«Тень принца»

Чан-Нют «Тень принца»

Часто говорят, что память подводит, если стеснено сердце. Несмотря на свежий воздух поздней осени, мне трудно дышать. Снаружи доносятся резкие, безумные крики слуг. Я вижу, как их тени летят из кухни во двор — и это напоминает лихорадочный танец ночных мотыльков. Помощники, нагруженные чемоданами, проносятся взад-вперед под моими окнами, складывая в повозки все, что было для меня драгоценным. Нагромождение любимых книг, старинных украшений: колец из халцедона, сердоликовых ожерелий — все напоминает мне о том, что жизнь моя была полной.

Вечный конфликт между вельможами Чинь с Севера и Нгуен с Юга, похоже, не прекратится. Никто не может считать себя победителем, а военные действия с каждым днем все ближе. Не довольствуясь продвижением в горы, где обитает народ тям, воины берут города и грабят их без тени смущения. Еще этим утром печальный вестник поведал нам о взятых заложниках и городах, превращенных в руины. Относительно спокойно пока только в мрачной сельской местности, защищенной от солдатской алчности горами.

Я xoчy, чтобы воины, войдя в этот большой дом, не нашли ничего, кроме мебели и сквозняков в коридорах — оболочки того, что составляло мою жизнь. А я унесу с собой былой смех, слова, сказанные в сени баньяно, да еще нескольких призраков, что посещают меня порой. Юная девушка, какой я была когда-то, избалованная и беззаботно живущая за высокими стенами этого дома, не могла представить себе, что спустя десятилетия, однажды ночью, она будет вынуждена покинуть родное жилище под отдаленный грохот военного набата.

Но эта роковая ночь еще не наступила, остается несколько дней до того, как я буду вынуждена покинуть родные места. И пока мои верные слуги собирают разные мелочи, которые могут понадобиться в долгом путешествии, я останусь в комнате с резными потолками под взглядом драконов с округленными ноздрями, собирая последние воспоминания, прежде чем они улетучатся из моей памяти, подобно тому как и я сама исчезну из этого дома.

С приходом вечера поднялся ветер, и опьяняющий аромат магнолий гуляет среди стен с вышитыми обоями. Слегка напрягая слух, сквозь стук шлепанцев по замощенным дорожкам я могу расслышать ночной концерт древесных лягушек, который они разыгрывали и при моих предках.

Звук упавшего на плитки и покатившегося предмета заставляет меня поднять голову. Слуга, уронивший это что-то, уже далеко. Я хочу окликнуть его, но вдруг узнаю пустое бамбуковое колено, лежащее на земле. Художники пользовались такими футлярами — клали в них свои полотна и носили на плечевых ремнях, когда хотели показать их какому-нибудь вельможе. Моя рука тянется к нему, и, задумавшись, я трясу бамбук, уже догадываясь, что там найду.

Знак судьбы?

Нужно прочитать этот рассказ, чтобы достойно завершить свое пребывание в этом доме. Пусть последние мгновения оживят того, кто руководил моими первыми в жизни шагами, человека, значимость которого для Империи я поняла слишком поздно. Я вспоминаю совместные прогулки по берегу моря — мы шли под зонтиками с бахромой, а стражники в парадном одеянии следовали на шесть шагов позади.

Глубокое шумное море — Зеркало мира. А человек как морская волна — Рождается и умирает.

Но как я смогла догадаться, что этот сентиментальный, мягкосердечный поэт был одновременно деятелем, которого многие боялись, потому что он обладал острым умом и проницательностью? Ребенком я любила его, почти не боялась, совсем не понимала, но в эту ночь я постараюсь воздать ему должное.

Итак, эта история происшедшего в столице преступления, в ходе раскрытия которого были обнаружены пять трупов — людей зарезали, можно сказать, с элегантной утонченностью, и зарезали опытной рукой. В те упаднические времена эти убийства так и остались бы нераскрытыми, если бы не касались лиц из близкого окружения принца. Преступления были совершены, казалось, без всякой логики, и представители юстиции оказались в жалком положении, но мой отец, мандарин Тан, раскрыл таинственные мотивы убийцы.

Я возьму на себя смелость реконструировать события, полагаясь на рассказы дяди Диня, который с улыбкой говорил мне, что это приключение в столице оказалось одновременно и испытанием ума его друга, и иллюстрацией его наивности.

Я осторожно разворачиваю драгоценный шелк, в который завернута куничья кисть, подарок его матери — он получил его, когда еще совсем юным был возведен в сан императорского мандарина. Мои пальцы, изувеченные артритом, ласкают ручку из пожелтевшей слоновой кости, на которой сплелись феникс и драконы. Ветер приносит едкий запах дыма. Там, на прекрасной реке, должно быть, горят джонки, их пылающие паруса мечутся на ветру, словно демоны…

Пора начинать.

— Обратите внимание на этот впечатляюще вознесенный член! — говорит Всади-Нож насмешливым тоном. — Это животное как будто создано для наказания распутных женщин.

Евнух Сю, задумавшись, спрашивает:

— Ваше мнение, принц?

— Не будем преувеличивать, — отвечает рассеянно принц, разочарованно водя пальцем по складкам слоновьей кожи. — Этот неплохо сложен, но не более. Я бы хотел увидеть нечто более мощное.

— По каким признакам вы оцениваете? Не следует ли просто ограничиться длиной отростка?

Принц качает головой.

— Это было бы слишком просто. Чтобы отобрать лучшего слона, нужно смотреть не только на размеры хобота, но и на кожу. Если она слишком гладкая, животное станет жертвой кровососущих насекомых, тогда как складчатая и толстая кожа защитит зверя от укусов и солнца.

Молодой принц и евнух Сю, Главный придворный воспитатель, прохаживаются в слоновнике. Там царит крепкий запах сена и зверинца. Ища защиты от палящей жары, погонщики слонов, корнаки, увели животных в затененный уголок, покрытый цветным навесом. Через него редкими лучами, в которых кружатся пылинки, едва проникает солнце. Огромные мохнатые мухи лениво летают в полутени, опускаясь иногда на кучи зеленоватых испражнений. Деликатно придерживая у носа надушенный платок, старый евнух Сю внимательно оглядывается вокруг, оценивая взглядом каждого слона.

— А как насчет бивней? — спрашивает он, указывая на животное с огромными, похожими на храмовые колонны ногами.

Принц Хунг отвечает со знанием дела, безучастным голосом:

— Это зависит от того, для чего предназначен слон. Если для пахоты, то бивни должны быть такими, чтобы не повредить тех, кто работает в поле. Если для парадов и шествий, то они должны быть изящно выгнуты, как будто их нарисовал художник. Но чтобы служить правосудию, слон должен иметь бивни острее кинжала, убийственнее сабли.

Несмотря на послеполуденную жару, Главный воспитатель Сю вздрагивает.

— Ваш отец приказывает отбирать слонов, годных для наказания распутных женщин.

Всади-Нож, служитель при слоновнике, отошел, чтобы принести несколько охапок сена. Он не спеша возвращается. Хотя он ростом с ребенка, по его лицу видно, что жизнь не была к нему ласкова.

— Точно, — с ироничной улыбкой говорит он евнуху. — Слон обвивает женщину хоботом и подбрасывает в воздух. Падая, она попадает на бивни, подставленные обученным слоном, и умирает в ужасных мучениях.

Принц Хунг окликает его:

— Всади-Нож, что бы ты посоветовал принцу, который должен выбрать слона в качестве приза за победу на экзаменах?

— Господин, я бы рекомендовал вам слоненка, который сейчас ест. Он кроткий и податливый. Его можно выдрессировать для процессий, он не будет отвлекаться.

Принц Хунг указывает пальцем на другое животное, которое в этот момент энергично чешет спину о столб, но Всади-Нож пренебрежительно улыбается.

— Берите его, если хотите, чтобы он вспарывал животы зрителям, которые придут поглазеть на процессию. Посмотрите, как нервен его хобот и как остры бивни. Нет, он оставлен для суда. Как и некоторым из нас, ему нравятся женщины. Если пожелаете, я могу оставить для вас другого слона, специально выдрессирую его. Он сможет делать пируэты на одной ноге, перекатываться с боку на бок, срывать хоботом цветы, он будет стараться доставить вам удовольствие.

На губах его застывает двусмысленная улыбка. Он кланяется с преувеличенной почтительностью — при этом движении рубаха на груди приоткрывается, и он убегает, насвистывая модную песенку.

— Какая наглость! — шокированный евнух Сю складывает руки на толстом животе. — Нужно скрывать этот ужасный шрам!

— Так ты заметил выжженный у него на груди крест, похожий на клеймо, какое ставят животным? — спрашивает принц Хунг, пожимая плечами.

Он замыкается в мрачном молчании, рассеянно похлопывая палкой слона, который ест фрукты. Они проходят в другой двор, залитый солнцем, — там посетители освежаются водой из пузатых глиняных кувшинов. Приглушенный рев дрессируемых слонов встречает их у тренировочного загона. Главный воспитатель Сю долго наблюдает, как ходят взад-вперед служители слоновника — несчастные заключенные, пожизненно приговоренные к изнурительным работам.

Старый евнух прочищает горло и с волнением говорит:

— Господин, пока вы делаете свой выбор, мы пойдем, чтобы подготовиться к банкету в честь лауреатов трехгодичных экзаменов. Император оказывает вам честь, давая роскошный прием. Подобает надеть наряд Избранных, который он вам преподнес.

Внезапно трубный рев потрясает слоновник. Один из слонов, которого дрессируют для исполнения наказаний, теряет интерес к своему дереву и тяжелой поступью направляется к входу, куда корнак только что привел молодую самку. Явно возбудившись от ее запаха, животное собирается немедленно приступить к спариванию с пришелицей.

— Ну и зверюга! — не может удержаться от завистливого восклицания евнух Сю.

Вознамерившись помешать слону, корнак Всади-Нож с вилами наперевес бежит к загону. Слониха, одурев от пыла самца и устав сопротивляться ему, улепетывает изо всех сил, круша на пути большие кувшины с водой и ротанговые скамейки. Растоптав загородку, она рвется к воротам, преследуемая возбужденным слоном. Всади-Нож, который делал вид, что хочет помешать их соединению, брошен на землю ударом хобота.

— Остановите его! — кричит он.

Принц Хунг наблюдает эту сцену, размахивая руками.

Сбегаются и остальные корнаки, но слоны уже почти у выхода из слоновника. Еще немного — и адская парочка начнет сеять хаос на улицах города и на рынке, который находится совсем рядом.

Внезапно, откуда ни возьмись, появляется юноша в полинялой куртке — он встает у ворот, раскинув руки. Испуганная слониха делает прыжок в сторону, но самец, увлеченный погоней, продолжает свой безумный бег. Вопреки ожиданиям, юноша устремляется навстречу слону, который быстрым аллюром бежит прямо на него. Зрители кричат, видя безумное поведение храбреца. Но в последний момент, когда могучий зверь уже готов был растоптать его, юноша, разбежавшись, взлетает в воздух. Его длинная коса со свистом рассекает воздух, пока он совершает переворот, перескакивая через спину зверя. Закрутившись штопором, он вытягивает руку и вцепляется в хвост животного. Слон, почувствовав это, останавливается от удивления. Повернувшись, он было собрался схватить хоботом того, кто осмелился помешать ему, но юноша уже оказался у него под животом. Как ни старалось животное, оно никак не могло дотянуться до молодого человека, который быстрыми акробатическими прыжками перемещался из стороны в сторону — то он оказывался прямо перед слоновьим хоботом, то между ног зверя, пока наконец он не оседлал слона в молниеносном прыжке. Внимание животного было отвлечено этим демоном в образе человека, он забыл про свою красавицу, и вскоре корнаки с пиками усмирили его.

Спрыгнув со слона, оттолкнувшись от него руками, юноша с театральной элегантностью предстал перед принцем Хунгом. Он отбросил прядь волос со смеющегося лица. Принц обратился к евнуху Сю и другому юноше с косой, который только что торопливо подбежал к нему.

— Главный воспитатель Сю, студент Кьен, вы все видели! Зачем студенту Тану понадобилось участвовать в трехгодичных экзаменах, если он вполне может зарабатывать на жизнь, выступая в китайском цирке?

* * *

Пальмовому Ореху снилось, что он снова, как в детстве, в родном роскошном лесу. Листья размером с зонты слегка покачивались от дыхания легкого ветерка и окрашивали благоуханный послеполуденный свет в зеленоватый оттенок. Через колышущуюся листву он видел лесистые склоны холмов, уходящих к горизонту. Он жадно вдыхал влажный воздух, наполненный запахами мхов и дикого жасмина. Он хотел обшарить все закоулки джунглей в поисках ягод и насекомых, поднять камни и поглазеть на разбегавшихся по красной обнажившейся земле блестящих муравьев. Он бы проводил целые дни, поднимаясь и спускаясь по откосам холмов в поисках какого-нибудь плода с опьяняющим запахом и соком слаще, чем цветочный нектар. А когда придет вечер, он нашел бы своих у медленной реки, и они все вместе наблюдали бы появление первых звезд в летнем небе.

Но Пальмовый Орех не смог погрузиться в родную воду детства, потому что внезапно проснулся от едкого запаха дыма — фыркнув, он приподнялся, подумав, что хозяин пришел разбудить его, но кругом было темным-темно. Он не мог разглядеть ничего, кроме факела, который вращался в невидимой руке. И вдруг он подпрыгнул — пламя описало траекторию и коснулось его. Огонь опалил ресницы. Сегодня хозяин казался недовольным. Чего же он хочет?

В головокружительной темноте он не мог различить ничего, кроме колеблющегося за арабесками огня силуэта. Легким шагом танцора на параде он ступил сначала вправо, потом влево. Ему показалось, в углах что-то треснуло, — и другие факелы вспыхнули световыми букетами.

Тогда Пальмовый Орех понял, что хозяин хочет дать ему новый урок, пусть даже ночью, ведь он самый любимый слон и быстрее всех учится. И действительно, он различил неясную фигуру, одетую как обычно — в тряпье, с разодранными рукавами и подолом. Пальмовый Орех почувствовал гордость оттого, что хозяин доверяет ему, он испытал желание доказать человеку, что хорошо понял прошлые уроки. Он быстро научился тому, чему другие учатся всю жизнь.

Он поднялся во весь свой рост и испустил победный крик, который эхо разнесло по всем уголкам, опустил хобот и одним движением, исполненным мрачной элегантности, схватил фигуру в рубище. Она оказалась не тяжелой, ее тонкая талия удобно уместилась в хоботе, но она не бросила свой факел. И когда Пальмовый Орех точным движением подбросил ее, огненная дуга осветила потолочные балки, на мгновение, казалось, зависла в воздухе и потом понеслась к земле, подобно эфемерной комете. С легкостью, которая приобретается выучкой, Пальмовый Орех поднял голову, и когда фигура упала точно на вознесенные кверху бивни, фонтан крови брызнул на солому сарая.

Кто мог предположить тогда, что ручейки крови, брызнувшие той безлунной ночью при кратком блеске факела, были лишь началом будущей реки крови, которой суждено течь четыре года спустя при еще более странных обстоятельствах?

Четыре года спустя…

На пыльной дороге ветер закручивал маленькие вихри тонкого песка, по ней, защищая лица широкими рукавами, ехали три человека. Первый — молодой человек с резкими чертами лица. Вид у него был удрученный, он изо всех сил сжимал ногами бока лошади. О том, что ему неудобно, свидетельствовали неестественно прямая спина и бледное лицо.

Его компаньон — человек с поистине прекрасным лицом, красота которого, правда, умалялась досадной полнотой, — сидел на лошади гораздо свободнее. Его маленькие ноги в красивых сапожках болтались; казалось, он убаюкан равномерным движением лошади, проседавшей под тяжестью его жирного тела, одетого в темно-красное одеяние из тафты. Он весело и с вызовом окликнул своего товарища:

— А ну-ка попробуй разгадать, ученый Динь!

Меня сжимают жадною рукой. А я гибка, хотя мой груз тяжел. Те, кто по мне скользят, Уходят быстро, Но я не разомкну свое объятье.

Его спутник презрительно усмехнулся:

— Вы думали, что поймали меня, доктор Кабан? Ваша шарада весьма тривиальна.

С этими словами он достал из рукава связку монет и непринужденно позвенел ею. Толстый доктор, уязвленный такой сметливостью, чуть заметно отшатнулся при виде нее. Ученый Динь сказал:

— Вы имели в виду гибкий ротанг, который держит эти тяжелые монеты, а вы, будучи скрягой, не любите его развязывать. Но попробуйте-ка раскусить вот эту загадку:

Всхожу по прихоти Я в ломкой оболочке, Нежна внутри, Но хрусткая снаружи. А тот, кто меня дерзостно разрежет, Найдет во мне восторга белизну И несказанно насладится.

Доктор Кабан заерзал в седле. Облизав свои совершенного рисунка губы мясистым языком, он без колебаний ответил:

— Я раскусил! Это — пирог с гороховой начинкой, испеченный в бамбуковой форме!

Их третий спутник, который двигался широким шагом, ведя лошадь на поводу, повернулся и сделал им знак поторопиться. Превосходя шириной плеч и ростом всех крестьян, встречавшихся им этим утром, молодой человек производил впечатление гиганта, который, судя по облакам пыли, вылетавшей из-под его ног, очень спешит.

— Вы оба, приободритесь! — сказал он нетерпеливо. — Эти интеллектуальные игры лишают вас последней жизненной силы. Если ваша лошадь пойдет аллюром, вы забудете о шарадах, доктор Кабан!

Услышав эти слова, жирный человек подбодрил ударом ноги лошадь и беспокойно спросил:

— Неужели вы думаете, мандарин Тан, что мы опаздываем? С тех пор как я утром сел на эту лошадь, мы ни разу не передохнули.

— Я — свидетель того, что с самого рассвета это несчастное животное тащит на себе доктора Кабана и бежит при этом довольно бойко, хотя может отдать Богу душу на пути в столицу, — вмешался ученый Динь. — И напротив, возможно ли представить, чтобы императорский мандарин бежал на своих двоих по этой дороге, вырядившись в одежду простого крестьянина? Твой старый управляющий, оставленный нами в Провинции Высокого Света, разодрал бы себе лицо от стыда, если бы это увидел.

Мандарин Тан сделал приседание, причем суставы его затрещали, и несколько раз повел плечами, разминаясь.

— Хорошо, еще несколько миль, и я сяду в седло. Прежде чем мы въедем в столицу, я возьму паланкин, как полагается. Мы появимся в Тханглонге с большой помпой, успокойся.

Но доктор Кабан сморщил высокий лоб с озабоченным видом:

— Мандарин Тан, вы знаете не хуже меня, что семинар по сравнительной медицине — это самое важное. Я должен сделать доклад в академии и не могу опаздывать! К тому же я должен пополнить гардероб до прибытия в столицу, поскольку мой костюм, к несчастью, уже вышел из моды.

Мандарин Тан слегка улыбнулся, показав красивые зубы.

— Но вчера я вас видел в весьма достойном одеянии из очень красивой муаровой ткани!

— С гигантскими цветами, расшитой жемчугом, — уточнил ученый Динь.

Доктор сделал презрительный жест.

— Не насмехайтесь, молодые шутники, растительный орнамент сейчас в моде, и я появлюсь в академии не иначе как в одежде, вышитой по низу завитками.

Дорога, до этого безлюдная, становилась все более оживленной. При приближении к деревне, соломенные крыши которой были видны издалека, появились сидящие на корточках торговцы — они разложили перед собой жареные бананы и пряные ананасы, присыпанные солью и сахаром. Путешественники, обогнавшие трех всадников, уже подкреплялись, налегая на колбасу из потрохов и соленую рыбу.

Ученый Динь, увидев, что его мучения временно закончились, с облегчением соскочил с седла, вызвав сочувственную улыбку доктора Кабана.

— Вот идеальное место для остановки, — объявил Динь.

— Я отчетливо ощущаю запах хорошего супца с лапшой, — сказал доктор, покачиваясь на лошади.

Он подобрал полы своего одеяния и соскочил с лошади с элегантностью, которую было трудно предположить в столь толстом человеке.

Легкими шагами доктор подошел к мандарину Тану, который уже устроился в тени баньяна возле торговца супом.

Аппетит трех путешественников был превосходен: они опустошали тарелки с супом и жарким, едва те, дымясь и дразня ароматом, появлялись на столе.

Динь поднял глаза, заметив группу людей, толпящихся около прилавков среди подвешенных корзин.

— Видите того несчастного в отрепьях, который прихрамывает и втягивает голову в плечи? Мне показалось, он заметил нас и убежал. Не один ли это из искалеченных вами пациентов, доктор Кабан?

Отступая назад, человек попытался скрыться за скопищем корзин. Надвинув поглубже головной убор и сгорбившись, он делал вид, что присматривает себе котелок.

Но мандарин Тан уже вскочил и одним прыжком настиг этого человека, который пытался исчезнуть, приволакивая больную ногу.

Обогнав беглеца и заглянув ему в лицо, мандарин воскликнул:

— Сэн, это ты?

Человек, который все еще стремился улизнуть, вынужден был примириться с неизбежным: от этого гиганта ускользнуть не удастся. Он ответил тихим голосом:

— Да, я — Сэн, а вы, полагаю, студент Тан, если моя память не обманывает меня.

— Приди в мои объятия, друг! — воскликнул мандарин, обнимая и приподнимая его могучими руками. — Скажи мне, что ты здесь делаешь?

— Знай же, что я стал отшельником, а эта дорога сейчас является дорогой моей жизни, — сказал человек уклончиво. — Я прохожу целые мили по своей воле, я свободен, как ласточка, которая следует зову сердца. Но я очень удивлен, что встретил тебя здесь, так как нити наших судеб не должны пересекаться, студент Тан.

Отшельник изучающе оглядел друга и указал подбородком на ученого Диня и доктора Кабана, внимательно следивших за ними. Он сказал:

— Позволь мне догадаться, кем ты стал, студент Тан: благодаря медитации, отшельники обладают даром видеть людей насквозь. Сейчас ты в этом убедишься.

Прикрыв веки, Сэн погрузился в молчание, его обезьянье личико съежилось, как засохший финик.

Через минуту он заговорил проникновенным голосом:

— Очевидно, ты стал обучать тщедушных молодых людей военному искусству. А сейчас ты едешь в столицу с учеником и его отцом, богатым торговцем — вот они смотрят на нас, сидя под баньяном.

Тан закашлялся и уставился на свои ноги.

— Ты почти угадал, Сэн. Но пойдем, я приглашаю тебя за наш стол.

Отшельник в запыленной одежде неохотно последовал за мандарином. Поклонившись доктору Кабану, он сказал:

— Жалкий отшельник благодарит вас за любезное приглашение разделить роскошную трапезу.

Отвечая на немой вопрос путников, мандарин объяснил:

— Позвольте представить Дэй Ван Сэна, моего старого товарища по годам учебы, а теперь отшельника в этих горах. Будьте с ним осторожны, он может взглянуть на вас и понять все, что творится в глубине вашего сердца.

Попробовав суп и найдя его восхитительным, отшельник Сэн обратился ученому Диню.

— Надеюсь, что наставник Тан не слишком суров с вами. Студентом он был известен своей неутомимостью.

— Раз вы так хорошо знаете его, вас не удивит, что мандарин Тан действительно довел нас до полного изнеможения, — сказал Динь, насупив брови.

— Ага, я не ошибся! — удовлетворенно воскликнул отшельник Сэн. — Без сомнения, он заставляет вас из кожи вон лезть, чтобы отработать то, что платит ему ваш отец. Но почему вы называете его мандарином?

Ученый Динь усмехнулся:

— Несмотря на мятые одежды и отсутствие паланкина, мы его называем мандарином — он возглавляет Провинцию Высокого Света. А тот, кого вы называете моим отцом, — выдающийся врач доктор Кабан, и, к сожалению, пока потомства у него нет, по крайней мере, он сам так думает.

Задетый за живое, отшельник погрозил худым кулаком.

— Тан или мандарин Тан, стыдно насмехаться над старыми друзьями!

Тан был доволен тем, как разыграл своего приятеля, но захотел искупить свою вину, заказав очень дорогое блюдо из утки.

— Тан, ты не меняешься! Отшельник не вкушает изысканных яств, избегает мяса и крепких напитков.

Действительно, безжалостный яркий свет подчеркивал бледность его кожи и страшную худобу, которую отшельник пытался скрыть широкими складками своего одеяния.

— А как живется в наши дни отшельникам, Сэн?

— Ах, если бы ты только знал, какую прекрасную жизнь мы ведем! Мы свободны, мы существуем в гармонии с природой, мы побеждаем голод, встаем и ложимся с солнцем. Я не сожалею о благах мира, которыми пренебрег, потому что наша жизнь исполнена совершенной свободы.

— А чем же ты кормишься?

Отшельник ответил на вопрос мандарина Тана, голос его был кроток, а весь вид выражал отстраненность от мира:

— Ты не можешь себе представить, как сократились мои потребности с тех пор, как я оставил мир. Не надо сдавать трехгодичные экзамены, претендовать на власть, становиться мандарином, не надо подниматься по социальной лестнице. Жизнь стала совсем простой; я никак не думал, что нежданная встреча напомнит о моем прошлом. Но если тебе действительно интересно, как живет твой старый друг, мандарин Тан, то я приглашаю тебя в свою пещерку сегодня вечером: вспомним былое.

Мандарин радостно улыбнулся.

— С огромной радостью! А тем временем мои спутники поищут какую-нибудь гостиницу, чтобы дать отдохнуть измученным лошадям.

Ученый Динь вздохнул с облегчением.

— Ваша встреча просто подарок судьбы! Я не думал, что переживу эту страшную гонку. Но зачем искать гостиницу — я думаю, мы легко устроимся в этом селении. Я думаю, что и наши отставшие носильщики будут счастливы передохнуть.

Доктор, закончивший вкушать суп, который он поглощал маленькими глотками, энергично закивал головой в знак согласия. Рыгнув, он изящно прикрыл рот белой рукой, а потом спросил:

— Погодите-ка! Уж не из семьи ли вы почтенного Дэй?

Отшельник был удивлен; он внимательно посмотрел на доктора Кабана, который в этот момент деликатно чистил зубы кончиком мизинца.

— Да, на самом деле так и есть! Мои родители из этой семьи. Вы с ними знакомы, быть может?

— Сказать, что я знаком с ними, было бы преувеличением. Но я слышал, что их обвинили в предательстве, что является одним из Десяти страшнейших преступлений, и что они будут обезглавлены через двадцать дней в столице.

— Как! — воскликнул отшельник, став белым, как рис, который только что попробовал. — Обезглавлены! Вы, должно быть, ошиблись, доктор Кабан!

Ученый Динь взмахнул тонкой рукой:

— Ну, положим, это еще не окончательное решение…

Удрученный отшельник вопросительно посмотрел на мандарина Тана, но тот сделал непроницаемое лицо. Доктор Кабан, однако, продолжил:

— Думаю, что все члены семьи будут повешены или задушены шелковой веревкой. Их казнят, а потом публично расчленят их тела. А может быть, просто расчленят. Никто не знает, что последует за этим приговором. Все зависит от настроения принца Буи, я полагаю.

Мандарин наклонился к доктору, вытаскивавшему в этот момент какой-то кусочек, застрявший в его безупречно ровных зубах.

— Доктор Кабан, откуда вы узнали эти ужасные новости? Я надеюсь, это не более, чем одна из ваших шуток дурного тона.

— Так уж получилось, — возразил тот доверительным тоном, — что у меня в столице есть друзья, которые постоянно в курсе всех дел. Вот в чем суть: семью господина обвинили в предательстве Императора, так как глава клана помогал восставшим крестьянам, которые борются с верховной властью. Вот за эту поддержку их и осудили. Принц Буи решил искоренить сразу всю семью. А это означает, что вашего друга, отшельника, тоже отыщут и или повесят, или задушат, или расчленят.

— Просто расчленят, — повторил задумчиво ученый Динь.

Едва он произнес эти слова, как послышался звук удара чьей-то головы о землю.

— Доктор Кабан! — вскричал мандарин Тан. — Немедленно воспользуйтесь вашими даосскими методами оживления!

Вдалеке от деревни, хижины которой виднелись на фоне холмов, мандарин Тан почувствовал странное успокоение, словно подъем в горы освободил его от всех эмоций. После того как он расстался с ученым Динем и доктором Кабаном, он обрел прежнюю радость — ощущение свободы, которую он чувствовал, блуждая по незнакомым дорогам, и полноты жизни, он вдыхал ароматы нагретой солнцем растительности, болтал со старым соучеником — они вспоминали о тех временах, когда у них не было никаких забот.

Так ли сильно изменили их прошедшие годы, за которые один стал чиновником высшего ранга, а другой — изгоем общества? Мандарин Тан смотрел на свои огрубевшие руки, которые не смягчала привычка к кисти и перу, и боролся с желанием стремительно вскарабкаться вверх по бесконечному горному склону, как в былые времена, когда он одним махом перепрыгивал запруды на рисовых полях. Он бросил взгляд на своего спутника, с трудом поспевавшего за ним. Отшельник Сэн из-за больной ноги вынужден был передвигаться со скоростью улитки. Увидев это, Тан замедлил шаг. На лбу Сэна выступили крупные капли пота, а из-за длинных густых волос он еще больше страдал от жары.

Утерев лицо тыльной стороной ладони, отшельник Сэн сказал, задыхаясь:

— Мандарин Тан, ты что, съел волшебную черепаху, чтобы стать таким быстрым? Не помнится, чтобы ты и раньше был столь стремительным.

— В нашем распоряжении только один вечер, который мы можем, как и прежде, провести в дружеской беседе. Потом я буду вынужден возобновить свою поездку в столицу.

Сэн движением головы отбросил прядь, упавшую на глаза.

— Мне трудно даже представить, сколько обязательств накладывает должность мандарина. Моя почти абсолютная свобода кажется мне еще более желанной. Жизнь так хороша, когда ты никому ничего не должен. Можно созерцать прозрачное утро, не беспокоясь о том, что тебя ждут в канцелярии. Можно не заботиться о манерах и прикрывать наготу только собственными волосами, если пожелаешь.

Внезапно отшельник Сэн подпрыгнул и, вытянувшись в прыжке, ударил ногой по связке зрелых бананов. Проявив потрясающую реакцию, поймал их прежде, чем они коснулись земли. Мандарин Тан восхищенно присвистнул.

— Честное слово, Сэн, у тебя сохранилась прежняя быстрота, несмотря на раненую ногу.

— Тело помнит воинские искусства, к которым его приучали, — ответил отшельник, польщенный похвалой. — Больная нога мешает бегать, но ударить может как следует.

Они добрались до вершины холма и увидели склон, заросший зеленью, и россыпь камней. Скалы уходили отвесно вниз — в буйные заросли ущелья. Воды многочисленных ручейков, стекая, шевелили мхи, и те двигались, как волосы водяных чудищ. Скалы зияли множеством черных впадин — это были входы в гроты, которыми гора была изъедена, как трухлявое дерево червями.

Одинокая птица издала пронзительный крик, похожий на стон отчаявшейся матери. Птичий плач, прозвенев под густым сводом джунглей, на мгновение запутался в переплетениях лиан и исчез в ярком блеске неба.

Зачарованные этой песней, молодые люди замолчали и лишь через несколько минут возобновили беседу.

— Во всяком случае, — заключил мандарин, — ты все-таки пришел в себя после этой ужасной вести.

— Я не могу в это поверить. Искоренить всю семью! Это самое страшное наказание: когда умирают дети, некому будет молиться перед алтарем предков, их призраки будут вечно скитаться, не находя покоя! С другой стороны, что говорить о призраках, я и сам уже почти привидение, меня тоже убьют. Но не стоит так мрачно смотреть на вещи. Хм, должен быть какой-то способ спасти родню…

Замкнувшись в себе, он шел, бормоча что-то под нос.

По мере того, как они поднимались все выше, становилось все свежее. День уже был на исходе, но слишком много жара скопилось у земли, и сейчас огромные завитые облака, как черные драконы, возникли на горизонте. Солнце еще освещало белые склоны утесов, но небо вдруг потемнело в одно мгновение.

Отшельник Сэн, не соблюдая церемоний, первым вошел в свое жилище, отодвинув решительным жестом соломенную занавеску, служившую ему дверью.

Его убежище, устроенное в каменной пещере, поражало аскетизмом. Справа от входа стояла кровать на шатких ножках, большие глиняные горшки выстроились вокруг чисто убранного очага. Только великолепный пергаментный свиток с начертанными на нем причудливыми узорами украшал глубь пещеры, слегка покачиваясь под потоками теплого ветра, принесенного грозой. Должно быть, отшельник Сэн предпочитал всем каллиграфическим надписям этот рисунок с тысячью изящно начертанных завитков — он пробуждал в нем вдохновение. Ни один мастер каллиграфии не смог бы начертить кисточкой более простую и в то же время совершенную линию — полную такого внутреннего напряжения, что при взгляде на нее кружилась голова.

— Присаживайся, надо выпить, чтобы освежиться, — предложил хозяин, доставая из-за камня пузырек с водкой.

Они уселись, скрестив ноги, лицом к входу в пещеру и смотрели на вздымающиеся над горой черные тучи. Небесные драконы, сплотившись в войско, плыли бок о бок, царапая свои темные животы о горные пики, которые торчали, как клыки гигантского теллурического зверя. Их кожа, испещренная изнутри серебряными искрами, разверзлась, и оттуда вылетел гневный ветер. Потом кровь пронзенных драконов превратилась в тысячи капель ледяного дождя, секущего горы и оставляющего на скалах темные полосы.

— Кажется, ты стал настоящим отшельником, — сказал мандарин, поглощая водку, которая оказалась совсем не плохой.

— Скорее я спасаюсь от жизни, которую я знал. Сказать по правде, мне нравится воздержанность: она освобождает тело от материальных пут и дает возможность духу искать пищу.

— В чем же состоит эта пища?

— Она называется медитацией, — ответил отшельник сурово. — Знакомо ли тебе счастье меланхоличного созерцания букета цветов?

Очаг, зажженный с помощью сухих веточек, затухал. Отшельник Сэн подбросил новую охапку хвороста и, встав на колени, стал раздувать огонь. У мандарина Тана в животе бурчало от голода. Он представлял себе, как пируют сейчас ученый Динь и доктор Кабан, ему мечталось, чтобы заяц, испуганный грозой, вбежал в пещеру, кинулся, бедный, с перепугу в огонь и превратился бы чудесным образом в охотничье жаркое. Так как друг ничего не предлагал отведать, мандарин, не желая уязвлять его чувствительность, продолжал пить водку, отчего в животе пропадало чувство пустоты.

Вынув из чашки упавший туда волос, отшельник откашлялся.

— Я еще не спрашивал тебя, мандарин Тан, чем закончились трехгодичные испытания. Очевидно, ты прошел их с успехом. А другие?

Властитель вытянул ногу и прислонился к стене. Пришло наконец время воспоминаний, забытых историй, прошлых радостей и огорчений.

— Другие… — вздохнул мандарин. — Студент Кьен получил очень достойную оценку и, думаю, он сейчас делает карьеру в столице. Что касается принца Хунга, столь многообещающего, блестящего и умного, он тоже с успехом прошел испытание.

За стенами пещеры бушевала гроза, а в голове мандарина свистел ветер воспоминаний.

— К несчастью, его, разодранного слоновьими бивнями, нашли мертвым в слоновнике его отца, принца Буи.

Отшельник Сэн икнул от изумления. Его лицо, раскрасневшееся было под влиянием алкоголя, побелело, а губы казались серыми.

— Как такое могло случиться? — воскликнул он. — Принц Хунг знал толк в слонах, умел с ними обращаться. Он никогда не позволил бы слону растерзать себя. Какой странный случай!

— Никто не знает, был ли это действительно случай, — тихо сказал мандарин Тан. — Принц Буи опросил всех слуг, но не смог разрешить загадку таинственной смерти. Он пришел к заключению, что его сын убит, но нет никаких доказательств, и обвинений предъявить некому.

Отшельник вдруг судорожно задергался и задрожал с головы до ног. Он бормотал бессвязные фразы, ударяясь головой о стену.

— Послушай, Сэн, новость на самом деле ужасна, но не надо калечить себя. Разбив себе голову, ты не вернешь к жизни принца Хунга.

Положив руку ему на плечо, мандарин почувствовал, как сотрясается тело отшельника. Волосы упали ему на лицо, он дрожал, как раненое животное.

— Знаешь, последний день его жизни мы провели вместе, — добавил мандарин. — Мы назначили встречу именно в слоновнике, потому что он собирался выбрать слона, полученного им в качестве награды за успех в конкурсе. Принц Буи хотел таким образом поздравить сына.

На мгновение мандарин снова перенесся мыслями в душный слоновник под палящим солнцем, его длинная коса отяжелела от пота. Он так остро почувствовал — как наяву! — запах сена и навоза, что был вынужден зажать себе нос. Принц Хунг прогуливался там вместе с евнухом Сю. Студент Кьен ожидал Тана у входа во дворец, чтобы проводить в слоновник. Но Тан опоздал, заплутав в извилистых улочках столицы. Он и сейчас как будто видел базар с пестрыми тканями — голубые материи отсвечивали на фоне желтых и карминно-красных стен домов. Он бесконечно кружился около Шелковой улицы, отчаянно ища выход, но лукавые молодые портные все время неправильно указывали путь. А в конце лабиринта его должны были ждать два молодых человека, один — одаренный и богатый, второй более скромный, но не менее блестящий. Его друзья.

Новость о смерти принца поразила его в самое сердце. Он легко мог примириться со смертью людей поживших — никто не может долго противостоять превратностям бытия, лишившись зубов и еле передвигаясь на ослабевших ногах. Но как вынести весть о столь внезапном переходе из жизни в небытие — без всяких причин, обычной спокойной ночью — человека юного, полного сил?

Отшельник Сэн перестал дрожать. Согнувшись, он сидел в полутьме пещеры, постоянно повторяя:

— Какое несчастье! Какое проклятие!

— Я тоже не понимаю, почему у нас столь внезапно отняли юного принца, которому покровительствуют боги, — сказал мандарин. — Но, сказать по правде, мне было своего рода предвестие, касающееся принца Хунга.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Сэн, став вдруг внимательным.

— Помнишь нашу охотничью вылазку, в которой мы участвовали непосредственно перед трехгодичными испытаниями?

Отшельник Сэн бросил удивленный взгляд сквозь густую завесу своих волос.

— Как же мне не помнить! Та охота проходила в джунглях, неподалеку отсюда. После нее я принял решение стать отшельником.

— Мы охотились весь день. Тогда тебя ранило в ногу, а вечером со мной случилась странная вещь.

— Что именно?

— Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе то, о чем молчал перед всеми?

Свежий порыв ветра вырвался из недр ночи и овеял двух мужчин. Они вздрогнули. Мандарин Тан продолжал едва слышно:

— Видишь ли, мои воспоминания призрачны, как сон. Но это было на самом деле, я в этом уверен… Я видел призрак принца Хунга!

— Как? — воскликнул Сэн, приподнимаясь.

— Да! Его волосы были распущены и тяжелы от крови, рубашка превратилась в кровавый панцирь, глаза сверкали демоническим блеском, тоненькая ниточка крови текла изо рта, разверстого в безмолвном крике! А запах, какой запах, мой бедный Сэн! Говорят, что звери испускают запах страха, почуяв человека. Призрак принца Хунга источал смрад ужаса и ненависти, подобно тем, кто, как говорят, погибает на поле битвы!

— Как так? Ведь принц тогда еще был среди живых?

Мандарин наклонился к другу, тот, побледнев, слушал его.

— Действительно, я видел это явление задолго до смерти принца, но я убежден — это было предвестие беды. Очень плохо ощущать вещие признаки событий, ты не находишь?

— Вещие знаки смерти, ты хочешь сказать.

На берегу реки, извивающейся, как водяная змея, плывущая к морю, разыгралась маленькая драма. В воздухе еще чувствовался доносящийся со стоящих у берега джонок запах утреннего супа, лодочники, пробудившись, еще завязывали свои тюрбаны.

— Это катастрофа, я пропущу семинар! — воскликнул доктор Кабан. — Не надо было вас слушать, ученый Динь, и застревать в этой жалкой деревушке — надо было переправиться через реку вчера.

Доктор, облаченный в элегантное одеяние из розовой тафты, в нетерпении постукивал ногой. Видя, что дорога с гор по прежнему безлюдна, он ходил взад-вперед по хрупкому помосту, погружающемуся в воду при каждом его шаге.

Напрасно он целых два лунных месяца готовил свою речь, написанную в классическом стиле, но смело изобилующую тонкими наблюдениями и учеными терминами, полную иногда сомнительных, но ловко увязанных между собой тезисов. Он украсил ее цитатами из древних текстов, знакомых только выдающимся врачам, проводил неслыханно дерзкие параллели — едва ли кому-нибудь доводилось слышать подобное на таких семинарах. Напрасно провел блестящий анализ сложных случаев, напрасно ночами репетировал ее, подчеркивая и выделяя особенно удачные места, жестикулируя с выразительностью и величавостью настоящего светила. Она должна была побудить специалистов к дискуссии. И теперь этот шедевр риторики может пропасть самым жалким образом потому только, что мандарин Тан до сих пор не появился, хотя солнце стоит уже высоко!

Ученый Динь отверг все несправедливые обвинения, резко ответив:

— Разве вы сами вчера не согласились остановиться в гостинице в этой богом забытой деревне? Скажите, если я ошибаюсь, — не вы ли потребовали самую просторную комнату и заказали горячую ванну?

— Допустим, — заметил доктор Кабан скрепя сердце. — Но все равно это произошло из-за вашего неумения держаться в седле, что не позволило нам покрыть вчера большее расстояние. Если бы мы послушали мандарина Тана, то давно бы уже пересекли эту вонючую речку и были на подходе к столице.

— Напоминаю вам, что мы ждем именно вышеупомянутого мандарина, тогда как я — и моя кляча — поднялись с петухами. Так что если хотите быть справедливым, обрушьте свои обличительные речи на голову высокого чиновника, который быстро поставит вас на место-, стоит ему только появиться.

Динь отвернулся от доктора, продолжавшего изрыгать сквозь зубы проклятия. Он недовольно насупил брови, и от этого его острый профиль, выдававший северное происхождение, казался еще суровее.

— Вечно они проклинают всех, эти лекари! — думал Динь. — Сами же ругают пациента, которому только что оттяпали ногу, или высмеивают старичка, которому прописали сильнодействующий афродизиак. А мечтает он только об одном: продекламировать свое унылое сочинение, нелепо размахивая при этом руками. Вчера вечером было слышно через перегородку, как он репетирует речь, подобно бездарному актеру китайского театра.

Подсчитав в укромном месте монеты, висящие на веревочке под рубахой, доктор Кабан с мрачной решимостью воскликнул:

— Паром давно ушел, остается одно — нанять какое-нибудь суденышко, заплатив огромные деньги его владельцу. Таким образом, мы приблизимся к столице. За эту поездку я всю кожу на заду стер — такое не скоро забудется.

Спускаясь с горы, прыгая через камни и корни деревьев, мандарин Тан увидел такую сцену: ученый Динь стоит с суровым видом, скрестив на груди руки, а доктор Кабан в окружении рыбаков отчаянно жестикулирует.

— Хорошо провели ночь, друзья? — подойдя к ним, приветствовал он.

Динь бросил на него ледяной взгляд, его скулы слегка побелели.

— Наш знаменитый доктор с самого рассвета вопит, будто его режут. Он боится, что не поспеет вовремя в столицу, чтобы дать там маленький спектакль.

И действительно, доктор Кабан быстро подошел к ним в развевающихся на ветру одеждах:

— Мандарин Тан! Наконец-то! Еще немного — и семинар начался бы без меня. Так как мы опаздываем, я был вынужден воспользоваться услугами одного местного пирата, чтобы проделать большую часть пути по воде. Носильщики отплыли на пароме, нагонят нас потом.

Мандарин Тан сказал, подвинувшись ближе:

— Я явился бы сегодня гораздо раньше, но отшельник Сэн внезапно заболел, я должен был передать его в надежные руки. Он выпил вчера слишком много алкоголя, а гроза совсем выбила его из колеи.

— Этот бедный молодой человек наверняка был потрясен известием о неминуемом уничтожении всей своей родни. Новость о том, что все члены твоей семьи будут обезглавлены, может свести с ума.

Мандарин отрицательно покачал головой.

— Ошибаетесь! Утром он попросил меня о встрече с принцем Буи, который должен предупредить о приезде Императора и исполнить его приговор. Отшельник Сэн, как вы видите, не потерял надежды спасти свою семью. Он, кажется, хочет быть казненным вместе с ними.

— Неужели вы думаете, что принц Буи станет слушать его! Да он немедленно прикажет схватить отшельника, как только он там появится! — воскликнул доктор Кабан. — Не говоря уже о том, что к тому времени, когда он дохромает до столицы, все его дяди и тети будут уже давно казнены!

Динь, пожав плечами, попытался защитить отшельника:

— Казнь должна состояться только через двадцать дней. Даже ползком отшельник доберется к этому времени до столицы.

— Господин, судно готово к отплытию, — объявил капитан, одетый в крестьянскую одежду коричневого цвета.

— Прекрасно, — ответил доктор. — Надеюсь наверстать упущенное время, помните, что я щедро заплатил вам за это. Пусть лодочники гребут в два раза быстрее, чем обычно.

После того как в джонку погрузили лошадей, которым дали лакомство, чтобы они не очень нервничали, все трое поднялись на борт, беседуя о том, что путешествовать по воде гораздо приятнее, чем трястись по пыльной дороге.

Денек обещал быть ясным, вчерашняя гроза очистила атмосферу и сделала воздух прозрачным. Река искрилась под лучами солнца, а голубоватая пелена, окутывавшая горы, медленно рассеивалась.

Мандарин втянул воздух ноздрями и фыркнул. Он проголодался, но все его мысли были о вчерашнем странном вечере, проведенном с отшельником Сэном. Ему показалось, что его друзья провели время не так удачно. Надо будет расспросить ученого Диня, пообещал он себе.

— Подождите! Не отчаливайте, умоляю!

К ним, задрав голову, бежал какой-то взлохмаченный человек. Он озирался, ища, к кому на судне обратиться.

— Неужели на борту сам доктор Кабан?

Услышав свое имя, тот повернулся и наклонился к незнакомцу:

— Да, это я и есть… Я доктор Кабан. Что вам угодно?

Просияв от радости, новоприбывший склонился в поклоне:

— Меня зовут доктор Пурпур, я профессиональный врач, у меня с собой трое больных, которых нужно доставить в больницу.

— Какое это имеет ко мне отношение? Дождитесь ближайшего парома, если не желаете тащить их на себе вплавь.

— Видите ли, почтенный, они страдают от заболеваний, ставящих меня в тупик, и так как я услышал, что здесь находится столь знаменитый доктор, как вы, я хотел просить разрешения подняться с ними на борт, чтобы вы могли просветить мое невежество своим блестящим знанием.

Динь мог бы поручиться, что доктор Кабан сейчас лопнет от удовольствия: он раздулся прямо на глазах. Попавшись в тенета лести, очарованный ловкими речами, доктор не мог не согласиться.

— Что ж, поднимайтесь, мы прежде всего коллеги. Осмотрим ваших больных вместе, раз их болезни поставили вас в тупик.

В тени навеса посреди палубы установили три койки с пациентами доктора Пурпура. Это были преуспевающие купцы, и их жизнь была ценна, с точки зрения врачей. Больные лежали недвижно, закутанные в одеяла, и стонали. Можно было подумать, что на судне сгнил улов — такой запах источали не только больные, но и их покрывала.

Мандарин Тан в компании ученого Диня стоял, облокотясь о борт, а доктора уже принялись беседовать о болезнях своих пациентов.

Доктор Пурпур опустился на колени возле первого купца, скрючившегося на своем ложе и желтого, как лимон. Его восковое лицо было покрыто крупными каплями пота, а тело сотрясала дрожь.

— Господин Ко находится в таком состоянии уже целый лунный месяц. Его кормят изысканными блюдами, но они моментально устремляются к заднему проходу. Я боюсь, что он ослабнет от потери сил, не усваивая питания. Так как рот совершенно сухой, я считаю, что жар вошел в его плоть. Чтобы изгнать жар, я применил метод судации, то есть заставил больного пропотеть путем вливания в него декокта cinnamonum cassia u peraria lobata. Больной от выделяемого пота весь заблестел, как только что пойманная рыба, но, увы, его состояние ухудшилось.

Доктор Кабан, предварительно сняв верхнюю рубаху и повесив ее на мостике, в свою очередь склонился над больным. С важным видом подняв покрывало господина Ко, доктор надулся и, как показалось Диню, задержал дыхание, а потом принялся пальпировать больного. Его жирные пальцы немилосердно мяли кожу на впалом животе пациента, оставляя красные полосы. Но вдруг безжалостная рука доктора Кабана замерла, и он победным движением воткнул указательный палец в вялую плоть купца. От боли и удивления господин Ко вскрикнул.

Мандарин Тан, со стороны наблюдавший это, шепнул на ухо ученому Диню:

— Если этот человек не умрет вследствие естественных причин, то его убьет рука нашего доктора Кабана.

Широко раскрыв глаза, доктор Пурпур осведомился о выводах выдающегося коллеги, но тот лишь сказал:

— Покажите следующего пациента!

Два запеленутых соседа господина Ко в страхе зашевелились, глаза их стали безумными.

— Сначала его, — сказал один.

— Нет! Нет, займитесь сначала моим соседом, — умолял другой, вкладывая последние силы в эти слова и заходясь в кашле.

Поколебавшись, доктор Пурпур указал на второго купца.

— Господин Хан страдает с самого Праздника Фонарей, его мучает трясучка и лихорадка. Судороги лишают его сна, он потерял все силы. Глаза покраснели, и ему кажется, что он видит перед собой летающих светлячков. Я поставил диагноз — его слабость происходит от лихорадки, и прописал порошок из растертых земляных червей, чтобы снять лихорадочное возбуждение.

Молча и сосредоточенно доктор Кабан приподнял одеяло господина Хана, шепчущего в этот момент молитвы. Но тот боялся напрасно — вопреки ожиданиям, доктор, выждав паузу между двумя содроганиями и бессвязными бормотаниями, лишь притронулся своими пухлыми пальцами к вздутому животу больного.

Придя на помощь пациенту, вмешался доктор Пурпур:

— Я вам не показал еще купца Сона, который ждет вашего диагноза, — сказал он, повернувшись к третьему купцу, побелевшему от страха. — Господин Сон, лежащий здесь, страдает от ночных излияний. Они настолько часты, что полностью изнурили больного. Кроме того, он жалуется на ужасные боли, как будто его кусают в Золотые Шары.

Лодочники, заинтригованные странной болезнью, приблизились и с любопытством разглядывали купца.

— Желая прекратить его страдания, я прописал успокаивающую мазь из спермацета, но постоянные излияния не прекратились. Что вы об этом думаете?

Доктор Кабан уже перевернул господина Сона и, приподняв рубаху, обнажил бледную спину, испещренную прожилками. Пальцем с кривым ногтем он проследил почти всю черную сеть, расползшуюся по спине, покачал головой и резко спросил:

— А что с Нефритовым Стеблем?

Больной дернулся от этого вопроса, выдавая обуявший его ужас.

— Нет-нет, я не прошу вас обнажать его в присутствии лодочников, просто расскажите, находится ли он в естественном состоянии.

Господин Сон тихо прошептал что-то, различить можно было только: «Сжался и болит».

Закончив осмотр, доктор Кабан выпрямился и скрестил руки. Доктор Пурпур затаил дыхание в ожидании вердикта.

— Дорогой коллега, — сказал доктор Кабан удрученно, — все ваши выводы неверны. Видите ли, вы пытались приглушить внешние симптомы болезни.

— Но о болезни судят именно по состоянию внешних покровов, когда кожа теряет влагу! — залепетал врач, сбитый с толку.

Доктор Кабан артистично взмахнул широкими рукавами и зашагал по мостику.

— Да, иногда этот метод приносит результат, так же как щенку иногда удается случайно поймать муху. Однако чтобы определить и лечить эти заболевания, нужно понять природу данных феноменов. Все телесные расстройства можно лечить, лишь уяснив следующее: тело есть миниатюрное отражение Вселенной, в которой мы живем. Так, фундаментальные составляющие природы находят свое соответствие в анатомии человека. Мы — микрокосм, в котором отразился макрокосм. Как это выглядит на практике? Очень просто: наши внутренние органы через телесные отверстия контактируют с внешним миром, достигая равновесия между микрокосмом и макрокосмом. Теория отверстий, сопряженная с теорией внутренних органов, позволяет человеку определить свое место во Вселенной!

Пораженный доктор Пурпур жадно слушал, впитывая каждое слово.

— Знаменитый коллега, как эти теории соотносятся с этиологией и терапевтикой?

Доктор Кабан улыбнулся слегка презрительной улыбкой:

— Где вы изучали медицину? Патогенные воздействия — холод, сухость, жар, влажность и ветер — входят в тело через отверстия и, трансформируемые внутренними органами, порождают болезни. В китайской мифологии также существуют пять элементов — Земля, Дерево, Металл, Вода и Огонь. Смешиваясь в определенных пропорциях, они решают, жить или умереть пациенту, выздоровеет он или зачахнет, будет здоровым или погибнет.

— Как узнать — от какого природного элемента зависит тот или иной орган?

Доктор Кабан не сразу ответил на вопрос. Он помедлил и огляделся вокруг, чтобы произвести больший эффект.

— С помощью классификации! Веками мудрецы искали связи между природой и человеком. Так, установлены связи между анатомией человека и пятью чувствами. Вселенские элементы позволяют установить равновесие человека в мире. Благодаря этой классификации мы можем определить больной орган, а затем излечить его.

Вернувшись к ложу господина Ко, доктор Кабан важно заявил:

— Вы пытались лечить его с помощью потоотделения, но испарина не принесла облегчения. Однако совершенно очевидно, что причина болезни — в селезенке. Ведь этот драгоценный орган зависит от элемента Земли, а его цвет — желтый. Все болезни, при которых человек желтеет, происходят от неправильно функционирующей селезенки.

— Вот почему его кожа приобрела цвет куркумы! — воскликнул потрясенный доктор Пурпур.

Но доктор Кабан, подняв палец и призывая к молчанию, продолжал:

— Жизненному дыханию тела господина Ко мешает ослабленная селезенка. Его внутренние органы плохо выполняют функции выделения, вот почему он вынужден так часто облегчаться… Рот больного пересох, это — знак, что зловредный жар охватил селезенку. Чтобы его развеять, я рекомендую вначале произвести очищение с помощью настоя сливовых косточек. Потом, чтобы укрепить селезенку, вы дадите ему чернильные орешки, которые паразитируют на деревьях. Тогда селезенка вашего пациента вернется в нормальное состояние, и все будет в порядке.

— Великолепно! — воскликнул его коллега, запоминая лекарство. — А господин Хан?

— И в этом случае вы обратили внимание лишь на внешнее проявление болезни, а не на ее причину. Очевидно, что господин Хан страдает от болотной лихорадки. Знаменитый алхимик и врач Же Хонг предписывает в этом случае dichroa vermifiga. Будьте осторожны! Это — сильное рвотное. Доктор Кабан требует: позаботьтесь о печени вашего больного. Если у него болят глаза, если ему мерещатся огоньки, это признаки деградации печени. Укрепите этот орган с помощью отвара rehmannia glutinosa и astragalus membranceus.

Доктор Пурпур несколько раз повторил названия лекарств, чтобы не позабыть их.

— Что касается господина Сона, то его заболевание связано с жидкостью. Почки соответствуют элементу Воды, им-то и нужно уделить в этом случае особое внимание. Когда жизненная сила почек посредственна и холодна, кости становятся ломкими, зубы шатаются, происходят истечения, а Нефритовый Стебель болезненно съеживается.

Доктор Пурпур оцепенел от изумления, но спросил:

— Я хочу знать — почему!

— Потому что сила Воды в организме — она зависит от почек, ослабевает, Огонь же, напротив, укрепляется и пожирает дом семени. Возбужденное и перегретое, семя не скапливается, а подвергается немедленному удалению. Я вам советую оживить его почки с помощью настоя из куколок древесной моли.

Господин Пурпур, глупо всхлипнув, поклонился.

Джонка скользила вдоль берегов, поросших водяными пальмами. Иногда в гигантских камышах вспархивала какая-нибудь птица, преследующая жирную стрекозу или хрустящее насекомое. Мимо проплывали деревни и хижины, крытые листьями, а местные детишки, прервав игры, зачарованно и завистливо смотрели им вслед.

Облокотившись о борт, мандарин Тан наслаждался приятным ощущением быстрого скольжения по воде. Маленькие волны, блестящие, как серебряные рыбы, казалось, сопровождали их к столице.

— Скажи мне, Тан, вы с отшельником Сэном потревожили забытые тени?

— Верно! Мы вспоминали прошлое и старых друзей, тех, с которыми я подружился еще до знакомства с тобой. Это были Кьен, блестящий студент, и принц Хунг, мой ближайший друг. Мы были очень близки, все четверо, вместе учились, с юным пылом постигая науки.

— Сэн стал отшельником из-за неудачи на экзамене, от которого зависело, получит ли он звание мандарина?

Мандарин почесал подбородок.

— Нет, если бы он явился, он бы преуспел. Но в день экзаменов он просто отсутствовал.

— А почему?

— В конце охоты, на которую мы были приглашены отцом принца Хунга, несчастный юноша был ранен в ногу диким быком. Это красивые животные, с мощным телом и темно-зелеными рогами, они живут в стаде. Если их вспугнуть, они стремительно нападают на чужака. Так и случилось с Сэном: бык разодрал ему ногу. Кьен прибежал на крик. Он убил разъяренного зверя ударом ножа и тем самым спас нашего друга. Потом Сэн сказал мне, что сделал выбор между свободой отшельника и обязанностями чиновника. Я думаю, что давление, которому мы постоянно подвергаемся, непосильно для него.

Динь кивнул головой, сочувствуя отшельнику.

— Я понимаю. Система слишком жесткая, как и наше общество в целом. Каждому человеку определено его место, он становится просто неизменной функцией, занимающей свое положение в общем устройстве. Как же не чувствовать себя придавленным?

— Это правда, — ответил мандарин. — Но на этом держится стабильность нашего мира, Динь, ты это знаешь не хуже меня. Мир основан на исполнении каждым своей роли, начиная от Императора и кончая простым подданным. Ты же слышал только что доктора Кабана.

Тан вспомнил, каким был его друг Динь во времена экзаменов. Он был тогда еще более худощавым, с пронзительным взглядом и критическим умом, не принимающим на веру прописные, хотя и не всегда разумные, истины. Сопротивляющийся всему общепринятому, Динь выделялся на экзаменах своей буйной фантазией, доказывающей тонкость его ума. Но учителя, верная опора конфуцианского образования и академического порядка, недолюбливали его. Если он, молодой студент Тан, и преуспел на экзаменах, то отчасти потому, что безусловно принимал систему, основанную на поверхностном запоминании и не требовавшую погружаться в выяснение глубоких противоречий бытия. Без сомнения, он никому не уступал в уме и образованности, но в глубине сердца Тан остро ощущал, что такой тонкий и непокорный человек, как Динь, способен на оригинальность мысли, недоступную имперским чиновникам. И он сознавал, что эта оригинальность вредит в обыденной жизни. Поэтому, став императорским мандарином, он первым делом затребовал к себе верного друга, который теперь помогает ему в решении управленческих проблем.

— Во всяком случае, — сказал чиновник, — мы провели незабываемый вечер в его пещере. Буря переворачивала могильные камни, мы переживали радость встречи, естественно было вызвать и призраки былого.

— Только не говори, что ты напугал бедного отшельника, пересказывая страшные сказки, услышанные от твоей кормилицы, — заметил Динь, знавший слабость своего друга к рассказам о страшных джинах, высасывающих спинной мозг, и о других демонах.

— Совсем нет! Мы говорили не о существах воображаемых, а напротив, о совершенно реальных. Действительно, наш друг Хунг погиб при очень загадочных обстоятельствах. Его отец принц Буи перевернул небо и землю, чтобы узнать, кто виновен в его смерти, но безуспешно. Несчастный Сэн уехал до всех событий, он не знал об этом и был потрясен случившимся.

— А призрак при чем тут?

— Представь себе, я узнал, что принцу суждено умереть, прежде, чем это случилось!

Увидев недоверчивое и насмешливое выражение лица Диня, мандарин Тан счел себя обязанным рассказать ему о приключении на охоте, когда ему явился окровавленный призрак принца Хунга.

Столкнувшись с вполне реальными фактами, даже такой скептик, как Динь, поколебался.

— Конечно, — ответил он, улыбнувшись уголками губ, — этот преждевременный призрак так спешил сообщить тебе, что скоро окажется в Стране Желтых Источников, что вместо того чтобы пройти через дверь, прошел через стену и при этом разбил себе лоб.

— Когда я умру, я не забуду нанести тебе визит. Тогда ты поймешь, существуют призраки или нет.

Господин Нефрит, хозяин харчевни «Проголодавшийся феникс» в квартале Фаянсовых Чашек, предчувствовал, что денек будет трудным — ведь еще не миновал час Змеи, а за столиками уже было много посетителей. Не то чтобы его это не устраивало, совсем напротив, но требовалось все время быть наготове — направлять большие компании посетителей к большим столам, сгонять оттуда завсегдатаев за меньшие, охраняя при этом заветные укромные уголки для тех, у кого, судя по виду, была тугая мошна.

Вот уже несколько дней знаменитые врачи, съехавшиеся на конференцию, вместо того чтобы сидеть в своих номерах и готовиться к докладам, проводили время — и немалое — в харчевнях, которыми изобиловал этот квартал столицы. Господин Нефрит должен был проявлять большую проницательность, чтобы не допустить непоправимую ошибку и не посадить богатейшего врача неподалеку от входа, где собаки дрались за гнилой кусок, или, не дай бог, разместить скупца или бедняка за столом с видом на реку.

Сейчас, когда все столики были заняты, он почувствовал утомление и разрешил себе небольшую передышку. Сев на табурет, он осторожно снял левую сандалию и поставил ногу на перекладину под прилавком. Обмахиваясь, будто веером, тетрадкой, в которой он подсчитывал доходы, он стал размышлять о том, что сулит ему сегодняшний день. Наступившая жара, замучившая гостей, может способствовать более длительному вкушению трапезы, позволявшей им подольше посидеть в прохладе. К тому же должно увеличиться потребление чая и прохладительных фруктовых напитков. Он решил напомнить повару добавлять в блюда больше пряностей, чтобы клиенты испытывали еще большую жажду.

