«Рождественский подарок»

Александр Арсаньев Рождественский подарок

Дмитрий Михайлович Готвальд проснулся только где-то после полудня. Он встал с постели, потянулся, облачился в домашнее платье и подошел к столу. Этнограф взял в руки тетрадку в бархатном переплете, он все еще никак не мог поверить в то, что с ним накануне произошло: в окрестностях города Тобольска он встретился с неким Гурамом, бродягой, который продал ему целый сундук с записями масона, разрешенного мастером от силанума – священного обета молчания. Это были дневники Якова Андреевича Кольцова, отставного поручика Преображенского полка, раненого в битве под Лейпцигом. Он писал, что вступил в тайное общество «Золотого скипетра» девятнадцати лет от роду и взял на себя обязанности орденского следователя.

Деятельность масонских организаций была столь запутанной и разносторонней, что Якову Андреевичу без дела бывать практически и не приходилось, тем паче, что за ходом расследований всегда тщательно следили люди, иерархически посвященные в степени еще более высокие и значимые. Одним из таких кураторов деятельности Кольцова был некий Иван Сергеевич Кутузов, которого наш поручик даже иногда побаивался. Однако он оказывал Кольцову помощь нравственную и материальную, чем и заслужил его дружеское расположение. К тому же Иван Сергеевич являлся наставником Кольцова, открывшим ему «истинный свет и тайную природу вещей».

Но после событий декабря 1825 года, в которых Яков Андреевич, видимо, принимал косвенное участие, чем себя и скомпрометировал, он был сослан на поселение в город Тобольск, к счастью для Дмитрия Михайловича Готвальда, заполучившего его бесценные записки.

Вчера Дмитрий Михайлович прочел еще одну из тетрадей Кольцова, обложка которой была исписана таинственными знаками. Речь в ней шла о соперничестве между масонами и иоаннитами. У ученого голова шла кругом от обилия обрушившейся на него информации.

Готвальд повертел в руках тетрадь, в которой Кольцов рассказывал историю приключений бальи Мальтийского ордена и графини Полянской, и спрятал ее в резной сундук. Потом он извлек из него очередные записки. Дмитрий Михайлович с благоговением провел рукой по разбухшей обложке. Пухлая тетрадь хранила в себе новую тайну. Готвальду не терпелось ее открыть, однако он отложил дневник Кольцова в сторонку.

Чуть-чуть подождет! – решил про себя ученый и отправился переодеваться к завтраку. Со вчерашнего дня у него сосало под ложечкой!

После английского завтрака, состоявшего из овсянки и омлета с грибами, этнограф поднялся в свой гостиничный номер. Он первым делом бросился проверять, на месте ли заветный сундук с тетрадями?! Сундук оказался на месте, да и труды Кольцова лежали никем непотревоженные, все в том же порядке, в каком их оставил Дмитрий Михайлович, прежде чем спустился в столовую.

Готвальд присел к столу и раскрыл тетрадь в предвкушении, что же поведает ему отставной поручик на этот раз?!

Нескольких листов в тетради недоставало. Это слегка опечалило Готвальда, но он, наконец, нашел исписанную страницу, которая не была испорчена, и буквы на которой еще можно было прочесть, не прибегая к каким-либо ухищрениям.

Дмитрий Михайлович был приглашен на обед к тобольскому губернатору и подумывал о том, стоит ли посвящать того в то, что с ним произошло в таежной харчевне, где он впервые встретился с кавказцем, оказавшимся обладателем такого неоценимого сокровища. В конце-концов, он все-таки пришел к мысли, что – не стоит. Сенсацию Дмитрий Михайлович намеревался произвести в петербургских научных кругах, а пока ему предстояло провести собственное исследование рукописей.

Готвальд внимательнейшем образом рассмотрел ветку акации, схематически изображенную Кольцовым на первой уцелевшей странице. Дмитрию Михайловичу было уже известно из прочитанного, что она символизировала собою бессмертие.

Здесь же были нарисованы меч, молоток и маленькая лопаточка.

Под ними почерком Якова Андреевича была выведена надпись, что «язык масонов иносказательный!»

Готвальд немного поломал голову над тем, чтобы это могло означать, и перевернул страницу. Здесь Кольцов вновь оговаривался, что далеко не все из своей жизни, принадлежащей Ордену, смог отразить на страницах этого дневника. Далее взору Дмитрия Михайловича предстали следующие строки: «Вопреки тому, что „единственная мечта масонства есть быть счастливыми“, я всегда, образно говоря, сжимал в руках обнаженный меч, призванный защищать закон и карать предателей. Мне, посвященному в одну из рыцарских степеней, предстояло всю жизнь преследовать воров и убийц, посягнувших на человеческое счастье…»

Ах, вот оно что! – догадался Готвальд. – Вот причина того, что Яков Андреевич изобразил этот орденский атрибут едва ли не на первой странице!

«Да будут молотом отсечены все лишние!» – шепотом прочел Дмитрий Михайлович. От этих слов ему сделалось жутко, и он невольно передернул плечами.

«Однако всю жизнь я старался проявлять снисхождение к человеческим слабостям…» – Готвальд, потакая своей слабости к анализу, заключил, что лопаточка символизировала именно это.

Далее строчки вновь оказались размытыми, и Дмитрию Михайловичу пришлось перелистнуть еще несколько страниц.

I

В канун Рождества все были заняты предпраздничными хлопотами. Мира обновляла свой гардероб, Кинрю суетился с подарками, я же наносил визиты своим многочисленным петербургским знакомым. В доме моего мастера и наставника Ивана Сергеевича Кутузова я впервые и встретился с князем Николаем Николаевичем Титовым, как мне было известно, человеком довольно влиятельным при дворе. Кутузов представил его мне масоном, членом одной из известных столичных лож.

Невольно я бросил на князя внимательный взгляд. Наставник шепнул мне на ухо, что Николай Николаевич служит в Московском архиве Коллегии иностранных дел, но часто бывает в Санкт-Петербурге.

– Он дружен с князем Голицыным, – добавил Кутузов многозначительно, – с обер-прокурором Синода. А через него водит знакомство с графом Румянцевым. Вам, должно быть, известно, что граф близок к царю…

Я согласно кивнул. У меня и так не оставалось сомнений, что Титов принадлежит к сильным мира сего.

– Яков Андреевич Кольцов, – отрекомендовал меня Иван Сергеевич князю Николаю Николаевичу с приятной улыбкой на устах. Звезды на его белом мундире блистали в свете бронзовых канделябров.

– Charme' de vous voir, – ответил Титов с заметным акцентом.

– Взаимно, – произнес я по-русски, продолжая вглядываться в его лицо. Однако мне показалось, что сурово оно только на первый взгляд. Я мысленно гадал, к какой из орденских степеней он принадлежит. Что-то подсказывало мне, что Николай Николаевич Титов, скорее всего, был посвящен в один из высших градусов Шотландского обряда.

Князь взирал на меня нежно-голубыми глазами и улыбался тонким изгибом чуть бледноватых губ. Мне подумалось, что он болен какой-нибудь сердечной болезнью, до того нездоровым показался мне цвет его лица.

Титову было около шестидесяти лет, но выглядел он немного старше. Со щек у него свисали седые бакенбарды, посеребренные инеем волосы на голове были уложены у Николая Николаевича в довольно красивую прическу. Одет князь был в штатский светлый костюм.

Я обратил внимание, что руки у моего нового знакомца были довольно сильными, с узловатыми крепкими пальцами, один из которых был украшен чугунным перстнем с адамовой головой.

Точно такой же я видел и у Кутузова. Он выдавал принадлежность Титова к масонской ложе.

На этом приеме в доме Ивана Сергеевича мне удалось сдружиться с этим обаятельным старичком. Он оказался довольно прост в обращении, так что мне не составило особого труда войти к Николаю Николаевичу в доверие. В итоге я получил приглашение в его имение на Рождество. Отказаться у меня не было никакой возможности, да и желания, говоря откровенно, – тоже!

– Но буду я не один, – оговорился я. Мне не представлялось возможным оставить Миру с Кинрю в одиночестве на этот великий праздник, когда зажигались сверкающими огнями душистые елки, и всех вокруг охватывала рождественская лихорадка.

– Я наслышан о вашей компании, – улыбаясь ответил князь. Я знал, что о Мире и Кинрю в северной столице ходили слухи.

Кое-кому было известно, что я привез из обоих с Востока, где выполнял возложенную на меня орденом «Золотого скипетра» миссию.

Мира была родом из Индии, где мне удалось однажды спасти ей жизнь, и потому она мнила себя обязанной быть в меня влюбленной до конца своих дней. Индианка была несказанно хороша собой и слыла у себя на родине гадалкой. Впрочем, мне и самому не приходилось сомневаться в ее способностях. В моем же доме на Офицерской улице она добровольно взяла на себя обязанности управительницы и экономки.

Кинрю же покинул вместе со мной Японию, где занимал видное положение при дворе. Только с его помощью я и сумел избежать всех ужасов тюрьмы. На самом деле моего друга звали Юкио Хацуми, хотя сам он себя почему-то именовал Кинрю, что в переводе с его языка значило ни больше ни меньше как «Золотой дракон»! Во избежание недоразумений я представлял его моим знакомым в качестве преданного и бессменного своего слуги. Японец нисколько не возражал, он и сам считал себя кем-то вроде моего ангела-хранителя!

– И вы не возражаете, что я приеду к вам в имение со своими спутниками? – осведомился я.

– Не возражаю, – ответил князь.

Вот так и состоялось наше знакомство. Чуть позже от Кутузова я узнал, что в имении Николая Николаевича Титова будет еще гостить и индийский брахман. Как оказалось, князь слыл в столицах выдумщиком, чудаком и любителем экзотики. О других гостях Иван Сергеевич и словом не обмолвился, так что мне предстояло познакомиться с ними прямо на месте. Я подозревал, что пригласили меня в имение неспроста…

Я вернулся домой в предвкушении грядущего праздника.

Навстречу мне вышла Мира, которая, как всегда, уже успела соскучиться. Глаза ее лучились от счастья.

– Яков Андреевич! – обрадовалась она.

Колонный портик в античном стиле, притворяющий двери моего дома, был весь засыпан снегом. Белое покрывало, сотканное метелью из бесчисленного количества снежинок, переливалось в свете фонарей, соперничая с ночными звездами.

– Здравствуй, моя дорогая! – кивнул я Мире, которая куталась в ганзу из винного бархата – подбитый и украшенный горностаем короткий глухой жакет с длинными, узкими рукавами. Смуглые ладони моей индианки скрывали изящные кружевные манжеты. Ее густые черные волосы были убраны в греческую прическу, которую мокрый снег скрывал, будто бы пуховым, вязаным на спицах, платком. Снежинки таяли, стекая ей на лоб мелкими, прозрачными каплями.

Мира протянула мне озябшие руки. Я сжал их в своих ладонях.

– Да ты совсем замерзла, бедняжка, – шепнул я встревоженно и устремился в наш особняк, увлекая ее за собою.

– Нет, – возразила она. – Мне нравится этот снег!

– Ты заболеешь, – проговорил я, ускоряя шаг. – И это на праздники-то! – продолжал возмущаться я. – Ничего себе подарочек к Рождеству!

– Сваруп приготовит мне бальзам, – улыбнулась Мира. – У него волшебные руки, – сказала она, послушно ступая следом за мною по расчищенной от снега дорожке. Сварупом звали индийца, старого слугу, которого Мира привезла с собою ко мне из Калькутты.

Я бросил взгляд в сторону английского парка, примыкающего к особняку. Он радовал глаз отсутствием какой бы то ни было симметрии. Деревья, посаженные свободными группами, стояли, словно заснеженные истуканы.

– Красиво, – проследив за моим взглядом, сказала Мира.

Я кивнул.

– Как твой поход к модистке? – спросил я у нее уже в гостиной.

Мира сняла канзу, представ передо мною в европейском муаровом платье с завышенной на французский манер талией.

Она острожно стряхнула снежинки с роскошных волос.

– Удачно, – заулыбалась девушка.

– Очень кстати, – заметил я, думая о своем.

– Почему? – удивилась индианка.

– Завтра утром мы все уезжаем в имение к одному очень знатному господину, – ответил я. – И проведем у него все праздники…

– Вот как? – Мира всплеснула руками. – А Кинрю уже знает об этом?

– Нет, – я покачал головой, снимая цилиндр. – Но узнает вот-вот!

– Что за господин? – осведомилась Мира.

– Князь Николай Николаевич Титов, – ответил я. – Очень влиятельная особа при дворе.

– А… – Мира кивнула. Не трудно было догадаться, что это имя ей ни о чем не говорило. Однако она предпочла удержаться от комментариев.

Спустя около получаса в карете прибыл Кинрю с обмороженными щеками, которые горели огнем. Аннушка, горничная, в тайне в него влюбленная, кинулась растирать их снегом. Я ей приказал прекратить это безобразие и велел ему согреться рюмкой крепкой прозрачной водки, бокалом душистого чая с цикорием и укутаться в шарф из кашмирской шерсти.

Мира только руками всплеснула, едва завидев его обмороженную физиономию. Она российские морозы переносила как-то полегче, да и вообще, жизнь в Пальмире Финской – я имею в виду любимый наш Петербург – давалась ей с гораздо меньшим трудом, чем бесстрашному Золотому дракону с глазами египетского сфинкса.

Кинрю велел Аннушке отнести в свою комнату свертки с подарками.

– И что, – поинтересовался я, – так и не покажешь до праздника?

– Не-а… – покачал Кинрю головою, укутанной в теплый кашмирский шарф. Это вышло так уморительно, что Мира расхохоталась переливистым звонким смехом.

Как только он отогрелся и немного пришел в себя, я объявил ему, что утром мы уезжаем.

– Подозрительно это как-то, – проговорил Кинрю. – Не иначе во всем этом замешан Иван Сергеевич, – мой Золотой дракон, как всегда, подразумевал Кутузова и, надо сказать, не без причины.

– Мы едем в имение князя Титова отмечать Рождество Христово, – твердо ответил я. По крайней мере, мне самому об этом более ничего известно не было, а отказать такому влиятельному человеку, как протеже самого господина Румянцева, в таком сущем пустяке, как вождение хоровода кругом Weihnachtsbaum, то есть рождественского дерева, я не имел, впрочем, никакой возможности! О чем я тут же и записал в своем дневнике с бархатной обложкой, который надоумилось мне вести по совету Иоанна Масона, с целью исповедания.

– И все равно, – настаивал японец, – сдается мне, что здесь не обошлось без нашего благодетеля! – он усмехнулся.

Я пропустил его иронию мимо ушей, в конце концов, именно участие Ивана Сергеевича Кутузова и позволяло нам вести безбедное и, я бы даже сказал, блистательное существование.

После ужина я поднялся в свой кабинет, который располагался справа по коридору окнами в сад. Он представлял из себя небольшую комнату, выстроенную в готическом стиле, со сводчатым потолком и единственным витражным стеклом. Под стрельчатыми сводами этой кельи мерцал единственный миниатюрный фонарик, блики от которого ложились на стены, обитые нежно-розовым шелком.

Эту ночь я провел именно здесь, в ожидании визита моего мастера, который обычно входил через тайную дверь, скрытую с глаз темно-коричневым гобеленом. Однако Иван Сергеевич моих ожиданий не оправдал, и мне оставалось только гадать, что же нас ждет в имении Николая Николаевича Титова…

К вечеру следующего дня мы прибыли по месту своего назначения. Наши цуги, – упряжки, в которой лошади шли парами одна за другой, – остановились прямо у парадного входа в усадьбу. Освещенный подъезд предваряли темные ели, дремавшие в кружеве инея, застывшего на тяжелых ветвях прозрачными каплями серебра.

– Как красиво! – восхищенно проговорила впечатлительная индианка. От непогоды ее защищала длинная темно-лиловая тальма с пелериной и бобровая черная шапочка. На пальце поблескивал перстень с рубином – рождественский подарок Кинрю.

Японец не удержался и одарил нас всех накануне поездки.

Лично мне он преподнес изящную часовую цепочку. Я же, в свою очередь, торжественно вручил ему исключительно модный галстук. Кинрю европейскую одежду не особенно уважал, но сделал вид, что доволен, соответственно случаю.

Мира получила от меня в подарок браслет из яшмы, который тут же спрятала в свой ларец с драгоценностями.

Не успели мы выбраться из кареты, как здесь же остановился еще один дорожный дормез.

– Гости съезжаются, – глубокомысленно заметил Кинрю, вдыхая подвижными ноздрями аромат заснеженной хвои. – Русская зима! – проговорил он, потягиваясь.

Я внимательнейшим образом рассмотрел карету со вновь прибывшими и заключил, что она из себя ничего особенного не представляла. Я пообещал себе ничего из вида не упускать. В конце концов, мне ведь так до сих пор и не было понятно, зачем меня пригласили погостить у князя Титова.

Из дормеза выскользнула женщина лет тридцати и тут же нырнула в сугроб. Тогда ей на помощь бросился кучер.

– Барыня, да что же вы! Да как же!.. – причитал он, вызволяя ее из снежного плена.

По ее внешнему виду я заключил, что в самом ближайшем будущем нам предстоит, по-видимому, познакомиться с англичанкой.

Женщине наконец удалось выбраться из сугроба и встать на ноги.

– Спасибо, – коротко поблагодарила она по-русски с заметным акцентом. И я только лишний раз убедился в том, что моя догадка относительно ее происхождения, кажется, справедлива.

– А особа-то – оригиналка, – сострил Кинрю.

– Не вижу ничего смешного! – возмутилась сердобольная индианка и передернула плечами под тальмой.

Женщина была одета в зимнее бархатное пальто, пошитое на английский манер: с короткой талией и длинным, закругленным спереди поясом, заложенным складками и отделанным вдоль нижнего края плотными кружевами небесно-голубого оттенка.

Она комкала в руках меховую муфту и то и дело поправляла маленький зимний капор на голове. Всеми силами женщина старалась побороть охватившее ее смущение. От внимания англичанки не ускользнуло, что у подъезда остановилась наша карета, и что какой-то незнакомый господин со странным разрезом глаз рассматривает ее из окна.

– Кинрю! – одернул я своего «Золотого дракона». – Барышне и так довольно неловко!

– Интересно, кто она, – не скрывая своего любопытства, протянул японец.

– Скоро познакомимся, – заверил я.

Англичанка скрылась в дормезе, но через несколько секунд снова выпорхнула из него и велела кучеру вынести наружу ее багаж. Потом она помогла выбраться из дормеза мальчику лет пяти.

– Сашенька! Быстрее! – приказала она. – Нас уже заждались! – взволнованно воскликнула англичанка.

– Гувернантка, наверное, – высказал я свое предположение.

– Настенька! – в этот раз англичанка обращалась к такой же маленькой девочке. – Я вас умоляю, поторопитесь!

Наконец-то и дети выбралась из дормеза и стали бросать друг в друга снежками.

Гувернантка возвела очи к небу и что-то пробормотала себе под нос на родном языке. Потом она вздохнула и тихонько произнесла, обращаясь к Богу:

– Oh my God!

– Еще те деточки! – заулыбалась Мира.

Все-таки англичанке удалось увести их в усадьбу. Тогда и мы покинули свои цуги и направились прямо к подъезду, где нас ожидал в парадной красной ливрее вышколенный лакей.

Николай Николаевич ждал нас в гостиной. Здесь же кружились дети со своей гувернанткой, которой никак не удавалось сладить с обоими. Однако князь смотрел на это сквозь пальцы и, казалось, был абсолютно доволен тем, что происходило вокруг.

– Знакомьтесь, – проговорил он улыбаясь, – внуки!

– Очаровательные детки! – сказала Мира.

– О, да! – кивнул Кинрю.

– Ну-ка марш в детскую! – велел Николай Николаевич. – Елку еще не зажигали!

Как ни странно, дети деда послушались. Англичанка ушла вместе с ними, слегка прикусив губу.

– Француженку они уже выжили, – пояснил Титов, усмехнувшись.

– Не удивительно, – заметил я и представил брату-масону двух своих спутников.

– Charmante… – князь Титов низко поклонился и поцеловал индианке смуглую руку.

В этот момент в комнату вошла немолодая уже женщина в темно-вишневой атласной робе и пышном чепце, расшитом некрупным бисером.

– Ольга Павловна, – представил ее князь Титов. – Моя супруга.

– А почему вы не представите нам англичанку? – позволил себе поинтересоваться японец.

– Ну… – замялся князь, – это как-то не принято.

Я ткнул моего Золотого дракона в бок.

– Впрочем, – добавил Николай Николаевич, – вы еще познакомитесь с Мери-Энн… То есть, – он поправился, – с мисс Браун.

Ольга Павловна смерила своего мужа колючим взглядом темно-карих, почти что черных, глаз. Я заметил, что и с Мирой они, едва увидевшись, не взлюбили друг друга. Княгиня показалась мне особой довольно высокомерной.

Через какое-то время лакей объявил, что прибыл еще один гость. Я ожидал увидеть индийского брахмана, о котором так много говорили в Петербурге. Но в гостиную вошел высокий мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти, во фраке с серебряными пуговицами. Лакей снял у него с плеч медвежью шубу и скрылся в коридоре.

– Иван Парфенович Колганов, – отрекомендовал его хозяин имения. – Мой близкий друг.

– Яков Андреевич Кольцов, – проговорил он, указывая на меня. – Приятель Ивана Сергеевича Кутузова.

Я заметил, что имя моего покровителя произвело на Ивана Парфеновича неизгладимое впечатление.

Не успели мы с этим господином пожать друг другу руки, как на пороге неожиданно возник Лаврентий Филиппович Медведев.

– Какими же судьбами? – вслух удивился я.

Присутствие в имении квартального надзирателя, который время от времени оказывал мне услуги полицейского рода, еще больше убедило меня во мнении, что я оказался здесь неспроста, и что следует ожидать всяческих неожиданностей. Мне очень хотелось переброситься парой фраз с надзирателем наедине.

– Лаврентий Филиппович, – объяснил князь Титов, – приходится двоюродным племянником моей дорожайшей супруге.

– В самом деле? – картинно обрадовался я. – Какое совпадение! Ведь мы знакомы!

– О, да! – кивнул Лаврентий Филиппович, захлопав золотисто-рыжими ресницами. Одно я знал наверняка: он меня на дух не выносил, но терпел по долгу службы и из материальных соображений.

Мира устроилась на оттоманке, почти что у самого камина.

Она очень любила смотреть на огонь, словно наблюдала в его пламени занимательные картины. Однажды индианка шепнула мне на ухо, что видит там наше будущее. Но я не стал пытать ее, что оно нам сулит.

Николай Николаевич, Колганов, Лаврений Филиппович и я устроились за ломберным столом. Должен признаться, что за игрой мне обычно везло до неприличия! В меру своих возможностей я старался этим не пользоваться… Если только в интересах нашего Ордена!

Княгиня Ольга Павловна присела к Мире на оттоманку.

– Говорят, вы предсказываете будущее? – зашептала она.

– Говорят, – подтвердила Мира, ничуть не изменившись в лице. Она чувствовала, что в вопросе княгини сквозила ирония. Однако индианка и вида не подала, что ее это каким-нибудь образом трогает. Выдержки моей Мире было не занимать. В этом мне пришлось убедиться еще у нее на родине.

А светские страсти не шли ни в какое сравнение с тем, что нам пришлось вынести с ней на Востоке!

В платье, затканном золотом, с золотой диадемой на волосах, моя индианка выглядела восхитительно и всем своим видом походила на принцессу из сказки. Мирины зрачки сливались с черным бархатом ее глаз.

– Вы не похожи на гадалку, – заявила княгиня. – Хотя…

– полагаю, она едва не сказала, что Мира вполне могла бы сойти за цыганку, промышлявшую ворожбой, но вовремя прикусила язычок. Если бы Ольга Павловна осмелилась на такое, то скандала с мужем было бы не избежать! А ей совсем не хотелось испортить себе весь праздник. К тому же князь оказался настолько щедр, что превзошел все ее ожидания…

Мира встретилась глазами с княгиней, и та невольно отвела взгляд. Глаза индианки завораживали, гипнотизировали, манили за собой в глубокую бездну…

Ольга Павловна отмахнулась от этого взгляда, словно от наваждения. Она с трудом поборола в себе желание перекреститься и три раза воскликнуть: «Чур меня!»

– Возможно, – промолвила Мира и снова устремила свой взгляд в камин, где мирно потрескивало пламя. За окнами завыла вьюга.

А я то и дело отвлекался от игры и проиграл два роббера.

– Что-то вам сегодня не везет, Яков Андреевич! – усмехнулся Лаврентий Филиппович Медведев и подмигнул мне заплывшим глазом. Я же никак не мог сосредоточиться на игре, все мое внимание привлекли к себе Мира с княгиней. Я почему-то переживал за индианку и не мог найти объяснения своей тревоге. Чувство мое скорее было иррациональным.

– Ну, так вы все-таки умеете предсказывать будущее? – спросила княгиня Титова напрямик.

– Иногда, – ответила Мира, не отрывая взгляда от пламени.

Отсветы его плясали в ее глазах. – Вы хотите, чтобы я вам погадала? – улыбнулась индианка.

– Ну… – княгиня Титова замялась. – Ключнице нашей, Грушеньке, вздумалось тут, накануне, лить в воду воск. И я при этом присутствовала. Ну, словом…

– И что же привиделось вашей Грушеньке? – перебила ее Мира.

Ольга Павловна помедлила несколько секунд, прежде чем отважилась ответить на вопрос индианки.

– Ну же! – поторопила ее Мира, которой уже самой не терпелось узнать, что же такое увидела ключница в воде.

– Гроб, – наконец-то выговорила княгиня. – К чему бы это?

– вслух удивилась она. – У нас вроде, слава Богу, все здоровы, – Ольга Павловна развела руками.

– Мрачное предсказание, – нахмурилась Мира. – Вы ведь и сами знаете, княгиня, что оно означает смерть, – в тишине, которая воцарилась вокруг, последние слова прозвучали особенно громко.

Все присутствующие переглянулись между собой, я и сам почувствовал холодок, пробежавший у меня по спине.

– Дамы, – укоризненно проговорил Николай Николаевич, – довольно городить всякие глупости!

В это время хлопнула какая-то дверь, и игроки все вздрогнули. Оставалось признать, что в гостиной не оказалось ни одного человека с крепкими нервами. Ввиду своей принадлежности к масонской ложе я должен был любить смерть, ибо это была седьмая заповедь Соломона. Однако я не мог не заметить, что предсказание Миры произвело гнетущее впечатление и на князя, который так же, как и я, имел самое непосредственное отношение к братству свободных каменщиков.

В гостиную снова вошел лакей, и все взгляды обратились к нему. Он объявил, что прибыл некто Станислав Гродецкий.

Присутствующие вздохнули с облегчением, похоже, что все уже готовы были увидеть нечистого или саму костлявую старуху с косой.

В комнату вошел рафинированный молодой человек из высшего общества, одетый франтом, с высокомерным выражением холеной физиономии. У него были пронзительные ярко-голубые глаза, римский точеный профиль, белокурые волосы и тонкая линия губ, сомкнутых в тетиву. Воротник его рубашки был так накрахмален, что, казалось, грозился задушить своего хозяина.

Он поклонился с изяществом денди. Князь Николай Николаевич лично представил его. Он сказал, что познакомился с ним в Петербурге на приеме у императора. Позже Титов шепнул мне на ухо, что молодой человек имел негласные полномочия польского посла. Личность нового гостя весьма заинтересовала меня, тем более что я так до этого времени и не узнал, для чего меня пригласили в это странное общество. Квартальный надзиратель Медведев и Станислав Гродецкий – высокопоставленный представитель Царства Польского, наделенного, кстати, конституцией, играют за одним зеленым столом и вместе празднуют Светлое Рождество Христово!

Станислав Гродецкий присоединился к нам за ломберным столом, неожиданно оказавшись довольно приятным собеседником и любезным в обхождении человеком.

В перерыве между робберами я вышел в коридор, через несколько минут здесь же появился Медведев.

– Яков Андреевич! – воскликнул он. – Извольте объясниться!

– Что вы хотите этим сказать? – не понял я.

– Бросайте свои уловки! – замахал руками Лаврентий Филиппович. – Зачем вы здесь? И зачем меня заманили сюда?

– Что? – вновь удивился я. – Кто вас заманил?

– А то вы не знаете! – возмущенно выдохнул он. – Кутузов, конечно, Иван Сергеевич. Кольцов, неужели без вашего ведома?! – вдруг догадался он. – Да быть такого не может!

Я молча переживал свой позор и унижение.

– Да что же все-таки происходит? – вскричал Медведев и почесал пятерней в затылке.

– Я и сам хотел бы узнать ответ на этот вопрос, – проговорил я невесело. Происходящее только лишний раз доказывало, что Кутузов мне так до сих пор полностью и не доверяет. Я решил при первой же возможности начистоту объясниться с хозяином и потребовать у него объяснений. – Что велел вам Кутузов? – спросил я Лаврентия Филипповича.

– Да ничего особенного, – развел он руками, – присматривать, да приглядывать… Он и не обмолвился, что и вы здесь тоже будете… – Медведев задумался, подыскивая подходящее слово, и, наконец, произнес: – ммм… гостем!

После этого короткого разговора мы вернулись в гостиную.

– Что-то наш главный гость запаздывает, – заметил Николай Николаевич, банкуя.

– Кого вы имеете в виду? – осведомился Иван Парфенович.

– Индийского брахмана, – ответила за мужа Ольга Павловна.

– Николай Николаевич и дня без какого-нибудь чудачества прожить не может, – с некоторым раздражением произнесла она.

– У вас золотой муж, – вступил в разговор Гродецкий. – С таким-то уж точно не соскучишься!

– Что верно, то верно, – покачала головой княгиня, седые букли вылезли у нее из-под чепца.

– Он в самом деле индиец? – спросила Мира, в глазах ее вспыхнул истинный интерес.

– Конечно, милочка, – ответил князь. – Самый что ни на есть! Говорят, что он из Калькутты… Путешествует!

В этот самый момент в гостиную вбежала белокурая девочка Настя. На ней было надето очаровательное короткое пышное платье из бледно-розового перкаля с длинными узкими рукавами, опоясанное под мышками алой лентой крест-накрест.

Из под него высовывались длинные панталончики с кружевной оборкой и ноги, обутые в красные туфельки из саржи.

Следом за ней выскочил и Сашенька из-за бархатной занавески, отделявшей гостиную от детской. Светлые волосы его были взлохмачены, короткий жилет расстегнут.

– Саша! Настя! – кричала гувернантка с английским акцентом. Она ворвалась в гостиную следом за детьми.

– Тише-тише, – попросил Николай Николаевич и рассмеялся.

– Я чувствую, что пора зажигать свечи на рождественской елке!

– Пора! Пора! – подхватили детские голоса.

Мое внимание невольно привлекла к себе Мери-Энн. Она бросила такой пламенный взгляд на Гродецкого, что меня это привело даже в некоторое замешательство. Я никогда не относил себя к снобам, но… Что может быть общего между Станиславом и англичанкой – гувернанткой?! Я чувствовал, что здесь что-то не так, и мысленно распекал Кутузова за то, что он ничего мне не объяснил, и я вынужден был поэтому ощущать себя безоружным!

Тогда мне пришло в голову внимательнее присмотреться к Гродецкому, а заодно и к обаятельной гувернантке мисс Браун. Она совсем не справлялась с детьми, которые бесились в гостиной, как маленькие чертенята.

Наконец Титов пригласил всех в зал, где стояла елка, вся разукрашенная шарами, игрушками и конфетами в красивых блестящих обертках и увенчанная разноцветными лентами. Князь Николай Николаевич сам лично снял с дерева покров Изиды и зажег изящные свечки.

Дети в восторге занялись полученными подарками, и только тогда гувернантке все-таки удалось их увести.

Я не переставал наблюдать за Станиславом, который никак не прореагировал на то, что мисс Браун ушла. Он вообще вел себя так, будто ее не замечал, как это и было положено рафинированному человеку из общества.

– Что-то брахман запаздывает, – заметил Лаврентий Филиппович, постучав себе по часовому циферблату. Он посмотрел в окно – метель разыгралась совсем не на шутку!

– Как бы не стряслось чего, – встревоженно проговорила княгиня, выглядывая в окно. – Вьюжит-то как! – выдохнула она.

Всем сразу поневоле вспомнилось мрачное Мирино предсказание.

– Скучно, – вздохнул Гродецкий.

– А вы ожидали циркового аттракциона? – язвительно осведомилась княгиня Титова.

– Нет, но… – Станислав поправил галстук.

– А вы позовите Грушеньку, – предложил Колганов. – Она нам и погадает… Повеселит! – Иван Парфенович хрипло рассмеялся над собственной шуткой.

Ольга Павловна изменилась в лице. Она побледнела и снова присела на оттоманку.

– А что Грушенька? – не понял поляк.

– Я что-то не то сказал? – недоуменно осведомился Колганов.

– Это все нервы! – объяснил Николай Николаевич. – Дамская болезнь!

В ту же секунду в гостиную вошел еще один незнакомец. На вид ему было около сорока лет, держался он уверенно, но что-то все-таки выдавало в нем простое происхождение. Я бы определил его как «человека из народа». Однако было заметно, что человек этот немало добился в жизни.

– Николай Николаевич, – обратился незнакомец к Титову. – Подъезды-то все к имению занесло, как бы беды какой не вышло… Гости-то какие еще ожидаются? – нахмурился он.

– Вот незадача-то! – покачал головой Титов. – Что же теперь с брахманом-то стряслось?

– Замерз где-нибудь в степи, – высказал свое предположение поляк, наделенный негласными полномочиями.

Мира передернула оголенными плечами.

– Какой ужас! – с дрожью в голосе проговорила она.

Николай Николаевич представил незнакомца:

– Сысоев Никита Дмитриевич – наш управляющий.

Через некоторое время в дверях снова появился красный лакей.

– Индийцы пожаловали, – поклонился он. – Карета у них где-то в дороге застряла, – добавил лакей. – Занесло ее, завьюжило… Так они пешком добирались!

– Ну вот и не сбылось предсказание, – облегченно вздохнул Титов, перекрестившись.

Мира пожала плечами.

– Слава Варуне! – прошептала она.

Насколько мне было известно, Варуна был воплощением безграничной силы богов. Бог – судья! Именно он карал и миловал…

– Крита – удел того, кто странствует, – чуть слышно добавила моя индианка. Я понял, что она имела в виду золотой век. Мне вспомнились строки из «Брахман» – древнеиндийских священных книг, которые дополняли «Веды» и толковали ведические ритуалы. Кто-кто, а Мира хорошо разбиралась в священных текстах!

– Что вы там такое шепчете? – поинтересовался Владислав Гродецкий. – Скажите вслух! Нам всем все это безумно интересно! – его голубые глаза пронзительно блеснули.

Мира исполнила его просьбу: «Кали-век – это век лежащего, Двапара – того, кто поднимается, Трета – в долю достается вставшему, Крита – вот удел того, кто странствует!»

– Что это? – изумилась Ольга Павловна.

– Железный век, медный, серебряный и золотой… – ответил черноглазый гость во фраке, который неожиданно вырос в дверях. Чуть позади стоял с поклажей в руках его слуга в национальном индийском костюме. У них у обоих зуб на зуб не попадал.

– Это и есть ваши индусы? – усмехнулся Гродецкий.

– Они и есть, – добродушно кивнул сединами князь Титов. – Григорий! – крикнул он лакея. – Проводи господ иностранцев в отведенные для них комнаты! А вы, господа, переоденьтесь, – обратился Николай Николаевич к брахману и его спутнику, – и присоединяйтесь к нам! Мы ждем вас к ужину! Григорий!

Вели Грушеньку позвать!

– Что еще за Грушенька? – удивился поляк. Он так еще до сих пор и не узнал всей истории с гаданием.

– Ключница, – ответил Николай Николаевич.

Через несколько минут в гостиную впорхнула молоденькая еще совсем девушка в русском платье, с длинной льняной косой, которая спускалась у нее ниже пояса, с веснушчатым носом уточкой и улыбчивыми серо-голубыми глазами.

– Что прикажите, барин? – весело спросила она.

– Стол накрывай! – распорядился князь Николай Николаевич.

– На одиннадцать персон! То есть… двенадцать, – поправился князь, вспомнив о гувернантке.

– Да вы либерал! – воскликнул Гродецкий и деланно рассмеялся. Я готов был поспорить на сотню империалов, что поляк неровно дышит к хозяину, а, проще говоря, на дух его не переносит. Причины этой его неприязни мне захотелось вдруг выяснить. Я подавил в себе это подспудное желание и отправился в столовую, где должен был состояться праздничный ужин, вслед за всей нашей честной компанией, В большой мраморной зале Грушенька сама накрывала на стол, расстелив на нем льняную скатерть с камчатым узором по китайскому шелку. Ключница ловко справлялась сама и без помощи официантов. В имении князя Титова порядки были заведены по-простому, по-деревенски. Я был наслышан, что Николай Николаевич этим очень гордился.

Стол был сервирован на двенадцать кувертов, столовых приборов, предназначенных для одного человека.

– Главное – это все-таки сервировка! – изрекла Ольга Павловна, глядя на столовое серебро.

– А кто такие эти брахманы? – спросил Колганов, усаживаясь за столом возле хозяина. Он посмотрел в окно и нахмурился.

Темнело, метель мела все сильнее, и не было видно никакого просвета. Я проследил за его взглядом, мне казалось, что снег чертил на стекле изломанные кресты. Они напоминали мне розенкрейцеровские символы… Во всем виделись мне дурные знаки, и я должен был признать, что становлюсь суевернее моей индианки.

– Ну… – задумался Титов. – Это что-то вроде наших священников, объезжающих после рождественской обедни со своим причтом приход для христославства.

– Но у нашего-то брахмана только один слуга, – неожиданно заметил Кинрю.

– Это вы верно, господин японец, подметили, – поддакнул Гродецкий.

Тогда в разговор наконец-то вмешалась Мира:

– Хотар, адхварью, брахман и удгатар – это четыре главных жреца – исполнители основных ведийских жертвоприношений, – пояснила она.

– Фи, как некрасиво! – досадливо поморщилась Ольга Павловна. – Я надеюсь, что этот дикий брахман никого из нас не собирается приносить в жертву своим нелепым богам! – вскричала она. – Извини, дорогая, – с рисованным участием обратилась княгиня к моей индианке.

В столовой повисла напряженная тишина.

– Какие глупости! – перебил жену Николай Николаевич. – Довольно вздор болтать! Григорий! – окликнул он лакея. – Не пора ли зажигать канделябры?

Тогда я решил, что настала, наконец, и моя очередь поддержать беседу.

– Брахманы, – начал я, – одна из высших индийских каст, древняя варна…

Присутствующие, недоумевая, уставились в мою сторону. Я пояснил:

– Древнее жреческое сословие, отправляющее религиозные культы!

– Ах, вот оно как, – понимающе закивала головой княгиня Титова.

– Яков Андреевич у нас человек исключительной образованности! – с иронией заметил квартальный надзиратель Медведев. Я пропустил издевку Лаврентия Филипповича мимо ушей, потому как он намекал на мою принадлежность к Ордену «Золотого скипетра»!

– У моей сестры в деревне намедни кто-то барана зарезал, – вдруг вмешалась в господский разговор ключница Грушенька. – Зарезал и бросил, – добавила она. – Словно ему мясо и ни к чему! – девушка пожала плечами. – А кого эти брахманы в жертву приносят? – поинтересовалась она.

В этот момент двери столовой раскрылись, и в мраморную залу вошла мисс Браун и индийские путешественники, переодевшиеся к ужину.

Грушенька прикусила спелые губки и незаметно, словно легкое облачко, выскользнула из комнаты.

Мери-Энн переоделась в новое шелковое темно-зеленое платье с бархатным лифом, пышными бархатными рукавами и почти что нормальной талией. В вырезе лифа – рубашка со стоечкой из тончайшей материи яблочного оттенка в цвет ее прозрачным глазам. Изящные руки – в белых перчатках, на голове – сетчатый чепец со страусовым пером, на острых плечах – пелеринка, отделанная нежнейшим лебяжьим пухом.

– Мисс Браун, – восхищенно заметил Иван Парфенович. – Вы просто-таки очаровательны!

Взгляды всех присутствующих мужчин устремились на гувернантку, которая смущенно заулыбалась, и вокруг глаз у нее от этого вдруг появилась сеточка мелких морщин. Но «гусиные лапки» ее не портили, а, напротив, лишь придавали шарма… Один только Станислав Гродецкий демонстративно не смотрел в ее сторону. Такое поведение поляка снова почему-то показалось мне подозрительным.

– Дети уже спят? – холодно осведомилась княгиня Ольга Павловна. Ей совсем не понравилась идея мужа, чтобы гувернантка сидела с ней за одним столом.

– Спят, – коротко ответила неожиданно похорошевшая англичанка.

– Брахман Мадхава и ученик-брахмачарин Агастья! – торжественно представил индийских путешественников Титов.

Княгиня замучила вновь прибывших гостей расспросами.

– Ольга Павловна! – обратился к ней князь. – Вы утомили наших гостей! Да и меня, надо признаться, – тоже! Поэтому я, пожалуй, отправлюсь спать!

Николай Николаевич извинился перед присутствующими и вышел из комнаты. Я устремился за князем, чтобы наконец-то переговорить с ним наедине о деле. Эти недомолвки порядком раздражали меня.

– Николай Николаевич! – окликнул я его в коридоре. – Князь!

– Яков Андреевич? – отозвался он удивленно. – Что-то случилось?

– Я хотел бы у вас узнать ответ на этот вопрос, – признался я. – Нам необходимо немедленно с вами переговорить!

– Я очень устал, – ответил Титов, зевая. – Давайте отложим наши дела до завтра, – добавил Николай Николаевич тоном, не допускающим возражений.

Мне пришлось отступить, потому как Титов был посвящен в одну из высших орденских степеней, а я свято чтил вторую Соломонову добродетель, которая заключалась в повиновении высшим чинам.

Тогда и я тоже отправился спать в отведенные мне в усадьбе покои. Мне и в голову не могло прийти, что я вижу Титова в последний раз.

Не успел я зажечь свечу в закапанном воском медном шандале, как услышал подозрительный шорох у себя за спиной. Какое-то мгновение я ощущал, как мороз пробежал у меня по коже. Я медленно обернулся на тихий звук, который шел прямо от дверей, и столкнулся лоб в лоб со своим ангелом-хранителем, который окрестил себя Золотым драконом.

– Кинрю? – удивился я.

– Не ждали, Яков Андреевич? – усмехнулся японец.

– Не ждал, – признался я. – Неужели тебе наскучило общество гостей Николая Николаевича?

– Честно говоря, да, – ответил Кинрю. – Но дело не только в этом, – добавил он.

– А в чем же? – искренне полюбопытствовал я.

– Разве вы не видите, – удивился Кинрю, – что происходит что-то довольно странное? – он уставился на меня с заговорщическим видом. – Мне кажется, – продолжил японец, – что вскоре в имении обязательно должно будет произойти убийство…

– Почему именно убийство? – осведомился я. – Должен признать, что мне тоже многие вещи кажутся странными. Но…

– Я не доверяю этим индусам, – сказал японец.

– Но почему? – изумился я. – Мире ты тоже не доверяешь?

– Конечно, нет! – запальчиво возразил Кинрю. – Мира – это случай особый! А здесь явно речь идет о человеческих жертвоприношениях! – воскликнул он. – Не зря же наш благодетель, – японец имел в виду Ивана Сергеевича Кутузова, – отправил вас, Яков Андреевич, встречать Рождество именно сюда, да еще заодно и Медведева сюда же пригнал вам на помощь, если вдруг вы один-то не справитесь!

– Складно ты рассуждаешь, – сказал я с улыбкой. – Но тебе неизвестно, что князь Николай Николаевич тоже масон, и если уж Кутузов и отправил меня сюда неслучайно, то по делам явно не связанным с индийскими ведическими ритуальными человеческими жертвоприношениями! – проговорил я уверенно, хотя сам такой уверенности и не ощущал. Все мои чувства обострились с этого вечера, потому-то мне и казалось, что в этот дом вместе с метелью надвигается большая беда! – Я завтра же выясню у Титова, что происходит!

– И все-таки, Яков Андреевич, – вновь предостерег меня мой ангел-хранитель, – я бы на вашем месте этому брахману не доверял…

Я лег спать с тяжелым предчувствием, которое ни на секунду не оставляло меня и даже отравило мне сон. Мне привиделась Мира, там, далеко, у себя на родине, откуда я и привез ее в северную столицу России. Она одиноко стояла в заснеженных джунглях у ритуального костра. На ней развевалось янтарное сари, в котором она показалась мне почему-то ужасно маленькой и жалкой…

Мира пела какой-то ведический гимн и раскачивалась в такт словам, слетающим с ее уст.

Я стал прислушиваться и мысленно переводить ее песнь с санскрита: "На убиенье отправился быстрый конь, Погруженный в думу, – мысль к богам обернулась.

Козла ведут впереди его – сородича.

За ним идут певцы, идут поэты.

Виталища высшего он достиг, Конь. Там отец его и мать.

Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, И испросит даров, желанных жертвователю…"

Я очнулся с тяжелым сердцем. За окнами все еще было темно, а вифлиемской звезды так и не было видно!

«Да что же такое все-таки происходит?!» – мысленно изумился я. И мой сон мне совсем не понравился. Я вспомнил, что Мира однажды читала мне этот гимн. Но к чему он всплыл в моем подсознании именно сейчас?

Я успокоил себя тем, что сновидение было навеяно мне предшествующим разговором с Юкио Хацуми. Я должен был признать, что эти индийские брахманы и впрямь взбудоражили всем кровь. Я решил расспросить Миру подробнее о ведических ритуалах, известных ей, и в частности – о жертвоприношениях… Утвердившись в своем намерении я закрыл глаза, снова собираясь уснуть. Но выспаться в эту ночь, как видно, мне было не судьба!

Не успел я слегка задремать, как меня разбудил стук в дверь.

Японец накинул себе на плечи цветной халат и бросился открывать. На пороге стоял, собственной персоной, Медведев Лаврентий Филиппович и моргал своими длинными рыжими ресницами.

– В чем дело? – спросил Кинрю. Ему совсем не понравилось это ночное вторжение. Он смотрел на квартального надзирателя узкими заспанными глазами из-под припухших век.

– Князь исчез, – ответил Медведев, переступая порог. – Мне срочно нужен Кольцов, – добавил он.

Мой Золотой дракон отступил в сторону и нехотя пропустил его в спальню.

– Как исчез? – изумился я спросонья.

– Не знаю, – раздраженно развел руками Лаврентий Филиппович. – Исчез и все тут! Меня Ольга Павловна разбудила. Княгиня в истерике, – добавил он, возведя глаза к потолку. – Дурные предчувствия у нее! С ума они тут все посходили, что ли?! – воскликнул квартальный надзиратель.

– Где Мира? – вдруг вспомнил я о своей прорицательнице.

– В спальне своей должна быть, – ответил разволновавшийся Кинрю. – Я же говорил вам, Яков Андреевич! – проговорил он с видом дельфийского оракула.

– По-моему, речь пока не идет о каком бы то ни было жертвоприношении! – коротко бросил я.

– Что? Что? – расхохотался Медведев. – И вы туда же!

Княгиня Титова только об этом и причитает! И ключница тоже ей подпевает. Эта… Как ее? – Лаврентий Филиппович задумался. – Грушенька! – обрадованно вспомнил он.

Я наскоро оделся и первым делом бросился в Мирину спальню. Я должна был с удивлением признаться себе, что для меня она несколько больше, чем протеже. На несколько мгновений я задумался над этой мыслью, которая ошеломила меня, но быстро забыл об этом. Мне никогда раньше и в голову не приходило, что я мог бы ответить индианке взаимностью, тем более что я с ранних лет пользовался огромным успехом у женщин, но меня привлекали вещи куда более интересные, чем любовные стрелы Амура.

Я постучал в тяжелую деревянную дверь, которая была заперта.

Через несколько мгновений за дверью стали раздаваться шаги, затем знакомый нежный голос спросил:

– Кто там?

– Кольцов, – сейчас же ответил я, невольно вспомнив о том, как Мира пела за клавикордами розового дерева в нашем столичном особняке.

– Войдите, – позволила индианка, отпирая задвижку. В руках Мира держала тяжелый бронзовый канделябр, в котором мерцали две восковые свечи. – Яков Андреевич? – удивилась она. – В такой-то час? – ресницы на ее черных глазах томно подрагивали. Я в очередной раз подумал о том, что эта женщина смогла бы составить счастье благородного и достойного человека, но… Да, род моих занятий не позволял мне надеяться на семейный оплот даже в самом далеком будущем!

На Мире был надет нежно-розовый дымковый пеньюар с блондами из французского кружева. От него исходил чувственный аромат восточных пряных духов.

– С тобой все в порядке, моя дорогая? – проговорил я первое, что пришло мне в голову.

– Что-то случилось? – догадалась она. – Я так и знала!

– В этом доме даром предвидения наделены, ну, абсолютно все! – съязвил Медведев, дальний родственник княгини Ольги Павловны.

– А родство-то чувствуется, – прошептал у меня за спиной Кинрю.

– Лаврентий Филиппович? – Мира была изумлена не меньше моего, она только сейчас заметила квартального надзирателя, который стоял в тени, позади моего Золотого дракона. – Вы-то что здесь забыли? – осведомилась она.

– Сопровождаю Якова Андреевича, – ответил он, – как особо важного государственного человека!

– Яков Андреевич, да объясните же мне, наконец, что же все-таки произошло! – взмолилась взволнованная индианка.

– Исчез князь Николай Николаевич, – мрачно ответил я.

– Как это исчез? – переспросила Мира.

– Вышел из спальни воды попить, – ответил Лаврентий Филиппович, – и исчез, – развел он своими здоровенными, лопатообразными ручищами.

– Идемте в гостиную, – сказал Кинрю.

– Идемте, – ухватился за эту идею Лаврентий Филиппович. – Я всех уже предупредил, – добавил он. – Полагаю, что гости уже собрались!

– А вы, господин Медведев, времени даром не теряете, – заметила Мира. – Позвольте же мне, хотя бы переодеться! – сказала она и скрылась за дверью, отведенной ей комнаты.

– И что же, по вашему мнению, случилось с хозяином? – осведомился я у Медведева.

– А это, я думаю, покажет следствие, – ответил Лаврентий Филиппович.

– Ну что же, – промолвил я, – будем надеяться!

В гостиной и в самом деле уже собрались практически все. Не было только княжеских внуков. Камин снова разожгли, Грушенька возле него пыталась привести в чувство княгиню, которая уже объявила себя вдовой.

– На кого же ты меня покинул? – в голос кричала она.

Грушенька отпаивала ее теплой сладкой водой из графина.

– И все из-за какого-то воскового гроба, – пожал плечами Иван Парфенович Колганов, – который привиделся ключнице.

– Какого еще гроба? – удивился Станислав Гродецкий, который, несмотря на позднее время, выглядел просто безукоризненно.

– Ох, уж эти гадания! – покачал головой Колганов. – Не доводят они до добра! – воскликнул он.

Все косились в сторону приезжих индийцев, которые чувствовали себя в этом обществе двумя отверженными. Словно они были прокаженными или неприкасаемыми… Особенно их сторонилась чувствительная и впечатлительная Грушенька, которая накануне рассказывала про зарезанного в деревне барана.

Гувернантка прижимала к глазам платочек, расшитый английскими вензелями.

Когда в гостиную вошла моя Мира, реакция присутствующих была однозначной. Ее тоже восприняли как парию.

– Господа, – произнес я как можно спокойнее. – Я предлагаю отправиться на поиски князя!

В этот момент в комнату вихрем ворвался хозяйский кучер.

– Николай Николаевич! – выдохнул он и перекрестился, выпучив полные ужаса глаза, которые были у него и без того навыкате.

– Что с ним? – ахнула Ольга Павловна. Нос от рыданий у нее распух и покраснел, голубоватые веки также припухли.

– Он… – кучер обвел гостиную отсутствующим взглядом, словно увидел призрака. – Он мертв! – наконец-то выдавил он.

– Что? Что? – послышались изумленные возгласы. – По комнате прокатилась волна настоящего ужаса.

– Не зря мне гроб-то привиделся – простонала суеверная Грушенька, княгиня же упала без чувств.

Англичанка прикрыла лицо ладонями.

– Боится, наверное, что теперь ей от места откажут, – прошептал мне на ухо Кинрю.

– Я тебя не узнаю, – сказал я ему в ответ. – Откуда в тебе столько желчи?

Японец пожал плечами и заключил:

– Не нравится она мне!

– Господа! Господа! Тише! – призвал всех к спокойствию Лаврентий Филиппович. – У страха глаза велики! Показания кучера надобно еще и проверить!

– Вот именно! – поддакнул я и вызвался первым идти вместе с ним осматривать тело. Лаврентий Филиппович Медведев действовал на правах полицейского, о моем же предназначении в этом доме почти что никто не знал!

Кучер взирал на индусов с искренним ужасом. Мне захотелось узнать, в чем же кроется причина подобного страха. Я подошел к нему и спросил, в чем же дело.

– Демоны это! – ответил он, но больше ничего не сказал.

На конюшню кучера сопровождал управляющий Никита Дмитриевич Сысоев, квартальный надзиратель Лаврентий Филиппович Медведев и, разумеется, ваш покорный слуга со своим ангелом-хранителем по имени Золотой дракон.

Метель просто валила с ног, ветер завывал так, что в ушах звенело, мороз обжигал щеки, снег залеплял глаза.

– Ничего себе Рождество! – процедил Сысоев, выкарабкиваясь из сугроба, в котором по самые голенища застряли его сапоги.

– Да уж, – поддакнул квартальный надзиратель, пытаясь идти за ним след в след.

У конюшни кучер как-то нерешительно остановился.

– Да поторапливайся же ты! – прикрикнул на него Никита Дмитриевич. – А то нас тут всех заметет!

– Страшно мне, барин, – ответил кучер. – Темное это дело!

Лихое! – добавил он.

– Иди уже! – велел ему управляющий.

Первое, что я увидел, повергло меня поистине в шок. На полу в луже крови лежал конь с отрезанной головой. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Мне пришлось признать, что мой сон под Рождество оказался в руку. Как там читала Мира?

"На убиенье отправился быстрый конь, – вспомнилось мне, —

… Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, и испросит даров, желанных жертвователю!"

Так что же это за жертвователь? И каких даров он испросил?

Вопросы один за другим рождались у меня в голове.

– Яков Андреевич! Да что же это? – прошептал ошеломленный Кинрю.

– Не знаю, – чистосердечно ответил я. – Какой-то кошмарный сон!

– А Титов-то где? – спросил Лаврентий Филиппович, который, пожалуй, единственный из нас не потерял самообладания. – Я и не такое видел, – заметил он.

– Вон! – кучер ткнул пальцем куда-то вдаль, обошел стороной обезглавленного коня и ушел вглубь конюшни. Мы все последовали за ним. Следующее зрелище, представшее перед нами, тоже было не из приятных.

Бездыханное тело князя Николая Николаевича Титова, служившего в Коллегии Иностранных дел, близкого Его Императорскому Высочеству, дружившего с князем Голицыным и графом Румянцевым, было привязано веревкой к деревянному гнилому столбу. Хозяин имения был раздет почти догола. Горло у него было перерезано, поэтому кругом было много крови. Еще я заметил, что на пальце у него не оказалось чугунного перстня с адамовой головой, с которым Николай Николаевич как масон практически никогда не расставался. Это меня смутило и навело на мысль, что убийство как-то связано с его масонской деятельностью.

– Так-так-так, – пробормотал Лаврентий Филиппович.

– Ужас-то какой! – воскликнул Никита Дмитриевич. – Это что же за изверги-то? А? – он как-то беспомощно взирал по сторонам. Лицо его, красное от мороза, сразу сникло и побледнело.

– Ну, нехристи! – простонал кучер. – И конягу не пожалели! – добавил он.

– Я же говорю, что это – индусы! – настаивал на своем японец.

– По-моему, выводы делать еще рано! – сердито ответил я.

Мне начинало уже казаться, что дело в усадьбе кончится самосудом. К тому же я начинал опасаться за Миру, которую тоже могли счесть причастной к этой истории. И потом мне совсем не верилось, что это дело рук индийского брахмана и его ученика-брахмачарина, который выполнял обязанности слуги. Неужели индусам надо было обязательно пуститься в такую даль, чтобы именно в имении Николая Николаевича Титова совершить свое ритуальное жертвоприношение?!

Однако никто, по-моему, из всей компании так не думал.

Скорее все придерживались мнения моего Кинрю.

Вокруг столба с телом покойного масона видны были следы костра, что тоже наводило на мысли о ведическом действе.

Такие обряды обычно проводились в сумерках, при свете костров на специально приготовленных алтарях. Жертву привязывали к столбу, читали над ней заклинания и зажигали вокруг священный огонь…

Перед столбом лежала статуэтка Индры – верховного индийского божества, который на родине моей Миры считался раджой богов.

– Золото! – воскликнул Медведев и подобрал статуэтку с пола. – Определенно ее оставили здесь индусы! – добавил он.

– Интересно зачем? – усомнился я.

– Ну, Яков Андреевич, – разочарованно протянул Лаврентий Филиппович, – вечно вы со своим скепсисом! Забыли, наверное, – высказал он вслух первое предположение, которое пришло ему в голову. – Торопились!

– Куда? – поинтересовался я.

– Ну… – пожал он плечами, – уйти с места преступления.

Я покачал головой, всем видом показывая, что эта версия меня совершенно не устраивает.

– В деревне недавно быка забили… – промолвил кучер.

– И что же здесь необыкновенного? – перебил его Никита Дмитриевич. Он не мог оторвать взгляд от столба с телом князя Титова.

– Неизвестно кто, – ответил кучер, – а вокруг такие же вот следы, – он указ пальцем на пепелище.

В сердце у меня закралось сомнение: «Неужели и правда?!»

– И это не первый случай, – продолжал рассказывать кучер, озираясь по сторонам.

– В самом деле? – спросил я встревоженно.

– Да, – подтвердил мужик. – У свата моего козла зарезали и выбросили на дорогу, – добавил он.

«Козла ведут впереди его – сородича!» – внезапно вспомнилось мне.

– И все-таки что-то здесь не так! – проговорил я вполголоса.

– Что будем делать с телом? – спросил Сысоев.

– В дом надо отнести, – ответил Лаврентий Филиппович, – не здесь же оставлять, – развел он руками.

– Да уж, – согласился Никита Дмитриевич. – Вы, наверное, идите в дом, – обратился он ко мне, – и предупредите гостей… А мы тут втроем управимся, – Сысоев перевел взгляд на тело хозяина и тяжело вздохнул. – Мерзкое, я должен сказать, это дело, – понуро добавил он.

Я вышел на улицу, мощный порыв ветра со снегом ударил мне в лицо. Матушка-зима разыгралась не на шутку! Мне предстояло очень неприятное дело, я должен был сообщить княгине Ольге Павловне, что она этой ночью сделалась вдовой, да еще при крайне ужасных обстоятельствах.

До центральной усадьбы я добирался около получаса. И за это время смертельно замерз и устал.

В гостиной меня обступили со всех сторон. Лица у гостей и хозяйки были встревоженные.

– Ну что? Как? – слышалось со всех сторон.

– Позвольте принести вам свои соболезнования, – печально обратился я к Ольге Павловне. – Князь…

Не успел я произнести эту фразу до конца, как княгиня упала в обморок. К ней сразу бросились англичанка и Грушенька.

– Что случилось? – спросила Мира, не отводя от меня взволнованных черных глаз.

– Николай Николаевич убит! – ответил я.

II

– Как это произошло? – с дрожью в голосе спросила Мира. Ее черные глаза превратились в два огромных, пугающих омута; волосы цвета воронова крыла рассыпались по плечам. Она шагнула мне навстречу, не скрывая терзающего ее волнения.

– Как? Почему? – на ломаном русском спросил брахман. Его ученик-брахмачарин Агастья выглядывал у него из-за спины.

Оба чувствовали, что над их головами нависла какая-то опасность.

– Ничего себе Рождество! – воскликнул поляк Гродецкий.

Я заметил, что Мери-Энн подняла глаза, как только Станислав это сказал. Как ни абсурдно это выглядело, но мне почему-то навязчиво казалось, что этих двоих что-то обязательно связывает. Но что именно, я пока точно определить не мог.

– Это очень неприятная история, – пришлось мне ответить.

– Похоже на какое-то жертвоприношение… – нехотя выговорил я. У меня не было особого желания говорить об этом, но я прекрасно понимал, что рано или поздно все так или иначе проведают обо всем, в том числе и о леденящих душу подробностях.

– Жертвоприношение?! – княгиня наконец отошла от обморока.

– О чем вы говорите, Яков Андреевич? – восклицала она. – Я брежу? – Ольга Павловна часто-часто заморгала своими заплаканными глазами. – Я не верю своим ушам! – запричитала она. – Я же говорила Николаю Николаевичу, – как только княгиня Титова произнесла имя мужа, то сразу же вновь залилась слезами, – чтобы он не приглашал этих варваров в дом! – Ольга Павловна указала своим пухлым пальцем на Мадхаву с Агастьей, которые съежились под ее обличающим взглядом.

Взоры гостей сразу обратились в их сторону.

– Надо вызвать полицию! – передернул плечами Гродецкий.

– Что же будет с детьми? – ужаснулась мисс Браун. – Здесь опасно оставаться! – простонала она.

– Но мы здесь ни при чем! – ткнул себя в грудь Мадхава. – Почему вы так на нас смотрите?

– Убийцы! – воскликнула Ольга Павловна.

– Господа, – обратился я к присутствующим, – я попросил бы вас сохранять спокойствие! – обратился я ко всем присутствующим.

– А кто вас на это уполномочил? – усмехнулся Гродецкий.

– Но, господа, – я развел руками. – Не лучше ли все-таки сохранять трезвую голову и здравый рассудок?

– Но если эти варвары причастны к убийству… – угрожающе проговорил Иван Парфенович.

– Я думаю, нам в этом еще предстоит разобраться, – ответил я.

– А я думаю, – высокомерно вмешался Гродецкий, – нам следует вызвать полицию!

– Вполне с вами согласен, – ответил я. – Как только метель утихнет…

Станислав взглянул в окно. Метель вовсе не собиралась стихать, а только усиливалась. Влажные хлопья снега облепили стекло.

– I am so afraiding! – всхлипывая, сказала англичанка.

– Господи! – всплеснула руками Грушенька. – А убийца-то среди нас!

В гостиную вошли запыхавшийся Никита Дмитриевич Сысоев и вспотевший Лаврентий Филиппович Медведев. На обоих лица не было. У квартального шея побагровела от натуги.

– Где мой муж? – воскликнула Ольга Павловна.

– Внизу, – ответил Никита Дмитриевич, – в одной из комнат, которая тоже была предназначена для гостей. Я отдал распоряжение, чтобы его тело начали приводить в порядок, – добавил он. – И послал в нашу часовню за священником.

Примите мои соболезнования, княгиня, – скорбно склонился управляющий.

– Я иду к нему, – воскликнула Ольга Павловна и направилась к выходу, путаясь в своем чайного цвета салопе, длинной широкой накидке на вате с прорезями для рук. Грушенька бережно поддерживала барыню под руку.

– Я немедленно уезжаю отсюда, – холодно заявил Гродецкий.

– Ну уж нет, – Лаврентий Филиппович поднял вверх указательный палец и отечески им погрозил. – Я представляю здесь на данный момент органы сыска, и никто не уедет отсюда до прибытия полицейских или пока мною не будет схвачен убийца! Или убийцы… – он покосился в сторону окаменевших индусов.

– Да и выезды из имения все снегом занесло, – сказал Сысоев.

– Так, значит, мы в западне! – воскликнула англичанка.

– Получается так, – согласился Никита Дмитриевич.

– И до каких же пор? – осведомился Иван Парфенович Колганов.

– Ну, – пожал плечами управляющий, – полагаю, что как только метель закончится, через несколько дней дороги будут расчищены.

– А это уже радует, – с иронией заметил поляк.

– Что ж, господа, – проговорил Медведев, потирая вспотевшие руки, – пока вы свободны. До моего особого распоряжения, – добавил он.

Тогда гости медленно и понуро стали разбредаться по своим комнатам.

– Лаврений Филиппович! – позвал я Медведева. – Не соблаговолите ли вы отдать мне индийского божка, хотя бы во временное пользование?

– Это еще зачем? – насупился квартальный.

– Я хотел бы показать его Мире, – ответил я, – так как она разбирается в индийской религии гораздо лучше нас с вами!

– Ну-ну, – пробормотал Лаврентий Филиппович, – я бы не сказал, чтобы это сейчас пошло ей на пользу!

– Что вы имеете в виду? – насторожился я, догадываясь к чему он клонит.

– А то, – грозно ответил Лаврентий Филиппович, – что ваша индианка тоже может быть в этом замешана.

– Я полагаю, вы это не всерьез? – поинтересовался я.

– Не знаю, не знаю, – развел руками Медведев. Однако он все же передал мне золотую статуэтку Индры!

Я постучался в комнату Миры.

– Войдите! – позволила мне она.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказал я, едва переступив через порог.

Спальня индианки вся была обставлена мелкой мебелью: шифоньерками, шкафчиками, столиками… За ширмами, обитыми китайским изумрудно-зеленым шелком с разводами, белели покрывала пуховой кровати.

В комнате терпко пахло какими-то травами и цветами.

– О чем? – спросила Мира, убирая со столика орехового дерева свой погребец – миниатюрный дорожный сундучок.

Она поправила прическу, заглянув в венецианское зеркало. Я невольно залюбовался ею и поэтому сразу не заметил Кинрю, который сидел, утопая в глубоком сафьяновом кресле.

– Юкио! Ты тоже здесь? – удивился я.

– Разумеется, – ответил японец. – Разве вы не понимаете, Яков Андреевич, что Мире теперь угрожает опасность? – осведомился он.

– Ну… – замялся я, – мне бы не хотелось утверждать так категорично.

– Яков Андреевич, – обратилась Мира ко мне, – не надо меня щадить! Я прекрасно понимаю, что и на меня теперь падают подозрения! Но вы бы не могли рассказать, что же там все-таки произошло?!

Я вздохнул:

– За этим-то я и пришел! – и достал из-за спины индийскую статуэтку.

– Что это?! – всплеснула руками Мира.

– Я думал, тебе это известно, – ответил я.

– Нет-нет, – замахала руками Мира, – я знаю, что это Индра – один из верховных богов нашего пантеона! Но откуда эта статуэтка взялась у вас?!

– Я обнаружил ее на месте преступления, – ответил я.

– Неужели? – индианка в ужасе прижала ладонь к губам. – Так, значит, убийство князя в самом деле имеет отношение к какому-то ведическому ритуалу?

– Это возможно? – спросил я Миру.

– Не знаю, – пожала плечами моя протеже. – Человеческие жертвоприношения ушли в глубокое прошлое, – сказала она.

– Но как это было? – полюбопытствовал я.

– Вы и впрямь желаете это знать? – засомневалась индианка.

– Да еще как! – признался я.

– Но я вам, Яков Андреевич, кое что уже рассказывала об этом, – произнесла Мира загадочно.

– Я бы хотел узнать об этом подробнее, – продолжал я настаивать.

– Ну что же, – Мира наконец-то сдалась. – Раньше люди верили в то, что пролитие крови необходимо для продления жизни, – начала она свой рассказ. – Жертвоприношение должно было умилостивить божество и упрочить его могущество, в тоже время оно противодействовало силам разрушения и увеличивало жизнеспособность человека, принимающего участие в обряде…

– А ты бы не могла конкретнее рассказать мне о последовательности заклания жертв? – попросил я мою индианку.

– Яков Андреевич, а с каких это пор вы стали так кровожадны? – сострил Кинрю.

– С тех самых, как ты стал злоупотреблять сарказмом, – ответил я ему в тон.

– Пожалуйста, – согласилась Мира. – Обычно дело ограничивалось пятью жертвами, – сказала она.

– Какими именно? – осведомился я.

– Бараном, козлом, быком, конем, ну и… – индианка замялась, – человеком, – наконец, выговорила она.

– Это ужасно, – произнес я в ответ, усаживаясь на маленький диванчик.

– Что? – спросила Мира.

– Вы слышали, что говорила Грушенька? – поинтересовался я.

– О чем? – осведомилась индианка. – Она много что говорила.

– О баране, – напомнил я.

– Да, припоминаю, – произнесла Мира задумчиво.

– Кучер сказал мне, – продолжил я, – что точно так же совсем недавно в их деревне неизвестные забили быка и козла.

– Но это еще ни о чем не говорит! – горячилась индианка.

– Возле трупов животных были обнаружены следы кострищ.

– Но…

– А в конюшне мы нашли зарезанного коня, неподалеку от столба, к которому было привязано тело князя Николая Николаевича, – перебил я ее.

– Какой кошмар! – вскричала Мира. – Но этого не может быть!

– Все сходится, – подвел черту обычно молчаливый японец.

– Я боюсь, – ответил я, – что кто-то просто хочет свалить вину на брахманов!

– Но кто? – воскликнула Мира. – Мне это дело кажется слишком запутанным! – добавила она, глядя мне прямо в глаза. – Ведь вы здесь неслучайно! – высказала индианка свое предположение вслух. – Могу поспорить, – промолвила она, – что к этому всему приложил свою руку Иван Сергеевич!

– Да, – подтвердил я устало, – Кутузов и в самом деле в курсе событий, – добавил я. – Но мастер не сказал мне ничего определенного, – развел я руками. – И пригласил меня погостить в это имение, – подчеркнул я, – именно Николай Николаевич Титов.

– Вы видели, Яков Андреевич, какими глазами смотрела на меня его вдова Ольга Павловна? – Мира сглотнула ком в горле. – По-моему, она уже приговорила меня!

– Я выступлю твоим защитником! – поспешил я ее успокоить.

– Пока я жив, – напыщенно произнес мой Золотой дракон, – никто не станет трогать тебя!

– Спасибо, – улыбнулась индианка с особенной нежностью.

Я вернулся к себе в комнату, чтобы обдумать в спокойной обстановке все, что случилось. К тому же я должен был решить с какого конца взяться за это дело.

На маленьком прикроватном столике лежала раскрытая книга немца Эккартсгаузена «Ключ к таинствам натуры», которую я накануне собрался изучить. Однако продолжить мое самообразование мне помешало убийство на княжеской конюшне.

И надо же убийце или убийцам было выбрать такое время, как рождественскую ночь!

Я все больше склонялся к мысли, что убийца был не один. По моему мнению чересчур сложно было организовать ведическое жертвоприношение в одиночестве.

Я спрятал книгу и извлек из дорожного рундука свой дневник.

Чернильница и перо уже ждали меня на круглом письменном столике. Не успел я раскрыть тетрадь в бархатной лиловой обложке, как раздался стук в мою дверь.

Странно, – подумал я, – кого это принесла нелегкая?

Однако я тут же убрал тетрадь и крикнул:

– Войдите!

Дверь скрипнула, и на пороге возник Никита Дмитриевич Сысоев.

– Яков Андреевич, – обратился он ко мне, – мне хотелось бы с вами поговорить.

– Что же, – развел я руками, – я к вашим услугам.

Сысоев прошел вглубь комнаты и присел на стуле, на который я ему указал.

– Итак, – начал я, – что вы имеете мне сообщить?

Управляющий задумался, словно бы собираясь с мыслями.

Сначала он взглянул на меня, потом отвел глаза, но через несколько мгновений все же решился и заговорил:

– Мне стало известно от покойного Николая Николаевича, что вы состоите в неком масонском ордене, – Никита Дмитриевич испытующе посмотрел на меня.

– И что же? – не стал я отказываться. Однако меня удивило, что князь посвящал своего управляющего в такие подробности.

Хотя, – я одернул себя, – Мира с Кинрю тоже почти что всегда были в курсе всех моих дел!

– Мне известно также, что вы занимаетесь расследованием преступлений, – вкрадчиво продолжил Сысоев.

– Так, значит, – заключил я, – Николай Николаевич не напрасно вызвал меня сюда?!

– Я не знаю, – замялся Никита Дмитриевич. – По-моему, он о чем-то догадывался и чего-то боялся, – продолжил он. – Чего именно я не знаю, но… – Сысоев пожал плечами. – Он собирался мне рассказать, – добавил он, – но так и не успел!

– Я признателен вам, – поблагодарил я Никиту Дмитриевича, – что вы мне сказали об этом.

– Ну что вы, – отмахнулся он. – Это был мой долг, по отношению к покойному. Но я хотел вас спросить…

– О чем же? – поинтересовался я.

– Что вы собираетесь делать?

– Разумеется, заняться расследованием этого дела, – ответил я.

– Понимаю, – сказал Сысоев. – И гарантирую вам всяческую поддержку со своей стороны!

Утром все собрались в столовой за завтраком. Вид у гостей был несчастный и заспанный. Один только Станислав Гродецкий держался по-прежнему щеголем! Во время еды все сохраняли гробовое молчание, словно отдавая дань почившему князю.

К завтраку подали соте с мадерой – тонкие ломтики говядины, обжаренные в масле. Слышно было только, как позвякивало столовое серебро.

Княгиня к завтраку опоздала, к гостям она вышла в глубоком трауре с окаменевшем лицом, почти не поднимая заплаканных, карих глаз.

– Со мною приключилось еще одно несчастье, – печально промолвила она, – рождественский подарок мужа украли…

– Что? Что? – Лаврентий Филиппович встал в стойку, словно борзая. – Какой такой подарок? – осведомился он. Его маленькие голубоватые глазки хитро забегали.

– Жемчужина, – проговорила княгиня. – Николай Николаевич преподнес мне жемчужину к Рождеству, – всхлипнула она.

– Какую жемчужину? – поинтересовался в свою очередь я, отрываясь от своего соте, которое и впрямь оказалось на вкус изумительным.

– Князь сказал мне, – Ольга Павловна утерла припухшие глаза батистовым платком, – что привез ее из Индии около года назад.

Я едва не поперхнулся мадерой. Упоминание Индии уже начинало меня раздражать.

– Ну-ка, расскажите подробнее, – попросил Медведев хозяйку.

– Я не знаю, что рассказывать! – рассердилась она. – Большая жемчужина, белая, – пожала плечами княгиня Титова.

– Ее украли вместе с коробочкой, – заплакала она.

– Как выглядела эта коробочка? – спросил ее Медведев.

– Коробочка как коробочка, – ответила Ольга Павловна, продолговатое лицо ее приняло задумчивое выражение. – Черная, бархатная, – добавила она.

Я заметил, что Мира нахмурилась, и решил дознаться сразу же после завтрака, что встревожило мою индианку.

– Определенно все это очень странно, – проговорила англичанка, отпивая глоток мадеры. Она сообщила княгине, что дети позавтракали под присмотром Грушеньки. Мери-Энн вытерла губы салфеткой и вышла из-за стола. Она извинилась перед гостями и сказала, что ей надо идти к Саше и Насте.

Удерживать гувернантку никто не стал.

– Вы опрашивали горничных? – спросил Медведев. – В конце-концов, ведь кто-то и из них мог под шумок… – заметил он многозначительно.

– Не до того мне, – ответила опечаленная княгиня. – Не до того, – приглушенным эхом повторила она.

– Тогда велите сейчас же созвать всю прислугу! – потребовал он.

– Я опрашивал горничных, – раздался голос Сысоева. – Но так ничего и не выяснил, – добавил он. – Ни одна из них не могла этим утром находиться в спальне княгини в ее отсутствие. К тому же сегодня спальню никто и не убирал.

А к Ольге Павловне намедни только Грушенька и заходила…

– Чудес, как известно, не бывает, – заметил Лаврентий Филиппович.

– Рождество, как никак! – усмехнулся Гродецкий.

Княгиня Титова первой вышла из-за стола. Она покинула мраморную залу в мертвенной тишине.

Тогда я отправился вслед за ней, так как Мира все еще продолжала завтракать, и я счел, что успею расспросить ее после разговора с Ольгой Павловной.

Лакей рассказал мне, как пройти в ее комнату, которая располагалась на втором этаже. Я прошел через анфилады комнат, миновав княжескую оранжерею, и свернул в коридор, заставленный рядами мраморных статуй в нишах. Наконец, я постучал в дверь, которая, как я полагал и была будуаром княгини.

– Кто там? – спросил уже известный мне женский голос.

– Кольцов, – выкрикнул я в ответ.

– Сейчас, Яков Андреевич, – отозвалась она. – Подождите секундочку!

Минуты через две княгиня Ольга Павловна позволила мне войти к ней в покои.

– Что вы хотели? – спросила она, укладывая ноги на маленькую подушечку на табурете. – Я так устала сегодня, – печально произнесла вдова.

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов, – ответил я, чувствуя, что становлюсь навязчивым. Но у меня не оставалось иного выхода, должен же был я как-то выяснить, что происходит в имении на самом деле.

– Спрашивайте, – позволила она, пожимая плечами. Княгиня никак не могла понять причины моего интереса. Я же не мог объяснить ей, что любопытство мое совсем непраздное.

Я сел в кресло, лицом к вдове, напротив образов, перед которыми горели две маленькие лампадки.

– У вашего мужа были враги? – прервал я недолгое молчание.

– Какие еще враги? – седые брови княгини сдвинулись к переносице. – Он же не на войне, – глубокомысленно заключила она, утирая глаза скомканным, мокрым насквозь платочком. – Николай Николаевич такой доброй души человек был, – всхлипывала она.

– И все-таки, – продолжал настаивать я, – возможно, чтобы у вашего мужа были недоброжелатели? – я чувствовал, что княгиня борится с желанием выставить меня за дверь своей комнаты и сдерживается только из вежливости.

– Не знаю, – Ольга Павловна пожала плечами, чинно сложив руки у себя на груди. – Если и были, то мне уж, mon cher, не было об этом известно! – категорично заключила она.

– Но, может быть, на службе или при дворе… – не отставал я от нее.

Княгиня бросила на меня грозный взгляд и отрезала:

– В свои служебные дела Николай Николаевич меня не посвящал! Да и карьера у князя была блестящая!

– Тогда у него могли быть завистники! – осмелился я предположить.

– Могли, наверное, – сдалась, наконец, княгиня. – Но мне-то об этом откуда знать? – жалобно спросила она. – К тому же я слышала, что речь идет о каком-то языческом культе, жертвой которого он стал, – Ольга Павловна повернулась к образам и перекрестилась. – Вот нехристи, – простонала она. – И мы еще дали им приют в нашем доме! – воскликнула Ольга Павловна негодующе. – Я надеюсь, Лаврентий Филиппович их уже изолировал?!

– Мне об этом неизвестно, – пожал я плечами.

– Если бы вы только знали, Яков Андреевич, чего мне стоило сидеть с ними за одним столом! – воскликнула княгиня Титова.

– Воображаю, – поддакнул я, и мне снова стало безумно жаль несчастных индусов, которым самим в скором будущем предстояло стать настоящими жертвенными козлами. Поэтому я решил вмешаться в эту историю как можно активнее, тем более что покойный князь принадлежал к масонскому братству, и его убийство являлось преступлением перед Орденом.

– Больше у вас нет вопросов? – спросила княгиня, откровенно давая понять вашему покорному слуге, что разговор закончен.

– К сожалению, есть, – ответил я.

– И что же вас еще интересует, Яков Андреевич? – изумленно спросила она.

– Где ваш супруг познакомился с брахманами? – поинтересовался я.

– Ой! – Ольга Павловна махнула рукой. – Откуда мне знать?

Я вообще была против этой затеи! – воскликнула она с горечью. – Знаю только, что в Петербурге! И откуда их только нечистый принес на нашу голову? – княгиня снова заплакала.

Я вернулся в столовую, но Мира к моему разочарованию к этому времени уже закончила трапезу и ушла в свою комнату. Зато я во всей красе застал Лаврентия Филипповича Медведева, который в это мгновение переживал свой поистине звездный час.

Он встал из-за стола и попросил у всех присутствующих минутку внимания. Лаврентий Филиппович намеревался произнести важную речь.

Взоры гостей и управляющего имением обратились к нему.

– Я сожалею, что дамы уже покинули наше общество, – начал он, – потому что мне предстоит сообщить вам нечто важное.

Во-первых, – он обвел всех грозным взглядом бледно-голубых, маленьких глаз, – я хочу объявить вам, что все вы, – Лаврентий Филиппович сделал многозначительную, театральную паузу, крякнул и снова заговорил, – находитесь под подозрением!

Я невольно закашлялся в ответ на его слова.

– Не исключая и дам, – добавил квартальный надзиратель, удовлетворенно потирая ладони. – При этом я оставляю за собой право подвергнуть вас всех особо тщательному допросу…

– Но… – воскликнул было Колганов.

– Никаких «но»! – прервал его Лаврентий Филиппович.

Мы с Сысоевым переглянулись. Он выглядел встревоженно, опасаясь, как бы наш Медведев, из-за рвения своего примерного, дров не наломал. Я же улыбнулся ему, пытаясь успокоить. Все-таки с Лаврентием Филипповичем мы знали друг друга не первый день, и я надеялся, что сумею найти управу и на него, если он особенно расстарается.

Мадхава с Агастьей смотрели на Медведева во все глаза.

Ученик-брахмачарин Агастья шепнул что-то на ухо своему учителю, но тот сделал знак рукой, чтобы он подождал.

Я видел, что индусы заметно нервничают, и кусок не идет им в горло.

– Итак, – продолжил Лаврентий Филиппович, – я предупреждал вас уже, что начну проводить расследование и буду говорить с каждым в отдельности. Не так ли?

– Предупреждали, – согласился Колганов, которого эта сцена, по-моему, уже начала раздражать.

Медведев удивленно взглянул на него, словно не ожидал, что кто-то осмелится прервать его монолог, пусть даже и ради того, чтобы ему и ответить.

– Так вот, – произнес он с напускной важностью, – я уже беседовал с господами индусами, – квартальный кивнул в сторону брахманов и пришел к выводу, что господа… – Медведев наморщил лоб, припоминая имена, – Мадхава, – наконец, выговорил он, – и его ученик Агастья на момент преступления не имеют алиби!

Мадхава выронил из рук серебряную вилку, и она со звоном упала на камчатую скатерть, задела за стеклянную ножку фужера и опрокинула его. На белой скатерти расплылось малиновое пятно.

– А вы, Лаврентий Филиппович, на момент преступления имеете алиби? – вмешался я.

– Яков Андреевич, я бы попросил вас… – шея у Медведева побагровела, что свидетельствовало о том, что Лаврентий Филиппович начинает медленно свирепеть.

Я промолчал в ответ, и Лаврентий Филиппович продолжил.

– Но достопочтенные брахманы могли совершить это преступление в силу своих обрядовых обязанностей, – заметил он. – К тому же имеются некоторые неоспоримые улики, – по-видимому, Медведев подразумевал под ними золотого божка, – которые свидетельствуют против них в этом деле!

– Но это ложь! – воскликнул брахман Мадхава, и смуглое лицо его пошло багровыми пятнами. – Мы никого не убивали!

Не совершали никаких жертвоприношений! Мы – мирные путешественники! – заверил он.

Агастья закивал головой в чалме, поддерживая его.

– Так или иначе, – ответил Медведев, – до выяснения всех обстоятельств, вы, господа брахманы, будете находиться под замком в своей комнате! Я лично за этим прослежу! Грушенька!

– кликнул Лаврентий Филиппович ключницу.

Медведев забрал у Грушеньки ключи от спальни индийцев и вышел из-за стола.

– Идемте, дорогие гости, со мной, – проворковал он ласково. – Я провожу вас до ваших апартаментов!

– Это произвол! – воскликнул Агастья.

– Разберемся, – закивал Лаврентий Филиппович.

Я Медведева всегда недолюбливал, но никогда, признаться, не держал Лаврентия Филипповича за идиота. Сейчас же, говоря откровенно, я начинал сомневаться в его здравом уме.

Столкнувшись с Медведевым в коридоре, когда он уже препроводил индусов до места, я остановил его, чтобы переговорить.

– Что вы творите, Лаврентий Филиппович? – спросил я своего давнишнего коллегу. – Какие у вас доказательства против этих несчастных? – укорил я его. – Ясно же, как божий день, что весь этот спектакль с жертвоприношением Индре подстроили, для того чтобы свалить убийство на них!

– Тогда, возможно, вы ответите мне, кто убийца? – Лаврентий Филиппович прищурил светлые глазки.

– Возможно, – ответил я. – Но не сейчас!

– Я-то хоть что-то делаю, чтобы пролить свет на это дело, – проговорил Медведев, – в отличие, Яков Анндреевич, от вас, – уколол он меня.

– Лаврентий Филиппович, – сделал я попытку урезонить его

– но мы же с вами знакомы не первый день… Вы должны мне лишь помогать вести расследование!

– Насколько мне известно, – вкрадчиво начал квартальный, – вам, Яков Андреевич, господин Кутузов это дело вести не поручал… А кто из нас двоих здесь является полицейским?

Мне оставалось лишь развести руками и отправиться восвояси.

Спустя полчаса явился-таки священник читать, какие положено, молитвы над телом. Это был невысокий сухенький старичок в неновой уже, но опрятной рясе, с густой седеющей бородой, которая немного тряслась, когда он разговаривал. У него был приятный голос, ласкающий слух, и яркие живые глаза с прозрачною бархатной поволокой, как у девицы.

Грушенька прямо в гостиную принесла ему графинчик сладковатого доппелькюммеля. Было заметно, что ликер пришелся ему по вкусу. Старичок сразу оживел, его бледные щеки, тронутые морозом, порозовели.

– Ну и метет! – приговаривал он, налегая на доппелькюммель. – Давно в наших краях такой метели не было!

– добавил священник, опорожнил свою рюмку и налил новую из графинчика. – Что здесь произошло-то, объяснит мне кто-нибудь толком или нет? – обратился он к Никите Дмитриевичу Сысоеву.

– Князя Николая Николаевича убили, – ответил управляющий, – да самым что ни на есть жутким образом, – добавил он и пересказал отцу Макарию все, что случилось.

– Ужас-то какой, – перекрестился тот.

– Ух, и страху же мы натерпелись, – вставила свое слово Грушенька, поправляя толстую, густую косу.

– С вдовой надо бы побеседовать, – пробормотал отец Макарий в ответ, словно размышляя о чем-то. – Убивается, поди?! – посочувствовал он.

– Убивается, – подтвердила Грушенька.

– А одно это соседство с басурманами чего стоит! – воскликнула Грушенька и надула пухлые щеки. – Хорошо еще, их Лаврентий Филиппович под замок посадил, – добавила она.

– А то страшно и шаг стало в доме ступить. Того и гляди где-нибудь гости дорогие зарежут, – проворчала ключница.

– Чего ты мелешь? – одернул ее Сысоев. – Тебя-то никто не спрашивает!

– Да, – вздохнул священник, поглаживая бороду. – Незнамо что в приходе творится! – добавил он, а потом повторил почти слово в слово то, что я уже слышал на конюшне от кучера. – Язычники у нас в имении завелись, – мрачно подвел черту отец Макарий.

– Запутанная это история, – заметил Иван Парфенович Колганов, поправляя концы своего шейного воротника, завязанные узлом.

– Действительно, запутанная, – подтвердил священник, устремив на Колганова пристальный взгляд по-старчески проницательных глаз.

Колганов под этим взглядом съежился и даже покраснел. Меня это, признаюсь, несколько удивило. Выходило, что отец Макарий Ивана Парфеновича в чем-то подозревал. Но не в убийстве же! Хотя… Не зря же Колганов так очевидно смутился! Однако я больше склонялся к мысли, что священнику известен был какой-то его тайный грешок, как я полагал, относительно невинный. На правах друга Иван Парфенович мог нередко гостить в имении Титова и исповедоваться у местного священника.

Я уже подумывал над тем, как бы заставить отца Макария нарушить связующего его тайну исповедания, как Грушенька унесла в столовую на серебряном круглом подносе графин с ликером, священник вышел из-за стола и направился к овдовевшей княгиней Ольге Павловне, нуждающейся в утешении.

Проходя мимо Колганова, он как бы зацепился рясой за его стул, склонился, чтобы ее оправить, и что-то шепнул Ивану Парфеновичу на ушко.

Я поджидал отца Макария у дверей княгини Титовой. Мне не было слышно, о чем они разговаривали, да я и не старался подслушать их разговор. Меня больше интересовало, что прошептал священник на ухо господину Колганову.

Наконец дверь отворилась. Из комнаты Ольги Павловны пахнуло нюхательными солями и ароматом ладана, которым, вероятно, пропахла ряса отца Макария.

Священник вышел из будуара вдовы.

– Что вы здесь делаете? – строго осведомился он, обращаясь ко мне.

– Мне надо с вами поговорить, – ответил я ему.

– Княгиня сообщила мне, что вы и ее уже замучили расспросами, – сказал священник. – Так что же вам угодно знать?

– В чем исповедался вам Иван Парфенович Колганов, – ответил я отцу Макарию напрямик.

– Да вы с ума сошли! – воскликнул он, полный праведного негодования.

– Это имеет отношение к убийству? – осведомился я.

– Н-нет! – ответил отец Макарий. – И учтите, молодой человек, что я не собираюсь разговаривать с вами на эту тему! – отрезал он категорично и ушел исполнять свой долг в отношении покойника.

Мне не оставалось ничего другого, как временно отступить.

Однако я был уверен, что рано или поздно, но этот вопрос обязательно прояснится.

Я решил удостоить визитом Миру и заодно разузнать, что ей известно об индийской жемчужине.

Мира встретила меня в муслиновом черном платье с атласным бие, круглый вырез ее короткого лифа был окаймлен рюшью из лент. Из под пышных рукавов верхнего платья выглядывали узкие, отделанные атласом рукава нижнего платья.

Волосы у нее были зачесаны наверх и ниспадали на лоб в виде очаровательных колечек. Прическу венчала атласная тока, сколотая булавками из черного жемчуга.

Индианка мягко ступала по паркетному полу ножками, обутыми в черные башмачки с такими же жемчужными пряжками. Она зябко куталась в узкую индийскую шаль.

– Яков Андреевич, мне страшно, – прошептала Мира побелевшими губами.

– Мира, я же уже говорил тебе, что бояться нечего, – ответил я, как можно увереннее.

– Мне надо вам кое-что рассказать, – с сомнением произнесла моя индианка.

– Что именно? – сердце мое забилось в предчувствии какого-либо важного для дела открытия.

– Насчет жемчужины, – ответила девушка, – и наших обычаев!

– Очень интересно! – признался я.

– Этот камень стал талисманом, – промолвила индианка, указав на пряжку своего башмака. – Считается, что жемчужина, рожденная из слез индуистского бога Луны, способна исполнять человеческие желания, – сказала она.

– А какое это имеет отношение к нашему делу? – не понял я.

Мира не обратила внимания на мой вопрос и загадочно продолжила: «Рожденная из ветра, воздуха, молнии и света, да защитит нас от страха раковина, рожденная золотом, – жемчужина! Это драгоценный камень, продлевающий жизнь!»

Я смутно начал понимать, что индианка цитирует «Веды».

– И все-таки, к чему это? – перебил я ее.

