной к судье Янгу — где и был немедля арестован; о чем Судья тут же уведомил Пакеринга.

"Согласно этому письму [Янга Пакерингу], Чолмли уже уладил свои дела с церковными властями. Он представил некое "прошение" архиепископу Витгифту. Копия его была в руках судьи Янга, но вместе с ней он получил письмо, побуждающее его продолжить преследование Чолмли и любых других членов его "секты", которые могут попасть в его [судьи] руки. Имя автора письма выглядит (из-за неровного почерка Янга) как `Bankar'. Это практически наверняка доктор Ричард Банкрофт [Bancroft], каноник Вестминстера и будущий архиепископ Кентерберийский. В 1592 он стал духовником Витгифта и главным его соратником по части выкорчевывания ересей (...) Похоже, именно на него тогда возлагалось преследование религиозных ренегатов вроде Ричарда Чолмли (Nicholl, 2002, p. 342)".

Под пыткой Чолмли рассказал много интересного. В частности, его грандиозная "секта" состояла, как выяснилось, из 4 (прописью: четырех) человек — все как один тоже провокаторы. Кстати, дело Чолмли в архивах сохранилось лишь фрагментами, и сделал ли он там какие-то признания по части "Dutch church libel" — неизвестно (и навряд ли теперь выяснится). В тех подвалах он и сгинул — ну, тут уж точно "По мощам и елей"...

Друри повезло больше. Оказавшись в тюрьме, он сразу настрочил челобитную в конкурирующую Контору, Роберту Сесилу[52]; выдержана она в незабвенном стиле: "Товарищ Сталин, произошла чудовищная ошибка!.." Сесил, как ни странно, воплю внял, и буквально через пару недель сидельца извлек (с очевидной целью разжиться от него какой-нито полезной информацией). Мало того, через некоторое время он этого прохиндея еще и отправил с миссией в Париж, возить какие-то секретные письма!

Тут, прямо скажем, вытаращиваешься в изумлении: все мы, конечно, помним отчеканенное отцом-основателем германской разведслужбы Вальтером Николаи "Нет отбросов — есть кадры", но всему же есть предел, братцы! Хотя, если вдуматься... Помните? — "Аллен Даллес подчеркнул красным карандашом термин "невозвратимый агент". Ему очень понравилась эта китайская изысканность. Сун Цзы невозвратимым агентом называл таких, через которых противнику поставлялась дезинформация. Сун Цзы называл их невозвратимыми потому, что противник, по всей видимости, должен убить их, когда обнаружит, что информация, представлявшаяся ими, была ложной".

Вот, похоже, в качестве такого "невозвратимого агента" Друри и послали тогда в Париж, по местам его, так сказать, боевой славы времен посла Стаффорда... С Сесила, впрочем, вполне сталось бы и просто поставить "острый опыт": "Интересно — а оно и вправду не тонет? Никогда-никогда?" И когда "невозвратимый прохиндей" благополучно возвратился-таки в Лондон — шеф "МИ-6", как мы подозреваем, мелко перекрестился и изрек что-нибудь вроде: "Слушайте, а он вообще — человек? Вы уверены?.."

Тут как-то сразу припоминается похожий персонаж — воспетый Евгением Витковским "профессиональный перебежчик" времен Русской Смуты Ганс Борк:

При нем торжествует закон бутерброда, скисает при нем молоко. Он — двигатель вечный десятого рода, как маятник деда Фуко. Не действует яд на подонка крысиный, тот яд для него — перекус, и нет на земле ни единой осины, что выдержит эдакий груз.

Друри прожил еще десять лет, и умер своей смертью в ходе очередной негоции — какое-то там мошенничество вкупе со лжесвидетельствами. Ну, кАк "своей" — от чумы. Он, надо полагать, частенько слыхал по своему адресу: "Чума тебя забери!" — а Господа иногда пробивает на приколы...

Как бы то ни было, неприятности, приключившиеся после смерти Марло с Друри и Чолмли, вполне укладываются в картину оперативных мероприятий по зачистке концов. А вот история Бейнса — самая, конечно, мрачная из трех, да еще и с отчетливо мистическим душком... На следующий год этого интеллигентного стукача, выпивавшего в таверне с каким-то неизвестным, обвинили в краже оловянного кубка; кубок тот при обыске действительно нашли, и, поскольку цена его аккурат соответствовала необходимым для вынесения смертного приговора 2 шилингам, вздернули на виселицу в Тайберне. Дело выглядит сфабрикованным: Бейнс был, конечно, человеком изрядно опустившимся — но не настолько всё же, чтобы тырить по кабакам оловянную посуду. Тут следует еще иметь в виду судебную практику Елизаветинской эпохи: там реально приводили в исполнение не более четверти таких вот приговоров за кражи — но вот с Бейнсом как раз поступили "по всей строгости закона"...

"Да, история странная и страшноватая, — скажете вы, — но при чем тут Марло?" А вот при чем. "Доктор Фауст", как и почти все пьесы Марло, при жизни автора напечатан не был (это — обычное дело для той эпохи, с Шекспиром примерно та же история). Текст пьесы существует в двух вариантах: "Текст А" — публикация ин-кварто 1604 года, и "Текст Б" — публикация 1616 года, почти на семь сотен строк длиннее. Они сделаны по двум разным рукописям, ни одна из которых не сохранилась; Марло, вроде бы, в свое время приложил руку к редактированию обеих, но "Текст Б" потом дополнял много еще кто, по памяти (например, Уильям Роули и Сэмюэль Борн — у них очень характерные рифмы). Так вот, в пьесе есть сцена кражи кубка; и в более позднем "Тексте Б" слугу, которого другой слуга подбивает на эту кражу, переименовали из "Рафа" в "Дика" (то есть Ричарда — как Бейнса).

Сами понимаете: таких совпадений не бывает. При этом следует иметь в виду, что о роли, которую сыграл Бейнс в гибели Марло, и в 1593 году-то было известно очень ограниченному кругу лиц (а театральном сообществе пожалуй что и никому) — а уж 1616 год это вообще другая эпоха, к тому времени и сама смерть "поэта и шпиона" переселилась в область легенд: "Зарезан в лондонском кабаке из-за девки, это ж общеизвестно"... Кто и для кого сочинил этот трехслойный ребус, был ли он как-то лично связан с теми, кто устроил в 1594-м ту смертельную подставу Бейнсу? Отличная завязка для исторического детектива, вроде "Фламандской доски" Переса-Реверте! — и как хорошо, однако, что к решаемой нами детективной задаче (расследованию Дептфордского убийства) эта загадка, похоже, отношения всё же не имеет...

А вот еще маленькая, но вкусная деталька. Как вы помните, донос Бейнса на Марло поступил королеве 2 июня в отредактированном виде. Кое-что из него исчезло (всяческая политика), но кое-что и добавилось: рядом с тем абзацем, где фигурирует "некий Чолмли", сделана краткая энергичная запись на полях (3-й абзац от конца)[53]. Провокатору гулять на свободе еще целый месяц, но Ее Величество уже извещена (зачем, кстати?..), что "he is layd for"; спектр значений тут весьма широк: от "на него расставлен капкан" до "ему конец", но на тогдашнем филерском жаргоне это конкретно — "обложен", "под колпаком"... Слушайте, это королевская канцелярия или дневник Билли Бонса? — "У Палм-Ки он получил, что ему причиталось"...

...Итак, мы завершили обследование подводной части айсберга, и возвращаемся на его возвышающуюся над волнами верхушку: в Дептфордский пансион вдовы Булл. Как и положено в приличном детективе, внимательному читателю уже известны все факты, "необходимые и достаточные" для складывания этой головоломки. Особо проницательные персоны могут заняться этим прямо сейчас, самостоятельно; мы, однако, настоятельно рекомендуем им ознакомиться прежде с плодами трудов предшественников, ибо они будут на сем поприще не то что не первыми — а и не десятыми...

"Небогат выбор из гнилых яблок"[54] - 1: Гипотезы "случайной драки"

Нет ничего невозможного, есть только маловероятное.

Стругацкие

Как мы уже говорили, все гипотезы, касающиеся Дептфордского инцидента, можно разложить на три неравные кучки: самозащита в случайной драке (и коронерский отчет более или менее правдив), преднамеренное убийство Марло (ликвидация) и имитация убийства "поэта и шпиона" с целью организации его бегства из Англии (эвакуация). Постоянно сопоставляя, по ходу нашего расследования, доводы сторонников двух последних версий, мы как-то совсем обошли вниманием первую (с самого начала сочтя ее неубедительной). Однако — "порядок быть должОн".

Если начинать отсчет с публикации Лесли Хотсона (1925) (говорить о более ранних версиях, вроде "Марловианской теории" Арчи Уэбстера (1923)[55], тут бессмысленно, ибо все они представляли собой чистые спекуляции, не основанные ни какой реальной фактологии — а откуда ей было взяться?), то поначалу версия "случайной драки" и "правдивости отчета Данби" была просто-таки мейнстримом. Сторонников же версии ликвидации (вроде де Кальб, 1925 и Танненбаума, 1926), сразу указавших на явные несообразности в том отчете, просто игнорировали, не затрудняя себя сколь-нибудь серьезной аргументацией: "На самом деле нет никаких доказательств того, что история смерти Марло была придумана [Данби и свидетелями] (Филипп Хендерсон, 1937: p. 72)"[56].

Однако по мере того, как в английских архивах обнаруживались всё новые документы, свидетельствующие о связях Марло и его собутыльников со спецслужбами (вроде переписки по Флиссингенскому инциденту или писем Друри — всё это было найдено в 70-е годы), объяснять происшествие в пансионе вдовы Булл "случайностью" становилось всё труднее. Версия "самозащиты в спонтанной драке" трещала по всем швам, и активных сторонников у нее осталось нынче — раз-два и обчелся... Да, собственно, их и есть как раз ровно двое: академические литературоведы Джеймс Дауни[57] и Констанция Курияма[58]:

"В последние годы было предложено множество теорий заговора для объяснения насильственной смерти Марло. Марло [в соответствии с ними] был убит или в результате борьбы за власть между сэром Уолтером Рэли и графом Эссексом, или в результате борьбы за власть между различными группировками внутри разведывательного сообщества. В качестве альтернативы — на Марло указали как на предполагаемого автора "Dutch church libel", и он был затем убит по причине одновременного расследования его атеистической деятельности, если не просто потому, что он каким-то образом лично оскорблял Елизавету I. Все эти теории заговора объединяет нежелание принять крайнюю маловероятность того, что малоизвестный елизаветинский драматург Марло[59] привлек внимание могущественных людей, не говоря уж о самой королеве (Дауни, 2007: p. 245)".

"Некоторые из этих предположений более правдоподобны, чем другие, но все они без исключения являются весьма спекулятивными теориями или откровенными фантазиями, основанными на малозначительных, [специально] подобранных или [вовсе] не существующих уликах. В результате сценарии заговора-и-убийства (...) никогда не согласуются [между собой] относительно предполагаемого организатора убийства Марло. Конечно, возможно, что несколько людей (...), известных и неизвестных, желали смерти Марло. Но пока у нас нет прямых доказательств того, что кто-то не только хотел, чтобы он умер, но и действовал в соответствии с этим желанием, мы занимаемся гаданиями (Курияма, 2002: p.136)".

Нельзя сказать, чтоб их претензии были вовсе безосновательны. Мы, например, согласны с Дауни в том, что "малоизвестный драматург" навряд ли сам по себе сделался бы мишенью для "могущественных людей, не говоря уж о самой королеве" (что, однако, никак не противоречит тому, что его могло затянуть за рукав во вращающиеся шестерни "борьбы за власть между придворными партиями и группировками внутри разведывательного сообщества"), а с Куриямой — в констатации того факта, что разные "сценарии заговора-и-убийства" расходятся "относительно предполагаемого организатора" (что само по себе, при этом, не является вообще никаким аргументом при оценке каждого из таких сценариев). Возникает, однако, естественный вопрос: а что, собственно, они согласилась бы принять в качестве требуемого ими "прямого доказательства" — ну, кроме ордера на убийство Марло, на бланке "МИ-5" и с кровавыми отпечатками Фрайзера на полях?

Собственно, к этому всё и сводится: "До тех пор, пока нам не предъявят такой вот ордер на бланке, мы будем считать все странности, окружающие смерть Марло, результатом случайных совпадений, а любые попытки реконструировать причинную связь между этими событиями станем числить по разряду конспирологии"; что, какбэ, сразу избавляет от необходимости вести содержательную дискуссию. Так что, да — пиши мы академическую монографию о гибели Марло, мы столкнулись бы с изрядными трудностями в преодолении такой оборонительной линии (ибо перед нами — классический "Чайник Рассела").

Но мы, слава богу, просто сочиняем исторический детектив, так что имеем возможность ответить так: "Смерть Марло стала звеном в цепи весьма странных и маловероятных событий. Поверить в каждое из таких маловероятных событий можно (в жизни чего только не случается), но вот в случайное возникновение всей такой цепочки — никак нет: тут потребуется слишком уж грубое насилие над обыденной логикой и обывательским здравым смыслом". И сдается нам, что главный Ангел-хранитель мира сего от напасти Конспирологии (которую мы и сами недолюбливаем), доктор Оккам, примет тут нашу сторону, и отсечет своим пламенеющим мечом-бритвой как раз такое вот нагромождение "Случайных совпадений".

...Прежде чем поставить андреевский крест на всей этой группе гипотез и не возвращаться к ним более, отметим одну из них, оказавшуюся в этой компании скорее по недоразумению. Это замечательная в своей простоте и приземленности версия Пола Хаммера (1996)[60]: богемный человек Марло крупно задолжал криминальному авторитету Фрайзеру, его поставили на счетчик и забили стрелку в пансионе вдовы Булл; ребята подвыпили, а нервы у всех на взводе, "слово зА слово, хреном пО столу" — и вот вам кинжал в глазу, чего никто совершенно не хотел и не планировал (ибо покойники долгов не платят). Вот такого рода случайности — да, принимаем без возражений!

"Принимаем" в том смысле, что оспаривать гипотезу Хаммера надо на уровне предметной аргументации, а не "общих соображений". Чтоб у Марло были крупные долги — историкам неизвестно, но мало ли чего мы не знаем; почему тот не перезанял деньжат у своего патрона Уолсингема (общего с Фрайзером, кстати) — ну, всякие бывают личные обстоятельства; в общем, на уровне мотива — допустимо. Но эта неплохая, в общем-то, версия "бытовухи" разбивается вдребезги о факт присутствия там Поули — срочно отозванного перед тем с Континента и находящегося "на службе Ее Величества". Вот таких "случайных совпадений" — не бывает, уж извините.

"Небогат выбор из гнилых яблок" - 2: Гипотезы Ликвидации

Рабы не мы, тут есть и помоложе —

Мерзавцев набран полный штат.

Михаил Щербаков

В ряду претензий, предъявляемых к этой группе гипотез — "заговора-и-убийства" — начать можно именно с этой (и ей же, собственно, и закончить): ЗАЧЕМ ТАК СЛОЖНО? Ликвидировать Марло, при его-то образе жизни, было "не просто, а очень просто" — пырнув его ножом в лондонских переулках, отравив на шумной кабацкой пирушке, или типа того. Для чего вообще понадобился весь этот цирк с конями, с выводом на манеж троих первоклассных профессионалов, которым предписано всячески избегать дневного света?

Начнем, однако, по порядку, как положено в детективном расследовании: с мотива. Кто были те "несколько людей, известных и неизвестных, что желали смерти Марло"? Версий тут, как уже сказано — куча.

(1) Гипотеза Мэрион Троу (2001)[61] невольно воскрешает в памяти уроки литературы в советской средней школе: "Кто убил Пушкина? — Светское общество во главе с реакционером Николаем!"

Целая группа членов Тайного совета — Бёрли, Роберт Сесил, лорд-адмирал и лорд-камергер (попросту говоря, фигуранты "Remembrances"), опасаясь, что Марло перед судом Звездной палаты разоблачит их как атеистов, приняла решение "заткнуть рот этого опасного человека" (копирайт Бейнса) и отдала приказ о его ликвидации. Эти "Большие люди", по ее представлениям, с одной стороны ужасно могущественны (они могут гнуть об коленку любые законы, подкупать присяжных целыми коллегиями, запугивать свидетелей и фальсифицировать любые архивные документы, и вообще убивают пачками всех, кто им не по нутру, — "Так обошлись со многими, Кристофер Марло лишь самый известный из них"), а с другой стороны — пугаются до мокрых подштанников анонимки с очевидно вздорными обвинениями (да даже, собственно, не обвинениями, а изложением вздорных слухов). Ну и гипотетическая картина заседания Масонской ложи в означенном составе на тему "Как бы нам пырнуть ножом "малоизвестного елизаветинского драматурга" Марло?" (это при том, что в распоряжении Сесила имеется собственная секретная служба) — впечатляет, да... В общем, прикладываем ту самую "Большую Круглую Печать" с резолюцией "Неубедительно!"

(2) Дэвид Риггс (2004)[62] повышает ставки: у него Марло приказала зарезать уже самолично Елизавета — за его "вызывающее атеистическое поведение"...

Ну, самый первый возникающий тут вопрос — зачем ей вообще понадобилось вмешиваться в процесс, и так исправно двигавшийся уже по накатанной колее? Через пару-тройку дней "атеист и богохульник Марло" всё равно предстал бы перед судом Звездной палаты, ну и — "получил, что ему причиталось" бы, у того Палм-Ки... А тайное убийство, да еще и так по дурацки обставленное — для чего весь этот геморрой??

Елизавета — не полумифический персонаж древней истории, ее жизнь расписана по дням, если не по часам, и о ее modus operandi мы сейчас имеем вполне исчерпывающее представление. Идеализировать ее совершенно незачем, характерец у нее был тот еще — в папу (если не в маму, что еще того похлеще): вспыльчива, гневлива, достаточно жестока и злопамятна. Но ее несомненная и искренняя религиозность отлилась в чувство каждодневной ответственности перед Господом за Страну, которую тот повесил ей жерновом на шею (то ли спьяну, то ли с похмелья...); и потому давать волю таким вот своим "душевным порывам" (цену которым она отлично знала) Государь не вправе, тчк. А уж контролировать свое поведение ("сосчитать про себя до десяти", прежде чем чего-нибудь ляпнуть, а тем паче — учудить) она была привычна с детства; только тем и выжила тогда, вообще-то...

Это частенько упускают из виду, но с правами на престол у Елизаветы Великой дело обстояло не сильно лучше, чем у нашей Екатерины Великой, так что на протяжении всего царствования править страной ей приходилось опираясь на шаткие коалиции самого странного состава. Витгифта с его религиозными фанатиками она терпеть не могла (саркастически величала его "моим черным мужем") — как и не могла отказаться от тактического союза с ним. От того, что некто своим демонстративным атеизмом вводит окружающих в разного рода соблазны и подрывает тем в стране гражданский мир, с такими трудами сшиваемый ею на живую нитку, она, вероятно, могла бы прийти в ярость и даже пожелать, чтоб того не стало — но действовала бы она при этом совершенно иначе.