Но внезапно господин Нефрит был отвлечен от своих стратегических замыслов отвратительным запахом, который ударил в ноздри не только ему, но и подкреплявшим свои силы врачам. Они, перестав есть, все как один повернулись к двери, куда только что вошел человек в грязных лохмотьях.

Беда! — воскликнул про себя господин Нефрит: этот человек был ему знаком.

Он хотел броситься и выставить его за дверь, но, зацепившись ногой за перекладину стойки, упал.

А в это время нищий уже приблизился к пирующей компании, которая только что начала дегустировать омара, сваренного на пару. Наклонившись над блюдом, на котором в соусе из ароматных трав лежало ракообразное, он медленно вдохнул в себя благоуханный пар. Врачи, вынужденные прервать пиршество, отшатнулись от него с перекошенными от ужаса лицами, так как у человека в лохмотьях, с таким наслаждением вдыхавшего божественный запах, не было органа, способного оценить его, — он был лишен носа.

— Черная Чесотка! — закричали в зале, не зная, бежать или все же закончить трапезу.

Все как зачарованные рассматривали существо, сквозь дыры отрепьев которого просвечивало совершенное серое тело. Можно было бы подумать, что его тело абсолютно иссушено, что оно засохло, если бы не сочащиеся по всему туловищу гнойники, свидетельствовавшие о внутренней влажности. Хотя носа не было, а на его месте зияла черная впадина с выступавшими обломками костей, его остекленевшие глаза хорошо видели. Красный и очень подвижный язык судорожно двигался, возбужденный аппетитным запахом блюд.

Новоприбывшего не смутил прохладный прием. Наоборот, завидев трех посетителей, усевшихся вокруг миски с супом из акульих плавников, он придвинул стул и уселся за их стол.

— Умм! Выглядит восхитительно, — заявил он, окунывая палец в суп, и с блаженным видом облизывая его.

Врачи, более огорченные тем, что им помешали и испортили блюдо, чем заинтересованные в столь интересном объекте изучения, который представлял больной, быстро ретировались, забыв об акульих плавниках. Но бродяга уже перешел к следующей паре — все с тем же фамильярным благодушием и с удвоенным аппетитом. Он оставлял за собой беловатую осыпь мертвой кожи, похожую на облако моли. Два доктора напрасно пытались защитить от него блюдо с вермишелью в соусе из пяти приправ — Черная Чесотка, почуяв сильный запах перца, которым была щедро приправлена вермишель, принялся чихать не переставая.

Именно в этот момент господин Нефрит поднялся наконец на ноги. И он увидел, как отвратительная мокрота падает на блюдо с вермишелью, а посетители с отвращением наблюдают за этим.

— Вон отсюда!!! — крикнул харчевник, подняв руки.

— Поймай меня, если сможешь, толстое свиное брюхо! — ответил изгой, прыгая на стол.

Разъяренный этим эпитетом, господин Нефрит гневно заорал:

— Я тебя на куски разорву, труп ходячий! Останешься без рук и без ног!

Вместо ответа Черная Чесотка растоптал жареного поросенка, уже наполовину съеденного, и, схватив кувшин с водкой, одним глотком осушил его. Посетители сбились в кучу в углу харчевни. Господин Нефрит, огорченный всеобщей трусостью, один пытался утихомирить буяна, крушащего все на своем пути, но испуганные зрители вынуждены были с сожалением констатировать, что хозяин уступил поле битвы бесстыдному нищему.

Воспользовавшись моментом, когда больной отвлекся и принялся мять в своих шелушащихся ладонях гороховые шарики, самый смелый врач улизнул и поднял тревогу. Тогда, к большому облегчению присутствовавших, в харчевню ворвался отряд стражников, размахивавших дубинками и кнутами. Стражи порядка окружили виновника и принялись беспощадно лупить его по икрам, с которых при каждом ударе падали куски кожи.

Но Черная Чесотка нисколько не был обескуражен этой массовой атакой. С неожиданным проворством он перескочил на другой стол, распахнул плащ — и чешуйки омерзительной кожи в изобилии осыпали головы стражников. Они, почти ослепнув и задыхаясь, не смогли помешать больному нагнуться и схватить горсть лакированных заостренных палочек. Им пришлось туго, когда он начал осыпать их этими метательными орудиями, попадая то в грудь, то в бедра, целясь в самые деликатные части тела. Стражи отвечали ударами мстительного кнута, разорвавшего на бандите остатки плаща и обнажившего свисающие с тела полосы мертвой кожи.

Господин Нефрит тоже не стоял сложа руки: вооружившись вонючей половой тряпкой, он преследовал Черную Чесотку и наносил ему удары по ногам в надежде, что тот поскользнется и сломает позвоночник.

— Грабитель! — вопил он вне себя от злобы.

— Кабанья задница! — парировал больной, перепрыгивая через груду обезглавленных каракатиц.

— Вор! Гангрена общества! Живой нарыв!

— Крысиная моча! — хохотал Черная Чесотка, поддавая ногой чайник, который от удара взлетел и попал стражнику прямо в висок.

На губах у господина Нефрита выступила пена: вне себя от ярости, он схватил первую попавшуюся тарелку, сбросил с нее объедки и, отведя локоть, почти элегантным движением метнул ее. Она полетела, вертясь в воздухе, как волчок, и попала прямо в затылок Черной Чесотки в тот момент, когда он перепрыгивал с одного стола на другой. Благодаря полной нечувствительности к боли, больной спокойно приземлился прямо в блюдо с мясом, К ужасу хозяина, Черная Чесотка сделал сальто и приподнял неприличным жестом свои лохмотья, обнажив колено, изъеденное язвами.

Тогда, обуянный мрачным гневом, забыв обо всем, господин Нефрит ринулся в самую гущу схватки. Подхватив упавшего стражника и прикрываясь им как человеческим щитом, он вплотную приблизился к нищему. Тот запустил ему прямо в глаз гороховый шарик. Яростно отодрав его, хозяин харчевни, забывший уже об отвращении и страхе — уж лучше заболеть, чем разориться, — обеими руками схватил разрисованные мраморными прожилками ноги своего врага, на которых вокруг гнойников подсыхал устричный соус. Издав яростный вопль, он бросил противника прямо на блюдо с рыбой. Ему на помощь подоспели стражники с поднятыми дубинками.

— Пусть блохи пожрут этих лекаришек, включая доктора Кабана! — выдохнул ученый Динь, выходя из седьмой по счету переполненной гостиницы. — Они заполонили Тханглонг, как туча кузнечиков, невозможно отыскать даже крохотное прибежище!

По прибытии в столицу все хозяева гостиниц уверяли их в одном и том же: ученое сообщество не только заняло все места в гостинице, но захватило даже свободные койки в лупанарии.

Мандарин Тан, иронически улыбнувшись, сказал:

— Вспомни рассказы путешествующих в былые времена — они пишут, что мандарин, посещающий столицу, всегда имеет право на тюремную постель. Если действительно существует такая традиция, нам остается только найти место, где собраны все отбросы общества.

Они в растерянности огляделись. Над гостиницами, откуда доносился смех богатых врачей, возвышались крыши государственных зданий. Со вздохом они направились в небольшую аллею, по сторонам которой расположились многочисленные лавки ремесленников.

— Не хотите ли сшить рубаху? — завлекал их нежный голос.

Совсем юная девушка развернула перед ними полотнище изумрудно-зеленого шелка, зазывая их в швейную мастерскую, где дюжина девушек сидели на корточках. Каждая использовала разную ткань — кто розовую тафту, кто бархат, пышный, как кошачья шкурка, превращая куски бесформенной материи в короткие куртки с поясом или широкие панталоны.

— В другой раз, может быть! — ответил ей ученый Динь, заметив очень красивый отрез муслина.

— Знаете ли вы, где находится тюрьма? — спросил мандарин в свою очередь.

— Вон там! — отвечали юные девицы, показывая в разные стороны.

Рассердившись, мандарин повернул в безлюдную улочку.

— У этих столичных девушек полностью отсутствует чувство ориентации. Мы сами поищем тюрьму, это не слишком сложно.

После бесплодных блужданий, с гудящими ногами и утомленным взором, они остановились перед изящным зданием с величественным порталом и просторными крыльями. Но импозантная постройка явно нуждалась в ремонте — чешуя золотых драконов покрылась пылью, а роспись стен пошла пузырями после недавних ливней. Нескончаемые периоды жары и засухи покрыли камни стен сетью длинных трещин, украшенных зеленоватой плесенью.

— Думаешь, здесь? — спросил Динь, в изнеможении облокачиваясь о колонну.

— Пожалуй, для тюрьмы слишком пышно, — сказал мандарин огорченно. — Но мы обошли весь этот гигантский лабиринт, который зовется столицей; больше ей негде быть.

Они спросили об этом у проходившего мимо старца.

— Тюрьма? Вы шутите? Это — дворец принца Буи! Друзья вздохнули с облегчением.

— Принцу Буи принадлежат и императорские тюрьмы. Раз мы обещали Сэну, мы должны увидеть и поприветствовать принца, а уж потом попросим его приютить нас в тюремной камере.

Тяжелыми шагами они поднялись по длинным лестницам, ведущим к главному входу.

Преступники, уличенные в воровстве муки или зверских убийствах, испытывали ужас только перед этой рукой. Широкая, квадратная, полная невыразимой мощи, она как будто была создана для того, чтобы крушить кости грабителям или свертывать шеи предателей. Но подлинной мощью она обладала тогда, когда сжимала в пальцах нелепо хрупкую золотую печать. Потому что тогда она ставила красный знак внизу свитка, под скорым, но не всегда справедливым приговором, окончательно утверждая вид казни — всегда жестокой.

Вот этой правой рукой принц Буи и выбивал сейчас на бедре победный и неумолимый ритм.

— Наконец-то поймали этого героя болотного края, Рисовое Зерно! Вы, шпики, выследив его, когда он покидал свою деревню, честно отработали свое жалование! Теперь, когда главарь распростерт на тюремной соломе, будет легче справиться с требованиями крестьян. Чуть-чуть сноровки, и крестьяне вообще раскаются в том, что приняли участие в мятеже. Как говорит поговорка — отруби голову змеи, тогда хвост поползет в противоположную сторону.

— Что же мы будем делать с этим узником? — спросил его Помощник. — Его нужно судить быстро и справедливо, иначе крестьяне, и так убежденные в коррумпированности власти, опять поднимутся.

Принц Буи прикрыл глаза, нахмурив красивый властный лоб.

— Пускай требуют чего угодно. С каких это пор принцы должны прислушиваться к народу? Я выдумаю такую казнь для этого смутьяна, которая заставит его приспешников трепетать!

Помощник, чье гордое лицо уже начало неуклонно округляться, кивнул — его косичка, похожая на черную лиану, со свистом рассекла воздух и легла на спину.

— Должен признать, что Рисовое Зерно, каковы бы ни были его грехи, умеет найти подход к крестьянам. В нем есть особенное очарование, и, хотя я не слышал его речей, я думаю, что он имеет над деревенщиной такую же власть, как кобра над лягушкой. Не многие могут похвастаться, что обладают такой силой внушения. Я надеюсь, что вы хорошенько обдумаете, к какой казни его присудить, потому что будет неправильно, если другой вожак, разгневанный несправедливостью, займет его место.

— Нет, нельзя, чтобы одно испорченное зерно погубило весь урожай. Есть только одно решение: крестьянин Рисовое Зерно должен быть казнен!

— Учитывая скорую казнь через обезглавливание целой семьи Дэй, не слишком ли жестоко?

— Наоборот! Я даже думаю, что их надо казнить заодно: сначала деревенщину, потом господина Дэй и его родню. С одной стороны, это напугает крестьян. Они поймут, кто здесь хозяин. А с другой — господин потеряет лицо, прежде чем расстанется с головой.

Увидев казнь своих близких и поняв, что восстание окончательно подавлено, он будет умолять меня убить его, чтобы не умереть от стыда!

Принц Буи поднялся, демонстрируя пропорционально сложенное, великолепное, несмотря на следы работы времени, тело. Впрочем, разве не было у него множества жен и очаровательных наложниц? Он продолжал:

— Примерное наказание заставит замолчать наглых крестьян, требующих отчета от своего властителя. Система устроена таким образом, что есть люди, которые думают, и есть люди, которые повинуются. Неужели им непонятно, этим несчастным, что раз они рождены в грязи, а не во дворце, то это неслучайно?

Разговор был прерван появлением управляющего — он вошел неслышно и низко склонился перед принцем.

— Простите за вторжение, ваше высочество, но явились два визитера и просят о встрече с вами.

— Наверно, какие-нибудь жалобщики из города. Опять что-нибудь стряслось? — гневно воскликнул принц Буи.

— Вид у них не очень веселый, но это не жалобщики. Один из них — императорский мандарин, только что прибывший из далекой провинции.

— В таком случае, пусть войдут! — приказал принц.

Через несколько мгновений, когда тяжелая резная дверь была отворена со всяческими церемониями, мандарин Тан и ученый Динь предстали перед принцем Буи, стоящим в тени, и его Помощником, который оперся о подоконник.

— Принц Буи, — начал мандарин, почтительно склонив голову, — свидетельствую вам свое почтение. Возможно, вы припомните студента Тана, бывшего другом вашего сына, принца Хунга.

Произнеся эти слова, молодой правитель еще ниже опустил голову, чтобы не видеть горя отца, потерявшего сына.

Принц задрожал, как будто появление этого человека могло каким-то образом воскресить его погибшего сына.

Он внимательно и жадно разглядывал гостя, его утонченную церемониальную прическу, грубые мозолистые руки. Он был удивлен его необычным для императорского чиновника телосложением. Он вспомнил наконец этого деревенского паренька, неотесанного, но поразительно умного, верного друга и соученика сына, который очень ценил его.

— Студент Тан! — воскликнул он. — Я всегда буду помнить этот день. Ваш приход — это, в какой-то степени, возвращение моего сына!

Он подошел к молодому человеку и крепко обнял его, как будто тот и вправду был его потерянным и обретенным вновь ребенком.

— А вы действительно успели стать мандарином? Какой провинцией вы управляете?

— Провинцией Высокого Света, — скромно ответствовал мандарин. — Это небольшая область. Я был назначен туда в прошлом году. Административные заботы требуют больше энергии, чем я предполагал, поэтому я очень доволен помощью, которую мне оказывает ученый Динь, сопровождающий меня.

Динь в свою очередь поклонился, и принц смог оценить ум, сиявший в его глазах.

— Однако, вы в хорошей компании, — сказал он мандарину Тану.

Повернувшись к Помощнику, стоявшему позади, принц Буи представил его:

— Мандарин Тан, ученый Динь, должен сказать: в решении дел Исполнителя Закона мне тоже помогает замечательный человек.

Мандарин Тан увидел абрис гордого лица Главного министра округа, стоявшего на фоне окна. Когда их глаза встретились, четыре года словно мгновенно потекли в обратном направлении, соединив их пути и вернув их в то время, когда они считали себя хозяевами мира, в тот год, когда они вместе держали экзамен.

— Кьен! — восторженно воскликнул мандарин Тан. — Я и не мечтал тебя увидеть! Ты преуспел, чего, впрочем, все и ожидали. Главный министр округа — вот пост, достойный тебя!

— Тан, — ответил тот с улыбкой, — ты заставляешь меня отказаться от прежних слов: человек из деревни все же может стать правителем. Твое возвышение просто потрясает.

Принц, увидев, как они беседуют друг с другом, представил, что его сын просто где-то задержался и скоро войдет в зал легкой походкой, с улыбкой на устах. Он почувствовал себя помолодевшим, обновленным этой несбыточной, но опьяняющей надеждой.

— Наша Провинция Высокого Света, находясь весьма далеко от столицы, не располагает трудами и документами, необходимыми для правильного ведения дел и отправления правосудия. Да и в школах отсутствуют сочинения, способные просветить ум. Поэтому я решил отправиться в Тханглонг, чтобы с помощью ученого Диня найти все необходимое. Впрочем, нас сопровождает еще один друг…

— Один попутчик, — прервал его ученый Динь, не терпевший неточности.

— С нами приехал один знакомый, — сказал мандарин, — который должен открыть собрание Медицинской академии.

Главный министр кивнул головой.

— Да. На эту конференцию съехалось множество народа. Здесь, в столице, мы почувствовали последствия такого наплыва. Обстановка в городе неспокойная. Врачи привезли с собой много денег, цены сразу взлетели. Мы пытаемся как-то бороться с этим злом, но нужно действовать быстрее.

— Министр Кьен безупречен в стремлении к правосудию… Его нельзя подкупить, хотя некоторые торговцы пытались сделать это.

Мандарин Тан кашлянул.

— Принц Буи, одной из причин, по которой я хотел увидеть вас, является дело, касающееся правосудия.

Принц вопросительно поднял брови, но мандарин Тан продолжал:

— Вы помните студента Сэна?

— Того, который уклонился от экзаменов?

— Да, именно. Помните ли вы, что он — из семьи Дэй?

Министр Кьен подпрыгнул.

— Тебе известно, что мы собираемся казнить всех членов этого рода через десять дней?

— Вот именно. И Сэна наверняка будут разыскивать, чтобы уничтожить и его.

— Действительно, — ответил принц Буи, нахмурившись. — Искоренение целой семьи по вине одного из ее членов неоспоримо. И в данном случае наказание соответствует вине — ведь речь идет о мятеже, который является одним из Десяти ужаснейших преступлений. В подобных случаях императоры всегда прибегали к столь радикальному наказанию, и не нам нарушать это правило.

— Но я не прошу милости для Сэна, — ответил мандарин, чувствуя неуверенность принца. — Он, по его собственному убеждению, не нуждается в милосердии.

— Что ты хочешь сказать? — спросил мандарин Кьен. — Ему без проволочек отрубят голову, как только стражники поймают его. Невозможно спорить с вердиктом — он исходит непосредственно от Императора!

— Нельзя оспорить вердикт, — согласился мандарин Тан. — Но вы, принц, должны разобраться с делом Сэна. Разве вы не Исполнитель Закона? Дней десять назад, направляясь в столицу, я встретил Сэна, который стал отшельником. Он сообщил мне, что может предоставить вам нечто, что заставит вас дважды подумать, прежде чем погубить его семью.

— О чем идет речь? — заволновался принц — его любопытство было возбуждено.

— Я не знаю, так как мне Сэн ничего не рассказывал. Но я уверен, что это, вероятно, веский аргумент, иначе он не был бы так уверен.

— Наш бедный Сэн стал отшельником? — развеселился министр Кьен, но, внезапно посерьезнев, спросил, когда он будет в Тханглонге.

— Он не может похвастаться крепким здоровьем, и дорога сюда займет немало времени, но, вероятней всего, он прибудет незадолго до назначенной казни, то есть дней через девять.

— Я надеюсь, то, что хочет поведать Сэн, стоит усилий, которые он потратит на дорогу, — заметил министр Кьен, — так как я не смогу долго удерживать сыщиков — они попытаются схватить его, как только станет известно о его присутствии в столице. Вряд ли я смогу отсрочить исполнение приговора, но я найду какой-нибудь повод для того, чтобы он смог инкогнито поговорить с принцем Буи.

Мандарин Тан поклонился с облегчением, чувствуя, что исполнил свою миссию, и хотел удалиться.

— А где же вы остановились? — спросил принц Буи.

Ученый Динь и его друг переглянулись.

— На самом деле, мы еще сами не знаем, — ответил мандарин Тан смущенно. — Ох уж эти врачи — никто и не подозревал, что их окажется так много, они буквально заполонили город.

Его бывший соученик широко улыбнулся.

— Не волнуйся, мандарин Тан! Хотя преступность и возросла с тех пор, как в город прибыли врачи с туго набитыми кошельками, в тюрьме все же остались свободные койки. Ими вполне могут воспользоваться наши друзья, провинциальные мандарины.

— Не слушайте моего министра, позволившего себе нелепую шутку! — прервал его принц. — Вы были другом принца Хунга, и я рад принять вас во дворце. Вы окажете мне честь, соизволив погостить у меня, мандарин Тан и ученый Динь?

На город опустилась ночь. Во тьме бодро шагал по улице какой-то человек. Маленький, худой, но бойкий, он был одет в простую коричневую крестьянскую куртку, местами сильно потертую и засаленную. Он остановился на мгновение, глубоко вдыхая вечерний воздух. Совсем недавно он и не надеялся снова ощутить запах грязи и дыма, влагу реки, что текла рядом. После того как он побывал на краю жизни и смерти, он праздновал второе рождение, заново восторженно открывая столь обыкновенные ощущения. Его хозяин, господин Дэй, был под надзором императорских солдат и отныне больше не мог укрывать у себя в имении восставших крестьян. Когда Рисовое Зерно схватили, он приготовился к немедленной гибели, но не заговорил ни когда его лишали всего самого необходимого, ни когда тюремщики избивали его.

Ненависть и бунтарство воспаляли его мозг.

Он заговорит. Он расскажет об интригах власть имущих. Он разошлет по деревням смышленых подростков: пусть все узнают о его освобождении. Его братья, крестьяне, оставив свои поля и хижины, соберутся послушать, что он скажет, и его гнев возобладает над их нерешительностью.

Нас — сотни, скажет он, и дыхание нашей ненависти пронесется над страной, как порыв ветра над морем. Наше человеческое достоинство изранено и унижено, но в нас еще есть гордость, и она поднимет убийственный шквал, чтобы отомстить за наши горести, за нашу жалкую жизнь.

Горе монарху, который не умеет править, горе узурпаторам! Берегитесь, взяточники-мандарины, конфискующие наши земли и собирающие налоги! Должны ли мы уважать тех, кто держит нас в рабстве? Плоды нашей земли портят наводнения и засухи — должны ли мы платить им дань? В грязи посеяны зерна восстания, так не пора ли пожать их?

Опрокинем надгробные памятники императоров, отменим привилегии знатных, измолотим их надменные спины вальками! Устроим кровавый сенокос — из него народится лучший мир. Не для нас, потому что многие из нас падут в борьбе, но для наших сыновей, детей, брошенных на рисовые поля, кастрированных при дворе принца!

Разгоряченный своей речью, Рисовое Зерно невольно двигал языком, старательно избегая прикосновения к растущим в самых неожиданных местах зубам, похожим на острые обломки скалы. В его родной деревне Рисовое Зерно был известен как единственный человек, у которого во рту всегда было сорок зубов — если одни выпадали, тут же вырастали другие. Вырывать их не имело никакого смысла, так как на месте извлеченного зуба в лунке сейчас же появлялся другой — зачем же зря мучиться? Рисовое Зерно научился жить с ртом, набитым лишними зубами. Он даже научился есть быстрее всех, и все благодаря изобилию коренных зубов.

Эта невероятная коллекция зубов могла помешать ему стать хорошим оратором, но боги распорядились иначе — и все слова, рожденные в его мозгу (никто не понимал, каким образом), плавно слетали с губ, звонкие, ясные. Они потрясали сердца и души. Из его переполненного зубами рта, как из глубокой пещеры, вырывались громкие, мелодичные звуки, наполненные страстью, воодушевлявшей Рисовое Зерно. Поэтому когда этот маленький человечек обращался к толпе, люди забывали о неказистости оратора, стремясь не упустить ни единого слова, внушавшего надежду и живо рисовавшему светлое завтра.

Господин Дэй, его благодетель, будет отмщен, думал Рисовое Зерно. Его казнят в назидание крестьянам, но само движение не будет раздавлено тяжелой пятой Империи. Он, Рисовое Зерно, разожжет пламя правого дела еще ярче.

Он остановился, чтобы посмотреть на горевшие на небосводе звезды. Как радостно видеть их снова, после ночи, проведенной на сырой тюремной соломе! Он вспомнил бессмысленную жестокость стражников, поочередно приводивших в действие пыточные инструменты. Ну-ка подойди сюда, я тебе покажу! Повернись, я тебя обласкаю вот этим кнутом! Банда мерзавцев без чести, без разума, думал он, сплевывая в пыль. В середине дня привели сопротивляющегося, орущего чесоточного — он издавал запах, от которого дохли мухи. Пока его привязывали к стене, чтобы подвергнуть ужасному бичеванию, нищий бессвязно вопил о своей ненависти к богатым, врачам и хозяевам харчевен. Стражники старались от всей души, они хохотали над нищим. Можно ли пасть так низко? — спрашивал себя Рисовое Зерно.

Он только что вышел за городскую стену, оставив позади танцующие огни джонок и шум, доносившийся из окраинных харчевен. На безлюдной дороге, ведущей к его родной деревне, он стал обдумывать то, что произошло с ним в тюрьме. Он был в некотором замешательстве: ему, по правде говоря, было совершенно непонятно, почему его выпустили, хотя еще утром грозились, что скоро отрубят голову. Может быть, они решили его использовать в своей политической игре? В старинных легендах часто встречаются такие истории: герой уже связан, стоит с веревкой на шее на эшафоте, как вдруг приходит чудесное избавление. Как объяснить такой поворот событий? Он слишком хорошо знал власть имущих, чтобы не заподозрить в этом какой-то ловушки. Он замедлил шаги. Что же такое они замыслили?

Но окрестные поля были светлыми от полной луны, да и огни ближайшей хижины успокоили его. Не стоит ли просто поблагодарить богов за еще одну ночь? Надо жить, особенно если ты живешь ради справедливого дела. Он вздохнул и прибавил шагу, чтобы поскорее добраться до дома. Следует передохнуть перед новой битвой: этой ночью он будет спать у матери, а завтра надо готовить речь.

Внезапно Рисовое Зерно заметил, что на дороге появился неясный силуэт. Он поднял руку в знак приветствия. Может быть, кто-то из братьев уже прослышал о его освобождении? Он ускорил шаг, готовясь рассказать о своих приключениях. Когда Рисовое Зерно приблизился почти вплотную к прохожему, он улыбался, обнажая многочисленные зубы. Он даже не успел вскрикнуть, когда блеснувшее в металлическом лунном свете лезвие легким, безупречным движением вонзилось ему в живот.

— Не трогай паштет! — не оборачиваясь, сказал Медвежья Лапа, главный повар. — Косматые демоны разорвут на части твое упитанное тело, если ты забудешь о своем обещании.

Пойманный на месте преступления, Главный воспитатель Сю быстро положил обратно уже поднесенный ко рту кусок жареного мяса. Делая вид, что он только рассматривает пищу, он энергично запротестовал:

— Брось, Медвежья Лапа, не думаешь ли ты, что я осмелюсь нарушить договор с богиней удачи! Я очень хорошо помню, что ради успеха своих маленьких учеников я поклялся не есть скоромного до следующего лунного месяца. Я просто проверял, достаточно ли ты прожарил этот кусок свинины, ведь нужно, чтобы он хрустел на зубах.

— На твоих зубах, наверно? — засмеялся повар, убирая пирамиду фрикаделек, подготовленных для завтрашней трапезы. — Ты стал очень уж набожным, боюсь, правда, и искушение будет не сильным. Наверно, аромат благовоний опьянил тебя до такой степени, что ты заключил с богиней такой абсурдный договор?

Старый Сю, нервно заламывая руки, расположился у окна.

— Дело в том, что малыши последнее время совсем отбились от рук. Просто не знаю, что делать. Они прибыли во дворец принца Буи в надежде получить со временем хорошее место у какого-нибудь вельможи, но сами ленятся и шалят, абсолютно не слушают моих наставлений. Поэтому никто не хочет их нанимать.

— Ты их бранишь, а надо бы как следует выпороть! — благодушно предложил главный повар, снимая мясо с вертела.

— Да я знаю, что надо, — простонал Главный воспитатель. — Но стоит мне только вспомнить, какую жертву принесли эти дети ради того, чтобы пойти в услужение к вельможам, и у меня опускаются руки. Если присмотреться, то у них можно заметить добрые наклонности, некоторые совсем не глупы. Только бы они поняли, как важны мои наставления!

Сю принялся шагать взад-вперед с удрученным видом, напоминая толстого кота с выгнутой спиной.

— Знал бы ты, с каким трудом я уговорил одного вельможу, ищущего молодого слугу, испытать их. Сначала ему понравились мои малыши, милые и бойкие, но когда он попросил их продемонстрировать то, чему они научились, экзамен сразу закончился. Они не овладели искусством составления букетов, перепутали специи и не имели понятия о том, как приготовить бетель. А мы ведь все это изучали.

Медвежья Лапа спокойно снял кожу с рыбы, чтобы она равномерно разварилась. Потом он кончиком ножа, держа его перпендикулярно рыбе, виртуозно разрезал ее.

— Ты забываешь, что они совсем дети, — ответил он, — поэтому им, конечно, трудно проводить целые дни, слушая усыпляющие речи Главного воспитателя, вот они и развлекаются, что естественно в их возрасте.

— Усыпляющие речи! — возмутился старый Сю, потрясенный до глубины души. — Что ты знаешь об этом, ты, невежа, который учился только тому, как правильно разрубить на куски туши животных, которые попадаются тебе под руку? Да знаешь ли ты, что были славные времена, когда большие вельможи охотно разбирали моих учеников, а мне присвоили титул Небесного Воспитателя?! Я достиг совершенства в их обучении!

— Ну и чему же интересному ты их обучал, Главный воспитатель Сю?

— Ну, я научил их заваривать чай таким образом, чтобы его тонкий аромат высвобождался именно в тот момент, когда хозяин подносит чашку к губам, или тому, как разнообразить блюда, чтобы трапеза не превращалась в тяжкий труд, а также другим секретам, известным только посвященным. Не думаешь ли ты, что я открою тайны моей профессии простому повару, который только и умеет, что манипулировать ножом?

Ловко двигаясь по кухне с лакированными балками, Медвежья Лапа разразился хохотом.

— Ну и береги свои маленькие секреты, известные любой хозяйке! Нам, мужчинам, их и знать ни к чему, пусть они будут для нас сюрпризом.

Старый Сю, презрительно фыркнув, отвернулся от повара, который в этот момент бросил в кипяток пригоршню креветок, предназначенных для маринования, и мелко нарубленный лук.

— Тебе не хватает деликатности, ты всегда такой был, даже в детстве, когда приехал сюда мальчишкой с деревенской косичкой. Ты с наслаждением отрубал головы рыбам, резал птицу. Ты похож на отвратительного дикаря, который убивает ради удовольствия. Стоит ли надеяться, что такая скотина поймет ту тонкую связь, которая существует между мной и моими учениками?

Надрезая жирную перепелку, которую предстояло нафаршировать тушеной мелиссой, Медвежья Лапа усмехнулся:

— А, ты говоришь о детях, но их у тебя не было… И уже наверняка не будет…

Оцепенев, Сю прервал его:

— По крайней мере, у меня не отняли сердце.

Воцарилось молчание, слышался только быстрый стук ножа, превращавшего листики кориандра в изумрудную благоухающую массу. От усилия мускулы на руке Медвежьей Лапы напряглись, и когда он ловким ударом рассек пополам огромный лимон, старому Сю показалось, что под кожей повара шевелятся удавы. Он констатировал — и с некоторым сожалением, — что отлично вылепленные плечи и руки повара выглядят уже не столь брутально, как в тот день, когда он впервые увидел его много лет назад. Вид этой необычайно развитой мускулатуры и поросших блестящей шерстью рук вызвал в нем отвращение и восхищение одновременно. Удивительно, насколько человек может походить на хищного зверя и в то же время казаться привлекательным! Нарочито ворчливым голосом Главный воспитатель отдал распоряжение:

— Смотри не слишком разваривай куски, предназначенные для наложницы. Даже при всей своей грубости ты не мог не заметить, что она оставляет нетронутым хорошо проваренное мясо. Племя, к которому она принадлежит, — дикари, им подавай свежую кровь.

Медвежья Лапа, рубивший в этот момент стебли мелиссы, вдруг нанес резкий удар по суставу куриной ноги, лежавшему рядом со свиными фрикадельками. Струйка крови, еще содержащаяся в артериях, резко брызнула вверх, заставив отступить Главного воспитателя Сю, и тот завопил:

— Негодяй! Я уверен, ты это сделал нарочно! Посмотри на мою одежду!

— Не нужно при мне говорить о свежей крови, — спокойно ответил Медвежья Лапа. — Я не смог с собой совладать.

— Вот поистине потрясающие зубы! — воскликнул доктор Кабан, запуская палец в рот Рисовому Зерну. — Как вы думаете, позволено ли мне будет вырвать несколько резцов для моей медицинской коллекции?

Разгневанный вид мандарина Тана и насупленные брови ученого Диня ясно дали ему понять, что они думают по этому поводу, но доктор попытал счастья у мандарина Кьена, который пока молчал.

— В конце концов, одним больше, одним меньше — какая разница? К тому же этому бедняге уже не придется жевать мясо.

— Доктор Кабан, — грозно сказал министр, — ограничьтесь осмотром принесенного тела!

Прикусив губу, уязвленный доктор Кабан наклонился над трупом. Напряженные лица окружающих свидетельствовали о разных чувствах людей, стоящих у трупа Рисового Зерна. У мандарина Тана вид был потрясенный, ученый Динь страшно побледнел — он принадлежал к тем, кого тревожит вид мертвого тела, а мандарин Кьен уже думал о последствиях преступления.

На рассвете в канцелярию суда прибежал крестьянин. Его колени дрожали от долгого бега через безлюдный город, дикие глаза расширились от ужаса. Недалеко от Восточных ворот столицы он увидел простертого в пыли человека с раскинутыми крестом руками. Из зияющего живота вывалились блестящие внутренности, и как вызов торчал воткнутый в него окровавленный нож. Когда прошел первый испуг, крестьянин по зубам узнал Рисовое Зерно, знаменитого вожака крестьян. Гнев боролся в нем с ужасом, он хотел найти справедливость — такое убийство не может остаться безнаказанным. Мандарин Кьен тотчас же послал своих людей на место преступления, где, благодаря раннему часу, никто ничего не трогал. Потом, подумав, что дело заинтересует его бывшего соученика, Кьен пригласил мандарина Тана и ученого Диня.

Сейчас они все собрались в большом зале, куда сносили все трупы, найденные в округе, для тщательного осмотра, позволявшего определить, шла ли речь о случайной смерти или об убийстве. Обычно этим занимался нанятый судом человек, который и одевал мертвых. Но этот случай имел слишком важное политическое значение, чтобы следовать привычному ходу дел.

По просьбе мандарина Тана пригласили доктора Кабана, известного специалиста в этой области. Поначалу, отговариваясь необходимостью присутствовать на заседании Медицинской академии, доктор Кабан делал вид, что хочет отказаться, — ему было приятно, когда его уговаривали. Уладив финансовые вопросы, он явился в морг, где необычные зубы трупа привели его в восхищение.

— Несчастный наверняка боролся с нападавшим, который, судя по всему, был испачкан в тине, потому что руки жертвы облеплены грязью. Думаю, где-то поблизости от места преступления находится плотина, — заметил врач.

— Можно предположить, что убийца, спрятавшийся в воде, кинулся на крестьянина, шедшего по дороге, — предположил мандарин Кьен.

Чуждый теперь всякой патетике, Рисовое Зерно лежал на скомканном покрывале на полу этой продуваемой и мрачной комнаты. Он ушел в мир иной, но его знаменитый рот был слегка приоткрыт, а на лице застыло выражение удивления. Ноги его были вытянуты, а руки раскинуты, словно он приветствовал смерть.

— Рана в живот нанесена ножом. Надрез сделан очень точно, как если бы убийца ясно представлял, куда надо ударить. Ему хватило одного удара, чтобы вскрыть стенку желудка: видите, как безупречны контуры раны.

Доктор Кабан схватил шпатель и раздвинул края раны.

— Смерть не была мгновенной, удар ножа лишь вспорол мускулы.

Мандарин Тан, вознамерившийся было подойти поближе, почувствовал слабость от запаха запекшейся крови и застыл около своего друга Диня. А тот спрашивал себя, что он делает здесь в столь ранний час, созерцая труп, который с удовольствием разделывает толстяк.

— Нет ли чего-нибудь непривычного в том, каким образом орудие вонзилось в живот? Может быть, под странным углом? — предположил мандарин Тан.

Доктор Кабан поднял голову, чтобы стереть капли пота. Его палец оставил длинную кровавую полосу на мокром лбу.

— Тонкое замечание, мандарин Тан. Видите, острие ножа всажено точно в селезенку жертвы. Итак, может ли это быть случайностью? Трудно сказать. Ясно одно: селезенка мгновенно лопнула от удара.

— Кьен, — сказал пораженный мандарин Тан, — крестьянин, нашедший убитого, говорил, что руки его были раскинуты крестом?

— Действительно.

Молодой правитель разыграл сцену: подпрыгнув, как от удара в живот, он прижал руки к телу, чтобы остановить хлынувшую кровь, потом стал нащупывать нож, чтобы вырвать его. Сделав несколько неуверенных шагов, он упал на пол неподалеку от трупа и замер, держа руки на животе. Ученый Динь снисходительно улыбнулся, а его друг вскочил одним прыжком на ноги.

— Как мог несчастный принять открытую позу — он, наоборот, должен был сжаться, прикрыть рану? — спросил задумчиво мандарин Тан. — Я думаю, что нападавший подождал, пока Рисовое Зерно упадет, потом, прижав его, раскинул руки, чтобы нанести роковой удар в незащищенный живот. Именно это я называю жаждой убийства.

Он неожиданно взял шпатель, который доктор Кабан небрежно крутил в пальцах, и воспользовался им, чтобы приподнять ладони убитого. Грязь, покрывавшая их, затвердела, превратившись в почти гладкую массу, напоминающую глину. Заинтригованный, мандарин Тан постучал по этой земляной корке. Подобно аккуратно расколотой скорлупе яйца, она пошла трещинами и отвалилась, обнажая окровавленную кожу.

— Видите! — закричал он. — Под грязью кровь!

* * *

Принц Буи пребывал в плохом настроении. День начался ужасно: его вытащили из постели еще до рассвета, он едва успел проглотить чашку чая. Но сейчас, оценив возможный политический резонанс этого дела, он присоединился к расследованию.

— Нужно уладить это дело как можно быстрее, — заявил он твердо. — Иначе нас ожидает серьезное народное восстание. Один из этих несчастных наткнулся на труп Рисового Зерна, и можно представить, что он уже рассказывает своим!

Мандарин Тан посмотрел на министра, который с решительным видом кивал. Как только он узнал новость, его чело омрачила тревога, так как жертвой был не простой подданный Империи, а главный враг Сына Неба. И его убийство могли приписать властям, которые решили тихо убрать бунтаря — тогда восстание крестьян неминуемо.

— Какая несуразная мысль — отпустить его вчера вечером! — гремел принц. — Вместо того чтобы казнить его вместе с господином Дэй, как я и собирался, я зачем-то послушался совета мандарина Кьена, полагавшего, что лучше выпустить его на свободу, чтобы он не стал мучеником. И вот, пожалуйста — крестьяне все равно будут прославлять его. Обычно вы не совершаете ошибок такого рода!

Министр хранил молчание, досадливо сжав челюсти.

— Кто знал, что ты освободил его? — спросил мандарин Тан.

— Мало кто, в основном, тюремщики. Я не хотел, чтобы освобождение Рисового Зерна стало триумфом бунтаря. Я надеялся, что, оказавшись на свободе, он приведет нас к другим заговорщикам, столь же влиятельным, как и он сам. Он покинул тюрьму ночью.

— А не думаете ли вы, что это, возможно, уголовное преступление? — спросил принц Буи. — На улицах Тханглонга полно всякой мрази, может быть, крестьянина убили случайно — какой-нибудь китайский грабитель, например.

— Вряд ли, — ответил министр. — Все обстоятельства говорят о том, что это предумышленное убийство.

— Действительно, способ убийства напоминает скорее казнь, чем попытку грабежа, — добавил мандарин Тан.

Принц Буи посмотрел на двух молодых людей, достигших самых высоких ступеней власти в Империи: оба решительные и достойные, один — суровый, никогда не колеблющийся, второй — отважный, с блеском в глазах, который поразил его еще четыре года назад. Хотя они и вышли из самого низкого сословия крестьян и прочих оборванцев, они все же доказали, что достойны ранга мандарина. Сам он считал, что в обществе, где доминирует знать, такое возвышение противоестественно. Но при нынешних обстоятельствах кто, кроме них, способен раскрыть преступление, которое может помешать казни его врага, господина Дэй? И кроме того, вполне вероятно, что в убийстве крестьянина быстрее разберутся такие же крестьяне, пусть и носящие высокие титулы. В конце концов, средства не имеют значения, думал принц. Важен результат, и он не будет рисковать своей властью из-за того, что какой-то бунтарь позволил распотрошить себя в его округе.

— Мандарин Тан, — сказал он, приняв решение, — так как вы — правитель Провинции Высокого Света, у вас должен быть опыт в такого рода делах. Более того, вы друг моего министра, который станет когда-нибудь Исполнителем Справедливости. Итак, в интересах общественного спокойствия, для того чтобы крестьяне не нарушили с трудом достигнутую стабильность, прошу вас заняться расследованием смерти крестьянина Рисовое Зерно. Разумеется, мандарин Кьен будет вам помогать, но он слишком занят подготовкой казни семьи Дэй. Необходимо как можно быстрее разрешить эту загадку и без промедления покарать виновного, чтобы люди наконец поверили в беспристрастность правосудия.

Именно тогда мандарин Тан, подстегнутый новым вызовом, ступил на тернистый путь постижения истины. Но ценой каких страданий и разочарований!

Ученый Динь плавным жестом завязал шиньон и одним движением накинул на себя голубую китайскую кофту. Он бросил сострадательный взгляд на своего друга, все еще боровшегося с официальным костюмом. Рубаха стесняла мандарина, а ее широкие рукава мешали одеть как следует головной убор с крылышками по бокам. Наконец он косо нахлобучил его на голову.

— Горе придворным портным! — горячился он. — Нужно отрубить руку тому, кто придумал такой фасон рукавов. К концу банкета они будут в пятнах от соусов и приправ.

Мучаясь с одеждой, мандарин исцарапал шелк одеяния плохо подстриженными ногтями и цветисто выругался.

— Как слон в посудной лавке, — заметил ученый Динь. — Можно ли позволять деревенским парнишкам наряжаться в костюм мандарина?

Он сочувственно провел рукой по ткани, стараясь пригладить нитку, затем легким движением заправил непослушные волосы друга под головной убор, который наконец занял надлежащее место на голове мандарина.

— Теперь ты понимаешь, что мандарины специально отращивают ногти, чтобы они начали загибаться. Это позволяет им не рвать свой наряд в процессе одевания.

Стоя перед зеркалом, два молодых друга готовились к банкету, который принц Буи давал в их честь. Хотя смерть Рисового Зерна спозаранку взбудоражила всех, традиция требовала, чтобы гостей чествовали во дворце, поэтому они старались достойно подготовиться к торжественной церемонии.

— Надеюсь, меня не посадят рядом с доктором Кабаном, — сказал Динь, делая недовольную мину. Я устал от его отвратительных речей.

— Посмотрим. Не очень-то поговоришь, когда рот занят восхитительными блюдами. А может быть, тебя посадят рядом с какой-нибудь особой с затейливо уложенными косами, достойной твоего интереса.

Он насмешливо посмотрел на друга, который в ответ состроил гримасу.

— Во всяком случае, для тебя это будет путешествием в прошлое, — заметил Динь. — Сначала ты встречаешь отшельника Сэна, а потом своего друга мандарина Кьена.

Мандарин Тан вспомнил, как сильно он удивился, увидев лицо своего друга на фоне окрашенных в яркие тона стен Стратегического зала. Он не мог поверить, что тот стал правой рукой могущественного принца и своим человеком в кругу знатных придворных. Детство друга было еще более жалким, чем его собственное: он воспитывался в гильдии мусорщиков, этих несчастных, отвозивших в лодках нечистоты города на деревенские пустыри, и провел свои юные годы, бороздя заболоченные каналы.

— Один монах заметил необыкновенно живого ребенка и взял его под свою опеку, — объяснил мандарин Тан. — Остальное понятно: учеба, успехи… Он кажется сейчас еще более энергичным, чем раньше, хотя он слегка расплылся. Я не помню, чтобы у него были такие округлые бедра.

Встряхнув головой, ученый Динь засмеялся.

— Ты только посмотри! Где же твои глаза, мандарин Тан? Разве ты не заметил, что его волосы собраны в крысиную косичку?

Мандарин уставился на друга с изумленным видом.

— Как! Кьен стал евнухом! Но конечно, какой же я дурак!

Потрясенный открытием, мандарин сел на резную кровать, его охватило отчаянье. Клянусь предками, как можно отважиться на такой непоправимый шаг? Он чувствовал себя преданным, ему казалось, что его друг убил молодого Кьена, став Кьеном урезанным.

— Кастратам легче подняться по служебной лестнице, не забывай, — объяснял Динь. — Ревнивые и жадные принцы спокойны, когда видят их рядом со своими женами. Как будто все мужчины интересуются женщинами!

И Динь рассказал, как кандидаты в евнухи, собираясь осуществить роковую ампутацию, начинают искать профессионала. Официально разрешенных кабинетов кастрации мало, к тому же там берут целое состояние за то, чтобы отсечь предмет мужской гордости. Чаще прибегают к услугам шарлатанов с зазывными прозвищами, вроде Мана-Легкой Руки или Небесного Резчика Шрамов. Рассказывают, что один из них, некий Калечащий Безумец, до недавнего времени практиковал у самых стен столицы, в густых зарослях тростника, высаженных для защиты города. В его заведение завлекала недвусмысленная вывеска, колеблемая ветром.

— Но дело-то в том, — заключил Динь, — что все знали, что он выучился ремеслу по книгам, и, несмотря на это, несчастные случаи были крайне редки; решение расстаться с деликатными частями тела редко становится роковым для тех, кто способен выдержать ужасную боль этой операции.

— Кьен всегда был тщеславен до полного самоослепления, — сказал мандарин Тан задумчиво. — И вот он уже помощник принца Буи… Он всегда быстро принимал решения, и я не сомневаюсь, что убийцу Рисового Зерна он вскоре отыщет.

Скользнув в свои модные ботинки, ученый Динь ответил:

— Имея двух мандаринов у себя на хвосте, убийца должен бежать со всех ног.

Одним прыжком он вскочил на ноги и поторопил друга, все еще возившегося с ботинками:

— Пойдем, мандарин Тан, праздник начинается!

* * *

Сидя рядом с министром, мандарин Тан мужественно боролся с дремотой. Когда принц Буи, подняв кубок за гостей, начал приветственную речь, мандарин слушал его, кивая головой там, где нужно, улыбаясь, где следовало, но в середине речи, полной прочувствованных выражений и торжественных фраз, он почувствовал, что теряет нить рассуждений принца. На него напала непреодолимая дремота и, чтобы прогнать ее, он стал растирать себе пальцы ног. Уши его как будто были заткнуты ватой, он слышал только равномерное жужжание, поток слов, не имеющих смысла, прихотливых фраз, начало которых от него ускользало, а конца он тем более постичь не мог. Веки закрывались, и если бы он не делал сверхчеловеческих усилий, его остановившийся взгляд мог бы выдать его состояние. Незаметно он щипал себя за бедро, но ничего не помогало. Образ принца, сверкающего золотом костюма и произносящего непонятные фразы, становился все более смутным и плясал перед его глазами. Вдруг, непонятно почему, слова, сказанные принцем, совершенно разбудили его:

— Чтобы ярким светом наполнить это мгновение нашего праздника, позвольте представить вам мою наложницу Лим, светоч моей жизни.

Из-за ширмы, которую украшала изящная резьба — полет драконов, появилась женщина редкой красоты, хотя ее кожа была довольно темной. Тяжелые, блестящие волосы обрамляли широкое томное лицо, а тело, о сладострастных изгибах которого можно было только догадываться, было скрыто длинным свободным платьем. Медленными шагами она приблизилась к столу и поклонилась гостям. Затем с печальным видом подошла прямо к мандарину Тану. Даже скромно склонив голову, она не могла скрыть красоты больших, мило округленных глаз. Она подала почетному гостю изящный фарфоровый кувшин из Залама. Держа чашку двумя руками в знак уважения, он протянул ее женщине, и она, приветствуя его, налила в нее хризантемовую водку. Мандарин Тан восхитился тонкими рисунками, украшавшими ее запястья, — чудесно исполненными арабесками, как будто знакомыми ему. Но у него не было времени как следует рассмотреть эти роскошные татуировки, потому что она уже снова вернулась к принцу и, подержав его за руку, через мгновение беззвучно удалилась. Мандарин же так и остался сидеть с открытым от восхищения ртом — отрицать кошачью красоту наложницы принца было невозможно, но ее придворная дама превосходила ее изяществом. Как только она появилась, тонкая и гибкая, ступая за своей хозяйкой, он почувствовал большое волнение. Его взгляд упивался ее чертами, словно нарисованными кистью вдохновленного богами художника. Она как будто была существом иного мира. Казалось, она скользит по воздуху — так легки были ее шаги, так воздушна осанка. Плечи грациозно двигались, бедра раскачивались, как розы под ветром. Она отличалась от своей хозяйки матовостью кожи, бледность ее лица оттеняла рисовая пудра, похожая на легкую пыль, принесенную бризом. Его сердце было потрясено, мандарин сопротивлялся потоку любовных стихов, нахлынувших на него огромной волной.

— Что ты думаешь об этом? — спросил мандарин Кьен, с любопытством глядя на него.

— О чем? — осторожно помедлил мандарин, боясь попасть впросак.

— Ну о смерти крестьянина Рисовое Зерно, я хочу с тобой подробней о ней поговорить.

Делая вид, что поправляет прическу, мандарин кашлянул.

— А, да… Если ты спрашиваешь мое мнение, то я считаю: нельзя отметать версию политического убийства.

— Как! — воскликнул министр. — Ты считаешь, что мы заказали это убийство?

— Не вы, не власть, но, возможно, кто-то из самих крестьян.

Так как его друг состроил недоуменную физиономию, мандарин Тан объяснил:

— Представь себе человека, которому надоело подчиняться сжигаемому честолюбием Рисовому Зерну и который сам решил возглавить мятеж. Какая удача для него, что того арестовали! Рисовое Зерно больше не участвует в движении, значит, он сам может встать во главе крестьян. И вот, когда ты приказал освободить Рисовое Зерно, убийца мог воспользоваться этим, руководствуясь жаждой власти.

Мандарин Кьен отложил палочки и сказал едва слышно:

— А, ты взял этот след…

— Скажем просто — это одно из направлений, которые я собираюсь расследовать. Конечно, все требует проверки, но это — отправная точка. Я думаю, не стоит недооценивать страсти, которые всегда кипят вблизи любой власти.

Мандарин Кьена долго смотрел на друга.

— Ты прав, чего не сделаешь, чтобы взобраться на вершину власти? Разве мы, в пору юности, не старались ради этого превзойти самих себя? И не только самих себя, но и всех прочих. Возьми для примера экзамены. Какой смысл отличаться от одноклассников, если не мечтаешь превзойти их? Вся наша система построена на сравнении, а не на абсолюте.

— Конечно, — согласился мандарин Тан, — но эта соревновательность служит гарантией качества, которого иначе не было бы. Те, кто лучше всех выдержали экзамены, получили самые высокие назначения, кто бы что ни говорил.

— Но были ли мы все в равных условиях, с самого начала? — спросил его друг. — Взгляни на первое неравенство: мы с тобой — выходцы из народа, родились в грязи и росли в нищете. И если бы мы не были наделены некоторым умом и огромным везением, мы бы не стали тем, кем стали, потому что власть все равно принадлежит знатным, богатым и могущественным.

— И все же, раз мы, императорские мандарины, сидим за столом принца, это означает, что система имеет определенную гибкость, — возразил мандарин Тан. — Я считаю, что экзамены являются справедливым инструментом для восстановления равенства, потому что позволяют бедняку вроде меня достичь самых высоких должностей.

Как всегда, мандарин Кьен на все имел ответ.

— Но сколь высоко ты можешь подняться, мой бедный крестьянин? Тебе позволено вершить справедливость, как и мне, но вопрос вот в чем: сможешь ли ты когда-нибудь царствовать?

Молодой правитель пожал плечами, зная наизусть все, что в этом случае может быть сказано, так как этот спор был всего лишь эхом их жарких юношеских дискуссий.

— Мандарин Тан, — продолжал Кьен, — тебе известно, что я вынужден был стать кастратом ради получения высокого поста?

— Да, я догадался о твоем выборе и уважаю его, но убежден, что ты все равно получил бы его благодаря присущим тебе качествам.

— Как ты веришь в мой талант! — закричал министр, разражаясь смехом. — Хотелось бы в конце концов оправдать твое доверие!

* * *

— Скажут, что мы с вами друзья-неразлучники! — воскликнул доктор Кабан, слегка ударив по плечу ученого Диня. — Для меня большое облегчение, что вы здесь, потому что я никого не знаю на этой ассамблее.

Так как его сосед не отвечал, сидя с непроницаемым лицом, врач осведомился:

— Насколько я понял слова принца, вас и мандарина пригласили остановиться здесь, не так ли?

— Действительно, — холодно отвечал ученый. — Поскольку все постели в столице заняты лекаришками, принц любезно предложил нам комнату во дворце. Между нами говоря, она гораздо комфортабельнее, чем вульгарное наемное жилье, снятое на несколько дней.

Тут вмешался человек с совершенно круглым лицом и редкими волосами, сидевший слева от Диня:

— В тюрьме еще осталось несколько свободных камер. Я знаю, что говорю, я — господин Фан, хранитель тюремного архива. По традиции эти помещения оставляют для провинциальных мандаринов, которые часто приезжают в столицу без денег.

— Прекрасно, но представьте себе, господин Фан: принц Буи лично знает мандарина Тана. Поэтому он не захотел, чтобы с ним обращались как с обычным провинциальным мандарином, ищущим жилье.

Поерзав на стуле, доктор Кабан шепнул на ухо ученому:

— Хм, как вы думаете, найдется ли во дворце местечко для известного медика?

Динь насмешливо поднял бровь и резко ответил:

— Как, доктор Кабан, комната, заказанная вами в самой дорогой гостинице, не оправдала ваших ожиданий?

— Представьте себе, ученый Динь, — как оказалось, честность коммерсантов Тханглонга весьма сомнительна. Взяв с меня огромные деньги, мне предоставили диван, который я вынужден разделять с толпами тараканов. Конечно, я устроил скандал, но денег мне не вернули под тем предлогом, что я сам принес тараканов.

— Мне кажется, доктор Кабан, господин Фан только что весьма кстати подсказал нам, что в тюрьме свободны еще несколько камер. Думаю, камера, зарезервированная для мандарина, подойдет и врачу.

Начальник архива, услышав свое имя, повернулся к ним.

— У вас будет выбор, доктор Кабан, так как один из наших заключенных, опасный преступник низкого происхождения по имени Рисовое Зерно, был отпущен, освободив, таким образом, койку.

— Так-так, добрый человек, — засмеялся врач. — Я не тороплюсь занять камеру крестьянина, которого нашли с ножом, воткнутым в живот. Знаете ли вы, что я лично осматривал его труп?

Господин Фан с восторгом посмотрел на него и, наклонясь, тихо спросил:

— Неужели правда? Скажите, пожалуйста, его живот был весь изрезан или скорее пронзен ударами ножа?

Разгрызая кусочек чеснока, украшавший жаркое, доктор Кабан уточнил:

— На самом деле, ни то, ни другое. Убийца вспорол его живот одним ударом ножа. Очень точная в медицинском смысле работа, я бы сказал.

— Не повезло негодяю: избежать бича, чтобы напороться на нож. Незавидная судьба, что и говорить.

Ученый Динь держался за щеку, пытаясь разжевать кусок черного и жесткого мяса.

— Нужно иметь железные зубы, чтобы есть эти блюда!

— Повар кошмарный, — заключил доктор Кабан, с трудом разгрызая жесткое сухожилие. — В мясе столько прожилок, что они застревают между зубами, где быстро сгнивают.

Он тут же подтвердил это, зловонно дыхнув в сторону побледневших соседей.

Сделав глоток супа, чтобы смягчить горький вкус мяса, ученый Динь воскликнул:

— В нем столько уксуса, что можно вымочить урожай слив!

Но доктор Кабан, слишком поздно предупрежденный, уже опустошил свой горшочек, и его красивое лицо превратилось в страдальческую маску.

К счастью, послышался грохот барабанов, прервавший дегустацию блюд, — гостей решили немного развлечь. В зал вбежали маленькие евнухи в золотисто-коричневых коротких туниках, таща за собой ширмы из парчи. Присутствующие на ассамблее гости замолчали, увидев вошедших музыкантов с гонгами и духовыми инструментами. Одна из артисток, встав перед вазой с хризантемами, взяла несколько нот на лютне. В то же мгновение, кружась, появились танцоры в легких как дым муаровых одеждах. Приглушенный свет отражался в их жемчужных подвесках и заставлял блестеть золотые булавки, украшавшие шиньоны.

Наклонившись вперед, мандарин Тан блестящими глазами внимательно следил за происходящим. Он пристрастился к театру еще ребенком, когда в их деревню изредка наезжали странствующие актеры. Сейчас он с интересом следил за героическими деяниями, разыгрываемыми немыслимо загримированными актерами, декламировавшими высокопарные диалоги. Он застыл, когда яростно прогремели барабаны, взметая волну звуков, а потом флейта издала трель, печальную, как горькая жалоба. Ее подхватили духовые, нестройно сыгравшие грустную ритурнель. Бледнолицая певица жалобным голосом завела тоскливую песню. В такт музыке, по мере того как мелодия делалась все более минорной, шаги и прыжки танцоров становились все тяжелее. Рефрен, грустный изначально, в конце и вообще вверг слушателей в состояние печали — все почувствовали разлитие желчи и отчаяние в сердце.

— Ну и странное представление, — вздохнул доктор Кабан, утирая рукавом тяжелую слезу. — Не знаю, от чего я плачу — от этой ли песни, от которой и мертвые зарыдают, или от боли в кишках после пиршества!

С трудом ориентируясь в темноте под дождем, завесившим путь серебряной пеленой, два носильщика, мандарина Тана безнадежно искали дорогу в лабиринтах темных улочек столицы. Лавки закрылись уже в час Борова, улицы были безлюдны.

— Хозяин бы сейчас нам позавидовал. Еще бы! Он-то наверняка пожирает ласточкины гнезда с вермишелью «паутинка», сидя на стуле, предназначенном для карликов, — сказал Мин, взмахом ресниц моментально осушая залитые дождем глаза.

— Конечно, он бы предпочел бегать по колено в грязи среди разбойничьих притонов, чем сидеть, неловко поджав колени, над столиком, сервированным сладостями, — подтвердил его сотоварищ Сюан голосом, в котором недоставало уверенности.

Носильщики паланкина на службе у мандарина Тана, они были, кроме того, его доверенными людьми, которых правитель, не колеблясь, посылал на разведку во время своих расследований. Мин, младший из двоих, был наделен приятными чертами лица и гармонично развитым телом. Его природная сила сделала его несравненным носильщиком, ритм его шагов и ровность дыхания были безупречны. Его помощник Сюан, не чуждый плотских утех, претендовал на то, что он неотразим и может соблазнить кого угодно, хотя лицо его было узким, как лезвие ножа, а кривые ноги годились лишь для того, чтобы пахать землю.

Они задержались на минуту на перекрестке дорог, вытягивая шеи, чтобы определить, в каком направлении им двигаться. К их несчастью, уже унесли фонари, стоявшие у чайных домов, и квартал погрузился в непроглядную тьму…

Мандарин срочно послал их ночью с поручением найти Восточные ворота Тханглонга и опросить сторожей о всех, кто входил и выходил из города накануне, так как за Рисовым Зерном в ночь его освобождения наверняка следовал убийца.

— Лучше бы несчастного зарезали в публичном доме! — сказал Сюан не без сожаления. — Тогда мандарин отрядил бы нас в заведения столицы, и мы не барахтались бы в грязи, как пара увязнувших уток.

Он вытащил ногу из грязной ямы и поспешил за едва видным силуэтом своего друга Мина, выбравшего более широкую улицу. Прищурив глаза, он, как ему показалось, различил за бахромой дождя высокие стены.

— Говорят, — продолжал Сюан, игриво поблескивая глазами, — что столичные девицы преуспели в искусстве наслаждения.

— Они преуспели в искусстве вытрясти из тебя твои денежки, их общество дорого стоит. Твоя маленькая смерть для них большой прибыток.

— Да, но клиентура у них самая разнообразная, девицы должны соответствовать любым запросам. Ты же понимаешь, что приезжие важные люди из Индии не удовлетворятся грубыми ласками, которыми довольствуется китайский кули.

— Меня поражает степень изощренности, до которой может дойти обыкновенный кривоногий носильщик, — ответил Мин. На него любовные подвиги друга, прежние и будущие, не производили никакого впечатления.

Но Сюану было некогда и дальше хвастаться своей мужской силой, поскольку в этот момент они оказались у подножия массивной стены, окружавшей Тханглонг. Сложенная из массивных камней, скрепленных известкой, она прерывалась расположенными с четырех сторон света тяжелыми воротами, снабженными остриями, чтобы предотвратить самовольный вход или выход. В будке дремал часовой, его голова упала на худую грудь. Равномерное дыхание вздымало концы его длинных, как у кота-рыболова, усов.

Бросив взгляд в сторону товарища, носильщик Мин на цыпочках приблизился к стражнику, который начал разговаривать во сне. Он наклонился и, взяв пригоршню грязи, вымазал себе лицо так, что только глаза выделялись на испачканной физиономии.

— А-а-а! — заорал он диким голосом прямо в ухо спящему. — Ты выпустил меня из города, чтобы меня убили, меня, крестьянина Рисовое Зерно?

— Но ты сам попросил, чтобы тебя выпустили! — ответил внезапно разбуженный обезумевший стражник.

Землисто-черное привидение с горящими глазами, изрыгающее угрозы и ругань, напугало стражника до такой степени, что он обмочился. Дрожа на стуле, он вращал испуганными глазами и прикрывал голову желтыми руками, уверенный, что перед ним жаждущий мести призрак, готовый разорвать его живьем.

— Ты открыл городские ворота, и они оказались для меня входом в царство мертвых, — вопило ужасное существо. — Ты выкинул меня из жизни, выпроводив из столицы! Я вернулся, чтобы проломить тебе череп!

— Никогда! Ни за что! — кричал стражник, закрывая лицо руками. — Это ты торопился уйти отсюда, а я только жалкий раб, приставленный к воротам.

Но тут появился Сюан — его худое, как у хорька, лицо тоже было вымазано грязью. Согнув пальцы наподобие когтей, он обрушился на стражника, прижавшегося к стене.

— А я — тот преступник, который вспорол брюхо Рисовому Зерну, меня ты тоже выпустил? Благодаря тебе я смог прикончить этого проклятого мужлана!

Не зная, куда спрятаться, стражник все ожесточенно отрицал. Кончики его усов жалостно съежились, как, впрочем, и душа.

— Я тебя не знаю! Откуда я мог знать, что ты убийца? Ты мог смешаться с толпой крестьян, идущих с рынка в тот вечер. Я тут ни при чем!

— Как! — вмешался призрак Рисового Зерна. Подсохшая грязь на его коже растрескалась, и трещины были похожи на улыбки демонов. — Ты разрешил моему убийце идти вслед за мной? Благодаря твоим указаниям, он настиг меня на пустынной дороге, где я встретил смерть!

— Ты ошибаешься! Никто не шел за тобой по пятам. Поток входивших и выходивших людей был таким, как всегда: купцы, рабочие со стройки, кули, которые живут за городом.

Глаза засверкали на ящерицеподобном лице Мина, он воскликнул:

— Горе тебе, если врешь! Призраки видят в глубине человеческих сердец! Если лжешь, я разгрызу твой мозг!

Приблизив согнутый указательный палец к голове стража, он сделал вид, что собирается проткнуть ее, но стражник внезапно закрыл глаза и упал лицом вниз, сраженный ужасом.

Два носильщика паланкина улыбнулись уголками губ, отчего по лицам, покрытым маской грязи, побежали трещинки. Пожалев стражника, они посадили его на стул, чтобы он, придя в себя, решил, что встреча с ними приснилась ему в страшном сне.

— Похоже, он сказал правду, — заметил Мин, осторожно наклоняя голову стражника к груди.

— Это значит, что убийца был обычным, не привлекающим внимания, — сказал Сюан, поправляя стражнику усы.

— Или это был кто-то, кто ходит каждый день туда и обратно и кто стал настолько привычным, что стражники просто не обращают на него внимания.

Если бы Черной Чесотке сказали, что у него был шанс выбиться в люди, он, без сомнения, разразился бы смехом, так как с самого детства он не знал ничего, кроме нищеты. Тщедушный ребенок в бедной семье, он должен был бороться за пропитание: старшие братья, пользуясь тем, что он меньше, всегда отнимали у него кусок. Он сражался с собаками — с большим успехом — и навострился метко швырять старый башмак в морду собаке, чтобы ему, а не ей кинули мозговую кость, отвергнутую посетителями харчевни. Долго он поддерживал свою жизнь благодаря слабости зубов пирующих, которые оставляли вполне съедобные объедки. Однажды, может, потому, что съел испорченное мясо или гнилую рыбу, он почувствовал зуд, который вскоре огнем жег уже все его тело. Понемногу кожа начала расползаться, как дешевый саван, он покрылся коростой, и чем больше он расчесывал ее грязными ногтями, тем упорней она становилась. И наконец, настал момент, когда появились фиолетовые гнойники, сначала гирляндами обвившие шею, а потом водопадом обрушившиеся и на спину. Осенью он простудился и целыми днями кашлял и харкал, затем на него напал дьявольский приступ чихания, распластавший его по стене. Рассматривая потом тряпку, которую успел прижать ко рту, он в ужасе подумал, что мозг вывалился через ноздри наружу, но, пощупав бесформенную массу, понял, что это всего-навсего нос, который отделился от лица. Вот тогда-то его прозвали Черной Чесоткой и стали гнать прочь от харчевен — ведь одно дело, когда у столов попрошайничают вшивые собаки, и совсем другое — терпеть человека, с которого пластами падает кожа. Это был мучительный период: он испытывал дикий голод и только издалека смотрел на привередливых посетителей, пренебрегающих даже вкусными кусками мяса.

Однажды утром ему пришла в голову блестящая идея: почему бы не поискать пропитания в харчевнях, они ведь для этого и предназначены — подкреплять голодных? С тех пор он обрел привычку делать ежедневный обход всех заведений столицы. Всюду, куда он входил, клиенты вскакивали и убегали, иногда даже не заплатив, и в конце дня хозяева подсчитывали убытки, которых можно было избежать — тонко подсказывал им Черная Чесотка, — если они станут платить ему небольшие отступные. Тогда он пойдет наводить ужас в другие места. Итак, хозяева с этим согласились, они нашли решение приемлемым, а иначе им пришлось бы просто закрыть свои заведения. Таким образом, Черная Чесотка стал бандой мошенников в одном лице, он шантажировал как виноторговца, так и продавца супа, на равных, не обижая никого.

И так случилось, что печальное происшествие в «Проголодавшемся фениксе» испортило хорошо налаженное дело: оказалось, непоколебимый господин Нефрит гораздо более привязан к своим денежкам, чем ожидалось, он был готов так же легко расстаться с ними, как мать со своим ребенком. В результате бурного ареста состояние здоровья Черной Чесотки ухудшилось, потому что теперь на нем осталось гораздо меньше кожи, чем было накануне.

И все-таки боги были благосклонны к нему — едва он попал в эту вонючую тюрьму, как его тут же освободили и даже не подвергли нечеловеческим пыткам, которым там подвергают всех. Итак, в час Кабана, когда за дождевыми облаками луна начала подниматься, он уже стоял у выхода из тюрьмы, был свободен и изрыгал последние проклятия в сторону стражников.

— Шайка негодяев! — кричал он, готовый улизнуть. — Куриный помет в форме! В следующий раз, когда мы встретимся, вы оближете мои язвы!

Когда один из стражников сделал вид, что собирается броситься за ним вдогонку, Черная Чесотка взял ноги в руки и проскользнул в маленькую дверь — почему-то открытую! — в стене, отделявшей тюрьму от собственности принца Буи. Отряхиваясь, он заметил, что стражники опять нанесли урон его плащу. Мерзавцы сопливые, подумал он с горечью. Он потер больную руку, на которой теперь не хватало пальца. И, несмотря на страдания, причиненные потерей фаланги, чесоточный удовлетворенно улыбнулся, вспомнив изумленное лицо тюремщика, который злобно потянул его за руку и вдруг оказался на земле с окровавленным пальцем в ладони.

Ливневый дождь подсказал ему, что пора искать убежище в слоновнике принца, темном, как могила, — там его никто не потревожит. Из дворца, где шел банкет, донеслась мелодия флейты, сопровождавшей протяжную песню. У него возникла шальная мысль пойти туда и напугать их, чтобы его накормили, но потом он решил, что не надо искушать демонов, и проскользнул в слоновник.

Какое все-таки счастье, что мерзкий трактирщик господин Нефрит совсем обессилел после стычки, — подумал с восхищением Черная Чесотка, — и у него не хватило сил написать жалобу. Благодаря этому я сейчас свободен как ветер!

Осторожно ступив в тень, он направился в глубину слоновника, откуда доносилось посапывание спящих на соломе животных. Ему в ноздри ударил запах зверинца, еще более сильный, чем зловоние его собственного тела, тоже весьма ощутимое. Он наткнулся на ведро, которое долго гудело после удара, а потом забрался в самый дальний угол. Там он лег на охапку соломы, завернулся в свой разорванный плащ и приготовился провести спокойную ночь в компании слонов. Задремав, он видел яркие сны о том, как шантажирует подлых трактирщиков, которые кладут к его ногам мешки с монетами и низко кланяются.

К концу банкета у мандарина Тана начались судороги в больших пальцах, и он был несказанно рад возвратиться в свою комнату. Подкинув в воздух шапочку с крылышками и с торжествующим видом сбросив одежду, он сделал несколько вращений корпусом, чтобы расслабить усталые мышцы.

— Скажи мне, Динь, ты заметил женщину небесной красоты, которая осветила своим присутствием вечер?

— И не думай о ней, мандарин Тан, ты же знаешь, что госпожа Лим — наложница нашего хозяина.

Правитель поднял глаза к небу.

— Злой шутник, я говорю о ее придворной даме!

Динь, расчесывавший волосы, остановился и уставился на мандарина удивленными глазами. Потом тонкая улыбка появилась на его губах.

— А, понимаю, наш мандарин отныне испытывает страсть к служанкам.

— Это не служанка! — закричал правитель. — И не компаньонка! Это — существо, сошедшее с небес. Ты разве не видел — она просто скользила по воздуху, а сколь невыразимо нездешнее у нее лицо?

— Лично я нахожу, что у госпожи Лим более экзотическое очарование, более дикое, — ответил Динь, отличавшийся своеобразным вкусом.

Мандарин перекатился на спину и поднял вверх ноги, чтобы снять усталость.

— Представь, жена нашего хозяина еще более экзотичное и дикое существо, чем ты предполагаешь.

— Что ты мне поешь? Не уверяй, что ты с ней знаком!

— Ха! Но оказывается, по крайней мере, я знаю, кто она такая.

Сложившись вдвое, чтобы завести лодыжки за голову, мандарин объяснил:

— Помнишь ли ты охотничью вылазку, в которой меня пригласили принять участие вместе с принцем Хунгом, студентами Кьеном и Сэном, как раз перед трехгодичными экзаменами? Ну вот, мы отправились в Западные горы, где в нескольких деревушках живут дикие племена. Вернувшись в столицу, мы привезли с собой юную девушку.

— Какая жалость! Ты хочешь сказать, что госпожа Лим является своего рода охотничьим трофеем?

— Грубо сказано, но дело твое. Но она на самом деле происходит из дикого племени, я же сказал.

Ученый Динь пробормотал огорченно:

— Надеюсь, здесь она не чувствует себя несчастной. Принц Буи еще красивый мужчина, хотя уже далек от идеала.

— Знаю, но не каждый день должен быть праздник.

— Как вы ее захватили? — спросил Динь, которого явно огорчила эта история.

— Странно, но веришь ли, я не помню. Думаю, я не присутствовал в тот момент, когда ее схватили, — ответил мандарин, почесывая голову.

Динь резко обернулся и настойчиво продолжил:

— Не знаю, что произошло во время охоты, но мне кажется весьма странным, что ты все забыл. С такой слабой памятью тебе остается только плести корзины вместе со старыми одалисками!

— Нет, я хорошо помню почти все, — защищался мандарин, — но тогда случилось одно происшествие, которое выбило меня из колеи: это явление призрака принца Хунга. Должно быть, эта встреча стерла все остальные воспоминания.

— Очевидно, она унесла не только воспоминания, но и твою голову.

Сделав вид, что не расслышал, мандарин вытянулся, чтобы расслабить болевший сустав.

— Вы были очень дружны — ты, мандарин Кьен, отшельник Сэн и принц Хунг?

— Мы были неразлучны, если быть точным. И мы вместе решили совершить подвиг, которым и увенчалась эта охота.

— Какой подвиг? Похитить красивую дикарку для стареющего принца?

Мандарин Тан с презрением пожал плечами.

— Спроси любого, кто участвовал в той экспедиции, и тебе скажут, что во время той охоты был пленен тигр-людоед и что отличились в этом деле четыре отважных юноши!

Правитель встал и, глядя в огонь, добавил:

— Любой тигр-людоед превращается в демона, который может подражать голосу человека. Знаешь об этом?

— Я, наверно, дурак, но мне это не известно, — сардонически пробормотал Динь.

— Это зверь-одиночка, он охотится и днем, и ночью: он кровожаден, но не брезгует лягушками, плодами и дикими фигами. Низкий полет совы предупредил нас о его присутствии, и мы зажгли факелы, чтобы настигнуть его. Существует много способов обезвредить тигра: с помощью отравленных стрел или собаки в качестве приманки, а можно использовать снотворное. Но мы выбрали самый трудный способ, требующий четырех человек, понимающих друг друга с полуслова. Обычно им пользуются четыре родных брата, но он невыполним и смертельно опасен для тех, кто не может безупречно взаимодействовать друг с другом.

Тяжело дыша, он наклонился вперед. Глаза его устремились в прошлое, казалось, он снова переживает момент славы.

Ночь была проколота звездами, мерцавшими в листве светлыми искрами. Четыре человека, замерев, ожидали момента, когда можно будет приступить к делу. Ветер относил запах человека в сторону. На фоне колыхавшейся листвы джунглей, оглашаемых криками ночных птиц, четко выделялись железные палки, раздвоенные на концах.

Слившийся с порослью папоротников Властитель Тигр был уже здесь, в лунном свете виднелась его выгнутая по-кошачьи спина и могучие мышцы.

Внезапно зажегся факел — позолоченный свет упал на полную звуков поляну. Властитель обернулся — его глаза сверкали зелено-медовым огнем, пасть разверзлась в угрожающем оскале.

Черноволосый юноша, держа свернутую веревку из дикой крапивы, подал незаметный знак своим товарищам — легкое движение век означало, что пора действовать. Маленький косматый человек, у которого за плечами висела корзинка из бамбука с тремя или четырьмя шариками смолы размером с грейпфрут, движением век ответил, что понял. Когда тигр приблизился на расстояние броска камня, двое других юношей — один гибкий, другой более солидный — одновременно метнули в него шары. Огромная кошка инстинктивно стала ловить их пастью и лапами и вдруг заревела от изумления — они были клейкими, и она оказалась пленницей этого загадочного вещества.

Юноша с длинной косой молча прыгнул на Властителя Джунглей. Но при всей своей ярости зверь не мог высвободить лапы из цепкой смолы. Его гневный рык пронесся над джунглями, испуганные обитатели которых мгновенно ретировались. Разъяренный Властитель Джунглей не желал упускать свою добычу и подмял под себя дерзкого. Но он не смог разорвать свою жертву, потому что трое других окружили его, исполняя магический танец, и он был принужден внимательно следить за этим хороводом. Властитель Тигр не отдавал себе отчета в том, что происходит у него под брюхом.

Размотав веревку, юноша с косой одним движением плеч приподнял задние лапы тигра и связал их. Он следил глазами за танцем своих друзей, отвлекавшим внимание тигра. Завязав узлы на задних лапах, юноша сразу же бросил конец веревки косматому человеку и одному из юношей, и они начали изо всех сил тянуть ее. В это время четвертый юноша смелым шагом приблизился к тигру и прижал его к земле копьем. Когда Властитель Джунглей был окончательно побежден, юноша с квадратными плечами, сияющий и счастливый, под бурные аплодисменты друзей подошел к ним и они дружно подняли кулаки в знак победы.

Ученый Динь восхищенно выдохнул воздух. Он почти наяву увидел всю сцену.

— Забраться под тигра! Должно быть, это незабываемое ощущение. Его зад наверняка источает ароматы.

— Он воняет, ты хочешь сказать. Тем больше причин поскорее затянуть узлы на его лапах… Когда мы принесли тигра в лагерь, воцарилась всеобщая радость: погонщики слонов и другие охотники приветствовали наш подвиг.

Правитель щелкнул пальцами с довольным видом.

— Ты спрашивал, насколько близки мы были? Вот насколько! — резюмировал он.

* * *

Легкий ветерок разбудил Черную Чесотку, он обнаружил, что плащ сполз со спины. Ему было очень уютно лежать, свернувшись калачиком, на соломе, покрывающей пол, он сожалел только об одном: сон был прерван, а во сне его нос чудесным образом вернулся на место. Он пощупал зияющую дыру и приписал свой сон близости слонов — их хоботы вызывали у него страшную зависть. Он прислушался, но вокруг царила тишина. Наверно, банкет уже закончился, и теперь проклятая знать дрыхнет, набив брюхо. Потом он повернулся на бок и недовольно заворчал. В теплой соломе он наткнулся на холодный и твердый предмет. Смахнув с него труху, он увидел при свете луны блеск металла. Заинтригованный, он хотел продолжить свои раскопки, как вдруг заметил фигуру, лежащую рядом с ним и тоже завернутую в плащ. Обуреваемый любопытством, он склонился над ней, но фигура внезапно вскочила, схватив тот самый блестящий предмет. Черная Чесотка широко раскрыл глаза — в последний миг он успел восхититься отблеском полной луны, сверкнувшей на тонком лезвии, прежде чем оно сразило его.

Доктор Кабан переживал свой звездный час. Никогда еще он не был так востребован. Накануне к нему обратились с просьбой осмотреть несчастного, который, казалось, подавился многочисленной россыпью зубов, но был убит ударом ножа в живот. А сегодня, когда врач готовился ко сну и размахивал своей ночной рубахой, разгоняя тараканов, пришли стражники и потребовали выполнить новое поручение принца Буи. Наверно, нужно настаивать на соответствующем вознаграждении за эти поручения? — беспокойно спросил он себя. Он знал, что некоторые на его месте не упустили бы шанс поживиться — что же, нужно уметь жить. С другой стороны, за участие в симпозиуме он получит немало и скоро станет важной фигурой в глазах своих коллег, так стоит ли давать пищу пересудам?

Моментально забыв о неподобающем занятии, доктор Кабан натянул кумачовую рубаху, достаточно свободную, чтобы спокойно дышать, и не слишком экстравагантную — нужно, чтобы локти ничто не стесняло, учитывая предстоящую миссию. Он шел за стражниками так быстро, как позволяли его маленькие ноги. Его огорчало, что за ним не прислали паланкин, чтобы с триумфом доставить во дворец, — принц Буи, несомненно, мог бы об этом подумать.

Рассвет едва брезжил: сторожа только что отбили пятую стражу. Чем человек беднее, тем раньше он на ногах, сказал про себя доктор Кабан при виде мусорщиков, собиравших промокшие отбросы. Их лодки, нагруженные всякой мерзостью, скользили беззвучно, словно призраки. Их сопровождали толпы нищих, которые, привидениями возникая из тумана, умоляли, чтобы им кинули что-нибудь съедобное — полузасохшее печенье или перезрелый плод.

Пробегая рысью мимо квартала харчевен, доктор Кабан бросил любопытный взгляд на «Проголодавшийся феникс», где, как он слышал, позавчера имела место грандиозная потасовка. Следов крови вокруг он не заметил, должно быть, никто не погиб.

Торопясь изо всех сил за стражниками, которые, несмотря на его положение, позволяли себе над ним посмеиваться, врач поднялся по лестнице суда, держась от них в стороне. Прежде чем толкнуть дверь холодного зала, уже знакомого ему, он остановился, чтобы отдышаться, принял мнимо-спокойный вид и вошел.

Два мандарина прервали беседу и поздоровались с ним, но доктор Кабан тут же заметил отсутствие молодого ученого Диня, явно слабонервного в отличие от своих друзей. Вчера он скомпрометировал себя, проявив малодушие при виде безобидного трупа, и убежал, прикрывая рот рукой и задыхаясь от рвоты.

— Господа, я вас приветствую. Полагаю, вы призвали меня, чтобы я пощупал еще одного молодца, убитого прошлой ночью? — сказал доктор Кабан, кивая в сторону бесформенной груды, накрытой простыней.

— От вас ничего невозможно скрыть, — ответил мандарин Кьен. Глаза его покраснели, он не выспался. — Это ужасное открытие сделал погонщик слонов, когда пришел покормить животных.

— Нам нужен совет выдающегося врача, так как ситуация становится критической, — добавил мандарин Тан. Он тоже был не в лучшей форме.

Ответ не заставил себя ждать.

— Поистине, вы обратились к нужному человеку. Я именно тот, кто вам нужен, — сказал доктор Кабан, задыхаясь от радости. — Оставьте меня наедине с трупом!

Мандарины отошли в сторону, а доктор приблизился к телу. Театральным жестом доктор Кабан откинул покрывало и склонился над мертвецом. И тут же отскочил в сторону.

— Вы не предупредили меня, что тело здорово разложилось, — воскликнул он, зажимая нос.

— Не надо болтать понапрасну, доктор Кабан, — сурово отрезал мандарин Тан.

Слуги стали потихоньку зажигать пирамидки благовоний, что было очень кстати, учитывая исходивший от мертвеца смрад.

— Хм, посмотрим, — сказал доктор, приглядываясь издали. — Да. Меня ввело в заблуждение отсутствие носа. Позвольте заметить, господа, не это стало причиной смерти.

Мандарины скептически переглянулись, но он продолжал:

— Нет, смерть наступила из-за кинжала, который вы видите — он вонзен в грудную клетку.

— А что еще вы можете сказать?

И так как мандарин Кьен проявлял нетерпение, то врач, деликатно прижав кусок ткани ко рту, занялся трупом. Ему нужно было распахнуть полы плаща, что часто делал при жизни Черная Чесотка, чтобы напугать своим зловонием окружающих. В складках затрепанного, затвердевшего от грязи плаща таились обрывки разноцветной кожи. Доктор Кабан удовлетворил свое любопытство, взвесив на руках связку монет, висевшую на груди покойного, и пожал плечами.

— Грудь полностью вскрыта, длинная рана нанесена очень аккуратно. Как и вчерашняя, она сделана опытной, уверенной рукой. Исполнение и в этот раз безупречно. Убийца вскрыл грудную клетку одним движением, а потом вонзил нож в правое легкое жертвы. Посмотрите, господа, на трахею, на легкие с их долями, формирующими Цветочный Навес, — они укрывают все остальные внутренние органы… Как только кинжал проткнул легкое, дыхание жизни мгновенно испарилось, как ядовитый ветер. Какая ужасная судьба! Связка монет, которую он носил на шее в качестве амулета, не помогла ему!

— По вашему мнению, в обоих случаях рана нанесена одной и той же рукой?

Доктор Кабан повернулся к министру, сморщив лицо и пытаясь задержать дыхание.

— В этом нет никакого сомнения, господин. Эти удары равносильны подписи. Абсолютная уверенность.

Когда доктор Кабан удалился — под предлогом подготовки к докладу, — мандарин Тан обратился к другу.

— Вот что усложняет дело: два схожих убийства за два дня. Убийца как будто торопится избавиться от определенного количества лиц.

Они вышли из холодной комнаты, в которой невыносимо смердело тело Черной Чесотки, и вернулись во дворец — в Стратегический зал. Мандарин Кьен сел, черты лица его посуровели.

— По крайней мере, на этот раз крестьяне ни в чем не замешаны, — сказал он. — Если бы угроза крестьянского восстания миновала, я вздохнул бы спокойнее.

— Однако дело усложняется, теперь нужно найти мотив этих убийств. Очень трудно понять, что связывает этих двоих убитых. Я убежден, что нужно выяснить этот момент, иначе расследование не сдвинется с мертвой точки.

Дверь приотворилась, появилась голова ученого Диня.

— А, вот и вы! Я ходил в холодную комнату и, не выдержав, сразу убежал. Это Рисовое Зерно так смердит?

— Увы, нет, — ответил мандарин Тан. — У него новый товарищ — нищий по прозвищу Черная Чесотка, его нашел погонщик слонов в зверинце на соломе. Кажется, его тоже только что выпустили из тюрьмы.

Динь кивнул головой.

— Можно сказать, что эта тюрьма — прихожая смерти. Необходимо опросить тюремщиков.

— Попробуем понять, что связывало эти два преступления, — сказал министр. — Я думаю, что как только мы отыщем связь, мы сможем прояснить дело, которое сейчас кажется совершенно нелогичным.

Мандарин Тан, смотревший в окно, показал пальцем на зверинец.

— Послушайте, это может показаться вам неважным, но вот уже вторая смерть происходит именно в этом месте.

— Вторая? — спросил мандарин Кьен, с удивлением глядя на него.

— Вспомни смерть принца Хунга!

— Как! Разве принц Хунг тоже умер от удара ножом? — спросил Динь, подняв брови.

— Почти, — ответил мандарин Тан. — Он был пронзен бивнями слона. Но разве нельзя приравнять бивни к кинжалу, которым воспользовался убийца?

Министр Кьен наклонился вперед.

— Конечно, обстоятельства смерти принца Хунга так и не были выяснены до конца. Но неужели ты думаешь, что между его смертью и этими убийствами есть связь? Не слишком ли смелый вывод?

Мандарин Тан указывал в направлении двора, щеки его горели.

— Готов биться об заклад, что эти дела как-то связаны. Зверинец находится совсем рядом с тюрьмой, в которой Рисовое Зерно провел ночь. Что же касается Черной Чесотки, то он тоже был только что освобожден из тюрьмы, когда встретил свою смерть в зверинце. Я не верю в такие совпадения.

Мандарин с силой потряс головой. Его взгляд скользнул по кривым крышам и устремился под темные своды зверинца.

— Динь, ты займешься тюрьмой, а я уделю внимание императорским слонам! — воскликнул он через мгновение.

Ее сердце бешено колотилось, подскочив к самому горлу, легкие горели, она старалась не замечать тянущую боль в мышцах, предвещавшую судороги. Она бежала, даже не стараясь ориентироваться в джунглях — ведь они были ее родиной. Лучи солнца, пробиваясь сквозь скользкие от влаги листья, преследовали ее, падали на тело медными пятнами, а она хотела бы стать невидимкой. Откуда-то слева доносились приглушенные крики ее соплеменника, ищущего путь:

— Не здесь, между двумя баньянами, — выдохнул он голосом, хриплым от изнурения.

Шатаясь, она переступила через извивающиеся, будто змеи, корни, преграждавшие дорогу… Она слышала доносящиеся сзади крики демонов с восковыми лицами, они доносились с ветром и, отражаясь от тысяч деревьев, кружились вокруг нее. Она как наяву увидела их развевающиеся, хлопающие на ветру плащи, они затмевали солнце своими золотыми вышивками. Ни за что нельзя дать себя поймать этим мифическим чудовищам. Лучше умереть, упав от изнеможения, чем дать убить себя, как вепря на охоте.

Острая боль пронзила бедро. Высокий стебель, острый, как лезвие, резанув, оставил кровавый полумесяц на коричневой коже. Колючки, оторвавшиеся от стебля, прилипли к ране подобно грозди винограда. Она сжала зубы и прислонилась к высокому камню.

Все произошло именно так, как об этом говорилось в древних преданиях: армия существ с бледными лицами и загнутыми ногтями напала на Нижние Земли в час, когда едва начал рассеиваться утренний туман; они разогнали маленькое племя, напугав громом и огнем, вылетающим из их рук. Никогда она не видела таких гладких лиц, никогда не слышала такой странной, нескладной чужой речи, но в их глазах она безошибочно прочла жестокость и ярость хищников.

Она считала, что сумела ускользнуть от их лап, но сейчас, когда тело окаменело от усталости, она начала сомневаться в этом. Что же чувствует жертва, загнанная охотниками, в последний момент? В последнее мгновение воздух кажется слаще, свет ярче?

— Вернись! — крикнула она своему помощнику, стыдясь, что пришлось встать на колени.

Оглядевшись, она не увидела ничего, кроме гигантских лиан и густого папоротника. Хриплые крики приближались, переговоры и восклицания, смешиваясь, лились, как военная песнь, волна за волной. Но когда казалось, что все кончено, когда она задыхалась от душной испарины, порожденной страхом, взрыв света заставил ее повернуть голову.

Над листвой, покрытой мелкими соцветиями, что-то завертелось, сверкая солнечными пятнами.

Позади рос гул песни, на губах выступила горечь, она совершила последний отчаянный скачок затравленного зверя. Встав на четвереньки, она пробиралась среди влажных корней. Найдет ли она волшебный выход в джунгли из этой ловушки, появится ли добрый дух, который разгромит демонов с гладкими лицами?

Отталкиваясь локтями, она проскользнула меж двух огромных стволов. И оказалась на полянке, затененной огромными блестящими листьями, источающими ядовитый сок. Огромные ветви, толщиной с человеческий торс, образовывали плотный свод. В полутьме она разглядела, что блеск, который, кружась, летел к ней, отражали многочисленные тонкие серебряные ремешки, запутавшиеся в ветвях. Приблизившись, она потрогала один из них: он был холодный, гибкий и соединялся с другими ремешками. А на самой высоте, вокруг огромной дыры, где должна была быть голова, торчали мелкие, но острые, как кинжалы, зубы. Она издала крик и отдернула руку от шкуры огромной рептилии, сверкающей, но неживой.

Когда ее глаза совсем привыкли к темноте, она увидела, что с деревьев свисают, как зрелые плоды, знакомые ей животные, которые не могли оказаться здесь, на этой тенистой полянке: массивное туловище кабана, изогнутый силуэт пантеры, могучая грудь орла. Но к этим узнаваемым формам были прикреплены, как кровоточащие корни, обнаженные мускулы и прозрачные сухожилия, которые должны быть внутри. Головы смотрели на нее пустыми глазницами, челюсти обнажали клыки диких зверей. В них роились сейчас скопища черных мух. Она хотела отскочить в сторону, но ноги заскользили по куче склизких внутренностей, которые словно ползли по мху.

Воздушная сетка заставила ее содрогнуться. Обернувшись, она увидела бесстрастные лица демонов с восковыми губами, они смотрели на нее, не моргая.

Лим вскочила, очнувшись от сна. Все тело покрылось потом. На улице большие серые тучи закрывали солнце, напрасно пытавшееся подняться над крышами дворца.

Дождь, падая, стучал по крышам, когда Главный воспитатель Сю разомкнул веки. Проглотив накануне необычно много водки, он погрузился в сладострастные сны — в компании Медвежьей Лапы он усердно исследовал некоторые трактаты на тему осенних Цветов и Стеблей. Проснулся он с печалью в сердце, так как эти сладкие мгновения окончились. Теперь он наконец нашел другого принца, которому предложил свои услуги. Собственно, он и организовал вчера маленькую вечеринку для друзей, чтобы отметить свой скорый отъезд. Вспоминая ее, он радовался, что вечеринка удалась: приглашенные евнухи оценили тонкость приготовленных яств. Само собой разумеется, Главный воспитатель Сю заказал нежные почки перепелов и поджаренные рыбьи пузыри у одного знаменитого хозяина харчевни под тем предлогом, что Медвежья Лапа был в числе приглашенных и не мог, следовательно, быть поваром. Благодаря этой уловке, удалось избежать беды: Сю просто не мог есть грубо приготовленную, пересоленную или безвкусную, будто для больных, пищу. Обычно Медвежья Лапа доводил все блюда до состояния похлебки, составляющие которой различить невозможно, или же готовил жесткое, как яйца кули, мясо. К счастью, его друг проявил благородство и не принес в качестве подарка сладкий суп из желтого непросеянного гороха. Отведав такого супа, можно было сломать все зубы об осколки камней, которые там плавали. Главный воспитатель Сю вздохнул с облегчением. Все шло прекрасно, общество наслаждалось мирной, изысканной атмосферой. Он разложил по углам комнаты благовонные палочки, распространявшие аромат апельсиновых цветов. Уложив спать госпожу Лим, свою хозяйку, прекрасноликая Ива пришла помочь украсить стол цветочной композицией: в хрустальной чаше, наполненной водой, плавали, подобные звездам, бутоны лотоса вперемешку с зажженными свечами. Друзья-евнухи аплодировали грации и элегантности композиции, и ноздри Главного воспитателя Сю раздувались от гордости. Даже Медвежья Лапа, неотесанный и немногословный, наклонил голову в знак восхищения.

Сладко потянувшись, Главный воспитатель Сю вспомнил, какими поздравлениями осыпали его друзья, узнав о скором отъезде. Даже старый евнух Рубин согласился, что это лучшее решение! Не нужно слишком долго оставаться на службе у одного принца, сказал он, иначе работа становится рутиной, и тебя перестают замечать, как привычную мебель. Будучи скрытным, Главный воспитатель Сю не пожелал назвать имя будущего хозяина — в нужное время все узнают его, — но старый евнух слышал, что тот управляет своим домом твердой рукой, и это он весьма одобряет. Ива посмотрела на него с грустью, но Сю только пожал плечами — разве не такова участь всех смертных? Он принес из тайника большой фарфоровый горшок, в котором как зеницу ока хранил свои Драгоценные — они выражали его суть, — и показал их всем приглашенным. Евнухи ревностно рассматривали те части, которых они лишились в юности. Они напомнили об ужасной жертве, принесенной ради того, чтобы стать придворными. Она была необходимым условием для того, чтобы прислуживать женщинам дворца, куда полноценным мужчинам, с их мало отличающимися от козлиных желаниями, вход был запрещен. Итак, покидая службу у принца Буи, Главный воспитатель Сю увозил в своем багаже изящно разрисованный горшок, доказательство того, что он был безупречным евнухом.

Евнух Сю осторожно встал с постели. Суставы болели от влажности, проникавшей сквозь стены, ею пропитался и воздух в комнате. Как и каждое утро, он задержал дыхание, пока рука, словно сама собой, принялась ощупывать матрас. Неоспоримо — сухо. Успокоившись, старик поздравил себя с тем, что, по крайней мере, в эту ночь избежал ужасного бича всех евнухов — недержания.

Всунув ноги в тапки, расшитые тончайшим пестрым шелком, с трудом передвигаясь, он отдернул тяжелые занавески. Маленькие сорванцы, вместо того чтобы готовиться к урокам, шалили — он слышал доносящиеся издалека крики и смех. Так не подобает вести себя во дворце принца. Он пообещал себе оттаскать их за уши, как только они выстроятся вдоль стены, чтобы поприветствовать его. Он переоделся в ярко-желтую тунику. После вчерашней пирушки силы его восстановились, перед ним открывалась перспектива благополучной старости.

Как обычно, он направился к тайнику с бесценным горшком. Чтобы никого не искушать, он скрыл его под грудой тонкого нижнего белья. Прежде чем начать день, он всегда ощупывал драгоценный сосуд, зарытый в шелке, — этот почти телесный контакт убеждал его в собственной идентичности.

Однако этим утром его пальцы не нащупали керамическую гладкость горшка. Еще не веря, Главный воспитатель засунул руку поглубже в груду белья. Ничего! Все поры его тела источали пот, он стал судорожно перерывать содержимое груды. Пока он разбрасывал направо и налево самые интимные предметы туалета, его слабая спина прогнулась, как туловище раненого вепря, а маленькие ножки переминались в жалостном танце. Наконец, он должен был признать очевидное: его Золотые Шары исчезли!

Бросившись в крытую галерею, он издал нечеловеческий крик, в котором звучало горе всего его существа:

— Мои Драгоценные!

Соседняя дверь открылась и выглянула удивленная прекрасноликая Ива.

— Украли мои Драгоценные! — воскликнул Главный воспитатель Сю, чуть не плача.

— Скорее зовите сыщиков! — сказала Ива, нахмурив маленькие брови.

Но Главный воспитатель Сю уже не слышал ее слов, он бежал в другой конец коридора, лихорадочно зовя стражника, которого не было на месте.

Императорский слоновник ничуть не изменился с тех пор, как он был там в последний раз, но погода была совсем иной. Четыре года назад, когда он пришел, чтобы увидеться с принцем Хунгом, солнце изнуряло людей и зверей, в раскаленном воздухе плавал запах сена. Сегодня, чтобы войти в помещение, где слоны хрустели стволами бананового дерева и сахарного тростника, которыми их кормили, мандарину Тану пришлось прыгать через грязные лужи под проливным дождем. Пасмурный воздух ничем не напоминал тот прежний, золотой, лившийся с небес. В полутьме, пахнущей потом животных, мандарин отряхнул капли воды с одежды.

Знакомый напев заставил его обернуться. Выйдя из-за колонны, к нему приближался погонщик слонов. Ростом он был не больше ребенка, но вид имел изнуренный, взгляд его был неприветлив.

— Я вас узнал! — воскликнул мандарин. — Вы же были здесь, когда принц Хунг выбирал слона, которого ему подарили в награду за хорошо сданный экзамен?

— А, наконец-то я вижу мандарина, у которого память, как у слона, — ответил корнак насмешливо. — Корнак Всади-Нож польщен вашим замечанием!

— Я пришел, чтобы увидеть место, где был убит принц Хунг. Вы хорошо помните, что случилось тогда?

— Еще бы! — сказал погонщик, сплевывая на землю. — Его пронзил бивнями Пальмовый Орех, слон, которого специально тренировали для наказания развратных женщин. Это славное животное было на месте, его потревожила проскользнувшая тень. Принц почему-то был одет в отрепье. Но меня в тот момент не было, я мало что могу рассказать. Вот старый евнух Сю расскажет вам больше: это он нашел тело принца Хунга.

— Евнух Сю?

— Вы его знаете. Старый, толстый кастрат, кокетливый и капризный, как старая женщина. Он занимается воспитанием юных евнухов.

— Хорошо. Кстати, вы можете объяснить, каким образом Черная Чесотка смог войти в зверинец?

Всади-Нож задумался, а потом указал подбородком на довольно массивную дверь в стене.

— Через эту дверь заключенные, занятые на работах в слоновнике, возвращаются в темницу вечером. Обычно она заперта на засов. Раз нищий смог пройти через нее, значит, она была открыта, вот единственный вывод.

Откуда нищий знал, что дверь была открыта? — спрашивал себя мандарин Тан с беспокойством. Может быть, он просто случайно решил провести ночь в слоновнике, или убийца намеренно ввел его в ограду, чтобы потом убить?

Всади-Нож внимательно изучал лицо мандарина, не переставая массировать грудь.

— Вы ведь были приглашены на последнюю охоту принца Хунга? — спросил он, морща веки, уставшие от жары и влажности. — Вы были одним из четырех, поймавших тигра, если не ошибаюсь.

— Ну да! — воскликнул мандарин, польщенный тем, что люди помнят о его подвигах. — Мы воспользовались особым методом с применением шаров из смолы, он требует участия четырех человек, чьи действия должны быть абсолютно слаженными. И я был тем, кто связал лапы тигра.

— Этого я не знал, — выдохнул корнак восторженно. — Ваша роль самая сложная, да и метод очень рискованный. Признаю, ваш подвиг достоин восхищения. Какая же нужна согласованность, чтобы обмануть тигра! Иначе он бы убил вас. Но знаете, что есть другой, более легкий способ?

Так как правитель молчал, Всади-Нож продолжил:

— Всем известно, что тигр имеет обыкновение ходить по одной и той же тропе, а кроме того — они часто бродят вокруг свинарников. Зная его обычный маршрут, надо каждый день разбрасывать охапки соломы на его пути. Зверь привыкает ходить по соломе, она ему кажется безопасной. Но однажды на дорогу выливают смолу и прикрывают ее соломой. Лапы тигра прилипают к смоле, утопают в соломе, он пытается их отодрать. Но чем больше он двигается, тем глубже он вязнет, и, наконец, у него склеиваются даже усы и ресницы. Раздраженный тигр усаживается на землю, чтобы лапой очистить голову, но тогда пучки просмоленной соломы приклеиваются к его заду. Он катается по земле, пытаясь освободиться, до тех пор пока не превращается в свиток соломы. Тогда его просто переносят в клетку. Чтобы очистить его от соломы, достаточно ванны с кокосовым маслом.

— Ловко, — согласился мандарин, любивший слушать охотничьи истории, но, с его точки зрения, в этом способе охоты было мало блеска. — Вы тоже давно участвуете в охотничьих вылазках принца Буи?

— Да, так как я, скажем, ловко ловлю животных, принц Буи привлекает меня к охоте. Но вообще-то я — каторжник, — признался корнак, распахивая рубаху.

Удивленный мандарин Тан увидел вырезанный в человеческой плоти бледный крест, идущий от плеча до плеча и от шеи до пупка, края шрама обрамляли клочки ярко-красной кожи.

— Это ведь не тайна, — ухмыльнулся корнак. — Сам принц приказал вырезать этот крест у меня на груди. Оцените красоту шрама, видите, по краям будто кружево?

Он разразился смехом, полным затаенной злобы.

— Принц Буи каждый день наносил мне визит в темнице. Как повар у печи, старающийся изготовить затейливое блюдо, он раздирал мою рану, дозировал песок и соль, которые сыпал на нее. Но, видите ли, кожа слишком быстро зарастала, не сохраняя желаемый рисунок. Тогда принц снова велел ее разодрать — медленно, само собой! — и лично сделал тонкие надрезы вдоль всего рисунка.

Корнак провел черным от грязи пальцем по вспухшей белой поверхности своего клейма. Оно светилось на его загорелой коже, как инкрустация перламутра на редкой породы дереве. Всади-Нож пожал худыми плечами и непринужденно заключил:

— Благодаря этому кресту, я могу всюду ходить как свободный человек: с таким клеймом на груди все равно не убежишь далеко!

— Какое же преступление вы совершили?

— Ничего особенно серьезного: нанес несколько ран холодным оружием. По неосторожности я порезал лицо одному кули, вскрыл брюхо торговцу вином, выпустил кишки одного шпика. Теперь я веду порядочную жизнь охотника принца, — заключил корнак со своей обычной кривой усмешкой.

— Это вы ловите слонов для него?

— Я неслучайно назначен главным корнаком! — похвастался Всади-Нож. — На слонов охотятся обычно весной и осенью — в периоды спаривания. Молодую, еще девственную слониху выпускают на природу, она бегает по джунглям и сама ищет себе пищу. По дороге ей встречается дикий слон, тоже девственный, которому она кажется соблазнительной, хотя ему неприятны запахи человека, исходящие от нее. Его изолируют от стада. И он, чтобы не быть в одиночестве, подходит к слонихе, они вместе проводят ночь. А в это время я с четырьмя домашними слонами подкрадываюсь и прячусь в дебрях. Потом слониха, узнав мой запах, подбегает — предательница ведет за собой ничего не подозревающего любовника, ласкающего ее хоботом, и вот уже четыре слона обхватывают его своими хоботами. В этот момент ему наносят удар ножом в ухо и ошеломляют его. И вот он уже готов для первой дрессировки.

— Коварство женщин ни с чем не сравнимо, — пробормотал мандарин Тан.

Наблюдая, как корнак трет круп величественного слона, правитель осведомился:

— Вы были на той охоте, когда захватили в плен госпожу Лим?

Корнак застыл и сурово посмотрел на мандарина.

— Я и вел эту облаву. Дьяволица бежала быстро, держась как тень за своим соплеменником.

— У нее был соплеменник? Я не знал, что захватили еще и мужчину!

— Потребовалось немало времени, чтобы изловить его! Если бы он не остановился на мгновение, нам бы никогда не удалось его взять.

— Но его так и не привели в столицу? Корнак очищал хвост слона от грязи.

— Он сбежал после поимки и встретил на своем пути Властителя Тигра. Несчастный бегал быстро, но недостаточно, чтобы убежать от гнавшегося за ним зверя. Его нашли через несколько дней во рву, абсолютно неузнаваемого.

* * *

Динь поднимался по тюремной лестнице, сморщив нос от запаха плесени, перемешанного с вонью засохшей мочи. Блестящий от влаги пол покрылся зеленым мхом, на котором выросли красавцы грибы. На лестничной клетке двое тюремщиков, от которых несло водкой, играли в карты.

— А, вот красавчик, который хочет переспать у нас! — сказал один из них, громко рыгнув. Руку он держал на дубинке. — Или, может, он хочет помочь нам покарать какого-нибудь преступника?

— Вы ошибаетесь, у меня есть дела поинтереснее, нежели орудовать с вами дубинками, — презрительно ответил ученый. — Покажите мне архивы, я действую от имени мандарина Тана.

Покраснев от стыда, тюремщики поднялись и приветствовали новоприбывшего.

— Извините моего товарища! — попытался сгладить ситуацию второй стражник. — Он дурачок и урод. Будьте любезны следовать за мной, господин!

С глубокими поклонами он сопроводил ученого Диня в зал архивов и, ступая на цыпочках, удалился.

Сильный запах мочи заставлял думать, что тюремщики, прячась за книжными полками, справляют здесь нужду. Что еще хуже, он учуял еще и мускусный запах, о происхождении которого предпочел даже не задумываться. Обернув руку тонким платком, Динь выбрал том, на котором неграмотная рука накарябала: «Архивы. Приговоры, вынесенные его высочеством принцем Буи».

Склонившись, чтобы разобрать каракули, он присвистнул.

Страницы содержали имена узников, описание их преступлений и назначенное наказание. Рисовое Зерно и Черная Чесотка не фигурировали среди заключенных, которым был вынесен приговор, и неслучайно: едва будучи арестованными, они сразу же имели счастье (или несчастье) быть выпущенными на свободу. Зато список был длинен:

— Небесный Хряк, кража колбаски. Надрезание ладони;

— Госпожа Сандал, растрата. Клеймить раскаленным железом тыльную сторону ладони;

— Госпожа Ласточка, неуважение к офицеру. Вырезать имя офицера на спине;

— Толстая Тыква, демонстрация интимных частей тела. Надеть кольцо на провинившуюся часть тела…

Преступления были различными, но кара всегда предусматривала нанесение какой-либо отметины на кожу.

Спрашивать принца Буи об этих наказаниях, не предусмотренных официальным кодексом наказаний, означало бы совершить ужасный промах. За это и самого могли прижечь или покарать как-нибудь иначе. Лучше расспросить безобидную мелкую сошку. Сощурив глаза в скупом свете масляной лампы, ученый Динь разобрал под печатью принца Буи несколько букв, начертанных твердой рукой:

Под наблюдением доктора Головастика, тюремного врага.

* * *

Дом тюремного врача господина Головастика, казалось, был возведен одновременно с дворцом принца. Их разделяла только узкая улочка, но жилища принца и его подданного незначительно отличались друг от друга. Несомненно, в этом доме обитал дух суровый, занятый важными трудами, — так, по крайней мере, казалось ученому Диню: столбы, поддерживающие навес, не были разрисованы, а приветливые фонари никогда не раскачивались над входом.

Напрасно ученый Динь искал слугу, к которому можно было обратиться, и когда он вошел в квадратную комнату, выходившую во двор, ему пришлось дать знать о себе сдержанным покашливанием.

Маленький человек с круглым и темным, как железный котелок, лбом, суетился за алтарем, заставленным благовониями. Из-за круглой головы и вьющихся волос он казался пришельцем из далекой страны, а кожа его была такого темного цвета, что казалась почти серой.

— Сожалею, что прервал ваши занятия, — начал ученый Динь.

— Избавьте меня от извинений, — заворчал доктор Головастик. — Я видел вас на банкете у принца Буи и знаю, что вы — один из почетных гостей. Мой долг — как верноподданного принца — помогать вам. Чем вы страдаете?

Ученый Динь удивленно поднял брови, ошеломленный резкостью тюремного врача. Постоянно общаясь с разбойниками, он и сам перенял нечто отталкивающее.

— Я — ученый Динь, и пришел сюда не за врачебной консультацией, а по делу, связанному с расследованием убийств заключенных. Будучи тюремным врачом, вы, наверно, их пользовали, тем более, что один из них был весьма некрепкого здоровья. Впрочем, я считаю, что помогать узникам в страданиях — священная обязанность.

Господин Головастик издал презрительный смешок, его бледные, под цвет кожи глаза блестели, как две грязные лужицы.

— Я лечу не все болезни, мой дорогой господин. У заключенных бывают такие болезни, что и вылечить невозможно.

— По крайней мере, — сказал ученый Динь натянуто, — вы перевязываете раны узников?

Воцарилось молчание, во время которого господин Головастик обошел свой рабочий стол и дерзко обратился к ученому, возвышавшемуся над ним на целую голову:

— О каких ранах вы говорите?

— В тюремных архивах упоминается о том, что принц Буи часто назначает наказания, предусматривающие нанесение отметин на кожу. Можете вы объяснить это? И какова в этом случае ваша роль как тюремного врача?

— Принц Буи волен выносить любые приговоры. Он не отчитывается ни перед вами, ни передо мной. Я присутствую, чтобы тюремщики не выходили за рамки назначенного наказания, а иногда помогаю облегчить боль приговоренных.

— Цель наказаний не в том, чтобы мучить заключенных, но чтобы нанести вечное клеймо, — заметил ученый, внимательно глядя на доктора Головастика.

Но так как тот явно уклонялся от дальнейших разъяснений, ученый Динь заметил:

— Мандарин Тан полагает, что два недавних убийства связаны со смертью принца Хунга. Вы тогда уже были врачом?

Глаза маленького человечка, бледные и неуловимые, устремились куда-то далеко.

— Действительно, евнух Сю нашел тело молодого человека в зверинце. Он сразу же позвал меня осмотреть его.

Чувствуя, что врач о чем-то умалчивает, ученый Динь настаивал:

— Не забывайте, что расследование поручено нам самим принцем Буи…

— В таком случае, я открою вам то, о чем почти никто не знает и о чем не нужно широко распространяться: в момент смерти молодой принц был совершенно голым.

Дым, шедший от печи, ел глаза евнуха Сю. Но он не беспокоился о том, что они слезятся, он и так плакал слезами отчаянья с утра до вечера и издавал душераздирающие звуки, которые вывели из себя повара, и он повздорил с ним серьезнее, чем обычно.

Носильщики паланкина Сюан и Мин нашли убежище от потоков дождя на дворцовой кухне. Медвежья Лапа принял их с обычной флегматичностью, а старый евнух состроил жалобную мину, несмотря на все усилия носильщиков разрядить атмосферу, предлагая загадки собственного сочинения.

Пузатый, коренастый, Я вам служил день ото дня, Теперь я лью потоки амбры Нежданной, теплой прихотливо. Увы, теперь вы видите меня Лишенного одной полезной, Невозвратимой больше штучки.

Носильщик Сюан, автор сочинения, зловредно захихикал. Евнухи не любят, когда шутят — нарочно или нет — на тему их увечья. Поэтому Главный воспитатель Сю надулся, выставив вперед нижнюю губу.

— Извините моего друга, — сказал Медвежья Лапа, не переставая кромсать на толстые куски свиное сердце. — Он сегодня утром потерял свои Золотые Шары.

— О, несчастный, — воскликнул носильщик Сюан, и его жилистое тело затрепетало от ужаса. — Но тогда вам нужно соблюдать постельный режим?

Медвежья Лапа захохотал.

— Наш старый друг Сю стал кастратом очень давно, он воспитывает юных евнухов, чтобы они стали достойными слугами, обучает их разным секретам и ученым тонкостям, приобретенным за долгие годы его карьеры.

— Но то, что случилось сегодня, гораздо хуже моего старого увечья, — завизжал евнух. — Ведь у меня похитили мои Драгоценные!

— Как интересно! — сказал носильщик Мин, хлопнув себя по бедрам. — Но не обижайтесь на загадку моего товарища. Думаю, что разгадал ее — это чайник со сломанным носиком!

Медвежья Лапа с видом знатока кивнул, но он был погружен в работу у очага. Запах готовящегося свиного сердца становился все более невыносимым, и когда повар выхватил из огня почерневшие и пересохшие куски и предложил им, оба носильщика отступили назад.

— Я предпочитаю скромную пищу, какую привык есть у моих бедных родителей, — сказал шепотом носильщик Сюан.

Его коллега Мин, жуя без передышки, бросил на него удивленный взгляд.

— В голодные времена кули не могли покупать овощи, и уж тем более мясо, — продолжал носильщик Сюан. — Моей матери надоело слушать, как мы жалуемся на то, что наш обед — лишь рис да вода! Чтобы создать видимость нормального обеда, она ставила на стол блюдо, на котором лежала деревянная рыба и игрушечные яйца, плававшие в рассоле. «Не возьмете ли еще кусочек, дети?»

Оба носильщика расхохотались.

Евнух Сю, все еще обиженный, громко закричал:

— Поздравляю! Деревянная рыба, игрушечные яйца в рассоле… И вы еще насмехаетесь над моими Небесными Яйцами, плавающими в благовонном масле! Когда я их видел, мне казалось, что я все еще мужчина!

Носильщики изо всех сил пытались оправдаться, но евнух дрожал:

— Как же мне не волноваться? Здесь такое происходит! Эти загадочные убийства, эта необъяснимая кража! Скажите, как мог убийца из плоти и крови заманить нищего в огромный зверинец? Он как будто заранее спрятался в соломе. А горшок с моими Драгоценными? Кто мог стащить их так, что я ничего не заметил?

— Ты слишком много выпил, — прервал его повар. — Ты едва стоял на ногах.

— О! — воскликнул евнух, не слушая его. — Я боюсь, что мой маленький принц сердится…

В кухне повисло напряженное молчание. Темные закоулки казались зловещими, да к тому же Медвежья Лапа загасил одну из жаровен, задев ее метлой. Густой дым заполонил помещение, он проник даже под мокрую и грязную одежду носильщиков. Сквозь шум бури до них донесся долгий, зловещий крик узника.

— Он вернулся, — заохал евнух, — чтобы наказать нас за то, что мы так и не сумели найти его убийцу.

— Старый дурак! — прикрикнул Медвежья Лапа. — Старая баба!

— Что вы хотите сказать? — спросил носильщик Мин, трясясь. — Призрак?

— Это я нашел моего бедного маленького принца в слоновнике. Сколько крови, сколько крови! И сейчас — он пришел во дворец из царства мертвых с разорванной грудью, разорванными членами!

Носильщики паланкина, придя в ужас от мысли о призраке-мстителе, забились под скамейку, плечо к плечу. Да, это тебе не стражника пугать, дурачась и притворяясь духами! Сейчас явился настоящий дух принца, о существовании которого авторитетно заявил сам Главный воспитатель. Сюан пробормотал между двумя короткими молитвами к богине:

— Разве можно быть уверенным, что это призрак принца Хунга? Здесь казнили стольких заключенных, теперь они требуют возмездия!

Евнух Сю возмутился:

— Вы шутите? Во-первых, тюрьма находится за оградой дворца, хотя и примыкает к нему. Потом, узников казнят в городе на площади Наказаний: принц Буи не сумасшедший, чтобы мучить их в своем доме! Поэтому маловероятно, что приговоренные найдут сюда дорогу. Но, к несчастью, наш маленький принц умер в этих стенах, поэтому он должен придти сюда.

Носильщик Мин бросил обеспокоенный взгляд в сторону зверинца. Он видел только тьму, пронизанную блестящими нитями дождя. Он выдохнул:

— Вчера вечером я вышел, чтобы полюбоваться слонами в зверинце. Друзья мои, какой жуткий запах! Я почуял смерть, да, это, наверно, был смрад от несчастного привидения.

Присутствующие задрожали. Они бы предпочли думать, что эта адская вонь исходила от чесоточного, которому в зверинце вспороли живот.

Пересекая широкий открытый двор, казавшийся в холодном свете луны окаменевшим, принц Буи шел быстрым шагом человека, которого зовет любовь. Дождь только что прекратился, и воздух приобрел хрустальную прозрачность. Сколько раз он проходил по этой вьющейся тропе среди карликовых деревьев, согнутых рукой мастера, и камней, привезенных с гор? Долгие годы он по ночам выскальзывал из постели и шел проведать женское крыло дворца, как путешественник, входящий в неведомые земли. Будучи уже немолодым, он, согласно обычаям, мог бы просто выбрать женщину, и позже она сама пришла бы к нему в постель, но к своей нынешней наложнице он шел сам. В его возрасте такая прогулка казалась почти авантюрой и возбуждала уже угасающие силы.

Большой круглый глиняный кувшин, отсвечивающий матовым, почти телесным светом, напомнил ему об изгибе ее бедер, и сердце забилось сильней. У него была слабость к изогнутым формам, и он знал, как редко они встречаются у местных дам. Но Лим и не была, строго говоря, местной, скорее она была похожа на дикое растение, которое еще четыре года назад цвело в родных горах. Сначала его соблазнила ее юность, а потом свела с ума кожа темно-коричневого оттенка. При мысли об этой мягкой, роскошной коже его дыхание участилось. Он с хрустом выпрямил спину и ускорил шаг.

Женский флигель утопал во тьме, за исключением одного окна, в котором колебалось пламя масляной лампы. В комнате был виден силуэт человека, бродившего взад-вперед с беззаботностью того, кто погружен в мечты. Увидев свою возлюбленную, принц Буи вздрогнул от прилива желания, в глубине широких рукавов заплясали, разминаясь, пальцы. На дрожащих ногах он вошел в комнату и пристально посмотрел на ту, которая с ним никогда не разговаривала.

Порыв ветра всколыхнул пламя, Лим повернулась. Серо-жемчужное одеяние, переливающееся в неровном свете, не скрывало чувственных изгибов юного тела. Ее волосы, днем спрятанные под шиньоном, сейчас были распущены и черным каскадом вились по спине. При виде запыхавшегося принца на ее губах появилась кошачья улыбка, приоткрывшая совершенную белизну зубов, предназначенных кусать или рвать на куски. Веки Лим полузакрылись, и на какое-то мгновение принц утонул в ее узких зрачках, пылавших желтым пламенем. Он сделал шаг вперед, она отступила, и он не мог коснуться ее груди. Издав хриплый крик, в котором звучали желание и разочарование, принц снова шагнул вперед, сумев только мимолетом прикоснуться к ее волосам. Лим повернулась вокруг своей оси, ворот ее платья на миг приоткрылся.

Принц Буи, глядя на вырез, в котором темнела ее кожа, почувствовал, что его мучает желание мять плоть, упругость которой мучила его с первого дня. Но в этой игре охотника с добычей принц уже проиграл, хотя все только начиналось. Почему принц унижался, играя в эти дурацкие игры, становясь смиренной жертвой дикой женщины? Лим, все еще с полузакрытыми глазами, казалось, стала нежнее и разрешила своему хозяину подойти настолько близко, что его ноздри наполнились необоримым животным запахом, который не могла приглушить никакая жасминовая вода. Думая, что уже достиг цели, принц простер все еще могучие руки, замыкая в них наложницу, но обнял лишь пустоту. Он оступился и упал на колено, а Лим, движением, полным рассчитанной небрежности, скинула тунику и предстала пред ним обнаженной.

Увидев такое количество кожи, принц хотел было закричать, но из его горла вырвался звук, подобный хрипу умирающего. Его взгляд не отрывался от ее медного тела, по которому, как золотое масло, лился свет. Подняв глаза, принц наслаждался ее безупречной грудью, великолепно обрисованными бедрами, талией, мускулами, волновавшимися под кожей при каждом изгибе. Восхищенный принц заметил густой черный изгиб под округлостью зада: плотные складки кожи подчеркивали черные дуги ягодиц — такого принц не видел ни у одной женщины. Принц, стоя на четвереньках на холодных плитах комнаты наложницы и устремив взгляд на ее бесстыдно обнаженное тело, так мало походил на охотников-победителей, когда-то властвовавших в горах и сеявших ужас и огонь с высоты спин своих животных, натасканных убивать, что та, которая никогда не говорила, разразилась звонким смехом.

Вывел ли его из себя этот смех или невыносимое биение крови? Он вдруг вскочил и одним невероятно мощным прыжком, от которого боль пронзила его суставы, неожиданно кинулся на возлюбленную. Она слегка вскрикнула, не ожидая нападения, и ему удалось опрокинуть ее на кровать. Прикосновение к теплой плоти, влажной под складками и издающей благоухание джунглей, ее испуганное изумление вдохнули в него новую молодость. Он прижался жадными губами к гладкой спине Лим и принялся лизать солоноватый налет ее пота.

Ему нравилась эта поза силы, когда он, уткнувшись носом в ложбинку поясницы, видел каждую пору ее кожи, наслаждался каждой упругой и нежной клеточкой. Кожа ее во все времена года была темной, и это отличало ее от бледных придворных дам — она была похожа на дикого зверька. Впрочем, у жен и наложниц кожа была безупречной и податливой, на ней долго оставались следы его объятий и поцелуев.

И сейчас, в комнате Лим, он гладил жесткой и безжалостной рукой кожу сладострастного бронзового тела, словно старался впитать молодость и свежесть, которые он страстно вдыхал. Вкус соли обострил его чувства, и он затрепетал от радости. Так как Лим делала вид, что пытается освободиться от его тяжести, принц шлепнул ее по заду, одновременно достав свободной рукой серебряный ноготь. Движением, которое он делал тысячу раз, он надел на указательный палец металлический ноготь и склонился над плечами наложницы. Невероятно запутанные арабески струились между ее лопатками, свиваясь в немыслимые спирали, завитки кружились в бесконечном вихре. Он никогда не уставал изумляться этим утонченным рисункам, нанесенным руками дикарей. Высоко в горах, забытые богом, они сумели все же изобрести новую форму красоты, к которой вьетнамцы с их тысячелетней культурой не смогли даже приблизиться. Он вел пальцем по рисунку, сеть которого тянулась от плечей до крестца, прерываясь лишь в маленькой двойной ямке и превращаясь там в бурный поток. Живопись по живой коже, казалось, соответствовала каждому движению тела, невероятные цветы преображались в круговые лабиринты, облака переходили в фантастические пейзажи. Тени на трепещущих боках Лим придавали неведомое измерение формам, струящимся по ее телу.

Увлекшись на миг рисунком, принц Буи пришел в себя и попробовал, достаточно ли остер серебряный кончик его ногтя. Он заказал его у известного ювелира — точно по мерке собственного ногтя, — и получилось художественное чудо убийственной красоты. И пока наложница кусала губы, чтобы не закричать от боли, принц проводил ногтем по черным извивам, переходящим в нижней части спины в линию, неспешно огибавшую ягодицы и распадающуюся на множество разветвлений, чтобы позже воссоединиться с первоначальной. Металлический ноготь чертил по коже без малейшего сопротивления — так джонка скользит по тихой реке, так кинжал распарывает сверток шелка. Первоначальная линия следовала своим непредсказуемым изгибам, исполненным элегантности, но черные чернила уступили место киновари, клейкой и блестящей — с запахом свежей крови.

Повторив переплетения листьев, превращающихся в бушующие волны, исполненные неподражаемого вдохновения, принц Буи вдруг замер, подняв ноготь в воздух и удивляясь самому себе. Страсть — хотя он этого боялся — не исчезла.

Мотылек покинул миндальную ветку и полетел к масляной лампе, бросавшей чарующий свет, колеблемый ветром. Он сел на ажурный абажур, отделявший его от желанного пламени, и замер в неподвижности, в равновесии между жизнью и смертью, но мягкое тепло и искры расплавленного золота скоро убедили его броситься к их источнику. Мгновенной вспышкой он закончил свое скоротечное существование в этом мире.

От треска пламени, пожравшего крошечное существо, мандарин Кьен поднял голову — как раз вовремя, чтобы увидеть, что от насекомого не осталось ничего, кроме щепотки черной пыли. Он вздохнул и отодвинул толстые дела, которые перелистывал до этого.

Инспектора общественных работ, посланные им на защищающую окрестность дамбу, вернулись этим вечером с тревожными новостями. Он сам высказывал беспокойство по поводу того, что в каналах слишком много ила, но принц Буи отвернулся, пожав плечами, как человек слишком занятый, чтобы обращать внимание на грядущие опасности. Однако наводнение угрожало не только столице, но, в первую очередь, и всей сельской местности. Разве оно не принесет новое бедствие крестьянам? Но что значит для принца жизнь крестьян? Румянец гнева окрасил щеки мандарина Кьена, и он решил, как только будет свободное время, поехать осмотреть плотины и каналы за городом.

Была уже глухая ночь, и в обезлюдевшем тихом суде он внезапно почувствовал себя одиноким. Перед ним лежало много дел, каждое надо было рассмотреть и предложить соответствующее наказание — не слишком суровое, он презирал деспотизм, но ни в коем случае и не слишком легкое — иначе можно потерять контроль над населением. И конечно, справедливое, ведь для того он и был назначен на важный пост Главного помощника Исполнителя Справедливости. Принц Буи и Император доверяли ему решение судебных дел.

У мандарина Кьена была двусмысленная улыбка, воплощавшая свойственное ему сомнение. В глубине души он был уверен, что понимает, что такое справедливость, но с другой стороны, он не видел места для нее в этом испорченном мире. Двойственность была в самой природе вещей: с одной стороны — подневольный люд, обреченный служить, с другой — амбиции все более наглых вельмож. Как при таком положении вещей воплотить понятие о справедливости, цель которой — сделать общество более стабильным. Он знал на собственном опыте глубину страданий народа, но он был также уверен, что от бедных не приходится ждать предложений о том, как сделать жизнь более справедливой. На что следует больше обращать внимания в этой развращенной столице — на стоны бедных или на захватнические войны, которые затевали ненасытные вельможи? Чтобы оказаться на нужной, выгодной стороне, следует быть настороже, но бедные никогда не были в выигрыше. Господину Дэй была уготована самая жестокая участь, мандарин Кьен хорошо знал это, потому что сам вынес ему приговор — по зрелом размышлении, вдвоем с принцем Буи. Погибнуть и погубить весь свой род — вот наиболее трагическая доля, так как уничтожение потомков означало прекращение культа предков, что неприемлемо для конфуцианца. Это был показательный приговор, вынесенный в назидание и призванный прекратить любые попытки восстания против Императора, поэтому мандарин Кьен считал его справедливым, хотя и кровавым. Невозможно не покарать вельможу, вставшего на сторону крестьян, — это прямое предательство, которое, несомненно, угрожало самим основам Империи.

И все-таки что-то внутри мешало ему радоваться этой сокрушительной победе над восставшими. Он сам разве не сделал все возможное, чтобы выбраться из грязи и достигнуть поста, который решал многое в государстве? Ведь и Тан, его друг, тоже выбрался из низов и стал губернатором целой провинции! Они оба, жертвуя многим, смогли подняться по иерархической лестнице и стали неотъемлемой частью имперской элиты; почему же тогда он чувствует себя таким одиноким в эту ночь? Он задумался о том, проводит ли мандарин Тан одинокие ночи, задавая себе подобные вопросы, ответы на которые известны только ему.

В этот глухой час, оказавшись наедине со своей совестью, он задал себе извечный вопрос — о моральной основе правоты правителя. Как следовать стремлению к справедливому суду, если принц Буи, помощником которого он был, следовал своим импульсам? И не личное ли соперничество, по сути дела, подтолкнуло принца к желанию погубить господина Дэй? Как в этих условиях достичь всеобщей гармонии, которая приведет к процветанию мира?

Мандарин Кьен откинулся на спинку стула, обхватив руками затылок. Золотой свет сгладил складки лица, придав ему непривычно мягкое выражение. В час Вола, когда кругом царила тишина, министр утратил суровость, вызывавшую страх, и его взгляд стал каким-то нездешним, как в годы учебы.

Сколько раз они спорили о будущем, он и его друзья! Проглотив, бывало, пустой суп в перерывах между занятиями, они предсказывали себе блестящее будущее, соответствовавшее амбициям каждого. Студент Тан, конечно, знал, что ему удастся блестяще сдать экзамены — его не волновали предсказания, — и все же, повинуясь какому-то предрассудку, он не переставал взывать к Богине, как будто она могла ниспослать ему знания, которыми он уже и так обладал. Его поведение, смахивавшее на ложную скромность, раздражало юного Кьена, к тому же он не разделял бессмысленных страхов крестьянского паренька, которому казалось, что любое слово может оскорбить божество, живущее в камне или травинке. Что же касается студента Кьена, он верил только в одно: успех достигается сверхчеловеческими усилиями, без них бедняку вроде него вряд ли удастся вырваться из родной среды и завоевать достойное место в мире. Это убеждение заставляло его заниматься без роздыху ночь за ночью, не засыпая даже тогда, когда Тан закрывал свои книги и предавался молитвам богине успеха, не забывая и о других божествах, которые могли его случайно услышать. Молодой Кьен был одарен, и напряженная работа сделала из него исключительного студента. Уверенный в своем интеллекте, как, впрочем, и в уме друга Тана, он был убежден: однажды они займут значительные посты в имперской иерархии, нуждавшейся в таких людях. Студент Кьен давно завидовал положению их друга принца Хунга — ему светило безоблачное будущее, ведь он родился во влиятельной семье и был одарен совсем не ординарным умом. Ему, обладающему живой натурой, ничего не стоило успешно пройти трехгодичные экзамены, а если бы он даже потерпел неудачу, ему все равно было обеспечено выдающееся положение в обществе благодаря безупречному происхождению и родству с императорской семьей.

Мандарин Кьен нахмурился, взгляд его, остановившийся на свете масляной лампы, стал грустным, проецируя на расплывчатые отсветы воспоминания, теснившиеся в сердце. Он снова увидел не заботившегося о прическе, своенравного юношу, чьи движения были легки, как в танце. Не было ничего, в чем бы ему отказала Богиня в ее бесконечной щедрости: ни в проницательных глазах, погружавшихся порой в странные мечты, куда за ним не могли следовать товарищи с более умеренным воображением; ни в улыбке, рождавшейся сначала во взгляде и лишь потом появлявшейся на губах. Его любили — и он сам, и мандарин Тан — за щедрость и дружбу. Для него не существовало общественного неравенства. Он был рожден для трона, но погиб слишком рано, править ему было не суждено. Кьену вспомнился и тот незабываемый вечер, когда они трое должны были явиться миру в качестве победителей конкурса. В торжественной атмосфере, к которой примешивались трудноопределимые чувства — гордость и удивление, амбиции и сожаления — распорядитель поздравил их от имени Императора. Потом состоялся банкет, на котором они присутствовали уже в качестве лауреатов, несмотря на еще мальчишеские лица. Пир был наградой, щедрым подарком Сына Неба, отметившего их выход в мир дипломатии и юриспруденции. Юный Кьен с восторгом рассматривал пышные одеяния сановников, облаченных в шелк и парчу, ему не сиделось на месте, он вскакивал при каждом ударе барабана, отмечавшего конец очередной речи. В зале торжеств он поражался изяществу колонн из самшита, освещенных сотнями красных и золотых фонариков. По колоннам ползли резные змеи, их чешуя блестела при свете огней. На возвышении, покрытом малиновым бархатом, восседали высшие чины: мандарин с роскошным веером в руках, отвечающий за соблюдение этикета, соседствовал с главой верховного суда. Музыканты извлекали мелодичные ноты из своих инструментов, звуки флейты прекрасно сочетались с резкими аккордами цитры. Толпа слуг в одеяниях с разрезом вносила изысканные редчайшие блюда, стрижиные гнезда соперничали со слегка припущенными голотуриями. Кьен смотрел на других лауреатов, пораженных роскошью церемонии, и мысленно назначал их, как и себя, на самые высокие посты Империи.

Рядом с ним новоиспеченный доктор Тан, совершенно оглушенный успехом, изобретал молитвы благодарности, достойные поэта, не переставая оглядываться. Кьен помнил очень отчетливо: Тан не спешил отведать яства пышного императорского обеда. Он ждал, сначала нетерпеливо, а потом с беспокойством, прибытия их общего друга принца Хунга. Его пришлось долго ждать. Фонари потушили, столы убрали, и тогда стало очевидным — принц Хунг не придет.

На палубе сампана, плывущего вверх по реке, царил покой: пассажиры простерлись на циновках прямо на полу, так как в это время только сумасшедший мог оставаться под дождем — частым, как лианы в джунглях. Потоки воды клонили прибрежные пальмы долу, а пассажиры радовались, что на корабле есть бамбуковый навес, под которым они смогли укрыться. Все размахивали бумажными веерами, чтобы отогнать мух, привлеченных запахом мокрых и потных тел. Торговцы супом уже закончили свой обход и тоже прилегли в сторонке от клиентов, положив ноги на котелки — они не забывали охранять их даже во сне.

Вдруг воздух прорезал резкий крик. Те, кто приподнялись на локтях, увидели необычайно взволнованного человека, опершегося о борт. При каждом лихорадочном повороте тела его длинные волосы закручивались вокруг туловища, как водоросли вокруг скалы. Наклонившись к воде, он жестикулировал, отчаянно крича во все горло:

— Несчастье! Остановите судно! Мое сокровище упало в воду!

При слове «сокровище» некоторые из путешественников поднялись и приблизились к мужчине, пытаясь оценить его ценность. В водовороте кильватерных струй виднелась плоская котомка, едва державшаяся на воде. Разочарованные зрители решили продолжить свой отдых, но тут прибежал один из матросов, желавший, чтобы волосатый человек наконец замолчал:

— Слишком поздно, сами видите! Ваш мешок уже ушел на дно, все кончено!

— Невозможно, несчастный! Нужно вернуть мой мешок, или мой род прекратится! — умолял мужчина, отмахиваясь от волос, забивавших рот.

— А, вот и попался, мошенник, — ответил молодой матрос. — Значит, вы перевозили вашего ребенка в мешке, чтобы не платить за проезд! Раньше надо было думать.

Поняв, что произошла трагедия, пассажиры снова подбежали к волосатому человеку, и один из них сказал:

— Вам не стыдно — вы даже не попытались спасти ребенка, когда он тонул!

Человек повернулся к потрясенному пассажиру, показав ему свое заросшее лицо, и возмущенно сказал:

— Могу ли я плавать с такой шевелюрой? Намокнув, она становится тяжелее десяти камней, и она утянула бы меня на дно. У меня нет желания откармливать собой угрей. Ба! Да, лодочник прав, тем хуже для мальчонки, ему было всего несколько дней. Я не успел потратить на него слишком много.

С этими словами он отвернулся, демонстрируя полное отсутствие интереса к болтавшейся на воде суме.

Но одна из женщин, сидевшая с расставленными ногами и кормившая ребенка огромной грудью, завопила, приложив руку к сердцу:

— Несколько дней? Ты урод!

Она крепче прижала к себе кричавшего младенца и обратилась к своему мужу, грубо толкнув его:

— Иди ты! Прыгай — спаси бедного малыша, он вот-вот потонет!

Скрепя сердце, ее муж поднялся и решительным движением скинул куртку. Он бросился в волны и сделал несколько гребков по направлению к сумке, но ее относило течением. Пассажиры на палубе, затаив дыхание, с любопытством наблюдали за этим подвигом и осуждали низость бессердечного отца. Волосатый человек тоже не спускал глаз с котомки, которую пловец извлек из воды и осторожно держал в вытянутой руке. Множество сочувствующих рук помогли пловцу взобраться на борт, все были в восхищении. А его жена, взволнованная и переживавшая за мужа, вырвала мешок и бережно открыла его.

— О бедняжка, малыш! — запричитала она, развязывая веревку.

Но нежное выражение ее лица тут же сменилось на гневное, и она закричала, тыча пальцем в человека с волосами:

— Обманщик! Сумка пуста!

Отшельник Сэн взял у нее котомку и возразил:

— Что же вы хотите! Малыша, без сомнения, сожрали рыбки, вот все, что от него осталось.

Пошарив в мешке, он вытащил кусок дубленой кожи и показал его женщине, закричавшей от ужаса…

Мандарин Тан и ученый Динь вошли в Стратегический зал в тот момент, когда министр Кьен говорил:

— Ремесленник Перо, избивавший женщин, которые работали на него, заслуживает ста ударов хвостом ската. Хозяин должен подавать остальным пример, иначе порядка не будет. Устойчивость нашего общества зависит от добродетели ответственных лиц — так нас учит Конфуций.

Принц Буи с удивлением смотрел на своего помощника.

— Вы слишком категоричны, но ваши доводы не лишены основания. В том, что касается госпожи Пион: я предлагаю заклеймить ей лицо раскаленным железом. Подобная красота должна быть уничтожена, если она порождает порок.

Мандарин Кьен неотрывно смотрел в окно и даже не оглянулся.

— Нет, принц Буи, если позволите, я предлагаю другое — пусть ей выколют глаза. Вот наказание за прелюбодеяние!

Их разговор прервало тихое покашливание. Старый принц сделал знак прибывшим присоединиться.

— А, это вы! Мы как раз подбираем подходящее наказание для одной преступницы, которую задержали в городе. Эта женщина замечательной красоты поймана на месте преступления: она совершила прелюбодеяние.

— Я полагал, что обычным наказанием за это является растерзание виновной бивнями слонов, — сказал мандарин Тан бесхитростно.

Страдание, исказившее по-прежнему мужественные черты лица принца, означало, что он совершил промах. Конечно, он ведь ненароком напомнил ему о принце Хунге… Стараясь загладить свою неловкость, мандарин Тан поспешно продолжил:

— Хм, я предполагаю, что рассматриваемый вами случай выходит за рамки обыкновенного и что вы хотите вынести показательное решение. Каковы именно точные обстоятельства преступления?

Мандарин Кьен пришел ему на помощь. Сегодня он был красноречивее, чем обычно, и явно не хотел отмолчаться.

— Мадам Пион — женщина, известная своей красотой, все восхищались ею, наблюдая, как ее невинная свежесть расцветает в роскошную зрелость. Множество стихов посвящено совершенству ее черт. Она вышла замуж за городского торговца и родила несколько дочерей, одна из которых недавно вышла замуж за студента очень привлекательной наружности, но еще совсем юношу. И вот мать молодого человека жалуется, что он уделяет мало внимания супруге и что, несмотря на проведенные вместе ночи, у нее до сих пор нет детей. Однажды ночью, страдая от бессонницы, старая госпожа встает и видит свет в комнате сына. Глядя через перегородку, она понимает, что обнявшиеся силуэты играют в игру «Облака и Дождь»… Радуясь и любопытствуя, она подходит ближе и бросает взгляд — как бы случайно — в комнату. Но ее сын оказывается в обществе не жены, а тещи.

Принц Буи вмешался, чертя по воздуху рукой причудливые арабески.

— Какая, должно быть, была скандальная сцена! — воскликнул он, странно улыбаясь. — Я первый готов восхищаться красотой, но если она порождает извращение, ее нужно уничтожить. Вот почему я предложил запечатлеть на ее нежной коже знаки, которые навеки опозорят ее. Но у мандарина Кьена другое мнение, мне кажется.

— Действительно, мне кажется, что соблазнение начинается со взгляда — если ей выколоть глаза, она не сможет бросать соблазнительные взгляды на мужей других своих дочерей. Вот наказание одновременно и примерное, и символическое. Народ будет восхищаться вашей тонкой мудростью, поддерживающей традиции и укрепляющей их.

Ученый Динь, делавший до этого вид, что рассматривает книги, вышел из-за полок и украдкой состроил гримасу в сторону мандарина Тана.

Но принцу Буи понравилось это предложение.

— Да, по-моему, прекрасное предложение. К чему ограничиваться древними казнями, когда можно блеснуть новизной?

Удовлетворенный этим решением, он стал медленно прохаживаться по Стратегическому залу, заложив руки за спину, как человек, обдумывающий какое-то дело. Внезапно остановившись, он прищелкнул языком:

— Мандарин Кьен, прикажите, чтобы тюремщики позаботились об инструментах, которые понадобятся для этого наказания, и пусть стражи по всему городу кричат о дне исполнения приговора. Эта закуска добавит очарования главному блюду — казни семьи Дэй. Придет, наверно, множество народу, несмотря на дожди.

Делая заметки, мандарин Кьен кивнул:

— Вот именно, принц Буи, беспрерывный дождь внушает беспокойство. Я боюсь, что старые дамбы, защищающие Тханглонг, совсем развалились. Нужно, по моему мнению, укрепить их, иначе наводнение будет ужасным.

— Ба, у нас еще будет время этим заняться, поверьте мне. Они столько лет стояли, простоят и еще год. В дельте реки Красной люди знают, что такое паводок, и даже если несколько полей окажутся под водой, это не значит, что и столицу затопит. А крестьяне ведь привыкли работать, стоя по колено в воде, не так ли?

Принц расхохотался своей же шутке. Но мандарин Тан не смог заставить себя улыбнуться, зная, как ужасны последствия наводнения для крестьян. В его родной деревне в период дождей затопляло рисовые поля, и тогда начинались голод и нищета. Он решил почтительно вмешаться:

— Разрешите мне, принц Буи, поддержать предложение мандарина Кьена. Я сам пережил чудовищные паводки и видел уничтоженные рисовые поля — могу вас заверить, что для крестьян это ужасная катастрофа. Несомненно, осмотр дамбы обойдется гораздо дешевле, чем устранение последствий наводнения.

Принц махнул рукой, как бы отгоняя надоедливую муху.

— А, я вспомнил, что вы из крестьян, мандарин Тан. Очень похвально, что вы говорите от их имени.

Он помолчал, его взгляд посуровел, хотя при этом он приятно улыбался.

— Но вы же знаете, что крестьяне, поддерживаемые господином Дэй, чьи дни сочтены, и предводительствуемые Рисовым Зерном, считаются в данный момент врагами самого Императора. Их жалкое восстание, которое мы пытаемся подавить, возможно, скоро будет подавлено судьбоносным потопом. А он послан Небом. И так как вы все-таки являетесь императорским мандарином, вы должны быть не на стороне крестьян, а на стороне Императора. Вы согласны? По крайней мере, надеюсь, — добавил он лукаво, — после казни Дэй вы не займете его место?

Удивленный резкостью этих слов, мандарин Тан выпрямился, кулаки его невольно сжались. Динь заметил, что кровь отхлынула от лица друга, а на виске опасно запульсировала маленькая голубая жилка. Тана явно раздирали противоречивые чувства, но тут взял слово мандарин Кьен.

— Мой друг мандарин Тан увлечен идеей правосудия, в то же время он лоялен по отношению к Императору, могу поклясться. Поэтому его волнует, чем может обернуться наводнение не только для крестьян, но и для нашего несравненного города. Он, без сомнения, представляет себе те разрушения, которые могут произойти в столице в результате наводнения: дороги будут уничтожены, погибнут кладбища, возникнет угроза и для храмов. Нет, принц Буи, мандарин Тан не дерзкий бунтовщик, а бдительный подданный на службе Императора и вашей.

Он почтительно склонил голову, сложив руки. Повеселев, принц поднял костлявую руку, изборожденную морщинами.

— Я и не ожидал иного поведения от императорского мандарина, вы меня вполне успокоили, — просипел он сквозь желтые зубы, стараясь казаться приветливым.

Резко повернувшись, он направился к двери. Но прежде чем выйти, добавил:

— Не забудьте, что процедура наказания мадам Пион должна быть захватывающей. Вы должны решить, выколоть ли сразу оба глаза или — чтобы зрелище длилось подольше — один за другим. Наш народ любит, когда его устрашают.

Когда дверь за ним захлопнулась, мандарин Кьен повернулся к другу. Все еще смертельно бледный, с вытянутым лицом, он все же немного успокоился.

— Что ж, Тан, вот первая встреча с жестокой знатью, которая не понимает, что нами движет. Общение не из самых приятных, если судить по выражению твоего лица. Где справедливые и благожелательные правители, о которых рассказывается в книгах, где добродетели, восхваляемые нашими учителями?

Так как опечаленный мандарин Тан не ответил ни слова, министр продолжил:

— Ничего! Не давай, братец, грубой правде победить тебя. Осознав разницу между жизнью и конфуцианским идеалом, разве ты хотя бы на шажок не станешь ближе к мудрости?

— Как примирить все это?

— Ах, когда тебе удастся примирить все противоречия, у тебя будет больше белых волос на голове, чем рыб в море!

— Неужели принц Буи всегда был таким? — спросил Динь.

Мандарин Кьен обратился к нему:

— Безжалостный и капризный старик, которого мы видим сегодня, — не самый приятный образ, согласен. Но в юности это был человек справедливый и просвещенный. Нынешние невыразительные черты мешают разглядеть прежнее, полное энергии лицо, волевую челюсть, стать воина. Это был человек, за которого я бы отдал жизнь.

Ученый Динь понял, что министр, уставившись взглядом в пустоту, представил образ былого великого человека, которым он восхищался.

— Но после смерти принца Хунга, его сына, характер отца сильно изменился: он замкнулся в себе, перестал думать о нововведениях, которых желал раньше, перестал практически управлять страной, и даже его элегантный некогда дворец пришел в упадок. Прежняя власть испарилась, и он существует теперь только для того, чтобы выносить все более жестокие приговоры, потому, наверно, что он все время бессознательно карает убийцу своего сына. И какое ему дело, что дамбы вот-вот рухнут? Тысячи мертвых не уравновесят потери любимого дитя.

Помолчав, принц Кьен прочистил горло.

— Ладно, может быть, поговорим о предстоящей казни господина Дэй?

— Может, она не состоится! — воскликнул мандарин Тан.

— О чем ты? — спросил удивленный министр.

— Вспомни, что Сэн находится на пути к Тханглонгу, чтобы попытаться спасти голову дяди. Если он, хромец, пустился в путь, значит, у него есть надежда на успех.

Заинтригованный мандарин захотел узнать об этом побольше.

— Ты в курсе, что он нам приготовил? Какие у него могут быть убедительные доводы?

Ученый Динь и мандарин Тан одновременно пожали плечами.

— У него есть великий секрет, которым он может воспользоваться как обменной монетой.

— Кажется, ты провел в его обществе целый вечер, Тан. Тогда Сэн тебе не открыл тайну?

— Он очень испугался грозы, и мы были вынуждены укрыться в его пещере.

Министр состроил недовольную гримасу.

— В любом случае, он должен сотворить чудо, иначе мои сыщики схватят его, как только он вступит в столицу. И тогда уже у меня как у помощника принца Буи не будет иного выбора, кроме как отсечь ему голову, как и всем членам его рода.

Он развернул лист бумаги, на котором был написан длинный список имен.

— Кстати, видите этот список? Это имена всех членов семьи Дэй, которые будут обезглавлены через десять дней. Самому Дэй как главе крестьянского восстания вынес приговор сам Император. Но я могу немного поторговаться с властью: если бы господин выдал нам имена главных зачинщиков из крестьян, мы могли бы помиловать его родственников.

— Выдать друзей или погубить своих близких — ничего себе выбор, — сказал Динь.

— Иногда узы крови оказываются сильнее, — ответил мандарин Кьен. Выбор между блужданием в вечности подобно призраку и почитанием потомками в качестве предка-мученика — этот выбор не так труден, как полагают.

Паланкин, влекомый четырьмя крепкими мужчинами, двигался довольно ровно, но иногда кто-нибудь из носильщиков проваливался по самые икры в глубокую лужу, и тогда он опасно накренялся, а его тяжесть еще больше вдавливала несчастного в грязь. Стараясь помочь товарищу вылезти из трясины, засасывавшей его ноги, носильщики дергались, раскачивая паланкин из стороны в сторону. Находящимся внутри мандаринам, закрытым от глаз посторонних бархатными занавесками, приходилось несладко.

— Если так будет продолжаться, — сказал мандарин Тан, — мой желудок вывернется наизнанку. Ты уверен, что для визита к господину Дэй нужно было брать паланкин?

— А ты предпочел бы идти пешком и дать ему повод для насмешек над нами? — строго возразил мандарин Кьен, одетый в расшитое яростными грифонами одеяние тунику. — В такой дождь пришлось бы заворачивать ноги в листья латании, а иначе мы бы выглядели как грязные пугала.

Как глупо было соглашаться сопровождать министра Кьена, решившего нанести визит господину Дэй! — решил про себя мандарин Тан, слегка поворачивая голову из стороны в сторону. Он уже представлял себя несущимся навстречу ветру на жеребце из императорских конюшен, и каково же было его разочарование, когда, выходя из дворца, он увидел носильщиков паланкина, мокнущих под дождем.

— Мне тесно в этом закрытом паланкине, — сказал он. — Воздуха мало, колени прижаты к подбородку, а локти к бокам. Неужели мандарины должны быть не только миниатюрными, но и гибкими?

Мандарин Кьен сидел неподвижно, с бледным лицом, скрытым кистями головного убора.

— Все зависит от того, как посмотреть. Перестань волноваться, и все будет хорошо.

Паланкин внезапно дернулся, и шелковые кисти лихорадочно заколыхались в воздухе.

— Если тебя не обеспокоит, я предпочел бы отдернуть занавески.

Мандарин Тан, уже совсем зеленый, схватился за тяжелую парчу и отдернул ее. Когда в паланкин ворвался свежий воздух, он стал жадно дышать, как умирающая рыба. Его друг смотрел на него с жалостью.

— Если бы мне пришлось придумывать казнь для тебя, то думаю, лучше всего было бы поместить тебя в небольшой бассейн, полный воды, оставив между крышкой и водой крошечное расстояние, так чтобы нельзя было ни лежать на воде, ни плыть.

— Твоя должность Исполнителя Справедливости порождает весьма странные, темные желания. Нужно быть довольно жестоким, чтобы придумывать наказания.

И только завидев неподвижную линию гор на горизонте, мандарин Тан успокоился и стал созерцать опустошения, причиненные непрерывными дождями, шедшими все последние дни: особняк Дэй находился недалеко от города, но потребовалось бесконечное время, чтобы преодолеть это расстояние, потому что дороги были разбиты и превратились в настоящее болото, в котором ничего не стоило увязнуть. Доски, положенные в особенно тонких местах, помогали преодолеть коварную и топкую лужу, на дне которой виднелось множество башмаков.

В конце дороги уже виднелся дом господина, возвышавшийся на равнине подобно гигантскому зубу. Неподалеку массивные старинные запруды принимали в себя воду с небес, спасая пока эту часть местности от наводнения.

— Ну вот мы и прибыли, — сказал мандарин Тан с облегчением. — Может быть, он нам предложит горячий чай с арбузными семечками.

Мандарин Кьен сурово посмотрел на него.

— Господин Дэй — наш узник, Тан. Он находится под домашним арестом, за ним присматривают десятка два стражников, которые его отведут в столицу, когда настанет время распрощаться с головой.

Носильщики, счастливые, что цель уже близка, неслись изо всех сил и быстро доставили их к главному входу, украшенному каменными львами, рядом с которыми прятались под мокрыми зонтами стражники. Они поклонами поприветствовали прибывших, опустив глаза в знак уважения. Когда паланкин вносили в просторные ворота, украшенные резными изображениями в варварском, как ни странно, вкусе — они изображали борьбу каких-то исхудалых людей с острозубыми демонами, — мандарину Тану показалось, что небо внезапно потемнело, обрушив на землю черный ливень. Казалось, он пришел из-за холма, находящегося за особняком. Бросив взгляд по сторонам, он заметил несколько странно изогнутых деревьев, росших рядом и склонившихся друг к другу, как группа заговорщиков. С ветвей свисал черный и длинный мох, готовый вот-вот обратиться в прах. Находясь около них, трудно было понять, то ли ветер свистит в ветвях, то ли проклятья слетают со сгоревших губ. Но вдруг мандарина поразил запах разложения, и его опять затошнило. Прижав ко рту руку, он обратился к спокойно сидящему другу:

— Это запах болот, окружающих поместье. Злые языки говорят, что господин Дэй бросал туда крестьян, отказавшихся присоединиться к нему.

К счастью, носильщики уже стремительно удалялись от зловонного места, и вскоре они остановились перед большим домом, стены которого от сырости покрылись унылым лишайником. Радуясь, что наконец избавились от мандаринов, носильщики укрылись от дождя под навесом. Подбежали взволнованные стражники с огромными зонтами и препроводили знатных гостей в дом, поражающий своими размерами.

Главный надсмотрщик поклонился, соединив руки.

— Господа, добро пожаловать. Узник содержится в восточном крыле. Если вы последуете за мной…

— Были ли у него контакты с внешним миром с того момента, как его приговорили к домашнему аресту? — спросил мандарин Кьен.

— Конечно нет, господин. Мы строго следили, чтобы никто даже близко не приближался.

— Никаких монахов? Нищие не приходили?

— Единственные, кому позволено контактировать с узником, это прислуга из дома принца Буи, и я всех знаю лично.

Стражник говорил уверенно, а гордая осанка свидетельствовала о непреклонности воина. Успокоенный, мандарин Кьен повернулся к другу.

— С этими хитрыми крестьянами никогда нельзя ни в чем быть уверенным. Они изобретательны и пронырливы. Если бы им удалось устроить побег господину Дэй, все пришлось бы начинать заново.

В сопровождении стражника с факелом в руках, они шли по залам с такими высокими потолками, что, казалось, под ними смутными волнами плавала тьма. На черном дереве колонн мандарин Тан, прищурив глаза, смог различить фигуры раздираемых летающими демонами людей. Свет факела выхватывал из тьмы то страшную маску, подвешенную на столбе, то ширму с размытыми от сырости красками.

В конце коридора, продуваемого сквозняками, сверкал дрожащий огонек… Когда они вошли в комнату, охраняемую четырьмя стражниками, мандарин Тан увидел дремлющего в кресле маленького человечка, одетого в черную одежду из парчи. И это тот самый господин, который так напугал власти? — подумал он с удивлением.

Вдруг человек открыл глаза, и мандарин понял, почему принц Буи хочет отрубить ему голову. Из глубины запавших глаз сияли зрачки — они ничего не выражали и казались почти мертвыми. Череп обтягивала прозрачная кожа, испещренная синими прожилками, прозрачная на скулах и голубоватая на висках. Узнав мандарина Кьена, человек улыбнулся, не обнаруживая ни радости, ни иронии, механически растянув черные губы над зубами цвета слоновой кости.

— А, вот и вы, юный прислужник старого принца Буи, — сказал он голосом, лишенным выражения. — Боитесь, что я сбегу?

— Кто ж не боится, что чума может вырваться на волю? — ответил министр. — Но срок вашего заключения подходит к концу. Через шесть дней ваша окровавленная голова скатится в корзину вместе с головами всех членов вашей семьи. Палач станет национальным героем, когда схватит вашу морщинистую шею и покажет голову народу.

— Трагический финал врага Императора в назидание маленьким людям, чтобы они не питали иллюзий относительно своей судьбы? А вы не боитесь, что после моей гибели другой вельможа встанет на сторону крестьян?

Мандарин Кьен горько усмехнулся.

— Напротив, я уверен — тщеславные господа будут стремиться занять ваше место во главе крестьян, господин Дэй! Их, как и вас, будет вдохновлять желание воспользоваться толпой ради своих целей. Вы гениально придумали — внушить крестьянам, что хотите спасти их от нужды, тогда как на самом деле они просто орудие, которым воспользовались в гнусных целях. Принц Буи верит, что вы искренне сражались за крестьян, но я знаю, что вы, как, впрочем, и остальные, жадны до власти и испорчены до мозга костей, просто вы более красноречивы.

— Вы очень изящно изложили вашу точку зрения, мой юный друг! Она недалека от истины, согласен. Неужели мы настолько глупы, чтобы искренне надеяться вытащить из грязи этих несчастных деревенских простофиль? В навозе они родились, в клоаке умрут, и единственный смысл их жизни — сделать нашу жизнь более приятной. Они работают на нашей земле, возделывают принадлежащие нам поля, не надеясь даже на благодарность. Бедный Рисовое Зерно! Он был простачком, самым доверчивым из всех, но он умел увлечь толпу, как генерал. Жаль, что вы его убили!

Министр вскочил, побледнев.

— Не обвиняйте никого бездоказательно, господин Дэй! Император не потерпит наглой клеветы.

— Однако я слышал, как ваши сыщики, потешаясь на досуге, говорили об этом. Они рассказывали, что его убили самым жестоким образом: просто разрубили надвое ударом ножа, не так ли?

Старик прищелкнул языком и, подняв указательный палец, как будто для того, чтобы укорить мандарина Кьена, сказал:

— Принц Буи мог бы придумать не столь позорный конец для этого бунтовщика. Но, несомненно, эта завуалированная казнь просто служит предупреждением для других смутьянов. Честно говоря, если бы я был на вашей стороне, я бы сказал, что это умное решение: один показательно убитый крестьянин стоит господина, которого казнят с большой помпой.

Мандарин Тан отстранений слушал холодные, расчетливые, бесстрастные речи Дэй. Он ведь тоже видел в нем преданного народному делу аристократа, стремящегося к более справедливому обществу! А тот, оказывается, будет казнен не за то, что угрожал устоям Империи, как думал принц Буи, а за то, что, уничтожив соперников-вельмож, мог стать крайне опасным для Сына Неба. Все на самом деле оказалось совершенно иначе, чем он представлял. Мандарин Тан вспомнил жестокие слова принца Буи и прикусил губу, чтобы не проронить ни слова.

В это время Дэй повернулся к нему и, указав на него острым подбородком, спросил:

— У принца Буи новый помощник?

— Стареющие аристократы не в состоянии понять, что перед ними мандарин? — спросил мандарин Кьен.

— Особенно если это мандарин крестьянского происхождения? — добавил в сердцах мандарин Тан.

— Ах да, мандарин, который пробрался под зад тигра! — съязвил Дэй.

Прежде чем его друг ответил, мандарин Кьен парировал:

— Вас скоро обезглавят, господин Дэй. Мрачная перспектива. Особенно учитывая, что и весь ваш род ожидает та же участь. Вы примкнете к миру призраков, лишенных почитания, вы будете предоставлены самому себе в царстве мертвых.

— Заранее дрожу, — засмеялся Дэй, обнажая желтые зубы.

— А что вы скажете, если я дам вам возможность спасти своих родных, чтобы они могли впоследствии поддерживать культ предков?

— Скажу, что это детская уловка!

— Неужели в этом длинном списке нет никого, кто бы тронул ваше черствое сердце? — спросил мандарин Кьен, протягивая бумагу.

Дэй проследил мумифицированным пальцем весь список, не задержавшись ни на одном имени.

— Ба! Меня не волнуют многочисленные племянники и племянницы! Они способны лишь ждать от меня денег на Новый год, как избалованные дети! Пусть лучше проводят любимого дядю в Страну Желтых Источников!

— А ваша дочь Горькая Луна?

Дэй вздрогнул, и в глубине его погасших зрачков мелькнула искорка удивления.

— Я давно забыл о ней, — сказал он желчно. — Ошибаетесь, если надеетесь шантажировать меня дочерью.

— Значит, вы оставили надежду когда-нибудь дождаться внука, чтобы память о вас жила?

В следившем за торгом мандарине Тане проснулось любопытство. У Дэй есть дочь! И, судя по словам друга, она молода и способна выйти замуж. Однако имя у нее довольно оригинальное — он даже не мог вообразить, как может выглядеть девушка по имени Горькая Луна. Может быть, Дэй все-таки проявит отцовскую любовь ради спасения дочери?

— Моя дочь, — сказал узник холодно и сурово, — покрыла меня бесчестием. И десяток внуков не смогут смыть позор матери. Но все же мне любопытно, что вы предлагаете мне сделать во имя спасения семьи?

Мандарин Кьен глубоко вздохнул и ответил заученно:

— Имена главных зачинщиков среди крестьян.

Из сморщенного горла Дэй вырвался надтреснутый смех, больше похожий на безнадежное рыдание. Мандарин Тан похолодел.

— Пусть вместо моих родных умрут крестьяне? Это было бы забавно, действительно. Но вот что я скажу: крестьяне, эти грязные твари, все же не такие выродки, как моя родня! А теперь уходите и дайте мне насладиться последними мгновениями!

* * *

Снова скрючившись в паланкине и упираясь плечом в планку из черного дерева, мандарин Тан с трудом повернулся к другу. Покинув владения Дэй, они отправились домой. Носильщики изнемогали под мелким противным дождем. Мускулы их окоченели, они двигались вперед неверными шагами, паланкин подпрыгивал и шатался.

— Расскажи мне, Кьен, о дочери господина Дэй. Увидев, что мандарин бросил на него насмешливый взгляд, он поторопился добавить:

— Как бы мало ни был привязан к ней отец, эта молодая женщина может стать козырем в переговорах, от которых зависит умиротворение столицы. Вот почему мне интересно узнать о ней поподробнее.

— Конечно, — признал министр с легкой иронией. — Жаль, что ее отец не попался на эту наживку. Следовательно, нам нужно найти всех членов семьи, чтобы казнить их через шесть дней.

— Только Сэн может спасти их, — прошептал мандарин Тан, нахмурившись.

Министр посмотрел на него с некоторым раздражением.

— Его нам, по крайней мере, искать не придется: он сам придет. Но раз тебя так заинтересовала молодая госпожа Дэй, предлагаю тебе самому отыскать ее и доставить в столицу.

Небрежно стряхнув капли дождя с рукава, мандарин Тан ответил, стараясь выглядеть незаинтересованным:

— Почему бы и нет? Императорский мандарин всегда должен служить Императору, не так ли?

Необычно сильный толчок сотряс паланкин: один из носильщиков изо всех сил пытался вытащить ногу из глубокой выбоины. Неприличные звуки, сопровождающие его тщетные попытки высвободиться, развеселили остальных носильщиков, и их лица исказили грубые ухмылки. А так как оба мандарина весили немало, министр решил:

— Остановимся здесь. Тут как раз неподалеку плотины, которые я хотел осмотреть. Постарайтесь вытащить его из трясины, пока мы немного пройдемся!

С этими словами он легко, несмотря на тяжелый наряд, выскочил из паланкина.

Радуясь этой неожиданной остановке, мандарин Тан выбрался из неудобных носилок и несколько раз подпрыгнул, чтобы не увязнуть в грязи. Капли дождя, показавшиеся ему жемчугом, освежили его после пребывания в этом переносном орудии пыток, он с наслаждением вдохнул влажный ветер, донесшийся со стороны плотин.

— Кьен! — воскликнул он, догнав дошедшего до водохранилища министра. — Неужели ты думаешь, что эта плотина продержится, — взгляни, сколько воды набралось с той стороны!

Он указал на массу воды, вспухшую от бесконечных дождей, — она уже достигла края старинной каменной кладки. В некоторых местах вода тоненькими струйками сочилась через щели между камнями.

— В этом-то и проблема! Я настаиваю на немедленном осмотре всех плотин, ведь они защищают столицу. Все они построены очень давно, а паводки — не редкость в наших местах. Эти плотины долгое время не ремонтировались. Ты видишь, что вода, проникая сквозь камни, размывает все сооружение.

Горстка рабочих, таскавших в мешках камни, с нелепой поспешностью старалась заделать бреши.

— Наверно, вопрос ремонта плотин просто отошел на второй план из-за того, что вельможи все время воюют друг с другом.

— Вот именно! Как только я стал Помощником, я надеялся убедить принца Буи начать здесь серьезные работы. Он же полагается на инспекторов, которых Император присылает два раза в год. Но веришь ли? Хозяева не желают возобновлять работы, чтобы не входить в большие расходы, они просто подкупают этих инспекторов, чтобы те не осматривали плотины на их землях… На днях принц Буи даже заявил, что в результате прорыва водохранилища затопит непокорных крестьян, ты тоже слышал. Но если посмотреть на схему расположения плотин, станет ясно: прорвет одну дамбу — рухнет все, земля будет затоплена и верхние дамбы тоже не выдержат. И тогда вода, хлынув на Тханглонг, затопит всех — и крестьян, и принцев, и вельмож.

— Ну, за них-то я не переживаю, — сказал мандарин Тан, вспоминая ужасные высказывания господина Дэй.

Его друг внимательно посмотрел на него.

— Ядовитые слова господина оскорбили тебя? Вижу, ты удивился, узнав, что на самом деле двигало им.

— Я думал, действительно, что вот наконец нашелся справедливый вельможа, желающий направить страну на верный путь в соответствии с конфуцианской традицией.

Мандарин Кьен улыбнулся невеселой улыбкой и, взмахнув рукой, показал на затопленные поля и непрекращающийся дождь.

— Конфуцианская традиция? Ты знаешь не хуже меня, что она подразумевает существование образцовой в смысле идей и деяний монархии, которая способна восстановить гармонию в мире людей — а без нее невозможна гармония Вселенной. Микрокосм неотделим от макрокосма, и ничего удивительного в том, что нынешнее положение дел — вельможи, подрывающие власть Императора, очевидное пренебрежение общественными делами, полное презрение к народу, — все это способствует неправильному развитию Вселенной. И разве эти природные катастрофы не являются прямым следствием разрушения связи между нашей нравственностью и порядком Вселенной?

— Очевидное равнодушие принца Буи к состоянию плотин можно объяснить тем, что он занят расследованием убийств в Тханглонге, тебе не кажется? Согласись, если не раскрыть как можно скорее зверское убийство Рисового Зерна, мы получим крестьянское восстание, он станет знаменем сопротивления.

— От разгадки этих преступлений в конце концов зависит авторитет принца. Как много зависит от символов! Казнь семьи Дэй должна, в свою очередь, символизировать всемогущество нашего Императора, хотя оно абсолютно.

Мандарин Тан вгляделся в профиль министра, излучавший ум и волю, а тот рассматривал горизонт, разделенный вдали пополам серебряным дождем. Его глаза остановились на хрупкой плотине, а потом устремились к равнине, простиравшейся в сторону города.

— А что бы ты сделал, Кьен, если бы у тебя была такая возможность? — спросил он взволнованно.

— Я бы привел в порядок эти дамбы, без них столица беззащитна, как обнаженная женщина. Понадобятся тысячи рабочих рук, но это нужно сделать, чтобы укрепить землю. Начинать всегда надо с основы, с самого низа, и потом уже заботиться о прекрасном и высоком. Так учит конфуцианская традиция.

Победный крик заставил их оглянуться. На дороге носильщики радостно махали руками, так как им удалось наконец вытащить своего товарища из трясины. А тот, в доказательство своей свободы, несколько раз взмахнул ногой, покрытой до самого бедра коркой грязи.

— Вот беда! — пробормотал мандарин Тан грустно. — Опять нужно залезать в этот мерзкий паланкин и болтаться в нем, как свиньи, которых везут на рынок.

Весь день ученый Динь чувствовал, что за ним следят. Из-за постоянного дождя он не смог прогуляться по старому городу Тханглонга, как намечал раньше. Как приятно было бы походить вдоль прилавков, на которых разложены индийские и корейские ткани, но он не осмеливался разгуливать по ручьям, затопившим улицы. Накануне, покинув доктора Головастика, он направился в императорскую библиотеку и попросил тамошних ученых извлечь несколько необходимых ему текстов. Маленькие писцы ревностно принялись копировать уникальные свитки. Мандарин Тан и он приехали в столицу в поисках текстов и книг, их миссия была уже почти закончена. Сегодня он собирался прогуляться по Конопляной улочке, где размещались лавки гильдии букинистов, в поисках изданий для народа, но поход пришлось отложить. Ученый Динь чувствовал, что ему становится скучно, тем более что его друг уехал — к счастью, только на один день.

Ученый Динь подолгу бродил в закоулках дворца, заинтригованный атмосферой упадка, царившей в нем. Он подошел к апатичным стражникам, гораздо более увлеченным игрой, чем своими обязанностями. Спросив, где находится библиотека дворца, он получил в ответ только неопределенный жест, непонятно что означавший. Поэтому он углубился в незнакомые анфилады на свой страх и риск. И вот тут ему показалось, что за спиной он услышал приглушенные шаги: они то ускорялись, то — когда он оборачивался — исчезали. Один раз он резко обернулся и, как ему показалось, увидел мелькнувшую и тут же исчезнувшую в тени тунику.

Очень скоро он увлекся разглядыванием огромных настенных росписей, поблекших от времени. Они изображали сцены охоты в величественных джунглях — стремительные косули навеки застыли в прыжке, а желтые макаки висели на ветках среди листьев, цепляясь за них длинными конечностями. Муравьед, покрытый чешуйчатым панцирем, полз по стволу, лакомясь муравьями. Бархатные сколопендры ползали в камнях, поросших мхом. А внизу фрески, спрятавшись в траве и резных листьях, маленькое стадо дикобразов направлялось к болоту. Вдалеке, в тени зарослей, группа охотников вскинула свои арбалеты и копья. Один из них, сузив глаза, целился охотничьим ножом во что-то невидимое.

Звук треска коленных суставов заставил ученого Диня резко обернуться, но он никого не увидел. Динь нахмурился. Ему не нравилось ощущение, что его преследуют. Беспечным шагом он обошел галерею с малиново-красными колоннами, на которых висели круглые фонари из промасленной бумаги, раскачиваемые ветром. Много лет назад этот выходивший в сад коридор, должно быть, выглядел величественно — мраморная плитка, выложенная в шахматном порядке, коньки в виде драконов на крышах, но сейчас тут царило запустение, и дерево, покрытое лаком, от влажности начало гнить.

Услышав вблизи приглушенное чихание, ученый пришел в ярость. Он шагнул в сторону и притаился за выступом стены. Сосчитав до десяти, он резко выскочил из укрытия и оказался нос к носу с Главным воспитателем Сю.

Лицо у того сделалось изумленным, а рот приоткрылся. Инстинктивным движением он поднял руки, невыгодно подчеркнув почти женские формы груди.

— Ученый Динь, — воскликнул он упавшим голосом, — выслушайте историю моего несчастья!

И тут он рассказал Диню о горестном исчезновении своих Золотых Шаров.

— Понимаете, — добавил он, рыдая, — без моих Драгоценных я даже не могу поступить на службу к другому властителю, они ведь служили доказательством тому, что я — евнух!

— Мог ли их украсть кто-нибудь из приглашенных на вашу вечеринку? — спросил Динь. — Например, чтобы выдать их за свои, может, давно потерянные?

— Невозможно! Они хранились в большом горшке, его трудно незаметно вынести под одеждой придворного. Хотя, по здравом размышлении, я припоминаю, что под платьем евнуха Рубина действительно было какое-то утолщение, когда он прощался… Но нет, он просто слишком много сожрал всего, чревоугодник!

— Этот евнух Рубин — он тоже из дома принца Буи?

— О нет, господин Динь. Он тоже Главный воспитатель, но в доме Императора. У меня, знаете ли, есть высокопоставленные друзья. Зачем Главному воспитателю мои Драгоценные?

— Вы сразу же известили стражников об этой потере?

— Разумеется! Именно это посоветовала мне Ива, и я сразу же кинулся искать стражника. Я нашел одного, и в результате он перевернул вверх дном мои апартаменты. Но напрасно, как я говорил, Шары будто испарились!

Хватаясь за ученого Диня, Главный воспитатель Сю умолял его со слезами на глазах:

— Прошу, господин, помогите мне отыскать их, ведь у дворцовых стражников ловкости столько же, сколько у собаки без обоняния!

Укачанный ритмом носильщиков, мандарин Тан предался сладким мечтаниям.

В пепельном сумраке Между землей и небом, Счастлив тот, кто летит Наравне с ночным мотыльком.

Никогда еще путешествие в паланкине не создавало у него такого нереального ощущения полета, как на крыльях морского ветра. По краям открытых окон покачивалась бахрома. Они выходили в долину, ночь уже вступала в свои права, темнело, вдалеке, в деревенских хижинах загорались масляные плошки. Дождь внезапно прекратился, и глубокий покой царил в этих малонаселенных местах. Ему очень хотелось, чтобы этот переезд длился и длился, чтобы продолжался странный сон, в котором он, утопая в мягких подушках, опьянялся тонким и волшебным ароматом духов Бессмертной, сидящей напротив него.

Красота ее была сверхъестественна, он никогда не видел подобной женщины. Ее скромно опущенные глаза затенялись бархатными веками, выгнутыми, как усики эфемеров. Брови повторяли этот изгиб, они были цвета черного дерева и подчеркивали безупречную белизну ее лица. На поэтически розовых, тонко очерченных губах плавала тень улыбки. Мандарин восхищался чистой линией плеч, тонкостью бедер и волнами ее роскошных волос. Ее маленькая грудь, затянутая в серое одеяние, расшитое узорами в виде листьев, легко вздымалась.

— Ива, — спросил он наконец, — как вы попали на службу к мадам Лим?

Ива подняла бездонные черные глаза и с удивлением посмотрела на мандарина. Императорские мандарины крайне редко разговаривали со слугами, но этот казался непохожим на других — так молод он был, а черты его лица дышали необычной отвагой.

Вестник, посланный мандарином Кьеном на плотины, вернулся во дворец принца только для того, чтобы организовать эскорт для сопровождения Горькой Луны. Когда евнух предложил ей сопровождать молодую госпожу в столицу, Ива согласилась, но она и представить себе не могла, что мандарин будет расспрашивать о ее прошлом.

— Господин, я происхожу из бедной и многочисленной семьи. Когда выяснилось, что принц Буи ищет служанку для своей супруги, я воспользовалась этой возможностью, чтобы вырваться из тисков нищеты. Люди из города часто приезжают в деревню на поиски подходящих слуг для семьи принца. Пройдя обучение, мы служим поварами, садовниками, конюшими. Мы получаем немалую выгоду: жилье и еду, посылаем деньги нашим близким, которые погибают в нищете.

— Жизнь при госпоже нравится вам?

Ива, взмахнув ресницами, с изумлением посмотрела на него.

— Мадам Лим — такая женщина, которой любая мечтала бы служить. Хотя она не говорит на нашем языке, она прекрасно объясняется жестами, а кроме того, у нее совсем не такой тяжелый характер, как у вьетнамских дам, для которых мы — просто слуги, не имеющие ни чувств, ни гордости.

Ива раздвинула занавески и указала на змеящиеся на горизонте горы, утопающие в зелени.

— Мадам Лим родом из этих гор, она не знакома с условностями нашего общества, поэтому образ ее мыслей отличается от нашего.

— Вы хотите сказать, что она — непредсказуемая женщина?

— Совсем нет. Но чтобы предупреждать ее потребности и желания, нужно выйти за рамки привычного. Например, все эти годы она отказывается за едой от палочек и пользуется руками. К тому же мясо она ест почти сырым. И пренебрегает святилищем, воздвигнутым принцем в ее покоях, отвергая непонятные ей ритуалы. Те, кто не пожелал глубоко вдуматься в мотивы ее поведения, считают ее невоспитанной и неумной.

— Это все-таки странно, ведь если хочешь добиться успеха при дворе принца, необходимо соблюдать определенный этикет.

— Госпожа Лим неохотно участвует в жизни двора и в основном проводит время в своих комнатах. Она, должно быть, очень скучает по родным горам, мне не раз приходилось заставать ее погруженную в свои мысли — порой она, забывшись, нежно напевает неизвестную, чужестранную мелодию.

— Мне трудно понять взаимоотношения госпожи Лим и принца Буи, — простодушно заметил мандарин. — Я знаю, что ее поймали охотники, и поэтому она вполне может ненавидеть его.

Ива тряхнула головой, зазвенев украшавшими прическу жемчужинами.

— Да, можно так подумать. Но, если я не ошибаюсь, отношения у них довольно близкие, но не слишком страстные. Принц Буи уже не молод, если позволите так выразиться. Но несмотря на это, он часто наносит визиты своей наложнице и подолгу у нее остается. Ведь мадам Лим очень привлекательна и еще очень молода.

— Но с точки зрения современной моды она, скажем так, немного угрюма? — спросил мандарин, сам того не желая. — И в конце концов, ее имя связано с деревом «лим», навевающим печаль.

Ива недовольно поморщилась, и мандарин спросил себя, не совершил ли он промах.

— Ах, если бы вы видели потрясающую кожу моей хозяйки! Золотистая, как шкуры царей лесов, нежная, как дикий шелк, украшенная сказочным рисунком — он идет от плеч до низа спины. Никогда в жизни я не видела подобной красоты!

— Рисунок? Разве мадам Лим отмечена клеймом, как преступники?

Ива разразилась легким смехом, приправленным долей иронии.

— Конечно нет, господин! Речь идет о рисунке неслыханного изящества — на теле изображены животные и роскошные цветы, настолько тесно переплетенные между собой, что они оживают при малейшем движении бедра. Иногда, в зависимости от освещения — при луне или при свече, — мне кажется, будто какой-то мифический зверь начинает подниматься по ее спине и обвивает ее бока.

— А, понимаю, татуировка широко распространена среди народов горных племен.

Внезапно паланкин остановился. Посмотрев в окно, мандарин увидел лицо носильщика.

— Господин, — сказал тот, почесывая голову, — мы прибыли к развилке. Какую дорогу выбрать?

Дорога, которую еще можно было различить в темноте, действительно разветвлялась в нескольких направлениях, и было непонятно, каким путем следовать.

— Нам нужно ехать вдоль реки, — сказал мандарин, изучая окрестности.

Посмотрев на север, он понял, что огни, плывущие в воздухе, как нить светлячков, там прерываются.

— Едем налево, я думаю — там река, — сказал он, показывая рукой путь.

Успокоившись, носильщики снова отправились в путь, вдохновленные тем, что цель уже близко.

— Мы уже почти приехали, — сказал мандарин, обращаясь к Иве. — Я рассчитываю на вашу помощь в сопровождении госпожи Дэй в столицу. Я намерен ехать обратно верхом, так как меня ждут неотложные дела.

— Как прикажете, — прошептала Ива, опустив голову.

Показалось ли ему, что в голосе Ивы проскользнула нотка печали? Сердце мандарина подпрыгнуло, и он отвернулся, чтобы не выдать своих чувств.

К счастью, путешествие закончилось, и носильщики вынесли паланкин на твердую землю. Растирая плечи, они указали на черную поверхность реки, в которой отражались фонарики, привязанные к пришвартованным сампанам.

— Вот те корабли, что вы ищете, господин.

— Хорошо, постарайтесь пока отдохнуть. Мы не задержимся долго.

Мандарин Тан вылез и протянул руку Иве, чтобы помочь ей сойти. От краткого прикосновения ее пальцев его бросило в жар, и он был рад окружающей тьме. Он направился к свету, обходя многочисленные лужи и стараясь избежать соприкосновения с влажной травой.

Сампаны, привязанные к высокому берегу толстыми канатами, привольно покачивались на речных волнах. Они соприкасались корпусами — можно было перейти с одной лодки на другую, и вместе они являли собой уникальное жилище с множеством помещений. Крыша в виде колокола защищала от дождя, и хотя палуба блестела от воды, золотой свет фонарей создавал иллюзию тепла. По плетеной стене навеса скользили искаженные тени, откуда-то доносилась печальная песня о любви, прерываемая плачем поющей ее девушки. Мандарин увидел центральный сампан, массивный, украшенный ярче других лодок, окружавших его. Туда он и направился, задевая по дороге колокольчики, прикрепленные к соломенным крышам.

Он громко откашлялся, чтобы предупредить о своем приходе, и какая-то растрепанная кривоногая старуха выбежала на палубу.

— Тут и украсть нечего! — закричала она, маша на него руками. — Идите к ювелиру, если вам нужно золото!

— Я — мандарин Тан, мне нужно видеть госпожу Дэй.

— А я — богиня красоты, спустившаяся на землю, чтобы соблазнять мужчин, — усмехнулась старуха, не думая уступать дорогу…

Поборов страстное желание сбросить в воду визгливую старуху — что, безусловно, противоречило бы конфуцианским принципам, — мандарин постарался сохранить спокойствие — и кто знает, может, она сказала правду.

— Матушка Китайская Капуста, что там? — спросил голос из глубины сампана.

Прежде чем старуха успела снова открыть свой беззубый рот, мандарин оттолкнул ее и, наклонившись, вошел внутрь лодки.

Огромную часть каюты занимал пузатый красный шкаф, набитый спальными принадлежностями и одеждой. В углу, отведенном для кухни, сгрудились фарфоровые миски и посуда. Толстая деревянная доска предназначалась для отрубания рыбьих голов, о чем свидетельствовал большой нож, воткнутый в нее.

Он увидел освещенную медовым светом молодую женщину с длинными распущенными волосами, держащую на коленях лютню очень хорошей работы, которая явно не соответствовала всей окружающей обстановке. Несмотря на молодость, ее никак нельзя было назвать красивой: впечатление портили близко посаженные и какие-то уклончивые глаза. Слишком широкие ноздри не добавляли изящества короткому, хотя и с горбинкой, носу. Легкая тень усиков, портивших чувственный рот, подсказала мандарину Тану, что она действительно кузена отшельника Сэна, его друга. У всех членов этой семьи были необыкновенно густые волосы.

— Госпожа Дэй, — представился он с поклоном, — я — мандарин Тан, мне поручено доставить вас в столицу.

— Не ходите с ним, хозяйка! — завопила старуха, взмахивая руками, как разгневанная курица крыльями. — Он хочет отрубить вам голову и продать ваши волосы лысым дамам столицы!

Молодая женщина покачала головой и нервно засмеялась.

— Не обращайте на нее внимания, мандарин Тан, это моя кормилица, она делает все, что в ее силах, чтобы утаить от меня страшную правду. Я знаю, зачем я понадобилась в столице — слухи до нас уже дошли, видимо, рыбы доставляют новости быстрее, чем глашатаи. Мой отец навлек на себя гнев Императора?

— Боюсь, что да, казнь через отрубание головы назначена всему роду Дэй.

— Как же вы меня отыскали? Ведь женщины моего положения редко прячутся в неудобных лодках на реке!

— Хм, один из ваших дядей решил, что избегнет наказания, выдав нам эту информацию. Но несмотря на добровольный донос, его не помиловали.

Мандарин с жалостью посмотрел на Горькую Луну, чье некрасивое лицо так резко контрастировало с очарованием Ивы. Такая молодая, но какая ужасная судьба ожидает ее! Он прочел на ее лице следы горя, да и в волосах уже крылись ранние серебряные нити.

Новость о том, что ей скоро предстоит умереть, оставила госпожу Дэй внешне спокойной, она только двусмысленно улыбнулась, скривив рот.

— Не пытался ли мой отец спасти семью, вступив в переговоры? — спросила она безразлично.

Мандарин только опустил голову, вспомнив циничные речи старика.

— Увы, нет! Ваш отец не пожелал сотрудничать с принцем Буи.

— Я в этом не сомневалась: он ненавидит только двух людей — принца Буи и свою собственную дочь.

Горькая Луна тронула струну лютни, странно прозвеневшую в тишине. Ее взгляд словно погрузился в воспоминания, принадлежавшие только ей. Мандарин Тан думал о том, какая трагедия вспомнилась ей.

Он пытался это прочесть в ее потемневших глазах, но нашел там только прежнюю горечь. Госпожа, казалось, отсутствует, забыв о тех, кто находился в комнате, о шорохе по крыше вновь начавшегося дождя, о черной воде, по которой ударяли тысячи капель. Накрутив на палец прядь густых волос, она чуть раскачивалась в такт своим мыслям, иногда смеясь. Мандарину стало неловко, он кашлянул:

— В поездке вас будет сопровождать Ива. А в столице мандарин Кьен…

Госпожа Горькая Луна вдруг очнулась от мечтательности. Она, казалось, ожила. Подняв голову к мандарину, она спросила:

— Мандарин Кьен? В прошлом студент Кьен, часто бывавший у принца Хунга?

— Злой, злой человек, — прокаркала старая Китайская Капуста. — Пусть демоны вырвут железными зубами его Золотые Шары!

— Это уже сделано, — пробормотал мандарин, чтобы заставить ее замолчать. Повернувшись к Дэй, которая очень странно улыбнулась при этих словах, он спросил:

— Так значит, вы знаете мандарина Кьена?

Горькая Луна глубоко вздохнула, прижав руку к плоской груди.

— Я бы отдала свою невинность и жизнь студенту Кьену! Тогда это был тщеславный юноша, во что бы то ни стало стремившийся преуспеть на трехгодичных экзаменах.

— Да, я знаю, мы ведь вместе готовились к этим экзаменам.

— Помните, как он был красив по-своему! Высокий лоб, слегка презрительная улыбка, широкие плечи и могучие руки. Нет, он не был образцом классической красоты, подобно принцу Хунгу, но в его глазах я видела волю, а ее обычно недостает мужчинам. Я заметила его однажды на лютневом концерте у принца Хунга, и с тех пор он всегда в моем сердце.

— Проклятый студентишка околдовал мою малышку! — завопила Китайская Капуста, сама похожая на колдунью.

— Представьте, я испробовала все средства, чтобы обратить на себя его внимание: писала любовные записки, назначала свидания… Но ничего не вышло! Без сомнения, он нашел меня слишком некрасивой.

Мандарин попытался, но не слишком убедительно, возразить и замолчал, не зная, что сказать.

— Студент Кьен никогда по-настоящему не увлекался девушками, он всегда был слишком занят, — попробовал он уклониться от ответа.

— На самом деле, я и сегодня не могу понять, почему он презирал меня: потому ли, что я аристократка и ничего не добилась в жизни сама, а он, выйдя из крестьян, достиг многого? Или, может быть, он видел во мне девушку из рода Дэй, а уже в то время роды Буи и Дэй стали враждебны друг другу, и он, без сомнения, принял сторону принца? Но какой бы непривлекательной я ни была для студента Кьена, оказалось, что принц Хунт увлекся мной.

— Хорошенький мальчик, прямо как девочка! — впала в экстаз старая кормилица.

Горькая Луна кокетливо улыбнулась, показав ямочки на щеках.

— Каким очаровательным юношей был принц Хунг, наивным и милым! Я была первой девушкой, на которую он обратил взор, и, естественно, он вообразил, что это любовь. Но я его не любила. В нем не было ни стати, ни насмешливого задора того, другого. Меня так долго и холодно отвергал тот, кого я любила, что я не выдержала и впала в отчаянье. Сжигая благовония на алтаре Богини, я молила, чтобы он заметил меня.

Дождь лил с удвоенной силой, и капли, стучавшие по крыше, сопровождали рассказ Дэй, как удары барабана.

— Но вот однажды ночью я получила послание от студента Кьена, он приглашал меня в заброшенную беседку. Мое сердце чуть не разорвалось от счастья! Неужели Богиня наконец услышала меня? Я быстро надела самое красивое платье, сделала прическу, украсив волосы золотыми гребнями и диким жемчугом. Конечно, девушке моего ранга не полагается бродить одной в темноте, но я бы унизилась тысячу раз — лишь бы выпросить его нежность. Я бы ползала у его ног, как последняя куртизанка, ради одного его милостивого взора или слова — аристократка на коленях перед крестьянским сыном!

Мандарин Тан представил это ночное свидание: молодая знатная девушка, разодетая, как на свадьбу, бежала на встречу с возлюбленным, и рукава ее одежды развевались, как крылья бабочки. Горькая Луна, вы, конечно, были прекрасны в то мгновение, соединившее любовь и юность.

— Дорога была освещена только народившимся полумесяцем. Я хотела собрать все цветы, которыми благоухала ночь, обвить их венком вокруг шеи, чтобы он сразу вдохнул их запах, как только обнимет меня. В первый раз я почувствовала себя красивой, а походка моя стала грациозной, как прыжки юной козочки. В глубине сада в беседке горел глухой огонь, ее крыша отражала опаловый свет луны. Я увидела силуэт у колонн, моя грудь почти разрывалась от счастья. Кьен, мой возлюбленный, ждал меня, как свою невесту. Мне казалось, я не иду, а лечу к нему, тяжелая парча била по ногам, а жемчужины звенели возле ушей.

Задохнувшись, как будто она снова пробежала тот памятный путь, Горькая Луна умолкла. Ее взгляд, скользнув мимо мандарина Тана, обратился к реке, иссеченной дождем.

— Когда я прибежала к беседке, тень пошла мне навстречу, и я узнала принца Хунга. Понял ли он, какое смертельное разочарование охватило мое сердце, какая страшная боль разрывала все мое существо? Не знаю, но мы обменялись несколькими печальными фразами, а потом из кустов вынырнул стражник моего отца и приказал мне вернуться.

Вода с шумом захлестала по палубе. Горькая Луна слегка улыбнулась, огонек безумия мелькнул в глубине ее глаз. Мандарин не знал, что и думать. Кьен, мой друг Кьен, сколько же в тебе было равнодушия, если ты мог так поступить?

— После этой истории отец отрекся от меня — еще бы, девушку из хорошей семьи застали ночью с мужчиной! — и сослал на этот сампан вместе с кормилицей. С тех пор река стала моим убежищем, и я не надеялась, что вернусь на землю.

Поправив разметавшиеся волосы, Горькая Луна нежно шепнула:

— По крайней мере, в последней в моей жизни поездке мне будет позволено увидеть того, кого я не переставала любить.

В дворцовом саду молнии раскалывали деревья, которые отбрасывали фантастические тени, мятущиеся по мокрым плитам, словно армия нечистых. От этих черных силуэтов, раскачиваемых бурей, внезапно отделилась тень. Она спрыгнула с гривы, раскачиваемой ветром. Бросая быстрые взгляды по сторонам, она взобралась на стену, опираясь о выступы и неровности камня. Лаконичные и грациозные движения напоминали танец. И вот уже ее силуэт отчетливо виден на фоне освещенного молниями неба.

Страж, дремавший у входа, втянув голову в плечи, вздрогнул. Холодное дуновение пощекотало ему лопатки, загасив стоявшую рядом свечу, и он удивленно открыл глаза. В темноте он различил только какую-то темную фигуру, промелькнувшую прямо у него над головой — настолько быстро, что он не смог понять, что это было. Прыгнул ли какой-то зверь или пролетела гигантская летучая мышь? Стражник вглядывался в темноту, но силуэт уже исчез за оградой. Удивленный, он застыл, все еще ощущая дуновение ветра, растрепавшего его бороденку. Потом он пожал плечами: ему платили за то, чтобы никто не мог войти во дворец, так что за важность, что из него кто-то вышел? Успокоившись, он снова прижался спиной к стене и задремал.

Приземлившись на краю парапета, тень обернулась, и в темноте сверкнули в улыбке ее совершенно белые зубы. Лим поздравила себя с тем, что перебралась через стену, не позволив стражнику догадаться, что за странный зверь пролетел над ним. Эти ночные вылазки становились раз от раза проще, так как стражники были удивительно беспечны, и она уже отлично знала, как надо двигаться, она рассчитала траекторию для того, чтобы перелететь через ограду — с помощью ветра, в своем невероятном прыжке, прославившем ее как охотницу в те времена, когда она жила среди своего племени. Дождь тек по телу, следуя чистым линиям ее обнаженных бедер. Эти вылазки помогали ей вернуть ощущения прошлого, когда она ориентировалась по запаху ветра и бегу облаков. И эта безлунная ночь была прекрасной возможностью пробудить ее задремавшие было инстинкты.

Внизу, поглощенные тенью, стояли бараки зверинца. Еле видное во тьме лицо Лим озарила хищная улыбка, по пальцам пробежал озноб, что всегда бывало перед нападением. Она встряхнула головой, освободив волосы, и они пышно рассыпались, закрывая ее тело до пояса. Потом она приготовилась к прыжку.

Изогнув тело для прыжка, она прорезала воздух как молния и бесшумно приземлилась на камни. Привстав, она повернулась лицом к открытому в ночь окну и радостно ухмыльнулась. Охота на человека была для нее простым делом, и все же кровь стучала в висках, когда она точила ногти о холодную плиту. Она быстро оглядела двор и, убедившись, что все спокойно, расслабилась и легко, как ветер, перебежала площадь — ее босые ноги почти не касались земли. Разогнавшись, она подпрыгнула и со свойственным ей изяществом влетела в окно.

В темной комнате Лим застыла, ее тело замерло, давая глазам привыкнуть к темноте. Она вдыхала запах мужчины, мощный, мускусный, смесь пыли и пота, потом заметила в темноте очертания его тела. Час настал, ее кровь заговорила. Она бросилась на свою жертву, обвив его шею сильными руками. Мужчина икнул от неожиданности, с трудом разлепляя сонные веки. Но молния осветила дикий профиль Лим, и корнак Всади-Нож сразу же ее узнал. Он покраснел от гнева, брыкаясь, попытался лишить ее равновесия. Лим навалилась на него, раздвинув крепкие бедра, и вонзила колени ему в бок.

— Лим! Чертовка, я тебя убью, — вопил он, хрипя, как умирающий, и ударил ее головой.

Она ответила, укусив его в ухо, и с дикой жадностью принялась сосать кровь. Вонзив зубы в его шею, она попыталась лишить его жизни. Он, проклиная себя за то, что попал в ловушку, сопротивлялся немилосердно, стараясь скинуть с себя эту фурию. Но она схватила его за волосы и, приподняв голову, наклонилась и страстно поцеловала его в губы, бесстыдно и бесцеремонно раздвинув их ненасытным языком.

Он усмехнулся ее страсти и, повернувшись на бок, ухитрился освободиться наконец, схватив ее за талию. Но демон продолжал бороться, колотя его по животу коленями и кулаками. Всади-Нож отвернулся, чтобы избежать нового нападения, но она уже схватила за полу его куртку, разорвала и бросила ее в угол. Потом, выставив когти, она стала раздирать ими его спину, как разъяренная тигрица.

— Ты об этом пожалеешь, моя красавица! — прошипел он сквозь зубы, схватив ее за волосы.

Держа ее одной рукой на некотором расстоянии от себя, другой он безжалостно разорвал тунику, одним движением обнажив ее тело. Лим с удивлением оглядела свое голое тело и ударила ногой по коленке Всади-Ножа. Он согнулся и увидел, что она в отместку рвет в клочья его штаны — и вот он остался обнаженным, как и она. Теперь они стояли друг против друга, грудь к груди, озаряемые светом молний. Лим выгнула тело, готовясь сопротивляться атакам Всади-Ножа, напряглась, и он увидел ее ожившую татуировку, которая, извиваясь, бежала с плеч и смыкалась между ее вздернутых грудей. Внезапно он ощутил запах женщины и почувствовал, как теплая волна поднимается из живота, готовая затопить его. Он покачнулся, а она воспользовалась этим моментом и прильнула жадным ртом к его плечу.

— Пусть демоны разорвут тебя и съедят на обед! — выдохнул он ей в ухо, пока она сосала из него кровь.

Он без всякой нежности сжимал ее бедра своими узловатыми руками, прижимаясь к потному телу, одновременно твердому и уступчивому. На мгновение Лим перестала царапать его торс, опустила голову и стала покрывать нежданно нежными поцелуями каторжный крест, вырезанный на теле ее любовника. Всади-Нож увидел в этом проявление слабости и попытался опрокинуть ее на спину… Волна опасно вздымалась, и если он запоздает, она исчезнет, унося его в темные глубины, где он утонет в полном одиночестве. В его распоряжении было только мгновение, и прежде чем умереть маленькой смертью, надо пригвоздить ее к полу и показать наконец, что он — главный. Но Лим ускользнула от него и, улучив момент, опрокинула его — теперь она победно и безжалостно восседала на нем. Зажатый между ее бедер, мужчина почувствовал, как его глубинный кинжал вздымается к дикарке, а потом все хлынуло в пропасть, которой нет названия.

И вот в прерывистом свете молний, сквозь раскаты грома, под разверзнувшимися небесами, разнесся животный вой — крик мужчины и переливчатый стон женщины, выражавший одновременно страдание и удовольствие.

Безлюдная дорога вилась меж затопленных полей, из которых поднимались погубленные ростки. Огни на горе наводили на мысли о каком-то тайном монастыре, где бонзы, собравшись вокруг костра, читали священные тексты. Река казалась теперь черной змеей, ускользающей в тростнике позади него. Маленький сампановый городок исчез за холмом. Завтра на рассвете Горькая Луна вместе с Ивой тоже отправятся в столицу.

Мандарин Тан бросил поводья, спрятав официальный головной убор в кожаный мешок, перекинутый через плечо. В час, когда изнуренные люди отдыхали, чтобы завтра встретить такой же дождливый день, как и сегодня, он резвым аллюром несся сквозь все усиливающийся дождь. Проезжая молчаливые деревни, он мчался мимо птичников и скотных дворов, где задремавшие животные слышали, как дрожит земля под ногами его быстрого коня. Часто на перекрестках дорог он замечал маленькие деревянные пагоды, воздвигнутые в честь какого-то местного божества или священного животного — змеи или обезьяны. Когда он чуть не задел стену саманного домика с крышей из баньяновых листьев, он вспомнил о своей родной деревне, такой далекой — где-то на юге страны, — которую он не видел со времен своего вступления в должность в Провинции Высокого Света. Почтительный сын, он с нежностью подумал о старой матери. Она многим пожертвовала, чтобы он смог стать имперским чиновником. Когда-нибудь, пообещал он себе, он вернется почтить ее старость вместе с супругой, совершенной со всех точек зрения, и, может быть, с сыном, похожим на отца как две капли воды.

Образ Ивы потряс его сердце, и он чувствовал себя завороженным ее невыразимо прекрасными чертами: с помощью какой магии женщина приобретает лицо богини? Несчастная же Горькая Луна была напрочь лишена прелести, и она могла бы пленить кого-то только с помощью своего высокого положения. Жестокая судьба этой девушки печалила его, и он был очень рад, что Ива вместо него будет сопровождать ее в столицу. Между женщинами разговор завяжется гораздо легче, и, может быть, Иве удастся пролить бальзам на ее Душу.

Мандарин рассчитывал на спасительное появление своего друга Сэна, который наверняка привезет какой-нибудь документ или что-нибудь, что поможет спасти род Дэй от погибели. Какая странная история! — подумал он. Все ее участники оказались старыми друзьями. По дороге в столицу он случайно встретил Сэна, ставшего отшельником, который снова вернулся к жизни, чтобы спасти своего дядю господина Дэй. В городе он встретил принца Буи, отца своего друга принца Хунга, в помощниках у которого состоял мандарин Кьен. А Кьен из-за своих амбиций и высокомерия сломал жизнь Горькой Луны, чья семья скоро будет истреблена. Кьен подстроил встречу Горькой Луны и принца Хунга, решив порадовать влюбленного в нее друга? Была ли эта встреча, повлекшая бесчестие молодой девушки, связана со смертью принца? То, что происходило сейчас, было связано с событиями прошлого, он это смутно чувствовал, но не мог точно определить эту связь.

Ветер растрепал его прическу, мокрые волосы свободно рассыпались по плечам… Прижавшись лицом к шее лошади, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, мандарин наслаждался быстрой ездой. Он начинал побаиваться, что скоро паланкины станут единственным средством передвижения, разрешенным правителям. Ему нравился теплый дождик, секущий лоб, он придавал ему силы в эту ночь одиночества, которой он наслаждался, как драгоценным даром.

Его лошадь шла ритмично и спокойно, что способствовало размышлениям. Прижавшись к лошади, он чувствовал движения ее могучих мышц и представлял себе, что мчится на мифическом животном, изрыгающем огонь, а черная волшебная попона делает их обоих невидимыми в ночи. Каждый раз, когда они перескакивали через лужу, ему казалось, что он несется над океаном, что он — легендарный герой на сказочном жеребце. Сохраняя такой темп, они скоро достигнут столицы и въедут туда тайно, в середине ночи. Многое должно скоро произойти в этом городе: казнь семьи Дэй через пять дней, наказание мадам Пион через три дня, не говоря уже о том, что нужно отыскать убийцу, действующего где-то рядом. Совершено уже два необъяснимых преступления, двое убитых не связаны ничем, кроме способа убийства — обе жертвы зарезаны ножом. Возможно, убийца еще не закрыл список своих мрачных дел. Решение этой загадки, по убеждению мандарина, кроется в способе убийства. Он таит какой-то символ, какой-то темный смысл — но какой? Улик очень мало, разве можно делать какие-то выводы? Циник сказал бы, что необходимо третье убийство, чтобы все прояснилось.

Все более часто встречающиеся по дороге селения указывали на приближение столицы. Дома здесь выглядели богаче, хозяйства — зажиточнее: тут обитали семьи купцов, торгующих с городом. Виднелись высокие стены, защищающие потаенные сады и секретные дворики от посторонних взглядов, каких не было в деревнях. Мандарин Тан вздохнул, уже сожалея о том, что равнины и рисовые поля остались позади.

Обогнув рощицу, он увидел возвышающиеся на горизонте величественные стены столицы. Он и не заметил, что дождь насквозь промочил его одежду, а волосы так растрепались, что его можно было принять за беглого разбойника. В поздний час Буйвола не хотелось бы встретить кого-нибудь у ворот города. Он давно заметил, что хваленые дворцовые стражи несерьезно относились к своим обязанностям и лишь формально обходили подвластную им территорию. Почему же их товарищи у городских ворот должны относиться к делу более серьезно? В этот раз их беспечность послужит мне на пользу, подумал он, отбросив прядь с мокрого лба.

* * *

— Стой! — крикнул уверенный голос позади него, и что-то острое уперлось ему в бок. — Покажи документы, или тебе придется провести ночь в обществе тюремных тараканов!

Огорченный невезением, мандарин медленно обернулся и оказался лицом к лицу с очень молодым стражником, для которого долг пока еще был важнее сна.

— Позволь мне пройти, я — мандарин Тан, — ответил он, отворачиваясь.

— Не торопись! — сказал другой стражник, преграждая ему путь. — Думаешь одурачить меня? Я вижу перед собой грязного растрепу в запачканных грязью одеждах, который пытается проникнуть в столицу. Любой дурак знает, что мандарины ездят в паланкинах, и я бы очень удивился, если бы тебя, в сапогах, заляпанных грязью больше, чем морда свиньи, вообще пустили бы в паланкин.

Страж плашмя ударил мечом по сапогам мандарина, сбив с них комья грязи. Правитель сопротивлялся желанию вывихнуть ему плечо, чтобы размять руки, но тут вмешался второй:

— А кто поручится, что ты случайно не тот убийца, зарезавший двоих? Кажется, за его голову дадут немало.

Мандарин, которому начинала нравиться эта игра, зловеще улыбнулся. Вытащив кинжал, который всегда был у него на поясе, он вкрадчиво спросил:

— А откуда ты знаешь, не будешь ли ты третьим в этом списке?

Когда стражник, пораженный справедливостью вопроса, в ужасе отпрыгнул, мандарин Тан неторопливо удалился и, вытащив из мешка свой головной убор, стал крутить его на пальце с наигранной беспечностью.

* * *

— Твой паланкин упал в воду? — спросил ученый Динь, тряся головой и отгоняя последние остатки сна.

Действительно, у ног переодевавшегося мандарина Тана растеклась лужа. Он вздохнул. Незаметное и тайное возвращение могло бы быть более удачным.

— Да, трое носильщиков утонули. А четвертым питается семья крокодилов.

— Погода не слишком радует, — заметил Динь, развалясь в набивном кресле. Затянув потуже рубашку из пестрого шелка, он наблюдал, как его друг разбирает вещи.

— Что нового в столице? — спросил мандарин, ставя чемодан на подставку цвета китайской сирени.

Ученый прикрыл рукой зевок.

— Через два дня будет большой праздник: глашатаи объявили о показательной казни великолепной мадам Пион. Запах скандала привлекает людей гораздо больше, чем запах супа. Я думаю, многие соберутся поглазеть на это зрелище. Особенно принц Буи сгорает от нетерпения. Он был бодр и очень оживлен, когда я встретил его сегодня.

— Ты думал о нашем расследовании?

— Я все время задавался многими вопросами. Почему принц Хунг был найден голым в зверинце? Очень немногим известна эта деталь: евнуху Сю, нашедшему его, господину Головастику, осмотревшему и убравшему его тело. Специально ли нападавший на принца унес его одежды?

Мандарин, выкручивавший мокрую одежду над вазой, остановился, пораженный.

— Может быть, он раздел труп, чтобы унизить его отца?

Ученый с сомнением покачал головой. Мандарин Тан вылил воду из сапог в горшок с фиолетовой орхидеей и розой. Воспользовавшись занавеской, он бережно стер жемчужные капли с официального головного убора.

— Когда я проезжал через крепость, то заметил, что ворота хорошо охраняются, — сказал мандарин Тан. — Это говорит о том, что убийца Рисового Зерна той ночью поджидал его за городскими воротами.

— Но зато, — дополнил ученый Динь, — тот же самый убийца должен был находиться на территории дворца в ночь банкета, чтобы впустить Черную Чесотку в зверинец. Не ты ли мне говорил, что калитку, ведущую в зверинец, легко открыть изнутри?

— Тогда среди сотен приглашенных и дворцовой челяди принца Буи нужно найти того, кто предыдущую ночь провел вне столицы?

Оба грустно вздохнули.

— Меня интересует, — заметил ученый Динь, — связка монет, которую нищий носил на шее. Дьявольски тяжелая для амулета — нужно быть очень крепким, чтобы носить ее как ожерелье… Не говоря уже о том, что тюремщики, не моргнув глазом, изъяли бы ее. Я думаю, что убийца надел ее на шею больному.

— У нас есть еще один подозреваемый, — сказал мандарин Тан. — Старый господин Дэй вполне мог быть вдохновителем этих убийств. Когда мы встретились, я сказал ему, что я мандарин, но происхожу из крестьян. Он сразу же вспомнил, что это именно я залезал под тигра во время охоты… А я только накануне рассказывал об этом погонщику слонов Всади-Ножу.

— Этот каторжник, заклейменный крестом и свободный в своих передвижениях, вполне мог быть исполнителем замыслов Дэй! — выдохнул Динь. — Очень даже вероятно — наказанный принцем Буи, он возвращается, чтобы служить своему злейшему врагу.

Что еще дал нам твой дипломатический визит в деревню? Евнух Сю послал Иву, чтобы сопровождать госпожу… Ее общество было приятным?

Друг метнул на него огненный взгляд.

— Ты останешься равнодушным к красивой женщине, даже если она усядется к тебе на колени, у тебя извращенный вкус.

Ученый Динь расхохотался.

— А ты оценил ее?

— Конечно! — резко ответил мандарин, покраснев. — Ива — очаровательная девушка, и счастлив тот, кто завоюет ее сердце.

— А госпожа Горькая Луна может соперничать в красоте с прекрасноглазой Ивой?

Мандарин с грустью ответил:

— Увы, этого о ней не скажешь. В конце концов, не забывай, что она — сестра отшельника Сэна.

— Хм, слишком волосатая на твой вкус?

— Не в этом дело. От этой бедной девушки из-за любовной истории, в которую был замешан студент Кьен, отрекся ее собственный отец.

Ожидая скабрезных деталей, ученый наклонился вперед.

— Только не говори, что мандарина Кьена кастрировали за то, что он обрюхатил Горькую Луну?

— Твои злобные замечания оставляют меня равнодушным, — ответил мандарин. — Это очень грустная история.

И он рассказал о любви дочери Дэй к высокомерному студенту, а также о неудачном свидании в садовой беседке. Когда он закончил, ученый Динь присвистнул.

— Грустная история, в самом деле! Неужели студент Кьен действительно надеялся, что сможет обратить любовь госпожи на принца Хунга?

— Трудно сказать, на что он надеялся. Но теперь я спрашиваю себя — связана ли эта история со смертью принца. Вспомни — он умер вскоре после этих событий. Мне все время кажется, что нечто, случившееся в прошлом, является причиной многих событий, происходящих теперь.

— Тогда поройся хорошенько в памяти. Ведь ты хорошо знал главных действующих лиц и был в то время в столице.

Внезапно ворвавшийся ветер с треском распахнул окно. Мандарин, опустив голову, пошел его закрывать. Еще одну ночь ему будут сниться призраки прошлого.

Двое мужчин, направляясь к рынку, защищенному от дождя промасленным навесом, пробежали под развесистым баньяном. Укрывшись под сверкающей листвой, они попытались оценить расстояние, которое предстояло пробежать, и количество луж, которые предстояло перепрыгнуть.

— Поистине, ты ничему не научился на посту мандарина, — заметил ученый Динь, вытирая упавшую на нос каплю. Его поднятый парчовый воротник, несмотря на все ухищрения, вымок, и ученый согнулся, чтобы защититься от дождя.

Он смотрел на друга, по лицу которого текли струи воды, а волосы разметались в беспорядке. Но несмотря на это, он широко улыбался. Крестьянский мальчик, одетый в шелка, — вот кто он такой, и понадобятся годы, чтобы из него вышел настоящий мандарин, подумал Динь. Его острое лицо съежилось, губы недовольно сжались. Он не был неженкой. Но и уткой тоже не был, поэтому в воде он не чувствовал себя как дома. — Паланкины предназначены не только для калек, — продолжал он, поджимая большие пальцы в промокших сапогах. — Ты мог вызвать паланкин или попросить, чтобы тебя сопровождал человек с зонтиком, — тогда нам не пришлось бы бегать, как крысам, и обнимать все деревья на пути.

Беззаботно фыркнув, мандарин Тан ответил:

— Будь пободрей, Динь. А то ты станешь похожим на старую черепаху из басни, которая, надев кожаные сапожки, боялась плавать.

— Счастье еще, что тебя мало знают в столице, — если бы подчиненные увидели тебя в таком виде, твоему авторитету пришел бы конец.

— Вот и надо этим воспользоваться, — ответил мандарин дружелюбно. — Дворец принца Буи огромен, но у меня от неподвижности затекли ноги, и нет ничего лучше свежего воздуха, чтобы взбодриться.

Он внезапно подпрыгнул и, ухватившись за ветку, подтянулся, прижав колени к подбородку. При этом он забрызгал Диня водой, хлынувшей с листьев, и тот разгневанно заворчал:

— У меня штаны промокли насквозь, а голова уже ничего не соображает от дождя. Когда наконец ты перестанешь изображать бабуина и мы пойдем к крытому рынку?

— Как хочешь! — крикнул мандарин, прыгая. Полы его плаща разошлись в стороны, словно большие синие крылья, и он пролетел сразу через три лужи. Его быстрый бег не оставлял на почве глубоких следов, и издалека Диню показалось, что его друг вообще не касается земли — он пролетел через безлюдную площадь как молния.

Со вздохом ученый Динь прикрыл голову рукой, хоть это было бесполезно, и последовал за мандарином маленькими осторожными шажками.

Под навесом Динь ожил. Он снял шапку и провел пальцем по бровям, смахивая капли, чтобы вернуть себе обычную элегантность. Оглянувшись, он восхитился красочностью прилавков и понял, что не зря совершил путешествие по такой мокроте. Рынок кишел народом — люд пренебрег разгулом стихии, чтобы собраться в этом уютном и теплом месте, насыщенном заманчивыми запахами и помогающем забыть о дожде. На столах, покрытых алым бархатом, торговец драгоценностями раскинул серебряные колье, переплетенные с толстыми связками бус, с ними соседствовали изящно украшенные жемчугом перстни. Взгляд тонул в глубине молочных опалов, в недрах которых бледно-розовые извивы смешивались с зелеными спиралями. Изумруды отсвечивали живым огнем, они висели на тонких нитях и напоминали длинных ящериц. Динь, восхищенный прозрачностью и блеском камней, задержался перед прилавком. К нему кинулся торговец, почуявший выгодного клиента.

— Уступите очарованию этих изысканных украшений, господин, — шептал он, взяв в ладонь несколько редких камней — он дал им стечь медленным водопадом в кувшин из кованой меди. — Каждый из них уникален в своем роде. Восхититесь этим тигровым глазом на ярко-красной подставке и полированным перидотом в форме перепелиного яйца. Не сомневаюсь, что у вас есть красавица, которой предназначены эти сокровища.

— Вы ошибаетесь! — прервал его мандарин Тан. — У нашего друга нет красавицы, а того менее денег, поэтому дайте ему спокойно продолжить прогулку в моем обществе.

Ученый Динь дал себя увести, но все оборачивался, бросая взгляд на очаровательную цепь из плоских звеньев, которая, казалось, ползла в неверном свете. Он рвался подойти к другим прилавкам, но мандарин твердо вел его в сторону торговцев супом.

— Такая тяга к маленьким блестящим предметам не подобает человеку, получившему классическое воспитание, — пошутил мандарин, направляясь к центру рынка, откуда доносился сильный запах еды.

— Я бы сказал то же самое о твоей приверженности всему, что хрустит на зубах, — парировал Динь. — Изысканные блюда в доме нашего хозяина не услаждают твое небо?

— Мой желудок, хотя и неприхотлив, с трудом переваривает подгорелые блюда и расползшуюся лапшу, приготовленные нашим поваром. Я удивляюсь, как человек, который так энергично портит продукты, вообще мог стать поваром. В любом случае, я отдаю предпочтение хорошей народной кухне — сытной и пряной. Впрочем, я вижу скопление людей, говорящее о том, что хорошая харчевня где-то неподалеку.

Он ускорил шаги, расчищая путь через толпу торговцев пряностями, присевших у сосудов с тмином и перцем. Динь наслаждался ароматами, щекотавшими ноздри: лесистые тона мускатного ореха, более горячие оттенки корицы, свежий и острый запах тертого имбиря. Он склонился к шафрановому порошку, который стоил почти как золото, но вдруг заметил, что мандарин делает ему знаки рукой.

Выпрямившись, ученый взглядом спросил, в чем дело.

— Посмотри, Динь, кажется, это наш друг доктор Кабан. Что он здесь делает? — спросил мандарин, указывая на роскошный прилавок.

Сощурив глаза, ученый Динь ответил:

— Да. Это он. Насколько я вижу, он выбирает лакомства.

— Действительно, он остановился перед мясным прилавком. Выберет ли он большой кусок собачатины, который висит там, или удовольствуется ляжкой оленя?

— Мне кажется, он прельстился бычьим легким, огромным, как фонарь в праздник Середины осени, — пробормотал Динь.

— Спорю, что он выберет рубленые кишки или желудок буйвола. У нашего доктора грубый вкус. — Впечатляющий зад доктора Кабана подрагивал от нерешительности. Он то прельщался вздутыми почками, то обращался к истекающим кровью отбивным, то очаровывался утиной гузкой.

Мандарин и ученый подошли к нему, и в тот момент, когда он соблазнился свиной мордой, покрытой шерстью, они громко кашлянули.

— Доктор Кабан! — воскликнул мандарин Тан. — Какой сюрприз! Вы здесь?

Подпрыгнув, доктор замер. Он стремительно обернулся к ним.

— А, это вы! — откликнулся он. Красивые черты его лица выражали смущение, длинные глаза затуманились, а рот вытянулся от разочарования.

— Делаете покупки? — спросил Динь. — В вашей гостинице плохо готовят?

Доктор Кабан презрительно фыркнул, на покрытых нежной кожей щеках обозначались ямочки.

— Как я ошибся, выбрав это отвратительное заведение! Я уже говорил вам о тараканах, которые захватили постель, но это ерунда по сравнению с вегетарианской кухней. Уже несколько дней я ограничиваюсь супом из тыквы, горьким до тошноты, мочегонным кресс-салатом и сладкой картошкой, фаршированной красным горошком. Я боюсь, что при такой диете я скоро сойду на нет.

Он пощупал свою талию, которая отнюдь не уменьшилась, и погладил живот, нависающий над маленькими изящными ножками.

— Но поскольку вы здесь, дорогие друзья, пойдемте подкрепимся в харчевне, где подают хорошее мясо. Каждый платит за себя, — поспешил он добавить.

Трое приятелей уселись за стол в «Золотых палочках» и сразу же сделали заказ. Врач выбрал лапшу с говяжьими фрикадельками, запеченную с кровью, а мандарин — суп с хрустящим рисом, к которому подается сушеная рыба. Ученый Динь удовольствовался миской риса и отбивной из пряной сои.

Вытянув толстые ноги, доктор Кабан издал довольный рык, вдыхая запах жарившегося мяса, потрескивание которого было музыкой для его ушей.

— Как продвигается ваше расследование, господин? — спросил он мандарина.

Теперь пришла очередь смутиться мандарину.

— Хм, расследование, — сказал он уклончиво. — Что бы ты сказал о наших успехах, Динь?

— Они незаметны, почти что их нет вообще, — признался ученый.

Мандарин откашлялся.

— Ученый Динь не совсем неправ в своем уничижительном выводе, но я скажу, что скоро мы найдем убедительные доказательства и улики. И тогда мы найдем убийцу.

Доктор Кабан радостно хихикнул. Но быстро прикрыл рот наманикюренными пальцами.

— Итак, вы имеете парочку правильно взрезанных тел, убитых ножом. Трудно делать выводы, имея мало фактов, не правда ли?

— Действительно, жертвы не имеют ничего общего: Рисовое Зерно — крестьянин…

— С потрясающими зубами, — вмешался врач. — Как жаль, что вы не позволили их взять для коллекции!

— Что касается Черной Чесотки, — продолжил мандарин, не обращая внимания на инсинуации врача, — это был несчастный, силой собиравший дань с хозяев харчевен.

— Если память мне не изменяет, его труп не слишком приятно благоухал. Но он не должен был чувствовать запах своего тела, ведь у него даже не было носа, несчастный! — осклабился доктор Кабан, распространяя на сотрапезников свое вонючее дыхание.

Зажав нос, ученый Динь упрекнул его:

— А что сделали вы, чтобы продвинуть наше расследование?

— Я согласен, трудно найти связь между убитыми. Только гений способен обнаружить ее. Я бы на вашем месте спокойно ждал, когда случится следующее убийство, чтобы располагать большим количеством фактов.

Динь засмеялся, не веря своим ушам:

— Ты слышишь, мандарин Тан? Нужно побудить того, кого мы ищем, нанести еще один удар, а без этого мы не сможем продвинуться.

Появление маленькой служанки с едой прервало разговор. Они схватили палочки, и какое-то время были слышны лишь причмокивания да барабанный бой дождевых капель о брезент, укрывавший их.

Мандарин наслаждался тем, что рис хрустит у него на зубах. Он был, без сомнения, намного вкуснее, чем водянистый рис, подаваемый во дворце. Его квадратные челюсти работали вовсю. Что касается доктора Кабана, то он изящно жевал кусок запеченной крови, в котором застыли разварные, студенистые фрикадельки. Его острые, плотоядные зубы вонзались в красноватую массу, оставляя на ней совершенно ровные оттиски зубов.

В перерыве между двумя блюдами мандарин выпил чашку хризантемового чая и внимательно посмотрел на немного бледное лицо доктора Кабана. Его почти божественная красота осталась прежней, но темные круги под глазами выдавали необычную подавленность.

— Вы кажетесь огорченным, — заметил мандарин Тан. — Что случилось?

Доктор Кабан заерзал на стуле, брови его гневно выгнулись.

— Не думал, что это заметно. Но раз вы догадались… Да, я раздосадован. Можете себе представить — на семинаре, где я председательствую, все пошло вразброд.

— Этого не может быть! — насмешливо воскликнул Динь.

— Его тема — современное состояние медицины, и, естественно, участники имеют разные мнения по этому вопросу. Те, кто занимаются акупунктурой, придерживаются одних взглядов, травники им противоречат, а что касается меня — я придерживаюсь основных принципов великой классификации. Все должно было идти по правилам: противники высказывают свои мнения, а я резюмирую, стараясь примирить различные направления. Такова моя роль.

Он сжал пухлые кулачки и стукнул себя по ляжке.

— Но представьте себе, что бессовестный господин Головастик, так называемый врач, вполне годный на то, чтобы лечить заключенных в тюрьме принца, начал сеять раздор, утверждая, что все болезни происходят по воле духов и демонов.

— Как участник семинара, он имеет право на свою точку зрения, — парировал Динь.

Врач наклонился к ним, обнажив ровные острые зубы.

— Вы не поняли, ученый Динь. Он может выражать свои мысли, это верно, но он же объявил себя приверженцем истины. Если верить ему, наше благополучие зависит от расположения добрых духов, а наши беды — результат дурной судьбы, уготованной демонами. Следовательно, говорит он, к ним и нужно обращаться, чтобы вылечиться. Это же предрассудки, вот что я вам скажу!

Мандарин Тан поставил локти на стол.

— Вы слишком категоричны, доктор Кабан. Вполне разумно утверждение, что злые духи нас постоянно преследуют и нужно пытаться защитить себя от их гнева с помощью талисманов и подходящих к случаю молитв.

Раздраженно вращая глазами, врач заворчал:

— О нет, вы неправильно говорите, господин! Господин Головастик, злоупотребляя своим авторитетом, которым он пользуется у простаков, посеял сомнение в душах травников — они теперь думают, что растения тоже управляются целящими духами. Приверженцы акупунктуры, к счастью, менее легковерные, высмеяли эту болтовню, они открыто насмехались над травниками, называя их торговцами овощами. После выступления доктора Головастика эти партии раскололи семинар, что угрожает единству нашего профессионального союза. Это недопустимо!

Мандарин, не желая себя компрометировать — а вдруг духи услышат его — воскликнул:

— Вы преувеличиваете, доктор Кабан! Всемогущество демонов не нуждается в доказательствах, я никогда не сомневался в их существовании.

Динь иронически улыбнулся. Он вспомнил рассказы своей кормилицы о сверхъестественных силах, когда человек был лишь игрушкой в руках злобных духов, которых нужно во что бы то ни стало умилостивить. Но он не сказал ни слова, чтобы не оскорбить чувств доктора Кабана.

А тот уже не сдерживался, размахивая руками, он почти кричал:

— Как вы можете верить в такую ерунду? Разве мы можем предаться племенным предрассудкам после стольких веков конфуцианской мудрости? Я вас уверяю, что доктор Головастик почерпнул свои нелепые убеждения у горных дикарей. Они все считают живым, боятся любого камня, дрожат даже перед маленьким листом!

Мандарин Тан осторожно возразил:

— Мы ничего не знаем в действительности, доктор Кабан. Вот в эту минуту вас, может быть, слушает демон горшка с рисом — и он отомстит за неуважительные речи. Он нашлет на вас зверскую колику. Что до меня, я разделяю с вами пищу, но не убеждения.

— Хорошо, значит, вы полагаете, что для того чтобы исцелить несварение желудка, нужно принести жертву оскорбленному вами духу, а не применить классическое лекарство?

Динь внутренне улыбнулся, когда его друг ответил:

— Не всегда должно приносить жертвы, иногда достаточно и простой молитвы. Зачем убивать курицу, если дух готов удовольствоваться курительными палочками?

— В случае сомнений, лучше принести дары божеству: оставить монету на алтаре или поставить курительную палочку перед маленьким каменным храмом при дороге. Это принесет больше пользы, чем притирания или иголки, воткнутые в чувствительные места.

Эти провоцирующие слова оратора вызвали гневное возмущение в стане акупунктуристов, они стали грозить ему кулаками. Но человек одним спокойным взглядом призвал их к порядку и прикусил губу, прежде чем продолжать речь.

— Духи повсюду, не обманывайтесь, дорогие братья: в ветре, облаках, молниях и даже в предметах ежедневного пользования. Они следят за соблюдением космической гармонии, управляют временами года, ходом звезд, судьбой людей. Гений солнца отвечает за плодородие полей, и вы зависите от милости духа смерти. Не становитесь у них на дороге!

Это предупреждение повергло аудиторию в состояние хаоса. Произошел раскол, нарушивший плавное течение заседаний первых дней. Травники, соблазненные идеей духа в каждом из их излюбленных растений, сплотились, победно кивая головами и заговорщицки улыбаясь. Приверженцы акупунктуры возмущались высказываниями оратора и делали презрительные лица. На заседание пришли и аптекари, хоть они и не имели медицинских дипломов. Они намеревались потолкаться среди врачей и разнюхать, какие новые тенденции позволят им расширить дело. Вынужденные сохранять нейтралитет в этом споре, они молчали и не соглашались ни с травниками, которых считали простаками, ни с приверженцами акупунктуры, которым продавали золотые иглы. На кафедре, испытывая неловкость и гнев одновременно, сидел в величественном кресле доктор Кабан: он воздерживался от того, чтобы прервать коллегу, и без конца двигал своими маленькими ножками в великолепных сапогах.

Мандарин Тан повернулся к Диню и выдохнул:

— Нашего друга доктора Кабана сейчас хватит апоплексический удар, как ты думаешь?

— Он сдерживается, стараясь до конца выслушать доктора Головастика, но дух его башмаков явно неспокоен.

— Если демоны разорвут тебе брюхо и сожрут селезенку, не рассчитывай на мое вмешательство.

Два друга беспрепятственно проскользнули в комнату заседаний в тот момент, когда доктор Головастик взял слово. Доктор Кабан ледяным тоном предварил его выступление. Они выслушали маленького кудрявого человечка с выпяченной губой, который проповедовал принципы анимизма и тем самым отвергал значение лекарств, введенных когда-то китайцами. По его мнению, секрет здоровья зависел от добрых отношений с духами, хотя их настроения переменчивы.

Достаточно совершить ошибку в отношении всезнающих демонов, сознательно или нет, и они немедленно накажут виновного или его близких. Поэтому он призывал вести себя с духами как полагается, чтобы не навлечь на себя гнев божеств. Мандарин Тан увлеченно слушал его, вспоминая, что не совершал смертельных грехов, оскорбляющих духов.

— Если в вашей деревне свирепствуют ужасные болезни, если младенцы внезапно умирают без видимой причины, а традиционные средства — кровопускания, припарки, компрессы — не помогают, да и помочь не могут, потому что они не лечат истинную природу заболеваний, становится ясно: кто-то совершил грех и злой гений явился отомстить за это.

— Что требуется для его изгнания? — спросил один из травников, делая рот бантиком.

Господин Головастик устремил на вопрошавшего свои странно-светлые, как будто бесцветные глаза, а доктор Кабан поперхнулся от глупости вопроса. Ровным голосом оратор отвечал:

— В этом случае есть только один способ: жертва.

— Как! Нужно приносить в жертву больных? — воскликнул аптекарь, вращая глазами от ужаса.

Доктор Кабан внутренне усмехнулся. О эти аптекари! Они славятся неслыханной глупостью. Единственное, что они умеют, и в этом на них можно положиться, это продавать на вес золота всякую ерунду. Но золото не сделало их умнее. Тот, кто задал вопрос, явно опасался за судьбу своих пациентов: живой больной стоит дороже мертвого, жертвоприношения больных могут серьезно ударить по благосостоянию всей их гильдии.

Господин Головастик глубоко вздохнул, прежде чем ответить:

— Жертвоприношение больных — это уж самое крайнее средство, успокойтесь. Нет, чтобы искупить вину, достаточно принести в жертву собаку, обезьяну или буйвола, судя по степени серьезности вины. Приношение сердца, печени или другого органа высоко ценится оскорбленными духами, так как в них содержится частичка жизни и они являются высшими дарами. Если в вашей деревне поселился дух болезней, надо взять красного петуха, красного, как кровь, — демоны обожают этот цвет, — посадить его в клетку и вынести через западные ворота. Вас должны сопровождать жители, со знаменами и зонтами, сопровождая шествие ударами гонга. Как только петуха выносят из деревни, его убивают и бросают в реку. Дурной дух, вошедший в петуха, уносит течение. Таким образом, больные возвращают себе здоровье.

В зале повисло молчание: акупунктуристы остались непоколебимы в своей вере в космический принцип дао, от которого зависит состояние нервных центров и потоков энергии; травники же полагали, что наконец поняли всю подноготную анимистической теории, наделяющей каждое растение и животное своей жизнью; аптекари, самые практичные, задавали себе вопрос — раз дано такое указание, не нужно ли немедленно приступить к продаже красных петухов и покончить с женьшеневыми корнями?

Прежде чем врачи успели поднять привычный гвалт, доктор Кабан вскочил на ноги. Властным голосом он объявил перерыв, чтобы участники могли подкрепить силы. Он не удовольствовался лишь словами, а настежь распахнул окно, из которого тянуло заманчивыми запахами благовонного супа и жареного мяса — торговцы готовили их прямо под окнами, на площади под навесом. Тогда, внезапно вернувшись к реальности, участники семинара ринулись к выходу, одержимые одной мыслью: выбрать лучший стол и как можно скорее пообедать. Удовлетворенный тем, что господину Головастику вопросов задавать не будут, доктор Кабан присоединился к остальным, торопясь настолько, что полы его одежды развевались, как паруса.

Мандарин Тан поднялся и потянулся так, что суставы захрустели. Динь уже направлялся к выходу, когда он попридержал его за локоть.

— Давай поговорим с господином Головастиком, у меня к нему есть вопросы.

Динь подавил зевок.

— Ты что, думаешь, он откроет тебе все средства борьбы со злыми духами?

— Не забывай — мы ведем расследование, — ответил его друг с каменным лицом.

Они приблизились к сцене, где господин Головастик спокойно прихлебывал чай, осторожно окуная выдающуюся верхнюю губу в дымящуюся жидкость.

— Господин Головастик, — церемонно начал мандарин Тан, — мы с интересом выслушали ваше выступление, но просим некоторых разъяснений по этой теме.

Докладчик поднял выпученные глаза с тяжелыми веками и отставил чашку.

— Говорите, господин, мне льстит ваша заинтересованность.

Мандарин поклонился.

— Вы упомянули о том, что в жертву приносят части тела животного, но возможно ли подобное с органами человека? — спросил он, недолго думая.

Удивление молнией промелькнуло в бесцветных зрачках господина Головастика. В недоумении он захлопал ресницами, а потом засмеялся.

— Я не спрашиваю, какой запрет вы нарушили, мандарин Тан, но сомневаюсь, что проступок настолько тяжел, что требует человеческих жертв.

Динь отвернулся, чтобы скрыть улыбку, а мандарин только тряхнул головой.

— Вы неправильно меня поняли, господин Головастик, речь не идет о личном деле, хотя, впрочем, я стараюсь не гневить божеств лишний раз. Они всемогущи и достойны нашего почитания, — заявил он, повышая голос.

Он наклонился ближе к докладчику, убедившись, что в зале никого нет.

— Вы размышляли об убийстве двух заключенных?

— Убийствах нищего и крестьянина, хотите сказать? Хотя я являюсь главным тюремным врачом, я их не осматривал ни при освобождении, ни когда они уже оказались в морге. Вы знаете об этом лучше меня.

— Именно, — ответил мандарин. — Но вы, конечно, знаете, что оба были убиты умелой рукой с помощью ножа?

— Нет, мне это неизвестно, господин.

— Но вот что странно — и я прошу вас не разглашать этих подробностей, дабы не возбуждать ненужные толки среди населения: нож был всажен точно в селезенку крестьянина и легкое нищего.

Врач побледнел, его серая кожа стала пепельной. Но мандарин не закончил.

— Вот почему я задаю вам следующий вопрос: возможно ли, что эти убийства носили ритуальный характер?

Динь удивленно поднял бровь. А, вот что было у мандарина на уме! По крайней мере, день, проведенный в обществе лекарей, послужит разрешению загадки.

Напряженное лицо господина Головастика несколько расслабилось, и он твердо ответил на вопрос правителя:

— В любом случае, господин, это не ритуальное жертвоприношение. Для жертвы нужен целый орган, а не его ошметки. Духам они не нужны. То есть если орган не извлечен, то речь не идет о даре демонам.

— А! — воскликнул мандарин разочарованно, поняв свою ошибку.

— Жаль, — пробормотал Динь, — хорошая была мысль.

Почувствовав огорчение молодых людей, господин Головастик продолжил:

— Действительно, хорошая была мысль, я согласен. Очень давно, во времена китайской династии Цинь, случались человеческие жертвоприношения: для ритуальных целей использовали военнопленных, иногда зарывали в землю живых людей, чтобы они сопровождали покойного императора и служили у него во дворце в царстве мертвых. Заклание иногда допускалось и при возведении особо значимых строений. Да, чтобы задобрить духов и демонов, человек не останавливался перед жертвоприношением себе подобных. Врач выпил глоток чаю и долго держал его во рту, прежде чем продолжить.

— Эти древние ритуалы давно уже исчезли, но человеческие жертвы все равно считаются самыми ценными, хотя убивать человека — это преступление. Что же может быть заманчивей, чем выдать простое убийство за якобы жертвоприношение? Смотрите, даже в этой части страны существует обычай охотиться на дикарей в горах.

Он горько улыбнулся, поджав мясистые губы. Проведя рукой по подстриженной шевелюре, он сказал:

— Я сам очень хорошо знаком с этим обычаем, господа, поскольку являюсь незаконнорожденным — меня зачали в джунглях беззвездной и безлунной ночью. И это тоже было преступлением, не правда ли? Смешение двух рас — ведь вьетнамцы считают жителей гор почти что животными.

Взволнованные правдивостью этих слов, друзья хранили молчание.

Господин Головастик беззаботно налил себе еще чашку чая, которым и наслаждался, пока мандарин, уставясь на носки собственных сапог, предавался размышлениям.

— Вы меня спрашивали о жертвах, но мы рассуждаем о преступлениях, — продолжал оратор. — Думали ли вы о том, какое преступление считается самым страшным после убийства? — Инцест? — предположил мандарин.

— Конечно, оно одно из самых серьезных, но я все же думаю…

Господин Головастик смотрел на мандарина глазами прозрачней колодезной воды. Он видел, что чело мандарина нахмурено, что мысли, сменяя друг друга, мелькают, как молнии. Стоя на фоне окна против света, что еще больше подчеркивало его худобу, Динь состроил безразличное, слегка ироничное выражение лица. Но господин Головастик понял его притворство и насмешливо улыбнулся. Помолчав, врач снова заговорил:

— Отправиться в Страну Желтых Источников — разве это не ужас?

— Я думаю, — пробормотал мандарин Тан. Наказание, назначенное семье Дэй, было самым ужасным, потому что тела и головы казненных расстанутся навеки. И что может быть трогательнее отчаяния евнуха Сю, потерявшего свои Драгоценные? Если он не обретет их снова, то будет похоронена лишь часть его.

— Но тела убитых, хотя они и ужасно изрезаны, все-таки остались целыми, — заметил ученый Динь.

— Вы уверены, что остались? Доктор Кабан их не трогал?

— Вы говорите о нашем докторе Кабане? — спросил пораженный мандарин.

— Именно о нем, господин. Я с ним общался довольно долго. Он гораздо сильнее, чем вы думаете. Он блестящий теоретик, но если он говорит о жизненной силе, меридианах и жизненных дыханиях, то — и я это часто замечал — у него возникает желание заглянуть глубже, а точнее — внутрь вещей. Не надо его недооценивать из-за его добродушия и мерзкого дыхания, отдающего запахом падали: он очень опасный мыслитель.

Мандарин Тан и ученый Динь обменялись взглядами, которые стоили всего разговора. Они уже собрались распрощаться с господином Головастиком, когда тот удивил их в последний раз:

— Кстати, господа, вы заметили в ходе расследования — с какого именно момента начались убийства?

— В мою комнату сюда, господин Динь, — сказал Главный воспитатель Сю, ведя ученого по галерее. — Немного ветрено, может быть, но зато прекрасный вид во двор — особенно весной, когда все расцветает, а кроме того, мои ученики живут совсем рядом, как, впрочем, и слуги. Это очень удобно для тех, кто приставлен к супругам и наложницам принца. Видите, вот уже и женское крыло дома.

Павильоны, некогда изящные, сильно пострадали от ливней, покосились и как будто замкнулись, утонув во влажном одиночестве среди одичавших и разросшихся деревьев. Ученый Динь молчал, сердце его опечалилось от зрелища тоски, которую источал дворец.

Старый евнух долго возился с многочисленными запорами, хотя в его комнате больше уже не было ничего, что могло возбудить алчность окружающих. Его шумное дыхание свидетельствовало о сильном чувстве, которое одолевало его всякий раз, как он вспоминал о своей утрате:

— Видите, я немного прибрался после того, как сыщики все здесь перевернули.

Ученый Динь прошел по красивому ковру к окну. Несомненно, прутья решетки на окне были такими прочными, что никто не смог бы пробраться ночью в комнату евнуха. Сундуки были доверху набиты одеждой, в них никто не мог спрятаться — даже карлик. В кровати, стоящей на возвышении, тоже нельзя было спрятаться. Для проформы Динь прикоснулся к нескольким хорошо выглаженным одеяниям, переложил подушки.

— Вы уверены, что никто из ваших друзей не мог похитить сосуд с Драгоценными?

— Он хранился вот в этом сундуке, а мы праздновали поодаль, в другом углу. Так что некто мог незамеченным подойти к нему. Но сосуд был слишком велик, чтобы спрятать его под одеждой.

В изящно оформленной комнате были разбросаны многочисленные безделушки, которые скрашивали унылое, по мнению Диня, существование Сю. Евнух, готовящий евнухов для такой же жизни, как у него самого… Возможно, в конце концов, так и должно быть, ведь для крестьянских детей кастрация служила гарантией благополучия. По легкомыслию, а чаще доведенные до этого нуждой, дети соглашались. И действительно, евнухи пользовались огромной свободой, между ними часто завязывались братские отношения, и их существование, хотя и невеселое, мирно обреталось под крылом мощного покровителя.

— Да вы совсем не плохо здесь устроились. Должность Главного воспитателя, вообще, считается почетной?

— О, я бы сказал — я вознагражден уважением и признательностью моего хозяина.

Ученый Динь почти не слушал болтовню старого евнуха, рассказывавшего о том, какое удовлетворение он получает, воспитывая юных евнухов, особенно если удается пристроить их в дома знатных вельмож.

— Скажите-ка, — сказал Динь, бросаясь к открытому сундуку, из которого торчал шелковый рукав. — Откуда здесь это платье?

Евнух Сю оторопел, побледнел и простерся всем телом на полу.

— Горе! Смилуйтесь!

— Неужели вы красуетесь в этом наряде? — настойчиво продолжал Динь.

— Нет, нет, ничто не заставит меня воспользоваться одеждой мертвеца.

Старик, чуть приподнявшись, осмелился взглянуть на ученого Диня, который, раздраженно сморщив нос, разворачивал темное одеяние и бормотал:

— Надо показать мандарину Тану!

— Принц Буи не должен об этом ничего знать, господин. Моя жизнь поставлена на кон. Я не могу умереть раньше, чем отыщу свои Драгоценные.

Немного успокоившись, евнух рассказал, что этот пышный костюм был подарен Императором лауреатам трехгодичного экзамена. Ученый кивнул, у него тоже было такое одеяние. Поэтому он и узнал его с первого взгляда.

— В ту ночь, когда чествовали лауреатов, мой маленький принц надел его, собираясь отправиться на банкет вместе со своим эскортом. Но он попросил слуг подождать, объясняя это тем, что хочет прогуляться вокруг пруда с карпами, чтобы насладиться этим неповторимым мгновением, счастливым моментом заслуженного триумфа.

Слезы сострадания выкатились из круглых глазок евнуха.

— Так как он не возвращался, то носильщики паланкина решили, что он отправился на банкет пешком: вы знаете, он пренебрегал преимуществами своего высокого положения, тем более, что все его друзья были скромного происхождения. Но я, который любил его как мать — да, господин, как мать! — я отправился на поиски уже глубокой ночью. И тогда…

Подавленные резкие рыдания, похожие на отрыжку, сотрясли его тело.

— О, кто мог сотворить такое! Он лежал на красной от крови соломе в зверинце… Израненный… Я закричал и, отбегая к выходу, споткнулся об это роскошное одеяние. Какой демон внушил мне желание взять его на память о моем обожаемом дитяте? Глядя на этот темный цвет, я вспоминаю о счастливых днях, когда я беспокоился о результатах экзамена.

Динь тщательно осмотрел великолепное платье — оно казалось ненадеванным.

— Я знаю от тюремного врача господина Головастика, что принца нашли голым. Вы видели его нижнее белье?

Евнух Сю задрожал снова и тряхнул головой.

— Не буду от вас ничего утаивать. Мы не нашли нижнее белье. Но после того как я поднял тревогу, прибыл принц Буи, и он не мог видеть своего сына в той одежде, которая была на нем. Он заставил меня раздеть его и взял с меня клятву молчать об этом. Я выкинул ужасный окровавленный наряд, который был на нем, и только тогда позвал доктора Головастика.

Содрогаясь от печали и гнева, Главный воспитатель Сю выдавил:

— Принц Хунг был одет как женщина… как развратная женщина.

* * *

— Бедный Хунг, — сказал мандарин Тан, когда Динь пересказал этот разговор. — Принца одели как развратную женщину, распустили волосы и натянули на него конопляное платье, разорванное вдоль подола, а потом предали казни на бивнях слона. Унесли его нижнее белье, но оставили роскошное церемониальное платье. Что он сделал, чтобы заслужить такое?

Побледнев, он добавил:

— Теперь я понимаю, зачем мне явился его призрак, став предвестником этой драмы. С того света, он просил меня расследовать его убийство.

— Это, действительно, очень интригует, — просто сказал ученый Динь.

После непрерывных дождей небо вдруг очистилось. Тяжелый облачный покров, давящий на людей столько дней, развеялся, небеса стали темно-голубыми и милыми, как в детстве. Воздух сиял несравненной чистотой, и горожане, счастливые от перемены погоды, теснились на площади Наказаний, где должна была состояться показательная экзекуция мадам Пион. Толпа стояла у шестов с большими флажками, окружавшими подмостки, на которых должен будет восторжествовать закон. Некоторые торговцы перенесли поближе свои лотки с жареными лакомствами и пирожными, надеясь, что ужас вызовет у людей чувство голода. Все были одеты по-праздничному, так как в такой замечательный день, наступивший после многих серых недель, следовало проявить старание. Поэтому на площади сияла радуга цветов: желто-шафрановые рубахи соседствовали с голубыми и сапфировыми платьями, черные как смоль прически соперничали со стеклянными украшениями. И только печальный повод, собравший толпу, мешал детям зажигать петарды.

В толпе судили и рядили о мадам Пион, она была известна всему городу. В юности она была предметом мечтаний всех мужчин, холостяков и женатых. Свахи день и ночь толклись в покоях ее родителей — пославшие их знатные женихи желали родить красивое потомство. Красивые, но скромные молодые люди не имели шансов в этой игре. Предпочтение отдавалось более зрелым претендентам, имеющим возможность принести богатое приданое. Охотно повторяли пословицу: «Не зеленым стебельком, а старой веткой щекочут майского жука в дупле». И действительно, от притворно плачущих родителей молодую красавицу увел богатый торговец — китаец по происхождению, выгодный во всех отношениях. У него не возникало сомнений: все дети мадам Пион будут хороши, хотя и не похожи друг на друга. Молодая дама, невзирая на замужество, украшала своим присутствием кружок поэтов, в который стекались все таланты столицы, а особенно молодые люди, чувствовавшие склонность к стихотворчеству и желавшие проявить его в этом неиссякаемом питомнике дарований. Время шло, красота мадам Пион стала более зрелой, но не потеряла своей свежести. Настало время выбирать дочери мужа, достойного этого звания. Счастливым избранником оказался молодой студент, не слишком иссушенный учебой. Пара поселилась у него в доме. Но молодая была так привязана к родным, что мадам Пион навещала их в самое неподходящее время. Ее приходы по ночам стали известны жителям квартала, которые сочли ее примерной матерью. Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что мадам Пион приходила утешать не дочь, а зятя.

— Вот единственный мужчина в стране, который спелся с тещей, — сказал мясник, указывая пальцем на осунувшегося студента, приговоренного присутствовать при казни.

— Ну да, — добавил его сосед, — не всем так везет, как тебе. Не у всех усатые тещи! Это спасает от искушений, точно.

Женщина с накрашенным лицом бросила разочарованный взгляд на подмостки, укрытые черно-красным навесом.

— Я думала, что развратных женщин кидают на бивни слонов. Это гораздо больше впечатляет.

Но раскаты барабана заставили зевак замолчать. Главный глашатай, чья фигура напоминала черную бочку, затянутую поясом, объявил громоподобным голосом:

— Вот мадам Пион, ее наказание будет исполнено сегодня в назидание всем остальным!

Толпа заволновалась — появилась мадам Пион, подталкиваемая стражником, — она шла неверными шагами со связанными за спиной руками.

Грязное, разорванное платье — именно в таком виде должно казнить развратных женщин — нисколько не умаляло ее вызывающую красоту. Наоборот, оно обнажало белоснежную грудь и изящно вылепленные плечи. Несмотря на то что ее казнили за самое тяжелое, по конфуцианскому кодексу, преступление, мадам Пион достойно предстала перед публикой, нисколько не стыдясь, с гордым видом. Она бросила взгляд на собравшихся, потом провела влажным языком по губам. Она даже осмелилась улыбнуться хищной улыбкой, обнажив острые зубы. Мужчины в толпе почувствовали влечение к этому кроваво-красному рту, блестящему и горячему, как плотоядный цветок, обещавшему и удовольствие, и страдание.

На трибуне принц Буи чуть наклонился вправо в своем кресле:

— Как жаль, что такая красавица должна подвергнуться столь суровому наказанию! Ее великолепие компенсирует плохую репутацию. Посмотрите на ширину этих бедер и пышность груди! Но кожа! Кожа просто несравненна!

На подмостках стражник заставил мадам Пион встать на колени. Обратившись лицом к толпе, она поблагодарила зрителей полным тоски взглядом, пробудившим в них самые темные фантазии. В полной тишине барабан бил в такт движениям второго стража. Подняв руки, он показал две палочки с приплюснутыми концами, в то время как его помощник раздувал непослушное пламя жаровни.

Мандарин Кьен, оценив форму палочек, обратился к принцу Буи:

— Принц, мы пришли к соглашению, что ей выколют глаза, — сказал он с удивлением. — Но этими палочками сделать это невозможно.

Мандарин Тан встревожено посмотрел на друга, лицо которого смертельно побледнело.

— А это мой маленький сюрприз! — весело воскликнул принц. — Помните, я желал, чтобы мадам Пион заклеймили каленым железом за ее преступление…

— Как! — воскликнул мандарин Кьен невольно. — Вы все-таки решили не выкалывать ей глаза?

Принц сделал примирительный жест.

— Успокойтесь, я решил сочетать обе наши идеи — ей заклеймят веки. Таким образом, мадам Пион будет носить всю жизнь постыдное клеймо, и ее глаза не смогут видеть. Все это, как вы прекрасно выразились, должно послужить назиданием заблудшим.

Мандарин Тан увидел, что ответ успокоил министра. Правитель вопросительно посмотрел на ученого Диня, тот пожал плечами с видом, выражавшим полное недоумение.

— Именем Императора, — читал главный глашатай, — рукой правосудия эта развращенная женщина будет подвергнута наказанию, соответствующему ее преступлению: клеймению век, чтобы она больше не могла разрушать узы брака своим развратным взглядом!

В толпе раздался крик. В ужасе от приговора, влюбленный зять потерял сознание. Услыхав приговор, мадам Пион презрительно улыбнулась. Откинув голову и вытянув свою лебединую шею, она в последний раз устремила взор к небу. В это же мгновение стражник положил железные палочки на раскаленную жаровню, их приплюснутые концы стали ярко-красными, потом побелели. Публика замерла, раздалась барабанная дробь, и стражники синхронным движением вынули палочки из огня.

Мадам Пион, стоя на коленях перед толпой, широко распахнула глаза и послала непристойный и чувственный воздушный поцелуй, взволновавший всех, кто это видел. В официальной ложе мандарин Тан почувствовал, как сердце его дрогнуло.

— Развратная женщина! — прорычал стражник, подняв руку. — Закрой глаза, прежде чем мы выжжем их вот этими орудиями праведного суда!

Тут произошло необычное явление. В первый раз за много недель, солнце, подобное горящей головне, выглянуло из мрачных туч и бросило золотой луч на потрясенную толпу.

Но мадам Пион этого уже не увидела.

Размышляя над сегодняшними событиями, мандарин Кьен нахмурил брови. Его рот горестно скривился. Какая муха укусила принца Буи, почему он неожиданно изменил наказание? Постарев, он стал проявлять склонность ко всякого рода странностям и капризам, что огорчало его окружение. За ним, конечно, давно заметили навязчивое пристрастие к коже, но не думали, что он продемонстрирует это публично. Будучи Исполнителем Правосудия, он имеет право изменять меру наказания, но не следовало злоупотреблять этим правом. Сегодня ему удалось соблюсти приличия, поскольку наказание имело особый смысл. Но завтра? Мандарин Кьен с тревогой думал о легитимности власти. Сочетать справедливость и власть нелегко. Крайности, которые демонстрировали принц или Император, вносили дисгармонию в жизнь Вселенной, и он, Кьен, позаботится о том, чтобы отныне странные наклонности принца Буи не мешали делу управления государством.

Он вздохнул. Глаза мадам Пион — это символ для народа. Народ так любит символы.

* * *

Стоя перед открытым в ночь окном и обратив лицо к луне, Лим глубоко вдыхала воздух. Гробовое молчание женской половины дворца леденило ей мозг. Ее воспитанное годами охоты изощренное обоняние ощущало запах крови, железа и вызывало желание убивать, она жаждала этого уже столько лет.

Что произошло? Почему она опять чувствует страстное желание охотиться, — ведь когда-то, в родных горах, она считалась лучшей охотницей. Может быть, серебряный блеск луны, вышедшей из-за туч, напомнил ей о тех ночных охотничьих вылазках, которые часто предпринимало их племя, подстерегая жертву в джунглях? Когда дожди прекращались, ее охватывало острое желание бежать босиком по грязным тропкам в лес, выслеживая зверя по его запаху. Несколько раз, заманив тигра в ловушку из бамбуковых кольев, ловко скрытую под листвой, они перерезали ему горло и пили кровь, приникая по очереди к еще теплой шее. Теплая жидкость, разлившаяся по телу, дарила им силу и быстроту, превращала в непобедимых охотников. Она взобралась на подоконник, присела на пятках и вытянулась всем телом в сторону императорской тюрьмы. Ей казалось, что запах крови исходит из этого строения, скрытого сейчас тьмой. Она изнемогала от жажды, ее высохший рот мечтал о скользкой и соленой, бархатисто-красной жидкости.

* * *

Несмотря на поздний час, принц Буи еще не ложился. Он не заметил, как пролетело время, рисуя весь вечер изысканные узоры на листе бумаги, сейчас целиком покрытом ими. Его красивый профиль, тронутый старостью, казался помолодевшим, а глаза, горящие внутренним огнем, блестели. Кисть, которую он держал в руке, чертила безупречные извивы, порождая сложные переплетения, изящно переходящие в новые орнаменты. Он поздравил себя с наплывом вдохновения, внезапно вспыхнувшего в душе, и задумался — не было ли это как-то связано с казнью мадам Пион. Ведь в тот миг, когда палач заклеймил ее нежную кожу раскаленным железом, он почувствовал страшное физическое возбуждение. След огня в виде острых розовых зубцов навсегда останется на закрытых веках этой развратной женщины. Вид этой, можно сказать, гравюры на человеческой плоти каким-то чудом подстегнул его воображение, дремавшее так долго. Он заранее предвкушал, какое наслаждение подарит ему казнь семьи Дэй. Может быть, это освежит его уснувшие силы? Разве не будут их мертвые тела украшены теми великолепными рисунками, которые рождались в его голове и которые он попытается перенести на кожу? Принц Буи отложил кисточку с шелковой нитью и любовно потрогал свой драгоценный серебряный ноготь.

* * *

Положив голову на стол, мандарин Тан пытался вспомнить один момент своей жизни. На горевшей жаровне подогревалась рисовая водка. Ее пары заполнили уже всю комнату. Рядом с его головой горела темно-красная свечка, с трудом рассеивая тьму в углах. Быстрым движением мандарин распустил уложенные в официальную прическу волосы, и они рассыпались вокруг головы, лежавшей на лакированной столешнице. Его взор был прикован к овальному зеркалу, в котором плясали рассеянные золотые отблески свечи. То, что он старался вспомнить, произошло давно, но, подстегивая память внутренним усилием и капризным неровным светом, он хотел приподнять груз лет, как поднимают уровень воды в реке. Он жадно вдыхал пары, плававшие в воздухе, и стремился к опьянению, но при этом он хотел остаться на грани сознания. Он хотел достигнуть ирреального ощущения плавания между двух рек, когда глоток спиртного жжет небо, а опьяневший мозг начинает говорить сам по себе. Он был моложе и скромнее тогда, чем сейчас, и был полностью поглощен подготовкой к трехгодичным экзаменам. Но перед испытаниями была еще охотничья экспедиция… Его расширенные в полутьме зрачки пытались проникнуть через стены, промокшие от дождя, пытались проникнуть сквозь зеркальную воду, а его уши слышали крики прислужников, доносившиеся из находящейся рядом кухни. Неподвижный, он чувствовал приближение прошлого. Наконец в его душе воцарилось молчание, он балансировал на грани сна и бодрствования. Потом гул голосов усилился, вздымаясь, как волна, а желтый свет постепенно стал красным…

Ночь была красной, цвета факельного пламени, бросавшего вызов небу. Все плавало в этом невероятном свете, лизавшем предметы и людей. Он был простерт на столе, глаза полуприкрыты, разум стеснен. Мутными, пьяными глазами он смотрел на стену, и она вдруг показалась ему обрызганного какой-то скользкой жидкостью, медленно, как тяжелый мед, стекающей вниз. Сквозь зеркало, умножавшее все вокруг, он увидел руки с алыми ногтями и расставленными пальцами. Перейдя в другое измерение, он увидел свой искаженный образ под карминной звездой — жалкую безвольную марионетку с разметанными волосами, обнявшую свою голову ладонями. Во рту все слиплось, язык горел от резкого вкуса слишком сильной водки. Сколько раз, чтобы не отстать от друзей, он поднимал в этот вечер свой стакан?

Эхо голосов отдавалось в безмерной пустоте его черепа. Преувеличенный, почти дикий смех, крики на непонятном языке. Всеми своими порами, всей, ставшей вдруг страшно уязвимой, кожей он чувствовал в дрожащем воздухе ужасную боль. Он попытался приподнять голову. От этого усилия мышцы шеи будто обожгло огнем. От свечи лился гранатовый свет и заполнял Вселенную. Перед ним стоял принц Хунг, его красивые охотничьи одежды были заляпаны красным, черты застыли в гримасе ужаса. Что он сейчас откроет мне? — спрашивал он, а вопрос гремел и отдавался эхом в его голове. Неужели принц издал этот нечеловеческий крик, пронзивший барабанные перепонки, или это был не принц, а другой человек — почти голый, сидевший в углу? Его веки в сладком изнеможении слипались, а шум постепенно стихал. Ему показалось, что он плавно и мягко скользит, как в лодке, из состояния апатии в глубокий сон.

Сделав невероятное волевое усилие, он вонзил ногти себе в ладонь, боль пронзила его, только что погруженного в забытье. С помощью рук он мучительным движением повернул голову. Почему полураздетый человек бросился на студента Кьена? Когда человек упал на землю, словно бы совсем лишившись жизненной силы, его друг удивленно потрогал указательным пальцем шею: подобно красной змее, тонкая струйка крови, выписывая причудливые узоры на коже шеи, ползла вниз. Студент Тан хотел подняться, но сон, уже давно одолевавший его, на этот раз победил. Было так сладко поддаться его чарам, укрыться в мягких покровах милосердного забытья, заглушающего непрекращающиеся крики, утонуть в искусственном жару алкоголя. Прежде чем забыться, он успел запомнить спинные мускулы полуобнаженного человека, так четко вычерченные, такие явственные, будто его кожа была прозрачной.

Доктор Кабан разложил семь частей печени — три положил слева, четыре справа. Он склонил голову, сверяясь с книгой вскрытий Великого Врача из Китая. Проявив невероятную для своего времени смелость, этот тюремный врач вскрывал тела повешенных, а потом с поразительной точностью описывал то, что находил там, составив таким образом замечательный сборник указаний, на которые можно было положиться.

Тридцать приговоренных к смерти в XII веке не сильно отличались от современной женщины. Ее желчь изливалась на другие внутренние органы, она, должно быть, страдала глазами, подумал он, оглядывая темную жидкость в брюшной полости. Знаменитый врач сердился на себя, потому что не мог понять — были эти выделения следствием общего заболевания организма или появились в результате удара кинжалом в третий отдел левой доли печени. Чтобы это проверить, он хотел осмотреть зрачки покойной, но веки были будто запаяны намертво одинаковыми красными печатями — раскрыть глаза ему удалось, только зверски разодрав их. И хотя глаза ее были стеклянными и угасшими, они все еще поражали своей красотой. Они казались здоровыми, а выражение лица было далеким, непостижимым. Зато белые пузырьки в углу левого глаза хорошо объясняли наличие мелких пятен пепельного цвета в левой части печени.

Живот был взрезан с таким мастерством, так искусно — к этому врач уже привык за последнее время, — что было бы непростительно не продолжить свои изыскания в духе знаменитого китайского Великого Врача. Он созерцал форму сердца, слой желтого жира, окружавший его, и сопоставил его толщину с тяжестью чувственного, хотя и окоченелого, языка. Будучи один в мертвецкой, доктор Кабан прижался к маленьким ножкам, оскорбляя тело, принадлежавшее желанной и бесстыдной женщине.

Лампы едва горели, бледность рассвета заглушала свет фитилей. Отсветы на восковой коже имели явно зеленоватый цвет. Доктор Кабан был доволен: именно состояние печени обусловливает появление зеленого цвета, а смерть в таких случаях не медлит.

Чтобы убедиться в верности своих выводов, он хотел приподнять печень и посмотреть, плавает ли она, подобно дереву, в жидкости…

Нервничая, бросая вокруг быстрые взгляды, врач колебался, опасаясь, что ему могут помешать в любой момент, что и случилось. Дверь резко открылась, и вошел ученый Динь — пятясь задом, бледный, измученный, прикрывая глаза рукой, чтобы не видеть взрезанный живот обнаженного трупа.

— Мандарин Тан желает знать ваше заключение, — сказал он.

* * *

— Невероятно! — воскликнул мандарин Тан, ударяя кулаком по столу. — Еще одно убийство, и прямо у нас под носом!

Расхаживая по Стратегическому залу, он метал громы и молнии. Его рукава взлетали в воздух, он резкими шагами мерил комнату. Убийца опять оставил их в дураках, сотворив злодейство под самыми окнами.

Гневно повернувшись к начальнику тюрьмы, нашедшему тело, мандарин Тан заставил его снова изложить все факты.

С искаженным лицом, сотрясаемый внутренней дрожью, стражник скорбно склонил спину.

— Ваш смиренный слуга поднялся на рассвете, чтобы провести рядовой обход тюрьмы. Обычно все проходит без всяких сюрпризов, так как в это время заключенные спят. Проверив мужское отделение, где все было нормально, я перешел в крыло, отведенное для женщин. Там все было тихо — у них нет неприятной привычки храпеть. Я уже решил, что все в порядке, и хотел уйти, как вдруг меня поразил странный запах, металлический запах, если вы понимаете, что я хочу сказать. Я стал заглядывать в каждую камеру. Заглянув к мадам Пион, я увидел ее в луже крови. Я бросился к ней и поднял промокшее покрывало. И тогда я понял, что она убита ударом ножа. Впрочем, нож остался воткнутым в живот.

— Кто был дежурным в эту ночь? — спросил мандарин, грозно взглянув на него.

— Я был на вахте, господин, — пробормотал стражник умирающим голосом.

Мандарин безжалостно накинулся на него. С высоты своего роста он громыхал:

— А вы сказали, что встали на рассвете! На самом деле вы спали, вместо того чтобы охранять тюрьму!

Страж поднял худую руку, пытаясь защититься от удара, но его не последовало. Кровь отхлынула от его и так бледного лица, казавшегося совсем хрупким, а свисающие усы дрожали, когда он, заикаясь, проговорил:

— Правда, что я на минуточку прикорнул, но никак нельзя сказать, что я спал всю ночь, господин!

Но мандарин Кьен, только что вошедший, услышал последнюю реплику. Гневно подняв брови, подошел к стражу:

— Разве может начальник тюрьмы быть таким легкомысленным! Будучи главой этого учреждения, вы должны всем показывать пример! Как после этого требовать бдительности от простых стражников, когда их начальник — лентяй и соня? Если я еще раз застану вас спящим на службе, вам дадут сто ударов кнутом и вы будете уволены!

Бледный от стыда, человечек сжался, втянув голову в плечи.

Внезапно открывшаяся позади них дверь спасла стражника от гнева мандарина Кьена. В бледном свете утра вошел доктор Кабан, почти танцуя на жирных ногах. Мандарин Кьен встал рядом с другом, скрестив на груди руки. Его взгляд стал непроницаемым, будто он ушел в какие-то свои, потаенные мысли.

Стражник, воспользовавшись приходом бодрого доктора, отбежал к выходу и кашлянул, чтобы напомнить о своем существовании. Раздраженным жестом мандарин Тан отослал его в тюрьму, тот вышел на цыпочках, с глубокими поклонами и словами почтения.

— Мадам Пион была зарезана так же, как предыдущие жертвы: широкий разрез в области желудка, — начал доктор Кабан веселым голосом. — Разрез впечатляющей длины. Он обнажил все внутренности, как на прилавке мясника, и через эту рану вытекла кровь. Охотничий нож, точно такой же, как и в тех случаях, остался воткнутым в тело жертвы.

— Куда именно? — спросил мандарин Тан, надеясь обнаружить важную улику.

— В печень убитой, господин. Убийца распорол ей живот, целясь именно в этот орган. У меня сложилось впечатление, что мадам Пион пыталась оказать сопротивление: в ее руках были зажаты лакированные палочки для еды — она, вероятно, схватила их, чтобы защититься от нападавшего.

Динь увидел, как его друг опустил голову, бормоча себе под нос какие-то слова. Его скулы порозовели, он заложил руки за спину и принялся расхаживать по залу. Ученый обратил внимание, что мандарин Кьен тоже с любопытством наблюдает за правителем, который как зверь в клетке метался по комнате, погрузившись в собственные мысли.

— Во всех убийствах прослеживается один мотив, — заявил мандарин Тан через мгновение. — Как вы правильно заметили, доктор Кабан, нужен был еще один убитый, чтобы отыскать ниточку, которая поможет найти преступника. Теперь мы обнаруживаем следующий важный момент — у всех трех похожим образом зарезанных жертв нож был воткнут в разные органы: селезенка — в случае Рисового Зерна, легкое — в случае Черной Чесотки и, наконец, печень — в случае мадам Пион. Начало положено, но это нам мало поможет, если мы не уловим смысл этих знаков.

— Ты думаешь, за этой чередой убийств скрывается некий смысл? — спросил мандарин Кьен скептически.

— Вот именно! Его образ действий имеет определенную логику: убийца оставляет нож в теле жертвы. Он явно указывает ножом на тот или иной орган.

— Откуда ты знаешь — может, убийца просто сумасшедший? — спросил мандарин Кьен, не убежденный этими доводами.

— Я думаю, что сумасшедший убивает ради своего удовольствия. Он может убивать одним и тем же способом, но у него не возникает необходимости так странно и последовательно варьировать детали.

Ученый Динь вмешался:

— Ты убежден, что убийца хотел выразить нечто конкретное этими убийствами?

— Я нисколько не сомневаюсь в этом — он играет с нами, неужели вы не видите? Он не довольствуется только тем, что убивает именно того, с кем мы контактировали совсем недавно — все три жертвы были осуждены, — он осмеливается убить мадам Пион прямо под стенами дворца! Убийца хочет нас поразить и заставить прислушаться к нему. Нам необходимо постичь смысл загадок, которые он ставит перед нами, чтобы предупредить следующее убийство.

— Если я правильно понял, ты думаешь, он не собирается останавливаться?

Этот вопрос задал мандарин Кьен, заинтересованный дальнейшим развитием событий.

— Возможно, он не остановится. Все зависит от символа, скрытого именно в этих пораженных внутренних органах. Достаточно ли трех человек, чтобы составить из них некое послание, или же потребуются новые жертвы? Я готов отдать свою шляпу демонам, если скоро мы не станем свидетелями новых убийств!

— Твой принцип состоит в том, что нужно проникнуть в душу убийцы и понять его логику, что поможет предсказать и новые злодеяния? Это хоть и амбициозная метода, но неглупая.

Ученый Динь увидел оценивающую улыбку на губах мандарина Кьена. Тот наконец успокоился, убежденный в глубине души доводами друга.

— Факт в том, что три разных убийства приводят нас к одному виновнику; нужно выяснить, зачем он устроил эту бойню, — сказал Динь задумчиво. — Тот, кто жонглирует символами, должен иметь серьезные причины для убийств. За всем этим, возможно, стоит какая-то необходимость или неизбежность. Я пока не расстаюсь с мыслью, что все жертвы представляли какую-то угрозу для злодея.

Резко обернувшись, мандарин Тан спросил:

— Ты думаешь, он лично знал жертв?

Динь пожал плечами.

— Возможно. Нам нужно понять, была ли убийце важна личность жертв или он убивал тех, кто подвернулся под руку.

— Но тогда, — вмешался мандарин Кьен, — это означало бы, что все эти преступления проистекают из прошлого…

— Кто знает, — ответил Динь, пристально глядя на мандарина Тана. — Я придерживаюсь мнения, что убийца обладает высоким интеллектом, а ум и память неразделимы. Возможно ли, что нечто пробудилось в его памяти и толкнуло на совершение этих преступлений?

Последовало молчание, во время которого каждый пытался составить свою логическую схему. Доктор Кабан облизал губы и сказал весело:

— Жаль, что мадам Пион не могла видеть своего убийцу. Иначе она могла бы нам оставить знак.

Ученый Динь смотрел в окно, о которое ударялась ветка магнолии, сотрясаемая порывами ветра. Снова начинался дождь.

— Думаешь ли ты, что доктор Кабан знает больше, чем говорит, как намекал господин Головастик?

— Он очень долго возился с телом мадам Пион. Что он делал? Он наверняка потратил это время, исследуя внутренности несчастной на предмет отыскания дороги дыхания жизни!

Поежившись от этой мысли, Динь заметил, что столь непростительное любопытство еще не означает, что доктор Кабан является убийцей.

— Я не могу тебе простить новые обвинения против мадам Лим.

— Почему же? — возмутился мандарин. — Я думаю, что представил тебе достаточно улик, свидетельствующих о том, что она могла совершить эти убийства.

Ученый Динь сухо рассмеялся, его скулы побледнели от гнева.

— Разве это улика — нож, воткнутый в жертву? Неужели ты думаешь, что она настолько глупа, чтобы оставлять такие улики?

— Она мыслит не так, как мы.

— Ну вот, докатились! Ты с самого начала считал ее диким зверем, пойманным в горах, чтобы разделять постель с принцем.

— Но это факт! — ответил мандарин, его глаза метали молнии. — Она принадлежит к другому миру. И кто знает, может быть, там принято оставлять свое оружие в телах тех, кого убивают. Дикари, распотрошив свои жертвы, берут лучшие куски и натираются ими, чтобы оставить на себе их запах. Охотничий нож может быть ее подписью.

Он заходил по комнате, отыскивая новые аргументы, чтобы убедить друга.

— Вспомни, что говорил господин Головастик, — сказал он, не обращая внимания на раздраженную гримасу Диня, вызванную упоминанием этого имени. — Вьетнамцы охотятся в горах на дикарей, и немудрено, что те ненавидят нас за это. Что же удивительного в том, что такая женщина, как мадам Лим, совершает преступления в столице — как возмездие за унижение своего народа? Подумай сам, ведь она находится в самом сердце страны, во дворце принца, и она могла бы угрожать этими действиями самой императорской власти.

— Было бы достаточно вонзить нож в сердце принца Буи, если бы она хотела посеять хаос, — возразил Динь.

Мандарин Тан живо откликнулся.

— Вот именно! Где гарантия, что и он в скором времени не отправится к Желтым Источникам?

— Решительно, ты все преувеличиваешь, Тан. Ты, несомненно, считаешь, что за ней стоят племена диких, и они используют мадам Лим, чтобы подорвать императорскую власть?

— Это — возможность, которую нужно рассмотреть. Подумай, сколько людей ненавидят вьетнамцев: китайские кули, которым платят гроши, используя их как скот, иностранные купцы, которых мы обложили высокими налогами. Дикие племена упрекают нас в том, что мы оттеснили их в непригодные для человека места, отняв их земли.

— Но в этом они не виноваты, — сказал Динь. — Мы разве по-другому реагировали, когда китайцы захватили нашу страну?

Мандарин закатал рукава, игнорируя вопрос.

— Это тут ни при чем. Я хотел сказать только, что у мадам Лим имеется зуб против нас и что эти убийства могут быть актом мести.

— Но тогда зачем бы ей усугублять совершённый грех, втыкая нож в разные органы?

— Хм, может быть, это подражание тому, что делают с пленными дикарями. Случается, что особенно жестокие охотники отрубают руку или ногу у туземца…

— В чем тут особенная жестокость? — спросил Динь, рассматривая свои безупречные ногти.

— Это варварство — увечить еще живых! Допустим, можно отрубать части тела мертвеца. Но у живого — это слишком. Я полагаю, что принц Буи должен был запретить на охоте подобное варварство, по сути дела, пытку.

Ученый Динь взглянул в лицо мандарина.

— Значит, то, что допускается на войне, должно быть запрещено на охоте?

— Нужно полагать, — сухо ответил мандарин. — В битве, когда мы противостоим равному врагу, это одно дело, а когда охотимся на животных…

Он поколебался, видимо, смущенный.

— Которые намного ниже нас? — закончил Динь.

Мандарин Тан покачал головой, пойманный в собственную ловушку. Ученый Динь насмешливо улыбался.

— Какие еще доказательства тебе нужны?

Главный воспитатель Сю не мог больше ждать. Ученый Динь, которого он попросил помочь ему в поисках, не пришел пока ни к какому выводу. Разве он занимается только моим делом? — думал он с печалью. Евнух потерял сон. Размышляя о своем горе с утра до ночи, он забросил учеников, для которых такое поведение учителя было большой удачей.

Он стал просыпаться по ночам с бьющимся сердцем и мокрыми глазами, чувствуя страшную слабость. Пребывая в тоске и растерянности, он машинально ел что-нибудь — протягивал руку и брал кусочек имбирного варенья, которое его ученики учились готовить для знатных дам, или немного жирного паштета, который они осваивали в разделе «Изысканные блюда». Недаром талия его округлилась и он с трудом влезал в самые широкие одежды, а его грудь, и без того не маленькая, стала сейчас совершенно женской. Его своеобразное кокетство осталось в прошлом, и он знал, что Медвежья Лапа не одобряет его прогрессирующего ожирения, сделавшего его похожим на раздутый пузырь.

Может быть, он ел слишком много блюд, приготовленных Медвежьей Лапой — слишком приторных, слишком пряных, слишком жирных? И от этого так разжирел? Или потому, что он терзался из-за потери своих Драгоценных и стал подозревать в этом злодействе всех окружающих? Сердце его стало пошаливать, трепыхаясь в груди, он начинал задыхаться, как поросенок, когда его собираются резать… Грудь болезненно сжималась, его тошнило, начиналось головокружение, он с трудом мог вздохнуть…

Измученный, с готовой разорваться грудью, Главный воспитатель наконец решил обратиться к единственному человеку, способному ему помочь: мандарину Тану.

* * *

В своей комнате мандарин Тан делал упражнения на растягивание, держась за шкаф, украшенный перламутровой инкрустацией, изображавшей сельскую, весьма буколическую сцену — отливающий всеми цветами радуги буйвол влек за собой муаровый плуг в сторону деревни. Когда наступила ночь, Тан зажег в просторном помещении несколько свечей, чтобы прогнать тени, сгустившиеся по углам, как отрепья ночи. В спускающихся сумерках маленькие огоньки весело плясали подобно светлячкам, как это иногда бывает в вырубленных в скале храмах. Раздевшись до пояса, он выгнулся дугой, держась за тяжелые ножки шкафа, которые уже в некоторых местах носили следы потертости от этих упражнений. Завершая упражнения, он прыгнул с ажурной ширмы на стол, расставив ноги, стараясь не сгибать колени и держать спину прямо. Нет ничего лучше таких упражнений, чтобы восстановить форму — ведя малоподвижный образ жизни во дворце, он стал терять гибкость. В этом замкнутом пространстве его мысли стали такими же, как мускулы: усталыми и негибкими.

Динь был прав — он не мог мыслить ясно, впадал то в одну, то в другую крайность, ведомый тропами мыслей, которые всегда разбегались и никуда не вели. Он брал неверный след — и все потому, что ему хотелось действовать и он не мог привести мысли в порядок. Его горячая и недисциплинированная натура требовала новизны и легко давала себя соблазнить фантастическими идеями. Динь хорошо знал его и умел смягчать его порывы. Мандарин вряд ли бы стал прислушиваться к трезвым словам друга в пылу борьбы, но сейчас — в безделье — он оценил их справедливость. Мандарин подпрыгнул в воздух с закрытыми глазами, сделав оборот вокруг своей оси, и выбросил ногу вперед. Ваза из чеканного золота, стоявшая на столе розового дерева, тоже подпрыгнула и упала на кровать. Удовлетворенный точностью своих движений, он поправил прическу и погрузился в глубокое раздумье. Итак, что конкретно известно к этому моменту? Три покойника, каждый убит охотничьим ножом, воткнутым в разные органы: селезенку, легкие и печень. Если в этих убийствах был скрыт тайный смысл, то именно эти внутренние органы могли помочь открыть его. Нужно найти связь между ними, чтобы понять логику убийцы, суметь предугадать следующее преступление, если оно произойдет. Почему именно эти органы, а не, скажем, кишки или поджелудочная железа? Мандарин вдруг застыл, его виски бешено пульсировали. Кто-то при нем недавно говорил о внутренних органах! Он попытался вспомнить недавний разговор, но это ему никак не удавалось.

Мандарин напряг живот, сжимая квадратные мускулы, и глубоко вздохнул. Влажный воздух восстановил его силы. Он созерцал дождь, лившийся серебряными нитями, которые исчезали при соприкосновении с деревьями и крышами. Похолодало, поэтому слуги зажгли медную жаровню, которая распространяла вокруг удушающий жар. Завитки голубоватого дыма расползались по комнате.

Мандарин Тан лег на пол, вниз лицом, и распростер руки крестом. Отжавшись на кончиках пальцев ног и кулаках, он прикоснулся подбородком к полу, потом оттолкнулся снова. Он сделал это упражнение сотню раз, потом убрал левую руку и стал отжиматься с помощью только трех точек опоры. Мускулы спины стали блестящими от пота. Наморщив лоб, он повторил упражнение.

Может, он слишком поспешно заподозрил госпожу Лим — только из-за охотничьих ножей и еще потому, что он был в плену предубеждений насчет туземцев, это ему убедительно доказал ученый Динь. Может, убийца просто хотел скомпрометировать молодую женщину? Но почему? Ведь эта женщина, неожиданно попавшая в ветшающий дворец, была олицетворением жестокости вьетнамцев по отношению к горным племенам. Вспомнил ли он, что произошло на той охоте, когда она была безжалостно поймана?

Капли пота стекали прямо в глаза. Тан вернулся в прошлое. Он в который уже раз думал о той странной вечерней охоте, когда он слышал крики, когда текла кровь: забрызганные кровью стены, окровавленное лицо принца Хунга, тонкая ниточка крови, ползущая по шее студента Кьена, и человек с прозрачной кожей. Но сколько бы он ни мучил свою память, смысл этой сцены продолжал ускользать от него. Он чувствовал, и это приводило его в смятение, что все происходящее тесно связано с той охотничьей вылазкой. Иначе по какому странному стечению обстоятельств в это дело сейчас вовлечены все, кто принимал участие в охоте — за исключением покойного принца Хунга? Все они здесь: отшельник Сэн, спешащий на больных ногах в столицу, принц Буи, игравший главную роль тогда, Кьен, ставший мандарином, госпожа Лим — жертва и, несомненно, слуги. Это не могло быть простым совпадением, но он не мог найти ключ к разгадке. Во время той охоты произошло нечто ужасное, и госпожа Лим хотела, вероятно, отомстить за то, что с ней сделали?

Мандарин Тан почувствовал судорогу в плечах, вызванную упражнениями, и поэтому без особого внутреннего сопротивления прекратил их, услышав настойчивый стук в дверь. Он поспешно накинул одеяние и пригладил волосы. Он не мог скрыть удивления, увидев вошедшего — Главного воспитателя Сю, лицо которого выражало печаль, а тело раздулось. Теперь он мог уже конкурировать в толщине с самим доктором Кабаном.

— Прошу меня извинить, господин, — сказал вошедший со слезами в голосе, — но я в отчаянии!

Сжалившись над несчастным, мандарин Тан предложил ему сесть.

— Что случилось, Главный воспитатель Сю? — спросил он с крайним удивлением.

— Господин, вы знаете, что несколько дней назад я сообщил о краже моих Драгоценных ученому Диню, надеясь снова обрести их. Но ничего не происходит, и моя жизнь превратилась в ад!

— Действительно, ученый Динь по вашей просьбе принял участие в розысках, но он не мог целиком посвятить себя вашему делу, поскольку мы с ним заняты расследованием убийств.

Евнух поднял на него заплаканные глаза, готовые вылезти из распухших орбит.

— Я сомневаюсь, что кто-нибудь занимался моей бедой! Вы не можете даже представить, какое это несчастье — потеря Золотых Шаров!

— Напротив! Предполагаю, что, лишившись Шаров, человек чувствует себя во всех смыслах униженным.

— Гораздо хуже, господин! Страдание женщины в родах — ерунда по сравнению с тем, что терплю сейчас я! Лишив меня моих Драгоценных, меня будто выпотрошили, содрали кожу, опустошили! За несколько дней я подурнел до ужаса: мой друг Медвежья Лапа отвернулся от меня, а ученики за моей спиной издеваются надо мной. Я слышал, как они шептались: шарики-нолики! Это невыносимо.

Главный воспитатель Сю положил руку на живот и попытался сделать его плоским. Но жировая складка, исчезнув в одном месте, возникала в другом. Если он пытался сжать ее слева, она переползала вправо, но не исчезала. Горестно опустив уголки губ, евнух продолжил:

— Если я не отыщу моих Драгоценных, я навеки буду заперт в этом дворце, я, который мечтал начать новую жизнь у другого принца, на юге, где дождь не идет дни напролет.

— Но что же вам мешает? — спросил мандарин Тан, рассматривая поросшие плесенью стены, полосатые от влаги.

— Вы не понимаете? Всякий евнух, желающий жить у вельможи, должен предъявить свои Золотые Шары. Они — гарантия того, что он правильно выхолощен и что он не принесет беду в женскую часть дома.

— Гость громко шмыгнул носом и вытер рукавом большую слезу, текущую по жирной щеке.

— Помогите мне отыскать их, господин, — умолял он, воздевая руки в просительном жесте. — Только вы можете их отыскать: я слышал, что говорят о вашей проницательности, и знаю, что вам это удастся. Не оставляйте меня гнить здесь, воспитывая маленьких бездельников, которые так неловки, что скорее можно выучить безрукого и безногого старца, чем их! Лучше бы этих несчастных малышей оставили дома, где они научились бы пахать на буйволах, чем кастрировать и пытаться сделать из этих бездарей хороших слуг!

Мандарин уже почти согласился, но вдруг Главный воспитатель захрипел, хватая воздух жадно открытым ртом. Прижав руки к груди, он бросал вокруг безумные взгляды.

— Сердце! — закричал он придушенным голосом. — Оно сейчас разорвется!

Мандарин кинулся к нему, но евнух уже упал со стула. Упираясь локтями в пол, он пополз к жаровне и вытащил из нее еще красный уголь. Завернув его в отворот своего одеяния, он прижал уголек к туловищу. Мандарин Тан думал, что его гость сейчас отправится к праотцам. Как же он был поражен, увидев, что к тому вдруг вернулся нормальный цвет лица и, все еще прижимая уголь к сердцу, евнух с облегчением глубоко вздохнул.

— Нет, еще не время, господин! — пробормотал он мандарину, присевшему возле него на корточки. — Жар исцеляет такого рода приступы.

Мандарин встал. Он только что понял часть загадки. Госпожа Лим не могла быть убийцей. Все начинало казаться более понятным.

Вооружившись свитком, на котором господин Головастик начертал доклад, сделанный утром, доктор Кабан стал ожесточенно уничтожать тараканов, осаждавших его номер в гостинице «Шелковые ночи». Точными движениями, порожденными ненавистью, он наносил смертельные удары — об этом свидетельствовали маленькие трупики, прилипшие к бумаге. Но ему еще предстояло немало потрудиться, так как хотя на столе и остались лежать не меньше трех десятков тараканов, застигнутых между чайником и чернильницей, целые полчища их собратьев ринулись со стола по направлению к постели. Врач бросился преследовать их, давя сапогами, сшитыми по последней китайской моде, но вдруг поскользнулся и упал на ворох белья. С криком ярости доктор Кабан бросился на кровать и стал вертеться на ней, давя собственным телом надоедливых насекомых. Тут началось повальное бегство, и враг исчез: одни спрятались в шкаф, другие убежали под дверь. Удовлетворенный победой, врач бросил на пол бумагу, заляпанную останками врагов, и стал искать глазами, чего бы перекусить. Вид пятен крови, уже подсохших, заставил его проглотить слюну, а желудок громко заурчал. Доктор решил выйти, чтобы подкрепиться, но тут в дверь постучали.

— Иду, иду, — заворчал он, с трудом поднимаясь с кровати.

Если это вороватый хозяин гостиницы, подумал он, сжав кулаки, я гарантирую ему участь тараканов.

Резко открыв дверь, он оказался лицом к лицу с мандарином Таном, рядом с которым стоял ученый Динь.

— Мы вам не помешали? — спросил ученый, иронично указывая подбородком на разбросанные одежды врача и разметанную постель.

— Нисколько, господа! — ответил врач, пропуская их в комнату. — Моя гостья только что ушла.

Мандарин откашлялся, садясь за стол, усеянный трупами тараканов.

— Нам очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, доктор Кабан, но я должен спросить об одной очень важной вещи.

— Я вас внимательно слушаю, мандарин Тан, — ответил врач, тяжело опускаясь на кровать.

— Вы помните, что произошло на пути в столицу?

— Вы говорите об удручающем решении ученого Диня, из-за которого я чуть не опоздал на конференцию? Действительно, зря мы послушались его совета и ночевали в гостинице — из-за этого мы пропустили паром.

— Нет, не об этом я хотел поговорить с вами, — ответил мандарин поспешно. — Вспомните случай на корабле, когда врач показал вам трех больных, которых он был не в состоянии вылечить.

Доктор Кабан кивнул головой. В его глазах промелькнул огонек самодовольства.

— Конечно! Я прекрасно помню, что, благодаря моему гению, я смог подобрать необходимые лекарства для каждого из этих несчастных — а иначе они, говоря между нами, очень скоро отправились бы на лечение к Желтым Источникам!

— Вот именно! — сказал мандарин, наклоняясь к нему. — Предлагая эти средства для их исцеления, вы опирались…

— На принципы классификации, само собой разумеется! — вскричал врач, вспоминая мгновения славы на судне, скользящем по сверкающей реке.

Мандарин бросил победоносный взгляд на ученого Диня, который подсчитывал в уме распластанных на столе тараканов.

— Вы разработали систему диагностики, основанную на классификации: например, болезни, влекущие пожелтение тела, возникают из-за слабости селезенки, так как селезенка связана с элементом Земли. И другие внутренние органы тоже зависят от определенных элементов.

Врач радостно притопнул ногой, восхищенный, что правитель запомнил его слова.

— Точно, мандарин Тан! Вы прекрасно поняли закон классификации, на котором стоит мир и который стар, как сама наша цивилизация. Теория пяти элементов — мощный инструмент познания человека. Точно так же, как нарушение гармонии ведет к катастрофе в мире, слабость определенного органа позволяет патогенному жару, возникающему во внутренностях, воспалять больной орган, создавая критическую для больного ситуацию.

— На корабле вы говорили о том, что почки связаны с Водой. Поправьте, если я ошибаюсь, доктор, но легкие, в свою очередь, связаны с элементом Металла, печень — с Деревом, а сердце — с Огнем?

— Ну да! Не знал, что вы этим интересуетесь, но ваше замечание абсолютно верно, — сказал доктор взволновано.

Динь наблюдал за своим другом, чьи щеки покраснели от сильного волнения.

— Но мудрецы даосы не случайно установили эти связи, верно, доктор Кабан? — задал еще один вопрос мандарин Тан.

— Так и есть, господин. Их целью было воссоединение составляющих элементов природы и составляющих элементов человека.

— Вы хотите сказать, что эти соответствия тесно связывают макрокосм, или Вселенную, с микрокосмом, то есть с человеком?

— Именно так: китайцы считают, что стабильность в нашем мире зависит от этой предустановленной гармонии, она позволяет объяснить все, что мы наблюдаем день за днем, даже природа зла становится понятнее. Вот почему классификация может быть использована в медицине, и очень эффективно.

— Но, — сказал мандарин, тщательно выбирая слова, — если классификация способствует стабильности человека во Вселенной, какие выводы из этого следуют? То есть возможно ли, например, вывести из этого правила поведения?

— Конечно. Это одно из основных положений классификации: она диктует способ поведения, способствующий сохранению гармонии в нашем мире. Нельзя противоречить законам Вселенной, если мы желаем благополучия. Ход звезд, вращение планет — все зависит от поступков человека, и наоборот, жизнь человека определяется появлением комет и дуновением ветра. Достаточно взглянуть на нынешнюю ситуацию: избыток воды — и вот нам угрожает катастрофическое наводнение.

— Вы полагаете, что эта угроза является следствием человеческих поступков, коль скоро мировой порядок как в зеркале отражает состояние общества?

Доктор с задумчивым видом помассировал себе локти. Он подумал, прежде чем сказать:

— Те, кто верят в классификацию, считают, что всякий человек влияет на космическую гармонию. Если мы совершаем зло, то тем самым мы нарушаем равновесие общества и природы.

Мандарин несколько мгновений пристально всматривался в прекрасные черты доктора.

— Если развить логику ваших рассуждений, человек, от которого больше всех зависит гармония Вселенной, — тот, кто властвует, ведь так?

Доктор согласился, захваченный этим поворотом беседы.

— А это означает, что Император или принцы, правящие над нами, влияют на развитие Вселенной — в зависимости от того, совершают они добрые или злые деяния?

Доктор Кабан кивнул.

— Именно в этом древние видели равновесие Вселенной, этот принцип должен определять поведение Императора.

* * *

Выйдя из гостиницы «Шелковые ночи», два молодых человека направились к ночному рынку. Стараясь забыть о вызывающих тревогу проливных дождях, люди упорно стремились вести обычный образ жизни. Поэтому ночной рынок, защищенный навесом, был оживлен и служил местом встреч в царстве тьмы и влаги, бастионом на пути тревоги, внушаемой угрозой наводнений.

Естественно, они направили свои стопы туда, откуда доносился одуряющий запах жареного мяса и пряностей. Заняв столик, откуда можно было спокойно наблюдать за прохожими, мандарин Тан заказал суп с фрикадельками.

— Как хорошо, что эта прогулка позволила нам избежать ужасающей стряпни Медвежьей Лапы, — заметил ученый Динь. — Меня поражает, что человек, совершенно не умеющий готовить, назначен на должность повара и кормит всех во дворце.

— Он на этом сэкономит: завтра он подаст то, что осталось от сегодняшнего дня…

— Добавив огромное количество специй, чтобы заглушить вкус, или запечет все продукты в рисовой запеканке — тут уж никак не поймешь, из чего все это приготовлено.

Отряхивая свое одеяние от дождевых капель, мандарин Тан весело спросил:

— После беседы с доктором Кабаном ты понял, почему мы сделали огромный шаг в этом расследовании?

— Потому что теперь мы знаем, что изголодавшийся врач готов есть тараканов?

Правитель испепелил ученого Диня взглядом.

— К счастью, никто на тебя и не возлагает ведение этого дела. Я заметил, что ты был больше увлечен подсчетом тараканов, чем нашей беседой.

— Я прекрасно понял, что речь шла о древней классификации, устанавливающей связь между пятью внутренними органами и пятью элементами. Думаю, что ты напал на верный след, в самом деле. Но, пожалуйста, расскажи подробней, что ты об этом думаешь.

Служанка принесла два горшочка с дымящимся супом, что нарушило течение беседы. Мандарин с жадностью проглотил немного горячего бульона, прежде чем продолжить.

— Подведем итоги. Все совершенные убийства сходны в одном — нож воткнут в один из внутренних органов, каждый раз разный: селезенка в случае Рисового Зерна, легкие в случае Черной Чесотки и, наконец, печень мадам Пион. Я спросил себя — почему именно эти органы, а не другие.

— И наш любимый доктор дал ответ: это — три из пяти органов, входящих в классификацию.

— Вот именно! Но как доказать, что это не случайность?

Ученый Динь, боровшийся со скользкой лапшой, не отвечал, и мандарин с радостью ответил сам.

— Вспомним некоторые странные знаки, найденные на убитых: руки Рисового Зерна были покрыты коркой грязи, на шее Черной Чесотки висела связка монет, а мадам Пион сжимала в руках лакированные палочки. Если бы Рисовое Зерно действительно сопротивлялся нападавшему, то он весь был бы заляпан грязью — но этого не было. Его руки, залитые кровью, были покрыты грязью уже после его смерти убийцей. Еще подозрительней — откуда могла взять лакированные палочки мадам Пион, находясь в тюрьме, где с заключенными обращаются как со скотиной? Что же касается нищего, то он вряд ли мог хранить деньги — он сразу же их тратил.

— Что же из этого следует?

— То, что убийца подкладывал эти предметы с каким-то умыслом уже после совершения убийств.

— Какой в этом смысл? — спросил ученый Динь, вылавливая фрикадельку из супа, в котором плавал мелко нарезанный кориандр.

— Но это же очевидно! Таким образом он связывает внутренние органы с элементами и придает некий дополнительный смысл цепочке убийств.

Ученый Динь чуть не подавился кусочком мяса.

— Ну да! — вскричал он не без восхищения. — Грязь символизирует Землю, монеты — Металл, а палочки — Дерево. Поняв эту закономерность, мы уже не можем отрицать, что именно эти органы выбраны неслучайно.

Мандарин Тан согласился, глаза его блестели. Наконец они нашли смысл, содержащийся в знаках, оставленных убийцей. Динь понял, что мандарин пошел по верному следу и будет идти по нему до конца, куда бы он его ни завел.

— Теперь, когда нам известно, что он совершает эти убийства, подчеркивая значение элементов классификации, нам надо понять, почему он привержен этой философии. Раз он совершает зло, чтобы связать элементы классификации, ясно, что его послание, несомненно, основывается на ней.

— Вернемся к тому, что нам сообщил доктор Кабан. Древние установили эту закономерность, позволяющую соизмерять макро- и микрокосм, они хотели жить в устойчивом мире и быть уверенными в том, что мир зависит от человека, так как страшно жить в мире, который развивается хаотически.

— Из классификации следует, что Вселенная и человек тесно связаны: действия природы отражаются на человеке, и наоборот — поступки человека влияют на природу.

— Теперь я вижу, что ты можешь подсчитывать тараканов и одновременно следить за ходом беседы, — уступил мандарин. — Итак, продолжая наше рассуждение, мы заключаем, что больше всех может воздействовать на установление гармонии между Вселенной и человечеством тот, кто нами правит, то есть в нашем случае — или принц Буи, или сам Император.

Мандарин Тан наклонился вперед и понизил голос.

— Все знают, хотя и молчат, что стареющий и капризный принц далек от того, чтобы воплощать конфуцианский идеал, в соответствии с которым правитель должен печься о благе своих подданных. Что же мы видим? Крестьянское восстание, жестоко подавленное после ареста зачинщиков. Скорая казнь целого рода, которая положит конец почитанию предков в этой семье.

Ученый Динь молчал, потрясенный смыслом слов мандарина.

— Тому, кто верит в правоту классификации, остается сделать один шажок…

— Чтобы приписать нынешнюю катастрофу и грозящие наводнения дурным поступкам правителя, — сквозь зубы сказал ученый Динь, закончив фразу друга.

Откинувшись на стуле, мандарин вытянул ноги.

— Я не перестаю думать, что в прошлом принца таится нечто такое, что и породило эти события. Он не сразу стал плохим правителем. В самом деле, во время моей учебы мы восхищались им, тогда он славился своей твердостью и целеустремленностью.

— Когда же изменилась ситуация?

— Готов поклясться, что принца подкосила смерть его сына Хунга. Он стремится погрузиться в прошлое. Кое-что осталось неясным. Нет ответа на вопрос, почему убили принца и кто убил его. Ответ таится в прошлом, во времени, предшествовавшем несчастью.

— В той знаменитой охоте, что не дает тебе покоя? — спросил Динь, скрестив руки.

— Точно! Мне нужно в деталях вспомнить ту утомительную ночь. Сейчас я вспомнил только невероятную сцену с участием принца Хунга, когда появился окровавленный студент Кьен и человек с прозрачной кожей, чье присутствие для меня необъяснимо. Был ли это сон или мираж? В любом случае, смысл этой сцены ускользает от меня.

— Если ты считаешь, что начало всему было положено во время той охотничьей экспедиции, то теперь я понимаю, что госпожа Ним может быть потенциальной виновницей, — сказал Динь, которого начала убеждать логика мандарина.

Но его друг взмахнул рукавами, отвергая эту идею.

— Наоборот, то, что стало понятным сегодня, снимает с нее подозрение.

Но Динь с изумлением захлопал глазами, и мандарин был вынужден развить свою мысль.

— Неужели ты думаешь, что она имеет хоть какое-то представление о классификации? Нет, наш убийца должен быть достаточно образованным человеком. Он должен владеть этими знаниями. Возможно, он не эрудит, но явно имеет образование, которое получил то ли просто читая книги, то ли пройдя курс наук.

Удовлетворенный ходом расследования, мандарин Тан тем не менее был далек от того, чтобы чувствовать себя счастливым. Его взгляд стал мрачным, а в сердце зрело понимание.

— Знаешь, какой вывод я делаю из всего, что мы открыли? — спросил он у Диня.

Тот молча посмотрел на него. Он знал, что скажет его друг.

— Раз убийца следует классификации, которая состоит из пяти внутренних органов и пяти элементов, ему остается совершить еще два убийства.

Разложив на столе продукты — нечищенную рыбу, заднюю ногу оленя с копытом и тушку виверры, с которой еще не сняли серо-желтую шкурку, — повар Медвежья Лапа смазывал их сверху с помощью деревянной палочки какой-то беловатой жидкостью. Мускулы его шеи вздрагивали при каждом движении, а волосы покрылись мелким жемчугом пота. Он приостановился и, найдя кусок мяса с кожей, откуда топорщился клок щетины, положил его перед собой. Откидывая с лица длинные пряди волос, он оторвал кусок жира, бросил его в котел и принялся все перемешивать. Когда смесь достаточно загустела, он переложил содержимое в небольшой голубой горшок, украшенный цветочками тыквы, и тщательно закрыл его.

Рассеянно насвистывая, Медвежья Лапа вытащил пыльный мешок. Обернувшись, он посмотрел на нож, валявшийся среди картофельных очистков. Резким движением он ударил по ручке ножа — нож взлетел. Медвежья Лапа, достав из мешка кусок туши животного, покрытый рыжей шерстью, непринужденно поймал налету нож. Повар мгновенно взрезал железы под кожей, и хлынула темно-коричневая кровь, густая, как мед. Он с явным удовольствием принюхался к резкому запаху. Намазав на палец капельку крови, он растер ее за ухом, а потом перелил густую жидкость в голубой горшочек, где плавали бутоны хризантем.

— Медвежья Лапа! — закричал кто-то вдруг сзади, заставив его вздрогнуть. — Дай мне кусочек жареного мяса. Я должен подкрепить свои силы. Мое сердце отказывается работать.

Быстро припрятав оба горшочка под тушкой бездыханной виверры, повар ответил, не оборачиваясь:

— Я всегда говорил, что в твоем возрасте вредно слишком предаваться играм Облаков и Дождя.

Главный воспитатель Сю в нетерпении прищелкнул языком.

— Дурак. Тебе прекрасно известно, что я оставил эти фривольные дела с тех пор, как лишился моих Драгоценных! К чему наслаждение, когда похищена сама моя сущность — ты, впрочем, придаешь этому, кажется, такое же значение, как я сам, — добавил он лукаво.

— Медведь не совокупляется с поросенком, — лаконично ответил повар, бросив презрительный взгляд на самого несчастного из евнухов.

Оскорбленный, Главный воспитатель принялся шарить среди уже приготовленных блюд.

— Какие гадости ты приготовил для нас сегодня? Оленья нога, чешуя пангулина… Ты ведь знаешь, что эту чешую нельзя ни в коем случае пережарить, иначе она может обуглиться? Ее едят с плавниками акулы, не пересаливай ни в коем случае!

Евнух чувствовал себя как дома — осматривал туши, похлопывал по мискам. Погладив мертвую виверру, он потерял равновесие и задел один из горшочков.

— Что это такое? — спросил он с удивлением. — Ты что, купил экзотические приправы у индусов на рынке?

Евнух уже хотел сунуть палец в горшочек, когда Медвежья Лапа схватил его за руки и грубо оттолкнул.

— Что ты хозяйничаешь у меня на кухне? Успокойся, хочешь попробовать козлиный член?

Сморщившись от отвращения, Главный воспитатель отпрыгнул назад.

— Козлиный член! Какой ужас! Только не говори, что ты собираешься подать эту дрянь на ужин!

— Для тебя я приготовлю сюрприз, — угрожающе сказал повар. — А сейчас убирайся!

Евнух взволнованно повел носом. Сделав несколько шагов по кухне, он подошел к своему другу.

— Ах, ты сегодня замечательно пахнешь, Медвежья Лапа! Этот мужественный, мускусный запах кажется мне…

Раздув ноздри, Главный воспитатель потянулся к волосатой и мускулистой шее повара, когда дверь вдруг отворилась.

— Медвежья Лапа, — пропищал маленький евнух в короткой курточке. — Господин Головастик спрашивает, готовы ли горшочки.

Ворча, повар сунул ему в руки горшочки и вытолкал за дверь.

— Как! Так это наш тюремный врач заказал член козла? — спросил потрясенный евнух.

— И не только его. Возможно, он заказал еще Шары евнуха, — жестко отрезал Медвежья Лапа.

По мере приближения к столице, дорога становилась все труднее. Дожди размыли обычно удобную для ходьбы колею, и утонуть можно было на каждом шагу. Достаточно было больной ноге поскользнуться на грязи, окружавшей промоины, и он бы упал. Отшельник Сэн проклинал свою несчастную ногу, которая отказывалась ему служить с тех пор, как его ранили. Зачем было предпринимать такое путешествие в пору, когда все стихии были в раздоре! Когда он решился идти в Тханглонг, небо еще голубело, а потом вдруг пошел дождь. Струи дождя скатывались с листьев латании, из которых он сделал себе плащ, похожий на черепаший панцирь. Он чувствовал себя защищенным, но теперь дождь хлынул с новой силой и, проникая сквозь вырезы листьев, промочил его насквозь. Даже шерсть, которой обросло все его тело, не защищала от коварства холода и влаги, и он горько спрашивал себя, для чего она вообще тогда нужна.

Ливень лил вовсю. Сэн предпринял напрасную попытку пройти под пальмами, но их высокие кроны защищали лишь в очень малой степени. Отшельник Сэн хотел было пробраться по краю джунглей, но там вязкая грязь поднялась высоко и стала такой густой, что могла засосать путника.

Больше двух дней он уже добирался до города, где надеялся спасти головы дяди и других родственников. Его не очень беспокоила судьба самого Дэй, всегда подавлявшего его своим безразличием и любившего только власть, но он с грустью думал о Горькой Луне, такой молодой. Она не заслуживала, чтобы ее казнили только по причине родства. Он вздохнул. Бедная девушка, неглупая, но такая наивная, она даже не нашла человека, который бы полюбил ее! Жаль, что студент Кьен отверг ее, даже не попытавшись понять ее душу. Если бы ею не пренебрегли, она никогда не пала бы так низко.

Порыв ветра задрал полу его плаща и обнажил дрожащий бок. Он поправил промокший наряд и, опустив голову, пошел навстречу буре. Нельзя останавливаться, иначе он рискует прибыть в город слишком поздно. К счастью, у него было с собой немного денег. Он прижимал к груди кожаную суму, стараясь, чтобы она не промокла.

Его мысли снова вернулись к сестре, у которой над губкой нежно обозначен тонкий пушок. Какой ошибкой с ее стороны было пытаться купить студента Кьена! Нужно совсем разувериться в своих силах, чтобы доставать для него вопросы к трехгодичным экзаменам! Напрасно она думала, что единственно, почему Кьен отверг ее — это ее принадлежность к высокому роду: разве не была она госпожой, дочерью влиятельного в столице вельможи? Тогда как Кьен происходил из семьи, стоявшей на социальной лестнице ниже кули, но зато у него был ум, который следовало проявить. Используя силу денег, ей удалось подкупить одного из чиновников, причастного к экзаменам, и получить от него экзаменационные темы. А потом она принесла их Кьену.

Перед отшельником вдруг упало дерево, едва не придавив его. Не хватало еще быть раздавленным на дороге, когда он уже так близок к цели! Он с трудом перелез через упавшее дерево, приподняв больную ногу руками.

Ошеломленная сестра рассказала ему о той ужасной встрече. И о том, как столь любимый ею студент метал громы и молнии презрения, разорвав в клочья драгоценные листы с вопросами, добытые ею с таким трудом! С какой ненавистью поносил он ее и ей подобных, полагающих, что деньгами можно купить человека, вышедшего из низов. Студент Кьен не желал такого успеха, он хотел сам добиться его. Это мог бы сказать ей и отшельник Сэн. Никогда этот юноша не обесчестил бы себя сторонней помощью, особенно поддержкой аристократки. Всегда помня о своем происхождении, он отказывался от помощи сильных мира сего. Ах, если бы Горькая Луна посоветовалась со своим верным братом, прежде чем совершить подобную ошибку, все могло бы обернуться совсем иначе. Маленький отшельник тряхнул головой, идя против ветра. Сколько судеб сломано за этот год! Но он уверен — скоро все переменится к лучшему.

* * *

Сахарный Кулак с глазами, горящими от жадности, похлопывал по плечу своего друга. Спасаясь от дождя в зарослях папоротника, они ждали, когда ветер успокоится и снова можно будет продолжить путь.

— Сегодня счастливый день, — усмехался Сахарный Кулак, расчесывая следы от оспы, украшавшие его разбойничью физиономию. — Смотри, кто идет по дороге.

Двойная Рвота медленно обернулся, прищурив глаза. Какой-то крохотный силуэт с развевающимися на ветру волосами шел в их сторону.

— Кажется, девчушка с шелковыми волосами, — ответил гигант, питавший слабость к длинноволосым девушкам. — Жаль только, что одна нога у нее короче другой.

— Итак, воспользуемся благоприятной встречей. Ты займешься хромой девушкой, а мне оставишь ее мешочек, который она так крепко прижимает к груди. Не стоит бить баклуши, когда можно славно развлечься, верно?

Рот Сахарного Кулака изогнулся в кривой усмешке, а оспины затряслись — он рассчитывал на хорошую добычу, в этот день им еще никто не попался на пути.

Рядом с ним гигант восхищенно смотрел на волны длинных волос, развевающихся на ветру, как покрывало танцовщицы.

Согнувшись у обочины, они ждали, когда путешественница пройдет мимо них. Услышав хлопанье плаща о тело, они выбрались из ямы. Грязь, покрывавшая лица, делала их похожими на демонов, а жуткий вой и крики могли напугать любого, кто оказался на пустынной дороге в грозу. Но путешественница, вместо того чтобы пуститься в бегство, повернулась лицом к ним. Ветер отнес в стороны волосы и обнажил поросшее густыми волосами лицо.

— Вот тебе на! Да это же мужчина! — разочарованно воскликнул Двойная Рвота, чей порыв сразу же угас.

— Будь уверен, я мужчина! — прогремел отшельник Сэн, сверкая горящими под нахмуренными бровями глазами. Я — полноценный мужчина, если нужны подробности!

Сахарный Кулак, которого интересовал не пол, а мешок, принадлежавший маленькому волосатому существу, попытался его вырвать. Если он, собираясь совершить злодеяние, предполагал, что не встретит сопротивления, то он был неправ, так как будущая жертва сорвала с шеи висевший на ремешках мешок и закрутила его над головой с такой скоростью, что бандит видел перед глазами только летающее пятно. С насмешливой улыбкой он пытался поймать вращающийся мешок. Но вместо этого получил удары по туловищу и по спине, а потом и по коленям. Сколько ни вытягивал руки Сахарный Кулак, он никак не мог схватить мешок. Когда же отшельник закрутил его вокруг ноги, то разбойник, не выдержав, кинулся на него с остервенением. Но маленький человечек неожиданно остановился и, повернувшись вокруг своей оси, нанес ему удар в нос волосатым большим пальцем ноги. Сахарный Кулак почувствовал, что кровь течет по деснам. Соленый вкус привел его в неистовство, он вытирал кровь тыльной стороной ладони.

— Готовься к плаванью по водам Желтых Источников! — завопил он, бросаясь на отшельника.

— Сначала поймай меня! — отвечал тот, отпрыгивая.

Сахарный Кулак ударил отшельника, но попал в пустоту. А тот в мгновение ока оказался уже с правой стороны от него и мерил его презрительным взглядом.

— Помоги мне схватить его, дурак! — закричал разбойник своему товарищу, который от удивления ограничился ролью наблюдателя.

Повиновавшись, гигант бросился на отшельника, но тоже поймал пустоту, а сам отшельник уже стоял в стороне, держа руки на бедрах.

— Первый раз в жизни вижу таких неумелых разбойников, — с презрением крикнул отшельник Сэн. — Моя бабушка бегает быстрее вас, а она наполовину слепа.

Разъяренные бандиты вдвоем кинулись на путника, сжав кулаки.

— Я тебя раздавлю, плюгавый! — заорал Сахарный Кулак с пеной на губах. — Я из тебя сделаю креветочное пюре для свиней!

Он схватил отшельника за волосы, вцепившись в густые пряди. Другой рукой он пытался открыть мешок. Но маленький человек стал вращаться, и мошенник, потеряв равновесие, закружился вокруг отшельника, как безумный волчок. Сахарный Кулак уже не мог оторваться от роскошной шевелюры и бегал, как осел вокруг кола. По мере того как отшельник вращался все быстрей, бандит кружился вместе с ним, чувствуя, что скорость отрывает его от земли. Он уже летел, вопя от страха, волосы ускользали из-под пальцев — напрасно он цеплялся за них и бешено дергал ногами. Когда из рук выскользнула последняя прядь, он полетел, как камешек из рогатки. К несчастью, на его пути стояла пальма, о которую он сломал ребра.

Отшельник Сэн поправил прическу и кокетливо провел рукой по лбу.

— Все в нашей семье Дэй славятся силой и упругостью волос, а также крепкими корнями, что и удалось доказать.

В этот момент он почувствовал, как кто-то схватил его сзади за пояс — мускулистые руки сжали его, как тиски, а чей-то голос прошептал в ухо:

— Мне нравятся длинные волосы, сейчас я сниму с тебя скальп и сделаю из них парик для моей девушки.

Отшельник чувствовал, что теряет сознание. Хватка была нечеловеческой. Несмотря на свой идиотский вид, Двойная Рвота имел железные мускулы.

— Оставь меня, если не хочешь, чтобы мои волосы поседели от ужаса, — прошептал отшельник Сэн, чувствуя, что сейчас идиот раздавит ему грудную клетку.

— Хорошо, — согласился пустоглазый великан.

Двойная Рвота даже не понял, что произошло в следующее мгновение: едва освободившись из его объятий, маленький человек подпрыгнул в воздухе и опустил твердый кулак на широкий затылок разбойника. Тот упал как подкошенный, не издав ни звука.

— Чем они сильнее, тем глупее, — сказал отшельник Сэн, отряхивая одежду.

Он открыл свой мешок, вытащил бамбуковый футляр и встряхнул его. Стук пергамента его успокоил: драгоценность осталась неприкосновенной. Успокоившись, отшельник продолжил свой путь в столицу, приволакивая хромую ногу.

Подпоясав темную тунику — она почти лопалась по швам, — евнух скользил по плитам коридора, издали казалось, что он не касается земли, его маленькие быстрые ножки были невидимы. Потирая руки внутри широких рукавов, он радовался, что прибег к помощи мандарина Тана. Это была хорошая идея! Он уже верил, что скоро в его руках снова окажутся его Драгоценные, — умное выражение лица этого молодого человека предвещало скорую развязку. Он оценил ту заботливость, с которой правитель помог ему во время приступа, и заметил блеск его глаз, когда уходил от него. Если бы Императору помогали подобные люди! А то в наше время все идет наперекосяк. Мандарин Кьен решителен и суров, и как друг он мог бы оказать помощь в этом деле. Но он всегда в разъездах, занимается окружающими столицу каналами, он один не может справиться со всеми текущими делами дворца.

А принц Буи, вовлеченный в конфликты вельмож, уже не был тем умелым и умным правителем, каким зарекомендовал себя в начале правления. Именно из-за этого он и хотел уйти с его службы, пускай даже ценой разлуки с любимым Медвежьей Лапой. Упадок очевиден, начиная с построек, разрушаемых сыростью, и кончая низким уровнем ведения дворцового хозяйства — все обличало разруху. Евнух Сю вздохнул с безнадежным видом. А кто сказал, что у другого принца он не окажется в такой же отчаянной ситуации?

Обойдя росшее в горшке дерево, чьи неподстриженные ветки уродливо торчали во все стороны, он вошел в женское крыло. Сегодня он не обязан был помогать госпоже Лим, но Ива должна воротиться только поздно ночью, и он решил выполнить часть ее обязанностей.

В это раннее утро в женском крыле царила тишина. Маленькие пострелята не шумели, несомненно, они тоже еще спали. Сколько раз он говорил им, что слуга должен быть тихим, не должен болтать и смеяться, иначе можно сойти за наглеца. Но нет, эти дурачки даже перед женами принца шутили и резвились, как дома у бабушки. Главный воспитатель Сю скорчил насмешливую физиономию. К счастью, госпожа Лим была равнодушна к дворцовому этикету и не обращала внимания на их непозволительное поведение. Эта маленькая дикарка, приведенная охотниками, среди которых был и Медвежья Лапа, вела себя как фурия, не принимая нового образа жизни. Что это была за охота! Когда его друг был далеко, он писал стихи, стараясь забыть о разлуке. Мучительное время одиночества подвигло его на сочинение целого сборника поэм, которыми он, впрочем, совсем не гордился. Но по возвращении охотников все изменилось. Он не узнавал больше беззаботного молодого принца — когда он уезжал, на губах его играла улыбка, да и друзья его потеряли прежнюю бодрость. Молодой Сэн и студент Кьен были ранены во время вылазки, а студент Тан возвратился с таким лицом, что наводил на всех ужас. Даже Медвежья Лапа не хотел ничего рассказывать ему о том, что произошло в горах. «Мужские секреты», — сказал он, подмигнув.

Во всяком случае, принц полюбил госпожу Лим — судя по словам Ивы, он не скупился на визиты к ней и оставался в ее покоях подолгу. И хотя кожа у нее была темная, ее отличала особая красота. Вначале Главный воспитатель Сю осуждал ее за отказ учиться вьетнамскому языку и за дикарские манеры — разве она не оставила в полном запустении алтарь, воздвигнутый им в ее комнате? Но время шло, и он даже стал испытывать к ней некоторую симпатию, заметив в глубине ее глаз постоянную невыразимую грусть. По ее взглядам, без слов, он понял всю бездну ее одиночества.

Дойдя до тяжелой двери, на которой умелым резцом были вырезаны павлины на берегу озера, Главный воспитатель Сю остановился. Твердой рукой он пригладил полы одежды, пузырившейся в районе талии. Он постарался замаскировать жирные складки на животе. Нахмурив лоб, он мысленно пробежал весь список благовонных мазей и масел, которые он собирался использовать сегодня утром, чтобы приготовить наложницу для встречи с принцем: вытяжку магнолии, смешанной с жасмином; потом экстракт перцовой мяты в качестве тоника после сна и, наконец, грим для век, чтобы подчеркнуть ее кошачий взгляд. Он уже заранее наслаждался возможностью наносить притирания на ее тонкую кожу, бархатистость ее спины и мягкость крема дарили ему почти сладострастную негу. Несмотря на свой уже преклонный возраст, Главный воспитатель Сю не был лишен чувственности.

Комната была еще погружена во тьму. Он с трудом разглядел на ложе свою хозяйку. Маленькими шажками он просеменил к окну и отдернул занавески. Когда он обернулся, его сердце не выдержало во второй раз.

По всему дворцу бегали плачущие слуги, маленькие евнухи мешались под ногами стражников, желающих пройти в женские покои. Под высокими потолками эхом отражался звон оружия, но было уже поздно, потому что наложница принца была мертва.

В Стратегическом зале находился бледный мандарин Тан. Опять неуловимый убийца обвел их вокруг пальца, а несчастная госпожа Лим пала жертвой их медлительности. Сидя за длинным столом, ученый Динь сжимал в побелевших от напряжения пальцах чашку холодного чая.

— Нам нет прощения! — гремел мандарин Тан. — Я напал на след, но убийца все-таки опередил нас, он нанес удар прежде, чем я привел свой план в действие. Он смеется над нами, это ясно.

Мандарин Кьен, неподвижный, как статуя, следя глазами за бегающими слугами, сказал мрачным голосом:

— Ты вчера посвятил меня в то, как продвигается расследование, и я думаю, ты начинаешь понимать образ мыслей убийцы. Может быть, он испугался? Классификация действительно кажется основой этого дела, и нужно работать в этом направлении. Но как бы ты смог помешать убийце госпожи Лим, даже вооружившись этой теорией?

— Нужно было предвидеть, кто окажется следующей жертвой, — добавил Динь, холодный как лед.

— С теми данными, что у тебя есть, это все равно невозможно.

Мандарин Тан пробормотал сквозь зубы, опечаленный своей беспомощностью:

— Я верно угадал принцип классификации, готов руку отдать: госпожа Лим была убита ударом ножа в сердце или в почки. Остались только два внутренних органа. Остается подождать заключения доктора Кабана.

Собравшись в Стратегическом зале после того, как стало известно, что совершено новое преступление, они ждали отчета доктора Кабана об осмотре тела, так как мужчинам было запрещено смотреть на обнаженную наложницу принца. Им казалось, что время тянется невыносимо медленно, а ведь где-то рядом притаился дерзкий убийца, наносивший стремительные, как молния, удары, опережавший их и насмехающийся над ними.

Мандарин Тан мерил шагами комнату. Волосы его были взлохмачены, он прошел мимо ученого Диня, который с печалью думал о трагическом конце красавицы. Мало того, что ее насильно оторвали от родных и близких, ей еще предстояло принять на чужой земле такую страшную смерть! Глаза министра посуровели, он выпрямил спину и погрузился в непроницаемое молчание. Когда принцу Буи рассказали о случившемся, он издал пронзительный крик, слышный во всем дворце. Его глаза покрылись непроницаемой дымкой, как будто их заволокла вуаль. Не сказав ни слова, он положил ладонь на плечо мандарина Кьена, а затем удалился в свои покои.

— Как осмелился убийца нанести удар такому близкому для принца человеку? — спросил мандарин Тан громко. — Сначала он проник в соседнюю с дворцом тюрьму, убив мадам Пион, а теперь явился прямо в женское крыло дома.

— Ты думаешь, он может посягнуть и на самого принца?

Динь, засомневавшись, нахмурил лоб. Возможно ли, что все убийства совершались на почве политики? Он не знал, что и думать. Глядя на побелевшего от ярости друга, он подумал, что подобная оплеуха может пробудить его — мандарин Тан не любил, когда его ставили в дурацкое положение. Мускулистые руки мандарина напряглись, мысленно он уже боролся с убийцей, и ученый Динь знал — он найдет его, чего бы это ни стоило. Он повернулся к министру. Мандарин Кьен тоже смотрел на правителя, задумчиво, как бы размышляя — каковы шансы на успех.

— В нынешней ситуации нам следует попытаться предугадать будущую жертву. Нужно помешать преступнику и поймать его в ловушку, — медленно сказал мандарин Тан.

Порыв ветра ворвался в Стратегический зал, разнося эти полные решимости слова по всем углам.

— Господа! — раздался вдруг задыхающийся голос. — Я начинаю думать, что мой удел — царствовать в Стране Смерти, а не быть председательствующим на семинаре врачей!

Приблизившись бодрым шагом, доктор Кабан явил собою необыкновенное зрелище. Для того чтобы привлечь к себе внимание коллег, незаслуженно удостаивавших им господина Головастика, доктор потратил множество связок монет на улучшение своего гардероба. Заказав массу одеяний у модных портных, доктор явился сейчас одетый в короткую куртку из шелка-сырца ярко-розового цвета, вышитую огромными рыбами с раздутыми жабрами.

— Быстро сообщите результат осмотра! — приказал мандарин Кьен, которого покоробило слишком пышное одеяние доктора.

— Позвольте мне сесть, господа, я едва дышу.

Он грациозно скрестил свои маленькие ножки, обутые в туфли без задника — по последней моде, — и откашлялся.

— Я только что осмотрел безжизненное тело госпожи Лим и должен констатировать, что она была убита тем же способом, как и остальные жертвы — ударом ножа убийца вскрыл грудную клетку и всадил нож ей в сердце, как всегда, оставив орудие преступления.

Ученый Динь выпрямился. Значит, прав был его друг! Центральным звеном цепи убийств действительно является классификация. Мандарину удалось проникнуть в ход мыслей убийцы, пусть он и не сумел определить, кто будет следующей жертвой… Он бросил взгляд на мандарина Кьена, застывшего в неподвижной позе, и заметил, что веки его легонько подрагивают, как будто он убедился, что теория его друга была подтверждена неоспоримыми фактами. Что касается мандарина Тана, он не скрывал своего возбуждения. Его глаза сузились, превратившись в острые кинжалы. Недавняя подавленность исчезла, ее место заняло внутреннее ликование оттого, что он раскусил убийцу. Проникнув в замысел злодея, мандарин наконец получил шанс поймать его в ловушку.

— Скажите-ка, доктор Кабан, — сказал мандарин Тан, стараясь не выдавать голосом обуревавшие его чувства, — не нашли ли вы чего-то странного на теле госпожи Лим, чего-то, что могло бы иметь отношение к огню или зажиганию огня?

Врач задумчиво потрогал пальцами с перламутровыми ногтями свою нежную щеку.

— Вы намекаете на ее татуировку, господин? Рисунок восхитительной красоты, нанесенный от затылка до запястий. Однако я заметил, что оригинальный рисунок продолжен недавними, очень глубокими линиями, почти шрамами. Нет, я внимательно исследовал татуировку, но изображений пламени там не было.

Удивленный правитель резко отвернулся. В паланкине, по дороге к плавучему убежищу Горькой Луны, Ива упоминала сказочные фигуры, изображенные на теле ее хозяйки, — животные и роскошные цветы, оживавшие при малейшем движении спины. Но она действительно ни словом не обмолвилась о пламени. Может ли быть, что он ошибся, классифицируя элементы?

Ученый Динь был убежден, что теория классификации точна. Только невежды склонны все объяснять совпадениями.

— Подумайте хорошенько, — настаивал он, видя беспокойство мандарина Тана. — Не заметили вы, когда вошли в комнату, чего-нибудь необычного?

Так как доктор Кабан молчал, пытаясь вспомнить момент, когда он вошел в комнату, министр спросил:

— Когда именно была убита госпожа Лим?

— Полагаю, на рассвете, потому что, прибыв туда под пенье петухов, я нашел ее тело еще теплым.

Врач оживил в памяти момент прихода в тихую комнату. Занавески были слегка раздвинуты, в комнату лился утренний молочный свет, омраченный непрекращающимся дождем, тени едва вырисовывались на плитах пола. Тело госпожи Лим, разрезанное по диагонали, свидетельствовало о том, что она была убита той же мастерской рукой, что и другие жертвы, — очень аккуратная рана, много крови и охотничий нож, всаженный в сердце. Да, что-то удивило его в это мгновение…

— Я вспомнил, господин! В воздухе витал странный запах, я подумал, что так пахнут сгоревшие в пламени свечи мошки. Не знаю, что это за запах.

Мандарин наклонился к нему. Все-таки появился шанс, что его гипотеза и в этом случае оправдается.

— Доктор Кабан, постарайтесь припомнить: у госпожи Лим волосы были подстрижены неровно?

Динь с изумлением посмотрел на друга. Куда он клонит? Он заметил, что на лице Кьена промелькнула тень улыбки. Может быть, он тоже подумал, что их общий друг сошел с ума?

Невероятно красивое лицо доктора застыло, он вспоминал: госпожа Лим была распростерта на ложе, лицом вверх, с разметавшимися волосами. Они были аккуратно подстрижены? Нет, вспомнил он отчетливо, нет.

— Нет, господин, они были разной длины. Я еще подумал, что, наверно, ее стриг слепой цирюльник, потому что пряди шли лесенкой.

Едва не вскрикнув от радости, мандарин Тан победно поднял кулак.

— Вот и доказательство — совершив преступление, убийца поджег ее волосы! А сердце связано с элементом Огня. Все сходится!

— Как! Вы думаете, что классификация является путеводной нитью в этих преступлениях? — воскликнул доктор Кабан. — Я думал, вы просто интересуетесь этой философской теорией для истолкования зол, постигших современность.

— Так и есть, — уклончиво ответил мандарин Тан. — Но мы сейчас выяснили, что убийца действовал, опираясь на классификацию.

Врач попросил разрешения удалиться, желая успеть на семинар, и с присущим ему изяществом вышел. Мандарин Кьен одобрительно тряхнул головой.

— Я потрясен твоей догадливостью, Тан! Эта улика подтверждает, что дело связано с основными положениями классификации. Остается воспользоваться этим, чтобы попытаться схватить убийцу.

— Загнать его в угол удастся только в том случае, если мы найдем связь между жертвами, — ответил молодой правитель.

— Это верно, до сих пор мы не понимаем, что связывает все жертвы. Но, зная логику убийцы, смешно думать, что выбор их случаен, — заметил Динь, убежденный, что убийства совершены осознанно. — Наш убийца действует не под влиянием эмоций, он тщательно готовит злодеяния. Невозможно сочетать последовательную систему и случайный выбор.

— Полностью с тобой согласен, Динь, — кивнул мандарин Тан. — Пока мы не выяснили, что именно объединяло жертвы, нечего и думать найти виновного.

Мандарин Кьен уверенно заключил:

— Итак, у нас есть: Рисовое Зерно, крестьянин, нищий Черная Чесотка, развратная женщина госпожа Пион и наложница принца госпожа Лим. Нужно быть ясновидящим, чтобы обнаружить между этими людьми нечто общее.

Мандарин Тан подошел к окну. Его лоб прорезала глубокая морщина, он размышлял об убитых. Через мгновение он обернулся, и тишину комнаты нарушил последний вопрос:

— Все убийства совершены одно за другим, с интервалом в несколько дней. Убийца стремится закончить дело как можно быстрее. Почему же он так торопится?

Сидя на подоконнике в своей комнате, мандарин Тан размышлял. Он больше не желал терпеть насмешек убийцы и не мог допустить, чтобы преступления совершались и дальше. Конечно, догадка о том, что убийца пользовался положениями классификации, была большой удачей, но этого было недостаточно. Он даже не смог предугадать убийство госпожи Лим. Какой промах! Теперь, когда она стала очередной жертвой злодея, он горько сожалел, что подозревал ее. Но как бы он мог предотвратить это убийство? Он до сих пор не был уверен в своей правоте.

Динь не ошибся. В жестокой игре, затеянной умным преступником, не было случайностей. Тем не менее жертвы — двое мужчин и две женщины — не имели ничего общего между собой и принадлежали к разным слоям общества. Они даже не были знакомы друг с другом. Знали ли они убийцу? Может, именно это играло важную роль? Интересно, чем руководствовался убийца, подбирая жертвы, которые для него были лишь элементами игры?

Крестьянин Рисовое Зерно вносил некую политическую окраску в это дело, но попрошайка Черная Чесотка был просто уличным мошенником. Госпожа Пион не была завзятой преступницей, а госпожа Лим жила вне общества. Но все они, так или иначе, в какой-то момент своей жизни находились в непосредственной близости от принца Буи — либо в тюрьме, примыкающей к дворцу, либо в женских покоях. К тому же все, за исключением наложницы, были судимы: за неповиновение, уличный скандал и развратное поведение.

Ясно, что эти люди были чем-то необычны и отличались от простых жителей города. Кто будет следующей жертвой? Отпетый мошенник? Мужчина? Женщина?

Может, есть некая связь между их именами? Рисовое Зерно, Пион, Лим — все имена из мира природы. А что делать с Черной Чесоткой? Лим означает «черное дерево», и Чесотка черная, но тогда причем тут Рисовое Зерно и госпожа Пион? Мандарин встряхнул головой. Лучше оставить эти литературные изыски ученому Диню.

Его взгляд блуждал по рыночной площади. Под блестящими от дождя навесами толкалось множество людей, одни толпились у лотков с рыбой, другие — у ларьков горшечников. Море безымянных мужчин и женщин бурлило на площади, но как предугадать, кто из них следующая жертва, а кто убийца?

Внезапно мандарин Тан вздрогнул. Он закрыл глаза и опять перебрал в уме все жертвы. Крестьянин Рисовое Зерно был крепким мужчиной с неправильными зубами, у Черной Чесотки вместо носа зияла дыра. У мадам Пион глаза были выжжены за ее преступление. Было ли это совпадением — все трое имели яркую особенность, у них были необычные — рот, нос, глаза? Но каким образом в эту прогрессию могла быть включена мадам Лим?

Дрожа от возбуждения, мандарин Тан спрыгнул с окна. Да, убийца использовал классификацию и принятые соответствия между внутренними органами и элементами, но не мог ли он руководствоваться и другими критериями — пятью чувствами, например? Необходимо немедленно найти ответ на этот вопрос. Гигантскими шагами он направился в библиотеку дворца.

* * *

Министр Кьен откинул на спину косичку, напоминавшую крысиный хвостик. Расследование наконец продвинулось, нельзя недооценивать проницательность его друга мандарина Тана. Принц Буи имел основания довериться этому в высшей степени неординарному юному правителю. Несмотря на некоторую примитивность во взглядах — говорили, что он вызывает духов и демонов, — Тан, как оказалось, способен рассуждать тонко, осмысливая события в целом, что недоступно простым смертным. Удивительно, думал мандарин Кьен, как гордость может подстегнуть ум — ведь когда мандарин почувствовал себя посрамленным, он сумел неожиданно блестяще решить загадку, сделав делом чести раскрытие этих убийств. Так же как хорошая почва способствует росту дерева, сильная эмоция может побудить человека к эффективным действиям. Министр восхищался интеллектом мандарина Тана. Если он и дальше будет развивать логическую нить умозаключений, то сможет предупредить последнее убийство.

Мандарин Кьен поднялся. Да, если его друг разрешит загадку, история навеки сохранит имя юного мандарина, выходца из крестьян. Что же касается его самого, думал Кьен, разминая ноги, у него достаточно дел, связанных с каналами и дамбами, за которыми нужен глаз да глаз.

* * *

Госпожа Горькая Луна, запертая в сырой тюрьме, подняла глаза к серому небу. Путешествие было долгим, но общество Ивы скрасило его. Как побороть невыразимую печаль, вызванную возвращением в столицу? Она видела затопленные дороги и поля, превратившиеся в маленькие озера, в которых зеленели верхушки рисовых ростков. Она узнавала пришедшие в запустение храмы — ведь именно там она приносила жертвы Богине, моля ее о том, чтобы в один прекрасный день студент Кьен обратил на нее внимание. Сколько благовонных палочек было сожжено, сколько орхидей сварено — и все для того, чтобы в конце концов он уничтожил ее одним единственным взглядом? Она вытерла слезу, выкатившуюся из глаза, будто дождевая капля из туч. Когда-то она питала безумные надежды — ведь она была дочерью одного из самых влиятельных вельмож в столице. А если бы Богиня услышала ее мольбы? Она стала бы совсем другой женщиной, преображенной счастливой любовью, а студент Кьен остался бы полноценным мужчиной. Она знала, что молодой человек пожертвовал этим ради карьеры. Каким он стал теперь — студент Кьен, превратившийся в евнуха? По-прежнему ли сияет дикая гордость в его глазах? Таится ли все та же невыносимая ирония в уголках его губ?

Сквозь пелену дождя госпожа Дэй увидела дворец, она представила его коридоры, по которым решительным шагом идет мандарин, забывая об окружающих его людях. Хоть бы на мгновение он прервал свой бег и прислушался к обращенным к нему мыслям!

Она опустила голову. Ему и дела нет, что через два дня она будет стоять на площади Наказаний вместе со своими родственниками, ожидая смерть. Несмотря на молодость, ей нравилось жить одиноко, но иногда она взывала к Богине, и тогда во сне к ней приходил он и на губах его играла легкая улыбка. Будет ли он там, рядом с принцем Буи, когда пробьет ее последний час? Пусть Богиня позволит ей увидеть его, прежде чем глаза закроются навеки!

Встав на кресло, мандарин Тан лихорадочно осматривал свитки на самой верхней полке. Поставив ногу на полку для сохранения равновесия, он разворачивал манускрипты. «Трактат о позициях мужской любви» — прочел он с разочарованием. На рисунках были изображены стареющие воины с плоскими бедрами, переодетые в девичьи одежды. Они принимали немыслимые позы, ползая по своим любовникам, словно термиты по бревну. У мандарина Тана закружилась голова, и он резко отбросил свитки. Когда ищешь нужные книги, всегда попадается всякая гадость. Протянув руку, он вытащил другое сочинение, название которого очаровало его: «Изготовление веревочных сандалий во времена династии Чан». Какой беспорядок, подумал Тан, возвращая сочинение в пыльный угол. Он просмотрел еще несколько свитков, посвященных не менее интересным темам: «Как созерцать миндальное дерево», «Любовь духов» и «Описание позорной болезни, приключившейся у одного священника». Он поставил манускрипты на место и наконец нашел то, что искал.

Спрыгнув на пол, чувствуя от волнения жар в висках, он открыл манускрипт.

Система классификаций ставит своей целью сообщить миру устойчивость, определяя соответствия между нашей Вселенной, или макрокосмом, и нашим обществом, или микрокосмом. Связь с космосом заключена и в человеческом теле. Небо совершает свой круг за четыре времени года: в нашем теле находятся четыре органа, состоящие из трех частей. Так как время года заключает в себе три месяца, в году — двенадцать месяцев или триста шестьдесят дней. Разве не таково же и число суставов в наших телах? «Хонг Фан» — небольшой трактат, считающийся самым древним трудом китайской философии, — указывает на многочисленные соответствия согласно классификации. Философ Хуэйнан-цы указал, что в человеке существует пять внутренних органов — ровно столько же и элементов. Печень соответствует Дереву, Сердце — Огню, Селезенка — Земле, Легкие — Металлу, а Почки — Воде.

Мандарин Тан кивнул, все это рассказал ему доктор Кабан.

Искусство сочетаний сложно, но польза велика, если удается объединить элементы и органы. От этой связи рождается порядок в макрокосме и в микрокосме. Связи между внутренними органами и элементами с большой пользой используют в медицинских целях, определяя, какие методы лечения и какие лекарства необходимы.

Действительно, доктор Кабан доказал действенность этой теории, подумал мандарин, вспоминая сцену на корабле. Но в теории классификации есть еще большие глубины.

Благодаря пяти внутренним органам, человек создан по образцу Вселенной, но нужно добавить, что пять отверстий связывают микрокосм с макрокосмом. Философ Пан Ку обнаружил, с какими органами связаны отверстия: с Печенью связаны Глаза, с Сердцем — Язык, с Селезенкой — Рот, с Легкими — Нос, а с Почками — Уши. Чем больше мы углубляемся в познание человека и мира, тем больше обнаруживаем соответствий. Главный принцип классификации — общность, связующая природу и человека, телесное и духовное.

Мандарин стукнул кулаком по столу. Он понял, какая между жертвами существует связь! Он откинулся на спинку стула, закинув руки за голову. Схема оказалась простой: крестьянин Рисовое Зерно, пронзенный в селезенку, был выбран благодаря необычному рту; Черная Чесотка, которому удар был нанесен в легкие, не имел носа; госпожа Пион с проткнутой печенью несла клейма на глазах. Госпожа Лим, убитая ударом в сердце, была определена убийцей как язык, так как никогда не сказала ни слова на нашем языке.

Мандарин нахмурился. Из этого вытекало, что следующая жертва умрет от удара ножом в почки, в окружении воды, и ее выберут из-за какой-то неправильности в строении уха. Но кто среди многочисленного населения столицы найдет такую смерть?

Несмотря на то что мандарин Тан был удовлетворен, его беспокоила одна мелочь, которую он никак не мог понять, — но он чувствовал, что это нечто очень важное.

* * *

Выйдя из библиотеки, мандарин столкнулся с Главным воспитателем Сю, который осторожно нес блюдо, на котором стоял чайник и вазочки с сухими фисташками и вареньем из имбиря. Пирожные из клейкого зеленого риса, завернутые в листья бананового дерева, источали свежий аромат. Отвечая на немой вопрос правителя, евнух объяснил:

— Факт потери моих Шаров огорчил меня до невозможности, господин, и я нахожу утешение в сладостях. Я направляюсь в свою комнату. Не окажете ли мне честь, разделив со мной чашку чая?

Мандарин Тан мог сопротивляться множеству соблазнов, но только не варенью из имбиря, и он с удовольствием принял приглашение.

Когда Главный воспитатель Сю ввел его в свою комнату, мандарин оценил его вкус по части украшения интерьера. Над бронзовыми вазами, в которых стоял единственный цветок — фиолетовая орхидея, висели классические гравюры. Мебель отличалась не роскошью, но элегантностью — шкаф на металлических ножках, широкий стол, на котором был выгравирован китайский орнамент. Кисти, испачканные тушью, указывали на то, что евнух был не чужд каллиграфии, а шелковое белье, небрежно брошенное на пузатый чемодан, давало понять, что он не противник красивого исподнего.

— Вот самые изысканные деликатесы, которые только можно найти на рынке. Но почему кухня в этом дворце такая… странная? — спросил правитель, который имел в виду несъедобное угощение, поднесенное им в первый день.

Евнух так и зашелся в приступе смеха, сразу помолодев.

— Меткое замечание! Дворцовым блюдам не достает вкуса, потому что принц нанял поваром Медвежью Лапу. Он — мой друг, но поверьте, хотя его имя означает одно из самых изысканных блюд, он ничего не понимает в кулинарии! Единственная причина, почему его держат на этой должности, заключается в том, что он потрясающий мастер по разделке туш животных, которых принц добывает на охоте. Он как будто родился с ножом в руках. Он может освежевать дикого кабана одним взмахом лезвия, и ему нет равных в умении содрать шкуру с питона, не повредив ее.

Встревожившись, мандарин Тан поднялся с намерением уйти, поблагодарив Главного воспитателя за приглашение. Уже стоя на пороге и отворив дверь, он заметил ученого Диня, приближавшегося к нему обычной небрежной походкой. Его появление напомнило о неотложных делах, но тут евнух деликатно кашлянул:

— Извините меня, господин, но есть ли новости в связи с поиском моих Драгоценных?

— Я забыл! — воскликнул мандарин Тан. — Они…

— На алтаре в комнате госпожи Лим, — заключил за него Динь, бросив взгляд на Главного воспитателя Сю.

Затаив дыхание, тот поднес руку к сердцу.

— Каким загадочным образом они оказались на алтаре моей покойной хозяйки?

— У вас их не украли во время вашей вечеринки, а только перенесли в другое место, — сказал мандарин. — Вор был уверен, что вы их не сразу хватитесь.

— Когда вы в растерянности вышли из комнаты и оставили двери открытыми, тогда-то их и похитили, — добавил ученый.

— Я не понимаю! — закричал евнух. — Кто… Мандарин приложил палец к губам и махнул рукой в сторону комнаты госпожи Лим.

— Что для вас важнее — узнать имя похитителя или возвратить Золотые Шары?

— И кто знает… — добавил Динь. — А может, служанки во время уборки снимут с алтаря все, что там лежит. В конце концов, этот хлам теперь уже никому не нужен.

Поняв, что действовать надо быстро, Главный воспитатель Сю заспешил в покои бывшей хозяйки.

Сверкая всеми цветами радуги, рынок под навесом кишел народом. Мандарину Тану это место нравилось гораздо больше, чем дворец. С самого начала атмосфера в этом большом строении с черными от плесени стенами показалась ему угнетающей, но после убийства госпожи Лим она стала просто зловещей. Отовсюду доносился плач слуг, очень любивших покойную молодую хозяйку. Со двора доносились рыдания, повсюду висели белые траурные стяги с изображениями голов с всклоченными волосами — они должны были отпугнуть демонов, почуявших кровь. Даже стражники, ходившие обычно с хмурыми от безделья лицами, сейчас выглядели испуганными: они боялись гнева принца Буи. Ведь его любимая наложница была зарезана в самом сердце дворца — в женских покоях. Не в силах находиться в этой угнетающей обстановке, мандарин Тан после посещения библиотеки предпочел пойти на рынок.

Сейчас он оглядывался по сторонам, не в силах решить, куда ему направить стопы — в свою любимую харчевню или к прилавкам ремесленников. Он заметил невдалеке скопление народа и решил, что там происходит что-то интересное. С беззаботным видом он приблизился к площадке, засыпанной песком, который слуги подметали листьями бананового дерева. Вокруг нее с озабоченным видом толпились крестьяне и горожане, по рукам ходили серебряные монеты, явный признак того, что заключаются пари. Появились два человека, каждый нес под мышкой корзину, сплетенную из тростника. Мандарин радостно улыбнулся: скоро начнутся петушиные бои, а он обожал это развлечение, напоминавшее ему детские годы. Он стал оглядываться, ища, куда бы присесть.

На краю площадки стояли стулья, на одном из них сидел радостно гримасничающий старик. За его спиной усердно хлопотал человек, крутивший у него в ухе тонкой серебряной проволокой, отчего старику стало щекотно и из глаз у него потекли слезы. Стул рядом со стариком был свободен, и мандарин занял его — почему бы не почистить как следует уши перед таким увлекательным зрелищем, как бой петухов?

— Господин, вы предпочитаете просто помыть уши или вам нужна глубокая чистка? — спросил второй чистильщик ушей, вскочив при виде мандарина.

— Почистите мне хорошенько уши, как этому почтенному старцу рядом.

Чистильщик поклонился, взял в руки тонкую острую палочку с утолщением на конце и осторожно ввел ее в ухо мандарина. Внутренняя щекотка заставила мандарина рассмеяться, отчего он случайно сделал резкое движение головой.

— Не шевелитесь, господин! — потребовал чистильщик. — Не ведите себя как этот старик, который вертится на соседнем стуле уже битый час. И за все это время мой друг смог извлечь лишь крохотную крупицу серы.

Сосредоточившись на приготовлениях к петушиному бою, мандарин уже не замечал, как тонкая палочка опускается и поднимается по его уху. Вокруг двух перевернутых корзин, стоявших друг против друга, образовали круг. Судья зажег благовонную палочку, к которой на нитке была привязана монета. Он держал ее горизонтально. Когда палочка догорела до нитки, монета упала на землю, и в этот момент одновременно подняли обе корзины. Битва началась!

Сидя на краю арены, мандарин Тан резко наклонился вперед, вызвав недовольство чистильщика. Он смотрел, как петухи выпрыгнули из корзин: великолепные животные с блестящими перьями — они вызвали шепот восхищения среди зрителей. Перья одного из них были черными с голубоватым оттенком, второй петух был пепельно-серым. У обоих гребешки были укорочены, чтобы противнику нелегко было схватить за него. Голые лапы без перьев были смазаны шафраном, чтобы лучше видеть любую, даже самую мелкую рану.

Петухи задрали кверху подточенные обломком стекла шпоры и медленно повернулись, явно оценивая друг друга. Этот медленный танец заставлял их мускулы, блестящие от мази, двигаться, и толпа затаила дыхание.

— Легко достать засохшую серу, которая свертывается в шарики, — нашептывал чистильщик. — А вот жидкую надо собирать толстым концом, как клей, и вытаскивать аккуратно, иначе она может попасть вам в лицо.

Внезапно на площадке, усыпанной белым песком, петух с серебряным оперением ринулся вперед, пронзая шпорами воздух. Напав неожиданно, он сумел нанести несколько ударов в грудь противника — показались капли темной крови. Толпа с энтузиазмом закричала, а хозяин петуха быстро вдел нитку в иголку, чтобы зашить рану. Мандарин выпрямился в кресле, пристально глядя на черного петуха. Тот, хотя и потерял много крови, нанес стремительный ответный удар лапой, разорвав ляжку сопернику.

Пепельный кочет все быстрее кружился вокруг своего противника, поблескивая серебристыми оттенками оперения. Второй искоса следил за ним, готовый к ответному удару. Но когда петух с белыми перьями с быстротой молнии кинулся на него сверху, он не успел отреагировать и не смог отразить атаку. Мгновенно стремительный враг шпорой перерезал петуху цвета ночи горло. Тот упал, кровь струилась из раны.

Мандарин не мог скрыть своего разочарования. Он питал слабость к черным животным.

Увидев, что соперник с задранными кверху лапами лежит на земле, дрожа от потери сил, серебристый кочет, почувствовав, что победа близка, неосторожно приблизился к нему. И тогда в последнем отчаянном прыжке умирающий петух выбросил острые когти и пронзил горло нападающего. Толпа взвыла, глядя, как петух с пепельно-серебристыми крыльями, истекая кровью, упал рядом с агонизирующим врагом.

Мандарин Тан, согнувшись, вздохнул. Как грустно видеть петухов, бездыханно лежащих в пыли арены! Но тут крик, раздавшийся неподалеку, отвлек его от этих мыслей. Старик в соседнем кресле не смог вынести щекотки и резко повернул голову вправо, дико захохотав. Тонкая серебряная палочка, острая, как кинжал, проткнула ему барабанную перепонку. Разинув рот от изумления, старик размазывал пальцем по лицу кровь, струившуюся извилистой дорожкой по шее.

Замерев, мандарин Тан смотрел на струйку крови, которая все текла и текла. И тут он понял, кто будет следующей жертвой.

* * *

Недовольно подняв брови, доктор Кабан тяжело уселся на табурет в харчевне, его маленькие ножки выплясывали под столом дикий танец. Дела шли плохо. Ему не удалось завоевать аудиторию пламенными речами и переливчатыми нарядами, он понял, что отошел на второй план, а кудрявый мужлан Головастик пожинал лавры, покоряя слушателей рассказами о привидениях и наводя на них ужас. Они были в восторге от полного предрассудков человека, воспитанного в горах, а в результате на конференции вместо единения произошел раскол.

Доктор Кабан поднял на служанку потемневшие от гнева глаза — она принесла заказанное им блюдо с потрохами, и он сразу же накинулся на еду. Его острые зубы вонзились в бычье легкое, плавающее в жирной подливке, и он немилосердно чавкал, пожирая кишки с лапшой.

Так больше продолжаться не может! Только безмозглые травники да аптекари без дипломов могли поверить в привидения. Аптекари, как водится, принимали сторону того, у кого были деньги, они понятия не имели о настоящей медицине. К счастью, можно было рассчитывать на приверженцев акупунктуры, настолько упрямых, что их не могла убедить никакая теория.

Пережевывая острыми клыками ягненка, доктор Кабан хмурился. Этот Головастик сумел повлиять даже на мандарина Тана, в компании которого врач видел его после заседания. Нет сомнения, что истории о духах и демонах произвели впечатление на юного правителя, который и без того постоянно читает молитвы. Доктор Кабан вспомнил, как увлеченно мандарин Тан и ученый Динь беседовали с доктором Головастиком после его выступления. Что мог наплести им этот болтун, известный своей слабостью к доносам, что он напел мандарину на ушко?

Доктор Кабан аккуратно почистил зубы своим острым ногтем. Не для того он приехал в столицу, чтобы стать посмешищем для дикаря, спустившегося с гор. Он защитит истинную медицину и выведет академию, раздираемую раздорами, на верный путь. Он придумает план, который поможет все исправить.

Чернильные тучи заволакивали небо, и хотя до вечера было еще далеко, начинало темнеть. Стражники, опасаясь дождя, попрятались по укромным уголкам, и площадь была пустынна, затихнув в темно-сером свете ненастного дня. Мандарин Тан, погруженный в мысли, шел по затихшему двору.

История приняла неприятный оборот, и хотя он предвидел это, он все равно не понимал, что делать дальше. Тан был уверен, что не ошибается. Но сейчас, в этот миг равновесия между тем, чему суждено было случиться, и тем, чему он мог помешать произойти, он испытывал страх. Он знал имя будущей жертвы, но не понимал мотивов этого выбора. Вдалеке дрожали огни фонарей, скрываемых временами ветками миндальных деревьев. Сегодня утром во дворце погибла женщина, расследование подходило к концу. Наклонив голову, чтобы спрятать лицо от ветра, мандарин свернул в аллею апельсиновых деревьев.

Внезапно что-то сильно ударило его сзади, и он упал вниз лицом. С дерева на него камнем обрушилась какая-то тень, придавив коленом голову к земле. Он словно попал в могучие тиски — задыхаясь, он извивался всем телом, пытаясь освободиться, но напавший ударил его в спину с такой силой, что он содрогнулся от ужасной боли. Не желая умереть от удушения, мандарин Тан изо всех сил оттолкнулся от земли руками и вскочил, приняв оборонительную позу. Человек, который отлетел в сторону от его толчка, уже поднялся и теперь медленно приближался к нему. Он ходил вокруг мандарина кругами. На лице его чернела повязка, открывавшая лишь глаза, горящие ненавистью. Мандарин приготовился к атаке, но враг опередил его, внезапно выбросив вперед ногу. Пойманный врасплох, мандарин почти успел отскочить, но с удивлением увидел, как кровавая дуга расплывается по его разодранной рубахе. Он прижал руки к груди, пронзённой чем-то острым, и посмотрел на ноги противника — к ним, подобно шпорам петуха, были привязаны два острых ножа. Один из них был в его крови, а второй угрожающе сверкал холодным блеском. Мандарин сжал зубы. Он не даст запугать себя. Соперник с радостью смотрел, как по одежде мандарина разливается кровь, и, наклонившись, приготовился ко второму удару. Но на этот раз мандарин был умнее: насмешливо улыбнувшись, он бросился на врага, замершего в изумлении. Неужели этот раненый осмеливается атаковать? Мандарин подпрыгнул, взлетел в воздух и схватился за ветку апельсинового дерева. Крутанувшись на руках, он резко выбросил ногу и ударил врага в подбородок. Тот упал с вывихнутой шеей, но, несмотря на это, быстро поднялся, и, когда мандарин, завершая прыжок, коснулся земли, они снова стояли друг против друга, лицом к лицу. Один исходя злобой, другой рассеянно улыбаясь.

Мандарин Тан сделал приглашающий жест:

— Ну подходи же, деревенский петух! Сейчас крестьянин свернет тебе шею, и ты пригодишься на ужин!

Издав свирепый возглас, противник бросился в атаку — в воздухе двумя полукружиями ослепительно блеснули ножи. Они молниями сверкали на ногах, но мандарин, танцуя, уклонялся от ударов. Однажды он чуть не получил удар в лицо, лезвие просвистело у самого уха. Тан нанес страшный удар рукой, называющийся «Веер придворного», и, проведя серию атак, сумел избежать соприкосновения со смертельным оружием. Видя, что ему никак не достать мандарина, преступник рассвирепел и пошел ва-банк. Он отбежал и, разогнавшись, сделал стремительный кувырок. Два лезвия устремились к мандарину, словно стрелы, и если при первом ударе ему удалось уклониться, сделав движение плечами, то второй пришелся ему опять в грудь, и рубашка снова оросилась кровью.

Потеряв равновесие, мандарин упал, ударившись затылком о землю. Кажется, на мгновение он потерял сознание, так как успел увидеть, как перед ним проходит вереница предков, безмолвно насмехаясь над потомком, не сумевшим выбраться из этой передряги. Уязвленная гордость подстегнула его, вдохнув стремление к победе. И в тот момент, когда убийца подошел, чтобы прикончить мандарина, тот, как погибающий петух на рынке, внезапно нанес врагу молниеносный удар ногой, попав ему между глаз.

Противник, с трудом удержавшись на ногах, развернулся и побежал в сторону женского крыла дворца. Мандарин бросился за ним. Рана ему не мешала, и он несся за врагом, перепрыгивая через кусты и карликовые деревья и стараясь не потерять из вида стремительно убегающего врага. Тот повернул к восточному фасаду здания, и мандарину пришлось поднапрячь свои мучительно болевшие мускулы. В льющемся из молочного цвета облаков ровном свете, они мелькнули словно две стрелы — человек в маске летел по влажным камням, но мандарин неуклонно настигал его. Добежав до женских покоев, человек перепрыгнул через ограду и обернулся. Тан увидел только белки его глаз. Схватившись рукой за камень ограды, мандарин совершил прыжок, достойный лучшего китайского вольтижера. Он безупречно приземлился по ту сторону ограды и увидел, как его противник свернул за угол темного коридора. Когда он добежал до этого места, человек в маске словно растворился, исчез, но в глубине коридора гулко стукнула дверь. Возможно, ее захлопнул ветер.

Собрав остатки сил, мандарин Тан пошел к тому месту, где исчез противник. Кровь длинной струйкой стекала на землю, грудь мучительно болела. Он вошел в комнату и осмотрелся. Его глаза постепенно привыкли к темноте, царившей в этой комнате с замурованными окнами, и когда он увидел, что в ней находится, он отступил, ошеломленный. Подвешенные к потолку неясные формы сплетались в причудливые арабески. Вместо обоев на стенах были развешаны шкуры — полосатые и пятнистые, а пол был покрыт сплошным огромным и мягким ковром. Мандарин осторожно протянул руку и вздрогнул: вокруг повсюду висели шкуры — питона, пантеры, дикой кошки, выдры, оленя, лисы.

Кто-то из насельников дворца определенно имел явное пристрастие к коже.

* * *

— Это невыносимо! — воскликнул господин Головастик, отбрасывая в сторону голубой горшочек, который разбился о стену. Фарфор, разрисованный нежными цветочками тыквы, разлетелся на множество осколков, упавших на земляной пол тюрьмы.

Узница, госпожа Бамбук, измученная болью, лежала, сжав кулаки, лицом вниз на койке и не приходила в себя. Ее спина была покрыта сетью шрамов, половина из которых почти зажила, тогда как вторая половина гноилась.

Тюремный врач, уставясь на язвы, пришел в тихую ярость. Это было непостижимо: раны, на которые он нанес приготовленную поваром Медвежьей Лапой мазь, зарастали.

— Да, средство из жира желтой макаки оказалось действенным, — еле слышно ворчал господин Головастик. — Более того, мазь из желчи теленка препятствует появлению язв.

Он не желал в это верить, но вынужден был смириться с очевидным: опыты дали результат, противоположный тому, на что он рассчитывал. Наложив мазь на половину ран, он оставил остальные раны без лекарства. Он, правда, жег курительные палочки, призывая духов, но заклинания и благовония не принесли желаемого результата. Доктор в ярости ущипнул себя за ляжку. Все-таки вьетнамцы правы — вещества, добытые из убитых на охоте животных, действительно излечивали, и Медвежья Лапа, сам принимавший участие в вылазках, умел их приготавливать. Этот надушенный доктор Кабан оказался прав: нельзя отрицать основы традиционной медицины! Господин Головастик вцепился в волосы и яростно растоптал курительные палочки. Глаза его горели от гнева и разочарования. Как могли духи так обмануть его?

В глубине души мандарин Тан был даже благодарен человеку в маске за то, что тот ранил его, потому что теперь к нему прикасалась девушка, восхищавшая его своей красотой. Она нежно ухаживала за ним. Он закрыл веки, стесняясь своего обнаженного торса, над которым она склонилась. Волосы ее щекотали ему кожу.

— Господин, скажите, если повязка слишком тугая, — сказала кротко Ива.

— Не бойтесь, от вас он все вытерпит, — бросил насмешливо ученый Динь, вошедший в комнату больного и наблюдавший эту сцену. — Ну что, убийца наконец промахнулся, мандарин Тан?

Мандарин зло посмотрел на него.

— Не думаю, что тот, кто напал на меня, был убийцей, не я его следующая жертва.

Ива выпрямилась и спрятала тонкие ручки в рукава кимоно.

— Вы правда знаете, господин, кого убийца выбрал на этот раз?

Динь напряженно вглядывался в лицо своего друга. Ведь тот, истекая кровью, едва добрался до своих покоев и еще не успел рассказать ему обо всем, что произошло. Обнаружил ли он новые улики?

Мандарин насупился, отбросив со лба потемневшую прядь волос.

— Я уверен, что доберусь до него. Но мне нужно выяснить некоторые моменты, прежде чем делать выводы.

— Смерть госпожи Лим удивила и опечалила нас, — вмешалась в разговор Ива. — Только подумать, если бы я не задержалась, провожая госпожу Горькую Луну в тюрьму, может, я бы застала свою госпожу живой!

Мандарин Тан кашлянул и спросил смущенно:

— Скажите, Ива, был ли у госпожи Лим возлюбленный?

Явно смутившись, Ива выпрямилась и отвернулась, но правитель мягко настаивал:

— Я не собираюсь очернять ее память, но это очень важно. Из-за своего возраста принц Буи, каким бы хорошим супругом он ни был, не мог активно участвовать в игре Облаков и Дождя. Поэтому вполне возможно, что его наложница нашла себе другого.

— Да, господин, я думаю, что она находила утешение в объятиях любовника, — нехотя согласилась Ива. — Я не могу сообщить вам его имя, но однажды ночью я увидела, как чья-то тень выскользнула из окна ее спальни, и по его ловким движениям я поняла, что он очень сильный человек.

Ученый Динь заметил, что его друг кивнул. Значит, у госпожи Лим был любовник! Она была виновна в супружеской измене, что для принца Буи вполне могло стать мотивом для ее убийства. Дело осложнялось: может ли правитель быть замешанным в подобную историю? Предположим, что это он убил свою наложницу, но неужели и остальные жертвы погибли от его руки? Краснея от стыда из-за того, что выдала секрет своей госпожи, Ива попросила разрешения удалиться. Когда они остались одни, ученый Динь повернулся к мандарину.

— Каково развитие событий? Ты действительно догадался, кто будет следующей жертвой?

— Если подумать, Динь, очевидно, что все вертится вокруг принца Буи. Все жертвы так или иначе связаны с ним.

— Это мы выяснили, но я не понимаю, кто будет следующим.

— Ты узнаешь, я тебе обещаю; но сейчас мне нужно подумать о новом происшествии.

— Хорошо, кто-то хотел вспороть тебе брюхо, но ты говоришь, что он не был убийцей. Не многие способны отважиться на такое. И как это нападение связано с расследованием?

Мандарин Тан наклонился вперед, невзирая на то, что рана под повязкой открылась.

— Вспомним последние события: утром госпожа Лим найдена убитой в своей комнате, а после полудня загадочный преступник пытается пронзить мне грудь.

— Или у тебя очень толстая кожа, или приходится поверить, что тебе покровительствует некий благой дух, — сказал Динь, следя за реакцией друга.

— Я уже поблагодарил божество, которое защищает меня, — сказал мандарин невинным тоном. — Но на самом деле я убежден, что человек в маске не собирался отправить меня к предкам. Он хотел просто ранить меня, хотел посмотреть, как я буду реагировать на это нападение.

— На твоем месте я бы среагировал гораздо раньше, не доводя дело до схватки. Зачем ожесточенно сражаться, когда можно избежать этого?

— Мандарин Тан никогда не был трусом, — ответил друг. — Этот человек хотел, чтобы я преследовал его, — убегая, он оборачивался, потому что хотел быть уверенным в том, что я последую за ним.

— А может, он хотел посмотреть, будешь ли ты взбираться по лестнице или у тебя хватит сил преодолеть препятствие!

Правитель сделал вид, что не слышит.

— Он хотел завлечь меня в комнату с замурованными окнами, о которой, судя по всему, никто не должен знать, потому-то ее и устроили в женском крыле. Ведь туда никто, кроме принца Буи и евнухов, войти не может.

— А! Комната пыток или притон разврата? — заинтересованно спросил ученый Динь.

— Ни то, ни другое! Комната завешена шкурами животных: змеи, хищники — все, что водится в горах.

— Охотничьи трофеи принца Буи! — воскликнул Динь. — Опять мы встречаемся с ними!

— То, что эта комната укрыта от мира, изобличает одержимость принца — это его сокровище, его тайна. У меня давно сложилось впечатление, что он как-то по-особенному пристрастен к коже.

— Да, вспомни пытки, придуманные им для заключенных — разрезы, клейма, наносимые раскаленным добела железом…

Мандарин Тан помассировал спину, страдая от боли.

— Кто же, как думаешь, привел тебя в комнату кож? — спросил Динь.

— Неуловимый любовник госпожи Лим, несомненно. Если этот человек хотел отомстить за смерть своей возлюбленной, разве не идеальный путь он выбрал — навести подозрение на принца Буи? Совершенно очевидно: раз о комнате трофеев стало известно, то станет известно и о его патологической одержимости.

Ученый Динь долго обдумывал это замечание.

— Это означало бы, что, с точки зрения любовника, муж убил развратную жену.

Помогая себе локтями, правитель осторожно приподнялся.

— Настала пора повидаться с нашим хозяином.

* * *

— Оставьте убитого горем мужа предаваться своей печали! — приказал принц Буи надменно.

— Убийства не закончились со смертью вашей любимой наложницы, — возразил мандарин Тан, не теряя спокойствия.

Напрасно он требовал, чтобы принцу доложили о его приходе, — ему в конце концов пришлось просто оттолкнуть стражника, чтобы войти. После гибели госпожи Лим принц отказывался принимать кого бы то ни было. Мандарин увидел перед собой измученного, опустошенного старика, лишившегося в одночасье лоска и великолепия столичного вельможи.

— Я хотел поговорить с вами о хорошо известной вам комнате кож, которую я случайно обнаружил в женской половине дворца. Я полагаю, вас весьма привлекают шкуры, кожи, меха.

Принц Буи схватился за подлокотники резного кресла и наклонился вперед, презрительно выпятив губу.

— Да. Ну и что? Кого может интересовать подобная ерунда?

— Эта ерунда играет решающую роль в раскрытии ряда убийств, которые вот уже несколько дней совершаются в городе, потрясая население, — холодно ответил мандарин.

Пергаментный рот принца изогнулся в нелюбезной улыбке.

— Мандарин Тан, вы что, собираетесь сказать, что я причастен к этим убийствам? Вы знаете, что это открытое неповиновение? Надеюсь, вы не забыли, что я — представитель Императора?

Глядя в суженные глаза старика, мандарин произнес, тщательно взвешивая каждое слово:

— Неподчинение — вот предлог, которым вы пользуетесь слишком часто. Не из-за него ли казнят вскоре семью Дэй? Но меня это не касается, я веду расследование по вашему же приказу, принц Буи, представитель Императора. Вы сами об этом помните?

Принц проглотил слюну, уже готовую упасть с его губ. Этим молодым человеком гораздо труднее манипулировать, чем ему казалось вначале. Новое поколение начисто лишено уважения к старшим и ничего не знает о протоколе!

— Доктор Кабан, осмотрев тело вашей наложницы, обнаружил рисунки, нанесенные на кожу уже после татуировки.

— Нисколько не стыжусь признаться в том, что это я нанес их на ее кожу, и если вас это интересует, скажу, что ей это нравилось, — нетерпеливо прервал его принц. — Татуировка, которую она носила на теле, была варварским шедевром, а я всего лишь дополнил рисунок, привнеся в него традицию вьетнамского представления о прекрасном. И, таким образом, моя наложница стала символом союза двух этих миров, живым ковром, оживающим перед моими глазами всякий раз, как я посещал ее. Не забывайте, мандарин Тан, что закон не может вмешиваться в права мужа по отношению к жене.

Мандарин недоверчиво поднял бровь. Принц уже заговорил о своих правах супруга, хотя имел немало оснований для убийства неверной жены.

— Причиной ваших многочисленных охотничьих вылазок стало именно влечение к татуированной коже? Ведь именно в горах создают самые лучшие рисунки?

— Нет, единственной целью охоты была добыча великолепных животных, которых мы убивали. Вы посетили зал шкур. Сказочные узоры на шкурах животных великолепнее любого рисунка, а структура их кожи тонкостью превосходит все свитки и шелка, которыми мы пользуемся. Во время охоты — насколько помню — я никогда не убивал дикарей, хотя некоторых из них мне пришлось выселить из жалких деревушек.

— Вы не заставите меня думать, что вы испытывали к ним хоть какое-нибудь уважение, — скептически ответил мандарин Тан.

— Не в этом дело. Я охотник, а не убийца.

— Но разве дикари не обладают великолепной, украшенной чудесной татуировкой кожей?

Принц погрузился в раздраженное молчание. Нельзя позволять, чтобы этот юнец его третировал.

— А если кто-то из ваших охотников все же убил бы дикаря?

— Его ожидало бы неминуемое наказание, я решительно запретил это. Не хватало еще, чтобы и дикари ненавидели вьетнамцев. Мне достаточно хлопот с придворными, чтобы позволить себе иметь неприятности еще и с горными племенами!

Явно нервничая, принц Буи заерзал на троне. Этот допрос выходил за рамки приличия. Молодой мандарин осмеливается задавать такие вопросы принцу крови, да еще во время траура! Это уже просто неприлично.

— Но насколько я знаю, госпожа Лим была захвачена вместе со своим другом. Однако он вскоре был найден мертвым на дне глубокого оврага.

— Несомненно, его сожрал тигр, он был совершенно неузнаваем. Джунгли полны опасностей: тигры и пантеры опаснее человека. Я вам повторяю, мои люди не получали приказа убивать его. И какой в этом смысл? Он мог бы стать моим конюшим или воином.

Мандарин тихо спросил:

— Как далеко вы могли зайти, чтобы обладать несомненно великолепной кожей одного из этих дикарей?

Принц Буи ответил холодно, всем своим видом показывая, что разговор окончен:

— Представьте, на что готов мужчина во имя обладания красавицей?

— Колдунья, посетившая вчера наше собрание, мне кажется, всех убедила, — удовлетворенно заявил господин Головастик. — Она впала в состояние транса, в нее вселились духи, они говорили через нее. Вы видели собственными глазами, как она исцелила безумную вдову своими заклинаниями. Разве мы можем, будучи свидетелями подобных явлений, отрицать существование духов?

Вопрос прогремел под высокими сводами зала для заседаний. Добродушные травники согласились с председателем, хвалясь тем, что старая женщина вступила в контакт с высшими силами после того, как вдохнула испарения растений, сожженных ими в жаровне. Это доказывало, что эти простые творения земли могли призывать богов и что сами травники, таким образом, были орудиями божественного провидения. Аптекари тоже оценили волшебные свойства этих трав и уже наяву грезили о том, как будут распродавать их целыми мешками — кто же устоит и не купит эти стебли и листья, наделяющие даром пророчества и вызывающие сильные галлюцинации? В одиночестве остались только поверженные акупунктуристы, они хмуро смотрели на говорящего.

— Это все ложь! — воскликнул один из них, подняв кулак. — Вы хотите заставить нас поверить в то, что старая растрепанная женщина, нанюхавшись травы, может исцелять людские болезни? Вы слышите то, что хотите услышать, и весь этот фарс изобличает вас!

— Растрепанная женщина является знаменитым медиумом, — ответил господин Головастик. — Не все люди обладают утонченной чувствительностью и могут общаться с духами. Только взывая к ним, можно исцелять, ведь они — вспомните об этом! — и насылают на людей болезни!

— Вы попираете традиционную медицину! — протестовал другой смутьян. — Все ваши истории с призраками не отменяют знания энергетических точек организма.

Поднялся травник с красным от возмущения лицом.

— Энергетические точки ничто по сравнению с нашими травами! Вы засвидетельствовали вместе с нами тот факт, что несколько сожженных стебельков удесятерили силы колдуньи. Нет сомнений: она вдохнула эманацию духа, скрытого в тростнике, а тот сообщил ей, как следует лечить пациентку.

— Вы прекрасно выразили свою мысль, — вмешался господин Головастик. — Так как гении и духи держат нашу судьбу в своих руках, транс, в который впадает медиум, является посланием божества. Через посредство медиума они сообщают нам о причинах болезней и способах их лечения.

Клан приверженцев акупунктуры роптал и сомневался, тогда как травники сияли от радости, будучи поддержанными кудрявым оратором. Аптекари подсчитывали на деревянных счетах, какую прибыль они получат, продавая эти травы. Среди смятения и враждебности, разгоревшихся с самого утра, лишь один человек сохранял спокойное лицо. Доктор Кабан сидел слева от господина Головастика, чей авторитет после демонстрации опыта с колдуньей возрос невероятно. Господин Головастик наслаждался произведенным эффектом, ласковая улыбка слегка изогнула уголки его губ. Непринужденным жестом подобрав полы темно-красного кимоно, доктор Кабан вдруг встал, показав публике изящные ножки, обутые по последней моде. Он грациозно приблизился к оратору, все еще обращенному лицом к публике. Когда тот краем глаза заметил, что доктор приблизился к нему вплотную, на его лице появилась презрительная гримаса.

— Вы хотите поделиться своим мнением с нами, доктор Кабан? — спросил господин Головастик ласково.

— Только этим, — ответил доктор, вынимая остро отточенный нож.

Одним быстрым движением он рассек господину Головастику верхнюю часть бедра.

Брызнувшая кровь заставила господина Головастика закричать не своим голосом. Не веря своим глазам, он глядел на доктора Кабана, на лице которого играло подобие улыбки.

— Довольно трудно исцелить ее с помощью благовоний, не правда ли? Чтобы заживить вашу рану, дорогой коллега, я предлагаю вам следующее средство, — и он швырнул на стол пригоршню курительных палочек.

Оратор в ужасе выкатил глаза, пытаясь зажать рукой алую рану, но кровь просачивалась сквозь пальцы. Медик покачал головой.

— Или вы предпочитаете эту мазь на основе слоновой кости, которая помогает при заживлении ран?

Как жадная кошка кидается на сметану, господин Головастик схватил коробочку и зубами открыл ее. Держа ее под мышкой, он принялся зачерпывать мазь и судорожно наносить ее на рану. Когда кровь остановилась, он с ненавистью повернулся к коллеге, готовясь схватить его за горло.

Но врачи, с ужасом наблюдавшие эту сцену, неожиданно пришли в себя.

— Обманщик! — закричал акупунктурист, которому больше не нужно было никаких доказательств. — Может быть, тебя исцелил дух мази?

Он схватил каменную чернильницу, бывшую у него под рукой, и швырнул ее в сторону сцены. Она бы попала точно в грудь оратора и испачкала бы его прекрасное голубое одеяние, если бы в это время не встал один из травников, собираясь протестовать против ужасного поступка доктора Кабана. Снаряд попал ему между лопаток как раз в тот момент, когда он открыл рот, чтобы произнести обвинительную речь. Он упал на аптекаря, который интересовался, за сколько можно приобрести эту мазь. Голова травника оказалась между колен аптекаря, в ужасе лихорадочно задрыгавшего ногами и сбившего таким образом шапочку с головы проходившего мимо акупунктуриста. Эта шапочка, взлетевшая к самому потолку, послужила сигналом к началу всеобщей свалки. Ошалевшие от многодневных бесплодных прений, чувствуя, что на задах у них уже появляются мозоли, врачи были рады поразмять кости. Один из акупунктуристов вытащил весь свой арсенал игл и стал их метать по кругу с дьявольской точностью. Аптекарь, споривший со своим коллегой о ценах на бальзамы, получил укол в спину. Зная наизусть все болезненные точки, врачи лупили именно по ним, отчего в зале стояли крики и визг. Самые жестокие целились расставленными указательным и большим пальцами в глаза своих оппонентов.

— Шарлатан!

— Торговцы гнилыми травами!

Мешочки с травами запихивались в глотки противников, заставляя их бессильно мычать. Много волос было вырвано в битве, а несколько хилых бороденок выдраны с корнем.

— На помощь! — надрывался господин Головастик в окно, пока его не схватил за пояс один из акупунктуристов. Когда этот молодчик наконец отпустил оратора, у того во всех болевых точках торчали иголки. Ставший похожим на ежа, тюремный врач был немедленно прижат к стене аптекарем, раздававшим удары без разбора направо и налево. Злодейски воткнутые иголки вонзились в его жирную спину. От боли силы его удесятерились. Господин Головастик ответил ему ударом колена, от которого аптекарь сложился пополам.

Но внезапно двери распахнулись, и ворвался усиленный наряд полиции. Стражники оторвали аптекаря от доктора Головастика и толкнули его в гущу дерущихся травников. Удивленные этим, те наградили его чувствительными тумаками.

Но как бы ни увлеклись врачи производством гематом и кровоподтеков, они все же вдруг осознали, что стражники лупят всех, не разбирая, кто друг, а кто враг. Тогда врачи в едином порыве ринулись на людей в форме, чтобы защитить честь своей профессии.

— Разбойники в кожаных сапогах!

— Я тебя научу, как издеваться над людьми науки! — вопил врач, вытаскивая опасный инструмент для удаления зубов и пытаясь открыть рот лежащему на земле стражнику.

Другой врач, только что вернувшийся из колонии прокаженных, вытащил из сумки гангренозные части тел, решив пожертвовать ими во имя общего дела. И сгнившая ладонь без двух пальцев, описав красивую дугу, упала на затылок стражника, который, пытаясь оторвать ее от головы, схватил ее собственной рукой. В ужасе он прижал руку ко рту. Но, увы, не свою — и поняв это, он потерял сознание, как женщина. В это же время одному из его коллег прямо в лицо ударила нога без пятки, но зато украшенная сразу восемью большими пальцами, а заодно и огромными мозолями. Умирая от ужаса, тот отшвырнул ее на попавшегося под руку аптекаря.

Увернувшись от грязных брызг, один из юных стражников вдруг заметил доктора Кабана, сидевшего в позе портного на столе и явно наслаждавшегося видом разворачивающейся перед его глазами баталии. В негодовании он громадными шагами подбежал к нему и замахнулся дубинкой. Но против всякого ожидания, толстяк нежно взял его за шею и, прижав свое лицо к его лицу, прошептал:

— Не меня ли ты хочешь арестовать, маленький сыщик?

Стражник в изумлении расширил глаза, его нос не вынес ужасного зловония докторского дыхания. Он не знал: задержать ли дыхание и умереть от удушья или дышать, но умереть от рвоты? Мужественно сопротивляясь, он упал на спину, задыхаясь от сернистых испарений. Доктор лукаво засмеялся и снова обратил свое внимание на танец кулаков и балет коленей.

Он восхищался хитрой методикой борьбы аптекарей, притворявшихся мертвыми, чтобы воскреснуть и неожиданно ударить врага ногой. Он оценил хватку некоторых травников, вырывавших волосы из носа с такой же ловкостью, с какой они пололи. Он подбадривал фехтовальные, стремительные атаки акупунктуристов. Невзирая на свою опытность в подобных делах, стражники отступали по всему фронту, не выдерживая сплоченного натиска медиков и их импровизированных, но победоносных методов борьбы.

Весь этот дебош с вывернутыми пальцами, укушенными задами, коварными ударами и подлыми уловками прекратился как по мановению волшебной палочки, когда, пытаясь незаметно убежать, господин Головастик поскользнулся на разбросанных костяшках счетов и выпал из окна.

Поездка оказалась тяжелой, колеи были залиты водой и на проселках образовались ямы. Промокшие сельские дороги превратились в сплошную грязь, в которой увязали лошади. Утром шел проливной дождь, они отправились в путь поздно и к концу дня одолели только половину пути.

Мандарин Кьен вышел из повозки, усталый и нервный. Новости нельзя было назвать хорошими. Постройки никуда не годились. Каналы, проведенные архитекторами, могилы которых, наверно, уже всплыли, не справлялись с огромным количеством воды, льющейся с небес. Необходимо как можно скорее выкопать новые каналы, учитывая эрозию почвы и недавнюю постройку зданий на слабой почве. Заболоченная земля превратилась в мокрую губку, и те дамбы, которые защищали столицу, испытывали перегрузки. Министр глубоко вздохнул. В этот день он осмотрел Фениксовую плотину, построенную к югу от города, и заметил внушающие опасение признаки ее изношенности. Еще несколько дней непрерывных дождей — и, возможно, разразится неизбежная катастрофа.

Он смотрел, как помощник, в сапогах, облепленных грязью, вел к конюшне его гнедого коня. Он вытащил косичку из-под плаща и сделал несколько приседаний, чтобы размять ноги. Кожа его лица сверкала от дождя, она казалась гладкой, как у ребенка. Подняв голову, мандарин Кьен созерцал силуэт дворца, на изогнутых крышах которого стоические морды драконов отводили воду. Мандарин задумался, вспомнив о мандарине Тане. Как, интересно, идет расследование?

Внезапно он сощурил глаза. Кто-то лихорадочно махал ему издалека рукой, спрятавшись под навесом. Приблизившись, он узнал своего друга мандарина Тана, чье покрасневшее лицо выдавало волнение.

— А, вот наконец и ты! — закричал он с явным облегчением.

— Успокойся, я не собирался утонуть во время осмотра, — ответил ему министр, встряхнув косичкой.

— Тебе грозит опасность более серьезная, — волновался друг. — Ты — следующая жертва в списке убийцы!

* * *

— Ты шутишь! — воскликнул мандарин Кьен, садясь в кресло рядом с Динем. — Ты ранен в грудь или в голову? — он указал подбородком на перевязку, заметную и под одеждой.

Мандарин Тан прохаживался по Стратегическому залу, где они сейчас находились. На лице министра недоверие смешивалось с иронией, он поднял брови и скривил рот. На лице Диня читалось острое любопытство, но не к нему обращал свои речи правитель.

— Послушай, Кьен, сейчас я вкратце изложу то, что тебе жизненно важно знать.

— Попытайся убедить меня, — ответил друг, скрестив руки на груди.

— Убийца совершает преступления в столице уже несколько дней. Мы пришли к выводу, что он руководствуется в своих действиях правилами классификации, цель которой — установить связи между различными сущностями, такими, например, как пять внутренних органов и пять элементов. Даосы верят, что когда эти связи установлены, во Вселенной и в человеке воцаряется гармония.

Министр кивнул: он хорошо помнил все это.

— Итак, — возобновил свою речь мандарин Тан, — мы установили следующие пары: Селезенка-Земля в случае Рисового Зерна, Легкие-Металл для Черной Чесотки, Печень-Дерево для госпожи Пион и Сердце-Огонь в случае госпожи Лим.

— Это означает, что последняя комбинация — Почки-Вода — ожидает следующую жертву, — закончил за него министр. — Все это мне известно. Но не понимаю, какое отношение это имеет ко мне лично.

Мандарин Тан поднял указательный палец, щеки его покраснели.

— Чтобы ответить на твой вопрос, нужно понять, как убийца выбирал жертвы. Думал ли ты о сходстве между погибшими?

Так как все молчали, мандарин торжествующе взмахнул руками.

— Если тщательно изучать классификацию, можно заметить, что речь в ней идет не только о пяти внутренних органах и пяти элементах, но и о пяти отверстиях!

— Пяти отверстиях? — пробормотал ученый Динь удивленно.

Министр заинтересованно склонился вперед.

— Ты нашел новый след…

— Посмотрите, у крестьянина Рисовое Зерно было слишком много зубов во рту, у Черной Чесотки не хватало носа, госпожа Пион лишилась глаз. Госпожа Лим не говорила ни слова на нашем родном языке: значит, у нее был свой, особый язык. В связи с этим догадайтесь — что подсказали мне книги?

— Что эти отверстия точно соответствуют только что приведенным тобою парам, — сказал мандарин Кьен, на этот раз уже с большим вниманием.

Ученый Динь заметил, что он опечалился и серьезно задумался, перестав наконец высмеивать фантастические, на первый взгляд, теории друга. Сам он был поражен открытием мандарина Тана. Новое трактование классификации было важным, оно давало возможность определить, кто будет следующей жертвой.

— Остаются только уши, — заключил мандарин Тан, как будто услышав его мысли.

— Какое это имеет ко мне отношение? — спросил министр.

Мандарин Тан остановил его жестом руки, он еще не закончил излагать свою мысль.

— Вспомните: все жертвы так или иначе были приближены к принцу Буи. Вопрос стоит так: кто в окружении принца обладает необычными ушами?

— Но я же не глухой! — протестовал мандарин Кьен.

Его друг резко обернулся.

— Сегодня нет. Но разве ты забыл, что произошло во время охотничьей экспедиции, в которой мы участвовали за несколько дней до трехгодичных экзаменов?

— Охотничья экспедиция?

Евнух был явно потрясен, на лице его появилось нерешительное выражение. Ученый Динь спрашивал себя, к чему ведет мандарин Тан. К чему сейчас ворошить глубокое прошлое? Он подозревал, что ночная сцена, которую мандарин старался оживить в своей памяти, содержала нечто очень важное, но его друг никогда не рассказывал ему этот эпизод целиком.

— О каком именно моменте охоты ты ведешь речь? Министр так и впился глазами в лицо мандарина Тана, стараясь прочесть, что у него на душе.

— Я имею в виду ту ночь, когда я был пьян и находился почти в бессознательном состоянии.

— Только не говори, что ты мог что-то запомнить из того, что там происходило.

— В нормальном состоянии я почти ничего не помню. Но мне все же удалось отчетливо вспомнить, как ты поднес руку к шее, по которой текла тоненькая струйка крови.

Казалось, мандарин Кьен тоже сейчас вспомнил это и спросил:

— Ты же был таким пьяным! Больше ты ничего не помнишь из событий той ночи?

— Уверяю тебя, нет, — ответил мандарин Тан, задумчиво насупив брови.

— Но… — прервал ученый Динь, которому этот обмен репликами был совершенно непонятен.

— Дай же закончить! — приказал мандарин Тан, делая знак ему замолчать.

Он обошел вокруг кресла министра, не сводящего с него глаз.

— Часто я спрашивал себя, что означал этот жест. И сегодня, побывав у чистильщика ушей, я понял — ты повредил барабанную перепонку.

Он встал прямо перед другом, словно желая получить от него подтверждение. Мандарин Кьен медленно покачал головой.

— Как? Неужели ты все забыл? — спросил министр, пристально глядя на мандарина.

— Я же тебе сказал!

Ученый Динь попробовал вмешаться:

— Я думаю, что…

Но его прервал нетерпеливый жест мандарина Тана, продолжавшего говорить Кьену:

— Расскажи, как случилось, что ты поранил ухо?

— Вспомни, я пришел на помощь другу Сэну, на которого напал дикий бык. Животное, дергаясь в агонии, толкнуло меня, и я полетел в кусты и веткой проткнул барабанную перепонку.

— Но если убийца знает это, значит, он участвовал в той экспедиции, — вставил ученый Динь.

— Так и есть! С нами были носильщики, корнаки и повара. Большинство из них еще служит во дворце, значит, их всех можно подозревать.

Мандарин Тан, возвышаясь над министром, произнес:

— Вывод такой: ты, Кьен, удовлетворяешь всем критериям, скоро ты должен испытать прикосновение холодного металла к коже, это я тебе говорю! Представь, как все красиво задумано: первые две жертвы были мужчинами, две следующие — женщинами, а последняя — евнух! Наш преступник явно увлекается геометрией.

— Спасибо за предупреждение, но я уверен, что со мной ничего не случится и ты поймаешь убийцу раньше, чем он доберется до меня.

Правитель, вытянув руку в сторону Кьена, сказал:

— Совершенно верно, тебе не нужно запираться в своей комнате, как трусу. Наоборот!

Министр прикрыл глаза, спрашивая себя, что за план созрел в голове у мандарина Тана. Динь, со своей стороны, наблюдал за их словесной борьбой. Правитель не делился с ним своими откровениями, и он был поражен ходом следствия не меньше мандарина Кьена. А мандарин Тан продолжал развивать свою мысль.

— Мы согласны с тем, что последнее убийство будет совершено по схеме Вода-Почки-Уши, не так ли? Но успокаиваться мы не можем — убийца все равно может застать нас врасплох, ведь только он выбирает время и место, поэтому нам нужно что-то предпринять.

Его собеседники с ужасом посмотрели на него.

— Что же мы можем сделать? — спросил Динь из вежливости.

— Я предлагаю заставить его поторопиться и тем самым выдать себя, собрав воедино все требуемые элементы. Очевидно, убийца торопится закончить дело. Итак, если ему станет известно, что мандарин Кьен — предназначенная жертва — окажется вблизи воды, он подумает, что благоприятный момент настал и что ему нужно либо сейчас совершить убийство, либо никогда.

— Вода тут повсюду, — ответил министр мрачно.

— Но есть особенное место — Фениксовая плотина! Повисло тяжелое молчание. Ученый Динь отказывался верить своим ушам.

— Из этого следует, что вы, мандарин Кьен, должны сыграть роль наживки! — сказал он бесцветным голосом.

— Вот именно! — подтвердил мандарин Тан. — Если мы устроим ловушку с мандарином Кьеном в качестве приманки, мы сможем схватить убийцу прежде, чем он совершит преступление. Я очень надеюсь поймать его на месте.

Он остановился и вопросительно посмотрел на друзей. Диня пугала степень риска этого предприятия. Как мог мандарин Тан легкомысленно ставить на кон жизнь друга? Вероятно, он уверен в успехе замысла, а иначе дело может обернуться обыкновенным убийством. Мандарин Кьен молчал, закрыв глаза. Взвешивал ли он в уме последствия хитрого умысла? Был ли он убежден доводами мандарина Тана?

Молчание нарушил министр:

— Хорошо, я принимаю твой план, — сказал он просто. — Каким образом ты собираешься дать знать убийце, что я нахожусь на Фениксовой плотине?

— Пусть глашатаи сегодня же объявят об этом. Погода ухудшается, ты должен будешь завтра поехать на плотину, чтобы осмотреть, в каком она состоянии. Наш убийца, несомненно, клюнет на это. Я сегодня же расставлю своих людей вокруг плотины — они будут там раньше убийцы. Все окрестности будут под наблюдением, и ты сможешь чувствовать себя спокойно, зная, что кругом наши люди. Ученый Динь заерзал в кресле.

— Мандарин Тан, а ты подумал о том, что убийца может напасть этой ночью?

— Да, я действительно подумал об этом. Поэтому я предлагаю: мы сами будем охранять мандарина Кьена этой ночью.

Министр запротестовал:

— Не слишком ли далеко вы заходите? Если это моя последняя ночь, я бы хотел провести ее не в вашей компании!

— Но ты понимаешь, что мой замысел сорвется, если этой ночью тебе всадят нож в почки?

Мандарин Кьен, скрепя сердце, согласился, и правитель посчитал, что все решено.

— Почему мы не можем доверять охрану стражникам принца, все-таки это их дело? — спросил ученый Динь, ценивший больше всего покой.

— Неужели ты хочешь, чтобы наш друг закончил свою жизнь так же, как госпожа Лим и госпожа Пион — их ведь охраняли эти лодыри!

Так как никто не ответил, мандарин Тан стукнул кулаком по столу.

— Итак, план вступает в действие! Развязка близка, друзья мои!

* * *

В час Петуха, когда начинают варить вечерний суп, толпы глашатаев рассыпались по улицам столицы. Вертя свои трещотки, они привлекали внимание прохожих и громоподобными голосами выкрикивали следующее объявление:

«По причине непрестанных ливней угроза наводнения стала реальной. Поэтому все население переводится на военное положение: соберите все ценности, которые у вас есть, и приготовьтесь к эвакуации из Тханглонга, если ситуация не изменится. В то же время это лишь предупредительная мера: не поддавайтесь панике, так как завтра утром мандарин Кьен, министр и Исполнитель правосудия, поедет на Фениксовую плотину для того, чтобы проинспектировать ее состояние. Будьте бдительны и держите глаза открытыми!».

Объявление вызвало определенную суматоху среди населения, которое давно уже подозревало о грозящей опасности. Люди спорили, что нужно взять с собой в крайнем случае. Брать ли с собой золотые браслеты и булавки? Что будет с надгробными алтарями предков? Запастись ли рисом или ватными одеялами? В этот сумрачный вечер тревога охватила жителей города, и если некоторые предвидели одни лишь ужасы, другие полагались на мандарина Кьена, человека уважаемого, которого часто видели во время казней и празднеств. Он внушал доверие. И если действительно нужно укрепить плотины, он, несомненно, сделает все необходимое.

В тюрьме, погружавшейся в темноту по мере того, как невидимое солнце опускалось за горизонт, Горькая Луна тоже услыхала принесенный издалека ветром голос глашатая. Она склонила голову на грудь. Какая ирония — ей предстоит либо быть обезглавленной через два дня, либо медленно и мучительно утонуть! Жребий брошен, ничего не поделаешь. Подумать только, если бы она по-прежнему жила в своей лодке, она была бы в лучшем положении, чем горожане, дома которых будут затоплены. Упоминание о мандарине Кьене пронзило ее сердце. Она невольно улыбнулась. Несмотря на тяжелые годы, он остался прежним — человек, которого она любила! Он спешил в самое опасное место, готовый принести себя в жертву ради спасения остальных. Может, благодаря этим его качествам, она отдала ему свое сердце навеки. И пока другие заключенные трясли тюремные решетки, требуя, чтобы их освободили в случае стихийного бедствия, Горькая Луна, госпожа Дэй, снова легла на свою плетеную циновку и попросила принести ей бумагу и чернила. Пусть конец близок — она еще успеет написать последнее послание тому, кто никогда не ответит на ее любовь.

* * *

Запершись в покоях с опущенными шторами, принц Буи с раздражением слушал крики глашатаев, пробудивших его от мечтаний, в которых он видел себя склоненным над невероятной спиной своей наложницы, готовым нанести новые узоры на живую плоть.

Громоподобный голос глашатая заставил его вздрогнуть, и острие серебряного ногтя вонзилось в его желтую пергаментную ладонь, из царапины вытекла капля крови — такой черной, что она казалась ненастоящей. Пусть они все погибнут, эти несчастные! Пусть они затопчут друг друга, спасаясь от волн, и потонут в грязи! Он правил ими достаточно долго, чтобы узнать, до чего они малодушны. Они встают на сторону сильного вельможи во время конфликта, а потом без стыда бросают его, если дела идут плохо, а сейчас они предоставлены самим себе перед лицом разбушевавшейся стихии. И даже он, представитель Императора, не сможет их спасти в эти немилосердные времена. Все, чего он желал сейчас, — чтобы наводнение случилось после обезглавливания семьи Дэй, чтобы он смог насладиться сладостью мести. Пусть после казни хоть весь город уйдет под воду, и он с радостью увидит, как несутся по течению тела и головы.

Но упоминание о мандарине Кьене смутило его. Неужели он будет заниматься этой проклятой Фениксовой плотиной тогда, когда нужно тщательно готовиться к предстоящей казни? Что же касается молодого мандарина Тана, имеющего вид охотничьей собаки, взявшей след, то он ошибся, возлагая на него столько надежд. На деле оказалось, что он умеет только задавать дерзкие вопросы, и сейчас, конечно, этот наглец пакует свои чемоданы перед лицом неминуемого бедствия. Принц Буи щелкнул скрюченными от артрита пальцами. Как жалки эти мандарины, вышедшие из народа!

* * *

Уже прошло несколько страж ночи, и, бодрствуя, они видели, как, подобно призрачной армии, тени деревьев перебегают по стенам. В комнате мандарина Кьена царила полутьма. Испуганные слуги внесли лампы и неслышно удалились. Золотистый свет делал мрачные стены этой комнаты немного более приветливыми. В углу стояла кровать из черного дерева, мебель состояла из стола, на котором выстроились в ряд кисти и тушечницы, и кресла с резными ножками. Свитки, заключающие в себе летописи и философские трактаты, лежали в шкафу с инкрустированными перламутром створками. На эту ночь принесли еще одну походную кровать, на которой и возлежал сейчас мандарин Тан с закрытыми глазами и закинутыми за голову руками.

Рот Диня разрывали приступы зевоты. Неумелые стражники принца Буи были отосланы в тюрьму, так что только мандарин Тан и он сам защищали министра. Они перенесли диван из тяжелого дерева и поставили его поперек двери, в комнате горела свеча, чтобы их не могли застать врасплох. В глубине души Динь надеялся, что ночь пройдет спокойно: ему совсем не хотелось встретиться лицом к лицу с убийцей, вооруженным острым ножом. Если бы мандарин Тан оказался прав и убийца спокойно спал этой ночью! Динь рассматривал квадратную спину министра, который лежал, не произнося ни слова. Его непроницаемое лицо не выражало страха, его будто не заботило ни как пройдет эта ночь, ни что будет завтра. Динь много раз внимательно смотрел на него, но ничего не смог прочитать в его наглухо запечатанной душе. О чем должен думать он накануне того дня, когда ему предстоит сыграть роль приманки в последней сцене пьесы, где сюжет основан на убийстве? О чем мечтает он в эту ночь, за которой могут больше не последовать другие ночи? Может быть, под этой непроницаемой маской все же незаметно трепещет душа? Он жалел мандарина Кьена, вынужденного пойти на крайнюю меру, чтобы прекратить серию убийств, в которой он мог стать последней жертвой.

Устроившись поудобней в жестком кресле, ученый Динь посмотрел на мандарина Тана — казалось, тот спит. Наверно, ему тоже нелегко пережить эту болезненную ситуацию, когда его друг подвергается страшной опасности. Правитель принял это решение после долгих размышлений. Динь видел, как глаза его наполнились бесконечной грустью, когда мандарин Кьен отвернулся к стене, укрыв одеялом широкие плечи. Не точил ли его теперь червь сомнения? Желая убедить их, мандарин Тан загорался и убеждал сам себя, но не преувеличил ли он свою уверенность в успехе дела?

Динь пытался узнать, что на самом деле творится в душе мандарина, но наталкивался на сопротивление. Обычно мандарин Тан делился с ним своими открытиями, но сегодня Динь только из разговора с министром узнал о новом успехе мандарина в толковании классификации. Ученый не подавал виду, но чувствовал себя слегка обиженным. Два мандарина разговаривали на только им понятном языке, когда рассуждали о том, как лучше устроить ловушку. Он чувствовал себя лишним, когда они погружались в свои, недоступные для него воспоминания. Динь вздохнул. Иногда мандарин Тан совсем сбивал его с толку, его мысль взлетала так высоко, что даже Динь не мог за ней следовать. Он признался себе, что чувствовал свою неполноценность, наблюдая за интеллектуальной гимнастикой мандарина Тана.

Созерцая неподвижный профиль своего друга, лежащего на кушетке, Динь не мог придти к какому-то определенному выводу. К тому же красные пятна на скулах мандарина выдавали его внутреннее волнение. В покоях мандарина Кьена царило почти мертвое молчание, за всю ночь они обменялись лишь несколькими репликами. Ученый Динь довольствовался тем, что молча выслушал их короткие замечания, из которых следовало, что оба мандарина уже не изменят принятого решения. Министр казался ему более спокойным с тех пор, как согласился на предложение Тана, он, вроде бы, спокойно спал. Но мандарин Тан выглядел более нервным, его жесты казались резкими, а глаза сверкали холодным пламенем.

Наступила уже четвертая стража ночи, и ученый Динь наконец задремал. Позднее, когда он вспоминал эти мгновения, он сказал себе: эта ночь имела вкус кисло-сладкого плода.

* * *

Неподвижно лежа в своей постели, мандарин Кьен думал обо всем, что произошло, и о том, что должно случиться. Мандарин Тан и он вместе приняли решение, понимая отчетливо, чем оно продиктовано. Они как будто подписали совместное соглашение. С этой минуты слова уже были лишними, но, засыпая, он чувствовал напряженный взгляд друга, устремленный в его спину. И не оборачиваясь, он чувствовал глубокую печаль, овладевшую другом, и старался изо всех сил не поддаться ей.

Министр закрыл глаза, призывая сон. Избранное ими решение было лучшим для всех, в этом он был убежден. Будь что будет, он ни о чем не станет сожалеть, и его друг, мандарин Тан, знает об этом.

Он желал действия и получил больше, чем просил. В промокшей одежде, с мокрыми волосами, ученый Динь притаился в высокой траве у входа на Фениксовую плотину. Еще перед рассветом он устроился в зарослях неподалеку от многочисленных стражников, занявших позиции вокруг. В каждой яме, за каждым кустом сидел замаскированный листьями стражник. Даже носильщики Мин и Сюан приняли активное участие в деле, замаскировав шляпы ветками бамбука. Дорога к плотине была защищена как крепость, и кто бы ни пытался пройти по ней, он непременно был бы встречен целой армией, вооруженной до зубов. Все знали приказ мандарина Тана: дать пройти убийце и вмешаться только тогда, когда он поднимется на плотину. Ученый Динь взглянул на нее через тонкие стебли тростника. Дорога просматривалась прекрасно. Издалека можно было заметить даже бегущую по ней собаку — убийца никак не мог пройти незамеченным, разве что он был невидимкой, демоном.

Сжавшись в комок, Динь успокоился. Он был всего лишь наблюдателем, в его обязанность входило подать знак солдатам. Ему не нужно было особенно рисковать собой: схватить преступника должна была стража. Это их дело, в конце концов. Он чихнул. Итак, все должно произойти этим влажным утром, под пухлыми облаками, несущимися с гор. Он надеялся, что все пойдет по плану и что скоро появится убийца.

В час Тигра он увидел паланкин мандарина, который двигался по узкой дороге, влекомый могучими носильщиками, которым был дан приказ высадить седоков чуть выше плотины, чтобы не вспугнуть убийцу раньше времени. Тяжелая красно-золотая занавеска поднялась, как театральный занавес, и два мандарина молча вышли из паланкина. Они направились к плотине, пройдя совсем близко от укрытия ученого Диня.

Они шли, согнувшись, против ветра — один за другим, в облаке брызг, долетавших до них от воды. Они собираются обсудить последние детали, решил Динь, снова переводя взгляд на опустевшую дорогу.

* * *

Дамба нависала над огромным водным пространством, волнуемым ветром, по нему сейчас пробегали серебристые волны. Среди волн плавал мусор, принесенный течением: ветки, сорванные с вековых деревьев, лодочные весла и толстые стволы пальм. В бледном утреннем свете в воде отражались серые облака. Дорога, ведущая на дамбу, нуждалась в ремонте, она заросла буйной травой и кустарником. С другой стороны идущей вверх дороги простиралась ярко-зеленая долина, сейчас ее краски были приглушены пеленой дождя, снижаясь, она вела к столице. Виднелись крыши, покрытые листьями баньянового дерева, — обиталища крестьян. Старая Фениксовая плотина, последняя преграда волнам на пути к городу, во многих местах прохудилась, сквозь трещины сочились струйки воды, сверкавшие, как ртуть.

Мандарин Тан шел за министром, облаченным в одеяние цвета нефрита, испещренное сейчас бесчисленными каплями дождя. Его крысиная косичка отбивала по спине ритм шагов, а знакомая походка напомнила мандарину о таких далеких теперь годах учебы. Чего бы он только ни отдал, чтобы вернуть хоть несколько мгновений прошлого!

Под надоедливыми брызгами они приближались к воде, два одиноких человека посреди разбушевавшейся стихии. Когда они достигли середины плотины, мандарин Кьен посмотрел на бурную воду и начавшую пробуждаться долину. Он созерцал далекие уступы гор, голубеющие вдали, их почти круглые вершины. Потом он прислушался к доносящимся издалека знакомым звукам спящего города, отраженным кривыми крышами храмов. Умиротворенная улыбка показалась на его лице, и он обернулся к мандарину Тану.

А тот долго смотрел на его спокойное лицо с тяжелыми веками, которое старался запомнить как можно лучше — до малейшей черточки, а потом сказал голосом, в котором не было надежды:

— Прекрасное утро для того, чтобы умереть, не правда ли?

* * *

Ученый Динь привстал в высокой траве. Что делают два мандарина на дамбе? Что-то слишком долго они там задержались. Нельзя, чтобы убийца пришел сейчас, пока правитель все еще там. Это лишило бы засаду всякого смысла. И вот на тебе! — достигнув середины дамбы, они остановились и, казалось, держат совет. Министр глядел на воду и равнину, оживленно беседуя со своим другом.

Вдруг Динь выпрямился. Внезапно вдали на дороге показалась какая-то фигура, темнеющая на фоне белого песка. Он прищурил глаза, но невозможно было различить — кто это. Он обернулся опять к дамбе и увидел, что мандарин Тан увлечен разговором, ветер играет его растрепанными волосами. Ему нужно во что бы то ни стало уйти оттуда, иначе ловушка провалится! Но слишком поздно предупреждать его: он уже не сможет выйти незамеченным из своего укрытия. Динь в душе ругал мандарина Тана — нашел же момент для болтовни!

Фигура становилась все крупнее. К дамбе приближался человек.

* * *

Посредине дамбы, как будто провиснув между небом и водой, мандарины смотрели в глаза друг другу. Министр бесстрашно, хотя и побледнев, вглядывался в напряженное лицо друга. Мандарин Тан сжал челюсти и поднял кулаки. Несколько мгновений, казавшихся им бесконечными, они смотрели друг на друга, один — флегматично, другой — яростно. Дождь падал тонкими струями, ветер овевал их своими крыльями, отделяя от остального мира. Слышали ли они вообще, погруженные в себя, завывания ветра и шум воды? Наконец мандарин Тан заговорил:

— Зачем?

Второй поднял с рассеянным видом веки, но не сказал ни слова.

— Зачем ты их убивал?

Глаза министра вдруг зажглись.

— Оглянись на то, что происходит вокруг, Тан, и спроси себя, почему мне нужно было убивать их именно так, как я это делал. Стихия разбушевалась, наводнение неизбежно. Вселенная погружается в хаос, нет никакой возможности установить космическую гармонию между природой и человеком.

— Неужели ты думаешь, что ритуальные убийства, совершенные по правилам классификации, приведут мир к спокойствию! — в отчаянии воскликнул мандарин Тан.

— Я не только верю в это, я думаю, другого выхода нет! Что делают верующие, когда просят богов о помощи? Они приносят жертвы — животных или людей. И я тоже принес жертвы, и только.

Мандарин Тан встряхнул головой.

— Очень умно объяснить все жертвоприношением! Ты убивал мужчин и женщин…

— Висельников! Смутьяна-крестьянина, нарушителя спокойствия, двух развратных женщин. Их в любом случае покарал бы закон!

— И ты решил взять на себя роль жреца, устанавливающего порядок во Вселенной, проливая кровь по канонам классификации. Таково твое представление о власти?

Министр безрадостно засмеялся:

— Ты произнес слово, которое и определило весь мой замысел: власть. Ты знаешь, Тан, как унизительно быть выходцем из низов? Знаешь, и не хуже меня. Как трудно подниматься по общественной лестнице! Ведь мы с тобой происходим из одного социального слоя, которому не суждено править.

— Я не согласен! Мы разговаривали с тобой на эту тему тысячи раз, и я всегда придерживался мнения, что трехгодичные экзамены дают возможность человеку, который этого заслуживает, занять высокие посты. Ты забыл, что мы с тобой мандарины?

— А ты забыл, что я евнух? — возразил мандарин Кьен.

Последовало ледяное молчание, полное невысказанных слов.

— Я понял по результатам экзаменов, что не смогу достичь той высоты, на которую способен, не смогу стать правой рукой влиятельного принца. Мои оценки не давали мне права выбирать место. И я позволил оскопить себя, чтобы поступить на службу к принцу Буи, который только что потерял сына и искал мандарина-евнуха на роль помощника. Кто знает? Я мог бы заменить ему сына. Тогда он был сильным человеком, я стремился подражать ему. Когда я стал его помощником, я стремился к победе справедливости, к тому, чтобы каждое преступление каралось соответствующим наказанием.

Министр умолк, погрузившись в воспоминания.

— Но, — продолжил он, — я не знал, что смерть принца Хунга быстро разрушит отца, ставшего злым и капризным изобретателем пыток. Представляешь ли ты, насколько мерзко участвовать в таком судебном маскараде? Соглашаться на несправедливые казни — чтобы развлечь принца! Для того ли пожертвовал я своей мужественностью, чтобы пасть так низко?

— Ты пал еще ниже, став убийцей, — бросил ему в лицо мандарин Тан.

— Неужели ты не понимаешь, Тан? Мандарин ты или нет, ты всегда будешь зависеть от милости аристократа, в чьих жилах течет благородная кровь.

— Принцы обязаны повиноваться Императору, Сыну Небес, — настаивал правитель.

Министр засмеялся ледяным смехом.

— Ты что, действительно веришь, что властители всегда правы, что те, кто управляют народом, ведут его по верному пути?

Так как его друг молчал, он продолжил:

— Они не только демонстрируют свою бездарность, они к тому же стремятся раздавить нас своим высокомерием. Можешь ли ты унизиться до такой степени, чтобы служить их делу? Я решил — нет! Классификация учит нас: космическая гармония не установится до тех пор, пока человек не станет жить в согласии с Вселенной. Правитель — человек, он должен служить примером. Если он творит преступления и неправильно управляет своим народом, то нарушается равновесие и связь теряется. Разве мы живем не при таком положении вещей?

Он взмахнул рукой в сторону бушующей воды, бросавшейся на старые камни.

— Я начал эту серию убийств, основанную на классификации, чтобы завершить цикл. Я принесу мир, и если ты хорошо обдумаешь мои действия, ты поймешь, что добро рождается из зла.

— Почему же ты взял на себя роль жреца, проливающего кровь, избрав священную жертву? Ведь такова твоя цель, если честно?

— Это единственно возможная цель. Я беру на себя вину за отнятие жизни у себе подобных, но благодаря мне восстановится гармония Вселенной. Прежний голодранец станет искупителем мира — горькая ирония, правда?

Мандарин Тан недоверчиво тряхнул головой.

— Говори что хочешь, но все дело в твоих амбициях, твоем желании стать лучшим, показать, что бывший голодранец может перехитрить всех. Ты пользуешься классификацией только ради осуществления своей цели. Ты, как и я, дитя простого народа, наделенное некоторым умом. Разница в том, что я верю в конфуцианскую систему, а ты стремишься исключительно к могуществу.

— Ты ошибаешься, Тан! Во мне есть желание помочь народу добиться лучшего. Ты думаешь, что забота о дамбах — притворство? Чтобы осуществлять проекты, нужна поддержка принцев. А они постоянно заняты собой, своими конфликтами, каждый борется за свои мелкие привилегии. Их не интересуют нужды народа.

— И поэтому ты захотел манипулировать принцем Буи? Чтобы он помог тебе в осуществлении твоих благородных замыслов?

— Я много раз уступал ему в мелочах, чтобы взять свое в чем-то действительно серьезном. Воображая, что правит, он переставал наблюдать за мной. Тот, кто хочет обладать властью, должен хитрить и ловчить, когда-нибудь ты это поймешь.

Скрестив руки, мандарин Тан посмотрел в глаза министра.

— Четыре года назад смерть принца Хунга отвечала твоим интересам. Я прав?

* * *

Раздвинув головой тростник, ученый Динь смотрел на дамбу и терялся в догадках. Два мандарина продолжали беседу. Это немыслимо! Намеченный план разваливался на глазах! Оба жестикулировали, их одежды развевались на ветру, как знамена. Что же такое важное они обсуждали? Сыщики устремили на него вопросительный взгляд, ожидая команды броситься на человека, шедшего по дороге. Но рано поднимать руку и давать сигнал к захвату.

Вытерев рукавом мокрую прядь, капли с которой падали прямо в рот, Динь прикрыл веки. С изумлением он вглядывался в идущего. Он еще не мог различить черт его лица, но что-то в его походке показалось ему знакомым.

Министр слегка улыбнулся, что усилило и без того ироничное выражение его лица.

— А, наш мандарин Тан напал на новый след! Расскажи о своих открытиях, мне нравится следить за работой твоего ума!

Взгляд мандарина Тана блуждал по водной глади, простиравшейся перед ними и гневно бьющей в дамбу. Маленькие волны теперь кипели пеной, а вода все сильнее текла в щели между камнями.

— Четыре года назад, как раз перед экзаменом, мы все были приглашены принцем Буи на охоту. Во время этой экспедиции захватили госпожу Лим, ставшую потом наложницей принца. Сразу после объявления результатов экзаменов принц Хунг был найден мертвым в слоновнике. Ты дал себя оскопить, чтобы стать помощником старого принца, а я с тех пор испытываю странное ощущение, что из моей жизни полностью выпали события одной ночи, которые я не мог вспомнить, несмотря на все мои старания.

— В науке это называют «осевым» моментом?

— Вот именно! Отсюда и огромное желание реконструировать все детали, так как именно это мгновение положило начало событиям, которые мы сейчас переживаем. Что ж, вспомним, какими мы были в то время. Перед принцем Хунгом была вся жизнь — блестящий студент, призванный стать правителем. Ты осознал сладость власти, бесконечное наслаждение ею, но ты отдавал себе отчет, что вряд ли успех на экзаменах позволит тебе занять высокую должность, поскольку аристократы не раз вставляли тебе палки в колеса. А я был юнцом, полным надежд, я стремился преуспеть на экзаменах и первым в нашей крестьянской семье получить звание мандарина. Я думал, что, получив это звание, я смогу улучшить управление страной и правосудие, отчего народу станет легче жить.

— Ты был наивным мальчишкой, — пробормотал мандарин Кьен. — Я бы мог и тогда объяснить тебе, как на самом деле обстоят дела.

— Что произошло во время охоты? Очень долго я жил с мыслью, что был совершенно пьян — в тот вечер я пил, ни о чем не заботясь. Но я много размышлял над этим и понял наконец, что в мой стакан что-то подсыпали.

— Зачем? — спросил министр, притворяясь удивленным.

— Чтобы я, даже присутствуя там, не стал свидетелем невообразимой сцены. До сих пор я вспоминаю ее как ужасный кошмар. Чтобы в моем отуманенном мозгу остался только фантомный след происшедшего.

— Я думал, что ты начисто позабыл ту ночь. И вчера ты сам уверял меня в этом.

— Не ты один умеешь лгать, — ответил мандарин Тан. — Я сумел припомнить те события, я снова увидел окровавленное бледное лицо принца Хунга на фоне стены, забрызганной кровью. Я слышал стоны и крики, гулко звучавшие в тесной комнате. Но не понимал — откуда они. И я увидел струйку крови, текущую по твоей шее.

— Ты, без сомнения, припомнил и еще одну подробность? — прошептал министр.

Мандарин Тан смерил его с ног до головы жестким взглядом.

— Да. Одну маленькую деталь. Человек на коленях, с такими четко прорисованными мускулами, такими рельефными, что я подумал, что у него прозрачная кожа.

Мандарин Кьен кивнул, губы растянулись в подобие улыбки.

— Память тебя не подвела. Но знаешь ли ты, кто был этот человек?

— Нам говорили, что после охоты во дворец была приведена госпожа Лим. По крайней мере, так сказал принц Буи. Ее поймали вместе с ее соплеменником. Но этот человек никогда не увидел столицы: его разодранное тигром тело нашли несколько дней спустя во рву.

— Что же из этого следует?

— То, что тот человек в шалаше был соплеменником Лим и что вы подвергли его пыткам, прежде чем убить.

— Так, так, — мягко сказал мандарин Кьен, — неужели ты хочешь сказать, что это дело рук принца Хунга, нашего друга?

— Конечно, нет! Но юный принц питал к тебе безграничную любовь и восхищение. Да как и все мы. Ты был для нас старшим братом, который помогает делать первые шаги в новой настоящей жизни… И это ты, использовав свой дар манипулировать людьми, принудил его к соучастию в этом преступлении. Ты заставил принца поверить, что Горькая Луна влюблена в него.

— Верная мысль! — согласился министр. — Уговорить его следовать за мной оказалось детской забавой. Только подумать — насколько сильно правильно сформулированные аргументы могут подействовать на любое сознание! Но остается сказать, в чем же заключалось преступление.

— Я готов. В ту эпоху принц Буи был образцовым правителем, он достиг вершины своей власти. А у тебя было одно желание — чтобы он взял тебя под свое крыло, сначала как протеже, а потом сделал своим помощником. А принц Буи, будучи замечательным правителем, имел одну слабость, которой был одержим — ненормальное пристрастие к коже. Это и влекло его на охоту. Оттуда он привозил меха, шкуры, которые собирал в потайной комнате дворца. Трогать кожу, чертить на ней узоры — все это доставляло ему физическое наслаждение, и он пошел бы на все ради необычного куска кожи. И ты это знал.

Мандарин Тан вдохнул влажный воздух. Ветер с каждым мгновением крепчал и пригибал траву на дороге. Помолчав, он заговорил снова.

— И, поняв, чем ты можешь услужить принцу Буи, ты решил предложить ему самое желанное — кожу, но совершенно особенную кожу.

— У тебя дар рассказчика, мандарин Тан. Продолжай, я слушаю.

— Госпожа Лим, чье тело было осмотрено доктором Кабаном, носила на себе сказочный рисунок, казавшийся живым на ее спине. Эта магическая татуировка восхищала принца Буи. Но не она одна была осчастливлена такой татуировкой: это было достоянием всего племени, к которому она принадлежала. Следовательно, ее соплеменник тоже носил на теле такой же великолепный рисунок.

— Жаль, что его сожрал тигр, — сказал мандарин Кьен, потряхивая косичкой.

— Тигр тут ни при чем, Кьен.

— Как же так? — спросил он, притворяясь удивленным.

Мандарин Тан наклонился вперед, взметнув длинные волосы. Казалось, он переменил тему разговора.

— С самого начала я спрашивал себя, почему все преступления совершились вскоре после нашего прибытия в столицу. Я думал, что это связано с конференцией медиков, как раз начавшейся тогда же. А потом я заметил, что ритм убийств убыстряется, как будто они должны быть завершены до определенного события.

— Какого события? Потопа? Конца света?

— Прибытия…

* * *

— Сэн! — закричал ученый Динь, выскакивая из укрытия. — Что вы здесь делаете?

Отшельник отбросил с глаз прядь волос. В плаще из листьев латании он казался еще меньше.

— Вы разве забыли, что я — последняя надежда моих родных и что их головы завтра же расстанутся с телом, если я не смогу помочь им? — спросил путник, слегка смущенный.

Динь взял себя в руки. Желая исправить свой промах, он возразил:

— Ничуть, отшельник Сэн! Я думаю — у вас с собой есть нечто, что поможет остановить эту кровавую бойню?

Насмешливо глядя сквозь густые ресницы, маленький человек похлопал по мешку, висевшему на перевязи.

— Здесь все, что нужно, чтобы изменить решение принца Буи!

* * *

Запахнув одеяние, хлопавшее на ветру, мандарин Тан взглянул на высокомерное лицо министра. Даже сейчас он не утратил выдержки.

— Ты совершенно правильно понял причины, побуждавшие меня к немедленному действию, — ответил мандарин Кьен. — Нельзя было затягивать исполнение серии этих убийств, это верно. Но как именно ты пришел к этому заключению?

— По дороге в столицу я встретил нашего друга Сэна, ставшего отшельником. Он тоже участвовал в той охотничьей экспедиции, но, раненный в ногу, он не пожелал участвовать в трехгодичных испытаниях. Когда я рассказал ему о скорой казни всей его семьи, он заверил меня, что обладает одним предметом, который остановит принца Буи.

Он огненными глазами посмотрел в насмешливые зрачки министра.

— Зная принца Буи, я предположил, что Сэн принесет сказочный подарок, последний дар…

* * *

— Что это такое? — спросил заинтригованный ученый Динь.

— Мой подарок принцу Буи, — лаконично ответил отшельник Сэн, доставая кусок кожи, покрытый необыкновенным рисунком, переплетениями линий, спиралями, изображениями фантастических животных с шишковатыми головами и раздвоенными хвостами, расправляющими кружевные крылья над своими покрытыми чешуей туловищами. Все это было исполнено совершенства, которому не было равных в мире.

* * *

— И эта невероятная кожа принадлежала не животному, а человеку! — резко сказал мандарин Тан, сверкая глазами. — Ее обладателем был соплеменник госпожи Лим, тот человек, которого я видел в шалаше, с которого вы заживо содрали кожу — прямо на моих глазах! Ты сказал принцу Хунгу, что наступит день, когда он займет место отца в качестве Исполнителя Справедливости, так пусть же уже сейчас приучается к пыткам!

Мандарин Кьен восхищенно присвистнул, в его серых глазах мелькнуло изумление.

— Я знал, что ты силен, но не знал, до какой степени! Поистине великолепная логика, достойная настоящего правителя. Все, что ты сказал — правда, но каким образом ты связываешь это преступление с нынешними убийствами?

Ни тени раскаянья в его лице, подумал мандарин Тан. Он и не надеялся пробудить его, но эта бесчувственность заставила его похолодеть до мозга костей.

— Преступления, совершенные тобой якобы во имя мировой гармонии, можно истолковать иначе в свете этого чудовищного поступка. Если правда, что ты призвал классификацию на помощь, чтобы оправдать убийства — ради согласия Вселенной и человека, ради образцовой роли правителя в установлении этой гармонии, то все же твои преступления можно объяснить и другим, более прозаическим мотивом.

— Что же это? — спросил мандарин Кьен, побуждая бывшего друга идти в своем рассуждении до конца.

— Поставим вопрос иначе: кто из жертв был связан с той зловещей охотой? Конечно, госпожа Лим! Почему же она вошла в твой список? Да потому, что она-то и была главной мишенью!

На лице министра засияла радостная улыбка. Школьный учитель, выслушав примерный ответ лучшего ученика, не мог бы иметь более удовлетворенного вида.

— Честное слово, Тан, ты превзошел сам себя!

— Она представляла для тебя смертельную опасность, так как только она могла узнать татуировку, которую отшельник Сэн собирается преподнести принцу Буи. Поняв, что эта кожа содрана с ее друга, она могла обличить тебя перед принцем, взяв в качестве переводчика, к примеру, господина Головастика.

— Но ты сам говорил, что принц Буи пойдет на что угодно, лишь бы получить этот кусок кожи, — упирался мандарин Кьен.

— Только не в этом случае — ведь он сам строго-настрого запретил убивать пленных дикарей. А вы его не только убили, но еще и зверски истязали перед этим. Уверен, что такой правитель, как принц, не будет ни минуты сомневаться в выборе — вожделенный предмет или уважение людей. Он бы покарал тебя тут же, Кьен, ты не мог этого не знать.

Ветер крепчал и налетал на них порывами. Волны становились все сильнее, вырванные с корнем деревья колотились о дамбу. Вымокнув до костей, два мандарина не теряли мужества. Один бросал в лицо доказательства преступлений, а второй как будто бы с радостью получал их.

— А чтобы не поняли, что ты хотел убить именно госпожу Лим, ты измыслил целую серию убийств, в котором она являлась лишь одним из элементов, скрыв таким образом суть своих намерений.

— Ну и какой вывод ты делаешь из всего этого?

— Это все, что я хотел сказать.

— Ты все прекрасно понял, мой друг, но ты не можешь сделать вывод. Действительно, я воспользовался законом больших чисел, чтобы скрыть одно единственное убийство, которое было для меня важным. Но каков итог всех этих деяний, Тан? Подумай!

— Ты манипулируешь мной, как всеми остальными. Как ни в чем не бывало, ты следил за моим расследованием и был в курсе всего происходящего.

— И должен сказать, что ты великолепно его вел. Я спрашивал себя, найдешь ли ты еще одно звено — отверстия. Это зависело от того, запомнил ли ты, что произошло в шалаше… Мне нужно было знать, что ты помнишь, понимаешь? Но представь, что из твоей памяти полностью выпало бы, что у меня была ранена барабанная перепонка — кстати сказать, меня ранил, защищаясь, тот дикарь, — тогда где мы бы теперь были?

— Не на этой дамбе, во всяком случае?

— На самом деле после госпожи Лим уже не было нужды убивать кого бы то ни было, и я не волновался по поводу подарка отшельника Сэна. Я бы продолжал работы по приведению в порядок гидравлических сооружений, и все.

— Но все же мне удалось пробудить в памяти забытое воспоминание, и вот мы здесь на этом последнем оплоте, защищающем город от наводнения, и последнее убийство должно произойти…

— И это будет означать, что цикл, задуманный мною, основанный на принципах классификации, осуществится и возобновит космическую гармонию, которая спасет всех!

Мандарин Кьен расхохотался.

— Видишь, как все красиво придумано, Тан? Каков бы ни был конец этой истории, я ничего не потеряю!

Порыв ветра приподнял его косичку и закрутил ее вокруг шеи.

— Я мог прекратить убийства еще вчера — у меня уже были на руках все основания для этого, — ответил мандарин Тан.

Министр наклонился вперед, почти касаясь правителя.

— Но ты хотел устроить эффектную сцену, в которой я должен сыграть роль жертвы — в этом твоя идея справедливости. Не так ли, Тан? Твоя цель — заставить меня совершить самоубийство и тем самым завершить космический цикл. Скажи, если я ошибаюсь!

Мандарин Тан кусал губы. Министр просто читает его мысли! Чему удивляться — ведь он мастер манипуляций. Он молчал, тогда мандарин Кьен продолжил:

— Видишь ли, Тан, твой ум сильно отличает тебя от обычных мандаринов, но в том, как ты выносишь приговоры, сказывается излишняя человечность, и это принесет тебе вред.

Волна разбилась у их ног, вода сильно поднялась за время разговора. Им нужно было теперь повышать голос, иначе шум волн заглушал их. Брызги покрыли их пеленой.

Мандарин Кьен сделал шаг назад и вытащил из-под плаща охотничий нож.

* * *

— Кого вы ждете здесь, стоя на коленях в грязи? — спросил отшельник Сэн, разглядывая грязную одежду ученого Диня.

— Мы устроили засаду убийце, который вот уже несколько дней совершает злодеяния в столице. Это долгая история, я расскажу ее вам, если вы согласны погрузиться в грязь вместе со мной, — предложил Динь.

— Убийца? — спросил отшельник Сэн. — Не тот ли, который вытащил нож — вон там, на плотине?

* * *

Мандарин Тан подпрыгнул. Этого он не ожидал. Но министр не двигался. Поигрывая ножом, он, казалось, просто забавлялся.

— Ты не спросил — сожалею ли я о чем-нибудь, Тан.

— Твое лицо говорит об этом. В твоем сердце нет печали.

— Ты прав, так и есть. Что меня огорчает — так это твоя робость, твое почтительное отношение к системе, которая не функционирует.

— Она функционирует, — упорствовал правитель. — Справедливость, осуществляемая хорошими людьми, существует.

— Ну как хочешь. Живи с этой мыслью. Вспомни обо мне, когда тебе стукнет пятьдесят лет и твои дети и внуки погибнут в бесконечных междуусобицах, которые всегда будут раздирать нашу страну! Меня не будет рядом с тобой, когда ты будешь терпеть поношения аристократов, и я не смогу тебя утешить, когда ты будешь страдать от высокомерия принцев! Мы похожи с тобой, ты и я, мы никогда не будем править, но всегда будем жертвами несправедливости!

— Я не такой, как ты!

— Сейчас. Но кто знает, каким ты станешь завтра? Настанет день, когда тебе придется выносить приговор, твоя рука задрожит, ты спросишь себя — а действительно ли виновен тот, кого я караю. А если истинный виновник окажется недостижимым для правосудия и будет наслаждаться своей неприкосновенностью?

Внезапно министр выбросил вперед руку с ножом. Удивленный, мандарин Тан отступил, прикрываясь руками. Лезвие прочертило алую линию на его ладони, описав траекторию, похожую на металлическую птицу с кровавыми крыльями.

— Не забудь, Тан, — закричал мандарин Кьен, перекрывая шум бури, — это шрам в форме дуги! Каждый раз, когда ты поднимешь руку, чтобы поставить печать на приговоре, пусть она напоминает тебе, что в книгах и законах нет справедливости. Ее нет и в словах принцев. Она только в твоем сердце!

Эти слова на крыльях ветра понеслись к небесам. Волна обрушилась на плотину, таща за собой камни. Волны грохотали, бутовый камень внезапно треснул, и земля задрожала у них под ногами.

— Запомни! — кричал мандарин Кьен. И он прыгнул вниз.

Мандарин Тан видел как медленно-медленно его друг погружается в водоворот с улыбкой на устах, с затуманенными глазами.

* * *

— Беги, Тан! — надрывался Динь с берега.

Брешь в дамбе расширялась, через нее уже переливались водяные валы. Сумасшедший ветер вырывал бутовые камни. Потом дамба с ужасным грохотом рухнула.

Мандарин Тан повернулся на каблуках и бросил тело вперед. Он прыгнул на руки, потом снова вскочил. Разрушительная волна гналась за ним, сметая все позади него. Краем глаза он видел вздымающиеся массы воды, грязные и могучие, а его уши слышали рев тысяч волн, кидающихся на камни. Он несся быстрее ветра, но дорога ускользала из-под ног. Казалось, он бежит по воде.

Внезапно перед ним разверзлась бездна. Подпрыгнув, он полетел как камень, пущенный из пращи. Изо всех сил он кинулся на берег и окровавленными руками схватился за стебли тростника — так же цепко, как держался за последние иллюзии.

Ученый Динь очень осторожно взобрался на лошадь, которая нетерпеливо била копытом, исходя пеной в молочном свете этого первого утра без дождя. Он оглядел огромный спящий дворец. Лакированная черепица, светло-зеленая, почти прозрачная, слегка блестела, а драконы, бегущие по краю крыши, выплевывали последние капли воды из своих разверстых глоток. Внимательно прислушавшись, Динь понял, что настолько привык к шуму барабанящего по крыше дождя, монотонно отмеривавшему все их пребывание в столице, что его отсутствие делало тишину физически осязаемой. В свежем воздухе чувства его казались более острыми, а его глаза — более чувствительными к бесконечным переменам в вещах и людях.

Ученый посмотрел на мандарина Тана, сидевшего в седле. На нем было простое серое одеяние без украшений, а волосы собраны в пучок. Может быть, ему только кажется, что жесты мандарина приобрели большую суровость, а легкая усталость как будто давила на плечи. Утренние тени подчеркивали странность его взгляда, как будто бы еще погруженного в видения, которых Динь не мог с ним разделить. Хотя его друг рассказал ему обо всем, что случилось на Фениксовой плотине, он знал, что не может почувствовать и сотой доли напряжения, царившего там. Динь был уверен, что последние мгновения, проведенные с мандарином Кьеном, глубоко потрясли душу молодого правителя. Когда он подбежал, чтобы помочь другу выбраться на берег, он увидел в его глазах… дождь или слезы? Содрогаясь от внутренней лихорадки, он, казалось, никого не узнавал.

Этим утром они в молчании покинули дворец, сдержанно попрощавшись с принцем Буи накануне и испросив разрешения покинуть дворец. Динь чувствовал, что его друг спешит как можно скорее покинуть столицу и вернуться в Провинцию Высокого Света, милую и тихую, которой он управлял. Сейчас они ждали, пока слуги, действовавшие быстро и ловко — их тоже подгоняло стремление поскорее оказаться дома, — привязывали багаж к спинам крепких лошадей. Доктора Кабана коллеги упросили снова возглавить конференцию, тем более что господин Головастик после падения из окна лишился обеих ног. Доктор наслаждался своим триумфом и продлил пребывание в Тханглонге, чтобы пополнить гардероб.

— Есть еще два пункта, оставшиеся непонятными, — сказал Динь, стараясь вызвать на разговор чересчур молчаливого мандарина.

Тот вздрогнул от звука голоса, прервавшего его мысли.

— Например, — продолжал ученый, — не могу взять в толк, как ты догадался, что мандарин Кьен был тем, кого мы искали, что он был убийцей…

— Когда я понял, что отверстия тоже являются элементами, на которых построены убийства, меня поразила одна деталь — я никак не мог понять ее смысл. Речь шла о госпоже Пион.

— В чем же дело? — спросил крайне удивленный ученый.

— Она была убита из-за ее глаз, заклейменных палачом. Кто издал такой приказ?

— Вспоминаю! Принц Буи желал заклеймить кожу госпожи Пион, но Кьен предложил выколоть ей глаза.

— Вот именно! Он страшно занервничал, когда принц в последний момент решил изменить наказание, и успокоился, лишь когда узнал, что кара состояла в клеймении век, — это позволяло ему включить госпожу Пион в список жертв.

Динь еще раз подивился живому уму министра. Он демонстрировал просто демоническое предвидение.

— Значит, он все рассчитал с самого начала?

— В тот момент, когда мы объявили о том, что скоро прибудет отшельник Сэн, который надеется умилостивить принца и спасти свою родню.

— Верно, особенно если вспомнить, какой чудовищный подарок он намеревался преподнести: скажи, а ты действительно веришь, что Кьену удалось уговорить принца Хунга содрать кожу с несчастного пленника?

— Он сам мне признался. Не забывай, что мандарин Кьен обладал невероятной силой убеждения, в этом ему не было равных. Ты же сам видел, как он уговорил принца Буи смягчить наказание госпожи Пион. А молодой принц Хунг был в тысячу раз податливее и слепо обожал Кьена. Это был исключительно мягкий юноша, и самому ему никогда бы не пришло в голову совершить такое.

Ученый Динь наклонился к мандарину.

— Если я правильно понял, призрак принца Хунга, который, как ты полагал, явился тебе во время охоты, — не был на самом деле привидением? Это был реальный юноша, который звал на помощь, поняв всю тяжесть своего преступления?

— Несомненно, — сказал мандарин Тан и грустно вздохнул.

— Что же случилось с ним после охоты? Студент Кьен убил его, боясь, что он заговорит?

— Ничего подобного! Принц Хунг добровольно пошел на смерть, поняв весь ужас совершенного. Впрочем, в момент смерти принца студент Кьен был рядом со мной на банкете в честь победителей конкурса.

— Разве можно отвергать гипотезу преступления? Это не выглядит самоубийством, по крайней мере, с первого взгляда, — возражал ученый. — Ведь он только что преуспел на экзаменах после многих трудов.

Мандарин показал в сторону зверинца, укрытого столетними баньянами.

— Главный воспитатель Сю поведал нам, что принца нашли мертвым, одетым как развратная женщина — перед казнью на них надевали разодранное платье прямо на голое тело. Целью принца Хунга было заставить слона поверить в то, что перед ним распутница, которую нужно убить. Животных специально обучают этому.

Но Динь все еще не был убежден.

— Откуда ты знаешь, может быть, его насильно обрядили в женское платье?

— Церемониальное одеяние, которое было на принце Хунге тем вечером, скрывало под собой одежды распутницы. Если бы кто-то заставлял его надеть эту одежду в зверинце, то куда же он дел бы нижнюю одежду?

— А почему ты был уверен, что мандарин Кьен был способен убить свою жертву одним ударом ножа? Нужно было знать наверняка, что он умел обращаться с холодным оружием как профессионал.

— Я тебе рассказывал, как студент Кьен спас на охоте молодого Сэна от разъяренного дикого быка. Он не применил для этого копье, но использовал именно нож, а разъяренного дикого быка можно убить только с одного удара ножом. Иначе он растерзает тебя.

Динь согласился. Мандарин Тан продолжал:

— И последнее: мандарину Кьену было поручено следить за дамбами и плотинами, поэтому он так часто входил в город и выходил из него, что стражники у городских ворот вообще перестали его замечать и полностью забыли о том, что видели его, когда он шел за Рисовым Зерном, а потом спокойно вернулся во дворец. Что касается Черной Чесотки, то, освобождая его, Кьен, конечно, посоветовал ему ночевать в зверинце, где он и нашел его после банкета. Он мог спокойно приблизиться к госпоже Пион — как представитель правосудия — и к госпоже Лим — как евнух. То есть на свой лад он был призраком, никто не обращал на него внимания.

— Откуда ты узнал, что подарок отшельника Сэна — кожа соплеменника госпожи Лим?

— Вспомни нашу поездку в столицу, — ответил мандарин, припоминая казавшийся теперь таким далеким эпизод. — Сэн пригласил меня в свою пещеру. Там не было ничего лишнего, никаких украшений — все самое необходимое, за исключением куска высохшей кожи, повешенного на стену. Я не рассмотрел подробно рисунок, украшавший его, но, увидев татуировку на запястьях госпожи Лим — помнишь, она явилась во время банкета и приветствовала нас, — я сразу сказал себе, что уже видел похожий орнамент. Но уже гораздо позже я действительно понял, как они связаны.

— Но если бы ты не обратил внимания на запястья мадам Лим, то не смог бы догадаться! — воскликнул Динь. — И тогда мандарин Кьен остался бы неразоблаченным.

— Действительно, тут мне повезло. Правда, я знал от Ивы, что тело ее хозяйки украшено сказочной татуировкой, что подтвердил и доктор Кабан. Проверить этого я не мог: мужчины не могут приближаться к наложницам принца. А вот евнухи могут наслаждаться прогулкой в женских покоях. Кьен, евнух, не делился со мной рассказами об этой невероятной татуировке, хотя мы часто говорили о том, какая темная кожа у госпожи Лим. Он не хотел, чтобы я знал об этом.

Ученый кивнул.

— Теперь только я понял, почему ты не разрешал мне даже упоминать об окровавленном человеке, которого ты видел в шалаше. И только во время последней беседы с мандарином Кьеном ты рассказал ему об этом. Если бы он знал, что ты вспомнил этого человека, он раскусил бы наш замысел и не пришел бы на дамбу, правда?

Мандарин Тан вздохнул и задумался.

— Мандарин все равно догадывался о том, что я вспомнил тот эпизод, хотя мой ум был затуманен. Он подозревал, что я вспомнил, и все-таки пришел на дамбу. Он догадывался о ловушке. Таковы были правила игры: он пытался мной манипулировать и наводить на ложный путь. И все-таки он не был уверен — сорву ли я с него маску или нет.

Слуги объявили, что все готово к отъезду, и, не оглядываясь назад, мандарин Тан пришпорил коня. Но не успели они отъехать и нескольких шагов, как их окликнул знакомый веселый голос. Обернувшись, они увидели отшельника Сэна, мчавшегося к ним по ступенькам дворцовой лестницы.

— Дорогие друзья, — закричал он, запыхавшись. — Я хотел помочь вам собраться, но петух пропел только что.

Он протер еще сонные глаза и взмахнул ресницами.

— У меня есть для вас хорошая новость! Благодаря моему роскошному подарку, принц Буи возымел некоторое снисхождение к нашей семье. Он заключил, что даритель подобной роскоши не может быть злодеем, и помиловал меня и еще нескольких членов семьи.

— Неужели он простил господина Дэй? — удивленно спросил ученый Динь.

— Нет, — ответил отшельник беззаботно. — Дядю не помилуют, принцы весьма злопамятны. Он будет сегодня обезглавлен, а его голова украсит собой столб на площади Наказаний. Между нами, это разумная цена. И дядя может умереть спокойно: мы, племянники и племянницы, которых он презирает, будем из поколения в поколение поклоняться его алтарю.

Отшельник помассировал крепкую и жилистую шею.

— Молодой принц Хунг был прав: этот подарок, который он преподнес мне, помог избежать трагедии.

Мандарин Тан подошел к отшельнику.

— Что именно сказал тебе принц Хунг?

— Когда охота закончилась, а я, раненный в ногу, должен был уйти, принц дал мне этот кусок кожи и сказал, что если отношения между нашими семьями в будущем разладятся, я должен подарить его принцу, и он, очарованный рисунком, все простит.

— А, принц Хунг предвидел это! Он предчувствовал, что произойдет между семьями Дэй и Буи, — пробормотал мандарин.

— И он не ошибся! Видели бы вы принца Буи в этот момент. Он кинулся на этот кусок и стал целовать его. А потом он провел пальцем по двум печатям, которые там находятся.

— Какие печати?

— Ну конечно, печати его сына и министра! Ведь это их дар принцу, в конце концов. Впрочем, это заставило принца зарыдать, и он стал сетовать о смерти своего сына и исчезновении Помощника.

Ученый Динь был восхищен логикой и прозорливостью мандарина Тана.

Вдруг отшельник заторопился:

— Я должен увидеть Горькую Луну и рассказать ей об этом приключении. Конечно, она расстроится, когда узнает, что мандарин Кьен исчез!

Он поклонился обоим мужчинам, сложив руки в знак приветствия.

— Будьте благополучны, друзья, и не забывайте об отшельнике Сэне из Северных гор!

Мандарин и свита пересекли замощенный плитками двор и проехали под портиком с тройной крышей. Ученый Динь повернулся к другу.

— Ты никогда не приоткроешь завесу тайны над финалом этой истории, верно?

— Зачем принцу Буи знать, что его помощник был убийцей? Все запомнят, что он погиб, пытаясь подманить к себе убийцу, который так и не явился.

Когда они выехали на улицу перед дворцом, их снова кто-то окликнул. Мандарин Тан обернулся. На балконе дворца, легкая как облачко, облаченная в знак траура в белое, неподвижно стояла Ива, провожая их глазами. Мандарин почувствовал укол в сердце, но не остановился.

— Прощай, Ива, — прошептал он. Обернувшись к другу, он, улыбаясь, сказал:

— Как ты догадался, что Ива украла Драгоценные Главного воспитателя Сю?

— Во время вечеринки Ива просто переставила горшок с Драгоценными в другое место. Она знала, что на следующий день он хватится их и впадет в панику. Так и вышло — он бросился звать на помощь и оставил дверь открытой. Иве оставалось только проскользнуть в его комнату, схватить горшок и спрятать его там, где никто не станет искать, — на алтаре в комнате своей хозяйки, которая не признавала наших божеств.

— Все равно я не понимаю, зачем она это сделала.

— Она любой ценой хотела добиться того, чтобы Главный воспитатель Сю остался во дворце и учил маленьких евнухов. Он думал, что старый евнух помогает малышам вырваться из нищеты и опекает их, благодаря своему положению во дворце. Если бы Сю уехал, дети были бы обречены стать крестьянами без будущего.

Мандарин Тан поправил:

— Он? Ты сказал «он», говоря об Иве.

— А, понял? — сказал Динь беззаботно, поглощенный своими ногтями. — Ты разве забыл, что в этой истории много евнухов?

Не говоря ни слова, мандарин долго смотрел на него, а потом сильно покраснел, тогда как ученый хохотал про себя. Желая скрыть смущение, мандарин пришпорил лошадь и пересек ворота цитадели быстрым аллюром.

Когда они оставили позади себя пригород, они заметили, что паводок пошел на убыль. Легкий туман, подобно клочкам разорванной марли, плавал над пашнями и рисовыми полями. Вдалеке завиднелись деревушки, а с ними приближалась и граница их провинции.

Мандарин Тан вдохнул утренний воздух, взбодрившись от родных запахов земли и травы. Смертельная бледность его лица исчезала по мере их продвижения на север. Ученый Динь заметил, что в его глазах появился блеск, который, быть может, скоро прогонит тьму, в которую он был погружен.

— Видишь, хорошие деньки возвращаются! — крикнул Динь, подбадривая друга. — Видно, не напрасно принес себя в жертву во имя классификации мандарин Кьен, в конце-то концов?

На окраине деревушки они остановились перед женщиной, тащившей запачканную грязью птицу. Она еле шла, спотыкаясь, по дороге, щеки ее ввалились.

— Господа! — воскликнула она. — Теперь, когда дождь прекратился, мы подсчитываем ущерб. Животные погибли, унесенные паводком, а сегодня утром мы вытащили труп из воды. Человек с крысиным хвостиком погиб, видно, утонул, а его почки были проткнуты острыми ветками! Этот потоп принес столько горя!

Мандарин Тан и ученый Динь молча переглянулись. За это долгое мгновение глаза мандарина опять потемнели.

— Пусть отвезут труп в столицу и подготовят достойные похороны! Вы нашли мандарина Кьена, помощника принца Буи! — приказал мандарин стражнику из своей свиты и тот, поклонившись, последовал за женщиной.

Они поехали дальше, не говоря ни слова. Поднялся теплый ветер, благоухавший пряными травами и корицей. Из-за круглого плеча дальнего холма нежданно встало солнце, рассеивая последние тени. Переглянувшись, они пустили лошадей галопом, пересекая равнины, желая поскорей добраться до высоких Северных гор.

Рассвет уже недалек. Ночь еще трепещет, завернувшись в легкую полутень, которая скоро растает. Это особый час, когда призраки бродят среди нас, забыв о своей смерти, останавливаясь, как бы с сожалением, перед зеркалами, которые уже не отразят их облик. Я бодрствовала эту ночь с призраками тех, кого я любила и кого я пыталась оживить, рассказывая эту историю, чтобы они остались в памяти людей.

Оглянувшись назад, когда пламя качнулось от ветра, я, кажется, и вправду заметила мелькнувший знакомый узел волос, но он сразу исчез за дверью. Я прислушиваюсь и, кажется, слышу веселый смех двух друзей, сидящих под деревом. Когда же я вновь увижу их?

Гора, вырисовывающаяся в окне, похожа на темного зверя, затаившегося в ноги. Воздух еще насыщен испарениями ноги, и скоро лязг оружия прогонит тишину. Долгая война между родственными вельможами не окончится в этом году. Мандарин, погибший незадолго до моего рождения, — разве он не предсказывал это?

Мы покидаем наш дом в час Тигра — до того как скроется ночь. Что брать, что оставлять? Дрожащей рукой я беру полый бамбуковый ствол, переданный моему отцу после смерти принца Буи, в котором спрятана единственная реликвия, оставшаяся от тех событий. Сказочный рисунок, изображающий мифических животных беспримерной красоты развертывается передо мной на столе, сделанном из дерева «лим», и при соприкосновении с воздухом начинает тихо рассыпаться, исчезая на ветру облачком белых мотыльков.

Все неизбежно погибает — воспоминания и люди, — как будто бы время в конце концов является ничем иным, как могилой нашей памяти.

Оглавление

Чан-Нют . «Тень принца»

Реклама на сайте