– К тому, – отвечала Мира, – что в Индии жемчужину вешают на шею молодому брахману, чтобы он избежал трех несчастий: страха, гнева богов и демонов! И для того, чтобы смог прожить долгую жизнь, – добавила она загадочно. – Возможно, – предположила Мира, – жертвоприношение было нужно для посвящения…

– Сомневаюсь, – ответил я. – Эта версия не понравилась мне с самого начала, и даже твои слова не убедили меня!

– Я и сама не уверена, – ответила моя индианка, заглядевшись в окно. Снег, по-прежнему, ее завораживал. Она до сих пор не знала даже, с чем можно было его сравнить. – Но мне кажется, – добавила Мира, – что я обязана была вас предупредить!

– Ты поступила правильно, – ответил я.

– Я раскладывала астрологические таблицы, – сказала Мира.

– Положение светил мне не нравится, – продолжала она.

– О чем ты? – встревожился я. Мне было известно из опыта, что Мирины предсказания имели обыкновение сбываться!

– Я вижу смерть, – мрачно пророчествовала индианка. – Насильственную смерть, – уточнила она.

– Ты имеешь в виду новое убийство? – осведомился я.

– Да, – кивнула Мира, и я увидел, как жемчужная булавка переливается перламутром у нее в волосах на черной бархатной токе.

Мне сделалось жутко и я вспомнил древний масонский гимн, чтобы немножечко подбодрить себя: «Братья, гоните мрачность и страх, Света ищите в ваших сердцах!»

Однако я не почувствовал прилива мужества. Но, тем не менее, у меня не оставалось иного выхода, как продолжить свое расследование, и я отправился к индийским брахманам.

В их комнате я застал Лаврентия Филипповича Медведева, который в сотый по счету раз допрашивал несчастных индусов и в третий раз обыскивал их на предмет пропавшей жемчужины.

– Лаврентий Филиппович, – обратился я к нему, – не соблаговолите ли вы оставить нас наедине с иностранцами?

– А вам не страшно, Яков Андреевич? – усмехнулся Медведев.

Его наглость постепенно начинала выводить меня из себя, словно он и забыл совсем, к какой могущественной организации я принадлежу.

– Не страшно, – ответил я сдержанно.

– Как знаете, – пожал плечами Лаврентий Филиппович и вышел из комнаты, убранство которой удивило меня своей простотой.

На деревянном комоде я увидел знакомую мне статуэтку Шивы, такая же – принадлежала Мире и стояла в нашей гостиной с Санкт-Петербурге.

– Мы никого не убивали, – заявил Агастья и уселся прямо на паркетном полу.

– Но вы ведь приносите жертвы Индре? – осведомился я.

– Да, – ответил Мадхава. – И не только Индре, но и другим богам! – добавил он. – Но это совершенно безобидные ритуалы… – брахман прижал руки к груди.

– Не могли бы вы рассказать об этом подробнее, – попросил я брахмана. Эта история все более и более меня занимала, но от этого не переставала казаться опасной.

– Пожалуйста, – с легкостью согласился он. Мадхава был так измучен перепалкой с квартальным, что готов был на все, что угодно, лишь бы тот оставил его в покое. Похоже, что во мне брахман видел ту самую последнюю спасительную соломинку, за которую хватается утопающий. – Ритуал жертвоприношения заключается в том, что жрецами разжигается божественный огонь, – начал он, – затем приносится в жертву грихта, очищенное масло, – продолжил Мадхава. – Потом хотар и брахман обмениваются загадками и приносят в жертву богу сок сомы.

– Что это за сок? – поинтересовался я, Мира, как ни странно, о нем мне никогда не рассказывала.

– Священный ритуальный напиток для богов, – вмешался в разговор брахмачарин Агастья. – В первую очередь для Индры, – добавил он.

– Потом, – заключил Агастья, – распевают саманы.

– Саманы?

– Да, – улыбнулся брахман, – священные гимны.

– Ну-ну, – проговорил я задумчиво.

– А где вы познакомились с князем? – осведомился я.

– В Петербурге, – пожал плечами брахман. – В салоне Божены Зизевской, – уточнил он.

– Кого-кого? – изумился я.

Божена Феликсовна Зизевская была моей любимой кузиной, прозванной в столичном свете Цирцеей за ум и несравненную красоту. Она жила в аристократическом Адмиралтейском петербургском районе, держала модный салон, где все разговоры сводились преимущественно к политике, и кружила головы своим многочисленным поклонникам. Поговаривали даже о ее тайном романе с императором Александром I, во что я правда не особенно верил. Однако знал, что Его Императорское Величество к Божене благоволит, вопреки неудовольствию своей фаворитки Нарышкиной.

Родилась Божена в Варшаве, потом ее родители переехали в Россию, где скончалась ее мать, моя тетушка по отцовской линии, Софья Романовна Кольцова, а отец, Феликс Зизевский, как человек военный, уехал воевать куда-то в Иран и погиб в районе Дербентского ханства.

– Мир тесен, – заметил я.

– Согласен, – не стал возражать Мадхава. – Господина Гродецкого я тоже в этом салоне встречал, – добавил он.

– Правда? – заинтересовался я. Мне было известно из опыта, что случайности в этом мире происходят исключительно редко и не стоит им особенно доверять.

– Конечно правда, – заверил меня брахман. – По-моему господин Станислав и наш покойный князь были завсегдатаями этого салона.

Я подумал о том, что мне, к сожалению, князя Николая Николаевича у Божены встречать не приходилось. Я очень сожалел, что не имею возможности переговорить обо всем этом со своей двоюродной сестрой, которая и понятия не имела о том, в каком я здесь оказался положении. Божена Феликсовна мне бы обязательно помогла, она наверняка знала массу всяких подробностей и, скорее всего, наметанным глазом подметила бы особенные детали. Но приходилось в данном случае полагаться лишь на слова плененных Лаврентием Филипповичем брахманов.

– Яков Андреевич, – обратился ко мне Агастья, – вы похлопочете за нас перед этим ужасным Медведевым? – взмолился он.

– Обязательно, – пообещал я индусам. – Только не такой уж он и ужасный!

В ответ в мою сторону посмотрели две пары недоверчивых глаз.

Выходя от брахманов, я снова столкнулся в коридоре с Лаврентием Филипповичем Медведевым, который подслушивал под дверью наш разговор.

– Ну что, Яков Андреевич, удовлетворены? – усмехнулся он.

– По-вашему, эти басурманы не замешаны в преступлении?

– По-моему – не замешаны, – продолжал я стоять на своем.

– Ну-ну, – похлопал квартальный надзиратель меня по плечу. – Время-то нас рассудит, – добавил он.

– Только не могли бы вы, Лаврентий Филиппович, хотя бы на некоторое время, оставить этих несчастных в покое? – нахмурился я.

– Только из уважения к вам, – нехотя согласился Медведев.

Однако он все равно несколько раз повернул ключ в замке.

Миру я застал все за теми же астрологическими таблицами, занятую составлением гороскопа.

– Чей это гороскоп? – осведомился я, заглядывая в ее бумаги через плечо.

– Ваш, – ответила индианка со вздохом.

– Надеюсь, звезды предрекают не мою смерть? – спросил я с некоторой дрожью в голосе. Умирать мне по-прежнему почему-то до сих пор не хотелось.

– Нет, – коротко сказала она.

– C'est bien, c'est bien, – сказал я обрадованно. – Но тогда чью же, chere amie? – осмелился я полюбопытствовать.

– Этого звезды мне не открыли, – загадочно проговорила Мира в ответ. – Одно я могу сказать с уверенностью, – заявила она. – Вы, Яков Андреевич, в очередной раз сумеете избежать опасности!

– Очень хорошо! – заулыбался я.

– Вы все смеетесь! – обиженно надула пухлые губки Мира. – А я ведь переживаю за вас, – сказала она, одарив меня одним из своих влюбленных взглядов.

– Я знаю, – ответил я. – И очень благодарен тебе, – но мне, разумеется, было известно, что индианка ждала от меня не одной только благодарности.

– Спасибо и на этом, – чуть слышно произнесла она, отвернувшись в окну. – Вьюжит-то как! – изумилась Мира.

Я пересказал ей во всех деталях свой разговор с брахманами.

– И что ты об этом думаешь? – поинтересовался я.

Мира плотнее укуталась в платок. Огонь в камине горел по-прежнему, но ее немного знобило.

– Думаю, что здесь что-то не так, – сказала она.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.

– Или они страдают частичной потерей памяти, – задумчиво проговорила Мира, – или они вовсе и не брахманы!

– То есть как? – заморгал я глазами от удивления.

– Они кое-что напутали в ритуале, – растолковала мне индианка, – но им не было смысла вводить вас в заблуждение намеренно! – проговорила она, пожимая плечами.

– И что же они напутали? – осведомился я.

– Раньше считалось, – ответила Мира, – что тот, кто совершал ашвамедху – жертвоприношение коня, лишался блеска и благочестия. Поэтому хотар и брахман задавали друг другу священные загадки, тем самым возвращая жертвователю утраченное. Справа от жертвенника стоял брахман как воплощение Брихаспати, поэтому он наделял благочестием приносящего жертву. Слева – хотар как воплощение Агни – бога огня. Он наделял жертвователя блеском.

– Что-то я не пойму, – прервал я Миру, – при чем здесь жертвоприношение коня? Речь ведь шла только о принесении в жертву грихта и сока сомы!

– Вот именно! – воскликнула Мира в ответ. – Об этом-то я и говорю! Настоящий брахман не может не знать об этом!

Между прочим, – добавила Мира, – ашвамедхи были одними из самых торжественных царских ритуалов!

– Тогда тем более брахман не мог об этом не знать! – согласился я. – Интересно, зачем это Мадхаве и Агастье понадобилось выдавать себя за жрецов?

Хотя у меня имелись некоторые предположения и на этот счет, я пока не стал посвящать в них Миру, намереваясь сначала добиться объяснений у самих плененных индусов.

III

– Кстати, – вдруг вспомнил я. – А где же Кинрю? – Мой ангел-хранитель давно не попадался мне на глаза.

– Не знаю, – пожала плечами Мира. – Последнее время он все пропадает в детской…

– В детской?! – воскликнул я изумленно. – Что ему там-то понадобилось?

– Не догадываетесь? – индианка лукаво заулыбалась. – Мне кажется, – произнесла она загадочно, – излечивает старые сердечные раны, – Мира намекала на его несчастную любовь к Вареньке Костровой, посвятившей себя поискам истинной веры в хлыстовской секте, после того как нам удалось вырвать ее из рук мужа грабителя и убийцы, когда мы разыскивали исчезнувшую казну Наполеона, – и наживает новые!

– Что ты говоришь? – всплеснул я руками. – Быть не может!

Он так иронично отзывался об англичанке!

– Значит, – сказала Мира со знанием дела, – за иронией он скрывал свои истинные чувства…

– Ничего себе! – воскликнул я и снова отправился к индусам.

Я дернул дверную ручку, но дверь, разумеется, оказалась заперта. Медведев тоже в комнате брахманов отсутствовал.

– Яков Андреевич, это вы? – услышал я голос Мадхавы из-за двери.

– Да, – произнес я в ответ. – Сейчас я постараюсь взять у Лаврентия Филипповича ключ!

Медведева я нашел в гостиной, за карточной игрой. Он закладывал фараон с Иваном Парфеновичем Колгановым.

– Яков Андреевич! – обрадовался квартальный заметив меня.

– Присоединяйтесь к нам!

– В самом деле! – обратился ко мне Колганов.

– В другой раз, господа! – вежливо отказался я. – Лаврентий Филиппович, не были бы вы так любезны и не дали бы мне ключ от комнаты господ Мадхавы и Агастьи?

– Яков Андреевич! Вы опять за свое! – помрачнел раздобревший было Медведев. – Мало вам приключений на свою голову! Все новых ищете! – покачал он укоризненно головой.

– Дайте ключ! – потребовал я.

Медведев тяжко вздохнул, но все-таки передал мне связку ключей, полученную им от прелестницы Грушеньки.

Колганов был так удивлен этой сценой, что даже на некоторое время совсем онемел.

Я вернулся к индийцам, которые ожидали свой участи взаперти.

– Господа! – обратился я к лже-брахманам. – Мне требуется с вами очень серьезно поговорить!

– Вы вас внимательно слушаем, – ответил мне господин Мадхава. – Что-то случилось? – вид у индуса был очень встревоженный. Он ясно осознавал, что влип в весьма неприятную историю! От этого мне казалась проще моя задача.

– Вы убили князя! – воскликнул я.

– Но, Яков Андреевич, – затараторил Мадхава, – нам казалось, что вы понимаете, что…

– Вы совершили жертвоприношение и украли жемчужину! – перебил я его.

– Нет, но это… – Агастья всхлипнул и взмахнул руками, как крыльями.

– Вам нужна была жемчужина княгини, чтобы посвятить в брахманы своего ученика! – заявил я безапелляционно. – Для этого вы совершили и жертвоприношение, сначала отдав на заклание Индре княжеского коня, а потом и самого князя!

– Но мы этого не делали! – воскликнул Мадхава.

– Тогда зачем же вам понадобилось обмениваться загадками?

– осведомился я.

– Какими еще загадками? – недоумевал индиеец.

– Вы же сами рассказывали мне, как проходит ваш ритуал, – объяснил я спокойно. – Но загадками обмениваются только тогда, когда совершают ритуальное убийство коня, которое предшествует человеческой жертве… Кстати, а где же сам жертвователь, ради которого вы все это затеяли? Это Агастья?

– кивнул я в сторону лже-брахмачарина или кто-то еще?

– Яков Андреевич, – запинаясь заговорил Мадхава, – вы нас совсем запутали! Я должен признаться вам, что мы – не брахманы!

– Ну, наконец-то! – выдохнул я.

– Мы выдавали себя за брахманов, чтобы заработать побольше денег, – сказал Агастья.

– Каким образом? – поинтересовался я.

– Нас приглашали в столичные модные салоны как экзотическую редкость, – объяснил Мадхава. – И, соответственно, платили за это…

– А князь Титов? – осведомился я. – Он вам тоже заплатил?

– Разумеется, – хором ответили индийцы.

Что же, теперь мне предстояло переговорить с другими гостями и обитателями усадьбы. Я покинул индусов, уверенный в том, что никакого ведического убийства они не совершали. Но мне надо было выяснить, кто именно его совершил, и почему Кутузов настоял, чтобы князь пригласил меня?! Еще меня интересовало, зачем Иван Сергеевич направил сюда Лаврентия Филипповича Медведева, толком не объяснив причины ни одному из нас! Но смутно я догадывался, что мастер вновь мне не доверяет.

Запирая дверь комнаты, отведенной индийцам, я заметил Грушеньку, которая шла куда-то с ворохом белья по своим делам. Тогда я решил начать с нее, раз уж судьба предоставила мне этот случай.

– Грушенька! – тихонько окликнул я ее из-за колонны.

Она обернулась и от неожиданности едва не выронила белье.

– Яков Андреевич! – облегченно вздохнула девушка. – Ну и напугали вы меня! А я уж думала, басурманы на волю вырвались! Сердце-то так и зашлось от ужаса!

– Грушенька, – я усадил ее на один из диванчиков, которые располагались в холле, – этим утром была ли ты в спальне княгини Ольги Павловны в отсутствие ее хозяйки? – вкрадчиво поинтересовался я. Мне было известно от Сысоева, что только ключница к княгине и заходила…

– Была, – честно призналась Грушенька. – Уж не хотите ли вы обвинить меня в краже жемчужины, Яков Андреевич? – насупилась она подозрительно.

– Ну что ты, – замахал я руками. – Мне известно, что ты

– девушка порядочная и честная! Я только хотел спросить тебя, не заметила ли ты чего заслуживающего внимания?

– А что я могла заметить? – пожала плечами Грушенька.

– Ну, – проговорил я задумчиво, – не видела ли ты кого подозрительного? Может быть, кто выходил из комнаты?

– Не видела, – Грушенька покачала красивой головой с уложенной в два ряда на затылке светло-русой косой. – Хотя… – Грушенька задумалась, – дайте-ка вспомнить!

– Вспоминай, Грушенька! Вспоминай! – поторопил я ее.

– Утром-то никто не выходил, – произнесла она, наморщив широкий лобик и убрав с него две непослушные пряди, – а вот вчера…

– Так-так! Продолжай! – подбодрил я ее.

– Да, вчера вечером, накануне рождественского ужина, – выпалила она, набравшись смелости, – я видела, как из княжеской спальни вышел Иван Парфенович Колганов!

– Кто-кто? – не поверил я. Но, впрочем, тут же вспомнил свои подозрения, касающиеся старого друга Николая Николаевича, исповедовавшегося в чем-то отцу Макарию, свято блюдущему тайну исповеди!

– Да, – подтвердила Грушенька, – Ивана Парфеновича! Я еще спросила его, что он здесь делает, и он сказал мне, что князя разыскивает… Так это он? – вспыхнула она.

– Не стоит делать скоропалительных выводов, – попросил я Грушеньку.

– Очень интересно, – проговорил Лаврентий Филиппович, выходя из-за ниши со статуей. – Так, значит, Иван Парфенович Колганов замешан в краже, – потирая руки, произнес он.

– Я должен с ним переговорить, – сказал я Медведеву, – и мне бы очень хотелось, чтобы вы, Лаврентий Филиппович, в это не вмешивались!

– То есть как это не вмешивался? – возмутился квартальный, встав фертом: руки в боки, глаза так и сверкают молниями. – Я расследование веду, а вы, Яков Андреевич, мне препоны чинить удумали!

– Лаврентий Филиппович, давайте не будем мешать друг другу, – предложил я миролюбиво, умерив гордость, ибо скромность в масонской ложе была первой добродетелью Соломона. – По-моему, нам лучше действовать совместно, для пользы дела, – добавил я.

– Ну что же, – протянул Лаврентий Филиппович, – если вы просите!..

– Буду вам очень признателен, – ответил я.

Тем временем Грушенька подняла с коленей белье, оправила длинную юбку и встала с диванчика.

– Ну, мне пора, – сказала она и скрылась в глубине коридора.

– И тем не менее, – вдруг произнес Лаврентий Филиппович, взглянув на часы, которые болтались у него на золотой цепочке, – я бы хотел присутствовать, господин Кольцов, при вашем разговоре с Колгановым.

– Зачем? – осведомился я, стараясь выглядеть, как и прежде, невозмутимым.

– Для того, чтобы быть в курсе событий, – ответил Лаврентий Филиппович. – В конце-концов, мы же с вами действуем заодно, – усмехнулся он.

Я должен был признать, что просьба Медведева справедлива и, вопреки своему нежеланию, позволить ему присутствовать при разговоре с Иваном Парфеновичем.

– Ну, хорошо, – произнес я с некоторой неохотой.

Медведев, конечно же, заметил мое недовольство, но вида не показал.

Я увидел лакея, который направлялся в гостиную.

– Любезнейший, – спросил я его, – не подскажешь ли, в какой комнате остановился Иван Парфенович?

Оказалось, что комната Парфенова располагалась на первом этаже, справа по коридору. Нам с Медведевым не составило особого труда ее разыскать.

Иван Парфенович совсем не ожидал нас увидеть, он только что вернулся из гостиной, где проиграл Станиславу Гродецкому довольно приличные деньги в бостон. Поэтому Колганов был не в духе и мрачно фланировал из конца в конец комнаты по навощенному паркету.

– Что вам угодно? – холодно осведомился он. Однако заметив, что за спиной у меня стоит Медведев, несколько сбавил тон. – В чем дело? – переспросил Колганов, присаживаясь на канапе. – Проходите, господа! Проходите!

– У меня имеется к вам несколько вопросов, – ответил я.

– В самом деле? – осведомился Иван Парфенович. – А это не может подождать до обеда?

– Думаю, нет, – ответил я, оглядываясь по сторонам. Однако в комнате, обитой кремовым шелком, не было ничего примечательного. Она была обставлена такой же мелкою мебелью, как и Мирина спальня. У стены стояло такое же венецианское зеркало.

– Откуда такая срочность? – заволновался Колганов, его серые глазки нервно забегали.

– Вы имеете какое-либо отношение к исчезновению из спальни княгини индийской жемчужины? – спросил я напрямик.

– Что? – вытянутое лицо Ивана Парфеновича сначала побледнело, а потом покрылось иссиня-красными пятнами. – Вы с ума сошли? – завопил он, пятясь к стене. Я заметил, что руки у него страшно дрожат.

– По-моему, – причмокнул языком Лаврентий Филиппович, – это у вас с мозгами не все в порядке, – заметил он, намекая, по всей видимости, на ведический ритуал. – А рыльце-то у вас в пушку, – прищурил Медведев хитрые глазки.

– Да как вы смеете! – воскликнул Колганов.

– Грушенька видела, как вы вчера вечером выходили из княжеской спальни, – сказал я невозмутимо. Иван Парфенович определенно вел себя так, словно был виновен во всех смертных грехах.

– Н-ну и что? – произнес он, заикаясь. – Что это доказывает?

– Так вы брали жемчужину или нет? – Лаврентий Филиппович поставил вопрос ребром.

– Нет, – взвизгнул фальцетом Иван Парфенович.

– Тогда что вы делали в спальне? – бесстрастно продолжил я свой допрос.

– Искал бумаги, – опустив посеребренную сединами голову выдавил из себя Колганов.

– Какие бумаги? – спросил я, усаживаясь в кресло с сафьяновой ярко-малиновой обивкой.

Колганов отвернулся к окну. Он помедлил некоторое время с ответом, вглядываясь в зимний пейзаж, а потом глухо произнес:

– Долговые расписки…

– Какие расписки? – переспросил я в недоумении.

– Долговые, – повторил Иван Парфенович. – Я много проиграл князю в карты, – дряблые, пухлые щеки Колганова налились краской.

– Так, – удовлетворенно произнес Лаврентий Филиппович, – вот и мотив! Только зачем же надо было так изощряться? Вам, mon cher, следовало бы вовремя обратиться к доктору, чтобы никто не пострадал! – добавил он.

– Лаврентий Филиппович, я же просил вас не вмешиваться! – сказал я немного раздраженно. – Так вы нашли расписки? – обратился я к Ивану Парфеновичу.

– Да, – ответил он.

– Покажите! – потребовал я.

Колганов полез в секретер и трясущимися руками вытащил из палисандрового ящика ворох бумаг. Это и в самом деле были долговые расписки.

– Я думаю, что вопрос исчерпан, – заметил я.

– Ну уж нет! – воскликнул Лаврентий Филиппович. – Прежде мне придется произвести здесь обыск!

– Делайте, что хотите! – устало выдохнул сникший Иван Парфенович.

Мне тоже довелось принимать участие в этом фарсе. Медведев все в этой спальне перевернул вверх дном, но жемчужины овдовевшей княгини так и не обнаружил.

– И все равно я уверен, что Колганов – вор и убийца! – настаивал на своем квартальный надзиратель Медведев.

– Как бы он вас за такие слова на дуэль не вызвал! – предостерег я Лаврентия Филипповича.

– Тоже мне, дуэлянт! – усмехнулся Медведев. – Видали мы таких дуэлянтов в Сибири! – заметил он и вышел из комнаты, разочарованный результатом досмотра.

– Яков Андреевич, – позвал меня Колганов, когда я уже собирался последовать примеру Медведева и покинуть его обитель, – вы производите впечатление порядочного и здравомыслящего человека, – заметил он. – Неужели вы верите, что я совершил это ужасное преступление?

– Разумеется, нет, – успокоил я старика. – Но боюсь, что игра вас погубит!

– Я хотел вам сказать, – продолжил Иван Парфенович с заговорщическим видом, – что видел, как из княжеской спальни выходила мисс Браун…

– Мисс Браун? – удивился я. – Что это могло понадобиться гувернантке княжеских внуков в спальне Титовых?

– Вот-вот, – проговорил в ответ Иван Парфенович, – меня это тоже весьма заинтересовало! Я попытался ее расспросить, но мисс Мери-Энн сделала вид, что не поняла вопроса, – развел руками Колганов. – Вы бы учинили барышне допросик с пристрастием! – посоветовал он.

– Обязательно учиним, – пообещал я Ивану Парфеновичу, который по счастливой для себя случайности, стоившей жизни Николаю Николаевичу Титову, оказался избавлен от карточного долга.

– Позвольте полюбопытствовать, – вновь обратился ко мне Колганов. – А вам-то какой во всем этом интерес? Я понимаю, Медведев – по долгу службы! А вы? Что за радость в грязном белье копаться? – он, кажется, полностью обрел прежнее самообладание, словно и не был уличен в краже своих долговых векселей. Или боитесь, что Лаврентий Филиппович и вас в чем-нибудь заподозрить сумеет?

– Вы на мой счет не беспокойтесь, – улыбнулся я. – Расследование для меня вроде как забава, – объяснил я ему, – что-то наподобие детских нехитрых ребусов!

От Колганова я прямиком направился в комнату мисс Браун, которая оказалась заперта. Англичанки в комнате не было, и я справедливо заключил, что она, судя по всему, находится в детской. Поэтому-то я и поспешил туда.

Уже у дверей я услышал звуки рояля. Мелодию я тоже узнал.

Это была Дюссекова соната, которые иногда любила наигрывать Мира в часы досуга на клавикордах розового дерева. Индианка была так очаровательна за инструментом! Это признавал даже Иван Сергеевич Кутузов, бывший частым гостем в нашем особняке.

Настя и Саша сидели присмиревшие на маленькой оттоманке, низком диване с подушками. Гувернантка объяснила им утром, что дедушка отправился к ангелам на небеса. Они этого еще не могли понять, но чувствовали, что свершилось что-то торжественное и значительное.

Заметив меня, девочка встала и присела в очаровательном реверансе.

– Quelle delicicuse enfant! – заметил я.

– In fact, – ответила англичанка. – Действительно, прелестное, – и оторвалась от клавиатуры. Она устремила на меня выразительный взгляд серо-зеленых глаз. Мисс Браун была одета в изумрудно-зеленое платье, к которому был приделан корсаж из черного бархата и широкий кружевной воротник. Из чего я заключил, что князь Николай Николаевич Титов не скупился, когда речь шла об образовании для внуков, или же Мери-Энн получила наследство и работала исключительно в силу своего педагогического призвания. Или… Об этом я пока хотел умолчать! – Вы желали послушать сонату? – спросила она.

– Нет, – я покачал головой, на которой давно не носил офицерского кивера. – Мне хотелось побеседовать с вами, – ответил я.

– И чем это я заслужила такую честь? – усмехнулась англичанка. – Дети! – обратилась она к малюткам. – Ждите меня у елки!

Саша и Настя неожиданно послушались мисс и вышли из комнаты.

– Вы прекрасно научились с ними справляться! – заметил я.

– Как это ни печально, но гибель князя положительно подействовала на них! – сказала она, опустив глаза.

– Что вы делали вчера в спальне Титовых, накануне ужина? – осведомился я.

– Ничего! – вспыхнула англичанка.

В этот самый момент в детской появился Кинрю.

– Юкио! – обрадовался я. – Куда же ты запропостился, мой друг?

– В этом доме можно и заблудиться, – уклончиво ответил японец. – Хожу вот, архитектуру рассматриваю, – добавил он.

– Архитектуру?! – мне стоило огромного труда не рассмеяться вслух. Я прекрасно понимал, какая архитектура влекла его в детскую. Он бросал на гувернантку весьма выразительные взгляды!

– Да, – подтвердил Золотой дракон.

Мисс Браун улыбнулась краешком губ.

– Господин Кинрю – очень любезный молодой человек, – сказала она.

Я стал опасаться, что мой Золотой дракон попадет из огня да в полымя, пытаясь позабыть Варвару Николаевну Кострову, которая добровольно заточила себя в Михайловский замок.

– Вы не ответили на мой вопрос, – снова обратился я к Мери-Энн. – Вас видели, когда вы выходили из комнаты…

– Этого не может быть! – твердо произнесла гувернантка. – Я не могла выходить из этой комнаты! – настаивала она.

– Но…

– Яков Андреевич, – прервал меня Юкио Хацуми, – по-моему, вы становитесь навязчивым, – и я понял, что мисс Браун приобрела в его лице великолепного защитника. Однако я не стал спорить с моим Золотым драконом и хотел было перевести разговор на другую тему, но тут в дверях появилась Грушенька и сообщила всем нам, что обедать подано. Тогда Мери-Энн спохватилась, что дети ее заждались, и устремилась в комнату, где была наряжена елка.

– Кинрю! – возмутился я. – Я тебя просто не узнаю! Ты испортил мне всю обедню! Эта женщина что-то знает, и я должен выяснить – что!

– Ничего она не знает! – замахал руками Кинрю. – И не может ничего знать!

– Но она может быть причастна к ужасному преступлению! – не унимался я, изучая глазами гобелен на стене.

– Да она же кротка, как ангел! – возмутился японец.

– Внешность порой обманчива, – заметил я. – В тихом омуте, говорят, черти водятся!

– Она сама стала жертвой, – нехотя произнес Кинрю.

Я не поверил:

– Чьей жертвой?

– Старого князя, – ответил мой Золотой дракон.

– Николая Николаевича Титова? – я не поверил своим ушам.

– Вот именно! – воскликнул Кинрю, в общем-то, с несвойственной ему горячностью. – Он имел на нее виды, – с трудом выдавил из себя японец. – Мери-Энн сама мне призналась, что ходила к нему, чтобы как-то урезонить его, но Николая Николаевича в спальне не оказалось…

– Ах, вот оно что? – в версию англичанки мне не очень-то верилось.

– Она ни за что не признается вам! – воскликнул Кинрю. – Ведь это затрагивает ее женскую честь!

– Ну да, – проговорил я с сомнением.

Оказалось, что стол в мраморной зале еще не накрыт, и Грушенька почему-то поторопилась пригласить нас к обеду.

Потом, вместе с Кинрю, мы вернулись в гостиную, где я вновь заложил фараона. Однако меня не оставляла идея исследовать комнату англичанки на предмет поисков пресловутой жемчужины.

Не успел я обдумать эту мысль до конца, как в гостиную вихрем ворвался Сашенька в двуполой курточке, которая почти совсем не отличалась от настоящего «взрослого» фрака, длинных панталонах и белых чулках. Словом, франт – франтом!

– Совсем взрослый господин! – усмехнулся Гродецкий, который держал янтарный чубук во рту и курил, выпуская колечками дым. Он вошел только что, вслед за ним.

– Умница, – улыбнулся Кинрю, который прилег на оттоманке.

Станислав его и взглядом не удостоил, считая, судя по всему, что общаться с японцем ниже его аристократического достоинства.

Зато Саша одарил моего Золотого дракона лучезарной улыбкой.

Похоже, что Юкио Хацуми сумел очаровать-таки этого ребенка.

Я вообще заметил, что дети были неравнодушны к Кинрю.

Мисс Браун, наконец, удалось выловить мальчика и со вздохом увести его в детскую. Заметно было, что роль гувернантки ее совсем не устраивала. Возможно, она и впрямь метила в княжеские содержанки, – предположил я, понтируя. Однако тут же одернул себя. Не стоило судить о Мери-Энн настолько поспешно!

Я покинул гостиную под предлогом легкой головной боли и направился в комнату мисс Браун, справедливо полагая, что в этот момент она занимается с детьми. Однако мне не хотелось просить ключи у Медведева, так как в этом случае Лаврентий Филиппович обязательно бы увязался за мной, а это в мои планы уже не входило. Обычно в таких случаях меня всегда выручал японец Кинрю, который с легкостью вскрывал любые замки и вообще мог, как приведение, проникнуть куда угодно.

Но он бы не стал делать то, что хоть как-нибудь могло навредить его обожаемой Мери-Энн.

Потому я решил пойти другим путем и под большим секретом попросить ключи от комнаты англичанки у Грушеньки, которая, как я полагал, имела в наличии их дубликат. Но мне повезло, дверь Мери-Энн оказалась открытой. Я огляделся по сторонам.

Ни в коридоре, ни на чугунной винтовой лестнице никого не было. Впрочем, я в любом случае смог бы придумать причину тому, почему мне пришлось поспешно ворваться в комнату немного чопорной англичанки мисс Браун.

Я приоткрыл дверь и вошел. В комнате все было по-прежнему, недалеко от печи, выложенной гамбургскими изразцами, одиноко стоял рояль. Радовала глаз мебель красного дерева с тянутыми латунными накладками, выполненная в стиле «Жакоб».

На секретере, который примостился почти что у самого окна, стояла высокая ваза-курильница.

Отдавая себе отчет, что времени у меня в обрез, я бросился к секретеру и принялся наспех рассматривать содержимое его ящиков. Однако не обнаружил ничего, кроме чернильницы, пера и бумаги. Здесь же лежала расписная шкатулка с немногочисленными безделушками иностранки. Индийской жемчужины в ней, разумеется, не было!

Тогда я задвинул все ящики обратно и занялся диваном «шлафбано»,который был обит малиновым штофом. У него имелись ящики для постельного белья, содержимым которых я и собирался заняться. В одном из них мне попались белые женские перчатки, такие же, как те, что передал мне обрядоначальник при посвящении в масонское братство ордена «Золотого скипетра», которые я должен был вручить непорочной женщине, избраннице моего сердца, подруге моей. Перчатки эти по-прежнему пылились в палисандровом ларце, который хранился в тайнике, устроенном мною в кабинете за картиной Гвидо Ренни.

«Странно,» – подумал я, допуская при этом, что перчатки могли иметь и исключительно случайное сходство с предметами масонского церемониала.

В этом же ящике я нашел и шейный платок, в точности такой же, какой я имел уже счастье лицезреть на Станиславе Гродецком.

– Интересно, – проговорил я вслух, как почувствовал, что кто-то ударил меня по голове. Резкая боль, испытанная мною, оглушила меня, и я потерял сознание.

Когда я открыл глаза, то сразу поморщился от пульсирующей боли в затылке.

– Ой, – простонал я и только в этот момент заметил склоненное над собою лицо Кинрю.

– Яков Андреевич, что с вами? – встревоженно осведомился японец.

– И ты еще спрашиваешь?! – мне почему-то пришло в голову, что меня ударил именно он.

– Я вас не понимаю… – округлил свои дальневосточные глаза Юкио Хацуми.

– Так это не ты? – воскликнул я, оглядываясь по сторонам и приподнимаясь с пола.

Первое, что бросилось мне в глаза – ящики дивана были задвинуты. Я бросился к нему, выдвинул ящик, где должны были быть перчатки и шейный платок Гродецкого. Но не обнаружил ничего, кроме постельного белья!

– Яков Андреевич! – окликнул меня Кинрю. – Что-то не так?

– вид у него был взволнованный. – Почему вы роетесь в вещах Мери-Энн?! – изумился он. – Неужели вы по-прежнему ее подозреваете?

– Да, – коротко бросил я, в этот момент меньше всего думая о разбитом сердце японца.

– Что происходит? – помрачнел Юкио Хацуми.

– Кажется, я схожу с ума, – бесстрастно заметил я. Сквозь оконное стекло мне было хорошо видно, как падает снег. – Здесь только что лежали две вещи…

– Какие вещи? – спросил японец.

– Это не имеет значения! – отмахнулся я, прикусив губу. – Юкио! – воззвал я к нему. – Кого не было в гостиной, когда ты пришел сюда?

– Никого, – развел он руками. – Гости закончили игру и разошлись по комнатам…

– Час от часу не легче! – воскликнул я. – Ты кого-нибудь видел, когда пришел сюда? – спросил я в надежде, что моему ангелу-хранителю удалось-таки что-нибудь заметить!

– Нет, – покачал головой Кинрю. – Когда я пришел, в комнате никого не было, да и на лестнице – тоже! – добавил он.

– Как ты нашел меня? – спросил я моего самурая.

– Яков Андреевич, – покачал он головой, – я догадался о том, что вы задумали, еще когда услышал, как вы разговаривали с мисс Браун! Естественно, – проговорил он с видом дельфийского оракула, – когда вы исчезли из гостиной, я понял, что вы отправились сюда, и поспешил вслед за вами, чтобы помешать вам наделать глупостей!

Я с трудом проглотил его слова, но все-таки заставил себя смолчать в ответ. Мой самурай обладал слишком ранимым сердцем, чтобы я мог позволить себе терзать его!

– Кто же это мог быть? – пробормотал я, задвигая на место диванные ящики.

– Должно быть, кто-нибудь из гостей, – глубокомысленно заключил мой Золотой дракон.

– Уж это-то верно, – ответил я. – Не призрак же покойного князя Николая Николаевича!

Сказав эти слова, я невольно подумал про его похороны. Как единственному масону в имении мне еще предстояло позаботиться о том, чтобы Титова предали земле в соответствии с погребальным обрядом братства. Мне предстояло еще сказать на этой церемонии несколько прочувствованных и красивых слов. В этом и состоял мой последний долг перед Николаем Николаевичем, если не считать того, что я поклялся себе обязательно разыскать и покарать его убийцу.

Я в последний раз окинул комнату англичанки изучающим взглядом, но ничто более не привлекло моего внимания в апартаментах мисс Браун. Хотя я еще не успел просмотреть шкаф с одеждой, но вряд ли это было бы возможно в присутствии моего Кинрю.

– Господин Кольцов? – на пороге неожиданно возникла сама мисс Браун. – Что вы здесь делаете? – вознегодовала она.

– What happened? – Мери-Энн перешла на родной язык, что, как я заметил, случалось с ней, когда она сильно нервничала.

– Ничего не случилось, – ответил я с одной из своих самых обворожительных улыбок, действующих на слабый пол, словно удар грозовой молнии. – Мы искали вас, – добавил я.

– С вами могло приключиться какое-нибудь несчастье, – пришел мне на выручку Кинрю.

Я видел, что Мери-Энн мне не поверила, но это, говоря откровенно, меня не особенно волновало. Гораздо больше меня занимала мысль о том, куда мог подеваться шейный платок и перчатки? И вообще, почему они все-таки исчезли? И как была связана мисс Браун с господином Станиславом Гродецким?

Спустя полчаса мы вернулись в столовую, где на этот раз и в самом деле уже подавали обед. Даже Ольга Павловна соизволила пожаловать к столу, несмотря на глубокий траур и скорбь. Она присела во главе стола, как и полагалось хозяйке.

Отсутствовали только горе-брахманы да батюшка, которого княгиня, в знак особого уважения, поселила в кабинете покойного.

Его подождали минут пятнадцать, но потом все-таки решили начинать трапезничать без него. И только пододвинув к себе аппетитную кулебяку да рябчиков под белым соусом и хрустальный бокал с вензелем князя, до краев наполненный венгерским, я понял, что здорово проголодался.

Стол обходил лакей с завернутой в салфетку бутылкой. Мира бросала на меня нежные взоры, Кинрю потупился и не смотрел по сторонам, англичанка сидела за столом окаменевшая, будто бы неживая. Один только Гродецкий, казалось, сохранял прекрасное расположение духа, одет был с иголочки и кушал с завидным аппетитом.

– Что вы собираетесь предпринять? – с важным видом обратился поляк к Медведеву. – Убийца разгуливает по усадьбе, а полиция бездействует, – заметил он, делая несколько глотков из бокала.

– А вы предлагаете устроить в вашей комнате обыск? – ядовито осведомился Лаврентий Филиппович, уплетая за обе щеки аппетитное крылышко.

– Почему у меня? – передернул плечами Гродецкий.

– Ну, – задумчиво проговорил квартальный, помедлил немного и произнес, – потому что жемчужину мог украсть кто угодно, – развел он руками.

– Not me! – решительно заявила мисс Браун.

– В том числе и вы! – возразил ей Лаврентий Филиппович.

Англичанка вспыхнула, демонстративно отвернулась от Медведева, склонилась над тарелкой и углубилась в трапезу.

Воцарилось гробовое молчание, прерываемое звоном столового серебра.

– Господин Колганов, а вы как себя чувствуете? – вкрадчиво осведомился квартальный, сверля пристальным взглядом небесных глаз несчастного Ивана Парфеновича, который едва не подавился закуской.

– Неважно, – ответил он, – сердце пошаливает…

– Ну-ну, – проговорил, кряхтя, Лаврентий Филиппович. – Неспокойно, наверное, у вас на душе, вот сердечко-то и покалывает, – заключил он удовлетворенно. – Совесть, видать, замучила!

– Что вы имеете в виду? – Ольга Павловна впервые оторвала свой взгляд от тарелки. – Иван Парфенович? Но этого же не может быть! – всплеснула она руками.

– Успокойтесь, княгиня, – сказал Медведев. – Иван Парфенович Колганов – всего лишь подозреваемый!

Я не мог наблюдать за этим фарсом без смеха, и одному Господу Богу было известно, чего мне стоило сохранять бесстрастное и непроницаемое лицо.

– Ну у вас, Лаврентий Филиппович, и шуточки! – облегченно выдохнула княгиня. – Я уверена, – всхлипнула она, – что это дело рук проклятых индийцев! – Ольга Павловна зло стрельнула глазами в сторону Миры.

Индианка почувствовала этот взгляд и замерла, словно натянутая, готовая в одночасье лопнуть, струна. На Миру было больно смотреть, и я готов был разорвать на части княгиню, которая вела себя по отношению к ней по меньшей мере несправедливо. Однако я отдавал дань ее горю и потому прощал…

Гродецкий поднял бокал с венгерским, осушил его и механически перевернул вверх дном привычным движением руки. Потом, правда, вернул его в исходное положение и поставил на скатерть. Однако этот жест поляка привел меня в искреннее изумление. Неужели?.. Но почему тогда?..

На страницах своего дневника я все же осмелюсь открыть эту тайну… Да смилостивятся надо мною Господь и братья! Но иначе я не сумею объяснить, что именно так удивило меня!

Станислав Гродецкий невольно проделал один из опознавательных масонских знаков. Но если он масон?.. В памяти у меня тут же всплыли перчатки, таинственным образом исчезнувшие из комнаты англичанки, и мысль, возникшая у меня тогда…

Я снова взглянул на Гродецкого, который как ни в чем не бывало уплетал один из двух супов, поданных к столу.

Но если поляк – масон, – рассуждал я мысленно, – он не мог не знать, что и я тоже принадлежу к огромному и могущественному братству вольных каменщиков! Если только Титов не успел сказать ему об этом? Но князь не представил Гродецкого как брата и мне, что тоже было одним из обстоятельств, которые я не в силах был объяснить. Впрочем, этого Николай Николаевич тоже мог не успеть сделать ввиду своей скоропалительной гибели. Однако поведение Кутузова и вовсе казалось необъяснимым! Я был уверен, что если поляк и в самом деле масон, то Иван Сергеевич не мог об этом не знать, ибо он – персона весьма осведомленная, да к тому же ничего и никогда не делает без особой на то причины! Значит, – заключил я, – речь шла о какой-то неведомой мне доныне политике, игре, смысла которой я пока не понимал и выступал в ней в роли самой обыкновенной пешки!

Но я мог и ошибаться. Ведь в пользу того, что Гродецкий принадлежал к той же всемирной организации, что и я, говорило совсем немногое… И потом, если я начинал подозревать его и гувернантку, то концы и вовсе не сходились с концами. Зачем тогда поляку убивать князя, который был членом того же братства?

И все-таки я решил хоть как-то разобраться в этом вопросе и внести в него какую-то ясность. Прежде всего я посчитал возможным сделать несколько знаков Гродецкому, справедливо рассудив, что ответить на них мне он сможет только в том случае, если сам принадлежит к какому-нибудь масонскому ордену. Однако оставалась малая вероятность того, что он не захочет выдать себя…

Но я все же надеялся, что обрету в лице польского аристократа верного и надежного союзника, который поможет мне распутать это странное дело.

По левую сторону от меня сидел Никита Дмитриевич Сысоев и уныло потягивал из хрустального бокала вино. В последние часы он был особенно мрачен и потому неразговорчив. За весь обед управляющий ни с кем ни единым словом не перемолвился.

Только в окно смотрел, да хмурил густые брови, чуть сросшиеся у переносицы.

– Что с вами, Никита Дмитриевич? – шепнул я ему, пока Медведев с Колгановым были заняты очередной словесной перепалкой, что уже входило у них в привычку. Лаврентий Филиппович Ивана Парфеновича иначе как за мошенника и не считал! – Что вас тревожит?

– Метель, – коротко ответил Сысоев. – А как вы в своем расследовании продвинулись? – в свою очередь осведомился он.

– Не очень, – ответил я откровенно. – Путаницы уж больно много, – добавил я, думая о своем.

– И то верно, – согласился Никита Дмитриевич.

Я отвернулся от него и поймал холодный, пронзительный взгляд Станислава. Тогда я невзначай, как бы рубя, ударил три раза ребром правой ладони по тыльной стороне левой. Это тоже было одним из знаков, по которым вольные каменщики узнавали друг друга.

Гродецкий зевнул и отвернулся к окну. Но я заметил, что мисс Браун занервничала еще сильнее. Она скомкала в руках свой кружевной, стойко надушенный восточными духами, платочек.

Потом я уронил нож, чтобы привлечь к себе внимание всей компании. Гродецкий снова посмотрел в мою сторону несколько снисходительно, тогда я, изображая неловкость, три раза потер веко указательным пальцем. Этот мой знак тоже не произвел на Станислава Гродецкого абсолютно никакого впечатления.

Затем я сделал еще несколько попыток узнать в Гродецком масона, которые также, к моему недоумению, не привели ни к чему. Однако я не стану описывать их подробно, ибо: «Я слушаю и таю в себе, иначе будет рассечено мне горло и язык мой вырван из уст моих!»

Таковы слова древней клятвы, даваемой профаном при посвящении в древнее братство.

– Батюшка! – наконец-то впервые улыбнулась безутешная вдова Ольга Павловна при виде отца Макария, который вошел в столовую. Правда у самого священника был весьма невеселый вид.

– Что-то случилось? – обратился к нему Сысоев, заметив, что их батюшка сам не свой.

– Кошмар, – проговорил отец Макарий и плюхнулся в кресло, которое стояло у самой стены.

– Отец Макарий! – всплеснула руками Ольга Павловна. – Вы же меня пугаете!

– Что произошло? – спросил я священника, отчаявшись разоблачить Гродецкого.

– Что произошло? Что произошло?! – раздраженно передразнил он меня. – Содом и Гоморра это, а не усадьба! – потряс священник в воздухе кулаком.

– Кого-то еще убили? – холодно осведомился Гродецкий.

– Типун вам на язык! – воскликнул батюшка.

– Так что же тогда? – Станислав щелчком оправил манжеты на рукавах рубашки.

– В моей комнате все перевернули вверх дном, – ответил священник. – Я потому и опоздал к обеду, – добавил он. – Порядок же надо было навести, – развел он руками.

– Так-так, – Медведев забарабанил пальцами по столу и бросил красноречивый взгляд на Колганова, который весь покраснел. – Ну-ну, – причмокнул он.

– Что вы все так да так, ну да ну! – воскликнула княгиня Титова. – Делать же что-то надо! – выдохнула она.

– У вас что-нибудь украли? – осведомился я у отца Макария.

– Нет, – он покачал головой. – Ничего!

– А вы хорошо смотрели? – спросил Лаврентий Филиппович.

– Хорошо! – отмахнулся батюшка. – Так вот и играй в карты! – добавил он.

– А деньги на месте? – поинтересовался управляющий.

– Да у меня с собой и не было ни копейки, – пожал плечами отец Макарий. – Зачем мне они в усадьбе?

– Вам очень повезло! – иронично заметил Гродецкий.

– Отца Макария Господь хранит! – с придыханием сказала Ольга Павловна.

– И все-таки, – не унимался Лаврентий Филиппович, – что же это понадобилось злоумышленникам в вашей комнате?

– А уж это, я думаю, ваше дело выяснить, господин Медведев, – парировал священник.

– Если не ошибаюсь, – высказался я, – вас поселили в кабинете хозяина?

– Да! – воскликнула Ольга Павловна, словно приготовившись к обороне. – Батюшка столько всего доброго сделал для нашей семьи!

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Мне только хотелось уточнить.

Мы переглянулись с Медведевым. Ясно было одно, что убийца или убийцы, кто бы они ни были, все еще так и не успокоились!

– Иван Парфенович, – вкрадчиво обратился Лаврентий Филиппович к Колганову, – не вы ли заходили на исповедь к отцу Макарию и, не застав духовника у себя, учинили разгром в его келье?!

– Ну, это уж слишком! – воскликнул Колганов. Он уронил на пол тарелку, которая разбилась вдребезги, а соус с нее забрызгал темное платье гувернантки, выскочил из-за стола, выбросил испорченную, скомканную салфетку и с видом оскорбленного достоинства выбежал вон из мраморной залы.

– Ну и ну, – Ольга Павловна охнула и покачала головой. – Вы обидели нашего старого друга! – укорила она Медведева.

– Да это же волк в овечьей шкуре! – пробасил Лаврентий Филиппович. – Кстати, – вдруг вспомнил он, – а как там поживают наши брахманы? По-моему, их стоит выпустить! У меня уже практически не остается никаких сомнений, что убийство князя – дело рук Ивана Парфеновича Колганова! И мотивчик имеется, – надзиратель подмигнул мне, видимо, имея в виду карточные проигрыши гостя.

Да я и сам еще толком ничего абсолютно не понимал, потому как вполне мог допустить, что Колганов искал в кабинете князя все те же долговые расписки. Но что-то подсказывало мне, что это совсем не так! Особенно удивляло меня поведение Гродецкого и англичанки. Голова-то у меня побаливала по-прежнему. Но не Иван Парфенович же меня ударил… Что ему-то искать в спальне мисс Браун?

– Не говорите ерунды! – взмолилась княгиня Титова.

– Пожалуй, вы правы, – согласился квартальный. – Индийцы могут быть с ним как-то связаны… Пожалуй, я еще некоторое время подержу их взаперти, – подвел черту Лаврентий Филипович.

– Вы неисправимы! – покачала седой головой хозяйка.

– Oh no, – простонала мисс Браун, заметив, что платье ее безнадежно испорчено винным соусом.

IV

После обеда я направился к господину Колганову с твердым намерением выспросить у него, как и где именно он провел предобеденное время. Мира оставалась на попечение Кинрю и Грушеньки, которая, как это ни странно, сблизилась с моей индианкой и все уговаривала ее погадать ей на жениха. На что Мира только отшучивалась, но юная ключница не отставала и знай твердила свое: что, мол, наступили святки, и что самое время предсказать ей судьбу!

Колганов открыл не сразу. Мне пришлось порядком потоптаться у его двери, прежде чем он соизволил впустить меня. Я уже даже собрался оставить свое намерение до более подходящего раза, как услышал слабый голос:

– Войдите!

– Иван Парфенович, вы спите?

Колганов возлежал на маленькой оттоманке и предавался тоске.

Почти над самой его головой теплились четыре свечи в подсвечниках золоченой бронзы.

– Нет, – вздохнул Колганов, – я размышляю…

– О чем же? – осведомился я.

– Кто совершил все эти ужасные преступления, – ответил Иван Парфенович.

– Похоже, – заметил я, – что этот вопрос сейчас занимает всех!

– Не сомневаюсь, – подтвердил господин Колганов. – Но вы-то, надеюсь, не думаете, что я как-то связан с этими…

Как их там? Брахманами! Вы производите впечатление здравомыслящего человека.

– Спасибо, – ответил я. – Вы не первый сегодня делаете мне этот комплимент!

– Но, Яков Андреевич, вы не ответили на мой вопрос, – обиделся Иван Парфенович.

– Не думаю, – успокоил я его. – Я вообще не думаю, что в этом деле участвовали индусы.

– Тогда я совсем ничего не понимаю! – признался Иван Парфенович.

Я благоразумно умолчал о том, что понимаю в этом деле ничуть не больше и с каждым часом все сильнее запутываюсь в происходящем, что, в общем-то, было для меня совсем не свойственно, ибо главными орденскими символами, которые я чтил, стали отвес и меч, обозначающие истину и справедливое возмездие.

– Вы по-прежнему утверждаете, что не заходили к священнику в его отсутствие? – осведомился я.

– И вы туда же, Яков Андреевич, – обреченно вздохнул Колганов. – Да не был я в этой проклятой комнате!

– Но спальню-то княжескую вы обыскивали! – не унимался я.

– Так почему бы вам не заняться и кабинетом?

– Даже если и так, – задумчиво произнес Колганов, – то при чем здесь жемчужина и убийство?

– Ну… – предположил я вслух, – вы могли бы искать в кабинете князя еще какие-нибудь драгоценности.

– Да не искал я там ничего! – воскликнул Колганов, вскочив с оттоманки.

– Так ли? – засомневался я.

– Ну что же я должен сделать, чтобы все мне, наконец-то, поверили? – воскликнул он.

На что я честно ответил, что не знаю.

– Ну, хорошо, – произнес Колганов с заговорческим видом, – я вам признаюсь…

Я приготовился очень внимательно выслушать его откровения.

– Я в самом деле обыскивал кабинет князя, – продолжил он.

– Но…

– Вы меня не дослушали! – запротестовал господин Колганов.

– Я и в самом деле искал свои долговые расписки, – руки Ивана Парфеновича дрожали, когда он говорил это. Колганов налил себе стакан воды из графина рубинового стекла и залпом опорожнил его. – Но это было еще вчера, – добавил он, – до рождественского ужина!

– Это правда? – засомневался я.

– Разумеется, правда! – сказал Колганов. – Но я ничего не нашел в кабинете, – развел он руками.

– Ничего себе! – на пороге возник Гродецкий. – Вы не закрыли дверь, господа, – с усмешкой промолвил он. – А надо было бы, – добавил он, скорчив презрительную гримасу.

– Я всем расскажу, что мы находимся под одной крышей с мошенником!

– Заклинаю вас, молодой человек, – взмолился Иван Парфенович, – не стоит этого делать! На меня и так уже смотрят косо в этом доме, – затараторил он. – Княгиня Ольга Павловна…

– Довольно! – прервал его излияния польский аристократ. – Меня и так тошнит от того, что я должен находиться в одном доме с мошенником и проходимцем! Да еще и сидеть с ним за одним столом! – добавил он возмущенно.

– Да я!.. Я вызываю вас! – вскричал Колганов.

– С вами будет разбираться полиция, – усмехнулся Гродецкий. – А впрочем, – добавил он немного подумав, – как вам будет угодно! Как только метель закончится!

– Да вы с ума сошли! – воскликнул я.

Иван Парфенович рухнул в кресло, а Станислав Гродецкий с высоко поднятой головой вышел из комнаты.

Я вернулся к себе, как только мне удалось привести в чувство Колганова.

– Яков Андреевич, да на вас лица нет! – заметил Кинрю, оторвавшись от шахмат, в которые он играл сам с собою.

– Где Мира? – осведомился я, так как не мог не беспокоиться за нее, учитывая то, что творилось в доме. А отношение княгини к моей индианке даже пугало.

– У себя, – ответил мой Золотой дракон. – А что, еще какие-то неприятности? – осведомился он. Его взор был прикован к живописному плафону с амурами.

– Да, – подтвердил я мрачно, – боюсь, что без дуэли не обойдется!

– Вас кто-то вызвал? – Кинрю изумленно приподнял брови.

– Нет, не меня, – ответил я. – Колганов вызывает Гродецкого!

– Колганов?! – воскликнул Кинрю. – Да от него же и мокрого места не останется!

– В том-то и дело! – ответил я. – И еще, – добавил я, – мне очень не нравится этот Гродецкий!

– Мне тоже! – горячо откликнулся Кинрю.

– Он как-то связан с мисс Браун, – добавил я.

– Нет, – возразил японец. – Такого не может быть!

– А кто оглушил меня в ее комнате? – не унимался я.

– Но это не могла быть мисс Браун! – невозмутимо ответил мой Золотой дракон.

– Как знать? – проговорил я вполголоса. – А куда же исчезли вещи, которые, в чем я уже почти не сомневаюсь, принадлежали поляку?

– Вам могло показаться, – мягко сказал японец. – Ведь вас же ударили по голове…

– Но я пока еще в своем уме, – ответил я и пересказал ему мои подозрения в отношении Гродецкого, который, как я догадывался, скрывал свою принадлежность к масонскому братству. Моему Золотому дракону я доверял, как никому другому.

– Мне кажется, Яков Андреевич, что у вас недостаточно оснований, чтобы считать его вольным каменщиком, – заметил он. – Какие-то призрачные перчатки, да странный жест…

Ведь он мог быть и случайным!

– Чутье, Кинрю, еще никогда не обманывало меня!

– Возможно, вы и правы, – вздохнул японец. – Пойду-ка я по усадьбе поброжу, – проговорил он задумчиво и вышел из комнаты. Я понял, что японец отправился к своей англичанке…

Тогда я достал свой дневник и решил записать в нем все, что случилось со мною за это время. Обмакнув в чернила перо, я задумался и невольно изобразил на чистом листе бумаге знак, именуемый в братстве «Священной дельтой». Это был глаз, заключенный в треугольник, олицетворявший собой божественное всевидящее око. Я смотрел на него и думал, но у меня все еще было недостаточно информации, чтобы прийти к каким-либо выводам. Однако я уповал на помощь Господню и потому не спешил отчаиваться. В конце-концов я все-таки решил во что бы то ни стало проникнуть в комнату Станислава Гродецкого. Я даже стал обдумывать план, каким бы образом мне раздобыть ключи от его апартаментов… Но в конечном итоге остановился на кандидатуре Кинрю, которого намеревался использовать в качестве взломщика.

Мне так и не удалось написать ни слова, все мои мысли были заняты поляком Гродецким, которого я подозревал в самых страшных грехах, вплоть до предательства.

Неожиданно раздался стук в дверь.

– Кто там? – осведомился я.

– Яков Андреевич, это Грушенька, – услышал я тоненький голосок. – Мне очень нужно с вами поговорить! – взволнованно зашептала она.

– Войди! – позволил я ей.

Дверь скрипнула, и Грушенька тенью проскользнула в мою комнату.

– Яков Андреевич, несчастье, – встревоженно проговорила она.

Сердце мое упало, почувствовав неладное.

– Что произошло? – спросил я, стараясь казаться спокойным.

– Мира, – ответила девушка.

– Что с ней? – воскликнул я. – Она жива?

– Да! – ответила Грушенька. – Да не пугайтесь вы так!

Индианка ваша даже здорова, только вот…

– Что только? – я спрятал тетрадь, заметив, что девушка с интересом уставилась на нее.

– Ее Лаврентий Филиппович допрашивает, – промолвила Грушенька растерянно.

– Как это допрашивает? – не понял я.

– Обыкновенно, – пожала плечами Грушенька. – В гостиной!

– Да объяснишь ты мне толком, что происходит, или нет? – взорвался я.

– Тише, тише! – замахала руками Грушенька. – Так и удар случиться может! – заключила она. – Григорий рассказал барыне, что видел, как госпожа Мира выходила из комнаты брахманов…

– Мира? Из комнаты брахманов?.. – не поверил я. – Но как она могла пройти к ним?

– Не знаю, – Грушенька опустила глаза. – Но Ольга Павловна потребовала от Лаврентия Филипповича, чтобы он непременно провел расследование.

– Не удивительно! – воскликнул я. – И все-таки все это очень странно!

– Но индианка и не отказывается, что была у них, – пожала плечами Грушенька. – А я-то так надеялась, что… – девушка осеклась на полуслове. – Да что же мы стоим-то?! – воскликнула она. – Ее же надо спасать!

– И то верно, – ответил я.

В гостиной козырем расхаживал Лаврентий Филиппович.

– Итак, – спрашивал он, – как вы, сударыня, проникли в комнату наших подозреваемых?

Ошеломленная Мира сидела на маленьком столике у стены и щурилась, потому как блики от огня, который горел в камине, падали ей в лицо.

– Это не имеет значения, – ответила Мира. – Я не сделала ничего плохого, впрочем, так же, как и они…

– Это уж позвольте решать нам самим, сударыня, – широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. Его рыжие ресницы подрагивали. Он испытывал удовольствие, словно кот, играющий с загнанной в угол мышью.

– Человеческое жертвоприношение эта особа считает невинной шалостью! – зло хмыкнула Ольга Павловна. – Побойтесь Бога, сударыня! – призвала она мою протеже.

Сысоев молча стоял, прислонившись к стене, словно статуя.

Гродецкий курил свою трубку, а Колганов бросал сочувственные взгляды на индианку. Англичанки в комнате не было. Зато отец Макарий вкупе с Медведевым призывал мою Миру сказать всю правду и, наконец-то, раскаяться в содеянном.

– Мне не в чем каяться, – сказала Мира, устремив на священника взгляд своих честных, солнечных глаз. – Я никого не убивала и вообще никогда не преступала закон!

– Тогда, сударыня, – вкрадчиво произнес Медведев, – вы, может быть, знаете, кто это сделал?!

– Мира не может знать, кто это сделал! – вмешался я.

– Яков Андреевич? – Медведев заметил меня только сейчас.

– Я не сомневался, что вы встанете на защиту вашей… – он умолк, подыскивая подходящее слово.

– Содержанки, – с ненавистью в голосе прошептала княгиня Ольга Павловна.

– Э-э… экономки, – нашелся Лаврентий Филиппович, кивнув на Миру, которая, словно оцепенела от всех этих взглядов, на нее устремленных. – Но это – дело полиции!

– Вы забываетесь, – сказал я сквозь зубы.

Лаврентий Филиппович заколебался, ему было известно, что в ордене «Золотого скипетра» я был посвящен не в самую низшую из степеней и потому обладал некоторою властью…

– Но, Яков Андреевич, – он сбавил тон, – дело ведь идет о ритуальном убийстве… О человеческом жертвоприношении! Вы понимаете?

– Мира не имеет к этому никакого отношения! – настаивал я.

– А кто же тогда имеет? – нервно спросила вдова.

– Это еще предстоит выяснить, – ответил я.

– А по какому праву, Яков Андреевич, вы вообще здесь распоряжаетесь? – Ольга Павловна взволнованно теребила платок, карие глаза ее метали громы и молнии.

– Яков Андреевич Кольцов – человек весьма сведущий в полицейских вопросах, – неожиданно вступился за меня Лаврентий Филиппович.

– В самом деле? – спросила растерянная вдова. – Никогда бы не подумала! – откровенно заявила она.

Я невольно посочувствовал покойному Николаю Николаевичу. И как он мог прожить с такой женщиной столько лет?! Насколько мне было известно, жили Титовы душа в душу. Мне пришлось все-таки признать, что ложа в которой я состоял, так и не открыла мне всех тайников человеческого сердца!

– Сударыня, – снова обратился Лаврентий Филиппович к индианке, – но вы так и не объяснили нам, что же вам понадобилось от Мадхавы с Агастьей?

– Я хотела повидать земляков, – невозмутимо ответила Мира.

– Повидали? – с усмешкой спросил Гродецкий, выпуская новую струю дыма изо рта.

– Да, – кивнула индианка, – мы даже успели поговорить…

– О чем же? – осведомился Медведев.

– Об Индии, разумеется, – пожала плечами Мира.

– Убийцы! – воскликнула Ольга Павловна и горько расплакалась.

– Но это неправда! – воскликнула Мира. – Они даже и не брахманы! Они не имеют никакого отношения к ритуалу и даже толком не знают о нем! – продолжала она защищать своих земляков. Мне подумалось, что в доказательство своей правоты индианка без сомнений распростерла бы ладонь над огнем.

– Ложь! – причитала княгиня. – Все – ложь!

Грушенька вернулась из будуара княгини с нюхательными солями. С виноватым видом она принялась хлопотать над хозяйкой. В этот момент я понял, что Грушенька сама и дала моей Мире ключи.

– Ольга Павловна, успокойтесь, пожалуйста, – попросил я, как можно мягче, но княгиня Титова не стала внимать моим мольбам и разрыдалась еще сильнее.

– Грушенька, – княгиня вдруг успокоилась, – а не ты ли дала индианке ключи? – похоже, ее озарила та же догадка, что и меня. Она устремила пристальный взгляд на свою экономку, которая едва не лишилась от страха чувств.

– Я не… – пролепетала она.

– Так ты давала ей ключ или нет? – грозно вопрошала княгиня.

– Оставьте в покое девушку! – взмолилась Мира.

Ольга Павловна встряхнула экономку за плечи.

– Давала или нет? – повторила она.

– Charmante, – усмехнулся Гродецкий и громко зааплодировал.

Сцена сделалась окончательно неприличной.

– Давала, – выдавила из себя Грушенька и вся залилась румянцем.

– Да я тебя!.. – Ольга Павловна замахнулась, но в последний момент спрятала руку за спиной. – Да я тебя в скотницы… Из барского-то дома! – проговорила она, часто и тяжело дыша. – Вон отсюда! – приказала княгиня.

Заплаканная Грушенька послушно ушла из гостиной.

– Вот дура-то, – произнесла со вздохом Ольга Павловна, немного остыв. Грушу она любила и даже готова была ее простить, но к Мире испытывала ненависть.

– Сударыня, – вновь обратился к индианке Лаврентий Филиппович, – я вынужден поместить вас к вашим брахманам, – развел он руками.

– Делайте что хотите, – ответила Мира, покорная воле богов.

– Что?! – воскликнул я. – Не будет этого!

– Но… – Медведев покосился в сторону Ольги Павловны.

– Не смейте вмешиваться! – прикрикнула она на меня. – Эта женщина, – она ткнула указательным пальцем в мою индианку, – по меньшей мере соучастница! И если произойдет еще одно убийство или кража, то виноваты в этом будете именно вы!

– Поверьте мне, Ольга Павловна, вы ошибаетесь, – прижал я руки к груди.

– Ничего подобного! – возразила княгиня. – Я никогда не ошибаюсь! – самоуверенно заявила она.

– Ладно, ладно, – вздохнул Медведев. – Я оставлю вам вашу индианку, но снимаю с себя какую бы то ни было ответственность!

– Лаврентий Филиппович, а почему бы вам не допросить всех слуг? – предложил я квартальному. – Возможно, убийца кто-то из них!

– Этим я-то и занимаюсь, Яков Андреевич, пока вы бездельничаете! – ответил он укоризненно.

На этом инцидент вроде бы был исчерпан. Я взял под руку Миру, которая едва держалась на подкашивающихся ногах, чтобы проводить ее в отведенную ей гостевую комнату.

За окнами стемнело, метель только усиливалась.

– И сколько еще мы пробудем здесь? – спросила Мира с тоскою в голосе. – Мне не нравится этот дом, – сказала она. – Здесь непременно случится еще какое-нибудь несчастье, – с горечью заключила индианка.

– Мы уедем сразу же, как только закончится метель, – ответил я.

– Яков Андреевич, вы кого-нибудь подозреваете? – спросила Мира, когда мы поднимались по лестнице.

– Да, – ответил я, имея в виду Гродецкого. Но мне так до сих пор и не удалось разобраться в его мотивах. А о доказательствах и вовсе речи не шло. Я даже не в силах был раскрыть в нем масона. И эта его выдержка тем более вселяла в меня уверенность, что он принадлежит к нашему братству.

Масон узнавал другого каменщика по знакам, пожатиям и клятве. Невольно вспомнилось мне:

"– Дай мне слово Иерусалима:

– Гиблин.

– Дай мне слово вселенной.

– Боаз.

– Сколько есть истинных уз?

– Пять: ступня к ступне, колено к колену, рука в руке, сердце к сердцу, ухо к уху.

– Истинное слово и истинная примета каменщика?

– Прощай!"

Но не мог же я подойти к Гродецкому и напрямую сказать ему все это, если он отказывался отвечать на знаки нашего братства!

– Кто он? – спросила Мира, облокотившись о мраморную колонну.

– Я не могу сказать…

– Понимаю, – проговорила индианка в ответ. Она отперла дверь ключом, и мы вошли в ее комнату, в которой царил безукоризненный порядок.

Индианка, наконец-то, присела на диван и смогла перевести дух.

– Медведев очень утомил меня, – медленно проговорила она.

– Почему он играет против нас? – неожиданно спросила Мира.

Я задумался.

– Видимо, – после недолгой паузы ответил я, – потому что еще так и не разобрался в ситуации. Он так же, как и мы, не понимает, что происходит…

В дверь постучали.

– Барышня, можно к вам? – узнал я Грушенькин голос.

– Входи, – позволила Мира, хотя я заметил, что больше всего на свете сейчас она хотела бы отдохнуть. Разговор с Лаврентием Филипповичем отнял у нее много душевных сил.

Грушенька опасливо вошла в комнату.

– Барыня, наверное, выгонит меня из дома, – медленно проговорила она, – но мне очень хочется, барышня, чтобы вы мне все-таки погадали.

– Хорошо, – согласилась Мира. – Мне не хотелось этого делать, но если ты так уж настаиваешь…

Она извлекла из комода свой обклеенный цветной бумагой сундук с гадальными принадлежностями. Я видел, что ей сильно недоставало Сварупа, ее старого индийца-слуги. Это он бережно укладывал ей в дорогу астрологические таблицы, вышитые мешочки с благовониями, разноцветные свечи и амулеты-пентакли, отлитые из свинца. Один из таких пентаклей-оберегов носил я у себя на груди. Здесь же лежал и изумрудный ларец с древней колодой карт Таро, которые Мира раскладывала только в самых особенных случаях.

Индианка опустила темно-бордовые занавеси на окнах, тяжелый бархат которых шумно упал на мозаичные плиты паркетного пола. Потом Мира велела Грушеньке затушить все свечи, которые были зажжены в канделябрах. Девушка тут же послушалась и с воодушевлением сделала то, что приказала ей предсказательница, словам которой она безоговорочно верила.

Мира скрылась за ширмой и переоделась в ярко-красное сари, которое ей несказанно шло. Запястья свои она унизала тяжелыми золотыми браслетами, которые обычно позванивали, когда индианка раскладывала карты.

Когда Мира появилась из-за ширмы, Грушенька вздрогнула, потому как не узнала ее. Ей была знакома европейская барышня, а не эта восточная принцесса с копной черных распущенных волос, огромными подведенными глазами и лихорадочным румянцем на смуглых щеках.

Мира извлекла из ящика три свечи и бронзовый старинный подсвечник. На круглом столике она поставила статуэтку Шивы, которую тоже привезла с собой из нашего столичного особняка.

Индианка зажгла свои свечи, от которых сразу стал исходить какой-то экзотический аромат. Невольно перед моими глазами возникли развалины древнего дворца ныне покойного раджи, на которых мне однажды посчастливилось побывать. В пламени свечей мне виделись милые сердцу Миры, зовущие, дикие джунгли.

Индианка прошептала какие-то ритуальные слова, которые мне не удалось разобрать, и велела Грушеньке сесть на стул.

Девушка механически проделала то, что от нее требовалось.

Тогда индианка перетасовала колоду карт с древними символами, смысл которых заключался в кабалистических аллегориях. Она приказала Грушеньке снять ее левой рукой и разложила на столе пентаграмму.

Я только дивился тому, как перекликались все древние учения между собою.

– Твое желание исполнится, – улыбнулась Мира. – Обязательно, – обнадежила она девушку, которая слушала ее с замиранием сердца. С первого взгляда было заметно, что думает Грушенька о каком-то определенном человеке, с которым давно знакома, и мечтает о нем, но боится признаться себе в своих мечтах. – Ты можешь на него положиться, – продолжала Мира вещать, – он – добрый человек, – проговорила она и задумалась, какая-то тень набежала ей на чело.

– Что-то не так? – спросил я индианку.

– Нет, – Мира покачала головой, продолжая вглядываться в выпавший ей аркан. – Но мне кажется… А, впрочем, нет! – отмахнулась она, бросив взгляд на испуганную Грушеньку. – Кстати, – добавила она, – видишь вот эту женщину? – она указала на верховную жрицу. – Княгиня даст свое разрешение на брак!

Потом Мира собрала свои карты, убрала их в ларец и спрятала в ящике, туда же она сложила и недогоревшие свечи, вместе с вышитыми мешочками, полными благовоний и ароматических трав.

– Ты осталась довольна? – спросила индианка у девушки.

– Да, – Грушенька закивала русоволосой головой.

– Тогда, может быть, ты поможешь мне переодеться? – попросила Мира ее.

– Конечно, – согласилась она обрадованно.

Мира скрылась за ширмой.

– Подай мне, пожалуйста, из шкафа муаровое платье цвета чайной розы, – попросила она.

Грушенька открыла шкаф, замерла на какое-то мгновение, а потом издала истошный вопль.

– Что случилось? – хором воскликнули мы с Мирой.

– Там… там… – Грушенька указывала пальцем в шкаф красного дерева. – Там…

– Да что там? – я подошел к шкафу, который так напугал экономку. Девушка стояла, бледная как смерть, и продолжала указывать на полку.

– Ты увидела призрак? – спросила индианка, высунувшись из-за ширмы.

– Платок, – прошептала девушка побелевшими губами.

– Какой еще платок? – удивился я.

– В крови, – тихо промолвила девушка. Ее трясло, словно в лихорадке.

В этот момент я тоже увидел предмет, который привел Грушеньку в такой ужас. Это был белый батистовый платок князя Николая Николаевича Титова, весь пропитанный бурой кровью. На нем был золотыми нитками вышит княжеский шифр – вензель, составленный из его инициалов.

– Какой ужас! – всплеснула руками Мира, которая закуталась в шаль и вышла все-таки из-за ширмы. – Теперь в убийстве все обвинят меня, – прижала она ладони к разгоряченным щекам.

Грушенька переводила взгляд с меня на Миру и не знала, верить ли гадалке, которая десять минут назад предсказала ей сказочную судьбу, или не верить. Но то, что Мира могла убить человека, никак не укладывалось у нее в голове.

– Грушенька! – обратился я к экономке. – Пообещай мне, пожалуйста, что никому не расскажешь о том, что увидела! Это может стоить барышне жизни… Ведь нет никаких сомнений в том, что платок покойного князя кто-то подбросил в Мирины вещи.

– Хорошо, – пообещала девушка. – Я никому не скажу, но я не понимаю…

– Я обещаю тебе, что обязательно разберусь в этом деле и назову имя истинного убийцы, – заверил я Грушеньку, которая испуганно озиралась по сторонам. Ее все еще продолжал бить озноб.

– Мне страшно, – сказала она. – Ведь следующей жертвой может стать кто угодно…

Я не знал, как успокоить ее. Мне тоже казалось почему-то, что одним убийством в этом доме дело не ограничится.

– Мне надо идти, – объявила Грушенька, как только немного успокоилась. – Княгиня Ольга Павловна верно уже разыскивает меня, – сказала она, направившись к двери. – Но я обязательно еще забегу к вам, – пообещала девушка Мире, – чтобы помочь одеться к ужину.

С этими словами Грушенька покинула нас.

– И что ты об этом думаешь? – спросил я свою индианку, как только она нарядилась в муаровое платье с высокой талией и закончила свой туалет.

– Что кто-то хочет, чтобы меня обвинили в убийстве, – сказала она.

В этот момент распахнулась дверь, и на пороге возник Медведев, княгиня Ольга Павловна и Гродецкий, размахивающий дуэльным пистолетом от Кухенрейтора.

– Что это за вторжение, господа? – осведомился я.

Выражения лиц наших гостей определенно не сулили нам ничего хорошего.

Медведев заговорил:

– Я обвиняю госпожу Миру в участии в ведическом жертвоприношении.

– Лаврентий Филиппович, – покачал я головой, – вы опять за свое!

– Дело гораздо серьезнее, чем вы думаете, Яков Андреевич, – сухо проговорил Медведев. – У нас есть веские основания полагать…

– Какие еще основания? – перебил я его. – Объяснитесь!

– Я же говорила, что она – убийца! – воскликнула Ольга Павловна. В трауре ее фигура казалась особенно величественной. На лбу у княгини пролегли две новые глубокие складки, черты благородного лица заострились. – Я получила записку, – сказала она, повертела ею у меня перед носом и протянула Медведеву. – В ней говорится об окровавленном платке, – добавила княгиня с победоносным видом. – Он должен находиться в ваших вещах! – она ткнула пальцем в Миру, лицо которой покрылось мертвенной бледностью.

– В записке также говорится и о вашем сговоре с индианкой, Яков Андреевич, – бесстрастно проговорил Лаврентий Филиппович.

– Что?! – выдохнул я. – Да как вы вообще смеете?! Вы с ума сошли, Медведев?

– Вы что-то не поделили с князем, – сказал квартальный, – на почве известных вам интересов, – добавил он тише, намекая видимо на нашу с Титовым принадлежность к масонскому братству, и одарил меня весьма многозначительным взглядом.

Гродейцкий и бровью не повел, я только дивился выдержке поляка и иной раз начинал сомневаться в справедливости своих туманных догадок на его счет.

– Я настаиваю на обыске в этой комнате! – заявил Лаврентий Филиппович.

– А если я вам не дам на это своего согласия? – я делал отчаянные попытки защититься, понимая их тщетность.

Мира сидела на канапе, как громом пораженная, зная, что мы с ней угодили в чьи-то умело расставленные ловушки.

– Вам придется подчиниться! – заговорил Станислав, пистолет в его руке был направлен мне в грудь.

– Вы удивляете меня, – сказал я Гродецкому. – А впрочем, сила на вашей стороне, – развел я руками.

– Вот именно, – подчеркнул Медведев. Он осмотрелся по сторонам. В Мириной комнате ему еще ни разу не приходилось бывать. Я заметил, что Лаврентия Филипповича несколько разочаровало скромное убранство ее будуара.

– Чего же вы медлите? – спросила Мира. К этому времени индианка успокоилась и готова была подчиниться судьбе, какой бы горькой она ни оказалась.

– И в самом деле, Лаврентий Филиппович, – обратилась к квартальному Ольга Павловна, – чего вы медлите? Пора бы уж закончить с этим…

– Ну что ж…

Я заметил, что Лаврентий Филиппович все еще сомневается, не осмеливаясь вступать со мной в открытую конфронтацию. Тогда мне пришло в голову, что дело еще можно как-то поправить, и я открыл было рот, чтобы попытаться обратить эту ситуацию в свою пользу, как дверь отворилась, и в комнату вошла сильно встревоженная Грушенька.

– Яков Андреевич! – воскликнула она. – Госпожа Мира!

Головы всех присутствующих обернулись в сторону ключницы.

– Я ни в чем не виновата! – всхлипывала Грушенька. – Я про платок никому ничего не говорила! Я не знаю, откуда они узнали! Я не…

– Что? – прошипела княгиня, морщины на ее лице обозначились еще резче. – Так ты знала про платок? Ты!.. – она наградила несчастную Грушеньку звонкой пощечиной.

Девушка заплакала и выбежала вон из Мириной комнаты.

– Какая мерзавка! – воскликнула Ольга Павловна. – Вот и делай этим людям добро!

– Значит, Яков Андреевич, – сухо сказал Медведев, – вы действительно знали про платок, а это только доказывает, что вы покрываете свою индианку!

– Но…

Лаврентий Филиппович молча проследовал прямиком к злополучному шкафу. Он пошарил руками на дне гардероба и извлек из него двумя пальцами платок с запекшейся кровью.

– Что это такое, хотел бы я знать? – проговорил он, обращаясь ко мне.

– Его подбросили, – ответила Мира.

– Все так говорят, – усмехнулся Лаврентий Филиппович.

– Вы говорите так, – возмутился я, – будто имеете дело с каторжниками!

– От тюрьмы и от сумы, как говорится, не зарекайся! – развел руками Медведев.

– Лаврентий Филиппович, вы издеваетесь?! – взорвался я.

– Нет, – возразил квартальный, – я выполняю свой долг! – произнес он с гордостью.

– Вы нашли то, что хотели, – проговорил я почти бесстрастно. – Уходите!

– Я полагаю, что в этом будуаре, – произнес он, осматриваясь по сторонам, – мы можем обнаружить еще массу интересных вещей!

– Вы невыносимы, Медведев! – вздохнул я и уселся на канапе, все еще находясь под прицелом Гродницкого.

Лаврентий Филиппович тем временем выдвинул на середину комнаты Мирин кабалистический ящик. Он открыл его и начал вытаскивать из него ее вещи.

– Вы не смеете! – воскликнула индианка.

– Еще как смеет! – процедила сквозь зубы княгиня.

Она сама начала переворачивать Мирины пуховые одеяла.

– Какой ужас! – схватилась индианка за голову.

В этот момент Лаврентий Филиппович уронил на пол ее изумрудный ларец с картами Таро. Колода рассыпалась по паркетной мозаике. Индианка бросилась собирать многочисленные мечи, кубки, пентакли и жезлы, разбросанные на черно-белом полу. Я тоже стал помогать индианке поднимать с паркета фигуры старших арканов. В тот момент, когда я взял в руки «Звезду» и собрался поднять «Свершение», Медведев ткнул пальцем в какие-то Мирины книги и с лихорадочным блеском в глазах воскликнул:

– Вот!

– Что это? – спросила взволнованная Анна Павловна.

– «Веды» – ответил я.

Это были священные тексты, составленные на санскрите.

Медведев взял в руки как раз том, в который были заключены самхиты – сборники ритуальных гимнов, таинственных заклинаний и молитв; стряхнул с него пыль, потряс им в воздухе и возбужденно проговорил:

– Вот доказательство!

Потом он вытащил из обклеенного бумагой ящика и брахманы – трактаты, подробно толкующие ритуалы и объясняющие систему ведических жертвоприношений. Раскрыл том и пролистал его, рассматривая рисунки.

– Ну, что я говорил? – проговорил он с торжествующим видом.

Медведев, конечно, не знал санскрит, но с него было довольно и иллюстраций, к тому же книги были обернуты белой бумагой и Мириною рукой подписаны по-русски, чтобы мне, при желании, было легче в них разобраться.

– Ведьма, – презрительно бросила Ольга Павловна в сторону Миры.

– Но это же только книги, – произнес я расстроенно.

– Э… нет, – погрозил пальцем квартальный надзиратель. – Это не просто книги. Это – пособия, – изрек он многозначительно. – Пособия по жертвоприношениям и ритуальным убийствам!

– Но Мира – индианка, – развел я руками. – Что может быть естественнее того, что она хранит у себя религиозные книги своего народа? Это все равно, – я задумался, подыскивая подходящее для этого случая сравнение, – все равно… если бы вы хранили у себя Евангелие! – нашелся я.

– Не мелите чепухи! – отмахнулась княгиня. – Все доказательства налицо, – заключила она. – Моего мужа убили индусы и эта индианка в сговоре с вами!

– Вы бредите, – устало вымолвил я.

Медведев тем временем продолжал обыскивать Мирину комнату.

Он разворошил ее платья, достал шкатулку с драгоценностями, высыпал их на столик и все перебрал, в надежде обнаружить исчезнувшую жемчужину. Но ее, на наше счастье, в драгоценностях Миры не оказалось, что, впрочем, очень сильно удивило меня. Я считал, что в действиях преступника отсутствует логика. Если бы в Мириной комнате, помимо окровавленного платка с вензелями, обнаружилась бы еще и княжеская жемчужина, то вина индианки, с точки зрения Лаврентия Филипповича Медведева, была бы фактически доказана!

– Странно, – разочарованно проговорил Медведев. – Я полагал… – он не договорил и стал перекладывать драгоценности со стола обратно в шкатулку.

– Это только доказывает, – сказал я в ответ, – что мы с Мирой здесь ни при чем.

– Это еще ничего не доказывает, – заметил Гродецкий, по-хозяйски расхаживающий по Мириной комнате. Я чувствовал, что медленно начинаю его ненавидеть. Внутренний голос все настойчивее советовал мне остерегаться его. А вольные каменщики привыкли прислушиваться к своему внутреннему голосу.

– Поищите еще! – потребовала княгиня. – Не может быть, чтобы жемчужина не нашлась! Она должна быть обязательно где-то здесь! – Ольга Павловна прищурила темно-карие глаза, которые превратились в две узкие щелочки.

Княгиня Титова стала перебирать Мирины коробочки с косметикой, стоящие на трюмо с венецианским зеркалом.

Медведев же снова начал копаться в магическом ящике и просыпал ароматическую траву из алого бархатного мешочка.

Анна Павловна последовала его примеру и стала потрошить остальные мешочки с травами и благовониями.

– Вандалы! – прошептала моя бедная Мира, на ресницах которой блеснули слезы. Это уже было свыше всех ее сил. – Яков Андреевич, сделайте же что-нибудь! – простонала она.

– Лаврентий Филиппович, прекратите же эту вакханалию! – попробовал вмешаться я и сделал шаг по направлению к квартальному.

Мне преградил дорогу Станислав Гродецкий, все еще сжимавший в своих холеных руках с безукоризненно подпиленными ногтями пистолет из мастерской Кухенрейтора.

– Стойте на месте! – велел он мне. – Или я за себя не отвечаю!

Я послушался, пообещав себе, что обязательно докопаюсь до истины и выведу его на чистую воду. А в том, что мне придется сводить с ним счеты, я даже не сомневался!

В комнате царил терпкий, дурманящий, кружащий голову аромат, который посоперничал бы даже с маслом пачули – духами моей несравненной кузины – Божены Феликсовны Зизевской, за которые ее и прозвали в свете Цирцеей. Ходили слухи, что она привораживала ими мужские сердца.

– Яков Андреевич, – официальным тоном обратился ко мне Медведев, – я вынужден задержать вас до приезда полиции!

– Лаврентий Филиппович, я надеюсь, вы понимаете, что это абсурд, – проговорил я устало. – Вы знаете, чем это может обернуться для вас?

– Вы мне угрожаете? – широкие скулы квартального надзирателя задергались.

– Нет, – спокойно сказал я в ответ. – Всего лишь предупреждаю!

– И тем не менее, – проговорил Лаврентий Филиппович, – я вынужден запереть вас здесь с вашей индианкой!

– Как знаете! – пожал я плечами и отвернулся к окну, занавешенному тяжелыми бархатными драпри.

– Скоро вы перезапираете всех в этом доме! – воскликнула Мира, к которой вернулось ее самообладание.

– Не уверен, – усмехнулся Гродецкий, играя в руках своим «кухенрейтором».

– Вы бы лучше, милочка, помолчали! – цикнула на Миру княгиня.

В этот момент в комнату индианку вошел сам отец Макарий.

– Это дело должно быть улажено миром, – заметил он. – Лаврентий Филиппович, – обратился священник к Медведеву, – я уповаю на то, что вы не допустите самосуда! – он покосился на Гродецкого. Было заметно, что польский аристократ ему очень не нравится.

– Разумеется, нет, – раздраженно проговорил Медведев. – Я только прошу вас, батюшка, не мешать моему расследованию! – добавил он важно.

– Уж будьте покойны, – ответил он, – не помешаю!

Священник отодвинул краешек драпри и удивленно проговорил:

– Метель, кажется, немного утихла…

Все бросились к окну. За ним сгущались сумерки, темное небо усыпали звезды. Снег еще падал влажными хлопьями, но уже почти не вьюжило.

– Должно быть, дороги скоро расчистят, – тихо промолвила Мира.

– И прямиком на съезжую! – хмыкнул Гродецкий.

– Не смейте! – шикнул я на него.

– Ну-ну, – процедил Станислав и вышел из комнаты.

Как я жалел, что не мог связаться с моей Боженой и навести у нее справки относительно этого весьма подозрительного господина, или напрямую переговорить с Иваном Сергеевичем Кутузовым и выяснить у него все начистоту.

– Лаврентий Филиппович, – спросил я Медведева, – вы случайно не встречали Кинрю?

– Он любезничает с мисс Браун, – соблаговолил ответить квартальный.

– Я рассчитаю эту гувернантку! – воскликнула Ольга Павловна. – Она совсем не занимается детьми! – возмущенно проговорила княгиня. – А ведь они, как и все мы, по-прежнему находятся в опасности, – резюмировала она.

– Уже в безопасности, – самоуверенно заявил Лаврентий Филиппович.

– Вашими бы устами… – тяжело вздохнула вдова.

– Кольцов! – окликнул меня Медведев. – В ваших же интересах во всем сознаться!

– Могу ли я переговорить с вами наедине? – спросил я Лаврентия Филипповича.

Мира удивленно подняла соболиные брови.

– Конечно, – опасливо произнес Медведев. Я заключил, что он все еще боится меня.

Мы зашли с ним за Мирину китайскую ширму.

– Неужели вы не понимаете, что кто-то устроил этот спектакль, чтобы намеренно опорочить меня? – шепнул я ему.

– Когда все выяснится, вам может крупно непоздоровиться, – добавил я. – Ранее вы вели себя гораздо умнее.

– Это все, что вы хотели сказать? – холодно осведомился Медведев.

Я согласно кивнул в ответ.

– Яков Андреевич, мне кажется, что вы держите меня за круглого идиота! Я прекрасно понял, что это все ваши орденские дела. Вы намеренно обстроили убийство князя как жертвоприношение, чтобы свалить это все на индийских брахманов, зная, по всей видимости, от Титова, что они тоже будут в имении. Вот тут-то вам и пригодились Мирины книги! – добавил он торжествующе.

– Но меня изумляет ваша наивность! – воскликнул Лаврентий Филиппович. – По-моему, Кутузов, которому было известно о том, что вы собираетесь совершить, специально вызвал сюда меня, чтобы я задержал вас. Судя по всему, орден «Золотого скипетра» стал заинтересован в вашем немедленном устранении, – Медведев развел руками. – Но это ваши дела! Мое дело – найти и задержать убийцу!

– Вы сильно ошибаетесь! – не слишком уверенно ответил я.

Должен признать, что слова Медведева смутили меня. В них была какая-то доля смысла, если не считать того, что князя Титова я, разумеется, не убивал. Но мне так и не удалось уловить ту мысль, которая крутилась у меня в голове, и одним махом разрубить этот гордиев узел.

– Время покажет, – развел руками Медведев. – Однако я почти уверен, что дело это именно ваших рук, дражайший Яков Андреевич! Я всегда знал, Кольцов, что вы способны на все! К вашей организации принадлежат вообще исключительно опасные люди! – подвел он черту.

– Вы заблуждаетесь, – возразил я Медведеву. – Не судите, да не судимы будете, – посоветовал я ему.

– Я знал, – задумчиво проговорил Лаврентий Филиппович, – что рано или поздно поймаю вас за руку!

– Как же вы могли сотрудничать с нами с такими мыслями в голове? – изумился я.

– Я просто делал свою работу, – проговорив это, Медведев вышел из нашего укрытия за Мириной ширмой, попросил отца Макария увести вдову, вышел сам и запер Мирину дверь на ключ.

V

– Ну вот мы и в западне, – сказал я Мире, усаживаясь на стул.

– Этого и следовало ожидать, – вздохнула моя индианка.

– Да, – согласился я. – Надо было проявлять большую осторожность!

– Но как платок мог оказаться в моих вещах?! – воскликнула Мира. – Ума не приложу! Я всгда очень тщательно запирала дверь своей комнаты на ключ, – обескураженно проговорила она. – Не могла же улику, – индианка с трудом выговорила это слово, – подбросить Грушенька!

– Грушенька? – Я задумался. Ключи от всех комнат действительно были только у Медведева, да у нее… Но Лаврентия Филипповича я как-то в роли злоумышленника не представлял. У меня только создалось впечатление, что у Медведева в последнее время стало плохо с мозгами! Но в одном я был уверен наверняка: подбрасывать улику Лаврентий Филиппович не будет! Да и Грушенька, если играла, то выходило это у нее очень естественно, не хуже, чем у какой-нибудь французской актрисы!

– Нет, пожалуй, не похоже, – ответил я.

– Ну, не умеют же они сквозь стены ходить! – развела руками изумленная индианка.

– Надо попробовать найти разумное объяснение, – сказал я в ответ. – Экономка могла и позабыть ключи где-нибудь, а ими в это время убийцы-то и воспользовались… – высказал я свое предположение.