Ибо никогда, ни в каких обстоятельствах Елизавета не прибегала к тайным убийствам. Она могла быть сколь угодно жестока и коварна (обезглавленная Мария Стюарт не даст соврать...) — но вот в бочке с мальвазией никого по ее приказу не топили, и к зловредным эмигрантам никого с ледорубом не подсылали: это медицинский (в смысле, исторический) факт. И с чего бы это ей вдруг вздумалось сделать такое уникальное исключение именно для Марло, чем уж он мог так ее допечь — совершенно необъяснимо... И вот ей же богу — даже "зеркальная", конспирологическая, версия, будто сама королева как раз и приказала организовать эвакуацию "поэта и шпиона" из Англии (напр., Анна Рейт, 1994), смотрится как-то поадекватнее!

Сами же мы (раз уж зашла о том речь) реконструируем для себя позицию Елизаветы примерно так. Ну, во-первых, она была вполне в курсе "дела Марло" (что бы там ни предполагал, на уровне "общих соображений", Дауни). Как минимум три обстоятельства — личный королевский гонец Маундерс с повесткой для гостя Уолсингема в Скадборо, командировка на место убийства королевского коронера Данби с нарушением "12-мильной зоны" и беспрецедентная скорость помилования Фрайзера — ясно говорят о том, что дело то было "на контроле" у Ее Величества по полной программе, причем как минимум с 18-го мая (то есть до всяких еще доносов Друри и Бейнса).

Во-вторых, королева была крайне неравнодушна к театру. Тут достаточно вспомнить историю с труппой Шекспира, которая во время мятежа своего патрона Эссекса устроила публичное представление пьесы "Ричард II" (где парламент низлагает слабовольного монарха, фактически передавшего власть жадной камарилье) — что выглядело недвусмысленной поддержкой мятежников; дело запросто могло (да и, собственно, должно было...) кончиться для ребят эшафотом, но Елизавета, просто своей королевской властью, запретила их трогать. (В августе того же года, общаясь с хранителем госархива Уильямом Ламбардом и наткнувшись на документ о царствовании того Ричарда, она сказала: "Но Ричард Второй — это же я, вы разве не в курсе?") Так что не знать (хотя бы понаслышке) "Первого драматурга Англии", автора самых популярных в стране пьес, она — ну никак не могла.

А поскольку у королевы была отличная память, она наверняка помнила и о том, как тот драматург в 1587-м "славно потрудился для Ее Величества" на Континенте. То есть — кто таков Марло, в обеих своих ипостасях, она была вполне осведомлена и, при любом сложном-неоднозначном к нему отношении, по графе "Расходные материалы" он для нее точно не проходил.

С другой стороны, собственноручно вытаскивать "поэта и шпиона" из зубов Витгифта (исполнявшего в тот момент прямые ее указания, стоя на страже закона — уж каков он есть) она никак не могла себе позволить; особенно учитывая специфическую репутацию означенного поэта: "Избиратели такого не поймут!" (с). И, уж конечно, санкционировать побег Марло (при любой к нему личной симпатии) она, в сложившихся обстоятельствах, не стала бы ни под каким видом.

Санкционировать — да, не могла, но вот "подпризакрыть глаза" кое на что — отчего бы и нет? Вроде как в той же истории с Марией Стюарт, которой оттяпали башку — ну совершенно самочинно-самоуправно, безо всяких на то ее указаний, и к несказанному ее огорчению!..

При этом у организаторов и исполнителей такой эвакуации (действующих как бы по собственному почину...) нет, да и быть не может уверенности, что они верно угадали невысказанные (уж это-то наверняка!..) пожелания Ее Величества — а вот в том, что Ее Величество не станет их выгораживать при проколе по ходу операции, и что их тогда "сотрут в лагерную пыль" по всей строгости закона, они как раз могут быть уверены на все сто. (Собственно, Данби и был послан ревизором — убедиться насчет проколов). То есть у организаторов должен быть очень серьезный мотив, чтобы вообще лезть в эту кашу.

(3) Куртис Брейт (1996)[63] полагает, что Марло приказали убить Бёрли с Робертом Сесилом, усмотрев в двух его пьесах, "Эдуард II" (1592) и "Парижская резня" (1593), "зашифрованную католическую пропаганду[64]". На этой, совершенно уже фантасмагорической, гипотезе ("Парижскую резню" спокон веку числят довольно-таки прямолинейной, как того и требует военное время, АНТИ-католической пропагандой) мы заканчиваем рассмотрение тех версий "заговора-и-убийства", которые разваливаются на куски еще на стадии "мотива", и переходим к тем, где мотив достаточно убедителен для того, чтоб перейти далее, по правилам детективного расследования, к обсуждению "возможности".

(4) Наиболее очевидный кандидат тут, конечно, сам Уолтер Рэли; на него, как на возможного заказчика, стали грешить почти сразу, начиная еще с Танненбаума (1926)[65]. Откровения Марло на практически неизбежном уже пыточном следствии по делу об атеизме могли столь серьезно скомпрометировать экс-фаворита, что тот, опять-таки, решил "заткнуть рот этого опасного человека"... Логично? — ну, для кого-то может оно и логично, но только тут вот какое дело...

Рэли — персонаж множества исторических анекдотов, и чтО он был за человек — отлично известно. Вот пара характерных историй, навскидку.

Весной следующего, 1594, года Витгифт с компанией притянули за атеизм члена "Школы ночи" математика и астронома Томаса Хэрриота, довесив ему (по принципу "Кашу маслом не испортишь") еще и "черную магию". Хэрриот по статусу своему был не чета "рифмоплету Марло" — он вел важные исследования для Королевского флота, по навигационному счислению и геодезии, и Адмиралтейство его так, за здорово живешь, на съедение попам не отдало бы, однако расклад возник стрёмный... Рэли (до которого на самом-то деле и добирались витгифтовцы) явился на заседание вместе с получившим "черную метку" Хэрриотом, сказал, что принимает на себя полную ответственность за всё творящееся в своем доме, но только пусть сначала высокая Комиссия разберется с взаимоисключающими обвинениями: так всё-таки — атеизм или черная магия? "трусЫ или крестик"? А поскольку бОльшую часть комиссии Витгифта составляли не искушенные в интригах политиканы, а честные фанатики, те принялись увлеченно обсуждать теологическую проблему: может ли атеист практиковать черную магию? На этой почве они тут же смертельно переругались между собой, и в итоге обвинение так и не было предъявлено не только Рэли (который, на самом-то деле, атеистом вовсе не был — а был твердокаменным деистом), но и Хэрриоту (который атеистом был заведомо).

Или вот — дивная история от Анны Оуэн:

"Уолтера Рэли, как известно, при следующем монархе — Иакове I — обвинили в измене и заговоре в пользу Испании (это примерно как если бы Мефистофеля обвинили в том, что он работает на Михаила Архангела), естественно, признали виновным и приговорили к квалифицированной казни (повешение, снятие живым, частичное расчленение, четвертование...)

Там была амальгама и первыми шли сошки помельче. А самого Рэли — у Иакова было очень развито чувство симметрии — привели на ту галерею, с которой он по слухам наблюдал за казнью Эссекса (и трубочку покуривал при том) — и должен был он своей очереди ждать там. А внизу уже первого номера на клочки рвут медленно и с расстановкой.

Иаков Шотландский в психологии своих новых подданных разбирался плохо. Уж не знаю, что Рэли должен был делать по мнению короля, но он достал из кармана трубку и кисет, набил табачку, спросил у своих бывших подчиненных из королевской гвардии огоньку и стал с интересом наблюдать за процессом.

Закончили с первым, прибрались. Выводят второго — Грэма. Тот с эшафота начинает каяться во всех смертных грехах, его подводят к виселице — и тут же под виселицей оглашают помилование. Третий — та же картина.

Энсон, тогдашний комендант Тауэра, стоящий рядом с Рэли, замечает, что того, судя по всему, приберегли на закуску.

— Пфф... Похоже, — отвечает клиент, выпуская особо крупное колечко.

Выводят четвертого — тоже долго кается, тоже получает помилование...

Рэли выбивает трубку о перила, морщится и говорит Энсону:

— Всё. Мы можем идти. Сегодня больше ничего не будет. Он струсил.

И Энсон потом клялся, что сказано это было с сожалением".

Так вот, Рэли был человеком абсолютно бесстрашным (можно сказать — "клинически бесстрашным"), а людей, которых он числил своими, он не сдавал никогда и ни в каких обстоятельствах — оттого-то люди всегда и шли за ним в огонь и в воду без колебаний. С другой стороны, ради дела, которое он считал правильным, он мог пойти на любые... как бы это помягче... неконвенциональные действия; он, к примеру, как-то раз в ходе Ирландской кампании хладнокровно перерезал шесть сотен пленных испанских десантников (наплевав на запрет своего командования, кстати) — ибо счел сие тактически целесообразным.

В качестве организатора эвакуации Марло он смотрелся бы куда органичнее, но при объективной технической невозможности таковой — вполне мог пойти и на его ликвидацию. И вовсе не в панике, ради спасения собственной шкуры — а рассудив, с холодной головой, что Марло всё равно уже, считай, мертв (причем умрет очень плохой смертью), тогда как пострадать от победы Витгифта с его упырями могут слишком многие (и слишком многое); начиная с личного состава "Школы ночи" — за который он несет, как капитан этого корабля, полную ответственность.

И тем не менее... Рэли, как положено истинному джентльмену удачи, неуклонно следовал максиме "Не умирай прежде смерти" — и Удача та частенько одаривала его благосклонной улыбкой как раз на последних минутах безнадежно уже вроде бы проигранного матча. (Из своей последней, гвианской экспедиции он, имея на руках правительственное приглашение на французскую службу, вернулся тем не менее в Англию — на верную смерть: не смог отказаться от примерещившегося ему шанса свернуть все же новую политику своего государства с дорожки, которую он считал самоубийственной — и правильно считал, как оказалось...) Так вот, если бы, скажем, Марло странно погиб при аресте, или странно умер в тюрьме — тут да, Рэли был бы подозреваемым номер один; а вот ликвидировать своих (в режиме "меньшего из зол"), пока не выжаты совсем уж досуха возможности для их спасения — нет, это категорически не его стиль. "Эстетические разногласия", знаете ли...

Ну и в любом случае (это уже не про "мотив", а про "возможность") Рэли организовывал бы такую ликвидацию просто по-другому. Привлекать к участию в ней действующих сотрудников "МИ-5" и "МИ-6" у него не было во-первых возможности, а во-вторых нужды. Дело в том, что Рэли и до, и после своей опалы занимал должность капитана королевской гвардии, а во время той опалы (1592-1597) гвардией командовал его заместитель и друг Джон Бест; королевская гвардия — это была небольшая и вполне отдельная "силовая структура" (вроде охраняющей американского президента Секретной службы Казначейства), и доступ к ее оперативным ресурсам у Рэли, по всем признакам, имелся всегда... Попросту говоря — Марло, в случае чего, убивали бы совсем другие люди, чем те, что засветились в Дептфорде.

Так что Рэли, по нашему мнению, можно из списка вычеркнуть.

(5) Эжени де Кальб (1925)[66] предполагает, что Марло был убит Фрайзером по приказу Одри Уолсингем: та ревновала к поэту своего мужа, Томаса, и опасалась, что на следствии всплывут компрометирующие подробности их гомосексуальной связи. Что ж, вполне себе мотив (ну, если Марло и вправду был гомо- или бисексуалом — что категорически отрицают многие его биографы); вот с возможностью — хуже. Марло, как уже сказано, был превосходным бойцом, а Фрайзер — никаким. Да, случайности бывают всякие, и линкор "Бисмарк" может потопить линейный крейсер "Худ" первым же выстрелом (разом изменив весь расклад сил в Северной Атлантике) — но никому в Кригсмарине не пришло бы в голову планировать поход "Бисмарка", строя расчет на таком невероятном везении; и Марло, убитый с одного удара "бухгалтером" Фрайзером — это "Фантастика! Стажер-несмышленыш свалил легендарного Мищенко" (с). Ну, а если уж Фрайзер и вправду пришел туда с четким планом убийства — он, несомненно, воспользовался бы не кинжалом, а ядом; для чего имел в тот день сколько угодно возможностей.

Резюмируем: в принципе допустимо, но крайне сомнительно. И если речь идет не о серьезном заговоре, а о личной инициативе Одри Уолсингем, становится непонятной пассивность Данби в ходе расследования. Ну, и дальнейшие теплые отношения между Фрайзером и Томасом Уолсингемом — явно против этой версии.

(6) Версия Парка Хонана (2005)[67] — убийца опять Фрайзер, только уже по собственному почину: Марло всячески компрометировал хозяина Скадборо, и наш криминальный делец решил таким способом подсобить своему патрону. Тот же список претензий, что и к предыдущей версии — только еще и с усилением пункта о необъяснимости дальнейших теплых отношений между Фрайзером и Уолсингемом.

Версии де Кальб и Хонана не дают ответа на весьма важный вопрос: чем они все, собственно, занимались в том пансионе почти 10 часов кряду? зачем тянуть с решенным убийством столько времени? Как справедливо пишет неомарловианец Фэри (2005), критикуя всю группу "гипотез ликвидации": "Почему весь день? Если все трое присутствовавших там людей имели намерение убить его [Марло], зачем они ждали так долго, когда каждую минуту растет риск того, что что-то пойдет не так?" Марло — не богемный лох, а опытный оперативник, чутье на опасность у него должно быть в крови, и уж убить себя за здорово живешь этот точно не позволит...

Мы готовы подарить сторонникам "заговора-и-убийства" некий вариант объяснения; объяснение (сразу предупреждаем) так себе, но поскольку у них-то нет вообще никакого — пускай пользуются.

Ясно, что все четверо участников той "шпионской вечеринки" всё это время терпеливо ждали какого-то сообщения извне. Так вот, ожидали они там вовсе не приказа на ликвидацию "собутыльника" (это первое, что приходит на ум), а как раз ВОЗМОЖНОЙ ОТМЕНЫ того приказа (исполнять который им было до смерти неохота: корпоративная солидарность в этой среде — не пустой звук). Понятно, что судьба "майора Марло" решалась на сложных переговорах в весьма высоких кабинетах; к семи вечера оттуда прибыл курьер с сообщением, что, к сожалению, развести углы так и не вышло, и светила расположились самым неудачным для майора образом... После чего ребята вздохнули и, со словами: "Прости, Кит — ничего личного", тыкнули коллегу заточкой в глаз; приказ есть приказ, такие дела.

Тех сторонников "заговора-и-убийства", кто и впрямь решит воспользоваться этой подсказкой, мы сразу честно предупреждаем о ее "встроенном дефекте": по нашему мнению, такого рода мокруху сотрудники двух конкурирующих ведомств ("МИ-5" и "МИ-6") на глазах друг у дружки учинить не могли никак. "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда", увы.

Это вплотную подводит нас к следующему обстоятельству, кажущемуся совершенно необъяснимым в рамках любых гипотез "заговора-и-убийства", а именно: то самое соучастие сотрудников двух враждебных Контор, сесиловской и эссексовской. Как хорошо сформулировал тот же Фэри (2005), касаясь вопроса об организаторе дептфордских посиделок: "Почему [именно] эти люди? Если за этим стояли Сесилы, почему Фрайзер? Если это был Эссекс или Уолсингем, почему Поули? Только комбинация лорда Бёрли, сэра Роберта Сесила и Томаса Уолсингема [в качестве организаторов] создает такую возможность, но почему они [дружно] захотели убить Марло?"

(7) Этот вопрос оказался камнем преткновения и для самой, безусловно, проработанной из гипотез этой группы — Чарльза Николла[68] (его версии 1992 и 2002 годов различаются в некоторых деталях). В ней Марло пал жертвой борьбы между партиями Эссекса и Рэли (с чем мы вполне согласны), а тот смертельный удар "поэту и шпиону" нанес Скерес (Фрайзер же взял мокруху на себя, именно пользуясь своей репутацией "божьего одуванчика" при "законной самообороне") — вот это уже вполне смахивает на правду!

Предполагается, что эссексовская "МИ-5" пыталась перевербовать Марло, чтобы получить от него убойный компромат на Рэли; тот, однако, полез в бутылку, ну и — пришлось убить, "Такая вот неприятность" (с)... И всё бы ничего, но из этой картины опять выпадает Поули. И тут Николлу приходится идти на прямо-таки фантастическое допущение: резидент-де заявился туда незваным, он спешил на выручку коллеге по "МИ-6", но опоздал (в 9 часов не уложился?..) и оказался на месте, когда всё уже было кончено...

Ну, это уже какая-то мелодрама... театр шиллеровский. "Неубедительно!", увы.

(8) "И, наконец, главное. Не потому главное, что самое опасное, а потому, что наиболее вероятное" (с) — начальство Марло-шпиона (Роберт Сесил и Бёрли), опасавшееся разглашения им секретов Службы на следствии-суде. На фоне, например, экстравагантной гипотезы Брейта (см. выше), где те же Сесил с Бёрли учиняют ликвидацию Марло-поэта из-за "зашифрованной католической пропаганды" в его пьесах ("литературоведы в штатском", блин...), эта старая-добрая версия подкупает своей печальной простотой: "Nothing personal, just business!" Неудивительно, что специалисты по истории спецслужб (в отличие от литературоведов...) предпочитают именно ее[69].

"Елизаветинская разведка могла иметь особые основания не допустить гласного суда над драматургом. Ведь Марло сохранял возможность рассказать что-либо "лишнее" о своих поездках на Континент в качестве агента секретной службы (Черняк, 1977)" Хейнс (2004) заочно возражает Черняку в одном лишь пункте: не на Континент, а в Шотландию; деятельность "МИ-6" при дворе Иакова, в которой отметился наш "поэт и шпион", на пару со своим другом Мэтью Ройдоном, могла быть сочтена предосудительной с самых разных точек зрения... "Это вечная проблема руководства разведслужб: трения между открытыми и скрытыми подразделениями правительства; страх, что открытые, официальные расследования приведут к непреднамеренной утечке информации о скрытой деятельности. Марло же работал, от имени Сесила, как раз в таких сомнительных областях правительственной деятельности (Nicholl, 2002: p.320)" (NB: Николл, правда, в отличие от Черняка и Хейнса, полагает, что Сесила это как раз побудило защищать своего человека.)

Полемизируя с марловианцами (Гофманом, 1955 и иже с ним), Черняк далее пишет: "Действительно, был заговор, но с целью не спасти, а покончить с Марло, и Томас Уолсингем в этом случае выполнял указания властей. Причиной, побудившей избавиться от Марло, мог стать не только атеизм (...), но и какие-то столкновения секретной службы с бывшим разведчиком и великим драматургом. А может быть боязнь Уолсингема, что Марло под пыткой выдаст какие-то тайны его и кружка Ралея [Рэли]" Чем уж те "власти" могли так прижать бывшего генерала разведслужбы (привыкшего, как мы помним, "никогда не оставлять за собой никаких крючков, на которых его можно было бы потом подвесить"), что тому пришлось взяться за организацию убийства старого друга — мое лично воображение отказывает; но ладно — допустим, нашли чем.

Для версии Черняка и Хейнса участие в операции Скереса из эссексовской "МИ-5" становится ровно таким же "камешком в ботинке", как для версии Николла (см. выше) — присутствие Поули из сесиловской "МИ-6". Ну, или придется допустить, что смертельные враги, члены тайного совета Сесил и Эссекс, вынуждены были заключить союз ради устранения "малоизвестного елизаветинского драматурга"...

По ходу своей заочной полемики с марловианцами Черняк замечает: "Нечего говорить, что гипотеза о "заговоре" Томаса Уолсингема носит совершенно искусственный характер: если бы он хотел помочь Марло, то между 20 мая и временем поступления нового доноса в Тайный совет Уолсингем мог без труда организовать его бегство за границу, не прибегая к громоздкой инсценировке убийства". Ну, насчет возможностей частного лица (отставника Уолсингема) "без труда организовать бегство за границу" человеку, находящемуся уже "под колпаком" у конкурирующей спецслужбы (эссексовской "МИ-5") и обвиняемому по делу, что "на контроле" у Тайного совета и королевы — это мы даже комментировать не станем. Нас больше занимает формулировка "громоздкая инсценировка убийства" применительно к такой объективно сложной операции, как эвакуация. А вот заговор двух враждующих спецслужб с единственной целью — ликвидировать оперативника одной из них — Черняк, стало быть, "громоздким" не находит...

"ЗАЧЕМ ТАК СЛОЖНО?" — "Как и было сказано".

"Небогат выбор из гнилых яблок" - 3: Гипотезы Эвакуации

Партиарх призадумался.

— Труп нужен, — сурово молвил он наконец.

— Нужен... — сокрушенно подтвердил нарком инквизиции.

Евгений Лукин

Приходится признать, что задавать "неудобные" (т.е. правильные) вопросы оппонентам у неомарловианцев получается куда лучше, чем строить собственные реконструкции. Самое уязвимое их место, конечно — труп, которым якобы подменили беглого "поэта и шпиона". Во-первых, бесхозные трупы, несмотря даже на чуму, отнюдь не валяются на лондонских (а тем более на дептфордских) улицах, как окурки (и это было, например, огромной проблемой для анатомических театров); случаи же пропажи людей в Лондоне вообще единичны[70]. Вероятно, столь опытные и беспощадные люди, как наша "Дептфордская троица" (и в особенности Фрайзер, с его криминальными связями) сумели бы всё же раздобыть мертвое тело, но это, как говаривал Венечка Ерофеев, "целое занятие жизни" — а вовсе не "как с куста".

Во-вторых (что, может быть, даже важнее), труп — штука тяжелая, некомпактная и крайне неудобная для транспортировки, а битком набитый респектабельными постояльцами дептфордский пансион — и не уединенный хутор (вдали от чужих глаз), и не притон в Ист-Энде (где глаз сколько угодно, но они приучены не таращиться куда не просят). И когда читаешь, например, версию Питера Фэри (2005)[71] — вполне убедительную ровно до этого момента! — воображение услужливо рисует заговорщиков, катящих через английский парк вокруг пансиона тележку с "несвежим трупом", прикрытым сползающей в самый неподходящий момент мешковиной, обмениваясь репликами о погоде с прогуливающимися по дорожкам джентльменами и вдовицею... Сцена отлично смотрелась бы в черной комедии, но вот с детективом явно диссонирует.

Самое, конечно, разочаровывающее — что неомарловианцы не сумели толком разыграть даже те козыри, которые приходят им на руки сразу при раздаче карт. Между тем, например, правильный ответ на их собственный, резонный, вопрос: "Чего они там выжидали 10 часов?" позволил бы им — ПОПУТНО !! — решить проблему и с жюри присяжных (которое ОЧЕНЬ мешает всем их построениям, и которое они вынуждены, чтобы свести концы с концами, превращать в фактических соучастников заговора — на чем вся секретность сразу летит к черту). Так вот: следите за руками!

Ну, первая причина тут (в рамках любой из гипотез эвакуации) никаких сомнений не вызывает: они просто терпеливо ждали условленного сигнала снаружи: "Окно на границе готово, велкам". Но была и вторая — более простая, но менее очевидная: они ждали вечера — СУМЕРЕК. Предъявлять первым свидетелям фейковый труп с кинжалом в глазу (в качестве "отвлекалочки внимания") следует, разумеется, в полутемной комнате (именно в полутемной: в темнотище, при свечке — уже подозрительно). Дальше — совсем замечательно: коронера (хоть королевского, хоть местного) пришлют на место не раньше завтрашнего вечера, а скорее всего — послезавтра, так что есть целый день на то, чтобы слух: "Слышь, кум, чо деется-то: у вдовы Булл давеча лондонского атеиста зарезали! — Ну, брат, атеисты — они такие!.." достиг ушей каждого жителя городка. И к моменту формирования коллегии присяжных ни у кого из жителей уже нет сомнений, что покойник — тот самый "лондонский атеист" (а с чего бы вдруг было иначе?); а если вдруг у кого и шевельнется тень подозрения — выставлять себя дураком перед соседями, вопя "Пожар!" на пустом месте, провинциал никогда в жизни не станет.

Так что вовлекать в заговор не только местных, но и Данби (который с Марло наверняка тоже лично не знаком) нет никакой нужды вообще; мелкую же подрихтовку состава коллегии (на случай чего непредвиденного) вполне способны обеспечить собственными силами тамошние "авторитеты" — Уолсингем с Фрайзером. ...Да, разумеется: серьезнейшая проблема происхождения самогО "левого" трупа от этого никуда не делась — но всё-таки ТАК жить стало полегче, согласитесь!

Ну и вторая серьезная проблема — "соучастие сотрудников двух враждебных Контор, сесиловской и эссексовской" — неомарловианцами решается ничуть не лучше, чем сторонниками "заговора-и-убийства". И тот же Фэри (2005), с его замечательной формулировкой: "Если Бёрли с Сесилом — откуда там Скерес с Фрайзером, а если Эссекс — откуда Поули и Элеонора Булл?" сам отвечает на свой вопрос крайне неубедительно. Чтобы свести концы с концами, ему приходится "разжаловать" Скереса в мелкие подручные Фрайзера (каковая манипуляция позволяет ему вообще убрать со сцены "МИ-5" и Эссекса с Бэконом) — и это выглядит как откровенная "смена правил игры в конце второго тайма". Что в детективе категорически запрещено законами жанра.

Далее. Тут слово опять Евгению Лукину: "По молодости лет, когда ведешь несколько дел сразу, рано или поздно начинает мерещиться, что расследуемые тобою преступления — взаимосвязаны. Часто даже возникает соблазн слить все эти дела воедино и, скажем, с пристрастием допросить растратчика насчет вчерашнего убийства в городском парке... Некоторые, кстати, так и делают". Воистину так! Именно в эту ловушку и попадают, раз за разом, неомарловианцы: им мерещится, будто абсолютно любые события в окрестностях того дептфордского пансиона непременно должны иметь связь с убийством Марло. В результате, начав складывать пазл и (разумеется!) обнаружив "лишние детали", они принимаются впихивать их насильно — ну и разламывают в итоге вообще всю конструкцию.

Поначалу-то марловианцы разумно следовали золотому правилу поведения на допросе: "Избегай прямой лжи и лишних подробностей", всего лишь дружно (и небезосновательно) указывая на Уолсингема как на организатора эвакуации: "Томас Уолсингем действовал как истинный и верный друг и использовал все свое мастерство, изобретательность и опыт в шпионаже, чтобы устроить фальшивое убийство, используя Фрайзера, Поули и Скереса в изящном сюжете: заменив [Марло на] другое тело, лицо которого было изуродовано раной, чтобы позволить Марло сбежать" (Рейт, 1994: p. 113)[72]. Такими "мелочами", как происхождение того "тела, лицо которого было изуродовано раной" они не заморачивались: "То, что кто-то был убит в Дептфорде, и что этот неизвестный убитый был подложно выдан за Марло, нашего поэта, не вызывает сомнения (Гофман, 1955: p. 224)"[73].

Но поскольку вовсе уж уйти от вопроса про труп было нельзя, на сцене у марловианцев появился некий "неизвестный матрос", убитый организаторами инсценировки: поди проверь! Что, конечно, сразу вызывает в памяти всё тот же "Остров сокровищ", "стрелку" капитана Флинта:

" — Это моряк, — сказал Джордж Мери, который был смелее остальных и внимательно рассматривал сгнившие лохмотья. — Одежда у него была морская.

— Конечно, моряк, — ответил Сильвер. — Полагаю, ты не надеялся найти здесь епископа".

Замечательная идея — труп щеголя Марло в демократичной "морской одежде"... Или вот — спешное переобувание жмурика в кустах за пансионом... Стоп-стоп-стоп: идею черной комедии мы с вами, вроде бы, уже отвергли, так что давайте-ка обратно, в нормальный детектив!

...Вы таки будете смеяться, но "неизвестный матрос" — это (в смысле правдоподобия) "было еще повидло"... Не так давно неомарловианцы решили-таки "допросить с пристрастием растратчика насчет вчерашнего убийства в городском парке". Дэвид Мур (1996)[74] открыл, что за день до убийства Марло неподалеку от Дептфорда был "внезапно и секретно казнен" религиозный диссидент и проповедник Джон Пенри, "человек тех же лет и того же [социального] статуса, что и Марло"; вот его-то трупом, по мысли Мура, и подменили на следующий день ускользнувшего "поэта и шпиона".

В деле Пенри действительно есть любопытные детали и совпадения. Он был приговорен к смерти (среди пунктов обвинения — публичные утверждения, что "королева впала в ересь", т.е. госизмена там шла без вариантов, плюс еще и валлийский сепаратизм) 21 мая — почти сразу после вызова Марло в Тайный совет. Смертник написал письма Эссексу и Бёрли о своей невиновности; Бёрли, как мы уже говорили, при возможности старался смягчать приговоры подобным "религиозникам" (не испытывая к ним никаких теплых чувств), однако тут он, похоже, просто не успел. 25 мая прошение о помиловании было официально отклонено, семья получила уведомление о казни — которая, однако, была внезапно отложена (работа Бёрли?..). Витгифт с Пакерингом, однако, не дремали, и подписали ордер о казни прямо на заседании Тайного совета 29 мая.

Пенри тут же вывезли в район церкви Св.Фомы в Уотеринге по Старой Кентской дороге, где традиционно как раз и вешали такого рода публику (подальше от глаз их лондонских единоверцев) — и исполнили. Место захоронения казненного (как и положено) никому неизвестно, а Уотеринг тот, со своими стационарными виселицами, расположен буквально в нескольких милях от Дептфорда, так что...

Мур отвергает реконструкцию Николла (что убийство Марло было организовано графом Эссексом и исполнено Скересом, как эпизод в его борьбе с Рэли). Всё было наоборот! — Эссекс с шефом своей секретной службы Бэконом организовали вовсе не ликвидацию, а как раз эвакуацию: "Хорошо известный идеализм графа и его энтузиазм по части литературы делают его куда более вероятным организатором побега Кита, нежели его убийства"; исполнителем же плана (включая и транспортировку трупа в Дептфорд, "под покровом тьмы") он назначает Скереса.

Фэри идею Мура с казненным диссидентом принимает на ура, только вот Скерес как исполнитель ему решительно не нравится (ему ведь как раз необходимо полностью убрать со сцены Эссекса и Бэкона с "МИ-5"), так что почетную миссию оприходовать повешенного и доставить его в Дептфорд он возлагает... лично на коронера Данби! Который, надо полагать, вручил экзекуторам бумажку: "Что сделано подателем сего, сделано по моему приказу и на благо..." — и поверх зачеркнутого "...Франции. Ришелье" было криво вписано "...Англии. Бёрли"...

Дырки в этой версии можно отыскивать во множестве (начиная с привязки точного, требующего скрупулезной синхронизации "по минутам", плана операции к такому принципиально неконтролируемому фактору, как настроения врагов, Витгифта с Пакерингом) — но этого, по нашему мнению, совершенно не требуется. А достаточно просто снять с полки учебник по криминалистике, показать неомарловианцам неаппетитную фотографию — как выглядит труп повешенного, и спросить у них елейным голосом: "Вы и вправду надеетесь впарить присяжным позавчерашнего висельника вместо вчерашнего зарезанного? Людям, которые превосходно знают, как выглядят висельники — регулярно наблюдая публичные шоу с этим реквизитом? Это не шутка, нет?.." Ну, про отсутствие даже тени портретного сходства между этими двумя персонами (чьи изображения вполне общедоступны) и говорить излишне.

Ей-богу, вернули б они уж лучше "неизвестного матроса"[75]... А совпадение места-времени смерти — ну, совпало. Можно даже обыграть в каком-нибудь литературно-философическом эссе.

Или вот, еще любопытное совпадение. Мы уже упоминали, что в Дептфорде (там собственный порт, отдельный от Лондонского — что удобно во многих отношениях) базировалась "Московская компания", торговавшая с Московией (и не только) под личным патронажем Бёрли. Компания имела монополию на поставки русской пеньки (вполне себе стратегический товар той эпохи) для флота — как Королевского, так и прочего, лихо занималась попутной контрабандой (не обижая и Куратора...), ну и, естественно, возила на своих кораблях кого скажут и куда скажут, не задавая лишних вопросов. Хозяйка нашего пансиона, миссис Булл, приходилась кузиной лорду Бёрли (и тот собственноручно вписал в текст завещания: "моя любимая кузина" — что совсем не то, что просто "кузина", коих бессчетно), а муж ее, покойный мистер Булл, был довольно крупным чином в Компании.

А еще в той Компании служил капитаном некий Энтони Марло, которого аттестуют как "дядю Кристофера Марло"[76]. Так вот, корабль означенного дяди отплыл из Дептфорда аккурат 1 июня, причем, вроде бы, задержавшись на несколько дней с тем отплытием... И разве из этого не следует, что на борту наверняка был еще один, неучтенный, пассажир?

Увы — вовсе не следует (хотя и исключить такое нельзя). К этому "подтверждению гипотезы эвакуации" можно цепляться и по мелочам (капитан Энтони был из северных, Йоркширских, Марло, а драматург Кристофер — из южных, Кентских, так что "дядей и племянником" они друг другу приходились лишь в крайне расширительном понимании; в действительности родство там было — даже не седьмая, а двадцать седьмая вода на киселе), но проще сразу перейти к главному.

Если эвакуация и вправду имела там место, это могло быть только многоходовой, эшелонированной операцией серьезной Организации (разведслужб или мафии) — но никак не "семейной самодеятельностью" в духе авантюрных сюжетов Дюма или Гая Ричи. А в операции такого уровня сложности, раз уж там планировалось (и удалось!..) раздобыть свеженький труп и нейтрализовать королевского коронера с жюри присяжных (как conditio sine qua non), собственно корабль для отхода — это уже сорок восьмой по важности пункт в плане. И на выбор такого корабля дальнее родство эвакуируемого с капитаном влияет, соответственно, в сорок восьмую очередь.

Так что — да, совпадение любопытное, но особого (никакого?..) значения как доказательство оно не имеет. Опять та самая "лишняя запчасть".

Одна из любимых тем у конспирологов-марловианцев — похороны Марло: его-де поспешно закопали в общей могиле (тут, конечно, так и виснет на кончике языка: "...будто распоследнего Моцарта") и место погребения величайшего литературного гения никому неизвестно (вообще-то отлично известно: кладбище при церкви Св.Николая, и могила была безымянная, а не общая — что сильно разные вещи, и есть нормальная церковная запись). Но главное-то, главное: у Марло ведь было великое множество друзей и родственников — отчего же никто из них не почтил свои присутствием похороны, а?

Логика — потрясающая! То есть надо понимать так, что ко всем тем родственникам-друзьям, ни единого не пропуская, заявились сотрудники "Интеллигентной службы" с инструкцией: "Мы тут послезавтра будем в Дептфорде инсценировать убийство вашего родича-кореша, такшта в Дептфорд тот — ни ногой!"

Если же отставить хи-хи, то ответ на эти "каверзные вопросы" прост, как огурец. Вокруг, вообще-то — чума, все норовят сидеть по своим норкам, стараясь поменьше общаться; дело происходит не в Лондоне, а где-то там у черта на куличках, в каком-то Дептфорде; что ж до семьи, так она вообще в Кентербери — туда 60 миль по Дороге пилигримов; так что при тогдашней информационной связности и скоростях перемещения — было бы скорее странно (и подозрительно...), если б кто-то успел на те похороны.

При этом конспирологи — как уж водится! — не обращают внимания на по-настоящему странные обстоятельства, настоятельно взывающие к объяснениям. Вместо того, чтобы рассуждать об абстрактно-собирательных "друзьях и родственниках", проигнорировавших похороны, им следовало бы назвать одно конкретное имя: Томас Уолсингем. Вот этот-то, будучи точно в курсе дела и обитая "в двух полетах стрелы" от места событий — отчего не улучил минутку хоть как-то отметиться вокруг похорон своего друга (вариант: любовника)? Ладно бы еще само погребение — мало ли какие могли быть в тот конкретный момент конкретные личные обстоятельства (или оперативные соображения), но уж камешек-то на могилу можно было потом (потом — это через пару недель, как шум стихнет) поставить, а? Анонимно, или там через подставных лиц — "Киту, от друзей и коллег", к примеру...

Так вот: Уолсингем, без сомнения, просто не мог не приложить руку к Дептфордским событиям, чем бы они ни были — эвакуацией или ликвидацией, причем доводы можно, при желании, отыскать в пользу обоих вариантов. Но есть, пожалуй, один, строго определенный (и не слишком очевидный...) угол зрения, под которым поведение сэра Томаса (а конкретно — отсутствие надгробья) выглядит реально сильным доводом при выборе одной из этих гипотез... Впрочем, не станем превращать подсказки (коих и так уже сделано предостаточно) в спойлеры.

...Ну вот, собственно, и всё. Теперь читателю уж точно известны все факты, необходимые и достаточные для складывания нашего детективного пазла. Будучи верными последователями Агаты Кристи, мы не прячем никаких тузов в рукаве (чем регулярно грешит, например, другой классик, Рекс Стаут). И робко надеемся, что Жозефина Тэй со своей великолепной "Дочерью времени", незримо стоявшая за нашим плечом на протяжении всего это расследования, благосклонно кивнет нам из своего ареопага...

...Что-что? "Так кто же всё-таки убил-то? И почему?" Ну, знаете!.. Прям даже и не знаем, что вам посоветовать — кино вот, разве что, поглядеть, каковое для нас по-прежнему "важнейшее из искусств"...

Сценарий фильма "Угадай наперсток" киностудии "Metro China Town"

Действующие лица:

Елизавета I, королева Англии — Джуди Денч (Елизавета из "Влюбленного Шекспира").

Кристофер Марло, драматург и оперативник загранразведки "МИ-6" под богемным прикрытием — Ди Каприо (из "Банд Нью-Йорка").

Лорд Бёрли, первый министр и куратор секретных служб — Питер Устинов (Пуаро из "Смерти на Ниле" и др.).

Роберт Сесил, сын Бёрли, шеф загранразведки "МИ-6" — Камбербэтч (Ричард из последнего "Ричарда III").

Роберт Поули, ветеран "МИ-6", Гаагский резидент Службы — Де Ниро ("человек, решающий проблемы" из "Хвост виляет собакой")

Энтони Бэкон, шеф контрразведки "МИ-5" — Кристоф Вальц (штандартенфюрер из "Бесславных ублюдков").

Николас Скерес, оперативник контрразведки "МИ-5" под криминальным прикрытием — Винни Джонс (Большой Крис из "Карты, деньги, два ствола").

Ингрэм Фрайзер, крупный делец в криминальном бизнесе — Сэмюэл Джексон (негр-домоправитель из "Джанго Освобожденный").

Томас Уолсингем, отставной генерал разведслужбы, друг и покровитель Марло — Рэйф Файнс (генерал Марций-Кориолан из последнего "Кориолана").

Одри Уолсингем, его жена, камер-фрейлина Елизаветы — Лена Хиди (Серсея из "Игры Престолов").

Уолтер Рэли, бывший фаворит, отставной капитан королевской гвардии — Джейсон Айзекс (Жуков из "Смерти Сталина").

Джон Бест, капитан королевской гвардии, друг и бывший заместитель Рэли — Том Беринджер (старший группы из "Снайпера").

Дик Белью по кличке "Ржавый", наёмный убийца — Гэри Олдман ("грязный коп" Стэнсфилд из "Леона").

Элеонора Булл, любимая кузина лорда Бёрли, хозяйка пансиона в Дептфорде — Хелен Миррен (экс-ликвидаторша из "R.E.D. — Особо Опасные Пенсионеры").

Придворные, горожане, стражники, шпионы, криминальные элементы, респектабельные постояльцы пансиона.

Сцена 1

Большая комната, стены которой, обшитые панелями мореного дуба, почти теряются во мраке; за темными окнами угадывается сад, где пульсируют сполохи фейерверков и слышны такты менуэта. В комнате двое — Елизавета и Бёрли; они одеты по моде 19-го века, причем скорее даже эдвардианской, нежели викторианской. Королева и Первый министр сидят vis-Ю-vis в венских полукреслах, разделенные зеленым сукном стола; свечи в двух канделябрах по его краям ярко высвечивают тот зеленый прямоугольник, еще более сгущая темноту вокруг; на столе — белая папка, перечеркнутая жирной красной диагональю: "Top Secret".

Бегущая строка: "Загородная королевская резиденция Нонсач, графство Саррей; 26 мая 1593 года".

Елизавета (она в ледяной ярости):

— ...За каким дьяволом вы, своими руками, сдаете такие козыри Витгифту с его долбодятлами? И что я должна ему отвечать, на этом месте, что?! — когда, по закону-то, он кругом прав?..

С этими словами она припечатывает стол той папкой — да так, что огоньки свечей испуганно вздрагивают.

— Этот ваш... как его там?.. майор Марло — почему от него столько шума? Почему столько шума, Бёрли?! Какой он, к чертовой матери, после этого "боец тихого фронта"?! Сделайте уже, чтоб стало тихо!!

По прошествии секундной паузы:

— Я не намерена далее обращаться к этому вопросу, Уилл. Просто избавь меня от этого шума — неужто это такая уж проблема? Всё на твое усмотрение...

Бёрли почтительно склоняет голову:

— Слушаюсь, Ваше Величество. Сколько времени в моем распоряжении?

— В нашем распоряжении, Уилл. Неделя. Цейтнот, понимаю. Второго июня — и это крайний срок! — эти витгифтовы бумаги — (ладонь королевы тяжко ложится на папку) — должны лежать на этом столе в пристойном уже виде. Задача ясна?

— Так точно, Ваше Величество, — Бёрли встает; лицо его абсолютно бесстрастно. — Разрешите выполнять?

Удаляющийся министр почти достиг уже границы светового круга, и тут королева внезапно окликает его:

— Уилл!

— Да, Ваше Величество?

— Уилл... Ты... ты уверен, что понял меня правильно?

— Надеюсь, что да... Бесс.

Сцена 2

Бёрли идет по ярко освещенным коридорам дворца в направлении источника музыки; дружески здоровается по пути с капитаном королевской гвардии Джоном Бестом (тот в штатском, но явно при исполнении) и Одри Уолсингем (та со смехом чмокает его в щеку). В большом зале находит, наконец, Роберта Сесила. Горбун окружен стайкой красавиц, каждая из которых явно готова отдаться ему по первому знаку — "хоть прямо на подоконнике"; второе кольцо окружения формируют брошенные кавалеры, на лицах которых читается дружная и страстная мечта — отволочь этого ур-ррода куда-нибудь в тихий закуток и устроить ему там повторный Босуорт.

Бёрли издали подает сыну знак — "Есть дело". Тот согласно кивает, выбирается из окружающей его толпы и, бросив через плечо юным Ланкастерам: "Разбирайте свой реквизит, ребята!", удаляется, провожаемый ненавистью одних и обожанием других. Присоединяется к отцу, и они отыскивают уединенный апартамент, забитый поломанной мебелью; музыка стихает за притворенной дверью.

— Интересно, как у них тут с прослушкой... — шеф загранразведки задумчиво обводит глазами ряд круглых отдушин под потолком.

— У тебя, похоже, профдеформация, сынок, — ворчливо откликается Отец-основатель "Интеллигентной службы", устраиваясь в скрипнувшем кресле с отломанным подлокотником. — Ее Величество до крайности любопытна, это едва ли не основная ее черта — но эту кладовку мы всё же отыскали сами... Присаживайся — в ногах правды нет.

— Ее, как известно, нет и выше... Так что у нас нынче плохого, папа? Архиепископ с Графом отыскали-таки тот ход, какого мы опасались?

— Архиепископ отыскал. Граф съехал с базара и, похоже, больше не игрок — но нам от этого не сильно легче...

— То есть Драматург попал конкретно?

— Увы. Они исхитрились подверстать его к "заговору Чолмли" — а это уже центральный террор, не какие-то вшивые богохульства. "Слово и Дело Государево", вполне убедительный повод залучить его в подвал к Бэкону... А что, кстати, Драматург может разболтать в том подвале — по нашей части?

— Из по-настоящему опасного — только, пожалуй, Шотландский узел... — при этих словах Сесил непроизвольно бросает взгляд на отдушины под потолком. — Он был задействован там лишь краешком, но давать даже такие кусочки пазла в руки Графу, разумеется, нельзя.

— В тех доносах, — кивает Бёрли, — мелькнула формулировочка: "Рот этого опасного человека следует заткнуть". Ее Величество пришла к такому же мнению, и сроку дала — неделю, до 1 июня. Такие дела.

— Ах, вот даже как... — (недолгая, но звенящая пауза). — И решение Ее Величества окончательно? Она ж, вроде, была к нему неравнодушна, как к драматургу... и с маленькой буквы, и с большой — если так можно выразиться...

— Ее Величество сказала, дословно, вот что: "Почему от вашего оперативника Марло столько шума?" И — "Сделайте уже, чтоб стало тихо", конец цитаты... Она ведь сейчас просчитывает расклады между Морскими и Сухопутными, между Витгифтом и Цербером — а тут путается под ногами какой-то Драматург... или пусть даже — "драматург с маленькой буквы", как ты изящно ввернул.

— Так значит — "Сделайте уже, чтоб стало тихо", а всё прочее — вроде как на мое усмотрение и под мою ответственность?

— Браво! Ты уже большой мальчик, Боб, и самое время выбирать: в политике ты либо исполнитель — этих используют и выбрасывают, по мере надобности, либо — действующее лицо. И тогда бесполезно всматриваться в строчки и даже междустрочия приказа — тебе необходимо понять, чего на самом деле желает Ее Величество, возможно даже втайне от себя самой... Но — горе неугадавшему!

— Да уж, — хмыкает Сесил, — я наслышан, что Ее Величество, отчитывая проштрафившихся, мастерски оперирует большими и малыми морскими загибами...

— Это-то чепуха, — отмахивается первый министр. — Под те морские загибы я за свою придворную карьеру попадал дюжину раз — дело житейское. А вот в настоящем гневе я видел Бесс дважды в жизни. Когда она говорит с тобой тихим-тихим, ровным-ровным голосом — и можешь мне поверить: это страшно до обморока... Так что при промахе — не больно-то рассчитывай отделаться морскими загибами, сынок.

— Я рассчитываю угадать и победить, папа. А если приступать к делу со взвешивания разных вариантов проигрыша — так лучше вообще не садиться за игру! — Роберт встает, нахально нарушая обе субординации — и служебную, и семейную. — Ну что, пошли наружу, а то люди Графа, небось, уже голову сломали — куда мы подевались и о чем шушукаемся?

Сцена 3

Поули входит в полутемный вестибюль, где путь ему сразу преграждает юный атлет в явно непривычном ему гражданском: "Сюда нельзя, сэр!" Рядом, однако, мгновенно возникает второй охранник, старшой, и, небрежно отстранив младшенького, лихо козыряет вошедшему:

— С прибытием, сэр! Рады видеть вас дома!

Поули крепко жмет руку старшому:

— Встречно рад, Джон! Ты, как всегда, на посту — есть всё таки в этом чертовом мире вечные ценности! — (кивает в сторону младшенького) — Растишь себе смену?

— Из него будет толк, сэр!

— Не сомневаюсь: отличная выйдет кариатида...

Охранники провожают взглядами удаляющегося по коридору Поули:

— Кто это, дядя Джон?

— О! Это живая легенда Службы: "Человек, решающий проблемы".

Понизу возникает бегущая строка: "Штаб-квартира загранразведки "МИ-6", Лондон, восточная оконечность Стрэнда; 27 мая 1593 года".

Поули в кабинете Сесила. "Живую легенду Службы" и ее могущественного шефа (ни дня не проведшего, однако, на оперативной работе) явно связывают сложные отношения в рамках нестандартной субординации.

— ...Не знаю, как и благодарить вас, сэр, я прекрасно провожу время в столице нашей родины, городе-герое Лондоне! — из-под лучезарной улыбки Поули проступает бешенство. — Позавчера вот давали "Генриха VI" в Куртине, а вчера я насладился игрой Неда Аллена в "Мальтийском еврее"...

— ...В то время, как вам следовало бы находиться в Аардваарке, где при странных обстоятельствах пропал уже второй связной за три недели, понимаю, — кивнув, заканчивает за своего визави Сесил. Лезет в ящик стола, извлекая "топ-секретную" папку с красной полосой:

— Не знаю уж, обрадую я вас или нет, но если вы взяли ложу на сегодняшнее представление в Театре, вам, похоже, придется сдать билет: началось ровно то, ради чего мы вас и отозвали из того Аардваарка. Собственно, мы "перезакладывались на четвертого валета" — и вот вчера он таки выпал... Наихудший расклад из возможных — и теперь вся надежда только на тебя, Роб: на "Человека, который решает проблемы". На-ка вот, ознакомься.

Поули читает протянутые ему листки из папки — быстро, но очень внимательно:

— Да уж, расклад — хуже некуда. Пропал парень... Дело уже и до королевы дошло?

— Довели. И Ее Величество высказалась так: "Почему от вашего оперативника Марло столько шума?" и "Сделайте уже чтоб стало тихо!" — это цитаты, если что... Ну, а Служба в свой черед рассудила, что попасть в подвал к Бэкону Драматург не должен ни при каких обстоятельствах. Ни при каких!

Поули уставился на шефа в тяжком недоумении:

— Вы тут что — уже и ликвидацию в собственном городе организовать неспособны? Без Гаагского резидента — вот прям никак?.. Знаешь, Боб, такую голландскую народную песенку: "Рабы не мы, тут есть и помоложе — мерзавцев набран полный штат"?

— Роб, включи, пожалуйста, мозги! Мы тут, конечно, "тыловые крысы" и всё такое, но срочно выдергивать с Континента профессионала твоего уровня ради какой-то там ликвидации — это даже для нас, жалких неумех, перебор, согласись. И, кстати, речь о "ликвидации" завел ты сам.

— Не, ну есть еще конечно вариант эвакуации — ха-ха! В деле, которое на контроле у королевы, и за которым пристально следят Архиепископ и Граф... Сроку-то, кстати, сколько отпущено?

— Неделя: 1 июня должно "сделаться тихо", это крайний срок.

— Неделя ?!! Да вы охренели, пардон май френч! Вы хоть близко соображаете, что такое операция по эвакуации? По сложности организации, по степени риска... по безвозвратным потерям промежуточных фигурантов, между прочим... Извини, Боб — Поули широко разводит руками, — но я профессионал, а не чудотворец!

— Ну, тогда, Роб, — Сесил в точности копирует жест резидента, — остается только ликвидация. Выбор за тобой, извини.

— Ладно, ты прав, — ворчливо уступает вдруг Поули, — вариант ликвидации, как "Ultima Ratio Regum", никуда от нас не уйдет. Но вот насчет эвакуации... Степень сложности и риска, ты, надеюсь, оцениваешь ясно. И мои голландские контрагенты на этом месте непременно поинтересовались бы: "И что таки себе будет иметь с этого фирма, кроме усталости?"

— Ну, тебе, например, достанется отличный оперативник... невыездной с Континента. Старый твой кореш, что немаловажно...

— Беда в том, что он не любит Континент... ну да ладно. А — ты?

— А я, видишь ли, решил сыграть по-крупному: поставив на то, что Ее Величество крайне неравнодушна к театру.

— О-кей, принимается.

— Хочу только предупредить вот о чем: это, в любом из вариантов, будет нелегальная тайная операция, нарушающая законы Острова. Разрешения на нее нам не давали даже устно, даже намеком. И при проколе — нас с тобой сошлют в Московию, убирать снег и создавать агентурную сеть из ездовых медведей... это еще в лучшем случае. Это, надеюсь, ясно?

— А что, у нас когда-то бывало по-другому? — мрачно ухмыляется резидент.

— Тогда вот тебе подборка документов по делу — (на стол ложатся еще две папки, с красной и с черной диагональю). — Наши "тыловые крысы" кое-чего всё-таки умеют; накопали вот в темных норах кое-какие вкусняшки... для угощения наших заклятых друзей с того конца Стрэнда.

Сцена 4

Кабинет, производящий довольно странное впечатление: окна скрыты опущенными шторами, стены — портьерами и гобеленами; взгляд так и ищет чего-нибудь вроде будуарной койки под балдахином, но нет — наличествует лишь вычурный стол с восседающим за ним милашкой Энтони Бэконом.

Бегущая строка: "Штаб-квартира контрразведки "МИ-5", Лондон, западная оконечность Стрэнда, 27 мая 1593 года"

Бэкон, с обаятельной улыбкой, приглашающим жестом указывает на кресло вошедшему Поули:

— Рады воздать честь защитнику дальних рубежей Отечества! Кстати, придется объявить выговор нашему подразделению, контролирующему въезд и выезд из страны: эти ротозеи опять вас прошляпили...

— О, не будьте к ним слишком строги: я воспользовался дипломатическим прикрытием.

— Выпьете? Вино какой из посещенных вами стран вы предпочитаете в это время суток?

— Что-нибудь, от чего не мрут — на ваш выбор, — столь же обаятельно улыбается Поули.

— Тогда — мартини с водкой?

— Черт, ощущаю себя селебритью — что крайне некстати для разведчика. Мои комплименты вашему подразделению, собирающему досье на коллег... Прозит!

Отставив недопитый стакан на край стола, Поули вновь обращается к хозяину кабинета:

— Послушайте, я сейчас полезу за пазуху за кое-какими бумагами. Не хотелось бы, чтоб ваша горилла из-за во-он той портьеры — (кивок в направлении) — поняла этот жест превратно и влепила мне метательный нож между лопаток, или вроде того.

Бэкон согласно кивает, и по его знаку из-за портьеры появляется Скерес, убирающий в рукав стилет.

— Кстати, — продолжает Поули, — документы, с которыми я намерен вас ознакомить, касаются весьма высоких персон. Вы уверены, что хотите расширить круг допущенных? — (кивок в сторону Скереса).

— Уверен, — отрезает Бэкон. — Мы вас слушаем. Мы вас внимательно слушаем!

— Вы лучше почитайте, — с этими словами Поули вручает шефу "МИ-5" три разномастных листка, которые тот, после краткого ознакомления, откладывает с несколько натянутой улыбкой:

— Ну, и что это, по-вашему, доказывает?

— Ну, для начала это доказывает, что его светлость граф Эссекс — остолоп и дилетант, ни в грош не ставящий профессионалов из собственной Службы. Бьюсь об заклад, что "Тамерлан" — его личная затея, а вас с Филиппсом он даже в известность поставить не удосужился, и за голову вы схватились, только получив уже сводку... Угадал?

— Без комментариев.

— Ну еще бы! Но вот Чолмли упустили уже вы сами. А ведь его надо было убирать сразу, едва лишь запахло паленым... — при этих словах Поули указывает на листок, лежащий чуть поодаль от двух других. — И охота вам была таскать из огня те каштаны для Архиепископа?

— Я бумажки-то приберу? — скорее извещает, нежели спрашивает шеф "МИ-5".

— Да на здоровье: вы же не думаете, что это оригиналы? Впрочем, Адмирал дорого дал бы и за копии. Думаю, по таким наводкам Королевская гвардия тут же начала бы собственное расследование — о связи апрельских погромов, "Тамерлана" и некого вельможи из ближнего круга королевы. Это, между прочим, как раз их делянка...

— Вы же прекрасно понимаете, что это всё — не доказательства!

— Для суда присяжных — возможно, и нет; а вот для Ее Величества — возможно, и да.

— Ладно, — после краткого размышления уступает Бэкон. — Назовите свою цену.

— Цена простая: Драматург.

— В каком смысле??

— В простом: Драматург не должен попасть в руки ни к вам, ни к Архиепископу, в Звездную палату. Во всяком случае, живым.

— Хорошо, мы согласны, — с явным облегчением отвечает Бэкон. — Наша Служба снимает наблюдение с Драматурга и прекращает всякую активность вокруг него; всё дальнейшее на ваше усмотрение. Собственно, вся эта история была чистым недоразумением... ну, вы понимаете, что я хочу сказать. Вы удовлетворены?

— Нет. Это была бы вчерашняя цена, а за сегодня она выросла. Мне нужны ваши люди как мои подчиненные в моей операции; как гарантия, что вы не сольете ту операцию Архиепископу или королеве. "Скованные одной цепью, связанные одной целью" — эх, полюбил я в последнее время голландские народные песенки...

— Вы... — вот теперь шеф "МИ-5" реально ошарашен — Уж не собираетесь ли вы ликвидировать Драматурга руками наших сотрудников?!

— А почему бы и нет? В конце концов, вы развели всё это дерьмо — вам его и прибирать... Но только не раньше, чем я отдам соответствующий приказ, ясно?

Поули встает и, забрав со стола свой недопитый стакан, изучает его содержимое на свет:

— Подумайте над этим предложением — сдается мне, что лучшей цены вам не дождаться. Жду вашего ответа до нынешней полуночи; я квартирую в гостинице "Эдинбург", и чтоб в этом убедиться нет нужды посылать за мной хвост. Ну, а обнаружив такой хвост, — резидент обводит тяжелым взглядом своих контрагентов, — я буду считать, что наши переговоры провалились, со всеми отсюда вытекающими. Всего доброго, джентльмены!

Допивает залпом и направляется к двери, бросив через плечо: "А водка-то, между прочим, должна быть настоящая, русская!"

— Ну что, подпишете почетную капитуляцию, сэр? — вопрошает после довольно продолжительной паузы Скерес.

— Капитуляцию... Живой — и разговорчивый! — Чолмли — это, между прочим, твой прокол, а не чей-нибудь!

— Mea culpa... Его светлости докладывать будем?

— Нет, разумеется! "Прощение получить легче, чем разрешение"...

Сцена 5

Джон Бест (опять в гражданском) идет по лондонским улицам, явно проверяясь на предмет слежки: неожиданно сворачивает в проходной двор, потом бросает взгляд назад через зажатый в кулаке осколок зеркальца. В конце концов ныряет в неприметный, но респектабельный ресторанчик "Копченый угорь" и, обведя взглядом средней заполненности зал, подсаживается к ожидающему его в уголке Рэли.

В ту же секунду за их столиком, как по волшебству, материализуется третий — насмешливо улыбающийся Поули:

— "Где двое или трое собрались во имя мое, там и я среди них"! Не сочтите за богохульство, джентльмены...

Бест ошарашено хватается за рукоятку кинжала, но обнаруживает уже упершееся ему в живот острие стилета:

— Только без глупостей!..

Рэли же на происходящее взирает скорее благосклонно:

— Ну, богохульствами нас точно не проймешь, а собрались мы, похоже, и вправду "во имя ваше"... Вы, вероятно, и есть тот самый джентльмен Службы, который "найдет нас там и тогда, когда сочтет это целесообразным"?

— Он самый, сэр!

— Кстати, тут недурная кухня. Не хотите заказать что-нибудь... ностальгическое? Пудинг там, или типа того?

— Помилуйте, — со смехом отмахивается резидент, — порой единственное, что всё-таки примиряет меня с Континентом — это отсутствие там английской кухни, век бы ее не видеть...

— Ну а как насчет доброго английского эля?

— А вот это предложение, от которого невозможно отказаться!

Три кружки темного сдвигаются в чоке, роняя пену. После чего Рэли обращается к собеседнику уже без тени улыбки:

— Мы вас слушаем. Мы вас внимательно слушаем!

— Адмирал, — приступает Поули, — поверьте: Служба сейчас делает всё для спасения нашего оперативника, Драматурга; всё, и даже больше.... И — понимая предмет вашего отдельного беспокойства — в пыточный подвал он не попадет ни при каких обстоятельствах. Ни при каких — если вы понимаете, о чем я... Я готов вам в этом поклясться... кстати, а чем следует клясться атеисту?

— Понятия не имею — об этом надо спрашивать у атеистов. А мне вполне достаточно вашего слова джентльмена... Так чего вы от нас хотите?

— Чтоб вы не лезли, куда не просят, и не путались у нас под ногами: хуже нету при тайной операции, чем угодить под дружественный огонь — уж поверьте... И если вы угробите нам операцию... и Драматурга!.. — полезши поперед батьки в пекло... Сдается мне, что вам потом будет очень стыдно, Адмирал. Dixi.

— Ладно, — роняет Рэли. — Можем ли мы вам чем-то помочь?

— Да, нам могут пригодятся ваши оперативные возможности непосредственно во Дворце, — Поули, вставая, кивает на безмолвного Беста. — Но только — никакой самодеятельности, о-кей?

— Что ж, парни, — подымается и Рэли, — как напутствуют у нас, в Королевском флоте: "Доброго ветра — Fair winds!"

— Отличное напутствие, кстати, — отвечает Поули со скрепляющим рукопожатием. — Пошлите нам ветер — а уж попутным мы его сделаем сами! Кстати, говорят у вас, в Королевском флоте, бытует присловье: "Кроткие наследуют землю. Мы — море"; тоже богохульство, конечно — но мне нравится, черт побери!

Сцена 6

Паб весьма средней руки, в зале — людно и накурено. За угловым столиком — Поули и Скерес, тихий разговор которых не слыхать из-за гомона других посетителей; на столе — пара кружек эля, из которых едва отхлебнуто. Поули что-то быстро чертит на листке бумаги; камера берет крупный план — теперь зрителю видна план-схема, с какими-то крестиками и стрелками. Скерес, подавшись вперед, тычет пальцем в одну из стрелок на схеме и отрицательно мотает головой. Поули, сощурившись, что-то прикидывает в уме, потом со вздохом соглашается и, скомкав листок, поджигает его в пепельнице; не глядя, сует монетку подскочившему "на огонек" халдею и тоже склоняется вперед, к Скересу, излагающему тем временем, загибая пальцы, какие-то неслышные за шумом доводы.

Сцена 7

Горящий камин выхватывает из полутьмы низкий столик с пузатой бутылкой и глубокие кресла, в которых устроились, со своими стаканами, Томас Уолсингем и Поули; Одри Уолсингем застыла безмолвным изваянием позади мужа, опершись на его плечо и безотрывно глядя в пламя.

Бегущая строка: "Поместье Уолсингемов Скадборо, графство Кент; 28 мая 1593 года".

Уолсингем (ностальгически):

— Но ты-то ведь еще застал времена, когда Служба базировалась на Сизинг Лейн, наискосок от Тауэра! Тогда в сферах так и говорили: "Сизинг Лейн предупреждает" или "Сизинг Лейн уперлась и ни в какую!"

— Да, только вы-то любовались на Тауэр снаружи, а я-то — изнутри! — ухмыляется Поули.

Чокаются. Теплые отсветы камина плавают в неотличимом от них по цвету благородном вискаре. Воплощение покоя и уюта.

Одри осторожно ставит свой стакан на столик:

— Я оставляю вас, мальчики. Ваш вечер воспоминаний, как я понимаю, переходит в ту фазу, когда вы начинаете ворохами вываливать на стол топ-секреты — а мне и свои-то девать некуда... Дурацкого напутствия "Всё не выпивайте!" вы от меня не дождетесь.

Ладонь Томаса накрывает сжавшие его плечо пальцы Одри:

— Я ведь знаю, что ты хочешь мне сказать.

— И что толку? Ты ведь всё равно в это — (кивок в сторону Поули) — ввяжешься...

Проводив взглядом медленно растворяющуюся в темноте Одри, Уолсингем обращается к Визитеру-из-Прошлого так, будто они продолжают давно начатый и оборванный на полуслове диалог:

— А там точно всё настолько уже плохо, что Служба готова идти ва-банк?

Они — высокие профессионалы: понимают друг дружку с одного касания и без детальных вводных.

— Да, безусловно. А что вас смущает?

— Ну вот смотри. Кит — высококлассный шпион, но по первому и главному своему призванию он всё же — поэт. Все его читатели-зрители — здесь, в Англии, а кому он нужен там, по ту сторону Канала? Мефистофелю, разве что? А Континент, между тем, ему и без того не по вкусу — это видно невооруженным глазом из его текстов, и работать там ему не нравится... Нет-нет, я вовсе не хочу сказать, что скандал этот раздули специально затем, чтоб насильно выпихнуть строптивца Кита из страны нелегалом — это паранойя. Но вот воспользоваться случаем, чтоб поставить его перед выбором: резидентура Поули или подвал Бэкона — отчего бы и нет?

— Право же, сэр, — устало вздыхает Поули, — у нас в Службах сидят люди циничные, но не до такой степени! Но с проблемой вы угадали: Кит и вправду терпеть не может Континент, во всех его проявлениях — это прёт на семь метров против ветра из любой его пьесы, какая-то уже просто классовая ненависть... А ведь это смертельно опасно для оперативника — не любить страну, в которой работаешь...

— Да черт бы вас всех побрал, на обоих ваших концах Стрэнда! — внезапно рявкает отставной шеф разведслужбы, стукнув донцем стакана о стол так, что толика благородного напитка выплескивается на полированную поверхность. — Вот заладили: "оперативник", "оперативник"... А он — поэт, гениальный поэт, можете вы это понять тупой своей шпионской башкой?! Первый поэт Англии, сила и слава её — других таких тут нету, и не предвидится еще лет триста!

Поули в несказанном изумлении озирает бывшего шефа, и под его взглядом тот берет себя в руки:

— Прости, Роб. Считайте, что я — в деле. У вас есть план?

— Да, сэр. Но мне не хотелось бы втягивать вас в эту историю лично, — Поули бросает выразительный взгляд туда, куда удалилась Одри. — Право же, достаточно вашего человека, того, о котором я писал.

— Ладно, ближе к делу разберемся... Джонс! — обращается он к появившемуся на звук колокольчика дворецкому. — Мистер Фрайзер уже отдохнул с дороги?

— Так точно, сэр. Он ожидает в библиотеке. Пригласить?..

— ...Мистер Фрайзер, — встает навстречу вошедшему Поули. — Мне рекомендовал к вам обратиться мой добрый знакомый, Ник Скерес...

Сцена 8

Небольшая светлая комната, за окном которой видны яблони в цвету. На столе — раскрытая амбарная книга и счёты с потемневшими от времени деревянными костяшками; за столом — очаровательная старая леди в чепце и переднике. Она, водрузив на нос очки в железной оправе, принялась уже было вскрывать письмо, церемонно врученное ей перед тем Поули — "Ну-с, что там опять понадобилось любимому кузену от своей любимой кузины?" — но прервала это свое занятие:

— Вы, наверное, хотите чаю? Или кофе?

— Спасибо, мадам! — благодарно кивает Поули. — Не откажусь.

— Так чай или кофе? — строго уточняет старушка, улыбаясь одними уголками губ.

— Ну, если вы так ставите вопрос, мэм, то — кофе.

— Я сейчас вернусь...

Поули рассеянно оглядывает опустевшую комнату; взгляд его на миг задерживается на ноже, которым старая леди вскрывала конверт: это ничуть не декоративная и видавшая виды испанская наваха.

Бегущая строка: "Пансион Элеоноры Булл, Дептфорд, графство Кент; 29 мая 1593 года"

...Миссис Булл откладывает прочитанное письмо как раз когда Поули с благодарностью отставляет допитую чашечку. И вдруг спрашивает:

— Ну как там наши?

— Где — там? — на секунду теряется резидент.

— Там, где к женщинам обращаются "мадам", а кофе предпочитают чаю.

— Держимся, — лаконично рапортует Поули после краткой паузы; а что тут еще ответишь?

— Знаете, я всегда за них молюсь, когда они уходят отсюда на Континент. Это для вас там они — "славные парни", а для меня — мальчики... И всякий раз ловлю себя на мысли: как хорошо, что они должны возвращаться на Остров иным путем, чем уходили...

— Таков порядок, мэм — отвечает он, просто чтоб что-то ответить.

— Да, я знаю. А мне это позволяет верить, что они все-таки возвращаются — просто я этого не вижу... И почему-то все они представляются как "Джон Смит" — будто нарукавный шеврон какой-то! Но ведь Господь должен сообразить — какого Джона Смита я имела в виду, верно?

Резидент встает и отдает старой леди честь — без тени иронии:

— Порою кажется, что только такими молитвами мы там и держимся, мэм!

— Ладно... — вздыхает она, вновь бросив взгляд на письмо. — Так чем я могу вам помочь?

— Нам нужен апартамент на завтра — тот, что зарезервировал на свое имя мистер Фрайзер.

— Да, такой заказ есть, — кивает леди, бросив взгляд на гроссбух. — Пансион переполнен... но мы решим эту проблему.

— Нас будет четверо, и в том числе — человек, о котором вы, возможно, слыхали: некий Кристофер Марло...

— Господи помилуй! — (шок) — Тот самый содомит, богохульник и чернокнижник?!

— Тот самый, мэм — но у нас к нему более серьезные претензии. Некоторое время назад он работал на нас — а потом там произошел провал... погибли люди.

— Так он еще и предатель?!

— Может быть. Но может быть — и жертва случайного совпадения. Или даже — жертва подставы: в папистской контрразведке работают неглупые ребята... Вот в этом мы и должны разобраться... в тесном семейном кругу, вдали от глаз официальных властей.

— Но вы, надеюсь, не собираетесь убивать его прямо здесь? На глазах у кучи постояльцев?

— Мы рассчитываем, что всё пройдет тихо-благопристойно, но стопроцентной гарантии — я буду с вами откровенен, мэм — мы дать не можем. Клиент может вдруг взбрыкнуть самым непредсказуемым образом... Вы опасаетесь за репутацию заведения, да?

— Мы воюем, сэр! — чопорно выпрямляется старая леди. — И всем нам приходится идти на жертвы.

Сцена 9

Паб, который вообще уже — дно, точнее — днище; а еще точнее — место, куда "вход — шиллинг, а выход — два".

За столиком — авторитетный пацан Николас Скерес, известный в этой части Ист-Энда как "Долговязый Ник", и молодой, но подающий большие надежды наемный убийца Дик Белью по кличке "Ржавый".

— Ты ведь хочешь заслужить благодарность Родины, Дик?

— Я бы лучше взял деньгами!

— Ты так говоришь, будто одно мешает другому... Ладно, хи-хи — убрали, слушай сюда. Работа — на Контору. С Континента едет папистский курьер, с письмами и золотишком. Он будет под колпаком у конторских — те поджидают здешних папистов, кто с ним выйдет на связь. После этого курьера надо убрать — "случайное убийство, чистая уголовщина без никакой политики". Время обшарить жмурика у тебя будет; письма — конторским, золотишко — тебе... ну, со мной в пополаме, само собой. В Дептфорде работать прежде доводилось?

Сцена 10

Через цветущий утренний сад (эх, "Веселый месяц май"...), окруженный живой изгородью, к затейливой архитектуры дому шагает четверка джентльменов в нарядных плащах и при шпагах ("cape et d'ИpИe", ага) — Марло, Поули, Фрайзер и Скерес. Ракурс — Тарантино, разумеется.

Бегущая строка: "Пансион Элеоноры Булл, Дептфорд; 30 мая 1593 года" Во всех предыдущих случаях буквы надписи желтые, а сейчас — багровые...

Церемонно раскланявшись со встречающей их на пороге хозяйкой, визитеры занимают отведенный им апартамент (посреди комнаты — стол с двумя лавками, у стены — кровать под покрывалом); плащи и шпаги (а также кинжалы) вешают на вбитые в стену колышки; Марло и Фрайзер со Скересом рассаживаются вокруг стола, где приготовлено уже угощение — две большие оплетенные бутыли вина и кой-какая закуска, а Поули выходит за дверь и через небольшое время возвращается с добычей: доска и фишки для триктрака, и большие песочные часы.

(Часы эти, сразу водруженные на край стола, будут оставаться там на протяжении всей этой, весьма длинной, сцены: показываемый, раз за разом, крупным планом переворот часов как бы разрезает день на временнЫе отрезки; при этом, когда часы оказываются в кадре, саундтрек полностью замещается стуком метронома — едва слышным в начале, и всё более громким при каждом последующем перевороте.)

Четверка чего-то ждет. Сперва возникает впечатление, что они просто убивают время (в ожидании сигнала?) — гуляют по саду, бесцельно слоняются по пансиону (это — большое двухэтажное здание с непростой планировкой), или сидят у себя в номере, валяясь на койке или небрежно играя в триктрак, — но затем внимательный зритель понимает, что всё не так просто. Когда "праздно слоняющиеся" в третий уже раз "по ошибке" попадают в чужие номера, становится ясно, что они очень интересуются — кто у них в соседях; при этом свой номер они неукоснительно держат на запоре, открывают только на условный стук (длинный — три коротких), а вне номера перемещаются только парами-тройками — явно подстраховывая друг дружку.

Очередной переворот часов; метроном опять застучал громче прежнего. На одном конце стола Марло играет в триктрак с Фрайзером, на другом — Скерес с Поули болтают за выпивкой (дозы — символические).

Скерес (воспроизведя на скатерти карту какой-то местности из солонки, горчичницы и трех вилок):

— ...В общем, мост рухнул минута в минуту — вышло реально красиво! Медалей, конечно, всё равно никому не дали — поскольку наши лягушатники даже с таким флеш-роялем на руках умудрились всё просрать... А тебе в Нормандии бывать не довелось?

Поули (ухмыляясь, показывает пальцем на солонку):

— А кто, по вашему, вывесил тогда для вас флажковый сигнал о засаде на стене вот этого чертова замка — как бишь его, Форт де Пиру?

— Ё-моё!.. — Скерес реально ошарашен. — Вот уж воистину: "Не мир тесен, а слой тонок"...

Наливают всклень и с чувством чокаются.

Следующий переворот часов.

Скерес с Фрайзером как раз возвращаются в номер; Поули сидит за столом, а развалившийся на койке Марло обрывает насвистываемую мелодию и задумчиво произносит:

— Кончается табак! — и, после секундной паузы, — Табак кончается — беда, пойду куплю табак. И вот... но это ерунда, и было всё не так...

— Эй, не вздумай! — отрезает Скерес. — Самое занятие нам сейчас — шариться тут на предмет дозы!

— Да не, это стихи, Ник, — поясняет со своего места Поули. — Точнее, песенка — ее частенько насвистывают ребята из голландского Сопротивления. Про поэта, за которым пришли из Инквизиции — а он как раз отлучился из дому за дозой; те потом перерыли все Нижние Земли, а он как в воду канул.

— А опер каждый день к нему стучался как дурак... — напевает Марло. — И много-много лет подряд соседи хором говорят: "Он вышел пять минут назад, пошел купить табак..."

— И легенда красивая, и перевод отличный! А я и не слыхал, Кит — когда это ты ее?

— Да вот только что...

Следующий переворот часов. Уже легкие сумерки.

Марло с Фрайзером собрались, похоже, в очередной обход сада — стоят у двери уже накинув плащи, — но задержались, привлеченные аттракционом: Скерес нацарапал на дальней стене мишень в виде рожицы, а потом с пятиметровой примерно дистанции, почти не целясь, мечет в нее три кинжала — чпок! чпок! чпок! — вонзающихся в оба глаза и в горло "потенциального противника".

Поули, крякнув, отодвигает от себя горсть серебряных шиллингов. Скерес непроницаемо сгребает заклад в карман и вдруг обращается к взявшемуся уже за дверную ручку Фрайзеру: — А давай-ка лучше я схожу в патруль: "Ибо ночь темна и полна ужасов"...

Марло с контрразведчиком выходят, а камера берет крупным планом мишень Скереса — которая смотрится, прямо скажем, довольно зловеще...

...Из верхнего резервуара часов падают последние песчинки, метроном грохочет горным обвалом. За триктраком — Фрайзер и Поули, Марло кемарит на койке, прикрывшись плащом, Скерес развлекается тем, что подбрасывает монетку (похоже, один из тех выигранных шиллингов): выпадает всё время решка.

— Железные нервы, однако, у парня! — оглядываясь на дремлющего, роняет Поули.

При этих словах Скерес встает, потягиваясь — и вдруг неуловимо быстрым, кошачьим, движением перемещается за изголовье кровати, а в следующий миг — наносит Марло удар кинжалом в лицо, сверху вниз. Ноги лежащего дергаются достаточно физиологично, чтоб не оставить у зрителя никаких иллюзий: аминь. Всё происходит в полном безмолвии: метроном умолк вслед за падением последних песчинок.

— Ты чего натворил, мудило грЕшное?!! — страшным шепотом осведомляется Поули.

— Не понял юмора... — цепенеет Скерес.

— Глаз-то — ПРАВЫЙ !! Правую руку тебе, штоль, оторвать нахер — чтоб у нас тут левша появился?

— Ой, йо-оооо...

— Вот тебе и — "ой, ё"...

Труп с торчащим из глаза кинжалом перетащили уже тем временем на середину комнаты; внимательно осматривают кровать — нет, крови нету, всё чисто. Шума, опять же, избежали — любопытствующие в дверь не ломятся. В общем — могло быть и хуже...

— Так... — ищет между тем решение Скерес. — А что, если он напал сзади?

— Постой, постой... И что — нарвался глазом на собственный кинжал? Но это же — курам на смех!

— Да в пьяных драках чего только не случается...

— Ладно, выбирать особо не из чего, а бог не выдаст — свинья не съест, — принимает решение командующий операцией. — И хорошо хоть беладонна подействовала как надо... Так! Я пошел за хозяйкой, а вы тут давайте, изображайте жертву... Но если вы сейчас еще и порезы не на ту сторону головы нанесете — с учетом атаки сзади! — я лучше ту голову вааще оторву нахрен, вот те крест!

Сцена 11

Старая леди хмуро озирает театр (а правильнее бы — "цирк"...) боевых действий. Головорезы Службы виновато переминаются с ноги на ногу — ни дать, ни взять пятиклашки перед учительницей, выясняющей — кто разгрохал мячом форточку на перемене... "Хороши, нечего сказать!" — с неподражаемым выражением подытоживает она — отчего та картина маслом приобретает абсолютную уже завершенность.

Со вздохом направляется к дверям, поманив за собой пальчиком Поули — как, типа, старосту проштрафившегося класса.

— Извёстка... — тихо произносит она, чуть кивнув головой в направлении трупа. — У него подошвы в извёстке. Он натоптал — и здесь, и в коридоре...

Поули — высокому профессионалу! — потребовалась добрая пара секунд, чтобы осознать смысл сказанного. После чего возникает удивительный оптический эффект: как — непонятно, но он взирает на эту крохотную старушку снизу вверх:

— Мэм! Миледи!.. Простите за высокопарность, но вот в такие моменты как раз и понимаешь — почему Англия непобедима!

Старая леди величаво кивает:

— Я извещу констеблей, но вряд ли они появятся раньше чем через пару часов. Слух, однако, разнесется быстро, и через небольшое время тут отбою не будет от любопытствующих. Надеюсь, вам хватит сноровки охранять Crime scene и не пускать их дальше входной двери?

Когда хозяйка убывает, Поули командует подельникам:

— Затереть следы известки на полу, мигом! И сами подошвы!

Скерес с Фрайзером озадаченно переглядываются — а командир-то наш не рехнулся ль? Нашел время — потрафлять старой аккуратистке...

— Шевелитесь, черт бы вас взял! Это будет похуже правого глаза!

И, видя полное их непонимание, снисходит до объяснения:

— Из всех окрестных улиц в известке можно перемазаться только на Риджент-стрит — там стройка. А мы подходили к пансиону с противоположной стороны — с Эппл-роуд!

Присев на корточки, Поули принимается на всякий случай обшаривать карманы убитого.

Только теперь зритель может наконец толком, вблизи, разглядеть его лицо: это — нанятый Скересом "Ржавый" (что ж, портретное сходство и впрямь есть).

Киллер, как легко догадаться, вошел в пансион, обменявшись плащами с Марло, во время совместного их со Скересом "патрулирования сада"; в каковой сад он проник — через Риджент-стрит.

...Поули на миг отрывается от своего занятия и задумчиво вопрошает в пространство:

— Вот интересно: в каком же она, на самом деле, чине?

Сцена 12

Дептфордские доки (впрочем, точная идентификация места оставлена на усмотрение зрителя: бегущей строки нет).

Луна, в принципе, есть — но проку от нее, считай, никакого.

В стремительно сгущающемся тумане от пирса отваливает ялик; гребец виден совсем уж размытым пятном, а темный силуэт пассажира на корме дарит прощальный взмах двоим закутанным в плащи провожающим и декламирует:

— Как лист увядший падает на душу... — похоже, стихи...

Туман сгущается до того, что из него уже, похоже, можно нарезАть кирпичи, как из фирна на эскимосское иглу; чернота неподвижной воды тяжела и вязкА, как мазут... Со звуками, как частенько бывает в тумане, творится странное: плеск весел отплывающей лодки слышен даже вроде как всё отчетливей — на фоне тихо-тихо вступающих саундтреком первых тактов траурного марша из вагнеровской "Гибели богов".

Оба провожающих, не сговариваясь, широко крестятся — и по тому, как они после этого переглядываются, ясно: эти подобными выражениями чувств не разбрасываться не привыкли...

Поули:

— Хм... Вам тоже померещилось, сэр?

Уолсингем (мрачно):

— Померещилось, как же... Чуть перефразируя: если нечто смотрится как Ахерон и звучит как Ахерон — может, это Ахерон и есть?

Поворачиваются и уходят прочь от берега; туман при этом начинает рассеиваться столь же стремительно, как и сгустился, и через считанные минуты от него не остается и следа. Странный туман принесло с реки в предпоследний весенний вечер 1593 года...

— ...Да, чтоб уж разделаться с этой нечаянной кладбищенской тематикой, сэр... Надо бы камешек на завтрашнюю могилку устроить, порядку для. Можно что-нибудь совсем простенькое-безликое, типа "Киту, от друзей и коллег", а можно и с приподвывертом, типа "Тамерлану от Вараввы": всего три слова — а минимум три смысловых слоя, но только для тех, кто — в теме... У меня еще осталась десятка из тех трех, выданных на оперативные нужды. Или вы сами?..

— Да уж, я — сам. И камешка не будет, никакого. Пока я жив — не будет.

— О как... Это что-то... личное?

— Напротив, сугубо общественное. Видишь ли, Роб... Ты просто не понимаешь, чем — через самое небольшое время — станет такой вот камешек для Англии. И что шансов в поединке с тем камешком у Кита — того, что воскреснет вскорости на Континенте... ну, как мы оба надеемся — будет ноль: "Да, неплохая пьеса — но с покойным Марло, конечно, и сравнивать смешно"; а вот такого унижения он ведь реально не переживет — я ж его знаю, как облупленного!..

— Ну, как скажете, сэр! В этих вопросах я вам доверяю безгранично... С коллегией присяжных, как я понял, проблем не будет?

Сцена 13

Та же комната Нонсачского дворца, только за окном — чудесное летнее утро, а мореный дуб стенной обшивки — благороден и ничуть не зловещ.

Елизавета принимает доклад Роберта Сесила.

— Да, кстати: эта странная история с пьяной поножовщиной в Дептфорде... Там вроде бы засветился один из ваших людей — "находясь на службе" Моего Величества. Вам не кажется, что он возил "срочные и секретные" депеши из Голландии в Нонсач по какой-то очень уж затейливой траектории?

Королева глядит на своего советника с откровенной насмешкой, но без тени гнева: ей, похоже, просто любопытно — как тот станет выкручиваться?

И Сесил не подводит: начинает читать презануднейшую лекцию об общих принципах функционировании Курьерской службы и направляющих ее инструкциях, начав, естественно, от Царя Гороха и ветхозаветных прецедентов... На третьей минуте Ее Величество, демонстративно зевнув, останавливает поток его красноречия:

— Ладно, пускай Хенидж сам разбирается с вопросами трудовой дисциплины в своем ведомстве... — с этими словами она выкладывает на стол листок с каллиграфическими прописями указа. — Мой старый честный Данби — это было его последнее дело перед заслуженной пенсией — пришел к выводу, что там, в Дептфорде, имела место законная самооборона. Я намерена сейчас подписать помилование этому самому Фрайзеру. У вас нет возражений?

— Ни малейших, Ваше Величество!

— Кстати, этот бедняга, Фрайзер — он ведь сильно пострадал в той схватке... У него кажется какой-то бизнес, я не путаю?

— Нет, Ваше Величество, не путаете.

— Ну, надеюсь тот бизнес будет процветать, и ему хватит средств на полное излечение... У вас есть еще какие-нибудь соображения по этому делу?

— Никаких, Ваше Величество!

— Тогда — в архив. Да, что-то я еще хотела у вас спросить, совершенно из другой области... мысль мелькнула, и... А, вот! — ваша Служба отслеживает, что там творится на Континенте по части культуры?

— Да, Ваше величество, безусловно! Это чрезвычайно важно, иногда даже важнее, чем военные тайны...

— Так вот, моя интуиция — а я привыкла ей доверять! — подсказывает мне, что пора бы там уже появиться новой литературной звезде. А то всё — "Лопе-де-Вега", да "Лопе-де-Вега"... Если такое случится — дайте мне знать, не откажите в любезности!

Сцена 14

Кабинет Сесила в штаб-квартире "МИ-6"

Шеф Службы пугающе насмешлив:

— То есть как это — "пропал"? Это, типа, шутка юмора такая, да? Типа, с первым апреля, начальник?

— Мне нечего сказать в свое оправдание, сэр, — отвечает осунувшийся Поули, — и я готов идти под трибунал хоть сейчас. Но у меня нет никаких объяснений случившемуся — никаких материалистических, я имею в виду...

— И что, об этом стало известно лишь сейчас?

— Так точно, сэр. Дептфордская фаза операции прошла безупречно, и тем же вечером мы вместе с сэром Томасом проводили Драматурга на "Треску" — это суденышко Московской компании, челночные рейсы между Дептфордом и Флиссингеном. Абсолютно надежный, сто раз проверенный экипаж — мы постоянно их используем для переброски писем и агентов на Континент. Во Флиссингене "Треску" встречал связной резидентуры, но шкипер сказал, что переброска, по неизвестным ему причинам, отменена: они прождали на рейде сколько положено, ялика с берега так и не было, и с отливом они вышли в рейс без пассажира. Такого рода накладки — рабочий момент, связной пожал плечами, написал рапорт и переправил его нам с той же "Треской"...

— Шкипера допросили?

— Разумеется. И шкипера, и помощника — раздельно и с пристрастием. Они не врут, сэр.

— Ну, тогда вроде как выходит, что врёте вы с Уолсингемом?

— Нет, сэр. Вы упускаете еще одну возможность...

— А! Лодка?

— Именно так, сэр. Мы усадили Драматурга в ялик, а вот как он поднимался на борт "Трески" мы, вообще-то говоря, не видели: упал густейший туман...

— Вы отыскали лодочника?

— Разумеется. Он тоже работает на Компанию, много лет участвует в их портовых делах и делишках, а гавань знает как свои пять пальцев. Но туман был такой, что даже он заблудился, и в условленное время подплыл к другому пирсу, не нашему; это — подтверждено свидетелями.

— Погодите... Это что же получается — там была еще какая-то лодка?

— Выходит, что так, сэр. "Отбросьте всё невозможное — то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался"...

— И эта подставная лодка увезла Драматурга у вас из под носа... Превосходно, просто превосходно!

— Да, сэр. Поэтому я и говорю, что заслужил трибунал. Но обращаю ваше внимание на то, что приславший ту лодку был не только в курсе мельчайших деталей моего плана, но и с абсолютной точностью предвидел, как именно тот будет развиваться — а там, между прочим, был целый веер вариантов. А главное — его собственный план целиком и полностью основан на том, что невероятной плотности туман должен практически мгновенно сгуститься в строго определенную минуту; сами понимаете — ни один профессионал никогда не станет строить операцию в расчете на такое чудо.

— И тем не менее, его операция удалась...

— Ну так это дело нехитрое, — в сердцах бросает резидент, — если ты всемогущ и всеведущ!

— Ну ладно, хорош мистику разводить! — взрывается шеф "МИ-6". — Займитесь-ка лучше коллегами с того конца Стрэнда!

— Если бы Драматург попал всё же в руки Бэкона — он сейчас уже давал бы показания Звездной палате, — пожимает плечами Поули, — иначе зачем им это всё? Кстати, если о такого рода расследовании станет известно в профессиональном сообществе, мы превратимся во всеобщее посмешище, а слухи о нем непременно дойдут до королевы — оно нам надо?

— Черт, ты прав... — неохотно кивает Сесил. — Но хоть какие-нибудь еще идеи у тебя есть, "Человек, решающий проблемы"?

Сцена 15

Рэли идет по вечерней лондонской улице, когда мгновенно сгустившаяся за спиной тень в высшей степени профессионально приставляет к его горлу стилет:

— Нам, кажется, есть о чем потолковать, Адмирал.

Рэли (с полным хладнокровием):

— Вон там, чуть впереди, премилый кабачок. Если вас не мутит уже от голландской рыбной кухни...

Поули и Рэли за столиком. Адмирал, оглядев резидента, констатирует:

— Хреново выглядишь... Ничего, что на ты?

— Ни в чем себе не отказывайте, Адмирал... Послушайте, дело уже прошлое. Я не спрашиваю — зачем вы это сделали, меня интересует лишь — как? Чего уж теперь-то!..

— Что — это ?

— Ладно, я конкретизирую вопрос: как вы исхитрились так подгадать с туманом? Это какое-то морское сакральное знание, недоступное сухопутным крысам?

— Но я и вправду не понимаю вашего вопроса! — теперь Рэли абсолютно серьезен. — Вот — совсем. Слово джентльмена. И слово моряка — раз уж зашла речь...

— Ч-черт... Примите тогда мои извинения.

— Да не за что. Могу догадаться, впрочем, что вопросы ваши как-то связаны с Дептфордским происшествием. И, пользуясь случаем, хочу задать встречный вопрос: зачем было — так сложно ?

— Без комментариев, — кратко откликается Поули.

— Ну, я тогда могу попробовать и сам. Единственное внятное объяснение — что готовили-то вы там эвакуацию, но что-то пошло не так...

— Без комментариев, — повторяет Поули. — Послушайте, вы же отлично понимаете, что никакого иного ответа я дать не могу.

— Что ж, — вздыхает адмирал-вольнодумец, — спасибо, хоть попытались. И верю, кстати, что вы сделали всё возможное...

Сцена 16

Тот же каминный зал в Скадборо. За тем же столом — сборная "Интеллигентной службы": Уолсингем, Поули и Сесил. На столе — недопитые кофейные чашки, полные пепельницы и бутылка коньяка, опорожненная где-то на четверть; подходит Одри с подносом: "Кому еще кофе?"

Военный совет, он же — мозговой штурм; судя по выражению лиц присутствующих, штурмуемая цитадель пока что держится на отлично...

— ...Что ж вас в мистику-то так и тянет? — страдальчески морщится Сесил.

— Ну, мистику довольно трудно вывести за скобки, когда речь заходит о Марло. Достаточно одной Эксетерской истории... — рассудительно замечает Уолсингем.

— А я, кстати, не в курсе, — откликается Поули.

— Дело было недавно в Эксетере, там театр лорда Стрэнджа давал "Фауста". И вот по ходу пьесы до актеров и зрителей как-то вдруг доходит, что на сцене одним Дьяволом больше, нежели предусмотрено штатным расписанием! Представление, натурально, остановили, театр заперли на ключ, но нечистый всё же улизнул, не дожидаясь экзорцизмов. Городские власти, рассмотрев дело, постановили, что наблюдаемое явление было, по всей видимости, вызвано "высоким качеством стихов и прекрасной актерской игрой", приведшим к "непреднамеренной материализации одного из персонажей" — это цитаты, если что...

— Ну, раз есть официальный документ с печатью, — хмыкает Сесил, — вопросов нет.

— Актерскому составу было, кстати, тем постановлением предписано впредь освящать сцену перед представлением. А Нед Аллен после этой истории нашил себе пару крестов на подкладку — "во избежание"...

— О как... — потрясено откликается Поули. — Аллен, нашивающий кресты — это аргумент покруче, чем бумага с казенной печатью!

— Ну вот, приплыли! — горько качает головой Сесил, переводя взгляд с Улсингема на Поули и обратно. — Один рассуждает о материализации дьявола, другой — мобилизовал весь наличный состав оперативников для контроля за лондонскими точками по торговле табаком... А кста-аати! — тянет вдруг он, уставившись в упор на отставника-эсквайра.

— Ты хочешь спросить, Боб — а не я ли сам всё это и организовал? И не прячу ли от вас Драматурга в своем винном погребе, в пустой бочке из-под амонтильядо?

— Да пусть бы и в пустой из-под амонтильядо — лишь бы не в полной мальвазии!.. — безнадежно отмахивается Сесил. — Кошмар нашего положения, джентльмены, в том, что теперь ни один человек в Англии не поверит, что мы его НЕ замочили в том пансионе.

— Уж это точно, — кивает Поули. — Теперь даже эксгумация никого уже ни в чем не убедила бы: "Власти скрывают!" — и весь сказ...

— А ты просто представь себе, Боб, — философски пожимает плечами Уолсингем, — что в тот вечер, в порту, всё прошло штатно, и Кит был благополучно доставлен "Треской" на Континент. И был там благополучно выслежен и убит людьми Капитана Жака — он ведь изрядно засветился в том Флиссингене в прошлой операции, верно?

(При этих его словах каминный зал Скадборо исчезает, и на экране безмолвно — в виде черно-белых дерганных кадров оперативной съемки — идет точное воспроизведение классической сцены из "Крестного отца": убийство Луки Брази расшифровавшими его людьми Солоццо — от кисти, пригвожденной ножом к стойке, до удавки; с Марло в заглавной роли, естественно.)

— Внешняя контрразведка — довольно опасная работа... — подытоживает Уолсингем. — И как тебе — легче сейчас было бы от такой вот ясности?

— Против этого трудно возразить, Том, — криво усмехается Сесил. — Только вот, чтоб вы знали: королева давеча поведала мне, будто интуиция шепчет ей о скором появлении на Континенте новой литературной звезды. И когда таковая не зажжется, нам, боюсь, придется испытать на себе настоящий гнев Ее Величества — тот, когда она разговаривает с виновным тихим-тихим, ровным-ровным голосом. А потом она сдерет с меня мою ослиную шкуру и приколотит ее на дверь нашего стрэндского амбара — в назидание преемнику...

— Да уж, с возжиганием новой звезды могут возникнуть проблемы, — качает головой Уолсингем, — Великие поэты рождаются несколько реже, чем неплохие оперативники, увы... Нам, похоже, ничего остается, кроме как самим накропать полдюжины пьес, подражая стилю Марло, и опубликовать их на Континенте от имени какого-нибудь прощелыги.

— Или — наоборот, — откликается вдруг со странным смешком Поули, "Человек, решающий проблемы".

— В каком смысле — наоборот?

— Не на Континенте, а здесь. И не писать за кого-то, а распространить слух, будто за некого драматурга пишет якобы чудесно спасшийся Драматург.

— Забавная идея, — кивает Уолсингем. — Остался, правда, сущий пустяк: отыскать в Англии никому не известного поэта, хоть отдаленно сопоставимого с Марло.

— Том, — подает вдруг голос Одри, — тот парень, с которым Кит работал над "Генрихом Шестым"... Он рассказывал.

— Уилл Шакспер? Хм... А ведь и правда: Кит ругал его последними словами — а это среди поэтов дорогого стоит!

— Шакспер? — разочарованно откликается Сесил. — Никогда о таком не слыхал...

— Так нам такой и нужен: молодой, талантливый, нераскрученный... находящийся под творческим влиянием Марло... Вряд ли для этой цели сгодится Грин или кто-то вроде.

— Значит, берем мы этого самого Шакспера, — ухмыляется Сесил, — подсобляем ему приподняться на первых порах, а сами исподволь убеждаем всех вокруг, будто за него пишет Несравненный Кит... Интересно, много ли найдется читателей, способных поверить в такую конспирологическую бредятину?

— А "всех вокруг" убеждать вовсе и не надо, — откликается "Человек, решающий проблемы". — "Способный поверить в это читатель" нам необходим ровно один; при том, что он, этот читатель, и сам хотел бы в это верить.

При этих словах все взгляды устремляются на Одри.

— Вы просто конченные психи, — безнадежно вздыхает любимая фрейлина Ее Величества.

— Боюсь, что во всех иных вариантах мы — покойники...

Уолсингем (разливая коньяк по стаканам):

— Ну так как, леди и джентльмены — "Марло умер — да здравствует Марло"? Чокаясь или не чокаясь?

Четыре стакана в некотором сомнении зависают над столом, и поверх них загорается:

THE END

Сцена после титров (post-credits scene)

Звук дверного колокольчика. Человек (на протяжении всей сцены его видно лишь со спины) открывает дверь. На пороге — почтальон, протягивающий ему облепленный марками конверт:

— Мистер Шекспир? Вам заказное — с Континента, из Богемии. Распишитесь, пожалуйста.

Человек — в кабинете; на его рабочем столе — творческий бардак: исчерканные листы черновиков, изрядная стопка перебеленного, пара раскрытых фолиантов-справочников, пивная кружка с запасом гусиных перьев. Некоторое время он разглядывает невскрытое еще письмо, потом бросает взгляд на украшающий бюро небольшой дагеротип — всем нынче известный "Портрет незнакомца" (которому, разумеется, приданы некоторые черты Ди Каприо) и вновь возвращается к конверту.

Оказывается, его вниманием завладели разноцветные марки (крупный план): их целая серия — разные модели парусников. Великая морская держава... 

Вместо послесловия

Чудесная Анна Н. Оуэн из университета Нового Южного Уэльса, консультируя меня по ходу написания этого текста, вложила в него столько своего "чистого боевого времени", что это далеко выходит за рамки называемого обычно "консультативной помощью". Мне остается надеяться, что время то было потрачено ей не впустую, и что в своем повествовании я не сильно погрешил против духа (о букве, понятно, речи нет) Елизаветинской эпохи, которую, вслед за Анной, причисляю к цвейговским "Звездным часам человечества":

Родина драконов

Это было время, когда адмирал пиратской эскадры мог отвернуться от горящего испанского фрегата и бросить людям на мостике: "Sic transit gloria mundi". Это было время, когда Ее Величество могла шугануть неугодившую фрейлину девятибальным матросским матом. Окружающие поняли бы обоих.

Во время боя с Непобедимой Армадой, когда маленький легкий кораблик Хоукинса несся по гребню волны, а испанский флагман провисал у ее подножья, Хоукинс перегнулся через борт и, углядев на палубе "испанца" командующего вторжением герцога Медину-Cидонию, прокричал ему в лицо на языке древних римлян всю его родословную — так, как Хоукинс ее себе представлял. Хоукинс был слабоват в испанском. Герцог вряд ли смог бы оценить соль обращения, будь оно сделано по-английски. А вот прекрасной латынью они владели оба.

Те, кто пустил ко дну Непобедимую Армаду, очень любили говорить и действовать красиво. Превращали судьбу в спектакль. Обогащали классику личным опытом. C Господом Богом находились в сложных отношениях. Человек, стоящий у руля, кивком или мановением руки определяющий судьбу другого человека, корабля или государства, может, конечно, считать себя орудием Господним — если ему требуются оправдания. В оправданиях эти люди, как правило, не нуждались.

В Англии того времени, как в театре, можно было все. Можно было взлететь к потолку — надо было только придумать крылья. Можно было делать политику — неудачники поднимались на эшафот, победители — на ступеньку ближе к трону. Можно было выйти в море — неудачники горели и тонули, победители делались адмиралами. Можно было писать стихи — неудачники тонули в Лете, победители становились Cпенсерами и Марло, в крайнем случае, Шекспирами. Посмертная слава гарантировалась ударом кинжала в глаз.

Приехавший в Лондон вскоре после мятежа Эссекса французский посол мсье де Морней в некотором недоумении отписывал своему повелителю, что реакция английского общества совершенно однозначна: "Боже, какой олух! Ну кто так устраивает мятеж...", и что некоторые вельможи, в приватной, естественно, беседе, добавляли: "Если бы за это дело взялся я, все кончилось бы совершенно иначе", что ни в коей мере не означало нелояльности по отношению к Ее Величеству. В любой другой стране разгромленный мятежник хотя бы на некоторое время становился местным воплощением дьявола. В Англии он был просто разгромленным мятежником, ну еще дураком... иногда.

А еще был город Лондон, сырой серый каменный город, где на улице трудно разминуться двоим, а воздух по цвету и вкусу напоминает знаменитое имбирное пиво. Этот город так легко оставить за спиной, чтобы уплыть в Южные моря, очередную интригу, стихи или науку, чтобы вернуться и вдохнуть еще раз воздух цвета и вкуса имбирного пива.

Это время прошло. Англия перестала быть родиной драконов.

Фрэнсис Дрэйк, который тогда еще не был сэром, и тоже плохо знал испанский, на каких-то переговорах о выкупе переделал свою фамилию под испанскую фонетику так: "эль драко", что означало — "дракон". Имя это стараниями сэра Фрэнсиса и его коллег стало сначала собственным, а потом снова нарицательным. Очень похоже на англичан: в гербе Cв. Георгий, боевой клич: "Белый дракон!", и в случае неприятностей, свечку ставят обоим.

Еще десять лет назад в любом портовом кабаке можно было услышать песню о том, как старое корыто с гордым названием "Фалькон" вернулось в лондонский порт втроем — вместе с испанским "купцом" и вздумавшим защищать "купца" фрегатом испанского королевского флота. Как сказал нищий лендлорду: "спускайте на меня вашу собаку, сэр, я ее съем". Эту песню больше не поют. Некогда безобидная, теперь она оскорбляет слишком многих. И дело тут не в авторе текста, который, во-первых, вполне благонадежен, а во-вторых, давно мертв, а в авторе факта, капитане старого корыта, который спит сейчас в камере Белого Тауэра. В комнате под самой крышей, где из окна вид на рассвет, на Темзу и облака, а что касается обвинения в государственной измене, то оно полностью соответствует действительности.

Анна Н. Оуэн

Монголия, река Аргуин-Гол, август 2017 — Москва, апрель 2018

Примечания

1

табакокурение в ту пору проходило по графе "наркомания" — авт.

(обратно)

2

а вот это уже могло потянуть и на "вышку" — авт.

(обратно)

3

Hotson, J. Leslie (1925) "The Death of Christopher Marlowe". — Cambridge: Harvard University Press.

(обратно)

4

Поули приписывают откровение: "Я буду присягать и лгать под присягой, но не сделаю признания, которое мне повредит — I will swear and forswear myself, rather than I will accuse myself to do me any harm".

(обратно)

5

Хороший список таких вопросов приведен, например, в исследовании Питера Фэри (Peter Farey) "Внезапная и ужасная кончина Марло: самозащита, убийство или фейк?" (2005).

(обратно)

6

И вроде бы современная лингвистика, во всей силе и славе ее, недавно похвасталась, что поставила в этом вопросе точку — вычленив в тексте Первой части "Генриха VI" фрагменты, написанные как Шекспиром, так и Марло. Так что даже возникла проблема: не следует ли при следующем академическом переиздании пьесы ставить на титульном листе обе фамилии?

(обратно)

7

Hutchinson, Robert (2006). "Elizabeth's Spy Master: Francis Walsingham and the Secret War that Saved England". — London: Weidenfeld & Nicolson.

(обратно)

8

Потрясающий документ, между прочим:

"Господину де Скорбиаку, королевскому советнику, замок Верлаге [Verlhaguet], Монтобан.

Я слышал, что господин Бэкон подал апелляцию в мой Совет в отношении приговора, вынесенного ему Сенешалем Керси в монтобанском суде. Я пишу вам, желая, чтобы вы безотлагательно ознакомили судью с [тем, что он действительно обладает] правом на апелляцию и даровали его со всей возможной скоростью. Ценность тех, кому он принадлежит, высока. Мы многим обязаны королеве - его суверену, и сам он - человек, очень хорошо себя зарекомендовавший. Он будет знать, каким добром отплатить за милость, оказанную ему, да и самим нам заповедано Богом заботиться о пришельцах, живущих в земле нашей, охранять их права и следить, чтобы была им дарована справедливость; более того, в том положении, в котором мы сейчас находимся, нам подобает быть снисходительными - и, наоборот, неразумно было бы обращать на них [пришельцев] все тонкости процедуры и всю суровость французских законов. Я полагаюсь на ваши благоразумие, здравый смысл и справедливость в этих вопросах, а также на то, что вы сумеете донести до них голос рассудка. Я не намерен далее обращаться к этому вопросу, однако хотел бы заверить вас в своем благорасположении и молю Творца, чтобы он не оставил вас, господин де Скорбиак, священной своей заботой.

Дано в Ла Рошели, 23 сентября 1586 года

Целиком и полностью ваш добрый и любящий друг, Анри"

(обратно)

9

LETTER FROM THE PRIVY COUNCIL - 29 June 1587

(PRO Privy Council Registers PC2 / 14 / 381)

(обратно)

10

THE FLUSHING LETTER

(PRO SP 84 / 44 / 60 - Discovered and transcribed by R. B. Wernham, and first published in English Historical Review (1976) Vol.91 pp.344-5)

(обратно)

11

Сэр Уильям Стэнли — это был такой английский "генерал Власов": воюя в Нидерландах, он в 1587, накануне Армады, переметнулся на сторону испанцев вместе со своим корпусом, состоявшим в основном из ирландских и валлийских католиков, и преподнес врагу на блюдечке важнейшую крепость Девентер. Именно Стэнли со своими соратниками — иезуитом Уильямом Холтом и начальником своей разведслужбы лейтенантом Жаком де Франческо (легендарный "Капитан Жак") — подготовил самые опасные покушения на Елизавету, и в 90-е годы с гордостью носил титул "самого опасного врага английской Короны".

(обратно)

12

Спустя небольшое время после описываемых событий, в сентябре 1593-го, с Поули, вернувшимся на прежнее место службы, в Нидерланды, произошла загадочная история: он был арестован голландцами (!) за измену Британской короне (!!) по доносу какого-то мутного типа по имени Роджер Уолтон. (Доносчика, на всякий случай, прибрали тоже и долго трясли; не вытряслось из него, впрочем, ничего, кроме намеренья срубить деньжат по-легкому — действительно, дурак-инициативник; а по возвращении домой в 1596-м дураку пришлось отсидеть еще и в родной английской тюрьме — а вот не кроши батон на кого ни попадя!) Поули вскоре выпустили, отправив в Лондон депешу с витиеватыми извинениями, в коей было специально отмечено, что на следствии тот вел себя "крайне осторожно и осмотрительно" — читай, молчал как рыба... Вообще-то этот странный наезд трудно оценить иначе, чем высший балл, выставленный Поули голландскими коллегами за ту самую агентурную сеть в сферах: "Да ты, братец, совсем охамел! Мы, конечно, союзники и даже товарищи по оружию, но узнавать все наши топ-секреты раньше нас самих — это чересчур!.."

(обратно)

13

"To Robert Poolye upon a warrant signed by Mr vicechamberlayne dated at the Courte xiimo die Junii 1593 for carryinge of lettres in poste for her Majesties speciall and secrete afaires of great ymportaunce from the Courte at Croyden the viiith of Maye 1593 into the Lowe Countryes to the towne of the Hage in Hollande, and for retourninge backe againe with lettres of aunswere to the Courte at Nonesuche the viiith of June 1593, being in her Majesties service all the aforesaid tyme - xxxs."

(обратно)

14

выделено нами — авт.

(обратно)

15

Кстати, раз уж к слову пришлось. В альтернативном мире Гарри Тертлдава, где в 1588 Господь не дунул и Армада таки доплыла — так что Англией управляют испанские гауляйтеры с гестапообразной Инквизицией ("Rulled Britania", 2002), эти персонажи дружно геройствуют в Сопротивлении, возглавляемом неуловимым-и-легендарным "Бобом-Горбуном", Робертом Сесилом. Марло там опять убьют (клинком в глаз, естественно), Скереса после победы возведут в рыцарское звание, а Фрайзера, в благодарность за все подвиги, упекут в тюрьму по старопрежней его уголовщине — очень жизненно...

(обратно)

16

THE CORONER'S INQUISITION The Latin original (PRO Chancery C260 / 174 / 27) was discovered by Leslie Hotson, and this, his translation, given in his The Death of Christopher Marlowe (1925).

KENT / INQUISITION Indented taken at Detford Strand in the aforesaid County of Kent within the verge on the first day of June in the year of the reign of Elizabeth by the grace of God of England France and Ireland Queen defender of the faith &c thirtyfifth, in the presence of William Danby, Gentleman, Coroner of the household of our said lady the Queen, upon view of the body of Christopher Morley, there lying dead & slain, upon oath of Nicholas Draper, Gentleman, Wolstan Randall, gentleman, William Curry, Adrian Walker, John Barber, Robert Baldwyn, Giles ffeld, George Halfepenny, Henry Awger, James Batt, Henry Bendyn, Thomas Batt senior, John Baldwyn, Alexander Burrage, Edmund Goodcheepe, & Henry Dabyns who say [upon] their oath that Ingram ffrysar, late of London, Gentleman, and the aforesaid Christopher Morley, and Nicholas Skeres, late of London, Gentleman, and Robert Poley of London aforesaid, Gentleman, on the thirtieth of May in the aforesaid thirtyfifth year, at the aforesaid Detford Strand in the aforesaid County of Kent within the verge about the tenth hour before noon of the same day met together in a room in the house of a certain Eleanor Bull, widow; & there passed the time together & dined & after dinner were in quiet sort together & walked in the garden belonging to the said house until the sixth hour after noon of the same day & then returned from the said garden to the room aforesaid & there together and in company supped; & after supper the said Ingram & Christopher Morley were in speech & uttered one to the other divers malicious words for the reason that they could not be at one nor agree about the payment of the sum of pence, that is, le recknynge, there; & the said Christopher Morley then lying upon a bed in the room where they supped, & moved with anger against the said Ingram ffrysar upon the words aforesaid spoken between them, and the said Ingram then & there sitting in the room aforesaid with his back towards the bed where the said Christopher Morley was then lying, sitting near the bed, that is, nere the bed, & with the front part of his body towards the table & the aforesaid Nicholas Skeres & Robert Poley sitting on either side of the said Ingram in such a manner that the same Ingram ffrysar in no wise could take flight; it so befell that the said Christopher Morley on a sudden & of his malice towards the said Ingram aforethought, then & there maliciously drew the dagger of the said Ingram which was at his back, and with the same dagger the said Christopher Morley then & there maliciously gave the aforesaid Ingram two wounds on his head of the length of two inches & of the depth of a quarter of an inch; whereupon the said Ingram, in fear of being slain, & sitting in the manner aforesaid between the said Nicholas Skeres & Robert Poley so that he could not in any wise get away, in his own defence & for the saving of his life, then & there struggled with the said Christopher Morley to get back from him his dagger aforesaid; in which affray the same Ingram could not get away from the said Christopher Morley; and so it befell in that affray that the said Ingram, in defence of his life, with the dagger aforesaid to the value of 12d, gave the said Christopher then & there a mortal wound over his right eye of the depth of two inches & of the width of one inch; of which mortal wound the aforesaid Christopher Morley then & there instantly died; And so the Jurors aforesaid say upon their oath that the said Ingram killed & slew Christopher Morley aforesaid on the thirtieth day of May in the thirtyfifth year named above at Detford Strand aforesaid within the verge in the room aforesaid within the verge in the manner and form aforesaid in the defence and saving of his own life, against the peace of our said lady the Queen, her now crown & dignity; And further the said Jurors say upon their oath that the said Ingram after the slaying aforesaid perpetrated & done by him in the manner & form aforesaid neither fled nor withdrew himself; But what goods or chattels, lands or tenements the said Ingram had at the time of the slaying aforesaid, done & perpetrated by him in the manner & form aforesaid, the said Jurors are totally ignorant. In witness of which thing the said Coroner as well as the Jurors aforesaid to this Inquisition have interchangeably set their seals. Given the day & year above named &c.

'by WILLIAM DANBY Coroner'.

— ~2.htm

(обратно)

17

Эжени де Кальб следует, видимо, признать основательницей "партии ликвидации": она первая аргументировала гипотезу о преднамеренном и загодя спланированном убийстве Марло (заказчиком сама она сочла Одри Уолсингем).

(обратно)

18

Чтоб не ходить далеко за примерами: в 1735 году в знаменитом театре Друри Лейн двое знаменитых актеров повздорили в гримерной из-за парика, и Чарльз Маклин нечаянно убил Томаса Халлама, ткнув тому тростью в глаз; тростью! — где и острия-то толком нету. Вообще, что-то везет английскому театральному сообществу со смертельными ранениями в глаз...

(обратно)

19

По части ран Фрайзера ему вторит представитель "партии ликвидации" Дэвид Риггс: "Коронер Данби говорит, что Марло атаковал своего компаньона острием ножа. Показания, однако, скорее свидетельствуют о том, что Марло (или кто-то еще) колотил Фрайзера по скальпу рукояткой его кинжала. Это было общепринятой практикой в драках Елизаветинской [эпохи] и имело четкий смысл. Такие побои означали, что вы хотите унизить противника, а не убивать его. Если бы Марло хотел убить Фрайзера, он должен был пырнуть того в шею. Раны на скальпе Фрайзера возникли в результате ударов, а не порезов (Riggs, 2004: p.334)".

(обратно)

20

т.е. Марло держит кинжал прямым, а не обратным хватом — авт.

(обратно)

21

цитата из майского доноса на Марло — авт.

(обратно)

22

sic! — авт.

(обратно)

23

"Elizabeth by the grace of God of England France & Ireland Queen Defender of the Faith &c To our well-beloved William Danby, Gentleman, Coroner of our household, greeting. Wishing for certain causes to be certified upon an indictment made in your presence concerning the death of Christopher Morley, upon view of the body of the same Christopher, at Detforde Strande in our County of Kent within the verge lying dead and slain, whence a certain Ingram ffrysar, late of London, Gentleman, is indicted (as by the record thence remaining with you it fully appears) And whether the same Ingram slew the aforesaid Christopher in self-defence, & not feloniously or of malice aforethought, so that in no wise could he avoid his own death, or not; we command you to send the tenor of the indictment aforesaid with every-thing touching it and whatsoever names the parties aforesaid in that indictment are known by, to us in our Chancery under your seal distinctly & openly without delay, & with this writ. Witness myself at Westminster on the 15th day of June in the year of our reign the thirty-fifth.

[Indorsed The tenor of the record mentioned in this writ appears in a certain inquisition annexed to this writ. Return of William Danby Coroner of the household to our lady the Queen."

— ~1.htm

(обратно)

24

выделено нами — авт.

(обратно)

25

выделено нами — авт.

(обратно)

26

И, кстати, эту их аргументацию легко "вывернуть наизнанку": если уж там заговор с участием королевского коронера Данби, то предполагаемая Риггсом (2004) ликвидация Марло по прямому приказу Королевы выглядит куда логичнее (зачем вообще Ее Величеству городить огород с тайным убийством какого-то там "поэта и шпиона" — это вопрос отдельный).

(обратно)

27

Уже ближайшее время подтвердит правильность этой стратегии: через два года, в 1595-м, испанское правительство объявит о банкротстве, а в испанской армии в Нидерландах начнутся постоянные волнения и бунты из-за невыплат жалования — понятно как влияющие на ее боеспособность; воспользовавшись этим, армия Генеральных штатов под командованием Морица Оранского перейдет в успешное наступление и освободит бОльшую часть северных Провинций. Испанцы, впрочем, учиться на ошибках тоже умеют: понеся ряд унизительных поражений от елизаветинских "морских ястребов", они займутся флотом всерьез; в полной мере восстановить контроль над морем Империи не удастся уже никогда, но обезопасить в первом приближении свои главные коммуникации она сумеет, и в нулевые года поставки золота и серебра из Нового Света в Метрополию вернутся к почти "доармадным" объемам.

(обратно)

28

Эту волну репрессий часто связывают с Прокламацией от 18 октября 1591 "A declaration of great troubles pretended against the Realme by a number of Seminarie Priests and Iesuists, sent, and very secretly dispersed in the same, to worke great Treasons vnder a false pretence of Religion, with a prouision very necessary for remedy thereof."; в действительности, однако, прокламация та (ее автор — Бёрли, прагматик из прагматиков) как раз ставила заслон низовой антикатолической истерии, небезуспешно разжигаемой Витгифтом и Ко. Прокламация констатировала: Филипп Испанский ведет против нас агрессивную войну на всех фронтах, по стране же тем временем стаями шастают специально обученные за кордоном засланцы, которые, под видом религиозной проповеди, ведут подрывную пропаганду среди добрых подданных Ее Величества из числа католиков, а психически неустойчивую молодежь еще и сманивают в свои закордонные центры спецподготовки и, типа, зомбируют их там в ассасинов (это всё, конечно, сгущение красок, но посгущать-то там было чего); мало того, они еще и самогО Филиппа подначивают на интервенцию, суля ему грандиозное вооруженное восстание в поддержку армии вторжения и размахивая перед ним списками неисчислимых сторонников, якобы только и ждущих отмашки (а вот это как раз — чистая правда). Так вот, засланцев тех следует неукоснительно отлавливать, а к расследованию их кипучей деятельности привлекать специально создаваемые в графствах "общественные комиссии" из уважаемых граждан; при этом комиссии те — внимание!! — категорически не должны обсуждать религиозные убеждения, а должны они рассматривать только конкретные действия по части госизмены, терроризма, etc.

(обратно)

29

Читая об этих придворных "боях без правил", нелишне держать в памяти, однако, что через три года ("Морские" к тому времени одержат решительную победу над "Сухопутными") Королева резко скомандует своим разодравшимся бойфрендам: "Брейк!" и отправит их обоих, под общим командованием лорда-адмирала Говарда, в том самый победоносный рейд на Кадис. Там они, сражаясь плечом к плечу, в очередной раз покроют себя воинской славой: Рэли — командуя фрегатами передней линии, а Эссекс — десантной партией.

(обратно)

30

Louise Welsh, "Tamburlaine Must Die" (2004): "Увлекательный роман известной шотландской писательницы Луизы Уэлш посвящен трагической гибели великого драматурга XVI века Кристофера Марло, которому некоторые критики приписывают авторство шекспировских пьес" (аннотация). По сюжету Марло, обвиненный Тайным советом в написании подстрекательского памфлета "Dutch church libel", пытается сам отыскать настоящего автора-провокатора. На этом месте мог бы получиться неплохой исторический детектив (поскольку авторство "Dutch church libel" с полной определенностью так и не установлено), но авторесса, к сожалению, утопила действие в унылой гомоэротике и натужной политкорректности, а детективную линию просто слила.

(обратно)

31

Текст, со всеми сопутствующими документами Тайного совета, выложен здесь — . Русского перевода нам обнаружить не удалось — да и вряд ли он кому интересен.

(обратно)

32

KYD'S ACCUSATIONS

(BL Harley MS.6848 f.154)

—

KYD'S LETTER TO SIR JOHN PUCKERING

(BL Harley MS.6849 f.218r,v)

—

(обратно)

33

Назидательная в этом плане история случилась позже, уже при Иакове I: Рэли обвинили в госизмене и, пытаясь очернить его в глазах общественного мнения, распространили по столице листок с якобы его стихами, где сей "атеист и макиавельянец" писал нечто вроде "религия (христианская) — опиум для народа". Однако Его Ничтожество Иаков к тому времени успел угробить едва ли не все полимеры Елизаветинского правления (ну, кроме Театра) — и общая деградация затронула даже провокаторов. Они тупо скопипастили монолог турка Селима из пьесы Роберта Грина — на чем немедленно и попались (ибо завзятых театралов среди лондонцев хватало), так что эффект от провокации вышел прямо обратный планируемому.

(обратно)

34

Hammer, Paul E. J. (1999) "The Polarisation of Elizabethan Politics: The Political Career of Robert Devereux, 2nd Earl of Essex, 1585-1597 (Cambridge Studies in Early Modern British History)" — Cambridge University Press.

(обратно)

35

Acts of the Privy Council of England Volume 24, 1592-1593 : -history.ac.uk/acts-privy-council/vol24.

(обратно)

36

Acts of the Privy Council of England Volume 24, 1592-1593: -history.ac.uk/acts-privy-council/vol24/pp226-250 — см. стр. 44.

(обратно)

37

Privy Council MS. Register, 22 Aug. 1592-22 Aug. 1593, p. 374.

(обратно)

38

Например, 19 марта того же года повестки (именно в такой формулировке) получили неоднократно встретящийся еще нам на этих страницах осведомитель и махинатор Ричард Чолмли со своим сообщником Ричардом Стронгом — и проигнорировали их безо всяких для себя последствий.

(обратно)

39

Mulryne, J. R. (2004). "Thomas Kyd", in: Oxford Dictionary of National Biography (ODNB). — Oxford: Oxford University Press.

(обратно)

40

(обратно)

41

Да что там подельники — Чолмли и собственную семью закладывал! А семья — его: 19 января 1592-го брат Хьюго пишет паническое письмо Сесилу (не частное, а прямо в Контору): "Hugh Cholmley to Sir Rob. Cecil. Does not wish to live obscured, being willing to use all his skill to serve the Queen. Served faithfully, not seeking to rob his brother of credit; but his brother refused to allow him a partnership, and on their undiscreet coming over, said his honour would not have him deal further therein. Has been reconciled twice to his brother Rich. Cholmley. Begs that is ambition [Richard's] may be overlooked and the writer's information kept secret". Ну это же просто классика! — "Алло, это КГБ? К вам не прилетал говорящий попугай? Если прилетит, учтите: я его политических взглядов не разделяю!"

(обратно)

42

Тут можно припомнить по случаю стародавнюю историю о том, как Бёрли заслал своего осведомителя, Даути, в эскадру Дрейка. Пресечь его стук легальными методами было затруднительно, но адмирал не утратил своей былой пиратской хватки: сам-то не веруя "ни в сон, ни чох, ни в вороний грай", он обвинил Даути в чернокнижии (наслал, дескать, на эскадру бурю) и под тем предлогом вздернул беднягу на рею. Улучшилась ли от того погода, отчет о рейсе умалчивает, но Бёрли пришлось это дело проглотить, и впредь таких попыток он не повторял.

(обратно)

43

sic! — авт.

(обратно)

44

Peter Farey (2000) "THE RECKONING" REVISITED

—

(обратно)

45

THE 'REMEMBRANCES' AGAINST RICHARD CHOLMELEY

(BL Harley MS.6848 f.190r,v)

—

FURTHER ACCUSATIONS AGAINST RICHARD CHOLMELEY

(BL Harley MS.6848 f.191)

—

(обратно)

46

THE `BAINES NOTE'

As originally submitted

(BL Harley MS.6848 ff.185-6)

—

(обратно)

47

обвинения в атеизме — авт.

(обратно)

48

выделено нами — авт.

(обратно)

49

"Люди лорда-камергера (The Lord Chamberlain's Men)" — одна из самых знаменитых театральных трупп периода английского ренессанса, в которой состоял Уильям Шекспир и известные актеры того времени (...). Труппа была сформирована во время правления Елизаветы I (...) под патронажем Генри Кэри, 1-го барона Хандсона, занимавшего данный пост с 1585 по 1596 г."

(обратно)

50

LETTER FROM THOMAS DRURY TO ANTHONY BACON

(Lambeth Palace Library, Bacon Papers MS.649 f.246, as transcribed by S.E. Sprott in his 'Drury and Marlowe', TLS, 2 August 1974)

—

Оно же — в современной орфографии:

Sir,

The true love that I have ever born to your honourable father [Nicholas] as also to all his house hath forced me to single you out for many virtuous actions and desires that I know and hear to be in you to unfold as late accidents which are within my knowledge and for brevity sake and for avoiding you further trouble with such circumstance thus standeth the matters.

There was a command laid on me lately to stay one Mr. Bayns [Baines] which did use to resort unto me which I did pursue in time although then I did not so much as imagine where he was, I found him ought and got the desired secret at his hand. For which the city of London promised as also by proclamation was promised a hundred Crowns but not a penny performed and a fine evasion made.

After there was a libel by my means found ought and delivered an old book also by my deciphering taken and a notable villain or two which are close prisoners and [might] had matters against them of an exceeding nature and yet no reward but all the credit pulled ought of my mouth and I robbed of all.

Then after all this there was by my only means set down unto the Lord Keeper and the Lord of Buckhurst the notablest and wildest articles of Atheism that I suppose the like were never known or read of in any age all which I can show unto you they were delivered to her Highness and command given by herself to prosecute it to the full but no recompense, no not of a penny.

Since that time there is old hold and shoe for to get the book that does maintain this damnable sect which book I presume there would be given great sums for and large promises offered in like manner but none of those will I trust but if I may secretly confer with you I and on that I have brought with me a merchant will give you such light as he and I can bring you to the man that doeth know who did write the book and they to how it was delivered as also who read the lecture and where and when with diverse such other secrets as the state would spend ё 1,000 to know and a better penny as himself affirmeth which man himself I can bring forth in love to you if he may be but buckled and rewarded, I can in like manner reveal unto you an Alderman or two that do convey over money to the enemy and get named unto you their poisoned factors. In like manner, I can tell you of such a devise intended against the state by a Captain as never was heard of the like as I think.

I know I am not gras[iu]s in the sight of your brother [Francis] therefore if it please you either to [R]ake your coch or nage I will attend you and declare the rest of my mind and bring a right honest merchant with me which shall justify upon his other all that I have set down [and] I presume you shall know such a secret if you please to hear me a little and go on my way because I know the nature of the party as you have not been possessed of a good while.

Now Sir, I have used a faithful heart to you; I have given you the onset of this action which is notably sought after so use me and my friend as we may have cause to pray for you, and after you shall be possessed of the matters so recommend our services to the Lord Treasurer [Burghley] as we may receive sum reward and favour in his sight and thus praying to God for you with a unified heart until I speak with you or know your pleasure I [am] staying at the waterside until I hear from you in Richmond said the first August.

Yours in all duty to command.

Thomas Drury

(обратно)

51

На всякий случай, для понимания масштаба цен: рабочая лошадь стоила тогда полтора фунта, цена "Фолио" 1623 года (первое полное собрание Шекспира) — 1 фунт, годовой заработок простолюдина — от 2 до 8 фунтов, актера — 20-25; кило табака, кстати — 4 фунта (т.е. это шло по разряду даже не травы, а кокоши и герыча).

(обратно)

52

LETTER FROM THOMAS DRURY TO SIR ROBERT CECIL (1)

(HMC Cecil Volume IV pp.366-7)

—

(обратно)

53

THE 'BAINES NOTE'

(BL Harley MS.6853 ff.307-8

Endorsed 'Copy of Marloes blasphemyes

As sent to her H'- Before amendment)

— : 3-й абзац от конца

(обратно)

54

"...There's small choice in rotten apples". — Шекспир, "Укрощение строптивой", Акт I, Сцена I.

(обратно)

55

Webster, Archie (1923) "Was Marlowe the Man?" — The National Review 82: 81-86.

(обратно)

56

Henderson, Philip (1937) "And morning in his eyes: a book about Christopher Marlowe". — London: Boriswood

(обратно)

57

Downie, J. A. (2007) "Marlowe, May 1593, and the "Must-Have" Theory of Biography." — Review of English Studies 58: 245-267.

(обратно)

58

Kuriyama, Constance (2002) "Christopher Marlowe: A Renaissance Life". — Cornell University Press.

(обратно)

59

sic! — авт.

(обратно)

60

Hammer, Paul E. J. (1996). "A Reckoning Reframed: The 'Murder' of Christopher Marlowe Revisited". — English Literary Renaissance (26), pp. 225-242.

(обратно)

61

Trow, M. J. (2001). "Who Killed Kit Marlowe? A Contract to Murder in Elizabethan England". — Stroud: Sutton Publishing.

(обратно)

62

Riggs, David (2004). "The World of Christopher Marlowe". — London: Faber & Faber.

(обратно)

63

Breight, Curtis C. (1996). "Surveillance, Militarism, and Drama in the Elizabethan Era". — London: Macmillan.

(обратно)

64

sic! — авт.

(обратно)

65

Tannenbaum, Samuel A. (1926). "The Assassination of Christopher Marlowe". - New York: Hartford.

(обратно)

66

Eugènie de Kalb (1925) "The Death of Marlowe" — in: Times Literary Supplement (May 1925).

(обратно)

67

Honan, Park (2005) "Christopher Marlowe: Poet and Spy." — Oxford University Press.

(обратно)

68

Nicholl, Charles (1992). "The Reckoning: The Murder of Christopher Marlowe". London: Jonathan Cape.

Nicholl, Charles (2002). "The Reckoning: The Murder of Christopher Marlowe (2nd edition)". London: Vintage.

(обратно)

69

Черняк, Ефим Борисович (1977). "Пять столетий тайной войны (из истории секретной дипломатии и разведки)" — М.: Международные отношения.

Haynes, Alan (2004). "The Elizabethan Secret Services". — Stroud: Sutton Publishing.

(обратно)

70

Нам это обстоятельство может показаться удивительным, но в ту эпоху городское население не было столь атомизировано, как сейчас; "ячейкой общества" был — приход, и приходские советы довольно внимательно приглядывали за паствой, даже в самых что ни на есть трущобах. Из издававшегося в XVIII веке в Лондоне "Pocket News Magazine" (тогдашний "Life news": происшествия и преступления) вполне можно почерпнуть многолетнюю статистику: в огромном городе (полумилионнике) — буквально в пределах десятка исчезновений людей за год (149 пропавших с1725 по 1745)! Разумеется, была и "неучтенка", но вряд ли она меняла ситуацию принципиально. Что, кстати, неплохо вписывается в общую картину английской уголовной статистики. В последние десятилетия Елизаветинского правления (напр., Emmison F.G., 1973: "Elizabethan Life: Disorder.") уровень убийств был — 5-6 (на 100 000) по стране в целом, и 15-20 — в "жутко криминальном" Лондоне, тогда как на Континенте этот показатель редко когда опускался ниже 40, зачастую превышая 60.

(обратно)

71

Peter Farey (2005) Marlowe's sudden and fearful end: Self-Defence, Murder or Fake? — The Marlowe Society Research Journal (2): 27-60.

—

(обратно)

72

Wraight, A.D. (1994). The Story that the Sonnets Tell. London: Adam Hart.

(обратно)

73

Hoffman, Calvin (1955). The Man Who Was Shakespeare. London: Max Parrish.

(обратно)

74

David A More (1996) "Drunken Sailor or Imprisoned Writer?" — The Marlovian newsletter, 1996

—

(обратно)

75

Заметим, что, например, в упомянутом уже "Pocket News Magazine" в списке пропавших за 1740-41 годы 11 человек двое — матросы; они вполне себе с именами-фамилиями, и не видно, чтоб их как-то отделяли (по профессиональному признаку) от "подмастерья шорника", "торговца сеном", "мастера литейного цеха" и прочих бедолаг. То есть по графе "Расходные материалы под списание" английские матросы никогда не проходили — это тебе не гастарбайтеры на постсоветских стройках, которыми в известном черном анекдоте приладился питаться попавший под кризис медведь: "Э, да кто их там считает!.."

(обратно)

76

Wilson, Richard (1995) "Visible bullets: Tamburlaine the Great and Ivan the Terrible". — English Literary History, 62, p 47

(обратно)

Оглавление

ЧИСТА АНГЛИЙСКОЕ УБИЙСТВО (Кто и зачем убил Кита Марло - экстравагантного гения, "поэта и шпиона"?)

"На секретной службе Ее Величества"

Действующие лица и исполнители: "Бонд, Джеймс Бонд!"

"Большущий счет в маленькой комнате": что там случилось на самом деле?

"Следствие ведут знатоки": коронер Данби

Предыстория-1: "Дерево крепче стали, море верней земли..."

Предыстория-2: "Тамерлан должен умереть"[30]

Предыстория-3: "Доносчику — первый кнут"

"Небогат выбор из гнилых яблок"[54] - 1: Гипотезы "случайной драки"

"Небогат выбор из гнилых яблок" - 2: Гипотезы Ликвидации

"Небогат выбор из гнилых яблок" - 3: Гипотезы Эвакуации

Сценарий фильма "Угадай наперсток" киностудии "Metro China Town"

  Действующие лица:

  Сцена 1

  Сцена 2

  Сцена 3

  Сцена 4

  Сцена 5

  Сцена 6

  Сцена 7

  Сцена 8

  Сцена 9

  Сцена 10

  Сцена 11

  Сцена 12

  Сцена 13

  Сцена 14

  Сцена 15

  Сцена 16

  Сцена после титров (post-credits scene)

Вместо послесловия Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg