«Татуировка наложницы»

Лора Джо Роулэнд Татуировка наложницы

Памеле Грей Ахерн, с благодарностью

1

Эдо, эра Гэнроку, 3-й год, 9-й месяц (Токио, октябрь 1690 года)

— Мне предоставлена честь открыть эту церемонию, которая перед богами свяжет брачными узами сёсакана Сано Исиро и госпожу Рэйко Уэда. — Маленький толстый и близорукий Мотоори Ногуши, бывший начальник Сано и посредник в организации брака, торжественно обратился к собравшимся в зале неофициальных приемов замка Эдо.

В это теплое осеннее утро из распахнутых дверей открывался великолепный вид на сад в обрамлении красных кленовых листьев и ярко-голубого неба. Два монаха в белых одеждах и высоких черных головных уборах стояли на коленях перед альковом в передней части зала, где помещался свиток с именами ками — синтоистских божеств. Под ним на возвышении стояли традиционные подношения — круглое рисовое печенье и керамический кувшин с освященным саке. Две девушки в плащах с капюшонами, которые носят прислужницы в синтоистских кумирнях, сидели рядом с монахами. На татами слева от алькова стояли на коленях отец невесты — дородный, полный достоинства судья Уэда, несколько родственников и друзей. Справа располагалась партия жениха, которая состояла из сёгуна Цунаёси Токугавы, верховного военного диктатора Японии, одетого в парчовые халаты и полагающуюся ему по рангу цилиндрическую черную шапку, нескольких высших чиновников, хрупкой престарелой матери Сано и Хираты, его главного вассала. Все глаза были обращены к центру зала, месту основного действа церемонии.

Сано и Рэйко сидели рядом за двумя столиками — он в черных церемониальных халатах с семейным гербом в виде летящего золотого журавля, с двумя мечами на поясе; она в белом кимоно и белом же длинном шелковом платке, полностью закрывавшем лицо и волосы. Перед ними стояло плоское фарфоровое блюдо с миниатюрными сосной и сливовым деревом, бамбуковой рощицей и статуэтками зайца и журавля — символами долголетия, приспособляемости и верности. Позади, за столом, предназначенным для посредников, сидели Ногуши и его жена. Когда монахи встали и принялись отбивать поклоны перед алтарем, сердце Сано забилось. Под маской стоического достоинства таилась сумятица чувств.

Последние два года принесли ему непрерывные потрясения: смерть любимого отца; переезд из скромного отчего дома в торговом районе Нихонбаси в замок Эдо, средоточие власти в Японии; головокружительный карьерный рост и все связанные с этим проблемы. Временами ему казалось, что душа и тело не выдержат ударов безжалостных перемен. И вот он женится на девушке, которую видел всего лишь раз больше года назад во время официальной семейной встречи. Ее родословная была безупречной, отец являлся одним из самых богатых и влиятельных людей в Эдо. Но они ни разу не разговаривали и он ничего не знал о ее характере. Сано едва помнил, как она выглядит, и не увидит ее лица до окончания церемонии. Обычай жениться по сватовству теперь казался изощренным безумием — потенциально обреченным на неудачу союзом двух незнакомых людей. Какой опасный поворот делает его судьба! Не слишком ли поздно думать об отступлении?

* * *

Из крошечной спальни в женской половине замка Эдо новая наложница сёгуна слышала торопливые шаги, хлопанье дверей и щебечущие голоса женщин. Гардеробные комнаты были завалены роскошными кимоно и засыпаны пудрой, служанки торопились нарядить две сотни наложниц и их сопровождающих к свадебному торжеству сёсакана-самы. Но Харумэ, за восемь месяцев пребывания в замке уставшая от удушливого присутствия такого количества женщин, решила избежать участия в праздновании. Остаться одной в женской половине почти невозможно, но теперь все ее товарки ушли, а чиновники были заняты. Мать сёгуна, которую Харумэ сопровождала, сегодня в ней не нуждалась. Никто ее не хватится, а значит, можно в полной мере воспользоваться редко выдававшимся одиночеством.

Она закрыла на щеколду дверь, опустила жалюзи. На низком столике зажгла масляную лампу и сосуды с благовониями. Мерцающее пламя отбрасывало ее тень на бумажные с деревянными планками стены; благовония дымили, издавая резкий сладковатый запах. В комнате стояла таинственная тишина. Сердце Харумэ забилось от смутного волнения. Она поставила на стол прямоугольный лакированный ящичек, крышка которого была украшена золотыми ирисами, фарфоровую бутылочку саке и две чашки. Ее движения были медленными и грациозными, как подобает при исполнении священного ритуала. Затем она на цыпочках подошла к двери и прислушалась.

Суматоха спала, видимо, женщины закончили одеваться и направились к банкетному залу. Харумэ вернулась к сооруженному ею алтарю. Дрожа от возбуждения, откинула назад блестящие черные волосы, развязана пояс и, распахнув полы красного шелкового домашнего халата, опустилась на колени.

Она гордилась собой. В свои восемнадцать лет Харумэ обладала таким же пышным телом, как зрелые женщины, безупречной кожей на крепких бедрах, округлых боках и животе цвета слоновой кости. Кончиками пальцев Харумэ дотронулась до шелковистого треугольника внизу живота и улыбнулась, вспомнив, как его пальцы касались этого места, его губы у себя на шее, их общий исступленный восторг. Она купалась в своей вечной любви к нему, которую теперь непременно докажет.

* * *

Один из монахов взмахнул палочкой, увитой полосками белой бумаги, и крикнул: «Зло — вон, удача — сюда! Лети! Лети!» — совершая очищение комнаты. Затем он нараспев принялся призывать синтоистские божества Изанаги и Изанами, почитавшиеся как прародители Вселенной.

Слушая знакомые слова, Сано немного расслабился. Церемония, в ходе которой время, казалось, исчезло, развеяла сомнения и страхи, порождая надежду. Несмотря на риск, он хотел этой женитьбы. В тридцать один год пора наконец возмужать и занять место в обществе в качестве главы собственного семейства. И он был готов к изменениям в жизни.

Двенадцать месяцев на посту сёсакана-самы сёгуна — Благороднейшего Расследователя Событий, Ситуаций и Людей — стали непрерывной чередой криминальных дел, поисков сокровищ и шпионских поручений, кульминацией которых была едва не закончившаяся катастрофой поездка в Нагасаки. Там он расследовал убийство голландского торговца и был ранен стрелой из лука, чуть не сгорел, был обвинен в государственной измене и едва успел доказать свою невиновность, чудом избежав казни. В Эдо он вернулся семь дней назад, полный решимости добиться истины и предать преступников в руки правосудия, но смертельно уставший от насилия, смертей и коррупции. А трагическая любовная связь, случившаяся год назад, оставила его одиноким и эмоционально опустошила.

Сано, однако, надеялся, что служебные заботы помогут ему забыться. Сёгун даровал ему месячный отпуск. Через год после помолвки его ждала жизнь с нежной послушной женой, которая подарит ему тихую пристань, спрятанную от внешнего мира. Ему очень хотелось иметь детей, особенно сына, который будет носить его имя и унаследует должность. Эта церемония была не только ритуалом перехода на качественно новую общественную ступень, но и воротами, ведущими к осуществлению всех желаний.

Один из монахов взял несколько высоких протяжных нот на флейте, второй громко ударил в деревянный барабан. Наступал самый торжественный, священный момент свадебной церемонии. Музыка стихла. Прислужница налила освещенное саке в медный кувшин с длинной ручкой и поднесла его Сано и Рэйко. Другая поставила перед ними поднос с тремя плоскими деревянными чашками, расположенными по размеру и сдвинутыми вместе. Женщины наполнили из кувшина первую, самую маленькую чашку и передали ее невесте. Собравшиеся ждали в полной тишине.

* * *

Харумэ открыла лаковый ящик и вынула оттуда длинную прямую бритву с мерцающим стальным лезвием, нож с перламутровой рукояткой и маленький квадратный черный сосуд с ее именем, исполненным на крышке золотом. Расставляя эти предметы перед собой, Харумэ трепетала от страха. Она боялась боли, ненавидела кровь. А вдруг кто-нибудь прервет церемонию или, того хуже, узнает о ее тайной, запретной связи? Вся ее жизнь была полна опасных интриг, и многие мечтали увидеть ее опозоренной и изгнанной из замка. Но любовь требует жертв и связана с риском. Непослушными руками она налила саке в две чашки: одну для себя и ритуальную для своего отсутствующего любовника. Подняла чашку и проглотила ее содержимое. Глаза наполнились слезами, горло вспыхнуло огнем. Однако крепкий напиток вернул ей смелость и решимость. Она взяла в руки бритву.

Харумэ осторожно начала брить внизу живота, кидая срезанные черные волосы на пол. Потом отложила бритву и взяла нож.

* * *

Рэйко, ее лицо было по-прежнему скрыто под белым платком, подняла чашку с саке и выпила. Процесс был повторен трижды. Затем прислужницы снова наполнили чашку и подали ее Сано. Он тоже осушил чашку три раза, воображая, что чувствует на полированном дереве нежное тепло изящных пальцев невесты, ощущает сладость ее помады на краях чашки: их первое, хоть и опосредованное, прикосновение друг к другу.

Станет ли их брак, как он надеялся, союзом родственных душ, чувственно удовлетворяющих друг друга?

По залу пронесся общий вздох. Сан-сан-ку-до — обет «три раза по три глотка», скреплявший брачные узы, — неизменно трогал за живое. Глаза Сано наполнились слезами; интересно, разделяет ли Рэйко его надежды?

Прислужницы наполнили вторую чашку. На этот раз первым ее трижды осушал Сано, за ним Рэйко. После третьей, самой большой чашки, флейта и барабан снова ожили. Радость захлестнула Сано. Он и Рэйко соединены брачными узами. Скоро он снова увидит ее лицо…

* * *

Коснувшись острым лезвием ножа своей нежной кожи, Харумэ вздрогнула от холода стали. Сердце заныло, рука задрожала. Она отложила нож и выпила еще чашку саке. Потом, закрыв глаза, вызвала в воображении образ своего возлюбленного, вспомнила его ласки. Благовонный дым наполнил легкие ароматами жасмина. Страх отступил. Когда она вновь открыла глаза, ее тело было неподвижно, душа спокойна. Она снова взяла в руки нож и медленно сделала первый надрез на лобке, прямо над тайным средоточием женственности.

Заструилась алая кровь. Харумэ вскрикнула от боли, слезы затуманили глаза. Но она стерла кровь концом пояса, выпила еще саке и сделала следующий надрез. Снова боль и кровь. Еще одиннадцать надрезов, и Харумэ с облегчением вздохнула. Самое неприятное позади. Теперь она сделает то, что навеки свяжет ее с любимым.

Харумэ открыла лаковый сосуд. На крышечке крепилась кисточка с бамбуковой рукояткой, мягкие щетинки блестели от впитавшейся черной туши. Она осторожно нанесла кисточкой тушь на порезы, наслаждаясь прохладной влажностью, успокаивающей боль. Заляпанным кровью поясом от халата Харумэ убрала с кожи лишнюю тушь и закрыла сосуд. Затем, отхлебнув еще саке, залюбовалась своей работой.

Теперь тайное место на ее теле украшала татуировка из черных линий размером с ноготь на большом пальце — неизгладимое свидетельство верности. Она надеялась, что до того, как лобок снова покроется волосами, ей удастся скрывать свою тайну от глаз других наложниц, дворцовых сановников, сёгуна. Но даже когда татуировка надежно зарастет, они оба будут знать, что знак на месте — их общее сокровище, символ свадьбы, которую они когда-нибудь отпразднуют. Харумэ налила себе еще чашку саке — тайный тост за вечную любовь.

Но не смогла проглотить напиток: саке пролилось изо рта, заструилось по подбородку. Губы и язык Харумэ странно защипало, горло, словно забитое ватой, разбухло и онемело. Стало холодно, и тело охватила слабость. Комната поплыла перед глазами, неестественно закружились яркие огни ламп. Она в страхе уронила чашку. Что с ней?

Харумэ затошнило. Она согнулась и прижата руки к животу. Горячая кислая масса забивала горло, вырывалась наружу через нос, заливая пол. Она икала и кашляла, не в силах вдохнуть. Испугавшись, Харумэ бросилась к двери. Но мышцы на ногах стали как ватные, она оступилась, сосуды с благовониями, бритва, нож и сосуд с тушью разлетелись по всему полу. Шатаясь, с трудом передвигая ноги и изо всех сил борясь с удушьем, Харумэ добралась до двери и распахнула ее. Хриплый крик сорвался с немеющих губ:

— Помогите!

Коридор был пуст. Вцепившись в горло, Харумэ на подгибающихся ногах двинулась в сторону голосов, которые звучали искаженно и словно издалека. Лампы на потолке горели, как солнца, слепя ей глаза. Она судорожно хваталась за стены и сквозь туман изматывающей тошноты вдруг увидела черные крылатые тени, преследовавшие ее. Когти нацелены в волосы. Громкий писк эхом отдавался в ушах.

Демоны!

Прислужницы поднесли саке матери Сано и судье Уэде, демонстрируя уважение к новым отношениям между двумя семьями, потом стали обносить чашками с вином всех собравшихся, которые хором скандировали: «Омэдэто гозаимасу — поздравляем!»

Сано видел счастливые лица, обращенные к нему и Рэйко. Любящий взгляд матери согревал ему Душу. Хирата, непроизвольно поглаживая черную щетину на голове, обритой во время их расследования в Нагасаки, весь светился. Судья Уэда с достоинством кивал в знак одобрения; сёгун улыбался.

Сано взял со стола официальный документ о браке и прочел его срывающимся от волнения голосом:

— «Теперь мы навеки связаны как муж и жена. Клянемся честно исполнять наши брачные обязательства и провести жизнь до последнего дня в бесконечном доверии и любви. Сано Исиро, двадцатый день девятого месяца третьего года эры Гэнроку».

Рэйко зачитала идентичный документ от своего имени. У нее был высокий, чистый и мелодичный голос. Сано впервые его услышал. О чем они будут говорить сегодня ночью, одни, вместе?

Прислужницы вручили Сано и Рэйко по ветке дерева сака с прикрепленными полосками белой бумаги и проводили к алькову, где они сделали традиционное свадебное подношение богам. Маленькая и стройная, Рэйко едва доставала до плеча Сано. Длинные рукава и полы ее кимоно тащились по полу. Они вместе склонились и положили ветки на алтарь. Прислужницы дважды поклонились алтарю, затем дважды хлопнули в ладоши. Все собравшиеся последовали их примеру.

— Церемония завершена, — объявил монах, творивший заклинания. — Теперь жених и невеста могут строить гармоничную семью.

* * *

Преследуемая демонами, Харумэ по запутанным коридорам женской половины добралась до двери, ведущей в главный дворец. Там стояли знатные дамы в цветных ярких кимоно, их сопровождающие и несколько стражников. Силы Харумэ убывали. Хрипя и кашляя, она упала на пол.

Все обернулись, шелестя шелковыми нарядами. Раздались крики:

— Это госпожа Харумэ!

— Что с ней?

— У нее весь рот в крови!

Изумленные, испуганные лица склонились над Харумэ. Уродливые багровые нарывы скрывали знакомые черты женщин, которых она хорошо знала. Носы вытянулись, глаза горели огнем, скалились клыкастые рты. Из-за спин торчали черные крылья, рассекающие воздух. Шелковые наряды превратились в зловещее оперение чудовищных птиц. Со всех сторон тянулись когти, нацеленные на нее.

— Демоны, — выдохнула Харумэ. — Не приближайтесь. Нет!

Сильные руки подняли ее. Зазвучали властные мужские голоса:

— Она больна. Приведите доктора…

— Не дайте ей сорвать свадьбу сёсакана-самы…

— Отнесите ее в комнату…

Ужас вернул силу ослабшим мышцам Харумэ. Она брыкалась, вырывалась, пыталась вздохнуть. Из горла вылетел хриплый крик ужаса:

— Помогите! Демоны! Не дайте им меня убить!

— Она сошла с ума. Отойдите! С дороги! Она буйная.

Ее потащили по коридору, орущая, бьющая крыльями толпа следовала за ними по пятам. Харумэ пыталась вырваться. В конце концов похитители опустили ее на пол, прижав руки и ноги. Она в ловушке. Демоны разорвут ее на части, потом сожрут.

Жуткие мысли мелькали в голове Харумэ, а в ее теле собиралась еще более страшная сила. По костям, плоти и нервам прошла сильная судорога, натянула жилы, обмотала невидимой цепью внутренние органы. Харумэ закричала от боли, ее спина выгнулась, непослушные конечности задергались. Пронзительно крича, демоны отпустили ее, отброшенные мощной конвульсией. Вторая, еще более сильная судорога — и темнота поглотила все вокруг. Внешние ощущения исчезли, она не видела и не слышала демонов. Бешеный, неровный стук сердца отзывался в ушах. Еще одна судорога — Харумэ широко открыла рот, но так и не смогла вздохнуть. Последняя мысль была о любимом: с печалью, столь же сильной, как боль, она поняла, что больше никогда не увидит его в этой жизни. Последний всхлип. Еще одна неслышная мольба: «Помогите…»

И пустота.

* * *

Сано едва слышал пожелания собравшихся, потому что прислужницы снимали белый покров с головы его молодой жены. Вот она поворачивается к нему…

У Рэйко, которая выглядела моложе своих двадцати лет, был идеальный овал лица с нежным подбородком и изящным носом. Ее глаза, напоминавшие блестящие черные лепестки, светились невинностью. На высоко выбритом лбу красиво изгибались нарисованные брови. Гладкую, безупречную кожу покрывала белая рисовая мука, резко контрастирующая с атласно-черными волосами, спадающими от прямого пробора до коленей. От ее красоты Сано стало трудно дышать. Потом Рэйко улыбнулась ему — едва заметный стыдливый излом изящных красных губ, — прежде чем скромно потупить глаза. Сердце Сано сжалось от резкой, затопляющей душу нежности, когда он ответил ей своей улыбкой. Она — это все, что он хочет. Их совместная жизнь станет настоящим блаженством, которое начнется, едва завершатся официальные мероприятия.

Все присутствующие встали, когда прислужницы повели Сано и Рэйко от алтаря к семьям. Сано поклонился судье Уэде и поблагодарил за честь присоединиться к клану, а Рэйко сделала то же самое перед матерью Сано. Они вместе выразили признательность сёгуну за покровительство и гостям за то, что пришли на церемонию. Потом, после многочисленных поздравлений, благодарностей и благословений, все во главе с сёгуном прошли через резные двери в коридор, ведущий в зал, где был накрыт свадебный стол и ждали многочисленные гости.

Вдруг из глубины замка донеслись громкие крики и топот бегущих людей. Сегун замер, остановив процессию.

— Что за шум? — спросил он, повернувшись к чиновникам, его аристократическое лицо потемнело от гнева. — Пойдите, э-э, выясните причину и положите этому конец…

По коридору в сторону свадебной процессии бежала толпа визжащих женщин. Дамы, одетые в великолепные шелковые кимоно, и служанки в простых хлопчатобумажных халатах прикрывали руками лица с расширенными от ужаса глазами. За ними спешили дворцовые чиновники, выкрикивая приказы и стараясь восстановить порядок, но женщины не обращали на них никакого внимания.

— Выпустите нас отсюда! — кричали они, расталкивая свадебных гостей.

— Как смеют эти женщины так неуважительно обращаться со мной? — завопил Цунаёси Токугава. — Может, все спятили? Стража… остановите их!

Судья Уэда и прислужницы прикрыли Рэйко от толпы, которая быстро разрасталась, вбирая в себя гостей, в панике выбегавших из банкетного зала. Они налетели на мать Сано, и он едва успел подхватить ее, не дав упасть.

— Мы погибнем, если не убежим! — визжали женщины.

Появился отряд стражников. Они оттеснили бьющихся в истерике женщин назад, в глубь замка. Свадебная процессия направилась к банкетному залу, где были расставлены столы и разложены подушки, перепуганные музыканты сидели, вцепившись в свои инструменты, а служанки готовились обслуживать гостей.

— Что все это значит? — Сёгун поправил свой высокий черный головной убор, съехавший набок во время суматохи. — Я, э-э, требую объяснений!

Командир стражников поклонился Цунаёси Токугаве.

— Приношу извинения, ваше превосходительство, но на женской половине произошла неприятность. Только что умерла ваша наложница, госпожа Харумэ.

Главный придворный врач, одетый в темно-синий халат, свидетельствующий о профессиональной принадлежности, добавил:

— Причиной ее смерти стала внезапная тяжелая болезнь. Остальные дамы в панике бежали, боясь заразиться.

Среди присутствующих послышались испуганные возгласы. Цунаёси Токугава открыл рот.

— Заразиться? — Его лицо побледнело, он обеими руками прикрыл лицо, чтобы не дать духу болезни проникнуть внутрь. — Вы хотите сказать, что в замке, э-э, эпидемия? — Диктатор, слабый здоровьем и нерешительный, повернулся к Сано и судье Уэде, первым по статусу после него. — Что делать?

— Свадебные празднования придется отменить, — с сожалением произнес судья Уэда, — а гостей отправить по домам. Я прослежу, чтобы все было организовано.

Сано, хоть и потрясенный таким катастрофическим завершением своей свадьбы, поспешил на помощь своему господину. Заразные болезни были серьезной проблемой в замке Эдо, где проживали сотни высших чиновников Японии и их семьи.

— Если действительно разразилась эпидемия, дамы должны быть помещены в карантин, чтобы предотвратить распространение болезни, — проинструктировал Сано командира замковой стражи и приказал врачу осмотреть женщин. — А вы, ваше превосходительство, должны оставаться в своих покоях, чтобы избежать заболевания.

— Э-э, да, конечно, — сказал Цунаёси Токугава, с явным облегчением перекладывая заботы на чужие плечи. Спеша в личные покои, сёгун дал знак чиновникам следовать за ним, на ходу выкрикивая приказания для Сано. — Немедленно лично расследуйте причины смерти госпожи Харумэ! — Трясясь за собственную жизнь, он был совершенно равнодушен к потере наложницы и судьбам остальных своих женщин. И конечно же, забыл об обещанном Сано отпуске. — Вы не смеете допустить ко мне злого духа болезни. А теперь идите!

— Да, ваше превосходительство, — отозвался Сано в спину удаляющегося со свитой правителя.

Хирата поспешил к нему на помощь. Удаляясь по коридору в сторону женской половины, Сано оглянулся и увидел Рэйко: белое свадебное кимоно тянулось по полу, когда отец и прислужницы уводили ее прочь. Он был зол на сёгуна, который забыл о своем обещании, и сожалел по поводу отложенных свадебных празднеств — как публичных, так и интимных. Разве он не заслужил немного мира и покоя? Но Сано подавил вздох. Послушание господину было высшей самурайской добродетелью. Долг превыше всего, и новая смерть приковала к себе все внимание Сано. Семейному счастью придется подождать.

2

Женская половина занимала в замке Эдо внутреннюю часть главного дворца, известную как Большие Внутренние Покои. Путь к ней вел Сано и Хирату через внешние, общие помещения, мимо залов для аудиенций, комнат для совещаний, правительственных канцелярий, через серпантин коридоров. Гнетущая атмосфера, воцарившаяся в замке, остановила обычную суматошную жизнь. Чиновники сбивались в кучки и с нарастающей тревогой обсуждали весть о смерти наложницы. Вооруженные стражники патрулировали коридоры на случай новых беспорядков. Громоздкая бюрократическая машина Токугавы фактически остановилась. Представляя серьезные последствия, которые могла иметь для государства эпидемия в японской столице, Сано надеялся, что болезнь госпожи Харумэ окажется единичным случаем.

Массивная дубовая дверь, обитая железом и украшенная резными цветами, перекрывала вход в женскую половину, где жили мать, жена, наложницы сёгуна, их фрейлины, дворцовые стряпухи, служанки и другая обслуга. Два стражника охраняли дверь.

— Мы здесь для того, чтобы по приказу его превосходительства расследовать смерть госпожи Харумэ, — сказал Сано, представив себя и Хирату.

Стражники поклонились, открыли дверь и пропустили их в узкий, освещенный светильниками коридор. Дверь закрылась за ними с мягким вибрирующим стуком.

— Мне здесь еще не доводилось бывать, — благоговейно прошептал Хирата. — А вам?

— Мне тоже, — взволнованно ответил заинтригованный Сано.

— Вы знаете кого-нибудь в Больших Внутренних Покоях? В качестве сёсакана сёгуна Сано имел доступ почти во все помещения замка. Он был знаком с его обнесенными стенами переходами и садами, башнями, чиновничьим кварталом, где жил, внешней частью дворца и даже с личными покоями сёгуна. Но женская половина была закрыта для всех мужчин, за исключением нескольких тщательно отобранных стражников, докторов и чиновников. Сано в их число не входил.

— Я знаю в лицо нескольких служанок и мелких чиновников, — сказал он, — а однажды мне пришлось руководить военным эскортом во время паломничества матери сёгуна и его наложниц в храм Дзодзё. Но мои обязанности никогда не требовали прямого контакта с кем-либо из Больших Внутренних Покоев.

Сано был в некотором замешательстве, словно проник на чужую территорию.

— Ладно, давай начинать, — проговорил он, придавая бодрости и уверенности своему голосу, хоть и сожалел об отложенных свадебных празднествах. Сколько им с Рэйко еще ждать, чтобы остаться вдвоем? Сано зашагал по коридору, борясь с невольным желанием идти на цыпочках.

Полированный кипарисовый пол поблескивал, смутно отражая искаженные фигуры его и Хираты. Кессонный потолок украшали нарисованные цветы. Безлюдные комнаты были заполнены лаковыми сундуками, шкафами и ширмами, угольными жаровнями, зеркалами, разбросанной одеждой, туалетными столиками, заваленными гребнями, заколками и пузырьками. Внутренние стены покрывала позолоченная роспись. В покинутых ванных комнатах стояли деревянные бочки. Коридоры были пустынны, но за стенками из бумаги и деревянных реек двигались бесчисленные смутные тени. Когда Сано и Хирата проходили мимо, двери со скрипом отодвигались, в щелки выглядывали испуганные глаза. Где-то выводил печальную мелодию самисэн. Воздух, который казался теплее и пах иначе, чем в остальных частях дворца — сладостью духов и ароматических жидкостей, — был наполнен тихим гулом женских голосов. Сано, казалось, улавливал также едва различимые запахи женских тел.

В этом переполненном улье стены словно дышали вместе с женщинами. Сано доводилось слышать сплетни о здешних экстравагантных развлечениях, тайных интригах и проделках. Но какой практический опыт он мог использовать в таинственном деле со смертельным недугом в этом закрытом убежище? Сано посмотрел на Хирату.

На широком мальчишеском лице молодого вассала застыло выражение нервной решимости. Он шел неловко, ссутулившись, с преувеличенной осторожностью переставляя ноги, словно боялся произвести шум или занять слишком большое пространство. Несмотря на собственное смущение, Сано улыбнулся с печальным сочувствием. Оба они чувствуют себя здесь не в своей тарелке.

Сано, сын рёнина — лишившегося господина самурая, — когда-то зарабатывал на жизнь, обучая мальчиков в школе боевых искусств своего отца, а в свободное время изучал историю. Семейные связи обеспечили ему пост старшего полицейского офицера. Он раскрыл свое первое убийство и спас жизнь сёгуна, за что получил нынешнюю высокую должность.

У Хираты, которому шел двадцать второй год, отец был досином, одним из полицейских патрульных офицеров низкого ранга в Эдо. Он в пятнадцать лет унаследовал должность отца и следил за порядком на улицах города, пока полтора года назад, когда они расследовали печально известное дело об убийствах, связанных с бундори, не стал старшим вассалом Сано. Их низкое происхождение, личные качества и прежний опыт мало подходили для подобного задания. И тем не менее, напомнил себе Сано, выходили же они победителями из других трудных ситуаций.

— Что будем делать в первую очередь? — осторожно спросил Хирата, явно разделяя опасения Сано.

— Найдем кого-нибудь, кто нам покажет место, где умерла госпожа Харумэ.

Однако это оказалось не так-то просто. Великое смятение заставило Сано и Хирату все дальше углубляться в затененный лабиринт комнат, населенных бесчисленными невидимыми женщинами, которые шептались и плакали за закрытыми дверями. Врачи в синих халатах сновали со своими медицинскими сундучками, за ними спешили служанки с подносами с чаем и травяными настойками. Слышалось монотонное пение и заклинания, звякали колокольчики, утробно гудели барабаны, шуршала бумага. Сладкий маслянистый запах сильных благовоний струился по коридорам. Сано и Хирата без труда определили центр активности — маленькую комнату в конце коридора — и вошли туда.

Внутри пять монахов в буддистских оранжевых халатах звонили в колокольчики, распевали молитвы, били в барабаны и потрясали палочками, увитыми полосками бумаги, чтобы изгнать духов болезни. Служанки сыпали соль на подоконник и по периметру комнаты, выкладывая очистительную линию, через которую не сможет приникнуть смертельная угроза. Две дворцовые сановные дамы среднего возраста, одетые в мрачные серые халаты, размахивали курильницами с благовониями. Сквозь удушливую дымку Сано с трудом рассмотрел на полу накрытое покрывалом тело.

— Пожалуйста, подождите минутку за дверью, — сказал Сано монахам, служанкам и чиновницам. Они подчинились, и он обратился к Хирате: — Приведи главного врача.

Затем они открыли окно, чтобы впустить в комнату солнечный свет и проветрить ее. Сано достал из-за пояса свернутый кусок материи и прикрыл им нижнюю часть лица. Обмотав руку концом пояса, чтобы избежать физического контакта с болезнью и духовного загрязнения, он опустился на корточки перед трупом и стянул с него покрывало.

Перед ним лежала молодая женщина, распахнутые полы халата обнажали бедра и ноги. У нее было овальное лицо с гладкой кожей и мягкими чертами, некогда красивыми, а теперь запачканными кровью и рвотными массами, запятнавшими кимоно красного шелка и татами вокруг нее. Сано проглотил вставший в горле ком. Утром он был слишком взволнован предстоящей свадьбой, чтобы поесть, теперь же ощущение тошноты в пустом желудке было невыносимым. Он с сожалением покачал головой. Госпожа Харумэ умерла в расцвете молодости. Потом Сано нахмурился, обратив внимание на состояние трупа.

Ее тело окоченело, словно с момента смерти прошло много часов, а не несколько минут: спина выгнута, кулаки сжаты, руки и ноги неестественно выпрямлены, челюсти стиснуты. Сано осторожно коснулся ее руки, твердой и неподдающейся — мышцы застыли в вечной судороге. А широко открытые глаза Харумэ казались слишком черными. Приблизившись, чтобы получше рассмотреть, Сано увидел, что зрачки расширены и полностью закрывают радужную оболочку. На выбритом лобке виднелся только что вытатуированный символ (вокруг напитанных тушью порезов остались краснота и припухлость) — иероглиф «ай»:

Заслышав в коридоре шаги, Сано поднял голову и увидел Хирату и главного придворного врача. Они вошли в комнату, сели на корточки рядом с ним, прижав к лицу тряпки, и стали осматривать труп госпожи Харумэ.

— Что это за болезнь, доктор Китано? — спросил Сано через ткань, которая уже пропиталась слюной.

Доктор покачал головой. У него было морщинистое лицо и тонкие седые волосы, схваченные узлом на затылке.

— Не знаю. Я врачую уже тридцать лет, но никогда прежде не видел и не слышал ничего подобного. Внезапный приступ, жестокий бред и судороги, расширенные зрачки, быстрый конец… Для меня это тайна, я не знаю, как это лечить. Да помогут нам боги, если недуг начнет распространяться.

— В первый год моей службы в полиции, — заговорил Хирата, — лихорадка убила три сотни людей в Нихонбаси. Симптомы были другие и не такая скоротечность, но это стало причиной больших неприятностей. Владельцы бросили свои магазины — либо умерли, либо бежали в горы. Начались пожары, поскольку люди жгли свечи и благовония, чтобы очистить свои дома и отпугнуть демона лихорадки. Мертвые лежали на улицах, потому что их не успевали убирать. Дым от погребальных костров вставал над городом огромной черной тучей.

Сано накрыл тело Харумэ покрывалом, встал и убрал от лица тряпку, так же поступили и двое других. Он помнил эпидемии и с ужасом думал о катастрофических последствиях здесь, в правительственном центре Японии. Но и другая, не менее тревожная мысль пришла ему в голову.

— У госпожи Харумэ до этого наблюдались какие-либо признаки заболевания? — спросил он доктора Китано.

— Вчера я лично провел ежемесячное обследование всех наложниц. Харумэ была абсолютно здорова.

Пожалуй, эпидемии можно было не опасаться, но Сано ощутил нарастающее беспокойство.

— Заболел ли еще кто-нибудь из женщин?

— Я пока не успел обследовать всех, но главная фрейлина говорит, что, не считая переживаний, они чувствуют себя неплохо.

— Понятно. — Несмотря на свой первый визит в Большие Внутренние Покои, Сано знал о существовавшей здесь скученности. — Женщины живут вместе, вместе спят и купаются, едят одинаковую пищу и пьют одну и ту же воду? И находятся в постоянном контакте с прислугой?

— Точно так, сёсакан-сама, — подтвердил доктор.

— Между тем ни у одной нет тех же симптомов, что у госпожи Харумэ. — Сано обменялся взглядами с Хиратой, лицо которого говорило, что он начинает что-то понимать и напуган этим. — Доктор Китано, мне кажется, следует учесть возможность того, что госпожа Харумэ была отравлена.

На лице доктора тревога сменилась ужасом.

— Говорите тише, прошу вас! — сказал он, хотя Сано и без того не повышал голос. Бросив опасливый взгляд в сторону коридора, он зашептал: — В наш век яд нередко является причиной внезапной, необъяснимой смерти. — Сано и сам знал, как часто он применяется в мирное время людьми, которые хотят уничтожить своих врагов, не прибегая к открытым военным действиям. — Но не забывайте, как опасно делать такие заявления!

Сано помнил об этом. Известие об отравлении — действительном или мнимом — создаст атмосферу подозрительности, не менее разрушительную, чем эпидемия. Ставшая притчей во языцех вражда в Больших Внутренних Покоях обострится и может привести к насилию. Такое случалось в прошлом. Незадолго до переезда Сано в замок спор двух наложниц закончился стычкой, причем победительница шпилькой для волос заколола соперницу насмерть. Одиннадцать лет назад прислужница в ванне задушила фрейлину. Паника могла распространиться и на другие части замка, усиливая существующее соперничество и провоцируя дуэли со смертельным исходом среди чиновников-самураев и военных.

А что, если сёгун, такой чувствительный к выпадам против своей власти, увидит в покушении на наложницу связь со своей особой? Сано предвидел кровавую чистку среди потенциальных преступников. В поисках возможного заговора бакуфу — военное правительство Японии — начнет расследование в отношении каждого чиновника: от члена Совета старейшин до последнего клерка, каждого слуги, каждого даймё — правителя провинции — и всех его вассалов, вплоть до самого ничтожного рёнина. Амбициозные политические деятели постараются выдвинуться, клевеща на своих конкурентов. Доказательства будут фабриковаться, поползут слухи, станут шельмовать известных людей, пока многие «преступники» не будут казнены…

— У нас нет доказательств, что госпожа Харумэ была убита, — сказал доктор Китано.

Лицо доктора покрылось бледностью, и Сано понял, что этот человек боится, поскольку, будучи главным врачом, имеющим дело с лекарствами, станет первым подозреваемым в преступлении, связанном с ядами. Да и сам Сано не горел желанием подвергнуться проверке бакуфу, поскольку имел могущественного врага, который только и ждал его гибели. Перед глазами Сано мелькнуло лицо канцлера Янагисавы. Теперь у Сано были жена и ее семья, тоже уязвимые для нападок. Он знал по нагасакскому опыту, какими печальными могут быть последствия вмешательства в деликатные вопросы ради удовлетворения своего любопытства…

Однако, как всегда в начале расследования, Сано понимал, что преступил черту, за которой интересы высшего порядка становятся важнее личной безопасности. Долг, верность и храбрость — главные добродетели бусидо — пути воина, — основа самурайской чести. Но личная трактовка чести у Сано включала четвертый критерий, столь же важный, как и первые три: следование истине и справедливости, которые придавали смысл его жизни. Несмотря на риск, он должен узнать, как и почему умерла госпожа Харумэ.

Кроме того, если она была убита, его бездействие может повлечь другие смерти. Тут его личная заинтересованность совпала с интересами безопасности и спокойствия в замке Эдо, к добру это было или к беде.

— Согласен, что пока мы не можем исключить болезнь, — сказал Сано доктору Китано. — Возможность эпидемии сохраняется. Заканчивайте осмотр женщин и немедленно докладывайте мне о каждом случае заболевания или смерти. И пожалуйста, распорядитесь, чтобы кто-нибудь перевез тело госпожи Харумэ в морг Эдо.

— В морг Эдо? — Доктор удивленно раскрыл рот. — Но, сёсакан-сама, ведь умерших высокопоставленных обитателей замка туда не отправляют, мы перевозим их для кремации в храм Дзодзё. Конечно, это вам известно. К тому же госпожу Харумэ пока нельзя трогать. Следует составить отчет об обстоятельствах ее смерти. Монахи должны приготовить тело к погребению, а ее подруги организовать ночную службу. Таков порядок.

— Во время этого ритуала возможные улики будут потеряны. — Организуйте перевозку тела в морг Эдо, — повторил Сано. — Это приказ. — Не желая объяснять, зачем ему нужно, чтобы тело наложницы оказалось в месте, куда свозят умерших простолюдинов, отверженных и жертв стихийных бедствий вроде землетрясений и наводнений, Сано прибег к власти, что часто приносит гораздо лучшие результаты.

Доктор поспешно удалился. Сано и Хирата начали осматривать комнату.

— Яд отсюда? — предположил Хирата, показав на пол рядом с накрытым покрывалом трупом. На татами валялись две маленькие фарфоровые чашки, плетеная солома потемнела от пролившегося содержимого. — Возможно, кто-то подлил яд в ее вино.

Сано взял со стола бутылочку, посмотрел внутрь и увидел, что там осталось немного вина.

— Мы заберем это и чашки в качестве вещественных доказательств, — сказал он. — Но есть много путей применения яда. Может, она его вдохнула. — Сано собрал лампы и курильницы для благовоний. — А что тебе говорит татуировка?

— Иероглиф «ай», — сказал Хирата. — Обозначает любовь. — Он с отвращением поморщился. — Проститутки из Ёсивары метят себя таким образом, чтобы доказать любовь к своим клиентам — хотя всем известно, что на самом деле они это делают, пытаясь вытянуть из мужчин побольше денег. Но мне казалось, что наложницы сёгуна слишком изысканны и утонченны, чтобы иметь столь низкопробные привычки. Вы думаете, что татуировка как-то связана со смертью госпожи Харумэ?

— Возможно. — Сано рассматривал бритву, нож с окровавленным острием и лобковые волосы на полу. — Похоже, она сделала татуировку непосредственно перед смертью.

Он собрал эти предметы, обнаружил закатившийся в угол сосуд с тушью и положил их вместе с другими вещественными доказательствами. Потом они с Хиратой занялись обыском комнаты.

В шкафах и сундуках лежали свернутые одеяла и матрасы, кимоно и пояса, туалетные принадлежности, украшения для волос и косметика, самисэн, кисточка для письма и камень для растирания туши — все необходимое для женщины, но не было ни продуктов, ни напитков или чего-то, напоминающего отраву. Сано обнаружил в белом нижнем кимоно книгу размером с ладонь, завернутую в шелковую материю с набивным светло-зеленым узором из переплетенных листьев и цветков клевера на розовато-лиловом фоне и перевязанную золотым шнурком. Он бегло просмотрел страницы из мягкой рисовой бумаги, покрытые крошечными иероглифами, написанными женской рукой. На первой странице значилось: «Книга для записи сокровенных мыслей госпожи Харумэ».

— Дневник? — спросил Хирата.

— Похоже на то. — Со времен императоров династии Хэйань, которые правили пятьсот лет назад, придворные дамы частенько записывали свои переживания и мысли в подобные книги. Сано заткнул книгу за пояс, чтобы изучить позже, и зашептал на ухо Хирате: — Я отвезу саке, лампадное масло, благовония, инструменты и тушь в морг Эдо к доктору Ито. Возможно, он определит, есть ли там яд. — Он тщательно завернул вещественные доказательства в кимоно, в котором была найдена книга. — Пока я буду отсутствовать, пожалуйста, присмотри за перевозкой тела госпожи Харумэ, проследи, чтобы никто ничего не напортил.

Из коридора до Сано доносился приглушенный разговор монахов, болтовня и плач женщин в соседних комнатах. Он понизил голос:

— Пока официальная причина смерти — болезнь, вероятность эпидемии не исключается. Пусть наши люди распространят это известие среди всех обитателей замка и попросят их оставаться в своих жилищах или на своих постах, пока минует опасность. — За последний год личный штат службы Сано вырос в команду из сотни детективов, солдат и клерков, которых было достаточно, чтобы выполнить эту непростую задачу. — Это поможет предотвратить распространение слухов, — добавил он. Хирата кивнул.

— Если госпожа Харумэ умерла от заразной болезни, нам нужно знать, что она делала, куда ходила и с кем встречаюсь перед смертью, чтобы выяснить источник заболевания и организовать карантин для всех, с кем она общалась. Я договорюсь о встречах с главной дворцовой чиновницей и досточтимой матерью его превосходительства.

Жена сёгуна была прикована к постели, ее покой оберегали несколько доверенных врачей и прислужниц. Поэтому Большими Внутренними Покоями управляла мать, неизменная спутница и советница Цунаёси Токугавы, госпожа Кэйсо-ин.

— Но если это убийство, — прошептал Хирата, — потребуется информация об отношениях госпожи Харумэ с ее знакомыми. Я скрытно наведу справки.

— Хорошо. — Сано знал, что может довериться Хирате, который в процессе их совместной работы доказал свои недюжинные способности и непоколебимую преданность. В Нагасаки молодой вассал помог распутать трудное дело и спас Сано жизнь.

— Сёсакан-сама? Сожалею об отмене свадебного банкета. — Они вышли из комнаты, и Хирата поклонился. — Примите мои поздравления по поводу вашей женитьбы. Для меня будет честью служить госпоже Рэйко.

— Спасибо, Хирата-сан. — Сано тоже поклонился. Он высоко ценил дружбу с Хиратой, которая поддерживала его, когда он был одинок. И если раньше он считал невозможным делить с другими ответственность и риск своей работы, то Хирата доказал ему, что в этом нет ничего недостойного. Их соединяла древняя самурайская традиция отношений господина и слуги, абсолютная и вечная. Оставляя дела в верных руках, Сано спокойно покинул дворец и отправился в морг Эдо.

3

Ясным осенним полуднем ворота особняка Сано, расположенного в чиновничьем квартале замка Эдо, были открыты. По улице мимо имений других высокопоставленных чиновников бакуфу носильщики тащили свадебные подарки от знатных горожан, надеявшихся заслужить благосклонность сёсакана сёгуна. Слуги перетаскивали свертки через мощеный двор и внутреннюю деревянную ограду в крытый черепицей дом, построенный наполовину из камня, наполовину из дерева. Там они распаковывали подарки, повара работали на кухне, управляющий надзирал за последними приготовлениями в покоях новобрачных. Сотрудники элитной детективной службы Сано шныряли среди расположенных по периметру казарм, конюшен и рабочих кабинетов, размещенных в передней части дома, занимаясь делами в отсутствие хозяина.

В стороне от этой суматохи Рэйко, все еще в белом свадебном кимоно, сидела в своей спальне в хозяйской части особняка среди сундуков, набитых личными вещами, привезенными из дома судьи Уэды. Вновь отделанная комната пахла свежими татами. Цветная фреска с лесными птицами украшала стену. Черный лаковый туалетный столик с инкрустацией из золотых бабочек, ширма и шкаф, составляющие гарнитур, были готовы служить Рэйко. Послеполуденное солнце светило сквозь бумажные с деревянными решетками окна, на улице, в саду, пели птицы. И тем не менее прелесть всего окружающего и даже то, что она теперь живет в замке Эдо — цель всех дам ее сословия, — не могли развеять печаль в душе Рэйко.

— Вот вы где, молодая госпожа! — В комнату влетела О-суги, которая с детства была нянькой и компаньонкой Рэйко и переехала в замок вместе с ней. Полная и веселая, О-суги посмотрела на Рэйко с наигранным недовольством. — Мечтаете, как всегда.

— Что еще делать? — грустно спросила Рэйко. — Банкет отменен. Все разошлись. А ты сказала, что не нужно распаковываться, потому что мне выделены слуги, и если я сама начну что-либо делать, это произведет плохое впечатление. Рэйко рассчитывала, что празднества помогут ей отвлечься от тоски по дому и от своих страхов. Смерть наложницы сёгуна и вероятность эпидемии в сравнении с этим казались безделицей. Как она сможет навсегда поселиться здесь с чужим человеком, если не покидала отцовского дома больше чем на несколько дней? В отсутствие Сано пугающая неизвестность отступила, но Рэйко не оставалось ничего другого, кроме как пестовать свои тревоги.

— Вы можете переодеться, — сказала нянька. — Какой смысл ходить в свадебном кимоно, если свадьба закончена?

О-суги помогла ей снять белый халат и красное нижнее кимоно и облачиться в дорогое кимоно из приданого Рэйко, разрисованное красными кленовыми листьями на коричневом древесном фоне, — более скучное и мрачное по сравнению с ее обычными веселыми и яркими девичьими нарядами со спускающимися до пола рукавами. Теперь рукава доходили лишь до бедер, как это полагается замужней женщине. О-суги собрала длинные волосы Рэйко в новую, взрослую прическу. Когда Рэйко стояла перед зеркалом, наблюдая за исчезающими приметами юности, ее печаль усилилась.

Неужели она обречена на затворничество в этом доме в качестве сосуда для вынашивания детей, рабы, находящейся в полной власти мужа? Неужели все ее мечты должны умереть в первый же день взрослой жизни?

Необычное детство Рэйко не способствовало ее стремлению выйти замуж. Она была единственным ребенком судьи Уэды, ее мать умерла, когда она была совсем маленькой, и судья больше никогда не женился. Он мог бы не замечать дочери, отдав ее на попечение слуг, как поступали в его положении другие мужчины, но для судьи Уэды Рэйко была всем, что у него осталось от любимой жены, которую он потерял. А способности дочери еще больше привязывали к ней отца.

В четыре года она заходила к нему в кабинет и подолгу разглядывала отчеты, которые он писал.

— Что это означает? — спрашивала она, указывая то на один, то на другой иероглиф.

Если судья показывал ей какое-то слово, она тут же запоминала его. Вскоре девочка уже читала простые предложения. Она помнила радость от открытия, что каждый иероглиф имеет свое значение, а колонка из иероглифов выражает мысль. Забросив кукол, Рэйко часами выводила тушью на больших листах бумаги свои собственные слова, и отец только поощрял интерес дочери к знаниям. Он нанял учителей, чтобы обучать ее чтению, каллиграфии, истории, математике, философии и китайской классической литературе: предметам, которые изучал бы сын. Однажды увидев, как шестилетняя девочка целится его мечом в воображаемого противника, он нанял мастеров боевых искусств заниматься с ней кэндзюцу и рукопашным боем.

— Женщина-самурай должна уметь защитить себя в случае войны, — сказал судья Уэда двум сэнсэям, которые поначалу не хотели учить девочку.

Рэйко помнила их пренебрежительное отношение и уроки, целью которых было стремление разубедить ее заниматься этим мужским делом. Они выбирали ей в качестве партнеров более взрослых и сильных мальчиков. Но гордый дух Рэйко не поддавался. С растрепанными волосами, в белой одежде, пропитанной потом и кровью, она вновь и вновь бросалась на соперника со своим деревянным мечом, пока тот не падал под градом ударов. Она бросала на пол мальчика вдвое крупнее себя. Наградой ей было уважение, которое она читала в глазах учителей, и настоящие, стальные мечи, подаренные отцом. Ежегодно, по мере того как она росла, мечи заменялись на новые, более длинные. Ей нравились рассказы об исторических сражениях, она представляла себя на месте великих воинов Ёритомо Минамото или Иэясу Токугавы. Товарищами по играм у Рэйко были сыновья вассалов отца, она презирала других девочек, считая их слабыми капризными существами. Рэйко была уверена, что, будучи единственным ребенком своего отца, однажды унаследует должность судьи Эдо, а потому должна быть к этому готова.

Реальность жизни излечила ее от этого заблуждения.

— Девочки, вырастая, не становятся судьями, — потешались учителя и приятели. — Они выходят замуж, растят детей и обслуживают мужа.

И еще Рэйко подслушала, как бабушка говорила судье Уэде:

— Нельзя обращаться с Рэйко как с мальчиком. Если вы не прекратите эти нелепые уроки, она никогда не найдет своего места в этом мире. Ей необходимо прививать женские навыки, иначе она никогда не найдет себе мужа.

Судья Уэда пошел на компромисс: не прекращая уроков, он привлек наставниц, обучивших Рэйко шить, составлять букеты, играть на музыкальных инструментах и вести чайную церемонию. А она продолжала мечтать о совсем другой жизни, полной приключений и славных подвигов.

Когда Рэйко исполнилось пятнадцать, бабушка убедила отца, что девочке пора выходить замуж. Ее первая миаи — официальная встреча возможных жениха и невесты и их семей — проходила в храме Дзодзё. Рэйко, насмотревшаяся на жизнь своих теток и кузин, вовсе не хотела выходить замуж. Она знала, что жены должны беспрекословно подчиняться своим мужьям и удовлетворять любые их прихоти, молча снося оскорбления и унижения. Даже самый уважаемый мужчина может быть тираном в собственном доме, запрещать жене разговаривать, силой принуждать ее к ласкам, заставлять рожать одного ребенка за другим, пока позволяет здоровье, а потом, забыв о жене, развлекаться с наложницами и проститутками. Если мужчины приходили и уходили когда им вздумается, то жены такого же общественного положения, как Рэйко, не могли покидать дом, не получив разрешения мужа, даже для принятия участия в религиозных церемониях или семейных торжествах. Слуги выполняли всю работу, вынуждая хозяек пребывать в праздности и чувствовать свою бесполезность. Рэйко замужество представлялось западней, которой следовало избежать во что бы то ни стало. И первый претендент на ее руку не смог ее в этом разубедить.

Сорокалетний богатый высокопоставленный чиновник из правительства Токугавы был толстым и тупым. Во время пикника под цветущими вишневыми деревьями он напился до чертиков и начал отпускать скабрезные замечания о проститутках из Ёсивары, которым покровительствовал. К своему ужасу, Рэйко увидела, что бабушка и сваха не разделяют ее возмущения: социальные и финансовые выгоды партии заставляли смотреть сквозь пальцы на недостатки этого мужчины. Судья Уэда отводил глаза, и Рэйко чувствовала, что он хочет прекратить переговоры, но не может найти приемлемого повода. И тогда она решила взять все в свои руки.

— Как вы думаете, была у Японии возможность захватить Корею девяносто восемь лет назад, вместо того чтобы все бросить и вывести войска? — спросила она у чиновника.

— А… я… я не уверен… не знаю, — удивленно залепетал он. — Никогда не задумывался над этим.

А Рэйко задумывалась. Пока бабушка и сваха с испугом смотрели на нее, а отец прятал улыбку, она подробно изложила свое мнение о том, каким образом победа Японии над Кореей могла быть одержана. На следующий день чиновник прервал брачные переговоры письмом, в котором говорилось:

«Барышня Рэйко слишком развязная, дерзкая и неуважительная особа, чтобы стать хорошей женой. Желаю удачи в поисках другого мужа».

Следующая миаи с очередным неприятным субъектом закончилась так же. Семья протестовала, брюзжала, но в конце концов в отчаянии отступила. Рэйко ликовала. Когда ей исполнилось девятнадцать, судья Уэда пригласил ее в свой кабинет и с печалью в голосе заговорил:

— Дочь, я понимаю твое нежелание выходить замуж. Это я виноват в том, что поощрял тебя к неженским увлечениям. Но я не смогу вечно заботиться о тебе. Тебе нужен муж, который защитит тебя, когда я умру и ты останешься одна.

— Отец, я образованна, могу драться и способна постоять за себя, — запротестовала Рэйко, хотя и вынуждена была с ним согласиться. Женщины не получали государственных постов, не занимались бизнесом, могли быть только служанками, работницами на полях, монахинями или проститутками. Такая перспектива не привлекала Рэйко, как не устраивала и жизнь на шее у родственников. Она склонила голову, признавая свое поражение.

— Мы получили новое брачное предложение, — сказал судья Уэда. — Прошу тебя, не срывай переговоры, ведь других может и не быть. Оно от Сано Исиро, благороднейшего следователя сёгуна.

Рэйко вскинула голову. Она слышала о сёсакане Сано, как и все в Эдо. До нее доходили слухи о его храбрости и великой, но тайной услуге, которую он оказал сёгуну. Это было интересно, и она согласилась на миаи, желая увидеть знаменитую личность.

И Сано не разочарован ее. Когда она и судья Уэда прогуливались по территории храма Каннэй с посредником, Сано и его матерью, Рэйко украдкой разглядывала претендента. Высокий и сильный, с гордой и благородной осанкой, он был моложе всех прежних женихов и гораздо красивее их. Как требовал обычай, они не разговаривали напрямую, но ум светился в его глазах, звучал в его словах. А самое главное, Рэйко знала, что он руководит поисками убийцы — охотника за бундори, который своими страшными преступлениями держал в ужасе весь Эдо. Он не был ленивым пьяницей, пренебрегающим своими обязанностями ради развлечений в Ёсиваре. Он предавал опасных убийц в руки закона. Рэйко он казался воплощением героев-воинов, которых она боготворила с детства. У нее появился шанс разделить с ним полную волнений жизнь. И когда он взглянул на нее, по телу Рэйко разлилось приятное, незнакомое дотоле тепло. Брак внезапно перестал казаться таким уж плохим делом. Как только они оказались дома, Рэйко попросила судью Уэду принять предложение.

Однако когда день свадьбы был установлен, сомнения Рэйко по поводу женитьбы вспыхнули вновь. Ее родственницы советовали ей слушаться и почитать мужа, а подарки — кухонная утварь, швейные принадлежности, украшения для дома — символизировали место, которое она должна занять в семье. Ее книги и мечи остались в доме отца. Во время свадьбы мелькнула надежда, возрожденная видом Сано — он был таким же красивым, каким она его запомнила, — но теперь Рэйко опять боялась, что ее жизнь будет такой же тусклой, как у других замужних женщин. Ее муж занят важным интересным делом, а она сидит дома. И где уверенность, что он будет относиться к ней иначе, чем другие мужчины относятся к своим женам? От страха стало трудно дышать.

Что она наделала? Не слишком ли поздно бежать?

О-суги принесла поднос и поставила перед Рэйко на туалетный столик. Рэйко увидела короткую бамбуковую кисточку, зеркало, керамическую миску и две одинаковые чашки — в одной из них была вода, в другой темная жидкость. У нее сжалось сердце.

— Нет!

О-суги вздохнула.

— Рэйко-тян, вы же знаете, что должны вычернить зубы. Это правило для замужних женщин, доказательство их верности мужу. Ну, давайте же. — Нежно, но твердо она усадила Рэйко за столик. — Чем быстрее покончим с этим, тем лучше.

С несчастным видом Рэйко окунула кисть в чашку и растянула губы в гримасе, обнажая зубы. Когда она сделала первый мазок по верхним зубам, немного краски пролилось на язык. Горло свело судорогой, рот заполнился слюной. Краска, составленная из туши, железного порошка и экстрактов растений, была ужасно горькой.

— Фу! — сплюнула она в миску. — Как это можно выдержать?

— Все выдерживают, и вы выдержите. Дважды в месяц, чтобы сохранять цвет. Ну, продолжайте, но постарайтесь не накрасить губы и не испачкать кимоно.

Морщась и давясь, Рэйко слой за слоем накладывала черную краску. Наконец она прополоскала рот, сплюнула и, поднеся к лицу зеркало, с испугом уставилась на свое отражение. Неживые черные зубы резко контрастировали с белой пудрой и красной помадой, подчеркивая каждый изъян на коже. Кончиком языка она дотронулась до выкрашенного переднего зуба — привычка, свойственная ей при сильных эмоциях. В двадцать лет она выглядит старухой, да еще и уродливой! Время учебы и занятий боевыми искусствами закончилось, надежды на любовь поблекли. Разве муж теперь захочет от нее чего-либо, кроме бессловесного прислуживания?

Рэйко подавила рыдание и посмотрела на О-суги, которая сочувственно разглядывала ее. О-суги в четырнадцать лет вышла замуж за пожилого владельца лавки в Нихонбаси, который ежедневно избивал ее до тех пор, пока соседи не стали жаловаться, что ее крики им мешают. Дело дошло до судьи Уэды, приговорившего торговца к наказанию кнутом. О-суги он предоставил право развода и взял ее нянькой к своей малолетней дочери. О-суги заменила Рэйко мать. Теперь же связывающие их узы стали еще крепче благодаря схожести жизненных обстоятельств: одна богата, другая бедна, но обе заложницы общественных норм, их судьбы в руках мужчин.

О-суги обняла Рэйко.

— Моя несчастная молодая госпожа. Жизнь станет легче, если вы примете ее условия, — печально сказала она, но тут же постаралась приободриться. — После всех этих свадебных волнений вы, должно быть, умираете от голода. Как насчет чая с булочками — теми розовыми, со сладкой каштановой начинкой? — Это было любимое угощение Рэйко. — Я их сейчас принесу.

Нянька похромала из комнаты: жестокий муж постоянно ломал ей левую ногу. Эта картина разожгла в Рэйко злую решимость. Она ни за что не позволит замужеству изуродовать свое тело и душу. Не даст заключить себя в стенах этого дома, пустить по ветру свои способности и чаяния. Она будет жить!

Рэйко встала, накинула плащ и поспешила к передней двери, где слуги Сано распаковывали свадебные подарки.

— Чем могу служить, досточтимая госпожа? — спросил старший из слуг.

— Мне ничего не нужно, — ответила Рэйко. — Я собираюсь на улицу.

— Дамы не могут просто так, одни, выходить за пределы замка, — взволнованно проговорил слуга.

Он организовал эскорт из служанок и солдат. Потом подозвал паланкин и шесть носильщиков, усадил ее в расписное, с мягкими подушками кресло. Слуга вручил старшему эскорта официальный документ, разрешающий Рэйко въезд и выезд из замка.

— Как я должен сказать сёсакану-саме, куда вы направляетесь?

Рэйко была в смятении. Чем она могла заняться со свитой из шестнадцати человек, которые, несомненно, доложат Сано и вообще всем в замке о каждом ее шаге?

— Я хочу проведать отца, — отозвалась она, признавая поражение.

В паланкине, как в силке, она проехала по серпантину каменных переходов замка мимо сторожевых башен и патрульных солдат. Старший эскорта предъявлял документы на каждом пропускном пункте, солдаты открывали ворота и пропускали процессию вниз по холму. Мимо легким галопом проносились конные самураи. В окнах крытых проходов, шедших по верху стен, мелькали крыши Эдо, раскинувшегося внизу на равнине, и пышная красно-золотая осенняя листва на деревьях вдоль реки Сумида. На западе, на фоне далекого неба парил божественный белый конус горы Фудзи. Рэйко видела все это через маленькое узкое окошко паланкина. Она вздохнула.

Однако когда они миновали главные ворота замка и огромные, обнесенные стенами имения даймё, настроение Рэйко улучшилось. Здесь, в административном районе, расположенном в Хибии, к югу от замка Эдо, в своих особняках-канцеляриях жили и работали высокие городские чиновники. Здесь у Рэйко было счастливое детство, об утрате которого она так остро сожалела. Но возможно, не все еще потеряно.

У имения судьи Уэды она выпорхнула из паланкина. Оставив свиту ждать на улице среди прохаживающейся знати и спешащих клерков, она подошла к охранникам, расположившимся у крытых ворот.

— Добрый день, барышня Рэйко, — приветствовали они ее.

— Отец дома? — спросила она.

— Да, но он слушает дело.

Рэйко не удивилась, что добросовестный судья вернулся к работе, как только отменили свадебный банкет. Во дворе она протиснулась через толпу горожан, полицейских и арестованных, ожидавших, когда их позовут к судье в низкое деревянное здание. Она проскользнула мимо служебных кабинетов и закрылась в комнате, прилегавшей к залу суда.

Темная и душная комната без окон, прежде служившая чуланом, была такой маленькой, что в нее едва втиснули одну циновку-татами. Однако Рэйко провела здесь множество счастливых часов. Одна стена представляла собой плетеную решетку. Сквозь ячейки Рэйко был прекрасно виден зал суда. С другой стороны стены спиной к ней сидел на возвышении ее отец в черном судейском халате, по бокам располагались секретари. Лампы освещали длинный зал, где на сирасу — место перед возвышением, покрытое белым песком, символом правды, — на коленях со связанными за спиной руками стоял подсудимый. Полицейские, свидетели и члены семьи подсудимого сидели рядами в части зала, отведенной для присутствующих, стражники охраняли двери.

Рэйко опустилась на колени и стала наблюдать за заседанием, как делала это бессчетное количество раз. Процессы захватывали ее. На них открывалась та сторона жизни, которую она не могла испытать лично. Судья Уэда потворствовал ее интересу, позволяя пользоваться этой комнатой. Рэйко коснулась языком выкрашенного зуба, улыбаясь приятным воспоминаниям.

— Что ты можешь сказать в свою защиту, ростовщик Игараси? — спросил судья арестованного.

— Досточтимый судья, я клянусь, что не убивал своего партнера, — горячо отозвался подсудимый. — Мы подрались из-за проститутки Гиацинт, потому что были пьяны, но потом помирились. — Слезы побежали по щекам подсудимого. — Я любил своего партнера как брата. Я не знаю, кто его зарезал.

Во время разбора дел Рэйко удивляла судью Уэду своей проницательностью, и он частенько полагался на ее суждения. Она прошептала через переплетение прутьев:

— Отец, ростовщик лжет. Он все еще ревнует своего партнера. И теперь все их имущество принадлежит ему одному. Прижмите его посильнее — он сломается и сознается.

Во время процессов она не раз таким образом подавала советы, и судья Уэда следовал им, добиваясь хорошего результата, но сейчас его спина напряглась. Он слегка повернулся и, вместо того чтобы продолжить допрос обвиняемого, сказал:

— Заседание ненадолго откладывается, — и быстро покинул зал.

Дверь в комнату, где находилась Рэйко, открылась. Отец стоял в коридоре и неодобрительно смотрел на нее.

— Дочь! — Взяв за руку, он повел Рэйко через зал в свой личный кабинет. — Твой первый визит домой должен состояться лишь завтра, и в присутствии мужа. Ты знаешь обычай. Что ты здесь делаешь одна, сейчас? Что-нибудь случилось?

— Отец, я…

Внезапно Рэйко покинула храбрость. Заплакав, она излила отцу все свои опасения по поводу брака, мечты, от которых не могла отказаться. Судья Уэда сочувственно выслушал дочь, но когда она замолчала, покачал головой:

— Я не должен был растить тебя, позволяя ожидать от жизни большего, чем возможно для женщины. С моей стороны это было ошибкой, проявлением глупой любви, о чем я глубоко сожалею. Но что сделано, то сделано. Невозможно вернуться назад, можно идти только вперед. Ты больше не должна наблюдать за процессами и помогать мне в работе, что я прежде тебе позволял. Твое место рядом с мужем.

И хотя Рэйко поняла, что дверь в детство захлопнулась навсегда, луч надежды осветил темный горизонт ее будущего. Последняя фраза судьи Уэды вернула ее к мечтам об участии в приключениях сёсакана Сано. В старые времена женщины-самураи бросались в битву рядом со своими мужчинами. Рэйко вспомнила инцидент, положивший конец свадебным празднованиям. До этого, занятая своими собственными проблемами, она не задумывалась о новом деле Сано, но теперь в ней разгорелся интерес.

— Возможно, я могла бы помочь в расследовании обстоятельств смерти госпожи Харумэ, — задумчиво проговорила она.

На лице судьи мелькнула тревога.

— Рэйко-тян. — Его голос был нежен, но тверд. — Ты способнее многих мужчин, но ты молода, наивна и чересчур самоуверенна. Любое дело, касающееся двора сёгуна, таит в себе опасность. Сёсакан Сано не обрадуется твоему вмешательству. Да и что ты, женщина, можешь сделать?

Поднявшись, судья вывел Рэйко к воротам особняка, где ее поджидала свита.

— Езжай домой, дочь. Радуйся тому, что тебе не нужно зарабатывать на пропитание, как другим, не столь удачливым женщинам. Слушайся мужа, он хороший человек. — И, словно повторяя совет О-суги, он сказал: — Прими свою долю, иначе тебе станет лишь труднее.

Рэйко неохотно забралась в паланкин. Ощущая горечь краски на зубах, она покачала головой, соглашаясь с мудростью отца.

Однако она обладает тем же умом, энергией и смелостью, которые привели его на должность судьи Эдо — должность, которую она унаследовала бы, родись мужчиной! Когда паланкин поплыл по улице, Рэйко крикнула носильщикам:

— Стойте! Поворачивайте назад!

Носильщики послушно повернули. Выбравшись из паланкина, Рэйко побежала в дом отца. В своей детской комнате она достала из шкафа оба меча, короткий и длинный, с позолоченными рукоятями и ножнами. Потом снова уселась в паланкин и приготовилась к возвращению в замок Эдо, поглаживая свое дорогое оружие — символ чести и приключений, всего, что жило в ней и с чем она не собиралась расставаться.

Она найдет способ сделать свою жизнь осмысленной и достойной. И начнет с расследования странной смерти наложницы сёгуна.

4

Среди трущоб Кодэмматё, у реки в северо-восточной части торгового района Нихонбаси, тюрьма Эдо со своими высокими каменными стенами, сторожевыми башнями и остроконечными крышами бугрилась над окружавшими ее каналами, словно безобразная опухоль. Сано подъехал по мосту к окованным железом воротам. В караульном помещении сидели охранники, досины гнали несчастных, закованных в кандалы преступников в тюрьму, где те будут ждать суда, или из тюрьмы к месту казни. Сано всегда казалось, что воздух здесь становится холоднее, словно тюрьма Эдо отталкивает солнечный свет, испуская миазмы смерти и гниения. И все же Сано, в отличие от других высокопоставленных самураев, сознательно бросал вызов опасности духовного загрязнения. В городском морге, расположенном за стенами с облупившейся штукатуркой, он рассчитывал выяснить правду о смерти госпожи Харумэ.

Охранники открыли ворота. Спешившись, Сано повел коня через комплекс казарм, двориков, служебных помещений, мимо здания тюрьмы, из зарешеченных окон которой доносились стенания заключенных.

За тюрьмой Сано привязал коня у входа в морг, низкого строения с облупившейся штукатуркой на стенах и ветхой соломенной крышей. Из седельной сумки он достал узел с вещественными доказательствами из комнаты госпожи Харумэ. Переступив порог, Сано внутренне подготовился к виду и запаху отвратительного обиталища доктора Ито.

В комнате стояли каменные корыта для обмывания трупов, шкафы с медицинским инструментом, скамья в углу, заваленная книгами и записями. На одном из трех столов высотой по пояс доктор Ито собирал из костей человеческий скелет. Его помощник Мура промывал в тазу позвонки. Оба мужчины оторвались от своей работы и поклонились Сано. — А, Сано-сан. Добро пожаловать! — На узком аскетическом лице доктора Ито читалось приятное удивление. — Не ожидал вас увидеть. Разве не сегодня ваша свадьба?

Доктор Ито Гэнбоку, смотритель морга Эдо, чьи научные познания помогли Сано во многих расследованиях, был еще и настоящим другом — что являлось большой редкостью для коварного режима Токугавы. Обладавший в свои семьдесят лет прекрасным зрением и острым умом, доктор Ито носил короткие густые, совершенно седые волосы, начинавшие редеть на висках. Его высокая, худощавая фигура была облачена в длинный темно-синий хитон. Некогда всеми уважаемый врач императорской семьи, доктор Ито был уличен в занятиях запрещенной заморской наукой, сведения о которой тайно получал от голландских торговцев из Нагасаки. В отличие от других рангакуса — приверженцев голландской научной школы — он избежал изгнания, но был приговорен к работе смотрителем морга Эдо. Здесь, забытый властями, несмотря на жалкие бытовые условия, он мог спокойно заниматься своими экспериментами.

— Я женился сегодня утром, но свадебный банкет и мой отпуск отменены, — сказал Сано, ставя узел на свободный стол. — Мне опять требуется ваша помощь. — Он рассказал о таинственной смерти госпожи Харумэ, о приказе сёгуна расследовать ее и о своих подозрениях насчет убийства.

— В высшей степени интригующе, — заметил доктор Ито. — Конечно, я постараюсь помочь всем, чем смогу. Но прежде всего примите мои поздравления по поводу вашего брака. Позвольте преподнести вам маленький подарок. Мура, принеси, пожалуйста.

Мура, коротышка с седыми волосами и умным квадратным лицом, отставил в сторону таз с костями. Он был эта, один из представителей сословия отверженных, которые обрабатывали трупы, работали тюремщиками, пыточных дел мастерами и палачами. Именно эта трудились ассенизаторами, уборщиками мусора и собирали трупы после наводнений, пожаров и землетрясений. Наследственная связь с такими близкими к смерти профессиями, как мясник и дубильщик кож, делала их духовно загрязненными и исключала контакты с другими горожанами. Но сходные несчастья породили странные узы — Мура был слугой и преданным соратником доктора Ито. Эта поклонился хозяину и Сано, вышел из комнаты и через некоторое время вернулся с небольшим свертком из синей хлопчатобумажной материи, который доктор Ито вручил Сано.

— Мой подарок по случаю вашей свадьбы.

— Аригато, Ито-сан. — Поклонившись, Сано принял сверток и развернул материю. Внутри лежал плоский, размером с ладонь кружок из черного кованого железа: гарда, которая крепилась на самурайском мече между клинком и рукоятью. Гарду украшал филигранный узор с тематикой фамильного герба Сано: элегантный журавль с длинноклювой головой — отверстие для клинка прорезало тело птицы — и расправленными крыльями, на которых было видно каждое перо. Поглаживая гладкий металл, Сано с восхищением рассматривал подарок.

— Это всего лишь скромная, никчемная безделушка, — сказал доктор Ито. — Мура подобрал в городе кусок железа. Один из сторожей, обвиненный в воровстве и приговоренный работать в тюрьме, прежде был кузнецом. Он помогал мне по ночам делать эту гарду для меча. Она недостаточно хороша для…

— Она великолепна, — отозвался Сано, — и я всегда буду относиться к ней как к драгоценности. — Он аккуратно завернул гарду и положил ее в кошель, затягивающийся шнурком. Продуманный подарок доктора Ито тронул его больше, чем дорогие подношения, полученные от людей, искавших его расположения. Спеша заполнить последовавшую за этим неловкую паузу, Сано раскрыл узел и стал рассказывать об обстоятельствах смерти госпожи Харумэ.

— Ее тело привезут для обследования позже. Очень похоже, что ее отравили. — Сано выставил лампы, курильницы с благовониями, бутылочку из-под саке, бритву, нож и флакон с тушью. — Я хочу знать, не является ли один из этих предметов орудием отравления.

По приказу доктора Мура принес шесть пустых маленьких деревянных клеток и одну побольше, в которой сидели шесть живых мышей. Доктор Ито расставил клетки в ряд на столе. В первых двух маленьких клетках он зажег лампу и курильницу из комнаты госпожи Харумэ, поместил в каждую по мыши и накрыл их кусками материи.

— Таким образом на мышей подействует яд в масле или в благовониях, — пояснил доктор Ито, — а мы будем защищены от опасных испарений.

В третью клетку он поставил блюдце с саке из привезенной Сано бутылочки, которое Харумэ явно отведала перед смертью, и поместил туда же третью мышь. Чтобы проверить бритву, Ито выбрил клочок шерсти на спине четвертой мыши; ножом с перламутровой ручкой он сделал крошечный надрез на животе пятой, потом посадил зверьков в отдельные клетки.

— А теперь тушь. — Из шкафа доктор достал собственные ножи. — Я воспользуюсь чистым лезвием, чтобы избежать постороннего загрязнения. — Он сделал царапину на животе шестой мыши, откупорил сосуд с тушью и кисточкой нанес на царапину черную жидкость. Затем поместил мышь в отведенную ей клетку и сказал: — Будем ждать.

Сано и доктор Ито наблюдали за клетками. Из двух прикрытых материей слышалось легкое царапанье. Третья мышь обнюхана вино и принялась пить. Бритая мышь металась по клетке, остальные зализывали раны. Вдруг раздался громкий писк.

— Смотрите! — указал Сано.

Мышь с тушью на порезе завалилась на спинку, изогнувшись и царапая воздух крошечными коготками. Ее крохотная грудка судорожно вздымалась, словно она старалась вдохнуть, глаза безостановочно вращались. Маленький розовый рот открывался и закрывался, оттуда вырвался болезненный писк, потом фонтанчик крови. Сано отметил те же симптомы, которые описал придворный врач при осмотре тела госпожи Харумэ: судороги, рвота, удушье.

Еще несколько звуков, попыток вздохнуть, агония, и мышь затихла. Сано и доктор Ито склонили головы, отдавая дань уважения зверьку, пожертвовавшему жизнью ради науки. Потом проверили остальные клетки.

— Эта мышь опьянела, — сказал доктор, глядя на зверька, неуверенно передвигавшегося вокруг пустого блюдца, где было саке, — а в остальном здорова. — Обритая и оцарапанная ножом мыши бегали по своим клеткам. — Здесь тоже нет явных признаков недуга. — Доктор Ито снял тряпки с оставшихся клеток, откуда вырвались удушливые клубы дыма, и они увидели двух одурманенных, но вполне живых зверьков. — Здесь то же самое. Яд содержится только в туши.

— Могло это быть самоубийством? — спросил Сано, все еще надеясь на простое объяснение смерти Харумэ.

— Могло, но я думаю, что это не так. Если бы она захотела умереть, то вряд ли бы выбрала такой болезненный способ, вместо того чтобы повеситься или утопиться. Это более распространенные среди женщин способы самоубийства. И для чего класть яд в тушь, а не просто выпить его?

— Значит, госпожа Харумэ была убита. — Смятение пришло на смену возникшему было у Сано удовлетворению по поводу того, что его подозрение подтвердилось. Он должен доложить об этом сёгуну, главному придворному врачу и дворцовым чиновникам, потом новость распространится по Эдо. Чтобы предупредить неблагоприятные последствия, Сано должен в кратчайшее время выявить отравителя. — Какое вещество убивает так быстро и страшно?

— Будучи врачом в императорском дворце в Киото, я изучал яды, — сказал доктор Ито. — По вызванным симптомам этот яд похож на бис, экстракт одного растения, произрастающего в Гималаях. Бис применялся в Индии и Китае почти две тысячи лет как отравляющее средство, которым смазывают наконечники стрел для охоты и военных целей. Как видите, даже малое количество яда при попадании в кровь становится смертельным. Люди часто умирали, спутав корни этого растения с корнями хрена. Однако это растение крайне редко встречается в Японии. Мне не доводилось слышать о случаях отравления этим ядом в нашей стране.

— Откуда же мог взяться яд, убивший госпожу Харумэ? — спросил Сано. — Мне следует искать убийцу, владеющего специальными знаниями о растениях? Вроде колдуна, монаха или врача?

— Возможно. Но есть фармацевты, которые тайком продают яды любому покупателю, способному заплатить. — Доктор Ито попросил Муру убрать мышей и задумался. — Такие торгаши обычно предлагают распространенные яды вроде мышьяка, которым, смешав его с сахаром, можно посыпать печенье, или сурьмы, которую подсыпают в чай или вино. Или фугу, ядовитую рыбу.

Но есть один человек… Он стал легендой среди врачей и ученых — странствующий торговец, объехавший всю Японию и собиравший лекарственные травы в отдаленных уголках и портовых городах. Здесь местные жители владели медицинскими познаниями, полученными от иноземцев еще до того, как Япония была закрыта для иностранных торговцев. Его имя Шойэй. Мне доводилось покупать у него лекарства, когда он приезжал в Киото. Он знал о лекарствах больше, чем кто-либо другой, и в основном занимался целебными препаратами, хотя продавал и яды — ученым вроде меня, стремившимся их изучить. Ходили слухи, что его продукция стала причиной смерти нескольких высоких чиновников из бакуфу.

— Он не может сейчас находиться в Эдо? — спросил Сано. Если продавец ядов назовет имя недавнего покупателя биса, убийство госпожи Харумэ можно считать раскрытым.

— Я много лет не видел Шойэя и ничего не слышал о нем. Сейчас он примерно моего возраста, если еще жив. Странный, привыкший к одиночеству человек, который под видом бродяги шел бездумно туда, куда его влекло любопытство. Я слышал, что он скрывался от закона.

Несколько обескураженный этим рассказом, Сано все же не утратил надежды.

— Если Шойэй здесь, я его найду. К убийце может привести еще одна ниточка. — Сано поднял флакон с тушью. — Я попробую узнать, где госпожа Харумэ взяла это и кто мог положить туда яд.

— Может, это любовник, ради которого она сделала себе татуировку? — предположил доктор Ито. — К сожалению, госпожа Харумэ не нацарапала на теле его имени, как это часто делают проститутки, ведь ей нужно было скрыть его личность, если это не был сёгун.

— Потому что любая наложница может быть изгнана или даже казнена за неверность господину, — согласился Сано. — И место, которое она выбрала для татуировки, подсказывает, что ей нужна была скрытность. — Он снова завернул вещественные доказательства. — Я планирую побеседовать с матерью сёгуна и старшей дворцовой чиновницей. Быть может, они предоставят информацию о тех, кто мог быть заинтересован в смерти госпожи Харумэ.

Доктор Ито проводил Сано во дворик, уже погрузившийся в тень подступавших сумерек.

— Спасибо вам за помощь, Ито-сан, и за подарок, — сказал Сано. — Когда поступит тело госпожи Харумэ, я опять приду для осмотра.

Засунув узел с вещественными доказательствами в седельную сумку, Сано вскочил в седло. Ему не терпелось продолжить расследование, но в то же время не хотелось возвращаться в замок Эдо. Удастся ли ему найти убийцу, прежде чем страх распалит опасные личные и политические трения? Сможет ли он уберечься от неизбежных интриг и заговоров?

5

На Эдо опустились осенние сумерки. Облака выписывали прозрачную вязь в западной части бледно-золотого неба, напоминающего текст, исполненный дымными чернилами. Фонари горели над воротами, в окнах домов простых горожан, в особняках важных даймё и расположенных в Эдо резиденциях провинциальных правителей. Круглая луна повисла среди звезд, далеких маячков, объявлявших приход ночи и указывавших путь группе охотников, пробиравшихся через лесной заповедник замка Эдо. Носильщики, нагруженные припасами, шли за слугами, которые вели коней и лающих собак. Впереди между деревьями двигались пешие, вооруженные луками охотники, над их головами кружили вспугнутые птицы.

— Досточтимый канцлер Янагисава, не кажется вам, что уже немного поздновато для охоты? — Главный член Совета старейшин Нарисада Макино поспешно поравнялся со своим начальником, а за ним последовали четыре вельможи. — Воздух стал холодным. Скоро совсем стемнеет, не будет ничего видно. Может, стоит вернуться во дворец и продолжить заседание в комфортных условиях?

— Чепуха, — отмахнулся Янагисава, натягивая лук и глядя на стрелу. — Ночь — лучшее время для охоты. Хоть я и не четко вижу добычу, она тоже не может меня видеть. Это захватывает гораздо больше, чем охота при свете дня.

Канцлер Янагисава, высокий, стройный и сильный в свои тридцать три года, быстро шел среди деревьев. Таинственная энергетика ночи всегда обостряла его чувства. Зрение и слух становились все острее, пока он не обретал способность улавливать малейшее движение. В пахнущей сосной тени леса он уловил шорох крыльев опустившейся на соседний сук птицы и замер, прицеливаясь.

Охота разжигала в Янагисаве инстинкт убивать. Что может быть лучше этого состояния для управления делами государства? Пустив стрелу, он услышал, как та с глухим стуком вонзилась в дерево. Невредимая птица взлетела, и поднялся шум в панике сорвавшейся со своих мест расположившейся поблизости стаи.

— Прекрасный выстрел, — не преминул отозваться главный старейшина Макино. Остальные вторили ему словно эхо.

Канцлер Янагисава, которого совершенно не удручил промах, не стал скрывать усмешки. Он шел по следу другой, более важной добычи.

— Ну, так какой следующий вопрос у нас на повестке?

— Отчет сёсакана-самы об успешном расследовании убийства и выявлении контрабандной цепочки в Нагасаки.

— А-а. Да. — Гнев наполнил Янагисаву, словно гейзер едкой жидкости излил наружу затаенную в глубине души злобу, которая копилась там с того момента, как Сано Исиро появился в замке Эдо. Сано был соперником, которого не удавалось уничтожить, человеком, стоявшим между ним и страстью его сердца.

— Его превосходительство сильно впечатлила победа сёсакана-самы, — сказал Макино, и на его подобострастном лице мелькнула едва заметная тень злорадства. — Как вы думаете, досточтимый канцлер?

Подчеркнутым, отточенным движением, не замедляя шага, Янагисава выхватил из колчана вторую стрелу.

— С Сано Исиро нужно что-то делать, — сказал он.

С юных лет Янагисава был любовником сёгуна и использовал свое влияние на Цунаёси Токугаву, чтобы получить высокий пост второго человека в Японии и практически править страной. Административный талант Янагисавы заставлял правительство работать, в то время как сёгун позволял себе предаваться любви к искусству, религии и молоденьким мальчикам. С годами он сильно обогатился, снимая сливки с подношений Токугаве от кланов даймё, налогов с торговцев, а также взимая деньги за разрешение доступа к сёгуну. Все склонялись перед властью канцлера. Однако этих денег и могущества было недостаточно. Не так давно он начал вынашивать планы стать даймё, официальным правителем провинции. Четыре месяца назад он сослал сёсакана Сано в Нагасаки, полагая, что видит своего врага в последний раз и навсегда обеспечил себе положение фаворита сёгуна.

Однако его замыслу не суждено было сбыться. Сано пережил ссылку — как и все прежние попытки Янагисавы дискредитировать его — и вернулся героем. Сегодня он сыграл свадьбу с дочерью судьи Уэды, который тоже оказывал большее влияние на сёгуна, чем того хотелось канцлеру. Цунаёси Токугава разгневался на Янагисаву за высылку Сано и потому отказал ему в просьбе об увеличении владений. Статус Сано при дворе повысился. То же произошло с положением другого соперника, влияние которого канцлер Янагисава в прошлом без труда свел на нет. И теперь, когда сёгун узнал о вражде между своими советниками, Янагисава не осмеливался применить против Сано прежний метод устранения врагов — убийство. Риск быть разоблаченным и наказанным слишком велик. Но он должен уничтожить своего конкурента!

— Досточтимый канцлер, разве плохо, что сёсакан-сама защищает Японию от коррупции и измены? — подал голос Казуо Хамада, все более склонявшийся на сторону Сано. — Разве мы не должны поддерживать его усилия?

Все старейшины, кроме Макино, главного приспешника канцлера, робко поддержали эти слова. Страх закрался в душу Янагисавы. Старейшины когда-то безоговорочно принимали его суждения. Теперь же из-за этого Сано он теряет контроль над людьми, которые дают советы сёгуну и устанавливают политику Японии. Но он не позволит этому случиться. Никто не смеет преграждать ему путь к могуществу.

— Как вы смеете мне противоречить? — бросил он и прибавил шагу, вынуждая старейшин, поспешивших принести извинения, идти быстрее. — Поторопитесь!

О, как он наслаждался их покорностью, свидетельством своей власти… и как страшился ее малейшего ослабления, угрожающего погрузить его в кошмар собственного прошлого…

Его отец был канцлером правителя Такэи, даймё провинции Арима, а мать — дочерью торговца, который стремился повысить свое общественное положение через союз с самурайским кланом. Родители видели в детях орудие возвышения семьи. Денег и внимания на их воспитание не жалели, но это было лишь средством для достижения конечной цели: получения должности при дворе сёгуна.

Самая яркая картинка из детских воспоминаний Янагисавы: он и его брат Ёсихиро стоят на коленях в темной приемной отца. Ему шесть лет, Ёсихиро — двенадцать. Дождь барабанит по черепичной крыше, кажется, что солнце вообще не показывалось в те дни. На возвышении сидит отец — мрачная громадная фигура, одетая в черное.

— Ёсихиро, твой учитель говорит, что ты провалился по всем академическим дисциплинам. — Голос отца звучит презрительно. Затем он обращается к Янагисаве: — А наставник по боевым искусствам говорит, что вчера ты проиграл тренировочный бой.

Он не вспоминает о том, что Янагисава умел читать и писать так же хорошо, как мальчики вдвое старше его, и что он лучший фехтовальщик среди детей в городе.

— Как вы рассчитываете таким образом принести честь семье? — Лицо отца наливается гневом. — Вы два бесполезных дурака, недостойных быть моими сыновьями!

Схватив деревянную трость, всегда лежавшую на возвышении, он принимается избивать мальчиков. Янагисава и Ёсихиро сжимаются под болезненными ударами, стараясь сдерживать слезы, которые еще сильнее разъярят отца. В соседней комнате мать наказывает их сестру Киёко за то, что та не блещет навыками, необходимыми, чтобы выйти замуж за высокопоставленного чиновника.

— Глупая непослушная девчонка!

Звуки шлепков, ударов и плач Киёко постоянно наполняли тот дом. Каких бы успехов ни добивались дети, они никогда не могли порадовать родителей. Но страшнее наказания была невозможность утешиться в кругу других людей или в любви друг к другу. Родители лишили их даже этого.

— Эти заморыши ниже вас, — говорила мать Янагисавы, изолируя детей от юных отпрысков других вассалов правителя Такэи. — Когда-нибудь вы станете ими руководить.

Дети узнали, что можно избежать наказания, свалив вину на другого. И между ними поселились взаимная ненависть и недоверие.

За все те страшные годы Янагисава плакал только один раз, в тот холодный дождливый день, когда хоронили его брата Ёсихиро. В семнадцать лет он совершил сеппуку. Когда монахи монотонно пели молитвы, Янагисава и Киёко горько плакали, одни в толпе присутствующих проявив хоть какие-то чувства.

— Прекратите! — злым шепотом повторяли родители, подкрепляя слова оплеухами. — Какое бесстыдное проявление слабости. Что подумают люди? Почему вы не можете принести чести семье, как это сделал Ёсихиро?

Но Янагисава и Киёко знали, что ритуальное самоубийство брата вовсе не было жестом чести. Ёсихиро, старший сын, не вынес тяжелой ответственности быть главным объектом семейных амбиций. Не в силах оправдать ожидания родителей, он убил себя, чтобы избежать дальнейших страданий. Янагисава и Киёко плакали не о нем, а о себе, поскольку родители променяли их жизни на более высокое положение в обществе.

У Киёко, которую в пятнадцать лет выдали замуж за богатого чиновника, во время очередных побоев случился выкидыш, и теперь она снова была беременна. А одиннадцатилетний Янагисава уже три года служил у правителя Такэи пажом и объектом сексуальных утех. От домогательств даймё у него кровоточил анус, но гордость его страдала еще больше.

Когда дым от погребального костра поднялся над землей, что-то сместилось в душе Янагисаны. Слезы истощали запас накопленного в сердце страдания, и там не осталось ничего, кроме горькой решимости. Ёсихиро умер, потому что был слабым. Киёко — беспомощная девчонка. И Янагисава поклялся, что однажды станет самым могущественным человеком в Японии. Тогда никто не посмеет использовать, наказывать или унижать его. Он отомстит всем своим обидчикам. Все будут слушаться его приказов, все будут страшиться его гнева.

Спустя одиннадцать лет Цунаёси Токугаве доложили о молодом человеке, чья внешность и ум способствовали его быстрому продвижению среди вассалов правителя Такэи. Цунаёси, падкий на красивых мужчин, вызвал Янагисаву в замок Эдо. Янагисава превратился в зрелого красавца, он был поразительно хорош собой, на его лице особо выделялись яркие, черные глаза. Когда дворцовые стражники ввели Янагисаву в личные покои двадцатидевятилетнего будущего сёгу-на, тот отбросил книгу, которую читал.

— Великолепно, — похвалил он. На мягком, женоподобном лице появилась заинтересованность. — Оставьте нас, — сказал он стражникам.

К тому времени Янагисава прекрасно знал свои слабые и сильные стороны. Сравнительно низкий статус его клана, как и нехватка средств, не позволяли ему пройти в верхние эшелоны бакуфу, но он научился пользоваться своими талантами, данными богами удачи. И вот, глядя в глаза Цунаёси Токугаве, он увидел в них сладострастие, слабость ума и духа, а также неодолимое желание лести. Янагисава внутренне усмехнулся. Он поклонился, не удосужившись сначала встать на колени, обеспечив себе тем самым первую в ряду многочисленных свобод с будущим сёгуном. Цунаёси Токугава, трепетно покорный, поклонился в ответ. Янагисава подошел к возвышению и взял книгу.

— Что читаете, ваше превосходительство? — спросил он.

— Это, э-э, э-э… — Заикаясь от возбуждения, Цунаёси Токугава задрожал от близости Янагисавы. — «Сон в красном тереме».

Янагисава смело уселся на возвышении и стал вслух читать китайский классический эротический роман. Его чтение, отточенное в детстве учением и наказаниями, было безупречным. Он сделал паузу перед очередным абзацем и многозначительно улыбнулся Цунаёси. Тот залился краской. Янагисава протянул руку. Будущий сёгун с чувством сжал ее.

В дверь постучали, вошел какой-то чиновник.

— Ваше превосходительство, наступило время заседания Совета старейшин. Они проинформируют вас о положении в стране и выслушают ваше мнение о новой правительственной политике.

— Я, э-э… я сейчас занят. Разве это не может подождать? Кроме того, не думаю, что у меня есть какие-то мнения. — Цунаёси посмотрел на Янагисаву, словно ища у него спасения.

В этот момент Янагисава ясно увидел путь к желанному будущему. Он станет наперсником Цунаёси и будет подсказывать мысли, которых не хватает глупому диктатору. Янагисава будет править Японией через Цунаёси Токугаву. Он узурпирует власть сёгуна над жизнями и смертями подданных.

— Мы вместе будем присутствовать на совещании, — сказал он.

Чиновник от такой дерзости нахмурился, но Цунаёси покорно кивнул. Когда они выходили из комнаты, Янагисава шепнул своему новому господину:

— Когда совещание закончится, у нас будет достаточно времени, чтобы познакомиться поближе.

Когда Цунаёси Токугава занял пост сёгуна, Янагисава стал канцлером. Прежние начальники оказались у него в подчинении. Он захватил земли правителя Такэи, изгнав даймё и всех его вассалов, включая отца. Янагисава получал отчаянные письма от родителей с просьбами о снисхождении. Он с мстительным ликованием отказывал в помощи своей семье, которая сама воспитала его таким, какой он есть. Однако канцлер ни на миг не забывал, насколько шатко его положение. Сёгун до безумия любит его, но новые соперники постоянно добиваются изменчивой благосклонности Цунаёси. Янагисава царит в бакуфу, но ни один режим не существует вечно.

Надтреснутый голос главного старейшины Макино вернул его к действительности.

— Мы должны обсудить вероятность эпидемии и недопустимость серьезных последствий.

— Не будет никакой эпидемии, — отрубил Янагисава. Небо становилось все темнее, лесные тропинки терялись в нагромождении деревьев, но канцлер не сбавлял шага. — Госпожа Харумэ была отравлена.

Старейшины изумленно раскрыли рты, заволновались:

— Отравлена?

— Но мы ничего об этом не слышали!..

— Откуда вы знаете?

— О, у меня есть способы узнавать все. — У канцлера Янагисавы в Больших Внутренних Покоях, как и везде в замке. Эдо, были свои шпионы. Эти агенты следили за важными персонами, подслушивали разговоры и копались в их вещах.

— Будут проблемы, — сказал Макино. — Что нам делать?

— Нам не нужно ничего делать, — ответил Янагисава. — Убийство расследует сёсакан Сано.

Внезапно в мозгу у канцлера возник блестящий план. Воспользовавшись делом о смерти Харумэ, он может уничтожить Сано… и другого соперника. Янагисаве хотелось кричать от радости, но план требовал строжайшей секретности. Ему нужен сообщник, не чета здесь присутствующим.

Остановившись на поляне, канцлер объявил своей свите, что они могут возвращаться домой. Старейшины с облегчением удалились, остались только личные слуги Янагисавы.

— Я хочу отдохнуть и перекусить, — сказал он. — Поставьте палатку.

Слуги выгрузили провизию и разбили шатер, какие использовались военачальниками во время сражений: белые шелковые занавеси, укрепленные на открытом сверху квадратном каркасе. Внутри они расстелили матрасы, зажгли масляные лампы и угольные жаровни, принесли саке и еду. Оберегаемый снаружи телохранителями, Янагисава самодовольно возлежал на матрасе. Ему вовсе не требовалось это хилое пристанище, когда в распоряжении был весь замок. Но ему нравилась суета других ради обеспечения его комфорта, таинственность ночных встреч под открытым небом. И разве он не похож на военачальника, ведущего своих солдат в бой?

— Приведите сюда Ситисабуро, — приказал канцлер слуге, и тот немедленно кинулся выполнять приказ.

Пока Янагисава ждал, предвкушение встречи усиливало его возбуждение. Ситисабуро, главный актер в труппе театра но при дворе Токугавы, был нынешним любовником канцлера. Воспитанный в древней традиции и в духе однополой любви, он имел и другое применение…

Вскоре шелковые занавеси раздвинулись и вошел Ситисабуро. Ему было четырнадцать лет, он был маловат для своего возраста и носил прическу мальчика-самурая: выбритое темя и длинная прядь ото лба, стянутая в узел на затылке. Его красный с золотом парчовый сценический халат ладно сидел на стройной, как молодой тополь, фигуре. Опустившись на колени, Ситисабуро поклонился.

— Жду ваших приказаний, досточтимый канцлер, — тихо проговорил он.

Янагисава сел прямо, его сердце учащенно забилось.

— Встань и подойди, — сказал он, ощущая желание, влажное и соленое, как кровь. — Сядь рядом со мной.

Юноша подчинился, и Янагисава жадно вгляделся в его лицо, восхищаясь изящным носом, острым подбородком и высокими скулами, гладкой детской кожей, розовыми губами, похожими на сладкий фрукт. Большие выразительные глаза Ситисабуро поблескивали в свете ламп, отражая благодарную готовность угождать. Канцлер улыбнулся. Юноша был из известной актерской семьи, которая веками развлекала императоров. Теперь весь большой талант семьи, сконцентрированный в юном артисте, был в распоряжении Янагисавы.

— Налей мне вина, — приказал канцлер. — И себе тоже, — великодушно добавил он.

— Да, господин. Спасибо, господин! — Ситисабуро поднял бутылку с саке. — О, но ведь вино холодное. Позвольте мне разогреть его для вас? Можно я поднесу еще закусок для вашего наслаждения?

Янагисава с удовольствием наблюдал, как молодой актер ставит бутылку на угольную жаровню и кладет на тарелку рисовые лепешки. В начале их отношений Ситисабуро говорил и держался с юношеской неловкостью, но был умен и быстро перенял обороты речи Янагисавы, теперь длинные слова и сложные предложения произносились им легко и свободно. Когда это не унижало канцлера, актер копировал даже его манеру держаться: голова высоко поднята, плечи отведены назад, движения быстрые, нетерпеливые, но плавно-величавые. Это льстивое представление доставляло Янагисаве большое наслаждение.

Они выпили теплого саке. У Ситисабуро от вина порозовело лицо.

— У вас, наверное, был трудный день в управлении страной, господин? Позвольте я развею ваши заботы.

Канцлер Янагисава лег на матрас. Руки Ситисабуро поглаживали ему шею и спину, успокаивая уставшие мышцы и возбуждая. Хотя соблазн перевернуться на спину и прижать юношу к себе был велик, Янагисава не поддался порыву. Сначала нужно обсудить дело.

— Для меня большая честь прикасаться к вам. — Пальцы мяли, ласкали, пощипывали. Ситисабуро зашептал в ухо Янагисаве: — Если вас нет рядом, я мечтаю о времени, когда мы снова будем вместе.

Янагисава понимал, что тот всего лишь играет, но это совершенно не волновало канцлера. Чудесно, что есть человек, уважающий его и готовый все сделать ради его удовольствия!

— Ночами я мечтаю о вас, и… и я должен доверить вам маленький секрет. — Голос Ситисабуро убедительно задрожал. — Порой я так хочу вас, что начинаю ласкать сам себя, воображая, что это вы прикасаетесь ко мне. Надеюсь, вы не обижаетесь?

— Вовсе нет, — хохотнул Янагисава. Актеришка, несмотря на все свои таланты и происхождение, простолюдин, никто. Он слаб, наивен, трогателен. Кто-нибудь другой мог бы счесть его слова оскорблением. А Янагисава наслаждался ситуацией, дополнительно подтверждающей, что он больше не беспомощная жертва, а всесильный манипулятор людьми. Вместо друзей у него прислужники. Он женат на богатой женщине, связанной с кланом Токугавы, но держит дистанцию с ней и их пятилетней дочерью, для которой уже начал подбирать политически выгодную партию. Ему наплевать, что кто-то может презирать его, до тех пор пока тот выполняет его приказы. Притворство Ситисабуро возбуждало Янагисаву, власть — это самое мощное любовное зелье.

Канцлер неохотно отложил минуту наслаждения.

— Мне нужна твоя помощь в очень важном деле, Ситисабуро, — сказал он, садясь на матрасе.

Глаза молодого актера вспыхнули радостью, и Янагисава почти поверил, что тот и в самом деле польщен этой просьбой, в действительности бывшей приказом.

— Господин, я сделаю для вас все.

— Это дело чрезвычайно секретное, и ты должен обещать, что никому о нем не расскажешь, — предупредил Янагисава.

— О, я обещаю, обещаю! — Юноша светился искренностью. — Вы можете мне довериться. Просто подождите и увидите. Доставлять вам удовольствие для меня самое главное.

Однако Янагисава понимал, что не преданность, а боязнь наказания заставляет Ситисабуро пресмыкаться. Ведь если актер ослушается, то будет лишен положения звезды в придворном театре Токугавы, изгнан из замка и приговорен к работе в грязном придорожном борделе. Канцлер улыбнулся. «Все будут подчиняться моим приказам и страшиться моего гнева…»

Придвинувшись, канцлер зашептал Ситисабуро. Вдыхая свежий юношеский аромат, исходивший от его кожи, Янагисава почувствовал, как набухает плоть под набедренной повязкой. Он закончил с распоряжениями и провел языком по изящному изгибу уха Ситисабуро. Актер хихикнул и повернулся к Янагисаве с выражением радостного восхищения.

— Какой ум вы продемонстрировали, придумав столь великолепный план! Я сделаю все так, как вы сказали. И когда мы выполним задуманное, сёсакан Сано больше никогда не потревожит вас.

За занавесью послышался шум крыльев. Канцлер Янагисава порывисто схватил лук, наложил стрелу на тетиву и прицелился, всматриваясь в кобальтовое небо, в черную резную границу листвы. На фоне светящегося серебром диска луны мелькнула темная тень. Янагисава выстрелил в невидимую цель. Резкий, скрипучий крик пронзил вечернюю тишину. На поляну камнем упал филин, из груди птицы торчала стрела. Его собственная добыча — крошечный слепой крот — все еще трепыхалась в острых когтях.

Ситисабуро восторженно захлопал в ладоши.

— Идеальный выстрел, господин!

Канцлер Янагисава рассмеялся.

— Атаковав одного, я получил и другого. — Символика была столь же понятной, как и цель — выстрел является благоприятным предзнаменованием для его замысла. Радость разогрела страсть. Бросив лук, он протянул руки к Ситисабуро. — Довольно дел. Иди ко мне.

В глазах актера добросовестно отразилось желание Янагисавы.

— Да, господин.

Под неслышным дыханием ветра шумел лес, луна заливала все мертвенным светом. На шелковом занавесе палатки две тени слились воедино.

6

Когда Сано подъехал к своему особняку после долгого, утомительного пути из тюрьмы Эдо, Хирата вышел к воротам его встречать.

— Мать сёгуна согласилась побеседовать с нами перед вечерней молитвой. Отосиёри — главная дворцовая чиновница — ответит на наши вопросы, но вскоре она отправляется в ночной обход по Большим Внутренним Покоям.

Сано с сожалением взглянул на свой особняк, который обещал ему еду, горячую ванну и общество молодой жены. Какими мирными женскими делами она занимала себя после свадьбы? Сано представил ее за шитьем, за сочинением стихов или с самисэном в руках — оазис покоя среди насильственных смертей и дворцовых интриг. Он страстно хотел оказаться в этом оазисе и наконец познакомиться с Рэйко. Но ночь быстро опускалась на замок, и Сано не мог заставлять госпожу Кэйсо-ин и ее отосиёри ждать и медлить с сообщением для сёгуна о том, что эпидемии можно не бояться, поскольку госпожа Харумэ была убита.

Оставив коня стражникам, Сано повернулся к Хирате:

— Нам следует поспешить.

По проходам с каменными стенами они шли вверх по склону холма мимо патрулей с пылающими факелами. Из привычки к осторожности они молчали, пока не миновали последний контрольный пункт рядом с дворцом, черепичная крыша которого с многочисленными маковками блестела в лунном свете. Факелы пылали на стенах, охранники сторожили двери. Залитый луной сад был безлюден. Здесь, среди гравийных дорожек и тенистых деревьев, Сано рассказан Хирате о результатах опытов доктора Ито.

— Обитатели и слуги Больших Внутренних Покоев потенциальные подозреваемые, — сказал Сано. — Тебе что-нибудь удалось выяснить?

— Я беседовал со стражниками и их командиром, а также с главной распорядительницей Больших Внутренних Покоев, — ответил Хирата. — Официальная версия — смерть Харумэ великая трагедия, так что все они скорбят и твердят одно и то же.

— Потому что это правда или средство защиты? — проговорил Сано. Теперь, когда установлен факт убийства, официальную версию можно оставить на потом. Женщины были ближе к Харумэ и легко могли подобраться к ее комнате и флакону с тушью. Но прежде чем приступать к беседам с наложницами и прислугой, следует заручиться поддержкой госпожи Кэйсо-ин и отосиёри.

Войдя во дворец, они зашагали мимо тихих темных кабинетов к личным покоям сёгуна. Но стражники, стоявшие у дверей, сообщили Сано, что тот не может его принять сейчас и распорядился прийти с докладом утром.

— Пожалуйста, сообщите его превосходительству, что угрозы эпидемии нет, — сказал Сано, чтобы Цунаёси Токугава более не тревожился о болезни.

Затем они с Хиратой углубились в лабиринт дворцовых помещений. На подходе к Большим Внутренним Покоям тишину нарушило какое-то жужжание, похожее на комариное. Когда стражники открыли двери в женскую половину, жужжание взорвалось какофонией визгливых женских голосов, хлопающих дверей, быстрых шагов, плещущейся воды и дребезжания посуды.

— Милостивые боги, — пробормотал Хирата, зажимая уши.

Сано поморщился. Спустя несколько часов после их первого визита обитательницы Больших Внутренних Покоев вернулись к своему обычному состоянию. Двигаясь к личным покоям госпожи Кэйсо-ин, Сано и Хирата проходили мимо комнат с красивыми, роскошно одетыми наложницами, которые поглощали с подносов пищу, вертелись перед зеркалами или играли в карты, громко споря между собой и выкрикивая распоряжения служанкам. Сано видел обнаженных женщин, которые терли себя мочалками в высоких деревянных бочках, и слепых массажистов, мнущих голые спины. Женщины смотрели с вялым любопытством, в котором отражалась покорность своей участи. Сано вспомнил проституток из Ёсивары: единственное отличие между ними в том, что те существовали ради общего удовольствия, а эти — лишь для удовольствия сёгуна. Когда они с Хиратой проходили мимо, разговоры на минуту замирали, чтобы затем возобновиться с новой силой. Чиновница в сером халате вместе со стражником прохаживалась по коридорам. Несмотря на страшную смерть одной из обитательниц, жизнь в этой женской тюрьме продолжалась.

Сано не сомневался, что одна или несколько женщин знают правду о смерти госпожи Харумэ и ее убийце. А может, об этом знают все, включая хозяйку.

Дверь в личные покои госпожи Кэйсо-ин, сделанная из толстых кипарисовых досок и богато украшенная резными драконами, напоминала главный портал какого-нибудь храма. Над входом горел фонарь, два стражника, словно божества-хранители, предусмотрительно отошли на двадцать шагов. Когда Сано и Хирата приблизились, дверь отворилась. Из нее вышла высокая женщина и поклонилась.

— Госпожа Шизуру, главная чиновница Больших Внутренних Покоев, — сказал Хирата.

Он представил Сано, с интересом рассматривающего отосиёри. Ей было около пятидесяти, белые пряди серебрили зачесанные наверх волосы. Невзрачное серое кимоно облегало по-мужски сильное мускулистое тело. В квадратном лице госпожи Шизуру тоже просматривались мужские черты, которые подчеркивали раздвоенный подбородок, густые, невыбритые брови и темный пушок над верхней губой. Сано знал, что самой важной задачей отосиёри было бодрствование у дверей спальни Цунаёси Токугавы, когда у того находилась одна из наложниц, чтобы никто из женщин не смел вымогать подарки в минуты его слабости. Как и остальные дворцовые чиновницы, она сама прежде была наложницей — возможно, у прежнего сёгуна, — но единственной привлекательной чертой являлись ее губы, красивые, как у проституток с лубочных картин. Сложив руки на груди, она одарила Сано смелым и спокойным взглядом, не допускающим вольностей.

— Вы не можете встретиться с госпожой Кэйсо-ин, — сказала госпожа Шизуру низким, но приятным голосом. — У нее сейчас его превосходительство.

Вот, значит, куда ушел сёгун.

— Мы подождем, — поклонился Сано. — Кроме того, нам нужно побеседовать с вами.

Как только госпожа Шизуру кивнула, появилась пара чиновниц помоложе. Между ними и начальницей произошел немой разговор — мимолетные взгляды, кивки, движение губ. На этой неизвестной территории господствовал свой язык. Потом госпожа Шизуру повернулась к Сано и Хирате:

— Срочное дело требует моего присутствия. Но я скоро вернусь. Подождите здесь.

— Слушаюсь, госпожа, — тихонько проговорил Хирата, когда отосиёри со своими подчиненными удалились решительным шагом. — Эти женщины захватят власть в стране, если мы, мужчины, потеряем бдительность, — сказал он Сано.

Отосиёри оставила дверь госпожи Кэйсо-ин приоткрытой. Из комнаты донеслись тихие голоса. Сано разбирало любопытство. Он украдкой заглянул внутрь. В затененной комнате в свете потолочных фонарей на шелковых подушках восседала женщина. Маленькая и плотная, она была одета в свободный, отливающий золотом атласный халат, расписанный голубыми волнами. Длинные, без малейшей примеси седины волосы рассыпались по плечам, придавая шестидесятичетырехлетней Кэйсо-ин поразительно молодой вид. Сано не видел лица, склоненного над мужчиной, свернувшимся калачиком на ее полных руках.

Цунаёси Токугава, верховный военный диктатор Японии, уткнулся в пышную грудь своей матери. Его черные дворцовые халаты обтягивали подогнутые колени, выбритая макушка без обычной черной шапки выглядела беззащитной, как у ребенка. Послышалось слезливое бормотание:

— …так боюсь, так несчастен… Все всегда чего-то от меня хотят… ждут силы и мудрости, как у моего предка Иэясу Токугавы… никогда не знаю, что нужно сказать или сделать… глупый, слабый, недостойный своего поста…

Госпожа Кэйсо-ин погладила сына по голове, успокаивающе прошептала:

— Ну же, ну же, мой милый мальчик. — Ее надтреснутый голос выдавал возраст, скрываемый обманчивой внешностью. — Мама с тобой. Она все сделает как надо.

Цунаёси Токугава обмяк, удовлетворенно засопел. Госпожа Кэйсо-ин взяла длинную серебряную трубку, лежавшую на курительном подносе, затянулась, закашлялась и опять нежно заговорила с сыном:

— Чтобы заработать счастье, надо строить храмы, поддерживать монахов и проводить больше священных праздников.

— Но, мать, это совсем не просто, — заныл сёгун. — Я не знаю, как это сделать.

— Дай денег священнику Рюко, и он обо всем позаботится.

— А что, если канцлер Янагисава или Совет старейшин не согласятся? — Голос Цунаёси Токугавы задрожал от страха перед возможным неодобрением подчиненных.

— Просто скажи им, что твое решение — закон, — посоветовала госпожа Кэйсо-ин.

— Хорошо, мама, — вздохнул сёгун.

Заслышав шаги в коридоре, Сано отпрянул от двери, смущенный и изумленный увиденным. Слухи о влиянии Кэйсо-ин на Цунаёси Токугаву оказались правдой. Она была истая буддистка, которой руководил амбициозный, стремящийся к власти Рюко, ее любимый священник и, как слышал Сано, любовник. Несомненно, именно Рюко убедил ее обратиться к сёгуну за деньгами. Такая большая власть в их руках означала серьезную угрозу стабильности страны. Не один раз в истории буддистские монахи собирали армии и бросали вызов власти самураев. Ирония заключалась в том, что целый штат чиновниц оберегал Цунаёси от неразборчивых в средствах наложниц, но не мог защитить от самой опасной из всех женщин!

Госпожа Шизуру вышла из-за угла и направилась к покоям своей хозяйки. По невидимому сигналу изнутри она сказала:

— Госпожа Кэйсо-ин примет вас сейчас.

Они вошли в комнату. Госпожа Кэйсо-ин сидела в одиночестве, попыхивая своей трубкой. От сёгуна простыл и след, только парчовые занавеси за ее спиной колыхались, словно кто-то только что проскользнул через них. Сано и Хирата опустились на колени и поклонились.

— Сёсакан Сано и его старший вассал Хирата, — объявила Шизуру, встав на колени рядом с госпожой Кэйсо-ин.

Мать сёгуна с искренним интересом посмотрела на посетителей.

— Значит, это вы раскрыли столько непостижимых тайн? Любопытно!

С близкого расстояния она уже не казалась такой молодой. Круглое лицо с мелкими правильными чертами было когда-то привлекательным, но белая пудра не могла полностью скрыть глубоких морщин, избороздивших кожу. Ярко нарумяненные щеки и напомаженные губы немного оживляли лицо, но картину портили глаза с красными прожилками и пожелтевшими белками. Двойной подбородок лежал на полной груди, обвисшей от возраста. Ее черные волосы были явно окрашены. Улыбка открывала вычерненные зубы с двумя пустотами в верхнем ряду, придававшими лицу некую вульгарную простоту. «А ведь она простолюдинка», — подумал Сано, припоминая историю ее жизни.

Кэйсо-ин была дочерью киотского зеленщика. Когда ее отец умер, мать стала служанкой и любовницей повара в имении принца-регента. Там Кэйсо-ин завела дружбу с дочерью одного знатного горожанина. Ее подруга, став наложницей Иэмицу Токугавы, взяла Кэйсо-ин с собой в замок Эдо, и Кэйсо-ин тоже стала наложницей Иэмицу. В двадцать лет она родила ему сына и обеспечила себе самую высокую из доступных женщинам позиций: официальная супруга одного сёгуна и мать следующего. С тех пор Кэйсо-ин жила в роскоши, правя на женской половине.

— Мой досточтимый сын много рассказывал мне о ваших приключениях, — сказала госпожа Кэйсо-ин. — Я рада с вами познакомиться. — Опустив ресницы, она явила Сано и Хирате свое застенчивое очарование, которым когда-то соблазнился отец Цунаёси Токугавы. Потом горестно вздохнула. — Но какой печальный случай привел вас сюда: умерла госпожа Харумэ. Трагедия! Мы, женщины, опасаемся за свои жизни.

Однако видимо, не в натуре госпожи Кэйсо-ин было долго предаваться печали. Она игриво улыбнулась Сано.

— Но когда вы здесь, чтобы спасти нас, я чувствую себя лучше. Ваш помощник сказал госпоже Шизуру, что вы горите желанием предотвратить эпидемию. Скажите же нам, что делать. Мы хотим быть полезными.

— Госпожа Харумэ умерла не от болезни, поэтому эпидемии не будет, — сказал Сано, довольный, что мать сёгуна оказалась столь покладистой. С ее положением и влиянием она могла бы при желании помешать его расследованию, а ведь все обитатели Больших Внутренних Покоев являются подозреваемыми в этом щекотливом с политической точки зрения преступлении, включая и ее саму. Зато мысли госпожи Шизуру остались тайной. Лицо отосиёри было бесстрастным, но напряженная поза выражала неприятие. — Госпожа Харумэ была убита при помощи яда.

Обе женщины какое-то время молча смотрели широко раскрытыми глазами. Сано заметил непонятную искру, вспыхнувшую в глазах госпожи Шизуру, прежде чем та отвела взгляд.

— Яд? Я потрясена! — Закатив глаза и раскрыв рот, Кэйсо-ин повалилась спиной на подушки и тяжело задышала. — Я задыхаюсь. Мне нужен воздух! — Госпожа Шизуру кинулась к своей хозяйке, но та взмахом руки остановила ее и кивнула Хирате: — Молодой человек, помогите мне!

Бросив смущенный взгляд на Сано, молодой вассал подошел к госпоже Кэйсо-ин, взял ее веер и живо им заработал. Вскоре ее дыхание стало ровным, тело расслабилось. Когда Хирата помогал женщине сесть, та на мгновение припала к нему, улыбаясь.

— Такой сильный, красивый и добрый. Аригато.

— До итасимаситэ, — промямлил в ответ Хирата и со вздохом облегчения поспешно вернулся на свое место рядом с Сано.

Сано с тревогой взглянул на помощника. Обычно Хирата уверенно держался в присутствии свидетелей любого пола и социального положения, сейчас же он сидел сгорбившись и опустив голову. В чем дело? И что означает реакция женщин? Факт отравления на самом деле новость для них? Обморок Кэйсо-ин казался вполне настоящим, но Сано интересовало, знала ли или хотя бы догадывалась об убийстве отосиёри.

— Кто мог убить бедную Харумэ? — печально проговорила Кэйсо-ин. Она попыхивала своей трубкой, слезы бежали по щекам, оставляя дорожки на многослойном макияже. — Такая нежная девочка, такая очаровательная и живая. — Кэйсо-ин неожиданно улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках. — Харумэ напоминала меня в молодости. Когда-то я была красавицей, всеобщей любимицей.

Она вздохнула.

— Харумэ была такой же и пользовалась большим успехом. Она великолепно пела и играла на самисэне. Когда она шутила, все смеялись. Поэтому я и выбрала ее в прислужницы. Она знала, как сделать людей счастливыми. Я любила ее как дочь.

Сано посмотрел на госпожу Шизуру. Отосиёри сидела, плотно сжав губы и явно не разделяла мнения Кэйсо-ин по поводу погибшей девушки.

— Что вы думаете о госпоже Харумэ? — обратился Сано к Шизуру. — Какой она вам представляется?

— Мне не полагается иметь мнение о наложницах его превосходительства, — чопорно ответила госпожа Шизуру.

Сано чувствовал, что Шизуру может ему многое рассказать о госпоже Харумэ, но не хочет противоречить хозяйке.

— У госпожи Харумэ во дворце были враги, которые могли хотеть ее смерти? — спросил он, обращаясь к обеим женщинам.

— Конечно, нет. — В подтверждение своих слов госпожа Кэйсо-ин выпустила изо рта клуб дыма. — Все любили ее. К тому же мы в Больших Внутренних Покоях очень близки. Как сестры.

Но Сано хорошо знал, что даже между сестрами существуют разногласия. Ссоры в Больших Внутренних Покоях порой заканчивались убийством. Если Кэйсо-ин заявляет, что пять сотен женщин, помещенных в столь тесное пространство, живут в полном согласии, она либо глупа, либо… лжет.

Госпожа Шизуру прокашлялась.

— Между Харумэ и другой наложницей, госпожой Ишитэру, были неприязненные отношения. Они… не выносили друг друга, — неуверенно сказала она.

Кэйсо-ин изумленно открыла рот, опрометчиво обнажив неполный ряд зубов.

— Нет! Я бы первая узнала об этом.

— Почему госпожи Ишитэру и Харумэ не выносили друг друга? — спросил Сано.

— Ишитэру — дама из прекрасной семьи, — пояснила Шизуру. — Она кузина императора. Из Киото. — Это там в изысканной бедности, хоть и лишенная реальной власти и контролируемая режимом Токугавы, жила императорская семья. — До того как восемь месяцев назад в замке Эдо появилась Харумэ, госпожа Ишитэру была любимой собеседницей досточтимого сёгуна… по крайней мере из числа женщин.

Бросив украдкой испуганный взгляд на хозяйку, Шизуру прижала ладонь ко рту. Тот факт, что Цунаёси Токугава отдает предпочтение мужчинам, был известен всем, но, как видно, не обсуждался в присутствии его матери.

— И Харумэ заняла место госпожи Ишитэру в сердце сёгуна? — высказал догадку Сано.

Госпожи Шизуру кивнула.

— Его превосходительство перестал вызывать Ишитэру к себе на ночь и начал приглашать в спальню Харумэ.

— Ишитэру не должна быть в претензии, — объявила госпожа Кэйсо-ин. — Мой любимый сын имеет право развлекаться с любой женщиной, которую выберет. Его обязанность произвести на свет наследника. Когда Ишитэру оказалась неспособной родить ребенка, он поступил совершенно правильно, решив попытать счастья с другой наложницей. — Кэйсо-ин хихикнула, подмигнув Хирате. — С молодой, неутомимой и плодовитой… как я, когда познакомилась с дорогим покойным Иэмицу. Вы знаете этот тип девушек, не правда ли, молодой человек?

Хирата смутился и мучительно покраснел.

— Сумимасэн, простите меня, может быть, кто-то из числа служанок, стражников или прислужниц не ладил с госпожой Харумэ? — выпалил он.

Качая головой и рассыпая пепел на подушки, Кэйсо-ин отмела предположение:

— Обслуживающий персонал — прекрасные люди и знают свое место. Я лично беседовала со всеми кандидатами, прежде чем они были допущены к работе в Больших Внутренних Покоях. Никто не посмел бы напасть на любимую наложницу.

Госпожа Шизуру поджала губы, уставившись в пол. Сано с огорчением понял: госпожа Кэйсо-ин совершенно не в курсе того, что творится вокруг нее. Отосиёри управляла Большими Внутренними Покоями, как канцлер Янагисава руководил правительством вместо Цунаёси Токугавы. То, что оба представителя правящей семьи Японии столь слабы и тупы — лучших слов для них, похоже, не найти, — предвещало стране беду.

— Порой люди скрывают свое истинное лицо, — намекнул Сано. — До тех пор, пока что-то не случается…

Шизуру ухватилась за представившийся шанс: она явно разрывалась между боязнью противоречить госпоже Кэйсо-ин и лгать сёсакану-саме сёгуна.

— Дворцовые стражники — выходцы из хороших семей и имеют отличные послужные списки. Как правило, все они честные люди. Но вот один из них, лейтенант Кусида… Четыре дня назад госпожа Харумэ подала жалобу. Она сообщала, что тот ведет себя неподобающим образом. Когда дворцовые чиновницы отлучались, он вился вокруг нее, навязывая разговор на… неприличные темы.

Имеются в виду сексуальные притязания, перевел для себя Сано.

— Лейтенант Кусида посылал госпоже Харумэ оскорбительные письма, во всяком случае, она об этом говорила, — продолжала госпожа Шизуру. — Она даже утверждала, что он подглядывал за ней во время купания. Харумэ вновь и вновь просила его оставить ее в покое, но он не унимался, совсем потерял голову и пригрозил, что убьет ее.

— Омерзительно! — скривилась госпожа Кэйсо-ин и возмущенно спросила: — Почему никто не доложил мне об этом?

По страдальческому взгляду Шизуру Сано понял, что она информировала мать сёгуна, но та забыла об этом.

— Что было потом? — спросил Сано.

— Мне не хотелось верить этим обвинениям, — ответила Шизуру. — Лейтенант Кусида работает здесь уже десять лет, и никаких проблем с ним не было. Он хороший, честный человек. Госпожа Харумэ пробыла в замке короткое время. — Тон отосиёри свидетельствовал, что Харумэ она считает не столь хорошей и честной и именно в ней видит вероятный источник проблемы. — Однако к такого рода обвинениям относятся всегда очень серьезно. Закон запрещает обслуживающему персоналу из числа мужчин докучать женщинам или вступать с ними в недопустимые отношения. За это выгоняют с работы. Я доложила об инциденте главному управляющему. Лейтенанта Кусиду временно, на период расследования обвинений, отстранили от обязанностей.

— И расследование было проведено? — спросил Сано.

— Нет. А теперь, когда госпожа Харумэ мертва…

Раз она не могла подтвердить фактами свои обвинения, они, видимо, были сняты, вот почему главный управляющий не удосужился сообщить о них Хирате. Лейтенанту Кусиде очень повезло — смерть обвиняющей стороны избавила его от позорного изгнания с должности. С ним, как и с ревнивой госпожой Ишитэру, стоило побеседовать в первую очередь.

— Ревнивые наложницы, грубые стражники, — запричитала Кэйсо-ин. — Ужасно! Сёсакан-сама, вы должны найти и наказать того, кто убил мою нежную Харумэ, и избавить нас всех от этого опасного злодея.

— Мои детективы должны будут обыскать Большие Внутренние Покои и поговорить с их обитателями, — сказал Сано. — Могу ли я получить ваше разрешение?

— Конечно, конечно, — закивала госпожа Кэйсо-ин. Потом с кряхтением выпрямилась и жестом попросила госпожу Шизуру помочь ей встать. — Пришло время моей молитвы. Но пожалуйста, приходите навестить меня. — Она осклабилась, посмотрев на Хирату: — Вы тоже, молодой человек.

Они откланялись. Хирата почти выбежал из комнаты. Сано вышел следом, удивляясь необычной застенчивости своего вассала и обдумывая предстоящую работу. Впрочем, покидая дворец, он порадовался, что уже слишком поздно посещать подозреваемых или свидетелей и нет нужды встречаться с сёгуном до завтрашнего утра. Дома ждет Рэйко. Это их брачная ночь.

7

Слуги приветствовали Сано в воротах особняка, когда он наконец добрался до дома. Они сняли с него плащ, мечи и провели в гостиную, где пылали угольные жаровни и лампы и радовал глаз горный пейзаж настенных фресок. Опустившись на шелковые подушки, Сано почувствовал, как улетучивается напряжение дня и нарастает предвкушение счастья. Хирата ушел отдать распоряжения детективам и проверить на ночь охрану имения. Время принадлежало Сано до самого утра. Можно было начинать свою семейную жизнь.

— Не хотите ли поесть? — подал голос главный слуга.

Сано кивнул.

— Где моя… жена? — чуть помедлив, спросил он. Фраза оставила странное ощущение на губах, но такое же приятное, как глоток воды после долгого путешествия по изматывающему зною.

— Ей сообщили, что вы дома, она сейчас будет. — Слуга поклонился и вышел из комнаты.

В минуту ожидания сердце Сано забилось быстрее, желудок подвело. Дверь отворилась, и Сано выпрямился. В комнату вошла Рэйко. Одетая в тускло-оранжевое кимоно с рисунком из золотых астр, с волосами, заколотыми наверх, его молодая жена несла фарфоровый графинчик с саке и поднос с двумя чашками. Скромно потупив глаза, она подплыла к Сано, опустилась перед ним на колени, поставила поднос и поклонилась.

— Досточтимый муж, — тихо проговорила она. — Позвольте вас обслужить?

— Да. Пожалуйста, — сказал Сано, с восторгом глядя на ее юную красоту.

Пока она наливала вино, неловкость несколько отступила — должно быть, кто-то проинструктировал Рэйко, как вести себя с мужем в первый раз, — но когда она подавала ему чашку, ее руки дрожали. Сочувствие помогло ему побороть неловкость. Это его территория. От него зависело, чтобы Рэйко почувствовала себя здесь как дома.

— Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, наливая саке и передавая ей чашку.

Рэйко осторожно, словно боясь коснуться его руки, взяла вино.

— Да, досточтимый муж.

Они выпили, и Сано заметил, что ее зубы вычернены. Внезапно он ощутил, как внизу живота разлилось тепло. Он никогда не задумывался об этом давно известном обычае замужних женщин, теперь же новый вид Рэйко разбудил в нем желание, напомнив, что теперь она принадлежит ему и душой, и телом.

— Как тебе понравились комнаты? — Сано ощутил вкус вина и возбуждения. Поднятые наверх волосы подчеркивали изящество шеи и плеч молодой жены. Он больше года не был с женщиной… — Ты хорошо устроилась?

— Да, спасибо.

Едва заметная улыбка вдохновила Сано: под спокойствием хорошо воспитанной дамы таится явный интерес. В этот момент появился слуга, подал Сано горячую влажную салфетку для рук и поставил перед ним лаковый поднос с едой. Когда он ушел, Рэйко быстро сняла крышечки с чашек с сашими, приготовленной на пару форелью и овощами, потом налила ему чаю. Она поела раньше, чтобы лучше его обслужить. Ее готовность прислуживать, как и пристало жене, обрадовала Сано.

— Я надеюсь, что ты здесь будешь счастлива, — сказал он. — Если тебе что-нибудь понадобится, только скажи.

Рэйко, волнуясь, подняла на него сияющие глаза.

— Возможно… возможно, я могла бы помочь вам в расследовании смерти наложницы сёгуна, — выпалила она.

— Что? — Кусочек рыбы, который Сано поднес ко рту, выпал из палочек, когда он ошеломленно посмотрел на жену.

Подобострастия и нарочитой скромности как не бывало. Подняв голову и выпрямив спину, Рэйко смотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд горел смелостью.

— Мне интересна ваша работа. До меня дошли слухи, что госпожа Харумэ была убита. Если это так, я хотела бы помочь поймать убийцу. — Она прерывисто вздохнула. — Вы обещали, что если я чего-то захочу, то нужно лишь сказать, — торопливо добавила она.

— Я не это имел в виду! — Сано ощутил в душе смятение. В памяти возникли картинки из детства: мать готовит, стирает и шьет, пока отец занят поиском средств для семьи. Прожитые годы сформировали у Сано представление о хорошем браке. И еще целая куча причин запрещала ему выполнить просьбу Рэйко. — Прости, — нежно сказал он. — Я высоко ценю твое предложение, но расследование убийства не женское дело.

Он ожидал, что она примет его решение, как мать принимала любые решения отца. Но Рэйко ответила:

— Отец говорил мне, что вы так подумаете, он тоже с этим согласен. Но я хочу работать, быть полезной. К тому же я действительно хочу помочь вам.

— Но каким образом? — спросил Сано, замешательство которого росло по мере того, как мечта о семейном блаженстве рассеивалась словно дым. Кто эта странная упрямая девушка, ставшая его женой? — Что, например, ты могла бы сделать?

— Я образованна, могу читать и писать, как любой мужчина. Я целых десять лет наблюдала, как отец ведет дела в суде. — Нежный подбородок Рэйко задрожал, но она не собиралась уступать Сано. — Я разбираюсь в законах и знаю характеры преступников. Возможно, я смогу вычислить убийцу госпожи Харумэ.

Выросшая в особняке судьи, Рэйко видела больше преступников, чем сам Сано. Стыдясь быть побежденным молодой женой, Сано даже не пытался представить сцены насилия и человеческого порока, свидетельницей которых она была. Более того, он отвергал саму мысль о возможности допустить работу в их частную жизнь. Как сделать семью раем, если Рэйко разделит его знание о разлитом в мире зле?

— Пожалуйста… успокойся и позволь объяснить, — мягко сказал Сано. — Работа детектива опасна. Тебя могут ранить… или даже убить. — Это случилось со многими людьми во время его прошлых расследований. Инстинкт самосохранения запрещал ему позволить собственной жене стать жертвой его стремления к справедливости. — С моей стороны было бы ошибкой втянуть тебя в расследование убийства. — Показывая всем своим видом, что разговор окончен, Сано вернулся к еде.

— Вы полагаете, что я слаба и глупа, только потому, что женщина, — настойчиво продолжала Рэйко. — Но я умею драться. Я способна защитить себя. — Мольба загорелась в ее красивых глазах-лепестках. — А поскольку я женщина, для меня открыт доступ в такие места, куда вам хода нет. Я могу получать информацию у таких людей, которые с вами даже не станут говорить. Только дайте мне шанс, и вы сами увидите!

Сано начал злиться. Ему вспомнилось, как покорная мать готовила для отца любимую еду, обустраивала дом, чтобы тот ни в чем не нуждался, и никогда не просила ничего для себя. В самурайском мире самоотверженного служения режиму Токугавы его дом — единственное место, находящееся под абсолютным контролем. А теперь Сано чувствовал, как ускользает этот драгоценный контроль и брошенный Рэйко вызов ослабляет его мужскую власть. Усталость переборола терпение. Хотя скандала в первую брачную ночь он хотел меньше всего, совладать с собой Сано не смог.

— Как ты смеешь перечить мужу? — возмутился он, положив палочки. — Как смеешь воображать, что ты, глупая упрямая девчонка, можешь сделать что-то лучше меня?

— Потому что я права!

Рэйко вскочила на ноги, глаза сверкали от ярости, не меньшей, чем у Сано. Ее язык коснулся выкрашенного верхнего зуба, рука потянулась к поясу, словно искала меч. Этот не по-женски агрессивный отпор рассердил Сано — и сильно возбудил. Гнев превратил изящную Рэйко в грозную богиню. Ее прерывистое дыхание и пылающие щеки говорили о сильном возбуждении. Сано совсем не нравилась ее дерзость, но он восхищался ее храбростью — и все же не мог поверить, что она способна расследовать убийство, и уж тем более позволить ей подрывать его мужскую власть. Он отставил в сторону поднос и поднялся, не спуская глаз с жены.

— Я приказываю тебе оставаться дома, где тебе место, и не вмешиваться в мою работу, — сказал он, сожалея, что их отношения приобретали некий налет враждебности. Он хотел, чтобы они оба были счастливы, а обижая Рэйко, сводил усилия на нет. Но что еще он может сделать? — Я твой муж. Ты будешь слушаться меня. И больше это не обсуждается!

Глаза Рэйко презрительно сощурились.

— И что вы сделаете, если я не стану слушаться? — спросила она. — Побьете? Отошлете назад к отцу? Или убьете меня? — С ее губ слетел горький смех. — Я бы хотела, чтобы вы так и поступили, потому что сожалею, что вышла за вас замуж. Я скорее умру, чем подчинюсь вам или любому другому мужчине!

Ее слова ударили в сердце Сано, словно нож. Оскорбленный и разъяренный, он испытал непреодолимое желание вернуть себе власть, силой овладев ею. Его мужское достоинство напряглось, как стальная пружина. Он шагнул вперед и схватил ее за плечи.

Вся дерзость Рэйко мгновенно улетучилась. Она сжалась в руках Сано. Возвышаясь над нею, Сано ощущал ее хрупкость. В глазах Рэйко плеснулся ужас, и он понял, что жена боится не удара и даже не смерти. Она боялась самого жестокого оскорбления, которое только может мужчина нанести женщине, — насилия над своей плотью. Но когда их взгляды встретились, Сано почувствовал в ней непостижимое желание этого чувственного, грубого слияния. Губы Рэйко влажно блестели, дыхание было прерывистым и частым. Сано представил, как они, обнаженные, слившиеся воедино, разрешали все споры в вечном ритуале соития. И, глядя на ошеломленное лицо Рэйко, готов был поклясться, что и она видит ту же картину — и хочет этого.

Сано медленно поднял руку и коснулся ее щеки. Их дыхание на мгновение смешалось. Но внезапно она вырвалась из его объятий и выбежала из комнаты.

— Рэйко, подожди! — крикнул Сано.

Ее торопливые шаги затихли в конце коридора. Хлопнула дверь. С мешаниной чувств в душе, охваченный желанием, Сано замер на месте, его руки сжимали пустоту, которая мгновение назад была ею.

* * *

Оказавшись в своей спальне, Рэйко закрыла дверь на засов и судорожно вздохнула. Сердце сильно колотилось в груди. Дрожа от возбуждения, она быстро прошла на веранду.

Лунный свет цвета слоновой кости заливал мягким светом деревья, валуны и беседку в саду. Стрекотали сверчки, лаяли собаки. Где-то в темноте стражники патрулировали имение и замок, шаги, топот копыт и тихие голоса далеко разносились в чистом холодном воздухе, пахнущем морозом и угольным дымком. Рэйко мерила веранду шагами, пытаясь привести в порядок чувства.

Как она ненавидела Сано за пренебрежение и насмешку над ее умом и способностями! И как злилась на себя за то, что не смогла справиться с ситуацией! Не следовало так торопиться, нужно было играть роль послушной жены и сначала завоевать его любовь, а уж потом обращаться со своей просьбой. Но она понимала — было бы то же самое. Сано такой, как и все остальные мужчины, и она просто лишилась разума, если думала, что это не так.

— Надутый невежественный самурай! — бормотала она, кипя от злости. — Помыкать мной, словно я служанка или ребенок! — Под злостью таилось тягостное разочарование. Какой наивной и глупой она была, мечтая о раскрытии преступлений, о славе. — Лучше бы я совершила сеппуку, чем вышла замуж!

Меряя шагами веранду, Рэйко ощутила влагу на внутренней стороне бедер. Подумав, что начались месячные, она сунула руку под юбки. На пальцах осталась прозрачная, терпко пахнущая жидкость: следы возбуждения, непроизвольная реакция на столкновение с Сано. Рэйко испугалась, ощутив тяжесть внизу живота, тупую, горячую пульсацию между ног. Опустившись на колени, она попыталась разобраться в своих ощущениях.

Рэйко не боялась побоев, обычного наказания непослушных жен — во время занятий боевыми искусствами она научилась терпеть боль, — и еще она чувствовала, что Сано не из тех мужчин, которые способны в гневе ударить женщину. Страшила близость, поле боя, где природа сделала ее уязвимой перед мужской силой. А плотское влечение может превратить ее в рабыню мужа, который и так владеет ею, лишить независимости.

Но особенно пугала мысль, что Сано ее бросит. Если он сделает это, то все обвинения в крушении брака будут адресованы только ей и ни один мужчина больше не захочет взять ее в жены. Она и ее семья будут обесчещены. Перед Рэйко встал призрак будущего — опозоренная старая дева, живущая на подачки родственников. И еще: несмотря на всю злость к Сано из-за его тиранических замашек, она вовсе не хотела уходить от него, мечтая о любви. Тело и душа жаждали этого, хоть разум и противился жизни в домашнем заточении и скуке.

Рэйко наблюдала, как ветви высокой сосны ловили лапами поднимающуюся луну. В сплетении противоречивых эмоций родилась истина: она сделает так, чтобы брак состоялся, но на ее условиях.

Она вернулась в спальню и села за письменный стол. На полке лежали мечи, добытые сегодня днем. Рэйко растерла тушь, приготовила бумагу и взяла в руку кисть. Отчаяние укрепило ее решимость. Она докажет Сано, что женщина может быть детективом, и в его же собственных интересах сделать ее своим партнером, а не домашней рабыней в золотой клетке. Она заставит мужа любить ее, а не вымышленный им образ.

Дотронувшись кончиком языка до передних зубов, она принялась строить планы своего тайного следствия по делу об убийстве госпожи Харумэ.

* * *

Оставшись один, Сано решил не ходить за Рэйко: в своем теперешнем состоянии из смеси злости, смятения и неутоленной страсти он может только ухудшить их отношения. Он завершил трапезу, хотя еда совершенно остыла, да и аппетит полностью пропал. Устало поднявшись, он прошел к себе и разделся. В ванной комнате потер себя щеткой, сполоснулся, посидел в бочке с горячей водой и завернулся в хлопчатобумажный халат. Сано прошел по коридору мимо пустой комнаты, где собирался провести первую ночь со своей молодой женой. У следующей двери он остановился. Бумажная стена ее личной спальни светилась изнутри.

Смутная тень Рэйко двигалась, сбрасывая одежду, расчесывая волосы. Она явно собиралась спать. В Сано закипела страсть. Сильное желание обладать ею снова разожгло злость. Несмотря на ссору, она его жена, и он имеет право заставить ее лечь в супружескую постель. Сано схватился за ручку двери…

…и тут же опустил руку, качая головой, — здравый смысл возобладал над злой страстью. Он не сможет укротить Рэйко при помощи физической силы, потому что не хочет иметь рядом обиженную супругу, которая подчиняется ему лишь в силу существующей в обществе традиции, повелевающей женщине склониться под властью мужчины. Ему по-прежнему хотелось построить союз на взаимной любви. Для Рэйко это был не менее длинный и трудный день, чем для него. Сегодня у них не сложилось, но завтра они начнут сначала. Он будет добр с ней, и она поймет, что ее место в их доме, а не в расследовании убийства. И научится любить его как мужа и господина.

Сано неохотно поплелся в свою спальню, мысленно повторяя свой спор с Рэйко и ища иные варианты ответов. Он был слишком возбужден, чтобы спать. Среди разбросанной одежды лежал дневник, который он захватил из комнаты госпожи Харумэ. Сано со вздохом поднял его. Только работа способна отвлечь его от домашних неурядиц, к тому же в записях убитой наложницы вполне можно почерпнуть что-нибудь полезное. Он лег, придвинул лампу поближе, опершись на локоть, развернул лилово-зеленую узорчатую материю и перевернул первую страницу.

Текст был написан неумелой рукой с массой исправленных ошибок. Как и большинство женщин, госпожа Харумэ была практически неграмотна. «Может, это и к лучшему», — подумал Сано, вспомнив, как великолепное образование Рэйко взрастило в ней дух противоречия. Однако, просматривая дневник, Сано открыл для себя природный дар Харумэ к описательной прозе:

«Я вошла в Большие Внутренние Покои. Стражники провели меня коридорами, как пленницу в камеру. Сотни женщин с пренебрежением смотрели на меня, замолкая, когда я проходила мимо, — с жадностью животных в клетках, пытающихся понять, не означает ли появление новенькой того, что им будут давать меньше пищи. Но я высоко держала голову. Может, я и бедна, но зато красивей любой из тех, что вижу. Однажды — очень скоро — я стану любимой наложницей сёгуна. И никто больше не посмеет пренебрегать мною».

В дневнике не было ни одной даты, но эта первая запись, видимо, была сделана сразу после Нового года, восемь месяцев назад, когда Харумэ приехала в замок Эдо. Сано бегло просмотрел пассажи, в которых описывались будни Больших Внутренних Покоев, неприятности и развлечения Харумэ и ее все более частые визиты в спальню сёгуна.

«Здесь так много народу, что приходится есть и мыться посменно. Всегда кто-то стоит на моем пути, толкается, туалет постоянно занят, когда мне туда надо, одни лезут в мои дела, от других неприятно пахнет. Вода в ванне вечно грязная, когда наступает моя очередь, шум не стихает даже ночью, потому что кто-нибудь обязательно болтает, храпит, кашляет или плачет. Но хотя мне очень хочется побыть одной, я умираю от одиночества. Остальные считают меня посторонней, мне они тоже не нравятся. И абсолютно нечего делать. Каждый день похож на предыдущий, и мы довольно редко выходим наружу.

* * *

Вчера было очень жарко, и гром рокотал, как злые драконы. Мы ездили на пикник в горы. На мне было зеленое кимоно с узором из листьев ивы. Мы пили саке и очень веселились, пока внезапно не пошел дождь! Мы, визжа, разбежались по паланкинам, а слуги бросились паковать еду. Как здорово было видеть этих напыщенных старших наложниц, намокших и кудахчущих как курицы — особенно после того, как они передразнивали мои деревенские манеры.

* * *

Прошлой ночью я опять развлекала его превосходительство. Я была в красном атласном кимоно с иероглифами, означающими счастье, чтобы помочь мне зачать ему сына и быть богатой и счастливой до конца дней, как госпожа Кэйсо-ин».

* * *

Как Сано и предполагал, дневник Харумэ был похож на те, что вели дамы императорского двора в прошлые века, и отображал скорее бытовые мелочи, чем важные исторические события. Даже о последнем, значительном эпизоде Харумэ упомянула лишь вскользь: наивные молодые девушки и те понимали, что любое неосторожное замечание в адрес сёгуна может повлечь суровое наказание, вплоть до изгнания и смерти. Возможно, Харумэ боялась, что дневник прочтут ее товарки и станут мстить за нелестное описание. Госпожа Ишитэру и лейтенант Кусида появились только в середине длинного списка, озаглавленного «То, что мне не нравится в замке Эдо»:

«39. Когда мне дают жесткий, хрустящий рис со дна кастрюли, потому что старшим наложницам достается лучшая еда.

40. Ишитэру, которая считает себя выше других, только потому что является кузиной императора.

41. Ежемесячные медицинские осмотры и холодные руки доктора Китано на тайных местах моего тела.

42. Лейтенант Кусида — жуткий нахал».

* * *

В дальнейших записях не было упоминаний о какой-либо особенной вражде или ссорах, которые могли привести к трагедии. Глаза Сано начали слипаться. Он перешел к последней странице.

* * *

«Вчера мы совершили паломничество в храм Кэннон. Мне нравится район Асакуса, потому что улицы там так многолюдны, что стражникам и дворцовым чиновникам трудно за нами уследить. Мы можем сбежать и походить по базару, покупая на лотках еду и сувениры, узнавая у гадателей свою судьбу, наблюдая за паломниками, монахами, детьми и священными голубями. Свобода!

Я побежала по узким переулкам к гостинице. Как обычно, комната для меня была зарезервирована, поэтому я проскользнула через сосновую рощу и заросли бамбука, окружающие гостиницу, как небольшой лес. Моя комната находится в задней части дома — очень уединенное место. Я закрыла дверь и стала ждать. Вскоре я услышала шуршание гравия на дорожке. Шаги затихли перед моей комнатой…»

* * *

На этом месте Сано встрепенулся и удвоил внимание. Значит, госпожа Харумэ пользовалась свободой для тайных свиданий.

* * *

«…и я увидела на бумажном окне его высокую тонкую тень. Он заглянул в отверстие на бумаге, но не сказал ни слова, я тоже молчала. Сделав вид, что не замечаю его, я медленно сняла плащ, развязала пояс, и верхнее и нижнее кимоно упали на пол. При этом я стояла лицом к окну, чтобы он мог меня видеть, но не встречалась с ним глазами.

Его тень шевельнулась. Оставшись обнаженной, я провела пальцами по груди, вздыхая и облизывая губы. Его одежда зашуршала, когда он раздвинул полы халата и ослабил набедренную повязку. Я легла на уложенные на полу подушки и широко раздвинула ноги, открывая ему свое гнездышко. Я ласкала себя пальцами. Быстрее и быстрее, со стоном и выгибая спину, мотая головой от удовольствия, которого не испытывала. Он тяжело дышал и всхлипывал. Когда я закричала, он тоже вскрикнул — противный звук, похожий на крик умирающего зверя.

Потом я тихо лежала с прикрытыми глазами. Его тень мелькнула за окном и скрылась из вида. Удостоверившись, что он ушел, я быстро оделась и поспешила на базар, пока дворцовые чиновники не обнаружили, что меня нет среди других девушек. Меня могли избить, прогнать или даже убить за то, что я сделала. Но он очень богат и могуществен. Он скоро уедет на Сикоку, и мы не увидимся месяцев восемь. Я должна получить от него все, что смогу, сейчас, каким бы большим ни был риск».

* * *

Возбужденный эротической сценой, Сано смутился, словно подсматривал за интимной жизнью мертвой женщины. Он закрыл книгу и задумался над прочитанным. Видимо, Харумэ полагала, что любой, прочитавший дневник, сочтет ее записи фантазиями, но все казалось похожим на правду. Кто был ее партнером в этой странной игре, и почему она играла, не получая удовольствия? Что еще могло произойти между ними? Сано перечислил в уме возможные зацепки: высокий худой мужчина, богатый, могущественный, намерен восемь месяцев провести на южном острове…

Потом он улыбнулся. Он знал человека, подходящего под данное Харумэ описание любовника. Сано задул лампу, положил голову на деревянный подголовник и натянул одеяло. Завтра они с Рэйко уладят свои разногласия и начнут счастливую семейную жизнь. А где-нибудь между докладом сёгуну, осмотром тела Харумэ в морге Эдо и допросом госпожи Ишитэру и лейтенанта Кусиды Сано навестит нового подозреваемого в убийстве госпожи Харумэ: господина Сигэру Мияги, даймё провинции Тоса.

8

Выпуская изо рта облачка пара, Сано и Хирата морозным утром ехали по извилистым переходам замка Эдо на доклад к сёгуну. Занимался новый ясный день. Солнце сияло на черепичных крышах, вспыхивало в раскачивающихся на ветру лапах сосен, отражалось в доспехах стражников. Тени были словно вырезанными из бумаги, звуки казались особенно отчетливыми: стук копыт по каменным дорожкам, шаги и голоса людей. По безоблачному голубому небу летели гуси, оглашая окрестности своими криками. Бодрящая терпкость опавших листьев и угольный дымок насыщали воздух особым ароматом.

— Вы хорошо спали? — спросил Хирата, намекая на брачную ночь.

— Прекрасно, спасибо, — буркнул Сано, надеясь, что Хирата не станет развивать эту тему. Сегодня он не видел Рэйко. Не рискуя получить еще одну сцену перед работой, решил отложить их следующую встречу до вечера.

Хирата, всегда чувствовавший настроение Сано, взглянул на него.

— Мы планировали вчера небольшую вечеринку по поводу вашей женитьбы. Думаю, что поступили правильно, отложив ее и дав вам отдохнуть.

Зная, какими бывают вечеринки в брачную ночь, Сано поспешно кивнул. Он надеялся, что встреча с сёгуном пройдет более гладко, чем его женитьба. Но его надеждам успокоить сёгуна сообщением, что угрозы эпидемии можно уже не бояться, не суждено было сбыться. Цунаёси Токугава, возлежавший в своей персональной гостиной в окружении стражников и слуг, встретил Сано и Хирату страдальческим воплем:

— Э-э, сёсакан-сама! Убийство моей наложницы так сильно расстроило меня, что я не мог уснуть этой ночью. И теперь мучаюсь ужасной головной болью. Еще у меня бурчит в животе и все, э-э, тело ломит.

Цунаёси Токугава в домашнем халате из шелка цвета бронзы возлежал на подушках, наваленных на возвышении. Осмыслив наконец факт смерти Харумэ, он словно съежился, побледнел и казался гораздо старше своих сорока четырех лет. Один из прислужников поставил у окна ширму, отгородив его от солнечного света, пробивавшегося через бумажные панели. Другие помешивали уголь в жаровнях, нагревших комнату до температуры парной. Монах распевал молитвы. Доктор Китано топтался рядом с чашкой какой-то дымящейся жидкости.

Сано с Хиратой опустились на колени и поклонились.

— Прошу простить меня за то, что тревожу вас больного, ваше превосходительство, — сказал Сано. — Если вы сочтете нужным, я позже доложу о расследовании убийства.

Сёгун слабо махнул рукой, отметая это предложение.

— Оставайтесь, оставайтесь. — Он приподнялся, чтобы сделать глоток из поданной доктором Китано чашки, и подозрительно посмотрел на нее. — Что это такое?

— Настойка бамбукового угля, чтобы успокоить ваш желудок.

— Ты. Подойди! — скомандовал Цунаёси Токугава, сделав знак слуге. — Попробуй это, чтобы, э-э, удостовериться, нет ли там яда.

— Но я сам приготовил настойку, — отозвался доктор. — Она совершенно безвредна.

— Когда по замку Эдо свободно ходит отравитель, лучше перестраховаться, — мрачно проговорил сёгун.

Слуга сделал глоток. Убедившись, что спустя несколько минут тот остался жив и здоров, сёгун допил снадобье. Прислужники ввели массажиста, лысого слепого человека. Цунаёси Токугава указал на сосуд с маслом:

— Попробуйте сначала это на, э-э, ком-нибудь другом.

Один из стражников размазал масло у себя на руке. Другие принесли клетки с птицами, чтобы проверить, нет ли в воздухе ядовитых испарений, слуги сняли для сёгуна пробу с пирожных. Его явно не заботила госпожа Харумэ. Он тревожился лишь о собственной уязвимости, на что была причина: убийство являлось традиционным способом, при помощи которого амбициозные воители свергали режимы и захватывали власть.

— Яд, убивший госпожу Харумэ, находился в сосуде с тушью, помеченном ее именем, — сказал Сано. — Очевидно, что именно она, а… не вы, ваше превосходительство, была целью убийцы.

— Какая, э-э, разница! — Сёгун хрюкнул, когда прислужники стянули с него халат, обнажая белое дряблое тело. Набедренная повязка, прикрывавшая естество, глубоко врезалась в зад, разделяя морщинистые ягодицы. Сёгун лег на живот. — Отравление было косвенной атакой на меня. Злоумышленник не остановится на убийстве никчемной наложницы. Я, э-э, в страшной опасности.

Руки массажиста принялись растирать его спину. Слуги скармливали ему пирожные, подносили чай, а стражники расставили по периметру комнаты клетки с птицами. Сано претил подобный взгляд на убийство, но на данном этапе не стоило полностью отбрасывать опасения правителя. За этим преступлением вполне могли стоять политические интриги. Сано поведал о результатах бесед с госпожой Кэйсо-ин и госпожой Шизуру, сообщил о намерении допросить госпожу Ишитэру и лейтенанта Кусиду. Упомянул, что в дневнике госпожи Харумэ указывается на еще одного подозреваемого, личность которого он намерен установить.

Вдруг в комнате все замерло. Слуги и стражники бросили свою работу, руки массажиста застыли на теле Цунаёси Токугавы. Хирата резко втянул в себя воздух. Сано, словно в ответ на неслышимый сигнал, настороживший всех в комнате, ощутил легкий зуд в спине и обернулся к двери.

Там с загадочной улыбкой на красивом лице стоял канцлер Янагисава, величественный в своих роскошных халатах. Слуги, стражники и массажист почтительно склонились. Сано сохранил внешнее спокойствие, но его сердце сжалось. Должно быть, Янагисава подслушивал у соседней двери и явился, чтобы попытаться сорвать расследование, как делал уже не раз.

— Э-э, Янагисава-сан. Добро пожаловать. — Цунаёси Токугава радостно улыбнулся своему прежнему протеже и давнему любовнику. — Сесакан Сано только что доложил о ходе расследования убийства госпожи Харумэ. Будем благодарны вам за совет.

Видя в Сано соперника в борьбе за благосклонность сёгуна, за власть над этим слабым правителем, а значит, и над всей страной, канцлер Янагисава в недавнем прошлом подсылал к Сано убийц и шпионов для сбора дискредитирующей информации, сеял порочащие слухи и запрещал чиновникам помогать ему в расследованиях. Он послал Сано в Нагасаки, надеясь, что там удастся уничтожить его навсегда. И Сано понимал, что канцлер в ярости: его план не сработал.

Сёгун и многочисленные чиновники приветствовали во дворце вернувшегося Сано. Когда он проходил перед строем встречающих, Янагисава ожег его взглядом, острым, как клинок, нацеленный ему в сердце.

И теперь Сано ждал нового нападения, пока канцлер пересекал комнату и вставал на колени рядом с ним. Он чувствовал, как напрягся Хирата, готовый встретить любую угрозу. Его острый нюх уловил исходящий от Янагисавы запах ароматического масла, табака и горьковатый дух разврата.

— Похоже, сёсакан Сано все держит под полным контролем, — сказал канцлер Янагисава.

Сано ожидал выпадов против себя лично, чуть подкрашенных похвалой, насмешек, замаскированных под заботу, намеков на свою халатность или неверность — всего, что должно посеять в сёгуне сомнения, и при этом не оставить Сано возможности открыто возразить. Никогда ни словом, ни жестом Сано не выказывал стремления отобрать у Янагисавы власть. Отчего они не могут сосуществовать мирно? Злость горячей волной прошла по телу, готовя к битве, которую он всегда проигрывал.

Между тем Янагисава растянул губы в улыбке, особенно подчеркнувшей его мужскую красоту.

— Если я чем-то могу помочь, пожалуйста, дайте мне знать. Мы должны сотрудничать, чтобы устранить потенциальную угрозу его превосходительству.

Сано подозрительно взглянул на канцлера. Однако не увидел ничего опасного в темных влажных глазах Янагисавы — лишь искреннее дружелюбие.

— Э-э, вот это мне по душе — мои лучшие люди работают вместе ради моих интересов, — оживился сёгун, переворачиваясь, чтобы массажист мог размять ему грудь. — Особенно теперь, когда мне начинает казаться, что вы двое, э-э, не ладите друг с другом. Ах, как глупо с моей стороны! — хихикнул Цунаёси Токугава.

О тайной войне канцлера против Сано их господин оставался в полном неведении. Янагисава не хотел, чтобы выплыло наружу его стремление к власти. Для Сано выпад против главного представителя сёгуна был равноценен выступлению против самого сёгуна: измена — самый страшный позор, караемый смертью. Теперь Сано размышлял о том, какой новый способ изобрел Янагисава, чтобы покончить с ним.

— Я рад, что вы будете меня защищать, — продолжал сёгун, — поскольку убийство госпожи Харумэ означает страшную угрозу всему моему, э-э, режиму. Убив мою любимую наложницу, кто-то рассчитывает навсегда лишить меня наследника и таким образом пресечь преемственность власти и спровоцировать мятеж.

— Это очень тонкая интерпретация преступления, — подал голос канцлер Янагисава.

Сёгун просиял, польщенный похвалой. Когда Янагисава и Сано, удивленные неожиданной проницательности своего господина, обменялись незаметными взглядами, подозрения Сано усилились. Впервые в их отношениях мелькнуло понимание. Вопреки здравому смыслу в душе Сано затеплилась надежда. Что заставило канцлера так измениться?

— Мне всегда мешают, когда я стараюсь, э-э, обзавестись сыном, — пожаловался Цунаёси Токугава. — Моя жена полный инвалид. Две сотни наложниц не могут родить ребенка. Монахи молятся день и ночь, я целое состояние пожертвовал богам. По совету моей досточтимой матери издал эдикты по охране собак.

Монах Рюко убедил госпожу Кэйсо-ин, что для появления наследника сёгун должен замолить грехи предков. Рожденный в год Собаки, он обязан был охранять собак. Отныне всякого, покалечившего собаку, заключали в тюрьму, а убившего — казнили. Ситуация достоверно отражала безграничность влияния Рюко на госпожу Кэйсо-ин, а ее — на сёгуна, причем влияние это постоянно усиливалось, несмотря на отсутствие наследника.

— Но все мои усилия бесплодны. — Голова Цунаёси Токугавы затряслась, поскольку массажист начал мять ему плечи. — Вероятно, наложницы так же бесплодны, как и моя жена, или же грехи предков слишком тяжелы, э-э, для меня.

Сано подумал, что проблема не в женщинах и не в предках, а в пристрастии Цунаёси к мужчинам. Он содержал целый гарем из крестьянских мальчиков, самураев, монахов и актеров, с которыми проводил большую часть свободного времени. Да и способен ли он на то, чтобы какая-нибудь из наложниц понесла? Но Сано благоразумно промолчал. Промолчал и Янагисава.

Холодок дурного предчувствия заставил Сано поежиться при мысли, какие преимущества получает Янагисава из-за отсутствия у сёгуна наследника. Без продолжателя рода Цунаёси Токугава не может уйти на покой, а значит, контроль над бакуфу не перейдет от канцлера к новому режиму. Не приказал ли Янагисава убить госпожу Харумэ, чтобы продлить свою власть? Не по этой ли причине он вынашивает некий план?

Вспоминая дело об убийствах из-за бундори, в котором Янагисава был подозреваемым, Сано опасался повторения сценария, едва не стоившего ему жизни и чести. Как ему хотелось поверить, что канцлер не лжет!

— Мои прежние проблемы с наследником можно считать происками судьбы! — воскликнул Цунаёси Токугава. — Но отравление госпожи Харумэ — дело рук злоумышленника, недопустимая дерзость! Она была молодой, сильной и здоровой, и я не сомневался, что она преуспеет там, где мои остальные женщины, э-э, меня подвели. Сёсакан Сано, вы должны неминуемо поймать убийцу и передать в руки правосудия.

— Да, должны, — подтвердил канцлер Янагисава. — Слухи о заговорах циркулируют по замку. Нам грозят серьезные неприятности, если дело об убийстве в скором времени не будет раскрыто.

«Вот оно!» — подумал Сано и подобрался, готовясь отразить очередные попытки Янагисавы выставить его в неприглядном виде. Потом канцлер повернулся к нему:

— Следует проследить путь флакона с тушью от первоначального владельца к госпоже Харумэ и установить, когда и где туда попал яд.

Сано именно этим собирался заняться и с возрастающим удивлением смотрел на своего врага.

— Если вам понадобится помощь, с радостью предоставлю в ваше распоряжение мой персонал, — продолжил Янагисава.

Подозрения Сано возросли.

— Спасибо, досточтимый канцлер. Я воспользуюсь вашим предложением, — ответил он.

Янагисава поднялся и на прощание поклонился сёгуну, а потом Сано и Хирате, которые тоже собрались уходить.

— Не жалейте ни сил, ни средств для поимки убийцы госпожи Харумэ, — наставлял Цунаёси Токугава, всхлипывая и придыхая, поскольку массажист занялся его грудью. — Я надеюсь, что вы спасете меня и мой режим от гибели!

* * *

— С чего бы это канцлеру Янагисаве изображать добряка? Видимо, он что-то затеял. Вы же не собираетесь принять от него помощь? — выйдя из дворца, спросил прямодушный Хирата.

Сано поморщился. Он знал Янагисаву и не доверял ему, разрываясь между осторожностью и готовностью принять желаемое за действительное. И все же насколько проще было бы работать вместе с канцлером!

— Возможно, он решил предложить перемирие, — предположил Сано, когда они шли через сад.

— Сумимасэн — простите меня, но я не могу в это поверить!

Осторожность взяла верх.

— Я тоже. И пошлю шпионов, чтобы проверить его, — сказал Сано. — Не будем терять времени, нам лучше разделиться для бесед с лейтенантом Кусидой и госпожой Ишитэру. Кого выбираешь?

Хирата задумался.

— Наши с Кусидой прапрадеды вместе сражались в битве при Сэкигахаре. Наши семьи до сих пор обмениваются визитами на Новый год. Мы не очень близки с Кусидой — он на четырнадцать лет меня старше, — но я знаю его с тех пор, как помню себя.

— Тогда тебе лучше взять на себя госпожу Ишитэру, — сказал Сано, — чтобы вести расследование объективно.

Слегка поколебавшись, Хирата кивнул.

— Все хорошо? — спросил Сано.

— Да, конечно, — быстро ответил Хирата. — Я сейчас же переговорю с госпожой Ишитэру.

Сано успокоился. Хирата его еще никогда не подводил.

— Одну из прислужниц Ишитэру зовут Мидори, — сказал Сано. — Я знаю ее по своему первому делу об убийстве.

Мидори, дочь господина Ниу, правителя провинции Сацума, помогла Сано изобличить убийцу ее сестры, после чего ее отослали в дальний женский монастырь. Сано воспользовался своим влиянием, чтобы вернуть ее назад в Эдо, и подыскал ей должность фрейлины в замке — прекрасное положение для девушки из знатной семьи. С тех пор он не видел Мидори, но та написала ему письмо, в котором выражала готовность отплатить за добро.

Сано рассказал все это Хирате.

— Обязательно поговори с Мидори и скажи ей, что работаешь со мной, — сказал он. — Возможно, она расскажет много интересного о ситуации в Больших Внутренних Покоях.

Они разделились: Хирата свернул в женскую половину, чтобы встретиться с госпожой Ишитэру и Мидори, а Сано направился на поиски лейтенанта Кусиду, дворцового стражника, который грозился убить госпожу Харумэ.

9

Сано ехал верхом по узким улочкам торгового района Нихонбаси, мимо домов простых горожан и открытых прилавков магазинов, где продавались саке, масло, посуда, соевый соус и другие товары. Торговцы спорили с покупателями. Рабочие, ремесленники и домохозяйки толпились в переулках, патрулируемых солдатами. Сано проехал по мосту через обсаженный ветлами канал, который вел к лавке зеленщика, магазинчику с писчебумажными принадлежностями и нескольким лоткам с едой. Прохожие дружески приветствовали его: по случайному стечению обстоятельств поиски лейтенанта Кусиды привели его на родную территорию.

О местонахождении Кусиды ему сообщил командир дворцовой стражи:

— Лейтенант Кусида восстановлен в должности, но приступит к исполнению обязанностей лишь завтра. А с тех пор как его отстранили, он постоянно околачивается возле Академии боевых искусств Сано.

Это была школа, основанная покойным отцом. Сано некогда преподавал там и планировал возглавить ее после ухода отца на покой, но когда поступил на работу в полицию, отец передал должность своему ученику. Однако Сано навсегда сохранил любовь к месту, где овладел искусством фехтования. Его мать, не пожелавшая переезжать в замок Эдо, по-прежнему жила в домике за школой. Получив должность сёсакана-самы, Сано потратил часть своих доходов на развитие школы. И теперь, спешившись у длинного приземистого здания, с гордостью взирал на результаты своих усилий.

Дырявая провисшая крыша была заменена, фасад белел свежей штукатуркой. Новая внушительная вывеска возвещала о названии школы, к которой теперь прилегало еще два дома. Сано вошел внутрь. Самураи, одетые в белые кимоно, размахивали деревянными тренировочными мечами, палками и копьями, имитируя бой. Крики и топот сливались в громкую какофонию, напоминая о детстве. Знакомый запах пота и масла для волос пропитывал воздух. Правда, количество учеников увеличилось от дюжины до трехсот, а вместо одного преподавателя работало двадцать.

— Сано-сан! Добро пожаловать! — Коэмон Аоки, товарищ по детским играм и ученик отца, а теперь хозяин и главный сэнсэй, поклонился и крикнул в зал: — Внимание! Пришел наш покровитель!

Тренировочные бои прекратились. В полной тишине самураи поклонились смущенному, но довольному Сано. Его личная репутация еще выше подняла статус школы. Раньше здесь обучались только рёнины и низкородные вассалы из небогатых семей. Теперь вассалы Токугавы и самураи из знатных кланов даймё стремились заручиться благосклонностью Сано и перенять его боевое мастерство на уроках, которые он время от времени давал.

— Продолжайте, — приказал Сано. Жаль, что жизнь разлучила его с родными местами, зато он может почтить дух отца, деля свой успех со школой.

Занятия и шум возобновились.

— Что привело вас сюда? — спросил Коэмон, коренастый мужчина с приятным лицом.

— Я ищу Мацутацу Кусиду.

Коэмон указал на заднюю часть комнаты, где группа учеников усваивала урок нагината-дзюцу — искусства владения копьем, — который преподавал невысокий худой самурай. Его тренировочное оружие из бамбука имело на конце деревянное изогнутое лезвие, обернутое ватой.

— Это Кусида, — сказал Коэмон. — Один из лучших наших учеников и часто заменяет инструктора.

Когда Сано подошел поближе, лейтенант Кусида показывал классу удары. Это был человек примерно тридцати пяти лет, одетый в обычное белое кимоно, с морщинистым, как у обезьяны, лицом и глубоко посаженными глазами под низким лбом. Выступающий подбородок, длинные руки и торс при коротких ногах усиливали схожесть с приматом. Он казался неподходящим претендентом на внимание такой красивой молодой женщины, как госпожа Харумэ.

Кусида расставил своих учеников в две параллельные шеренги. Затем наклонил корпус вперед, сжав копье двумя руками, и крикнул:

— Атака!

С леденящими кровь криками ученики бросились на него, выставив копья. Изначально применявшаяся воинами-монахами техника нагинаты лет пятьсот назад была перенята военными кланами вроде Минамото. Во времена гражданских войн в Японии копейщики рассеивали целые армии, пока законы Токугавы не запретили дуэли, банды авантюристов бродили по стране, тренируясь у разных мастеров и вызывая на бой соперников. Глядя на лейтенанта Кусиду, Сано по-новому оценил могущество нагинаты и почувствовал уважение к человеку, который так безукоризненно владел ею.

В головокружительно быстром танце Кусида вертелся среди нападавших, его копье выписывало в воздухе замысловатые фигуры. Он использовал каждую часть своего оружия: парировал удары древком, рубил противников обернутым лезвием, бил тупым концом в живот и грудь. По мере того как противники с грохотом падали вокруг него, Кусида словно становился выше ростом, обезьянье лицо приобретало выражение свирепости. Ученики кричали от боли, но Кусида продолжал бой, словно защищая свою жизнь. Сано знал этот тип самураев, которые держат эмоции под жестким контролем и дают им волю лишь в подобные минуты. Кусида наверняка уже слышал о смерти госпожи Харумэ. Может быть, эта его жестокость — выражение горя? Или проявление преступных наклонностей, приведших к убийству?

В несколько минут все ученики были повержены и теперь стонали, потирая синяки.

— Неженки! Ленивые уроды! — ругал их Кусида. Он тяжело дышал, пот стекал с его обритой макушки. — Будь это настоящим сражением, вы все давно были бы мертвы. Вам нужно больше тренироваться.

Встретившись взглядом с Сано, он напрягся и поднял копье, словно готовясь к новой битве.

— Сёсакан-сама! Вам не пришлось слишком долго меня искать, — сердито проговорил он. Его обычный голос был тихим и скрипучим. — Кто вам рассказал обо мне? Эта корова, госпожа Шизуру?

— Если вы знаете, для чего я здесь, давайте выйдем на улицу и поговорим с глазу на глаз, — сказал Сано, кивая на поглядывавших с любопытством учеников.

Пожав плечами, Кусида зашагал к двери. Он двигался с пружинистой грацией, мышцы на руках и ногах напоминали стальные тросы. В деревянной бадье он зачерпнул чашку воды. Сано прошел за ним на веранду, где они сели. По улице непрерывным потоком тянулись крестьяне и конные самураи.

— Расскажите, что произошло между вами и госпожой Харумэ, — попросил Сано.

— Зачем говорить о том, что вы уже знаете? — Кусида бросил на пол копье, жадно выпил воду и посмотрел на Сано. — Почему бы вам просто не арестовать меня? Я отстранен от службы, обесчестил себя и свою семью. Разве может быть что-то хуже этого?

— Наказание за убийство — казнь, — напомнил Сано. — Я даю вам шанс высказаться и, возможно, избежать большего бесчестья.

Покорно вздохнув, Кусида поставил чашку и откинулся назад, опершись на локти.

— Ну что ж… — начал он. — Когда госпожа Харумэ появилась в замке, я… она привлекла мое внимание. Да, я знаком с правилами, запрещающими заигрывания с наложницами сёгуна, и прежде всегда им следовал.

Сано вспомнил, что ответил ему командир Кусиды на вопрос о характере лейтенанта: «Он тихий серьезный человек… непохоже, что у него есть друзья или интересы помимо работы и боевых искусств. Другим стражникам в нем не нравится дух превосходства. До настоящего времени Кусида сторонился наложниц, и все даже считали, что он вообще не интересуется женщинами. Он получил назначение в двадцать пять лет, когда его отец ушел в отставку. Нас несколько смущало, что столь молодой человек будет свободно перемещаться в Больших Внутренних Покоях, — обычно мы выбираем мужчин не первой молодости. Но Кусида продержался десять лет — дольше, чем многие другие, не устоявшие перед чарами местных дам».

— Я никогда не позволял себе увлекаться женщинами. Но Харумэ была так красива, у нее были такие живые, очаровательные манеры. — Взгляд Кусиды потеплел. — Сначала я стремился просто увидеть ее. Слушал, как она разговаривает с другими женщинами, музицирует. Когда она покидала замок, я старался попасть в состав ее военного эскорта. Все, что угодно, — только бы быть с ней рядом. — Кусида говорил это скорее для себя, чем для Сано. — Но вскоре мне захотелось большего. — Его голос зазвенел. — Я искал повода, чтобы заговорить с Харумэ. Она была со мной обходительна, но я не чувствовал удовлетворения. Мне хотелось увидеть ее обнаженной. — В глазах Кусиды, устремленных на Сано, загорелся сладострастный огонек. — И тогда я начал подглядывать за ней. Стоял возле ее комнаты, когда она раздевалась, и смотрел, как ее тень движется на бумажной стене. Однажды она случайно оставила приоткрытой дверь в ванную комнату. И я увидел ее плечи, и ноги, и грудь. — В охрипшем голосе лейтенанта зазвучало благоговение, на лице появилась улыбка. — Эта картинка заставила меня забыть об осторожности.

Случайно ли Харумэ не закрыла дверь или так же играла с Кусидой, как описала в дневнике? Чтобы составить полное впечатление о ее личности, надо узнать о ней как можно больше. Уродливое лицо Кусиды исказила гримаса страсти, и Сано почувствовал, как его сердце взволнованно забилось. Такие чувства могли привести к убийству.

— Итак, вы попытались привлечь внимание госпожи Харумэ? — напомнил Сано.

Лейтенант помрачнел, словно разозлившись на себя за то, что не сдержался. Подавшись вперед, он сложил руки на коленях и уставился в землю.

— Я послал Харумэ письмо, в котором написал, как восхищаюсь ею. Но она не ответила и стала меня сторониться. Я испугался, что рассердил ее, поэтому написал второе письмо, с извинениями, и умолял разрешить мне стать ее другом. — Голос Кусиды зазвучал глухо, пальцы впились в предплечья. — Что ж, она не ответила и на это письмо. Больше я ее не видел, она перестала со мной разговаривать.

Я был в таком отчаянии, что позабыл о дисциплине и мудрости. Я снова написал ей письмо, где говорил о своей любви. Я умолял ее бежать со мной, чтобы провести ночь как муж и жена, потом вместе умереть и навечно соединиться в раю. Я ждал ее ответа… пять томительных дней! Я думал, что сойду с ума. — С уст Кусиды сорвался резкий смешок. — Затем, патрулируя коридор, я случайно столкнулся с Харумэ. Схватил ее за плечи и спросил, почему она не отвечает на мои письма. Она закричала, чтобы я ее отпустил. Мне было все равно, увидят ли нас. Я сказал, что люблю ее, хочу ее и не могу жить без нее. Потом…

Кусида, охваченный отчаянием, опустил голову на руки.

— Она сказала, что по ее поведению я должен был догадаться, что она не разделяет моих чувств. Она потребовала оставить ее в покое. — Лейтенант поднял голову, на его лице застыла страдальческая маска. — После всех моих мечтаний она отвергла меня! Я пришел в такую ярость, что у меня потемнело в глазах. Ради этой неблагодарной шлюхи я забыл дисциплину, поставил под угрозу положение и честь!

Я начал трясти ее, повторяя: «Я убью тебя! Убью!» — но она вырвалась и убежала. Мне кое-как удалось взять себя в руки и продолжить несение службы. Потом мой командир сказал, что Харумэ доложила о происшествии. Меня прогнали. Больше я ее не видел. — Кусида перевел дух и посмотрел на оживленную улицу. — Вот и весь рассказ.

«Весь ли?» — подумал Сано. Запретная любовь, лелеемая восемь месяцев, не может умереть после официального наказания. Лишенная надежд, она способна переродиться в столь же сильную ненависть.

— Сколько времени прошло после той встречи с госпожой Харумэ до вашего изгнания из замка Эдо? — спросил Сано.

— Два дня. Достаточно, чтобы госпожа Шизуру узнала о жалобах Харумэ и донесла моему начальству.

И довольно, чтобы лейтенант Кусида отомстил отвергнувшей его женщине.

— Вы когда-нибудь видели это? — Сано достал из кошеля флакон с тушью — уже пустой и вымытый — и передал его Кусиде.

— Я слышал, что ее убили таким образом. Значит, это он и есть? — Лейтенант Кусида сжал флакон в ладонях, склонив голову, чтобы Сано не видел его лица, и погладил позолоченный иероглиф Харумэ. Потом он вернул флакон Сано, недовольно скривившись. — Я знаю, вы думаете, что я убил Харумэ. Разве вы не поняли, что произошло между нами? Она презирала меня. Никогда бы не сделала для меня татуировку. И никогда прежде я не видел этого флакона. — Затем он с горечью добавил: — Харумэ никогда не показывала мне подарки от любовников.

«Не лжет ли Кусида?» — подумал Сано. А что, если на самом деле она благосклонно отнеслась к его заигрываниям и они стали любовниками? Несмотря на пренебрежительные отзывы, одинокая, скучающая наложница вполне могла ответить взаимностью непривлекательному ухажеру, если не было выбора. Возможно, она согласилась сделать татуировку в качестве доказательства своей любви к Кусиде, и тот принес тушь. А потом, испугавшись огласки и наказания, она порвала с ним и донесла на него в надежде спастись самой. Но Сано предстояло еще встретиться с правителем провинции Тоса, о котором, как он полагал, Харумэ написала в дневнике. К тому же последнее замечание лейтенанта давало еще одну ниточку.

— Значит, вызнали, что у Харумэ был любовник? — спросил Сано.

— Просто сейчас я думаю, что должен был быть, судя по тому, как она умерла. — Поднявшись, Кусида облокотился на ограждение веранды, и Сано не видел его лица. — Откуда мне знать об этом? Она не поверяла мне свои тайны.

— Но вы следили за ней, подглядывали, подслушивали разговоры, — сказал Сано, вставая рядом с Кусидой. — Вы могли догадаться, что происходит. Вы ревновали ее к другому мужчине? Видели их вместе, когда сопровождали ее на выездах из замка? Это вы отравили тушь, которую он подарил ей?

— Я не убивал ее! — Кусида схватил копье и угрожающе потряс им. — Я не знал о туши. Правила позволяют охранникам входить в комнаты наложниц только в случае крайней необходимости и с сопровождающими лицами. — Кусида подчеркивал свои слова, тыча острием копья в лицо Сано. — Я не убивал Харумэ. Я любил ее. И никогда не смог бы обидеть. Я и сейчас люблю. Будь она жива, возможно, когда-нибудь и полюбила бы меня. У меня не было причины желать ее смерти.

— Если не считать того, что с ее смертью с вас сняли обвинения и восстановили в должности, — напомнил Сано.

— Вы полагаете, меня это волнует? — яростно крикнул Кусида, не обращая внимания на любопытных прохожих. — Что для меня положение, деньги и даже честь, когда нет Харумэ?

Сано отступил, примиряюще подняв руки.

— Успокойтесь, — сказал он, сознавая, до какой опасной степени любовь, горе и гнев лишили лейтенанта душевного равновесия.

— Без нее моя жизнь кончена! — вскричал Кусида. — Арестуйте меня, осудите и казните, если вам так хочется, — мне все равно. Но говорю в последний раз: я не убивал Харумэ!

Последние слова Кусида выдавил сквозь зубы, хрипло дыша, словно накачивая себя злобой. Его лицо застыло в свирепой маске, как во время тренировочного боя. Он сделал выпад в сторону Сано, выбросив вперед копье. Сано схватился за древко. Пока они боролись за обладание оружием, Кусида выплевывал проклятия.

— Нет, Кусида-сан. Прекратите! — Коэмон и другие учителя выбежали из дверей. Они схватили лейтенанта и, отобрав копье, оттащили его от Сано, потом повалили рычащего и брыкающегося Кусиду на пол веранды. Пять человек едва могли удержать его. Ученики в испуге наблюдали за происходящим. Зеваки улюлюкали и смеялись. Кусида разразился громким, истерическим смехом.

— Харумэ, Харумэ, — причитал он, корчась от рыданий.

К школе прибежал дворцовый посыльный. Флаг с гербом Токугавы развивался на древке, укрепленном на его спине. Он поклонился Сано, протягивая лакированный футляр для свитков.

— Вам послание, сёсакан-сама.

Сано открыл футляр и прочел вложенное в него письмо от доктора Ито, которое утром было доставлено к нему домой, а затем переправлено сюда. Тело госпожи Харумэ прибыло в морг Эдо. Ито проведет обследование, когда будет удобно Сано.

— Проследите, чтобы Кусида без помех добрался домой, — попросил он Коэмона. Позже он прикажет начальнику дворцовой стражи отложить восстановление Кусиды в должности: виноват — не виноват, но лейтенант не в состоянии нести службу.

Проведав мать, Сано поехал в морг, то и дело возвращаясь мыслями к беседе с Кусидой. Как легко боль и ревность смогли превратить несчастную любовь лейтенанта к Харумэ в ненависть. И тем не менее имеется важный аргумент в пользу невиновности Кусиды. Его характер проявлялся в неожиданных, неистовых вспышках. Копье — любимое оружие Кусиды, и если бы он захотел убить, то воспользовался бы именно им. Убийство же госпожи Харумэ требовало холодного ума и длительной подготовки. Сано казалось, что отравление скорее подходило для женщины. Интересно, как проходит встреча Хираты с соперницей Харумэ, госпожой Ишитэру.

10

Театральный квартал Сарувака-тё располагался возле района Гинза и носил имя серебряной монеты, которую чеканили Токугава. Яркие надписи рекламировали представления, музыка и веселый смех доносились из верхних окон театров. На открытых башенках стучали барабанщики, привлекая зрителей. Люди разных возрастов и социальных слоев выстраивались в очереди возле будок, где продавались билеты, чайные домики и рестораны ломились от посетителей. Хирата оставил лошадь в общественной конюшне и пошел пешком сквозь шумную толпу. По приказу Сано он направил одну группу детективов на поиски бродячего торговца лекарствами Шойэя, а другую — на обыск в Большие Внутренние Покои. На женской половине он узнал, что госпожа Ишитэру находится в кукольном театре Сацума-за. Теперь, когда он приближался к театру, растущая тренога заставляло быстрее стучать его сердце.

Он солгал Сано, стараясь убедить и его, и себя, что прекрасно справится с допросом госпожи Ишитэру. Он нечасто робел перед женщинами, как это было прошлой ночью с госпожой Кэйсо-ин и госпожой Шизуру, он любил их и заводил многочисленные романы со служанками и дочками лавочников, однако высокопоставленные дамы рождали в нем чувство собственной неполноценности. Обычно Хирата гордился своим невысоким происхождением, не помешавшим ему многого в жизни добиться. Он знал, что в храбрости, образованности, боевых искусствах не уступал многим именитым самураям, и потому мог держаться с ними с достоинством. Но с женщинами…

Их изящная красота вызывала в нем безнадежное томление. Оставаясь в двадцать один год холостяком, Хирата медлил с женитьбой, надеясь достаточно высоко подняться по служебной лестнице и заполучить в жены благородную даму, которая никогда не трудилась в поте лица, как его мать, чтобы поддерживать дом и заботиться о домашних без помощи слуг. Став главным вассалом Сано, он достиг этой цели: его семья теперь получала предложения от знатных кланов, ищущих связей с двором сёгуна и предлагавших своих дочерей в возможные супруги Хираты. Сано был готов играть роль посредника и подобрать нужную партию. И все же Хирата по-прежнему откладывал женитьбу. Дамы из высшего света заставляли его чувствовать себя грубым, грязным и приниженным, несмотря на все достижения. Рядом с ними он навсегда останется неполноценным, недостойным счастья иметь такую жену.

Хирата остановился перед Сацума-за, большой открытой ареной, образованной деревянными стенами, окружавшими двор. Над входом висели занавеси цвета индиго с гербом заведения: пять оперенных стрел — символ кукольного театра. На вертикальных флагах были написаны названия идущих постановок. Служащий, сидевший на возвышении, собирал плату, другой следил за входом, узкой горизонтальной щелью в стене, которая не позволяла театралам проникать внутрь без оплаты. Хирата сказан себе, что не позволит госпоже Ишитэру смутить его, как это сделала мать сёгуна. Отравление — спланированное, бесконтактное преступление — было классическим методом из арсенала женщин-убийц, и Ишитэру, таким образом, становилась главной подозреваемой.

— Один, пожалуйста, — сказал Хирата служителю, протягивая монеты.

Нырнув в дверь, он оказался в фойе театра, забитом завсегдатаями, которые, воспользовавшись перерывом в шедших весь день постановках, покупали на лотках чай, саке, рисовые пирожные, фрукты и жареные дынные семечки. Хирата разулся в положенном месте и стал протискиваться через толпу, раздумывая, как найти госпожу Ишитэру, которую никогда прежде не видел.

— Хирата-сан?

Он обернулся на голос женщины, окликнувшей его по имени. Перед ним стояла молодая дама, чуть моложе его, одетая в ярко-красное шелковое кимоно, украшенное синими и золотыми зонтиками. У нее были круглые щеки и веселые глаза, блестящие черные волосы спускались на плечи. Она поклонилась.

— Я Ниу Мидори, — прозвучал мелодичный, по-девичьи высокий голос. — И хочу выразить уважение вашему хозяину. — Ее полные розовые губы изогнулись в улыбке, на щеках появились ямочки. — Однажды он очень мне помог, и я ему благодарна.

— Да, я знаю… он рассказывал мне. — Хирата улыбнулся в ответ, очарованный ее простыми манерами, чего никак не ожидал от женщины такого положения, как Мидори. Ее отец был так называемым внешним правителем — даймё, чей клан потерпел поражение в сражении при Сэкигахаре и позднее присягнул на верность победившей фракции Токугавы. Семья Ниу, лишенная наследственного домена и переселенная на далекий остров Кюсю, оставалась тем не менее одной из богатейших и могущественных в Японии. Но Мидори была столь же непосредственна, как те девушки, с которыми Хирате доводилось крутить романы. Неожиданно он почувствовал себя беззаботным и дерзким.

— Рад встретить вас.

— Мне тоже приятно, — потупилась Мидори. — Сёсакан-сама здоров? — спросила она и получила заверения, что Сано пребывает в полном здравии. — Значит, он женился, — вздохнула девушка.

Хирата понял, что Сано ей нравится и она тайно надеялась на брак с ним. Но Мидори уже лукаво смотрела на Хирату.

— Я много слышала о вас. Вы были полицейским, правда? Как интересно!

У лотка с едой она купила поднос с чаем и пирожными.

— Дайте-ка я вам помогу, — предложил Хирата.

У Мидори на щеках появились ямочки.

— Спасибо. Раз вы детектив, то, должно быть, очень смелый.

— На самом деле не очень, — скромно потупился Хирата. Они нашли свободное место, и он поведал несколько героических историй из своей полицейской карьеры.

— Как здорово! — захлопала в ладоши Мидори. — А еще я слышала, как вы помогли поймать банду контрабандистов в Нагасаки. О, как бы мне хотелось увидеть это!

— Пустяки, — сказал Хирата, приободренный ее искренним восхищением. Она была очень хорошенькой и нежной. — Сейчас я расследую убийство госпожи Харумэ, и мне нужно побеседовать с госпожой Ишитэру. К вам у меня тоже есть несколько вопросов, — добавил он, вспомнив наставления Сано.

— Ах, хорошо! Я расскажу все, что знаю, — улыбнулась Мидори. — Садитесь с нами. Поговорим до начала спектакля.

Хирата шел за ней следом, и его уверенность крепла. Ему было легко беседовать с Мидори, значит, с госпожой Ишитэру тоже все пройдет хорошо.

В залитом солнцем дворике театра земля была устлана татами. От угольных жаровен поднималось тепло. Зрители группками сидели и болтали. Перед ними находилась сцена, состоявшая из длинных деревянных перекладин, с которых свисала черные занавеси, скрывающие кукловодов, чтецов и музыкантов. Мидори повела Хирату к местам для избранной публики, где прямо перед сценой сидели богато разодетые дамы, их служанки и охранники.

— Там в конце госпожа Ишитэру. — Мидори вдруг замялась, в ее лице появилась неуверенность. — Хирата-сан, простите, что я вмешиваюсь, но… должна предупредить вас, будьте осторожны. Наверняка не знаю, но…

В этот момент госпожа Ишитэру обернулась и поймала взгляд Хираты.

У нее было длинное, сужающееся книзу лицо, нос с горбинкой и узкие, приподнятые к вискам глаза — классическая красавица с древних картин… или дешевых листков, рекламирующих проституток из квартала удовольствий Ёсивара. Все в ней отражало эту странную комбинацию великосветского лоска и низменной чувственности. Красная помада была изящно наложена на пухлые губы, ярко выделяющиеся на покрытом белой пудрой лице. Ее прическа — волосы были подняты на висках и спускались длинными прядями на спину — была простой и строгой, однако скреплялась замысловатыми украшениями из цветов и гребней в стиле дорогой проститутки. Темно-красное парчовое кимоно по последней откровенной моде было приспущено на плечах — высокая стройная шея пленяла чистотой и невинностью. Взгляд Ишитэру казался отстраненным, но в то же время лукавым и понимающим.

Хирата почувствовал, как у него задрожали колени, смущение опалило тело жаром. Он как лунатик двинулся в сторону госпожи Ишитэру, едва осознавая, что Мидори представляет его и объясняет причину появления здесь. Все вокруг расплывалось тенями, и только образ Ишитэру оставался живым и четким. От сильного возбуждения у Хираты закаменело в паху. Никогда прежде его так явно не влекло к женщине.

Госпожа Ишитэру говорила манерно, как всякая высокородная дама:

— …рада познакомиться с вами… Конечно, я помогу вам в расследовании любым доступным мне способом…

Ее хрипловатый голос проникал в душу Хираты подобно черному, ядовитому дыму. Ишитэру подняла веер, прикрыла нижнюю часть лица, опустила глаза и чуть склонила голову. Она пригласила Хирату сесть рядом. Он повиновался и рассеянно посмотрел на Мидори, когда та взяла у него поднос и стала с печальным видом раздавать всем закуску. Потом Хирата забыл о ней напрочь.

— Мне бы… я хотел бы знать… — пробормотал он, пытаясь собраться с духом. Духи госпожи Ишитэру обволакивали Хирату сильным горько-сладким ароматом экзотических цветов. Он с ужасом ощущал свои остриженные волосы — маскировка, спасшая ему жизнь в Нагасаки, делала его похожим больше на крестьянина, чем на самурая. — Каковы были ваши отношения с госпожой Харумэ?

— Харумэ была премилой маленькой штучкой… — Ишитэру слегка пожала плечами, и кимоно еще сильнее обнажило верхнюю часть ее налитых грудей. Хирата, с усилием переводя взгляд на лицо наложницы, почувствовал сильное томление в паху. — Но всего лишь простой крестьянкой. Вряд ли кто-то из императорской семьи… вроде меня… захотел иметь с ней что-то общее. — Ноздри Ишитэру затрепетали в высокомерном пренебрежении.

Сквозь туман возбуждения Хирате припомнились показания госпожи Шизуру.

— Значит, вы не ревновали, когда Харумэ появилась в замке и… заняла ваше место в, э-э, спальне его превосходительства?

Он тут же пожалел о своих словах. Надо было сказать «в сердце» или использовать другой подходящий эвфемизм для описания отношений госпожи Ишитэру с сёгуном. Подавленный собственной грубостью, Хирата сознавал, что весь опыт полицейской работы не может ему помочь в обсуждении интимных тем с женщинами высшего сословия. Следовало уступить допрос госпожи Ишитэру Сано! А теперь, помимо собственной воли, Хирата представлял сцену в личных покоях Цунаёси Токугавы: обнаженная госпожа Ишитэру лежит на матрасе, а на месте сёгуна сам Хирата. Его кровь вскипела от возбуждения.

На губах госпожи Ишитэру мелькнула улыбка. Неужели знает, о чем он думает? Она кротко опустила глаза.

— Разве я… простая женщина… имею право противиться выбору моего господина? Если не Харумэ, то кто-то другой заменил бы меня. — Ее безмятежное лицо чуть дрогнуло. — Ведь скоро мне исполнится двадцать девять.

— Понимаю. — Хирата знал, что в этом возрасте наложницы уходят из дворца, чтобы выйти замуж, стать придворными чиновницами или вернуться в свои семьи. Значит, Ишитэру на восемь лет старше его. Все молодые девушки, в которых он видел кандидаток в будущие супруги, показались ему скучными и непривлекательными. — Что ж, э-э… — проговорил он, стараясь нащупать линию беседы.

Служанка передала госпоже Ишитэру блюдо с сушеными вишнями. Взяв одну, она повернулась к Хирате:

— Не хотите ли отведать?

— Да, спасибо, — сказал он, благодарный за передышку.

Ишитэру медленно приоткрыла рот и протолкнула вишню внутрь кончиком пальца. Хирата охнул, проглотив ягоду целиком. Он и раньше видел, как женщины едят, стараясь не смазать помаду. Но у Ишитэру это выглядело так эротично. Ее длинные нежные пальцы, казалось, были созданы для ласк и бесстыдных прикосновений.

Хирата устыдился собственных мыслей.

— Я знаю, что вы и госпожа Харумэ не выносили друг друга.

— Замок Эдо переполнен сплетниками, которым больше нечего делать, кроме как пакостить другим, — промурлыкала женщина. Отвернувшись, она изящным движением вынула изо рта вишневую косточку.

Хирата непроизвольно подставил руку, и Ишитэру уронила косточку в его ладонь. Она была теплой и влажной от ее слюны. Он смотрел на нее с необоримым вожделением, пока не вздрогнул от громкого, настойчивого звука деревянной трещотки. Хирата поднял глаза и увидел, что театр заполнился зрителями и спектакль вот-вот начнется. Одетый во все черное человек вышел на площадку перед сценой и объявил:

— Сацума-за приветствует вас на премьере спектакля «Трагедия в Симоносэки», который поставлен по недавним реальным событиям. — Он перечислил имена чтеца, кукловодов и музыкантов и прокричал: — Тозай — так слушайте же!

Зазвучала печальная мелодия, исполняемая на самисэне. Поднялись рисованные декорации, изображающие сад. Послышался плач, и чтец заунывным голосом произнес:

— В пятый месяц второго года Гэнроку в провинциальном городе Симоносэки прекрасная слепая Окику ожидает возвращения мужа-самурая, который находится в Эдо вместе со своим господином. Сестра Офудзи утешает ее.

На сцене под аплодисменты зрителей появляются две куклы в ярких шелковых кимоно, с разрисованными деревянными лицами и длинными черными волосами. У Окику печальное красивое лицо, закрытые глаза символизируют слепоту. Голос чтеца, изображающего плач, поднимается до визгливых ноток.

— О, как я скучаю по милому Дзимбэю! Его нет слишком долго. Я умру от одиночества.

У ее сестры Офудзи бесцветное лицо с глубокими морщинами на лбу.

— Тебе посчастливилось заполучить такого чудесного мужчину, — проговорил чтец низким голосом. — Пожалей меня, ведь я одинока. — Потом он сообщил публике: — Слепая Окику не видит, что Офудзи влюблена в Дзимбэя, завидует ее счастью и желает ей зла.

Окику под аккомпанемент самисэна, флейты и барабана спела печальную песню о любви. Зрители, громко переговариваясь, напряженно ждали развязки — тишина во время спектакля не соблюдалась театралами Эдо. Хирата, все еще сжимавший в ладони вишневую косточку, заставил себя вернуться к расследованию.

— Вы знали, что госпожа Харумэ собиралась сделать себе татуировку? — спросил он.

— Я не была настолько близка с Харумэ, чтобы она поверяла мне свои секреты. — Ишитэру из-за веера одарила Хирату взглядом, скользнувшим по нему, словно теплое дыхание. — До меня дошли потрясающие слухи… Если мне достанет смелости спросить… В каком месте у Харумэ была татуировка?

Хирата сглотнул.

— Она была у нее на, э-э… — Он запнулся. Ишитэру действительно не знает, где была татуировка? И следовательно, невиновна? — Она была, э-э…

Губы госпожи Ишитэру дрогнули.

— Над промежностью! — выпалил Хирата. Стыд окатил его горячей волной. Ишитэру намеренно заставила его использовать грубое слово? Провоцирует, не теряя элегантности. Как же теперь завершить беседу? Расстроенный Хирата воззрился на сцену.

Песня Окику закончилась. На сцене появилась кукла, изображавшая коварного и красивого самурая.

— Младший брат Дзимбэя, Баннодзо, тайно влюблен в Окику и хочет овладеть ею, — пояснил чтец.

Баннодзо поманил Офудзи. Невидимая для Окику парочка составляет заговор. Сгорающая от ревности Офудзи соглашается ночью провести страстно влюбленного Баннодзо в дом. Грянула музыка. По зрительному залу прокатилась волна напряженных голосов. Хирата призвал на помощь остатки профессионализма.

— Вы бывали в комнате госпожи Харумэ до ее смерти? — спросил он.

— Было бы позором войти в комнату какой-то вульгарной крестьянки. — В глазах Ишитэру мелькнул намек.

Если она не бывала в комнате Харумэ, означает ли это, что не могла подмешать яд в тушь? Несмотря на опыт полицейской работы, Хирата смешался и утратил нить разговора, поскольку замечание госпожи Ишитэру уязвило его в самое сердце. В ее присутствии он чувствовал себя неотесанным простолюдином, ему казалось, что она отвергает его, как прежде отвергала Харумэ. Унижение лишь подогрело его желание.

На сцене появилась новая декорация: спальня с ущербной луной в окошке, символизирующая ночь. Прекрасная Окику спит, а Офудзи впускает в комнату Баннодзо. Зрители предостерегающе закричали.

Окику просыпается и садится.

— Кто здесь? — высоким испуганным голосом воскликнул чтец.

— Это я, Дзимбэй. Я вернулся из Эдо, — ответил чтец голосом Баннодзо. Потом пояснил: — Его голос очень похож на голос брата, а она так соскучилась по мужу, что поверила лжи.

Парочка дуэтом исполнила радостную песню и развязала друг у друга пояса. Одежда упала вниз, открыв у кукол пышные груди и восставший член. В этом было преимущество кукольного театра: возможность показывать сцены, слишком откровенные для живых актеров. Когда Окику и Баннодзо обнялись, дворик огласили непристойные выкрики. Бедный Хирата не находил себе места. Его мужское достоинство выпирало из-под кимоно, и он боялся, что госпожа Ишитэру или кто-то другой заметит его состояние.

— Вам приходилось когда-нибудь видеть лаковую тушечницу с именем госпожи Харумэ, написанным золотом на крышке? — сурово спросил он и затаил дыхание. Пока Офудзи подглядывала под дверью, Баннодзо лег на Окику. Под аккомпанемент ритмичной музыки, стонов чтеца и хриплых восклицаний из зала куклы изобразили половой акт. Хирата сжался, а Ишитэру безмятежно наблюдала за разворачивавшимся на сцене действом.

— Когда видишь красивую тушечницу… то делаешь естественный вывод, что она предназначена для написания писем… — Она быстро взглянула на него. — Возможно… писем любви.

Последнее слово, произнесенное шепотом, заставило Хирату поежиться. Госпожа Ишитэру поднесла руку к виску, словно собиралась поправить прядь волос. Не глядя на молодого человека, она опустила руку так, что широкий рукав ее кимоно упал ему на колени. Он затрепетал под неожиданной тяжестью материи, горло перехватило. Она сделала это случайно или намеренно? Как он должен себя вести?

Хирата попытался сконцентрироваться на том, что происходило на сцене, где уже наступило утро и внезапно вернулся муж, Дзимбэй. Офудзи, торжествуя, сообщает, что жена и брат предали его. Дзимбэй, суровый благородный самурай, предстает перед женой. Окику пытается объяснить, что с ней сыграли жестокую шутку, но честь требует мести. Дзимбэй бьет жену мечом в грудь. Офудзи умоляет его жениться на ней, клянясь в вечной любви, но Дзимбэй убегает искать своего вероломного брата.

Под прикрытием рукава рука госпожи Ишитэру переместилась на ногу Хираты и принялась легонько массировать. Хирата ощущал прикосновение, такое теплое и нежное, словно она трогала его голое тело. Он тяжело задышал и только надеялся, что зрители слишком заняты пьесой, чтобы заметить это. Лицо госпожи Ишитэру было бесстрастным, но Хирата понимал, что все ее действия тщательно продуманы.

Баннодзо на городском рынке узнает о смерти Окику. Он бросается в дом и убивает предательницу Офудзи. В этот момент появляется Дзимбэй. Под бурную музыку, крики чтеца и одобрительные вопли зала братья выхватили мечи и начали схватку. Хирата, не понимая, что происходит на сцене, чувствовал свое собственное возбуждение, возрастающее по мере того, как рука Ишитэру тайком подбиралась к низу живота. Этого не должно было произойти. Она принадлежит сёгуну, который убьет их обоих, если узнает. Хирата понимал, что должен остановить ее, но ничего не мог с собой поделать.

Палец Ишитэру коснулся кончика его члена. Хирата проглотил стон. Еще и еще раз. Потом она легонько сжала его ладонью и принялась ласкать. У Хираты бешено забилось сердце, неистовое наслаждение росло. На сцене обманутый муж, Дзимбэй, нанес брату смертельный удар. Деревянная голова Баннодзо слетела с плеч. Рука Ишитэру умело двигалась вверх-вниз, Потрясенный, Хирата стремительно продвигался к вершине наслаждения. Он забыл о расследовании убийства и больше не боялся возможных соглядатаев.

Тем временем убитый горем Дзимбэй совершил сеппуку над бездыханными телами жены, брата и свояченицы. Пьеса закончилась, зрители зааплодировали. Ишитэру убрала руку.

— Прощайте, досточтимый детектив… Это была в высшей степени интересная встреча. — Скромно потупив глаза и прикрыв лицо веером, она поклонилась. — Если вам еще понадобится моя помощь… дайте, пожалуйста, знать.

Хирата, не получивший страстно желаемого облегчения, разочарованно сглотнул. Ишитэру держалась так, будто ничего не произошло. Слишком смущенный, чтобы говорить, Хирата поднялся, пытаясь вспомнить, что ему удалось узнать во время беседы. Разве может столь желанная им женщина быть хладнокровной убийцей? Впервые за свою карьеру Хирата почувствовал, как исчезает его профессиональная объективность.

Мрачный голос чтеца произнес из-за занавеса:

— Вы только что увидели правдивую историю о том, как вероломство, запретная любовь и слепота привели к ужасной трагедии. Благодарим за внимание.

11

Трупоносы-эта положили накрытое материей тело на стол в прозекторской доктора Ито в морге Эдо. Сано и доктор Ито смотрели, как Мура снимает белое покрывало с госпожи Харумэ. Ее глаза потускнели, тело покрылось пятнами начавшегося разложения. В воздухе ощущался отвратительный, сладковатый запах гниения. На ней все еще был запачканный красный шелковый халат, кровь и рвотные массы по-прежнему покрывали лицо и спутанные волосы. Хирата добился, чтобы никто ничего не трогал. Сано, уже видевший труп, испытал лишь мимолетное отвращение, но доктор Ито казался потрясенным.

— Такая молодая, — тихо проговорил он. Как смотритель морга он обследовал бессчетное количество трупов в гораздо худшем состоянии, но жалость омрачила его лицо, отчего он будто постарел на несколько лет. — У меня была дочь. Когда-то, — бесцветным голосом сказал он.

Сано вспомнил, что младшая дочь Ито умерла от лихорадки примерно в возрасте Харумэ. А с остальными детьми он утратил связь после ареста. Сано и Мура молчали, склонив головы в знак уважения к горю друга, которое он демонстрировал так редко. Потом доктор Ито откашлялся и заговорил в обычной для себя профессиональной манере:

— Что ж, давайте посмотрим, что жертва может рассказать о своем убийстве.

Он прошелся вокруг стола, изучая труп Харумэ.

— Расширенные зрачки, сведенные судорогой мускулы, рвотная масса с кровью — симптомы, подтверждающие мой первоначальный диагноз об отравлении ядом, используемым индусами на стрелах. Но возможно, придется кое-что уточнить. Мура, будь добр, раздень ее.

Несмотря на всю свою неординарность, доктор Ито следовал обычаю оставлять мертвых эта, и Мура под руководством господина выполнял при осмотрах большую часть работы. И теперь он взял нож и срезал одежду с застывшего тела Харумэ. Темные соски и татуировка резко контрастировали с восковой бледностью трупа. Ноги были гладкими и хорошо выбритыми, кожа безупречной. Сано подумал, как неприлично вторгаться в интимный мир этой женщины, которая явно очень тщательно следила за собой.

Доктор Ито, склонившись над трупом, нахмурился.

— Тут что-то есть. — Он расстелил на животе Харумэ белую хлопчатобумажную ткань, чтобы избежать загрязняющего контакта со смертью, и прижал к нему руки, щупая и давя пальцами бесчувственную плоть.

— Что там? — спросил Сано.

— Опухоль. Это может быть вызвано ядом или каким-то отклонением от нормы. — Доктор Ито выпрямился, его лицо омрачилось, когда он встретился глазами с Сано. — За время медицинской практики у меня было много женщин-пациентов. Если я не ошибаюсь, госпожа Харумэ была беременна.

Грудь Сано сдавило тяжелое предчувствие. Беременность даст серьезный поворот делу об убийстве, что может дорого обойтись и для Сано.

В глазах доктора Ито читались тревога и понимание, но он всегда шел до конца в поисках правды.

— Вскрытие — единственный путь установить истину.

Сано глубоко вдохнул и задержал дыхание, борясь с нарастающим в душе страхом. Вскрытие, которое связывают с заморской наукой, оставалось таким же незаконным, как и во времена, когда доктор Ито был арестован. В ходе прежних расследований Сано часто рисковал изгнанием и бесчестьем ради истины. Пока что бакуфу не было известно о его причастности к запрещенной деятельности — даже самые усердные шпионы избегали морга Эдо, — но ведь удача может от него отвернуться. Он страшился подтверждения состояния Харумэ и связанных с этим опасностей. Между тем беременность представляла множество мотивов для убийства наложницы. Не выяснив истинного положения дел, он рисковал никогда не найти убийцу. И еще он никогда не бежал от правды. Обреченно вздохнув, он сказал доктору:

— Хорошо. Приступайте.

По кивку хозяина Мура достал из шкафа длинный тонкий нож. Доктор Ито убрал ткань с живота госпожи Харумэ и провел над телом несколько линий.

— Сделай разрез здесь и здесь.

Мура осторожно вонзил острое лезвие в мертвое тело, сделав длинный горизонтальный надрез под пупком, затем два коротких перпендикулярных на его концах. Разведя в стороны лоскуты кожи и плоти, он открыл розовые внутренности.

— Вынь их, — приказал доктор Ито.

Резкий запах фекалий ударил в нос, когда Мура отрезал кишки и положил их на поднос. От тошноты у Сано подвело живот, его обволокла нечистая аура духовного загрязнения. Он присутствовал при нескольких вскрытиях и каждый раз ощущал душевную и физическую слабость. В пустоте, возникшей в теле госпожи Харумэ, он увидел мясистый орган грушевидной формы размером с человеческий кулак. От него отходили две тонкие изогнутые трубки, концы которых раскрывались двумя волокнистыми образованиями, напоминавшими морские актинии, и соединялись с двумя же похожими на виноградины мешочками.

— Органы жизни, — пояснил доктор Ито.

Стыд усилил неловкость Сано. Какое право имеет он, посторонний мужчина, смотреть на самые интимные части тела мертвой женщины? Однако растущее любопытство заставило его внимательно наблюдать за тем, как Мура вскрывает лоно Харумэ. Внутри находилось вместилище из тонкой, покрытой пеной пленки. Там, похожий на голую розовую саламандру, свернувшись, лежал нерожденный младенец размером не больше пальца Сано.

— Итак, вы правы, — сказал Сано. — Она была беременна.

По сравнению с большой головой тельце ребенка казалось крошечным. Глаза представляли собой черные точки на едва оформившемся лице, кисти и ступни походили на лапки, приделанные к маленьким конечностям. Кожу покрывали нитеобразные красные сосуды, протянутые вдоль тонких костей. Перевитый шнурок соединял пупок с внутренней поверхностью лона. Крошечный хвостик чуть выдавался из миниатюрного крестца. Глядя на явленное чудо, Сано ощутил необоримый трепет. Что за сверхъестественное явление — сотворение жизни! Он подумал о Рэйко. Будет ли удачной их потревоженная женитьба, и будут ли у них дети, которые выживут, чего не суждено было этому ребенку? Его надежды казались столь же хрупкими, как этот мертвый младенец. Но профессиональные и политические проблемы быстро вытеснили мысли Сано о семье.

Госпожа Харумэ умерла, потому что убийца хотел уничтожить ребенка? Ревность могла толкнуть на это госпожу Ишитэру или лейтенанта Кусиду, соперницу и отвергнутого поклонника. Впрочем, существовал и еще один, более зловещий мотив.

— Вы можете определить пол ребенка? — спросил Сано.

Кончиком металлического щупа Мура развернул младенца и осмотрел промежность — крошечный бутон между ног.

— Ему всего около трех месяцев. Слишком рано говорить, мальчик это или девочка.

Неопределенность не уменьшила тревогу Сано. Мертвый ребенок мог быть долгожданным наследником сёгуна. Кто-то мог убить госпожу Харумэ, стремясь прервать преемственность режима Токугавы. Этот сценарий был чреват серьезной опасностью для Сано. Если только не…

— Сёгун мог зачать ребенка? — озвучил сомнения Сано доктор Ито. — Ведь сексуальные предпочтения его превосходительства хорошо известны.

— В дневнике госпожи Харумэ упоминается тайная связь, — заметил Сано и изложил суть соответствующей записи. — Отцом может быть ее любовник… если они не ограничивали свои отношения тем, что описала Харумэ. Возможно, я смогу выяснить это уже сегодня, после визита к господину Сигэру Мияги.

— Желаю вам удачи, Сано-сан. — На лице доктора Ито отразилась надежда, которая жила и в Сано. Ставки растут, расследование омрачено смертельной угрозой. Если ребенок от другого мужчины, Сано в безопасности. Но если он от сёгуна, то убийство госпожи Харумэ становится государственной изменой: не просто убийством наложницы, а умерщвлением плоти и крови Цунаёси Токугавы, преступление, карающееся казнью. И если Сано не сумеет представить изменника правосудию, он сам может быть наказан смертью.

12

По улицам Нихонбаси двигалась процессия из солдат и слуг — в одеждах с гербом семьи Сано в виде летящего золотого журавля, — сопровождавших черный паланкин, на дверях которого блестел тот же символ. Внутри устланных подушками носилок сидела Рэйко, напряженная и взволнованная. Она не замечала колоритных видов торговой части Эдо. Нарушение приказов мужа наверняка обернется разводом и позором для всего клана Уэда. И тем не менее она полна решимости продолжать свое собственное расследование. Она должна доказать свои способности и себе, и Сано. А чтобы получить необходимую информацию, следует задействовать все возможности.

Под верхним слоем общества Эдо действовала невидимая сеть, состоявшая из жен, дочерей, родственниц, служанок, наложниц и других женщин, связанных с могущественными самурайскими кланами. Они собирали информацию не менее эффективно, чем мэцукэ — шпионы полиции Токугавы, — и передавали ее из уст в уста. Рэйко и сама являлась звеном этой неорганизованной, но действенной сети. Будучи дочерью судьи, она частенько обменивала информацию из зала суда на новости извне. Этим утром она узнала, что Сано выявил двух подозреваемых в убийстве — лейтенанта Кусиду и госпожу Ишитэру. Общественная традиция не допускала встречи с незнакомыми людьми без предварительного представления общими знакомыми, к тому же Рэйко боялась вызвать гнев Сано, связавшись с ними напрямую. Но сила женской информационной сети заключалась именно в способности обходить такого рода преграды.

Процессия миновала центральный продуктовый рынок с его торговцами, стоящими у лавок, заваленных редькой, луком, чесноком, имбирным корнем и разной зеленью. При воспоминании о прошлом Рэйко улыбнулась. В двенадцать лет она начала тайком убегать из отцовского дома в поисках приключений. Одевшись мальчиком, спрятав волосы под шляпой, с мечами на поясе она смешивалась с толпой самураев, заполнявших улицы Эдо. Однажды на этом рынке она наткнулась на двух рёнинов, которые грабили фруктовый лоток и избивали беспомощного торговца.

— Стоять! — крикнула Рэйко, выхватывая меч.

Воры захохотали.

— Иди возьми нас, парень, — кривлялись они, обнажив оружие.

Когда Рэйко сделала выпад и нанесла первые удары, их веселье сменилось сначала удивлением, затем яростью. Клинки зло зазвенели об ее мечи. Лавочники разбежались, проходившие мимо самураи с готовностью вступили в завязавшуюся свару. Рэйко испугалась. Она не собиралась затевать коллективную драку. Но ощущение первой настоящей схватки было потрясающим. Во время боя чей-то локоть угодил ей в лицо, и она выплюнула осколок зуба. Потом прибыла полиция, разоружила буянов, отходила их дубинками, связала и отправила в тюрьму. Один из досинов схватил Рэйко. Она стала вырываться и потеряла шляпу. По плечам рассыпались длинные волосы.

— Барышня Рэйко! — воскликнул досин.

Это был знакомый, который частенько болтал с Рэйко, бывая по делам в доме судьи. Поэтому Рэйко оказалась не в тюрьме вместе с другими хулиганами, а на коленях в зале суда своего отца.

Судья Уэда пристально смотрел на нее со своего возвышения.

— Что все это означает, дочь?

Заикаясь от страха, Рэйко поведала о случившемся.

Лицо отца осталось суровым, но горделивая улыбка чуть тронула его губы.

— Я приговариваю тебя к одному месяцу домашнего ареста. — Это был обычный приговор для задиристых самураев, когда их действия не повлекли жертв. — А потом найду тебе более подходящий способ приложения энергии.

С тех пор судья позволял ей наблюдать за судебными процессами, оговорив, что она будет держаться подальше от улицы. Сломанный зуб хоть и смущал, но был боевой наградой Рэйко, символом ее храбрости, независимости и неприятия несправедливости. Теперь, проплывая в паланкине мимо лавок с разноцветными вывесками, она ощущала такое же возбуждение, что и во время той давней схватки. Может, ей и не хватает детективного опыта, но чутье подсказывает, что она нашла верное применение своим способностям.

— Стойте! — скомандовала она эскорту.

Процессия остановилась, Рэйко вылезла из паланкина и быстро пошла вниз по улице. Сопровождающие старались не отстать, но Рэйко вскоре потеряла их в толпе, состоявшей в основном из женщин, напоминающих своими веселыми кимоно стайки щебечущих птиц. Здесь в магазинах продавались различные снадобья и украшения, косметика и парфюмерия, парики и веера. Немногочисленные мужчины были владельцами лавок, служащими магазинов и сопровождающими дам. Рэйко скользнула за синюю дверную занавеску «Сосэки», популярного магазина мазей.

Комната для показа товаров — с зарешеченным окном и открытыми световыми люками в потолке — была увешана полками, заставлена шкафами и ларями со всевозможными парфюмерными средствами: лечебными бальзамами, маслами и красками для волос, мылом, пудрой, а также гребнями и разнообразными губками. Клерки обслуживали посетительниц. Рэйко сняла обувь у входа и двинулась по заполненным покупательницами проходам к витрине с маслами для ванн.

Служащий принимал заказ у женщины лет тридцати пяти — сорока в синем кимоно дзёро — наряде второстепенной дворцовой чиновницы. Невероятно тощая, с поднятыми вверх волосами, она властно потребовала:

— Я возьму по десять бутылочек масла с ароматом сосны, жасмина, гардении, миндаля и апельсина.

Клерк записал заказ. Окликнув служанок, дзёро собралась уходить, и тут к ней подошла Рэйко.

— Доброе утро, кузина Эри-сан, — сказала она, кланяясь.

Это была дальняя родственница по материнской линии, некогда состоявшая в наложницах прежнего сёгуна, Иэмицу. Теперь Эри руководила поставками товаров для личных нужд женской половины замка, а значит, являлась незначительной по рангу служащей, которую Сано наверняка поставит в самый конец списка свидетелей. Но Рэйко знала, что Эри в Эдо была еще и средоточием придворных сплетен. Через служанок Рэйко выяснила, что она в «Сосэки», и собиралась воспользоваться знаниями своей кузины. И все же обратилась она к Эри с большой осторожностью.

— Не могла бы я переговорить с вами? — После смерти матери клан Уэда не часто контактировал с семьей Эри. Положение Эри еще больше изолировало ее, и Рэйко опасалась, что та может недолюбливать свою родственницу, которая моложе, красивее и успешнее в замужестве, чем она.

Однако Эри обрадовалась, увидев Рэйко.

— Рэйко-тян! Как давно мы не виделись. Ты была совсем маленькой, когда мы встречались в последний раз, а теперь ты уже взрослая. Да еще замужем! — Некогда красавица, Эри утратила свою былую свежесть. Возраст проглядывал в седых корнях крашеных волос, в костлявости лица, но теплота ее глаз и улыбки осталась прежней. Когда Эри смотрела на кого-то, вспомнила Рэйко, возникало особое ощущение, словно никто другой ее больше не интересует. Несомненно, именно этим она очаровала своего господина… и этим же заставляет людей выкладывать секреты. — Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить с глазу на глаз, — предложила Эри.

Вскоре они с удобством расположились в задней комнате магазина с саке, сушеными фруктами и пирожными, которые им поднес хозяин. Поскольку высокородные дамы не могли посещать общественные чайные или питаться у лотков с едой, многие магазины в этом районе предоставляли посетительницам возможность закусить и отдохнуть. Эти комнаты, куда мужчины не допускались, часто служили местом обмена сплетнями. Сквозь бумажные стены Рэйко видела силуэты других женщин, слышала их болтовню и смех.

— Ну рассказывай, что у тебя новенького, — поторопила Эри, наливая себе и Рэйко подогретый напиток.

Рэйко поведала кузине о своей свадьбе, о полученных подарках и меблировке нового дома. Она едва не проболталась о своих проблемах с Сано, подивившись способности Эри вытягивать информацию. Какой прекрасный детектив мог бы из нее получиться! Но Рэйко не собиралась уходить, рассказав больше, чем узнав.

— Я очень интересуюсь убийством госпожи Харумэ, — сказала она, откусывая кусочек сушеного абрикоса. — Что вам о нем известно?

Прихлебывая из чашки, Эри заколебалась.

— Твой муж расследует это убийство, не так ли? — Она насторожилась и теперь вела себя сдержанно, и Рэйко почувствовала, что Эри вообще не доверяет мужчинам, а в особенности бакуфу. — Это он подослал тебя ко мне?

— Нет, — созналась Рэйко. — Он приказал мне держаться подальше от расследования. Он не знает, что я здесь, и разгневается, если узнает. Но я хочу разгадать эту тайну. Хочу доказать, что женщина может быть таким же хорошим детективом, как и мужчина. Вы мне поможете?

В глазах Эри вспыхнул озорной огонек. Она кивнула и протянула руку.

— Только сначала пообещай, что будешь рассказывать мне все о делах своего мужа.

— Договорились. — Рэйко подавила в себе чувство вины. Все честно: за информацию, которая ей необходима, надо платить. И разве Сано, отказавшись от ее помощи, не заслужил, чтобы о его делах узнала каждая женщина в Эдо? Хотя воспоминание о том, как страстно ей хотелось быть с ним, заставило сердце забиться быстрее, Рэйко решительно кивнула и сообщила новости, добытые у служанок, подслушавших разговоры детективов Сано во время уборки в казармах: — Сегодня муж встречается с лейтенантом Кусидой и госпожой Ишитэру. Могли они отравить Харумэ?

— Женщины в Больших Внутренних Покоях заключают пари, что это сделал кто-то из них, — сказала Эри, — причем большинство склоняется в пользу госпожи Ишитэру.

— Это почему?

Эри печально усмехнулась.

— Наложницы и фрейлины молоды. Романтичны. Наивны. Положение отвергнутого ухажера трогает их добрые сердца. Они не понимают, что мужчина может любить женщину так же сильно, как Кусида госпожу Харумэ, и одновременно настолько ее ненавидеть, чтобы убить.

— Но должны же быть улики, которые заставили других женщин считать виноватым Кусиду?

— Ого, ты говоришь, как полицейский офицер, Рэйко-тян. Твой муж сглупил, не приняв твоей помощи, — рассмеялась Эри. — Что ж, я расскажу тебе кое-что, чего он, вероятно, не знает, да и не узнает. За день до того, как лейтенанта Кусиду отстранили от службы, один охранник застал его в комнате госпожи Харумэ. Он копался в шкафу, где она хранила нижнее белье. Кусида явно собирался его украсть.

Или подсыпать яд? Рэйко задумалась.

— Об этом не стали докладывать, — продолжала Эри. — Кусида командует охранниками и заставил подчиненного держать язык за зубами. Никто бы не узнал о случившемся, если бы служанка не подслушала их спор и не сообщила мне. Охранник будет молчать, потому что потеряет работу, если администрация дворца узнает, что он покрывает нарушителя правил. — Эри выдержала паузу. — А я не стала распространять эту информацию, потому что Кусида никогда прежде не допускал ничего подобного, и это показалось мне незначительным. Теперь я думаю, что следовало пойти к госпоже Шизуру. Поступи я так, и Харумэ могла бы остаться в живых.

Рэйко знала истинную причину молчания Эри: несмотря на богатый опыт, сердце у той было мягким, как у молодых наложниц, — она тоже симпатизировала лейтенанту Кусиде. Но Рэйко установила, что тот имел возможность совершить убийство.

— Почему же госпожу Ишитэру подозревают сильнее? — спросила Рэйко.

Эри поджала губы, она явно столь же не любила наложницу, сколь жалела Кусиду.

— Ишитэру умело прячет свои чувства — по ее поведению никогда не догадаешься, что она питает к Харумэ, кроме отвращения из-за ее низкого происхождения. Она ни за что не признается, как взбесилась, когда сёгун отдал предпочтение Харумэ.

Но однажды, прошлым летом, дамы отправились в храм Каннэй. Я собирала их, чтобы возвращаться домой, и вдруг услышала доносившиеся из леса крики. Я поспешила туда и обнаружила Ишитэру и Харумэ, которые лежали на земле, вцепившись друг в друга. Ишитэру была сверху и била Харумэ, при этом она кричала, что убьет ее, но не позволит занять место фаворитки сёгуна. Я растащила их — одежда была в грязи, лица расцарапаны в кровь. Харумэ рыдала, а Ишитэру пылала безумной яростью. Я развела их в разные стороны, а всем сказала, что они поранились, упав в лесу.

— И об этом инциденте тоже не было доложено?

Эри отрицательно покачала головой.

— Я бы потеряла должность из-за того, что не смогла обеспечить порядок среди своих подопечных. Ишитэру не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, как недостойно она себя вела. А Харумэ боялась накликать неприятности.

По мнению Рэйко, у госпожи Ишитэру был гораздо более очевидный мотив для убийства, чем у лейтенанта Кусиды. К тому же наложница угрожала Харумэ и вполне могла выполнить угрозу, отравив соперницу.

— Кто-нибудь видел госпожу Ишитэру в комнате Харумэ или около нее незадолго до смерти?

— Нет. Но это не означает, что Ишитэру там не было. Она могла пробраться туда незаметно для других. К тому же у Ишитэру есть подруги, которые способны солгать ради нее.

«Мотив и возможность очевидны», — решила Рэйко. Госпожа Ишитэру все больше подходила на роль подозреваемого, но чтобы доказать ее вину, Рэйко нужен свидетель или улика.

— Не могли бы вы позволить мне поговорить с другими женщинами и помочь обыскать комнату Ишитэру? — спросила она.

— Гм-м… — Эри совсем было согласилась, но потом нахмурилась и покачала головой: — Лучше не рисковать. Приводить посторонних в Большие Внутренние Покои против правил. Даже твоему мужу потребуется специальное разрешение — хотя я сомневаюсь, что он что-нибудь найдет. Ишитэру хитра. Если она убийца, то успела избавиться от оставшегося яда.

Это обескуражило Рэйко, но не слишком. Значит, придется найти способ обойти правила, ложь и уловки, охраняющие Большие Внутренние Покои.

Эри с тревогой смотрела на нее.

— Кузина, надеюсь, ты не зайдешь слишком далеко, разыгрывая детектива. Кроме твоего мужа в бакуфу есть и другие мужчины, которым не нравится, когда женщины вмешиваются не в свои дела. Обещай мне, что будешь разумной.

— Буду, — заверила Рэйко, хотя ее неприятно укололо пренебрежительное замечание Эри по поводу ее намерений. Когда мужчина расследует убийство, это считается работой, за которую платят деньги, а женщины могут лишь «играть».

Поддавшись импульсу, Рэйко выпалила: — Эри, как бы я хотела получить настоящую работу в замке, ну, вроде как у вас. Вы рады, что стали придворной чиновницей, вместо того чтобы выйти замуж?

Губы кузины дрогнули в улыбке, отразившей легкое сожаление по поводу ее наивности.

— Да, я рада. Мне довелось видеть много несчастливых браков. Я люблю власть. Но не идеализируй мое положение, Рэйко-тян. Я получила его, ублажая мужчину, и служу по правилам, установленным другими мужчинами. На самом деле я не более свободна, чем ты, поскольку тебе приходится служить только своему мужу.

Эта удручающая истина еще больше убедила Рэйко в том, что она должна найти в жизни свою собственную дорогу. На лице Эри между тем появилось странное выражение.

— Что случилось? — подалась к ней Рэйко.

— Я кое-что вспомнила. Примерно три месяца назад посреди ночи госпоже Харумэ сделалось плохо — сильно заболел живот. Я дала ей рвотное средство, а потом успокоительное, чтобы она уснула. Я подумала, что это обычное несварение желудка, и не стала докладывать о болезни доктору Китано, поскольку к утру ей стало лучше. Еще в Харумэ едва не угодил брошенный кем-то кинжал на людной улице Асакусы в День Сорока Шести Тысяч. — Это был чрезвычайно популярный храмовый праздник. — Неизвестно, кто его метнул. Никогда не думала, что эти два события как-то связаны, но теперь…

Рэйко поняла, о чем говорит Эри. В летнюю жару испорченная пища часто вызывает недуги. Оружие, которое пускают в ход бандиты или самураи, опасно для случайных прохожих. Но убийство Харумэ доказывало, что два предыдущих события не случайны и связаны между собой.

— Похоже, кто-то и раньше пытался убить Харумэ, — сказала Рэйко.

Но кто это мог быть? Госпожа Ишитэру, лейтенант Кусида или некто третий?

13

Покинув театр кукол «Сацума-за», Хирата бесцельно колесил по городу. Проходили часы, а он все переживал каждое мгновение, проведенное с женщиной, о которой мечтал, но никогда не сможет обладать. Он не мог думать ни о чем, кроме госпожи Ишитэру.

В конце концов, его возбуждение достаточно ослабло, чтобы он начал осознавать свои действия. Вместо того чтобы расследовать убийство, он потратил утро на бесплодные мечтания! Бездумно колеся по городу, он подъехал к полицейскому управлению, расположенному на юге административного района Эдо. Вид знакомых каменных стен, досинов, арестантов и чиновников, идущих через охраняемые ворота, вернул Хирате способность соображать. Он понял, что произошло, и обозвал себя идиотом.

Госпожа Ишитэру не ответила ни на один его вопрос. Как он теперь объяснит Сано, почему не смог установить, имелся ли у Ишитэру мотив и подходящий случай, чтобы убить Харумэ? Он полностью провалил важный допрос главного подозреваемого. Теперь он понимал, что ухищрения, к которым прибегла Ишитэру, указывают на ее вину. «К тому же, — горестно подумал Хирата, — такая дама, как госпожа Ишитэру, не станет флиртовать с мужчиной моего уровня, не преследуя корыстных целей».

Но даже эти мысли не могли заставить Хирату забыть ее и оставить надежду, что она не виновна и хочет быть с ним. Несмотря на ужас нового провала или унижения, он жаждал еще раз увидеться с ней. Может, вернуться в театр и потребовать прямых ответов? При мысли оказаться рядом с Ишитэру и закончить начатое между ногу него стало горячо. Он вынужден был признать, что не в силах провести объективный допрос, пока не совладает с собственными чувствами. Кроме того, у Хираты были и другие линии расследования, не только госпожа Ишитэру. К счастью, полицейское чутье привело его в нужное место.

Хирата вошел во двор полицейского управления. Передав коня конюху, пересек двор с казармами, где когда-то жил в бытность досином, и вошел в главное здание — деревянное строение с многочисленными пристройками. Офицеры занимались привычной работой. На высокой платформе четыре клерка рассылали послания и беседовали с посетителями.

— Добрый день, Ушида-сан, — поклонился Хирата старшему клерку.

Ушида, пожилой смешливый человек, приветственно улыбнулся:

— Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! — Полицейский участок — кладезь информации, а Ушида, через которого эта информация проходит, уже не раз оказывался ценным источником. — Как живется в замке Эдо?

После обмена дежурными фразами Хирата объяснил причину своего появления:

— Нет ли каких-нибудь сообщений о старом торговце, сбывающем редкие лекарства?

— Ничего официального, но до меня дошел слушок, который может вас заинтересовать. Несколько молодых людей из семей богатых торговцев в Суруге, Гинзе и Асакусе раздобыли вещество, вызывающее транс и придающее любовным утехам особую остроту. Поскольку закона против этого нет, а потребители не пострадали и никому не причинили вреда, полиция не вмешивалась. Поставщиком, как сообщают, является неизвестный мужчина с длинными седыми волосами. — Ушида хмыкнул. — Досины, как я полагаю, разыскивают его главным образом для того, чтобы самим опробовать снадобье.

— Человек с эликсиром удовольствия может иметь и яды, — сказал Хирата. — Похоже, это тот, кого я ищу. Дайте мне знать о его местопребывании.

— Буду рад, если вы порекомендуете меня своим важным друзьям, когда они будут раздавать должности, — подмигнул Ушида.

Хирата вышел из полицейского управления, сел за воротами на коня — и тут же стал думать о госпоже Ишитэру. Однако быстро спохватился и заставил себя сконцентрироваться на работе. Суруга, Гинзаи Асакуса находились друг от друга на значительном расстоянии, безымянный торговец лекарствами явно бродит по всему Эдо, а к настоящему времени мог перебраться еще куда-нибудь. Вместо того чтобы расспросить доложившего о нем досина, Хирата решил воспользоваться лучшим, хотя и неофициальным, источником информации.

Возможно, интенсивная работа отвлечет его мысли от госпожи Ишитэру.

* * *

Громадная деревянная арка моста Рёгоку, переброшенная через реку Сумида, соединяла Эдо с сельскими районами Хондзё и Фукагава, раскинувшимися на восточном берегу. По зеркальной водной глади, в которой отражалась прибрежная осенняя листва, скользили рыбацкие лодки и паромы. Сияло голубое небо, звонили храмовые колокола, и их перезвон далеко разносился в чистом воздухе.

Копыта лошади Хираты застучали по деревянному настилу, когда он влился в поток людей, движущихся по мосту в сторону Хондзё-Мукё-Рёгоку — Другой Стороны. Эта местность начала развиваться в последние годы, когда населению Эдо стало тесно в переполненном центре города. Болота были осушены, вдоль берега поднялись склады и пристани. В тени храма Беспомощности, построенного тридцать три года назад на месте захоронения жертв Великого пожара, вырос процветающий торговый квартал. Хондзё-Мукё-Рёгоку стал также популярным центром развлечений. Крестьяне и рёнины слонялись по широкой пустоши, заходили в чайные домики, рестораны, павильоны предсказателей и игорные притоны, где играли в карты, ставили на черепашьих бегах или метали стрелы в цель, чтобы выиграть приз. Красочные картинки над зверинцем изображали диких животных. Кричали зазывалы, коробейники продавали конфеты, игрушки и петарды. Хирата направился к популярному аттракциону, где у приподнятой над землей платформы собралась большая толпа. На возвышении стоял человек поразительной внешности. На нем было синее кимоно, хлопчатобумажные узкие штаны, соломенные сандалии и красная головная повязка. Жесткие черные волосы покрывали не только череп, но и все остальные открытые места: щеки, подбородок, шею, щиколотки, тыльную сторону ладоней и ступней ног, треугольник груди, виднеющийся в вырезе одежды. Лохматые брови почти скрывали бусинки глаз, рот с острыми зубами скалился в зарослях бакенбард.

— Приходите на представление уродцев Крыса! — кричал он, показывая на занавешенный вход у себя за спиной. — Взгляните на Гнома из Кантё и Живую Бодхисатву! Полюбуйтесь на другие потрясающие капризы природы!

Сам Крыс был не менее удивителен, чем его уродцы. Он пришел с далекого северного острова Хоккайдо, где от зимних холодов тела людей зарастали густой шерстью. Айну, как они называли себя, напоминали обезьян и были намного выше обычных японцев. Короткий и жилистый Крыс, наверное, казался карликом среди своих соплеменников, но был очень целеустремленным. Молодым человеком он пришел в Эдо в поисках счастья. Продавец табака приютил его в задней части своего маленького магазина, взимая с посетителей плату за его показ. Крыс получил свое прозвище из-за схожести с грызуном, деловая хватка айну сделала это популярное представление прибыльным, побочным бизнесом торговца. Спустя двадцать лет Крыс сам стал владельцем аттракциона, унаследованного им после смерти хозяина.

— Заходите! — приглашал он. — Плата всего десять цзэни!

С монетами в руках зрители выстроились перед занавесом. Крыс спрыгнул с платформы, чтобы провести их внутрь, его помощник, гигант с громадными мускулами, собирал плату за вход. Хирата встал в очередь. Увидев, что его руки пусты, гигант, нахмурившись, зарычал.

— Я пришел, чтобы повидать тебя, — сказал Хирата Крысу.

— А-а, Хирата-сан. — В глазах-бусинках Крыса загорелся алчный огонек, и он потер свои волосатые лапы. — Чем могу служить сегодня?

— Мне нужна кое-какая информация.

Крыс, который бродил по Эдо и провинциям в непрерывной охоте за новыми уродцами, занимался еще и сбором новостей. Свои доходы он пополнял продажей ценной информации. В бытность полицейским офицером Хирата как-то поймал Крыса во время налета на подпольный бордель, и тот откупился от тюрьмы, сообщив Хирате, где прячется закоренелый преступник, которому долгие годы удавалось уходить от полиции Эдо. С тех пор Хирата частенько использовал Крыса в качестве информатора. У него были высокие цены, но сведения заслуживали доверия.

— Лучше пройдем внутрь, — предложил Крыс. — Представление вот-вот начнется, я должен объявлять. — Он говорил со странным грубым акцентом. — Мы побеседуем во время действия.

Хирата проследовал за ним в здание, где в узкой комнате с занавешенной сценой собрались зрители. Крыс вскочил на сцену. Выкрикивая перечень диковинок, которые предстояло увидеть, он привел толпу в шумное оживление, а затем объявил:

— А теперь я представляю Гнома из Кантё!

Занавес открылся, и появилась нелепая фигура вполовину меньше нормального человека, с большой головой, маленьким телом и короткими конечностями. Одетый в яркие театральные халаты, уродец спел песню из популярной пьесы театра кабуки. Зрители зааплодировали. Крыс подошел к Хирате, стоявшему сбоку сцены.

— Я ищу бродячего продавца лекарств по имени Шойэй, — сказал Хирата, изложив те немногие сведения, что имелись об этом человеке.

Крыс сверкнул своей хищной улыбкой.

— Значит, вы хотите узнать, где найти продавца и покупателя яда, убившего наложницу сёгуна? Нелегко найти того, кто не хочет быть найденным. В Эдо много укромных мест.

Но Хирату не проведешь. Крыс всегда сначала подчеркивал трудность получения нужной информации.

— Тридцать медяков, если найдешь его к завтрашнему дню, — сказал Хирата. — После этого еще двадцать.

Песня гнома на сцене умолкла.

— Прошу прощения, — сказал Крыс. Он вышел на сцену и объявил: — Живая Бодхисатва!

Под гром аплодисментов вышла женщина в одежде без рукавов, чтобы были видны ее три руки. Она стала изображать многорукую буддистскую богиню милосердия, потом предложила зрителям угадать, в какой из трех перевернутых чашек спрятано зерно арахиса. Крыс вернулся к Хирате.

— Сто медяков, когда бы я ни нашел вашего человека.

Потом выступали танцующий толстяк и гермафродит. Торг продолжался.

— Семьдесят медяков, если найдешь его за два дня, пятьдесят после и ничего, если я найду Шойэя первым. Это мое последнее предложение, — отрезал Хирата.

— Хорошо, но сначала задаток в двадцать медяков на покрытие расходов, — отозвался Крыс.

Хирата кивнул и протянул деньги. Крыс убрал их в кошелек на поясе и пошел объявлять последний акт.

— А теперь зрелище, которого все вы ждали: Фукурокудзо, бог мудрости!

На сцену вышел мальчик лет десяти. Его лицо было крошечным, как у младенца, глаза закрыты, голова сильно вытянута, чем он и напоминал легендарное божество. Из зала донеслись удивленные восклицания.

— За дополнительную плату в пять цзэни Фукурокудзо предскажет вам будущее! — выкрикнул Крыс.

Зрители, толкаясь, ринулись к сцене. Крыс повернулся к Хирате:

— Чтобы скрепить нашу сделку, я подарю вам бесплатное предсказание. — Он вывел Хирагу на сцену и положил его руку на лоб мальчика. — О, великий Фукурокудзо, что ты видишь в будущем этого человека?

Не открывая глаз, «бог» проговорил высоким детским голосом:

— Я вижу красивую женщину. Вижу опасность и смерть.

Зрители зашумели.

— Берегись, берегись! — закричал предсказатель.

В голове Хираты тут же возник образ госпожи Ишитэру. Он увидел ее милое неподвижное лицо, ощутил прикосновение руки, услышал бравурную музыку кукольного театра, подчеркивающую его страсть. И вновь испытал волнующую смесь вожделения и унижения. Даже вспомнив о ее коварстве и наказании за флирт с наложницей сёгуна, он страстно жаждал встречи с Ишитэру. Хирата должен был ее увидеть, чтобы спасти свою профессиональную репутацию и довести до логического конца то, что было прервано так не вовремя.

14

На позолоченном гербе, укрепленном над воротами Сигэру Мияги, правителя провинции Тоса, были изображены два лебедя, глядящих друг на друга, их расправленные крылья, соприкасаясь концами, образовывали перистый круг. Сано приехал, когда начало смеркаться и самураи спешили домой по вечерним улицам. Пожилой слуга провел Сано в особняк, обувь и мечи он оставил в прихожей. Район Эдо, где проживали даймё, был перестроен после Великого пожара, поэтому владения Мияги были совсем новыми. Однако интерьер дома оказался старинным, деревянные детали коридора, сохранившиеся от прежнего строения, потемнели от времени. В воздухе едва уловимо пахло вековой затхлостью — от сырости, дыма и человеческого дыхания. Слуга ввел Сано в приемную комнату, и звучавшая там печальная мелодия оборвалась.

— Досточтимые господин и госпожа Мияги, позвольте представить вам Сано Исиро, сёсакана-саму сёгуна.

В комнате находились четыре человека: возлежащий на подушках седовласый самурай, женщина средних лет, стоявшая рядом с ним на коленях, и две симпатичные девушки, сидевшие рядком, — у одной в руках самисэн, у другой деревянная флейта. Сано опустился на колени, поклонился и обратился к мужчине:

— Господин Мияги, я расследую убийство наложницы сёгуна и должен задать вам несколько вопросов.

Присутствующие на мгновение замерли, с молчаливой настороженностью глядя на Сано. Белые цилиндрические лампы создавали в комнате интимную атмосферу позднего вечера. Угольные жаровни прогнали осеннюю прохладу. Лебединую символику Мияги повторяли резные медальоны на балках потолка и колоннах, позолоченные гербы на лакированных столиках, шкафах и коричневом домашнем халате хозяина. Сано почувствовал себя чужим в этом замкнутом мирке. В воздухе стоял легкий аромат духов, масла для волос и еще чего-то едва уловимого, терпкого, будто они издавали свой собственный запах.

— Можем ли мы предложить вам закусить? — заговорил господин Мияги, указывая на низкий столик, на котором стояли чайник, чашки, а также бутылочка саке, лежали фрукты, пирожные, суши и курительные принадлежности.

Соблюдая светский этикет, Сано вежливо отказался, но потом, после обязательных уговоров, великодушно принял приглашение.

— Мне было интересно, узнаете ли вы обо мне. — У господина Мияги было худощавое тело и продолговатое лицо. Его глаза с опущенными вниз уголками влажно блестели, полные губы казались мокрыми, а кожа на шее и щеках обвисла. Монотонный голос мужчины соответствовал его расслабленной позе. — Что ж, я должен был ожидать, что мои отношения с Харумэ рано или поздно станут известны: мэцукэ знают свое дело. Однако я рад, что это всплыло после ее смерти, когда уже ничто не имеет значения. Я готов ответить на все ваши вопросы.

Сано решил умолчать о дневнике госпожи Харумэ и не стал разубеждать даймё в мысли, что их связь раскрыли шпионы Токугавы.

— Возможно, нам было бы лучше переговорить с глазу на глаз, — сказал он, взглянув на госпожу Мияги. Вряд ли господин Мияги захочет говорить при супруге об интимных подробностях своих отношений с наложницей сёгуна.

Однако Мияги сказал:

— Моя жена останется здесь. Ей уже все известно обо мне и Харумэ.

— Мы дальние родственники, и наш брак заключен по расчету, — пояснила госпожа Мияги низким, мужским голосом. Она и в самом деле была поразительно похожа на своего мужа — те же кожа, черты лица и худощавая фигура. И все же ее поза была напряженной, карие глаза тусклые, ненакрашенные губы плотно сжатые. Если внешность господина Мияги говорила о слабости и чувственности, то она в своем парчовом кимоно казалась воплощением суровости и сухости. — У нас нет необходимости что-то скрывать друг от друга. Но возможно, вы отчасти правы, — добавила она и подала знак девушкам, которые встали и опустились перед ней на колени. — Это наложницы моего мужа, — пояснила госпожа Мияги, удивив Сано, который решил, что девушки их дочери. Она по-матерински погладила каждую по щеке. — Можете идти. Продолжайте упражняться в музыке.

— Да, досточтимая госпожа, — хором отозвались наложницы и, поклонившись, вышли из комнаты.

— Значит, вам известно, что ваш муж тайно встречался с Харумэ в Асакусе? — спросил Сано госпожу Мияги.

— Конечно. — Губы женщины изогнулись в улыбке, обнажая вычерненные зубы. — Я отвечаю за все развлечения моего господина. — Господин Мияги утвердительно кивнул. — Я сама выбираю ему наложниц и проституток. Прошлым летом я познакомилась с госпожой Харумэ и представила ее мужу. Я организовывала каждую встречу, направляя Харумэ письма, в которых сообщала, когда ей нужно быть в гостинице.

«Некоторые женщины в своей службе мужьям доходят до абсурда», — подумал Сано, невольно проводя сравнение с Рэйко, которая могла бы поучиться у госпожи Мияги доставлять удовольствие мужу.

— Вы сильно рисковали, связавшись с наложницей сёгуна, — сказал он господину Мияги.

— Опасность увеличивает удовольствие.

Даймё с наслаждением потянулся и облизал губы, отчего они еще сильнее заблестели.

Истовый приверженец плотских утех, он, казалось, остро воспринимал каждое физическое ощущение. Халат носил так, словно чувствовал нежность шелка на своем теле. Взяв трубку с металлического подноса, неторопливо затянулся и со стоном выпустил дым. Своим неприкрытым стремлением к удовольствиям он походил на ребенка. Однако Сано заметил зловещий блеск прищуренных глаз и вспомнил, что ему известно о Мияги.

Это был незначительный клан, более знаменитый скандалами на сексуальной почве, нежели политическим весом. Сплетни об адюльтере, кровосмешении и извращениях преследовали и мужчин, и женщин клана, хоть его богатство освобождало их от правовых последствий. Нынешний даймё явно продолжал семейную традицию, в том числе и насилие.

Сано обратился к обоим супругам:

— Вы знали, что госпожа Харумэ собиралась сделать себе татуировку?

Господин Мияги кивнул и затянулся из трубки.

— Да, знали, — сказала его жена. — Мой муж пожелал, чтобы Харумэ доказала свою преданность, нацарапав на теле символ любви. Я написала письмо, в котором попросила сделать это.

Сано усомнился, женская ли холодность госпожи Мияги мешает нормальным брачным отношениям между ней и мужем. Во всяком случае, она явно не обладает чертами, которые ценятся мужчинами, подобными ему. Но возможно, госпожа Мияги следует своим извращенным инстинктам, поставляя мужу женщин, ведь она тоже принадлежит к печально известному клану. Сано достал из матерчатого кошеля у себя на поясе лаковый сосуд, тушь из которого убила Харумэ.

— Значит, это она получила от вас?

— Да, этот флакон мы послали вместе с письмом, — тихо сказала госпожа Мияги. — Я купила его. Муж написал на крышке имя Харумэ.

Таким образом, к флакону прикасались они оба.

— И когда это было? — спросил Сано.

Госпожа Мияги задумалась.

— Думаю, дня четыре назад.

Похоже, до отстранения от обязанностей в Больших Внутренних Покоях лейтенанта Кусиды, но после жалобы, поданной госпожой Харумэ. Однако Кусида заявил, что ничего не знал о татуировке, а о госпоже Ишитэру Сано пока не имел сведений, надеясь, что Хирата добудет нужную информацию. Пока же наилучшая возможность отравить тушь была у семьи Мияги.

— У вас с госпожой Харумэ были хорошие отношения? — спросил Сано у господина Мияги.

Даймё апатично пожал плечами:

— Мы не ссорились, если вы это имеете в виду. Я по-своему любил её. Во всяком случае, получал от этой связи то, что хотел, и, полагаю, она тоже.

— А чего она хотела? — В дневнике описывалось, какую награду получат Мияги, но Сано хотелось знать, почему прекрасная наложница рисковала жизнью ради безрадостных встреч с непривлекательным мужчиной.

Впервые господин Мияги выглядел смущенным, он судорожно сглотнул и посмотрел на жену. Заговорила госпожа Мияги:

— Харумэ жаждала приключений, сёсакан-сама. Запретная связь с моим мужем устраивала ее.

— А вы? — спросил Сано. — Что вы думали о госпоже Харумэ и их связи?

Женщина снова улыбнулась — удивительно неприятное выражение лица, которое подтверждало, однако, ее искренность.

— Я была благодарна Харумэ, как и всем женщинам мужа. Я считаю их своими партнершами в служении его удовольствию.

Сано едва не передернуло от отвращения. Госпожа Мияги напомнила ему владельца публичного дома в Ёсиваре, потакающего всем сексуальным запросам клиентов. Ее, похоже, не волновала собственная извращенность. Из коридора донеслись слабые звуки музыки и голоса поющих наложниц. Сано вдруг ощутил, как в доме тихо. Он не слышал звуков, которые обычно наполняют имение провинциального правителя — патрулирующие солдаты, чиновники, занятые делами, работающие слуги. Толстые стены особняка глушили шум улицы, усиливая впечатление Сано о замкнутом мирке. Что за странный дом!

— Таким образом, как вы понимаете, — с усталым вздохом сказал даймё, — ни у жены, ни у меня не было причины убивать госпожу Харумэ, да мы и не убивали. Мне будет очень не хватать удовольствия, которое она мне доставляла. А моя дорогая жена никогда меня не ревновала ни к Харумэ, ни к кому-то еще. — Приподнявшись на подушках, он слабо махнул рукой в сторону подноса с закусками.

— Позвольте помочь вам, кузен, — быстро сказала госпожа Мияги и налила ему чаю. Она вложила чашку в его левую руку, хурму в правую. На какое-то мгновение их руки соединились в круг, и Сано поразило, как они стали похожи на герб Мияги с двумя лебедями. Супруги, похоже, как близнецы, соединенные в странный, но устраивающих обоих союз…

Мускусный запах усилился, словно от их контакта. Сано предположил, что между ними существует глубокая эмоциональная связь, не исключающая страсти. Обдумав их показания, он понял, что верит в рассказ госпожи Мияги о приятии и даже поощрении неверности мужа, однако заявление господина Мияги о его любви к Харумэ вызывало сомнения. Не угрожала ли она этому браку? Не захотел ли один из супругов или оба сразу, чтобы она умерла?

— Кто еще мог иметь доступ к тушечнице, прежде чем та попала в руки Харумэ? — спросил Сано.

— Посыльный, который доставил ее в замок Эдо, — ответила госпожа Мияги, — а также любой в этом доме. Вассалы, слуги, наложницы. Когда я принесла флакон домой, мужа не было, поэтому я оставила его на столе, а сама занялась другими делами. Прежде чем мы отправили тушечницу, прошло несколько часов. Любой мог что-то подмешать в тушь без нашего ведома.

Она просто излагает факты или покрывает себя и господина Мияги, переводя подозрение на других обитателей имения? Возможно, кто-то из них таил на Харумэ злобу.

— Мои детективы придут к вам и опросят каждого в доме, — сказал Сано.

Безразлично кивнув, господин Мияги принялся жевать фрукты. Сок потек по подбородку, и он облизал пальцы.

— Как хотите, — промолвила госпожа Мияги.

«А теперь перейдем к деликатной, самой важной части допроса», — подумал Сано.

— У вас есть дети? — спросил он супругов.

Их лица ничего не отразили, но Сано отметил внезапное напряжение, отчего воздух словно уплотнился. Госпожа Мияги сидела неподвижно, глядя прямо перед собой и сжав челюсти.

— Нет. У нас нет детей, — сказал господин Мияги. В его голосе сквозило сожаление. — Отсутствие сыновей заставило назвать наследником моего племянника.

Заметив натянутость, возникшую между супругами Мияги, Сано догадался, что затронул их больное место. Он понял, что каждый из них по-разному воспринимает бездетность. И ответ на его вопрос разочаровал Сано. В дневнике Харумэ господин Мияги изображался этаким созерцателем эротических сцен, предпочитающим самоудовлетворение общению с женщиной в постели. В сочетании с отсутствием потомства не означает ли это, что он бессилен? Уж не сёгун ли — слабый, недалекий, расположенный к однополой любви — все же отец ребенка Харумэ?

Сано с ужасом подумал о том, что придется рассказать Цунаёси Токугаве о смерти его нерожденного наследника вместе с наложницей, и о необходимости во что бы то ни стало довести следствие до конца. Если это не удастся, то изменчивая любовь сёгуна не спасет его от позорной смерти. А пока что нет ни одного доказательства вины ни господина, ни госпожи Мияги. И все же Сано не терял надежды.

— Господин Мияги, как я понял, Харумэ раздевалась и ласкала себя, а вы смотрели на нее через окно? — прямо спросил Сано, не собираясь оберегать чувства даймё ценой собственной жизни.

— Ого, мэцукэ не даром едят свой рис, — растягивая слова, проговорил господин Мияги. — Да, это так. Но что вам за дело до моих личных привычек?

Госпожа Мияги молчала, оставаясь совершенно неподвижной, супруги не смотрели друг на друга, однако оба буквально излучали неприязнь: они были готовы говорить о романе даймё, но их возмутила попытка Сано добраться до деталей.

— Вы когда-нибудь вступали в половую связь с госпожой Харумэ? — спросил Сано.

Посмотрев на жену, Мияги нервно хихикнул. Однако та не пришла на помощь.

— Сёсакан-сама, это уже граничит с оскорблением. Каким образом наши отношения с госпожой Харумэ могут быть связаны с ее смертью? — слабым голосом отозвался даймё.

— В ходе расследования убийства могут оказаться важными любые детали, — пояснил Сано. Он не мог упоминать о беременности Харумэ, не поставив прежде в известность сёгуна, который наверняка разгневается, узнав о такой серьезной новости из сплетен, а не из доклада Сано. — Пожалуйста, ответьте на вопрос.

Господин Мияги вздохнул, качнул головой и опустил глаза.

— Хорошо. Нет… я не вступал в половую связь с Харумэ.

— Конечно, он не вступал с ней в связь! — Крик госпожи Мияги напугал и Сано, и господина Мияги, который так и подпрыгнул. Она гневно смотрела на Сано. — Вы что, думаете, мой муж настолько глуп, чтобы позариться на наложницу сёгуна? И рисковать головой? Он даже пальцем не прикоснулся к ней, ни разу. Он не стал бы!

Не стал бы… или не смог бы? Сано чувствовал, что госпожа Мияги сильно взволнована, но не понимал ее горячности.

— Вы говорите, что сами свели мужа с Харумэ. Если не учитывать опасность этих отношений, то почему мысль о том, что он к ней прикасался, так вас беспокоит?

— Вовсе не беспокоит. — Госпожа Мияги с трудом взяла себя в руки, хотя на щеках у нее остался некрасивый румянец. — Мне кажется, я уже объяснила свое отношение к женщинам моего господина, — холодно бросила она.

В комнате повисла тишина, даймё зарылся в подушки, словно хотел в них раствориться. Его пальцы теребили полу халата, как бы пробуя на ощупь качество шелка. Госпожа Мияги застыла, крепко сжав губы. Из глубины коридора доносился звонкий смех наложниц. Сано видел, что супруги лгут то ли о своих отношениях с Харумэ, то ли о чувствах, которые к ней испытывали. Может быть они знали о беременности, виновником которой был даймё? И зачем скрывать правду? Чтобы избежать скандала и наказания за запретную связь… или обвинения в убийстве?

— Уже поздно, сёсакан-сама, — наконец заговорила госпожа Мияги. Ее муж кивнул, обрадованный, что она взяла ситуацию в свои руки. — Если у вас есть еще вопросы, то не могли бы вы прийти как-нибудь в другой раз?

Сано поклонился.

— Возможно, я еще приду, — сказал он, вставая, и неожиданно повернулся к господину Мияги: — В какой гостинице вы встречались с госпожой Харумэ?

Мияги заколебался, потом ответил:

— «Цубамэ», в Асакусе.

Когда слуга провожал Сано из комнаты, он оглянулся и увидел, что Мияги уперся в его спину мрачным, непроницаемым взглядом. Оказавшись за воротами, Сано почти физически ощутил, как их странный, не принимающий посторонних мирок наглухо закрылся за его спиной. Осталось ощущение гадливости и нечистоты, словно контакт с этим мирком нанес ему в душу грязи. Однако следовало любым способом выведать его тайны. Возможно, когда Хирата найдет поставщика яда, следы вновь приведут их к Мияги. Кроме того, есть еще одна сторона истории господина Мияги и госпожи Харумэ. Изучение ее жизни может дать факты, которые позволят отвести от Сано неудачу и угрозу гибели, нависшую над ним, словно мрачная тень. А пока его мысли вернулись к дому.

Сев на коня, Сано поехал по бульвару. Над охраняемыми воротами имений даймё горели фонари. Луна поднималась в вечернем небе над возвышающимся на холме замком Эдо, где ждала Рэйко. Мысль о ее красоте и молодой невинности пришла к Сано, словно очистительная волна, и смыла грязь, оставшуюся в душе от встречи с Мияги. Быть может, сегодня ночью им с Рэйко удастся забыть вчерашнюю ссору и начать семейную жизнь.

15

Собачий лай эхом разносился над Эдо, будто тысячи животных возвещали наступление часа, названного их именем. Ночь окутала город холодной тьмой, загасив огни, опустошив улицы. Свет луны превратил реку Сумида в ленту из жидкого серебра. На конце мола далеко от города, вверх по течению, высился павильон. С загнутых скатов его черепичной крыши свисали фонари, освещавшие флаги с гербами Токугавы и стены, украшенные резными позолоченными драконами. В воде дрожало его перевернутое изображение. На молу и в маленьком суденышке, качающемся неподалеку от лесистого берега, сидели солдаты, сторожа покой одинокого обитателя павильона.

Внутри на покрытом татами полу сидел канцлер Янагисава и изучал документы в мигающем свете масляных ламп. На подносе возле него лежали остатки вечерней трапезы, дым от угольной жаровни уносился в забранные рейками окна. Это было любимое место Янагисавы для тайных встреч, находящееся вдали от замка Эдо и чужих ушей. Сегодня вечером он выслушал доклады шпионов мэцукэ, вернувшихся из провинций. Теперь он ждал последней, самой важной встречи, связанной с интригой против сёсакана Сано.

На молу послышались голоса и шаги. Янагисава бросил бумаги на скамью и встал. Выглянув в окно, он увидел фигурку, которую один из солдат вел по молу в сторону павильона. Янагисава улыбнулся, узнав Ситисабуро, одетого в театральные халаты из разноцветной парчи. От волнения сердце канцлера забилось быстрее. Он открыл дверь, впуская внутрь поток холодного воздуха.

Ситисабуро двигался с ритуальной грацией, словно всходил на сцену театра но. При виде хозяина его глаза загорелись вполне натуральной радостью. Он поклонился и произнес нараспев:

Я станцую танец луны, Рукава моего кимоно подобны стелющимся облакам, В танце я воспою мою радость, Снова и снова, пока продолжается ночь.

Это была строфа из написанной великим Дзэами Мотокиё пьесы «Кантан», герой которой, китайский простолюдин, мечтал подняться на императорский трон. Янагисава и Ситисабуро часто развлекались, играя сценки из любимой пьесы, и канцлер в ответ продекламировал:

Но пока продолжается ночь, Поднимается яркое солнце, И хоть кажется, все еще ночь, День уже наступил.

Желание теплой волной разлилось по телу Янагисавы. Мальчишка талантливый актер… и так невероятно красив. Но дело прежде всего. Янагисава впустил Ситисабуро в павильон и закрыл дверь.

— Ты выполнил приказ, который я дал тебе прошлой ночью?

— О да, господин.

В свете ламп лицо актера излучало счастье. Его присутствие наполняло комнату свежим, сладким ароматом молодости. Опьяненный канцлер жадно втянул в себя воздух.

— У тебя не возникло проблем с тем, чтобы пробраться внутрь?

— Никаких, господин, — заверил Ситисабуро. — Я следовал вашим инструкциям. Никто не остановил меня. Все прошло идеально.

— Ты смог найти то, что нам нужно? — Несмотря на отсутствие свидетелей, Янагисава соблюдал обычную осторожность.

— О да. Это было именно там, где вы и сказали.

— Тебя кто-нибудь видел?

Актер покачал головой:

— Нет, господин, я был осторожен. — Его губы искривились в озорной улыбке. — Но даже в этом случае никто бы не догадался, кто я такой и что делаю.

— Это точно. — Вспомнив их план, Янагисава тоже улыбнулся. — Куда ты это положил?

Актер, поднявшись на цыпочки, припал к его уху, канцлер рассмеялся.

— Великолепно. Ты все сделал правильно.

Ситисабуро радостно захлопал в ладоши.

— Досточтимый канцлер, вы так мудры! Сёсакан-сама наверняка угодит в ловушку. — Затем он в сомнении наморщил свой детский лоб. — А что, если он каким-то образом избежит ее?

— Не избежит, — уверенно бросил Янагисава. — Я знаю, как Сано думает и действует. Он сделает именно то, что я задумал. Но если по какой-то причине поступит иначе, я ему помогу. — Янагисава хмыкнул. — Замечательно, что другой мой соперник поможет мне уничтожить их обоих. Все, что от нас требуется, — это терпеливо ждать. А теперь можно подумать о том, как приятно провести время. Иди сюда!

Янагисава схватил Ситисабуро за руку и притянул к себе. Но молодой человек стал игриво сопротивляться.

— Подождите, господин. У меня для вас сюрприз. Вы позволите?

С чарующей улыбкой он распустил пояс и уронил его на пол. Движением плеч — рукав за рукавом — сбросил верхнее кимоно. Затем актер спустил широкие штаны. Возбуждение сдавило горло канцлера и отдалось внизу живота. Никто не способен раздеваться с таким вкусом и изяществом. Он с нетерпением ожидал припасенного для него актером нового чувственного лакомства.

Глаза Ситисабуро пылали, отражая возбуждение хозяина. Чтобы растянуть их общее удовольствие, он выдержал театральную паузу, прежде чем снять белое нижнее белье. Потом сорвал с себя нижнее кимоно и, бросив его на пол, с восторгом развел руки, демонстрируя себя Янагисаве. Канцлер задохнулся.

Грудь Ситисабуро была покрыта свежими ранами. Еще не затянувшиеся порезы краснели, покрытые потемневшей кровью, зловеще контрастируя с чистой, гладкой кожей. Самый страшный из порезов рассекал левый сосок. Другой уходил от пупка под набедренную повязку. Актер выглядел как жертва нападения.

— Я сделал это для вас, господин! — воскликнул Ситисабуро. — Чтобы показать, что ради вас готов выдержать боль и страдания.

Ритуальное самоистязание при помощи мечей и кинжалов было древним самурайским способом показать любовникам свою преданность и верность. Поэтому, оправившись от первоначального шока, Янагисава не удивился действиям Ситисабуро. Удовлетворенный готовностью юноши доставлять удовольствие, канцлер рассмеялся.

— Ты сделал хорошо, — похвалил он.

Ситисабуро встал на колени и, взяв руку канцлера, приложил ее к ране на груди. Кожа была горячей.

— Я клянусь своей кровью в вечной любви к вам, господин, — прошептал молодой человек.

Его глаза пылали страстью — настоящей, непритворной страстью. Смех застрял в горле потрясенного Янагисавы.

— Ты не лжешь мне? — Что-то в глубине его существа дрожало, как земля во время землетрясения. — Все, что ты сказал о своих чувствах ко мне, правда. Ты не просто играешь. Ты веришь в каждое слово!

Юноша кивнул.

— Сначала я играл, — признался он. — Потом полюбил вас. — Его улыбка была искренней. — Вы так красивы и сильны, так образованны и могущественны. Вы — это все, чего я хочу, тот, кем я мечтаю стать. Я сделаю для вас все, что угодно! — Он поднес руку Янагисавы к своему лицу и прижался губами к его ладони.

Янагисаву затопил поток противоречивых чувств. Сначала сомнение, что кто-то способен на подобное самопожертвование ради него. В мозгу вспыхнули яркие картинки из прошлого. В тот день, когда Янагисава получил пост канцлера, он устроил в замке Эдо роскошный прием с музыкой, танцами, с выступлением театра кабуки, изысканной едой и саке. Мужская часть гостей состояла из подчиненных, искавших его расположения. Все женщины были проститутками, купленными на свалившиеся на него деньги. Ни семьи — он по-прежнему был далек от нее, ни друзей — их у него не было. Гостям, с которыми он праздновал, не было до него никакого дела, если не считать власть, оказавшуюся у него в руках. Лживые улыбки и поздравления полностью его опустошили.

Теперь эта пустота распирала грудь. Его душа, стеная, требовала любви, которой он так страстно хотел, но никогда не знал. На глаза Янагисавы навернулись слезы, которые, как он думал, были выплаканы на похоронах брата, а оказывается, скопились в бездонном резервуаре одиночества. Порыв Ситисабуро тронул его до глубины души. Ему хотелось обнять молодого человека и пролить у него на плече благодарные слезы, ощутить на себе нежные руки, разрушающие броню, сковавшую сердце.

Потом из глубины времен он услышал голос отца: «…ленивый, недостойный быть моим сыном… жалкий, лишенный чести…» Янагисава не забыл удары деревянной палкой и вновь испытал чувство своей полной никчемности, невозможности заслужить любовь. Ненавидя это ужасное ощущение, стремясь прогнать его, он заставил себя вспомнить, кто он: второй человек после сёгуна. А кто такой Ситисабуро? Всего лишь жалкий простолюдин, настолько глупый, что изранил свое тело ради кого-то другого. Как он осмелился любить правителя Японии?

Страстное желание и благодарность Янагисавы превратились в ярость. Он вырвал руку.

— Как ты смеешь столь дерзко обращаться со мной?! — Он отвесил Ситисабуро пощечину. Молодой актер обиженно вскрикнул. — Я никому не приказывал меня любить! — Любой посягнувший на это не достоин даже презрения. — Как ты смеешь?!

Уроки, преподанные жизнью, наполнили его страхом, отчего он разозлился еще сильнее. Любовь делает человека уязвимым, зависимым, ведет к несчастью. Разве его родители не отвергли с презрением его детские попытки заслужить их любовь? Этот отказ был больнее, чем побои. В любви Ситисабуро Янагисава усмотрел возможность будущего отказа, новую боль… если он заранее не отведет эту угрозу.

— Я твой господин, а не любовник! — крикнул Янагисава, и от стремления побороть мятущиеся чувства его голос сорвался. — Покажи уважение! Кланяйся до земли!

Размахнувшись, он опрокинул стоявшего на коленях актера. Ситисабуро распластался на полу. Ужасаясь собственной жестокости, Янагисава поборол порыв броситься к молодому человеку с извинениями, отдаться своему страстному желанию любви. Жажда самосохранения одержала верх над всеми остальными стремлениями.

— Простите меня, господин! — заплакал Ситисабуро. — Я не хотел вас оскорбить. Я думал, что порадую вас тем, что сделал. Тысяча извинений.

Актер приподнялся на локтях. Янагисава ударил его в челюсть, и тот упал снова. Напомнив канцлеру о его одиночестве, сделав уязвимым, Ситисабуро унизил его, поменяв их местами. Янагисава не потерпит посягательства на свою власть. Это предвещает страдания и гибель, чего канцлер не может даже представить.

Он грубо сорвал белую хлопчатобумажную ленту, которая охватывала низ живота Ситисабуро, врезаясь между ягодицами. Потом стащил с себя халаты и, толкнув актера лицом в татами, оседлал его.

— Я покажу тебе, кто хозяин, а кто раб! — крикнул Янагисава.

Дрожа от страха, Ситисабуро плакал. Они часто позволяли себе грубые сексуальные игры… но сейчас была не игра, и он это знал.

— Если моему господину так хочется, я больше никогда не заговорю о своей любви! — закричал он. — Давайте забудем, что произошло!

Но им уже никогда не вернуться назад — все изменилось. Канцлер Янагисава бил кулаками по спине актера. Ситисабуро стонал, но не сопротивлялся. Это еще сильнее разъярило Янагисаву. Он схватил юношу за волосы и ударил лицом в пол, лихорадочно освобождаясь от своей набедренной повязки.

— Вы можете делать… что угодно… со мной, — выкрикивал Ситисабуро сквозь мучительные всхлипы. Пот блестел на его теле, запах его ужаса наполнял комнату, но он все же проговорил: — Я принимаю… боль. Даже если вам… не нужна моя любовь… я ваш навсегда. Я… все делаю ради вас!

За мгновение до того, как необоримая волна удовольствия, гнева и желания захватила его, канцлер Янагисава понял, что должен делать: прервать связь с Ситисабуро — или утратить свое могущество, потерять самого себя. Однако пока молодой актер слишком полезен, чтобы его лишиться. Он успешно выполнил приказ. Все готово для уничтожения Сано Исиро и другого соперника канцлера. Но если план сорвется, Янагисаве снова может понадобиться работа Ситисабуро.

16

Последнее, что Сано нужно было сделать за день, — это выслушать доклады своих детективов. В его кабинете они поведали о поисках поставщика яда и действиях в Больших Внутренних Покоях. Поиски среди врачей и фармацевтов пока не дали результатов, беседы с обитателями женской половины и обыски помещений также не выявили полезной информации или улик. Сано распорядился продолжить работу на следующий день. Он выделил специальную группу, которая должна отследить путь тушечницы и письма Мияги до госпожи Харумэ. Затем детективы ушли, оставив Сано и Хирату обобщать результаты их работы.

— В полицейском управлении мне дали ниточку, которая, возможно, приведет к торговцу лекарствами, — сказал Хирата. — Старик продает по городу любовное зелье. И я задействовал одного из своих информаторов — Крыса.

Сано одобрительно кивнул. Торговец лекарствами, которого ищет полиция, вполне мог продать индийский яд для стрел, убивший Харумэ, кроме того, ему были известны способности Крыса.

— Ну а что с госпожой Ишитэру?

Хирата отвел глаза:

— Я говорил с ней. Но… у меня нет ничего конкретного, чтобы доложить вам.

Он казался необычно рассеянным, а его глаза подозрительно блестели. Сано удивило состояние Хираты и то, что тот не смог добыть информацию по очень важному подозреваемому. Но ему не хотелось упрекать его.

— Думаю, что завтра нам удастся закончить следствие по госпоже Ишитэру, — сказал он.

Видимо, в его голосе все же прозвучало сомнение, поскольку Хирата начал оправдываться:

— Вы же знаете, что не всегда можно с первого раза получить все сведения. — От смущения он не знал, куда девать руки. — Может, вам лучше самому допросить госпожу Ишитэру? Вы мне не доверяете? После Нагасаки?

Сано помнил, как намерение в одиночку противостоять опасности едва не стоило ему жизни и только профессионализм и преданность Хираты спасли его.

— Конечно, я доверяю тебе, — сказал Сано. Меняя тему, он рассказал об осмотре тела госпожи Харумэ и беседах с лейтенантом Кусидой и супругами Мияги. — Мы сохраним беременность в тайне, пока я не доложу сёгуну. А ты постарайся тайком разузнать, кто знал или догадывался о том, что у Харумэ будет ребенок.

— Вы уверены, что она сама знала? — спросил Хирата. Сано задумался.

— По крайней мере должна была подозревать. По-моему, она не сообщала о беременности, потому что не была уверена, кто отец. — Сано заметил, что Хирата не слушает, рассеянно глядя в пространство. — Хирата?

Тот вздрогнул и покраснел.

— Да, сёсакан-сама! Что-нибудь еще?

«Если Хирата не возьмет себя в руки, — подумал Сано, — нам придется серьезно поговорить». Но сейчас Сано очень хотелось увидеть Рэйко.

— Нет, больше ничего. Увидимся утром.

* * *

— Как это ее нет? — Сано удивленно уставился на слугу, который встретил его в личных покоях известием о том, что Рэйко уехала утром и еще не вернулась. — Куда она поехала?

— Она не сказала, хозяин. Сопровождающие запиской сообщили, что возили ее в различные места в Нихонбаси и Гинзе. Но неясно, что она там делала.

В душе Сано возникло неприятное подозрение.

— Когда она вернется?

— Никто не знает. Простите, хозяин.

Раздосадованный тем, что романтический вечер откладывается, Сано почувствовал, как сильно проголодался — с полудня, когда он съел чашку лапши в материнском доме после беседы с лейтенантом Кусидой, у него не было во рту ни крошки. Но прежде надо было смыть с себя грязь после незаконного вскрытия.

— Пусть мне приготовят ванну и принесут вечернюю еду, — сказал он слуге.

Вымытый и одетый в чистые халаты, Сано устроился в теплой, освещенной лампами гостиной и принялся было за обед, состоявший из риса, вареной рыбы, овощей и чая, однако раздражение, вызванное отсутствием Рэйко, скоро сменилось тревогой. Не случилось ли с ней чего?

Может, она его бросила?

Аппетит пропал, и Сано начал мерить гостиную шагами. Вот чем, оказывается, оборачивается брак для женщин: ожиданием супруга, волнением и тревогой. Не в этом ли причина бунта Рэйко против уготованной ей доли? Но злость не позволила сочувствию взять верх. Так или иначе, а ему это совсем не нравится. Как она смеет обращаться с ним подобным образом? Весь следующий час гнев сменялся нарастающим беспокойством. Ему мерещилось, что Рэйко не может выбраться из горящего дома, что на нее напали бандиты. В голове вертелись ругательства, которыми он встретит ее.

Во дворе послышался стук копыт. Сердце подпрыгнуло от облегчения и злости. Наконец-то! Сано бросился к входной двери. Вошла Рэйко в сопровождении своей свиты. От холодного ветра лицо ее разрумянилось, из прически выбились пряди длинных волос. Она выглядела изумительно красивой и довольной собой.

— Где ты была? — спросил Сано. — Ты не должна уезжать без моего разрешения, не сказав, куда направляешься. Объясни, что ты делала в городе в такой час!

Слуги, предвидя домашний скандал, испарились. Рэйко распрямила плечи, выставив вперед маленький подбородок.

— Я занималась расследованием убийства госпожи Харумэ.

— После того, как я приказал тебе не делать этого?

— Да!

Несмотря на всю злость, Сано восхитился смелостью Рэйко. Слабая женщина могла бы солгать, чтобы избежать наказания, а она дерзко смотрит ему в глаза. Его так влекло к ней, что воздух вокруг них, казалось, потрескивал. И он видел, что она разделяет его чувства. Застенчивость заставила ее опустить глаза, рука поднялась, чтобы поправить растрепанные волосы, язык коснулся крашеных зубов. Он почувствовал нарастающее возбуждение, но заставил себя саркастически ухмыльнуться:

— И каков, скажи на милость, результат?

Рэйко сцепила пальцы и упрямо сжала челюсти.

— Не торопитесь насмехаться надо мной, досточтимый муж. — В ее голосе зазвучало презрение. — Я ездила в Нихонбаси повидать кузину Эри, дворцовую чиновницу в Больших Внутренних Покоях. Она рассказала, что лейтенанта Кусиду застали в комнате госпожи Харумэ за два дня до убийства. Госпожа Ишитэру во время их драки в храме Каннэй грозилась убить Харумэ.

Увидев изумление на лице Сано, она рассмеялась.

— Вы этого не знали, не так ли? Если бы не я, то и не узнали бы, потому что оба инцидента замяли. Еще Эри сообщила, что прошлым летом кто-то метнул в Харумэ кинжал, а потом пытался ее отравить. — Рэйко описала и эти события. — Чтобы узнать об этом, сколько времени вам бы понадобилось? Вам нужна моя помощь. Признайте это!

Теперь Сано знал, что лейтенант Кусида был в комнате госпожи Харумэ именно в тот день, когда господин и госпожа Мияги послали ей тушечницу. Кусида мог прочесть письмо и получить отличную возможность применить яд, которым уже собирался отравить Харумэ. Рэйко также подтвердила, что госпожа Ишитэру ненавидела Харумэ. Способности Рэйко впечатлили Сано, но он разозлился на то, что жена не чувствует угрызений совести.

— Несколько разрозненных фактов не решают дела, — бросил он, хотя знал, что порой именно так и бывает. — И где уверенность, что твоя кузина является надежным свидетелем и ее версии верны? Ты проигнорировала мой запрет и подвергала себя опасности совершенно напрасно.

— Опасности? — нахмурилась Рэйко. — Какой вред может быть от того, чтобы просто говорить и слушать?

Распалившись еще сильнее от непокорности жены, Сано решил говорить с ней прямо.

— Когда я служил полицейским офицером, у меня был секретарь, мужчина еще моложе тебя. — Голос Сано охрип при воспоминании о детской непосредственности Цунэхико. — Он погиб в придорожной гостинице — ему перерезали горло, и он лежал в луже собственной крови. Он не сделал ничего, чтобы заслужить смерть. Его единственной виной было то, что он сопровождал меня при расследовании убийства.

Глаза Рэйко испуганно округлились.

— Но… вы-то пока в порядке. — Ее голос сорвался.

— Только благодаря милости богов, — ответил Сано. — На меня нападали — резали, стреляли, устраивали засады, избивали — столько раз, что и думать не хочется. Поэтому верь моим словам — работа детектива очень опасна. И вполне может стоить жизни!

Рэйко во все глаза смотрела на него.

— Все это случалось, когда вы расследовали преступления и ловили убийц? — медленно проговорила она. В голосе уже не было насмешки. — Вы рисковали жизнью ради правого дела, зная, что люди могут пойти на убийство, чтобы остановить вас?

Восхищение в ее глазах потрясло Сано сильнее, чем непослушание. Он молча кивнул.

— Я не знала. — Рэйко нерешительно шагнула к нему. — Простите меня.

Сано замер, не в силах вздохнуть. Он чувствовал в этой молодой женщине такую же приверженность правде и справедливости, как и в себе самом, готовность принести себя в жертву ради долга и чести. Духовная близость — самый крепкий фундамент для любви. Эта мысль взволновала и одновременно ужаснула Сано.

Но лицо Рэйко светилось радостью — ее обуревали те же мысли. Она быстро протянула ему свою маленькую руку.

— Вы понимаете, что я чувствую! — Страсть сделала ее красоту ослепительной. — Давайте вместе работать и служить делу чести. Сообща мы сумеем разгадать тайну смерти госпожи Харумэ!

«Если в спальне она окажется такой же страстной…» — подумал Сано. От этой мысли закружилась голова. Так ли уж необходимо отказываться от ее помощи? Ему вдруг захотелось принять предложенную ею руку.

Но он не мог подвергать жену опасностям своей профессии. Кроме того, Сано хорошо осознавал собственные слабые стороны, которые вовсе не хотел поощрять в жене. Как жить с человеком, столь же упрямым, безрассудным и прямолинейным, как он сам? Он все еще лелеял мечту о послушной жене и мирном доме.

— Ты слышала, почему я хочу, чтобы ты держалась подальше от дел, которые тебя не касаются. Я так решил, и это окончательно, — отрезал он.

Рука Рэйко опустилась. Она излучала такую обиду, что свет лампы померк, словно на нее набросили покрывало, но слова мужа не поколебали ее решимость.

— Почему я не вправе рискнуть своей жизнью, если захочу? Или моя честь менее значима, чем ваша, потому что я женщина? — спросила она. — Во мне тоже течет кровь самураев. Несколько веков назад я бы рядом с вами скакала в бою. Почему этого нельзя сделать сейчас?

— Потому что так устроен мир. Твой долг — быть со мной, и я надеюсь, что ты исполнишь его здесь, дома. — Сано понимал, что говорит высокопарно, но верил в каждое произнесенное слово. — Поступить иначе — значит проявить эгоизм, намеренно уклониться от семейных обязанностей.

Он вдруг представил себе всю абсурдность ситуации. Это он, так часто забывающий о долге перед семьей ради собственных целей, ругает Рэйко за то же самое! Запнувшись, Сано попробовал сменить тему:

— Расскажи лучше, зачем ты ездила в Гинзу. Тоже за женскими сплетнями?

— Если вы собираетесь приуменьшить значение моей работы, то вам незачем это знать. — В мелодичном голосе Рэйко зазвучали стальные нотки, ее лицо стало не менее холодным и твердым. — А если отвергаете мою помощь в расследовании, то это тем более не имеет значения. А теперь прошу меня простить.

Когда она проскользнула мимо него, Сано ощутил мгновенную утрату. Но он не мог позволить, чтобы последнее слово осталось за ней.

— Рэйко! Подожди! — схватил он ее за руку.

Она со злостью рванулась. Рукав оторвался с громким треском. И она убежала, оставив мужа с длинным куском шелка в руке.

Сано минуту смотрел ей вслед. Потом швырнул материю на пол. Его женитьба принимала плохой оборот. Пройдя в спальню, он надел уличную одежду, привесил на пояс мечи и вызвал слугу.

— Оседлай моего коня, — бросил он.

Если он не может самостоятельно решить свои проблемы, следует попросить совета у человека, который способен помочь ему с Рэйко и к тому же располагает чрезвычайно важной для расследования информацией.

* * *

— Добрый вечер, Сано-сан. Проходите, пожалуйста. — Судья Уэда, сидевший у себя в кабинете, казалось, вовсе не удивился неожиданному визиту. На его столе среди письменных принадлежностей, официальных документов и разбросанных бумаг стояли горящие лампы: он явно был занят работой.

— Принеси чай моему досточтимому зятю, — обратился судья к слуге, который привел гостя, и жестом пригласил Сано сесть напротив.

Пока Сано устраивался, от смущения и стыда у него подвело живот. Он не привык просить помощи в решении личных проблем. Неприятности с Рэйко означали его несостоятельность в семейной жизни: высокопоставленный самурай обязан справляться с женщиной. Он не хотел выказывать свою слабость перед тестем, которого уважал, но совершенно не знал. И Сано подыскивал слова, чтобы заручиться поддержкой и не потерять при этом лицо.

Судья Уэда пришел ему на помощь.

— Вы пришли по поводу моей дочери, не так ли? — Когда Сано кивнул, на его лице появилось мрачное сочувствие. — Я так и думал. Что она натворила на этот раз?

Ободренный откровенностью судьи, Сано рассказал все.

— Вы знаете Рэйко лучше меня. Пожалуйста, подскажите мне, как быть.

Слуга принес чай. Судья Уэда нахмурился и произнес властно, как обычно говорил в суде:

— Моя дочь слишком образованна и сильна духом, чтобы подчиниться. Вы должны управлять ею твердой рукой и показать, кто из вас главный, гм-м…

Потом он вздохнул, и голос его зазвучал печально.

— Кто это говорит? Я, который всегда потакал желаниям Рэйко. Сано-сан, боюсь, вы пришли за советом не к тому человеку.

Судья Эдо и благороднейший следователь, поставленные в тупик одной и той же женщиной, грустно смотрели друг на друга. Они стали друзьями.

— Объединив наши усилия, мы сумеем найти решение этой проблемы, — сказал судья, глотнув чаю. — Я всегда шел с Рэйко на компромисс, потому что не хотел сломить ее дух, которым невольно восхищался. — Насмешливые огоньки засветились в его глазах, когда он увидел на губах Сано кривую усмешку. — О, я вижу, что и вы тоже. Возможно, теперь ваш черед пойти на уступку. Почему бы не поручить ей легкую, безопасную часть работы — например, вести записи?

— Это ее не устроит, — отмахнулся Сано. — Она хочет быть детективом. И неплохо с этим справляется, — без всякого удовольствия признал он.

Когда он рассказывал о том, что удалось разведать Рэйко, судья Уэда светился от гордости.

— Значит, она могла бы заняться чем-то еще. Ведь то, что она узнала сегодня, вам пригодилось, гм-м?..

Все в Сано восставало против такой перспективы.

— А если убийца решит, что она представляет опасность, и нападет, когда меня не будет поблизости, чтобы защитить ее? — Несмотря на всю злость к жене, возможность потерять Рэйко вселяла в него ужас. Он влюблен в нее без надежды на взаимность! И все же Сано не собирался выпускать инициативу из своих рук.

— Ваше упрямство стоит на пути к семейному счастью, — сказал судья Уэда. — Рэйко придется подчиниться, если вы принудите ее к повиновению, но тогда она никогда не будет любить и уважать вас. Поэтому, боюсь, вам придется пойти на компромисс.

— Хорошо, — вздохнул Сано. — Попробую придумать, чем можно занять Рэйко.

Но была еще одна причина, по которой он пришел навестить тестя.

— Я надеялся получить от вас информацию по подозреваемым в деле об убийстве. Любые преступления в прошлом или жалобы на них должны быть зафиксированы в судейских записях. — Несмотря на все превратности женитьбы Сано, она принесла ему одну явную выгоду: контакт с судьей Уэдой. — Не попадали ли прежде в какие-нибудь неприятности лейтенант Кусида, госпожа Ишитэру и супруги Мияги?

— Я проверял утром записи по Кусиде и Ишитэру, когда услышал, что они под подозрением, — ответил судья. — По ним ничего нет. Но вот Мияги совсем другое дело. Четыре года назад произошел один инцидент. Дочка стражника исчезла из соседнего с Мияги имения. Родители девочки обвинили господина Мияги. Они заявили, что он заманил ее к себе и пытался совратить, а когда она стала сопротивляться, убил.

Сано почувствовал в груди холодок возбуждения. Возможно, даймё пошел по стопам своих жестоких предков. Может быть, он отравил девочку, как впоследствии госпожу Харумэ, за отказ выполнить свои требования.

— Что тогда произошло?

— Тело девочки выловили в канале спустя несколько дней. Полиция не смогла установить, как она умерла. Обвинений против господина Мияги не было выдвинуто. Дело осталось нераскрытым. — Судья Уэда пожал плечами. — Таков закон.

— Да, — отозвался Сано. — Слово простого солдата ничего не значит против влияния правителя провинции.

— Влияние несет в себе большую угрозу, Сано-сан. — Судья внимательно посмотрел на него. — Вскоре после смерти девочки вассалы господина Мияги прогнали того стражника из города. Он не смог получить другого места. Они с женой умерли бродягами. Бакуфу не стало ни защищать их, ни наказывать Мияги.

И тогда Сано решился.

— Я хочу рассказать вам об убийстве кое-что секретное. Пообещайте хранить это в строжайшей тайне.

Взяв с судьи слово, Сано рассказал ему о беременности.

Уэда, нахмурившись, задумался.

— Из-за беременности госпожи Харумэ в дело об убийстве в перспективе может быть включен вопрос о наследовании власти, — наконец сказал он. — В ходе вашего расследования могут быть затронуты могущественные личности, желающие ослабить режим Токугавы, прервав наследственную линию. Например, внешние правители. Или человек, ответственный за многие ваши прежние невзгоды, гм-м…

Канцлер Янагисава. Вспомнив его странное поведение во время их последней встречи, Сано с тревогой подумал, не означает ли это, что канцлер замешан в убийстве. Поначалу дело казалось простым. Теперь же перспектива заговора высокопоставленных лиц заставила Сано приуныть.

— Я уважаю ваши способности и принципы, — сказал судья Уэда. — Но остерегайтесь выдвигать серьезные обвинения против влиятельных подозреваемых. Если вы разгневаете не тех людей, даже привилегированное положение вас не спасет. — Последовала еще одна многозначительная пауза. — Я беспокоюсь и о дочери. Вы обещаете не подвергать ее угрозе, действуя необдуманно, гм-м?..

В войне и в политике не щадят родственников противника.

— Я обещаю, — промолвил Сано, разрываясь между честью и профессиональным долгом, с одной стороны, и предусмотрительностью и семейным благополучием — с другой. Он поклонился. — Спасибо за совет, досточтимый тесть. Примите извинения за то, что побеспокоил вас в столь поздний час. Отправлюсь-ка я домой и дам вам вернуться к работе.

— Спокойной ночи, Сано-сан, — поклонился судья Уэда. — Я сделаю все, что в моей власти, чтобы помочь вам раскрыть дело об убийстве с минимальным ущербом для наших семей. — Он усмехнулся. — И удачи с Рэйко. Надеюсь, что в отличие от меня вам удастся ее приручить.

* * *

Сано вернулся в замок Эдо за два часа до полуночи. С гор дул морозный осенний ветер. В небо поднимался едкий дым тысяч угольных жаровен. Черный полог неба, усыпанный звездами, висел над спящим городом. Кутаясь в свой тяжелый плащ, Сано ехал лабиринтом дворцовых переходов, с трудом преодолевая сон. Длинный, изматывающий день подошел к концу, но завтрашний будет точно таким же. Мечтая о теплой постели, Сано въехал на свою улицу в чиновничьем квартале замка Эдо.

Предчувствие опасности пришло на мгновение раньше, чем он ее увидел. Стояла кромешная тьма, хотя над воротами каждого имения должны гореть фонари. Район казался неестественно тихим и безлюдным. Где стража и патрули?

Положив руку на рукоять меча, Сано медленно ехал в сторону своего дома, держась поближе к казармам, окружающим соседние особняки. В лунном свете он увидел два потушенных фонаря, висевших под крышей ворот. Под ними виднелась какая-то темная масса. Сано спешился, и ощущение опасности усилилось. Нагнувшись, он всмотрелся в темноту. Сердце тревожно забилось, когда он увидел тела двух вооруженных охранников, которые еще дышали, но были без сознания. Оставив коня, Сано перебежал к следующим воротам, где обнаружил других солдат в таком же состоянии. Кровавые раны, нанесенные тупым предметом, виднелись на их головах.

Сано вспомнил прежние покушения на свою жизнь. Может быть, это засада, организованная канцлером Янагисавой, который неоднократно пытался его убить? Или кем-то другим, осведомленным, что сегодня он выехал без сопровождения? Громадная крепость, которой являлся замок Эдо, — опасное место для человека, имеющего могущественных врагов. Неужели убийца уничтожил всех, кто мог помешать нападению? Стражники, не ожидавшие нападения, оказались легкой добычей. А теперь пришла очередь Сано?

А как же Рэйко, Хирата, детективы и слуги, которые спят, не зная об опасности?

Чуть дыша от волнения, Сано бросился к своему дому. Раненые стражники без сознания лежали у порога.

— Токубэй! Горо! — Опустившись на колени, затряс их Сано. — Что случилось?

Оба, очнувшись, застонали.

— …проскочил мимо нас, — пробормотал Горо. — Простите… — Поднявшись на ноги, он зашатался и схватился за голову.

— Кто это был? — спросил Сано.

— Не видел. Все произошло слишком быстро.

Обитые железом ворота были открыты. Выхватив меч, Сано заглянул во двор. Все было тихо. Жестом приказав Горо идти следом, он осторожно вошел внутрь… и тут же наткнулся на неподвижные тела своих патрульных стражников. Дверь в обнесенную изгородью внутреннюю часть двора была распахнута настежь.

— Иди в казарму и подними детективов, — приказал Сано Горо. — Скажи, что напали на мой дом.

Стражник поспешил выполнять приказ. Сано вошел в дверь. Он понимал, что идет в расставленную ловушку, но должен был защитить свои владения и не мог ждать, когда подоспеет помощь. Особняк был погружен во тьму. Сано поднялся по деревянным ступеням и застыл в тени веранды, прислушиваясь. Где-то на холме заржала лошадь, но из дома не доносилось ни звука. Сано осторожно пересек крыльцо и, подняв оружие, неслышно двинулся по коридору. У своего кабинета он остановился и замер.

Тусклый свет лампы просвечивал сквозь бумажную стену с деревянными рейками. Дверь была закрыта. Сано слышал шаги, скрип половицы, звук выдвигаемого ящика, шелест бумаги. Неизвестный наверняка роется в его вещах. Сано надавил на специальное углубление, и деревянная панель бесшумно отъехала по смазанным маслом пазам. Возле его письменного стола стоял человек в черном плаще с низко надвинутым капюшоном и копался в ящиках.

— Стой! Повернись! — крикнул Сано, вбегая в комнату.

17

Незваный гость резко повернулся. Это был лейтенант Кусида. Он стоял среди разбросанных книг и бумаг, морщинистое обезьянье лицо исказилось от страха. Кусида словно прирос к полу. Его испуганный взгляд метнулся к зарешеченным окнам и остановился на нагинате, прислоненной к стене неподалеку.

— Не двигаться! — приказал Сано.

Быстрым движением — словно оно само прыгнуло ему в руки — Кусида схватил копье, перемахнул через стол и бросился на Сано. В его глазах застыло отчаяние. Острое изогнутое лезвие оружия блеснуло в тусклом свете.

— Даже не пытайтесь, — предупредил Сано, приняв оборонительную стойку и подняв меч. — Через минуту здесь будут мои люди. — Словно в подтверждение его слов донесся шум торопливых шагов, послышались крики. — Даже если вы меня убьете, вам не скрыться. Бросайте оружие и сдавайтесь.

Лейтенант Кусида ринулся в атаку. Сано отпрыгнул в сторону, и лезвие мелькнуло рядом с его грудью. Он крутанулся и приготовился к отпору. Лейтенант целил копьем ему в горло. Сано отбил удар. Столкновение клинков отбросило его в сторону. И тогда Кусида древком копья ударил его в бедро. Именно таким образом он, видимо, вырубал охранников. Сано попятился, вскрикнув от боли. Восстановив равновесие, он нанес рубящий удар мечом.

Но Кусида легко уходил от любого удара. Обнажив зубы в свирепом оскале, он был повсюду и нигде, словно воин-призрак, передвигающийся в пространстве с сумасшедшей скоростью. Лезвие нагинаты со звоном ударялось о меч Сано. Металлический наконечник жалил ноги и спину. Со своим более коротким оружием Сано никак не мог подобраться достаточно близко, чтобы нанести ответный удар. Рубя и коля, Кусида гонял его кругами по комнате. Сано кувырнулся назад через железный сундук и, упершись спиной в раскрашенную ширму, сделал обманное движение, словно намереваясь ударить слева. Кусида подставил копье, чтобы парировать удар. Сано клинком рубанул по руке противника, но тот продолжал наступать, стремясь прижать его к стене.

Мужские голоса снаружи становились громче, топот множества ног наполнял коридор.

— Сюда! — продолжая отступать, крикнул Сано.

В дверь скользнула какая-то фигура. Наконец-то пришла помощь! Сано оглянулся, и облегчение сменилось ужасом.

Одетая в ночное кимоно с бело-розовыми цветами, Рэйко двумя руками сжимала меч. Ее прекрасные глаза горели от возбуждения, распущенные волосы спускались до колен.

— Рэйко! Какие демоны тебя принесли? — крикнул Сано, едва уклонившись от страшного удара нагинаты.

— Я защищаю свой дом! — отозвалась Рэйко.

С удивительной ловкостью, в облаке развевающихся волос и юбок, она набросилась на Кусиду, взмахнула мечом и с громким лязгом рубанула по древку, попав по одному из вделанных для прочности колец.

Сано изумленно открыл рот. Не будь кольца, она перерубила бы древко! Это удар, достойный мастера. Но Рэйко такая маленькая и хрупкая. Сано похолодел от ужаса и бросился между Рэйко и лейтенантом Кусидой.

— Это не игрушки, Рэйко. Убирайся, пока цела!

— Уйди! Ты мне мешаешь!

На лице Рэйко застыло надменное выражение, которое он видел у дерущихся самураев. Она снова атаковала Кусиду. Их клинки сшиблись. Она красиво ушла от его выпада и нанесла несколько рубящих ударов, которые заставили лейтенанта попятиться. Но разве женщина способна устоять против такого страшного противника? В этот момент Сано решил, что никогда не доверит ей участия в своей работе. Она безрассудна. Не знает, когда нужно остановиться.

Сано бросился к жене и, отбив удар Кусиды, свободной рукой отшвырнул Рэйко в сторону. С гневным криком она вылетела в дверь. Сано услышал, как в коридоре она врезалась в противоположную стенку. Рэйко была в безопасности, но мгновение, на которое он отвлекся, дорого ему обошлось. Кусида ударил его прямо в сердце. Он едва успел отпрыгнуть — лезвие копья царапнуло по ребрам. Кусида злобно ощерился, продолжая вращать нагинатой. Сано еще несколько раз ударил его мечом, но тот не останавливался.

Потом толпа самураев ворвалась в комнату и окружила Кусиду.

— Брось копье! — приказал Хирата.

Оказавшись в ловушке, Кусида напрягся. Его взгляд заметался по лицам людей Сано. Он отступил, чуть опустил копье и неожиданно набросился на детективов. От звона стали и гневных воплей заложило уши. Сано бросился в толпу с криком:

— Не убивайте его! Берите живым!

Он должен был узнать, зачем сюда пришел лейтенант Кусида.

Несмотря на неравные силы, Кусида сражался отчаянно, не обращая внимания на требования сдаться. Бумажные стены кабинета превратились влохмотья, рейки — в щепу. Клинки достигали цели, и кровь забрызгала татами. Наконец два детектива навалились на Кусиду сзади. Хирата и трое других вырвали из его рук копье и повалили на пол, но он продолжал отбиваться.

— Руки прочь! Пустите! — Это были первые слова, произнесенные Кусидой.

Сано бросил меч в ножны, с трудом переводя дыхание.

— Свяжите его и перебинтуйте раны. Потом приведите в гостиную. Я с ним поговорю.

Идя по коридору, Сано увидел Рэйко, стоявшую с мечом в опущенной руке. Девушка гневно взглянула на него, отвернулась и быстро пошла к себе в спальню.

* * *

Лейтенант Кусида стоял на коленях в гостиной, его руки и лодыжки были связаны за спиной. В набедренной повязке и бинтах, скрывающих резаные раны на руках и ногах, он старался освободиться от пут. Его уродливое лицо кривилось от ярости, из груди вырывалось злобное рычание. От него несло потом, и по комнате разлилась кислая вонь. Хирата и два детектива сидели возле Кусиды на тот случай, если тому удастся ослабить веревки. Фонарь над головой лил на него яркий свет.

Сано ходил взад-вперед по комнате, глядя на связанного лейтенанта. Его собственная рана была неопасной, мучило другое — неодолимое желание лечь с женщиной, чтобы, слившись с ней воедино, очистить себя от скверны. Как жаль, что печальные обстоятельства его брака не обещают подобного облегчения. Сегодняшний инцидент еще больше отдалил от него Рэйко.

— Это вы напали на стражников перед моим домом и другими имениями? — спросил он Кусиду.

Лейтенант уперся в него ненавидящим взглядом.

— Ну а если я? — процедил Кусида. — Они все живы. Я умею бить, не убивая.

«Вот и все раскаяние», — подумал Сано.

— Что вы делали в моем кабинете?

— Ничего! — Лейтенант Кусида вновь попытался разорвать путы, его лицо покраснело от усилия. Хирата и детективы стерегли каждое его движение.

— Вам придется придумать что-нибудь получше, Кусида, — сказал Сано. Никто не станет без причины вырубать десяток стражников, без разрешения врываться в чужой дом и переворачивать вверх дном вещи. — Отвечайте: зачем вы пришли сюда?

— Какая разница? Вы все равно оговорите меня и сделаете свои выводы независимо от того, что я скажу. — Кусида неуклюже дернулся в сторону Сано. Хирата схватил его и оттащил назад. — Пусть боги проклянут тебя и весь твой клан! — С губ лейтенанта сорвался целый поток брани.

— У вас серьезные проблемы, — сказал Сано, стараясь говорить спокойно, несмотря на закипающее раздражение. — Даже при столь прекрасном послужном списке вам грозит казнь за применение оружия в замке Эдо, за вторжение в мой дом и попытку убийства моей жены, моих людей и меня самого. Но я готов выслушать вас и рекомендовать менее суровое наказание, если сочту причины, толкнувшие вас на это, достаточно весомыми. Так что говорите, и побыстрее. Я не собираюсь торчать здесь всю ночь.

Лейтенант Кусида обвел взглядом Сано, Хирату и детективов и в последний раз сделал отчаянную попытку разорвать путы. Затем силы его иссякли, тело безвольно обвисло, голова опустилась на грудь.

— Я искал дневник госпожи Харумэ, — тихо проговорил он.

— Как вы о нем узнали? — спросил Сано.

Лицо Кусиды стало несчастным.

— Я видел его в ее шкафу.

— Когда это было?

— За три дня до ее смерти.

— Значит, вы лгали, утверждая, что никогда не входили в комнату госпожи Харумэ. — Сано с досадой вспомнил, как Рэйко со слов кузины утверждала, что лейтенант был в личных покоях Харумэ именно тогда. Информация Рэйко оказалась точной. Поставив ее под сомнение, он оскорбил жену.

— Я лгал, — бесцветным голосом отозвался Кусида, — потому что не собирался отравить ее, как вы думали. И сюда я пришел не для того, чтобы навредить кому-то. Я должен был получить дневник. Явившись сегодня вечером на службу, я рассчитывал стащить его из ее комнаты. Но капитан сказал, что вы отложили мое восстановление. — Кусида бросил на Сано полный горечи взгляд. — Потом я узнал у одного солдата, что вы конфисковали дневник в качестве вещественного доказательства. Поэтому пришел за ним сюда.

Сано пожалел, что не изолировал вовремя этого опасного, неуравновешенного стражника. Может быть, хотя бы сейчас он получит какую-нибудь полезную информацию?

— Зачем вам нужен дневник?

— В первый раз мне удалось прочесть всего несколько страниц. — Голос Кусиды звучал отрешенно. — Я хотел узнать, кто был ее любовником, и думал, что она могла написать его имя в дневнике.

— Откуда вы узнали, что у Харумэ был любовник? — Сано и Хирата обменялись многозначительными взглядами: лейтенант не только признал, что входил к Харумэ, но и обозначил дополнительный мотив для убийства.

Утратив бойцовский дух, Кусида стал похож на маленькую печальную обезьяну.

— Когда я сопровождал госпожу Харумэ и других женщин во время выездов из замка, она убегала от группы. Я трижды пытался проследить за ней, но безуспешно. На четвертый раз я прошел за ней до гостиницы в Асакусе, но не смог войти в ворота, поскольку их охраняли солдаты. На доспехах не было гербов, и я не узнал, кто они.

«Люди Мияги, — подумал Сано, — охраняли покой своего господина во время его встреч с Харумэ».

— Я никогда не видел человека, которого Харумэ предпочла мне, — продолжал Кусида, — но я знаю, что он был. Почему же еще она убегала? Я не спал ночами, размышляя, кто это мог быть, и завидовал его счастью. Неизвестность невыносима. Она меня убивала! — Его глаза горели одержимостью, хотя Харумэ уже не было в живых. — Дневник все еще у вас? Прошу вас, дайте мне на него взглянуть, — отчаянно взмолился лейтенант.

Сано подумал, а нет ли у Кусиды другой, более веской причины, чтобы выкрасть дневник. Может, он боится, что там имеются какие-то свидетельства против него, которые хотел бы уничтожить?

— Когда вы были в комнате Харумэ, вы не находили флакон с тушью и любовное письмо, в котором содержалась просьба нанести себе татуировку? — спросил Сано.

Кусида нетерпеливо покачал головой:

— Я уже говорил вам, что никогда не видел ни флакона, ни письма. И не искал ничего подобного. Мне было нужно… что-нибудь из личных вещей Харумэ на память. — Он стыдливо опустил глаза. — Вот так я и нашел ее дневник. Он лежал среди нижнего белья. Я уже говорил вам, что не знаю о татуировке. Ее отравил не я.

— Я знаю, что прошлым летом госпожа Харумэ тяжело заболела, — сказал Сано, — и еще кто-то бросил в нее кинжал. Вы слышали об этом? Это ваша работа? — Сано хотел не только проверить сообщение Рэйко, но и понять, не этих ли упоминаний в дневнике боится лейтенант.

— Я знал об этом. Но если вы считаете, что я как-то с этим связан, то ошибаетесь. — Кусида с вызовом посмотрел на Сано. — Я бы ни за что не обидел Харумэ. Я любил ее. Я ее не убивал!

Перед Сано открылся путь решения собственных проблем, сияющий, словно залитая солнцем тропа через темный лес. Попытка ограбления делает лейтенанта Кусиду главным подозреваемым. Из-за прежней лжи все его потуги оправдаться кажутся неубедительными. Если Сано обвинит Кусиду в убийстве, того наверняка осудят: большинство процессов заканчивалось вердиктом «виновен». Сано избежит политических осложнений, связанных с продолжением расследования, и позорной казни в случае его неудачи. А когда исчезнет главный источник конфликта между ним и Рэйко, они начнут свою семейную жизнь. Но Сано не собирался закрывать дело.

— Лейтенант Кусида, — сказал он, — я помещаю вас под домашний арест до тех пор, пока не завершится расследование убийства госпожи Харумэ. Тогда будет решена и ваша судьба. А пока вы останетесь в своем доме под охраной, и выйти оттуда вам разрешается только в случае пожара или землетрясения. — Это были обычные условия домашнего ареста, который заменял самураям тюремное заключение — своего рода сословная привилегия. — Сопроводите его в бантё, — обратился Сано к детективам. Это был район в западной части замка Эдо, где жили потомственные вассалы Токугавы.

Хирата ошеломленно посмотрел на Сано:

— Подождите, сёсакан-сама. Позвольте сначала переговорить с вами.

Они вышли в коридор, оставив детективов охранять Кусиду.

— Простите меня, но мне кажется, вы совершаете ошибку. Кусида виновен и лжет, чтобы отвести от себя подозрение. Он убил Харумэ из ревности, потому что у нее был любовник. Ему нужно предъявить обвинение и отправить в суд. Почему вы этого не делаете?

— А почему тебя привлекает простое решение на ранней стадии расследования? — вопросом на вопрос ответил Сано. — Это не похоже на тебя, Хирата-сан.

Хирата покраснел, но упрямо повторил:

— Я думаю, что именно он убил Харумэ.

Сано не стал разбираться в проблемах своего главного вассала.

— В деле Кусиды масса очевидных слабых мест. То, что он тайком пробрался в ее комнату, говорит о его душевной неуравновешенности, но не означает, что он виновен в убийстве. Это во-первых. А во-вторых, мы не должны отвергать все, что он говорит, из-за его прежней лжи. В-третьих, если мы поспешно закроем дело, настоящий убийца останется на свободе, а невиновного казнят. И тогда могут последовать другие убийства. — Сано рассказал Хирате о версии заговора, услышанной от судьи Уэды. — Если существует угроза сёгуну, мы должны выявить всех преступников, в противном случае под угрозой окажется клан Токугавы.

Хирата, соглашаясь с доводами, нехотя кивнул. Сано заглянул в дверь.

— Выполняйте, — сказал он детективам, потом снова обернулся к Хирате: — Кроме того, пока остаются вопросы к другим подозреваемым.

Несчастный вид Хираты встревожил Сано, но он не собирался бросать следствие по Мияги… и госпоже Ишитэру.

18

— Ваше превосходительство, ваша спутница на ночь, досточтимая госпожа Ишитэру, — стоя в дверях спальни сёгуна, объявила отосиёри, госпожа Шизуру. Трижды, как полагалось по обычаю, ударив в маленький гонг, она поклонилась и ушла.

Величественной поступью госпожа Ишитэру вошла в спальню, держа в руках большую книгу, обернутую в желтый шелк. На ней красовалось мужское кимоно в черную и коричневую полоску с набитыми ватой плечами — чтобы казались шире. Грудь под кимоно была забинтована полосками материи, лицо полностью отмыто от пудры, губы не накрашены, волосы собраны в строгую мужскую прическу. Будучи тринадцать лет в наложницах у Цунаёси Токугавы, она знала, как угодить его вкусам. Теперь, когда до отставки осталось всего три месяца, вся ее жизнь подчинялась одной цели: во что бы то ни стало забеременеть от сёгуна. Она должна использовать любую возможность, чтобы соблазнить его.

— А-а, моя милая Ишитэру! Добро пожаловать. — Цунаёси Токугава возлежал в специальном будуаре со встроенными лакированными шкафчиками с позолотой и великолепными татами на застеленном целым ворохом цветных одеял матрасе. На стенных панно был искусно запечатлен горный пейзаж. Украшенные цветами ширмы защищали от сквозняков и задерживали тепло, исходившее от утопленных в полу угольных жаровен. Напольная лампа отбрасывала на одетого в розово-лиловое домашнее кимоно и цилиндрическую черную шапку сёгуна пятно мягкого, располагающего к интиму света. Воздух насыщали лавандовые благовония. Они были одни, если не считать телохранителей за стеной и госпожи Шизуру, подслушивавшей у двери. И все же настроение сёгуна нельзя было назвать романтическим.

— Это был очень, э-э, беспокойный день, — сказал он. На его бледном лице разлилась усталость. — Принять так много решений! Да еще это ужасное убийство госпожи Харумэ. Я просто не знаю, что делать.

Вздохнув, сёгун решил поискать сочувствия у госпожи Ишитэру. Она села, отложила книгу и устроила его голову у себя на коленях. Токугава жаловался на свои беды, а она мурлыкала утешения:

— Не волнуйтесь, мой господин. Все будет хорошо.

Они походили на старую супружескую пару, где она была ему другом, матерью, нянькой и — не так часто — любовницей. Ишитэру гладила его лоб, под внешней безмятежностью скрывая нетерпение. В далеком храме зазвонил колокол, напоминая о безжалостном времени, торопящемся к пугающему ее тридцатилетию. Но Цунаёси Токугава должен выговориться, прежде чем они смогут приступить к ласкам. Пока монотонно звучал его скорбный голос, ее мысли унеслись в прошлое, в то по-настоящему счастливое для нее время…

Киото, тысячелетняя столица японских императоров, в центре которой стоит величественный, огражденный стеной императорский дворец. Семья Ишитэру была в двоюродном родстве с тогдашним императором и жила в особняке на территории дворца. Ишитэру выросла там в полной изоляции, но ее детство не было одиноким. Императорский двор насчитывал тысячи людей. Ишитэру играла с сестрами, кузинами и подругами. Но уже тогда идиллическую картину омрачали черные тени будущего.

Жалобы взрослых постоянно звучали у нее в ушах. Они сетовали на простую пищу, устаревшие фасоны одежды, отсутствие развлечений, нехватку слуг и недостатки управления. Ишитэру постепенно понимала причину их благородной нищеты и возмущения режимом Токугавы: бакуфу, опасаясь, что императорская семья попытается вернуть себе былую власть, выделяло ей нищенские средства, чтобы не дать возможности собрать войска и поднять мятеж. Но только став взрослой, Ишитэру осознала, насколько ее жизнь была взаимосвязана с политикой.

— Ах, Ишитэру! — Голос Цунаёси Токугавы вернул ее в настоящее. — Иногда я думаю, что ты единственный человек, который меня понимает.

Ишитэру увидела, что лицо сёгуна разгладилось. Наконец-то он готов к ночным утехам.

— Да, я понимаю вас, мой господин, — сказала она с обольстительной улыбкой. — И принесла вам подарок.

— Какой? — оживился сёгун.

Госпожа Ишитэру положила перед ним книгу.

— Это рождающая энергию книга, мой господин, — сборник сюнга, эротических офортов, — исполненный известным художником специально для вас.

Она открыла первую страницу. В нежных пастельных тонах там были изображены два обнаженных самурая, лежащих рядышком под сенью ивы. Они ласкали напряженные члены друг друга, а их мечи валялись поверх вороха мятой одежды. В углу было помещено стихотворение, написанное элегантными иероглифами:

Воины в мирное время. Ах! Их яшмовые стержни могут торжествовать Над клинками из стали.

— Замечательно! — выдохнул Цунаёси Токугава. — Ты знаешь, как мне угодить, Ишитэру. — За стенкой зашуршала госпожа Шизуру, готовясь к началу интимных игр. И тут сёгун заметил мужское обличье Ишитэру. Его брови поднялись в радостном удивлении. — Как хорошо ты выглядишь сегодня!

— Спасибо, мой господин, — прошептала Ишитэру, довольная собой. Она позволила ему еще немного полюбоваться картинкой и перевернула лист. На второй странице был изображен бритый буддистский монах в молитвенном зале храма с задранным до пояса халатом. Молодой ученик, стоя на коленях у его ног, лизал его набухший член. Стихотворение гласило:

Как одинокая капля дождя для летнего ливня, Так и духовное просвещение сравнимо С исступленным восторгом плоти!

— Э-э, как нечестиво! — Хихикая, Цунаёси Токугава прижался к Ишитэру. Из коридора донеслись ритмичные шаги патрулирующих стражников. У двери тихо кашлянула госпожа Шизуру. Но сёгун, ничего не замечая, игриво поглядывал на наложницу.

Ободряюще улыбаясь, Ишитэру поборола дрожь. Она всегда испытывала крайнее отвращение к глупости и физической слабости сёгуна. Если бы она могла выбирать любовников, то предпочла бы кого-нибудь вроде детектива Хираты, над которым с таким удовольствием поиздевалась на кукольном представлении. Такой мужчина способен по-настоящему оценить ее! Но амбиции должны преобладать над эмоциями. Ишитэру обязана выполнить свое предназначение.

Взрослые члены императорской семьи часто присутствовали на ее детских уроках музыки, каллиграфии и чайной церемонии.

— У Ишитэру хорошие задатки, — говорили они.

Наивная девочка, всегда послушная и уважительная к старшим, Ишитэру наслаждалась похвалами. Однако вскоре начались другие уроки.

Во дворец приехала красивая проститутка из квартала удовольствий Киото. Ее звали Эбеновая Ветвь, и она обучала Ишитэру искусству доставлять мужчинам удовольствие: одеваться и заигрывать, вести интересный разговор, льстить. На деревянной статуэтке Эбеновая Ветвь демонстрировала мануальную и оральную техники возбуждения у любовника страсти. Позднее она научила Ишитэру пользоваться эротическими картинками, приспособлениями и играми для сохранения интереса со стороны мужчины. Она раздевала Ишитэру и показывала, как доставлять удовольствие себе. Лаская пальцами нежное лоно Ишитэру, Эбеновая Ветвь дала ей впервые испытать оргазм. Когда Ишитэру задохнулась, выгнулась и в исступлении закричала, Эбеновая Ветвь сказала:

— Это то, что мужчина хочет увидеть и услышать, когда он с тобой в постели.

При помощи деревянного стержня она научила ее напрягать внутренние мышцы влагалища вокруг мужского органа. Эбеновая Ветвь показала Ишитэру, как соблазнить мужчину, который не любит женщин, и удовлетворять его необычные пристрастия. Потом дворцовый медик познакомил ее с медицинскими препаратами для повышения возбудимости и обеспечения зачатия. Всегда послушная, Ишитэру выполняла все, что от нее требовали, и не задавала вопросов, почему именно ее выделили для особого обучения. Только в шестнадцать лет она узнала, для чего были все эти уроки.

Во дворец приехали посланцы из Эдо. Ишитэру одели в лучшие наряды и представили им. После этого императрица сказала ей:

— Тебя выбрали наложницей для следующего сёгуна. Гадалки предсказали, что ты родишь ему наследника и соединишь императорский клан с Токугавой. Через тебя богатство и власть вернутся в императорскую семью. Завтра ты едешь в Эдо.

Позднее она узнала, что семья продала ее посланцам сёгуна. В шоке от стыда и горя она пережила месячное путешествие из Киото в Эдо. Одна мысль поддерживала ее: судьба императорской семьи зависит от нее. Она должна заручиться расположением Цунаёси Токугавы и зачать от него ребенка. Это ее долг перед императором, страной и людьми, которых она любит.

Однако вскоре представления Ишитэру изменились. Ей был ненавистен шум и толчея Больших Внутренних Покоев, постоянная слежка, унижение принудительного секса, скандалы и соперничество женщин. Вскоре ее покладистость превратилась в хитрость, любовь к семье — в ненависть за то, что обрекли ее на несчастье. Чувство долга заменили мечты о власти и богатстве для себя. Она ненавидела глупость госпожи Кэйсо-ин и ее утомительное общество в сочетании с дикой ревностью. Эта вульгарная старая крестьянка символизировала то, чем мечтала стать Ишитэру: женщину высочайшего, неприкосновенного положения, которая живет в роскоши, делает все, что ей вздумается, пользуясь при этом всеобщим уважением.

Ишитэру изо всех сил старалась зачать наследника для Цунаёси Токугавы. Ее красота, способности и происхождение привлекли его прихотливое внимание, статус фаворитки сделал ее главной в иерархии Больших Внутренних Покоев независимо от того, что сёгун проводил в ее компании всего несколько ночей в месяц. То, что он предпочитал мальчиков, было намного лучше пристрастия к другой женщине. Через четыре года в роли наложницы Ишитэру понесла.

Сегун ликовал. В замок Эдо поступали поздравления со всех концов страны. В Киото императорская семья нетерпеливо ожидала перемен к лучшему. Все баловали Ишитэру, она буквально купалась во внимании. Была приготовлена роскошная детская комната.

Но через восемь месяцев она родила мертвого мальчика. Страна погрузилась в траур. Но ни сёгун, ни Ишитэру не сдались. Как только восстановилось здоровье, она вернулась в спальню Токугавы. Наконец, в прошлом году, она снова забеременела. Но когда на седьмом месяце случился выкидыш, бакуфу во всем обвинило Ишитэру и посоветовало сёгуну больше не тратить на нее свое драгоценное семя. Они привели новых наложниц, чтобы удовлетворить его скудный аппетит.

Одной из них была госпожа Харумэ.

Ненависть к сопернице пылала у Ишитэру в груди даже теперь, когда новая фаворитка умерла. Напомнив себе, что Харумэ больше не представляет угрозы, она перевернула очередную страницу. Цунаёси Токугава всхлипнул от радости. В залитой лунным светом садовой беседке стоял на четвереньках обнаженный юноша. Позади него на коленях стоял нагой мужчина постарше, в шапке, похожей на головной убор сёгуна. Одной рукой мужчина направлял восставший член в анальное отверстие юноши, другой держал его напряженную плоть. Госпожа Ишитэру вслух прочла сопроводительное стихотворение:

День сменяется ночью, Приливы приходят и уходят; Мороз отступает перед солнцем — Величественность может получать удовольствие по своему вкусу.

Заметив блеск вожделения в глазах Цунаёси Токугавы, Ишитэру соблазнительно улыбнулась.

— Идите, господин, и получите у меня свое удовольствие.

Она развела в стороны полы кимоно. Внизу живота кожаными ремешками был прикреплен яшмовый, темного цвета, резной стержень, точно повторяющий возбужденный мужской член. Сегун смотрел на женщину в изумлении.

— Э-э-э-э… — с дрожью выдохнул он.

— Закройте глаза, — промурлыкала Ишитэру.

Он повиновался. Ишитэру взяла его руку и положила ее на резную игрушку. Сёгун застонал, водя вдоль нее пальцами. Рука Ишитэру забралась ему под халаты. Его крошечный орган напрягся, подчиняясь ее ласкам. Тогда наложница нежно убрала его руку с яшмовой игрушки и заставила встать на колени. Он застонал, когда она сняла с него одежду, оставив лишь шапку. Ишитэру наклонилась, поудобнее устраиваясь на коленях и локтях, задрала кимоно и потерлась голыми ягодицами о его возбужденный член. Сёгун хрюкнул и придвинулся к ней. Ишитэру изогнулась и направила его во влагалище, умащенное благовонным маслом. Сёгун застонал, пытаясь войти в нее, Ишитэру обернулась: дряблые мышцы напряжены, рот открыт, глаза зажмурены, чтобы сохранить иллюзию, будто она мужчина.

«Пожалуйста, — мысленно молилась она. — Пусть я опять забеременею! Пусть я стану матерью следующего сёгуна, и моя несчастная, униженная жизнь переменится!»

Сёгун вошел в Ишитэру и со стоном задвигался. В ней росла надежда. В следующем году к этому времени она может стать официальной супругой Цунаёси Токугавы. Она убедит его восстановить былое величие императорского двора, добившись тем самым цели своей семьи и сделав ее своим вечным должником. Удерживая мысленно картинку будущего, она терпела потуги сёгуна. И подумать только, как близка она была к тому, чтобы потерять все!

Харумэ, молодая и красивая. Харумэ, с ее здоровым крестьянским очарованием. И надеждами, которые некогда подавала Ишитэру. Вскоре именно Харумэ сёгун стал чаще других приглашать в свою спальню. После двенадцати лет жизни на правах проститутки и двух болезненных родов Ишитэру была забыта — но не желала признавать поражения. Она задумала устранить Харумэ. Сначала распространяла о ней грязные слухи и всячески ее третировала, призывая подруг делать то же самое в надежде, что Харумэ подурнеет от горя.

Но план провалился. Госпоже Кэйсо-ин Харумэ понравилась, и она приставила ее к сёгуну как самую перспективную мать будущего наследника. Ненавидя соперницу и желая ей смерти, Ишитэру прибегла к более действенным средствам. Но ничего не помогало.

Два месяца назад, Ишитэру заметила, что Харумэ почти не ест — просто ковыряет в пище палочками. Ее кожа уже не казалась цветущей. Три дня подряд по утрам Ишитэру заставала Харумэ в туалете, где ее тошнило. Сбывались самые худшие ожидания: ее соперница была беременна. Ишитэру пришла в отчаяние. Она не могла позволить Харумэ победить в их соперничестве за положение матери будущего сёгуна. Не могла просто сидеть и надеяться, что родится девочка или мертвый ребенок. Не желала проводить остаток жизни в качестве перегруженной работой дворцовой чиновницы. Ни один достойный мужчина не примет в жены неудачливую наложницу. Не хотела она и с позором возвращаться в Киото. С новой решимостью Ишитэру принялась искать способ уничтожить свою соперницу.

Харумэ невольно помогла Ишитэру, умолчав о своем положении. Возможно, в юном невежестве она не поняла, что забеременела. Будучи всегда на страже, Ишитэру обнаружила, что Харумэ ворует из корзины грязное белье с кровавыми пятнами. Она поняла: Харумэ таким образом пытается скрыть от доктора Китано отсутствие месячных. Возможно, она решила, что больна, и боялась, что теперь ее выгонят из замка. Но Ишитэру не исключала и другого объяснения: ребенок был не от Цунаёси Токугавы. Коварная наложница видела, как Харумэ убегает во время прогулок. Она боится наказания за связь с другим мужчиной? Осматривая комнату соперницы в поисках доказательств, Ишитэру наткнулась на посылку, в которой находилась элегантная тушечница и письмо от господина Мияги. Это дало Ишитэру возможность надеяться и строить планы.

А теперь Харумэ мертва. И поскольку другие наложницы не могли возбудить сёгуна до нужной степени, Ишитэру вновь обрела положение его любимой партнерши и еще один шанс зачать его наследника, прежде чем ее отправят в отставку. Оставалась одна проблема: она должна убедить сёсакана-саму в том, что невиновна в смерти Харумэ. Она должна жить, чтобы насладиться плодами тринадцатилетней работы.

Внезапно член Цунаёси Токугавы обмяк у нее внутри. Испуганно вскрикнув, он повалился на матрас.

— Э-э, дорогая, боюсь, что это все.

Ишитэру села на корточки, чуть не плача от разочарования и досады, но смогла скрыть свои эмоции.

— Простите, мой господин, — покорно проговорила она. — Быть может, если я вам помогу?..

Он жестом отказался, натянул на себя одеяло и закрыл глаза.

— В следующий раз. Я слишком устал, чтобы начинать сначала.

— Да, ваше превосходительство. — Ишитэру встала и оправила помявшуюся одежду. Она уходила из спальни, твердо веря, что в следующий раз ее ждет успех. И пока не обеспечено ее будущее, она позаботится о том, чтобы ее преступление осталось нераскрытым.

Госпожа Ишитэру скользнула в дверь и прикрыла ее за собой. Решение пришло как озарение, и она улыбнулась греховной мысли. Теперь Ишитэру знала, как избежать обвинения в убийстве и укрепить свои позиции.

19

После нескольких часов сна и завтрака, состоявшего из рыбы с рисом, Сано рано утром покинул свое имение. Рэйко еще спала, слуги убирали разгромленный кабинет. Детективы оставили сообщение, что лейтенант Кусида надежно заперт в своем доме. Хирата уже уехал из замка, чтобы проверить наводки на торговца снадобьями, а потом завершить беседу с госпожой Ишитэру. А Сано окунулся в прошлое.

Накануне вечером осенний туман приплыл от реки. Белая мгла закрыла город, скрыв от глаз дальние горы и верхние ярусы замка Эдо. Солнце бледным пятном плыло в молоке тумана. Когда Сано ехал во дворец, патрули неожиданно появлялись из белого марева, чтобы тут же в нем исчезнуть. Влага стекала с каменных стен переходов и делала дорожки скользкими. Крики ворон и треск барабанов, сзывающих зрителей на соревнование по сумо, звучали глухо, словно все вокруг было обложено ватой. Запах мокрого камня, листьев и земли смешивался с дымом горящего угля. В такие дни, когда реальность казалась размытой, мир духов становился для Сано почти осязаемым. Призрачный след манил в прошлое. Самое время пройти по нему к тайне убийства госпожи Харумэ.

Сано нашел госпожу Шизуру в ее кабинете, небольшой комнатке в Больших Внутренних Покоях. На стене висели деревянные таблички с именами чиновников и слуг, которые в настоящее время были на службе. Окно выходило во двор, отведенный для стирки, где служанки кипятили грязное постельное белье в дымящихся чанах. Через решетку на окне проникал резкий запах щелока. Шизуру, одетая в свою серую униформу, стояла на коленях перед столом, просматривая документы.

— Госпожа Шизуру, можно вас на минуту? — спросил Сано от двери.

— Да, конечно. — Отосиёри отложила свою работу и жестом пригласила Сано присесть с ней рядом. Затем сложила руки и замерла в ожидании, ее мужское лицо было совершенно бесстрастным.

— Что вы можете рассказать о прошлом госпожи Харумэ? — спросил Сано. Чутье подсказывало ему, что в прежней жизни наложницы есть факты, касающиеся ее смерти. Откуда она пришла, кем была — эти сведения могут дать больше, чем все свидетели, подозреваемые и улики, вместе взятые.

Шизуру немного помялась, потом заговорила:

— Все досье из владений его превосходительства носят конфиденциальный характер. Мне необходимо получить особое разрешение, чтобы обнародовать информацию.

— Я готов получить разрешение у сёгуна и вернуться позже, — сказал Сано. Хоть и раздосадованный реакцией Шизуру, он уважал ее приверженность правилам: если бы больше людей их соблюдали, было бы меньше преступлений. — Вы могли бы избавить нас обоих от хлопот, рассказав мне все сейчас. Да и что значит конфиденциальность теперь, когда Харумэ мертва?

— Ну что ж… — Госпожа Шизуру согласилась, на мгновение опустив ресницы. — Госпожа Харумэ родилась в Фукагаве. Имя ее матери Голубое Яблоко, она ночной ястреб.

Это был поэтический эвфемизм для незарегистрированных проституток, обслуживавших посетителей, которые не могли позволить себе дорогих, легальных проституток из Ёсивары. Неудивительно, что Харумэ чувствовала себя белой вороной среди высокородных женщин из Больших Внутренних Покоев. Конфиденциальная она или нет, но информация всегда распространялась. Достаточно ли сильно возмущало госпожу Ишитэру присутствие Харумэ, чтобы она могла ее убить? Есть надежда, что сегодня Хирата это выяснит.

— Каким образом Харумэ отобрали на роль наложницы? — спросил Сано.

— Бакуфу решило, что разнообразие пойдет на пользу наследственности Токугавы, — пояснила Шизуру.

Если дамы самурайских или благородных кровей не могут произвести на свет наследника, вполне можно попробовать крестьянскую девушку, перевел для себя Сано. И Харумэ удалось забеременеть, хотя отцовство не было установлено.

— А кто отец Харумэ? — спросил Сано.

— Дзимба из Бакуротё. Вы, может быть, знаете его.

— Да, знаю. — Этот человек был зажиточным продавцом лошадей, снабжающим конюшни Токугавы и многих могущественных кланов даймё, Сано тоже покупал у него лошадей.

— Когда посланцы сёгуна искали новых наложниц, они наткнулись на Харумэ, — продолжала госпожа Шизуру. — Она была симпатична, немного образованна и вполне умела себя вести. Она показалась многообещающей, и ее привезли в замок Эдо. Вот и все, что официально есть по Харумэ.

Позднее Сано съездит к родителям погибшей наложницы и узнает о ней больше. А сейчас, возможно, место преступления откроет какие-нибудь упущенные тайны.

— Я хочу еще раз осмотреть комнату госпожи Харумэ. Ее вещи еще там?

Госпожа Шизуру кивнула:

— Да. Пол вымыли, все остальное не тронуто — у меня пока не было времени отправить семье ее вещи. Кроме того, ее бывших соседок перевели в другие места. Комната свободна. Идемте.

Поднявшись, она повела Сано через Большие Внутренние Покои, которые постепенно просыпались. Дворцовые чиновники и стражники совершали утренние обходы. Служанки сновали по коридорам с чайными подносами и тазами с водой. За бумажными стенками шелестело постельное белье, слышались сонные голоса женщин. В воздухе висел кислый запах не проветренного после ночи помещения. Коридор перед комнатой госпожи Харумэ был безлюден. Сано поблагодарил госпожу Шизуру, открыл дверь и, войдя в крохотную каморку, закрыл ее за собой. Минуту он стоял, осматриваясь.

Сквозь ставни из реек пробивался дневной свет. Пол покрывали новые татами. Мебель стояла на месте, однако даже мыло не смогло заглушить застоявшийся запах крови и рвотных масс. Он представил лежащую на полу Харумэ, страшную в своей неестественной смерти. Ее дух, казалось, загрязнял воздух. Хоть Сано и не знал ее, ему виделась живая девушка, из небытия донесся ее веселый смех. По телу побежали мурашки, словно он увидел призрака.

Стряхнув наваждение, Сано принялся систематически обыскивать сундуки и шкафы. Во время прошлого визита он искал яд. Теперь же, осматривая вещи госпожи Харумэ, он задавался вопросами: какой она была, с кем дружила, чем дорожила и что сделала такого, чтобы ее убили?

Сано более внимательно осмотрел кимоно, по которым прежде лишь скользнул взглядом. Два из них были хлопчатобумажными, сильно помятыми, видимо, давно не ношенными — вероятно, она привезла их в замок с собой, сменив на шесть дорогих шелковых кимоно, которые, должно быть, получила по должности. Одежда отличалась экстравагантностью по цвету и покрою и отсутствием модной элегантности. Сано принялся разглядывать наиболее поразительный образчик вкуса Харумэ: летний халат, желтые лилии и зеленый плющ которого казались живыми на ярко-оранжевом фоне.

В железном сундуке лежала пачка бумаг, перевязанная потертой ленточкой. Сано перелистал их в надежде найти личные письма, но там были лишь программки из театра кабуки и иллюстрированные листки, которые разносят газетчики из Эдо. Была еще магическая формула счастья из храма Хакка в Асакусе — молитва, отпечатанная на дешевой бумаге. Должно быть, Харумэ хранила все это как память о праздничных выездах из замка Эдо. В выдвижных ящиках Сано нашел сосуды с пудрой, румянами, косметическими средствами, аляповатые пояса, украшения для волос в виде цветов, игральные карты, дешевые безделушки, старую деревянную куклу с волосами из веревки — вероятно, еще детскую игрушку. Сано разочарованно вздохнул. Все здесь говорило о том, что Харумэ была простой молодой женщиной без особых интеллектуальных запросов и связей. Для чего же кому-то потребовалось уничтожить это «пустое место»?

Возможно, верна версия судьи Уэды и истинной целью убийцы был нерожденный ребенок — наследник Токугавы. Если родители Харумэ не дадут каких-то новых нитей, следствие по ее делу окажется в тупике.

Укладывая вещи обратно в шкаф, Сано поднял синюю шелковую сумочку с вышитыми белыми пионами и красными шнурами. В ней что-то лежало. Открыв сумочку, Сано достал оттуда сложенный кусок небеленого муслина. Развернув материю, он обнаружил пучок черных волос и три ногтя с омертвевшей кожей по краям, явно вырванные из пальцев. Сано скривился от отвращения. Он не помнил, чтобы у трупа Харумэ отсутствовал хотя бы один ноготь, да и доктор Ито наверняка не упустил бы это при осмотре. Где Харумэ взяла эти жуткие вещи, и для чего они ей понадобились?

В голову пришел возможный ответ, но Сано отверг его как неприличный, и вопрос, какое отношение к убийству имеет его находка, так и остался открытым. Снова завернув ногти и волосы в муслин, он вернул сверток в сумочку, которую засунул в свой кошель на поясе, чтобы потом хорошенько над этим подумать. Затем приступил к тщательному повторному осмотру вещей госпожи Харумэ. Что еще он мог пропустить?

Когда он складывал оранжевое кимоно с лилиями и плющом, в правом рукаве что-то хрустнуло. Отвернув обшлаг, Сано заметил подпоротый шов. Его охватило волнение. Он сунул палец за материю и достал листок тонкой бумаги. Крошечные розовые лепестки, вложенные внутрь, легкий аромат духов и паучки иероглифов, которыми была покрыта одна сторона листка, безошибочно выдавали его принадлежность женщине. Сано поднес бумагу к окну и прочел:

«Ты не любишь меня. Как бы мне ни хотелось в это верить, я не могу больше отрицать очевидное. Ты улыбаешься и говоришь правильные вещи, потому что я требую послушания. Но когда я прикасаюсь к тебе, твое тело напрягается от отвращения. Когда мы вместе, твой взгляд отрешен, словно мыслями ты далеко от меня. Когда я говорю, ты не слушаешь.

Есть кто-то другой, кто тебе милее? Увы! Моя душа болит от ревности. Но я должна знать: кто украл твою любовь?

Порой я готова броситься тебе в ноги и молить о любви. Иногда хочу ударить тебя за то, что ты отвергла страсть моей души. Горе мне! Если я совершу сеппуку, мне не придется больше страдать!

Но я не хочу умирать. Я хочу увидеть, что ты тоже страдаешь. Я могла бы ударить тебя ножом и смотреть, как по капле вытекает кровь. Могла бы отравить тебя и наблюдать за твоими муками. Когда ты будешь молить о пощаде, я лишь засмеюсь и скажу: „Вот каково это чувствовать!“

Если ты не будешь любить меня, я тебя убью!»

На письме не было ни даты, ни обращения, но подпись, казалось, выпрыгнула из текста и повисла прямо перед глазами Сано. Ужас тупой, холодной тяжестью лег на его плечи, подобно снегу, который выпал на Эдо несколько лет назад, ломая крыши и засыпая улицы. Автором письма была Кэйсо-ин.

Эта новая зацепка развернула дело об убийстве в другом, опасном направлении. Сано понял, как ошибался, представляя масштаб расследования. Значит, связь между Харумэ и матерью сёгуна выходила за рамки отношений между хозяйкой и сопровождающей дамой. Заверения Кэйсо-ин в материнской любви к Харумэ были чистой воды обманом. Сано полагал, что старуха глупа, а она обвела его вокруг пальца, скрыв свою ненависть к госпоже Харумэ. Теперь Кэйсо-ин в числе подозреваемых в деле об убийстве.

Письмо было написано ее рукой. Правительница Больших Внутренних Покоев имела доступ в комнаты всех женщин, а также шпионов, поставлявших ей информацию обо всех сторонах их жизни. Она могла увидеть тушечницу, когда ее доставили в замок Эдо, прочитать сопроводительное письмо и получить идеальную возможность для убийства, вина за которое падет на кого-то другого. У нее были слуги, чтобы найти редкий яд, и богатство, чтобы его купить. Теперь Сано имел достаточно оснований для серьезного расследования в отношении госпожи Кэйсо-ин — и мог предъявить ей обвинение в убийстве.

Сано видел дополнительную причину, по которой Кэйсо-ин могла желать смерти Харумэ, — еще более сильную, чем безответная любовь. Кэйсо-ин узнала о беременности Харумэ, которая имела для нее особое значение. Теперь дела лейтенанта Кусиды, супругов Мияги и госпожи Ишитэру отошли на второй план. Но улика, попавшая в руки Сано, обладает опасной мощью обоюдоострого клинка. Она открывает новое направление в расследовании, проливающее свет на убийство госпожи Харумэ и способное спасти Сано от смертного приговора за провал следствия. Но продвижение в этом направлении в любом случае может уничтожить его.

Сано не хотелось думать об этом, и он даже пожалел, что нашел письмо. Если бы он ограничился прежними подозреваемыми и уликами и ничего не знал о несчастной любви Кэйсо-ин к госпоже Харумэ! Возможно, она и невиновна. Исключив ее из расследования, Сано мог бы спастись. Он начал медленно рвать письмо на две части.

Однако честь не позволит ему отмахнуться от истины. Справедливости нужно служить даже ценой собственной жизни. Сано нехотя сложил письмо и засунул его в свой кошель, где уже лежал сверток с ногтями и пучком волос. Он отложит работу с письмом насколько это будет возможно. Но рано или поздно, если он не найдет неоспоримых доказательств вины лейтенанта Кусиды, госпожи Ишитэру, Мияги или кого-то еще, заняться им все же придется.

20

Отряд конных самураев медленно ехал вдоль дороги в западном пригороде Эдо. Гербы Токугавы в виде трех штокроз украшали конскую сбрую, знамена, укрепленные на древках за спинами всадников, и громадный черный паланкин, следовавший за ними. В открытых окнах паланкина виднелись два лица.

Госпожа Кэйсо-ин — ее двойной подбородок подпрыгивал в такт движению — рассматривала проплывающий мимо пейзаж.

— Красота! — воскликнула она, восхищаясь осенним убранством леса и подернутыми дымкой горами, которые высились за ним. На ее напудренном и нарумяненном лице застыла беззубая улыбка. — Мне не терпится увидеть место, где будут построены псарни Токугавы. Долго еще ехать?

Мужчина, сидевший напротив, смотрел на нее. У него был красивый профиль с высоким лбом, длинным носом, тяжелыми веками и полными, точеными губами статуи Будды. Выбритая голова подчеркивала рельефность черепа. В свои сорок два года монах Рюко уже десять лет был неизменным компаньоном и духовным наставником госпожи Кэйсо-ин. Близость к ней возвела его в положение самого высокопоставленного священнослужителя в Японии, а также опосредованного советника Цунаёси Токугавы. Именно Рюко предложил совершить эту поездку. Несмотря на холодную сырую погоду, Кэйсо-ин, как обычно, согласилась без возражений. Он убедил пожилую женщину, что ей совершенно необходимо посетить строительство псарни, являвшееся их общим проектом.

Однако у Рюко имелся и свой собственный интерес. Псарни будут строиться еще несколько лет, и в любом случае их возведение не требует вмешательства Кэйсо-ин. Рюко хотел обсудить с ней важное дело вдали от замка Эдо и его многочисленных шпионов. Ее будущее — а значит, и его собственное — может зависеть от результатов расследования убийства госпожи Харумэ. Они должны защитить свои интересы.

— Мы скоро приедем, — сказал Рюко, поправляя одеяла вокруг Кэйсо-ин. Он грел ее сучковатые пальцы в своих сильных руках. — Терпение, — больше себе, чем ей, шепнул он.

Кэйсо-ин с удовольствием принимала знаки внимания со стороны Рюко. Паланкин поплыл по изгибу дороги, и Рюко приказал носильщикам остановиться. Он помог женщине выйти и набросил ей на плечи теплый плащ. На востоке, до самой деревни с крытыми соломой хижинами, простирались поля; еще дальше, у реки Сумида, лежал город, невидимый за пеленой тумана. К западу от дороги виднелась огромная вырубка с неровными пнями — все, что осталось от лесного массива. Дровосеки продолжали валить деревья, звон их топоров эхом разносился по окрестным горам. Крестьяне пилили бревна и таскали сучья, исполнявший обязанности бригадира самурай руководил работами. Группа архитекторов рассматривала чертежи, выполненные на огромных листах бумаги. Резко пахло мокрыми опилками. Госпожа Кэйсо-ин с удовольствием втянула в себя воздух.

— Прекрасно! — Опершись на руку Рюко, она ступила на дорогу и засеменила к месту строительства.

Когда рабочие упали на колени и принялись кланяться, а архитекторы подошли, чтобы приветствовать их, Рюко жестом приказал всем продолжать работу. Он хотел, чтобы шум заглушал его разговор с Кэйсо-ин. Но сначала обязательный обход, чтобы оправдать мнимую причину всей поездки.

— Здесь будет главный вход с фигурами собак у дверей, — сказал Рюко, ведя Кэйсо-ин к восточной границе вырубки. Они медленно обошли всю территорию будущей строительной площадки. — Здесь построят помещения, в которых установят клетки для двадцати тысяч собак. Стены украсят фрески с изображением лесов и полей, чтобы животные не чувствовали себя в затворничестве.

— Чудесно! — воскликнула женщина. — Я вижу все это как наяву.

Во время прогулки Рюко в соответствии с давней привычкой помнил о двух вещах. Он внимательно наблюдал за госпожой Кэйсо-ин, опасаясь, что она может замерзнуть или устать, и не забывал о ее любви к лести. Поскольку его счастье всецело зависело от нее, он не позволял себе огорчать старуху. И в то же время Рюко неустанно оценивал самого себя. Он видел тощего монаха в скромных деревянных сандалиях и теплом коричневом плаще поверх оранжевого халата. В его пронзительном взгляде светилась мудрость — он отрабатывал этот взгляд перед зеркалом, пока не достиг необходимой естественности. Он держался с достоинством, в голосе звучала мягкая галантность. От его низкого происхождения не осталось и следа.

Оставшись сиротой в возрасте восьми лет, Рюко отправился в Эдо искать счастья. Он нашел приют в храме Дзодзё, где монахи дали мальчику кров и пищу, одели и обучили его. В пятнадцать лет он принял монашеский обет. Однако трагические обстоятельства детства наделили Рюко двумя противоречивыми чертами, которые не позволили ему найти успокоение в монашестве.

Рюко страстно ненавидел нищету. Он никогда не забывал трудностей крестьянской жизни, работы в поте лица, постоянную нехватку пищи и отсутствие надежд на лучшую жизнь. Став молодым монахом, Рюко неустанно трудился, чтобы уменьшить страдания бедняков в Эдо. Он собирал милостыню и распределял ее среди нуждающихся горожан. Благодаря ему в храме Дзодзё появились деньги для сирот. Вскоре он приобрел репутацию бескорыстного и сердобольного человека. Бедняки боготворили его, начальники хвалили за то, что он укреплял славу их обители. Однако Рюко двигало другое побуждение.

Он помнил, как падал ниц, когда мимо проходил местный даймё. Правитель Курода и его вассалы ездили на лошадях в роскошных попонах. Их лица лоснились от еды, которая добывалась трудом крестьян. Они избивали каждого, кто не мог дать положенной части урожая. Как Рюко ненавидел их! И как завидовал их богатству и власти! Он хотел быть таким, как они, а не бедным крестьянским мальчиком.

Это стремление окрепло в первые годы монашества Рюко. В Дзодзё — домашнем храме клана Токугавы — он видел роскошь, которую можно купить за деньги. Искренний буддист, Рюко стремился к духовному просветлению, которое избавило бы его от подобных мирских желаний. Его молитвы становились все длиннее, он с еще большим рвением отдавался благотворительности. Пользуясь природным чутьем, он все выше поднимался в храмовой иерархии. Однако по-прежнему хотел денег и власти.

Потом он познакомился с Кэйсо-ин.

— А здесь разместится приемная его превосходительства на время посещения псарни, — сказал Рюко своей покровительнице.

— Изумительно! — восхитилась госпожа Кэйсо-ин. — Доброта моего сына наверняка убедит судьбу даровать ему наследника. Мой милый Рюко, как мудро было с твоей стороны предложить строительство псарни!

Оставаясь бездетным слишком долго, Цунаёси стал серьезно беспокоиться о будущем клана Токугавы. И он, и его советники отвергали идею о назначении следующим диктатором какого-нибудь родственника и передачи власти другой ветви клана, поэтому Кэйсо-ин обратилась за помощью к Рюко. Благодаря молитвам и медитации он нашел мистическое решение проблемы. Цунаёси Токугава должен заслужить право на наследника, замолив грехи предков своей щедростью. Поскольку он родился в год Собаки, что может быть лучше покровительства этим животным?

По совету Рюко госпожа Кэйсо-ин убедила Цунаёси Токугаву издать эдикты по охране собак, что согласно буддистской традиции способствовало хорошему отношению к животным и отвечало интересам Рюко. Когда это не привело к ожидаемым сёгуном результатам, Рюко предложил более радикальный способ: строительство псарни. С даймё были собраны деньги, приглашены лучшие зодчие Эдо. Рюко был уверен, что за этим обязательно последует успешное рождение наследника Токугавы, а значит, усилится влияние Кэйсо-ин на Цунаёси — и, таким образом, его собственное влияние. Но это в будущем, которое еще не наступило. Теперь же Рюко хотел, чтобы они до него дожили.

— Отдохните, моя госпожа. — Он усадил свою покровительницу на пень, подальше от ожидающей их свиты. — Мы можем наблюдать за работой и занять себя разговором перед возвращением в замок Эдо.

Облегченно вздохнув, госпожа Кэйсо-ин устроилась поудобнее.

— Ах, как хорошо! Ты такой предусмотрительный, мой милый. И о чем же мы будем беседовать?

Рюко смотрел на ее лицо, вдыхал знакомый запах косметики, табака и старости. Они уже так давно вместе. Он помнил ее желания, привычки и предпочтения — все необходимое, чтобы сохранить ее расположение. И все же насколько хорошо он знает эту самую могущественную в Японии женщину? С ностальгией, обостренной ощущением нынешней опасности, он вспомнил день, когда они познакомились.

Цунаёси Токугава только что стал сёгуном, и госпожа Кэйсо-ин приехала в храм Дзодзё, чтобы помолиться о долгом и счастливом правлении сына. Она увидела Рюко в толпе монахов, явившихся, чтобы отдать дань уважения матери господина. На ее некрасивом старом лице вспыхнуло удовольствие — такую реакцию Рюко часто вызывал у паломниц, которым нравились симпатичные монахи. Остановив процессию, двигавшуюся к главному павильону храма, Кэйсо-ин приветствовала его. Она сильно привязалась к нему, как бывало со всеми молодыми людьми, которые удовлетворяли ее потребность в дружеском общении и плотских утехах. Он стал ее личным духовным наставником и перебрался из храма Дзодзё в апартаменты в замке Эдо, чтобы она могла советоваться с ним в любое время. Госпожа Кэйсо-ин осыпала его и храм Дзодзё богатыми подарками. Храмовый комплекс рос как на дрожжах, его обитатели процветали. Кэйсо-ин послушно следовала советам Рюко, частенько принуждая сёгуна делать то же самое. Деньги текли из казны Токугавы в храмы и на благотворительность. Рюко казалось, что связь с уродливой женщиной, которая старше его на двадцать лет, не такая большая цена.

Он не любил и не желал своей покровительницы, но старательно подогревал ее влечение к себе. Забросив монашескую жизнь, он стал ее любовником. Терпел ее настроения и запросы, льстил ее тщеславию. Презирая ее глупость, он ощущал своего рода дружеское расположение к госпоже Кэйсо-ин. Они оба вышли из простонародья и поднялись до немыслимых высот. И еще он был по-настоящему признателен ей за все, что она ему дала: богатство и власть, исполнение духовного предназначения и возможность творить добро.

В условиях полного взаимного удовлетворения они вместе провели десять лет. Рюко ожидал, что все будет продолжаться бесконечно. Кэйсо-ин, вполне здоровой для своего возраста, не грозит близкая смерть. Цунаёси Токугава достаточно молод, чтобы еще много лет оставаться сёгуном, — возможно, так и будет, если не появится наследник. Но после убийства госпожи Харумэ будущее не казалось таким безоблачным. Рюко знал, как быстро в бакуфу успех сменяется падением, порой простой слух стоит жизни. Расследование сёсакана Сано несет в себе страшную угрозу для Кэйсо-ин. И угроза эта, подобно щупальцам спрута, может задушить любого оказавшегося рядом — включая и Рюко.

— Мои источники докладывают, что сёсакан Сано ведет крайне тщательное расследование убийства госпожи Харумэ, — сказал Рюко, осторожно переходя к волнующей его теме. Следовало быть очень осторожным в обращении с Кэйсо-ин. — Большие Внутренние Покои переполнены детективами. Хирата нащупал ниточки к источнику яда. Лейтенант Кусида под арестом, но ему еще не предъявлено обвинение в убийстве. Похоже, Сано не ищет простых путей. Он оправдывает свою репутацию человека, для которого истина превыше всего.

Рюко помолчат. Затем, поскольку Кэйсо-ин редко реагировала на прозрачные намеки, присовокупил более явное предостережение:

— Возможно, кое-кто в таких условиях должен быть поосторожнее.

— О да, Сано — прекрасный детектив, — невпопад ответила госпожа Кэйсо-ин. — И мне нравится молодой Хирата. — Она хихикнула. — Мне кажется, я тоже ему нравлюсь.

Как она может быть такой легкомысленной! Рюко постарался скрыть раздражение.

— Госпожа, расследование Сано способно выявить информацию, губительную для… многих. Никто не гарантирован от допросов.

— Ты говоришь так, что я ничего не понимаю, — пожаловалась госпожа Кэйсо-ин. — О чем ты? Кто в опасности?

Ее тупость вынуждала говорить прямо.

— Вы, госпожа, — нехотя вымолвил Рюко.

— Я? — Воспаленные глаза Кэйсо-ин расширились от изумления. Она явно не думала о том, как расследование убийства может сказаться на ней. Потом она улыбнулась и потянулась, чтобы погладить его руку. — Я благодарна тебе за заботу, но мне нечего бояться ни Сано, ни кого-то другого.

Рюко смущенно посмотрел в ее бесхитростное лицо. Он полагал, что после стольких лет знает ее как облупленную, а вот сейчас никак не мог понять, правду ли она говорит.

— Ваши отношения с госпожой Харумэ были… скажем… не столь невинны, — напомнил Рюко.

Из ее груди вырвался грубый хохот, перешедший в приступ кашля, и Рюко вынужден был постучать ее по спине, прежде чем она смогла продолжить.

— О, мой милый, ты такой правильный! Что из того, если мы с Харумэ иногда шалили в постели? Никому и в голову не придет, что это как-то связано с ее смертью!

Если, конечно, сёсакан Сано ничего об этом не узнает. Слухи в Больших Внутренних Покоях распространяются как огонь, и Рюко опасался, что кто-нибудь неосторожно проговорится детективам Сано.

— Не о чем тревожиться, милый, — сказала Кэйсо-ин.

Означает ли это, что она замела следы так хорошо, что Сано никогда не узнает ничего такого, что могло бы ей повредить? Рюко не верил, что его покровительница способна на это: обычно все щекотливые дела она решала с его помощью. Ему очень хотелось задать несколько прямых вопросов о Харумэ, но осторожный политик — его второе «я» — не особенно стремился узнать ответы. Если сёсакан Сано предъявит госпоже Кэйсо-ин обвинения в убийстве, то единственной защитой Рюко от приговора за участие в заговоре будет недостаток компрометирующей информации. Поэтому он решил всерьез заняться собственной безопасностью.

— Вы допустили сёсакана Сано в Большие Внутренние Покои, не посоветовавшись со мной, — упрекнул Рюко. — Не слишком умное решение. Я считаю, что следует помешать его расследованию.

Кэйсо-ин раздраженно отмахнулась. Временами на нее нападал дух противоречия; к сожалению, это был один из таких моментов.

— Прекрати говорить загадками, милый. Пусть Сано расследует все, что ему захочется. Какая мне разница? — Она самодовольно хмыкнула. — Я не убийца. И ни в чем не виновата.

«На самом деле?» — подумал Рюко. Кэйсо-ин была известна тем, что до безумия влюблялась в молодых мужчин и женщин — вроде Харумэ. Но никто из них не смог удовлетворить ее огромную потребность в любви. Когда романы заканчивались, госпожа Кэйсо-ин впадала в слепую ярость. Обычно или Рюко удавалось выводить ее из этого состояния, или ее внимание привлекала новая интрижка. Но иногда Кэйсо-ин становилась мстительной. Из головы Рюко не выходили два таких случая.

Один из них был связан с наложницей по имени Персик, другой — с дворцовым стражником. Оба они внезапно исчезли из замка Эдо, после того как обманули надежды госпожи Кэйсо-ин. Информаторы Рюко донесли, что Кэйсо-ин пожаловалась на своих любовников высшему военному командованию Токугавы. После чего Персик и стражник как в воду канули. Рюко предполагал, что Кэйсо-ин приказала уничтожить обоих. Если Сано узнает об этом, то обязательно решит, что она организовала нечто подобное ради мести Харумэ. Рюко должен заставить ее понять, насколько опасно потакать расследованиям Сано.

Харумэ проводила много времени в спальне его превосходительства, — сказал он. — Что, если она забеременела?

Госпожа Кэйсо-ин озадаченно посмотрела на монаха: — Именно этого мы и хотели с сыном. Для чего же еще я уговаривала его делать все это? — Она обвела рукой вырубку, где переговаривались архитекторы, а лесорубы валили деревья.

Рюко понимал, какая еще причина могла заставить ее инициировать строительство псарни. Любовь к собакам принесет Цунаёси Токугаве удачу, но для рождения сына сёгун должен приложить определенные усилия. Может, госпожа Кэйсо-ин поощряла духовные искания в надежде, что сын позабудет о физиологических потребностях?

— Позвольте мне высказать эту мысль иначе. — Рюко с трудом поборол растущее нетерпение. — Что, по-вашему, произойдет, если родится наследник?

Госпожа Кэйсо-ин рассмеялась.

— Я буду самой счастливой бабкой в мире. — И, сложив руки, словно баюкая младенца, она засюсюкала.

Так ли она наивна, как кажется? В каждом браке есть свои тайны, их союз не является исключением. И Рюко был вынужден говорить без обиняков.

— Если бы госпожа Харумэ родила сёгуну наследника, то стала бы его официальной супругой. Она заменила бы вас на месте высшей по положению женщины Японии.

— Это было бы простой формальностью. — Госпожа Кэйсо-ин раздраженно отмахнулась. — Я мать Цунаёси. Ни одна другая женщина никогда не сможет занять моего места в его сердце. Он следует моим советам. Разве он сможет без меня управлять страной?!

— Вашего сына не радуют обязанности сёгуна, — напомнил Рюко, не уточняя, управляет ли вообще страной Цунаёси Токугава. — Его привлекают религия и театр. — «И мальчики», — подумал Рюко, но не стал говорить этого вслух. Госпожа Кэйсо-ин не желала слышать о сексуальных предпочтениях сына. С появлением наследника будет гарантирована преемственность. Его превосходительство может воспользоваться этим предлогом, чтобы отречься от власти и назначить совет регентов для руководства правительством до достижения мальчиком необходимого возраста.

Такое видение будущего поведения сёгуна разделяли многие проницательные члены бакуфу, но Кэйсо-ин упрямо надула губы.

— Нелепость! Мой сын прирожденный вождь. Он не уйдет на покой, пока смерть не унесет его из этого мира. И ему нет нужды в совете, чтобы управлять правительством, пока мать помогает ему. Он любит меня и верит мне.

Однако Цунаёси Токугава верит и Сано, Рюко видел, как из дня в день растет влияние сёсакана-самы. Малейшее подозрение способно поставить под угрозу отношения Кэйсо-ин с сёгуном, который боялся и не терпел насилия. Если он решит, что мать способна на убийство, то может отвернуться от нее и найти себе другую женщину на роль доверенного лица — например, госпожу Ишитэру. Отвергнутая наложница вернула себе его благосклонность после смерти Харумэ. Она уже родила ему двух сыновей, хоть и мертвыми, и обязательно ухватится за возможность восстановить свое положение.

А что тогда будет с Рюко?

— Прошу вас, госпожа, — взмолился он. — Просто представьте себе, что появился наследник и ваш сын ушел на покой. У кого будет больше влияния на совет регентов? У вас, матери прежнего, отошедшего от власти сёгуна? Или у матери будущего?

Мягкий голос Рюко стал резким от волнения, он склонился над Кэйсо-ин и схватил ее за руки.

— Если бы Харумэ осталась в живых, вы могли утратить положение правительницы в Больших Внутренних Покоях, ваши привилегии, власть. Сёсакан Сано в конце концов поймет это, если уже не понял. Вы неизбежно становитесь у него главным подозреваемым в убийстве!

На другой стороне поляны огромный дуб с треском упал на землю. Крестьяне принялись распиливать его ствол. Госпожа Кэйсо-ин наблюдала за ними, и лицо ее стало хитрым. Такого выражения Рюко не доводилось видеть никогда прежде. Она, несомненно, понимала, о чем идет речь. Сердце Рюко сжалось от страха. Она наконец осознала шаткость своего положения?

Или знала это всегда?

Госпожа Кэйсо-ин медленно повернулась к монаху и заставила его опуститься на колени, так что их лица оказались на одном уровне, почти соприкасались. От добродушной глупости не осталось и следа.

— Скажи-ка, милый, — прищурилась она. — Это расследование так тебя беспокоит из-за моей судьбы или же твоей собственной? Ты в чем-то замешан?

Эти слова вместе с ее зловонным дыханием словно парализовали Рюко. От испытанного потрясения он утратил нить разговора. Ему представились оставшиеся с войны поля брани, над которыми ветер носил запах кровавой бойни. Несмотря на все усилия на ниве благотворительности и духовного просветления, в его жизни бывали случаи, когда он становился жадным, амбициозным и безжалостным. Что, если Сано доберется до них? Конечно же, он тогда заподозрит, что Рюко убил Харумэ, чтобы защитить Кэйсо-ин и одновременно сохранить свое положение. Но даже представив себя на лобном месте в ожидании казни, хитрый политик Рюко искал способ обратить ситуацию себе на пользу.

— Да, госпожа, — кивнув он, словно сознаваясь в чем-то постыдном. Это не было ложью. Он задумывал и осуществлял интриги, направленные на защиту своих и Кэйсо-ин интересов, с ее одобрения и без оного. Ему хотелось понять, как много она знает или догадывается о нем и хранит ли слабая память воспоминания о совместных проделках. Если ему предъявят обвинение в убийстве госпожи Харумэ, то пожертвует ли им Кэйсо-ин, чтобы спастись самой? — Я опасаюсь, что сёсакан Сано узнает, что я сделал.

К его радости, Кэйсо-ин чуть не задушила его в объятиях.

— Меня не волнует, что ты натворил, особенно если ты сделал это ради меня, — заявила она. — Я люблю тебя и встану рядом с тобой. — Рюко спрятал улыбку на груди Кэйсо-ин. Пусть верит — или прикидывается, что верит, — будто это он убил Харумэ; главное, удержать ее на своей стороне. Теперь они оба избегнут обвинений в убийстве и государственной измене. — Пока я жива, ни один волос не упадет с твоей головы!

Погладив обритую голову Рюко, госпожа Кэйсо-ин усмехнулась своей шутке.

— Я замерзла и отсидела зад на этом пне, — сказала она. — Пора возвращаться в замок Эдо. Когда мы туда приедем, я поставлю на место сёсакана Сано. Скажи только, что нужно сделать. Тебе не о чем беспокоиться, милый.

21

Сано выбрался из лодки, доставившей его на другой берег Сумиды, в Фукагаву, где родилась госпожа Харумэ. Здесь река вливалась в залив Эдо, и окраина лежала на бывших болотах, заполненных кучами городского мусора и земли, вырытой при строительстве каналов. После Великого пожара многие переехали сюда, чтобы начать жизнь заново. Однако Фукагава имела свои неудобства, связанные с ее географическим положением. Наводнения, тайфуны и высокие приливные волны несли массовые разрушения. Поэтому местность считалась опасной для проживания. Здесь началась нелегкая жизнь госпожи Харумэ, оборвавшаяся восемнадцать лет спустя.

Направляясь к центру города, Сано миновал склады, пахнущие сосновой древесиной, кунжутным маслом и хосикой, удобрением, вырабатывавшимся из сардин. Дым от солеварен на южных приливных полях скрывал лежащий на противоположном берегу Эдо. В холодном воздухе стояла удушливая влажность. Шумный торговый район окружал главную улицу, идущую к кумирне Томиока Хатиман. Здесь, в квартале Ока Басо, пользовавшемся нехорошей репутацией, и работали не получившие разрешения проститутки. Здесь было много чайных домов, гостиниц, а также прекрасных ресторанов морской кухни, которыми славилась Фукагава.

Храмовые колокола пробили полдень, и Сано понял, что проголодался. Он вошел в «Хирасэй», знаменитый ресторан, расположенный прямо за воротами кумирни. Заказав суши с овощами, рис и печеного угря, Сано обратился к хозяину:

— Я ищу проститутку по имени Голубое Яблоко. Не подскажете, где ее найти?

Хозяин заведения покачал головой:

— Я не знаю никого с таким именем. Посмотрите в чайных домах.

Сано так и сделал, но и там никто не слышал о Голубом Яблоке и ничего не знал о госпоже Харумэ, кроме того, что широко освещалось в газетных листках. Сано направился в сторону кумирни Хатиман. Ее громадная, крытая медью крыша высилась над улицами, подобно самурайскому шлему, высокие каменные стены дали приют храму Этай, монахи которого вели списки всех проживающих в этом районе. Если кто-то и мог навести Сано на след Голубого Яблока, то только они.

* * *

— Ее настоящее имя было Ясуко, — сказал старый монах.

Они стояли на кладбище храма Этай, где Сано в конце концов нашел мать Харумэ. Ее покрытая мхом мемориальная табличка лежала в той части кладбища, где хоронили неимущих. На могилах здесь не было ни одного цветка. Дорожки, по которым редко ходили посетители, заросли высокой травой — печальный, заброшенный вид. Ежась под плащом, Сано слушал воспоминания монаха о Голубом Яблоке, умершей двенадцать лет назад.

— Она перебиралась сюда, спасаясь от наводнений, и я запомнил ее благодаря ее уникальной ситуации. О большинстве ночных проституток никто не заботится. Их клиенты, как правило, бедны и случайны, постоянных посетителей они не имеют. Но Ясуко была красива и пользовалась спросом. Ее профессиональное имя пошло от голубоватого, в форме яблока родимого пятна на запястье. Она была доверчива, часто влюблялась и татуировала на теле имена своих возлюбленных. Когда я готовил ее к кремации, то обнаружил между пальцами рук и ног множество иероглифов.

И именно этот пример привел ее дочь, Харумэ, к смерти.

— Ясуко заслужила любовь Дзимбы из Бакуротё, когда тот по делам приехал в Фукагаву, — рассказывал монах. — После рождения ребенка он регулярно присылал деньги. Потом Голубое Яблоко заболела, утратила привлекательность… и большую часть клиентов. Чтобы заработать на рис, ей приходилось обслуживать бывших преступников и даже эта. Когда она умерла, я взял ее шестилетнюю дочь в наш приют. Потом связался с Дзимбой. Он забрал ее к себе в Бакуротё.

Монах вздохнул.

— Я часто думал, как сложилась ее жизнь. — Выслушав рассказ Сано, он горестно покачал головой: — И все же это лучше, чем остаться в Фукагаве и вести жизнь дешевой проститутки.

Сано никогда не задумывался о том, как мал у женщин выбор способов существования: жена, служанка, монахиня, наложница, проститутка, попрошайка. Было честью — а возможно, и счастьем — выйти замуж и стать матерью, но даже это не вело к независимости, не позволяло заниматься науками, боевыми искусствами, путешествовать или добиваться других целей, которые делают интересной жизнь мужчин. Сано вспомнил о Рэйко, которая стремится вырваться из оков сложившихся традиций, и о своих усилиях помешать ей в этом. Мужчины устанавливают правила. Он сам является частью системы, ограничивающей свободу его жены.

И госпожи Харумэ.

Эти размышления были не очень приятными. Сано поблагодарил монаха и покинул храм. Хоть он и сожалел о времени, потраченном на эту поездку, однако вынужден был признать, что узнал нечто существенное по делу об убийстве и о своем непростом браке.

* * *

Бакуротё находился к северо-западу от замка Эдо, между торговым районом Нихонбаси и рекой Канда. Став рынком коневодства еще до основания столицы Токугавы, он поставлял лошадей для тридцати тысяч самураев, живущих в Эдо. Сано ехал по грязным улицам мимо коневодов, перегонявших свой товар с далеких северных пастбищ в конюшни перекупщиков в Бакуротё. В величественном особняке располагались судебные приставы Токугавы, управлявшие землями сёгуна. Дешевые гостиницы давали приют провинциальным чиновникам, приехавшим покупать лошадей или вершить дела с приставами. За площадкой для стрельбы из лука скрывался незаконный бордель. В низких деревянных строениях располагались прилавки с едой, чайные домики, магазин седел, кузня, где рослые мужчины набивали лошадям подковы. Носильщики перетаскивали тюки сена, а уборщики собирали на улицах навоз. За мастерской, где делали доспехи для всадников, Сано спешился у конюшни Дзимбы, ворота которой украшал герб в виде мчащейся лошади.

Выскочил и поклонился приказчик.

— Добрый день, сёсакан-сама. Вы хотите купить нового коня?

— Я приехал, чтобы повидаться с Дзимбой, — ответил Сано.

— Проходите, пожалуйста.

Взяв коня Сано под уздцы, приказчик повел его в самую большую в Бакуротё конюшню. Изогнутые черепичные крыши венчали роскошный двухэтажный особняк Дзимбо со старинными побеленными стенами, окнами с резными решетками, балконами с перилами и пристройкой для слуг в задней части дома. «Это вам не хижина в Фукагаве, где родилась Харумэ», — подумал Сано. Трудно ли ей было привыкнуть к жизни здесь?

Напротив особняка располагался загон. Вокруг него на столбах были укреплены соломенные чучела. В открытых дверях сарая виднелись конюхи, обхаживающие лошадей.

Приказчик подвел Сано к стойлу, где три самурая обступили серого, в яблоках, жеребца. Дородный мужчина в темно-коричневом кимоно и широких штанах держал животное за голову.

— То, что он здоров, можно увидеть по состоянию зубов, — сказал Дзимба, раздвинув коню губы и обнажив крупные зубы. Его толстые пальцы двигались с уверенностью специалиста. Когда Сано подошел, тот взглянул на него с радостной улыбкой: — А, сёсакан-сама! Рад снова видеть вас.

В свои сорок с лишним лет он выглядел столь же подвижным, как и его питомцы. На толстой мускулистой шее сидела квадратная голова. Волосы с резкими проблесками седины, зачесанные назад над лысеющим черепом, были собраны в узел на затылке. В грубых чертах смуглого лица не было ни малейшего сходства с госпожой Харумэ.

Дзимба улыбался, демонстрируя три сломанных передних зуба: воспоминание о том, что лошадь однажды оказалась проворнее седока.

— Поздравляю вас с женитьбой. Готовы дать пополнение в свой клан? Ха-ха! Чем могу вам служить? — Оставив приказчика завершать сделку, он повел Сано вдоль ряда стойл. — Может, хорошую скаковую лошадь? Покрасоваться перед друзьями в замке Эдо. Ха-ха!

Сано не нравился заискивающий, чрезмерно фамильярный торговец, но он покровительствовал конюшням Дзимбы по той же причине, что и другие знатные самураи: торговец знал о лошадях все. Он всегда отбирал здоровых сильных животных и делал из них быстрых надежных скакунов. Он выставлял за них хорошую цену и никогда не старался обмануть.

— Я здесь по поводу вашей дочери, — сказал Сано. — Я веду расследование ее смерти и должен задать вам несколько вопросов. Но сначала позвольте мне выразить вам соболезнование в связи с утратой.

Отойдя к изгороди загона, Дзимба ткнул в нее кулаком, пробормотав ругательство. На его помрачневшем лице не осталось и следа от обычной веселости. Он невидящими глазами смотрел, как конюхи готовят коня для пробной выездки в полной боевой сбруе, укрепляют деревянное седло у него на крупе, надевают уздечку.

— Я сделаю все возможное, чтобы убийца Харумэ понес справедливое наказание, — сказал Сано, которому приходилось видеть злое горе на лицах родителей жертвы убийства.

Дзимба отмахнулся от его слов.

— Ну и что с того? Ее нет и уже никогда не будет. Десять лет я вкладывал в эту девочку деньги и труд. Когда ее мать умерла, я забрал Харумэ из Фукагавы и растил сам. Дал красивые одежды, нанял учителей, чтобы те учили ее музыке, каллиграфии и манерам. Я разглядел в ней хорошие задатки, понимаете? Я знаю и лошадей, и женщин. Ха-ха! — усмехнулся Дзимба. — Харумэ была самой красивой из трех моих девочек. У нее было все, что нравится мужчинам; вы понимаете, что я имею в виду. — Он бросил на Сано лукавый взгляд. — Вся в мать. Она была моим шансом породниться с Токугавой.

Сано ошеломленно слушал дикие речи торговца о собственной дочери. Он относился к ней как к породистому скакуну из своего табуна, которого нужно выдрессировать и удачно продать.

В загоне конюхи облачили коня в доспехи и водрузили ему на голову каску в виде оскалившегося дракона. Два самурая помогли покупателю надеть броню, поножи и шлем. Дзимба между тем продолжал:

— Прошлой зимой два личных вассала сёгуна приехали сюда за лошадьми. Они упомянули и то, что ищут для его превосходительства новых наложниц. Я заставил Харумэ продемонстрировать выездку, показав им, как она говорит, поет и играет на самисэне. Они забрали ее в замок Эдо и заплатили мне пять тысяч кобан!

Я устроил вечеринку, чтобы это отпраздновать. Харумэ прекрасно годилась для воспроизводства, и если была в постели похожей на свою мать, то могла родить его превосходительству наследника. Даже если он предпочитает мальчиков, ха-ха! Я все сделал, чтобы стать дедом следующего сёгуна.

«Со всеми вытекающими из этого богатством, властью и привилегиями», — подумал Сано. Алчность Дзимбы была ему отвратительна. Между тем торговец всего лишь следовал примеру многих других японцев, стремившихся возвыситься через связи с Токугавой. Разве судья Уэда выдал Рэйко за Сано с другой целью? В этом обществе женщина является заложницей мужских амбиций. Рэйко умна и смела, однако люди всегда будут оценивать ее по положению в обществе и способности рожать наследников. Теперь Сано начал понимать всю глубину ее разочарования. Но после вчерашней ночи он еще больше укрепился в стремлении запереть ее дома, в безопасности.

— Теперь Харумэ мертва. Я никогда не верну вложенных денег. — Лицо Дзимбы стало печальным. Он оперся на изгородь, потом обернулся к Сано, и в его близко посаженных глазах засветился огонек. — А ведь будет совсем неплохо, если вы выясните, кто убил мою дочь. Я заставлю его раскошелиться за все мои траты!

Сано подавил отвращение.

— Возможно, вы поможете мне поймать убийцу, — сказал он. — Расскажите, какой была Харумэ? — И перебил Дзимбу, когда тот начал описывать внешность: — Нет, я имею в виду: каким человеком она была?

— Такой же, как любая девица, я полагаю. — Дзимба удивился предположению, что Харумэ могла обладать какими-то другими качествами, кроме физиологических. Потом, наблюдая, как конюхи взгромождают облаченного в доспехи седока на круп коня, улыбнулся. — Она была крошечным печальным существом, когда я привез ее сюда. Не понимала, что матери больше нет и привычная жизнь закончилась. Еще она скучала по друзьям — детишкам из хибар Фукагавы. Хотя там ей, конечно, было не место.

Дзимба криво усмехнулся.

— Видите ли, я никогда не рассказывал жене о Голубом Яблоке. И вдруг здесь появляется ребенок. Она была вне себя от злости. А других детей возмущало внимание, которым окружили Харумэ. Они дразнили ее за то, что она была дочерью шлюхи. Единственными ее подругами стали служанки. Она, думаю, считала их ровней себе. Но я положил этому конец. Я хотел отделить ее от людей низкого происхождения, которые низводили ее до своего уровня. А когда ей было лет одиннадцать, появились мальчишки. Она привлекала их, как кобыла во время гона, ха-ха! Она была копией своей матери.

Воспоминания смягчили лицо Дзимбы: возможно, он по-своему любил Голубое Яблоко. В конце концов, он поддерживал дочь, а потом взял в свой дом — другой мог бы просто отвернуться.

— Харумэ начала убегать по ночам из дома. Я был вынужден нанять ей компаньонку, чтобы она не увлеклась и не забеременела от какого-нибудь деревенского парня. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, стали поступать предложения от богатых торговцев. Но я знал, что могу найти ей лучшее применение.

Представив одинокое детство Харумэ, Сано пожалел наложницу. Она была отверженной в Бакуротё и оказалась в таком же положении в Больших Внутренних Покоях. Совсем еще девочкой она нашла утешение среди поклонников. Очевидно, что искала того же и в замке Эдо. Не пересеклась ли каким-то образом ее прежняя жизнь с нынешней?

— Крестьяне, с которыми была знакома Харумэ, — спросил Сано, — не могли контактировать с ней после переезда в замок Эдо? — Он хотел выяснить, не делилась ли она своими секретами с прежними друзьями. И еще пытался отыскать новые мотивы убийства и подозреваемых… желательно, не связанных с Токугавой.

— Как же она могла это делать, постоянно находясь взаперти? Даже на прогулке люди сёгуна тщательно следили за наложницами.

И все же Харумэ удавалось убегать и встречаться с господином Мияги. Но простолюдин не мог получить доступа к тушечнице. Эта линия расследования казалась тупиковой.

— В последнее время вы встречались с дочерью или получали от нее весточки? — спросил Сано.

На лице торговца лошадьми отразилось беспокойство.

— Да… Примерно три месяца назад я получил от Харумэ послание. Она умоляла забрать ее из Эдо, была напугана. Похоже, она с кем-то поссорилась… я не помню точно. Во всяком случае, она считала, что произойдет что-то ужасное, если она немедленно не уедет.

От волнения и страха сердце Сано сильно забилось.

— Харумэ упомянула, кого именно боится?

Дзимба заморгал, его кадык судорожно дернулся. Значит, он все же любил дочь, хоть и использовал ее в своих интересах. Давая торговцу время прийти в себя, Сано смотрел на конного самурая, выписывающего по загону круги, пустив коня рысью. Глядя, как тот размахивает копьем, он вспомнил лейтенанта Кусиду. Обвинив Кусиду в убийстве госпожи Харумэ, Сано мог успокоить сёгуна и закончить расследование. Однако, следуя за призраком Харумэ в ее прошлое, он уже переступил черту, за которой остались простые решения.

— Нет, — наконец ответил Дзимба с явным сожалением. — Харумэ не назвала человека, который ей угрожал. Я решил, что она скучает по дому или ей не нравится забавлять в кровати сёгуна, потому и сочинила историю, чтобы я ее спас. Порой молодой кобылке требуется время, чтобы привыкнуть к новому стойлу. Ха-ха! — Его смех был похож на мрачное фырканье. — Я не собирался возвращать деньги или просить сёгуна отпустить Харумэ. Это оскорбило бы его превосходительство. Токугава порвали бы со мной все деловые связи! И все узнали бы, что это вина Харумэ. Как бы я тогда нашел для нее мужа? Она стала бы вечным ярмом у меня на шее!

В голосе торговца зазвучали покаянные нотки.

— Поэтому я не ответил на то послание. Не удосужился даже выяснять, действительно ли кто-то собирается обидеть Харумэ. Подумал, что, если я проигнорирую ее жалобы, она станет лучше выполнять свои обязанности.

— Вы сохранили письмо? Могу я на него взглянуть?

— Оно было не написано, а передано в устной форме через посыльного из замка. — На вопрос о посыльном Дзимба ответил, что не разобрал его имени и не помнит, как тот выглядел.

Сано знал, что в замке Эдо служит несколько сотен посыльных. Вычислить нужного будет сложно, особенно если Харумэ, стремясь сохранить тайну, убедила посыльного передать сообщение устно, вместо того чтобы отправить письмо через официальные каналы. В этом случае остались бы соответствующие записи.

— Знает ли кто-то еще об этом послании? — спросил Сано.

— Нет. Я никому о нем не говорил — не хотел, чтобы думали, будто у Харумэ проблемы. Потом, после ее смерти, я постыдился говорить, что она была в опасности, а я отказался даже выслушать ее.

Оставалось лишь надеяться, что, если посыльный будет найден, его память окажется лучше, чем у Дзимбы.

— Я виноват в смерти дочери! — забормотал Дзимба, сложив руки на верхушке забора и уткнувшись в них лицом. — Отнесись я серьезно к ее опасениям, она могла бы жить. — Его душили рыдания.

Сано подавил желание упрекнуть торговца лошадьми за то, что тот отмахнулся от просьбы дочери о помощи.

— Вы не могли знать, что случится, — успокаивающе проговорил он.

Дзимба поднял залитое слезами и пылающее от ярости лицо.

— Что я за глупец! — схватился он за голову. — Убить меня мало! Я вырастил и выпестовал эту девушку. У нее было первоклассное тело. Через нее я мог войти в клан Токугавы. Я должен был обратиться в бакуфу и выяснить, что происходит в Больших Внутренних Покоях. Но не сделал этого и не сумел защитить свои вложения. Глупец, глупец!

Сано дал ему выговориться, больше не выражая сочувствия. Дзимба заслужил подобную участь. Да у Сано и своих проблем достаточно.

По загону галопировал конный самурай. Он мчался между рядами мишеней и поражал их копьем. Кусочки соломы летали в воздухе. Наконец всадник натянул поводья и остановил коня рядом с наблюдателями.

— Прекрасный зверь, — сказал он. — Я беру его.

Внезапно конь взбрыкнул задними ногами. Всадник перелетел через его голову и грохнулся на землю. Его товарищи бросились на помощь, конюхи подхватили поводья. Конь лягался и рвался, кусая их руки. Дзимба перепрыгнул через изгородь и поспешил к упавшему покупателю.

— Конь сегодня немного нервничает, — объяснил он. — Когда он узнает, что вы его хозяин, будет вести себя хорошо!

«Даже прирученное животное восстает порой против жесткой дисциплины», — подумал Сано. Дзимба приучил Харумэ повиноваться, но ее нельзя было полностью контролировать. Сано полагал, что ее послание к Дзимбе не было простой уловкой. Она обрела врага, обладавшего властью и возможностью навредить наложнице сёгуна. Из всех подозреваемых в убийстве кто больше всех отвечает этим качествам?

Письмо госпожи Кэйсо-ин под поясом жгло Сано огнем. Она правит в Больших Внутренних Покоях и пользуется любовью сёгуна. При поддержке союзников из верхушки правительства Токугавы она вполне может позволить себе убийство, а также предыдущую попытку отравления и наемного убийцу, метнувшего кинжал на оживленной улице.

Показания Дзимбы укрепили подозрения в ее адрес. Должен ли Сано предъявить ей обвинение в убийстве… и тем самым накликать на себя огромную опасность?

22

На бумаге в руке Хираты было написано:

«План допроса

1. Установить истинное отношение госпожи Ишитэру к Харумэ.

2. Выяснить, где была госпожа Ишитэру, когда в Харумэ метнули кинжал и при первой попытке ее отравления.

3. Покупала ли госпожа Ишитэру когда-либо яд?

4. Посещала ли госпожа Ишитэру комнату Харумэ после появления там сосуда с тушью и письма от господина Мияги?

5. Проверить показания госпожи Ишитэру, задав те же вопросы Мидори».

Пока Хирата ехал через мост Рёгоку, лавируя между носильщиками, таскавшими дрова со складов пиломатериалов в Хондзё, он изучал план своей второй беседы с госпожой Ишитэру. Бубнил памятки, написанные на полях: «Беседуй с подозреваемой в замке Эдо, а не в театре», «Не позволяй подозреваемой уходить от ответов», «Если подозреваемая начнет делать фривольные замечания, оборви ее», «Во время беседы избегай мыслей о сексе», «Ни в коем случае не позволяй подозреваемой распускать руки!».

В интересах дела он должен выудить у госпожи Ишитэру всю необходимую информацию. Он обязан исправить свою оплошность… пока Сано не узнал о ней и не потерял к нему доверия. Ему по-прежнему хотелось считать себя хорошим детективом и компенсировать нулевой результат других своих следственных действий.

Вчера детективам не удалось обнаружить ни индийского яда для стрел, ни призрачного продавца снадобий Шойэя. Сегодня утром Хирата отправил их расспрашивать своих осведомителей из преступного мира Эдо. Сам он вновь побывал в полицейском управлении — и опять безрезультатно. Похоже, ниточка с ядом никуда не приведет. Сано не верит, что лейтенант Кусида виновен. Неудача повлечет суровое наказание. Все зависит от того, как Хирата допросит госпожу Ишитэру.

Он провел беспокойную ночь, чередуя яркие сны о ней с приступами самобичевания в периоды бодрствования. Каким глупцом он оказался! После ареста лейтенанта Кусиды он тщательно продумал план своей беседы. Теперь, продолжая поиски Шойэя, он вызубрит его наизусть и сумеет противостоять чарам госпожи Ишитэру.

Но, пряча бумагу за пояс, чтобы на всякий случай была под рукой, Хирата всей душой стремился к Ишитэру. Он вспомнил ее мягкий хрипловатый голос, нежный завораживающий взгляд и ошеломляющее прикосновение руки. По телу тут же прокатилась горячая волна. Но охватившее его возбуждение не могло прогнать унизительного осознания собственной неполноценности и бессмысленности своего влечения.

— Смотрите по сторонам, хозяин!

Предостережение, брошенное проходившим мимо незнакомцем, вывело Хирату из задумчивости. Он поднял голову и увидел, что проехал мост. Его лошадь плелась по улице, топча выставленные на продажу товары бродячих торговцев. Хирата быстро натянул поводья.

— Прошу меня простить, — сказал он, все сильнее опасаясь предстоящей беседы. Как он сможет выудить у госпожи Ишитэру правду, если одна мысль о ней полностью выбивает его из колеи?

Добравшись до района развлечений Хондзё-Мукё-Рёгоку, он застал там веселье, которому не могла помешать даже унылая погода. Группа актеров играла комические сценки прямо на улице, перед многочисленными галдящими зрителями, в чайных домиках и ресторанчиках дым стоял столбом. Но представление уродцев было закрыто, сцена пуста, а вход занавешен. Объявление на дверях гласило: «Сегодня представления не будет». Хирата пал духом. Если Крыс рыщет по городу, то может отсутствовать много часов и даже дней. Вот тебе и ниточка к торговцу ядами.

Но когда Хирата повернул коня в сторону моста, среди жаждущих развлечений людей в глаза ему бросилась знакомая фигура. Это был лысый гигант, служивший у Крыса телохранителем и сборщиком платы за вход. Он направлялся к пустырю мимо игорных притопов и балаганов с диковинками. Хирата пошел следом. Может, гигант расскажет ему, где искать Крыса?

Но тот исчез в проходе между зверинцем и прилавком торговца лапшой. Группа пьяных перекрыла Хирате дорогу, и пока он добирался до прохода, гиганта и след простыл. Он спешился, привязал лошадь к столбу и пошел по узкому проходу, в котором сильно воняло мочой. Проход вел к переулку за строениями. Из зверинца раздавался рев животных, пар поднимался от ресторанных кухонь, в зловонных мусорных корзинах копались бродячие собаки. В проходе не было ни души.

Хирата быстро шел мимо задних дверей торговых заведений и вдруг услышал голоса: приглушенное бормотание Крыса и еще кого-то доносилось из задней комнаты чайного домика. Хирата заглянул внутрь через забранное деревянной решеткой окно.

Комната была заставлена керамическими горшками с саке. Крыс сидел на полу спиной к Хирате и кивал своей косматой головой, слушая женщину, расположившуюся напротив. Ее волосы и фигура были скрыты плащом. В слабом свете, лившемся из окна, Хирата мог разглядеть только ее лицо: невыразительное и немолодое, с вычерненными зубами.

— Сделка будет полезной для нас обоих, — просила она тихим умоляющим голосом. — Моя семья обретет мир, а ваше дело будет процветать.

— Хорошо. Пятьсот кобан, и это моя последняя цена, — ответил Крыс.

Женщина кивнула:

— Отлично. Пойдемте со мной.

Хирата уже видел, как Крыс ведет подобные переговоры, и догадался, о чем идет речь. Он поднял руку, чтобы постучать, но неуловимое движение в переулке предупредило его о присутствии еще одного человека. Он резко повернулся. Сильные руки обхватили его за плечи и подняли в воздух. Хирата оказался лицом к лицу с гигантом Крыса.

— Я пришел, чтобы повидаться с твоим хозяином, — проговорил он, пытаясь вырваться из стальных рук мужчины. — Опусти меня!

Злобная усмешка перекосила лицо гиганта, и Хирата с ужасом вспомнил, что тот глухонемой. Напавший с размаху швырнул его в стену. Детектив выхватил меч. И тут открылась дверь.

— Что происходит? — спросил Крыс. Увидев Хирату, приготовившегося драться со слугой, он выскочил наружу и крикнул: — Прекрати, Кёдзин!

Гигант, издавая булькающие звуки, указал на окно, пытаясь объяснить, что Хирата подглядывал.

— Этот человек из полиции. — Крыс выговаривал слова, отчетливо двигая губами и жестикулируя, что, видимо, являлось их способом общения. — Прекрати, пока он тебя не убил, а меня не арестовал!

Гигант нехотя отступил. Хирата облегченно вздохнул и спрятал меч в ножны.

— Как я рад снова увидеть вас, и так скоро, — сказал Крыс с фальшивой улыбкой. — Чем могу служить сегодня?

— Ты нашел Шойэя, торговца лекарствами?

Бросив быстрый взгляд на открытую дверь, Крыс почесал волосатую щеку.

— Сейчас я не могу разговаривать — занят. — Он немного помедлил, бросился в чайный домик и тут же вышел, бормоча ругательства. — Она ушла… видимо, проскользнула через другую дверь. — Потом пожал плечами: — Ну что ж. Она вернется. Хочет продать своего урода ребенка для моего представления, — пояснил он, подтверждая догадку Хираты. — Бедняжка родился без ног. Кому еще он нужен, кроме меня? Так что вы говорили?

— Торговец лекарствами.

— А-а. — Маленькие хитрые глазки Крыса сверкнули из-под прядей длинных нечесаных волос. — Боюсь, что не смогу его найти. Простите.

— Но прошел всего один день, — возразил Хирата. — Что ты мог успеть за это время?

— У Крыса есть глаза и уши по всему Эдо. Если мои люди до сих пор не обнаружили Шойэя, значит, он либо уже уехал из города, либо, что скорее, никогда здесь не был.

«Если лучший информатор не сумел найти источник яда, значит, это направление и впрямь тупиковое», — подумал Хирата. Разочарование сменилось гневом.

— Я заплатил тебе хорошие деньги! — крикнул он, хватая Крыса за ворот. Гигант двинулся на помощь. — Ты решил не выполнять своих обязательств?

— Стой, Кёдзин! О нет. Вовсе нет! — Крыс быстро сунул руку в кошелек и, вынув оттуда пригоршню монет, отдал их Хирате. — Вот. Полное возмещение и мои извинения.

Вспыхнувшее подозрение еще сильнее распалило Хирату. С каких это пор Крыс так легко расстается с деньгами?

— Ты пытаешься меня обмануть? — Он тряс информатора, пока голова того не стала похожа на растрепанную кисть. — Шойэй тебе заплатил?

— Нет, нет! Честно!

Крыс стал вырываться, а гигант сгреб Хирату. Силы были неравны, Хирата сдался и отпустил Крыса.

— Если я узнаю, что ты солгал, то арестую тебя. И посажу в тюрьму. И тебя там хорошенько отделают! — Он подчеркивал каждую угрозу, тыча кулаком в грудь Крыса. Потом повернулся и пошел по переулку к своей лошади.

Наступила очередь госпожи Ишитэру.

Хирата вернулся в замок Эдо, совсем потеряв голову от желания поскорее увидеть госпожу Ишитэру. Его кожа пылала, а руки тряслись, когда он въезжал в главные ворота, изнемогая от предвкушения. Понимая, что ему не следует в таком состоянии один на один встречаться с госпожой Ишитэру, он остановился перед особняком Сано и вызвал двух детективов, чтобы те сопровождали его. Их присутствие поможет ему не отступить от своего плана, а госпоже Ишитэру придется вести себя как подобает. Но в тот момент, когда они с детективами выезжали из казарм, подбежал слуга.

— Это пришло, пока вы отсутствовали, хозяин, — сказал он, протягивая лакированный футляр для свитков.

Хирата взял его и вынул письмо. Пока он читал, его сердце билось все сильнее.

«У меня чрезвычайно важная информация по делу об убийстве госпожи Харумэ. Мне необходимо переговорить с вами — но не сегодня и не в замке Эдо. Если кто-то подслушает то, что я должна сообщить, моя жизнь окажется в опасности. Прошу вас встретиться со мной в час овцы по приведенному ниже адресу.

И пожалуйста, будьте один.

Жду нашей новой встречи с особенным удовольствием.

Госпожа Ишитэру».

Дальше был изображен план с пояснениями, написанными тем же изящным женским почерком, что и само письмо. Мягкая рисовая бумага напоминала живую плоть и источала аромат духов госпожи Ишитэру. Внезапно вспотевшими руками Хирата порывисто прижал письмо к лицу. Запах вернул воспоминания, и все сегодняшние разочарования мгновенно улетучились. Госпожа Ишитэру хочет снова увидеть его! Разве в заключительных словах не содержится намека на то, что она разделяет его чувства? Его душа пела. Хирата громко рассмеялся.

— Хирата-сан? Что с вами?

Хирата поднял голову. Детективы с беспокойством смотрели на него.

— Ничего, — ответил он, поспешно пряча письмо в футляр.

— Мы едем к госпоже Ишитэру? — спросил один из детективов.

Полицейское чутье подсказывало Хирате, что следует придерживаться разработанного плана и не позволять подозреваемому манипулировать собой. «Она задумала что-то нехорошее», — говорил внутренний голос. Но Хирата не мог подвергнуть ее опасности, заставив давать показания в месте, где их могли подслушать. И еще он страстно желал встретиться с ней вне стен замка Эдо, свободным от уз долга и благоразумия.

— Нет, — наконец проговорил он. — Я откладываю беседу на завтра. — Потом он решит, принимать ли приглашение госпожи Ишитэру. Весь семилетний детективный опыт Хитары восставал против его опрометчивости. — Вы свободны.

23

Внутренняя территория дворца была необычно безлюдна даже для холодного осеннего вечера. Сано и Хирата шли по саду. Вишневые деревья тянулись голыми черными ветками к темному, словно измазанному сажей небу, валуны влажно блестели, опавшие листья покрывали траву. Одинокий патрульный маячил на своем посту. Воспользовавшись передышкой перед докладом сёгуну, Сано рассказал о результатах своей работы и протянул Хирате письмо из комнаты Харумэ.

Хирата прочел письмо и присвистнул.

— Вы покажете его сёгуну?

— А у меня есть выбор? — мрачно осведомился Сано, засовывая письмо за пояс.

У дверей во дворец их остановил стражник.

— Его превосходительство проводит чрезвычайное заседание Совета старейшин. Они ждут вашего доклада в Большом зале приемов.

Тревога охватила Сано. Заседания совета неизменно означали для него проблемы. Он предпочел бы отложить доклад и его неизбежные последствия, но шансов на передышку, кажется, не было. Вместе с Хиратой он пошел по коридорам дворца. Часовые открывали перед ними массивные двойные двери с резными изображениями божеств-хранителей. Перед тем как войти в зал, Сано глубоко вздохнул.

С потолка спускались мерцающие светильники. Цунаёси Токугава сидел на возвышении. Картина с расписанным золотом пейзажем оттеняла его черные церемониальные халаты. Канцлер Янагисава занимал свое обычное место справа от сёгуна на верхнем из двух уровней пола. Рядом с ним на том же уровне, в два ряда лицом друг к другу, разместились под прямым углом к своему господину пять старейшин. Однако секретари отсутствовали. Лишь главный помощник сёгуна разливал чай и разносил табак и металлические корзинки с углями для раскуривания трубок. Закон не допускал присутствия лишних участников на чрезвычайных заседаниях.

Когда Сано и Хирата опустились на колени в дальней части комнаты, заговорил главный старейшина Нарисада Маки но:

— Ваше превосходительство, мы просим простить нас за незапланированную встречу, но убийство госпожи Харумэ вызвало несколько тревожных инцидентов. Начальник стражи Больших Внутренних Покоев совершил сеппуку из-за того, что допустил убийство во время своего дежурства. Множатся слухи и обвинения. Одно касается Юити Като, младшего члена законодательного совета. Его коллега и соперник Фумио Сагара распространяет слух, что это Като убил госпожу Харумэ в качестве опыта по массовому отравлению высших чиновников. Като вызвал Сагару на дуэль. Они дрались и оба мертвы. В законодательном совете неразбериха, десятки людей стараются заполучить освободившиеся места.

Этого Сано и боялся: убийство разбередило бакуфу, этот пороховой склад, готовый в любую минуту взлететь на воздух. Вернулся кошмар прежних расследований: из-за того, что ему не удалось достаточно быстро раскрыть дело, последовала череда смертей.

— Другие, меньшие, проблемы рождают неуверенность, — сказал Макино. — Многие отказываются верить, что простая наложница была единственной мишенью убийцы. Люди боятся здесь есть и пить. — Он посмотрел на нетронутые чашки с чаем, стоявшие перед коллегами. — Слуги покидают свои посты. Чиновники уезжают из Эдо в провинции якобы по делам. — Вот почему дворец казался пустым, понял Сано. — При таких условиях скоро не останется никого для управления столицей. Ваше превосходительство, я предлагаю принять строгие меры, чтобы не допустить катастрофы.

Цунаёси Токугава, слушая главного старейшину, все сильнее втягивал голову в плечи.

— А что, э-э… я прямо-таки не знаю, как быть! — в отчаянии вскинул он руки. Оглянувшись в поисках помощи, он встретился глазами с Сано. — А-а! — воскликнул сёгун. — Вот человек, который способен все расставить по своим местам. Сёсакан Сано, ну скажите же нам, что вы уже изобличили убийцу госпожи Харумэ!

В сопровождении Хираты Сано нехотя подошел к возвышению. Они встали на колени перед верхним уровнем пола и поклонились собравшимся.

— К сожалению, расследование убийства еще не завершено, ваше превосходительство, — сказал Сано и с опаской взглянул на канцлера Янагисаву, который наверняка не упустит возможности оговорить его. Однако Янагисава, казалось, отсутствовал, его черные глаза задумчиво смотрели в пространство. Немного приободрившись, Сано начал рассказывать о том, что удалось узнать по делу.

Главный старейшина Макино взял на себя роль комментатора, обычно исполняемую канцлером.

— Значит, вы еще не вышли на след отравителя? Лейтенант Кусида находится под арестом за нападение на вас и попытку выкрасть улику, но вы не уверены, что убийца именно он? Мне представляется это крайне неубедительным. А что госпожа Ишитэру?

Хирата прокашлялся.

— Простите меня. У нас нет улик против нее.

Сано изумленно взглянул на него. Хирата никогда не открывал рта на подобных встречах, если к нему не обращались непосредственно, и, насколько Сано было известно, не было и доказательств невиновности Ишитэру. Он не мог противоречить Хирате перед собранием, но как только они останутся наедине, непременно выяснит, что именно произошло во время беседы Хираты с госпожой Ишитэру — и стало причиной его странного поведения.

— Что ж, если убийца не лейтенант Кусида и не госпожа Ишитэру, — сказал Макино, — то теперь у вас на двух подозреваемых меньше, чем вчера. — Он обернулся к канцлеру Янагисаве: — Поиск от обратного, вы согласны?

Отвлеченный от своих раздумий, Янагисава с упреком взглянул на Макино:

— На раскрытие трудного дела вроде этого требуется гораздо больше двух дней. Чего вы ожидаете? Чудес? Дайте сёсакану время, и он, как всегда, добьется успеха.

Главный старейшина открыл рот. Сано изумленно смотрел на канцлера. Чтобы Янагисава пришел к нему на помощь на заседании совета? Подозрения Сано усилились. Может, Янагисава подталкивает его вести расследование по избранному пути, потому что уводит от того, что хотел бы скрыть? Однако ни одна улика не связывает Янагисаву с убийством. Да и ни один из осведомителей Сано не сообщал о новом заговоре против него.

— Я узнал, откуда взялась тушь, — сообщил Сано. — Правитель Мияги признает, что послал ее Харумэ вместе с письмом, в котором просил вытатуировать у себя на теле его имя. — Он рассказал о связи даймё с наложницей и о роли госпожи Мияги.

— Мияги покусился на мою наложницу, а потом ее убил! — брызгая слюной, в ярости завопил Цунаёси Токугава. — Какое бесстыдство! Немедленно арестуйте его!

— Нет доказательств того, что это он отравил тушь, — сказал Сано. — Это мог сделать кто-то другой либо в имении Мияги, либо здесь, в замке Эдо, либо где-то по дороге. В настоящее время господин и госпожа Мияги находятся под наблюдением. Кроме того, я начал изучать прошлое Харумэ, потому что, возможно, корни убийства находятся именно там. Я беседовал с ее отцом… и осмотрел ее комнату.

Сано услышал, как Хирата судорожно втянул в себя воздух. Письмо госпожи Кэйсо-ин, казалось, прожигает его насквозь. Долг требовал, чтобы Сано доложил сёгуну обо всех фактах, однако он колебался. Не каждый японский подданный осмелится обвинять члена клана Токугавы. Любое оскорбительное замечание или действие может быть воспринято как выпад против самого сёгуна. И не важно, убивала ли госпожа Кэйсо-ин Харумэ или нет. За обвинение матери сёгуна — обоснованное оно или огульное — Сано самого могли уличить в государственной измене и казнить.

— Блестящая идея, — подал голос канцлер Янагисава, в его глазах вспыхнули искры. — И что вам удалось узнать?

Настало время предъявить письмо госпожи Кэйсо-ин и показания Дзимбы. Настало время проявить самурайскую храбрость. Сано боролся с собой. Нервы натянулись как струны, живот подвело.

— Я лучше узнал характер госпожи Харумэ, что поможет мне понять, чем она могла спровоцировать собственное убийство, — попытался увильнуть он. Сано не упомянул о пряди волос и ногтях, которые нашел в одежде Харумэ, поскольку не знал, имеет ли это отношение к делу. — Еще я обнаружил несколько новых направлений, по которым предстоит вести расследование. — Решившись отложить сообщение о письме, Сано выругал себя за трусость.

Хирата облегченно вздохнул. Сано показалось, что на лице Янагисавы мелькнуло разочарование. Макино, озадаченно сдвинув брови, смотрел на канцлера, не понимая, что стало с их договоренностью дискредитировать Сано.

— Вы хотите сказать, сёсакан-сама, — продолжил он, — что потратили много времени на прошлое госпожи Харумэ и не выяснили ничего существенного?

У Сано был эффектный ответ на нападки Макино, но он воспользовался им без всякого удовольствия.

— Ничто не лежит дальше правды, — сказал он. — Ваше превосходительство, прошу вас, приготовьтесь к плохой новости.

По комнате пронесся взволнованный шепот.

— Госпожа Харумэ умерла беременной.

Все затаили дыхание. Повисло гробовое молчание. Хоть старейшины внешне быстро справились с потрясением, Сано мог поклясться, что слышит, как ворочаются их мозги, строя предположения, вычисляя последствия. Цунаёси Токугава сначала неуклюже вскочил, потом снова рухнул на колени.

— Мой сын! — в ужасе воскликнул он. — Мой долгожданный наследник! Убит в чреве матери!

— Я впервые слышу о беременности, — растерялся главный старейшина. — Доктор Китано регулярно осматривает наложниц, но он ничего не обнаружил. — Остальные члены совета хором поддержали Макино. — Как вы получили эту информацию, сёсакан Сано? Почему мы должны вам верить?

По спине Сано пробежала струйка холодного пота. Почти два года удавалось скрывать незаконные вскрытия в морге Эдо. Неужели теперь эта тайна раскроется и он будет изгнан? Ощущая подкатывающуюся к горлу тошноту, он пытался придумать убедительную ложь. Сидевший рядом Хирата, знавший о прегрешениях Сано, сидел с опущенной головой, ожидая скандала.

И тут подал голос канцлер Янагисава:

— Беременность госпожи Харумэ важнее того, каким способом сёсакан Сано установил этот факт. В таком серьезном вопросе он не допустил бы ошибки.

— Конечно, досточтимый канцлер, — признал окончательно сбитый с толка Макино.

Спасение пришло от врага, который неоднократно пытался его уничтожить! Сано был слишком переполнен благодарностью, чтобы подвергать сомнениям мотивы Янагисавы. Потом он заметил в нем странную перемену. Глаза канцлера загорелись, казалось, его сильно возбудила новость о смерти неродившегося ребенка. Сано понял, что Янагисава мог хотеть этого по той же причине, что и госпожа Кэйсо-ин. Но если он не знал о беременности, то для чего ему убивать Харумэ?

Сёгун воздел руки вверх.

— Это немыслимо! — всхлипнул он. Рыдания эхом разнеслись по залу. А у Сано была еще одна неприятная тема, которую следовало затронуть.

— Ваше превосходительство, — начал он, тщательно подбирая слова, — есть… кое-какие вопросы об… отцовстве ребенка госпожи Харумэ. Ведь у нее… была связь с господином Мияги и, возможно, с лейтенантом Кусидой. Мы должны учитывать возможность того, что…

Повернувшись к Сано, сёгун взглянул на него сквозь слезы:

— Чепуха! Харумэ была, э-э, верна мне. Она ни за что не позволила бы прикоснуться к себе другому мужчине. Ребенок был мой. Он наследовал бы мне как, э-э, диктатор Японии.

Старейшины старались не смотреть друг на друга. Янагисава, сдерживая возбуждение, хранил молчание. Все знали о привычках Цунаёси Токугавы, но никто не осмеливался поставить под сомнение его мужскую силу, а сёгун ни за что не признал бы, что другой преуспел там, где он оказался не на высоте.

— Убийство моего сына является, э-э, страшной изменой. Я должен отомстить! — Сведя брови, Цунаёси Токугава выхватил меч. Сейчас он казался истинным потомком великого Иэясу, который разгромил соперников и объединил Японию. Потом сёгун бросил меч и зарыдал. — Но кто же мог совершить такое ужасное преступление?

Дверь распахнулась. Собравшиеся повернулись, чтобы посмотреть, кто осмелился прервать чрезвычайное заседание. В зал просеменила госпожа Кэйсо-ин.

Если бы Сано посмел, он бы, наверное, расхохотался. Догадывается ли кто-нибудь, что явился ответ на вопрос сёгуна? Нет, конечно, ведь они не читали ее письма.

Старейшины и канцлер Янагисава чинно поклонились госпоже Кэйсо-ин, признавая за ней право поступать как вздумается. Жеманно улыбаясь, словно проститутка на весенних смотринах в Ёсиваре, она поклонилась в ответ. Сёгун приветствовал мать радостным криком:

— Досточтимая мать! Я только что перенес жесточайшее, э-э, потрясение. Подойдите, мне нужен ваш совет!

Госпожа Кэйсо-ин прошла через зал и заняла место на возвышении рядом с сыном. Она гладила ему руку, пока он излагал принесенные Сано новости.

— Какая трагедия! — воскликнула она и, достав из рукава веер, принялась энергично обмахиваться. — Ваш шанс на прямого наследника, а мой — на внука… утрачен. Ах, ах! — скорбно запричитала она. — А я и не знала, что Харумэ носила ребенка.

Она разыгрывает горе и неведение? Прочитав письмо, Сано уже не считал Кэйсо-ин недалекой пожилой женщиной. И еще он догадывался, что женщины в Больших Внутренних Покоях знают друг о друге больше, чем доктор Китано. Кэйсо-ин не так глупа, как кажется. Неужели это она, узнав о беременности Харумэ, почувствовала для себя опасность и предприняла меры, чтобы ее отвести?

Сано был уверен только в одном: появление Кэйсо-ин позволило ему не упоминать о письме. Предъявление письма в ее присутствии перед Советом старейшин означало бы официальное выдвижение обвинения, чего он пока не готов сделать. Сначала следует собрать достаточно улик против госпожи Кэйсо-ин. А значит, придется и дальше нести бремя тайны, несмотря на долг, понуждающий его обо всем информировать Цунаёси Токугаву. Надежда уменьшила чувство вины. Возможно, дальнейшее расследование уведет его в сторону от госпожи Кэйсо-ин.

— Мы как раз обсуждали проблемы, которые породило убийство, — пояснил сёгун Кэйсо-ин, — и ход расследования сёсакана Сано. Досточтимая мать, поделитесь, пожалуйста, с нами вашей мудростью.

Кэйсо-ин погладила его руку.

— Именно за этим я и пришла. Сын, вы должны прекратить расследование и приказать сёсакану Сано немедленно отозвать своих детективов из Больших Внутренних Покоев!

— Но, госпожа Кэйсо-ин, вы же сами разрешили нам беседовать с обитателями и обслуживающим персоналом, а также искать улики! — воскликнул встревоженный Сано. — И мы еще не закончили.

Брови членов совета поползли вверх, старейшины обменялись незаметными взглядами.

— Со всем уважением к вам, досточтимая госпожа, вынужден напомнить, что Большие Внутренние Покои — это место преступления, — сказал главный старейшина Макино, хоть было видно, что он совсем не хочет поддерживать Сано.

— А значит, место особого внимания для расследования, — добавил канцлер Янагисава. Когда старейшины кивали в знак согласия, он наблюдал за Сано и Кэйсо-ин. Угол его рта приподнялся в странной улыбке.

Даже сёгун выглядел удивленным.

— Досточтимая мать, чрезвычайно, э-э, важно, чтобы убийца моего наследника был пойман и наказан. Как вы можете отказывать сёсакану Сано в возможности, э-э, выполнить свою миссию?

— Я не меньше других хочу, чтобы убийце было воздано по заслугам, — сказала Кэйсо-ин, — но не за счет мира в Больших Внутренних Покоях. Увы! — Она смахнула слезы рукавом, ее голос окреп. — Ничто не в силах вернуть ребенка, который умер вместе с Харумэ. Мы должны распрощаться с прошлым и подумать о будущем, — нежно улыбнулась она сыну. — Ради продолжения рода вы должны забыть о мести и сосредоточиться на зачатии нового ребенка. — Она повернулась к собравшимся. — Позвольте же мне, старухе, дать вам, мужчинам, несколько советов. — Снисходительно, будто нянька к малым детям, Кэйсо-ин обратилась к высшему правительственному совету Японии: — Тело женщины очень чувствительно к внешнему воздействию. Погода, фазы луны, скандалы, неприятные звуки, плохая еда — все может испортить женщине настроение. А испорченное настроение может помешать развитию мужского семени в ее чреве.

Госпожа Кэйсо-ин огладила свое плотное тело и сложила руки на животе. Старейшины уставились в пол, недовольные столь откровенным обсуждением деликатных вопросов. Канцлер Янагисава изумленно смотрел на Кэйсо-ин. Сёгун жадно ловил слова матери. Хирата съежился от смущения, а Сано почувствовал нарастающий страх, догадываясь, к чему клонит Кэйсо-ин.

— Зачатие требует полного спокойствия, — продолжала она между тем. — Когда детективы толпами бродят по Большим Внутренним Покоям, задавая вопросы, шныряя повсюду, нельзя ждать, что наложницы понесут ребенка. Это невозможно!

Она тихонько ударила Цунаёси Токугаву веером по руке.

— Вот почему вы должны избавиться от детективов. — И она торжествующе оглядела присутствующих.

Старейшины хмурились, но молчали: многие из их предшественников потеряли места в совете, выразив несогласие с госпожой Кэйсо-ин. Пока Сано собирался с духом, чтобы сделать то, чего требовали честь и здравый смысл, затянувшееся молчание прервал канцлер Янагисава:

— Ваше превосходительство, мне понятна озабоченность вашей досточтимой матери, — осторожно проговорил он. Даже второй после сёгуна человек должен уважать госпожу Кэйсо-ин. — Но мы обязаны сопоставить наше желание получить наследника с необходимостью поддерживать мощь режима Токугавы. Позволив изменнику остаться после убийства безнаказанным, мы продемонстрируем нашу слабость и уязвимость для последующих атак. Вы с этим согласны, сёсакан Сано?

— Да, — с несчастным видом ответил Сано. — Расследование должно быть продолжено без ограничений.

Госпожа Кэйсо-ин блокировала ему доступ в Большие Внутренние Покои, но явно не по той причине, которую назвала. Она боится, что он обнаружит нечто, способное уличить ее в убийстве. Опасается, что станет известно об ее отношениях с Харумэ, и хочет найти письмо, прежде чем это сделает он. Вмешательство госпожи Кэйсо-ин является дополнительной уликой в пользу ее прямого обвинения.

— Не слушайте их, — приказала сыну госпожа Кэйсо-ин. — За мной мудрость жизни. Моя вера в Будду дала мне понимание мистических сил судьбы. Я знаю, что надо делать.

Сёгун беспомощно переводил взгляде Кэйсо-ин на Янагисаву и верного сёсакана. Сано слышал удары своего сердца. Лица присутствующих расплывались перед глазами. Губы казались холодными и непослушными под тяжестью слов, которые он должен произнести, чтобы спасти расследование и переключить его на Кэйсо-ин. Но настойчивый голос чести и справедливости укрепил его смелость. Рука потянулась к поясу, чтобы вынуть письмо. Согласно бусидо, жизнь одинокого самурая стоит меньше, чем поимка убийцы и изменника.

Тут его осенила яркая, словно вспышка молнии, мысль. Он вспомнил, что больше не одинок. Если его приговорят к смерти за измену, то Рэйко и судья Уэда окажутся на лобном месте вместе с ним. Он готов пожертвовать собой ради собственных принципов, но как можно подвергать опасности свою семью?

Новое для него чувство зависимости наполнило душу Сано сладкой, болезненной теплотой. Он убрал руку от пояса. Долгие годы одиночества он мечтал о женитьбе! Но на смену облегчению пришло возмущение. Женитьба поощряет трусость за счет чести. Брак принес новые обязательства, которые противоречат прежним. Сейчас Сано еще лучше понимал неудовлетворенность Рэйко. Они оба из-за женитьбы лишились независимости. Можно ли сделать эту потерю терпимой?

Надо прожить жизнь, чтобы это узнать!

Наконец заговорил Цунаёси Токугава:

— Сёсакан Сано, э-э, продолжайте расследование. Но вы и ваши детективы должны держаться подальше от Больших Внутренних Покоев и женщин. Воспользуйтесь своей изобретательностью, чтобы поймать убийцу другим способом. И когда вы это сделаете, мы все, э-э, будем очень рады. — Затем он, рыдая, припал к груди матери.

Глядя прямо в глаза Сано, госпожа Кэйсо-ин усмехнулась.

24

Из Больших Внутренних Покоев вышли изгнанные по приказу сёгуна девять детективов, которым Сано поручил вести там расследование. У входа во дворец, где они с Хиратой поджидали своих людей, Сано подошел к руководителю группы, которая брела сквозь ночь в сторону дома.

— Нашли что-нибудь?

Детектив Озава, человек с незапоминающимся лицом, в прошлом шпион мэцукэ, покачал головой:

— Ни яда, ни чего-либо другого.

На стенах замковых переходов расплывались в тумане огни чадящих факелов. В лесу ухали филины, по всему городу лаяли собаки. Печальное очарование осени всегда будило в Сано поэта, но теперь причастность к убийству угнетала его.

— Удалось с кем-нибудь поговорить?

— Никто ничего не знает, — ответил Озава. — Это может означать одно из трех: либо им действительно ничего не известно, либо они боятся говорить, либо кто-то приказал не болтать. Я бы поставил на последнее.

— Ты обыскал апартаменты госпожи Кэйсо-ин? — спросил Сано.

Озава удивленно посмотрел на него:

— Нет. Я не знал, что это нужно, к тому же нам потребовалось бы для этого ее специальное разрешение. А что?

— Ничего, — сказал Сано, — все в порядке.

— Может, это и хорошо, что нас выставили, — заметил Озава. — Мы могли бы торчать в Больших Внутренних Покоях до конца года, так ничего и не узнав.

Это было слабым утешением для Сано, поскольку эдикт сёгуна лишал его доступа не только к жилищу Кэйсо-ин и пяти сотням потенциальных свидетелей, но также и к другому важному подозреваемому — госпоже Ишитэру. Сейчас мысль о ней напомнила Сано о неприятном деле, которым ему предстояло заняться этой ночью.

Когда они добрались до имения Сано, детективы пошли в казарму.

— Пойдем ко мне в кабинет, — сказал Сано Хирате.

Греясь у угольных жаровен и потягивая горячее саке, они сидели друг против друга. Хирата сгорбился с несчастным видом, ожидая разноса. Сано прогнал из сердца жалость. Он слишком долго терпел двусмысленное поведение вассала. И теперь тот развалил всю их работу, и, возможно, непоправимо. Сано не хотел рисковать дружбой с человеком, которого ценил больше всех прочих, но пора было призвать его к ответу.

— Что произошло во время твоей беседы с госпожой Ишитэру, и почему ты заставил начальство думать, что мы считаем ее невиновной? — спросил Сано.

— Виноват, сёсакан-сама. — Голос Хираты задрожал. — Мне нет прощения за то, что я сделал. Я… госпожа Ишитэру… — Он судорожно глотнул воздух. — Я не смог заставить ее отвечать на вопросы, поэтому и сам не знаю, убила она госпожу Харумэ или нет. Она… она все смешала во мне… — Его глаза засияли при воспоминании, и он тут же опустил взгляд, словно пойманный на чем-то постыдном. — Мне следовало молчать на заседании. Я совершил грубую ошибку. Вы должны прогнать меня. Я этого заслуживаю.

Известие потрясло Сано. Привыкший безоговорочно доверять своему старшему вассалу, он почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Однако гнев Сано угас, когда он увидел, как страдает Хирата.

— Мы всегда были вместе, и я не стану прогонять тебя из-за одной ошибки, — сказал Сано. Хирата с облегчением заморгал повлажневшими глазами. Сано тактично отвернулся, подливая в чашки саке. — А теперь давай сосредоточимся на деле. Мы лишились возможности официально допросить госпожу Ишитэру, а значит, следует найти другой способ получить у нее информацию.

Они выпили, и Хирата неуверенно заговорил:

— Возможно, мы еще сможем побеседовать с госпожой Ишитэру. — Он достал из-под кимоно письмо и протянул его Сано.

По мере чтения подавленность уступала место надежде.

— У нее есть информация по убийству? Возможно, это тот шанс, которого мы ждали.

— Вы полагаете, мне следует сходить? — В глазах Хираты вспыхнула радость, которую тут же сменил испуг. — Встретиться с госпожой Ишитэру один на один в указанном месте?

— Она обращается именно к тебе, — ответил Сано. — И возможно, не захочет говорить с кем-то другим. К тому же мы не можем подвергать ее опасности и нарушать приказы сёгуна, устраивая встречу в замке.

— Вы доверяете мне такую важную беседу? После того, что я натворил? — недоверчиво спросил Хирата.

— Да, — подтвердил Сано. — Доверяю. — На то имелось сразу две причины: ему нужна была информация, которой располагала госпожа Ишитэру, и еще он хотел, чтобы к Хирате вернулась уверенность в себе.

— Спасибо вам, сёсакан-сама. Спасибо! — Преисполненный благодарности, Хирата поклонился. — Обещаю, что не подведу вас. Мы раскроем это дело.

После того как Хирата ушел, Сано сел за стол. Читая доклады детективов, он думал, что хотел бы разделить веру помощника. Его люди опросили каждого человека из имения Мияги, ни один не признался в отравлении туши и не видел, чтобы кто-то этим занимался. Они проследили весь путь следования флакона с тушью до госпожи Харумэ. Посыльный, который его доставил, заявил, что не открывал запечатанный сверток и нигде по дороге не останавливался. Результаты допросов дворцового стражника, принявшего посылку, слуги, отнесшего ее в Большие Внутренние Покои, и нескольких людей, которые могли иметь доступ к сосуду, оказались неутешительными.

Сано потер виски, стараясь прогнать боль — не следовало принимать алкоголь на голодный желудок. Путешествие в прошлое госпожи Харумэ только запутало дело: он по-прежнему считал, что факты ее биографии как-то связаны с убийством, но не мог найти этой связи. Сано чувствовал себя опустошенным, нуждался в поддержке. Где тот уют, который он надеялся получить от брака?

Но как журчание далекого ручейка обещает утолить жажду, так сам факт присутствия Рэйко в его доме дарил подсознательное ощущение утешения и покоя. Всего за три минувших дня он настроился на волну своей жены и теперь всегда будет чувствовать ее рядом. Брак создал это чудо, несмотря на конфликты, которые их разделяли. Может, и с Рэйко происходит то же самое? Эта мысль вселила надежду на возможность взаимопонимания и гармонии. Услышав скрип половиц под ее легкими шагами, Сано забыл все тревоги дня. Она идет к нему. Сердце забилось, во рту пересохло.

Стук в дверь: три тихих, но уверенных удара.

— Входи, — сказал Сано хриплым от волнения голосом и был вынужден прокашляться.

Дверь отодвинулась. Рэйко вошла в комнату. На ней был красный домашний халат с золотыми медальонами, пышные складки подчеркивали изящные, соблазнительные формы ее тела. Длинные волосы окутывали ее до колен, словно черная блестящая накидка. Она выглядела изумительно красивой и недоступной. В ее гордой осанке Сано видел поколения предков-самураев. Взгляд Рэйко был совершенно спокоен, когда она опустилась на колени довольно далеко от Сано и поклонилась.

— Добрый вечер, досточтимый муж, — ровным голосом проговорила она.

— Добрый вечер, — ответил Сано, которого остудила ее холодность. — Хорошо провела день?

— Да, спасибо.

«Где ты была? — хотел спросить Сано. — Чем занималась?» Но это прозвучало бы допросом и, возможно, стало причиной очередного скандала. Сано старался подавить склонность сокрушать любое препятствие, отделяющее его от истины. Женитьба учила его быть терпеливым. Казалось, со времени свадьбы он повзрослел на целые годы, медленно, болезненно созревая для роли мужа. Поэтому он ждал, когда заговорит Рэйко. Разве ее приход не означает, что она ищет его общества?

— Приходил мой отец, когда вы отсутствовали, — сказала Рэйко. — Он хочет повидаться с вами завтра утром в час дракона в здании суда.

Поняв, что она пришла только затем, чтобы сообщить это, Сано испытал горькое разочарование.

— Он сказал зачем?

— Только то, что будет судебное заседание, которое, как он считает, может вас заинтересовать. Я спросила, не связано ли это с вашим расследованием, но он ничего не ответил. — Губы Рэйко искривились в горькой усмешке. — Он, как и вы, считает, что это не моего ума дело.

Сано с трудом удержался, чтобы не заглотнуть наживку.

— Спасибо, что передала мне это.

Как страстно ему хотелось прикоснуться к ней! Он представлял шелковый блеск ее волос на своих ладонях, кожей ощущал мягкую гибкость тела. В воздухе стоял аромат жасмина. Странно, но сила воли Рэйко лишь усиливала ее привлекательность. Завоевать любовь этой гордячки — совсем не то, что властвовать над слабой женщиной. Здесь нужна не грубая сила, а мудрая стратегия — искусство, которым он прославился на детективном поприще. Его душа воина приняла вызов.

Рэйко поклонилась, показывая, что готова удалиться. Ища способ удержать ее, Сано сказал первое, что пришло ему в голову:

— Прости, если я обидел тебя прошлой ночью, когда отпихнул с дороги лейтенанта Кусиды.

— Вы не обидели меня. — Голос Рэйко оставался спокойным, лицо непроницаемым. — К тому же моя помощь была вам нужнее, чем мне ваша защита. Почему бы просто не признать это?

Так они ни до чего не договорятся, лишь еще больше отдалятся друг от друга.

— Я восхищен приемом, который ты применила против Кусиды, — в отчаянии выпалил он.

Рэйко, услышав это, округлила от удивления глаза.

— Спасибо, но это просто мелочь. — Ее щеки вспыхнули от удовольствия. — Всего лишь один из приемов, которые я узнала из трактата Кумасиро по боевым искусствам.

— Ты читала работы Кумасиро? — Теперь настала очередь Сано удивляться. Великий фехтовальщик, живший двести лет назад, был его кумиром. Любовь к истории боевых искусств взяла верх над уверенностью, что жена не должна ими заниматься. Он поймал себя на том, что они с Рэйко обсуждают кэндзюцу. И поскольку она знала не меньше его, это был интереснейший разговор из всех, какие ему когда-либо доводилось вести. Его поразила образованность Рэйко и нравился ее энтузиазм. Она придвинулась ближе, стала раскованнее, улыбка отражала его удовольствие от того, что они интересны друг другу. Сано верил, что она пришла, потому что хотела повидать его: ведь Рэйко могла прислать с сообщением отца служанку. Она тоже чувствует влечение, вспыхнувшее между ними.

Но в самый разгар страстного спора о достоинствах одного из стилей фехтования Сано вдруг понял, что делает ту же ошибку, о которой сокрушался Уэда: поощряет интерес Рэйко к неженским занятиям.

Что-то изменилось в его лице, и Рэйко остановилась на полуслове. Глаза снова стали печальными — она прочла его мысли.

— Уже поздно, — с сожалением проговорила она. — Я больше не смею отвлекать вас от работы. — Хрупкий союз распался, и в комнате сразу стало холоднее. — Спокойной ночи, досточтимый муж. — Рэйко поклонилась и встала.

— Подожди, — остановил ее Сано. Когда она задержалась в дверях, вопросительно глядя на него, он хотел сказать: «Прошлое госпожи Харумэ открыло мне глаза. Я понимаю, что значит быть женщиной в мире, которым правят мужчины. Осознаю жестокость общества, ограничивающего права женщин. Я понимаю, что ты чувствуешь!»

Но как он может претендовать на понимание Рэйко, отстаивая свою позицию? Он не хотел впутывать ее в расследование убийства, ставшее еще более опасным после появления в нем в качестве подозреваемой госпожи Кэйсо-ин. Он все еще сомневался в ее способности делать то, ради чего стоило рисковать жизнью. Понимая это, Рэйко наверняка примет его сочувствие за уловку, нацеленную на то, чтобы против ее желания добиться от нее любви. Сано попробовал было найти нейтральную тему для разговора, но все, что он мог сказать, так или иначе вело к главному вопросу: ее независимость — его власть, а значит, к очередной ссоре.

— Спокойной ночи, — наконец вымолвил Сано.

В шелесте шелка и облаке жасминового аромата Рэйко выскользнула за дверь и тихо закрыла ее за собой. Глубоко подавленный, Сано одиноко сидел за столом. Ее присутствие еще ощущалось: чистый журчащий ручеек неспешно пробивал себе русло в скалистой породе его души. Но если им не удастся выйти из этого тупика, они будут обречены жить как чужие люди: вместе и при этом каждый сам по себе. Любовь казалась бесплодной надеждой.

Забыв о головной боли, Сано налил себе еще чашку саке. Прихлебывая теплый напиток, он мысленно вернулся к другому несчастному влюбленному — лейтенанту Кусиде. Дворцовый стражник давал Сано стопроцентный шанс быстро и безопасно для жизни завершить расследование убийства. Но в докладах детективов по Кусиде не было ничего, что свидетельствовало бы о его вине. Ни одной зацепки — ни в биографии, ни в жилище. Это возвращало Сано туда, откуда он начал: к заявлению Кусиды и попытке грабежа.

Сано потянулся к нише со встроенными полками и достал дневник госпожи Харумэ. Просматривая страницу за страницей, он снова задумался, зачем лейтенант Кусида хотел его украсть. И вдруг заметил то, что прежде ускользнуло от его внимания. Он поднес открытый дневник ближе к лампе, чтобы лучше рассмотреть.

Крошечные, сделанные тушью пометки, покрывали внутренние поля страниц там, где их соединял шелковый шнур. Сано развязал шнур и разделил листы. Значки были концевыми столбиками иероглифов, которые госпожа Харумэ написала вдоль обреза серединных страниц, скрытыми под переплетом. Составленные в последовательности, они читались так:

Когда лежим вместе в тени между двумя сущностями, Кожей касаясь обнаженной кожи, Твое дыхание соединяется с моим, твои вздохи наполняют меня, А наша кровь поет в ритме сердечных ударов. Когда ты исследуешь потайные уголки моего тела, Я открываюсь навстречу твоим прикосновениям — Ах, если бы я могла поглотить тебя целиком, Чтобы мы могли никогда не расставаться. Но увы! Твое положение и известность опасны для нас. Мы никогда не сможем пройти вместе при свете дня. И все же любовь вечна; ты со мной навсегда, как и я с тобой, В душе, хоть и не в браке.

Сано перечитал строчки, едва сдерживая ликование. Использованное Харумэ выражение «вечная любовь» никак не вяжется с укорами госпожи Кэйсо-ин в измене. Должно быть, она была увлечена кем-то другим, и любила так сильно, что, не удержавшись, доверила свои чувства бумаге, несмотря на угрозу разоблачения.

Но кто этот любовник, известный в обществе, имя которого не названо? Любой мужчина был бы предан смерти за связь с любимой наложницей сёгуна, даже женщину могла постичь та же участь, если она посягнула на любовь госпожи Харумэ. Каким образом положение этого человека могло увеличить опасность? Не послужил ли этот роман причиной прежних покушений на ее жизнь?

Сано предостерег себя от чрезмерных надежд на ниточку, уводившую прочь от госпожи Кэйсо-ин. Возможно, Харумэ написала это о матери сёгуна в более счастливый период их отношений. Хоть Сано и знал, что любовь не зависит от возраста, ему хотелось верить, что Харумэ приняла ухаживания старой, глуповатой Кэйсо-ин только ради обретения привилегий. Он надеялся, что в спрятанном стихотворении упоминается кто-то другой.

Лейтенант Кусида отрицал связь с Харумэ, но что, если он лгал? Быть может, он пытался выкрасть дневник, опасаясь, что Харумэ назвала его в нем любовником? Чувственность стихотворения и явное указание на половую связь не соответствуют отношениям между Харумэ и господином Мияги, но ведь они могли зайти дальше его подглядывания через окно, хотя он это и отрицает. Умудренный опытом старик нередко завоевывает любовь молодой девушки. И даймё, и лейтенант Кусида могли убить Харумэ, чтобы не допустить огласки романа или скрыть от сёгуна, что кто-то из них сделал ей ребенка.

Или же, что вполне возможно, в прошлом у Харумэ был еще один, пока неизвестный, любовник.

Эту возможность следует отработать. А пока Сано возложил все свои надежды на лейтенанта Кусиду и правителя Мияги как главных подозреваемых.

25

Ванная комната в особняке Мияги была такой же, как в любом имении знатного даймё. Утопленная в полу деревянная емкость в центре просторного помещения, полная горячей воды. На полках кадушки для ополаскивания, полотенца, мыло из рисовых отрубей и кувшины с ароматическими маслами. Пол с отверстиями позволял пролитой воде стекать в дренажные канавы под домом. Воздух нагревали угольные жаровни. Но в этой ванной комнате были две необычные вещи.

Один угол отгораживала бамбуковая ширма, а в стене на уровне глаз виднелась крошечная створка. Госпожа Мияги стояла на коленях перед ширмой, подложив под себя подушку. Заслышав шаги, она напряглась, готовая к приходу мужа. Потайное окошко открылось, и она почувствовала, как он возбуждается, глядя в ванную комнату в ожидании развлечения, которое она ему приготовила. Женщина хлопнула в ладоши, подавая сигнал к началу ритуала.

Дверь открылась. В комнату вошли наложницы Мияги, Снежинка и Птичка. Обе в домашних халатах, длинные волосы забраны вверх. Болтая между собой, они, казалось, не подозревали, что их господин за ними подглядывает. Похоже, они не замечали и госпожу Мияги, хотя ширма скрывала ее только от господина Мияги, а им она была отчетливо видна. Четыре года назад в приюте храма Дзодзё она осмотрела всех девочек, прежде чем забрать с собой этих двух. Она обучила Снежинку и Птичку искусству доставлять удовольствие своему мужу. Теперь они стали великолепными актрисами. Словно не догадываясь о присутствии хозяина и хозяйки, наложницы начали раздеваться.

Господин Мияги вздохнул. Госпожа Мияги улыбнулась, радуясь, что он наслаждается видом обнаженных наложниц. У Снежинки была большая грудь с торчащими сосками. Птичка обладала широкими крутыми бедрами. Они прекрасно дополняли друг друга, и госпожа Мияги физически ощущала охватившее мужа возбуждение. Снежинка взяла кадушку и облила себя водой. Сев на корточки, она намылилась и стеснительно обратилась к Птичке:

— Не помоешь мне спину?

Хихикнув, Птичка выполнила просьбу, а потом нежно потерла Снежинке грудь. Та заворковала, не скрывая удовольствия, и закрыла глаза, когда Птичка стала пощипывать и покусывать соски.

Госпожа Мияги услышала, как муж застонал. Она знала, что он вынимает член из набедренной повязки и начинает ласкать его. Птичка тайком взглянула на госпожу Мияги, которая жестом приказала ей не отвлекаться. Господин Мияги наслаждался этой незамысловатой эротической постановкой. Госпожа Мияги не знала — или не хотела знать, — на самом ли деле наложницы получали удовольствие от игры или же притворялись из чувства долга перед хозяином, давшим им еду и крышу над головой, и страха перед гневом хозяйки в случае непослушания. Сама же она не ощущала никакой физической реакции. Прежний опыт лишил ее способности получать сексуальное удовлетворение. Ребенок из побочной ветви клана Мияги, она выросла в этом имении. В те годы дом всегда был полон людей. Бывший даймё — отец ее мужа — любил устраивать роскошные вечеринки. На одной из них одиннадцатилетняя Акико Мияги познакомилась с братом отца, приехавшим из провинции Тоса. Дядя Каору, который был на десять лет старше, очаровал ее своей красотой и дружелюбием. Она по-детски влюбилась и бегала за ним как собачка, даря то цветы, то конфеты.

Однажды ночью дверь в ее спальню открылась.

— Идем со мной, Акико. У меня для тебя сюрприз, — прошептал Каору.

Она с готовностью пошла с ним в теплую летнюю ночь. Когда сильная рука Каору сжала ее ладонь, Акико ощутила непонятное волнение. Он повел ее в конюшню. При их приближении лошади заволновались. Сердце Акико забилось, когда они зашли в свободное стойло. В открытое окно струился свет луны, пол был устлан свежей соломой, а в глазах Каору появилась странное напряжение.

— Ты меня любишь, Акико-тян?

— Да… — испуганно попятилась она.

Преградив путь к двери, Каору с улыбкой погладил ее волосы.

— Не бойся… Такая молоденькая… Такая хорошенькая… — хрипло шептал он, притягивая ее хрупкое тело.

— Я… я хочу вернуться в дом, — испугалась Акико, уклоняясь от его рук.

Каору развязал ее пояс, сорвал кимоно и бросился на нее, тяжело дыша.

— Что вы делаете, одзи-сан? Пожалуйста, не надо!

Прижатая тяжестью его тела к соломе, Акико ощущала запах пота, смешанного с едкой вонью лошадиного навоза. От него несло перегаром. Она стала вырываться, и он ударил ее по лицу.

— Не вздумай сопротивляться, — прошипел Каору. — Ты сама напрашивалась, и теперь получишь, что хотела!

Что-то твердое внизу его живота уперлось в нее, когда он раздвинул ей ноги. Она вскрикнула от ужаса. Солома царапала спину, от навалившейся тяжести было трудно дышать. Ей доводилось слышать рассказы деревенских девушек и даже родственниц, подвергшихся насилию со стороны мужчин из ее клана, но она не могла и представить, что это случится с ней.

— Помогите! — опять закричала она.

Каору ударил сильнее.

— Замолчи, или я убью тебя! — И тут он вошел в нее.

Акико ощутила жгучую боль, словно он проткнул ее мечом. По мере резких толчков Каору меч погружался все глубже. Акико тихо скулила от боли. Лошади топтались и ржали. А пытка все продолжалась. Потом Каору закричал, скатился с нее, и боль стала меньше. Сквозь слезы Акико смотрела, как он поднимается.

— О нет, — сказал он, осматривая свои руки, одежду, солому. Все было покрыто темными пятнами. Как сквозь туман, до Акико дошло, что это кровь — ее кровь. — Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, я тебя убью, — бросил Каору. В его голосе бился страх. — Ты поняла? Я убью тебя!

Акико смутно помнила, как она до утра в полузабытьи пролежала на соломе, потом кто-то нашел ее и доктора поили ее горьким снадобьем. Через некоторое время она выздоровела, но не совсем. Там, где прежде она ощущала приятное томление во время романтических мечтаний, остался затянувшийся рубец и полное бесчувствие.

Дядюшка Каору остался в имении. Акико никому не рассказала, что он с ней сделал. Если кто и догадывался, то молчал, и преступление сошло ему с рук. Акико целыми днями пряталась в своей спальне с закрытыми ставнями, пока Каору не вернулся в Тосу. Облегчение ослабило страх, заставивший ее сидеть взаперти, и впервые за два месяца она выбралась в сад. Когда стояла, жмурясь от солнца, кто-то подошел к ней сзади.

— Привет, кузина!

Она вздрогнула, услышав мужской голос, и, резко повернувшись, узнала своего шестнадцатилетнего двоюродного брата Сигэру, первого сына даймё. Всю жизнь прожив в имении, она едва была с ним знакома: будущий правитель провинции Тоса был слишком занят, чтобы обращать внимание на девчонок. Акико увидела, что в этом худосочном сутулом юноше с влажными глазами и губами нет ничего от грубой, пугающей ее мужественности, но его высокое положение вызывало робость.

— Я видел, что произошло в конюшне, — сказал Сигэру. — Я рассказал отцу, и он отослал дядю Каору прочь. — Будущий даймё заискивающе улыбнулся. — Я подумал, тебе будет интересно узнать об этом.

Акико преисполнилась благодарности. Он один помог ей, когда все остальные отмахнулись. С того момента она посвятила свою жизнь Сигэру. Ей нужен был кто-то, чтобы боготворить, ему — рабская преданность. Они стали неразлучны, и Акико отдала ему свою любовь. Под его защитой ей не угрожали другие мужчины. Он доверял ей тайные мысли о том, что ненавидит ответственность и мечтает о тихой жизни, полной удовольствий. И он ни разу не попытался к ней прикоснуться. Вскоре она узнала о его любимом занятии — подглядывать за женщинами.

Стремясь доставить ему удовольствие, Акико помогала Сигэру пробираться в женскую половину, где он мог наблюдать, как женщины раздеваются и моются. Он ублажал себя, а она смотрела, чтобы его не застали за этим занятием. Она догадывалась, что он, должно быть, заметил ее привязанность к Каору, проследил их в ту ночь до конюшни и наслаждался зрелищем насилия, вместо того чтобы остановить его. Еще она сознавала, что он использует ее преданность. И тем не менее никогда бы не признала очевидного. Она любит его, он нужен ей. Поэтому она сделает все, чтобы сохранить их дружбу.

Прошло восемь лет. Когда Акико повзрослела, перед ней встала жуткая перспектива замужества. Мысль о том, чтобы покинуть Сигэру и жить с незнакомцем, который станет прикасаться к ее телу, была невыносимой. Насилие повлекло за собой хронический недуг: во время месячных она страдала мучительными судорогами и вряд ли смогла бы иметь детей. Однако этот изъян не спасал Акико. Слухи о ее травме не просочились за пределы семьи, родители не собирались лишать ее шанса на удачное замужество.

Потом умер отец Сигэру, и тот стал даймё. Его брак отложили в надежде на союз с каким-нибудь могущественным самурайским кланом, но невысокое положение Мияги не привлекало достойных внимания претенденток. Зато, женившись на родственнице, Сигэру мог решить материальные проблемы. Акико принадлежала к той ветви семьи, которую ожидало наследство, а она была старшей дочерью. И Сигэру женился на ней.

Акико ликовала. Теперь она могла жить под защитой мужа, который никогда не посягнет на ее тело.

— Брак не должен что-то менять между нами, — сказал Сигэру. — Давай жить как всегда.

Они перестроили имение по своему вкусу. Сигэру отослал большую часть родственников и вассалов в провинцию Тоса. Акико выгнала большинство слуг. Свободное от удовлетворения сексуальных пристрастий Сигэру время они отдавали поэзии и музыке. В течение нескольких месяцев, которые он ежегодно проводил в провинции Тоса, Акико не знала, куда деться от тоски. Будучи женой даймё, она утратила страх перед мужчинами и приобрела властность, но только рядом с Сигэру чувствовала себя в полной безопасности.

Теперь же госпожа Мияги слышала, как ускоряется дыхание мужа, и представляла, как все быстрее движутся его руки. Когда Снежинка взглянула на нее, она жестом приказала продолжать любовную игру. Снежинка легла на пол, широко расставив ноги. Птичка, встав на локти и колени, припала ртом к ее промежности, лаская языком и издавая преувеличенно громкие звуки. Снежинка стонала и извивалась. Схватив Птичку за ягодицы, она притянула партнершу к своим губам. Господин Мияги замычал и задержал дыхание. Госпожа Мияги знала, что он вот-вот достигнет вершины блаженства. Радость наполнила ее сердце.

Никогда в жизни не испытав физического удовлетворения, она могла разделять блаженство своего мужа. Потребность друг в друге породила между ними духовную связь. Даже при отсутствии сексуальных отношений она находила в их браке глубочайшее личное удовлетворение и не страдала от отсутствия детей. Пусть следующим даймё станет племянник Сигэру. Они были родственными душами, как два лебедя на фамильном гербе, совершенно самодостаточной парой… или так ей хотелось думать. Она считала этот союз вечным, непоколебимым, пока в их жизнь не вторглась Харумэ, в тот вечер прошлой весной.

Господин и госпожа Мияги стояли на причале среди шумной толпы, праздновавшей начало лодочного сезона, наблюдая, как над рекой Сумида взрывались гроздья фейерверка. Сигэру указал на Харумэ, находившуюся в свите сёгуна. Рассматривая девушку как очередное безобидное приключение, госпожа Мияги организовала их встречу. Разве она могла предвидеть, что Харумэ нащупает слабое место в их браке? Обнаружив, что интрижка принимает опасный для нее оборот, она потеряла покой и сон, однажды ее даже стошнило на улице. Харумэ поставила под угрозу не только ее счастье, но и само существование. Госпожа Мияги ликовала, когда Харумэ умерла. Она снова была в безопасности. А Сигэру не обязательно знать, что едва не произошло.

Однако угроза не исчезла со смертью Харумэ. Ее призрак преследовал госпожу Мияги. И новая опасность — расследование убийства — омрачала ее жизнь. Даже известие об аресте лейтенанта Кусиды не принесло облегчения.

Стоны Сигэру стали громче. Госпожа Мияги подала наложницам новый сигнал. Снежинка, прижавшись промежностью к лицу Птички, закричала. Птичка выгнула спину, закрыла глаза и несколько раз блаженно всхлипнула. За стеной раздался хриплый вопль. Глаза госпожи Мияги наполнились слезами радости.

Услышав удаляющиеся шаги, она встала. Снежинка и Птичка расплели объятия и поклонились.

— Очень хорошо, — похвалила госпожа Мияги и двинулась по коридору к спальне Сигэру.

При свете горящей на столике лампы он лежал на матрасе, прикрытый одеялом, голова покоилась на деревянной подставке. Это была любимая часть ритуала госпожи Мияги. Она ложилась на разложенный рядом матрас. Они никогда не прикасались друг к другу. К этому времени Сигэру уже пребывал в полудреме. Госпожа Мияги немного ждала — не нужно ли будет ему что-нибудь еще, — потом задувала лампу и тоже засыпала, чувствуя себя полностью защищенной своим уникальным браком.

Но сегодня Сигэру и не помышлял о сне, задумчиво глядя в потолок.

— Что случилось, кузен?

Он повернулся к ней:

— Это расследование… — Беспокойство причудливо изменило его лицо: в мягких, увядших чертах госпожа Мияги видела одновременно и спутника своей юности, и старика, каким ему предстояло стать. — С момента посещения сёсакана Сано меня неотступно преследует страх.

— Но почему? Чего вам бояться? — Госпожа Мияги встревожилась, хотя и говорила спокойно. Почему она не почувствовала его страх? Почему он раньше не рассказал ей об этом? Они утратили свою бесценную духовную связь? Гнев охватил госпожу Мияги, словно обжигающее, удушливое пламя. Во всем виновата Харумэ! А под гневом в груди зародился ужас.

Что известно Сигэру? Что с ними будет? Госпожа Мияги поняла, что боится услышать его слова. Замерев под своим одеялом, ощущая, как страх леденит сердце, она приготовилась к беде.

— Я слышал, что сёсакан Сано не остановится ни перед чем, чтобы выяснить истину, — проговорил Сигэру. — Если он узнает, что произошло между госпожой Харумэ и мной, меня могут обвинить в убийстве.

— Ему уже известно об этой интрижке, — твердо сказала госпожа Мияги, хотя от страха почувствовала слабость во всем теле. Сигэру арестован… возможно, даже обвинен и казнен? Как ей жить без него? — Вы уже признали, что послали тушь, но сёсакан Сано не сможет доказать, что это как-то связано с убийством. — Она заставила себя выдавить следующие слова: — И что еще он может узнать?

Даже страшась потерять Сигэру, госпожа Мияги ощущала жгучую ревность. Она не желает больше ничего знать о нем и Харумэ сверх того, что уже знает, не хочет новой боли.

— Харумэ сказала, что, если я не дам ей десять тысяч кобан, она расскажет сёгуну, что я ее изнасиловал, — печально сообщил Сигэру. — Я думал, что она блефует, но не был уверен. Поэтому платил ей — каждый раз небольшую сумму, чтобы ты не заметила пропажи денег со счетов. Я не хотел тебя огорчать.

Из Сигэру, казалось, выпустили воздух, он словно съежился от этого признания.

— Харумэ шантажировала меня, и это сильный мотив для убийства. Если сёсакан Сано узнает, я стану главным подозреваемым. Теперь понимаешь, чего я боюсь?

Госпожа Мияги мгновенно ощутила облегчение. Позабыв все сомнения и страхи, она едва не засмеялась от радости. Шантаж — это не жестокое предательство. И как великодушно со стороны мужа было подумать о ее чувствах! Госпожа Мияги ощутила, как крепнет ее доверие к мужу, вытесняя подозрение, что он скрывал от нее правду по неблаговидным причинам. Она сильная разумная женщина, способная решать проблемы. И в состоянии отвести любую беду, восторжествовав над угрожающим им противником.

— Не тревожьтесь, кузен, — сказала она. — Я все устрою, и сёсакан Сано не будет вам опасен. Отдыхайте и положитесь на меня.

Глаза Сигэру наполнились слезами облегчения и благодарности.

— Спасибо тебе, кузина. Что бы я без тебя делал?

Отвернувшись, он уютно свернулся калачиком под одеялом. Госпожа Мияги погасила лампу. Вскоре Сигэру тихонько посапывал, а она не спала, строила планы. По логике, лейтенант Кусида являлся главным подозреваемым, и госпожа Мияги рассчитывала, что в преступлении обвинят именно его. Однако не стоило полагаться на это. Нельзя сбрасывать со счетов возможные проблемы. Она уже многое сделала в интересах их совместной обороны. И предпримет дальнейшие меры, чтобы защитить любимого мужа. Их неповторимый брак.

Свою жизнь.

26

Ближе к полуночи туман над бантё — районом к западу от замка Эдо, где проживали наследственные вассалы Токугавы, — стал рассеиваться. Сквозь рваные клочья на индиговом небе мигали звезды. Лунный свет превратил тающий туман в серебристую дымку, затянувшую лабиринт пустынных улиц. В густых бамбуковых зарослях, окружавших сотни крошечных ясики, бурлила ночная жизнь. Шуршали мокрой листвой в поисках пищи крысы, стрекотали сверчки. Люди мирно спали в темных домах. Стражники дремали в сторожках, борясь со скукой ночной службы. Кругом царил покой. И только в имении Кусиды над воротами возле зарослей бамбука пылали факелы. Солдаты Токугавы прохаживались вдоль ограждения и сидели на соломенной крыше, карауля преступника, находящегося под домашним арестом.

В маленькой темной кладовке, превращенной в тюремную камеру, лежал на матрасе лейтенант Кусида. Таинственная сила сна унесла его из узилища в Большие Внутренние Покои.

Он идет по безлюдным коридорам вслед за песней госпожи Харумэ:

Молодые ростки бамбука становятся высокими и сильными, Лотос расправляет свои розовые лепестки…

Сердце Кусиды наполняется радостным волнением. На этот раз она примет его любовь. Удовлетворит яростную страсть, которая гложет его душу.

Дождь стучит по крыше, Кукушка кукует… Иди ко мне, моя любовь…

Наконец Кусида подходит к двери госпожи Харумэ, открывает ее и видит на полу мертвую возлюбленную. Кровь заливает ее обнаженное тело и длинные спутанные волосы. Смертельная татуировка на выбритом лобке кажется чернильным клеймом на слоновой кости. Кусида в ужасе смотрит на госпожу Харумэ, и вдруг ее глаза открываются. Рука манит его. Задыхаясь, она поет хриплым голосом:

Иди ко мне, моя любовь!

Кусида, вздрогнув, проснулся и сел на постели. Грудь вздымалась, словно от долгого бега. Его член налился болезненным желанием, которое он до сих пор испытывал к госпоже Харумэ. Она являлась в его сны, с тех пор как они впервые встретились. После ее смерти сны превратились в кошмары. Но любовь и страсть не покидали его. А где-то в самой глубине души, словно подземная река в поисках выхода на поверхность, набухал гнев к женщине, которая унизила и погубила его.

Поднявшись, Кусида выругал себя за то, что поддался усталости и позволил снам снова прийти. Но ему необходимо было отвлечься от суровой реальности. Он принялся мерить комнатку шагами, стараясь обуздать свои эмоции.

Поначалу он подчинился аресту с самурайским спокойствием. День провел в молчаливых раздумьях, не отказываясь от еды, справляя нужду в ночное ведро. Но скоро душевный покой его покинул. С наступлением ночи в комнате стало темно и холодно, поскольку стражники не дали ему ни лампы, ни угольной жаровни, чтобы он не попытался бежать, устроив пожар. Душу терзал стыд от того, что его держат, словно зверя, в клетке. Его переполняли гнев и желание, питая отчаянное стремление вырваться на свободу.

Десять шагов вдоль глухой стены до угла, поворот и еще восемь шагов. Затем десять шагов вдоль стены, где была дверь, за которой стоял часовой. Он хорошо помнил это помещение, поэтому не нуждался в свете, чтобы ориентироваться. В четвертой стене было проделано высокое, закрытое решеткой окно, которое когда-то выходило в сад, а теперь смотрело в коридор — дом за многие годы не раз расширялся, к нему пристраивались новые крылья, чтобы вместить растущую семью. Мимо окна проплыл огонек свечи, бросив тусклый отблеск в камеру Кусиды. В коридоре показался старый седой самурай.

— Не спится, молодой хозяин? — Это был Ёхэй, вассал, семья которого из поколения в поколение служила клану Кусиды. Когда он улыбнулся, скорбные морщины на его круглом лице стали еще глубже. — Вот и мне не спится, поэтому я пришел составить вам компанию.

Остальные домочадцы, включая родителей Кусиды, избегали его, считая, что он виновен в убийстве, и не желая делить с ним позор. А Ёхэй обожал Кусиду с рождения, заботился о нем как любящий дядюшка. Он единственный бросал вызов общественному мнению и осмеливался время от времени навещать Кусиду.

— Держитесь? Что я могу для вас сделать? — спросил он.

На глаза Кусиды навернулись слезы.

— Как же так, Ёхэй? — с горечью проговорил он.

— Судьба частенько выкидывает странные штуки. Возможно, это наказание за грехи ваших предков.

После многочасовых раздумий Кусида не мог обвинить ни судьбу, ни предков в тех неприятностях, которые были порождены его собственными действиями, его прошлым. Спустя четверть века он увидел школу, где обучался искусству владения копьем. Услышал голос учителя. «Вся ваша энергия должна быть направлена на умение вести бой, — говорил классу сэнсэй Сайго. — Не растрачивайте силы в бессмысленном потакании своим прихотям. Во время еды остановитесь до того, как насытились, пусть голод обострит ваше восприятие окружающего. Воздерживайтесь от спиртного и легкомысленного времяпрепровождения, которые притупляют ум и ослабляют тело. А самое главное, не поддавайтесь плотским соблазнам. Ваше мужское достоинство — это копье. Именно в нем вы найдете истинное наслаждение».

Молодой Кусида страстно хотел стать великим бойцом на копьях, поэтому с готовностью следовал наставлениям Сайго. В двенадцать лет он нашел в кабинете отца книжку сюнга. На титульном листе была изображена обнаженная красотка, которая занималась любовью с самураем. Кусиду охватило темное, незнакомое дотоле возбуждение. Он непроизвольно сунул руку под кимоно и начал делать то, чему его никто не учил. Возбуждение выплеснулось ослепляющим наслаждением, за которым последовал мучительный стыд. Он потакал своим желаниям, забыв предостережения Сайго, пожертвовал дисциплиной ради удовольствия.

Когда он исповедался в неправильном поведении, сэнсэй в наказание заставил его делать дополнительные упражнения и медитировать. Сначала Кусида часто уступал соблазну, но в итоге преодолел дурную привычку. Он полностью погрузился в нагината-дзюцу, добился значительных результатов, но остался холостяком. Даже работая рядом с женщинами сёгуна, он мог месяцами не помышлять о них.

Потом в замке Эдо появилась госпожа Харумэ.

В тот день он был на дежурстве. Когда госпожа Шизуру представляла ее Кусиде, того словно громом поразило. Своим красивым лицом и роскошной фигурой она напоминала ту девушку с картинки сюнга, которая вызвала его первый пик наслаждения. Дремавшее желание вспыхнуло с новой силой, и эта страсть была обращена на госпожу Харумэ, которая ее разбудила.

Потеряв голову от вожделения, Кусида не почувствовал опасности. Он решил, что никакого вреда не будет, если просто смотреть на женщину. И начал подсматривать за Харумэ. Вскоре он забросил боевые искусства. Ночами занимался самоудовлетворением, мечтая о ней. Он осознал, как одинока жизнь, полностью посвященная бусидо. Для истинной полноты жизни рядом должна быть женщина, понял Кусидо.

Собрав всю смелость, он написал госпоже Харумэ о своих чувствах. Она начала избегать стражника, и тогда Кусида убедил себя, что госпожа Харумэ просто стесняется или боится. Он готов был положить к ее ногам свое сердце, не принадлежавшее еще ни одной женщине, и тело, не знавшее любовных утех. Разве могла она отвергнуть такой дар? И он решил рассказать ей о своей любви. Но госпожа Харумэ оттолкнула его. Ее слова все еще саднили в душе Кусиды, как глубокие царапины.

«Почему вы надоедаете мне? Когда я не ответила на ваши дурацкие письма, следовало понять, что я не желаю иметь с вами ничего общего. — Красивое лицо Харумэ передернулось от отвращения. — Видимо, вы так же глупы, как и уродливы. Вы хотите, чтобы я убежала с вами? Умерла в ваших объятиях, чтобы провести с вами вечность? — Харумэ рассмеялась. — Да вы недостойны даже дышать со мной одним воздухом! Идите прочь и оставьте меня в покое. Я больше не желаю вас видеть!»

Униженный и разъяренный, Кусида не только тряс Харумэ и пригрозил ее убить, как он сказал сёсакану-саме. Завернув ей руку за спину и зажав ладонью рот, когда она попыталась позвать на помощь, он затащил ее в пустовавшую комнату. Там он сорвал с нее кимоно и повалил на пол. Он действительно собирался убить ее, но сначала хотел овладеть ею.

Харумэ сопротивлялась. Она укусила его за руку, а когда он ослабил хватку, пнула ногой в промежность. Он согнулся пополам, не в силах вздохнуть от боли, а Харумэ засмеялась. Ее слова пронзили его сердце, как острый нож.

«У меня уже есть любовник, — сказала она. — Я навеки принадлежу ему. И скоро сделаю татуировку, которая станет символом моей любви к нему. На этом самом теле, которого ты так домогаешься». И ушла.

Кусиде понадобилось несколько мучительных дней, чтобы осознать произошедшее. Он нарушил дисциплину, потерял самоуважение, спокойствие жизни, посвященной бусидо, ради никчемной, пустой девицы, которая не разглядела его достоинств и собирается сделать себе татуировку, как последняя шлюха! Из любви родилась ненависть. Кусида винил Харумэ в своих несчастьях и думал о мести. Он проберется к ней в комнату, когда она будет спать, и проткнет ее копьем. Он задушит ее голыми руками, насладившись ее телом. Эти жестокие фантазии возбуждали его не меньше, чем прежние мечты о любви. Но разве мог он предвидеть, что ее смерть не утолит ни его страсти, ни злой ревности? Он не ожидал, что будет жестоко казнить себя за то, что обидел Харумэ. Он пытался выкрасть дневник, боясь, что она описала в нем инцидент с нападением, но никак не предполагал, что окажется в столь печальном положении.

И тогда ему в голову пришла новая мысль. Он не хочет жить без своей любимой Харумэ, но не хочет и умирать за убийство, которое он не совершал. Позор публичной казни навеки запятнает честь его клана. Он должен каким-то образом умиротворить дух госпожи Харумэ и успокоить свою душу, восстановив доброе имя семьи.

Однако, сидя под замком, ничего не добиться. Кусида не находил себе места, все тело ломило, голова раскалывалась от боли.

— Может, сыграем в го? Это утешит душу, молодой хозяин.

«Выпусти меня отсюда!» Кусиде хотелось кричать, в ярости колотиться о стены, но он заставил себя спокойно ответить:

— Спасибо, что пришел, но как же мы будем играть в го, если ты там, а я здесь?

Ёхэй просиял.

— Две доски и два комплекта фишек. Мы будем вслух называть ходы и делать их друг за друга.

Кусиде совсем не хотелось играть, но в его голове созрел некий план.

— Хорошо, — согласился он.

Вассал принес все необходимое. Он передал через решетку лакированную коробку с плоскими круглыми черными и белыми фишками и доску из черного дерева на четырех ножках с сеткой параллельных линий, нанесенной на поверхность из слоновой кости.

— Можете начинать игру, молодой хозяин, — сказал Ёхэй. Кусида поставил черную фишку на перекрестье двух линий.

— Восемнадцать по горизонтали, шестнадцать по вертикали.

— Четыре по горизонтали, семнадцать по вертикали, — сделал ответный ход Ёхэй.

Волнение Кусиды усилилось, когда он установил на доске белую фишку. Мышцы напряглись, близость свободы заставляла быстрее бежать по жилам кровь. Он терпел медленную, нудную игру, механически выставляя фишки. Из-за двери донесся громкий храп — стражник уснул.

— Молодой хозяин, вы не следите за игрой, — упрекнул Ёхэй. — Я захватил почти все ваши фишки, а вы не взяли ни одной моей.

Кусида не хотел обманывать старого друга, но выбора не было.

— Ты ошибаешься, Ёхэй. Я выигрываю.

В окне появилось озадаченное лицо вассала, он скосил глаза, пытаясь разглядеть доску Кусиды.

— Кто-то из нас спутал ходы.

— Видимо, я, — согласился Кусида. — Не могу вникнуть в игру. — Придвинувшись к окну, он зашептал: — Давай сядем вместе, так мы никогда не перепутаем фишки.

Ёхэй покачал головой:

— Я не могу выпустить вас, молодой хозяин. Вы же знаете.

— Но ты можешь пройти сюда, ко мне. — Видя, что старик неуверенно наморщил лоб, Кусида начал его уговаривать: — Ну давай! Стражник спит, а ты уйдешь до того, как он проснется.

— Что ж…

Отчаяние заставило Кусиду прибегнуть к хитрости.

— Ты же не веришь, что это я убил госпожу Харумэ, правда, Ёхэй?

— Конечно, нет! — возмущенно воскликнул верный вассал, но тут же утратил уверенность. — Но вы напали на сёсакана-саму и его людей.

— Я не убивал Харумэ, — сказал Кусида. — Я даже не знал, что она собирается делать татуировку, зачем же мне было подсыпать яд в сосуд с тушью? Но сёсакану Сано нужно кого-то арестовать, вот он меня и оклеветал. Я не вламывался к нему в дом, никогда ни на кого не нападал. Все это сплошная ложь!

Ёхэй задохнулся от гнева.

— Как смеет сёсакан-сама фабриковать обвинения против молодого хозяина? Я убью его!

— И тебя самого обвинят в убийстве? Нет, Ёхэй, ты не должен этого делать. — Кусида вздохнул с притворным смирением. — Нам остается только ждать, когда обнаружится правда. Тогда мое имя будет восстановлено. — Его кожа зудела, кровь ударила в голову. — Ну, открывай дверь и заходи, чтобы мы могли закончить игру. Я обещаю, что не стану пытаться убежать. Ты знаешь меня всю жизнь, Ёхэй. Можешь мне верить. — Голос Кусиды дрогнул. — Мне так одиноко. Я… я хочу, чтобы рядом со мной кто-то был.

В глазах Ёхэя засветились любовь и жалость.

— Хорошо. — Он приложил палец к губам и направился к двери.

Кусида поспешно сгреб фишки в коробку и сунул ее под кимоно. Железный засов звякнул, когда Ёхэй вытаскивал его из скоб. Кусида, взяв за ножки доску для игры в го, поднял ее над головой и затаился у двери, сердце бешено стучало у него в груди. Стражник продолжал храпеть. Ёхэй со свечой в руках на цыпочках вошел в комнату.

— Молодой хозяин?..

Кусида подставил ногу. Ёхэй запнулся и упал на пол.

— Что?..

В мгновение ока Кусида перепрыгнул через старика и метнулся в коридор.

— Нет, молодой хозяин! — услышал он крик своего друга.

Стражник сидел у стены с копьем в руке. Услышав шум, он проснулся. Кусида взмахнул доской для го. Тяжелая доска с грохотом опустилась на голову стражника, и тот упал без сознания. Кусида отбросил доску в сторону, выхватил копье из безвольной руки солдата и побежал вниз по коридору.

— Пожалуйста, вернитесь, молодой хозяин! — кричал Ёхэй, хромая за ним. — Вам все равно не убежать. Ясики окружен. Солдаты убьют вас!

Захлопали двери, послышались крики — шум поднял на ноги весь дом. Солдаты бросились вслед за Кусидой.

— Арестованный выбрался на свободу! — кричали они. — Ловите его!

Кусида понесся к задней двери. Оглянувшись назад, он увидел, что его настигают два солдата. Выхватив из-под кимоно коробку с фишками для го, он бросил ее на пол. Крышка слетела, и костяные фишки раскатились в разные стороны. Солдаты с криками попадали на пол.

Кусида распахнул дверь и выбежал на освещенный фонарями двор, испугав двух стражников. Действуя украденным копьем с убийственной ловкостью, он двумя точными ударами древка свалил их на землю. Еще два стражника скатились с крыши, чтобы вступить в схватку, но Кусида был уже в воротах. Двумя выпадами он ранил выставленных снаружи солдат. К ним на помощь бросились патрульные, лучники пустили стрелы. Но Кусида, спасая свою жизнь, любовь и честь, уже растаял в ночи.

27

— Пленник содержался по всем правилам домашнего ареста, но старик выпустил его, — сказал начальник, вызвавший Сано в имение Кусиды. — Нашей вины здесь нет.

Он со злостью ткнул пальцем в сторону залитого светом факелов двора. Там лежали четыре человека, раненных Кусидой во время побега. Родители лейтенанта и несколько вассалов кучкой стояли на веранде дома, скромного одноэтажного строения с зарешеченными окнами. С улицы через заросли бамбука таращились зеваки.

Сано разбудил посыльный, который принес дурные вести. И вот они с Хиратой стоят на промозглом дворе, вокруг бродят солдаты, глазеют случайные прохожие, а небо бледнеет первым лазоревым отсветом рассвета. Он казнил себя за то, что упустил подозреваемого. Ему следовало ожидать от лейтенанта Кусиды побега, отказать тому в положенных по званию привилегиях и заключить в тюрьму Эдо, а не под домашний арест. Сано сомневался, что лейтенант рассказал всю правду о своих отношениях с наложницей и причинах проникновения в его кабинет. Он с трудом подавил порыв выместить злобу на солдатах, не сумевших справиться с одним человеком.

— Давайте сконцентрируемся на поимке лейтенанта Кусиды, — сказал Сано. — Что уже сделано?

— Посланы люди, чтобы обыскать банте, но от них пока нет информации. К сожалению, Кусида быстро бегает.

«К восходу солнца Кусида вполне может быть за пределами Эдо», — с тяжелым сердцем подумал Сано. Но бегство из города вряд ли является главной целью лейтенанта. Для чего он вырвался из-под домашнего ареста? Ответ на этот вопрос давал ключ к обнаружению Кусиды. Сано приказал командиру продолжить поиски. Затем, сделав Хирате знак следовать за собой, подошел к родителям Кусиды и представился.

— Сын говорил вам что-либо о своих намерениях? — спросил он у отца лейтенанта.

— Я не разговаривал с ним с того момента, как его отстранили от должности. — Старший Кусида сверкнул глазами, его обезьянье лицо казалось вырезанным из камня. — А его недостойное поведение в последнее время еще больше испортило наши отношения.

Теперь Сано понимал истоки навязчивой страсти лейтенанта Кусиды к Харумэ: при таких холодных, суровых родителях он, видимо, мечтал о любви.

Мать Кусиды бросила на мужа испуганный взгляд, потом кивнула на старого самурая, плакавшего у двери:

— Ёхэй видел его последним.

Значит, это тот верный вассал, которого Кусида обманом заставил открыть камеру.

— Я и подумать не мог, что молодой хозяин намерен бежать, — печально сказал Ёхэй. — Я не знаю, зачем он это сделал.

Неуверенно шагнув вперед, он простерся у ног Сано.

— О, сёсакан-сама, когда вы поймаете моего молодого хозяина, пожалуйста, не убивайте его! Я один виноват в том, что произошло сегодня ночью. Позвольте мне умереть вместо него!

— Я не стану его убивать, — пообещал Сано. Кусида нужен ему живым, чтобы ответить на вопросы. — И не стану наказывать тебя, если поможешь его найти. У него есть друзья, к которым он может обратиться за помощью?

— Есть его старый сэнсэй — мастер Сайго. Он отошел от дел и живет в Канагаве.

Эта деревня являлась четвертой станцией на Токайдском тракте, примерно в полудне езды отсюда. Сано распрощался с семьей Кусиды, и они с Хиратой сели за воротами на коней.

— Пошли по тракту посыльных предупредить стражу на почтовых станциях о возможном появлении Кусиды, — сказал Сано Хирате. — Но я не уверен, что он покинет город.

— Я тоже, — отозвался Хирата. — Я прикажу полиции распространить описание Кусиды и прикажу стражникам у ворот в соседних районах быть начеку. Потом… — Хирата шумно втянул в себя воздух и резко выдохнул. — Потом я встречусь с госпожой Ишитэру.

Они расстались, и Сано поспешил назад в замок Эдо, чтобы отправить солдат прочесывать город, прежде чем поехать на заседание суда по приглашению судьи Уэды. Убивал Кусида госпожу Харумэ или нет, он опасен для горожан. Сано чувствовал ответственность за его поимку и за все возможные преступления лейтенанта.

* * *

Когда Сано добрался до здания суда, заседание уже началось. Он тихо вошел в длинный, тускло освещенный зал. Судья Уэда восседал на возвышении, на его торжественное лицо падал свет настольных ламп. По обе стороны от него сидели секретари. Он поймал взгляд Сано и кивнул в знак приветствия. Женщина-обвиняемая в муслиновой рубашке стояла на коленях, со связанными руками и ногами. Немногочисленные зрители рядами сидели в центре зала.

Пока секретарь зачитывал список присутствующих официальных лиц, Сано вспомнил рассказы Рэйко о том, как она наблюдала за процессами. Может быть, и сейчас она прячется в своем укромном углу, в очередной раз ослушавшись его? Будут ли они вообще когда-нибудь вместе, как настоящие муж и жена? Почему ее отец пожелал, чтобы он увидел этот процесс?

— Подсудимая, Марико из Кёбаси, обвиняется в убийстве своего мужа, обувщика Накано, — объявил секретарь. — Суд заслушает свидетельские показания. Я вызываю первого свидетеля — ее свекровь.

Подсудимая заплакала, а из рядов присутствующих поднялась старая женщина. Просеменив к возвышению, она опустилась на колени и поклонилась судье Уэде.

— Два дня назад сын после ужина внезапно почувствовал себя плохо. Он задыхался и кашлял, говорил, что не может вздохнуть. Он бросился к окну, но так ослаб, что упал. Потом его стало рвать — сначала шла пища, которую он съел, затем кровь. Я пыталась помочь, но он решил, что я колдунья, которая хочет его убить. Это я-то, его мать! — Голос старухи горестно задрожал. — Он начал отбиваться и кричать. Я побежала за доктором. Когда через несколько минут мы вернулись домой, мой бедный сын лежал на полу мертвый. Он был твердый, как каменный столб.

От волнения Сано позабыл о невзгодах и усталости. У обувщика были те же симптомы, что и у госпожи Харумэ! Теперь Сано понял, почему судья Уэда пригласил его.

— Марико готовит и подает за столом, — рассказывала тем временем свидетельница, не спуская глаз с обвиняемой. — Она единственная держала в руках чашку сына, прежде чем он начал есть. Видимо, она и отравила его. Они никогда не ладили. По ночам она отказывалась выполнять в постели свой супружеский долг. Она ненавидит домашнюю работу, шитье, помощь в лавке, чтобы заработать себе на содержание, не заботится обо мне. Мы не давали ей есть, били, но даже так не смогли наставить на путь истинный. Она убила моего сына, чтобы получить возможность вернуться к родителям. Досточтимый судья, я умоляю вас отомстить за моего сына и приговорить эту паршивку к смерти!

Потом шли показания других свидетелей: доктора, соседей, подтвердивших факт несчастливого замужества подсудимой, полицейского, нашедшего под кимоно подсудимой спрятанный сосуд. Тот опробовал содержимое сосуда на крысе, и, когда та сдохла, арестовал обвиняемую. «Прочно сшитое дело», — подумал Сано.

— Что ты можешь сказать в свою защиту, Марико? — спросил судья Уэда.

Заплаканная женщина подняла голову:

— Я не убивала мужа!

— Слишком много улик подтверждают твою вину. Ты должна либо их опровергнуть, либо сознаться.

— Свекровь ненавидит меня, обвиняет во всех грехах. Когда муж умер, она решила мне отплатить и стала всем рассказывать, что я его отравила. Но я этого не делала! Прошу вас, поверьте мне!

Сано выступил вперед:

— Досточтимый судья, прошу вашего разрешения задать подсудимой несколько вопросов.

Все повернулись в его сторону, по залу прошел удивленный шепот. Редко бывало, когда кто-то, кроме председательствующего чиновника, вел допрос в ходе суда.

— Разрешение дано, — сказал судья Уэда.

Сано опустился на колени рядом с сирасу. Подсудимая, как пойманный зверек, со страхом взглянула на него из-под растрепанных волос. Она была истощена, лицо покрывали синяки, оба глаза подбиты.

— Это с тобой сделали домашние? — спросил Сано.

Марико, дрожа, кивнула.

— Она была ленивой и непослушной, — возмущенно выкрикнула свекровь. — И заслужила каждый тумак, который мы с сыном ей отвесили.

В Сано закипел гнев. Обыденность подобной ситуации не делала ее допустимой.

— Досточтимый судья, если подсудимая предоставит достоверную информацию, я буду рекомендовать переквалифицировать обвинение против нее в убийство, совершенное в целях самозащиты, и возвратить ее домой к родителям.

Из зала послышались крики протеста. Какой-то досин сказал:

— При всем уважении к вам, сёсакан-сама, это послужит для горожан дурным примером. Они решат, что могут убивать, заявляя о самозащите, и все сойдет им с рук!

— Она убила моего сына! Она заслуживает смерти! — закричала свекровь.

— Вы с сыном безобразно обращались с этой девушкой, — отрезал Сано, хотя и сам не понимал, для чего вмешался в дело, не имевшее никакого отношения к его расследованию. Хотя, возможно, его злость проистекала из осознания бесправного положения женщин и стремления как-то оправдаться перед Рэйко за жестокое отношение общества к ее полу. — Теперь вы расплачиваетесь за это.

— Тихо, — прогремел над собравшимися голос судьи Уэды, и ропот стих, когда стражники выволокли из помещения выкрикивавшую ругательства и визжащую свекровь. Он повернулся к Сано: — Ваши рекомендации будут приняты, если подсудимая начнет сотрудничать с нами. Продолжайте.

— Где вы достали яд, который убил вашего мужа? — обратился Сано к девушке.

— Я… я не собиралась его убивать, — всхлипнула та. — Я лишь хотела, чтобы он стал слабым и не мог меня больше обижать.

— Теперь тебе ничто не угрожает, — сказал Сано, хотя и сомневался, что родители не накажут девушку за неудачное замужество — или не выдадут замуж за другого жестокого человека. Что он может сделать с вековыми традициями, если даже в собственном доме не пытается ничего изменить… — Расскажи, где ты достала яд.

Подсудимая шмыгнула носом.

— Я купила его у старого странствующего торговца.

Шойэй! У Сано подпрыгнуло сердце.

— Где ты его встретила?

— На причале Дайкона.

* * *

Каналы расчерчивали район к северо-западу от Нихонбаси. Мощенные каменными плитами причалы упирались в склады, вдоль них портовые рабочие таскали из лодок и обратно дрова, бамбуковые шесты, овощи, уголь и зерно. Сано был знаком с этим районом по временам полицейской службы, поскольку казармы ёрики располагались в прилегающем районе Хаттёбори, на окраине чиновничьего квартала. Он ехал по причалу Дайкона, мимо докеров, нагруженных пуками длинной белой редьки. Пар из множества ртов улетал в яркое прохладное небо, ветер рябил в каналах воду, отражающую зимнюю голубизну неба. Крики к стук деревянных подошв далеко разносились в чистом воздухе. Запах угольного дыма, смешиваясь с ароматом далеких горных снегов, говорил о наступлении поздней осени.

Подсудимая рассказала, как найти место, где она повстречала Шойэя: «У него комната в доме на третьей от причала улице».

Сано повернул коня на эту улицу. Ряды хилых двухэтажных строений по обеим сторонам образовывали коридор, в который едва протискивался его конь. Нависавшие балконы не пропускали солнечного света, на шестах, перекинутых между досками, болталось стираное белье. В воздухе стояла вонь ночных горшков, переполненных мусорных корзин и сортиров. От очагов поднимался маслянистый дым. Закрытые двери скрывали от глаз обитателей однокомнатных лачуг. Безлюдная улица была наполнена тоскливой тишиной.

Спешившись у пятой двери, Сано постучал. Не услышав ответа, он попробовал открыть дверь, но та не поддалась. Сано заглянул в щель на ставнях.

— Шойэй? — позвал он.

Со скрипом открылась дверь соседнего дома. Из нее вышел тощий небритый мужчина.

— Ты кто такой? — спросил он. Когда Сано назвал себя и объявил о цели своего визита, мужчина поспешно поклонился: — Приветствую вас, сёсакан-сама. Я хозяин дома и тоже не прочь повидать торговца. Он задолжал мне с оплатой. Я знаю, что он дома с каким-то мужчиной, который пришел его навестить. — Заколотив в дверь, хозяин крикнул: — Открывай!

И тут Сано понял, что надо действовать. Он трижды ударил плечом в дверь. Хлипкая доска не выдержала. Из комнаты доносились хрипы, перемежаемые стонами. У Сано тревожно сжалось сердце.

— Нет, — пробормотал он, потрясенный догадкой. — Пожалуйста, нет!

— Что случилось, сёсакан-сама? — вскрикнул хозяин дома. — Что это за звуки?

Сано ворвался в комнату. Поначалу в темноте он различал лишь расплывчатые силуэты. Потом, когда глаза привыкли к полумраку, силуэты превратились в сундук, посудный шкаф и стол. Все поверхности в комнате, включая пол, были уставлены мисками и кувшинами. На обмазанном глиной очаге дымились горшки. В воздухе стоял густой запах лекарств, словно в аптечной лавке. В дальнем углу лежал задыхающийся человек.

Сано перешагнул через опрокинутую ступку с пестиком, отшвырнул короб с перегородками, какие носят на спине странствующие торговцы, деревянное приспособление для транспортировки и присел возле распростертого тела.

— Дай света! — приказал он.

Хозяин дома открыл ставни и зажег лампу. Яркий свет упал на Шойэя. Он был стар, но физически крепок. Грязные седые волосы беспорядочно торчали вокруг лысой макушки. Выпученные в ужасе глаза смотрели на Сано с морщинистого лица, такого же серого, как высушенный на солнце ил. Кровь струилась из широко раскрытого рта и раны в груди, пропитывая кимоно. Он корчился от боли, пытаясь вздохнуть.

— О нет, нет! — застонал хозяин дома, заламывая руки. — И надо же этому случиться на моей территории!

— Приведи врача, — скомандовал Сано, осматривая глубокую, сочащуюся кровью рану между ребрами, нанесенную острым клинком. — Впрочем, не нужно. — Сано приходилось видеть такие раны, и он знал, что она смертельна. — Лучше вызови полицию. — Гость Шойэя, видимо, ударил его ножом и убежал всего несколько минут назад. — Поторопись!

Хозяин выскочил на улицу. Сано прижал ладонь к ране, чтобы немного остановить кровь. Хрип прекратился. Шойэй жадно ловил ртом воздух. Чувствуя под рукой теплую влажную плоть, Сано спросил:

— Кто тебя так?

Рот торговца несколько раз открылся, прежде чем он смог произнести:

— Покупатель… купил… бис. — В носу у Шойэя запузырилась кровь. — Пришел опять сегодня… ударил ножом… — выдохнул он.

Бис — яд для стрел, которым убили госпожу Харумэ. Сано охватило волнение. Покупатель наверняка и есть убийца, который вернулся, чтобы заставить Шойэя замолчать навсегда. Сано бросил на дверь нетерпеливый взгляд, мысленно торопя полицию. Убийца не мог далеко уйти. Ему очень хотелось самому кинуться вдогонку, но нужно было допросить единственного свидетеля.

— Кто это был, Шойэй? — Сано сжал руку умирающего торговца. — Говори!

Шойэй издавал булькающие звуки, от которых Сано мутило. Из раны продолжала течь кровь. Его губы и язык двигались, силясь произнести имя, которое словно застряло в горле.

— Как он выглядит?! — спросил Сано.

Шойэй беспокойно задвигал пальцами. Его губы беззвучно шевелились.

— Успокойся, расслабься, — пытался помочь старику Сано.

Пока торговец собирался с силами, Сано лихорадочно обдумывал возможные варианты. Жестокость раны указывала на лейтенанта Кусиду. Не сбежал ли тот из-под домашнего ареста, чтобы разделаться с Шойэем?

— Он ударил копьем? — спросил Сано, скрывая нетерпение.

Тело Шойэя дернулось, голова мотнулась из стороны в сторону, словно протестуя против неумолимо приближающейся смерти.

— Как он выглядел? Скажи мне, чтобы я мог его поймать!

Торговец, видимо, смирился с судьбой. Сжимавшая ладонь Сано рука стала вялой, по телу прошла дрожь. Он с усилием глубоко вдохнул.

— …худой… в темном плаще… капюшон… — прошептал умирающий.

Под описание подходили и Мияги, и Кусида. А тайный любовник Харумэ? Как же порадовали Сано сведения, уводившие его в сторону от госпожи Кэйсо-ин!

На улице послышался топот бегущих людей. У двери остановились досин и два его гражданских помощника. Сано быстро повторил данное Шойэем описание убийцы, потом описал Мияги и Кусиду.

— Это либо один из них, либо кто-то еще, но он не мог уйти далеко. Идите!

Полицейские убежали, а Сано повернулся к торговцу лекарствами:

— Шойэй, что ты еще можешь рассказать? Шойэй!

Голос Сано зазвенел от отчаяния, когда он почувствовал, как обмякло под его рукой тело торговца. Глаза Шойэя померкли. Еще один тихий стон, последний кровавый пузырь в углу рта, и поставщик яда — единственный свидетель убийства — умер.

28

Дом, о котором написала в своем письме госпожа Ишитэру, стоял на берегу утопающего в тени ив канала в богатом торговом районе. Хирата гордился тем, как хорошо знает Нихонбаси, — результат нескольких лет полицейской работы. Однако, пройдя через арочный мост и ворота, ведущие на улицу, он обнаружил, что находится в совершенно незнакомом месте. Район нес явную печать старины и зажиточности. Высокие стены покрывал мох, на медных крышах домов виднелся зеленоватый налет патины. Благодаря близости к воде здешние имения пережили многие пожары и были самыми старыми в городе. Хирата чувствовал, как с каждым шагом, приближающим его к месту встречи с госпожой Ишитэру, тает его уверенность.

В кулаке, как талисман, он сжимал листок с перечнем вопросов, на которые должна ответить госпожа Ишитэру. Ее письмо было вложено в список. Он так и не угадал скрытый смысл последней строчки: «Жду нашей новой встречи с особенным удовольствием». Теперь же, открыв список, чтобы в последний раз просмотреть вопросы, он с ужасом увидел, что пот с ладони размыл тушь на обоих документах. От этой беседы зависят судьбы и его, и Сано, а он, несмотря ни на что, совершенно не готов к ней. Он жаждал встречи с Ишитэру, но жалел, что не пригласил с собой еще одного детектива или не послал кого-нибудь вместо себя.

Он подошел к указанному дому, миниатюрному строению, отгороженному от других имений большим садом. Особняк словно притаился под раскидистыми ветвями сосен, почти скрывавшими его низкую крышу. Ему не удалось избежать пожара — стены почернели от дыма. С замирающим от желания и обреченности сердцем Хирата постучал в ворота.

Створки распахнулись, и показалось милое девичье лицо. Хирата узнал Мидори, о существовании которой практически забыл.

— Детектив Хирата-сан! — радостно воскликнула она. — Я так надеялась вас снова увидеть! — Она потянула его сквозь буйные заросли травы и нестриженых кустов, по-осеннему пожухлых. Над мощенной каменными плитами дорожкой, ведущей к веранде, свисали сухие виноградные плети. Одетая в кимоно, разрисованное красными маками, Мидори походила на живой цветок среди умирающей природы. Она явно была взволнована. — Что привело вас сюда? Откуда вы узнали, где меня найти?

Ее радость польстила Хирате, помогая ему немного расслабиться. Он вновь стал прежним опытным профессионалом. Ему хотелось продлить это ощущение и не обижать Мидори сообщением, что вовсе не ее он надеялся найти в этом доме.

— О, мы, детективы, знаем, как находить то, что нам нужно.

— Правда? — Глаза Мидори радостно засияли.

— Конечно, — подтвердил Хирата. — Хочешь испытать меня? Какую тайну нужно разгадать?

Мидори на мгновение задумалась, прижав к щеке пальчик. Потом озорно улыбнулась:

— Я потеряла свой любимый гребень. Где он?

Она засмеялась, увидев смущение на лице Хираты, и он тут же к ней присоединился.

— Увы, не знаю, — сказал он. — Но если хочешь, помогу его отыскать.

— О, правда поможете? — На щеках Мидори появились ямочки.

Польщенный ее искренним восхищением, Хирата болтал с Мидори и не услышал, как открылась дверь. Они заметили госпожу Ишитэру, только когда она заговорила.

— То, что вы приняли мое приглашение, честь для меня, Хирата-сан. — Ее голос, донесшийся с теряющейся за деревьями дорожки, заставил его вспыхнуть. — Спасибо за то, что вы… откликнулись так быстро.

Хирата, смолкнув на полуслове, обернулся и увидел Ишитэру, стоявшую в тени веранды. Ее не тронутая загаром кожа, розовато-лиловое кимоно и украшения в зачесанных наверх волосах сияли в скудном свете угасающего дня. Ее таинственный взгляд пригвоздил Хирату к земле и вновь сковал ужасом.

— Мидори, почему ты задерживаешь моего гостя, вместо того чтобы проводить его ко мне? — выговорила госпожа Ишитэру девушке.

Мидори обиженно взглянула на Хирату:

— А-а, вы пришли к ней. Я могла бы догадаться. Простите, что задержала. — Она неловко поклонилась. — Простите, госпожа.

Хирате стало ее жаль. Он смутно помнил, что его план вроде бы предусматривал беседу с Мидори.

— Детектив Хирата-сан, мне нужно вам кое-что сказать, — прошептала Мидори, стараясь, чтобы Ишитэру ничего не заметила.

— Да, конечно, — рассеянно сказал Хирата, зачарованный красотой Ишитэру. — Чуть позже. — Оставив Мидори, он пошел через темный туннель из виноградных лоз. Скомканный список вопросов выпал из его руки. Хирата поднялся по ступеням и вслед за госпожой Ишитэру вошел в дом.

В коридоре стоял полумрак, пахло плесенью и сыростью. Идущая впереди госпожа Ишитэру казалась призрачным видением. От страха и возбуждения у Хираты подгибались колени. Рассудок и осторожность призывали его провести беседу вне дома, в безопасности оживленной улицы, но горьковато-сладкий аромат ее духов манил за собой. Теперь он пошел бы за Ишитэру куда угодно.

Она провела Хирату в комнату в конце коридора, где на низеньком столике с бутылочкой саке и двумя чашками горела единственная лампа. Сырость обесцветила фрески на стенах, и казалось, будто скалы и облака проглядывают через толщу воды. На старинных шкафах скалились резные морские драконы. За закрытыми ставнями окна журчала вода, плещущаяся о каменные стенки канала. На татами лежал матрас. Увидев его, Хирата вспыхнул. Пытаясь отвлечься от непотребных мыслей, он выпалил первое, что пришло в голову.

— Чей это дом?

На лице Ишитэру мелькнула улыбка.

— Это важно? — Опустившись на колени у столика, она жестом пригласила и его присоединиться. — Главное то, что вы здесь… и я тоже, — промурлыкала она.

— Э… да… — пробормотал Хирата. Он был так смущен, что наступил себе на штанину, когда садился напротив Ишитэру, и едва не упал. От стыда у него горело лицо. Казалось, что в комнате слишком жарко и холодно одновременно — руки заледенели, а одежда намокла от пота. — Итак, что вы хотели мне рассказать?

— Оставьте, Хирата-сан. — Ишитэру стрельнула в него кокетливым взглядом. — Нет никакой нужды… так торопиться. Вам хочется поскорее уйти? — Ее сочные губы приоткрылись. — Я вам совсем не нравлюсь?

— О нет! Вы мне очень нравитесь. — Шея и уши Хираты налились краской.

— Тогда давайте сначала… насладимся возможностью побыть вместе. — Кимоно Ишитэру, чуть приспущенное на плечах по последней моде, сползло еще ниже, открывая верхнюю часть темного ореола вокруг соска. — Могу я предложить вам выпить? — Она подняла бутылочку с саке, вопросительно изогнув подрисованную бровь.

Обычно Хирата не выпивал на службе, но сейчас ему было необходимо успокоиться и унять дрожь.

— Да, пожалуйста, — сказал он.

Госпожа Ишитэру налила в чашку саке и, подавая ее Хирате, теплыми пальцами погладила его руку. Ее глаза манили бездонной глубиной. Хирата с усилием отвел взгляд и одним глотком осушил чашку. Напиток имел странный терпкий привкус, но он был слишком взволнован, чтобы обратить на это внимание. Ишитэру с улыбкой смотрела на него, сложив руки на коленях.

— Ну, теперь, думаю, мы готовы, — сказала она и, потянувшись через столик, провела пальцами по щеке Хираты.

От ее прикосновения на коже остался горячий след. Он непроизвольно отпрянул.

— Что… что вы делаете?

Здравый смысл подсказывал, что Ишитэру пытается его соблазнить, чтобы сбить с толку. Ради успеха расследования он не должен поддаваться ее чарам, как бы его к ней ни тянуло.

— В вашем письме сказано, что у вас есть важная информация по убийству госпожи Харумэ. Кроме того, остались еще вопросы, на которые вы не ответили во время кукольного представления. — Досадуя о потерянном списке, он попытался восстановить его в памяти. — Где вы были в тот момент, когда в Харумэ метнули кинжал? Как вы вообще к ней относились?

— Ш-ш… — Палец Ишитэру нежно притронулся к его губам.

— Прекратите сейчас же! — воскликнул Хирата. Он попробовал встать, но тело охватила странная слабость. Ноги налились такой тяжестью, словно к ним привязали мешки с песком, голова же казалась совсем пустой. Все чувства необычайно обострились. Мрачная комната засияла, журчащая в канале вода шумела, словно океанский прибой, запах духов госпожи Ишитэру наполнял легкие божественным ароматом. Хирата слышал бешеные удары своего сердца, толчки крови в висках. Его напрягшийся член вырос до невиданных размеров.

Ишитэру помогла ему встать на ноги и, придерживая, подвела к матрасу.

— Нет… — слабо запротестовал Хирата. Сквозь сонную дымку, заволакивающую мозг, он вспомнил, как один полицейский упоминал о снадобье, вызывающем транс и усиливающем наслаждение. Еще Хирата вспомнил, что сама Ишитэру даже не пригубила саке. Видимо, зелье она подмешала туда.

Не купила ли она его у Шойэя вместе с ядом, убившим Харумэ?

— Отпустите меня. Пожалуйста! — Хирата опасался за свою жизнь, но близость госпожи Ишитэру парализовала его тело, ее прикосновения лишали остатков здравого смысла. Покорившись, он упал на матрас. Кессонный потолок был разрисован волнами, плескавшимися перед затуманенным взором Хираты. Склонившаяся над ним Ишитэру словно парила в воздухе, складки ее лилово-розового кимоно кружились перед глазами. Потом она подняла руки, и кимоно соскользнуло на пол, обнажая тело. Хирата затаил дыхание. Груди Ишитэру были крепкими и пышными, с большими, как монеты, сосками. Тонкая талия, красиво изгибаясь, переходила в широкие бедра, на лобке темнел треугольник волос. Холеная, молочной белизны кожа подчеркивала безукоризненную форму шеи, плеч и длинных изящных рук и ног. Сквозь аромат духов Хирата различал естественный запах Ишитэру: резкий и солоноватый, как запах моря. Сладостная волна захлестнула его, неся с собой панический страх.

— Нет… Прошу вас… Мы не можем этого сделать! Если сёгун узнает, нас обоих убьют!

Госпожа Ишитэру лишь улыбнулась, развязала пояс и сняла с него одежду. Она дернула ленты набедренной повязки, и его восставший член вырвался на волю. Он в ужасе вскрикнул.

— Я позвала вас сюда именно ради его превосходительства. Он в страшной опасности, — шепнула Ишитэру. Ее голос обволакивал Хирату, словно облако бестелесных звуков, аромат ее тела дурманил голову. — Убийство госпожи Харумэ было частью заговора против нашего господина.

— Какой заговор? Я… я не понимаю. — Под воздействием снадобья мысли Хираты разбегались в разные стороны, как пугливые мыши. Госпожа Ишитэру еще ниже склонилась над ним. Ее груди нежно коснулись его кожи. Это божественное прикосновение исторгло из груди Хираты стон. Он слышал, как вода бьется о стенки канала. Он должен бежать. Он должен быть с Ишитэру. Но не может ни того ни другого — снадобье прочно сковало его тело.

Ишитэру охватила ладонями свои груди и зажала его член в теплом плену между ними. Улыбаясь, она начала движение, скользя вверх-вниз волшебными тисками. Потрясенный, Хирата закричал, когда наслаждение стало уносить его слишком быстро и слишком далеко ввысь.

— Остановитесь! Не делайте этого! — Он боялся залить госпожу Ишитэру своим семенем, но она оставила без внимания его протест. Хирата почувствовал, как стремительно приближается пик блаженства. Ишитэру ловко надавила пальцами у основания его члена, и Хирата взорвался, забившись в конвульсиях экстаза. Он слышал свои стоны и крики и даже сейчас пытался оттолкнуть от себя Ишитэру, но руки отказывались повиноваться. Ишитэру казалась невообразимо далекой, и он напрягался, чтобы сфокусировать зрение. Изумление заставило его замолчать.

Ни капли семени не вылилось из его члена, который по-прежнему оставался твердым как камень. А потрясший его оргазм не уменьшил возбуждения.

— Что вы сделали со мной? Что это за волшебство? — спросил он.

Наклонившись, Ишитэру тронула пальцем его губы.

— Ш-ш…

В ответ на его страхи она мелодично рассмеялась. Действие снадобья усиливалось, и у Хираты все сильнее кружилась голова. Постель под ним колебалась, шум воды становился все громче. Волны жара перекатывались по его телу. Они с Ишитэру кружились, рисунок на потолке сливался в единое цветовое пятно. Но ее прекрасное лицо он видел отчетливо.

— Не бойся… это не принесет тебе вреда. Просто наслаждайся… — Каждое слово эхом отдавалось в голове Хираты. — И разве ты не хочешь узнать, кто убил госпожу Харумэ?

— Нет… То есть да! — Хирата чувствовал, как поднимается в нем новая волна желания.

— Этот человек ревновал Харумэ… И очень боялся, что рождение наследника сёгуна похоронит его дерзкие замыслы… — Госпожа Ишитэру взяла красный лакированный цилиндр толщиной в ее руку. — Он хочет править Японией и пробивает себе путь к власти.

Кружение ускорилось, мысли Хираты стали путаться. Он отчаянно пытался восстановить в памяти ход расследования и мужчин-подозреваемых.

— О ком вы говорите? О лейтенанте Кусиде? О господине Мияги? Или это тайный любовник госпожи Харумэ?

— Ни о ком их них… из них… из них…

Тихий голос госпожи Ишитэру плыл над шумом воды, над пульсацией крови в висках. Она ловко надела полый цилиндр на член Хираты. Прикосновение нежной шелковой подкладки принесло несказанное удовольствие. Когда Ишитэру начала двигать цилиндр, спрятанные под подкладкой выступы на его внутренних стенках то сжимали, то отпускали плоть. Тяжело дыша, Хирата начал восхождение к новой вершине наслаждения.

— Монах Рюко через своих шпионов узнал о письме Мияги… Он свободно перемещается по Большим Внутренним Покоям… Однажды я услышала, как он говорил госпоже Кэйсо-ин, что Харумэ беременна и должна умереть… Они решили, что Рюко купит яд и подмешает его в тушь.

И хоть новое свидетельство против Кэйсо-ин ужаснуло Хирату, его тело забилось в сладких судорогах. И снова Ишитэру не позволила ему получить полного освобождения, которого он так хотел.

— Пожалуйста… Пожалуйста! — Хирата напрягся, пытаясь до нее дотянуться, но не смог даже двинуться.

Теперь госпожа Ишитэру оседлала его, встав на колени и сжимая бедрами торс. Великолепие ее тела, безмятежная красота липа и порочный горько-сладкий запах приводили Хирату в исступление.

— Я прошу тебя предостеречь его превосходительство, ведь клан Токугавы находится в страшной опасности, — сказала Ишитэру. — Пока Рюко и Кэйсо-ин остаются в замке Эдо, наследнику не бывать. Они уничтожат любую женщину, зачавшую от сёгуна… Они считают себя императором и императрицей Японии… Они будут манипулировать сёгуном… и швырять его деньги на удовлетворение своих прихотей… Бакуфу ослабнет, начнутся мятежи… Ты должен вывести этих убийц на чистую воду и спасти клан Токугавы и всю страну от гибели.

Несмотря на свое состояние, Хирата вполне осознавал, насколько это опасно.

— Я не могу… Без неопровержимых улик… Если мы с хозяином ложно обвиним мать сёгуна, это будет истолковано как государственная измена!

— Ты должен обещать, что попытаешься. — Рука Ишитэру, покрытая маслом с запахом гардении, ласкала его член, пока стоны Хираты не перешли в хриплые крики, но она опять остановилась. — В противном случае… я уйду прямо сейчас… и ты больше никогда меня не увидишь.

Сердце Хираты сжалось от ужаса при мысли потерять госпожу Ишитэру, оставив неудовлетворенной свою безумную страсть. Из страсти вырастала любовь, словно диковинный цветок, распускавшийся в его душе. Ишитэру удивительная, она не станет его обманывать.

— Хорошо! — крикнул Хирата. — Я сделаю это. Только, пожалуйста, пожалуйста…

Одобрительная улыбка госпожи Ишитэру затопила радостью его душу.

— Вы приняли верное решение. Теперь получите награду.

Она медленно опустилась на его подрагивающий член. Хирата чуть не потерял сознание, проникая в ее влажную горячую плоть. Комната безостановочно вращалась, звуки, образы и запахи смешивались в одно всепоглощающее ощущение. Ишитэру двигалась все быстрее, ритмично сжимая внутренние мышцы влагалища. Возбуждение Хираты достигло невообразимых высот. Сердце бешено стучало, напряженные легкие не могли набрать достаточно воздуха, тело покрылось потом. Казалось, сейчас он умрет.

— Нет! Остановитесь! Я больше не могу… — в ужасе прошептал Хирата.

И тогда наступило долгожданное облегчение. Он чувствовал, как семя извергается из его тела, слышат собственные крики. Над ним возвышалась торжествующая Ишитэру. Отдавшись ее власти, Хирата понимал, как опасен избранный им путь. Но долг и страсть вынуждали его пройти. Он не может допустить угрозы сёгуну и должен обладать госпожой Ишитэру. Хирата обязан доложить о ее показаниях Сано, который, опираясь на них, продолжит расследование.

Даже рискуя их жизнями.

29

Вибрирующие, заунывные звуки музыки кото подсказали Рэйко, что она наконец-то нашла свидетеля, которого искала два дня. С величавой вершины холма за храмом Дзодзё старинная мелодия лилась через леса, далеко разносясь в чистом воздухе над молельными павильонами и пагодой.

— Я сойду здесь, — остановила Рэйко носильщиков.

Высадившись у подножия холма, она заспешила по каменным ступеням лестницы, ведущей наверх мимо душистых сосен. Птицы своими трелями аккомпанировали музыке, которая звучала все громче. Однако Рэйко не замечала безмятежной красоты. Не только ее личные амбиции или брак с Сано — их жизни зависели от того, что известно этому свидетелю об убийстве госпожи Харумэ. Волнение заставляло ее ускорять шаги, широкий плащ развевался за спиной, словно крылья большой птицы. Тяжело дыша, с бьющимся сердцем, Рэйко добралась до вершины.

Перед ней открылась широкая панорама. Внизу, по другую сторону холма, виднелись мостики, арками переброшенные через Лотосовый пруд к островку, на котором стояла кумирня богини Сарасвати. Черепичные крыши храма сверкали на солнце, окрестности покрывало огненно-красное убранство листвы. На севере, под шапкой угольного дыма лежал Эдо, охваченный сияющим полумесяцем реки Сумида. Рэйко направилась к беседке, стоящей рядом с многорукой статуей Канон, богини милосердия. Толпа крестьян, самураев и монахов собралась здесь послушать музыканта, стоявшего на коленях перед кото под соломенной крышей беседки.

Он всегда казался Рэйко стариком, и она полагала, что теперь ему, должно быть, уже больше семидесяти. Его лысая голова была покрыта пятнами, возраст ссутулил плечи и ослабил мышцы узкого лица. Склонившись над длинным, расположенным горизонтально инструментом, он напоминал старого журавля. Но его руки с узловатыми пальцами с прежней энергией бегали по струнам кото. Он подкручивал настроечные колки, ловко передвигал зажимы и перебирал тринадцать струн пластинкой из слоновой кости. Закрыв глаза, он извлекал чарующие звуки, которые, казалось, заставляли благоговейно замереть весь мир. Вечная красота мелодии наполнила глаза Рэйко слезами. Забыв о спешке, она замерла в ожидании конца представления.

Зрители в торжественном молчании слушали музыку, которая становилась все громче и сложнее от вплетенных в нее импровизаций вокруг главной темы. Заключительный аккорд повис над землей, растворившись в вечности. С опущенной головой и по-прежнему закрытыми глазами, музыкант сидел, словно отрешившись от действительности. Зрители постепенно разошлись. Рэйко подошла к исполнителю.

— Сэнсэй Фукузава? Можно с вами поговорить? — поклонилась она. — Вы меня не помните? Мы не виделись восемь лет.

Музыкант открыл глаза. Возраст не затуманил их пронзительной яркой чистоты. Его лицо мгновенно просветлело.

— Конечно же, я помню вас, барышня Рэйко… Или, лучше, досточтимая госпожа Сано? — Его голос был слаб и дрожал — душа говорила главным образом через кото. — Примите мои поздравления по случаю замужества. — Он приветственно поднял руку. — Прошу вас, присаживайтесь.

— Спасибо. — Рэйко поднялась по ступеням в беседку и опустилась на колени напротив старика. Теплый солнечный свет струился через решетчатые стены. От ветра прикрывала раздвижная ширма. — Я искала вас повсюду — в доме в Гинзе, в театрах. Пока один из ваших коллег не сказан, что вы начали путь паломника по храмам и кумирням. Я так рада, что нашла вас до отъезда из Эдо.

— Хочу перед смертью посетить великие святые места. Но что послужило причиной вашего внезапного желания повидать своего старого учителя музыки? — улыбнулся старик. — Уж, думаю, не стремление получить дополнительные уроки.

Рэйко печально усмехнулась. Шесть лет, в течение которых сэнсэй Фукузава учил ее играть на кото, она была неважной ученицей. Когда обучение закончилось, она с облегчением отложила инструмент и больше никогда к нему не прикасалась. И только сейчас пожалела о бесплодных усилиях сэнсэя, стыдясь глупости, с которой отвергла искусство, которому он посвятил свою жизнь. Прав был отец, говоря об ее чрезмерной самоуверенности, а Сано — об упрямой настойчивости. Она должна признать и побороть эти недостатки.

— Я хочу извиниться за свою леность, — сказана Рэйко, хотя смирение давалось ей непросто. — И еще я по вас соскучилась, — добавила она, только сейчас понимая, насколько это соответствует действительности. Сэнсэй Фукузава никогда не бранил и не наказывал ее за плохое поведение. В отличие от других учителей, которые злились, пугали и даже били нерадивых учеников, он всегда был терпелив и добр. Он развил скромный талант Рэйко насколько это было возможно и при этом оставил ей тихую пристань, где она спасалась от критики всех остальных. Разве тот факт, что она способна оценить столь незаурядную личность, не означает, что ее строптивый характер меняется в лучшую сторону?

— Не нужно извинений, достаточно видеть, что вы становитесь зрелым человеком, — сказал старик, словно повторяя ее мысли. — Но я подозреваю, что имеется важная причина, по которой я удостоился чести заслужить ваше внимание? — улыбнулся он.

— Да, — призналась Рэйко, вспоминая его способность видеть людей насквозь, словно музыка позволила ему заглядывать в людские души. — Я расследую убийство госпожи Харумэ и слышала, что последний месяц вы провели в замке, давая уроки дамам из Больших Внутренних Покоев. — Возраст и репутация сделали его одним из немногих мужчин, допущенных туда. — Я бы хотела знать, не видели ли вы или не слышала чего-то, что помогло бы мне найти убийцу.

— А-а… — Сэнсэй Фукузава пробежал своими сучковатыми пальцами по струнам кото, пристально глядя на Рэйко. Зазвучала печальная мелодия. Хотя старик был полон доброжелательности, в музыкальной фразе Рэйко прочла неодобрение. Огорченная, она поспешила оправдаться перед своим старым учителем. Объяснив, почему хочет расследовать убийство, Рэйко сообщила последние новости, которые усилили ее решимость раскрыть дело.

— Кузина Эри сегодня утром рассказала мне о слухе, гуляющем по замку. Мать сёгуна явно завела с Харумэ роман, который закончился печально. Все говорят, что госпожа Кэйсо-ин написала Харумэ письмо, в котором угрожала ее убить, и, следовательно, является убийцей. Не знаю, есть ли такое письмо и означает ли это, что она убийца. Но другой главный подозреваемый моего мужа — лейтенант Кусида — исчез. На него сильно давят, чтобы он раскрыл это преступление. Если до него дойдет этот слух и он найдет письмо, то Сано может обвинить Кэйсо-ин в отравлении Харумэ. Но что, если он ошибется и она окажется невиновной? Его казнят за измену. А я, его жена, умру вместе с ним.

Сцепив руки на коленях, Рэйко пыталась побороть поднявшийся в ее душе страх.

— Я не могу зависеть от того, найдет ли мой муж убийцу и сумеет ли меня защитить. Разве у женщины нет права спасать свою жизнь?

Музыка кото зазвучала мягче, и сэнсэй Фукузава кивнул.

— Если моя бывшая ученица попала в беду, я с радостью помогу. Дайте подумать… — Продолжая играть, он смотрел на прогулочную лодку, плывущую по Лотосовому пруду. Потом вздохнул и покачал головой: — Увы, в моем возрасте недавние события меркнут в памяти, а случившееся тридцать лет назад ясно как день. Я помню каждую ноту своего первого выступления, а месяца, что я провел в замке Эдо… — Он печально пожал плечами. — Во время уроков мы с дамами много беседовали. Между ними часто вспыхивали ссоры, и женщины постоянно сплетничали, однако я не помню ничего необычного из того, что они говорили и делали. Не могу припомнить и встреч с госпожой Харумэ. У меня не было предчувствия, что она умрет. Мне очень жаль. Похоже, вы впустую потратили время. Пожалуйста, простите меня, — добавил он.

— Ничего страшного, здесь нет вашей вины, — сказала Рэйко, пряча разочарование. В своей молодой дерзости она переоценила свои детективные таланты и ценность своих контактов. И вот действительность избавляет ее от иллюзий.

Она оборвала последнюю ниточку, не раскроет преступление и не сможет спасти свою жизнь. Правда, она узнала о ссоре между госпожой Ишитэру и Харумэ и о том, что лейтенант Кусида побывал в комнате последней незадолго до убийства. Однако эти сведения ни к чему не привели. Рэйко сердилась на себя, а заодно и на всех других женщин. Она обычная домохозяйка, которой остается только ждать, когда солдаты потащат ее на казнь!

Но под злостью скрывались и другие эмоции. Хоть Рэйко и сожалела, что не может доказать своего превосходства над Сано, переиграв его на собственном поле, она поняла, что мечтает порадовать его, найдя убийцу госпожи Харумэ. Она хочет нравиться ему, добиться его уважения. Даже стыдясь неудачи, она сожалела об утраченной надежде на любовь.

Звук кото оборвался.

— Погодите-ка, — сказал сэнсэй Фукузава. — Я все-таки кое-что вспомнил. Это было так странно. Как же я мог забыть? — Он поцокал языком, сетуя на плохую память, а Рэйко снова воспрянула духом. — Я видел в Больших Внутренних Покоях человека, которого там быть никак не могло. Это случилось… дайте подумать… дня два назад.

— Но к тому времени госпожа Харумэ была уже мертва, — расстроилась Рэйко. Надежды опять улетучились. — Вы не могли видеть убийцу, который приходил подмешать в тушь яд. Если только… вы абсолютно уверены во времени?

— На этот раз да, поскольку случай был особый. Я заканчивал свой последний урок, прежде чем покинуть замок Эдо и отправиться в паломничество, когда со мной случился приступ диареи. Я бросился в туалет. А когда возвращался в музыкальную комнату, увидел его в коридоре. Даже если он не имеет отношения к убийству, то в замке явно происходит что-то странное. Мне, конечно, следовало доложить о случившемся. Но теперь вы расскажете мужу, а он, возможно, предпримет необходимые меры.

— Так кого вы видели? — нетерпеливо спросила Рэйко. Вдруг это убийца, повторно явившийся на место преступления?

— Актера из театра но Ситисабуро.

Рэйко смешалась.

— Любовника канцлера Янагисавы? Но он не входит в список подозреваемых. И как он проник в Большие Внутренние Покои? Даже если ему удалось прошмыгнуть мимо часовых, дворцовые стражники все равно выкинули бы его за ворота.

— Сомневаюсь, что, кроме меня, его кто-то узнал, — сказал старый музыкант, — потому что он переоделся в молодую женщину — надел женское кимоно и парик с длинными волосами. Ситисабуро часто играет женщин на сцене — ему ничего не стоит скопировать их повадки. Он выглядел как обитательница Больших Внутренних Покоев. Коридоры плохо освещены, а он старался прятать лицо.

— Как же вам удалось его разглядеть?

Сэнсэй Фукузава ухмыльнулся.

— Я многие годы аккомпанировал в театре. Видел сотни актеров. Мужчина, изображающий женщин, всегда выдает себя мелкими деталями, которые остаются незамеченными для публики. Но мой глаз отточен. Даже лучший оннагата меня не проведет. Ситисабуро выдала походка. Его шаги слишком тяжелы для женщины. Я тут же отметил про себя: «Это юноша, а не девушка».

Рэйко охватило волнение. Если ее подозрения верны, то какое счастье, что она нашла столь проницательного наблюдателя, как сэнсэй Фукузава! Быть может, она еще докажет, что способна быть детективом, а заодно и спасти себе жизнь. Подавив волнение, она постаралась остаться объективной и наверняка убедиться, что права, прежде чем делать выводы.

— А как вы определили, что это именно Ситисабуро, а не какой-то другой мужчина, если не видели его лица? — спросила она.

— Семья Ситисабуро — старинный известный клан актеров, — пояснил сэнсэй Фукузава. — Они поколениями вырабатывали собственную уникальную сценическую технику — ненавязчивые жесты и модуляции голоса, известные только специалистам по драме но. Я видел игру Ситисабуро. Когда он поворачивал за угол впереди меня, то приподнял подол халата в манере, изобретенной его дедом, которому я частенько аккомпанировал.

Сэнсэй Фукузава продемонстрировал эту манеру, взяв полу кимоно большим и указательным пальцами и загнув остальные к ладони.

— Это определенно был Ситисабуро.

— А что он делал? — От волнения слова давались Рэйко с трудом.

— Мне тоже стало любопытно, и я последовал за ним. Он все время оглядывался, но меня не заметил — их семья всегда страдала плохим зрением, хотя все они держались так, словно видят прекрасно. Он прошел к апартаментам госпожи Кэйсо-ин. Стражников снаружи не было, хотя там всегда стоял пост, когда я играл для матери сёгуна. И вокруг вообще не было ни души. Ситисабуро вошел без стука и оставался там несколько минут. Я ждал за углом. Он вышел, пряча что-то в рукаве. Я слышат, как шуршала бумага.

Рэйко подумала о связи Ситисабуро с канцлером Янагисавой, врагом мужа. Она знала о попытках Янагисавы организовать убийство Сано, разрушить его репутацию и подорвать влияние на сёгуна. Ее подозрения начали обретать очертания. Янагисава подкупил стражников госпожи Кэйсо-ин, чтобы они оставили посты? Охваченная нехорошим предчувствием, она спросила:

— И что же было потом?

— Ситисабуро быстро прошел через женскую половину. Я едва поспевал за ним. Он проскользнул в спальню в конце коридора.

«Комната госпожи Харумэ», — подумала Рэйко. От ужаса и ликования кружилась голова, когда она размышляла, какие политические страсти кипят вокруг убийства — наследование, ревность и борьба за власть, слухи о госпоже Кэйсо-ин. Тайный визит Ситисабуро соединял все это в единую мозаику, грозившую катастрофой.

— Я приложил ухо к стене, — продолжал старик. — И услышал, что Ситисабуро роется в шкафах. Когда он вышел, руки у него были пусты. Я хотел было призвать его к ответу, но снова почувствовал себя плохо. Ситисабуро исчез. Болезненное состояние не позволило мне немедленно доложить об увиденном, а потом я был занят завершением уроков и прощанием с дамами, да так и позабыл обо всем.

Последний фрагмент мозаики встал на место. Рэйко вскочила.

— Что-нибудь случилось, детка? — испугался старый учитель музыки. — Вы куда?

— Простите, сэнсэй Фукузава, но я должна немедленно ехать. Это очень важно!

Поклонившись, Рэйко торопливо распрощалась со стариком, сбежала с холма и запрыгнула в ожидавший ее паланкин.

— Везите меня назад в замок Эдо, — приказала она носильщикам. — И побыстрее!

Она не сомневалась, что Сано начнет расследовать слухи о госпоже Кэйсо-ин и обязательно найдет подтверждающие их улики. Честь и долг заставят его выдвинуть против нее обвинение в убийстве независимо от последствий. Рэйко знала, что Сано находится в страшной опасности. Только она может спасти его — и себя — от бесчестья и смерти. Нужно срочно предупредить его, пока он не ступил в расставленную западню. Но пока Рэйко ехала в паланкине, подгоняя носильщиков, в ее душе шевельнулись сомнения.

Если у нее все получится, будет ли Сано благодарен ей за содеянное? Или ее непослушание разрушит все шансы на любовь между ними?

30

— Показания госпожи Ишитэру, письмо, дневник и заявление отца Харумэ дают слишком много улик против госпожи Кэйсо-ин, чтобы не обращать на них внимания, — сказал Сано Хирате. — Мы не можем больше тянуть с ее допросом. К тому же монах Рюко вполне подходит под описание человека, зарезавшего Шойэя.

Сано уже рассказал, как нашел торговца лекарствами и упустил его убийцу. Он также поведал Хирате, что отнес снадобья, найденные в комнате Шойэя, доктору Ито, который обнаружил среди них яд. Они шли по сумеречным улицам Чиновничьего квартала замка Эдо, направляясь во дворец. Крыши черными силуэтами упирались в небо, терявшее свой синий цвет. Над западными горами еще виднелись оранжево-красные отблески заката. Перистые подкрашенные облака пятнали небосвод, словно брызги крови. От каменных стен шел холод, пронизывающий до костей. Сано нес дневник Харумэ и вложенное внутрь письмо госпожи Кэйсо-ин.

— Мы просто послушаем, что расскажут обо всем этом Кэйсо-ин и Рюко. Пока это не официальное предъявление обвинения, — успокаивающе сказал он.

Но оба понимали, что Кэйсо-ин и Рюко вполне могут расценить их вопросы как обвинение в убийстве, и заподозрить Сано и Хирату в государственной измене. Слово этой парочки будет противопоставлено их слову — а судить, в конечном счете, станет сёгун. Каковы шансы, что Цунаёси Токугава примет их сторону, а не сторону любимой мамочки?

Сано представил, что на него падает холодная тень палача, длинный клинок на фоне огороженной площадки, где умирают изменники. И Рэйко увидит то же, что и он… К горлу подступил комок. Похоже, Хирата чувствовал себя не лучше. Он побледнел и непрерывно смаргивал слезы. Странно, он уже спал в постели, когда Сано вернулся домой. Хоть Хирата нетвердо стоял на ногах и с трудом пришел в себя, когда его разбудили, он настаивал на том, что в порядке. Передав информацию, полученную от госпожи Ишитэру, он не проронил больше ни слова и старался не встречаться глазами с Сано. Сано пожалел Хирату — новости наложницы были серьезным ударом, и он, вероятно, винит себя за то, что принес улики, вынуждающие их действовать.

— Все будет хорошо, — сказал Сано, обращаясь не столько к Хирате, сколько к себе.

Войдя в апартаменты матери сёгуна, Сано и Хирата нашли госпожу Кэйсо-ин и ее монаха сидящими на подушках в освещенной фонарями гостиной. На них были одинаковые халаты из пурпурного атласа с золотыми хризантемами. И цвет, и цветок являлись отличительными знаками императорской семьи. «Императрица и император Японии», — подумал Сано, вспомнив, что сказала госпожа Ишитэру об амбициях этой парочки. Их ноги у квадратной рамы угольной жаровни были прикрыты одеялом. Вокруг стояли блюда с супом, овощами, перепелиными яйцами, жареными креветками, сушеными фруктами, рыбой, приготовленной на пару, бутылка саке и чайник с чаем. Госпожа Кэйсо-ин жевала креветку. Рюко только закончил сдавать карты. Когда Сано и Хирата опустились на колени и поклонились, он отложил карты в сторону, и в его глазах мелькнула настороженность. Госпожа Кэйсо-ин облизала сальные пальцы.

— Как приятно снова видеть вас, сёсакан Сано. И вашего помощника тоже. — Она взглянула на Хирату, который сидел, уставившись в пол. — Могу я предложить вам закусить?

— Спасибо, но мы уже поели, — вежливо отказался Сано. От запаха рыбы и чеснока его мутило, он не смог бы проглотить ни кусочка.

— Тогда, может, выпьете?

— Не думаю, что сёсакан-сама пришел со светским визитом, госпожа, — сказал Рюко и повернулся к Сано: — Чем можем быть вам полезны?

Хотя Сано встречал Рюко во время религиозных церемоний, они лишь обменивались приветствиями, однако репутация монаха была ему известна. Царящая в комнате атмосфера подтверждала слухи о его близости с Кэйсо-ин. Встретившись с проницательными глазами Рюко, Сано понял, что тот является мозговым центром в тени ее власти. Открытие не порадовало Сано. Его главным аргументом в пользу невиновности Кэйсо-ин была ее добродушная глупость, однако, имея в союзниках Рюко, ей не обязательно быть злой или коварной, чтобы совершить убийство.

— Пожалуйста, простите нас за вторжение, досточтимая госпожа, но я должен поговорить с вами о Харумэ.

— Разве мы этого не делали? — Госпожа Кэйсо-ин нахмурилась в смятении. — Не знаю, что еще вам сказать.

Ища поддержки, она повернулась к Рюко, но тот неотрывно смотрел на дневник в руках Сано. Застывшее лицо скрывало все его мысли и чувства.

— В последнее время возникло несколько новых обстоятельств, — сказал Сано. У него было такое чувство, словно он пересекает линию, отделяющую безопасную территорию от поля боя. — Каковы были ваши отношения с Харумэ? — спросил он.

Пожав плечами, Кэйсо-ин засунула в рот маринованную редьку.

— Мне она очень нравилась.

— Значит, вы были друзьями? — продолжал Сано.

— Естественно.

— Или больше, чем просто друзьями?

— Что вы имеете в виду? — встрял монах Рюко.

Сано не обратив на него внимания.

— Это дневник Харумэ. — Он развязал шнурок и прочел тайные строки о любви, выделив голосом финальную часть: — «Но увы! Твое положение и известность опасны для нас. Мы никогда не сможем пройти вместе при свете дня. И все же любовь вечна; ты со мной навсегда, как и я с тобой, в душе, хоть и не в браке». Харумэ это написала о вас, госпожа Кэйсо-ин? — спросил Сано.

У Кэйсо-ин отвалилась челюсть, открыв отвратительную мешанину пережеванной пищи.

— Невероятно!

— Ссылка на положение и известность указывает на вас, — сказал Сано.

— Но отсутствует упоминание имени госпожи Кэйсо-ин, — вмешался в разговор Рюко. — Харумэ упоминает в дневнике, что они были любовницами?

— Нет, — признал Сано.

— Значит, она, должно быть, писала о ком-то другом. — Голос Рюко оставался вежливо-тихим, но он вытащил ноги из-под одеяла, как будто ему стало жарко.

— Незадолго до смерти, — сказал Сано, — она умоляла отца забрать ее из замка Эдо. Говорила, что кого-то боится. Не вас ли, госпожа Кэйсо-ин?

— Абсурд! — Кэйсо-ин злобно сжевала рисовый шарик. Ее реакция естественна, или она играет? — Я относилась к Харумэ с добротой и любовью.

— Госпоже не нравятся ваши намеки, сёсакан-сама. — В голосе Рюко послышались предостерегающие ноты. — Если вы не лишились разума, то уйдете немедленно, пока она не решила выразить свое неудовольствие по официальным каналам.

Угроза, хоть и ожидаемая, не стала от этого менее страшной. Если бы Сано беседовал с госпожой Кэйсо-ин с глазу на глаз, он сумел бы убедиться в ее невиновности или добиться признания, не вступая в открытое противоборство. Но Рюко ни за что не позволит своей покровительнице признаться в убийстве, поскольку в этом случае ему придется разделить с ней наказание. Он станет спасать свою шкуру, нападая на Сано… особенно если является соучастником убийства нерожденного наследника сёгуна. Сано проклинал в душе свое правдоискательство, но требования чести и долга были выше собственной безопасности. Собравшись с духом, он достал письмо.

— Вы узнаете это, госпожа Кэйсо-ин? — спросил Сано и прочел: — «Ты не любишь меня. Как бы мне ни хотелось в это верить, я не могу больше отрицать очевидное».

Озвучивая горькие обвинения, ревнивую страсть и мольбы о любви Харумэ, Сано время от времени смотрел на реакцию слушателей. Глаза Кэйсо-ин раскрывались все шире и шире, она осунулась от потрясения. Скептицизм на лице Рюко сменился испугом. Они походили на схваченных за руку преступников. Сано не ощущал особого удовлетворения. Добиться обвинения госпожи Кэйсо-ин будет непросто при судебной системе, которую контролирует ее сын, — ценой попытки может стать собственная жизнь.

— «Я хочу увидеть, что ты тоже страдаешь. Я могла бы ударить тебя ножом и смотреть, как по капле вытекает кровь.

Могла бы отравить тебя и наблюдать за твоими муками. Когда ты будешь молить о пощаде, я лишь засмеюсь и скажу: „Вот каково это — чувствовать! Если ты не будешь любить меня, я тебя убью!“»

В комнате воцарилось молчание. Госпожа Кэйсо-ин и Рюко сидели как парализованные. Из-за дыма, запахов еды и удушающего жара Сано подташнивало.

Кэйсо-ин зашлась в кашле, хватаясь за горло.

— Помогите! — выдохнула она.

Рюко похлопал ее по спине.

— Воды! — приказал он. — Она подавилась едой!

Хирата вскочил и налил монаху воды из глиняного кувшина, тот поднес ее к губам Кэйсо-ин.

— Попейте, госпожа, — требовательно проговорил Рюко.

Ее лицо покраснело; после того как ее вырвало, Кэйсо-ин захрипела, глаза наполнились слезами. Она стала жадно пить воду, проливая на кимоно.

Рюко гневно взглянул на Сано:

— Посмотрите, что вы натворили!

Сано помнил, как Кэйсо-ин упала в обморок, услышав, что Харумэ убили. Что это было? Спектакль, разыгранный с целью скрыть, что ей это уже известно? Умный ход или действительно горе?

Кэйсо-ин откинулась на подушки, Рюко обмахивал ее веером.

— Вы написали Харумэ это письмо. Вы угрожали убить ее, — сказал Сано.

— Нет, нет… — Госпожа Кэйсо-ин, протестуя, слабо махнула руками.

— Где вы это взяли? — спросил Рюко. — Дайте мне взглянуть.

Сано поднял письмо, держа его на безопасном расстоянии от монаха, — он не хотел, чтобы улика сгорела в угольной жаровне.

— В комнате Харумэ, — сказал он.

— Этого не может быть! — в один голос вскричала парочка. Лицо Рюко стало пепельно-серым, в глазах заплескался ужас. Резко выпрямившись, госпожа Кэйсо-ин сказала:

— Я действительно написала это письмо. Но не Харумэ. Оно предназначалось самому любимому человеку, который как раз здесь присутствует! — Она немощной рукой вцепилась Рюко в рукав.

Умелый ход, обдумать который она успела благодаря застрявшей в горле пище? Рюко тоже быстро пришел в себя.

— Госпожа говорит правду, — подтвердил он. — Каждый раз, чувствуя, что я недостаточно внимателен, она гневается и изливает свои обиды в письмах. Иногда она угрожает меня убить, хотя на самом деле и не помышляет об этом. Это письмо я получил несколько месяцев назад. Как обычно, мы помирились, и я вернул его ей.

— Да, да, все именно так, — закивала Кэйсо-ин.

Монах уже полностью контролировал себя, однако под его спокойствием Сано чувствовал затаенный страх.

— В этом письме нет доказательств, что оно написано Харумэ, — сказал Рюко. — Вы ошиблись, сёсакан-сама.

— Но в нем также нет ничего, что указывало бы на вас, — возразил Сано. — И я нашел его спрятанным в рукаве кимоно Харумэ. Как вы объясните это?

— Она… она, видимо, украла его из моих апартаментов, — выпалила Кэйсо-ин. Она не умела так прятать эмоции, как Рюко, ее громкое учащенное дыхание выдавало испуг. — Да, видимо, так и есть.

— А зачем ей было это делать? — спросил Сано, которого не убедили слова Кэйсо-ин. Парочка смотрела на него в молчаливом смятении. Явственный запах страха наполнял комнату. Сано понимал, что он исходит не только от Кэйсо-ин и Рюко, но и от них с Хиратой. Он выдал последнюю, решающую улику: — У нас есть свидетель, который слышал, как вы замышляли убийство Харумэ и ее неродившегося ребенка, чтобы его превосходительство оставался сёгуном до конца дней, а вы сохранили свое влияние на него.

— Это ложь! — воскликнула Кэйсо-ин. — Я никогда бы не совершила столь ужасной вещи, и мой любимый тоже!

— Какой свидетель? — спросил Рюко. Потом замешательство на его лице сменила догадка. От злости у него обострились скулы. — Это Ишитэру, коварная шлюха, которая спит и видит, чтобы заменить мою госпожу в роли матери правителя Японии. Это она оболгала нас, поскольку сама убила Харумэ! — Он пристально смотрел на Сано. — А вы хотите обвинить нас в убийстве, чтобы самому контролировать сёгуна. Вы сфабриковали дневник, подбросили письмо и заплатили отцу Харумэ, чтобы бросить подозрение на мою госпожу.

Сано охватило отчаяние. Значит, вот такой будет линия зашиты Кэйсо-ин и Рюко против его обвинений. Несомненно, это покажется достаточно убедительным не слишком проницательному Цунаёси Токугаве.

— Предположим, что Харумэ имела доступ в ваши апартаменты, — сказал Сано, — но ведь и вы могли побывать у нее. Это вы подмешали яд в тушь, госпожа Кэйсо-ин?

— Нет. Нет! — Ее голос сорвался, лицо Кэйсо-ин побледнело, и она схватилась за грудь.

— Госпожа, что с вами?! — всполошился Рюко.

— Где вы находились сегодня между часом змеи и полуднем? — обратился к нему Сано.

— Я медитировал у себя дома.

— Вы были один?

Кэйсо-ин страдальчески охала.

— Да, я был один. К чему вы клоните на этот раз? — В голосе монаха сквозило нетерпение.

— Торговец, который продал яд убийце Харумэ, сегодня был убит, — сказал Сано.

— И у вас хватает дерзости предполагать, что это сделал я? — Злость на лице Рюко не скрывала испуга. На его халате проступали темные пятна пота, руки дрожали, когда он укладывал стонущую Кэйсо-ин на подушки.

— Кто-нибудь может подтвердить, что этим утром вы не были на пристани в Дайконе?

— Это нелепость! Я не знаю никаких торговцев лекарствами. — Рюко погладил лоб своей покровительницы. — Что с вами, госпожа?

— Это приступ, — прошептала госпожа Кэйсо-ин. — Помогите… у меня приступ!

— Стража! — крикнул монах Рюко. — Приведите доктора Китано. — Потом он повернул к Сано искаженное яростью и страхом лицо: — Если она умрет, то виноваты в этом будете вы!

Сано не верил, что старухе действительно плохо, и не собирался дать ей своими трюками отвлечь его от установления факта, что у Рюко нет алиби на время убийства Шойэя. Неопровержимость улик заставила его перейти черту, которую он так надеялся никогда не пересекать.

— Я вынужден обвинить вас обоих в убийстве Харумэ и ее нерожденного ребенка, — сказал он, ощущая невыносимую тяжесть в душе. — И в заговоре против режима Токугавы.

Теперь сёгуну решать, где правда, а где ложь. Обменявшись смиренными взглядами, Сано и Хирата поднялись, чтобы уйти.

— Вы преступники! — крикнул им монах Рюко, когда госпожа Кэйсо-ин с рыданиями попыталась подняться. — Вы затеяли заговор против моей госпожи ради продвижения по службе да еще поставили под угрозу ее здоровье. Но вам это не сойдет с рук. Когда его превосходительство обо всем узнает, мы посмотрим, кто сохранит его расположение… а кто умрет изменником!

Дверь открылась, и монах облегченно воскликнул:

— Ну наконец-то, доктор!

Однако это оказался один из детективов Сано, которого сопровождали дворцовые стражники. Он протянул свернутый лист бумаги.

— Простите, что прерываю вас, сёсакан-сама, но у меня срочное послание от вашей жены. Она настаивала, чтобы вы прочли его до того, как покинете это место.

Сано с удивлением смотрел на письмо, недоумевая, что могла сообщить Рэйко, не дожидаясь его возвращения домой. Пока Рюко хлопотал возле Кэйсо-ин, Сано прочел:

«Досточтимый муж!

Хоть вы и приказали мне держаться подальше от расследования убийства, я снова не послушала вас. Но, прошу вас, не гневайтесь на меня и внимательно отнеситесь к моим словам.

Я узнала из достоверного источника, что актер Ситисабуро, переодевшись женщиной, тайно проник в Большие Внутренние Покои в день смерти госпожи Харумэ. Он взял что-то в спальне госпожи Кэйсо-ин и переложил в комнату госпожи Харумэ. Я уверена, что это было письмо, призванное навлечь на госпожу Кэйсо-ин подозрения в убийстве. Еще я уверена, что Ситисабуро украл письмо по приказу канцлера Янагисавы и подбросил его на место преступления для того, чтобы вы его нашли. Видимо, канцлер пытается подставить госпожу Кэйсо-ин и вынудить вас обвинить ее в убийстве.

Ради вас и меня, умоляю, не попадитесь в эту ловушку!

Рэйко».

Потрясенный Сано онемел. Потом он молча передал письмо Хирате. Несмотря на свои прежние сомнения в детективных способностях Рэйко, он вполне оценил ее версию. Сано понял, что госпожа Кэйсо-ин для Янагисавы еще больший соперник, чем он сам. И план был явно в его духе. Это объясняло и его доброжелательность, которую он демонстрировал в последнее время: канцлер надеялся в скором времени избавиться и от Сано, и от госпожи Кэйсо-ин — основного препятствия на пути к власти. Его шпионы, видимо, узнали о существовании письма во время очередного обыска Больших Внутренних Покоев. Он помогал Сано и противодействовал попыткам Кэйсо-ин прекратить расследование, поскольку хотел, чтобы письмо стало достоянием гласности. Известие о беременности Харумэ играло ему на руку, переводя заурядное убийство в разряд государственной измены — преступления, которое уничтожит его соперников.

Теперь Сано понял, что тайный текст в дневнике и послание Харумэ отцу должны указывать на кого-то другого, а не на госпожу Кэйсо-ин. Госпожа же Ишитэру, видимо, солгала. Выдвинутая им версия без этого письма разваливалась на части. Сано по-новому взглянул на Кэйсо-ин и Рюко. В страданиях Кэйсо-ин он увидел муки ложно обвиненной женщины, а у Рюко отчаяние невинного человека, борющегося за собственную жизнь. Послание Рэйко пришло вовремя, чтобы не дать ему выдвинуть против них официальные обвинения, но сможет ли он поправить уже сделанное?

— Сёсакан-сама, что будем делать? — На лице Хираты Сано читал собственный испуг.

Кэйсо-ин рвало в ночную вазу, Рюко поддерживал ее голову. Опустившись рядом с ними на колени, Сано поклонился.

— Досточтимые госпожа Кэйсо-ин и господин Рюко. Я должен принести вам свои извинения. Я совершил ужасную ошибку. — Он быстро изложил содержание письма Рэйко и добавил собственные наблюдения, подтверждающие ее правоту. — Я нижайше прошу меня извинить.

Ошеломленная Кэйсо-ин открыла рот. Рюко уставился на Сано и, качая головой, обдумывал возникшую ситуацию.

— Ай-я, симпатичный и приятный человек, канцлер Янагисава, — скрипуче протянула она. — Просто не могу поверить, что он способен сделать с нами такое.

— Поверьте, госпожа, — мрачно произнес Рюко. В отличие от своей покровительницы он прекрасно разбирался в реалиях политики бакуфу и был готов принять объяснения Сано.

— Ужасно! Конечно, я прощаю вас, сёсакан Сано.

Хоть Рюко и оставался холодным — он не мог так легко простить Сано, — но тоже кивнул.

— Похоже, нам следует забыть нашу ссору и объединиться против большего зла.

Сано облегченно вздохнул и поклонился.

— Согласен.

Вместе с Хиратой, госпожой Кэйсо-ин и монахом Рюко они разработали план устранения канцлера Янагисавы.

31

Сидя в своей комнате, Рэйко ожидала известий, которые должны определить ее судьбу. Служанки зажгли лампы у постели, расстелили матрас и выложили на нем ее ночные халаты. Однако пока на Рэйко была одежда, в которой она ездила в храм Дзодзё. Меряя шагами спальню, она каждый раз напряженно замирала, слыша на улице голоса. Особняк был погружен в тишину, слуги и детективы спали. Только Рэйко бодрствовала.

Если ее послание не дошло до Сано вовремя, то скоро здесь появятся солдаты, чтобы отобрать имение и арестовать ее, жену изменника, который посмел оскорбить мать сёгуна. Если же Сано получил ее письмо и прислушался к предостережению, они спасены от позорной смерти, но вряд ли он простит ей непослушание. Многие гордые самураи скорее умрут, чем позволят себе потерять лицо. Возможно, сегодня же ночью Сано отправит ее обратно к отцу. Как бы там ни было, ее брак разрушен.

Оглядываясь назад, Рэйко видела свои ошибки. Почему она не уступила мужской гордости Сано и не пошла на компромисс, а вместо этого с самого начала оттолкнула его? Она всегда старалась получить невозможное. Ее страстная натура стоила ей мужчины, который не желал уступать, злил и одновременно привлекал, мужчины, которого она ненавидела и о котором мечтала.

Мужчины, которого она любила.

Прозрение отозвалось в душе сладостной болью. Ей мучительно хотелось узнать, что произошло в апартаментах госпожи Кэйсо-ин, чтобы кончилась наконец ужасная неопределенность.

Пламя в лампе колебалось, как слабый лучик надежды в кромешной тьме. Горячие угли в жаровне с легким шорохом превращались в золу. Тень Рэйко скользила по мебели, бумажным перегородкам и расписным стенам. От мрачных предчувствий она была как натянутая струна.

Около полуночи послышались тихие шаги. Настал момент, которого Рэйко ждала и боялась. Возможно, сёгун намерен потихоньку вывезти изменников из замка Эдо и втайне казнить, чтобы сохранить видимость неуязвимости режима Токугавы. Или, может быть, Сано прислал человека, чтобы без шума удалить ее из дома и избежать таким образом скандала? Но Рэйко не из тех, кто пасует перед опасностью. Она поспешила к двери и распахнула ее.

В коридоре стоял один Сано. Рэйко в смятении отступила. Она не ожидала его увидеть, да и выглядел он как-то странно. Красивое лицо осунулось от усталости. На поясе не было мечей. Взгляд печален — высокомерия как не бывало. Впервые Рэйко увидела его истинное лицо, а не продукт тысячелетней самурайской тренировки и дисциплины. От смущения она не могла произнести ни слова.

Тишину нарушил Сано.

— Можно войти?

Рэйко воспротивилась бы приказу, но уступила прозвучавшей в его голосе мольбе. Она пропустила Сано в комнату и закрыла дверь. Все в доме спали, и они были словно одни в целом мире. Непривычная беззащитность Сано странным образом усиливала ощущение его присутствия, барьер, стоявший между ними, рухнул. Теперь Рэйко остро ощущала, что они мужчина и женщина, а не противоборствующие стороны. В душе зародилось предчувствие перемен. Но что должно произойти, она не знала.

Скрывая смущение, Рэйко выпалила:

— Я вас не ждала.

В тот же самый момент Сано сказал:

— Прости, что побеспокоил тебя так поздно. — И после неловкой паузы продолжил: — Я получил твое письмо и хотел поблагодарить. Ты спасла меня от большой ошибки.

Он рассказал, что случилось с госпожой Кэйсо-ин. Представив, как близко они подошли к краю пропасти, Рэйко задрожала от ужаса. Хорошо, что все уже позади. Но вопрос их взаимоотношений оставался открытым. И если оставить все как есть, непрекращающаяся война самолюбий погубит их обоих. Влечение к Сано становилось все сильнее, но Рэйко не могла отказаться от своей мечты, особенно после того, как доказала, на что способна. Когда он закончил свой рассказ, она отвернулась, чтобы не выдать своих истинных чувств.

— Рэйко-сан. — К ее изумлению, Сано опустился перед ней на колени. — Я недооценил ваших способностей и прошу принять мои извинения. Если бы я был хоть наполовину таким проницательным детективом, как вы, то смог бы разгадать планы канцлера Янагисавы и избежать многих неприятностей. — Он горько усмехнулся. — Но я был глуп. И слеп. И упрям. — Слова давались ему с трудом и, казалось, причиняли боль. — Я не должен был отказываться от вашей помощи.

Рэйко удивленно смотрела на него. Самурай, склонившийся перед женщиной и признающий свои ошибки? Рэйко всегда восхищалась его храбростью и принципиальностью, а теперь ее потрясла его покорность. Она-то знала, что признать свою неправоту гораздо труднее, чем биться на мечах. Лед ее упрямства начал таять.

— Мне не просто доверять людям, — продолжал тем временем Сано. — Я всегда стараюсь все делать сам — не хочу, чтобы кто-то пострадал… но еще и потому, что думаю, будто сам могу сделать лучше. — Краска залила его щеки, и он заговорил быстрее, словно стараясь закончить мысль, пока его не покинула смелость: — Вы показали мне, каким я был самовлюбленным глупцом. Вы были правы, отказавшись на полпути бросить расследование убийства и доверить мне свою судьбу. Я не стану упрекать вас, если вы решите вернуться к отцу. Если вы не хотите жить со мной, я готов вас отпустить.

Но если вы дадите мне время, чтобы изменить свой характер и научиться быть тем мужем, которого вы заслуживаете… — Он втянул воздух и резко выдохнул. — Я пытаюсь сказать, что очень хочу, чтобы ты не покидала меня. Потому что я люблю тебя, Рэйко. — Он отвернулся. — И… я хочу тебя.

Его слова потрясли Рэйко. Сано снова посмотрел ей в глаза, он больше не колебался, голос зазвучал уверенно и искренне.

— Ты нужна мне не только как жена и мать моих детей, не только для удовольствия, но как напарник в работе. Как верный друг.

Рэйко не верила своим ушам. Сано не просто ответил на ее любовь, но предложил ей брак на ее условиях! Она может обладать им, не теряя при этом себя. Ее охватила радость. Наслаждаясь триумфом, она замерла, не в силах даже вздохнуть. Но Сано ждет ее решения, взволнованно вглядываясь в лицо. От нахлынувших чувств у Рэйко перехватило горло, говорить она не могла, поэтому ответила единственно возможным способом — протянула Сано руку.

Он порывисто сжал ее ладонь своими теплыми сильными пальцами. Поднявшись на ноги, Сано посмотрел в ее глаза. Теперь они говорили без слов. Взгляд Рэйко светился любовью. Теперь они оба поверили — у их семьи есть будущее.

— Будет непросто, — вздохнул Сано. — Нам обоим придется меняться. Это потребует времени — и терпения. Но я готов попробовать, если ты меня поддержишь.

— Я тоже, — в смятении прошептала Рэйко.

Она была счастлива, но робела перед мужской сущностью Сано. Она ощущала его желание по тому, как он сжимал ее руку, по учащенному дыханию. Собственная незащищенность пугала ее.

Но Сано уже привлек ее к себе, и Рэйко поняла, что для нее это первое испытание их брака. Они не могут, как два солдата, маршировать по жизни плечом к плечу. Баланс власти между ними всегда будет смещаться то в одну, то в другую сторону. В любви он обладает преимуществом возраста, силы и опыта. Ее долг первой поддаться ему. Ее влечение к Сано было таким сильным, что ослабило инстинктивное сопротивление. Страсть казалась ненасытной, и Рэйко пылко прижалась к нему.

Она увидела, как потемнели его глаза, ощутила тяжелые удары сердца и пугающую твердость внизу живота. Рэйко испугалась. Но Сано, сдерживая себя, гладил ее волосы, шею, плечи. Осмелев, Рэйко прикоснулась к его груди, видневшейся в вырезе кимоно. Он сжал ее талию. Глядя в глаза друг другу, они пошли к матрасу, и Рэйко не знала, кто кого вел: Сано ее или она Сано.

Они легли, и волосы Рэйко рассыпались из-под упавших гребней. Она позволила развязать свой пояс, но когда он попытался снять с нее надетые одно на другое кимоно, отпрянула. Еще ни один мужчина не видел ее обнаженной, и она боялась его взгляда, особенно если будет нагая, а он останется одет.

Сано тут же отодвинулся.

— Прости… — Словно прочитав ее мысли, он развязал свой пояс, быстро скинул коричневое кимоно и белый нижний халат. Рэйко изумленно смотрела на него.

Его руки, грудь и плоский живот покрывали шрамы. Кожа на икрах после ожогов была розовой и морщинистой. Оставшийся в набедренной повязке Сано походил на человека, которому повезло пережить войну или пожар. Сладкая боль пронзила Рэйко. Она дотронулась до большого темного шрама чуть ниже правой ключицы.

— Откуда это у тебя? — спросила она.

Он печально улыбнулся.

— Стрела. Я был ранен в Нагасаки.

— А ожоги?

— Человек, застреливший голландского торговца, пытался замести следы, устроив пожар в моем доме.

Рэйко коснулась уродливого шрама на его левом предплечье.

— А это откуда?

— Подарок от убийцы — охотника за бундори.

— А это? — Рэйко провела по отметинам на плече мужа.

— От меча предателя, который напал на сёгуна, и наемного убийцы.

Рэйко поняла, что Сано одолел обоих. Его победы восхитили ее не меньше, чем храбрость, проявленная при выполнении долга.

Но Сано истолковал ее взгляд иначе.

— Мне жаль, что вид моего тела вызывает у тебя отвращение.

— Нет! Вовсе нет! — поспешно заверила его Рэйко. Страшные шрамы символизировали все то, что она ценила в Сано, но разве слова убедят его? Забыв о стеснительности, она сняла одежду и открыла ему свою стройную фигурку и маленькие крепкие груди. Взяв руку Сано, она положила ее себе на талию.

Облегчение, благодарность и страсть смешались в его глубоком вздохе, в его улыбке.

— Ты прекрасна, — сказал он.

Его похвала придала Рэйко смелости. Она потянула за набедренную повязку Сано. Белая хлопчатобумажная полоска устояла под ее неопытными руками, и он помог ей. Когда последний слой материи был снят, ее глазам впервые в жизни предстал готовый к любви мужчина. Размеры увиденного одновременно встревожили и взволновали ее. Она коснулась его члена, и тот запульсировал в ее ладони — стальной стержень, обтянутый нежной горячей кожей. Сано обнял ее и вновь уложил на матрас.

Рэйко испуганно задрожала: они были такими разными — сильное мощное тело против ее крошечной фигурки. Он ласкал ее грудь, целовал соски, гладил бедра. Потрясенная новыми для нее ощущениями, Рэйко отвечала робкими прикосновениями. Их отчужденность исчезла, дыхание смешалось, наслаждение разрушило все преграды. Сано стал целовать шею девушки, прижимая член к ее животу. Рэйко застонала.

Пальцы Сано скользнули между ее ног. Она почувствовала, что исходит влагой, и с готовностью повиновалась, когда он лег на нее сверху.

Сано оперся на локоть, чтобы не раздавить ее своей тяжестью, и нежно надавил членом между ног Рэйко. Но несмотря на все предосторожности, девушку пронзила острая боль. Она напряглась и вскрикнула.

— Прости, — быстро сказал Сано.

Но даже боль не могла подавить растущее желание близости. Выгнувшись дугой, Рэйко прижалась к нему всем телом.

Он начал движение, и боль постепенно отступила. Ее тело расслабилось, открываясь навстречу Сано. Рэйко пылко обнимала его, наслаждаясь удовольствием, которое он получал: смеженные веки, приоткрытые губы, прерывистое дыхание. Сано сильнее сжал ее тело, под своими пальцами она ощущала его шрамы. Ей казалось, что она лежит в объятиях героя своих грез. Затем все мысли утонули в волне нарастающего возбуждения. Рэйко стремительно понеслась в сияющую высь. Мощные толчки Сано поднимали ее все выше. И тогда она закричала, забилась в исступленном восторге, которого еще не знала.

* * *

Она была чудом, о котором Сано не смел и мечтать, поразительным сочетанием силы и хрупкости. Его плоть, словно упругая сталь, вложенная в шелковые ножны, двигалась все быстрее. Он изнемогал от желания, наслаждаясь телом и запахом Рэйко.

Их соитие и для него тоже стало совершенно новым ощущением — ему еще ни разу не приходилось быть первым мужчиной. Поэтому он страшился сделать Рэйко больно, чтобы первый опыт любви не разочаровал ее. Он слишком давно не был с женщиной и боялся, что не сможет сдерживаться достаточно долго, чтобы удовлетворить Рэйко. И теперь он был счастлив, видя ее прекрасное лицо, слыша ее стоны, и сам стремительно вознесся к пику наслаждения. Теперь можно было не сомневаться: их брак — это союз равных, в котором оба могут давать и получать удовлетворение и в повседневной жизни, и в постели.

Возбуждение росло. Погружаясь все глубже в лоно Рэйко, Сано слышал, как в висках стучит кровь, как колотится сердце. Она стонала и сильнее прижималась к нему. С криком, рожденным в самой глубине его души, Сано исторг семя, содрогаясь в очистительной агонии, столь же духовной, сколь и телесной. Горечь, злость, разочарование и печаль прошлого улетучились без остатка. Опустошенный и в то же время наполненный живительной энергией, он приподнялся на локтях и посмотрел на Рэйко.

Она улыбалась, красивая и безмятежная. С чувством, от которого перехватило дыхание, а глаза наполнились слезами, Сано улыбнулся ей в ответ. После долгих лет одиноких странствий он снова был дома. Их любовь вернула ему веру в себя и свои силы. Вместе они одолеют все.

Неожиданный громкий шум заставил их вздрогнуть: тишину взорвали смех, аплодисменты, треск хлопушек. По крыше стучали мелкие камни, в саду горели факелы, на бумажных окнах причудливо колебались тени танцующих людей. Это детективы, стражники и слуги праздновали начало семейной жизни своего хозяина, совершая традиционную церемонию первой брачной ночи.

— О нет! — рассмеялся Сано.

— Как они узнали? — смущенно улыбнулась Рэйко.

— Стенки тонкие. Кто-нибудь услышал и сообщил остальным.

Сано не сердился, более того, был тронут вниманием — и рад этому вмешательству, позволившему заполнить неловкую паузу. В дверь постучали. Они поспешно вскочили и надели кимоно. Открыв дверь, Сано увидел няньку Рэйко, О-суги, стоявшую на пороге с нагруженным подносом.

— Закусите, сёсакан-сама? — Лицо О-суги светилось улыбкой.

Сано вдруг понял, что ужасно голоден.

— Спасибо, — поблагодарил он, принимая поднос. Закрыв дверь, они с Рэйко исполнили необходимый ритуал уничтожения следов семени и крови. Потом сели есть.

— Вот, это восстановит твои силы, — лукаво сказала Рэйко, протягивая Сано кусочек свежей рыбы.

Он разлил подогретое саке.

— Предлагаю тост, — провозгласил он, поднимая чашку. — За начало нашей семейной жизни.

Рэйко кивнула.

— И за успех нашего расследования.

Нехорошее предчувствие кольнуло сердце. Сано по-прежнему боялся, что Рэйко может пострадать в погоне за убийцей госпожи Харумэ. Он любил ее все сильнее. Разве он переживет, если с ней что-нибудь случится? Она умна и умеет управляться с мечом, но молода и неопытна. Может ли он доверить ей трудную и опасную работу детектива?

Но, пообещав Рэйко, что их брак станет союзом равных, он не может взять свои слова обратно. Подняв чашку, он выпил саке. Рэйко последовала его примеру. Потом Сано кратко изложил ход расследования.

— Я поручил Хирате заняться прежними покушениями на Харумэ, — добавил он. — И еще у меня есть несколько мыслей относительно ее таинственного любовника.

— Что ж, — сказала Рэйко, — поскольку лейтенант Кусида пока недоступен, займусь госпожой Ишитэру и семьей Мияги. Завтра попрошу свою кузину Эри устроить мне встречу с Ишитэру, а потом навещу даймё и его жену.

Она пытливо взглянула на Сано. Ему была невыносима сама мысль о том, что Рэйко окажется рядом с возможным убийцей. Поборов естественный порыв разубедить ее, он удержал слова, готовые превратить его обещание в предательство, утешаясь тем, что убийцей скорее всего является лейтенант Кусида или неустановленный любовник, а остальные подозреваемые вряд ли могут быть опасны для его жены.

— Хорошо, — кивнул он. — Но прошу тебя, будь осторожна.

32

Утро принесло потепление, с моря дул южный ветер. Пушистые белые облака, похожие на рисунки с китайского фарфора, плыли в лазурной синеве неба, когда Сано и Хирата ехали по Великой северо-южной дороге, главной артерии Эдо. Торговцы раздвигали деревянные ставни на своих лавках, выставляя напоказ изящную мебель, картины, лакированную посуду и ткани, слуги обметали пороги. Улица начала наполняться коробейниками и продавцами чая, горожанами, весело приветствовавшими друг друга, монахами в оранжевых халатах, дамами, восседавшими в паланкинах, конными самураями.

— Нам нужно поговорить, Хирата-сан, — сказал Сано.

Хирата почувствовал, как все внутри у него похолодело, сжалось сердце и перехватило дыхание.

— Да, сёсакан-сама, — обреченно сказал он.

— Ложное обвинение госпожи Кэйсо-ин и монаха Рюко — дело рук канцлера Янагисавы, — сказал Сано. — Его случайно подкрепили сведения из дневника, слова отца Харумэ и убийство Шойэя. Но еще один человек постарался, чтобы мы провалили дело. И это стоило бы нам жизни, если бы не вмешалась моя жена. Я говорю о госпоже Ишитэру.

Сано был мрачен; этот разговор был ему так же неприятен, как и Хирате.

— Ты ничего не смог узнать во время первой встречи с Ишитэру. И до сих пор не объяснил мне, в чем проблема. Я не настаивал, уверенный, что ты сам во всем разберешься. Я доверился твоему профессионализму и принял показания Ишитэру без проверки, как и ты. Теперь я понимаю, что допустил ошибку.

Хирата готов был сгореть со стыда. Он не оправдал доверия господина, это непростительный грех. Слова Сано разрывали душу. Солнце, искрящееся в каналах, словно смеялось над его горем. Ему хотелось умереть.

— Я не могу больше делать вид, что ничего не случилось, — продолжал Сано. — Как ты мог безоговорочно поверить словам Ишитэру, будто она подслушала, как Кэйсо-ин и Рюко сговаривались убить Харумэ? Ты же знаешь, что преступники часто лгут, обвиняя других, чтобы отвести подозрение от себя. Что произошло между тобой и Ишитэру?

Хирата видел: Сано встревожен и пытается понять, что случилось, прежде чем сделать выводы. Его сочувствие было гораздо хуже наказания, потому что требовало объяснений. Но он заставил себя выложить все без утайки, глядя прямо в потрясенное лицо Сано.

— Мне нет оправдания. Я должен был предвидеть последствия. Теперь я обесчестил себя и подвел вас, — закончил Хирата свой рассказ.

Сморгнув слезы, он тяжело вздохнул.

— Я уйду сегодня. — Он найдет укромное место, где совершит сеппуку, чтобы тем самым восстановить свою честь.

— Не будь смешным! — оборвал его Сано, прекрасно понимая, о чем думает Хирата. — Ты совершил грубую ошибку, но это первая оплошность. Я не собираюсь тебя прогонять и запрещаю уходить! — Потом он заговорил спокойнее: — Ты уже достаточно наказан. Я не сержусь, прости себя и ты. У нас нет времени переливать из пустого в порожнее. Сейчас ты отправишься на пристань Дайкона и попробуешь найти какие-нибудь ниточки к убийству Шойэя. Потом съездишь на место, где в госпожу Харумэ метнули кинжал, — быть может, там что-то укажет на ее убийцу.

— Да, сёсакан-сама, — облегченно вздохнул Хирата. Сано дал ему еще один шанс! — Спасибо вам.

Но чувство вины не отпускало. В душе боролись противоположные чувства. Он исправит допущенные им ошибки. Госпожа Ишитэру едва не разрушила самое важное в его жизни — отношения с хозяином. В нем закипало бешенство при мысли, что она манипулировала им; он жаждал мщения, но при этом так же страстно хотел ее. Ложь усиливала подозрения, но он упрямо верил в невиновность Ишитэру, потому что, если она окажется убийцей, он навсегда потеряет уверенность в себе. Он уже больше не сможет доверять своей интуиции, боясь опять ошибиться. Он будет просто обречен на неудачу.

Хирата усилием воли отогнал печальные мысли.

— Нам известно, что Шойэя зарезал мужчина, поэтому госпожа Ишитэру в этом преступлении невиновна. — Хирата не хотел думать, что она могла нанять кого-то для покупки яда, а потом и для убийства торговца. — Но она, несомненно, что-то знает про убийство Харумэ. Я прошу разрешения на встречу с госпожой Ишитэру, чтобы выяснить у нее правду.

Сано ответил не сразу, провожая взглядом упряжку быков, взбиравшуюся вверх по дороге.

— Я приказываю тебе держаться подальше от госпожи Ишитэру, — наконец сказал он. — Ты не можешь объективно к ней относиться, а наказанием за связь с наложницей сёгуна является смерть. Где гарантия, что все не повторится? Ее допросит Рэйко. Расследуя убийство Шойэя и покушение на Харумэ, можешь поискать ниточки, которые ведут к Ишитэру, но к ней не приближайся. — И, не глядя на него, добавил: — Прости.

Новая волна стыда и горя накрыла Хирату. Сано больше ему не доверяет. Если бы вообще никогда не знать Ишитэру! Он жаждал мести.

Они подъехали к развилке с трактом, который вел на север от Эдо.

— Потом отправишься в Асакусу, — сказал Сано. — Встретимся дома. — Он озабоченно взглянул на Хирату. — У тебя все в порядке?

— Да, сёсакан-сама, — ответил Хирата и долго смотрел ему вслед.

По пути к пристани Дайкона он решил, что единственный способ восстановить доверие Сано — это найти улики, которые позволят установить убийцу госпожи Харумэ.

* * *

Долгие часы безуспешных поисков в районе, прилегающем к месту убийства Шойэя, разочаровали Хирату. Комнаты в соседних доходных домах принадлежали одиноким мужчинам — докерам и чернорабочим, — которые трудились в порту, когда зашел Хирата, и скорее всего отсутствовали и во время убийства. Таким образом, убийца Шойэя пробрался по переулкам незамеченным. Не повезло Хирате и в соседнем торговом районе. Люди вспоминали, что видели многих мужчин, одетых в плащи с капюшонами из-за вчерашней холодной погоды. Убийца легко смешался с толпой. К полудню Хирата устал, расстроился и проголодался. Над лавками в стороне от пристани он заметил вывеску, обещающую свежих угрей, и зашел перекусить.

Маленький зал был полон посетителей, сидевших на полу и ловко орудовавших палочками. На кухне в задней части зала исходили паром громадные котлы с рисом. Повара бросали извивающихся угрей на разделочные доски, распарывали их от жабр до хвоста, отрубали головы и извлекали кости. Длинные полоски мяса, насаженные на бамбуковые прутики и сбрызнутые соевым соусом и саке, жарились на открытом огне. Клубы ароматного дыма еще сильнее разожгли аппетит и вызвали у Хираты острый приступ ностальгии. Ресторан напомнил заведения, где он часто бывал в счастливую бытность досином. Тогда он не сомневался в себе и никогда бы не поверил, что его карьера будет поставлена под угрозу из-за коварства женщины.

Хирата сел и заказал еду у хозяина, дородного мужчины с отсутствующими фалангами пальцев на обеих руках. Посетители и работники обменивались новостями. Это место явно пользовалось популярностью. Может быть, в конечном счете поездка не окажется пустым времяпрепровождением?

Хозяин принес Хирате еду: толстые куски жареного угря, маринованный баклажан с рисом и чайник чаю.

— Я расследую убийство торговца недалеко отсюда, — сказал Хирата. — Вы слышали об этом?

Вытерев пот со лба, мужчина кивнул.

— Теперь чего только не происходит, но когда несчастье случается с твоим знакомым, это всегда выбивает из колеи, Хирата насторожился.

— Вы знали его? — Это был первый человек, признавшийся, что знал Шойэя, который казался отшельником, живущим без семьи и друзей.

— Не то чтобы очень хорошо, — пожал плечами мужчина. — Он был молчалив и замкнут. Но часто здесь обедал. У нас был договор: он продавал мне вещи со скидкой, а я собирал записки от его клиентов. Он бродил по всему городу, но все знали, что связаться с ним можно через мою лавку. — Хозяин покосился на гербы Токугавы на одежде Хираты. — Вы не обидитесь, если я спрошу, с чего это вдруг такой высокопоставленный чиновник интересуется каким-то старым торговцем?

— Он продал яд, с помощью которого убили наложницу сёгуна, — пояснил Хирата.

— Э, погодите-ка! Я ничего не знаю о яде! — Лавочник поднял руки, словно защищаясь. — Старик продавал только лечебные снадобья. Мне не нужны неприятности!

— Не беспокойтесь, — остановил его Хирата. — Мне просто нужна ваша помощь. Не искал ли вчера торговца мужчина в темном плаще и капюшоне?

— Нет. Не припомню, чтобы кто-нибудь искал его вчера.

Хирата почувствовал разочарование: значит, и эта ниточка ведет в тупик.

— Не было ли среди его клиентов женщин? — уныло спросил он.

— Конечно, были. Много, в том числе и красивые богатые дамы. Они покупали лекарства от женских проблем.

Хозяин заведения облегченно вздохнул, радуясь, что разговор ушел от убийства. Хирата насторожился.

— Не было ли среди этих дам высокой, очень красивой и изысканно одетой женщины лет двадцати девяти с большим бюстом и многочисленными украшениями для волос?

— Возможно, только не в последнее время. — Лавочник торопился отмести от себя всякие ассоциации с убийством. — К старику давно не приходили ни письма, ни посетители, — добавил он.

Тут в разговор вмешался молодой прыщавый служка, пробегавший мимо с уставленным едой подносом.

— Если не считать самурая, который приходил вчера утром, когда мы заканчивали подавать завтрак.

— Какой самурай? — в один голос спросили Хирата и хозяин заведения.

Служка разнес плошки с рисом и угрем.

— Я видел его в переулке, когда выносил мусор. Он пригрозил проткнуть меня копьем, если я не покажу, где найти торговца. Я и рассказал ему, где живет старик. Он быстро убежал. — Молодой человек побледнел. — Это он его убил? Я сделал что-то не так?

— Как он выглядел? — спросил Хирата.

— Постарше вас. Неприятный тип. — Служка выдвинул челюсть и оскалился, изображая незнакомца. — Он был небрит, прилично одет, но так перепачкан, будто спал на улице.

Хирата возликовал. Все указывало на лейтенанта Кусиду и привязывало его к месту и времени смерти Шойэя — плащ с капюшоном мог появиться позже, для маскировки. Подозрения в адрес Кусиды гораздо более весомы, чем в адрес госпожи Ишитэру. Хирата доел и отблагодарил хозяина и служку щедрыми чаевыми. Покинув ресторан, он отправил в замок Эдо посыльного с приказом начать поиски Кусиды в районе пристани Дайкона. Затем пошел к базару, где Харумэ едва не погибла от кинжала убийцы.

* * *

— Я покажу, где это произошло, — сказал монах, отвечавший за безопасность в асакусском храме богини Канон. Прежде он был стражником в замке Эдо, и его лицо напоминало железную боевую маску. Его подвижности нисколько не мешало отсутствие левой руки, ампутацией которой завершилась его военная карьера. Хирата заехал к нему, чтобы взглянуть на официальный отчет о нападении на госпожу Харумэ. Они с монахом вышли из храма и пошли по Нака-мисэ-дори, широкой аллее, ведшей от главного молельного павильона к громадным, покрытым киноварью воротам Грома.

Асакуса, пригород на берегу реки Сумида, располагался по обеим сторонам тракта, шедшего к северным районам. Путники часто останавливались здесь, чтобы перекусить и сделать подношение храму. Удобное местоположение превратило Асакусу в самый популярный район развлечений в Эдо. Шумные толпы бродили по территории, собирались вокруг прилавков с лекарствами, зонтами, сладостями, куклами и фигурками из слоновой кости. Запах благовоний смешивался с ароматом знаменитого в Асакусе печенья, которое выпекали из просяной, рисовой и бобовой муки. Сверившись с записью в обернутой тканью книге, монах остановился у чайного домика. Поблизости зрители громко подбадривали трех акробатов, крутивших железные наконечники на своих веерах, одновременно балансируя на доске, укрепленной на высоких бамбуковых столбах.

— В соответствии с заявлением госпожи Харумэ, она стояла здесь. — Монах встал на углу чайного домика, вполоборота к улице и прилегающему переулку. — Кинжал был брошен оттуда. — Он указал на противоположную сторону Нака-мисэ-дори. — И воткнулся здесь. — Он дотронулся до узкого отверстия в дощатой стене чайного домика. — Клинок прошел сквозь рукав госпожи Харумэ. Еще чуть-чуть, и она была бы серьезно ранена… или убита.

— А что стало с кинжалом? — спросил Хирата.

— Он у меня.

Из своей книги монах извлек бумажный сверток. Развернув его, Хирата увидел короткий кинжал с сужающимся к острию лезвием и рукоятью, обмотанной черным хлопчатобумажным шнуром. Это было дешевое оружие, которым пользовались простолюдины. Такой кинжал легко было спрятать под одеждой или под кроватью… они продавались повсюду.

— Я оставлю его у себя, — сказал Хирата, завернув кинжал и заткнув его за пояс, хотя не было почти никакой надежды определить его владельца. — Остались какие-нибудь свидетели?

— Все люди, находившиеся поблизости, смотрели в другую сторону — на акробатов. Госпожа Харумэ отстала от своих спутников и была очень расстроена. Или она ничего не видела, или же все забыла от страха. Торговцы на улице обратили внимание на убегавшего человека в темном плаще и капюшоне.

Сердце Хираты екнуло. На нападавшем был тот же наряд, что и на убийце Шойэя!

— К сожалению, никто хорошенько не рассмотрел подозреваемого, и тот сумел скрыться, — сказал монах.

— Как же так? — удивился Хирата. Служба безопасности Асакусы обычно поддерживала строгий порядок и своевременно обуздывала буянов. — Никто не стал его преследовать?

— За ним погнались, но все произошло в День Сорока Шести Тысяч, — напомнил монах.

Хирата нахмурился и понимающе кивнул. Посещение храма в этот летний праздник соответствовало сорока шести тысячам посещений в обычные дни, это касалось и количества молитв. Вся территория была заполнена паломниками. Дополнительные прилавки с китайскими растениями-фонариками, плоды которых отгоняли чуму, мешали погоне, а всеобщее смятение позволило несостоявшемуся убийце скрыться. Вздохнув, Хирата посмотрел на возвышавшуюся громаду главного павильона храма, на многоярусные крыши двух пагод. Воображение нарисовало ему кумирни, сады, кладбища и другие храмы, мелкие базары на асакусской территории храма Канон; дороги, ведущие через рисовые поля; причалы паромов и реку. Преступник мог спрятаться где угодно. Тот, кто напал на госпожу Харумэ, выбрал удачное время и место.

— Еще какая-нибудь информация у вас есть? — спросил Хирата без особой надежды.

— Только имена тех, кто входил в группу из замка Эдо. Я собрал всех дам и сопровождающих в храме и взял с них показания, как предписывается обычной процедурой.

Он открыл книгу — из списка имен пятидесяти трех спутников Харумэ в глаза Хирате бросилось одно: госпожа Ишитэру. У него свело желудок. Он указал на имя своей прежней возлюбленной.

— Что рассказала вам эта дама?

Монах стал переворачивать страницы, ища нужные показания.

— Ишитэру сказала, что в одиночестве пила чай на улице, когда услышала крик Харумэ. Она заявила, что ей ничего не известно о нападении и о том, кто мог его совершить.

Но Ишитэру лгала, и у нее не было алиби. Не прибегла ли она к яду после неудачного покушения на Харумэ? Однако Хирате не хотелось доказывать ее вину даже ради того, чтобы закрыть дело и увидеть Ишитэру наказанной. Даже если добьется успеха и отомстит, он все равно никогда не забудет, что она обвела его вокруг пальца.

— Дайте мне посмотреть список еще раз. — Найдя в перечне лейтенанта Кусиду, Хирата испытал большое облегчение. Кусида подходит под описание убийцы. Он мог избрать кинжал, поскольку его легче спрятать, чем копье. — А что рассказал Кусида?

— Он настолько обезумел от горя, потому как не смог защитить госпожу Харумэ, что мне не удалось выяснить, где он находился во время нападения, — сказал монах.

— Его кто-нибудь еще видел?

— Нет. Они разделились, чтобы сопровождать дам по территории. Все считали, что Кусида был с другой группой. — Монах нахмурился. — Я знаком с лейтенантом со времен службы в замке Эдо. У меня не было причин подозревать, что он участвовал в нападении и бежит от закона. В противном случае я бы попытался проследить его передвижения. Мне жаль, что я практически ничем не могу вам помочь.

— Вовсе нет, — возразил Хирата. — Вы рассказали мне то, что я хотел услышать.

Он был убежден, что метнул кинжал в госпожу Харумэ, отравил ее и заставил молчать Шойэя один и тот же человек. У лейтенанта Кусиды было полно возможностей совершить эти преступления и нет алиби. Хирата представил, как с триумфом возвращает доверие Сано и самоуважение.

Ему осталось только найти лейтенанта Кусиду.

33

В районе даймё группа солдат, сопровождавших одинокий паланкин, остановилась у ворот с гербом из двух лебедей. Начальник эскорта объявил:

— Супруга сёсакана-самы сёгуна желает нанести визит правителю Мияги.

— Пожалуйста, подождите, пока я сообщу даймё, что у него гость, — отозвался один из стражников Мияги.

Рэйко внутри паланкина дрожала от возбуждения. Детективная карьера началась. Утром Рэйко успела переговорить с Эри, которая обещала организовать встречу с госпожой Ишитэру. Теперь настало время помериться силами с одним из подозреваемых в убийстве. Как она надеялась, что Мияги действительно убийца, чтобы с триумфом доказать это! В ожидании Рэйко вертела в руках коробку конфет, которую припасла в качестве традиционного подарка семье Мияги. Обстоятельства предоставили ей прекрасный повод для визита. Она могла выпытывать секреты, а господин Мияги даже не заподозрит ее истинных мотивов. Рэйко пыталась успокоиться и сосредоточиться на ожидавшей ее задаче, но улыбка то и дело расцветала на ее лице, и не только потому, что сбылась ее мечта.

Ее первая ночь с Сано добавила жизни новую сторону. Любовь разбудила в ней неведомые ранее ощущения. Мир казался полным счастливых возможностей, и Рэйко была готова все их использовать. Она нетерпеливо поглядывала из паланкина на ворота Мияги.

Наконец появился слуга.

— Господин и госпожа Мияги примут госпожу Сано в саду, — объявил он.

Сжимая в руках коробку с конфетами, Рэйко вылезла из паланкина, приказала сопровождающим ждать у ворот и пошла за слугой. На территории, образованной казармами вассалов, находились лишь два самурая, сидевших в открытой сторожке. Особняк, наполовину построенный из дерева и крытый черепицей, окружал внутренний двор. У крыльца стоял одинокий стражник. Имение казалось странно безлюдным. Сано предупредил, что этого следует ожидать, и сердце ее забилось в ожидании встречи. Образ жизни господина Мияги наверняка предполагает у него подозрительные склонности. Неужели она увидит убийцу госпожи Харумэ?

Рэйко прошла за сопровождающим еще в одни ворота, ведущие в сад. Сосны стояли словно диковинные чудовища — их стволы и ветви были искусственно искривлены, а хвоя удалена, чтобы подчеркнуть уродство. Сад украшали валуны, похожие на толстые фаллические столбы с закругленными верхушками. Из зарослей розовых кустов поднималась черная статуя многорукого божества-гермафродита, сжимающего свои обнаженные груди и восставший член. Утром Сано кратко рассказал ей о странной семье Мияги, но то, что она увидела, превзошло все ожидания. Атмосфера, царившая в саду, казалась безжизненной. Солнце пробивалось сквозь изуродованные ветви, отбрасывающие густые тени. Ноздри Рэйко затрепетали, ощутив легкий запах гниения.

Хорошенькая молодая женщина что-то рисовала на песке. Другая бросала крошки оранжевым карпам в пруду. В павильоне за вышиванием сидела пожилая женщина с бесстрастным суровым лицом. Мужчина средних лет в выцветшем синем хлопчатобумажном кимоно, стоя на коленях перед клумбой с цветами, поливал их из деревянного ведра.

Рэйко почувствовала себя неуютно. Ей еще никогда не приходилось беседовать с подозреваемым в убийстве. Ее знания о преступниках ограничивались наблюдениями в суде, где она находилась в полной безопасности. Теперь же в зловещей атмосфере имения Мияги Рэйко почувствовала, что теряет почву под ногами. Сможет ли она добыть нужную информацию, не раскрывая того, что является напарником Сано? Чтобы сохранить его уважение и заслужить любовь, она обязана преуспеть. На самом ли деле господин Мияги убийца, и что он предпримет, если разгадает ее трюк?

— Досточтимая госпожа Рэйко Сано, — сказал слуга.

Все оглянулись. Палка остановилась в песке на полпути, рука, кормившая рыб, замерла в воздухе. Господин Мияги застыл со своим ведром, а его жена перестала шить. Они в бесстрастном молчании рассматривали Рэйко, а она почти физически ощущала узы, объединяющие их словно нити паутины. Даймё и обе молодые женщины подошли к павильону, где сидела госпожа Мияги. Они словно объединялись, чтобы вместе противостоять общей опасности. Усилием воли подавив отвращение, она подошла к хозяевам.

Госпожа Мияги поклонилась.

— Ваш визит — большая честь для нас. — Она улыбнулась, обнажая вычерненные зубы.

Знакомый ритуал представления помог Рэйко прийти в себя.

— Я пришла, чтобы поблагодарить вас за прекрасную шкатулку для шитья, которую вы прислали нам на свадьбу, — сообщила она о цели своего визита. — Пожалуйста, примите это как знак моей признательности.

— Премного благодарна, — отозвалась госпожа Мияги. Одна из наложниц взяла подарок Рэйко. Госпожа Мияги обернулась к другой. — Птичка, принеси нашей гостье чаю. — Обе девицы поспешили к дому. Госпожа Мияги повела плечами. — Устаешь от долгого сидения, да и вас, наверное, утомила езда в паланкине. Пойдемте осмотрим наш сад.

Поднявшись, она вышла из павильона. У нее была тяжелая мужская походка, серое кимоно мешковато висело на ее угловатой фигуре. Подойдя к Рэйко, она сказала:

— Мы рады познакомиться с вами.

Рэйко как раз и надеялась, что Мияги ухватятся за возможность заручиться через нее благосклонностью Сано, отведя на встречу гораздо больше времени, чем это положено при визите вежливости. Теперь же, несмотря на то что план сработал, ей хотелось уйти отсюда как можно скорее. Пустые черные глаза госпожи Мияги впились в нее с хищным интересом. Рэйко отшатнулась… и натолкнулась на господина Мияги, который подошел к ней слева.

— Столь же прекрасна, как весенний снег на цветах вишни, — растягивая слова и шлепая мокрыми губами, проговорил он.

Зажатая между хозяевами, Рэйко все сильнее волновалась, и банальный комплимент нисколько ей не польстил. Господин Мияги был отвратителен со своей дряблой кожей, набрякшими морщинистыми веками и оплывшей фигурой. Неужели он отец ребенка госпожи Харумэ? Как она могла выносить его прикосновения? Аромат сада не мог заглушить особого терпкого запаха, исходящего от супругов. Все в ней восставало против этой таинственной, нездоровой жизни. Почувствовав настоящий вкус брака, она считала себя очень взрослой и опытной. Но извращенная утонченность Мияги быстро выбила ее из колеи.

— Прогулка по саду — это звучит заманчиво, — проговорила она.

Стремясь держаться от парочки на некотором расстоянии, она пошла по дорожке. Но Мияги шагали так близко, что их рукава касались ее одежды. Рэйко ощущала у себя на виске горячее дыхание даймё. Госпожа Мияги не позволяла ей отклониться в сторону. Не такое ли пугающее смущение чувствовала госпожа Харумэ, попав в чувственную сеть этой парочки? Неужели они осмелятся посягнуть на жену высокопоставленного чиновника Токугавы?

Рэйко пожалела, что не взяла с собой охранников. От волнения из головы у нее вылетел продуманный заранее план допроса господина Мияги. Она не знала, с чего начать разговор.

— У вас восхитительный сад, — не нашла ничего лучшего Рэйко. — Он такой… — Пытаясь найти нужное слово, она заметила еще одну статую — двуглавого крылатого демона, сжимающего в когтях маленького зверька. Рэйко поежилась. — Такой элегантный, — неубедительно проговорила она.

— Но, полагаю, сад сёсакана-самы намного лучше? — предположила госпожа Мияги.

Уловив в традиционном ответе неприкрытое любопытство, Рэйко поняла, что жена даймё упомянула Сано, надеясь узнать, что его жене известно об убийстве. Рэйко немедленно ухватилась за возможность продолжить разговор в нужном русле.

— К сожалению, у мужа почти нет времени, чтобы посвящать его природе. Его внимание занято другими вопросами. Возможно, вы слышали об инциденте, который прервал празднование нашей свадьбы?

— Конечно. Очень неприятно, — подтвердила госпожа Мияги.

— О да! — вздохнул даймё. — Харумэ. Какая красота уничтожена! Ее страдания, должно быть, были ужасны. — В улыбке господина Мияги мелькнула похоть. — Нож, режущий нежную кожу, сочащаяся кровь, отравленная тушь, проникающая в ее молодое тело, — судороги и безумие. — Прикрытые глаза Мияги сверкнули. — Боль — самое последнее ощущение, страх — самая сильная из всех эмоций. В смерти есть своя красота.

Рэйко с изумлением поняла, что вкусы господина Мияги гораздо извращеннее, чем они с Сано предполагали. Она вспомнила процесс, за которым отец не позволил ей наблюдать — рассматривалось дело торговца, задушившего проститутку во время совокупления и получившего от смерти любовницы плотское удовлетворение. Может, господин Мияги испытал то же самое с госпожой Харумэ и теперь смакует ее боль?

Рэйко сделала вид, что не нашла в его ответе ничего необычного.

— Меня очень опечалила смерть госпожи Харумэ. А вас?

— Некоторые женщины находят особое удовольствие, чтобы дразнить и мучить мужчину, и играют с огнем, получая от этого удовлетворение. — Он говорил медленно, растягивая слова. — Они сами навлекают на себя смерть.

У Рэйко екнуло сердце.

— Госпожа Харумэ была именно такой? — спросила она. «С вами, господин Мияги?»

В разговор вступила госпожа Мияги, видимо, сочтя, что муж выражается слишком откровенно.

— Каковы успехи сёсакана-самы в его расследовании? Кто-нибудь уже арестован? — Ее голос взволнованно звенел: в отличие от даймё она казалась встревоженной исходом дела об убийстве.

— О, мне ничего не известно о делах мужа. — Рэйко старалась говорить с непринужденной беспечностью, чтобы не показать парочке свою осведомленность о подозрении в адрес господина Мияги.

Ничто не изменилось ни в лице, ни в поведении госпожи Мияги, но Рэйко явственно ощутила, что та расслабилась. Они подошли к клумбе, над которой трудился даймё. Тот поднял ведро, в котором была густая бурая жижа, источавшая неприятный запах. Вокруг роились мухи.

— Перегнившая рыба, — пояснил господин Мияги, — для обогащения почвы и роста растений.

Рэйко чуть не вытошнило. Выливая содержимое ведра на клумбу, даймё откровенно ласкал ее взглядом.

— Жизнь рождается из смерти. Одни должны умирать, чтобы выживали другие. Вы понимаете, о чем я, милая?

— Э-э… да… конечно, понимаю. — «Он говорит о мертвых животных… или о госпоже Харумэ? — подумала Рэйко. — Оправдывает ее убийство?» — Такова жизнь, — подыграла она.

— Вы столь же проницательны, как и красивы. — Господин Мияги улыбнулся, открывая пожелтевшие зубы.

Рэйко сделала вид, что не замечает откровенной похоти в его покрасневших глазах.

— Премного благодарна, — пролепетала она.

Послышался звук открываемой двери и шаги на веранде.

— Чай подан, — сказала госпожа Мияги.

— Чай! О да! — с облегчением воскликнула Рэйко.

Они сели в павильоне. Наложницы принесли горячие влажные полотенца для рук и поставили перед ними обильное угощение: чай, свежий инжир, пирожные с патокой, маринованную дыню, варенные в меду каштаны, кусочки лобстера, уложенные в форме пиона. Вежливо пробуя еду, Рэйко вспомнила об отравленной туши. Горло перехватило. В ней росло убеждение, что убийцей является господин Мияги. Покушение на жизнь госпожи Харумэ вполне отвечает привычкам даймё. Это он прислал ей бутылочку с тушью! Чай показался Рэйко горьким, а сласти отдавали запахом тухлой рыбы.

Устроившись рядом с ней, господин Мияги медленно жевал и громко чавкал. Жуя лепестки пиона из лобстера, он словно раздевал ее взглядом. Рэйко покраснела под слоем пудры и заставила себя проглотить немного чаю. В животе заурчало, и она пережила жуткое мгновение, когда ей показалось, что жидкость вот-вот вырвется наружу.

Даймё продекламировал:

Высоко на ветке висит зрелый плод, Человеку до него не дотянуться; Равнодушная оса пронзает его зовущую плоть И пьет сладость, таящуюся в нем… А я снизу взираю на эту брачную церемонию С исступленным восторгом.

Он впивался зубами в нежную мякоть инжира, не отводя глаз от Рэйко, и вдруг потянулся к ее голове. Рэйко изумленно замерла. Наложницы захихикали, господин Мияги ухмыльнулся.

— Не бойтесь, милая. Листик запутался в ваших прекрасных волосах… позвольте мне убрать его.

Его пальцы скользнули по ее виску, щеке — в них не было листка. От прикосновения даймё осталось ощущение чего-то влажного, словно проползла улитка. Вспыхнув от гневного смущения, Рэйко отвернулась. Как все выросшие в затворничестве девушки из высшего класса, она почти не общалась с чужими мужчинами, и никто не смел так неуважительно обращаться с дочерью судьи. Поэтому она не знала, как реагировать на вульгарные знаки внимания господина Мияги. Оставалось только прикинуться, что она не понимает его грязных намеков.

— У вас изумительный слог, — сдержанно проговорила Рэйко и посмотрела на госпожу Мияги в поисках поддержки. Если у этой женщины есть хоть капля гордости и здравого смысла, она должна немедленно положить конец этому возмутительному заигрыванию даймё! Разве способна нормальная жена спокойно смотреть, как муж ухаживает за другой женщиной? Сама Рэйко убила бы Сано, поведи он себя подобным образом.

Однако госпожа Мияги лишь подняла глаза и кивнула, напряженная улыбка словно прилипла к ее губам. Если она и ревнует, то умеет скрывать свои чувства.

— Вам нравится поэзия, госпожа Сано? — Солнечный свет косо проникал в павильон сквозь ажурные деревянные стенки, делая заметными усики на ее верхней губе. На беспомощный кивок Рэйко она заметила: — Мне тоже.

Они стали обсуждать знаменитых поэтов и цитировать классические строки. Госпожа Мияги прочла несколько стихотворений собственного сочинения и предложила Рэйко последовать ее примеру. Господин Мияги наблюдал за ними, облизывая пальцы. Рэйко вряд ли понимала, что говорит, мучимая вопросами: что произошло между этой парой и госпожой Харумэ? Не так ли все начиналось? Не это ли явилось причиной смерти наложницы?

Однако Рэйко совершенно утратила контроль над беседой. Ни разъяснения, ни советы Сано не подготовили ее к тому, что происходило в доме Мияги. Она не могла придумать, каким образом вернуть разговор к убийству, не вызвав при этом подозрений. Охватившее ее отчаяние лишь усиливало подступавшую к горлу тошноту. Затянувшийся визит напоминал ночной кошмар: госпожа Мияги декламировала хайку, ее глаза горели огнем, господин Мияги сверлил Рэйко раздевающим взглядом. Наконец ситуация стала совершенно невыносимой.

— Я слишком долго злоупотребляю вашим гостеприимством, — вымолвила она. — Пора уходить.

Даймё с сожалением вздохнул.

— Так быстро, милая? Ах, ну что ж… расставания неизбежны, радости жизни эфемерны. Мороз убивает даже самые свежие, самые красивые цветы.

И снова темное волнение прозвучало в его голосе. Рэйко показалось, что в саду бродит дух госпожи Харумэ. Съеденная пища рванулась к горлу.

Глаза господина Мияги блеснули, как солнечный луч, отразившийся в грязной воде.

— Сегодня вечером мы отправляемся в наше имение в горах, чтобы полюбоваться осенней луной. Не хотите ли поехать с нами?

«Никогда в жизни не стану больше с вами встречаться! Выпустите меня отсюда!» Если бы Рэйко не сжимала губы, сдерживая тошноту, с них непременно сорвались бы грубые слова. Она тяготилась каждой минутой в обществе человека, который находит удовольствие в смерти молодой женщины.

— Пожалуйста, поедемте, — настаивала госпожа Мияги. — Красоты природы вдохновят ваши поэтические способности.

Сано предупреждал, что она должна быть осторожна, и мысль поехать куда-то с Мияги испугала Рэйко.

— Это даст нам возможность познакомиться поближе, милая. — Порочная улыбка даймё обещала ночь причудливых запретных наслаждений. — Вдали от города ничто нас не потревожит.

И все же у Рэйко не было доказательств, что Мияги отравил Харумэ. Ее уверенности недостаточно, чтобы предъявить обвинение. Нужны доказательства — или признание. Чтобы получить их, придется воспользоваться шансом на новую встречу с господином Мияги.

— Благодарю за приглашение. Я с удовольствием его принимаю. — Борясь с тошнотой, Рэйко торопливо раскланялась с хозяевами. — Меня ждут другие визиты, и нужно подготовиться к поездке. До свидания!

Ей показалось, что она целую вечность шла через владения даймё в сторону улицы. Ощущая головокружение и слабость, обливаясь холодным потом, Рэйко забралась в ожидавший паланкин. Когда тот закачался в такт шагам носильщиков, ее желудок не выдержал.

— Остановитесь! — крикнула Рэйко.

Она выскочила из паланкина, забежала в переулок и согнулась, прикрывшись рукавом кимоно, чтобы никто не видел, как ее выворачивает наизнанку. Она мгновенно почувствовала облегчение, но страх охватил ее с новой силой. Как она сможет провести рядом с этими Мияги целую ночь? Доплетясь до паланкина, Рэйко успокоила себя тем, что в течение дня успеет приготовиться к испытанию. Она не может подвести Сано, ведь провал расследования означает для них гибель. Она должна передать господина Мияги в руки правосудия.

Если только храбрость… и желудок не подведут.

34

Гостиница «Цубамэ», где встречались госпожа Харумэ и господин Мияги, находилась на тихой улочке в пригороде Асакусы, в стороне от многолюдного храма Канон. Ее низенькие, крытые соломой строения теснились за высокой бамбуковой изгородью. На другой стороне улицы поднималась глинобитная стена еще одного небольшого храма. По соседству виднелись слепые фасады складских помещений.

Спешившись перед воротами гостиницы, Сано оглядел пустынную улицу. Вдалеке, над рисовыми полями порхали птицы. Харумэ и даймё не могли выбрать для своих встреч более уединенного и безлюдного места. Однако Сано приехал сюда не для того, чтобы расследовать их интрижку. Он действовал по наитию.

За воротами гостиницы раскинулся искусно оформленный сад из вечнозеленых вишен и багряных кленов. Все здесь свидетельствовало о том, что клиентура гостиницы принадлежит к высшему классу, хотя никого не было видно. Двери и ставни в домах были закрыты, но через тонкие стены до Сано доносились тихие голоса, в воздухе витал запах готовившейся еды. Над баней поднимался пар. Сано подозревал, что облава в гостинице может выявить тайные связи кое-кого из известных жителей Эдо, и надеялся, что разгадка смерти госпожи Харумэ тоже спрятана здесь.

При входе в первое здание вместо обычного перечня цен за кров и пищу находилась ниша, со вкусом украшенная ветками с красными ягодами, стоявшими в черной керамической вазе. Когда Сано позвонил в колокольчик, из своего дома вышел хозяин гостиницы.

— Добро пожаловать в «Цубамэ», господин, — сказал он. — Желаете комнату? — Все в нем — серьезное лицо и мрачное черное кимоно — говорило о крайней осторожности.

Сано представился.

— Мне нужна информация об одном из ваших бывших клиентов.

Хозяин нахмурился.

— Боюсь, что это против наших правил. Клиенты платят за уединение, и мы стараемся им его обеспечить.

Сано не сомневался, что этот человек платит властям и те смотрят сквозь пальцы на его занятие. Однако у него было достаточно полномочий, чтобы заткнуть за пояс мелких местных чиновников.

— Либо вы со мной сотрудничаете, либо я вас арестую, — сказал он. — Речь идет об убийстве. И поскольку ваша бывшая гостья мертва, она вряд ли будет возражать, если вы о ней расскажете.

— Хорошо, — раздраженно пожал плечами хозяин. — Кто она такая?

— Госпожа Харумэ, наложница сёгуна. Она встречалась здесь с правителем провинции Тоса господином Мияги.

Хозяин достал регистрационную книгу и сделал вид, что изучает ее.

— Боюсь, что эти люди никогда не останавливались в нашей гостинице.

— Меня не интересуют вымышленные имена. — Сано прекрасно знал, что владельцы подобных заведений всегда все знают о своих клиентах. Он понимал, чего боится хозяин. — Успокойтесь, господин Мияги вам не опасен. В данный момент он меня не интересует. Мне нужно узнать, не встречалась ли здесь госпожа Харумэ еще с кем-нибудь.

Если у нее был тайный любовник, они должны были видеться вне замка Эдо. Она была ограничена в передвижениях, бедна и вряд ли способна устраивать тайные встречи. Что могло быть лучше гостиницы, где господин Мияги уже платил за комнату? Поэтому Сано и приехал в «Цубамэ», чтобы найти здесь потенциального подозреваемого. И логические рассуждения дали свой результат.

— Да, — сказал хозяин гостиницы, — она встречалась с другим человеком.

— Кто он? — взволнованно спросил Сано.

— Не знаю. Госпожа Харумэ тайком проводила его. Я узнал об этом случайно — служанки услышали, как мужчина и женщина занимаются в комнате любовью, что было странно, поскольку господин Мияги всегда оставался снаружи. Тогда я приказан выследить мужчину, но не смог узнать ни имени, ни рода занятий, ни места жительства — ему всегда удавалось уходить.

Может быть, даймё из ревности убил любовника Харумэ?

— Как выглядел этот мужчина? — спросил Сано.

— Скромно одетый самурай лет тридцати. Это все, что я могу сказать. Он старался не попадаться на глаза… как и большинство наших гостей. — Хозяин язвительно улыбнулся. — Мне жаль, но больше я ничем не могу вам помочь.

Итак, любовник не лейтенант Кусида, но явно мужчина, а не женщина.

— Могу я осмотреть комнату, которую они использовали? — спросил Сано.

— Она сейчас занята и была тщательно убрана после последнего посещения госпожи Харумэ.

— Вы узнали бы мужчину, если бы снова увидели его?

— Возможно. — На лице хозяина гостиницы отразилось сомнение.

Это мог быть кто-то из замка Эдо. Можно было бы, конечно, захватить хозяина с собой, чтобы он попробовал опознать любовника Харумэ. Но это мог быть и кто-то, с кем она познакомилась вне замка или еще до того, как стала наложницей сёгуна.

— Я оставлю здесь детектива на случай, если он снова появится, — сказал Сано хозяину. — Не волнуйтесь, ваших посетителей никто не побеспокоит.

Сано покидал гостиницу разочарованным. То, что у Харумэ действительно был любовник, не слишком приблизило его к раскрытию преступления. Оставались и другие проблемы. Правильно ли он поступил, разрешив Хирате продолжать расследование? Может, стоило перепроверить результаты его работы на месте убийства Шойэя и покушения на Харумэ? Но это разрушило бы их взаимное доверие, и, возможно, привело бы Хирату к ритуальному самоубийству. А что касается Рэйко…

Любовь к жене рождала тревогу, которая выбивала почву у него из-под ног. Чем закончился ее визит к господину Мияги? Достигнутое ими хрупкое равновесие полностью зависело от его решения, и все-таки он жалел, что послал жену на такое опасное задание. Если даймё убийца, то на его счету уже есть одна молодая женщина. Рэйко, как и госпожа Харумэ, красива и привлекательна… соблазнительная добыча.

Но она обещала быть осторожной, успокаивал себя Сано. Даймё не осмелится напасть на жену сёсакана-самы сёгуна. Да и лейтенант Кусида выглядит более вероятным подозреваемым. Только это и удерживало Сано, чтобы не броситься на помощь своей любимой. Он напоминал себе о данном обещании и усилием воли заставил себя вернуться к непосредственным обязанностям.

Он по-прежнему думал, что ключ к тайне находится здесь, в месте, хранившем секреты Харумэ. Оглядевшись по сторонам, он заметил вывеску, висевшую на воротах с другой стороны улицы. На ней было написано: «Храм Хакка». Сано вспомнил об отпечатанной молитве, которую нашел в комнате Харумэ. Должно быть, она принесла ее туда после встречи с господином Мияги в гостинице. Едва сдерживая нетерпение, Сано вошел на территорию храма.

Бедный молельный павильон стоял в молчаливом одиночестве — перед ним не было места для развлечений, способных привлечь посетителей. Все монахи, видимо, просили в городе милостыню. Однако Сано ощущал присутствие госпожи Харумэ, словно некий призрак тащил его за рукав. Он услышал голоса, доносившиеся из-за павильона, и пошел на них. Голоса привели его на маленькое кладбище. Голые ветви ив склонялись над могилами, каменные столбики утопали в мертвой траве. Четверо мужчин стояли у большой могильной плиты, разглядывая что-то, разложенное на ее плоской поверхности. Двое были в грязных лохмотьях. На их чумазых лицах лежала печать нищеты. Двое других выглядели чистыми и сытыми.

— Пять моммэ за все, — услышал Сано, приближаясь.

— Но они свежие, господин, — возразил один из оборванцев. — Мы достали их только вчера.

— И они от молодой женщины, — добавил другой. — Как раз для ваших дел, господа.

Заговорил второй клиент:

— Даю вам шесть моммэ.

Они заспорили. Подойдя ближе, Сано разглядел предмет торга — десять человеческих ногтей, уложенных в ряд возле пучка черных волос. Сано вспомнил о ногтях и волосах, обнаруженных в комнате Харумэ, и порадовался, что еще один фрагмент головоломки встал на место.

Продавцами были занимавшиеся трупами эта, которые обирали мертвецов. Покупателями — служащие борделей, скупавшие страшные сувениры для проституток, чтобы те могли дарить их клиентам в качестве доказательства своей любви, не уродуя себе рук и не портя причесок. Госпожа Харумэ, видимо, забрела в храм после гостиницы. Она нашла эта и прикупила их товар, чтобы дарить мужчинам, как, должно быть, делала ее мать, уличная проститутка. Первоначальное предположение Сано подтвердилось. Но как все это связано с убийством Харумэ, если вообще как-то связано?

Серебряные монеты перешли из рук в руки, покупатели удалились. Эта, заметив Сано, пали ниц на землю.

— Пожалуйста, господин, мы не делали ничего плохого!

Сано был понятен их страх: любой самурай при желании мог убить отверженного, не опасаясь наказания.

— Не бойтесь. Я просто хочу задать вам несколько вопросов. Поднимитесь.

Эта послушно встали, прижавшись друг к другу и почтительно потупив глаза. Один был старым, другой молодым, с похожими скуластыми лицами.

— Да, господин, — хором отозвались они.

— Молодая красивая дама в дорогой одежде когда-нибудь покупала у вас ногти и волосы?

— Да, господин, — подтвердил молодой.

— Когда это было? — спросил Сано.

— Это было весной, — сказал молодой, несмотря на отчаянные жесты старшего, призывавшегося его замолчать. Большие круглые глаза придавали ему вид наивного глупца.

— Она была одна или с мужчиной?

Старший эта отвесил молодому подзатыльник.

— Отец, за что? — воскликнул тот и обиженно замолчал.

— Расскажите все, что знаете о даме, — приказал Сано.

Что-то в его голосе и манере держаться, видимо, ободрило молодого эта, и тот, бросив на отца дерзкий взгляд, сказал:

— Наш главный в тот день был с нами и проводил проверку.

В жестко контролируемом обществе Японии каждый слой имел свою организацию. Самураи стояли на иерархических ступенях ниже правителей; торговцы и ремесленники имели свои гильдии; монахи — храмовые общины. Крестьянские семьи управляли друг другом. У каждого был свой лидер, и даже эта не выходили из общей схемы. Их вожак имел наследственное имя и положение, которые передавались от отца к сыну. Его привилегией были два меча и церемониальная одежда, в которой он представал перед судьями Эдо. Кроме того, он был обязан наблюдать за своими людьми. Зная об этом, Сано понял, каким образом главарь отверженных замешан в тайну.

— Пока мы торговались с дамой, — продолжал молодой эта, — она все время смотрела на нашего главного. А он на нее. Они не произнесли ни слова, но мы были уверены, что между ними что-то происходит, правда, отец? — Старик съежился, закрыл лицо руками, явно сожалея о том, что сын предал их начальника. — Когда дама купила волосы и ногти, главный приказал нам убираться. А она осталась.

Но нам стало любопытно, и мы остановились за стеной, чтобы послушать. Мы не слышали, о чем они говорили, но беседа была долгой. Потом она пошла в гостиницу через улицу, а он ждал у задних ворот, пока она его не впустила.

Значит, чутье его не обмануло. Призрак госпожи Харумэ указал ему тайного любовника: не высокого чиновника, которому нужно охранять свою репутацию, а мужчину, чье положение отверженного свидетельствовало о низменном вкусе Харумэ, унаследованном от матери.

Данзаэмон, главарь эта. Два его меча сбили с толку хозяина гостиницы, который решил, что он самурай.

— Досточтимый господин, я умоляю вас не наказывать нашего главаря за связь с дамой из замка, — взмолился старый эта. — Он знает, что поступил неправильно. Все пытались предостеречь его от опасности. Если сёгун узнает, солдаты убьют его! Но он ничего не мог с собой поделать.

— Они продолжали встречаться. И вот теперь она мертва, — вздохнул молодой. — Какая красивая история, — с завистью сказал он. — Прямо как пьеса кабуки, которую я однажды слушал, подметая улицу в театральном районе.

Сано понимал, что красивая запретная любовь, опасная для главаря отверженных, несла не меньшую угрозу Харумэ. Измена вызвала бы гнев сёгуна и повлекла за собой смерть наложницы. Но роман с эта? Частью наказания стали бы жестокие пытки в тюрьме Эдо, разъяренная толпа забросала бы их камнями и оскорбляла Харумэ и ее любовника до места казни, их тела выставили бы на краю дороги на поругание и в назидание другим. Теперь Сано стало понятно истинное значение секретных пассажей из дневника Харумэ: «Когда лежим вместе в тени между двумя сущностями», «Твое положение и известность опасны для нас», «Мы никогда не сможем пройти вместе при свете дня…».

Госпожа Харумэ и Данзаэмон, видимо, были сильно влюблены друг в друга, если так страшно рисковали. Значит, любовь прошла? И главарь отверженных ее убийца? Неужели он близок к разгадке?

— Где найти Данзаэмона? — спросил он эта.

35

Разноцветная карта Японии покрывала всю стену в кабинете канцлера Янагисавы во дворце. В ярко-синем океане плавали большие массивы Хоккайдо, Хонсю, Сикоку и Кюсю, а также меньшие по размеру острова. Города были помечены черными иероглифами, золотые линии обозначали границы провинций, подписанные красным, белыми линиями были нанесены дороги, коричневые пики изображали горы, голубыми лоскутами и змейками были нарисованы озера и реки, зеленый цвет окрашивал сельские угодья. Янагисава стоял перед этим произведением искусства, держа в руках лакированную коробочку с булавками, круглые головки которых были сделаны из яшмы, слоновой кости, кораллов, оникса и золота. Ожидая посыльного с известием, что Сано предъявил госпоже Кэйсо-ин обвинение в убийстве, он планировал свое славное будущее.

Он, конечно, не ожидал, что Кэйсо-ин обвинят и казнят — сёгун ни за что не убьет свою мать и не допустит такого скандала, — но их отношения уже никогда не будут прежними. Мнительный Цунаёси Токугава не сможет освободиться от подозрений. Зная, что потеряет Кэйсо-ин с появлением наследника, сёгун будет мучиться сомнениями, способна ли она на убийство его наложницы и ребенка. Янагисава без усилий уговорит его выслать Кэйсо-ин в… Канцлер ухмыльнулся, воткнув булавку с коралловой головкой в отдаленный остров Хатидзё. После того как мать сёгуна исчезнет с его пути, он приступит к следующей части своего плана. Он воткнул булавки в города, где располагались главные буддистские храмы.

На протяжении десяти лет правления Цунаёси Токугавы целое состояние было потрачено на их строительство и поддержку, на пышные религиозные церемонии и общественную благотворительность. Монах Рюко через Кэйсо-ин убедил сёгуна, что эти траты принесут счастье. Однако Янагисава знал лучший способ применения этих денег и недвижимости. Он выгонит монахов и отберет храмы, населив их преданными ему людьми. Они станут его опорными пунктами в провинциях. Он будет истинным правителем — вторым сёгуном, — подчинив себе бакуфу. Своей ставкой канцлер избрал храм Каннэй, расположенный в горном районе Уэно к северу от Эдо. Ему всегда нравились его залы и павильоны, красивый пруд и цветущие вишни весной. Это будет его личный дворец.

Воткнув в свою территорию золотую булавку, Янагисава улыбнулся. Получив в собственность храм Каннэй, он устроит грандиозный прием, чтобы отпраздновать казнь над предателем Сано Исиро. Скорая возможность освободиться от соперника и получить неограниченную власть привела в приятное возбуждение. Он даже чувствовал некую благодарность к Сано, который невольно сделал все это возможным!

Мечты о триумфе вернули душевное равновесие, утраченное после объяснения Ситисабуро в любви. Поглаживая ладонью коробку с булавками, Янагисава всматривался в будущее, где старые обиды и желания прошлого уже ничего не будут значить.

При стуке в дверь он вздрогнул.

— Войдите, — крикнул Янагисава, не в силах скрыть волнение. Пришло известие. Будущее стоит на его пороге.

Но вместо посыльного вошел монах Рюко, его оранжевый халат развевался, парчовая накидка сияла, на губах играла насмешливая улыбка.

— Добрый день, досточтимый канцлер, — сказал он, кланяясь. — Надеюсь, не помешал?

— Что вам надо? — Разочарование канцлера перешло в гнев. Он ненавидел этого монаха-выскочку, превратившего интрижку с глупой старухой в оплот своего влияния. Рюко, словно пиявка, высасывал из Токугавы богатства и привилегии, пряча при этом свои амбиции под маской смирения. Не менее опасный соперник в борьбе за власть, чем Сано, он был основной причиной, по которой Янагисава хотел убрать Кэйсо-ин.

Не обратив внимания на вопрос, Рюко прошелся по комнате, рассматривая все с большим интересом.

— У вас красивый кабинет. — Он заглянул в альков. — Ваза эпохи китайской династии Сунн, которой четыреста лет, и свиток Энкая, одного из лучших каллиграфов Японии. — Рюко осмотрел мебель. — Сундуки из тика и шкафы времен режима Фудзивары. — Он потрогал чайный сервиз на столе Янагисавы. — Селадон Корю. Очень хорошо. — Открыв ставни, он выглянул в сад из замшелых валунов и выровненных граблями песчаных дорожек. — И очень красивый вид.

— Что вам нужно?! — Янагисава в ярости пошел на непрошеного гостя. — Убирайтесь. Немедленно!

Монах Рюко провел пальцами по шелковой вышивке на складном экране.

— Мне нужен кабинет во дворце. Госпожа Кэйсо-ин предложила мне выбрать любую понравившуюся комнату. Ваша мне вполне подойдет!

Какая невероятная наглость!

— Вы займете мой кабинет? — саркастически расхохотался канцлер. — Никогда! — Кто-то заплатит за такое оскорбление. Янагисава накажет своих людей за то, что пропустили Рюко, а потом убедит сёгуна прогнать его прочь. — И уберите руки от экрана! — Поймав монаха за рукав, он крикнул: — Стража!

Но пальцы монаха словно клещи вцепились в его запястье. Рюко улыбнулся прямо в лицо Янагисаве.

— Не сработало.

— Что? — Канцлеру показалось, что земля уходит у него из-под ног.

— Ваш план подставить мою госпожу и уничтожить сёсакана-саму. — Сияющий Рюко говорил медленно, произнося слова с преувеличенной четкостью, словно вколачивая их в сознание потрясенного канцлера. — Не сра-бо-та-ло.

Он рассказал, как учитель музыки заметил Ситисабуро, шнырявшего по Большим Внутренним Покоям, а жена сёсакана-самы поняла, что актер подбросил улику; как известие об этом пришло в то самое время, когда Сано уже был готов предъявить госпоже Кэйсо-ин официальное обвинение. Янагисава слушал язвительный голос Рюко, и все поплыло у него перед глазами. Лакированная коробка выпала из рук. Булавки рассыпались по полу.

Он сделал отчаянную попытку разыграть оскорбленное достоинство.

— Все, что вы рассказали, чушь. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. Как вы смеете меня обвинять, вы, жадный паразит?! — высокомерно вопросил он.

Рюко рассмеялся.

— Взгляните на себя, досточтимый канцлер. Правда написана у вас на лице. — Кивнув на карту, он усмехнулся. — Теперь придется забыть и о своих имперских замыслах, которые вы намеревались осуществить по всей стране. — Он начал вытаскивать булавки из карты и бросать их на пол. — Сёсакан Сано и госпожа Кэйсо-ин разрешили недоразумение, возникшее из-за ваших происков. Скоро сёгун узнает о вашем гнусном замысле против его матери и любимого вассала. — Желание монаха позлорадствовать явно перевешивало осознание опасности раньше времени открыть Янагисаве карты. — Наконец-то его превосходительство увидит истинное лицо своего канцлера.

Рюко выдернул коралловую булавку из Хатидзё.

— Могу догадаться, кого вы планировали сюда сослать. — Он сжал ладонь Янагисавы и торжественно вложил в нее булавку. — Вот. Можете выменять эту штучку на еду и кров, когда доберетесь до острова Изгнания.

Канцлер Янагисава потерял дар речи. Как мог такой продуманный план столь страшно ударить по нему самому?

— Стража! — обретя наконец голос, крикнул он.

В комнату вошли два солдата.

— Уберите его отсюда! — Янагисава указал на Рюко.

Солдаты двинулись к монаху, но тот прошел между ними к двери.

— Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством, — бросил он через плечо, затем замедлил шаги и обернулся. — Я просто хотел сообщить вам, что вас ждет, — сказал он, не скрывая превосходства. — Помучайтесь подольше за то, что попытались навредить моей госпоже.

В сопровождении солдат Рюко твердым шагом вышел из комнаты. Дверь хлопнула. Янагисава минуту смотрел вслед этому посланцу зла. Затем он рухнул на татами и обхватил руками колени. Он снова ощущал себя несчастным маленьким мальчиком. Снова его спина болела от ударов деревянной палки отца. Сквозь годы прозвучал резкий голос: «Ты глупый, слабый, ни на что не способный, достойный лишь жалости… Ты не принес нашей семье ничего, кроме позора!»

Янагисава погрузился в мрачную атмосферу своей юности — дождь, гниющее дерево, холодные комнаты и слезы. Прошлое соединилось с настоящим. Перед глазами замелькали призрачные картины.

Он видел лицо Цунаёси Токугавы, перекошенное от обиды и гнева, слышал его слова: «После всего, что я дал тебе, ты так со мной поступил? Ссылка слишком хороша для тебя, как и ритуальное самоубийство. За твое предательство я приговариваю тебя к казни!»

Он чувствовал, как железные кандалы сжимают его руки и ноги. Солдаты волокут его к месту казни. Хохочущие толпы швыряют в него камни и мусор, а его враги ликуют. Зеваки гогочут, когда солдаты заставляют его опуститься на колени перед палачом. Рядом стоит деревянная рама, на которой его тело будет выставлено на мосту Нихонбаси. Предсказание его отца сбывалось: глупость и никчемность привели его к величайшему позору, к заслуженному наказанию.

А последнее, что он увидел, прежде чем меч снес ему голову, был Сано Исиро, новый канцлер Японии, стоящий на почетном месте по правую руку от Цунаёси Токугавы.

Ненависть обожгла Янагисаву, словно раскаленный добела вертел пронзил его внутренности, пробудив от оцепенения. Гнев наполнил его целительной силой. Он больше не мальчик — взрослый человек, разумный и могущественный. Он не уступит Сано, госпоже Кэйсо-ин или Рюко. Не сдастся без драки, как это сделал его брат Ёсихиро. Канцлер Янагисава вскочил на ноги и забегал по комнате. Движение восстановило его силы. Он сконцентрировал всю энергию на решении своей проблемы.

Развал дела об убийстве занимал Янагисаву меньше всего, хотя он все еще надеялся, что Сано провалится и опозорит себя. Теперь канцлер обдумывал ответный удар Сано и госпоже Кэйсо-ин. И опять план сработает на две цели. И снова в нем будет задействован Ситисабуро.

Актер провалил первый блестящий замысел Янагисавы. Канцлер жалел, что связался с ним. Давно следовало дать мальчишке отставку. Он не должен был позволять страсти ослеплять себя настолько, чтобы использовать дилетанта, а не профессионального агента. Он признал свои ошибки, что бывало с ним редко. Жадно стремящийся к любви, увлеченный актером, он утратил ощущение реальности. Его душа по-прежнему пуста, он балансирует на краю бездны. Слабость и страсть — вот его главные враги.

А истинный виновник неудачи — глупый, наивный Ситисабуро, которого он презирает почти так же сильно, как Сано. Облегчение затопило зияющую в душе пустоту. На сей раз его план сработает. Тонко продуманный ход спасет его и положит конец гибельной связи с актером. Его мечта править Японией рано или поздно осуществится.

Дыхание Янагисавы сбилось, словно он только что был в гуще сражения, тело налилось свинцовой тяжестью. Но, собирая булавки и вновь укрепляя их на карте, он улыбался.

36

По пути к тайному любовнику госпожи Харумэ Сано остановился у тюрьмы Эдо. Поселение эта было для него незнакомой территорией, и ему требовался провожатый, который представил бы его главарю Данзаэмону. Мура, помощник доктора Ито, был единственным знакомым Сано эта. Они направились к северным окраинам Нихонбаси — Сано на коне, Мура поспевал за ним пешком. За последними редкими домами Эдо раскинулся громадный, заросший сорной травой пустырь, где бродячие собаки копались в кучах мусора. За ним находилось поселение эта — множество хижин, окруженных деревянным забором.

Мура провел его в ворота — проем в заборе из неструганых досок, — и они пошли по узким извилистым тропинкам, протоптанным в глине, рядом с которыми были проложены канальцы, заполненные зловонными сточными водами. У входа в лачуги, построенные из обрезков досок и бумаги, женщины готовили на открытом огне еду, стирали или нянчились с детьми, бегали босоногие мальчишки. Встречные изумленно таращились и падали на колени, когда мимо проезжал Сано: вряд ли они когда-нибудь видели чиновника бакуфу в своей общине. Облака дыма и пара плыли над поселением, разнося запах гниющей плоти. Сано пытался задерживать дыхание. Перед выездом из Асакусы он поел, и теперь жалел об этом.

— Это дубильни, господин, — извиняющимся тоном пояснил Мура.

Сано надеялся, что сумеет скрыть отвращение, вызванное поселением, во время допроса его начальника. В каких разных мирах существовали госпожа Харумэ и ее возлюбленный!

Проходя темным переходом, Сано заглянул в один из двориков. Из емкости с щелоком, полной костей, доносилось бульканье. Мужчины помешивали это варево палками, женщины посыпали солью содранные шкуры. На открытых очагах стояли котлы, из туши частично разделанной лошади вываливались окровавленные внутренности. Едва сдерживая тошноту, ощущая грязь в душе, Сано недоумевал, как могла госпожа Харумэ, игнорируя существующие в обществе запреты, полюбить мужчину, запачканного этим местом. Что свело ее и Данзаэмона «в тени между двумя сущностями»?

Мура остановился.

— Он здесь, господин.

К Сано уверенно приближались трое взрослых эта. Средний, самый молодой из них, немедленно привлек его внимание.

На его стройном, как молодое дерево, теле не было ни грамма лишней плоти, только мышцы. Вены толстыми шнурами оплетали шею. Его лицо было словно высечено из острых треугольных граней. Тонкие губы решительно сжаты. Густые подстриженные волосы зачесаны назад, напоминая хохолок ястреба. С гордо поднятой головой и расправленными плечами он держался с достоинством, резко контрастирующим с залатанной выцветшей одеждой и статусом эта. Два меча на поясе свидетельствовали о его положении.

Данзаэмон, главарь отверженных, встал на колени и поклонился. Его спутники сделали то же самое, но если это действие подчеркнуло их униженность, то Данзаэмон лишь совершил необходимый ритуал, уравнивающий его с Сано. Он расставил руки, упершись лбом в землю.

— Надеюсь быть полезным вам, господин, — сказал Данзаэмон. Его тихий голос звучал уважительно, но без подобострастия.

— Пожалуйста, встань. — Удивленный поведением вожака, которое сделало бы честь настоящему самураю, Сано спешился и вежливо обратился к Данзаэмону: — Мне нужна твоя помощь в очень важном деле.

Данзаэмон поднялся с грацией атлета. По команде вожака его спутники тоже встали, продолжая смотреть в землю. Главарь эта оценивающе взглянул на Сано. Ему было не больше двадцати пяти лет, но в глазах таилась мудрость человека, прожившего полную тяжелого труда, нищеты, насилия и страданий жизнь. Длинный извилистый шрам на левой щеке говорил о том, что ему пришлось драться за свое место в жестоком мире отверженных. В нем была суровая, дикая красота, и Сано понял, что привлекло к нему госпожу Харумэ.

Мура представил их друг другу, и Сано обратился к вожаку:

— Я расследую убийство наложницы сёгуна госпожи Харумэ, и мне…

Услышав ее имя, эта понял, для чего приехал Сано. Его люди взялись за привязанные к поясам дубинки. Они явно решили, что Сано явился убить Данзаэмона за посягательство на женщину сёгуна. И хотя наказанием за нападение на самурая являлась смерть, они были готовы встать на защиту своего вожака.

Сано успокаивающе поднял руки.

— Я не собираюсь доставлять вам неприятности. Мне лишь нужно задать Данзаэмону несколько вопросов.

— Отойдите, — приказал Данзаэмон тоном большого военачальника.

Его люди отступили, хотя Сано продолжал ощущать враждебность к себе, представителю ненавистного самурайского сословия. Он взглянул на Данзаэмона:

— Мы можем переговорить с глазу на глаз?

— Да, господин. Я постараюсь оказать вам всяческое содействие.

Данзаэмон говорил тем же тихим, уважительным голосом, каким приветствовал Сано при встрече. Его речь была на удивление правильной, возможно, благодаря контактам с чиновниками-самураями. И Сано понял, что главарь эта тоже его изучает. Словно два зверя из разных стай обнюхивали друг друга. Вокруг собралась целая толпа эта. Сано чувствовал в них глубокое уважение к своему вожаку, не меньшее, чем люди из его окружения питают к своим повелителям. Глядя на Данзаэмона сквозь барьер, воздвигнутый социальным положением и опытом, Сано чувствовал, что при других обстоятельствах они могли бы стать соратниками. Данзаэмон, словно читая его мысли, чуть склонил голову.

— Вы друг доктора Ито, — сказан он, скрепляя тем самым взаимную симпатию. — Мы можем пройти в мой дом. Так будет лучше. — В его манере держаться было мужественное признание собственной ничтожности и власти Сано.

— Да, пожалуйста, — с облегчением согласился Сано.

Дом, в который Данзаэмон привел Сано и Муру, был больше и опрятнее остальных — с крепкими деревянными стенами и хорошей крышей. Спутники Данзаэмона заняли посты снаружи, а Мура стал обихаживать коня Сано. В главной комнате дома толпилось множество людей. У стены сидели слепец и два калеки. Матери баюкали младенцев, казавшихся слишком слабыми, чтобы выжить. Мужчины ждали совета Данзаэмона. Молодая беременная женщина пронесла мимо них миски с супом. При появлении Сано все оставили свои занятия и замолчали. Взрослые упали ниц, матери прижали головки детей к полу.

Данзаэмон провел Сано в небольшую свободную комнату. Безукоризненно чистая, она была обставлена дешевой мебелью: стол, сундук, открытые шкафы. В одном из них лежали свернутое постельное белье и одежда, два других были полны книг для записей и бумаг, свидетельствующих о том, что единственный грамотный человек в общине больше времени работает, чем отдыхает. Окно выходило во двор, где мужчины разделывали быка. Очевидно, семья Данзаэмона занималась торговлей: он не злоупотреблял своим положением, отбирая деньги у подчиненных. Сано почувствовал уважение к молодому вожаку. Далеко не все самураи выполняют свои обязанности с такой же ответственностью.

Возможно, госпожа Харумэ ценила в Данзаэмоне эту черту характера столь же высоко, как его красоту и манеру держаться. Никогда прежде Сано не приходилось видеть столь яркое доказательство того, что суть человека выше сословной принадлежности.

Данзаэмон сел на циновку, Сано занял место напротив.

— Вы приехали, потому что узнали о моей связи с госпожой Харумэ, — сказал Данзаэмон, не предложив самураю разделить пищу и питье, чтобы не вносить неловкость в их отношения. — Спасибо, что оставили меня в живых. Я совершил преступление, за которое нет прощения. Я заслуживаю смерти, и ваше право убить меня. — Горькая улыбка искривила губы главаря эта. — Но, убив меня, вы не получите нужные вам ответы, не так ли?

Молодой человек пытался держать себя в руках, но Сано видел, что он страдает: глаза были пусты, вокруг рта залегли резкие складки. Данзаэмон единственный горевал по госпоже Харумэ.

— Любовь не может служить оправданием нарушения закона, — сказал Сано, — но это причина, которую я могу понять. — Ради Рэйко он пошел бы на все, что угодно, встал перед любой опасностью, не погнушался предательством и поступился честью. — Я не стану наказывать тебя за неразумную любовь. Если расскажешь о себе и госпоже Харумэ, постараюсь быть справедливым.

Между ними опять прошла волна взаимной симпатии. Данзаэмон судорожно вздохнул. Сано видел, что он готов говорить о возлюбленной, но боится неосторожно поставить под удар себя и своих людей. Наконец он решился.

— Мы встретились случайно. В храме в Асакусе. — Данзаэмон говорил отрывисто, глядя на свои руки, сложенные на коленях. — Хоть прошло много лет, я узнал ее сразу. И она меня узнала.

— Вы были знакомы до этого?

— Да, еще детьми. Мой дядя каждый месяц брал меня в Фукагаву собирать моллюсков на берегу моря. Он познакомился с матерью Харумэ и стал ее клиентом. Мы ходили к ней домой. Я играл с Харумэ, ожидая, пока они закончат свои дела.

«Значит, версия о том, что разгадка таится в прошлой жизни госпожи Харумэ, была верна», — подумал Сано. Голубое Яблоко, уличная проститутка, отчаявшаяся настолько, что принимала клиентов из эта, невольно сыграла роковую роль в судьбе дочери.

Губы Данзаэмона дрогнули в легкой улыбке.

— Харумэ была такой маленькой и симпатичной, но и храброй тоже. Она была на шесть лет моложе меня, но ничего не боялась. Я научил ее бросать камни, сражаться на палках и плавать. Ее никогда не смущало то, что я эта. Мы были как брат с сестрой. Находясь рядом с ней, я забывал… обо всем.

Его руки повернулись ладонями вверх, словно принимая на себя тяжесть, — красноречивый жест, в котором заключалось печальное осознание своей судьбы.

— Потом мать Харумэ умерла. Она уехала к своему отцу. Я думал, что больше никогда ее не увижу.

Данзаэмон был одним из тех приятелей-босяков, от которых Дзимба хотел оградить Харумэ, догадался Сано. Однако торговец лошадьми не принял в расчет силу судьбы.

— Когда мы встретились на кладбище, время словно отступило, — продолжал вожак эта. — Мы разговаривали, как раньше, в Фукагаве. Мы были счастливы видеть друг друга. — Он невесело усмехнулся. — Но конечно же, все изменилось. Маленькая девочка превратилась в красивую женщину… и наложницу сёгуна. Мне, взрослому человеку, нельзя было подходить к ней. Но наши чувства, вспыхнувшие как огонь, оказались сильнее нас… Когда она сказала, что у нее есть комната в гостинице, и позвала меня с собой, я не смог отказаться.

Сано восхитился этим страстным чувством, таким сильным, что Харумэ и Данзаэмон не испугались смерти. Любовь оказалась сильнее запретов.

— Это было не просто плотское влечение, — сказал Данзаэмон, прочтя его мысли. Он подался вперед, его лицо горело желанием донести до Сано свои чувства. — Харумэ вновь подарила мне то, что давала все прежние годы: шанс забыть, что я нечист и низок, недочеловек, вызывающий отвращение. Сжимая ее в объятиях, я чувствовал себя другим — чистым, таким, как все. — Глядя в сторону, он печально добавил: — Только с ней я чувствовал себя любимым.

— Твои люди любят тебя, — отметил Сано, раздумывая, не страсть ли Данзаэмона привела к смерти Харумэ.

Лицо эта перекосила болезненная гримаса.

— Это совсем другое. На моих людях лежит то же клеймо, что и на мне. В душе мы так же презираем друг друга, как все остальные презирают нас.

От неизбывной боли голос Данзаэмона стал хриплым, словно он рвал из души все не высказанные в течение жизни мысли. Возможно, ему впервые довелось встретить человека, готового его выслушать и способного понять.

— Даже моя жена, которой я изменил ради Харумэ, не может дать мне того, что давала она, — любви, которая лечила мою ненависть к самому себе.

Сано не предполагал, что отверженные ненавидят себя из-за предвзятого отношения к ним общества. Это открыло ему глаза на реалии других миров, отличных от его собственного, и свой невольный вклад в человеческое несчастье.

— Что ваша связь давала госпоже Харумэ? — спросил он.

В глазах главаря эта вспыхнул гнев, который он мгновенно погасил своей недюжинной волей.

— Я понимаю, как вам трудно представить, что я мог дать ей что-то, кроме неприятностей. Но она была так одинока. Отец продал ее сёгуну и считал, что навсегда отделался от нее. Женщины в замке пренебрегали ею, потому что она была дочерью проститутки. Ей некому было рассказать о своих бедах, никого не интересовали ее чувства, никто не любил ее. Кроме меня. Мы были всем друг для друга.

Это был возможный мотив для убийства.

— Ты знал, что Харумэ встречается в гостинице с другим мужчиной?

— С господином Мияги. Да, я знал. — Лицо Данзаэмона пошло красными пятнами. — Он хотел понаблюдать за тем, как Харумэ удовлетворяет сама себя. Харумэ позволила ему это, а потом пригрозила, что все расскажет сёгуну, если он не заплатит за молчание. Она сделала это ради меня… отдала мне все деньги. Я не хотел, чтобы она рисковала или унижалась. Мне не нужны были деньги от шантажа. Но она обиделась, когда я отказался. Ей хотелось сделать для меня хоть что-то, она никак не могла поверить, что мне достаточно ее любви.

Вожак эта бросил на Сано вызывающий взгляд.

— Не стану отрицать — я взял деньги, чтобы купить для общины еду и лекарства. Если то, что я принял от женщины неправедно полученные деньги, делает меня преступником, то я преступник.

Он рассмеялся. Этот резкий отрывистый смех выразил все то унижение, которое он был вынужден переносить каждый день в попытке облегчить участь своих людей. Потом он опустил голову, явно устыдившись, что выдал свои эмоции. Искренне сочувствуя молодому вожаку эта, Сано отметил, что госпожа Харумэ дала господину Мияги весомую причину желать ее смерти. Вспомнив, что Рэйко находится в компании даймё, он похолодел. Борясь с порывом тотчас мчаться к жене, он обдумывал показания Данзаэмона. Все сказанное вожаком эта звучало правдиво. Он всем сердцем любит Харумэ и действительно сожалеет о ее смерти. Но у каждой медали есть своя оборотная сторона.

— Госпожа Харумэ была беременна, — сказал он.

Данзаэмон вскинул голову. От потрясения его взгляд потускнел, как кусочек льда на холодной воде.

— Значит, ты этого не знал, — проговорил Сано.

Эта на мгновение закрыл глаза.

— Нет. Она мне не сказала. Но я должен был предвидеть, что это может случиться. Милостивые боги! — От ужаса его голос перешел в шепот. — Наш ребенок умер вместе с ней.

— Ты уверен, что ребенок твой?

— Она говорила мне, что сёгун ни на что не способен… а господин Мияги ни разу не дотронулся до нее. Кроме меня, никого не было. У меня два сына, и моя жена… — Сано вспомнил беременную женщину, которую видел в прихожей, — доказательство мужской силы Данзаэмона. — Наверное, справедливо, что ребенок так и не родился.

В интересах расследования Сано не мог безоговорочно поверить в искреннее горе главаря эта, чье умение выживать наверняка включало в себя способность лгать.

— Если бы ребенок родился и оказался мальчиком, сёгун объявил бы его своим наследником, а Харумэ супругой. В этом случае она могла бы давать тебе значительно больше, чем деньги, выманенные шантажом у Мияги. А твой сын стал бы следующим правителем Японии.

— Вы, наверное, шутите, — недоверчиво посмотрел на него Данзаэмон. — Этого никогда бы не случилось. Вы узнали обо мне и Харумэ, в конечном счете узнал бы кто-нибудь еще. Был бы скандал. Сёгун ни за что не признал бы своим ребенка эта. Его убили бы вместе со всеми нами.

— Не по этой ли причине ты отравил госпожу Харумэ? Чтобы прервать ее беременность, не допустить скандала и спастись самому?

Данзаэмон заморгал, ошеломленный неожиданным поворотом разговора, и резко вскочил на ноги.

— Я не убивал Харумэ! Я рассказывал вам, как я к ней относился. Я не знал о ребенке. И даже если бы знал, то скорее убил бы себя, чем их!

— На колени! — приказал Сано.

Эта повиновался, но его зрачки от гнева превратились в точки. Теперь Сано доподлинно знал, что представляет собой мужчина, которому Харумэ подарила свою любовь. Данзаэмон это понял и сдался, Сано прочел это на его лице. У него был мотив для убийства, к тому же она умерла, делая татуировку ради него.

— Думайте что хотите, — сказал Данзаэмон. — Арестуйте меня, если считаете нужным. Вырывайте под пытками признание. Но я не убивал Харумэ. — Он упрямо поднял голову и решительно посмотрел в глаза Сано. — Вы ни за что не докажете, что убил я.

В этом и состояла слабость версии Сано. По результатам проведенного его детективами расследования, в тушечницу по дороге из имения Мияги в замок Эдо ничего не подмешивали. Таким образом, тушь могла быть отравлена либо в начале, либо в конце своего путешествия, где эта никак не мог оказаться. У Данзаэмона не было возможности совершить убийство.

— Я знаю, что ты не убивал Харумэ, — успокоил его Сано. — Теперь же я хочу, чтобы ты помог мне. — Данзаэмон настороженно взглянул на Сано. — Ты говорил, что Харумэ подолгу беседовала с тобой. Не припомнишь ли чего-нибудь, что могло бы нам указать на убийцу?

— Как только я услышал о ее смерти, то вспомнил все наши разговоры, стараясь найти ответы. Была одна наложница, которая жестоко относилась к Харумэ, и дворцовый стражник, который ей досаждал.

— Госпожа Ишитэру и лейтенант Кусида уже стоят в списке подозреваемых, — сказал Сано. — Был кто-нибудь еще?

— Наемный убийца, который метнул в Харумэ кинжал.

— Она тебе рассказывала об этом?

При воспоминании у Данзаэмона потемнели глаза.

— Я был там, когда это произошло. Мы как раз вышли из гостиницы. Она всегда уходила первой, я следовал за ней на расстоянии, чтобы удостовериться в ее безопасности. Обычно я провожал ее до храма Канон в Асакусе, потом отправлялся своей дорогой. Но в тот день не смог заставить себя уйти и пошел за ней на базар. Я встал у прилавка с печеньем и видел, как она вошла в переулок у чайного домика, повернулась спиной и поднесла к лицу рукав кимоно. — Голос Данзаэмона задрожал. — Я знал, что она плачет из-за разлуки со мной. Потом Харумэ вскрикнула и упала. Я увидел кинжал, торчавший из стены чайного домика. Вокруг закричали люди. Я забыл о том, что нужно притворяться незнакомцем, и бросился к Харумэ. Тут кто-то налетел на меня. На ней был темный плаще капюшоном. Она так торопилась скрыться, что я понял: кинжал метнула она.

В волнении, испытанном от известия, что покушавшийся внешне напоминал убийцу торговца снадобьями, Сано не сразу осознал слова Данзаэмона.

— Она? Ты хочешь сказать, что это была женщина?! — Шойэй описал нападавшего как мужчину… или нет? Сано вспомнил смятение торговца, когда он спросил его о том, как выглядел мужчина. Тогда Сано не придал этому значения. Не пытался ли торговец сказать, что его зарезала женщина? — Ты уверен?

Вожак эта кивнул.

— Ее волос и одежды не было видно под плащом и капюшоном. Нижнюю часть лица скрывал шарф. Но у нее были выбриты брови.

«По моде, распространенной среди благородных дам», — подумал Сано. Его сердце учащенно забилось, как бывало всегда в конце успешного расследования.

— Ты не говорил об этом полиции, — предположил он.

Эта беспомощно пожал плечами.

— Когда Харумэ увидела, что я бегу к ней, она крикнула: «Нет! Нет!» Я понял, что она хотела сказать. Мы не могли позволить кому-либо увидеть нас вместе и заподозрить, что мы не просто незнакомые люди, случайно оказавшиеся в одном месте в одно время. Мы не могли допустить, чтобы в полиции меня спросили, что я там забыл и почему вмешиваюсь не в свое дело. Поэтому…

Его тяжелый вздох выразил трагедию мужчины, который не смел даже помочь любимой.

— Я повернулся и пошел прочь. Теперь я понимаю, что, если бы сообщил о виденном, полиция могла бы схватить убийцу. А Харумэ осталась бы в живых… — Затем обреченно добавил: — Но произошло то, что произошло. — «Сколько раз на дню он покорялся судьбе и покорно ее принимал», — подумал Сано. — Невозможно повернуть время вспять или изменить мир.

— Твой рассказ поможет воздать по заслугам убийце госпожи Харумэ, — сказал Сано. — Так ты отомстишь за ее смерть.

По тому, как затвердели губы главаря эта, и по отчаянию, плеснувшемуся в его глазах, Сано понял, что для него это слабое утешение. Он поблагодарил Данзаэмона за ценное сообщение и поднялся.

— Я провожу вас до ворот, — сказал Данзаэмон.

Они вышли из дома, отвязали коня Сано и молча пошли по поселку в сопровождении помощников Данзаэмона и Муры. У ворот Данзаэмон поклонился. Чуть поколебавшись, Сано поклонился в ответ. Благодаря зацепкам, полученным от эта, становилось понятным, кто убил госпожу Харумэ. Въехав на пустырь, Сано оглянулся.

Окруженный помощниками и Мурой, главарь отверженных гордо стоял перед утопающим в зловонии поселением, где тысячи людей, молодых и старых, почитали Данзаэмона и всецело полагались на него. Если бы не низкое происхождение, какой даймё получился бы из этого человека! Как это ни парадоксально, но Сано было проще представить во главе войск Данзаэмона, чем Цунаёси Токугаву.

37

— Логично предположить, что именно госпожа Ишитэру является преступницей, — сказал Сано. — Некая женщина метнула в Харумэ кинжал у храма Канон в Асакусе. Ишитэру там была, и алиби у нее нет. Она имела доступ в комнату Харумэ и могла купить яд для стрел у Шойэя, когда приобретала любовное зелье, которое подлила тебе, Хирата.

Лицо молодого вассала осунулось от страданий.

— Я не могу поверить, что Ишитэру убийца, — повторил он в третий раз с того момента, как они с Сано встретились перед замком Эдо, чтобы обсудить результаты своих поисков. Теперь, въезжая в чиновничий квартал, он упрямо отстаивал невиновность своей соблазнительницы.

— Быть может, Данзаэмон ошибается?

Сдерживая нетерпение, Сано взглянул на вершину холма. Закатное солнце высвечивало косыми лучами крыши дворца и деревья в лесном заповеднике. Стоявшие по сторонам улицы казармы отбрасывали синие тени, погружая район в ранний сумрак. Сано устал, проголодался и мечтал о горячей ванне, чтобы смыть с себя грязь поселения эта. Он жаждал увидеть Рэйко и разделить с ней успех завершения дела. И дополнительные проблемы с Хиратой были ему совсем не нужны.

— Ишитэру больше не избежать допроса, — вынес окончательный приговор Сано. — Госпожа Кэйсо-ин уже, должно быть, рассказала сёгуну о нашей ошибке. Он допустит нас в Большие Внутренние Покои. — Помолчав, добавил: — Против Ишитэру слишком много улик. Тебе придется принять неизбежное, хочешь ты того или нет.

— Я понимаю. — Пальцы Хираты перебирали поводья. — Просто… не могу смириться с тем, что мог так ошибаться в человеке, который… Не могу поверить, что она это сделала. Весь день я надеялся найти доказательство, что не был круглым дураком. Убедил себя в том, что убийца — лейтенант Кусида, и в его поисках рыскал по всему городу. — Они спешились у имения Сано. Во дворе конюх принял лошадей. Хирата горько вздохнул. — Но теперь…

Детективы и члены их семей в ожидании ужина частенько прогуливались перед бараками. Вот и сегодня мальчишки сражались деревянными мечами, мужчины подбадривали их, а женщины судачили. Молодая мать играла с едва начавшим ходить ребенком в мяч.

— Все делают ошибки, Хирата. Оставим это, — сказал Сано.

Но Хирата не слушал его. Он замер посреди двора, ошеломленно уставившись на мать и ребенка.

— Ого, — пробормотал он и повторил со странной интонацией: — Ого.

— В чем дело? — спросил Сано.

— Я кое-что вспомнил. — Он заметно волновался. — И теперь точно знаю, что госпожа Ишитэру не убивала Харумэ.

Сано рассердился.

— Хирата, прекрати! Сколько можно? Мне нужно помыться и поговорить с Рэйко. Потом пойдем в Большие Внутренние Покои.

Повернувшись, он направился к дому. Хирата бросился за ним.

— Подождите, сёсакан-сама! Позвольте объяснить! — При входе они переобулись в матерчатые шлепанцы. — Думаю, что на днях я видел убийцу.

— Что? — остановился Сано.

Слова потекли из Хираты быстрым, непрерывным потоком.

— Когда я встречался с Крысом, мне показалось странным… Теперь я понимаю, что произошло. Я должен был догадаться! — Он дрожал от возбуждения. — Она ничего не продавала, она расплачивалась с ним!

— Помедленнее, я ничего не понял, — остановил его Сано. — Начни сначала.

Хирата судорожно вздохнул и рубанул рукой воздух, пытаясь справиться с волнением.

— Я заплатил Крысу, чтобы он нашел Шойэя. Позднее я вернулся узнать, что ему удалось выяснить. С ним в комнате была женщина. Они торговались… заключали сделку. Когда Крыс вышел, он сказал, что та продала ему своего ребенка-калеку для его шоу уродцев. — Хирата старался говорить медленно. — Мне напомнила об этом жена детектива Ямады, которая играла с сыном.

Потом Крыс сказал мне, что не смог найти Шойэя, и вернул деньги. Я решил, что на самом деле он нашел торговца, но тот заплатил ему за молчание. Теперь я уверен, что женщина, которую я видел, предлагала Крысу деньги, и никак иначе. Она скрылась, пока мы беседовали. Видимо, это и была убийца, а вовсе не мать, продававшая своего ребенка. Она, должно быть, увидела гербы у меня на одежде и догадалась, кто я такой и что мне нужно, когда я спросил Крыса про Шойэя.

— Но ведь Ишитэру единственная женщина среди подозреваемых, — неуверенно произнес Сано.

В глазах Хираты вспыхнуло торжество.

— Мне не доводилось видеться с госпожой Мияги. Как она выглядит?

— Ей примерно сорок пять лет… — начал Сано.

— Далеко не красавица с продолговатым лицом, вечно опущенными глазами и низким голосом?

— Да, но…

— Еще у нее вычерненные зубы и бритые брови. — Хирата возбужденно рассмеялся. — Подумать только, улики были у меня в руках!

— Интересная версия, — признал Сано. — Хозяин квартиры Шойэя полагал, что слышал мужской голос в комнате, где был убит торговец; его могла сбить с толку госпожа Мияги. Но мы не знаем, находилась ли госпожа Мияги на месте преступления. Она вполне могла отравить тушь, но у нас нет доказательств, что она это сделала. И, наконец, какой у нее мотив?

— Давайте пойдем и посмотрим, узнаю ли я в госпоже Мияги женщину, которую видел, — попросил Хирата. — Должно быть, Крыс узнал, что она клиентка Шойэя, и попытался ее шантажировать. Вероятно, она намеревалась разделаться и с Крысом. И вполне возможно, я спас ему жизнь, приехав именно в тот момент.

Прошу вас, сёсакан-сама, прежде чем вы окончательно решите, что убийца Ишитэру, дайте мне шанс доказать свою правоту. Разрешите допросить госпожу Мияги.

— Будь по-твоему, — согласился Сано. — Рэйко сегодня ездила к госпоже Мияги. Давай посмотрим, не выяснила ли она чего-нибудь интересного. — Он вошел в коридор и спросил у склонившегося в поклоне слуги: — Где моя жена?

— Ее нет дома, господин. Но она оставила вот это. — Слуга протянул ему запечатанное письмо.

Сано вскрыл его и прочел вслух:

«Досточтимый муж!

Я была с визитом у господина Мияги и уверена, что это он убил госпожу Харумэ. Они с женой пригласили меня полюбоваться сегодня ночью осенней луной на их летней вилле. Я должна воспользоваться этой возможностью, чтобы продолжить допрос и получить доказательство его вины.

Не беспокойтесь — я взяла с собой детективов Оту и Фудзисаву, а также обычное сопровождение. Вернусь завтра утром.

С любовью,

Рэйко».

Идея расследовать версию с женой даймё перестала казаться несостоятельной. Если есть хоть малейшее предположение, что убийца она, нельзя допустить, чтобы Рэйко путешествовала с ней в отдаленную местность даже в сопровождении вооруженных стражников.

— Полагаю, Ишитэру может еще немного подождать, — сказал Сано. — Попробуем догнать Рэйко и Мияги, пока они не выехали из города.

* * *

Под аккомпанемент грохота копыт Сано и Хирата подскакали к воротам имения Мияги. Сано встревоженно окинул улицу взглядом.

— Не вижу ни паланкина Рэйко, — пробормотал он, — ни ее сопровождающих. — Не желая того, он начинал верить, что Хирата прав — убийца, которого они ищут, госпожа Мияги. А Рэйко, ничего не знающая о показаниях Данзаэмона, полагает, что это господин Мияги. Беспокойство обручем сжало сердце Сано.

— Успокойтесь, — тихо проговорил Хирата. — Мы найдем ее.

Соскочив с коня, Сано подбежал к одному из стражников у ворот.

— Где моя жена? — крикнул он, схватив его за ворот.

— Что это вы делаете? Отпустите! — возмутился стражник, а другой навалился на Сано сзади. Хирата поспешил на помощь.

— Супруга сёсакана-самы собиралась поехать на виллу вместе с господином и госпожой Мияги. Нам нужно поговорить с ними. Где они сейчас?

При упоминании титула Сано стражники нахмурились и отступили, но на вопрос не ответили.

— Идем внутрь, — кивнул Сано Хирате.

Стражники преградили им путь, они были явно испуганы, но непреклонны. Их открытое неповиновение встревожило Сано — что-то здесь было не так.

— В доме никого нет, — сказал стражник. — Все ушли.

Охваченный ужасом, что с Рэйко случилось несчастье, Сано выхватил меч.

— Прочь с дороги!

Стражники отпрянули в стороны, и Сано распахнул ворота. Вместе с Хиратой он пересек двор и влетел в особняк, громко крича:

— Рэйко!

В длинном темном коридоре было тихо. Застоявшиеся запахи старого дома проникали в легкие Сано как ядовитый газ. Половицы жалобно скрипели под его ногами, стражники громко требовали, чтобы он остановился, а Хирата сердито сдерживал их. Сано ничего не слышал. Он мчался вперед, выкрикивая имя жены, пока не оказался в жилой части дома. Здесь было холодно, темно и сыро, как в пещере. Свет слабо проникал сквозь бумажные стены. Остановившись, чтобы перевести дух и прийти в себя, Сано осмотрелся, но и здесь никого не увидел. Сначала он слышал лишь удары своего сердца, потом уловил тихие стенания.

Рэйко! Он бежал на звук мимо закрытых дверей пустых комнат, и в нем нарастал ужас. Стенания стали громче. Сано повернул за угол и резко остановился.

Из открытой двери лился свет лампы. Снаружи стоял на коленях слуга, которого Сано помнил с прошлого визита, и плакал навзрыд. Когда Сано подошел к нему, мужчина поднял голову.

— Девочки, — простонал он. На морщинистом лице блестели слезы. Подняв трясущуюся руку, он указал в глубь ванной комнаты.

Сано рванулся в комнату и ощутил знакомый запах — неприятный, соленый, металлический. Сначала он не мог осознать, что открылось его взору. На дощатом полу распластанные белые тела резко контрастировали с черными волосами и блестящими красными лужицами. Затем его взгляд сфокусировался. В ванной комнате, возле утопленного в полу деревянного чана и бамбуковой ширмы, лежали тела двух обнаженных женщин. Их запястья и щиколотки были связаны шнуром. Раны на горле были так глубоки, что, казалось, их головы отрезаны. Спутанные волосы и белоснежная кожа были залиты кровью. Кровь забрызгала стены, пол, тонкой струйкой сочилась через край чана в воду.

Ужас парализовал Сано. Он чувствовал, как сжимается и ноет сердце, как растет в животе холодный ком тошноты. Пытаясь удержаться на ногах, он схватился за косяк двери. Дыхание со свистом вырывалось из его груди. Четко, как в кошмарном сне, он увидел лица женщин, как две капли воды похожих на Рэйко.

— Нет! — Сано зажмурился и с силой потер глаза. — Рэйко! — Застонав, он упал на колени.

Но, коснувшись холодной плоти, Сано вдруг отчетливо понял, что с Рэйко ничего не случилось. Он словно настроился на ее волну, почувствовал исходящую от нее жизненную силу — тихий звон далекого колокольчика. Видение пропало. Эти женщины были крупнее и полнее, чем Рэйко. Их лиц он не узнавал. Разрывающая сердце боль отступила, рыдания сотрясли его тело. Рэйко жива! Желудок Сано свело, и его начало рвать, словно вместе с рвотными массами он пытался исторгнуть потрясшие его страх и горе.

В комнату ворвался Хирата.

— Милостивые боги!

— Это не она! Это не она! — Словно безумный, Сано подскочил и обнял Хирату. Он хохотал и рыдал одновременно. — Рэйко жива!

— Сёсакан-сама! Вам плохо? — Он сильно встряхнул Сано. — Прекратите и выслушайте меня! — Но Сано лишь громче засмеялся, и тогда Хирата отвесил ему звонкую пощечину.

Удар тут же привел Сано в чувство. Мгновенно замолчав, он уставился на Хирату, потрясенный тем, что его помощник осмелился поднять на него руку.

— Гомэн насай, простите, — повинился Хирата, — но вы должны взять себя в руки. Стражники сказали, что госпожа Мияги убила наложниц своего мужа. Она связала их. Те решили, что это игра. Но она перерезала им горло. Когда стражники и слуги, услышав крики, прибежали посмотреть, что случилось, она приказала им молчать. Они с господином Мияги поехали на встречу с кем-то у ворот замка, чтобы вместе ехать на виллу. Это было два часа назад.

Новый приступ страха охватил Сано. Он не понимал, зачем госпожа Мияги убила наложниц даймё, но ее жестокость не оставляла сомнений — именно она, а не Ишитэру убила госпожу Харумэ и Шойэя. Глядя на кровавую картину, Сано пытался подавить нараставшую панику.

— Рэйко, — прошептал он.

Он, пошатываясь, вышел из особняка, опираясь на руку Хираты.

38

Над западными горами за Эдо золотые облака плыли по залитому лучами заходящего солнца небу. Далекие горы тянулись ввысь призрачными фиолетовыми пиками. На раскинувшейся внизу равнине мигал огоньками окутанный дымом город. Огромная дуга реки сияла, как расплавленная медь. Плыл перезвон храмовых колоколов. На востоке поднималась полная луна, большая и яркая, на ее поверхности четко просматривался лик лунной богини.

Летнее имение Мияги располагалось на крутом склоне горы в стороне от главной дороги. Через лес к вилле, двухэтажному деревянному строению, сплошь увитому диким виноградом, вела узкая тропинка. Густые заросли деревьев почти полностью скрывали крышу. Фонари горели на конюшне и на половине прислуги, остальные окна, прикрытые ставнями, были темны. Лишь пение птиц и шуршащие на ветру сухие листья нарушали окутывавшую имение тишину. За виллой лес поднимался по склону к голому утесу. На его вершине примостилась маленькая беседка, в которой господин Мияги, его жена и Рэйко наблюдали за восходом луны.

Решетчатые стены беседки закрывали их от ветра; от угольных жаровен под покрытым татами полом поднималось ласкающее тепло. Свет фонаря падал на столики с разложенными на них письменными принадлежностями. На отдельном столе стояли закуски. На тиковой подставке были разложены традиционные подношения луне: рисовые пампушки, соевые бобы, хурма, дымящиеся благовонные палочки и ваза с осенними травами.

Господин Мияги театральным жестом взял кисть и протянул ее Рэйко.

— Не сочините ли первое стихотворение в честь луны, милая?

— Спасибо, но я пока не готова писать. — Рэйко нервно улыбнулась, ей хотелось отодвинуться от господина Мияги, но госпожа Мияги сидела слишком близко к ней с другой стороны. — Мне нужно время, чтобы подумать.

Но она была слишком напугана, чтобы думать о поэзии. Во время путешествия из Эдо присутствие носильщиков паланкина, стражников и двух детективов сглаживало ее страх перед господином Мияги. Но она не могла предвидеть, что место для наблюдения за луной расположено так далеко от виллы, где остались все сопровождающие. Ей пришлось пойти на это, чтобы не вызвать подозрения у даймё. Оказавшись в западне с убийцей и его женой, Рэйко пыталась унять подступающий страх. Лишь мысль о спрятанном в рукаве кинжале поддерживала ее.

Госпожа Мияги засмеялась, ее смех прозвучал хриплым взволнованным карканьем.

— Не торопите нашу гостью, кузен. Луна еще только встает. — Она была сама на себя не похожа. Обычно бледные щеки пылали, надменно поджатые губы кривились улыбкой, в глазах плясали крошечные отражения лампы. Ее неуемная энергия словно наполняла пространство беседки. Поигрывая кистью, она осклабилась. — Готовьтесь сколько вам угодно.

Надо же быть такой дурой, чтобы поощрять интерес своего мужа к другой женщине! Спрятав отвращение, Рэйко вежливо поблагодарила хозяйку.

— Быть может, вы хотите закусить, чтобы укрепить свои творческие способности? — осведомилась госпожа Мияги.

— С удовольствием. — Рэйко проглотила подступивший к горлу комок.

Мысль о еде в обществе Мияги вызвала новый приступ дурноты. Она нехотя приняла чашку чаю и сладкое пирожное с запеченным внутри желтком, символизирующим полную луну. Рэйко чувствовала себя пленницей, и это еще больше усиливало ощущение дискомфорта. Ей казалось, что ночь подступает со всех сторон, стирая следы, ведущие вниз по лесистому склону к тем, кто может ее защитить. Вокруг беседки была проложена узкая, покрытая гравием дорожка, за которой площадка отвесно обрывалась к каменистому берегу речки. Рэйко слышала, как далеко внизу шумит вода. Похоже, бежать отсюда можно только в пропасть.

Кроша лунное пирожное в тарелке, Рэйко собралась с духом и обратилась к хозяину:

— Прошу вас написать первое стихотворение, чтобы я могла последовать вашему примеру.

Даймё расплылся в довольной улыбке и, оглядев пейзаж, обмакнул кисть в тушь и начал писать. Через несколько минут он продекламировал:

Однажды луна поднялась над горным хребтом, Заливая окрестности своим сияющим светом. Я стоял у окна, Лаская взглядом открывшуюся мне красоту. Однако теперь старая луна побледнела, Красота обратилась в пепел… Я стою один в холодной, темной ночи, Ожидая, когда снова придет любовь.

Он плотоядно взглянул на Рэйко, которой едва удалось скрыть отвращение. Даймё использовал ритуал наблюдения за луной в своих целях, нагло предлагая ей заменить убитую им любовницу.

— Блестящее стихотворение, — выдавила госпожа Мияги. Ее глаза лихорадочно горели.

Не обращая внимания на намеки господина Мияги, Рэйко ухватилась за крохотный шанс, предоставленный его стихотворением.

— Кстати, о холодной погоде. Вчера я ездила в храм Дзодзё и едва не замерзла. А вы вчера выходили на улицу?

— Мы в одиночестве провели весь день дома, — ответила госпожа Мияги.

То, что она обеспечивала своему мужу алиби на время убийства Шойэя, нисколько не удивило Рэйко.

— Я все же выходил ненадолго, — подал голос даймё. — А когда вернулся, тебя не было. — Затем он капризно добавил: — Ты ушла и бросила меня одного. Прошла целая вечность, прежде чем ты вернулась.

— О, вы ошибаетесь, кузен. — Голос госпожи Мияги стал еще резче. — Я занималась хозяйством на служебной половине. Если бы вы искали меня получше, то непременно нашли бы. Я все время была дома.

Рэйко постаралась не показать свою радость. Если даймё настолько глуп, что хоронит собственное алиби, то заставить его проговориться не составит труда. Рэйко откусила кусочек маринованной редьки. От резкого вкуса рот наполнился слюной, и сразу же пришла мысль о яде.

— Какая вкусная! — сказала она, едва поборов приступ тошноты. — И подумать только, какой долгий путь ей пришлось проделать, чтобы попасть на этот стол! Когда я была маленькой, нянька водила меня на причал Дайкона смотреть на баржи с овощами. Очень интересное место. Вы там бывали?

— К сожалению, не имели такого удовольствия, — поспешно вмешалась госпожа Мияги.

Даймё открыл было рот, но она взглядом приказала ему молчать. Он смутился и пожал плечами. Ясно, что даймё бывал на пристани Дайкона. Уверенная в том, что это он зарезал Шойэя, Рэйко скрыла усмешку.

— Почему бы теперь вам не попробовать написать стихотворение? — спросила госпожа Мияги.

Жалкая попытка не дать мужу выболтать то, что может дойти до сёсакана-самы сёгуна! Рэйко решила воспользоваться классической темой в своих целях. Она написана несколько иероглифов и прочла:

Луна, льющая свой свет на эту беседку, Освещает и храм Канон в Асакусе.

Прежде чем она успела задать новый вопрос господину Мияги, тот, вдохновленный ее строками, продекламировал:

Ночью червь тайком пронизывает яблоко, Птица в клетке песней выражает свой восторг, Серебристо-молочные струи лунного света Стекают с моих ладоней. Но на кладбище все неподвижно и мертво.

Его откровенность и болезненная одержимость темой смерти пугали Рэйко.

— Асакуса одно из моих любимых мест, особенно в День Сорока Шести Тысяч. Вы ездили в этом году на праздник? — замирая, спросила она.

— Там слишком людно для нас, — ответила госпожа Мияги. Это постоянное вмешательство в разговор раздражало Рэйко, но она была рада ее присутствию, поскольку даймё наверняка не осмелится обидеть ее в присутствии жены. — Мы никогда не ездим в Асакусу на храмовые праздники.

— Но в этом году сделали исключение… разве ты не помнишь? — удивился господин Мияги. — У меня ломило кости, и ты решила, что лечебный дым из чана для благовоний перед храмом Канон облегчит мои страдания. — Он усмехнулся. — Смотри-ка, ты начинаешь терять память, кузина.

Окрыленная признанием, что он был в Асакусе в день, когда в госпожу Харумэ метнули кинжал, Рэйко решила пойти дальше.

— Китайские фонарики на базаре были великолепны. Вы их видели?

— Увы, состояние здоровья лишило меня этого удовольствия, — вздохнул даймё. — Я отдыхал в храмовом саду, предоставив жене одной наслаждаться праздником.

— Мы отвлекаемся от цели нашей поездки. — В голосе госпожи Мияги зазвучало неприкрытое раздражение. Кисть в ее нервных пальцах дрожала, терпкий запах стал сильнее, словно подогретый жаром тела. — Давайте сочиним следующий стих. На этот раз начну я.

Я позволю сиянию полной луны Очистить мою душу от зла!

Небо почернело, окутав горы ночной тьмой, звезды мерцали как драгоценные камни, плывущие в рассеянном свете луны. Вдохновленная мифом о двух созвездиях, которые сходятся раз в году осенью, Рэйко быстро написала:

За кисеей лунного света На небесной реке Встречаются Пастух и Пряха.

Господин Мияги продекламировал:

Я впадаю в неистовство при виде их запретного наслаждения, Потом они расстаются, и он продолжает свой путь… Оставляя ее рядом со мной.

Ужас сдавил сердце Рэйко, когда она услышала эти слова. Никакого сомнения в том, что она сидит рядом с убийцей, воплощающим в жизнь свои зловещие фантазии.

— Запретная любовь — это очень романтично, — согласилась она. — Ваше стихотворение напомнило мне слухи о госпоже Харумэ.

— Замок Эдо полон сплетен, — бросила госпожа Мияги, — и лишь немногие из них отражают реальность.

— И какие же слухи дошли до вас? — заинтересовался господин Мияги.

— Харумэ якобы встречалась с мужчиной в гостинице в Асакусе. — Увидев беспокойство в его глазах, Рэйко сделала невинное лицо. — Как смело с ее стороны.

— Да… — рассеянно пробормотал даймё. — В такой ситуации последствия для любовников могут быть самыми ужасными. Ему повезло, что опасность миновала.

Рэйко едва сдержала волнение.

— Вы полагаете, что любовник убил Харумэ, чтобы никто не узнал об их связи? Еще я слышала, что Харумэ завела и второго возлюбленного, — импровизировала она, задаваясь вопросом, вышел ли Сано на след тайного любовника, и мечтая, чтобы он увидел, как удачно продвигается ее допрос. — Она вела себе не совсем благоразумно, как вы считаете? — «Ты подсматривал за ними, господин Мияги? — Рэйко очень хотелось задать ему этот вопрос. — Тебя мучила ревность? Не потому ли ты ее отравил?»

— Какая теперь разница, что делала Харумэ, раз она все равно умерла? — торопливо вмешалась госпожа Мияги. — И вообще мне кажется, что эта тема неуместна.

— Вполне естественно интересоваться своими знакомыми, — мягко возразил господин Мияги.

— Я не знала, что вы знакомы с Харумэ, — солгала Рэйко. — Скажите, что вы о ней думаете?

Воспоминания затуманили глаза даймё.

— Она…

— Кузен… — вспыхнув, процедила сквозь зубы госпожа Мияги.

Даймё, видимо, понял, что говорить о своей бывшей возлюбленной не совсем уместно.

— Все это в прошлом. Харумэ мертва. — Его масленый взгляд остановился на Рэйко. — А мы с вами живы.

— Утром вы говорили, что Харумэ играла с огнем и сама накликала свою смерть, — настойчиво продолжала Рэйко, стараясь удержать в руках нить разговора. У нее есть доказательства его вины, осталось только получить признание. — Человеком, который воздал ей по заслугам, были вы?

Еще не успев закончить фразу, Рэйко поняла, что зашла слишком далеко. Мияги растерялся, и оставалось только надеяться, что даймё слишком глуп, чтобы понять, что она фактически обвинила его в убийстве. Вдруг госпожа Мияги схватила ее за руку. Вскрикнув от неожиданности, Рэйко повернулась к хозяйке.

— Вы ведь на самом деле приехали сюда не луной любоваться, не так ли? — прошипела госпожа Мияги. — Решили подружиться с нами, чтобы шпионить для сёсакана-самы.

Пытаетесь приписать убийство Харумэ моему мужу. Вы хотите нас уничтожить!

В ее лице произошли пугающие перемены. На лбу, над горящими глазами пролегли глубокие морщины. Ноздри раздулись, черные зубы оскалились. Рэйко ошеломила мгновенная метаморфоза, напоминающая кульминацию в драме но, когда актер, игравший хорошую простую женщину, меняет маску и превращается в злобного демона, чтобы показать ее истинный характер.

— Вовсе нет. — Рэйко попыталась вырваться, но ногти госпожи Мияги впились ей в кожу. — Пустите!

— Кузина, о чем ты? — удивился господин Мияги. — Почему ты так ведешь себя с нашей гостьей?

— Разве ты не видишь, куда она клонит? Будто это ты отравил Харумэ и зарезал старого торговца снадобьями с пристани в Дайконе! Я пытаюсь тебя защитить. Ты попал в расставленную ею ловушку!

Даймё помотал головой, словно отгоняя дурман.

— Какого торговца снадобьями? Как ты можешь приписывать столь низменные намерения такой милой молодой даме? Отпусти ее сейчас же! — Подавшись вперед, он попытался разжать пальцы жены. — Зачем нам защищаться? Я не делал этих жутких вещей. Я в жизни никого не убивал.

— Да… — в голосе госпожи Мияги послышалась скрытая угроза, — ты не убивал.

И вдруг Рэйко все поняла. Фальшивые алиби выстраивались не только для господина Мияги. Ложь его жены должна была защитить и ее саму.

— Вы убийца! — закричала она.

Госпожа Мияги саркастически рассмеялась.

— Если вы только сейчас это поняли, то вы не так умны, как думаете.

— Кузина! — До даймё дошел наконец смысл происходящего. Его лицо словно осунулось, дряблая кожа обвисла вокруг широко раскрытого рта и вытаращенных от ужаса глаз. — Ты убила Харумэ?

— Не думай о ней, — отмахнулась госпожа Мияги. — Харумэ больше нет. Вот кто сейчас наша проблема. — Она указала на Рэйко, и ее губы зловеще изогнулись. — А ведь я даже рада, что вы оказались шпионкой. Теперь мне легче оправдать то, что я уже давно запланировала.

— Что… что планировали? — Все еще ошеломленная своим открытием, Рэйко поежилась от злобы, звучавшей в голосе жены даймё.

— Я позволила вам прийти сюда не для того, чтобы вы украли любовь моего мужа. Нет! Я привела вас, потому что нашла прекрасную возможность навсегда убрать вас из нашей жизни. Точно так же, как поступила с двумя его наложницами.

Господин Мияги задохнулся.

— Снежинка? Птичка? Что ты с ними сделала?

— Они мертвы. — Госпожа Мияги удовлетворенно кивнула. — Я связала их и перерезала им горло.

От ужаса Рэйко стало плохо. Маниакальная злоба в глазах жены даймё заставила ее горько пожалеть о потраченных впустую усилиях. Даймё невиновен и безобиден. Настоящая опасность таится в этой женщине, которую Рэйко не приняла в расчет, сочтя неприметной тенью мужа. Теперь все ее мысли занимал кинжал, подвязанный клевому предплечью, но госпожа Мияги цепко держала ее за правую руку, не давая воспользоваться спрятанным оружием.

— Но почему, кузина, почему? — простонал господин Мияги. Белый как мел от пережитого шока, он потрясенно смотрел на жену. — Как ты могла убить моих девочек? Они никогда не делали тебе ничего плохого. Ты же… ты же не ревнуешь? — Его голос изумленно зазвенел. — Они были безобидным развлечением, как и все остальные женщины.

— Мне лучше знать, — крикнула госпожа Мияги. — Они могли увести вас от меня и все разрушить. Но я отделалась от них. А теперь намерена убрать с дороги и эту.

Должно быть, эта навязчивая идея после смерти Харумэ завладела женщиной, побуждая ее убивать снова и снова.

Ужас добавил Рэйко сил. Эта женщина намерена убить ее! Вырвавшись из рук госпожи Мияги, Рэйко бросилась к выходу из беседки. Но госпожа Мияги ухватила ее за конец пояса и дернула, разворачивая к себе. Потеряв равновесие, Рэйко налетела на стол, больно ударившись спиной, и госпожа Мияги прыгнула на нее.

— Снежинка, Птичка, — стонал даймё, забившись в угол. — Нет, нет… Кузина, ты сошла с ума. Остановись, прошу тебя. Остановись!

Рэйко пыталась сбросить с себя жену даймё, но ее руки запутались в длинных полах кимоно и она не могла дотянуться до кинжала. Она беспомощно забилась, когда противница потянулась к ее горлу. Боднув госпожу Миягу в лицо, Рэйко охнула, на мгновение ослепнув от дикой боли. Госпожа Мияги вскрикнула и попятилась. Рэйко вскочила, но та пришла в себя раньше, чем она успела выхватить кинжал. С ее губ стекала кровь, передний зуб был сломан у самого основания. Она яростно кинулась на Рэйко, впечатав ее в решетчатую стенку беседки так, что та разлетелась на мелкие кусочки и в беседку ворвался холодный воздух.

— Кузина, остановись! — безуспешно призывал даймё.

Рэйко с досадой осознала, что недооценила свою противницу. Стремление госпожи Мияги сохранить мужа было не менее сильным, чем решимость Рэйко работать вместе с Сано. Тот увидел в госпоже Мияги всего лишь рабыню мужа, а не серьезного подозреваемого, и Рэйко, как круглая дура, последовала его примеру. Она приняла госпожу Мияги за старую слабую женщину, ей и в голову не пришло, что она способна на насилие и убийство. И теперь Рэйко пожинала плоды собственной глупости. Она догадалась, что след ведет в семью Мияги, но не смогла определить истинного убийцу. Ошибочно приняв жуткую манию госпожи Мияги за сексуальное извращение, она не обратила внимания на очевидные улики. Даже стихотворение, таившее пугающее признание, не заставило ее насторожиться. Бытующие в обществе заблуждения сделали ее такой же слепой, как и Сано.

— Помогите! — в отчаянии крикнула Рэйко. — Детектив Фудзисава! Детектив Ота! На помощь!

Госпожа Мияги истерично захохотала, нанося удары. Она дернула Рэйко за волосы, посыпались шпильки и гребни.

— Кричи сколько влезет. Они не придут.

Схватив Рэйко за подбородок, она пыталась запрокинуть ей голову. Рэйко старалась освободиться, но безумие придало госпоже Мияги чудовищную силу. Коленями прижав свою жертву к полу, Мияги выхватила из-под халата кинжал и поднесла клинок к лицу Рэйко, коснувшись острием губ.

Рэйко на мгновение перестала сопротивляться и застыла. Завороженно глядя на полоску острой стали, она не могла даже вздохнуть. Представив двух наложниц, зарезанных как животные, Рэйко содрогнулась от смертельного ужаса. Только однажды она испытала нечто подобное, во время той давней схватки на мечах в Нихонбаси. Тогда она, молодая и глупая, казалась себе неуязвимой. Теперь же жуткое осознание собственной незащищенности поразило Рэйко. Призывая в душе Сано, она с горечью признала его правоту — не стоило в одиночку встречаться с убийцей. Но Сано в Эдо, помощи ждать неоткуда.

Рэйко заставила себя отвести взгляд от кинжала и взглянуть на госпожу Мияги, которая стояла над ней на коленях, склонившись так низко, что она видела зазубренный край сломанного зуба и красные прожилки на белках ее полных ненависти глаз.

— Пожалуйста, не убивайте меня. — Она старалась быть храброй, но голос предательски дрогнул. — Я никому ничего не скажу, обещаю.

— Видишь, она обещает. Отпусти ее! Мы все вместе уедем домой и забудем о том, что случилось, — крикнул господин Мияги.

— Вы не должны верить ее лживым словам, дорогой кузен. — Теперь ее голос звучал нежно. — Доверьтесь мне, я обо всем позабочусь, как обычно. — Она прижала лезвие к горлу Рэйко.

— Прошу тебя, отпусти ее, — простонал даймё. — Я боюсь! — Его эстетическое восхищение смертью отвергало реальное насилие. — Я не хочу проблем.

— Муж знает, куда я поехала, — сказала Рэйко, думая о своем недоступном оружии. — Вам может сойти с рук убийство Харумэ и Шойэя, но не моя смерть.

Госпожа Мияги рассмеялась.

— О, но я и не собираюсь убивать вас, госпожа Сано. — Держа кинжал у ее горла, она устроилась рядом с Рэйко. — Вы сами это сделаете для меня.

Намотав на свободную руку прядь волос Рэйко, она встала. Рэйко, вскрикнув от боли, неловко поднялась на ноги. Госпожа Мияги держала ее крепко, кинжал царапал шею.

— Вас так очаровала луна, — сказала жена даймё, — что вы решили прогуляться вдоль пропасти. — Тяжело дыша, она потащила Рэйко мимо съежившегося Мияги. — Вы споткнулись и разбились насмерть.

— Нет! — Ноги Рэйко отказывались ей повиноваться. — Муж никогда не поверит в это!

— О да! Поверит! — Безжалостная решимость зазвучала в голосе госпожи Мияги. Она тянула Рэйко на ступени беседки в кромешную, холодную тьму. — Ужасно, но несчастные случаи происходят. Двигайся!

39

— Я не должен был позволять Рэйко даже близко подходить к Мияги! — прокричал Сано, перекрывая стук копыт своего коня.

— Но разве вы могли предвидеть, что такое случится? — отозвался Хирата.

Они скакали по извилистой дороге в горах. Горящие фонари мотались на шестах, укрепленных на седлах их коней. Тени неслись по утрамбованной земле. Слева высилась каменная гряда, поросшая темным лесом, справа горы уступами спускались к невидимому сейчас городу, лишь проблески света в замке Эдо, у ворот между кварталами и вдоль реки разрывали тьму. Голос Сано срывался в такт движению.

— Я должен был навестить Рэйко дома после поездки в Асакусу, а не мчаться прямиком в поселение эта. Тогда мне удалось бы предотвратить ее поездку.

— Но если бы вы не встретились с Данзаэмоном, то не узнали бы, что кинжал в Харумэ бросила женщина. — Голос Хираты эхом разносился в ночи. — А я бы не установил связи между Крысом и госпожой Мияги. Мы не нашли бы убитых наложниц и посчитали, что никакой опасности для Рэйко в поездке на виллу Мияги нет.

Холодный ветер развевал плащ Сано, дым от масляного фонаря заполнял легкие. Полная луна плыла за ними как злобный глаз.

— Я не должен был отпускать ее одну, — сказал Сано, отвергая утешения. — Мне следовало быть сейчас с ней.

— Им неизвестно, что она работает на вас. С ней все будет в порядке.

— Если мы не успеем, я убью себя. — Сано не представлял жизни без Рэйко. Как он жалел, что не остался тверд, даже если бы пришлось запереть ее дома и навсегда оттолкнуть от себя. По крайней мере она была бы жива. — Я не смел допускать ее к расследованию!

Ошибочное решение, принятое в любовном дурмане, может стоить Рэйко жизни. Она смела и умна, но при этом неопытна и слишком эмоциональна, его долг защитить ее, а он не смог этого сделать. Торопя коня, Сано направил его в узкую просеку, под углом отходившую от дороги. Перед отъездом из города он заставил стражников Мияги подробно описать путь на летнюю виллу. Хирата отправил письмо детективам, но ждать подкрепления они не могли.

Тропа становилась все круче и уже, и они были вынуждены спешиться и вести коней в поводу между стволами высоких деревьев. Воздух был наполнен запахами сосны и гниющих листьев. Двигаясь вперед в пятне света от фонаря, Сано не мог избавиться от ощущения, что он, как в кошмарном сне, лезет и лезет вверх, оставаясь на месте. Его мышцы напряглись до предела, было трудно дышать, болела грудь. Что с Рэйко? Сколько еще идти до виллы?

Неподалеку в лесу раздался хруст.

— Что это? — спросил идущий за Сано Хирата.

— Должно быть, вспугнули какого-то зверька, — отозвался Сано, не сбавляя шага. — Не обращай внимания. Поторопимся.

Наконец они добрались до ровной площадки, на которой виднелась вилла, темная и тихая. Перед коновязью стояли два паланкина, в одном из них Сано узнал свой.

— Эй! — позвал он. — Есть здесь кто-нибудь?

Взяв фонари и привязав коней, Сано с Хиратой прошли в дом через незапертую дверь. На стенах прихожей на специальных крючьях было развешано оружие. Узнав два набора мечей своих детективов, Сано кинулся в продуваемый сквозняками коридор.

— Ота! Фудзисава! Где вы? Рэйко!

Ответа не последовало, хотя Сано чувствовал ее близкое присутствие. Направо открывалась похожая на пещеру кухня.

— Очаг еще дымит, — заметил Хирата. — Они где-то рядом.

Потом Сано услышал тихий, судорожный хрип, который начинался с высокой ноты и обрывался вздохом. Звук повторился, он шел из комнаты за кухней. Сано бросился в дверь.

На полу среди подносов с недоеденной пищей распластались двенадцать мужчин. Сано узнал сопровождающих Рэйко и двух своих детективов. Ота храпел — именно этот звук и услышал Сано.

— Они спят, — сказал Хирата.

Сано начал трясти детектива Оту.

— Проснись! Где Рэйко?

Но тот лишь застонал во сне.

— Да они все пьяны, — поморщившись, проговорил Хирата.

Сано принюхался. В дыхании детектива чувствовалась странная сладость, словно от подгнивших абрикосов. Он схватил пустую чашку и понюхал — запах усилился.

— Должно быть, сонное зелье. — Тревога за Рэйко перешла в страшную уверенность, что госпожа Мияги решила ее убить. Зачем же усыплять охрану? — Надо обыскать дом.

Они осмотрели виллу и никого не нашли.

— Видимо, Мияги увели Рэйко смотреть на луну, — бросил Сано, выбегая в заднюю дверь.

Сжимая фонари, они с Хиратой углубились в лес, поднимаясь в гору по едва заметной, заросшей травой тропе. Они продирались сквозь низкие ветви, скользили по сосновым иглам и опавшим листьям, перелезали через камни и упавшие деревья.

— Мне кажется, за нами кто-то идет, — заметил Хирата.

Сано не обратил внимания на предостережение. Задыхаясь, он выбрался из леса и увидел перед собой на заросшей травой вершине беседку с соломенной крышей. За решетчатыми стенами горел фонарь. Из-за беседки, оттуда, где земля встречалась с необъятной ширью усыпанного звездами неба, доносились голоса.

— Прошу тебя, кузина! Если ты убьешь ее, все станет только хуже. — Это был осипший от отчаяния голос господина Мияги.

— У нас нет выбора, — ответила госпожа Мияги.

Сано и Хирата устремились вверх по холму. Даймё зарыдал.

— Это не сойдет тебе с рук. Тебя казнят за убийство. А что тогда станет со мной?

— Вам не грозит одиночество. — В голосе госпожи Мияги зазвучало горькое торжество. — Тридцать три года я служила вам, выполняя все пожелания, защищая вас от последствий. Я убила соседскую девчонку, когда она, будучи у нас в гостях, заметила, что вы подглядывали за ней в туалете. Я испугалась, что она поднимет шум, и подсыпала ей в чай яд. А это просто еще одна вещь, которую я должна сделать, чтобы никто нас никогда не разлучил.

Значит, госпожа Мияги совершила то нераскрытое убийство, о котором говорил судья Уэда. В сердце Сано зародилась сумасшедшая надежда. Похоже, Рэйко еще жива! Тяжело дыша, он обогнул беседку и остановился как вкопанный. Его фонарь высветил три фигуры, очертив их дрожащим светом на фоне глубокой тени. Господин Мияги стоял на коленях на тропе, шедшей по краю обрыва. Далеко внизу слышался шум воды. Недалеко от него, у самой пропасти, госпожа Мияги держала за волосы Рэйко. Ветер трепал их яркие халаты.

— Рэйко! — крикнул Сано.

Даймё обратил к нему залитое слезами лицо. Госпожа Мияги резко повернулась, и Сано увидел, что та прижимает к горлу Рэйко кинжал. При виде мужа ужас в глазах Рэйко сменился радостью. Она хотела что-то сказать, но госпожа Мияги ткнула ее острием кинжала и крикнула:

— Молчать!

— Бросьте кинжал, — приказал Сано, стараясь не выдать страха, сжимавшего сердце. — Вы арестованы по обвинению в убийстве госпожи Харумэ и Шойэя. — Видимо, Рэйко каким-то образом узнала правду и тем самым спровоцировала Мияги на действие. — Убийство моей жены вам не поможет. — Поставив фонарь на землю, он сделал знак рукой. — Пусть она подойдет ко мне.

— Сделай так, как он сказал, кузина, — взмолился господин Мияги.

Кинжал дрогнул в руке его жены, но она по-прежнему крепко держала Рэйко. В ее глазах застыло отчаяние, длинные волосы развевались на ветру. Сано едва узнавал почтенную даму, которую видел два дня назад. С горящими щеками, окровавленным подбородком и звериным оскалом она походила на сумасшедшую. Оттого, сумеет ли он договориться с ней, зависела жизнь Рэйко.

— Сёсакан-сама, моя жена хороший человек, — забормотал даймё. — Это госпожа Харумэ была исчадием ада. Она шантажистка. Моя жена хочет лишь защитить меня.

— Если вы отпустите Рэйко, — обратился Сано к госпоже Мияги, — я попрошу сёгуна учесть эти особые обстоятельства и смягчить приговор. — Все в нем восставало против того, что убийца избежит справедливого наказания, но он готов был на что угодно, лишь бы спасти Рэйко. — Только отойдите от края и давайте поговорим.

Госпожа Мияги не шелохнулась. Сано видел, как у Рэйко дрогнуло горло, глаза стали стекленеть, дыхание участилось.

— Успокойся, Рэйко, — крикнул он, боясь, что жена умрет от страха. — Все будет хорошо.

— Слушай, что говорит сёсакан-сама, — увещевал жену господин Мияги. — Он нам поможет.

Но покрасневшие глаза госпожи Мияги смотрели сквозь Сано, словно того вовсе не существовало, она видела только мужа.

— Да, Харумэ была воплощением зла, — проникновенно заговорила она. — У нее хватило наглости скрыть от вас вашего ребенка.

— Моего ребенка?! — изумленно воскликнул Мияги. — О чем это ты говоришь?

— Ребенка, которого Харумэ вынашивала перед смертью, — пояснила госпожа Мияги. — Я видела ее в кумирне Авасимы Миёдзин. — Эта синтоистская богиня была покровительницей женщин. — Она повесила молитвенную дощечку у алтаря, прося успешных родов. Я отравила тушь… чтобы убить их обоих.

— Но я даже пальцем не прикасался к Харумэ! — Даймё прополз мимо Сано и припал к коленям жены. — Кузина, ты же знаешь, кто я. Как ты могла подумать, что это мой ребенок?

— Если не вы, то кто же? — спросила госпожа Мияги. — Не сёгун же, этот изнеженный импотент. — Глядя вниз на мужа, она чуть опустила кинжал. — Все эти годы я терпела ваши интрижки с другими женщинами и никогда не упрекала, потому что не думала, что вы к ним прикоснетесь, не считала, что вы на это способны. Я верила, что в душе вы честны со мной.

Не упуская из виду госпожу Мияги с кинжалом, Сано смотрел на Рэйко.

«Еще мгновение, и я спасу тебя!» — говорил его взгляд.

— Я думала, что мы духовные любовники. Связанные навеки, как лебеди на вашем фамильном гербе. Не имеющие секретов друг от друга. — Уголки губ госпожи Мияги опустились, по лицу потекли слезы. — Но теперь я все поняла. Вы тайком переспали с Харумэ и ничего мне не рассказали. Вы предали меня!

— Кузина, я никогда…

— Я знаю, как сильно вы хотите сына. Я не могла позволить ребенку Харумэ родиться. Тогда, воодушевленный, вы завели бы себе еще одного от какой-нибудь из дам. Она бы стала вашей новой женой, а ребенок — вашим наследником. Вы бы выгнали меня. А как я могу выжить без вашей поддержки?

Наконец-то Сано понял истинную причину убийства госпожи Харумэ. Заблуждение разожгло ревность. Будущий ребенок, а не его мать — вот для кого был приготовлен яд. Сано осторожно двинулся в сторону госпожи Мияги и Рэйко.

— Ты убила Снежинку и Птичку, чтобы они не родили детей от меня? — Ошеломленный даймё покачал головой. — Но зачем было убивать торговца снадобьями?

На заплаканном лице госпожи Мияги появилось самодовольное выражение.

— Я сделала это, чтобы он не узнал во мне покупательницу яда. Я собиралась прикончить и владельца безобразного шоу уродцев, который все разнюхал и пытался меня шантажировать, но упустила случай. Разве вы не понимаете, что я делала это, пытаясь защитить нас обоих?

— Кузина, я никогда не выгнал бы тебя, — заплакал даймё. — Ты нужна мне. Быть может, я не говорил этого прежде, но я люблю тебя. — Он умоляюще поднял руки. — Пожалуйста, отдай сёсакану-саме его жену и иди ко мне!

— Не могу. — Госпожа Мияги шагнула к краю пропасти. Сердце Сано упало, он замер на месте, протянув руку, чтобы удержать Хирату. Любое движение могло спровоцировать госпожу Мияги на убийство. — Я видела, как вы смотрели на нее. Я знаю, что вы ее вожделеете. Единственный способ не дать ей родить вам ребенка — это убить ее.

Она подняла кинжал, уперев острие в нежную кожу под подбородком Рэйко. Сано задохнулся от ужаса.

— Послушайте! Ваш муж не отец ребенка Харумэ! — Он старался казаться совершенно спокойным. — И не предавал вас. У Харумэ был другой любовник. А Рэйко моя, а вовсе не господина Мияги. Поэтому отдайте ее мне.

Госпожа Мияги ответила на его мольбу пустым взглядом. Находясь во власти болезненных представлений, она не слышала доводов разума. Медленно повернувшись, она потянула Рэйко к краю пропасти.

— Нет!

Сано бросился к женщинам, но Хирата опередил его.

— Госпожа Мияги, если вы убьете жену сёсакана-самы, я сброшу вниз вашего мужа, — крикнул он, сжимая обеими руками даймё.

Сано затаил дыхание, увидев, как госпожа Мияги резко повернулась. Глядя на даймё, она застыла, с шумом выпуская воздух.

— Помоги, кузина, я не хочу умирать! — Мияги, рыдая, бился в руках Хираты.

— Вы можете спасти его, — сказал Сано, снова обретая надежду. — Просто бросьте кинжал. Потом идите туда. — Двинувшись вниз по склону, он жестом позвал госпожу Миягу за собой. — Приведите мне Рэйко.

Взгляд госпожи Мияги метнулся от мужа к Сано, потом к Рэйко. С ее губ сорвался мучительный стон. Сано почувствовал, что ее решимость ослабевает, но она не двинулась с места.

— Хирата! — бросил Сано.

Вассал потащил даймё к краю пропасти.

— Помоги, кузина! — взвыл Мияги.

Никто не проронил ни звука. Никто не шелохнулся. Тишину нарушали лишь шелест ветра и журчание потока внизу. Казалось, время остановилось. Обезумевшая от ревности госпожа Мияги хотела спасти мужа, но сначала обеспечить себе место в его жизни и, возможно, наказать за воображаемую измену. Сано чувствовал, как подступает ночь, черная и страшная, как черта, у которой они стояли. Его переполняло отчаяние.

Тут из леса донесся треск и послышался топот шагов по склону. За спинами госпожи Мияги и Рэйко внезапно появился какой-то мужчина. На нем было испачканное землей кимоно, в руках он сжимал копье.

— Лейтенант Кусида… — изумленно прошептал Сано. Он увидел удивление на лице Хираты и трагическую маску даймё. Госпожа Мияги чуть повернулась, ее глаза заметались по сторонам, словно она хотела видеть сразу всех.

— Это он шел за нами в лесу, — сказал Хирата. — Что он здесь делает?

Лейтенант не обратил никакого внимания на Сано, Хирату, Рэйко и господина Мияги.

— Убийца! — крикнул он, указав копьем на госпожу Мияги. Его обезьянье лицо было измазано в земле, спутанные волосы свисали до плеч. — День и ночь я выслеживал убийцу моей любимой Харумэ. И вот наконец нашел. Теперь я отомщу за ее смерть, отпущу с миром ее дух и восстановлю свою честь!

Сано понял, зачем Кусида побывал на причале Дайкона. Он выследил Шойэя и заставил умирающего торговца назвать покупателя, приобретшего яд для стрел. Он и был тем мужчиной, голос которого владелец дома слышал в комнате Шойэя. Потом Кусида стал охотиться на госпожу Мияги. Прежде чем Сано успел среагировать, лейтенант бросился на свою добычу. Госпожа Мияги взвизгнула и метнулась по тропе в сторону беседки. Лезвие копья пробило рукав ее кимоно. Выругавшись, Кусида вновь сделал выпад. Госпожа Мияги взмахнула кинжалом, парируя удар, и Рэйко вырвалась на свободу. Она побежала по тропе, стараясь не попасть под жуткие удары Кусиды. Когда Сано бросился ей на помощь, древко копья ударило его по плечу.

Хирата отшвырнул господина Мияги в сторону и, выхватив меч, кинулся на Кусиду.

— Я займусь им, сёсакан-сама. Спасайте Рэйко.

Уклоняясь и нападая, он теснил Кусиду к подножию холма. Сано подбежал к Рэйко, но госпожа Мияги ударила кинжалом в плечо.

— Прочь! — взвизгнула она.

Сано выхватил меч и рубанул по кинжалу, зажатому в ее руке. Рэйко достала из рукава свой кинжал и бросилась в драку. Тут Сано ощутил чье-то присутствие у себя за спиной. Он резко повернулся и увидел господина Мияги, поднявшего меч.

— Я не позволю вам нападать на мою жену! — С перекошенным от страха лицом даймё неуклюже сделал выпад в сторону Сано.

Тот увернулся и ударил по мечу даймё, стараясь поскорее обезоружить его.

— Вам не победить, господин Мияги. Сдавайтесь!

Рэйко нанесла удар госпоже Мияги, та парировала. Их тонкие клинки столкнулись с нежным стальным звоном. Кружась и делая обманные выпады на краю обрыва — создавая причудливую композицию из развивающихся халатов и волос, — они сошлись в жутком танце. Рэйко билась с отточенным искусством, Мияги — с безоглядной яростью. Сано услышал, как со склона горы лейтенант Кусида крикнул Хирате:

— Пустите меня! Я должен отомстить за госпожу Харумэ. Только так я смогу снова обрести покой.

Господин Мияги сражался с превосходящим его противником. На его лице блестел пот. Жизнь в утехах не способствовала хорошей форме. Сано быстро выбил меч из слабых рук. Мияги беспомощно съежился на земле, глядя на жену, чья одежда превратилась в кровавые лоскутья в тех местах, куда Рэйко уже дотянулась кинжалом. С его губ сорвался горестный стон. Сано понимал, каким видится Мияги будущее без его преданной рабыни: тюрьма, изгнание или конфискация фамильного имения в качестве наказания за преступления жены. Даймё поднял руки, показывая, что сдается.

— Я признаю поражение, — тихо и с достоинством проговорил он. — Не откажите в любезности, позвольте мне совершить сеппуку.

Даймё выхватил короткий меч и, держа его дрожащими руками, нацелил острие в живот. Закрыв глаза, он пробормотал молитву. Он либо выбрал легкий выход из сложной ситуации, либо в нем заговорили остатки самурайской чести. Затем он судорожно вздохнул и, страшно вскрикнув, вонзил в себя меч.

— Кузен! — Госпожа Мияги кинулась к нему и упала на колени возле мужа, который извивался и выл в предсмертной агонии. Бросив кинжал, она погладила лицо даймё окровавленными руками.

Его тело судорожно дернулось. Он посмотрел на жену, беззвучно шевеля губами, и обмяк в ее объятиях.

— О нет! Милый. Нет! — душераздирающе закричала госпожа Мияги.

Тяжело дыша, Рэйко подошла к Сано. Он нагнулся, чтобы поднять с земли кинжал госпожи Мияги, которая, как ему казалось, была полностью сломлена. Но женщина неожиданно метнулась в сторону и, схватив меч, нацелила его на Сано. Ее губы были горестно искривлены, лицо, залитое кровью и слезами, пылало яростью.

— Вы убили моего мужа, — прошипела она. — И заплатите за это.

Сано поднял меч, готовясь отразить нападение, но госпожа Мияги бросилась на Рэйко.

— Вы забрали моего любимого. Теперь я возьму вашу! — крикнула она.

Захваченная врасплох Рэйко не успела увернуться, и клинок рассек ей плечо. Женщины сцепились — Рэйко оказалась спиной к обрыву, а госпожа Мияги между ней и Сано. Сано бросил меч в ножны и обхватил госпожу Мияги сзади, смыкая руки на рукояти кинжала. Оба старались завладеть оружием. Женщина рванулась вперед и, навалившись всей тяжестью на Рэйко, сбила ее с ног, увлекая за собой к краю пропасти. Сано упал вместе с ними.

Рэйко закричала и ударила Мияги кинжалом. Та взвыла, а Сано выбил оружие из ее руки. Но она сумела сбросить его с себя. Тогда Рэйко из последних сил толкнула госпожу Мияги, и та, намертво вцепившись в свою жертву, взмыла над пропастью и на мгновение зависла над черной бездной. Сано упал на Рэйко, прижав ее к земле. Госпожа Мияги скрылась из вида с пронзительным криком. Они слышали, как ее тело ударялось о камни. Потом наступила тишина.

Сано помог Рэйко подняться. Крепко обнявшись, они посмотрели вниз. В лунном свете смутно виднелись халаты госпожи Мияги. Она была мертва.

Хирата подбежал к ним, держа в руках копье лейтенанта Кусиды и свой меч. Из порезов на его ладонях и лице сочилась кровь.

— Кусида ранен, но он выживет. Что произошло? Вы целы?

Сано коротко поведал о случившемся. Минуту они молча смотрели друг на друга, а потом обнялись, все трое, соприкасаясь мокрыми от слез щеками. Еще ни одно завершенное дело не приносило Сано такого глубокого удовлетворения. Жена в безопасности, близкий друг полностью оправдал его доверие. Каждый из них сыграл в расследовании свою важную роль. Общая победа стала их заслуженной наградой за перенесенные испытания.

— Давайте разбудим наших людей и пойдем домой, — сказал Сано, вытирая слезы.

Поддерживая друг друга, они стали спускаться с горы.

40

Через три дня после смерти четы Мияги начальник стражи привел канцлера Янагисаву в предназначенные для тайных встреч покои сёгуна. Вход закрывало полотно с изображенным на нем иероглифом «тайна», что означало особую конфиденциальность.

— Пожалуйста, проходите в комнату, досточтимый канцлер, — сказал сопровождающий. — Его превосходительство ждет вас.

Где-то в городе под замком Эдо звучал погребальный набат. Когда стражники открыли дверь, Янагисава ощутил во рту металлический привкус страха. Его судьба висела на волоске.

В комнате на возвышении восседал Цунаёси Токугава. На полу слева от него сидели плечом к плечу госпожа Кэйсо-ин и монах Рюко. Мать сёгуна пристально взглянула на Янагисаву, а затем, фыркнув, отвернулась. Монах Рюко бросил на канцлера торжествующий взгляд, прежде чем уважительно потупить глаза. Напротив них, на почетном месте справа от сёгуна, с бесстрастным лицом стоял на коленях сёсакан Сано.

В душе Янагисавы вспыхнула ненависть. Вид врага, занявшего его обычное место, показался воплощенным кошмаром — Сано заменил его в качестве фаворита их господина. Но Янагисава подавил клокотавшую в груди ярость. Его будущее зависит от того, насколько умело он справится с ситуацией. Ему необходимо абсолютное хладнокровие. Опустившись на колени перед возвышением, он поклонился сёгуну.

— Доброе утро, Янагисава-сан, — сдержанно сказал Цунаёси Токугава. — Мы вынуждены были оторвать вас от ваших, э-э, административных обязанностей.

— Для меня большая честь видеть вас в любое время. — Прохладный прием ужаснул Янагисаву, но он держался так, словно не имел ни малейшего понятия о причине секретного совещания, созванного из-за того, что его заговор против Сано раскрыт и ему угрожает обвинение в измене. — Я в полном вашем распоряжении.

— Я пригласил вас сюда, чтобы разрешить несколько, э-э, серьезных проблем, поднятых сёсаканом Сано и моей досточтимой матерью, — сказал сёгун, нервно поигрывая веером.

Сердце Янагисавы забилось, словно дикий зверек, пытающийся выбраться на свободу из клетки его тела. Хоть он и представлял себе подобную сцену бессчетное количество раз после визита Рюко, действительность превзошла самые худшие ожидания. Он должен обуздать страх и выбраться из ловушки.

— Я буду содействовать этому любым доступным мне способом, ваше превосходительство. — Янагисава смиренно опустил голову. — Что вас беспокоит?

— Оказывается, вы пытались сфабриковать против моей любимой матери обвинение в убийстве госпожи Харумэ и уничтожить моего бесценного сёсакана, вынудив его предъявить ей это обвинение. Это не только измена, э-э, высшего порядка, но и личное предательство. — Голос Цунаёси Токугавы звенел и подрагивал, в глазах блестели слезы. Госпожа Кэйсо-ин что-то шептала, поглаживая руку сына. Рюко едва заметно усмехался, а Сано внимательно слушал. — Пятнадцать лет я давал вам все, что бы вы ни пожелали, — землю, деньги, власть. А вы отплатили мне за, э-э, щедрость заговором против моей семьи и моего друга. Это возмутительно!

— Это было бы возмутительно, окажись правдой, — отозвался канцлер Янагисава, — но уверяю вас — это совсем не так. — Его подмышки намокли от пота, руки похолодели как лед, но он уверенно вел свою роль, позволив потрясению и обиде отразиться на лице, но лишь немного, чтобы не переиграть. — Ваше превосходительство, что заставило вас поверить, что я совершил все эти дерзкие поступки? — спросил Янагисава.

— Э-э… — Сёгун дернул кадыком и изумленно заморгал. Не в силах продолжать обвинения, он слабо махнул рукой в сторону Сано.

— Вы приказали Ситисабуро подбросить в комнату госпожи Харумэ написанное госпожой Кэйсо-ин письмо, чтобы я его нашел, — сказал Сано.

Осторожный тон сёсакана-самы показал — он понимает, что бой еще не закончен, несмотря на усмешку Кэйсо-ин и едва прикрытое ликование Рюко. Когда Сано поведал, как была раскрыта эта хитрость, Янагисава потрясенно покачал головой.

— Ситисабуро действовал без моего приказа, я впервые слышу об этом! — гневно воскликнул он.

Госпожа Кэйсо-ин открыла рот.

— Невероятно! — задохнулся Рюко.

Сано пожал плечами.

— Это так? — В голосе сёгуна зазвучала надежда. — Вы хотите сказать, что виноват мальчишка и вы к этому, э-э, заговору против моей матери и сёсакана Сано не имеете никакого отношения?

Канцлер Янагисава понял, что чаша весов склоняется в его пользу. Цунаёси Токугава все еще печется о нем, желая примирения столь же страстно, как и правосудия.

— Именно это я и хочу сказать.

Сёгун облегченно улыбнулся.

— Кажется, мы превратно вас поняли, Янагисава-сан. Тысяча извинений.

Итак, двойная цель достигнута. Ситисабуро ответит за провалившийся заговор, и естественный ход событий положит конец их связи. Больше он не станет будить в нем опасные желания и подрывать его власть. Янагисава поклонился, принимая извинения сёгуна и готовясь к следующему раунду поединка.

Как он и ожидал, заговорил Сано.

— Предлагаю дать возможность Ситисабуро изложить свою версию происшедшего.

— О, очень хорошо, — снисходительно кивнул сёгун.

Вскоре Ситисабуро уже стоял на коленях перед возвышением рядом с Янагисавой. От волнения его маленькое лицо покрылось пятнами. Он с надеждой посмотрел на канцлера, но тот отвернулся, стремясь как можно быстрее избавиться от этого презренного существа.

— Ситисабуро, я хочу, чтобы ты рассказал нам правду, — сказал Цунаёси Токугава. — Ты по своей инициативе, без, э-э, указаний кого бы то ни было украл письмо моей матери и спрятал его в комнате госпожи Харумэ?

Янагисава не сомневался, что мальчишка выложит все. Но это будет всего лишь слово ничтожного актеришки против слова канцлера, и он без труда выставит Ситисабуро лжецом.

— Да, ваше превосходительство, я сам сделал это, — подтвердил Ситисабуро.

Янагисава в изумлении уставился на него. Госпожа Кэйсо-ин и Рюко возбужденно зашептались, сёгун кивнул.

— Ваше превосходительство, — вступил Сано, — думаю, что Ситисабуро робеет в такой компании. У нас будет больше шансов узнать правду, если мы с вами выслушаем его с глазу на глаз.

— Нет! — звонко крикнул актер. — Со мной все в порядке. И я… я говорю правду.

От смятения Янагисава потерял дар речи. Он что, сумасшедший или просто глупец?

— Ты понимаешь, что признал этим, что ты, э-э, пытался оклеветать мою мать, выставляя ее убийцей? — спросил сёгун. — Ты понимаешь, что это государственная измена?

— Да, ваше превосходительство. Я изменник, — дрожа всем телом, прошептал юноша.

Цунаёси Токугава вздохнул.

— В таком случае я должен приговорить тебя к смерти.

Пока стражники заковывали руки и ноги Ситисабуро в цепи, Цунаёси Токугава смотрел в сторону, чтобы не видеть этого неприятного зрелища. Госпожа Кэйсо-ин расплакалась. Испепеляя Янагисаву взглядом, монах Рюко утешал ее. Лицо Сано оставалось бесстрастным. Канцлер Янагисава ждал, что актер начнет молить о пощаде, обвинять его в обмане, отрицать измену. Однако Ситисабуро безропотно принял свою долю. Когда солдаты повели его к двери, он обернулся к Янагисаве:

— Ради вас я сделал бы что угодно. — Его лицо побелело как снег, темные глаза светились любовью, он говорил почтительно и радостно. — Для меня честь умереть для вас.

Потом его увели.

— Что ж, — сказал Цунаёси Токугава, — я рад, что, э-э, недоразумение разрешилось и неприятное дело завершено.

Сёсакан Сано, подвиньтесь. Сядьте рядом со мной, Янагисава-сан.

Но ошеломленный Янагисава сидел, неотрывно глядя на закрывшуюся за Ситисабуро дверь. Ради него актер добровольно принес себя в жертву. Вместо облегчения канцлер чувствовал, что сердце разрывается от горя, сожаления и ужаса. Он уничтожил единственного человека, который искренне его любит. Слишком поздно он осознал цену любви Ситисабуро и зияющей пустоты, оставшейся после нее.

Из горла рвался крик: «Вернись!»

Но мысль признать свою вину исчезла, не успев оформиться. Эгоизм давно убил в нем порядочность… и любовь. Всему виной отвратительный изъян в его характере. Он никчемный человек, родители были правы. Потому-то они и лишили его своей любви.

— Янагисава-сан? — Капризный голос сёгуна вернул его к действительности. — Я приказал вам сесть рядом со мной.

Янагисава подчинился. Зияющая пустота разъедала душу, становясь все глубже и темнее, ее уже никогда не заполнить. Впереди жизнь, в которой место лишь рабам и подхалимам, политическим союзникам и врагам, вышестоящим начальникам и соперникам. И никто больше не усладит его тоскующее сердце и не вылечит больную душу. Он обречен на одиночество.

— Вы плохо выглядите, — заволновался Цунаёси Токугава. — Что-то случилось?

Напротив Янагисавы сидели его враги: сёсакан Сано, госпожа Кэйсо-ин и монах Рюко. Он знал, что им известна правда об истинном организаторе заговора и они не собираются сложить оружие. Это сражение завершено, но война продолжается… и соперники объединились против него.

— Все в порядке, — ответил канцлер Янагисава.

* * *

Хирата шел по травяному саду замка Эдо, где назначил встречу госпоже Ишитэру. Небо было затянуто облаками, солнце над крышами дворца казалось размытым белым пятном. Пронзительно кричали вороны. Мороз высушил клумбы с травами, по-прежнему источающими резкие запахи. Садовники подметали дорожки, под длинным навесом придворный фармацевт и его ученики готовили лекарственные снадобья. Слуги госпожи Ишитэру ждали у ворот. Это была их последняя встреча, и Хирата продумал каждую мелочь, чтобы не попасться в расставленную ловушку.

Он нашел Ишитэру у пруда, в котором летом цвели лотосы. Стоя к нему спиной, она смотрела на плавающие в воде листья. На ней был серый плащ, волосы покрывала черная вуаль. По тому, как напряглась ее спина, Хирата понял, что она знает о его присутствии, но не оборачивается. Вот и отлично! Он выполнит свою миссию, не поддаваясь ее чарам.

— Ведь это вы прошлым летом дали госпоже Харумэ яд, от которого она занемогла, не так ли? — сказал Хирата. — Это вас она боялась и просила отца о помощи.

— Ну если и я, то что же? — безразлично бросила Ишитэру. — У вас нет доказательств.

Она права. Хирата три дня занимался этим происшествием и отсеял всех прочих подозреваемых. Он знал, что Ишитэру виновна, но не нашел никаких улик, а поскольку она не собиралась признаваться, ему оставалось только кипеть от бессильной ярости. Ишитэру сошло с рук и покушение на убийство, и издевательство над самим Хиратой.

— Я знаю, что это сделали вы, — сказал он. — Только этим я могу объяснить ваше ко мне отношение. Вы боялись, что сёсакан Сано узнает о первой попытке отравления, и пытались обвинить в убийстве Харумэ госпожу Кэйсо-ин. С этой целью вы и использовали меня.

— Бьюсь об заклад, вы довольны результатом, — едва сдерживая негодование, продолжал Хирата. — Но вот что я вам скажу: вы все равно остаетесь убийцей в душе. И предупреждаю: в следующий раз я до вас доберусь. И тогда вы понесете наказание, которого заслуживаете.

— Наказание? — презрительно рассмеялась госпожа Ишитэру. — Что может быть хуже будущего, которое меня ждет?

Она повернулась, сдернув вуаль. Пораженный Хирата смотрел на нее во все глаза. Глаза Ишитэру покраснели от слез, бледные губы дрожали. Без пудры кожа на лице казалась дряблой и желтой, в собранных пучком волосах не было ни заколок, ни украшений. В этой невзрачной женщине Хирата с трудом узнавал свою мечту.

— Что с вами? — спросил он.

— Завтра в Большие Внутренние Покои прибывают пятнадцать новых наложниц. Я только что узнала, что получила отставку на три месяца раньше даты моего официального ухода! — Голос госпожи Ишитэру задрожал от гнева. — Я потеряла шанс родить сёгуну наследника и стать его супругой. Я вернусь в Киото с пустыми руками после тринадцати лет унижений и боли. Остаток дней я проведу как нищая старая дева, презренный символ несбывшихся надежд императорской семьи на возвращение былой славы.

Госпожа Ишитэру насмешливо посмотрела на Хирату.

— Прошу прощения зато, что сделала с вами, но вы оправитесь. И сможете посмеяться, вспоминая обо мне!

Хирату больше не жаждал мести. Неодолимое влечение к Ишитэру исчезло вместе с чужим обличьем. Он готов был простить и даже пожалеть ее. Сама судьба так сурово покарала Ишитэру, что его собственные беды показались Хирате незначительными.

— Мне жаль, — сказал он.

Он хотел пожелать ей удачи, поддержать и утешить, но госпожа Ишитэру отвернулась.

— Оставьте меня, — холодно проговорила она.

— В таком случае прощайте, — поклонился Хирата.

Вновь проходя через сад, он чувствовал себя намного старше и опытнее, а опыт рождает мудрость. Никогда больше он не позволит подозреваемому манипулировать собой. И все же умершая страсть к Ишитэру оставила в его душе пустоту. Ему предстояло еще кое-что сделать до свадебного банкета Сано, намеченного на этот вечер, но Хирата был слишком взволнован, чтобы работать, Полный неясного томления, он вошел в лесной заповедник, надеясь, что прогулка в одиночестве поможет ему развеяться.

Едва он ступил на тропу, как сзади послышался неуверенный голос:

— Привет, Хирата-сан.

Обернувшись, он увидел направлявшуюся к нему Мидори.

— Привет, — отозвался Хирата.

— Я осмелилась идти за вами от травяного сада, потому что подумала… я надеялась… вам захочется с кем-нибудь поговорить. — Покраснев, Мидори принялась теребить локон. — Если я мешаю, то сейчас же уйду.

— Нет-нет. Я буду благодарен вам за компанию, — искренне заверил Хирата.

Они долго бродили среди берез, роняющих золотую листву. Впервые за все время знакомства Хирата по-настоящему рассмотрел ее, оценив красоту лица, ясного, прямого взгляда, простоту и естественность манер. Болезненное увлечение госпожой Ишитэру словно застило ему глаза. Глядя на Мидори, Хирата кое-что вспомнил.

— Ты знала, что Ишитэру прошлым летом пыталась убить Харумэ, ведь так? — спросил он. — И пыталась предупредить о ее намерении использовать меня, чтобы избежать ареста за убийство.

Мидори смущенно отвернулась.

— Я не знала наверняка, но подозревала… И мне не хотелось, чтобы она вас обидела.

— Тогда почему же ты ничего не сказала? Понимаю, я вряд ли гожусь на роль благодарного слушателя, но ведь ты могла написать мне письмо или рассказать сёсакану-саме.

— Я боялась, — печально пояснила Мидори. — Вы были так увлечены ею. Я думала, что, если скажу о ней что-то плохое, вы все равно не поверите. И возненавидите меня.

Эта девушка из богатой семьи не только думает о нем, но и хочет, чтобы он был о ней хорошего мнения, удивился Хирата. Неужели он нравится ей, несмотря на низкое происхождение. Искреннее уважение Мидори избавило его от неуверенности в себе. Его больше не волновали издержки родословной или отсутствие изысканных манер. Его личные достижения — вот истинные проявления чести. Хирате захотелось смеяться от бьющей через край радости.

Взяв Мидори за плечи, он развернул ее лицом к себе.

— Я больше не увлечен госпожой Ишитэру, — сказал он. — И никогда не стану тебя ненавидеть.

Мидори смотрела на него широко открытыми серьезными глазами. Она улыбнулась, и на щеках появились ямочки. Хирата почувствовал, какв сердце зарождается новое чувство.

— Что ты будешь делать, когда Ишитэру уедет? — спросил он.

— О, стану фрейлиной у одной из новых наложниц, — ответила Мидори. — Я останусь в замке Эдо до замужества.

«А может, и после него», — подумал Хирата. Если он тоже там останется, их судьбы переплетутся. Однако не следует забегать вперед. Пока он доволен и тем, что судьба не разведет их в разные стороны.

— Здорово, — улыбаясь, сказал Хирата. — Рад это слышать.

Мидори одарила его сияющей улыбкой. Касаясь рукавами друг друга, они вместе пошли по тропе.

* * *

— Мне доставляет большое удовольствие открыть празднование брака сёсакана Сано Исиро и госпожи Рэйко Уэда, — объявил Мотоори Ногуши.

Посредник и его жена расположились на возвышении в приемном зале особняка Сано. Рядом с ними под громадным бумажным зонтом, символом влюбленных, в официальных шелковых кимоно сидели Сано и Рэйко. Стены-перегородки убрали, чтобы вместить три сотни гостей — друзей, родственников, сослуживцев Сано, начальников и подчиненных, представителей известных кланов даймё. С потолка свешивались пылающие фонари, воздух наполняли ароматы духов, табачного дыма, благовоний и еды.

— Этот праздник был отложен, а потому, как дождь после засухи, он особо долгожданный, — сказал Ногуши. — Приглашаю всех присоединиться к моим поздравлениям и пожелать молодоженам долгой и счастливой совместной жизни.

Музыканты заиграли веселую мелодию на самисэне, флейте и барабане. Слуги стали разносить кувшины с саке и чашки, нагруженные яствами подносы. Гости кричали: «Канпай!» Сано и Рэйко счастливо улыбались.

Расследование убийства было завершено, правда, не совсем так, как ему хотелось. Жуткая смерть четы Мияги не выходила из головы. Лейтенанта Кусиду перевели служить в провинцию Kara, где ему предстояло избавиться от своей пагубной страсти и начать новую жизнь. Еще Сано не покидала мысль: он должен был догадаться, что канцлер Янагисава пожертвует молодым актером Ситисабуро, и попытаться спасти ему жизнь.

Как бы там ни было, впереди достаточно времени, чтобы вернуться к делу и извлечь из него уроки на будущее. Относительная гармония установилась в замке Эдо. Этот вечер предоставил счастливую передышку от горьких размышлений о прошлом. Разве сегодняшний праздник не значительнее того, что мог бы состояться сразу после женитьбы? Сано считал бесценными узы, возникшие между ним и его суженой во время расследования. Прикрывшись широкими рукавами халатов, они взялись за руки.

Судья Уэда поднялся и произнес первую речь.

— Брак похож на слияние двух потоков — двух семей, двух душ. Пройдя через водовороты, часто возникающие при смещении вод, они потекут в одном направлении, две силы, соединенные для общего блага. — С гордостью глядя на Сано и Рэйко, судья поднял чашку с саке. — Я пью за верность между нашими двумя кланами.

Гости зашумели. Служанки налили саке Сано и Рэйко. Следующим говорил Хирата.

— За восемнадцать месяцев моей службы у сёсакана-самы я узнал его как истинного самурая и господина. Теперь я радуюсь тому, что он нашел жену, такую же честную, отважную и достойную. Я обещаю служить им до конца жизни. Его слова утонули в одобрительных криках.

— Его превосходительство сёгун и его мать, досточтимая госпожа Кэйсо-ин.

Вошел Цунаёси Токугава, величественный в своих ярких халатах и высокой черной шапке. Кэйсо-ин, улыбаясь, семенила рядом. Гости низко поклонились, но сёгун жестом приказал всем подняться.

— Расслабьтесь, мы все здесь сегодня, э-э, соратники. — Вопреки этикету он уселся вместе с матерью перед возвышением. — Мать желает преподнести вам особый свадебный подарок, — сказал он Сано.

Четыре монаха с трудом внесли в комнату громадный буддистский алтарь. Все благоговейно наблюдали за тем, как монах Рюко руководит его установкой. Искусно вырезанные драконы, божества и пейзажи украшали сделанные из тика двери буцудана, доходившего почти до потолка, с колоннами, инкрустированными перламутром, и позолоченной крышей в форме пагоды. Вряд ли можно было найти что-то более уродливое.

— Где мы его поставим? — шепнула Рэйко.

— В достойном месте, — тихо ответил Сано. Подарок скрепил союз между ним и госпожой Кэйсо-ин. С ее помощью он надеялся начать реформы, направленные на борьбу с коррупцией в правительстве и улучшение благосостояния жителей. К тому же они были нужны друг другу, чтобы вместе противостоять влиянию канцлера Янагисавы, который демонстративно не пришел на праздник. После провала своих планов он еще сильнее будет желать расправиться с ними.

— Более роскошного буцудана я еще не видел, — объявил Сано. — Премного благодарен, досточтимая госпожа.

Кэйсо-ин довольно улыбнулась. Присутствующие негромко высказывали вежливое одобрение, а монах Рюко вместе со своими братьями пропел благословение. Сано с интересом изучал красивого монаха: Рюко также был ценным союзником. На основании одного расследования он построил мощную базу для дальнейшей борьбы за истину и справедливость.

Ораторы сменяли один другого, саке лилось рекой, играла музыка. Гости подходили к возвышению, чтобы пожелать новобрачным счастья. Улучив момент, Сано повернулся к Рэйко.

— Ты счастлива? — спросил он.

— Очень, — улыбнулась жена.

— Я тоже.

Это и в самом деле был лучший день в его жизни. Конечно, он понимал, что праздник не может длиться вечно. Будут другие опасные расследования, опасная политическая борьба, серьезные и мелкие неприятности. Но сейчас Сано не хотел думать об этом. С такими хорошими друзьями и союзниками успех казался неизбежным. А рядом с ним сидела любимая жена.

— Давай дадим обет, — предложил он. — Что бы ни произошло, всегда любить друг друга.

Рэйко сжала его руку, ее глаза озорно сверкнули.

— И оставаться напарниками!

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

Реклама на сайте