– Да, – согласилась индианка, – вы, Яков Андреевич, как всегда, рассуждаете разумно.

– Я заметил, – вдруг вспомнилось мне, – что когда ты гадала Грушеньке, ты что-то ей не договорила… Мира, что ты увидела в раскладе? – спросил я заинтересованно.

– В общем-то, ничего особенного, – отмахнулась она. – Хотя…

– Что? – воодушевился я.

– Мне кажется, что ее жених смог бы нам кое-что прояснить в этом вопросе, – сказала индианка, – по-моему, он что-то знает. Что-то для нас очень важное, – Мира нахмурила лоб.

– Это тебе подсказали карты? – спросил я удивленно.

– И да и нет, – задумчиво ответила Мира, убирая со лба растрепавшиеся волосы. – Это какое-то иррациональное чувство…

– Тогда, – усмехнулся я, – нам не мешало бы переговорить с этим женихом.

– Пожалуй, – улыбнулась индианка. – Яков Андреевич, – вдруг спросила она, – вам не кажется, что во всем этом есть Божий промысел?! – черные глаза ее вспыхнули каким-то демоническим блеском.

– Ты о чем? – удивился я. – Иной раз моя индианка легко ставила меня в тупик.

– Или судьба? – Мира вновь сделалась задумчивой.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я.

– Мы впервые с вами остались наедине, – сказала она, глядя мне прямо в глаза, – и вы вынуждены терпеть меня, Яков Андреевич, – проговорила Мира с заговорщическим видом.

Я почувствовал некоторую неловкость при этих словах, но вынужден был признать, что опасность всегда нас сближала. Да и что нам было терять? Тем не менее, я решил перевести разговор на другую тему.

– Грушенька почему-то позвала нас сегодня к обеду раньше времени, – произнес я задумчиво. – Мне кажется, это неспроста, – добавил я.

– Так распросите об этом Грушеньку, – вздохнула Мира, и блеск у нее в глазах погас.

– Если бы это было возможно, – улыбнулся я грустно. – Единственная надежда на Кинрю! Когда Золотой дракон узнает, что нас с тобой посадили под замок, он этого просто так не оставит! Возможно, Кинрю сможет тогда переговорить и с Грушенькой…

– Яков Андреевич, – Мира пристально посмотрела на меня, – Вы не можете думать ни о чем другом?

– Мира, я…

Индианка подошла ко мне и обвила мою голову руками.

– Хотя бы единственный раз подумайте о себе, – предложила она, – и обо… мне, – еле слышно добавила индианка.

– Мира! – воскликнул я, почувствовав, что мне все сложнее становится бороться с нахлынувшими на меня чувствами. – Я не принадлежу себе и тем более не могу принадлежать никому другому, – проговорил я, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Ты же знаешь, что вся моя жизнь находится во власти Ордена и всего нашего братства…

– Я знаю, – шепнула Мира, – но на какое-то мгновение мы могли бы с вами забыть об этом!

– Ты искушаешь меня, – проговорил я устало, чувствуя, что сил бороться с нею у меня нет.

– Вы же знаете, – продолжала Мира, – что я люблю вас… И буду любить всегда, – добавила она еле слышно, – пока жизнь будет теплиться во мне!

Я взял ее ладони в свои и готов был уже коснуться ее сладких уст поцелуем, как услышал какой-то шорох, доносящийся из-за двери.

– Тише! – прижал я палец к губам.

– Что это? – испугалась моя индианка. Губы у нее побелели.

– Яков Андреевич! – услышал я шепот в замочную скважину.

– Кинрю! – обрадовался я, узнав своего ангела-хранителя.

Спустя несколько мгновений дверь в нашу комнату отворилась.

– Как тебе это удалось? – спросила Мира Кинрю. Мне показалось, что она несколько разочарована и смущена. Но мой Золотой дракон, казалось, ничего не заметил.

– Я подкупил лакея, – ответил он, – который вас охранял!

У Лаврентия Филипповича не хватает людей, – усмехнулся японец. – Один только Гродецкий размахивает своим «кухенрейтором…»

– А Ольга Павловна? – удивился я.

– Она заперлась в своей комнате и все время плачет, – ответил Кинрю, – и даже отец Макарий не может ее утешить!

– Бедная женщина, – искренне посочувствовала Мира.

– Так вот, – продолжил Кинрю, – оказалось, что княжеская прислуга в глаза никогда не видела империала…

– О времена, о нравы! – вслух усмехнулся я.

– Как поживает мисс Браун? – спросила Мира, усаживаясь на канапе.

Японец нахмурился.

– Я подружился с Сашей, – ответил он. – Мальчишка рассказал мне, что Мери-Энн довольно часто любезничает с Гродецким… Вы оказались правы, Яков Андреевич, – добавил японец со вздохом.

– А ты уверен, что он тебе не наврал? – осведомился я.

– Уверен, – ответил Кинрю, сохраняя каменное лицо. – Саша ко мне очень привязан. Я немного рассказывал ему о своей стране и наших обычаях, – продолжил он, – и теперь мальчик ходит за мной по пятам! Иной раз я даже не знаю, как от него отделаться, – лицо моего Золотого дракона несколько просветлело. – Я обязательно расспрошу его подробнее, наверняка он знает про свою гувернантку что-то еще.

– Лучше бы ты присмотрелся к Гродецкому, – посоветовал я.

– Что-то подсказывает мне, что без него в этой истории с платком Титова не обошлось…

– Я и сам собирался это сделать, – ответил мой Золотой дракон. – Да и за мисс Браун я буду присматривать, – добавил он.

– Бедный Кинрю, – Мира погладила японца по жестким стриженым волосам.

– Не стоит меня жалеть, – ответил японец, верный себе. – Я, пожалуй, пойду, – добавил он, – мне нужно быстрее вызволить вас из беды!

– Кинрю! – обратился я к нему. – У меня к тебе еще одна просьба.

– Какая? – на меня смотрели сосредоточенные, преданные глаза.

– Я хочу, чтобы ты переговорил с Грушенькой, – ответил я.

– Мне кажется, ей известно нечто такое, о чем девушка умалчивает. Допустим, что из-за страха или потому что не осознает, какое это имеет значение!

– Почему вы так считаете? – серьезно спросил японец.

– Тебе не показалось странным, что она раньше времени позвала нас к обеду? – в ответ поинтересовался я. – По-моему, она хотела, чтобы мы быстрее ушли из комнаты мисс Браун. Меня интересует – почему? Зачем ей это понадобилось?

– Не знаю, – пожал плечами японец. – Возможно, в ваших словах есть смысл, – пожал он плечами.

– Поговори с ней, – я вновь повторил свою просьбу. – Мне кажется, она девушка хорошая, да и относится к нам неплохо.

Думаю, что Грушенька не откажется нам помочь…

– Хорошо, – согласился Кинрю, – я сделаю, все что в моих силах, – добавил он и вышел из комнаты.

Я услышал, как щелкнул дверной замок. Мы с Мирой снова оказались в темнице наедине друг с другом и своими отчаянными чувствами. Говоря откровенно, я всегда подозревал, что эта минута придет, боялся ее и всячески оттягивал.

Мира подошла к окну и отодвинула драпри. Оконное стекло было залеплено белыми снежными хлопьями, которые продолжали падать, как будто с разверзшихся небес. Но метель утихла, и это давало хотя бы какую-то надежду…

– Яков Андреевич, – обернулась Мира, – вы помните как и при каких обстоятельствах мы познакомились? – она улыбалась мне одной из своих самых нежных улыбок.

– Такое не забывается, – ответил я. Перед глазами у меня промелькнули джунгли, пламя костра и древний дворец раджи.

– Я обязана вам жизнью, – сказала Мира.

– Милая Мира, – я покачал головой в ответ, – ты давно оплатила свои долги!

– Возможно, – согласилась индианка, склонив голову на бок, и копна тяжелых, черных волос рассыпалась по ее плечам.

В эту секунду я подчинился внезапному порыву и обнял ее.

Тогда я почувствовал на своих щеках ее слезы.

– Как это у вас говорится, Яков Андреевич, не было бы счастья, да несчастье помогло?! – вспомнила моя индианка известную русскую пословицу.

– Да, – коротко ответил я. Мне казалось, что я впервые увидел, насколько она прекрасна.

– Ты жалеешь? – спросил я ее, когда буря нашей страсти утихла, а за окнами забрезжил рассвет.

– Нет, никогда! – воскликнула индианка, ее черные глаза гневно блеснули. – Почему вы спрашиваете, Яков Андреевич?

Это вы жалеете? – с горечью спросила она.

– Нет, – ответил я, хотя и не совсем искренне. Теперь я прекрасно понимал, что между нами никогда больше не будет тех светлых дружеских отношений, что были прежде. Я вполне сознавал, что не должен был этого допускать. К тому же мне очень не хотелось портить ей жизнь, но она, казалось, и не желала другого…

– Я так счастлива, – сказала моя индианка. – Теперь меня ничего уже не пугает, – добавила она легкомысленно и забралась на оттманку с ногами в изящных атласных туфельках, перевитых атласными летами. – К тому же, – добавила Мира уверенно, – я не сомневаюсь, что Кинрю сумеет вытащить нас отсюда…

– Мне бы твою уверенность, – произнес я чуть слышно. Мне не хотелось ее пугать, но я сознавал, что положение наше очень серьезно, и если мне не удастся-таки доказать нашу с ней невиновность, то нам вряд ли поможет даже мой старинный приятель московский обер-полицмейстер Шульгин. – Я боюсь, что Гродецкий сделает все от него зависящее, чтобы мы с тобой, милая Мира, отправились по этапу в Сибирь! – тогда я еще и не догадывался, что эта участь так или иначе не минует меня.

– Почему он нас так ненавидит? – воскликнула Мира.

– Ты же у нас прорицательница! – усмехнулся я.

– Но если убийца Гродецкий, – вслух рассуждала моя индианка, – то он же нарочно подстроил все так, чтобы обвинили нас с вами! Готова даже поспорить, что это именно он посоветовал князю пригласить в имение Мадхаву с Агастьей на Рождество, чтобы нас обвинили в сговоре с ними… Яков Андреевич, – Мира устремила на меня долгий, пристальный взгляд, – по-моему, у вас появился враг и очень могущественный, – протянула она.

– Мне кажется, ты права, – вынужден был согласиться я.

Мира рассуждала очень логично. Она во всем и всегда разделяла со мною тяготы моего служения, и, по-моему, я даже любил ее. Мне снова вспомнились те самые белые перчатки, врученные мне при посвящении… Я поклялся себе отдать их ей, как только мы вернемся в столицу.

– Яков Андреевич, о чем вы задумались? – спросила Мира.

– О паре белых женских перчаток, – ответил я. Мне вспомнились слова обрядоначальника, обращенные ко мне, когда новообращенным вновь ввели меня в ложу для объяснения смысла обряда. Обрядоначальник протянул мне вторую пару перчаток и торжественно произнес: «Вам надлежит избрать себе подругу, обручиться с нею, словно с невестою, сочетаться священным браком с премудростью, небесной девой Софией, и да станет она вам единой избранницей на долгие времена!»

– О каких-таких перчатках? – Мира чувствовала, что речь сейчас пойдет о чем-то безмерно важном, значительном, о том, что сможет изменить ее жизнь… – Ну, не томите же, Яков Андреевич! – взмолилась она.

– Это что-то вроде обручальных колец, – ответил я. – Только значит гораздо больше!

В этот момент за дверью послышались шаги, и щелкнул замок.

Разочарование, что я прочитал в глазах моей индианки, трудно, пожалуй, было бы описать словами.

Дверь открылась, на пороге стояли Кинрю и Грушенька.

– Какие гости! – обрадовался я.

– Грушенька все мне рассказала, – задумчиво произнес японец. – Сейчас она сама расскажет все, что ей известно, вам, Яков Андреевич!

– Правда?

– Да, – закивала Грушенька. – Мне это совсем нетрудно, – заулыбалась она.

– Тогда, – перешел я к делу, – может быть, ты объяснишь нам, почему поторопилась пригласить нас к обеду?

– Хорошо. Если это на самом деле важно, – серьезно произнесла она, перекинув свою толстую косу через плечо, – я объясню.

– Уж будь так любезна, – попросила индианка.

– Но я надеюсь, вы не выдадите меня, – сказала она.

– Разумеется, нет, – пообещала Мира.

– Меня попросила мисс Браун, – сказала Грушенька.

– Зачем ей это понадобилось? – осведомился я.

– По-моему, у нее было свидание с господином поляком, – пожала плечами экономка. – Уж она меня так просила, так просила… Я давно заметила, что у этих господ – роман, – выговорила она с придыханием. – Ну вот и надо было устроить так, чтобы вы с господином японцем, – Груша кивнула на Кинрю, – вышли из ее комнаты, – пока не появился Гродецкий.

Я удивился:

– А как же дети?

– Так я с ними посидела, – развела руками ключница. – Мне не трудно! – добавила она. – Мы чудесно порезвились у елки! Настя мне даже кулек с волошскими орехами подарить изволила! А мисс Браун такая нарядная была, – добавила Грушенька, – только уж больно взволнованная!

– Грушенька, – вновь обратилась к ней Мира ласковым голосом. – Ты не знаешь случайно, как попал в мою комнату платок покойного князя?

– Откуда мне знать? – экономка перекрестилась. – Я как его увидала, так чуть в обморок со страху не грохнулась! – сказала она.

– Но ведь кто-то подкинул его в Мирины вещи, – заметил я.

– Ну так это не я! – воскликнула девушка. – Неужели вы мне не верите? – голос у нее задрожал, и в глазах заблестели слезы.

– Ну что ты, Грушенька, – попытался я ее успокоить, – мне и в голову не приходило подозревать тебя в чем-то подобном…

– А что же тогда? – недоуменно спросила она.

– Ну, – осмелился я предположить, – возможно, ты кому-нибудь одалживала ключи от Мириной комнаты…

– Нет, – Грушенька отчаянно закачала головой. – Никому я их не одалживала! Хотя… – лицо ее вдруг сделалось испуганным. – Я ведь их теряла, – расстроенно призналась она.

– А как это случилось? – спросила Мира.

– Я, наверное, оставила их у рождественского дерева, – вспомнила Грушенька, – когда играла с детьми. Их мне потом Саша принес, уже после того, как княгиня получила письмо…

– Значит, – подвел я черту, – связку ключей вполне могла заполучить и мисс Браун, и сам Гродецкий!

– Яков Андреевич, – удивилась Грушенька, – вы подозреваете гувернантку в убийстве?! – ее огромные глаза сделались круглыми.

– Не знаю, – ответил я, – но все возможно. Мисс Браун вполне может быть как-то связана с убийцей! – добавил я. – Но я надеюсь, Грушенька, что этот разговор останется между нами.

– Конечно! – закивала она.

– Надо бы мальчика поподробнее расспросить, – произнес я задумчиво, – где он ключи нашел…

– Я этим займусь! – пообещал Кинрю. – Саша мне доверяет, поэтому не станет от меня ничего скрывать!

– Грушенька, – обратился я к ключнице, – я очень тебя прошу, расскажи обо всем, что тебе известно, Никите Дмитриевичу!

– Хорошо, – пообещала она.

– Сысоев сейчас занят расчисткой дорог, – сказал Кинрю, – но, думаю, он будет только рад помочь нам. Кто-кто, а Никита Дмитриевич ни на секунду не поверил в то, что вы с Мирой в этом замешаны!

– Приятно слышать, – заметил я.

Когда дверь за Кинрю и Грушей закрылась, Мира обернулась ко мне.

– Яков Андреевич, – спросила она, – вы думаете, нам и правда удастся выкарабкаться из этой истории?

– Думаю, что да, – ответил я. – Мне приходилось попадать в передряги и пострашнее. Да и тебе, моя милая, насколько я знаю, мужества-то не занимать. Так что прорвемся! – браво пообещал я ей.

Мира положила красивую голову мне на плечо.

– Яков Андреевич, – сказала она, – но в этом доме должно случиться убийство…

– Оставь эти глупости, – отмахнулся я. Но мне самому стало не по себе, потому как обычно пророчества моей предсказательницы сбывались!

Не прошло и часа, как дверь Мириной комнаты снова оказалась открытой. Я подумал, что Лаврентий Филиппович Медведев, если бы только узнал, сколько раз за сегодняшний день его обвели вокруг пальца, с горя бы застрелился.

– Никита Дмитриевич! – обрадовался я.

– Я не мог не прийти вам на помощь, – улыбнулся Сысоев.

Следом за ним вошли Грушенька и Золотой дракон.

– Кстати, – добавил Никита Дмитриевич, – я должен вам еще кое-что рассказать…

– Что-то случилось? – встревожилась Мира.

– Я бы так не сказал, – пожал плечами Сысоев. – Но я случайно подслушал один разговор!

– Какой? – насторожился я.

– Мери-Энн говорила с каким-то мужчиной, и мне показалось, что это был голос Гродецкого… – ответил он.

– Ну, рассказывайте скорее! – воскликнула Мира.

– Около двух часов назад, – начал Сысоев, – перед тем, как Мери-Энн повела детей в столовую, я проходил мимо ее комнаты. Мисс Браун с кем-то определенно ссорилась!

– С Гродецким? – осведомился я.

– Кажется, да, – кивнул Сысоев, – но я не до конца в этом уверен.

– О чем они говорили? – спросила Мира.

– Кажется, речь шла о жемчужине, – ответил Никита Дмитриевич.

– О жемчужине? – не поверил я. Это было бы для нас слишком большой удачей!

– Да, – подтвердил Сысоев, – мужчина обвинял Мери-Энн, что она разыграла спектакль с ее исчезновением так мастерски, что он ей даже поверил. Якобы мисс Браун так всполошилась, обнаружив, что драгоценность пропала, что выбежала на лестницу, оставив открытой дверь…

– Припоминаю, – заметил я. – Однажды дверь в ее комнату и впрямь оказалась открытой. Это было как раз тогда, когда неизвестный ударил меня по голове!

– Вот-вот, – согласился Никита Дмитриевич, – мужчина, кажется, и об этом упоминал… Потом он сказал, что англичанка спрятала жемчужину за корсажем своего платья, чем и поставила под удар все дело. Мужской голос обвинял мисс Браун и в том, что из-за нее может рухнуть весь их тщательно разработанный план! Но Мери-Энн продолжала упорствовать и отказывалась ему отдать жемчужину…

– Так вот, значит, почему, жемчужину не подбросили мне вместе с платком! – заключила Мира. – Как жаль, – вздохнула моя индианка, – что вы не можете сказать нам наверняка, с кем разговаривала мисс Браун!

– Да, – кивнул Никита Дмитриевич, – жаль! Но я не видел этого господина. К тому же они говорили очень тихо, хотя и на высоких тонах! И потом я не мог рисковать…

– Вы поставили в известность Медведева? – осведомился я.

– Пока еще нет, – ответил Сысоев, – но собираюсь это сделать незамедлительно! Он должен допросить англичанку! И выяснить, наконец, что происходит в имении!

– Вы правы, – ответил я. – А то что-то Лаврентий Филиппович замучился гоняться за призраками!

– Груша! – обратился я к ключнице. – Вы подтвердите квартальному все то, что нам здесь рассказывали? – осведомился я. – В том числе и то, что теряли ключи перед тем, как княгиня получила то злополучное анонимное письмо?

– Да, – вздохнула она. Я чувствовал, что ей совсем не хотелось и дальше участвовать в этом деле.

– Кстати, – спросил я Кинрю, – ты расспросил маленького Сашу?

– Конечно, – подтвердил Золотой дракон, – он сказал мне, что нашел ключи в комнате своей гувернантки…

Не успел японец договорить, как в коридоре послышались шаги и громкие голоса. Я различил даже бас Лаврентия Филипповича Медведева и его шаркающую, тяжелую походку.

– Кажется, мы попались, – усмехнулся Никита Дмитриевич.

– Похоже на то, – согласился я.

Мой Золотой дракон встал в какую-то одному ему известную боевую стойку. Сысоев опасливо покосился в его сторону, но промолчал.

– Что здесь происходит? – воскликнул квартальный, которого как обычно, с недавних пор, сопровождал Гродецкий. – Что это за сборище? – осведомился он.

– Это не сборище, – поправил его Никита Дмитриевич, – а…

– Впрочем, это не важно, – не слишком вежливо прервал его Медведев. Хорошими манерами Лаврентий Филиппович особенно-то никогда и не отличался. – У меня для вас, господа, сногсшибательная новость! – добавил он.

Мира присела на канапе, ничего хорошего она от Лаврентия Филипповича не ожидала.

– Что случилось? – дрожащим голосом осведомилась индианка.

– Мисс Браун мертва, – немного помедлив ответил Медведев.

– Я так и думала! – всплеснула руками Мира. – Я знала, что одним убийством в этом доме не ограничится!

– Да, но мы-то будучи взаперти никак не могли этого сделать! – воскликнул я.

– Что-то я не заметил, что вы – взаперти! – буркнул Лаврентий Филиппович. – Я из этого лакея продажного всю душу вытрясу! – воскликнул он.

– Я могу поручиться за Якова Андреевича и за Миру, – уверенно произнес управляющий. – Они ни разу не покидали этой комнаты!

– Еще бы, – язвительно заметил Медведев, – ведь вы не давали им скучать! Для вас-то полиция не указ, – развел он руками.

– Что произошло с Мери-Энн? – холодно осведомился Кинрю с окаменевшем лицом. Одному Богу было известно, что творится у него на душе.

– Ее обнаружила горничная, – ответил Медведев, – англичанка либо упала, либо, что наиболее вероятно, ее толкнули. У нее рассечен висок, – добавил Медведев, – судя по всему, падая, она ударилась об угол комода. Так что я вынужден перед вами извиниться, – с трудом выдавил он из себя. – Мне кажется, вы не имеете к этому убийству никакого отношения, а следовательно, – заключил Лаврентий Филиппович, – и к убийству князя Николая Николаевича, – если, конечно, это не два совершенно отдельных преступления, что представляется мне весьма сомнительным…

– Ну, слава Богу! – воскликнул я. – Лаврентий Филиппович, вы, наконец-то, вняли голосу разума!

– Я тоже должен принести вам свои извинения, – сказал Гродецкий. – Я подозревал вас в убийстве, – его голубые глаза смотрели на меня прямо в упор.

– Что же… – проговорил я задумчиво, – мы принимаем ваши извинения. Не правда ли, Мира?

Индианка кивнула.

Станислав Гродецкий шепнул мне на ухо, что нам надо с ним обязательно переговорить.

– О чем же? – спросил я обескураженно.

Тогда Станислав проделал рукою один из тайных масонских знаков, чем привел меня в еще большее изумление. Мне не оставалось ничего другого, как проследовать за ним в коридор, потому что мое заточение с легкой руки Медведева закончилось.

– Я вас не понимаю, – сказал я Гродецкому, как только мы остались одни.

– Давайте побеседуем о деле, – предложил он. Признаюсь, мне тоже очень хотелось поговорить с ним толком.

– Итак, – начал я. – Что же вы хотели сказать?

– Я не отвечал на ваши знаки, – ответил Гродецкий с достоинством, – потому что подозревал вас в убийстве. Из-за вашей… связи с этой индианкой, – добавил он.

– Но братья должны оказывать друг другу всяческое содействие, – ответил я.

– Да, – согласился Станислав, – однако князь Николай Николаевич Титов также был нашим братом, – добавил он. – Я полагал необходимым сначала к вам присмотреться, Яков Андреевич…

– И для этого, – усмехнулся я, – вам понадобилось размахивать у меня перед носом вашим дуэльным «кухенрейтором…»

Мне невольно вспомнился господин Колганов, с которым Гродецкий был намерен драться, как только метель позволит ему покинуть пределы княжеского имения.

– Я же уже принес вам свои извинения, – несколько раздраженно заметил Гродецкий.

– К какому ордену вы принадлежите? – осведомился я.

– К «Восточной звезде», – нехотя ответил Станислав Гродецкий. Он продолжал смотреть на меня своими холодными глазами в упор. От его взгляда мне делалось не по себе, словно я вынужден был терпеть на себе взгляд какого-нибудь удава. Это ощущение было сродни тому, что мне пришлось некогда испытывать в джунглях. Пожалуй, только моя Мира поняла бы меня.

– Насколько мне известно, – ответил я. – «Восточная звезда» принадлежит к польскому Великому востоку…

– Вы хорошо осведомлены, – сказал Гродецкий.

Я умолчал о том, что мне было знакомо и имя его наместника, Великого мастера Людвика Гутаковского, председателя государственного совета Варшавского герцогства. Кроме того я знал, что в число его членов входили и самые влиятельные польские политические деятели. Однако на этом мои познания относительно польского Великого востока исчерпывались. Я слышал только, что, якобы, ему благоволил сам Государь, но в последнее время политика двора в отношении Польши несколько изменилась, что затрагивало также и организацию польских вольных каменщиков. Но с чем это было связано, я не знал.

Кажется, речь шла о присоединении литовских лож к польскому Великому востоку.

– Надеюсь, – предложил я Гродецкому, – теперь мы будем с вами действовать заодно!

– Разумеется, – кивнул Станислав Гродецкий.

Я прекрасно осознавал, что польский аристократ мне не доверяет и, образно говоря, утопит при первой представившейся возможности. Я отвечал ему той же монетой, и Гродецкий в этом нисколько не сомневался. Но я не понимал одного: почему Станислав резко изменил свое поведение по отношению ко мне? Над этим вопросом еще надо было подумать.

Я вернулся в гостиную, где меня уже поджидал Медведев с заговорщическим выражением лица.

– Лаврентий Филиппович, – обратился я к нему. – Мне требуется срочно осмотреть тело покойной гувернантки!

– Это подождет! – ответил Медведев, взмахнув рукой.

– То есть как это подождет?! – растерялся я. – Неужели приключилось что-то еще? – Я решил, что для одного небольшого имения это был уже все-таки перебор.

– Ну что вы на меня уставились, Кольцов? – усмехнулся Медведев. – Просто у меня появились кое-какие новости…

– Какие еще новости? – опасливо поинтересовался я.

Медведев взял со стола черную бархатную коробочку.

Неужели!.. Я не поверил своим глазам. Лаврентий Филиппович подмигнул мне и двумя пальцами приоткрыл ее. На черном бархате переливалась перламутром крупная морская жемчужина.

Я зажмурился на какую-то долю секунды и снова открыл глаза.

Жемчужина по-прежнему лежала на своем месте.

– Откуда это у вас? – осведомился я.

– Лакей принес, – сообщил Лаврентий Филиппович, – обнаружил в вещах Никиты Дмитриевича…

– Что?! – воскликнул я. – Так вы теперь еще и Сысоева подозреваете?

– Я и вас, Яков Андреевич, подозреваю, – отмахнулся квартальный.

– А мне-то казалось, что инцидент исчерпан, – усмехнулся я.

– Я буду подозревать всех и каждого, – ответил Медведев, – пока не отыщется настоящий убийца, – добавил он. – Кстати, – вдруг обратился он ко мне, – вам не кажется, что англичанка была во всем этом замешана?

Я мысленно удивился, что Лаврентию Филипповичу пришла в голову эта здравая мысль.

– Пожалуй, – я кивнул. – Но вы уверены, что это именно та жемчужина?

– Абсолютно, – безапелляционно заявил Лаврентий Филиппович.

– Княгиня Титова ее узнала, – добавил он.

– И что же вы собираетесь предпринять? – осведомился я, усаживаясь в штофное кресло с высокой спинкой напротив камина. Порой мне нравилось смотреть на огонь. – Посадить под замок Сысоева?

– Яков Андреевич, – Медведев покачал головой, – вы несправедливы ко мне, – он тяжело вздохнул. – Иногда и я вынужден признавать свои ошибки…

– В самом деле? – теперь я не поверил своим ушам.

– Я допускаю, что жемчужину управляющему могли подбросить, – Лаврентий Филиппович проигнорировал мою иронию, – но ведь кто-то же убил Титова! – воскликнул он.

– Несомненно, – ответил я. – Но…

– Я собираюсь учинить Никите Дмитриевичу допрос, – перебил меня Медведев.

Я подумал, что допрос будет непременно с пристрастием.

– Могу ли я при этом присутствовать? – осведомился я.

– Если желаете, – пожал плечами Медведев. Он взял со стола бархатную коробочку и захлопнул ее со звонким щелчком.

В этот самый момент в гостиную и вошел Никита Дмитриевич.

– Вы очень кстати, – широко улыбнулся Лаврентий Филиппович.

– У меня к вам есть несколько вопросов, – добавил он.

Мы с Сысоевым переглянулись.

– В чем дело? – осведомился Никита Дмитриевич. Он только что вышел из спальни княгини, которая отдавала ему очередные распоряжения. Но Ольга Павловна по просьбе Лаврентия Филипповича удержалась-таки и ничего не сказала ему о лакейской находке. Поэтому управляющий имением пребывал в блаженном неведении, относительно туч, сгустившихся у него над головой.

– А дело, милейший, вот в чем, – ответил Медведев и снова раскрыл коробочку.

– Не понимаю, – изумленно проговорил Никита Дмитриевич, уставившись на чудо-жемчужину. – Вы нашли подарок князя Николая Николаевича? – осведомился он.

– Совершенно верно, – подтвердил Медведев. – И знаете где? – невинно осведомился он, хлопая своими золотисто-оранжевыми ресницами.

– Где? – встревоженно осведомился Сысоев, подозревая неладное.

– В вашей спальне, – развел ручищами Лаврентий Филиппович.

– А, – протянул Сысоев, – нечто в этом роде я и подозревал, – он опустился на стул красного дерева.

– Итак, – начал Лаврентий Филиппович, – зачем вы убили князя?

– Я?! – лицо Сысоева побагровело.

– Успокойтесь, Никита Дмитриевич, – попросил я его и положил ему руку на плечу. – Это у Лаврентия Филипповича просто такая манера вести беседу…

– Я никого не убивал! – воскликнул управляющий.

– А жемчужину затем украли? – спросил Медведев, кивнув на коробочку, которая продолжала лежать на столике. – Дети голодают? – осведомился он.

– У меня нет детей, – устало произнес Никита Дмитриевич.

– Так значит для другой какой-то надобности? – предположил Лаврентий Филиппович.

– Я впервые вижу эту жемчужину, – чеканным голосом ответил управляющий.

– Ой ли? – не поверил Медведев. – А англичанку зачем…

того-с?

– Вы бредите! – потерял, наконец, терпение Сысоев.

– Попрошу не оскорблять! – добродушно проговорил Медведев.

Мне показалось, что он и сам не верит в то, что Никита Дмитриевич мог совершить хотя бы одно из перечисленных им преступлений. – Кстати, а где вы были около двух часов назад? – осведомился он.

Тогда Сысоеву пришлось пересказать Лаврентию Филипповичу все то, что он уже поведал мне.

– Так, так, так, – пробормотал Медведев. – Очень интересно! А потом что вы делали?

– Потом, – Сысоев замялся, – я некоторое время провел у себя в комнате, – со вздохом ответил он.

– Значит, – подытожил Медведев, – алиби у вас никакого нет…

– Я бы на вашем месте занялся Гродецким, – посоветовал я Лаврентию Филипповичу.

– Я не нуждаюсь в ваших рекомендациях, – холодно проговорил квартальный, блеснув глазами.

– Тогда я иду в комнату мисс Браун, – ответил я. – Вы со мной? – спросил я Сысоева.

– Разумеется, – ответил он.

– Без меня туда никто не пойдет, – заявил Лаврентий Филиппович. – Так что вам, господа, придется подождать, пока я верну жемчужину владелице, – добавил он.

– А что сейчас делают дети? – осведомился я. – И с кем они?

– С Грушенькой, – ответил Лаврентий Филиппович. – Барыня-то – особа чувствительная, – добавил он. – Осерчала она было на ключницу, да простила… Как ей без наперсницы-то? Особливо теперь! Тем более, что вы, – Медведев ткнул в меня пальцем, – с вашей индианкой, похоже, не имеете никакого отношения к убийству Николая Николаевича…

– Я рад, что вы, наконец-то, это поняли, – заметил я.

– Так считает княгиня, – сказал Медведев. Он спрятал коробочку в карман сюртука и вышел из комнаты, оставив нас с Никитой Дмитриевичем наедине в гостиной.

– Выезды еще не расчистили? – осведомился я.

– Думаю, что к завтрашнему утру управимся, – ответил Сысоев. – Так что, – добавил он, – вам, кажется, недолго осталось терпеть весь этот кошмар!

Не успели мы обменяться и парой реплик, как вернулся Лаврентий Филиппович.

– Яков Андреевич, – деловито поинтересовался он, – вы еще не передумали осматривать тело мисс Браун?

– Разумеется, нет, – ответил я.

Медведев отпер дверь ключом из связки, которую он повсюду носил с собой. Мы с Никитой Дмитриевичем вошли в комнату вслед за ним. От мертвой тишины, царствующей здесь, нам с ним сделалось жутко.

В комнате ничего не изменилось со смертью ее хозяйки. Мебель стояла по-прежнему на своих местах, после того, как в комнате поработала горничная, на ней не осталось ни единой пылинки, рояль был раскрыт, словно мисс Браун вот-вот собиралась сесть за него и вновь заиграть свою Дюссекову сонату…

Однако Мери-Энн лежала неподалеку, на вощеном полу, который сверкал в лучах утреннего солнца. Глаза ее были широко раскрыты, волосы рассыпались по плечам, из-под темного, тяжелого платья выглядывала обнаженная щиколотка. На виске у нее алела маленькая ранка, ставшая для англичанки смертельной.

Я осмотрел комод, возле которого лежало тело мисс Браун.

Угол его, и в самом деле, был перепачкан в крови. Поэтому я рассудил, что предположение Медведева о падении англичанки оказалось весьма справедливым. Оставалось только выяснить, было ли это падение случайным?

Я заключил, что – нет, потому как платье ее было измято и порвано.

– Следы борьбы? – предположил Лаврентий Филиппович. – Не с вами ли сражалась мисс Браун? – осведомился Медведев у управляющего.

– Я же вам говорил, что слышал голос, который…

– Мало ли кто и что говорит? – усмехнулся квартальный. – Мне тут намедни один убийца рассказывал, что ему призрак являлся… А вы говорите голос, – развел руками Лаврентий Филиппович. – Не ваш ли?

– Нет, это превосходит всяческие границы! – Сысоев схватился руками за голову.

– Да ладно вам, не серчайте, – примирительно произнес Медведев, – обязанности у нас такие, – выдохнул он.

Сысоев ничего не ответил, его и так мутило при виде мертвого тела, а тут еще Лаврентий Филиппович со своими инсинуациями…

В этот момент на пороге появился отец Макарий, по-прежнему в длинной рясе, которая делала его похожим на ворона.

– Что творится в этом доме? – запричитал он, схватившись руками за лицо. – Ни соборовать по-человечески нельзя, ни похоронить по православному обряду. Вот и еще одна душа наш бренный мир без исповеди покинула… – продолжал сокрушаться отец Макарий.

– Да не печальтесь вы так, – со вздохом проговорил Никита Дмитриевич. – Она же лютеранка!

– Ну, – протянул священник, – это не особенно меняет дело! Все перед Всевышним едины.

Тем временем я обратил внимание, что из-за корсажа у Мери-Энн выглядывает крохотный уголок какой-то глянцевой бумаги. Я склонился над англичанкой и потянул за этот уголок, который оказался краешком элегантной визитной карточки.

– Что это? – встал в охотничью стойку Лаврентий Филиппович.

– Сейчас посмотрим, – ответил я и поднес находку к глазам.

Каково же было мое удивление, когда я понял, что держу в руках визитку Божены Феликсовны.

– Ну! – Медведев продолжал проявлять нетерпение. Но не мог же я сказать ему, что держу в руках визитную карточку моей любимой кузины, потому как эта информация только усложнила бы все это и без того запутанное дело, поскольку Лаврентий Филиппович счел бы визитную карточку Зизевской за доказательство моей причастности к гибели англичанки.

По моему же мнению, она только доказывала связь Гродецкого, которого индусы встречали в салоне Божены, с покойницей Мери-Энн.

– Визитная карточка, – ответил я и сделал вид, что имя Божены Феликсовны Зизевской мне ни о чем не говорит. Я надеялся, что Лаврентию Филипповичу ничего не известно о нашем близком родстве. Ее мать – Софья Андреевна Кольцова приходилась мне теткой. К счастью для меня, Божена Феликсовна носила фамилию отца.

– Дайте-ка ее сюда, – попросил квартальный.

Мне не оставалось ничего другого, как выполнить просьбу Лаврентия Филипповича Медведева.

Он взял ее в руки, повертел перед глазами, но так ничего и не сказал.

В гостиной нас уже дожидалась сама Ольга Павловна Титова, соизволившая, наконец, покинуть свой будуар. Глаза у нее по-прежнему были заплаканные, красные и припухшие. На них то и дело наворачивались слезы, искусанные губы дрожали, княгиня хлюпала носом и постоянно подносила к лицу батистовый платок.

– Яков Андреевич, – всхлипнула она, как только увидела меня, – вы уж извините старуху… Такое горе! – запричитала княгиня. – Такое горе! Оно мне глаза затмило, – простонала Ольга Павловна и снова заплакала. Княгиня, и в самом деле, выглядела постаревшей на десять лет. Словно и не она бесчинствовала совсем недавно в Мириной комнате. Блеск, питаемый ненавистью, в ее огромных карих глазах померк. В ней словно надломился какой-то внутренний стержень, и я чувствовал, что эта властная некогда женщина никогда уже не станет прежней.

– Ничего, ничего, – успокоил я ее. – Я понимаю, княгиня!

Вам очень тяжело!

– Да, – кивнула Титова. – Кто бы мог подумать, что такое случится?!

Я заметил, что Ольга Павловна вертит в руках бархатную коробочку и словно не решается что-то сказать.

– Не зря говорят, что жемчуг дарить нельзя, – вздохнула она. – Особенно на Рождество!

– Это еще почему? – спросил Лаврентий Филиппович.

– Примета плохая, – растолковала княгиня. – К слезам…

– Вы верите в приметы? – спросил Гродецкий, который только что вошел в гостиную.

– А как тут не верить-то? – снова всхлипнула Ольга Павловна. – Только вот… – княгиня замялась.

– Что «только»? – насторожился Медведев, не отрывая взгляда от коробочки, которая заворожила его. Я заметил, что и Станислав нет-нет да и глянет на нее.

– Не моя это жемчужина! – воскликнула княгиня Титова.

– То есть как это не ваша? – закашлялся Лаврентий Филиппович.

– Так вот, – развела руками княгиня, – не моя!

Коробочка-то, конечно, от нее…

– И как же вы ее отличили? – не удержался от вопроса Гродецкий. Я обратил внимание, что Станиславу изменило его обычное самообладание. Кстати, Лаврентий Филиппович тоже бросил на Гродецкого пристальный взгляд бледно-голубых глаз.

– На моей жемчужине было несколько неровных царапинок, – сказала княгиня. – Да и блеск у нее был другой, – добавила она и задумалась, подбирая нужное слово, – … шелковистый какой-то, что ли, – пожала плечами Ольга Павловна. Она раскрыла коробочку, и все взоры обратились на перламутровую жемчужину редкостной красоты.

– А вам это не кажется? – спросил Медведев.

– Нет, – покачала головой в чепце княгиня Титова, – не кажется. Николай Николаевич говорил, что таких жемчужин всего лишь две…

– Что вы говорите? – пробормотал Лаврентий Филиппович.

– Раз есть вторая, – сказала Ольга Павловна, – то, возможно, это она и есть, – заключила княгиня.

– Но… – Гродецкий изменился в лице.

– Князь даже говорил мне, – продолжала княгиня, – что знает ее владельца. Только имени вот его не называл, – сокрушалась она.

Я готов был поспорить, что Николай Николаевич Титов имел в виду господина Гродецкого.

– А коробочка ваша? – осведомился я.

– Да, – подтвердила Ольга Павловна, – я ее сразу узнала!

Вот, – показала она. – Видите? Это наши инициалы, – на дне бархатного футляра были выгравированы княжеские вензеля.

– Позвольте-ка поближе взглянуть, – попросил Лаврентий Филиппович.

Ольга Павловна покорно передала ему коробочку с жемчужиной.

– Ну и ну, – покачал головой Медведев. – Не знаю уж что и думать! – проговорил он, разглядывая несложный шифр. – И когда же вы, Ольга Павловна, это определили? – осведомился квартальный.

– Как только вы мне вернули футляр с жемчужиной, – сказала княгиня. – Я ее рассматривала, рассматривала; плакала, плакала, ну и…

– Вы абсолютно уверены? – спросил я Титову.

– Да что вы все заладили: уверена – не уверена?! – вдруг взорвалась Ольга Павловна. – Князя-то все равно теперь не вернешь! Я уж и пожалела, что вам об этом сказала! – воскликнула княгиня в сердцах. – Жемчужина-то моя подаренная все равно не отыщется, а тема для сплетен будет!

– заявила она уверенно.

– Неужели князя убили из-за жемчужины? – удивился отец Макарий.

Но никто ему ничего не ответил. Даже Медведев смолчал. Все присутствующие терялись в догадках.

Чуть позже в гостиную пришли и Мира с Кинрю. Княгиня Ольга Павловна по-прежнему сторонилась моей индианки, но, тем не менее, и ей принесла свои извинения, хотя в глазах у Титовой все еще горел огонек недоверия.

Через некоторое время мужчины под руководством отца Макария перенесли тела для отпевания в княжескую часовню, скромную маленькую молельню без алтаря, которая находилась на территории имения.

Процессию возглавляла княгиня Титова, глаза у которой по-прежнему были на мокром месте. Она то и дело принималась рыдать. Под руку Ольгу Павловну поддерживала снова приближенная к барыне Грушенька.

– Ох, что творится в этом имении?! – снова запел свою песню отец Макарий, который шел чуть позади меня. Он отставал всего на полшага, но голос его доносился до меня словно издалека. Священник простыл и оттого, наверное, сильно хрипел. Он откашлялся и продолжил:

– Приезжал тут намедни один проходимец…

– Что за проходимец? – заинтересовался я.

– Не знаю, – отец Макарий пожал плечами. – Не видел я его, – добавил он. – Бабы рассказывали деревенские.

Спаивал местных мужиков.

– За каким таким интересом? – осведомился я, поправляя ворот пальто. За шиворот мне падали жесткие, колючие снежинки.

– А мне откуда знать, – горько усмехнулся священник. – Если бы не последние события, я, возможно, и внимания бы на это не обратил. А теперь уж не знаю, что и думать. Кажется мне, что все это как-то связано между собою. Виню вот себя, что вовремя во всем этом не разобрался, может, Николай Николаевич бы остался в живых…

– Зря вы себя корите, – ответил я. – Чему быть, того, как говорится, не миновать.

Про себя я решил, что обязательно наведаюсь в деревню, как только это станет возможным.

Когда мы вернулись в усадьбу, я решил нанести визит господину Гродецкому, личность которого мне никак не давала покоя. Я ломал голову, почему он так резко изменил свою тактику. Мне казалось, что это связано со смертью мисс Браун. Что-то пошло не так, и Гродецкий теперь подстраивался к новым правилам игры, которые он перестал диктовать. Я считал, что вмешалась сама судьба… Фаталистом мне полагалось быть по самой своей принадлежности к франкмасонскому братству.

Я постучался в тяжелую дверь, из-за которой мне ответили, что можно войти. Я переступил порог и увидел Станислава, возлежащего на оттоманке. Во рту он, по своему обыкновению, держал янтарь и пускал колечки едкого дыма.

– Яков Андреевич, – улыбнулся Гродецкий. В последнее время пан стал со мною необыкновенно любезен. – Наконец-то вы выкроили минутку, чтобы зайти ко мне…

– Мне хотелось бы обсудить с вами некоторые философские труды… – это был единственный благовидный предлог для визита, который пришел мне в голову.

Мы и в самом деле обсудили с ним работу Фомы Кемпийского и некоторые масонские идеи, которые проповедовал Сен-Мартен.

Потом я перевел разговор немного в другое русло. В частности я заговорил об англичанке, но не единый мускул не дрогнул на его красивом лице.

– Вам нравилась Мери-Энн? – осведомился я.

– Не знаю, – пожал плечами Гродецкий. – Я не находил в этой мисс ничего особенного, – добавил он. – Не в моем обычае заглядываться на гувернанток… – Станислав презрительно поджал тонкие губы.

– Мне ее очень жаль, – заметил я. – Такая нелепая смерть!

– Вы правы, – согласился Гродецкий, разглядывая на стене свою коллекцию трубок.

– Мадхава сказал мне, – вкрадчиво начал я, – что вы бывали в салоне Зизевской…

– Что? – удивился Гродецкий. – А, впрочем, конечно бывал… Но я не встречал там индусов, – проговорил он задумчиво. – Хотя, – добавил он, – пани Божена могла принимать их у себя. Это вполне в ее характере, – заметил он. – Вы с ней знакомы?

– Да, – коротко ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Удивительная женщина! – оживился Гродецкий. – Красивая, умная, образованная! Не то что эта ваша Мери-Энн, – заключил он уничижительно.

Я умолчал, что обнаружил за корсажем мисс Браун визитную карточку женщины, которой так восхищался Гродецкий. Я все-таки был уверен, что гувернантка пострадала от его рук.

Да и Грушенька что-то там болтала об их романе… Нет, эти двое были определенно связаны, – размышлял я про себя, разговаривая с Гродецким. Но господин Станислав почему-то эту связь настойчиво отрицал. Видимо, у него на это были довольно серьезные причины!

– А раньше вы не встречали Мери-Энн? – осведомился я.

– Опять вы за свое! – занервничал Гродецкий. – Я же сказал, что – нет!

– Извините, – ответил я. – Просто ее смерть никак не выходит у меня из головы!

– Понимаю, – кивнул Гродецкий.

– А как вы относитесь к политике нашего Государя в Польше?

– осведомился я, как бы невзначай.

Гродецкий так и не ответил мне ничего определенного, словно мой вопрос поставил его в тупик. Я же не сомневался, что эта проблема должна была активно обсуждаться на масонских собраниях в Варшаве, так как непосредственно затрагивала интересы польского Великого востока. Это меня насторожило, я начал подозревать, что именно здесь и была зарыта собака.

Николай Николаевич слыл человеком весьма влиятельным, ходили слухи, что к его вопросам прислушивался сам Император, что уж говорить о рядовых участниках масонских собраний. Князь Титов мог выступать и против присоединения к польскому Великому востоку Виленских лож. Насколько мне было известно, Николай Николаевич Титов был членом «Астреи», которая намеревалась взять их под свой протекторат. Это могло и не устраивать пана Гродецкого, но чтобы разыгрывать ритуальное ведическое убийство?!

Невольно мне вспомнились слова Медведева о том, что Кутузов мне больше не доверяет. Неужели в них и впрямь была какая-то доля правды?!

VI

После разговора с Гродецким, я вернулся в гостиную, где застал одного Медведева, который чертил на листке бумаге какие-то схемы. Вид у него был очень сосредоточенный и важный. Едва заметив меня, Лаврентий Филиппович скомкал листок и сунул его себе в карман, едва не опрокинув чернильницу.

– А, Яков Андреевич, – пробормотал он и опустил глаза. Я догадался, что он снова обдумывал возможность моей причастности к убийствам.

– Лаврентий Филиппович, – обратился я к нему, – а когда вы собираетесь выпустить на волю наших индусов? Ведь их вина, если мне не изменяет память, кажется, не доказана!

По-моему судьба господ Мадхавы с Агастьей в этом доме никого не волнует… – я укоризненно покачал головой. – Не вы ли у нас стоите на страже закона и порядка?

– Ну, хорошо, хорошо, – раздраженно проговорил Медведев.

– Я выпущу их под вашу ответственность!

– Буду вам очень признателен, Лаврентий Филиппович, – я склонил голову в любезном поклоне.

– Да вы, Яков Андреевич, и мертвого из гроба поднимите! – воскликнул он.

Я проводил его до комнаты индусов. Медведев отпер дверь и замер на пороге. Мадхава, Агастья и Кинрю играли на полу в какую-то игру. Я разглядел, что перед ними лежала игральная доска вай Ки, одной из четырех дальневосточных королевских игр. Похоже, мой Золотой дракон решил на время забросить шахматы.

– Господин Юкио, – взорвался Лаврентий Филиппович, – а вы-то здесь откуда?!

– Разве вы не знаете, господин квартальный, – усмехнулся я, – что Кинрю умеет проходить сквозь стены?

– А!.. – Медведев раздраженно махнул рукой, давая понять, что с нами в любом случае разговаривать бесполезно. – Господа индусы, вы свободны! – добавил он, развернулся на каблуках и вышел из комнаты.

– Чудеса! – воскликнул Мадхава. – Яков Андреевич, – догадался он, – это, наверное, вы постарались?!

– Немного, – скромно ответил я. – Кинрю, – обратился я к моему ангелу-хранителю, – ты и здесь никому не даешь покоя?!

– Очень занимательная игра, – сказал Агастья. – Мы очень благодарны нашему новому другу, – индиец кивнул в сторону Кинрю, – что он научил нас в нее играть!

Говоря откровенно, я до сих пор не мог толком ее освоить.

Игра эта имела свой философский смысл, но сколько бы я ни соперничал в ней с моим Золотым драконом, ни разу мне не удалось обыграть его. Хотя я должен был признать, что однажды эта игральная доска, разделенная на квадратики, спасла мне жизнь, когда японец использовал ее не по своему прямому назначению, а как орудие, которым он оглушил моего противника – брата Алавиона, продавшегося мальтийцам.

Японец оторвал свой взгляд от доски, в нем читалась такая тоска, что мне стало нехорошо. Я в очередной раз заметил, что смерть англичанки произвела на него слишком сильное впечатление.

Вдруг раздался громкий стук в дверь.

– Войдите! – воскликнул встревоженный Мадхава. Индийцы уже привыкли ждать в этом доме одних только неприятностей.

В комнату влетела раскрасневшаяся, взволнованная Грушенька, на которой лица не было.

– Беда! – вскричала она. – С Ольгой Павловной совсем плохо!

– Что случилось? – спросил Кинрю.

– Барыня заболела, – всхлипнула Грушенька и утерла глаза косынкой. – Жар у нее, – объяснила она. – А доктора-то нет! – всплеснула руками ключница. – И послать за ним никак нельзя! Я уже у Никиты Дмитриевича спрашивала…

– Ну, а мы-то чем можем помочь? – осведомился я.

– Госпожа Мира говорила мне, что когда-то она занималась врачеванием… – промолвила девушка с мольбою в голосе.

– Но княгиня же ей не доверяет, – проговорил я недоуменно.

– Я уже уговорила ее, – ответила Грушенька.

– Но тогда тебе надо переговорить с Мирой, – пожал я плечами. Однако эта идея мне совершенно не нравилась. Я опасался, что если болезнь серьезная, и, не приведи, Господи, княгиня скончается, то в ее смерти обвинят мою индианку.

– Я уже разговаривала с ней, – вздохнула юная экономка. – Но барышня чего-то боится!

«И правильно делает», – подумал я.

– Но у нее есть для этого некоторые основания, – ответил я вслух.

– Она сказала, – продолжила Грушенька, – что согласится осмотреть Ольгу Павловну, если вы дадите свое согласие…

– Но…

– Соглашайтесь, – вмешался Мадхава, – я надеюсь, что все обойдется… Мы тоже поможем, у нас имеется некоторый опыт.

– Княгиня ни за что вас к себе не подпустит! – воскликнул я.

– Так вы позволите, Яков Андреевич? – в комнату вошла моя Мира, которая, судя по всему, дожидалась за дверью.

– Да разве я могу тебе отказать? – проговорил я со вздохом.

– Все будет хорошо, – сказала индианка уверенно.

Княгиня Ольга Павловна Титова и в самом деле была совсем плоха. Глаза у нее лихорадочно блестели, щеки горели нездоровым румянцем, она кашляла в свой платок, на котором алели свежие пятна крови, и тяжело, со свистом дышала.

«Неужели чахотка?!» – мысленно ужаснулся я.

– У вас были проблемы с легкими? – осведомился я у княгини.

– Да, – с трудом проговорила она. – Я каждый год ездила с покойным князем на воды.

– Вас наблюдает врач?

– Разумеется, – ответила Ольга Павловна и снова закашлялась.

– Я могу вас осмотреть? – спросила Мира.

Княгиня Титова нехотя согласилась. Когда Мира коснулась рукой ее разгоряченной груди, Ольга Павловна застонала от боли. Моя индианка нахмурилась, и я понял, что дело совсем неладно, в очередной раз пожалев, что позволил Мире во все это вмешаться.

Индианка сосредоточенно делала свое дело, осматривала больную и задавала вопросы.

– Княгиня, вы серьезно больны, – констатировала она.

– Это мне и без вас известно, – проворчала старуха, кутаясь в пуховую шаль. Ольга Павловна дрожала под ней, потому как ее мучила лихорадка.

Мира сделала вид, что пропустила ее грубое замечание мимо ушей. С больными моя индианка всегда была снисходительна.

– Вы больны якшмой, – проговорила она. – Это серьезное заболевание легких.

– Вы вылечите меня? – недоверчиво спросила княгиня, когда Грушенька подправила на ней пуховое одеяло, казавшееся огромным кипельно-белым облаком.

– Если на то будет воля великого Твашатары, – скромно сказала Мира.

– Кого-кого? – хриплым голосом переспросила Ольга Павловна.

– Одного из индийских богов, – ответил я. Мира говорила о боге-мастере…

– Язычники, – укоризненно прошептала княгиня.

– Мне потребуется помощь ваших гостей, – сказала Мира задумчиво.

– Каких гостей? – еле слышно спросила Ольга Павловна.

– Мадхавы с Агастьей, – отчеканила Мира.

Княгиня перекрестилась. Я подумал даже, что Титова откажется. Но воля к жизни, как видно, оказалась сильнее ее предрассудков.

– Хорошо, – пробормотала она.

В коридоре я осведомился у Миры, что она собирается делать с княгиней. Вся эта ее затея мне очень не нравилась, тем не менее я старался казаться спокойным.

Индианка прислонилась спиной к стене, облицованной бледно-желтым мрамором. Она отражалась в зеркальной двери напротив, поэтому создавалось какое-то иррациональное впечатление, будто бы Мира была была в этом холле не одна.

Она тоже это заметила и улыбнулась своему отражению.

– Не волнуйтесь, Яков Андреевич, – промолвила индианка. – Я собираюсь провести магический ритуал исцеления…

– Что?! – Я схватился руками за голову. – Ты с ума сошла!

– Нет, – возразила Мира и покачала головой. – Княгине станет намного лучше, и она будет нам доверять! Кто знает, что ей известно?! Возможно, она сможет помочь вам в вашем расследовании!

– А ты уверена, что справишься с этим? – засомневался я.

– Абсолютно! – сказала Мира. Я не заметил на ее красивом лице и тени волнения.

– Что ж, будь по-твоему! – выдохнул я.

Мадхава очень обрадовался предложению Миры. Хотя он и не был настоящим брахманом, ему очень хотелось попробовать свои силы в магическом ритуале.

Его ученик Агастья смотрел на вещи более трезво, поэтому он немного поколебался, прежде чем дал Мире свое согласие.

– Это прекрасный шанс научиться древнему ведическому искусству! – радовался Мадхава.

– О чем это вы? – осведомился Сысоев, неожиданно появившийся на пороге. Ему почему-то именно сейчас захотелось проведать индийских гостей.

Тогда Мира рассказала ему, что именно она собралась предпринять.

– Вы очень рискуете, – насупившись проговорил Никита Дмитриевич, – если княгине станет хуже… – он сделал многозначительную паузу, – тогда я вам очень не завидую!

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – по-гусарски сказала Мира.

Сысоев невольно улыбнулся – так это у нее лихо получилось!

Потом Мира отправилась к себе, сообщив мне, что она должна захватить из своего ящика, обклеенного цветной бумагой, мешочек с травой хариды, которая ей была нужна для ритуала.

Я вспомнил, что однажды моя индианка показывала мне ее. Это была засушенная травка темного цвета с дурманящим сильным запахом. Совсем недавно занедужившая теперь Ольга Павловна разбрасывала ее по полу в Мириной комнате. Я мысленно заключил, что все-таки у моей индианки было доброе сердце.

Спустя полчаса Мира, Мадхава и Агастья вошли в комнату вдовы, хлопнув дверью у меня перед носом. Мира объяснила мне, что во время ритуала не должны присутствовать посторонние. Я было хотел возразить, но передумал в самый последний момент, когда княгиня Титова закатила истерику, не пожелав оставаться с басурманами наедине. Тогда Мира позволила присутствовать Грушеньке, которая от всего этого была в полном восторге. И чем только была занята ее миленькая головка?!

Я решил вернуться к себе и заняться ведением дневника.

Но, не найдя нужных слов, я так и отложил его в сторону.

Мира вернулась минут через сорок, выглядела она утомленной, но вполне довольной собой.

– Как все прошло? – осведомился я, рассматривая ее. Под глазами у нее появились темные тени, а между бровей пролегла вертикальная складка.

– Княгиня все время держалась за руку Грушеньки, – улыбаясь сказала индианка, – но уже довольно скоро почувствовала себя так хорошо, что даже перестала бояться.

Сейчас Ольга Павловна спит, – добавила она. – Я приготовлю ей отвар из целебных трав… Она обязательно поправится!

Конечно, княгиня не выздоровеет совсем, но такие приступы больше не будут повторяться!

– Тебе надо бы отдохнуть, – сказал я Мире, когда та устало рухнула в кресло.

– Я почти не устала, – сказала она и закрыла глаза. Однако выспаться ей так и не удалось. В дверь снова постучали.

– Кто там? – сонным голосом осведомилась индианка.

– Барышня Мира, это я! – узнал я Грушенькин голос.

– Входи! – велела ей Мира.

Грушенька впорхнула в спальню, как птичка. Экономка княгини в отличие от Миры выглядела посвежевшей и отдохнувшей. Глаза у нее блестели, губы цвели в улыбке, на щеках играл здоровый румянец, сама она лучилась радостью и весельем.

– Что с тобой? – искренне поинтересовался я.

– Ничего, – девушка скромно потупила глазки. – Барышня Мира, – обратилась она к моей возлюбленной, – я обещала показать вам моего жениха…

– И что? – спросила Мира. – Он здесь?

– Да, – закивала Грушенька.

Я вспомнил, что Мира что-то там увидела про него на картах.

– Ну так веди его сюда! – велела моя индианка. – Кто он?

– Деревенский кузнец, – сказала девушка, – Кузьма!

– Барыня-то тебе позволила? – осведомился я.

– Ну так она же спит, – хихикнула Грушенька. – Он нас внизу дожидается, у входа. Как только дорогу из деревни расчистили, Кузьма мигом в усадьбу и примчался! – весело проговорила она.

– Ты не знаешь, а другие дороги расчистили? – осведомилась Мира, глаза у нее сверкнули надеждой.

– Нет еще, – огорчила ее Грушенька. – Как только можно будет выехать, Никита Дмитриевич сразу вас известит. А вы уже, барышня, нас покинуть торопитесь? – опечалилась девушка. Заметно было, что Грушенька сильно к ней привязалась.

– Я скучаю по дому, – ответила Мира.

Невольно мне подумалось, что моя индианка почти не тосковала по родине. Мой дом, к счастью, сделался для нее родным.

– Ну, я пойду? – как-то несмело спросила Грушенька.

– Конечно, – кивнула Мира.

Не прошло и десяти минут, как Грушенька привела своего жениха. Кузьма оказался высоким, светловолосым парнем в длинной темно-коричневой чуйке и высоких кожаных сапогах.

Шубу свою он снял и держал в руках.

Кузьма с интересом осматривался по сторонам.

– Это барышня Мира, а это – Яков Андреевич, – представила ему нас Грушенька.

Мы мирно с ним побеседовали и уже собрались было распроститься, как он неожиданно спросил:

– А что это за господин, который все время курит? Я с ним на лестнице столкнулся – Кузьма прищурил оба своих веселых, светло-зеленых глаза.

– Пан Гродецкий, – ответил я.

– Не русский, что ли? – спросил кузнец.

– Поляк, – тихо промолвила Мира.

– Я видел его с неделю назад у нас в деревне, – задумчиво произнес Кузьма, – только он был одет иначе…

– А ты уверен, что это – он? – насторожился я.

– Само собою, – не раздумывая ответил Кузьма. – Такой взгляд-то разве забудешь?!

Мы с Мирой переглянулись. Индианка торжествовала, весь вид ее будто кричал: «Ну, что я вам говорила?!»

– Я что-то не то сказал? – не понял Кузьма.

– Да он не со зла, – вступилась Грушенька за милого друга.

– Ну что ты, – поспешил я успокоить ее. – Твой жених нам очень даже помог!

– А при чем здесь пан Станислав Гродецкий? – спросила она испуганно. – Неужели это он Николая Николаевича?.. – ужаснулась она, всплеснув руками.

– С чего ты взяла? – осведомился я.

– Не знаю, – пожала плечами Грушенька. – А что ему в деревне-то нашей понадобилось? – спросила она. – Да к тому же еще и ряженому?!

– Ну, – протянул я задумчиво, – мало ли какие у человека бывают дела? – мне не хотелось расстраивать Грушеньку раньше времени. Впрочем, я и сам не особенно верил в то, что говорил. Какие, собственно, дела могли быть у польского аристократа в русской деревне?! Но, тем не менее, мне казалось, что я не должен был обвинять Гродецкого раньше времени. По крайней мере, мне надо было предоставить ему какую-то возможность оправдаться. Но я не решился бы расспросить пана Станислава в открытую, поэтому мне предстояло выдумать какой-нибудь обходной маневр, чтобы прояснить сложившуюся в имении ситуацию.

– Ну, Яков Андреевич, что вы об этом думаете? – осведомилась Мира, как только Грушенька со своим кузнецом нас покинули.

– Думаю, что мне придется еще раз переговорить с Гродецким, – ответил я.

– И вы полагаете, что он вам признается? – засомневалась Мира.

– Нет, – я покачал головой в ответ, – но этим он только докажет свою причастность к этому делу!

После обеда мы остались с Гродецким в гостиной. Он, как всегда, завел ничего не значащий, пустой, светский разговор.

Речь в очередной раз зашла о мой кузине Зизевской. Мне оставалось только надеяться, что Медведев не появится неожиданно из-за какого-нибудь угла и уличит меня в обмане.

– Так, значит, – осведомился я, – вы, господин Гродецкий, совсем не покидали Петербурга?

– Но почему же? – возразил пан Станислав. – Некоторое время я жил в Москве…

– И как вам она? – поинтересовался я. У меня уже не оставалось сомнений, что он ни словом не обмолвится о деревне, которую ему совсем недавно довелось посетить инкогнито.

– Москва? Да что о ней говорить… Большая деревня… – ответил Гродецкий. Я с трудом удержался от смеха, когда услышал этот ответ. Мне оставалось только надеяться, что слова кузнеца Кузьмы подтвердит кто-нибудь еще, и тогда я смогу, образно говоря, прижать Гродецкого к стенке.

Спустя полчаса я вернулся в комнату Миры, где она хлопотала над своим магическом ящиком, где хранились ее «волшебные» травы. Грушенька стояла в сторонке и внимательно наблюдала за тем, что делает моя индианка.

Мира извлекла из коробки бархатный красный мешочек и высыпала сухую траву в большую серебряную кружку.

– Как чувствует себя Ольга Павловна? – поинтересовался я.

– Ей стало значительно лучше, – ответила Грушенька. – Я даже и не предполагала, что такое возможно, – сказала она.

– Я пойду на кухню за кипятком, – промолвила Мира.

– Барышня, я вас провожу, – вызвалась Грушенька.

– Не надо, – отмахнулась моя индианка.

– Я боюсь за вас, – ответила Грушенька. – Позвольте мне, я вас все-таки провожу, – попросила она.

– Ну, хорошо, – устало проговорила Мира.

– Можно мне с вами? – осведомился я.

– Если желаете, Яков Андреевич, – пожала плечами моя индианка.

Первой в спальню княгини зашла, как и полагалось, ее экономка. Через несколько секунд ее милое личико появилось в дверях.

– Проходите! – махнула она рукой.

Мира повиновалась, и я поспешил за ней. В руках моя индианка сжимала кружку с отваром.

У постели больной дежурил Агастья, казалось, что Ольга Павловна совсем перестала его бояться. Она утопала под пуховыми одеялами.

– Добрый день, – проговорила княгиня, увидев нас.

По-моему, она даже обрадовалась.

– Как вы себя чувствуете? – осведомился я.

– Намного лучше, – подкашливая проговорила Титова. – Ваша индианка – просто сокровище! – усмехнулась она.

– Я рад, что вы, наконец, оценили ее по достоинству, – ответил я. Кажется, замысел Миры увенчался успехом, и я мог вздохнуть с облегчением.

– Отвернитесь! – приказала княгиня.

Я исполнил ее приказание, тем временем Грушенька подала ей домашнее платье.

– Можете поворачиваться, – наконец-то позволила мне Ольга Павловна.

Я обернулся. Мира протягивала княгине кружку с отваром хариды. Ольга Павловна сделала несколько больших глотков и поморщилась.

– Горько, – хрипло проговорила она.

– Надо немного потерпеть, – улыбнувшись сказала Мира.

– Понимаю, – недовольно произнесла княгиня.

Я вглядывался в ее лицо. Выглядела княгиня Ольга Павловна значительно лучше. Лихорадка больше не била ее, кровавый кашель закончился. Мне показалось, что даже круги под глазами княгини уменьшились.

– Вы и впрямь пошли на поправку, – заметил я.

– Стараниями вашей индианки, – ответила княгиня Титова.

Она уселась в кровати, Грушенька подложила ей под спину предварительно взбитую подушку.

– Как же я устала! – покачала головой Ольга Павловна. – Совсем превратилась в старую развалину, – вздохнула она. – То ли дело раньше?! – посетовала княгиня. – Мы познакомились с Николаем Николаевичем, когда он вернулся из Польши, – пустилась Титова в воспоминания. – Il me faisait ta cour, – улыбнулась она.

Говоря откровенно, мне трудно было представить, чтобы за ней кто-нибудь «волочился». Однако я оставил свое мнение при себе.

– И часто Николай Николаевич в Польше бывал? – поинтересовался я.

– Часто! – махнула рукой больная. – Он у меня вообще путешествовать любил… Кстати, – интригующе улыбнулась она, – вы знаете, Яков Андреевич, – обратилась ко мне Титова, – что князь состоял в ордене вольных каменщиков?

– Вам и об этом известно? – удивленно осведомился я, невольно оглядываясь по сторонам. Я заметил, что Агастья заинтересованно уставился на меня.

– Да, – кивнула княгиня, – иногда он пускался в откровения…

Признаюсь, мне трудно было себе представить, насколько князь Николай Николаевич был откровенен с княгиней. Однако я подозревал, что она имела некоторое влияние на мужа.

– Одно время, – продолжала Титова, – он даже примкнул к какой-то тайной польской организации… Правда это было уже спустя лет двадцать после нашей с ним свадьбы, – сказала она, – дай Бог памяти, году… в тысяча восемьсот десятом.

– В самом деле? – искренне заинтересовался я. – А к какой именно, вы случайно не знаете?

– Ну… – задумчиво протянула княгиня, оправляя кружево на манжетах. Ольга Павловна наморщила лоб, пытаясь припомнить название, – по-моему… Нет, не помню! – огорчилась она.

Неожиданно меня осенило:

– Случаем, не к «Восточной звезде»?

– Боюсь соврать, – проговорила княгиня Титова, – но, кажется, да!

– О чем это вы ведете речь? – спросил Агастья.

– О! – воскликнула Мира. – Это большая тайна! Нечто вроде наших ведических ритуалов, – объяснила она и что-то шепнула ложному брахмачарину на ухо. Агастья сделал понимающее лицо, собрал свои лекарские принадлежности в маленький черный саквояжик и вышел вместе с Мирой из комнаты Ольги Павловны.

– Ох уж мне эти тайны! – усмехнулась княгиня. – Я никогда не одобряла в этом вопросе князя, – проговорила она. – Хотя, – Ольга Павловна задумалась, – говорят, что сам Александр I втайне принадлежал к Великому польскому востоку…

До меня тоже доходили эти слухи, поговаривали, что Император даже делал весьма щедрые пожертвования на нужды польского братства. Однако в настоящее время государственная политика несколько изменилась…

– Но это было довольно давно, – заметил я.

– Да, – согласилась Ольга Павловна, – Николай Николаевич тоже в корне изменил свои взгляды!

– Но вы говорили, что ваш супруг не посвящал вас в государственные дела…

– Я вам не доверяла, – призналась княгиня. – Но ваша протеже спасла мне жизнь!

Мысленно я возблагодарил мою милую Миру, которая, можно сказать, рискуя собственной жизнью, повела себя исключительно мудро.

– И каковы же были взгляды вашего мужа? – вкрадчиво поинтересовался я, моля Всевышнего о том, чтобы княгиня Титова не замолчала.

– Ну… – княгиня Ольга Павловна закашлялась, – вы как друг покойного Николая Николаевича знаете, наверное, – она пристально посмотрела в мою сторону, – что Государь, поддерживая польских масонов, преследовал цель слияния Литвы и Польши?

– Разумеется, – уверенно ответил я. Хотя, если быть до конца откровенным, то следует сказать, что мне об этом деле было почти ничего не известно, потому как о Виленских ложах я имел весьма скудное представление.

– Так вот, – продолжала княгиня Ольга Павловна, – польско-литовская масонская уния состоялась, но в планы нашего Императора больше не входило расширение Царства Польского, – вдова снова откинулась на подушки, у нее заныла спина. – Николай Николаевич одним из первых усомнился в правильности этой политики, – добавила она, переведя дух, – а Его Императорское Величество Александр Павлович всегда прислушивался к мнению Николая Николаевича, который к тому времени уже вступил в ряды петербургской ложи «Астреи», – печально вздохнула княгиня, – которая имела своими намерениями подчинить себе Литовские ложи…

– Вы так осведомлены! – изумился я.

– Николай Николаевич держал меня у себя в наперсницах, – горько усмехнулась Титова. Я заметил, что на глаза у нее вновь стали наворачиваться слезы. Мне не хотелось расстраивать княгиню, но я не мог прекратить этот разговор.

Мне пришло в голову, что Гродецкий вполне мог из-за всего выше перечисленного иметь зуб на покойного князя.

– Вы рассказали мне очень интересные вещи, – произнес я в ответ.

– Да полноте, Яков Андреевич, – отмахнулась княгиня, – мне же известно, что и вы каким-то образом причастны ко всему этому, – сказала она. – Ведь вы – масон? – Ольга Павловна посмотрела на меня в упор своими темными, внимательными глазами.

– Да, – честно ответил я.

– Вы полагаете, что князя убили из-за того, что он принадлежал к этому вашему тайному братству? – строго спросила княгиня.

– Я не могу сейчас ответить на ваш вопрос, – сказал я княгине. – К тому же, – добавил я, – вам сейчас очень вредно волноваться! Дайте всему свой срок, и все вскорости встанет на свои места. Как известно, все тайное рано или поздно становится явным!

Я поблагодарил Ольгу Павловну за то, что она сочла возможным уделить мне внимание, пожелал ей скорейшего выздоровления и откланялся с твердым намерением осмотреть архив Николая Николаевича. Я даже питал надежды на то, что княгиня Титова сама соизволит вручить мне от него ключ.

Надежды меня не обманули. Я попросил мою Миру посодействовать мне в этом вопросе.

– Вы собираетесь обыскивать княжеский кабинет? – изумилась она. – А если вас застанет за этим делом Лаврентий Филиппович?!

– Тогда не сносить мне головы! – усмехнулся я.

– Вы все шутите, Яков Андреевич, – покачала головою моя индианка, – а я за вас очень переживаю, – укоризненно проговорила она.

– И напрасно, – ответил я, нежно коснувшись рукою ее щеки.

– Пока мне еще ничего не угрожает!

– Что вы хотите отыскать в кабинете Титова? – осведомилась она.

– Доказательства! – воскликнул я.

– Какие еще доказательства? – поинтересовалась Мира.

– Вины Гродецкого, разумеется, – ответил я.

Мира исполнила мою просьбу. Княгиня Ольга Павловна не сумела перед ней устоять, и я оказался обладателем заветного ключа от княжеского кабинета.

Я повернул ключ в замке, скрипнула дверь, и мне удалось войти в эту святая святых имения Титовых. Кабинет князя Николая Николаевича оказался просторной, светлой комнатой, изысканной и со вкусом обставленной. Я зажег несколько свечей в бронзовых канделябрах и принялся, наконец, за дело.

Я искал подтверждение того, что князь Титов где-то перешел дорогу пану Гродецкому, который, как я подозревал, мнил себя патриотом и спасителем отчизны.

Стены комнаты были затянуты нежно-голубым шелком с акварельной китайской росписью. Возле одной из них примостился ломберный столик, на котором красовался светильник с лепным золоченым обрамлением в виде вьющихся побегов, и стулья из мастерской господина Гамбса. Такие же совсем недавно я приобрел у этого знаменитого петербургского мебельщика для своего кабинета.

У окна стоял красивый, дорогой секретер из наборного дерева.

К нему-то я первым делом и направился.

Мои ожидания не обманули меня: в секретере и в самом деле располагался архив князя Титова. В частности, это была его личная и государственная переписка. Однако сколько я не рылся в этих бумагах, но так и не обнаружил ничего, что хоть как-нибудь указывало бы на связь Николая Николаевича с Гродецким или на его отношение к вопросу о воссоединении Польши с Литвой.

Тогда я оставил в покое архив Титова и принялся осматривать стены кабинета на предмет какого-нибудь хорошо запрятанного тайника. По личному опыту я знал, что он мог располагаться в какой-нибудь нише в стене, за полкой, скульптурой или картиной. К примеру, в моем петербургском особняке на Офицерской улице такой вот тайник располагался за картиной Гвидо Рени, и о его существовании не догадывалась даже моя милая Мира.

Конечно я допускал, что пан Гродецкий вполне мог проникнуть в эту комнату раньше меня и выкрасть из княжеского архива необходимые ему документы. Существовала так же вероятность того, что Станислав мог обнаружить и тайник, если таковой вообще имелся в этом кабинете в наличии. К тому же я помнил и о Колганове, который уже искал здесь свои долговые расписки…

Но, наконец, удача все-таки улыбнулась мне. Тайник оказался встроенным в консоли, замаскированной за лепниной светильника. Мне даже удалось его открыть, повернув пластину в стене, потому как я был в некотором роде знаком с кое-какой механикой.

В тайнике действительно лежали некоторые бумаги. Я извлек их на Божий свет и взялся за их изучение, устроившись на стуле с высокой спинкой за скромным ломберным столиком.

Бумаги оказались брульонами – черновиками писем князя Титова к Его Императорскому Величеству Александру I и к генералу Александру Рожнецкому, шефу жандармов и начальнику тайной польской полиции. В них князь недвусмысленно высказывался о том, что не следует допускать расширения границ польского государства за счет территорий Литвы. Здесь же он оговаривался и о Вилленских ложах, которые, по его мнению, ни в коем случае не должны были быть присоединены к Великому польскому востоку, тем более, что Великая Петербургская ложа «Астрея» к которой он имел честь принадлежать, вознамерилась взять их под свой протекторат.

Кроме того князь высказывался вообще за запрещение польских тайных национальных организаций, в чем он был абсолютно солидарен со своим тезкой графом Николаем Николаевичем Новосильцевым, который с тысяча восемьсот тринадцатого года фактически управлял Царством Польским и отличался, по мнению поляков, особенной жестокостью.

Лично меня интересовал вопрос: успел ли Николай Николаевич отправить своим адресатам оригиналы? Судя по датам черновиков, ответ сам собою напрашивался определенно положительный. Этим, по моему мнению, князь Титов и подписал себе смертный приговор.

Я положил брульоны на место и вытащил из тайника какую-то потертую, старенькую тетрадь. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что держу в руках дневник Николая Николаевича Титова. Судя по всему, он, так же, как и я, прислушивался к советам Иоанна Масона, завещавшего нам вести дневник с целью исповедания.

Я с трепетом открыл его, перелистал первые, исписанные мелким бисерным почерком страницы, где речь шла о юности Николая Николаевича, о его путешествиях, любовных увлечениях и вообще дала давно минувших дней, и остановился на странице, где, к своему великому изумлению, заметил собственное имя, обведенное довольно жирной чертой.

– Ну и ну! – прошептал я и углубился в любопытное чтение.

Князь Николай Николаевич писал, что уже отправил письма с изложением своего мнения касательно польского вопроса в капитул ложи, Александру Рожнецкому и самому Его Императорскому Величеству Александру I. Я мысленно отметил, что Владислав Гродецкий все-таки не успел вовремя избавиться от Титова, и судьба его отчизны решилась росчерком княжеского пера. Князь настаивал на том, что Великий польский восток приобрел непростительно большое влияние. Достаточно было упомянуть о том, что под его властью находились некоторые французские, немецкие и другие иностранные ложи. Он подчеркивал, что польские масоны преклоняются перед Александром, как когда-то – перед Наполеоном, и от них не приходится ждать совсем ничего хорошего!

Николай Николаевич резко отзывался на страницах своей тетради и о Гродецом. Он подозревал его в самых смертных грехах и намеревался держать поляка под наблюдением. Я подумал о том, что, если мои догадки были верны, то князь Титов его все-таки недооценил, раз пригласил в родное имение на Рождество, да еще и не побеспокоился элементарно о собственной безопасности.

Здесь же шла речь и обо мне: Николай Николаевич предполагал, почему-то, что я могу быть как-то связан с Гродецким. Эта мысль привела меня в полное недоумение. Я невольно подумал о том, что, значит, и Кутузов считает также, поэтому-то он и прислал следить за мною в имение Лаврентия Филипповича Медведева.

Николай Николаевич Титов ссылался на достоверное донесение какого-то своего информатора. Я поклялся себе, что если только выберусь из этой переделки живым, то обязательно его разыщу. Что-то подсказывало мне, что этот информатор тоже был из числа польских масонов, о чем, судя по всему, было неизвестно Ивану Сергеевичу Кутузову и князю Николаю Николаевичу Титову.

Здесь же Титов упоминал о том, что именно Гродецкий рекомендовал ему пригасить в имении двух индусов Мадхаву и Агастью, выдававших себя в салоне Божены Феликсовны Зизевской за брахманов. Поэтому Николай Николаевич подозревал, что эти двое тоже как-то были связаны с Великим польским востоком, в связи с чем он и послушался Гродецкого, чтобы выйти с их помощью на меня через Миру. Титов считал, что я обязательно выдам себя, а моя связь с индианкой, по его мнению, только доказывала мое предательство. К тому же его информатор, имени которого князь не называл, уверил его в том, что Мира водит знакомство с Гродецким и поддерживает связь со своими соплеменниками. Поэтому-то Николай Николаевич и посоветовал Кутузову обязательно меня с ним познакомить. Он и предположить не мог, что индусы станут смертельно опасной приманкой для него, а не для меня!

Титов уповал на то, что у Миры удастся что-нибудь выведать.

К тому же он полагал, что пана Гродецкого следует держать подальше от Варшавы и Петербурга, а для этого, по мнению Николая Николаевича, его собственное имение подходило как нельзя лучше! Он не учел, что у Станислава Гродецкого могут быть совсем иные планы на этот счет.

Следующая страница заинтересовала меня не меньше предыдущих.

На ней князь писал о том, как познакомился с Гродецким.

Оказалось, что это случилось в Индии в лавке у одного известного ювелира, где они оба покупали жемчужины…

Значит, вторая жемчужина, как я и предполагал, принадлежала Гродецкому. И тем не менее, у меня были только косвенные доказательства его вины. Однако я решил оставить при себе дневник Николая Николаевича и на досуге, возможно, показать его Лаврентию Филипповичу. Но мне нужно было выбрать укромное место, чтобы Гродецкий его не обнаружил.

Я закрыл кабинет покойного Николая Николаевича на ключ и вернулся к себе. У меня в очередной раз возникла идея обыскать комнату поляка. До сей поры мне так и не удавалось ее осуществить.

Я убрал тетрадку Титова в ящик письменного стола, туда, где лежал и мой дневник, ведение которого я совсем в последние дни забросил. Я также запер его на ключ.

В дверь постучали. Я вздрогнул от неожиданности, потому как был занят своими мыслями.

– Войдите! – воскликнул я.

Дверь приоткрылась, и на пороге возникла моя индианка.

– Ты не видела Кинрю? – осведомился я.

– Он в гостиной, – ответила Мира, – играет с Сысоевым в вай Ки, – усмехнулась она. – Никита Дмитриевич сильно нервничает!

– Да, я еще не встречал человека, которому бы удалось обыграть Золотого дракона в вай Ки.

– Пан Гродецкий тоже там? – осведомился я.

– Нет, – ответила индианка, – поляка я в гостиной не видела, – она покачала головой.

– А жаль, – разочарованно протянул я. – Мне нужно, чтобы пан Станислав на какое-то время оставил свою комнату пустовать…

– Вы снова что-то задумали, – догадалась Мира. – Этот человек опасен! – взволнованно проговорила индианка. – По-моему, Яков Андреевич, – вы играете с огнем, – добавила она.

– Тебе ли об этом говорить?! – воскликнул я.

– Ну, ладно! Ладно! – замахала моя Мира руками. – Попросите Кинрю, он затуманит поляку голову своей императорской игрой!

– А это чудесная мысль! – заметил я.

– Я рада, Яков Андреевич, что вы оценили мою идею по достоинству, – заулыбалась Мира.

VII

Итак, я попросил моего Золотого дракона отвлечь господина Гродецкого, который последнее время старался особенно не показываться никому на глаза. Я чувствовал, что он виновен в гибели князя, но мне пока не предоставилось ни единой возможности доказать вину пана Станислава. Единственной своей огромной удачей я считал находку дневника князя Титова. По крайней мере мне теперь было ясно, как ко мне относится Иван Сергеевич Кутузов, командор Красного креста, член капитула ордена «Золотого скипетра», которого я считал своим другом и наставником. Именно он когда-то вручил мне пятиконечную звезду масона – Подмастерья… Сколько времени утекло с тех пор?!

Мой дорогой Кинрю, как всегда, не сумел мне отказать и отправился к господину Гродецкому, коротавшему в одиночестве часы, оставшиеся до ужина. Я не знаю, как ему удалось убедить пана Станислава, но спустя четверть часа тот уже сидел в гостиной и играл с Юкио Хацуми в вай Ки.

Тем временем я отправился в людскую, так как лакей Григорий сказал мне, что там я смогу увидеть Грушеньку, у которой я надеялся раздобыть ключи от комнаты Гродецкого, тщательно ее запиравшего.

Однако Грушеньки в людской не оказалось, и высокая горничная Машенька с иссиня-черной косой до пояса сказала мне, что ключница ушла в свою комнату. Оказывается, она располагалась у нее на втором этаже.

На этот раз мне, наконец-то, повезло, и я застал экономку в ее апартаментах. Грушенька занимала маленькую, скромно, но, тем не менее, уютно обставленную комнату.

– Яков Андреевич! – всплеснула она руками. – Что-то случилось?! – запричитала она. – Что-то с барышней Мирой?

Или с барыней Ольгой Павловной?! – ужаснулась девушка.

– Нет-нет! Успокойся! – замахал я руками. – Я только хотел попросить тебя о помощи…

– О помощи? – удивилась Грушенька.

– Да, – подтвердил я. – О маленькой услуге!

Говоря откровенно, услуга эта была не такой уж маленькой. Но я предпочел умолчать об этом.

– Что вы имеете в виду? – спросила Грушенька.

– Мне нужен ключ от комнаты Гродецкого, – ответил я.

– Но… – замялась Грушенька, – я не могу. Если узнает Ольга Павловна… – девушка испуганно округлила глаза.

– Милая Грушенька, – начал я, – ты ведь уже оказывала Мире такого рода услугу. Ничего не случится, – заверил я ее, – и Ольга Павловна ничего не узнает!

– Ну, хорошо! – наконец-то решилась девушка. Она опасливо осмотрелась по сторонам, а потом протянула мне ключ. – Яков Андреевич, – попросила Грушенька, – постарайтесь, пожалуйста, чтобы вас никто не заметил, – она молитвенно сложила руки у себя на груди.

Я пообещал ей, что постараюсь.

Миновав анфилады комнат, я, наконец-то, оказался у апартаментов Гродецкого. Не успел я вставить ключ в замочную скважину, как услышал шорох за дверью. Тогда я спешно вытащил ключ и спрятался за одной из колонн.

Как оказалось, проделал я это исключительно своевременно, потому как из комнаты господина поляка вышел квартальный надзиратель Лаврентий Филиппович Медведев, о котором, искренне говоря, я успел уже несколько позабыть.

Чертыхаясь вполголоса, Лаврентий Филиппович запер дверь на ключ и поспешил в сторону гостиной. Мне оставалось только гадать, удалось ли ему что-нибудь найти… Я полагал, что – вряд ли! Но чем черт не шутит?

Дождавшись, когда квартальный совсем скрылся с глаз, я вошел в комнату, отведенную в хозяйском доме господину Гродецкому.

За окнами свинцовым дымом сгустились сумерки, поэтому в комнате было темно. Мне пришлось зажечь толстую свечу в бронзовом подсвечнике, чтобы я сумел разглядеть хоть что-то.

Первым делом мне бросилась в глаза на стене коллекция охотничьих турецких трубок, которую, судя по всему, пан Гродецкий везде возил с собою по свету. Я не сомневался, что господин Станислав не расставался с нею и в Индии.

Я снял со стены одну из старинных трубок и поднес ее к свету. С одной стороны я обнаружил на ней выгравированную эмблему дикого камня – одного из масонских символов – и соответствующую ей надпись на польском языке. Мне было известно, что работы в великом польском капитуле происходили теперь на родном языке его членов. Я полагал, что надпись на трубке была сделана совсем недавно. Впрочем, это не доказывало ровным счетом ничего, кроме того, что пан Станислав Гродецкий принадлежал к одной из польских масонских лож.

Я вернул трубку на место и подошел к письменному столу, на котором стояла чернильница и лежало несколько чистых листов бумаги. Ящики письменного стола оказались запертыми на ключ.

В этот момент я пожалел, что со мною не было моего верного ангела-хранителя. Я дернул за ручку один из ящиков, и он неожиданно поддался. К моему счастью, Станислав забыл его запереть. Я выдвинул ящик наружу и обнаружил в них один из брульонов, наподобие тех, что мне удалось найти в кабинете покойного Николая Николаевича, похороны которого должны были состояться через день. Но это письмо было адресовано самому Николаю Николаевичу Новосильцову. Однако и наличие данного черновика, написанного рукою князя, в комнате пана Гродецкого само по себе также ничего не доказывало. Я положил его обратно в ящик, который задвинул в стол.

Потом я взял в руки свечу и стал вдоль и поперек осматривать комнату. Неожиданно я поскользнулся и едва не растянулся на вощеном паркетном полу. Каково же было мое удивление, когда под стулом орехового дерева я обнаружил золотую сережку в виде колокола, которая определенно принадлежала Мери-Энн. Я поднял ее положил в карман, чтобы она вдруг не испарилась, как шарф Гродецкого и белые женские перчатки в комнате англичанки.

Я все перевернул вверх дном в апартаментах поляка и, кстати, обнаружил пропажу в гардеробе Гродецкого. У меня почти не оставалось сомнения, что именно он и ударил меня по голове перед тем, как в комнату Мери-Энн вернулся Кинрю, который и привел меня в чувство. Между прочим, голова у меня все еще до сих пор побаливала.

Времени у меня оставалось не так уж много, я подозревал, что мой Золотой дракон долго не сможет удерживать пана Станислава в гостиной. Мне казалось, что у господина Гродецкого должен был быть превосходный нюх, не хуже, чем у охотничьего сеттера. Странно только, что он не заметил на полу сережку мисс Браун, которая доказывала их связь, и без того явную для меня, особенно после того, как я нашел у англичанки визитную карточку моей кузины Божены.

Едва я успел закрыть комнату на ключ и выйти на лестницу, как нос к носу столкнулся с господином Гродецким, который смерил меня подозрительным взглядом пронзительных сине-голубых глаз.

Одет он был, как обычно, франтом: светлые панталоны на новомодных подтяжках, внизу со штрипками, узорный фрак со слегка заниженной талией и бархатным воротником, пестрый жилет и белую рубашку с высоким воротником, в шутку прозванным петербургскими денди Vatermoder – отцеубийцей.

Пуговицы к фраку были фарфоровыми. Светлые волосы свои Гродецкий коротко стриг и завивал в тугие локоны. Его гладко выбритое лицо на щеках от виска украшали узкие полоски волос, именуемые в свете фаворитом.

– Что вы здесь делаете, Яков Андреевич? – вкрадчиво осведомился он, прищурив глаза.

– Вас разыскиваю, – нашелся я. – Честно признаться, в этом доме кроме вас и поговорить-то не с кем, – сказал я разочарованно. – Никто даже о Беме слыхом не слыхивал!

– Какая жалость! – посочувствовал мне Гродецкий. – А меня ваш японец развлекает, – добавил он. – Презанимательнейшая личность!

– Ну, Кинрю еще тот выдумщик! – заметил я.

– И философ! – проговорил пан Гродецкий в ответ. – Эта его дальневосточная игра – штучка с глубоким смыслом! – протянул он восхищенно блеснув глазами. Мне показалось даже, что Станислав Гродецкий мне поверил.

– Вам понравилось? – поинтересовался я.

– Да, – кивнул пан Гродецкий, – это даже любопытнее шахмат!

– Я очень рад, что игра с Золотым драконом пришлась-таки вам по душе! – заметил я.

– Да, – ответил поляк. – Такого я не видел даже в салоне Божены Феликсовны Зизевский, – он испытующе взглянул на меня. Мне показалось даже, что Гродецкому известно, что она приходится мне кузиной.

Когда я вернулся к себе, оказалось, что меня уже дожидается Кинрю. Он развалился в глубоком кресле и, по-моему, даже дремал. Японец всегда удивлял меня этой своей привычкой спать абсолютно при любых обстоятельствах. Впрочем, он мог также и не спать несколько суток и вообще обходиться без отдыха!

Возле него на столике лежала его игральная доска, испещренная лабиринтообразными квадратами.

– Кинрю! – шепотом позвал я его.

– Яков Андреевич? – очнулся он и приподнял припухшие веки.

– Что-нибудь не так? Гродецкий застал вас у себя в комнате?

– Нет, – тихо проговорил я в ответ, – я встретился с ним на лестнице, но к счастью все обошлось. Вот, – я протянул ему на ладони сережку погибшей англичанки.

– Что это? – японец побледнел.

– Эту сережку я нашел на полу в его комнате, – ответил я.

– Кстати в гардеробе Гродецкого я обнаружил шарф и перчатки, исчезнувшие при таинственных обстоятельствах из комнаты гувернантки!

– Все ясно, – мрачно проговорил Кинрю.

– Завтра мы поедем в деревню, – сказал я ему, – так что готовься!

– Это еще зачем? – не понял мой Юкио Хацуми.

– Ну… – протянул я, – если не хочешь, то можешь не ехать…

– Ну что вы, Яков Андреевич, разве я могу отпустить вас куда-нибудь одного? – воскликнул он. – Только я не понимаю, для чего вам понадобилось завтра отправляться в деревню!

– Я должен выяснить, приезжал ли сюда Гродецкий накануне Рождества, – ответил я.

– Так вы все-таки полагаете, что… – начал Кинрю.

Я его перебил:

– Да, именно это я и предполагаю! Но мне нужно взять кое-что с собой, – добавил я. – А для этого мне опять же потребуется твоя помощь!

– Так я к вашим услугам, Яков Андреевич, – усмехнулся японец. – И что вам теперь понадобилось? – осведомился он.

– Окровавленный платок с вензелями князя Николая Николаевича, – ответил я. – И статуэтка, найденная нами на месте преступления…

Брови японца медленно стали подниматься вверх.

– Для чего это вам все это? – поинтересовался он.

– Возможно, придется кое на кого надавить, – ответил я.

– В деревне? – догадался мой Золотой дракон.

– Вот именно! – воскликнул я. – Статуэтку я заберу у Миры, а вот платок придется добывать из комнаты Медведева.

– Вот не было печали! – покачал головой Кинрю.

– Хорошо бы, если бы нас отвез в деревню Кузьма, – произнес я мечтательно.

– Это еще кто такой? – заинтересовался японец.

– Грушенькин жених, – ответил я. – Только вот я не знаю, остался ли он в усадьбе. Впрочем, как бы там ни было, – добавил я, – в деревню мы все равно поедем, с Кузьмой или без него!

– Узнаю Кольцова! – усмехнулся Юкио Хацуми.

В комнате Медведева, к счастью, никого не было. Кинрю с легкостью при помощи какого-то металлического приспособления вскрыл его дверь.

– Только быстрее, Яков Андреевич! – попросил он меня. – Лаврентий Филиппович может вернуться в любую минуту!

Он остался стоять в коридоре, я же юркнул в апартаменты квартального надзирателя. Обставлена комната была исключительно скромно. Видимо князь Титов не особенно уважал Медведева, вопреки тому, что он приходился каким-то дальним родственником его жене и был рекомендован ему самим Иваном Сергеевичем Кутузовым.

Теперь мне предстояло догадаться, где Лаврентий Филиппович хранит собранные им в усадьбе улики. Оказалось, что Медведев не особенно фантазировал, потому как спрятал платок с вензелями князя в шкафу.

– Ну и ну! – усмехнулся я. Лаврентия Филипповича, при желании, самого можно было бы заподозрить в убийстве!

Я взял платок, еще немного порылся в шкафу, но больше не обнаружил никаких доказательств.

– Яков Андреевич, вы уже?.. – удивился мой Золотой дракон, заметив меня. Он запер комнату Медведева при помощи все того же приспособления.

Потом я постучал в дверь моей индианки, чтобы забрать у нее статуэтку Индры.

– Яков Андреевич! – обрадовалась она и одарила меня обжигающим взглядом черных бездонных глаз. Я чувствовал, что ей очень хотелось, чтобы я у нее остался.

– Вечером я приду, – пообещал я Мире. – Ты не знаешь, в доме ли кузнец Кузьма, Грушенькин жених?

– Не знаю, – пожала плечами Мира, – но я обязательно спрошу у Грушеньки!

За ужином Григорий подал рейнвейн, от которого у меня слегка кружилась голова. Мы сидели с Мирой друг против друга и обменивались с ней взглядами. Японец только качал своей черноволосой головой. Я понял так, что он уже давно и обо всем догадался.

Вставая из-за стола Мира шепнула мне, что к этому времени она успела расспросила Грушеньку про ее жениха. Кузнец Кузьма оказывается остался ночевать в усадьбе, в комнате лакея Григория, и Грушенька сказала Мире, что я вполне могу с ним переговорить.

Я спустился на первый этаж, где, как мне сказала Мира, находилась комната лакея Григория. Мне с трудом удалось разыскать ее среди целой анфилады господских комнат. Я несколько раз стукнул кулаком в дверь.

– Кто там? – отозвался Григорий, который уже собирался укладываться спать.

– Мне нужно переговорить с Кузьмой, – откликнулся я. – Это Кольцов.

– Яков Андреевич? – донесся из комнаты удивленный заспанный голос.

– Да, – отозвался я.

– Входите!

Я не заставил себя уговаривать дважды.

– Что-то случилось с Грушенькой? – взволнованно осведомился кузнец Кузьма, когда понятливый Григорий вышел из комнаты.

– Нет, – поспешил я успокоить встревоженного жениха. – С Грушенькой все в порядке! Просто у меня к тебе, друг мой, просьба!

– Всегда рад стараться для хорошего человека! – усмехнулся Кузьма, почесывая в затылке.

– Не мог бы ты отвезти меня к себе в деревню и показать мне тех людей, с которыми пил в кабаке Гродецкий?

– Можно, – задумчиво проговорил кузнец. – А отчего же нельзя?! Только одного я, вот, барин не пойму… – протянул он, глядя мне прямо в глаза. – А для чего вам барин все это нужно?

– Мне бы не хотелось об этом говорить…, – замялся я.

– Он что, беглый какой или как? – не унимался кузнец.

– Нет, – возразил я. – Не беглый!

– Тогда зачем же он вам? Почему вы на него охоту устроили?

– кузнец уселся на стул, перекинув одну ногу на другую.

– Так надо, – ответил я. – Я тебе хорошо заплачу!

– Да я вас и за так по месту назначения доставлю, – ухмыляясь, проговорил Кузьма, – уж больно, Грушенька говорит, хорошие вы с вашей басур… – кузнец осекся на полуслове, – индианкой, – поправился он, – люди!

Утром, сразу после завтрака, Мира и Грушенька вышли нас провожать. На улице по морозу прохаживался наш кучер Гришка, проживавший все эти дни в людской. Цуги наши стояли, как новые. Кузнец с легкостью забрался в них. В цугах его уже поджидал мой бессменный ангел-хранитель.

Я поцеловал Мире руку, которую она на несколько секунд дольше положенного этикета задержала в моих ладонях.

– Будьте осторожны, Яков Андреевич, – шепнула индианка мне на ухо.

Всем гостям мы объяснили, что отправляемся обозревать окрестности. Однако Медведев и Гродецкий проводили нас недоверчивыми взглядами.

– И что это за нужда в такое время окрестности обозревать?

– хмуро осведомился Лаврентий Филиппович. – Подозреваю, Яков Андреевич, что у вас есть что-то на уме, – добавил он, прощаясь со мною. – Только я посоветовал бы вам проявлять максимум осторожности!

– Будьте спокойны, Лаврентий Филиппович, – заулыбался я.

– Спасибо за трогательную заботу!

Грушенька тоже подлетела к цугам и со слезами бросилась на шею Кузьме.

– Чего ты, глупая? – слегка отстранился он от нее. – Чего ты? Не плачь! – кузнец убрал прилипшую прядь волос у нее со лба.

– Мне страшно! – всхлипнула Грушенька. – Очень страшно!

– Но ты же отважная девушка! – подбодрил я Грушеньку.

– А если вас обоих так же, как того барана с быком?.. – запричитала Грушенька.

– А ты молись за нас, – посоветовал ей Кузьма.

Я должен был признать, что мне и в самом деле совсем не хотелось разделить участи Николая Николаевича. Ведическое это было убийство, или нет, особой разницы я в этом не видел! Факт оставался фактом: князя Николая Николаевича Титова в живых больше не было! Впрочем, так же, как и мисс Браун, которая тоже отправилась в мир иной.

Кузнец Кузьма вместе с Кинрю перебрались на козлы, для того чтобы удобнее было показывать дорогу нашему кучеру.

Кузьма пообещал, что отвезет меня к Кирьяну Лопухину, которого видел накануне в обществе господина Гродецкого, утверждающего, что он в последние дни не выезжал из Москвы.

Наши цуги остановились у самого дома Кирьяна. На улицу выбежали ребятишки и облепили их, словно летняя мошкара.

Кто-то крикнул, что барин приехал. Я понял так, что крестьяне приняли меня за покойного князя Николая Николаевича. Видимо, весть о его смерти сюда еще не дошла.

Во двор из натопленной избы вышел и сам Кирьян, утопая по колено в сугробах. Он заметил на козлах деревенского кузнеца.

– Чего тебе, Кузьма? – неласково осведомился он.

– Да вот этот господин, Кольцов Яков Андреевич, хотел бы с тобой поговорить, – Кузьма ткнул в меня пальцем.

– А с какой это стати я должен с ним разговаривать? – грубо спросил Лопухин. – Я этого господина впервые вижу!

– Да ты не серчай, Кирьян, – проговорил я, как можно ласковее, выбираясь из цуг. – Я тебя отблагодарю, – пообещал я, широко улыбнувшись.

– Ну, проходи, барин, гостем будешь, – проговорил хозяин, насупившись.

Я не заставил его повторять приглашение дважды и вошел в избу, сжимая в руках свой дорожный погребец с найденными на месте преступления уликами. За мной устремился и Кинрю, которому преградил дорогу Кирьян. Японец было хотел не послушаться и уже встал в свою боевую позу, но я велел ему дожидаться на улице.

– Ну и?.. – уставился на меня крестьянин, усаживаясь на деревянную скамью. Жену свою Матрену он выпроводил за дверь.

– Вы знакомы с паном Гродецким? – осведомился я.

– Впервые слышу, – искренне удивился Кирьян. Да я и не ожидал ничего другого, вряд ли пан Станислав назвал бы мужику свою подлинную фамилию.

– Этот человек тебя, Кирьян, водкой угощал, – проговорил я, внимательно вглядываясь в его рябое лицо с огромным горбатым носом и маленькими бледно-голубыми глазками, в обрамлении белесых колючих ресниц.

– Мало ли кто меня угощает водкой? – усмехнулся крестьянин. Однако я заметил, что он все же занервничал, затеребил руками рубаху, а нижняя губа его начала легонько подрагивать.

– Так это было-то совсем недавно, – не отступился я, – с неделю всего назад… Тебя же с ним видели!

– Кто это меня видел? – ощетинился Кирьян и сразу как-то сник под моим взглядом.

– Ну вот кузнец Кузьма, к примеру! – ответил я.

– Болтают тут всякие, – пробурчал Кирьян.

– Ага, – поддакнул я, – болтают! Да говорят еще к тому же, что он и на ночлег у тебя останавливался…

– Брешут! – безапелляционно заявил крестьянин.

– Ну-ну, – проговорил я, вздыхая. – А вот эти вещи тебе не знакомы? – осведомился я, извлекая из погребца батистовый платок князя Титова с бурыми пятнами крови и его вензелями.

По лицу мужика разлилась мертвенная бледность.

– Ч-что э-эт-то? – проговорил он, заикаясь.

– Улика, – коротко бросил я.

– Ничего не знаю! – завопил Кирьян и замахал руками.

Перепугался он насмерть, я уже пожалел о том, что показал ему этот платок. Тем не менее, теперь я решил, что надо действовать до конца.

– Вы убили князя! – обвинил я его и вытащил из погребца индийскую статуэтку.

– Да не убивал я никого! – воскликнул мужик со слезами в голосе. – Смилуйся, барин! – взмолился он и повалился на колени.

– Рассказывай все, что знаешь! – приказал я ему.

– Ну, хорошо! Хорошо! – замахал руками мужик. – Приезжал сюда один… Иваном представился! Да какой из него Иван?! – скривился он. – У него же на лбу написано, что он из энтой самой… – Кирьян задумался вспоминая малознакомое слово, – из немчуры!

– Ну-ну, – покачал я головою. – А дальше что было?

– Ну, выпили мы, – признался Кирьян, – закусили. Иван этот все оплатил… Щедрый мужик, в общем, попался!

– Ближе к делу! – приказал ему я.

– Ну, приказал он мне тут перерезать кое-какую живность! – ответил Кирьян, поднимаясь с колен.

– Какую такую живность? – полюбопытствовал я.

– Барана соседского, да быка, – растолковал крестьянин.

– А коня? – строго осведомился я. – Коня тоже он тебе приказал зарезать?!

– Не знаю я ни про какого коня! – замахал руками Кирьян. Но я заметил, что он перепугался еще сильнее. Однако мне оставалось довольствоваться тем, что он рассказал, хотя я и собирался в ближайшем будущем ввести в курс дела Медведева и познакомить его с Кирьяном Лопухиным.

– Ты Ивана этого опознать-то сможешь? – поинтересовался я, не особенно уповая на то, что смогу получить от него положительный ответ.

– Я? – мужик ткнул себя пальцем в грудь. – Я – нет…

– протянул он, мотая головой. – Я и не помню его совсем!

Нет – не смогу! – заключил он категорично.

– А если я тебе заплачу? – спросил я, в надежде на его жадность.

– Да не знаю я ничего! – воскликнул Кирьян. – Не знаю!

– Но…

– А не пора ли вам, барин, восвояси?! – грубо прервал меня крестьянин. – Дела у меня! Работа! – воскликнул Кирьян. – Матрена! – заорал он так, что его стало слышно на улице.

В избу влетела взлохмаченная хозяйка.

– Чего тебе? – цыкнула Матрена. – Вот разорался-то, дурень! – выругалась она.

Тогда я понял, что больше мне из Кирьяна Лопухина вытянуть ничего не удастся, и распростился с хозяевами, которые были рады выпроводить меня за дверь.

– Ну и как успехи? – осведомился Кузьма, поджидавший меня на улице. Золотой дракон прохаживался у него за спиной.

– Кое-какие есть, – уклончиво ответил я, передавая Юкио свой погребец с вещественными доказательствами, которые произвели на крестьянина столь неизгладимое впечатление.

– Теперь-то куда, барин? – осведомился Кузьма.

– И не знаю, даже, – признался я. – Может, в трактир, где Гродецкий мужиков спаивал? Уж больно на него отец Макарий жаловался!

– А что? Это мысль! – обрадовался кузнец Кузьма. – Там вы что-нибудь да выведаете, – проговорил он, забираясь на козлы.

Кинрю в этот раз уселся вместе со мной.

– Он в чем-нибудь признался? – спросил японец.

– Только в том, что знаком с Гродецким, – ответил я, – который сам окрестил себя Иваном, – и в том, что по его просьбе зарезал в деревне барана и быка…

– Это уже кое-что, – задумчиво проговорил Кинрю.

– Я думаю, что он принимал участие и в убийстве князя, – поделился я с японцем своими соображениями.

– Мне тоже так кажется, – ответил он.

Трактирщик оказался весьма словоохотливым человеком, с которым мне очень понравилось иметь дело.

– Да, – подтвердил он, вытирая со столика хлебные крошки.

– Заезжал тут такой один с неделю назад! Иваном его еще, кажется, звали… Холеный такой, ну, барин – барином!

Только по-мужицки одет, – добавил трактирщик. – Однако одежда эта ему как корове седло, – заметил он. – С первого взгляда видно, что он – человек из общества! – заключил трактирщик с многозначительным видом.

Кафтан на трактирщике сидел в обтяжку, и казалось, в любую минуту готов был лопнуть! Звали его, оказывается, Егором.

Лет ему было около сорока. Человеком Егор был тучным и рыхлым, словно расквасившееся тесто.

– А кто еще с ним был? – осведомился я.

– Кирьян Лопухин, – ответил Егор Савельевич.

– А еще?

– Дайте-ка вспомнить, – Егор Савельевич почесал у себя в затылке. – Ну, конечно! – воскликнул он. – Как же я раньше забыл?! Андрейка Головачев!

– Что за Андрейка?! – обрадовался я. Сердце мое забилось в предчувствии того, что дело наконец-то сдвинется с мертвой точки, и я узнаю имена убийц князя Титова.

– Мужик – мужиком, – повел плечами Егор Савельевич. – В Москву на днях укатил, еще до пурги. Так до сих пор и не возвращался! – добавил он.

– Вот ведь незадача! – выдохнул я разочарованно.

– Да, вы не расстраивайтесь, барин, – успокоил меня трактирщик. – Явится он со дня на день!

– Спасибо тебе, Савельевич, – поблагодарил я трактирщика и протянул ему свой кошелек с серебром.

– Щедрый ты, барин, – ответил Егор Савельевич, вытирая очередную тарелку. – И чего тебе эти каторжные сдались?!

– Почему каторжные? – не понял я.

– А на роду у них написано, что туда им всем и дорога! – ответил трактирщик. – И Кирьяну, и Андрейке, и этому вашему лже-Ивану!

Мне невольно подумалось о том, что боги не одну только Миру наделили даром предвидения.

Не успел я вернуться в усадьбу, как меня встретил Медведев.

– Ну, как успехи, Яков Андреевич? – вкрадчиво осведомился он, прищурив свои светло-голубые глаза. С первого взгляда была видно, что он держит что-то у себя на уме.

– Прогулка выдалась замечательная, – ответил я. – Свежий воздух, снежок, природа…

– Да я вас не об этом спрашиваю, Яков Андреевич, – широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. – Не зря ведь вы в деревню-то ездили! Пронюхали видно чего? Верно я говорю?

– Что-то вам, Лаврентий Филиппович, пригрезилось, – ответил я, мне не хотелось раньше времени посвящать его в свои предположения.

– А у меня вот из комнаты платочек исчез, – задумчиво проговорил Медведев.

– Какой такой платочек? – я сделал вид, что удивился.

– Да с вензелями Николая Николаевича, – ответил Лаврентий Филиппович. – Тот, что был весь в крови, – пояснил квартальный надзиратель с заговорщическим видом, – именно его я нашел в вещах вашей индианки…

– Какая жалость! – посочувствовал я ему.

– И вы, конечно, Яков Андреевич, не имеете к этому инциденту ну никакого отношения! – произнес он с сомнением.

– Разумеется, не имею, Лаврентий Филиппович, – развел я руками. – В усадьбе творятся ну прямо-таки какие-то чудеса!

– Ага, – поддакнул Медведев, – как пан Гродецкий не скажет, рождественские!

При упоминании этого имени у меня мороз пробежал по коже.

Невольно замаячила перед глазами истерзанная фигура князя, привязанная к столбу.

– Увы, – вздохнул Лаврентий Филиппович, – но мне так и не удалось разобраться в этом запутанном деле!

– Мне искренне жаль, – печально вымолвил я.

– Так, значит, – заключил Лаврентий Филиппович, – вы не желаете больше со мной сотрудничать!

– А вы перестали видеть во мне убийцу? – поинтересовался я.

– Перестаньте молоть чепуху! – вспылил Медведев. – Вы же понимаете, что вашего заключения требовали обстоятельства… – раздраженно проговорил Лаврентий Филиппович.

– Не понимаю, – развел я руками. Говоря откровенно, мне никак не удавалось простить Медведеву этой его выходки, когда он запер нас с Мирой в отведенной ей комнате. Хотя, с другой стороны, я должен был быть ему в некотором роде благодарен. Ведь, если бы не Медведев, я так бы и не решился сблизиться с Мирой…

– Ну что же, – разочарованно проговорил Лаврентий Филиппович, – если вы не хотите со мною сотрудничать, то мне придется действовать самому!

– Желаю вам всяческого успеха на этом поприще, – ответил я.

Медведев раскланялся со мной и отправился восвояси.

В этот момент я заметил, что из-за колонны вышел Кинрю.

– Откуда ты здесь? – осведомился я.

– Я должен вас охранять, – ответил мой Золотой дракон. – И долго вы собираетесь мучить Медведева? – осведомился он.

– Еще не пришло время раскрыть все карты, – произнес я многозначительно.

– Да, – усмехнулся Юкио Хацуми, – вы, Яков Андреевич, знаете толк в карточной игре!

Не успел я вернуться к себе, как в дверь кто-то постучался.

– Войдите! – позволил я.

Дверь распахнулась, и в комнату поспешно вошел Колганов, которого я, признаться, давно не видел. Иван Парфенович выглядел встревоженным и все время озирался по сторонам.

– Какими судьбами? – осведомился я, предлагая ему присесть.

– Я должен переговорить с вами о Гродецком, – ответил Иван Парфенович. – Я его боюсь, – признался он с дрожью в голосе.

Я вспомнил, что пан Гродецкий собирался вызвать Колганова на поединок.

– Это не удивительно… – было начал я.

– Вы не понимаете, – перебил меня Колганов. – Мне кажется, что это именно он убил князя Николая Николаевича…

– С чего вы это взяли? – осведомился я.

– Он странно ведет себя, – ответил Иван Парфенович, комкая в руке край камчатой скатерти.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался я.

– Я видел, как поляк подглядывал в замочную скважину, – нерешительно ответил Колганов, – и, кажется, подслушивал у дверей, – развел он руками, – перед тем, как от вас вышел японец…

– Но это еще не говорит о том, что он убил князя Титова, – заметил я.

– Да… – замялся Колганов, – но в нем есть что-то такое, что при встрече с ним делается жутко! Господин Гродецкий чувствует, что вы, Яков Андреевич, его подозреваете, – добавил он.

– С чего вы взяли, что я его подозреваю? – осведомился я.

– Не знаю, – пожал плечами Иван Парфенович, – что то подсказывает мне, что вы выслеживаете Гродецкого…

– Неужели это настолько заметно? – расстроился я.

– По крайней мере, для меня, – ответил Колганов. – С паном Станиславом у меня личные счеты, – добавил он. – К тому же он как-то странно себя ведет. Мне кажется, что поляк что-то скрывает…

– Вы очень наблюдательны, – заметил я.

Когда Колганов ушел, я уселся за стол и задумался. Мне совсем не понравилось, что Иван Парфенович обо всем догадался. У меня не оставалось сомнений, что и сам Гродецкий прекрасно понимает, что я подозреваю его. А это делало наше совместное пребывание с ним в усадьбе опасным.

Особенно я переживал за Миру, которая в последнее время вела себя совершенно безрассудно.

Я достал свою бархатную тетрадь и обмакнул в чернила перо.

Мысли и чувства переполняли меня. Мне хотелось, наконец-то, излить свою душу, и я доверил роль исповедника бристольской бумаге, уповая на то, что никто никогда не обнаружит мою тетрадь…

VIII

C Мирой мы встретились в мраморной зале за ужином. Индианка сияла от счастья, по ее лицу было видно, что она за нас с Кинрю сильно переволновалась. Я мысленно укорил себя за то, что так и не нашел времени до сих пор навестить ее.

Мы сидели с ней совсем рядом, и я не смог удержаться, что бы не сжать ее руку в своих ладонях.

В этот момент Никита Дмитриевич Сысоев поднялся из-за стола и постучал краем вилки по своему бокалу.

– Господа, – проговорил он торжественно, – у меня есть для вас одно радостное сообщение, – глаза его ликующе поблескивали в теплющемся свете свечей.

– Что за сообщение? – оживился Иван Парфенович.

Мадхава с Агастьей переглянулись, Станислав Гродецкий перевел свой взгляд из блюда с салатом на управляющего, который, едва не начал заикаться под ним.

– Господа! – снова обратился Никита Дмитриевич ко всем присутствующим. – Дороги к завтрашнему утру, кажется, будут расчищены!

Его последние слова утонули в гуле аплодисментов.

– В самом деле?! – воскликнула Мира, не поверив своим ушам. Она страстно мечтала вернуться в наш особняк на Офицерской улице.

– Ну, наконец-то! – удовлетворенно произнес Гродецкий, оправляя манжеты, выглядывающие у него из-под фрачных рукавов. – Я завтра же уезжаю отсюда! – заявил он чеканным голосом.

Я подумал о том, что мне надо было пошевеливаться, чтобы на чем-нибудь поймать его с поличным. Однако я должен был отдать должное Гродецкому – он был как никто осторожен.

– А где дети? – поинтересовался я у Миры, которая зачарованными глазами смотрела в окно. В этих черных, огромных озерах отражались мерцающие снежинки.

– Что? – индианка будто очнулась от долгого волшебного сна.

– Где дети? – спросил я снова.

– С Грушенькой, – ответила Мира. – Они прекрасно поладили, – сказала она, – не хуже, чем с англичанокой!

Колганов, услышав о чем она говорит, перекрестился.

– Да упокоится с миром ее душа, – промолвил он.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Кинрю, вставая из-за стола.

– Куда ты? – удивленно спросил я своего ангела-хранителя.

– Я обещал Саше кое-что рассказать, – ответил японец с таинственным видом.

Я прекрасно представлял себе, о чем они будут разговаривать.

Мне ли было не знать, о чем может поведать мальчишке мой самурай?! Я должен был признать, что японскому дворянину было чем вскружить голову ребенку. Чего только стоила его служба в императорском дворце?!

Я вернулся к себе вместе с Мирой, атласные, тяжелые юбки которой шуршали у меня за спиной. От нее удивительно пахло восточными духами, запах которых сводил меня с ума.

– Вам удалось что-нибудь узнать? – осведомилась Мира, как только я повернул ключ в замке. Она забралась с ногами на оттоманку и принялась водить рукой по ткани, которой были обтянуты стены в комнате.

– Почти ничего, – ответил я, – кроме того, что Гродецкий действительно раньше уже бывал в имении князя, и при этом, инкогнито. Судя по всему, именно по его приказу пара мужиков создали в местной деревне видимость индийского ритуала…

– Вы имеете в виду заклание скота? – догадалась Мира.

– Вот именно, – согласился я. – Однако я так до сих пор и не выяснил, кто из них принимал участие в убийстве князя Титова. Мне кажется, что Гродецкий вряд ли сумел бы справиться с этим самостоятельно!

– Мне тоже так кажется! – кивнула Мира. – Но ему помогала еще и англичанка…

– Да, – кивнул я, – в этом тоже не остается сомнений!

– Но, Яков Андреевич, – заволновалась Мира. – Вы сможете что-нибудь доказать?! – с тревогой в голосе спросила она.

– Постараюсь, – ответил я. Однако я сам не имел на этот счет абсолютно никакой уверенности.

– Гродецкий пытался выпытать у меня, – сказала Мира, – зачем вы поехали в деревню?!

– И что ты ему ответила? – осведомился я.

– Ничего, – передернула она плечами. – Сказала, что вы отправились на прогулку!

– Ну и славно, – похвалил я ее. Она словно котенок прильнула ко мне и прошептала на ухо:

– Яков, будь осторожен!

Я был изумлен: Мира впервые за все время нашего знакомства отважилась на такую фамильярность.

– Буду, милая, буду! – успокоил я ее, погладив по тяжелым густым волосам.

Мира забралась ко мне на колени и страстно проговорила:

– Я не переживу, если с тобою что-то случится!

– Успокойся, – я убрал у нее с лица прядь непослушных, черных волос, – твоими молитвами со мной никогда ничего не случится!

– Вашими бы устами, – заулыбалась Мира, она любила повторять за мной мои поговорки. Я и не заметил, что моя индианка снова перешла со мною на «вы».

Я вытащил из-за ворота пантакль, который всегда носил у себя на груди.

– Он хранит меня, – ответил я ей.

– А я и не знала, Яков Андреевич, что вы – язычник! – лукаво заулыбалась индианка.

– О! – усмехнулся я. – Ты научила меня многим премудростям!

Мира слезла с моих колен, вытащила из-под шифоньера свой магический ящик и склонилась над ним.

– Что ты ищешь? – осведомился я.

– Траву для Ольги Павловны, – ответила индианка, перебирая свои бархатные мешочки.

– Ой! – ужаснулся я. – Я совсем позабыл справиться у тебя о здоровье вдовой княгини! Как она? Ей лучше? – осведомился я.

– Да, – кивнула моя индианка. – Ольге Павловне с каждым часом все лучше, – сказала она. – Княгиня выздоравливает прямо на глазах!

– Ты считаешь, что это действие ведического ритуала? – спросил я с сомнением в голосе. Говоря откровенно, я никогда особенно-то не верил во все эти магические обряды, не смотря на то, что принадлежал к ордену вольных каменщиков.

– Не знаю, – пожала плечами Мира, – а вы-то, Яков Андреевич, оказывается, Фома неверующий, – со смехом заключила она, отыскав наконец мешочек с травой хариды. – Ну, – пожала индианка плечами, – возможно, это всего лишь действие лекарственных трав, – улыбнувшись допустила она.

Мира высыпала засушенную траву на ладонь.

– И что бы я делала сейчас, – усмехнулась она, – если бы не привезла ее с собой из Калькутты?!

– Не знаю, – пожал я плечами, – возможно, сидела бы взаперти!

– Да уж, – кивнула моя индианка, – с княгини станется!

– Она не обижала тебя? – спросил я уже серьезно.

– Нет, – Мира покачала своей головой, – нам удалось-таки найти со вдовою общий язык!

Мира взяла свой мешочек, спрятала на место обклеенный цветной бумагой ящик с магическими принадлежностями, захватила серебряную кружку, из которой обычно отпаивала больную княгиню, коснулась на прощание своими устами моей щеки, словно взмахнула крыльями бабочки, и отправилась врачевать занемогшую Ольгу Павловну.

Я же решил перечитать дневник погибшего князя. Едва за Мирой захлопнулась дверь, как я полез за ним в ящик стола. На лбу у меня выступили капли холодного пота – я шарил ладонью в столе и ничего не находил. Наконец, я нащупал бархатную обложку своей лиловой тетради. Мне удалось вынуть ее из ящика письменного стола. Лежала она явно не на своем месте.

Я открыл ее и перелистал. На одном из листков оказался загнутый уголок. Мой дневник явно кто-то прочел.

– Гродецкий! – ужаснулся я вслух и снова сунулся в стол.

Дневник Николая Николаевича Титова исчез.

– Этого только мне не хватало, – пробормотал я, утирая ладонью пот со лба. Сережка англичанки также отсутствовала.

Мне оставалось только заключить, что в мое отсутствие мои апартаменты кто-то обыскивал. Только сейчас я понял, какую совершил глупость, взяв с собой в деревню своего Золотого дракона. Насколько больше пользы он смог бы принести мне именно здесь!

Кинрю оказался легок на помине.

Раздался тихонький стук в дверь.

– Кто там? – спросил я встревоженно.

– Ваш ангел-хранитель, Яков Андреевич, – ответил японец.

– Входи! – велел я ему, не убирая свой дневник со стола.

От моего Золотого дракона у меня практически не было секретов, тем более, в такой критической ситуации, которая вот-вот грозила выйти из-под контроля.

– Вы только посмотрите, Яков Андреевич, что я принес?! – сверкнул белозубой улыбкой японец.

– Очень интересно, – проговорил я заинтриговано, на минуту позабыв обо всех своих напастях, обрушившихся на меня, как снег на голову.

Кинрю держал в своих ладонях маленький серебряный сундучок довольно тонкой работы, с такой же узорной серебряной крышечкой.

– Что это? – осведомился я.

Золотой дракон молча приподнял ее, и я не поверил своим глазам. В серебряном сундучке лежала жемчужина…

– Эта та самая? – тихо спросил я пересохшими от волнения губами.

– Та самая, – ответил Кинрю, – настоящая! Та, что исчезла из спальни княгини!

– Где ты ее нашел? – поинтересовался я, выкладывая жемчужину себе на ладонь.

– Сейчас я все расскажу, – ответил Юкио, усаживаясь в кресло.

– Не тяни! – попросил я Кинрю. Мне не терпелось узнать, что же все-таки приключилось с жемчужиной. – Выкладывай все как есть! – торопил я его.

Жемчужина переливалась перламутром в свете чадящей свечи, закапавшей воском подсвечник. Она сияла девственной чистотой.

– То-то княгиня обрадуется! – протянул я с восторгом в голосе.

– Мне ее Саша показал, – начал японец. – Он ее под рождественским деревом нашел, – продолжил он, – в тот день, когда Мери-Энн с Гродецким поссорилась и Никита Дмитриевич Сысоев случайно подслушал их разговор.

– Вот как? – вслух удивился я.

Мой Золотой дракон кивнул мне в ответ.

– По-видимому, мисс Браун, – имя англичанки по-прежнему давалось японцу с трудом. Когда Кинрю произносил его, он старался спрятать глаза, – сама намеренно оставила ее в зале, где стояла рождественская елка, чтобы не отдавать Гродецкому. Возможно, поэтому, он ее и убил, – высказал вслух японец свое предположение.

– Не думаю, – тихо ответил я. – Ему была нужна жемчужина, а не мертвая англичанка. Своей смертью Мери-Энн только смешала ему все карты!

– Не знаю, – пожал плечами Кинрю. – Но, так или иначе, Саша советовался со мной, стоит или нет дарить ее Настеньке на рождение… Оно, у нее, кажется, в январе, – добавил японец.

– Так, значит, мальчик присвоил себе бабушкину жемчужину?!

– удивился я.

– Вовсе нет, – возразил японец, вступившись за Сашу. – Он и не знал, что она принадлежит княгине. Саша считал, что это жемчужина его гувернантки. Он собирался отдать ей ее на следующий же день, но неожиданно узнал, что Мери-Энн умерла.

– Вследствие чего он посчитал себя единственным обладателем редкого клада?! – усмехнулся я.

– В общем-то да, – согласился японец. – Но он сразу согласился отдать жемчужину мне, как только узнал, что она принадлежит его бабушке. Мальчик даже надеется, что это вернет ей здоровье! – добавил он.

– Добрая душа, – заметил я искренне. – Кстати, мне стало известно, что эту жемчужину Николай Николаевич Титов приобрел в Индии в тоже самое время, когда Гродецкий купил у того же ювелира другую жемчужину, схожею с этой, как две капли воды!

– Вот оно что?! – покачал головой японец. – Тогда все становится на свои места, – заметил он. – Но откуда вы это узнали? – удивленно поинтересовался Кинрю.

– Я обнаружил в архиве князя его дневник, – ответил я.

– Что же вы раньше молчали, Яков Андреевич?! – вспыхнул мой Золотой дракон. – Где он? Я хочу его прочитать! – заволновался он.

– Дневник исчез, – развел я руками.

– Яков Андреевич! – сокрушенно покачал головой японец. – Какая жалость!

– Совершенно с тобой согласен, – ответил я. – Подозреваю, что это дело рук господина Гродецкого!

– Но он же завтра покинет имение! – ужаснулся мой Золотой дракон. – И ищи тогда ветра в поле! – присвистнул он.

– Совершенно верно, – согласился я. – Мы должны его обязательно задержать!

– Но каким же образом? – заволновался Кинрю, его впалые щеки раскраснелись так, будто он побывал на морозе.

– Думаю, нам все-таки стоит обратиться к Медведеву, – ответил я.

– Так, значит, время пришло! – воскликнул Кинрю, потирая руки.

– Похоже, что да! – ответил я. – Я думаю, он не откажется поприсутствовать при нашем разговоре с Гродецким…

– Но вы же обидели его, – осторожно заметил Кинрю.

– Он – старая ищейка, – усмехнулся я, – мне кажется, что Лаврентий Филиппович настолько великодушен, что простит меня! Тем более, когда мы покажем ему жемчужину…

– Пожалуй, вы правы, – согласился японец.

– Завтра же утром я поставлю Лаврентия Филипповича в известность обо всем, что нам удалось узнать! – объявил я Кинрю свое окончательное решение.

Не успел я переодеться ко сну, как в дверь моей комнаты вновь кто-то постучался.

– Кто там? – осведомился я уже в полудреме. За последние дни мне ни разу так и не удалось толком выспаться, и я чувствовал себя, будто разбитая телега.

– Яков Андреевич! – донеслось из-за двери.

– Кто там? – откликнулся я, не узнав обладателя голоса.

– Это – Мадхава! – ответил ночной посетитель.

– Мадхава? – переспросил я удивленно. – И чего вам только не спится в такое время? – я направился к двери, которую на всякий случай запер на ключ.

– Яков Андреевич, – ввалился индиец в комнату, – как хорошо, что я вас застал!

– Что еще случилось? – заволновался я.

– В комнате пана Гродецкого свет горит, – отдышавшись, проговорил Мадхава.

– Ну и что? – спросил я устало. – Может быть, он вздумал почитать перед сном?!

– Яков Андреевич, что с вами? – Мадхава встряхнул меня за плечи. – Очнитесь! По-моему, он собирается сбежать из имения. Я видел, как кучер Гродецкого носил его вещи в карету!

– В самом деле? – слова Мадхавы подействовали на меня, будто холодный душ. Весь сон с меня словно рукой сняло. Я бросился одеваться.

Минут через пять в дверь постучала Мира.

– Яков Андреевич, вы уже знаете? – спросила она через порог.

– Что именно? – осведомился я.

– Что Гродецкий задумал что-то неладное…

– Он собирается сбежать? – поинтересовался я, натягивая рубашку.

– По-моему, он собрался поджечь усадьбу, – встревоженно проговорила Мира.

– Что? – воскликнули мы в один голос с Мадхавой. – С чего это ты взяла?!

– Грушенька сказала мне, – ответила моя индианка, – что Гродецкий в манерке из людской керосин унес!

– В какой еще манерке? – удивился Мадхава.

– Это такая металлическая фляжка, походная, – объяснил я ему, на ходу обуваясь в сапоги, – с закручивающейся крышкой… – Я подумал о том, что Гродецкий вполне мог быть в прошлом военным, и, так же, как и я, уйти в отставку. С тех самых времен у него как раз и могла остаться походная фляжка.

– Агастья нас у его комнаты дожидается, – сказал Мадхава, – я ему велел, если что подозрительное заметит, орать во все горло! Пожар – страшное дело! – протянул индиец многозначительно.

– Какой ужас! – всплеснула руками Мира. – Я не хочу!..

– воскликнула она. Я видел, что мою индианку охватывает паника. Я мог представить себе, что она чувствовала. Ведь однажды моя Мира уже сумела избежать мучительной смерти в объятиях пламени.

– Все будет хорошо, – я сделал слабую попытку ее успокоить.

– Торопитесь! – простонала Мира. – В доме же дети!

Все втроем мы выбежали на лестницу, где столкнулись с Кинрю, который тоже заметил, что творится что-то неладное. Особенно ему не понравилось, что кучер Гродецкого тайком перетаскивал его вещи в карету.

У дверей Гродецкого Агастьи не оказалось.

– Я не понимаю, что происходит! – взволнованно воскликнул Мадхава, озираясь по сторонам. – Мне кажется, что с Агастьей что-то случилось, – прошептал он испуганно, заметив, что я делаю ему знак молчать.

Я постучался в дверь, которая, разумеется, оказалась запертой.

– Кто там? – откуда-то издалека услышал я голос пана Станислава.

– Кольцов, – ответил я. – Мне надо обсудить с вами один спорный вопрос.

За дверью на несколько секунд повисла пауза. Гродецкий раздумывал, стоит или нет пускать меня в его комнату. Я вообще подозревал, что весь этот пожар он задумал только из-за меня, потому как был уверен, что я уже докопался до истины. В связи с этим ему необходимо было отделаться от меня. Поэтому я полагал, что он воспользуется моментом и попробует убрать меня без свидетелей и без лишнего шума, раз уж предоставилась такая возможность. К несчастью для себя, Гродецкий не знал, что я пришел к нему не один.

После недолгих колебаний пан Станислав все-таки загремел ключем в замочной скважине.

– Входите! – велел он мне, выглянув за дверь.

Мой Золотой дракон, Мадхава и Мира спрятались за одной из многочисленных колонн, имевшихся в холле.

Но только я переступил через порог, как они последовали за мною.

В комнате я заметил связанного Агастью, который валялся на полу с кляпом во рту.

– Яков Андреевич, вы проиграли, – сказал Гродецкий, как раз в тот момент, когда за моей спиной, грозной тенью, появился Кинрю. В руках пан Гродецкий сжимал «кухенрейтор».

– Что здесь происходит? – осведомился он, прицелившись в японца.

Только сейчас я разглядел, что на полу валялась фляжка с пролившимся керосином. Вещи Гродецкого были сгружены в углу.

– Нет, это вы проиграли! – проговорил Мадхава, выступая из-за спины Кинрю. В руках он тоже держал дуэльный пистолет, который нацелил в сторону пана Станислава.

Воспользовавшись сложившейся ситуацией, японец молниеносным движением выбил из рук Гродецкого пистолет и повалил поляка на спину.

– Проклятие! – прохрипел Гродецкий, падая на мозаичный пол, бывший в его комнате черно-белым. В масонстве такая мозаика символизировала взаимочередование добра и зла в человеческом мире. Так убирались некоторые масонские ложи.

– Я вижу, пан Станислав, что вы торопитесь, – кивнул я в сторону его упакованного багажа.

– Да уж, – усмехнулся Гродецкий, обнажив свои жемчужно-белые зубы. – Торопился, по крайней мере…, – добавил он. – И угораздило же меня с вами связаться, Яков Андреевич! – процедил сквозь зубы Гродецкий, пока Кинрю связывал ему руки.

– Да, – кивнул я, – напрасно вы выбрали именно меня в козлы отпущения… Кстати, – осведомился я, – куда вы спрятали дневник Николая Николаевича? – осведомился я.

– Ищите, – пожал плечами Гродецкий с издевательской улыбочкой на устах.

– Найду, – заверил я его. – Не беспокойтесь!

Мира тем временем вытирала на полу керосин, а Мадхава освобождал от тенет своего «брахмачарина» Агастью.

– Мира! – позвал я индианку.

– Что? – негромко отозвалась она. Я заметил, что ее панический ужас прошел. Индианка с интересом рассматривала вещи Гродецкого.

– Позови Медведева, – попросил я ее. – Этот случай не терпит отлагательств до завтрашнего утра.

– Хорошо, – согласилась индианка и вышла из комнаты.

Я же начал осматривать багаж господина Гродецкого и через несколько минут уже обнаружил дневник князя Титова.

– Я вижу, вы торопились, – сказал я Гродецкому, кивнув в сторону обнаруженной мною тетрадки.

– Теперь это не имеет никакого значения, – мрачно ответил пан Станислав.

– О, да! – воскликнул я, вынимая из его дорожного погребца черный футляр. Я раскрыл его и обомлел. – А это что такое?

– произнес я вполголоса.

– Я вижу, вы узнали его, – ответил Гродецкий.

В эту минуту в комнату пана Станислава вошел Лаврентий Филиппович.

– Я так и знал, что вы что-нибудь этакое выкинете, Яков Андреевич, – усмехнулся он.

– Ну, все лавры в этом деле должны достаться пану Гродецкому! – заметил я.

– Догадываюсь, – кивнул Медведев. – Что я вижу? – Лаврентий Филиппович уставился на футляр с вензелем Гродецкого, выгравированным под крышкой. – Перстень с адамовой головой! – воскликнул он. – Я видел его на пальце князя! Он с ним никогда не расставался, – добавил квартальный надзиратель, – но на теле покойного этого перстня не было! – заметил он, постукивая пальцами по столу. Медведев поводил ноздрями по воздуху. – Что это? – удивился он. – По-моему, это керосин, – прищурился надзиратель. – Вы хотели спалить имение? – обратился Лаврентий Филиппович к пану Гродецкому.

– Представьте себе, что – да, – нагло ответил он.

– Господин Гродецкий пожелал таким образом от меня избавиться, – решил я внести некоторые пояснения и протянул Медведеву дневник Николая Николаевича Титова. – Занимательное чтиво, – заметил я.

– Обязательно почитаю на досуге, – ответил Лаврентий Филиппович.

– Я думаю, что настало время расставить все точки над i, – заметил я. – К сожалению, княгиня больна и не в состоянии выслушать эту историю…

– Да и Колганов с Сысоевым отсутствуют, – заметил мой Золотой дракон.

– Никита Дмитриевич по делам в деревню уехал, – сказал Медведев.

– А Иван Парфенович заперся в своей комнате, – заметил Мадхава, – и боится оттуда кончик носа высунуть, – усмехнулся он.

– Похоже, ваша дуэль с Колгановым не состоится! – сказал я Гродецкому.

– Не велика потеря, – ответил он. – У меня нет нужды сражаться с мошенниками!

– А себя вы к кому причисляете? – вкрадчиво осведомился Медведев.

– К патриотам, – серьезно сказал Гродецкий, – и к защитникам своего отечества!

– Ах, вот оно как?! – поджав губы, хмыкнул Лаврентий Филиппович.

– Знакомы ли вы с книгой Иоанна Масона «О познании самого себя»? – обратился я к пану Станиславу. – Ведете ли вы дневник с целью исповедания?

– Мне нет надобности испытывать самого себя, – ответил Гродецкий. – Ежедневно и еженощно могу я сказать, что служу своему отечеству! – воскликнул он.

– Но к чему вам, господин Гродецкий, понадобилось обращаться к ведическому ритуалу?! – изумленно воскликнул Мадхава, широко распахнув свои огромные черные глаза.

– Думаю, я смогу ответить на этот вопрос, – проговорил я вполголоса.

– Не сомневаюсь, – кашлянул Лаврентий Филиппович.

– Какой-то неизвестный агент Титова, – начал я свой рассказ, – сообщил ему, что я как-то связан с польским масонством, – я мог говорить об этом, поскольку в комнате не было никого кроме индусов, которым я уже доверял и которые вскорости собирались уехать на родину, Медведева и Миры, – Литовские ложи вопреки желанию Его Императорского Величества Александра I и Великой Петербургской ложи «Астреи» присоединились в Великому польскому востоку, отчаянным противником чего был князь Николай Николаевич Титов. Но к его мнению прислушивались, – проговорил я многозначительно, – и господин Станислав Гродецкий как истинный патриот, – я кивнул в сторону поляка, – решил физически устранить своего противника… и, – добавил я, – свалить это все на меня. Для этого ему не понадобилось чрезмерных усилий, достаточно было намекнуть Николаю Николаевичу, чтобы он пригласил в это имение индусов. Его тайный агент также докладывал Титову, что «брахманы» как-то связаны с поляками, что было только на руку Гродецкому… Я подозреваю, что это именно он и связан с ним! Теперь меня легко было обвинить в том, что я через индианку Миру передаю информацию индусам, которые, якобы, работают на Великий польский восток.

– Я же вам говорил, – кивнул Лаврентий Филиппович, – что Иван Сергеевич Кутузов вам больше не доверяет!

– Вы были правы, – ответил я. – Но в данный момент меня интересуют имена сообщников пана Гродецкого и имя этого засекреченного агента!

– Этого имени вы никогда не узнаете! – воскликнул Гродецкий.

– Ну, это мы еще посмотрим! – ответил я. – Кстати, – обратился я к пану Станиславу, – объясните мне, зачем вы убили англичанку?! Она же была вашей любовницей и сообщницей. Ведь Мери-Энн нередко бывала в салоне Божены Феликсовны Зизевской, где вы и приглядели индусов…

– Какой такой Божены Феликсовны? – насторожился Медведев, – имя показалось ему знакомым, но он никак не мог припомнить, где его слышал!

– Это я вам, Лаврентий Филиппович, потом объясню, – ответил я.

– Это не ваше дело! – грубо ответил Гродецкий.

– Ну, тогда я сам, – развел я руками. – Мери-Энн была вам нужна, чтобы выкрасть у княгини жемчужину, подложить ее мне, для того чтобы в смерти князя обвинили меня, но в последний момент она почему-то заартачилось и сообщила вам, что жемчужина исчезла… Вы занервничали, поссорились с ней и нечаянно толкнули ее! Мисс Браун упала и ударилась головой.

Вы, господин Гродецкий, не рассчитали своего удара… Ее смерть спутала все ваши планы. В момент ее убийства я был заперт в комнате Миры, что и оправдало меня! Тогда вы сменили тактику и открылись мне, что принадлежите к польскому масонскому братству и даже принесли мне свои извинения. Но вам надо было найти виновного, – продолжил я, – и ваш выбор пал на Сысоева, поэтому-то вы и подложили ему другую жемчужину, почти идентичную той, что исчезла из комнаты Титовой.

– А откуда она взялась? – изумился Мадхава.

– Ну, об этом господин Станислав Гродецкий на всякий непредвиденный случай заранее побеспокоился, – ответил я.

– Между прочим, вы знаете, где он с господином Титовым познакомился?

Все отрицательно закачали головами.

– В Индии, – ответил я. – В ювелирной лавке!

– Надо же! – изумился Медведев.

– Вот пан Станислав и подложил Никите Дмитриевичу свою жемчужину…

– Завтра же я отвезу вас в Управу, – сказал Медведев Гродецкому.

– Не мешало бы еще в деревню заехать, – добавил я. – Чтобы разобраться с его сообщниками!

– Непременно, – ответил Лаврентий Филиппович и чихнул. – Кстати, – спросил он Гродецкого, – а зачем вы сняли с Титова перстень с адамовой головой, ведь это же только доказывает вашу вину?!

– В знак того, – ответил Гродецкий с чувством собственного достоинства, – что я осуществил свое жизненное предназначение и исполнил свой долг перед польским братством, – добавил он.

– Ну-ну, – покачал головой Лаврентий Филиппович, поглаживая рукой чисто выбритый подбородок. – Я думаю, вы не будете возражать, пан Станислав, если я закрою вас здесь на эту ночь?

– Ну что вы, – протянул Гродецкий. – Конечно, нет! – усмехнулся он.

– И у дверей я бы попросил подежурить господина Юкио Хацуми, – проговорил Медведев, – а то что-то на лакея Григория у меня нет надежды, – добавил он. – Вы не против, Яков Андреевич? – обратился надзиратель ко мне.

– Если Кинрю не возражает, – ответил я.

– Кинрю не возражает, – усмехнулся японец. – Я с превеликим удовольствием! – угрожающе добавил мой Золотой дракон. Он все еще не мог простить Гродецкому смерти англичанки мисс Браун.

– У меня для вас есть сюрприз, – обратился я к надзирателю и достал из кармана серебряный сундучок.

– Что это? – удивился Медведев.

Я приподнял серебряную крышечку.

– Ой! – воскликнул Лаврентий Филиппович, не веря своим глазам. – Откуда это у вас?

И я пересказал ему историю, рассказанную мне моим ангелом-хранителем.

– Пока я оставлю этот сундучок у себя, – произнес Медведев, выслушав рассказ до конца, – в качестве вещественного доказательства. Но как только появится возможность, я сразу же передам эту жемчужину Ольге Павловне. Кстати, надо еще, чтобы она ее узнала…

– Не сомневайтесь, – заверил я Медведева. – Княгиня ее узнает!

– Да, – протянул Лаврентий Филиппович, – ничего себе подарочек!

Я вернулся к себе, оставив Кинрю у дверей Гродецкого охранять нашего преданного своему делу поляка, ознакомившегося в Калькутте с азами ведического действа.

Куда уж было моей бедной Мире с ее скудными познаниями в области религии своего народа до пана Станислава, виртуозно освоившего начала ритуального жертвоприношения?!

У меня не укладывалось в голове, что этот фанатик принадлежал к мировому франкмасонскому братству, призванному воздвигнуть на земле камень за камнем духовный храм всеобщей любви…

– Яков Андреевич, неужели все кончилось? – устало спросила Мира.

– Надеюсь, моя милая предсказательница, – нежно ответил я.

– Но звезды предсказывают иное, – сказала Мира взволнованно. Какая-то тень легла на ее чело, и мне показалось, что она состарилась лет на пять.

– Когда ты успела составить гороскоп? – осведомился я.

– Я делаю это каждый день, – сказала индианка. – Марс грозит нам бедой, – проговорила она. – Мне кажется, что эта история еще не завершена, – печально вздохнула моя возлюбленная.

– Типун тебе на язык! – шутливо цыкнул я на нее.

Мира рассмеялась и обвила руками меня за шею. Этой ночью она осталась спать в моей комнате.

Около полуночи нас разбудил отчаянный стук в закрытую дверь.

– Вот оно, начинается! – встревоженно прошептала Мира, набрасывая поверх кружевной ночной сорочки полупрозрачный пеньюар из тончайшего нежно-голубого флера.

– Да что происходит, черт возьми?! – выругался я, зажигая свечу в шандале. – Кто там? – воскликнул я, спросонья протирая глаза.

– Яков Андреевич! – услышал я из-за двери детский, дрожащий голос. – Это Саша, – отчаянно всхлипнул он. – Я вас очень прошу, впустите меня, пожалуйста!

Мира бросилась к двери, чтобы впустить ребенка. Сердце тревожно забилось у меня в груди предчувствием беды.

Дверь распахнулась, на пороге стоял заплаканный, шмыгающий немного вздернутым носом Саша.

– Что стряслось? – взволнованно осведомился я.

– Господина Кинрю убили, – дрожащим голосом ответил Саша Титов.

IX

– Что?! – у меня волосы на голове встали дыбом от ужаса.

– Кого убили?!

Мира вскрикнула и едва не потеряла сознание. Ее связывала с Кинрю искренняя, крепкая дружба. Иногда они позволяли себе подшучивать друг на другом, но никогда не заходили дальше обычного дурачества. Мира была нежно привязана к немного нелюдимому, замкнутому Кинрю. Еще никому и никогда не удавалось нарушить наш довольно устойчивый триумвират, основанный на взаимовыручке и доверии.

– Золотого дракона! – заплакал мальчик.

– Кто тебе сказал?! – воскликнул я и усадил его в глубокое сафьяновое темно-зеленое кресло, в котором ребенок утонул, словно в бездонном озере.

– Я сам видел, – ответил мальчик, вздрагивая всем телом. На его черных, длинных ресничках застыли прозрачные слезинки, поблескивающие в свете одинокой свечи.

– Где? – воскликнул я.

– У дверей комнаты господина Гродецкого…

– Этого еще не хватало! – выдохнул я, глотая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Нет! – закричала Мира и заплакала, спустившись на пол по стеночке. Она сама стала похожа на беззащитного, брошенного ребенка.

– Перестань убиваться! – воскликнул я и поднял индианку на ноги. Потом я достал из шкафчика графин и налил в прозрачную стеклянную рюмку крепкой, хорошей водки.

– Выпей! – велел я Мире.

– Нет, – она затрясла головой с растрепавшимися волосами, упавшими черными крыльями ей на лицо. В этот момент моя индианка и в самом деле стала похожа на цыганскую ведьму.

– Я не могу это пить! – воскликнула она с отвращением и скорчила презрительную гримасу.

– Выпей! – настаивал я. – Тебе станет легче! Представь, что это лекарство!

– Нет, – Мира снова затрясла головой. – Юкио Хацуми мертв! – простонала она.

– Это еще неизвестно, – произнес я с надеждой в голосе. – Мальчик мог ошибиться, тем более в темноте! Выпей ради меня!

Наконец Мира подчинилась и, зажмурившись, выпила содержимое рюмки.

– Как ты оказался у дверей пана Станислава? – обратился я к Саше.

– Я видел, как все вы пошли туда, но не видел, чтобы Кинрю вернулся, – всхлипывая ответил он. – Я думал, что господин Юкио еще расскажет мне про самураев!

– И куда только смотрит Грушенька?! – невесело усмехнулся я.

– Не говорите ей… – попросил Саша, – она такая добрая!

– Хорошо, не буду, – ответил я, – только для этого, ты, мой хороший, должен обязательно успокоиться! Договорились?

– Qui, – всхлипнул мальчик.

– Ну-ну, – я похлопал его по плечу, стремясь сохранять самообладание. – Я уверен, что наш Золотой дракон все еще жив! – проговорил я, стараясь сам поверить в свои слова.

Мне стоило огромного труда самому не разрыдаться, но я был в ответе за Миру и маленького Сашеньку, а потому был обязан держать себя в руках. – Я должен посмотреть, что там случилось, – обратился я к индианке. – А ты пока присмотри за ребенком! – Я считал, что эта обязанность должна была привести ее в чувство.

Как оказалось, я не ошибся. Мира действительно пришла в себя.

– Ждите меня здесь! – велел я обоим и отправился на поиски своего попавшего в беду ангела-хранителя.

Я поднялся по лестнице, пугаясь своего отражения в зеркалах.

Казалось, что усадьба полна была привидениями. Из-за одного угла выглядывала мисс Браун с разбитой головой, из-за другого – Кинрю, застреленный из «кухенрейтора», а мне почему-то представлялось, что пан Гродецкий застрелил моего японца из дуэльного пистолета, из-за колонны усмехался сам князь Николай Николаевич.

Я перекрестился, отгоняя прочь это наваждение.

У дверей комнаты Гродецкого я и в самом деле наткнулся на тело Золотого дракона.

– Кинрю! – тихонько позвал я его.

В ответ мне раздался стон, и я уже смог облегченно вздохнуть.

– Жив! – воскликнул я.

– Жив, – эхом откликнулся мой Золотой дракон, приходя в сознание. – По-моему, я потерял много крови, – заметил он, показывая мне окровавленную ладонь.

– Он выстрелил в тебя? – спросил я взволнованно.

– Нет, – покачал головой Кинрю. – Ударил ножом!

– Вот мерзавец! – воскликнул я. – Но как он дверь-то открыл?

– Не знаю, – пожал плечами Кинрю. – Наверное, у него были еще ключи, которые у него не отобрал Медведев. – Или ему удалось взломать замок, – добавил он неуверенно. – Но, так или иначе, этот пан едва не отправил меня к праотцам!

– Все хорошо, что хорошо кончается, – заметил я.

– Это вы верно подметили, Яков Андреевич! – с трудом проговорил японец. Я взял его под руку и сначала помог подняться с пола, а затем добраться до мой комнаты. Кинрю сказал мне, что Гродецкий сбежал. Впрочем, я сам в этом тоже нисколько не сомневался.

– Кинрю! – ахнула Мира, когда он ввалился в дверь. – Ты жив! – обрадованно вскричала она.

– Нет, – покачал головой японец, – это мой призрак бродит по старинной барской усадьбе!

– Господин Кинрю, вы живы! – мальчик в ночной сорочке до пят выпрыгнул из моей постели.

– Сашенька? – удивился японец. – А ты здесь какими судьбами?

– Ему ты обязан жизнью, – ответил я. – Мальчик решил, что тебя убили, и первым делом примчался ко мне!

– Глупенький, – улыбнулся Кинрю. – Золотые драконы не умирают. Они вечно живут! – добавил он.

Я оставил раненого Юкио на попечение моей индианки и отправился на поиски господина Гродецкого, уповая на то, что он до сих пор не успел еще покинуть усадьбы.

В комнате, разумеется, вещей поляка не оказалось. Я спустился в людскую, кучер Гродецкого так же пропал.

Истопник сказал мне, что видел, как тот выходил на улицу около полуночи… Ему, видите ли, воздухом подышать захотелось!

Я набросил на плечи шубу и вышел на освещенную усадебную веранду. В воздухе пахло морозной свежестью, под ногами похрустывал девственный снег. От веранды по мраморной лесенке петляли две цепочки следов. Я поежился. Пора была и вправду студеная.

Дормез Гродецкого растворился во тьме, словно карета беглого привидения.

– Вот вам и ведическое убийство! – проговорил я себе под нос. – Ищи – свищи ветра в поле!

Теперь мне предстояло разыскивать и ловить Гродецкого.

Когда я вернулся к себе, оказалось, что в моей комнате меня уже дожидается Медведев.

– Яков Андреевич, и как же это вы так могли? – покачал он седеющей головой.

– О чем это вы? – не понял я.

Японец хмыкнул себе в ладонь.

– Упустили-таки поляка! – Лаврентий Филиппович досадливо ударил себя ладонью по пухлой ляжке.

– А кто в этом доме представляет полицию? – осведомился я.

– Кто не хотел прислушиваться ни к одному моему слову? – горячился я.

– Ну, ладно! Ладно! – замахал руками Лаврентий Филиппович.

– Больно уж вы, Кольцов, разошлись! Не на шутку! – добавил он. – Не об обидах, а о деле думать надо! – произнес Медведев назидательно.

– Ну-ну, – покачал я головою в ответ.

Выспаться, разумеется, этой ночью мне совершенно не удалось.

Встал я на рассвете разбитый и отправился вместе с Мирой в столовую завтракать, где Грушенька накрыла нам стол на троих с Медведевым.

Кинрю крепко спал в своей постели после того, как моя индианка опоила его своим дурманным питьем. Он рвался в бой и собирался сегодня же утром отправиться на поиски Гродецкого, но мы уговорились с Лаврентием Филипповичем его не будить. В конце-концов, моему Золотому дракону надо было скорее выздоравливать.

– Что вы думаете делать? – осведомился квартальный надзиратель, орудуя серебряной вилкой в китайской фарфоровой тарелке.

– В деревню надо бы съездить, – ответил я. – Сообщников Гродецкого разыскать… Не один же он свое ритуальное убийство осуществлял!

– Резонно, – заметил Лаврентий Филиппович.

Спустя полчаса мы уже ехали в цугах в сторону той самой деревни, куда я намедни наведывался вместе с Кузьмой.

Медведев всю дорогу никак не мог надивиться подлости масона Гродецкого.

– А Кутузов куда же смотрит? – вовсю сокрушался он. – Понабрали вы в свои ложи проходимцев! Не зря еще императрица Екатерина про вас говаривала, что вы привержены «странным мудрованиям». Чем этот ваш Гродецкий не c'est un fanatique?!

– Полегче! – попросил я Медведева. Насколько мне было известно, Государыня Императрица Екатерина II и в самом деле именовала так масона Новикова, которого она считала «мартинистом хуже Радищева»! Однако Лаврентий Филиппович путал совсем разные вещи, имея о них самое незначительное понятие…

По дороге мы завернули в знакомый уже трактир. Трактирщик Савельич в длинной темно-синей чуйке до пят показал нам дорогу к Андрейке Головачову, вернувшемуся в деревню, как только стихла метель и дороги оказались расчищенными.

– Слыхали ли вы, Яков Андреевич, что стряслось? – насупившись, спросил у меня Савельич.

– Еще какая-то беда? – сердце замерло у меня в томительном предчувствии.

– Еще какая! – причмокивая произнес трактирщик.

– Ну, не тяни! – прикрикнул на него Лаврентий Филиппович.

Савельич возмущаться не стал, понял, что Медведев – важная птица, с которой и связываться не след!

– Кирьяшка-то Лопухин повесился, – выпалил Савельич. – Как только вы, Яков Андреевич, уехали, а Матрена его – жена, стало быть, – по воду пошла, так он сразу и того…

Веревку на гвоздик! – трактирщик сделал знак у себя на уровне шеи. – Так его, бедолагу, никто и не откачал…

– Рыльце-то, похоже, было в пушку, – прищурившись проговорил Лаврентий Филиппович.

– Похоже! – кивнул трактирщик.

Спустя около получаса мы подъехали к дому Головачева, который оказался высоким молодым светловолосым парнем с блуждающим взглядом узких ореховых глаз. У него были широкие скулы, крупный широкий нос, полные мясистые губы и ухмылка почти что умалишенного. Над губами у него вились рыжеватые усы.

«Ну и выбрал себе Гродецкий сподвижничков!» – мысленно удивился я.

– Чего надо? – грубо спросил хозяин, когда мы вошли в его неприбранную избу.

Тогда Лаврентий Филиппович представился. Лицо Андрейки приняло какое-то отсутствующее выражение, а потом в его глазах отразился смертельный ужас.

– Я не виноват! – вдруг истошным голосом завопил Андрейка и бухнулся в ноги Лаврентию Филипповичу, который, как мне показалось, к таким сценам привык.

Мне же, говоря откровенно, сделалось как-то жутко.

– Он меня заставил! – бил себя в грудь куцей шапкой Андрейка.

– Кто заставил? – спокойно спросил Лаврентий Филиппович.

– Сатана! – воскликнул Головачев. – Ей-богу, сатана!

– Ему не на съезжую надо бы, – шепнул я на ухо Медведеву, – а в больницу! К душевнобольным, – добавил я.

– Что за сатана? – осведомился Лаврентий Филиппович не спеша располагаясь на деревянной скамье. – Не Иваном ли его кличут? – Я успел уже к этому времени рассказать ему о нашей с Кинрю поездке к Лопухину, когда тот был еще жив.

– Не знаю, – пожал плечами Андрейка. – Кто его, сатану, знает? Может быть, и Иваном, – протянул он растерянно.

– А Гродецким он не назывался? – продолжил допрос Лаврентий Филиппович.

– Нет, – покачал простоволосой головой Андрейка Головачев.

– Не назывался.

– И чего же он заставил тебя? – осведомился Лаврентий Филиппович.

– Коня зарезать, – заплакал Андрейка. – Он мне за это два империала дал, – похвастался парнишка.

– Князя кто вязал? – осведомился я.

– Это барина-то Николая Николаевича? – переспросил Андрейка.

– Ага, его, – поддакнул Лаврентий Филиппович, поглаживая чисто выбритый подбородок.

– Ну, я, – потупился Андрейка Головачев. – Уж больно сильно брыкался барин, – деловито добавил он.

У меня сложилось впечатление, что у парня было явно не все в порядке с мозгами.

– А костер кто разводил? – спросил Лаврентий Филиппович.

Он будто протоколировал все в своей голове.

– Тоже я, – хихикнул Андрейка.

– А Николая Николаевича кто убил? – не выдержал и вмешался я.

– Это все он, – протянул Андрейка. – Нечистый!

Лаврентий Филиппович решил везти арестованного Андрейку Головачева прямо в северную столицу, я же вернулся в имение, где меня дожидались Мира и раненый Кинрю.

В этот же день состоялись похороны покойного князя Николая Николаевича Титова, на которых мне пришлось держать траурную речь.

Княгиня Ольга Павловна рыдала неутешно, ее поддерживала под руку преданная ключница Грушенька.

Похороны англичанки должны были состояться днем позже. Никто даже не знал, есть ли у нее в России родственники.

Вообще-то мне совсем не хочется об этом писать, потому как это ранит мне сердце. Я так до сих пор и не сумел возлюбить смерть, как это надлежит франкмасону, и о чем его учит одна из важнейших Соломоновых заповедей.

– Как это печально, – сказала Мира, едва мы переступили порог дома, где все зеркала были занавешены.

– Не думай об этом, – попросил я ее. – Скоро мы вернемся в Санкт-Петербург, и все печали забудутся…

Я не был так уж уверен в своих словах, но надо же было мне каким-либо образом успокоить мою милую индианку.

Она недоверчиво посмотрела на меня из-под черных ресниц, но так ничего и не сказала в ответ. Я понял, что Мира испытывает некоторые сомнения относительно нашего будущего спокойствия!

В столице я сразу же отправился домой, чего так страстно желала Мира. Мой раненый Золотой дракон, как мне казалось, желал того же. Однако он мужественно держал свое мнение при себе.

– Яков Андреевич! – обрадованно воскликнул мой камердинер, снимая мне шубу с плеч. – А мы уж и не знали, когда вас ждать, – запричитал он в своей обычной манере. – Вот непогода-то разыгралась! – Господин Юкио! – всплеснул он руками. – Да вы никак ранены! Что же это с вами со всеми снова произошло?! – заохал лакей. – Да и госпожа Мира спала с лица, – заметил он, прищурив два близоруких, слегка слезящихся глаза.

– Ничего особенного! – ответил я, будучи несколько раздражен болтливостью своего камердинера.

– Ничего особенного! Ничего особенного! – пробормотал старый слуга себе под нос и унес разбирать мои чемоданы.

Я поднялся в свой кабинет, желая первым делом спрятать дневник в тайнике за известной картиной на стене.

Не успел я открыть дверь, как замер на пороге от неожиданности с маленьким погребцом в руке, в котором лежала моя тетрадь.

– Яков Андреевич! – поприветствовал меня Кутузов, утопая в глубоком кресле.

– Иван Сергеевич! – удивился я. – Вот уж кого я никак не ожидал здесь увидеть! – сказал я холодно.

– Вы вправе сердиться на меня, Яков Андреевич, – губы Кутузова чуть тронула едва уловимая улыбка. – Но меня ввели в заблуждение, – проговорил он извиняющимся тоном. – Произошло какое-то досадное недоразумение! – развел руками Кутузов.

– А по-моему, это не недоразумение, – сухо заметил я. – Мне кажется, что некто намеренно ввел вас, Иван Сергеевич, в заблуждение…

– Расскажите мне все, что вам известно об этом деле! – потребовал Кутузов.

Мне не оставалось ничего иного, как послушаться, ибо повиновение также являлось одной из добродетелей Соломонова храма.

– Вы уверены, что жертвоприношение совершил Гродецкий? – с сомнением в голосе спросил Иван Сергеевич после того, как я поведал ему обо всем, что произошло в имении Титовых.

– Это было не жертвоприношение, – твердо ответил я. – Это было убийство! Князь имел влияние при дворе, – продолжил я, – но у него были совершенно иные политические цели, в отличие от тех, что имел Гродецкий! К тому же, между делом, кто-то посоветовал ему избавиться от меня, и он непряминул этим советом воспользоваться, ибо я, как никто другой, подходил в этом случае для заклания. На роль козла отпущения, образно говоря…

– Я вынужден с сожалением констатировать, – заметил Кутузов, – что мы с Николаем Николаевичем допустили непростительную ошибку!

– Вы мне верите? – поинтересовался я.

– Да, – кивнул Иван Сергеевич. – Ваши слова подтверждает Лаврентий Филиппович Медведев и некоторые мои агенты, – добавил он.

– Вы уже успели опросить надзирателя? – искренне удивился я.

– Да, – подтвердил Кутузов. – Вам, Яков Андреевич, должно быть известно, что Лаврентий Филиппович прибыл в столицу днем раньше!

– Известно, – ответил я. – Он, кстати, привез с собой одного из убийц.

– Это нам тоже известно, – поклонился Иван Сергеевич. – Ваша задача сейчас, – обратился ко мне Кутузов, – найти и привезти в Орден пана Гродецкого. Он должен ответить за свое преступление, – добавил Иван Сергеевич.

От его слов у меня мороз пробежал по коже. Однако я не мог не признать их справедливости…

– И вот еще что, – продолжил Кутузов, – мне неизвестно имя человека, введшего в заблуждение Титова. Я был бы весьма признателен вам, Яков Андреевич, если бы вы разыскали его и тоже доставили в наш Орден. У братьев накопились к нему некоторые вопросы… – проговорил он зловеще. Говоря откровенно, мне бы не хотелось оказаться на месте этого человека, бывшего в ответе за несколько смертей, свершившихся друг за другом.

Свет от китайского фонарика под потолком окрашивал седину Кутузова в радужные цвета. Казалось, что над его головой светится золотистый нимб. Я не мог отвезти взора от его чугунного перстня с адамовой головой, такого же, как тот, что я обнаружил в вещах Гродецкого…

Я зажмурился и снова открыл глаза, чтобы избавиться от этого иррационального ощущения и вернуться на грешную землю!

Кутузов, как всегда, вышел через потайную дверь за коричневым гобеленом. Я убрал тетрадь и вернулся в гостиную, где меня уже дожидалась Мира, продолжавшая обучать Кинрю санскриту. Ее ведические книги лежали на столе.

– И как теперь без тебя Ольга Павловна? – осведомился я.

– Ее Грушенька подлечит, – заулыбалась Мира. – Я ей оставила травы, вместе с рекомендациями…

– А Агастья с Мадхавой? – поинтересовался я.

– Они еще не дождавшись похорон уехали, – ответила моя индианка. – Не понравилась им, Яков Андреевич, ваша Россия… Чуть по этапу не пошли!

– Ваша Россия?.. – переспросил я Миру.

– Наша, – радостно воскликнула индианка и бросилась мне в объятия.

– Что я вижу? – деланно удивился Кинрю, который давно уже догадывался о наших с ней отношениях.

– Яков Андреевич, – вдруг нахмурилась Мира. – Вы как-то странно выглядите, – проговорила она. – Вас уже посещали?

– вдруг ее щеки стали пунцовыми. – Кутузов?! – догадалась индианка.

Сказать, что Мира его недолюбливала, значило бы ничего не сказать! Она Ивана Сергеевича на дух не выносила! Сколько я ни объяснял ей, что именно ему мы обязаны своим положением в обществе и нашим благосостоянием, это ничуть не меняло ее точки зрения. Индианка полагала, что Кутузов бессовестно использует меня и приносит мне одни только неприятности! Она и понятия не имела об иерархии в Ордене…

– Кутузов, – подтвердил я. – Он только что покинул мой кабинет!

– Но он же вас предал?! – в свою очередь взорвался Кинрю.

– Его ввели в заблуждение, – устало ответил я.

– Ну-ну, – покачала головой индианка, встала из-за стола и в сердцах выбежала из комнаты.

– Экзальтированная особа, – заметил Кинрю, откладывая в сторону одну из ее ведических книг.

– О, да, – выдохнул я. Однако я знал, что не пройдет и пяти минут, как она успокоится… Вопреки всему, Мира была разумной женщиной.

В этот же день я отправился к моей дорогой Божене, которая, как я полагал, могла мне много чего рассказать о пане Гродецком, укатившим из барской усадьбы в неизвестном мне направлении. Я желал, чтобы Божена Феликсовна стала той Ариадной, что позволила бы мне распутать этот клубок.

Я прибыл как раз ко времени, у Божены Зизевской был прием…

Не успел камердинер в парадной ливрее доложить о моем визите хозяйке, как она тут же, шурша бархатными юбками и расточая ароматы пачули с вербеной, вышла меня встречать.

Божена Феликсовна, по-прежнему, была необыкновенно хороша собой в бархатной иссиня-малиновой масаке, которая удивительно шла к ее ярко-синим глазам. В золотых кудрях у нее алела гранатовая диадема, такие же серьги гроздьями покачивались у кузины в ушах.

Я задумался о пане Гродецком и невольно пропустил ее, как всегда, блистательное появление.

– Милый брат, – обратилась ко мне кузина глубоким голосом.

– Вы меня не узнаете? – спросила она обиженно. – Яков, почему вы смотрите сквозь меня?

– Простите, милая Божена, я немного задумался… – ответил я.

– Вы рассеянны сегодня, – заметила Божена Феликсовна.

– Я рад, – проговорил я в ответ, – что это случается с вашим покорным слугой лишь иногда!

– Куда вы исчезли на Рождество? – осведомилась кузина.

Я осмотрелся по сторонам и, убедившись, что в этой комнате мы находимся с Боженой наедине, пересказал ей, что приключилось со мною в имении князя Николая Николаевича…

– Гродецкий? Гродецкий? Дай-ка мне вспомнить, – Божена наморщила очаровательный носик. – Очень знакомая фамилия… – протянула она. – Станислав, ты говоришь?

Я подтвердил:

– Пан Станислав Гродецкий!

– Так, значит, он тоже числится в этом вашем… Как его?

Тайном братстве?! – переспросила Божена Феликсовна, поправляя золотой завиток, выбившийся из ее античной прически.

– Числится, – согласился я. – Только не в нашем…

Политика, милая сестрица – вещь тонкая, – я низко поклонился и поцеловал ей руку, как полагалось по всем правилам этикета.

– Ну-ну, понимаю, – уверенно проговорила она. Политика была любимым коньком в салонном репертуаре Божены Зизевской!

– Так ты знаешь его? – осведомился я.

– Ну, разумеется, да! – наконец, вспомнила Божена Феликсовна. – Блестящий молодой человек… Между прочим, тоже гвардеец, – она ткнула мне в грудь очаровательным пальчиком, – в отставке, – кузина игриво блеснула глазами.

– Искусительница, – промолвил я.

– Льстец, – парировала кузина.

– Я предполагал, что Гродецкий – военный, – заметил я.

– Да, – протянула кузина, – у него отменная выправка!

– Дело не в этом, – было вмешался я.

– Для меня это не имеет никакого значения, – замахала руками Божена Феликсовна. Я невольно искал в ней черты Софьи Андреевны Кольцовой, но, как ни старался, не находил. – Для меня абсолютно без разницы, в чем дело! – воскликнула она.

– Станислав производил впечатление приятного молодого человека, – продолжала кузина. – Но раз он осмелился перейти дорогу моему милому братцу… – лукаво улыбнулась она. – То я сделаю все от меня зависящее, чтобы ему непоздоровилось! – воскликнула Божена.

– Где он служил? – осведомился я.

– Ну… – Божена Феликсовна в очередной раз задумалась.

– Кажется… – она нахмурила свои красивые брови, – Гродецкий участвовал в Аустерлицком сражении…

– Что с ним было потом? – поинтересовался я.

– Потом… – Божена Феликсовна склонила голову набок, – лет десять назад, во время австрийской кампании Наполеона отвоевывал со своими соотечественниками Галицию!

– Ах, вон оно что, – заметил я.

– Да, – кивнула Божена, – по венскому трактату она была присоединена к Варшавскому герцогству.

– Ты не знаешь, милая кузина, где пан Гродецкий остановился в Петербурге? – спросил я, уповая на ее осведомленность.

– Должна тебя огорчить, дорогой братец, – расстроенно проговорила моя светская Цирцея, – не знаю! – она развела руками в стороны. – Мне как-то не приходилось этим интересоваться, – вздохнула кузина.

Божена была опечалена тем, что ничем не может помочь мне.

– Ну-ка, повернись! – попросила она.

Я с удивлением выполнил ее просьбу.

– Похудел! – проговорила она тоном заботливой тетушки.

– Милая Божена, – произнес я в ответ. – Мне надо торопиться! Это дело носит настолько неотложный характер, что…

– Вспомнила! – перебила меня Божена Феликсовна, хлопнув себя по лбу.

– Адрес?! – обрадовался я.

– Нет, – моя милая кузина покачала прелестной златокудрой головкой.

– О, Божена! Довольно мучить меня, – попросил я устало.

В эту минуту вошел камердинер и сказал, что гости требуют к себе хозяйку дома.

– Передай им, – самовлюбленно улыбнулась Божена, – что я скоро приду.

– Так о чем мы говорили? – снова обратилась она ко мне.

– Сестрица, я не узнаю тебя, – произнес я недоуменно. – Чем занята твоя голова?

– Приемами, mon cher, и светскими сплетнями! – усмехнувшись ответила она.

– Что-то не верится, – проговорил я с сомнением. – Очередной поклонник? Не так ли?

– Верно, – стрельнула кузина глазами. – Говоря entre nous… Впрочем, – Божена ткнула мне в грудь изящным веером, – это, братец, не твое дело!

– Ты хотела мне что-то сказать, – напомнил я.

– Ах, да! – проворковала Божена. – У твоего этого Гродецкого, – сказала она, – был друг… Тоже поляк, кстати говоря! Кажется, – она прищурилась, напрягая память, – Новицкий! Да! Да! – обрадованно воскликнула она. – Александр Новицкий! Темная личность, – протянула Божена Феликсовна, покачав головой. – Тоже из военных!

– Почему темная? – осведомился я.

– Ну, – Божена пожала плечами. – Видела я его в кампании каких-то людей подозрительных…

– Где, если не секрет? – спросил я кузину.

– Да, прогуливалась как-то, в вечернее время по набережной… – сказала она в ответ.

– И это все основания? – осведомился я.

– Нет, – покачала головой Божена Феликсовна и причмокнула языком. – Он часто шептался с Гродецким и передавал ему какие-то странные тайные письма. Однажды была между ними речь о нашем императоре Александре, и я об эту пору вошла.

Так разговор прервался мгновенно, словно по волшебству… А то, что Новицкий этот масон, так у него на лбу написано!

– С каких это пор, милая Божена, ты стала в этом настолько разбираться?! – позволил я себе удивиться вслух.

– С тех самых, дорогой мой Яков, как ты из малолетства вышел… Иль полагаешь, я такая дура беспросветная, что ничего в людях не смыслю?! – возмутилась она.

Я Божену Феликсовну, напротив, считал женщиной очень умной, что, впрочем, не всегда вменял ей в достоинство, потому как она иной раз имела привычку видеть меня насквозь!

– И где этот масон теперь обретается? – осведомился я.

– Полагаю, в Москве, – сухо ответила Божена Феликсовна, обиженно поджав пухлые губы.

– И почему же, вы, моя милая, так полагаете? – поинтересовался я, разглядывая новые китайские обои на стенах.

– Потому что слышала, – ответил Божена Феликсовна, – как он Гродецкому докладывался, чтобы тот его при случае в другой столице искал!

– Может быть, он имел в виду Варшаву? – осмелился я предположить.

– Он не собирался уезжать из России, – выдохнула кузина.

– Яков, ты меня утомил, – констатировала она. – Разделывайся скорее с этим делом и приезжай ко мне отдыхать!

Тебе надо окунуться в новости светской, салонной жизни!

Иначе ты, милый братец, просто зачахнешь на корню!

– Хорошо, хорошо, – согласился я. – Только скажи мне, Божена Феликсовна, каков из себя этот Александр Новицкий?

– Ну, – кузина снова задумалась, – портретистка-то из меня не очень… – протянула она.

– А ты, милая, в двух словах, – попросил я ее.

– Светловолосый, – задумчиво проговорила Божена, – черноглазый, усов не носит, одевается франтом… Черты лица аристократические… Ну, словом, картинка!

– А адреса ты, случайно, его в Москве не знаешь? – осведомился я.

– Нет, – снова нахмурилась Божена Феликсовна. – Это уже, Яков, дело твое. Если он тебе так нужен – найдешь!

– И то верно! – вынужден был согласиться я.

По дороге домой я купил огромный букет цветов и в благодарность отослал их кузине. Я чувствовал, что Божена Феликсовна за мои неосторожные слова в глубине души все-таки прятала на меня обиду.

На другой день я уже выехал в Москву, оставив своего ангела-хранителя, вопреки всем его протестам, дома. Мира на меня тоже втихомолку дулась, она до последнего надеялась, что я все-таки возьму ее с собой.

На улицах снег был разбит в песок, тротуары по-весеннему забрызганы грязью из луж, смурные извозчики туда-сюда сновали, кареты толкались…

Я и дня в Москве не успел пробыть, как мне захотелось обратно домой, под нежное крылышко к мой милой индианке. Ее взбалмошность в сравнение не шла с уличной московской возней и сутолокой!

Первым делом мне пришлось заехать в комендантскую канцелярию, чтобы заглянуть в список приезжающих, куда внесли и меня самого. Здесь служил один мой тайный агент, которому я немного приплачивал.

Божена Феликсовна Зизевская, как всегда, оказалась права.

Александр Новицкий гостил в Москве уже около месяца. Если он и был тем самым человеком, который оклеветал меня… Я полагал, что тогда ему точно не поздоровится!

В Москве я решил остановиться у своего старого друга гусарского поручика Виктора Заречного, которому я однажды помог отыграться в карты, чем, можно сказать, спас его от грозившего катастрофического разорения. Это случилось как раз тогда, когда я расследовал дело о Иерусалимском ковчеге, когда возник спор о нем с русскими иллюминатами. Тогда мне впервые и довелось познакомиться с мальтийским бальи…

Иногда, когда я вспоминал графиню Полянскую – его доверенное лицо – с ее русалочьими глазами, у меня до сих пор обрывалось что-то в груди. Однако она так и осталась верна своему Елагину!

Мне оставалось только радоваться, что моя милая Мира не умеет читать мысли на расстоянии. Хотя ее и называли прорицательницей, я уповал на то, что любовь слепа!

Виктор писал мне, что переехал с Пречистинского бульвара, где я гостил у него когда-то, в дом на Тверской, располагавшийся неподалеку от большого особняка князя Прозоровского на углу Тверской улицы и Малого Гнездниковского переулка.

Я остановил извозчика и велел ему ехать прямиком к Заречному.

– Яшка! – хлопнул меня по спине мой старый приятель. – Сколько лет? Сколько зим? Какими судьбами тебя в Москву-то занесло?! – спросил он меня обрадованно. Виктор Заречный хорошими манерами никогда не отличался, а со мною и вовсе не считал нужным вести себя прилично.

– Дела у меня, Виктор, – ответил я.

– Ну, – протянул Заречный обиженно. – Я так и знал! Нет чтобы старого друга просто так, от нечего делать, проведать!

– Виноват, каюсь, – проговорил я с улыбкой.

– Иван, шампанского! – велел Заречный. Душа у него всегда была широкая! При себе Заречный всегда имел свой высокий, круглый кивер с кутсами – веревками и шнурами. Мне почему-то подумалось о том, что кивера в России ввели, в общем-то, совсем недавно, только при Александре I, до этого в русской армии по-старинке носили треуголки. – И что же за дело привело тебя к нам в Москву? – обратился он ко мне.

– Надеюсь, не карточного шулера ловить приехал, – блеснул Заречный белозубой улыбкой.

– Нет, – я покачал головой и вкратце описал ему историю с паном Гродецким, насколько мне позволяли мои масонские обязательства…

– Ну и дела! – присвистнул Заречный. – А Гродецкого-то твоего я знаю!

Если бы случилось землетрясение, то вряд ли бы оно меня удивило больше, чем его слова.

– Откуда же? – вслух изумился я.

– Да мы с ним под Аустерлицем в одном полку служили! – воскликнул гусарский поручик Виктор Заречный. – Правда я его лет четырнадцать уже не видел до недавнего случая!

– Какого такого случая? – поинтересовался я.

– Да встретился я с ним на днях в кабаке, а у него – дуэль! Секунданты нужны… Ну, я и пришел на выручку! – ответил Заречный.

– Когда дуэль?! – воскликнул я. – С кем?!

– Постой-ка! – Заречный наморщил лоб. – Кажется, с каким-то Новицким!

Мои предположения оправдывались. Александру Новицкому нужен был полулегальный способ, чтобы устранить неудачливого исполнителя, и он не придумал ничего лучше, как устроить дуэль!

Я невольно подумал о том, как радовался Иван Парфенович Колганов, когда пан Гродецкий неожиданно под покровом ночи тайно выехал из имения… Как говорится, как аукнется – так и откликнется!

– А когда? – снова поинтересовался я.

– Завтра на рассвете, – пожал плечами Заречный.

Я опасался, что Новицкий передумает и устроит дуэль, а если называть вещи своими именами, убийство, немного раньше.

– Мы должны немедленно выехать на место, где должна состояться эта дуэль! – воскликнул я.

– Ну, должны, так должны! – не стал возражать Заречный, разливая по бокалам игристое полусладкое вино. – Яков, – обратился он ко мне, – что мне в тебе не нравится, так это твое паникерство!

Мы выехали из дома в ночь на экипаже моего друга. Поединок должен был состояться за городом, неподалеку от одного малоизвестного постоялого двора, пользующегося в узком кругу довольно скандальной славой.

В трактире я узнал, что, якобы, сегодня здесь стрелялись два дворянина; стрелялись на смерть и без секундантов; и тело убитого будто бы еще лежало на деревянном столе в одной из комнат, а завтра его должны были тайно отсюда вывезти.

Я потребовал у хозяина постоялого двора, чтобы он показал мне убитого. Мужик было заартачился, но я ему хорошо заплатил… Убитый и в самом деле оказался Гродецким, которого я узнал с первого взгляда, но при нем не было никаких документов.

Тогда мы с Заречным отправились по каретному следу, единственному, который явственно различался в этой местности на снегу.

Дорога привела нас к очередному трактиру. Александра Новицкого я узнал по приметам, которые мне описала Божена.

Я подошел вплотную к нему и назвал свое имя. Позади меня с пистолетом в руках стоял Виктор Заречный. О нашем вооружении я позаботился еще дома, предчувствуя, что нечто в этом роде с нами и произойдет.

– Вы должны вернуться со мной в Петербург! – сказал я Новицкому. – Если не хотите, чтобы этим делом занималась полиция!

– Конечно, – ответил Новицкий и молниеносным движением руки приставил свой пистолет к виску шестнадцатилетней хорошенькой девушки, по-видимому, дочки трактирщика.

– Люди добрые! Да что же это делается?! – запричитал несчастный отец.

Но выстрел Заречного, который всегда славился своей меткостью, прозвучал первым.

Александр Новицкий с прострелянной грудью повалился на грязный пол, девчонка упала без чувств, мой друг же заметил, что заложница исключительно хороша собой, и он непременно ею займется, как только все успокоится…

– Ты неисправим! – заметил я и устремился к истекающему кровью Новицкому. – Зачем вы застрелили пана Гродецкого? – тормошил я его.

– Я знал, что вы прибыли в Москву, – захлебываясь кровью прохрипел Александр, его черные немигающие глаза смотрели на меня прямо в упор.

– Откуда?

– Я справлялся о вас в комендантской канцелярии, – ответил Новицкий. – Товарищи предупреждали меня, что вы опасны…

– проговорив эти слова Александр Новицкий умер.

– А девушку-то Машенькой зовут, – шепнул мне на ухо мой старинный друг.

– Да отстань ты от меня! – набросился я на него.

– Как знаешь, – обиделся Виктор Заречный.

Я потребовал у трактирщика, который дрожал от страха, дать мне ключи от комнаты Новицкого. Вопреки своим опасениям он выполнил мою просьбу, чувствуя, что волею случая оказался втянутым в опасную и запутанную историю.

В комнате я обнаружил множество писем, написанных рукою Александра Новицкого. Здесь были послания с донесениями в «Восточную звезду», а также письма с абсолютно противоположным содержанием в «Астрею». Новицкий писал и лично Ивану Сергеевичу Кутузову, правда под псевдонимом, который я не смогу назвать, охраняя интересы моего Ордена. В них он обвинял лично меня как посредника в деле присоединения Виленских лож к Великому польскому востоку. В одном из своих многочисленных посланий Новицкий даже Миру упоминал! Здесь же я обнаружил документы, подтверждающие все мои предположения относительно убийства князя Титова. План этого ритуального действа Гродецкий неоднократно на бумаге описывал своему наставнику, благополучно чуть позже отправившему его на тот свет. Оказывается, он встретился с Мери-Энн случайно в салоне моей обожаемой Божены и воспользовался ее искренней привязанностью к нему, добившись, чтобы она помогла ему организовать это убийство.

Ведь именно англичанка выманила ночью князя на улицу, что-то наговорив ему о детях!

Я захватил все эти донесения с собой, чтобы непременно показать их Кутузову. Однако я боялся, что мой отъезд из Москвы затянется в связи со смертью двух дуэлянтов, поэтому заблаговременно обратился к московскому обер-полицмейстеру генерал-майору Шульгину, с которым был знаком благодаря своим широким масонским связям.

Мое послание возымело действие, и меня беспрепятственно выпустили в северную столицу, пообещав, что это дело никак не аукнется моему другу Заречному, который уже ухаживал за Машенькой под недремлющим оком старика-трактирщика, которому я уже заранее сочувствовал.

В Петербурге я первым делом отправился к Кутузову, чтобы рассказать ему о том, что произошло в Москве, и, самое главное, предоставить в его распоряжение архив Александра Новицкого.

– Яков Андреевич, – проговорил Кутузов, будучи при параде, в белом мундире, ленте и орденах. Он собирался на прием к Императору именно в связи с этим вопросом. Поговаривали, что Государь был неутешен, когда узнал о трагической кончине Титова. – Вы отлично справились с возложенной на вас миссией, – проговорил Иван Сергеевич, удовлетворенно потирая руки. – Я поздравляю вас и завтра же приглашаю на очередное собрание ложи, на которым вы будете посвящены в следующий градус высшей премудрости…

В этот момент я почувствовал, что все мои труды не напрасны, и большего счастья мне в своей жизни испытывать не приходилось! На другой день я смело мог именовать себя рыцарем белой ленты… Это была одна из высших степеней в шведской системе строгого послушания, которой придерживался наш Орден.

Княгиня Ольга Павловна прислала мне благодарственное письмо.

Она практически оправилась от своей легочной болезни и не скрывала своего восхищения индианкой. Княгиня также благодарила Медведева за его участие в расследовании гибели князя. Она писала, что он передал ей рождественский подарок мужа – индийскую жемчужину редкой ценности, изъятую им ранее в качестве доказательства причастности к убийству Станислава Гродецкого. Вторую жемчужину, принадлежавшую некогда убийце, княгиня передала в дар местной церкви на нужды благотворительности.

При чтении этих строк у меня невольно перед глазами возникло улыбающееся лицо отца Макария…

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

Реклама на сайте