«Черный ворон: Приключения Шерлока Холмса в России т.2»

Черный ворон: Приключения Шерлока Холмса в России т.2 (fb2) - Черный ворон: Приключения Шерлока Холмса в России т.2 590K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - П. Никитин

Никитин П Черный ворон: Приключения Шерлока Холмса в России Т. II

Страшный душитель

I.

Когда я вошел в номер Шерлока Холмса, я застал его за чтением газет.

Увидав меня, он отложил в сторону номер и произнес:

— В нашей жизни, дорогой Ватсон, бывают два случая: или нас просят сделать что-нибудь, или мы делаем это сами по какому бы то ни было побуждению.

— То есть? — спросил я.

— Я говорю о нашей профессии. Чаще всего бывает так, что другие обращаются к нам за помощью, но иногда попадаются такие дела, поработать над которыми для меня положительно составляет удовольствие, хотя меня об этом никто и не просил.

— Вероятно, вы нашли что-нибудь интересное в сегодняшних газетах? — спросил я.

— Вы совершенно правы, Ватсон, — ответил Холмс. — Сегодняшние газеты полны описаний крайне загадочного преступления, совершенного вчера недалеко от Москвы, и если вы интересуетесь этим, то я вам прочту одно из этих описаний.

— Ну, конечно же, — ответил я. — Вы прекрасно знаете, что я всегда интересовался всем тем, что интересовало вас, и вы мне сделаете большое одолжение, если прочтете мне то, что так сильно смогло вас заинтересовать.

Вместо ответа Шерлок Холмс взял в руки одну из газет и, отыскав требуемое место, начал читать: «Вчера, 25 мая, в п часов вечера, в подмосковном имении дворянина Сергея Сергеевича Карцева полицией открыто в высшей степени загадочное преступление. Дело происходило таким образом.

В три часа дня Сергей Сергеевич Карцев, пообедав дома, удалился в свою спальню и, запершись в ней на ключ, лег отдохнуть, что он делал всегда после обеда. По обыкновению, камердинер будил его часа через два стуком в дверь, но на этот раз, подойдя в назначенное время к двери и постучав в нее несколько раз, камердинер не добился ответа. Удивляясь такой сонливости своего барина, он стал стучать громче, но из комнаты Карцева не было никакого ответа. Обеспокоенный этим, камердинер сбегал за поваром и горничной, и втроем они принялись стучать в дверь, но и теперь, как и прежде, ответа из спальни не последовало. Предполагая, что случилось что-то неладное, они взломали дверь и нашли Сергея Сергеевича Карцева мертвым. Он лежал на своей кровати с вылезшими из орбит глазами и посинелым лицом. Тотчас же было послано за земской полицией и следователем, которые, приехав на место преступления, констатировали факт удушения Сергея Сергеевича Карцева. Тщательный осмотр места преступления дал удивительно сбивчивые и непонятные результаты. Прежде всего, было установлено, что комната в момент совершения преступления была заперта изнутри на замок, который при поломке двери испортился. Окно еще с зимы оставалось замазанным, и в нем отворялась лишь форточка, в которую не мог бы пробраться и семилетний ребенок. Никаких других входов, даже в печке, в комнате, расположенной на втором этаже, не было, а между тем на шее у старика ясно отпечатались несуразно длинные пальцы душителя. В некоторых местах лицо покойного было сильно исцарапано. При осмотре окна, подоконника, а также почвы под окном не найдено было решительно никаких следов. Может быть, этому способствовал легкий дождик, шедший в этот день, который, по всей вероятности, смыл имевшиеся следы. Весь дом стоит в саду. Единственное, что было найдено следственными властями, это несколько странных следов у стены, перпендикулярной той, в которой были окна комнаты убитого. Эти следы, по всей вероятности, принадлежали уроду, настолько длинны и странны были оттиски пальцев. При опросе служащих, имеется ли в доме кто-нибудь с уродливыми ногами, все показали в один голос, что таких никогда не было. Следователем была опрошена вся прислуга. Судя по показаниям, старик Карцев вел довольно уединенный образ жизни, любил заниматься хозяйством, изредка принимал гостей, сам посещал соседних помещиков и жил со всеми в ладу. К рабочим и соседним крестьянам он относился очень сердечно и был с ними в хороших отношениях, так что предполагать в данном случае месть с чьей-нибудь стороны совершенно невозможно. Кроме того, имеется еще одно обстоятельство, указывающее на то, что убийство в данном случае было произведено с целью грабежа, ибо один из ящиков письменного стола покойного Карцева оказался открытым, и на полу валялось множество бумаг и предметов, очевидно, выброшенных из ящика на скорую руку. На вопрос следователя, кто посещал покойного за последнее время, прислуга показала, что с конца зимы к нему заезжал лишь раза два его племянник, Борис Николаевич Карцев, живущий недалеко от Сергея Сергеевича в своем небольшом имении Игралино, да несколько раз заезжал другой племянник покойного, Николай Николаевич Карцев, брат Бориса Николаевича, человек небогатый и занимавшийся в Москве какими-то совершенно частными делами. В дальнейшем ходе следствия, однако, оказалось, что в эту ночь оба брата ночевали каждый у себя на квартире. Таким образом, следствие не привело ни к каким результатам, и отыскать преступника, по всей вероятности, будет очень нелегко».

— Что вы скажете об этом сообщении, дорогой Ватсон? — спросил Холмс, откладывая в сторону газетный лист.

— Могу сказать, что преступник перед совершением убийства тщательно обдумал все пути, — ответил я.

Холмс кивнул головой.

— Я тоже вполне с этим согласен и, однако, признаюсь, не обратил бы особого внимания на это преступление, если бы в сообщении не было этих странных намеков на уродливые следы, оставленные душителем на горле своей жертвы и затем в саду под стеной.

— Из ваших предыдущих слов и чтения этого сообщения я заключаю, что вы хотите взяться за это дело, дорогой Холмс, — произнес я, улыбаясь.

Прекрасно зная характер моего друга и его безумную любовь ко всяким таинственным преступлениям, я понимал, что данный случай не пройдет мимо внимания Холмса.

— Имейте в виду, — добавил я, — что этот случай заинтересовал не только вас, но и меня. Поэтому я заранее берусь быть вашим помощником.

— О, я это прекрасно знал, — воскликнул Холмс, весело потирая руки, — и догадывался, что вы предложите это первый, а так как вам известен мой характер, то понятно, что проводить в исполнение задуманное я возьмусь тотчас же.

Вместо ответа я молча встал с кресла и начал надевать пальто.

Заметив мое движение, Холмс улыбнулся и в свою очередь взялся за шляпу.

— Вы незаменимый помощник, дорогой Ватсон, — произнес он, бросая на меня один из тех добродушных веселых взглядов, которые так нравились мне, — и с вами работа спорится в три раза быстрее, чем с другими.

— Скажите только одно, — спросил я, — мы сейчас выедем за город?

— Да, — ответил Холмс. — Я должен осмотреть место преступления и убедиться сам во всем лично. Поэтому прямо отсюда мы поедем на Николаевский вокзал и предпримем маленькое путешествие в недалекую провинцию.

Разговаривая таким образом, мы вышли на улицу и, взяв извозчика, отправились на вокзал. Ближайшего дачного поезда пришлось ждать недолго.

Тут же я узнал, что нам предстоит проехать по железной дороге две станции, откуда до имения Сергея Сергеевича было не более 5 верст.

II.

Дорога промелькнула незаметно.

Сойдя с поезда, мы наняли возницу и приказали везти себя в Белый Яр.

Так называлось имение Сергея Сергеевича Карцева.

Приехав в усадьбу, мы застали в ней страшный переполох. Весь дом был поднят на ноги.

Вчерашнее преступление слишком живо стояло в памяти всех, к тому же покойник был еще в доме и там царили хаос и суета.

Тут же были следователь, местный исправник и Борис Николаевич Карцев, приехавший из своего имения, куда ему дали знать о внезапной смерти дяди.

Борис Николаевич был красивый мужчина, лет 35, с немного потасканным лицом, какое бывает у людей, сильно поживших.

Он был брюнет высокого роста с энергичными чертами лица и сильно развитой мускулатурой.

Смерть дяди, видимо, очень опечалила его, и он отдавал приказания крайне рассеянно и нервно.

Задержавшись в передней, Холмс шепнул мне на ухо:

— Помните, Ватсон, что мы не должны здесь называть наших настоящих фамилий, назовемся, ну, хотя бы комиссионерами по покупке имения. Дядюшка умер, племянники получают наследство, и это показалось нам приличным случаем, чтобы спросить, не продадут ли они это имение, когда оно перейдет в их руки.

Я молча кивнул головой в знак согласия.

Наш приход заметили.

Прежде всего к нам подошел Борис Николаевич Карцев, спросив о том, кто мы и по какой причине приехали.

Услыхав, что мы комиссионеры, он невольно пожал плечами и произнес:

— Довольно рановато. Вы приезжаете на похороны, словно вороны, почуявши издали падаль.

Этот ответ был довольно груб, но вполне понятен.

Мало-мальски порядочный человек не мог бы ответить иначе.

Однако в суматохе с телом покойника нас вскоре забыли.

Этого было вполне достаточно Холмсу, чтобы начать свои наблюдения.

Оставив меня одного и попросив держаться не особенно на виду, он удалился и возвратился лишь час спустя.

Тихо дотронувшись до моего локтя, он сказал:

— Пойдемте, дорогой Ватсон. Я сделал все, что мне было нужно. Но для приличия зададим Борису Николаевичу еще раз наш назойливый вопрос.

Ждать появления Бориса Николаевича, все время переходившего из одной комнаты в другую, нам пришлось недолго.

Но когда мы обратились к нему с тем же вопросом, он окинул нас раздраженным взглядом и резко ответил:

— Было бы очень недурно, если бы вы не мешали нам и уезжали домой. Впрочем, на всякий случай оставьте ваш адрес.

При этом он вдруг пристально посмотрел на Холмса.

Несколько секунд он положительно впивался в того глазами и когда наконец отвел их, губы его слегка растянулись в улыбке.

— Может быть, я и ошибаюсь, — проговорил он, — но мне кажется, что вы не те лица, за которых себя выдаете. Что-то напоминает мне в вас других людей, виденных мною совершенно случайно во время одного из моих путешествий за границей.

Несколько секунд Холмс молчал, в свою очередь пристально глядя на Бориса Николаевича.

— Мне было бы интересно знать, о какой именно стране вы говорите, — произнес он наконец.

— Об Англии, — ответил Карцев.

— В таком случае нам незачем скрываться, — ответил Холмс. — Вы угадали, и это делает большую честь вашей памяти. Я Шерлок Холмс. — И, указывая на меня, он добавил: — А это мой друг, доктор Ватсон.

Нескрываемая радость вдруг осветила все лицо Бориса Николаевича.

— Значит, я угадал. Я узнал вас, так как видел вас обоих в Лондоне при разборе одного громкого процесса, когда вы были в суде. Но мне было неловко сказать это вам сразу, так как, во-первых, я мог ошибиться, а, во-вторых, меня сбило с толку ваше прекрасное знание русского языка.

Сделав шаг вперед, он горячо пожал нам обоим руки.

— Но раз это случилось, раз вы приехали сюда, по-видимому, по своей собственной инициативе, значит, сама судьба посылает вас к нам на помощь, и я не могу выразить вам той радости, которую чувствую теперь, так как знаю прекрасно, что негодяй, совершивший это ужасное преступление, отныне не уйдет из ваших рук. С этой минуты вы являетесь самыми дорогими и желанными гостями в этом доме, и я прошу позволения представить вас нашему следователю и чинам полиции, находящимся в настоящее время в этом доме.

Холмс поклонился в знак согласия.

Перекидываясь взаимными любезностями, мы прошли в столовую, где за столом находилось целое общество.

— Господа, позвольте рекомендовать вам мистера Шерлока Холмса и доктора Ватсона! — громко произнес Борис Николаевич.

Наши имена произвели сенсацию.

Следователи и судебный пристав подскочили к нам с таким видом, словно мы были их высшим начальством.

На Шерлока Холмса посыпался град любезностей.

— Теперь мы ожили! — раздавалось со всех сторон.

Присоединившись к общей компании, мы вскоре завели разговор об убийстве Сергея Сергеевича Карцева.

Как и следовало ожидать, предположений было много, но все они были настолько безосновательны, что я и Холмс не обращали на них абсолютно никакого внимания.

Из разговоров выяснилось, что по этому делу арестовано несколько человек, в числе которых были камердинер, повар и горничная покойного.

— Уверены ли вы в том, что камердинер совместно с поваром взломали именно запертую изнутри дверь? — спросил Холмс, обращаясь к следователю.

— О, да, — ответил он убежденно. — В этом не может быть никакого сомнения, и вы вполне согласитесь сами при первом же взгляде на нее. Только запертую дверь можно искалечить таким образом.

— С какой же стати вы арестовали их, в таком случае? — спросил Холмс удивленно.

— Больше для формы, — ответил следователь. — Я уверен, что через несколько дней их придется выпустить.

Расспросив следователя и судебного пристава еще кое о каких подробностях, Холмс выразил желание, не теряя времени, осмотреть комнату покойного.

Само собой разумеется, что предложение было принято, хотя я не мог не заметить насмешливых улыбок, мелькнувших на лицах следователя и судебного пристава.

Встав из-за стола, мы целой компанией направились в спальню покойного.

Как нам и говорили, дверь этой комнаты была взломана, и ключ от нее торчал в замочной скважине со стороны спальни.

Самым тщательным образом исследовав ее, Холмс тихо произнес:

— Да, в этом не может быть никакого сомнения. Спальня была заперта изнутри, и дверь взломана в запертом виде; на это указывают согнутые части замка и ключ, завязший вследствие этих изломов в скважине настолько, что его невозможно вынуть без того, чтобы не разобрать весь замок.

Затем, оставив без внимания дверь, Холмс подошел к кровати, на которой был задушен Сергей Сергеевич Карцев, и, вынув из кармана увеличительное стекло, принялся тщательно осматривать через него постель.

Изучив в достаточной степени моего друга, я не мог не заметить, что при осмотре постели лицо его приняло очень озабоченное выражение.

Через несколько минут он нагнулся к полу и снова стал рассматривать то, чего не видели другие.

По всей вероятности, он нашел что-то. Это было видно по едва заметным кивкам головы.

С напряженным вниманием и любопытством следили мы все за его движениями.

От постели Холмс подошел к окну.

Тут он возился необыкновенно долго.

Казалось, он изучал на подоконнике каждое пятнышко, сделанное мухами.

Постепенно лицо его делалось все озабоченнее и серьезнее. И когда Холмс, наконец, отошел от окна, я заметил, что он напряженно о чем-то думает.

Град вопросов посыпался на него.

— Не сейчас, не сейчас, — рассеянно ответил Холмс, поворачиваясь к лицам, спрашивавшим его.

— Но неужели же вы будете так мучить нас? — спросил Борис Николаевич. — Ведь здесь все свои люди, стоящие ближе всех к этому вопросу.

— Есть вещи, о которых говорить иногда бывает слишком преждевременно, — ответил Холмс.

— Но, по крайней мере, заметили ли вы что-нибудь подозрительное, наводящее хотя бы на какой-нибудь след? — не вытерпев, спросил следователь.

— Да, кое-что, — загадочно ответил Холмс. — Но, господа, повторяю, по некоторым соображениям я пока должен уклониться от дачи каких бы то ни было объяснений.

Получив этот ответ, присутствующие молча пожали плечами, и на губах следователя и судебного пристава снова промелькнули недоверчивые улыбки.

Молча и очень, видимо, недовольные Холмсом, все возвратились в столовую. Весь вечер прошел в разговорах, которым ни я, ни Холмс не придавали значения.

После 11 часов Холмс попросил отвести для себя отдельную комнату, и мы удалились спать.

III.

Когда я проснулся на следующий день, я не увидел Холмса в комнате, хотя было еще очень рано.

Как и следовало ожидать, он, встав около 5 часов утра, вышел из комнаты и возвратился только в 9.

Это я узнал лишь впоследствии из его собственных слов.

Когда он вошел в комнату, я уже не спал.

— Я не хотел вас будить, дорогой Ватсон, — произнес он. — Вы так мило и крепко спали, что мне жаль было нарушать ваш покой, но теперь, когда вы встали, я прошу вас одеться поскорее.

Как мне ни хотелось еще спать, но ради требования Холмса я решил пренебречь этим желанием.

Быстро вскочив с постели, я умылся, и мы принялись за чай, предупредительно поданный нам в комнату по приказанию хозяина.

— Мы совсем уезжаем отсюда? — спросил я.

— Не совсем, — ответил Холмс. — Весьма возможно, что нам придется сюда вернуться, но пока мне хотелось бы воспользоваться любезным приглашением Бориса Николаевича и посетить его имение.

Разговаривая таким образом, мы выпили по несколько стаканов чая, и когда, наконец, к нам в комнату постучал сам Борис Николаевич, мы были уже совершенно готовы в путь.

Борис Николаевич Карцев хотя и сохранял вид крайне подавленного человека, но продолжал быть очень любезным и предупредительным.

— Надеюсь, вы хорошо поспали этой ночью? — спросил он, входя в комнату.

— О, да, за что мы вам очень благодарны, — отвечая за себя и за меня, произнес Шерлок Холмс.

— Не хотите ли вы еще чего-нибудь? — спросил Карцев. — Может быть, вы привыкли закусывать по утрам.

— Признаться, я бы не отказался от маленькой яичницы с ветчиной, — улыбаясь, ответил Шерлок Холмс.

С замечательной предупредительностью Борис Николаевич быстро вышел за дверь, и не прошло и несколько минут, как он возвратился назад, а вслед за ним лакей внес на подносе сковородку с яичницей, вареные яйца и бутылку хереса.

Подкрепившись, мы поблагодарили радушного хозяина и встали из-за стола.

— Вы хотите поехать ко мне сегодня же, — спросил Карцев, — или предпочитаете отдохнуть?

— Если позволите, мы бы воспользовались вашим приглашением сегодня, — ответил Шерлок Холмс, — так как свободного времени у нас очень мало и весьма возможно, что через несколько дней нам придется покинуть Россию и возвратиться в Англию.

— В таком случае я распоряжусь сейчас о том, чтобы лошади были приготовлены тотчас же после похорон, — любезно произнес Карцев.

Он хотел было выйти из комнаты, но Холмс остановил его.

— Еще одна маленькая просьба. Если позволите, я еще раз посмотрю вашего покойного дядюшку, прежде чем мы уедем отсюда.

— О, с величайшим удовольствием, — ответил Борис Николаевич. — Если хотите, мы можем сделать это сию же минуту.

Холмс утвердительно кивнул головой.

Выйдя из комнаты, мы направились в зал, где в это время уже готовилась панихида.

Подойдя к гробу, в котором лежал покойный Сергей Сергеевич, Шерлок Холмс осторожно откинул кисею, покрывавшую его лицо, и стал пристально разглядывать мертвое тело.

Прошло несколько минут, прежде чем он оторвался от него.

Но когда Холмс отошел, по лицу его нельзя было прочесть решительно ничего.

Между тем пришло духовенство, и началась обычная в таких случаях служба.

Уныло завывал дьячок. Монотонным голосом произносил слова священник, и все делалось словно фабричная работа, не спеша, определенно и соразмерно какому-то таинственному такту.

Мало заинтересованные священной службой, мы стояли, каждый погруженный в свои думы.

По окончании панихиды мы вышли в сад, окружавший усадьбу, чтобы немного проветриться.

Этот сад, занимавший более 10 гектаров земли и весь усаженный фруктовыми деревьями, был поистине великолепен. Там и сям разбросанные клумбы пестрели самыми разнообразными цветами, дорожки были тщательно усыпаны желтым песком, и стройные фигуры статуй довершали убранство этого чисто барского сада.

Молча бродили мы по аллеям, не разговаривая друг с другом, и по сосредоточенному лицу Шерлока Холмса я видел, что какая-то тайная дума гвоздем сидит в его голове.

Спустя полчаса к нам вышел Борис Николаевич.

После панихиды он, казалось, повеселел.

— Надеюсь, вы не откажетесь присутствовать сегодня на похоронах моего дяди, — любезно предложил он нам. — Мы не намерены особенно задерживаться с ними, тем более что здесь нет женщин. Я не особенно сентиментален и всегда стою против того, чтобы покойник долго оставался в жилом помещении.

— И вы совершенно правы, — произнес Холмс. — Присутствие покойника в доме производит какое-то гнетущее впечатление на все окружающее, и что касается нас, англичан, мы всегда стараемся убрать тело в место вечного успокоения возможно скорее.

— Но теперь вы, конечно, простите меня, что я оставляю вас одних, — извинился Карцев. — Вы сами должны понимать, что все обязанности по похоронам лежат исключительно на мне.

— О, да, конечно, — кивнул головой Шерлок Холмс. — Мы побудем здесь, пока этого требуют ваши обязанности, и я очень бы просил вас поменьше беспокоиться о нас.

Вежливо поклонившись нам, Борис Николаевич вышел из сада, что же касается нас, то мы продолжали нашу бесцельную прогулку.

Так прошло еще несколько часов.

Было около двух часов дня, когда Борис Николаевич снова подошел к нам и заявил, что через четверть часа начнется вынос тела.

Вслед за ним мы вошли в дом.

При нас покойника подняли на полотенце, и в сопровождении священнослужителей и хора печальная процессия двинулась к сельскому кладбищу.

Я не стану описывать всех подробностей похорон, так как вряд ли кому бы то ни было они не известны.

Тело было перенесено на кладбище при печальных звуках погребального пения и под рыдания хора опущено в землю.

Тяжелые комья сырой земли глухо ударились о крышку гроба, и вскоре доски последнего навсегда исчезли под землей.

Сырая земля все сыпалась и сыпалась. Когда она образовала неправильную кучу на поверхности, то под ловкими руками могильщиков сформировалась в обыкновенную могильную насыпь.

Последний аккорд погребальной песни прозвучал в воздухе, и все провожавшие мирно поплелись домой, почему- то шепотом вспоминая покойника.

Возвратился и я вместе с Шерлоком Холмсом.

В столовой уже был накрыт стол, и Борис Николаевич, все время сохранявший на лице печальное выражение, пригласил провожавших к столу.

Как водится на всех погребальных обедах, лица присутствующих, имевшие сначала удрученный вид, под влиянием вина постепенно смягчились, становясь веселее, и поминальный обед вскоре чуть не принял характер веселой пирушки.

Вероятно, было около 7 часов, потому что солнце уже садилось, когда приезжие гости и духовенство встали из-за стола.

Вместе с тем к Холмсу подошел и Борис Николаевич.

— Теперь я свободен, — произнес он. — И если вы хотите, мы можем отправиться ко мне все вместе.

— Я готов, — ответил Шерлок Холмс. — Признаться, не вижу особенных причин, чтобы долго оставаться здесь. Все, что мне удалось открыть в спальне покойного, мало касается этих мест, и, отдохнув у вас, мы все равно должны выехать обратно в Москву, где я в скором времени надеюсь напасть на верный след.

Само собою разумеется, что сборы наши были недолги.

Подождав, пока Борис Николаевич отдаст последнее распоряжение, мы вместе с ним вышли на улицу и сели в элегантное ландо, запряженное тройкой, которое уже стояло у подъезда.

Между тем, солнце совершенно село.

Сытые помещичьи кони, ободренные вечерней прохладой, поднялись с места, и экипаж быстро покатил по мягкой проселочной дороге.

До имения Бориса Николаевича было не более 7 верст.

Сначала дорога шла открытым полем, на котором темным морем колыхались колосья ржи. Потом она пошла лесом.

Это был густой еловый лес, давно не рубленый и, видимо, сберегаемый с давних пор покойным Карцевым.

Извиваясь то вправо, то влево, дорога шла среди этой угрюмой гущи, освещаемая лишь клочком неба, на котором искрились и играли мириады звезд.

Не знаю, как на кого, но на меня эта дорога производила впечатление чего-то таинственного и подавляла меня своею мрачностью.

И правда, проехав версты две с половиною, мы не встретили ни одного живого существа.

Было что-то странное в этом безлюдьи и безмолвии большого проселочного тракта, соединявшего имение дядюшки с имением племянника.

Я не мог утерпеть, чтобы не высказать своих мыслей сидевшему рядом с нами Карцеву.

— Напрасно вы удивляетесь этому, — ответил он, пожимая плечами. — Эта дорога соединяет прямым путем мою усадьбу с дядиной, и крестьянам с давних пор запрещено ездить по ней.

Выехав из леса, мы снова поехали по чистому полю и, наконец, прямо перед нами выросли контуры высоких деревьев усадьбы Игралино.

Стая собак встретила нас дружным лаем, но, услыхав знакомый оклик хозяина, псы смолкли, и наша тройка спокойно подкатила к самому крыльцу.

Старый дворецкий отворил нам дверь.

Низко поклонившись барину и окинув гостей подозрительным взглядом, он пропустил нас в переднюю комнату и помог снять верхнее платье.

Дом Бориса Николаевича не поражал особенною роскошью обстановки, но, несмотря на это, при первом же взгляде на любую из комнат можно было заключить, что здесь живет отпрыск старинной помещичьей фамилии, сохранившей не только все портреты своих предков, но и многие из их привычек.

Конечно, дом Бориса Николаевича нельзя было назвать дворцом.

Для этого он был чересчур прост.

Однако при взгляде на обстановку любой из комнат нельзя было не заметить, что все вещи здесь были подобраны с замечательным вкусом и отнюдь не отличались дешевизной.

— Прежде всего, господа, по чисто русскому обычаю я должен указать вам ваши помещения, а затем попросить вас отведать все то, чем богата моя хата, — радушно произнес хозяин, приглашая нас в дом.

С этими словами он провел нас через несколько комнат и, войдя в одну из них, сказал:

— Вот здесь, я надеюсь, вы сможете спокойно провести ночь.

Комната, в которую ввел нас Борис Николаевич, была довольно большая.

Кроме двух кроватей в ней помещались умывальник, шкаф, комод, мягкий диван и несколько мягких и обыкновенных стульев.

Нечего и говорить о том, что мы остались очень довольны отведенным нам помещением.

Поблагодарив Бориса Николаевича, мы направились вслед за ним в столовую, отделанную в русском стиле, где уже был сервирован ужин, поражавший изысканностью приготовленных блюд.

Несмотря на то, что во время ужина хозяин старался казаться бодрее и веселее, я не мог не заметить, что события этого дня еще не изгладились из его памяти.

Это было нормально, и ни я, ни Холмс не придавали этому никакого значения.

IV.

— Вы, наверно, устали сегодня? — любезно спросил Борис Николаевич, обращаясь к Холмсу. — Поэтому я не считаю себя вправе долго утомлять вас. По правде говоря, я и сам несколько утомился сегодняшним днем, и поэтому, если вы не хотите ложиться рано, то я, во всяком случае, должен извиниться за то, что покидаю своих гостей.

— Я вас вполне понимаю, — ответил Холмс сочувственно. — Признаюсь, и мне хочется слегка отдохнуть. До сих пор я по глупому человеческому предрассудку не говорил вам того же самого.

— В таком случае, желаю вам спокойной ночи, — произнес Карцев.

С этими словами он удалился, оставив нас одних.

Заперев за ушедшим дверь, Холмс осторожно оглядел комнату и окно.

Это было единственное окно в комнате, и для вентиляции служила небольшая форточка.

— Однако, хозяина мало заботит сквозняк, — как бы вскользь заметил Шерлок Холмс, вертя ручку форточки. — Она ведь совсем не запирается, и малейшего ветра достаточно, чтобы открыть ее настежь.

Вынув из кармана небольшую кожаную сумочку, он достал из нее несколько гвоздиков и наглухо забил форточку.

После этого, заперев на замок дверь и оставив ключ в замочной скважине, он стал раздеваться.

Я последовал его примеру и через несколько минут уснул мертвым сном.

Произошло ли что-нибудь этой ночью, я не помню. Знаю только одно, что, когда я проснулся, то по лицу Холмса, сидевшего за столом, заметил, что он провел бессонную ночь.

Увидев, что я открыл глаза, он облегченно вздохнул.

— Ну, вот и слава Богу, что вы проснулись наконец, дорогой Ватсон, — произнес он усталым голосом. — Это дает мне возможность хоть немного отдохнуть. Будьте любезны, не спите, и я рекомендую вам обращать особенно серьезное внимание на эту форточку.

С этими словами он бросился, не раздеваясь, на постель и через минуту уже заснул, как убитый.

Ничего не понимая, я просидел часа два, вперяя взор в окно, но сколько я ни старался уловить что-либо подозрительное, ничего не мог заметить.

Солнце стояло уже высоко, когда Холмс проснулся.

Вскочив с постели, он быстро умылся и веселым голосом произнес:

— Ну, дорогой Ватсон, теперь я готов не спать пару ночей. Моей усталости как не бывало, но я никогда не прощу себе этой слабости, хотя признаюсь, она была совершенно случайной.

— В чем дело? — спросил я. — Вероятно, сегодня ночью произошло какое-нибудь необыкновенное событие, которым вы могли бы поделиться со мною, — спросил я.

— Вы позволите мне, дорогой Ватсон, уклониться пока от прямого ответа, — серьезно ответил Холмс. — Весьма вероятно, что через несколько часов вы узнаете более, чем ожидаете, и тогда ваше любопытство будет вполне удовлетворено.

Разговаривая о пустяках, мы не замечали, как проходит время.

Около 9 часов утра к нам в дверь постучали. Затем дверь отворилась, и вошел Борис Николаевич.

Лицо его было несколько помято и словно немного осунулось.

Поздоровавшись с нами, он осведомился о том, как мы провели эту ночь и, получив удовлетворительный ответ, остался очень доволен.

— Прошу, господа, к чаю, — пригласил он.

Мы охотно кивнули.

За чайным столом Холмс, бывший сначала несколько молчаливым, вдруг оживился, и шутки, перемешанные с анекдотами и остротами, посыпались из его уст.

В конце чая он заявил, что ему необходимо уехать в Москву.

— Неужели вы не погостите у нас подольше! — с горечью воскликнул Борис Николаевич.

Холмс печально пожал плечами.

— Увы, не могу. Еще вчера я вас предупреждал, что мне необходимо быть сегодня в Москве по неотложному делу, и я надеюсь, вы помните мои слова. Поэтому я попросил бы вас немедленно распорядиться о том, чтобы нам были даны какие-нибудь лошади, на которых мы бы могли добраться до вокзала.

— Без сомнения, — воскликнул Карцев. — Я сию минуту распоряжусь, чтобы все было готово.

Он покинул нас и долго не возвращался.

Холмс все время сидел в одной и той же неподвижной позе, оперев голову на ладони своих рук.

Остаток времени обеда и сам обед прошли вяло. После обеда нам объявили, что лошади поданы и, простившись с хозяином, мы выехали на станцию.

V.

Приехав в город, мы по ранее взятому адресу направились прямо к Николаю Николаевичу Карцеву, брату Бориса Николаевича.

— Мне кажется немного странным, — задумчиво говорил Холмс по дороге, — что второй племянник не пожелал даже присутствовать на похоронах своего дядюшки.

— Да, это очень странно, — подтвердил я. — Возможно, что тут мы и найдем какие-нибудь нити преступления.

— Может быть, вы и правы, — ответил Шерлок Холмс, — во всяком случае, нам не мешает посетить его.

Николай Николаевич жил на самом краю города, не доезжая Сокольников, и прошло довольно много времени, пока мы наконец добрались до него.

На звонок нам отворила дверь старушка с очень симпатичным добрым лицом и осведомилась о цели нашего прихода.

Узнав, что мы пришли к Николаю Николаевичу, она сделала жест сожаления.

— Ах, как жалко, вот уж поистине жалко, что не застали, — добродушно заохала она. — Живем-то мы далеко, и всегда, кто приезжает к нам, сердятся, когда не застают барина дома.

— А вы его матушка? — спросил Холмс.

— Няня, батюшка, няня, — улыбаясь доброй улыбкой, ответила старуха. — С малых лет вынянчила его, да так всю жизнь при нем и провожу. Человек-то он хороший, няньку свою на старости лет не выбросит за дверь.

— А куда он поехал? — полюбопытствовал Холмс.

— Только что перед вами уехал. Получил известие, что дядюшку его задушили али зарезали, право уж, не знаю. Родной братец-то им не дал знать. Наверное, не до того было в хлопотах.

— Кто же ему дал знать?

— Газету, батюшка, прочел, газету. В ней все и прописано было. Да вы взойдите, батюшки, отдохните у нас. Мы хоть и бедно живем, а самоварчик всегда у нас найдется. Не обессудьте, чем Бог послал. У нас завсегда так. Коли кто из приятелей ихних не застанет их дома, так посидят, чайку попьют.

— Спасибо, нянюшка, — поблагодарил Холмс.

С этими словами мы вошли в квартиру.

Она была невелика, и вся состояла из двух небольших комнат, кухни и маленькой каморки, в которой помещалась старуха.

Мебель не отличалась роскошью. Она скорее походила на дачную, и достаточно было бросить один взгляд, чтобы запомнить все предметы, находящиеся в комнатах.

Это было типичное жилище молодого художника.

В одной из комнат стояла кровать, плохонький умывальник, несколько стульев, письменный столик, по стенам были развешаны холсты. Везде валялись краски, кисти и разные принадлежности художника.

Вторая комната была заставлена мольбертами, рамами с натянутыми холстами, а по стенам висели уже законченные картины и эскизы, по которым было видно, что Николай Николаевич, хотя и начинает свою карьеру, но подает уже большие надежды.

Будучи большим любителем живописи, Шерлок Холмс с удовольствием рассматривал произведения начинающего художника.

Старушка, видимо, очень гордилась своим питомцем.

Она не отступала от Холмса ни на шаг и с улыбкой глядела, как он рассматривал произведения ее любимца.

— А вы бы, батюшки, присели. Сейчас я вам самоварчик поставлю, — ласково сказала она. — У нас он в одну минуту готов будет.

— Спасибо, — ответил Холмс.

И, покачав сокрушенно головой, он произнес:

— Так, значит, дядя умер? Как же это так, брат не дал знать о смерти его?

Старуха сокрушенно покачала головой.

— Да уж больно непутевый он, Борис Николаевич-то. Кабы был человек как все, конечно, дал бы знать. Только у него в голове-то не то, ветер свистит.

— Непутевый, говорите?

Старуха безнадежно махнула рукой.

— Что и говорить, — вздохнула няня. — Всю жизнь свою прокутил, поначалу ему от бабушки какое хорошее имение досталось да капиталец изрядный. Моего-то батюшку, Николая Николаевича, всегда все обделяли, потому кланяться не любит, а тот даром что непутевый, а человек с лестью. И там и здесь поспеет, ну, его все родные и ласкают. То же и бабушка. Ему оставила, а Николаю Николаевичу и не подумала.

— Но к покойному дядюшке Николай Николаевич часто хаживал? — спросил Шерлок Холмс.

— Какое. Тот сколько раз его приглашал к себе. Два раза, правда, был он у него в имении, да ненадолго ездил. Вероятно, тоже ничего от него не получит. Все Борису Николаевичу достанется.

— Для новых кутежей, значит, — сочувственно произнес Холмс.

— Да уж вестимо так, — согласилась старуха. — На доброе дело денежки не пойдут. Прогуляет их с мамзелями, как и прежде бывало, да и все тут. Он и со службы-то за разные делишки был выгнан.

— С какой службы? — спросил Холмс.

— Как же, был морским офицером. Долго плавал-то на своем корабле. Небось годов 10, не меньше. Ну, да потом за ним разные проделочки стали замечать и выгнали вон. Слава Богу, что еще не отдали под суд. Еще тогда все говорили, что не избежать ему суда, да только счастлив, выкрутился. Пожалели, видно, его.

Вспомнив вдруг о самоваре, старуха заахала и быстро выскочила из комнаты. Вскоре появился чай, и мы с удовольствием выпили по стаканчику, продолжая прерванный разговор.

Больше всего говорили о Борисе Николаевиче.

Старуха рассказывала о нем без особенной злости, но таким тоном, каким говорят обыкновенно о самых беспутных людях.

По мере того, как говорила няня Николая Николаевича, выяснилось, что Борис Николаевич, старший брат Николая Николаевича, окончил морской корпус и долгое время был в дальнем плавании на одном из кораблей русской эскадры.

Затем за разные неблаговидные поступки и какую-то растрату он был уволен со службы, после чего еще несколько лет ходил в Индийском океане на каких-то английских пароходах, совершавших рейсы между Бомбеем и Калькуттой.

Года два тому назад Карцев вернулся в Россию, и среди его знакомых ходил слух, что он был изгнан даже из частного пароходства, в котором служил.

За эти два года он успел промотать остатки небольшого капитала и довести имение, оставленное ему бабушкой, до такого состояния, что ему грозила продажа с аукционного торга.

— Счастье ему, батюшка, привалило. В сорочке он, видимо, родился, — говорила старуха. — Вот как стали плохи дела, так дядюшка помер.

— Зато хорошим людям не везет нынче на свете, — вздохнул Холмс.

— Что и говорить, — махнула рукой старуха. — Вон наш Николай Николаевич, тот ни от кого помощи не видит. Сам и за ученье платит. Сам и себя, и меня прокармливает. Золотой он человек. Заведется когда, бывало, лишняя копейка, так и норовит отдать ее кому-нибудь из товарищей, кто больше других нуждается. Самому себе ничего не оставляет.

Посидев еще немного с няней, мы поблагодарили ее за радушие и, простившись, вышли.

— Что вы думаете о молодом человеке? — спросил меня Холмс, когда мы очутились на улице.

— То, что здесь, во всяком случае, нам нечего искать преступника, — ответил я. — По-моему, это ложный след.

Холмс ничего не ответил.

Он быстро шагал по улице, весь погруженный в свои думы.

Мало знакомые с местностью около Сокольников, мы скоро взяли извозчика, и Холмс приказал везти себя в гостиницу, в которой мы остановились.

— Были ли какие-нибудь письма? — спросил он у швейцара.

Порывшись в корреспонденции, швейцар подал Холмсу письмо.

Распечатав его, Холмс быстро прочел содержимое и, тщательно осмотрев конверт, подал мне листок бумаги.

— Не угодно ли полюбоваться, дорогой Ватсон? — произнес он с улыбкой.

Развернув письмо, я прочел:

«Многоуважаемый мистер Холмс. В Англии немало преступников, и ваше присутствие на родине было бы несравненно полезнее для ваших соотечественников, чем погоня за славой в России. От души даю вам добрый совет. Убирайтесь восвояси, пока целы».

Взглянув на конверт, я увидел, что письмо городское.

— Ну, что? — спросил Холмс с презрительной улыбкой.

— Думаю, что кому-то крайне неприятно ваше присутствие здесь, и мне кажется, что письмо имеет некоторую связь с загадочным преступлением в усадьбе Белый Яр.

— Весьма возможно, — хладнокровно ответил Холмс, взбираясь по лестнице. — Мы сейчас имеем в своем распоряжении достаточно времени, чтобы переодеться и снова поспеть к поезду.

— Могу я узнать, куда мы направимся? — спросил я.

— О, да. Мы снова должны поехать в Белый Яр и Игралино. Отъезд туда Николая Николаевича послужит нам для этого великолепным предлогом.

Не теряя времени, мы переменили белье и, одевшись, снова поехали на станцию.

Борис Николаевич Карцев не мог скрыть своего удивления, увидав нас снова въезжающими во двор своей усадьбы.

— Какими судьбами! — воскликнул он, выходя на крыльцо. — Признаюсь, я думал, что вы давно уже находитесь в городе.

— Мы и были там, — ответил Холмс, соскакивая с тарантаса и здороваясь с хозяином. — Но там мы узнали, что ваш брат Николай Николаевич выехал сюда, и так как опрос его представляет для нас некоторый интерес, то мы поспешили обратно.

— Не заезжая домой?

— Что делать. В нашей профессии не всегда приходится делать то, что хочешь, и приходится мириться с разного рода обстоятельствами и неудобствами. Надеюсь, Николай Николаевич сейчас находится у вас?

— К сожалению, нет. Он поехал на могилу дяди. Но если это вам нужно, я могу послать за ним сию же минуту экипаж.

— О, нет, пожалуйста, не беспокойтесь. Время терпит. Если вы разрешите, мы переночуем сегодня у вас, а завтра выедем обратно.

— О чем речь? Вы прекрасно знаете, что я очень рад вашему посещению, — воскликнул Борис Николаевич.

Разговаривая, мы вошли в комнаты и вскоре сели за стол, который был сервирован по приказанию хозяина.

Часов около четырех дня из Белого Яра возвратился Николай Николаевич.

Узнав, кто мы такие, он коротко произнес:

— Да, было бы хорошо поймать этого негодяя. Я бы ему первый перервал горло своими руками.

Смерть дяди, видимо, сильно повлияла на него.

— Что хотите, а я никак не могу понять этого убийства, — заговорил он. — Ведь если кто и мог бы желать его смерти, так это только мы двое, так как мы являемся его прямыми наследниками, и в завещании, найденном у дяди, все его имущество завещано нам двум поровну. Но, право, я не рад и этому проклятому наследству, доставшемуся нам благодаря такому ужасному случаю. Что касается меня, то я привык жить на свои средства с малых лет и теперь смог бы прожить всю жизнь, зарабатывая своими руками.

Он грустно поник головой, совершенно не обращая на нас никакого внимания.

Отговорившись усталостью, Холмс попросил разрешения у Бориса Николаевича удалиться в отведенную нам комнату, и сам хозяин проводил нас до двери, очень любезно осведомившись, не нужно ли нам будет чего-нибудь вечером или ночью.

— Нет, благодарю вас, — ответил Холмс, и мы вошли с ним в отведенную нам комнату.

Это была та же самая комната, в которой мы ночевали раньше. Однако это не помешало произвести Холмсу снова самый тщательный осмотр каждой мелочи.

Посмотрев на форточку, Холмс едва заметно улыбнулся.

— Взгляните, дорогой Ватсон, что значит предусмотрительная любезность. Вы, конечно, помните, что, когда мы ночевали первый раз в этой комнате, форточка не запиралась. Не угодно ли посмотреть теперь те исправления, которые сделал в ней хозяин?

Взглянув в указанном направлении, я заметил только то, что на форточке была сделана защелка.

— Ну, что? — спросил Холмс.

И похлопывая меня по плечу, он с улыбкой сказал:

— Я желал бы проверить вашу наблюдательность, дорогой доктор.

Я удивленно пожал плечами.

— Форточка починена, вот и все.

— И это все?

— Кажется, да.

— А не замечаете ли вы какой-нибудь особенности в новом запоре? — с улыбкой спросил Холмс.

— Решительно никакой.

— В таком случае обратите внимание на следующее: ручка защелки в силу каких-то непонятных причин проходит насквозь рамы форточки. Поэтому форточку можно отворять и затворять как изнутри комнаты, так и снаружи.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что я первый раз в жизни вижу в форточке подобный запор.

Говоря это, Холмс опустил на окне тяжелые портьеры и зажег лампу.

Становилось уже темно.

В усадьбе было тихо, и до нашего слуха доносилось отдаленное мычание коров.

Вероятно, это гнали стадо с пастбища.

— Сегодня ночью, дорогой Ватсон, я бы рекомендовал вам быть особенно чутким и осторожным, — произнес Холмс, обращаясь ко мне. — События этой ночи, вероятно, покажут нам многое, и поэтому вы хорошо сделаете, если воздержитесь в эту ночь от сна, а теперь я рекомендую вам по возможности внимательнее наблюдать за внутренностью двора. Впрочем, нет. Мы можем сейчас совершить небольшую прогулку по полю и затем заняться наблюдениями.

Сказав это, он отворил дверь и вышел из комнаты.

Вслед за ним пошел и я.

В столовой мы застали Бориса Николаевича и его брата за чайным столом.

— Вы уже успели отдохнуть? — спросил Борис Николаевич.

— Нет, мы решили совершить небольшую прогулку по воздуху, — ответил Холмс.

— Может быть, вы захотите, чтобы я вас сопровождал, — любезно предложил хозяин.

— О, нет. Мы найдем дорогу и сами, тем более, что не намерены отходить очень далеко от усадьбы.

Мы вышли из дома и около получаса бродили вокруг усадьбы, причем я заметил, что Шерлок Холмс не пропускает без внимания ни одной мелочи.

Вскоре мы обошли решительно все постройки и знали, где что стоит и где что хранится.

Подозвав к себе проходившего по двору старика и пообещав ему полтинник на чай, Холмс попросил его показать нам усадьбу подробнее.

Страшно обрадованный неожиданной получкой старик рассыпался в благодарностях.

Он был скотник и, по его словам, жил в усадьбе еще при покойной владелице, бабушке Бориса Николаевича.

Побродив по двору и рассматривая все, что попадалось нам перед глазами, мы подошли, наконец, к небольшой двери, окованной железом и запертой большим висячим замком.

— Это тоже амбар? — спросил Холмс.

Лицо старика приняло таинственное выражение.

— Не сарай это, батюшка. Правда, при покойной барыне здесь хранились, бывало, масляная краска для крыш, олифа и другие материалы, а как приехал этот барин, так в нем завелось что-то чудное.

— Чудное, говоришь? — спросил Холмс. — Что же там могло завестись?

— Как тебе сказать, батюшка, сам я не знаю этого, да и никто не знает.

Старик понизил голос до шепота.

— С той самой поры, как новый хозяин приехал сюда, никто из нас не входил в этот сарай. Видел, как он сам втащил в него большущий ящик, а что было в этом ящике, никто не знает. Сам-то он каждый день ходит туда раза два, а чтобы кто из нас вошел туда, ни-ни.

— Ишь ты, — произнес Шерлок Холмс.

— Да, батюшка. Стонет оно, — таинственно прошептал старик.

— Что стонет? — удивленно спросил Холмс.

— А то, что в ящике сидит. Бают люди, будто человек без разума в нем запрятан. Из бесноватых, значит. Может, сродственник какой его.

— Да с чего это взяли? — перебил Холмс.

— А с того, что кое-когда по ночам слышно, как там кто-то не то хрюкает, не то рычит, и на человеческий голос непохоже и на звериный тоже.

— Может, это с перепугу кому показалось?

— Какое с перепугу, небось и я слышу, — обиженно возразил старик.

Подойдя к двери, Холмс взглянул на замок.

— Да, — произнес он задумчиво. — Замок не из простых. Ключ к этому замку подобрать очень трудно и, во всяком случае, если бы я вздумал отпереть его, мне пришлось бы повозиться с ним долго, — и вдруг, быстро обернувшись, он посмотрел на барский дом.

Не знаю, почему я машинально последовал его примеру, и в тот же момент заметил фигуру Бориса Николаевича, который, когда мы обернулись, быстро отскочил от окна.

Не знаю, показалось ли мне это или было так на самом деле, но вид у племянника покойного был на этот раз особенно странный.

Мне показалось, будто глаза его как-то неестественно зло глядели на нас.

Но все это было делом одного мгновения.

Спокойно отвернувшись, Холмс оставил в покое таинственный сарай, и мы побрели дальше, расспрашивая старика самым подробным образом о малейшей мелочи.

Наша прогулка продолжалась не более часу.

Находившись вдоволь по двору, мы снова зашли в дом и, на этот раз никого не встретив, прошли в свою комнату.

VII.

Мы уже совсем было расположились спать, когда к нам в комнату постучали.

Это оказался Борис Николаевич, пришедший справиться, не хотим ли мы поужинать перед сном.

Получив отрицательный ответ, он с самым радушным видом пожелал нам спокойной ночи и удалился.

Мы стали раздеваться.

Перед тем, как лечь в постель, Шерлок Холмс запер дверь на ключ, оставив его в двери, и, подойдя к окну, стал внимательно всматриваться в гущу парка.

Около четверти часа он делал свои наблюдения.

Затем, вынув из кармана свой кожаный футляр, он достал из него несколько гвоздей и снова самым тщательным образом забил ими форточку.

Затем, погасив лампу, он подошел к моей кровати и, нагнувшись к самому моему уху, тихо прошептал:

— Держите, дорогой Ватсон, ваш револьвер наготове и ни в коем случае не выпускайте его из руки. Пока же рекомендую вам, осторожно раздвинув штору, внимательно следить за всем тем, что, может быть, произойдет около нашего окна.

Подкравшись на цыпочках к портьере, мы слегка приоткрыли ее и прильнули глазами к образовавшимся щелям.

Луна уже взошла, и бледный свет заливал парк таинственным светом.

Мы старались стоять, не шевелясь, чтобы ни единым движением не обнаружить нашего бодрствования.

Прошло, вероятно, очень много времени.

Темнота не позволяла мне взглянуть на мои часы, но, по моему мнению, прошло не менее двух часов.

Наскучив долгим молчанием, я не утерпел, чтобы не спросить Холмса едва слышным шепотом:

— Скажите, что вы предполагаете?

— Молчите, — ответил он. — Теперь не время рассуждать. Завтра утром мы узнаем все.

И снова часы потянулись за часами.

От долгого стояния ноги мои совершенно онемели, и я едва сознавал, где и зачем нахожусь.

Вдруг какой-то предмет неожиданно показался за стеклом окна.

Это был длинный шест со странным наконечником.

Холмс тихо дотронулся до меня, давая этим понять, чтобы я удвоил свое внимание.

Но мои нервы были и без этого напряжены в достаточной степени. Палка, управляемая, очевидно, чьей-то рукою, медленно поднялась снизу, и ее наконечник остановился на высоте форточки.

Затем он приблизился, и ручка форточки, находящаяся снаружи, попала как раз в паз наконечника.

Я заметил, как ручка повернулась.

Было очевидно, что кто-то снизу старался открыть форточку.

Но и теперь, как вероятно и прежде, гвозди, вбитые предусмотрительным Холмсом, оказались для этого сильной помехой.

Несмотря на все усилия, употребляемые человеком снизу, чтобы открыть форточку, она не поддавалась.

Движение палки продолжалось около получаса, но, видимо, человек отчаялся выполнить свое намерение, и палка снова исчезла под подоконником.

Снаружи до нас донесся легкий шум, затем все снова смолкло.

Прождав напрасно еще около часа, мы отошли от окна.

— Да, — произнес Шерлок Холмс, — мы с вами, дорогой Ватсон, оказались умнее и, как мне кажется, на этот раз избегли верной смерти.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.

— То, что кому-то очень нужно было открыть форточку для того, чтобы впустить в комнату странное существо, могущее пролезть в такое маленькое отверстие. Несомненно, это не мог быть человек. Для него форточка была бы слишком мала.

И, помолчав немного, он добавил:

— Впрочем, дорогой Ватсон, утро вечера мудренее, и будет самое лучшее, если теперь мы ляжем. Завтра утром я расскажу вам все подробно.

Как ни сгорал я от любопытства, однако пришлось покориться. Я прекрасно знал, что Холмс никогда ничего не скажет преждевременно, и поэтому не настаивал.

VIII.

На следующее утро, однако, я встал раньше моего друга. Но лишь только я успел сбросить ноги с кровати, как Холмс открыл глаза.

Он спал замечательно чутко и достаточно было малейшего движения, чтобы разбудить его, как бы сильно он ни устал перед тем.

— Эге, мой друг! — воскликнул он весело. — Сегодня я не узнаю сам себя. Неужели вы могли меня опередить, проснувшись раньше?

Я невольно улыбнулся.

Мы стали одеваться. Вероятно, шум наших шагов и разговоры привлекли внимание обитателей дома, так как не прошло и 20 минут, как в дверь постучали.

Вошел лакей и спросил, не прикажем ли мы подать чай к нам в комнату.

— Нет, дорогой, — ответил Холмс, — мы пойдем его пить в столовую.

Подождав, пока лакей выйдет, он бросил на меня выразительный взгляд.

— За общим столом пить гораздо безопаснее, — произнес Холмс, — в особенности, когда видишь, что хозяин выпил стакан первым.

Покончив с нашим туалетом, мы вышли в столовую, где застали за чайным столом Бориса Николаевича и Николая Николаевича.

Вероятно, между ними перед тем произошла легкая размолвка, так как до нас долетел лишь конец фразы Бориса Николаевича:

— …наследство нельзя претендовать, раз ты не считал нужным даже ни разу заглянуть к нашему дяде, который всецело находился на моем попечении.

— Завещание есть воля покойного, — холодно ответил Николай Николаевич, — и раз он нашел нужным оставить мне часть своего состояния, несмотря на, то, что я более чем редко бывал у него, значит, так тому и быть.

Борис Николаевич хотел было что-то возразить, но, увидав нас, быстро оборвал разговор, очень любезно поздоровался и предложил чаю.

— Надеюсь, вы хорошо провели эту ночь? — спросил он, обращаясь к нам обоим.

— О, да, — ответил я. — Что касается меня, то я спал как убитый до самого утра.

— И я тоже, — произнес Холмс. — Деревенский воздух как нельзя более располагает ко сну, тем более после хорошей прогулки. А ведь мы вчера перед сном погуляли по вашему двору с добрый час.

И, обращаясь к Николаю Николаевичу, он добавил:

— Какая симпатичная у вас няня, Николай Николаевич.

— Вы находите? — ответил молодой человек, довольно улыбаясь.

Похвала старушке, видимо, понравилась ему.

Все лицо его приняло замечательно симпатичное, мягкое и доброе выражение.

— Я сам люблю эту старушку, — произнес он нежно. — Ни отца, ни матери у меня нет, и одна она осталась как единственное теплое воспоминание моего дорогого детства.

Разговор завертелся вокруг совершенно посторонних тем.

Братья вспоминали детство, свои шалости и проказы, и наше присутствие, по-видимому, нисколько не отвлекало их от этих воспоминаний.

Однако, в конце чая, перед тем как встать из-за стола, Борис Николаевич обратился к Холмсу.

— Вы позволите, мистер Холмс, задать вам вопрос?

— Пожалуйста, — ответил тот.

— Простите, может быть, это нескромно, но мне хотелось бы знать, насколько подвинулась ваша работа по выяснению загадочного убийства и, вообще, продвинулась ли она.

Холмс загадочно улыбнулся.

— Да, можно сказать, что она подвигается очень успешно, — сказал он. — Но по некоторым соображениям я все еще должен умалчивать о результатах моей работы, хотя и надеюсь на вашу скромность, но неосторожное слово всегда может нечаянно вырваться из уст, а это повредило бы всему ходу дела.

Борис Николаевич пожал плечами.

— Конечно, вам виднее, и было бы глупо с моей стороны настаивать на своей просьбе. Все равно, рано или поздно, вы сами все расскажете нам, а так как я не принадлежу к разряду любопытных, то умолкаю, по меньшей мере, до тех пор, пока вы сами не найдете нужным посвятить меня в ваши тайны.

Поговорив еще о разных пустяках, Холмс заявил, что ему необходимо поговорить кое о чем со мною вдвоем и, поблагодарив за чай, мы вышли из столовой.

Захватив в нашей комнате шляпы, мы прошли во двор, а оттуда на проселок и дальше.

Оглянувшись и заметив, что за нами никто не следует, мы пошли тише и, отойдя версты две от усадьбы, расположились на мягкой траве у дороги.

— Ну-с, дорогой Холмс, этой ночью вы обещали мне сообщить кое-что интересное о ходе ваших предварительных работ. Здесь мы находимся совершенно одни, и ничто не мешает нам разговаривать громко и откровенно.

— Совершенно верно, — ответил Холмс, с удовольствием потягиваясь на мягкой мураве. — Идя на эту прогулку, я и сам собирался рассказать вам все то, что было сделано мною до сих пор, и если вы готовы меня выслушать, то я начну хоть сейчас.

— Конечно, — воскликнул я, заранее радуясь интересному рассказу.

IX.

Холмс лениво потянулся и, повернувшись лицом ко мне, начал свой рассказ.

— Вы, наверно, помните, дорогой Ватсон, — заговорил он, — наш первый приезд к месту происшествия. С первого же взгляда на место, где было совершено преступление, я был несказанно удивлен тем поверхностным отношением к делу, которое проявили в данном случае следственные власти, словно это преступление совершенно не интересовало их. Они даже и не потрудились тщательным образом осмотреть комнату, где умер Карцев. Между прочим, при первом же взгляде на кровать покойного, я, благодаря увеличительному стеклу, заметил кое-что, сразу наведшее меня на верный след.

С этого момента я убедился, что преступление совершено не человеком, а животным.

На одеяле и подушке я заметил несколько серых волосков мягкой шерсти; и, рассмотрев их в лупу, определил, что они принадлежат, безусловно, животному.

При исследовании пола на вощеном паркете я различил несколько следов, шедших от окна к кровати и обратно. Следы эти были длинные, с узкой пяткой и длинными пальцами, и можно безошибочно сказать, что они принадлежат не кому иному, как обезьяне.

Те же следы были найдены мною и около стены, перпендикулярной той, на которую выходили окна комнаты покойного.

Было ясно, что обезьяна, забравшись в комнату Карцева через форточку, задушила его, вылезла тем же путем, поднялась на крышу и слезла с дома по водосточной трубе, примыкающей к другой стене.

Осмотр тела только подтверждал мои предположения, так как на горле задушенного ясно отпечатались следы обезьяньих рук.

Вы сами знаете, что мне часто приходилось путешествовать по Индии. Я изъездил почти все побережье Индийского океана, часто углубляясь внутрь страны, и мне несколько раз приходилось видеть больших павианов, которых местные индийцы употребляли для охоты.

Этим ужасным животным достаточно было показать жертву, и они, бросаясь на нее с изумительной быстротой, душили своими крепкими руками.

Сам не знаю почему, но эти индийские обезьяны как-то невольно припомнились мне, когда я осматривал место преступления.

Признаюсь, тогда я сильно подозревал Николая Николаевича, о котором говорили, что он посещает дядю чрезвычайно редко, и никогда, уезжая, не выказывает по отношению к нему никакой сердечной теплоты.

Поэтому-то я и поспешил тогда с вами в город, чтобы проверить свои подозрения.

Но рассказ старухи-няни совершенно перевернул течение моих мыслей, и подозрения относительно Николая Николаевича совершенно вылетели из моей головы.

Но зато с этого момента я уже не сомневался, что преступление совершено его братом Борисом Николаевичем, который так удивительно сыграл свою роль, ни единым звуком и жестом не выказав своей причастности к делу.

Его служба на флоте, скверная репутация, изгнание из военного флота и, наконец, долгое скитание по водам Индийского океана зародили во мне первые семена подозрения.

«Не там ли он приобрел себе подобного рода обезьяну» — подумал я тогда же.

Угрожающее письмо, полученное нами в гостинице, только усилило мое подозрение.

Со стороны Бориса Николаевича это письмо было страшным промахом, и, по всей вероятности, оно будет главным двигателем для точного установления его виновности.

Слов нет, почерк переделан весьма искусно, однако я уверен, что хорошая экспертиза признает его тождественность с почерком Бориса Карцева.

Итак, ход моих мыслей был таков: промотавшийся кутила ждал и не мог дождаться смерти дяди.

О завещании ему было известно.

И вот, видя, что его имение скоро пойдет с молотка, он решил ускорить свое спасение.

То обстоятельство, что с самого своего приезда в имение он держал обезьяну взаперти, никому ее не показывая, ясно говорило, что животное было привезено не для доброй цели.

Проклятое животное, очевидно, было подготовлено к своей работе заранее, и ему достаточно было только указать на жертву, чтобы оно сделало свое дело.

Таким образом, фактически отстраняясь от преступления, Карцев ставил на роль преступника бессмысленное животное, гарантируя себе безопасность.

Я прекрасно понял его мысль и все действия, но должен сказать, что и он в свою очередь, как человек умный, также хорошо понял меня и чутьем угадал, что ему не миновать моих рук.

В этом он убедился в первый же день нашего знакомства и, когда мы в первый раз приехали к нему в имение, он тут же решил покончить с нами.

Вы, конечно, не обратили внимание на то, что для нас была отведена комната с испорченным затвором форточки.

Тем более, что в комнате задушенного Карцева форточка также оказалась в неисправленном виде.

Но на этот раз план Бориса Николаевича не удался.

Я предусмотрительно забил форточку гвоздями и для того, чтобы раскрыть ее, потребовалось бы произвести довольно порядочный шум, который мог бы встревожить нас с вами.

А это вовсе не входило в расчеты разбойника.

Мне кажется, что вы заметили вчера во время нашей прогулки его фигуру в окне.

О, я никогда не забуду этот взгляд, полный страха и ненависти.

Если до сих пор в мою душу и закрадывалось хотя бы маленькое сомнение относительно его безусловной виновности, то с этого момента я окончательно перестал сомневаться.

А ночью я ждал лишь фактического подтверждения моих догадок.

Впрочем, мне незачем много говорить вам о последних событиях.

Вы видели их прекрасно сами, видели, как снова невидимая рука пыталась отворить форточку для того, чтобы по шесту в нашу комнату могла забраться проклятая обезьяна.

Теперь, Ватсон, нам остается только вызвать его на последний отчаянный шаг.

Тотчас же по возвращении в усадьбу я заявлю, что мы решили немедленно уехать в город, и в зависимости от его действий будет видно, как нам держать себя в дальнейшем.

А пока не спеша пойдем назад.

X.

Тихим шагом мы направились к усадьбе.

Бориса Николаевича, отдающего кое-какие хозяйственные распоряжения, мы застали на дворе, и Шерлок Холмс, подойдя к нему, категорически заявил, что должен сегодня же уехать в Москву.

Едва уловимый огонек сверкнул во взгляде Карцева.

Это было лишь мгновение, и, поборов себя, он хладнокровно возразил:

— Очень сожалею, что вы не можете подольше погостить у меня, но делать нечего. Работа прежде всего. Если вы не собираетесь заезжать в Белый Яр, то я вас отправлю прямым путем до станции. Жаль только, что я не могу исполнить ваше желание сейчас. В настоящую минуту все мои лошади в разгоне, и вам придется подождать несколько часов.

— О, это ничего не значит, — ответил Шерлок Холмс.

— Я прикажу вас везти до парома, кстати, он мой собственный. Оттуда те же лошади довезут вас до самой станции.

— Прекрасно, — ответил Холмс.

Еще раз поблагодарив хозяина, мы вошли в дом и остаток дня провели в разговорах с Николаем Николаевичем и Борисом Николаевичем, изредка появлявшимся в доме.

Однако час проходил за часом, а лошадей нам не подавали.

Выбрав удобную минуту, когда Николай Николаевич вместе с Борисом Николаевичем вышли из дома, Холмс тихо шепнул мне:

— Я забыл вам сообщить еще одну маленькую подробность. Сегодня утром я не нашел одного своего носка. Я специально выставил с вечера свои сапоги наружу и вложил в них носки. Как вы думаете, чем можно объяснить эту пропажу?

— Право, я не могу понять. Зачем мог понадобиться ему ваш старый носок? — ответил я с улыбкой.

— Однако, это более чем серьезно, — произнес Холмс. — Я почти уверен, что мой носок понадобился ему для того, чтобы дать понюхать своей обезьяне.

В 5 часов вечера подали обед, прошедший вполне нормально, и лишь через 2 часа хозяин сообщил нам, что лошади готовы и ждут нас у подъезда.

Но и тут произошла задержка. Осматривая экипаж, Карцев заметил, что тот плохо смазан, и велел перемазать его снова.

Это была явная оттяжка времени.

Стало уже темнеть, когда мы, наконец, поблагодарив братьев за прием, простились с ними и тронулись в путь.

Отъехав от усадьбы версты на две, коляска стала въезжать в лес.

Между тем, солнце зашло, и стало совсем темно.

— Удвойте вашу осторожность и держите револьвер наготове, — шепнул мне Холмс.

Въехав в лес, кучер пустил лошадей шагом.

Держа в руке револьвер, Холмс обернулся назад, приказав мне сделать то же самое.

И эта предосторожность оказалась далеко не лишней.

Не успели мы проехать и трех верст по лесу, как вдруг Холмс с силой сжал мою руку.

Перегнувшись через сиденье и вытянув руку с зажатым в ней револьвером, он, казалось, ждал какого-то невидимого врага, и вдруг, несмотря на темноту, я увидел довольно большой темный силуэт странного существа, что есть духу мчавшегося по дороге за нами неслышными прыжками.

Едва я успел прийти в себя, и в моей голове успела пронестись страшная мысль об обезьяне-душителе, как ужасное существо, быстро подбежав к нам сзади, сделало колоссальный прыжок.

Одновременно с этим раздались наши выстрелы.

Проклятое животное тяжело рухнуло на землю.

В тот же момент кучер кубарем скатился с козел и исчез в чаще леса. Кони, рванувшиеся было вперед, остановились, сдержанные сильной рукой Холмса, и, быстро передав мне вожжи, он с револьвером в руке соскочил с брички.

В несколько прыжков очутился он около лежавшей обезьяны, и в ночной темноте грянул третий выстрел.

Через пару минут Холмс подошел к экипажу, волоча за собой мертвого павиана.

Бросив его под ноги, друг мой вскочил на козлы и, разобрав вожжи, пустил коней в карьер. Словно ураган промчались мы через лес, и взмыленные кони остановились у реки, в том месте, где стоял паром.

Однако, сколько ни кричали мы, никто не являлся. Не зная устройства парома, мы метались с Холмсом без толку по берегу, то влезая на паром, то слезая с него.

В таких бесплодных занятиях мы провели около часа.

— Черт возьми! Он догонит нас, — яростно прошептал Холмс.

Мы сделали последнюю попытку, и она увенчалась успехом.

Паром перетягивался на веревке, и мы, наконец, нашли ее конец.

Но в ту же секунду где-то близко от нас раздался топот скачущих лошадей, и едва только мы успели отчалить от берега, как взмыленная тройка, повернув с дороги, прямо бросилась в воду. Два человека соскочили с нее и, прежде чем мы успели опомниться, взобрались на паром.

— Ага, так вы так, — раздался около нас хриплый, полный бешенства голос. В ту же секунду я увидел Бориса Николаевича, который, как кошка, бросился на Холмса, стоявшего у веревки.

Не успел я кинуться к нему на выручку, как чьи-то руки схватили меня.

Между тем паром шел полным ходом, и никто не видел бешеной борьбы не на жизнь, а на смерть, которая происходила теперь на нем.

Сжимая друг друга руками, впиваясь зубами в тела противников, мы катались по парому вместе с нашими врагами.

В пылу борьбы я не видел, что происходит с Холмсом.

Но вот у борта парома, собрав последние силы, я успел высвободить свои руки и, схватив за горло моего противника, что есть мочи ударил его теменем о деревянный настил.

Он сделал отчаянное усилие и, выскользнув у меня из рук, скрылся в волнах реки.

Быстро вскочив на ноги, я бросился на помощь к Холмсу.

Но было уже поздно. В тот самый момент, когда я почти подоспел к нему, он, обнявшись смертельным объятием с Борисом Карцевым, упал с ним в воду и моментально скрылся из моих глаз.

Тщетно кричал я. Гробовое молчание реки было мне ответом. Кое-как приблизился я к противоположному берегу и, добравшись до первой попавшейся деревушки, поднял на ноги всех ее обитателей, заявив им о случившемся с нами несчастьи, заклиная их во что бы то ни стало отыскать моего друга.

Всю ночь и весь следующий день мы провели в поисках.

Было дано знать и в деревни, находящиеся вниз по течению, но все меры оказались тщетными.

Холмс исчез безвозвратно.

Прождав результатов поисков пять дней, я выехал в Москву, где, заявив о случившемся полиции, вскоре надолго покинул русскую столицу и возвратился в Англию, оплакивая преждевременную кончину лучшего из своих друзей.

Контрабандисты Черного и Азовского морей

I.

С тех пор, как я убедился, что навсегда потерял лучшего своего друга, какого когда-либо имел, в лице Шерлока Холмса, жизнь моя пошла изумительно скучно.

Стыдно сознаться, но даже моя врачебная деятельность перестала интересовать меня, и я почти отказался от приглашений, передав большую часть своих пациентов моему товарищу и оставив себе лишь тех пациентов, с которыми был знаком давно и успел сжиться.

Должен добавить, что после последнего случая, происшедшего с Шерлоком Холмсом в России, я покинул эту страну и снова уехал в Англию.

Почти каждый день гуляя по Лондону, я ходил в улицу Бэкер и с тоской глядел на окна того дома, где когда-то жил Шерлок Холмс.

Его квартира еще не была занята другим жильцом, так как хозяйка сказала мне, что Холмс уплатил ей за год вперед и поэтому до окончания срока она не считала возможным отдать его квартиру другому лицу. Недели и месяцы проходили незаметно, необыкновенно однообразно и скучно.

Однажды вечером, проходя по улице Бэкер, я несказанно удивился. Окна квартиры Шерлока Холмса были освещены.

Думая, что хозяйка сдала квартиру другому постояльцу, я в тот день не придал этому большого значения.

Придя к себе домой, я разделся и собрался уже лечь спать, как вдруг легкий стук в дверь заставил меня встать с постели. Подойдя к двери, я отпер ее, думая, что пришел кто-нибудь от одного из моих пациентов.

И вдруг вскрикнул от неожиданности.

В комнату вошел Шерлок Холмс.

Несколько минут я не мог прийти в себя от неожиданности.

Я положительно не верил своим глазам, думая, что галлюцинирую.

А между тем, мой друг смотрел на меня, слегка улыбаясь и, видимо, наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Итак, дорогой Ватсон, вы, вероятно, думаете, что я явился к вам с того света? — произнес он весело.

Весь отдавшись охватившему меня волнению, я схватил его за руку и долго тряс ее, не будучи в силах произнести ни одного слова.

Но, когда прошла первая минута моего столбняка, я, наконец, пришел в себя.

— Неужели это вы? — воскликнул я.

— Как видите! — ответил Холмс. — И не с того света, а попросту из России, где я прекрасно провел время и поздоровел.

— Но какими судьбами?..

— Я приехал вчера ночью. Вы, конечно, помните те последние события, помните и тот памятный нам обоим день, когда Борис Карцев сбросил меня с плота в воду?

— Еще бы! — воскликнул я. — Я ведь думал, что вы погибли окончательно. Я искал вас по меньшей мере два месяца, бегал, наводил справки, метался во все стороны, чтобы найти хотя бы какой-нибудь след, но все мои поиски оказались тщетными. И лишь только тогда, когда я убедился окончательно, что вы погибли, я вернулся сюда, в Лондон.

— Для того, чтобы бросить своих пациентов, — перебил Холмс.

— Откуда вы это знаете? — удивился я.

— Чтобы узнать это, для меня достаточно было задать лишь несколько вопросов вашему дворнику, — ответил Холмс.

— Но теперь, я вижу, вы слишком много интересуетесь моей судьбой, и поэтому вам было бы, конечно, интересно узнать, что произошло со мной за последний год.

— По обыкновению, вы угадали! — произнес я.

— В таком случае, я удовлетворю ваше любопытство, — произнес Холмс, усаживаясь в кресло и закуривая сигару.

— Вы можете поздравить меня, дорогой Ватсон, с неожиданным приобретением нового врага. До сих пор у меня был только один серьезный враг, профессор Мартини. Теперь же у меня стало их два. И тот и другой слишком заинтересованы в моей судьбе и готовы были бы пожертвовать всем, лишь бы уничтожить меня, но, как видите, до сих пор я довольно счастливо избегал тех сюрпризов, которые оба эти человека готовят мне.

— Кого вы подразумеваете под вторым врагом?

— Ну, конечно же, Бориса Карцева.

Встав с кресла, Холмс несколько раз прошелся по комнате и, остановившись около меня, заговорил:

— Я не знаю, кого считать опаснее для себя, того или другого, но, бесспорно, Карцев является выдающимся из ряда вон преступником и вряд ли скоро попадет в руки полиции. Мы с ним прекрасно выкупались в реке! Когда мы упали с плота, душа друг друга в объятиях, я думал, что я погиб. Надо заметить, что Карцев — великолепный пловец. Посчастливься ему хоть немножко, он, бесспорно, утопил бы меня, но, на мое счастье, мне удалось схватить его вовремя за горло, и это спасло меня. Он выпустил меня на мгновение из рук, а этого было достаточно, чтобы вода разъединила нас.

— Я знаю, что вы тоже плаваете отлично, — перебил я.

— Вот это-то и спасло меня главным образом! — ответил Холмс с улыбкой. — Может быть, я и не выпустил бы его из рук, но перевес физической силы был на его стороне и мне не оставалось ничего большего, как удирать подобру-поздорову. Когда через несколько минут я выскочил на берег, я совершенно потерял Карцева из виду. Весь мокрый, вбежал я в ближайшую деревню и поднял тревогу. Часа через три, сопровождаемый стражниками, местным урядником и несколькими крестьянами, я снова подошел к реке и на лодке мы переправились обратно на ту сторону. Ночь была темная и мы долго плутали, пока не попали на настоящий путь. Лишь к утру добрались мы до усадьбы Игралино, куда, как я думал. должен был скрыться Карцев. Но оказалось, что я опоздал.

— Он был там?..

— Да, но только несколькими часами раньше меня. Его служащие на вопросы полиции ответили, что барин приезжал ночью домой, долго сидел у себя в кабинете, перепряг новых лошадей и вместе с кучером куда-то уехал. Конечно, он заезжал затем, чтобы взять все ценное, и затем уехал для того, чтобы со стороны точнее узнать о том, погиб я или нет. А так как факт моей смерти остался недоказанным, то, он, конечно, поспешил убраться за пределы недосягаемости.

— И вам так и не удалось отыскать его?

— К сожалению, нет. Карцев — слишком ловкий негодяй для того, чтобы так просто попасться в руки и, вероятно, мне еще придется столкнуться с ним. В России, дорогой Ватсон, за последнее время происходят события, поражающие широким замыслом и наглостью исполнения, и я готов голову дать на отсечение, что некоторые из этих преступлений не обходятся без благосклонного участия Бориса Карцева.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, дорогой Ватсон, что я поставил целью своей жизни во что бы то ни стало покончить счеты с Карцевым и, не будь я Шерлок Холмс, если я не надену на него ручные кандалы.

— Слушая вас, можно подумать, что вы снова собираетесь ехать в Россию! — воскликнул я.

Подойдя к окну, Шерлок Холмс оперся ладонью на подоконник и молча смотрел на улицу.

Я ждал дальнейших объяснений.

Несколько минут прошло в молчании, но, наконец, Холмс как бы вышел из своей задумчивости и обернулся ко мне.

— А что бы вы сказали, дорогой Ватсон, если бы я заявил вам, что сегодня же еду обратно в эту страну? — произнес он, и я заметил, как глаза его сверкнули при этих словах.

Зная настойчивость и характер своего друга, я в одну минуту понял все.

Шерлок Холмс был не из числа тех натур, которые играют своими словами.

Если какая-нибудь мысль западала ему в голову, никто не мог бы выбить ее из нее.

Решения его всегда были определенны и тверды.

И, глядя в данную минуту на него, я отчетливо понимал, что решение ехать в Россию

— Ну-с, так что же вы скажете, дорогой Ватсон? — произнес он, в упор глядя на меня.

— То, что я поеду с вами, — ответил я решительно. — А так как я слишком хорошо знаю ваш характер, то мне не остается ничего больше, как сию же минуту начать складывать свой чемодан, ибо я уверен, что вы отправляетесь в путь, по обыкновению, с первым поездом.

— Браво! — воскликнул Холмс, весело и дружески пожав мне руку. — Вы прекрасно угадываете мои мысли, дорогой Ватсон! Действительно, я собираюсь ехать сегодня же.

— Зачем же вы приезжали в Лондон? — удивился я.

— Для того, чтобы отыскать вас! Иначе, конечно, я остался бы в России и мне не было бы смысла предпринимать такое дальнее путешествие. Кстати же, я устроил и кое- какие свои дела. В настоящую секунду я совершенно готов. Чемодан мой упакован, и я зашел к вам только для того, чтобы узнать, не покинете ли вы меня на этот раз.

— Черт возьми, неужели вы могли допустить подобную мысль? — воскликнул я, вскакивая с места.

— Конечно, нет! Я был уверен, что вы поедете.

— Не теряя времени, я начну собираться. А в это время, надеюсь, вы расскажете мне хоть что-нибудь, проливающее свет на нашу поездку.

Сказав это, я открыл свой чемодан и быстро стал укладывать вещи, необходимые для дальнего путешествия.

Холмс помогал мне, наблюдая за тем, чтобы я не брал ничего лишнего, что могло бы быть лишней обузой для путешественника.

— Не забудьте на всякий случай и парики, — сказал он.

Спустя час я был уже совершенно готов. Взяв чемодан, мы заехали на улицу Бэкер, где нагрузили и поклажу Холмса, затем вместе с ним съездили к моему товарищу-врачу, которому я передал адреса и историю болезней своих пациентов, и прямо от него отправились на вокзал.

II.

Рано утром мы были уже в Кале, где взяли билеты до Вержболова и в тот же день вечером выехали с экспрессом, отправлявшимся на Берлин.

Описание путешествия редко бывает интересным и я воздержусь от него. Достаточно будет сказать, что через трое суток мы без особых приключений добрались до русской границы и снова, наконец, очутились в той стране, которую я покинул почти год тому назад.

По дороге Холмс рассказал мне и те данные, которые навели его на некоторый след Карцева, из-за чего мы и ехали в это долгое путешествие.

— Иностранные газеты, конечно, не печатали о той грандиозной контрабанде, которая распространяется теперь в России. Европейская пресса интересуется лишь политикой страны, и поэтому мы не могли, конечно, знать ничего о событиях, происходящих в России, — сказал он мне как-то в пути. — Конечно, не будь у меня личных счетов с этим негодяем, я махнул бы рукой, но в настоящее время во мне задето мое самолюбие, и я еду специально для того, чтобы уничтожить моего врага. Кстати, должен заметить, что он, со своей стороны, ни на минуту не упускает меня из виду. Вероятно, его агенты сумели за последнее время открыть место моего пребывания и проследить меня до Лондона. Только этим я и могу объяснить то, что, несмотря на то, что я пробыл в Лондоне всего сутки, я успел получить телеграмму из Москвы от имени неизвестного, состоящую всего из нескольких слов: «Поздравляю с благополучным возвращением. Надеюсь вскоре свести счеты».

— И вы предполагаете, что эта телеграмма была писана Карцевым?

— В этом не может быть никакого сомнения! Никому другому не пришло бы в голову пугать меня за несколько тысяч верст. Негодяй сделал это специально для того, чтобы заставить меня отказаться навсегда от поездки в Россию.

— И это, главным образом, послужило поводом к нашей поездке?

— Не совсем, но отчасти.

— О какой контрабанде вы начали говорить?

— Я имею в виду Дон. За последнее время русской полицией было установлено, что все города, лежащие по берегу Дона, наводняются контрабандным товаром, идущим, по всей вероятности, с Черного моря через Азовское. Контрабанда, главным образом, состоит из оливкового масла, табаку, кофе и развесного чая.

— Но при чем же тут Карцев?

— Я не могу сказать наверняка, в какой степени он участвует в этом деле, но, со слов некоторых русских полицейских, я узнал, что месяца полтора тому назад в Ростове-на- Дону был задержан один человек, по-видимому, причастный, как главарь, к этой контрабанде, и, судя по описаниям его внешности, это был Карцев. Он был заключен в местную тюрьму, откуда бежал ровно через двое суток среди белого дня, убив двух часовых. Несмотря на то, что на ноги была поставлена вся ростовская полиция, ей не удалось открыть никаких следов, и преступник скрылся самым удивительным образом, не оставив после себя решительно никаких следов.

— Да куда мы сейчас едем? — спросил я.

— Пока мы проедем в Елец. От Ельца мы доберемся до Задонска и оттуда постепенно будем спускаться по Дону вплоть до Азовского моря.

III.

В Москве мы остановились на сутки, чтобы запастись кое-чем из вещей, и отсюда выехали через Орел на Елец, где, пробыв несколько часов, сели на поезд, отправлявшийся в Задонск.

Жатва еще не начиналась, и я с удовольствием смотрел на золотистые поля, колыхавшиеся под ветром, словно море.

Город Задонск казался маленьким провинциальным городком, раскинутым на высоком берегу Дона.

Он весь утопал в садах и от всех его улиц и построек пахло чем-то старым и давно забытым.

Лучшая гостиница в городе не сравнилась бы с самой худшей лондонской гостиницей.

Но делать было нечего.

Выбирать было не из чего и, волей-неволей, приходилось мириться с обстоятельствами.

Переночевав в номере и напившись чаю, мы вышли на улицу и стали бесцельно бродить по городу, стараясь не удаляться особенно от реки.

Я заметил, что внимание Холмса особенно сильно привлекал берег.

На берегу он не пропускал ни малейшей мелочи, прислушиваясь к каждому, по-видимому, пустяшному разговору и зорко всматриваясь во все лица.

Проходив до обеда, мы зашли в небольшой погребок и заказали себе поесть, потребовав бутылку красного крымского вина.

Погребок был пуст и у стойки виднелась лишь фигура молодого человека, по типу южанина, который, как оказалось, был сыном хозяина.

Мы уже успели съесть поданный нам обед и Холмс собирался уже заплатить по счету, когда в погребок вошли три человека, сразу обративших на себя наше внимание.

Один из них был пожилой человек лет, по-видимому, 50-ти, с сильной сединой в волосах и бороде. Другому на вид было лет 35.

Третьему можно было дать не более 27 лет. Лица всех троих были загорелы и сразу было видно, что все они большую часть своего времени проводят на открытом воздухе.

Одеты они были безукоризненно, в белые с полосками костюмы.

Дорогие бриллиантовые перстни так и сверкали на их руках.

Непринужденно и весело войдя в погребок, они заняли столик, не обращая на нас никакого внимания.

— Ну-ка, хозяин, распорядитесь, чтобы нам дали хорошего коньяку, — произнес старший из них.

При этом он назвал марку.

Зная русские цены на коньяк, я удивился, так как коньяк этой марки должен был стоить в магазине не менее 10 рублей за бутылку.

Удивился и хозяин.

— Извините, у нас нет такого дорогого коньяку, да и вряд ли во всем Задонске нашелся бы на него покупатель! — произнес он.

— Видно, у вас народ не особенно вкусно живет! — с презрением крикнул старший посетитель. — Какой же у вас есть коньяк?

— Самый лучший, который вы найдете у нас в городе, будет стоить у нас в погребке пять рублей бутылка, — ответил хозяин.

— Ну, черт с вами, давайте бутылку!

Прислушиваясь к разговору вошедших, мы не могли почти ничего понять, так как разговор велся или о пустяках или вдруг переходил на совершенно незнакомый нам язык.

За первой бутылкой коньяку последовала вторая. Потом посетителями были заказаны кофе и мадера, снова такой высокой марки, какой не нашлось в погребе.

Хозяин, заинтересованный гостями, так и увивался кругом них.

— Вы, вероятно, приезжие? — спросил он между прочим.

— Да, — ответил средний. — Мы едем от Ростова по Дону.

— Вы там имеете дело?

— Нет, мы только служащие в одной самых богатых фирм Константинополя и теперь находимся в отпуске. Нам полагается каждый год два месяца свободы и мы этим пользуемся для того, чтобы попутешествовать.

Хозяин улыбнулся.

— Ну, и нашли же вы куда заехать! — пожал он плечами. — Ну что вы нашли интересного в нашем маленьком городке? Уж, кажется, хуже него трудно что-нибудь отыскать!

Посетители весело расхохотались.

— Не все же время ездить по столицам! — ответил старший из них. — Столицы всей Европы можно объездить в два месяца, да, кстати, они нам слишком хорошо всем знакомы, чтобы мы могли интересоваться ими. Да к тому же, летом и жизнь в них не особенно приятна, а такого приволья, как у вас на Дону, трудно найти где-нибудь в другом месте, и в данном случае, право, ваш Задонск гораздо милее для нас, чем Париж или Лондон! Кстати, скажите, пожалуйста, чем, главным образом, торгует Задонск?

— Как вам сказать? — ответил хозяин; — конечно, главным образом хлеб и рыба. Кроме того, у нас пристань и по реке идет масса товару, как снизу, так и сверху.

— А сношения с губернскими городами вы имеете?

— О, да!

— Так что сбыть большую партию какого-нибудь товара у вас было бы можно?

— Конечно.

Поговорив еще кое о чем, они расплатились и вышли из ресторана.

— Ишь какие хваты! — произнес хозяин, подходя к нам. — Должно быть, очень богатые люди, когда спрашивают такой коньяк, какого у нас нет во всем городе. Одних перстней на их руках будет на несколько тысяч рублей.

— Да, — произнес Холмс, — по-видимому, люди избалованные. Давно они здесь?

Хозяин пожал плечами.

— Сегодня в первый раз вижу их. Вероятно, приехали со вчерашним пароходом, так как если бы они приехали раньше, о них, наверное, уже заговорили бы. Такие гости у нас в редкость и не могут остаться незамеченными.

Мы просидели еще несколько минут в погребке и вышли на улицу.

Через несколько минут мы снова встретили странных гостей, мчавшихся что есть духу куда-то на извозчике.

Признаюсь, я не обратил на это особого внимания. Но зато Холмс, как только увидел их, сейчас же вынул из кармана записную книжку и быстро набросал в ней какую- то заметку.

Пошатавшись по городу, мы возвратились в нашу гостиницу, где и скоротали день.

IV.

Когда я проснулся на следующий день, Холмса в номере не оказалось. Он пришел лишь часам к десяти свежий и бодрый, очевидно, хорошо погуляв по городу.

— Долго ли мы будем сидеть в этом городишке? — обратился я к нему с вопросом.

Признаюсь, Задонск за одни сутки успел мне порядочно надоесть. Я не привык к провинции и маленькие города, в которых жизнь всегда была какой-то мертвой, нагоняли на меня всегда скуку.

Услышав мой вопрос, Холмс пожал плечами.

— Мы пробудем здесь ровно столько, сколько пробудут здесь вчерашние посетители погребка, — ответил он.

— Уж не думаете ли вы, что один из них есть тот самый Карцев, которого вы ищете? — спросил я, ничего не понимая.

— Этого я не думаю. Но зато мне кажется, что это — не простые посетители, и мне интересно проследить их в их дальнейшем путешествии.

— Вы сейчас гуляли?

— И да и нет. Откровенно говоря, я уходил специально для того, чтобы отыскать того извозчика, на котором они вчера ездили.

— Это еще для чего?

— Просто меня интересует их времяпрепровождение.

— И что же вы узнали?

— То, что они премило провели ночь. Они объехали, по крайней мере, десяток публичных женщин, ни у одной из них не оставаясь подолгу и выпивая в каждом доме по бутылке вина.

— И это все?

— Пока да.

Время шло незаметно и, когда стрелки моих часов показали два, Холмс предложил мне снова пройти в погребок пообедать.

Как и вчера, при нашем приходе в погреб там не оказалось никого из посетителей.

Однако, через час дверь отворилась и в комнату вошли трое вчерашних посетителей.

Подойдя к хозяину, младший из них спросил:

— Вчера, когда мы пили у вас, у меня выпал из перстня бриллиант, не находил кто-нибудь его случайно?

Хозяин отрицательно покачал головой.

— Я был при уборке магазина и видел, как подметали пол, но бриллианта не видал. Ваш камень был большой?

— Не особенно, — небрежно кинул посетитель. — Так, рублей на 800. Так, значит, его никто не находил?

Хозяин засуетился.

— Надо будет посмотреть в сорной яме, — произнес он. — Не угодно ли вам за мной на двор?

С этими словами все четверо удалились, но через полчаса вернулись обратно.

Хозяин казался немного взволнованным, но зато посетитель, потерявший бриллиант, был совершенно спокоен.

— Весьма возможно, что я потерял его не у вас, — произнес он хладнокровно. — А впрочем, стоит ли волноваться из-за таких пустяков? Пропал — ну, и пропал!

Выдвинув вперед руки, сплошь дорогими перстнями, он с улыбкой добавил:

— Все эти безделушки получены нами в подарок. Наш хозяин очень ценит нас как дельцов и служащих, и каждый год дарит нам что-нибудь. Потерял один камень, на следующий год будет другой. А пока дайте нам той самой мадеры, которую мы пили вчера у вас.

С этими словами они сели за стол и вскоре до нас донесся их веселый говор.

— Удивительное хладнокровие! — произнес тихо Холмс, обращаясь ко мне. — Никогда не видел в жизни, чтобы не только служащие, но и доверенные самого крупного торгового дома относились бы так хладнокровно потере вещи, стоящей 800 рублей.

— Да, — не мог не согласиться я. — Судя по их хладнокровию, они получают огромные оклады.

— Вернее, имеют огромный доход, — сказал Холмс.

Просидев час в погребе, посетители расплатились и вышли, а следом за ними шли и мы.

Дойдя до пристани, мы зашли в пароходную контору и там узнали, что ближайший пароход отходит вниз по течению на следующий день в 11 часов утра.

Поэтому, встав на следующее утро, мы снова отправились на пристань и, как я и ожидал, увидели там троих незнакомцев, бравших билеты в конторе.

— До Ростова, первого класса, — расслышали мы голос.

Выждав, пока они уйдут, Холмс в свою очередь зашел в контору и взял билеты до Ростова.

— Молодчики едут обратно и, по-видимому, не собираются скрываться в пути. Поэтому нам можно будет прекрасно отдохнуть до Ростова, не боясь, что они ускользнут от нас, — сказал Холмс, когда мы возвращались в гостиницу за вещами.

— Но все-таки я не понимаю, — удивленно произнес я.

— Мы ехали в Россию за одним, а гоняемся совершенно за другими.

Холмс задумчиво посмотрел на меня.

— Не знаю, как вам сказать, дорогой Ватсон, но какое-то смутное чувство говорит мне, что между ними и Карцевым есть какая-то связь. Возможно, что я и ошибаюсь. В таком случае нам придется потратить несколько лишних дней, но и это не повредит нам, так как несколько дней на пароходе освежат нас прекрасно.

— Я ничего не имею против этого путешествия, — ответил я, пожимая плечами. — Но только мне кажется, что мы совершенно зря едем в какой-то Ростов-на-Дону, до которого нам нет решительно никакого дела!

— Нет, нет! Предчувствие мое на этот раз настолько велико, что я почти не сомневаюсь в своих предположениях, — ответил Холмс. — Будь что будет, а пока, Ватсон, поспешим взять наши чемоданы, так как до отхода парохода остается не более часа времени.

Расплатившись в гостинице, мы наняли извозчика и через несколько минут уже разбирались в отведенной нам каюте.

V.

Скоро на пароход прибыли и трое незнакомцев.

Они вошли на пароход шумно и весело, кинули свои вещи в четырехместную каюту и, выйдя на палубу первого класса, заказали себе чаю с коньяком.

Нечего и говорить, что пароходная жизнь, благодаря постоянному столкновению между собою пассажиров, всегда сближает людей.

Знакомства делаются легко под самым пустячным предлогом.

Поэтому неудивительно, что через сутки уже все пассажиры I класса успели перезнакомиться между собой.

Познакомились мы также и с тремя незнакомцами.

Старший из них назвал себя турецким подданным, армянином по национальности, Иванесом Тараньяном. Средний тоже турецким подданным, но русским по происхождению, Сидором Вердовым, и, наконец, младший из них отрекомендовался английским подданным Джоном Смайльсом.

Несмотря на то, что Джон Смайльс был иностранец, он прекрасно владел русским языком и на вполне естественное удивление со стороны Шерлока Холмса без обиняков ответил, что все свое детство провел в России, благодаря чему не только прекрасно овладел русским языком, но даже чуть не забыл своего родного.

Холмс и я должны были сделать вид, что любим порядочно выпить, для того, чтобы войти в их компанию.

Но, несмотря на то, что мы проводили с ними почти целые дни, нам не удалось до самого Ростова-на-Дону заметить в поведении наших новых знакомых ровно ничего подозрительного, что хоть немного помогло бы мистеру Холмсу подтвердить свои предположения.

Незнакомцы пили, ели и швыряли деньгами, но это было все, что мы могли заметить.

Несколько раз я подмечал, что который-нибудь из них бросал на меня и на Холмса пытливый взор, как бы стараясь проникнуть внутрь нас, но мы с Холмсом были чересчур осторожны.

Так проходили дни за днями.

Иногда мы обедали за одним столом, а по вечерам после хорошего ужина зажигали джонку, к варению которой присоединялись постоянно еще несколько пассажиров, по- видимому, из купцов.

Расспрашивая их под различными предлогами об их жизни, мы узнали, что все трое служат в огромной экспортной конторе, находящейся в Константинополе под вывеской «Всемирный экспорт».

По их словам, главный пайщик этой фирмы, в руках которого было сосредоточено около 7–8 паев, обладал состоянием в несколько десятков миллионов турецких лир и слыл за первого богача в Константинополе.

Экспортная экспедиция давала огромный доход, а так как хозяин был не из числа очень скупых людей, то и главным служащим его жилось и работалось легко.

По словам наших новых знакомых, они были одними из главных служащих конторы, получали огромное жалование и дорогие подарки в виде наград к празднику, а раз в год все трое увольнялись в отпуск на два месяца, которым и пользовались для того, чтобы попутешествовать и посетить те страны, где еще не успели побывать раньше.

До Ростова мы, по-видимому, успели с ними сблизиться довольно хорошо и когда, наконец, пароход причалил к ростовской пристани, все трое простились с нами самым дружественным образом, пригласив нас, в случае, если мы заедем когда-либо в Константинополь, навестить их.

Прямо с парохода мы направились в гостиницу, не упустив перед этим случая услышать адрес той гостиницы, в которую незнакомцы приказали везти себя извозчику.

Умывшись и переодевшись, Шерлок Холмс весело хлопнул меня по плечу:

— Ну-с, дорогой Ватсон, теперь нам нельзя терять ни одной минуты, — произнес он. — Конечно, если мы явимся к константинопольским гостям в нашем теперешнем виде, они сразу заподозрят в нас сыщиков. Поэтому будет гораздо лучше, если мы хорошенько изменим свою внешность. Ростов — город почти приморский, и костюм матроса не возбудит здесь ни у кого подозрения.

— Конечно, — согласился я.

— Поэтому самым целесообразным будет, если мы сейчас же постараемся купить требуемые костюмы.

Разговаривая таким образом, мы вышли из отеля и, придя на базар, без особого труда достали себе несколько матросских костюмов в одной из многочисленных матросских лавочек.

VI.

— Ну-с, за дело, Ватсон, — весело говорил Холмс, снимая с себя европейский костюм.

Сначала мы потребовали счет, затем, расплатившись и дав чаевые деньги, на несколько минут заперлись в номере, где переоделись в купленное платье и только после этого спустились вниз и приказали нанятому извозчику везти себя в одну из самых дешевых гостиниц Ростова, стоявшую около самой пристани.

Там мы снова наняли номер за 50 коп. в сутки и, немедленно запершись на ключ, приступили к гриму.

Парики и грим, сделанные искусной рукой Холмса, отличавшегося в этом деле поистине художественной работой, сделали нас совершенно неузнаваемыми. И когда, наконец покончив с этой работой, мы вышли из номера и, заперев свою дверь на ключ, пошли по коридору, коридорный даже не поклонился нам, сочтя нас, вероятно, за матросов, посетивших кого-нибудь из постояльцев гостиницы.

Пройдя пешком до главной улицы, мы остановились против «Гранд-отеля», в котором были, по нашим соображениям, константинопольские гости.

На наше счастье, против самого отеля помещалась пивная, зайдя в которую, мы могли бы не спускать глаз с подъезда гостиницы.

Ждать нам пришлось недолго. Не прошло и получаса, как трое наших пароходных знакомых вышли из подъезда и, взяв двух извозчиков, помчались по улице.

Быстро расплатившись, мы выскочили следом за ними и, взяв первого попавшегося извозчика, приказали ему догнать уехавших.

Следуя за ними в недалеком расстоянии, мы вскоре очутились на пристани пароходной компании, суда которой плавали по Азовскому и Черному морям.

— Эге, голубчики! — произнес Шерлок Холмс, глядя, как все трое вошли в контору. — Видимо, вы не врете, говоря, что служите в Константинополе; по крайней мере, судя по направленно, которого вы держитесь, вы из тех краев! — и, обернувшись ко мне, добавил: — Скажите пожалуйста, Ватсон, неужели вы не заметили ничего подозрительного в их поведении за всю дорогу от Задонска до Ростова-на-Дону?

— Решительно ничего, — ответил я.

— В таком случае, может быть, вы обратили внимание на то, что эти три лица не в первый раз путешествуют по этой реке и имеют солидное знакомство в поречных городах?

— Признаюсь, я не заметил и этого, — ответил я, сконфуженный улыбкой Холмса. — Но разве вы что-нибудь заметили?

— Я не заметил ничего такого, что могло бы указывать на их преступную деятельность, — ответил Холмс, — но зато я прекрасно заметил, что на каждой пристани, к которой до сих пор причаливал наш пароход, их встречали местные жители, оказывавшиеся по справкам крупными местными коммерсантами-оптовиками.

— Не может быть, — ответил я. — Я ни разу не видал, чтобы к ним кто-нибудь подходил на пристанях.

— А между тем, это было так, только встречи эти производились с крайней осторожностью. Лицо, встречавшее их, обыкновенно делало вид, что незнакомо с ними. В давке, которая обыкновенно происходит в толпе, когда одна часть публики сходит с парохода, а другая, наоборот, входит в него, встречающий их человек незаметно перекидывался с ними несколькими короткими словами, лишенными, по-видимому, всякого смысла, и получал от одного из них такой же ответ, сделанный, очевидно, на условном жаргоне. Они даже не обращались непосредственно друг к другу и их слова можно было бы принять за фразу, направленную к совершенно другим лицам. В первый раз я даже не понял этого и только многократные повторения этих уловок заставили меня убедиться в том, что здесь ведется систематически какое-то темное дело.

— Это становится очень любопытным! — воскликнул я.

— О, да! — ответил Холмс. — Но скоро нам, по всей вероятности, придется быть свидетелями гораздо более интересных происшествий.

Мы слезли с извозчика и, подождав, когда таинственная тройка выйдет из конторы, отправились в контору сами.

— Когда отходит ближайший пароход вашей компании? — спросил Холмс у одного из конторщиков.

— Завтра, в шесть часов утра, — ответил тот.

— Не могу ли я посмотреть список отъезжающих пассажиров? — попросил Холмс. — Один из наших хозяев хотел уехать на юг, а так как нам надо кое о чем с ним переговорить, то нам хочется разыскать его и застать хотя бы на пристани.

— А кого вы, собственно, ищете? — осведомился служащий.

— Фамилия его Тараньян.

— Г. Тараньян, в сопровождении двух лиц, только что взял билеты до Одессы, — ответил конторщик, заглядывая в книгу.

Поблагодарив его за любезность и осведомившись, от какой пристани будет отходить пароход, мы вышли из конторы и возвратились в свою маленькую гостиницу, в которой и провели остаток дня.

Встали мы с петухами.

Отобрав необходимые нам вещи и купив небольшие простенькие чемоданчики, мы распростились с гостиницей, завезли вещи в складочную контору и, сдав их на хранение, отправились на пристань лишь с самым необходимым багажом.

Здесь мы взяли два билета 3-го класса до Одессы и вскоре затерялись в пестрой, простой толпе, заполнявшей помещение третьего класса.

VII.

До Одессы время прошло незаметно. Никем не заподозренные, в простых матросках, мы проводили время на палубе, не спуская глаз с константинопольских гостей.

На этот раз мне удалось заметить, что все трое день проводили самым веселым образом, а ночью, сходясь иногда на палубе, о чем-то тихо и таинственно шептались.

Что говорилось между ними, мы не могли расслышать, и единственное слово, которое несколько раз долетало до нашего слуха, было: «ястреб».

В Одессу пароход прибыл около восьми часов утра. Взвалив на себя наши небольшие чемоданчики, мы покинули пароход и затерялись в толпе народа, запружавшего берег.

Скоро с парохода сошли задонские гости.

На этот раз вещи их не были взвалены, как прежде, на извозчика.

Несколько дюжих молодцов снесли их с парохода и понесли вдоль берега.

Следя за ними глазами, мы заметили, как они подошли в сопровождении молодцов к изящной шестивесельной шлюпке и, разместившись в ней вместе с багажом, отчалили от берега.

Вынув из кармана подзорную складную трубку, Холмс стал наблюдать.

— Ага!.. Теперь я понимаю, в чем дело! — произнес он наконец, опуская трубу. — Великолепный пароход и, как я и ожидал, его зовут «Ястреб»! Мы сию минуту бросим наши вещи в каком-нибудь номере. На несколько минут мне придется покинуть вас, дорогой Ватсон.

Добравшись до одной из гостиниц, в которой обыкновенно останавливались матросы, мы заняли две койки и, пока я занялся приготовлением завтрака, Шерлок Холмс исчез, сказав, что вернется в самом непродолжительном времени.

Действительно, он возвратился через несколько минут, и по его виду я сразу понял, что он пропутешествовал не без результата.

— Все идет, как по маслу, дорогой Ватсон! — сказал он, подходя ко мне.

— Вы узнали что-нибудь новое?

— Да, и очень важное! Я сию минуту навел справки о пароходе «Ястреб». Вы, конечно, заметили его? Он стоит дальше всех на рейде и, как оказывается, пришел, вероятно, в Одессу без всякого повода. Он принадлежит известному богачу в Константинополе, который, как бывший моряк, сам командует им и водит в плавание, которое совершает единственно ради своего развлечения. Имя хозяина парохода Али-Мухта. Он — турецкий подданный и, действительно, имеет громадную экспортную контору в Константинополе, которая работает со всеми европейскими рынками. Пароход прибыл сюда дней 14 тому назад и, по-видимому, простоит еще несколько дней. Было бы хорошо, если бы на нем оказались свободные вакансии матросов.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что нам нужно, во что бы то ни стало, проследить его, а в крайнем случае доехать на нем до Константинополя под видом матросов.

Известие о миллионере-пароходчике сразу охладило мой пыл.

Да и правда, что могло быть естественнее того, что миллионер, имея свое судно, разъезжает на нем, подобно американскому миллиардеру Бенетту, по всему свету без всякого дела, единственно ради своего развлечения.

Я высказал это предположение Холмсу.

Он выслушал меня, пожав плечами, и коротко ответил:

— Все возможно, дорогой Ватсон, но, пока я не сумею убедиться в этом окончательно, я буду продолжать настаивать на своих подозрениях. Теперь же, Ватсон, поедем, не теряя ни минуты, на пароход.

— На «Ястреб»?

— Да.

Захватив с собою два паспорта, заранее приготовленные Холмсом, в которых мы были записаны как крестьяне Херсонской губ., мы заперли номер, вышли на улицу и, придя на пристань, приказали одному из лодочников везти себя на пароход.

— С «Ястреба», что ли? — спросил лодочник, как только мы назвали имя парохода.

— Нет, едем наниматься, — ответил Холмс.

— Славная яхта! — одобрительно кивнул головой лодочник. — Пожалуй, супротив нее по красоте не найдешь другой. А ход что у птицы: не идет, а летит!

— Часто она здесь бывает? — спросил я.

— Да, разика три в год приезжает, — ответил лодочник. — Постоит, постоит, да и уйдет обратно. Хозяину делать нечего, вот он и катается взад и вперед.

Холмс бросил на меня выразительный взгляд.

— И ребятам на ней живется хорошо, — продолжал словоохотливый лодочник. — Народ — все один к одному, молодец на молодце! Как съедут на берег, так любо-дорого посмотреть!..

— Вишь ты! — удивился Холмс.

— Д-а-а, — протянул лодочник, — и платит-то он им, видно, хорошо! Бывало, в кабак придут, так таких вин потребуют, каких наш брат и отроду не пивал! Наши ребята спрашивали их, так они говорят, что самый наипоследний матрос у них получает рублей 50 в месяц. Только больно забияки они!

— Забияки, говоришь?

— То-то и оно. Намедни перепились в кабаке, завели драку, так еле растащили. За ножи хватаются, слова им не смей сказать! Того и гляди выпустят кишки!..

Между тем, наша лодка уже успела настолько приблизиться к яхте Али-Мухты, что все мелочи можно было рассмотреть простым глазом.

«Ястреб» был действительно красавец.

Это было трехмачтовое стройное паровое судно, выкрашенное в темно-коричневую краску, с позолотой на носу и корме, блестевшей на солнце.

Несмотря на то, что судно было паровое, на его мачтах виднелась полная оснастка и все паруса, прибранные к реям, были в безукоризненном порядке.

Причалив к правому трапу, мы были окликнуты вахтенным матросом, который спросил нас о цели нашего приезда и только после того, как узнал, что мы приехали справиться, нет ли свободных вакансий на места матросов, грубо ответил нам:

— Отчаливай, ребята! У нас комплект полный.

В эту же минуту я заметил, что Шерлок Холмс пристально смотрит на капитанский мостик.

Взглянув туда же, я заметил человека в форме морского офицера частной компании, расхаживавшего по мостику.

Взглянув на него попристальней, когда он повернулся к нам лицом, я чуть не вскрикнул от удивления.

Морской офицер был не кто иной, как Джон Смайльс, уже успевший преобразиться в моряка.

Получив решительный отказ, мы отчалили от парохода, не спуская глаз с капитанского мостика.

Вскоре я заметил другого офицера, подошедшего к Смайльсу, и в нем не без труда узнал второго из путешественников, а именно — Сидора Вердова.

Они о чем-то серьезно совещались, по временам кивая головами в сторону того места берега, которое в Одессе известно под именем «Фонтана».

— Нет, нет, я не ошибаюсь, — задумчиво произнес Холмс. — Впрочем, поговорим об этом после.

VIII.

Доехав до берега и расплатившись с лодочником, мы тихо побрели вдоль улицы.

— Не находите ли вы странным, дорогой Ватсон, противоречий наших знакомых? Служащие фирмы — и вдруг оказываются настоящими морскими офицерами!..

— Да, это действительно странно, — подтвердил я. — Я начинаю думать, что ваши предположения имеют серьезное основание.

— Взяли ли вы с собой ваш револьвер?

— Вы прекрасно знаете, что я никогда не расстаюсь с ним, когда начинаю работать вместе с вами.

— Прекрасно! Сегодняшнюю ночь нам придется провести на море.

— С вами я могу быть, где вам угодно…

— В таком случае, пойдемте снова на берег; я хочу договорить лодку.

Не спеша, мы возвратились к пристани, где, подойдя к стоявшим лодочникам, Холмс стал приторговывать лодку, заявив, что хочет сам заняться извозом и купить для этого лодку в полную собственность.

Вскоре нам действительно удалось купить за недорогую цену довольно легкую шлюпку и, расплатившись тут же с хозяином, мы отчалили от берега, направившись в сторону «Фонтанов». Отъехав, однако, не более версты, мы повернули к берегу и причалили к одной из многочисленных маленьких пристаней, усеивавших одесское побережье.

Попросив меня посторожить лодку, Холмс исчез в городе и скоро вернулся назад, неся с собою два одеяла, две сенных подушки и небольшой запас провизии.

— Ну-с, дорогой Ватсон, поспим немного, так как ночь, вероятно, пройдет у нас без сна, — предложил он.

Улегшись на дне лодки, мы завернулись в одеяла и вскоре заснули самым беззаботным сном.

Начинало уже темнеть, когда мы проснулись.

Подкрепив себя холодной закуской и стаканом доброго вина, мы подождали, пока совершенно стемнеет, и когда, наконец, ночь окутала берег и море своим непроницаемым покровом, мы отчалили от берега, взяв курс на яхту «Ястреб».

Однако, к самому «Ястребу» мы не подъехали.

Как только темный силуэт судна показался перед нами, мы остановили лодку и, убрав паруса, неподвижно закачались на морской поверхности.

Морское течение понемногу старалось сносить нас в открытое море, и поэтому изредка нам приходилось делать несколько взмахов веслами, чтобы отходить снова к нашему наблюдательному пункту.

Прошло часа два.

По моим соображениям, было уже около 12 часов ночи, когда на палубе «Ястреба» вдруг вспыхнули три последовательные электрические вспышки.

— Они переговариваются, — прошептал Шерлок Холмс, — смотрите, Ватсон, на берег Одессы.

Я последовал указанию Холмса, но ничего не заметил.

— Ага, вот и ответ! — тихо произнес Шерлок Холмс. — Смотрите, Ватсон, в сторону «Фонтана».

Взглянув по указанному направлению, я увидал блеснувший на одно мгновение электрический свет.

— Их было три вспышки, как с той, так и с другой стороны.

— Я видел только одну из них, с берега, — ответил я.

— Потому что вы опоздали взглянуть туда.

И, взглянув на пароход, Холмс схватил меня за руку:

— Смотрите, смотрите на яхту, Ватсон!

Действительно, с яхты сигнализировали электрическим фонарем. Но, хотя Холмс и знал прекрасно морскую ночную сигнализацию, он вскоре произнес с досадой:

— Они говорят шифром! Мошенники чересчур осторожны. Вероятно, сейчас кто-нибудь из них отчалит от яхты, и было бы очень нехорошо, если бы они заметили нас.

Между тем, с берега сигнализировали тоже. Посредством электрического фонаря яхта вела оживленные переговоры с берегом «Фонтана».

— За весла, Ватсон! Я слышу шум цепей. Вероятно, с шлюп-балок спускают шлюпки и нам нужно вовремя убраться подобру-поздорову.

Мы бросились к веслам и вскоре наша легкая шлюпка быстро понеслась по гладкой поверхности рейда, держа курс на «Фонтаны».

Действительно, мы убрались вовремя. Не успели мы отъехать и полуверсты от яхты, как вдруг с одной из ее мачт брызнул ослепительный поток электрического света.

— Ого! — воскликнул Холмс. — Яхта снаряжена даже прожектором! Они осторожнее, чем я думал.

Световая полоса прожектора тихо двигалась по морской поверхности, описывая широкий полукруг и по временам замирая на ни сколько секунд на одном месте.

— Черт возьми, они откроют нас! — произнес Холмс.

Свет медленно подходил к нам и вдруг, к нашей величайшей радости, не доходя до нас, вдруг перекинулся вперед и пошел обратно.

Мы изо всех сил налегли на весла.

Отъехав еще на полверсты, мы остановились и стали прислушиваться.

Вскоре где-то далеко в ночной темноте послышался плеск весел. Удалившись немного в сторону моря, мы снова стали ждать.

Невидимая шлюпка, тихо всплескивая веслами, промчалась куда-то мимо нас.

Судя по звуку, она направлялась в ту сторону, в которую направлялись и мы.

— За весла, Ватсон, — шепнул Холмс.

Мы изо всех сил налегли на весла и быстро помчались вдогонку.

Иногда мы на несколько секунд останавливались и чутко прислушивались к долетавшим до нас звукам.

Было очень темно. И разглядеть что-либо было почти немыслимо.

Приблизившись к берегу, мы поплыли вдоль него прямо к «Фонтану».

В начале этого дачного места набережная была освещена, но вскоре линия фонарных столбов кончилась.

Отсюда вдоль берега тянулся ряд жалких лачуг, об удобствах обитателей которых город, видимо, заботился очень мало.

Тут, на набережной, царила непроглядная тьма.

— Стойте, Ватсон, — произнес Холмс. — Сейчас мы причалим к берегу.

И, с силою повернув руль, Холмс направил лодку прямо к отлогому берегу.

Выйдя из лодки, мы тихо пошли в темноте, направляясь дальше, вдоль берега.

Вдруг мы остановились.

До нашего слуха донесся тихий говор.

Несколько человек, невидимых нам, о чем-то тихо спорили.

Сделав еще несколько шагов, мы опустились на землю и залегли в небольшой канавке, которую нащупали ногами.

IX.

— Ну, что же? Сегодня будет работа? — спрашивал чей- то незнакомый голос.

— Непременно! — ответил другой человек, в котором я сразу узнал по голосу Тараньяна.

— Когда начнем? — спросил первый голос.

— Я сейчас дам сигнал, — ответил Тараньян. — Будьте готовы.

После этого голоса понизились до шепота, так что мы не могли разобрать ни одного слова.

— Так они ехали с вами на пароходе до самого Ростова? — спросил, наконец, довольно громко первый голос.

— Да, — ответил Тараньян. — Я уже описал тебе их наружность.

Несколько секунд длилось молчание.

Затем первый голос заговорил снова:

— Мало вероятия, что это они, но от них ожидать можно всего. Но если этой собаке действительно пришло в голову снова перекочевать в Россию, так он на этот раз не уйдет отсюда живым.

Эта фраза была произнесена с бешеной злобой и в голосе человека, произносившего ее, мне послышались знакомые ноты.

Однако, сколько ни ломал я себе голову, я так и не смог припомнить, где я слышал этот голос.

Через несколько секунд голоса, снова было понизившиеся до шепота, опять зазвучали громче:

— В три дня мы кончим, если только со стороны Марка не будет задержки. Уж больно трусит эта собака!

Больше мы ничего не могли разобрать. Вскоре недалеко от нас блеснуло несколько вспышек электрического фонаря, а через несколько минут после этого несколько таких же вспышек показались на рейде.

После этого все стихло и лишь спустя несколько минут недалеко от нас послышался плеск воды.

— Ага, поехали обратно! — шепнул мне Холмс. — Нам нечего особенно торопиться. Мы должны дать им возможность удалиться на приличную дистанцию, иначе малейший шум с нашей стороны может спугнуть молодцов, и тогда мы погубим все дело.

Прождав несколько минут, мы, крадучись, возвратились к нашей лодке, еле отыскав ее в ночной темноте и чуть не разбив себе носы о прибрежные камни.

Снова понеслись мы по морской поверхности, зорко всматриваясь вдаль. И наконец, как и незадолго перед этим, стройный темный силуэт яхты вырисовался перед нами.

Держась от нее в почтительном отдалении, мы объехали кругом нее, не заметив ничего подозрительного.

Вдруг сильный всплеск воды донесся до нашего слуха.

Мы остановили лодку, стараясь держаться на одном месте.

Наши глаза до того привыкли к темноте, что теперь мы видели то, чего не замечали раньше.

То, что происходило около яхты, заставило нас удвоить наше внимание. Около яхты не было решительно никаких судов, ни барж, ни лодок, а между тем, сильные всплески повторялись равномерно через каждые 10–15 минут.

На бортах яхты не было заметно ничего подозрительного и никакого движения, а между тем, очевидно, что-то тяжелое и громоздкое падало по временам откуда-то в море.

— Они что-то разгружают, — пробормотал тихо Холмс. — Вернее, что-то выбрасывается в море, и нам необходимо достать ключ к этой разгадке.

— Странно, что им приходится бросать эти предметы здесь? — удивился я. — Неужели они не могли выкинуть их за борт где-нибудь в открытом море, не подвергаясь опасности быть открытыми?

— Очевидно, это делается с целью, и я уверен, что выбрасываемые предметы бросаются не зря и не для того, чтобы покоиться вечным сном на морском дне, — задумчиво проговорил Холмс. — По всей вероятности, в бортах есть окна, через которые они что-то выбрасывают; иначе мы заметили бы хотя какое-нибудь движение на палубе.

Странная таинственная работа продолжалась часа два и вдруг все смолкло.

Мертвая тишина воцарилась на рейде.

Густой мрак начал едва заметно разбиваться и нам надо было поскорее убираться вон, чтобы не быть замеченными.

По приказанию Холмса, я снова налег на весла и наша лодка направилась прямо к пристани Добровольного Флота.

И было действительно время, так как, когда мы подъехали к пристани, стало уже настолько светло, что мы, несмотря на дальность расстояния, могли ясно рассмотреть самую дальнюю часть одесского мола.

Оставив лодку на попечении прибрежного сторожа, которому мы посулили дать хорошо «на чай», мы отправились в город, где и провели время до вечера, гуляя по городскому саду и обходя разные улицы.

X.

Меня брала злость. Было ясно, что около нас творилось нечто таинственное и непонятное, а между тем, все наши ночные наблюдения не дали нам абсолютно никакого положительного результата.

Видимо, эта же мысль удручала и Холмса, так как весь день он казался очень задумчивым и почти ничего не говорил.

Только около пяти часов, когда мы подошли снова к нашей лодке и прилегли на дно, чтобы поспать до вечера, он произнес, закутываясь в одеяло:

— В нашем распоряжении еще три ночи. Если мы не успеем за это время ничего открыть, нам придется проститься с надеждой, так долго лелеянной мною. Хорошо ли вы, Ватсон, слышали голоса людей, разговаривавших вчера на берегу?

— О, да! — ответил я. — Один из них, без сомнения, принадлежит Тараньяну, но другой голос показался мне давно знакомым голосом, хотя я, сколько ни напрягал своей памяти, не могу вспомнить, где и когда я его слышал.

— Зато я хорошо запомнил его! — произнес Холмс, сжимая губы.

— Вы помните его? — спросил я с живейшим любопытством.

— О, да! Я помню его слишком хорошо! — ответил серьезно Холмс. — Этот голос, безусловно, принадлежит Борису Карцеву…

Я вздрогнул от неожиданности.

— Черт возьми, Холмс! Вы — настоящий пророк и ясновидец! — воскликнул я, вспоминая, как Холмс еще несколько недель тому назад высказывал свои предположения относительно Карцева и широкой контрабанды на Черном и Азовском морях.

Губы Холмса скривились торжествующей улыбкой.

— Мое счастье не обмануло меня и, надеюсь, теперь этот бандит уже не вырвется так легко из моих рук! — проговорил он сурово. — Второй раз он не вырвется от меня так просто и вряд ли ему удастся миновать хороших кандалов!.. А теперь, Ватсон, давайте воспользуемся временем, чтоб хорошенько поспать!..

Завернувшись в наши одеяла, мы заснули крепким сном, утомленные похождениями предыдущей ночи и хождением по городу.

Вероятно, было часов около 10, когда мы проснулись.

Попросив меня посторожить лодку, Холмс ушел на берег и, спустя полчаса, вернулся назад в сопровождении шести человек полицейских, одного околоточного и пристава.

Приведенные городовые были вооружены револьверами и винтовками.

— Не удивляйтесь, Ватсон, такому многолюдному обществу! — произнес Холмс весело. — Облава должна совершиться сегодня или никогда. Поэтому я счел необходимым заявить о сделанных мною открытиях местной полиции. Кстати, вряд ли бы нам двоим удалось справиться с этой шайкой бандитов, которые, конечно, встретят нас не особенно дружелюбно.

Посадив весь отряд в лодку, мы двинулись вдоль берега, сопровождаемые удивленными взорами проснувшихся лодочников.

XI.

Тихо двигались мы вдоль берега, стараясь не производить веслами ни малейшего шума.

Спустя час, мы доехали до темной части «Фонтана» и, причалив к берегу, едва ступая, вышли на берег.

Объяснив полиции условный сигнал и отдав кое-какие распоряжения, Холмс вместе со мной двинулся вперед, направляясь к тому месту, где мы слышали вчера голоса.

Без малейшего шума мы дошли до той самой канавки, которая служила нам приютом в прошлую ночь и, по знаку Холмса, тихо опустились на землю.

Прошло с час времени. Вдруг странный шум воды, не похожий на всплескивания весел, донесся до нашего слуха.

Одновременно с этим совсем недалеко от нас какой-то странный черный предмет довольно больших размеров сам собой вынырнул из воды и с шумом покатился по берегу через дорогу, пропав через несколько секунд из виду.

Наши глаза, привыкшие к темноте, могли различить только то, что на берегу не было ни одного живого существа и не слышно было ни одного человеческого голоса.

Признаюсь, я вздрогнул от неожиданности, когда таинственный предмет так внезапно вынырнул из воды.

Прошло минут десять и снова повторилась та же история.

Регулярно каждые десять минут темные большие предметы, похожие на бочки, сами собою, без всякой человеческой помощи, подымались из воды и исчезали в темноте.

Едва слышно приказав отряду не двигаться с мест, Холмс, словно змея, тихо выполз из канавы, дав знаком понять мне, чтобы я следовал за ним.

Лежа на животах, мы поползли по тому направлению, где исчезали странные предметы.

Один из них перегнал нас и, следуя за ним, мы очутились посреди прибрежной улицы, так что свободно могли видеть силуэты домов и заборов, находящихся на берегу.

Притаившись на одном месте, мы стали выжидать.

И то, что нам пришлось увидеть, было настолько поразительно, что на меня первое время напал положительный столбняк от удивления.

Темный предмет на наших глазах перекатился через улицу. В ту же минуту ворота одного из домов сами собою открылись, пропустив предмет во двор, и затем так же таинственно захлопнулись за ним, скрыв его от наших взоров.

Это явление повторилось несколько раз.

Наконец, Холмс тихо дотронулся до моего плеча и пополз обратно.

Возвратившись на старое место, он подполз к начальнику отряда и тихо прошептал:

— Сегодня нам нечего здесь делать. Придется отложить все до завтрашней ночи. Пока же нам нужно возможно быстрее убраться отсюда, так как до рассвета остается не очень долгий срок.

Заинтересованные всем этим таинственным происшествием и сгорая от любопытства, которое, несмотря на все наши просьбы, Шерлок Холмс не хотел удовлетворить, мы снова заняли места в лодке и отправились в Одессу.

— Приготовьте человек пятнадцать хорошо вооруженных людей для будущей ночи, — проговорил Холмс, обращаясь к приставу. — Пускай они не берут с собой винтовок, Револьверов будет вполне достаточно. Кроме того, они должны быть одеты в штатское платье и заранее обязаны оцепить один из домов, приметы которого я вам назову.

С этими словами он сообщил приставу приметы таинственного дома, попросив при оцеплении соблюдать величайшую осторожность и по данному сигналу поспешить во двор таинственного дома.

Около 11 часов вечера я с Холмсом и приставом снова уже сидели в прежней канаве.

Как только повторилась вчерашняя история и темные предметы снова стали регулярно подыматься из воды, мы, по знаку Холмса, выползли из своей засады и, лежа на животах, подкрались к таинственному дому.

— Час настал, — прошептал Холмс. — Как только я вскочу с места, кидайтесь за мной, имея наготове оружие. Будьте готовы ко всему.

В эту минуту таинственный предмет прокатился с грохотом мимо нас. Мы видели, как ворота дома открылись сами собой, чтобы пропустить его во двор.

В ту же секунду Холмс вскочил на ноги и бросился за ним. Выхватив револьверы, мы кинулись за Холмсом.

Не успели ворота закрыться за таинственным предметом, как мы следом за ним ворвались во двор.

Тут я увидел широко распахнутые двери большого сарая, освещенного изнутри матовым светом двух ламп.

В сарае копошились какие-то люди, которых было человек шесть и среди которых я сразу узнал наших трех знакомых из Задонска. Предмет, вкатившийся в ворота, прокатился по двору и вкатился в сарай. В ту же секунду Холмс пронзительно свистнул и, прежде чем люди, стоявшие в сарае, успели прийти в себя от неожиданности, мы трое, как ураган, вскочили в сарай.

Несколько выстрелов грянуло нам в упор. Бандиты успели прийти в себя, решив дорого продать свою жизнь.

Но было уже поздно. Игра их была проиграна. Засада, расставленная нами вокруг дома, уже успела ворваться во двор и кинулась к нам на выручку.

Завязалась отчаянная перестрелка и через пять минут пять негодяев, из коих трое были убиты наповал, были в наших руках.

И вдруг, когда мы уже считали, что ни один из бандитов не ушел из наших рук, до нас донесся полный бешенства голос:

— Ага, это ты, старый друг! Ну, так погоди же! Не уйти тебе от руки Бориса Карцева!..

Мы бросились на голос. Наш отряд перешарил весь дом и всю прилегающую местность, но главный негодяй успел скрыться.

Истратив понапрасну два часа времени, мы возвратились в сарай, и тут только, взглянув на странный механизм, я понял все. Посредине сарая стоял ворот, на который и наматывалась длинная проволочная веревка.

Немного в стороне стояла масса бочек. Замечательно прочные на вид, они отличались особой конструкцией. Я заметил, что к обоим днищам каждой бочки приделаны шпиньки, которые соединялись железной дугой, позволявшей бочке свободно вращаться в этих шпиньках. К дуге последней вкатившейся бочки железным крюком был прикреплен конец веревки, намотанной на ворот!

— Как видите, — произнес Холмс, обращаясь к нам и указывая на бочки, — яхта «Ястреб» соединена с берегом бесконечным канатом, который вращается посредством этого ворота. К одному из крюков каната на яхте прикрепляется бочка, которая, опускаясь на дно, силой тяги катится по дну и, таким образом, сама выскакивает на берег и доходит до этого сарая. Любопытно знать, что находится в этих бочках.

Схватив топор, он ударил несколько раз по дну бочки и густая струя оливкового масла вдруг потекла на землю.

— Как видите, хороший способ контрабанды! — насмешливо проговорил Холмс. — И никому из чинов таможни не пришло бы в голову открыть этот способ контрабанды. Жаль, конечно, что главный негодяй ускользнул из наших рук, но зато главные его помощники, Тараньян, Вердов и Смайльс, нами обезврежены. А господин Карцев, надеюсь, тоже не уйдет из наших рук!..

В ту же ночь яхта «Ястреб» была задержана в ту самую минуту, когда она разводила пары для бегства. При ближайшем осмотре документов все они оказались подложными, а со слов арестованной команды выяснилось, что предводителем всего дела являлся убитый Тараньян, доставлявший груз контрабандного масла, табака, спирту и кофе Карцеву в Одессу.

Вердов и Смайльс, захваченные живыми, были тут же препровождены в острог. Вскоре был захвачен и Марк Доропопулло, перекупщик контрабанды, грек по национальности, оказавшийся одним из самых крупных оптовых торговцев Одессы.

Борис Карцев канул, словно в воду.

Месть бандита

I.

Когда я вошел в комнату Шерлока Холмса, я застал его рассматривающим визитную карточку.

Увидав меня, он улыбнулся и подал мне карточку.

— Посмотрите, дорогой Ватсон, до чего доходит наглость этого негодяя! Не далее, как вчера вечером, он решил нанести мне визит. Конечно, жаль, что я не успел прийти вовремя домой. Ну да, видно, он все время не упускал меня из виду и прекрасно знал, что меня нет дома.

Взглянув на карточку, я прочел:

«Борис Николаевич Карцев».

А внизу твердым мужским почерком было приписано:

«Глубоко сожалею, что не застал вас, милейший Холмс. Мне надо свести с вами кое-какие счеты, и мы, по всей вероятности, скоро увидимся».

— Этот бандит положительно занимает меня. Даже профессор Мартани не интересовал меня так, как он, — произнес Холмс.

Чрезвычайное любопытство овладело мною.

Действительно, надо было быть человеком, обладающим невероятной смелостью и отчаянностью, чтобы лезть самому задорно к такому великому сыщику, как Шерлок Холмс.

— Да, — проговорил я. — Этот враг, по-видимому, нешуточный…

— Я в этом никогда и не сомневался, — ответил Холмс, — и вы знаете, дорогой Ватсон, с подобными негодяями гораздо приятнее иметь дело, чем с обыкновенными преступниками. Подобные личности заинтересовывают меня очень сильно, и я готов забыть все на свете, когда между мною и ими начинаются спортивные упражнения.

— Которые могут кончиться очень печально для вас, — перебил я.

— В нашей профессии мы должны быть готовыми к этому, — хладнокровно ответил Холмс. — Но несравненно интереснее иметь дело с сильными людьми, так как победой над ними можно действительно гордиться.

Положив карточку на стол, Холмс задумчиво зашагал по комнате, изредка попыхивая дорогой сигарой, что он делал всегда, когда ум его начинал лихорадочно работать над каким-нибудь сложным и мудреным вопросом.

— Ведь это, Ватсон, открытый вызов! Негодяй так уверен в себе, что ничуть не боится открыть наполовину свои карты.

— По меньшей мере, он показал своим поступком, что находится в настоящее время или здесь, или недалеко отсюда, — заметил я.

— Само собою разумеется, — ответил Холмс. — Это не особенно осторожно с его стороны, не правда ли?

— Вероятно, ваше пребывание в России не дает ему возможности работать, как бы он хотел. Только этим и можно объяснить себе то, что он, обыкновенно такой осторожный, решил идти почти в открытую, рискуя быть пойманным в двадцать раз скорее.

— Возможно! — произнес задумчиво Холмс. — Итак, Ватсон, нам надо удвоить нашу осторожность; иначе нам придется плохо. Карцев слишком опытный преступник, чтобы действовать наобум, а если он и сделал мне открытый вызов, то, во всяком случае, примет все меры предосторожности, чтобы не быть открытым.

— О, в этом я не сомневаюсь! — воскликнул я. — И поэтому…

— Будем смотреть в оба.

Весь этот разговор происходил в номере одной из севастопольских гостиниц ровно через месяц после того, как Холмс открыл знаменитую шайку контрабандистов в Одессе, главарем которой состоял бывший помещик, Борис Кар-цев, превратившийся за последние два года в одного из самых страшных и неуловимых преступников, которого тщетно разыскивала вся русская полиция.

II.

Разговаривая о том, как нам следует держать себя для того, чтобы оградиться от внезапного покушения, мы вышли на улицу, немного посидели на бульваре, полюбовались видом тихого моря и, не спеша, направились на возвышенность, чтобы осмотреть остатки батарей севастопольской кампании.

День был солнечный и жаркий. Ветра почти не было и над улицами подымались тучи пыли от многочисленных экипажей.

Пройдя вдоль набережной, мы свернули по широкой улице влево, ведшей подъемом к высотам бывших севастопольских батарей.

— Да, вероятно, Карцев выслеживал нас от самой Одессы, — проговорил Холмс задумчиво. — Меня поражает замечательная настойчивость и систематичность его преследований.

— Да, — ответил я. — Как видно, он не упускал нас ни на один шаг и, если мы с вами еще живы, то это надо приписать лишь счастливому случаю. Вероятно, Карцев до сих пор не мог улучить счастливого момента.

— По всей вероятности, — ответил Холмс. — Конечно, здесь ему будет удобнее привести в исполнение свой план. Севастополь — не такой город, в котором люди сидят безвыездно. Чудные окрестности заставляют прибывающих сюда все время путешествовать и во время этих путешествий, конечно, гораздо удобнее улучить благоприятный момент.

— Итак, мы ждем? — спросил я.

— Да, будем ждать и надеяться, что победа останется на нашей стороне.

Не успел Холмс произнести этих слова, как вдруг грохот и громкое шипенье, раздавшееся позади нас, заставило нас стремглав броситься в сторону.

Мы сделали прыжок как раз вовремя. Еще не успели мы прижаться к стене дома, как громадный автомобиль с адской быстротой пронесся мимо нас, сделав около нас небольшой вольт и чуть не наскочив одну из редких тумб тротуара.

Громкий и резкий рев рожка, вероятно, запоздал, так как раздался уже после того, как автомобиль миновал нас.

— Прекрасная машина! — произнес Холмс, глядя вслед исчезавшему в пыли автомобилю. — Не менее 20 сил. И наше счастье, что мы во время услышали произведенный ею шум.

Но мне было не до восхваления машины.

В то мгновение, когда автомобиль пронесся мимо нас, я успел только мельком разглядеть двух седоков в летних белых шапках с наушниками, закрывавшими совершенно их щеки, и широких автомобильных очках темного цвета, закрывавших их глаза и лбы.

Придя несколько в себя от первого испуга, мы снова тронулись в путь.

Холмс казался задумчивым и шел вперед, молча глядя в ту сторону, куда умчался автомобиль.

— А как вы думаете, дорогой Ватсон, не есть ли это начало преследований? — произнес он наконец, обращаясь ко мне. — Ведь от такой штуки нам бы не поздоровилось с вами и, если нас что-нибудь спасло в данном случае, так это тротуарная тумба, на которую неминуемо должен был бы налететь автомобиль, если бы вздумал сделать вольт в том направлении, в каком мы отскочили в сторону.

— Весьма вероятно, — ответил я. — Если так, то мы имеем дело не с одним врагом.

— О, конечно! — воскликнул Холмс. — Я никогда не сомневался, что Карцев предводительствует порядочной бандой и обладает для своих подвигов достаточными средствами. Если бы вы обратили внимание на судебную хронику местных газет, то, наверное, заметили бы, что за последний месяц в Одессе и Севастополе произошло несколько выдающихся грабежей на очень солидные суммы. Все эти грабежи носят отчаянный характер и произведены настолько ловко, что вся местная полиция, поставленная на ноги, до сих пор не могла отыскать ни малейшего следа. Я лично не сомневаюсь, что это — дело рук Карцева и его шайки, и, когда я ехал в Севастополь, то мысленно готовился к новой работе. Вероятно, негодяй прекрасно сознавал это и это- то и побудило его прислать мне визитную карточку, которую вы видели у меня сегодня.

Осмотрев остатки Севастопольской обороны, мы вернулись назад, стараясь держаться все время середины улицы и обходить те места, где почему-либо особенно сильно скоплялась публика.

Когда мы вошли в вестибюль гостиницы, швейцар подал Шерлоку Холмсу телеграмму, которую, по его словам, почтальон доставил в гостиницу с полчаса тому назад. Быстро пробежав содержание и осмотрев телеграмму со всех сторон, Холмс с улыбкой подал ее мне.

Телеграмма была послана из Харькова три с половиной часа тому назад и гласила следующее:

«Севастополь, гостиница такая-то, Шерлоку Холмсу. Невероятно дерзкий грабеж с 5-ю человеческими жертвами, произведенный с замечательной предусмотрительностью, заставляет меня обратиться к вашей помощи. Очень прошу приехать немедленно. Начальник харьковской сыскной полиции В. Худяков».

— Что вы думаете насчет этого извещения, дорогой Ватсон? — спросил Холмс, принимая от меня прочитанную телеграмму.

Я пожал плечами.

— Мне думается, что в ней сказано все с достаточной ясностью. Вероятно, вы думаете на некоторое время отложить дело с Карцевым и ехать туда?

Холмс не ответил на мой вопрос, задумчиво ходя взад и вперед по комнате и по временам взглядывая на улицу сквозь открытое окно.

— Вы не совсем угадали, дорогой Ватсон. Я имею серьезное основание предполагать нечто не совсем обыкновенное во всех событиях следующего дня. Сию минуту мы отправимся с вами на телеграф, где я донесу телеграммой начальнику харьковской полиции, что выезжаю к нему с первым поездом. Багажа мы с собой брать не будем. Через два с половиной часа отходит требуемый нам поезд, и мы должны быть к этому времени на вокзале.

С этими словами он подошел к письменному столу, а я, глядя через его плечо, прочел текст телеграммы, в которой Холмс извещал Худякова, что выезжает вместе со мной с первым поездом, приписав в тексте почему-то свой севастопольский адрес.

Снова одевшись, мы вышли на улицу и, дойдя до телеграфа, стали в очередь лиц, подходивших к телеграфному окошечку. В большой комнате телеграфа было довольно много народу и нам пришлось пробыть в ней не менее 20 минут, пока нам, наконец, удалось сдать телеграмму.

Покончив с этим делом, мы снова возвратились в гостиницу, где заявили, что уезжаем на время из города, оставляя номер за собою, и к назначенному времени вполне благополучно прибыли на вокзал.

— Он, безусловно, был там, — произнес Шерлок Холмс, входя в зал первого класса.

— Кто и где? — удивился я.

— Конечно, Карцев или его помощники. Я уверен, что или он или другой успели прочесть ту телеграмму, которую я подавал. Это должно их интересовать самым живым образом.

Не дав больше никаких объяснений, Холмс подозвал носильщика и приказал ему взять два билета II класса до Харькова. Сидя за буфетным столиком, мы зорко наблюдали за публикой, стараясь, конечно, делать это украдкой; но ничего подозрительного я не заметил.

Единственно, на кого я обратил внимание, так это был довольно еще молодой человек, красивой наружности, по- видимому, южанин, одетый замечательно элегантно, который очень суетился с багажом, пробежав мимо нас вместе со своим носильщиком по меньшей мере раз десять.

Наконец, ударил второй звонок.

Встав из-за столика, мы зашли в один из вагонов уже поданного поезда и заняли в нем купе, запершись изнутри на ключ.

Как только дверь была заперта, Холмс опустил штору, и мы очутились в зеленоватой мгле купе.

Раздался третий звонок.

Мелкой трелью задребезжал свисток кондуктора, на который гулким звуком отозвался паровоз, и поезд плавно отошел от дебаркадера.

В ту же минуту Холмс дотронулся до моей руки.

— Ну-с, Ватсон, нам пора! — произнес он решительным тоном.

С этими словами он надел свой картуз и, отперев дверь, вышел в коридор.

Я последовал за ним.

Поезд шел еще тихо, минуя край платформы.

— Прыгайте, Ватсон, — сказал Холмс, обращаясь ко мне, — и, как только вы очутитесь на земле, моментально бросайтесь под вагон стоящего товарного поезда. Необходимо, чтобы никто не видел нас со станции.

Холмс первый спрыгнул с подножки вагона и я последовал его примеру.

Проскочив под вагонами двух-трех стоявших поездов, мы очутились по другую сторону станции и вскоре вышли на улицу.

— Что все это значит? — спросил я с недоумением, ничего не понимая из всего того, что происходит вокруг меня.

— Весьма вероятно, что я ошибаюсь в данном случае, — проговорил Холмс, отвечая на мой вопрос. — Должен сознаться, что мне было бы очень приятно, если бы я в данном случае ошибся. Но это мы узнаем не раньше вечера, а потому и не будем забегать вперед.

Следуя за Холмсом, я заметил, что мы идем не по направлению к центру города, а как раз в противоположную сторону.

Действительно, через час мы вышли в поле и, зайдя за небольшой горный кряж, остановились.

Кругом не было ни души, и тут мы были в полной безопасности от чьих-либо любопытных взоров.

— Не собираетесь ли вы осмотреть катакомбы древнего монастыря? — спросил я, недоумевая.

— О, нет! — ответил Холмс. — Мы попросту отдохнем здесь и подождем, когда стемнеет, чтобы незаметно войти снова в город.

Сев на землю, мы закурили сигары и стали ждать, изредка перекидываясь короткими и отрывистыми фразами.

Наконец, солнце совсем низко спустилось над горизонтом и скалы бросили от себя длинную и мрачную тень.

Через час стемнело совершенно.

Как только мрак окутал землю, Холмс поднялся с места.

— Ну-с, дорогой Ватсон, теперь нам можно возвратиться на вокзал, — произнес он.

Мы направились назад.

Когда мы пришли на вокзал, он был почти пуст и лишь продавец газет уныло и одиноко сидел за книжным шкафом, и несколько лакеев с сонным видом стояли около буфета.

Мы подошли к шкафу, чтобы купить местную газету.

— И подумаешь, какое несчастье случилось у нас! — произнес торговец, подавая нам газету. — Завтра все газеты будут полны подробностей.

— А что такое? — спросил Холмс, встрепенувшись.

— Как что? — воскликнул продавец газет. — Анархисты взорвали поезд № 4…

— Да не может быть! — воскликнул Холмс, и я заметил, как его глаза победоносно сверкнули.

— Как же, как же! — взволнованно заговорил газетчик. — Только что служащие говорили про это.

— Где же это случилось?

— На 68 версте. Бомба была положена в вагоне II класса № 165 и взрыв был настолько силен, что от вагона остались одни щепки. Задние вагоны тоже сильно пострадали и до сих пор на месте катастрофы зарегистрировано пятнадцать человек убитых и около сорока раненых. Следственные власти и жандармы уже выехали туда час тому назад.

— Да, это крайне интересный случай, — проговорил Шерлок Холмс, — и, может быть, вы будете так добры рассказать нам еще кое-какие подробности?

— К сожалению, ничего не могу сказать больше, — ответил торговец газетами. — Злоумышленники, вероятно, положили бомбу заранее под один из диванов и, конечно, не ехали в этом поезде. Полагают, что бомба имела часовой механизм.

— То есть, попросту, это была адская машина?

— Да. Так, по крайней мере, думают жандармы.

Поблагодарив газетчика, мы направились и город.

Холмс был очень нервен и так скоро шагал по тротуару, что я еле успевал следовать за ним.

III.

— Вы видите, дорогой Ватсон, что мои предположения и на этот раз не обманули меня. С самого начала, как только я получил телеграмму, я заподозрил в ней ложь. Несомненно, присылка ее была делом Карцева, действовавшего через одного из своих харьковских агентов, и мы прекрасно сделали, что вовремя убрались из поезда, обманув этим маневром наших бдительных врагов. То-то, я думаю, у них сегодня идет пир горой! Ведь никому из них не придет в голову, что мы уцелели с вами таким чудесным образом…

— Без сомнения, — ответил я, взволнованный до глубины души всем случившимся. — Но в таком случае нам следовало бы на время совершенно скрыться, чтобы хотя этим окончательно успокоить наших врагов.

— Мы это и сделаем сию минуту.

— Но ведь в гостинице неминуемо заметят наше возвращение? — сказал я.

— О, нет! — воскликнул Холмс. — Я не так прост, чтобы возвращаться в нее.

— А наш багаж?

— Мы добудем его и не входя в гостиницу, через местного полицеймейстера. Сейчас, дорогой Ватсон, мы зайдем в полицейское управление, где я должен буду немного поговорить с полицеймейстером.

Через несколько минут мы действительно подошли к полицейскому управлению и вошли в подъезд.

Полицеймейстер был там и, хотя мы назвались совершенно другими именами, он нас вскоре принял в отдельном кабинете.

— Вы мне, конечно, простите маленькую мистификацию? — проговорил Холмс, как только мы остались наедине с полицеймейстером.

— То есть? — спросил недоумевающий полицеймейстер, вопросительно глядя на нас.

— Я назвал вам не настоящую свою фамилию, — ответил Холмс, улыбаясь. — Моя фамилия — Холмс. А это — мой друг, Ватсон.

Удивлению полицеймейстера не было границ.

— А чем я гарантирован, что вы говорите правду? — произнес он после первого порыва удивления.

— О, это я докажу вам моими бумагами! — ответил Холмс, простодушно подавая полицеймейстеру вынутый из бокового кармана пакет.

Взглянув на удостоверение, полицеймейстер дружески пожал руку знаменитого сыщика.

— Я очень счастлив, что мне, наконец, удалось увидать знаменитого сыщика, сумевшего прославиться не только в Европе, но и у нас, в России, — проговорил он горячо. — Но, судя по вашим привычкам, я уверен, что не простой случай занес вас в наши края?

— Конечно, — ответил Холмс серьезно. — Я готов рассказать вам все дело, если вы дадите мне слово не говорить никому ни слова, не исключая даже чинов полиции. В вашей же помощи я не сомневаюсь.

— О, в этом вы можете быть совершенно спокойным! — взволнованно ответил полицеймейстер, сразу почувствовавший, что в его городе далеко не все обстоит благополучно.

Не теряя дорогого времени, Холмс самым подробным образом изложил все случившееся с нами за последнее время, не забыв рассказать и историю знаменитых контрабандистов и своей первой встречи с Карцевым.

— Да, да, я теперь понимаю все, — произнес взволнованный полицеймейстер, — только такая личность, как Карцев, и мог быть способен на все те самые дерзкие и отчаянные грабежи, которые случились в нашем городе за последнее время. Вы, дорогой коллега, явились к нам как раз вовремя. Хотя и стыдно сознаться, но я должен сказать, что до сих пор все наши старания поймать этого негодяя были тщетны. Только такой личности, как вы, может быть, задастся открыть эту отчаянную и прекрасно организованную шайку, и я надеюсь, что жители города Севастополя, так же, как и его администрация, увидят вскоре в вас своего избавителя.

— Пока же я должен вам сказать, что мне необходимы мои вещи, — проговорил Холмс. — Надеюсь, вы можете сказать в гостинице, что мы с Ватсоном погибли при крушении, и взять по этому случаю наш багаж, якобы для отправки нашим наследникам на родину?

— О, конечно! — воскликнул полицеймейстер.

— А где нам можно будет поместиться на время, чтобы успеть переодеться и принять другой вид? — спросил Холмс.

— Я могу вам отвести мой кабинет. Ни одна душа не заглянет в него, если я отдам соответствующее приказание.

Мы поблагодарили полицеймейстера, и он вышел, чтобы сделать распоряжения.

IV.

Спустя полчаса в кабинет полицеймейстера внесли наш багаж. Принесший багаж, очевидно, ничего не знал о нас, так как не обратил на нас никакого внимания.

Поставив наши чемоданы на пол, он удалился, не удостоив нас даже взглядом.

— Надеюсь, мы можем располагать вашим кабинетом, как своей комнатой? — обращаясь к полицеймейстеру, спросил Холмс.

— Конечно! — с улыбкой ответил тот.

Недолго думая, мы открыли наши чемоданы и стали переодеваться.

Спустя полчаса никто бы не мог узнать нас, до того изменил нас грим и костюмы пропойц, покрывшие наши тела рядом лохмотьев.

Наблюдавший за нашим переодеванием полицеймейстер пришел в неописанный восторг, увидев результаты нашего переодевания.

— Сам черт не узнал бы вас! — весело произнес он. — Я бы дорого дал за то, чтобы кто-нибудь из моих агентов смог так изменять свою наружность!

— Будьте любезны, — вместо ответа проговорил Холмс, — дать хроникерам местных газет сведение, что в числе погибших находились знаменитый английский сыщик Шерлок Холмс и его друг, доктор Ватсон.

— С удовольствием! — ответил тот.

Поблагодарив его еще раз, мы вышли из полицейского управления и направились к бульвару, около которого помещалась наш гостиница. Здесь, скрытые зеленью бульвара, мы могли свободно наблюдать за всем происходящим на улице. Ждать пришлось недолго.

Минут через 20 мы заметили изящно одетого господина, того самого, который вертелся перед нами на вокзале с багажом.

Встав против гостиницы, он долго смотрел в окна 2-го этажа.

Затем он на минуту вошел в подъезд, а еще через минуту мы увидели его выходящим оттуда. На лице его играла победоносная улыбка.

— Неужели это он? — шепнул я Холмсу.

— О, нет! Карцева я бы узнал под каким угодно гримом. Для этого у него слишком выразительное лицо. По-видимому, это — один из главных его сообщников.

— В таком случае, не лучше ли будет нам захватить его?

— Только не сейчас, — серьезно ответил Шерлок Холмс. — Его захват может обнаружить нашу ложь, а это вовсе не входить в план моих действий.

— Но в таком случае…

— Нам нужно действовать умнее, дорогой Ватсон, — перебил меня Холмс. — Карцев — чересчур сильный зверь и, если бы пришлось взять одного из его главных помощников, то это надо бы было сделать на каком-либо другом основании, по делу, совершенно непричастному к нашему.

Между тем, человек, которого мы наблюдали, едва заметно махнул пальцем.

По этому знаку вороной рысак, запряженный в легкую пролетку, подкатил к крыльцу, и незнакомец, сев в экипаж, быстро умчался, повернув за первый угол направо.

Почти бегом мы последовали за ним.

Наши лохмотья возбуждали всеобщее подозрение, и я ясно видел, как несколько постовых городовых поглядели на нас взорами, в которых ясно читалось желание броситься за нами и взять нас за шиворот.

Повернув направо и дойдя до первого поворота, Холмс подошел к одному из лавочников, стоявшему на пороге своей лавки.

— Вы не видали, куда проехал господин наш на черном рысаке? Он приказал мне только что прийти к нему, чтоб получить работу, да так сказал свой адрес, что я и не расслышал его.

— Прямо поехали, — произнес торговец небрежно.

Следуя таким образом от квартала до квартала, мы всюду наводили справки.

Город Севастополь невелик, а чудный рысак бросался всем в глаза и это дало нам возможность беспрепятственно проследить его вплоть до самого дома, в который ехал интересовавший нас экипаж.

Это был небольшой особняк, помещавшийся на одной из второстепенных улиц Севастополя и весь утопавший в густой зелени деревьев, окруженных высоким забором.

Тута мы остановились, и Холмс принялся внимательно рассматривать дом, заглядывая за забор.

Затем мы обошли весь квартал кругом, причем заметили, что задняя сторона сада примыкала к улице, параллельной той, на которую выходили главные ворота.

Но, сколько мы ни стояли около интересовавшего нас дома, мы не заметили ничего необычайного.

Только один раз из ворот дома показалась фигура дворника.

Вероятно, он заметил нас, потому что на секунду остановил на нас долгий, пристальный взор, крикнув нам при этом:

— Вы чего здесь бродите, бродяги? Убирайтесь, пока я не позвал полицию! Того и гляди, свистните что-нибудь. Много вас расплодилось!..

Ни слова не говоря, мы удалились. Но, как только наступила темнота, мы снова засели против дома, выбрав местом для засады противоположный забор, за который и спрятались.

Долгое время дом, несмотря на вечер, оставался неосвещенным.

Но вот, наконец, в одном из угловых окон мелькнула полоска света.

Несмотря на все желание, мы не могли рассмотреть ничего, так как портьера на окне была спущена, и нам пришлось удовольствоваться лишь тем, что мы разглядывали дом снаружи.

Часов около 11 к воротам дома подъехал четырехместный экипаж, из которого выскочили четыре человека, тотчас же исчезнувшие в калитку.

Вслед за этим ворота открылись и экипаж въехал во двор.

Прошло около получаса и окна всего дома засветились ярким светом.

— Поминки по нас, дорогой Ватсон! — произнес насмешливо Холмс.

— Очень может быть! — также шутя ответил я.

— Я думаю, что теперь будет самый подходящий момент для того, чтобы несколько приблизиться к этому дому…

Тихо выйдя из засады, мы направились к калитке дома, но, нажав ее ручку, убедились, что она заперта.

— Нечего делать, придется лезть через забор, — пробормотал Холмс.

С этими словами он высоко подпрыгнул и, ухватившись руками за верхний край забора, быстро перескочил через него в сад.

Я последовал его примеру.

Сделав несколько шагов и убедившись в том, что, благодаря спущенным портьерам, мы лишены всякой возможности наблюдать за внутренностью дома, мы засели в густой зелени сиреневых кустов, росших недалеко от главной аллеи.

Я не помню, долго ли мы сидели. Но, судя по отекшим членам, я думаю, что мы просидели не менее трех часов, пока, наконец, услышали стук отворяемой двери и человеческие голоса.

Компания из пяти человек прошла мимо нас.

— Да неужели же вы серьезно уверены в том, что они не погибли? — спросил в темноте взволнованный голос.

— Да. Я приехал сюда прямо с места крушения, — ответил другой голос. — Там мне не удалось найти ни малейшего следа, указывающего на их гибель.

— Но ведь возможно же, что их разнесло в мелкие куски… Ведь сила машины была слишком велика; к тому же она помещалась как раз в соседнем купе, — снова произнес первый голос.

— Да, но тогда я нашел бы хоть клочок их одежды, которую я прекрасно запомнил, — ответил второй голос.

— Проклятье! — проворчал первый. — Ну, да все равно, он не уйдет от нас!..

Голоса постепенно смолкли и вскоре щелкнувший замок калитки доказал нам, что все прошедшие мимо нас люди покинули дом.

Выждав еще полчаса и не слыша никакого шума, который бы указывал на близкое присутствие людей, мы осторожно вышли из своей засады и, перебравшись тем же путем через забор, побежали по темным улицам, стараясь возможно в кратчайший срок как можно дальше удалиться от таинственного дома.

V.

— Ну-с, Ватсон, негодяи оказались хитрее нас с вами! — произнес Холмс, когда мы, наконец, очутились на одной из видных улиц, около памятника Ришелье. — С завтрашнего дня мы должны ожидать новых событий. Негодяи не отступят от своего плана, пока не найдут нас или пока мы не успеем захватить их в наши руки.

Дойдя до полицейского управления, мы снова повидались с полицеймейстером, который подал нам полученную на имя Холмса телеграмму из Харькова.

Телеграмма была от имени начальника харьковской сыскной полиции, который сообщал нам, что никогда не просил нас приезжать и поэтому просит дальнейших разъяснений по этому поводу.

Дав ее прочитать мне, Шерлок Холми произнес:

— Я ожидал этого ответа!..

И, обернувшись к полицеймейстеру, он добавил:

— Надеюсь, вы позволите оставить наш багаж на некоторое время у вас? Мы лишь переоденемся здесь в матросские костюмы, что поможет нам взять койки в матросском доме, где, как я надеюсь, мы будем до некоторой степени в безопасности.

Быстро переодевшись и снова изменив свой грим, мы прошли в матросский квартал и скоро крепко заснули в одном из многочисленных частных матросских домов.

Проснулись мы почти с восходом солнца.

Заплатив за ночлег, мы вышли на улицу и снова направились к бывшей нашей гостинице, спрятавшись против нее в зелени бульвара.

И снова повторилась та же история.

Снова мы увидели того же самого джентльмена, который подошел к отелю и пристально всматривался в окна второго этажа.

— Вы знаете что, дорогой Ватсон, — неожиданно громко произнес Шерлок Холмс. — В эту последнюю минуту я отчетливо составил себе план дальнейших действий и окончательно решил, что мне не стоит больше скрываться.

Я даже привскочил от такого неожиданного оборота.

— Но ведь это безумие! — воскликнул я.

— Совсем нет, — хладнокровно возразил Холмс. — Будь Карцев в числе тех пяти человек, которые вышли ночью из таинственного дома, я повернул бы руль совсем в другую сторону, то есть попросту арестовал бы их всех. Но негодяй слишком хорошо скрывается за чужими спинами и, если мы будем играть роль невидимок, нам никогда не поймать его.

И, прежде чем я успел опомниться, Шерлок Холмс быстро выскочил на тротуар и громко крикнул:

— Извозчик!

Я видел, как при этом крике незнакомец быстро обернулся и вдруг вздрогнул, взглянув на Холмса.

Но это замешательство длилось лишь несколько мгновений.

Через несколько секунд он совершенно овладел собою и уже мчался на том самом вороном рысаке, который возил его раньше.

— Он привезет им радостную весть! — произнес насмешливо Холмс.

— Да, — перебил я. — Не следует забывать, что эта весть может оказаться роковой для нас…

— Или для них, — хладнокровно ответил Холмс.

Разговаривая таким образом, мы дошли до полицейского управления, где Холмс объявил о своем последнем решении полицеймейстеру. После чаю, переодевшись в наши обыкновенные костюмы и захватив багаж, мы возвратились в нашу прежнюю гостиницу.

VI.

— Вам есть посылка, господин Холмс! — объявил швейцар после первых изъявлений радости по случаю нашего избавления от неминуемой смерти.

— Мне? — удивился Холмс.

— Так точно-с! Господин, который ее принес, вероятно, встретил вас около двери.

— Нет, я никого не заметил, — сказал Холмс.

Взяв в руки пакет в виде коробки, обтянутой парусиной, Холмс внимательно осмотрел его со всех сторон.

— Гм! — произнес он. — Штемпель из Лондона и адрес написан на английском и русском языках… Прекрасная подделка!

Я с большим любопытством следил за его движениями.

Взвесив коробку на руке, Холмс приложил ее к уху, попросив нас не шуметь и не мешать ему слушать.

Несколько секунд прошло в напряженном ожидании, пока, наконец, Холмс опустил руку с коробкой.

— Дорогой Карцев, вам не удался и этот опыт! Как видно, вы еще слишком мало знаете меня…

— В чем дело? — полюбопытствовал я.

— А в том, — ответил Холмс, — что эта посылка никогда не была в Лондоне и штемпеля прекрасно подделаны. Я уверен, что стоило бы мне открыть только ее, и через минуту меня не было бы больше в живых.

— Вы предполагаете, что это — адская машина? — спросил я.

— О, нет! — ответил Холмс, улыбаясь. — Негодяй прекрасно варьирует средства, которые могли бы послужить для моей гибели…

— Что же находится в коробке, по вашему предположению?

— Живое существо и, судя по шороху, вероятно, змея, — ответил Холмс. — Впрочем, мы это сейчас увидим.

Держа коробку в руках, он направился к кухне и, подойдя там к топившейся печке, бросил коробку в огонь.

Огонь моментально охватил полотно и сухое дерево.

Затем в коробке послышался сильный шорох, но через минуту он стих.

Тогда, взяв кочергу, Холмс разбил полусгоревшее уже дерево коробки и среди обгорелых кусков его мы увидели небольшую лентовидную змейку, уже успевшую задохнуться от дыма и жара.

— Обратите внимание на эту породу, дорогой Ватсон, — произнес Холмс, выбрасывая из огня уже начинавшую обгорать гадину. — Несмотря на маленькую величину, это — одна из самых ядовитых змей Индии, яд которой, безусловно, смертелен и способен свалить не только человека, но даже быка.

Я, швейцар и повара с любопытством посматривали на маленькую пеструю гадину, валявшуюся на полу.

— Да, как видно, ты вывез из прежнего своего плавания порядочную коллекцию! — произнес Холмс, глядя на змею; — и, не будь я так осторожен, я бы теперь уже, наверняка, был бы на том свете.

Подхватив снова змею кочергой, он бросил ее обратно в огонь и медленно вышел из кухни.

Разместив в номере наши вещи, мы отправились в город погулять и, не успели пройти и несколько шагов, как вдруг странный шум и крики в толпе привлекли наше внимание.

На противоположном тротуаре разношерстная толпа людей металась во все стороны в страшном переполохе.

Но больше всех кричал пожилой человек в приличном сюртуке, выскочивший, очевидно, из магазина, без шапки.

— Полиция, на помощь! Мои бриллианты, мои бриллианты! — вопил он на всю улицу.

Несколько городовых суетились в толпе.

В тот же миг мы увидали того самого красивого джентльмена, которого встречали на вокзале и в таинственном доме.

Он шел не спеша, расталкивая толпу и прокладывая через нее себе дорогу.

Во взоре его светилось беспокойство.

Прежде чем я успел вскрикнуть от неожиданности, Шерлок Холмс с быстротой молнии в несколько прыжков перескочил улицу и, очутившись перед незнакомцем, изо всей силы ударил его по лицу.

Удар был настолько силен, что тот полетел от него моментально с ног, ударившись затылком о каменную плиту тротуара и громко вскрикнув от боли.

Толпа недоумевала.

Между тем, Холмс, быстро вынув кармана ручные кандалы, ловко накинул их на руки упавшего.

— Как вы смеете? — заорал тот и бешенство послышалось в его голосе.

Он уже успел овладеть собой и прежнее хладнокровие, видимо, возвратилось к нему.

Между тем, к месту свалки подоспели двое городовых и околоточный надзиратель.

— В чем дело? в чем дело? — посыпались на Холмса вопросы.

Холмс пожал плечами.

— Насколько я мог понять, дело касается только что пропавших из ювелирного магазина бриллиантов, — ответил он, глядя на околоточного надзирателя. — И, не будь я Шерлок Холмс, если у этого почтенного джентльмена вы не найдете похищенных драгоценностей!

В эту минуту к нам подбежал хозяин ювелирного магазина.

Увидев лежавшего на земле человека, он заорал благим матом:

— Он, он! Ей-Богу, он! Он только что был у меня в магазине и торговал брошь.

При всеобщем возгласе одобрения незнакомец был обыскан самым тщательным образом и в одном из боковых карманов его, действительно, были найдены две пары бриллиантовых серег стоимостью, по меньшей мере, в 5.000 каждая.

Между тем, Шерлок Холмс очень внимательно вглядывался в его лицо.

— А ну-ка, голубчик, посмотрим на твою действительную физиономию! — произнес он с иронической улыбкой.

С этими словами он вынул из кармана небольшую губку и банку вазелина.

Помазав вазелином губку, он стал тщательно вытирать ею лицо незнакомца, которое по мере совершения этой операции принимало совершенно другой вид.

Небольшая черная борода и бакенбарды скоро исчезли с его лица, которое в свою очередь приняло темный загорелый вид.

Взглянув на него, я чуть не вскрикнул от удивления.

— Черт возьми, да ведь это Джон Смайльс! — воскликнул я.

— Совершенно верно, дорогой Ватсон, — ответил Холмс. — Это — тот самый Джон, которого мы поймали месяц тому назад в Одессе и который, спустя шесть дней после своего ареста, самым неожиданным образом бежал из тюрьмы.

Снова глухой шепот одобрения пронесся по толпе.

Имя Шерлока Холмса передавалось из уст в уста и каждый из присутствовавших старался получше разглядеть знаменитого сыщика.

VII.

— Я очень, очень признателен вам, г. Холмс! — произнес полицеймейстер, выслушав от околоточного весь рассказ о случившемся и искоса посматривая на приведенного преступника. — Господин Терихов, будьте любезны допросить арестованного самым тщательным образом. Я уверен, что названная личность принадлежит к знаменитой шайке, которую мы до сих пор тщетно разыскиваем.

И, обернувшись к Холмсу, он снова стал благодарить его за услугу, крепко пожимая ему руку.

— О, это сущие пустяки! — проговорил Холмс, добродушно улыбаясь. — Подобную поимку сделал бы любой городовой, если бы был хоть немного наблюдательней. Но у меня к вам, г. полицеймейстер, есть одна существенная просьба, которую я хотел бы высказать вам с глазу на глаз.

— Я к вашим услугам, — поклонился полицеймейстер и, сделав нам знак следовать за собой, направился в свой кабинет.

Когда дверь за нами заперлась, Холмс подошел к полицеймейстеру и тихо проговорил:

— Для меня очень важна была поимка этого господина, так как по нему я надеюсь узнать местопребывание главаря их шайки.

— Вы намекаете на Карцева? — спросил полицеймейстер.

— Совершенно верно, — ответил Холмс. — Джон Смайльс — правая рука бандита и нет сомнения, что он знает о его местопребывании. Я бы давно мог арестовать Джона, но мне не хотелось спугнуть главного зверя.

— Что же вы хотите предпринять?

— Я попрошу вас заключить арестованного в камеру, которая полагается не более как на трех арестантов. Одним из арестантов будет он, а вторым и третьим будем мы с Ватсоном.

— Как, вы хотите сесть в тюрьму? — удивился полицеймейстер.

— Непременно! — ответил Холмс. — Только вы должны сделать так, чтобы служащий, разносящий обеды в камеры, обращался со мной и Ватсоном как с арестантами, которые отсидели уже положенный 5-летний срок и которых придется освободить через три дня.

— И это все? — спросил полицеймейстер.

— Пока да… Предварительно, конечно, мы переоденемся и несколько изменим наши физиономии. Нас вы должны посадить в камеру заранее и, только после того, как мы успеем там разобраться, велите ввести к нам Смайльса.

Приказав принести из гостиницы наши вещи, мы изменили до неузнаваемости наши физиономии, придав им бледный, изнуренный вид ранее времени состарившихся людей.

После этого, по приказу полицеймейстера, нам принесли два арестантских костюма и, выйдя с другого хода, мы под конвоем трех солдат направились к местной тюрьме.

Там нас уже ждали.

Нас отвели в тусклую небольшую камеру, дав относительно нас соответствующие инструкции часовым и сторожам, и заперли на замок.

Час спустя, к нам ввели Джона Смайльса.

Он вошел в камеру, угрюмый и молчаливый, бросил на нас недружелюбный взгляд и молча опустился на свободную койку, как только за его спиной звякнул запираемый замок.

В свою очередь, и мы смотрели на него совершенно равнодушным взором, не заговаривая первые.

Смайльс долго сидел, погруженный в глубокую задумчивость.

Наконец, он словно в первый раз заметил нас.

— Давно? — коротко спросил он.

— Скоро пять лет, — нехотя процедил сквозь зубы Холмс.

— А вы? — обратился Джон ко мне.

— Тоже, — ответил я. — Вместе за одно дело…

Этот ответ, по-видимому, вполне удовлетворил Смайльса, так как в продолжение двух часов он не произнес ни слова.

Наступило время обеда. В коридоре раздались шаги и звон отпираемых болтов.

Через несколько минут служитель внес в нашу камеру обед, состоявший из отвратительной жидкой похлебки, ходившей среди арестантов под названием «баланды», большой кусок черного хлеба и несколько кусочков крошеного вареного мяса.

Поставив еду на стол, он весело кивнул в нашу сторону.

— Ну что, сколько еще дней осталось вам «баланду» хлебать? — произнес он, обращаясь к Холмсу.

— Три дня еще, будь она проклята! — ответил Холмс, оживляясь. — Другой раз так просто не попадусь!..

— Небось, опять за свое возьмешься! — насмешливо произнес служитель. — Опять замки ломать будешь?

— Да коли не на месте будут, так отчего же их и не сломать? — цинично ответил Холмс.

Служитель вышел и снова дверь нашей камеры плотно захлопнулась за ним.

Смайльс презрительно взглянул на стоявшую перед ним похлебку и с ожесточением отшвырнул от себя деревянную ложку.

Что же касается нас, то мы, давясь от отвращения, неистово глотали проклятую бурду, делая вид, что давно привыкли к ней и порядочно проголодались.

— Я собак дома лучше кормил! — произнес Смайльс, глядя, как мы уписываем «баланду». — И как только можно есть такую мерзость!..

— За пять лет привыкнешь, небось! — сердито буркнул в ответ Холмс.

— И все одно и то же? — спросил Джон.

— Пять лет одна «баланда!» — ухмыльнулся Холмс.

И, помолчав немного, он добавил:

— Ну, да недолго хлебать-то осталось!..

Между тем, Смайльс с любопытством разглядывал нас, видимо, любуясь Холмсом, которого считал отпетым негодяем.

— Экое счастье, черт возьми! — произнес он наконец. — А вы, я вижу, теплые ребята, и если бы вы сослужили мне маленькую службу, так получили бы за нее порядочную награду.

— В нашем деле от денег не отказываются! — оживился Холмс. — Ты только скажи, что сделать, а уж мы дорогу найдем…

Несколько минут длилось молчание.

Джон, видимо, что-то обдумывал адрес.

— Не передадите ли вы маленькое письмецо по адресу? — произнес он наконец. — Если исполните поручение, так вам заплатят за это полсотни.

— Важно! — воскликнул Холмс. — Нам после выхода как раз деньги нужны будут. А на полсотни мы славно встанем на ноги!

— Ну, значит, и по рукам!..

VIII.

Весь остаток дня мы провели почти молча, лишь изредка перебрасываясь между собой короткими фразами.

Так же однообразно прошел и второй день, и лишь на третий день, когда нас следовало выпустить из тюрьмы, в нашей камере царило сильное возбуждение.

Я с восторгом наблюдал за Шерлоком Холмсом, любуясь его мастерской игрой.

Судя по его виду, это был типичный долгосрочный арестант, кончавший свой срок.

Не менее волновался и Джон Смайльс.

Все утро он ходил из угла в угол, по временам разговаривая сам с собой и сильно жестикулируя.

— Да, да… — бормотал он. — Они, безусловно, выручат меня, как только узнают, в какой камере я нахожусь. В этом отношении на Бориса можно положиться. Почти не бывало случая, чтобы он не выручал своих товарищей.

Затем, обернувшись к Холмсу и пристально глядя ему в глаза, он спросил:

— Могу ли я вполне положиться на вас?

— Да ведь вы же обещали нам пятьдесят рублей! — ответил Холмс, пожимая плечами.

Смайльс нетерпеливо топнул ногой.

— Дело не в пятидесяти рублях! Я напишу, чтобы вам было выдано сто, если вы как следует выполните поручение…

— Видно, оно очень замысловатое? — полюбопытствовал Холмс.

— Наоборот, — ответил Джон. — Все поручение состоит в том, чтобы передать по адресу письмо. Надо лишь так доставить его, чтобы никто не проследил за вами.

Холмс беззаботно махнул рукой.

— Ну, это-то мы сделаем за милую душу! Один посторожит, другой пойдет. Нас ведь два товарища…

— Я это вижу, — кивнул головой Джон. — И это вполне успокаивает меня. Когда вы придете по адресу, написанному на конверте, то подойдите к парадному крыльцу; справа, на полочке, вы увидите прикрепленный цепочкой к косяку молоток. Дайте четыре коротких удара, один следом за другим, и после паузы еще два. Когда вам отворят дверь и спросят, откуда, не говорите ни слова; скажите только, что вам поручено передать письмо и получить сто рублей. Поняли?

— Чего же тут не понять! — воскликнул Холмс. — Дело немудреное — постучать молотком!

— Так помните: четыре и затем два!

— Да уж не бойся, не забудем!..

Принимая все меры предосторожности, чтобы часовой в глазок не увидел, что пишется письмо, Смайльс накидал карандашом несколько слов на листке бумаги, вложил его в конверт и, тщательно запечатав, написал адрес.

Затем, осторожно передав письмо Холмсу, он крепко пожал ему руку, проговорив:

— Ну, а теперь поздравляю с выходом. Час добрый!..

Наши скромные арестантские пожитки были собраны еще с утра.

Ровно в 12 часов дверь нашей камеры отворилась и к нам вошел смотритель в сопровождении городового.

— Ну, вы, двое архаровцев! Выходите! Думается, что недолго погуляете на воле! Наша тюрьма по вам скучает, — проговорил он полудобродушно, полунасмешливо.

Делая вид, что не чуем под собой ног от радости, мы вышли из камеры, кивнув на прощанье Смайльсу, смотревшему на нас взором, полным надежды.

IX.

Переодевание, которое мы произвели в комнате смотрителя, заняло немного времени, так как мы не снимали гримов и лишь переменили арестантские костюмы на довольно-таки драные и потертые пиджачные тройки.

Вскоре в комнату смотрителя пришел и полицеймейстер. Увидав нас, он весело расхохотался.

— Ну, как, господа, вы провели эти три дня? — спросил он, обращаясь к нам.

— Недурно! — ответил Холмс, — и если бы не ваша проклятая «баланда», то наше трехдневное сиденье вполне можно было бы назвать прекрасным отдыхом…

— Да?

— Ну конечно же!

— Ну, а результат?

— Есть…

На лице полицеймейстера отразилось живейшее любопытство.

— Надеюсь, вы сообщите мне то, что вам удалось узнать? — спросил он.

Холмс пожал плечами.

— Признаюсь, я не хотел бы сообщать вам ничего до поры до времени. Уж такая у меня скверная привычка!..

— О, я отнюдь не настаиваю! — воскликнул полицеймейстер. — Это зависит решительно от вас! Если вы находите это преждевременным, то, конечно, вам, как главному действующему лицу, это виднее.

— Однако, у меня к вам есть еще все-таки просьба, — проговорил Холмс.

— А именно?

— Вероятно, у вас найдется человек пять дельных и храбрых агентов, которые не побоялись бы немножечко рискнуть жизнью?

Полицеймейстер самодовольно улыбнулся.

— Я вам выберу таких молодцов, которыми вы останетесь вполне довольны, — сказал он.

Нажав кнопку электрического звонка и подождав, когда в комнате появился рассыльный, он назвал ему несколько фамилий, приказав сказать, что просит их немедленно войти к себе в кабинет.

Не прошло и десяти минут, как в кабинет вошли пять мужчин. Это и были сыщики.

Обернувшись к ним, полицеймейстер произнес:

— Господа, имейте в виду, что перед вами находится знаменитый сыщик Шерлок Холмс и его главный помощник, д-р Ватсон. Мистер Холмс уже оказал нам неоцененную услугу, найдя ключ к тем многочисленным преступлениям, которые мы так тщетно старались открыть до сих пор. Я глубоко уверен, что мистер Холмс в самом непродолжительном времени избавит наш город от шайки бандитов. Вас, господа, я прикомандировываю к нему и прошу вас смотреть на него, как на своего непосредственного начальника.

Выслушав полицеймейстера, агенты молча поклонились нам.

— Ну-с, господа, мы не должны терять даром времени, — произнес Шерлок Холмс. — Мы с доктором Ватсоном пойдем вдвоем. Вы же следуйте за нами на приличном расстоянии. По моему знаку вы оцепите тот дом, на который я укажу вам. Старайтесь держаться незаметно, так как мы имеем дело с человеком более чем подозрительным. Когда услышите длинный свисток, бросайтесь на выручку и, если двери окажутся запертыми, не пренебрегайте окнами. Кстати, есть ли у вас у всех револьверы?

Оружие оказалось у всех налицо.

Пожав руку полицеймейстеру, мы вышли на улицу, разделившись, согласно указанию Холмса, на две группы.

День близился к вечеру; солнце стояло совсем низко над горизонтом.

Взглянув на конверт, данный Джоном Смайльсом, Холмс взял направление на северную часть города.

— Негодяй выбрал прекрасное место для своего притона, — произнес он, шагая рядом со мной по панели. — Переулок, в котором помещается нужный нам дом, находится почти на краю города, в одной из узких улиц. Будьте, Ватсон, наготове. Нас может ожидать порядочный сюрприз.

Разговаривая и строя предположения, мы дошли, наконец, до окраины и, сделав несколько поворотов, свернули в глухой тесный переулок.

Между тем, вечер наступил и стало темно.

Это время и темнота как нельзя более благоприятствовали нам.

Бодрым шагом мы подвигались вперед, разглядывая доски на воротах домов и парадные подъезды.

Но вот, наконец, Холмс остановился.

Оглянувшись на агентов, он незаметно указал им на дом и смело направился в сопровождении меня к парадному подъезду, сбоку которого, как мы и ожидали, висел на медной цепочке железный молоток.

Шерлок Холмс уже поднял было молоток, чтобы постучать в дверь, как вдруг, видимо, раздумал и снова тихо повесил молоток.

Затем, отведя меня в сторону, он шепнул:

— Я чуть-чуть было не поспешил. Уж если действовать решительно, то надо действовать наверняка. Чем же мы гарантированы, что Карцев в данную минуту находится дома?

— Вы совершенно правы, — ответил я. — Нам следовало бы выбрать укромненькое местечко, откуда мы могли бы проследить за всеми лицами, входящими в дом и выходящими из него.

Говоря это, мы подошли к противоположному забору, окружавшему пустопорожнее место.

Перелезть через него было для нас делом одной минуты. Забор был дырявый и сквозь широкие щели, образовавшиеся между прогнившими досками, можно было удобно наблюдать улицу. Притаившись за забором, мы прильнули к щелям и замерли в выжидательной позе.

Ждать пришлось часа два. Сначала до нашего слуха донесся отдаленный стук копыт и вскоре из-за ночной темноты вырисовался силуэт четырехместной коляски, запряженной парой лошадей.

Коляска остановилась около того дома, перед которым мы сидели, и из нее вышли четверо мужчин, направившиеся к дому.

Один из них, по-видимому, хозяин дома, своим ключом отпер дверь, которая вскоре затворилась за приехавшими, а коляска, повернув, покатила назад.

Х.

— Ну, теперь, я надеюсь, пташки не уйдут нас! — тихо произнес Шерлок Холмс. — Я более чем уверен, что Карцев среди них. Вероятно, они собрались на совещание по поводу ареста их главного сотоварища, Джона Смайльса. Как вы думаете, Ватсон?

— Я вполне согласен с вами, — ответил я. — И сегодняшний вечер очень удобен, чтобы накрыть сразу всю шайку.

— А пока, дорогой Ватсон, мы сделаем попытку рассмотреть что-либо из происходящего внутри дома.

С этими словами мы снова перескочили через забор и приблизились к противоположному дому.

Но — увы! — надежда рассмотреть что-либо внутри дома не увенчалась успехом. Драпировки на всех окнах были спущены и, плотно приходясь одна к другой, не давали ни малейшей щели, сквозь которую можно было бы что-либо рассмотреть.

Что же касается того, чтобы проникнуть внутрь двора, то к этому не представлялось ни малейшей возможности, так как забор был чересчур высок и весь утыкан острыми гвоздями и битым стеклом.

Мы стояли задумчиво, тихо перебирая способы, как бы проникнуть внутрь двора, как вдруг огромный цепной пес, находившийся во дворе и, видимо, учуявший нас, разразился громким лаем на всю улицу.

— Ну, теперь уже мешкать нельзя! — проговорил Холмс взволнованно. — Проклятая собака выдаст нас с головой, если мы не опередим ее…

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что нам надо выполнить миссию Джона Смайльса, — ответил Шерлок Холмс.

С этими словами он подошел к двери и, взяв в руки молоток, стукнул сначала четыре раза и после паузы еще два.

Не прошло и минуты, как за дверью послышались твердые шаги и дверной замок звонко щелкнул. Дверь отворилась и в освещенной передней пред нами предстал высокий брюнет, при первом же взгляде на которого я чуть было не отскочил назад.

Это был сам Борис Карцев, представший пред нами без всякого грима в своем прежнем виде.

Оглядев нас с ног до головы, он резко спросил:

— Что вам угодно?

— Мы сидели в одной камере вместе с Джоном Смайльсом, — ответил Холмс, совершенно изменив свой голос. — Вот от него письмо, за которое нам следует получить сто рублей.

— Ага! — быстро проговорил Карцев, почти вырывая письмо из рук Холмса. — Подождите одну минуточку, я вынесу вам деньги.

И, окинув нас снова пытливым взором, он скрылся за дверью.

Через две-три минуты дверь снова отворилась и вышедший к нам Карцев протянул Холмсу сторублевый билет.

Он уже собрался снова затворить дверь, как вдруг Холмс, издав резкий свист, ринулся на него.

Но негодяй не потерялся.

С быстротой молнии, сунув руку в карман, он выхватил револьвер и в тот момент, когда Холмс схватил его за горло, он почти в упор выстрелил в него.

К счастью, мне вовремя удалось отбить руку, державшую револьвер.

Сцепившись в бешеном объятьи, оба противника грохнулись на пол.

Я уже собирался было кинуться на выручку Холмсу, как вдруг дверь из внутренних комнат отворилась и в переднюю выскочило три человека с револьверами в руках.

В свою очередь, и к нам подоспела помощь. Один за другим, держа револьверы наготове, наши пять агентов ворвались в переднюю.

Горячая перестрелка завязалась между двумя сторонами.

Между тем, Холмс и Карцев продолжали кататься по земле.

— Так это ты, проклятый шпион! — ревел Карцев, стараясь схватить за горло Холмса.

— Наконец-то мы с тобой сведем счеты! — хрипел в свою очередь Холмс, едва выбиваясь из рук Карцева.

На его счастье бандит выронил револьвер при падении.

Между тем, вместе с агентами мы бросились на трех остальных противников, храбро державшихся на своей позиции и не отступавших ни на шаг, продолжая давать выстрел за выстрелом.

Двое из агентов уже упали жертвою их убийственного огня. Одна из их пуль пробила мне рукав, оцарапав слегка руку.

Проклятья и ругань градом сыпались уст разбойников.

Но вот, наконец, один из них пал. Затем другой из них вдруг выронил револьвер, схватившись за плечо.

Дав последовательно два выстрела, третий бандит бросился было бежать, но, получив пулю в спину, упал навзничь около своих товарищей.

Мы бросились к Холмсу.

Карцев, оказавшийся вдвое сильнее Холмса, брал верх. Ему удалось схватить противника за горло и теперь он душил его изо всей силы. В одну минуту мы все вшестером накинулись на него и в один миг связали, не обращая внимания на страшные угрозы и проклятья, которые он посылал по нашему адресу.

Через час мы были уже в полицейском управлении, куда доставили оставшегося невредимым Карцева и одного из раненых его товарищей. Двое других были убиты наповал.

— Имею честь представить вам вождя бандитов, — произнес Холмс, указывая полицеймейстеру на связанного Карцева. — Надеюсь, вы примете все меры для того, чтобы негодяй не миновал давно заслуженной им петли. Я же лично свел с ним свои счеты и отхожу в сторону.

И, выслушав многочисленные благодарности от полицеймейстера, Холмс вместе со мной вышел на улицу.

Заколдованный мост

I.

Был конец мая.

Погода в Москве, наконец, установилась, мы вздохнули свободнее. Признаюсь, быть в Москве во время периодических дождей в начале весны, — это нечто ужасное!..

Город и без дождей отличается грязью, а во время дождей становится в некоторых местах положительно непроходимым, в особенности в дачных окраинах, куда публика ездит, якобы, для «освежения воздухом».

Пользуясь погодой, мы решили вместе с Шерлоком Холмсом сделать маленькую прогулку по Волге.

Сборы наши были недолги и через полсуток мы перемахнули из Москвы в Рыбинск, откуда предполагали спуститься до Астрахани, останавливаясь по одному дню в больших приволжских городах. Достать каюту на одном из пароходов Общества «по Волге» было делом нетрудным.

Пароходы шли один за другим и, не успели мы хорошенько разобраться, как раздался второй гудок, потом рявкнул третий, и пароход плавно отвалил от пристани. Время было под вечер…

Широкая Волга, блестящая и нарядная, так и сверкала под лучами заходящего солнца.

Стоя на носу, мы, Шерлок Холмс и я, восторженно глядели на поверхность этой великой реки, несущей свои волны почти на четыре тысячи верст.

— Какое богатство, какое богатство обладать такой рекой!.. — восторженно шептал Холмс. — И как должен быть невежествен тот народ, который не сумел создать из нее, в продолжение стольких веков, ничего нужного!..

Он усмехнулся горькой улыбкой.

— Да, дорогой Ватсон, — снова заговорил он, — мы, англичане, показали бы русским, что значит владеть такой рекой! У нас землечерпательные машины не стояли бы в ремонте тогда, когда на заброшенных перекатах мелкие суда садятся на мель, а бедные бурлаки не тянули бы, подобно скотам, на лямках тяжелые барки…

Он вдохновлялся по мере того, как говорил.

— Эта река была бы рекой счастья и гордости народной, а не рекой, состоящей наполовину из слез. Мы не позволили бы ей затоплять ежегодно сотни селений, мы взяли бы ее в ежовые рукавицы, и она несла бы свои волны на радость народа, оплодотворяя широкие поля и бесконечные пастбища… Смотрите, какая красота!

Да, Волга была действительно красива…

Весенний разлив уже спал и успокоенная река, как ни в чем не бывало, катила вдаль свои воды, забыв о тысячах жертв, которых стерли недавно волны ее с лица земли.

Когда совершенно стемнело, лесистые берега бросили свое отражение в стальную поверхность реки и стало казаться, что два ряда деревьев стоят в воде — один подымаясь из нее, а другой — спускаясь в нее вершинами.

Встречные пароходы, иллюминованные разноцветными сигнальными огнями, казались сказочными великанами, опоясанными двойным рядом светящихся четырехугольников, и при приближении к нам неистово ревели, словно стараясь запугать нас.

Наш пароход тоже подымал такой же неистовый рев, и мы шумно расходились, словно два неприятельских снаряда, не встретивших в своем полете друг друга, вспугивая проснувшихся диких уток, спокойно дремавших в прибрежных камышах.

Звезды, беспорядочной гигантской горстью брошенные на небе, сонно мерцали и отражались в широкой воде…

И Волга, словно зачарованная, плавно и едва заметно колыхалась, словно укутываясь лениво в одеяло перед тем, как заснуть на ночь…

Почти до рассвета простояли мы на палубе и лишь когда петух, забытый в клетке буфетчиком и не прирезан-ный случайно вчера, заорал вдруг спросонок, мы, словно сговорившись, оторвались от своих дум и молча направились в каюту.

На следующий день, часов около семи утра, мы прибыли в Кострому и высадились с парохода.

Издали город производил хорошее впечатление, но при ближайшем осмотре оказался хотя и чистеньким, но вовсе уж не таким красивым.

В номерах Лазарева, куда мы сначала попали, нас встретило такое зловоние, от которого на Холмса напал столбняк.

— Ну, дорогой Ватсон, — воскликнул он, приходя в себя, — такое зловоние можно устроить только на конкурсе антисанитарных условий! Поэтому я склонен думать, что в городе Костроме управа обзавелась антисанитарной комиссией в видах скорейшего призыва холеры или чумы на жителей, не записывающихся до сих пор в «Союз русского народа»!..

Не понимая, в чем состоит этот оригинальный «Союз», я попросил Шерлока Холмса объяснить мне это подробнее.

— Гм!.. Видите ли, дорогой Ватсон, я не могу еще сам понять конечных целей этого «Союза», — произнес он задумчиво. — Мне говорили, что главари этого «Союза» видят весь корень зла в цивилизации, и поэтому хотят возвратить человечество к первообразу, то есть к временам одичалых, вернее, диких времен. В этом я отчасти убедился и здесь, так как, если вы заметили, чайная «Союза» помещается как раз рядом со зверинцем, на базарной площади.

— В самом деле изумительно! — пробормотал я растерянно. — Это, вероятно, одна из изуверских сект…

— Правительство смотрит на них сквозь пальцы, ну… как на юродивых, юродству которых здоровые люди не последуют, — ответил Холмс насмешливо. — Несколько наших ученых недавно были командированы правительством в Россию для изучения «союзников», как весьма ценных в истории человечества индивидов и, вероятно, им удастся добыть несколько черепов для европейских музеев и для антропологических исследований.

Походив немного по городу, мы нашли, наконец, прекрасный номер в гостинице «Старый Двор» и, приказав подать самовар, стали пить чай, посмеиваясь от души над странными жителями Костромы, не знающими даже главных улиц своего города.

II.

Было, вероятно, часа четыре дня, когда кто-то постучал к нам в дверь.

— Войдите! — крикнул Холмс.

Дверь отворилась и в комнату вошел толстый господин, лет пятидесяти пяти, одетый в дорогую, тонкого сукна, русскую поддевку и высокие лакированные сапоги. Борода у него была тщательно выбрита, усы слегка топорщились, а огромная лысина так и сияла.

По-видимому, он не привык много ходить, так как пот градом лил с его красного лица, которое он поминутно вытирал огромным красным платком, размером похожим на простыню.

Я и Холмс удивленно взглянули на пришедшего.

— Вы меня тово… Прошу прощения, что потревожил, — заговорил, между тем, пришедший. — Сказывали мне, что вы, значит, из самых что ни на есть огромных сыщиков будете… по части, значит, жулья разного…

Не будучи в силах удерживаться далее, Холмс и я громко расхохотались.

— Должно, ошибся? — растерянно пробормотал толстяк. — А мне в полиции по секрету сказали…

Холмс весело подмигнул мне, — «вон, мол, это откуда».

— Что же вам там сказали? — спросил он, обращаясь к толстяку.

— То, что в город наш приехал самый, про которого все книжки пишут, будто от него ни один жулик не уйдет! — ответил растерянно пришедший. — Не то Шеврок Хомс, не то иначе как-то прозывается…

— Может быть, Шерлок Холмс? — засмеялся сыщик.

— Во, во, он самый! — обрадовался купец.

— Ну, так это я самый и есть, — произнес Холмс.

— Слава тебе, Господи! — обрадовался толстяк. — Я, было, уж испугался, что не в тот номер залез!

— Вы, вероятно, ко мне по делу? — спросил Холмс. — Только имейте в виду, что я завтра собираюсь уезжать…

— Ох, уж подождите, Бога ради! — заволновался купец. — Дело-то мое нешуточное. Вся полиция с ног сбилась, да так-таки ни одного следа до сих пор не нашла!..

По мере того, как говорил толстяк, Холмс становился все внимательнее и серьезнее.

— Будьте любезны, расскажите ваше дело. Только помните: я не люблю многословия! — поторопил он.

— Коротко, батюшка, коротко! — успокоил его толстяк.

Он уселся на предложенное Холмсом кресло и заговорил.

— Первой гильдии купец я… Андрей Лазаревич Хоменков. Торговля моя помещается на главной улице и состоит из трех магазинов рядом. В одном торгуют винами, фруктами и гастрономическим товаром, в другом — готовым платьем, мехами и мануфактурой, а в третьем — золотыми, бриллиантовыми и серебряными вещами. Значит, в городе я самый богатый человек есть и мои магазины в первую голову идут. Сказать надоть, что все мои три магазина помещаются рядом, в нижнем этаже моего собственного дома, и не соединены между собою, а каждый имеет свои входы и выходы. Только склад в подвальном этаже общий. Верхний этаж занимаю наполовину я, а наполовину — мой старший женатый сын.

Купец сделал маленькую передышку и снова заговорил взволнованным голосом.

— Так вот-с, с месяц тому назад запер, это, я магазины и прихожу домой. Вдруг подают письмо. Не соизволите ли прочесть его?

С этими словами Хоменков вынул из бокового кармана распечатанный конверт и подал его Холмсу.

Тщательно осмотрев его, Холмс произнес:

— Штемпель Самары. Послано тридцать четыре дня тому назад. Почерк твердый, энергичный, но сильно измененный. Посмотрим, что он пишет.

Холмс вынул из конверта тщательно сложенный лист почтовой бумаги и, развернув его, прочел:

«В вашей витрине я видел две прекрасные броши: в одной внутри солитеры, кругом сапфиры, а в другой — рубины. Будьте любезны положить их в трехдневный срок около дерева в правом заднем углу вашего сада. Если обманете, то потеряете больше».

— Подписи нет, — задумчиво произнес Холмс, снова складывая письмо.

И, обернувшись к Хоменкову, он спросил:

— Вы, вероятно, не исполнили требования?

— То-то, что нет! — с видимым сожалением ответил купец. — Я с этим письмом пошел напрямки к полицеймейстеру. Поговорили, порядили, да и порешили положить приманку. Снял я с витрины броши, а пустую коробочку положил в означенном месте. Ну, сыщики, конечно, в засаду сели. Глаз, можно сказать, с коробочки не спускали и все-таки не уследили!..

— Она пропала?

— Ну, вот, словно дым исчезла! — со злобой воскликнул купец. — Была и вдруг не стало.

— И никаких следов?

— Никаких!

— Странно! — произнес задумчиво Холмс. — Что же было потом?

— Как пропала из глаз наших коробочка, — заговорил купец, — так я совсем голову потерял. Около магазина поставили двух городовых, а одного из преданных служащих я стал запирать на ночь в магазине. Туда и кровать ему по-ставили. Ночных сторожей еще двух прибавил, одним словом, охранял магазин лучше, чем банк… Прошло, таким образом, около месяца, и мы стали было успокаиваться. Только прихожу, это, я пять дней тому назад в магазин. Отворяю, — все честь честью. Входим… Гляжу — приказчик все еще спит. Стал его будить — не просыпается. Меня так и хвати догадка! Бросился я к ящикам, гляжу — все заперты. Открыл, да так и ахнул! Ни единого хорошего камня не оставлено! Я — туда-сюда, в полицию! Приказчика доктора в себя привели, да толку от него никакого не добились. Он, видишь ли, сам не знает, как уснул, ничего не видел и не слышал! Доктора говорят, будто газу ему какого-то понюхать дали. Перешарили мы все погреба, все углы и хоть бы тебе что! Словно в воду канули грабители. Никаких следов! В погребе — все в порядке. Правда, нашли несколько пустых бутылок да раскупоренных банок… Вероятно, служащие мои по временам украдкой лакомились. Но следов никаких!..

— Это очень любопытно! — перебил Холмс. — Хорошо ли вы помните, что заперли все замки?

— Еще бы! Незадолго перед тем я купил новые замки с секретами, которых никто, кроме меня, не знал. Каждый сам и запирал.

— Окна тоже оказались целыми?

— Ни одной царапины! — развел руками купец. — Всего пропало товару на тридцать две тысячи!..

И, тяжело вздохнув, он добавил:

— Эх, знал бы, так уж лучше отдал бы обе броши! Все же пять тысяч, а не тридцать две!

— Значит, преступление было совершено пять дней тому назад?

— Да.

— И нет никаких следов?

— Хоть убей — никаких.

Холмс решительно поднялся с места.

— Ваша история настолько сильно заинтересовала меня, что я почти уже решил взяться за нее. Потрудитесь немедленно провести меня в ваш магазин. Если преступление действительно настолько таинственно, как вы рассказываете, то я готов остаться еще на некоторое время в Костроме.

— Ах, батюшка! Да я сию минуту! Пойдемте, пойдемте! — захлопотал купец, вскакивая с места.

Не откладывая решения в долгий ящик, мы набросили на себя пальто, взяли шляпы и в сопровождении толстяка вышли на улицу.

III.

Следуя за Андреем Лазаревичем Хоменковым, мы прошли мимо памятника Михаила Феодоровича Романова, повернули на главную улицу и, пройдя ее до половины, остановились у длинного, двухэтажного дома, в нижнем этаже которого помещались три названных магазина.

— Сюда-с! — пригласил Хоменков.

Мы вошли в ювелирный магазин.

— Все ли здесь осталось в таком виде, в каком было утром в день ограбления? — спросил Холмс, обращаясь к хозяину.

— В том самом виде, — подтвердил тот.

— В таком случае, разрешите мне осмотреть ваш магазин.

— Сделайте милость!..

Получив разрешение, Холмс принялся за работу.

Он самым тщательным образом исследовал все окна и двери, осмотрел ставни и новые замки и затем принялся за пол.

Став на четвереньки, он осматривал каждую доску, каждую щель, заглядывал под прилавки, нюхал, смотрел на что-то сквозь карманное увеличительное стекло, одним словом, вел себя, как самая заправская ищейка.

Из ювелирного магазина он перешел в мануфактурный, потом в винно-гастрономический, всюду повторяя свои исследования.

Но, по мере того, как проходило время, я заметил, что лицо Холмса делалось все озабоченнее и серьезнее.

Наконец, он возвратился к нам, и я вопросительно взглянул на него.

— Пока ровно ничего! — проговорил он, словно отвечая на мою мысль.

И, обращаясь к хозяину, он спросил:

— Сообщается ли один из этих магазинов с подвальными складами?

— Да, — ответил купец. — В задней прихожей ювелирного магазина есть люк и деревянная лестница ведет из него в погреб.

— Закрывается ли он на ночь?

— Всегда. Замок и болт накладывались сверху.

Пройдя в заднюю переднюю, мы нагнулись над крышкой люка.

Эта крышка состояла из трех широких и толстых дубовых досок, соединенных двумя железными тяжами, которые, вероятно, сходились на нижней стороне крышки.

Болт и замок были целы и в полной исправности.

Несколько минут Холмс стоял, погруженный в глубокую задумчивость, и по резким морщинам, внезапно избороздившим его лоб, видно было, что мысль его была направлена в какую-то одну, определенную сторону.

Наконец, он очнулся.

— Будьте любезны, отворите этот люк, — попросил он.

Хоменков вынул из кармана связку ключей, отпер замок и, вместе с ним, мы спустились по деревянной лестнице вниз.

Как только Холмс очутился в погребе, он тотчас же принялся за работу, попросив нас не двигаться с места и не мешать ему.

Засветив свой карманный электрический фонарь, он нагнулся над земляным полом погреба и вскоре весь погрузился в свою работу.

Мы стояли молча, с любопытством наблюдая, как знаменитый сыщик лазает по полу, пригибаясь к нему по временам почти самым носом.

Прошло около получаса времени.

— Ага! — донесся, наконец, до нас голос Холмса. — По всему видно, что громилы были люди не простые!..

— Что это? — удивленно переспросил купец.

— Можете подходить! — крикнул весело Шерлок Холмс.

Мы бросились в задний угол подвала и увидели Холмса стоящим на четвереньках и что-то старательно высматривающим на полу.

— Что вы делаете? — удивленно спросил я.

— Да, дорогой Ватсон, громила умеет одеваться! — ответил он, продолжая свое занятие. — Я ясно вижу массу одинаковых следов — ботинок английского фасона, самой последней моды… Да, да, в этом не может быть никакого сомнения… Кроме того, у громил, или, по крайней мере, у их главаря, есть вкус… гастрономический вкус. Омары… Гм… Стерлядь маринованная… банка ананаса… Ну, конечно, и вина со вкусом подбирались. Они сначала выпили полбутылки водки… Заметьте, не больше… Потом бутылку лучшого бордосского вина и… ну, конечно, три бутылки Мумм сухого… Завтрак был не обилен едой, но все, от первого до последнего, выбрано с большим вкусом!..

— Вы это про что же? — растерянно пробормотал Хоменков.

— Про пустые бутылки и коробки, — ответил Холмс.

— А я так полагал, что это раньше кто-нибудь из…

— Из служащих? О, нет! Остатки консервов еще совершенно свежи, а предполагать, что кто-либо из служащих брал их после ограбления — вряд ли возможно, — убежденно произнес Холмс.

С этими словами Холмс поднялся с земли.

— Посмотрим теперь самое главное. Громилы действовали не спеша. Они должны были проникнуть в магазин из подвала, но как они проникли сюда — это тайна. Ясно только то, что они здесь были и хорошо закусывали до или после грабежа…

— Но как они попали сюда и как они могли попасть отсюда наверх, когда люк совершенно цел?

— Это-то и есть самое главное! — весело ответил Холмс. — Относительно того, как они попали отсюда в магазин, у меня уже есть кое-какие догадки и я сейчас проверю их; но как попали они сюда, это остается пока для меня тайной.

И, взяв в руки свой электрический фонарь, Холмс снова принялся за дело.

Особенно долго возился он над стенами погреба.

— Эврика! — воскликнул он вдруг радостно. — Ну, конечно же, моя долголетняя практика сослужила мне и сегодня огромную службу. Не угодно ли, господа, подойти сюда!

IV.

— Странно было бы предполагать в этом деле чудо, — заговорил Холмс, когда мы приблизились к нему.

Он стоял возле одной из стен подвала, облокачиваясь рукой об одну из крупных каменных плит, которыми были выложены стены погреба.

— То, что они проникли в магазин не с улицы, для меня ясно, как день. Нигде я не нашел ни малейших следов, которые, несомненно, должны были бы существовать, если бы вторжение было произведено извне. Итак, они вошли изнутри, а так как половые доски находятся в полной исправности, остается предположить единственное, то есть, что громилы проникли через люк, не взламывая крышки.

— Гм! — промычал я. — Надеюсь, они не духи!

— Конечно, дорогой Ватсон! — смеясь, ответил Холмс.

— Они, несомненно, такие же люди, как и мы с вами. На это указывает и их обувь. Итак, они проникли в магазин из погреба, на который, благодаря тому, что люк был исправен и заперт, следственные власти не обратили должного внимания…

— Это верно! — вставил Хоменков, превратившийся весь в слух.

— Я попросил бы вас, многоуважаемый Андрей Лазаревич, пригласить сию же минуту сюда полицию и следователя, — произнес Холмс, обращаясь к Хоменкову.

— Сию минуту, сию минуту! — засуетился тот, кидаясь к лестнице.

— Да, могу сказать, дорогой Ватсон, что следствие по этому делу велось изумительно небрежно. Полное неумение так и сквозит в каждом шаге следственных властей, — проговорил Холмс, когда мы остались с ним вдвоем.

— О, судя по тем открытиям, которые делаете вы, прежнее следствие никуда не годится! — совершенно искренне ответил я.

Между тем, через несколько минут люк отворился и в погреб спустился хозяин в сопровождении начальника местной сыскной полиции, пристава и следователя.

Вошедшие очень вежливо поздоровались с нами, выразив сердечную радость, что видят нас здесь, но в их взглядах я не мог не подметить некоторого злорадства.

Глаза начальника сыскного отделения, казалось, так и говорили: «А ну-ка, разберись! Небось, не умнее нас!»

Подойдя к Холмсу, начальник сыскного отделения вежливо произнес:

— Господин Хоменков говорил нам, что вы предполагаете, будто воры проникли в магазин из подвала?

— Да, я убежден в этом, — ответил Холмс. — Но мне интересно было бы узнать и ваше мнение.

— Мое? — улыбнулся тот. — Признаться, я думаю, что тут дело обошлось без каких-либо вторжений. Это дело рук одного из служащих и именно того, который спал в магазине. Через форточку он мог прекрасно выкинуть своему товарищу вещи…

— Но… за домом ведь сильно наблюдали…

— Вероятно, он улучил момент.

— Он арестован?

— Да. Арестован и городовой, стоявший против окон. Согласитесь сами, что проникнуть снизу через вполне крепкий и плотно замкнутый люк может только сверхъестественное существо.

В голосе начальника сыскного отделения прозвучали насмешливые нотки.

— Почему же вы предполагаете, что крышка люка была цела? — таким же насмешливым тоном спросил Холмс.

— Потому что осмотр ее свидетельствует об этом.

— Вы думаете?

— Конечно!

Холмс отошел от стены.

— Я думаю несколько иначе, — произнес он твердо. — Громилы проникли в магазин именно через люк.

— Но каким образом?! — воскликнули следователь и пристав в один голос.

— Это не так трудно доказать, если только внимательно отнестись к делу, — не без заднего умысла произнес Холмс.

Следователь и начальник сыскного отделения заметили сарказм и быстро переглянулись насмешливым взором.

Не говоря лишних слов, Холмс попросил всех присутствующих подняться в магазин.

Сам он вылез из люка последним и, приподняв крышку, указал на верхнюю ее сторону.

— Вы видите, господа, что крышка совершенно цела и железные тяжи на ней так же плотно сидят, как и прежде. Прикреплены они к доскам винтами, шляпки которых находятся на верхней стороне.

— Ну-с?.. — насмешливо перебил следователь.

Движением руки Холмс остановил его.

— Теперь обратите внимание на нижнюю сторону, — заговорил он, указывая присутствующим на обратную сторону крышки. — Железные полосы, обхватывающие крышку сверху, сходятся внизу, снизу же закрепляются гайками и винтами. Если вы обратите хорошенько внимание на эти гайки, то, конечно, увидите на них совершенно свежие ссадины. Очевидно, над ними работали очень недавно ключом. Сгибы полос тоже показывают, что железо недавно разгибалось.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил начальник сыскного отделения, лицо которого, по мере того, как говорил Холмс, делалось все серьезнее и внимательнее.

— То, что громилы отвинтили снизу гайки, затем разогнули полосы, проткнули вверх винты и, таким образом, разобрали крышку люка, — серьезно ответил Холмс. — Затем, дав понюхать спящему приказчику чего-то снотворного, они посредством отмычек отперли ящики, вынули вещи и спустились в люк. Затем, держа полосы, они наложили на них снизу доски, снова загнули железо и, втянув посредством ниток сверху в отверстия винты, завинтили гайки.

— Черт возьми, ведь и в самом деле! — смущенно пробормотал следователь. — Но как же они могли проникнуть в погреб? Окон в подвале нет, а железная двойная дверь…

— Совершенно нетронута, — спокойно сказал Холмс.

— Что же вы предполагаете?

— Я уверен, что мне уже удалось найти ход, ведущий в подвал, — ответил Холмс.

На лицах всех присутствующих отразилось крайнее недоумение.

— Вы нашли ход?

— Я думаю, что да! — невозмутимо ответил Холмс. — Не угодно ли вам подойти сюда?

Задетые за живое, мы все последовали за ним.

Подойдя к той стене подвала, которая была со стороны двора, Холмс указал рукой на одну из плит.

— Обратите внимание на то обстоятельство, — заговорил он, освещая стену электрическим фонарем, — что все стенные плиты скреплены одна с другой цементом. Только вот эта плита, к которой ведут найденные мною следы, не прикреплена к остальным цементом и ее отделяет от других едва заметная щель. Крошки цемента на полу под ней ясно указывают на то, что и эта плита была скреплена цементом, но его выскребли. Правда, несмотря на все мои усилия, я не смог подвинуть плиту ни на линию, но это можно объяснить лишь тем, что она приперта с другой стороны балками или чем-нибудь другим.

— Что-то уж очень сложно! — недоверчиво пробормотал начальник сыскного отделения.

— Да, это-то и заставляет меня думать, что мы имеем дело не с простыми хулиганами, а с необыкновенно умным и талантливым человеком.

Следователь пожал плечами.

— Что же вы намерены предпринять дальше?

— Намерен попросить вас позвать сюда двух каменотесов и попросить их отвалить эту плиту, — ответил Холмс.

— К вашим услугам! — проговорил хозяин. — Сейчас распоряжусь.

V.

Минут через двадцать два каменотеса, вооруженные кирками и ломами, спустились к нам.

Указав им на плиту, Холмс приказал вынуть ее из стены.

Получив обещание хорошей награды, каменотесы дружно застучали кирками и, не прошло и двадцати минут, как плита была снята с места.

Каково же было злорадство следователя, пристава и начальника сыскного отделения, когда за ней показался земляной слой.

Но Холмс, по-видимому, не замечал этого.

Уйдя головой в образовавшееся отверстие, он зажег фонарь и несколько раз колупнул пальцем землю.

— А ну-ка, ударь кто-нибудь ломом в эту землю! — произнес он, вылезая из отверстия.

На его лице играла довольная улыбка. Один из каменотесов схватил лом и изо всей силы ударил им в земляной слой.

В тот же момент он громко вскрикнул, ударившись лбом о камень, так как лом не встретив почти никакого сопротивления, весь ушел в мягкую землю, благодаря чему, в силу инерции, каменотес и ударился головой о стену.

Единодушный крик удивления вырвался у всех присутствующих.

— О, чтоб тебе! — ругался, между тем, каменотес. — Да там пусто!

— Копай! Копай живее! — приказал Холмс.

Кирки дружно заработали.

Вскоре каменотесы вылезли из отверстия.

— Готово! — сказал один из них.

— Ну-с, господа, я попрошу вас следовать за мной! — повелительным тоном произнес Холмс. — С собой ли у вас, Ватсон, револьвер?

— Конечно!..

— В таком случае, вперед!..

Вслед за Холмсом я пролез в небольшое отверстие и очутился, вместе с другими, в низком, небольшом гроте, освещенном фонарем Холмса.

В глубине грота виднелось темное отверстие подземного хода, по которому можно было пробираться лишь на четвереньках.

Сделав нам знак следовать за собою, Холмс опустился на колени и первым вполз в подземелье, освещая себе путь фонарем.

Но едва мы пролезли шагов двадцать, как вдруг Холмс громко крикнул:

— Стойте! Не напирайте на меня! У кого есть ножницы?

— У меня! — отозвался пристав.

— Скорей их сюда!

Ножницы были переданы и минуты две прошло в гробовом молчании, пока, наконец, Холмс снова не крикнул:

— Смело вперед!

Прошло минут двенадцать.

Холмс вдруг остановился.

— Эге! — воскликнул он. — Здесь дальше идти некуда! Выход завален. Двигайтесь, господа, назад и меряйте ход четвертями.

Обратным порядком мы двинулись назад, исполняя требование Холмса.

Ход был совершенно прямой.

Когда мы, наконец, снова выбрались в подвал, мы невольно расхохотались, глядя друг на друга: мы положи-тельно походили на чертей, до того мы были выпачканы землей.

— Зачем вам потребовались ножницы? — спросил Холмса пристав.

— Для того, чтобы обойти ловушку, — серьезно ответил Холмс.

— Ловушку?

— Да. Поперек хода был протянут черный шнурок, на высоте получетверти от пола. Я не могу точно сказать, для чего он служит, но, по-моему, это или сигнал, или смерть. Возможно, что если бы я зацепил его, где-нибудь раздался бы звонок, но возможно и то, что шнур проведен к заложенному фугасу и, дерни я его нечаянно, мы взлетели бы великолепно на воздух. Во всяком случае, я вовремя заметил его и, осторожно обрезав, предотвратил ту или другую опасность.

— Черт возьми, с вами можно пойти хоть к черту на рога, до того вы предусмотрительны! — с волнением произнес следователь.

Холмс не обратил никакого внимания на его слова.

— Длина хода — триста семьдесят четвертей, — бормотал он про себя. — Направление замечено по компасу. Прекрасно!..

И, обернувшись к нам, он громко сказал:

— А теперь, господа, мы выйдем во двор, проверим линию и гайда прямо к месту.

Мы вышли во двор.

По компасу мы определили направление, на глаз определили расстояние и по проверенной линии направились вперед, перелезая через заборы.

— Здесь! — произнес, наконец, Холмс, когда мы очутились на улице, параллельной той, на которую выходили магазины Хоменкова. — В этот двор, по ту сторону улицы, должен выходить подкоп.

Мы невольно взглянули на небольшой деревянный домик с закрытыми ставнями, на который указывал Холмс, и молча удивленно переглянулись.

— Одну минуту! — проговорил Холмс.

Оставив нас одних, он скрылся в дверях соседнего дома и вскоре вышел из него с озабоченным лицом.

— Что случилось? — не утерпел спросить пристав.

— Они ускользнули от нас! — со злостью проговорил Холмс, сжимая кулаки. — Ну, нет, черт возьми, так легко вы не отделаетесь от Шерлока Холмса! Пойдемте-ка, господа, в брошенный притон.

Ворота дома оказались незапертыми.

Через минуту к нам подошел и хозяин дома, старый часовщик, который, по нашей просьбе, отпер нам входную дверь, через которую мы вошли в дом.

Вся квартира состояла из трех небольших комнат и кухни. Теперь она была тщательно выметена и совершенно пуста.

— Кто снимал у вас этот домик? — обратился Холмс к часовщику.

— Господин Брендер и его сожитель Савелов, — ответил тот.

— Когда же они очистили квартиру?

— Четыре дня тому назад.

— Они уехали?

— Да. Нагрузили свои вещи на тележку и уехали.

Холмс насторожился.

— Скажите, пожалуйста, у кого нанимали они тележку? — спросил он.

— У них была своя тележка и лошадь. Шустрая лошадка! — ответил часовщик. — Тележку только что успели из кузницы привезти; они сейчас же и уехали.

— Из какой кузницы? — полюбопытствовал Холмс.

— А вот тут, за углом, Михеича кузня.

Расспрашивая часовщика, Холмс, не переставая, шарил по всем углам и заглядывал в печки.

Вдруг он вытащил из одной печки что-то черное и подошел к окну.

— Гм!.. почти сгорела! — проговорил он.

Тут мы заметили, что он осторожно держит в руках несколько почти сгоревших клочков бумаги, вероятно, оставшихся среди золы.

— Остатки больших листов! — громко произнес Холмс. — Жаль, что осталось так мало! Ровно ничего нельзя разобрать!..

Он внимательно стал просматривать маленькие обгоревшие клочья бумаги, уцелевшие от огня, выбрасывая их один за другим.

— Гм!.. вот это, может быть, пригодится, — произнес он, останавливаясь над одним из клочков.

Осторожно вложив его в свою записную книжку, он вынул из кармана карту Костромского уезда и стал внимательно рассматривать ее.

Вдруг я увидел, что самодовольная улыбка едва заметно скользнула по его губам.

Но он не проронил ни слова.

— Но где же кончается подземный ход? — задал вдруг вопрос следователь, которого этот вопрос, очевидно, интересовал больше всего.

— Признаюсь, это вовсе не интересно для меня в настоящее время и я не советовал бы вам зря тратить на это время, — ответил Холмс. — Для меня важно было найти дом, к которому он подведен. Хозяев в нем нет, значит, надо их искать…

— Но может случиться…

— Ох, Боже мой! — нетерпеливо перебил Холмс. — Вероятно, он где-нибудь под полом.

С этими словами он вышел во двор.

Однако, следователь, которому подземный ход не давал покоя, распорядился поднять полы и вскоре под полом угловой комнаты мы действительно увидели свеженасыпанную землю.

— Копай! — приказал каменотесам следователь.

Интересуясь исследованиями Холмса, я и начальник сыскного отделения вышли во двор.

Мы застали Холмса склонившимся над землей и что-то рассматривающим.

Не желая мешать его работе, мы стали у забора, молча наблюдая за ним.

Вдруг страшный взрыв, от которого полетело все кругом, сбросил нас, словно былинки, на землю.

Все закружилось кругом.

Я видел, как взлетела на воздух крыша дома, но это было лишь мгновение, так как столб земли, пыли и дыма на несколько минут скрыл все от моих глаз.

Убедившись, что я цел, я быстро вскочил на ноги и бросился к тому месту, где был Холмс.

На моих глазах он поднялся из кучи песка и пыли, ругаясь и отплевываясь.

— Ну, черт возьми, мы отделались благополучно! — воскликнул он, увидав меня. — Я ведь чувствовал, что здесь что-то есть!

Между тем, шум взрыва привлек к дому всю улицу.

Народ и полиция сновали как угорелые, растаскивая по бревнам рухнувший дом.

Около нас кто-то застонал под обвалившимся забором.

— А ну-ка, Ватсон, за дело! — крикнул Холмс.

Мы бросились к забору и, подозвав несколько человек из толпы, подняли его.

— Ой, батюшки, чуть не задавило! — простонал начальник сыскного отделения, вылезая из-под досок и потирая помятые бока.

— Невредимы? — бросился к нему Холмс.

— Гм!.. Все бока обломало! — со злостью пробормотал тот. — И затылок расшибло. Ну, погодите ж вы у меня!

И он в бессильной ярости сжал кулаки.

Между тем, собравшийся народ ревностно помогал полиции растаскивать доски и балки.

Мы все трое присоединились к общей работе.

Сначала из-под обломков извлечен был пристав. Он был без сознания от сильного ушиба в голову и при освидетельствовании оказалось, что у него переломана правая нога.

Затем извлекли судебного следователя. Этот отделался лишь сильными ушибами и несколькими ссадинами на лице и руках. Освобожденный из-под обломков, он долго не мог прийти в себя и, наконец, разразился громкими проклятиями.

Позже всех освободили из под обломков обоих каменотесов.

Оба несчастные были мертвы; у одного из них оторвало руку, у другого было вырвано полбока.

Когда пристава унесли в больницу и горячка немного улеглась, Холмс обратился к следователю:

— Что такое случилось?

— Эх! Надо было послушать вас и не разрывать земли! — воскликнул он, махнув рукой. — Пристав приказал поднять пол. В угловой комнате мы увидели, что под полом в одном месте осела земля. Вероятно, ее недавно насыпали. Это и был вход в подземелье. Пристав и велел разрывать его кирками. Ну, начали копать, вдруг как ахнет! Все и полетело!

— Ага! — воскликнул Холмс. — Негодяи заложили в этом месте фугас и каменотес хватил по нему киркой. Ясно, что шнурок, который я вовремя перерезал, вел тоже к терке фугаса и, зацепи я его нечаянно, мы все были бы уже на том свете. Этого же фугаса касалась и надпись в конце хода, которой злодеи хотели заинтриговать преследователей, чтобы те не останавливались в своей работе до тех пор, пока не взлетят на воздух.

Он замолк и с минуту что-то обдумывал.

Затем, обернувшись к нам, он произнес:

— А теперь, господа, не будем терять времени, которое для нас слишком дорого. Пойдемте прямо в кузницу, в которой чинился их экипаж.

Предоставив полиции разбираться в развалинах, мы вышли со двора и направились к кузнице.

VI.

Кузница Михеича была за углом, и мы нашли ее без труда.

Старик Михеич был дома.

Он был перепуган насмерть взрывом и забился в самый дальний угол кузницы, где сидел, ни жив, ни мертв.

Мы еле-еле разыскали его.

Не теряя времени, Холмс приступил к расспросам, кратко рассказав старику о том, что во взорванном доме жили разбойники, которых ищет полиция.

— Так это я, значит, разбойникам бричку чинил! — воскликнул с отчаянием старик. — Ах, чтоб им! Все расскажу, хоть и мало про них знаю!..

— А что же именно?

— Нелюдимы они больно были! Один из них черный, высокий и стройный, — настоящий, можно сказать, барин; а другой попроще будет: русый, среднего роста, с рыжеватыми усами.

— Каких лет?

— Лет сорока. Чернявому-то не более тридцати пяти. Бричка у них черная, рессорная… Шина у них на правом переднем колесе лопнула, так я им на нее гайку ставил..

— Гайку, говорите? — переспросил Холмс.

— Гайку-с. Собственно говоря, это гвоздь с широкой шляпкой.

— Может ли эта шляпка оставить след?

— При тихой езде — обязательно.

— Долго ли стоял у вас тарантас?

— Два дня. Они хотели, чтобы я исполнил им работу накануне, да я не успел. Ну, они и сердились.

— Вероятно, торопились?

— Страсть как!.. Раз десять приходили. Потом велели всю срочную работу бросить и два рубля лишних за это дали.

— Прекрасно! — проговорил Холмс. — А не видали ли вы, когда они выезжали?

— Как не видать! Случайно только вышло. Я на дворе топор забыл, да ночью и вспомнил. Выхожу во двор, гляжу — они вдвоем и едут. Прямо мимо меня, вон в ту сторону проехали.

Старик махнул рукой влево.

Поблагодарив Михеича, мы возвратились к месту катастрофы, где теперь собрался почти весь город.

— Можем ли мы достать сейчас же две легких одноконных брички? — спросил Холмс начальника сыскного отделения.

— Конечно! — ответил тот живо. — Вы намерены ехать сегодня же по следам?

— Да, чем скорее, тем лучше.

— В таком случае я сейчас же распоряжусь.

С этими словами он исчез в толпе и через минуту появился снова.

— Лошади будут через пять минут! — проговорил он, подходя к Холмсу.

Поблагодарив его, Холмс вынул снова карту Костромского уезда и долго водил по ней пальцем.

Только когда лошади были, наконец, поданы, он оторвался от своих занятий.

— Не смотрите на то, что эти лошади стары, — произнес, между тем, начальник сыскного отделения. — Это — лучшая пара из артиллерийского брака. Они прекрасно втянуты в работу, скоры на ходу и совершенно не пугливы.

— Прекрасно, — ответил Холмс. — Вы, Ватсон, поедете со мной.

И, обернувшись к начальнику сыскного отделения, он спросил:

— Надежны ли кучера?

— Я думаю! — улыбнулся тот. — Ведь это мои же агенты!

— О, в таком случае нас едет целый отряд! — весело воскликнул Холмс. — Надеюсь, они вооружены?

— Еще бы!

— Значит, не о чем больше и говорить. Итак, господа, вперед.

Мы заняли места в тарантасах, согласно распределению Холмса.

— Поезжайте по тракту на Галич, — скомандовал Холмс.

VII.

— Почему вы направляетесь именно на Галич? — удивился я.

Вместо ответа Холмс вынул свою записную книжку и, открыв ее на середине, подал мне тот самый обгорелый кусочек бумаги, который нашел в печке взорванного дома.

— Может быть, эти несколько букв сослужат нам больше, чем все предшествовавшие мои наблюдения.

Взяв в руки клочок, ставший уже коричневым, я едва смог прочесть полусгоревшую надпись: «…дем на Га», «тив течения…».

Это было все, что оставалось на листке.

Ничего не понимая, я подал бумажку Холмсу.

— Что же вы видите здесь?

— Очевидно, в первой строке было написано: «поедем на Галич». Заметьте, не в Галич, а только на Галич. Во второй строке есть прямое указание на то, что придется ехать «против течения». Письмо это было получено недавно, так как золы в печке было мало. Я предполагаю, что, задумав грабеж, молодцы откомандировали одного из своих товарищей для того, чтобы он отыскал надежное убежище, где бы они могли временно спрятать драгоценности.

— Значит, их было не двое? — спросил я с любопытством.

— Да. Их было не менее трех человек, — ответил Холмс. — И, если бы я даже не видал этого клочка бумаги, я все равно знал бы, что существует третий.

— Из чего же вы заключили бы это?

— Из странных следов ног, которые я рассмотрел во дворе. Эти следы настолько характерны, что я вряд ли оши-бусь, если укажу их обладателя даже издали, хотя я никогда в жизни его не видал.

Я недоверчиво взглянул на Холмса.

Он поймал мой взгляд и улыбнулся.

— В этом нет ничего странного, — проговорил он. — Правая нога этого человека сильно вывернута ступней наружу. Вероятно, он — урод. А по рассказам Михеича, оба жильца были люди здоровые и вполне нормальные.

— Вы — удивительный человек! — воскликнул я, искренне удивляясь наблюдательности моего друга.

Холмс самодовольно улыбнулся.

— Наша профессия, дорогой Ватсон, обязывает нас к этому. Кроме того, у меня есть несколько тряпочек, вернее, клочков материй от мужских костюмов, найденных мною в подземной галерее и во дворе взорванного дома. Весьма возможно, что и эти мелочи пригодятся мне.

Разговаривая таким образом, мы вскоре выехали за город и крупной рысью помчались по галичскому тракту.

Проехав верст двадцать пять, мы остановились у деревенского постоялого двора, позавтракали яичницей и творогом со сметаной, накормили лошадей и часа через полтора снова тронулись в путь.

Дорога, ведшая до сих пор открытой местностью, пошла густым лесом.

Так продолжалось до тех пор, пока мы не подъехали к притоку реки Костромы.

Приток этот шел на запад и терялся в лесной местности. Остановив здесь лошадь, Холмс соскочил с тарантаса и стал внимательно разглядывать дорогу и берега притока, пройдя по каждому из них не менее пятисот шагов.

Наконец, он возвратился.

Взглянув на него, я сразу убедился, что его искания не пропали даром: глаза Холмса победоносно горели, стан выпрямился, шаг был бодрый и решительный.

— Держу пари, что вы сделали какое-то важное открытие! — воскликнул я.

— Как видно, вы великолепно изучили меня! — весело ответил Холмс. — Что касается открытия, то вы угадали.

Они ехали здесь и спустились с тарантасом в реку шагах в четырехстах отсюда. След лопнувшей и починенной шины ясно виден на глинистом берегу, а след ног в английских ботинках только подтверждает мое предположение…

Начальник сыскного отделения и следователь внимательно слушали Холмса, не скрывая своего восторга.

— Вы прямо-таки Бог! — воскликнул следователь. — Майн-Ридовский следопыт не сумел бы лучше отыскать следов!

— Ну, до него-то мне далеко! — скромно возразил Холмс. — Но зато теперь я смело могу сказать, что злодеи не уйдут из мо их рук!

— Дай-то Бог! — воскликнул начальник сыскного отделения. — Удивляюсь только одному: почему они не уехали из Костромы на пароходе или, еще лучше, по железной дороге?

— Это весьма понятно, — ответил Холмс, пожимая плечами. — На железной дороге и на пароходе легче быть задержанными. Кроме того, воры всегда избегают людей, в особенности, когда краденое находится при них. Им ведь все время кажется, что их подозревают и что за ними следят.

— Это-то правда! — подтвердил начальник сыскного отделения.

— Но теперь нам нельзя терять времени! — перебил его Холмс. — Привяжите лошадей где-нибудь подальше в лесу и поторопимся в путь.

Агенты, сидевшие на козлах, в несколько минут исполнили его приказание и, вслед за Холмсом, мы двинулись вдоль берега реки.

VIII.

— Если они выбрали себе берлогу далеко, то мы настигнем их завтра, — уверенным тоном произнес Холмс, шагая по берегу и попыхивая сигарой. — Но что-то говорить мне, что пристанище их находится недалеко отсюда; иначе они не брали бы с собой лошади.

— Вы думаете? — спросил я.

— Дороги здесь нет, а долгое путешествие на лошади слишком затруднительно по такому лесу или по руслу реки, когда экипажу приходится ехать в воде по самую ось.

— Но возможно, что они не хотели оставить на берегу следов, а идти пешком по воде тоже не представляет большого удобства, — заметил начальник сыскного отделения.

— Весьма возможно, — согласился Холмс. — В таком случае, нам придется попутешествовать немного дальше.

Проговорив это, он остановился.

— А ведь и в самом деле, ваше предположение может оправдаться! — сказал он серьезно. — В таком случае, мою ошибку придется исправить тотчас же.

И, обратившись к агентам, он произнес:

— Пока мы отошли еще не далеко, будьте любезны, возвратитесь назад и догоните нас на лошадях. Мы все время будем идти берегом.

Получив приказание, агенты повернули назад и вскоре скрылись из глаз.

Мы прошли еще с версту, как вдруг Холмс, все время смотревший себе под ноги, остановил нас жестом руки.

— След вышел снова на берег. Вот он, — указал он на ясно отпечатанный след колес и копыт. — Вы совершенно правы и я очень благодарен вам за то, что вы вовремя исправили мою ошибку.

Начальник сыскного отделения самодовольно улыбнулся.

— Значит, здесь нам придется подождать? — спросил он.

— Конечно, — ответил Холмс.

Мы сели на берегу и закурили.

Часа через полтора до нашего слуха донесся плеск воды, а вскоре показались и наши лошади.

Приказав им подняться на берег, мы тихо двинулись вперед за Холмсом, который, словно ищейка, все время шел по следу.

Берег заметно подымался и вскоре русло реки стало похожим на глубокую, крутую трещину, по дну которой с шумом стремилась вода.

Между тем становилось все темнее и темнее и вскоре движение вперед по следу стало окончательно невозможным.

— Ничего не поделаешь, придется заночевать в лесу, — со вздохом произнес Холмс.

— Лес-то начинает редеть, — заметил один из агентов. — Следовало бы хоть до опушки добраться.

— Это-то можно! — ответил Холмс, зажигая электрический фонарь.

Освещая себе дорогу, он продолжал медленно двигаться вперед.

Лес действительно редел и вскоре мы очутились на поляне.

— Ну-с, господа, здесь мы переночуем, — сказал Холмс.

IX.

Лишь только стадо светать, мы тронулись в путь.

Посреди поляны мы заметили дорогу, на которую и выходил след колес.

Повернув направо, мы скоро подошли к берегу.

Как я уже говорил, в этом месте берега реки образовывали крутые откосы не ниже семи-восьми саженей, а от берега до берега был перекинут довольно широкий висячий деревянный мост без перил.

Прежде чем въехать на мост, Холмс попросил нас подождать и, подойдя к мосту, стал почему-то внимательно осматривать его.

Когда, после получасового осмотра, он наконец вернулся к нам, на его лице играла довольная улыбка.

— Принесите-ка мне камень пуда в полтора-два, — обратился он к агентам.

Исполнить это приказание было нетрудно, так как на берегу валялось множество валунов.

Несмотря на худобу, Холмс обладал недюжинной силой.

Взяв камень обеими руками, он взмахнул им между ногами и изо всей силы бросил на мост.

Глухо ударился камень о деревянную настилку и вдруг весь мост с громким треском рухнул в пропасть.

Мы стояли молча, раскрыв рты от неожиданности и изумления.

Я чувствовал, как сердце отчаянно стучит в моей груди.

— Да, они прекрасно обеспечили свой тыл! — воскликнул Холмс, потирая руки. — Взойди мы на мост, мы славно бы совершили воздушное путешествие! Но теперь дорога каждая секунда. Спрятать лошадей в лесу! Живо!

Мы бегом бросились исполнять его приказание.

— За мною! — крикнул Холмс.

Почти бегом пустились мы дальше вдоль берега, стараясь найти какую-нибудь лазейку, чтобы перебраться на другую сторону речки.

Наконец, это нам удалось.

В полуверсте от моста, рискуя сломать себе шеи, мы почти скатились по крутому откосу к воде, перешли вброд реку, вода которой в некоторых местах доходила мне до груди, и стали карабкаться по противоположному берегу, поминутно обрываясь и скатываясь вниз.

Но, наконец, и это препятствие было сломлено.

С нечеловеческими усилиями выбрались мы, наконец, на высокий берег и снова, почти бегом, пустились к рухнувшему мосту.

— Я так и знал! — бешено воскликнул Холмс, глядя на берег около того места, где начинался мост.

Тонкая проволока тянулась по траве, исчезая в лесу.

— О, конечно, это сигнал! — произнес начальник сыскного отделения, разглядывая проволоку. — Как только мост рухнул, проволока дернула сигнальный звонок или док.

— Ну да, ну да! — нервно подтвердил Холмс. — Вперед, господа! Они не успеют собраться! Мы по проволоке найдем их гнездо! Только, ради Бога, бегите лесом, рядом с проволокой.

Мы бросились вперед.

Словно псы, пробежали мы с версту, как вдруг остановились, словно вкопанные, и бросились в стороны, притаившись в кустах.

То, что мы увидели, заставило сильно забиться наши сердца.

Видимо, занятый своим делом, прямо навстречу шел человек лет сорока пяти, одетый в простой крестьянский армяк.

Из-под барашковой шапки выбивались беспорядочные пряди рыжих волос, а узкие глаза, словно вдавленные на покрытом веснушками красном лице, смотрели зло и хитро.

В руках он держал большую деревянную катушку, на которую быстро наматывал проволоку по мере того, как шел вперед.

— Правая нога, правая нога! — прошептал Холмс.

Я взглянул на человека и чуть не вскрикнул.

Правая нога его была согнута в колене и сильно вывернута наружу.

«Так вот кто был третьим!» — пронеслось у меня в голове.

Между тем, урод все продолжал свою работу, стараясь поскорее уничтожить след, то есть убрать проволоку, по которой мы могли дойти до гнезда разбойников.

Вскоре он очутился как раз против нас.

Дав мне знак, Холмс, словно тигр, выскочил из засады и, прежде чем урод успел оглянуться, схватил его за горло, опрокинув на землю.

В одну секунду пленник был скручен по рукам и ногам.

— Черт возьми! Да ведь это Федька Удав! — воскликнул начальник сыскного отделения, взглядывая в лицо урода, который не мог произнести ни одного слова от неожиданности и лишь растерянно хлопал глазами.

— Он вам знаком? — удивленно спросил Холмс.

— Еще бы! — воскликнул начальник. — Два раза бегал с каторги! На его шее сидит не менее двадцати самых отчаянных преступлений и петля давно соскучилась по нему! Ну, голубчик, теперь-то тебе не миновать ее!

Услыхав слова начальника сыскной полиции, урод быстро взглянул ему в лицо и вдруг затрясся всем телом.

— Ага, узнал?! — воскликнул начальник. — А ну-ка, милый, говори-ка, где твои друзья?

Но страх пленника был лишь минутным.

Он быстро овладел собой и на лице его даже появилась насмешливая улыбка.

— Да вы кого же ищете? — спросил он, нахально глядя на нас.

— Товар Хоменкова, конечно, вы уже успели припрятать, — ответил Холмс. — Но ведь он недалеко отсюда и если ты не захочешь говорить, так мы заставим тебя…

— Желал бы я посмотреть, как? — расхохотался негодяй.

— Очень просто! — ответил Холмс, пожимая плечами. — Притон ваш находится отсюда не дальше длины этой проволоки и, описав с этим радиусом полукруг, мы легко найдем его.

Урод разразился проклятиями.

— Больно умны вы, собаки! — прошипел он. — Да только вряд ли вы там кого-нибудь застанете!

— А это мы посмотрим! — улыбнулся Холмс.

Он вдруг переменил тон и, ударив урода по плечу, сурово произнес:

— Слушай, негодяй. Помни, что ты, как беглый каторжник, находишься вне закона и не все ли равно, что ты будешь болтаться на веревке часом позже или часом раньше? Твое сознание избавило бы тебя от виселицы, но раз ты упрям, то незачем и возиться с тобой!

Федька Удав с беспокойством взглянул на Холмса.

Между тем, тот, как ни в чем не бывало, подозвал агентов и коротко приказал:

— Ну-ка, вздерните-ка на дерево этого молодца! Он нам только связывает руки!

— Это как же? Без суда? — заорал вдруг Федька.

— Коли найдут тебя висящим, так только порадуются! — хладнокровно ответил Холмс.

С бешеной силой пленник рванулся, но тут же упал навзничь, застонав от боли, так как веревки врезались ему в тело.

В бессильной ярости катался он по земле, изрыгая проклятия, пока, наконец, не обессилел.

Между тем, один из агентов прикрепил конец веревки к толстому сучку и сделал на другом конце петлю.

— Скорее! — поторопил Холмс.

Агенты подскочили к Удаву.

Видя, что с ним не шутят, разбойник побледнел, как полотно.

Некоторое время он еще крепился, но когда агенты подтащили его к петле, энергия его вдруг пропала.

— Пощадите! — прохрипел он. — Все скажу!..

— Так-то лучше! — насмешливо произнес Холмс. — Ну, показывай, иначе, клянусь Богом, ты недолго проживешь!

Дрожащей рукой каторжник указал направление.

Недолго думая, мы быстро пошли вперед, волоча за собой и пленника.

Идти пришлось недолго.

Скоро мы вышли на поляну, посреди которой увидели избушку, похожую на сторожку лесника.

— Здесь? — спросил Холмс.

— Да, — коротко ответил Удав. — Только их уж нет тут.

При этих словах глаза его злобно сверкнули.

— И ты не знаешь, куда они скрылись? — насмешливо спросил Холмс.

— Нет! — твердо ответил бродяга: — Вы можете повесить меня, но того, что я не знаю, того не могу сказать.

В его голосе, полном ужаса, послышались искренние ноты.

Не было никакого сомнения, что он не знал, куда ушли разбойники.

Подбежав к избушке, мы обошли ее со всех сторон, заглянули во двор, но везде было пусто.

Все говорило о том, что дом только что спешно оставлен.

В печке еще не потухли уголья и видно было, что перед бегством хозяева избы что-то сжигали, так как левая сторона печи была сплошь заполнена бумажным пеплом.

Двери в дом были отворены.

В нем мы нашли три кровати, столы и табуретки самого незатейливого вида.

Но все остальное было унесено.

На одном из столов нам бросился в глаза клочок бумаги.

Взяв его в руки, я прочел:

«Если ты, мой преследователь, — Шерлок Холмс, то поздравляю тебя, голубчик, с самым длинным носом. Борис Карцев».

— Борис Карцев! — воскликнул я громко.

Холмс кинулся ко мне и, схватив листок, жадно впился в него глазами.

— Ага, так вот с кем мы имеем дело! — взволнованно проговорил он. — Мое сердце это чуяло! Борис Карцев, бывший помещик, отравитель своего дяди, громила всероссийский, одесский и донской контрабандист, мой первый смертельный враг! О, дело начинает принимать совсем другой оборот!

Выбежав из избы, Холмс, словно собака, пригнулся к земле.

— Сюда, за мной! — крикнул он вдруг. — Марш по следу! Пусть один из агентов останется с пленником! Живого не выпускать из рук и, в случае опасности, пристрелить!..

Он отдавал приказания быстро, на лету.

Через минуту мы, вчетвером, неслись бегом по следу.

X.

С меня градом катил пот.

Холмс, несмотря на лес, отыскивал следы не хуже гончей.

Но вот, наконец, мы дошли до ручья.

— Ну, голубчики, вы и лошадь оставили! — воскликнул Холмс, указывая нам на стоявшую привязанной к дереву лошадь, запряженную в тарантас. — Ага!.. и шина починенная!

Привязанная лошадь была вся в мыле.

— Отсюда они бросились по этому ручью. Но куда? — задумчиво произнес Холмс.

И, обернувшись к агенту, он приказал:

— Идите вверх. Сборный пункт здесь. Если заметите выходящие на берег следы — возвращайтесь. А мы, господа, пойдем вниз.

Мы втроем бросились бежать по течению.

Прошло с полчаса.

Лес снова начал редеть и, наконец, мы выскочили на обширную прогалину.

— Гм… пасека… — пробормотал следователь.

Действительно, посреди поляны было разбросано десятка три ульев, а около шалаша сидел старый седой старик высокого роста, точивший на точиле топор.

Увидав нас, он приставил ладонь ко лбу и снова принялся за прерванную работу.

— Не даст ли нам дед каких-либо указаний? — спросил начальник.

— Весьма возможно, — ответил Холмс. — Но… негодяи могли воспользоваться его шалашом, чтобы устроить нам, без его ведома, в нем засаду. Держите оружие наготове и подходите к шалашу с трех сторон!

Вынув револьверы и держа их за спинами, мы отделились друг от друга и стали быстро подходить к деду.

— Дедушка! — крикнул вдруг Холмс. — Не проходил ли сейчас кто-нибудь здесь?

Старик тихо поднял голову, отложил в сторону топор и тихо покачал головой.

— В траву! — громко крикнул вдруг Холмс, падая на землю.

Едва мы успели исполнить это приказание, как откуда- то раздался выстрел.

Старик испуганно оглянулся.

Холмс исчез в высокой траве и несколько минут царило мертвое молчание.

И вдруг я увидел, как из густой травы взвилась веревка.

Лассо, пущенное умелой рукой Холмса, упало на голову старика и, сдавив ему горло, повалило на землю.

Холмс неистово тянул к себе по земле свою жертву.

— Стреляйте по шалашу! — раздался в ту же минуту его повелительный голос. — Цельтесь во все места!

XI.

Едва успел он выкрикнуть эти слова, как из шалаша выскочил человек.

Быстрым взглядом окинув окрестность и выстрелив наудачу в нашу сторону, он бросился на землю и исчез в густой траве.

Мы бросились за ним.

Видя, что гибель неизбежна, он вскочил на ноги и поднял револьвер.

Но в ту же секунду начальник сыскного отделения выстрелом из револьвера уложил его на месте.

Покончив с этим, мы бросились на помощь к Холмсу.

Было как раз вовремя.

Несмотря на то, что ременное лассо чуть не удушило старика, он нашел в себе достаточно силы для того, чтобы выхватить из кармана нож, которым он, после долгих стараний, успел перерезать ремень.

Вскочив на ноги, он с быстротою молнии расстегнул на своей шее петлю и, выхватив револьвер, бросился на Холмса.

В ту же секунду подскочивший к нему неслышно сзади начальник сыскного отделения изо всей силы хватил его рукояткой револьвера по голове.

Раздался выстрел и пуля, направленная в Холмса, полетела в небо.

С глухим стоном старик повалился на землю, но тут же вновь оправился и снова поднял револьвер.

— Поздно! — задыхаясь, крикнул Холмс, отчаянным прыжком бросаясь ему на грудь и одним ударом выбивая у него из руки револьвер. — Борис Карцев, я долго искал тебя, но теперь ты не уйдешь от меня!

Потеряв револьвер, негодяй выхватил нож, но в ту же секунду мы все навалились на него, так что нож лишь скользнул по боку Холмса, оставив на нем кровавую царапину.

Через минуту преступник уже лежал, связанный по рукам и ногам.

— Ну-с, а теперь, я думаю, маскарадный костюм ваш ни к чему! — произнес насмешливо Холмс, срывая с Карцева седой парик и бороду.

— Мы еще посчитаемся с тобой! — яростно прошипел преступник.

— Вряд ли! — ответил Холмс.

— О, да! — со злобой крикнул преступник. — Ведь нас не двое. У меня достаточно товарищей, чтобы отправить тебя на тот свет!

Между тем, мы подняли труп убитого разбойника и подтащили его к шалашу.

После этого, войдя в шалаш, мы разгребли валежник, под которым нашли шкатулку.

Открыв ее отмычкой, мы вскрикнули от удивления.

Кроме похищенного у Хоменкова, в ней оказалась еще целая горсть крупных бриллиантов, похищенных в разное время в разных местах.

— Вы славно поработали на своем веку! — произнес Холмс, глядя на сокровища.

Карцев бросил на него взгляд, полный бешеной ненависти.

Между тем, начальник сыскного отделения внимательно разглядывал убитого.

— Так-так! — проговорил он наконец. — Наконец-то я вспомнил это лицо! Недавно я получил из московского сыскного отделения его фотографию. Это — знаменитый громила, Андрей Сирнягин, бегавший раз пять из острогов.

И, обернувшись к Холмсу, он горячо пожал ему руку.

— Сегодняшняя добыча — редкая добыча, и мы исключительно обязаны ею вам!

— Э, пустяки! — ответил Холмс. — Пойдемте-ка на сборный пункт, да понемногу и домой.

И, весело разговаривая, мы все вместе отправились назад, ведя за собою связанного Карцева, не перестававшего грозить Холмсу.

Черный ворон

I.

Водворение знаменитого преступника, Бориса Карцева, в Костромскую тюрьму носило торжественный характер.

Как человек интеллигентный, притом бывший помещик, Карцев возбудил к себе всеобщий интерес, а целый ряд крупных, из ряда выходящих, преступлений создал ему ореол своеобразной славы.

Красивый и статный, он возбуждал к себе наибольший интерес среди прекрасного пола.

Поэтому неудивительно, что при водворении его в тюрьму присутствовал почти весь род.

Каждому и каждой хотелось взглянуть на него хоть глазком, когда его подвезут к тюремному двору.

Еще с раннего утра к тюремным воротам стала стекаться многочисленная публика, словно перед тюрьмой в этот день должно было быть дано даровое и интересное представление.

Наконец, около двенадцати часов дня показался давно ожидаемый кортеж.

Бориса Карцева, скованного по рукам и ногам, везли в простой извозчичьей пролетке, окруженной со всех сторон конными полицейскими и жандармами.

Вместе с ним в пролетке также сидело двое городовых.

Преступник держался гордо и вызывающе, насмешливо поглядывая на собравшуюся толпу и кивая по временам головой своим знакомым.

Подъезжая к воротам тюрьмы, он вдруг повернулся к публике и громко, отчетливо крикнул:

— Надеюсь, господа, что через несколько дней мы увидимся!

Это было настолько неожиданно и так эффектно, что несколько дам не выдержали и захлопали в ладоши.

Мы с Шерлоком Холмсом стояли около самых тюремных ворот и, как только они растворились, вошли внутрь двора, куда, следом за нами, ввезли и Карцева.

Он сразу заметил Холмса и, вежливо сняв шляпу, проговорил:

— А, вот этому я рад, что мне приходится еще раз повидаться с вами!..

— Вы знаете, — чистосердечно произнес Холмс, дружески протягивая ему руку, — с таким человеком, как вы, приятно иметь дело, и я серьезно горжусь тем, что вышел победителем из нашей борьбы!

— Ну, говорить о победе еще рановато! — ответил преступник, улыбаясь. — Уж не думаете ли вы, что я долго засижусь здесь, в этих стенах?

— Надеюсь, вы не исчезнете, как дым?

— Кто знает? — пожал плечами Карцев. — Во всяком случае, я от души жалею, что судьба послала мне в лице вас не сотоварища, а врага.

— О, эту же фразу и я сказал бы вам! — воскликнул Холмс.

— Ну-ка, нечего тут разговаривать! — произнес, подходя, смотритель тюрьмы. — Посмотрел бы я, как ты убежишь! Конвойные, ведите его!..

И, обращаясь к своему помощнику, он добавил:

— Камера № 18. Скажите часовому, чтобы почаще заглядывал в глазок и вообще усильте над этим арестантом надзор.

Карцев еще раз кивнул нам головой и исчез за тюремной дверью.

— Пойдемте домой! — произнес Холмс, дотрагиваясь до моей руки.

Мы вышли за ворота и уже собрались нанять извозчика, как вдруг знакомый голос окликнул нас.

Оглянувшись, мы увидели начальника сыскного отделения, торопливо шедшего за нами вместе с полицеймейстером.

II.

— Вы, вероятно, домой? — спросил Шестов (так была фамилия начальника сыскного отделения), обращаясь к Холмсу.

— Да, а что?

— Я хотел бы украсть у вас минут пять вашего времени.

— Я к вашим услугам! — поклонился Холмс. — Вероятно, случилось еще что-нибудь интересное?

— О, нет! — воскликнул Шестов. — Я все насчет того же Карцева. Дело в том, что самонадеянность этого господина прямо-таки не дает мне покоя!

— Это вы насчет чего же? — удивился Холмс.

— Насчет того, что он все время говорит о своем исчезновении. Даже смотритель тюрьмы потерял голову! — ответил взволнованно Шестов. — Это прямо-таки ужасный человек! Ведь если он так откровенно говорит это, значит, имеет к этому основание. Вероятно, те скрытые помощники, о которых он упоминал, когда мы его арестовали, не спускают с него глаз…

— В этом я и не сомневаюсь!

— Ну, так как же?

Холмс пожал плечами.

— Само собою разумеется, надо ждать попыток освобождения. Вопрос только в том, каковы они будут? Ведь не взорвут же они всю тюрьму!

— А черт их знает? — со злостью промолвил Шестов.

— Нет, я не думаю, что они пойдут на террористические акты. Карцев слишком умен и хитер для того, чтобы не придумать более спокойного и оригинального способа бегства.

— Что бы вы посоветовали сделать?

— Я? Господи! Предотвратить бегство вовсе уж не так трудно, — ответил Холмс. — Держите его в одиночной камере, почаще посматривайте за ним, и вряд ли при таких условиях ему удастся удрать…

— Об одиночной камере я уже отдал распоряжение, — произнес Шестов. — А вот я все подумываю о том, чтобы его даже в камере держать в кандалах.

— Ну, это совершенно лишнее, — рассмеялся Холмс. — Конечно, если будет замечена серьезная попытка, тогда можно будет прибегнуть и к этому средству. Что касается меня, то я понаведаюсь к нему еще несколько раз…

— Я только что хотел просить вас об этом!..

— О, это не составит для меня особого труда!

— Очень, очень благодарен вам за это! — воскликнул Шестов, пожимая руки Холмса.

Он несколько минут, молча, шел вслед за нами.

— А знаете что? — проговорил он наконец.

— Что?

— Я уверен, что он сбежит! — произнес он уверенным голосом.

Холмс и я не могли удержаться от улыбки.

— Откуда у вас такая уверенность? — спросил Холмс.

— Право, не знаю! — задумчиво произнес Шестов. — Но сердце мое чует несчастье. Вот уверен, да и баста! И сколько бы мы его ни заковывали, он все равно сбежит.

— Ну, уж если вы так уверены, так наверно сбежит! — расхохотался наконец Холмс.

Пройдя с нами до памятника Сусанина, Шестов и полицеймейстер стали прощаться.

— Так я надеюсь на вас! — проговорил Шестов на прощание.

— Попробую!.. Зайду к нему, — улыбаясь, ответил Холмс, пожимая протянутые руки.

С этими словами мы разошлись в разные стороны.

III.

Прошло дня три без особых перемен. Мы продолжали жить в гостинице «Старый Двор», гуляли по городу, нес-колько раз катались на лодке по Волге и вообще отдыхали в полном смысле этого слова.

Вялый город отличался и вялой жизнью.

В один из этих трех дней в город приезжал доктор Дубровин, один из главарей «Союза русского народа».

Говорят, он гастролировал и дал где-то в городе два представления, на которые собрались все рыночные торговки и несколько джентльменов в опорках.

Я уже начинал свыкаться с однообразной, праздной жизнью, как однажды Холмс подошел ко мне со словами:

— А ведь мы, дорогой Ватсон, совсем забыли нашего приятеля!

— Кого это? — удивился я.

— А Карцева, разве вы уже забыли? — спросил Холмс.

— Но ведь, насколько я знаю, он сидит за надежной решеткой! — проговорил я.

— И все-таки мы навестим его сегодня, — ответил Холмс. — Не хотите ли пройтись вместе со мной в тюрьму?

— С удовольствием!

Мы оделись и вышли на улицу, направившись к зданию тюрьмы.

Вскоре мы были уже у ворот, в которые нас пропустили беспрепятственно.

Тут же во дворе мы встретили и самого смотрителя тюрьмы.

Поздоровавшись с нами, он пригласил нас к себе на квартиру, где мы застали в столовой кипящий самовар.

— Ну, как наш арестант? — полюбопытствовал Холмс.

Смотритель развел руками.

— Ничего не могу сказать про него, — ответил он. — Ведет себя смирно, больше лежит и, мне кажется, он совершенно отбросил мысль о бегстве.

— Вы так полагаете?

— По крайней мере, он не выдает ни единым жестом своих намерений.

— Он, вероятно, скучает?

— Очень. За эти три дня он так сильно изменился, что положительно выглядит выходцем с того света! Ест мало…

— Он питается на свой счет? — полюбопытствовал Холмс.

— Да, — ответил смотритель. — Ведь у нас это разрешается. Вчера он заявил мне, что чувствует сильный упадок сил, и просил, между прочим, покупать ему ежедневно по полфунта сырого мяса…

— Это еще для чего? — удивился Холмс.

— Он ест его сырьем и говорить, что это поддерживает его силы.

— И действительно ест?

— Ест. Это видели и часовые, — ответил смотритель. — Признаюсь, его вид настолько обеспокоил меня, что я даже предложил ему лечь в нашу тюремную больницу, но он наотрез отказался.

— Что же он ответил?

— Говорит, что если ему суждено умереть, так и в больнице умрет, а поэтому нечего и места менять.

Холмс казался очень задумчивым.

Несколько минут он угрюмо молчал, весь погруженный в свои думы.

Наконец, он поднял голову.

— Насколько я помню, при его аресте у него было отобрано решительно все, кроме носового платка?..

— Совершенно верно! — подтвердил смотритель.

— Каким же образом у него очутились деньги? — неожиданно спросил Холмс.

— Деньги? — растерянно пробормотал смотритель. — Гм… деньги… Признаюсь, я об этом не подумал!

— А между тем, они у него несомненно есть, так как он делает покупки. Между тем нельзя предположить, чтобы человек заранее знал о своем аресте и зашил деньги себе в платье. Да… Кроме того, я сам видел, как его платье ощупывали самым тщательны образом…

— А здесь и совсем отобрали, — подсказал смотритель. — Он с ног до головы переодевался при мне.

Несколько минут снова длилось тяжелое молчание.

— Нет сомнения, что он имеет сношения с внешним миром, — произнес, наконец, Холмс решительным тоном, — и деньги он получает извне.

— Что вы говорите? — воскликнул смотритель, вскакивая со стула.

— Это так же верно, как и то, что мы сидим с вами вместе, — произнес Холмс.

Он встал со стула и нервно зашагал взад и вперед по комнате.

— Гм… болен… сырое мясо… отказывается от больницы… — бормотал он про себя, шагая по комнате. — Да, да… очень странно…

— Вы находите в его поведении что-нибудь особенное? — с беспокойством спросил смотритель.

— Карцев готовится к чему-то, — ответил Холмс. — В этом нет никакого сомнения! Вы угадали: его поведение сильно интересует меня и мне придется слегка понаблюдать за ним.

— Но что именно находите вы странным? — не успокаивался смотритель.

— Я не могу вам открыть мои мысли раньше времени, — ответил Холмс. — Могу лишь посоветовать вам удвоить надзор за преступником.

Посидев у смотрителя еще несколько минут, мы попросили провести нас к камере Карцева.

Когда мы вошли к Карцеву, он, вероятно, спал. Но при нашем входе он проснулся и, сразу узнав нас, быстро поднялся с кровати, дружески протянув Холмсу руку.

— Хоть мы и враги, но я привык ценить ум, — произнес он немного ослабевшим голосом. — Вот почему я радуюсь всегда, видя вас при той обстановке, в которой вы не можете сделать мне никакого вреда…

— Вы знаете прекрасно, что и я очень люблю вас в той обстановке, в которой вы не можете делать зла другим, — улыбаясь, ответил Холмс, садясь рядом с Карцевым на кровать и внимательно оглядывая его с головы до ног.

За три дня тюремного заключения Карцев, действительно, страшно изменился. Лицо его побледнело, щеки ввалились, глаза горели болезненным лихорадочным блеском. Весь он осунулся и словно постарел.

— Однако, вид у вас неважный! — проговорил Холмс. — С такими силами вряд ли можно привести в исполнение свое обещание.

Карцев болезненно улыбнулся.

— Да, лишение свободы сильно-таки подействовало на меня, — ответил он. — Я и сам не ожидал…

Он вдруг насмешливо взглянул на Холмса и спросил:

— Неужели же вы так наивны, думая что я так и дам себя повесить?

— То есть?

— То есть, что я не буду искать средств к освобождению? Правда, в таком виде я не гожусь никуда, но… как только я поправлюсь, я займусь своим делом…

— В чем и желаю вам успеха, — улыбнулся Холмс.

— Благодарю вас, — серьезно ответил Карцев. — Как только я окажусь на свободе, я не замедлю известить вас об этом. А пока я подкрепляю свои силы самой питательной пищей.

С этими словами он взял с тарелки несколько кусочков сырого мяса, обмакнул их в соль и, не садясь, стал прожевывать.

— Верное средство обзавестись солитером, — произнес Холмс, глядя на него.

Шум крыльев, раздавшийся в это время, вдруг привлек наше внимание к решетке окна. Взглянув одновременно вверх, мы увидели огромного черного ворона, сидевшего на железе решетки.

Птица, видимо, не боявшаяся узников, преспокойно просунула голову внутрь камеры, поглядывая то на Карцева, то на нас.

— Послал Бог приятеля! — с улыбкой произнес Карцев, кивая на птицу. — Каждый день прилетает! Ишь, какой здоровый! Должно быть, хорошо ему живется на арестантских хлебах!.. Я с ним даже разговаривать научился.

Между тем, ворон вдруг вытянул шею и громко каркнул три раза.

Карцев взял с тарелки несколько кусочков мяса и подал их ворону, который выхватил их прямо из рук.

— А ну-ка, и я тебе покаркаю! — повеселев, проговорил Карцев.

С этими словами он закаркал так натурально, что, не присутствуй мы сами здесь, нам никогда не отличить бы его карканья от вороньего.

Услыхав ответное карканье, ворон натопорщился, спрыгнул на подоконник и, взмахнув крыльями, взвился вверх и скоро исчез из виду.

— Славная птица! Мы с ней дружим! — проговорил Карцев, глядя вслед улетавшему ворону.

— Но я посоветовал бы вам лечь в больницу, — перебил его Холмс.

Карцев пожал плечами, — Не стоит! Я болею не от пищи, а от сознания, что я не свободен. Ведь в больнице я буду таким же арестантом!..

Поговорив с ним еще немного, мы простились и вышли из камеры.

IV.

Выйдя из камеры Карцева, Холмс попросил провести нас в общую камеру.

Смотритель с готовностью исполнил его просьбу, и скоро мы очутились в просторной комнате, заставленной нарами, на которых группами и в одиночку сидели арестанты.

При нашем появлении шум стих и несколько десятков глаз впились в нас подозрительными взорами. Лишь один старик почти не обратил на нас никакого внимания.

Он стоял у окна и кормил голубей, буквально облепивших железную решетку.

— Что, дедушка, птицу кормишь? — обратился к нему ласково Холмс.

Старый арестант посмотрел на него.

— О Божьей птице и позаботиться не грех, — ответил он степенно. — Вот только воробьи все отнимают.

— И ворон небось тоже? — спросил, словно невзначай, Холмс.

— Какой ворон? — удивился старик.

— А тот, что к вашим решеткам все летает.

Арестант удивленно покачал головой.

— Эта дрянь к нам не летает! — произнес он строго. — Наш брат арестант не любит эту птицу. Только прилети она к нам, так мы бы ей показали Кузькину мать!

Холмс, улыбаясь, отошел от него.

Пройдя по всей камере, мы вышли в коридор и тут, простившись со смотрителем, покинули тюрьму.

Всю дорогу до дома Холмс шел молча, весь погруженный в раздумье.

Зная, что мой друг не любит несвоевременных расспросов, я тоже молчал.

Так дошли мы до дому.

Войдя в номер, Холмс скинул с себя пиджак и, сев в кресло, закурил сигару, попыхивая дымом, наполнившим скоро всю комнату.

Перебрасываясь пустячными фразами, мы скоротали день и, скромно поужинав в городском саду, в который вечером прошли послушать музыку, мирно заснули у себя в номере.

* * *

Когда на следующий день я проснулся, было уже около девяти часов утра.

Кровать Холмса была пуста, а чуть теплый самовар на столе показывал, что Холмс уже давно тихонько напился чаю и ушел из дому, находя излишним будить меня.

Я один позавтракал, погулял бесцельно по городу, затем зашел пообедать в ресторан «Большой Московской гостиницы» на Павловской улице и, возвратясь домой, принялся за чтение одной единственной местной октябристской[1] газетки, наполненной хроникой, объявлениями и агентскими телеграммами.

Часов около семи вечера пришел и Холмс.

Он был весел и насвистывал на ходу какой-то игривый мотив.

— Ну, что, дорогой Ватсон, вы, наверно, изрядно соскучились? — спросил он, снимая пальто и шляпу.

— Признаюсь, да, — ответил я. — Я думал, что с вами, по меньшей мере, случилось что-нибудь необыкновенное…

— И вы были совершенно правы! — весело воскликнул Холмс. — Положительно, этот Карцев выдающийся человек!

— А что?

— Нет, я просто удивляюсь тому, что человек с такими талантами пошел по такой дороге. Ведь направь он свои способности в хорошую сторону, из него вышел бы прекрасный делец, администратор, купец, даже циркач, ну, одним словом, все, что угодно. И на любом поприще он заработал бы крупную деньгу.

Я был положительно заинтригован.

— Вы, вероятно, открыли в нем еще один талант? — спросил я Холмса.

— Да. На этот раз я окончательно убедился в его замечательной способности дрессировать зверей и птиц, — ответил Холмс, заметно потешаясь моим любопытством. — Вы, конечно, не забыли его прекрасного экземпляра павиана, которого он так мастерски приучил душить людей и который задушил его дядю, чуть не задушив нас с вами?

— Еще бы не помнить это проклятое животное! — воскликнул я, содрогаясь при одном воспоминании той ночи, когда чуть не погиб Холмс.

— Ну, вот… А теперь как вы думаете: кто его помощник?

— Вот уж не знаю!

— Черный ворон!..

— Черный ворон? — воскликнул я удивленно. — Уж не тот ли самый, который прилетал к нему на решетку?

— Он самый и есть! — самодовольно произнес Холмс. — Я еще тогда заподозрил это, а сегодня лишь убедился в этом окончательно.

Заинтересованный словами Холмса, я стал просить его рассказать мне подробнее все то, что ему удалось открыть.

Кивнув головой в знак согласия, он докурил сигару и, усевшись поудобнее в кресле, начал.

V.

— Я не могу себе до сих пор ясно представить плана побега, задуманного Карцевым. То, что он серьезно готовится к побегу или вообще к освобождению, это несомненно. Когда я увидел на его решетке откормленного черного ворона, я сразу же понял, что мясо, которое он покупает, якобы, для себя, на самом деле берется для ворона. В тот раз, когда мы были с вами у Карцева, ворон каркнул два раза и Карцев в ответ каркнул четыре раза. Я прекрасно знал, что арестанты терпеть не могут воронов, и мне сразу показалось странным, что ворон, птица обыкновенно очень осторожная и дикая, на этот раз является совершенно ручной. Однако, я решил проверить самого себя и посмотреть: не приручили ли действительно арестанты эту птицу? Вы слышали, Ватсон, что ответил мне старик, кормивший голубей? И вот, после его ответа мне стало ясно, что черный ворон прилетает специально к Карцеву. Птица сразу отыскала своего хозяина и проникла туда, куда не могли проникнуть его товарищи. Черный ворон Карцева выдрессирован великолепно и служит заключенному не только как поставщик необходимых предметов, но и как прекрасный сигнальщик.

— Это каким же образом? — удивился я.

— Я сегодня весь день наблюдал за ним, — продолжал Шерлок Холмс. — Выйдя отсюда около шести часов утра, я спрятался в одном из садиков, находящихся против окна той камеры тюрьмы, в которой сидит Карцев. Отсюда я мог незаметно наблюдать за окном, не рискуя быть открытым. Действительно, как я и ожидал, черный ворон около семи часов очутился на решетке. На этот раз он каркнул один раз и спрыгнул в камеру. Я подозреваю, что он принес ему что-то под крылом. Через несколько секунд ворон снова вскочил на решетку и Карцев каркнул из камеры два раза, после чего ворон взмахнул крыльями и улетел.

— Крайне любопытная история! — воскликнул я.

— О, да! — согласился Холмс. — Завтра, как только Карцева уведут на прогулку, я постараюсь поставить снаружи окна силок с приманкой.

— А что вы говорили относительно сигнализации? — полюбопытствовал я.

— В этом я еще не совсем уверен, но… мне кажется, что через черного ворона идет условный разговор. Представьте себе, что ворон приучен повторять карканье столько раз, сколько ему приказывают. Карцев каркнет три раза, и ворон, прилетев к его сообщнику, каркнет столько же раз. В свою очередь и помощник, прокаркав, предположим, пять раз, знает, что ворон столько же раз прокаркнет на решетке тюрьмы.

— Да ведь это настоящий телеграф!

— Только упрощенный. Каждое число карканий обозначает или известное действие или предупреждение. Условный смысл этого карканья известен, конечно, лишь им одним и вряд ли возможно понять его, но то, что приносит с собой ворон, завтра же будет моих руках.

— Да, Карцев действительно редкий экземпляр! — проговорил я. — Но что вы скажете относительно его внезапной болезни?

— В этом отношении у меня имеются кое-какие подозрения, которых, впрочем, мне нечего скрывать от вас. Мне кажется, что прилеты ворона до некоторой степени связаны с этой болезнью. Можно предположить, что ворон доставил ему нужное средство, которое сделает из него мнимо-умершего. Он будто бы умрет, его похоронят, а вырыть его из могилы будет делом нетрудным для его сообщников.

— Разве есть такие средства?

— О, да! В особенности хорош для этого сок одного растения, растущего на южной оконечности Малакки. Сок этот вызывает летаргическое состояние на несколько дней при маленьких приемах. При средних приемах летаргия может длиться до двух-трех недель. Дальнейшее увеличение дозы приема становится опасным и может иметь даже смертельный исход.

— И вы думаете, что преступник прибегает к одному из этих средств? — спросил, я заинтересованный.

— По всей вероятности, — ответил Холмс серьезно. — Хотя… конечно, это лишь предположение, основанное лишь на совершенно непонятной и неожиданной болезни Карцева и на странном его отказе от лазарета, где арестанты чувствуют себя обыкновенно много лучше.

— Итак… завтра мы с вами ставим силки?

— Или иначе: превращаемся из сыщиков в птицеловов, занимающихся ловлей никому не нужной породы.

Сказав это, Холмс весело рассмеялся.

Снова одевшись, мы вышли из гостиницы и прошли в городской сад поужинать.

Тут мы встретили следователя, а затем Шестова, вместе с которыми и заняли одну из беседочек ресторана.

— Ну, как наши дела? — спросил Шестов.

— Скоро будут новости, — ответил Холмс загадочно.

— А пока? — насторожился Шестов.

— Пока же мы будем ужинать, а потом разойдемся спать, — улыбаясь, ответил Холмс.

Как ни были заинтересованы Шестов и следователь, однако они поняли, что настаивать бесполезно и, переменив тему разговора, мы принялись за поданный ужин.

VI.

Рано утром на следующий день Холмс разбудил меня.

Зная заранее, в чем дело, я быстро соскочил с постели и уже через несколько минут мы пили чай.

— Мы, конечно, зайдем купить силок? — спросил я между прочим, вспоминая его вчерашнее намерение.

— О, нет! — ответил он. — Я запасся вчера пучком конского волоса, чтобы сделать из него несколько петель на подоконнике. Птице достаточно будет лишь ступить на подоконник снаружи решетки, где между петлями будет положено мясо, чтобы крепко попасть ногой или головой в петлю.

С этими словами Холмс достал из письменного стола пучок длинных конских волос и стал приготовлять петли.

За этим занятием он провел около часу и когда мы, наконец, вышли из дому, было уже около восьми часов.

Придя к зданию тюрьмы, мы заявили, что идем к смотрителю, и нас тотчас же проводили к нему на квартиру.

Наш приход немного взволновал его.

— Уж не случилось ли чего-нибудь? — тревожно спросил он.

Узнав, что ничего особенного не произошло, он сразу успокоился и, ни с того ни с чего, предложил нам выпить по рюмке водки.

— От водки я позволю себе отказаться, — ответил Холмс. — Но позвольте вам задать несколько вопросов относительно Карцева!

— К вашим услугам! — произнес смотритель, сконфуженный отказом.

— Как ведет себя арестованный? — спросил Холмс.

— Почти все время лежит, закутанный в одеяло, — ответил смотритель. — Вероятно, его знобит.

— Часто ли он встает?

— Встает-то часто, но не надолго.

— А каков его вид?

— Плох. С каждым днем худеет и становится бледнее.

— Возможно ли под каким-нибудь предлогом удалить его временно из камеры?

— Конечно. Его можно заставить пойти в лазарет или вызвать в канцелярию, якобы для опроса.

— В таком случае, я попросил бы вас удалить его на время, — проговорил Холмс, вставая. — Мне необходимо побывать в его камере, но надо сделать так, чтобы мы не встретились с ним в то время, как его будут уводить.

— О, это очень легко! Мы выведем его, а потом пройдем вместе с вами в его камеру.

— Прекрасно! И еще один вопрос…

— Я слушаю…

— Не замечали ли вы еще какой-нибудь особенности в его болезни?

Смотритель задумался.

— Как вам сказать… — проговорил он после минутного молчания. — У него, вероятно, сильное расстройство желудка…

— Из чего вы это заключаете? — быстро спросил Холмс.

— Из того, что каждый раз, как он встает, он просится на двор. Вероятно, сырое мясо, которое он продолжает есть, действует слабительно на его желудок.

— Благодарю вас, это все, что мне нужно было знать, — поклонился Холмс. — А теперь я бы попросил вас исполнить мою просьбу. Самим вам лучше было бы не ходить с нами, а вести разговор с ним самим. Это не возбудило бы его подозрения.

— Как угодно, — немного обидчиво произнес смотритель. — Не могу ли я, по крайней мере, узнать, чем вызвано все это?

Холмс улыбнулся.

— Вы ведь прекрасно знаете, что преступник собирается бежать. Я имею некоторые данные предполагать, что он подготовляет побег…

Смотритель так и подскочил на стуле.

— Как подготовляет?! — воскликнул он, бледнея.

— Успокойтесь! — насмешливо проговорил Холмс. — Мы сумеем предупредить его. А пока, повторяю, пора выполнить мою просьбу.

Перепуганный смотритель не заставил себя просить два раза.

Выскочив за дверь, он исчез на четверть часа и, возвратившись, произнес:

— Все готово. Карцева только что повели в канцелярию, и я сейчас иду к нему, а вас служитель проводит в его камеру.

Мы вышли.

В прихожей нас встретил тюремный сторож и, временно простившись со смотрителем, мы ушли в тюрьму.

Как только Холмс переступил порог камеры Карцева, он сию же минуту принялся осматривать ее самым тщательным образом.

Он осмотрел стол, табуретку, кусок выходившей в камеру кафельной печи, заглянул под кровать и матрац, и через несколько минут во всей камере не осталось ни одной щели, не осмотренной Холмсом.

Но все было напрасно.

В камере не было ни одной посторонней мелочи и решительно ничего такого, что могло бы подтвердить хоть сколько-нибудь подозрения Холмса.

Не добившись осмотром никакого толку, Холмс быстро придвинул стол к стене, вверху которой было окно. Поставив на стол табурет, он влез на него и, вынув из кармана приготовленные петли, стал закреплять их за решетки, выводя их на наружную половину подоконника, так что их никоим образом нельзя было заметить изнутри камеры.

Затем, положив приманку, он осторожно спустился вниз и, поставив сдвинутые стол и табуретку на прежние места, вышел из камеры.

VII.

Сначала мы зашли к смотрителю, но не застали его дома. Он все еще был в канцелярии, где, для отвода глаз, вероятно, делал допрос Карцеву, а потому, сказав слуге, что уходим, мы вышли из тюрьмы.

— Желал бы я посмотреть, дорогой Ватсон, как эта птица вывернется на сей раз из моей западни! — произнес Холмс, потирая руки. — Пойдемте-ка в мою засаду. Откуда прекрасно видна решетка карцевского окна. От угла оно седьмое справа.

Обойдя здание тюрьмы, мы зашли в переулок, примыкавший к ее боковому фасаду и, перейдя улицу, вошли в ворота одного из домов.

Со двора мы проникли в сад, окруженный сильно прогнившим дощатым забором, и засели там около одной из многочисленных щелей, сквозь которую можно было прекрасно наблюдать за окнами тюрьмы.

Как мы и ожидали, ворон скоро прилетел.

Но — увы! — на этот раз мечтам и надеждам Холмса суждено было потерпеть полнейшее фиаско…

Подлетев к окну, черный ворон сел на железную решетку и, по-птичьи подозрительно, оглянулся кругом.

Положенное на подоконнике мясо, видимо, удивило его. Он несколько раз взглянул на него, нагибая голову то на один бок, то на другой, и вдруг поднял такой отчаянный крик, как будто бы его собирались резать.

Он махал крыльями, подпрыгивал на железной решетке и вообще вел себя так, как будто бы видел перед собою не лакомые куски, а смертельного врага.

С напряженным любопытством смотрели мы на мрачную птицу, полные изумления, смешанного с невольным восторгом.

Через несколько секунд за решеткой показалась рука.

Ворон, не переставая кричать, доверчиво вспрыгнул на поднятую руку, словно спасаясь от опасности, и исчез с нею за окном.

— Вот это так птица! — с неподдельным восторгом прошептал Холмс. — Первый раз в жизни приходится мне видеть подобное чудо.

— Признаюсь, и я не видел до сих пор ничего подобного! — воскликнул я.

— Нет, каков ум! — снова заговорил Холмс. — И если этот негодяй умеет сделать для себя помощника из глупой птицы, то какое, подумайте, влияние должен он иметь на людей, помогающих ему!

— О, да! — воскликнул я.

— Смотрите, смотрите!

Я снова взглянул на окно.

Ворон появился на решетке.

Он снова поднял неистовый крик, глядя на приманку, и, наконец, взмахнув крыльями, взвился кверху и быстро исчез из наших глаз.

Взглянув на Холмса, я невольно расхохотался — до того потешно было его лицо, на котором теперь отражались и злость, и удивление, и досада за обманутые надежды.

— Черт возьми, вам смешно, Ватсон! — пробурчал он. — А между тем, сегодняшняя неудача имеет для меня огромное значение! Боюсь, как бы мы не опоздали узнать истину. Карцев, конечно, догадался, в чем дело, и теперь удвоит свою осторожность. Но то, что он успел за эти дни сговориться обо всем со своими помощниками, не подлежит сомнению. Нам необходимо добыть эту птицу живой или мертвой!..

— Что же вы думаете сделать? — полюбопытствовал я.

— Завтра, как только птица влетит в камеру, я захлопну окно.

— Но как?

— О, это я сделаю посредством шнурков, которые проведу в соседнюю камеру. В то же время, как только окно захлопнется, смотритель и вы войдете моментально в камеру, чтобы не дать времени преступнику отобрать от птицы то, что она принесет ему.

— Отчего же вы не хотите сделать того же самого, удалив предварительно из камеры самого Карцева?

— Оттого, что ворон не влетит внутрь, если там не будет его хозяина.

— Вы полагаете?

— Больше, чем уверен в этом! Птица даже корм берет исключительно из его рук.

Раздосадованные неудачей, мы вышли из засады и направились к смотрителю тюрьмы.

К нашему большому удовольствию, мы застали у него на квартире начальника сыскного отделения и следователя.

По-видимому, смотритель успел им рассказать о всем происшедшем, так как они встретили нас с нескрываемым любопытством, сразу набросившись на Холмса с расспросами.

Подумав немного, Холмс посмотрел на них с улыбкой.

— Вижу, что вам не терпится, — проговорил он. — Извольте, я расскажу вам все, что знаю, но взамен этого попрошу полного молчания до поры до времени. Я желал бы, чтобы вы не рассказывали ничего даже вашим семьям, так как все новости из семейств переходят обыкновенно на кухню, а оттуда расползаются по всему городу.

— О, в этом вы можете быть совершенно покойным! — воскликнул следователь.

— За меня также! — подтвердил Шестов.

VIII.

Не спеша, не упуская ни малейшей подробности, Холмс принялся излагать присутствующим весь ход своих наблюдений и предположений.

Когда рассказ дошел до черного ворона, изумлению слушателей не было границ.

Неудача сегодняшнего дня привела всех в смущение.

— Это не человек, а черт! Это — полубог! — восклицал Шестов.

— Нет, каково! Ворон, простой ворон с птичьей головой, и вдруг такой ум! Ведь это поразительно! — не переставал удивляться следователь.

— Да, — согласился и Холмс. — Случай не из обыкновенных и нам завтра надо постараться во что бы то ни стало захватить птицу в первую же минуту.

— Ну, уж это-то мы сумеем сделать! — воскликнул Шестов. — Надо будет во время прогулки хорошенько прикрепить шнурки и петли, чтобы Карцев не заметил их. Они должны проходить снаружи…

— И сходиться в руках человека, которого мы посадим в соседнюю камеру, — подсказал Холмс.

— А почем он будет знать, когда надо дернуть шнуры?

— Пусть следит за мною. Я скажу ему, где буду сидеть, и, как только я махну рукой, он должен будет дернуть шнуры.

— Прекрасно! — согласился начальник сыскного отделения. — Мы же, вместе с господином Ватсоном, будем незаметно следить за камерой, не заглядывая в глазок и лишь прислушиваясь. Как только мы услышим шум захлопнувшейся рамы, мы тотчас же вскочим в камеру и не дадим преступнику возможности взять что-либо от птицы.

— Совершенно верно, — кивнул головой Холмс. — Это именно то, чего я хотел.

Поговорив еще о разных подробностях, мы простились и, вместе с Холмсом, пошли домой.

Мы шли не спеша, желая подольше подышать свежим воздухом.

По дороге, проходя мимо одного из столбов, на которых обыкновенно наклеиваются афиши, наше внимание привлекла одна из них.

В ней костромская публика извещалась крупными красными буквами с массой восклицательных знаков о прибытии в Кострому великого воздухоплавателя, известного всей Европе смелостью своих полетов, итальянца Паоло Люччини.

Знаменитый аэронавт извещал, что через два дня состоится его полет. Он взлетит на необыкновенную высоту и затем бросится с парашютом вниз. После этого полета, шар будет несколько дней подыматься на привязи, причем публика, за известную плату, может подыматься на шаре, чтобы осматривать, под наблюдением самого Паоло Люччини, город с высоты птичьего полета.

— Должно быть, какой-нибудь шарлатан! — равнодушно произнес Холмс, отходя от столба. — По крайней мере, я никогда не слыхал о воздухоплавателе Паоло Люччини. Впрочем, теперь этих акробатов, корчащих из себя воздухоплавателей, развелось много.

— А знаете, дорогой Холмс, хоть вы и называете это шарлатанством, но я не совсем согласен с вами. По-моему, это — демонстрирование известного изобретения с профессиональной целью, — возразил я. — Почти все знают, что на свете существуют воздушные шары и парашюты, но лишь очень ограниченному количеству людей довелось их видеть. Меня, например, лично очень интересует это зрелище, и я с удовольствием пойду посмотреть на полет с парашютом.

— Конечно, это дело личного вкуса, — ответил Холмс, пожимая плечами.

Но, подумав немного, он добавил:

— Впрочем, полет с парашютом доставляет сильное ощущение, а так как я их люблю, то, конечно, не откажусь пойти с вами.

Этими немногими фразами и закончился наш разговор.

IX.

Следующий день, как сейчас помню, была суббота и в этот день арестантов водили обыкновенно в баню.

Вспомнив про это вечером, мы рано легли спать и в субботу, чуть свет, были на ногах.

Холмс приготовил шнуры и металлические петли с винтами и, вооружившись этим, мы направились в тюрьму к смотрителю. Шестов и следователь, которых мы предварительно известили по телефону, уже были там и ждали нас.

Через полчаса арестантов увели в баню, и мы, никем не замеченные, прошли в камеру Карцева, где в несколько минут устроили все, что нам было нужно.

Затем, распределив между собой роли, мы разошлись по своим местам.

Холмс ушел для наблюдения за забор, следователь поместился в соседней камере, откуда он мог видеть Холмса, и взял в руки концы шнуров, я же с Шестовым и смотрителем удалились до того времени, пока арестантов не приведут снова из бани.

Через час арестанты возвратились и, когда все они были рассажены и заперты по камерам, мы заняли места в коридоре, рядом с дверью карцевской камеры. Мы ждали долго…

Уж чересчур как-то томительны казались нам минуты.

Каждую секунду готовы мы были ринуться в камеру, замок которой был нарочно не замкнут, но минуты проходили за минутами, а звука захлопываемого замка не было слышно. Наше терпение таяло. И вдруг…

Как вы думаете, кто подошел к нам?

Шерлок Холмс!..

Взглянув на наши растерянные физиономии, он невольно улыбнулся, хотя за секунду до этого он был угрюм и, видимо, сильно раздосадован.

Не ожидая наших вопросов, он сделал нам знак, чтобы мы следовали за ним, и, когда мы спустились в нижний этаж, он сказал со злостью:

— Так выдрессировать глупую птицу может только гениальный дрессировщик!

— В чем дело?!

— Опять неудача?!

Мы засыпали его вопросами.

Холмс пожал плечами.

— Я сел в засаду, — начал он нервным голосом. — Через десять минут я увидел черного ворона. Он дал широкий круг над тюрьмой, все время глядя вниз и громко каркая на лету. Затем, вместо того, чтобы опуститься на железную решетку окна, он внезапно сел на крышу противоположного дома. В ту же минуту Карцев выглянул из окна. Увидав его, ворон каркнул два раза, потом, выждав немного, каркнул пять раз и… улетел…

— Это черт знает что такое! — воскликнул Шестов. — Завтра же я подстрелю эту проклятую птицу!

— Если только она прилетит еще раз, — насмешливо ответил Холмс.

— Как? Вы думаете…

— Я думаю, что если сегодня ворон не прилетел на окно, то те, которые пускали его, видели это и сообразят, что дальнейшие путешествия птицы опасны.

Мы поникли головами.

— Что же теперь делать? — с отчаянием спросил Шестов. — Признаюсь, на ворона я возлагал огромные надежды, думая, что благодаря какой-нибудь перехваченной записке, нам удастся переловить всю шайку.

— Признаюсь, и я думал то же самое! — ответил Холмс. — Но… теперь надо переменить тактику.

Мы насторожились.

— Нам надо дать ему возможность бежать, — пояснил Холмс.

— Святая истина! — воскликнул Шестов. — Пусть бежит! Я поставлю на ноги всех своих агентов! Мы сами займемся ими и вряд ли проклятой шайке удастся уйти от нас.

— Жаль, что мы потеряли даром столько времени, — задумчиво произнес Холмс. — Впрочем, нет худа без добра! Он думает, что провел нас, и теперь, вероятно, смеется над нами! Ну, пусть… Тот посмеется хорошо, кто засмеется последним! Побудьте, господа, пока здесь, а мы с Ватсоном пойдем к нему.

X.

Когда мы вошли в камеру Карцева, тот по обыкновению лежал.

— Надеюсь, мы не потревожили вас? — спросил Холмс, подходя к его кровати.

Он быстро сбросил ноги и протянул Холмсу и мне руку.

— О, нет, мне ужасно скучно! — проговорил он. — Вы хоть делом заняты, а мне ведь ровно нечего делать.

В его голосе мне послышалась насмешка.

Холмс тоже заметил ее.

— Вы ошибаетесь, мы в настоящее время находимся совершенно без дела, — произнес он добродушно.

— Если не считать выслеживания меня и простой вороны, — насмешливо проговорил Карцев.

Этот неожиданный оборот, видимо, поставил в тупик даже Холмса.

— Разве это было так заметно? — спросил он наконец весело, совершенно овладев собою.

Карцев нахально расхохотался.

— Я думаю, что только слепой не заметил бы этого! — воскликнул он, окидывая Холмса насмешливым взглядом. — Бедный ворон! Он должен гордиться тем, что привлек на свою глупую голову внимание такой знаменитости! Но, серьезно, мистер Холмс, неужели вы думаете, что это вам поможет?

— Предотвратить до суда ваше бегство? — в свою очередь спросил Холмс.

— Да.

— Гм… Говоря по правде, я ошибся в расчетах, но… все- таки вам вряд ли удастся бежать.

— И если я убегу?

— Я назову вас гениальным человеком!..

Карцев пристально взглянул в глаза Холмса.

— Так знайте же, что до суда еще далеко и… нет на свете той силы, которая удержала бы меня от побега, — сказал он, подчеркивая каждое слово.

— И вы говорите это совершенно открыто? — улыбаясь, произнес Холмс.

— Да, — ответил Карцев твердо. — Я ведь такой же спортсмен, как и вы, только спорт у нас разный.

Между тем, видя, что от пытливого взгляда Карцева не ускользает ни одно наше малейшее движение, Холмс совершенно открыто стал осматривать камеру.

Карцев хладнокровно следил за ним взором и, наконец, растянулся на своей кровати.

Не найдя, по-видимому, ничего подозрительного, Холмс встал.

— Ничего? — насмешливо спросил Карцев.

— Пока, кажется, ничего, — шутливо ответил Холмс.

Мы простились и вышли.

Когда мы снова встретились с Шестовым и следователем, Холмс сразу огорошил их:

— Побег готовится, — сказал он прямо. — Преступник сам откровенно заявляет об этом. Надо смотреть в оба, чтобы по его следу не упустить его шайки.

И, обратясь к смотрителю, он спросил:

— Давно ли ремонтировалась та камера, в которой сидит Карцев?

— Как раз перед тем, как его посадили туда. А что?

— Что именно ремонтировалось в ней?

— Печь, полы и подоконник. А разве вы заметили что-нибудь?

— Мне показалось, что мел, замазывающий щели между кафлями, чересчур уж свеж, — проговорил Холмс.

— Гм… он и на самом деле свеж, — ответил смотритель. — Впрочем, я осмотрю печь. Вы к нам скоро зайдете?

— Зайду на днях. Я не думаю, чтобы побег произошел так скоро, но… если вы что-нибудь откроете, то не показывайте виду, а лишь известите меня.

Дав смотрителю еще несколько наставлений, Холмс удалился вместе со мною.

XI.

Прошел день и настал следующий.

Это был тот самый день, в который знаменитый Пасло Люччини должен был совершить свой первый полет.

В тюрьму Холмс не собирался, получив от смотрителя уведомление по телефону, что камера Карцева тщательно осмотрена и в ней не обнаружено ничего подозрительного.

Поэтому, когда, вспомнив про полет, я предложил Холмсу пройтись со мною на площадь, откуда должен был полететь шар, он с удовольствием согласился.

Полет был назначен в три часа дня и, чтобы скоротать время, мы зашли в ресторан городского сада, чтобы позавтракать.

Около двух часов мы были уже на площади.

Народ уже собирался и огромная толпа с живейшим интересом следила за наполнением шара и приготовлениями воздухоплавателя, который стоял тут же.

Это был стройный, среднего роста яркий брюнет, с красивым выразительным лицом, на которое с удовольствием заглядывались местные дамы и барышни.

Одет он был в форму морского офицера итальянского флота, которая красиво облегала его стройный стан.

Похаживая вокруг шара, который наполняли водородом, он резким голосом отдавал приказания, невозможно коверкая русский язык. Шар, мало-помалу, надувался.

— А вы знаете, дорогой Ватсон, — заметил Холмс, с интересом наблюдавший за этой сценой, — я немного ошибся в мнении относительно это итальянца.

— В чем именно? — спросил я.

— В том, что назвал его акробатом, — ответил Холмс. — Во-первых, его шар приспособлен не только для пустячных подыманий, но годится и для дальних полетов, а по некоторым указаниям его я заключаю, что он знаток воздухоплавательного дела.

— Я очень рад, что вы, наконец, нашли удовольствие хотя бы в наблюдении за ним, — проговорил я.

— И это удовольствие было бы еще цельнее, если бы не его физиономия.

— Его физиономия? — удивился я. — Но ведь он писаный красавец!

— Да. И в то же время физиономия его весьма характерна, — задумчиво произнес Холмс.

— Чем именно?

— Как вам сказать… Если бы я, не зная, что он — воздухоплаватель, встретил его на улице, я сказал бы, что он или преступник или, по меньшей мере, «кот».

— Ну что вы говорите! — воскликнул я, возмутившись.

— Нет, я нисколько не ошибаюсь, — задумчиво ответил Холмс. — Узкий лоб, злые плутоватые глаза, чувственные губы… Таких типов можно встретить в Париже ночью в тех кабачках, куда собираются кокотки после ночной «работы» и где эти «коты» без церемонии обирают этих несчастных созданий. Большинство этих джентльменов — профессиональные воры и кандидаты в острог. Возьмите на себя труд, вглядитесь в него попристальнее.

Пожав плечами, я сталь всматриваться в лицо итальянца.

И странно: чем больше всматривался я в него, тем больше находил правды в словах Холмса.

Действительно, итальянец был красив на первый взгляд, но при внимательном взгляде на него дефекты его лица резко бросались в глаза.

Между тем, Паоло Люччини делал свое дело.

Шар был уже почти наполнен и он прикреплял к нему парашют и клал в корзину балласт.

Публики собралось очень много и все с любопытством смотрели на вздувшийся шар, который теперь удерживало человек сорок солдат, державших его за веревки, прикрепленные к верхнему краю корзины.

Наконец, час поднятия наступил.

Паоло Люччини, слегка рисуясь, снял фуражку и, махнув ею публике, произнес, коверкая русский язык:

— Я будь подымайся не боль два тысяч метр. Оттуд я бросай парашют.

По веревочной лестнице он взобрался в корзину и громко крикнул солдатам:

— Пускай!

Легкий крик вырвался из толпы.

Шар стремительно взвился кверху и скоро превратился в большой мяч, ярко выделявшийся на фоне безоблачного неба.

— Он выпускает водород, — произнес Холмс, следя за полетом.

Вероятно, Паоло действительно открыл клапан, так как шар начал удлиняться.

В ту же минуту сам воздухоплаватель вместе с парашютом отделился от шара и словно камень полетел вниз.

Сначала он летел с головокружительной быстротой и вместе с парашютом походил на длинную стрелу.

Но вот парашют вдруг развернулся и плавно стал спускаться к земле.

Толпа облегченно вздохнула, словно при виде человека, который только что избавился от смертельной опасности.

Между тем, парашют, относимый ветром, спускался, вероятно, за городом, и специально приготовленный извозчик понесся по тому направлению, чтобы захватить воздухоплавателя и парашют.

А шар, в котором Паоло открыл клапан, спускался все ниже и ниже.

Не ожидая прибытия Паоло, мы покинули площадь и возвратились домой.

— Непременно подымусь завтра на шаре, — весело сказал Холмс по дороге. — Любопытно посмотреть этот город и Волгу с высоты птичьего полета.

— Я подымусь тоже, — ответил я.

XII.

На следующий день Холмс встал раньше меня и пришел домой часам к двенадцати.

Он был в тюрьме, наблюдал и за окном Карцева, но ничего особенного не заметил.

Как он и ожидал, черный ворон больше не прилетал, и поэтому Холмсу не пришлось сделать ни одного выстрела из захваченного с собою монтекристо.

Однако, вид его был невеселый.

На мой вопрос, отчего он такой скучный, он задумчиво ответил:

— Право, не знаю сам, но… у меня есть какое-то странное предчувствие. Вероятно, сегодня случится что-нибудь особенное.

Заметив невольно мелькнувшую на моем лице улыбку, он произнес:

— Я знаю, вы не верите в предчувствия, но, как это ни странно, я верю в них и редко ошибаюсь. Попомните, дорогой Ватсон, мои слова, и дай Бог, чтобы вам можно было сегодня вечером упрекнуть меня в излишней мнительности.

Перед завтраком к нам зашли начальник сыскного отделения Шестов и следователь.

Мы позавтракали вместе и компанией направились на площадь, где сегодня должны были совершаться подъемы шара на привязи.

Желающих подняться, несмотря на высокую плату в три рубля с персоны, набралось порядочно и нам пришлось довольно долго ожидать очереди.

Не считая себя, Паоло брал в корзину по три человека и шар, прикрепленный металлическим канатом, намотанным на крепкий ворот, подымался по мере того, как раскручивался канат.

Ветер был южный и шар сильно относило к северу, благодаря чему он все время стоял над Волгой.

Это пугало публику.

Но Паоло, который, по-видимому, вовсе не хотел из- за ветра лишаться барышей, придумал оттяжку.

Эта оттяжка состояла в том, что от половины высоты проволочного каната вели две веревки: одна в восточную часть города, другая в западную.

Таким образом, если ослаблялась западная веревка и натягивалась восточная, весь шар перемещался к востоку и слегка подавался назад.

И наоборот.

Одним словом, благодаря этим оттяжным веревкам, шар можно было по желанию перемещать с места на место и ставить его приблизительно над тем местом города, над которым хотел того Люччини, дававший солдатам сигналы посредством белого и красного флагов, лишь бы это место находилось к северу от главного ворота.

Наконец, дошла и наша очередь.

Оставив внизу следователя, мы все трое поднялись довольно высоко над землей.

— Вы, вероятно, совершаете и дальние полеты? — спросил Холмс итальянца, разглядывая свертки веревок и закрытые ящики, которыми было сплошь уложено дно корзины.

— О, да! — хвастливо ответил Паоло. — Я скоро улечу отсюда.

— Куда же? — полюбопытствовал Холмс.

— На Сибирь, если ветер позволит, — ответил Люччини.

— А вот и тюрьма! — произнес Холмс, указывая сверху на крышу большого двухэтажного здания.

Шар стоял неподвижно, в немного наклонном по отношению к корзине положении.

Тюрьма была действительно под нами и канат, соединяющий шар с воротом, проходил лишь дома на два правее здания тюрьмы.

Дав нам время налюбоваться на Волгу, Паоло дал сигнал к спуску.

Мало-помалу, мы спустились вниз и вышли, наконец, из корзины. Следующая очередь подошла к шару.

— Нон, нон, — отрицательно закачал толовой итальянец. — Погодить, погодить. Мне надо подняться один. Бал-лон не совсем карашо… надо смотреть сам.

С этими словами он влез в корзину и приказал поднимать себя одного, все время посматривая на шар.

Как только шар поднялся на высоту трех четвертей длины каната, он дал знак остановить подъем и по данному сигналу шар посредством боковой оттяжки стал передвигаться влево.

Вдруг Холмс судорожно сжал мое плечо.

Обернувшись, я взглянул на него.

Он стоял словно в столбняке, вперясь в одну точку.

— Что такое? что случилось? — в один голос спросили мы тревожно.

— Он, он! — прошептал Холмс, указывая на крышу одноэтажного дома, стоявшего на краю площади.

— Кто «он»? Что за «он»? — встревожились мы еще более.

— Черный ворон! — прошептал Холмс.

Взглянув по указанному направлению, мы действительно увидели на крыше ворона.

Из-за этой крыши выглядывал второй этаж тюрьмы, обращенной к нам той самой стеной, в которой было окно Карцева.

Как-то невольно это бросилось мне в глаза.

— Ну да, ну да… и он смотрит, — шептал между тем Холмс. — Карцев, Карцев, это он.

Взглянув в окно, мы действительно различили за решеткой физиономию Карцева. И, в ту же секунду, случилось нечто совершенно неожиданное. Из корзины воздушного шара, который, управляемый оттяжками и главным воротом, находился теперь над самым зданием тюрьмы, вдруг длинными змеями упало вниз несколько веревок. Одновременно с этим ворон на крыше отчаянно закаркал и физиономия Карцева исчезла за решеткой.

— Все пропало, все пропало! — неистово крикнул Холмс, срываясь с места и пускаясь со всех ног бежать по площади.

Не будучи в состоянии что-либо понять, мы со всех ног кинулись за ним, инстинктивно чуя что-то неладное.

XIII.

Только на бегу я сообразил, что Холмс несется к тюрьме.

— Побег, побег! — крикнул он, подскакивая к воротам.

Смотритель, бывший во дворе, побледнел.

Впятером, словно сумасшедшие, мы вбежали во второй этаж.

Тут уже шла тревога.

— Он в печке! — кричал часовой.

Камера Карцева была отворена и в ней толпились солдаты.

Довольно большое отверстие зияло в кафельной печи.

Не говоря ни слова, Холмс бросился в него, успев крикнуть:

— Караул на крышу!

В темном отверстии Холмс скоро исчез.

Зная, что караул опоздает, мы по очереди полезли за Холмсом. Кирпичи внутри печи были вынуты и образовывали хотя и узкий, но достаточный для человека проход, по которому мы взбирались вверх, цепляясь за неровно высеченные кирпичи.

Надо мною карабкался Холмс, обсыпая меня кирпичным мусором.

Но вот, наконец, мы выбрались на чердак.

В ту же минуту кто-то быстро пробежал над нашими головами по крыше, гремя ногами по железным листам.

Оглянувшись во все стороны, Холмс кинулся к слуховому окну, выхватив на бегу из кармана револьвер.

Мы не отставали от него.

Словно ураган, выскочили мы на крышу и вдруг остановились с открытыми ртами.

На крыше не было никого.

Но зато вверху, уже под самыми облаками, гонимый сильным ветром, несся воздушный шар.

Длинная веревка спускалась с корзины и на конце ее, болтаясь в воздухе, качался человек, привязанный за пояс.

В корзине шла лихорадочная работа и видно было, как человек, сидевший в ней, постепенно подтягивал вверх другого, висевшего на веревке.

Публика, при которой все произошло и у которой на глазах воздухоплаватель перерезал канаты, соединяющее шар с землей, как только преступник обвязал вокруг себя брошенную ему веревку, металась по площади, словно испуганное стадо.

Что же касается нас, то мы стояли, молча, беспомощно глядя на исчезавший из глаз шар.

Наконец, Холмс очнулся.

— Да… — произнес он. — На этот раз он перехитрил меня. И как я только поддался на эту удочку? Ведь говорил же я, что физиономия этого итальянца крайне подозрительна!

— Надо разослать во все концы телеграммы о задержании шара! — воскликнул Шестов.

— Конечно, это не мешает, но… но вряд ли от этого будет успех! — ответил Холмс.

И, обернувшись к стоявшему с растерянным видом смотрителю, он со злостью проговорил:

— Вы очень хорошо осматривали камеру!

— Но я… — забормотал было тот, но Холмс перебил его:

— Теперь не время для оправданий! Пойдемте взглянуть на пролом.

Уныло спустились мы вниз и, войдя в камеру Карцева, стали осматривать пролом.

— Мастерская работа! — воскликнул через несколько минут Холмс. — Негодяй сделал все, чтобы его работу нельзя было заметить из коридора. Самым трудным было, конечно, начало.

— Но каким образом сделал он этот пролом? Ведь в печку заглядывали из коридора несколько раз… В ней не обнаруживали никакого мусора, — проговорил я.

— Очень просто. Вынув четыре кафли, Карцев выломал изнутри несколько кирпичей и заложил ими дымовод, через который сор падал бы, в противном случае, в печь. Ворон доставал ему необходимый инструмент и мел, кото-рым он тщательно замазывал щели кафлей, как только вставлял их на место, переставая работать. Работая дальше, он разламывал вынимаемые кирпичи на мелкие куски, вероятно, наполнял ими карманы и выбрасывал в клозете, куда выходил слишком часто, под видом болезни желудка.

— Но ведь он все время лежал? — удивился Шестов.

— Лежало больше чучело, свернутое из халата и покрытое одеялом, — возразил Холмс. — Для этого он и принимал средство, чтобы казаться больным. Я, без сомнения, ошибся, говоря, что он хочет освободиться посредством летаргического сна.

Проговорив это, Холмс осмотрел камеру и, подойдя к столику, взял в руки лежавший на нем небольшой лоскуток бумаги, на котором что-то было написано карандашом.

— Эге, да он оставил даже письмо! — проговорил он.

«Дорогой мистер Холмс! Вы проиграли, и я от души сожалею вас. Бросьте ваше занятие; вы уже выдохлись. Встречаться со мною не советую, так как, несмотря на мое уважение к вам, мне придется в этом случае, в силу необходимости, свернуть вам шею. Ваш Карцев».

Прочитав эти слова вслух, Холмс проворчал сквозь зубы:

— Ну, это мы еще посмотрим! А теперь, господа, мы смело можем разойтись. Жаль, что я не понял последнего сигнала черного ворона!

— А именно? — спросил я.

— Он каркнул сначала два раза, а затем — пять. Это должно было обозначать: «через два дня, в пять часов». Жаль, что я не запомнил прежних двух сигналов…

— Это черт знает что! — воскликнул следователь.

Но все охи и ахи были напрасны. Карцев исчез надолго и на этот раз нам пришлось возвратиться домой, несолоно хлебавши.

А. Шерман Загадка Никитина

«Самым удачным подражателем Конан Дойла стал П. Никитин. Одним из первых в России он сделал Шерлока Холмса героем своих книг и постоянно возвращался к этому персонажу. Никаких биографических сведений о П. Никитине обнаружить не удалось: не исключено, что это псевдоним. В своих произведениях Никитин достаточно умело подражает создателю образа Шерлока Холмса, выступает неплохим бытописателем, сильна у него пародийно-юмористическая струя».

Эти строки О. Краснолистова из предисловия к антологии «Старый русский детектив»[2] — едва ли не все, чего удостоился за весь XX век один из самых заметных авторов дореволюционной русской шерлокианы. Уже в новом столетии подробнее упомянул о Никитине библиограф русского детектива Г. Пилиев в предисловии к англоязычному сборнику «Sherlock Holmes in Russia»:

О «русском» Шерлоке Холмсе писали многие, но самым плодовитым и популярным из них был П. Никитин. Период литературной деятельности П. Никитина был очень короток — с 19 июля 1908 года (выход первого сборника «Новейшие приключения Шерлока Холмса в России. Из записок знаменитого сыщика») по 30 мая 1909 года (появление последнего сборника «По следам преступника. Похождение воскресшего Шерлока Холмса в России»), то есть менее одного года. Всего П. Никитин выпустил четыре сборника рассказов, а в промежутках между их выходами весь цикл печатался — по аналогии с грошовыми выпусками, но в гораздо более добротном оформлении — отдельными книжками-выпусками в двух сериях: «Новейшие приключения Шерлока Холмса в России» и «Воскресший Шерлок Холмс в России». Всего Никитин опубликовал 21 рассказ.

Как уже отмечалось, П. Никитин был одним из самых плодовитых и интересных авторов пастишей о Шерлоке Холмсе, и потому особенно грустно, что сведений об этом человеке нет абсолютно никаких. Кто он? Откуда? Как раскрывается его первый инициал — Петр, Павел, Поликарп?.. Имени П. Никитина нет ни в одном писательском справочнике, ни в одной энциклопедии, ни в каком другом источнике. И вообще, нет даже уверенности в том, что это имя подлинное, а не псевдоним.

Время не сохранило не только сведений о нем, но и его книг: в главном книгохранилище страны — Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге — в наличии имеется только один сборник его рассказов»[3].

Сказать о П. Никитине, на первый взгляд, больше и нечего. Тайна. Вместо человека — провал, дыра. Но решение у этой литературной загадки все же имеется.

Как мы помним, первые дешевые книжки — «выпуски» о приключениях всевозможных сыщиков появились в России осенью 1907 г., причем две из первых четырех переводных серий («Шерлок Хольмс. Его похождения в Германии, или Тайна Красной Маски» и «Из тайных документов знаменитого сыщика Шерлока Холмса») были посвящены прославленному лондонскому детективу.

Брошюрки — «выпуски» расходились с невиданной скоростью, а уже в январе 1908 г. публикация анонимной повести «Шерлок Холмс в Петербурге» в «Биржевых ведомостях» означила новый этап сыщицкой экспансии. Перед русскими авторами открылись заманчивые горизонты: сочетание завоевавших популярность импортных образов сыщиков с «домашними» российскими реалиями сулило грандиозный успех.

Однако любой автор, решивший переместить героя Артура Конан Дойля в Россию (а было их не так мало), сразу же сталкивался с языковым вопросом. В самом деле, не мог же Шерлок Холмс сколько-нибудь успешно заниматься частной детективной практикой на заснеженных просторах России, не зная русского языка! И авторам приходилось изворачиваться: одни пускались в объяснения, другие языковые трудности игнорировали — их Холмс с доктором Уотсоном впридачу просто-напросто владели русским языком, и все тут.

В первой половине 1908 г. буквально из ничего возник доселе неведомый автор сыщицких рассказов — П. Никитин. Появился он как прямой продолжатель Конан Дойля: серия Никитина «Новейшие приключения Шерлока Холмса в России» открывалась рассказом Конан Дойля «Приключение под сенью дуба» («Одинокая велосипедистка»). В первой же собственной вещи, «Таинственный дом», Никитин смело обратился к языковому вопросу — и дал на него довольно изящный ответ. Его Холмс на «чистейшем» русском говорит новому клиенту, купцу Черепанову: «Я прожил, благодаря стечению некоторых обстоятельств, три года в России и очень хорошо изучил ваш язык». Для читателя, знакомого с каноническими произведениями Конан Дойля, намек был прозрачен: великий сыщик скрывался в России после достопамятной дуэли у Рейхенбахского водопада с профессором Мориарти.

Сложнее пришлось Никитину со спутником и хроникером детектива. В данном случае объяснение выглядит натянутым — по словам Холмса, «доктор Ватсон, как истый лингвист, тоже знает его <русский язык> в совершенстве».

Рассказы из цикла Никитина выходили один за другим и, судя по весьма приличным 10-тысячным тиражам, неплохо расходились. Через некоторое время увидел свет очередной рассказ — «Тайна нижегородского Главного дома». Начинается он с появления Холмса на Нижегородской ярмарке; приехал туда сыщик из «желания поближе познакомиться с далекой Россией, о которой англичане имели лишь смутное понятие».

Как водится, Холмс отлично изъясняется по-русски. Это неожиданное умение автор объясняет следующим образом:

«Знаменитый английский сыщик, еще будучи в Буэнос-Айресе, в продолжение двух лет снимал помещение со столом в семье русских эмигрантов и, находясь с ними в постоянных близких сношениях, отлично изучил русский язык».

Зачем понадобилось Никитину, чей Холмс долго жил в России, вновь объяснять его знание русского языка — и громоздить для этого неуклюжую конструкцию с надуманными русскими эмигрантами в Буэнос-Айресе? Вдобавок, нам известно, что Холмс вернулся в Россию для расследования дела Черепанова; здесь же он, как праздный турист из табакерки, соткался непосредственно в Нижнем Новгороде.

Но этим странности отнюдь не исчерпываются. Если в других рассказах Никитина повествователем, как и положено, выступает доктор Уотсон, здесь повествование ведется в третьем лице, то есть роль нарратора берет на себя автор. Для сравнения укажем, что подобная техника применяется лишь в двух написанных гораздо позже рассказах Конан Дойля о Холмсе, «Его прощальный поклон» и «Камень Мазарини». С другой стороны, эта повествовательная техника традиционна для переводных «выпусков»; характерны для «выпусков» и рубленые фразы-абзацы рассказа.

Далее, злоумышленники в «Главном доме» создают вокруг нужного им ярмарочного помещения ауру заколдованного, проклятого места, используя светящийся скелет (призрак материализуется посредством синематографического аппарата). Но испускающий мрачное свечение призрак-скелет, созданный с помощью подручных технических средств (кости, фосфор и споры грибов), уже был использован — и притом в схожих целях — в «Таинственном доме»!

Призраков, видений и привидений в рассказах П. Никитина немало, но вся эта «область сверхъестественного», как правило, получает трудами Шерлока Холмса логичное и рациональное объяснение. Однако в рассказе «Убийцы», выполненном в том же «рубленом» и, скажем прямо, разухабистом ключе, финальную разгадку обеспечивает не дедукция и не отважная погоня за преступниками, а… мистическое прозрение! «С сегодняшнего дня я начинаю верить в таинственные явления» — подводит итог Холмс.

Как говорится, невероятно, непредставимо, но факт… И уж совсем непредставимо, чтобы благородный Шерлок Холмс, обрисованный в первых рассказах никитинского цикла, произносил такую тираду, как его бледная копия из «Главного дома»: «Мы, англичане, пересчитываем каждый шаг и момент на деньги и, конечно, несмотря на живейший интерес, который вы вызвали у меня рассказом, я не стал бы терять времени даром. Потрудитесь написать обязательство».

В чем же дело? Неужто Никитин внезапно ударился в мистицизм — и был так ошарашен потусторонними откровениями, что напрочь позабыл, где, когда и как Холмс изучил русский язык, упустил из виду, что сыщик целых три года прожил в России, дважды за очень короткое время использовал один и тот же сюжетный ход? Мало того — решил вдруг полностью исказить главные, основополагающие черты характера и свойства личности героя?

Что это? Небрежность? Помрачение рассудка?

Вовсе нет. Любой внимательный читатель и без дедуктивных талантов Шерлока Холмса не может не заметить очевидное: такие рассказы, как «Тайна нижегородского Главного дома» или «Убийцы», написаны совсем другой рукой, совершенно иным писательским почерком. Отсюда необъяснимая забывчивость П. Никитина, сюжетные нестыковки и повторы, смена нарративной стратегии и вторжение чуждых (мистических) элементов. Не вдаваясь в детальный стилистический анализ, добавим, что чужая рука, по крайней мере на уровне отрывков, ощущается и в некоторых рассказах второго цикла Никитина, «Воскресший Шерлок Холмс в России».

Вывод напрашивается — «П. Никитиных» было как минимум двое. Назовем их «Никитин-I» и «Никитин-II».

Основной массив рассказов, судя по всему, написан Никитиным-I. Это автор, вдохновленный каноническим Шерлоком Холмсом и серьезно вознамерившийся создать его российский эквивалент. Во всех его пастишах сквозит глубокое уважение к оригиналу: сознавая свою ограниченность как стилизатора, Никитин-I тщательно старается воспроизвести некий дух и, безусловно, структуру рассказов Конан Дойля, выстраивает систему внутренних связей и отсылок не только к прототипу (такова серия рассказов о противостоянии Шерлока Холмса и «русского Мориарти» Бориса Николаевича Карцева), но и к другим иконическим произведениям детективного жанра (в «Страшном душителе», к примеру, сквозят мотивы «Убийства на улице Морг» Э. По). Можно отметить у Никитина-I и отчетливые либеральные нотки: так, он не упускает случая основательно «пройтись» по черносотенным мракобесам из «Союза русского народа» или раскритиковать вековечное бездарнохищническое отношение российских властей к природным богатствам страны. Некоторые его язвительные пассажи об армии полицейских и тайных агентов, поглощенных борьбой с инакомыслием, звучат удивительно актуально и словно написаны о современной России:

— До свидания, Англия! — воскликнул я. — Мы отправляемся в страну снега и медведей!

Холмс улыбнулся.

— Было бы вернее, дорогой Ватсон, если бы вы сказали: в страну чрезвычайных охран. Россия — одна из самых курьезных стран: когда у нее кончается война, она заводит чрезвычайные охраны, по положениям о которых полиция и войска, приведенные на военное положение, начинают защищаться и защищать…

Шерлок Холмс запнулся, но, встретив мой вопросительный взгляд, неуверенно пояснил:

— Вероятно, от граждан и граждан от… кажется, тоже от граждан. Впрочем, наши стратеги еще не вполне выяснили этот метод.

Что касается Никитина-II, то это автор совсем иного плана, рыночник и во многом халтурщик, ориентирующийся не на Конан Дойля, а на переводные «выпуски» о Холмсе и прочих сыщиках. «Никитина-I» мало беспокоят соображения внутреннего единства и связности цикла, стилистической однородности, структуры повествования и даже сам образ Шерлока Холмса. Подмени в его рассказах Холмса, допустим, Натом Пинкертоном — и разницы не будет никакой.

Любопытно, что в рассказах «Никитина-II» наблюдаются некоторые поверхностные черты сходства с произведениями плодовитого низового беллетриста и одного из зачинателей русской шерлокианы, П. Орловца (П. П. Дудорова, 1872 — после 1929). Например, зловещий каторжник- убийца Муха в рассказе Орловца «Сокровище тайги» для отпугивания нежданных визитеров от своего таежного убежища применяет фосфоресцирующий скелет. Помимо общего для многих «выпусков» рубленого стиля, обращает на себя внимание и лексика. У Никитина-II в рассказе «Убийцы» Холмс говорит: «Удивительно просто в России исчезают живые люди»; ниже следует фраза Уотсона: «…поговорив еще несколько минут об исчезновениях живых людей.». У Орловца-Дудорова это примечательное словосочетание дважды встречается в маркированной позиции, то есть в заглавиях: «Похититель живых людей» (первый рассказ из цикла о сыщике Карле Фрейберге) и «Охотники на живых людей» (один из рассказов о похождениях Шерлока Холмса в Сибири). В кругах почитателей великого детектива бытует даже мнение, что Орловец и был таинственным Никитиным[4]. Впрочем, сходство, как уже сказано, поверхностное, детективные произведения Орловец публиковал под собственным литературным именем, и для него рассказы «Никитина-II», пожалуй, недостаточно проработаны. Вероятней другое: Орловец, чьи «выпуски» о Фрейберге, согласно издательским анонсам, начали выходить у того же московского книгоиздателя М. В. Клюкина несколько позже никитинских сочинений, просто перенес в свои вещи понравившиеся элементы из рассказов более близкого ему по стилю и духу «Никитина-II».

Прелюбопытнейшим, к слову, персонажем был упомянутый выше Максим Васильевич Клюкин. Прошел путь от «мальчика» в книжных лавках до владельца крупного московского книжного магазина на Моховой, вместе с А. С. Сувориным, И. Д. Сытиным и другими издателями создал в 1907 г. Товарищество торговли произведениями печати на станциях железных дорог «Контрагентство печати», одну из первых в России книготорговых сетей. Публиковал, из интересующих нас произведений, А. Конан Дойля, М. Леблана, издавал «выпуски»… И сам, что интересно, выступал в печати под псевдонимом «М. Васильев» как автор рассказов и сказок для детей. Персонажем же он был в самом буквальном смысле — Клюкин, «худощавый шатен средних лет», является (наряду со своим партнером-издателем Д. П. Ефимовым) одним из главных действующих лиц рассказа Никитина «Неуловимая шайка»; в эпизодах мелькают и другие видные книгоиздатели. В рассказе не обошлось без простодушной рекламы («Фирма Клюкина, да и его магазин, как по числу собственных изданий, так и по количеству и разнообразию имеющегося у него товара, считается одной из крупных в Москве»), но вообще-то речь в нем о хищениях книжной продукции из типографий и складов книжных магазинов. Описаны эти махинации подробно и с полным знанием дела; вполне вероятно, что списаны с натуры и торговцы крадеными книгами.

Мог ли появиться подобный рассказ без непосредственного одобрения и участия Максима Васильевича Клюкина? Никоим образом. Не исключено, что Клюкин, по тем или иным коммерческим соображениям, напрямую заказал автору рассказ с «книготорговым» сюжетом — в никитинском цикле он стоит особняком. Мы не беремся утверждать, что Клюкин (беллетристике, напомним, не чуждый) лично приложил к нему руку. Но несомненно, что он тщательно просматривал и, возможно, правил текст.

Итак, перед нами издатель-беллетрист с завидной деловой хваткой и тесно связанный с ним автор. Отношения доверительные: не то издатель заказывает автору рассказ на деликатную «книготорговую» тему, не то сам автор предлагает издателю рассказ, где выводит его самого. А тем временем книжки о сыщиках печатаются многотысячными тиражами, идея «русского Холмса» витает в воздухе — отчего бы не запустить детективный сериал? Неизвестно только, от кого из них, автора или редактора, исходила инициатива…

Загадка «П. Никитина» окончательно проясняется.

Теперь уже понятно, почему он, за исключением рассказов о Шерлоке Холмсе, не оставил никакого следа в литературе, отчего о нем нет никаких биографических сведений или упоминаний в справочниках и энциклопедиях. Иначе и быть не могло, ведь «П. Никитин» — всего лишь, как сказали бы сейчас, «издательский проект». Как видим, в детективном жанре за истекшие сто с лишним лет ничего не изменилось: и сегодня российский книжный рынок захлестывает поток серийной продукции, созданной литературными неграми под именами вымышленных или реальных, но давно исписавшихся авторов. Подобно им, век тому под коллективным псевдонимом «П. Никитин» в поте лица трудились несколько литераторов. Главный участник проекта и создатель основного массива рассказов, «Никитин-I», отличался известной качественностью и изобретательностью письма и в целом не допускал откровенной халтуры. Вполне очевидно, что время от времени «Никитин-I» не успевал в требуемом темпе «выдавать на-гора» истории о Шерлоке Холмсе. Но для серийных «выпусков» критически важна была регулярность, и в таких случаях издатель или указанный автор привлекал к делу кого-либо из запасных и менее одаренных игроков («Никитин-II»).

Ставка на «русского Холмса» оказалась не самой удачной: конкуренты не дремали, эффект новизны постепенно стирался, и к тому же читателей, как выяснилось, больше привлекал экзотический заграничный антураж. Тиражи «Никитина» начали падать: первый выпуск, «Таинственный дом», вышел в количестве 15000 экземпляров, последующие печатались 10-тысячными тиражами, а тираж заключительных выпусков серии не превышал 5000. Когда читатель наконец насытился «русским Холмсом», издательское начинание подошло к закономерному концу. С ним оборвалась и шерлокианская карьера двух-трех безвестных сочинителей, публиковавшихся под коллективным псевдонимом «П. Никитин». Жаль только, что история не сохранила для нас их имена.

Баден-Баден июнь, 2014

От издательства

Рассказы П. Никитина публикуются в современной орфографии с исправлением наиболее явных опечаток, пунктуации и незначительного количества устаревших оборотов. Пользуясь случаем, приносим глубокую благодарность собирателю шерлокианы А. Лапудеву за ряд предоставленных им текстов.

Примечания

1

«Октябристами» называли сторонников «Союза 17 октября» (1905–15), крупной право-либеральной буржуазной партии, выступавшей за конституционную монархию в России (Прим. ред.).

(обратно)

2

Краснолистов О. От составителя. Старый русский детектив: Роман, рассказы. Выл. I. Житомир, 1991.

(обратно)

3

Piliev G. A Study in Russian. Sherlock Holmes in Russia. London, 2008. Русский вариант теста — %20holmes%20in%20russia.html.

(обратно)

4

Милостью новорусских дельцов от книгоиздания, надо заметить, Орловец и Никитин давно стали соавторами. Вот уже почти два десятка лет эти любители наживы, передирая друг у друга или из мировой сети один и тот же набор текстов, традиционно и совершенно безосновательно приписывают Орловцу рассказы П. Никитина (причем «Никитина-I») или обозначают его как соавтора, делают Никитина соучастником книги П. Орловца «Похождения Шерлока Холмса в Сибири» (1909) и т. д.

(обратно)

Оглавление

Страшный душитель

Контрабандисты Черного и Азовского морей

Месть бандита

Заколдованный мост

Черный ворон

А. Шерман Загадка Никитина

От издательства Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg