«Убийство на площади Астор»

Убийство на площади Астор (fb2) - Убийство на площади Астор (пер. Игорь Данилов) 1796K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктория Томпсон

Виктория Томпсон Убийство на площади Астор

Моему литературному агенту Нэнси Йост, которая всегда верила в меня и заставляла меня смеяться, даже когда приносила скверные новости. И моему дорогому мужу Джиму, который снимал с меня бремя забот, так что в итоге я смогла написать вот это

Victoria Thompson

Murder on Astor Place

Copyright © 1999 by Victoria Thompson

Оформление серии Ф. Барбышева, А. Саукова

Иллюстрация на переплете И. Хивренко

Глава 1

Поначалу Сара решила, что звон колокольчика – это часть ее сна. Он звенел так нежно и успокаивающе, а она спешила на этот звук, идя через залитую солнцем лужайку, как будто ее манила золотистая бабочка. Но потом раздался громкий стук в дверь, и Сара поняла, что это вовсе не сон. C трудом вытащив себя с этой прекрасной лужайки и из глубин сна, она неохотно разлепила тяжелые веки. Ну конечно, кто-то барабанил в наружную дверь.

– Попридержи лошадей, – пробормотала Сара, отбрасывая в сторону одеяло.

Для начала апреля ночной воздух был довольно холодным. Сара живо вспомнила, как накануне вечером налетел мерзкий ветер и засыпал город снегом – его выпало несколько дюймов. Дрожа от холода, женщина пошарила в темноте, отыскивая шлепанцы, но так и не нашла и в полной тьме двинулась босиком туда, где была дверь в спальню. По пути подхватила с изножья кровати свой халат и на ходу натянула.

– Иду-иду! – крикнула она, раздумывая, слышит ли ее тот, кто так долбит в дверь, за создаваемым им самим грохотом.

На самом деле Саре хотелось крикнуть: «Да успокойся ты! Дети сами отлично знают, когда им родиться, вряд ли требуется спешка». За все три года, которые Сара проработала акушеркой, зарабатывая себе на жизнь родовспоможением, она могла по пальцам одной руки перечислить случаи, действительно требующие экстренных мер. Обычно это были ситуации, когда ее вызывали в лачугу где-нибудь в Лоуэр-Ист-Сайде к роженице настолько бедной, что та даже не могла оплатить услуги акушерки, а роды протекали тяжело и с осложнениями. У семьи несчастной не оставалось иного выбора, кроме как вызвать Сару, часто в почти напрасной надежде, что она сумеет спасти либо мать, либо ребенка.

Стряхнув с себя последние остатки сна, Сара прошла через промерзшую переднюю комнату, которая также служила приемной. Про себя она молилась, чтобы это оказался не подобный безнадежный случай. Свет уличных газовых фонарей отражался от свежевыпавшего снега и давал достаточное освещение. Несмотря на зашторенные окна, Сара сумела пересечь приемную, не наткнувшись на предметы медицинского оборудования.

– Кто там? – спросила она, добравшись до входной двери.

Женщине, живущей в одиночестве, да еще в Нью-Йорке, следует соблюдать особую осторожность, даже если она находится в относительно цивилизованном районе, известном как Гринвич-Виллидж.

– Это Хэм Фишер. Я недавно поселился в пансионе миссис Хиггинс. У нее началось! Она послала меня, чтобы…

– Сейчас. Уже иду. Одну минутку. – Сара испытала некоторое облегчение, торопливо возвращаясь в спальню, чтобы одеться.

У миссис Хиггинс все пройдет легко – если, конечно, не возникнут непредвиденные осложнения. У нее это будет уже шестой ребенок, и предыдущие роды проходили без проблем. Сара сама принимала пятого младенца миссис Хиггинс, еще и двух лет не прошло с того дня. Значит, не придется посреди ночи тащиться в Лоуэр-Ист-Сайд, где любую женщину, появившуюся на улице после наступления сумерек, по определению считают проституткой, даже если ее кто-то сопровождает. Очевидно, в качестве посыльного Хэма выбрали потому, что он мог обеспечить Саре безопасность и своевременное прибытие на место, но одного-единственного телохранителя оказалось бы явно недостаточно, чтобы защитить акушерку от обитателей бедного района с многоквартирными домами.

Нынче Саре придется пройти всего несколько кварталов Виллидж, чтобы добраться до пансиона миссис Хиггинс. Это весьма кстати, поскольку снега в некоторых местах набралось довольно много. «И кто теперь, – думала Сара на ходу, – будет готовить еду для жильцов пансиона, если миссис Хиггинс рожает?» Акушерке придется твердо настоять на том, чтобы роженица не вставала с постели и не принималась слишком скоро за работу ни при каких обстоятельствах. Шесть детей за десять лет и так здорово сказались на ней, и если Саре не удалось добиться того, чтобы миссис Хиггинс больше не беременела, она, по крайней мере, позаботится о том, чтобы здоровье матери не пострадало более неизбежного.

Поспешно – как от холода, так и в силу срочности дела – Сара натянула на себя все требуемые предметы туалета и белье, а также то, что она считала своими «родильными одежками», – самую старую юбку и блузку с длинными рукавами, которым не страшны случайные брызги крови или иных жидкостей, что могли попасть на них в процессе родов. Всего через несколько минут акушерка была готова. Она набросила на плечи толстый тяжелый плащ, чтобы прикрыться от ледяного ветра, и схватила свой медицинский саквояж. То есть саквояж Тома. Тот самый, который Сара подарила ему, когда он стал врачом и получил официальное свидетельство. На стенке по-прежнему было написано его имя – «доктор Томас Брандт». Сара всегда чувствовала рядом присутствие Тома, когда шла куда-то с этим саквояжем…

Безжалостно отбросив воспоминания, акушерка устремилась к выходу. Хэм Фишер ждал ее. Он оказался здоровым, рослым парнем с покрытым оспинами лицом и полным ртом кривых зубов. Его глаза в данный момент были неестественно широко раскрыты от ужаса.

– Надо бы поспешить, миссис Брандт, – пробормотал Фишер.

Один только намек на то, что ребенок уже мог начать продвигаться к свету, повергал его в панику. Обычная реакция для большинства мужчин. Сара прекрасно знала, что спорить с Фишером бесполезно.

– Конечно-конечно, – согласилась она и последовала за провожатым, когда тот двинулся вперед поспешной рысью.

Ветер уже прекратился, и облака разошлись. Выпавший снег успел превратиться на мостовой в мерзкую слякотную кашу, в которой оставили следы колеса повозок и копыта лошадей. Но на тротуаре снега еще было по колено, за исключением мест, где его успели притоптать другие прохожие. Сара чувствовала, как влажный холод проникает в туфли. Она осторожно следовала за Хэмом, ступая по его следам.

Сара успела сделать всего несколько шагов, когда услышала, как наверху в соседнем доме кто-то поднял створку окна и знакомый голос осведомился:

– Миссис Брандт, это вы?

– Да, миссис Элсуорт, – ответила Сара и улыбнулась. Миссис Элсуорт вряд ли увидит в темноте ее улыбку.

Следовало бы помнить, что уйти незамеченной ни за что не удастся. Соседка засечет любое движение даже среди ночи. Иногда Сара задавалась вопросом: а спит ли эта старуха когда-нибудь вообще?

– Ох, боже мой, неужели кто-то должен родиться в такую ужасную ночь?

– Точно, должен. – Сара надеялась, что эта перекличка не перебудит соседей. – Мне надо спешить, – добавила она, заметив, что Хэм Фишер остановился, поджидая ее с видимым нетерпением.

– Ох, боже ты мой, так сегодня ж десятый день после новолуния! Вы ведь знаете, что это означает, не правда ли? Любой человек, родившийся на десятый день новолуния, обречен стать беспокойным бродягой, неугомонным странником… Как вы думаете, может, вам удастся отсрочить, задержать роды хотя бы на один день? Это ведь жестоко – обречь бедного младенца на такую жизнь, полную…

– Я сделаю все от меня зависящее, миссис Элсуорт, – пообещала Сара, качая головой.

К счастью, темнота скрывала лицо акушерки, на котором читалось явное отвращение. У старухи были предрассудки и суеверия по любому поводу. Сара успела наслушаться от нее сотен подобных предостережений за те годы, что жила по соседству, но миссис Элсуорт продолжала поражать ее все новыми и новыми. Кажется, у этой дамы неистощимый запас подобных штучек.

– Миссис Брандт, ну пожалуйста! – взмолился Хэм.

– Увидимся утром, миссис Элсуорт, – попрощалась Сара, поспешно догоняя своего сопровождающего, снова припустившего рысью.

– Надеюсь, вы прихватили с собой щепотку соли, чтобы уберечься от несчастий, раз уж выбрались на улицу в такую ночь! – прокричала им вслед миссис Элсуорт.

– Да-да, прихватила! – соврала в ответ Сара, не испытывая ни малейших угрызений совести.

Еще через полквартала Хэм наконец осознал, что акушерка не может идти так же быстро, как он. Фишер замедлил шаг и подождал ее, хотя дрожал всем телом от нетерпения и желания помчаться бегом. Он стащил с головы свою потрепанную шапку и провел длинными костлявыми пальцами по спутанным со сна волосам.

– Кто это там? – раздался еще один знакомый голос из тени на противоположной стороне пустой улицы.

Хэм испуганно оглянулся, но Сара ответила спокойно:

– Это миссис Сара Брандт, офицер Мёрфи.

Полицейский, проверявший двери на своем участке, дабы убедиться, что все они заперты, выступил в круг света, отбрасываемого газовым уличным фонарем. Он прищурился, оглядывая акушерку и ее спутника.

– Опять на вызов, не так ли?

– Точно.

– Надеюсь, не слишком далеко. Уж больно время неподходящее!

– Совсем недалеко, всего лишь в дом миссис Хиггинс.

Мёрфи кивнул. Свет, мелькнув, отразился от звезды на его полицейском шлеме.

– А провожу-ка я вас до места.

Сара вовсе не ожидала предложения сопроводить ее. Нью-йоркская полиция хорошо известна высоким уровнем коррумпированности, даже несмотря на недавние попытки ее реформировать, к тому же Сара не могла себе позволить платить за подобную защиту. Приходилось довольствоваться тем, чтобы время от времени делать маленькие подарки детишкам полицейских и иной раз баловать их самих сладостями, приготовленными на собственной кухне, дабы снискать доброе расположение. Поэтому рассчитывать оставалось лишь на то, что они все же придут Саре на помощь, когда это действительно потребуется.

Хэм Фишер, по всей видимости, не имел ни малейшего желания заполучить подобный полицейский эскорт. Он уже поспешно двигался дальше, надвинув шапку пониже на глаза, когда Сара догнала его. На секунду она задумалась, нет ли у Хэма причин избегать внимания полиции, но эта мысль пропала, едва возникнув. Ни у кого из бедных и беззащитных людей никогда не возникнет желания быть замеченным полицейским. Ведь тот может его арестовать просто потому, что ему так хочется, а потом силой выбить из бедолаги признание в преступлении, которого он не совершал, но которое нужно на кого-то повесить.

Сара давненько перестала тешить себя иллюзиями и злиться по данному поводу. Женщине, к тому же одинокой, этот мир не изменить. Она, конечно, может что-то улучшить, помочь кому-то, пусть немногим. Именно это Сара и делает нынче ночью.

Ей уже приходилось почти бежать, чтобы не отстать от своего сопровождающего, и они за считаные минуты добрались до широких, засыпанных снегом тротуаров Пятой авеню. Перед тем как ее пересечь, Сара огляделась по сторонам, бросив взгляд вдоль улицы в направлении Вашингтон-сквер, где различила очертания огромной арки, недавно там установленной. Арка располагалась почти рядом с домом, где Сара выросла. Острые углы и силуэт сейчас были скруглены снежными сугробами, но знакомые очертания все равно отчетливо виднелись на фоне ночного неба. Потом Сара посмотрела в другую сторону, туда, куда ее родители переехали несколько лет назад. Они желали убраться подальше от наплыва художников, артистов и прочих свободномыслящих индивидуумов, вольнодумцев и атеистов, понаехавших в Гринвич-Виллидж. Эти люди совершенно изменили район, превратив его из анклава богатых людей в обиталище богемы. Улица оставалась такой же, как прежде, но перемены произошли в тех пятидесяти кварталах, которые теперь располагались между старым жилищем Сары и новым городским зданием из красно-бурого песчаника, где теперь жили ее родители.

Интересно, осознают ли родители иронию своего нынешнего положения? Сара, конечно, могла бы спросить об этом у матери, но она не разговаривала ни с ней, ни с отцом со дня похорон Тома. Те пятьдесят городских кварталов, что отделяют от них скромный врачебный кабинет – бывший кабинет Тома, а теперь ее, – вполне можно считать океаном, поскольку Сара и ее родители живут теперь в совершенно разных мирах.

Женщина перевела взгляд на мощенную булыжником проезжую часть авеню. В дневное время пересекать эту улицу, лавируя в потоках карет, двухколесных кэбов и автомобилей, весьма опасно, и сделать это почти невозможно, но в связи со вчерашней бурей даже проститутки и их клиенты убрались на ночь под крышу. Саре сейчас следовало беспокоиться лишь о том, чтобы перейти дорогу, обогнув кучи лошадиного навоза и мусора, прячущиеся под слоем снега. Уличные уборщики еще не успели все это вывезти.

Миновав еще несколько домов, акушерка и ее провожатый пересекли Бродвей и вышли на небольшой зигзагообразный поворот улицы, который именовался Астор-плейс. За ним располагался тихий жилой район, где находился пансион миссис Хиггинс. В давние времена этот дом целиком принадлежал ее семье, но когда ее муж лишился зрения и потерял свой процветающий портновский бизнес, им пришлось переселить все семейство в две задние комнаты, а остальные сдавать жильцам.

К счастью, одна из этих комнат была в данное время свободна, так что миссис Хиггинс могла рожать в относительно изолированном помещении при содействии своей соседки. Сбросив плащ и потопав ногами, чтобы сбить с туфель снег, Сара присоединилась к женщинам.

– Очень хорошо, что вы не успели начать без меня, – довольным тоном сообщила она, быстро оценив ситуацию.

Комната, обставленная по-спартански, была почти пустая, но чисто убранная. Чистым было и постельное белье. Многие врачи и акушерки не видят особой необходимости в соблюдении чистоты, но Сара давно уже убедилась, что матери, рожающие на хорошо выстиранных простынях, справляются с делом гораздо лучше, чем те, которые этим пренебрегают.

Соседка миссис Хиггинс улыбнулась акушерке, но сама роженица ничего веселого в данной ситуации не видела.

– Схватки идут одна за другой. Не думаю, что малыш дождется утра… Ох, вот опять начинается!

Сара уже заметила, что миссис Хиггинс сильно тужится – верный признак начавшихся родов. Да, она права, этот ребеночек утра дожидаться не станет. Миссис Элсуорт будет крайне разочарована.

Акушерка бросила взгляд на золотые часы, пришпиленные к корсажу. Это был рождественский подарок от родителей, полученный бог знает когда. Требовалось засечь время схваток.

– Подождем, пока закончится очередная схватка, а уж потом я вас осмотрю, – сказала Сара. – Хорошо, что ваш жилец настоял на том, чтобы я поспешила. Давно она тужится? – Вопрос адресовался соседке.

Та открыла рот, чтобы ответить, но вдруг раздался ужасный вопль, испугавший всех трех женщин. Сара обернулась к дверям и увидела молодую девушку. Ей было лет шестнадцать-семнадцать, она еще не сформировалась окончательно и отличалась хрупкой нежной красотой. Вьющиеся золотистые волосы волнами падали на плечи, спешно наброшенный халат говорил о том, что девушку внезапно разбудили и она пришла посмотреть, чем вызваны шум и суета. Бедняжка пришла в ужас от увиденного. Ее синие, словно фарфоровые, глаза были распахнуты даже шире, чем у Хэма Фишера, когда тот явился за Сарой, и девушка зажала рот тыльной стороной ладони, словно опасаясь, что ее стошнит.

Сара была уверена, что никогда раньше эту девицу не видела – она бы наверняка запомнила столь прелестное личико, – но все равно ей вдруг почему-то вспомнилось имя.

– Мина? – спросила она, не успев ничего сообразить.

Взгляд девушки тут же переместился с роженицы, бьющейся и извивающейся на кровати, на Сару, и ужас в ее прелестных глазах сменился совсем уж жутким выражением.

– Уберите ее отсюда, – выдохнула миссис Хиггинс, когда миновала очередная схватка. – Ей тут совсем не место.

– Пойдем, пойдем, моя милая, – сказала соседка, спеша выполнить просьбу миссис Хиггинс. – Не нужно этого пугаться, тебе ведь и самой придется когда-нибудь рожать.

При этих словах бледное от природы лицо девушки стало пепельно-серым, и Сара даже на секунду испугалась, что она сейчас упадет в обморок. Но соседка уже выводила девицу из комнаты. Так что если бедняжка потеряет сознание в коридоре, эта проблема Сары не касается. Отбросив мысли о девушке, акушерка повернулась к роженице.

– Ну а теперь посмотрим, что тут у нас происходит, – сказала она, расстегивая пуговицы на манжетах и закатывая рукава, собираясь начать осмотр.

* * *

Сара не вспоминала эту девушку весь следующий день и еще полдня, до того момента, пока не явилась к миссис Хиггинс и ее новорожденному сыну с первым после родов визитом. Обычно она приходила к новоявленной мамочке уже на следующий день, но поскольку на сей раз ребенок появился на свет практически на рассвете, Сара подождала еще одну ночь, прежде чем нанести роженице очередной визит.

В это утро город выглядел совсем иначе, нежели вчера ночью. Остатки снега были собраны в тачки и сброшены в реку, а вместе с ними исчезла и тишина ночи. Грохот поездов надземки по мостам над Шестой авеню то и дело перекрывал обычный шум активной городской жизни. Колеса повозок и подковы лошадей стучали по дорогам, мощенным булыжником, возницы орали на лошадей и на других возниц, уличные торговцы громко расхваливали свои товары, женщины звали детишек или перекрикивались с соседками. Саре, конечно, нравились сны о мирных лужайках, но больше всего она любила именно эти картины, эту кипящую жизнь города с ее оглушительными звуками.

По дороге она вспоминала события прошедшей ночи; вспомнила и девушку, которую назвала Миной. Сара отлично знала, кого она имела в виду и о ком тогда думала. Мина ван Дамм была ее одноклассницей, они вместе учились в закрытой частной школе для девочек; кроме того, вращались в общих кругах. В свое время Сара почитала это очень важным обстоятельством, но теперь не ставила ни в грош. Мина ван Дамм в возрасте шестнадцати лет выглядела в точности как эта девушка, но теперь, несомненно, так уже не выглядит. Мина была ровесницей Сары; стало быть, ей уже за тридцать. Она наверняка растолстела, сделавшись полной матроной с кучей детей.

Такой станет и эта девица, и очень скоро. Сара уже поняла, что она собой представляет. Поняла о ней кое-что такое, что не осознавала вплоть до настоящего момента. Она все еще размышляла об этом своем озарении, когда завернула за угол и увидела толпу, собравшуюся перед пансионом миссис Хиггинс. Несколько женщин, все еще в домашней одежде, но завернутые в толстые шали, столпились на тротуаре. Это означало, что на улицу их вытащило некое чрезвычайное событие. В ином случае они успели бы переодеться в уличное платье.

Женщины тихонько переговаривались, а вокруг сновали дети. Они играли в свои игры, катали обручи, не обращая ни на что внимания, ни на какие неприятные события, заставившие их матерей собраться на улице. Сара тут же подумала о миссис Хиггинс и ее новорожденном. Если с ними что-то случилось, то почему не послали за ней?

Акушерка поспешно подошла к ближайшей женщине. Это была Берта Пибоди. Сара когда-то принимала у нее роды, помогая появиться на свет жирному толстощекому младенцу, который сейчас восседал у Берты на бедре и сосредоточенно сосал ладошку.

– Что случилось? – спросила Сара.

– Убийство, – ответила Берта, явно пребывая в шоке.

– Миссис Хиггинс убили? – ужаснулась Сара.

– О нет! – поспешно уверила ее Берта. – Одну из ее постоялиц. Молодую девушку. Она тут недавно поселилась, всего пару недель назад, а нынче утром ее обнаружили мертвой. Кто-то из детей ее нашел, когда она не спустилась к завтраку.

– Девушка со светлыми волосами? – Саре очень не хотелось в это верить.

– Ага, она самая.

– Кошмар, просто кошмар! – заявила другая женщина, и остальные забормотали то же самое.

Сара не могла с этим не согласиться. В городе каждый день умирают люди, нередко погибая от насилия, но в этом районе вряд ли хоть когда-то случалось подобное. Чтобы кто-то погиб от чужой руки, да еще столь юное и невинное создание… И если Сара жутко расстроилась, то нетрудно предположить, в каком состоянии сейчас пребывает миссис Хиггинс.

– Пойду-ка я лучше проверю, как там миссис Хиггинс. Такое несчастье может плохо сказаться и на ней, и на младенце.

– Они никого не пускают внутрь, – предупредила Берта, но Сара уже поднималась по ступенькам к парадной двери пансиона, где стоял полицейский мощного телосложения, загораживая вход в дом.

* * *

– Тело можно выносить? – осведомился сотрудник отдела судмедэксперта.

Детектив-сержант Фрэнк Мэллой бросил последний взгляд на лежащее на полу тело девушки и устало кивнул. Не так он планировал провести это утро, нет, не так. Ни нынче, ни в любой другой день. Поиск убийцы этой хрупкой девочки не грозит детективу ничем хорошим и, конечно же, никак не поможет продвинуться по карьерной лестнице.

Фрэнк Мэллой видал сотни таких девиц, недавно прибывших в город и тщетно пытающихся найти приличную работу, которая дала бы им возможность зарабатывать на жизнь. Но обычно деньги у них заканчивались раньше. Им приходилось идти на панель или, при более удачном раскладе, в какой-нибудь публичный дом. Этой девице вполне могло повезти. Достаточно красивая, чтобы попасть в одно из подобных заведений, даже получше тех, что располагаются на Пятой авеню. Она могла бы даже привлечь внимание какого-нибудь богатенького типчика, ищущего себе любовницу, и он бы устроил ее с шиком. Возможно, у девицы хватило бы ума копить денежки, чтобы в конечном итоге открыть свой собственный бордель. Это было знаком огромного успеха для женщины, пустившейся во все тяжкие, но редким шлюхам удавалось добиться подобного. По большей части их жизнь заканчивалась в сточной канаве, нередко они становились жертвами разных болезней или недовольных клиентов.

А вот эта кончила тем, что теперь лежит мертвая на полу пансиона. Причем вполне респектабельного пансиона, не из тех, что только именуются пансионами, а на самом деле функционируют как обычные бордели. И эта девушка никогда не стала бы успешной шлюхой, как представлял это себе Фрэнк. Ума бы у нее не хватило. Детектив точно это знал, потому что девица, по всей видимости, только начала торговать собственным телом – даже не успела толком начать, как выбрала не того клиента и была убита.

Можно было бы пожалеть эту несчастную и прелестную девицу, но Фрэнк не мог позволить себе такую роскошь, как жалость. Ему нужно выполнять свои обязанности. Со всей ответственностью. Ему нужно стать капитаном полиции, и Фрэнк аккуратно и последовательно копил деньги, чтобы взятками вымостить себе путь наверх к высокому положению. Это единственный способ продвижения по службе, возможный в городской полиции Нью-Йорка. По крайней мере, так было до недавнего времени. По городу прокатилась волна реформ, призванная изменить систему, которая существует уже столетия. Но Фрэнк был уверен, что волна эта скоро спадет. Поэтому он продолжит копить деньги, чтобы не попасть впросак, когда реформаторы сдадутся и разойдутся обратно по своим джентльменским клубам. Никто ведь не предложит ему ни гроша за раскрытие убийства девушки, а это расследование может занять кучу драгоценного времени, которое можно использовать гораздо правильнее, обслуживая людей, готовых выказать свою благодарность вполне практическим путем.

– Там какая-то дама на крыльце, хочет зайти внутрь. Говорит, что ей надо увидеться с миссис Хиггинс, – сообщил полицейский, Фрэнк оставил его у парадной двери, прежде чем спустился по лестнице в нижний холл. Что ж, ничего необычного. Всегда найдется хотя бы одна любопытная старуха, считающая своим долгом получить информацию о преступлении из первых рук.

– Кто она такая?

– Какая-то миссис Брандт.

– Ей что-нибудь известно о погибшей девушке?

– Я про это не спрашивал.

Фрэнк вздохнул. Он как раз добрался до нижней ступеньки лестницы.

– Впусти ее. Я побеседую с ней в гостиной. – Такие старухи обычно в курсе всех сплетен в округе. От них можно что-то узнать, что потом поможет поскорее расследовать это дело и закрыть его.

Полицейский кивнул и отворил переднюю дверь. Фрэнк изумленно замер, увидев вошедшую даму. Он, правда, и сам не знал, что именно ему следовало ожидать увидеть, но явно не это. Миссис Брандт оказалась красивой женщиной. Великолепную фигуру облегала одежда хотя и несколько потрепанная, но дорогая и отлично пошитая. В руке она держала черный саквояж, на вид медицинский. Незнакомка выглядела гораздо моложе типичных старых ведьм, настаивающих на том, чтобы их пустили на место преступления. В ней явно достаточно наглости и бесстыдства, чтобы спорить с полицией. И, несомненно, именно молодость придает ей уверенности в себе. Потрясающие серо-голубые глаза встретили взгляд Фрэнка с таким демонстративным вызовом, что детективу стало немного не по себе. Он даже занервничал. Вот только этого ему сейчас не хватало! Видимо, явилась одна из суфражисток, считающих делом принципа превратить жизнь любого мужика в сплошные неприятности.

– Это детектив-сержант Мэллой, – представил его полицейский. – Он хочет с вами побеседовать.

– Меня зовут Сара Брандт, – кивнула дама Фрэнку, который вовсе не просил ее представляться. – Я акушерка, вчера принимала роды у миссис Хиггинс. Мне нужно удостовериться, что у нее всё в порядке.

Акушерка? Роды? Мэллою никто ничего про это не говорил. Хиггинс просто сказал, что его жена нездорова, что она ничего не видела и не слышала. Поэтому Фрэнк и не собирался пока ни о чем ее расспрашивать. А на самом деле миссис Хиггинс вовсе не больна! Она только что родила! И ребенка принимала Сара Брандт. Эта новость растравила старую рану у Фрэнка в душе и принесла боль, чего он не мог себе позволить, но одновременно вызвала приступ ярости. Однако привычка, конечно же, взяла свое, и Мэллой сумел сдержаться. По крайней мере, теперь он будет подготовлен к встрече с миссис Хиггинс. Насколько это возможно.

Детектив-сержант заставил себя собраться с мыслями.

– Зайдите на минутку в гостиную, миссис Брандт. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– О чем?

Теперь Фрэнк был уже совершенно уверен, что Брандт и впрямь из этих суфражисток. Нет, вы только представьте себе, задавать вопросы офицеру полиции!

– Прошлой ночью здесь убили молодую девушку.

– Я в курсе, – нетерпеливо сообщила миссис Брандт. – Именно поэтому мне необходимо осмотреть свою пациентку, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Такие шокирующие события иной раз могут вызвать осложнения и прочие проблемы.

«Да-да, проблемы. У кого их сейчас только нет», – подумал Мэллой. Эта Сара Брандт точно создаст ему немало проблем. При обычных обстоятельствах Фрэнк отлично знал, как обращаться с упрямым свидетелем: слегка его потрясти, пару раз шлепнуть или стукнуть, потом врезать дубинкой, если все прочее не помогает. Но с Сарой Брандт – Фрэнк это сразу понял – обычные методы не сработают, каким бы сильным ни было желание их применить. Вряд ли стоит винить Фрэнка за то, что ему очень этого захотелось, хотя он никогда не осмелился бы поднять руку на респектабельную женщину; но никто не осудил бы его, если бы он грубо с ней обошелся.

– Ваша пациентка может подождать несколько минут, пока вы отвечаете на мои вопросы, – резко бросил он.

От его тона у миссис Брандт чуть расширились глаза – от изумления, не от страха, чего Фрэнк не мог не заметить с некоторым раздражением. Но женщина все же прошла в гостиную, в указанном Фрэнком направлении, оставив свой черный саквояж в холле. Особой радости ей это точно не доставило. И Сара дала это понять детективу ледяным молчанием. Возможно, ему следовало избрать в разговоре с ней иной подход, отчасти наступив на горло собственной песне. Но теперь нет смысла об этом рассуждать.

– Присаживайтесь, миссис Брандт, – предложил Мэллой, стараясь выглядеть вежливым. Он давно уже не проявлял подобной учтивости и очень опасался, что утратил эту способность.

Видимо, дело обстояло именно таким образом, потому как миссис Брандт присаживаться не стала.

– Не понимаю, что я могу вам рассказать, – пожала она плечами.

– Я тоже этого не знаю. Почему бы нам не попробовать это выяснить? – сказал Фрэнк, даже не скрипнув зубами. Он и сам поразился своей терпеливости. – Вы знали погибшую девушку?

– Нет.

Так. Дело, кажется, будет более трудным, чем он рассчитывал.

Фрэнк прикрыл глаза, набираясь терпения, и попытался еще раз:

– Вам известно что-либо о погибшей девушке? Ее звали… – Он заглянул в свои записи. – Элис Смит.

Сара Брандт вздохнула с видимым раздражением.

– Я видела ее всего один раз, позавчера ночью, когда была здесь и принимала роды у миссис Хиггинс. Она на минутку зашла в комнату, и…

– И что было дальше? – подтолкнул ее Фрэнк, когда Сара заколебалась и умолкла. Она явно знала больше, чем хотела сообщить. Возможно, даже больше, чем ей самой казалось.

– Ничего. Просто я ошиблась.

Надо же. А Фрэнк уже решил, что Сара Брандт вообще никогда не ошибается.

– Да ладно вам, миссис Брандт. Девушку-то убили! Все, что вы сумеете мне рассказать, может помочь поймать ее убийцу. Вы же не хотите, чтобы убийца гулял на свободе, не правда ли? Такая женщина, как вы, которая зарабатывает на жизнь, разъезжая по городу, попадая в самые необычные места…

Сара снова вздохнула, давая детективу понять, насколько ей все это не нравится.

– Мне показалось, что она очень похожа на одного человека, которого я когда-то знала, – призналась она. – На мою прежнюю подругу.

– Прежняя подруга – отсюда, из нашего города?

Женщина с недовольным видом кивнула.

– А не могло так оказаться, что это именно та, о которой вы подумали?

– Нет. Девушка была очень похожа на мою одноклассницу, а та была моей ровесницей, так что убитая не могла ею быть.

– Вы из какой части города, миссис Брандт?

– Из этой самой, из Гринвич-Виллидж.

Фрэнк еще раз окинул Сару взглядом – здесь, в гостиной, было гораздо больше света, падавшего из окон. Она вся напряглась и сжалась от такой наглости. Видимо, решила, что детектив оценивает ее фигуру, а фигура-то оказалась гораздо привлекательнее, чем он решил вначале. Но на самом деле Мэллой пытался оценить ее одежду. И, как он и думал, эта одежда оказалась весьма хорошего качества, хотя миссис Брандт явно носила ее достаточно долго.

– Вы из богатой семьи, не так ли?

– Не думаю, что мое происхождение хоть как-то вас касается, детектив-сержант Мэллой, – холодно парировала дама.

О да, она точно из богатой семьи. Только богатые люди умеют использовать вот такой ледяной тон, чтобы поставить на место зарвавшегося мелкого чиновника. Но Фрэнк не был мелким чиновником или подчиненным этой женщины, тем более в подобной ситуации.

– В данный момент меня все касается, миссис Брандт. И, к вашему сведению, погибшая девушка тоже была из богатой семьи.

– Откуда вам это известно?

– Оттуда же, откуда я это понял в отношении вас, – судя по ее одежде.

Стук шагов на лестнице отвлек обоих, и Фрэнк посмотрел в сторону открытой двери гостиной. Его подчиненные как раз выносили на носилках прикрытое простыней тело погибшей. Детектив услышал, как Сара Брандт чуть слышно охнула, и улыбнулся своему везению. Ничто так не действует на упрямого свидетеля, как хороший шок. Розовый оттенок явственно исчез со щек Сары Брандт.

К этому моменту Фрэнк уже решил, что удастся воспользоваться кое-какими услугами Сары Брандт. Возможно, он вернется к более конструктивному разговору с ней попозже.

– Может быть, вы поможете мне разобраться с вещами покойной? Пройдемте вместе в ее комнату, посмотрим. Поскольку миссис Хиггинс… э-э-э… нездорова, я хочу сказать. Посмотрим, всё ли в порядке, вдруг что-то пропало… И вы выскажете свое мнение по поводу вещей. Может быть, я и ошибаюсь насчет ее происхождения.

Фрэнк уже решил, что Сара Брандт сразу ухватится за возможность доказать, что он действительно ошибается на этот счет, однако ее природная сдержанность, по-видимому, была сильнее желания настоять на своем.

– Нет, я не могу.

– Не можете что? Копаться в ее вещах? Дать свое заключение о том, что погибшая собой представляла? Миссис Брандт, если человека убили, у него уже нет права на личную неприкосновенность. Или, возможно, вы предпочли бы, чтобы я отвез вас в участок и закончил допрос там? – добавил Мэллой, забыв про свое намерение быть вежливым.

– Это еще зачем? – с вызовом спросила Сара, и в ее прекрасных глазах блеснул гнев. – Чтобы выбить из меня признание в том, что это я ее убила? Это поможет вам сэкономить массу времени, не правда ли? В таком случае вам даже не придется вести никакого расследования.

Фрэнк и сам почувствовал вспышку гнева. Да как она смеет думать о нем такое! Как смеет полагать, что он может так действовать! Однако детектив тут же инстинктивно понял, что любая попытка защититься приведет лишь к тому, что Сара еще сильнее уверится в том, что права на его счет, и это в дальнейшем сделает ее еще более упрямой. Он кое-как ухитрился подавить свою вспышку и снова заговорил спокойным разумным тоном:

– Нет, не для этого. А для того, чтобы вы рассказали мне, что вам известно об этой девушке. То, что еще сами не поняли, что вы о ней знаете, – быстренько поправился Фрэнк, увидев, что Сара намерена протестовать.

– Но мне необходимо осмотреть миссис Хиггинс, – настоятельным тоном проговорила она.

– Только после того, как мы закончим осмотр комнаты погибшей. И чтобы вы перестали волноваться и беспокоиться, я должен вам сказать, что вполне уверен – вы не убивали Эллис Смит. Поэтому я не стану возиться и выбивать из вас признание, – добавил детектив.

Сара даже не улыбнулась.

– Вы ведь хотите, чтобы я поймал убийцу, не правда ли? – вновь попытался детектив уговорить миссис Брандт.

Ее явно разозлило то, что пришлось это признать.

– Хорошо, я уделю вам несколько минут. Но потом мне нужно осмотреть миссис Хиггинс.

– Конечно, – дружелюбным тоном согласился Фрэнк. Несколько минут, по всей видимости, он сможет выдерживать наглость этой миссис Высокомерие. – Ее комната наверху, справа.

Сара не стала дожидаться повторного приглашения. Фрэнк смотрел, как она идет, и недоуменно размышлял о том, как эта женщина может выразить столь многое, не произнеся ни слова. Ну, если она в состоянии дать ему хоть какую-то информацию, он готов простить ей практически все.

Фрэнк поднялся следом за Сарой по лестнице, с трудом подавляя искушение немного отстать, чтобы поймать хотя бы промельк ее лодыжек под шуршащими юбками. Он уже знал более чем достаточно об этой миссис Саре Брандт и о ее фигурке, чтобы сохранять ясность мыслей.

Сара сама не верила, что решилась на это. Пойти в комнату погибшей девушки, чтобы дать полиции дополнительную информацию… Да и что она, в сущности, сможет сообщить? Ну, осмотрит вещи покойной, ее одежду, выяснит, дорогая та или нет. И что это может доказать? Множество молодых женщин из хороших семей нередко оказываются вдруг без гроша в кармане. И это случается каждый день, потому что мужчина, который их обеспечивал, будь то муж или отец, умер или по какой-то иной причине их оставил. Если б у этой несчастной была семья или имелись какие-то средства к существованию, она не сняла бы комнату в пансионе Хиггинсов.

Дверь в комнату девушки оказалась открыта. Сара остановилась на пороге и огляделась. Здесь было неестественно тихо, словно смерть хозяйки приглушила все обычные звуки и городской шум. Кроме того, для места, где произошло убийство, комната оказалась до странности чистой и убранной. Сара почему-то уже представляла себе опрокинутую мебель и разбитую посуду. Но здесь ничего не было перевернуто или сдвинуто с места. Исключением выглядела лишь простая железная кровать. Покрывало смято, словно кто-то на нем лежал, а нечто… кажется, красная шаль – валялось, небрежно отброшенное, у ее издножья. Кроме кровати, в комнате не наблюдалось почти ничего, что можно было бы перевернуть или разворошить: мягкий стул, комод с зеркалом, шкаф для одежды. По сути, эта комната выглядела не более жилой, чем та комната внизу, где Сара вчера ночью принимала роды у миссис Хиггинс.

– Проходите внутрь, – сказал Мэллой.

Сара прикусила язык, удержав ответную ядовитую реплику. Хорошее воспитание запрещало ей грубо разговаривать с кем угодно, но в плане самоконтроля значительную роль играл еще и здравый смысл. Детектив, возможно, вовсе не блефовал, когда говорил о том, что заберет ее с собой в участок. Сара вошла в комнату.

Первое, что она отметила, – запах. Может, где-то в углу стоит незакрытый ночной горшок? Но тут Сара припомнила, что при внезапной смерти прекращается работа всех мышц тела. Это лишь дополняет сей мерзкий процесс еще большим унижением, посмертным. Акушерка подумала, что эта несчастная умерла в собственных экскрементах, и от этой мысли ее всю передернуло.

– С вами всё в порядке? – осведомился Мэллой.

Сара ощетинилась от этой его притворной заботливости.

– Как она умерла? – спросила акушерка, оглядываясь вокруг в поисках следов преступления. К счастью, она не обнаружила никакой крови.

– Ее задушили.

– Кто-то чужой забрался в дом?

– Никаких следов взлома не обнаружено.

Верхний ящик комода был наполовину выдвинут, как будто кто-то в нем уже рылся. Видимо, Мэллой. Не в силах лично копаться в ящике, Сара подошла поближе и осмотрела то, что уже было на виду. Сначала она не поверила собственным глазам. Не отдавая себе отчета, женщина протянула руку и ощупала лежащий сверху предмет туалета. Да, она не ошиблась. Сара сразу поняла, пропуская ткань между пальцами, что это великолепная ручная работа. Шелк. На секунду акушерка представила эту ткань, прилегающую к безупречной коже девушки, и тут же отдернула руку.

– Она мертва, – грубо напомнил Мэллой. – Вы ее этим не обидите.

Сара бросила на него уничижительный, как она надеялась, взгляд. Детектив-сержант относился к тому типу людей, которых ее мать именовала «простолюдинами». Человек, лишенный образования и должного воспитания. Даже его тело, казалось, было создано для грубого физического труда – широкая грудь, мощные плечи… Сара подумала о собственном отце и о других мужчинах, которых помнила по своей прежней жизни, – людях худощавых и хрупких, чья сила и влияние проистекали из их богатства и знаний. Они были опасны, они могли сокрушить любого, кто встанет на их пути. Но детектив Мэллой тоже опасен – правда, в другом смысле. Саре следует постоянно помнить об этом.

Она снова посмотрела на комод. На крышке почти ничего не лежало – лишь щетка, расческа и несколько шпилек для волос. Разве что щетка – Сара заметила это, когда ее перевернула, – оказалась в серебряной оправе, а расческа была сделана из черепахового панциря.

Что-то здесь не так. Что-то совершенно неправильное. Забыв про детектива Мэллоя, который по-прежнему наблюдал за ней, стоя в дверях, Сара толчком задвинула верхний ящик и открыла следующий. Он был пуст.

– Все остальные тоже пусты, – сказал Мэллой.

Сара не обратила на это никакого внимания. Она сосредоточенно пыталась сообразить, что к чему. Подошла к платяному шкафу и распахнула дверцы. Внутри висело несколько предметов одежды.

– Она была в ночной рубашке, когда ее убили? – спросила акушерка.

– Нет. Она была полностью одета. Даже в туфлях.

В шкафу висели только две английские блузки и один жакет, а также немного нижнего белья – едва достаточно, чтобы заполнить один ящик. Эти данные кое о чем свидетельствовали, только Сара еще не могла сообразить, о чем именно. Блузки были простого покроя, но она немедленно опознала работу опытной мастерицы-портнихи, взглянув на изящные складки, заложенные по лифу одной из них. Сара протянула руку к жакету, пытаясь не думать при этом о девушке, которая еще совсем недавно его носила. Акушерке казалось, что она все еще ощущает запах, который источало тело юной особы, этот аромат, истекающий из складок великолепной шерстяной ткани. У Сары даже на секунду закружилась голова. Она справилась с этой мимолетной слабостью и осмотрела жакет повнимательнее. Пуговицы перламутровые, перед изящно украшен тесьмой. Миссис Брандт повертела жакет в руках, уже зная, что она сейчас обнаружит или, по крайней мере, должна обнаружить, если у девушки не хватило сообразительности это убрать. Но ума у той точно не хватило, и вот оно, прямо перед глазами – имя женщины, для которой данный предмет одежды был предназначен. Портниха вышила его на подкладке жакета.

Алисия ван Дамм.

Вскрикнув, Сара выронила жакет, словно он жег ей руки.

– Что такое? В чем дело? – требовательным тоном осведомился Мэллой, широкими шагами пересекая комнату.

Сара едва его услышала. Она была слишком погружена в свои воспоминания. Перед ее внутренним взором предстала тоненькая девушка с длинными золотистыми волнами волос и огромными синими глазами. Девушка хрупкой красоты, очень изящная, которая всегда выглядела старше своих лет и редко улыбалась. Маленькая сестренка Мины.

– Сядьте, – велел Мэллой. Он положил свои огромные рабочие руки Саре на плечи и буквально усадил ее на стул. – И не вздумайте мне тут в обморок свалиться. Опустите голову.

И прежде чем женщина успела ему помешать, заставил ее наклонить голову почти к самым коленям.

– Оставьте меня! – вскричала она с таким негодованием, какое только могла в себе отыскать, когда ее лицо почти уткнулось в подол платья. Саре даже пришлось покрутить головой из стороны в сторону, чтобы освободиться из захвата детектива. При этом она лишилась шляпки, но Мэллой в конечном итоге отпустил ее.

Шипя от негодования и ярости, миссис Брандт выпрямилась и уставилась на детектива яростным взглядом. Если б она была мужчиной, то непременно врезала бы ему, полицейский он или нет. Словно разгадав ее мысли, Мэллой отступил на шаг и поднял руки, словно предупреждая ее дальнейшие действия. Или, может быть, просто давая ей понять, что больше не собирается ее терзать.

– Ага, вот и цвет лица вернулся… Отлично, – сказал он. – А то я было на минуточку решил, что вы вот-вот впадете в ступор.

– Я не впадаю в ступор, детектив, – сообщила Сара.

– Ну как скажете, – ответил Мэллой, явно не убежденный. Он поднял жакет с пола, куда миссис Брандт его уронила. – И что вы тут разглядели?

Сара с трудом сглотнула. Во рту было совершенно сухо.

– Внутри, на подкладке.

Детектив перевернул жакет и нашел вышивку.

– Это ее имя?

Сара кивнула.

– Вы ее знаете? И именно поэтому… Но вы же сказали, что не знаете ее! – припомнил Мэллой.

– Я сказала другое. Мне показалось, что она очень похожа на мою прежнюю подругу. Подругу звали Мина ван Дамм. Алисия – ее младшая сестра. Была младшей сестрой…

– Если только эта девица не украла ее жакет.

Сара могла лишь пожалеть, что это было не так. Она отрицательно покачала головой:

– Нет, я уверена, что это она. Я не видела ее с тех пор, когда она была еще ребенком, но она слишком похожа… была похожа, – поправила она себя, – на Мину, чтобы речь шла об ошибке.

– И что она могла тут делать, одна-одинешенька? – спросил детектив, глядя на жакет, словно тот мог дать ему ответ. – У нее умер отец? Или распалась семья? Или ее родственники потеряли все деньги?

– Понятия не имею. – На самом деле Сара отлично знала, что Корнелиус ван Дамм очень даже жив, здоров и остается миллионером.

И тут, совершенно внезапно, она ощутила острую потребность выйти отсюда. Женщина поднялась на ноги. Так, а где ее шляпка?

Сара увидела, куда та закатилась, и двинулась к кровати, где лежала шляпка. Детектив Мэллой понял ее намерение и в тот же миг бросился туда же. Он опередил акушерку и в спешке задел шаль, что валялась в изножье кровати. Шаль свалилась на пол, из складок вывалилось что-то металлическое и со звоном упало на не покрытый ковром пол.

– Что это такое? – спросил детектив, ни к кому конкретно не обращаясь. Поскольку Мэллой все еще держал в одной руке жакет, а другой поднял шляпку, он сунул ее Саре в руки и наклонился, чтобы поднять с пола этот предмет – длинный и тонкий металлический инструмент.

Сара не смогла сдержать изумления.

– Вы знаете, что это такое? – поинтересовался детектив.

Сара очень и очень опасалась, что действительно знает.

– Это кюретка.

– Что-что?

– Медицинский инструмент. – У Сары у самой имелся целый набор таких кюреток, хотя теперь они ей без надобности. Раньше они принадлежали Тому.

– И зачем он мог понадобиться этой девушке?

– Не думаю, что он принадлежал ей. – Теперь все встало на свои места. По крайней мере, хотя бы отчасти. Сара вспомнила свое первое впечатление об этой девушке, когда видела ее в тот короткий промежуток времени, когда пересеклись их пути. Вспомнила и свою догадку нынче утром, когда она только направлялась сюда. – Думаю, его сюда кто-то принес.

– Зачем? – Глаза у Мэллоя были темные, почти черные, и он вдруг снова сделался каким-то огромным и опасным.

Саре очень не хотелось говорить такое об Алисии, но иного выбора у нее нет. В любом случае детектив скоро об этом узнает.

– Потому что… Этот инструмент… Ну, он, конечно, используется и для других целей, но обычно таким инструментом пользуются для производства абортов.

Мэллой не произнес в ответ ни слова, но само его молчание обладало такой силой, которая заставила Сару продолжать.

– Мне показалось, когда я ее вчера увидела… Это было всего лишь первое впечатление, но иногда такое можно определить, едва взглянув на женщину. Что-то такое в глазах… И это может объяснить, почему она здесь оказалась, почему ушла из семьи. Я думаю… Я думаю, вы скоро выясните, что Алисия была беременна.

Глава 2

Фрэнк не мог поверить своим ушам. Чуть ранее он рассматривал тело девушки тяжелым изучающим взглядом и не заметил никаких признаков того, что она в интересном положении. А если это все же так, то Сара Брандт, должно быть, настоящая ведьма, раз сумела догадаться. И все-таки, если это действительно инструмент, которым пользуются абортмахеры…

– Кажется, вы полностью в этом уверены. Может, вы и сами подобными делишками промышляете, так сказать, в виде побочного промысла? – пустил Мэллой пробный шар.

Аборты – вне закона, но власти едва ли станут преследовать того, кто делает подобные операции, которые многие считают доброй услугой и актом гуманности. Может, так оно и есть, если цель этой операции – не допустить рождения ребенка, который, родившись, вырастет вечно голодным бедняком.

Но если Фрэнк Мэллой рассчитывал смутить или ошеломить Сару Брандт, то это ему не удалось. Она просто смотрела на него прямым взглядом. Ее серо-голубые глаза были холодны как лед и блестели, как стекло.

– Меня не учили делать аборты.

– Тогда откуда вы знаете, что это такое? – вызывающим тоном осведомился детектив, поднося инструмент к лицу женщины.

Она даже глазом не моргнула.

– Мой муж был врачом. Я… ассистировала ему при некоторых процедурах. Когда беременность проходит с осложнениями… – Сара заколебалась и замолчала, видимо поняв, какие чувства испытывает Фрэнк, что, конечно, отразилось на его лице. – Но, вероятно, вам лучше не знать все эти подробности.

Тут она совершенно права. Возможно, акушерка решила, что Фрэнк не в меру брезглив и щепетилен или, может, просто ошеломлен столь откровенным обсуждением чисто женских проблем. Ну и пусть так думает. Фрэнк вполне готов заставить себя смириться, прежде чем выказать истинные причины своего дискомфорта при обсуждении осложнений, возникающих при беременности.

– Стало быть, вы считаете, что абортмахер явился сюда, в ее комнату. Тот, кого она наняла, чтобы он вытащил ее из этого затруднительного положения, – сказал детектив, проверяя на Саре свою теорию, чтобы посмотреть, как женщина отреагирует.

– Ничего я не считаю, – покачала головой миссис Брандт. – Я просто акушерка. А детектив здесь вы.

Мэллой проигнорировал это замечание.

– Это могло бы объяснить, почему не было взлома. Алисия сама впустила этого абортмахера. Поздно ночью, когда все уже спали. И что дальше? Она вдруг решила ничего не делать, отказалась платить и…

– И абортмахер задушил ее? – предложила свою версию миссис Брандт с явным скептицизмом в голосе.

Фрэнку пришлось с ней согласиться. Подобное выглядело совершенно нелогично. Он отлично знал по опыту, что абортмахеры живут очень неплохо, так что перспектива потерять очередную пациентку вряд ли могла побудить одного из них совершить убийство.

Но тут Мэллою в голову пришла новая мысль. Очень ясная мысль, и вовсе не обязательно делиться ею с миссис Брандт. Акушерка ему, в сущности, пока что больше не нужна. Притащить ее сюда было просто минутным капризом и – это детектив тоже должен признать – довольно наивной попыткой навязать свою волю женщине, которой, судя по ее виду, редко кому удавалось что-то навязать.

Но он все-таки получил некоторое удовольствие от общения с ней – если можно это назвать удовольствием, – а теперь в ней нет необходимости.

– Вы можете идти, – сказал Мэллой.

Миссис Брандт снова с удивлением посмотрела на него, чуть расширив глаза. На сей раз акушерку точно поразила его грубость. К сожалению, это ни в малейшей степени ее не унизило.

– Вот что, детектив-сержант Мэллой. Семья Алисии очень богатая и влиятельная. Я уверена, что они будут исключительно… э-э-э… благодарны любому, кто найдет человека, который ее убил.

Фрэнк прямо-таки рассвирепел от этого намека и еще более оскорбился. Ведь намек на то, что он с куда большим усердием станет заниматься расследованием дела ради какого-нибудь богатея, отражал истинную правду.

– Мне вообще-то все равно, богаты они или нет, миссис Брандт. У меня есть работа, и я буду ее выполнять.

Женщина не издала ни звука в ответ, даже не фыркнула насмешливо или высокомерно – леди из высших слоев общества обычно не фыркают, – но всем своим видом дала понять, чтоˊ она на самом деле думает об этом утверждении. Фрэнк твердо сказал сам себе, что ему это безразлично. Он давно уже перестал заботиться о том, чтоˊ о нем думают посторонние.

По крайней мере, миссис Брандт не стала с ним спорить. Детектив молча смотрел на нее. Сара повернулась и собралась выйти из комнаты, но тут она вспомнила про шляпку, которую все еще держала в руке – глупенькую такую штучку с цветочками и ленточкой вокруг тульи. Акушерка остановилась напротив зеркала, в которое раньше смотрелась покойная девушка, и какое-то время возилась со шляпкой, молча сообщив Мэллою, что намерена делать именно то, что ей нужно и когда ей этого хочется, и никакой детектив-сержант не в силах ее торопить.

Сара пригладила свои светлые волосы одной рукой там, где заколки шляпки их слегка взъерошили и вытащили наружу из затейливого валика, старательно скрученного нынешним утром. Потом вынула из шляпки заколку, надела шляпку на голову и затем уже прикрепила материал длинной заколкой.

Тут Фрэнка одолели воспоминания. Те воспоминания, к которым детектив долгие годы не позволял себе возвращаться. Сколько времени прошло с тех пор, когда он в последний раз стоял вот так в спальне и смотрел на женщину, приводящую в порядок прическу? Сколько времени прошло с тех пор, когда он вообще оказывался наедине с женщиной, вот как сейчас?

Это-то Фрэнк знал точно: три года, три месяца и одна неделя. В ту ночь он сидел у постели Кэтлин и держал ее руку, а она истекала кровью. И все из-за бабы вроде этой Сары Брандт…

Но в тот самый момент, когда Фрэнк почувствовал, как в груди поднимается ярость, акушерка обернулась к нему. Выражение ее лица нельзя было назвать робким или униженным. У миссис Брандт вряд ли когда-нибудь бывает на лице подобное выражение. Но на нем отразилось нечто близкое к робости, очень похоже на то.

– Пожалуйста, мистер Мэллой, отыщите убийцу Алисии, – попросила Сара.

Она не стала дожидаться ответа, по-видимому понимая, что ответить сержант все равно ничего не может.

* * *

Саре хотелось сразу же поехать домой, запереться в спальне и дать выход жутким эмоциям, бушевавшим в душе. Ей хотелось плакать и стенать, разражаясь высокопарными тирадами насчет несправедливости этого мира и безжалостных сил судьбы, которые забирают из жизни добрых, хороших и невинных людей, оставляя здесь зло и растление. Ей хотелось вновь оплакивать смерть Тома, а еще оплакать и юную Алисию. Ей хотелось заявить всем богам, какую ненависть у нее вызывает то, куда катится этот мир. Ей очень хотелось сообщить им, как все должно быть на самом деле.

Но в данный момент у Сары не было времени на подобную слабость и поблажки самой себе. Следовало осмотреть пациентку.

Полицейский, стоявший в холле, вежливо кивнул акушерке, когда она сошла вниз по лестнице и забрала свой саквояж. И он не стал останавливать Сару, когда она прошла по коридору к тесным, заставленным вещами комнатам, где обитало семейство Хиггинсов. Хорошо хоть, кто-то из взрослых выпроводил старших детей на улицу, потому что миссис Хиггинс уже почти впала в истерику от страха и раздражения.

– Вы слышали, миссис Брандт? Они вам сказали? – требовательно осведомилась она, едва Сара успела переступить порог комнаты. Вся в слезах, миссис Хиггинс лежала на простой железной кровати, подложив под себя какие-то свернутые тряпки, заменявшие ей подушки. – Эту девушку убили здесь, прямо в моем собственном доме! Да нас всех тут могли убить, прямо в постели! А мои дорогие малыши, они спали как ангелочки, и кто бы тогда их защитил, если мистер Хиггинс ничего не видит, даже собственную ладонь, когда подносит ее прямо к глазам?!

– Как вы себя чувствуете? – успокаивающим и заботливым тоном спросила Сара, подтаскивая к кровати единственный имевшийся в комнате стул с прямой спинкой и дырой в плетеном сиденье. Всю приличную мебель Хиггинсы оставили своим постояльцам, которые им за это платили.

– Ну а как вы думаете? Как я могу себя чувствовать? Эту женщину убили прямо в моем доме!

Новорожденный младенец лежал рядом с матерью. Он беспокойно шевелился, но еще не плакал. Сара взяла малыша на руки, осторожно и бережно развернула пеленки. Вид новой жизни всегда поражал ее, наполнял священным ужасом. Это было для нее обещанием доброго завтрашнего дня, обещанием, которое сама она никогда не сможет сдержать.

К счастью, ребенок выглядел достаточно здоровеньким, никаких признаков обезвоживания. Но если у миссис Хиггинс пропадет молоко, вряд ли он сможет столь же успешно развиваться, как если б мать продолжала кормить его сама. К тому же Хиггинсы, по всей вероятности, не в состоянии покупать консервированное молоко. Хотя основная забота Сары – благополучно принять роды, она особенно гордилась тем, что могла обеспечить нормальное развитие младенца в последующий период.

– Да, это ужасно, я знаю. Но вам не следует так волноваться и расстраиваться. Лучше радуйтесь тому, что никто из вашей семьи не пострадал. Что бы ни случилось, вы и ваши близкие целы и невредимы. А кроме того, у вас на руках новорожденный, о нем и следует думать. Ему нужно, чтобы вы были спокойны.

Словно в подтверждение слов акушерки, младенец заплакал. Миссис Хиггинс нахмурилась, видимо недовольная тем, что Сара прервала ее отчаянные диатрибы, но взяла ребенка, когда Сара его ей протянула. Вынув переполненную молоком грудь, мать дала ее малышу. Это был уже шестой ребенок миссис Хиггинс, поэтому она отлично знала, что нужно делать.

Новорожденный жадно впился в сосок, но через несколько минут сосания выпустил его и снова заплакал.

– Молоко не идет, – сказала миссис Хиггинс и сама заплакала. – Ничего удивительного, я прямо-таки сама не своя!

– Успокойтесь и расслабьтесь. Откиньтесь на подушку, несколько раз глубоко вдохните и медленно выдохните. Закройте глаза. Вот так, правильно…

Миссис Хиггинс сделала все, как велела Сара, и снова сунула сосок уже надрывающемуся от крика младенцу. Через несколько секунд недовольного всхлипывания тот был вознагражден мощным потоком материнского молока, которое ему пришлось, чтобы справиться, поглощать огромными глотками.

Когда ребенок занялся делом и успокоился, миссис Хиггинс открыла глаза. Сара заметила, что она ужасно вымоталась и выглядит гораздо старше своего возраста. Да и что тут удивительного? У нее жуткие нагрузки – почти ослепший муж и полный дом детей. Также нужно заботиться о постояльцах, кормить их… А теперь еще и девушку убили прямо в пансионе… При таком раскладе только младенца не хватало, а он таки появился. Саре теперь придется побеспокоиться о том, чтобы мать и дитя благополучно пережили этот кошмар и благополучно вышли из него.

– Я хочу прописать вам пиво, миссис Хиггинс, – сказала она. – По два больших стакана в день. – Пивные дрожжи подкрепят роженицу, а алкоголь поможет расслабиться и успокоиться. – Я сейчас кого-нибудь пошлю за ним. Как насчет того парня, который приходил за мной прошлой ночью? Он здесь?

Миссис Хиггинс застонала от горя.

– Нет его! Съехал вчера вечером! И слова не сказал! Одна комната и так пустует, а тут еще две освободились… Да и кто теперь станет у меня жить, когда тут произошло убийство? А если у меня не будет постояльцев, мы ж с голоду помрем! Все помрем! И что теперь с нами будет?!

«Послеродовая депрессия», – сразу определила Сара. Хотя миссис Хиггинс вполне можно понять. Положение не из приятных. Придется Саре повнимательнее присматривать за этой дамой, чтобы она не наделала глупостей. Женщины в подобном состоянии нередко причиняют вред и себе, и окружающим, даже новорожденным. Надо поговорить с мистером Хиггинсом и устроить так, чтобы кто-то из соседей приходил им помогать. Самой тоже следует заходить почаще, проверять, как ест и развивается ребенок. Это все, что Сара может сделать в данной ситуации. А вот решить проблемы миссис Хиггинс, конечно, не в ее силах.

И только покинув этот дом – предварительно заставив миссис Хиггинс выпить стакан пива и получив нужные обещания от мистера Хиггинса и соседок, – Сара вспомнила ту важную новость, которую узнала от роженицы: Хэм Фишер съехал из ее пансиона. Ночью. В ту самую ночь, когда была убита Алисия ван Дамм.

У Сары даже мелькнула мысль тут же вернуться и сообщить об этом детективу Мэллою. Он весьма заинтересуется этой информацией. Но тут акушерка припомнила его наглое поведение и грубость. К тому же Мэллой ведь и не подумает поблагодарить ее за помощь в расследовании этого дела. Нет, не стоит. Он и сам вскоре узнает, что Фишер съехал из пансиона. Вероятно, детектив сделает те же выводы, к которым пришла Сара: этот внезапный отъезд слишком подозрителен и наверняка имеет какое-то отношение к убийству Алисии.

Нет уж, пусть этот детектив-сержант сам ведет свое расследование. А тем временем она сама попытается кое-что выяснить.

* * *

Фрэнк Мэллой прошел один квартал, отделяющий Пятую авеню от поднятой над землей железнодорожной платформы, расположенной на Шестой. Эти поезда, ходящие по поднятым над городом эстакадам, что протянулись высоко над улицами, были настоящим божьим даром: они позволяли добираться из одного конца перегруженного людьми и транспортом города в другой за приемлемые промежутки времени. Движение транспорта, особенно на нерегулируемых улицах, постоянно образовывало пробки и заторы, совершенно непроходимые на некоторых перекрестках в рабочее время, поэтому поездка в центр города в кэбе или на трамвае могла занять несколько часов. Конечно, грохот, который производили эти поезда, а также грязь и зола, падавшие на несчастных пешеходов внизу, были сущим наказанием, да еще каким, и это уже давно вызывало разговоры о строительстве новой железной дороги, под землей. Фрэнк же разделял точку зрения, что подземной дорогой будут пользоваться только те люди, которые не желают, чтобы другие увидели, что они ездят на поезде.

Рассматривая огромные здания, украшавшие северный конец Пятой авеню, детектив едва мог поверить, что они существуют в том же самом городе, где есть также Лоуэр-Ист-Сайд с его переполненными и грязными жилыми домами. Здесь, в районе Пятидесятых улиц, богатые жили в огромных особняках, каждый из которых занимал чуть ли не целый квартал. Там, по всей вероятности, разного добра и настоящих сокровищ столько, что на них годами можно было бы содержать все население этих гетто. Еще через квартал возвышалось элегантное здание отеля «Плаза», названного так по площади, где оно построено. Через улицу от отеля стоял один из особняков Вандербилтов. По мнению Фрэнка, он выглядел как настоящий музей, но его мнением по подобным вопросам редко кто интересовался.

Ранее эта местность являла собой пустое пространство. Когда Фрэнк был мальчишкой, в этом конце острова Манхэттен жили бродяги и пьяницы, выстроившие трущобное поселение из лачуг и хижин на границе парка, который предусмотрительно начали сооружать отцы города. Строительство парка закончилось, и бродяг отсюда выгнали, а участки земли продали миллионерам, которые желали жить подальше от пышущего жаром города с его шумом и вонью. Но теперь город расширился, разросся и дошел досюда, так что теперь, ежели богачам так хотелось убежать от суеты, приходилось бежать из города вообще, в загородные дома. Ну а для бедных оставался только Кони-Айленд.

Впрочем, Фрэнк давно уже перестал возмущаться и поносить несправедливость этого мира. Пустое занятие. Теперь он сосредоточился на том, чтобы самому заполучить как можно больше тех сокровищ, которые в этом мире имеются. К тому же от него зависят другие люди.

Дом ван Даммов выглядел не менее претенциозно, нежели остальные: величественный особняк, расположенный в квартале между Пятьдесят седьмой и Пятьдесят восьмой улицами. Этот квартал еще называли Марбл-роу, Мраморным рядом. Крыльцо особняка и впрямь оказалось мраморным – кто бы сомневался! – а у дверей висел сияющий бронзовый молоток. Дверь открыл дворецкий в соответствующей униформе, которая стоила столько, сколько Фрэнк получал за целый месяц. Весь вид дворецкого говорил о том, что он убежден: таким, как Фрэнк, следует стучаться в заднюю дверь, предназначенную для прислуги.

– Детектив-сержант Фрэнк Мэллой, – представился полицейский, прежде чем дворецкий успел направить его к заднему входу. – Мне нужно повидать мистера и миссис ван Дамм. Это по поводу их дочери.

Вот так. Если уж такой довод не заставит этого типа впустить Фрэнка в дом, чтобы побеседовать с родителями девушки, тогда тут нужен динамит.

Фрэнк сразу понял, что этот тип хорошо обучен: он не проявил никаких эмоций. Однако дворецкий, по всей видимости, ни разу не встречал на крыльце этого дома полицейского. Кажется, он слегка побледнел, когда Фрэнк упомянул о девушке.

– Пожалуйста, пройдите в переднюю гостиную и подождите там, – придушенным голосом проинструктировал визитера дворецкий, крайне неохотно впуская Фрэнка внутрь. – Я узнаю, дома ли мистер ван Дамм.

«Хорошенькую уловку придумали эти богатенькие», – подумал Фрэнк. Если не хотят кого-то видеть, то просто велят слугам сообщать, что их нет дома. Но сейчас Фрэнк пребывал в полной уверенности, что уж для него-то мистер ван Дамм точно окажется дома, пусть даже только сегодня.

И без того невысокое мнение Фрэнка о богатеях упало еще на пару-тройку пунктов, едва он осмотрелся в этой «передней гостиной» (что, наверное, означало наличие также и «задней гостиной». И зачем, спрашивается, этим людям две гостиные?!). Оглядевшись, Фрэнк решил, что видал на своем веку бордели и получше, классом повыше. Эта комната была настоящим воплощением показухи и хвастовства богатством. Просто жуть какая-то! Повсюду красный бархат, собранный в огромные складки над окнами и покрывающий мягкую мебель. Стены оклеены темными обоями чудовищной расцветки и с жутким рисунком. Пальма в углу и цветы в горшках на всех плоских поверхностях. Столики, устеленные кружевными салфеточками и уставленные статуэтками всех форм и видов. И все уродливые!

Мэллой вдруг обнаружил, что раздумывает над тем, какое мнение составила бы по этому поводу его Кэтлин. «Слишком много вещей, – наверное, сказала бы она. – И со всех нужно постоянно стирать пыль». Кэтлин всегда была практичной.

Когда двадцать минут спустя двери гостиной наконец распахнулись, Фрэнк разглядывал чехлы, которые кто-то нацепил на ножки рояля. Он слыхал про людей, которые отличаются такой скромностью, что даже не в силах произнести вслух слово «ножки» и закрывают у себя ножки мебели чехлами. Но никогда не рассчитывал воочию убедиться в существовании подобного.

Не вызывало сомнений, что мужчина, вошедший в гостиную, – хозяин этого дома. Одет он был явно по-деловому. Безукоризненно сидящий костюм из превосходной шерстяной ткани, пошитый хорошим портным, рубашка ослепительно-белого цвета. Фрэнк, однако, отметил, что галстук повязан несколько криво, это свидетельствовало о том, что мистер ван Дамм приводил себя в порядок с крайней поспешностью.

– Детектив, я – Корнелиус ван Дамм, – сообщил мужчина на тот случай, если у Фрэнка возникли на этот счет какие-то сомнения. Фрэнк отметил также, что хозяин не подал ему руки. Видимо, он и мальчикам-курьерам тоже никогда не пожимает руку. – Как я понимаю, вы желаете что-то сообщить о моей дочери.

Мистер ван Дамм был хорошо натренирован прятать свою слабость. Люди, вращающиеся в тех кругах, в которых вращался он, где миллионы делаются или теряются по одному только слову, не могут себе позволить проявлять признаки уязвимости, если не желают подвергнуться опасности стать жертвами враждебных действий конкурентов. Ван Дамм отлично умеет скрывать свои истинные чувства, но Фрэнк был уверен, что сейчас подвергнет эту его способность нешуточному испытанию.

– Ваша жена дома? Она может прийти сюда? – поинтересовался он. – Я известил слугу, что хотел бы видеть вас обоих.

Мэллой собирался сообщить известие обоим супругам одновременно, чтобы увидеть их первую реакцию, которая скажет ему очень о многом: как они относятся к своей дочери и друг к другу, какие чувства испытают, услышав известие о смерти Алисии… И знают ли больше, чем намерены поведать детективу. В этом случае дополнительную информацию ему придется искать в других местах.

– Боюсь, моя жена в данный момент нездорова, – сказал ван Дамм; ни единой извиняющейся нотки в его тоне не прозвучало. – Что вы хотели нам сообщить? Я понимаю, детектив, вряд ли это добрые вести, так что давайте выкладывайте.

Фрэнк еще не решил окончательно, послушаться приказа или нет, когда двери гостиной снова распахнулись и на пороге появилась женщина. Это было хрупкое, похожее на птичку создание, одетое в домашнее платье из тонкой набивной ткани, украшенной цветами. Платье крутилось и развевалось вокруг тела, отчего женщина выглядела почти бесплотной и невесомой. В свое время она, пожалуй, была красавицей, но эта красота с годами выцвела и вылиняла вместе с когда-то золотистыми волосами, которые теперь почти полностью поседели. Бледные щеки ввалились, взгляд казался пустым, а кожа сморщилась. Причем дама была не такой пожилой, как ее муж, а тот меж тем являл собой образец цветущего мужчины.

– Корнелиус, что происходит? Бриджит сказала мне, что к нам явилась полиция. Что-то насчет Алисии…

Дама, казалось, никак не могла сфокусировать взгляд, и Фрэнк сначала даже не был до конца уверен, что она вообще заметила его присутствие в комнате. Но потом понял, что хозяйка дома просто не желает его замечать. Она смотрела на мужа, дожидаясь разъяснений.

– Насчет Алисии? Не неси вздор, Франсиска. И ступай в свою комнату. Я сам здесь во всем разберусь, – резко бросил мистер ван Дамм, словно обращаясь к непослушному ребенку.

– Полагаю, мое сообщение вы должны выслушать оба, – возразил Фрэнк, продолжая наблюдать за миссис ван Дамм, которая наконец посмотрела в его сторону.

У нее даже глаза были какие-то выцветшие, блекло-голубого оттенка, и они немного увлажнились, когда женщина с любопытством взглянула на детектива. «Возможно, она просто близорука», – предположил Фрэнк.

Миссис ван Дамм снова повернулась к мужу:

– Да что он может сообщить про Алисию? Она же в «Гринтри». Если б там что-то случилось, миссис Хайтауэр немедленно нам бы об этом сообщила.

Муж удостоил ее лишь коротким скучающим взглядом.

– Конечно, сообщила бы. Речь вовсе не об Алисии, и не говори потом, что я тебя не предупреждал, Франсиска. Ну так что же вы собираетесь нам сказать? – обратился Корнелиус к Фрэнку.

Вот теперь смутился сам полицейский. Ван Дамм явно ожидал услышать скверные новости, но не насчет Алисии. Если девушка и впрямь находится в этом «Гринтри», тогда ее отец, возможно, даже не представляет, что она пропала, хотя в это трудно поверить. А если ван Дамм ожидает дурных новостей о другой своей дочери, то он, кажется, не слишком расстраивается по этому поводу. При обычных обстоятельствах нормальный родитель уже постарался бы собраться с духом, взять себя в руки, ожидая чего-то ужасного, но ван Дамму, похоже, отнюдь не требуется брать себя в руки. А его жена вообще ничего не знает, в этом Фрэнк уверен.

– Может, вам лучше присесть, миссис ван Дамм? – предложил он.

Неопределенное выражение ее глаз сменилось замешательством.

– Я как-то странно себя чувствую, – призналась женщина. – Это все та слабость, о которой я тебе говорила, Корнелиус. Такое случается со мной совершенно неожиданно, я сама не знаю, когда этого можно ожидать. Иной раз даже трудно дышать…

– Да сядь же, Франсиска! – приказным тоном сказал ван Дамм, на сей раз так, как говорят со слабоумным ребенком. Фрэнк очень хорошо его понимал.

– Ну, если ты считаешь, что так будет лучше… – пробормотала хозяйка дома.

Словно привидение, она двинулась к ближайшему богато изукрашенному диванчику и уселась на него – спина совершенно прямая, как ружейный шомпол, именно так учат держать себя настоящих леди. Руки беспокойно двигались, лежа на коленях, словно женщина полагала, что должна ими что-то делать, только не могла припомнить, что именно.

Ван Дамм же остался стоять там, где стоял, опустив руки вдоль тела, расслабив пальцы, демонстрируя Фрэнку обычное вежливое внимание. Точно так же он вел бы себя, если б Фрэнк пришел сюда предлагать билеты на бал в полицейском управлении. Или же так, как если б новости, с которыми явился Фрэнк, ничуть его не удивили. Но что бы ван Дамм ни ожидал услышать, Мэллой был совершенно уверен: это совсем не то, что он собирается им сказать.

– Мистер и миссис ван Дамм, – начал детектив, посмотрев на супругов по очереди. – Моя печальная обязанность – сообщить вам, что ваша дочь Алисия стала жертвой преступления. Мне очень жаль говорить об этом, но она была убита.

Лицо ван Дамма стало белым как мел, но он даже не моргнул.

– Убита? – переспросил Корнелиус, произнеся это слово так, словно никогда раньше его не слышал. Он, возможно, и ожидал услышать что-то неприятное, но Фрэнк был совершенно убежден, что вовсе не такое. – Алисия? Вы уверены?

– Боюсь, что да. Мы обнаружили имя, вышитое на подкладке жакета, и один человек опознал ее. Старый знакомый вашей семьи.

– Во имя всего святого, о чем это он толкует, Корнелиус?! – жалобным тоном произнесла миссис ван Дамм.

Мистер ван Дамм продолжал не обращать на жену никакого внимания. Фрэнк решил, что это обычный стиль его поведения.

– Где это произошло? Что с ней случилось? – требовательным тоном спросил он.

– Мы обнаружили ее в одном пансионе в Гринвич-Виллидж. Она проживала там уже несколько недель.

– Этого просто не может быть! – заявила миссис ван Дамм. – Алисия в «Гринтри»! Скажи этому человеку, Корнелиус! Тут какая-то ошибка!

А когда тот не произнес ни слова, сидя с бледным неподвижным лицом, словно вырезанным из камня, Франсиска с усталым вздохом повернулась к Фрэнку.

– Наша дочь находится в загородном доме в Маморанеке, детектив, – терпеливо пояснила женщина. – Она там уже больше месяца. Если бы с ней что-то произошло, тамошняя домоправительница непременно тут же нам об этом сообщила бы. У нас имеется телефон для подобных чрезвычайных случаев, так что, вы понимаете, девушка, которую вы обнаружили, не может быть Алисией. Вы зря сюда приехали и обеспокоили нас без всяких на то причин, вот что я должна вам сказать. И я обязательно пожалуюсь Тедди. Это комиссар полиции Рузвельт[1], чтобы вы знали. Его мать – моя ближайшая подруга. Помню, как я качала его на коленях, когда он был маленьким. Тедди будет крайне заинтересован в том, чтобы выяснить, как так вышло, что вы поставили нас в столь неприятное положение, я уверена. Это же надо себе такое представить – явиться в дом к ничего не подозревающим людям с подобным вздорным и возмутительным…

– Франсиска, перестань.

Выговор был сделан мягким, по мнению Фрэнка, тоном, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы заставить женщину замолчать и уставиться на мужа в замешательстве с открытым ртом. Но ван Дамм даже не глянул в ее сторону. Лицо его постепенно приобретало нормальный цвет, и это означало, что он превозмог тот шок, который испытал при известии о смерти дочери.

– Детектив, – сказал хозяин дома совершенно рассудительным тоном, каким, вероятно, пользовался при заключении сделок на миллионы долларов, – как вы уже, несомненно, поняли, наша дочь находится отнюдь не в нашем загородном доме. – Его жена бессвязно забормотала что-то протестующее, но ни один из мужчин не обратил на нее внимания. – Хотя мы ее туда отправили. Несколько недель назад она сбежала оттуда и исчезла. Алисия всегда была своенравной девушкой…

– Своенравной?! – словно не веря собственным ушам, эхом возопила Франсиска. – Да у Алисии самый замечательный и добрый характер! Никто никогда не слышал от нее ни единого резкого слова! И какая она послушная! Я с трудом могу припомнить, когда в последний раз ее бранила! Она всегда была такой милой и приятной! И я всегда ей говорила…

Мистер ван Дамм, кажется, не слышал этих ее протестов, равно как и вроде бы вообще не испытывал никаких эмоций. Он по-прежнему полностью контролировал выражение своего лица, даже румянец на щеках снова исчез.

– Как она… Кто это сделал? – в конце концов спросил Корнелиус, прервав бессвязное бормотание жены.

Он все говорил правильно и задавал правильные вопросы, но Фрэнку очень не нравилось это его стальное самообладание. Неужто все миллионеры из знаменитых Четырех Сотен Самых Богатых всегда так ведут себя при подобной трагедии? У Фрэнка недостаточно опыта общения с такими людьми, не говоря уже о доставке им дурных вестей, так что ему трудно судить. И все же он отлично знал, как ведут себя в таких случаях нормальные родители, потерявшие ребенка. Как ни странно, почти нормальным Мэллою представлялось поведение миссис ван Дамм. Шок у большинства людей вызывает именно такую реакцию, они начинают возражать и вообще отрицать подобную возможность.

– Ее задушили, – сказал Фрэнк. – И мы не знаем, кто это сделал. Пока не знаем, – добавил он на случай, если ван Дамм начнет приходить к разным выводам, как это делала Сара Брандт. – Я надеялся, что вы сможете нам помочь. У вас имеются хоть какие-нибудь соображения насчет того, почему ваша дочь убежала из дома? У нее был любовник?..

– Любовник?! – возмущенно повторила за детективом миссис ван Дамм. – У Алисии, вне всяких сомнений, нет никакого любовника! Она даже еще не выезжает!

Фрэнк с минуту не мог понять, куда это она не выезжает, пока наконец не догадался, что девушка еще не успела дебютировать в обществе, не выезжала в свет.

– Алисии всего шестнадцать! – продолжала тем временем вещать миссис ван Дамм. – У нее вообще нет никаких поклонников! Она ни разу в жизни не оставалась наедине с молодым человеком! Любовник, скажете тоже… Корнелиус, что ты стоишь там и слушаешь этот вздор?!

– Франсиска, ступай в свою комнату, – холодно сказал ван Дамм. – Я все тебе потом объясню.

– Очень на это надеюсь. И я твердо намерена пожаловаться вашему начальству, – заявила женщина, выплывая из комнаты, вся трепеща и возмущенно бормоча жалобы по поводу наглого и бесстыжего поведения детектива.

Фрэнк не мог не пожелать ей успехов, если она и впрямь решит пожаловаться на него комиссару Рузвельту. В полиции все ненавидели этого бывшего плейбоя, вдруг превратившегося в реформатора, который добился назначения комиссаром полиции вроде бы с целью очистить департамент от коррупции. Выговор от Рузвельта скорее всего приведет к тому, что Мэллой поднимется до капитана, даже не тратясь на требуемые для этого взятки. И случится это, как только Рузвельту надоест возиться с реформами и он продолжит прежнюю веселую жизнь, а в управлении полиции все вернется к прежнему нормальному течению вещей.

– Боюсь, что ничем не могу вам помочь, детектив, – сказал ван Дамм, когда его супруга вышла. Единственным внешним признаком его эмоционального страдания было то, как рассеянно он перебирал пальцами золотую цепочку своих часов. – Я понятия не имею, почему моя дочь вознамерилась убежать из дома, из комфорта и безопасности своей семьи. И моя жена права: Алисия не общается с молодыми людьми. Среди знакомых моей дочери нет никого, кто мог бы соблазнить ее на побег.

Корнелиус, конечно, лгал. Родители всегда сначала лгут. Либо они не желают, чтобы их дети выглядели дурно в чужих глазах, либо сами не желают выглядеть безответственными. Фрэнк решил, что такая глыба льда, как Корнелиус ван Дамм, скорее заботится о собственной репутации.

Ван Дамм, кажется, не был ни в малейшей степени обеспокоен или смущен тем, что его дочь проживала в меблированных комнатах в Гринвич-Виллидж. Он даже не усомнился в правоте того, кто опознал ее тело, как обычно случается с большинством родителей. С его женой, в частности. Франсиска была уверена, что Мэллой заблуждается.

А вот ван Дамм не считал, что Фрэнк ошибается. Он-то знал, где находилась дочь. И знал о ее интересном положении, потому-то ее и отослали в первую очередь в загородный дом. Возможно, ему также известно, с кем она сбежала. Но ничего этого Фрэнку он не скажет – по крайней мере сегодня.

Мэллой уже хотел было предложить ван Дамму съездить вместе с ним в морг на опознание тела Алисии, когда двери гостиной распахнулись. На сей раз в комнату вошла довольно молодая особа. Ширококостная и слишком высокая для женщины, ростом почти с Фрэнка (а в нем было пять футов восемь дюймов), одетая в самый диковинный наряд, какой Фрэнку когда-либо доводилось видеть. Очевидно, это считалось последним писком моды, но от яркой расцветки шотландки, из которой были сшиты ее юбка и жакет, у Фрэнка зарябило в глазах. А может, и от самой этой дамы, ворвавшейся в гостиную подобно урагану.

– Что тут происходит, папа? Альфред сказал, у нас полиция…

Хозяин дома отнюдь не обрадовался появлению дочери, хотя по таким, как ван Дамм, довольно трудно определить, что они сейчас чувствуют. Фрэнк решил, что это именно та женщина, с которой когда-то была знакома Сара Брандт и за которую приняла Алисию. Та, про которую явно подумал ван Дамм, когда Фрэнк сюда явился. Подумал, что это о ней Фрэнк собирается что-то сообщить… Да уж, такая запросто способна влипнуть в неприятную историю. Наверняка она принадлежит к кругу суфражисток, вечно старающихся затеять какой-нибудь скандал или склоку. Мэллой попытался определить, чем эта суфражистка похожа на Алисию, о чем ему твердила миссис Брандт. Но если явившаяся дама когда-то и выглядела похожей на погибшую девушку, то это было очень давно.

– Мина, боюсь, что Алисию убили. – Слова прозвучали откровенно грубо и жестоко, но Мина ван Дамм и не такое могла бы стерпеть.

– Так я и знала! – воскликнула она, яростными движениями стягивая с рук перчатки. – Знала, что ничего хорошего от нее не дождешься! Разве я тебе это не говорила, когда она сбежала?

«Вот вам и сестринская любовь», – подумал Фрэнк. И вообще папаше и этой дочке, похоже, чужды нормальные человеческие реакции! Мамаша, которая, по убеждению Фрэнка, давно сбрендила и была точно не в себе, в этом семействе выглядела самой нормальной.

– Вам известно, почему ваша сестра убежала из дома? – спросил сержант, рассчитывая застигнуть женщину врасплох.

Но Мину ван Дамм застигнуть врасплох оказалось довольно сложно. Она смерила детектива таким взглядом, словно перед ней насекомое, только что выбравшееся из-под камня и осмелившееся обратиться к ней напрямую, не будучи официально представленным.

– Мина, это детектив… – Тут ван Дамм понял, что не озаботился запомнить имя Фрэнка.

– Детектив-сержант Мэллой, – помог ему Фрэнк.

Да уж… Если он рассчитывал произвести на этих людей впечатление своей должностью, то ошибся. Мина уставилась на него, даже не думая поздороваться.

– Мина тоже понятия не имеет, по какой причине Алисия убежала из дома, – уверил детектива ван Дамм. – Это загадка для всех нас.

– Она сбежала, потому что всегда была неблагодарной маленькой мерзавкой и шлюхой, – заявила Мина, выставив таким образом своего отца лжецом. – После всего, что папа для нее сделал, вот как она ему отплатила! Сбежала из дома, попалась кому-то, кто ее убил, принесла бесчестье и позор нашей семье! Как нам теперь появиться в приличном обществе?!

– Я сомневаюсь, что Алисия специально подвела себя под убийство, только чтобы разрушить вашу репутацию в обществе, – попытался смягчить ситуацию Фрэнк, не в силах возразить более жестко.

Но этих ван Даммов оскорбить явно невозможно, во всяком случае, критикуя их бесчувственность. Отец и дочь просто посмотрели на детектива пустыми взглядами. Он вздохнул, признавая поражение.

– Мистер ван Дамм, вам необходимо поехать в морг для опознания тела.

Корнелиус нахмурился при этих словах, а вот Мина здорово возмутилась:

– Как вы смеете требовать, чтобы папа ехал в подобное место?! Вы знаете, кто он такой?

– Он – отец убитой девушки, – ответил Фрэнк. – Нам требуется опознание тела жертвы. Вы же не хотите, чтобы вместо вашей сестры похоронили какую-то постороннюю женщину, не так ли?

– Боюсь, офицер прав, Мина, – рассудительным тоном сказал ван Дамм. – Мы должны убедиться, что это Алисия.

Мина открыла рот, но в последний момент передумала высказывать свои мысли. Рот она закрыла с громким щелчком и секунду помолчала, о чем-то размышляя. Потом улыбнулась странной, совершенно неестественной улыбочкой, от которой у Фрэнка по всему телу пошли мурашки, и заявила:

– Тебе не следует этого делать.

Тон Мины очень удивил Фрэнка. Она вдруг стала доброй, нежной и заботливой, словно разговаривала с кем-то немощным и слабовольным.

– Тебя никто не станет винить за то, что ты не хочешь видеть дочь в таком состоянии, – продолжила Мина. – Никто не вправе требовать, чтобы ты подвергал себя столь жуткому испытанию.

Ван Дамм секунду раздумывал над ее словами. Ему явно хотелось согласиться со старшей дочерью, но потом он кое-что вспомнил.

– Мне показалось, вы упомянули о том, что кто-то ее уже опознал, – обратился хозяин дома к Фрэнку. – Какой-то старый друг семьи…

Мина выглядела потрясенной, если такое состояние ей вообще было доступно.

– Друг семьи? – недоверчиво переспросила она.

– Нельзя на сто процентов утверждать, что она ее опознала. Имя вашей дочери было вышито на подкладке жакета, и эта женщина сказала, что ей показалось, будто девушка очень похожа на мисс Мину ван Дамм. Она была с вами знакома, так она заявила.

– И кто же это такая? – со скептическим видом осведомилась Мина.

– Сара Брандт. Акушерка.

От удивления у Мины расширились глаза.

– Я такой не знаю… Хотя, надо полагать, она может меня знать. Ведь ван Даммы – одна из старейших семей голландского происхождения в Нью-Йорке.

Об этом она могла бы и не сообщать. Все тут знали эти старинные голландские семейства – их в Нью-Йорке еще несколько столетий назад стали именовать «никербокерами», по названию коротких штанов до колен, которые носили здесь первые поселенцы. «Никербокеры» были первыми, кто начал осваивать это место, в те времена именуемое Новым Амстердамом. Фрэнк не считал этих людей особенными лишь потому, что их предки бежали из Европы от преследований на сто пятьдесят лет раньше, чем это проделали его прадеды. Но так уж здесь сложилось, такова традиция. Мина ван Дамм, кажется, твердо вознамерилась убедить в этом детектива.

– В любом случае, – упрямо настаивал на своем Фрэнк, – миссис Брандт уже много лет не видела Алисию, поэтому не могла опознать ее наверняка.

Мина ван Дамм вздохнула, демонстрируя нетерпение, но потом ей в голову пришла другая мысль.

– Тогда в морг может поехать Альфред, – предложила она отцу. – Он опознает Алисию ничуть не хуже нас.

Ван Дамм важно кивнул, словно это было единственным логически верным решением проблемы.

– Кто такой Альфред? – поинтересовался Фрэнк. Ему тут же пришло в голову, что он, возможно, выяснил имя любовника Алисии.

– Альфред – это слуга, который впустил вас в дом, – ответил ван Дамм.

Фрэнк не верил своим ушам. Эти «никербокеры» намерены послать какого-то клятого дворецкого, чтобы тот опознал тело члена их собственной семьи!

И в тот момент, когда детектив подумал, что ничего более шокирующего в жизни своей не слышал, Мина ван Дамм повернулась к нему и сказала:

– Полагаю, сегодня вы уже причинили достаточно беспокойства моему отцу. А теперь – уходите.

* * *

Сара подняла взгляд на высокое здание городского особняка в квартале, известном как Марбл-роу, и заколебалась. Нынче утром весь путь из Гринвич-Виллидж на поезде по бесконечным эстакадам, поднятым над городом, она раздумывала над тем, стоит ли вообще навещать старую подругу. Сара не виделась с Миной ван Дамм лет десять, и, весьма вероятно, та здесь больше не проживает. Вышла замуж и уехала. Сара не помнила, попадалось ли ей в «Таймс»[2] сообщение о ее свадьбе, но и это ничего не значило. Миссис Брандт годами не следила за информацией, напечатанной в светских колонках.

Конечно, можно расспросить миссис ван Дамм, но Сара хорошо помнила эту женщину – капризную, взбалмошную и попросту никчемную. От нее не дождешься ни одного разумного слова. Да уж, у Франсиски ван Дамм ничего выяснить не удастся. А о том, чтобы обратиться к самому мистеру ван Дамму, вообще не может быть и речи. Он очень похож на отца самой Сары: женщины в его глазах – это существа, в умственном отношении поднявшиеся лишь на одну ступеньку выше собак. Вряд ли Корнелиус согласится уделить Саре время, не говоря уже о том, чтобы выслушать ее.

Ну может, хотя бы слуги скажут ей, где теперь живет Мина… Тогда она отыщет ее и расскажет о последних днях Алисии. Если полиция не сумеет найти убийцу – а об их неудачах Сара знает не понаслышке, – тогда ван Даммы могут нанять частных сыщиков. Это станет наилучшим способом раскрыть любое преступление, насколько Сара разбирается в нынешней ситуации.

В последний год комиссары полиции прикладывали гигантские усилия, чтобы очистить свой департамент от коррупции, но в ходе этой чистки так выкосили ряды сотрудников, что теперь служба серьезно обескровлена и недоукомплектована. Наиболее преданных делу офицеров осталось совсем мало, а у Сары нет никаких оснований верить, что детектив-сержант Мэллой принадлежит к числу особо преданных своему делу. Если убийство Алисии все же будет раскрыто, то это произойдет исключительно по той причине, что ее семья наймет человека со стороны, который сумеет это сделать.

Открывший дверь дворецкий косо посмотрел на Сару. Очевидно, он счел эту женщину недостойной входить в дом с парадного крыльца. Сара и сама прекрасно знала, что ее внешний вид давно уже не свидетельствует о ее принадлежности к одному из элитных семейств Нью-Йорка. К счастью, она узнала дворецкого, поскольку помнила его со времен своих прежних визитов в этот дом, еще в девичестве.

– Добрый день, Альфред, – поздоровалась акушерка, чем несказанно его удивила. – Я услышала о вашей трагедии и подумала, не сможете ли вы сообщить мне, где теперь отыскать мисс Мину. Я хотела бы выразить ей свои соболезнования.

– Извините, мадам, но я не… – Альфред помотал головой, выражая замешательство.

Сара улыбнулась.

– Да, прошло немало времени. Я – Сара Брандт. Это моя фамилия по мужу. А когда мы с вами встречались, я была Сарой Деккер.

Тут глаза дворецкого сверкнули – он узнал посетительницу.

– Да, немало воды утекло с тех пор, мисс Деккер… Я хочу сказать, миссис Брандт. Нынче настали очень грустные времена для этой семьи. Даже не знаю, принимает ли мисс Мина сегодня утром. Но если вы дадите свою визитную карточку…

Ничего удивительного в том, что Сара нашла Мину в этом доме. Вполне естественно, что Мина находится здесь, дабы разделить с родителями обрушившееся на них горе. Сара вошла в холл и протянула дворецкому свою карточку, загнув ее верхний правый уголок в знак того, что явилась с целью засвидетельствовать почтение и уважение. Это ведь целое искусство – должным образом обращаться с визитными карточками и загибать нужные уголки в зависимости от причины визита. На карточках, сделанных из отличной дорогой бумаги, как правило, выгравированы лишь имя и фамилия посетителя. Карточка же Сары содержала также информацию о том, что она акушерка. Альфред на секунду нахмурился, явно раздумывая, стоит ли вообще передавать хозяйской дочери подобную ерунду.

– Пожалуйста, скажите Мине, что я видела Алисию незадолго до ее смерти.

Дворецкий дернул головой от удивления, хотя выражение лица почти не выдало его истинных чувств. Потом он предложил Саре присесть, а сам исчез на лестнице, двигаясь чуть более резво, нежели этого требовали правила приличия. Сара невольно это отметила.

Миссис Брандт ничуть не удивилась бы, если б ей отказали в приеме. Мина, вероятно, совсем забыла Сару, да они никогда, в сущности, и не были особо близкими подругами. Мина, по мнению Сары, слишком важничала, ни на секунду не забывая о своем высоком положении в обществе, даже в те времена, когда Сара и сама считала это немаловажным фактором. Однако, к ее облегчению, Альфред очень скоро вернулся и провел гостью наверх в одну из небольших гостиных. Мина, одетая во все черное, лежала на диванчике. В одной руке она сжимала кружевной платочек, в который, видимо, плакала, а другую руку, висящую безвольной плетью, протянула в знак приветствия.

– Сара, дорогая, как это мило с твоей стороны – посетить нас, – произнесла она слабым голосом, хриплым от горя. – Ты слышала, мы потеряли нашу милую, дорогую Алисию…

Глава 3

– Прими мои соболезнования, – сказала Сара, пересекая комнату и пожимая протянутую руку Мины.

Оказавшись рядом, она отметила, что ее давняя подруга вовсе не выглядит так, словно и впрямь долго и безутешно плакала в свой скомканный платочек. Глаза у нее были ясные и сухие; да и траурное платье тоже выглядело довольно свежим, без единой морщинки. У каждой истинной леди, привыкшей хорошо одеваться, всегда имеется в запасе хотя бы одно такое платье. Оно необходимо для присутствия на похоронах, а также в качестве важной детали туалета в случае неожиданной потери кого-то из родных, которую можно носить, пока портниха не сошьет новый гардероб траурной одежды. У Сары было ощущение, что Мина уже успела заказать такое для себя.

– Я едва могла поверить, когда Альфред сказал, что именно ты нашла бедную Алисию, – вздохнула Мина, придав своим бледно-голубым глазам соответствующее выражение горечи и печали.

– Я ее не находила, – ответила Сара. – По сути, я видела ее в тот вечер всего секунду; это было в пансионе, где она проживала. Я пришла туда, чтобы принять роды, и…

– Значит, это правда? – воскликнула Мина, глянув на свою ладонь, в которой все еще держала платочек. Сара заметила, что в той же руке у нее зажата визитная карточка, которую она передала Альфреду внизу; там был указан ее род деятельности. – Ты и в самом деле акушерка?

Мина произнесла это таким тоном, словно быть акушеркой означало опуститься на ступеньку ниже расхитителей могил, но Сара предпочла не обижаться. Она давно пришла к выводу, что иной раз высокое происхождение – сущее проклятие.

– Да, я акушерка.

– Как это ужасно! А я и понятия не имела! Мне казалось, ты вышла замуж. – Мина снова взглянула на карточку. – И фамилия у тебя другая…

– Я овдовела, – сказала Сара, решив не упоминать о том, что, вероятно, занималась бы родовспоможением, даже если б Том был все еще жив и продолжал ее содержать. Мина этого все равно никогда не поймет, равно как не поймет и любая другая женщина ее круга.

– Но это еще не причина сделать акушерство своим… ремеслом, – заявила Мина, выбрав, как ей казалось, наиболее унизительное определение. – Твой отец, несомненно, вполне мог бы тебя обеспечивать.

Вряд ли Мина смогла бы догадаться, почему отец Сары отказался это делать, но наверняка хотела бы об этом узнать. Впрочем, если старая знакомая выискивает тему для сплетен, Сара отнюдь не намерена ей в этом потворствовать. Да и в любом случае она явилась сюда вовсе не для того, чтобы вести беседы о своей персоне.

– Я несколько удивилась, узнав, что ты все еще живешь дома, с родителями, – решительно изменила Сара тему беседы и подчеркнуто внимательно огляделась вокруг, рассматривая роскошно убранную гостиную, которая явно была для Мины постоянным местом обитания. По всей видимости, Мина считает, что этот новомодный мавританский стиль – признак отличного вкуса. Гостиная была убрана и изукрашена не хуже гробницы фараона. Или гарема – если, конечно, у фараонов имелись гаремы. – Я была уверена, что ты вышла замуж и живешь где-то в другом месте.

Таким образом Сара умудрилась отплатить за оскорбление той же монетой. Остаться старой девой куда более унизительно, нежели быть вынужденной зарабатывать на жизнь с помощью «ремесла». Саре показалось, что она заметила в блеклых глазах Мины искорку гнева, словно кремнем ударили о сталь, но это была всего лишь краткая вспышка. И она тут же исчезла, а Мина вновь напустила на себя горестный вид.

– Это была жертва… я уверена, ты способна меня понять. Я просто не могла выйти замуж и оставить папу одного. Ты ведь помнишь, что творилось с мамой еще тогда, когда мы были девочками, а с годами ей все хуже и хуже. Ее мозги… ну, скажем, она уже многие годы не в себе. Да и вообще ее здоровье сильно ухудшилось. А тут еще и Алисия… Что тут можно сказать? Она всегда была для нас тяжким испытанием, а теперь… – Мина быстро прикрыла рот своим платочком в попытке сдержать эмоции, при этом уронила карточку Сары на пол.

Интересно, что чувствует эта женщина? Насколько Сара могла припомнить, Мина никогда не была особенно привязана к Алисии. Ей было почти семнадцать, когда родилась сестра, и ее по-настоящему оскорбило и унизило это свидетельство того, что у ее родителей есть половая жизнь. Мина ушла из школы, когда распространился слух о беременности матери. Она вообще отказывалась обсуждать этот факт. Но ее боль и ревность были отчетливо видны всем и каждому. Несколько месяцев Мина не показывалась на официальных и дружеских мероприятиях, пока Алисия не появилась на свет. Да и после этого долго не желала признавать факт существования этого ребенка. Выходит, даже время не смогло примирить ее с младшей сестрой.

Через минуту Мина взяла себя в руки и выразила готовность продолжить разговор. Набравшись смелости, Сара подтащила к диванчику пуфик и уселась на него, чтобы находиться как можно ближе к старой подруге и видеть все нюансы выражения ее лица. Сиденье пуфика было украшено золотой бахромой и покоилось на основании, выполненном в форме золотого сфинкса с огромными обнаженными грудями. Пожалуй, даже в гареме фараона отказались бы от подобного предмета меблировки.

– Я вот все удивляюсь – что могла делать Алисия в этих съемных комнатах? – сказала Сара.

Мина страдальчески откинулась на мягкие подушки, словно само обсуждение подобной проблемы было для нее чем-то невыносимым, и классическим жестом «трагической героини» поднесла руку ко лбу. От такого притворства Сара закатила глаза, но Мина этого даже не заметила.

– Мы понятия не имели, что она там живет. Мы вообще не знали, где она! Алисия всегда была такой непостоянной, взбалмошной… а в последние несколько месяцев стала вести себя еще более странно. Взяла привычку устраивать истерики по малейшему поводу и плакать без всяких на то причин. В конце концов нам пришлось отправить ее в «Гринтри». Это наш загородный дом на побережье. Нам казалось, что сельский воздух пойдет ей на пользу, как и одиночество. А она взяла и сбежала. Однажды утром слуги пошли ее будить, а Алисия уже исчезла, словно в воздухе растворилась. Мы уже несколько недель готовились к худшему. Да и как иначе? Молодая девушка, одна во всем мире, где некому ее защитить… А ведь она была еще более беспомощной, чем многие девицы ее возраста. Это было подло и гнусно с ее стороны – так нас перепугать, но чего еще следовало ожидать от этой безнадежно испорченной девчонки! Мама ее избаловала, а теперь мы все должны за это платить… Будет ужасный скандал, она навлекла позор на наши головы!

Сара справедливо полагала, что для семьи гораздо большая трагедия – потеря дочери, нежели утрата доброй репутации в свете обстоятельств смерти этой дочери. Но она слишком долго жила вне круга элиты и просто забыла, какими бессердечными и эгоистичными могут быть эти люди. Впрочем, ей на собственном примере хорошо известно, какой непреклонной может стать семья, когда кто-то из ее членов нарушает жесткие правила поведения в высшем обществе.

Однако не стоит тратить время впустую, пытаясь судить этих ван Даммов. Лучше провести его с пользой – заняться поиском ниточек, способных привести к убийце Алисии.

– Кто-то мог помочь ей бежать? – спросила Сара, понимая, что задает вопрос из арсенала полицейского детектива. Мэллой уж точно не поблагодарит ее за вмешательство в его дела, но если Сара что-то выяснит, то не станет беспокоиться о таких пустяках. – Она же не могла сбежать в одиночку, верно?

– Я бы не стала так утверждать, – холодно ответила Мина. – Алисия была достаточно хитра. У нее хватило ума прихватить все свои ювелирные украшения – видимо, чтобы потом продать их и получить деньги, на которые можно жить. У нее ведь не было никаких других средств к существованию. Наверняка она все спланировала заранее.

– Но откуда же твоя сестра могла узнать, как продать эти драгоценности, чтобы ее при этом не узнали? – вслух размышляла Сара, памятуя о том, какой наивной и неискушенной была сама в этом возрасте.

– Не имею ни малейшего представления, – резко бросила Мина. – Алисия всегда была очень закрытой и замкнутой. Она ничем со мной не делилась и не доверяла мне. Если б она хоть что-то рассказывала, я бы сумела удержать ее от того, чтобы сделать нашу семью посмешищем в глазах общества. Но ты ведь видела ее в тот вечер, буквально накануне ее гибели. Может, она что-то сказала тебе, что-то такое, что может объяснить ее поведение?

На этот раз Сара явственно заметила этот расчетливый блеск в глазах Мины. Оказывается, она не единственная, кто интересуется обстоятельствами смерти Алисии. Мина желала заполучить от Сары любые обрывки информации о сестре. Очень желала, прямо здесь и сейчас.

– Я видела ее всего пару секунд. И мы вообще не разговаривали, – призналась Сара. Испытала Мина при этих словах облегчение или, наоборот, разозлилась? Сара не была уверена ни в том, ни в другом. – Я в тот момент даже не знала, кто она такая… хотя, вообще-то, назвала ее Миной. Кажется, это ее напугало. Похоже, она боялась, что ее найдут.

– Конечно же, боялась, глупая маленькая шлюшка! – злобно воскликнула Мина. – Боялась, что мы заберем ее домой, в лоно семьи, где все с ней носились и все ее баловали. Где любые ее желания немедленно исполнялись, где ей не приходилось ничего делать самостоятельно, разве что кушать!

– Но ведь было что-то такое, что заставило ее убежать, – настаивала на своем Сара. Она вспомнила свою собственную сестру, которая тоже сбежала из дома при почти схожих обстоятельствах. – Может, какой-нибудь молодой человек…

– Да откуда у тебя такие мысли? – требовательно спросила Мина, но тут же осеклась. – Да, понимаю, это из-за Мэгги, – понимающим тоном произнесла она, тотчас разбередив старые раны, которые Сара считала зажившими и зарубцевавшимися. – Ну, Алисия ни капли не была похожа на твою сестру. У нее никогда не имелось никаких идей. – Это слово она выпалила так, словно хотела избавиться от дурного привкуса во рту. – Алисия была просто эгоистичной и глупой девчонкой. Вряд ли она убежала из-за любви к простому рабочему. Если бы она и была знакома с каким-то молодым человеком – а это исключено, – она не смогла бы любить никого, кроме самой себя.

Сара прикусила язык, запретив себе вступаться за этих двух девушек. О Мэгги уже нет нужды беспокоиться, как и об Алисии. Тем не менее она не могла позволить Мине наслаждаться ощущением собственной правоты. К тому же, просветив ее относительно некоторых обстоятельств дела, Сара могла бы получить улики, ведущие к убийце Алисии.

Стараясь всем видом дать понять, что ей не слишком хочется сообщать эту новость, Сара сказала:

– Думаю, ты ошибаешься насчет своей сестры, Мина. Она точно была знакома по крайней мере с одним молодым человеком. Видишь ли, я уверена, что она ждала ребенка.

– Что?! – Лицо Мины сделалось пунцовым, глаза возмущенно вспыхнули. – Да как ты смеешь такое говорить!

– Можешь поверить, мне не доставляет никакой радости так ее позорить, но, полагаю, ты должна это знать. Твоему отцу наверняка удастся сохранить данный факт в тайне от публики, но если выяснить, кто был отцом ребенка, это поможет полиции найти убийцу, поскольку он, вероятно…

– Полиции?! – пренебрежительным тоном повторила Мина. Она уже сидела совершенно прямо, просто кипя от ярости. – Ты имеешь в виду того жуткого ирландца, который явился сюда сообщить, что Алисию убили? Ну, я такого не допущу! Я не позволю кому-то вроде этого типа совать нос в наши семейные дела и распространять о нас лживые слухи и сплетни! Папа ничего подобного не допустит! Он немедленно пресечет любые расследования!

– Тогда как мы узнаем, кто ее убил? – спросила Сара.

– Мне безразлично, кто ее убил! Зачем мне что-то выяснять, если она никогда не заботилась ни о ком из нас? И что это даст, даже если убийцу найдут? Алисию не вернуть, так что нет смысла рушить жизни всех, кто остался после нее, мы и без того достаточно пострадали!

– Но ты же не можешь…

– Сара, думаю, тебе сейчас лучше уйти. Ты и так причинила нам кучу неприятностей. И если я услышу хоть слово из тех лживых измышлений насчет Алисии, я буду знать, откуда просочились слухи. И тогда позабочусь о том, чтобы тебя никогда не приглашали ни в одно приличное семейство в городе!

Это была нешуточная угроза. По мнению Мины, Сара должна не на шутку испугаться и держать язык за зубами. К сожалению, у нее не хватило духу сообщить, что ее и без того уже много лет не приглашает ни одно из этих семейств. Хорошее воспитание заставило ее сказать совсем другое:

– Мне очень жаль, что я так тебя расстроила, Мина. Знаю, как это больно, какое это тяжкое испытание. Если я могу хоть чем-то помочь, пожалуйста, дай знать. Мой адрес указан на визитке.

Услышав извинения, Мина несколько смягчилась и успокоилась. Она сухо кивнула:

– Уверена, что могу на тебя положиться. Надеюсь, ты проявишь благоразумие и будешь молчать обо всем этом, не так ли?

– Конечно. – По крайней мере, Сара не имела намерений распространять сплетни об Алисии.

Удовлетворенная тем, что сделала все от нее зависящее, она встала, собираясь уходить. Но когда подошла к двери, Мина снова окликнула ее:

– Полиция, наверное, так и не нашла драгоценности? У Алисии было несколько очень милых безделушек. Одна из них – старинная фамильная вещь.

– Я уверена, что если они что-то нашли, то непременно вернут вам это, – сказала Сара, отнюдь в этом не уверенная. Если драгоценности оставались в комнате, когда девушку обнаружили мертвой, офицер полиции с низким жалованьем вполне мог положить их себе в карман. Но их также мог украсть убийца. Если отследить драгоценности, это поможет раскрыть дело. Надо сделать так, чтобы детектив Мэллой по крайней мере знал, что они пропали. – Но если ей нужны были деньги на житье, она уже могла их продать.

– Скорее всего продала, – задумчиво проговорила Мина. – Но мы могли бы объявить награду за их возврат.

Сара не стала на это отвечать. Она просто вышла из комнаты, размышляя про себя, какое безумие на нее нашло, если она сочла визит сюда хорошей идеей. Ей не хотелось причинять боль Мине, вне зависимости от того, насколько она этого заслуживала, и теперь приходилось мириться с тем фактом, что Мина гораздо более обеспокоена собственным положением в обществе и пропавшими драгоценностями, нежели возможностью найти убийцу сестры.

Хотя чему тут удивляться? Большую часть своей жизни Сара жила с точно такими же людьми, как Мина. Ее собственная сестра умерла из-за этих людей. Что, несомненно, не добавляло Саре к ним любви. Возможно, Алисия была того же сорта, что и ее родственники, и не стоила всех этих хлопот. Но Сара не могла в это поверить, особенно при воспоминании о том, какой у девушки был загнанный вид в тот вечер, незадолго до смерти.

Алисия была очень юная, одинокая и к тому же беременная. Кто-то умудрился ее задушить, лишив жизни не только ее, но и нерожденного ребенка. Даже если Алисия не стоила хлопот со стороны Сары, невинный младенец, несомненно, этого стоил. Миссис Брандт не могла смириться с мыслью, что некто сумел забрать две жизни и не ответить за это. Несмотря на то что Саре ежедневно приходилось сталкиваться с несправедливостью, она не научилась это принимать. И если в данном случае у нее есть малейший шанс победить, она им воспользуется.

Погрузившись в свои мысли, женщина не заметила, что за ней кто-то наблюдает, пока она спускалась по роскошно изукрашенной лестнице в холл первого этажа.

– Сара?

Она вздрогнула, подняла взгляд и увидела перед собой Корнелиуса ван Дамма. Сара с облегчением отметила, что он выглядит именно как человек, только что потерявший ребенка. Бледное лицо, выражение отчаяния в глазах. Впрочем, одет Корнелиус безукоризненно, никаких помятостей или ненужных складок, словно он совсем недавно переоделся.

– Мистер ван Дамм, мне очень жаль, что с Алисией так произошло…

– Так это действительно вы? Сара Деккер? Я едва поверил, когда Альфред мне сообщил…

– Я теперь Сара Брандт.

– О да, конечно. Кажется, я вспоминаю, что вы вышли замуж. Хотя не думаю, что знаком с вашим мужем.

Конечно, Корнелиус не был с ним знаком. Том не любил тратить время на пустые светские мероприятия. Сара, правда, решила не упоминать об этом и не объяснять, что теперь она вдова. У этого человека и своих проблем хватает.

– Я заехала, чтобы выразить Мине свои соболезнования.

– Это правда, что вы виделись с Алисией вечером накануне ее смерти?

– Нет, это случилось в ночь за день до этого, вернее, ранним утром предыдущего дня. Я, видите ли, акушерка, поэтому…

– Акушерка? – переспросил Корнелиус, но без того презрения, которое прозвучало в голосе Мины. Он был попросту удивлен. – Как странно, что отец позволил вам такое.

– Мой отец, боюсь, не имел никакого отношения к этому решению, – пояснила Сара, чем здорово шокировала мистера ван Дамма. И прежде чем он возобновил обсуждение этой темы, продолжила: – Я уже сказала Мине, что с Алисией на самом деле в ту ночь не разговаривала. Я даже не знала, кто она такая, пока… Полицейские попросили меня помочь разобраться с ее вещами, и я обнаружила имя Алисии, вышитое на подкладке жакета.

Хозяин дома кивнул и отвернулся, изо всех сил сохраняя спокойствие – мужчины его круга считают вульгарным любое проявление чувств, – но в его глазах по-прежнему плескалась боль. У Сары защемило сердце.

– Мистер ван Дамм, мне крайне не хочется вам об этом говорить, но я беседовала с детективом, который расследует обстоятельства смерти Алисии… Возможно, вы об этом не знаете, но полицейские обычно не слишком напрягаются при расследовании подобных дел, если не рассчитывают что-то за это получить.

Взгляд мужчины снова обратился к Саре. Боль в его глазах сменилась выражением изумления, которое Корнелиус мог бы ощутить, если бы к нему в кабинет вдруг явился садовник и предложил свои консультации в чисто деловых вопросах.

Сара поспешила изложить свои соображения, пока ван Дамм не успел ее остановить. Ведь другого такого случая не представится.

– Не знаю, насколько опытен детектив Мэллой, но уверена, что он не станет заниматься поисками убийцы Алисии, если ему не пообещают некую компенсацию. Но даже если он неплохой профессионал, это еще не гарантия того, что в его распоряжении имеется достаточно ресурсов, чтобы довести расследование до успешного конца. Вероятно, вам следует подумать над тем, чтобы нанять частного сыщика. Это обеспечит должное расследование дела.

Вот так. Мина может считать, что поиски убийцы Алисии – пустая трата времени, но решения здесь принимает не она. Корнелиус ван Дамм – полноправный хозяин в этом доме, и теперь он знает, что ему следует делать, дабы обеспечить поимку убийцы Алисии и привлечь негодяя к суду.

Ван Дамм продолжал упорно смотреть на Сару таким взглядом, словно у нее вдруг выросла еще одна голова. Похоже, ни одно существо женского пола до сего момента даже подумать не могло о том, чтобы давать ему какие-то советы. И уж тем более советы по поводу ведения уголовного расследования. Сара почувствовала себя неуютно. Внутренне она чрезвычайно обрадовалась тому обстоятельству, что не сообщила этому человеку о беременности его младшей дочери. Иначе ван Дамм приказал бы вышвырнуть ее отсюда за подобное бесстыдство. Что ж, очень скоро он и так обо всем узнает: или от Мины, или от полицейских. Если у полиции хватит духу сообщить ему об этом. А может, он уже в курсе…

– Спасибо за информацию, Сара, – произнес ван Дамм, вслед за чем полностью погрузился в свои мысли, как бы отгородившись от собеседницы и не выказывая истинных чувств. Этот трюк был знаком Саре по собственному отцу: тот всегда им пользовался, когда не желал более обсуждать особенно неприятную проблему. Например, историю Мэгги. – И спасибо, что заехали. Уверен, Мина высоко это ценит.

Сара могла бы ему возразить, но решила просто молча уйти. Пребывание в этом доме среди этих людей вызывало слишком много болезненных воспоминаний. Пробормотав соответствующие слова соболезнования, женщина выскочила на улицу.

И с чего она вдруг решила, что может тут чего-то добиться? Если Корнелиус ван Дамм пожелает, чтобы убийство его дочери было раскрыто, оно таки будет раскрыто, даже если это будет означать, что делом лично займется суперинтендант полиции. А если он не желает, чтобы оно было раскрыто… Ну тогда ни Сара Брандт, ни кто-либо еще не в силах что-то изменить. Сара сделала все, что могла. А теперь ей остается только подождать и поглядеть, что произойдет дальше.

* * *

– Убийца младенцев! Детоубийца!

Эти выкрики мальчишек подсказали Фрэнку, что женщина, которую он искал, где-то на подходе. Он уже почти час сидел на крыльце довольно уютного дома на Грэмерси-парк, используя это свободное время, чтобы поразмыслить над фактами в деле об убийстве Алисии ван Дамм. Он не пришел ни к каким проясняющим ситуацию умозаключениям. Возможно, женщина, которую он тут дожидался, сумеет ему помочь.

Эмма Петровская оказалась дамой средних лет и весьма значительных объемов. Она с трудом передвигалась по улице, опираясь на клюку с серебряным набалдашником. Такие трости вошли в моду, когда королева Виктория в старости стала пользоваться чем-то подобным, но Фрэнк подозревал, что миссис Петровская пользовалась клюкой вовсе не потому, что это модно. Скорее всего, у нее подгибались колени от такой нагрузки. Чтобы перемещать свой огромный вес, ей просто необходима дополнительная опора.

Поначалу Фрэнк решил, что у Эммы и со слухом плоховато: она вроде как вообще не слышала вопли орды беспризорных ребятишек, наседавших на нее. Это все были грязные, одетые в лохмотья, босоногие уличные мальчишки, которые торговали газетами или ваксой для сапог, чтобы заработать на кусок хлеба. Они ночевали в подворотнях, в дренажных штольнях или на улице. Собственные родители выперли их из дома, заставив самостоятельно заботиться о себе и добывать пропитание.

– Детоубийца! Детоубийца! – орали они.

Похоже, эти беспризорники нашли кого-то ниже себя на общественной лестнице и могли безнаказанно над ним издеваться. Несмотря на дорогое платье, подол которого Эмма приподнимала типично женским жестом, поддерживая свободной рукой, дабы уберечь от уличной грязи, в социальном плане, несмотря на роскошный дом, эта женщина мало чем отличается от уличных босяков.

Но если Фрэнк решил, что Эмма не слышит несущихся в ее сторону оскорблений, то он ошибался. Она их просто игнорировала. А когда добралась до своего дома, то остановилась, неспешно открыла сумку и достала что-то, зажав в кулаке. Фрэнк на секунду подумал, что женщина хочет ответить обидчикам. Хотя он с трудом мог представить, чем таким она могла в них запустить, чтобы причинить мальчишкам хоть какой-то вред. Но когда Эмма размахнулась и швырнула в них чем-то, это оказалась целая горсть монет, которые со звоном рассыпались настоящим дождем по булыжной мостовой.

И вся эта беспризорная шпана тут же принялась толкаться, пихаться и ползать по мостовой. Каждый старался собрать как можно больше монет, пока до них не добрались сотоварищи. А Эмма Петровская, уже забытая босяками, повернулась и потащилась вверх по ступеням.

И только сейчас заметила Фрэнка, который поднялся на ноги, чтобы с ней поздороваться.

– Это побудит их и дальше вас дразнить, – мягко заметил он.

– Зато поможет мне уберечься от кое-чего похуже, – ответила женщина, втаскивая свой немалый вес на очередную ступеньку. – Вы кто такой и что вам от меня нужно? Я не разговариваю с газетными репортерами. Стало быть, если вы из них…

– Нет, я из полиции. – Фрэнк показал свой значок. – Детектив-сержант Мэллой.

Если миссис Петровская испугалась – а она вполне могла испугаться, поскольку ее профессия запрещена законом, – то никак этого не выказала. Вместо этого женщина лишь презрительно фыркнула.

– Я ежемесячно плачу за «крышу» и за протекцию. Можете спросить у своего капитана. И он прикажет вам не досаждать мне.

– Я и не собираюсь вам досаждать. Хочу только задать несколько вопросов. О девушке, с которой вы могли встречаться.

– Я встречалась со многими девушками, детектив-сержант. Такая уж у меня профессия.

Эмма добралась до парадной двери, и ее огромный объем заставил Мэллоя отступить в сторону. Женщина вставила ключ в замочную скважину.

– Но эту девушку убили.

Эмма Петровская оглянулась на детектива. Ее глаза цвета глины таращились на него, словно два тусклых шарика, из складок жира, из которых состояло ее лицо. На щеке торчала огромная бородавка, из нее росло несколько длинных волос. Эмма недовольно сжала тонкие губы.

– Если девушка умирает после одной из моих процедур, это не убийство, – проинформировала она визитера и вернулась к отпиранию двери.

– Она умерла не от этого. Ее кто-то задушил. Но нам известно, что у нее был ребенок и что в ночь, когда ее убили, к ней приходил абортмахер.

Эмма Петровская толчком отворила дверь, после чего одарила Фрэнка печальным взглядом:

– И вы думаете, что это я ее убила?

Предположить подобное, ясное дело, было невозможно, так что Фрэнк даже не стал ничего на это отвечать.

– Я полагаю, ее убил тот, кто вас к ней направил. Жертву звали Алисия ван Дамм.

Эмма приподняла кустистые черные брови, но тень узнавания даже не мелькнула на ее лице.

– Мне ничего не говорит это имя, детектив-сержант. Вряд ли я сумею вам помочь.

И прежде чем Фрэнк успел задать еще хоть один вопрос, Петровская прошла в дом и с грохотом захлопнула дверь прямо перед его носом. Сержант с минуту стоял и тупо смотрел на кружевные занавески, раскачивающиеся по ту сторону дверного стекла. Как бы проникнуть внутрь силой? Впрочем, Фрэнка уже не слишком интересовал дальнейший разговор. Уродливая, неприятная старуха. Если Мэллою так уж захочется побеседовать с вредной особой, он вполне может отправиться к себе домой.

Устало вздохнув, полицейский развернулся и спустился с крыльца. Мальчишки, издевавшиеся над старухой, уже разбежались, подобрав с мостовой все монеты, – отправились искать себе другие развлечения. Фрэнк сунул руку в карман и достал составленный список фамилий, добытых из разных источников. Список был на удивление коротким. А Фрэнк-то полагал, что в городе таких масштабов, как Нью-Йорк, имеется несколько сотен абортмахеров и все они охотно согласятся сотрудничать с полицией. Но он ошибся насчет и одного, и другого. Полдюжины женщин, которых он сегодня посетил, умели держать язык за зубами точно так же, как Эмма Петровская.

Да, Мэллой лишь попусту тратит время. Никто в жизни не признается, что пытался сделать незаконную, подпольную операцию девушке, которую позднее убили. Эта ниточка слишком тоненькая, но она – единственная. Решив проверить еще одного человека, чей адрес имелся в его списке, детектив направился к центру города.

* * *

Сара обрадовалась, увидев, что объявление «сдается комната» уже исчезло с фасадного окна дома Хиггинсов. На крыльце играли их дети. Сара поприветствовала каждого по имени.

– Ну как, вам нравится ваш новый братик? – спросила она.

– Да он все время спит, – пренебрежительно ответила Мэри-Грейс.

Будучи старшей, она, по-видимому, считала своим долгом отвечать на вопросы первой. У нее были большие карие глаза и изящное худенькое личико, слишком серьезное для девочки, прожившей на свете всего десять зим.

– Он слишком маленький, чтобы с ним играть, – пожаловался Роберт. Ему исполнилось только пять, но он был сложен гораздо крепче хрупкой сестренки.

– Ничего, скоро подрастет, – улыбнулась Сара. – Но вот тебя-то он ни за что не догонит. Ты всегда будешь больше его.

– Правда? – Эта мысль очень понравилась Роберту.

Восьмилетняя Салли подняла взгляд от куклы, которую укачивала, и сказала:

– Но ты никогда не будешь таким большим, как я и Мэри-Грейс. Ты всегда останешься нашим маленьким братиком.

– Я не маленький! – возмущенно выкрикнул Роберт и начал завывать.

Сара хотела было его успокоить, но Мэри-Грейс явно была привычна к подобным взрывам неудовольствия. Она просто обхватила крепенькое тело брата своей хрупкой ручонкой и потрепала его по плечу, пока он не забыл, почему и отчего начал плакать. Высвободившись, мальчуган побежал куда-то в поисках нового занятия.

– Мама по-прежнему остается в постели? – спросила Сара у Мэри-Грейс, решив, что девочка скорее скажет правду, а вот ее мамаша вполне может и соврать.

– Боˊльшую часть времени лежит, – подтвердила Мэри-Грейс. – Я ей все время говорю, чтобы она побольше отдыхала.

– Да-да, напоминай ей, что если она заболеет и свалится, то это создаст двойные трудности, потому как тогда всем вам придется ухаживать еще и за ней. А ведь нужно будет выполнять за нее и всю обычную работу. Может, это ее убедит…

Мэри-Грейс важно кивнула:

– Я буду напоминать. Спасибо вам, миссис Брандт.

Саре очень хотелось, чтобы Мэри-Грейс хоть разок улыбнулась. Она казалась слишком взрослой для своего возраста. Такой же не по годам взрослой, какой Саре запомнилась Алисия ван Дамм. Она, конечно, понимала, отчего Мэри-Грейс такая серьезная. Ее мать перегружена работой и заботами, и огромная часть забот падает на этого ребенка. Но Сара никак не могла понять, почему такой же не по возрасту серьезной и озабоченной выглядела Алисия ван Дамм, девушка из богатой и влиятельной семьи. А теперь уж причины этого, видимо, не узнать.

Зайдя внутрь дома и добравшись до тесной семейной квартирки Хиггинсов, акушерка обнаружила мать семейства в постели, все как положено. И выглядела женщина сегодня лучше, чем в прошлый визит Сары.

– Ох, миссис Брандт, вы даже представить себе не можете, какие на нас свалились неприятности! У нас тут были полицейские, всем задавали вопросы, повсюду совали нос, опрашивали соседей… Все интересовались, не видел ли и не слышал ли кто чего! Как будто кто-то стал бы что-то рассказывать полиции, даже если видел или слышал! А потом мы собрали вещички покойной, потому что нам ведь надо сдать ее комнату – и придется теперь брать на доллар меньше за недельное проживание, в ней же человека убили! Можете себе представить? И тут явился какой-то мужчина, чтобы забрать ее вещи. Крайне странный тип! Такой напыщенный и жутко вежливый… Я спросила, может, он ее родственник? Но он сказал, что нет, он просто слуга в ее семье. Вы когда-нибудь такое слышали? Прислали к нам какого-то наемного прислужника, чтобы забрать вещи! Что же это за люди такие?! Все говорят, что они очень богатые, что ее папаша владеет банком или еще чем-то… Это правда? Но тогда почему она жила здесь, у нас? Я что хочу сказать, она всегда платила вовремя, каждую неделю, но никогда не выходила из дома. Такое впечатление, что у нее не было лишних денег, которые можно было бы потратить. Если ее семья такая богатая, почему бедняжка жила сама по себе?

– Как ваш малыш? – спросила Сара, твердо намеренная не распространять никаких сплетен об Алисии ван Дамм и ее печальной истории.

Младенец спал на кровати рядом с матерью, и миссис Брандт осторожно развернула пеленки, чтобы осмотреть его. Ее очень порадовало, что малыш отлично развивается и набирает вес. Щечки заметно округлились, ручки и ножки стали толстенькими. Мальчик чуть потянулся и почмокал губами, производя во сне сосательные движения, словно ему снилась материнская грудь, и Сара быстренько снова его закутала, пока он не проснулся.

– Кажется, он хорошо себя чувствует, – заметила она. – Вы уже выбрали ему имя?

– Гарри, в честь отца мистера Хиггинса, – сообщила миссис Хиггинс с отсутствующим видом. – Но это еще не самое худшее! Этот человек – этот прислужник, – он хотел выяснить, не украли ли мы драгоценности Алисии! Можете себе представить? Он практически обвинил нас в краже! Прямо в лицо! «У нас приличный, респектабельный пансион», – сказала я ему. Если у нее были какие-то драгоценности, я ничего про это не знаю, и если они пропали, то прислужнику лучше выяснять это в полиции!

– Я уверена, он и не думает, что это вы их взяли, – успокоила женщину Сара. Она вполне могла представить, как, высокомерно и пренебрежительно глядя на Хиггинсов, дворецкий ван Даммов заявляет, что им лучше по-хорошему вернуть драгоценности Алисии, а иначе…

– Если кто-то их и впрямь взял, так это Хэмилтон Фишер, Хэм. Он с того самого дня, как сюда въехал, постоянно ошивался возле ее комнаты. Правда, заметьте, сама-то она оттуда никогда не выходила, разве что к обеду. Я все недоумевала, что это она себе за занятие придумала – сидеть целыми днями в одиночестве. Просто смотрела в окно, сдается мне. Но когда она все-таки выходила, он был тут как тут – пытался с ней заговорить. Или хотя бы заставить ее обратить на него внимание… В жизни никогда не видела, чтобы молодой человек так увлекся девушкой. Он и за столом садился рядом с ней. Болтал всякую ерунду, чтобы она улыбнулась. Но бедняжка никогда не улыбалась. Думаю, она его немного побаивалась. Но разве можно ее в этом винить? Она же просто хотела, чтобы ее оставили в покое, а Хэм все время был рядом, мешался под ногами… Только, может быть, он вовсе и не ухаживал за ней, а на самом деле охотился за ее вещами, хотел их стащить. Как по-вашему, миссис Брандт? Вам не кажется, что он в итоге решил просто забраться к ней в комнату и забрать, что ему хотелось, а когда она подняла шум, он…

– Я уверена, все было совсем не так. Пожалуйста, миссис Хиггинс, вам не нужно волноваться. Это плохо кончится и для вас, и для ребенка. Я очень рада, что вам удалось в конце концов сдать комнаты.

Миссис Хиггинс презрительно засопела.

– Но не таким жильцам, к каким я привыкла. Это очень грубые люди, могу вас заверить. Вот что выходит, когда я поручаю подобные дела мистеру Хиггинсу. Он не видит, что собой представляют люди, и не так осторожен, как я. Но не сомневаюсь, что долго они у нас не пробудут. Такие личности никогда долго не живут в одном месте. А когда они съедут, я уверена, что найду постояльцев классом повыше. И за полную стоимость.

Сара слушала вполуха. Она была занята размышлениями о Хэмилтоне Фишере и его столь настырном стремлении свести близкое знакомство с Алисией ван Дамм. Объяснение могло быть простым – молодой человек просто хотел, чтобы на него обратила внимание красивая молодая девушка. Но, похоже, за этим стремлением, судя по описанию миссис Хиггинс, скрывалось нечто большее. Интересно, детектив Мэллой уже начал наводить справки об этом типе? Он в курсе, что Фишер пытался сблизиться с Алисией?

– А этот молодой человек, Хэм Фишер, он где-нибудь работал?

– Понятия не имею, – ответила миссис Хиггинс, не слишком раздосадованная сменой темы разговора. – Что меня беспокоило, так это сможет ли он вовремя платить за комнату. Но он заплатил за месяц вперед, авансом, поэтому мне не на что было жаловаться, согласитесь.

– И сбежал после убийства Алисии, прожив у вас всего неделю, хотя заплатил за целый месяц?

– Это дает основания полагать, что он в чем-то виноват? – озабоченно нахмурилась миссис Хиггинс.

– Вы об этом рассказали полиции?

На лице миссис Хиггинс появилось жалобное выражение.

– Тот парень, которого они сюда прислали, детектив, почти не задавал никаких вопросов. Он вел себя так, словно ему на все на это наплевать. Я, конечно, знаю, что никто не станет особо беспокоиться, если убивают девушку-сироту, но Алисия-то из действительно богатой семьи, эти люди могут и награду предложить, не правда ли? Причем значительную, чтобы заинтересовать полицию.

– Уверена, так они и сделают, – сказала Сара, про себя ругая Фрэнка Мэллоя последними словами.

Возможно, он не оценит ее помощь в этом деле, но у нее слишком много сведений, чтобы просто оставить их при себе. Нравится это Саре или нет, но придется разыскать Мэллоя и заставить выслушать ее. А после – узнать, намерены ли ван Даммы объявить награду за поимку преступника. И если не намерены…

Ну как быть дальше, она решит потом, когда все выяснит. Если собственная семья Алисии не слишком озабочена поисками убийцы, Сара тоже пока не знает, что может сделать, но какие-то шаги она непременно предпримет. Чего бы ей это ни стоило.

* * *

Сара выглянула из окошка кэба и нахмурилась, разглядывая безвкусный мраморный фасад дома на Малбери-стрит, служившего штаб-квартирой полиции города Нью-Йорк.

– Вот мы и приехали, мадам, – сообщил ей кучер со своего высокого сиденья позади.

Сара быстро расплатилась, протянув деньги в окошко, и выбралась на мостовую. Кучер не стал задерживаться и снова пустил лошадь рысью, вклинившись в утренний поток транспорта. Как ни странно, полицейское управление располагалось в довольно грязном и неприятном районе. Сара не рискнула бы появиться тут без сопровождающего. Именно поэтому она и приехала сюда в кэбе. Одноместные двуколки, в которых кучер сидит сверху-сзади пассажира, были относительно новым явлением на улицах Нью-Йорка, хотя в Англии пользовались популярностью уже более пятидесяти лет. Внутри кэба Сара чувствовала себя в полной безопасности, но когда он отъехал, ощущение уверенности полностью испарилось. Миссис Брандт уже начала сожалеть о своем решении встретиться с детективом Мэллоем.

Но ей не следовало так уж беспокоиться. Жилые дома вокруг относились к тому типу зданий, которые Сара частенько посещала, оказывая услуги акушерки. Женщины, высунувшиеся из окон, сплетничающие и спорящие, были те самые, у которых она обычно принимала детей. Дети, играющие на улице, уличные торговцы, толкающие свои тележки с товаром и громко зазывающие покупателей, да и все прочие картины и запахи бедности были даже слишком хорошо знакомы. Нет, беспокоил вовсе не сам район, а скорее то здание, которое должно служить надежным убежищем посреди всей этой грязи и мерзости.

Да и что такого скверного может здесь случиться с миссис Брандт? Мэллой уже сообщил, что не считает ее подозреваемой, так что Сару вряд ли арестуют. Довольно слабое утешение. Мрачно улыбнувшись, женщина посмотрела вверх, на веерообразное окно над зелеными двойными входными дверями, и прочитала: «Главное управление полиции Нью-Йорка». Пугающая надпись. Войти внутрь и нахально спросить Мэллоя тоже будет непросто, но Сара не раз попадала в затруднительные ситуации и сумела выбраться из них. Мысль о несчастной Алисии также придала ей смелости. Не обращая внимания на взгляды подозрительных личностей, отиравшихся поблизости, акушерка поднялась по ступеням крыльца к входным дверям. Ей пришлось объяснить причину своего визита привратнику, и тот очень неохотно ее впустил.

Внутри воняло немытыми телами и табачным перегаром. Помещение было уставлено помятыми плевательницами, но никто, похоже, в них не попадал, сплевывая жеваный табак: пол был сплошь коричневым от этих плевков. Перед миссис Брандт возвышалась стойка, за которой сидел толстый мужчина невероятных размеров, одетый в полицейский мундир. Его лысина сверкала на утреннем солнце.

Сара старалась не обращать внимания на людей, сидевших на скамейках вдоль стен. Все они были в наручниках, у некоторых на лице виднелись свежие следы побоев. Но ее-то, несомненно, заметили.

– Эй, О’Шонесси, к тебе что, шлюхи на дом выезжают? – заорал один из мужчин, обращаясь к дежурному.

– Да нет, это, наверное, следствие реформ, которые проводит Рузвельт, – крикнул другой. – Неудивительно, что он Бирнса выгнал, – добавил этот тип, имея в виду недавно уволенного со службы начальника полиции.

– Уж если меня возьмутся измерять и обсчитывать, пускай этим займется вот она, – провозгласил третий, намекая на недавно введенную в практику систему Бертильона[3], в соответствии с которой преступников теперь идентифицировали, измеряя отдельные части тела и занося данные в архив вместе с их фотографиями для последующего опознания.

– Заткнитесь! – рявкнул дежурный сержант, однако шуточки и насмешки не стихли.

Сара же попросту не обратила на это никакого внимания.

– Мне нужно увидеться с детективом-сержантом Мэллоем, если он на месте, – сказала она дежурному, стараясь перекричать стоящий шум.

– С Мэллоем, говорите? – Дежурный уставился на женщину сверху вниз, превратив при этом свой двойной подбородок в тройной. – Он вас ожидает?

«Вряд ли», – подумала акушерка, но вслух сказала:

– Да. У меня для него информация по делу, которое он расследует.

Кажется, дежурный не поверил. Наверное, обычные полицейские стукачи и осведомители выглядят совсем не так, как Сара.

– Не уверен, что он тут, – скептическим тоном сообщил сержант.

– Может, вы проверите? Или пошлете кого-то его поискать? У меня очень важная информация. Она может ему пригодиться.

Если Мэллой не взбесится от такого, значит, его ничем не проймешь. Саре, в общем-то, это безразлично, лишь бы он выслушал ее, когда наконец явится сюда.

Дежурный сержант ощерился на посетительницу. Его лицо стало почти пунцовым, хотя и до того не отличалось бледностью. Было понятно: ему крайне не нравится, что какая-то женщина смеет ему указывать. И ее просительный тон совершенно не меняет ситуацию.

С минуту Саре казалось, что дежурный сейчас обрушит на нее всю свою скопившуюся злость, но тут его осенила идея получше.

– О’Брайен! – заорал он внезапно, без всякого предупреждения, чем жутко испугал миссис Брандт.

Из ближайшего дверного проема появился тощий, костлявый молодой человек, который еще явно не дорос до того возраста, когда начинают бриться, но уже носил полицейский мундир.

– Да, сержант?

– Отведи эту леди вниз, в один из залов ожидания. – Слово «леди» толстяк произнес таким тоном, как будто имел в виду нечто совсем другое.

О’Брайен с удивлением посмотрел на Сару. Глаза у него были очень синие и немного испуганные, а светло-пепельные волосы, прилизанные с помощью бриолина, очерчивали череп.

– Вниз? – неуверенно переспросил он.

– Именно туда, О’Брайен, вниз. Она к Мэллою пришла. А потом, когда отведешь ее, иди и разыщи его.

– А он где?

– Какого черта… Ох, извините, мэм, – сказал сержант совершенно не извиняющимся тоном. – Откуда мне знать? Если Мэллой, как она говорит, ждет ее прихода, то далеко не ушел, ведь верно? А пока что леди может подождать его внизу.

Сара совсем не была уверена, что ей хочется выяснить, что это такое – «внизу», но также не хотела уходить отсюда, не повидавшись с Мэллоем. Впрочем, она не питала иллюзий насчет того, что он захочет с нею встречаться, какую бы информацию она ни обещала ему сообщить.

– Я с удовольствием подожду, офицер О’Брайен, – уверила женщина тощего полицейского.

Несколько мгновений тот, казалось, разрывался между исполнением служебного долга и следованием некоему высшему побуждению, но долг в конце концов победил. Или, скорее, победил дежурный сержант. Он и впрямь выглядел устрашающе. Саре совершенно не хотелось, чтобы он на нее разозлился – или, по крайней мере, еще больше разозлился.

– Ну ладно, идемте со мной, – сказал офицер О’Брайен, не глядя на Сару.

Сара уже поняла, что совершает большую ошибку, следуя за ним, но было поздно, она зашла слишком далеко. Акушерка напомнила себе, что шансов заставить Мэллоя явиться к ней практически нет, разве что самой кого-нибудь убить. Поэтому для нее это единственный выход из положения.

Решив не показывать свои сомнения, Сара последовала за О’Брайеном по длинному, тускло освещенному коридору. Стены когда-то были выкрашены темно-зеленой краской, которая еще виднелась из-под слоев грязи. Хотя снаружи ярко светило солнце и его лучи проникали внутрь сквозь множество окон, внешние тенты и навесы превращали здание в полутемный склеп.

О’Брайен повел ее вниз по каким-то шатким лестницам, загаженным мусором, грязью и отбросами, скопившимися здесь за несколько десятилетий. Держась за перила, Сара радовалась, что надела сегодня перчатки. Когда они спустились в подвальное помещение, в нос ударили новые, еще более гнусные запахи, происхождение которых Сара ни за что не стала бы выяснять. Тут она начала понимать, почему О’Брайен не хотел вести ее сюда.

Они миновали второй холл, еще более грязный, чем тот, что остался наверху, прошли мимо нескольких дверей. Саре показалось, что из-за одной из них донесся стон, но она не стала размышлять на эту тему. В конце концов они добрались еще до одной двери. Офицер О’Брайен указал акушерке, чтобы та вошла внутрь. Комната оказалась не слишком меблированной – небольшой стол и несколько деревянных стульев. Кирпичные стены освещала единственная газовая лампа, от которой в углы падали странные тени. И хотя сержант назвал это «залом ожидания», Сара была совершенно уверена, что обычно это помещение использовали отнюдь не для ожидания.

– Я попробую поскорее его найти, но это уж как получится, – извиняющимся тоном сказал О’Брайен. – Лучше я вас тут запру. Чтобы никто не побеспокоил, – добавил офицер, когда Сара в испуге уставилась на него широко раскрытыми глазами.

И прежде чем женщина успела передумать и начать умолять вывести ее обратно наверх и выпроводить наружу, где она сможет поймать кэб и сбежать, забыв про безумный импульс, заставивший ее сюда прийти, О’Брайен уже повернул снаружи ключ в замке.

Глава 4

Это была ошибка, ужасная ошибка. Теперь Сара это знала наверняка. Единственная надежда – что Мэллой не так уж сильно разъярится, чтобы оставить ее здесь гнить. А дежурный сержант наверху не слишком озлился и все-таки пришлет Мэллоя сюда… Нет, конечно же, кто-то наверняка за ней придет, рано или поздно. Это же полицейский участок, а миссис Брандт – честная, законопослушная гражданка, которая всего лишь хочет помочь следствию…

Если б она только знала, чем это для нее обернется! А вдруг они просто о ней забудут?!

Теперь слишком поздно сожалеть о содеянном. Сара заставила себя сесть на самый чистый из стульев, несколько раз глубоко вздохнула и сумела подавить накатившую панику. И как только полностью взяла себя в руки, сосредоточилась на изучении того, что ее окружало. Должно быть, эту комнату используют для допроса преступников. Устраивают им «допрос третьей степени» – этот термин придумал Томас Бирнс, долгое время служивший начальником сыскного отдела и вплоть до последнего времени являвшийся суперинтендантом полиции, чьи методы допроса подозреваемых были столь же грубыми, сколь эффективными. Поговаривали, что именно он изобрел эту самую «третью степень».

Довольно гнусная комната, но Сара знала, что помещения, расположенные ниже уровня земли, еще хуже. Там задержанные сидят в сырых подземных камерах, на целый этаж ниже улицы, куда не проникают ни луч солнца, ни свежий воздух. Ей говорили, что, проведя в такой камере несколько часов, человек способен признаться в чем угодно, лишь бы выбраться наружу.

Вплоть до последнего времени эти камеры служили также местом, куда загоняли бездомных, у которых не было даже нескольких центов, чтобы заплатить за ночь на полу в одной из ночлежек в Бауэри[4].

Это были настолько ужасные помещения, что не-многие добровольно соглашались на подобное бесплатное убежище, разве что в самую скверную погоду. Тем не менее это единственное место во всем городе, где может переночевать бездомная женщина, не занимающаяся уличной проституцией. Однако месяц назад комиссар полиции Теодор Рузвельт закрыл департамент, занимавшийся полицейскими приютами для бездомных, – по совету газетного репортера и самозваного реформатора по имени Джейкоб Риис. Этот Риис, кажется, полагал, что подобные приюты являются рассадниками порока и греха. Интересно, он хоть понимает, что люди, раньше пользовавшиеся этими приютами, теперь вынуждены спать прямо на улице? И в рассадник чего эти улицы теперь превратились?

Удовлетворенная тем, что нашла нужные аргументы, долженствующие уличить Рииса в его неправоте, Сара некоторое время пыталась представить себе реакцию Мэллоя, когда он обнаружит ее здесь, если все-таки появится. Она могла даже вообразить, какое выражение лица у него возникнет, когда он войдет в эту дверь. Боже милостивый, пожалуйста, ускорь его приход! Мэллой наверняка рассвирепеет, но, может, все-таки обрадуется, решив, что миссис Брандт угодила в хорошенький переплет… А разве она этого не заслужила, раз сует свой нос в дела, ее совершенно не касающиеся?

Покончив с подобными размышлениями, Сара еще раз отрепетировала речь, которую намеревалась сказать, оттачивая и уточняя фразы и выражения, дабы у детектива не было возможности ее перебить, пока он не выслушает самое важное из добытых акушеркой сведений. Мэллой, конечно, будет груб и нетерпелив, – ох, поскорее бы заявился! – вряд ли он захочет выслушивать длинные разглагольствования и объяснения. И когда Сара удовлетворенно решила, что заготовленная речь приведена в образцовый порядок, то стала просто ждать, воображая, будто слышит, как под полом скребутся крысы, а рядом стонут и ругаются люди. При этом акушерка старалась не думать о том, что пятна, замеченные на дальней стене, – это кровь.

Прошло больше часа, прежде чем наконец послышался скрежет ключа, поворачиваемого в замке. Затем дверь резко распахнулась, и на пороге возник детектив-сержант Фрэнк Мэллой. Выглядел он именно так, как Сара и ожидала, то есть ничуть не обрадовался, увидев ее.

– Какого черта вы тут делаете? – осведомился сержант требовательным тоном.

К счастью, Мэллой понятия не имел, насколько она обрадовалась и разволновалась при его появлении. Как обрадовалась бы появлению любого человека, который вызволил бы ее из этой адской дыры. Подавив импульс немедленно вскочить на ноги и благодарно обнять детектива, тщательно изгоняя все признаки бурной радости из голоса, акушерка ответила:

– Разве вам ничего не сказали? У меня есть кое-какая информация об Алисии ван Дамм и ее убийстве.

Мэллой провел ладонью по волосам. Этот жест являлся признаком раздражения и злобы. Волосы у него, как отметила Сера, не были причесаны. А лицо он, похоже, сегодня не брил. И галстук перекрученный. То есть выглядел детектив так, словно только что встал с постели и одевался второпях. Хм… сейчас раннее утро, но не настолько раннее.

– Лучше б это оказалось и впрямь что-то важное, – пробурчал Мэллой, решительным рывком закрывая за собой дверь.

* * *

Фрэнк не верил своим глазам. Сара Брандт – и в комнате для допросов! А на самом деле даже была заперта в комнате для допросов и довольно долго тут просидела, если О’Брайен говорит правду. О’Брайен – полный идиот. Разыскивал детектива чуть ли не по всему городу, тогда как Фрэнк торчал здесь, в этом самом здании, – отсыпался в общей спальне наверху, после того как полночи занимался расследованием ограбления одного склада. Ограбленный склад обещает существенную прибавку к накоплениям Фрэнка, если он правильно разыграет эту карту, – а он обязательно так и сделает.

К тому моменту, когда О’Брайен его нашел, как понял сейчас Фрэнк, миссис Брандт просидела в запертой камере в подвале уже достаточно долго. Более чем достаточно, чтобы любая нормальная женщина начала биться в истерике, – а именно в таком состоянии детектив и рассчитывал ее тут обнаружить. Не сказать, что Фрэнк жаждал иметь дело с истеричной бабой, но тот факт, что он обнаружил Сару сидящей здесь в полном спокойствии, еще больше выводил его из себя и нервировал. Это ненормальная женщина, совершенно точно.

– Надеюсь, информация, которую я хочу сообщить, покажется вам по крайней мере интересной, – заявила миссис Брандт официальным тоном.

Нет, ну надо же! Такое впечатление, что она сидит в собственной гостиной, а не в омерзительном месте, где бесчисленных уголовников подвергали бесчисленным избиениям – и все это в интересах правосудия и справедливости. Надо было оставить ее посидеть здесь еще часок, прежде чем являться на выручку. Может, тогда бы она начала вести себя как обычная нормальная женщина.

– Ну хорошо, – проворчал Фрэнк, пододвигая стул и падая на него через стол от нее. – Давайте, что там у вас. И побыстрее. – Он потер слезящиеся глаза, втайне надеясь, что когда их снова откроет, Сары здесь уже не будет. Но она осталась там, где была. – Я всю ночь не спал и теперь мечтаю хоть немного вздремнуть, пока меня не вызвали расследовать какое-нибудь новое дело, – мрачно предупредил он.

– Боже мой, так ведь они же могли мне об этом сказать! Я бы тогда в другое время к вам пришла, – всплеснула руками Сара, вызвав еще большее неудовольствие детектива. Он вовсе не желал, чтобы она о нем заботилась. Он желал, чтоб она поскорее исчезла.

– Давайте выкладывайте, и покончим с этим, – буркнул Фрэнк, теряясь в догадках, чем же он так согрешил перед небом, чтобы заслужить вмешательство Сары Брандт в свою жизнь.

– Я постараюсь покороче, – сказала она, складывая руки на столе выразительным жестом, от которого у Фрэнка заломило зубы. – Вчера я нанесла визит ван Даммам. Чтобы выразить свои соболезнования, – добавила она, когда Фрэнк неодобрительно скривился. – Мы с Миной старые подруги.

«Ну не мог же я запретить ей съездить к старой подруге», – подумал детектив.

– В общем, Мина кое-что мне рассказала, это может оказаться полезным для дела, – продолжала женщина. – Когда Алисия сбежала из дома, она, кажется, прихватила с собой некоторые ценные ювелирные изделия.

– Мы не обнаружили в ее комнате никакой ювелирки, – отсутствующим тоном сообщил Фрэнк, потирая переносицу. У него уже начинала болеть голова, а под веки словно насыпали песка.

– Их могли украсть, а вором мог оказаться тот, кто ее убил.

Фрэнк снова нахмурился, на сей раз потому, что сам о таком даже не подумал. Но все равно додумался бы буквально через пару минут. Просто он очень устал.

– Вам известно, что это была за ювелирка?

– Нет, но, полагаю, кто-то из членов семьи может дать вам точное описание. У них даже имеются копии этих вещей. Люди иногда делают копии своих украшений, чтобы носить фальшивые, а настоящие держать под замком. Если вы выясните, кто заложил эти украшения в каком-нибудь ломбарде, то, вероятно, найдете и убийцу.

– Если только… – начал Фрэнк размышлять вслух.

– Если только что?

Сержант не очень-то хотел делиться с акушеркой своими соображениями, но он слишком устал, чтобы вступать в споры.

– Если только она сама их не продала. Чтобы разжиться деньгами, на которые могла бы жить дальше. У нее ведь не было никаких других средств, верно?

– Я, конечно, не могу с уверенностью утверждать, но, вероятно, не было. Мина, во всяком случае, считает именно так. Она полагает, что Алисия для того и забрала эти драгоценности, чтобы их продать, поскольку никаких других денег у нее не имелось. Девушки из таких семей обычно не имеют доступа к наличным деньгам, всем необходимым их обеспечивает семья.

– Даже когда они отправляются за покупками сами?

– У таких семей есть кредит во всех магазинах. И если вдруг понадобится что-то купить, рядом всегда кто-то из слуг, он и отдаст нужные распоряжения. Считается вульгарным, если женщина носит с собой наличные.

Чем больше Фрэнк узнавал о жизни высшего общества, тем меньше оно ему нравилось – а оно и до того не слишком его привлекало.

– И это означает, что ее сестра права. Видимо, Алисия забрала драгоценности, чтобы продать, так что их давно уже и в помине не было, когда ее убили.

– Да, это так. Если не считать того, что я с трудом представляю, откуда Алисия могла узнать, где она может продать драгоценности и как это вообще делается. Девушки из высшего общества обычно не ходят по ломбардам, мистер Мэллой. Если она продала свои драгоценности, ей в этом, несомненно, кто-то помогал.

– Я проверю, – сказал детектив. – Вдруг она не все их успела продать, а ее убийца действительно что-то украл… Это, по крайней мере, укажет на причину, по которой ее убили.

– Мне кажется, детектив, я знаю, кто убийца.

Фрэнк здорово в этом сомневался, но самоуверенность этой дамы заслуживала доброй улыбки.

– И кто же это? – терпеливо спросил он.

Сара немного рассердилась на его тон, но все же ответила:

– Это Хэмилтон Фишер. Он проживал в том же пансионе Хиггинсов и…

– И исчез в ту ночь, когда ее убили, – закончил за нее Фрэнк. И с чего это миссис Брандт решила, что ему неизвестны эти банальные подробности? Фрэнка это тоже малость разозлило.

– Вам известно, что он уделял ей особое внимание? – уточнила акушерка.

– Вполне естественное отношение к девушке. Она же была красивая.

– А вы знаете, что Фишер безработный? И тем не менее он заплатил за квартиру за месяц вперед, а въехал туда всего за несколько дней до ее смерти. Сразу же начал оказывать Алисии знаки внимания и…

– И что? – Терпение Фрэнка готово было лопнуть, он приближался к опасной черте.

– А то, что он, похоже, был «котом», – заявила Сара таким мягким и вежливым тоном, словно обвинила этого парня в том, что он продался методистской церкви.

– «Котом»? – Фрэнк не мог решить, что его шокировало сильнее: то, что он сам не додумался до этого, или то, что Сара Брандт знает такие слова. – Почему вы так решили?

– Разве я вам уже не объяснила? – резко бросила она в ответ.

Да уж, верно, объяснила. «Кот» на жаргоне – это молодой человек, который пользуется своей красивой внешностью, чтобы соблазнять наивных или отчаявшихся девиц, а потом заставлять их заниматься проституцией. Закон спроса и предложения требует постоянного поступления на рынок свежего товара, в данном случае молодых женщин, чтобы удовлетворить огромный спрос на подобные услуги. К тому же эта профессия использует подобных девиц в угрожающе растущих масштабах. А молодые красавчики успешно увеличивают свои жалкие доходы, выступая в качестве «котов» и помогая настоящим профессиональным сутенерам пополнять новыми кадрами бордели и панель.

Такая прелестная и одинокая девушка, как Алисия ван Дамм, несомненно, представляла собой логически верную цель. Возможно, Фишер разозлился после всех своих неудачных попыток привлечь ее внимание и пошел прямо к ней в комнату. При этом применил больше насилия, чем намеревался, пытаясь ее соблазнить…

Не желая признать, что он проглядел все эти обстоятельства, Фрэнк сказал:

– Мы уже разыскиваем мистера Фишера.

Кажется, Сару не слишком обрадовало это сообщение. Может, она догадалась, что Фрэнк вовсе не считает поиск Хэмилтона Фишера приоритетным направлением в своем расследовании.

– Наверное, теперь вам нужно будет расширить его поиски.

Пожалуй, именно так Фрэнк и поступит, но об этом вовсе незачем сообщать миссис Брандт.

– Вы полагаете, ван Даммы могут объявить награду за пропавшие драгоценности? – спросил он.

– Мина, как я поняла, очень хочет их вернуть. А что, это так уж необходимо – объявлять награду?

«О да!» – хотел ответить Фрэнк, но вместо этого сказал:

– Без этого я сомневаюсь, что они получат свою ювелирку обратно. Если она заложена, хозяин ломбарда захочет получить обратно свои денежки. Хотя это и незаконная операция – выкупать краденые вещи, – нам вряд ли удастся доказать, что Фишер на это пошел, если он сам мне об этом не скажет. А поскольку он вряд ли скажет, я не смогу его за это арестовать.

– Стало быть, если он не опасается быть арестованным, вам остается только подкупить его, – догадалась Сара.

Она такое не одобряет, но тут Фрэнк ничем не мог ей помочь. Так устроен мир. Сара Брандт может попробовать его изменить, но только не за счет Мэллоя.

– Я делаю то, что должен делать, – заявил он.

Знает ли акушерка, что обычно хозяин ломбарда делится выручкой с полицией? Это, несомненно, придает полицейским мощный импульс, заставляя заниматься поисками пропавшего имущества. Некоторые воры даже не пытаются найти подходящего скупщика краденого. Они просто держат вещи у себя, дожидаясь, когда объявят награду за их возврат, после чего возвращают и делятся полученным с копами. Непыльная работенка, но, на вкус Фрэнка, сомнительная и ненадежная.

– А мистер ван Дамм уже объявил награду за поимку убийцы? – осведомилась миссис Брандт.

– Я к нему с таким предложением еще не обращался, – признался Фрэнк. Он не любил спешить с деликатными предложениями. Если поспешить, окружающие могут подумать, что ты бесчувственный нахал, а ван Даммы, кажется, люди такого сорта, которых легко обидеть и оскорбить.

– Я сама предложила ему это сделать, – сказала Сара, чем изрядно поразила детектива. – Я виделась с ним, когда приезжала к Мине. И постаралась объяснить, почему это необходимо. Вы же не станете искать убийцу без обещанной награды, не правда ли?

Фрэнк подумал, что ответ на этот вопрос не прибавит ему уважения, и предпочел проигнорировать его.

– Человек такого положения и с такими деньгами, думаю, сделает все необходимое, чтобы убийцу нашли и поймали, – заметил он.

К удивлению Фрэнка, миссис Брандт нахмурилась, как будто не согласилась с этим замечанием.

– Вам так не кажется?

– Ван Дамм ничего мне на это не ответил – ни да, ни нет, – призналась акушерка. – И я не стала настаивать. Он был в очень расстроенном состоянии.

– Откуда вам это известно? – спросил сержант. Он действительно хотел это узнать.

Сара пожала плечиком – типично женский жест, который Фрэнк нашел гораздо более привлекательным и трогательным, чем хотел бы.

– Корнелиус от природы очень сдержан, как и большинство мужчин. Однако мужчины его положения держатся еще жестче. Корнелиус ван Дамм не станет орать на весь дом, даже если случится пожар, но когда я с ним виделась, он выглядел так, словно вообще не спал, а его глаза… Совершенно загнанное, измученное выражение. Другого слова и не подберешь.

– Значит, он заплатит любую сумму, чтобы найти преступника.

– Я в этом не уверена.

– Почему? – с вызовом спросил Фрэнк, которому весьма не нравились теоретические построения собеседницы. – Надеюсь, вы не считаете, будто он не хочет, чтобы убийцу нашли?

К его удивлению, Сара не стала опровергать его слова.

– Дело не только в этом… Ван Дамм, возможно, опасается скандала.

– Какого еще скандала он может опасаться? Скандал-то уже налицо. Его дочь убили, разве это не скандальное происшествие?

– А кому об этом известно? Разумеется, если не считать вас, меня и полиции. В газетах я ничего такого не видела, а вы?

У Фрэнка вообще-то не было времени просматривать газеты.

– Ну и что?

– А то, что ван Дамм сумел сохранить обстоятельства смерти дочери в тайне. Вероятно, придумал какую-нибудь историю, объясняющую ее смерть, – трагический несчастный случай, к примеру, поскольку правда была бы слишком неприятной, если во всем сознаться. Похороны будут закрытые, только для своих, и никто никогда не узнает истину… если не поймают убийцу.

Для Фрэнка все это звучало абсолютно непонятным вздором.

– А что тут постыдного, если человека убили?

– Постыдны обстоятельства убийства. Алисия сбежала из дома, это скверно само по себе, но причина, по которой она сбежала, еще постыднее. Я так полагаю, она действительно была беременна.

Фрэнк неохотно кивнул. Судмедэксперт подтвердил это сразу же.

– Какой у нее был срок?

Фрэнк неловко и смущенно завозился на стуле. Он как-то не привык обсуждать подобные вопросы с женщиной, с которой едва знаком.

– Почти шесть месяцев, как мне сказали.

– Значит, ее семья почти наверняка это знала. Поэтому и отправила Алисию на Лонг-Айленд, чтобы спрятать от посторонних глаз, поскольку ее положение скоро стало бы заметно.

– Но им не удалось бы сохранить все в тайне после появления ребенка на свет, – заметил Фрэнк.

– Да конечно удалось бы! Они бы просто отослали младенца куда-нибудь подальше, а Алисия вернулась бы в общество, словно ничего не случилось.

– Отослали бы? Своего собственного внука? – саркастическим тоном спросил Фрэнк. Нельзя же быть такими бессердечными! – И что с ним стало бы дальше?

– Может, его усыновил бы кто-то из слуг. Или они придумали бы историю про некую дальнюю родственницу, которая умерла и оставила ребенка на их попечение… Трудно сказать. Важно то, что никто не узнал бы правду. Репутация Алисии была бы спасена, так что она смогла бы удачно выйти замуж, а семейство не утратило бы свое положение в обществе. Но когда Алисия сбежала, ван Даммы попали в гораздо более затруднительное положение, поскольку нужно было выдумывать уже совсем другую историю. Пришлось бы придумать причины ее исчезновения, которое было бы затруднительно объяснить, а теперь, когда девушка погибла, ситуация стала еще более деликатной. Если всплывет тот факт, что она была беременна и проживала в дешевом пансионе, а ее родители даже не знали, где находится дочь, ван Даммы станут всеобщим посмешищем. Боюсь, они решат, что это слишком высокая плата за то, чтобы справедливость восторжествовала.

– Вы хотите сказать, что они готовы оставить убийцу своей дочери на свободе, лишь бы защитить свою репутацию? – Фрэнк был искренне убежден, что миссис Брандт преувеличивает. – Я знаю, богатые люди имеют странности, но это же совсем бесчеловечно!

Сара довольно долго не произносила ни слова, и Фрэнк подумал, что он сумел донести до этой дамы, насколько нелепы ее теории, но она наконец заговорила:

– Богатые люди в некотором смысле и впрямь бесчеловечны. По крайней мере, некоторые из них.

– Вы это точно знаете? – Сам-то Фрэнк в этом сильно сомневался, но Сара уверенно кивнула в ответ.

– По собственному опыту знаю. Сужу по своему отцу. А он – близкий друг Корнелиуса ван Дамма.

Фрэнк еще раньше догадался, что Сара из небедной семейки. Не зря же она была подругой Мины ван Дамм. Прозвучавшая информация не стала для него сюрпризом, но Фрэнку все-таки было трудно поверить, что эта акушерка происходит из того же сословия, что и ван Даммы.

– А как его зовут?

– Феликс Деккер.

Фрэнк постарался скрыть удивление. Феликс Деккер точно принадлежал к Четырем Сотням Самых Богатых, то есть к самым сливкам общества. Его семья обосновалась здесь еще чуть ли не во времена Потопа. Феликс, вероятно, был богаче самого Господа Бога. Как же так вышло, что дочь этого денежного мешка сидит с Фрэнком здесь, в этой грязной подвальной комнате управления полиции?

– И дочь Феликса Деккера работает акушеркой? – недоверчиво спросил он.

Уже одно это обстоятельство говорит о том, что эта дама лжет.

Миссис Брандт откинулась на спинку стула и улыбнулась. Улыбка источала горечь, но и мудрость, за которую дорого пришлось заплатить. Фрэнк вдруг понял кое-что об этой Саре Брандт, чего ему вовсе не хотелось знать.

– У меня была сестра, – начала женщина рассказывать свою историю, которую Мэллой совершенно точно не желал слышать. – Ее звали Мэгги. Она была на три года старше меня, и я ее очень любила, просто обожала. Мэгги была умница и красавица. С очень сильным характером. Слишком сильным, как потом оказалось. Она не одобряла то, как отец обращается со своими рабочими. Мэгги считала, что он слишком жесток, но не могла убедить его применять более гуманные условия труда. Потом она начала проводить много времени на верфях. Ее особо интересовала возможность доказать нашему отцу, что это в его собственных финансовых интересах – более человечно относиться к своим рабочим. А поскольку основной заботой нашего отца были лишь его финансовые дела, у Мэгги имелись хорошие шансы заставить его изменить отношение к рабочим, если б ей удалось подтвердить верность собственных теорий. Но когда Мэгги изучала папины финансовые и бухгалтерские отчеты, она познакомилась с одним из его клерков и влюбилась.

О Питере можно сказать, что это был прекрасный молодой человек. Думаю, он любил мою сестру. Действительно любил, потому что остался с ней даже после того, как… Но я забегаю вперед. Мэгги и Питер полюбили друг друга и хотели пожениться, но отец, конечно же, отказался дать им разрешение на брак. Его дочь не посмеет выйти замуж за безденежного клерка! Она должна стать супругой какого-нибудь сына миллионера или даже английского лорда! Мой отец возлагал на нее большие надежды. Одного он не мог себе представить – что Мэгги окажется такой же упрямой, как он сам.

Она отказалась перестать встречаться с Питером. Отец уволил его, выгнал на улицу без рекомендательных писем, всячески чернил его, где только мог. Так что устроиться он смог только в качестве обычного рабочего. Папа думал, что это позволит ему навсегда избавиться от Питера, но сестра уже была беременна. Она думала, что когда скажет об этом отцу, тот смягчится и позволит ей выйти замуж за Питера, но вместо этого он попытался отправить ее в Европу. Мы-то все считали, что она действительно уехала во Францию, но Мэгги сумела сбежать с корабля еще до того, как тот отчалил, и нашла Питера. Они поженились, а к тому моменту, когда мы узнали обо всем, что произошло, Мэгги просто исчезла.

Я умоляла отца отыскать ее или, по крайней мере, помочь Питеру получить приличную работу, но он заявил, что его дочь сама сделала такой выбор, так что пусть теперь живет так, как ей нравится. Я думаю, он ожидал, что если Мэгги испытает вкус бедности, то вернется домой, на коленях прося у него прощения. Но она не вернулась. Следующее известие о ней было от Питера. Тот просил прийти к Мэгги, потому что она умирала. Родители в тот вечер были в гостях, но я отправилась к сестре. Питер с Мэгги жили в какой-то развалине на заднем дворе, в Лоуэр-Ист-Сайде. На пятом этаже.

Фрэнк скорчил рожу. Это, несомненно, было самое дешевое жилье, какое только можно найти. Такие строения на заднем дворе сооружались позади обычных многоквартирных жилых домов и были отрезаны даже от того малого количества света и свежего воздуха, какое все-таки имеется на переполненных улицах города.

– Я обнаружила ее в задней комнате, что служила им спальней, где вообще не было окон, да и сама комната была размером со стенной шкаф. Мэгги лежала на соломенном матрасе и истекала кровью.

Фрэнку показалось, что его сейчас стошнит, но он сумел проглотить скопившуюся во рту горькую желчь и заставил себя слушать дальше историю миссис Брандт, более не проявляя слабости.

– Ребенок у сестры родился, но супруги были слишком бедны, чтобы пригласить врача или хотя бы акушерку. Питер боˊльшую часть времени не мог найти работу, поэтому они существовали только за счет сдачи внаем другой комнаты своей квартирки постояльцам, которые вповалку спали на полу. Пятеро их было. Они все находились там в ту ночь, храпели в передней комнате, а Мэгги в это время умирала в задней. Не знаю, как она все это выдерживала, в грязи и чудовищной бедности, не имея возможности уединиться. Ее прежняя жизнь никак не могла ее подготовить к такому существованию, но сестра как-то справлялась. Может, выживать ей помогала гордость…

Но в данной ситуации гордость не могла ее больше спасти. Я тогда была еще девчонкой, не знала, как ей помочь и что вообще нужно делать в подобных случаях. Правда, к тому времени ей уже ничто не могло помочь. Сестра так ослабела, что едва могла говорить, но умоляла меня позаботиться о ее ребенке. Я обещала ей это, хотя ребенок был уже мертв. А потом умерла и сама Мэгги.

Фрэнку очень не понравилось, как блестят глаза миссис Брандт. Если она начнет плакать, он совершенно не знает, что ему тогда делать. К счастью, Сара несколько раз моргнула и сумела взять себя в руки, восстановив самообладание.

– Детектив Мэллой, моя сестра умерла, потому что наш отец не желал никаких беспокойств. Он больше думал о своем добром имени, нежели о ее счастье, а когда не смог заставить дочь подчиниться его воле, то бросил ее на произвол судьбы. Не думаю, что он хотел навсегда от нее избавиться – по крайней мере, я надеюсь, что не хотел. Но вот что произошло в результате.

– А доброе имя вашего отца как-то пострадало, когда распространилась эта новость?

Миссис Брандт бросила на детектива взгляд, полный сожаления.

– Вы, кажется, так ничего и не поняли. Эта новость так и не распространилась. Отец придумал историю, будто Мэгги подхватила во Франции лихорадку, умерла там и там же была похоронена. Конечно, кое-кто знал правду. Пошли сплетни, но поскольку моя семья всячески распространяла именно такую версию, люди делали вид, что верят нам, поэтому не возникло и тени скандала. Отец даже не пожелал похоронить ее на нашем семейном участке на кладбище. Мэгги и ребенка похоронили в безымянной могиле на Лонг-Айленде. И Питера тоже. Он повесился через день после того, как его жена умерла.

– Боже мой! – И почему это Фрэнк решил, что большие деньги способствуют тому, что у людей появляются более тонкие чувства? Феликс Деккер – один из самых богатых людей в городе, и тем не менее он отнесся к собственному ребенку подобно пьяному иммигранту, что посылает своих дочерей на панель, только чтобы самому не работать.

– Как видите, детектив, ван Даммы вполне могут решить, что им вовсе не нужно, чтобы вы поймали убийцу. Это не вернет им дочь, а лишь причинит вред.

– Если они не желают, чтобы убийца был пойман, почему это так заботит вас? Вы же сами сказали, что с этой девушкой практически не были знакомы.

Сара несколько секунд обдумывала ответ.

– Я хочу, чтобы справедливость восторжествовала, детектив. Я хочу, чтобы человек, отнявший жизнь у Алисии и ее ребенка, понес наказание. Я не хочу, чтобы еще какая-нибудь девушка запуталась в сети тайн и лжи и погибла.

Голова у Фрэнка уже раскалывалась.

– Но если ее собственная семья не хочет расследования…

– Полиция стала меняться, мистер Мэллой. Я знаю, что у вас происходит, знаю, что ваши люди начали получать повышение по заслугам, а не в зависимости от величины взяток, которые они могут себе позволить кому-то сунуть. Если вы поймаете этого убийцу и подведете его под суд, вас отметят. Отметят непременно. А вы разве не хотите однажды стать суперинтендантом полиции?

– Нет у меня таких амбиций, миссис Брандт, – с кислым видом сознался Фрэнк. – Капитанский чин – вот все, к чему я стремлюсь.

– У меня есть друзья в правительстве, мистер Мэллой. Я позабочусь, чтобы вас заметили и отметили.

«Хотелось бы в это верить», – подумал Фрэнк.

– Эти реформаторы долго не продержатся, – сказал он вслух. – Вы газеты-то читаете? Идиотский план Рузвельта усилить действие закона и держать все салуны закрытыми по воскресеньям уже начинает бесить людей, причем влиятельных людей. Рузвельт долго не протянет, а когда его уберут, все вернется на круги своя.

– Тогда награду вам заплачу я, – заявила миссис Брандт, снова поразив детектива. – У меня есть кое-какие деньги, мои собственные, и я не знаю лучшего способа их использовать.

Мысль о том, чтобы взять деньги у Сары Брандт, выбила Фрэнка из колеи, и это ему очень не понравилось. С каких это пор он стал таким разборчивым? Деньги – это деньги, и они ему очень нужны, если он хочет стать капитаном. И будь проклят Тедди Рузвельт со всеми своими реформами! Мэллою очень нужно дорасти до капитана, потому что у него есть своя печальная история, такая же ужасная, как история, рассказанная Сарой Брандт, но эту свою историю он не имел ни малейшего намерения рассказывать ни ей, ни кому бы то ни было еще.

– Если ван Даммы откажутся со мной сотрудничать, я далеко в этом расследовании не продвинусь, неважно, какая будет объявлена награда и кто ее выплатит. Никто другой не в состоянии сообщить мне полезные сведения. Да никто, кроме ван Даммов, и не владеет никакой полезной информацией, – заметил он.

– Слуги владеют. Слугам всегда известно больше, чем всем прочим. А если вам нужно их подкупить, я с радостью дам вам на это средства.

Фрэнк не сомневался, что в конечном итоге он и сам бы добрался до слуг. А сейчас у него просто стоял туман в голове – от недосыпа. И, вероятно, именно поэтому он сказал:

– Держите свои деньги при себе, миссис Брандт. Мне они не понадобятся. – Причин, в силу которых он сказал ей подобную глупость, Мэллой так и не смог придумать.

– Но вы все же попытаетесь найти убийцу Алисии, не так ли?

Фрэнк понимал, что ему не следует давать никаких обещаний, но все-таки сказал:

– Я найду его.

После чего так и не понял, то ли сам испугался этого обещания, то ли испытал благодарность Саре Брандт за то, что она ему поверила.

* * *

Корнелиус ван Дамм все же объявил награду за возврат драгоценностей своей дочери. Когда Фрэнк объяснил ему, что украденные вещи нередко удается вернуть именно таким образом, ван Дамм с радостью последовал его совету. Сапфировое колье принадлежало его матери, по его словам. Фрэнк не стал говорить, что след драгоценностей, если они были заложены в ломбард, может привести к убийце Алисии. Он не хотел угробить эту сделку, тем более что ван Дамм не сказал ни слова о награде за поимку этого убийцы, а Фрэнк еще не был до конца уверен, что тот действительно желает, чтобы этого типа нашли и схватили.

Ломбард располагался на Кэтрин-стрит, посреди трущоб Бауэри. Все ломбарды города находятся в Бауэри. Заведение было маленькое и забитое самыми странными и разнообразными вещами, от золотых часов до очков. Вдоль одной стены висели пальто, а в углу были свалены музыкальные инструменты самого разного возраста и разной степени изломанности. Имелась даже подставка, забитая зонтиками. Впавшие в нужду люди готовы заложить или продать что угодно, и всего за несколько центов.

Хозяин ломбарда, пронырливый тип, известный как Скользкий Джо, тепло приветствовал Фрэнка.

– Детектив Мэллой, я жив и здоров, а как вы себя чувствуете в этот прекрасный день?

Снаружи все было серым и слегка моросило, но Фрэнк не счел нужным об этом упоминать.

– У меня возникла небольшая проблема, Джо, и я подумал, что ты, возможно, сможешь помочь мне.

– Все, что я могу сделать для полиции, я всегда стараюсь сделать, вы ж знаете.

Джо был тощий мужчина неопределенного возраста, с водянистыми глазами и редеющими седыми волосиками. Он всегда встречал полицейских обворожительно-заискивающей улыбкой. Фрэнк не имел представления о том, как Джо обращается со своими клиентами, поскольку они всегда старались быстренько исчезнуть, если поблизости появлялись копы.

– Я пытаюсь найти следы кое-какой ювелирки. Ее, вероятно, продали где-то в прошлом месяце.

– Вы ж знаете, детектив, я не связываюсь с крадеными вещами, – елейным голосом напомнил детективу Джо.

Нужно отдать ему должное, он говорил правду – немногие владельцы ломбардов занимались скупкой краденого. Риск слишком большой, а кроме того, они и без того достаточно неплохо зарабатывают, занимаясь обычными делами.

Фрэнк заговорщически улыбнулся:

– А ты, возможно, и не знал, что они краденые. Да я и сомневаюсь, что их владелец захотел бы обращаться к барыге. – Детектив по-прежнему придерживался версии, что Алисия ван Дамм сама продала свои драгоценности, чтобы обеспечить себя деньгами после бегства из дома. – Это всё отличные вещицы, а в городе найдется мало мест, где их могли бы принять. Немногие владельцы ломбардов сумели бы оценить их по достоинству.

С этим Джо был вынужден согласиться. Он задумчиво почесал заросший щетиной подбородок и кивнул.

– И что они собой представляют?

Сара Брандт оказалась права насчет того, что у ван Даммов имелись копии этих драгоценностей. Фрэнк достал из кармана копию сапфирового колье и положил на исцарапанный прилавок. У Джо расширились глаза, и было отчего – увидеть подобную красоту посреди остального убогого содержимого ломбарда!

– Да, кажется, я видел у себя нечто в этом роде. Надо бы поглядеть в сейфе… А была ли… объявлена награда за их возврат?

– Двести долларов.

Несомненно, королевская награда, но это лишь малая часть того, что предложили ван Даммы. Фрэнк хотел оставить себе свободу маневра для дальнейших переговоров.

Джо изучил колье и кивнул:

– Да-да, кажется, я видел именно это изделие.

– Там были и другие вещи, которые могли быть проданы вместе с этим колье. У меня имеется и их описание. Владелец желает получить их все назад. Там были пара сережек, бриллианты, расположенные в виде звезды, и еще пара из жемчуга. А также жемчужное ожерелье и брошь в виде паука с рубином в центре.

Джо снова кивнул.

– Столько прекрасных вещей! Я бы дал за них не меньше пяти сотен, – уверил он Фрэнка.

В этом сержант здорово сомневался, но ему хотелось немного поторговаться, чтобы получить необходимое.

– Я уверен, что жертва ограбления дойдет и до трех сотен, но это, по-видимому, предел. Это вдова с ограниченными средствами. Похищенные драгоценности – все, что у нее осталось в этом мире.

Джо явно не поверил Фрэнку, точно так же, как Фрэнк не поверил ему самому, но все же сказал:

– Посмотрим, так ли хорошо у меня с памятью, как бывало раньше. Пожалуйста, присаживайтесь, детектив, будьте как дома, а я пока что проверю, что там у меня в сейфе.

Как Фрэнк и подозревал, у Джо нашлись все вещи, которые разыскивал детектив. Это означало, что их продали все вместе. Если Мэллою повезло, это означает, что они были украдены из комнаты Алисии в ночь, когда ее убили, и заложил их в ломбарде сам убийца. Если же ему не повезло – а сержант подозревал, что дела обстояли именно так, – значит, Алисия сама заложила драгоценности и весь последний месяц жила на то, что за них выручила.

– Когда они к тебе поступили? – спросил Фрэнк.

Джо заглянул в свою учетную книгу.

– Пять недель назад.

Фрэнк нахмурился. Это было до того, как Алисия исчезла.

– Ты помнишь, кто их тебе принес?

– У меня тут имя записано, – ответил Джо с легкой улыбочкой. – Джон Смит.

Ну, возможно, все не так уж плохо. Парень, который продал драгоценности Алисии, был, вероятно, ее доверенным лицом. А это, в свою очередь, может означать, что именно он – отец ее ребенка. И если Фрэнку удастся найти этого типа, он здорово приблизится к обнаружению убийцы.

– Пожалуй, мне удастся уговорить жертву ограбления увеличить сумму награды еще на пятьдесят долларов, – сказал Фрэнк, – если ты припомнишь, как выглядел этот Джон Смит.

Джо притворился, что старается вспомнить. По всей видимости, он уже отлично все вспомнил без особых усилий. Товар подобного рода редко находил дорогу в это заведение, так что его продавец наверняка оставил о себе неизгладимые воспоминания.

– Если мне не изменяет память, это был мужчина примерно вашего возраста. Не то чтобы франт или светский щеголь, но точно не из нашего захолустья. Вид у него был такой, знаете, уверенный, поэтому я и поверил ему, когда он заявил, что продает эти драгоценности по просьбе друга, который попал в тяжелое положение. Ну, у меня не было оснований ему не верить, – добавил он как бы в свою защиту, на случай если Фрэнк намерен шить ему дело за махинации с крадеными вещами.

– Как он выглядел?

На сей раз Джо задумался.

– Высокий, хорошо сложенный. Почти как футболист. Такой спортивный, подтянутый, но на студента колледжа не похож, понимаете, о чем я? Черные волосы, очень кудрявые. Ирландец, в этом я уверен, но никакого акцента… Ах да, у него был шрам, вот тут. – Джо прочертил линию у себя справа на подбородке.

Описания вполне должно хватить, чтобы опознать этого типа. Теперь Фрэнку оставалось только найти его среди миллионов мужчин, проживающих в Нью-Йорке.

* * *

Сара улыбнулась, передавая в руки матери аккуратно запеленатого младенца. Новая жизнь всегда вызывает чувство радости, а эта – тем более. Долли Ярдли успела потерять двоих детей до рождения этого, хотя ей не стукнуло еще и двадцати. Роды были продолжительные и трудные, но теперь и мать, и дитя выглядели отлично, разве что утомились после такого напряжения. Сара и сама устала, проведя на ногах боˊльшую часть ночи. Она никогда не могла понять, почему самые трудные роды всегда случаются по ночам.

– Погляди, Уилл, разве она не прелестна? – осведомилась молодая мамочка у своего юного мужа, отгибая краешек одеяла от лица ребенка, чтобы и отец мог им восхититься.

Уилл провел ночь, попивая с друзьями выдохшееся пиво в жалком баре, расположенном в подвале их дома, так что вряд ли был в состоянии судить трезво.

– В следующий раз у нас будет мальчик, – заявил он.

Сара пристально уставилась на Уилла и смотрела так, пока ее неодобрение не пробилось сквозь алкогольный туман.

– Младенец выглядит как копия Долли, не правда ли? – заметила акушерка.

– О да! – согласился с ней Уилл настолько поспешно, насколько позволило его состояние. – Вылитый ее портрет! Вырастет красавицей, прямо как ее мамаша!

Долли улыбнулась на это и одобрительно кивнула.

– Вы уже придумали, как ее назовете? – спросила Сара.

– Думаю, мы назовем ее Эдит, в честь моей мамы, – сказала Долли.

– Никогда в жизни, только не в честь этой шлюхи! – запротестовал Уилл.

Сара хотела было броситься на защиту Долли, но та и сама была способна защитить себя:

– Эдит-Роуз, в честь обеих наших матерей. Я тебе уже это говорила.

– Роуз мне не мать, я тебе тоже уже говорил!

– Может быть, вы обсудите это потом, когда Долли немного отдохнет? – предложила Сара со всей возможной тактичностью.

Уилл был очень даже готов подождать. Новоявленный отец долго смотрел на жену и дитя, словно никак не мог сфокусировать взгляд, но, по всей видимости, он не был настолько пьян, как казалось Саре, потому что через некоторое время обернулся к ней и, глуповато улыбаясь, сказал:

– Насчет вашей оплаты, миссис Брандт. У меня в последнее время почти не было работы, вот я и думаю: можно я останусь вашим должником, пока положение не станет получше?

Сара отлично знала, какой именно работой занимается Уилл Ярдли, и если такой работы в последнее время не было, то это потому, что он слишком ленив, чтобы почаще забираться в чужие дома и облегчать карманы жертв от лишних ценностей. Или, возможно, Уилл просто истратил все денежки, угощая нынче ночью своих дружков. Акушерка оглядела уютно обставленную комнату и подумала, что боˊльшая часть этой мебели была вынесена по пожарной лестнице посреди ночи, пока полноправные хозяева беззаботно спали.

– Уилл, у меня к вам есть деловое предложение, плата за которое покроет все ваши долги мне. Перейдем в другую комнату, Долли и ребенку хорошо бы немного поспать.

Уилл несколько неуверенно посмотрел на акушерку, но проследовал за ней из спальни. Они жили на втором этаже в передней части дома – квартира была расположена очень удобно. Никакой необходимости тащиться, спотыкаясь, вверх по грязным и неосвещенным лестничным пролетам на верхний этаж, а свежий воздух свободно проникал сквозь фасадные окна.

К сожалению, как и в большинстве подобных жилых зданий, окна имелись только в передней комнате квартиры, поэтому в задних комнатах было темно даже в самые солнечные дни. Уилл затворил за ними дверь спальни, оставив Долли и младенца почти в полной темноте, – в комнате горела лишь маленькая газовая лампа на стене. В кухне, которая располагалась посредине квартиры, тоже было довольно темно, свет сюда проникал только через другую дверь. Сара прошла сквозь кухню в переднюю, фасадную комнату, и тут увидела, что дождь, продолжавший лить все последние дни, наконец прекратился и снова выглянуло солнце, яркое и сияющее.

Она обернулась к Уиллу, который уже начал немного беспокоиться.

– Какое у вас деловое предложение, миссис Брандт? Я знаю, обо мне на улице разное говорят, но я хочу, чтобы вы знали: я честный человек. Никогда не делал ничего такого…

– Мне просто нужна кое-какая информация, Уилл. Необходимо отыскать одного человека, а у вас могут быть связи и знакомые, которые могли бы мне в этом помочь.

– А что он сделал, этот человек? – с подозрением спросил Уилл.

– Ничего, насколько мне известно, – соврала Сара. Вообще-то, он может действительно оказаться абсолютно ни в чем не виновным; правда, невинный человек не стал бы себя вести таким образом, как этот тип. – Мне просто нужно задать ему несколько вопросов. Об одном нашем общем знакомом.

Уилл кивнул с умным видом, словно каждый день слышал подобные просьбы.

– И кто он такой, этот малый, которого вы хотите найти?

– Его зовут Хэмилтон Фишер. Высокий такой парень. Не слишком красивый. Волосы светлые, зубы торчат вперед. Думаю, он может оказаться «котом».

Уилл нахмурился. Он явно считал эту работу не соответствующей своему уровню.

– И вы хотите, чтобы я его к вам притащил?

– О нет, ничего подобного! – поспешно уверила его Сара. – Мне просто нужно узнать, где он находится. А тогда я пошлю кого-нибудь с ним побеседовать.

Уилл кивнул. Он уже все понял.

– Теперь ясно. Пытаетесь отыскать очередную девицу, которую он окрутил…

– Что-то в этом роде, – подтвердила Сара. Она уже здорово наловчилась врать.

– И когда я его найду и дам вам знать, мы будем в расчете?

– Мы будем в расчете за этого ребенка и за следующего. За мальчика, которого вы так хотите, – добавила Сара.

Уилл рассеянно почесал грудь, а его взгляд невольно устремился в ту сторону квартиры, где спали его жена и дочь.

– Конечно, хотелось бы заполучить мальчика.

– Девочка – это тоже чудесно. Сами скоро увидите. Так разыщете для меня этого малого?

– Разыщу.

Сара надеялась, что Уилл и впрямь его разыщет. Если удастся отыскать Хэмилтона Фишера, это будет еще один шаг к обнаружению убийцы Алисии.

Это даже может свести Сару лицом к лицу с ним.

Глава 5

Фрэнк не мог поверить, что все еще находится в том же штате, где располагается Манхэттен. Крытая повозка, которую он нанял на железнодорожной станции живописного маленького городка Маморанек, везла его по извивающимся деревенским дорогам через роскошные луга, буйно заросшие полевыми цветами, мимо величественных лужаек, окружающих огромные особняки. А когда детектив вспоминал жуткие, гнусные жилища в Лоуэр-Ист-Сайде и забегаловки в Бауэри, то невольно задавался вопросом, как все это может существовать в том же мире, где есть такие сказочные красоты.

С другой стороны, он отлично знал, что у богатых имеются свои райские уголки за пределами города, куда нет доступа беднякам. В городе, вне зависимости от того, насколько ты богат, никто не в состоянии удалиться от тех, у кого нет денег, отгородиться от них. Пятая авеню стала убежищем богатых, потому что расположена достаточно удаленно как от района порта, так и от трущоб и обитающего там порока. Но даже при всем при этом она находилась всего в нескольких кварталах от прибежища греха и никуда не могла от него скрыться. А эти кварталы нетрудно пройти за несколько минут, будь ты хоть богач, хоть бедняк. Зажатым на небольшом острове Манхэттен богатым не стоит и надеяться заполучить весь мир полностью в свое распоряжение.

Вот поэтому богатые уже несколько десятилетий стремятся на север, где широко раскинулись поля и где можно купить огромный участок земли, который обеспечит недоступность и закрытость от недостойных. Они устремлялись сюда, чтобы бежать от нездоровых испарений и нездоровых обитателей города, чтобы жить здесь в роскоши и комфорте.

И сюда же они могли отсылать своих дочерей, ежели желали их спрятать. Подобно тому, как ван Даммы желали поступить с Алисией.

Фрэнк посмотрел на мужика, который правил лошадьми. Тот был одет в грубую дешевую одежду. Понятное дело – фермер, разве что вместо того, чтобы торчать в поле в такой не по сезону жаркий весенний день, он везет Фрэнка в летний дом ван Даммов.

– Вы землей занимаетесь? – спросил он.

Мужик посмотрел на детектива подозрительным взглядом. Он был уже пожилой, старше среднего возраста; волосы седые, судя по патлам, выбивавшимся из-под фермерской шляпы, лицо коричневое от загара и сморщенное, как высохшая картофелина.

– Раньше занимался, – ответил он.

– И больше не занимаетесь? – продолжал Фрэнк, подталкивая его к дальнейшему разговору.

– Людей вожу. Зарабатываю тем, что отвожу этих франтов от станции к их шикарным домам, и получаю больше, чем когда таскался за плугом.

По мнению Фрэнка, это было очень разумное решение.

– А ван Даммов когда-нибудь возили?

– Возил. Только у них своя карета имеется.

– А вы их дочь возили? Младшую, Алисию?

– Пару раз. Миленькая девушка и добрая. Не как та, другая… У той такой язычок, что кожу с тебя сдерет.

Фрэнк решил, что это очень похоже на истину.

– Эта дочка ван Даммов умерла, вы слыхали?

Мужик, кажется, удивился.

– Да неужто? Не могу сказать, что мне ее жалко. – Он сплюнул табачную жвачку за борт повозки. – А что с ней случилось? Не того парня попыталась ободрать своим бритвенным язычком?

– Это не та, – сказал Фрэнк. – Младшая, Алисия. Это она умерла.

– Черт побери! – воскликнул возница. – Такая молоденькая! Совсем ребенок! Заболела или что?

Фрэнк, внимательно наблюдая за ним, ответил:

– Нет, ее кто-то убил.

Возница уставился на него, раскрыв рот. Было даже больно видеть, как его шокировала эта новость. Довольно долго единственным звуком, нарушавшим тишину, был топот копыт ломовой лошади, тащившей повозку, но потом возница сумел-таки выдавить:

– Что с ней случилось?

– Именно это я и пытаюсь выяснить.

Возница кивнул:

– Вот, значит, какое дело… А я-то все думаю, зачем это коп к нам сюда заявился и просит отвезти его к дому ван Даммов…

Фрэнк нахмурился. Он не сообщал этому мужику, чем занимается. Тот, видимо, сам догадался по его внешнему виду. Интересно, что его выдало? Но спрашивать об этом детектив не стал. Все равно этот тип соврет.

– А вы, случайно, не отвозили ее на станцию с месяц назад, а? – спросил он. – Она могла быть одна, а могла и находиться в компании молодого человека.

Возница помотал головой.

– Я ее уже года два не видел. Таких всегда держат под присмотром, когда они начинают созревать.

Фрэнку потребовалась целая минута, чтобы понять сказанное.

– Вы хотите сказать, что юных девушек держат под присмотром?

– Ага. Вечно боятся, что те в беду попадут. Вы ж знаете, как себя ведут молодые парни. Вы ведь и сами не так давно были молодым.

Фрэнк с трудом мог это припомнить, но кивнул в знак согласия.

– А вы не слыхали, она в беду никогда не попадала? С молодым человеком, я хочу сказать.

Но возница только покачал головой.

– Ничего такого про нее не слыхал. Как я уже сказал, их держат под присмотром.

Мэллой понимал, что ему не следует слишком расстраиваться. Шансы на то, что этот мужик отвозил Алисию и ее любовника к поезду, когда она сбежала, и в самом деле были ничтожны. Она действовала гораздо более осмотрительно. Вероятно, бежала посреди ночи. Может, даже вообще не поехала поездом. Тащиться до города в экипаже очень долго, да и дороги здесь паршивые, но она наверняка хотела избежать риска быть узнанной на станции.

– Вон он, их дом-то, – сказал возница, дернув подбородком.

Фрэнк поднял взгляд и удивленно охнул, пораженный видом особняка, возвышавшегося на холме впереди. Он казался огромным – такой вместил бы всех обитателей целого городского квартала. Бесчисленные окна блестели стеклами на слепящем солнце, сиял и сверкал красный кирпич кладки. Склоны со всех сторон от дома мягко спускались вниз, свежая зеленая травка, согретая весенним солнцем, казалась теплой. На расстоянии все тут выглядело очень мирно и спокойно. Впрочем, почему бы и нет? Убийство имело место далеко отсюда, в том, другом мире, который Мэллой оставил за спиной нынче утром, когда сел в поезд на вокзале «Гранд-Сентрал».

Нынче утром он еще воображал, что вот приедет сюда – и узнает больше об Алисии ван Дамм и о том, почему она убежала из дома и с кем. А сейчас, глядя на этот дом, из которого сбежала девушка, Фрэнк уже не мог себе представить, почему она так поступила. Да кто в здравом уме убежит из такого прекрасного дома, сменит его на полную неизвестности жизнь в одиночку и станет прятаться в странных, подозрительных местах, среди совершенно незнакомых людей?! Убежать вместе с любовником – это Фрэнк еще мог понять. Он еще не до конца забыл, что такое страсть, хотя воспоминания стали грустно-затуманенными. Он еще не до конца забыл, что такое любовь, и неважно, сколько усилий приложил Мэллой, чтобы вычеркнуть это из памяти. Без подобных мотиваций побег Алисии не имел вообще никакого смысла.

Ну теперь Фрэнк точно знал одно: Алисия ван Дамм должна была сбежать с любовником. Или, по крайней мере, к любовнику, потому что никогда не сбежала бы просто так или по какой-то иной причине из такого великолепного дома.

Возница остался дожидаться детектива, как они договорились заранее, поскольку Фрэнк не мог рассчитывать на слуг ван Даммов. Вряд ли те предоставят ему транспорт, чтобы добраться обратно до станции. Это ведь был несанкционированный визит – Сара Брандт уговорила его не испрашивать разрешения у ван Дамма: скорее всего, он бы отказался таковое дать или предупредил своих слуг, чтобы те держали язык за зубами. Так что Фрэнку теперь придется полагаться лишь на собственные способности и либо очаровывать, либо запугивать. Если придется прибегнуть к последнему, он хотел бы иметь надежный путь отступления: вдруг дело обернется неприятными последствиями?

Вблизи дом выглядел еще более внушительно. Резная дубовая дверь казалась достаточно мощной и солидной, чтобы выдержать нападение орды вооруженных варваров. Сквозь чистейшие стекла Фрэнк мог разглядеть кружевные занавески, о которых мать всегда говорила ему, что такие имеются только у «господ». Надо будет прикупить матери такие вот кружевные занавески, чтобы доказать, как она ошибалась.

Стучаться Фрэнку не пришлось. Это же деревня, и его приближение, вероятно, заметили, когда он был еще на полпути к дому. Парадная дверь распахнулась, прежде чем детектив достиг верхней ступеньки крыльца под портиком. На Мэллоя уставилась женщина могучего сложения, явно готовая прогнать визитера прочь. Ее огромная фигура была облачена во все черное. На ум невольно приходило сравнение с чересчур натянутой мебельной обивкой. Интересно, женщина кого-то оплакивает или носит черное всегда? Почему-то Фрэнк пришел к выводу, что верно именно последнее предположение. Волосы были убраны под белый чепец, обычный для слуг, но лицо и взгляд женщины имели столь властное выражение, что детектив сразу догадался – она не просто служанка.

– Доброе утро! – поздоровался Фрэнк, пуская в ход хорошие манеры, которыми редко пользовался. – Я детектив-сержант Фрэнк Мэллой из городской полиции Нью-Йорка.

Если он думал запугать эту особу, то безнадежно ошибся. Она лишь еще выше задрала подбородок и высокомерно посмотрела на посетителя сверху вниз, словно целясь в него своим орлиным носом.

– И что вы в таком случае делаете здесь? – осведомилась женщина.

– Пытаюсь выяснить, кто убил мисс Алисию ван Дамм, – ответил Фрэнк, рассчитывая хоть немного ее расшевелить.

Лицо дамы на мгновение застыло в гримасе, которую, вероятно, можно было бы принять за выражение горечи, но никаких других признаков слабости она не выказала.

– Тогда возвращайтесь обратно в город, раз уж ее убили именно там. Тут вы никаких убийц не найдете.

Фрэнк на это и не рассчитывал.

– Я просто надеялся получить здесь какую-нибудь информацию об Алисии. Вдруг это поможет найти того, кто ее убил.

– Никто тут не станет сплетничать про мисс Алисию, так что ежели вы рассчитывали на это, то напрасно так далеко тащились.

Фрэнк понял, что женщина примет меры, чтобы никто из слуг ничего не рассказал про Алисию.

– Сплетни мне не нужны. Я хочу узнать, когда она уехала отсюда и с кем.

– Мы ничего не знаем, – заявила домоправительница, и ее широкое некрасивое лицо покраснело. – Я уже все объяснила мистеру ван Дамму. Мы просто проснулись однажды утром, а ее уже тут не было. И больше мы ничего не знаем. Оставьте нас в покое.

– Мистер ван Дамм сказал, что я могу осмотреть и обыскать ее комнату и опросить всех слуг – на всякий случай, – соврал Фрэнк.

– Я вам не верю, – заявила дама, но в ее глазах мелькнула тревога.

– Вы что же, хотите, чтобы я вернулся в город и сообщил ему, что вы отказались мне помогать в расследовании?

Детектив видел, что в душе у женщины происходит внутренняя борьба. Ей весьма не хотелось нарваться на недовольство ван Дамма и выговор, и она не могла определиться, какое именно ее решение может привести к такому печальному результату. Отказать Фрэнку в посещении дома казалось ей разумным шагом, поскольку ван Дамм, несомненно, не имеет привычки позволять полиции обыскивать дом и допрашивать слуг. С другой же стороны, Алисию-то убили, а это совсем не какое-нибудь рядовое дело. Так что, наверное, в такой ситуации все обычные правила утрачивают силу, не так ли?

– Мне надо удостовериться, что мистер ван Дамм дал вам разрешение, – продолжала осторожничать домоправительница.

Но Фрэнк не желал даже думать о том, что его может остановить подобная мелочь.

– Я не взял у него рекомендательное письмо, если именно это вам требуется.

Дама презрительно фыркнула прямо детективу в лицо:

– Я сейчас позвоню ему и все узнаю.

Черт побери! Фрэнк и забыл, что у них тут и телефон имеется.

– Валяйте, – бросил он, продолжая блефовать. – Только побыстрее. У меня мало времени.

Шансы на то, что ван Дамм торчит дома в середине рабочего дня, невелики. И вообще Фрэнк с трудом мог представить, чтобы такой могущественный человек опустился до телефонного разговора с какой-то служанкой. Конечно, там есть еще и важничающий дворецкий, только возьмет ли он на себя смелость запретить Мэллою выполнять свой долг?

Оставшись на верхней ступеньке крыльца, Фрэнк решил устроиться поудобнее. Пусть эта старая мочалка обнаружит его удобно расположившимся, подобно обычному гостю, а не стоящим со шляпой в руке и с трепетом ожидающим ее возвращения.

К тому моменту, когда домоправительница вернулась, детектив развалился на ступеньках крыльца, вытянув ноги вперед и скрестив их, откинувшись спиной на одну из массивных колонн портика и надвинув шляпу на глаза. Словно у него в распоряжении все время всей вселенной и его вовсе не заботит, что ван Дамм прикажет взять незваного гостя за ухо и вывести вон.

Женщина снова недовольно посмотрела на Мэллоя и сообщила:

– Мистера ван Дамма нет дома.

Фрэнк сумел не выдать того облегчения, которое при этом испытал.

– И что, вы намерены держать меня на пороге, пока он не вернется домой? – осведомился сержант, привнеся в свой тон максимум раздражения.

Несколько неприятных мгновений он был почти уверен, что именно это дама и намерена проделать, поэтому решил сыграть действительно по-крупному. Поднялся на ноги, отряхнул брюки, сунул руку в карман и достал оттуда блокнот и карандаш.

– Как вас зовут? – требовательно спросил Мэллой.

– Миссис Хайтауэр, – ответила она в некотором замешательстве.

Фрэнк зловеще и угрожающе кивнул и записал это.

– Я непременно сообщу мистеру ван Дамму, что вы не впустили меня в дом.

И с большим удовлетворением отметил выражение страха, промелькнувшее в близко поставленных глазках домоправительницы. Чужой страх всегда играет ему на пользу.

– Вы не должны ничего трогать в ее комнате, – заявила миссис Хайтауэр, словно давным-давно сама приняла решение впустить его внутрь. – Вы можете осмотреть помещение, но должны оставить все как есть. Таково было приказание мистера ван Дамма. Никто не должен ни к чему прикасаться.

– Мне также необходимо поговорить со слугами. Со всеми. Поодиночке. – Мэллой не желал, чтобы она мешалась и препятствовала слугам говорить правду, стараясь защитить доброе имя Алисии.

– Они ничего не знают. Никто из них ничего не знает.

– Выходит, я буду понапрасну тратить свое время, не так ли? – Фрэнк засунул блокнот обратно в карман и похлопал по нему, дабы напомнить даме, что ее фамилия записана у него – на тот случай, если она снова вздумает чинить препятствия.

Миссис Хайтауэр засопела и пошла в дом, стремительно несясь вперед, словно шхуна, поднявшая все паруса. Фрэнку пришлось принять такую версию, что она ожидает, будто он последует за ней. Что детектив и сделал, но когда достиг двери, дама обернулась и рявкнула:

– Вытрите ноги, прежде чем входить!

«Вот корова!» – подумал детектив, но ноги вытер. Не нужно давать ей повод жаловаться ван Дамму на скверные манеры Мэллоя. Хватит и того, что пожалуется на его нахальный визит.

Внутри царил полумрак: все окна были закрыты тяжелыми портьерами. «Ткани от солнца выцветают», – не уставала повторять мамаша Фрэнка, и в доме у ван Даммов было полно тканей, которые ждала такая участь. Они свисали роскошными складками вокруг каждого окна и обтягивали бесчисленные предметы мебели. Это Фрэнк разглядел через множество приоткрытых дверей, пока торопливо пересекал вестибюль, следуя к длинной лестнице в противоположном его конце. Стены коридора были обшиты темными деревянными панелями и оклеены обоями с изысканным рисунком. C потолка второго этажа свисала огромная хрустальная люстра. Фрэнк отлично знал, что по такому поводу сказала бы Кэтлин: «А как они, храни их Господь, умудряются ее мыть?!»

Детектив последовал за домоправительницей вверх по лестнице, вспоминая при этом, как он точно так же поднимался по лестнице за Сарой Брандт. Его тогда так и подмывало получше рассмотреть ее щиколотки, но сейчас у него не возникало ни малейшего искушения рассматривать ноги миссис Хайтауэр.

Наверху коридор расходился в разные стороны, вправо и влево, и, кажется, бесконечно тянулся в каждом из этих направлений. Женщина свернула направо, по-прежнему стремительно продвигаясь вперед, как корабль, несущийся на всех парусах; она ни разу не оглянулась, дабы убедиться, что детектив следует позади. Толстый ковер заглушал звуки их шагов. Фрэнк удивился, насколько молчалив этот дом. Тихий и заброшенный, словно и сам печалится по погибшей девушке, что жила здесь, оплакивает ее… Или, возможно, дело в том, что в доме никто сейчас не живет, потому что никто здесь по-настоящему и не жил, даже когда хозяева бывали тут.

Слегка удивленный этой глубокой мыслью, Фрэнк чуть не пропустил момент, когда домоправительница остановилась перед одной из закрытых дверей. Она уже положила ладонь на дверную ручку, но на какой-то миг заколебалась. Фрэнк подумал, это просто из упрямства: миссис Хайтауэр заставляет его ждать, чтобы продемонстрировать свою власть. Но потом заметил, что женщина яростно моргает, уставившись на дверную панель. Боже правый, да она старается скрыть слезы! Несмотря на всю свою холодность, домоправительница, похоже, искренне жалеет погибшую девушку. И, возможно, Фрэнку удастся использовать это в своих целях.

Уважительно подождав, пока дама возьмет себя в руки, он заметил:

– Вы, должно быть, давно ее знали.

– С самого рождения. Она родилась здесь, в этом доме. – Голос женщины звучал глухо от подавляемых слез, показать которые ей не позволяла гордость.

– Мистер ван Дамм сказал, что она жила здесь чуть больше месяца. Думаю, она не слишком хорошо себя чувствовала.

Миссис Хайтауэр уже полностью восстановила самообладание и недовольно уставилась на детектива.

– Это от нервов, только и всего. Мисс Алисия никогда не болела, ни разу за всю жизнь.

– Отчего же ей было нервничать?

Тонкие губы миссис Хайтауэр стали еще тоньше: она поняла, что уже сообщила Мэллою больше, чем намеревалась.

– Это не в моей компетенции – вмешиваться в их дела. Неуместно в моем положении. Девушки высокого происхождения всегда очень нервные и легковозбудимые.

– Прямо как породистые лошадки, – предложил свой вариант Фрэнк.

Миссис Хайтауэр явно не понравилось это сравнение.

– Мисс Алисия была очень чувствительная девушка. И часто расстраивалась, по любому поводу.

Теперь Фрэнку следовало выяснить, что это за поводы такие.

– Значит, она была похожа на свою мать? – высказал он еще одно предположение.

– На мать? – подозрительным тоном переспросила домоправительница.

– На миссис ван Дамм, – подсказал Фрэнк, удивляясь, как это она могла забыть свою собственную хозяйку.

Женщина посмотрела на него весьма неодобрительно.

– Мисс Алисия ничуть не была похожа на миссис ван Дамм. Она – ангел!

Фрэнк наблюдал за домоправительницей, пока та не осознала неуместность своего утверждения. Лицо женщины прямо-таки обвисло от печали, когда горечь утраты обрушилась на нее с новой силой.

Мэллой дал миссис Хайтауэр всего секунду, чтобы справиться с этим ударом, прежде чем снова нажать, пользуясь этой внезапной слабостью.

– Дверь заперта?

Домоправительница с удивлением поглядела на дверь, словно только сейчас сообразила, где находится.

– Нет, конечно, нет. Зачем ее запирать?

– Тогда вы можете идти заниматься своими делами, пока я там осмотрюсь. Я дам вам знать, когда буду готов побеседовать со слугами.

На секунду Мэллою показалось, что женщина сейчас откажется уходить. Она еще раз взглянула на дверь, и детектив понял, что ей больно даже подумать о том, чтобы ее отворить.

Заставив его подождать еще несколько секунд, миссис Хайтауэр наконец кивнула:

– Я буду в кухне. – И добавила резко: – Ничего там не трогайте!

Развернувшись, женщина пошла прочь по коридору.

Фрэнк подождал, пока она скроется на лестнице, и приступил к делу. Он толкнул солидную дубовую дверь, и та беззвучно отворилась. Никакого скрипа петель. Внутри комнаты было темно, как и во всем остальном доме: задернутые шторы защищали помещение от яростно палящего солнца. Дав глазам время привыкнуть к полумраку, Фрэнк огляделся и сориентировался. Потом подошел к одному из окон в дальней стене и раздвинул шторы. Детективу потребовалась минута, чтобы разобраться, как работают шнуры, с помощью которых шторы раздвигали и сдвигали. Закрепив их, он огляделся снова.

Комната была большая, больше, чем вся городская квартира Фрэнка. И если б он ничего раньше не знал об Алисии ван Дамм, то теперь понял бы относительно нее все, просто осмотрев ее комнату. Ее жилище в пансионе миссис Хиггинс было почти голым и безличным; здесь же находилась ее обитель. Мебель белая, украшенная золотыми узорами в виде листьев, все изящное, красивое, кружевное, совершенно женское. Занавеси, покрывало на кровати и полог над ней были нежно-розового цвета, из какой-то дорогой материи. Рисунок обоев изображал весело играющих молодых девушек. В углу стоял кукольный домик. Фрэнк подошел ближе, внимательно осмотрел его и увидел, что домик меблирован с вниманием к мельчайшим деталям, даже к занавескам на окнах. Предметы были аккуратно расставлены, очень аккуратно, и все кукольное семейство было рассажено вокруг обеденного стола. Перед членами семьи стояли настоящие фарфоровые тарелки, а у стола находилась горничная, которая им прислуживала. Рядом с домиком примостился сундук, и когда Фрэнк поднял его крышку, то обнаружил внутри кукол. Некоторые из них были здорово изношены от многолетних игр, краска с их лиц почти сошла, одежда выглядела потрепанной. Волчок. Чайный сервиз, настоящий, не кукольный. И все имело заброшенный, забытый вид, словно этим давно не пользовались. Но Фрэнк не мог не отметить, что вещи оставались здесь, рядом, под рукой, как будто их владелица была не совсем готова окончательно с ними расстаться. Словно не была готова расстаться с детством.

Фрэнк уже привык думать об Алисии ван Дамм как о молодой женщине. Она ведь, в конце-то концов, была беременна, значит, несомненно, у нее имелся любовник. Но сейчас детектив поразился тому, как недавно Алисия сделала этот шаг к взрослой жизни. Так недавно, что ее игрушки оставались все тут же, в этой комнате, как будто она хотела сохранить свои связи с миром детства, одновременно проверяя и испытывая себя во взрослом мире.

Фрэнк снова огляделся вокруг, стараясь представить, что конкретно должна была представлять собой Алисия ван Дамм. Что-то здесь не так, что-то не в порядке… И Фрэнку необходимо понять, что именно.

И, что еще более важно, почему.

Мэллой начал осматривать и изучать комнату. Он вел осмотр систематическим образом, внимательно проверяя и осматривая каждый ящик и каждую полку, но стараясь не потревожить их содержимое. Миссис Хайтауэр наверняка узнает, что он все осматривал и трогал, но у нее, по крайней мере, не будет причин жаловаться, что он оставил после себя беспорядок. И, конечно же, если сохранить прежнее положение вещей, Мэллой вообще сможет отрицать, что когда-либо осматривал эту комнату. Он сунул руку под матрас, заглянул под сиденья стульев и за все предметы мебели. Проверил щели позади и под каждым ящиком. Он даже снял с полки все книги, раскрыл и потряс их. Проверил все места, которые можно было использовать в качестве тайника. Конечно, он и понятия не имел, что именно искал. Может, дневник, в котором записано имя ее любовника, – это было вернее всего, но, естественно, ничего подобного Мэллой не нашел.

Да и ничего другого не обнаружил. Никаких любовных писем от отца ее ребенка. Никаких тайных посланий. Ничего. Детектив заглянул во все возможные тайники, заглянул даже под ковры и под обивку стен – все искал потайные места. Но если то, что он ничего не обнаружил, расстроило его, еще больше Фрэнк огорчился оттого, что обнаружил: девушка, жившая в этой комнате, была все еще в значительной мере ребенком. Книги на полке – в основном учебники, плюс несколько томиков детских стишков и историй для детей. Даже одежда, оставшаяся после нее, была решительно подростковая. Нет, здесь проживала вовсе не изощренная искусительница, по крайней мере, если судить по вещам, обнаруженным Фрэнком. Если б он не знал о ее интересном положении, то наверняка поверил бы характеристике миссис Хайтауэр: Алисия была сущим ангелом.

Но ведь даже ангелы, как Фрэнк помнил из катехизиса, бывают падшие. И теперь ему предстоит выяснить, как такое произошло с этим ангелом.

Миссис Хайтауэр весьма сопротивлялась тому, чтобы он отвлекал слуг от их обязанностей, но Мэллой сумел запугать и устрашить ее, так что она в итоге уступила. Детектив лишь надеялся, что его уже здесь не будет, когда домоправительница выяснит, что ван Дамм не давал ему разрешения ни на какие подобные действия.

Слуги один за другим прошли через маленькую заднюю гостиную, которую миссис Хайтауэр предоставила в распоряжение Мэллоя. И все они, как один, настойчиво утверждали, что не имеют никакого понятия, почему мисс Алисия сбежала из дома и каким образом ей удалось это проделать. Либо миссис Хайтауэр успела соответствующим образом их проинструктировать, либо же они и впрямь ничего про это не знали. Фрэнк очень опасался, что верным было как раз последнее.

Но в конечном итоге его терпение было все же вознаграждено. Когда Мэллой покончил с опросом по меньшей мере полудюжины слуг, которые не знали ничего, он вдруг обнаружил девушку, которая знала всё. И даже больше, чем всё. Она отлично знала Алисию.

Это была горничная, как информировала его миссис Хайтауэр, милая девица с яркими светло-карими глазами цвета корицы и рыжими кудрями, торчащими из-под чепчика. Звали ее, как она сообщила детективу, Лиззи.

– Это сокращенно от Элизабет, знаете? Но нынче меня никто так не зовет, после того как мама умерла. Она меня только тогда Элизабет звала, когда злилась. Так что я всегда знала, что мне предстоит выволочка, потому как она тогда кричала: «Мисс Элизабет, поди-ка сюда сейчас же!»

Фрэнку пришлось призвать на помощь всю свою сдержанность, чтобы не улыбнуться во весь рот. Он откинулся назад и приготовился по-умному сыграть свою партию.

– Ну хорошо, Лиззи. Я пытаюсь выяснить, не знает ли кто, каким образом мисс Алисия выбралась из дома в ту ночь, когда она убежала.

В первую секунду детективу показалось, что все идет отлично, но тут у девушки начала дрожать нижняя губа, глаза наполнились слезами, и в следующий момент она уже рыдала, уткнувшись лицом в передник. Вообще-то Фрэнк ожидал подобной реакции от кого угодно и уже довольно давно. Он даже несколько удивился тому, что остальных слуг смерть Алисии вроде как не тронула. Это, видимо, должно означать, что они не были к ней особенно близки, а вот эта девушка точно была. Ее выдали эти слезы. Детектив терпеливо ждал, зная, что его терпение будет щедро вознаграждено, пока Лиззи не отрыдалась, не высморкалась и не пришла окончательно в себя, чтобы все понимать и отвечать на вопросы.

– Ох, извините меня, сэр. Я вовсе не хотела так плакать… Миссис Хайтауэр хотела меня спрятать, но когда я вспоминаю бедную мисс Алисию…

– Ты, кажется, хорошо ее знала, – начал Фрэнк.

– Я два года была у ней горничной, ее личной камеристкой, но когда она приехала в последний раз, миссис Хайтауэр отозвала меня в сторонку и говорит: «Лиззи, – говорит, – мисс Алисии больше личная горничная не нужна, так что будешь просто прислугой, убираться тут будешь». Прислугой! Я хорошая камеристка, да-да, а теперь мне ночные горшки выливать! Можете себе такое представить?!

Фрэнк уверил девушку, что такое он представить просто не в состоянии.

– А почему ей больше не была нужна личная горничная?

– Да не знаю я! Вправду не знаю! Конечно, миссис Хайтауэр за ней ухаживала бы, помогала бы ей одеваться и все такое, но она была одна такая, кто к ней мог заходить. Никто из остальных даже заговорить с ней не мог, даже я, а ведь я была у ней целых два года!

Фрэнк отлично понимал, почему остальных слуг держали подальше от Алисии, но вовсе не собирался делиться своими догадками с Лиззи.

– Тогда, значит, ты не имеешь представления, каким образом она сумела выбраться из дома в ту ночь, когда исчезла?

– Как это – не имею?! Да она, наверное, просто вышла через парадную дверь, разве не понятно? Что ее могло бы задержать, а?

– Ну не знаю, а разве что-то могло? – подзадорил девушку Фрэнк, весьма заинтересовавшийся ее версией.

– Да ничего! Слуги, то есть мы все, спят на четвертом этаже, даже я, после того как перестала прислуживать мисс Алисии. И ежели ей захотелось выйти из дому, никто б ее и не остановил, даже и не услышал бы! Парадная дверь на ночь запирается, но ключ висит прямо там, рядом, так что она могла просто отпереть замок и выйти, прямо вот так! Я что хочу сказать: ключ-то прятать не надо, верно? Кому придет в голову, что кто-то захочет выйти? Замки для чего ж? Чтоб кто-нибудь посторонний в дом не пролез, ведь верно?

Фрэнк должен был согласиться, что верно.

– Стало быть, никто из слуг ничего не знал о ее планах? Может, кто-то помогал ей бежать?

– Ой, нет, сэр! Это ж так и работы можно лишиться, ежели ослушаешься миссис Хайтауэр, а никто из нас даже не разговаривал с мисс Алисией, когда она сюда приехала в последний раз. Ну конечно, не считая Харви.

Фрэнк почувствовал прилив возбуждения, но сумел не выдать себя, чтобы не напугать Лиззи.

– А кто такой Харви?

– Грум. Он каждый день сопровождал ее на верховые прогулки… ну почти каждый день. Мисс Алисия очень любила верховую езду, да-да, точно. И эту свою лошадку тоже очень любила, даже сильнее. Никогда мне этого не понять. От нее всегда воняло, как от конюшни, когда она возвращалась, и мне приходилось готовить ей ванну и… – У Лиззи перехватило горло, и она прикрыла рот. Глаза снова наполнились слезами, но на сей раз она сумела удержать себя в руках.

– Ты, видимо, очень по ней тоскуешь, – мягко заметил Фрэнк.

Лиззи подняла голову и проглотила слезы.

– Ага, я некоторое время по ней тосковала, – сказала она, вдруг разозлившись. – Странно это как-то, она тут была вроде как в заключении… Правда, как я понимаю, это было вовсе и не заключение, иначе ее просто держали бы взаперти, под замком. И тогда она бы по-прежнему была здесь, ведь верно?

– Если б только кто-то не решил, что она придумала способ сбежать, – предложил свой вариант Фрэнк.

– Да, конечно, – согласилась с ним Лиззи. – Но, бог свидетель, она и не собиралась! Я хочу сказать, кто бы стал ей помогать убежать? Такого бы сразу выгнали даже без выходного пособия и рекомендательных писем!

– И все слуги, надо полагать, по-прежнему здесь?

– О да! Все здесь! Тут ведь никто ни за что не пойдет против мистера ван Дамма, даже ради бедной мисс Алисии!

– Почему ты называешь ее бедной?

Лиззи удивленно заморгала.

– Так она ж умерла, ведь верно?

Фрэнк в ответ тоже заморгал.

– Да, конечно, но, может, на это были и какие-то другие причины?

– Да откуда им взяться? Она была богата. Имела все, что хотела, даже больше. И такая милая была! Никогда от нее ни единого грубого слова никто не слышал! Всегда было: «Лиззи, если ты не против», «Лиззи, будь добра…» Никогда не приказывала, не командовала, ничего такого. Как будто ты ей одолжение делаешь, если что-то для нее выполняешь… Настоящая леди. Не то что некоторые, не буду называть имен.

Фрэнк и сам мог бы назвать кое-какие имена, хотя бы одно.

– Лиззи, спасибо тебе, ты уделила мне столько времени…

– Вам хоть что-нибудь пригодится из того, что я вам сказала? – озабоченно и с волнением спросила девушка. – Мне бы страшно хотелось, чтобы тот, кто убил мисс Алисию, получил по заслугам.

– Ты мне очень помогла, – ответил Мэллой, награждая ее улыбкой. – А теперь скажи-ка, где мне найти Харви?

* * *

Сара чувствовала себя совершенно измученной, когда брела по тротуару в сторону своего дома. Солнце стояло еще высоко, едва миновал полдень, но ее подняли с постели очень рано, роды были трудные – ребенок шел вперед ножками, да к тому же никак не желал покидать надежный уют материнской утробы. Руки ужасно болели от усилий, и ноги болели, и голова болела, так что у Сары не было ни малейшего желания вступать с кем-то в разговоры. Поэтому она даже застонала, когда увидела соседку, миссис Элсуорт, подметавшую свое крыльцо.

Возможно, та просто наслаждалась замечательно теплым деньком, наступившим после того, как недавний последний налет зимы окончательно сдался настоящей весне, но более вероятно, что миссис Элсуорт просто заметила приближающуюся Сару и выскочила на улицу с целью затеять с ней разговор. Эту женщину явно не слишком обременяло поддержание порядка в доме ее овдовевшего сына, так что ей очень нравилось слушать рассказы Сары о работе.

– Доброе утро, миссис Элсуорт, – поздоровалась акушерка, приблизившись к крыльцу, которое мела старуха.

Миссис Элсуорт подняла взгляд в притворном удивлении, и ее морщинистое лицо расплылось в довольной улыбке.

– Миссис Брандт, не говорите, что вы были заняты всю ночь!

– Так оно и есть. Принимала толстенького ребеночка, девочку, которой почему-то взбрело в головку появиться на свет вперед ножками.

– Ох, боже мой! Надеюсь, все кончилось благополучно?

– Да, вполне хорошо. – Только сейчас Сара поняла, что с подметанием крыльца у миссис Элсуорт дело обстояло как раз не вполне хорошо. – Вы что, заметаете мусор в дом? – встревоженно спросила она. Может, у старухи с головой не всё в порядке?

– Конечно, туда и заметаю, – ответила та без малейших колебаний. – Это ведь новая метла. – Она подняла метлу повыше, чтобы Сара могла ее хорошенько разглядеть. – Поэтому надо сперва что-то замести в дом, прежде чем вымести что-то из него, а иначе ваша удача будет выметена наружу. Вы ж должны это знать!

– О да, несомненно. – Это было все, что Сара сумела произнести.

Миссис Элсуорт не нуждалась в дальнейшем подбадривании.

– Не зайдете ли ко мне? Мы могли бы вместе перекусить. Я уверена, что вы еще не завтракали, а у меня есть свежий хлеб и джем из бузины, я его в прошлом году сварила. В городе трудненько достать свежие ягоды, но Нельсон привез их мне из деревни. – Нельсон доводился миссис Элсуорт сыном, у него была собственная бухгалтерская фирма. – И вы сможете рассказать мне про эту новорожденную… Боже мой, вы ж еще не видели газет, а там кто-то послал бомбу этому милому джентльмену, комиссару Рузвельту!

– Бомбу? – недоверчиво переспросила Сара. – Вы уверены? И она взорвалась? Он ранен?

– Конечно же, я вполне уверена! Это было в «Таймс» нынче утром. Но она не взорвалась, слава богу, и никто не пострадал. Мистер Рузвельт ее даже не получил. Кажется, ее обнаружил почтальон… Газета у меня дома, вы сами можете прочитать.

Как бы Саре ни было интересно самой прочитать про такое, с этим можно и подождать. А сейчас ей больше всего хотелось забраться в постель и проспать хоть целые сутки. Она все еще пыталась найти удобный предлог, чтобы отказаться от приглашения, но тут заметила, что спасение приближается к ней по улице.

Уилл Ярдли шел быстро, каждые несколько секунд оборачиваясь и бросая взгляд через плечо назад, словно опасаясь, что его кто-то преследует.

– Боюсь, миссис Элсуорт, мне придется отказаться от джема из бузины… Кажется, ко мне идет очередной посетитель.

Миссис Элсуорт нахмурилась и уставилась вдаль, рассматривая приближающуюся фигуру.

– Вы имеете в виду этого ничтожного проходимца? Не может быть! Что общего у этого мерзкого создания и такой леди, как вы?

– Я принимала роды у его жены несколько дней назад.

Миссис Элсуорт немедленно превратилась в сплошное сочувствие.

– Ох, боже мой, и вы думаете, что она заболела? Родильная горячка – это ужасная штука! У меня была сестра, так вот она…

– Да-да, я помню, – быстро перебила ее Сара, которая отлично знала историю упомянутой сестры, умершей именно от родильной горячки. Миссис Элсуорт рассказывала ей об этом по меньшей мере раз десять. – Извините, я должна узнать, в чем там дело. Доброго вам утра, миссис Элсуорт.

И акушерка поспешно двинулась навстречу Уиллу. Он кивнул ей, прикоснулся ладонью к шляпе и тут же снова огляделся вокруг. Нет, конечно, он не боялся, что кто-то следил за ним до самого ее дома. Тем не менее Уилла, несомненно, постоянно что-то беспокоило – может быть, нечистая совесть, – так что он всегда держался начеку на случай, если какой-нибудь его прошлый грешок вдруг выплывет наружу.

– Вы куда-то собрались? – спросил он, не подумав поздороваться.

– Нет, я домой иду. С Долли и младенцем все хорошо?

Ярдли даже заморгал от удивления.

– Конечно. А что с ними может быть не так? Я пришел… по тому, другому делу. – Он снова огляделся по сторонам, словно опасался подслушивания. – Может, зайдем внутрь и поговорим там? Оно как-то странно – говорить о таком на улице…

Сара спрятала улыбку.

– Да, конечно.

Она отперла дверь и впустила Уилла в дом.

Мужчина с любопытством осмотрел комнату, которая когда-то была приемной Тома, а теперь в том же качестве служила Саре. Там до сих пор оставались инструменты, которыми она пользовалась очень редко, поскольку не имела подготовки в более продвинутых областях медицины, которую имел Том, но ей крайне не хотелось избавляться от вещей, которые ему принадлежали. Сара и без того многого лишилась, потеряв его.

Тонкие руки Уилла беспрерывно двигались, пока он изучал приемную, – их пальцы то дергали мочку уха, то ковыряли подбородок, то массировали грудь, будто их хозяин хотел убедиться, что его физическое тело все еще здесь.

– Значит, с Долли и Эдит-Роуз всё в порядке? – спросила акушерка, ставя свой саквояж, снимая шляпку и вешая ее на стенной крюк.

– Просто отлично, – ответил Уилл, а его глаза все еще изучали разные любопытные штучки вокруг. Кажется, его особенно восхитил смотровой стол, видневшийся за ширмой в углу. – Она сказала, что вы вчера навещали ее с Роузи и осматривали.

Сара сумела подавить улыбку. Долли уже сообщила ей, что Уилл отказывается называть дочку Эдит.

– Да, я стараюсь проверять состояние мамочек регулярно, пока они не встанут на ноги. Долли сказала, что вас нет дома, когда я заходила.

– Ага, точно, у меня… было одно дельце.

Сара вполне могла представить, что это за дельце. И даже чуть не выразила вслух свое удивление: «Среди бела дня?!», но сумела сдержаться. И вместо этого спросила:

– Вам удалось узнать, где теперь Хэмилтон Фишер? Вы поэтому пришли?

Беспокойный взгляд Уилла на секунду задержался на Саре и тут же снова убежал в сторону. Она поняла, что его вовсе не так уж интересует меблировка и оснащение ее приемной, как ей вначале показалось. Он, кажется, просто избегал смотреть ей в глаза.

– Я не знаю, где его искать, но я узнал, кто он такой, – сказал Ярдли. Странно, но он, похоже, совсем не гордился этим достижением.

– И кто он?

Уилл засунул свои блуждающие руки в карманы, словно пытаясь прекратить их беспрестанное движение. И тут наконец повернулся лицом к Саре. Глаза у него были ледяные, взгляд – безжалостный.

– Никакой он не «кот», это я точно выяснил. Он… ну, он выдает себя за детектива.

– Он работает на полицию?! – воскликнула Сара.

– Да нет, это вряд ли. – Уилл усмехнулся. – Он частным образом работает. Нанимается следить за кем-нибудь, выясняет его тайны и секреты, чтобы потом адвокат мог собрать нужные улики и пришить человеку дело.

Саре это было совершенно непонятно. Зачем самозваному детективу шпионить за Алисией по поручению какого-то адвоката?

– А вы узнали имя этого адвоката? Того, на кого работает Фишер?

Уилл резко кивнул, и Сара на секунду даже испугалась, что это весь ответ, который она от него может получить. Но он сказал:

– Сильвестр Мэттингли его зовут. – Это Ярдли произнес сквозь сжатые зубы, словно от этих звуков ему было больно.

Имя казалось смутно знакомым, и Сара подумала, что, наверное, встречала его в газетах.

– А что вы знаете об этом Мэттингли?

Взгляд Ярдли опять куда-то ускользнул, на сей раз – в потолок, а губы сжались в тонкую бескровную линию.

– Уилл! – настойчиво подтолкнула его Сара.

– Не очень много, – сказал он, как бы предупреждая ее. – Я с такими дел не имею, понимаете? Он повыше уровнем, чем я. Но из того, что я про него слышал, – это весьма опасный человек, которому не следует переходить дорогу. И еще говорят, что ежели у вас хватает денег, этот Мэттингли может вытащить вас из любой неприятности, какая только может случиться.

«Из любой? Интересно», – подумала Сара, припомнив, в какую неприятность угодила Алисия. И спросила:

– Даже если это убийство?

Взгляд Уилла остановился и замер, но как-то испуганно.

– Этого я не знаю, миссис Брандт. Про это вам надо спросить самого мистера Мэттингли.

Глава 6

Фрэнку совсем не следовало удивляться тому, что конюшни в имении ван Дамма содержались в такой же чистоте и аккуратности, как и сам жилой дом. Харви он обнаружил в одном из стойл – тот убирал навоз. Но грум оказался совсем не таким, каким Фрэнк его себе представлял.

В тот самый момент, когда Лиззи упомянула про Харви, Мэллой сразу же решил, что выяснил наконец имя отца ребенка Алисии. До этого он вообще не мог вообразить, как это она могла умудриться достаточно долго оставаться наедине с мужчиной, чтобы зачать ребенка, но тут Лиззи дала ему такую возможность. Алисия оказалась бы далеко не первой молодой женщиной, которую смог соблазнить красивый и привлекательный слуга, поставивший себе целью получить повышение, а длительные прогулки верхом могли предоставить прекрасную возможность для подобного соблазнения.

Но при том, что грум имел высокий рост и хорошее сложение, он отнюдь не был молод и, несомненно, не отличался особой красотой или привлекательностью. Ни по каким меркам. В плохо освещенной конюшне Харви выглядел лет на сорок, а его обветренное лицо свидетельствовало о многочасовом пребывании на открытом воздухе.

Грум поднял взгляд, когда услышал шаги Фрэнка за дверью конюшни, и, чуть прищурившись, спросил:

– Чем могу служить, сэр?

– Я детектив-сержант Фрэнк Мэллой из полиции Нью-Йорка, и если ты Харви, то хотелось бы побеседовать с тобой насчет Алисии ван Дамм.

Лицо грума исказилось, словно от боли. Харви явно переживал из-за гибели девушки, хотя вряд ли стал бы плакать, как Лиззи. Все-таки он мужчина.

– Я и не знаю, что могу вам рассказать, – сказал он, прислоняя вилы к стене и неспешно выбираясь из стойла. Видимо, ему требовалось время, чтобы собраться с мыслями. – Я уже с месяц ее не видел, с тех пор как она уехала отсюда.

Фрэнк отступил на шаг назад, давая груму возможность выйти наружу. Черные волосы Харви были мокры от пота и курчавились там, где прилипли ко лбу и шее, да и на рубашке выступили влажные пятна. Тело выглядело жилистым и сильным, и Фрэнк попытался оценить его с точки зрения молодой девицы. Но как ни старался это проделать, никак не мог представить Харви в роли предприимчивого соблазнителя. Тут грум вышел в круг солнечного света, осветившего его лицо. И Фрэнк испытал настоящий шок, заметив шрам у него на подбородке.

Харви был тем самым мужчиной, который заложил в ломбард драгоценности Алисии!

Теперь Фрэнк был уверен: все, что Харви ему сейчас расскажет, по всей вероятности, будет ложью. Ложью, предназначенной для того, чтобы защитить себя самого и никого другого. Вооруженный этим знанием, Фрэнк ухватил себя за лацканы и закачался с носка на пятку, словно его жгло внутренним огнем. Каждый нерв дрожал от напряжения: детектив понимал, что он, очень даже возможно, стоит лицом к лицу с убийцей Алисии.

– Как я слышал, ты немало времени проводил с мисс Алисией, – начал Фрэнк.

Харви кивнул:

– Да, сэр. Она больше всего любила ездить верхом. И кобылку свою очень любила. Лютик ее зовут. Мисс Алисия сама ее так назвала, ей тогда десять лет было. Кобылку ей в тот год на день рождения подарили.

– Она каждый день выезжала на прогулку?

– Кроме воскресенья. Ей это было запрещено – неприлично выезжать по воскресеньям.

Фрэнк притворился, что обдумывает услышанное.

– Так, понятно. А это было прилично – выезжать вдвоем с тобой?

Харви нахмурился.

– Так я ведь грум! Кому-то же нужно было присматривать за ней, а вдруг что случится?

– А что-нибудь случилось?

– Не понимаю, о чем вы.

Но у Фрэнка было ощущение, что ему отлично все известно.

– Ты не опасался за нее, что она катается верхом в ее положении?

– В каком таком положении? – Кажется, Харви был искренне удивлен.

Фрэнк с минуту изучающе смотрел на него, дожидаясь появления какого-нибудь признака того, что мужчина лжет. Но либо он был самым превосходным лжецом, какие только встречались Фрэнку, либо и в самом деле ничего не знал.

– Алисия ждала ребенка.

У Харви от этого шокирующего известия широко раскрылись глаза и лицо вспыхнуло от негодования.

– В аду бы вам гореть за такие слова! Это наглая ложь! Как можно такое говорить про бедную добрую девочку! Вы, конечно, из полиции, только это не дает вам права так дурно выражаться о мертвых и поливать грязью девушку, которую вы даже не знали!

– Ты, значит, считаешь, что такое невозможно? – спросил Фрэнк, словно действительно высоко оценил мнение Харви.

– Да она еще совсем ребенок была!

– Ей было шестнадцать, – напомнил ему Фрэнк.

– Только что исполнилось! Она еще в свет не выезжала! Такая девушка еще и с мужчинами не была знакома!

– Она была знакома с тобой.

Это заставило Харви на минутку задуматься, а когда он осознал слова детектива, его лицо вспыхнуло алым цветом.

– Черт бы вас побрал! – Он размахнулся, занес кулак, но Фрэнк успел поднять обе руки и закрыться еще до того, как Харви сумел вернуть себе самообладание. Как бы грум ни был разъярен, он все же не забыл, что Фрэнк – полицейский. Даже в здешних краях это кое-что значит.

Харви уронил руки, но в глазах по-прежнему полыхала ярость.

– Она ж мне как дочка была! Я учил ее верховой езде, учил еще на ее первом пони, когда она была такая маленькая, что у нее даже ножки до стремян не доставали, как я эти стремена ни укорачивал! Я любил этого ребенка… неужто вы думаете, я мог причинить ей вред? Вам бы лучше убираться обратно в свой Нью-Йорк со всеми вашими грязными лживыми вымыслами!

Но у Фрэнка в рукаве оставался еще один козырь, который наверняка разом утихомирит Харви.

– Нечего тебе разыгрывать невинность, Харви. Мне известно, что ты украл драгоценности Алисии, и также известно, где ты их заложил. Владелец ломбарда тебя опознает.

Лицо Харви утратило все краски так же быстро, как вспыхнуло, яростное выражение в глазах пропало, оставив после себя одно отчаяние.

– Как вы узнали? – хрипло спросил он.

– По шраму у тебя на подбородке. Владелец ломбарда описал твою внешность. У него нечасто такое случается – заполучить столь качественный товар, так что он тебя хорошо запомнил.

– Ничего я ни у кого не крал, – сказал Харви, пытаясь заявить это воинственным тоном, но не слишком успешно. – Она сама мне их дала. Попросила продать. Ей деньги были нужны, потому что она собралась бежать из дому. Как я мог ей отказать? Не мог же я ей позволить сбежать без денег… Что бы с ней тогда было?

Фрэнк уставился на грума с презрительным выражением на лице.

– Ты вот говоришь, что любил ее, а сам помогал ей бежать из дома… И как ты думаешь, что могло с ней после этого случиться? Девушка оказалась одна во всем городе! Деньги от продажи ювелирки скоро кончились бы, и на что она после этого жила бы?

– Я думал, что она образумится до того, как у нее кончатся деньги. Или ее папаша, может, в конце концов образумится.

– Ее папаша?

– Он собрался выдать ее замуж за какого-то старого хлыща. А она его просто ненавидела. Сказала, что скорее утопится в заливе, чем выйдет за него. И точно, утопилась бы. Она хоть и совсем юная была и девушка, но такая же упрямая, как ее папаша. А я же не мог такого допустить, ведь верно? Вот я и помог ей бежать. И принял все меры, чтобы было безопасно, поэтому нашел, где ей жить, а потом продал ее ювелирку, чтобы ей было на что жить. Я подумал, что долго она там не останется. Испугается очень скоро и захочет вернуться домой, но, может, ее отец первым отступится. Может, уже захочет сделать все, чтобы она вернулась домой. Вот как я думал, только…

– Только что? – подтолкнул его Фрэнк, когда грум заколебался и умолк.

Харви вытер натруженные руки о штанины и уставился на носки своих поношенных грязных сапог. А когда поднял взгляд, в глазах его снова стояла сплошная боль.

– Только мы так и не придумали, как она будет поддерживать с ним связь и как узнает, что он и впрямь изменил свои намерения. Она не могла с ним связаться, потому что он тут же ее нашел бы, а я не мог ему сказать, что помогал ей бежать или что знаю, где она находится.

– Потому что тогда ты потерял бы работу, – догадался Фрэнк.

– Я потерял бы не только работу. Мистер ван Дамм – тяжелый и суровый человек. Никакой жалости. Тому, кто его рассердил, ничего хорошего ждать не приходится.

Прекрасно помня ван Дамма, Фрэнк в этом ничуть не усомнился. Харви, видимо, прав. Ему пришлось бы опасаться за свою жизнь, если б его работодатель узнал, что он выкрал его дочь. Именно так ван Дамм, скорее всего, представил бы это дело.

– Но вы ему не скажете, правда? – спросил Харви, внезапно встревожившись. Он только что понял, какую тайну открыл совершенно постороннему человеку.

– У меня нет никаких причин ему это сообщать. Пока что. Но если это ты убил Алисию…

– Да я к ней пальцем не прикасался! – воскликнул Харви. – И я был здесь, когда это произошло. У любого можете спросить.

– Тогда у тебя нет причин волноваться. Но мне вот что интересно выяснить: как ты ее отсюда вывез?

– На лодке. Нанял рыбачью лодку на одну ночь. Отвез мисс Алисию в город, в тот пансион, который для нее нашел. Вполне приличное место. Я думал…

Тут голос грума сорвался, и он закрыл лицо своими огромными ладонями.

– Ты думал, что там она будет в безопасности.

Харви кивнул, и у него затряслись плечи. Несколько секунд он беззвучно плакал. Фрэнку не хотелось на это смотреть, но он еще не закончил свои расспросы. Мужчина в пароксизме горя может открыть больше, чем позволяют благоразумие и осторожность.

Когда Харви восстановил самообладание, он вытер глаза рукавом рубашки и посмотрел на Фрэнка таким суровым взглядом, который пресекал любые попытки осудить это его проявление горестных чувств. Но Фрэнк и не собирался этого делать: кто он такой, в конце-то концов, чтобы судить грума? Так что он просто сказал:

– Алисия действительно была беременна. Срок – почти шесть месяцев.

Харви по-прежнему не верил:

– Да это ж просто невозможно!

– По всей видимости, возможно. У тебя есть хоть какие-нибудь соображения, чья это работа?

Харви, совершенно потрясенный, помотал головой.

– А возможно такое, что именно поэтому отец так хотел выдать ее замуж?

Харви снова помотал головой.

– Не знаю, – беспомощно произнес он. – Она мне ничего про это не говорила.

– А кто такой этот тип, за которого отец хотел ее выдать? Тот, от которого она сбежала?

– Она мне не говорила. Я так понял, что она вообще не выносила это имя, не могла его даже произнести. А я не мог ее расспрашивать, не мое это дело.

«Конечно, не твое», – подумал Фрэнк. Вот только насколько легче ему пришлось бы, если Харви это знал…

Придется вернуться в дом и снова побеседовать с домоправительницей. Уж она-то знает. Или, может быть, Лиззи в курсе дела. Фрэнку сразу показалось, что от внимания этой Лиззи мало что может ускользнуть, хотя она и не знала о беременности Алисии. А вот миссис Хайтауэр точно знала. И именно поэтому удалила от Алисии всех остальных слуг, чтобы те ничего не пронюхали. Но и она не в состоянии хранить эту тайну вечно.

– Детектив?

Фрэнк поднял глаза, выведенный из задумчивости.

– Вы не слышали… они ее здесь собираются хоронить? – Голос грума звучал почти неслышно от горя, и Фрэнк невольно вспомнил, как совершенно по-иному весть о смерти Алисии восприняла ее собственная семья. Этот наемный слуга горевал и оплакивал ее гораздо сильнее и искреннее, нежели ее так называемые родные и близкие.

– Я не слышал, где они собираются ее хоронить, – сказал Мэллой.

Вот и еще одно обстоятельство, о котором он не имеет никакого представления, добавляется к уже и без того длиннющему списку вопросов.

* * *

Сара как раз пробовала рагу, которое готовила все время после полудня, когда до ее слуха донеслось дребезжание звонка у входной двери. Недовольно вздохнув, она закрыла большой сотейник тяжелой крышкой и осторожно переместила его в менее горячее место на поверхности угольной плиты. Сара была не слишком искусной поварихой. Ее воспитание включало в себя уверенность в том, что у нее непременно будут слуги, которые и станут выполнять все подобные функции, а после смерти Тома она редко испытывала вдохновение готовить что-то сложное, разве что иногда поджарить себе бифштекс или отбивную. И при этом у Сары часто возникало ощущение, что всякий раз, когда ей удается сотворить некое кулинарное чудо, кому-то непременно хочется разродиться, прежде чем она сможет это попробовать.

Вытерев руки о фартук, акушерка покорно и безропотно вышла из жилой зоны квартиры и приемную. За стеклянной входной дверью виднелся мужской силуэт. Обычно Сара всегда спрашивала, кто пришел, но сейчас мгновенно поняла, кто это. И открыла дверь детективу-сержанту Фрэнку Мэллою.

Он выглядел таким несчастным, стоя на ее пороге, что Сара не смогла не улыбнуться.

– Добрый вечер, детектив, – радостно поздоровалась она.

Он даже не улыбнулся в ответ.

– Мне передали ваше сообщение.

Хотя Саре понадобились для этого все ее твердость и решительность, она заставила себя вернуться в управление полиции, чтобы сообщить Мэллою то, что ей удалось выяснить насчет Хэмилтона Фишера. На сей раз – поскольку детектива не было на месте – акушерка отклонила лукаво-двусмысленное приглашение дежурного сержанта подождать. Одного визита в комнату для допросов было для нее вполне достаточно. Сара просто оставила для Мэллоя сообщение, что у нее имеется новая важная информация.

– Уверена, вы хорошо понимаете, почему я не стала вас на этот раз ждать, – сказала она, все еще улыбаясь, потому что Мэллой по-прежнему выглядел очень недовольным и раздраженным.

– Можете ни секунды не сомневаться, миссис Брандт: я явился к вам вовсе не потому, что вы за мной посылали. Главная причина, почему я здесь, заключается в том, что я желаю точно знать, кто это вам разрешил самой расследовать данное дело. – Вид у Фрэнка был такой, как будто он ожидал, что Сара тут же устыдится за свои изыскания.

Сара же полагала, что детектив не настолько неразумен.

– Я просто хотела помочь. – Она пожала плечами.

Это не произвело на Мэллоя никакого впечатления.

– Мне не нужна ничья помощь. Особенно ваша.

– А вам удалось выяснить, кто такой Хэм Фишер? – с вызовом спросила акушерка.

К лицу детектива прилила краска, но Сара не была уверена, от чего именно: то ли от гнева, то ли от замешательства. «Скорее от гнева», – решила она.

– Миссис Брандт, – произнес Фрэнк очень четко, словно с большим трудом сдерживал свой темперамент. – Совершено убийство. Убита девушка. И кто бы ее ни убил, он не остановится перед тем, чтобы убить еще одну женщину, если сочтет, что она способствует его поимке. Вы об этом подумали, когда бегали повсюду и задавали свои вопросы?!

Сара об этом, конечно, не подумала, но ей вовсе не хотелось, чтобы Мэллой решил, что сумел ее напугать.

– Я просто собирала информацию. В основном из вторых рук. Убийца никогда не узнает, что это я про него расспрашивала.

Ее возражение тоже не произвело на детектива никакого впечатления.

– И вы в этом так уверены, да? Тогда надо полагать, что вы помогли появиться на свет детишкам многих убийц, вот почему вы так много о них знаете.

Теперь злиться начала уже Сара.

– Я не так уж глупа и отнюдь не собираюсь делать глупости, мистер Мэллой. Я и не собираюсь пытаться сама искать убийцу. Я просто пытаюсь помочь вам найти его.

На секунду ей показалось, что детектив сейчас снова начнет убеждать ее, что ему не нужна ее помощь, но, видимо, он решил по-другому.

– Ну если уж вы решили быть убитой, я возражать не стану. На этот раз убийца может оставить какие-то следы, и нам будет легче его найти.

Сара не стала покупаться на эту наживку.

– Можете быть спокойны, я вовсе не горю желанием вам помогать, – добродушным тоном уверила она.

Тут женщина услышала, как открылась дверь в соседнем доме Элсуортов, и сразу поняла, что это было глупостью – так долго продолжать подобный разговор на пороге своего дома. Конечно, это привлекло внимание миссис Элсуорт, и если немедленно не принять меры, в следующую минуту привлечет не только ее внимание.

– Может быть, мы продолжим это обсуждение внутри? – предложила Сара, со значением глядя на фигуру в черном, появившуюся на соседнем крыльце.

Миссис Элсуорт помахала ей рукой.

– Хороший вечерок, не правда ли? – провозгласила она. – Такая перемена после недавнего снегопада!

Сара помахала ей в ответ.

– Вас ей представить? – шепотом спросила она Мэллоя. – Или лучше пойдем в дом?

Детектив, кажется, не слишком стремился принять приглашение миссис Брандт, но точно так же, как и она сама, не очень хотел продолжать разговор на виду у посторонних. Женщина отступила в сторону, давая детективу пройти внутрь.

– Это миссис Элсуорт, – пояснила она, закрывая дверь. – От ее внимания ничто никогда не ускользает, даже самое незначительное событие.

Мэллой в ответ только крякнул и прошел в приемную.

Оборудование этой комнаты не произвело на него такого впечатления, как на Уилла Ярдли. Сержант обозрел помещение одним быстрым взглядом, после чего обратил все внимание на акушерку.

– Ну хорошо. Что вы узнали про Хэма Фишера? – спросил он, словно не ожидая услышать ничего особо важного.

– По всей видимости, я ошибалась, когда сочла его «котом». Во всяком случае, это не основное его занятие, – ответила Сара. – Мой… источник говорит, что этот человек работает в качестве частного детектива для адвоката по имени Сильвестр Мэттингли.

Мэллой не смог скрыть удивления, хотя, как подозревала Сара, очень хотел его скрыть.

– Мэттингли? Кто вам это сказал?

– Мне бы не хотелось подвергать вас опасности, раскрывая имя моего информатора, – сказала Сара, радуясь возможности слегка уколоть собеседника.

Мэллой секунду смотрел на нее изучающим взглядом, и в его глазах читалось как неудовольствие, так и восхищение. Ему могла не понравиться ее дерзость, но точно пришлась по вкусу ее сила духа. И Сара решила продемонстрировать ему еще немного того же.

– Я не слишком часто принимаю роды у жен убийц, но иной раз встречаю людей, которые, скажем так, ведут не совсем честную жизнь. Дети-то у всех рождаются, мистер Мэллой, и у праведных, и у неправедных.

Это замечание он просто проигнорировал.

– Если Фишер – детектив, то почему он следил за Алисией ван Дамм?

– Возможно, пытался найти ее по поручению семьи.

Мэллой покачал головой.

– Тогда почему они так и не узнали, где она находится? Он прожил в этом пансионе почти неделю. Если его послали просто отыскать Алисию, то они немедленно, как только он ее там обнаружил, вломились бы туда всей толпой и уволокли ее домой. И у него вообще не было бы нужды селиться в этом пансионе.

Сара была крайне недовольна, но ей пришлось признать, что детектив прав.

– Может быть, он пытался ее отыскать по поручению кого-то другого? – предположила она.

Фрэнк с минуту взвешивал данное предположение, и Сару это порадовало, когда она поняла, что он хотя бы оказывает ей такую вот любезность, рассматривая ее теорию.

– А тогда возникает все тот же вопрос: почему Фишер просто не сообщил этому человеку, где она находится? Зачем селиться в пансионе и несколько дней подряд следить за ней?

– Возможно, тот человек, который пытался ее отыскать, опасался ее испугать, принимая во внимание интересное положение девушки. Может, она бы очень расстроилась, даже напугалась, если б ее заставили вернуться домой, и могла бы тогда потерять ребенка.

– Но разве это не стало бы наилучшим выходом из положения? У нее был уже слишком большой срок; даже если б она вышла замуж, это не могло бы объяснить ее состояния. Непременно возник бы скандал, невзирая ни на какие усилия его предотвратить, а из того, что вы мне сообщили, понятно, что эти люди терпеть не могут скандалов.

Сара недовольно вздохнула:

– Да, вы правы. Наверное, мне это не по зубам. Детектив-то вы, а не я!

Мэллой чуть приподнял бровь.

– Именно это я и пытаюсь вам доказать, разве не так?

Саре пришлось признать, что этот раунд выиграл он, но вслух она этого говорить не стала.

– Кажется, вы готовили себе ужин, – сказал Мэллой, давая понять, что разговор окончен, – вероятно, учуял аромат рагу. – Если это все, что вы имели мне сообщить, я вас покину, чтобы вы могли заняться им вплотную.

Он, возможно, полагал, что все закончено, но Сара так вовсе не считала, никоим образом.

– А вы слуг ван Даммов уже опросили, а?

– Не могу себе представить, миссис Брандт, каким образом это касается вас, – ядовитым тоном ответил Фрэнк и повернулся к выходу.

– Вероятно, никаким, но мне все же хочется знать об этом деле все. Может, я вас подкуплю, пригласив на ужин? В обмен на вашу информацию, а?

Фрэнк снова поднял брови, делано удивившись.

– Это таким образом вы разузнали про Фишера? – с вызовом спросил он.

– Я никогда не разглашаю свои методы работы и технику допроса, детектив. Итак, договорились?

Мэллой еще раз помотал головой.

– В любом случае спасибо, но, боюсь, я не голоден, – ответил он, однако в этот самый момент его живот заурчал, причем довольно решительно.

Сара расплылась в улыбке.

– Хотя моя медицинская подготовка ограничивается обязанностями медицинской сестры, я вполне уверена, что это явный признак того, что вы врете, детектив. И позвольте сообщить вам, что я неплохая кухарка. Если останетесь ужинать, я могу обещать вам еще одно: вы расскажете мне, что узнали в Маморанеке, а я дам вам обещание, что больше никогда вас не побеспокою.

– Наверное, это было бы грубостью, если б я тоже сказал, что вы врете, – заявил Фрэнк, думая при этом, что Сара – самая интересная женщина из всех, что встречались ему в последние годы. Конечно, это опасно – позволить ей еще больше ввязаться в расследование этого убийства, и не только потому, что ее могут убить. Просто Фрэнк не мог позволить себе никаких дополнительных осложнений и затруднений, а Сара Брандт явно из тех женщин, которые их создают.

– С каких это пор вы опасаетесь показаться грубым? Пожалуйста, не нужно меня разочаровывать, не нужно стараться быть вежливым. Вы несколько запоздали с этим, детектив, мы уже довольно давно с вами знакомы. Мойте руки, вон раковина. Сюда, пожалуйста.

Фрэнк уже открыл рот, чтобы продемонстрировать Саре, каким невежливым он может быть, но его желудок взвыл снова, и он вспомнил, что ничего не ел с самого утра. А ароматы и впрямь чертовски приятные… Ну ладно, от него не убудет. Он съест ее ужин, выдаст ей кое-какие не слишком важные крохи информации – и пойдет по своим делам. И ему больше не придется встречаться с этой женщиной.

Кухня располагалась в середине квартиры. Свет из окна сюда едва доходил, так что освещалась она по большей части газовой лампой, укрепленной на стене. Мэллой заметил, что Сара не пожалела усилий, чтобы оборудовать эту комнату поудобнее, покомфортабельнее. Стол и стулья стоят по одну сторону, а кухонная плита и холодильный шкаф с ледяным охлаждением – по другую. На стене над столом висит картина с каким-то сельским пейзажем, раковина внизу задрапирована занавеской с цветами. На столе даже стоит букет весенних цветов, из тех, что за гроши продают на улицах оборванные бездомные маленькие девочки. Фрэнк даже представил, как Сара Брандт протягивает одной такой никелевую монетку в пять центов и велит оставить сдачу себе.

Женщина начала накрывать на стол, пока детектив мыл руки. У себя дома он снял бы пиджак и закатал рукава рубашки, но здесь, в присутствии Сары Брандт, ему не хотелось выглядеть столь неофициально, так что он просто подтянул рукава насколько возможно повыше и полоскался осторожно, чтобы их не намочить под струей воды. Только покончив с этим, Фрэнк понял, что так и не снял шляпу. Миссис Брандт, наверное, считает его сущим варваром, хотя чего ради ему беспокоиться о том, что она о нем думает? Этого он так и не понял.

Мэллой стащил с головы котелок и повесил на спинку стула, куда Сара указала ему, после чего сел. Он уже считал, что все это – ужасная ошибка, когда акушерка поставила перед ним исходящую паром миску с тушеным мясом. Тут Фрэнк решил, что ошибка вовсе не такая уж ужасная.

– Так что вы узнали от слуг ван Даммов? – спросила Сара, ставя на стол тарелку с хлебом. Хлеб был от булочника, но Фрэнк давно уже забыл вкус домашней выпечки, поскольку теперь крайне редко ел дома.

– Я выяснил, что когда Алисию вывезли туда, в этот загородный дом, слугам не позволялось даже разговаривать с нею. И никто не разговаривал, это факт. Домоправительница держала ее там, по сути, на положении заключенной, всегда в ее комнате.

– Ну это понятно, памятуя о положении Алисии, хотя я не думаю, что ей удалось бы долго сохранять это в тайне. Но горничная, конечно же, хоть что-то вам да рассказала.

– Даже горничной не разрешалось разговаривать с Алисией. Только домоправительнице.

Миссис Брандт в этот момент как раз усаживалась на стул напротив Фрэнка и замерла на полдороге, осмысливая это сообщение.

– Как странно, – пробормотала она, опускаясь наконец на стул.

– Горничная думает точно так же. Но Алисия каждый день выезжала верхом. С грумом, – добавил Мэллой, ожидая, что Сара тотчас придет к тому же выводу, что и он.

– С грумом? – У нее образовалась морщинка между бровями. Она обдумывала и эту информацию.

– Да, – небрежно подтвердил детектив. – Он, кажется, единственный мужчина, с кем Алисия вообще оставалась наедине, если не считать ее семьи.

– Он молодой? Парень ее возраста? – Судя по выражению лица, миссис Брандт считала, что уже решила эту проблему.

Но Фрэнк отрицательно покачал головой, поднося ко рту ложку рагу. Оно было горячее, но он подул на мясо и попробовал. Не так вкусно, как готовила его мать, но зато в такой компании… Это, конечно, не то чтобы очень здорово, но все-таки кое-что.

– Нет, он, мне кажется, старше меня. Видимо, ближе к сорока. Но отлично выглядит. И он знал Алисию с самого ее детства. И она, должно быть, легко поддавалась внушению. Если б он захотел воспользоваться своим влиянием на нее, она бы не знала…

– Нет, – решительно возразила Сара. – Грум – не отец ее ребенка.

Фрэнк проглотил едва не выскочившее неудовольствие по поводу такой ее уверенности, хотя и сам был склонен согласиться с этим утверждением.

– А почему бы и не он? – с вызовом спросил он.

– А потому что ее семейство сразу же все узнало бы. И его бы уже там не было, если б это оказалось правдой. Он бы… Ну я не знаю… Его бы выгнали. Может, даже убили бы. Я не совсем в курсе, как люди вроде Корнелиуса ван Дамма действуют в отношении слуг, которые соблазняют их дочерей, но, полагаю, пощады от них не дождешься.

– Да откуда бы он узнал? Если девушка сама ему не сказала…

– Она ему наверняка сказала бы. Отец бы так ее запугал, что она бы все ему рассказала, можете мне поверить. Девушка, подобная Алисии, не сумела бы долго противостоять мужчине вроде своего отца. А он в первую очередь заподозрил бы именно грума, если это и впрямь был единственный мужчина, с которым она оставалась наедине. Гарантирую вам, что мистер ван Дамм знал, кто отец ее ребенка. И если это был кто-то из слуг, он уже давно бы исчез.

– Значит, это не слуга. Лиззи – это горничная Алисии – сказала мне, что все слуги на месте, по-прежнему работают в доме.

– Ну хорошо, а что Лиззи думает по поводу того, кто это мог быть? – спросила Сара, и ее прекрасные глаза засверкали от неподдельного интереса.

Фрэнк решил не замечать этого.

– Да она даже не знала о… не знала эту тайну. И грум, мне кажется, тоже не знал.

Он вновь занялся ужином, вдруг почувствовав себя неловко, поскольку они опять принялись обсуждать деликатный момент, на сей раз за едой, словно это самое естественное занятие в мире, что совсем не так – во всяком случае, по мнению Фрэнка.

Но Сара, должно быть, вовсе не испытывала никакой неловкости.

– А вы выяснили, как Алисии удалось выбраться из дома, чтобы никто не заметил и не задержал ее?

– Грум ей помог. Нанял рыбачью лодку. И он продал ее драгоценности и нашел ей комнату в меблирашках Хиггинсов.

Миссис Брандт вытянула губы, обдумывая эту информацию.

– И мистер ван Дамм, несомненно, этого не знает, иначе грума там уже не было бы…

– Точно, не знает.

– Вы ему про это скажете?

Мэллой не был уверен, одобряет Сара такое или не одобряет, но это ему безразлично.

– Не скажу, если это не станет нужно по ходу расследования. – Это единственный ответ, который Фрэнк мог сейчас дать, но он был странным образом вознагражден, заметив явное одобрение Сары.

– Итак, мы по-прежнему не знаем, кто отец ребенка, – задумчиво произнесла она, и Фрэнк почувствовал, что снова начинает беситься.

– Миссис Брандт, в этом расследовании нет никаких «мы». Детектив – это я. А не вы. – Он чуть не сказал, что она вообще никто и ничто, но вовремя спохватился. Понял, что Сара Брандт наверняка обидится, а кроме того, она ведь не совсем никто и ничто, неважно, что думает по этому поводу он сам.

– Я все-таки выяснила, кто такой Хэмилтон Фишер, – напомнила она детективу.

Он вынужден был это признать.

– Но вам бы лучше надеяться, что он не явится сюда с визитом как-нибудь темной ночкой.

Сару, кажется, даже позабавила эта мысль.

– Стало быть, если грум не отец ее ребенка – а я думаю, мы можем быть в этом относительно уверены, – тогда кто же?

Фрэнк думал, что уже сообщил акушерке, что это не ее дело, но ее это явно не слишком заботило. Она продолжала двигаться дальше, не дожидаясь ответа Фрэнка.

– Мина, ее сестра, настоятельно утверждала, что у Алисии не было никаких друзей мужского пола, джентльменов ее круга. Она даже еще не начала выезжать в свет, так что мы можем не считать возможных поклонников и претендентов на ее руку.

Фрэнк лишь крякнул, продолжая поглощать тушеное мясо.

– В чем дело? – вдруг требовательно спросила Сара.

Мэллой удивленно поднял взгляд, разом проглотив все мясо и картошку, что успел положить в рот.

– Какое дело?

– Чего вы мне не рассказали? Я сказала, что у Алисии не было поклонников, и вы с этим не согласились.

– Ничего подобного!

Сара с сожалением посмотрела на детектива:

– Вы что-то знаете, чего мне не сказали. И не думайте это отрицать!

– Вам не следует слишком этому удивляться, – снова предупредил Фрэнк. – У меня нет никаких причин вообще что-то вам рассказывать.

Но Сару явно затруднительно было оскорбить или сбить с толку.

– У Алисии имелся поклонник, не так ли? И кто это?

Фрэнк уже начал задумываться: а не ведьма ли эта Сара Брандт? Он точным, продуманным движением взял с тарелки еще ломоть хлеба, отломил от него кусочек и сунул в рот. Медленно жуя, сержант изучающим взглядом смотрел на Сару, восхищаясь тем, как твердо и уверенно она встретила его взгляд и даже не моргнула. А ведь даже закоренелые уголовники обычно моргают в подобных обстоятельствах. Ну ладно, какого черта, в самом деле… Может, она сумеет разобраться в этом.

– Харви, их грум, сказал, что Алисия сбежала потому, что папочка вздумал выдать ее замуж за человека, которого она ненавидела.

– Бог ты мой! Да ей же едва исполнилось шестнадцать!

– И она была на шестом месяце, – напомнил Фрэнк. – Естественно, он желал выдать ее замуж хоть за кого-то.

– Но этот человек необязательно был отцом ребенка, не правда ли?

Фрэнк пожал плечами.

– Это нам могут сказать очень немногие, всего пара человек, – и один из тех, кто мог бы сказать это наверняка, уже мертв.

– А остальные, скорее всего, солгут.

Фрэнк снова уставился на Сару. Нет, правда, она не ту специальность себе выбрала, у нее совсем другое призвание. Конечно, полиция не берет на службу женщин-детективов, но если б брала, Сара Брандт была бы просто прекрасным кандидатом на эту должность. Фрэнк видел, что она продолжает что-то обдумывать, и понял, что это может стать опасным.

– И все же это совсем не ваше дело, миссис Брандт, – еще раз напомнил он ей. – Неважно, насколько вы стремитесь помочь поймать убийцу, – это моя работа ловить его, а не ваша.

– Но я могла бы…

– Нет!

Фрэнк посмотрел на Сару в упор таким взглядом, который заставлял преступников замирать на месте от страха, но она лишь чуть нахмурилась.

– Как вы полагаете, Корнелиус ван Дамм вам что-нибудь расскажет? Или, может, Мина? Или миссис ван Дамм?

– А вы думаете, они вам что-то расскажут? – возразил Мэллой.

– Ну я могу что-то выяснить, – продолжала настаивать Сара.

– Нет, – снова повторил детектив. – Держитесь от всего этого подальше. – Он устало вздохнул. – Мне казалось, вы обещали, что если я расскажу все, что знаю, вы не будете больше вмешиваться в это дело.

– Я сказала, что обещаю больше вас не беспокоить. Не думаю, что это будет для вас большое беспокойство, если я выясню, за кого мистер ван Дамм намеревался выдать Алисию.

– Меня будет очень беспокоить, если вы не перестанете вмешиваться в это расследование.

– Я уже выяснила, кто такой Хэмилтон Фишер, – еще раз напомнила Сара. – И я подсказала вам опросить слуг и собрать у них побольше информации об Алисии.

– И еще вы могли при этом подвергнуться опасности. Вы уже достаточно сделали. Предоставьте полиции выполнять свою работу, миссис Брандт.

Лицо Сары приобрело столь горестное выражение, что это здорово потрясло Фрэнка. Но в ее серо-голубых глазах тут же вспыхнул гнев.

– Я отлично знаю, как полиция выполняет свою работу, детектив-сержант Мэллой! Вы уж простите меня, но я совсем не уверена в вашей способности распутать это дело!

– О чем это вы толкуете? – осведомился Фрэнк, начиная злиться.

– Я толкую об убийстве, которое имело место три года назад и до сих пор не раскрыто!

– Убили кого-то из ваших знакомых? – скептически спросил детектив.

– Моего мужа.

Фрэнк целую минуту не мог произнести ни звука. Он только смотрел на миссис Брандт. Детектив, конечно, знал, что она вдова, но никогда даже не думал выяснить, что случилось с покойным мистером Брандтом.

– Как это произошло?

– Том возвращался домой с вызова, поздно вечером. Я не нашла ничего странного в том, что когда проснулась на следующее утро, его не было дома. Он часто задерживался на всю ночь. А потом явилась полиция, и мне сказали, что Тома нашли в переулке, мертвым. Денег при нем уже не было, а голову ему… – У Сары перехватило горло. Она с трудом проглотила эмоции, что грозили ее задушить, и заставила себя продолжить: – Голову ему раздробили.

– Это почти невозможно – раскрыть такое убийство, – сказал Фрэнк, чувствуя себя странно неуверенно. – Ночное ограбление, ни одного свидетеля… Никакой связи между убийцей и жертвой. Никаких улик…

– Они могли хотя бы попытаться, – перебила его Сара. Ее явно не интересовали ни резоны детектива, ни логические объяснения. – Такие подонки никогда не держат язык за зубами. Хвастаются перед своими приятелями. Кто-то наверняка знает, кто убил Тома. Несколько продуманных подкупов, и кто-нибудь наверняка…

– А почему вы тогда не предложили деньги для такого подкупа? Мне же вы такое быстренько предложили! – припомнил Фрэнк.

– Я тогда не знала, как это делается, не знала, какие у вас там правила. И я была слишком погружена в собственное горе, чтобы попытаться их изучить и понять. Я думала, что полиция найдет убийцу, поскольку это самое правильное, что следует сделать. Теперь-то я знаю, что это совсем не так. Вот поэтому я намерена сделать все, чтобы на сей раз убийца не ушел от расплаты.

– Даже если это будет означать, что вы сами себя выставите в качестве наживки? – нахально осведомился детектив. Но если он полагал, что шокирует этим Сару, то ошибся.

– Если это потребуется, то да, мистер Мэллой. Если это потребуется.

Глава 7

Сара никогда не любила подчиняться приказам. Отец в значительной мере сам приучил ее к этому еще до того, как она вышла из ясельного возраста, а после смерти сестры Сара твердо решила вообще не выполнять никаких приказаний, отданных ей мужчинами, если те идут вразрез с ее собственными суждениями. Конечно, детектив Мэллой прав насчет того, что расспросы и расследования ставят Сару в опасное положение. Тут даже ее собственные суждения должны уступить место здравому смыслу, но она вовсе не собиралась делать какие-то глупости, что бы он про нее ни думал. И, разумеется, еще один визит к ван Даммам не может грозить Саре никакими опасностями.

Окна в доме ван Даммов были закрыты черными портьерами, а на двери висел траурный венок. Похороны Алисии были тихими, частными, видимо, с целью предотвратить сплетни и слухи, которые могли лишь усилить скандал, вызванный ее смертью. И все семейство, скорее всего, пребывает в затворничестве – по той же причине. Светские сплетники наверняка страстно желают разжиться хоть какой-то информацией, так что у Корнелиуса и Мины вполне хватит ума и хитрости избегать любой возможности дать им таковую. И все же у Сары были основания полагать, что ее-то в дом впустят, хотя кому-то другому в этом точно откажут.

Она подняла тяжелый бронзовый дверной молоток и дала ему упасть. Раздавшийся звонкий удар эхом отозвался во всем кавернообразном доме, и вскоре дверь чуть приотворилась – достаточно, чтобы в образовавшуюся щель Сара смогла рассмотреть знакомое лицо Альфреда.

– Мисс Деккер! – удивленно произнес он, но тут же взял себя в руки. – Я хочу сказать… миссис… миссис Брандт, не так ли?

– Да, Альфред. Спасибо, что запомнили. Мне бы не хотелось быть назойливой, я знаю, что семья Алисии в трауре… я просто хотела узнать, принимает ли мисс Мина. И даже если нет, то не примет ли она меня.

Альфред нахмурился, колеблясь, и Сара тут же поняла, насколько это для него нехарактерно. Альфред всю свою жизнь прослужил дворецким, так что все правила этикета знал лучше любой хозяйки светского салона. Но, с другой стороны, эти правила необязательно распространяются на нынешнюю ситуацию, поскольку хорошо воспитанные люди никогда не позволяют себе быть убитыми. Сама подобная мысль просто неприемлема. Настолько неприемлема, что даже Альфред начал сейчас сомневаться в незыблемости правил, в соответствии с которыми он прожил всю жизнь.

Несомненно, семейство, пребывающее в трауре, как сейчас ван Даммы, визитеров так скоро после похорон обычно не принимает. И, конечно же, женщину такого социального положения, как нынче Сара, как правило, не примут вообще, если она не явилась по каким-то неотложным делам; но и в таком случае ее впустят только через заднюю дверь. Однако в ситуации после смерти Алисии все выходит за рамки обычного, и это означает, что обычные правила здесь неприменимы. Или все-таки применимы? И вот Альфред, чье положение просто обязывало его действовать с полной уверенностью в своей правоте, пребывал в полной неуверенности. Не знал, как поступить. И, как поняла Сара, ему нужно было как-то справляться еще и с собственным горем. Он знал Алисию с самого ее рождения и, вне всяких сомнений, горевал по поводу этой утраты. И вот сейчас, как отметила Сара, дворецкий выглядел значительно старше, как будто здорово постарел со времени ее последнего визита сюда, а тот имел место всего несколько дней назад. Он вдруг превратился в старика, чей мир внезапно и необратимо рухнул и развалился на части.

– Я не уверен, что мисс Мина принимает, – сказал Альфред. – Может быть, она сделает исключение для вас, миссис Брандт. Не угодно ли пройти внутрь и немного подождать, пока я схожу и узнаю?

Сара была довольна и этим. Подождать так подождать. Альфред усадил ее на мягкую банкетку в переднем холле, а сам отправился во внутренние покои, чтобы отыскать там Мину и получить соответствующие инструкции.

В доме было неестественно тихо, словно даже часы перестали ходить из уважения к семейному горю и печали. Слуги явно сидели у себя наверху и разговаривали приглушенными голосами, а члены семьи закрылись в своих комнатах. Саре было довольно трудно представить, что Мина заперлась у себя и все время оплакивает погибшую сестру. Хотя если бы кто-то явился к ней с визитом и возникла подобная необходимость, она, несомненно, сумела бы вполне достоверно изобразить горестный акт, как изображала его перед Сарой пару дней назад. Миссис ван Дамм, очевидно, лежит в постели, в полной прострации, накачанная успокаивающими лекарствами. Ее врач вряд ли нуждался в дополнительных настоятельных просьбах, чтобы прописать миссис ван Дамм опиаты в качестве успокоительного, а многие женщины ее социального статуса легко и свободно принимали эти лекарства даже при гораздо менее печальных событиях, чем утрата дочери. В конечном итоге Сара добралась и до мистера ван Дамма. Он скверно выглядел, когда она его видела в последний раз, был весь какой-то измученный и измотанный, и миссис Брандт без труда представила себе, как он горюет по Алисии. Не так явно, конечно, как его жена, не слишком выдавая свои истинные чувства, но иначе, по-своему. Точно так, как отец Сары горевал и оплакивал Мэгги, прекрасно осознавая, что это его действия довели ее до столь ужасной смерти, но тем не менее будучи совершенно уверенным в правильности этих своих действий. И как это подобные люди могут жить в мире с собственной совестью?! Понять такое Сара была не в силах.

Прошло немало времени, прежде чем она вновь услышала шаркающие шаги Альфреда. Дворецкий появился из дверного проема в дальнем конце холла с соответствующим унылым выражением на лице. Его глаза при этом смотрели необычно мрачно.

– Мне очень жаль, миссис Брандт, но мисс Мина сегодня не в состоянии никого принять. Она сказала, что вы должны ее понять.

Сара отлично ее поняла, вот только не была до конца уверена, почему ее отказались принять. Возможно, Мина действительно чувствовала себя не в состоянии принимать посетителей, или, может быть, она просто не желала беспокоиться, одеваться и причесываться, чтобы выглядеть соответствующим образом. Или – и это тоже возможно, и этого Сара опасалась более всего, – она решила, что ее давняя подруга недостойна того, чтобы уделять ей внимание. Если дело обстоит именно таким образом, тогда Саре уже никогда не получить в этом семействе никакой дополнительной информации.

Стараясь скрыть разочарование, она поблагодарила Альфреда. Дворецкий уже провожал миссис Брандт к выходу, когда они услышали, как открылась дверь одной из других комнат, и оттуда появился некий джентльмен. На вид чуть старше среднего возраста, он был одет в костюм, который сидел на нем так прекрасно, что мог быть сшит только специально для него. Его густые волосы были крайне аккуратно зачесаны. Мужчина вежливо кивнул Саре, хотя в его глазах она заметила вопросительно-недоуменное выражение. Он явно удивился, что это здесь делает некто вроде нее, особенно в подобное время.

– Мистер Мэттингли, – приветствовал его Альфред. Сара почувствовала, что вся напряглась, и тут же навострила ушки. – Одну минутку, я сейчас принесу вашу шляпу, – сообщил дворецкий, открывая входную дверь, чтобы выпустить Сару.

Неужели это возможно? Неужели это тот самый адвокат, на которого работает Хэмилтон Фишер? И какие у него связи с семейством ван Даммов? Может, его просили направить Фишера разыскивать Алисию? Хотя это самое вероятное объяснение, Сара не могла не вспомнить скептическое отношение Мэллоя к ее именно такому предположению. Если ван Даммы поручили мистеру Мэттингли отыскать Алисию, то почему Фишер попросту не уведомил их о ее местонахождении, когда он ее нашел? Зачем Фишер поселился в пансионе, где она проживала, и вместо этого пытался завязать с ней знакомство? Но если Мэттингли знаком с ван Даммами – а он явно их близкий друг, раз уж его впускают в дом, когда семейство пребывает в трауре и сидит в полной изоляции, – тогда почему он послал кого-то разыскивать Алисию без их на то согласия, а сам не сообщил им об этом?

Альфред не сделал ни малейшей попытки представить Сару этому Мэттингли. Дворецкому не полагается представлять гостей и посетителей друг другу, но даже если б он ее представил, процедура знакомства Сары и Мэттингли была бы весьма сомнительного свойства, принимая во внимание их разный социальный статус. Сара – уже не в первый раз – прокляла незыблемые правила, управляющие обществом. В другое время и в другом месте она бы, скорее всего, сама ему представилась и задала ряд вопросов, ответы на которые дали бы ей сведения, которые она так отчаянно старалась раздобыть. Так бы наверняка поступил детектив Мэллой, окажись он сейчас здесь.

Альфред выпустил Сару из дома. Акушерка прикусила губу, чтобы не улыбнуться при мысли о том, как бы она использовала возможности и привилегии полицейского детектива, если б хоть на один день оказалась в этом качестве. Мэллой точно заинтересуется информацией о том, что Мэттингли, по крайней мере, знаком с семейством ван Даммов. Но какого свойства их отношения? Он что, просто близкий друг семьи или же адвокат мистера ван Дамма? Сможет ли Мэллой это выяснить? Он же не умеет допрашивать таких людей, не знает, как завоевать их доверие. Они будут смотреть на него, как на ирландского проходимца и головореза, если не хуже; могут даже вообще отказаться с ним разговаривать.

Есть ли у полиции возможности и средства заставить кого-то вроде Мэттингли отвечать на их вопросы, если он того не желает? Сара почему-то сомневалась в этом, хотя мысль о том, что этого представительного и уважаемого адвоката засунут в грязную комнату для допросов и станут бить, показалась ей весьма интересной и завлекательной. И она решила, что детектив-сержант Фрэнк Мэллой вполне способен на нечто подобное.

Некоторое время Сара медленно прогуливалась по тротуару перед домом ван Даммов, в надежде, что мистер Мэттингли наткнется на нее, когда выйдет. Тогда она, возможно, заведет с ним разговор, если найдет какой-нибудь разумный и подходящий предлог. Но в следующую минуту к подъезду подкатила карета, мистер Мэттингли быстро спустился с крыльца и сел прямо в нее.

Жаль, что карета не ждала его прямо перед крыльцом, когда Сара вышла наружу. Тогда она, возможно, сумела бы кое-что вызнать у кучера или лакея. Слуги – бесценный источник информации о своих хозяевах, как уже успел убедиться Мэллой. Но имеется и еще один ее источник, не менее надежный, и Сара до него еще не добралась. Такой источник, доступ к которому она себе отрезала много лет назад, от злости и горя.

Но сейчас, подумав об этом, Сара, однако, обнаружила, что ее злость и печаль в значительной мере ослабели и перегорели. Возможно, уже пришло время восстановить эти давние связи. Она давненько подумывала об этом, только не могла придумать подходящей причины. Вернее, подходящего предлога. Такой предлог был ей необходим, чтобы уберечь и сохранить собственную гордость. Теперь он у нее имелся, и преотличный.

* * *

В этом доме Сара не была со времени смерти Тома, но и тогда он уже был для нее совершенно чужим. Хотя с момента ее последнего визита сюда прошло долгих три года, она отлично помнила этот особняк. Он располагался совсем недалеко от дома ван Даммов, прямо за углом, на Пятьдесят седьмой улице, в нескольких кварталах к востоку. Сара решительными шагами преодолела это расстояние.

Шум Пятой авеню стих за спиной. На Пятьдесят седьмой улице не было ни повозок, ни карет. Ничто не нарушало элегантного спокойствия этого района. Дом выглядел еще более импозантно, чем Саре казалось раньше. Один из бесконечного ряда роскошных городских особняков из красно-коричневого известняка в итальянском стиле, так и сиявших в теплом солнечном свете. В соседях присутствовали такие знаменитости, как Окинклоссы, Слоуны, Роджерсы и даже Рузвельты. Мэллой наверняка стал бы смеяться над Сарой за одно только упоминание подобных фамилий.

Но как только она добралась до безупречно отполированного бронзового дверного молотка, то и думать забыла про сержанта. От напряжения и страха у Сары скрутило желудок, но она решительно отталкивала эти эмоции. «Мне нечего тут бояться», – повторяла она себе. Сара Брандт – взрослая женщина, у нее своя собственная жизнь. Никто и ничто не в силах это изменить – и уж, конечно, никто и ничто из того, что находится в этом доме, если только она сама этого не позволит. А поскольку у Сары нет ни малейшего намерения допустить подобное, она пребывает в полной безопасности, отлично защищенная от любых посягательств на свою независимость.

Кроме того, Сара уверена, что не встретит здесь единственного человека, которого совершенно не желала сегодня видеть. Он сейчас далеко отсюда.

На стук в дверь открыла незнакомая горничная и удивленно уставилась на Сару. Та выглядела отнюдь не так, как обычные посетители этого дома.

– Меня зовут Сара Брандт, – сказала акушерка. – Я хотела бы повидаться со своей матерью, если она дома.

* * *

Разглядывая окружающее его роскошное убранство, Фрэнк решил, что, видимо, совершил большую ошибку, явившись сюда. Контора господ Мэттингли и Спрингера явно предназначена для того, чтобы радовать вкусы людей совершенно иного социального статуса. Люди вроде Фрэнка, вероятно, приходили сюда и уходили отсюда через задний, служебный вход, если вообще такое случалось. Судя по взгляду, которым его встретил секретарь, когда детектив открыл дубовую дверь, украшенную резьбой ручной работы, верным было именно последнее предположение.

– Чем могу быть полезен? – осведомился секретарь.

Фрэнк отметил, что слово «сэр» не прозвучало. Парень был молодой, лет двадцати двух – двадцати трех, и до жути тощий. Бледная кожа лица так обтягивала череп, что, казалось, того и гляди прорвется. Одно это делало его неприятным на вид. Парень скорчил такую гримасу, словно в его ноздри ворвался неприятный запах. Может, так оно и было – Фрэнк уже пару дней ходил в одной и той же рубашке.

– Я здесь, чтобы повидаться с Сильвестром Мэттингли, – заявил детектив. Никакого «мистер Мэттингли». Никакого «пожалуйста». Никакого «если он на месте». Мэллой тоже умел быть грубым.

– Ваш вопрос имеет отношение к делу, которое ведет мистер Мэттингли? – Секретарь хмыкнул.

– Он имеет отношение к смерти мисс Алисии ван Дамм.

Фрэнк полагал, что бледнеть этому парню некуда, но он ошибся. Даже глаза у него, кажется, слегка вылезли из орбит. Очень забавно, что такую реакцию может вызвать фамилия ван Дамм. Или, возможно, причиной стало упоминание о смерти Алисии.

Что бы то ни было, тощий костлявый клерк выглядел потрясенным. Он нервно задергал свои нарукавники, потом нырнул головой вниз, так что зеленый козырек, защищающий глаза от резкого света, закрыл ему все лицо.

– Кто?.. Как о вас доложить мистеру Мэттингли? – запинаясь, пробормотал секретарь, совсем потеряв уверенность в себе.

– Доложите, что к нему пришел детектив-сержант Фрэнк Мэллой из нью-йоркской городской полиции.

При этом сообщении голова парнишки снова приподнялась, и на сей раз глаза у него действительно вылезли из орбит.

– Присядьте, пожалуйста, – предложил он придушенным шепотом, после чего бегом выскочил из комнаты.

Дверь за собой секретарь прикрыл, оставив Фрэнка в приемной одного. Приемная была большая, но все равно казалась тесной, несмотря на высокие потолки. Вероятно, это ощущение возникало из-за толстенных ковров и не менее толстых бархатных портьер красно-лилового цвета, а также из-за потолка, изысканно украшенного лепниной. Все здесь казалось тяжелым, начиная с дуба дверей и кончая дубом секретарского стола. Видимо, так и было задумано, чтобы поглощать и приглушать все звуки, а любой ведущийся здесь разговор оставался строго конфиденциальным. Фрэнк решил, что люди, нуждающиеся в услугах такого дорогостоящего адвоката, могут разговаривать о множестве вещей, в отношении которых необходима полная конфиденциальность.

Он уселся в одно из чрезмерно мягких кресел, предназначенных для посетителей. На противоположной стене висел портрет пожилого мужчины, которого всю жизнь, если судить по выражению лица, преследовали серьезные проблемы с пищеварением. Фрэнк отметил также, что изысканный шандал не был подключен к электрической розетке, словно подобное устройство здесь, в этом бастионе консерватизма, сочли бы вульгарным. Все, что он мог утверждать наверняка, – лучше бы Сара Брандт оказалась права насчет того, что Мэттингли знает, где искать этого малого, Фишера.

Секретарь вернулся через несколько минут.

– К мистеру Мэттингли скоро должен прийти клиент, но он может уделить вам несколько минут. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Жаль, что Фрэнк не видел лица Мэттингли, когда клерк доложил тому о визите детектива. Интересно, он тоже был шокирован, как и его секретарь? Но даже если так, у него было достаточно времени, чтобы прийти в себя. С этими мыслями Фрэнк вошел в кабинет адвоката.

Кабинет был обставлен не менее роскошно, чем приемная, но здесь преобладали более темные, мрачные тона, в основном коричневые. Мэттингли сидел за письменным столом длиной, кажется, с целую милю и шириной с полмили. Адвокат совсем не обрадовался появлению Фрэнка. Он даже не встал с места, чтобы с ним поздороваться.

Мэллой не сумел бы определить рост Мэттингли, поскольку гигантский стол мог превратить в гнома даже рослого мужчину, но адвокат казался сущим карликом в этом своем кресле с высоченной спинкой. Густые седые волосы были тщательно причесаны. Пиджак от хорошего портного отлично сидел на узких плечах благодаря искусно сделанной бортовке и подкладке. Лицо с возрастом оплыло, но глаза под тяжелыми веками блестели, словно стеклянные. Мэттингли, вероятно, отлично умел скрывать свои чувства, но на сей раз эти глаза его выдали. Визит Фрэнка привел его в ярость.

Мэттингли дождался, когда клерк прикроет за собой дверь, плотно, но бесшумно, и только тогда заговорил.

– Детектив-сержант Мэллой, – произнес он таким образом, словно пробовал эти слова на вкус; тот, кажется, оказался малоприятным. – Я привык иметь дело с полицией, но никогда – с офицерами рангом ниже капитана.

Как и подозревал Фрэнк, Мэттингли никогда не стал бы тратить денежки на взятки всяким нижним чинам, каким-то сержантам.

– На сей раз, полагаю, вам придется иметь дело со мной. Это я расследую дело о смерти Алисии ван Дамм.

– Ужасное дело, – сказал адвокат, хотя в его тоне не было ни нотки сожаления или печали. – Но я не могу понять, почему вы пришли ко мне. Каким образом я могу помочь в вашем расследовании?

Он не предложил посетителю сесть – преднамеренно, Фрэнк был в этом уверен, – но детектив нарочито небрежно уселся в одно из кресел, стоящих перед столом. Кресла были обиты кожей и отличались удобством. Детектив подождал, пока Мэттингли раздраженно нахмурится, и уже после этого сообщил:

– Я разыскиваю некоего Хэмилтона Фишера. По моим сведениям, он работает на вас.

Фрэнк рассчитывал увидеть на лице адвоката признаки страха или хотя бы удивления, но тот лишь еще сильнее разъярился. Тонкие губы Мэттингли побелели, темные глаза сузились.

– Никогда не слышал про такого. Боюсь, у вас неверные сведения. Если это все, за чем вы пришли, то вы зря потратили время – и свое, и мое. А теперь извините меня, мистер Мэллой, я жду клиента, он вот-вот явится.

Фрэнк даже не пошевелился.

– Это весьма странно, поскольку мои источники утверждают, что этот Фишер работает на вас в качестве своего рода частного детектива. Полагаю, что даже такой высокооплачиваемый адвокат, как вы, то и дело нуждается в услугах подобных ищеек. И типы вроде этого Фишера могут оказаться очень полезными.

– Я уже сказал вам, детектив-сержант, что никогда…

– Да-да, конечно, вы сказали. Но я вот тут подумал о странности совпадений. Человек, о котором говорят, будто он работает на вас, жил в том же самом пансионе, что и мисс ван Дамм. И он исчез в ту же ночь, когда ее убили. Вот если б я был склонен к подозрительности, я мог бы подумать, что этот Фишер каким-то образом связан с ее смертью или же, по крайней мере, знает что-то, что может показаться весьма интересным полиции…

Мэттингли привык скрывать свои истинные эмоции, но ярость, которая сейчас его охватила, полностью скрыть было просто невозможно. У него, однако, хватило ума не поддаться ей, к разочарованию Фрэнка. Адвокату все же потребовалось некоторое время, чтобы справиться с гневом. Он положил руки на стол перед собой, сжал костлявые кулаки и довольно долго рассматривал коричневые пятна на тыльной стороне ладоней, словно ища подсказки. А когда наконец поднял взгляд, то уже полностью контролировал себя.

– Детектив-сержант, я уже сказал вам, что не знаком с джентльменом, которого вы разыскиваете. И снова должен просить вас…

– Вы знали Алисию ван Дамм?

На секунду Мэттингли чуть не потерял терпение.

– Я знаю все ее семейство. Все знают ван Даммов.

Видимо, он хотел сказать: «Все, кто что-то собой представляет, знают ван Даммов». Фрэнк в эту категорию не попадал.

– Вы знаете их, поскольку встречались с ними в обществе или же оказывали им профессиональные услуги?

– Не думаю, что вас это касается, – ответил Мэттингли с уверенностью человека, достаточно властного и влиятельного, чтобы не опасаться полиции.

– А я не могу поверить, что вы не желаете помочь мне отыскать того, кто убил Алисию ван Дамм. Девушку задушили, мистер Мэттингли, и я пытаюсь найти и наказать негодяя, который это сделал. А вы сидите себе тут и разговариваете со мной так, будто я уже третий полицейский, явившийся к вам с предложением приобрести билеты на полицейский бал.

Тут у Фрэнка возникло ощущение, что Мэттингли страстно желает сомкнуть эти свои костлявые пальцы у него на горле и придушить точно так, как убийца задушил Алисию ван Дамм. Но это ощущение Мэллою подсказало собственное чутье, поскольку Мэттингли прилагал все силы, чтобы не проявить вообще никаких эмоций. Однако в конечном итоге адвокат все же позволил себе выказать чуть больше нетерпения.

– Послушайте, детектив-сержант, мне кажется, вы преувеличиваете. Если я был с вами резок, это потому, что вы понапрасну занимаете мое время, да и свое тратите зря, как я уже говорил. Вы пришли сюда с вопросами о человеке, о котором я никогда не слышал, и обвиняете меня… э-э-э… обвиняете меня бог знает в чем, а потом еще и в сокрытии информации, которой у меня нет. Полагаю, я имею все основания быть недовольным вами. К тому же я уже просил вас уйти. Можете быть уверены, я сообщу обо всем вашему начальству.

«О да, – подумал Фрэнк. – Несомненно! Непременно сообщи комиссару Рузвельту, как ужасно ты мной недоволен!» Вслух же он сказал:

– Спасибо за помощь, мистер Мэттингли. Я непременно сообщу мистеру ван Дамму, как здорово вы мне помогли.

– Непременно сообщите, – нанес ответный удар адвокат, блестяще парируя блеф Фрэнка. – Только не удивляйтесь, если выясните, что он уже все узнал от меня.

* * *

Горничная заморгала, удивленно глядя на Сару.

– С вашей матерью? – переспросила девушка в явном замешательстве. Вероятно, она решила, что Сара – дочь кого-то из слуг.

– Миссис Деккер – моя мать, – объяснила Сара и слегка улыбнулась.

На секунду ее обуял страх, что девушка сейчас захлопнет дверь прямо у нее перед носом в качестве возмездия за нахальную ложь, но та, по всей видимости, справилась с этим порывом.

– Я… я должна узнать, дома ли миссис Деккер, – в конце концов произнесла горничная. После еще нескольких секунд размышлений она пригласила Сару внутрь и попросила подождать.

Хотя Сара сегодня нарядилась в свое самое лучшее платье, готовясь к визиту в дом ван Даммов, она прекрасно понимала, что все равно не соответствует стандартам, принятым в высшем обществе, требующим наряжаться по последней моде. В нынешние времена вся ее одежда имела тенденцию быть скорее практичной, нежели стильной. По правде говоря, Сара порой позволяла себе одеваться несколько небрежно, чуть ли не в обноски. Если уж придется снова начать вращаться в более высоких кругах, что стало происходить с ней в последние несколько дней, то нужно будет обратить внимание на свой гардероб.

Горничная вернулась почти мгновенно, и теперь ее глаза были широко распахнуты, что плохо сочеталось с маленьким личиком, а нерешительная манера поведения сменилась явным стремлением понравиться.

– Извините, мисс Деккер, я вас не узнала. Но я тут новенькая, я просто не освоилась… Миссис Деккер просит вас подождать в маленькой столовой, она сейчас спустится.

Сара облегченно выдохнула. Она и не заметила, что все это время задерживала дыхание. Хотя Сара не думала, что ее откажутся здесь принять, такая возможность тем не менее существовала. Ее родители просто бесились от ярости – точно так же, как и сама Сара, – когда она со скандалом убралась из их жизни после гибели Тома. Но прошедшие годы, видимо, несколько смягчили их отношение к дочери. Во всяком случае, мать к ней стала относиться мягче.

Сара была только рада посидеть и подождать. Время не совсем подходящее для дневных визитов, так что, по всей видимости, мать не была должным образом одета. Миссис Деккер никогда не позволила бы себе явиться перед дочерью одетой не самым изысканным образом, раз уж та появилась здесь в первый раз за последние три года, так что задержка неизбежна.

В маленькой столовой мать обычно занималась личными делами – писала письма, читала, управляла домашним хозяйством. Комната была обставлена проще, чем помещения для официальных приемов, но здесь царил уют. Совершенно понятно: мать желает, чтобы первый за три года визит Сары не был подчинен строгим и незыблемым социальным установкам, коими управлялась вся их остальная жизнь.

В комнате чуть пахло духами матери. Сколько Сара себя помнила, миссис Деккер предпочитала этот легкий цветочный аромат. Запах духов принес с собой горько-сладкие воспоминания о более счастливых временах.

И как только Сара могла прожить все эти годы, ни разу не повидавшись с собственной матерью? Их противоречия тогда представлялись необыкновенно важными, но сейчас, вспоминая любящую женщину, что ее вырастила, Сара чувствовала лишь сожаление, что вела себя столь упрямо. Наказав собственных родителей, она наказала и саму себя, лишившись любви и ласки, которые ей могла дать только мать.

Не в силах справиться с этими воспоминаниями, Сара принялась расхаживать по столовой взад-вперед, рассматривая все, что попадалось на глаза. Она узнавала некоторые вещи, которые переехали сюда из их дома на Вашингтон-сквер, где Сара выросла. Письменный стол все тот же, миссис Деккер всегда за ним сидела. Сара помнила, как в детстве она бегала между его изящными изогнутыми ножками, стараясь привлечь внимание матери.

На столе лежал наполовину исписанный четким почерком лист бумаги с выражением благодарности кому-то за приглашение на официальный обед. Стол у окна был новый, но Сара узнала стоявшую на нем вазу. Мать купила ее на рынке в Египте во время одной из своих поездок за границу. Застекленный шкафчик для всяких редкостей хранил целый набор разных сокровищ; некоторые Сара помнила, другие явно приобретены недавно. Она все еще рассматривала и изучала их, вспоминая связанные с ними истории, когда дверь распахнулась и в комнату влетела миссис Деккер.

– Сара! – воскликнула она, приближаясь к дочери с распростертыми объятиями.

Та взяла ладони матери в свои и поразилась, какие они у нее холодные. Как будто мать потрясена этим неожиданным визитом, что, несомненно, имело место. Кажется, ее даже пробирала дрожь. Ну, может быть, чуть-чуть. А может, это Сару пробила нервная дрожь от подобной мысли.

На какой-то момент она разрешила себе насладиться чистой радостью от встречи с матерью. Вдыхая знакомый с детства аромат духов, целуя по-прежнему гладкие щеки, Сара тонула в приливе абсолютной любви и счастья и в глазах матери видела то же самое. Когда она чуть отстранилась, эти глаза продолжали пожирать ее, вбирать в себя все ее черты и детали туалета.

– Выглядишь ты… прекрасно, – сказала миссис Деккер, но в этих словах содержался вопрос. Она явно решила, что Сару привела в родной дом новая трагедия.

– Да, я в полном порядке, спасибо. По правде говоря, мне никогда не было так хорошо, как теперь.

На лице матери отразилось сомнение. И беспокойство.

– Ты в этом уверена? Твои руки… Что ты с ними сделала, Сара? Во что ты их превратила? Кожа напоминает старые изношенные ботинки!

Сара смущенно опустила взгляд на свои руки, которые по-прежнему сжимала мать.

– Я же работаю, мама. Мне ведь нужно зарабатывать себе на жизнь.

– Нет, не нужно! – с упреком возразила миссис Деккер, и Сара заметила, как у нее потемнели глаза при воспоминании об их прежних разногласиях.

На секунду Саре показалось, что она совершила ошибку, придя сюда. Что заставило ее подумать, будто годы изменили атмосферу в этом доме? Но тут мать встряхнулась, словно отбросив все старые раздоры, так надолго рассорившие и разъединившие их, заставила себя лучезарно улыбнуться – и снова стала примерной хозяйкой, принимающей дорогую гостью.

– Ну ладно, не обращай внимания. Иди сюда и присядь. Расскажи мне, чем ты занимаешься и что привело тебя сюда в этот чудесный день. Говорят, нынче на улице совсем как летом. Правда? А ведь всего неделю назад шел снег!

Сара позволила матери отвести себя к диванчику возле окна, откуда был виден сад. Земля и деревья уже начали покрываться зеленью новой жизни от внезапно наступившей теплой погоды, внушая Саре надежду, что и ей самой, может быть, удастся начать новую жизнь.

– Я зашла посмотреть, как вы тут, – сказала она, когда женщины уселись.

Вежливая ложь не могла обмануть ее мать.

– Значит, ты просто проснулась нынче утром и решила посмотреть, как я тут? Через три года, – насмешливо сказала она, но злости в ее голосе слышно не было, только грусть.

– Нет, не так, – призналась Сара. – Произошло одно ужасное событие, такое ужасное, что я вдруг поняла, как коротка жизнь и нам не стоит тратить ее на то, чтобы возиться со старыми недоразумениями.

Мать на секунду прикрыла глаза, словно вознося молчаливую молитву благодарности, а когда снова открыла их, все тени с ее лица уже исчезли.

– Ох, Сара, как давно я жду от тебя этих слов! Но что такое ужасное произошло? Ты же сказала, у тебя всё в порядке…

– У меня все просто отлично, и я до отвращения здорова. – Сара похлопала мать по руке, как бы подтверждая свои слова. – Случившееся не имеет никакого отношения лично ко мне, но я знаю людей, которых это затронуло. И ты их знаешь. Это ван Даммы.

– Да-да, конечно! Бедная маленькая Алисия! Такая юная! Она выглядела вполне здоровой. Думаю, ты ее не знала. Говорят, ее убила лихорадка, и так быстро… К тому времени, когда родители наконец догадались послать за доктором, бедняжка уже умерла.

Интересно, что за историю придумали ван Даммы? Надо полагать, вполне подходящую, чтобы удовлетворить всеобщее любопытство. Люди каждый день умирают от самых странных видов лихорадки.

– Мама, Алисия умерла не от лихорадки. Ее убили.

– Убили?! – недоверчиво переспросила миссис Деккер. – Но это же невозможно! Кто мог ее убить? И почему, скажи мне ради бога?!

Стараясь изложить все как можно короче, Сара рассказала, что Алисия убежала из дому и жила в меблированных комнатах, где ее нашли мертвой. Мать – это было совершенно ясно – была не в состоянии поверить, что подобное могло случиться.

– Как она могла убежать? Она же еще ребенок! Откуда ей было знать, куда идти и даже как снять комнату?

– Думаю, ей кто-то помогал, – ответила Сара, решив не говорить все, что знала. Мать любила посплетничать, а Саре вовсе не хотелось, чтобы грума Харви из-за ее болтливости выгнали с работы. – Полиция считает, что у Алисии был любовник. Возможно, именно он и помог ей бежать.

– Какой вздор! – продолжала настаивать миссис Деккер. – Алисия была совсем ребенком! Она даже не была знакома ни с кем из молодых людей!

– С одним, по крайней мере, она знакома была, – возразила Сара. – Она ждала ребенка.

Если минуту назад миссис Деккер была потрясена, то теперь она просто окаменела. И лишилась дара речи. Женщина долго молча смотрела на Сару, но в конце концов спросила:

– Ты в этом уверена? Ошибки быть не может?

– Никакой ошибки. Алисия была на шестом месяце.

Мать некоторое время обдумывала полученную информацию, взвешивая факты, сообщенные Сарой.

– Так. Теперь понятно, почему ван Даммы услали ее в свой загородный дом… Чтобы она могла там родить и все осталось в тайне.

Тут мать и дочь вспомнили девушку, которую по той же самой причине услали во Францию, и другую девушку, которая также убежала из дома и тоже умерла. Но ни одна из них не нашла в себе сил заговорить о Мэгги. Только не сейчас, когда они только-только успели помириться и восстановить отношения. Некоторое время женщины смотрели в разные стороны. Они не смогут посмотреть друг другу в глаза, пока эти ожившие воспоминания не забудутся вновь.

– Одного я не могу понять, – решительно сказала Сара, надеясь увести разговор от этих болезненных переживаний. – Почему они просто не устроили ей свадьбу с отцом ребенка?

– Ох, тут может быть множество причин. Например, если это была неподходящая партия… – Миссис Деккер вдруг умолкла, потому что обе снова вспомнили Мэгги и ее «неподходящую партию». – Или, возможно, он уже женат, – добавила женщина после неловкой паузы.

Подобное обстоятельство Саре в голову не приходило. Но она не могла поверить, что Алисия могла так тщательно хранить тайну, что умудрилась забеременеть, не вызвав скандал.

– Об этом, несомненно, кто-нибудь да знал бы, если б дело обстояло именно так. Ты ничего про нее не слышала? Что угодно, что могло бы хоть как-то объяснить случившееся… Может, Алисия была помолвлена? Или родители намеревались выдать ее замуж? – добавила Сара, вспомнив причины, заставившие грума Харви помочь Алисии бежать из дома.

Миссис Деккер снова погрузилась в размышления. Сара терпеливо ждала. Женщины вроде ее матери, умные, интеллигентные, талантливые, но не имевшие возможности направить куда-либо свою энергию, заполняли свободное время бесконечными визитами и изучением соседей, о которых они стремились узнать как можно больше. В менее изысканных кругах это назвали бы сплетнями, но в обществе, где вращалась миссис Деккер, никто бы не стал описывать род своих занятий столь вульгарным словом. Тем не менее именно этим женщины из высшего света занимались день за днем из года в год. Ни одно происшествие не могло избежать их пристального внимания. Всю свою жизнь дамы посвящали обсуждению поступков друг друга. Поэтому Сара была уверена, что если Алисия ван Дамм забеременела – а именно так дело и обстояло, – то кто-то хоть что-то об этом знал.

– Был такой слух, – наконец произнесла миссис Деккер, – но настолько фантастический, что я в это не поверила. И не думаю, что кто-то другой мог в это поверить.

– Какой слух? – нетерпеливо спросила Сара.

– Ты же понимаешь, что я не верю сплетням о своих соседях, – строгим тоном заявила мать, и Сара с трудом сдержала улыбку.

– Конечно, нет, но любая информация могла бы помочь нам найти того, кто ее убил.

– Нам? – удивленно переспросила миссис Деккер. – Разве это имеет какое-то отношение к тебе? И кто еще этим занимается?

Сара чуть не прикусила язык. Хорошо еще, что Мэллой не слышал, как она проговорилась. Его лекции о том, что Саре не следует заниматься расследованием этого дела, уже несколько утомили.

– Мне удалось помочь полиции в расследовании. Потому что я знала Алисию, – пояснила она, и мать неодобрительно нахмурилась.

– Полиции? – фыркнула она. – Нет, моя милая, тебе вовсе не следует связываться с полицией. Ты ведь знаешь, какого типа личностей привлекает подобная работа! Это совсем не та категория людей, с которой можно водить знакомство.

Мать наверняка упала бы в обморок, если б увидела, с какими людьми Саре приходится водить близкое знакомство и общаться практически ежедневно. Но акушерка решила не говорить об этом.

– Мама, тебе ведь известно, что сын Рузвельтов, Теодор, стал комиссаром полиции. И сделал очень много в плане ее реформирования.

– Да, я знаю. Но знаю также, что кто-то пару дней назад послал ему по почте бомбу. Можешь себе такое представить? Вот вам и плата за все эти реформы!

Сара решила применить другой подход.

– В любом случае детектив, который занимается расследованием смерти Алисии, вполне… достойный и уважаемый человек, я в этом уверена, – неуклюже произнесла она, стараясь не подавиться собственной ложью. Реформы Рузвельта немногое изменили в этом департаменте, разве что обозлили горожан, не имеющих теперь возможности посещать салуны по воскресеньям. И, что еще хуже, Сара точно знала: Мэллой вовсе не был бы польщен характеристикой, которую она ему сейчас дала. – Я просто хочу узнать, кто убил Алисию, дабы удовлетворить собственное любопытство. Мне невыносима сама мысль о том, что человек, отнявший у нее жизнь, свободно разгуливает по городу, когда Алисия лежит в могиле.

Эта мысль, кажется, огорчила миссис Деккер, хотя, возможно, ее расстроило упоминание о могиле. Что бы то ни было, это дало ей толчок, которого так добивалась Сара.

– Как я уже говорила, я не верю в эту историю про Алисию, но если ты считаешь, что это поможет…

– Я уверена, что поможет любая информация, – заявила Сара.

Мать снова нахмурилась, на этот раз как-то неуверенно.

– Ходил такой слух – запомни, это был всего лишь слух, и я никогда не слышала этого от людей, которые не сомневались в его правдивости! – что Корнелиус хотел устроить замужество Алисии.

– И за кого он хотел ее выдать? – спросила Сара, стараясь, чтобы голос звучал не слишком заинтересованно.

– В этом-то и заключается вся странность. Понимаешь, Алисия была очень красива, у нее завелось бы множество поклонников, как только она начала бы выезжать в свет. У Корнелиуса не было никаких причин предпринимать поспешные меры, пока не пришло подходящее время, как поступил бы отец менее привлекательной девицы…

Ей не нужно было ничего объяснять Саре. В свое время она была очень даже привлекательной невестой, но избрала совсем другую судьбу. Сара понимающе кивнула.

– Вот поэтому никто не мог поверить, что Корнелиус решил одарить таким сокровищем… Сильвестра Мэттингли.

Глава 8

Теперь настала очередь Сары уставиться на мать с потрясенным видом. Сильвестр Мэттингли! Перед ее внутренним взором тут же предстал человек, которого она совсем недавно видела на пороге дома ван Даммов. Потом Сара попробовала представить этого пожилого джентльмена рядом с юной и свежей Алисией ван Дамм, но даже ее обычно живое воображение возмутилось и восстало при такой святотатственной попытке.

– Боже ты мой! – пробормотала Сара.

– Вот именно, – согласилась мать. – Я так понимаю, что ты знакома с мистером Мэттингли.

– Я с ним… встречалась.

– По возрасту он годился Алисии в дедушки, – заявила миссис Деккер, подтверждая заключения Сары. – Никто бы не поверил, что ее собственная семья может всерьез затеять такой брак. Поэтому слух остался без внимания. А когда не последовало никакого объявления о помолвке, все окончательно уверились, что это был лишь слух.

У Сары даже голова закружилась. Она никак не могла придумать, о чем еще спросить мать.

– А кто-нибудь… Кто-нибудь знал, что Алисия исчезла?

– Я ничего такого не слышала и сомневаюсь, что кто-то был в курсе. Алисия еще не выезжала, так что в обществе не могли заметить, что она куда-то пропала. Многие семьи время от времени отсылают своих дочерей в школу или еще куда. И никто не замечает их отсутствия. Ох, Сара, эта история с Алисией так ужасна! – воскликнула женщина, беря руку дочери в свою. – Но мне безразлично, какое событие привело тебя обратно к нам! Неужели это делает меня дурной?

Сара улыбнулась и сжала руку матери.

– Не думаю. То, что смерть Алисии позволила нам воссоединиться, можно считать единственным положительным моментом.

Мать долго смотрела на Сару, давая ей возможность рассмотреть изменения, которых она не замечала раньше, поглощенная совсем другими проблемами. Миссис Деккер всегда была полной, какой и положено быть женщине ее класса, но сейчас она сильно похудела, как будто время срезало с нее мягкий слой. Глаза были по-прежнему синие, но не такие яркие, какими их помнила Сара, и золото волос теперь перемешалось с изрядной долей серебра. Хотя природа одарила миссис Деккер великолепной кожей и она тратила много сил, заботясь о том, чтобы сохранить хороший цвет лица, время все же оставило на нем свои отметины. Складки, тянувшиеся от носа ко рту, стали глубже, а твердая линия подбородка несколько расплылась. Сара невольно задумалась. Насколько эти изменения вызваны разрушительным воздействием времени и в какой степени – потерей обеих дочерей? Ну Сара, по крайней мере, в состоянии вернуть матери хотя бы одну из них…

– Я даже не спросила, как ты себя чувствуешь, – сказала Сара. – Выглядишь очень хорошо.

– Я постарела, – мрачно констатировала миссис Деккер. – Да и как иначе? Но ты права, я еще в полном порядке. Твой отец огорчится, что ты не застала его дома. Знаешь, он в Олбани.

Сара прекрасно об этом знала. Она прочитала об этом в «Таймс». Мистер Деккер намеревался выступить перед тамошним законодательным собранием по какому-то вопросу, поэтому Сара шла в родной дом со спокойной душой, зная, что пока с ним не увидится.

– Как он? – спросила она.

Мать бросила на Сару быстрый взгляд, словно пытаясь определить, насколько искренен ее интерес.

– Боюсь, он чувствует себя не так хорошо, как я.

Сара почувствовала болезненный укол. Впрочем, непонятно, чем он был вызван: озабоченностью или просто чувством вины за то, что это известие ее не слишком сильно взволновало.

– У него что-то не в порядке? Он болел?

– Желудок его беспокоит. Он… Видишь ли, мне кажется, он слишком много беспокоится и волнуется. Ты ведь знаешь, он вечно принимает все близко к сердцу.

Когда-то Сара была абсолютно уверена, что сердца у ее отца нет вообще, но она не стала упоминать об этом сейчас.

– А он был у врача? Что тот сказал?

Мать лишь беспомощно пожала плечами:

– Ты же знаешь, какие они, эти врачи. Я иной раз думаю, что они вообще ничего не знают и не понимают.

Сара вполне могла с ней согласиться. Она видела очень много родов, бездарно и небрежно принятых якобы опытными врачами. С другой стороны, она отлично помнила, как внимателен к пациентам и заботлив был ее собственный муж.

– Медицина – не точная наука. Мы не особо хорошо знаем и понимаем человеческое тело. Но большинство врачей – вполне компетентные специалисты, – заметила Сара.

Мать тут же отступила:

– Извини, я не хотела… Боже мой, надеюсь, я не вызвала у тебя никаких горьких воспоминаний!

– Не говори глупостей, мама. Так нам недолго и снова рассориться, если мы станем воображать, будто обидели друг друга упоминанием о былом. Нам нужно оставить все это позади, забыть о плохом и двигаться дальше.

– Да, конечно, – с чувством согласилась мать. – Это я просто… Я и не знаю, что еще тебе сказать. Ты, мне кажется, стала… совсем другой.

– Я и есть совсем другая. Я стала старше, и у меня теперь своя жизнь. Но я по-прежнему твоя дочь. И я не сожалею о прошлом. – Сара хотела верить, что это так и есть. – Не волнуйся насчет того, что меня обидела или задела. Ты ведь никогда раньше об этом не беспокоилась, – мягко напомнила она.

Мать сумела выдавить из себя слабую улыбку.

– Да, не беспокоилась, это так. Но я никогда не хотела тебя обидеть. Меня только заботило твое благополучие, Сара. Я по-прежнему считаю, что женщине не следует жить одной и… и заниматься делами, которыми занимаешься ты.

– Женщины принимают роды с начала времен, мама.

– Но не женщины твоего класса, Сара. Ты была рождена для иной, лучшей доли.

– Да-да, для визитов к соседям, посещения вечеринок, балов и чайных церемоний, а еще для командования слугами, – насмешливо заметила Сара.

И тут же поняла, что зашла слишком далеко. Лицо матери как будто смялось под воздействием презрительного замечания дочери.

– Ох, мама, прости, пожалуйста! – быстро проговорила она. – Я вовсе не собиралась с тобой ссориться. Я же приехала, чтобы помириться.

– Очень на это надеюсь. Когда Милли сообщила, что ты приехала, я не знала, что подумать. И чего ждать. Сара, чего мне следовало ожидать? Неужели ты намерена снова исчезнуть из моей жизни? Или теперь мы будем видеться чаще? Мне сказать твоему отцу, что ты приезжала? Ты придешь к нам на ужин на следующей неделе?

– Конечно, ты можешь сказать папе, что я приезжала, – ответила Сара с уверенностью, которой на самом деле вовсе не ощущала. Мысль о том, чтобы снова общаться с отцом после всех грубых и резких слов, которыми они обменялись при последней встрече, вызвала у Сары боль в желудке. – И, конечно, я буду теперь навещать вас почаще. И на ужин приду, с удовольствием. Боюсь только, что не могу заранее строить долгосрочные планы. Никогда ведь не знаешь, когда позовут, ведь дети не рождаются по какому-то графику. Но, возможно, я смогу как-нибудь заехать днем на чай.

Вот вам и причина для короткого визита, если что-то пойдет не так.

– Это будет просто отлично! – Сара почувствовала еще один укол совести, увидев на лице матери это выжидательное тоскливое выражение. – Я устрою так, чтобы отец был дома, если ты предупредишь заранее.

Сара ничего конкретно не стала обещать. Нужно подождать парочку дней, дабы убедиться, что у нее теперь достанет мужества вновь встретиться с отцом. Ходить по городу посреди ночи – ничто в сравнении с тем, чтобы снова подвергнуться гневным нападкам родителя. Неужели он по-прежнему злится на нее? Или годы и его сумели смягчить? Впрочем, Сара не могла представить, чтобы отца смягчили даже целые тысячелетия.

Женщины еще немного поговорили о людях, которых Сара знавала раньше: мать ввела ее в курс дела относительно их нынешних дел и занятий. Потом рассказала Саре о поездке в Париж, которую они с мистером Деккером недавно предприняли, о балах и вечеринках, которые посещали в последнее время. Сара вежливо слушала и задавала вопросы, понимая желание матери задержать дочь здесь как можно дольше. Вероятно, мать понимала двойственное отношение Сары к возвращению в родной дом и боялась ее отпустить. Сара позволила ей поболтать еще с часок, после чего наконец извинилась и ушла.

На улице за это время еще больше потеплело. Весна в этом году и впрямь выдалась ранняя. Сара даже пожалела, что так укуталась. Она прошла несколько кварталов до Шестой авеню, добралась до станции надземки, стараясь не слишком перетруждаться в такую жару, и наконец со вздохом облегчения зашла в тень крытой лестницы, ведущей вверх, на высоко поднятую над землей платформу.

Поднимаясь по ступенькам, она вспоминала все, что мать рассказывала ей об Алисии и Сильвестре Мэттингли. Большинство людей из окружения ван Даммов не увидели бы ничего необычного в том, что ее отец сам выбрал дочери будущего мужа. Они, пожалуй, поразились бы, выбери он в зятья какого-нибудь грума, а также удивились бы значительной разнице в возрасте жениха и невесты, но немногие решились бы прямо осудить его выбор. В определенном смысле это в их глазах выглядело бы просто не самым удачным решением. Но ежели отец Алисии желал устроить ей надежно обеспеченную жизнь, пожилой муж был логичным выбором.

Или же, вполне возможно, Мэттингли оказал ван Дамму какие-то услуги или выполнил какую-то работу, наградой и платой за которую должна была стать Алисия. И хотя такое решение здорово напоминает хладнокровную деловую сделку, порицания бы это не вызвало, учитывая мотивацию. Мужчины веками выплачивали долги, используя в качестве средства оплаты собственных дочерей. То, что дом ван Даммов оборудован электричеством и имеет телефонную связь, вовсе не означает, что эти люди принимают прогресс во всех его проявлениях.

Интересно, что это за долг, оплата которого потребовала такой жертвы – в виде юной девственницы, прямо как в древнем мифе? Но ведь Алисия уже не была девственна. Сара стояла на платформе, прислушиваясь к грохоту поезда, подъезжающего к поднятой над землей станции, и размышляла о том, что Корнелиус ван Дамм, вероятно, вовсе не являлся должником. Возможно, это Мэттингли задолжал ван Дамму за какую-нибудь оказанную ему услугу. И ван Дамм сумел убедить его погасить долг, взяв в жены Алисию. Беременная, она представляла собой подпорченный товар. Если б адвокат дал ее будущему ребенку свое имя, этого стало бы достаточно, чтобы полностью расплатиться за что угодно. А юность и красота невесты полностью компенсировали бы Мэттингли признание за собой отцовства ее ребенка. И даже если б кто-то усомнился, что он отец младенца, в его присутствии об этом никто не заикнулся бы…

Поезд остановился, и из вагонов посыпали пассажиры. Надземка в это время суток не была переполнена: Сара нашла себе свободное место в первом же вагоне, в который вошла. И даже когда поезд через пару минут тронулся, рядом оставалось полно свободных мест. Сара порадовалась, что уехала от матери именно в это время. Через час платформы будут буквально забиты рабочими, возвращающимися домой в другие районы города. А кондукторы не дадут машинистам разрешение трогать поезд, пока пассажиры не набьются в вагоны, как сельди в бочку, до отказа. Вынужденные прикосновения к совершенно чужим людям, случающиеся при подобных обстоятельствах, сами по себе достаточно неприятны. Но многие мужчины пользовались создавшейся ситуацией для не совсем случайных и совсем не невинных телесных контактов. Саре не раз приходилось использовать заколку для шляпы в качестве орудия возмездия за подобные выходки. Сейчас она была довольна тем, что можно спокойно сидеть и размышлять о фактах, которые удалось сегодня узнать.

Видимо, придется снова встретиться с Мэллоем, но лучше выждать пару дней. Хотя он вел себя чрезвычайно вежливо во время своего недавнего визита к Саре, ей не хотелось испытывать его терпение. Вспомнив о том, как мило прошла их последняя встреча, Сара решила, что давно пора было попробовать накормить Мэллоя. Улыбнувшись, она даже подумала о том, чтобы все время таскать с собой что-нибудь съестное на тот случай, если они встретятся. Или, по крайней мере, следует запастись весьма существенными сведениями, прежде чем напрашиваться на встречу. Сплетню о браке Мэттингли с Алисией, задуманном отцом девушки, едва ли можно считать существенной информацией, если не удастся ее подтвердить.

Либо нужно установить причину, по которой этот план мог привести к смерти Алисии. А это потребует новых размышлений и обдумывания. Сара рассеянно смотрела на многоквартирные дома и особняки. Здания за окном вагона пролетали так близко, что она могла бы протянуть руку и прикоснуться к ним. Если бы решила рискнуть эту руку потерять.

* * *

Едва войдя в помещение полицейского управления, Фрэнк тут же понял: что-то стряслось. У каждого детектива имелся собственный стол. Все, кто здесь присутствовал, сидели на своих местах – и не обращали на Фрэнка никакого внимания. Разве что провожали безразличными взглядами. Слишком безразличными. Делали вид, что вообще его не замечают, а на самом деле следили за ним, как ястребы, выслеживающие цыпленка. Коллеги явно чего-то ждали. Фрэнк чувствовал это, ожидание словно висело в воздухе. Чего они ждут, Фрэнк не мог представить, пока не добрался до своего стола и не увидел лежащий на нем конверт. Дорогой конверт из веленевой бумаги цвета слоновой кости был адресован именно Мэллою, причем надпись сделана точно женским почерком.

Черт побери, ничего удивительного, что парни замерли в ожидании!

– Любовное письмишко, а, Фрэнк? – окликнул его чей-то фальцет с другого конца помещения.

Мэллой даже не оглянулся в ту сторону.

– О’Шонесси говорит, что она прям настоящий персик! И блондинка, – сообщил кто-то еще.

– Блондинка! – Слово эхом прошлось по всей комнате – все недоверчиво его повторяли.

– Это мой осведомитель, – сказал Фрэнк, ни к кому конкретно не обращаясь.

Но коллеги, конечно же, не желали верить в столь невинное объяснение.

– Никогда такого не было, чтобы мои осведомители присылали мне любовные письма, – заметил Гарри Келли.

– Да тебе вообще никто никогда не присылал любовных писем! – заухал Билл Броуган.

– Ты и прочесть-то его не сможешь, даже если кто-то пришлет, – хмыкнул Фрэнк, все еще продолжая пялиться на конверт. Ему не нужно было переворачивать его, чтобы увидеть, от кого письмо. И описания внешности адресанта тоже не требовалось. Только один человек в мире мог прислать Мэллою подобное письмо. И он очень опасался, что ему придется задушить эту Сару Брандт. Единственное, о чем Фрэнку придется пожалеть, – после такого ему уже никогда не стать капитаном. Но, пожалуй, дело того стоит…

– Так ты будешь его читать, а, Фрэнк? – поддразнил кто-то.

– Читай вслух, – предложил Билл. – Не будь занудой.

– Да не могу я его вслух прочесть, – сказал Мэллой. – Потребуется слишком много времени, чтобы объяснить вам все умные и длинные слова.

– Или все грязные выражения, – хитро усмехнулся Гарри.

Фрэнк посмотрел на него:

– Я думал, ты уже выучил все грязные выражения.

– Он тебя сделал, Гарри, – хохотнул Билл.

– Я думал, ты зарекся общаться с бабами, – заметил Гарри. – Откуда взялась эта блондинистая штучка?

– Говорю же, это мой осведомитель, – отмахнулся Мэллой. «И еще заноза в заднице», – добавил он про себя.

Бумага была высший класс, как и сама Сара Брандт. И как Алисия ван Дамм. За каким чертом Фрэнк со всем этим связался? Он отлично знал, как обращаться с мошенниками, убийцами и иными проходимцами. Но совершенно не умел обращаться с дамами, хоть с живыми, хоть с мертвыми. И вообще не имел никакого желания контактировать с миссис Брандт.

Удрученно вздохнув, детектив взял со стола конверт и вскрыл его, явственно ощущая на себе взгляды коллег, дожидавшихся его реакции. Фрэнк решил сделать все от него зависящее, чтобы разочаровать их.

«Дорогой мистер Мэллой! – начиналось письмо. Надо бы зачитать парням это обращение, раз уж они думают, что это любовное послание. – Я получила кое-какую весьма интересную информацию об отношениях между Сильвестром Мэттингли и Алисией ван Дамм. Среди знакомых этого семейства ходят слухи о том, что мистер ван Дамм намеревался выдать Алисию замуж за Мэттингли. У меня есть теория, которая может объяснить обстоятельства ухода и гибели Алисии, но я бы не хотела излагать ее в письме. Если вы заглянете ко мне при первой же возможности, я с радостью и удовольствием все вам расскажу». Внизу стояла подпись: «Вечно спешащая, Сара Брандт».

– Ах ты ж сукин сын! – пробормотал Фрэнк, вспоминая все подробности своего разговора с Сильвестром Мэттингли. Ничего удивительного, что адвокат не пожелал помогать Мэллою в расследовании. Это от него сбежала Алисия, вот в чем дело! А мысль о том, что этот Мэттингли вообще мог прикоснуться к несчастной девушке…

– Скверные новости, Фрэнк? – якобы озабоченным тоном спросил Билл.

– Она уходит от тебя к другому парню? – ухмыльнулся Гарри.

– Ага, точно, именно так, – согласно кивнул Мэллой, сожалея, что ему такой счастливый исход не грозит.

Фрэнка удручала мысль о том, что настырный интерес со стороны Сары Брандт будет преследовать его все то время, пока он занимается расследованием убийства Алисии ван Дамм. А что касается самой миссис Брандт и ее теорий, Мэллой готов поставить на кон свое годовое жалованье, что такая теория у нее действительно имеется, и поспорить на такую же сумму, что эта теория ничего хорошего ему не сулит. До сего момента расследование заходило то в один тупик, то в другой. Поэтому большое спасибо Саре Брандт за ее бесполезную информацию.

Фрэнк все еще обдумывал вопрос о желательности или нежелательности нового визита к миссис Брандт – будет ли это актом вежливости с его стороны, если он к ней все же заявится? Сможет ли он оставаться вежливым во время этого визита? И не станет ли это пустой тратой времени? Но тут в комнату вошел кто-то из полицейских с нижнего этажа. Фрэнк почти не обратил внимания на его появление, пока не понял, что тот явился по его душу.

– Мэллой?

Фрэнк коротко кивнул.

– Начальство тебя вызывает. – Полицейский сказал это с самодовольным видом, отлично зная, какой эффект произведет сообщение. – Суперинтендант Конлин требует тебя к себе. Немедленно.

И снова по комнате пронесся ропот – остальные детективы активно отреагировали на это известие. Вряд ли стоит рассчитывать на что-то позитивное. Конлин никогда не вмешивался в работу отдельных детективов. По сути, он вообще не интересовался их делами, предоставив полную свободу действий шефу отдела расследований Стиерсу. Поэтому вызов отнюдь не подразумевал обычной консультации или доклада. Тут что-то серьезное, возможно, даже опасное. Опасное для Фрэнка, ясное дело. Если он что-то не то натворил или сказал, то может забыть о повышении и о капитанском чине. А то и о работе в полиции.

И с чего Мэллой вдруг решил, что в этом внезапном вызове следует винить вмешательство в его дела Сары Брандт?

Кабинет шефа Конлина находился на третьем этаже, рядом с другими начальническими кабинетами. У Рузвельта тут тоже имеется свой кабинет, а также девица-секретарша, единственная особа женского пола за всю историю городской полиции Нью-Йорка, которая работала здесь в данном качестве. Фрэнк надеялся, что Сара Брандт не знает про эту девицу-секретаршу. Иначе ведь не позднее завтрашнего дня она сделает все, чтобы стать правой рукой Рузвельта. Или левой.

У Конлина секретарем был мужчина, как и положено. Этот малый тут же впустил Фрэнка в святая святых полицейского управления. Мэллой не мог сказать наверняка, стоит ли ему чего-то опасаться, так что удовлетворился тем, что решил быть настороженным и осмотрительным. Удобный и хорошо обставленный кабинет ничем не напоминал офис Сильвестра Мэттингли. Конлин сидел в огромном кресле за своим письменным столом. Это был человек средних лет, среднего роста и среднего телосложения, с голубыми глазами и бледно-желтым лицом. Его можно назвать невзрачным и неприметным, если не помнить о той власти, которой он располагал на этом посту.

– Садитесь. Мэллори, да?

– Мэллой, – поправил Фрэнк.

Он занял предложенный стул – не такой удобный, как в кабинете Мэттингли.

– Насколько я понимаю, вы работаете над расследованием убийства Алисии ван Дамм. – Конлин откинулся назад, задумчиво поглаживая свои усы.

– Верно. – Фрэнк ждал продолжения, ни на секунду не удивившись. Это его единственное дело, способное у кого-то вызвать озабоченность.

– Гнусный случай. Молодая девушка, совсем юная, и убита в самом расцвете лет. – Суперинтендант грустно покачал головой, и его лицо выразило глубочайшее сожаление по поводу столь ужасного события.

Фрэнк был впечатлен. Он слышал, что новый супер– интендант научился общаться с публикой у своего брата-актера. И Конлин, несомненно, демонстрировал сейчас талант профессионального лицедея. Эти умения должны сослужить ему добрую службу на нынешнем посту, но Фрэнка трудно провести фальшивой озабоченностью по поводу гибели Алисии ван Дамм. Конлина заботит только то, как продвигается расследование этого дела, а также то, как это расследование может отразиться на одном человеке – на нем самом.

Фрэнк кивнул, давая понять, что полностью с этим согласен. Пока что. Но все его инстинкты уже бунтовали, предупреждая, что сейчас что-то произойдет. Что-то действительно скверное. И его настороженность уступила место страху.

– Вы знакомы с семейством ван Даммов?

– Я с ними встречался. В ходе расследования.

Шеф нахмурился, глядя вниз, на полированную столешницу, словно тщательно взвешивая слова детектива. Точно так, как актер играл бы роль человека, обладающего властью.

– Тогда, возможно, вы сумеете понять их озабоченность и беспокойство, которые несколько отличаются от эмоций, типичных для других людей в подобных обстоятельствах.

– Как мне показалось, их в основном заботит вопрос о поимке того, кто убил их дочь, – осторожно заметил Фрэнк.

– Большинство на их месте беспокоились бы именно об этом, – согласился шеф, складывая руки на столе и наклоняясь вперед, словно давая Фрэнку понять, что он совещается с ним в доверительной манере. – Большинство людей жаждут мести, Мэллой. Они именуют это справедливостью, но на самом деле им нужна месть. Она не вернет им родного и близкого человека, но даст им какое-то удовлетворение.

Фрэнк знал, что так оно и есть, но он также помнил, что суперинтендант все еще не назвал истинную причину вызова. Однако детективу становилось все более понятно, что это за причина. И он продолжал выжидать, ощущая, как от злости в желудке растет ядовитый жгучий комок.

– Ван Даммы во многом не похожи на других людей. Они гораздо более умны и образованны, чем прочие, и понимают, что месть не вернет им дочь. Ван Даммы также понимают, что привлечение к суду ее убийцы может еще больше увеличить ущерб, который уже нанесен доброму имени и репутации их дочери.

«Не говоря уже об ущербе их собственному доброму имени и репутации», – подумал Фрэнк, но, конечно же, вслух этого не сказал. Ему никогда не стать капитаном, если он начнет возражать суперинтенданту. Скорее даже, он снова станет патрульным и будет обходить свой участок, если не соблюдать осторожность.

– Учитывая, что ван Даммам грозят еще более серьезные неприятности, если вы будете продолжать свое расследование, Мэллой, я снимаю вас с этого дела. Полагаю, шансы найти убийцу не слишком велики. А поскольку, занимаясь расследованием, вы вряд ли получите важные результаты, нет смысла продолжать эту работу.

– В результате этой работы мы лишим убийцу свободы действий, уберем его с улиц. – Фрэнк не устоял перед соблазном сообщить это суперинтенданту. Жгучий комок злости, образовавшийся в желудке, превратился в ком расплавленной ярости, и ему пришлось сжать пальцы в кулаки, чтобы в бешенстве не хлопнуть ладонями по столу.

– Сотни убийц продолжают ежедневно бродить по улицам, Мэллой. Всех их нам в любом случае не переловить. Так что этого мы ловить не будем. – Голос Конлина звучал жестко и решительно, не оставляя простора для возражений. – Вам все ясно?

Фрэнку было все ясно и понятно. Некто важный и влиятельный не желает, чтобы это дело было расследовано, а памятуя о содержании записки Сары Брандт, он понимал ситуацию даже лучше, чем супер– интендант.

– Но я уже запустил в работу нескольких филеров. Что, если я случайно найду убийцу?

Взгляд шефа обрел бритвенную остроту, когда он посмотрел прямо в глаза Фрэнку.

– Вы его не найдете, – пообещал Конлин.

* * *

Стоял пока что самый жаркий день в этом году, а в груди Фрэнка бушевала не менее горячая ярость, пока он пробирался по улицам Гринвич-Виллидж. Детектив даже не подумал постучаться в парадную дверь приемной. Он просто толкнул ее, распахнул настежь и проследовал внутрь. Все еще пылая яростью, Мэллой целую минуту соображал, пока не понял, что миссис Брандт не одна. С ней сидела еще одна женщина, пожилая леди.

Пациентка? Нет, они вроде просто разговаривают, слава богу, но обе подняли глаза и посмотрели на него очень удивленно.

– Так. Кажется, кое-кто встал не с той ноги, – заметила пожилая женщина.

– Мистер Мэллой! – воскликнула миссис Брандт в такой культурной манере, словно он только что свалял дурака, да еще и по-крупному. – Я вас сегодня не ждала.

Пожилая дама осматривала детектива с головы до пят, будто решая, стоит ли ей оставаться здесь и дальше.

– У вас такой вид, словно вы куда-то очень спешили, сэр, – сообщила она, кривя губы. – Человеку ваших габаритов следует быть более осторожным в такую жару. Этак недолго и апоплексический удар заполучить.

Если бы Фрэнк не был настолько разъярен, он бы, наверное, просто сбежал отсюда. Обычно ему не доставляло никакого удовольствия становиться причиной чьего-то веселья, особенно пожилых женщин. Но ему необходимо поговорить с Сарой Брандт, и в данный момент Мэллой готов даже извиниться, если это необходимо.

– Я не знал, что у вас гости, – сумел он вымолвить вполне вежливым тоном. – Лучше я снаружи подожду.

– Ну что вы, не обращайте на меня внимания, – сказала старуха, поднимаясь со стула. – У вас, должно быть, какое-то важное дело и вам необходимо поговорить с Сарой. Я сейчас уйду, мистер… – Дама в ожидании умолкла.

– Миссис Элсуорт, это детектив-сержант Мэллой из нью-йоркской городской полиции. – Миссис Брандт тоже поднялась на ноги. – Мистер Мэллой, это моя соседка миссис Элсуорт.

Старая леди все еще настороженно изучала детектива, явно считая, что он должен пройти подобное обследование, прежде чем она оставит его наедине с Сарой Брандт.

– Я нынче утром уронила нож, – сообщила миссис Элсуорт, словно это должно было что-то означать. Когда никто на это не отреагировал, она продолжила: – Вот так я узнала, что скоро кто-то явится ко мне с визитом. Хотя, надо полагать, вы пришли к Саре, не так ли? Так что я лучше пойду. Рада была познакомиться, детектив-сержант.

Фрэнк ничего не ответил. Он придержал для дамы дверь открытой, но только для того, чтобы побыстрее ее спровадить. Никто больше не произнес ни слова, пока старуха не ушла.

– Мистер Мэллой, – снова заговорила миссис Брандт, но на сей раз без удивления. Она с нетерпением ждала объяснений Фрэнка по поводу стремительного визита в ее приемную. – Что случилось? Вам удалось что-то узнать?

– Можно сказать и так, хотя сомневаюсь, что это то, о чем вы подумали.

Теперь Сара была заинтригована.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила она, указывая на стул, на котором минуту назад восседала старуха соседка.

Фрэнку не слишком нравилась мысль о том, чтобы сидеть на стуле, предназначенном для пациенток миссис Брандт. Ему вообще не хотелось сидеть. В конце концов, надолго он здесь не задержится.

– Меня отстранили от этого дела, – громко возвестил он.

– Что?! Кто отстранил? Ван Даммы? Да они же не имеют такой власти…

– Они наверняка стоят за этим решением, но приказ пришел от суперинтенданта. Напрямую. Я не должен больше вести никаких следственных действий. Ван Даммам, оказывается, безразлично, кто убил их дочь, и они не желают, чтобы я и дальше пачкал ее память, разыскивая убийцу.

– Но это же просто невозможно! Какой абсурд!

Ее гнев заставил его понять, что он стремился сюда не только для того, чтобы проинформировать Сару об обстоятельствах дела, но и чтобы поделиться с ней своей яростью.

– Я тоже так считаю, но мое мнение никого не интересует. – Фрэнку хотелось походить взад-вперед, но места в приемной было крайне мало. Пара шагов в любую сторону – и непременно наткнешься на что-нибудь габаритное.

– Однако несомненно… Я хочу сказать… Боже мой! – пробормотала Сара.

Фрэнк остановился и в первый раз посмотрел на нее. Она выглядела потрясенной.

– А у вас что?

– Я… я кое-что узнала насчет Алисии и… и Сильвестра Мэттингли. Вы получили мою записку?

– Да, получил. Вообще-то, я совершенно уверен, что это из-за адвоката меня отстранили от дела. Я вчера навестил Мэттингли в его конторе…

– Вчера? Это было раньше, чем я узнала про него и Алисию. А почему вы… – Тут Сара вспомнила, что надо спросить Мэллоя насчет Хэмилтона Фишера. – Знаете, он вполне мог нанять Фишера, чтобы тот нашел Алисию для него самого, а вовсе не для семьи! Что он вам сказал, когда вы его расспрашивали?

– Ничего. Он же адвокат. Они, как правило, ничего не сообщают полиции, особенно то, что может им навредить. А кто вам рассказал про дело с браком? Насколько этому можно верить?

– Я же написала вам, что ходил слух… Мне рассказала моя мать. Сама-то она не очень верит, но все об этом слышали и знали. Все в их кругах то есть, – пояснила Сара, увидев, что детектив нахмурился при этих словах.

Теперь все начало вставать по своим местам.

– Ясно, – кивнул Фрэнк. – Значит, картина такова. Девушка услышала, что отец собирается выдать ее замуж за этого старикашку, которого она ненавидела, если верить Харви, груму, хорошо ее знавшему. Она сбежала из дома и спряталась, надеясь, что отец передумает. Ничего удивительного, что Мэттингли ничего мне не сказал. Ни одному мужчине не понравится исход дела. Да еще не хватало, чтобы эта история стала достоянием гласности.

– Возможно, дело обстояло еще хуже, – заметила Сара, изрядно удивив детектива.

– Что может быть еще хуже?

– Вы забыли, что Алисия ждала ребенка. И мы не знаем, кто его отец.

Фрэнк об этом не забыл. Ну, может, только на секунду.

– По всей вероятности, это грум Харви. А кто еще? Никто другой к ней и близко не подходил.

– А как насчет ее жениха?

– Мэттингли? – недоверчиво уточнил детектив. – Да зачем ему…

– А чтобы заставить ее выйти за него, – ответила Сара. – Такое сплошь и рядом случается, когда строптивую женщину вынуждают выйти за человека, которого она никогда бы не выбрала себе в мужья. Он ее бесчестит, а потом заставляет поверить, что теперь ни один мужчина не возьмет ее замуж. А если женщина забеременела, у нее не остается иного выбора, кроме как уступить.

– Но ведь Алисия действительно зачала ребенка! – воскликнул Мэллой, в пылу дискуссии забыв о том, что ему следовало бы смутиться. – И ее семья знала об этом. Если так оно и было, то почему Алисия не вышла за Мэттингли?

– Возможно, она держала это в тайне, пока не стало слишком поздно. К тому времени, когда Алисия убежала из дома, был уже слишком большой срок, чтобы делать вид, будто ребенок зачат в браке. Вот семья и отправила бедняжку в загородный дом, чтобы она рожала там. Потом ван Даммы могли бы как-то избавиться от ребенка и все равно выдать Алисию за Мэттингли. Она к тому времени стала бы еще более податливой и на все согласной, помня, какую цену уже пришлось заплатить.

– Безумие какое-то! – запротестовал Фрэнк. – И почему это ван Даммы так страстно желали выдать девчонку за этого сукина… – Тут детектив прикусил язык. Впрочем, вряд ли Сара Брандт была слишком уж шокирована, услышав его ругательства.

– Я подозреваю, что тут имел место какой-то долг. Возможно, долг чести, более значительный и обязывающий, нежели просто финансовый долг. Или же имел место некий шантаж. Если Мэттингли ведет дела мистера ван Дамма, он, несомненно, знает такие вещи, которые лучше хранить в тайне. Богатые люди веками использовали своих дочерей для расплаты с долгами и прочих сделок, мистер Мэллой.

Фрэнк сдвинул шляпу на затылок и снова сделал пару шагов, сожалея, что здесь слишком мало пространства. Ему хотелось пройтись, чтобы как следует все обдумать. Пока все это никак не укладывалось в голове.

– Но теперь-то бессмысленно рассуждать, – вдруг сказала миссис Брандт.

Мэллой удивленно посмотрел на нее, замерев на полушаге.

– Почему?

Сара взирала на детектива не менее удивленно.

– Да потому, что вас отстранили от дела! Полагаю, это означает, что его вообще не будут расследовать.

– Наш департамент – не будет, – согласился Фрэнк, внимательно наблюдая за акушеркой, чтобы увидеть, поняла ли она намек.

Другая женщина наверняка отвела бы глаза, но Сара Брандт смело встретила взгляд, и в темной глубине ее серо-голубых глаз уже таился вопрос. Да, эта женщина Мэллоя не разочаровала.

– А кто же тогда будет расследовать?

– Возможно, некто, кто лично заинтересован в том, чтобы найти убийцу Алисии ван Дамм. Некто, кто желает, чтобы правосудие совершилось, кто, может быть, желает также и мести. Некто, кто знал ее еще ребенком.

У Сары расширились глаза:

– Но я же не детектив!

Фрэнк не мог скрыть недовольство.

– Вы работали над этим делом ничуть не менее усердно, чем я, – напомнил он. – И собрали немало нужной информации. – Он и сам поразился тому, что признание этого факта не причинило ему никакого неудобства или беспокойства.

А миссис Брандт оказалось не так уж трудно убедить. Она выглядела довольной и польщенной.

– Так вы действительно считаете… Но что я могу сделать?

Да, это дельный вопрос. Фрэнк почесал в затылке, потом поплотнее натянул шляпу на голову.

– Вы могли бы продолжать задавать вопросы, как и прежде. Снова отправиться к ван Даммам и выяснить, что они сами говорят по этому поводу. Скажете им, как вы опечалены и расстроены тем, что полиция больше не разыскивает убийцу Алисии. Вы даже можете навестить некоторых повитух, акушерок и абортмахеров и узнать что-то такое, чего они никогда не скажут мне.

Теперь Сара не просто внимательно слушала, а откровенно пялилась на него, словно вдруг рассмотрела в Мэллое нечто такое, чего никогда раньше не замечала. Сопротивляясь желанию проверить, все ли пуговицы у него застегнуты должным образом, он тоже уставился на нее:

– В чем дело?

Сара улыбнулась, как перемазанная крадеными сливками кошка, которую поймали с поличным. У Фрэнка аж зубы заломило.

– Просто минуту назад я поняла, что вы, должно быть, не меньше меня хотите раскрыть убийство Алисии.

– Разве в это так трудно поверить? – Фрэнку и самому крайне не понравился тон, каким он задал этот вопрос, – он словно бы защищался.

– Я уже говорила вам, мистер Мэллой, что знаю, как работает полиция. Они не заинтересованы в раскрытии преступления, если за этим не последует что-то для них самих. Лично вас я ни в чем не обвиняю, – быстро добавила Сара, заметив, что детектив собрался запротестовать. – Я просто констатирую факт. Я даже могу их понять. Офицерам полиции не слишком щедро платят. Естественно, амбициозный человек всегда будет стремиться как-то улучшить свое положение. Вы, кажется, говорили о своем желании стать капитаном?

Да что она об этом знает? Сам-то Фрэнк желал бы ограничиться только лишь этим стремлением. Его желание получить повышение по службе вызвано гораздо более прозаическими причинами. Но миссис Брандт про это знать совершенно необязательно.

– Это верно, – сказал Мэллой. – Я хочу стать капитаном – и здорово улучшу свои шансы на повышение, если не буду больше заниматься расследованием этого дела.

– И тем не менее вы по-прежнему желаете, чтобы оно было раскрыто. Можно спросить, почему?

Фрэнку вовсе не нужно ничего ей объяснять, он отлично это понимал. Но если он промолчит, Сара вполне может отказаться делать то, о чем ее просят. А Мэллой очень хотел, чтобы она продолжала заниматься этим делом. Хотя он даже себе не мог признаться в своих мотивах.

– Вероятно, по тем же причинам, что и вы, миссис Брандт. Насколько я могу судить, Алисия ван Дамм была хорошая, добрая девушка, которая вполне заслуживала шанса остаться в живых. Но этого шанса она не получила, и я хотел бы выяснить почему. И еще я желаю, чтобы человек, который ее убил, понес заслуженное наказание, особенно если это один из тех, с кем я уже успел повстречаться и побеседовать.

Кажется, такой ответ Сару удовлетворил и даже порадовал.

– Мне бы хотелось, чтобы заслуженное наказание понесли они все, – призналась она. – Полагаю, когда мы найдем убийцу, то обнаружится, что в смерти Алисии виноват не один человек, пусть даже чужие эгоистические побуждения лишь подвели ее к опасной черте. Однако предположим, что я выясню, кто убил девушку, или хотя бы соберу полезную информацию на этот счет. Что это даст, если полиция не арестует убийцу?

– Я думал над этим. Считаю, что в такой ситуации вы можете сделать только одно: рассказать всю историю комиссару Рузвельту.

– Рузвельту? Почему именно ему?

– Потому что он намерен провести чистку всего департамента полиции. Ему очень пригодится именно такой скандал. Ему придется по душе мысль о том, чтобы силой заставить суперинтенданта расследовать убийство несчастной девушки, особенно если тот ничего не желает делать. Прессе это тоже понравится.

– Прессе? Газетам? А зачем нам привлекать их? – Эта идея Саре явно пришлась не по вкусу.

– Потому что Рузвельт обожает гласность. Почему, по-вашему, он ночами разъезжает по городу вместе с этим газетным репортером? – спросил Мэллой, имея в виду привычку Рузвельта круглосуточно таскаться в компании Джейкоба Рииса, проверяя, все ли полицейские находятся на своем посту. – Он не только старается выявить копов, которые пренебрегают служебными обязанностями, но еще и хочет иметь в своем распоряжении личного репортера, чтобы подобные истории непременно попали в газету. История Алисии наделает много шуму – чего Рузвельту никогда не удавалось добиться, что бы он ни предпринимал, – и тогда полиция уже не сможет игнорировать указания своего шефа. Ей придется предпринять кое-какие действия, и в итоге Рузвельт будет выглядеть как своего рода герой.

– И справедливость восторжествует.

Фрэнк, к сожалению, не слишком верил в торжество справедливости. Но тут он припомнил слова Конлина и понял, что в действительности хочет одного: отомстить.

– И убийца Алисии понесет наказание, – поправил Фрэнк.

Миссис Брандт кивнула, верно додумав то, что он не произнес вслух.

– Алисию все равно не воскресить, стало быть, истинной справедливости быть не может. Но, по крайней мере, будет какое-то наказание.

Фрэнк искренне на это надеялся. Он легко мог вспомнить множество людей, которые его заслуживали.

– Стало быть, вы этим займетесь? – уточнил детектив.

Сару удивило, что он задал этот вопрос.

– Конечно, займусь! Просто я… Я не очень понимаю, с чего следует начать.

– Вы уже начали, миссис Брандт. Надо лишь продолжить.

Глава 9

Сара с готовностью призналась себе, что весьма польщена просьбой Фрэнка Мэллоя и дальше расследовать убийство Алисии. Ему-то она, конечно же, никогда в этом не признается, но сама-то точно польщена. Но не менее этого – возмущена сообщением о том, что начальство отстранило Мэллоя от дела. Сара могла бы это понять, если б он плохо справлялся с обязанностями или если б на такое важное дело назначили кого-то другого, старше чином или более опытного. Но Мэллою просто сообщили, что дело закрыто и ни у кого нет намерений найти убийцу Алисии. Смириться с этим невыносимо. Что остается делать, кроме как принять вызов, продолжив расследование убийства?

Сара не стала говорить Мэллою о том, как мечтала стать детективом и когда-то фантазировала на эту тему; не стала упоминать и о том, как сама разок усомнилась в своей решимости отыскать убийцу Алисии. Что бы она о нем ни думала раньше, Мэллой ухитрился реабилитировать себя своей просьбой. А ведь Сара даже не обратила внимания на тот факт, что детектив доверил задачу «обычной» женщине, а если б обратила, то это было бы еще одним весомым аргументом в его пользу. Так что если Сара не остережется, то вполне может начать думать о Фрэнке Мэллое гораздо лучше. Во всяком случае, не так плохо.

Но все это может подождать до того момента, когда у Сары будут время и силы поразмыслить на досуге. А пока что нужно ловить убийцу. Они с Мэллоем обсудили возможные направления дальнейших действий, и самым логичным Саре показалось вернуться в пансион Хиггинсов, откуда все началось.

Сегодняшний день обещал стать еще более теплым, чем вчерашний. Газеты уже заговорили о «наступлении жары». Если такова погода в апреле, то что же будет в июле? Несмотря на усиливающийся зной, Сара обнаружила миссис Хиггинс на кухне, где та готовила обед для своих постояльцев. Акушерка предпочла бы видеть новоявленную мамочку по-прежнему в постели, но медосмотр матери и младенца показал, что оба в прекрасном состоянии.

– Как я вижу, вы сдали все комнаты, – заметила Сара, присаживаясь к кухонному столу и держа ребенка на руках, пока его мать возится у плиты.

– Да, но надолго ли? – жалобно спросила миссис Хиггинс. – Хороших жильцов нынче найти трудно, а те, которые у нас сейчас, под это определение точно не подходят. Я так думаю, что они съедут еще до конца месяца, к тому же не заплатив за проживание.

– Тогда вы найдете себе других постояльцев, – возразила Сара. – Конечно, когда полиция поймает того, кто убил мисс ван Дамм, вам будет гораздо легче сдавать комнаты.

– Это точно, – согласилась миссис Хиггинс, поднося ко рту ложку супа и пробуя варево на вкус. Кажется, вполне неплохо. Женщина положила ложку на стол и с грохотом закрыла литой чугунок тяжелой крышкой, прихватив ее углом фартука. – Но как же они его теперь поймают? Их тут уже неделю не было. Не думаю, что они еще занимаются его поисками.

«Истинная правда», – подумала Сара, но вслух сказала:

– Я уверена, что скоро они его найдут. Да и зачем полиции снова сюда приходить? Вы узнали что-то новое или, может, кто-то что-то припомнил?

Миссис Хиггинс покачала головой и, вынув из большой фаянсовой миски здоровенный комок теста, начала привычными движениями разминать и раскатывать его.

– Нет, ничего такого не было. Дело просто в том, что дети… напуганы. Им снятся кошмары. Они уверены, что убийца снова сюда заявится. За ними.

Сара посочувствовала этой семье. Сколько раз она сама представляла себя на месте Мэгги, истекающей кровью на полу в дешевой наемной квартирке? А Сара ведь была почти взрослой, когда это случилось! А тут совсем маленькие дети, детское воображение может бог знает куда их завести!

– Я бы с радостью с ними поговорила, если вы считаете, что это им поможет. Я знаю, вы старались успокоить их, но дети иной раз не очень доверяют родителям. А вот постороннего, другого взрослого, они могут послушать, если тот скажет, что им нечего бояться.

Морщинистое лицо миссис Хиггинс тут же расплылось в улыбке.

– Ох, правда, миссис Брандт? Они ведь вас так уважают! Вы ж для них прямо как свет в окошке! Мэри-Грейс говорит, что когда вырастет, то тоже станет повитухой, как миссис Брандт, тоже будет принимать детей.

Сара улыбнулась, как ни странно, очень довольная таким комплиментом.

– Я с радостью с ними пообщаюсь, – повторила она. Судя по звукам, которые доносились в кухню через открытую дверь, боˊльшая часть детей играла в маленьком дворике позади дома, поэтому Сара была уверена, что найдет их там. Вероятно, их всех выгнали наружу, где еще не слишком жарко. – Я вынесу малыша Гарри на улицу, пусть подышит свежим воздухом, – предложила акушерка, поднимаясь на ноги и прижимая младенца к плечу.

Дети Хиггинсов бегали во дворике вместе с несколькими соседскими детишками, занятые какой-то игрой, понятной только им. Привлеченные появлением нового человека, они немедленно подбежали к Саре и окружили ее, как несмелые мотыльки, прилетевшие на огонь. Она знала всех их по имени. Некоторых акушерка погладила по головке, потом уселась на ступеньку. Самые маленькие тут же захватили места поближе к ней, уютно прижимаясь и оглядываясь с довольным видом, радостно воспринимая внимание постороннего человека. Маленький Гарри, тоже довольный тем, что устроился на руках у Сары, радостно гукал и булькал, щурясь на ярком утреннем солнце.

Некоторое время они просто болтали. Сара осторожно расспрашивала детей об играх и прочих занятиях, прежде чем перейти к теме дурных снов и ночных кошмаров, а также плохих людей, которые являются по ночам за малышами. Она надеялась, что не слишком лгала, когда уверяла их, что нехороший человек, причинивший зло Алисии, ушел и никогда не вернется. По крайней мере, Сара была уверена, что он не вернется в пансион Хиггинсов. Через несколько минут новизна ее присутствия уже исчезла, и младшие дети разбрелись кто куда, вернувшись к своим играм. Салли и Мэри-Грейс тут же заняли места, освободившиеся после ухода младших, и начали задавать вопросы, которые считали более «взрослыми», пока Салли это тоже не наскучило. Она схватила свою куклу и вернулась к игрушечному домику из обрезков разных досок, который в углу двора построил ей отец. Мэри-Грейс с Сарой остались одни.

Сара улыбнулась Мэри-Грейс и тихонько покачала Гарри у себя на коленях, но девочка не улыбнулась ей в ответ. Саре было очень жалко ее, она выглядела гораздо старше своих лет. Можно было подумать, что она несет на своих плечиках всю тяжесть этого мира.

– Этот черный чемоданчик… вы в нем приносите детей? – вдруг спросила Мэри-Грейс.

Сара прикусила губу, стараясь не улыбнуться, потому что знала, что если она выкажет какое-то удивление, это может нарушить установившийся контакт с девочкой.

– Так твоя мама говорит?

– Нет. Она говорит, что это не мое дело и что я все пойму потом, когда вырасту.

«Да никогда ты ничего не поймешь, если кто-то не объяснит», – подумала Сара.

– А сама-то ты как считаешь?

Мэри-Грейс нахмурилась и задумалась, подергивая себя за косичку.

– Я думаю, что младенец был у мамы в животе.

– А почему ты так думаешь?

– Потому что живот у нее был большой, когда она в тот вечер ложилась в постель, а утром он уже был снова небольшой, а Гарри уже родился.

– Ты очень догадлива, Мэри-Грейс, – сказала Сара, испытывая некоторое облегчение, что девчушка такая умненькая и смышленая и ей не придется рассказывать о некоторых вещах, узнав про которые ее мать была бы очень недовольна.

– Чего я не понимаю, это каким образом Гарри выбрался из ее живота, – продолжала Мэри-Грейс, и ее личико сморщилось от неудовольствия и разочарования.

Сара вовсе не собиралась объяснять это десятилетней девочке. Ей самой было довольно трудно воспринимать все детали этого процесса, даже после стольких лет работы акушеркой. Объяснять маленькой девочке, как младенец проходит и выходит наружу через отверстие, о наличии которого та, вероятно, еще и не подозревает, свыше ее сил; к такому Сара совершенно не готова, особенно в это весеннее утро.

– Именно этим и занимается акушерка, – пояснила она, найдя подходящий компромисс. – Я помогаю младенцу выйти наружу. Как твоя мама говорит, ты это поймешь попозже, когда повзрослеешь, а сейчас тебе вовсе не нужно об этом беспокоиться. Пройдет еще немало времени, прежде чем тебе придется думать о детях. – По крайней мере, Сара надеялась, что так и будет, памятуя о том, какой юной была Алисия ван Дамм.

Она уже ожидала, что Мэри-Грейс тоже сейчас уйдет, поскольку разговор окончился и тема вроде бы оказалась закрыта, но та продолжала сидеть на месте, делая вид, что играет с Гарри, позволяя ему хватать себя за пальцы своими маленькими ладошками и дергать их. Сара чувствовала, что у девочки имеется еще какой-то вопрос, который ей очень хочется задать, и она просто набирается мужества спросить. Она лишь надеялась, что на этот вопрос ей удастся ответить честно и откровенно, не вызвав неудовольствия миссис Хиггинс.

В конце концов девочка решилась, подняла глаза и сказала:

– Их там было двое.

– Двое кого? – спросила Сара.

– В комнате Элис, ночью. – Мэри-Грейс подняла взгляд, высматривая, шокировала она Сару или нет.

Конечно, шокировала. Но Сара сумела изобразить на лице только удивление. Ей не хотелось пугать Мэри-Грейс, потому что тогда та больше ничего не расскажет.

– Ты видела мужчин, которые зашли в комнату Алисии… то есть Элис? – спросила она.

– Не мужчин. Это были мужчина и женщина.

В голове у Сары уже крутились тысячи вопросов, но она укротила желание тут же, разом вывалить их все на девочку. Если она будет слишком настойчива или встревожена, Мэри-Грейс может подумать, что что-то делает неправильно, и Сара ничего больше не узнает.

– Это был кто-то знакомый? Может, Хэм Фишер?

Мэри-Грейс помотала головой.

– Он тоже был там, но это не он. Он, я думаю, впустил их в дом. Они пришли через заднюю дверь, и кто-то впустил их внутрь. А потом мистер Фишер ушел. Он нес с собой сумку, которую принес, когда въехал к нам. Наверное, там была его одежда, потому что мама сказала, что все его вещи наутро исчезли.

– Эти мужчина и женщина, как они выглядели?

– Я не разглядела. Было темно, – ответила девочка.

Да, конечно.

– Но ты же узнала Хэма Фишера, – напомнила ей Сара, перекладывая Гарри и чуть покачивая его, когда он начал ворочаться.

– Я запомнила, какая у него походка.

– А ты можешь хоть что-то сказать про тех мужчину и женщину? Высокие или низкорослые? Было в них что-то необычное или, может быть, знакомое?

– Высокий был мужчина, высокий и очень прямой. А она была короткая и толстая, как шар. Она медленно ходила. У нее была палка в руке – думаю, трость, вроде как она хромая или что-то в этом роде. Мужчина помогал ей подниматься по лестнице.

– А почему ты раньше никому об этом не рассказывала, Мэри-Грейс? – спросила Сара.

Девочка расправила складки на юбке. Поскольку она была старшим ребенком в семье, ей не приходилось носить вещи, доставшиеся по наследству от старших, так что материал был хорошего качества и приличный на вид.

– А меня никто и не спрашивал, – просто ответила она.

Саре доставило бы немалое удовольствие сообщить Мэллою, что он много потерял, не расспросив детей. Видимо, детективов не учат тому, какими важными свидетелями могут оказаться дети.

– Но я ведь тоже тебя про это не спрашивала, – заметила она.

Мэри-Грейс бросила на нее быстрый взгляд.

– Я подумала, что если скажу полицейским… А вы не скажете маме, правда? – обеспокоенно поинтересовалась она.

– Почему бы не сказать ей про это?

– Потому что я тогда уже должна была спать. Я люблю посидеть допоздна, когда все уже спят и вокруг по-настоящему тихо, но мама всегда ругается. Говорит, что мне нужно отдохнуть. А я думаю, что она просто бесится, потому что я не встаю, когда она утром меня будит.

Этому Сара вполне могла поверить. И также она могла представить, как девочка вроде Мэри-Грейс дорожит несколькими минутами одиночества в доме, где полно народу. Но времени беспокоиться насчет ее привычек у Сары нет. Ей нужно выполнять задание, которое Мэллой, наверное, выполнил бы лучше, поскольку его этому учили. Но сержанта рядом не было, так что Саре придется как-то справляться своими силами. Что бы спросил Мэллой, если б сейчас оказался здесь? Какие еще важные моменты и детали следует выяснить?

– А ты… ты что-нибудь той ночью слышала? Какой-нибудь шум из комнаты Элис? Или, может, разговор?

– Ее комната слишком далеко, а я заснула. Ненадолго, правда…

– И что тебя разбудило?

– Наверное, стук открывшейся задней двери. Моя кровать прямо у окна. И я видела мужчину, когда он уходил.

– Мужчину и женщину, ты хочешь сказать.

– Нет, только мужчину. И он очень спешил, как будто кто-то за ним гнался, только никто не гнался.

– А женщину ты больше не видела?

– Нет, она так и не вышла, пока я смотрела. Так вы не скажете маме? – обеспокоенно спросила девочка еще раз.

– Нет, не скажу. Но хорошо, что ты мне все рассказала. Это может помочь полиции поймать того, кто так плохо поступил с Элис.

– Я хочу, чтобы вы его поймали. Мне снится, что он приходит и за мной. Снится, что влезает прямо через окно, чтобы забрать меня, а когда я просыпаюсь, то вся дрожу от страха.

– Ох, милая моя! – воскликнула Сара, обхватывая рукой тоненькое тельце девочки и прижимая Мэри-Грейс к себе. – Не надо ничего бояться! Он же не знает, что ты его видела, так что у него нет никаких причин приходить за тобой. А кроме того, он будет стремиться быть как можно дальше от вашего дома.

– Вы так думаете? – с сомнением спросила девочка.

– Я это точно знаю, – ответила Сара, обнимая Мэри-Грейс. Ей очень хотелось, чтобы у девочки осталось поменьше сомнений на этот счет.

* * *

Хотя Саре не терпелось отправиться к Мэллою, она все же сперва направилась домой. В конце концов, нельзя же бегать к нему с каждым новым обрывком информации. Люди в управлении полиции наверняка сразу что-то заподозрят, а если поймут, что Мэллой поручил ей это расследование, то его могут ждать очень серьезные неприятности. Кроме того, он сказал, что будет встречаться с Сарой каждые несколько дней, чтобы узнать, удалось ли ей выяснить что-нибудь новое, так что надо просто подождать, пока он снова явится к ней в приемную. Сара ведь не узнала имя убийцы или что-то в этом роде. Она лишь выяснила, что в ту ночь в комнату Алисии заходили мужчина и женщина. Женщина могла быть аборт-махером, и если так, то ее описание может помочь Мэллою найти преступницу, он ведь опрашивал множество этих специалистов. Но кто был тот мужчина? Как жалко, что Сара узнала лишь, что он высокий и прямой… Надо полагать, Мэри-Грейс хотела сказать, что он не был толстый, но под такое описание подходит половина мужчин в Нью-Йорке. Оно подходит и мистеру ван Дамму, и Сильвестру Мэттингли, и, пожалуй, даже груму Харви.

Но если та женщина и впрямь была абортмахершей и если удастся ее отыскать, то она назовет имя мужчины. Если согласится, конечно. У Сары не было особой уверенности в том, что такая женщина выдаст человека, который, вероятно, хорошо заплатил ей за молчание и который стал убийцей. Может, конечно, она теперь будет опасаться за собственную жизнь, если не выдаст его… Ну, у Мэллоя гораздо больше опыта в подобных делах, чем у Сары. Уж он-то будет знать, что делать дальше.

Миссис Брандт находилась в кухне, раздувая огонь в плите, чтобы испечь печенье для детей Хиггинсов в качестве награды за информацию, выданную Мэри-Грейс, когда зазвонил дверной звонок. Акушерка открыла дверь и обнаружила там одного из грязных босоногих мальчишек, известных как «уличные арабы». Они обеспечивали себе сомнительное существование любыми путями, какие только могли найти.

– Миссис Ярдли просит, чтоб вы поскорее к ней пришли. У ней ребенок сильно захворал, – сообщил мальчишка обеспокоенным голосом, нетерпеливо переступая с одной босой ноги на другую в желании как можно скорее убраться по своим делам.

Помня про то, как молода Долли и скольких детей она уже потеряла, Сара стала поспешно собираться. Выходя из дому, она прихватила с собой немного только что испеченного печенья и вручила мальчишке, который тут же схватил угощение, забыв поблагодарить. Послеполуденная жара давила и угнетала, поэтому Сара захватила с собой зонтик в дополнение к своему обычному саквояжу.

Хотя Сара, в сущности, была простой повитухой, она также имела квалификацию медсестры, и ее частенько вызывали к больным, а не только для приема родов. Новоявленные мамочки всегда первым делом вспоминали о ней, если их дети заболевали.

– А что случилось с ребенком, ты не знаешь? – спросила миссис Брандт мальчишку, которому пришлось замедлить шаг, чтобы не опережать ее. Ему ведь не заплатят, пока она не явится к больному, так что пацан держался рядом.

– Не знаю. Мне велели просто привести вас, вот и всё.

Сара ускорила шаг, хотя уже чувствовала, как на теле под одеждой выступает пот. Может, имеет смысл завести велосипед, чтобы в таких вот случаях быстрее передвигаться по городу? Велосипеды нынче стали повальным увлечением, даже полицейские ими пользовались. Это одно из нововведений комиссара Рузвельта, и Сара недавно видела статью в «Таймс», где говорилось, что это подразделение велополиции будет усилено и увеличено. В прессе то и дело появлялись сообщения о том, что некий «человек на двух колесах» догнал и остановил взбесившуюся лошадь, запряженную в повозку, даже не слезая с седла своей машины, хотя это едва ли казалось возможным. Сара как-то с трудом представляла себя на таком комическом сооружении. Может, если б она была моложе и не так беспокоилась насчет собственного достоинства…

Наконец акушерка добралась до жилого дома на Первой авеню, где обитала семья Ярдли. Уилл Ярдли стоял на крыльце перед входной дверью, дожидаясь ее. Он что-то прокричал, когда увидел миссис Брандт вместе с уличным мальчишкой, и поспешно спустился на тротуар, чтобы ее встретить. Он даже взял у нее саквояж и пронес его последние несколько шагов и вверх по ступенькам. Сара еще на улице заслышала плач младенца. Ну, по крайней мере, девочка еще жива, да и силенок у нее немало, если судить по громкости криков.

– Я говорил Долли, что надо бы послать за доктором, но она и слышать про это не хочет, – на ходу сообщил Уилл. – Хочет только вас. Говорит, что только вы сумели уберечь этого младенца от смерти, когда он рождался, и только вы можете сохранить малышке жизнь.

Сара с удовлетворением отметила, что Ярдли, кажется, искренне обеспокоен самочувствием своей маленькой дочери. Возможно, он в конечном итоге смирился с появлением этого младенца. Сара хотела было спросить, что с ребенком, но они уже поднялись на крыльцо, а оттуда оставалась всего пара шагов до квартирки Ярдли.

Сара обнаружила Долли расхаживающей по комнате с кричащим ребенком на плече. Молодая мать была бледной, с всклокоченными волосами и выглядела совершенно вымотанной и измученной.

– Ох, слава богу, вы пришли! – воскликнула она. – Моей девочке так плохо, так плохо!..

– Что с ней? – спросила Сара, забирая хнычущего младенца из рук матери.

– Она всю ночь не спала, все плакала, а я никак не пойму, в чем дело! – Женщинам приходилось кричать, чтобы перекрыть вопли Роузи.

– Грудь берет?

– Да, только от этого ей еще хуже! Пососет немного, а потом сразу снова начинает кричать.

– А до этого она чем-нибудь болела?

– Нет, совсем нет, только плакала! – ответила Долли, сама едва сдерживая слезы.

Сара уложила ребенка на кухонный стол и проверила, нет ли у девочки жара или сыпи. Младенец показался ей очень теплым, но, принимая во внимание жаркую погоду, а также тот факт, что малышка некоторое время пробыла на руках у матери, этого следовало ожидать. Хотя, конечно, у нее мог быть небольшой жар, как при лихорадке. Сара достала стетоскоп, послушала сердце и легкие и, к большому своему облегчению, не обнаружила никаких нехороших признаков. Не найдя симптомов какого-нибудь серьезного заболевания, она пришла к неизбежному выводу.

– У нее просто колики, – сказала она.

– Колики? А что это?

– Резкая боль в желудке. Видите, как она подтягивает ножки к животику, когда кричит? Это потому, что у нее боли в желудке.

– Но откуда им взяться, этим болям? Она ж ничего другого не ест, только грудное молоко! Вы что, думаете, это я ее отравляю? – в ужасе спросила Долли.

– О нет, конечно, нет. Колики – обычная вещь у новорожденных. Никто не знает, почему они возникают, и, к сожалению, никто не знает, как это лечить. Обычно это тянется до шестимесячного возраста…

– Шесть месяцев?!

– …а потом ребенок просто становится более взрослым, и колики пропадают. Поэтому их и называют «шестимесячными коликами».

Долли была поражена и убита.

– Вы хотите сказать, что она будет так орать целых шесть месяцев? Да я ж после этого в «Бельвю» окажусь! – воскликнула она, имея в виду местный приют для умалишенных. – И Уилл отправится туда же вместе со мной!

– Я же не говорю, что ей нельзя помочь, – уверила ее Сара. – Я покажу вам некоторые приемы, которые помогут ей успокоиться, а вам – сохранить рассудок.

Сара показала Долли, как правильно держать младенца на руках, отчего девочка тут же успокоилась. А сама нагрела несколько полотенец и приложила их к ее животу, и истомленный ребенок тут же мирно заснул.

Когда Долли уложила девочку в кроватку, то без сил упала на стул и посмотрела на Сару отчаянным взглядом.

– Не говорите мне никаких лживых слов, не успокаивайте меня, миссис Брандт! Просто скажите, она умрет? Не бойтесь, говорите правду. Я не хочу…

– Да нет же! Вовсе она не умрет! От колик не умирают. Я же говорила вам, многие дети этим страдают. Просто плачут и плачут, а потом, в один прекрасный день, вдруг перестают. Однажды вы проснетесь, а все уже прошло, ребенок здоров, весел и счастлив.

Большие глаза Долли наполнились слезами.

– Вы уверены?

– Совершенно уверена.

Долли схватила руку Сары и прижала к губам жестом одновременно трогательным и застенчивым.

– Ох, миссис Брандт, спасибо, что вы пришли! Я даже и не знаю, что я…

– Не надо, не надо таких благодарностей, я их не заслуживаю. Роузи вообще-то ничем не больна, – пробормотала Сара, осторожно высвобождая руку. – А теперь, думаю, мне следует заняться и другой пациенткой. Вам требуется хороший отдых, Долли, но сперва я вам приготовлю что-нибудь поесть. А потом вам нужно будет поспать, пока ребенок не проснется. Это строгий приказ!

Через несколько минут Долли, успев поесть и улечься в постель рядом с младенцем, уже крепко спала. Сара вышла наружу и обнаружила, что Уилл Ярдли по-прежнему торчит на крыльце. В руке он держал стакан с чем-то подозрительно напоминающим пиво; вид у него был встревоженный и изможденный, такой же, как у Долли.

– Она выживет? – спросил Уилл у Сары.

Сара понимала, что это вовсе не глупый вопрос. Новорожденные в таких многоквартирных жилых домах погибают ежедневно от вроде бы совершенно незначительных недугов. На сей раз акушерка, по крайней мере, сумела вселить в родителей какую-то надежду.

– У нее колики. Ничего особенного, просто боли в желудке, – снова объяснила Сара, стараясь использовать такие слова, какие Уилл мог понять.

– И она от этого не умрет?

– От колик не умирают. – Уж это-то Сара могла ему пообещать. А вот что касается того, что может за этим последовать, – ну, все в руках божьих. – Я зайду к вам завтра, посмотрю, как дела, а сейчас им обеим нужно просто поспать и отдохнуть.

– А доктор может еще что-то сделать?

– Нет, – вполне честно ответила Сара.

Не существует никаких волшебных снадобий для лечения таинственных и непонятных недомоганий, от которых страдает человечество, что бы там ни утверждали производители разных патентованных лекарственных препаратов. Но у Роузи этот недуг со временем сам пройдет.

Уилл кивнул, приняв слова акушерки на веру. Его лицо выглядело очень осунувшимся, и только сейчас Сара впервые поняла, как он молод. Ему же не больше двадцати пяти лет, а то и меньше, и на этом лице оставил явный след каждый год прожитой им жизни, а в глазах читалась мудрость, нажитая тяжкими испытаниями. Сара вспомнила мальчишку, который прибежал за ней сегодня, и подумала, что, скорее всего, он вырастет и превратится в такого, как Уилл, – если ему повезет и он вообще сумеет вырасти и повзрослеть. Немногим это удается.

Уилл провел по лицу грязной ладонью.

– Не знаю, что мне тогда делать с Долли, если ребенок умрет. Ей ведь здорово досталось, когда она тех, предыдущих потеряла, но эта… она с ней так носится, миссис Брандт, так носится…

Судя по покрасневшим глазам Уилла, он с ребенком тоже «носился», но Сара не стала тревожить его мужское самолюбие и настаивать на том, чтобы он в этом признался.

– Я о них позабочусь, Уилл, – только и сказала она.

– Я заплачу вам за потраченное время, – предложил Уилл, вероятно опасаясь, что если не заплатит, как прежде, миссис Брандт может не оказать им помощи в полной мере. Или, возможно, он просто опасался, что акушерка перестанет их посещать, если решит, что Ярдли не в состоянии оплачивать визиты по ее обычным ставкам.

Сара отнюдь не была настолько состоятельна, чтобы отказаться от оплаты своих услуг, но когда вспомнила о сделке, которую заключила с Уиллом в прошлый раз, то сразу подумала, нельзя ли снова его использовать.

– Вам не нужно будет вообще ничего мне платить, если вы сумеете раздобыть еще кое-какие сведения о том человеке, о котором у нас шла речь в прошлый раз.

– Об этом проходимце Фишере?

– Да, о нем.

Ярдли с подозрением нахмурился.

– Как я слыхал, это может плохо для меня кончиться, если я стану совать нос в дела этого Мэттингли, на которого он работает.

– А вам и не нужно этого делать.

Но Уилла все еще терзали подозрения.

– Тогда что вы хотите узнать?

Сара все обдумала и решила, что вполне может рискнуть.

– Я хотела бы узнать, где его можно найти.

Уилл нахмурился еще сильнее.

– А зачем вам это? Вы ж не пойдете к нему сами, не правда ли?

– О нет, я об этом даже и не думала! – ответила миссис Брандт и тут же усомнилась, действительно ли это так. Если она узнает, где найти Хэма Фишера – человека, который, вероятно, впустил убийцу Алисии в приют Хиггинсов, – хватит ли у нее терпения дожидаться появления Мэллоя? Ответа на этот вопрос у Сары пока что нет. – Мне просто необходимо знать, где он прячется, Уилл. А когда я это узнаю, один мой друг непременно захочет с ним побеседовать. Друг мужского пола, – добавила она на случай, если Уилл все еще не успокоился.

Но тот все еще не мог успокоиться.

– Я ваш должник, миссис Брандт, так что сделаю все, что могу. Только я ничего не обещаю. Это же большой город, здесь есть тысячи мест, где может скрываться такой малый, если он не хочет, чтобы его нашли…

Сара улыбнулась:

– Я знаю, что вы приложите все силы, Уилл.

* * *

Был конец очень долгого и очень жаркого дня, когда Фрэнк Мэллой поднялся по лестнице в свою квартиру. В спертом воздухе висел тяжелый запах вареной капусты. Другие ароматы на этой загаженной мусором лестнице были еще менее аппетитны. Слишком много людей здесь живет и слишком скученно, в жуткой тесноте. Мэллой слышал звуки ссоры – Макмаллинсы спорили о чем-то; она – скрипучим голосом, он трубно ревел в ответ. Слов было не разобрать, но Фрэнк-то знал, что все равно ничего не поймет в их ссоре, даже если разберет слова. Потом будет грохот разбиваемых горшков и падающих сковородок, а потом надолго воцарится тишина. Так оно всегда и происходило. Ничего особо не менялось в этом доме, даже когда Фрэнк не являлся сюда по нескольку дней кряду, как оно по большей части и бывало.

Когда он добрался до двери своей квартиры, то сперва нажал на ручку, еще до того, как полез в карман за ключами. Как и подозревал Мэллой, ручка повернулась. Сколько раз он говорил матери, чтобы она запирала дверь? Может, она желает, чтобы в квартиру ворвались грабители и убили ее? У нее, по всей вероятности, имелись на то свои причины – может быть, тогда сын наконец обратит на нее внимание, если не по какой-то другой причине, то хотя бы для того, чтобы расследовать уголовное преступление…

Когда Фрэнк вошел, мать сидела в передней комнате перед окном, открытым, чтобы в комнату проникал хоть какой-то ветерок, раскачивалась в кресле-качалке и что-то шила при свете газовой лампы. Когда дверь отворилась, женщина подняла глаза от своего шитья и изобразила на лице притворное удивление.

– Ну и что вам угодно, сэр? Если вы что-то продаете, то не туда попали. Я просто бедная старая женщина, у меня нету лишних денег, чтоб покупать всякий хлам, зарубите себе на носу, так что можете идти своей дорогой.

– Ма, – сказал Фрэнк, предупреждая дальнейшее, но ее это ничуть не смутило.

– А ежели вы явились сюда с дурными намерениями, позвольте вас предупредить, что у меня есть сын, он полицейский детектив, и он вас выследит, как волков выслеживают. Как я слышала, он неплохо справляется со своей работой, хотя сама-то я, конечно, судить не могу, да и вижу я его очень редко…

– Хватит, ма. – Фрэнк вошел в комнату и закрыл за собой дверь. – Я не в том настроении.

– О, так это ты, Фрэнсис? – воскликнула мать с деланым удивлением. – Это и впрямь ты? Как же долго тебя не было, клянусь Господом! Я уж и забыла, как ты выглядишь!

Мэллой мог бы возразить, что был здесь всего лишь в прошлый четверг. Однако прошло уже пять дней, и мать вряд ли помнит этот последний его визит. Формально сержант проживал здесь, но гораздо больше времени он проводил в полицейском общежитии и в других местах. И мать была одной из причин его долгого отсутствия дома, пусть и только отчасти.

– У тебя поесть что-нибудь найдется? – спросил Мэллой, вешая шляпу на крюк рядом с дверью и стягивая с плеч пиджак.

По крайней мере, здесь не нужны формальности и официоз. Это одно из немногих преимуществ, какие Фрэнку давало пребывание дома.

– Конечно, у меня кое-что имеется поесть. Мой сын, этот знаменитый полицейский детектив, приносит мне деньги каждую неделю. Я каждое утро хожу к мессе, чтобы поблагодарить Пресвятую Деву, что у меня такой щедрый сын.

У Фрэнка мелькнула мысль самому осуществить то убийство, о котором он думал несколько минут назад. Но, к сожалению, старуха мать была ему нужна.

– Тебя не слишком обременит, если ты приготовишь мне что-нибудь? – спросил он, ухитрившись произнести это ровным тоном, по большей части потому, что слишком устал, чтобы спорить с миссис Мэллой. – Я с утра ничего не ел.

Как детектив и подозревал, ее материнские инстинкты возобладали над желанием заставить его чувствовать себя виноватым. Голодный ребенок, неважно, сколько ему лет, – всегда искушение, от которого женщине никуда не деться. Мать отложила в сторону свое шитье и тут же поднялась на ноги.

– Иди умойся. Мне нужна всего минутка. Есть рагу, я его прямо сегодня сготовила. Твое любимое. Я и морковки туда положила, как ты любишь.

Фрэнк умылся над кухонной раковиной, вытер руки и лицо безукоризненно чистым полотенцем. По сути дела, в этой квартире все было безукоризненным. Полы чистейшие, без малейшего пятнышка, мебель сияет, вся отполированная, даже оконные стекла сверкают чистотой. У Фрэнка было такое ощущение, что он своим присутствием отравляет и оскверняет эту квартиру. Еще одна причина держаться от нее подальше.

Как будто ему нужна заодно и эта причина!

Сев за дочиста выскобленный стол, Фрэнк вспомнил, чем его кормила Сара Брандт. Хотя ее стряпня не доходила до стандартов, коих придерживалась его мать, в ее компании ему было несравненно лучше. Или, возможно, так было потому, что они говорили о деле, о его работе. Фрэнк всегда чувствовал себя комфортно, когда говорил о своей работе. А его мать, конечно же, никогда не желала слушать про то, чем он занимается. Деятельность сына ее пугала, а кроме того, у нее был свой мир и свои собственные заботы и беспокойства. Иногда в число этих забот и беспокойств попадал и Фрэнк.

Мать молча возилась у плиты, разогревая жаркое. От соблазнительных ароматов у Фрэнка уже болезненно сжимался желудок, и он попытался вспомнить, почему не устроил себе сегодня перерыв на ланч. Большую часть времени после полудня отнял один из осведомителей, мелкий стукач, который утверждал, что знает, кто ограбил огромный склад в доках. Если Фрэнку удастся раскрыть это ограбление, он сможет добавить к своим сбережениям несколько сотен долларов вознаграждения. Производство в капитаны стоит четырнадцать тысяч долларов. По крайней мере, стоило еще недавно, прежде чем к власти в полиции пришел Рузвельт со своими реформаторами. Только долго эти реформаторы не протянут. Очень скоро все вновь станет точно таким же, как прежде, и Фрэнку понадобятся эти четырнадцать тысяч. А ему еще много предстоит набрать и скопить.

Мать поставила перед ним тарелку, и тут сержант посмотрел на нее – в первый раз как следует посмотрел на нее. Миссис Мэллой выглядела усталой. И когда это у нее волосы успели так поседеть? Она была маленького росточка, ниже среднего, и с возрастом когда-то подтянутая фигура расплылась и раздалась вширь. Правда, до толстухи ей еще далеко. Фрэнк вспомнил времена, когда он и сестры были совсем маленькими. Мать целыми днями стояла, согнувшись, над корытом и стирала, чтобы заработать хоть немного лишних деньжат. И у него мелькнула смутная мысль: «Как это такая маленькая женщина ухитрялась выполнять столь тяжелую физическую работу?» Эта мысль пришла к нему впервые, раньше Фрэнк никогда об этом не задумывался. Тогда мать не казалась ему маленькой, поскольку он сам был ребенком, и годами не вспоминал те времена, особенно после того, как сам устроился на работу и смог хоть немного облегчить ей жизнь и снять с нее дополнительные нагрузки.

Фрэнк отправил в рот полную ложку рагу и стал жевать, ощущая огромное облегчение и даже благодарность.

– Отличная стряпня, ма, – сказал он, здорово ее удивив.

Миссис Мэллой даже вздрогнула. Но она была не из тех женщин, что падки на комплименты, да и сам Фрэнк не был к этому склонен. Миссис Мэллой тут же посмотрела на сына с подозрением и сама пошла в атаку.

– Он спит, спасибо, что спросил, – ядовитым тоном сообщила она, присаживаясь на стул напротив, чтобы пялиться на него во все глаза.

Фрэнк сунул в рот еще немного рагу.

– Я так и понял. Уже поздно.

– Ты именно поэтому дождался позднего времени, прежде чем прийти? Чтобы он уже спал и тебе не нужно было с ним видеться?

– Я дождался позднего времени, потому что мне нужно было закончить работу, – сказал Фрэнк, стараясь, чтобы его тон не казался извиняющимся, словно он защищается. Но вкус рагу во рту тут же странным образом изменился, оно будто стало похоже на опилки. Детектив отломил кусочек хлеба, обмакнул его в соус и сунул в рот независимым жестом. – Ты же знаешь, у меня длинный рабочий день. И я не могу слишком часто приходить домой.

– Ты достаточно часто возвращался домой, пока была жива Кэтлин, – напомнила мать.

– Тогда я был патрульным полицейским. Смена заканчивалась, и я шел домой.

Смены тянулись по двадцать четыре часа, тоже очень долго, и в действительности Мэллой не так уж часто бывал дома даже в те времена. Но мать вовсе не была намерена считаться с фактами, когда пыталась доказать свою правоту.

– Он все время про тебя спрашивает. А я не знаю, что ему сказать.

Вот сейчас Фрэнк и впрямь очень хотел ее убить – за эту жуткую, зловредную ложь.

– Он же не говорит, ма. Он не может говорить.

– Он говорит! Не так внятно, как ты или я, но я-то понимаю, что он хочет сказать. Я показываю ему твою фотографию, ту самую, где ты с Кэтлин в день вашей свадьбы, и говорю ему: «Вот это твой папа». И он спрашивает про тебя. Он знает, кто ты такой, хотя и видит тебя не чаще, чем раз в сто лет.

– У меня есть работа, которую я должен выполнять, не так ли? – поинтересовался Фрэнк, ненавидя себя за чувство вины, которое так и грызло его изнутри. Ненавидя и мать, и себя, и всех остальных во всем мире.

– У тебя есть не только одна работа, Фрэнсис Ксавье Мэллой!

– Только та, что приносит вам пищу на стол и дает крышу над головой. И над его головой. Или ты предпочла бы жить на улице?

Слабая попытка заставить мать тоже чувствовать себя виноватой бездарно провалилась. Сама-то она была в этом деле настоящим специалистом.

– Заканчивай ужин, – сказала миссис Мэллой, словно Фрэнк снова стал маленьким мальчиком. – Потом можешь пойти и поглядеть на него.

«Какое чудесное предложение», – горько подумал детектив. К настоящему моменту вкуснейшее рагу превратилось у него в желудке в слиток свинца, и аппетит полностью пропал.

– Сейчас пойду погляжу на него, – сдаваясь, пробормотал Фрэнк.

Он отшвырнул в сторону ложку и со скрежетом отодвинул стул от стола.

– Нет уж, Фрэнсис, сперва закончи ужин, – попыталась задержать его мать, но он уже пошел приносить свое покаяние и нести свое искупление, открыв дверь в спальню.

В комнате было темно и тихо, если не считать хриплого дыхания. Кровать матери стояла в одном углу, а детская кроватка – в другом. Из кухни просачивался свет от газового рожка; его было достаточно, чтобы все видеть, как только глаза приспособились к полумраку. Все инстинкты бунтовали, требовали, чтобы Фрэнк бежал отсюда. Все инстинкты восставали против того, чтобы он снова проходил через это. Они никогда не уступали, не ослабевали. Что ни говори, но после трех лет мучений стало гораздо труднее смотреть беде прямо в лицо, но Фрэнк тем не менее заставил себя сделать эти несколько шагов через комнату и подойти к кроватке.

Она была довольно большая, больше, чем обычные. Плотник изготовил ее по специальному заказу. Расходы Фрэнк покрыл из денег, что копил на приобретение капитанского чина. Не то чтобы ему было жалко этих денег, но каждый истраченный на сторону доллар означал, что ему придется ждать гораздо дольше, пока у него наберется нужная сумма. И это время ему не следует растрачивать по пустякам.

Фрэнк ухватился пальцами за переднюю решетку кроватки и посмотрел вниз. Лицо находилось в тени, но Фрэнк видел его достаточно отчетливо. В конце концов, он и без того знал его как свои пять пальцев. Прелестные синие глаза Кэтлин сейчас, слава богу, закрыты во сне, так что ему не нужно смотреть в них и снова ощущать боль, которая накатывала всякий раз, когда Фрэнк заглядывал в них – и видел сплошную пустоту.

Его сын и наследник. Одеяло скрывало искалеченные ножки, которые никогда не будут ходить, а ночь закрыла пустые глаза. Поэтому Фрэнк не увидит, что – несмотря на утверждения матери – сын его не узнаёт и, видимо, никогда не будет узнавать. И, что так же вероятно, никогда не назовет его по имени.

Ему не раз говорили, что его тоска по Кэтлин со временем утихнет, но Фрэнк по-прежнему ощущал горечь этой утраты всякий раз, когда видел сына – наследство, оставшееся ему после ее ужасной и бессмысленной смерти. Боль в сердце была как огромная разверзшаяся яма, как бездонная дыра, которую ему никогда не закрыть, как бы он ни старался. Фрэнк держался уже три года, и если он когда-нибудь ослабеет, отпустит вожжи, то может свалиться в эту дыру и навсегда потерять самого себя.

Сколько раз он испытывал искушение проделать именно это? Останавливало его только одно. Его сын. Сын Кэтлин. Мальчик, который вырастет, станет выше ростом, но никогда так и не станет взрослым, ему всегда будет нужен кто-то, кто будет всю жизнь о нем заботиться. И этот «кто-то» – сам Фрэнк, так что ему необходимо стать капитаном, чтобы обеспечить сына всем необходимым, чтобы он ни в чем не нуждался, пока живет.

Фрэнк, не осознавая, что делает, инстинктивно опустил руку и погладил золотисто-рыжие кудри, которые мать решительно отказывалась состригать. Под его грубыми пальцами они были как шелк. Мальчик чуть потянулся во сне.

И вот только сейчас Фрэнк понял все насчет Алисии ван Дамм. Она была такая же беспомощная, как его мальчик, по-своему, конечно, беспомощная и напуганная, и никто о ней не позаботился. И это было неправильно, несправедливо. Фрэнк понял это совершенно отчетливо, это понимание возникло в самой глубине того, что еще оставалось от его души. И он не в силах исправить эту несправедливость. Он ничем не может помочь Алисии ван Дамм. Она уже за гранью, помочь ей уже невозможно, но он, по крайней мере, способен отомстить за ее смерть. Нанести такой удар во имя справедливости, удар по этому несправедливому миру. Обычно Фрэнк не испытывал потребности в такой роскоши, как справедливость, просто не мог себе это позволить, – но на сей раз он доставит себе такое удовольствие. К тому же теперь ему помогает Сара Брандт.

Мэллой лишь надеялся, что она окажется способной справиться с этой задачей.

Глава 10

В новом костюме Сара чувствовала себя немного странно – вероятно, потому, что у нее давненько не было никакой новой одежды. Хотя она терпеть не могла заниматься приобретением обновок, в которых ей в любом случае некуда было ходить, Сара, однако, сочла, что нынешняя ситуация оправдывает покупку чего-нибудь более презентабельного, нежели ее обычная, вполне еще способная послужить, пусть и не слишком модная одежда. Уж если ей предстоит являться с визитами к членам элитного столичного общества, не стоит рисковать нарваться на приказание пройти с заднего крыльца.

К тому же когда Сара увидела на первой полосе «Таймс» рекламу магазина «Мэйсиз», то не смогла устоять перед столь мизерной ценой. Всего-то двадцать четыре доллара, хотя обычно такой костюмчик стоил все тридцать. Его вполне можно надевать, отправляясь в церковь. Короткий жакет и юбка из ярко-синего, как на гусарском мундире, сержа, со сплошной шелковой подкладкой… Такой великолепный и роскошный костюм будет выглядеть совершенно неуместно среди толпы обычных людей, но достаточно представительно, чтобы Сара не стала причиной удивленно поднятых бровей дворецкого или горничной, когда в следующий раз явится в дом своей семьи.

Ей и впрямь нужно бы посетить мать. И она это сделает. Очень скоро. Как только закончит это дело. Теперь, когда Сара помирилась с матерью, уладив все былые разногласия, у нее уже нет причин и предлогов не посещать ее. Конечно, есть один нюанс: Сара пока не готова к встрече с отцом. И еще ей следует соблюдать особую осторожность в деле Алисии. Но как только убийство девушки будет раскрыто, а ее убийцу отдадут под суд, у Сары наконец появится время подумать о себе и заняться семейными отношениями.

Однако сейчас у нее есть дело, которое нужно довести до конца.

В «Таймс» сообщалось, что вчера в городе было жарко – восемьдесят четыре градуса[5], рекордная температура для этого дня, но сегодня, слава богу, прохладнее. Все равно жарко, но вполне терпимо. Прекрасный денек для прогулки по более приятным районам города.

Дом на Марбл-роу был все еще убран черным крепом. Когда Альфред открыл дверь на ее стук, он, кажется, совсем не удивился, увидев на крыльце Сару.

– Миссис Брандт, не угодно ли пройти внутрь? Я сейчас узнаю, дома ли мисс Мина, – сказал он, и это вселило некоторую надежду. По крайней мере, дворецкому не отдали приказ не пускать Сару на порог.

На этот раз миссис Брандт явилась в обычные для официальных визитов часы, надеясь, что ван Даммы не принимают сейчас больших компаний гостей и ей не придется общаться с другими любопытствующими знакомыми, помимо Мины. При условии, разумеется, что Сару вообще впустят в дом. Память о том, как ее отказались принять в прошлый раз, все еще грызла сердце. Но тут вернулся Альфред и сообщил, что мисс Мина примет гостью в передней гостиной.

Саре понадобилась всего минута, чтобы прийти в себя и скрыть огромное облегчение. Не хватало еще появиться перед Миной с выражением радости и триумфа на лице, тогда как она якобы пришла с визитом вежливости, дабы выразить свои соболезнования. Когда Сара убедилась, что выглядит достаточно торжественно и мрачно, то позволила Альфреду проводить ее в переднюю гостиную.

Мина расположилась на софе в дальнем углу комнаты, спиной к тщательно занавешенному тяжелой портьерой окну. Траурное платье из черного крепа, явно новое, соответствовало последнему крику моды. Рукава фасона «баранья нога», узкие вверху и широкие у манжет, были огромных размеров. Здесь, безусловно, не хватало ювелирных украшений – траур этого не позволял, – но Мина все равно умудрилась выглядеть элегантно.

Она протянула Саре слабую руку. Миссис Брандт здорово обрадовалась, увидев, что Мина одна. И без того будет трудно вытащить из нее хоть какую-то информацию – не хватало еще состязаться с другими визитерами, стараясь завладеть ее вниманием…

– Как поживаешь, Мина? – спросила Сара, вкладывая в свой вопрос побольше озабоченности и обеими руками принимая протянутую длань Мины.

– Более или менее, насколько это вообще возможно при нынешних обстоятельствах, – ответила та с трагическим вздохом. – Пожалуйста, присаживайся и расскажи мне, что происходит в мире. Я не выхожу из дома с самых похорон бедняжки Алисии.

Сара была уверена, что Мину совершенно не интересуют споры вокруг нового закона Рейнса, в соответствии с которым все салуны в городе должны быть закрыты по воскресеньям, или новость о сгоревшем намедни складе, где хранились сухофрукты. Скорее она хотела бы узнать последние светские сплетни, которыми не могла в данный момент наслаждаться из-за траура. К сожалению, Саре эти сплетни были известны ничуть не больше, чем Мине.

– Боюсь, мне не о чем рассказать, я не особенно в курсе последних новостей. Лучше ты скажи, удалось ли полиции выяснить что-то новое? – Сара задала этот вопрос, решив сыграть полную невинность и неосведомленность. – У них уже есть какие-то версии относительно того, кто мог убить Алисию?

Саре показалось, что в глазах Мины мелькнули неудовольствие и раздражение, но она тут же опустила взгляд на свой платочек, коим деликатно промокнула нос.

– Я абсолютно ничего не знаю. Полицейские разговаривают только с папой. Да я и не вынесу таких разговоров, мне это не под силу. Но, сказать тебе по правде, я сомневаюсь, что они вообще найдут убийцу. Ты же сама знаешь, какая некомпетентная у нас полиция. Даже удивительно, что женщине все еще можно без особого риска появиться на улице…

– Я узнала, что вам удалось получить обратно драгоценности Алисии, – напомнила Сара. – А что, твой отец и за поимку убийцы предлагает награду?

Мина посмотрела на нее таким взглядом, словно она только что плюнула на пол.

– Конечно, нет! Как это можно – назначать цену за чью-то голову?

Действительно, как это можно, особенно если получить назад драгоценности Алисии казалось ван Даммам делом гораздо более важным, нежели месть за ее гибель. Дальше в этом направлении можно не продолжать, пустая трата времени – особенно после того, как выяснилось, что ван Даммы велели полиции прекратить расследование. Мину эта тема явно не интересует. Сара решила применить иной подход.

– Я невольно думаю о том, что если б полицейским удалось найти хотя бы того молодого человека, что жил в меблированных комнатах по соседству и исчез в ночь, когда Алисия погибла, они бы непременно что-то узнали. Ему что-то да известно. И поскольку он сбежал, то наверняка видел что-то той ночью. Возможно, он даже в курсе, кто убийца.

– Скорее всего, он и был ее убийцей, так что сомнительно, что он снова высунется на поверхность. Даже если полиция и пытается его найти, он, вероятнее всего, уже далеко, за сотни миль отсюда. Это же надо быть полным дураком, чтобы не уехать подальше!

– Но если он все же вернется, тогда мы, по крайней мере, сможем хоть что-то выяснить. Я знаю, в полиции считают, что он что-то знает. Я и сама не прочь бы задать ему несколько вопросов.

Мину это заявление, кажется, заинтриговало.

– И какие именно вопросы ты задашь убийце Алисии, если представится такая возможность?

Сара притворилась, что раздумывает.

– Ну например, я спрошу его, почему он так интересовался Алисией.

– Сара, ты же наверняка знаешь, каким будет ответ. Алисия была молодой девушкой, красивой и привлекательной, – сказала Мина, не удосужившись даже скрыть свое враждебное отношение к подобной возможности. – Это и объясняет, почему любой молодой человек мог ею заинтересоваться.

– И еще я хотела бы выяснить, не видел ли он кого-то, кто той ночью приходил в пансион. Двери наверняка были заперты, так кто впустил убийцу внутрь? Может быть, этот Фишер и был тем, кто открыл двери! И еще нам известно, что к Алисии в ту ночь приходила абортмахерша. И если б мы могли…

– Абортмахерша?! О чем это ты, Господи помилуй!

– Абортмахер – это человек, который… помогает женщине избавиться от нежеланного ребенка, – пояснила Сара, припомнив, что она и сама ничего не знала о существовании подобных специалистов, когда жила в том мире, где и поныне благополучно пребывает Мина.

Та была до крайности шокирована. У нее даже лицо побледнело.

– Откуда ты знаешь, что такой человек приходил в ту ночь к Алисии?

– Полиция нашла в комнате твоей сестры один из его инструментов. Я уверена, что если б мы нашли эту женщину, она, по крайней мере, сообщила бы нам, кто ее нанял…

– Нет, Сара, это просто невозможно! Ты уже сказала мне, что у Алисии был ребенок, а теперь хочешь заставить меня поверить, что в ту ночь к ней кто-то приходил, чтобы помочь избавиться от этого ребенка! Так что там было на самом деле?

– И то и другое. Если кто-то приходил, чтобы сделать ей аборт, я уверена, что этот специалист отказался помогать, выяснив, насколько большой у нее срок. Делать операцию на такой стадии беременности чревато огромными опасностями. Видимо, эта женщина отказалась помочь Алисии и ушла. Но тот, кто ее нанял, возможно, еще оставался у Алисии. И если так, то это и должен быть ее убийца. Возможно, он был любовником Алисии и отцом будущего ребенка; значит, у него имелись причины желать ее смерти. Вот если б нам удалось узнать, кто это такой…

– Говорю тебе, у Алисии не было никаких любовников! Сама эта мысль просто абсурдна! И если полиция разыскивает именно ее любовника, ничего удивительного, что она не может никого найти!

– Боюсь, любовник у Алисии имелся. Поэтому она и была беременна.

Лицо Мины теперь стало белым как мел, но от каких именно переживаний, Сара определить не могла. Конечно, она шокирована, возмущена, да и просто рассержена. Сара была уверена, что никто и никогда раньше не обсуждал с ней подобные вещи. Но ведь и сестер ее никогда раньше тоже не убивали!

– Никто мне ничего такого не говорил про положение Алисии, – заявила Мина, как будто своим отрицанием могла опровергнуть данный факт.

– А вот я тебе это говорю. Мне сообщил сам полицейский детектив, который занимается расследованием дела. Твоя сестра была знакома по меньшей мере с одним мужчиной. Кто с ней мог подружиться? У кого имелась возможность ее соблазнить? Может, какой-нибудь друг семьи? Некто, кого никто никогда ни в чем не мог заподозрить…

Глупо ожидать, что Мина сразу же упомянет Сильвестра Мэттингли, но Сара не могла избежать искушения ее к этому подтолкнуть.

Мина откинула голову назад, на подушки, и надолго прижала к губам платочек, словно заставляя себя успокоиться и справиться с чувствами. Когда же она собралась с силами, то заявила:

– Все это совершенно ужасно! – Тут девушка перевела взгляд на Сару, и та сразу заметила в ее бледных глазах хитренькое выражение. – Но я удивляюсь тебе, Сара! Почему ты так озабочена всем этим? И откуда тебе столько известно об этом деле?

– Я с самого начала была этим здорово озабочена, – пояснила Сара. – Поскольку я виделась с Алисией в ночь накануне ее смерти, то чувствовала себя каким-то образом причастной. А один из полицейских детективов был так добр, что ответил на все мои вопросы и продолжает держать меня в курсе всего происходящего.

Мина с отвращением фыркнула и засопела.

– Ты что же, общаешься с полицейским? Нет, Сара, ты так и не научилась здраво судить о мужчинах и разбираться в них! Точно так же, как этого не умела твоя сестра!

Волна гнева и злости буквально залила Сару, чуть не задушив, но она кое-как сумела прикусить язык и затолкать внутрь резкий ответ, который ей отчаянно хотелось высказать. И удовлетворилась замечанием:

– Мне иной раз кажется, что я единственный человек, который действительно озабочен поимкой убийцы Алисии.

На секунду Саре показалось, что Мина готова с этим согласиться. Но та вдруг заявила:

– Честно говоря, я очень устала. Такая тяжесть на всех на нас свалилась, такое ужасное напряжение… Я знаю, ты меня простишь, если я пойду отдохну.

Практически выставленная из дома, Сара не имела иного выбора, кроме как уйти. Она встала и задержалась на минутку, чтобы натянуть перчатки, надеясь, что Мина сочтет необходимым сказать хоть что-то, чтобы нарушить молчание. Но старшая дочь ван Даммов разочаровала Сару – она просто сидела и ждала, пока та соберется. После чего позвала горничную, чтобы проводить гостью к выходу.

Выйдя на улицу, Сара погрузилась в шум кипучей Пятой авеню. У нее мелькнула мысль взять кэб, чтобы ехать обратно в Гринвич-Виллидж. Ей требовалось время, чтобы переварить результаты визита к Мине и понять, удалось ли узнать хоть что-нибудь новое. Но стоимость такой поездки наверняка будет непомерной, а Сара и в поезде может отлично побыть наедине с собственными мыслями.

Чувствуя себя немного не в своей тарелке в этом новом наряде среди обычного рабочего люда в вагоне поезда, Сара смотрела на мелькающие за окном дома, рассеянно отмечая рекламные щиты, занимающие практически все свободные стены зданий. Масло «Кастория». Мыло «Айвори». Зубная паста «Созодонт». Туалетная вода «Баффало Лития». Реклама зазывала, навязывая средства от любых снедающих вас недугов, от женских болезней до скверного запаха изо рта.

К тому времени, когда поезд добрался до Сороковой улицы, Сара уже пришла к выводу, что Мина не сообщила ей ничего полезного. Что ей теперь действительно нужно, так это увидеться с Мэллоем и получить консультацию. Ей необходимы его руководящие указания и видение перспектив расследования, а более всего – его опыт, чтобы решить, какие следующие шаги следует предпринять. И через некоторое время Саре даже стало казаться, что грохот колес по рельсам выбивает его имя: Мэллой, Мэллой, Мэллой… «Давай появляйся поскорее, Мэллой. Я уже не знаю, что мне делать дальше», – думала Сара.

Сержант не появился до вечера следующего дня. Сара уже давно покончила с ужином и читала какой-то медицинский журнал, оставшийся от Тома, когда услышала стук. Узнав силуэт стоящего за дверью мужчины, она испытала прилив нетерпения и предвкушения, чего с ней ни разу не случалось с тех пор, как она потеряла Тома. Хотя работа давала ей полное удовлетворение, Сара тем не менее отдавала себе отчет в том, что в ее жизни в последние годы отсутствует элемент стимулирующего волнения. По сути, если не считать некоторых случаев трудных родов, волнение в ее жизни отсутствовало напрочь. И тут детектив-сержант Мэллой радикально изменил ее жизнь, попросив помочь ему в расследовании убийства Алисии ван Дамм. Лично он мог Саре не нравиться, поскольку являлся воплощением всего того, что она не одобряла и вообще не желала видеть и знать, – но ей следует быть ему вечно признательной за то, что он вытащил ее впервые за долгое время из кокона обычных дел и забот.

– Мэллой! – радостно воскликнула миссис Брандт. – Заходите. Я занималась нашим делом, и у меня есть что вам рассказать.

Детектив выглядел очень усталым, рубашка была мятая и неопрятная, словно он носил ее несколько дней – и это при нынешней жаре! На сей раз Мэллой, правда, снял шляпу. Сара забрала ее у него и повесила на вешалку у двери.

– Вы не голодны? – к собственному удивлению, спросила она.

Ей-то какая разница? Этого Сара понять так и не смогла, но выглядел Фрэнк так, словно нуждался хоть в чьей-то заботе. И давно погруженные в дремотное состояние женские инстинкты Сары тут же потребовали, чтобы она именно этим и занялась.

– Я в порядке, – хрипло и даже несколько грубовато ответил Мэллой. – Не надо обо мне особо беспокоиться.

– Проходите в кухню и присаживайтесь. У меня осталось немного кофе после ужина. У вас такой вид, что кофе вам не помешает.

Саре показалось, что гость чуть улыбнулся, но наверняка она сказать не могла. Вдруг это просто гримаса? Однако Мэллой последовал за Сарой на кухню и взял чашку кофе, которую она ему предложила.

– Что вам удалось узнать? – спросил он, одним глотком ополовинив чашку.

– Ну, давайте посмотрим. С чего бы начать… – задумчиво произнесла миссис Брандт, садясь напротив детектива и беря в руки свою чашку. – Я снова отправилась в пансион Хиггинсов и на этот раз потолковала с детьми.

– С детьми?

– Да. Вы, вероятно, думали, что они спали, когда была убита Алисия, но Мэри-Грейс не спала. Это их старшая дочка. Ее кровать стоит прямо возле окна, и в ту ночь девочка видела мужчину и женщину, которые заходили к ним в дом.

– В какое время это случилось? – Внезапно Мэллой перестал выглядеть таким уж усталым.

– Мэри-Грейс не знает, в какое время, но, вероятно, было уже поздно, когда все уже спали. Мужчина был высокий и стройный, а женщина – приземистая и толстая, опиралась на трость. Мужчине пришлось помогать ей подниматься по лестнице, как сказала Мэри-Грейс.

– Она кого-нибудь из них узнала?

– Говорит, не узнала. Было темно. Но она узнала Хэмилтона Фишера, когда тот чуть позже вышел из пансиона. Она сказала, что его нетрудно узнать по походке. И еще – он нес с собой свою сумку. Если б девочка знала этих мужчину и женщину, думаю, она и их тоже узнала бы.

– Значит, она видела, как Фишер уходил?

– Да. Она полагает, что он впустил этих двоих в дом, хотя сама этого не видела. Похоже, она права, потому что ничего иного просто в голову не приходит. Вскоре после этого Фишер ушел. И у него была сумка с вещами, поэтому Мэри-Грейс поняла, что он ушел насовсем, как оно и было на самом деле.

– Но эти мужчина и женщина не показались ей знакомыми, верно?

– Да. Но, я полагаю, мы можем считать, что эта женщина – абортмахерша. Мужчина привел ее и…

– И пытался ее заставить сделать Алисии аборт, но та не позволила.

– Или, что более вероятно, эта абортмахерша отказалась делать операцию, как только поняла, какой у Алисии большой срок. Она не желала рисковать, ведь Алисия могла бы от этого умереть – аборт на такой стадии беременности крайне опасен.

– Значит, она не стала ничего делать… А потом что? – Мэллой уже начал думать вслух, пытаясь нарисовать логически верную картину событий. – Она оставалась там, когда этот мужчина убил Алисию?

– Нет. Мэри-Грейс говорит, что видела, как мужчина уходил один, позднее. Она говорит, что он так бежал, словно за ним кто-то гонится, хотя никто за ним не гнался. Я думаю, что женщина к тому времени уже ушла, как только выяснилось, что делать ей там нечего. А мужчина остался с Алисией. Может, они поссорились, или, возможно, он с самого начала собирался убить ее, если б не сумел заставить сделать аборт… В любом случае с какими бы намерениями этот человек туда ни явился, он ее задушил. После чего, должно быть, испугался содеянного и сбежал.

– Мне крайне неприятно признавать это, миссис Брандт, но ваша теория имеет все основания быть разумной, – заявил Мэллой с неким подобием улыбки. – И теперь все, что нам нужно, – выяснить, кто такой этот мужчина.

– Или кто она такая, поскольку женщина, несомненно, может назвать нам его имя.

– Ну, я уже знаю, кто она такая, – сообщил Мэллой с яростной уверенностью и допил свой кофе.

– Знаете? Откуда?

– Я опрашивал всех абортмахерш в городе, помните? И только одна из них приземистая и толстая. И ходит, опираясь на трость. Она русская, ее фамилия Петровская.

– Эмма Петровская? Ну конечно же! – воскликнула Сара. – Я и сама должна была догадаться! Я ее немного знаю. Мы с ней пару раз пересекались.

Сара считала миссис Петровскую ужасной особой, но только по причине ее профессии, а не из каких-то иных соображений. Кажется, Эмма была вполне компетентна и имела неплохие манеры, к тому же многие женщины были ей благодарны за ее услуги, Сара это точно знала. Возможно, и Алисия была бы ей благодарна, если б этот выбор ей предоставили вовремя.

– Вы допросите ее еще раз? – спросила акушерка. – Вы можете заставить ее сообщить нам, кто был тот мужчина?

На этот раз Мэллой действительно улыбнулся. Это была какая-то странная улыбка; немного кривая и мрачная, она выглядела совершенно неуместно на его широком лице.

– Мне больше нельзя никого допрашивать, миссис Брандт. Меня же отстранили от этого дела, вы не забыли?

– Господи, и вправду забыла! – Но тут Сара вспомнила, кто теперь в действительности расследует это дело. – Но меня же от него не отстранили, не правда ли? Значит, я могу допросить миссис Петровскую!

– Вы уверены, что вам этого хочется? Это вам не детишек Хиггинсов расспрашивать. И вы уже очень близко подбираетесь к убийце.

– Миссис Петровская не убийца, – возразила Сара.

– Это так, но она наверняка знает, кто он. Если она вам что-то сообщит – необязательно его имя, но что угодно, что может привести нас к преступнику, – вы попадете в опасное положение.

– А откуда убийца об этом узнает?

Мэллой нахмурился.

– Петровская может ему сказать. Он, возможно, подкупил ее, чтобы заставить молчать. Значит, она считает себя ему обязанной и сочтет своим долгом сообщить о ваших расспросах. А возможно, Петровская даже не знает, что Алисия была убита в ту ночь, когда она ее посещала. Тогда в опасности окажетесь вы обе.

– Я не боюсь. Я пойду к ней посреди бела дня.

– Неужели вы думаете, что людей при свете дня не убивают? – спросил детектив, явно ужасаясь безнадежной наивности миссис Брандт.

– Я думаю, этой старой увечной женщины мне опасаться не стоит, – заявила Сара. Ее очень позабавило, что Мэллой так встревожился. Неужто он и впрямь так озабочен ее безопасностью?

Но прежде чем детектив успел ответить, в дверь постучался еще один посетитель.

– Кто это? – спросил сержант, тут же вскочив на ноги.

– Полагаю, мы узнаем это, когда откроем дверь, – заметила Сара.

– Довольно позднее время для визитеров. – Мэллой нахмурился, прямо как недовольный папаша.

Сара решила не напоминать ему, что сам-то он к ней заявился отнюдь не в ранний час и его, несомненно, следует считать визитером, поскольку он здесь не проживает.

– Я же акушерка, Мэллой. И посетители ко мне приходят в любое время дня и ночи. Сейчас еще довольно рано по сравнению с некоторыми случаями…

Детектив прошел следом за Сарой в переднюю комнату, держась на приличном расстоянии, чтобы его не было видно тому, кто стоял по ту сторону двери, но достаточно близко, чтобы слышать, что будет говорить визитер. Стараясь не слишком раздражаться его предосторожностями, Сара спросила, кто там.

– Это Уилл Ярдли, миссис Брандт.

Она распахнула дверь.

– Как ребенок? Опять плачет?

В полутьме Уилл выглядел очень удивленным и юным.

– Что вы, малышка в полном порядке. Этот чай, который вы научили Долли готовить ей, подействовал просто чудесно!.. Нет, я по другому поводу. Я раздобыл информацию, которая вам нужна.

Уилл глянул себе за спину, словно убеждаясь, что за ним никто не следит, а Сара решила, что это уже вошло у него в привычку.

– Заходите и рассказывайте, что вам удалось узнать. – Она отступила внутрь комнаты, чтобы гость мог войти.

Сара закрыла за ним дверь, чтобы он чувствовал себя в полной безопасности.

Когда Ярдли решил, что теперь всё в порядке и их никто не подслушает, он сказал:

– Тот парень, которого вы разыскивали, его зовут Фишер?

– Да. Вы его нашли?

– Не совсем его самого, но одного своего приятеля, который его знает. Он видел его в Бауэри.

– В Бауэри? – невольно переспросила изумленная Сара.

Ей-то казалось, что сотрудник Сильвестра Мэттингли должен жить в более приличном районе, чем эти гнусные трущобы.

– Ага. Он там живет в ночлежке. Она называется «Бронзовый фонарь».

В ночлежке? Это же самое отвратительное место для житья, отсюда всего один шаг до жизни на улице. В ночлежке человек имеет возможность за один никель, то есть за пять центов, «ночевать» на полу, если добавит еще пару центов – то в гамаке, а уж ежели ему требуется настоящая роскошь – то за дайм[6] можно получить на ночь и койку. Люди там спят вповалку, так сказать, плечом к плечу, в самых отвратительных условиях, и в ночлежках можно найти только тех, кто опустился на самое дно, кому дальше уже опускаться некуда. И что там делает этот Фишер, человек, который мнит себя частным детективом?

– Вы уверены, что это он? – требовательным тоном осведомился Мэллой, выступая из тени.

Уилл вздрогнул и выругался.

– А чего это коп тут делает, миссис Брандт? Вы мне не говорили, что тут копы замешаны!

Ярдли уже готов был сбежать, но Сара ухватила его за рукав и остановила.

– Мистер Мэллой – мой друг. Он просто зашел в гости.

– Черта с два! Хотите сказать, что он не коп?

Сара удивилась, как это Ярдли сразу определил профессию Мэллоя, едва взглянув на него, но решила, что этот опыт Уилл приобрел уже давно, с ранней юности.

– Он просто пытается раскрыть убийство, – пояснила она.

– Этот Фишер кого-то убил? – Уилл казался еще более встревоженным.

– Нет, но он может знать, кто это сделал. Это была молодая девушка, Уилл, ей было всего шестнадцать. Немногим моложе твоей Долли.

– Это меня не касается. Мне надо идти.

– Может, вам больше понравится ответить на вопрос миссис Брандт в полицейском управлении? – спросил Мэллой таким тоном, какого Сара раньше не слышала. Она даже испугалась.

У Уилла отхлынула кровь от лица, и ей пришлось удерживать его обеими руками.

– Перестаньте! – приказала акушерка Мэллою. – Вы же его пугаете!

– Это самый лучший способ разговаривать с такими, как он, – стоял на своем сержант.

– Но не в моем доме, – таким же тоном возразила ему Сара. – Уилл, никуда он вас не заберет – вы же пришли сюда, чтобы оказать мне услугу. И я хочу вас за это поблагодарить. Этот «Бронзовый фонарь», где он находится?

– Я знаю где, – сказал Мэллой. – Так что его можно отпустить, если это все, что ему известно.

Сара негодующе уставилась на Мэллоя, ничуть его, впрочем, не смутив, потом с улыбкой обернулась к визитеру:

– Спасибо, что зашли ко мне, Уилл. И скажите Долли, что через пару дней я приду к вам и осмотрю ее и ребенка.

– Вы мне ничего не говорили про копов, – жалобно повторил парень, бросив на Мэллоя последний отчаянный взгляд, прежде чем рвануть к выходу.

Когда он ушел, Сара повернулась к детективу. Ее лицо выражало возмущение и отвращение.

– Это так вы обращаетесь со своими осведомителями? Тогда достойно удивления, что вам удалось раскрыть хоть одно преступление!

– У меня нет вашего очарования, миссис Брандт. Вот и приходится пользоваться теми инструментами, что имеются.

– Ну хорошо. Тогда не забывайте время от времени напоминать мне, чтобы я никогда никого не убивала в Нью-Йорке. Мне бы крайне не хотелось лично видеть, как вы пользуетесь этими своими «инструментами».

Сара прошла мимо Фрэнка и вернулась в кухню, где снова наполнила свою чашку. А когда увидела, что детектив последовал за ней, то налила еще кофе и ему. Мэллой принял это за приглашение снова присесть, что и проделал. Саре хотелось продолжать злиться на него, но все же пришлось признать, что она уже больше не злится. Ну не совсем. Мэллой же выполнял свою работу – вернее, то, что должно было быть его работой, если б его не отстранили от этого дела. А поскольку Сара сама пытается сделать ту же самую работу, не следует винить его за использование иных методов, нежели ее собственные.

– Так, а теперь говорите, где находится этот «Бронзовый фонарь». Я пойду туда и разыщу Хэма Фишера, – заявила она, присаживаясь напротив него.

Мэллой снова улыбнулся точно такой же странной кривой улыбкой, которая свидетельствовала о том, что он редко ее использует. Было понятно, что ее вызвали слова хозяйки дома.

– Вам не следует ходить в «Бронзовый фонарь».

– А кто тогда туда пойдет?

– Я пойду. Никто не станет спрашивать, зачем я туда ходил, – добавил Мэллой, когда женщина собралась запротестовать. – Я всегда могу сказать, что расследую совсем другое дело. В местечках вроде «Бронзового фонаря» всегда болтается множество подозрительных типчиков.

– Могу себе представить.

Мэллой отпил кофе, глядя на Сару поверх чашки с непонятным выражением на лице, с чем-то вроде восхищения, но, возможно, она ошибалась. Может, Фрэнк просто снова над ней потешался.

– Тогда я разыщу миссис Петровскую и выясню, кто привел ее в ту ночь к Алисии, а вы отправитесь в «Бронзовый фонарь» побеседовать с Фишером. Один из нас наверняка выяснит, кто был этот убийца. А потом что будем делать?

Мэллой сделал еще глоток кофе.

– А потом мы отправимся с визитом к Рузвельту.

* * *

Сара без особого труда выяснила адрес Эммы Петровской. Та в открытую рекламировала свои услуги в газетах, хотя ее профессия была запрещена законом. Абортмахеров никогда никто не преследовал. В городе и без того случалось слишком много преступлений, чтобы полицейские занимались подобными банальностями. К тому же никто не собирался выплачивать им какие-то наградные за задержание. Вот если б эта Петровская довела до смерти слишком много пациенток… Да и тогда вряд ли кто-то этим озаботился бы, разве что если б одна из пациенток оказалась какой-нибудь важной персоной.

Выйдя утром из дома, Сара формулировала в уме будущую речь, пытаясь определить, что ей следует назвать в качестве подходящей причины, по которой она явилась к этой абортмахерше. Ее размышления были прерваны радостными приветствиями миссис Элсуорт. Старуха подметала свое и без того чисто выметенное крыльцо. Если она вот так принимается за его подметание всякий раз, когда видит идущего по улице человека, с кем желает поговорить – а Сара совершенно уверена, что так оно и есть, – тогда ей, должно быть, приходится мести крыльцо не менее десяти раз за день.

– Такое ощущение, что нынче снова будет жаркий денек, миссис Брандт. А вы отправляетесь принимать очередные роды? – спросила соседка.

– Нет, у меня назначена встреча, – ответила Сара.

Это было не совсем неправдой. У нее и впрямь назначена встреча, пусть даже миссис Петровская ничего об этом пока не знает.

– Будьте осторожны! Я нынче утром пекла свежий хлеб, и на булке лопнула верхняя корочка. И с того момента я очень беспокоюсь. Вы ведь знаете, что это означает, не так ли? Это означает, что скоро будут похороны!

– Но не мои, – уверила ее Сара, насмешливо подумав про себя, что все случающееся с миссис Элсуорт всегда имеет мрачную и пугающую интерпретацию. – Но я буду осторожна.

– Да уж, смотрите в оба. И особенно следите за этими ужасными велосипедистами! Вы видели заметку в «Таймс» нынче утром? Один тип врезался на своем велосипеде в крытую повозку. И сам чуть не до смерти убился, и еще других чуть не убил, кто оказался поблизости!

Сара еще раз пообещала, что будет крайне осторожной, и сумела наконец сбежать, чтобы больше не слышать ни о каких прочих дурных предзнаменованиях и суевериях.

К тому времени, когда Сара добралась до Грэмерси-парк, она придумала причину, которая якобы привела ее к миссис Петровской. Она скажет, что пришла проконсультироваться с ней, поскольку одной из ее пациенток требуется помощь специалиста вроде этой абортмахерши, но сама Сара сомневается, что такую операцию можно проводить на столь позднем сроке беременности. Такое объяснение, решила она, будет естественным прологом к тому, чтобы упомянуть о случае с Алисией. Она, конечно, и не надеялась, что Петровская сама вспомнит об этом, но Сара намеревалась непременно ей об этом напомнить.

Дом миссис Петровской был небольшим, но содержался в образцовом порядке. Крыльцо чисто подметено, окна блестят чистотой. За вымытыми стеклами Сара разглядела кружевные занавески, а солидные дверные украшения сверкали бронзой. Эмма Петровская сумела устроить себе весьма комфортабельную жизнь за счет несчастий других людей.

Собрав все мужество и подготовившись к конфронтации с женщиной, которую она презирала, Сара взялась за дверной молоток и опустила его. Выждав разумное время, снова постучала, на сей раз громче и настойчивее. По всей видимости, дома никого не было. Разочарованная, Сара решила зайти попозже, но когда она уже поворачивалась, чтобы уйти, то заметила нечто, чего раньше не увидела. Угол одной из занавесок был отдернут, словно кто-то выглядывал наружу, но когда Сара поглядела повнимательнее, за окном никого не оказалось. Занавеска, казалось, зацепилась за что-то, за какой-то предмет меблировки. Сгорая от любопытства, Сара перегнулась через перила крыльца, чтобы рассмотреть получше, – и то, что она увидела, заставило ее охнуть.

Ощутив волнение, акушерка подергала дверь – ни о чем подобном она раньше не могла и подумать! – и, к ее изумлению, дверь отворилась. Позднее Сара сообразила, что в тот момент ей следовало бы испугаться, но тогда она думала лишь о том, как оказать помощь.

Дверь открылась в коридор. Отсюда вела лестница на второй этаж, а справа находилась дверь в гостиную. Двойные двери были распахнуты настежь, и отсюда Сара отчетливо увидела то, что с трудом рассмотрела через окно. Эмма Петровская лежала навзничь на полу гостиной. И хотя все инстинкты Сары требовали, чтобы она немедленно пришла на помощь бедной женщине, акушерка сразу поняла, что Эмма ни в какой помощи уже не нуждается.

* * *

Фрэнк не верил своим глазам. Он тупо пялился на возвышающееся горой мертвое тело Эммы Петровской и хмурился. Синяки и ссадины у нее на шее были точно такими же, как на шее Алисии ван Дамм. И это означало, что обеих задушили одним и тем же способом, хотя совершенно не обязательно это проделал один и тот же человек.

Фрэнк вполне мог предположить, что у этой женщины во всем мире не было ни одного близкого человека, но абсолютно не мог представить, что некто ненавидел ее столь сильно, что решил убить, да еще таким способом. За исключением, конечно, убийцы Алисии. Если Петровская и впрямь знала, кто убийца, то вполне естественно, что он желал ее смерти. Ему было настолько необходимо, чтобы Эмма умерла, что он вполне мог поддаться искушению совершить еще одно убийство. Чего Фрэнк не мог понять – почему преступник дожидался сегодняшнего дня, чтобы ее убить?.. Явно не потому, что он узнал, что Сара и Фрэнк получили информацию об абортмахерше, поскольку об этом не знал вообще никто, кроме них самих.

Примчавшись сюда, Мэллой обнаружил Сару в столовой. Акушерка сидела одна-одинешенька за огромным столом орехового дерева, сложив руки и с мрачным выражением на лице.

Фрэнк был недоволен тем, что миссис Брандт вызвала именно его. Она прямо-таки настаивала на том, чтобы дежурный послал кого-нибудь, чтобы его разыскали, подняв такой шум, что весь департамент теперь наверняка только об этом и судачит. И руководство непременно захочет выяснить, почему она настаивала на том, чтобы на место прибыл именно Мэллой, а не другой детектив, но он решил, что как-нибудь это объяснит. Никому, кроме них самих, незачем знать, что смерть Петровской связана с убийством Алисии ван Дамм. Фрэнк просто скажет, что миссис Брандт попросила вызвать его, потому что была с ним знакома по другому делу. Или, возможно, ему удастся заставить всех поверить, что она с ним в близких отношениях… По крайней мере, это даст тему для дальнейших обсуждений и сплетен.

– Вы по-прежнему считаете, что это безопасно – идти разыскивать убийцу посреди бела дня? – тихонько спросил он Сару, чтобы никто из прочих полицейских его не услышал.

Женщина бросила на Фрэнка бешеный взгляд.

– Вы же не знаете, когда она была убита, средь бела дня или ночью, – прошептала она в ответ.

– Кажется более вероятным, что днем. Если только эти специалисты по абортам не привыкли делать свои дела посреди ночи. Впечатление такое, что Петровская сама, по собственной воле открыла дверь тому, кто к ней заявился. Вряд ли это произошло среди ночи. И если она открыла дверь, то наверняка не думала, что у нее есть основания опасаться.

– Значит, Петровская не опасалась убийцы Алисии, из чего, вероятно, следует, что она даже и не знала, что ее убили. – Сара нахмурилась. – Жаль, что я вчера не собралась к ней зайти. Тогда, может быть…

– Тогда, может быть, вы тоже лежали бы здесь мертвой. К тому же вчера вы о ней и не знали.

– Сколько времени назад она умерла? У вас есть какие-нибудь доказательства, что ее убили нынче утром?

– В такую жару тело начинает разлагаться всего через несколько часов после смерти. А она еще вся окоченевшая. После наступления смерти тело…

– Я знаю, что такое трупное окоченение, – нетерпеливо перебила детектива Сара. – Оно наступает через час или два и длится от семи до десяти часов, после чего тело снова становится мягким.

– Вы в состоянии осмотреть ее вещи? – спросил Мэллой. – Может, что-нибудь интересное найдем…

Миссис Брандт подняла на него удивленный взгляд:

– И что мы будем искать?

Фрэнк сунул руку в карман и вытащил оттуда кюретку, которую они обнаружили в комнате Алисии.

– А посмотрим, не потеряла ли она вот это.

У Сары сразу же загорелись глаза – она все поняла.

– Ну конечно! Как я сама об этом не подумала?

Она тут же вскочила на ноги.

– Ее смотровая комната – в задней части квартиры. Самое логичное – начать именно оттуда.

Убийца ничего в доме не трогал, потому что знал, что не оставил здесь никаких следов, которые могли бы связать его с миссис Петровской или даже с убийством Алисии, поскольку Эмма теперь мертва и не может ни опознать, ни назвать его. Безупречно чистая смотровая была в полном порядке. Миссис Брандт начала систематический осмотр помещения, заглядывая в каждый ящик и шкаф и тщательно все там осматривая, как Фрэнк проделал бы и сам. Сержант не мог не удивиться тому, насколько Сара переменилась с того дня, когда он буквально заставил ее осматривать вещи Алисии. Тогда она колебалась, зато теперь… Он еще сделает из нее детектива!

– Что вас так забавляет, Мэллой? – спросила Сара, когда подняла глаза и увидела, как внимательно он за ней наблюдает.

– Ничего меня не забавляет, – ответил Фрэнк, мгновенно трезвея. – Женщину-то убили.

Но Сару это не обмануло:

– Я что-то делаю не так?

Детектив, конечно, хотел ответить, что да, не так, но не мог соврать.

– Да нет, совсем нет. Я и сам бы лучше это не проделал.

– Тогда почему вы мне не помогаете? – резко бросила акушерка. – Займитесь той стороной комнаты.

– И что мне искать?

– Инструменты. Они, вероятно, завернуты в какую-нибудь мягкую ткань и связаны.

Мэллой их и нашел. Они лежали, как Сара и сказала, в ящике, завернутые в полотенце. Полотенце было черного цвета, и когда детектив развязал стягивающий их шнурок, они вывалились наружу и рассыпались – целый набор инструментов, аналогичных тому приспособлению, что были обнаружены в комнате Алисии. Инструменты были разных размеров, и каждый размещался в отдельном кармашке. Один из кармашков был пуст.

– Ну что, нашли? – спросила Сара, поспешно перемещаясь поближе.

Детектив вручил ей кюретку, которую достал из кармана.

– Этой не хватает?

Акушерка осмотрела все кюретки из набора, доставая их и держа ближе к свету, а потом сравнивая с той, что они нашли.

– Да, – в итоге решила она. – Такая же, как остальные, и размер подходящий, как раз такого не хватает. Это доказывает, что именно Эмма Петровская приходила к Алисии в ту ночь.

– И проку нам от этого ровным счетом никакого.

Сара грустно вздохнула. Фрэнк уже успел забыть, как печально и обреченно могут звучать женские вздохи.

– Полагаю, вы еще не нашли этого мистера Фишера, так ведь?

– Его не было на месте, когда я приходил туда сегодня утром, – сказал Мэллой. – Но в этом нет ничего необычного. Днем в ночлежке мало кто остается. Я загляну туда еще раз, поздно вечером.

– Он последний, кто еще жив и может назвать людей, приходивших в ту ночь к Алисии. Что будет, если вы его не найдете?

По взгляду Сары детектив уже понял, что она и сама знает ответ на свой вопрос, но все равно ответил:

– Тогда мы, похоже, так и не выясним, кто убил Алисию ван Дамм.

Глава 11

Вечером, как обнаружил Фрэнк, в ночлежке «Бронзовый фонарь» было гораздо более шумно, чем днем. С наступлением ночи ее обитатели вернулись сюда, чтобы захватить кровать или занять место на полу, доступное всего за несколько центов любому, кто мог за него заплатить. «Кровати» представляли собой куски грязного и провисшего брезента, натянутые на грубо обструганные рамы. Гамаки отделяло друг от друга расстояние меньше фута, и человек легко мог дотянуться до болтающейся над ним подвесной койки. В подобном месте ни о какой приватности и речи быть не могло. Ничего удивительного, что приятель Уилла Ярдли без труда нашел Хэмилтона Фишера.

Владелец ночлежки стоял перед входной дверью, собирая никели и даймы и отгоняя обратно на улицу тех, кто хотел проникнуть внутрь, не заплатив. Он нахмурился при виде Фрэнка и тут же занял оборонительную позицию.

– У меня тут все в порядке, – воинственным тоном заявил хозяин. – Никто полицию не вызывал, чтоб сюда нос совали. Я за «крышу» вовремя плачу.

– Я здесь вовсе не для того, чтобы тебя беспокоить, просто ищу одного типа, – сказал ему Фрэнк, швыряя хозяину серебряный доллар. – Высокого такого малого с торчащими вперед зубами. Может называться Хэмилтоном Фишером.

– Мне нет никакого дела, кто как себя называет, – пожал плечами хозяин ночлежки. От него несло чесноком и потом. – Вы что, думаете, я их в книге приезжих регистрирую? Тут вам не отель «Плаза».

– Я говорю, у него зубы вперед торчат. Ты такого не видал? – спросил Фрэнк, не испытывая никакого желания подбросить этому малому еще деньжат.

Его устраивали те осведомители, которые склонялись к сотрудничеству более охотно, чем этот тип, поэтому он не желал поощрять подобное дурное поведение, снова доставая из кармана доллары. А ежели хозяин ночлежки не сменит тон, Фрэнк может и грубость пустить в ход.

Хозяин заколебался. Он еще ждал, выпятив сальную бороду и засунув большие пальцы за подтяжки. Но Фрэнк тоже умел ждать – вот он и ждал, пялясь на этого типа истинно полицейским взглядом, тщательно отработанным за долгие годы практического применения. Как и следовало ожидать, детектив выиграл состязание «кто кого переглядит».

– Кажется, такой тип, что подходит под это описание, сейчас тут, у меня, – сообщил наконец хозяин.

Фрэнк кивком поблагодарил его за помощь и сотрудничество и вошел в дом. Боˊльшая часть коек была уже занята, пол – тоже. Люди лежали вповалку и одетыми: любой предмет одежды, оставленный без присмотра, будет прибран кем-то другим еще до исхода ночи. Небольшая группа в углу играла в карты на спички, а кто-то на верхней койке храпел, прямо как туманный ревун корабля, прокладывающего себе путь вверх по Гудзону.

Фрэнк миновал проход между койками, осматривая по очереди всех ночлежников. Фишер, когда миссис Брандт видела его в последний раз, был чисто выбрит, но сейчас вполне мог запустить себя, поскольку переживал трудные времена. Так что торчащие зубы оставались единственной точно известной его характерной чертой.

Практически все ночлежники сразу поняли, кто сюда явился и каков его род деятельности, и настороженно наблюдали за продвижением Мэллоя. Эти люди, обитатели городского дна, всегда опасались полиции, да им и следовало ее опасаться. По большей части это были преступники и мошенники разного сорта, о которых можно с уверенностью сказать, что они за последние сутки наверняка совершили какое-нибудь правонарушение или преступление. А даже если и не совершили, их все равно могли забрать и обвинить в чем угодно, а затем силой выбить признание. Фрэнк считал, что такие методы полиция применяет только из лени, но этим людям про то знать необязательно. Будет лучше, если они станут его бояться.

Кто-то пнул храпящего «ревуна», спровоцировав резкий хрип и поток ругательств, а также вызвав язвительный смех остальных. Фрэнк продолжал продвигаться дальше. В помещении стоял характерный отвратительный запах жизнедеятельности множества людей, скученных на небольшом пространстве. Это был, как уже давно определил для себя Мэллой, запах беды и несчастья. Голые кирпичные стены, потолок без отделки, грязные, исцарапанные полы. Во всем помещении ни единого предмета, создающего комфорт и уют, потому что комфорт и уют за никель, конечно же, не купишь.

Слишком много людей лежали по темным углам, куда не доставал взгляд. Но прошло совсем немного времени, и рядом с Фрэнком вдруг нарисовался некий пронырливый типчик, обнажив гнилые зубы в подхалимской улыбочке.

– И кого это ты тут разыскиваешь, начальник? – спросил он. – Может, я могу помочь? Роскоу меня звать. И я всегда честно играю с копами, если они честно играют со мной.

Фрэнк на минутку остановился, чтобы обозреть этого типа с головы до ног – с копны грязных, сальных волос до подошв разбитых ботинок. Костюм был ему велик – очевидно, потому, что раньше принадлежал кому-то другому, кому-то, кто расстался с ним отнюдь не по своей воле. Краденый или нет, но костюм успел позеленеть в некоторых местах, где ткань так вытерлась, что исходный цвет полностью исчез.

Поскольку этот Роскоу был явно не тем, кого Фрэнк здесь разыскивал, он решил, что попросить его о небольшой помощи будет вполне безопасно.

– Я ищу одного молодого типчика, высокого блондина с торчащими вперед зубами. Он тут с неделю ошивается или около того. Зовут его Хэм Фишер, хотя сейчас он, наверное, этим именем не пользуется.

Роскоу почесал затылок, чуть не лишившись при этом шляпы.

– Я что-то не помню тут такого парня, начальник. Память у меня уже не такая, как раньше… – И выжидательно замер.

Фрэнк сунул руку в карман и достал дайм. Этого вполне хватит, чтобы Роскоу всю ночь наслаждался выдохшимся пивом. Слезящиеся глаза Роскоу сразу вспыхнули, и он потянулся за монетой, но Фрэнк отдернул руку.

– Ну как твоя память? – спросил он. – Получше стала?

– Да еще как получше! – заверил Роскоу. – Кажется, я видел парня, которого ты ищешь, вон там, в конце того ряда. – Он ткнул пальцем в нужном направлении и тут же снова протянул руку за монетой.

Но Фрэнк плотно зажал монету в кулаке.

– Может, ты покажешь мне точно, где его койка? – предложил он.

Роскоу облизал губы, видимо мысленно пробуя пиво на вкус.

– Конечно, начальник. Рад буду помочь. Пошли вон туда.

Фрэнк последовал за оборванцем под недовольными взглядами всех, мимо кого они проходили. Детектив отвечал ночлежникам таким же злобным и устрашающим взглядом, гордясь тем, что они сразу опускали глаза. Тут они наконец добрались до койки, на которую указал Роскоу.

– Вот он, – сказал оборванец, указывая на прячущуюся в полумраке фигуру человека. Тот лежал на боку, свернувшись калачиком и надвинув шляпу на самые глаза, где она едва держалась.

Роскоу снова потянулся за даймом, но Фрэнк не собирался отдавать монету, не убедившись, что ночлежник честно ее заработал.

– Фишер! – рявкнул детектив.

Лежавший на койке человек подскочил и проснулся, сбросив в сторону шляпу, а в следующий момент беспомощно шлепнулся на пол. Вокруг раздались взрывы хохота, и Фрэнк бросил Роскоу заработанный дайм.

Фишер с отчаянным видом огляделся по сторонам и тут наконец заметил Фрэнка. Хэмилтону понадобилась лишь секунда, чтобы понять, какая ему грозит опасность. Он мгновенно оказался на ногах и рванул по проходу между коек, в надежде сбежать. Но Фрэнк на секунду опередил его и ухватил одной рукой за горло удушающим приемом, а другой завернул ему руку за спину.

– Мне бы хотелось задать тебе парочку вопросов, мистер Фишер, – сказал Фрэнк, подталкивая, чуть ли не пихая Хэмилтона по направлению к двери.

– Я ничего не знаю, – выдохнул тот, пытаясь сопротивляться. Но тщетно. Мэллой плотно его зажал болезненным захватом, так что Хэмилтон почти терял равновесие.

– Ты что-то скромничаешь, мистер Фишер. Готов спорить, ты очень многое знаешь. Как думаешь, о чем я тебя буду спрашивать? Я ведь точно буду спрашивать о том, что ты наверняка знаешь! К тому же, – добавил Мэллой, выволакивая Фишера на улицу, – ты отлично понял, зачем я здесь и что ищу, потому-то и собрался удрать.

Поблизости был темный переулок. Фрэнк затолкал Фишера туда, толчком распластал его, прижав к кирпичной стене, и придавил горло локтем.

– Ну вот, а теперь установим несколько правил. Прежде всего, не вздумай мне врать, иначе я покажу тебе, что такое допрос третьей степени.

Фишер выдал хрипящий горловой звук, который можно было бы принять за протест, но Фрэнк плевать хотел на подобные вещи.

– Первый вопрос: почему ты следил за Алисией ван Дамм?

Хэмилтон отчаянно замотал головой, отрицая обвинение, но Фрэнк лишь сильнее надавил ему на горло, пока у того глаза не полезли из орбит. Рассудив, что этого пока вполне достаточно, Фрэнк слегка ослабил нажим, и Фишер сумел перевести дыхание.

– Можем отправиться в полицейское управление, если тебе этого так хочется, – предложил Фрэнк. – У нас там имеются комнаты, где задержанных допрашивают со всеми удобствами, в полном комфорте. Комфорт, конечно, будет полицейский, ты ж понимаешь, и тебе он точно не придется по вкусу. Еще там имеются камеры; в одной такой я могу тебя запереть и забыть на некоторое время. Пока не вспомню. На это может уйти несколько дней. Я человек очень занятой, так что ты лучше ответь на мои вопросы прямо сейчас и таким образом убереги себя от сидения в этой дыре. Итак, я тебя слушаю.

Мэллой видел, что Фишер усиленно обдумывает ситуацию, взвешивая свои шансы. Он явно боялся пойти навстречу Фрэнку, но и не осмеливался напрямую отказаться. Фрэнк отлично понимал: как бы Фишер ни опасался возможного возмездия со стороны Мэттингли, угроза детектива имела то преимущество, что могла осуществиться прямо сейчас. И это был козырь Фрэнка.

Он задал еще один вопрос, полегче:

– Кто нанял тебя следить за Алисией ван Дамм?

Преданность Фишера своему хозяину уже испарилась.

– Сильвестр Мэттингли, – хрипло выдохнул он.

Это не стало новостью. Но, по крайней мере, Фрэнк вынудил парня говорить правду.

– Зачем ему понадобилось разыскать эту девушку?

– Я не знаю. Не мне про это спрашивать. Я просто делаю то, что мне говорят.

Это, вероятно, тоже правда.

– Ну, хорошо, если тебе дали задание ее найти, почему ты просто не сообщил Мэттингли, где она находится? Зачем ты сам поселился в этих меблирашках рядом с ней и жил там целую неделю?

Фишер закатил глаза, потом с отчаянным видом огляделся по сторонам, ища путь к спасению, но ничего не нашел.

– Уже поздно, и я устал, мистер Фишер, – сказал Фрэнк. – Если ты и дальше будешь меня напрягать, я наверняка впаду в очень дурное настроение.

– У нее что-то там было, – неохотно признался Хэмилтон.

– Что-то, что тебе нужно было выкрасть? Может, ее драгоценности? – Неужели ван Даммы наняли этого типа, просто чтобы вернуть себе эти драгоценности, а на собственную дочь им было наплевать, пусть хоть к черту катится?

– Я ничего никогда не краду! Уж точно никаких драгоценностей! – быстро добавил Хэмилтон, когда Фрэнк снова нажал ему на горло.

– Тогда что?

– Ну… книжка. Тетрадка.

Эти слова не имели никакого смысла.

– Что за книга?

– Ну дневник, они мне так сказали. Девушка все время в нем записи делала. И мне нужно было найти его и принести им до того, как они за нею туда заявятся.

Какая ирония судьбы… Фрэнк ведь и сам пытался найти что-то в этом роде, когда неделю назад обыскивал комнату Алисии!

– И ты нашел его?

Фишер снова закатил глаза. Даже в этом темном переулке Фрэнк видел, как ему страшно. Он чувствовал этот запах страха. От Фишера им так и разило.

– Я не знаю.

Хэмилтон попытался вывернуться, но Фрэнк и слушать не желал никаких отговорок. Он снова нажал ему на горло, пока Фишер не начал задыхаться и дергаться.

Через несколько секунд Фрэнк ослабил нажим.

– Я повторю этот вопрос всего один раз, мистер Фишер, – сказал он, пока тот с трудом переводил дыхание. – Ты нашел этот дневник?

– Я нашел, только…

– Только что? – продолжал настаивать Мэллой.

– Он сказал, что это не то.

– Кто сказал?

– Мистер Мэттингли. Он сказал, что это не та тетрадка. Сказал, что там была другая, и именно та была ему нужна, но мисс почти не выходила из своей комнаты, так что мне никак не удавалось улучить момент, чтобы ее поискать. Так что другую я не нашел, хотя и искал. Ее там просто не было.

А вот это уже имело некоторый смысл.

– Стало быть, у девушки было два дневника?

– Тот, который требовался Мэттингли, был старый. Девушка вела его несколько лет. А который я нашел, начинался с того времени, когда она сбежала из дому. А старого в ее комнате не было.

– В итоге ты убил ее и сбежал, – предположил Фрэнк.

– Нет! – заорал Фишер, дрожа от страха. – Я к ней вообще не прикасался! Она была жива, когда я оттуда убрался!

– Уверенность твоего заявления наверняка означает, что именно ты ее убил.

– Нет-нет, клянусь, это не я! Я видел, как она впустила кого-то к себе в комнату, а потом прихватил свои вещички и свалил оттуда! И тогда она была жива!

– Кого ты в ту ночь впустил в пансион? Если то, что ты говоришь, правда, возможно, это был тот, кто ее убил.

Фишер теперь уже трясся всем телом, словно одержимый приступом безумия. Конечно, он понимал, что выдать Мэттингли – не самый умный поступок в его жизни.

– Это был не один мужчина. Он еще и женщину с собой привел.

– И ты знаешь, кто они такие, не правда ли?

– Не знаю! Клянусь!

– Кончай клясться и говори правду. Кто был этот мужчина?

– Я не знаю! Какой-то франт, важная шишка… Никогда раньше его не видел. Мэттингли сообщил, что этот человек придет туда ночью и я должен впустить его внутрь. Это все, что я знаю!

– Что он собой представлял?

– Я ж говорю, франт, щеголь. Дорогие шмотки. Тоненькие усики, в ниточку.

– Блондин? Брюнет?

– Блондин. Говорит в нос, как все они. Ходит так, словно ему ручку от швабры в задницу засунули.

– Возраст какой?

– Откуда мне знать? Может, вашего возраста… Не знаю, не уверен. У меня не было реальной возможности как следует его рассмотреть, а ему, я думаю, было на все наплевать.

– Что скажешь насчет женщины? Она его, случайно, по имени не называла?

– Она называла его «сэр». Вот и все, что я знаю. Отпустите меня!

Фрэнк был совершенно уверен, что Хэмилтон знает гораздо больше.

– Еще одно, Фишер. Почему ты оказался в «Бронзовом фонаре»?

Тут Фрэнк заметил дерзкий и даже наглый блеск в глазах парня, видимо обычный и привычный для него.

– Я просто хотел выспаться, когда вы меня разбудили своим криком.

Фрэнк дал ему оплеуху. Чисто по-дружески, ничего серьезного, просто чтобы напомнить, кто тут командует парадом. Пусть не забывает, что Мэллою известно о причастности Фишера к смерти Алисии ван Дамм и парень несет за это ответственность.

– Ты отлично знаешь, о чем я. Мэттингли наверняка достаточно платит, чтобы тебе не приходилось спать в ночлежке. А ты посмотри на себя! – Фрэнк окинул презрительным взглядом грязную одежду Фишера и его недельную щетину. – Щеголь вроде Мэттингли непременно потребовал бы больше аккуратности от человека, которого нанимает на работу.

– Я… я на него больше не работаю, – признался Фишер.

– Это почему? Он выгнал тебя после того, как мисс ван Дамм погибла?

– Нет, я…

– Что? – требовательно спросил Фрэнк, поднимая руку, чтобы снова ударить парня.

Но не пришлось.

– Я от него ушел!

– Почему?

– Они… не говорили мне, что хотят ее убить! Она казалась такой милой девушкой! Не было у них никакой необходимости ее убивать!

Фрэнк не слишком поверил тому, что чувству чести этого малого было нанесено такое уж тяжкое оскорбление.

– И ты решил, что они попытаются повесить на тебя это убийство, не так ли? Вот почему ты удрал! Вот почему ты поселился здесь, вместо того чтобы вернуться в собственную квартиру!

Парень снова начал трястись.

– Я к ней пальцем не прикасался! Не трогал я ее! Они пошли к ней в комнату, а я убрался оттуда. Мэттингли велел мне сразу сваливать, как только они туда заявятся, вот я и свалил. А когда узнал, что мисс ван Дамм погибла… я хочу сказать, вы ведь поэтому тут оказались, да? Потому что они сказали вам, что это я ее убил? Они хотят на меня это убийство повесить, да?

«Это была бы совсем неплохая идея», – подумал Фрэнк. По правде говоря, он и сам мог так сделать – просто для того, чтобы закрыть дело. Парень вроде этого – легкая добыча, у него ведь нет друзей, никто не станет ему помогать. И уж точно не Мэттингли, особенно если он сам его подставил. Но у Фрэнка есть свидетельница, которая видела, что Фишер ушел из пансиона до того, как Алисию убили. По крайней мере, таинственные посетители еще находились в ее комнате.

– Так дело обстоит, да? – спросил Фишер дрожащим от ужаса голосом.

– Нет, мне просто была нужна кое-какая информация, – ответил Фрэнк, наконец выпуская его из захвата.

У парня уже колени подкашивались, только остатки гордости помогали держаться на ногах. Хватаясь за стену, чтобы не упасть, он уставился на Фрэнка, вернее, попытался смотреть на него злобно и яростно. Но вышло скорее раболепно.

– Вы не заберете меня в участок? – спросил он, боясь даже поверить в такой счастливый поворот судьбы.

– Я знаю, что ты ее не убивал, поэтому можешь перестать скрываться. Полиция за тобой не охотится. Но, может, охотится кто-то другой? – Фрэнк внимательно посмотрел парню в лицо.

– Не знаю. Не могу сказать, – ответил Хэмилтон.

– Но если б знал, то сказал бы, что, по твоему мнению, Мэттингли и, возможно, тот мужик, которого ты впустил в ту ночь в дом, пытаются тебя разыскать, намереваясь заявить, что это ты ее убил.

– Любой дурак может понять, что это самый лучший выход из положения, – признал Фишер. – Никто же мне не поверит, они все равно одержат верх.

– Думаю, ты можешь про это забыть. Мне потребовалось всего несколько дней, чтобы тебя найти, а я не очень-то и старался. А Мэттингли отлично знает, как отыскать в городе нужного ему человека. Если б он хотел тебя подставить и навесить это убийство, сейчас ты уже сидел бы в Гробницах, – сказал Фрэнк, имея в виду городскую тюрьму Нью-Йорка. Вроде как власти собирались снести это здание, но даже если построят новую тюрягу, она все равно будет называться Гробницами.

– Может, мне вовсе не насчет Мэттингли надо беспокоиться, – тихо проговорил Фишер. – И не насчет Гробниц.

– Что ты хочешь этим сказать?

Парень сглотнул, пытаясь как-то отделаться от сухости во рту. Его взгляд метнулся вверх и в дальний конец переулка, словно он старался определить, кто представляет для него большую угрозу – Мэллой или невидимый преследователь.

– Я хочу сказать, что знаю, кто был тот франт, который зашел в ту ночь в комнату мисс ван Дамм.

– И кто же? Мэттингли? – требовательным тоном осведомился Фрэнк, подавляя желание снова схватить парня за горло и вытрясти из него всю правду.

Но Фишер отрицательно помотал головой.

– Нет, не он. Это был… – Он снова огляделся по сторонам, желая убедиться, что они здесь одни. – Понимаете, я слышал, как мисс ван Дамм сказала ему «папа».

* * *

Идиотская затея. Вот как Сара определила то, во что сейчас ввязалась. Она так и не поняла, зачем снова отправилась в дом ван Даммов, но ей просто не сиделось на месте. Она не желала мерить шагами свое жилище, дожидаясь вестей от Мэллоя. Ей требовалось что-то предпринять.

Но не успела миссис Брандт спуститься с крыльца, как ее остановил предупреждающий окрик:

– Стойте, моя дорогая, ни шагу дальше! – Это была миссис Элсуорт, сбегающая с собственного крыльца. По всей видимости, она сидела у фасадного окна и высматривала, что происходит в округе и не требуется ли ее вмешательство. – Вы же перчатку уронили!

Сара опустила взгляд и увидела, что перчатка и впрямь валяется на верхней ступеньке. Она нагнулась, чтобы ее поднять.

– Нет, не поднимайте! – в полном ужасе возопила миссис Элсуорт, отчего Сара чуть не свалилась со ступенек. – Это же дурная примета, понимаете? – объяснила соседка, когда акушерка в недоумении уставилась на нее, даже приоткрыв рот.

Сара с трудом подавила раздражение.

– Мне что же, оставить ее валяться здесь? – спросила она, стараясь, чтобы голос прозвучал не слишком саркастически.

– Нет, конечно, нет! – заявила миссис Элсуорт, широко распахнув глаза от такого абсурдного вопроса. – Я ее подниму. Вот это уже доброе предзнаменование на сегодня, если кто-то поднял вашу перчатку!

На удивление проворная для своего возраста, она проскочила мимо Сары, взлетела на крыльцо и подняла перчатку, после чего с сияющим видом вручила ее Саре.

– Вот, держите!

– Ну спасибо, – сказала миссис Брандт, стараясь выглядеть благодарной.

– Вы опять спешите, чтобы помочь появиться на свет еще одному младенцу? – спросила соседка, крайне довольная тем, что сумела оказать услугу.

– Нет, у меня… встреча назначена, – ответила Сара, хотя это не более соответствовало истине, чем в прошлый раз, когда она приводила то же объяснение.

– Ничего серьезного, я надеюсь. – У миссис Элсуорт озабоченно скривилось лицо.

– Нет, просто визит к старой подруге. – Это было некоторое отклонение от истины, но миссис Элсуорт совершенно необязательно знать все, как бы ей того ни хотелось.

– А не к тому джентльмену, который заходил к вам намедни? – застенчиво осведомилась соседка.

– Я же говорила вам, что это детектив из полиции, и он вовсе не с визитом ко мне приходил. Он расследует одно дело, и я сумела помочь ему кое-какой информацией.

– Да-да, конечно, дорогая, как скажете. – Миссис Элсуорт понимающе улыбнулась. – Но могу поспорить, что он непременно снова нанесет вам визит, если вы хоть чуть-чуть его поощрите.

Сара с трудом удержалась от того, чтобы расхохотаться при таком нелепом и смехотворном заявлении.

– Уверяю вас, миссис Элсуорт, детектив-сержант Мэллой меня едва выносит, и это взаимно. Как только дело будет раскрыто, мы, по всей вероятности, никогда больше не увидимся.

– Бог ты мой, вы, молодые, полные слепцы! – закудахтала соседка, недовольно качая головой. – Он на вид такой милый человек, хотя и полицейский… Не надо так легко от него отмахиваться. Никогда ведь не знаешь, что приготовила тебе судьба.

По мнению Сары, Мэллой был груб и просто отвратителен в тот день, когда познакомился с миссис Элсуорт. Кроме того, она считала, что этот человек не имеет никакого отношения к ее судьбе, но отнюдь не собиралась оспаривать это утверждение, стоя на тротуаре.

– Я обдумаю этот вопрос, – соврала она, дабы избежать дальнейших уговоров и обсуждений.

– Я очень на это надеюсь, – сказала миссис Элсуорт. – А теперь больше не буду вас задерживать, ступайте к своей подруге. Но следите за погодой, моя дорогая! Там гроза собирается, не следует под нее попадать, да еще на улице!

Сара удивленно подняла глаза к безоблачному небу. День был опять не по сезону очень жарким, и воздух казался совершенно неподвижным.

– Что-то я не вижу никаких признаков дождя, – заметила она.

– Да-да, конечно, но я утром хотела зажечь свечку, а эта проклятая штука никак не хотела загораться. Это означает, что надвигается гроза. Это так же точно, как то, что по утрам восходит солнце. Может, вам лучше захватить зонтик, только… нет, моя дорогая, это скверная примета – возвращаться с полпути, – задумчиво сообщила миссис Элсуорт. – О, я знаю выход: я одолжу вам свой!

Соседка уже собралась рвануть, чтобы принести свой зонт, но Сара ее остановила.

– Я ведь ненадолго, – уверила она старуху, со значением поглядев на небо. – Гроза, должно быть, еще далеко.

– Только вы уж возвращайтесь домой до того, как она начнется, – предупредила миссис Элсуорт. – Гроза будет сильная.

Сара в недоумении покачала головой и пошла к станции надземки.

Когда она почти час спустя остановилась перед домом ван Даммов, то невольно еще раз глянула на небо. По-прежнему никаких намеков на приближающийся конец света. Видимо, фитиль свечки миссис Элсуорт просто отсырел.

Как обычно, дверь открыл дворецкий Альфред. Глаза у него были по-прежнему грустные, а двигался он так, словно нес на плечах всю тяжесть мира.

– Мне очень жаль, миссис Брандт, но мисс Мины сегодня нет дома, – сообщил он еще до того, как Сара успела задать вопрос.

Женщине хотелось выругаться от разочарования, но она понимала, что этим так шокирует Альфреда, что он, наверное, никогда больше ее сюда не впустит. Вместо этого миссис Брандт решила просто слегка нарушить одно из правил приличествующего случаю декорума, хотя и не игнорировать его полностью.

– Мисс Мины действительно нет дома или она просто не желает принять меня? – спросила она.

Альфред был явно поражен подобным нарушением этикета. Никто из светских знакомых ван Даммов никогда не решился бы задать подобный вопрос, и уж тем более слуге. Если б кого-то из них унизили подобным образом, он бы в конечном итоге догадался, что его здесь не желают видеть, и прекратил свои визиты. Но у Сары не было ни времени, ни терпения на дальнейшие безрезультатные поездки по городу, так что она решила точно выяснить, отказали ей ван Даммы от дома или нет.

– Я, кажется, не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете, миссис Брандт, – придушенным и напряженным голосом ответил Альфред.

Сара подавила желание схватить его за грудь и как следует встряхнуть.

– Вы можете мне просто сказать, действительно ли нет дома мисс Мины?

Дворецкий довольно долго смотрел на Сару, словно стараясь решить, сошла она с ума или еще нет. Или, возможно, взвешивал, достойна ли эта женщина того, чтобы дать ответ на ее вопрос. В конце концов он все же сообщил:

– Она поехала за город. Навестить подругу.

Скрывая облегчение, Сара хотела уже было поблагодарить его и отправиться своим путем, когда вспомнила, что в особняке есть еще одна персона женского пола, которую она также может навестить – или, по крайней мере, попытаться это сделать.

– А миссис ван Дамм, случайно, не дома?

Вот теперь Альфред был поражен до глубины души.

– Миссис ван Дамм больна, она не принимает посетителей.

Это означало, что Франсиска принимает только ближайших, самых дорогих для нее гостей, а также врачей. Сара не входила в эти категории, но при всем при этом ей было безразлично, шокирует она Альфреда еще больше или нет.

– Пожалуйста, осведомитесь, может ли она принять меня. Передайте ей мою визитную карточку и… ей известно, что я видела Алисию в ту ночь, когда она погибла?

Лицо Альфреда, казалось, заледенело.

– Я не могу сказать вам, что миссис ван Дамм известно, а что нет.

– Если она этого не знает, пожалуйста, сообщите ей это. Скажите, что мне хотелось бы рассказать ей о том, как Алисия выглядела в ту ночь.

Сара сунула Альфреду свою карточку, где указывалось, что она акушерка. Уголок карточки она согнула в знак того, что пришла с официальным визитом, просто выразить свое уважение. Дворецкий взял карточку так осторожно и неохотно, словно гостья совала ему живую змею.

– Мне хотелось бы еще раз сообщить вам, что миссис ван Дамм никого не принимает, – напомнил он ей в полном отчаянии.

– Я подожду где обычно, – ответила миссис Брандт, ничуть не смущаясь.

Альфред отсутствовал довольно продолжительное время, так долго, что Сара уже начала опасаться, что с ним что-то случилось. Может, он заблудился? Или упал в обморок? Нет, конечно, Альфред прекрасно ориентируется в этом доме, да она бы в любом случае услышала шум, если б его обнаружили лежащим на полу. Поэтому Сара постаралась уверить себя, что долгое ожидание принесет ей положительный ответ. Отказ был бы сообщен немедленно, и ее уже выставили бы из дома. Отсрочка же указывала на то, что просьбу рассматривают и обдумывают.

Наконец Альфред появился, и вид у него был еще более расстроенный, чем прежде.

– Миссис ван Дамм примет вас у себя в комнате, – проговорил он, не в силах скрыть изумление. – Бриджит вас проводит.

Горничная уже наполовину сошла с лестницы и теперь смотрела на Сару так, словно та была редким экземпляром животного мира, представленным в зоопарке.

– Спасибо, – поблагодарила миссис Брандт Альфреда и заколебалась, не зная, следует ли сказать что-то еще.

– Миссис ван Дамм плохо себя чувствует… уже довольно давно, – сказал дворецкий; каждое произнесенное им слово звучало так, словно его клещами вытаскивают у него из горла. Скорее всего, почти так оно и было, поскольку Альфред нарушал все писаные и неписаные законы и правила, запрещающие вообще говорить об этом. – Она… Смерть мисс Алисии была для нее страшным шоком.

Сара кивнула, поняв подразумевающееся предупреждение, хотя не совсем понимала, о чем именно ее предупреждают. Но решила, что очень скоро сама все узнает.

Она последовала за горничной вверх по лестнице, а затем – по коридору к соответствующей двери. Бриджит постучалась и на секунду скользнула внутрь. Сара услышала, как она объявила:

– К вам пришла миссис Брандт, мадам.

Затем последовал едва слышный положительный ответ, и Бриджит впустила Сару в комнату.

В комнате царили полумрак и духота – доступ веселому свету утреннего апрельского солнца закрывали тяжелые бархатные гардины, плотно задернутые на всех окнах. С этим резко контрастировала мебель, светлая и элегантная, но, на вкус Сары, чрезмерно изукрашенная. К своему удивлению, она обнаружила, что кровать представляет собой огромное сооружение под балдахином, установленное на высокой платформе и огороженное чем-то, что Сара могла определить только как изгородь, низкую и совершенно декоративную.

Напомнив себе, что пришла сюда вовсе не для того, чтобы критически обозревать внутренний декор, она огляделась и обнаружила миссис ван Дамм полулежащей на низкой софе возле камина, почти в такой же позе, в которой возлежала Мина, когда Сара посетила ее в первый раз. Миссис ван Дамм, однако, выглядела в этой позе гораздо более естественно – видимо, потому, что обладала куда большим практическим опытом в искусстве притворяться больной. На ней был цветастый утренний халат, весь в кружевах и оборках, а ноги, несмотря на жару, были укрыты покрывалом, расшитым тамбуром. На столике рядом с софой стояла целая коллекция пузырьков, бутылочек и баночек, а комната так и благоухала соревнующимися друг с другом ароматами камфары и лаванды.

– Сара Деккер? – осведомилась миссис ван Дамм.

Голос ее звучал одновременно и слабо, и напряженно. Франсиска совсем не изменилась с того времени, когда Сара видела ее в последний раз много лет назад. Морщины на лице, конечно, стали глубже, но кожа по-прежнему выглядела безупречно, оставаясь совершенно гладкой – очевидно, по той причине, что Франсиска все эти годы вообще не видела дневного света. Ее волосы очень красиво поседели и были искусно причесаны и уложены. Именно это, похоже, и вызвало задержку с приглашением Саре подняться в ее комнату.

– Да, миссис ван Дамм, – ответила Сара, подходя к софе, где та возлежала. Она улыбнулась своей профессиональной улыбкой и пожала тонкую руку, протянутую пожилой дамой. – Разве что теперь я Сара Брандт.

– Да, я помню, что вы вышли замуж… Но потом с вами произошло что-то ужасное, не правда ли? – Лицо Франсиски на секунду сморщилось, чуть нахмурившись, после чего она сообщила: – А я уж думала, вы умерли.

– Это моя сестра Мэгги скончалась, – сказала Сара, решив не принимать слова хозяйки дома в знак оскорбления, как оскорбилась бы, если б то же самое сказала Мина.

Миссис ван Дамм имела такой вид, словно и впрямь запуталась в своих воспоминаниях, потому и совершила подобную ошибку. Зрачки у нее были расширены, и одного взгляда на пузырьки на ее столике хватило бы, чтобы понять, в чем тут дело. Сара увидела коробку с пилюлями «Худз», туалетную воду «Баффало Лития», пузырек «Бром-Лития» фирмы «Рипли» и «Самолечебник» Уорнера, а также еще целый набор патентованных лекарственных средств. Некоторые из этих составов были совершенно безвредными, однако другие содержали щедрые порции морфия, который ни от чего не лечил, но помогал страдальцу меньше беспокоиться о своих болезнях, да и вообще почти ни о чем не заботиться, коли на то пошло. Если миссис ван Дамм принимает все эти препараты регулярно, большая удача, если она еще помнит собственное имя.

– Да-да, ваша сестра, – рассеянно пробормотала Франсиска. – Теперь я вспомнила. Очень трагическая история… А теперь вот и мы потеряли нашу дорогую Алисию…

– Мне очень жаль, – сказала Сара. Хотя ей не предлагали сесть, она присела на стул, стратегически очень удобно стоящий напротив софы миссис ван Дамм, достаточно близко к ней, чтобы не выпускать из рук ладонь пожилой дамы. – Мне крайне неприятно вторгаться к вам в такой момент и занимать ваше время, но я действительно виделась с Алисией прямо перед… ну в ту ночь, когда она еще была жива. Вот я и подумала, что вы, возможно, пожелаете узнать, что она хорошо выглядела, была вполне здоровой и бодрой.

– Я не могла сразу в это поверить, когда Бриджит сказала мне, что вы виделись с ней. Я все еще не могу понять, как это случилось, а Корнелиус не желает мне помочь. Тот полицейский сообщил нам очень странные вещи, но когда я спрашиваю об этом у Корнелиуса, он только повторяет, что меня это не касается. Но как такое может быть? Это же был мой ребенок, в конце концов! Все, что ее касается, касается и меня, не правда ли?

Сара покивала, хотя не могла не подумать, что миссис ван Дамм вовсе не выглядит человеком, которого уже в течение довольно долгого времени вообще что-то заботило или касалось, за исключением того, что находится рядом, в ее комнате.

– Чего вы не могли понять? – спросила Сара. – Может, я сумею вам помочь?

Она отдавала себе отчет в том, что просвещение миссис ван Дамм насчет чего угодно способно навлечь на нее гнев остальных членов этого семейства, но она хотела использовать этот шанс, чтобы получить от Франсиски хоть какую-то информацию. Кроме того, миссис ван Дамм, вероятно, через какой-то час вообще забудет про ее визит.

– Я считала, что Алисия находится в «Гринтри», – жалобно сказала миссис ван Дамм. – Мы ведь туда ее отправили. Вернее, следует сказать, это Корнелиус ее туда отправил. Со мной он не советовался. Он теперь никогда со мной не советуется. Алисия всегда была легковозбудимой, а в последнее время стала очень нервной. Все время беспричинно плакала и все такое прочее. Я говорила мужу, что это просто возраст у нее такой, когда молодые девушки становятся очень эмоциональны, но он считал, что ей будет лучше, если она уедет из города туда, где потише. Алисии всегда очень нравилось в «Гринтри», у нее там лошадь была, так что я не видела в этом ничего плохого. А теперь все говорят, что она жила в каких-то меблированных комнатах… Я этому не верю. Никогда не поверю. Зачем это ей было селиться в этом пансионе, когда у нее есть целых два превосходных дома, в полном ее распоряжении?

– Алисия действительно жила в пансионе, – уверила Сара. – Именно там я ее и увидела, хотя в тот момент не знала, кто она такая. Я заметила ее, потому что она была очень похожа на Мину в этом возрасте.

– О да, очень похожа! Алисия была буквально копией Мины в этом возрасте. Я иной раз даже называла ее Миной по ошибке. Я знаю, Алисии это не нравилось, но она никогда не говорила этого вслух. Она была такая милая и добрая! – Глаза Франсиски наполнились слезами, и Сара на секунду пожалела, что причиняет ей такую боль. Но она тут же сообразила, что миссис ван Дамм не в состоянии помнить какую-либо боль дольше секунды. Тут застланный слезами взгляд скользнул в сторону, а вместе с ним переместилось и внимание женщины. – Ох, я вижу, вам нравится моя кровать! Это постель Марии-Антуанетты!

– Простите? – в замешательстве спросила Сара.

– Это точная копия кровати королевы Марии-Антуанетты. Она любила принимать своих поклонников, еще лежа в постели. Это такая французская традиция, вы разве не знаете? Но Мария-Антуанетта ведь не была француженкой по рождению, так что ей не очень нравилось, что все эти люди подходят прямо к ее постели. Поэтому она велела поставить такую загородку, чтобы они слишком не приближались. Умно придумано, не правда ли?

Сара не имела ни малейшего понятия, умно это или нет, но кивнула и вежливо улыбнулась, думая о том, как бы вернуть разговор обратно к Алисии. Однако ей не следовало беспокоиться. Миссис ван Дамм, конечно, дама рассеянная, но она все же не полностью оторвалась от действительности.

– Пожалуйста, Сара, расскажите мне, как так произошло, что Алисия поселилась в этом пансионе? – спросила она через секунду.

– Насколько мне известно, она сбежала из «Гринтри».

– Вздор какой! Зачем ей было оттуда убегать? У нее на это не было никаких причин.

Сара-то знала, что у Алисии имелись весьма веские причины, но при этом она была уверена, что миссис ван Дамм ничего об этом не ведает. А даже если и ведает, то никогда в этом не признается.

– Как я полагаю, она была расстроена тем, что отец вознамерился выдать ее замуж, – попробовала Сара увильнуть от прямого ответа.

Миссис ван Дамм нахмурилась, обдумывая ее слова.

– Я и понятия не имела, что она расстроилась. Не думаю, что она вообще об этом знала. Корнелиус говорил мне, конечно, но я не могла согласиться. Я считала, что девочка слишком молода, хотя сама-то я была ненамного старше ее, когда вышла за Корнелиуса. Полагаю, брак может принести существенную пользу некоторым девушкам, а вы как думаете? Особенно брак с более взрослым мужчиной. Корнелиус старше меня на двенадцать лет, и он помог мне освоиться в новой жизни. Помню, как я гордилась, когда появлялась с ним в обществе в качестве его невесты… Он был такой высокий и красивый!

На минутку Франсиска полностью погрузилась в воспоминания о счастливых временах, а Сара тем временем пыталась представить миссис ван Дамм невестой в возрасте шестнадцати лет рядом с ее двадцативосьмилетним женихом. И хотя воображение нарисовало не совсем приятную картину, это все-таки очень далеко от того, что представляла бы собой Алисия рядом с Сильвестром Мэттингли, которому, должно быть, уже за шестьдесят.

– А вы знаете, кто был этот мужчина? – спросила Сара в почти тщетной надежде, что миссис ван Дамм прольет свет на этот неравный брак. – Тот мужчина, за которого мистер ван Дамм намеревался выдать дочь?

– Да, конечно. Только я не думаю, что Корнелиусу удалось бы это осуществить. Он слишком любил Алисию, просто души в ней не чаял, чтобы так скоро с нею расстаться. И даже при том, что я считаю, что муж должен быть старше жены, человек, которого Корнелиус имел в виду, был чересчур старым. Она слишком юная, а он слишком старый, понимаете? Когда я была молода, многие девушки выходили замуж в шестнадцать лет, но в нынешние времена такого больше не случается. Она ведь даже не начала выезжать. Брак стал бы для нее огромной потерей.

«А теперь она потеряла вообще все», – подумала Сара, но, разумеется, вслух этого не сказала.

– Алисия, должно быть, считала, что ее отец доведет дело до конца, иначе не убежала бы, – заметила она.

– Это именно то, чего я никак не могу понять. Как ей удалось выбраться из дома? Откуда она могла узнать, куда ей направиться?

– Должно быть, кто-то ей помогал, – предложила свой вариант Сара, припомнив обещание Мэллоя хранить в тайне роль в этом деле грума. – Возможно, какой-нибудь друг… Как по-вашему, мог найтись такой помощник? Может, какой-нибудь молодой человек ее возраста, который вполне мог в нее влюбиться?

«Кто-то, кто мог сделать ей ребенка», – добавила Сара про себя, вознося молчаливую молитву о том, чтобы это не оказался Сильвестр Мэттингли, как она все же подозревала. Мысль эта была слишком ужасна, чтобы с ней примириться, хотя такое обстоятельство могло служить прекрасным обоснованием бегства Алисии.

Но миссис ван Дамм лишь безнадежно покачала головой.

– Нет у меня никаких соображений на этот счет. У наших соседей по «Гринтри» вроде бы есть сыновья, однако они в отъезде, учатся в школе. К тому же я не думаю, что Алисия была с ними знакома.

Очевидно, все эти тяжкие думы оказались для миссис ван Дамм слишком большой нагрузкой. Она поднесла руку к виску и прикрыла глаза, словно от приступа боли.

– Что с вами? Вам что-нибудь дать? – быстро спросила Сара, немедленно раскаявшись в своей настойчивости. Морфинистка Франсиска или нет, но все-таки она мать, оплакивающая своего ребенка.

– Мои нюхательные соли, – ответила миссис ван Дамм, делая неясный жест рукой в сторону коллекции пузырьков с лекарствами на столике.

Сара просмотрела все пузырьки и обнаружила среди них средство под названием «Препарат Лидии Пинкэм», который рекламировался как лекарство от всех женских недомоганий, но на самом деле лишь затуманивал сознание морфием. Через секунду она все же обнаружила пузырек с нюхательной солью и, сняв колпачок, провела отвратительно пахнущим пузырьком под носом миссис ван Дамм. Ее глаза тотчас снова широко раскрылись, и вернулся прежний цвет лица.

– Ох, благодарю вас, моя дорогая. У меня бывают подобные приступы. Неожиданно накатывает такая слабость… – Тут голос Франсиски угас, а рассеянный неопределенный взгляд вдруг сфокусировался на Саре. – Бриджит, кажется, говорила мне, что вы акушерка?

– Да, это так. И еще я квалифицированная медсестра.

– И почему это я раньше об этом не вспомнила? – спросила пожилая леди, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я лишь впустую трачу время с этими врачами. Все врачи – мужчины. А что мужчины знают о женских проблемах?

– А у вас женские проблемы? – сочувственным тоном осведомилась Сара, рассчитывая добиться откровенности миссис ван Дамм, дав ей какой-нибудь полезный медицинский совет.

Если Франсиска станет консультироваться у Сары, она, несомненно, пригласит ее к себе снова, а это будет весьма полезно, особенно если Саре в дальнейшем потребуется дополнительная информация.

– Да, и уже давно. И ничего мне не помогает. У меня бывают эти приступы: накатывает такая слабость, что я с трудом могу дышать… А порой возникает ощущение, что голова вот-вот оторвется. А еще когда я лежу тихо и спокойно, то даже слышу, как колотится мое сердце. Это же неестественно, чтобы человек слышал собственное сердце, не так ли?

Сара подумала, что это происходит, поскольку Франсиска прислушивается к своему сердцебиению, но решила ее успокоить. Возможно, у миссис ван Дамм и впрямь какие-то проблемы и недомогания, справиться с которыми Сара поможет ей благодаря своей профессиональной подготовке. Она начала расспрашивать хозяйку дома о симптомах, а та была просто счастлива описать их со всеми подробностями. Похоже, ей просто нечем было занять свое время, кроме как сидеть тут в одиночестве и в полутьме, внимательно прислушиваясь ко всем проявлениям работы собственного организма.

Сара быстро выяснила, что миссис ван Дамм, которой не исполнилось еще и пятидесяти, уже пережила климакс и теперь мучилась от его последствий.

– Супружеские отношения не доставляют вам неприятных ощущений? – спросила Сара, готовая дать миссис ван Дамм несколько советов, как облегчить такие недомогания.

Но Франсиска лишь отрицательно покачала головой.

– Ох, моя дорогая, супружеские отношения всегда доставляли мне одни неприятные ощущения! – призналась она, закатывая глаза. – Не могу представить, как с этим справляются другие женщины. После рождения Мины я заявила мистеру ван Дамму, что больше не в силах выносить его поползновения. К его чести, с тех пор он меня больше не беспокоил. Прошло уже больше тридцати лет, и могу вас уверить, я прекрасно без этого обхожусь!

Сара была так поражена, что на минутку даже забыла, о чем они до этого говорили. Поразилась она отнюдь не тому, что миссис ван Дамм не имела плотских сношений с собственным мужем, – многие женщины ее круга придерживались такого же мнения, и это объясняло, почему большинство их мужей заводили себе любовниц. Нет, поразило Сару осознание того, что если миссис ван Дамм не имела сексуальных отношений с мужем с момента рождения Мины, значит, она просто не могла быть матерью Алисии.

Глава 12

Сейчас Фрэнк новыми глазами осматривал владения ван Даммов в Маморанеке. Он думал об Алисии и гадал, не в этом ли самом доме ее лишили невинности. Если Сара Брандт права и Сильвестр Мэттингли действительно изнасиловал ее, оставив с ребенком, то это вполне могло произойти здесь, вдалеке от чужих любопытных глаз и ушей.

Мэллой поколебался минутку, прежде чем постучаться в парадную дверь, размышляя о том, не явился ли его предыдущий, никем не санкционированный визит сюда одной из причин того, что его отстранили от этого дела. Но когда домоправительница открыла дверь, она выглядела скорее покорной и безропотной, нежели возмущенной появлением детектива.

– Вы прямо как репей в хвосте, – сказала она. – Никак от вас не избавиться.

– Я хотел бы еще раз осмотреть комнату мисс ван Дамм, – заявил Мэллой, и это было лишь отчасти правдой.

– Вы все там уже осматривали. Вы что, думаете, она восстала из мертвых, вернулась сюда и что-то тут оставила, чего вы не обнаружили в прошлый раз?

– На этот раз я знаю, что искать, – ответил Фрэнк, удачно скрыв свое удивление по поводу того, что домоправительница, кажется, так и не узнала, что мистер ван Дамм вовсе не давал разрешения на его предыдущий визит. И как она упустила возможность сообщить об этом своему хозяину?

– И что же?

– Дневник.

У миссис Хайтауэр расширились глаза, что выглядело довольно неуместно на ее простодушном лице.

– И зачем это он вам понадобился? – требовательным тоном спросила она.

– Я полагаю, там можно найти какие-то указания на то, кем мог быть ее убийца. Как я понимаю, вы ведь знали, что девушка вела дневник.

Миссис Хайтауэр презрительно фыркнула.

– Да про это все знали! Она все время туда что-то записывала. Девушка никогда никуда не выезжала и ничем не занималась, разве что каталась на своей кобыле, поэтому у нее было много чего, чтоб записывать в дневник, я вам точно говорю.

– Вы когда-нибудь читали, что она там записывала?

– Конечно, нет! – Домоправительница была крайне возмущена подобным предположением. – Никто бы в жизни на такое не осмелился!

– Даже ее личная горничная? Может, Лиззи знает, где он находится?

– Вряд ли, – заявила миссис Хайтауэр. – Но, как я полагаю, мы не избавимся от вас, пока вы ее не расспросите, не так ли?

Фрэнк лишь выжидательно улыбнулся в ответ, и миссис Хайтауэр наконец впустила его в дом.

На сей раз она отвела детектива в небольшую гостиную в передней части дома, где он подождал, пока домоправительница приведет Лиззи.

– А, это вы, мистер детектив, – недовольным голосом сказала горничная, увидев Мэллоя. – Не нашли еще убийцу мисс Алисии? – Она все время теребила свой фартук и, кажется, была готова вот-вот расплакаться.

– Пока еще не нашел, – ответил Фрэнк, стараясь говорить добрым голосом, хотя понимал, что это звучит не слишком убедительно. – Но я рассчитываю на твою помощь. Ты, случайно, не знаешь, где мисс Алисия хранила свой дневник?

– Конечно, знаю. Она держала его под замком, надежно спрятанным, потому что вовсе не хотела, чтоб кто-то его читал. Но теперь его там нету.

– Откуда тебе это известно?

– Потому что меня послали его разыскивать – сразу после того, как она пропала.

– Кто послал?

– Ну как же – миссис Хайтауэр, кто ж еще!

Действительно, кто же еще? Фрэнк мог представить множество других вариантов, но истина, вероятно, заключалась в том, что миссис Хайтауэр наверняка действовала на основании распоряжений, полученных от ван Даммов. А это означало, что им известно, какие сведения могли содержаться в этом дневнике, и это объясняет, почему они велели Сильвестру Мэттингли заняться его поисками. Если б Мэллою только удалось найти его и выяснить, что же такое там было записано!..

– Можешь показать, где она его хранила? – спросил Фрэнк.

– Могу, но только если миссис Хайтауэр не будет возражать, – ответила девушка, нервно оглянувшись на дверь, за которой вполне могла подслушивать домоправительница.

Та, кажется, была готова на все, лишь бы поскорее избавиться от Фрэнка, так что Лиззи провела его наверх, в комнату Алисии, и показала небольшой шкафчик, который детектив обыскивал в свой прошлый визит. Там хранились разные памятные вещички, дорогие для Алисии воспоминания о детстве, полученные в школе награды, кое-какие мелочи, видимо имевшие для нее трогательную ценность, – но ничего, что хотя бы отдаленно напоминало дневник.

Лиззи уже в открытую плакала, не производя никаких звуков, лишь позволяя слезам свободно стекать по щекам. Фрэнк почувствовал некоторые угрызения совести и сам себе изумился: с чего это он вдруг стал таким сентиментальным? Прежде в подобных случаях сержант торжествовал, когда видел слезы, зная, что они заставят человека, которого он допрашивает, быть более открытым и сговорчивым…

– Лиззи, миссис Хайтауэр говорит, что мисс Алисия очень много записывала в этот свой дневник. Ты знаешь, о чем она писала?

– Да, это так. Но я ничего такого не знаю. – Девушка покачала головой в молчаливом отчаянии. – Она не позволяла мне туда заглядывать. Никогда. Да я все равно не смогла бы ничего там прочитать, даже если б она мне разрешила, хотя мне никогда этого и не хотелось. Мисс Алисия все время туда что-то записывала, а иногда даже плакала над ним. А я не хотела знать, что заставляло ее плакать! Ежели у нее были какие-то секреты, так она имела на это полное право, как вы думаете?

Фрэнк ничего по этому поводу не думал, так что пропустил этот вопрос мимо ушей.

– А у нее не было какого-нибудь другого места, где она могла бы хранить свой дневник?

– О нет, сэр. Только тут. Она ж могла запирать шкафчик, а ключ всегда носила на шее, на шнурке, чтоб никто не мог туда залезть, даже случайно. Но когда мисс Алисия пропала, шкафчик открыли, а ключ лежал вот там, на столике. – Лиззи указала на туалетный столик с зеркалом. – Должно быть, она захватила дневник с собой. Это единственное место, куда он мог подеваться.

Фрэнк сильно в этом сомневался, поскольку Хэм Фишер тоже так и не нашел дневник, хотя и обыскивал комнату Алисии в пансионе Хиггинсов. И детектив принялся расспрашивать горничную, не могла ли ее хозяйка кому-то доверить свой дневник и не мог ли кто-то знать, где он спрятан, – и тут вдруг понял, что спрашивать ее вовсе не нужно. Он уже и сам знал, кто это мог быть: грум Харви.

В конюшне, когда Фрэнк вошел туда, царил полумрак и было странно тихо. Сержант постоял минутку, давая глазам привыкнуть к полутьме после яркого солнечного света. Знакомый и успокаивающий запах – лошадей, соломы и навоза – мощной волной навалился на него, затмив все остальные ощущения, так что сначала детектив не заметил ничего необычного. Но тишина была слишком непроницаемой, слишком полной. Да, конечно, Мэллой слышал, как лошади топчутся в своих стойлах, слышал жужжание насекомых, шуршание грызунов в сене, но чего-то явно не хватало. Здесь было как-то необыкновенно тихо, словно все замерло, словно жизненная сила была отсюда полностью высосана. То есть здесь не чувствовалось никакого присутствия человека.

Вот только все слуги утверждали, что Харви сейчас точно на конюшне. Никто не видел, чтобы он оттуда выходил, да он нигде больше и не появлялся – стало быть, должен быть здесь. Правда, Фрэнк уже понял, что его здесь нет.

– Харви! – крикнул он в пустоту.

В ответ заржала лошадь, но никто не откликнулся.

У Фрэнка напряглись нервы, а тело инстинктивно изготовилось встретить любую угрозу.

– Харви! – позвал он еще раз, уже идя по конюшне.

Мэллой заглядывал на ходу во все стойла, но там все было в полном порядке, так, как и должно быть, – разве что эта агрессивная, давящая тишина, как ему казалось, заглушала даже его собственные шаги. Маленькая кобыла, на которой ездила Алисия, высунула морду ему навстречу и моргнула своими грустными карими глазами. В следующем стойле гнедой мерин стукнул копытом, но никак иначе не отреагировал на Фрэнка, когда тот проходил мимо.

Так он прошел и осмотрел все стойла, одно за другим, пока не добрался до последнего – и именно здесь обнаружил Харви. Тот висел на потолочной балке, и шею его перехватывала петля.

* * *

Саре следовало бы ожидать, что мать в это время дня принимает гостей, но она никак не предполагала застать такую картину, с которой столкнулась. Горничная ничуть не удивилась, увидев ее в такое время дня, и без лишних слов провела в столовую. И когда Сара увидела, кто там находится, то поняла: горничная просто решила, что она – одна из приглашенных на изысканную чайную церемонию, организованную ее матерью.

Дамы, сидевшие за огромным столом, представляли самые старинные фамилии Нью-Йорка. Все они знали Сару, когда та была еще младенцем. Это оказалось скверно само по себе, а в довершение ко всему здесь находилась миссис Астор – миссис Уильям Бэк– хаус Астор, глава клана Асторов, обычно именуемая «та самая миссис Астор», чтобы отличить ее от других, менее значительных представительниц этого семейства, всех прочих миссис Астор.

Все инстинкты твердили Саре: «Немедленно беги отсюда!» Но было уже поздно. Она угодила в самую настоящую ловушку и теперь уже не могла исчезнуть, не обидев и не огорчив мать.

– Сара, дорогая, какой сюрприз! – воскликнула миссис Деккер, спеша навстречу дочери. Она принимала все меры, чтобы скрыть свое потрясение, но преуспела лишь отчасти.

– Сара, это вы? – воскликнула миссис Астор. – Как я рада вас видеть! Элизабет не сказала, что вы тоже приедете.

– Она не знала, – ответила Сара, улыбаясь настолько мило, насколько могла себя заставить, но скрипя при этом зубами от злости и раздражения. Ей нужно поговорить с матерью наедине, а не проводить часы в бессмысленных разговорах с этими знатными леди, чьи интересы ограничивались погодой и причудами соседей.

Но миссис Деккер уже подошла к Саре и уставилась на нее обеспокоенным взглядом, явно чувствуя скверное настроение дочери.

– Что случилось, дорогая? – спросила она почти шепотом. – Что-то произошло?

– Нет, ничего, – уверила ее Сара так же тихонько. – Мне просто нужен твой совет.

В любящих глазах матери мелькнули удивление и удовольствие, но она продолжала говорить так же тихо:

– Составишь нам компанию за чаем? Думаю, ты здесь со всеми знакома.

Послав дочери молчаливое извинение – это напомнило Саре, что жизнь ее семьи по-прежнему регулируется жесткими социальными требованиями, – мать перечислила всех присутствующих дам, а горничная тем временем внесла еще один стул и поставила на стол дополнительную чашку из дорогого фарфора с золотым ободком.

«Чай» на самом деле был настоящим пиршеством, устроенным с большой помпой и церемонностью, с подачей лучшего сервиза и столового серебра. Сам напиток разливали из огромного серебряного чайника в изящные белые с золотом чашки. Гостей обносили подносами и блюдами с тонкими кусочками холодного цыпленка, украшенными листьями настурции, с изысканными ломтиками ветчины и кусочками копченого телячьего языка. Хлеб был нарезан тонюсенькими полосочками и уже намазан маслом. По всему столу были расставлены серебряные чаши с консервированными ягодами – клубникой и крыжовником, – а также с апельсиновым желе и медом в сотах. В серебряных корзинках, накрытых кружевными салфетками, лежали ломтики золотистого бисквитного торта и темного фруктового пирога, а еще на одном серебряном подносе красовались чашки дрезденского фарфора, полные сладкого заварного молочного крема, щедро посыпанного толченым мускатным орехом.

Сара умудрилась попробовать все блюда, когда ими обносили гостей, но на самом деле вовсе не была голодна. Она просто хотела, чтобы все эти дамы наконец уехали. Она сидела слишком далеко от матери, чтобы обменяться с ней хотя бы парой слов шепотом, сообщить о цели своего визита. Впрочем, миссис Деккер знала, чем озабочена ее дочь в последнее время.

После того как миссис Астор высказалась на предмет нежелательности путешествовать за границу так рано нынешней весной – в Северной Атлантике было отмечено появление необычайно большого количества айсбергов, несмотря на неестественно теплую погоду, – миссис Деккер заговорила о предмете, гораздо более близком Саре.

– Какая все-таки трагедия случилась с младшей дочерью ван Даммов, – заметила она с завидной небрежностью.

– Вот уж да, – согласилась с ней одна из дам. – Я слышала, Франсиска от горя впала в полную прострацию.

– Она впала в прострацию уже лет десять назад, а в последнее время просто лежит пластом, – заметила миссис Астор. – Как я полагаю, любая девушка тут же испустила бы дух, если б родители вздумали выдать ее замуж за Сильвестра Мэттингли.

– Значит, это правда? – не выдержала Сара. – Они действительно нацелились на такой брак?

– Да, я тоже об этом слышала, – подтвердила другая дама. – Хотя в это трудно поверить. Если они так спешили сосватать дочь, нужно было отослать ее в Англию. У моего зятя, лорда Харпстера, есть несколько очень подходящих родственников, которые были бы счастливы познакомиться с богатой американской наследницей.

– И она бы там купила себе нищего джентльмена? – издевательски заметила еще одна дама.

Пока женщины обсуждали достоинства и преимущества брака богатой американской девицы с обедневшим английским дворянином, желающим заполучить в семью леди с титулом – эта практика стала столь широко распространенной, что даже получила название «англомания», – Сара обдумывала услышанное. По всей видимости, ее мать была права: ван Даммы действительно обдумывали брак своей дочери с этим весьма пожилым адвокатом, и никто не понимал, по какой причине.

После показавшегося вечностью периода времени, заполненного позвякиванием столового серебра и фарфора, а также бессмысленными и ничего не значащими разговорами, гостьи матери были наконец вынуждены разъехаться, хотя сделали это очень неохотно. Они явно почувствовали, что Сара приехала по какому-то важному делу, и надеялись перехватить хотя бы намек на его содержание. Однако, несмотря на все усилия вытянуть из дочери миссис Деккер хоть какую-то информацию, дамы отбыли в полном разочаровании.

Когда последняя гостья уехала, мать провела Сару в гостиную, закрыла за собой двери и повернулась к дочери лицом:

– А теперь рассказывай, что случилось. Ведь что-то случилось, не правда ли?

– Я еще не совсем уверена в этом, мама, – ответила Сара. Мать уже уселась рядом с ней на диван и взяла ее за руку. – Я кое-что узнала сегодня, и это меня расстроило; вот и гадаю, правда это или нет.

– Что-то о нашей семье? – спросила мать, озабоченно хмурясь.

– О нет, конечно, нет, – уверила ее Сара и на секунду засомневалась, не знает ли уже мать о том, что она узнала. – Это насчет Алисии ван Дамм.

Мать осуждающе покачала головой.

– Господи, я так и знала, что ты все еще занимаешься этим делом!

– Я заметила, что ты сумела получить подтверждение слухам насчет Мэттингли. Спасибо.

Мать снова нахмурилась.

– Не уверена, что мне стоило поощрять твои изыскания, да я никогда и не стала бы помогать тебе в подобном деле, – но тут я, кажется, просто не могла остановиться. А теперь рассказывай, что ты узнала.

– Я сегодня была у миссис ван Дамм.

Мать даже не удосужилась скрыть свое удивление.

– И она тебя приняла? Ты же сама слышала: миссис Астор сказала, что Франсиска уже лет десять не выходит из своей спальни.

– Она и сегодня никуда не выходила. Думаю, она согласилась принять меня, потому что я акушерка, а ей требовалась кое-какая медицинская консультация.

– Но не решила же она, что у нее будет ребенок! – воскликнула миссис Деккер. – Она уже слишком стара для такого!

– Конечно, стара, но она решила, что я могу что-то посоветовать ей относительно разных ее недомоганий, поэтому и позволила мне подняться. И пока я была у нее, она мне кое-что сообщила, и это меня очень взволновало. Она сказала, что не имела супружеских отношений со своим мужем с тех пор, как родилась Мина.

Миссис Деккер уставилась на дочь, открыв рот. Она была настолько шокирована этим заявлением, словно Сара дала ей пощечину. С минуту женщина даже не могла вздохнуть, но потом все же перевела дух.

– Нет, Сара, в самом деле… я не могу поверить…

– Ох, мама, не будь такой ханжой и пуританкой! – резко сказала миссис Брандт, крайне недовольная попыткой матери разыграть из себя невинную девицу. – Я же принимаю роды и зарабатываю этим на хлеб. Неужто ты думаешь, что я не знаю, как их делают, этих детей?!

– Конечно, знаешь, но я просто не могу поверить, что ты можешь спокойно обсуждать подобные вещи у меня в гостиной!

Да, Сара и впрямь здорово отдалилась от этого мира. И забыла, что женщины, занимающие в обществе такое же положение, как ее мать, могут прожить всю жизнь, никогда не признавая наличия интимных отношений между мужем и женой. И что теперь заставило Сару поделиться с матерью подобными сведениями, да еще и рассчитывать получить от нее какой-то совет? И как она только умудрилась поступить столь неосмотрительно!..

– Извини, мама. Не знаю, что это на меня нашло… – Сара встала на ноги, готовая уйти, стыдясь самое себя и стремясь поскорее убраться отсюда.

Теперь она уже знала, к кому ей следовало обратиться с этой информацией. Мэллой, вероятно, будет ничуть не меньше шокирован, чем мать, сообщениями об интимных отношениях или их отсутствии, но его, по крайней мере, это не остановит – он все равно поможет Саре выяснить все до конца.

Но она недооценила собственную мать.

– Не уходи! – умоляющим голосом попросила миссис Деккер, хватая Сару за руку, когда та уже направилась к двери. – Я не хотела… Боюсь, я все никак не привыкну считать тебя взрослой женщиной. Да, ты права, конечно, я – ханжа и пуританка. Пожалуйста, сядь и расскажи, какой тебе нужен совет, а я постараюсь больше не пугаться и не впадать в панику.

Миссис Деккер выглядела почти отчаявшейся в своей попытке удержать Сару, а может, действительно отчаялась. Она, наверное, подумала, что если дочь сейчас уйдет в уверенности, что мать каким-то образом ее подвела или обидела, то никогда больше сюда не вернется. Сара не считала себя такой уж мстительной, но она ведь выпала из жизни семьи на долгие годы, так что, возможно, мать была права в своем желании остановить ее.

Сара снова села, все еще держа мать за руку.

– Боюсь, я забыла, что другие люди могут быть не такими… – Она некоторое время подыскивала нужное слово. – …Не такими понимающими и осведомленными о более интимных сторонах жизни человека, нежели я сама. Мне очень жаль, что я шокировала тебя, мама, и очень надеюсь, что ты не обиделась.

Мать с облегчением вздохнула.

– На самом деле, не такая уж я ханжа и пуританка. Это просто… Ты моя маленькая девочка и всегда для меня такой останешься, неважно, сколько лет тебе исполнится. Или насколько опытной ты станешь. А теперь рассказывай, чем, по-твоему, я могу тебе помочь.

Сара помолчала минутку, собираясь с мыслями, чтобы обратить их в такие слова, которые хотя бы не возмутят и не оскорбят мать.

– Я уверена, ты знакома со многими женщинами, которые по достижении определенного возраста более не выполняют свои супружеские обязанности по отношению к своим мужьям.

Миссис Деккер кивнула, явно решив не обижаться и не оскорбляться.

– Да, многие женщины находят эти обязанности… неприятными, – сказала она, немного подумав. – Или даже неудобными и стеснительными. А другие просто не желают больше заводить детей, и воздержание от… от интимных отношений – это самый надежный способ больше их не иметь.

– Миссис ван Дамм сообщила мне, что она не имела таких отношений со своим мужем с рождения Мины, – напомнила ей Сара. – Если это правда, то откуда взялась Алисия?

– Возможно, она просто забыла или запуталась, – предположила миссис Деккер. – Ей было чуть за тридцать, когда родилась Алисия. Она ведь вышла замуж очень юной, насколько я помню. То, что она забеременела Алисией через столько времени после рождения Мины, наверняка стало для нее весьма неожиданным событием и поставило ее в крайне неловкое положение. Да я и сама помню, как все мы были тогда удивлены…

– И что? – спросила Сара, когда мать вдруг замолчала. – О чем ты сейчас подумала?

Миссис Деккер смотрела на что-то на противоположной стороне комнаты, но смотрела невидящим взглядом: ее мысли были где-то очень далеко.

– Я просто пытаюсь вспомнить, что тогда говорили об этом разные люди. Мы все подумали… Я хочу сказать, у нее ведь не было детей после Мины, а со слов самой Франсиски… Мне кажется, мы тогда считали, что ее признание тебе – правда. Она перестала… – Тут она бросила на Сару умоляющий взгляд и замолкла.

– Делить с мужем супружеское ложе? – подсказала Сара.

– Да, – с благодарностью кивнула мать. – И казалось, она что-то умалчивает, когда сообщила нам, что снова ждет ребенка. Франсиска как будто… – Она с безнадежным видом пожала плечами, снова не находя нужных слов.

– Как будто – что? – продолжала настаивать Сара. – Чувствовала себя виноватой? Как ты считаешь, может, у нее появился любовник, и именно поэтому…

– Бог ты мой, нет, конечно! – решительно возразила миссис Деккер. – Франсиска всегда была слишком тупой и бестолковой, чтобы даже подумать о подобных вещах. Нет, это выглядело так, будто она делится с нами умопомрачительной тайной. Она была страшно рада и довольна собой, а также тем, что все мы здорово этому удивились. Франсиска прямо-таки наслаждалась вниманием, которое ей стали уделять после этого; вот почему я удивилась, когда она неожиданно уехала за город. Мы не видели ее, пока Алисия не родилась.

– Я это помню, – сказала Сара. – И Мина уехала вместе с ней. Ван Даммы забрали ее из школы, чтобы она составила компанию своей матери на все время, пока та будет пребывать в загородном доме. Мина была как в заключении. Она тогда ужасно разозлилась. А я считаю, она просто неловко себя чувствовала в связи с тем, что мать вздумала снова рожать. А еще, наверное, немного ревновала. Мина всегда недолюбливала Алисию, и, я думаю, именно поэтому.

– Как все это странно, – задумчиво произнесла миссис Деккер.

– Ты полагаешь? Я бы так не сказала. Нет ничего странного в том, что один ребенок недолюбливает другого. Тем более младенца, которому уделяется все внимание, притом что сама Мина приближалась к возрасту молодой женщины. А то, что родители завели себе еще одного отпрыска в такой период жизни, девушке должно было казаться обидным и даже унизительным.

– Нет, я хочу сказать – странно, что ван Даммы забрали Мину из школы и отослали из города вместе с Франсиской. Ты говоришь, что Мина недолюбливала этого ребенка, и я считаю, что родители в любом случае должны были бы уберечь и защитить девушку такого возраста от… реалий взрослой жизни, от положения ее матери.

Саре потребовалось некоторое время, чтобы понять, что мать имела в виду, но когда она поняла, то не могла с ней не согласиться. В обществе, где о беременности почти не упоминают, было весьма маловероятным, что семья могла заставить свою подрастающую дочь лицом к лицу столкнуться с проявлениями взрослой жизни, тогда как ее вполне можно было оставить в школе, оградив от этого.

– О чем ван Даммы тогда думали? – сказала Сара вслух. – Может, они рассчитывали уберечь Мину от неудобных вопросов?

Миссис Деккер отвернулась в сторону, словно не желая отвечать на этот вопрос.

– Ты ведь что-то знаешь, не так ли? – спросила Сара.

Мать прикусила губу и вздохнула.

– Ну не то чтобы знаю… Но могу вообразить одно-единственное объяснение, которое не делает чести никому, даже мне самой.

– Мама, о чем ты подумала?

Миссис Деккер снова тяжко вздохнула.

– Я себя чувствую распоследней сплетницей, когда у меня появляется эта мысль, но такое ведь случается не впервые. – Мать снова повернулась лицом к Саре. В ее глазах плескалось отчаяние, вызванное горькими воспоминаниями. – Мы ведь отослали Мэгги во Францию, когда подобное случилось у нас. Во всяком случае, пытались отослать.

Сара встретила измученный взгляд матери, и все эти воспоминания мощным потоком захлестнули и ее. Она вспомнила Мэгги, рассерженную и возмущенную, отказывающуюся подчиниться воле отца и прятаться до рождения ребенка. Мэгги, бледную и умирающую, умоляющую Сару поклясться, что та позаботится о ребенке, который уже умер. Боль от этой потери была все еще свежа, и Сара видела, что мать чувствует то же самое. Глаза миссис Деккер наполнились слезами, и она сильно напрягалась, словно малейшее движение могло привести к обмороку.

И тут у Сары возник вопрос, который она бы никогда не осмелилась задать ни себе, ни родителям в те годы.

– А что бы ты сделала с ребенком Мэгги, если б она все же уехала во Францию, как вы планировали?

Хотя миссис Деккер решительно не желала даже разок моргнуть, одна слеза все-таки выползла на бледную щеку и скатилась вниз.

– Мне очень жаль, что я тогда не подумала… – хрипло прошептала она. Ей было ужасно больно вспоминать обо всех этих утратах.

– Тебе жаль, что ты не подумала о чем? – требовательным тоном продолжала настаивать Сара, пытаясь сдержать нахлынувшую ярость, потому что знала: она не сможет преодолеть боль, если позволит себе ее ощутить.

– Я очень жалею, что мне не пришло в голову сделать вид, будто это мой ребенок. Я бы с этим справилась. Тогда мы могли бы привезти ребенка сюда…

– И сделать вид, что это наша младшая сестренка, – закончила за нее Сара, понимая, что сама мать не в состоянии это сделать.

Миссис Деккер прикрыла ладонью рот, сдерживая стон невыносимой боли, противоречащий этикету и правилам приличия.

У Сары было такое ощущение, что кто-то сжал ее сердце тисками и выдернул из груди. Мэгги, Мэгги!.. Может, именно это заставило сестру бежать из дома? Мысль о том, что у нее намерены отнять ребенка и она никогда его больше не увидит? Ничего удивительного, что сестра пребывала в таком отчаянии. Сара тогда отнесла это насчет страсти, но она просто не понимала, что Мэгги приняла единственно возможное решение, если хотела оставить ребенка при себе.

Миссис Деккер с трудом перевела дыхание и повернулась к дочери.

– Я бы это точно сделала. Я бы все сделала, чтобы ее спасти. Ты должна верить мне, Сара.

«Все, за исключением того, чтобы позволить ей выйти замуж за человека, которого она любила», – подумала Сара, но вслух этого не сказала. Взаимные упреки и обвинения сестру не вернут. А говоря по совести, мать отнюдь не могла решать, что станется с Мэгги и ее ребенком. В один прекрасный день Саре все равно придется лицом к лицу встретиться с тем человеком, который принимал эти решения, но не сегодня. Сегодня ей нужно успокоить мать, да и саму себя.

– Я верю тебе, мама. Любая женщина поступила бы так, чтобы защитить свое дитя.

«Даже такая эгоистичная и ограниченная женщина, как Франсиска ван Дамм», – подумалось Саре, пока она смотрела на лицо матери, сморщившееся и исказившееся от горя.

* * *

Фрэнк рванулся к висящему телу, схватил его за болтающиеся ноги и приподнял, ослабляя натяжение веревочной петли, охватывавшей шею. Но делая это, он уже понимал, что помощь пришла слишком поздно. Тело уже начинало коченеть, и детектив чувствовал ледяной холод даже сквозь одежду Харви. Через секунду он отпустил его и отступил назад, признавая поражение. И посмотрел вверх, прямо в лицо смерти.

Харви умер отнюдь не тихо и мирно. Фрэнк разглядел царапины на горле: грум пытался растянуть удушающую петлю, уносящую его жизнь. Подобная реакция возникает инстинктивно, вне зависимости от того, что человек сам мог желать умереть. И неважно, что он пребывал в столь подавленном настроении, что решил сделать петлю, взобраться на табурет и надеть ее себе на шею. Когда табурет упал в сторону и петля врезалась в живую плоть, воля к жизни возобладала над желанием умереть, пусть всего на несколько секунд. Жаль, что последнее усилие оказалось бессмысленным и бесплодным…

Фрэнк хотел срезать веревку. Это всегда первое, что хочется сделать в подобной ситуации, и сержант собрался проделать это сразу же, особенно памятуя о том, что Харви был его ровесником. Хороший, добрый человек. Единственным его грехом было то, что он хотел помочь девушке, которую любил и которой был предан. Но Фрэнк понимал: прежде чем срезать веревку, опустить тело Харви на землю и придать ему хоть какую-то видимость приличия, нужно сперва все здесь внимательно осмотреть и убедиться, всё ли в полном порядке, так, как и должно быть.

Табурет валялся рядом, на боку, как и следовало ожидать, ведь Харви отпихнул его ногой. Веревка надежно закреплена на крюке, торчащем из стены, а потом переброшена через голую потолочную балку. Раздутое лицо и выскочившие из орбит глаза указывали на смерть от удушения. Фрэнк догадывался, какие мотивы двигали грумом. Возможно, Харви винил себя в смерти Алисии и был не в силах больше выносить это чувство вины. Или, возможно, и Мэллой, и Сара Брандт ошибались и Харви действительно был отцом ребенка Алисии. Может, он даже был и ее убийцей, хотя Фрэнк и полагал, что это не так. Значит, он ошибался и одно из этих двух объяснений вполне могло стать причиной того, что Харви покончил с собой.

Если только не знать, что грум отнюдь не покончил с собой…

Менее опытный следователь, конечно, мог этого не увидеть. Менее опытный детектив из тех, кто обычно расследует смерть в провинции, мог вообще не заметить ничего подозрительного. Но Фрэнк заметил это сразу же – и это была первая улика, не соответствующая картине самоубийства. След веревки на горле Харви. Красная странгуляционная полоса тянулась точно вокруг шеи, как если бы кто-то подобрался к груму сзади и накинул ему на горло гарроту, а потом закручивал и закручивал ее, пока несчастный не умер. А веревка, на которой висел Харви, оставила бы совершенно иной след, под совершенно другим углом, и Фрэнк готов спорить на что угодно: когда он ее срежет и опустит Харви на землю, то не обнаружит под ней вообще никакого следа, потому как Харви уже был мертв, когда его подняли и подтянули к балке. А когда детектив поднял табурет и поставил его стоймя под болтающимися ногами Харви, он окончательно в этом убедился. Между ногами и табуретом, на котором якобы стоял грум, когда натягивал петлю себе на шею, оставалось добрых шесть дюймов.

Боˊльшую часть следующего часа Фрэнк потратил на то, чтобы собрать всех слуг, опросить их и выяснить, что они видели или слышали, а потом послал за местной полицией, какая бы она там ни была. Мэллой решил, что его собственное расследование будет решающим фактором в этом деле, поскольку местные власти, вероятно, вообще никогда не сталкивались с убийствами, поэтому детектив работал тщательно и аккуратно. Никто из слуг не видел и не слышал ничего необычного, но один из садовников заметил молодого человека, который утром проезжал верхом мимо поместья. Почему садовник решил, что это именно молодой человек, он толком объяснить не мог, заявив, что у него просто сложилось такое впечатление. В одном только он точно уверен – это был мужчина. Поскольку Фрэнк уже и сам понял, что убийцей Харви являлся мужчина, это вряд ли можно было считать сюрпризом.

Когда детектив покончил с опросом слуг, снял Харви и уложил его на землю, то вспомнил о причине, которая изначально привела его сюда. Вспомнил, зачем ему нужно было повидаться с грумом. Теперь Харви уже невозможно допросить насчет дневника Алисии ван Дамм, но Фрэнк мог хотя бы обыскать его комнату и выяснить, верна ли его теория.

Харви спал в помещении, смежном с конюшней. Оно было аккуратно убрано, как и сами стойла. Немногочисленные вещи Харви были развешаны, уложены или убраны, каждый предмет на своем месте. Кровать тщательно застлана, одеяла сложены и разглажены. Обыскать всю комнату стало делом нескольких минут, поскольку мебели там почти не имелось. Как и подозревал Фрэнк, у Харви было не слишком богатое воображение насчет устройства потайных мест. Неприбитая половая доска под кроватью легко поднялась, когда Фрэнк подцепил ее складным ножом. Под ней он и обнаружил дневник, искать который Сильвестр Мэттингли нанял Хэма Фишера.

Тоненькая тетрадка в кожаном переплете с позолоченными углами. Фрэнк успел только раскрыть ее и увидеть записи, сделанные девичьим почерком, когда услышал снаружи шум, свидетельствующий о прибытии местной полиции. Он поспешно сунул дневник в карман пиджака и вышел во двор, чтобы встретить стражей порядка.

* * *

Выйдя из дома родителей на Пятьдесят седьмую улицу, Сара с удивлением обнаружила, что уже очень поздно. Выходит, большую часть послеполуденного времени она пила чай с приятельницами матери, а потом еще и залечивала старые раны матери. Ну, по крайней мере, Сара сумела наконец помириться хотя бы с одним из своих родителей. Ей не удалось смягчить горе матери, когда умерла Мэгги, но теперь они впервые смогли разделить его без взаимных упреков, а ведь раньше такого никогда не бывало.

Но если Сара теперь с облегчением думала о своих семейных отношениях, то по поводу ван Даммов она пребывала в полном замешательстве. Инстинктивно миссис Брандт осознавала, что мать могла бы понять Франсиску ван Дамм; они родились и воспитывались в одном и том же мире, так что их убеждения и ценности практически одинаковые. А вот чего Сара совершенно не ожидала от матери, так это ее чудовищного предположения относительно появления на свет Алисии.

Дойдя до угла, она посмотрела на проходящий мимо транспорт и только сейчас заметила, как потемнело небо. А оно стало гораздо темнее, чем должно было быть в это время дня. Пока Сара обдумывала этот факт, в отдалении раздался раскат грома. С океана точно надвигалась гроза. Миссис Элсуорт была совершенно права – и вот вам пожалуйста, Сара оказалась на другом конце города без зонтика, да еще и перед лицом куда более значительной проблемы, чем нынче утром. И ее теперь предстояло решить.

Она думала о Франсиске ван Дамм и гадала, не стоит ли отправиться обратно и расспросить эту даму поподробнее. Не будет ли это пустой тратой времени? Весьма вероятно, так и будет. Вряд ли Франсиска снова примет гостью. Акушерские познания миссис Брандт уже сослужили этой даме хорошую службу, обеспечив ее необходимой информацией, так что вряд ли она захочет снова увидеться, ей это просто не нужно.

Но кое-кто в этом доме тоже был в курсе того, что произошло шестнадцать лет назад и как Алисия появилась на свет. И этот человек, вероятно, также знает, каким образом и сама Алисия оказалась в точно таком же положении: внебрачный ребенок, отосланный в загородное имение, чтобы втайне родить там собственного внебрачного ребенка. Сара была уверена, что если ей удастся выяснить, как это произошло, она узнает, кто убил Алисию и почему.

Над головой снова прогремел гром, и Сара развернулась на Пятой авеню и поспешно двинулась обратно к городскому дому ван Даммов.

* * *

Фрэнк стоял на железнодорожной платформе и ждал, пока с поезда сойдет толпа хорошо одетых пассажиров, прибывших из города. Все они несли газеты и зонтики, оглядываясь по сторонам в поисках экипажей, которые сюда за ними приехали. В это время дня в город возвращается немного людей, так что в распоряжении Фрэнка оказался практически пустой вагон, если не считать парочки босоногих оборванцев.

– Конфет не купите, мистер? – спросил один из них, предлагая какой-то неаппетитный комок сладостей.

Ребята сели на поезд в городе. Обычно такие проникают в вагон «зайцами», не заплатив за проезд, и потом продают сладости богатым пассажирам, едущим в свои загородные дома.

При обычных обстоятельствах Фрэнк отказался бы от такого предложения. Эти ребята были явно из самых отъявленных бродяг – бездомные хулиганистые мальчишки, такие вечно не в ладах с законом. У Фрэнка не возникло никаких побуждений отнестись к ним по-доброму. К тому же он не имел никакого намерения попробовать то, что они продавали.

Но потом Мэллой заглянул мальчишке в глаза – раньше он никогда не позволял себе ничего подобного – и увидел в них полную безнадежность брошенного ребенка, выкинутого из собственной семьи на улицу. Его отвергли, как ненужный хлам. Дневник Алисии ван Дамм здорово оттягивал Фрэнку карман пиджака, что, возможно, и заставило его достать никель и бросить мальчишке. И еще, наверное, заставила память о теле Харви, висевшем на потолочной балке.

Парнишка весь так и расплылся в улыбке.

– Спасибо, мистер! – сказал он, всовывая Фрэнку грязноватый комок сладостей, и тут же убежал.

Теперь эти мальчишки свернутся клубочком где-нибудь на пустом сиденье в конце вагона и заснут, наслаждаясь краткой возможностью побыть в тепле, не подвергаясь никаким угрозам и побоям. Жизнь на улице редко предоставляла им такую роскошь.

Прислушиваясь к шепотку пацанвы в дальней части вагона, Фрэнк дивился собственной щедрости и недоуменно качал головой. Вот Сара Брандт, пожалуй, отдала бы этому мальчишке последний цент. Да, ее воздействие на Фрэнка скоро приведет его к полному краху, если он не будет осторожен…

Поезд рывком тронулся с места. Здание станции скрылось позади, а вагоны двинулись вперед, навстречу сгущающимся сумеркам. Фрэнк заметил, как на горизонте полыхнула молния. Со стороны океана надвигалась гроза. Отличная обстановка для чтения, которое предстояло Мэллою.

Он сунул руку в карман и достал тетрадку, которую нашел под полом в комнате Харви. Как и подозревал сержант, это был дневник Алисии ван Дамм. Она написала свое имя на первой странице, а также дату – 1 января 1893 года. Детектив проверил дату последней записи – 6 марта 1896 года. Видимо, именно в тот день она убежала из дома.

В промежутке между этими датами девушка вела нерегулярные записи. В некоторые дни записи составляли лишь одну-две строчки. В некоторые другие никаких записей вообще не было. Но иной раз запись растягивалась на несколько страниц, и на всех этих страницах были ясно видны кляксы – следы ее слез. Лиззи говорила детективу о том, что Алисия часто плакала, когда делала записи в дневнике. А когда Фрэнк принялся читать, ему и самому захотелось заплакать – по крайней мере, сначала. Но вскоре в нем возобладали гнев и ярость. Они кипели и поднимались внутри, подобно волне, пока Мэллою не захотелось кого-нибудь убить.

Когда в окно начали лупить струи дождя, записи Алисии начали лупить Фрэнку прямо в душу, а когда он дочитал последнюю запись – поезд в это время как раз подходил к платформе вокзала «Гранд-Сентрал», – детектив уже знал всю правду. Он знал, что Корнелиус ван Дамм убил собственную дочь. И, что хуже всего, Фрэнк знал теперь, почему тот ее убил.

Глава 13

К тому времени, когда Сара добралась до крыльца дома ван Даммов, гром уже гремел вовсю, а небо приобрело угрожающий лилово-красный оттенок. Пока она дожидалась, когда кто-нибудь ответит на ее стук в дверь, уже начали падать первые капли дождя, шлепаясь и растекаясь по мостовой.

– Миссис Брандт! – изумленно воскликнул Альфред. Обычные для визитов часы уже давно миновали, и ее совершенно точно не приглашали к ужину. – Извините, но…

Сара так и не узнала, удалось бы ей убедить или очаровать дворецкого, чтобы он впустил ее внутрь, ибо в этот момент небо расколол страшный зигзаг молнии, и дождь полил как из ведра.

Вскрикнув от удивления, Сара инстинктивно рванулась в дом, под безопасный кров, а инстинкты Альфреда, повелевающие ему всячески оберегать и защищать дам, попавших в беду, тут же возобладали и проявили себя. Он втащил миссис Брандт и захлопнул дверь, закрываясь от ужасных потоков воды, падающих с неба.

– Боже ты мой! – охнула Сара, пораженная тем, насколько успела промокнуть за эти несколько секунд.

Гроза уже вовсю бушевала снаружи, да с такой яростью, что даже наружная дверь дрожала.

Альфред и сам выглядел потрясенным. Он уперся рукой в дверную панель, словно желая убедиться, что дверь надежно закрыта и выдержит этот бешеный напор.

– Альфред, что происходит?

Сара подняла взгляд и увидела Мину ван Дамм, выходящую из гостиной. Она остановилась и замерла на месте, увидев, что Альфред не один.

– Кто там? – требовательно спросила она и прищурилась, стараясь разглядеть визитера в темноте.

– Это Сара Брандт, Мина, – сказала та, выходя в круг света, отбрасываемого газовой лампой. Сара не могла поверить в столь крупную удачу. Мина, должно быть, только что вернулась из поездки, на ней все еще был дорожный костюм. – Мне очень не хотелось вот так вторгаться к вам, но я направлялась обратно на станцию после визита к матери, а тут гроза началась. И я не могла придумать ничего другого, кроме как искать убежища у вас. Альфред оказался так добр, что впустил меня внутрь. – Большая часть этого объяснения была почти правдой.

– Это так странно! – воскликнула Мина, отнюдь не обрадовавшись. – Мы же в трауре, никого не принимаем, Сара… Я должна просить тебя уйти.

Тут от резкого порыва ветра задрожали стекла окон.

– Мисс Мина, там ужасная гроза, – запротестовал Альфред.

Комнату на секунду осветила ослепительная вспышка, когда молния вновь рассекла небо, и почти сразу за этим загрохотал гром.

Сара заметила, что Мина с встревоженным видом смотрит в окно, но это длилось лишь секунду. Выражение ее лица тут же снова стало непроницаемым.

– Альфред, пошлите за каретой, чтобы отправить миссис Брандт домой.

– Они не смогут даже лошадей вывести в такую грозу, мисс Мина, – сказал Альфред. – А если выведут, лошади тут же в испуге бросятся прочь.

Несомненно, Мина уже поняла, что Саре просто придется остаться здесь – по крайней мере, пока не прекратится гроза. И ей это, конечно, не нравилось.

– Ну хорошо. Полагаю, у нас нет иного выбора. Проходи в гостиную, Сара. Только не рассчитывай, что от меня будет какой-то толк в смысле гостеприимной хозяйки. Я недавно вернулась домой и сильно устала, чтобы вести разговоры.

Не дожидаясь ответа Сары на это нелюбезное приглашение, Мина повернулась и ушла обратно в гостиную. Чувствуя, что удача оказалась не такой крупной, как она полагала всего несколько секунд назад, Сара поблагодарила Альфреда и последовала за Миной.

Гостиная во тьме и грозовых отсветах выглядела еще хуже, чем в прошлый раз, когда Сара была здесь при ясном свете дня. Сейчас вся эта тяжелая мебель, казалось, угрожающе надвинулась и готова была раздавить вошедшую, а тяжелые портьеры погружали комнату почти в полную тьму. Даже следующая вспышка молнии едва пробилась сквозь складки.

Мина не зажигала газовые лампы, а день был слишком теплый, чтобы разводить огонь в камине, хотя после грозы, видимо, станет гораздо прохладнее. Мина отошла к камину и остановилась возле его холодного портала, глядя вниз, как будто и впрямь на горящий огонь.

– Я заезжала сегодня днем, и Альфред сказал мне, что ты отправилась навестить друзей, – нарушила молчание Сара, в надежде завести разговор с мрачной хозяйкой, который, возможно, удалось бы свернуть к теме Алисии и ее происхождения.

– Альфред не имел никакого права что-либо обо мне рассказывать, – резко ответила Мина, даже не пытаясь скрыть свою злость и по-прежнему не глядя на Сару.

– Боюсь, я теребила его до тех пор, пока он не признался, что тебя нет дома. Я опасалась, что после моего последнего визита ты просто решила больше меня не принимать.

Мина бросила на Сару уничижительный взгляд, словно подтвердив, что именно так она и решила, после чего снова стала смотреть в камин.

Она так и не пригласила гостью присесть, но Сара все же устроилась на ближайшем диванчике, искоса глядя на мокрые пятна на своем новом костюме и надеясь, что они высохнут без разводов. С минуту она обдумывала, что бы еще сказать. Вряд ли стоит спрашивать, как прошла поездка. Подобный вопрос наверняка спровоцирует Мину на очередные малоприятные высказывания. Уж если провоцировать, то по более значимому поводу.

– Я сегодня днем навестила твою мать и имела с ней очень милую беседу, – сообщила Сара.

– Что?! – ошеломленно спросила Мина, рывком оборачиваясь лицом к гостье. – Да ты шутишь!

Сара не поняла, что именно Мина подразумевала под «шуткой» – посещение ее матери или очень милую беседу с ней, – но не стала уточнять.

– Вовсе я не шучу. Миссис ван Дамм очень хотела узнать, как выглядела ее дочь в ночь накануне своей гибели. И я уверила ее, что Алисия вовсе не казалась испуганной или расстроенной.

– Ты действительно разговаривала с мамой? – недоверчиво спросила Мина, словно не услышала больше ничего из сказанного Сарой.

– Да, и она, на мой взгляд, была в очень приличном состоянии, принимая во внимание нынешние обстоятельства.

Мина выпрямилась во весь свой потрясающий рост и теперь возвышалась горой. Сара изумилась. Она раньше не отдавала себе отчета в том, какая Мина на самом деле высокая и крупная женщина. Хотя, пожалуй, это лишь иллюзия, поскольку Сара сидела, а Мина стояла.

– Я не хотела в это верить, Сара, но, боюсь, нынешние скромные обстоятельства и средства превратили тебя в совершеннейшую простолюдинку. Я просто не знаю, как еще объяснить отсутствие у тебя тонких чувств. Невероятно, что ты осмелилась навязать свое присутствие моей матери в тот момент, когда она пребывает в глубоком горе.

Сара задумалась, стоит ли воспринимать эти слова как оскорбление, но много времени раздумья не заняли. Поскольку Мина уже считает ее лишенной «тонких чувств», Сара вполне может подтвердить, что так оно и есть.

– Твоя мать поведала мне кое-что, крайне взволновавшее и обеспокоившее меня. При обычных обстоятельствах я ни за что не затронула бы столь болезненную тему, но это представляется настолько странным, что я просто обязана рассказать об этом тебе, дабы ты была в курсе ее нынешнего состояния.

– Я знаю, в каком она состоянии, – с отвращением скривилась Мина. – Она уже сто лет как не может связно мыслить.

– Тогда, вероятно, это может объяснить, почему она поведала мне, что настоящая мать Алисии – это ты.

Секунду, всего один удар сердца, Мина стояла как громом пораженная, замерев в ужасе. А потом закричала. Откинув назад голову, отчаянно завопила, как от жуткой, мучительной боли. Другими словами это не описать. Этот вопль Сара не забудет до конца своих дней. У нее возникло такое ощущение, что в душе у Мины что-то оборвалось. А потом она бросилась на Сару.

Миссис Брандт поняла ее намерение буквально на мгновение раньше и резко отклонилась в сторону, прежде чем Мина навалилась на нее. Их юбки спутались, Мина потеряла равновесие и свалилась на подлокотник дивана, сбив столик, уставленный разными безделушками. Столик грохнулся на пол, и вокруг рассыпались кучи стеклянных осколков.

Сара быстро вскочила на ноги, проклиная свои тяжелые юбки и понимая, что должна быть готова к новому нападению. Но прежде чем она успела полностью прийти в себя, дверь распахнулась и в гостиную влетел Альфред. Он окинул открывшуюся картину быстрым взглядом. Его морщинистое лицо стало белым как мел, когда он увидел перевернутый столик, рассыпавшиеся разбитые статуэтки и прочие безделушки, а также Мину ван Дамм, выбирающуюся из этой кучи.

– Что вы там стоите, как последний идиот?! Помогите же мне! – заорала она.

Старый дворецкий вздрогнул, как от удара электрическим током, и бросился на помощь.

Дождь продолжал барабанить в окна. Из коридора донесся звук торопливых шагов. В следующий момент в дверях появился Корнелиус ван Дамм. На нем был смокинг, а на лице застыло тревожное выражение.

– Что у вас тут случилось? – требовательно спросил он у Мины, которая наконец поднялась на ноги при поддержке Альфреда. – Я уж решил, что гроза разбила окно.

– Она напала на меня! – пронзительно завизжала Мина, указывая на Сару.

Мистер ван Дамм уставился на Сару удивленным взглядом, поскольку сразу ее не заметил – в комнате было довольно темно.

– Сара, это вы? – спросил он, еще более удивленный. – Что вы здесь делаете?

– Я зашла… гроза… – попыталась она объясниться, но Мина не дала ей произнести больше ни слова.

– Я же говорю, она напала на меня! Ты хоть что-то намерен предпринять?!

Ван Дамм перевел взгляд с дочери на гостью, потом снова посмотрел на дочь.

– Мина, я полагаю, тебе лучше уйти к себе в комнату. Ты не похожа сама на себя!

– А на кого?! – с вызовом бросила та, резко вздергивая подбородок. – Я же сказала тебе – она на меня напала! Сам посмотри, что она наделала! – Мина жестом указала на перевернутый столик и кучу битого стекла.

– Альфред, вы можете идти, – сказал ван Дамм более мягким тоном, чтобы показать слуге, что не считает его ответственным за произошедшее здесь.

Дворецкий тут же ретировался, впрочем не теряя чувства собственного достоинства. Когда дверь за ним закрылась, ван Дамм повернулся к Саре:

– Мина в ужасно расстроенном состоянии. Она не в себе с самого дня смерти сестры.

– Прекрати это, папа! Она все знает! – взвизгнула Мина.

– Мина, не надо так кричать, – пытался ее успокоить ван Дамм.

– Говорю тебе, она все знает! Все знает про Алисию! Мама ей все рассказала!

Ван Дамму понадобилась лишь секунда, чтобы все понять, и от этого осознания его лицо словно обмякло. Пораженный, Корнелиус обернулся к Саре и в полном ужасе посмотрел на нее.

– Что вам сказала Франсиска? – спросил он. – Что именно?

Сара в первую секунду не знала, что ответить. Лицо ван Дамма, казалось, застыло, как высеченное из камня, а в глазах отражалась такая боль, какую трудно было вообразить.

– Она… она сказала мне, что настоящей матерью Алисии была Мина, – неохотно солгала Сара, понимая, что зашла уже слишком далеко, чтобы отступать, и взяла себя в руки, приготовившись к ответному взрыву ярости и гнева.

Но вместо гнева и ярости увидела… облегчение? С чего это вдруг Корнелиус расслабился, услышав, что Саре стала известна страшная семейная тайна? Если только он не опасался, что она узнала еще какую-то тайну Алисии, а Сара ведь и впрямь ее узнала.

– Боюсь, в последние годы рассказам Франсиски вообще нельзя доверять, – сказал ван Дамм, и его голос при этом звучал совершенно спокойно, как будто он просто объяснял какую-то трудную геометрическую теорему. – Она теперь почти не покидает свою комнату и проводит время за сочинением всяких запутанных фантастических историй. Глупо верить тому, что она говорит, Сара.

Миссис Брандт чувствовала, как у нее волосы встают дыбом. Она терпеть не могла, когда к ней обращались таким покровительственным тоном, к тому же ей крайне не понравилось то, что Корнелиус таким же покровительственным тоном говорит о собственной жене. Злость сделала Сару безрассудно смелой.

– Мистер ван Дамм, мне также известно, почему Алисия убежала из дома.

Корнелиус снова весь напрягся, но на сей раз в его чертах не отразилось никаких эмоций, словно он опустил на лицо жалюзи и спрятал за ними все чувства, которые сейчас испытывал.

– И почему же, по-вашему, она убежала?

– Потому что ждала ребенка. Она была беременна. Я уже говорила об этом Мине, когда была здесь в прошлый раз, и, как я понимаю, вам об этом тоже уже известно. Ведь прежде всего именно поэтому вы отправили ее в свое загородное имение.

– Вздор! – запротестовал Корнелиус, пытаясь изобразить возмущение, но не слишком успешно. – Это абсурд! Если это то, что сообщила вам Франсиска…

– Она мне этого не сообщала. Я вообще не уверена, что она знает об этом. Я догадалась о состоянии Алисии в ночь накануне ее гибели, а потом полиция это подтвердила.

– Полиция! – презрительно выплюнула Мина.

– Нам также известно, что в ночь, когда Алисия погибла, ее посетила абортмахерша, – сообщила Сара, уязвленная презрительным тоном Мины и желая ужалить ее в ответ.

– Нам? – переспросил ван Дамм. – И кто же еще вовлечен в это дело?

Сара поняла, что проговорилась, но было уже поздно.

– Власти, – ответила она. – Они же расследовали это убийство, как вам хорошо известно.

– Они его больше не расследуют, – сказал ван Дамм с уверенностью, которая тут же подсказала Саре, кто стоял за решением отстранить Мэллоя от ведения этого дела.

– Но они еще расследуют смерть абортмахерши, – возразила она, твердо намеренная превзойти ван Дамма в этом состязании обвинений. – Та была убита до того, как полиция успела ее допросить.

Сара сразу же заметила, что победила. На лице у Корнелиуса было написано удивление, к тому же он посмотрел на Мину, и это говорило само за себя. Что еще известно этим двоим? И как Саре заставить их открыться?

– Я же говорила тебе, что она все про нас знает, – напомнила отцу Мина со странным удовлетворением в голосе. – И теперь всем это расскажет. Ты же помнишь, какая жуткая сплетница ее мать… Ей нельзя позволить уйти отсюда. Она все погубит.

– Мина! – с трудом выдавил ван Дамм, но Сара едва обратила на это внимание. Она и сама ощутила приступ удушья и пыталась с ним справиться.

Что Мина этим хотела сказать? Звучит так, словно она угрожает жизни Сары, и мистер ван Дамм явно подумал то же самое. Снаружи снова прогремел гром, напомнив о грозе, которая задерживала здесь Сару. Но как бы опасно ни было на улице, она понимала, что оказалась в гораздо более опасном положении, оставшись в доме. Некто, тесно связанный с ван Даммами, уже убил двоих, чтобы сохранить тайну Алисии, и если этот некто сейчас находится в этой гостиной, Сара вполне может стать следующей.

– Детектив-сержант Мэллой знает, что я пошла к вам, – солгала она. – И ему известно все, что известно мне.

– Она блефует, папа! – закричала Мина.

Ван Дамм не обратил на это внимания.

– Я могу заплатить вам, – сказал он Саре. – Столько, сколько хотите. Я знаю, что ваша семья отказала вам в помощи, когда вы вышли замуж. Я знаю, что вам приходится работать, чтобы содержать себя, но я могу о вас позаботиться. И вам уже никогда не придется бедствовать.

– Прекрати это! – снова взвизгнула Мина. – Она не станет хранить нашу тайну! Как ты не понимаешь?! Она же нас ненавидит! И хочет погубить!

Отец, кажется, ее не слышал.

– А если вы будете упрямиться, я могу сделать вашу жизнь весьма неудобной, – продолжал он, не теряя времени и даже не пытаясь смягчить тон. – Если вы и впрямь решили нас погубить, вы пожалеете о том, что вообще появились на свет!

– Папа!

Корнелиус наконец повернулся к Мине. Его лицо было искажено злостью.

– Она дочь Феликса Деккера! – холодно напомнил он дочери. – Ты что же, думаешь, я позволю ее убить?

Сара решила не дожидаться ответа Мины. Гроза не гроза, а надо бежать отсюда. Миссис Брандт проскочила в дверной проем и выбежала в коридор. И когда оказалась там, поняла, что кто-то барабанит в парадную дверь. Они не услышали этого в гостиной за шумом грозы, но тот, кто стучался, явно намеревался попасть внутрь. Возможно, это еще какой-то прохожий, отчаянно пытающийся найти убежище от ненастья, но Саре все равно, кто это. Она сейчас его впустит.

– Не открывай дверь! – закричала Мина позади нее. – Альфред, останови ее!

Пожилой дворецкий появился в коридоре, но двигался недостаточно проворно. Сара проскочила мимо, чуть не сбив его с ног. Она успела повернуть ручку замка, когда в нее врезалась Мина, намереваясь остановить гостью, но тот, кто стоял на крыльце, не собирался мириться с таким положением. Тяжелая дубовая дверь рывком распахнулась, отбросив обеих женщин к стене.

Внутрь могучей волной ворвалась гроза, внеся с собой нежданного визитера. Он был насквозь промокший и растерзанный, но в следующую секунду при вспышке молнии Сара разглядела, кто это такой.

– Мэллой! – воскликнула она, обрадованная, как никогда в жизни.

Мина позади нее яростно и очень изощренно выругалась, поразив Сару, но лишь на секунду. Почувствовав прилив сил, миссис Брандт инстинктивным движением попыталась закрыть дверь, навалившись на нее всем своим весом. И тут кто-то вдруг оказался рядом с ней, и они совместными усилиями сумели наконец захлопнуть дверь. Оглянувшись, Сара увидела, что это Альфред, который и бросился ей на помощь. Остальные оставались там, где стояли, словно примерзнув к месту.

Сара повернулась, и только тогда Мэллой узнал ее.

– Что это вы тут делаете? – резким тоном осведомился он.

С одежды детектива потоками стекала вода, оставляя лужи на натертом до блеска полу. Мина издала вопль радости и триумфа, получив доказательство того, что Сара им соврала. Но теперь это уже не имело никакого значения.

– Я кое-что про них узнала, – таким же триумфальным тоном заявила Сара.

Она вовсе не собиралась сообщать, что всего несколько минут назад здорово опасалась за собственную жизнь, а также о том, что Мэллой, по всей видимости, ее спас.

Детектив снял свой котелок и стряхнул с него воду.

– Вы узнали, кто был любовником Алисии? – спросил он с некоторым любопытством, вызвав этим еще один вопль Мины, на этот раз протестующий.

Сара почувствовала, как у нее забилось сердце. Мэллой уже все знает. Он знает, кто убил Алисию.

– Это был Мэттингли, не так ли? – спросила она, почти забыв про остальных в своем отчаянном стремлении наконец услышать правду.

Но Мэллой лишь помотал головой, а сам повернулся к ван Дамму.

– Я нашел дневник Алисии, – сказал он.

Лицо ван Дамма посерело, утратив все краски, хотя он сумел сохранить прямую осанку. Мина не дала отцу возможности ответить.

– Он лжет! Дневник Алисии пропал! Даже тот человек, которого послал Мэттингли, не смог его найти, когда обыскивал ее комнату! Не верь ему, папа!

– Можете поверить мне, ван Дамм. Я знаю, кто соблазнил Алисию и оставил ее с ребенком. Я теперь все знаю.

Ван Дамм вытянул руку и оперся о стену, словно больше не доверял собственным ногам и сомневался, что они его удержат.

– Папа, не верь ему! – закричала Мина, бросаясь к отцу. – Никто ему не поверит! – Она попыталась взять его за руку, но он отстранил ее.

– Они поверят Алисии, – сказал Мэллой, аккуратно надевая котелок обратно на голову. – Говорю вам, я нашел ее дневник.

Сара утратила терпение.

– Я ничего не понимаю! Кто был любовником Алисии, если не Мэттингли?

– Это был тот грум, – заявила Мина. – Он же каждый день ее сопровождал. Я говорила папе, что это неправильно, но он меня не слушал. Харви был авантюристом, он думал, что разбогатеет, если…

– Мина, прекрати! – рявкнул ее отец.

– Но это же правда, говорю тебе! – продолжала настаивать она, не обращая внимания на его слова. – Он и сейчас в «Гринтри»! Это он ее убил, когда понял, что не получит от нас никаких денег!

– А потом убил сам себя – надо полагать, от раскаяния, – негромко проговорил Мэллой.

– Что?! – воскликнула Сара.

– Харви мертв, – сказал Мэллой, по-прежнему обращаясь к ван Дамму. – Выглядит это так, будто он повесился.

– Боже мой! – пробормотала Сара, но никто не обратил на нее внимания.

– Вот видите! – сказала Мина. – Вот оно! Он сам себя убил из чувства вины. Он повесился!

– Если не считать того, что он не вешался, – сказал Мэллой, еще больше запутав Сару. – И не соблазнял Алисию. Но вам это и без того известно, не так ли, ван Дамм?

Корнелиус помотал головой. Губы его шевелились, но он не издавал ни звука.

– Тогда кто это был? – спросила Сара, потеряв остатки терпения. – Кто был отцом ребенка Алисии и кто убил ее и Харви? Кто еще остается, кого мы не упомянули?

Лицо Мэллоя скривилось от отвращения.

– Остается ее отец. Ее собственный папаша.

– Нет!!! – взвыла Мина, а ван Дамм, как показалось Саре, весь съежился. – Никто им не поверит, папа! Все поверят тебе!

– Дневник, – прохрипел Корнелиус.

А Сара еще пыталась осознать то, что сказал Мэллой. Да, это могло быть правдой. Хотя и звучало совершенно чудовищно.

– Где он? – Мина обернулась к Мэллою. Вид у нее при этом был как у тигрицы, будто она намеревалась силой отнять у детектива дневник.

– Я спрятал его в надежном месте, – ответил Фрэнк. – Неужто вы подумали, что я принес его с собой, а?

У ван Дамма, кажется, возникли проблемы со способностью дышать.

– Если вы хотите денег… – только и сумел он выдавить из себя.

– Мы вам заплатим! – закончила за него Мина. – Мы сделаем вас богатым человеком! Только отдайте нам этот дневник!

– И дать ему возможность уйти от наказания за инцест и убийство? – насмешливо спросил Фрэнк.

– Я никого не убивал, – твердо сказал ван Дамм. Он все еще пытался справиться с удушьем.

– Вы попусту теряете время, – сказал ему Фрэнк. – Вас видел свидетель, когда вы выходили из пансиона после того, как Алисия была убита.

– Нет! Это невозможно! – слабым голосом возразил тот.

– И кто же этот свидетель? – надменным тоном осведомилась Мина.

– Весьма надежный человек, – ответил ей Мэллой.

– Это, должно быть, кот, если он сумел разглядеть в темноте, что это был мой отец, – заявила Мина. – Никто такому свидетелю не поверит.

– А как насчет этой абортмахерши, которая, как вы говорите, тоже была там? – спросил ван Дамм, чуть приободрившись и явно хватаясь за последнюю соломинку. – Она-то разве не могла убить Алисию?

– Если б она это сделала, зачем кому-то убивать ее саму? – возразил Мэллой. – Нет, я думаю, она пришла туда вместе с человеком, который убил Алисию, а потом он убил и ее, чтобы обеспечить молчание. Мистер ван Дамм, вы очень недурственно потрудились.

– Я не был… Я не ходил… Я в ту ночь был у себя в клубе, – в конце концов сумел произнести Корнелиус, прижимая руку к сердцу, словно ему было больно. – Играл в вист с отцом Сары.

Он посмотрел на миссис Брандт, будто ища подтверждения, но та могла лишь таращиться на него, видя его будто впервые, таким, каким он был на самом деле.

– Меня там видели с десяток людей, – добавил он, не получив от Сары никакой поддержки. – Они могут это подтвердить. Я даже не знал, где прячется Алисия, до следующего утра не знал.

Мэллой оглянулся на Сару:

– Ваш отец может солгать, чтобы прикрыть его?

– Нет. – У ее папаши много недостатков, но он слишком ценит собственную репутацию среди людей своего круга и, несомненно, не станет покрывать убийцу.

– Тогда это ложь, ван Дамм. Глупо так врать, – заключил Мэллой.

Но Корнелиус даже глазом не моргнул.

– Это истинная правда! Богом клянусь! Я никогда ничего дурного Алисии не делал!

– Вы никогда ничего дурного Алисии не делали! – в ужасе повторила за ним негодующая Сара. – Вы же изнасиловали ее и оставили с ребенком!

– Не было никакого насилия! – с мукой в голосе воскликнул Корнелиус. – Алисия сама этого хотела! Она любила меня, и я любил ее! Она была для меня всем на свете! – Его голос сорвался, и он закрыл лицо одной ладонью, другой рукой продолжая опираться на стену.

– Папа, не надо! – умоляюще вскрикнула Мина, обнимая отца обеими руками. – У тебя еще есть я!

Корнелиус попытался оттолкнуть ее, явно чувствуя себя неловко.

– Мина, перестань, пожалуйста! – пытался он утихомирить дочь, но она продолжала изо всех сил прижиматься к отцу.

– Я тоже тебя люблю! – кричала Мина. – Я всегда тебя любила! Нам по-прежнему хорошо друг с другом, а теперь все может снова стать таким же, как до ее появления!

Сара как зачарованная в ужасе смотрела на отца и дочь. Каждый из них старался сделать по-своему, но пока эта борьба не привела к какому-то результату. Их прервал голос, внезапно раздавшийся откуда-то сверху:

– Разве ты не видишь, что он тебя больше не хочет?

Все тут же подняли головы и увидели миссис ван Дамм. Она стояла на лестнице. На ней был утренний халат, весь в кружевах и оборках, и она прижимала к горлу его воротник своей тоненькой, похожей на клешню рукой. Другой рукой Франсиска опиралась на перила лестницы, словно боялась, что если их отпустит, то непременно покатится вниз головой вперед.

– Он тебя больше не хочет, Мина, – повторила она. – Он уже давно тебя не хочет. Ты стала слишком стара. И когда ты только поймешь это и смиришься?

– Заткнись, Франсиска! – сказал ван Дамм уже более энергично. – И ступай в свою комнату!

– Что вы подразумевали под тем, что ван Дамм больше ее не хочет? – спросил Мэллой, прежде чем это успела сделать Сара.

Франсиска вздернула подбородок, упиваясь новой для себя ситуацией – у нее вдруг образовалась столь обширная аудитория. Она, по всей видимости, уже многие годы не наслаждалась подобным вниманием.

– Ну вы же не считаете, что Алисия была единственной дочерью, которой он попользовался, не правда ли?

Мэллой явно не думал о подобном обороте дела, а у Сары на это просто не было времени. Но ей потребовался всего лишь один момент, чтобы определиться кое с чем еще.

– Значит, он и Мине сделал ребенка? Значит, именно таким образом Алисия появилась на свет?

– О чем вы толкуете? – спросил Мэллой.

– Она сошла с ума! – закричала Мина. – Не слушайте ее!

– Он приказал мне сделать вид, что Алисия – мой ребенок, – сообщила миссис ван Дамм. – И пригрозил, что иначе отдаст ее каким-то чужим людям. Теперь-то я понимаю, что он просто пытался меня испугать. Не имел он ни малейшего намерения кому-то ее отдавать. Он хотел оставить ее для себя, особенно когда понял, какая она красивая. Он вечно торчал возле ее кроватки, расстегивая свои брюки…

– Франсиска, прекрати!!! – заорал ван Дамм. – Неужели у тебя никакого стыда не осталось?!

– Это у тебя нет никакого стыда! – возразила она. – Это же ты использовал собственных дочерей в качестве шлюх!

– А когда вам не удалось выдать будущего ребенка Алисии за ребенка вашей жены, как вы проделали с ребенком Мины, – высказал свое предположение Мэллой, – вы наняли абортмахершу, чтобы от него избавиться. Вот только та отказалась делать операцию, потому что у Алисии был уже слишком большой срок.

– Это ложь! Говорю вам, меня там вообще не было! – продолжал настаивать на своем ван Дамм. – У меня есть свидетели! Отец Сары…

– А когда вы поняли, что она намерена сбежать от вас и сохранить ребенка, – продолжал Мэллой, – вас охватила ревность и вы пришли в ярость. И задушили ее!

– Нет! Нет! – Ван Дамм снова судорожно хватал ртом воздух и прижимал руку к груди. – Я никогда не сделал ей ничего дурного! Клянусь! Как вы только могли такое подумать?!

– Перестаньте! Прекратите! – выкрикнула Мина. – Разве вы не видите – вы же его попросту убиваете! Папа, позволь я отведу тебя в твою комнату. Я позабочусь о тебе, как заботилась раньше. Ты и сам увидишь, все будет точно так, как было раньше! Я им больше не позволю тебя беспокоить. Я все улажу, обо всем позабочусь.

– И первое, о чем вам нужно позаботиться, это о поиске убийцы Алисии, – напомнил ей Мэллой. – В ту ночь вместе с абортмахершей миссис Петровской в пансион зашел мужчина. Этот мужчина убил Алисию, и он же убил миссис Петровскую и грума Харви. И если это были не вы, ван Дамм, то кто это был? Кто-то, кого вы наняли? Или это был Мэттингли? Или его прислужник, Фишер? Кто это был? Разве вы не хотите, чтобы человек, который убил Алисию, был наказан?

– Он не захочет, если это поставит его в неудобное положение, – заметила миссис ван Дамм, по-прежнему стоя на лестнице. – Доброе имя – все, что у него осталось, после того как он потерял душу, когда в первый раз использовал маленькую дочь для собственного удовольствия.

– Не слушай их, папа. – Мина погладила отца ладонью по лицу. – Они ничего не могут тебе сделать, они не могут заставить тебя в чем-то признаться. Пойдем со мной! Я сделаю все, чтобы ты забыл, что она вообще существовала! Я же могу снова быть твоей маленькой девочкой, как это было до нее!

Корнелиус долго смотрел на дочь. Сара в полном изумлении наблюдала, как выражение его лица стало медленно меняться – от отвращения к недоверию, а потом к ужасу.

– Так это была ты! – произнес он каркающим голосом. – Это ты убила Алисию!

– Не неси чушь! – презрительно-насмешливо сказала Мина, явно чувствуя себя оскорбленной. – Ты же сам слышал, что сказал этот полицейский. Свидетель заявил, что видел мужчину!

– Он лишь выглядел как мужчина. Но это была ты, Мина, не так ли?

– Не понимаю, о чем ты толкуешь! Ты просто вне себя от шока, папа. И плохо соображаешь. У мамы есть успокоительные пилюли, они тебе помогут…

– Я знаю, это была ты, – сказал Корнелиус, заставив дочь замолчать.

Эти двое продолжали пристально смотреть друг на друга, словно забыв про остальных присутствующих, и в эту минуту Сара получила возможность все осмыслить и понять.

– Это Мина была тем мужчиной, который пришел с Эммой Петровской! – сказала Сара Мэллою, и выражение его лица сообщило ей, что детектив весьма сомневается в ее здравомыслии.

– О чем вы говорите?

– Да вы посмотрите на нее! – воскликнула Сара, указывая на Мину, стоявшую рядом с отцом. Она была ниже его всего на пару дюймов, почти такая же высокая, как Мэллой. Мощное тело выглядело несколько угловатым, что бросалось в глаза, несмотря на все оборки и складки платья. – Если она надела мужскую одежду, да еще и в темноте, ее нетрудно было принять за мужчину.

Сержант все еще не мог в это поверить.

– Да зачем ей было…

– Чтобы действовать свободно! – пояснила Сара. Удивительно, что детектив не в состоянии сразу понять ее объяснения. – В мужской одежде она могла идти куда угодно и делать все, что ей заблагорассудится.

– Что она всегда и делала.

На сей раз голос раздался позади них. Он принадлежал человеку, о присутствии которого тут полностью забыли. Лицо Альфреда посерело и обрюзгло, но глаза горели праведным огнем. Сара и не подозревала о наличии у него подобных качеств.

– Альфред, если вы хотите оставаться у нас на службе… – начала было Мина, но дворецкий лишь покачал головой.

– Никто не останется у вас на службе, как только станет известно, что вы творили у себя в доме.

– Прекратите! Перестаньте сейчас же! – завизжала Мина. – Не желаю ничего слышать!

– Что вы хотели этим сказать, Альфред? – спросил Мэллой, полностью игнорируя вопли Мины. – Что она делала?

– Мина по ночам одевалась в мужскую одежду и уходила из дому. Она не раз проделывала такое по ночам, уже много лет. Я не знаю всех ее действий, но кое-кто видел, как она однажды заходила в опиекурильню, опять-таки в мужской одежде. Так мне, во всяком случае, рассказывали.

– И проститутки у нее бывали, – добавил ее отец совершенно пустым голосом. – Женщины, которым она платила бог весть за что.

Пребывая в шоке, Сара на минутку утратила способность разумно мыслить – и так и не успела додумать то, о чем размышляла. А вот Мэллой не растерялся.

– Вы оделись в мужское платье, – сказал он Мине, – и взяли с собой Эмму Петровскую, чтобы та помогла вам избавиться от ребенка вашей сест… – тут он запнулся и поправился: – Ребенка Алисии. А когда Петровская отказалась делать операцию и ушла, вы задушили Алисию и таким образом избавились и от нее, и от ее ребенка.

– Ложь! Это все сплошная ложь! Папа, не верь им!

Но тот уже поверил.

– Ты убила ее, – пробормотал он. – Ты убила мою дорогую девочку!

Миссис ван Дамм вскрикнула, как раненое животное.

– Нет! Я ее не убивала, клянусь! – выкрикнула Мина.

– Откуда вы узнали, где прячется Алисия? – спросил Мэллой.

– Я не знала! Я не могла узнать! – продолжала упорствовать Мина.

– Это было в отчете, – сказал Корнелиус. – Сильвестр прислал отчет, прямо сюда, к нам домой. Мы пытались найти ее дневник, прежде чем вернуть Алисию сюда, и он направил в пансион своего человека, чтобы отыскать тетрадь. Но меня не было дома, и я не видел этот отчет до следующего утра. А вот Мина вполне могла с ним ознакомиться. Так что она знала, где найти Алисию.

– И когда поняла, что миссис Петровская может ее выдать, она и ее убила, – напомнил Мэллой.

– Я не знаю, о чем вы тут говорите! Я вообще не знаю никакую миссис Петровскую!

– А бедный Харви? – напомнила всем Сара. – Его тоже она убила?

– Да. И тогда она тоже была одета в мужскую одежду, – подтвердил Мэллой. – Кто-то из слуг видел, как Мина уезжала. Видимо, она подкралась к Харви сзади и удавила. Он даже мог знать, что она рядом, но не думал, что она может стать опасна, так что Мина легко проделала то, что ей нужно. А потом она как-то сумела поднять его и повесить на балке. Как вы это проделали, мисс ван Дамм? Должно быть, вы гораздо сильнее, чем кажетесь…

– Папа, не верь этому ирландскому бродяге! Он клевещет на твою дочь! – Мина ухватила отца за лацканы и прижалась к нему, хотя он старался уклониться. – Разве ты забыл, что Алисия от тебя сбежала? Она сбежала, но я-то осталась! Я оставалась с тобой все эти годы! И это кое о чем говорит! Я люблю тебя, папочка! И ты тоже должен меня любить! Ты же сам говорил мне это! Именно это ты мне повторял все эти годы, когда ты…

– Нет! – выкрикнул ван Дамм таким громовым голосом, что от него, казалось, содрогнулся весь дом. – Ты убила мою прелестную девочку! Убирайся вон! Вон с глаз моих!

– Папа, пожалуйста! – умоляюще произнесла Мина, но Корнелиус оторвал от себя ее руки, хватавшие его за лацканы смокинга, и оттолкнул дочь в сторону.

– Я буду рад убрать ее с ваших глаз, – заявил Мэллой. – Женская тюрьма ведь достаточно далеко от вашего дома?

Взгляд, которым одарила его Мина, был полон ненависти и злобы. Сара инстинктивно отступила на шаг назад.

– Мэллой, я бы не стала и пытаться… – начала она, но Мина ее перебила.

– Вам ни за что не арестовать никого из ван Даммов! – ядовитым тоном сообщила она детективу. – Папа, скажи ему! Ты ведь никогда такого не допустишь, не так ли? И неважно, что я сделала или чего не сделала!

Все посмотрели на ван Дамма, и Сара на секунду поверила, что он может запретить Мэллою забрать Мину. Как бы этот человек ни ненавидел и ни презирал ее за убийство Алисии, если его дочь арестуют и будут судить за убийство, он рискует потерять все, чем дорожит в этой жизни. Однако, к изумлению Сары, лицо Корнелиуса приобрело жесткое и суровое выражение. Темные усы встопорщились, резко контрастируя с бледной кожей, на лбу выступил пот, но голову он держал все так же высоко и гордо.

– Ты убила Алисию, – сказал Корнелиус. – Как, по-твоему, я должен теперь поступить? Мне теперь безразлично, что с тобой будет.

Мина издала такой мучительный стон, что у Сары кровь застыла в жилах, и она на секунду даже решила, что эта женщина сейчас набросится на собственного отца, охваченная жуткой яростью. Но ее кулаки воткнулись отцу в грудь отнюдь не от ярости, а от полного разочарования и безысходности. Корнелиус схватил ее за руки и сжал их. Мина рывком высвободилась, взвизгнула и, подхватив свои юбки, бросилась прочь.

Если б она рванула к входной двери, Мэллой ее остановил бы, но Мина вместо этого побежала к лестнице и стремительно взлетела вверх по ступеням, словно за ней гнались все демоны ада, – а она, несомненно, причисляла сейчас Мэллоя именно к ним.

Мина проскочила мимо матери, и на секунду всем показалось, что миссис ван Дамм сейчас рухнет вниз, переброшенная через перила, но прежде чем кто-то успел подумать о том, чтобы подхватить ее внизу, Франсиска ухватилась за перила и удержалась на месте. А Мина уже исчезла наверху.

– Она может оттуда сбежать? – спросил Мэллой у Альфреда.

– Нет, если только не выпрыгнет из окна, – ответил старый дворецкий.

– Мистер ван Дамм, – с тревогой спросила Сара, – вы действительно готовы позволить Мэллою ее арестовать?

– Конечно, нет, – нетвердым голосом ответила вместо мужа миссис ван Дамм, опускаясь на ступеньку. – Он просто хотел ее запугать. Его же изгонят из клуба, если его дочь будет повешена.

– Заткнись, Франсиска, – устало сказал ван Дамм.

Он все еще рассеянно растирал себе грудь, словно боль уже исчезла, но он хотел быть готовым к тому, что она вернется. Сара буквально видела собственными глазами, как Корнелиус пытается собрать остатки сил, гордости и уверенности в себе, стараясь сохранить хоть какое-то достоинство.

Почему это так для него важно, если и Сара, и Мэллой знают теперь самые гнусные его тайны, Сара никак не могла понять. Но так оно и было, свидетельством чему явились эти властность и выдержка, которыми, как казалось Корнелиусу, он по-прежнему обладает.

– Вы сделали свое дело, детектив-сержант, – заявил он Мэллою. – Вы нашли убийцу Алисии. И теперь свободны. Можете идти.

– Мне нужно ее арестовать, – непреклонно ответил Мэллой. – Она убила троих. И никто из тех, кто об этом знает, теперь не может ощущать себя в безопасности – даже вы сами.

Поверил ему ван Дамм или нет, этого никто так и не узнал, потому что всех присутствующих отвлек грохот бегущих ног наверху.

– Мистер ван Дамм! – донесся сверху встревоженный голос, и секунду спустя на лестнице появилась горничная. – Мистер ван Дамм! Мисс Мина вылезла на крышу! Я пыталась ее остановить. Сказала ей, что там ужасная гроза, но она не стала меня слушать. А просто открыла дверь и…

Но Мэллой к этому моменту уже преодолел половину лестницы, перепрыгивая через две ступеньки и решительно устремляясь наверх. Сара последовала было за ним, но ван Дамм едва не сбил ее с ног, бросившись мимо нее туда же и оттолкнув ее в сторону. Вспышка молнии озарила комнату ярким светом, высветив хрупкие черты лица Франсиски. Сара поняла, что ей никогда в жизни не забыть застывшее на ее лице выражение.

Сара ожидала увидеть на нем следы страха или шока, даже ужаса и непонимания пополам с неверием. Но вместо этого, устремляясь вверх по лестнице следом за мужчинами, увидела абсолютно искреннее, ничем не замаскированное выражение полного триумфа.

Глава 14

Добравшись до темной и узкой лестницы, ведущей на крышу, Сара успела сотню раз проклясть свой тесный корсет. Задыхаясь и хватая ртом воздух, она уставилась на распахнутую дверь над головой. Очередная вспышка молнии в этот момент показала, какая жуткая гроза бушует снаружи. Потоки дождя заносило внутрь, они уже залили половину лестницы, Сару обдувало порывами ледяного влажного воздуха, стремительно проносившегося внутрь дома.

Раздался раскат грома, и женщина в испуге подскочила. Только полный идиот вылезет на улицу в такую погоду.

А потом она услышала вскрик «НЕТ!», и это подтолкнуло ее вперед.

Подхватив юбки обеими руками и стуча ботинками по ступенькам, поминутно оскальзываясь в лужах воды и почти теряя равновесие, Сара в конце концов выскочила на крышу. Ветер и дождь тут же набросились на нее, раздувая волосы и одежду, стараясь разорвать ее на части, так что на секунду она просто ослепла. Тьма, потоки дождя и ветер практически скрыли все вокруг, но затем, при следующей вспышке молнии, Сара увидела всех троих.

Они стояли на краю крыши; Мина – прямо на узком бортике, который ее окружал. Она держалась, едва сохраняя равновесие, за какой-то шест, а отец умоляющим голосом уговаривал ее:

– Мина, это безумие! Уйди оттуда! Не верь, я никому не позволю забрать тебя в тюрьму!

– Тебя всего лишь волнует, что я поставлю тебя в неудобное положение, если спрыгну! – обвиняющим тоном прокричала Мина в ответ, плотно прижимаясь к шесту, но пребывая в опасной близости от того, чтобы быть снесенной мощным порывом ветра и сброшенной вниз. – Вот я убьюсь до смерти, и ты никогда не сможешь объяснить это своим приятелям!

– Ты именно этого хочешь? Превратиться в объект гнусных сплетен, которыми наши дамы обмениваются за чаем? – прокричал Корнелиус.

– Мне безразлично, что будет после моей смерти! – выкрикнула Мина, откидывая назад голову, словно бросая вызов ветру, стремившемуся швырнуть ее вниз.

Дождь уже вымочил ее насквозь, превратив волосы в истекающую водой массу и облепив мокрой одеждой тело.

Он вымочил и Сару, продолжая поливать водой, кусать и жалить ледяным холодом. Но она все-таки потихоньку пробиралась дальше, стремясь оказаться как можно ближе к опасному месту. Если ей удастся подобраться незамеченной, она сумеет ухватить Мину за…

– Не приближайтесь ко мне! – выкрикнула Мина, заставив Сару замереть на месте.

Но Мина в сторону Сары даже не смотрела. Она ее не заметила: та все еще находилась в темном месте крыши. Предупреждение относилось к Мэллою. Он тихонько продвигался вперед, стараясь оказаться позади Мины, но теперь тоже остановился. И все замерли, как статуи, на ужасно долгий момент времени, неподвижные в темноте и под секущим дождем.

– Мина, дай мне руку! – приказал ей отец. – Пойдем обратно внутрь и обсудим все спокойно, как цивилизованные люди!

Вспышка молнии осветила всех, обесцветив лица, но жутко высветив и обнажив выражения этих лиц. Мина по-прежнему держалась за шест, прижимаясь к нему, ее бил ветер и поливал дождь. Ван Дамм, высокий и прямой, выглядел достаточно властно, чтобы заставить дочь уйти отсюда одной лишь силой воли. Он уверенным жестом протянул руку, как будто не мог представить, что дочь откажется выполнить его приказание.

– Иди сюда, Мина! – продолжал уговаривать ее Корнелиус. – Перестань валять дурака!

Только сейчас Сара заметила, что Мэллой двинулся дальше. Теперь он был совсем близко. Мина этого не увидела, поскольку смотрела на отца, но Сара-то заметила, что он вот-вот приблизится к ней настолько, что через пару шагов уже сумеет ухватить. Всеми забытая, Сара незаметно пробиралась по затемненной стороне крыши, готовая броситься Мэллою на помощь, когда он ее схватит. А помощь ему точно понадобится. Если Мина решится прыгнуть, Мэллою в одиночку ее не удержать.

Насквозь промокшее платье тянуло Сару вниз. Она старалась двигаться быстрее и наконец оказалась достаточно близко к Мэллою, чтобы почувствовать влажный запах шерсти его пропитанного водой костюма. Даже за ревом ветра и грохотом грозы можно было услышать тихое поскуливание Мины, стонавшей, подобно испуганному животному. Должно быть, она осознала, в каком жутком положении оказалась. Если Мина выпустит из рук шест, ветер наверняка снесет ее с крыши и сбросит вниз, где она насмерть разобьется о булыжники мостовой.

– Папа! – вдруг выкрикнула Мина в холодном ужасе, таком же холодном, как бьющий в нее ветер.

– Дай мне руку! – крикнул тот в ответ, перекрывая грохот грозы.

Медленно, мучительно медленно, по-прежнему цепляясь за шест одной рукой, но с трудом оторвав от него другую, Мина протянула ее назад, а Мэллой, уже оказавшийся позади нее, тоже протянул к ней руки, готовый ее подхватить и унести вниз. И именно в этот момент, когда рука ван Дамма дотянулась до руки Мины, небо расколол жуткий всполох слепящего света, и в шест, за который держалась Мина, ударила молния.

Впоследствии Сара могла вспомнить все это в мельчайших подробностях, вплоть до цвета глаз Мины. Электрический разряд тряхнул и насквозь пронзил и ее, и ее отца, во все стороны полетели искры. Хотя всем показалось, что это тянулось неимоверно долго, на самом деле все произошло в считаные секунды, и крыша вновь погрузилась в полную тьму.

– Мина! Мистер ван Дамм! – крикнула Сара, когда ноздри ей уже забил запах горелой плоти. Тут она споткнулась о какой-то предмет, который не ожидала встретить на своем пути, и увидела на крыше не два тела, а три! И закричала: – Мэллой!!!

Сара практически упала на него. Успел он прикоснуться к Мине, когда ударила молния? Детектива отбросило назад, и он упал на спину. Сара присела, опустилась на колени рядом с ним.

– Мэллой! Мэллой! – выкрикивала она, обеими руками шлепая его по мокрому лицу.

И была вознаграждена стоном. Сара положила ладонь Мэллою на грудь и сквозь промокшую шерстяную ткань почувствовала сердцебиение, слабое, но ритмичное. Он жив!

Потом она повернулась к Мине и ван Дамму, но при следующей вспышке молнии увидела, что они уже не нуждаются ни в какой помощи. Дождь лупил в их открытые, ничего не видящие глаза, но ни один из них ни разу не моргнул. А их руки, тут же обратила внимание Сара, по-прежнему касались друг друга, спаянные вместе силой, которой они не могли противостоять.

* * *

Квартиру Сара нашла без особых трудов. Ее немного удивил район, но удивляться-то вовсе и не следовало. Ничему связанному с Мэллоем вообще удивляться не следовало.

Сара подтянула корзинку, которую несла, повыше на согнутой в локте руке, другой рукой приподняла юбки и взошла по лестнице на третий этаж. А там ребята, игравшие на площадке, показали ей, где живет Мэллой. Перед дверью она минутку постояла, колеблясь, в первый раз усомнившись в целесообразности своего визита. Сара все еще не могла наверняка сказать, что именно заставило ее разыскивать Мэллоя. Да и какая теперь, в сущности, разница? Сара его разыскала, и если ей не хочется развернуться и отправиться обратно домой, таща с собой эту корзинку с угощением, то лучше уж постучаться в дверь и передать ее по назначению, чтобы раз и навсегда очистить собственную совесть.

На стук ответил женский голос, попросив подождать минутку, что Сара с радостью и сделала. Подождала. Она понятия не имела, что ее может здесь ожидать. Она об этом просто не думала, но была точно уверена, что Мэллой не женат. То ли он сам ей это сообщил, то ли просто производил такое впечатление? Но тут дверь отворилась, Сара увидела женщину – и окончательно уверилась, что он все-таки не женат.

Женщина была маленького роста, кругленькая, носящая свои седеющие волосы плотно собранными в пучок; ее бледное лицо было испещрено морщинами, напоминая чернослив. Она, похоже, крайне удивилась, увидев Сару. Ничуть не менее, чем удивилась сама Сара, увидев ее.

– В чем дело? Мы ничего не нарушаем, – сказала женщина, недобро хмурясь.

Интересно, что она подумала о визитерше?

– Меня зовут Сара Брандт. Я пришла навестить детектива-сержанта Мэллоя, узнать, как он себя чувствует.

Подозрительное выражение на лице женщины немедленно уступило место изумлению.

– Вы пришли к Фрэнсису? Бог ты мой, зачем?

– Я… я была с ним, когда он… когда он пострадал в ту ночь. Я поехала в больницу, но там мне сказали, что он пробыл у них очень недолго и уже выписался оттуда, когда я приехала.

– Это было три дня назад, – сказала она, снова став подозрительной. – Если вас так это заботило, почему ж вы не пришли к нам раньше?

Сара улыбнулась.

– Я понятия не имела, где он живет, и у меня ушло много времени на то, чтобы это выяснить.

– Да неужели? – спросила женщина, скрестив руки на груди таким жестом, который явно свидетельствовал о том, что она не собирается впускать Сару внутрь. – И с чего это вы потратили на него столько трудов?

Сара и сама уже начала раздумывать над этим.

– Я беспокоилась о его состоянии, и я… я считала себя в какой-то мере ответственной за то, что он пострадал.

Тут открылась дверь соседней квартиры, и еще одна пожилая женщина высунула наружу голову, с любопытством уставившись на Сару.

– Может, тогда вам лучше пройти внутрь? – сказала женщина, которая, как решила Сара, была матерью Мэллоя.

Миссис Мэллой одарила свою соседку высокомерным взглядом и впустила Сару в квартиру, где они могли общаться без посторонних глаз.

Комната была заставлена всякими безделушками и гипсовыми фигурками святых. Что-то такое Сара и ожидала встретить в квартире женщины возраста и социального статуса миссис Мэллой. Тем не менее здесь все было чисто и аккуратно прибрано. Сара и это ожидала здесь увидеть.

– Ну так откуда женщина вроде вас может знать Фрэнсиса? – с вызовом спросила хозяйка, внимательным взглядом окидывая Сару с головы до ног, словно придерживая положительную оценку увиденного, если гостья не представит ей удовлетворительное объяснение.

– Мы познакомились, когда он расследовал одно дело. Я знала девушку, которую убили.

Миссис Мэллой явно в этом сомневалась. А Сара не сделала и попытки ее убедить.

– Мистер Мэллой дома? – спросила она вместо этого.

– Он ненадолго вышел.

– Должно быть, он уже лучше себя чувствует, – решила Сара.

– Он не слишком сильно пострадал. Доктор сказал, что его просто оглушило. Голова у него болит, хотя он и не признается. Никогда в жизни не желал признавать, что заболел, даже когда еще мальчишкой был. В полицейском управлении ему велели несколько дней отдохнуть.

– Чего он, кажется, не делает, – заметила Сара.

Миссис Мэллой не обратила на это внимания.

– А что это вы принесли? – спросила она, кивком указывая на корзинку на руке у Сары.

Та вдруг почувствовала себя довольно глупо.

– Кое-какую выпечку… Угощение. Я думала, что он живет один и, наверное, обрадуется домашней выпечке.

Миссис Мэллой тщательно взвесила и переварила полученную информацию. Ее сморщенное лицо сморщилось еще больше.

– И что же может подумать ваш муж, узнав, что вы таскаетесь по городу и носите пищу домашнего приготовления другому мужчине?

– Я вдова, – ответила Сара.

Выцветшие глаза старой дамы понимающе сверкнули. Но она все равно неодобрительно засопела.

– В мое время женщины не ходили с визитами к мужчинам. Это считалось непорядочным. Да и нынче остается таким же, насколько можно судить.

Сара не могла не улыбнуться.

– Я вовсе не с визитом пришла, миссис Мэллой. Просто мне было его жалко, ведь я отчасти виновата в том, что он пострадал. Вы можете просто сказать ему, что я заходила…

– Фрэнк – несвободный человек, – сообщила ей миссис Мэллой. – Если вы его таким считаете, если думаете, что у него имеется только престарелая мать и что он быстренько бросит ее ради молодой и миловидной вдовушки вроде вас, тогда вы здорово ошибаетесь, моя девочка!

Сара едва удержалась, чтобы не рассмеяться, услышав о том, будто она якобы охотится за Фрэнком Мэллоем и желает женить на себе. Или, что еще более абсурдно и невероятно, будто он может хотя бы немного интересоваться ею.

– Уверяю вас, миссис Мэллой, я вовсе не…

– Потому что у него есть сын, о котором ему надо заботиться, да-да, и у него нет времени на таких, как вы, или на других женщин.

– Сын? – удивленно переспросила Сара.

– Да, сын, – с самодовольным видом подтвердила миссис Мэллой. – Разве вы не заметили его? Вон он, там!

Сара посмотрела туда, куда указывала женщина, и поняла, что и впрямь не заметила мальчика, который играл в дальнем углу комнаты, повернувшись к ним спиной. На секунду она изумилась, что ребенок может играть так тихо и что он не выбежал тут же навстречу посетительнице, чтобы рассмотреть ее, едва та вошла в комнату, как сделал бы на его месте любой другой ребенок. Отсюда Саре были видны только его золотисто-рыжие кудряшки, которые бабка явно не хотела отстригать, хотя мальчик уже вырос из подгузников.

Миссис Мэллой прошла туда, где сидел мальчик. При ее приближении он обернулся и в конце концов заметил Сару. Его маленькое личико осветилось радостной улыбкой. Он выронил игрушечных солдатиков, которых аккуратно расставлял на полу, и тут же поднялся на ноги лицом к гостье.

Мальчик был очень красив. Других слов, чтобы его описать, просто не подобрать. На Сару это произвело такое сильное впечатление, что она даже не обратила внимания на то, как он очень медленно, с трудом продвигается к ней, вместо того чтобы идти или бежать, как поступил бы любой ребенок его возраста. Только сейчас Сара заметила его искалеченные ножки, и у нее упало сердце. Как это трагично, что такой замечательный и красивый мальчик родился инвалидом!

Но она все равно не переставая улыбалась ему. Он ведь такой милый!

– Привет, молодой человек! – приветствовала она мальчика, наклоняясь, чтобы быть поближе к нему. – Меня зовут миссис Брандт. А тебя как?

– Он не говорит, – сказала его бабка, прежде чем Сара успела дотронуться до малыша. – И еще он умственно отсталый.

Эти слова ударили Сару, как ножом в сердце. Он еще и умственно отсталый! Мало того что инвалид… Трагедия была просто ужасна, чтобы ее удалось сразу осознать, и Сара тупо смотрела на это ангельское личико. Лишь успела поставить свою корзинку на пол и протянуть к малышу руки, инстинктивно желая обнять его, прижать к себе. И тут позади нее резко отворилась дверь, испугав обеих женщин.

Вошел Мэллой, своей персоной заполнив, кажется, все пространство комнаты. Он охватил открывшуюся картину одним взглядом. Сара поднялась на ноги. Кажется, детектив не очень ей рад.

– Мэллой, – произнесла она вместо приветствия.

Он посмотрел на мать, словно в поисках какого-то невысказанного объяснения. Сара не могла сказать, получил он это молчаливое объяснение или нет, но когда он снова посмотрел на гостью, то его взгляд горел злобой.

– Что вы здесь делаете?

– Она тебе выпечку принесла, – сообщила его мать, и это прозвучало прямо как обвинение.

Мальчик тем временем утратил всякий интерес к Саре и теперь размахивал руками и пытался подпрыгнуть, желая, чтобы отец обратил на него внимание. Но Мэллой не отводил злобного взгляда от Сары. Он был в ярости.

– Я беспокоилась насчет вашего самочувствия, – попыталась наладить контакт Сара. – Вас же в карете «Скорой помощи» увезли, – добавила она, когда заметила, что Фрэнк готов взорваться.

– Как вы меня нашли? – Он явно недоволен, что ей это удалось, поэтому Сара решила еще больше его разозлить.

– Тедди дал мне ваш адрес.

– Какой такой Тедди?

Сара мягко, успокаивающе улыбнулась:

– Тедди Рузвельт. Комиссар Рузвельт, как вы его называете.

Мальчик уже дергал Мэллоя за штанину, требуя, чтобы его заметили.

– Ма, займись им, будь добра, – нетерпеливо сказал Фрэнк, едва бросив взгляд на ребенка; лицо у него было совершенно багровое.

Старая женщина оторвала пальцы мальчика от штанины отца и подняла его на руки, обнаружив силу, которая удивила Сару. На вид он казался слишком тяжелым, чтобы миссис Мэллой могла так с ним управляться, но она без труда держала его на руках.

– В корзинке немного печенья, – сказала Сара. – Может, ему понравится…

Старуха одарила ее испепеляющим взглядом, прежде чем отвернуться. Мальчик пытался вырваться из ее объятий, тянулся к Мэллою, который по-прежнему не обращал на него никакого внимания, но вырывался он очень тихо, не издавая ни звука. То, что ребенок не умел говорить, – это одно, но, кажется, он еще и совершенно немой.

– Уведи его отсюда к соседям, – сказал Мэллой матери, прежде чем Сара справилась с замешательством.

– И оставить вас двоих наедине? – спросила та, притворяясь, что это ее шокирует.

– Просто ступай отсюда.

– Очень рада была с вами познакомиться, миссис Мэллой, – сказала Сара, когда старуха с мальчиком выходили за дверь.

Старуха только ворчливо крякнула.

Ни Сара, ни Мэллой не произнесли ни слова, пока дверь в соседнюю квартиру не закрылась.

– Ну так что вы здесь действительно делаете? – устало спросил детектив.

Сара тяжко вздохнула.

– Я уже говорила вам, что беспокоилась о вас. В тот же вечер я поехала в больницу, как только мне удалось отделаться от миссис ван Дамм, но вы уже уехали оттуда домой. Я попыталась узнать ваш адрес в управлении полиции, но там никто не мог сказать, где вас найти.

Мэллой что-то пробормотал, и это вполне могло оказаться ругательством.

Сара удовлетворенно улыбнулась.

– Очень милый человек по имени Брогам сказал, что это может стоить ему жизни – или что-то в этом роде, – если он скажет мне, где вы живете.

– И был совершенно прав.

– Так что мне потребовалось целых три дня, чтобы придумать, как вас отыскать. И в итоге я поняла, что могу спросить у Тедди, а он был просто уж-ж-жасно доволен, когда сумел найти для меня ваш адрес, – сказала она, имитируя то, как Тедди произносит это свое любимое выражение.

– Так вы знакомы с Рузвельтом?

– Конечно, знакома. Все семейства «никербокеров» знакомы друг с другом.

– А почему вы раньше мне об этом не говорили?

– Потому что вы не спрашивали.

Взгляд, который Мэллой на нее сейчас бросил, должен был заставить ее кровь застыть в жилах. И детектив почти добился результата, хотя Сара старалась этого не допустить.

– Судя по вашему виду, вы неплохо себя чувствуете, – рискнула заметить она.

– Я в полном порядке.

– В прошлый раз, когда я вас видела, вы выглядели не слишком хорошо.

Было понятно, что Фрэнк не желает об этом вспоминать.

– Меня просто оглушило, вот и всё. И еще, надо полагать, я стукнулся головой, когда упал. – Он поднял руку, вроде как чтобы потереть затылок, но остановился на полпути, поняв, что собрался проделать, и вместо этого поправил шляпу.

Сара решила не упоминать о словах его матери насчет того, что у него болит голова.

– Ваш сын очень красивый мальчик, – сказала Сара. Выражение лица детектива явно говорило о том, что это запретная тема, в которую не следует вторгаться, но она решила это игнорировать. – А как его зовут?

На секунду Саре показалось, что Фрэнк не ответит, но в итоге он все же ворчливо сообщил:

– Брайан.

– А его мать?

– Умерла, когда он родился. Акушерка ее угробила.

Прозвучавшая в голосе Мэллоя горечь буквально обожгла Сару, и она чуть не вскрикнула, потрясенная.

– Ох, Мэллой, простите меня, пожалуйста!

Конечно, Сара вовсе не была уверена в том, что именно это привело жену детектива к смерти. Женщины умирают при родах чуть ли не каждый день, и никто в этом не виноват. Но Мэллой точно верил, что виновата именно акушерка, или, по крайней мере, ему необходимо в это верить. И это в значительной мере объясняет его отношение к Саре. Видимо, она пробуждает в нем ужасные воспоминания.

Но даже если так, Фрэнк все равно не желал заострять на этом внимание.

– Вы так и не ответили, зачем сюда пришли. И не надо рассказывать мне всякие истории о том, как вы обо мне беспокоились.

Сара вздохнула, признавая поражение.

– Ну полагаю, мне теперь следует во всем сознаться, пока вы не начали допрос третьей степени. Намедни я посетила миссис ван Дамм. Впечатления от этого визита настолько потрясающие, что мне просто необходимо было ими с кем-нибудь поделиться. Но я не могла представить никого подходящего, кто сумел бы оценить это в должной мере. Кроме разве что вас.

Если Фрэнк и удивился тому, что миссис Брандт разыскивала его лишь для того, чтобы посплетничать, то никак этого не выказал. Наоборот, он явно заинтересовался, как Сара и ожидала.

– Вы навещали ее? И что произошло?

По всей видимости, детектив и сам ничего не имел против того, чтобы немного посплетничать.

– Она сидела у себя в гостиной, и на ней было новое платье, над которым портниха, должно быть, трудилась всю ночь напролет, чтобы оно побыстрее было готово. Франсиска принимала всех визитеров, какие стучались к ней в дверь. А приходило их немало. В обществе ее уже много лет не видели, а эти смерти у нее в семье всех ужасно шокировали.

На этот раз Мэллой в полном замешательстве даже почесал в затылке.

– И что, она рассказывала им, как все произошло на самом деле?

– Нет, конечно, нет. Смерть Алисии к этому времени уже перестала быть свежей новостью, поскольку все поверили, что она была вызвана естественными причинами и девушка умерла в загородном доме, так что всех интересовали только Мина и мистер ван Дамм, как и от чего умерли они. Всем было известно, что отец и дочь погибли от удара молнии, но никто не мог понять, что они могли делать на крыше в такую ужасную грозу. Это самое главное. Однако Франсиска как-то ухитрилась состряпать для них вполне подходящую историю. Как следует из ее версии, Мина была настолько расстроена смертью сестры, что решила покончить с собой, не в силах выносить эту трагическую утрату. А отец бросился за ней, пытаясь ее спасти, и их обоих поразила молния.

Мэллой покачал головой:

– И хоть кто-то в это поверил?

– Сомневаюсь. Но все притворились, будто поверили, а это все, что имеет значение. И вы можете себе представить, как изменилась сама миссис ван Дамм? Я полагаю, она по-прежнему принимает эти свои «лекарства», но во всем остальном это теперь совершенно другой человек. Живая, всем интересуется… И вовсю наслаждается, попав в центр всеобщего внимания, привлекая всех, чье мнение имеет в городе хоть какое-то значение.

– Всех, чье мнение имеет значение для нее, – поправил детектив Сару.

– В любом случае Франсиска сумела превратить Мину и Корнелиуса в трагических страдальцев и мучеников, а бедная Алисия стала теперь практически святой.

– А сама она стала звездой в своей собственной мелодраме.

– И наслаждается всем происходящим.

Мэллой снова покачал головой и сдвинул шляпу на затылок, желая выразить свое отвращение.

– Жаль, что я уже не верю в существование ада. Мне очень хотелось бы думать, что ван Дамм и Мина горят и жарятся там.

Сара была вынуждена с этим согласиться.

– Никогда не могла понять, что способно заставить человека делать то, что делал Корнелиус. Мина, возможно, и убила Алисию, но это ведь именно он ее морально искалечил, сделал злобной фурией. Ван Дамм, по сути, сломал жизнь своим обеим дочерям, сломал безжалостно и беспардонно. И погубил их обеих.

Как и следовало ожидать, Мэллой тут же ухватился за это замечание, выдавшее Сару с головой:

– Так вы, стало быть, уже сталкивались с людьми вроде ван Дамма?

Сара сумела не передернуться от этих воспоминаний.

– Я принимала их деток у их собственных дочерей. Большинство, конечно, отрицали этот факт. Все они склонны это отрицать, но я-то всегда знаю правду. То, как они себя ведут, выдает их с головой. Единственная разница между ними и ван Даммом в том, что у того было достаточно денег, чтобы в течение целых тридцати лет держать свои грехи в тайне.

Последовало длительное молчание. Оба раздумывали над этими грехами. Потом Сара вспомнила кое-что еще.

– У вас не было неприятностей в связи с тем, что вы в тот вечер оказались там? – спросила она.

Фрэнк пытался притвориться, будто снова разозлился, но на этот раз Сара видела его насквозь.

– Вам совсем не нужно было сообщать, что это вы послали за мной, – буркнул он.

– Я опасалась, что в противном случае вас могут в чем-то обвинить. Ван Дамм ведь устроил так, что вас отстранили от этого дела, вы помните?

– Теперь это уже не имеет никакого значения, он ведь мертв. Кроме того, суперинтендант Конлин – это он приказал мне больше не заниматься этим расследованием – сейчас находится в длительном отпуске и проводит его в Европе. И уже прошел слух, что по возвращении он уйдет в отставку. Сомневаюсь, что суперинтендант вообще помнит обо мне, так что я не слишком беспокоюсь насчет того, что он взвалит на себя такие заботы и постарается вышвырнуть меня из полиции. И вообще подаст на меня рапорт.

– Это меняет дело, поскольку Тедди двигает вверх только тех, у кого незапятнанная репутация, – добавила Сара.

– Меня вот только удивляет, что вы не рассказали этому вашему Тедди всю историю до конца.

– Рассказала, – призналась миссис Брандт, чем повергла Фрэнка в настоящий ужас. – Я хотела, чтобы он знал, как мужественно вы себя вели, притом что отец Алисии не желал, чтобы ее убийство было раскрыто. Так что вы заслужили достойную награду.

– Не хочу я никаких наград и похвал за это дело.

Сара вспомнила, что она подумала про Мэллоя, когда они только познакомились. Тогда он ей показался таким же коррумпированным копом, как большинство других полицейских. Она почему-то сразу решила, что его не заинтересует раскрытие убийства Алисии, если ему за это не последует никаких вознаграждений. А он вот взялся за это расследование, даже рискуя быть изгнанным со службы. Тогда Сара сочла его эгоистичным и даже жестоким. Разве человек иного склада захочет стать полицейским? Но теперь, увидев его сына, пришла совсем к другим выводам.

– Вы ведь именно поэтому взялись за это дело, да? Из-за вашего сына?

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Фрэнк, сразу же принимая оборонительную стойку.

– Именно поэтому вы и служите в полиции. И поэтому хотите стать капитаном. Чтобы достойным образом вырастить Брайана.

Вот тут Мэллой прямо-таки ощетинился, и Сара это заметила.

– Я был бы плохим примером мужчины, если б не стремился к этому.

– Жаль, что я не могу себе представить, чтобы большинство мужчин вело себя именно так. Я ведь видела много брошенных детей. Особенно в тех случаях, когда дети рождаются не совсем… обычными. Далекими от совершенства.

– Только не делайте из меня героя, миссис Брандт, – предупредил Мэллой. – Я вас разочарую.

Сара теперь отнюдь не была в этом уверена, но решила не спорить.

– Еще одна причина, по которой я сюда явилась, – хотела поблагодарить вас за то, что вы не сдались, а также за то, что нашли убийцу Алисии.

– И за то, что привлек убийцу к ответственности? – горько осведомился Фрэнк.

– Не думаю, что мы достойны каких-то похвал и наград, хотя оба они, безусловно, получили то, чего вполне заслуживали. Власти штата Нью-Йорк не сумели бы лучше завершить это дело, даже с помощью их новшества – электрического стула. А теперь ни один из этих двоих уже не причинит больше никому никакого зла. Если это не справедливость, то нечто очень близкое к ней.

– Ну если вы так считаете…

Сара посмотрела прямо в грубое ирландское лицо Мэллоя и поняла, что в какой-то момент начала даже уважать его. А встреча с его сыном помогла ей понять детектива еще лучше. Они, конечно, никогда не станут друзьями, но совместными усилиями все же сумели добиться кое-чего очень значительного и необычного, и это образовало между ними связь, какой у Сары никогда не было ни с кем другим. Может быть, со временем…

Но нет, не будет у них этого времени, да и ни один из них к этому не стремится. Дело раскрыто. Причин, по которым они могли бы продолжать знакомство, больше не существует, и им нет нужды снова встречаться.

– Полагаю, теперь нам следует попрощаться, – сказала Сара, протягивая Мэллою руку.

Фрэнк вытер ладонь о штаны, прежде чем взять ее пальцы. Его рукопожатие было сильным и теплым, это Сара почувствовала даже сквозь перчатку.

– Если б в управление принимали женщин-детективов, вы могли бы стать одной из лучших, – сказал Мэллой.

До безобразия польщенная этим неожиданным комплиментом, Сара почувствовала, что краснеет – в первый раз за многие годы.

– Ну, если вам когда-нибудь понадобится помощь в расследовании какого-нибудь дела, вы знаете, где меня найти.

Как же, станет Мэллой ее искать! Они оба улыбнулись этой мысли, и Сара пошла к выходу. Оказавшись на улице, она подняла взгляд, и ей показалось, что сержант наблюдает за ней в окно. Потом Сара посмотрела туда еще раз и решила, что это, видимо, просто солнечный луч играет на оконном стекле.

Чувствуя странную смесь ощущений – удовлетворение по случаю хорошо проделанной работы и сожаление по поводу того, что эта работа закончена и снова начинается ее повседневная мирская жизнь, – Сара направилась обратно в шум и суету города.

Оливер Петч. Дочь палача отрывок

Памяти Фритца Куизля

Посвящается Никласу и Лили,

продолжателям династии

Действующие лица

Якоб Куизль – палач Шонгау

Симон Фронвизер – сын городского лекаря

Магдалена Куизль – дочь палача

Анна Мария Куизль – жена палача

Георг и Барбара Куизль (близнецы) – младшие дети палача

Бонифаций Фронвизер – городской лекарь

Марта Штехлин – знахарка

Йозеф Гриммер – извозчик

Георг Ригг – извозчик

Конрад Вебер – городской священник

Катарина Даубенбергер – знахарка из Пайтинга

Резль – служанка в трактире «У золотой звезды»

Мартин Хойбер – бригадир из Аугсбурга

Франц Штрассер – трактирщик из Альтенштадта

Клемент Кратц – лоточник

Агата Кратц – его жена

Мария Шреефогль – жена городского советника

Граф Вольф Дитрих фон Зандицелль – княжеский управляющий

Городской совет

Иоганн Лехнер – судебный секретарь

Карл Земер – первый бургомистр и хозяин трактира «У золотой звезды»

Маттиас Августин – член малого совета

Маттиас Хольцхофер – бургомистр

Йохан Пюхнер – бургомистр

Вильгельм Харденберг – содержатель больницы Святого Духа

Якоб Шреефогль – гончар и свидетель допроса

Михаэль Бертхольд – пекарь и свидетель допроса

Георг Августин – управляющий извозчиками и свидетель допроса

Дети

София Данглер – сирота, на попечении у ткача Андреаса Данглера

Антон Кратц – сирота, на попечении у лоточника Клемента Кратца

Клара Шреефогль – сирота, на попечении городского советника Якоба Шреефогля

Йоханнес Штрассер – сирота, на попечении у трактирщика Франца Штрассера

Петер Гриммер – сын Йозефа Гриммера, наполовину сирота

Ландскнехты

Кристиан Брауншвайгер

Андрэ Пиркхофер

Ганс Хоэнляйтнер

Кристоф Хольцапфель

Пролог

Шонгау, 12 октября 1624 года от Рождества Христова

Двенадцатого октября день словно был создан для казни. Всю неделю лил дождь, а в пятницу, к празднику освящения церкви, Господь все же смилостивился. Хоть осень и вступила в свои права, яркие солнечные лучи грели крыши домов и над городом разносился шум. Повсюду раздавался смех, гремели барабаны, звенели колокольчики, а кое-где надрывалась и скрипка. Аромат хрустящих булочек и жареного мяса чуяли даже внизу, среди зловония Кожевенной улицы. Да, казнь обещала быть замечательной.

Якоб Куизль стоял в залитой светом комнате и пытался растолкать своего отца. Уже дважды за ними заходил стражник, и теперь от него не отделаешься. Палач Шонгау уронил голову на стол, и длинные непослушные волосы слиплись в луже настойки и пива. Он храпел и временами вздрагивал во сне.

Якоб склонился над ухом отца. От последнего несло спиртом и поˊтом – холодным поˊтом. От отца всегда так пахло перед казнью. Он вообще-то не был пьяницей, но когда оглашали приговор, сразу начинал беспробудно пить. Он почти не ел, кое-как ворочал языком и по ночам вскакивал с криком и в испарине. А последние два дня вообще не стоило попадаться ему на глаза. Жена, Катарина, знала об этом, поэтому постоянно забирала детей и уходила к свояченице. Оставался только Якоб. Он все-таки был старшим сыном и помощником отца.

– Надо ехать! Стражник ждет!

Сначала Якоб говорил шепотом, потом громче, а эти слова уже проревел. Наконец храпящий гигант пошевелился.

Иоганн Куизль поднял на сына налитые кровью глаза. Кожа его цветом напоминала дрожжевое тесто, а в черной спутанной бороде застряли остатки вчерашней похлебки. Он провел по лицу длинными крючковатыми пальцами и выпрямился во весь свой саженный рост. Какое-то время могучее тело раскачивалось, и казалось, что палач сейчас рухнет вперед. Но Иоганн Куизль выровнялся и расправил плечи.

Якоб протянул отцу запачканный фартук, кожаный плащ и перчатки. Гигант медленно оделся, убрал волосы со лба и, не произнося ни слова, направился к дальней стене комнаты. Там, между обеденной лавкой и красным углом с распятием и засушенными розами, висел меч правосудия. В длину он достигал двух аршин, был без острия и с короткой гардой. А клинок был такой острый, что мог в воздухе рассечь человеческий волос. Отец непрестанно точил его. На солнце меч блестел так, как будто его выковали только вчера. Но сколько ему лет, не знал никто. До Иоганна Куизля меч принадлежал его тестю, Йоргу Абрилю. А еще раньше – его отцу и деду. Однажды он достанется Якобу.

Возле двери ждал стражник, мелкий и тощий. Он то и дело оборачивался на городские стены. Они опаздывали, и господа, должно быть, уже потеряли всякое терпение.

– Готовь повозку, Якоб.

Голос отца звучал спокойно и низко. Будто это вовсе не он вопил и рыдал сегодняшней ночью.

Когда Иоганн Куизль протиснул огромное туловище в дверь, стражник невольно отступил в сторону и перекрестился. Палачам здесь были не особенно рады. Не зря его дом находился за городскими стенами на Кожевенной улице. Если он заказывал вино в трактире, то садился за свой отдельный стол. Прохожие на улице старались не встречаться с ним глазами – считалось, что это к несчастью, особенно в день казни. Даже перчатки, которые он сегодня надел, полагалось потом сжечь.

Палач уселся на скамейку возле дома и подставил лицо полуденному солнцу. Тот, кто увидел его вот так, ни за что не поверил бы, что еще час назад он сам с собой бредил в горячке. Иоганн Куизль слыл хорошим палачом – сильным, стремительным, без тени сомнения. Никто за пределами семьи не ведал, сколько спиртного он вливал в себя перед казнью. Сейчас Куизль-старший прикрыл глаза, словно прислушивался к какой-то отдаленной мелодии. Из города до сих пор доносился шум. Играла музыка, раздавался смех, где-то рядом распевал дрозд. Меч покоился у скамейки, как трость.

– Веревки не забудь! – крикнул палач сыну, не открывая глаз.

В сарае, пристроенном к дому, Якоб запряг дряхлую лошадь. Накануне он несколько часов отчищал двухколесную телегу. Но, как теперь понял, бесполезно – грязь и кровь въелись глубоко в дерево. Якоб прикрыл соломой самые скверные места, и теперь телега была готова к большому событию.

В свои двенадцать лет сын палача увидел уже несколько казней в непосредственной близости: два раза вешали, а однажды утопили воровку, трижды пойманную. Ему было шесть лет, когда впервые на его глазах повесили уличного грабителя. Якоб хорошо помнил, как тот четверть часа плясал в петле; толпа ликовала. В тот вечер отец принес домой особенно большой кусок баранины. После казней дела у семьи Куизлей всегда налаживались.

Якоб достал несколько веревок из сундука у стены сарая и положил в мешок, в котором уже лежали цепи, ржавые клещи и льняные тряпки, чтобы вытирать кровь. Все это мальчишка бросил в телегу и вывел запряженную клячу из сарая. Отец забрался в повозку и уселся на дне, скрестив ноги. Меч теперь покоился на его необъятных ляжках. Стражник торопливо зашагал вперед. Он рад был скорее оказаться подальше от палача.

– Трогай! – прокричал Иоганн Куизль.

Якоб взялся за вожжи, и повозка со скрипом тронулась.

Пока лошадь медленно тащила телегу к верхнему городу, Якоб беспрестанно оглядывался на отца. Сын всегда уважал семейное дело. Даже когда люди говорили, что занятие это позорно, Якоб не видел в нем ничего постыдного. Если уж кто и позорился, так это раскрашенные шлюхи и шуты. А у отца была хоть и тяжелая, но порядочная работа, которая требовала немалого умения. Якоб обучался у него нелегкому ремеслу убийства.

Если повезет и позволит курфюрст, то через несколько лет Якоб сдаст экзамен, чтобы самому стать палачом. Нужно будет отрубить голову – как полагается и без единой оплошности. Якоб еще ни разу не видел, как рубят головы. Тем более важно было ничего не пропустить сегодня.

Повозка между тем въехала по узкой и крутой улице в город и добралась до рыночной площади. Пространство перед домами сплошь заставили лотками и палатками. Покрытые грязью торговки продавали каленые орехи и ароматные хлебцы. Один угол заняла группа артистов, они жонглировали шарами и пели песенки, высмеивая детоубийцу. Хоть следующая ярмарка и ожидалась только в конце октября, о предстоящей казни судачили во всех ближайших деревнях. Люди болтали, ели и покупали лакомства, чтобы потом, словно гвоздем представления, насладиться кровавым зрелищем.

Якоб с высоты сиденья рассматривал людей, которые уставились на повозку, кто со смехом, а кто с изумлением. Таких было немного, большинство жителей уже спешили к лобному месту за городскими стенами. Казнь ожидалась сразу после обедни, то есть в запасе оставалось не более получаса.

Когда повозка с палачом выкатилась на мощеную площадь, музыка смолкла. Кто-то прокричал:

– Эй, палач! Заточил свой меч? Может, женишься на ней?

Народ развлекался. В Шонгау бытовал один обычай: палач мог пощадить преступницу, если брал ее в жены. Однако у Иоганна Куизля уже имелась жена. И нельзя сказать, что Катарина Куизль была женщиной кроткой. Ее, дочь грозного палача Йорга Абриля, звали иногда Дочерью Крови или Женой Дьявола.

Повозка проехала по рыночной площади мимо амбара и направилась к городской стене, где возвышалась трехэтажная башня. Снаружи ее покрывала сажа, а окошки были узкими, как бойницы, да еще с решетками. Палач соскочил с повозки и вскинул меч на плечо. Затем отец и сын направились через каменную арку в прохладу тюрьмы. Узкие искрошенные ступеньки вели вниз, в темницу. Там, по правую и левую руку, располагались две массивные обитые железом двери, в них на уровне глаз были проделаны крохотные окошечки. В одном из них справа слышались чуть не детские рыдания и шепот священника. Якоб уловил обрывки латинских фраз.

Стражник отворил дверь, и в нос тут же ударила вонь. Несло поˊтом, мочой и фекалиями. Сын палача невольно задержал дыхание.

Женщина в камере прекратила всхлипывать и принялась жалобно выть. Детоубийца поняла, что пришел ее конец. Священник тоже начал причитать еще громче. Всё вместе, крики и молитвы, сливалось в единый дьявольский гомон.

– Господь ведет меня, и ни в чем я не буду нуждаться…

Остальные стражники принялись выволакивать скорченную женщину наружу.

Элизабет Клеменция была некогда красивой женщиной со светлыми волосами до плеч, смеющимися глазами и тонкими губами. С ее лица, казалось, никогда не сходила легкая усмешка. Якоб не раз видел ее среди других служанок, когда они полоскали белье у Леха. Теперь ее остригли, лицо стало бледным и осунулось. Она куталась в грязную власяницу, и через ткань и кожу отчетливо проступали кости. Преступницам полагалось три дня питаться рационом палача, и едой их обеспечивал трактирщик Земер. Но бедняжка была настолько худой, словно ни к чему не притрагивалась.

Элизабет Клеменция прислуживала у коневода, и красота ее полюбилась многим слугам. Они кружили возле нее, как мотыльки вокруг фонаря: дарили небольшие подарки, подстерегали у двери. Коневод ругался на чем свет стоит, но без толку. Кое-кто, говорили, и на сеновал с ней забирался.

Другая служанка нашла убитого ребенка за амбаром, в еще свежей могиле. Элизабет не начали даже толком пытать, как она во всем созналась. От кого был ребенок, она сказать не могла или не захотела. Но женщины в городе шептались и сплетничали. Красота Элизабет довела ее до петли. И некоторые безобразные мещанские жены могли теперь спать спокойно. Все снова встало на свои места.

Теперь Элизабет кричала в ужасе и яростно отбивалась, пока стража силилась выволочь ее из камеры. Они пытались заковать ее, но она неизменно вырывалась из их объятий, словно скользкая рыба.

Затем случилось нечто поразительное. Палач выступил вперед и положил обе руки ей на плечи. Едва ли не с нежностью гигант склонился над тощей девушкой и что-то прошептал на ухо. Один Якоб стоял достаточно близко, чтобы расслышать:

– Будет не больно, Лизель. Обещаю тебе, больно не будет.

Девушка перестала кричать. Она, хоть и дрожала еще всем телом, все же дала себя связать. Стражники подняли взгляды на палача, в равной мере полные изумления и страха. Для них все выглядело так, будто Иоганн Куизль прошептал ей на ухо заклинание.

Наконец они вышли наружу, где жители Шонгау с нетерпением ожидали бедную грешницу. Горожане болтали и перешептывались, некоторые крестились и читали короткие молитвы. Сверху с колокольни донесся звон. Пронзительный и высокий, он разносился ветром по всему городу. Насмешки смолкли, колокола звенели в полной тишине. Люди разглядывали Элизабет Клеменцию, жившую некогда среди них, словно пойманное дикое животное.

Иоганн Куизль подвел дрожащую девушку к повозке и снова что-то шепнул на ухо. Потом протянул ей небольшую бутылочку. Пока Элизабет соображала, он неожиданно обхватил и запрокинул ей голову, а затем влил жидкость в рот. Мало кто успел что-либо понять, настолько быстро все произошло. Глаза Элизабет остекленели. Она забралась в угол повозки и легла на дно. Дрожь прекратилась, дыхание выровнялось. Напиток Куизля в Шонгау знали хорошо. Милость, какую он оказывал не всякому осужденному. Десять лет назад убийца и расхититель церковных подношений почувствовал каждый удар, когда Куизль дробил ему кости. Колесованный, он кричал так долго, что палачу пришлось в конце концов перебить ему последним ударом гортань.

Вообще приговоренные к смерти шли к месту казни самостоятельно либо их, завернутых в шкуры, тащили лошадьми. Но палач по опыту знал, что детоубийцы обычно не могли идти сами. Чтобы избежать истерики, в них вливали полных три литра вина, и питье делало свое дело. В основном девушки становились настолько вялыми, что их приходилось чуть ли не нести к плахе. Иоганн Куизль использовал для этого повозку. Она, помимо прочего, удерживала некоторых от лишних проклятий, которые осужденная унесла бы на тот свет.

На этот раз Иоганн сам правил лошадьми, а сын шел рядом. Толпа обступила их и глазела на повозку, так что продвигаться приходилось медленно. Францисканский священник между тем забрался к приговоренной и перебирал над ней четки.

Процессия неспешно объехала городской амбар и наконец остановилась у северной стены строения. Якоб увидел кузнеца из Куриного переулка, который ждал возле жаровни. Крепкие, мозолистые руки качали мехи, раздувая угли. Клещи в них раскалились до кроваво-красного сияния.

Стражники стащили Элизабет с повозки, словно чучело. Глаза девушки уставились в пустоту. Когда палач сжал клещами плечо бедняжке, она лишь тонко вскрикнула и снова погрузилась в собственный мир. Зашипело, поднялся дымок, и в ноздри Якобу ударил запах горелого мяса. Хоть отец и рассказывал ему, как все будет, он с трудом поборол тошноту.

Повозка останавливалась еще трижды – с каждой стороны амбара, – и ритуал повторялся. Щипцы по одному разу хватали Элизабет за левую руку, левую и правую груди. Однако благодаря напитку боль не переступала допустимых границ. Элизабет начала лишь напевать что-то детское и с улыбкой поглаживать себя по животу.

– Спи, дитятко, засыпай…

Они покинули Шонгау через Главные ворота и направились по Альтенштадтской дороге к месту казни, которое виднелось уже издалека. Травянистое, с проплешинами, поле расположилось между пашнями и подступающим лесом. Там собрались все горожане и жители прилегающих деревень. Для членов городского совета поставили скамейки и стулья. Народ разместился позади и коротал время слухами и сладостями. Посередине возвышался эшафот. В высоту он достигал двух метров, и наверх вела деревянная лесенка.

Когда повозка подъехала к площади, толпа расступилась. Любопытные пытались выловить взглядом детоубийцу, свернувшуюся на днище.

– Пусть она встанет. Выше! Подними! Покажи нам ее, палач!

Народ явно был озлоблен. Многие ждали с самого утра – и теперь не могли даже взглянуть на преступницу. Уже полетели первые камни и гнилые фрукты. Священник пригнулся в надежде сберечь свои коричневые одеяния, но несколько яблок все же угодили ему в спину. Стражники оттеснили толпу, превратившуюся в одно громадное существо, которое обволокло повозку и грозило проглотить целиком.

Иоганн Куизль спокойно подвел повозку к платформе. Там дожидались городские советники и бургграф Михаэль Хиршманн. Как местный представитель курфюрста, он самолично зачитал приговор две недели назад. Сейчас бургграф еще раз со скорбью заглянул девушке в глаза. Он знал ее с самого детства.

– Что же ты наделала, Лизель?

– Ничего. Ничегошеньки я не делала. – Элизабет Клеменция посмотрела на управляющего глазами уже убитой и снова погладила себя по животу.

– То ведомо одному лишь Господу, – пробормотал Хиршманн.

Он кивнул, и палач повел преступницу на эшафот по восьми ступенькам. Якоб следовал за ними. Элизабет дважды споткнулась, пока закончила последний в своей жизни подъем. Наверху уже ждали другой священник и городской глашатай. Якоб с высоты осмотрел луг. Он видел, как сотни людей с напряженными лицами разевали рты и пожирали их глазами. Советники заняли места. Над городом вновь прозвенел колокол. Все замерло в ожидании.

Палач легонько подтолкнул Элизабет, и та встала на колени. Затем он завязал ей глаза одной из взятых тряпиц. Мелкая дрожь сотрясала девушку, она шептала молитву.

– Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою. Благословенна Ты в женах…

Глашатай прокашлялся и повторно огласил приговор. Якобу голос казался далеким шепотом.

– …что следует тебе душу свою обратить к Господу и принять тихую и милостивую смерть…

Отец пихнул сына.

– Подержишь ее, – прошептал он насколько возможно тихо, чтобы не мешать речи.

– Чего?

– Подтянешь ее за голову вверх, чтобы я хорошо попал. Иначе она упадет.

Тело осужденной и в самом деле постепенно заваливалось вперед. Якоб занервничал. До сих пор все обходилось лишь тем, что он должен был только наблюдать за казнью. О помощи отец никогда еще не заговаривал. Однако раздумывать было поздно. Якоб схватил Элизабет Клеменцию за короткие волосы и потянул вверх. Она всхлипывала. Мальчик чувствовал, как вспотели ладони, и вытянул руки, чтобы дать пространство отцовскому мечу. Целое искусство – вот так, вложив силу обеих рук, единственным ударом попасть точно между двумя позвонками. Мгновение, порыв ветра – и все позади. Разумеется, только если сделать все правильно.

– …сохрани Господь твою душу.

Глашатай закончил говорить, достал тонкую черную палочку, поднял ее над Элизабет и сломал. Треск пронесся над всей площадью.

Бургграф кивнул Иоганну. Палач поднял меч и замахнулся.

В это мгновение Якоб почувствовал, что волосы приговоренной начали выскальзывать из его потных ладоней. Он тянул голову Элизабет вверх – и вдруг девушка, словно мешок зерна, завалилась вперед. Мальчик увидел, как обрушился клинок отца, но вместо шеи врезался в голову возле уха. Элизабет корчилась на полу эшафота и визжала, обезумев от боли. В виске зияла глубокая рана, и в луже крови Якоб разглядел половину уха.

Повязка съехала с лица изувеченной, и она расширенными от ужаса глазами смотрела вверх на палача, который стоял над ней с мечом. Толпа взвыла в один голос. Якоб ощутил, как подступила к горлу тошнота.

Отец оттолкнул его и снова замахнулся. Но Элизабет Клеменция, увидев несущийся на нее меч, откатилась в сторону. На этот раз клинок угодил в плечо и вошел глубоко в основание шеи. Кровь из раны брызнула фонтаном и залила палача, слугу и побледневшего священника.

Элизабет поползла к краю эшафота на четвереньках. Большинство горожан смотрели на представление с ужасом, хотя кого-то зрелище и развлекло. Некоторые начали бросать в палача камни. Народ не любил, если тот плошал с мечом.

Иоганн Куизль хотел поскорее покончить с этим. Он встал возле стонущей женщины и замахнулся в третий раз. Теперь он попал точно между третьим и четвертым позвонками. Но голова осталась на месте – она еще держалась на сухожилиях и мясе. Потребовался еще один удар, чтобы отделить ее от туловища.

Голова покатилась по доскам и остановилась прямо перед Якобом. У него потемнело в глазах, и желудок наконец не выдержал. Мальчишка упал на колени и исторг из себя разбавленное пиво и овсяную кашу – сегодняшний завтрак. Его рвало, пока не осталась лишь зеленая желчь. Он будто сквозь пелену слышал, как кричали люди, бушевали советники и тяжело дышал над ним отец.

Спи, дитятко, засыпай…

Прежде чем погрузиться в благословенное забвение, Якоб Куизль успел решить для себя: никогда он не пойдет по стопам отца. Никогда не станет палачом.

И рухнул головой в лужу крови.

1

Шонгау, утро 24 апреля 1659 года от Рождества Христова 35 лет спустя…

Магдалена Куизль сидела на скамейке перед маленьким покосившимся домом. Она зажимала между коленей тяжелую бронзовую ступку и размеренными движениями растирала в мелкий зеленый порошок тимьян, плаун и горлянку. Пряный аромат щекотал ноздри и напоминал о приближении лета. Солнце светило в загорелое лицо, так что приходилось щуриться. По лбу стекали капельки пота. То был первый по-настоящему теплый день.

За оградой в саду играли ее младшие брат и сестра, шестилетние близнецы Георг и Барбара. Они бегали через кусты бузины, на которых только начали распускаться почки. Длинные ветки, словно ладони, шлепали их по лицу, и они каждый раз визжали от восторга. Магдалена невольно улыбнулась. Она вспомнила, как всего несколько лет назад точно так же убегала от отца. Как сейчас, она видела перед собой его крупную, массивную фигуру, как он, подняв ручищи и грозно рыча по-медвежьи, гонялся за ней. С отцом было замечательно играть. Магдалена никогда не понимала, почему люди в городе при встрече с ним переходили на другую сторону улицы или шептали молитвы. Только позже она поняла, что теми ручищами он мог не только играть. Это случилось на холме висельников – Якоб Куизль накинул на шею вору петлю и затянул.

Но несмотря на всё это, Магдалена гордилась семьей. Еще ее прадед Йорг Абриль и дед Иоганн Куизль были палачами. Отец Якоб перенял это ремесло от дедушки, и младший брат Георг тоже через несколько лет начнет обучаться у отца. Когда она была еще маленькой, мать рассказывала перед сном, что отец не всегда был палачом. Прежде он много лет провел на войне, пока судьба снова не забросила его в Шонгау. Когда Магдалена спросила, чем таким он занимался на войне и почему дальним походам в панцире и с саблей наперевес предпочел рубить людям головы, мать замолчала и приложила палец к губам дочери.

Магдалена растерла травы и высыпала зеленый порошок в глиняный горшочек, который плотно закупорила. Отвар из пахучей смеси помогал женщинам – известное средство прекратить нежелательную беременность. Тимьян и плаун росли в каждом втором саду, но только отец знал, где достать редкую горлянку. Даже повитухи из соседних деревень приходили к нему за снадобьем. Он называл его девичьим порошком и зарабатывал на продаже лишнюю монетку.

Магдалена откинула прядь волос, которая то и дело падала на лицо. Непослушные волосы и густые брови достались ей от отца. Сверкающие черным блеском глаза всегда казались немного прищуренными. В свои двадцать лет она была самой старшей из детей палача. Потом два ребенка родились мертвыми, а еще трое появились на свет такими слабенькими, что не прожили и года. И наконец, родились близнецы. Отец ими так гордился, что Магдалена чувствовала иногда что-то вроде зависти. Георг как единственный сын станет обучаться отцовскому ремеслу, а Барбара, совсем еще девочка, до сих пор верила в мечты о мире на земле. Магдалена же приняла участь отпрыска палача, дочери крови, к которой и прикоснуться никто не смел, у которой шептались и посмеивались за спиной. Она вздохнула. Уже сейчас дальнейшая жизнь казалась ей предопределенной. Ее выдадут за палача из другого города, потому что так полагалось, и иначе быть не могло. При этом ей, конечно, нравились некоторые юноши в городе. Особенно один…

– Как закончишь с порошком, поди займись бельем. Оно само себя не выстирает.

Голос матери вырвал Магдалену из раздумий. Анна Мария Куизль предостерегающе взглянула на дочь. Руки матери были запачканы землей после работы в саду. Она вытерла пот со лба, прежде чем продолжить:

– Снова о парнях мечтаешь, уж я-то знаю. Выкинь их из головы. И без того болтают вокруг…

Она улыбнулась Магдалене, хотя та знала, что мать не шутила. Она была женщиной прямолинейной и говорила только по делу. Мечты дочери она никоим образом не одобряла. Еще она считала, что ни к чему было отцу приучать Магдалену к чтению. На девушку, уткнувшуюся в книгу, мужчины смотрят обычно искоса. А когда дочь палача строит глазки парням, тут уж и до позорной маски с позорным столбом недалеко. Уже не раз Анна Мария в мрачных тонах описывала мужу, как он наденет колодки на собственную дочь и поведет ее по городу.

– Хорошо, мама, – сказала Магдалена и поставила ступку на скамью. – Отнесу белье к реке.

Взяла корзину с грязными простынями и под задумчивым взглядом матери вышла через сад на дорогу, спускавшуюся к Леху.

Прямо за домом узкая тропинка вела вдоль красивых домов, палисадников и амбаров к берегу, к месту, где река образовывала маленькую неглубокую заводь. Магдалена взглянула, как кружились водовороты на середине реки. Сейчас, по весне, вода поднялась до самых берез и несла с собой ветки или целые деревья. Магдалене показалось, что в темном потоке проплыл кусок ткани или что-то похожее, но присмотревшись, она увидела только ветки и листья.

Девушка нагнулась, достала белье и принялась вычищать его на гальке. При этом она вспоминала праздник на Паульсмаркт, прошедший три недели назад, и праздничные танцы. А особенно танец с ним… Магдалена увидела его снова лишь в прошлое воскресенье на мессе. Когда она, опустив голову, заняла место в самом последнем ряду, он встал, чтобы получить благословение, при этом он подмигнул ей. Она не выдержала и захихикала, а другие девушки злобно на нее оглянулись.

Магдалена мурлыкала песенку и ритмично хлестала мокрыми простынями о гальку.

– Жук навозный в вышине, а мой папа на войне…

Она настолько была погружена в свои мысли, что поначалу приняла крики за плод собственного воображения. Через некоторое время она поняла, что высокие плачущие звуки доносились до нее откуда-то сверху по реке.

Дровосек из Шонгау с высоты крутого обрыва первым увидел мальчика. Ребенок вцепился в ствол дерева; беднягу швыряло в бурунах, будто невесомый листочек. Сперва лесоруб не признал человека в комочке среди пенящихся волн под обрывом. Но когда тот начал барахтаться и дико метаться, дровосек закричал плотогонам, которые с рассветом отправились в свой первый рейс до Аугсбурга. Лишь у Кинзау, в четырех милях севернее Шонгау, берег становился пологим и Лех успокаивался достаточно, чтобы мужчины осмелились подобраться поближе к мальчишке. Они пытались выловить его длинными шестами, но он постоянно соскальзывал, как рыба. Один раз он полностью ушел под воду вместе с бревном и удивительно долго не появлялся на поверхности, а потом всплыл, будто пробка, совсем в другом месте.

Мальчик снова собрался с силами, приподнялся на скользком бревне и вытянул голову, чтобы глотнуть воздуха. Он протянул правую руку к шесту, но вытянутые пальцы схватили лишь пустоту. Бревно с глухим стуком налетело на другие бревна, которые сгрудились у пристани. Из-за толчка мальчик потерял опору, руки соскользнули, и он скрылся среди десятка огромных стволов.

Плотогоны тем временем подплыли к небольшому мостику у Кинзау. Спешно привязав плоты, они осторожно ступили на шаткую поверхность, которую бревна образовали возле берега. Не потерять равновесие на скользких стволах даже для матерых плотогонов было задачей не из легких. Проще простого слететь вниз и быть размолотым гигантскими елями и буками. Но течение в этом месте слабело, и бревна только покачивались, вяло и грозно.

Спустя несколько мгновений двое мужчин добрались до дерева, за которое ухватился мальчик. Они просунули шесты между стволами, надеясь, что их легко будет раздвинуть. Бревна под ними начали качаться и крутиться. Приходилось удерживать равновесие, босые ступни скользили по ослизлой коре.

– Поймал! – закричал вдруг один, более сильный мужчина.

Сильными ручищами он поднял из воды шест вместе с мальчиком и, будто рыбу на удочке, швырнул его на спасительный берег.

Крики плотогонов привлекли к происходящему и других. к реке сбежались зеваки из ближнего Кинзау и несколько возчиков. Теперь все столпились у шаткого мостика и глазели на распластавшегося беднягу.

Сильный плотогон убрал волосы со лба мальчишки, и по толпе пробежал шепот.

Лицо заплыло синяками, а на затылке обнаружилась рана, как от сильного удара поленом. Мальчик хрипел. Сквозь мокрую куртку на доски стекала кровь и капала в реку. Он не просто упал в воду. Кто-то столкнул его, а прежде этот кто-то сильно его ударил.

– Это сынок Йозефа Гриммера, возчика из Шонгау! – воскликнул мужчина, стоявший в стороне у воловьей упряжки. – Я знаю его! Постоянно бывал с отцом у пристаней. Грузите быстрее в повозку, отвезу его в Шонгау.

– И кто-нибудь пусть сбегает, скажет Гриммеру, что его сын при смерти! – крикнул кто-то из толпы. – Господи, он уже столько детей потерял…

– Скажите еще, что он не протянет долго, – пробормотал плотогон и отвесил несколько оплеух любопытным мальчишкам. – Ну же, быстрее! И пошлите за цирюльником или лекарем.

Пока мальчишки пустились в Шонгау, хрипы раненого поутихли. Он дрожал всем телом и, казалось, что-то шептал. Быть может, последнюю молитву. На вид ему было лет двенадцать, он выглядел худым и бледным, как почти все дети его возраста. Последний раз он досыта ел несколько недель назад. От ежедневной ячменной похлебки с разбавленным пивом у него запали щеки.

Мальчик непрестанно тянулся правой рукой в пустоту, бормотание то усиливалось, то стихало – как журчание воды под мостиком. Кто-то из плотогонов склонился над ним, силясь понять, что он говорил. Но шепот сменился бульканьем, и в уголках рта проступили пузырьки крови, смешанной со слюной.

Люди подняли умирающего в телегу, возница щелкнул кнутом и направил повозку по дороге в Шонгау. Ехали часа два, и по пути к тихому шествию примыкало все больше людей. Когда процессия добралась наконец до пристаней, за повозкой набралось дюжины две народу: детей, крестьян, причитающих зевак. Вокруг волов тявкали собаки, кто-то молился под нос Деве Марии. У дамбы возле складов повозка остановилась. Плотогоны осторожно спустили мальчика и уложили на солому, ближе к берегу, прямо возле бурлящих вод Леха, который неустанно обмывал опоры пристани.

Громыхающие по деревянному настилу шаги заставили народ умолкнуть. Отец мальчика ждал немного в стороне, словно избегал того решающего, самого последнего мгновения. Теперь он, побледнев, продирался через толпу.

У Йозефа Гриммера было восемь детей, которые один за другим умерли у него на руках – от чумы, диареи, лихорадки или просто потому, что Господь Бог того пожелал. Шестилетний Ганс утонул в Лехе во время игры, трехлетнюю Марию затоптали лошадьми пьяные солдаты в переулке. Вместе с самым младшим умерла при родах жена. Маленький Петер был всем, что осталось у старого Гриммера. Когда он увидел сына вот так, лежащим, он понял, что и его, последнюю отраду, Бог решил забрать. Мужчина опустился на колени и заботливо убрал волосы с лица ребенка. Глаза Петера были уже закрыты, грудь тяжело вздымалась. Через несколько минут по телу пробежала последняя судорога, и мальчик затих.

Йозеф Гриммер запрокинул голову, и крик отчаяния разнесся над рекой. Голос его звучал высоко и пронзительно, словно женский.

Симон Фронвизер услышал крик одновременно с яростным стуком в дверь. От дома медика в Курином переулке до реки было рукой подать. Он и так уже оторвался от книг, когда оклики плотогонов отвлекли его от занятий. Когда крики раздались на улице, он понял: что-то случилось. В дверь застучали с удвоенной силой. Симон со вздохом закрыл пухлый том, речь в котором шла об анатомии. Эта книга тоже давала лишь знания о внешней поверхности человеческого тела. Составление сиропов, кровопускание как средство от всех болезней… ничего стоящего о внутреннем строении человека он так и не узнал. И сегодня, похоже, мало что изменится, потому что к стукам в дверь добавились голоса.

– Доктор, господин доктор, быстрее! Там у пристаней сын Гриммера, весь в крови. Скверно выглядит!

Симон накинул черный кафтан с медными пуговицами, провел рукой по длинным черным волосам и пригладил бородку перед зеркальцем в учебном кабинете. Волосы до плеч и ухоженная борода, которая снова вошла в моду, делали его старше своих двадцати пяти лет. Кое-кто из горожан считал Симона пижоном, но он не обращал на это внимания, зная, что у девушек на этот счет было иное мнение. Добрые черные глаза Симона, его ровный нос и изящный облик особенно полюбились женской части населения Шонгау. Кроме того, он каждодневно следил за собой. У него сохранились еще все зубы, он часто мылся и на скудное жалованье заказывал из Аугсбурга дорогие духи с ароматом роз. Покоя не давал лишь рост – немногим выше полутора метров. Поэтому на большинство мужчин и некоторых женщин Симон вынужден был смотреть снизу вверх. Впрочем, против этого выдумали сапоги на высокой подошве…

Стук перерос в размеренные удары. Симон поспешил вниз и распахнул двери. Перед ним стоял один из кожевников, работавших у реки. Габриель, насколько помнил Симон, он лечил работягу в свое время. Год назад медик накладывал ему шины на руку, после того как тот пьяным ввязался в драку на еврейском торгу. Симон принял серьезное выражение лица – он знал, чего требовала профессия.

– Что стряслось?

Кожевник недоверчиво посмотрел на него.

– Где ваш отец? Там у реки случилось несчастье.

– Отец в госпитале. Если это так срочно, придется довольствоваться мной или цирюльником.

– Цирюльник сам заболел…

Симон потер лоб. До сих пор его здесь принимали не более как сына лекаря. Хотя он учился в Ингольштадте и уже около семи лет помогал отцу в лечении всяких болячек. А в последние годы все больше лечил самостоятельно. Недавно довелось столкнуться с запущенным случаем лихорадки у маленькой дочери Шеффлера. Целыми днями Симон ставил ей компрессы и припарки и применил новое лекарство – порошок из желтой коры, привезенный из Восточной Индии, который называли «порошком иезуитов». Лихорадка спала, и Шеффлер заплатил Симону на два гульдена больше, чем полагалось. Несмотря на это, местные жители ему не доверяли.

Симон с вызовом посмотрел на мужчину. Тот пожал плечами и направился обратно. Он еще раз пренебрежительно взглянул на лекаря и бросил через плечо:

– Тогда идем быстрее, если, конечно, уже не поздно.

Симон поспешил за кожевником и свернул с ним на Монетную улицу. Сегодня, в День святого Георгия, многие ремесленники очень рано открыли свои лавки на первых этажах. В этот день работники и служанки из деревень вокруг Шонгау предлагали свои услуги. Потому на улицах сегодня было полно народу. Слева звонко стучал молотом кузнец, который как раз подковывал лошадь кого-то из советников. Мясник заколол возле дома свинью, и тонкие ручейки крови стекали по мостовой, так что лекарю приходилось перемахивать их широкими шагами, чтобы не запачкать новых сапог. Впереди пекарь продавал свежий хлеб. Симон знал, что в нем была одна мякина, которая хрустела на зубах. Белый хлеб могли себе позволить разве что члены городского совета, и то лишь по праздникам.

При этом жителям следовало радоваться, что теперь, на одиннадцатый год по прошествии Большой войны, они вообще могли что-то есть. За последние четыре года град уже дважды полностью уничтожил урожай. В мае прошлого года из-за ужасных ливней Лех вышел из берегов и смыл городскую мельницу. С тех пор жителям Шонгау приходилось возить зерно на мукомольню в Альтенштадт, если не дальше, – разумеется, по завышенным ценам. Многие поля в ближайших деревнях оставались невспаханными, крестьянские дома стояли заброшенные. За последние десять лет чума и голод унесли жизни каждого третьего. Те, кто мог, держали дома скотину и выращивали капусту и свеклу в собственных огородах.

Они вышли на рыночную площадь, и Симон бросил взгляд на городской амбар. Некогда склад, над которым разместился зал советов, считался гордостью Шонгау. Когда город был богатым и мог посоперничать с Аугсбургом, здесь останавливались и проезжали влиятельные купцы. Городок, расположившийся на берегу Леха и пересечении старинных торговых путей, был в свое время важным местом перегрузки всевозможных товаров. Война, однако, свела все на нет. Амбар стоял в запустении, штукатурка обсыˊпалась со стен, и ворота покосились на петлях.

Шонгау обнищал во времена убийств и грабежей. Когда-то богатый и красивый, город в баварской провинции превратился в прибежище безработных солдат и обездоленных. После войны пришли голод, болезни, гибель скота и град. Город был на грани, и Симон не знал, удастся ли вернуть ему прежний облик. Жители, однако, не спешили опускать руки. По дороге из Речных ворот вниз к реке Симон наблюдал, как суетились люди. Возчики вели повозки по крутому склону к рыночной площади, с другой стороны над Кожевенной улицей дымили трубы, а у самого берега копошились женщины с корытами и выплескивали грязную воду в стремительный Лех. Возвышаясь на гореˊ над рекой и лесами, Шонгау, казалось, устремил исполненный гордости взгляд в сторону Аугсбурга, своего старшего и более сильного побратима. Симон невольно улыбнулся. Нет, этот город не опустится на колени. Жизнь продолжалась всем смертям назло.

Внизу у пристаней собралась большая толпа. Симон услышал тихую болтовню, и среди них неумолчные жалостливые крики мужчины. Лекарь пересек мост и свернул в сторону складов, примыкающих к причалу. Он с трудом протолкался сквозь толпу и оказался в самом ее центре.

На мокрых досках сидел, склонившись над окровавленным телом, возчик Йозеф Гриммер. Его широкая спина загораживала Симону весь вид. Он положил руку на плечо Гриммеру и почувствовал, как его сотрясает дрожь. Лишь через некоторое время мужчина заметил за собой лекаря и обратил к нему залитое слезами мертвенно-бледное лицо. Срывающимся голосом он, словно проклятие бросил в лицо Симону, выдавил из себя:

– Вот что они сделали с моим сыном! Закололи, как свинью! Я до них доберусь, уж я с ними поквитаюсь!

– С кем? – тихо спросил Симон, но возчик снова отвернулся с рыданиями к ребенку.

– Он про аугсбургских кучеров, – пробормотал кто-то рядом с ним. Симон понял, что Гриммер состоял в гильдии извозчиков.

– В последнее время с ними вечно споры не утихали, потому что им приходится передавать нам грузы, – продолжил собеседник. – Они говорят, мол, мы присваиваем часть товара. Йозеф повздорил с ними там, в «Звезде».

Симон кивнул. Ему самому довелось вправить несколько носов после той драки. Штрафам числа не было. Однако взаимная ненависть извозчиков Аугсбурга и Шонгау лишь возросла. Согласно старинному указу герцога, аугсбургские перевозчики доставляли товары из Венеции или Флоренции только до Шонгау, дальше ответственность переходила к местным. Транспортная монополия, словно бельмо на глазу, не давала аугсбургцам покоя.

Симон осторожно потеснил Гриммера, которого тут же приняли товарищи по гильдии, и склонился над мальчиком.

До сих пор никто не подумал снять с него рубашку. Симон разорвал ее – на груди живого места не было от колотых ран. Неизвестный, должно быть, утратил рассудок, раз так изуродовал ребенка. Затылок оказался разбит, из него сочилась светлая кровь. Симон предположил, что мальчик угодил в воде между стволами деревьев. Лицо было покрыто синяками, но их он тоже получил, скорее всего, уже в воде. Гигантские бревна набирали в течении чудовищную силу и могли раздавить человека, как гнилой овощ.

Симон послушал сердце мальчика. Затем достал зеркальце и подставил к разбитому носу – оно не запотело. Глаза оставались широко открытыми. Петер Гриммер был мертв.

Симон повернулся к присутствующим, которые молча наблюдали за его действиями.

– Мокрую тряпку, – попросил он.

Женщина протянула ему кусок ткани. Симон намочил его в реке и вытер грудь мальчика. Когда он смыл кровь, то насчитал семь уколов, все в области сердца. Несмотря на смертельные раны, Петер умер не сразу. По пути к пристаням кожевник Габриель рассказал, что мальчик совсем недавно еще бредил.

Симон перевернул мальчика и резким движением разорвал рубашку и на спине. Толпа охнула.

Пониже лопатки был нарисован фиолетовый знак величиной с ладонь, какой Симону еще не доводилось встречать. Он изображал круг, из которого снизу выступал крест.

На мгновение воцарилась тишина. Затем начались крики:

– Колдовство! Колдовство в действии!

– Ведьмы вернулись в Шонгау… Они заберут наших детей!

Симон потер пальцами рисунок – тот не стирался. Он что-то ему напоминал, но трудно было сказать, что именно. В этом мрачном цвете знак выглядел как печать дьявола.

Йозеф, до сих пор поддерживаемый друзьями, рванулся к телу сына. Некоторое время он смотрел на знак, словно не верил тому, что видит. А потом закричал:

– Это Штехлин! Знахарка, эта ведьма, нарисовала его… А потом убила моего сына!

Симону вспомнилось, что он в самом деле в последнее время все чаще видел мальчика у знахарки. Марта Штехлин жила рядом с Гриммером у Пастушьих ворот. С тех пор как Агнесс Гриммер умерла при родах, мальчишка часто искал утешения у знахарки. Гриммер так и не простил Штехлин, что она не смогла остановить кровотечение. Он отчасти винил ее в смерти жены.

– Спокойно! Это вовсе не значит, что…

Лекарь попытался перекричать разгневанную толпу, но безуспешно. Имя Штехлин, подобно пожару, пронеслось над причалом. Некоторые уже бежали через мост к городу.

– Штехлин! Это Штехлин! Зовите стражу, арестовать ее!

Немного погодя у берега не осталось никого, кроме Симона и мертвого мальчика. Даже Йозеф Гриммер, забывшись в ярости, поспешил за всеми наверх. Слышно было лишь журчание реки.

Симон со вздохом завернул мальчика в полотно, в спешке оставленное прачками, поднял тело на плечи и, сгорбившись и кряхтя, направился к Речным воротам. Он понимал, что сейчас ему мог помочь только один человек.

Примечания

1

Речь идет о Теодоре Рузвельте (1858–1919), 26-м президенте США (1901–1909), который в 1895–1897 гг. занимал пост комиссара полиции Нью-Йорка.

(обратно)

2

Здесь и далее: имеется в виду газета «Нью-Йорк таймс».

(обратно)

3

Бертильон Альфонс (1853–1914) – французский юрист, автор системы идентификации преступников по внешним признакам.

(обратно)

4

Бауэри – улица и район в Нью-Йорке, известные своими дешевыми гостиницами, ночлежными домами и забегаловками.

(обратно)

5

Температура по Фаренгейту. Соответствует примерно 29 градусам по Цельсию.

(обратно)

6

Дайм – монета достоинством в десять центов.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Оливер Петч. Дочь палача отрывок Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg