«Гарпии»

Иоанна Хмелевская Гарпии

* * *

Возвращаться домой ужас как не хотелось. От автобусной остановки Доротка Павлпковская тащилась нога за ногу, не замечая грязи на тротуарах и тоскливо размышляя над тем, зачем, собственно, она идет домой. Потому что голодна? Так ведь можно перекусить и в городе, купить какой-нибудь гамбургер или хот-дог, более дорогой обед не по карману. Потому что на улицах холодно и сыро? Так никто не заставляет ее шляться по улицам, можно зайти в недорогое кафе или бар, посидеть в тепле за чашечкой кофе или стаканом горячего чая... Ну а потом что? За стаканом чая не почитаешь книгу, которая осталась дома, да и всякое другое чтиво тоже. Выходит, самое любимое занятие вне дома невозможно. И сколько ни сиди в баре, все равно останешься голодной, усталой и раздраженной, и душой тоже не отдохнешь, а брюки до колен промокли. Черт побери!

Каждого нормального человека тянет в привычный угол, вот почему ноги сами влекут ее домой, хотя знает же, что ее там ожидает.

И еще подумалось: каждая нормальная взрослая женщина, которой не хочется возвращаться домой, отправилась бы или к косметичке, или к приятельнице, или, на худой конец, к хахалю. Хотя.., разве у хахаля отдохнешь душой и телом? Все равно, любая другая нашла бы, куда пойти. В кино например. А вот она возвращается домой.

Хотя Доротке было двадцать два года, она считала себя взрослой. И вполне справедливо. Однако в парикмахерской не была ни разу, ее пышные вьющиеся волосы не нуждались в услугах мастера, их достаточно просто вымыть. Косметичка нужна ей как рыбке зонтик. Хахаля же просто не было. Так что после занятий на курсах иностранных языков и посещения издательства, где ей время от времени подбрасывали оплачиваемую работу, то есть по окончании полноценного рабочего дня, девушка возвращалась домой.

А дома ее ждали три тетки, родные сестры Дороткиной матери, которая умерла при родах и которую дочь видела лишь на фотографии. Тетки несомненно хищно набросятся на племянницу, как это водится, уж она знает, что ее ждет. Но вместе с тем дома ее ожидали тепло и отдых, интересные книги, а также недовязанный свитер. Доротка очень любила рукоделие.

Девушка нажала кнопку у калитки, услышав звонок, вошла, а входную дверь: дома ей открыла тетка Меланья, проворчав;

— Заявилась, графиня. Как всегда, вовремя.

Из дома послышался раздраженный голос тетки Фелиции:

— Пока не разделась, пусть сбегает за проклятым маслом!

Ей нерешительно возразила третья тетка, Сильвия:

— Так, наверное, надо ей сказать...

— Не горит! — прогремела тетка Фелиция. — Сначала масло, а то магазины закроются.

— Отправляйся за маслом, — приказала Меланья. — Вот деньги. Поторопись! Скоро будешь вовсе к утру возвращаться!

Доротка почувствовала, как в ней растет протест.

Магазин через две улицы, опять месить грязь и шлепать по лужам, ведь только что с трудом пробралась по разбитым тротуарам. Масло у них кончилось!

Наверняка знали об этом раньше, три бабы в доме, не работают, Меланья, правда, ходит изредка на работу, но две остальные ничего не делают, а в магазин сходить не могли. Ясное дело, кому захочется выходить из дому в такую погодку?

Однако произнести это вслух девушка не осмелилась. Положив сумку на столик в прихожей, она лишь пробормотала:

— А вас что, в магазин не пускают?

И громче добавила:

— Я замерзла. И есть хочется. Только масло? А то потом окажется — еще за чем-то придется бежать.

— Она еще огрызается! — информировала Меланья сестер. И прикрикнула на племянницу:

— А если и еще раз сбегать — ничего страшного. Феля, только масло или еще что?

Тетка Фелиция крикнула — больше ничего.

Потом ее мнение изменилось, и она потребовала купить сыру. В дверях столовой показалась тетка Сильвия и заявила — в доме есть все, больше ничего не нужно. Доротка сунула в карман куртки маленький кошелек и молча вышла.

В магазине она принялась рассуждать. До закрытия было еще часа полтора, запросто могли погнать .ее второй раз за покупками. Тетки гоняли племянницу нещадно, по делу и без. Доротка вспомнила, что утром шел разговор о рыбе. Если Сильвия собирается жарить филе, значит, потребуется лимон, кто их, теток, знает, может, как раз о лимоне забыли. И еще не мешает купить бульонные кубики, вечно их не оказывается в запасе. Интересно, сколько ей выдали денег?

Проверила, оказалось» — кот наплакал. Заплатить из своего кармана? Но ведь ни в жизнь не отдадут, а денег оставалось в обрез. Ничего, сыру купит поменьше и всего один лимон.

Выяснилось — поступила правильно. Лимонов в доме не было, а Сильвия уже начала жарить рыбу.

Вырвала из рук Доротки масло — в этом доме растительного не употребляли, все жарили на сливочном. И обругала племянницу за то, что купила всего один лимон.

— Так ведь денег мало дали! — возмутилась Доротка.

— А на свои не могла купить?

— Нет у меня своих. И не будет. Издательство переводит деньги на книжку, пока они еще поступят...

Меланья тут же вцепилась в девушку.

— Так ведь у тебя же были деньги! Куда они подевались?

— Потратила.

— На что? — заинтересовалась Сильвия. — А ну признавайся!

— Ну! — поддержала Меланья сестру. — На что потратила? Наверняка на какие-нибудь глупости.

Обе тетки торчали на кухне, одна занималась рыбой, вторая — просто за компанию. У Доротки мурашки побежали по телу. Не было у нее ни малейшего желания информировать теток о том, как она потратила свои собственные, только недавно заработанные деньги, хотя и не растранжирила их на глупости. Напротив, купила очень нужные вещи.

Наконец-то приличные колготки, красивые трусики, духи. Первый раз в жизни смогла купить себе духи, и даже не духи, а одеколон, правда, очень хороший. Той малости, что осталась от гонорара, должно хватить на автобус и другие необходимые вещи.

Когда еще поступит перевод за вычитанную корректуру...

И девушка принялась защищаться.

— Почему-то автобусы меня не возят бесплатно, — сказала она, но вместо задуманного сарказма в ее голосе прозвучало отчаяние. — И никто не дарит ни бумаги, ни шариковых ручек, а без них я не смогу зарабатывать. А сейчас могу я пойти в ванную хотя бы руки вымыть?

И не дожидаясь ответа, вышла из кухни. Перед тем, как подняться наверх; Доротка прихватила в прихожей свою сумку. Наверняка тетки уже заглянули в нее. Они всегда просматривали ее вещи.

Может, из любопытства, а может, надеясь обнаружить что-нибудь предосудительное, ну, скажем, письмо от милого дружка. У Доротки хватило ума уже давно отказаться от личных секретов, а если бы они завелись, тетки наверняка не получили бы к ним доступа. Ведь тогда издевательствам и насмешкам конца не будет! Начнет, как всегда, Меланья, а сестрицы ее дружно поддержат.

Комната, где размещалась еще и тетка Сильвия, не могла служить убежищем. Девушка с большим трудом добилась лишь разрешения отгородиться ширмой, чтобы можно было допоздна читать в постели. Сначала все три решительно запрещали жечь по ночам свет. Разрешение было дано после того, как Меланья раздобыла для племянницы работу в издательстве: редактуру переводов и вычитку корректур. Наконец-то способности девушки к иностранным языкам получили должную оценку, и ей разрешили работать дома по вечерам. Доротка пользовалась разрешением и для того, чтобы наконец читать вволю. Тетка Сильвия ложилась спать с курами, свет ей мешал, вот и позволили поставить ширму. Хоть как-то отгородиться...

Дом был старым, довоенным, его строил еще дед, Четыре комнаты, кухня и две ванные, просто счастье, при наличии лишь одной члены семьи давно бы поубивали друг друга. Две комнаты находились на первом этаже. Самая большая служила гостиной-столовой, вторая, тоже немаленькая, с давних пор отведена была старшей дочери, Фелиции, которая в бытность свою графиком нуждалась в площади для размещения чертежной доски, а к тому же издавна держала весь дом в руках, была главной в семействе. Одна ванная находилась внизу, при этих двух комнатах. Вторая — на втором этаже, при двух остальных комнатах, из которых одну, как уже было сказано, занимали Сильвия и Доротка, а вторую — Меланья, младшая из сестер, женщина работающая, журналистка. Свои фельетоны она печатала на старой пишущей машинке марки «Оливетти», производя немалый шум. На электрическую, бесшумную машинку Меланья перейти отказалась, привыкнув к своей «Оливетти».

В настоящее время в доме проживали четыре женщины. А еще до недавнего времени их было пять.

Бабушка умерла восемь лет назад. А еще раньше, до войны, Сильвии и Меланьи вообще здесь не было, с отцом и матерью в доме проживала лишь Фелиция, овдовевшая через два года после выхода замуж, и Кристина, будущая мать Доротки, остававшаяся в девушках до сорока лет. Потом все изменилось, дедушка умер, Сильвия и Меланья развелись одна за другой и возвратились в родительский дом, а Кристина, наоборот, переселилась к любовнику, отцу Доротки, который на Кристине не женился, но от своего отцовства не отрекся. Сорокалетняя Кристина без памяти влюбилась в красавца парня, моложе ее на пятнадцать лет, и решила во что бы то ни стало родить от него ребенка. При родах она умерла, видимо, сказался возраст. Отец ребенком не интересовался, его забрала бабушка, не посчитавшись с отчаянным нежеланием трех бездетных дочерей заполучить в дом ребенка. Вот так получилось, что Доротка всю жизнь прожила под опекой четырех женщин, из которых ни одна не была ее матерью, зато все пытались воспитывать сироту по-своему.

Счастье еще, что бабушка прожила до тех пор, пока Доротке не исполнилось четырнадцать лет, иначе дитя покинуло бы сей бренный мир гораздо раньше. Фелиция на дух не выносила детей, Меланья просто брезговала ими, Сильвия же с малолетства была недотепой, у которой все валилось из рук. Все три бабы решительно отказывались кормить младенца, купать его и одевать. Когда тот разрывался от крика, сестры реагировали по-разному. Фелиция закрывалась в дальней комнате и старалась не слышать воплей, Меланья убегала из дому, Сильвия, правда, пыталась что-то сделать, чудом не поломав ребенку ручек и не повырывав ножек. Уберегла малышку бабушка, единственная нормальная женщина в доме. Она же вела дом, на ней было все хозяйство, дочери работали и морально чувствовали себя освобожденными от необходимости заботиться о доме.

После смерти матери пришлось им этим заняться. Каждая пыталась свалить хлопоты на других.

Целые месяцы в доме не утихали скандалы и громкие ссоры. Наконец Сильвия открыла в себе склонность к приготовлению пищи и согласилась взять на себя эту обязанность. Меланья время от времени наводила в доме порядок, Фелиция же нехотя изъявила готовность мыть посуду и стирать, хотя при этом требовалось лишь сложить грязную посуду в моечную машину, а грязное белье — в автоматическую стиральную машину. Вынимать то и другое, расставлять по полкам и развешивать для просушки уже входило в обязанности Доротки.

Впрочем, в ее обязанности входило почти все, сестры единодушно взвалили на плечи девушки многочисленные обязанности как по дому, так и вне его.

Моя руки, Доротка продолжала думать над тем, как ей избавиться от тирании теток. Уйти из дому?

Куда? Снять квартиру сейчас не проблема, только вот откуда взять деньги? Поступить на службу, например, в качестве присяжного переводчика? Для этого надо сдать экзамены, принести в суде требуемую присягу и начать вкалывать день и ночь. При ее знании иностранных языков экзамены она сдаст легко, но ведь потом света белого не взвидит. В любое время суток ее будут вызывать в полицию и прокуратуру, придется работать в выходные и праздничные дни, часами просиживать на судебных заседаниях, а по ночам переводить показания бандитов и прочих преступников, а также вести бухгалтерский учет, чтобы, налоговая инспекция могла ее контролировать. Спятить можно!

Но зато получит право дать объявление и приобретет клиентов.

Вытирая руки, подумала — могла бы выбрать из своих языков какой-нибудь редкий, скажем, португальский или греческий. Вроде бы не слышно о португальских и греческих преступниках. Вот и не пришлось бы работать в суде и со следователем.

Ох, все равно останутся трудоемкие картотеки и бухгалтерский учет, сплошные бумаги. Где бы она их держала? В этом доме у нее нет своего угла, только крохотный письменный стол, в его ящике мало что поместится...

Доротка оказалась исключительно способной к иностранным языкам. Все началось с французского, который она слышала с того момента, как стала говорить. Бабушка, Фелиция и Меланья свободно владели французским, Сильвия слабее, но тоже знала его неплохо. В шутку и из вредности Меланья ввела обычай говорить при ребенке только по-французски, а понятливая девочка моментально овладела им. И пока не пошла в школу, даже не отдавала себе отчета в том, что в равной мере владеет двумя языками. И даже свободное общение со шведскими детьми ни о чем ей не говорило.

Шведские дети жили на той же улице. Муж-поляк вернулся из Швеции с женой-шведкой и двумя детьми. По-шведски муж говорил отлично, а его жена по-польски — ни в зуб ногой. Вот и получилось, что их дети знали только мамин язык, ибо дома говорили только по-шведски, не задумавшись над тем, что не мешало бы деткам изучить язык страны, в которой придется жить. Близнецы, мальчик и девочка, годом старше Доротки, сразу же после приезда подружились с Дороткой. Неизвестно, на каком языке они общались поначалу, но пока выучили первые польские слова, пятилетняя Доротка уже свободно лопотала по-шведски, тем более что недалекая мамаша близнецов всячески польский пресекала и бдительно следила за чистотой шведской речи отпрысков. Итак, соседский дом говорил по-шведски, а вместе с ним и Дорочка.

В школе трехъязыковая Доротка впилась в английский и немецкий. И с легкостью, даже с удовольствием овладела еще двумя языками. За время учебы в школе изучила вдобавок португальский, испанский и греческий. Оказалось, что знает и итальянский, сама не заметила, когда же его изучила.

Впрочем, теперь при знании такого количества языков ей ничто не стоило изучить и еще несколько. В настоящее время, кончая курсы, она уже знала четырнадцать иностранных языков. Прибавились русский, норвежский, латынь, венгерский и датский.

В работе девушка с чрезвычайной легкостью переходила с одного языка на другой.

На языках, собственно, и кончались Дороткины способности. Считать она могла лишь с помощью калькулятора, ибо из таблицы умножения запомнила только дважды два. История представлялась ей мешаниной кровавых ужасов — войн и революций, а также чудовищного количества всевозможных королей и правителей. Физика — нечто пугающее и совершенно непонятное. Вот, правда, в области географии кое-какими познаниями обладала. Ну и, разумеется, знала литературу, изучала ее в оригинале на всех четырнадцати языках.

Благодаря последнему обстоятельству она была чрезвычайно ценным сотрудником для издательства, где со знанием дела редактировала переводы с множества языков. Там же ей подбрасывали переводы писем читателей и документов, если не требовалась печать присяжного переводчика. В издательство ее пристроила тетка Меланья, и из-за этого девушка долгое время не могла получить заработанных денег, ибо они поступали на банковский счет тетки.

Только через год Доротка осмелилась взбунтоваться. Заработав втайне от теток деньги, открыла свой счет в банке и, воспользовавшись случайным отсутствием Меланьи при подписании очередного договора с издательством, потребовала перевода гонорара на свой, а не на теткин счет. Издательству это было только на руку, их уже давно контролеры замучили вопросами — почему это зарабатывает деньги пани Павляковская, а получает их пани Гжещинская. Теперь все встало на свои места.

Дома, разумеется, разразился жуткий скандал, но Доротка держалась твердо, вместе с тем выразив готовность вносить свою долю в домашние расходы, что несколько смягчило гнев теток. Впрочем, доля ее оказалась столь велика, что для нее самой уже мало что оставалось.

Денег в доме всегда не хватало. Фелиция была скуповатой, хотя всячески это скрывала. Пенсию получала неплохую, к ней добавлялись поступления от акций какой-то фирмы, тщательно скрываемой от сестер, проценты от выгодно помещенных в коммерческом банке сумм. Сколько Фелиция получала — никто не знал. Она же сама утверждала, что ничтожно мало, приходится на всем экономить. Меланья зарабатывала неплохо и не скрывала этого, но, находясь в состоянии непрекращающейся войны со старшей сестрой, на постоянные расходы по дому давала не больше Фелиции, предпочитая на накопленные денежки время от времени покупать что-нибудь ценное для себя — манто например, или золотые часики. Как и старшая сестра, Меланья тоже считала ведущую хозяйство среднюю сестру Сильвию законченной, неизлечимо расточительной идиоткой.

Поддерживать в порядке собственный дом было очень накладно. То одно, то другое нуждалось в постоянном ремонте: крыша, водосточные трубы, система водопровода и канализации, окна, двери и тысячи других вещей, не говоря уже о налогах на недвижимость. Две сестры дрожали над каждым грошем, третья же то и дело мимоходом информировала: кран в нижней ванной опять протекает, чайник прохудился, балконная дверь не закрывается.

— Эй, принцесса! Ужин на столе! — заорала снизу тетка Меланья.

Повесив полотенце, Доротка спустилась вниз, так и не приняв решения относительно присяжного переводчика.

— Принеси соль и перец! — приказала тетка Сильвия, усаживаясь за стол. — Ну что, скажем ей?

— Да скажем, скажем! — проворчала Меланья, — Как у тебя язык чешется!

— Так ведь ее же касается.

— Ну и что? Успеет узнать. А где письмо?

— Какое письмо?

— Да от Войцеховского же, идиотка!

— А, от Войцеховского. У меня его нет. Фелиция забрала.

Тут Доротка вернулась из кухни с перцем и солью и села на свое место за столом. Меланья тоже собиралась сесть, но, услышав ответ сестры, замерла.

— С ума сошла! Дала Фелиции письмо! Ну так считай, пропало.

И громко позвала:

— Фелиция! Особое приглашение требуется?

Сама же кричала — есть хочу. И захвати письмо Войцеховского.

Тем временем Фелиция, сосредоточенно нахмурившись, перебирала бумаги, наваленные на столик в прихожей. Перешла в столовую, порылась в куче бумаг на журнальном столике, беспомощно оглянулась.

— Не знаю я, куда оно подевалось. Наверняка кто-то из вас взял. А может, Доротка?

— О каком письме вы говорите? — не поняла Доротка.

— Да нет, я же видела — письмо унесла ты! — напомнила старшей сестре Сильвия.

— И что я с ним сделала? — поинтересовалась Фелиция.

— Откуда мне знать? Я в кухне осталась.

— Ну и что? Могла и из кухни видеть, куда я его положила. Мне казалось — вот на этот столик.

Должно быть, Меланья прикарманила.

Меланья тем временем уже села за стол и взяла в руку вилку.

— Отвяжись! Зачем ты его вообще брала?

— Чтобы прочитать! — ехидно информировала Фелиция.

Отчаявшись найти письмо, она тоже села за стол.

— Зачем? — не унималась Меланья. — Ведь уже прочла. Собиралась наизусть выучить?

— Читала не я, а Сильвия. А сама знаешь, если эта дурында станет читать вслух, ни слова не поймешь, сплошные «охи» и «ахи».

— Ну, знаешь! — возмутилась Сильвия.

— Знаю. И слух у меня пока — слава Богу. Кроме дурацких восклицаний и призывов ко всем святым вкупе с Матерью Божией, я ничего толкового не услышала. А уверена, в письме не было ни святых, ни Богородицы, ни всех твоих «ахов».

— Правильно, зато была конкретная информация, а теперь из-за твоего склероза мы ничего не узнаем! — кипятилась Меланья. — Как всегда, письмо потеряно с концами. Нет, я с тобой спячу!

— От склеротички слышу! — огрызалась Фелиция. — Письмо я положила на видное место, это ты, как всегда, куда-то его сунула.

— Как же, делать мне нечего, только твои бумажки прятать!

— Это не моя бумажка, а общая. А такая милая привычка у тебя есть, есть!

— Перестаньте ссориться за ужином! — прикрикнула на сестер Сильвия, — Можно это отложить на потом! А я ей все равно скажу. Доротка, тебе пришло письмо.

Доротка слегка встревожилась. Она уже давно привыкла к тому, что все ее письма тетки вскрывали и прочитывали, поэтому избегала переписки личного характера, а служебная корреспонденция не предоставляла теткам материала для издевательств.

Девушка позаботилась о том, чтобы банковские извещения не присылали ей на дом, так что была спокойна на сей счет. А вот теперь пришло явно какое-то нетипичное письмо, и неизвестно, чем ей это грозит.

— И что? — осторожно поинтересовалась девушка.

— И твоя тетка немедленно его где-то посеяла! — не преминула пустить шпильку Меланья.

— Во-первых, не сразу, — с достоинством начала Фелиция.

— Ах да, разумеется, после небрежного прочтения.

— Читать надо внимательно, а не.., небрежно, — наставительно заметила Фелиция.

— Вообще не следовало читать, раз письмо адресовано мне! — тихо пробурчала Доротка.

Меланья, разумеется, услышала.

— О, наша принцесса изволит гневаться! Тайна переписки, не так ли? Молода еще заводить тайны!

Разумеется, Сильвия ее тут же поддержала:

— Ты ничего не должна скрывать от нас! Мы несем за тебя ответственность. Это было письмо от Войцеховского.

Говоря это, тетка потянулась за следующим куском рыбы, который сорвался с вилки и шмякнулся на скатерть. Сильвия попыталась с помощью ножа и вилки положить его на тарелку, но лишь разломала кусок на мелкие части и размазала по скатерти.

— Майонезика бы еще добавила, — издевательски посоветовала сестре Меланья. — Маленькое пятно тебя не устроило, обязательно надо было развезти на полскатерти. Вот же лежит лопатка, зачем было вилкой цеплять? Кто так делает?

— Не знаю я никакого Войцеховского, — одновременно произнесла Доротка. — Кто это?

— Твой крестный, — рассеянно проинформировала Сильвия, пытаясь заслонить тарелкой пятно на скатерти.

Доротка не поняла, к кому относились последние слова Сильвии. Неужели крестный тетки Меланьи имеет нехорошую привычку цеплять рыбу вилкой, не пользуясь предназначенной для этого специальной лопаткой?

Меланья захихикала, открыла было рот, но ничего не добавила. Зато тетка Фелиция сочла, нужным поправить Сильвию:

— Не крестный, а крестная.

— Чья крестная? — не поняла Доротка. — И почему ее фамилия Войцеховский? Должно быть — Войцеховская.

— Да нет, твоя крестная вовсе не Войцеховская, и уж тем более не Войцеховский, у нее какая-то другая фамилия. Это письмо прислал Войцеховский. Наконец стало понятно, из-за чего к нам приставал нотариус.

— Какой нотариус? — опять не поняла Доротка. — Ни о каком нотариусе я не знаю и ничего не понимаю. О чем вы говорите?

— А тебе и не обязательно знать обо всем, — отрезала тетка Фелиция. — Просто в прошлом году к нам приставал нотариус. Твою мать разыскивал.

А для чего — не сказал. Только теперь, из письма Войцеховского, стало понятно. Сильвия, оставь скатерть в покое, теперь не отскребешь!

— Может, сразу выбросить в окно?» — предложила Меланья.

— Идиотка! — фыркнула Фелиция.

— Ив самом деле, выбрасывать мусор у дома! — возмутилась Сильвия.

— Почему я ничего не знаю о нотариусе, раз он разыскивал мою маму и меня? — с тоской произнесла Доротка.

И одернула себя — ведь спрашивать напрасно, опять все решают за ее спиной, всегда так делают.

Того гляди и замуж выдадут без ее ведома.

— Ты ведь не соизволила поинтересоваться! — неизвестно за что упрекнула племянницу Фелиция и добавила:

— И вообще, не обязательно тебе все знать, — Раз не обязательно, — осмелилась возразить Доротка, — тогда зачем же меня упрекать за то, что я не поинтересовалась?

— Не умничай! — одернула племянницу Сильвия.

— Ей ли умничать! — презрительно выпятила, губы Меланья.

Доротка только вздохнула. Ее не очень интересовало письмо от неизвестного Войцеховского, но раз уж пришло, не мешало бы знать, в чем дело.

Впрочем, тетки в конце концов показали бы письмо, если бы Фелиция не успела его потерять. По этой части Фелиция отличалась исключительным талантом.

— Ну хорошо, так что же все-таки с Войцеховским? — отрешенно поинтересовалась Доротка. — Только то, что прислал письмо и тем самым стало понятно, зачем нас разыскивал нотариус? Больше мне ничего знать не надо?

— А ты слушай, что тебе говорят, тогда не будешь задавать глупые вопросы. Он искал тебя для него. Она приезжает.

— Кто?!

— Нет, я спячу с ней! — вышла из себя Фелиция. — Ты что, польского языка не понимаешь?

— Крестная приезжает. Твоя крестная мать, — пояснила Сильвия.

Теперь Доротка и в самом деле перестала что-либо понимать. Свою крестную, какую-то дальнюю родственницу отца, она хорошо помнила, в детстве часто видела ее, но та погибла в авиакатастрофе несколько лет назад. Откуда же она может приехать? С того света, что ли?

— Приедет с того света? — неуверенно произнесла Доротка.

— Я же говорю — законченная идиотка! — торжествовала Фелиция.

— Совсем заморочили девчонке голову! — удовлетворенно констатировала Меланья.

— Так объясни сама, если сумеешь лучше!

— Да что же тут трудного? Слушай. Прежде всего, не твоя крестная, а крестная твоей матери возвращается из Соединенных Штатов, где прожила чуть ли не всю жизнь, а теперь решила навсегда вернуться в Польшу. Нотариус разыскивал нас несколько лет по поручению пана Войцеховского, это какой-то поверенный крестной. Разыскивал не тебя, а твою мать, не могли найти из-за фамилий, тут такая неразбериха получилась...

— Так я же все время об этом толкую! — сердито перебила Меланью старшая сестра.

— Не толкуешь, а скачешь с пятого на десятое! — не осталась в долгу младшая, — А потому что ты то и дело меня перебиваешь, слова сказать не даешь!

— А сейчас пора чай заваривать, Доротка! — распорядилась Сильвия. — Заодно собери грязную посуду со стола. И непропеченный кекс принеси.

Доротка молча встала, собрала посуду со стола на поднос и унесла в кухню. Там наполнила электрический чайник минеральной водой и нажала кнопку. Выполоскала заварочный чайник, насыпала в него чаю и вернулась в столовую.

Фелиция и Меланья все еще ссорились. Сильвия была занята тем, что собирала со скатерти крошки хлеба и рыбы в блюдо с остатками рыбы.

— А где же кекс? — спросила она.

— Сначала унесу со стола всю грязную посуду, — возразила Доротка.

Выходя в кухню, увидела, как обе тетки сорвались со своих мест, причем Фелиция сердито кричала:

— Не позволю тебе рыться в моей комнате!

Ясно, тетки продолжают ссориться из-за потерянного письма.

Радуясь, что может переждать скандал в тихой кухне, девушка положила на поднос кекс, тарелочки, стаканы. Чайник вскипел. Она заварила чай и снова долила, очень хотелось подольше побыть одной. В этом доме не было у нее своего угла, негде было уединиться. Да и чайник понадобится полный, чай любят все и пьют помногу. Куда тетка могла сунуть письмо? Наверняка оставила там, где читала.

А где могла читать? Стояла, значит, где-то, читала, тут ей что-то вспомнилось... Минутку. Крестная ее, Дороткиной, матери приезжает из Штатов, наверняка посетит их дом, — так могла думать тетка, — зайдет в ванную на первом этаже, а там умывальник не в порядке, раковина держится одним концом...

Оставив закипающий чайник, девушка направилась в ванную. Конверт и письмо лежали на краешке ванны. Правильно, значит, рассуждала Доротка. Видимо, тетка Фелиция, вспомнив о неисправной раковине, отправилась посмотреть, не удастся ли ее прикрепить к стене собственными силами.

Возможно, сунув письмо куда попало, стала искать отвертку или еще какой инструмент, пошла за ним в чуланчик, а по дороге забыла, зачем пошла. Возможно, ее отвлекли засохшие листья на комнатных цветах, и она принялась их обдирать.

Читать длинное письмо не было времени. Доротка ограничилась лишь обращением: «Дорогая панна Доротка!» Ну конечно, письмо адресовано ей.

Куда спрятать письмо? В кармане джинсов пухлый конверт не поместится, жаль, сразу же не переоделась в халат, там вместительные карманы. Сунула письмо за газовую колонку, которой давно не пользовались, и поспешила в кухню, где уже разрывался чайник. Наполнила чаем стаканы и с подносом вошла в столовую.

Фелиция с Меланьей уже не ссорились, обе сидели за столом. На Доротку накинулись все три сестрицы.

Сильвия:

— Что так долго? Чем ты занималась столько времени?

Меланья:

— Тебя только за смертью посылать!

Фелиция:

— Всегда она копается! А вернись домой пораньше, глядишь, письмо бы и не потерялось.

Доротка не выдержала.

— Так я же не гуляла! С работы возвращалась!

— О, глядите, опять начинает! — обрадовалась Меланья.

— Не огрызайся! — одернула племянницу Сильвия, — А сахар где?

— Да вон же, на столе стоит.

— Где? Не вижу!

— А ты головку поверни немного, — посоветовала старшая сестра. — Так когда, говорите, приезжает эта крестная?

И Фелиция принялась перелистывать карманный календарик.

Сахаром интересовалась лишь Сильвия, остальные, в том числе и Доротка, чай пили несладкий.

Зато единодушно все в этом доме обожали непропеченный кекс. У Сильвии он всегда выходил непропеченным, но потрясающе вкусным. В редких случаях, когда тесто нормально всходило и пропекалось, кекс получался совершенно несъедобным.

На вопрос Фелиции ответила Меланья:

— Тебе лучше знать, ведь ты читала письмо последней.

— Не помню. На будущей неделе или в следующем месяце?

— Я помню! — с набитым ртом прошамкала Сильвия. — Четырнадцатого.

— Четырнадцатого числа этого месяца?

— Этого.

— Значит, через девять дней, — подсчитала Фелиция. — Что будем делать? Поедем в аэропорт встречать? Погодите, тринадцатого и четырнадцатого у нас будет Мартинек, обещал мне прибить полку в чулане. За день не успеет, значит, опять не прибьет.

— Он и за два дня не успеет, — презрительно бросила Меланья. — У твоего Мартинека обе руки левые.

— Не говори глупостей, пусть и медленно, но парень все сделает. Только за ним надо присмотреть.

— И накормить! — проворчала Сильвия.

— Так ведь ты все равно готовишь на полк солдат, — возразила Фелиция. — А благодаря Мартинеку по крайней мере ничего не пропадет. А она что, собирается поселиться у нас?

— Я не знаю, Сильвия.'..

— Я тоже не знаю. Но сдается мне, в письме упоминалось о гостинице. И о нашем доме тоже, в том смысле, что мы ее примем. Никого другого у нее в Польше не осталось, кроме нас. А нотариус говорил, что она богата, помнишь? Так могла бы и в отеле поселиться.

Фелиция резко возразила;

— Ас какой стати выбрасывать деньги на отель, если может и у нас пожить! До тех пор, пока не купит квартиру.

— Интересно, где у нас она поселится? — холодно поинтересовалась Меланья. — На чердаке?

Или в твоей комнате?

— А почему не в твоей? — взъерепенилась Фелиция. — А ты переедешь к Сильвии. Доротка может спать здесь, на диване.

— Я бы предпочла в чулане, на раскладушке, — робко предложила Доротка.

— Как же, держите карман шире, разбежалась — отдам свою комнату! — раскричалась Меланья. — Старуха не ко мне приезжает. И что ты так заботишься о ее состоянии, все равно тебе ничего не перепадет!

— И вовсе я не забочусь об американке, просто здраво рассуждаю, — отбивалась Фелиция. — А если Доротка в чулане... Что ж, неплохая идея.

— Правильно! Доротка в чулане, а Сильвия здесь, на диване. А я останусь в своей комнате. Так же, как и ты.

— Сильвия на диване не поместится, это раз. А два — тогда нам всем придется ложиться спать с курами, — отказалась от неплохой идеи Фелиция.

— Не нравится с курами — можешь с утками, с гусями, с кем хочешь, но я своей комнаты не отдам.

Я работаю!

А Доротка размечталась о чулане, небольшой комнатке при кухне. Наконец был бы свой угол, пусть и крохотный, пусть и тесный. Она давно просила Фелицию разрешить ей поселиться в чуланчике, не прямо просила, намекала деликатно, но Фелиция всегда была против. Ведь тогда пришлось бы очистить чулан от издавна скопившихся там бесценных сокровищ: старого испорченного холодильника, еще более старой и тоже испорченной швейной машинки, ставшей уже антикварной редкостью, сундука с драными половиками и прочим тряпьем, обшарпанных и поломанных рам для картин, довоенного котла для кипячения белья и еще кое-какой мелочи. Доротка вызывалась одна перетащить весь этот хлам на чердак, впрочем, тоже забитый до отказа. Предлагала навести порядок на чердаке, кое-что выбросить, а на освободившееся место затолкать вещи из чулана, но Фелиция твердо стояла на своем. Патологически скупая, она в глубине души надеялась, что холодильник удастся отремонтировать, старинную швейную машинку продать в антикварный магазин, а рамы реставрировать, и тогда им не будет цены.

Лично она прекрасно помнила, что еще до войны ее отец очень дорого заплатил за них.

Ликвидировать свалку на чердаке Фелиции было тоже не под силу. Еще бы, ведь более столетия туда стаскивали всякие ненужные вещи: поломанную трухлявую мебель, дырявые кастрюли, тряпье, некогда бывшее одеждой, фрагменты чемоданов и сундуков, не пригодных к употреблению стремянок и конфорок от печей, еще довоенных. Впрочем, Фелиция и сама не знала, что хранится на чердаке, но подозревала — большие ценности, и не позволяла ничего выбрасывать.

Теперь же, в связи с приездом американской старушки, у Доротки появились кое-какие шансы.

Меж тем Фелиция снова сцепилась с Меланьей. Та ни в какую не уступала. Было ясно: она скорей дом подожжет, чем уступит свою комнату. В чем-то она даже была права, слишком много вещей, необходимых для работы, находилось в ее комнате, даже на короткое время лишиться их было затруднительно. Проще было лишить комнаты Сильвию с Дороткой.

Проблему решила Сильвия.

— Ну, хорошо, — вздохнув, произнесла она почти нормальным голосом, резко отличающимся от раздраженных выкриков сестер. — Будь по-вашему. Я переселяюсь в чуланчик, а Доротка пусть спит здесь на диване. Она полуночница, та что никакие куры вам не помешают.

— Кура! — страшным голосом вскрикнула Фелиция, срываясь со стула. — Боже мой, я забыла сунуть курицу в морозильник! Теперь она протухла! Провонялась!

— Идиотка! — немедленно отозвалась Меланья. — Что за курица? Где?

— В кухне. В сумке. Под буфетом. Или под столом. Доротка, сходи погляди. ; — Когда я была в кухне, там ничем не воняло, — попыталась успокоить тетку девушка, вставая со стула.

— Что за курица? Откуда? — строго допытывалась Сильвия.

— Троякова принесла, деревенскую. А я забыла тебе сказать. Хотела предложить потушить на завтра.

— Лучше из нее сварить бульон, — авторитетно заявила Сильвия.

— Ты думаешь?

— Ну да. Если эта курица из таких.., свободно гуляющих, то из нее получится вкусный бульон.

— А не жалко? — сомневалась Фелиция.

— Все зависит от того, какого возраста курица.

Если старая, то тушить ее без толку, а вот бульон получится наваристый. А потом из мяса можно сделать котлетки или фрикадельки.

— Фрикадельки, говоришь? Неплохая идея.

Курицу Доротка обнаружила в кухне не под столом, а на сушке для посуды. Вытащила ее из целлофана, обнюхала, обмыла под краном, вытерла чистой тряпочкой и, завернув в фольгу, сунула в морозилку. Хорошо ощипанная и выпотрошенная птица была в полном порядке. Покончив с ней, девушка опять поставила чайник. По опыту знала — потребуется.

Возвратившись в столовую, Доротка сообщила:

— Курица в полном порядке, я спрятала ее в морозилку, но подумала — не мешало бы ее перед замораживанием на части разделить, в кастрюлю она целиком не поместится. Это большая курица.

— Значит, старая, — заключила Меланья. — На бульон. А ты подай мне еще чаю.

— И мне, — сказала Сильвия.

— И мне тоже. А раз уж ты такая умная, сама и разрежь на несколько частей, — подытожила Фелиция.

К счастью, Доротка была молодой, здоровой и физически выносливой девушкой. И хотя после рабочего дня ей хотелось дома отдохнуть, спокойно посидеть, почитать книгу, возможно, вместо книги приняться за новую редактуру — тоже чтение, однако у нее хватило сил и выдержки на все. Курицу она разрезала быстро и ловко, по этой части у девушки был большой опыт, ибо, главная повариха в доме Сильвия давно привыкла сваливать на племянницу обязанности поваренка.

Когда Доротка с очередным подносом появилась в столовой, там опять бушевали страсти.

— Не иначе ты спятила! — раздраженно выкрикивала Фелиция. — Откуда я могу помнить такие вещи? Мне ведь в ту пору и пяти не было.

— Не правда, тебе было больше, — безжалостно выводила ее на чистую воду Меланья. — Кристина родилась в тридцать четвертом, а крестили через год, ей уже годик был, это я твердо знаю, мамуля сколько раз рассказывала. Ты в ту пору уже в школу ходила. А крестины откладывали, потому что сначала умер крестный...

— Еще до крещения? — вырвалось у Доротки.

— До, я же ясно говорю!

— Тогда как же он мог быть моим крестным? — не понимала Доротка.

— Он и не был, только собирался быть. Умер по какой-то глупой случайности, вроде бы аппендицит, гнойный, вовремя не заметили, а пенициллина тогда еще не изобрели. Пришлось искать другого кандидата в крестные отцы. Крестной же матерью с самого начала назначили Вандзю Ройкувну.

Фелиция не выдержала.

— Гляди-ка, она прекрасно обо всем информирована, а как письмо читали, ничего не могла понять...

Меланья пресекла попытки старшей сестры сделать ей выговор.

— Потому что потом вспомнила. Я пока еще не Склеротичка, как моя старшая сестра. А кроме того, в те времена Вандзя была Ройкувной, незамужней панной, потом вышла замуж и сменила фамилию, как было догадаться, что Войцеховский пишет именно о ней? Ну так вот, потом нашли другого крестного, это был.., мамуля говорила... фамилия с водой связана.., ага, вспомнила, Люциан Кринич! Сын банкира Кринича, наш дальний родственник, очень богатый, погиб в войну, а собирались за него выдать Вандзю. Так вот, банкирский сынок тогда по Ривьере шастал, пришлось ждать, а он все не возвращался, кажется, ногу сломал. Если не ошибаюсь, левую. Наконец вернулся, и только тогда Кристину окрестили, но целый год прошел. И выходит, когда Кристину крестили, тебе было не меньше восьми, а если ничего не помнишь, значит, с малолетства была недоразвитой. А вроде бы ребенком ты была нормальным, поглупела уже позже...

— Кретинка! — огрызнулась Фелиция. — Я как раз прекрасно помню все эти разговоры о Криниче. И Вандзю тоже помню, похоже, богатенькой была, потому что вечно ходила в брильянтах. Понятное дело, я не могла оценить их стоимости, но уж очень все эти побрякушки на ней сверкали, даже девчонка обратила внимание. Сколько ей сейчас может быть?

— А сколько ей было, когда ее крестили? — задала Сильвия встречный вопрос.

Сестры уже привыкли к вечным, языковым ляпсусам Сильвии и ее неумению логично сформулировать свои мысли.

— Кажется, она была в возрасте нашей мамы, — задумчиво ответила Фелиция. — Помнится мне, поговаривали, что Вандзя — старая дева, еще удивлялись, чего она не выходит замуж при ее богатстве...

— А маме сколько тогда было? — гнула свое Сильвия.

— Не знаю... Погоди, попробую вычислить. Когда мне было семь... Потом родилась Кристина... Тридцать пятый год... Выходит, тогда Вандзе было лет двадцать шесть.

— Выходит, теперь ей... Господи, восемьдесят семь! Неплохо.

— Ив этом возрасте она надумала покинуть свою Америку и навсегда вернуться в Польшу? — Сильвия была явно шокирована. — Да еще к нам!

Чтобы мы за ней ухаживали?! Спятила!

Услышав это, Доротка невольно вздрогнула. Уж она-то прекрасно знала, на кого свалят обязанности ухаживать за немощной старухой, если такое произойдет.

— Тамошние старушки неплохо сохраняются, — заметила Меланья. — Эта старушенция может нам всем сто очков вперед дать. К тому же она богата. А другие родственники у нее есть?

Отчаянно порывшись в своей склеротической памяти, Фелиция дала ответ:

— Если не ошибаюсь, все ее родственники вымерли. Братьев-сестер у нее никогда не было, единственный ребенок в семье, мамочка с папочкой не могли на нее надышаться. Если они до сих пор живы.., ну, это было бы феноменом, достойным книги Гиннеса. Мужа и детей у нее наверняка нет, раз возвращается одна... Ведь Войцеховский четко написал — одна?

— Да, в письме стояло единственное число, — подтвердила Сильвия.

— Если вздумает платить нам за содержание — только через мой труп! — железным голосом заявила Фелиция.

Сильвия вздохнула, Меланья пожала плечами, Доротка воздержалась от проявления чувств. Стремясь всеми силами скрыть свою феноменальную скупость, Фелиция внешне проявляла небывалые щедрость и великодушие. Всегда с показной расточительностью принимала гостей, делала вид, что не знает о вкладе Доротки в домашний бюджет и о докупаемых Меланьей по собственной инициативе яствах, всячески подчеркивала, что проводит политику рациональной экономии, упорно не замечая разорительного воздействия на домашнее хозяйство этой политики. Вот и теперь даже язвительная Меланья не осмелилась возразить старшей сестре, хотя и отдавала себе отчет, что если в доме поселится американская старуха, все расходы по ее содержанию Фелиция просто не «заметит». Как «не заметила» бы расходы на генеральный ремонт дома, если его наконец произвести. Единственное, во что она без возражений вкладывала деньги, было, вернее, был Мартинек.

— А кто он вообще, этот Войцеховский? — спросила Доротка. — Откуда взялся? Он не ее родственник?

Ответила Сильвия:

— Я поняла — вроде бы ее поверенный. Нет, не родственник. Ведет все ее дела.

— Еще довоенный приятель нашего отца, — добавила Фелиция. — Даже немного помню его. Такой высокий и страшно худой. Вроде бы мама о нем тоже рассказывала?

— Ты больше моего прожила с мамой, могла бы и сама запомнить, — не преминула всадить в сестру очередную шпильку Меланья. — Стоило бы уделять больше внимания рассказам родительницы. Да говорила, а как же! Очень хотел быть крестным Кристины в паре с Вандзей, а выбрали Кринича из-за его богатства. Но Войцеховский не обиделся, продолжал всей нашей родне оказывать услуги, такой уж он был великодушный. А Вандзя Ройкувна.., о, вспомнила! Она уехала в Штаты еще до войны и пропала с концами.

— Как пропала? Что она там делала?

— Я не знаю, Войцеховский, возможно, написал, да я письма не читала, как мои сестры. А мамуля упоминала неоднократно, что Вандзя была очень красива, удивляюсь, почему оставалась в старых девах. Наверняка в Штатах вышла замуж.

— Придется, наверное, кому-то поехать в аэропорт встречать ее? — предположила Сильвия.

— А как же иначе? Наверняка кто-то должен поехать. Ведь как-никак она не была в Польше... минутку.., с начала войны сколько прошло?

— Пятьдесят восемь лет. С ума сойти, больше полувека!

— Варшава за это время немного изменилась...

Вряд ли Вандзя самостоятельно доберется до нас, — рассуждала простодушная Сильвия.

— Ты и в самом деле думаешь, что она станет с чемоданами по Варшаве мотаться? — издевательски переспросила Меланья. — Возьмет такси» и доедет, куда надо. В письме не упоминалось, что она идиотка.

— Она нет, а вот ты — идиотка! — взорвалась Фелиция. — Как ты себе это представляешь? Почти столетняя развалина примется искать такси, получать багаж, а в аэропорту, всем известно, мафия.

— И все равно, на Окенче и носильщики имеются, и бесплатные тележки для багажа и чемоданов. Таксист же элементарно загрузит ее с багажом в машину и доставит по адресу.

Фелиция пошла на уступки:

— Ну, не знаю.., может, и так.

— Ей будет очень неприятно, если ее никто не встретит, — вдруг подала голос Доротка. — Всех встречают, а она.., столько лет не была на родине...

Сами же вечно твердите — надо думать не только о себе надо заботиться о ближнем. Нельзя ее так оставить!

Тетки сразу замолчали.

— В таком случае, ты и поедешь ее встречать! — приняла решение Фелиция. — Возможно, с тобой поедет Мартинек. Время подготовиться еще есть, она приезжает лишь на будущей неделе...

* * *

Лишь поздно вечером удалось Доротке без свидетелей вытащить письмо из тайника. Запершись в ванной и пустив воду, она внимательно прочла его.

Незнакомый Войцеховский написал обо всем обстоятельно и понятно. Он представился другом и поверенным пани Ванды Паркер. У последней, бедняжки, в целом мире не осталось никого из родни, в Польше тоже, это проверено, муж ее недавно скончался, а детей у них не было. Пани Паркер истосковалась по родине и теперь надумала вернуться в Польшу, чтобы там и умереть. Со времени эмиграции в Америку, еще до второй мировой войны, она ни разу не приезжала в Польшу, ее отпугивал государственный строй, теперь — Другое дело. Остаться в Штатах она не желает, здесь у нее нет друзей и близких, а главное, она за все эти годы так и не выучила английский, как-то не получалось. Ей известно, в Польше у нее имеется крестница, вернее, имелась, но у крестницы осталась дочь, которую она, Ванда Паркер, считает своей крестной внучкой, поскольку была ее матери крестной матерью. По поручению пани Паркер он, Войцеховский, связался с нотариальной конторой в Польше, поручив ей разыскать вышеупомянутую крестную внучку. На это ушли годы, но наконец девочку отыскали. Он, Войцеховский, кстати, прекрасно помнит крестины матери девочки, пани Кристины, годовалой очаровательной девчушки, и всячески поддерживает намерение своей подопечной вернуться в Польшу, где и провести остаток дней в окружении пусть не родственников, но как-никак близких людей. Она так истосковалась, бедняжка, по близким людям, ей так одиноко среди чужих!

Далее пан Войцеховский сообщал о том, что отдал распоряжение подыскать для пани Ванды подходящую квартиру, что не составит труда, ибо его подопечная — женщина весьма состоятельная, откровенно говоря, просто очень богата, так что в средствах не нуждается. Нуждается она в заботе и ласке со стороны ближних своих, ибо нет у нее больше.., ах, да, об этом он уже писал. В Польшу пани Ванда прибывает четырнадцатого самолетом в двенадцать двадцать по среднеевропейскому времени и охотно остановилась бы у родных, то есть в семье своей крестной внучки, но если это невозможно, тогда в отеле, который ей на всякий случай заказан. Гостиница «Форум». Пани Паркер ждет не дождется встречи с милой девочкой, своей крестной внучкой, теперь уже молодой девушкой, дочерью ее крестной дочери и внучкой ее ближайшей подруги, светлая ей память.

Дочитав до этого места, Доротка удивилась, ибо тетки никогда не упоминали о дружбе ее бабушки с крестной ее матери. Возможно, сама бабушка забыла о ближайшей подруге, потеряв ее из виду, ведь столько потом всего было — и война, и послевоенная разруха. Вандзе в этом отношении повезло, она прожила жизнь в благополучной стране, так что и память лучше сохранилась.

В общем, письмо было искренним, деловым и чрезвычайно трогательным. Тем более что в конце стояла приписка, сделанная другой рукой и начинающаяся словами: «Мое дорогое дитя!» Так обращалась к Доротке крестная мать ее матери, обращалась как к родной внучке, жалуясь на одиночество, с робкой просьбой уделить ей немного внимания и теплоты. Доротка была тронута. Уж она-то знала наверняка — от ее теток несчастной американке не дождаться ни внимания, ни теплоты, а в них, судя по всему, так нуждалась эта очень немолодая женщина. И Доротка тут же решила: письмо опять спрячет, непременно поедет в аэропорт встречать крестную бабушку, а если потребуется, скроет от теток время прилета, чтобы избавиться от паршивого Мартинека.

* * *

Мартинек Янчак, приятный юноша, на год моложе Доротки, отличался на редкость спокойным характером. Природа не наделила его особой живостью и темпераментом, зато не поскупилась на здравый смысл. А здравый смысл велел ему беречь свои жизненные силы, чтобы их растянуть подольше, и по возможности пользоваться жизненными силами ближних своих, всячески при этом скрывая данное кредо и, наоборот, демонстрируя горячее желание в любую минуту помочь окружающим, не щадя не только сил, но и живота своего. Открыв два года назад Фелицию, он сразу понял: вот источник, из которого можно без конца черпать жизненные блага. И стал черпать.

Как раз в то время его собственный, вернее, родительский дом сотрясался от природного катаклизма, каковым является генеральный ремонт, в котором ему, Мартинеку, велено было тоже принимать посильное участие. Мартинеку этого очень не хотелось. Найти уважительную причину избежать участия в ремонте оказалось проще простого. Мартинек «вывихнул» ногу и смылся с горизонта. Вскоре, однако, выяснилось, что деться парню, собственно, некуда. Матери его дружков почему-то неодобрительно относились к пребыванию в их доме дармоеда более двух дней, вот и пришлось бедолаге целые дни напролет сшиваться где попало — в магазинах, читальнях, парках. Однажды холодным дождливым вечером он помог пожилой женщине собрать с земли вылетевшие из ее рук книги и благодаря этому благородному поступку нашел в доме Фелиции приют и пропитание.

Пока они с Фелицией добирались до дома, Мартинек с обезоруживающей искренностью признался, что он только притворяется хромым, нога в порядке, а притворяться приходится из чувства самосохранения, ибо опасность грозит не только его здоровью, но даже и жизни. В принципе разумная и рассудительная Фелиция тут ни с того ни с сего поверила (наверное, очень уж хотелось поверить) в то, что у парня просто жуткая семейка, совсем его заездили, работает без устали, света божьего не видит, к тому же не кормят совсем, каждым куском хлеба попрекают. Безжалостный отец заставляет парня таскать непосильные тяжести, злодейка мать последний кусок отнимает, чтобы отдать своему любимчику — младшему брату Мартинека, мегера-сестрица выгнала из своего дома, куда сбежал было несчастный юноша, и негде ему преклонить голову.

Он студент, учится, но стипендии не получает, время от времени подрабатывает, тем и живет. Ведь он не лентяй какой-нибудь, наоборот, трудяга, только с работой непосильной не справляется, а если посильная, так он всегда пожалуйста. Если не двадцать восемь часов в сутки, не как вьючное животное, а как человек.

Не размышляя долго и не смущаясь явным недовольством сестер, Фелиция тут же нашла для бедного юноши нормальную работу в своем доме: покрасить оконные рамы. Если это делать не спеша, такую работу нельзя назвать непосильной. А спать Мартинек будет на надувном матрасе в кухне.

Спальное место не вызвало у Мартинека никаких нареканий, он моментально прижился в кухне, тем более что она была просторной, матрас занимал всего третью часть пола, поэтому встававшая раньше всех Сильвия могла свободно крутиться в кухне, не наступая на квартиранта. Впрочем, не наступала только первую неделю. В начале вторил она ощутила в себе непреодолимое желание вылить невзначай на спящего кипяток или уронить на него сковородку со скворчащими шкварками. Или еще лучше — нечаянно обрушить кухонную полку с множеством банок, прибитую как раз в изголовье безмятежно почивавшего нахлебника...

Получив от Фелиции аванс под упомянутые оконные рамы, Мартинек энергично принялся за работу. Сначала внимательно осмотрел рамы. Очень внимательно, полдня ушло на это. Затем принялся подбирать орудия труда. Нашел наконец отвертку, она оказалась мала, пришлось искать другую. Фелиция сама вручила ему инструмент нужного размера. Работник, воспользовавшись случаем, потребовал у хозяйки наждачную бумагу, чтобы ошкурить рамы, это хозяйка особо подчеркивала.

Наждачная бумага, ответила хозяйка, хранится в ящике, в чулане. Получив столь нужную информацию, работник счел себя вправе на сегодня покончить с трудами, замаялся. Тем более, что уйму времени отнимали перерывы на завтрак, обед и ужин.

На следующий день он вновь изучал первую раму и нечаянно разбил ее. Бранить его у Фелиции не хватило духу — таким сокрушенным выглядел парень, каялся, бил себя в грудь и настоятельно требовал вычесть из будущей оплаты стоимость рамы. В просьбе Фелиция великодушно отказала, тем более что современные шведские рамы, вернее, целые окна в комплекте, стоили безумно дорого, и неизвестно какие же тогда платить работнику деньги. Взамен она обязала Мартинека просто вставить разбитое стекло. Тот немного оживился, открутил винты, вынул раму и потащил ее к стекольщику. Там он провел остаток дня, наблюдая за работой мастера и овладевая новой профессией, а также следя за тем, чтобы все делалось путем. К ужину парень вернулся со вставленным стеклом и даже прикрутил раму на прежнее место, после чего отлично справился с заслуженным ужином.

Половина третьего дня ушла на выбор наждачной бумаги. Парень не привередничал, испробовал и новую бумагу, и уже бывшую в употреблении, возвращался к отвергнутому варианту и еще не пришел к решению, когда, к сожалению, пришлось прерваться на обеденный перерыв. После обеда Фелиция попросила работника достать с верхней полки стеллажа в ее комнате атласы и карты — что-то ей понадобилось в них найти. После долгих поисков в одном из атласов была обнаружена нужная бумажка. Мартинек с ангельским терпением пережидал все это время, не торопил хозяйку, развлекая ее красочным описанием своей мартирологии, а затем аккуратно, без суетливости, вернул на полки географические пособия и по собственной инициативе красиво выровнял их.

Если учесть, что рост Фелиции не превышал метра с половиной, а рост Мартинека равнялся метру и семидесяти восьми сантиметрам, не приходится удивляться, что хозяйка решение приняла правильное. Сидя в кресле, она с удовольствием наблюдала за работой этого верзилы — всю жизнь любила высоких мужчин. Будь Мартинек коротышкой, наверняка он бы не пользовался ее симпатией.

Покончив с книгами, оба продолжили приятную беседу до самого ужина.

С утра четвертого дня Мартинек приступил наконец к ошкуриванию. Задумчиво прошелся шкуркой по дереву раза два. И тут Сильвия оторвала его от работы. Надо сбегать в магазин за картошкой. На обед она запланировала отбивные, а к ним лучшим гарниром, как известно, являются картофельные клецки, «копытки». Если картошки не принесут, она, Сильвия, слагает с себя ответственность за обед, не будет сегодня обеда — и баста! Устрашенный такой перспективой, Мартинек вынужден был с болью в сердце отложить малярные работы и отправиться в магазин, даже не испросив разрешения Фелиции. И, как ни странно, из магазина вернулся быстро. Сообразил, наверное, что приготовление «копыток» требует много времени. А вернувшись, сам, по собственной инициативе сел помогать Сильвии чистить картошку, и очистил целых три штуки. Остальные девять очистила Сильвия, зато Мартинек вынес мусор и даже самостоятельно подготовил торбу для следующего.

С присущей ему старательностью и аккуратностью, так что торба заняла часа два, в общем, как раз до обеда.

После обеда вернулся к окнам — допекла Меланья. Аккуратненько и не торопясь ошкурил один угол рамы, содрал с него старую краску, так что стало видно дерево, продемонстрировал его Фелиции, получил от нее порцию благодарностей и для отдохновения вместе с хозяйкой уселся смотреть по телевизору футбольный матч. В футболе Фелиция совсем не разбиралась, зато Мартинек владел всеми его тайнами и теперь без устали, и с энтузиазмом принялся знакомить с ними хозяйку, вследствие чего та прониклась большим уважением к познаниям эрудированного молодого человека.

На пятый день пришлось опять браться за проклятое окно. Медленно и раздумчиво проводил Мартинек шкуркой по слою старой краски, не нанося ей ни малейшего ущерба. Деревянная основа рамы проглядывала в тех местах, где краска сошла сама, в остальных местах держалась неплохо, и Мартинек с ней особо не боролся. Фелиция не контролировала работника, напомнила лишь, что перед покраской следует заклеить стекло у рамы клейкой лентой, чтобы потом не соскребать краску со стекла.

Сильвия, уверенная, что наготовила «копытки» на два дня, была немного озадачена: отбивные остались на второй день, это правда, но лишь потому, что, на стол она подала лишь половину мяса, а «копытки» неосторожно принесла все. В принципе, Сильвия любила кухарничать, но особым трудолюбием не отличалась, снова чистить картошку и готовить клецки не хотелось; решила — завтра к отбивным подаст отварной рис. Правда, к рису со свиным соусом понадобятся шампиньоны. И вот теперь, поскольку Доротки дома не было, в магазин за шампиньонами опять погнала Мартинека.

Мартинек прекрасно понимал, что добавить шампиньоны в соус потушить — это вопрос четверти часа, поэтому с покупками вернулся из магазина через полтора часа. В оставшееся до обеда время не имело смысла приниматься за окна. Отдохнув за чтением журналов, парень принялся рассматривать коллекцию Фелициных зажигалок. Как всегда, та не решалась выбросить уже опустевшие зажигалки, и теперь попросила Мартинека наполнить газом одну из них. Попытка выполнить поручение не удалась, несмотря на то что зажигалка была ему подарена, и парень пообещал, когда будет время, сходить к одному такому, в общем, специалисту, который наполнит все пустые зажигалки — зачем же добру пропадать? Фелиция обрадовалась. Золотой юноша! Теперь в доме появятся восемнадцать действующих зажигалок. Поинтересовалась, правда, во что это обойдется, и одобрила идею.

За обедом Сильвия с большим интересом наблюдала за тем, как со стола сметаются ее блюда.

Она привыкла к тому, что сестры вечно пилили ее за нерациональное расходование продуктов. Сильвия не могла приготовить еды в самый раз, вечно у нее получалась прорва, которую никто не хотел доедать, и масса добра пропадала. Тщетными оказались попытки склонить Доротку к пожиранию завалявшихся Сильвиных кулинарных поделок — девушка наконец в отчаянии заявила: нет у нее возможности покупать новую одежду, а на старой уже трещат петли и «молнии». Толстая Сильвия считала Доротку худющей и очень обижалась, что та не хочет чуточку постараться — могла бы и доесть.

И вдруг оказалось, ничего лишнего не готовится, никаких остатков от обедов нет, ничего не приходится выбрасывать, и если бы, например, она, Сильвия, завела кабанчика, как ей зловредно советовали сестры, бедняга просто бы помер с, голоду.

И вот теперь Сильвия в немом восторге наблюдала, как в Мартинеке, словно в бездонной пропасти, исчезает рис под грибным соусом. Не привыкшая делать далекоидущие выводы, она сначала про сто радовалась, потом устыдилась — парень так старательно подбирал хлебом остатки со своей тарелки, может ему еще чего предложить? Подумает, она жалеет... Вон и Меланья как-то странно смотрит на парня.

И Сильвия принялась лихорадочно думать над завтрашним обедом. Что бы такое посытнее изготовить? Впрочем, на очереди еще сегодняшний ужин.

Остались шампиньоны: может, гренки с сыром и шампиньонами ?

Вернувшуюся с работы Доротку немедленно погнали в магазин для закупки целого списка продуктов. Доротка удивилась — что за прием готовится? С трудом приволокла мясо, птицу, сыры, разные овощи и фрукты. Уже в кухне, глядя на принесенную ею кучу продуктов, девушка почувствовала, как в душе зреет протест — ведь это ноша для сильного мужчины. Сделала попытку объясниться с Сильвией, но той было не до разговоров, все душевные силы поглощало приготовление сытного ужина.

На шестой день Мартинек занимался работой с большим удовольствием. Заклеивать стекло в раме на стыке с деревом клейкой лентой было занятием не очень утомительным, зато требовало большого внимания и аккуратности, работка как раз для него.

Она заняла все дообеденное время. Обед тоже занял много времени. Сильвия впала в амбицию и приготовила такой обед, что даже если бы сто человек сели за стол — все равно что-то да осталось бы на завтра!

Закуска в виде селедочки тронула в Фелиции какие-то душевные струны, и она потребовала спиртного.

— Рыбка любит плавать! — заявила Фелиция, разливая непочатые пол-литра.

Сестры очень умеренно употребляли алкоголь, Мартинек тоже не был пьянчугой. Две стопочки всех удовлетворили. А Фелиция опять удивила. Потребовала бутылку красного. Бутылку принесли и дали открывать Мартинеку. Красное вино под говяжьи зразы с макаронами, зеленым салатом и помидорами оказалось в самый раз. Впрочем, оно неплохо шло и под изысканное блюдо — тушеную утку с рисом. На десерт были поданы пирожные из слоеного теста с кремом и вареньем, а тут как нельзя кстати пришлась горьковатая вишневая наливка.

Она же хорошо пилась с кофе, в виде исключения заменившего обычный чай.

Никто не был пьян, но все пришли в отличное настроение. Все, за исключением Сильвии. Последняя с ужасом наблюдала за исчезновением — без остатка! — всех блюд. Всех, начиная с первого и кончая последним. Ни кусочка не осталось от зраз и уточки, слоеные пирожные исчезли как сон, как утренний туман. Все пожирал Мартинек.

Тупо уставившись на пустые тарелки, Сильвия мысленно прикидывала возможность приготовить завтрашний обед в старом котле для кипячения белья, который давно пропадал без дела. Сварить в нем, скажем, луковый суп или густую похлебку, которая удовлетворит аппетиты целого взвода оголодавших десантников. Придя к такому решению, Сильвия совершенно успокоилась.

Остаток вечера прошел в приятной, теплой атмосфере, в дружеской беседе. В ней не принимала участия одна Доротка, которой предстояла еще редактура перевода венгерского детектива. Сытный обед с капелькой вина положительно сказался на творческих способностях редакторши, и шпионский детектив засверкал всеми цветами радуги.

На седьмой день, в полдень, Мартинек торжественно приступил наконец к покраске оконной рамы. До двенадцати готовил краску, по капельке добавляя растворитель и без конца пробуя получившийся раствор, затем долго выбирал кисточку.

Но вот все готово, больше тянуть нельзя. И парень в отчаянии мазнул кистью по раме.

Мартинек не был совсем уж кретином, кое-какими познаниями в данной области обладал и понимал, что покраску одной рамы непременно следует закончить за один раз, ну, хотя бы с одной стороны.

Сосредоточенно нахмурившись, он осторожно поводил несколько раз по одному и тому же месту, чтобы покрыть дерево толстым, ровным слоем краски. Наблюдавшая за парнем Фелиция постояла, посмотрела, сделала попытку заставить работника немного живее водить кистью, но это было не в ее власти. Тут зазвонил телефон, пришлось переключиться на другие дела.

До обеда Мартинеку удалось окрасить целых три четверти рамы с одной стороны! Потом он тщательно, как хирург, с полчаса мыл руки, хотя не очень их запачкал. Кончил мыть как раз в тот момент, когда на стол в столовой въехал суп. Не в котле, конечно, но все-таки в самой большой кастрюле, какая была в доме.

Луковый суп в исполнении Сильвии был классическим луковым супом в самой популярной его версий, то есть в его состав входили, кроме заглавного лука, бульон, чудовищное количество наструганного сыра и такое же количество гренок. В кастрюле помещалось шестнадцать порций, если считать на обычные глубокие тарелки. Сестры очень любили луковый суп, каждая съела по две порции.

Весь остальной суп слопал Мартинек. Все десять тарелок, поскольку Доротки не было.

И вот тогда Сильвия возненавидела прожорливого юнца. Она уже не замечала его милой, добродушной физиономии, позабыла о его услужливости и готовности помогать всегда и во всем, из ее памяти улетучились вежливость и воспитанность молодого человека, которые приводили сестер в восторг. Теперь она видела перед собой прожорливое чудище, от которого надо было спасаться. Мысля поварскими категориями, Сильвия подумала о приготовлении чего-то такого, чего этот обжора был бы не в состоянии умять. В сознании смутно замаячил бык, целиком запеченный на чудовищном вертеле, даже не бык, а слон, мамонт! Сильвия не знала, каков слон на вкус, тем более мамонт, и годятся ли они в пищу.

Да и деньги кончились, спохватилась она. Выданные Фелицией на неделю средства были угроханы за три дня. Что же теперь делать? Фелиция очень не любила, когда у нее просили дополнительные суммы на питание.

И опять заметила Сильвия взгляд, каким Меланья наблюдала за пожирателем супа. Было что-то такое в этом взгляде.., и ужас, и восхищение. И Сильвия преисполнилась надежды, что младшая сестра, пожалуй, ее поймет. Фелиция же ничего не замечала.

На второе приготовлены были деликатесные филейчики из свиной вырезки, а к ним куча овощей: .цветная капуста, брокколи, кукуруза, зеленый горошек и морковка. Мрачно наблюдая за исчезновением деликатесов, Сильвия невольно возвращалась мысленно к целиком зажаренному мамонту. Мелькнувшую было мысль о куриной печеночке — ее много продается в магазине, тесно спрессованной и .замороженной, — тут же пришлось отогнать. Ни в одном магазине не найдется нужного ей количества; разве что закупить прямо на ферме, специализирующейся на экспортных поставках, да где взять деньги? Что же ей, несчастной, приготовить такое, чтобы насытился этот прожорливый дракон, эта бездонная бочка?

Вечером Сильвия поплакалась Меланьи, и та решила:

— Выдам тебе денег из своего кошелька, просто из любопытства. Хочу знать, сколько он способен сожрать? Ведь внешне совсем не похож на обжору.

А что, действительно не осталось у тебя ни гроша?

— Вчера потратила последние, собственные, — захлюпала Сильвия.

— Все записала?

— Разумеется.

— Не помешало бы показать счета Фелиции.

Непонятно, почему она ничего не замечает? Впрочем, мальчик довольно милый...

На восьмой день Сильвия поднатужилась и нажарила двести блинчиков с мясом. А Мартинек закончил покраску рамы с одной стороны. Вторую красить было нельзя, потому как он вовремя не соскреб со второй стороны старую краску, теперь же приходилось ждать, пока подсохнет свежая. Фелиция нашла парню занятие на весь оставшийся день: собрать с их небольшого садика засохшие ветки и сложить в кучу. Хотя садик был крохотный, с нескольких растущих там деревьев сухих веток нападало достаточно.

Разумеется, к работе парень приступил только после обеда. За обедом Сильвия с Меланьей внимательно глядели ему в рот, считая исчезающие там блинчики. Слопал шестьдесят восемь штук. У Сильвии немного отлегло от сердца: наконец-то что-то осталось на завтра.

— Маленькая собачка... — задумчиво проговорила Меланья, глядя в окно на парня, который неторопливо волочил за собой первую веточку.

— Что ты сказала? — не поняла Сильвия. — Да ничего особенного. Слышала от кого-то или где-то читала, что у маленьких собачек желудки обладают свойствами растягиваться.

— Ты о каких собачках? — рассеянно поинтересовалась Фелиция.

— О маленьких.

— При чем здесь собачки? Что-то не понимаю.

— Неважно. Может, тебе стоит обратиться к окулисту?

— Зачем? Зрение у меня в порядке.

— А мне сдается, ты страдаешь близорукостью.

Даже на близком расстоянии плохо видишь, — упорствовала Меланья.

— Отвяжись! Я прекрасно вижу на все расстояния, не морочь голову.

— Ну как знаешь...

До вечера трудяга Мартинек собрал в кучу четырнадцать больших веток и тридцать семь сухих прутиков. А главное, сложил аккуратно, даже изящно: основаниями в одну сторону, развилками — в другую. Просто загляденье!

На девятый день с утра Мартинек принялся за свою основную работу по окраске рам, и весь день, с завтрака до ужина, не торопясь шуровал наждачной бумагой другую сторону рамы. Сильвия же приготовила сытную пищу: сварила полтора килограмма риса и к нему гуляш с густым соусом, таким густым, что ложка стояла. И мстительно планировала другие блюда, обильные, сытные и не такие трудоемкие, как блинчики. Теперь продукты закупались на личные средства Меланьи, дотаций от Фелиции Сильвия просить не осмелилась.

На десятый день Матинек приступил к окраске, а Меланья напустилась на сестру:

— Ну и глупа же ты! Зачем столько готовишь?

На этого обжору не напасешься, а я отказываюсь его кормить!

— Так что же делать? — растерялась Сильвия. — Раз он столько ест.

— Сделаешь меньше — так и съест меньше.

Как все это в нем помещается? Не волнуйся, с голоду не помрет.

Сильвия послушалась сестры и прекратила безнадежную войну с желудочно-кишечным трактом их работника. А вечером собралась с духом и предъявила Фелиции счета на продукты. Естественно, та была оскорблена в своих лучших чувствах.

— Ведь до конца месяца еще целых четыре дня, почему же все деньги вышли?

— Ты что, не заметила, что у нас одним ртом стало больше? И как этот рот жрет!

— Да ничего особенного. Парень молодой, растущий организм требует...

— Какой растущий, ты что? Да он давно вырос. Впрочем, если растет — его дело, пусть растет хоть до старости, но на него пошли все наши деньги! НАШИ! Потому как я и свои тратила, и Меланьины.

— А зачем такую прорву готовишь? Сколько раз тебя учила — готовь столько, чтобы съедалось, а не выбрасывалось! Вот тебе пятьдесят злотых, надеюсь, до первого хватит.

Сильвия рассердилась.

— Хватит, если станете питаться картошкой и макаронами! А о мясе позабудь!

— Я и не настаиваю на мясе, мне вполне хватит яиц. А к хлебу можешь подать творожок с укропчиком. Укропчик бесплатный, свой, нарви в огороде.

Сильвия пожала плечами и прекратила бесполезный спор. Желая облегчить себе жизнь, на следующий день нажарила прорву котлет, причем в фарше хлеб значительно превалировал над мясом.

И на стол предусмотрительно подала лишь половину, остальные спрятав в глубинах холодильника.

Уже шел одиннадцатый день, Мартинек закончил красить оконную раму.

На двенадцатый день он с утра занялся выполнением нового задания Фелиции и до обеда вбивал два гвоздя в чулане, чтобы можно было растянуть дополнительную веревку для сушки белья, а после обеда стал сдирать со стекла рамы предохранительные полосы клейкой ленты.

К вечеру эта сложнейшая операция была закончена, но мыть стекло было уже поздно. Мытьем Мартинек занялся на тринадцатый день своего подряда.

Поскольку это совпало с первым числом следующего месяца, а обычно в эти дни происходит выплата зарплаты, Фелиция сочла своим долгом произвести расчет с работником. Расчет производился поденный, и только тут Фелиция сообразила, наскоро перемножив в уме стоимость покраски одной рамы на количество окон в доме, что, пожалуй, получается дороговато. В то же время ей не хотелось лишаться всегда готового к услугам миловидного пажа, привыкла она к нему... Ладно, пусть остается, но на других условиях.

— Впредь буду платить тебе за сделанную работу. Покрасил окно — получай. А там уж твое дело, сколько времени потратишь на окно, хоть год, я не тороплюсь. Учти это!

— Надо же, как мне не везет! — огорчился Мартинек. — Кого ни возьми, все норовят платить аккордно, прямо мания какая-то. Я бы предпочел все-таки поденную плату, проше пани... Деньги мне страсть как нужны, послезавтра начинаются занятия, так что работа затянется. И придется мне вернуться домой, ведь у меня все вещи там. А может, сюда принести?

— Что принести?

— Ну, мои вещи... Книжки, одежду...

— Как ты себе это представляешь? Ведь в доме — все забито до отказа.

Мартинек беспомощно огляделся, словно первый раз оказался в этом доме.

— И правда, — печально констатировал он. — Факт. А жаль. Выходит, завтра мне возвращаться домой? После обеда, ладно? Суббота и воскресенье у меня свободны. Так я приду?

— Очень хорошо, можешь приходить. Начнешь второе окно...

Таким вот образом Мартинек прочно обосновался в доме трех сестер и их племянницы. В выходные дни он по-прежнему спал на полу в кухне, и продолжалось это до тех пор, пока в его родном доме шел ремонт. После этого он перестал ночевать в гостеприимном доме, но появлялся там довольно часто, берясь за любую работу, которую ему поручали.

А недостатка в работе не было. Да вот хотя бы то, первое окно, покрашенное им. Оказалось, старую краску юноша соскреб недостаточно старательно, в тех местах, где он не уделил ей должного внимания, новая краска вздыбилась пузырями и слезала целыми полосами, Фелиция потребовала устранить брак, безжалостно отказавшись платить за дополнительную работу. Однако бедняга Мартинек так ныл, причитал и канючил, что она пошла на некоторые уступки, а именно: начав бесплатно устранять брак на первом окне, Мартинек получил аванс под второе и обязался приступить к работе немедленно и сразу над двумя окнами. Понял — надо постараться, приложил максимум усилий, и не прошло и двух лет, как все окна оказались покрашенными, а довольная Фелиция оплатила парню двухдневную экскурсию в Данию.

Фелиция явно питала к парню слабость, в которой ни за что не хотела признаться. Что это было?

Нерастраченные материнские чувства или запоздалая любовь пожилой женщины — неизвестно, да это и неважно, важен факт; к парню она относилась Со снисходительностью, которой тот явно не заслуживал. Не лыком шитый, Мартинек сразу смекнул, какие выгоды это ему сулит, и, пригревшись на груди почтенной матроны, всячески старался упрочить свое положение.

Остальные сестры со временем тоже привыкли к Мартинеку. Меланья изредка давала ему кое-какие поручения, не требующие спешки, — спешка и Мартинек — вещи несовместимые — и даже иногда выручала его небольшими суммами.

Сильвия долго не могла ему простить расходов, которые совершила по его вине, и на ее симпатию Мартинеку рассчитывать не приходилось. Неприязнь и даже презрение — вот какие чувства питала к парню средняя сестра, а если изредка и общалась с ним, то не иначе, как им помыкала. Будучи кроткого нрава, Мартинек и на помыкание был согласен, быстренько сообразив, что чем больше Сильвия им помыкала, тем больше Фелиция ему платила. Заполучив и стол, и дом, Мартинек всей душой искренне желал всем бабам в нем всяческого благосостояния и богатства, тогда в этом теплом гнездышке и ему обломится.

Доротка не выносила Мартинека и не скрывала этого Поскольку они были представителями одного поколения, девушка сразу поняла, что имеет дело с расхлябанным кретином, чудовищно прожорливым и в высшей степени эгоистичным. Она одна не поверила ни в жестокосердного отца, ни в подлую мать, ни в жестокость замужней сестры, выгнавшей брата из своего дома. Ей было ясно, что, не выгони она вовремя брата, тот сожрал бы весь дом с ее семьей впридачу и глазом не моргнул. Опять же Доротка понимала — единственное теплое и хорошо оплачиваемое местечко такой бездельник мог найти лишь у тетки Фелиции, явно питавшей к парню слабость, ибо считать его добросовестным работником мог лишь человек, утративший способность вообще что-то соображать.

Девушка старалась избегать Мартинека и ни разу не обращалась к нему ни с просьбой, ни просто так. Кстати, примирившись с аккордной оплатой его услуг, Мартинек завел бухгалтерию и тщательно записывал в особую книжечку все, что делал по дому, настоятельно требуя оплаты малейшей услуги.

К счастью для Доротки, днем ее почти никогда не было дома, так что она редко встречалась с Мартинеком.

Понятно, что теперь, решив встречать крестную бабушку в аэропорту, Доротка не желала иметь на шее еще и Мартинека...

* * *

Два дня потратила Доротка на поиски нотариуса, фамилию которого, к счастью, Войцеховский назвал в своем письме. Отсидев в нотариальной конторе несколько часов и дождавшись ухода последнего клиента, девушка вошла наконец в кабинет юриста.

— Могу я надеяться на то, что о визите к вам не узнают мои родные? — задала она вопрос в лоб.

— Нотариус — что ксендз, проше пани, — был ответ. — Мы свято блюдем тайны наших клиентов.

— Очень хорошо. Надеюсь, пан заметил — я совершеннолетняя, мне двадцать два года, вот мой паспорт, если желаете. Мои тетки этого как-то не заметили, я для них все еще пребываю в детском возрасте. Совершенно случайно я узнала, что вы разыскивали мою мать по поручению ее американской крестной и нашли меня, а теперь выясняется — эта крестная приезжает. Вот все, что мне известно. А поскольку, если не ошибаюсь, в деле фигурирую я, не могли бы вы информировать меня о нем подробнее?

— А разве три пани.., урожденные Вуйчицкие, вас не информировали?

— Говорю же — нет! Даже об адресованном мне письме я узнала случайно, из их разговора, довольно бестолкового. Да нет, я не подслушивала.

Хотя наверняка следовало бы. Просто они совершенно не считаются со мной, и за обедом заговорили о приезде американской крестной. Разумеется, я попыталась их расспрашивать. В ответ услышала: не твоего ума это дело, не доросла еще, отвяжись. А то что я уже работаю и тоже участвую в расходах на дом, — это не считается. Как вы думаете, имею я какое-то право?

Нотариус явно огорчился.

— Разумеется, имеете. И я не предполагал... И в принципе, вам все известно, остаются мелочи.

Вкратце дело обстоит так: ко мне обратилась одна адвокатская фирма из Нью-Йорка...

И за пятнадцать минут внимательно слушавшая Доротка узнала, что крестная мать ее матери с начала войны застряла в Штатах: там вышла замуж за богатого американца польского происхождения, сколотившего свое состояние на разного рода изобретениях и совершенствованиях. Богач оказался круглым сиротой — просто редкостная удача, и когда помер, упомянутое солидное состояние унаследовала целиком жена, то есть уже вдова, Ванда Паркер.

Потеряв супруга, госпожа Паркер почувствовала себя совсем одинокой. Из знакомых был некий Войцеховский, которого она знала еще с довоенных польских времен, — он и взял на себя заботу о старушке. Но человек тоже чрезвычайно занятый, у него семья, жена, дети, внуки, не может он заниматься одной Вандой Паркер. И вот она затосковала по давно покинутой родине, хотя там тоже не осталось никого из близких и родных, время и война выкосили всех, так что единственным близким человеком, кого она могла надеяться застать в живых, была ее крестная дочь. Пани Ванда не знала, что последняя тоже умерла, и весьма огорчилась, узнав об этом, но вспомнила, что вроде бы у крестницы была дочь, — так может хоть она жива?

И по просьбе пани Ванды американский нотариус мистер Войцеховский обратился с официальной просьбой разыскать родственников покойной крестницы Ванды Паркер. К сожалению, почти никаких данных о разыскиваемых лицах он сообщить не смог, вот почему поиски продолжались так долго. Наконец Войцеховского и миссис Паркер известили — обнаружена дочь крестницы и три сестры покойной. Пани Паркер очень обрадовалась: пусть не родня, но все-таки близкие люди, они заменят ей родню. Она решила навсегда вернуться на родину. В восемьдесят восемь лет трудно начинать новую жизнь, но американка очень надеется на помощь обретенных близких. Да и на кого еще ей надеяться? Ванда Паркер бережно хранит фотографию с крестин, на которой она, еще молодая девушка, стоит перед домом Вуйчицких, бережно держа на руках окрещенного младенца, а рядом девочка — старшая дочь Вуйчицких — Фелиция.

Фотографию пани Ванда непременно покажет по приезде.

Смешанные чувства испытала Доротка, слушая рассказ нотариуса. И тревогу, и смутное беспокойство, и растерянность. Но возобладало сочувствие к одинокой старушке. Богатая — но что с того, если ни одной близкой души в целом мире? Впрочем, хорошо, что богата, заплатит за такси и носильщика, можно будет обойтись без помощи Мартинека. Надо купить небольшой, но красивый букет. Красные и белые цветы — цвета национального флага.

* * *

— Так когда точно приезжает эта самая Вандзя Райкувна? — спросила за ужином Меланья. — Письма от Войцеховского ты так и не нашла?

Фелиция не выносила, когда с ней говорили в таком тоне, и немедленно бросилась в атаку:

— Лучше сама вспомни, куда его задевала! Наверняка лежало на столике, но ведь тебе все мешает, вот и сунула его куда-то. Вспомни, как запрятала счет за телефонные разговоры, — до сих пор удивляюсь, как нам тогда телефон не отключили. А где альбом со старыми фотографиями?

Видите ли, Сильвии захотелось полюбоваться на них, и — пожалуйста! — альбом как корова языком слизала.

— Да в кухне он! — крикнула Сильвия. — В кухне на буфете лежит. Всю жизнь провожу в кухне — вот и фотографии там смотрю. Что, законом запрещено?

— Всю жизнь! Ха, ха! — не утерпела Меланья.

В общем, скандал бушевал, как торнадо. Доротка подумала, не сказать ли теткам, что письмо Войцеховского она нашла. В настоящее время оно спрятано за бачком — там они его не обнаружат, можно не беспокоиться. Пролежит до генеральной уборки, которую раз в две недели производит приходящая уборщица пани Стефча. Они должны прийти через два дня, тогда письмо обнаружат, и все поймут — Фелиция занималась чтением во время.., в туалете, короче говоря. А можно перепрятать письмо так, что его никогда не найдут, но тогда как объяснить поездку в аэропорт в нужное время? Однако если о сроке прибытия тетки сейчас узнают, непременно отрядят встречать американку идиота Мартинека, а тот не только помешает вовремя приехать в аэропорт, но еще что-нибудь непременно выдоит у старушки для себя.

Так ни к какому решению Доротка и не пришла. Впрочем, хорошенько подумать ей не давали, заставили непрестанно курсировать между столовой и кухней, обслуживая теток. Раздраженные ссорой, они принялась за пиво, а поскольку пиво было в маленьких банках, приходилось то и дело отправляться за новой порцией.

Меланья вдруг вспомнила, что Фелиция уже раз уточняла дату прибытия Ванды с помощью записи в своем календарике, потому как в тот же день вызывали Мартинека для какой-то работы. Фелиция аккуратно записывала все. Может, посмотрит, когда именно вызывали Мартинека?

— Посмотрю, если скажете, какую работу он делал, — проворчала Фелиция. — Парня вызывали неоднократно.

— Прибить полку в чулане, — вспомнила Сильвия.

— А, минутку... Вот... И снова на четырнадцатое, а какое сегодня? Значит, Вандзя прилетает через пять дней. Хорошо, Стефча успеет прибраться.

А во сколько прилетает самолет?

— Этого никто не знает.

— Пусть принцесса выяснит, — распорядилась Меланья. — В конце концов, именно к ней приезжает эта американская развалина, а она и не почешется! Узнать ничего не стоит, наверняка старушенция полетит прямым рейсом, а не с пересадками.

— Ты так в этом уверена?

— А ты нет? Думаешь, божьему одуванчику захотелось поразвлечься? Вот, к примеру, ты бы полетела вокруг света?

— Может, и полетела бы...

— С таким огромным багажом? Ослица!

— Багаж можно отправить отдельно, малой скоростью или, как теперь это называют, фрахтом, грузовым рейсом.

— Кажется, Войцеховский не упоминал о турпоездке по странам Европы. Сильвия!

— А? — очнулась Сильвия. — Нет, ни словечком не упоминал. Экскурсию я бы запомнила. Да о чем спорить! Пусть Доротка узнает обо всех самолетах, которые прилетают четырнадцатого, и дело с концом.

— Не забудь о рейсе из Сингапура! — язвительно напомнила племяннице Меланья. — И об Иоганнесбурге.

— Сингапур и Иоганнесбург находятся не в Европе, — поправила сестру Фелиция.

— Что ты говоришь? — издевательски отозвалась Меланья. — Так ведь наш божий одуванчик может закатить экскурсию на всю железку. Захочет — и через Японию махнет.

Доротка уже три раза открывала рот, собираясь что-то сказать, да ведь словечка не вставишь.

Так тому и быть — ничего не скажет теткам, спрячет письмо, причем так, чтобы в случае его обнаружения подозрение пало на Фелицию. А она, Доротка, уже давно знает время прибытия нужного самолета, потом, в последний момент сообщит его теткам, скажет — только что узнала. И тем самым избавит несчастную американскую старуху, которая еще не знает, что ее ожидает от встречи с милыми соотечественницами. По пути к дому Доротка немного ее подготовит — пусть хоть первые минуты пребывания на родине ничто не омрачает. Еще успеет познать характеры трех сестриц.

— Хорошо, о самолете из Токио тоже узнаю, — покорно согласилась Доротка. — А сейчас мне надо еще поработать — ждет редактура. Сами же учили: не откладывай на завтра...

— Тогда уж и о Шанхае разузнай, — уже из-за двери донесся до нее голос Фелиции.

У Доротки и в самом деле была срочная работа, хотя она вряд ли назвала бы работой такое приятное занятие. Издательство вручило ей несколько кубинских детективов и попросило ознакомиться с ними для возможного перевода — с мнением Доротки уже считались. Заглянув в один из них, Доротка заинтересовалась и согласилась работать над переводом. Теперь она взяла первую попавшую книжечку в яркой обложке, перо и бумагу, чтобы записывать замечания и светлые мысли, и со вздохом облегчения улеглась на своей постели.

По крайней мере, хоть немного побудет одна, вдали от теток.

* * *

Проблема транспорта трудноразрешима для тех, у кого нет собственной машины. Доротка слышала, что варшавские такси находятся в руках мафии.

Впрочем, кто об этом не слышал? Наверняка таксисты-мафиози обосновались и в международном аэропорту — лакомый кусочек. Как договариваться с мафией? Да и не хотелось бы подвергать почтенную старушку, едва ступившую на родную землю, возможным опасностям, связанным с захваченным преступниками транспортом, за который ей же и придется платить чудовищные деньги. Может, попытаться арендовать машину? Права девушка получила уже два года назад самым что ни есть честным образом — сдав экзамены, ибо на взятку денег у нее не было. Но и опыта вождения машины — кот наплакал. Поискать среди знакомых — может, и найдется кто-то с приличной машиной, который согласится привезти из аэропорта крестную бабулю задарма и с шиком?

Вся беда в том, что проживая в столице, Доротка вела почти отшельнический образ жизни. У нее практически не было ни друзей, ни хороших знакомых, Тетки дружно препятствовали установлению нормальных человеческих контактов. Если при жизни бабушки к Доротке еще время от времени забегали подружки, да и она сама бывала у них, вместе готовились к урокам и экзаменам, то в последние годы все это стало невозможным. За каждую минуту пребывания вне дома племянница должна была отчитываться перед тетками, а если к ней ненароком заходили подруга или сослуживец, тут уж во время их визита гарантировано было присутствие минимум одной из этих гарпий. И не по злобе — просто потому, что Сильвия скучала по-страшному, вечно сидя в одиночестве, Меланья же с Фелицией обожали молодежь. Любовь без взаимности... Вот и торчали настырно в гостиной, не давая девушке словом перекинуться с гостем. Бедняжка делала отчаянные попытки завлечь к себе одноклассников, позднее сокурсников, пока один из них, в которого Доротка втайне была влюблена, не сказал ей со всей откровенностью:

— Да пойми же, эти твои ископаемые просто за горло хватают! — И к экзаменам стал готовиться у некой Гражинки. А на курсах иностранных языков большого выбора не было, аудитория в основном женская...

Правда, как-то забежал к Доротке знакомый швед со своей польской девушкой, так еще хуже получилось. Меланья прямо-таки впилась в племянницу: уж она потешалась над ней, уж наиздевалась вволю! Глядите, наша принцесса завела поклонника, который в гости приходит со своей невестой, а наша-то считала, что ей нет равных; да ей достаточно в зеркало глянуть — перестанет обольщаться, кто в такую влюбится? И хотя Доротке чихать было на шведа — нужен он ей, как прошлогодний снег! — ив зеркале она видела себя ежедневно и ничего противного не замечала, а шведская девушка была ее хорошей подружкой, тем не менее теткины шуточки попортили ей нервы основательно.

Последнего случайно забежавшего потенциального ухажера Доротки спугнула Фелиция, небрежно заметив, что не узнала его, ведь в доме толкутся сотни поклонников ее племянницы. Возможно, Фелиция просто неловко пошутила, намекая на полную изоляцию девушки от сверстников, однако та лишь величайшим усилием воли удержалась от слез в присутствии молодого человека. Да, тактичность и деликатность теток превосходили всякое понятие.

И вот теперь оказалось — среди ее знакомых нет никого с машиной. Вернее, никого из хороших знакомых, которого можно попросить поехать с ней в аэропорт, там ждать неизвестно сколько, потом таскать тяжести, потом доставить крестную бабушку домой или, того хуже, в отель «Форум», где никогда не найдешь места для парковки. И зачем этот проклятый Войцеховский заказал для крестной номер именно в «Форуме»?

В угрюмой отрешенности Доротка решила — станет вкалывать, как вол, а накопит денег на хоть маленькую, подержанную машину... В общем, пока придется обратиться все-таки к такси, закажет радио-такси, другого выхода нет, не брать же мафиозную машину в аэропорту. Дорого, конечно, обойдется, но ведь заплатит крестная бабушка...

* * *

В доме Фелиции Мартинек неосмотрительно появился одиннадцатого, вскоре после прихода пани Стефчи. И как забыл, что именно сегодня приходит уборщица? Надо было потерпеть хотя бы до вечера, прийти уже после окончания уборки. Ведь имелся печальный опыт: Фелиция непременно поручала ему в таких случаях перетаскивать всякие тяжести, да и сама пани Стефча, женщина энергичная, безжалостно гоняла парня. И требовала немедленного исполнения поручений, а спешка для Мартинека была просто убийственной. Несчастный чувствовал себя рабом на плантациях, каторжником на галерах, а вредная баба, в отличие от хозяйки дома, не питала слабости к долговязому лоботрясу, ее соколиное око сразу же замечало малейшую симуляцию и выводило парня на чистую воду.

А пришел Мартинек потому, что все деньги кончились, до последнего гроша. Правда, были в Сбербанке на счету, но счет он завел специально такой, что с него нельзя было снимать деньги, копил на экскурсию по Европе. А деньги нужны позарез, вот и отправился к Фелиции с тайной надеждой взять аванс под полку в чулане, решив в крайнем случае даже начать прибивать проклятую полку, во всяком случае поискать на чердаке подходящую доску. Там столько барахла, что на поиски не грех потратить и несколько дней. Завтраком же накормят наверняка, а возможно, и вторым тоже...

Завтраки сразу же выбила из его головы пани Стефча, она как раз бесчинствовала в кухне.

— О, хорошо, что пришел! — обрадовалась Фелиция, открывая дверь Мартинеку. — Поможешь Стефче освободить чуланчик. Вещи там тяжелые, ей не управиться одной. Вынесешь на чердак.

— А не лучше ли в подвал? — предложила Стефча. — А еще лучше — сразу на помойку. Та панина машинка никогда шить не будет, а холодильник — металлолом, так мне сказал племянник, он в холодильниках разбирается, я его спрашивала. По вызовам ездит, ремонтирует холодильники, уж он знает. Сказал — если старше тридцати, смело выбрасывай. К ним запчастей не найдешь.

— А раз не найдешь, так может мой как раз на части и пригодится, — подхватила Фелиция. — От одного старого поставят другому.

— Нет, такие старые не ремонтируют, — упорствовала Стефча, — потому...

— ..потому что нет запчастей, знаю. А в этом холодильнике их полно.

Пожав плечами, пани Стефча вернулась к уборке кухни, уж она знала — Фелицию не переспоришь. Мартинек мог вмешаться, он знал — в холодильниках такого, типа чаще всего выходит из строя агрегат, сейчас таких агрегатов не производят, а ставить вместо испорченного другой испорченный — дохлый номер. Однако предусмотрительно оставил при себе свои познания, не желая раздражать источник финансирования. И все-таки не испытывал ни малейшего желания тащить на чердак такую тяжесть, лучше в подвал.

Увидев по лицу Фелиции, что она колеблется, Мартинек добавил: в случае чего из подвала проще будет по одной извлекать бесценные запчасти, когда до них дойдет очередь. Запчасти Фелицию убедили. Она лишь выразила сомнение в том, найдется ли в подвале для холодильника место.

Место было, это Мартинек знал точно. Он своими руками вытащил из подвала незаметно для Фелиции с полтонны макулатуры и сжег. Происходило это в пасмурный осенний день, когда ему поручили собрать в садике и сжечь опавшие листья и ветки.

Мокрые листья и хворост не желали гореть, пришлось добавить бумагу, так что всего за два дня управился. Освободившееся от макулатуры место парень заслонил куском древесно-стружечной плиты, так что Фелиция не заметила ущерба в своем хозяйстве, а то подняла бы крик, хотя упомянутая макулатура — обрывки газет и журналов полувековой давности и рассыпавшиеся в руках книги (выпущенные в годы читательского бума, когда печатали их на газетной бумаге, хуже которой на свете не было), какие-то никому не нужные справочники и прочий хлам, выброшенный в подвал еще Фелициными родителями. Лучше всего горели собранные со стен и сложенные в шестнадцать раз довоенные обои, Бог весть для чего сохранявшиеся. И вот теперь на освободившееся место можно было затолкать холодильник, такое же никому не нужное старье.

В работе Мартинек опять же неожиданно для себя проявил не свойственную ему смекалку, водрузив на упомянутый холодильник занимавший много места в чулане старый котел для кипячения белья. А вместо благодарности и заслуженного отдыха, подкрепленного ленчем, его заставили вкалывать до обеда. Жутко несчастный, вконец расстроенный из-за так ненавистной ему спешки, в поте лица, пыхтя и отдуваясь, он помог Стефче совсем очистить чулан. На месте осталась лишь старая гладильная доска, которую пани Стефча первый раз в ее, доски, истории, сложила и стоймя прислонила к стене.

— Теперь Сильвия поместится! — обрадовалась Фелиция. — А если тесно ей будет, пусть немного похудеет. Очень полезно для здоровья. Кстати, обнаружился складной столик, за холодильником я его и не заметила, теперь пригодится Сильвии. Сама бы тут поселилась...

Для Доротки же места искать не пришлось, в гостиной-столовой его навалом, девчонка прекрасно переспит на диване. Да и не век же у них пробудет американская старуха.

Пани Стефча получила наконец возможность приступить к обычной уборке, а Фелиция, под нажимом Мартинека, решила вместе с ним перекусить в кухне. За ленчем и произошел знаменательный разговор.

В ответ на замечание Мартинека, что сразу после ленча он лезет на чердак и ищет там подходящую для полки доску и, возможно, поиски займут не один день, Фелиция решительно заявила:

— Ну нет, полка нужна уже завтра, времени у нас в обрез. Мне совершенно необходима большая полка в чулане, чтобы разместить на ней запас продуктов, больше их девать некуда. К нам из Штатов приезжает наша дальняя.., родственница, а я понятия не имею, как кормить американок.

Мартинек понятия не имел о приезде какой-то американки и сначала разговор о ней поддержал лишь из вежливости. Тетки не раз отмечали — это был воспитанный молодой человек с хорошими манерами.

— Кто такая? — с набитым ртом поинтересовался Мартинек.

— Некая Вандзя Ройкувна, крестная нашей покойной сестры Кристины, матери Доротки. Эмигрировала в Штаты еще до войны.

— Так сколько же ей сейчас лет? — удивился Мартинек. — Если крестной была еще до войны, значит, уже тогда — не ребенок.

— Наверное. Мы подсчитывали, у нас получилось — восемьдесят восемь, почти девяносто.

— И она приезжает для того, чтобы умереть на родной земле, — догадался Мартинек.

— Ни о каком умирании Войцеховский не писал. Приезжает, чтобы пожить здесь, собирается вроде бы приобрести хорошую квартиру...

— Так зачем же вы освобождали чуланчик? — упрекнул хозяйку Мартинек.

— Вряд ли сразу найдет квартиру.

— И у нее найдутся средства на покупку квартиры?

Фелиция не очень уверенно ответила:

— Нотариус упоминал о том, что она очень богата, миллионерша, могла бы не только квартиру — особняк приобрести, да мы не очень поверили в такие глупости. У нас ведь чуть ли не всех американцев считают миллионерами.

— И других родственников, кроме вас, у нее нет? Тогда, наверное, все вам оставит?

— Понятия не имею. Не интересуют меня ее деньги.

По своему обыкновению, Фелиция усиленно демонстрировала свое бескорыстие. Мартинеку же идея о унаследовании Фелицией американских миллионов показалась весьма заманчивой. Ведь если Фелиция разбогатеет, у него появляются шансы неплохо поживиться. Фелиция станет щедрее и, глядишь, выложит круглую сумму, спонсирует его поездку по Европу.

— Я бы очень хотел, чтобы она завещала все вам! — с обезоруживающей откровенностью признался парень.

— А тебе какая от этого польза?

— Ну как же, и для меня бы нашлось.., побольше работы.

— Тебе кажется — составит завещание и сразу помрет? Неизвестно, кто из нас умрет раньше.

— Да что пани говорит! В ее возрасте хватит и ничтожного насморка. Или, даст Бог, на лестнице споткнется, ведь зрение у нее, небось, не ахти?

— Если даже и так, наверняка сделала очки, уж у нее на них хватит средств.

— Ну, я не настаиваю на зрении, может съесть что-нибудь такое, от чего здоровье пострадает, у нас с этим запросто. Или вот еще, станет дорогу переходить под носом транспорта, ведь у них такой порядок — пешеходы идут, а транспорт их пережидает, я в Копенгагене видел, как автобус остановился, дал старушке пройти. А кореш рассказывал, даже и трамвай пережидал, он своими глазами видел! Если пожилые люди привыкли к таким порядкам, у нас долго не протянут.

— Хватит каркать! Еще чаю налить?

Глупый вопрос! От добавки Мартинек никогда не отказывался. И правильно рассуждал: пока за столом сидит — на работу не погонят.

Пани Стефча мыла верхнюю ванную, не обращаясь за помощью. Сильвия вернулась из магазина, с трудом волоча полнехонькую сумку на колесиках. Увидев гору продуктов, Фелиция скривилась.

— Ты считаешь, Вандзя все это слопает?

— О, несварение желудка обеспечено! — обрадовался Мартинек.

— И вовсе нет тут ничего неудобоваримого! — обиделась Сильвия, которой уже давно делалось нехорошо при виде Мартинека, склонившегося над полной тарелкой. — А главное, все суну в морозилку. За исключением куриной печенки и брокколи, их сегодня же приготовлю, иначе пожелтеют. Мяса вот, правда, накупила много, но откуда мне знать, какое именно Вандзя предпочитает? И утку купила, вдруг, бедняжка, всю жизнь об утке мечтала, может, у них в Америке их нету? Утка с яблоками, милое дело...

Фелиция простонала, а Мартинек воодушевился при мысли о вкусном обеде.

Сильвия принялась запихивать продукты в морозилку. Выяснилось, все не помещается.

— Есть у нас второй холодильник, в подвале, — напомнила Фелиция. — У него большой морозильник.

— Ну уж нет! — вскинулась Сильвия. — В тот холодильник ничего не спрячу, потому как, считай, что сунешь — навеки пропало. Полгода не могла допроситься у тебя мяса для жаркого. А блинчики с творогом? Я наготовила столько, что хватило бы на ужин на целую неделю. До сих пор лежат у тебя в холодильнике.

Второй холодильник, который поносила последними словами Сильвия, был гордостью Фелиции.

Собственно, это был не холодильник, а большая морозильная камера, купленная лично Фелицией для хранения запасов на какой-то черный-пречерный день. Она лично и загружала камеру в подвале, не разрешая сестрам даже близко к ней подходить, и уже давно содержимое камеры превратилось в единый ледяной монолит, огромный куб льда, в котором смерзлось неизвестно что. Сама Фелиция давно забыла, что именно припрятывала.

Отчаявшись загрузить в кухонный холодильник купленное мясо, Сильвия вытащила помещенные в морозилку ранее продукты, чтобы уложить аккуратнее, — авось все и влезет.

— А это что? — вдруг вскричала она, вытащив сверток с чем-то непонятным.

— Не знаю, — ответила Фелиция, — Забыла.

Дай-ка посмотрю.

Сильвия принялась сдирать целлофановый пакет со свертка, посыпались мелкие кусочки намерзшего льда. Фелиция помогала сестре. Мартинек, не решаясь оставить тарелку без присмотра, остался сидеть на месте, лишь вытянул шею.

В пакете оказались: килограмм соли в мягкой целлофановой упаковке, два пакетика с колготками большой конверт с красочными фотографиями цветов из ботанического сада и набор гигиенических салфеток, — Можно узнать, на кой ты все это заморозил? — поинтересовалась Сильвия.

— Я?! — жутким голосом вскричала Фелиция. — Почему именно я?

— А кто?

— Может, и Меланья. Может, наша принцесса...

— Я бы на твоем месте не стала собственный склероз приписывать другим, тем более тем, кто моложе тебя.

— Склероз не зависит от возраста! — упорствовала Фелиция.

— Я и не утверждаю, что он развился у тебя с возрастом, возможно, ты с детства была склеротичкой. Какого черта запихала все это барахло в морозилку, я спрашиваю, а теперь мясо некуда деть?

Вот интересно, что у тебя хранится в подвальном морозильнике ?

Фелиция разглядывала замороженные фотографии. Отлично получились.

— Отвяжись, — уже мягче сказала она сестре. — Полюбуйся лучше на фотографии, кажется, Меланья фотографировала. И я уверена, что у тебя, как всегда, вышла соль, так что моя замороженная очень даже пригодится. А вот чьи это колготки — ума не приложу.

— Не мои, это уж точно. Знаешь же, я не выношу колготок, ношу только чулки.

— Слушай, раз снимки Меланьи, может и колготки тоже ее?

Сильвия никак не могла успокоиться.

— А ну убирайтесь из кухни! — напустилась она на Фелицию и Мартинека. — Дайте спокойно разобраться с продуктами. И за обед пора приниматься. Вон!

Поняв, что больше ни на какую добавку рассчитывать не приходится, Мартинек покинул кухню. Фелиция из вредности сделала попытку продолжить ссору, но одного вопроса о локализации полки в чулане хватило, чтобы она тут же забыла, из-за чего ссорились. Вот так Сильвия обрела желанный покой, а Мартинек, сосредоточенно насупившись, принялся измерять и перемерять расстояние между стенками чулана, а также отмечать карандашом на стенах места будущих пробок для вкручивания шурупов. Очень вдохновляла уже реальная надежда на предстоящий обед.

Обеда он и в самом деле дождался, но перед этим стал свидетелем горячего протеста вернувшейся с работы Меланьи, которой Фелиция пыталась инкриминировать замороженные фото, соль и колготки. Ей удалось не только вспомнить, но и доказать, что фотографии из фотоателье забирала сама Фелиция, она также в тот день лично занималась покупками, так что пусть теперь не заливает. Еще Меланья напомнила о протухшей недели две назад рыбе, обнаруженной в прихожей, из чего явственно следует, что Фелиция по рассеянности перепутала предметы и в холодильник сунула не то.

Фелиция сразу прекратила сопротивление.

— Значит, эти колготки мои? Очень кстати, я давно собиралась купить. Ну что ржете, да, и купила! Скажите лучше, уже решили, что будем делать?

— Ты о чем?

— О крестной Вандзе. Принимаем ее у себя в доме?

— Здравствуйте! Ведь специально для этого освободили чулан!

— Значит, сказать Доротке, чтобы из аэропорта привезла ее прямо сюда? А как же с бронированием номера в отеле? За него, небось, платить придется ?

— А мне откуда знать? — огрызнулась Меланья, — Целую вечность ничего не бронировала. И почему этот балбес Войцеховский не сообщил номера своего телефона, можно было бы позвонить ему и обо всем расспросить.

Фелиция спокойно возразила:

— Даже если бы и сообщил, мы бы все равно не запомнили, а письмо ведь потеряно. Не мешает записывать, куда кладешь вещи, когда из-под руки хватаешь.

— А тебе не мешало бы записывать для памяти, чтобы вообще ничего в руки не брать! Что тебе в руки попало, то пропало.

— А ну замолчите! — строго прикрикнула на сестер Сильвия. — Вы о глупостях, а я хотела бы знать, кто станет платить за кучу продуктов, которые я сегодня приволокла из магазина.

Фелиция обиделась.

— Пока что я еще в состоянии прокормить старуху! При условии, что моя сестра прекратит свои инсинуации...

— Я о том, что раз она такая богатая... — заикнулась было Сильвия.

— И ты поверила в байки о ее богатстве? — презрительно фыркнула Меланья, — Миллионерши не так возвращаются на родину.

— Много ты видела в жизни миллионерш!

— Да сейчас они в Варшаве кишмя кишат.

В дискуссии о богатстве крестной Вандзи Мартинек участия не принимал. Он только энергично работал челюстями — просто с удивительной для такого копуши энергией — одновременно с пищей жадно поглощал информацию с приезде богатой американки. Исподволь в нем зарождались большие надежды.

Вечером гарпии вцепились в Доротку. Девушка к этому времени уже располагала информацией, но по собственной воле не произнесла бы ни словечка. Теперь же с чистой совестью и тщательно скрытым злорадством обнародовала эту информацию: четырнадцатого ноября в аэропорт Окенче прибывает ровно сорок восемь самолетов, теоретически крестная бабушка может прилететь на любом из них. Даже на афинском, который приземлится в шесть утра.

Тетки были озадачены и даже не сумели скрыть замешательства.

— Вряд ли она полетит через Афины, — не очень уверенно произнесла наконец Фелиция. — Зачем ей это? Думаю, полетит прямым рейсом.

— Ага, только сейчас это тебе пришло в голову? — ядовито подхватила Меланья. — А кто утверждал — устроит турпоездку по Европе...

— По всему миру! — подтвердила Сильвия.

— ..и может прилететь неизвестно откуда.

— Я утверждала? — возмутилась Фелиция. — Это ты выдумала такие глупости!

— Ну знаешь! Склероз у тебя.., как отсюда до Новой Зеландии. А кто такое утверждал? Может, Мартинек?

Тот поспешил откреститься:

— Да меня тогда тут не было.

— Сингапур кто выдумал? — напомнила Фелиция.

— Только потому, что ты первая начала.

— Не я, а ты! Парижа ей захотелось!

В гостиной забушевал привычный циклон. Доротка попыталась его унять, заявив, что она не упоминает о чартерных рейсах, правда, сейчас, в зимнюю пору, их не так уж много. Но крестная бабушка могла ведь воспользоваться одним из них, скажем, тем самым, что летит из Новой Зеландии. Правда, сделает крюк вокруг света, но все равно для старушки получится дешевле. Меланья моментально вцепилась в чартер, Сильвия кричала — богатые чартерами не летают, обычно они пользуются местами в первых классах регулярных рейсов, Фелиция назло настаивала на чартере, утверждая, что богатые потому и богаты, умеют везде соблюсти финансовую выгоду, не то что некоторые, не станем пальцем указывать, привыкли сорить денежками, готовы их в окно выбросить... Смертельно обиженная Сильвия заявляла — все, кончено, она отказывается нести свой тяжкий крест, больше не переступит порога кухни, вкалывает с утра до ночи, а вместо благодарности одни упреки, расходы растут, и, если сумма на питание не будет увеличена, она умывает руки.

Бушующий циклон смел к чертям собачьим чартер с американской старухой, сестры перешли на личности, оставаться в столовой было невыносимо, и Мартинек счел за благо отправиться на чердак поискать доску для полки, а Доротка сделала вид, что хочет ему помочь в этом, и тоже удалилась. Ссору прекратил лишь приход хахаля Меланьи, который явился за ней, ибо оба были приглашены на презентацию чего-то.

Из сестер лишь Меланья, самая молодая (сорок восемь лет) имела постоянного обожателя. Она старалась не афишировать данный факт, поскольку обожатель был на четыре года моложе ее, о чем сестры не позволяли ей забыть, словно она сама не помнила. Вот почему Меланья старалась держать хахаля на почтительном расстоянии от дома, стараясь встречаться с ним или на работе, или где-то в официальной обстановке, чтобы не подвергаться издевкам Фелиции. Она делала вид, что не дорожит своим обожателем нисколечко, хотя на самом деле впилась в него когтями и зубами. Хахаль, Павел Дронжкевич, напротив, не скрывал своих теплых чувств к Мелинии, и, будучи мужчиной взрослым и разведенным, демонстрировал серьезные намерения.

Видимо, Меланья не была уверена в искренности его чувств, ибо зарабатывала больше Павла, и тот, лишь благодаря материальной помощи возлюбленной, ездил на почти новом «форде», сменившем его старенькую «шкоду». Все-таки, похоже, он и в самом деле любил Меланью искренне, а ее вечные язвительные колкости лишь забавляли его.

Увидев Павла, Мелапья подхватилась, и через пять минут их уже не было. Сильвия с Фелицией не успели опомниться, как оказались за столом вдвоем. Скандал утих сам собой.

— Послушай, — наливая чай, сказала Сильвия. — А вдруг она больна?

— Кто?

— Да эта Вандзя. В ее возрасте...

Фелиция подозрительно глянула на сестру.

— А что, в письме упоминалось о ее болезни?

— Кажется, нет. Но, говорю тебе, в ее возрасте...

— Все возможно. Больна, так станет лечиться.

У нас тоже есть врачи.

— Но как лечиться? Как ты себе это представляешь? В бесплатной поликлинике?

— Ну да.

— А кто станет заниматься талончиками, стоянием в очередях? И бесплатную медицинскую помощь оформляют только бедным пенсионерам.

— Ты как раз бедная пенсионерка...

— Я же не о себе говорю. Постой, никак намекаешь, что надо выдать ее за меня?.. Обеспечить бесплатный уход за немощным стариком очень сложно. Вот Янковская за деньги в два счета оформила, когда ее мать слегла.

— Какая Янковская? — рассеянно поинтересовалась Фелиция, роясь в ящике с какими-то бумагами, который принесла из своей комнаты. — Тут были у меня письма. Ты не брала?

— О Боже, спятить с тобой можно! Не брала я никаких писем. А Янковская — наша соседка, через дом от нас живет, еще, помнишь, ее кот приходил к нам.

— А, кот, не выношу это животное! И видишь, я занята. Чего пристала?

— Хочу знать, кто будет платить за Вандзю в случае ее болезни. Янковская говорила — бешеные деньги стоит платная медсестра, ну да ей это по карману, а мне нет. Да брось ты копаться в бумагах...

— Никто не велит тебе платить за Янковскую, — заявила Фелиция.

— Господи! — в отчаянии вскричала Сильвия. — При чем здесь Янковская? Речь идет о Вандзе. Вот ты станешь платить за нее?

— Отвяжись от меня со своей Вандзей! Куда оно могло подеваться?

Сильвия замолчала, тоскливо уставившись в темное окно. Фелиция встала из-за стола и отправилась в кухню. Письмо могло завалиться за буфет, надо проверить. А Сильвия произнесла, ни к кому не обращаясь:

— Интересно, как теперь эта Вандзя выглядит?

Встреть я ее на улице — наверняка бы не узнала.

* * *

Та же проблема волновала Доротку, когда она ехала на такси в аэропорт. Все остальное удалось отлично организовать. Такси девушка заказала на рассвете того же дня, когда Фелиция и Меланья еще спали без задних ног, а ранняя пташка Сильвия плескалась в ванной. Машина была вызвана не по домашнему адресу, для конспирации девушка сообщила адрес небольшого кафе на Голгофской.

Предупредила, что не может заранее сказать, на сколько часов закупает машину, возможно, придется в аэропорту подождать. Затем купила чудесный букет белых и красных роз и уже в полдень сидела в новеньком «мерседесе». И вот теперь, когда мчалась в аэропорт, вдруг отдала себе отчет в том, что не знает, как выглядит крестная бабуля.

Американка... Американка с равным успехом может оказаться громадной, толстой бабищей и маленькой засушенной старушонкой. А также учитывая всем известные успехи американской науки, следует считаться с тем, что издали вполне может сойти за совсем молодую женщину, цивилизация — страшная сила, может и полвека скостить, взять хотя бы всем известный пример с Марлен Дитрих. Езус-Мария, как же ее опознать в аэропорту?

Оказывается, это «Езус-Мария» она произнесла вслух. А поскольку сидела рядом с водителем, тот услышал и встревожился.

— Что-нибудь случилось? Что-то не так?

Только сейчас Доротка взглянула на водителя такси. У кафе она села в машину жутко взволнованная и с ходу принялась объяснять, что машина, возможно, ей понадобится надолго, может, телефонная барышня ему не сказала, она, Доротка, предупредила, делая заказ, потому как встречает очень пожилую женщину, которая летит из Штатов, в Польше не была с довоенных времен, а самолет может опоздать, а старушка неизвестно как перенесет длительный перелет, и ей наверняка придется помочь, а еще, если можно, не грубить, постараться сделать так, чтобы престарелой гостье было приятно, и неизвестно, куда потом ехать, отель заказан, «форум», но старушка может пожелать сразу поехать к родным, хотя какие они родные... Все это Доротка выпалила одним духом, тупо глядя перед собой, потому как на Черняковской образовалась мощная пробка. Только когда выпутались из нее, до девушки дошло — водитель согласен на все выдвинутые условия, они его вовсе не отпугнули. Лишь после этого, переведя дыхание, Доротка глянула на водителя.

Он оказался симпатичным и молодым, двадцати с небольшим. Очень аккуратно, даже элегантно одет.

Доротка порадовалась за крестную бабулю — такой должен ей понравиться. Все это прекрасно, только вот как различить эту крестную в толпе приезжих?

И девушка в отчаянии произнесла:

— Ничего особенного, только я не имею ни малейшего понятия, как она выглядит. Ей восемьдесят восемь, но это ничего не значит, а я даже не знаю,. какого она роста. И седая или крашеная, а может, и вовсе в парике с косичками. Слышала, что старые американки на все способны.

— Это точно, — благодушно подтвердил Яцек Волинский, настроение которого почему-то с каждой минутой становилось все лучше. — Так она не коренная американка, а наша?

— Да, но здесь не была.., сколько же, попробую сосчитать, с тридцать девятого.., ох, у меня со счетом всегда было плохо.

— С тридцать девятого, говорите? Считай, шестьдесят лет прошло. И всего первый раз к нам прилетает?

— Первый.

— И все время прожила в Штатах?

— В Штатах.

— Ну, тогда американка на все сто и выглядеть может, как Бог на душу положит. Даже нацепить шляпу с букетом хризантем и гнездом куропаток впридачу. А известно хотя бы, как ее зовут?

— Да, это я знаю. Ванда Паркер.

— Тогда можно попросить, чтобы дали объявление по радио, дескать, пани Ванду Паркер, прилетевшую из...

— Из Нью-Йорка.

— Ну, значит, прилетевшую из Нью-Йорка пани Ванду Паркер просят подойти к справочному бюро.

А она по-польски понимает?

— Только по-польски. Кажется, за шестьдесят дет так и не научилась понимать по-английски.

— Должно быть, башковитая.., то есть, того, я хотел сказать, семи пядей во лбу. Или вот еще: поговорить заранее с паспортным контролем, пусть вам какой знак подадут, как на эту Ванду напорются. Мужской пол отпадает, если я правильно понял, ну и малолетки. А она одна прилетает?

— Вроде бы одна.

— Странно. Должно быть, старушка неплохо держится. Так всегда бывает, если чего в мозгах недостает, в руки-ноги переходит, то есть, того... Ну да ладно, не волнуйтесь, все устроится в лучшем виде.

У Доротки камень свалился с сердца. Хоть тут повезло, попался неглупый и расторопный парень.

— Тебя как зовут? — поинтересовалась она в приступе благодарности прежде, чем до нее дошло — это неприлично. — А, вижу, вот здесь написано — Яцек Волинский. А я Дорота Павляковская.

— Знаю, ведь это ты заказывала такси.

В общем, к тому времени, когда Яцек пристраивал на стоянке в аэропорту свой «мерседес», они с Дороткой уже успели подружиться. Что касается Яцека, то ему первого взгляда хватило, чтобы оценить красоту девушки. Впрочем, работая таксистом, он видел много красивых девушек, так что не одна красота привлекла его именно вот в этой пассажирке. Понравились ее искренность, непосредственность и доброе сердце, ведь вот как заботилась о совершенно незнакомой старухе. А когда он понял, сколько забот возложено на эти хрупкие плечи, как-то захотелось хоть часть этих забот принять на себя.

Для Доротки же, не избалованной сочувствием и заботой, желание помочь было воспринято не иначе, как особое благоволение небес.

— А чем ты занимаешься, кроме встреч в аэропорту американских ископаемых? — поинтересовался Яцек, когда оба уселись на столиком небольшого бара в здании аэровокзала, убедившись предварительно, что самолет опаздывает на двадцать минут. — Учишься или работаешь?

— И то, и то, — ответила Доротка. — Учиться кончаю, курсы иностранных языков закончила, осталось получить диплом, ну да экзаменов я не боюсь, языки знаю лучше, чем требуется для диплома. А работаю уже давно, переводчиком. Последнее время выполняю работу для одного издательства, вот сейчас мне поручили отрецензировать кубинские детективы, стоит ли переводить. Знаешь, отличные детективы! Какие-то такие, особые, совсем не похожие на наши, но просто великолепные!

— Может, тебя даже в Министерство иностранных дел возьмут? Или во Внешторг?

— Мне бы не хотелось на какую-то постоянную службу, лучше быть свободным переводчиком. Я знаю четырнадцать языков, думаю, работа всегда найдется, когда захочу. И смогу выбирать.

— Шутишь? Аж четырнадцать?

— Ну и что такого, языки — единственное, к чему у меня есть способности. Вот если бы ты сам не подсчитал, сколько лет Ванды Паркер не было на родине, я бы без калькулятора ни за что не сосчитала. Ну, может, преувеличиваю, но два дня у меня бы это заняло. Сколько будет, если к десяти прибавить два, я, пожалуй, еще скажу, но если от чего-то отнять четыре — исключено. А ты ведь отнимал, когда подсчитывал? Просто поражаюсь, как некоторые умеют, вот у меня ни за что не получится.

Настроение Яцека все улучшалось.

— А вот я никак не могу поверить... Четырнадцать иностранных языков! Лично я немного знаю английский, по-французски пойму не всегда что говорят, ну, с трудом справлюсь с русским, и на этом конец. А вот насчет свободы я тебя очень хорошо понимаю. Ведь я и в таксисты пошел, чтобы иметь для себя свободное время. Отец с матерью до сих пор волосы на себе рвут от отчаяния.

— Отчего же? — изумилась Доротка.

Профессия таксиста отнюдь не казалась ей достойной осуждения.

— Потому как хотели, чтобы их сыночек получил высшее образование. Хорошо, младший брат их немного утешил, юридический кончает. Да у меня, собственно, образование высшее есть, вот только документально не зафиксировано, а так я походил на лекции, самые разные. Вот ты, например, знаешь, что корень окопника в течение минуты после того, как его выдернули из земли, выделяет чрезвычайно целебную субстанцию? А средневековые знахари обладали секретом сохранять надолго его целебные свойства. Или вот еще, из-за чего началась столетняя война, знаешь? Оказывается, королева Изабелла из династии Капетингов очень была недовольна тем, что муж у нее педик...

— Любая была бы недовольна! — вырвалось у Доротки.

Яцек расхохотался во все горло.

— Да не каждая способна провернуть такую работу, как она, особенно нынешние. Очень интересуют меня такие вот мелочи, из которых складывается вся история человечества, очень люблю почитать, порыться в книгах и журналах, посравнивать... И на кой мне тащить за собой плуг, часами просиживать на скучной работе — пусть трактор пашет. А ездить я всегда любил, и машиной заниматься тоже люблю. И свою работу полюбил: интересная она, не сидишь на одном месте, сколько разных людей встречаешь! Понемногу до моих стариков доходит, что и шофер может быть образованным человеком.

— А ты говоришь — волосы рвут.

— Да вроде перестали.

— Завидую тебе, а вот мне дома нет покоя. Без конца придираются.

— Из-за чего?

— По правде говоря — не знаю. Честно, не знаю! Вроде бы ничего плохого не делаю, а они — ну чисто гарпии. Нет, не родители, тетки. Родителей у меня нет, мать умерла, а что с отцом — неизвестно.

И до того как в здании аэропорта громогласно объявили о том, что ожидаемая «Дельта» совершила посадку, Доротка совершенно неожиданно для себя успела совсем незнакомому человеку поведать о своей невеселой жизни. Разумеется, вкратце, но таксист явно все понимал и от души сочувствовал девушке, по лицу было видно. И еще было видно — иногда с трудом сдерживался от смеха, когда Доротка повторяла ему занудства теток. Правильно, не надо так серьезно воспринимать все, что они говорят, пропускать мимо ушей, не брать в голову.

Чего стоят насмешки Меланьи над внешностью девушки! Он, Яцек, непременно подхватил бы теткины слова и принялся поддакивать: да, дорогая тетушка совершенно права, достаточно взглянуть на этот вздернутый носик или бровки, ну прямо как у поросеночка, хотя нет, у поросеночка куда темнее, а у меня — правильно, линялые какие-то...

За увлекательным разговором чуть не пропустили сообщение о посадке нужного самолета. Меры приняли заранее: попросили дать объявление по радио, и Доротка подлизалась к молодому сотруднику паспортного контроля. Обложили, можно сказать, пани Паркер со всех сторон. И напрасно, как вскоре выяснилось.

Пани Паркер сама бросилась им в глаза. Она оказалась единственной особой женского пола старше среднего возраста, на которую не набросились с визгом встречающие родичи. Следом за этой исключительной особой въехали чемоданы.

— Лопнуть мне на месте, если это не она! — ни секунды не колебался Яцек. — Она, пальмочка пасхальная[1].

Сравнение было чрезвычайно метким. Довольно худощавая дама ростом с Доротку, на высоченных каблуках, в узкой юбке, которая где-то на уровне бедер вдруг расширялась, украшенная неимоверным количеством разноцветного меха и роскошных перышек. Из-под офигительной шляпки с цветами выглядывало розовое личико. Сходство с пасхальной пальмой усиливалось благодаря тому, что ничто не развевалось, ничто не трепыхалось, все держалось, как приклеенное.

Доротка осмелилась подойти.

— Простите, вы не пани Паркер?

— Ах, дорогое дитя, внученька моя бесценная! — вскричала пальмочка. — Это ты? Доченька моей Крысеньки? Ах, как ты похожа на нее, как я счастлива, такой ужасный перелет, а это кто? Твой жених? Какой красивый хлопец! Ах, какие чудесные цветы, розы, польские розы! Ах, дорогие дети, сделайте что-нибудь, мне здесь надо сойти! Заберите меня отсюда!

Доротка мысленно порадовалась, что догадалась заказать такси с водителем. Одной ей ни в жизнь бы не справиться, ведь крестная бабуля вцепилась в нее мертвой хваткой, тыча в лицо букетом и лишив всякой возможности заняться багажом. Кто-то из пассажиров споткнулся об один из бабулиных чемоданов на колесиках, и тот укатил куда-то в синюю даль. Сама же бабуля, мелко семеня на своих изящных каблучках, стиснутая в коленях узкой юбчонкой, явно стремилась как можно скорее покинуть здание аэропорта. И тащила внучку к выходам на посадку на внутренние авиалинии, что не имело никакого смысла, но воспротивиться Доротка не могла: за ее руку словно клещами уцепилась пани Паркер и с силой, явно не свойственной возрасту, волокла за собой, при этом не замолкая ни на секунду и не давая другим вставить слово.

Пришлось Яцеку проявить инициативу.

— Спокойно, не дергайся, оставайся с ней, остальное я беру на себя. Идите к любому выходу, я к вам подъеду.

Кроме первой фразы, Доротке так и не удалось больше даже рта открыть. Пришлось подчиниться стихии. Вышли там, куда ее затащила бабуля.

— И чего же мы тут стоит, дорогая? Чего ждет?

Где машина? Тут и посидеть не на чем. Кажется, это выход для туземцев, зачем же ты меня сюда привела? А где сестры Крысеньки, они, кажется, еще живы, так где же они? Поехали к ним, дорогое дитя, а где мои вещи и куда делся твой жених, неужели ушел, а нас так оставил?

Бабуля сделала секундную паузу, и Доротке удалось вставить — жених сейчас подъедет, он занимается вещами пани, а поедут они к сестрам Крысеньки, которые действительно живы. Доротка хотела еще упомянуть о заказанном номере в отеле «Форум», но тут кончилось отведенное ей время.

На девушку снова обрушилась словесная лавина.

Пани Паркер вдруг понравился воздух Варшавы и захотелось немедленно полюбоваться на нее, говорят, она так изменилась, не узнать, а еще очень хочется есть, желательно какое-нибудь национальное польское блюдо: колдуны, фляки, бигос — нигде в мире не делают больше настоящие колдуны, только здесь, в Польше, вы часто едите колдуны или лазанки? А вот еще есть тюря, сто лет не пробовала...

О тюре Доротка даже не слышала, да и о других деликатесах, перечисленных приезжей старушкой, девушка имела очень смутное представленное, вроде бы для изготовления колдунов непременно требуется нутряное сало или это для чего-то другого? Впрочем, совсем оглушенная Доротка вскоре и вовсе перестала соображать. Интересно, крестная всегда так трещит или у нее это стресс после долгого перелета? Ох, скорее бы подъехал Яцек!

И тот явился, как по приказу! Выскочил, открыл дверцу, затолкал бабулю в машину. Освободившись от клещей и букета, Доротка в машину села самостоятельно.

Уже стало ясно — отель отпадает, надо везти гостью домой. И тут Доротка пожалела, что утаила от теток поездку в аэропорт, — надо было в последний момент сообщить о времени прибытия американской гостьи, чтобы тетки подготовились. Теперь бы ожидали, усадили за накрытый стол, и уже не на одну Доротку изливался бы гейзер энергии. А вдруг их никого нет дома? Хотя Фелиция должна быть, ведь Мартинек прибивает полку.

— Куда? — вполголоса спросил Яцек. — К тому самому кафе на Голгофской?

И напрасно понижал голос — крестная бабушка все равно не услышала бы его, продолжая изъявлять всевозможные желания и выражать мнения по поводу увиденного на улицах Варшавы. В основном ей все нравилось. Ах-ах, дорожные работы, ах, какие здесь трудолюбивые люди, ах, какие оживленные улицы...

— Да нет, домой, это немного дальше, на Йодловой. Уж потерпи, ладно?

Нет проблем! Забавная старушка.

— А все остальные уже померли? — трещала старушка. — Помню такую симпатичную девчурку, малиновый мусс на мое платье пролила, как же ее звали... О, Фелиция! Да, да, у Крысеньки были сестрички, мне Антось сказал, спасибо ему, все разузнал для меня, Антось Войцеховский, а мы где едем? Это все еще Варшава? Надо же, как разросся город, но это уже не центр, помню, по такой большой аллее, обсаженной деревьями, мы ездили в Виланов на прогулку, где же эта аллея, мы в ту сторону едем?

Уже поняв, что ответа от нее не ждут, Доротка перестала и пытаться отвечать на бесконечные вопросы гостьи, лишь изредка кивая головой, но никаких звуков больше не издавала. Яцек за рулем тихонько посмеивался, — это хорошо, значит, не сердился.

Им повезло, обошлось без особых пробок, так что очень скоро уже прибыли на место.

— Это ваш домик? — успела еще спросить крестная бабушка, и вдруг замолчала.

Оглушенная и растерянная Доротка вылезла из машины, совместными усилиями они с Яцеком извлекли старушку, которая непонятно почему молчала. Встревоженные ее молчанием, они под руки повели ее по короткой дорожке, выложенной плиткой, к двери дома.

— Да, крестная бабушка, здесь мы живем, — наконец выдавила из себя Доротка, позвонив в дверь. — Это наш дом. Ты помнишь его? Еще довоенный.

Дверь открыла Фелиция, и тут крестную бабулю прорвало.

— Хенночка! — диким голосом вскричала она, бросаясь ей на шею.

Надо отдать должное Фелиции — она оказалась на высоте. Прежде всего, крепко схватила в объятия значительно превышающую ее ростом пасхальную пальмочку и удержала, сделав шаг назад правой ногой и подпираясь ею. Благодаря этому обе дамы не свалились на пол, зато Фелиция каблук опорной ноги изо всех сил всадила в ногу выползшего любопытствующего Мартинека. Вскрикнув от боли, парень схватился за ногу в старой сандалии, выронив при этом свою ношу, — кучу свежей стружки и огромный бумажный мешок, куда собрал со старой полки накопившуюся за полвека дрянь: побитые банки с засохшим содержимым, полвека назад, видимо, бывшим съедобным.

Проигнорировав Мартинека и пригвоздив его локтем к стене, чтобы больше не лез под ноги, Фелиция прижала к себе пестрое создание, угадав в нем Вандзю Ройковну, и без запинки ответила на приветствие:

— Вандзюлечка! Сколько лет! Ты меня приняла за мою мамочку, а я Фелиция, ее дочь! Ах, как молодо ты выглядишь! Как чудесно!

Приветственная речь получилась, что надо. В этот момент за спиной стенавшего Мартинека, за кучей стружек и разбитого стекла появилась выглянувшая на шум Сильвия в фартуке и с большой ложкой в руке, с которой капал густой соус.

Вандзюлька при виде Сильвии отпрянула от Фелиции.

— Эта толстая девка — ваша кухарка? — сурово вопросила гостья. — Фелиция, как можно? Ты представляешь, сколько такая жрет?

Такого не выдержали ни спускавшаяся с лестницы Меланья, ни замершая у входа Доротка. Отдернув занесенную на ступеньку ногу, Доротка оттолкнула Яцека с чемоданами и умчалась в садик, Меланья же развернулась и взбежав по лестнице, скрылась у себя. На поле боя остались американская гостья, Фелиция, Мартинек, от ужаса даже переставший стенать, и смертельно оскорбленная Сильвия.

С большим трудом удержавшись от желания тоже сбежать, куда глаза глядят, Фелиция опять оказалась на высоте. Ласково улыбнувшись приезжей и приветливо обняв ее за бедра, она защебетала:

— Ах, это наша средняя сестра, Сильвия. Познакомься, Сильвия, это Вандзя Ройкувна. Заходи, заходи, дорогая, будь, как дома! Выпьешь что-нибудь? А может, ты голодна? Нет, сначала освежиться после дороги! Осторожно, наступишь на стекло.

Мартинек, немедленно подмети! Рада приветствовать тебя на родине, Вандзюлька! Ах, какая же ты молодая и красивая!

Надо признать, болтовней она выбила любимое оружие из рук приезжей. Теперь та была ошарашена и покорно позволила завлечь себя в гостиную. Только там немного оклемалась.

— Так ты не Хеленка? Но какое сходство! Именно такой была Хеленка, когда я покидала родину.

Ну, конечно же, ты Фелиция! Именно ты облила мое платье малиновым муссом. Да не переживай, я давно тебя простила. Ну вылитая Хеленка, я чувствую, как ко мне возвращается молодость!

Что там ни говори, а дурой Фелиция не была. И прекрасно понимала, что если в момент отъезда Ванды ее, Фелициной, матери было тридцать лет, а ей, Фелиции, сейчас семьдесят, сходство с матушкой не может быть таким уж потрясающим. Значит, милая Вандя из любезности лжет без зазрения совести. Ну и что, ведь вот с одного взгляда так точно оценила Сильвию...

А та, униженная до глубины души, похоже, так и останется стоять столбом, загораживая вход. Пришлось Фелиции ее немного отодвинуть одной рукой и незаметно погрозить кулаком, чтобы пришла в себя. Мартинек, подпрыгивая на одной ноге, послушно отправился за щеткой. До слуха Фелиции донеслись звуки, свидетельствующие о том, что кто-то втаскивает в дом чемоданы дорогой Вандзи, видимо, шофер такси. В голове мелькнула мысль о необходимости расплатиться с ним, но Фелиция тут же ее отогнала — пусть Доротка сама и расплачивается, раз привезла американку сюда.

Незнакомый молодой человек поклонился все еще неподвижной Сильвии и вежливо поинтересовался куда затаскивать чемоданы. Или оставить их на улице?

Сильвия, сделавшая попытку потереть лоб, но, обнаружив в руке большую ложку в соусе, поспешила скрыться в кухне, не ответив. Сверху сошла Меланья, все еще утирая слезы, выступившие от смеха. Из садика появилась тоже справившаяся с собой Доротка. В прихожей столкнулись Яцек с чемоданами и прихрамывающий Мартинек со щеткой и совком. Выглянувшая из гостиной Ванда, бывшая Ройкувна, узрела юношей и тут же обрела голос:

— Это что же? Второй жених? Сколько же их у тебя, дитя мое?

С трудом преодолев желание снова сбежать к себе и высмеяться всласть, Меланья остановилась, протянула руки к гостье и растроганно ее приветствовала, благо, слезы от смеха еще не высохли у нее.

— Будем биться или как? — негромко спросил Яцек соперника.

— Еще чего! — в ужасе проговорил Мартинек. — Я ни на одну из них не претендую.

— Ладно, переобуйся и пошли на пиво. У меня еще.., момент.., три часа. Могу себе позволить, выветрится...

Этого краткого разговора никто не слышал. Доротку всецело занимала проблема оплаты такси. Она заказывала, она и расплатиться должна. Причем не по счетчику, заплатить следует намного больше, ведь парень так помог! А у нее денег в обрез. Ох, вот Яцек поволок американские чемоданы наверх, Фелиция потребовала.

Когда Яцек спустился, Доротка выскочила за ним из дома.

— Сколько я тебе должна? Заплачу я, пусть она не видит, неудобно как-то. И извини, что так получилось, я и не предполагала, что тебе придется...

— Успокойся, паненка, не суетись. Все в порядке. Заплатишь по счетчику и ни гроша больше. Если честно, то я еще должен бы тебе приплатить, — давно я так не смеялся. И если у тебя в планах еще одно такое представление, непременно вызови именно меня, договорились? А этот херувим в сандалиях, он кто?

— Протеже моей тетки, считает его работящим и благовоспитанным молодым человеком.

— А ты?

— А я кретином. Но сандалии носит не по доброй воле, его заставляют переобуваться, я, как честная девушка, должна это отметить. А теперь, боюсь, надо бежать, небось, меня уже хватились, ведь бабулю надо устраивать. Еще раз, прошу прощения!

— Извиняться не за что, у вас и в самом деле веселый дом, мне нравится. И подумать только, именно к тебе приехала такая музейная редкость!

— Ах, она прелестна! — растроганно вымолвила крестная бабушка, выпуская из объятий девяносто шесть надутых и разобиженных килограммов Сильвии. — Все мы какие-то худосочные, она одна выглядит приятно, — и в руки взять — одно удовольствие. Именно такие женщины нравились в прошлом веке, сами знаете.

— Лично я сама этого не помню, — с достоинством возразила Меланья, но ее язвительное замечание осталось не услышанным.

Крестная бабуля безостановочно щебетала:

— Прелестная комната с видом на зелень, я очень хорошо помню ваш дом, у меня и фотографии сохранились, завтра распакую вещи, покажу.

Мне помогут, правда? Боже, как же вы все молоды! Нет, не желаю в отель, я стосковалась по родным, а вы — моя семья, о Боже, а где же все архивные документы, у вас имеются нотариусы, правда?

Ах, ну да, мне Антось говорил, ему удалось связаться с одним, очень порядочным, а вы с ним познакомились? Немедленно доставьте его, все, что у меня есть, отпишу вам, больше некому, никто никогда не любил меня, ну, возможно, Юзик, любил, мой муж, да я уж и позабыла, и еще моя единственная доченька Крысенька, хоть и не родная, а крестная дочь, уж как я ее любила, и теперь мне осталась от нее моя обожаемая крестная внученька Доротка...

Меланья, ясное дело, не преминула вылить свою ложку дегтя в бочку с медом, которым гостья чествовала Доротку. Когда они с Дороткой оказались в кухне вдвоем, тетка ехидно заметила:

— Если хочешь знать правду, так ей даже твое имя было неизвестно! Попыталась как-то невзначай нас расспросить, я бы скорее лопнула, чем назвала, эта идиотка Сильвия по простоте душевной сказала: дочь Кристины зовут Дороткой. Так что не очень-то рассчитывай на ее любовь и миллионы.

Странное дело, теткины слова не ранили душу девушки, как это бывало обычно. Она даже не удивилась, даже не задумалась, почему это так. А все дело в Яцеке. Его забота, доброта, внимание, его откровенно восхищенные взгляды и теплые слова.

И еще одно — удовлетворение от того, что Фелицию поставили на место, Фелицию, главу дома, слово которой было законом, лишили ее власти, заставили молчать и слушать. У Доротки словно сводило скулы от вынужденно-вежливой улыбки, которая не сходила с лица Фелиции, слушавшей богатую гостью, она сама чуть не задыхалась от слов, которые Фелиция вынуждена была глушить в себе и проглатывать, внутренне скрежеща зубами.

— А мне вовсе не нужны ее любовь и миллионы, — беззаботно ответила Доротка, не отдавая себе отчета в том, что блаженно улыбается, произнося это. — Пусть себе любит вас или Мартинека.

Я даже согласна оплатить забронированный для нее номер в «форуме», хотя у меня сейчас денег нет, ну Да перехвачу у кого-нибудь.

Меланья бросила на девушку странны взгляд.

— Так ты полагаешь, она у нас поселится навсегда?

— Не знаю. Но при виде нашего дома у нее дух перехватило, и она замолчала. Это о чем-то говорит.

— Так ты считаешь?..

И опять Меланья как-то так взглянула на племянницу, что та первый раз почувствовала в тетке что-то человеческое.

* * *

Мартинек охотно воспользовался неожиданным приглашением нового дружка, тем более что из-за обрушившегося на дом катаклизма Фелиции было не до него. А он так старался, прибил-таки проклятую полку, сам себя взял за шиворот и заставил поспешить. Правда, вот с мусором не повезло. И ногу отдавили. Ну да ладно, появляется возможность отдохнуть и пивка попить, как не согласиться?

Когда сели за стол, Яцек опять взглянул на часы и решил — одно маленькое может себе позволить.

Мартинек мог позволить себе и два, и три и не замедлил воспользоваться случаем. Его пригласили, так что не обязательно ставить в свою очередь.

Теплая, дружеская атмосфера воцарилась сразу же.

— Если честно, совсем меня заездили, работы невпроворот, — откровенничал Мартинек. — Не успеешь сделать одно, как тут же подбрасывают следующее. Вообще-то это неплохо, без работы не останусь, лишь бы платили, а они все такие скупердяи. Вот скажи, на что старым бабам деньги?

— Там и одна молодая есть, — заметил Яцек.

— А они у нее все отбирают. Хотя и она хороша — гроша у нее не вырвешь. И для меня никогда никакой работы не найдет, все сама норовит сделать, представляешь? Может, теперь, как эта ее крестная бабушка приехала, хоть какую малость подбросит. А мне надо порядочно скопить, страсть как люблю путешествовать. В принципе у них за год поднакопить можно, только вот ишачить приходится...

Яцек еще не знал, с какого рода трудягой имеет дело, и нехорошо подумал о Дороткиных тетках.

Старые сквалыги, это же надо, парню приходится вкалывать целый год, чтобы на недельку махнуть за границу. Разве что херувимчик привык останавливаться лишь в «Ритцах» и «Валдорф-Асториях», более дешевые гостиницы не по нему? Хотя вроде бы не похоже...

— Раз такие скопидомки, то и гостей у них не бывает?

— Да нет, заходят иногда, но редко, факт. Сейчас вот эта американская развалина прикатила, весь дом вверх ногами из-за нее перевернули. Знаешь, я очень на бабулю рассчитываю, они говорят — страсть какая богатая, интересно, сколько же у нее может быть миллионов, как думаешь? Парочка зеленых — это вещь! А они могут и прикарманить их, коли им наследство оставит. Ведь такая долго не протянет, как думаешь?

— Кто ее знает... Старушка резвая, трещит без умолку.

— Мне без разницы, пусть трещит. Фелиция тоже трещит. Не скажу, что без умолку, но уж если начнет, до вечера не остановится. А мне хоть бы хны, даже лучше, ужин человеку отломится, а Сильвия, ну та толстуха, скажу тебе, готовит — пальчики оближешь! И всегда прошибается, не может рассчитать, вечно у нее остается жратва, мне и на руку.

Пока Фелиция трещит, они из-за стола не встанут, и тут только не зевать. Нет, говорю тебе, жить можно, я не жалуюсь...

За пивком Мартинек готов был просидеть остаток дня и даже часть ночи, но у Яцека имелся следующий вызов, да и узнал уже, что хотел. Доротка, кажется, свободна, во всяком случае с этим хухриком ее ничто не связывает, общее представление об этом бабском семействе тоже сложилось. И Яцек, распростившись, покинул бар, а Мартинек еще остался чуток посидеть, приканчивая четвертую дармовую кружку.

И никто из них даже и подумать не мог, что невинный разговор очень скоро станет ключевым номером программы...

* * *

Все три сестры и их племянница еще сидели за столом, когда приезжая гостья удалилась в ванную на втором этаже. Доротка успела узнать, что в любой момент можно отказаться от забронированного номера в «форуме», который за сутки был заранее оплачен. Одной проблемой меньше. Зато возникло множество других. Ну, например, с вещами крестной. Три громадных чемодана и две гигантские сумки не удалось распаковать, дом сестер Вуйчинских оказался слишком мал для ручного багажа американки. У бедной Доротки, выделенной в помощь бабульке, руки опустились. Оказавшись между Фелицией и Вандой, она почувствовала — больше не выдержит или покончит с собой, или надо бежать из этого дома, куда глаза глядят. Бежать было решительно некуда, и девушка обреченно спустилась в гостиную.

За столом обсуждали приезжую.

— Ну, вылитая гильдия! — мстительно уверяла Сильвия. — Или как ее там... Был такой фильм, на «г». Гиена, гарпия, гнида? Гильда...

— Не Гильда, идиотка, а «Джильда», — поправила младшенькую Фелиция, — действительно, был такой фильм с Ритой Хайворт, и очень хорошо, что она такая тощая, не дай Бог, была бы на тебя похожа — и вовсе бы не поместилась у нас.

— Может, ей у нас не понравится, и она съедет в гостиницу? — высказала робкую надежду Меланья.

— Никуда она не съедет, — разочаровала теток Доротка, усаживаясь за стол, и мрачно пояснила: ее.

— По дороге призналась, что мечтает пожить в семье, в теплой семейной обстановке и родственном уюте. А если и купит со временем дом или квартиру, то непременно поблизости от нас.

— Так и сказала? — спросила Фелиция.

— Чай бы заварила, — приказала Сильвия, по-прежнему исходя стихийной неприязнью к костлявой американской кретинке. — А я начну кормить ее клецками. И макаронами... Пока не села, завари чай, говорю!

Демонстративно с грохотом отодвинув стул, бедная Доротка встала. Могли бы хоть ненадолго оставить ее в покое, дать передохнуть! Как же, дождешься от этих гарпий. Пришлось собрать стаканы на поднос и отправляться в кухню. Вдогонку донесся гневный окрик Фелиции.

— Почему не отвечаешь? Ишь, нос дерет!

— Я же только что сказала — по дороге призналась, — огрызнулась Доротка. — А вы, а вы... Да хоть перерубите меня топором на две половины, чтобы ноги отправились в кухню за чаем, а верхняя половина осталась отвечать, — толку не будет.

Огрызнулась вполголоса, никто не услышал. И все время пребывания в кухне ворчала, чтобы облегчить душу, — ну просто невыносимо!

— Похоже, огрызается! — удовлетворенно отозвалась Меланья, прислушиваясь, — ишь, разошлась, аж искры летят! — И приветствовала появившуюся в гостиной племянницу с подносом:

— А принцесса надеялась, вот приедет богатая бабушка из Америки и все за нее сделает? Немножко постараться ниже нашего достоинства?

Доротка позволила себе пожать плечами. Немного помогло сознание того, что вот сейчас она теткам подпортит настроение. И садясь за стол, небрежно бросила:

— А лучше всего пристроить к нашему дому две комнаты с отдельной ванной, тогда бабуля проживет с нами до самой смерти. Так сказала. — И глядя на Фелицию, веско повторила специально для нее:

— Так пани Ванда сказала сама, пока мы ехали из аэропорта. И повторила несколько раз. Потому что тогда будет кому за ней ухаживать, ибо вы все такие добрые и ласковые. И заботливые, и внимательные. А ей одной уже трудно жить, она слишком стара, а нанимать прислугу нынче дорого, ей это не по карману. Так сказала! И она считает, что достроить дом обойдется дешевле, чем снимать отдельную квартиру и платить служанке.

Вот и надеется вас уговорить, чтобы сразу и приступали. Ее халаты тут жутко мнутся, а развесить как следует — места мало.

За столом воцарилось молчание.

— Придуриваешься? — сурово поинтересовалась Фелиция.

— Отнюдь, просто повторяю, что слышала.

— Мало того, что скелет, так она еще и псих! — с ужасом произнесла Сильвия.

— Говорю вам, все ее богатство... — презрительно начала Меланья.

Фелиция сухо перебила сестру:

— Если память мне не изменяет, о богатстве говорил и нотариус. — И обратилась к Доротке:

— А может, ты что перепутала? Где она собирается пристраивать комнаты?

— Ничего я не перепутала. На первом этаже.

Чтобы поближе к семейному очагу.

Меланья захихикала:

— Если Мартинек сразу же примется за работу...

— ..так сожрет два дворца, не только две комнаты! — разъярилась Сильвия. — Вы что, спятили все? Как можно говорить об этом всерьез?

Фелиция не слушала сестру.

— А кто должен платить за постройку ее комнат? — допытывалась она.

— Не говорила. Наверное, вы все втроем.

— Ну уж с меня она и копейки не получит! — продолжала свирепствовать Сильвия.

— Во всяком случае, не сказала, что заплатит вам, — уточнила Доротка.

— А вообще она хоть какой-то вопрос задала? — полюбопытствовала Меланья.

Доротка вежливо удовлетворило ее любопытство.

— И даже много вопросов. Но ответить мне не удалось ни на один, хотя я честно пыталась. И вообще, я не уверена, не стоит ли она сейчас за дверью и не подслушивает ли...

Доротка уже давно отказалась от первоначального намерения оградить приезжую бабулю от теток, встретить ее и наедине предупредить. Даже мелькнула безумная мысль, что скорее надо предупредить теток и их оградить. Впрочем, обе стороны хороши, стоят друг друга. Пожалуйста, пусть единоборствуют, только бы ей, Доротке, не оказаться между ними. Роль буфера ей не улыбалась.

Фелиция как раз придумала нечто подобное.

— Не стоит, — информировала она, выглянув за дверь. — А поскольку она приехала к тебе, вот ты и займись ею. Ведь все началось с того, что она велела отыскать Кристину. Кристина — твоя мать, И все говорит о том, что ты станешь ее наследницей.

— Да нет же! — отчаянно запротестовала Доротка. — Из того, что бабуля говорила, следует — ее наследницами станете вы все!

— Вот не знаю, написала ли она уже завещание...

Меланья подбросила щепок в огонь.

— Головой ручаюсь — не написала! Такие, как она, только болтают, а завещаний страсть как не любят.

Фелиция гнула свое:

— Даже если и написала, может его изменить, если ей не понравится. Так что очень советую тебе подумать.

— Да не нужно мне никакого наследства! — отбивалась Доротка.

— Как же, так тебе и поверили? — фыркнула Фелиция, а Сильвия предложила;

— Тебе не нужно — можешь нам отдать. Мне, например, очень даже пригодятся денежки.

— Уж ты сумеешь все спустить в три мига! — подхватила Меланья.

Сильвия в долгу не осталась:

— Я разве тебе что говорю, когда ты свои транжиришь?

До Доротки дошло, что тетки наконец перестали на нее нападать и грызутся между собой. Из-за чего — не понять, наверное, просто для того, чтобы погрызться.. Оставили в покое племянницу и сцепились между собой. Должно быть, это им доставляет удовольствие. Господи, да что они за люди?

Вон сколько злости из них лезет, а ведь самые близкие люди. Ей, Доротке, не доводилось слышать от них ни одного доброго слова не только о себе — вообще ни о ком. Даже Мартинеку доставалось, хотя с него все сходило как с гуся вода, он вовсе не реагировал на их злобные выпады, словно не понимал по-польски. Пожалуй, лишь с пани Стефчей обходились, как с человеком, всегда были вежливы, внимательны, причем совершенно искренне, не притворялись, действительно уважали ее.

Все три!

Почему же между собой они находились в таких отношениях, агрессивность так и лезла из них?

Может, были на то какие-то внутренние причины, не выносили они друг друга и отталкивались, как в физике отталкиваются однородные заряды. Хотя в себе Доротка не ощущала никаких особо агрессивных устремлений, если не было на то конкретной причины. Когда очень уж приставали к ней, едва сдерживалась, чтобы не ответить какой-нибудь гадостью, но скоро успокаивалась, и, вместо горячего стремления бежать куда глаза глядят, опять возвращалась домой. А сколько раз ощущала в себе даже симпатию, чуть ли не нежность к теткам, когда тем случалось ненароком проявить к племяннице — нет, не доброту, а просто нормальное человеческое отношение. И как хотелось подольше сохранить свою нежность, в доме тогда просто приятно было жить. Но вскоре Дороткина нежность получала такой мощный пинок, что тут же сменялась ненавистью, и последняя крепла год от года.

Вот если бы она могла освободиться от теток...

Ох, права Фелиция, утверждая, что ей, Доротке, хочется денег крестной бабули. И если эта кошмарная крестная оставит ей наследство, она примет его с радостью, может, хватит для приобретения собственной жилплощади. Вопрос лишь в том, есть ли такое завещание. Впрочем, даже если и есть, неизвестно, сколько еще приживет крестная.

Ведь нет в ней ничего старушечьего, живет с размахом, на всю железку, такая и до сотни запросто протянет.

Вспомнился Доротке разговор теток, который она нечаянно подслушала несколько лет назад, когда еще в школе училась. Возвращалась как-то пораньше из школы, хотела незаметно пробраться в дом, чтобы тетки не заметили, должно быть, опять какие-то неприятности с математикой... Все три тетки сидели в гостиной при открытых окнах. Доротка, согнувшись, пробиралась по стеночке под окном и нечаянно услышала — разговор они вели о ней.

— Что ни скажешь — сразу надуется, замкнется и ни слова в ответ, — говорила Фелиция, — и вечно недовольна...

— Вовсе нет, — возразила Фелиция. — Не понимаю, что ты ее вечно попрекаешь, что перед зеркалом вертится. Не так уж много и вертится, к тому же девчонка красивая... Не пойму я тебя.

— А чего тут не понять? Для ее же блага. Девчонки в ее возрасте ужасно глупые.

— Не только в ее возрасте, — ехидно захихикала Меланья. — А у нее дурь из головы надо выбить, не то зазнается.

— Ас чего ей зазнаваться? — не поняла Сильвия.

— Да хотя бы из-за языков. Полиглотка! Полиглотка-идиотка, но идиотка талантливая...

— Преувеличиваешь! — перебила Меланью Фелиция. — Вовсе она не идиотка, никаких особенных глупостей не делает...

— Потому и не делает, что мы ее воспитываем, — стояла на своем Меланья. — А она огрызается. Я лично такого не потерплю!

— А сама? Всю жизнь только и знала, что огрызалась, слова ей не скажи.

— Ты же меня воспитывала, вот я такая воспитанная выросла, так тебе нравлюсь...

— Не скажу, что ты мне так уж нравишься, а Доротка не в тебя пошла. Есть в ней такая симпатичная черта.., ну как бы это получше сформулировать.., в общем, она всегда готова на уступки, готова прийти к согласию, решить полюбовно спор. Это в ней от Анджея, тот всегда стремился к тому, чтобы всем было хорошо, вот только Кристина вечно шла наперекор, а ведь он не имел ничего против, чтобы оформить с ней брак. И если бы она хоть чуточку настояла... Тем более что повода ревновать у него не было, да она никогда бы и не дала такого повода. А был он ревнив, факт.

— Она тоже...

Вспоминая потом этот разговор, Доротка сделала вывод, что ее воспитывают, особенно Меланья, и воспитательные методы теток встали ей поперек горла. Но видно, и в самом деле она унаследовала от отца снисходительность и понимание и решила: попробует относиться к ним с пониманием, по мере возможности спокойно выслушивать их поучения и придирки, а поступать по-своему. И какое-то время тетки не могли надивиться, какой послушной стала их племянница! Однако вскоре той надоело, не по силам было терпеть, жить по принципу «пусти курицу на грядку». Пришлось защищаться.

И вот теперь стало ясно: правильно поступила, надо было себя защищать. И тогда, и теперь. Иначе с такими просто не выжить. Для Фелиции не существует другого мнения, кроме собственного. Меланья, как злобная проказливая обезьяна, считает возможным строить пакости своим жертвам. Сильвия пакостей не делает, но лишь по лени, в принципе не глупа, соображать может, но не хочет.

Занятая своими мыслями, Доротка не слушала, из-за чего шел спор за столом, очнулась лишь когда Сильвия вскочила, с грохотом отодвинув стул.

— А мне плевать! — в ярости крикнула она. — Приготовлю на обед покупные клецки. И мне не будет стыдно! Да, да, покупные! И к ним сметанный соус! И маринованную селедку!!!

— То-то обрадуется Мартинек! — захихикала Меланья.

— А сейчас с меня довольно, отправляюсь спать — и все!

— Подождите, тетя, — ухватила Сильвию за полу халата Доротка. — Что такое тюря?

Сильвия не поверила своим ушам.

— Как ты сказала?

— Тюря.

— Тюрю я не вынесу, — проворчала Фелиция. — Не смей готовить тюрю.

— С чего ты вдруг заинтересовалась тюрей? — спросила Меланья.

— Да не я, крестная бабуля мечтает о ней. Еще .в аэропорту сказала, чуть ли не первые ее слова на родной земле. А я забыла сразу вам сказать. Что это такое?

— Не иначе, как она спятила, — пробормотала Сильвия, оскорбленная в лучших своих чувствах, выдергивая полу халата из Дороткиных пальцев. — Кто в наше время готовит тюрю? Да и в военные времена тоже.

— Может, в Америке у нее была кухарка какая-нибудь наша соотечественница из глухой провинции? — предположила Меланья.

— Не верю я, что ей и в самом деле хочется тюри, — твердо заявила Фелиция.

— Но она сама сказала. Так что такое тюря?

— Найди кулинарную книгу... — начала было Меланья.

Сильвия сжалилась над Дороткой.

— Да не найдешь ты ее ни в одной кулинарной книге. Самая что ни есть примитивная еда, раньше в деревнях ее последние бедняки ели. Крошили в воду засохший хлеб или корки, подсаливали и хлебали.

— Не поверю, чтобы в доме у Вандзи Ройкувны ели такое, — упорствовала Меланья.

— Может, путешествуя по родному краю, забрела в убогую хату?..

— Да просто вспомнилось ей словечко, ну и уцепилась за него, дескать, такая она патриотка. Сильвия, никаких тюрь, даже из уважения к гостье!

— Не волнуйся. Как же разбежалась, — огрызнулась Сильвия и отправилась спать в чуланчик.

Укладываясь на диване в гостиной после того, как еще раз приготовила чай для двух теток и потом убрала со стола, Доротка задумалась над тем, как же ей теперь сочетать с работой новые обязанности. Сегодня она не бралась за редактуру, не до того было, но завтра придется непременно поработать, сроки поджимают. В постели работать не сможет, ведь надо разложить перед собой как минимум две книги, точнее рукопись перевода и книгу-оригинал, с которого делался перевод, чтобы сравнивать. И читать параллельно, по кусочку. Не говоря уже о всяких справочниках, энциклопедиях и специальных словарях. Где все это разложить?

Может, в уголке гостиной-столовой поставить туристский столик? Так ведь все равно тетки работать не дадут, поручениями завалят, если она сядет работать у них под рукой. А тут еще и говорливая крестная... Придется, видно, работать по ночам, когда все отправятся на покой, вот как сегодня. Так, может, прямо сейчас и начать?

Но прежде чем Доротка додумала эту идею до конца, глаза ее сами собой закрылись, и она погрузилась в глубокий сон.

* * *

На следующий день с самого утра Фелиция ре тала важную проблему: как сделать, чтобы все ушли из дому? И сестры, и Доротка, и гостья. Не совсем ушли — хоть на полдня. Ну Меланья, наверное, поедет к себе в редакцию. У Доротки могут быть лекции. Но вот Сильвия проторчит весь день дома, это уж наверняка. Разве что за покупками отправится. А куда девать Ванду? О, надо уговорить ее сопровождать Сильвию, просто в экскурсионных целях, пусть начнет познавать новую старую родину с магазинов.

А все из-за того, что Фелиции требовалось позвонить. Причем так, чтобы никто не слышал разговора. В доме имелись три телефонных аппарата на одном номере: в ее комнате, в комнате Меланьи и в гостиной. Когда кто-то им звонил, все три аппарата дружно трезвонили. Когда кто-то звонил из дома, остальные два аппарата тоже позванивали, так что подслушать разговор не составляло труда. И если хоть одна баба останется дома, непременно поднимет трубку, как только Фелиция начнет набирать номер, не из желания подслушивать, а просто подумает — ей звонят. А потом уж ни за что не положит трубку... Фелиция же не хотела, чтобы остальные узнали о ее разговоре.

— Где Доротка? — вынырнув из чулана, поинтересовалась Сильвия. — Может, этой гидре надо завтрак в постель принести? Ты как думаешь?

— Думаю, надо бы у нее самой спросить, — резонно заметила Фелиция.

— Так пусть Доротка и спросит.

— Пусть спросит. Скажи ей.

— А где она?

— В ванной, наверное В этот момент Доротка вышла из ванной, и одновременно раздался такой оглушительный грохот, что все просто окаменели. Вздрогнув, переглянулись, не понимая, откуда грохот доносится. Потом дошло — наверху остервенело и ритмично долбили в пол.

Тетки и Доротка подняли головы и уставились в потолок.

— Ну вот, теперь все ясно, — произнесла Фелиция. — Похоже, Вандзя чего-то желает. Ну, наследница, сбегай!

Недовольная и еще не совсем проснувшаяся, Доротка стала подниматься по лестнице. За это время грохот повторялся еще два раза. Удары прекратились лишь после того, как Доротка вошла в свою комнату, предварительно робко постучав, чисто символически, ибо никакой стук в дверь не был бы слышен, даже если в нее колотить ногами.

Крестная бабуля лежала в постели и энергично била по полу тяжелым крокетным молотком на длинной ручке. Сколько себя Доротка помнила, он лежал на шкафу. Фелиция запрещала к нему прикасаться, видимо, тоже семейная реликвия. Интересно, как гостья углядела его?

Доротке не надо было расспрашивать гостью о ее пожеланиях, та раздраженно заговорила сама.

— У вас тут что же — нет никакой прислуги?

Некому приготовить и принести мне кофе с капелькой молока и меда? Жду и жду, сколько можно? Попрошу кофе, разумеется, крепкий, к нему теплое молоко и ложечку меда. Настоящего. А потом я встану.

— Кофе можно растворимый? — пролепетала Доротка.

— Так и быть.

— Сейчас принесу.

Она не успела еще спуститься вниз, как удары возобновились. К счастью, Сильвия тем временем догадалась вскипятить воду, так что приготовить растворимый кофе не составило проблемы. Время требовалось лишь для того, чтобы разогреть молоко.

— Чем она там колотит? — возмущалась Фелиция. — Отбери у нее колотушку.

— Вашим, тетя, крокетным молотком, — скороговоркой информировала Доротка, торопясь поставить на газ молоко в маленькой кастрюльке.

— Моим крокетным молотком? — возмутилась Фелиция. — Ты что, спятила? Ты видела, чтобы я когда-либо играла в крокет?

— А чей же еще? — подключилась Сильвия, заваривая чай. — Уж не мой, я никогда ни в какие крокеты не играла. И Меланья тоже. А молоток в комнате на шкафу лежал.

— Так надо его забрать. Доротка...

— Мне что, разорваться? Вот сейчас ей кофе отнесу. А молоток сумею ли забрать — не знаю, она его в руке держит, не вырывать же силой!

Доротка поставила на поднос кофе, кастрюлечку с подогретым молоком, баночку меда, подумала, положила ложечку, вспомнив, что гостья настойчиво упоминала ложечку, и с подносом в руках опять поднялась по лестнице. В дверях своей комнаты стояла растрепанная и очень злая Меланья.

— Что тут у вас происходит? — набросилась она на Доротку. — Такой грохот чуть свет подняли, я думала — дом рушится. Неужели нельзя ее как-то утихомирить?

Доротка лишь плечами пожала. Поскольку обе руки были заняты подносом, она не стала стучать, а нажав локтем на ручку, открыла дверь. Грохот сразу прекратился.

— Дитя мое, какая же ты медлительная, а я хотела тебя просить, чтобы подала мне папку, вон ту, на полке у окна, я так люблю по утрам рассматривать... И еще вон там фломастер, тоже подай. Что это ты мне принесла? Молоко в кастрюльке — где это видано! И целая банка меда, а я просила одну ложечку, надо было сразу положить в кофе. Пока несешь, он бы растворился. Немедленно забери все это!

Доротка сделала жалкую попытку оправдаться:

— Все это потому, крестная бабушка, что мы очень торопились, если бы ты вчера нам сказала...

— Сами должны знать. Странные тут у вас порядки, а мне еще потом надо выпукаться. Я уж сомневаться стала, возможно ли это в вашем доме?

Доротка не знала, что и подумать: крестная спятила или она сама ослышалась. И осмелилась переспросить:

— Что крестной надо сделать?

— Я же польским языком сказала — выпукаться. Или у вас это не принято?

— Как это.., выпукаться?

— Как, как, обыкновенно как, в ванне. Ведь я же видела — ванна в вашем доме есть. Правда, странная какая-то, неудобная и маленькая, ну да, думаю, подойдет. Только сначала как следует вымой ее стиролом, чтобы никаких батарей не осталось. И еще мне понадобятся два полотенца.

— Полотенца я еще с вечера повесила чистые, — слабым голосом произнесла Доротка, лихорадочно соображая, что именно ей предстоит сделать с батареями. Девушка пыталась представить себе, что произойдет, если уничтожить батареи, и как это сделать физически? А ну как вылетят пробки? И еще — с чего вдруг крестная недовольна ванной, ведь она еще довоенная, большая и удобная, фамильная гордость, теперь ни у кого такой нет, разве что вот появились в последнее время в особняках нуворишей...

Из чувства самосохранения, решив больше не пытаться понять фанаберии американки, Доротка перестала ломать голову и поспешила покинуть комнату крестной. И опять наткнулась на тетку Меланью, в полусонном состоянии направляющуюся в ванную.

— Поторопитесь, тетушка, а то бабуля опять начнет колотить деревяшкой, ей выпукаться надо, — мрачно информировала она.

Меланья замерла.

— Что ей надо?..

— Выпукаться желает.

— Ты что — не в себе?

— При чем здесь я? Она так пожелала.

— А что это значит?

— Не знаю. Но мне еще перед этим велено ванну стерилизовать.

И опять тетка Меланья бросила на девушку странный взгляд, после чего заперлась в ванной.

И вопреки обыкновению, действительно постаралась поскорее освободить помещение. Из любопытства — хотелось узнать, какие такие странные обычаи привезла из Америки эта непредсказуемая Вандзя.

За столом проблема живо обсуждалась.

— Одно из двух — или она просто-напросто хотела выкупаться и оговорилась, или.., как бы это поделикатнее выразиться.., ну, выпустить лишний воздух из организма, — рассуждала Меланья.

Сильвия простодушно удивлялась, называя вещи своими именами:

— Так ты считаешь, старухе приспичило вы...

— А ванна зачем? — задумчиво произнесла Фелиция, помешивая чай. — Такие.., гм.., процедуры можно провернуть и в сортире.

— Возможно, ей требуется площадь побольше, чтобы процесс пошел. Доротка, чем она там занимается?

Бедная Доротка только что спустилась сверху и со вздохом заняла место за столом.

— Я промыла ванну салицилловым спиртом, нет у нас этого проклятого стирола, а потом немного побрызгала тетиным одеколоном, для запаха, может, сойдет... Знаю, знаю, я кретинка, но сама по себе кретинка ничего умнее не придумает, а если вы умные, то и подскажите, что делать, я и в самом деле на большее не способна.

Тетки не вцепились, по своему обыкновению, в Доротку — должно быть, всех трех одолевало любопытство.

— А что с батареями?

— Не знаю, пока все тихо.

— Подождем, если случится короткое замыкание, тогда примем меры. Может, она просто боится электричества в ванной и на всякий случай отключает его во всем доме? — предположила Сильвия. — Пока не отключилось. Вон, чайник закипает.

Недовольство Фелиции росло с каждой минутой. Сестры явно заинтересовались экстравагантными выходками приезжей, глядишь, из одного любопытства останутся дома, и тогда прощай конфиденциальный телефонный разговор. Что делать, что делать?

— А ну, наследница, — скомандовала она, — слетай-ка наверх и послушай, что в ванной делается. Вдруг нам придется принимать срочные меры; для спасения жизни и имущества?

— А одеколон впредь будь добра черпать из других источников! — крикнула вслед племяннице Меланья.

Доротка попыталась сопротивляться:

— Мне на лекцию пора. Очень важная лекция о греческих идиомах, специально профессор из Греции читает, всего на две лекции приехал в Варшаву. — И добавила, отчаянно надеясь проявить решительность:

— Для меня это очень важно. А еще надо одеться.

— Так одевайся, никто тебе не запрещает. Только сначала погляди, что она там делает.

— А потом кто ее станет обслуживать? — дошло до Сильвии. — Небось захотите свалить на меня?

Фелиция ушла от ответа.

— Ты пока приготовь завтрак, хоть это ты умеешь. Кто помнит, что едят в Штатах?

— Половинку грейпфрута, одно яйцо и гренки с апельсиновым джемом, — продиктовала Меланья. — Может, еще ломтик ветчины, но не поручусь. Доротка, шевелись же!

Спустившись с информацией, что в ванной льется вода, а больше ничего не происходит, Доротка кинулась собираться. Ее упрекнули, что позабыла о крокетном молотке, удобный момент его похитить, но девушке было не до упреков. Фелиция же решила во что бы то ни стало удалить из дома гостью и в ее отсутствие спрятать молоток Полуодетую Доротку опять вызвал наверх оглушительный стук. Освежившаяся, нарумяненная и сияющая гостья задала вопросы организационного плана.

— Дитя мое, можно ли в этом доме получить домашний завтрак? Ах, как приятно оказаться среди близких, тут все такое семейное, а в ванной развесь полотенца, я уже стара, сама этого сделать не могу, и почему у вас нет занавеса для душа, а я привезла для ванны такую специальную прикладку из резины, идет малой скоростью. Так я могу спуститься к завтраку? А поднос можешь забрать. И где у вас телефон, что-то на глаза не попался, надо же сообщить Антосю, что я добралась благополучно...

Продолжение последовало за завтраком, и Фелиция почти перестала гневаться на дорогую Вандзю из-за крокетного молотка.

— На завтрак я привыкла есть сырок «Филадельфия». А разве тостера у вас нет?

Тостер был, но вот о покупке хлебцев для тостера Сильвия как-то не подумала, закупая тонну продуктов по случаю прибытия гостьи. И сырок «Филадельфия» ей тоже как-то не пришел в голову.

Вскоре выяснилось, что еще не хватает сока манго и таких тонюсеньких ломтиков жареной говядины, ну да это не срочно, можно и к ленчу купить, но вот кукурузные хлопья к завтраку должны быть непременно, а к ним сырое молоко, обезжиренное, не больше полутора процентов жиру.

— Прелестно! Все это можно купить, — улыбаясь, заверила Фелиция Вандзю. — Ты сама отправишься с Сильвией к «Билли», там можно купить абсолютно все. Сама и выберешь, Сильвия засомневалась:

— Не уверена, что у Билли будет манговый сок.

Разве что махнуть на Польную?

— А кто вам запрещает махнуть на Польную? — подхватила Фелиция.

Поразительное бескорыстие старшей сестры чрезвычайно заинтриговало Меланью, она сразу поняла — что-то здесь кроется — и навострила уши.

У Сильвии никакие подозрения не зародились, она обожала делать покупки, к тому же, как в данном случае, не будучи ограниченной в средствах, и тоже испытала подобие теплого чувства к Вандзе. Доротка не слушала, о чем говорилось за завтраком, занятая своими мыслями. Очнулась лишь тогда, когда обратились непосредственно к ней.

— При чем здесь такси, а как же жених моей внученьки со своей машиной? Такой милый хлопец, такой рассудительный, такой обходительный, разве он не может нас свозить? И поможет нести продукты, ведь это дело молодых. Надо сказать ему, чтобы приехал.

Под каким-то предлогом Фелиция выманила Доротку в кухню и сама устремилась следом.

— Откуда ты взяла этого парня?

— Из радио-такси, — пробурчала Доротка.

— Так кто же заплатил вчера за такси?

— А как вы думаете, тетушка?

— Я ничего не думаю, некогда мне загадки загадывать. Ты или она?

— Ясное дело, я.

— Закажи его еще раз, и пусть играет роль жениха. Закажи на... Минутку, когда положено устраивать ленч? В час? В полвторого? Вызови такси к одиннадцати, нет на четверть двенадцатого. Звони!

— Я опаздываю на лекцию...

— Успеешь. Позвони сверху, от Меланьи, а я тут отключу автомат, чтобы Вандзя не слышала.

Набирая номер вызова радио-такси, Доротка отчаянно пыталась вспомнить номер такси Яцека.

Фамилию и имя парня она запомнила — Яцек Волинский, ведь вроде бы знала и номер его машины, там, в радио-такси каждый получает свой номер.

И вспомнила, в последний момент. Ну конечно же, номер семьдесят. Когда садилась в машину, еще подумала: возраст тетки Фелиции. Очень хорошо, закажет машину номер семьдесят.

Заказать удалось без труда, машина уже была на трассе, водителя поймали по радиотелефону, передали просьбу вчерашнего клиента, который хотел именно эту машину. Желание клиента — закон. Водитель машины номер семьдесят не возражал: очень хорошо, в одиннадцать пятнадцать приедет по указанному адресу.

Положив трубку, Доротка задумалась. Ладно, такси заказала. Яцек приедет, и в ее отсутствие все раскроется. Выяснится, что никакой он не жених, а просто профессиональный таксист. Приедет, включив счетчик, возможно, и с покупками поможет, а потом нормально потребует заплатить, нет, грубить не станет, но крестная бабуля наверняка почувствует себя обманутой, хотя она, Доротка, ни сном, ни духом не виновата в том, что та приняла Яцека за ее жениха. Как быть?

И не отдавая себе отчета в причинах нежелания такого поворота событий, в причинах сокрытия от крестной бабули факта существования такси, в которых работают не одни женихи, почему-то убежденная в необходимости оставить бабулю в ее заблуждении, Доротка вынуждена была подключить к проблеме Фелицию.

— Только, тетушка, он такой же мой жених, как и министр транспорта. Это крестная почему-то так решила. А кто заплатит на этот раз?

Фелиция тоже слегка подрастерялась. И ей почему-то казалось, что пока пусть все остается по-прежнему, пока повозят гостью, так сказать, семейным образом. Потом все разъяснится, а пока пусть оно будет таким, как Вандзя того желает. И приняла нелегкое решение.

— Ведь он их сюда привезет из магазина? Я расплачусь. Напиши ему записку, предупреди, чтобы от них не требовал оплаты, а сразу обратился ко мне. И пусть притворяется женихом — что ему стоит?

Долго раздумывать было некогда, и слегка ошарашенная Доротка в один присест накатала эмоциональное послание: «Умоляю тебя, она зациклилась на женихе, так что попритворяйся, что тебе стоит? а мы боимся с ней спорить, неизвестно, чем это кончится. Она такая, она по утрам должна непременно выпукаться, так что сам понимаешь. Счетчик прикрой и не приставай с оплатой, тетка Фелиция потом незаметно заплатит тебе, а если заплатит мало, я добавлю. Умоляю!» Чрезвычайно довольная тем что решается главная ее проблема на сегодня, Фелиция поймала себя на том, что чуть было не похвалила Доротку. И спустила ее с цепи. Доротка вихрем вылетела из дома.

Грека с идиомами она не выдумала — ей и в самом деле очень хотелось попасть на его лекцию.

Меланья уже не сомневалась в том, что Фелиции очень хочется разогнать всех и одной остаться дома. И если бы ее не ожидала важная деловая встреча, непременно постаралась бы нарушить планы сестрицы. От встречи отказаться не было возможности, решила просто постараться вернуться домой как можно скорее.

Яцек Волинский подъехал к знакомой калитке точно в указанное время, даже на три минуты раньше. Он очень надеялся, что сегодня в этом доме будет не менее интересно, чем вчера, и не разочаровался. Из дома вышли уже знакомые ему три немолодые женщины, две тощие и одна толстая. Яцек выскочил из машины и предупредительно распахнул перед ними дверцы. Все они поздоровались с ним, как со старым знакомым, после чего две сели в машину, а третья в тот момент, когда он склонился в поцелуе над ее рукой, незаметно сунула ему какую-то записку, сложенную в несколько раз, и прошептала:

— Сразу же прочти!

Яцек послушно прочел, и это чуть было не испортило предстоящую экскурсию. Ужас, заключенный в словах «она по утрам» и так далее, был столь уморительным, что парень не расхохотался во весь голос лишь благодаря благоприобретенной выдержке таксиста, которому довелось уже многое повидать. Однако руки-ноги ему не повиновались еще какое-то время. Хорошо, самая старая из клиенток не переставая что-то говорила. Пришлось даже, перекрикивая ее, заорать:

— Куда пани прикажут?

Бабуля сразу перестроилась:

— В такой большой супермаркет, где, говорят, все есть, как же он называется, да вы, небось, сами знаете, какое счастье, что изменились времена, ведь раньше, по слухам, ничего у вас не было, одна картошка, ведь Польша сельская страна, ах, непременно, непременно надо нам с вами съездить куда-нибудь в далекую деревню...

И на этом акустическом фоне Сильвия с трудом перегнулась вперед и, наклонившись в уху Яцека, прокричала:

— Деревня подождет, а сейчас сначала к «Билли», а потом, если можно, на Польную, потом на рынок, а потом, надеюсь, домой...

— ..петрушку листовую и сельдерей, а тебе, дорогуша, сырок, пожалуй, будет вреден, это я могу позволить себе, а что касается салата, то предпочитаю кочанный, он чище, и, надеюсь, шимпсы тоже у вас имеются...

С Яцека было достаточно. Не вдаваясь в подробности, что имела в виду американка — чипсы или примсы, то есть креветки, Яцек послушно направился к магазину «Билли», что на улице Хелмской...

* * *

Оставшись дома одна, Фелиция немедленно уселась у телефона. Нужный номер она уже знала, полночи потратила, наконец нашла. Уже давно, не доверяя памяти, она приобрела привычку все записывать, а уж фамилии и даты прежде всего, так что фамилию нотариуса, который связался с ними по просьбе Войцеховского, тоже где-то записала.

Вот и не пришлось искать затерявшееся письмо самого Войцеховского. Хватило пятнадцати минут для того, чтобы, пробившись сквозь сигналы «занято» и ошибки, достичь цели. Для счастья больше ничего и не требовалось, и запыхавшуюся Меланью сестра приветствовала торжествующей улыбкой.

— Ты чего такая довольная? — подозрительно спросила Меланья. — Ну прямо как кошка, что съела сметану. Хотя я и не уверена...

— Никаких кошек! — автоматически отреагировала Фелиция, не выносившая кошек. — Хотя я лично...

— ..может, кошки предпочитают рыбу, — закончила фразу Меланья.

— ..даже кошку предпочла бы Вандзе, — закончила фразу Фелиция.

— Ага, — значит, ее нет дома, — догадалась Меланья, — Да, в магазин отправилась.

Меланья сняла шубку, повесила, сняла теплые сапоги, переобулась и с сумкой и папкой в руке вслед за сестрой прошла в кухню.

— Послушай, сдается мне, до сих пор она ни гроша не потратила. Так есть ли у нее деньги вообще? Отодвинься, хочу чай заварить.

— Мне самой интересно, хотя лично мне на это наплевать. Включи стиральную машину, уже полнехонько грязного белья. Куда, холера, задевали порошок?

— Да вот же он, перед тобой, слепая курица. А сама включить не могла? Чем ты тут занималась?

Чаю из-за тебя не попьешь.

— Приспичило? Двух минут подождать не можешь, того и гляди помрешь от жажды, — уклонилась от ответа Фелиция. — А порошок должен стоять на своем месте, чтобы достаточно было руку протянуть. Каждый хозяйничает, как хочет...

— Слушай, уйди отсюда, дай человеку спокойно выпить чаю.

— У человека есть своя комната, незачем околачиваться в кухне.

— A y тебя нет?

— Раз уж завариваешь чай, и мне приготовь.

Не желая сводить ссору к чайной теме и раздумывая, как бы узнать тайну Фелиции, Меланья включила чайник, выполоскала заварочный и открыла банку с чаем. Отмеривая четыре чайные ложечки с верхом, заметила:

— Заварка кончается. Есть запас или придется сгонять в магазин Доротку, как придет?

— Тебе никак ее жалко стало? — удивилась Фелиция. — С чего это? До магазина два шага.

— Да ведь в нашем магазине не купишь жасминный. И почему, холера, никогда прямо не ответишь на вопрос? Так есть в доме чай или нет? Не знаю, купила ли его Сильвия вчера.

— Сильвия делала покупки не вчера, а позавчера.

— Да все равно! — рассвирепела Меланья. — Чай она не купила?! — Кто тебе сказал? Купила. Если не купила, я бы уж сделала ей замечание.

— А где же она?

— Поехала с Вандой за покупками.

— Кретинка! Я о заварке говорю. Спятить с тобой можно. Где она, купленная позавчера?

— А я откуда знаю? Должно быть, в шкафчик куда-то сунула. Да что ты суетишься? Пока нам старой хватит, а там, глядишь, и Сильвия вернется.

Меланья взяла себя в руки. И в самом деле, с чего это она так распсиховалась? Вернется Сильвия и высыпет свежекупленный чай в банку. А Фелиция на редкость благодушная. С чего бы это?

— Из-за дурацкой ссоры позабыла, о чем хотела тебя спросить, — сказала Меланья, когда обе уже сидели за столом и попивали любимый напиток. — А, вспомнила. Как думаешь, эта Вандзя притворяется идиоткой, или на самом деле чокнутая?

Фелиция, подумав, ответила:

— Полагаю, притворяется. Но головой не ручаюсь.

— A с этим, ну.., тем самым. Читала я, что у пожилых людей часто бывает вздутие, которое необходимо снять, для стариков это грозит осложнениями.

Фелиция ехидно захихикала.

— Молоденькая нашлась! Вот уж у тебя вздутие точно есть.., в голове, так что не надо казаться глупее, чем ты есть на самом деле. Вандзя же по-польски говорит прекрасно, и нечего придираться.

Ну, оговорилась, мне кажется, просто собиралась выкупаться в ванне. Столько лет в чужой стране, не удивительно, что некоторые слова у нее путаются. И еще неизвестно, каким был ее муж-поляк, ведь только с ним она и говорила по-польски.

— Думаешь, плохо знал язык? Или малограмотный, или, как и ее кухарка, из глухой деревни? В данном случае, скорее всего оговорилась. И когда велела Доротке хорошенько вымыть ванну, имела в виду бактерии, а не батареи. Ведь знаешь же не хуже меня, они там, в Америке, помешаны на гигиене.

Попивая чай, Меланья раздумывала над языковыми сложностями. Наверное, Фелиция права, она и сама могла бы прийти к такому выводу, подвел великолепный, чисто польский акцент Вандзи.

Обычно полячки, прожив за границей даже несколько лет, теряют его и говорят по-польски с английским акцентом. Ну да Вандзя — случай особый. Английский на нее не повлиял просто потому, что она не говорила на нем и практически не слышала его, вращаясь в польском окружении. И не давая этому окружению слова сказать...

— А ты не помнишь, в молодости она тоже была такой глупой? — спросила Меланья. — Хоть ты и была ребенком, но что-то запомнить могла.

Задумавшись, Фелиция медленно произнесла:

— Запомнилось мне, что она была богатой, всякие такие блестящие побрякушки на ней запомнились. И ее отец был такой.., уверенный в себе, степенный, бедняки такими не бывают, разве что какие знаменитые ученые, а Вандзин отец ученым не был, факт.

— А Вандзя?

— Она уж и вовсе не была ученой...

— Не валяй дурака, я не о том. Выходит, и из семьи богатеев, и замуж вышла за богача. А мы должны за нее платить?

— Не так уж много ты за нее платила.

— Ты тоже. Хотя за тонну продуктов, закупленных Сильвией, заплатила я. И не уверена, что хоть что-то пригодится.

— Не волнуйся, ничего не пропадет. Мартинек на что? Не знаю, как долго выдержит Доротка.

Сестры обменялись взглядом. Много было в этом взгляде: и взаимопонимание, и желание знать, есть ли из-за чего Доротке стараться, и даже что-то вроде презрительного сочувствия к ней. В принципе, Доротка была для теток своего рода страховкой на будущее, когда станут совсем старые и беспомощные, знание иностранных языков в наше время многого стоило, но еще больше могло стоить наследство Ванды Ройкувны. При условии, разумеется, что у той имеется капитал, и она его оставит Доротке.

Первой заговорила Меланья.

— Откровенно говоря, очень хочется знать...

Сама-то я еще не очень старая, при желании могу замуж выйти, но пока не вижу смысла, пенсия у меня будет неплохая, а писать репортажи и фельетоны могу до конца своих дней, не выходя из дому...

— Ты уверена, что не станешь склеротичкой? — с притворной заботливостью поинтересовалась старшая сестра.

— Ты считаешь, склероз заразен? — с притворным ужасом вскричала Меланья.. — Или это у нас в роду? И вообще, имею я право знать, что собой представляет эта Ванда? Угораздило же тебя потерять письмо Войцеховского.

— А что бы оно тебе дало? Он ведь прямо не писал...

— Может, поняла бы кое-что из подтекста, из намеков, прочла между строк. И адрес его был на конверте, можно было бы написать. Или позвонить и расспросить. Только не помню, был ли в письме номер его американского телефона.

— Я тоже не помню. Но слышала — Вандзя кричала, что ей надо позвонить Антосю, так что наверняка у нее есть номер его телефона.

Опять помолчали. Потом Меланья высказала свои сомнения:

— А тебе не кажется, что такие расспросы немного.., не того. Как ты себе это представляешь? позвоним и спросим: признавайтесь, есть у Вандзи деньги или нет, и кто ее должен содержать? Несколько, я бы сказала, бестактно. А если окажется, что она богата, то как вырвать у нее денежки? Зададим такой вопрос, и он примет нас за.., да за гарпий! И будет прав.

Пожав плечами, Фелиция ответила:

— Никто не заставляет тебя звонить. Поживем, увидим. Вот только жить с ней... О Господи! Совсем забыла!

И стремительно сорвавшись с места, Фелиция бросилась к дверям.

— Ты что? — удивилась сестра.

— Молоток! — донесся из коридора ответ. — Забрать, пока ее нет дома.

У Меланьи мороз пробежал по коже при одной мысли что завтра с утра безумная Вандзя опять начнет барабанить по полу. Схватив сумку и папку, она устремилась вслед за сестрой.

В комнате Сильвии и Доротки, теперь отведенной Ванде, крокетного молотка не оказалось. Ни на шкафу, ни под кроватью. Стоя посередине комнаты, Фелиция растерянно осматривалась по сторонам.

— Куда же она могла его спрятать? В магазин с собой не забрала, я бы заметила, когда они садились в такси.

— Давай еще раз все здесь обыщем, — предложила Меланья. — Молоток большой, не иголка.

Обыскали все. Заглянули в оба шкафа, Меланья проверила, не спрятан ли за шкафом или за какой Другой мебелью. Феляция просмотрела содержимое всех ящиков комода. Меланья легла на пол и с этой точки внимательнейшим образом проверила, не высовывается ли где конец деревянного молотка Потом перетряхнули вещи, горой наваленные на Дороткиной кровати, ибо больше некуда было их девать. Молоток исчез, как сон, как утренний туман...

— Невероятно! — выходила из себя Фелиция. — Я сделала все, чтобы она убралась из дома, и пожалуйста..

— А, так вот почему! — вырвалось у Меланьи, да она вовремя прикусила язык.

— Что почему?

— Да так, ничего. Тоже не пойму, куда он мог задеваться. Погоди, может, ухитрилась в ванной спрятать?

В ванной молотка тоже не оказалось. Удрученные сестры не знали, что и подумать.

— Вниз она с молотком не спускалась, исключено, — рассуждала Фелиция. — За окно выбросила?

Меланья на всякий случай выглянула в приоткрытое окно и увидела подъезжающее к дому такси.

— Ну все, приехали! Единственная надежда на то, что Ванда сама не помнит, куда задевала молоток, и больше его не найдет.

Фелиция поспешила вниз, чтобы расплатиться с таксистом, а Меланье велела еще раз хорошенько посмотреть под кроватями.

* * *

— Как это, у вас нет номера телефона Антося? — возмущенно и обиженно произнесла за ужином крестная Вандзя. — У меня тоже нет, он занесен в память телефонной трубки моего телефона, мне и знать не надо. А телефонная трубка осталась в Нью-Йорке.

Но Антось вроде бы упоминал, что сообщил вам номер своего телефона. Вот я и удивляюсь.

Тягостное молчание зависло над столом. Никому не хотелось информировать американскую гостью о том, что письмо Антося Войцеховского потеряно. Доротка еще не пришла ни к какому определенному решению относительно письма. Отдать его или навсегда оставить себе? К тому же она уж точно знала — в письме номер телефона не сообщался. Почему Войцеховский не сообщил его — неизвестно, может, просто не догадался, а может, хотел тем самым избежать разговора с дорогой Вандзей.

При других обстоятельствах тягостное молчание могло висеть хоть до посинения, но теперь, когда за столом сидит Вандзя... Не дождавшись ответа, она затараторила:

— А нотариус, у него должен быть телефон Антося, меня надо обязательно отвезти к этому нотариусу, ведь пора привести дела в порядок, лучше всего завтра же, зачем откладывать, к тому же Дороткин жених такой милый хлопец, он меня и свозит, а вам не обязательно ехать. Я сама скажу, как распорядилась своим наследством, сразу же и скажу, зачем вам ломать головы, и желаю завтра же все оформить. И узнаю у него номер телефона Антося, ведь никогда неизвестно, со здоровьем у бедняги не все в порядке, такой сделался нервный в последнее время, сам жаловался, что в ушах рябит, а ведь он ведет все мои дела...

Не дослушав бабулиной литании, Доротка поднялась и вышла из гостиной. В конце концов, посещать туалет имела право, и не обязательно спрашивать разрешение. Вытащив конверт из-за унитаза, вымыла руки и прошла в кухню, налила воды в чайник, включила его, прихватила поднос и вышла из кухни, оставив письмо лежать на буфете, на видном месте.

Бабуля уже перешла на семейство Антося, пространно информировала о его жене, детях и внуках, недоброжелательно отозвавшись ибо всех, особенно внуках, нынешней молодежи, которая никакого уважения не оказывает старшим. Доротка незаметно подмигнула Фелиции, показав глазами на дверь. Фелиция сразу поняла и вскочила:

— Я тебе помогу. Надо достать свежий чай, жасминный...

Крестная моментально сменила тему, с легкостью переключившись с внуков на напитки:

— ..а мы купили белое, очень приятно вечерком выпить белого вина, оно легкое, легче, чем красное, и для желудка полезно, зараза какая-то у меня завелась в желудке, потому как то запоры, то заносы, так что принесите, девочки, бокалы, нет, не рюмки, для белого должны быть специальные бокалы, неужели в вашем доме не найдется?

— Ну! — нетерпеливо повернулась к Доротке Фелиция, как только они закрыли за собой кухонную дверь.

Доротка поставила у мойки поднос с грязной посудой и мотнула головой в сторону буфета.

— Письмо. Нашла за унитазом. Уронила мыло, и, доставая, увидела конверт. Немного подмок, кажется, бачок протекает. Наверняка вы там читали письмо, тетя?

Обернувшись, Фелиция хищно схватила письмо. Точно, то самое, потерявшееся, от Войцеховского. И ни тени сомнения не зародилось, не могла свалить вину на других, потому что сразу вспомнила о неисправной раковине, сама потом велела Мартинеку прикрепить ее к стене. Мартинек к работе пока не приступал, только примеривался. Ну конечно же, пошла посмотреть на раковину, письмо в руке держала, не дочитала, подумала, как они примут американку, и пошла в ванную...

— Ты прочла письмо?

— Не успела. И даже не сразу сообразила, что это то самое письмо, но увидела фамилию отправителя.

Врать Доротка не любила. Искренняя натура девушки заставляла ее всегда говорить правду, тем более, что в конечном итоге ложь обычно себя не оправдывает, но в данном случае она руководствовалась логикой. Заранее обдумала, как следует поступить с письмом, трезво оценила свое положение: открыто противостоять теткам она еще не в силах, ссориться с ними — себе дороже, они только рады, а она вся испереживается, а поучений и насмешек с нее достаточно. Вот и пришлось солгать.

— Вынь из буфета высокие бокалы, — распорядилась Фелиция, меняя тему. — Надеюсь, они сообразили поставить бутылку в холодильник. Не станем же пить белое вино теплым, разве что специально подогреть, но специально подогревается красное, а она пожелала белого...

— За такси кто заплатил? — спросила Доротка, доставая бокалы и протирая их.

— Я. И хорошо заплатила. Вот не понимаю, с чего тебе втемяшилось в голову заводить жениха, да еще и афишировать его перед крестной. Не можешь парня увидеть, чтобы сразу не строить ему глазки. Да какие там глазки, сразу на шею вешаешься.

— Да вовсе, я ему не строила глазок, он сам, по доброй воле, из жалости помог мне в аэропорту, ну а крестная почему-то решила — он мой жених. А возражать ей.., она же никому и рта не дает раскрыть!

Фелиция оправданий не слушала. Зачем? Главное — сказала гадость, то есть, нет, наставить племянницу на путь истинный. Она думала о том, что ее в данный момент больше всего беспокоило.

— Куда-то задевалась ее колотушка. Искали, искали с Меланьей. А ты хороша, не могла вернуться пораньше, помогла бы зайти. Забыла тебя предупредить, чтобы возвратилась пораньше. Интересно, где шляешься? Так что это остается на твоей совести, силой или хитростью, а молоток у нее отбери, как — это уж твоя забота. Слава богу, холодное. Штопор на столе, не ищи. Не забудь прихватить орешки, когда понесешь чай.

— А вы поняли, тетя, что у нее с.., заносами в желудке? Это опасно?

— Понятия не имею, и не морочь мне голову глупостями, и без того хватает проблем.

К тому времени, когда Доротка появилась в столовой с подносом, крестная уже успела поогорчаться из-за письма Войцеховского. Дискуссия на тему посещения нотариуса шла полным ходом. Естественно, перво-наперво решено было опять заказать Яцека. Уже привычный Вандзин монолог тянулся в бесконечность. Пытаясь перекричать гостью, Фелиция доказывала — у нас так не делается, у нас просто так к нотариусу не заявляются, у нас необходимо предварительно позвонить и договориться, так что визит к нему на завтра, как того желает глобокоуважаемая пани Ванда, ну просто никак невозможен... Два монолога столкнулись и переплелись, однако американка обладала тем преимуществом, что произнося речи, способна была при этом воспринимать речи других, правда, с некоторым опозданием, поэтому неизвестно было, к чему относятся ее «да» и «нет». Фелиция же привыкла слушать лишь себя. Вот и в данном случае высказывания американки были для нее лишь музыкальным сопровождением к ее собственному сольному выступлению. И в результате так и не поняла, приняты во внимание ее доводы или нет.

Это стало известно позже, после того как гостья удалилась наверх, намереваясь отойти ко сну, и прихватила с собой Доротку. Сильвия первой покинула общество, в девять вечера у нее глаза сами собой закрывались. За столом остались Фелиция с Меланьей.

— Я не слушала ее болтовню, — сказала Фелиция. — Было в ней что-нибудь важное?

— Я бы удивилась, если бы ты слышала, — язвительно прокомментировала сестра. — Ты ведь одну себя слушаешь.

— Глупости! Слушаю, когда говорят дело.

— А как узнаешь, дело или нет, если вовсе не слушаешь?

— Тебе лишь бы гадость сказать. Так идем ли мы завтра к нотариусу или нет?

Нет, Меланья не собиралась упустить случая позлить сестрицу.

— Но зубы у нее сделаны феноменально! — вздохнула она с искренней завистью. — Видела, как она щелкала орешки и миндаль? Как пулемет трещала!

— Что с нотариусом, тебя спрашивают! — завопила Фелиция.

— Самой надо было слушать!

— Ну не слушала, не слушала, и хватит об этом.

Говори!

— А может, я тоже не слушала?

— Врешь, ведь слушала!

— Кто сказал? Может, делала только вид, что слушаю, тем более что обе вы говорили одновременно, перекрикивая одну другую.

— Вот и не правда! Это она трещала, не давая другим словечка вставить.

— Ты тоже хороша.

— Врешь, и молода еще меня учить.

— Спасибо на добром слове, пошли тебе Господь за это, чего пожелаешь.

— Меланья, мое терпение кончается!!!

Фелиция наверняка не дождалась бы ответа, но тут сверху спустилась Доротка и сразу прояснила проблему.

— Нет, крестная бабушка решила завтра лишь позвонить нотариусу и договориться с ним на послезавтра. Отыскала у себя в блокноте номер его телефона. Можно мне немного поработать? Очень надо.

— А кто тебе не дает? — удивилась Фелиция.

— Приготовь еще чай и работай себе, сколько пожелаешь.

— А над чем ты работаешь? — заинтересовалась Меланья.

— Над каким-то переводом с норвежского, а какая книга и кто переводчик — не знаю, получила рукопись без титульного листа, но уже ясно — он так же знает норвежский, как я китайский.

— Что я слышу! — вскричала Фелиция. — Ты не знаешь китайского? Кто бы мог подумать?

И вмиг помирившиеся сестры дружно захихикали, объединенные травлей племянницы. Та даже не обиделась, просто не поняла, что тут смешного.

То, что не знает китайского или то, что знает много иностранных языков? И в том, и в другом случае ничего плохого или постыдного не было, так чего же они хихикают?

Доротка слишком устала за день, чтобы теперь заводиться с вредными тетками, отстаивая свое право на знание языков. Она молча отправилась в кухню, приготовила чай, вернулась с тремя стаканами горячего чая, два поставила перед тетками, а третий на маленький столик в углу столовой. На столике и на диване разложила редактируемые тексты и со вздохом облегчения села.

И в этот момент сверху послышались знакомые мощные удары в пол.

— Господи! — подскочила Фелиция.

— Нашла колотушку! — вскричала Меланья. — Доротка, скорее беги к ней, не могу этого слышать!

— И отбери у нее колотушку!

Как никогда близкая к истерике, Доротка помчалась наверх. Крестная бабуля лежала в постели с книгой в руках. Крокетного молотка нигде не было видно.

— Дитя мое, принеси из ванной спреивательный флакончик, голубенький такой, а может, зелененький, я привыкла, чтобы был под рукой на всякий случай.

Единственное, что в ванной можно было назвать спреивательным флакончиком, то есть жидкостью Для распыления, уж английский-то Доротка знала, была пластиковая трубочка розового цвета. Вот она и принесла ее. Оказалось, правильно угадала. Крестная ласково поблагодарила «драгоценную внученьку», попросила подать другие очки, которые остались там, на столике у окна. Доротка подала.

Она еще не сошла с последней ступеньки лестницы, когда бабуля опять затарабанила. Не слушая яростных напоминаний теток о том, чтобы немедленно отобрать колотушку у вредной старухи, Доротка бросилась наверх.

На сей раз крестная была не в столь благодушном настроении.

— От окна тянет, — раздраженно заявила она. — Прикрой немного, но не закрывай совсем, я не могу оставаться без воздуха, сделай так, чтобы тянуло в другую сторону, а не на меня, и вообще у вас какие-то неудобные окна, открываются целиком, сквозняка не избежишь, надо чтобы открывалась верхняя половина и не в сторону, а сверху вниз, если злоумышленник явится...

Стиснув зубы, не говоря ни слова, только мысленно представив злоумышленника, который пролез бы в окно и радикально утихомирил бабулю, Доротка выполнила требование. Открыла и вторую створку окна, сделав небольшую щель с помощью двух больших цветочных горшков, ибо другой возможности не было.

— Где молоток? — дуэтом приветствовали ее тетки в гостиной.

— Не знаю. Похоже, она на нем спит. В руках его не держала, в руках у нее была книга.

И бедняга, даже не присаживаясь на диван, остановилась посередине комнаты, выжидательно глядя на потолок.

— Если опять задубасит, мигом лети наверх! — приказала Фелиция, тоже уставясь в потолок. — Может, не успеет спрятать.

— Тогда, может, мне вообще не спускаться, а сесть под ее дверью и караулить? — спросила бедная Доротка, тщетно пытаясь вложить в свои слова иронию.

Фелиции идея понравилась.

— Прекрасно! Можешь со своими бумагами устроиться у нее под дверью или на верхней ступеньке лестницы. А если на полу неудобно, возьми из ванной табуретку...

— ., а из моей комнату настольную лампу. Или торшер, что в углу стоит.

— А под задницу подложи подушку, чтобы не говорила — жестко на лестнице.

Доротка растерянно глядела на теток, не зная, серьезно ли они говорят. Из состояния нерешительности ее вывела крестная, опять заколотив в пол.

— Я спячу! — убежденно заявила Меланья.

В руках у крестной по-прежнему была лишь книга. Доротка поймала себя на том, что чуть ли не восхищается ловкостью этой шустрой старушки. И «как ей удается в мгновение ока спрятать свое орудие? Не может же она дубасить силой воли...

Старушка ласково обратилась к девушке, хотя в голосе и звучала нотка претензии:

— Дитя мое, ты не достаточно раскрыла окно, совсем воздуха не чувствуется. И термофор переключи на единицу, слишком сильно греет. Да, вы, наверное, смотрели телевизор, какая погода ожидается завтра?

Доротка с трудом разжала губы.

— Не знаю. Кажется, телевизора не включали.

— Как же так, прогноз всегда надо слушать, кто-то должен проследить за этим, я привыкла знать, что меня ожидает, совсем неинтересная книжка попалась, ну да ладно, сегодня почитаю эту, а на завтра найди мне другую, хотя нет, совсем неинтересная, лучше уж почитать журналы, вон те иллюстрированные, на столике...

— Не найдется ли у нас в доме какого снотворного? — говорила внизу Меланья. — Она наверняка страдает бессонницей и нас заставит страдать.

— Могла бы страдать немного тише, — скривилась Фелиция. — Нет у нас снотворного, без надобности нам, но теперь придется купить. Как думаешь, в ночной аптеке найдется? Сгоняем Доротку...

— Если и найдется, ей не продадут без рецепта.

А тебе все бы гонять...

— Ничего страшного, пусть принцесса зарабатывает наследство.

— Придется слушать прогнозы погоды по телевидению, сообщила вернувшаяся Доротка, присаживаясь на диван. — Могу слушать, когда я дома, а вот если меня нет...

— ..так пусть сама слушает! — проворчала Меланья.

— Поручим Сильвии, — решила Фелиция. — Она любит...

Очередная барабанная дробь сотрясла дом через шесть минут. За это время Доротка сумела отключиться от болтовни теток, прочитать три фразы и обнаружить две грубые грамматические ошибки.

— Не пойду! — раздраженно крикнула она, и вдруг изменила решение:

— Ладно, пойду, но уже там и останусь.

Быстренько собрав свои бумаги, она помчалась наверх. На сей раз крестная недовольно заявила, что журнал никуда не годится, и она желает почитать другой, тоже там на столике, нет, этот тоже наверняка неинтересный, не найдется ли других в доме?

Доротка принесла снизу кипу всевозможных журналов, не обращая внимания на то, что некоторые из них еще прошлогодние, после чего заняла пост на верхней ступеньке лестницы. От табуретки отказалась, но забрала из Меланьиной комнаты настольную лампу и подушку, подложив ее под себя.

И с этой минуты из комнаты, занятой крестной, не донеслось ни звука. Когда спустя долгое время Меланья отправилась спать, она наткнулась на племянницу, удобно устроившуюся на лестнице и явно довольную жизнью. Доротка даже улыбалась.

— Ты что так развеселилась? — подозрительно поинтересовалась тетка.

Ее так и подмывало хоть немного испортить настроение племяннице.

— Прелестная ошибка! — поделилась радостью племянница. — «Он накрыл графа циновкой» вместо «он покрыл его матом». Правда, хорошо?

Или вот еще: «Худое дерево меньше вьется», а надо «Сухая древесина меньше гнется», во всем предложении правильно переведено только одно слово «меньше». Ну как тут не развеселиться? Ага, не кажется ли тетушке, что я нашла способ общения с крестной. Нужно было с самого начала тут сидеть, ей тогда ничего не захочется. И с вашего разрешения, если оставите мне лампу и подушку, я уж тут покончу с циновкой, очень хорошо работается. Не жалко?

Меланья явно собиралась отобрать у девчонки свои вещи, чтобы слишком не радовалась, но услышав «не жалко», решила их оставить. Она всегда хотела казаться щедрой и не мелочной, в противоположность старшей сестре. Да и не нужны ей, на ночь глядя, ни лампа, ни подушка с рабочего кресла, работать она не собиралась. Пожав плечами, она молча проследовала к себе.

* * *

При желании Фелиция умела произвести наилучшее впечатление.

— С голоду я не умираю и семью прокормить в состоянии, — заявила она нотариусу, точно отмерив дозу благородной озабоченности. — Однако поскольку на мне лежит ответственность за благосостояние семьи, транжирить деньги просто не имею права, поэтому хозяйство обязана вести рационально, а для этого необходимо, как минимум, располагать полной информацией. Не так давно вы, пан нотариус, сообщили нам, что Ванда Паркер собирается приобрести квартиру, что она располагает средствами и не будет нам в тягость ни в коей мере. Я соответственно настроилась...

Тут Фелиция сделала хорошо рассчитанную паузу. Нотариус в нее угодил, ибо клиентка вопросительно глянула на него.

— И правильно, прошу пани, у вас были все основания для этого.

— Вот уже не уверена, правильно ли. Скажите, а не может так случиться, что состоятельность пани Паркер — мнимая, что вас ввели в заблуждение?

Нотариус даже не обиделся. Он веско заявил:

— Конкретный банковский счет заблуждением быть не может! Уж поверьте, я в этих делах немного понимаю.

— Не сомневаюсь. Я не понимаю, потому и консультируюсь со специалистом. Видите ли, обратиться к вам за разъяснением меня заставили тоже весьма конкретные обстоятельства. Ванда Паркер поселилась в моем доме, и я несу незапланированные расходы. Надеюсь, вы понимаете, я бы по-разному отнеслась к бедной старушке, мечтавшей на склоне лет вернуться на родину, и к состоятельной особе с ее капризами и требованиями. Нет, нет, разумеется, и состоятельную я не вышвырну из дому и не стану морить голодом, но вопрос с ненужными и чрезмерными расходами надо как-то тактично решить. А для этого мне надо знать, в состоянии ли она сама оплачивать свои дорогостоящие фанаберии. Бедная старушка вынуждена была бы вести тот же образ жизни, что и мы все. Миллионерше я, конечно, могу покупать излюбленные вина и икру, заказывать такси, но вопрос: кто за все это будет платить? Лично я не в состоянии. До сих пор пани Ванда ни гроша не потратила и даже не интересуется, сколько все это стоит.. Что делать, я не знаю, поэтому и обратилась к вам за советом.

И Фелиция опять выжидающе замолчала, и опять нотариус непроизвольно подчинился давлению.

— О бедной старушке и речи быть не может.

— Из этого следует, — оживилась Фелиция и спохватилась. — Тогда не знаю, что и думать. Пани Паркер ведет себя так, словно денежные проблемы для нее не существуют.

— Из того, что мне известно, для пани Паркер и в самом деле финансовые проблемы никогда в жизни не существовали. Всегда кто-то платил за нее, не она сама. Сначала муж...

— Нет, сначала родители, — перебила клиентка. — Еще до войны.

— « Вы ее помните еще с довоенных лет? — удивился нотариус.

Он не притворялся из вежливости, Фелиции и в самом деле ее семидесяти никто не давал.

— Помню с крестин сестры, матери моей племянницы, мне было тогда восемь лет, ребенок в эти годы многое уже понимает и запоминает. А мои родители знали ее прекрасно, и мне часто рассказывали о ней.

— Да, вы правы. Значит, сначала родители, а потом муж. Пан Войцеховский, ее доверенное лицо или управляющий ее делами в Нью-Йорке вошел со мной в контакт, полагаю, имею право вам сообщить об этом, поскольку пани Паркер приехала в вашу семью, так вот, пан Войцеховский долгие годы оплачивал все расходы пани Паркер по ее доверенности. Она может и не знать, во что обходится ее содержание.

— И квартиру может купить?

— Да хоть дворец! — вырвалось у нотариуса.

Фелиция сделала вид, что дворец не произвел на нее никакого впечатления, а вот мудрость и эрудиция нотариуса — очень сильное. Нотариус, хоть и неглупый человек, был все же польщен.

— Что ж, тем лучше, — сказала клиентка. — Теперь, когда вы мне все так хорошо пояснили, когда я из беседы с вами почерпнула столько полезного, я несколько успокоилась и даже обрела способность рассуждать. Видите ли, Вандзя, то есть пани Паркер сразу же сообщила нам, что ее наследницей будет наша племянница. Очень мило с ее стороны, но может ли стать наследницей Дорота? Ведь она не приходится родственницей пани Паркер, даже дальней, так что наследство могла бы получить лишь по завещанию.

— Гм... — сказал нотариус. — Гм...

Фелиция вытянула шею.

— Я вас слушаю, пан нотариус...

— В конце концов, факт составления завещания не представляет собой тайны, охраняемой законом...

Не очень-то он разговорчив, этот пан нотариус.

У Фелиции кончилось терпение, она решила этого мямлю подтолкнуть к откровенности.

— Я преисполнилась такого доверия к вам, пан нотариус, что так и быть, признаюсь уж во всем: беспокоюсь за судьбу племянницы, ведь несу за нее ответственность...

Нотариус сразу вспомнил Доротку и ее замечание о тетках, до сих пор не признающих ее взрослой. Ох, похоже, девушка права.

А Фелиция с озабоченным выражением на морщинистом лице продолжала:

— Девушка работает, зарплата небольшая, на все прихоти пани Паркер ей никак не хватит средств. А по доброте сердечной она уже много потратила на старушку. Как в данном случае поступать мне, ее опекунше? Не разрешать платить за крестную бабушку или разрешить? Предположим, девочка за все станет платить, влезет в долги... А потом, скажем, через несколько лет.., ведь Вандзя тоже.., все мы смертны... Получит ли девочка наследство? Вот в чем вопрос. Если не получит, как рассчитается с долгами? Пока не поздно, я могла бы принять меры, чтобы девочка не влезала в долги, но, с другой стороны, не хотелось бы по отношению к Вандзе проявить.., негостеприимство. Если она привыкла себя не ограничивать, может, пусть так оно и будет? Но я должна твердо знать, что дитя не пострадает. Вы меня понимаете?

— Прекрасно понимаю. Сегодня пани Паркер мне звонила, мы договорились встретиться завтра.

На предмет составления завещания. Она сама так и сказала. То, о чем будет говориться в завещании, является тайной, за раскрытие которой я, как лицо должностное, несу всю меру ответственности, если, разумеется, завещатель велит сохранять его волю в тайне. Но.., гм.., ничто не мешает мне дать пани совет.., так сказать, общего характера...

— Именно этого мне и хотелось, — подтвердила Фелиция, стараясь по мере возможности изобразить благодарность на лице, потому как ей хотелось вовсе не этого. — Пани Паркер, разумеется, может свободно распоряжаться своим состоянием?

— Совершенно свободно.

— Вот это мне и нужно было знать. Значит, я могу ей деликатно намекнуть, что за нанятое на целый день такси следует заплатить?

Нотариус не сразу дал ответ, посматривая на клиентку как-то странно. Обеспокоенная Фелиция напирала:

— Видите ли, я и в самом деле не в состоянии изо дня в день оплачивать такие расходы, Нотариус наконец заговорил:

— Разве пан Войцеховский не написал вам?

— Письмо мы получили, но скорее общего характера. Ничего конкретного.

— Пани Паркер достигла весьма преклонного возраста...

Фелиция опять вопросительно-выжидательно уставилась на нотариуса. Немногие были в состоянии выдержать такой взгляд этой женщины. Пожалуй, только одна Меланья.

Нотариус вдруг стал заикаться.

— Следовало бы.., понять.., принять.., примириться с некоторыми странностями особы, э.., гм... достигшей такого возраста. Насколько мне известно, уже с некоторых пор.., гм.., общение с пани Паркер стало.., гм.., затруднительным...

Фелиция не любила недоговоренностей.

— Вы хотите сказать, что вместо того чтобы заплатить, она еще и обидится?

— Полагаю, такая.., гм.., реакция не исключена.

Фелиция мысленно пожелала Войцеховскому тысячу чертей. Не мог, подлец, предупредить? В письме бы намекнул или дал номер своего телефона, чтобы теперь посоветоваться, оставил их на произвол Вандзи. Что-то с этой Вандзей не так, эксцентричная миллионерка, холера! Однако Фелиция была не из тех, у кого сразу опускаются руки. И она продолжила гнуть свою линию.

— Надеюсь, номер телефона Войцеховского вы знаете. А если нет, то по крайней мере адрес и номер телефона ее американского поверенного. Разумеется, я могу и сама поискать Войцеховского через справочное, ведь его адрес у меня имеется, но не проще ли узнать у вас?

— Поверенный имеется, Войцеховского нет! — неожиданно решительно ответил нотариус, сразу перестав заикаться. — И учтите, я не желаю, чтобы меня в это дело впутали. Сразу же хочу предупредить — от поверенного телефон Войцеховского вы не узнаете. Он это специально оговорил.

— Он что, гангстер?

— Напротив, чрезвычайно порядочный человек.

— В таком случае, придется через справочное, — вздохнула Фелиция и сразу подумала о Доротке — придется воспользоваться ее знанием английского. — Не удивляйтесь, для меня данный вопрос чрезвычайно важен.

— Я и не удивляюсь.

— И речь идет уже не обо мне и моих сестрах, а о племяннице, если я о ней не позабочусь, кто это сделает? Иначе до конца света придется мне в гробу переворачиваться, не обрету покоя. А вы... Располагая определенной ситуацией и зная теперь мои обстоятельства, могли бы хоть что-нибудь подсказать!

— Так я же это уже сделал. Характер тяжелый, капризна. Огромное состояние. Кому будет завещано — узнаем в свое время. Хотя предупреждаю, оформив у меня завещание, пани Паркер назавтра может написать другое, собственноручное, дома.

И оно будет тоже иметь законную силу. Сомневаюсь, что пани на моем месте сумела бы сказать больше.

Фелиция отступилась. Самое главное она все же узнала. И решила во что бы то ни стало разыскать Войцеховского.

* * *

— Не смей оставлять меня с ней один на один! — выкрикивала Сильвия вне себя. — Я отказываюсь готовить обеды! Тебя нет, Меланьи нет, Доротки нет, оставили меня наедине с этой гидрой, хорошо хоть Мартинек пришел, а то бы я с ума сошла!

— Да что случилось-то? — не понимала Фелиция.

— —И ты еще спрашиваешь? — изливала душу Сильвия. — Ведь ко всему цепляется! Лучок не так нарезаю, воды слишком много наливаю или опять же слишком мало, кастрюлька не такая, сковорода неподходящая, не тот нож, не так держу, сначала это, потом то, а лучше одновременно! Мало того, что в кухне распоряжается, еще ей и книжку разыщи, и программа в телевизоре ее не устраивает, словно я сама эти программы сочиняю, и опять сует нос в мои кастрюли. Тут подсолить, там подогреть, ложку из руки вырывает и сама в кастрюлю лезет. Ну уж нет, больше с ней одна в доме ни за что не останусь! Без обеда вас оставлю, а из дому сбегу!!!

— Да не останешься, это считай, исключительный случай! — успокаивала Фелиция разбушевавшуюся сестру. — А сейчас она чем занимается?

— Над Мартинеком издевается, на него переключилась, слава Богу. Учти, я тебя предупредила, если она будет в кухне торчать, об обеде забудьте !

Фелиция прислушалась. Откуда-то издалека доносилось монотонное журчание Вандзиного монолога. Мартинека не было слышно. Сильвия не дала как следует прислушаться.

— Собственноручно вылила воду из цветной капусты, и та пригорела! А еще велела заказать в кафе пирожное, чтобы немедленно принесли, приспичило ей, я же еще и заплатила! — не унималась Сильвия.

Оставив разгневанную сестру в кухне, Фелиция сняла наконец шубку и прошла в гостиную. При распахнутой стеклянной двери, выходящей в садик, где стояли столик и два кресла, за кофейком и тарелкой эклеров, сливочных бабок, пончиков и прочих вкусностей сидели американская гостья и Мартинек. Мартинек ел и пил, а гостья вела свой бесконечный монолог, глядя, как пончики, бабки и эклеры аккуратно исчезают в ротовой полости Мартинека.

— ., и я ему сразу заявила, все слышали, мне скрывать нечего, а он должен знать, ведь нотариусы любят заранее все обдумать, что в основном достанется Доротке, моей крестной внученьке. Он составит, и завтра я подпишу, пусть у девочки будет приданое, потому как из-за приданных, мой дорогой, всякие несчастья случаются, вот как с Люцинкой, да я тебе только что рассказывала, о, хорошо, что ты уже пришла, Фелиция, иди к нам, иди сюда, кофейку попей, смотри, как тут хорошо сидеть, какие-то там у вас палки торчали в садике, пришлось вырвать и выбросить, своими руками расчистила, теперь любо-дорого поглядеть, порядок, садись, садись, пусть кто-нибудь принесет тебе чашку и тарелочку...

Взглянув туда, куда ей с гордостью показывала Вандзя, Фелиция с трудом устояла на ногах, и в глазах у нее потемнело. Столько сил стоило вывести шпорник совершенно необыкновенного цвета, и вот от него не осталось и следа, дорогая Вандзя все повыдергала...

* * *

Яцек Волинский уже настроился на вызов с улицы Йодловой. И даже по знакомству договорился в диспетчерской, если что — то только его машина, при этом он не скрывал причины своего интереса — симпатичной девушки. Романтический по своей женской природе персонал диспетчерской счел причину более чем уважительной, поэтому на следующий день без всяких хлопот со стороны Доротки Яцек отвез крестную бабулю к нотариусу.

Через три часа он же доставил бабулю домой.

Парень уже понял, что оплата по счетчику сопровождается таинственным ритуалом, но не стал исследовать его. Да Бог с ним, он готов был и даром возить старушенцию — так интересно было общаться с проживающими в доме на Йодловой бабами, а особенно с упомянутой старушенцией, И на сей раз ни слова не упустил из ее монолога на обратном пути.

— Только эти девочки и остались у меня, — прочувствованно изливала душу пассажирка, одним махом зачислив в «девочки» всех, начиная с юной Доротки и кончая семидесятилетней Фелицией. — Больше никого из близких у меня не осталось на всем белом свете, а я ведь не захвачу с собой денег в могилу. Дом бы купила, но мне гак хорошо у них, наконец-то семейная обстановка, есть теперь кому подать стакан воды, а здоровье у меня уже не то, врачи чего только не находят — и косорукость, и плоскоглазие, и лихостопие. А моя Мирабелька из Порто-Рико уж такая была ленивая, такая привередливая — все по ней не так. И представляешь, кожаный, требовала от меня денег, чтобы за все мелочи платить! Причем каждый день, транжирила, почем зря. Как что у нее попрошу — так глухой прикидывается, а как денег требовать — ну ровно смола! Не понимала, дуреха, что таких денег никто в доме не держит, для того и существуют поверенные и счета в банке, а что я намучилась, выпрашивая у нее всякую малость, что накричалась, что настучалась — здоровье подорвала. А тут, а здесь моя дорогая внученька уж такая отзывчивая девочка, и тебе с ней будет хорошо, а на свадьбу подарю ей свое любимое ожерелье, мне не жалко, в крайнем случае, если надумаю на какой прием пойти в посольство, она мне даст поносить. Как думаешь, даст?

Спохватившись, заслушавшийся Яцек горячо подтвердил — даст непременно, она, Доротка, добрая, а уж для крестной бабушки и вовсе ничего не пожалеет. Ну комедия, такой и по телеку не увидишь!

Довольная пассажирка снова затрещала:

— Оформила все в наилучшем виде. Темнить не стану, сразу им и скажу, зачем делать тайну, лучше устроим торжественный ужин по случаю отмывания — ведь документ оформлен по всем правилам, в лучшем виде. И ты непременно приходи, как же без тебя, считай, свой человек, а отмывать лучше всего шампанским, ты как считаешь? Вот только не знаю, найдется ли у них шампанское, надо бы самой позаботиться, у них и без того много хлопот. Не знаешь, можно по телефону заказать шампанское?

Яцек знал наверняка, что по телефону можно заказать пиццу и пиво, насчет же шампанского не был уверен. Ему ничего не стоило отвезти клиентку в самый лучший винный магазин на Солидарности, после чего выяснилось — за шампанское надо платить ему. К счастью, выручки хватило, расходы не испортили настроения, парень по-прежнему с удовольствием слушал бесконечное повествование о недобросовестных служанках из Центральной Америки, о распределении наследства между «девочками», а также о некоторых эгоистичных личностях, которые лишь притворяются друзьями, а сами рады отправить ее не только за океан, но вообще на край земли, к тому же...

На устрицы Яцек предусмотрительно не клюнул, но икру купил, а затем мужественно принял очередное поручение — поинтересоваться о фрахте, то есть багаже, отправленном из Нью-Йорка малой скоростью, — уже, наверное, прибыл...

На этот раз по счетчику платила Меланья.

— Я, конечно, прошу извинить, но меня пригласили сегодня на отмывание...

— На ЧТО?

— Я так понял, вечером намечается прием по случаю свежеоформленного у нотариуса завещания.

Во сколько он состоится?

— А пану не сообщили, во сколько? — съехидничала по своему обыкновению Меланья. — Впрочем, если по поводу завещания, то придется отметить.

— Мне не сказали, во сколько. Но шампанское надо заморозить, не то пропадет, а я сам за него платил. Я не намекаю, избави Бог...

— ..и правильно делаешь! — отрезала Меланья. — Кто тебя просил платите? Ну да уж ладно, приплюсуй к счету, сколько там с меня? И приходи вечером в любое время, придется устроить прием, ничего не поделаешь...

Прием безошибочно учуял Мартинек, призванный подпереть покосившуюся мойку. Зато Доротка опоздала. Понимая, что дома ей теперь нет никакой возможности работать, упросила издательство выделить ей угол, где почти закончила редактуру норвежской тягомотины. Закончила бы и без «почти», да последний сотрудник издательства уже уходил, и помещение требовалось запереть. Пришлось уйти и Доротке.

Крестная Ванда лично помогала накрывать на стол, отдавая распоряжения и ценные указания.

— Нет, нет, дорогуша, салфетки непременно разложи веером. И свечи поставь, ни одно торжество не обходится без свечей. Ложки ближе к тарелкам... а приправы где? Под бокалы положи подставки. Как это нету? А я видела — есть. Так не ленись, дитя мое, принеси. Тарелки неровно расставлены, поправь. Ну и где приправы?

Меланью это только смешило, зато Фелиция кипела от возмущения. Она не привыкла, чтобы ею командовали, — всегда распоряжалась сама; к тому же никак не могла смириться с потерей шпорника. Сильвия заблаговременно укрылась в кухне, предоставив сестрам накрывать на стол и тем самым избежав утомительного общения с Вандзей.

Вот и получилось, что под обстрел угодил Мартинек. Правда, после того как подпер раковину, он часа два мыл руки, но более тянуть уже было нельзя, парень был вынужден завершить гигиеническую процедуру. Но вместо того, чтобы наконец спокойно сесть за стол, ему пришлось опять потрудиться.

Прибыл Яцек с букетом. После того как ему возместили оплату шампанского, он мог за свой счет купить не только икру, но и цветы, весьма милостиво воспринятые бабулей. Собрались все, кроме Доротки. Спиртное Меланья взяла на себя и накрыла столик с дринками отдельно от главного, это придало мероприятию особую торжественность. Американская крестная была почти довольна.

— Ничего получилось, но я недаром говорила — надо пристроить еще помещение, вам явно не хватает ливинг-рума. А где же моя внученька, почему ее нет? Всегда так поздно возвращается? А хлопцы ждут не дождутся, оба женишка на загляденье, я понимаю, уважающая себя паненка так и должна себя вести, ну да могла бы уже и прийти. Мелюня, дитя мое, ты прекрасно готовишь коктейли, дай-ка мне еще бокальчик...

— Не очень старайся! — прошипела Фелиция слишком разыгравшейся сестре. — Вандзя упьется.

— Вот и ладненько! Может, заснет и не станет дубасить молотком.

— Да, но перед этим забудет, о чем хотела рассказать. Спаивай ее на здоровье, но потом...

— Так тебе не терпится узнать о завещании?

— А тебе на него наплевать?

— Ну уж я от любопытства не лопну.

Пожав плечами, Фелиция отступилась. Ее мучила еще одна проблема: как заставить беззаботную старушку тряхнуть мошной. За шампанское заплатила Меланья, можно сделать вид, что икры не замечаешь, даже пожирая ее, но ведь и завтра будет день! Что придет завтра в бесшабашную голову Вандзи? А уже понятно — с расходами гостья не считается.

В ожидании Доротки присутствующие налегли на выпивку, но больше тянуть было неприлично.

Девушка пришла, когда все садились за стол.

Подвыпившая крестная бабуля так темпераментно приветствовала свою обожаемую внученьку, что той с трудом удалось вырваться, чтобы хоть руки вымыть. Проведенные ею в ванной две минуты показались крестной просто невыносимыми.

— Открыть шампанское! — распоряжалась старушка. — И непременно выпьем за здоровье Доротки, потому как она моя наследница, и сейчас я вам все расскажу.

Фелиция передала заиндевевшую бутылку Мартинеку. Меланья решительно отобрала ее у него и воткнула в руки Яцека. Тем самым обе сестры продемонстрировали как свои чувства, так и умение соображать в ответственные минуты. Мартинек вовсе не обиделся, напротив, а Яцеку было не впервой открывать шампанское. Ни капли не пролил и выстрелил умеренно, в люстру не угодил.

— За твое здоровье, Вандзюня! — провозгласила тост Фелиция, по всей вероятности, из элементарной вежливости.

Видимо, руководствуясь тем же, Ванда вскричала:

— Да нет же, ваше здоровье, дорогие мои! И Доротки!

Доротке, ошеломленной неожиданным торжеством, обеспокоенной присутствием Яцека и не успевшей узнать, расплатились ли с ним за сегодняшние безумства крестной бабули, а также еще не совсем пришедшей в себя после работы над . норвежским детективом, было абсолютно безразлично, за чье здоровье пить. Бабуля пьет за ее, тогда она выпьем за бабулино, проше бардзо.

Бабуле не терпелось перейти к делу, и она затараторила:

— Побывала я у нотариуса и написала завещание, чтобы все оформить, как положено. Поделила пополам, одна половина будет Дороткина, а вторая для вас, дорогие девочки, вы уж разделите их по справедливости между собой. Денег много, всем хватит...

— Сколько именно? — бестактно перебил старушку Мартинек, — Да откуда же мне знать, дитя мое? — удивилась миллионерша. — Знаю только — страшно много...

— Как ты можешь не знать, сколько у тебя денег? — в свою очередь удивилась Сильвия, для которой, никогда не имевшей ни гроша собственных денег, вопрос был более чем актуальным.

— Так ведь сумма каждый день меняется, дорогуша, от курса зависит и еще от чего-то, у Антося все было высчитано, а мне это ни к чему, и у нотариуса тоже нет телефона Антося, а он, сами видите, хорош индюк, мог бы позвонить, хоть поинтересоваться, как я тут, а может, и приболел, но скорее всего опять встревает эта подлюка Жейна, уж такая она нехорошая, сама бы хотела все заграбастать...

— И свидетели были? — Не унималась Сильвия.

— Что свидетели? Какие свидетели? Да я и без свидетелей знаю ей цену.

— Две штуки свидетелей необходимы! — важно заявила Сильвия. — Я слышала: для того чтобы завещание имело полную силу, нужны свидетели.

— Интересно, кто такая Жейна? — шепнула Меланья сидящему рядом Яцеку. — Никогда не слышала такого имени.

Немного уже привыкший к бабуле Яцек предложил:

— Думаю, имеется в виду Джейн.

— О свидетелях, дорогуша, нотариус сам позаботился, уж он все оформил в лучшем виде, так что не беспокойся. И тебе посоветую: такие дела предоставь решать нотариусу, уж он лучше знает. У нас в Нью-Йорке недавно, лет тридцать назад, уж такой скандал разразился, когда умер этот, как его...

Кулас, ой нет, Пайка или еще кто, ну да неважно, так его дети от двух браков чуть не подрались, и еще три жены, и все говорили, надо было ему у нотариуса составлять завещание, и до суда бы не дошло...

Не привыкшая долго сосредотачиваться на чем-то, Фелиция отключилась. Теперь надо решить, с кем и о чем говорить, разумеется, потом, когда все уснут. Интересно, какая здесь разница во времени с Нью-Йорком? На сколько часов и в какую сторону, прибавлять или отнимать? И каким образом обезвредить Меланью? Эта язва обязательно поднимет трубку. Надо как-то незаметно отключить ее аппарат, утром так же незаметно включить.

Меланью же, в свою очередь, заинтересовала Сильвия. С чего это вдруг так осмелела, что это ее так заботит, имеет ли завещание Ванды законную силу? А удивляться нечему — до Сильвии постепенно доходило, что гостья их и в самом деле богата и, если ей, Сильвии, перепадет хоть самая малость, для нее начнется совсем другая жизнь. Она станет независимой от Фелиции, не придется больше отчитываться в каждой злотувке, можно будет купить себе то, о чем давно мечталось, как о несбыточном счастье...

Мартинек, очень довольный жизнью, методично работал челюстями, пожирая все, находящееся на расстоянии вытянутой руки. Его очень обрадовало сообщение старухи о том, что Доротка унаследует не все ее деньги, — перепадет и старым грымзам, может, не только Фелиция станет платить более щедро, но, глядишь, даже Сильвия тоже будет давать поручения и платить за них, так что из старухиного наследства и ему обломится; только вот не придется ли слишком долго ждать? Чем скорее, тем лучше. И уже с особым интересом поглядывал на завещательницу, которая уминала яства не хуже его самого, загребая все подряд — и икорку, и маринованную селедочку, и жареную уточку с яблоками, и панированные котлетки телячьи, и вино, и шампанское... Ведь человеку в ее возрасте это наверняка вредно, несварение желудка или что-то в этом роде, кто знает, может, и помрет? И добрый Мартинек порадовался за старушку — ведь той будет приятно умереть после такого ужина.

Яцек тоже внимательно слушал все, о чем говорилось за столом, и делал свои выводы. С Дороткой говорить он не мог, их разделяла Меланья. А пообщаться с девушкой очень хотелось — уж больно она хороша. А Доротка и впрямь, хотя усталая и совершенно неподготовленная к званому вечеру, выглядела на редкость привлекательно: волосы прелестно растрепались, после бокала шампанского глаза заблестели и щечки зарумянились, так что смотреть на нее — одно удовольствие. Парень не отрывал от нее глаз и радовался за девушку, которая получит от крестной наследство. Обладавший достаточным жизненным опытом, Яцек не верил в миллионы американки, но пусть даже тысячи... Правда, судя по всему, миллионерша отличалась железным здоровьем и неиссякаемой жизненной силой.

Доротка постепенно приходила в себя. Всю болтовню о наследстве, хотя та касалась ее непосредственно, она пропускала мимо ушей, не придавая ей никакого значения. Честно говоря, даже миллионному наследству она предпочла бы пусть небольшую сумму, но наличными — такой маленький сувенирчик в двадцать-тридцать тысяч долларов. И старушке никакого вреда для здоровья, и ей, Доротке, возможность приобрести хоть крохотную квартирку для себя. Ну да что об этом мечтать, пока бабуля щедра лишь на обещания да на траты не скупится.

Дойдя до трат, девушка сразу вспомнила о Яцеке и с беспокойством взглянула на парня. Нет, не похоже, что сердит, напротив, производит впечатление человека, всецело довольного жизнью. Вон, перехватив ее взгляд, улыбнулся от уха до уха и весело подмигнул. Нравится ей этот парень, нечего притворяться. Надо бы с ним переговорить с глазу на глаз — для выяснения финансовых вопросов, разумеется, — да разве в этом доме дадут спокойно пообщаться? Придется договориться о встрече в другом месте. О чем это бабуля?

— ..и ты наверняка помнишь, дитя мое, Сокольских, — обратилась гостья к задумавшейся Фелиции, — или нет, Ястшембских, нет, другая фамилия, ага, вспомнила, Вронские[2], они еще собирались разводиться из-за вашей бабки, хотя та была намного старше их. Страшной красоты женщина, у меня есть ее фотография в альбоме, идет малой скоростью, непременно вам покажу, когда получу багаж, фрахт уже должен прийти, кстати, не мешало бы узнать.., так я спрашиваю, детка, ты их помнишь?

Меланья попыталась незаметно под столом пнуть Фелицию, потому что та не слышала обращенного к ней настойчивого вопроса гостьи, да угодила в Мартинека. Вздрогнув, юноша поспешил проглотить то, что было во рту. Поскольку было много, всего проглотить не удалось.

— Мепому, — вежливо, но нечленораздельно ответил Мартинек и извиняющимся тоном прибавил:

— Увы!

Что-что, а уж слух у престарелой гостьи был отменный, соображала она отлично и реагировала молниеносно.

— Да нет, не ты, мой дорогой, ты еще слишком молод, а это до войны было. Я к Фелюне обращаюсь. А говорить с набитым ртом некультурно, да и не всякий поймет, не все же такие умные.., неужели больше не найдется шампанского?

Со второго раза Меланье удалось попасть в сестру. Та очнулась как раз вовремя, чтобы услышать вопрос о шампанском.

— Как это не найдется? — возмутилась она. — Конечно, найдется... Сильвия...

Сильвия не отключалась, слушала гостью и отреагировала сразу.

— Как же, стоит в холодильнике. Или лежит.

Доротка!..

Доротка молча встала и вышла в кухню. Крестная вернулась к прерванному монологу:

— Так помнишь Вронских или нет? У нее еще были длинные черные косы, вокруг головы заматывала...

— Каких еще Вронских? — проворчала Фелиция, да спохватилась. В конце концов, к ней обращается миллионерша, которая и ей что-то завещала. — Ах, Вронских... И черные косы...

— Они же были на крестинах, Пришлось Фелиции поднапрячься, хотя какие-то Вронские были ей до лампочки.

— А, на крестинах... Припоминаю... Минутку, такая толстая баба с косами, закрученными вокруг головы? А муж у нее худой и жутко высокий, во всяком случае, таким м-не казался...

— Потому что ты была ребенком.

— Так они Вронские? Внешне помню, а фамилию забыла...

— А может, Ястшембские...

— О, Ястшембские, конечно же, я отлично помню! — обрадовалась Фелиция. — И что ты хочешь сказать об этих Ястшембских?

— Да ничего. Просто были.

— Ну и что?

— Да ничего, были и все тут.

Фелиция потеряла дар речи. Заставить ее с таким трудом вспомнить происходившее в незапамятные времена — и оказывается, это никому не нужно! За человека ее эта Ванда не считает, такой удар по самолюбию. Давно ее никто так не оскорблял!

Глядя на старшую сестру, Меланья не смогла удержаться от ехидного хихиканья. Без последствий это сошло ей лишь потому, что пришла Доротка с бутылкой замороженного шампанского и через стол подала ее Яцеку. Любая женщина инстинктивно дает откупорить бутылку тому мужчине, который ей больше по сердцу. В данном случае выбор был небольшим, Мартинек вообще исключался. Не думала Доротка ни о каком предпочтении, просто порадовалась, что наконец-то не ей откупоривать бутылку — до сих пор это входило в ее обязанности и не очень хорошо получалось.

Шампанское спутало нить рассуждений гостьи и направило их в другое русло.

— ..и когда мой Стасик второй миллион положил в банк, пригласил меня на ужин с шампанским и сказал: миллионером человек имеет право называться лишь тогда, когда у него их минимум два! Один — еще не миллионер, минимум два. А при пятом миллионе подарил мне колье, которое я вам уже показывала.., или еще не показывала? Ну так покажу, сейчас...

Сорвавшись со стула, шустрая старушка резво взбежала по лестнице. За столом ошеломленно молчали.

— В неплохой форме пожилая леди, — уважительно прокомментировал Яцек.

— Вы что, верите, что она и в самом деле принесет колье? — недоверчиво произнесла Меланья, — Может, бриллиантовое? — с надеждой выдохнула Сильвия. — Ни разу в жизни не видела настоящего бриллиантового колье...

— Вот интересно, те пять миллионов у них сохранились? — тоже с надеждой произнес Мартинек. — А вдруг еще столько же сэкономили?

— Или растранжирили! — насмешливо бросила Доротка, явно не проявлявшая по отношению к наследству ни малейшего оптимизма. — Могли на бирже спустить.

Сверху донеслись мощные удары, но не такие, как при стуке молотком.

— Езус-Мария, что она там делает? — вздрогнула Фелиция. — Доротка!

— Не пойду! — решительно отказалась Доротка. — Подумает, меня ее колье волнует. Нехорошо подглядывать!

— Я могу сбегать! — неожиданно проявил инициативу Мартинек и с готовностью приподнялся со стула.

— А ну сядь! — прикрикнул на него Яцек.

Мартинек вопросительно глянул на Фелицию.

Та, в свою очередь, вопросительно глянула на Меланью. Меланья пожала плечами, не отрывая уважительного взгляда от племянницы.

— Ну так как? — волновалась Сильвия.

Ответ дала сама Ванда, легко, как девчонка, сбежав с лестницы. В руке она держала нечто сверкающее.

— Вот оно! — сказала миллионерша, с нежностью глядя на ювелирное изделие и осторожно положив его на стол. — Вот, смотрите, именно его подарил мне Стасик на пятом миллионе, любил меня мой дорогой Стасик, больше никто никогда не любил. И на память от него остались мне подарки: покупал он мне изумруды и сапфиры, но уже когда попало, на именины или еще на какой праздник. А это — это памятное колье, самый дорогой подарок. Антось так на меня сердился, так накричал, когда я надела его на бардак — ведь надо же было что-то надеть...

— На бардак! — вполголоса повторила Меланья. — Что она хотела сказать?

— Наверно, барбекю, — ответила Доротка, тоже не сводя глаз с сияния на столе. — Ну, пикник.

Видимо, у крестной бабули и в самом деле просто антиталант к языкам.

— ..ведь противная Марта понацепляла на себя все свои драгоценности, пусть не думает, я тоже не из-под сорокиного хвоста вывалилась, в поле не обсевок и ей не чета...

Американскую гостью уже никто не слушал, все впились глазами в удивительное колье, которое сверкало и переливалось невиданным блеском. Какие могут быть сомнения — настоящее бриллиантовое ожерелье! Причем бриллианты размером с хороший лесной орех. Никто из присутствующих ничего подобного не видел.

Сильвия первой протянула руку и осторожно поднесла сокровище к глазам, чтобы рассмотреть как следует. У нее колье отобрала Меланья, а потом оно по очереди обошло всех. Фелиция сочла долгом высказать сомнение:

— Вряд ли оно настоящее — уж больно крупны камни. Небось, чешская бижутерия, «Яблонекс».

Мартинек опять проявил не свойственные ему инициативность и энергию. Вежливо вытащив из кулака Фелиции ювелирное изделие, он подошел к окну и с размаху, широким жестом провел по стеклу одним из камешков. На стекле проступила глубокая полоса, ясно различимая в электрическом свете, усиленном огнем свечей.

— Настоящие! — удовлетворенно констатировал парень.

— Совсем обалдел! — пробурчал Яцек.

— Стекольщика оплатишь из собственного кармана! — осадила триумфатора Фелиция.

— ..потому как не позволял мне надевать его по любому поводу, вот только если какой важный прием, а так велел держать в банковском сейфе, — прорвалась Ванда, — а на что мне в сейфе — ни полюбоваться, ни покрасоваться, но покоя не было от Антося, и тогда я велела сделать имитацию. Так эта имитация до сих пор и лежит в банке Нью-Йорка и пусть себе лежит, у нас там, в Америке, уверены, что ношу я имитацию, а настоящие бриллианты — в сейфе. А рубин Стасик подарил всего один, зато очень большой и с бриллиантиками вокруг, кулончик такой, я вам его тоже покажу...

— Гляди, она и вправду окосела, — шепнула Меланья Фелиции.

— А спать и не собирается.

— Зачем стекольщика? Окну ведь ничего не сделалось, — переживал Мартинек, глядя то, на колье, то на полоску на окне.

Доротка отобрала у него колье и последней стала его рассматривать. Бесподобная, неземная красота! Девушка с грустью подумала, что если бы даже получали его в подарок, ни за что не продала бы, скорее уж с голоду бы померла. И если наследство старушки выглядит таким образом, то пусть она, бабуля, живет вечно, потому как Доротка пользы от наследства не получит. Разве что моральное удовлетворение от обладания прекрасными вещами...

Меж тем крестная бабуля уже в полной эйфории опять выскочила из-за стола и опять помчалась наверх. На этот раз ничем там не стучала и почти сразу спустилась с маленьким замшевым мешочком в руках. Высыпала его содержимое на середину стола, потеснив салатницу и вазу с фруктами. И опять у всех замерло дыхание.

Нет, не преувеличивала старушка, расхваливая свои изумруды, сапфиры и рубин. По всей видимости, Стасик ив самом деле любил свою Вандзю и материальных трудностей не испытывал. Даже Яцека проняло, а уж он изо всех сил старался сохранить невозмутимость; и вообще держаться от всех этих сокровищ подальше, блюдя свое мужское достоинство. Бабы — другое дело. Меланья уверовала наконец в богатство их гостьи. Фелиция, подобно Доротке, подумала, не превращено ли все состояние дорогой Вандзи в такие вот побрякушки и тогда от нее действительно не дождешься ни гроша на расходы. Нельзя же в самом деле расплачиваться в магазине рубиновым кулоном! Сильвия же совершенно потеряла самообладание, она не отводила взора, от сверкающего великолепия и жалобным голосом словно жалуясь кому-то, повторяла:

— Ах, я вся так и затрепещала, так и затрепещала...

Миллионерша продолжала тараторить:

— И все это будет вашим, мои девочки. Доротка сразу получит свое колье, твой жених пообещал. что если мне захочется поносить, ты не откажешь, ведь правда? А остальное вы получите после моей смерти, вы все, девочки мои. Ведь правда, красиво?

И этот дурак велел мне такую красоту в банковский сейф прятать, там ее держать...

Звонок у калитки услышала одна Доротка, и то лишь потому, что ее отправили на кухню заваривать чай. Шампанское — это, конечно, хорошо, но без чаю все равно не обойтись, тетки без него не могут. Выглянув в окно, девушка разглядела за калиткой фигуру Меланьиного хахаля и впустила его.

Павел Дронжкевич прибыл с намерением забрать Меланью на какую-то встречу с неким второстепенным общественным деятелем, а после встречи хотел повести ее на ужин в ресторан. Как уже говорилось, Меланья старалась держать поклонника на дистанции от сестер, никогда не оставляла на ночь и делала вид, что никакое сильное чувство их не связывает. Похоже, Доротка тоже унаследовала малую толику фамильного стремления поиздеваться над ближним. Она сообщила гостю, что тот очень кстати явился, у них как раз в разгаре небольшое семейное торжество, и горячо пригласила его пройти в гостиную. Пусть Меланья на своей шкуре почувствует, как издеваться над людьми, уж Фелиция такой оказии не упустит.

Раздевшись в прихожей, Павел Дронжкевич вошел в салон никем не замеченный и не услышанный за общим шумом и ажиотажем, с улыбкой подошел к столу.., и улыбка замерла на губах, а сам прибывший обратился в соляной столп. То, что лежало на столе, то, что мерцало и переливалось в руках сидящих за столом, просто не имело права на существование! Павел Дронжкевич разбирался неплохо в ювелирном деле, большую часть жизни, до того как стал журналистом, провел в крупном ювелирном магазине оценщиком и теперь подумал — галлюцинация, быть такого не может!

Первой заметила вновь прибывшего неугомонная, сияющая Ванда Паркер, урожденная Ройкувна.

— А вот к нам еще гость пришел, кто он? Милый хлопец, представьте мне этого пана, неужели тоже родня? Ах, как славно, я так люблю родных, проходите, садитесь, к сожалению, шампанское все вышло, припоздали, припоздали, ну да ничего, вино еще осталось. Пусть кто-нибудь из мальчиков сбегает и принесет чистый бокал, очень, очень рада, какой у нас хороший прием получился, правда, мои девочки, мои дорогие Фелюня, Мелюня, Сильфуня...

Что касается Сильфуни, то войди в комнату семь носорогов или старых жираф, она не заметила бы их, даже пробей они головами потолок. Ее вниманием безраздельно завладели Вандины драгоценности, больше на свете ничего не существовало. Фелиция же и Меланья живо отреагировали на появление нового гостя, причем чувства испытали прямо противоположные.

Фелиция вовсе не желала, чтобы их, можно сказать, фамильные драгоценности узрела еще одна посторонняя особа — чужие и без того прознали о них. Это с одной стороны. С другой — она сразу поняла, что сможет теперь вволю поиздеваться над младшей сестрицей — ведь та буквально прятала от сестер своего любовника, и вот он предстал во всей красе, а на лице его, на лице яснее ясного отпечаталась алчность. Ну, теперь она своего не упустит, отыграется на Меланье за все ее ехидства!

Меланью же чуть кондрашка не хватила, когда она увидела этого кретина в гостиной. Вошел, идиот, уже сняв верхнюю одежду, в костюмчике, с гвоздикой в петлице, словно специально готовился к званому вечеру; выставить за дверь теперь, когда американская гостья так его приветствовала, никак нельзя, придется делать хорошую мину при плохой игре, а уж Фелиция не откажет себе в удовольствии... Хорошо, хоть Сильвия ничего не соображает.

Услышав горячие приветствия пожилой незнакомой дамы, Павел Дронжкевич стряхнул оцепенение и подошел к ее ручке. Гостя представили даме и каким-то двум тоже незнакомым молодым людям и усадили за стол. Не сразу до Павла дошло, что происходит, ибо говорили сразу три человека. Сделав над собой усилие, он попытался сосредоточиться на информации, которую ему прямо в ухо выкрикивала Меланья, — и потому что информация была четкая и ясная, и потому что исходила от любимой женщины. Однако этой попытке мешало второе ухо, нещадно эксплуатируемое излишне живой и говорливой старушкой, а также сказочные сокровища из «Тысячи и одной ночи», сверкающие внушительной горкой посередине стола. Глаз не отвести! Ошеломленный пан Дронжкевич напрочь забыл, зачем он сюда явился.

На столе появилась очередная порция свежего чая, Мартинек под шумок эгоистично приканчивал сырник размером с полстола, а Яцек откупоривал очередную бутылку. И вот тут разошедшаяся американская миллионерша наконец скисла.

— Ну ладно, хорошенького понемножку, мне пора на покой. Соберите, девочки, все безделушки в мешочек. Сильвуня, колечко тоже отдай, еще успеешь налюбоваться, вы тут развлекайтесь, ваше дело молодое, только не слишком шумите. Нет, колье не кладите, пусть Доротка сразу и возьмет, а там под тарелочкой что осталось, за блюдом из-под сырника не видать, ага, вот теперь все. Нет, нет, не беспокойтесь, я сама управлюсь, еще, слава Господу, сил хватает, только потом пусть кто-нибудь из вас принесет мне на ночь термос с горячим чаем, но это немного погодя, не сразу...

После ухода старушки целых две минуты в гостиной царила тишина. А потом все заговорили одновременно.

Сильвия, все еще трепеща:

— Бывают же среди женщин счастливицы! Всю жизнь среди сокровищ прожила!

Фелиция:

— Наконец можно будет спокойно поговорить, Мартинек:

— Оценщики по десяти процентов сдирают, а у меня есть кореш, так что, если понадобится...

Доротка (недоверчиво):

— Крестная бабуля и в самом деле это мне подарила?

Мартинек:

— А вот мой кореш...

Яцек:

— Будь я на месте почтенной дамы, немедленно все бы пораздавал, чтобы никто не дожидался моей смерти. Слушай, парень, заткнись со своим корешем!

Павел:

— Откуда у вас такая необыкновенная родственница появилась?

Сильвия (немного оклемавшись) — Доротке:

— Интересно, куда это ты собираешься надевать колье?

На дискотеку? Так там первый попавшийся бандит сорвет его с тебя вместе с головой! Дай взглянуть!

Меланья:

— Того и гляди у тебя, сестрица, глаза на лоб совсем вылезут, как бы не пришлось обратно запихивать.

Мартинек:

— Кореш и за пять процентов согласится.

Доротка (передавая колье Сильвии через Яцека) — Павлу:

— Да она нам даже не родственница, просто крестная мать моей матери, мне приходится крестной бабушкой, во всяком случае, так велит называть, себя. Вернулась на родину из Штатов, а никаких родных у нее здесь не осталось...

Яцек — Мартинеку:

— Опомнись, парень, говорю — кончай с корешем! И вообще не болтай, кому не след, о таких вещах надо помалкивать.

Фелиция (задрав голову к потолку):

— Глядите-ка, не тарабанит. Я была права.

Меланья уже открыла рот, чтобы возразить: не Фелиция, а именно она, Меланья, высказала умную мысль, что упившись, старушка будет крепче стать, как тут же сверху послышались уже знакомые мощные удары.

— Холера, легка на помине! — вздрогнула Фелиция. — Принцесса, отнеси ей термос с чаем. Впрочем, теперь, в таком ожерелье, тебя следует величать королевой.

— Отнесу, — коротко ответила Доротка, вставая с места.

Яцек с трудом удержался от того, чтобы не броситься следом за девушкой, чтобы хоть словечком перекинуться наедине, но сдержался.

А за столом становилось все интереснее. Фелиция нашла своевременным припомнить Меланье и присутствующим год рождения сестры, Сильвия, не выдержав, принялась примерять перед зеркалом драгоценное колье, Павел Дронжкевич пытался как-то подипломатичнее разузнать о завещании — причине званого вечера, Меланья всеми силами старалась принизить значимость завещания и уж во всяком случае — свою долю наследства. Вернулась Доротка. Поскольку присутствующие тоже пожелали чаю, Мартинек вызвался приготовить его и поплелся в кухню. Сильвия вернула племяннице колье и поспешила следом за парнем, пробурчав, что того только за смертью посылать, не дождаться им чаю во веки веков. И тут же выскочила из кухни, визгливо жалуясь на Мартинека, который за немыслимо короткое время успел доесть оставшуюся на завтра утку.

Фелиция отправилась на кухню наводить порядок. Меланья воспользовалась передышкой и попросила Павла на минутку подняться к ней в комнату. Яцек, которому еще не доводилось присутствовать на столь интересном торжественном ужине, наконец получил возможность пообщаться с Дороткой, поскольку они за столом оказались одни, Пересев на стул рядом с девушкой, он произнес лишь «Это же надо!» И столько невысказанного заключалось в этом кратком эмоциональном возгласе, что Доротка отлично его поняла.

— Ну вот, сам видишь, — вздохнула она. — Правда, сегодня день не совсем обычный, а в общем одно и то же. Понятия не имею, что делать с этим колье.

— Она что, и в самом деле все эти драгоценности привезла с собой, как носовые платки, в сумочке?

— Наверное. И таможенники ее не трясли. Но мы только сегодня узнали, что у нее такое богатство, и она держит его при себе.

— Тебе надо все-таки ее уговорить держать побрякушки в банковском сейфе. И не из-за таких людям горло перерезали. И вот еще, чтобы не было недоразумений, — я готов и впредь возить старушку...

— Так ведь она же не заплатит!

— До сих пор мне жаловаться не приходилось.

Почему вдруг не заплатит?

— Она еще ни разу ни за что не платила! Платила я и тетка Фелиция, она злится, как сто чертей, сам видел. Боюсь, больше платить не станет, и придется опять мне... А где деньги раздобыть? Впрочем, подумаю об этом завтра. Сегодня все это меня как-то оглушило, плохо соображаю.

Тут в комнате появилась неизвестно откуда взявшаяся Сильвия, а сверху спустился Павел Дронжкевич. Подталкиваемый в спину Фелицией, на пороге кухни показался Мартинек с подносом, уставленным стаканами с чаем, с лестницы сошла Меланья. Похоже, прием еще не кончался. Инстинктивно почувствовав это, Мартинек по простоте душевной принес себе из кухни тарелочку с остатками недоеденной ветчины и принялся сосредоточенно ее приканчивать. Меланья откуда-то извлекла еще одну бутылку вина. Фелиция отметила — четвертая. На шестерых. Хотя нет, Вандзя в алкоголе себя не ограничивала, так что, считай, на семерых.

А еще шампанское... Ага, еще и коктейли были в самом начале. Ну да ладно, поскольку крепкие напитки не были пущены в ход, оргией такое мероприятие не назовешь, но вот влетело оно в копеечку, факт...

В половине одиннадцатого отпала Сильвия — для нее время было просто непристойно позднее.

Через час Меланье удалось вытащить из-за стола Павла Дронжкевича, совершенно напрасно внимавшего красочным рассказам Фелиции о разных перипетиях в жизни младшей сестры. В полночь разошлись и остальные гости. Раскаленная от ярости Меланья поднялась к себе поостыть. В гостиной остались Доротка с Фелицией.

— Убери со стола! — распорядилась Фелиция. — Потом тебе придется позвонить...

Изумленная Доротка не успела выяснить, куда ей придется звонить в такую пору, — Фелиция вышла из комнаты. Пожав плечами, девушка принялась собирать со стола посуду и выносить ее в кухню. Вскоре там появилась Фелиция и принялась складывать грязную посуду в моечную машину.

— Позвонишь в справочное Нью-Йорка, — сказала она племяннице, и та сразу перестала удивляться. — Надо раздобыть номер телефона Войцеховского, полагаю, с ними придется говорить по-английски, ведь сумеешь? С Войцеховским я и сама смогу пообщаться. Вот его адрес. Оставь посуду и принимайся за дело.

Вновь удивившись — на сей раз тому, что Фелиции удалось не потерять конверт с адресом Войцеховского, и совсем не удивившись желанию тетки пообщаться с поверенным бабули, Доротка села за телефон. До справочного Нью-Йорка дозвониться удалось без проблем, во всяком случае легче, чем До справочного Варшавы И тут выяснилось: номер телефона пана Войцеховского не подлежит оглашению, абонент специально это оговорил, запретив сообщать его кому бы то ни было. Доротка не растерялась и попросила телефонистку связаться с абонентом и испросить разрешения в виде исключения сообщить номер таким-то в Варшаве, а если не пожелает, может, сам будет так любезен и позвонит им. Вот фамилия и номер варшавского телефона.

Пан Войцеховский не пожелал ни для кого делать исключения, он предпочел позвонить.

— Разорюсь я на этих разговорах! — шипела.

Фелиция, возвышаясь над Дороткой.

— Что поделаешь, телефонистке надо было спросить у абонента разрешения. Ведь вы, тетя, сами пожелали пообщаться с ним. Радуйтесь, что он оказался дома.

Зазвонила международная. При первом же звонке Фелиция жестом удалила Доротку из комнаты. Доротка пожала плечами, невольно подумав, что сегодня только и делает, что пожимает плечами, того и гляди, это станет дурной привычкой. Закрывшись в кухне, она принялась за прерванное занятие.

— Нет, это не Доротка, это Фелиция, — сказала Фелиция в трубку. — Последний раз мы виделись, когда мне было двенадцать лет, а вы отправлялись на войну.

— А, та самая девочка! — расчувствовался Войцеховский по ту сторону провода. — Ну, что там у вас слышно? Вандзя благополучно доехала?

— Доехала-то благополучно. Но я не терплю недомолвок. Не стану темнить, беру быка за рога. Почему вы ей не дали номера своего телефона, проще пана?

Войцеховский не сразу ответил. Помолчал, испустил тяжкий вздох, а потом уже заговорил.

— Ладно, я тоже не стану темнить. С милой Вандзей не так уж легко общаться, а я далеко не молод.

Мне хочется отдохнуть от нее.

— Понятно. Теперь второй вопрос. Известно, что Ванда богата, а мы нет. Как заставить ее платить?

Не потому что мне жаль для нее куска хлеба, но, знаете ли, шампанское, постоянные такси, личное обслуживание, а тут еще грандиозные строительные планы. Нам это не по средствам. Что следует сделать? Вы знаете способ заставить ее платить?

И опять Войцеховский помолчал, и опять вздохнул.

— Нет никакого способа. Платить Ванда просто не умеет. Я даже не знаю, чем это объяснить. То она удержу не знает в своих расходах, то впадает в истерику от того, что приходится платить пару долларов наличными. Возможно, все дело в том.., да, всего вероятнее, — ведь она никогда, сколько я ее знаю, не носила с собой денег. За все расплачивались уполномоченные, перечисляя деньги с ее счетов. В последнее время завелись кредитные карточки... Вот она и не привыкла немедленно оплачивать свои расходы.

— Так что же нам делать? — растерялась Фелиция.

— Мне трудно что-либо посоветовать. Лучше всего получить от нее доверенность, по которой можно снимать деньги с ее счета в варшавском банке.

Счет у нее имеется в Национальном банке, я сам его открыл по ее просьбе. Но предупреждаю, договориться с нею будет не просто. А эта девочка...

Доротка... Ванда полюбила ее?

— Она всех нас полюбила, — угрюмо отозвалась Фелиция. — А Доротка учится и работает, она не может постоянно крутиться вокруг старухи. Проще пана, вы лучше знаете Ванду, и я надеялась на ваш совет. Кроме того, Ванда подарила Доротке бриллиантовое ожерелье, и я не знаю, можно ли всерьез считать это подарком...

— В принципе можно, но Ванда будет без конца просить дать ей его поносить, так что не дай Бог его продать... Ну что ж, должен сознаться, я знал, что Ванда забирает с собой свои драгоценности, у меня на голове волосы встали дыбом, а что я мог сделать? Ее собственность, ее воля. Ты уж меня извини, дорогая девочка, но номера своего телефона я тебе не сообщу, напористость Ванды мне слишком хорошо известна. Но она так стремилась вернуться на родину, может, все-таки как-нибудь выдержите ее?

— А что нам остается, проше пана? Тесновато у нас. Правда, она говорила, вроде бы собирается купить себе квартиру...

— Голову даю на отсечение — сама по себе ни в жизнь не купит. Кому-то надо заняться этим и все за нее сделать.

— Бесплатно?

— Так я же говорю — оформить доверенность и снимать с ее счета нужные суммы. Ведь есть же у нее в Варшаве нотариус, я сам по ее просьбе связался с ним. И даже пытался в разговоре дать понять, что в общении Ванда очень нелегкий человек.

Правда, может слишком деликатно дал понять, надо было подоходчивее... Ну ладно, позвоню ему завтра же или лучше в понедельник.., у вас завтра ведь понедельник?

— Нет, у нас завтра воскресенье. Впрочем, у вас тоже.

— А... В воскресенье не выйдет, тогда позвоню послезавтра, в понедельник. Это я сделать могу. Хотя очень надеялся...

— Надеялся, что сплавил ее нам на вечные времена! — со злобой бросила Фелиция входящей Доротке, швырнув трубку. — Ну поздравляю с крестной, моя милая, ну удружил нам этот Войцеховский, чтоб ему...

— Да в чем дело? — растерялась Доротка.

Фелиция так рассвирипела, что выболтала больше, чем хотела.

— А то, что спихнул со своей шеи на нашу это сокровище — больше не мог выдержать. Не удивительно, что Ванда богата, — ведь она не в состоянии и гроша потратить, так я поняла Войцеховского. Учти.

И знай, у нее никогда не окажется при себе денег, она ни за что не станет платить, так что сама решай.

И вечно станет требовать от нас внимания и заботы.

Странно, что сегодня не слишком барабанила. Гостей постеснялась или просто хватила лишнего и заснула мертвым сном? Однако каждый день поставлять ей шампанское я не в состоянии.

— Я тоже.

— И она останется у нас. Сама квартиру не купит, разве что ты ей купишь.

— Вы шутите? На какие шиши?

— Не знаю, дело твое. Слышала, что Войцеховский сказал?

— Как я могла слышать?

— Надо было слушать, тебя касается.

— Вы же сами велели мне выйти из комнаты.

— Не надо было выходить. Ну ни капли ума в этой дурацкой голове! Нет у меня терпения больше объясняться с тобой. А с Вандой разбирайся, как знаешь. Нашлась мне наследница...

— Да ведь и вы, тетя...

— Что? Она еще огрызается! Слыханное ли дело?

И сколько можно твердить — убери со стола.

— Вы же сами велели выйти...

— Хватит препираться! Салфетки и скатерть выстирать надо, замызгали гости дорогие...

— Включить стиральную машину?

— Сама включу. А брильянты свои спрячь куда подальше, нечего им на столе валяться. Еще увидит кто...

«Должно быть этот Войцеховский много неприятностей сообщил тетке», — подумала девушка. Она взяла в руки драгоценное колье, немного испачканное фисташковым мороженым, раздумывая, куда бы его спрятать. Но ничего не придумала и уединилась в ванной, оставив Фелицию ворчать и бушевать в кухне. По опыту знала: в таком настроении тетка еще не скоро ляжет спать.

Доротка собиралась поработать над норвежской детективной поделкой, но почувствовала — глаза сами закрываются. Махнув рукой на работу, постелила себе на диване в гостиной, колье сунула под подушку и сладко заснула.

* * *

— Плевать я хотела на эту гангрену! — сердито говорила Меланья в кухне, намазывая маслом поджаренную булочку. — Пусть дрыхнет до посинения.

Я хочу есть, и намерена спокойно позавтракать, а потом сесть за работу. А то что тебе вчера сказал по телефону Антось, я и сама могла сказать. Бесплатно.

Занятая яйцом всмятку, Фелиция проворчала:

— Я надеялась — хоть что-нибудь скажет.

— Ну хоть что-нибудь же он и сказал? — безмятежно поинтересовалась Сильвия, как всегда по утрам пребывавшая в превосходном настроении.

— Идиотка! — только и ответила Фелиция.

Три сестры завтракали в кухне, по обыкновению препираясь. Доротка пожертвовала завтраком, лишь бы пораньше сбежать из дому. В качестве уважительной причины назвала важную встречу с каким-то иностранцем. Сама же намеревалась поработать над редактурой книги в издательстве еще до прихода сотрудников.

Перед уходом металась в поисках подходящего места для хранения драгоценного колье и быстро нашла: треснувшая фарфоровая ваза, с незапамятных времен стоявшая на старинном буфете-монстре. Вазой никогда не пользовались. И можно было не опасаться, что ее выбросят — в этом доме ничего не выбрасывали, О колье Доротка и не вспомнила бы, не выпади оно на пол, когда сворачивала постель с дивана.

— А ведь я с самого начала догадывалась, — продолжала Меланья, положив на булочку еще и кусок сыра. — Уж больно-подозрительными казались мне и отсутствие у Ванды друзей-приятелей, и вся эта история с Войцеховским. Бедолага уже далеко не молод, у него семья, а Ванда впилась в него, что клещ. Вот и не выдержал, подбросил нам это... кукушкино яйцо.

— Ума палата! — насмешливо похвалила ее старшая сестра. — Раз ты такая умная, может, ты и станешь это яйцо высиживать?

— Почему я? Кто у нас главная наследница?

Вот пусть Доротка и высиживает.

— Интересно, налгала Вандзя или правду сказала?

— В чем налгала? — заинтересовалась Сильвия, обжаривая на огне остальные булочки. — В чем она могла соврать? Мы же собственными глазами видели сокровища!

Фелиция соизволила пояснить:

— Да в том, что касается оформления завещания! Кто может поручиться, что такая безответственная особа и в самом деле оформила все как следует, и сделала нас наследницами? Я собираюсь еще сегодня позвонить нотариусу. Раз Антось отказался помочь, ничего другого не остается.

Меланья задумчиво откусила кусок булки. Большая капля растаявшего масла упала ей на халат.

— Холера!.. А что ты суетишься? Ведь главная наследница Доротка, значит, на нее и надо оформлять доверенность. Не даром Войцеховский интересовался, полюбила ли она Доротку.

— Что?! Молоко на губах не обсохло!

— Она совершеннолетняя.

— Ну и что? Совершеннолетняя, да глупая!

— Не такая уж она и глупая. Что нам друг перед дружкой притворяться?

— А Ванда на лестнице подслушивает! Сильвия, взгляни-ка!

— Не подслушивает! — успокоила Сильвия сестру, выглянув за дверь. — Да и сами знаете, утро у нее начинается с бабаханья молотком.

— Заспалась, — пробурчала Меланья, пытаясь ножом соскоблить масло с халата. — Шампанское на пользу пошло.

— Выманишь волка из лесу! — прикрикнула на сестру Фелиция. — Не буди лихо. Ты что, всерьез думаешь, что будут сложности с оформлением доверенности?

— Доротка — не сложность. Неужели тебе самой хочется по банкам таскаться?

— Не хочется. Может, ты и права.

Сильвия наконец села за стол и налила себе в чай немного молока.

— Ведь и мы получаем свою часть наследства, — напомнила она. — Если о Доротке не соврала, значит, и о нас тоже. Я лично очень рада.

Сестры не упустили случая.

Меланья:

— Ты уже заготовила мышьяк или цианистый калий?

Фелиция:

— И по такому случаю собираешься устраивать торжественный обед?

— Дуры вы обе. Не будет же она жить вечно.

— Мы тоже, — сказала Меланья.

— А если ей разонравится — изменит завещание, — сказала Фелиция.

— Да перестаньте каркать! С чего вдруг не понравится? Для меня не составит труда, например, готовить то, что она любит. Да и не захочется ей еще раз заниматься формальностями, Завтрак прошел спокойно, гостья не тревожила сестер стуком и бесконечными требованиями услуг. На всякий случай Меланья мимо двери ее комнаты прошла к себе на цыпочках. Не дай Бог разбудить — поработать не даст. И впервые пожалела, что не обзавелась компьютером, не пришлось бы стучать на машинке. Может, пока воздержаться?

Не ровен час, разбудишь эту язву, а под рукой нет ни Доротки, ни даже Мартинека, придется самой обслуживать старуху. Ну уж нет, пусть этим займутся Фелиция или Сильвия.

И Меланья занялась работой.

В полвторого появился Мартинек. Его потрясли вчерашние сокровища и вызвали даже что-то вроде трудового энтузиазма. Теперь этой семейке есть чем расплачиваться за его труд. Парень очень огорчился, когда спросив о работе, услышал о проклятой раковине. Ведь чтобы ее как следует закрепить, нужно бы размонтировать старую, сменить трубы, выложить новое кирпичное основание, как следует зацементировать, подождать, пока цемент схватится... В общем, работы невпроворот. Фелиция желает, чтобы все было сделано мигом, и воду отключили не более чем на один день. Мартинек же заявил: так и быть, станет вкалывать позабыв про сон и. отдых и уложится в полгода.

К работе все-таки приступил, так и не согласовав с хозяйкой сроки, потому что из кухни завлекательно запахло лучком. На всякий случай предпринял обреченную на провал попытку подпереть раковину чурбачком. Разыскал в садике подходящий, приволок, и ему удалось совсем своротить мойку. В панике водрузил ее на место, но теперь стала протекать прокладка, вода струйкой текла на пол. Теперь у парня не оставалось иного выхода, кроме капитального ремонта. Мартинек даже представлял, что именно требуется делать, да уж больно не хотелось копаться. А главное, он органически не выносил спешки, просто руки опускались. Тут из кухни опять повеяло чем-то невыносимо вкусным, и парень приступил к делу. Где-то у Фелиции оставался цемент, битый кирпич валялся у задней стены дома.

Не было песка, причина уважительная... И еще нужен угломер для установки нового кронштейна, как же без угломера? Подготовительные работы удалось растянуть до обеда.

— Обедать не будем, пока не проснется пани Ванда? — Вежливо поинтересовался Мартинек у Фелиции, помогая ей разыскивать в подвале подходящую для кронштейна железку. И привычно демонстрируя перед хозяйкой готовность трудиться не покладая рук, добавил, — А то я мог бы пока снять раковину.

— Снимешь, когда подготовишь кронштейн, кирпичи и раствор, — проворчала в ответ Фелиция.

И вдруг до нее дошло.

— О Езус-Мария!

В прихожей Фелиция, задрав голову, прислушалась. Сверху доносился лишь не очень громкий стук меланьиной машинки. Звучал монотонно и успокаивающе, под него, возможно, неплохо спится, но сколько же можно? Пятый час...

Из кухни выглянула Сильвия.

— Обед готов. Скромный, но хороший. Соус получился удачный. Наверное, Вандзю пора будить?

Или позволишь ей спать до утра?

Именно этот вопрос Фелиция задала Меланье, заглянув в ее комнату. Меланья оторвалась от машинки — Если она всегда так спит после шампанского, я готова ей лично покупать по бутылке. Тишина и спокойствие. Только теперь понимаешь, чего мы лишились. Не стоит будить, мне надо статью закончить.

— Надо бы заглянуть, вдруг она там померла.

— Тогда тем более нет смысла заглядывать: если померла, ничем не поможешь.

— И все-таки загляну. Погоди немного, я в ее дверь загляну.

Осторожно нажав на ручку, Фелиция приоткрыла дверь. Меланья со своего места за столом вытянула шею, чтобы видеть сестру. Та на мгновение застыла в дверях, потом широко их распахнула и шагнула в комнату. И сразу вышла с крокетным молотком в руке — Вот он! Наконец-то смогла забрать его. Пойду спрячу куда подальше.

— Не проснулась?

— Спит, как убитая.

— Послушай, а она хотя бы дышит?

— Не знаю. Не прислушивалась. Сразу на молоток накинулась.

— Давай на всякий случай проверим.

Сунув молоток под кровать Меланьи, Фелиция опять вошла в комнату, где спала гостья, уже не соблюдая особой осторожности. Подошла к кровати, поглядела. Потом отошла к окну и раздвинула шторы. В комнате стало светлее. Опять подошла к постели и внимательно вгляделась в старуху. Дотронулась до ее руки. Не выдержав, Меланья встала из-за стола и остановилась в дверях соседней комнаты.

— Что случилось?

Еще раз потрогав руку гостьи, Фелиция выпрямилась и оглянулась на сестру.

— Насколько я разбираюсь в медицине...

— Шутить вздумала! — сурово перебила сестру Меланья и тоже подошла к кровати. — О, она какого-то странного цвета!

— Потрогай, — попросила Фелиция, — может, мне только кажется...

Меланья бестрепетно потрогала неподвижно лежащее тело и недовольно поглядела на сестру:

— Тебе кажется?! Да ведь она просто ледяная!

Живой человек не может быть таким холодным!

— Обычный человек — да, но ведь это Вандзя... Померяем ей температуру?

— Тогда тем термометром, который за окном висит. Наверняка ниже нуля. Думаю, нам самое время встревожиться.

— И не только. Надо куда-то позвонить. Куда?

В «Скорую» или Малику?

Доктор Малик уже долгие годы был семейным врачом сестер, главным образом потому, что проживал по соседству и брал недорого. Доктор уважал и даже любил своих немолодых пациенток — ведь они изо всех сил скрывали в его присутствии свою истинную натуру, демонстрируя по отношению к заболевшей поистине ангельские заботу и внимание. Правда, болели они не так часто, как бы хотелось эскулапу...

— Малику! — уверенно сказала Меланья. — Во-первых, его может не оказаться дома, и тогда мы выигрываем время...

— А зачем тебе время?

— Пока не знаю. На всякий случай. А во-вторых, пусть он посоветует, что в таких случаях положено делать, и мы сделаем. Звонить будешь ты, как самая старшая из нас. Имеешь право быть склеротичкой...

— Имею не только право, но и склероз. Ты права, иногда склероз очень полезен. А я собиралась звонить нотариусу. Теперь и не знаю, надо ли звонить.

— Думаю, теперь тебе нет надобности звонить, отпала проблема. Вряд ли в таком состоянии Вандзя подпишет доверенность. Зато возникла новая проблема.

— Новая проблема? Какая же?

— Мы уже обнаружили, что наша Вандзя.., того, отдала концы, или обнаружим это позднее, скажем, после обеда?

Какое-то время Фелиция раздумывала над проблемой.

— Лично я предпочла бы после обеда. Есть хочется, да и Сильвия психует, обед перестоится.

Меланья не упустила случая съехидничать:

— А бедный Мартинек помрет с голода. Ты права, с нас и одного трупа достаточно. А как ты думаешь, отчего она умерла? Сердце? Лицо у нее какое-то странное.

— И вовсе не странное, мне таким не кажется.

— Цвет! Я же сразу сказала — цвет какой-то неестественный. Приглядись получше — вот здесь вроде бы желтоватое, а тут синюшное...

— Если даже и желтое, то может быть печень, хотя мне оно кажется скорее кремовым. Синего почти и не нет, это ты придумала. А что, у нее было больное сердце?

— Откуда мне знать? Ты разговаривала с Войцеховским, надо было спросить.

— Представь себе, когда я разговаривала с Войцеховским, Вандзя еще не была в таком состоянии.

— А может, летаргический сон?

— Ну, Малик разберется. Не зароем же мы ее еще сегодня вечером.

— Особенно, если копать могилу примется Мартинек...

— И что привязалась к парню? Он сейчас занимается раковиной в ванной, работы хватает. Хотя теперь вроде бы уже и торопиться не к чему...

Снизу донесся раздраженный вопль Сильвии, у которой переварились макароны. Это решило проблему. Вандзя, в отличие от макарон, могла и подождать. Закрыв дверь в ее комнату, сестры пустились в столовую. Обе жутко проголодалась, ведь сегодня обед задержался, а сделанное открытие как-то не сказалось на аппетите.

Мартинек живо интересовался пани Вандой — с чего бы это? Его вывели из заблуждения: нет, пани Ванда не уехала по делам, она просто еще спит.

Мартинек немного удивился, но ему объяснили, что таково воздействие шампанского на организм пожилых людей.

— Так мне потом придется для нее специально разогревать обед? — возмутилась Сильвия. — И без того перестоялся. Ну да ладно, на пару разогрею. Надеюсь, она проснется лишь к ужину, тогда покормлю их с Дороткой вместе. А если до Дороткиного возвращения пробудится, устрою для нее легкий завтрак. А если проспит целые сутки...

Сутки исключались. После обеда заловили доктора Малика, и он прибыл в знакомый дом через пять минут. Тут ему сообщили о появлении в доме престарелой родственницы и о ее подозрительном состоянии, только что обнаруженном. Доктор Малик поднялся наверх, его сопровождали Фелиция и Меланья. Сильвия, уже информированная о случившемся, осталась за столом, не проявляя особого желания взглянуть на бедную Вандзю. Мартинек — тем более, ведь сегодня никто не мешал ему прикончить все блюда, что остались на столе.

Доктор Малик был доктором не только опытным, но и старомодным, с хорошими манерами.

— Я очень сожалею, — прочувствованно сказал он, — но ваша родственница, уважаемые дамы, скончалась уже несколько часов назад. Окно в комнате было открыто?

— Приоткрыто, — ответила Фелиция. — Она любила спать на свежем воздухе.

— В таком случае я бы предположил, что кончина наступила еще вчера вечером, скажем, между десятью часами и часом ночи. Она болела?

— Да нет...

— А хронические заболевания?

— О них нам ничего не известно. Видите ли, пан доктор, Ванда приехала к нам совсем недавно, и недели не прошло. Казалась вполне здоровой. Вернулась из Штатов насовсем...

— Пожилые люди, особенно приехавшие из западных стран, обычно располагают подробнейшей медицинской документацией и возят ее с собой.

Судя по внешнему виду покойной, мне трудно назвать причину смерти, так что я не могу дать свидетельства о смерти. Вы видели у нее какие-нибудь бумаги ?

— Бумаги-то у нее есть, — со вздохом сказала Фелиция. — Целая папка. Доротка ей подавала каждый вечер перед сном или утром.

— Да, я слышала из своей комнаты, — подтвердила Меланья. — Где-то на столике лежала;

— А, вон на столике лежит, — увидела Фелиция. — И даже две папки.

— Мне не стоит тут ничего трогать, прошу вас, уважаемые пани, загляните в них сами.

Фелиция заглянула в одну папку, Меланья в другую.

— Вот! — сказала Фелиция. — Похоже на кардиограмму.

— А в моей, кажется, лишь финансовые документы.

— Финансовые мне ни к чему! — отказался доктор. — А вот эти посмотрим, посмотрим... Минутку.

Обе сестры молча наблюдали за тем, как доктор, озабоченно нахмурив брови, изучал выписки из истории болезни, анализы, заключения и прочую медицинскую документацию. Знание латыни очень облегчало изучение. Наконец доктор Малик поднял голову, и сестры увидели, что выражение лица у него чрезвычайно озабоченное.

— Увы, вынужден вас огорчить, — сказал доктор Малик. — Просто на редкость здоровая женщина! Сердце без изъяна, желчный пузырь с протоками — идеальны, сахар в норме, никаких воспалительных процессов в организме; в легких ни малейших изменений, давление как у молоденькой девушки. Судя по датам на справках, пациентка находилась под постоянным медицинским наблюдением. Позавидовать можно...

— Заботилась о своем здоровье наша Вандзя, — пробурчала Меланья, стараясь, чтобы ее замечание не прозвучало ехидно.

— Так что я ума не приложу, что же стало причиной летального исхода. Вот здесь и здесь наблюдается небольшое посинение... Трудности с дыханием? Одышка? Не замечали? В документации ни слова об этом.

— Придется» опять звонить Войцеховскому, — мрачно заключила Фелиция. — Может, он о чем знает. Куда подевалась Доротка? Мне по-английски не договориться с телефонистками!

Добрый доктор Малик и тут пришел на выручку. Он прекрасно понимал, какие неприятности ожидают его пациенток, и очень им сочувствовал.

К тому же ему, как медику, самому было интересно узнать, отчего умерла эта старушка. Возможно, не захотела, чтобы какая-то болезнь была отмечена в документации? Тогда лишь вскрытие ее выявит.

— Что касается языка, то я к вашим услугам, милые пани. Английским я владею свободно. Что надо сделать?

Вторичные поиски Войцеховского выявили, что, во-первых, английский Доротка знает лучше доктора, а во-вторых, идти проторенным путем оказалось легче. Войцеховского попросили позвонить по известному ему варшавскому телефону, что тот и сделал.

— Вы сядьте, проше пана, — начала Фелиция. — Сели? Ванда померла.

Донесшиеся с того конца провода звуки свидетельствовали, что Войцеховский, наоборот, вскочил и при этом что-то разбил.

— Как это померла? Что произошло? Несчастный случай?

— Нет, скончалась сама по себе этой ночью, в своей постели. Отчего умерла — не знаем. И наш доктор не понимает, хотя с ее медицинскими бумагами ознакомился. Может, у нее была какая-то болезнь, о которой не упоминается в документации?

— Боже! Боже! Вандзя умерла! Наконец.., то есть, я хотел сказать, какое несчастье!

— Не волнуйтесь, я вас понимаю, — чуть ли не ласково произнесла в трубку Фелиция. — Вы знали ее долгие годы, можете нам сказать, чем она болела?

— Болела?! — пришел в себя Войцеховский. — Да она ничем не болела! Дай Бог всем нам такое здоровье! Здорова была как бык, до сотни бы запросто дотянула.

— А шампанское?

— При чем тут шампанское?

— Вчера за ужином она так налегала на шампанское.., любо-дорого смотреть. От шампанского ей не становилось плохо?

— Напротив, от шампанского ей становилось очень хорошо! Воодушевлялась, приходила в замечательное настроение и потом отлично спала. Умерла скоропостижно? Может, у вас там, в Варшаве, какие вирусы свирепствуют? К вирусам она была излишне чувствительна, поэтому они ее избегали. То есть, она избегала, то есть.., ох, совсем запутался.

— И я им не удивляюсь! — пробормотала Фелиция вполголоса и громко закончила:

— Значит, никакими болезнями она не страдала, и, причин для смерти у нее не было. Благодарю вас.

— Я позвоню! — пролепетал взволнованный Войцеховский. — Хотел бы знать, что покажет.., гм... специальное обследование...

Положив трубку, Фелиция с надеждой взглянула на доктора Малика. Разговор с Войцеховским он слышал, на сей раз слышимость была отличная, Войцеховский гремел на всю гостиную. Доктор в свою очередь взглянул на Фелицию, и в его взгляде выразилось еще больше сочувствия.

— Ничего не поделаешь. Даже учитывая возраст усопшей, не имею права дать справку о смерти. Придется-таки позвонить в полицию, увы, это является моим долгом...

* * *

После успешной ликвидации грандиозной финансовой аферы некий Эдик Бежан, сотрудник полиции, был переведен из отдела экономических преступлений в отдел особо тяжких уголовных преступлений. Переведен с повышением, теперь он стал старшим комиссаром. Информация о скоропостижной кончине совершенно здорового человека была получена им в рекордно короткое время, но особого волнения не вызвала — в конце концов, проживший на свете восемьдесят восемь лет человек получает определенное право покинуть сей бренный мир.

Однако уголовно-процессуальный кодекс для того и существует, чтобы его требования выполнялись.

Опять же в рекордно короткое время тело усопшей было доставлено в прозекторскую для проведения вскрытия, после чего Эдик некоторое время раздумывал, не посетить ли самому дом, где скончалась Ванда Паркер, тем более что тот находился на пути к его собственному. Жена старшего комиссара в этот день находилась на дежурстве в своей больнице, дома его никто не ждал, увы. Комиссар по-прежнему любил жену, ценил ее общество, и пребывать дома в одиночестве удовольствия не доставляло. И даже свои дежурства в отделе старался совмещать с ее дежурствами в больнице, чтобы не так страдать. Даже иногда удавалось проводить вместе воскресенья.

Спрятав в шкаф пока еще тощую папку с делом Ванды Паркер — всего одна бумажка, рапорт дежурного полицейского о смерти пожилой женщины, — комиссар вышел из кабинета.

* * *

Добрый доктор Малик по собственному почину дождался прибытия санитарной машины, сам переговорил с полицейским врачом, избавив от этой неприятной процедуры своих пациентов, и только потом отправился домой. В случае необходимости, заботливо предупредил доктор сестер Вуйчицких, он всегда к их услугам, будет дома, достаточно позвонить.

Доротка вернулась в тот момент, когда из их дома выносили носилки с чьим-то неподвижным телом, прикрытым накидкой. Пораженная Доротка застыла.

— Езус-Мария, что это? — только и могла выговорить девушка.

— Твоя крестная бабуля, — холодно информировала стоявшая в дверях дома Фелиция.

— Почему? Что случилось?

— Ничего. Умерла.

Девушка явно не могла осознать того, что случилось, но и расспрашивать тоже она была не в состоянии. Фелиция чуть ли не силой втолкнула племянницу в дом.

— Принцесса конечно же явилась на готовенькое! — ядовито приветствовала Меланья появление девушки. — Сегодня суббота, издательства не работают, лекций нет. Интересно, где ты шлялась до сих пор? Не могла явиться раньше?

— Зачем? — наивно удивилась Сильвия. — Ведь Вандзи бы все равно не воскресила. — И обратилась к Доротке:

— Голодная, небось? Пообедаешь?

Хотя какой обед, ужин скоро, а пока можешь заварить себе чаю. А заодно и нам.

Заваривание чая было знакомой процедурой, делать это Доротка могла и в бесчувственном состоянии. Автоматически заварила чай и, когда с уставленным стаканами подносом вошла в столовую, уже обрела способность формулировать мысли.

— Что же все-таки произошло с крестной? Последствия вчерашнего приема или еще что? Она и в самом деле умерла?

— Нет, ее живехонькой вынесли в брезенте! — съязвила Фелиция.

— Это был не брезент, а пластиковая накидка, — вежливо поправил благодетельницу Мартинек.

Доротка в отчаянии переводила глаза с тетки на парня и обратно.

— Не верю! — крикнула она. — Не может этого быть! — И бросилась наверх, чтобы убедиться, наверное, собственными глазами, что сейчас ее не разыгрывают.

Дверь в бывшую ее комнату была распахнута настежь, комната пуста, крестной бабули и в самом деле нет. Но ведь она могла и уйти куда-то по своим делам, а эти.., эти просто издеваются над ней!

Войдя в комнату, Доротка распахнула дверцу шкафа: и манто, и пальто бабули висели на своих местах. Неужели ее действительно вынесли на носилках в брезенте или как его там...

— Мне самой интересно, что покажет вскрытие, — говорила внизу Фелиция. — Возможно, инсульт...

— У нее же давление низкое, — напомнила Меланья. — Как у молодой девушки.

— Тогда и не знаю... Разве что наша Сильвия ее отравила, вот только не знаю чем...

— Может, наш климат ее убил? — высказала Сильвия робкую надежду.

— Нас же не убивает, а она полсвета пролетела — и ничего.

— Мы привычные, а наш воздух — сама знаешь. И вода. Никто не видел, может, она из-под крана напилась? Помереть недолго, особенно человеку непривычному.

— Господи, да скажите же толком! — взмолилась Доротка. — Крестная была больна? И кто сегодня был при ней? Как она себя чувствовала? Может, после вчерашнего.., может, перепила шампанского.., да говорите же!

Сильвия сжалилась над племянницей.

— А что говорить? Спала она и спала, завтрак проспала, обед проспала, ну Фелиция и отправилась к ней, чтобы разбудить хоть на ужин. Смотрит, а она уже померла.

— Вы доктора вызывали?

— Был доктор Малик и понять не мог, от чего...

— Я опять поговорила с Войцеховским, — пояснила Фелиция, — спросила, не болела ли Вандзя чем. Тот сказал — здорова, как бык.

— ..а теперь нам придется ее похоронить.

— ..хотим мы этого или нет...

— вот почему не тарабанила...

Теперь все три тетки заговорили одновременно.

Доротка не знала, кого слушать, совершенно сбитая с толку. Фелиция вдруг вспомнила:

— А, да ведь ты сама, похоже, последняя видела ее живой, когда ей чай относила. Как она выглядела?

— Никак. Нормально, — слабо ответила Доротка.

— Что делала? — не отставала тетка.

— Лежала в постели. А молоток, как всегда, спрятала, я его не видела и» не могла отобрать, — привычно попыталась оправдаться Доротка.

— Так ты молотка не видела? — каким-то особым тоном повторила Фелиция.

— Нет, не видела, должно быть, спрятала под себя.

— Ничего тебе не говорила?

— Попросила подать зеркало.

— И ты подала?

— Подала. А что, не надо было подавать?

Не отвечая, Фелиция продолжала допрос:

— А что было потом?

— Потом ничего не было. Я ушла. Не стала допытываться, не надо ли чего еще, очень уж устала, а вот теперь совесть мен» мучает, — расплакалась Доротка.

— Сдается мне, она потом еще раз долбанула в пол, — неожиданно произнес внимательно слушавший Мартинек. И привлек к себе всеобщее внимание.

— Долбанула? — вскинулась Фелиция. — Я ничего не слышала. Когда?

— Долбанула? — не поверила Меланья. — Только раз?

— Я тоже не слышала, — высморкавшись, проговорила Доротка. — Может, упало что?

— Что у нее могло упасть, ты ведь сама говорила...

— А я все-таки хочу знать, как будет с похоронами! — упорно придерживалась своей темы Сильвия:

— Где похороним покойницу? На Повонзка? или на Брудне?

— Почему это тебя так волнует? — подозрительно поинтересовалась Меланья. — Она что, высказывала на сей счет какие-то пожелания?

— Да нет, я так...

— Может, в завещании написала, — предположил Мартинек.

Фелиция раздраженно проворчала:

— Похороним ее там, где проще всего оформить.

Ну вот, опять дубасит. Не слышите, что ли? Да нет, в калитку!

В калитку дубасил Эдик Бежан, отчаявшись культурно дозвониться. Он ведь не мог знать, что Фелиция света над калиткой не зажгла, позабыла — такой уж сегодня суматошный день, а в темноте полицейский звонка не нащупал. С крыльца поинтересовались — «кто?», от калитки крикнули — «полиция», и старшего комиссара впустили без проволочки. Полицию в доме уже ждали, хотя Меланья и не преминула уколоть старшую сестру:

— Надо было вызвать какого-нибудь молодого идиота, а не умного доктора Малика. Молодой бы не моргнув глазом выписал справку о кончине старухи, для него восемьдесят лет — такая древность, что смешно и сомневаться в причине смерти.

Эдик Бежан вошел в гостиную, представился, сел за стол и согласился выпить стакан чаю. В главах безутешных родственников покойной опытный полицейский узрел целый океан любопытства и крошечную песчинку тревоги. Так и должно быть — полное отсутствие беспокойства показалось бы полицейскому подозрительным, Эдик Бежан был не только опытным полицейским комиссаром, не только умным человеком, он был еще человеком хорошо воспитанным.

— Возможно, мой приход некстати, — начал он с приличествующей случаю дозой соболезнования в голосе, — и мне следовало бы явиться попозже, когда у нас уже будут результаты вскрытия, но поскольку правила требуют составления протокола, вот я и подумал — пообщаться для начала в неофициальной обстановке, без протокола, если, разумеется, пани не против и располагают временем...

— Располагаем! — не очень учтиво перебила Фелиция представителя следственных органов. — И как раз обсуждаем это.., это прискорбное событие. Так что подключайтесь...

— Очень, очень мило! — обрадовался Эдик Бежан, украдкой рассматривая сидящих за столом. — Ведь гак важно узнать о несчастье с человеком от его близких. Расскажите, пожалуйста, что произошло. Откуда вообще в вашем доме появилась гражданка Соединенных Штатов?

Опытный следователь уже понял, что сидящие за столом бабы — родственницы. Самой старшей по виду лет семьдесят, она энергична и самоуверенна. Следующая по возрастному признаку наверняка ее сестра, блондинка, очень полная, ей за пятьдесят, а если бы хоть немного постаралась, могла бы и за сорокалетнюю сойти. Третья, видимо, также сестра, в возрасте между сорока и пятьюдесятью, очень интересная женщина и несомненно умна, по лицу видно. Четвертая — девушка лет двадцати — относилась уже к следующему поколению. Она была явно расстроена и недавно плакала. Темные пышные волосы, видимо, обычно собранные в пышный пучок, рассыпались по плечам в беспорядке, что отнюдь не портило ее внешности. Очень красивая девушка. Да и остальные женщины по всей вероятности в молодости были красивы, они и сейчас еще ничего. Единственный представитель сильного пола, молодой человек среднего роста, худощавый, с приятным лицом, не отмеченным печатью гения, тем не менее производил впечатление добродушного и честного малого.

Вопрос с американской гражданкой прояснила старшая из женщин, жестом и строгим взглядом утихомирив уже раскрывших рты сестер. Да, они сестры, комиссар больше в этом не сомневался.

Рассказав о том, каким образом Ванда Паркер оказалась в их доме, Фелиция добавила:

— Так как пан из полиции, полагаю, имеет смысл показать вам письмо, полученное нами от поверенного Ванды. Где письмо Войцеховского? — Фелиция вопросительно глянула на сестер.

Те молчали. Отозвалась Доротка:

— Вчера ночью вы его держали в руках, тетя.

Глаза Фелиции гневно сверкнула.

— И что я с ним сделала?

Доротка тоже придерживалась мнения, что письмо Войцеховского очень неплохо предъявить полиции: это избавит их от лишних пояснений и явится свидетельством того, что они говорят правду. Ведь полиции нужна правда и только правда. Вот только куда тетка умудрилась его опять задевать? Последний раз она держала конверт с письмом в руках, когда они дозванивались до Нью-Йорка. Потом тетка выгнала ее из гостиной, а сама начала говорить с Войцеховским. И руки у нее были свободны, Доротка помнит, как Фелиция одной рукой взяла трубку, а другой придвинула аппарат. Никуда не выходила, от телефона не удалялась.

Сосредоточенно нахмурившись, Доротка подошла к маленькому столику у окна, на котором стоял телефонный аппарат, просмотрела лежавшие рядом бумаги, нагнулась к телефонным книгам, что стояли на полочке под столом, выпрямилась, огляделась и извлекла письмо Войцеховского из-за ближайшего цветочного горшка на подоконнике. Все так же молча подала конверт полицейскому.

— А, значит я его положила туда! — обрадовалась Фелиция. — Что значит положить на место!

Хорошо, что ты запомнила.

— Ну и... — выжидающе произнес полицейский, когда закончил чтение и получил очень важную информацию для размышлений.

Долго ждать ему не пришлось. Ответы посыпались градом.

— Ну и в самом деле — приехала, — с непонятной претензией подтвердила Меланья. — И постаралась максимально насладиться семейной обстановкой, вернее, атмосферой, так, кажется, она говорила. Только вот для нас это было несколько, я бы сказала, утомительно...

— Дубасила! — проникновенно информировал полицию Мартинек.

— Столько ей всего хотелось — голова шла кругом! — пожаловалась Фелиция. — И за все приходилось платить нам, хотя нотариус уверял, что она сама в состоянии...

— Так ведь вчера всем это доказала! — почему-то обиженно возразила Сильвия. — При всех, мы своими глазами увидели...

— Почему только нотариус? И вроде бы Антось тоже подтвердил — она богата? — язвительно допытывалась Меланья у старшей сестры, позабыв о присутствующем за столом полицейском. — Интересно, что о первом разговоре с Войцеховским я почему-то не слышала. Выходит, ты знала — есть что отмечать? Такой ужин отгрохали...

— Что же вы отмечали, уважаемые пани? — не упустил шанса полицейский.

Ответила ему Доротка. Фелиция с Меланьей целиком и полностью переключились друг на друга воодушевляемые редкими, но меткими комментариями Сильвии. В перепалке сестер то и дело упоминалась неизвестная пока полиции личность по имени Павел. Реплики источали столько яда, что казалось, насквозь прожигали пол. Бежан навострил уши и пытался не упустить ни словечка из того, что говорилось за столом, хотя делал вид, что слушает одну Доротку.

— Видите ли, — говорила Доротка, — вчера крестная бабушка посетила нотариальную контору, чтобы составить завещание, а потом вернулась с шампанским и велела отметить это событие.

— Ужин был — экстра-класс! — проникновенно информировал полицию Мартинек.

— И за столом она сказала, что мы все стали ее наследницами, — как-то печально и равнодушно продолжала Доротка, — но она была такая довольная, так радовалась, я даже подумала — не из-за того ли, что немного злоупотребила шампанским...

— А старушка хлопала бокал за бокалом! — уважительно подтвердил Мартинек.

— ..и показала нам драгоценности! — подключилась к ним Сильвия, предоставив сестер самим себе. — Вы бы видели! Доротке она подарила такое колье! Доротка, покажи пану!

— Да, она подарила мне колье, — без особого энтузиазма подтвердила Доротка, — и предупредила, что будет просить у меня иногда его надевать.

Но зачем мне такое колье, я-то куда его надену? Ну и мы отметили завещание...

— Торжественный ужин! — констатировал полицейский. — Гости были?

Поскольку Доротка замялась, за нее ответил словоохотливый Мартинек.

— Вот все эти, которых вы, пан полицейский, тут видите, и еще двое: Яцек, он шофер такси, неплохой парень, мы с ним подружились, и еще один.., как его... Павел.

Услышав с другой стороны стола имя любовника, Меланья оставила на минуту сестру в покое и сухо произнесла:

— Павел Дронжкевич, журналист. Мой коллега по работе А в чем дело?

— В бескорыстной любви, — захихикала Фелиция.

Тут даже Сильвия обрушилась на сестру:

— А Павел что — дух святой, чтобы еще пять лет назад предвидеть, что мы станем наследницами?

Кажется, Эдик Бежан начинал понимать, в каких отношениях находится эти женщины.

— А второй гость, — сказал он, — Яцек.., простите, я не расслышал фамилии...

— Волинский, — вздохнула Доротка. — Работает в радио-такси. Машина номер семьдесят.

— Не пять, а десять лет назад, — так же холодно внесла поправку Меланья. — О Вандзе тогда мы еще и не знали.

— Дороткин жених, — с готовностью информировала полицию Сильвия.

Вот тут Бежан от всего сердца пожалел, что не записывает застольную беседу. Никакой следователь и мечтать не смел бы о столь потрясающих предварительных показаниях. Если вскрытие обнаружит признаки насильственной смерти старушки, в его распоряжении окажется пропасть ценнейших сведений. Тут и мотивы как на ладони, и возможные преступники. И никто, за исключением девушки, не скорбит, даже не пытается изображать скорбь. Правда, они знали покойную с недавних пор, не успели привязаться и полюбить...

С другой же стороны, похоже, никто из них не пытается ничего утаивать от следствия. С обезоруживающей простотой и беззаботностью выкладывают перед следователем не только обвиняющие их же факты, но и даже обстоятельства, усугубляющие их возможную вину. Богатая старушка ни с того ни с сего скончалась без всяких видимых причин в окружении своих наследниц.

Неужели все эти бабы не представляют, что данное обстоятельство вызывает совершенно конкретные подозрения?

Поскольку застольная беседа неожиданно круто свернула в сторону — почтенные дамы перешли на личности и обратились к временам их детства, Эдик Бежан попытался добиться тишины, подняв руку с письмом и помахав ею.

— Давайте изложим все по порядку, — предложил полицейский. — Итак, несколько месяцев назад вы, уважаемые пани, узнали, что некая Ванда Паркер из Соединенных Штатов разыскивает вас...

— Не нас, а Крысю, вот ее мать, — поправила Сильвия, ткнув пальцем в Доротку. — А поскольку наша сестра Крыся умерла родами, то Ванда переключилась на Доротку...

— ..и даже назвала ее крестной внучкой, — добавила Меланья.

— Минутку, — перебил дотошный следователь. — Давайте в хронологическом порядке, — Итак, обо всем этом уважаемым дамам сообщил нотариус, полагаю, предварительно убедившись, что имеет дело именно с разыскиваемыми лицами?

— Если пан полицейский сомневается, так мы можем и семейные фотографии предъявить, — обиделась Сильвия. — И у Вандзи были фотографии, идут фрахтом, малой скоростью...

— Нет, нет, я нисколько не сомневаюсь! — поспешил заверить сестер Бежан. Итак, уважаемые дамы получили письмо с известием о прибытии пани Паркер. Ваша престарелая родственница прибыла в указанный срок?

— С двадцатиминутным опозданием, — автоматически уточнила Доротка.

— И поселилась у вас, хотя из письма следует, что ей был заказан номер в отеле «Форум».

— Так она сама решила, — с нескрываемой горечью пояснила Доротка. — Сказала — соскучилась по семейной обстановке.

— Понятно. Почувствовала себя у вас, как дома, и осталась. А что с квартирой, которую она собиралась купить? Были предприняты какие-то шаги?

Фелиция с Меланьей переглянулись.

— Честно говоря, — не знаем, — ответила Фелиция. — Вандзя сразу начала говорить, что, пожалуй, останется у нас, вот только надо наш дом немного достроить. Я себе не представляю, как можно это сделать, а у нас в самом деле тесновато. И Антось, то есть пан Войцеховский, предупредил меня по телефону, что все расходы...

— Ага, призналась, наконец! — прошипела Меланья.

— О чем он предупредил пани? — вынужден был напомнить о себе комиссар, поскольку Фелиция намертво замолчала.

— Ну, о том, что Вандзя сама пальцем не пошевелит, за нее все придется делать нам. Мы бы и сделали, проше пана, но у нас возникли некоторые проблемы.., так и быть скажу. Финансового порядка.

Полицейский чуть со стула не свалился. Господи, да сейчас эта баба ему прямо в глаза брякнет, что они убили старушенцию, чтобы покончить с проблемами финансового порядка. Или она ни в чем не повинна, как новорожденное дитя, или наглость ее не имеет границ. Ведь не может же быть настолько глупой, настолько ничего не соображающей...

А старшую сестру с жаром поддержала Сильвия.

— Представляете, она ни за что не хотела платить! Ну абсолютно ни за что! Ни за такси, ни за разносолы, которые пришлось для нее закупать.

Прямо что-то ужасное! Денежки наши так и текли рекой.

— А кто же платил, раз пани Ванда не желала?

— А мы все по очереди, — пояснила Меланья. — Начиная с нашей племянницы и кончая, кажется, мною. А может, Яцеком. Но за шампанское я ему деньги вернула.

Бежан опять ухватился за хронологию.

— Давайте по порядку. Итак, она поселилась у вас и что стала делать?

— Дубасить! — опять вежливо напомнил Мартинек, от всего сердца желая помочь своим благодетельницам.

— Как это? — не понял полицейский, — Каждый вечер колотила по полу! — обрадовался Мартинек возможности помочь полиции.

— И каждое утро! — добавила Сильвия.

— Да зачем же, Езус-Мария?

— А у нас, видите ли, не оказалось звонка, чтобы вызывать прислугу, — ядовито пояснила Фелиция. — До сих пор нам это было без надобности.

Вот она и тарабанила по полу крокетным деревянным молотком.

— Из Америки специально привезла?

— Нет, у нас разыскала, завалялся на шкафу, все о нем и забыли. А она сразу разыскала! И стуком вызывала прислугу, когда ей что-то требовалось.

Ведь она поселилась в комнате наверху, — Фелиция указала пальцем на потолок, — вот и приходилось мчаться наверх, чтобы узнать чего наша барыня пожелала. Давно не приходилось нам столько носиться по лестнице.

— Так ведь в основном Доротка носилась, — удивилась простодушная Сильвия.

— Когда была дома! А старалась пребывать в доме как можно меньше.

Опасаясь, что сестры опять перейдут на личности, полицейский поспешил вернуть застольную беседу в нужное русло.

— Если я правильно понял, ваша гостья успела все-таки побывать у нотариуса и оформить завещание. Вы знали об этом, уважаемые пани?

— Трудно было не знать, если она целых два Дня только о своем завещании и говорила.

— А что говорила?

— Что мы все ее наследницы. А главная — Доротка.

— И это правда?

— А вот этого мы как раз и не знаем. Но небось, нотариус вам и скажет.

— Если только Ванда и в самом деле побывала у него, — сухо заметила Меланья.

— Яцек говорил — была. Он ждал ее больше двух часов у ворот нотариальной конторы. Представляете, и все время работал счетчик!

— Похоже, какая-то машина подъехала, — сказал Мартинек, подходя к окну.

Отогнул занавеску, поглядел.

— Такси. Кажется, Яцек, Легок на помине. И еще большая машина, Беседа была приостановлена. Все бабы бросились к окнам. Доротку погнали открывать двери и ворота.

В дверях гостиной появился Яцек и коротко известил:

— Привез.

— Что ты на этот раз привез, сынок? — сладко пропела Фелиция.

— Фрахт пани Ванды. Разве она вам не сказала о своем поручении?

— О Езус-Мария! — простонала Меланья.

Удивленный ее реакцией, Яцек сначала глянул на нее, потом обратился к Фелиции:

— Понятно, пани Ванда забыла вас предупредить. А возможно, хотела сделать сюрприз. (Сюрприз и получился, насколько я понимаю, но видите ли, этого довольно много...

— А откуда ты взял этот фрахт? — все тем же сладким голосом продолжала интересоваться Фелиция. — И с чего это тебе втемяшилось в голову привозить его сюда?

Яцек удивился.

— Так ведь пани Ванда велела! Вчера дала мне квитанции и доверенность, заверенную в нотариальной конторе. Видно, сразу решила и это оформить, уж заодно. И велела привозить сюда. А куда же еще? И все оказалось заранее оплачено, хотя я на всякий случай прихватил с собой деньги. Она и в самом деле не сказала вам о том, что багаж уже пришел, и она поручила мне его доставить с таможни? Ну не обязательно вчера, я понимаю, вчера был званый вечер, не до того, но сегодня целый день прошел. А ее что, нет дома?

— Да, ее уже нет, — ответила Сильвия, опять садясь на место.

Вернулась Доротка, боком протиснулась мимо загораживающего вход в гостиную Яцека, тоже села за стол и с мрачной отрешенностью уставилась куда-то в угол. Фелиция, казалось, с трудом удерживалась от смеха, который ее просто душил. Меланья, напротив, сидела темнее тучи. Бежан с величайшим интересом наблюдал за столь разнообразной реакцией присутствующих на появление парня с грузом покойной и больше всего боялся, как бы самому не нарушить воцарившуюся в комнате необычную атмосферу.

Яцек был явно сбит с толку.

— Господи, что-то не так? Я плохо поступил?

Где пани Ванда, да пусть она сама вам все объяснит! Я думал.., я был уверен, она все согласовала с вами. Там у меня и грузчики, они не могут ждать, скажите, куда вещи вносить. Там есть и очень габаритный груз...

— Да куда хотят! — расхохоталась наконец Фелиция, теряя остатки самообладания. — Хоть себе заберут, хоть к печной трубе привяжут!..

— Хватит дурь нести! — прикрикнула на сестру Меланья. — Говори толком!

— Так ведь у нас все забито!

— Барахлом! Сколько раз тебе говорили — давно пора выбросить все на свалку!

— Свое выбрасывай!

— Среди моих вещей нет барахла.

— Да найдется же место, чего вы! — попыталась усмирить сестриц Сильвия. — Хотя бы в комнате Вандзи.

Воспользовавшись тем, что он уже не в центре внимания, Яцек придвинулся к Мартинеку и толкнул в бок.

— Ты, что тут происходит?

Тяжко вздохнув, Мартинек изобразил на лице глубочайшую скорбь.

— Плохи дела, старик. Пани Ванда сыграла в ящик, то есть, того.., я хотел сказать, окочу.., преставилась с божьей помощью и неизвестно отчего.

А этот мужик — полицейский, не какая-нибудь мелочь, а сам старший комиссар полиции, чтоб ему!

Да нет, ни под какую машину старушенция не угодила, тут на месте и окочу.., то есть отдала концы в собственной постели. И теперь придется бедолагу на куски порезать, чтобы знать, что и почему. Говорю тебе, тут такое!..

— Сдурела она, что ли, еще форпе.., фортепьяно с собой везти? — кипятилась Фелиция. — Хотела бы я знать, где вы его собираетесь ставить? Ну ставьте, ставьте, а потом все через него перелезать будем.

— Какое фортепьяно? — удивился Яцек.

— Сразу предупреждаю — за отправление груза обратно, равно как за его хранение я и копейки не заплачу! — холодно предупредила Меланья. — Так что ты сперва хорошенько подумай...

Бежан изо всех сил старался все услышать, осознать и запомнить.

Видя, что сестры опять сцепились, Сильвия проявила инициативу:

— Скажи им, парень, пусть все несут наверх, — обратилась она к ошарашенному Яцеку. — Потом сами распакуем и как-нибудь распихаем. Доротка, ну чего уселась? А ну пошевеливайся! И еще можно в кладовку, я вернусь в свою комнату, так что кладовка опять освободится.

До Доротки дошло, что кладовка станет свободна, возможно, она сумеет там как-нибудь поместиться? И наконец-то получит собственный уголок. Скорее, скорее, пока не завалили кладовку прибывшим фрахтом!

— В комнате все поместится! — пробормотала дна. — Тем более, если я тоже оттуда уберусь.., — ..и тоже в морг? — ехидно поинтересовалась Меланья.

— Только не в морг, только не в морг! — по привычке поправлять сестру тут же возразила Фелиция. — Вандзя лежит не в морге, а в прозекторской!

— Нет, в кладовку! — не поняв теткиного юмора, информировала Доротка. — Пошли, Яцек, займемся вещами.

И тут Эдик Бежан решил изменить тактику.

Хватит слушать и впитывать информацию. Раз уж ему так сказочно повезло и он оказался на месте... скажем пока, происшествия, надо воспользоваться счастливым случаем и осмотреть комнату покойной до того, как ее завалят багажом. Скорее, скорее, пока не переставили там все, мало ли, а вдруг пригодится ?

Он вскочил со стула, — Я бы подключился.., если пани позволят.., если не возражают.

И он вопросительно глянул на Фелицию, уже поняв, кто тут главный. Яцек тоже взглянул на нее. Фелиция только плечами пожала и махнула рукой — мол, поступайте, как знаете. Снизу доносился стук кованых каблуков истомившихся носильщиков. Яцек поспешил к ним.

— Давайте разгружать. Все наверх!

А наверху Бежан, деликатно отстранив Доротку, первым вошел в комнату, где скончалась гостья, и огляделся. Комната по форме напоминала букву «Г». Большая кровать, изголовьем приставленная к стене, постель смята. У кровати тумбочка. Столик у окна. В углу комнаты небольшая кушетка, при ней тоже столик. У стены большой шкаф, комод, над комодом красивое зеркало, рядом нечто вроде сервантика, забитого книгами, под окном тоже книжные полки. Рядом что-то большое, плоское прислонено к стене. Кресло. В углу свалены частично распакованные сумки. Полно бумаг, книг, журналов. На тумбочке и столиках множество мелких предметов. Термос, стаканы, чашка с блюдцем, косметика, ручное зеркальце...

Доротка сочла необходимым дать пояснения:

— Это была комната тетки Сильвии и моя, а потом мы ее уступили крестной бабуле. А когда жили здесь с теткой, я от нее отгораживалась ширмой, вон, сложена и прислонена к стенке, а спала на той кушетке и работала за столиком, а тетка рано укладывалась спать. Теперь я могла бы спать в чулане, на раскладушке, и если забрать отсюда столик.., я проверила, он в чулане поместится, тогда я там и работать смогу, а здесь освободится место для бабулиного фрахта. Но и без того на полу еще места много, правда? И на мою кушетку можно навалить, вот только прибрать здесь немного...

Бежан сам не заметил, как задал профессиональный вопрос:

— А что за одежда навалена на вашей кушетке?

— А это бабуля распаковала свои сумки, а в шкаф мы еще не успели повесить. Но я сейчас быстренько повешу, и сюда тоже можно будет много чего положить. А если кровать немного сдвинуть с середины комнаты, к стенке придвинуть, наверняка весь багаж поместится.

Девушка явно страстно мечтала завалить комнату вновь пришедшим багажом. С чего бы это?

— Но тогда вы тут никак не поместитесь вместе с вашей тетушкой.

— Вот именно! — горячо подхватила Доротка. — И мне разрешат поселиться в чулане! О Боже, я уже столько лет мечтаю об этом! Наконец-то свой угол в доме, пусть и крохотный, да я там буду одна!

А ведь меня, прошу пана, по всему дому гоняют с места на место, некуда мне вещи и бумаги сложить, все теряется, тетка Сильвия недавно записала кулинарные рецепты на обороте моей норвежской редактуры, тетка Фелиция и вовсе куда-то задевала свои испанские поговорки, ну да она все теряет и сама не помнит, куда сунет.,.

Тут на лестнице послышался топот и кряхтенье носильщиков. Спохватившись, Доротка на полуслове прервала свои жалобы, набросилась на кресло и откатила его в угол, лихорадочно принялась бросать в шкаф одежду с кушетки, перенесла на подоконник кипу какой-то макулатуры. Бежан включился в эту лихорадочную перестановку и даже сделал попытку в соответствии с пожеланиями девушки передвинуть кровать к стене, но та даже не шелохнулась, хотя комиссар был мужик крепкий. Приросла к полу, что ли? Комиссар огляделся, что бы тут такое еще потеснить, но в дверь уже протискивались Яцек с носильщиком, внося первый ящик.

Доротка оказалась права — ив самом деле, все отлично поместилось. Два деревянных ящика и шесть огромных коробок, аккуратно оклеенных разноцветными клейкими лентами. Правда, свободного места на полу, считай, совсем не осталось, пробираться по комнате приходилось по стеночке. фургон уехал, Доротка и Бежан вернулись в гостиную.

— Вот видишь, все прекрасно поместилось, — съехидничала Меланья, обратясь к старшей сестре, — ничего не пришлось привязывать к трубе на крыше.

Фелиция всегда оставляла последнее слово за собой.

— Вот только где они теперь будут спать?

Вошел Яцек. Отправив таможенников и вручив их бригадиру солидные чаевые из собственного кармана, он хотел все-таки понять, что же случилось с его престарелой клиенткой, столь скоропостижно скончавшейся. А сердце его щемила тревога за Доротку, хотя в этом он пока не отдавал себе отчета.

У Доротки же легче стало на душе — Яцек не уехал! — в чем она тоже пока не отдавала себе отчета.

Мартинек активно участвовал в переносе тяжестей: указывал, какие именно коробки кому нести, забегал на лестнице вперед и заботливо проверял, пройдут ли носильщики с их габаритным грузом и т.п. И теперь, наработавшись, парень с чистой совестью рассчитывал на сытный ужин, И не ошибся в своих ожиданиях. Сильвия спохватилась — ведь пропадет же наготовленная еда. Она бросилась в кухню, крикнув, чтобы никто не уходил из столовой.

Бежан взглянул на часы, автоматически сравнил их показания со стенными, никакой разницы не обнаружил, подумал о жене на дежурстве и не знал, на что решиться. Если бы в этом доме произошло убийство, он бы не сомневался — надо торчать здесь до упора, наблюдать, слушать, присматриваться к людям, отмечая малейшие детали взаимоотношений. В данном же случае забежал сюда просто по дороге, так, на всякий случай, не зная еще результатов экспертизы. И застрял надолго. Неприятно беспокоила какая-то необычная атмосфера, царящая в этом доме. Нетипичная какая-то, нет, наверняка не преступная, это он своим полицейским нюхом понял сразу, но вот.., никакого сожаления о только что скончавшейся родственнице. Ладно, пускай не родственнице, но близком человеке, и вот такое ощущение, что о ней все эти люди просто забыли, хотя из-за нее весь сыр-бор загорелся.

На него никто не обращал внимания, никто не обхаживал, всем явно было на полицию наплевать!

Нет на свете такого преступника, которому было бы наплевать на полицию, которого бы она так совершенно не волновала. А тут... И было еще одно обстоятельство. Бежан не мог отделаться от ощущения — он о чем-то забыл. О чем-то очень важном, чего-то не сделал, или проглядел, или не успел проверить. Как ни старался припомнить — не получалось.

Бежан уже открыл рот, чтобы попрощаться, — не хватало еще оставаться нахально на ужин! — как раздался голос Мартинека. Парня так вдохновила перспектива сытно поесть, что он по собственной инициативе проявил трудовой энтузиазм.

— А не надо ли распаковать вещички? — спросил Мартинек. — Чего им запакованными лежать.

А я мог бы.., хоть завтра...

— Завтра! — проворчала Фелиция. — А мойка так и останется незаконченной?

— Нельзя мойкой заниматься в воскресенье, — солидно, как знающий себе цену мастер, возразил Мартинек. — Вдруг понадобится чего прикупить? А ящики распаковывать и в выходные можно.

— Тогда я бы смогла свой столик вытащить из комнаты, — размечталась Доротка. — А сейчас он из-за горы ящиков не пролезет...

Бежан закрыл рот и решил остаться.

— А вот я так не уверена, что мы имеем право распаковывать Вандины вещи, — заявила вдруг Меланья. — Пока еще нам никто официально не объявил последнюю волю усопшей, — ехидно прибавила она. — Кто знает, вдруг Вандзя демонстрировала нам лишь часть своих драгоценностей, а остальные отправила малой скоростью?

У вошедшей с хлебом и приборами Сильвии ножи и вилки с бряканьем рассыпались по полу, у остальных тоже от столь блестящей перспективы перехватило дыхание. В одной лишь Фелиции верх взяла застарелая привычка поступать наперекор Меланье.

— Плевать я хотела на драгоценности! — крикнула она. — Не позволю, чтобы мой дом превратился в таможню! Впрочем, пусть распаковывает Доротка, она ведь законная наследница.

— Ну, не скажи, пока неизвестно...

— А ты вот лучше скажи, куда подевались вчерашние драгоценности? Куда она могла их запрятать? В этом доме все теряется!

— Теряется лишь то, что к тебе в руки попадает!

— Идиотка! Надо было вчера подглядеть! Доротка!..

— Нет, проше тети, я не подсматривала, извините.

— По крайней мере, хоть колье осталось, поскольку принцесса получила его в подарок и сама спрятала. Доротка!..

— Доротка!!! — одновременно донесся из кухни призыв Сильвии, Уже несколько минут Эдик Бежан, навостривший свои полицейские уши при слове «драгоценности», безуспешно пытался задать вопрос. Над столом гремела и бушевала перепалка, которую обе сестры вели с блеском и наслаждением. Полицейский благоразумно отказался от мысли вмешиваться, решив слушать. И еще чисто по-человечески пожалел Доротку. Как она терпит все это? На ее месте он бы давно сбежал из дому. Понятным стало стремление девушки заполучить для себя хотя бы чуланчик.

Доротка встала и направилась в кухню. Проходя мимо Фелиции, бросила:

— На буфете, в вазочке.

— Мартинек! — распорядилась Фелиция.

Реакция Мартинека была хоть и не молниеносной, но в принципе правильной. Не торопясь поднялся, не торопясь подошел к старинному буфету, не торопясь принялся осматривать наваленные на его верхней крышке предметы. Под определение «вазочка» здесь подходили лишь высокая, узкая и прозрачная ваза и низкий пузатый кувшин с отбитым горлышком. Однако обстоятельный молодой человек не пропустил ничего: ни шляпной коробки, ни цветочного горшка с цветком, ни подсвечника на три свечи, ни маленького глобуса на высокой подставке, ни декоративной резной штучки, невесть что изображавшего болгарского сувенира, ни проволочного скелета абажура. Сжав зубы, Бежан молча переждал все!

Наконец Мартинек снял с буфета пузатый кувшин, заглянул в него и опрокинул перед Фелицией вверх дном. И сразу на столе засверкало и заискрилось. Бежан с трудом сдержал восхищенный возглас.

— Надо же, не свистнули! — скривилась Меланья. — И удивительное дело, не затерялось.

— Возможно, — отозвалась Фелиция с сомнением, в данном случае явно неуместным. — А где же остальное? Я не очень разбираюсь в наследствах, но возможно, нам велят все собрать в одном месте...

— Ах, бедняжка, она не разбирается!

— Да, не разбираюсь. Где остальное?

Бежану удалось наконец спросить:

— Если я правильно понял, эту вещь панна Дорота получила в подарок от покойной пани Паркер?

Меланья с готовностью переключилась на гостя:

— Да, вчера вечером. В присутствии многочисленных свидетелей.

— И вчера таких драгоценностей была прорва! — горячо подтвердил Мартинек, вроде бы непосредственно к драгоценностям не причастный. — Пани Ванда показывала нам. Блеск! Экстра-класс! И она уверяла — настоящие.

— А где остальные? — заладила свое Фелиция.

Меланья не упустила возможности вцепиться в сестрицу.

— Что ты твердишь «где остальное, где остальное»? Откуда нам, черт возьми, знать, где остальное? Может, если хорошо попросишь, Вандзя тебе с того света и ответит.

Тут в столовую вплыла Сильвия с кастрюлей сосисок в укропном соусе, за ней Доротка с чаем и фруктовым рулетом.

Эдик Бежан плотно поужинал, внимательно проследил за тем, как невероятной ценности бриллиантовое колье опять запрятали в треснувший старый кувшин и поставили на верх буфета, после чего распрощался и покинул этот необыкновенный дом.

Вернувшуюся с дежурства жену порадовало сообщение, что муж не голоден, — очень уж она уставала в своей больнице. Супруги посидели немного перед телевизором и рано легли. Комиссар не мог заснуть, мешало неприятное ощущение — что-то он забыл сделать, но как ни старался, так и не вспомнил.

Яцек пересидел всех и добился своего: удалось перекинуться парой слов с Дороткой, незаметно забравшись в машину.

* * *

Без четверти двенадцать в понедельник Бежан уже мог ознакомиться с полученным от патологоанатома документом. Он на всякий случай позвонил коллеге.

— Хотел бы окончательно уточнить, — извинился он. — В переводе на человеческий язык ее стукнули неким тупым предметом по правому виску, что могло лишить ее сознания.., могло, но не обязательно лишило...

— Я и не сомневался, что ты позвонишь, — перебил комиссара доктор, знакомство с которым уже насчитывало добрый десяток лет. — Женщине было восемьдесят восемь лет. Когда достигнешь такого возраста поймешь, что для твоего здоровья вредно, если даже помашут перед носом тряпкой. Но все равно от этого не помрешь. А она померла. Организм у нее был на редкость здоровый. Одно лишь исключение: в начальной стадии рак матки, она бы продержалась максимум два года, разве что удачная операция...

— Но ведь не от того же...

— Я тебе написал ясно: убить ее удар не мог. Яд выбей из своей дурацкой башки, содержимому желудка старушки любой из нас мог бы позавидовать.

Отличные деликатесы, обильно политые отличным же вином. Помолчи, и без того знаю, о чем спросишь. Так вот, другой возможности, как удушение подушкой, я не вижу. А говорю тебе об этом по дружески, в частном порядке, исходя из личного многолетнего опыта. Воздух в легких сохранился, но столько, что мне, скажем, не хватило бы. Тебе тоже.

Полагаю, и ей.

Бежан помолчал, переваривая услышанное.

— Значит, если бы я решил утверждать, что некто ее тюкнул., оглушил, а затем воспользовавшись потерей сознания подержал, сколько требуется, подушку, ты бы не стал возражать? — уточнил осторожный комиссар.

— Не стал бы.

— И другой возможности не видишь?

— Я не нашел. Конкретной причины летального исхода не обнаружено. Года через два — пожалуйста, но тогда уж никто бы не назвал смерть старушки скоропостижной.

— И мотивы имеются. Холера!

— Примите и прочее, — закончил разговор медик и положил трубку.

Несколько минут Бежан просидел, обдумывая услышанное. Недостатка в делах у него не было, но это казалось ему ни на что не похожим. С некоторым трудом удержав себя от поспешных выводов, которые принялся было делать, Бежан начал со звонка нотариусу.

Нотариус проявил профессиональную выдержку и ангельское терпение, третий раз за день отвечая на один и тот вопрос. Впрочем, с полицией нотариус всегда был предельно вежлив и откровенен, и не только потому что перед полицией был чист, аки младенец, просто «это предписывалось правилами.

— Пан старший комиссар, известно, о мертвых не принято говорить плохо, но честно признаюсь — это была не старушка, а просто чудовище, — изливался нотариус спустя час, когда комиссар пригласил его для дачи официальных показаний. — В документах вы, разумеется, не найдете всех подробностей, что я вам сообщал, сам проследил, чтобы лишнее не фиксировать, нет в этом необходимости, но поскольку вам придется вести расследование, считаю долгом поставить полицию в известность, либо я лично против убийств, даже если.., ну да Бог с ней. Да, она действительно оформила завещание по всем правилам, половину всего состояния оставив своей, как она выражается, крестной внучке, и это вполне законно, тем более что никаких родственников у покойной не имеется.

Оставшуюся половину состояния пани Паркер оставила сестрам своей крестной дочери, однако эта часть наследия оговорена особыми завещательными распоряжениями для третьих лиц. Завещательница оставила по сто тысяч долларов, а иначе она считать не умела, только такими крупными суммами, и мне пришлось подчиниться ее воле, итак по сто тысяч долларов она завещала двум женихам Дороты Павляковской, некому Мартину Янчаку и некому Яцеку Волинскому, обязав одного из них непременно жениться на ее крестной внучке. Ну не идиотизм ли, я вас спрашиваю, пан комиссар, извините, пан старший комиссар? Ведь не бывает же двух женихов одновременно и к тому же друзей-приятелей, но пани Паркер утверждала — ей лучше знать и не слушала моих возражений. Вы не представляете какого труда стоило мне убедить свою клиентку отказаться от особого параграфа в завещании о том, что один из женихов должен непременно на Дороте жениться! Ну не идиотизм ли?

Ведь панна Дорота — молодая девушка, может, она вовсе не хочет, выходить замуж ни за одного из этих молодых людей, да и были у меня основания сомневаться в правильности суждений моей клиентки. Два битых часа заняла у меня процедура оформления завещания пани Паркер, и все эти два часа клиентка не умолкала ни на минуту, так что я чувствовал себя совсем оглушенным, и уже не знал, как скорее отделаться от клиентки. А ведь когда мне звонили о ее приезде из США, я уже тогда понял — видимо, нелегкий характер у человека.

Ведь знающий пани Ванду со времени ее молодости американский поверенный пан Войцеховский неспроста запретил мне называть ей номер его телефона, признавшись, что из-за этой особы чуть было не развелся с женой, нет, не из эротических и даже меркантильных соображений, просто из-за того, что клиентка вцепилась в него мертвой хваткой и совершенно замучила бесконечными поручениями, с утра до вечера, изо дня в день, из года в год. Бедняга был счастлив, когда та решила вернуться на свою историческую родину. Она из тех, которые нуждаются в куче прислуги — горничных, секретарях, курьерах и прочих, причем ей в голову не приходит, что за услуги людям надо платить, ведь это так утомительно — иметь дело с живыми деньгами. Кошмарная старушка! На вид добрая и ласковая, даже заботливая и бескорыстная, на деле же эгоистичная беспредельно, говорю вам — сущая гарпия! Извините, я излишне разговорился, но уж очень она меня завела, до сих пор не успокоюсь.

— И выходит, ее наследниками официально оформлены перечисленные вами лица? Я правильно понял?

— Совершенно правильно, пан старший комиссар.

— И вы не предвидите каких-либо осложнений с получением наследства?

— Абсолютно никаких. Сорок миллионов долларов, оформленных должным образом, помещенным в акциях. Актуальные денежные поступления перечисляются на банковский счет, тоже оформленный должным образом. Поделены между наследниками по состоянию на момент смерти завещательницы. С гордостью могу заверить — оформлено на высшем уровне! Так что если возникнут какие препятствия, то лишь с вашей стороны, пан старший комиссар.

Бежан тяжко вздохнул, — Да, с моей стороны возникнут. Смерть наступила неожиданно и, тоже честно признаюсь, носила насильственный характер. Короче, речь идет об убийстве.

Трепетный нотариус был потрясен так, что чуть сам не отдал Богу душу. Прошло немало времени, прежде чем он произнес все еще дрожащим голосом:

— Тогда, боюсь, я оказался излишне болтлив..

— Нет, нет, отнюдь не излишне. Мне придется вести расследование, и чем я больше буду знать, тем скорее выяснится правда. Какие у покойной были еще контакты и встречи? Кроме вас и родных?

— Это мне неизвестно. Может, имеет смысл опять связаться с паном Войцеховским в Нью-Йорке? Тем более, что пани Ванда ведь американская» гражданка, возможно, придется вам снять с него официальные показания? Не исключено, что кроме меня пан Войцеховский еще с кем-то связывался.

— Вы имеете в виду розыск Дороты Павляковской?

— До этого ее матери, Кристины Вуйчицкой.

Фамилии у них разные, у матери девичья, а Дорота взяла отцовскую фамилию, хотя ее родители официально в браке не состояли. Насколько мне известно, поиски тянулись несколько лет, сначала Войцеховский пытался найти Кристину через своих знакомых, потом подключил частное детективное агентство, а меня разыскали через адвокатскую фирму «Braun and Matschek» просто-напросто Браун и Мачек, поляк, наверное поэтому пани Паркер и выбрала данную фирму, она ведь только по-польски и говорит, простите, говорила. И вот еще вспомнилось, только сейчас вспомнил, ну да раньше меня об этом не спрашивали. Мне трижды звонили, интересовались, не приехала ли уже пани Паркер, какая-то женщина, сказала, давнишняя приятельница пани Ванды, даже фамилию сообщила, да я тут же позабыл, не придал значения. В третий раз я сказал — да, пани Паркер приехала, и мы даже условились с ней о встрече в моей конторе...

Эдик Бежан все еще воздерживался от поспешных выводов, хотя некоторые просто нахально лезли в голову. Надо будет обстоятельно переговорить с нью-йоркским Войцеховским, пока же еще раз пообщаться с подозрительной семейкой. Он уже вспомнил, что именно забыл уточнить в прошлый раз. Да и как не вспомнить, если в протоколе вскрытия черным по белому написано — старушку стукнули по голове тупым тяжелым предметом. Куда же подевался проклятый крокетный молоток, о котором ему все уши прожужжали? Что-то он там никакого молотка не приметил...

* * *

А за два дня до описываемых событий, в пятницу вечером, некая Ханя Выстшик, надомная уборщица, делилась с хозяйкой квартиры своими проблемами:

— Уж я так вам благодарна, пани Вероника, так благодарна, что вы мне этого адвоката посоветовали, то есть нотариуса, хороший нотариус, мне в его конторе все сказали. И если он правильную бумагу напишет, мое дело мигом решат, так что получу я свой клочок земли. И знаете что, проше пани, вот ведь везет некоторым, там аккурат одна старушка была, оформляла завещание, в другой комнате, да так уж кричала, так на все помещение разорялась, все слышали, ну и я тоже, все своим наследникам записала, как есть все, и теперь никто не придерется, все честь-честью оформила, не то что моя дура тетка, теперь вот сколько сил и денежек потратишь, пока свое кровное получишь, уж такая дуреха, да будет ей земля пухом... А уж эта старушка аж с самой Америки приехала и столько отстегнула своей родне, даже язык не поворачивается назвать, а что удивительно, если она американка, американцы все миллионеры...

— Американская миллионерша? — переспросила пани Вероника. — Была и у нас в родне одна такая, может, она и есть. Приехала, говорите?

— Приехала. Ванда Паркер ее зовут.

— А, нет, это не наша родня. И что же?

Ханя Выстшик так была разобижена на свою глупую усопшую тетку, не составившую нормального завещания, что все дела о завещаниях ее живо интересовали, особенно некой Ванды Паркер, проявившей столь похвальную заботу о наследниках.

— Ну и она, Ванда Паркер, какие-то свои бешеные миллионы так поделила, чтобы никого не обидеть, а половину заставила приписать своей крестной внученьке. Говорю же, проше пани, слушала и горючими слезами заливалась, есть ведь такие порядочные родственники, не то, что моя тетка. И не спиши эта миллионерша правильного завещания, шиш бы ее крестная внученька получила, уж вы извините, но вышло бы точь-в-точь, как со мной. Мало что человек обещал, все должно быть на бумаге у адвоката прописано, тогда никто не придерется. Мне даже потом, проше пани, ни о чем не пришлось своего адвоката, выспрашивать, я пока эту американку слушала, так сама по себе всему научилась, такие уж они американцы башковитые. И по гроб жизни буду признательна пани за то, что пани меня аккурат к этому адвокату направила, правильно пани посоветовала. Но сдается мне, одну глупость эта башковитая американка все-таки отколола. Все свое движущееся имущество она...

— Движимое! — автоматически поправила свою домработницу пани Вероника.

— Правильно, они так и говорили — движимое, что значит пани женщина ученая, так вот свое движимое имущество, я так поняла — личные вещи она не стала записывать в завещание, пусть, кричит, они сами между собой поделят, это ведь одна семья, кричит, не подерутся чать. А я скажу — непременно подерутся, как это можно не подраться и по.., полюбовно поделить, когда там такие брильянты и прочие драгоценности? Нешто такое возможно? Хотя, может, как миллионы цапнут, на камешки и не позарятся? Там ведь такие миллионы, такие миллионы, сказать страшно...

— Ну, бывает, драгоценности и миллионы перетянут, — заметила хозяйка. — Все зависит от того, что за драгоценности.

— А этого я не слышала, — с искренним сожалением призналась пани Ханя. — Мне и самой было интересно, уж я так прислушивалась, но тут меня вызвал в свой кабинет мой адвокат, что мне его пани посоветовала, и пришлось прямо разрываться. И о своем деле говорить, и про те миллионы хотелось дослушать, а у американской старушки адвокат все ж таки похуже моего будет, спасибо пани, так он не давал той подробно обо всем рассказать, все велел к завещанию возвращаться, ну и я одно поняла твердо — ее крестная внученька.., хотя, скажите на милость, кто слышал о каких-то крестных внучках? Выдумают же иностранцы! Так вот, ее крестная внученька получит большую половину, и это, почитай, уже у внученьки в кармане, никто не оттяпает...

Пани Вероника, секретарша проектного бюро, в каменном спокойствии выслушала взволнованную речь чрезвычайно разговорчивой Хани Выстшик о какой-то неизвестной американской миллионерше и ее миллионах, к ней, Веронике, никакого отношения не имеющих...

* * *

— Так куда же она, черт побери, подевалась? — допытывалась разъяренная Фелиция. — Кому она могла понадобиться? Или мешала кому? Да признавайтесь же!

Стоявшие полукругом Сильвия, Меланья и Мартинек молчали. Им и самим хотелось знать, куда могла подеваться грубо сработанная деревянная лестница, обычно прислоненная к торцовой стене дома. Ведь не иголка же, довольно крупный предмет — и с концами. Исчезла как мираж в пустыне, Ги даже следов не осталось. Следы смыл ночной дождь.

Дождь лил все воскресенье, как зарядил в полдень, так до ночи и лил. Льющаяся с крыши вода успела вырыть порядочную канаву под домом. Водосточная труба не действовала, и все знали почему.

Какая-то птичка еще весной свила в ней себе гнездышко. Птичка, похоже, была не маленькая. Гнезд не ликвидировали в зародыше, сначала из-за яичек, потом из-за птенчиков, а потом о нем все забыла Вспоминали лишь во время очередного дождя, когда карабкаться на крышу по приставной лестнице представлялось невозможным, ибо почему-то никогда не оказывалось в подходящий момент под рукой ни До» ротки, ни даже Мартинека, а немолодым женщинам ликвидировать пробку под проливным дождем — это, знаете ли... Но на сей раз Фелиция решительно взялась за дело и уже утром в понедельник поручила Мартинеку во что бы то ни было проткнуть трубу. И вот нате вам, исчезла лестница!

Никто из присутствующих не признавался, что пользовался лестницей. Более того, Меланья тут же намекнула, что пользовалась ею сама Фелиция, которая по склеротичности затащила ее потом в несусветное место и, естественно, забыла куда именно. Фелиция разъярилась еще сильнее и распорядилась немедленно обыскать весь садик.

Присутствующие не успели и шагу ступить, как в садике появилась Доротка, а за ней следовал комиссар Бежан. Им не пришлось ни звонить, ни стучать, ибо калитка была распахнута настежь.

— Это ты брала лестницу? — набросилась Фелиция на племянницу. — Когда я тебя научу класть вещи на свои места?

— Не брала я лестницы! — решительно отмежевалась Доротка. — Не прикасалась я к ней с той поры, когда ты заперла тетю Сильвию в подвале, и замок захлопнулся. Понятия не имею, где она.

— Не имеешь, так ищи! Шевелись! Вряд, ли она самостоятельно отправилась на прогулку.

Доротка растерянно огляделась, Мартинек не торопясь двинулся куда-то в неопределенном направлении. Садик у дома был совсем маленьким, но так густо зарос кустами и прочими растениями, что под их пожухлой листвой могли незаметно покоиться и десять лестниц. Взяв в руку мокрую палку, Меланья принялась без энтузиазма раскапывать слежавшуюся кучу листьев и веток. Сильвия, подумав, последовала его примеру.

До Фелиции дошло, что появился Бежан, и она восприняла его как специально ниспосланную небесами полицейскую помощь.

— О, хорошо, что пан появился! Кто-то украл нашу лестницу. Займитесь этим.

Бежан прибыл для того, чтобы заняться другим делом, но очень скоро понял — лестницы ему не перебороть. Пришлось выслушать несколько хаотичный рассказ о птичке и ее гнездышке, убедиться собственными глазами, какие разрушения производит дождевая вода и прийти к выводу о необходимости прочистить водосточную трубу. Правда, по его мнению, это следовало сделать бы сверху, со стороны крыши.

Учитывая небольшие размеры садика, отсутствие в нем лестницы удалось установить довольно скоро. Фелицию уже трясло. К счастью, пропажу отыскала Меланья. Ей надоело рыться в мокрой земле и она отправилась домой, обойдя дом с другой стороны, где было не так мокро. На лестницу напоролась, больно ударившись голенью.

— Слепая команда! — крикнула она Фелиции. — Зачем искать по всему саду, если она тут лежит?

Тащите, если надо.

И растирая лодыжку, отправилась домой. Тащить лестницу взялась мужская часть присутствующих с эфемерной помощью Доротки.

Фелиция неотступно следовала за лестницей, ворча:

— Интересно, кто же ее сюда положил? Не я, это уж точно. Еще три дня назад лежала на месте, помню, я еще споткнулась об нее, кому же это понадобилось...

— Заткнись! — прикрикнула на сестру Меланья. — Неважно, кто положил, во всяком случае, поступил умно, здесь ни куч хвороста, ни досок А до верхнего края водосточной трубы она все равно не дотянется, и слетит твой Мартинек как пить дать.

Нужно с крыши подлезть...

— Не с крыши, а тогда лучше с балкона. До балкона лестницы хватает. А потом ее на балконе поставить...

— И что? В карниз упрется. Тогда уж Мартинек точно слетит...

— Пусть делает что хочет, а трубу прочистит! С меня достаточно этого потопа, того и гляди до самого фундамента пробьется вода.

Длинная, четырехметровая лестница оказалась удивительно легкой. В этом убедился Бежан, который в конце концов нес ее один, и, последовав указаниям Фелиции, приставил ее к стене у балкона. Мартинек взобрался по ней. В самом деле, до водосточной трубы оставалось совсем немного, но до гнездышка не меньше метра по горизонтали. Можно было переставить лестницу, но тогда мешал выступающий карниз.

Проклятое гнездышко оставалось недоступным.

— Я же говорила — надо вызвать пожарных, — сказала Сильвия.

— Я же говорила — надо подобраться с крыши, — сказала Меланья.

— А Мартинека за ногу к трубе привязать? — огрызнулась Фелиция. — Втащи лестницу на балкон! — приказала она парню.

— Так ведь все равно до слива не дотянуться! — возразила Доротка. — А в нем еще и покопаться надо.

Бежан снизу наблюдал за спектаклем. Вот интересно, когда же хоть одна из эти баб сообразит — своими силами им не справиться, тем более, что упомянутое гнездышко наверняка уже давно проскочило внутрь сливной трубы и ее надо прочистить как следует, а это под силу лишь специалистам-кровельщикам. Теперь не проблема вызвать двух ловких парней с соответствующими инструментами. А этот их Мартинек ни ловкостью, ни сообразительностью явно не отличался.

— А в какую комнату выходит балкон? — вдруг спросил полицейский. — Что-то я его не заметил, когда осматривал внутренние помещения.

— Он выходит в верхний холл, — ответила стоящая с задранной головой Доротка. — Вы не заметили, потому что частично закрывает его шкаф. А он наверняка свалится с трубы и убьется насмерть...

— Мартинек, а ну слезай! — крикнула снизу Меланья. — Не слушай эту идиотку, мою сестру.

Да не так, не так, зачем же по лестнице, раз ты уже на балконе? Через дом пройди!

Уже занесший ногу через перила Мартинек послушно опустил ее, послушался умного совета, толкнул балконную дверь, оказавшуюся незапертой и исчез из виду.

Фелиция в ярости напустилась на Меланью.

— Раскомандовалась, дубина! А теперь что же, так все и останется? Зима идет, вода замерзнет в трубе и все обрушится!

— От дубины слышу! Пусть уж лучше водосток обрушится, чем этот придурок. Надо вызвать кровельщиков.

«Наконец-то слышу умное слово», — подумал Бежан.

— А платить ты будешь? Они ведь задарма работать не станут!

— И заплачу! Хотя нет, с чего это я стану платить? Ты оплачиваешь все расходы по дому, ты и плати. И хватит нести чепуху. Ты вечно остатки ума теряешь, когда приходится платить. Вот и в тот раз, когда ты заперла Сильвию в подвале и захлопнула входную дверь. Сколько тогда было крика из-за выбитого стекла, а я до сих пор не понимаю, на кой Доротке понадобилось его выбивать, если балконная дверь сроду не запирается...

— Так ведь все думали — она заперта! — примирительно заметила Доротка. — А меня торопили, я и проверять не стала...

— Тебя поторопишь, как же? И где я возьму этого.., как его.., кровельщика?

— Да с любой стройки, вон их сколько вокруг, а мужики всегда охотно заработают на бутылку.

— Доротка! Найди такого специалиста по крыше или водосточным трубам! Мартинек, отнеси лестницу туда, где всегда лежит. На место! И поступайте как знаете, а я пойду чайку выпью.

Присоединившийся к собравшимся Мартинек поволок лестницу на место, а Бежан последовал вслед за хозяйкой, хотя его не приглашали, одновременно подумав, что Меланья права: проще было прислонить лестницу к дому с другой стороны, а не тащить ее через кучи досок и хвороста «на место».

И еще подумал: если бы он смог вот так спокойно послушать перебранку всех этих баб, без официальных допросов узнал бы все, что его интересует.

— Сейчас приготовлю яичные крокетики! — радостно делилась планами Сильвия, потрясая букетиком какой-то грязноватой зелени в руке и входя в дом вслед за Фелицией и Бежаном. — Глядите, сколько укропчика удалось собрать. Еще сохранился! Самосейка, успел до зимы вырасти. И петрушки немного.

— Сначала чай приготовь! — распорядилась Фелиция и наконец обратила внимание на полицейского комиссара. — Вы тут по служебной надобности? Вам это не помешает напиться чаю?

— Нет, но... — замялся Бежан.

Его не слушали.

— Тогда нечего переться в кухню! — заявила Сельвия. — Слишком нас много для кухни, все не поместимся. Отправляйтесь в гостиную.

— Правильно! — поддержала Сильвию Меланья, появляясь в дверях гостиной. — А кроме водосточной трубы у нас какой-то обед на сегодня предусмотрен?

— Обед еще со вчерашнего дня остался, — ответила из кухни Сильвия, осторожно складывая яйца в кастрюльку с водой. — Только разогреть, А чай наверняка все захотят...

Следственный метод старшего комиссара полиции Эдика Бежана заключался в установлении с преступниками дружеских, доверительных отношений. И до сих пор такой метод себя полностью оправдывал. Тем более что Бежан понимал: мир состоит не из одних убийц, мошенников и прочих злоумышленников, в мире найдется и парочка честных людей. Как правило, эти честные люди питали к старшему комиссару полиции чувства добрые и по мере возможности помогали в его нелегком труде.

По этой причине своих подозреваемых комиссар никогда не воспринимал в штыки и не считал с ходу врагами.

В данном случае он сел за стол со сплошными подозреваемыми.

— Для начала разрешите сообщить вам новость, — грустно произнес полицейский. — Я уже располагаю данными вскрытия, и из них следует — пани Паркер скончалась не самостоятельно, ей кто-то помог. И, увы, именно мне предстоит выяснить, кто.

— Это как же понимать — помог? — изумилась Фелиция. — Каким образом? По ней ничего такого нельзя было заметить.

— Ну, как же! — подхватила оживившись Меланья. — Я тебе сразу говорила — какая-то она синеватая.

— Ее отравили! — с непонятным пылом вскричал Мартинек, и немедленно глаза всех присутствующих обратились на Сильвию.

— Ну вы чего, вы чего! — возмутилась Сильвия, спокойно пододвигая к себе сахарницу. — Тем, что я готовлю, еще никто никогда не отравился. Хотя, честно признаюсь, еще немного — и я бы отравила-таки милую Вандзю, да под рукой ничего подходящего не оказалось. Уж очень она меня допекла. Дай, думаю, нажарю пончиков, а в начинку.., ну да это я только подумала, сделать ничего не успела, а потом раздумала, так что нечего пялиться!

Доротка глядела на комиссара полиции огромными, как блюдца, голубыми глазами, исполненными ужаса.

— Вы не шутите, пан комиссар? Ее и в самом деле убили? Боже, Боже, как такое возможно! А что ей сделали? Как ее убили?

— Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, хотел бы взглянуть на крокетный молоток, которым, по вашим словам, она барабанила по полу. Где он?

— Езус-Мария, у меня! — с тревогой вскричала Меланья. — Фелиция наконец забрала его у нее, а я поставила в угол за книжную стенку. Думаю, там он и стоит. Хотите?..

И она приподнялась со стула. Бежан вскочил, опережая ее.

— Разрешите мне пойти с вами.

— Меланья тут же опять шлепнулась на стул.

— Если хотите, можете и без меня пойти. Никаких секретов в моей комнате нет. Можете сразу и обыск произвести, не стесняйтесь, только, пожалуйста, не разбрасывайте бумаг...

— Какой обыск, что вы! Пошли вместе.

Крокетный молоток и в самом деле оказался в углу за стеллажом с книгами. Чтобы не усложнять работу экспертов, Бежан взял его осторожненько двумя пальцами у самого молотка и внимательно осмотрел. Показалось, увидел волосинку, но проверять не стал и попросил у Меланьи целлофановый пакет, очень рассчитывая на микроследы.

Меланья не раздумывая опорожнила лежавший на столе целлофановый пакет, вытряхнув закупленную в писчебумажном магазине клейкую ленту.

Засунув в целлофан предполагаемое орудие убийства. Бежан спустился с ним в столовую, стараясь по дороге не задевать за стены длинной ручкой молотка.

В столовой он застал окончание разговора.

.., я ни в коем случае, — энергично ораторствовала Фелиция. — Самая подозреваемая из нас Доротка. Признавайся, это ты убила Вандзю?

— Нет! — мрачно отрицала Доротка. — Хотя временами и хотелось, — А если это сделал тот, кому вовсе не хотелось? — высказала видимо свежую мысль Сильвия.

— Лично мне с таким человеком еще не довелось встретиться, — ответил ей садясь комиссар. — Вот разве что пан...

И он выжидающе взглянул на Мартинека.

Мартинек вроде бы смешался.

— Я бы предпочел, чтобы это сделал кто-нибудь другой, — не очень уверенно ответил он. — Хотя, в общих чертах, я тоже...

— Яцек! — вдруг оживилась Доротка. — Думаю, ему не хотелось убивать пани Ванду. Сколько раз мне говорил — какая у меня замечательная крестная бабуля, как ему интересно с ней работать. И у него не было причины ее убивать.

— А он знал, какое оставлено завещание?

— В той же степени, что и мы все. Ведь он сидел за этим столом, когда бабуля рассказывала нам всем об оформлении завещания.

Вот интересно, подумал Бежан, знает ли кто из присутствующих о суммах по сто тысяч долларов, завещанных женихам Доротки? Если не знают, пока не стоит их просвещать? Поскольку на сей раз комиссар прихватил магнитофон, он потребовал присутствующих в точности повторить, что именно американская миллионерша говорила о завещании.

Из того что он услышал, ясно следовало: в гостиной в тот вечер не говорилось о дополнительных суммах, завещанных молодым людям. Видимо, мысль об этих дарах пришла в голову взбалмошной миллионерше внезапно, она не вынашивала ее заранее. В связи с чем ни один из «женихов» не был непосредственно заинтересован в лишении жизни богатой дарительницы. Но это, если непосредственно. «У человека может быть свой, скрытый интерес...

Офицер полиции обратился с просьбой к присутствующим:

— Давайте попытаемся восстановить в памяти все подробности субботнего вечера. Пани Паркер рассталась с жизнью между девятью часами, точнее, девятью с половиной вечера и первым часом ночи...

Доктор Малик сказал то же самое, — пробурчала Меланья.

— ., и меня интересует, что здесь происходило после двадцати одного часа тридцати минут, — докончил комиссар. — Пожалуйста, кто что запомнил?

— Пока она сидела за этим столом, была очень даже живая, — вспомнила Фелиция. — За это ручаюсь. И наверх отправилась без посторонней помощи.

— А перед этим пособирала свои драгоценности, — припомнила Сильвия. — Сложила в мешочек и забрала с собой.

— Во сколько же это было?

— А вскоре после прихода вон ее любовника, — злорадно вспомнила Фелиция, ткнув в Меланью. — Во сколько он пришел, не скажу, но при виде драгоценностей на столе обалдел и лишился речи.

— Павел Дронжкевич сам сообщит пану время своего прихода, — сухо информировала Меланья уставившегося на нее следователя. — Наверное запомнил, когда пришел, и кроме того, потом посмотрел на часы, я видела.

— А он уже знает о смерти пани Паркер? — спросил полицейский.

— Не знаю. Я ему не сообщила. И вообще он собирался на несколько дней уехать из Варшавы, готовил репортаж, собирал материал. Не знаю, вернулся ли.

— Наверняка не вернулся, иначе бы позвонил, — со злобной ухмылкой заметила Фелиция. — Ведь с той субботы его любовь наверняка возросла.

— И сразу принялась дубасить в под, — продолжала Сильвия, единственная из сестер придерживаясь заданной темы. — А потом Доротка поднялась к ней наверх.

— Через несколько минут, потому что наливала чай в термос для бабули, — в ответ на вопросительный взгляд полицейского пояснила Доротка. — Это я делала в кухне. Крестная уходя пожелала чая. И я ей его отнесла.

— А что происходило, наверху?

— Ничего особенного. Крестная бабуля уже лежала в постели. Велела мне прикрыть окно, потому что сильно сквозило, несмотря на шторы.

— Вы закрыли окно или лишь прикрыли?

— Только прикрыла. Если бы я его совсем закрыла, она через минуту опять бы принялась стучать, чтобы открыть. Не знаю, почему она жаловалась на сквозняк, по-моему не сквозило.

Меланья внезапно подняла голову и раскрыла рот, будто что вспомнила, но ничего не сказала. Бежан заметил и запомнил эту мелочь.

— Долбанула! — информировал Мартинек.

— Что? — вздрогнул комиссар.

— Долбанула по полу молотком! — пояснил Мартинек. — Я вспомнил. Наверняка помню — один раз долбанула, я еще удивился — почему только один раз, обычно она барабанила несколько раз.

— А когда это было?

— Когда я отправился в кухню за свежим чаем.

Пани Сильвия тоже туда пришла, в кухню, значит, но не сразу, а немного спустя. Один раз долбанула и потом успокоилась.

Комиссар подумал — надо все эти мелкие происшествия расположить в хронологическом порядке и привязать их к Павлу Дронжкевичу, который посматривал на часы. А самого Дронжкевича хорошо бы допросить еще до того, как он узнает о случившемся, если, разумеется, для него это станет неожиданностью. Кажется, его нет в Варшаве...

— Дайте мне номер телефона пана Дронжкевича, — обратился он к Меланье. — Можете дать или раздобыть по своим каналам?

— Могу, почему же не дать? — удивилась Меланья. — Восемь-четыре-семь-ноль-два-три-два. Рабочий тоже дать?

— А сотового у него нет?

— Есть, да я его так не помню, придется заглянуть в записную книжку.

— Тогда попозже, если понадобится. Пани позволят мне позвонить?

Пани позволили, явно заинтересованные. Подойдя к телефону, Бежан настучал номер.

Запыхавшийся Павел Дронжкевич отозвался после третьего сигнала. Бежан представился по всем правилам — фамилия, имя, служебное звание, и приступил к делу.

— В пятницу вечером вы были у знакомых на улице Йодловой. Можете назвать точное время, когда вы туда пришли?

— Минутку, пан старший комиссар. Я буквально только что ввалился в дом, разрешите положить хотя бы вещи, а то неудобно их держать. В чем дело?

Ох, минутку...

По ту сторону провода раздался грохот, слышно было, как Павел Дронжкевич в спешке собирает что-то с пола. Вот он опять взял телефонную трубку.

— Дело в том, чтобы я мог установить время, — официально ответил полицейский. — Вы мне очень поможете, если сумеете точно вспомнить. Тут у нас кое-какие неприятности, надо точно установить время и вся надежда на пана.

— Пожалуйста, отчего же, — несколько рассеянно отозвался Павел Дронжкевич, лихорадочно перебирая в памяти события того вечера и тщетно пытаясь припомнить, что же он нарушил. — Я все время смотрел на часы, потому что на девять мы с пани Меланьей были приглашены к знакомым, я специально заехал за ней без двадцати девять, но в 'их доме попал на очень милое семейное торжество и уже остался у них...

— Так вы действительно то и дело поглядывали на часы?

Павел Дронжкевич удивился — лично он ничего плохого в том, чтобы смотреть на собственные часы, не видел, это не является деянием утоловно наказуемым. И он охотно признался:

— Да; сначала я довольно часто посматривал, все думал, может, стоит поехать к знакомым, ничего, если немного опоздаем, Но в девять двадцать пять я окончательно отказался от этой мысли...

— Вы можете сказать, что за встреча и что за знакомые?

— Нечто вроде интервью или даже небольшой пресс-конференции с новым депутатом из Жолибожа. Ничего особенного, для меня интервью не столь уж важно, вполне мог обойтись и без него.

— А что было потом?

— Извините.., когда?

— Ну, после того, как вы решились остаться на семейном приеме в доме пани Меланьи? Может, вы случайно заметили время, когда пани Паркер покинула общество и поднялась наверх?

— Заметил, конечно, как раз за минуту до того, как я принял решение. В девять двадцать.

— А как она дубасила, вы слышали?

— Видите ли.., трудно было не слышать...

— Во сколько это произошло?

— Сразу же после того, как я махнул рукой на служебные обязанности и перестал смотреть на часы. В полдесятого, не позже. К сожалению, больше не смогу с такой точностью отмечать события, ибо перестал следить за временем. Знаю лишь, ушел из гостей еще до двенадцати, потому что в двенадцать я был уже дома.

— Чрезвычайно вам признателен, пан мне очень помог. Про...

— Нет, нет, минутку! Что случилось? Вы можете сказать? Там ведь что-то произошло? ? — Произошло, но это пану объяснит пани Меланья. Не сейчас, немного позже. В данный момент пани Меланья беседует со мной. Позвонит вам, когда освободится.

Положив трубку, комиссар Бежан задумчиво оглядел сидящих за столом. Итак, в полдесятого усопшая еще была жива. Ее могла убить Доротка, но если Мартинек слышал, как она позже стукнула в потолок своим молотком.. Когда это произошло?

Не потребовалось много времени, чтобы установить — стук послышался минут через десять-пятнадцать после того, как Доротка спустилась вниз. В порядке следственного эксперимента Мартинека опять заставили заварить чай и велели сделать это «в точности так, как в ту роковую пятницу. Парень послушно собрал со стола часть стаканов на поднос, отнес поднос в кухню, налил воды в чайник, включил и принялся споласкивать заварочный чайник, а Бежан с секундомером в руке следил за его действиями. И как-то сразу догадался, зачем Сильвия отправилась за парнем на кухню.

— Кто-нибудь еще, кроме пана, слышал звук удара? — поинтересовался полицейский.

— Как видите, никто не признается, — ответила за всех Фелиция. — Но что-то в этом есть, ведь она не спрятала молоток, как это обычно делала. Он лежал на полу у ее постели, я сразу его увидела, как только вошла в комнату. Так и бросился в глаза! Кто-то прикончил Ванду в тот момент, когда она как раз приноравливалась барабанить.

— Так обычно пани Ванда прятала молоток?

— И еще как ловко! — вздохнула Доротка, смахивая слезинку. — Тетя Фелиция с самого начала велела мне отобрать у бабули молоток, уж очень она всех нас доводила своей долбежкой, но мне ни разу не удалось, а я и сама хотела отобрать, ведь больше всего мне доставалось. И не получилось. То она сжимала его в руке, не могла же я силой его вырывать, то вообще неизвестно куда прятала. Я уж и представить не могла, куда именно, не под кровать — это точно, от двери» сразу видно, лежит что под кроватью или нет. И ничего не лежало, то есть, нет старый чемодан лежал, но не такой большой, чтобы за ним не видать было молотка, ведь у молотка очень длинная ручка. А теперь-то я знаю, что она прятала молоток рядом с собой под одеяло, это я последний раз заметила.

И девушка опять смахнула с глаза слезинку.

Комиссар поднял руку:

— А теперь, внимание, очень важный момент: пусть каждый из вас скажет, где находился в момент того самого одиночного удара.

— Вот интересно, если я не имею понятия, когда этот удар раздался, как я могу знать, где находилась в данный момент, — с претензией вопросила Фелиция. — Но в принципе мы все сидели за столом, никто никуда не удалялся.

— А вот и нет! — вывела Фелицию на чистую воду ее сестра Меланья. — Мартинек удалился в кухню. И Сильвии не было. Ведь тем самым вы вычисляете убийцу, правда, пан комиссар?

— Сильвия тоже пошла в кухню! — стукнула по столу кулаком Фелиция.

— Не сразу! — возразила Меланья.

— Насколько я припоминаю, она крутилась перед зеркалом, примеряя колье, — сказала Фелиция. — А потом...

— А потом я вернула его Дороте и отправилась в кухню, — с достоинством возразила Сильвия. — Не исключено, что с заходом в туалет...

— Но остальные сидели! Сидели! — кричала Фелиция.

— Ничего подобного! — опять возразила Меланья. — Лично ты не сидела безвылазно, а отправилась в свою комнату, за чем — не знаю, а потом и вовсе исчезла из глаз...

— В кухню я пошла! А вот ты прихватила хахаля, и оба поспешили наверх!

— И вовсе не так, то было позже и всего на минутку, успели просмотреть фотографии...

— Кто же в таком случае сидел в гостиной за столом? — хотел знать полицейский.

— Яцек с Дорогой, — твердо заявила Сильвия.

Когда я выходила — сидели, когда вернулась — тоже сидели. Вдвоем. Собственными глазами видела! А спустя какое-то время собрались все. Мартинек принес из кухни чай, и я видела, как Меланья спускалась по лестнице, одна, ее Павел уже сидел за столом...

— Вам, пан полицейский, придется рассмотреть возможность группового убийства, — ехидно заметила Меланья. — Дружными усилиями мы кончили старушку, а теперь создаем друг другу алиби...

— Уж ваши алиби просто восхитительны, — не удержался от сарказма Бежан. — Только и жду, вот-вот начнете хором признаваться, кстати, тоже неплохой метод. А вы, проше пани, собрались что-то сказать, да раздумали. Может, теперь скажете?

— Когда именно? Сдается мне, я без конца только и делаю, что говорю, и не могу припомнить, чтобы воздержалась. В чем-чем, а в излишней сдержанности меня уж никак не упрекнешь.

— И тем не менее. Это случилось в тот момент, когда пани Дорота описывала, что она делала наверху, когда, так сказать, обслуживала пани Паркер. Отнесла ей чай, прикрыла окно... И тут вы хотели что-то сказать.

Все присутствующие подняли головы от своих стаканов чая и с любопытством уставились на Меланью. А та смотрела на Бежана, несколько сбитая с толку.

— Что же я хотела сказать? Что же я хотела...

Повтори, что ты говорила, Доротка!

Доротка явно встревожилась.

— Да ничего такого я не говорила! Что я могла сказать? Что прикрыла окно, потому как даже сквозь шторы сифонило.

— Ну да! — радостно вскричала Меланья. — Вспомнила! И ничего такого особенного, потому и не стала говорить, пустяк. Просто я знаю, почему сифонило, но какое это имеет значение?

— Наверняка никакого, — убежденно подтвердила Фелиция. — И почему же?

— Открылась балконная дверь, она ведь не была заперта, а ветер дул с той стороны, вот и распахнул ее. Когда я поднялась наверх, обратила на это внимание и закрыла ее.

— Заперла?!

— Что я, спятила? Так дорого нам обошлось тогда...

— Вот именно! Весной ты заперла, ты!

— И вовсе нет, ведь пани Стефча призналась.

— Ну не знаю... Может, тебя пожалела, хотела выручить.

— Стоп! — вмешался комиссар. — Мне бы хотелось понять, о чем вы говорите.

Меланья с Фелицией чуть не подрались, того и гляди младшая сестра вцепится когтями в старшую.

И дураку было ясно — смертельно обиделась на подозрение, что это именно она весной заперла балконную дверь. Фелиция зловеще покачала головой, Сильвия попеременно то кивала, то отрицательно мотала. Доротка поспешила вмешаться, пока тетки не схватились врукопашную.

— Они говорят о балконной двери, проше пана комиссар, той самой, через которую Мартинек вошел в дом, вы же видели. Ее мы никогда не запираем, только плотно закрываем, чтобы в случае чего через нее проникнуть в дом. Однажды так случилось, что все двери оказались заперты, и пришлось выбивать стекло, ну и с тех пор...

— Да, у моей сестры есть милая привычка выскакивать из дому без ключей и при этом захлапывать за собой дверь! — подхватила Меланья. — И уже несколько раз мы оказывались в отчаянном положении, особенно раз, зимой, в метель, когда все мы выскочили из дому в одних халатах. Конечно, можно было бы повыбивать стекла в окнах первого этажа, но сами видите, залезать в эти окна страшно неудобно. Высокий первый этаж, без лестницы не достанешь, а лестница проходит на большом расстоянии от окна. А потом.., как-то глупо жить без стекол в окнах, особенно зимой, правда? Поэтому мы решили раз и навсегда балконную дверь не запирать, пусть будет нашим аварийным входом. Вот почему, кстати, нам так нужна лестница.

— Понятно. И через ту дверь сифонит?

— И вовсе нет! — сердито возразила Фелиция. — Балконная дверь очень плотно закрывается, ее надо с большой силой толкнуть, только тогда откроется.

Наверное, какая-то растяпа сама не закрыла, как следует. Полагаю, Доротка.

— Да я и не прикасалась к ней! — заверила Доротка.

— А я закрыла как следует и хватит об этом! — прикрикнула Меланья на сестру. — Видите, пан полицейский, теперь, надеюсь, ясно, почему я раздумала упоминать о балконной двери? Ведь она может о ней твердить до скончания дней своих. Вам это нужно?

— Нет, спасибо, о двери больше не нужно. Сейчас я бы хотел осмотреть комнату погибшей и узнать, где в данный момент находятся ее драгоценности.

— Надо же, Вандзя Ройкувна — и вдруг погибшая! — пробурчала Фелиция, — Надо же...

— А вы это все сразу и сделаете, — сообщила Сильвия. — Они там и лежат на ее постели, в замшевом мешочке.

— В таком случае разрешите?..

Наверх вслед за полицейским цепочкой потащились все бабы, с Мартинеком в арьергарде. Парень демонстративно старался не оставаться один, чтобы его не смогли обвинить в том, будто пытается стереть следы преступления. И вовсе неглупая мысль, можно было бы, например, попытаться отчистить крокетный молоток. Вот почему он старательно держался в толпе.

Комиссар остановился в дверях комнаты покойницы, остальные заглядывали ему через плечо. Разница во внешнем виде комнаты по сравнению со вчерашним днем бросалась в глаза и под ноги. Наследницы воспользовались воскресеньем для того, чтобы частично распаковать фрахт, чтобы посмотреть, что в нем, — и результат валялся по всей комнате. И теперь, кроме ящиков и коробок, комнату загромождало множество вещей, разбросанных по полу и наваленных на еще не распакованные коробки.

Бежану требовалось как-то пройти в, комнату, чтобы осмотреть постель.

— Альбомы с фотографиями я забрала, — информировала полицейского в спину Сильвия, — были вон в той коробке. Если надо, покажем, они внизу.

Никого не слушая, Бежан по мере возможности осторожно прошел в комнату и осмотрел постель.

Ее ничем не успели завалить, лишь прикрыли покрывалом, так что лежащий на покрывале замшевый мешочек еще издали бросался в глаза. Бежан показал на него пальцем.

— Это?

— Да! — информировала Сильвия, словно приклеенная к спине полицейского. — Мы нашли их за шкафом, в моих ботинках, вон, ботинки, там и стоят. Не знаю, почему именно в моих.

— Наверное, потому, что там стоят, — насмешливо бросила от двери Меланья.

Развязав замшевый мешочек, Бежан высыпал его содержимое на покрывало. И изумился — каким образом ЭТО до сих пор еще не украли? Ведь это же сказочное сокровище! Удивительные бабы, ничего не скажешь. Могли поделить драгоценности или пока спрятать их все вместе, а поделить потом, когда все успокоится. Ну уж во всяком случае не оставлять на виду мешочек. Ведь любой нормальный человек именно так и поступил бы, побоялся того, что раз началось следствие, полиция может реквизировать драгоценности до выяснения, а там.., не могли же они не подумать и о налоге, который придется платить за дарственную. Правда, в данном случае, видимо, обойдется без уплаты налогов, но ведь они имели право так думать!

Упорно придерживающаяся полицейской спины, Сильвия частично разрешила сомнения комиссара.

— Я нашла их сегодня утром, — начала она пояснять. — Просто собралась надеть ботинки, когда Фелиция подняла крик из-за лестницы, раз в садике искать, значит, нужно переобуться, подумала я.

Ведь после дождя там грязь и сыро. Вот и пришла сюда за своими ботинками, ведь в этой комнате, до приезда Вандзюни, Царство ей Небесное, жили мы с Дороткой, и свои вещи я тоже тут держала. Сунула ногу в ботинок, а там этот мешочек! Я еще Меланью позвала, она посмотрела — он самый, говорит, ну я и положила его на кровать, а о ботинках как-то забыла. Из головы вылетели, опять представила себе это богатство. Видите же, как блестят!

Бежан невольно подумал — пожалуй, у него из головы тоже вылетела бы лестница, да и все они должны заниматься только вот этими драгоценностями, а вздорные бабы ссорятся из-за лестницы и балконной двери. Нет, все-таки они какие-то ненормальные...

— Здесь все? Ничего не пропало? — суровым голосом поинтересовался полицейский.

— Откуда нам знать? Мы ведь не считали эти вещи, не, знаем, сколько их должно быть. Да куда им деться. Вы собираетесь их изъять, пан полицейский?

Бежан подумал.

— Нет, не считаю целесообразным, только, ради Бога, спрячьте их в безопасном месте.

— Я возьму их к себе! — решила Фелиция.

Меланья и Сильвия вскричали в один голос:

— О, нет, только не забирай! Тогда они обязательно затеряются!

— Лежали до сих пор в ботинках Сильвии, пусть и лежат там, — предложила Меланья. — Потом подумаем. А что вас еще интересует, пан комиссар?

— Многое, — осмотрелся Бежан. — Где находился молоток? Меня интересует, в каком месте он находился? Как можно точнее.

— Не знаю. Фелиция...

Фелиция неохотно пробралась сквозь загроможденную комнату и показала место пальцем, куда уж точнее:

— Вот здесь лежал, у самой кровати. Вернее, не лежал, а стоял.

Сам молоток на полу, а палка, рукоятка опиралась о постель. Я на цыпочках подошла, чтобы не разбудить Вандзю, ведь сколько мечтала отобрать у нее проклятый молоток, а она, бедняжка, уже...

— Все-таки уточните, стоял он в головах или в ногах?

— Да вот точнехонько здесь, где я пану показываю. А что? А, поняла, если бы она просто выронила его из рук, он бы упал, и в другом месте. Выходит, некто вырвал его у бедняжки из рук и огрел ее... Да нет, ведь голову же ей не проломили! Мы бы заметили.

И опять подумал комиссар Бежан: все-таки непредсказуемые создания эти бабы. Вроде бы и глупые, и склочные, и вздорные, но не дуры. Вон, сразу поняла, почему он именно об этом спрашивает, и выводы делаются правильные и быстрые. И ведь ни одна из них не пытается скрыть, что думает, только подумала — и сразу выбалтывает, так птичкой изо рта мысли и выпархивают, одна за другой. Если они и преступницы, то нетипичные какие-то. Ведь не мог же он случайно наткнуться на скопище таких неподражаемо талантливых артисток! Нет, они не играют, не притворяются, искренни в каждом своем слове, каждом побуждении.

Комиссар представил, как происходило убийство старушки: стукнула молотком в пол, а преступник вырвал у нее из рук молоток. Возможно, женщина собралась крикнуть, вот он и поспешил ее легонечко стукнуть, чтобы не поднимала шум. Стукнул легонько, возможно, помешала подушка, ведь скорее всего, старушка лежала, не успела сесть. А потом преступник вытащил подушку из-под ее головы, набросил на лицо и прижал. Немного подержал...

Все происходящее могло быть экспромтом, но вот дальнейшее уже представляло действия продуманные. Преступник опять засунул подушку под голову женщины, осторожно уложил на ней голову своей жертвы, чтобы не сразу бросалось в глаза.

Возможно, разыскивал драгоценности, но заглянуть в ботинки Сильвии не догадался. Времени у злоумышленника было в обрез, ведь в доме полно народу, причем все перемещаются в самых разных направлениях, преступник очень рисковал и задерживаться побоялся. Наверху Меланья оставалась одна, Дронжкевич спустился в столовую раньше. А до того находились оба наверху, фотографии рассматривали... Кто может поручиться, что занимались именно этим?

Прежде всего необходимо сделать лабораторный анализ оставленных на крокетном молотке микроследов.

Бросив взгляд на разваленный фрахт, комиссар решил поручить заняться им сотрудникам, а пока спустился вниз. За ним цепочкой последовала процессия.

Опытный следователь уже понял — дело ему досталось нелегкое.

* * *

Уже совсем стемнело, когда Доротку погнали в магазин. У Сильвии, видите ли, кончились лимоны.

Столько всего запасли, а вот с лимонами промахнулись. Доротка даже с удовольствием отправилась в магазин, хотелось немного отдохнуть от теток, от их вечного брюзжания, от Мартинека, сонливо околачивающегося вокруг несчастной мойки. Девушка удивлялась, почему Мартинек не отправляется домой, ведь уже вечер. Ей и невдомек было, что тот твердо решил присутствовать при жеребьевке. Дело в том, что тетки задумали сегодня вечером непременно поделить Вандзины драгоценности и сделать это путем жеребьевки, вот Мартинек и дожидался захватывающего события. А бедной Доротке совсем негде было приткнуться: чулан по-прежнему оставался недоступной мечтой, оккупированный Сильвией, в свою же комнату пробраться не было никакой возможности не только из-за проклятого фрахта, но и из-за запрета полицейского. Можно, конечно, было сидеть в гостиной, но ведь там и минуты не дадут спокойно посидеть, уж тетки найдут, чем ей заняться.

Предаваясь таким невеселым мыслям, девушка неторопливо тащилась по улице, старательно обходя выбоины, полные воды и спотыкаясь на неровностях мостовой. Тротуары по обеим сторонам их улочки были в еще худшем состоянии, и в темноте по ним ходить было невозможно. Услышав, что сзади едет машина, Доротка подумала — надо бы пропустить. Машина вдруг взревела мотором, набирая скорость, Доротка увидела перед особенно глубокую лужу, подумала — если посторониться, ее непременно обдаст целым фонтаном грязных брызг, и шмыгнула вбок, под прикрытие чахлых кустиков у чьего-то забора. В тот же момент машина резко свернула в лужу, перед которой только что стояла Доротка, повторила за девушкой рывок в сторону, смяла чахлые кустики буквально в двадцати сантиметрах у нее перед носом, и, взревев мотором, умчалась.

Оглушенная Доротка даже испугаться не успела. Оцепенев, стояла она у чужой калитки, не понимая, с чего этот кретин шофер вдруг выписал такую петлю и зачем ему пришлось заскакивать на тротуарчик? Вон как трещали кусты, небось весь лак с бока ободрал. Она сама недавно в темноте сильно поцарапалась именно о колючки этих кустов, барбарис, наверное, или еще какая зериба африканская, тоже колючая вещь. Если бы, например, в машине сидел преступник, машину запросто можно было бы разыскать по этим царапинам. Да нет, небось, просто пьяный.

Наконец Доротка сбросила оцепенение, отвалилась от чужой калитки и, пожав плечами, продолжила путь к магазину. Наверняка у пьяного шофера все расплывалось перед глазами, вот и дал кривуля, хорошо еще в забор не врезался. Или в нее, как пить дать, еще несколько сантиметров — и пригвоздил бы ее к калитке. Ну да что о нем думать, все обошлось.

Доротка собиралась рассказать о неприятном происшествии родным по возвращении из магазина, однако, когда вернулась, в доме уже бушевал очередной тайфун. Тетки делили драгоценности. На робкое упоминание Доротки, что ее чуть не задавила машина, никто и внимания не обратил. До того ли?

Фелиция разыскала в своих закромах много маленьких целлофановых пакетиков. Меланья принесла сверху бумагу и клейкую ленту, которую всегда закупала для своих нужд в неимоверных количествах, Сильвия разрезала бумагу на малюсенькие кусочки, на них Меланья фломастером проставляла номера, почему-то двойные: две единицы, две двойки и так далее. Вернувшейся Доротке велели немедленно уже готовый один набор номеров прикрепить клейкой лентой к целлофановому пакету. Мартинек, изнемогая от избытка энтузиазма и желания помочь, крутился у всех под ногами и только мешал, время от времени выполняя мелкие поручения дам.

— Мы сосчитали, оказалось всего сорок две штуки, — конфиденциальным шепотом информировал он Доротку. — Клипсы сошли за один номер, потому как комплект.

— Клипсы? — удивилась Доротка. — Разве не серьги?

— Клипсы, клипсы, — подтвердила Сильвия. — Наверное, у Вандзи не были проколоты уши, вот она и завела клипсы. Странно, в ее время всем девочкам прокалывали уши.

— А мне не прокалывали, — тут же возразила Фелиция.

— Наконец-то признала себя ровесницей Вандзи, — фыркнула Меланья. — К тому же ты вечно выступала против всего и всех.

— О, а ты наконец признала себя моей ровесницей, — не осталась в долгу Фелиция. — Знаешь меня с рождения, не правда ли?

— Да нет, познакомилась с тобой немного позже, но зато уж и наслушалась вдоволь.

— Не смейте ссориться! — с несвойственной ей решительностью заявила Сильвия. — А главное, ни слова больше о возрасте. Вот я, может, в этих алмазах намерена встретить свое шестидесятилетие!

— Скажите пожалуйста! Непременно в алмазах? Сапфиры тебя не устроят?

— Я, конечно, голоса не имею, — робко начала Доротка, прилепив уже шестой номер. — Но из того, что мне запомнилось, у крестной бабули все было подобрано по камням. Если уж, скажем, сапфиры, то и колье, и кольца, и браслет.

— Гарнитур! — мечтательно произнесла Сильвия. — Это раньше называлось гарнитуром.

— Мы же все перемешаем, — продолжала Доротка, — и целого гарнитура ни у одной из нас не получится. Я бы уж так гарнитурами и разыгрывала.

— Скажите, какая умная!

— Рассчитываешь, что тебе так и посыпятся гарнитуры?

Доротка вдруг рассердилась. Видимо, еще не совсем улегся шок после глупой истории с машиной. Девушка огрызнулась:

— А почему я не могу рассчитывать? Я тоже человек! И если вдруг меня пригласят на какой большой прием с иностранцами, где надо будет переводить сразу на несколько языков, так уж непременно меня пригласят, почему мне не надеть выигранный гарнитур и не притвориться миллионершей?

— Тебе нет необходимости притворяться, — прошипела Фелиция, и ей не удалось скрыть переполнявшую ее зависть.

Сильвия задумалась.

— А ведь Доротка дело говорит. Может, и в самом деле...

— Без всяких «может»! Ничего менять не станем, пусть идет все вперемежку, зато как смешно получится! В крайнем случае, ведь мы же никуда не денемся, одолжим друг дружке недостающие предметы из гарнитура. Я лично одолжу, не знаю, как вы.

— Мы тоже одолжим, — захихикала Фелиция, — только вот скажи, что будет, если мы все захотим алмазы? Драться станем или как?

— Нет, опять жребий бросим. Или вот как сделаем: решает та, у которой самая крупная драгоценность из набора. Ожерелье или диадема.

— Здорово получится, если одной достанутся все ожерелья! Или диадемы! — обрадовалась Меланья.

Доротка махнула рукой на теток. Ну разве с ними можно договориться о чем-то разумном? В конце концов, и в самом деле станут одалживать друг другу нужные предметы, не так уж часто им приходится наряжаться. Вот ей, сколько себя помнит, всего раз и пришлось, и оказалось, самым дорогим ее украшением явилось не колечко, а знание греческого.

Ладно, пусть поступают, как хотят, их не переспоришь.

Тут Мартинек вдруг проявил необычайную сметливость и сам по себе высказал мысль, что пригодился бы какой-нибудь большой сосуд. Отправился в кухню и вернулся с большой супницей, единственным предметом обеденного сервиза, которая никогда не находила практического применения. Теперь нашла. Сел на стул, на колени поставил супницу, и», чрезвычайно взволнованный — а как же, на глазах росло благосостояние финансирующих его дам, — принялся терпеливо ждать.

Вот Меланья бросила в супницу бумажные квадратики с заполненными номерами. Доротка уже кончала прилеплять номера к пакетикам с драгоценностями. Сильвия аккуратно раскладывала их на столе.

— По старшинству! — вырвалось у Мартинека.

— Нет! — возопила вдруг Меланья.

— Что «нет»? — прикрикнула на нее старшая из сестер. — Ты против старшинства или считаешь себя старшей из нас?

— Да нет, плевать мне на старшинство. Я против того, чтобы выигравшая хватала свой пакет и бежала с ним в утолок. Каждая из нас захочет знать, что вытащила другая, и не говорите мне, что не хотите. Никто нас не подгоняет, и я предлагаю обставить дело неторопливо и торжественно. Одна из нас тянет, показывает, что выиграла, и только потом тянет вторая. Согласны?

— Хорошая идея! — согласилась Сильвия.

— Ладно! — согласилась подумав Фелиция.

— Может, сначала заварить чай, чтобы потом не отвлекаться и не бегать в кухню? — внесла предложение Доротка, отлично зная, кому придется бегать.

Странное дело — никто не возразил. Девушка заварила, разлила и принесла свежий чай, а также непропеченный кекс, который Сильвия неизвестно когда успела спечь. Теперь можно было приступать к исторической жеребьевке.

Честно закрыв глаза, Фелиция первой извлекла из супницы бумажку с номером. Это был №3. Поскольку ювелирные изделия в прозрачных пакетиках были заблаговременно разложены на столе в нужном порядке, Фелиция тут же отыскала свой выигрыш. Им оказалась длинная брошка-булавка, вся в алмазиках, среди которых красным пламенем горели симметрично размещенные рубины, превышающие размерами алмазы.

— В принципе, рубины мне всегда нравились, — рассмотрев дар судьбы, похвалила Фелиция судьбу.

Следующей руку в супницу сунула Сильвия, за ней Меланья, последней Доротка. И все они честно закрывали глаза, ибо в этом доме не принято было обманывать. Чего не было, того не было.

Сильвии досталось изумрудное ожерелье, и она от восторга чуть ума не лишилась. Меланья тоже получила от судьбы ожерелье, золотое с черной эмалью, неимоверно элегантное и в то же время достаточно скромное, так что в нем можно было показаться и среди обычных людей. Меланья тоже обрадовалась и не скрывала своей радости. Доротке же попались бриллиантовые клипсы, идеально подходившие к уже имеющемуся у нее бриллиантовому же колье. Девушка даже удивилась — надо же, как по заказу вытащила!

Несмотря на проявленную предусмотрительность, девушке все же не удалось избавиться от необходимости снова заваривать и приносить чай, потому что жеребьевка заняла много времени, тем более что никто не торопился, все от души наслаждались, в том числе и не участвующий в жеребьевке Мартинек.

Сорок предметов четыре участницы жеребьевки без особого труда поделили между собой, каждой досталось ровно по десяти ювелирных изделий.

Трудности возникли при дележе оставшихся двух.

Очередь приходила на Фелиция и Сильвию. Тут только Меланья вспомнила, что не признает права старшинства и выразила бурный протест. Сильвия настаивала на уже испробованной процедуре, ее горячо поддержал Мартинек, но его никто не слушал. Фелиция вдруг решила проявить благородство и отказаться от своих прав, которые ей предоставлял возраст, о чем и заявила во всеуслышание, Дороткино же мнение осталось неизвестным, ибо ее отправили заваривать очередной чай. А когда она вернулась со свежезаваренным чаем, в гостиной уже рассматривали новую идею жеребьевки: подготовили четыре листика бумаги, по числу участниц, причем две бумажки были чистые, а на двух фигурировали крестики, означающие оставшиеся два ювелирных изделия.

И в конце концов они достались Сильвии и Доротке. Сильвия обрела невероятно пестрый перстень, не налезающий ей ни на один палец, Доротке же тот самый знаменитый кулон с крупным рубином и бриллиантами. Девушка все еще не осознавала истинной стоимости доставшегося ей богатства, и тем не менее у нее горело лицо и блестели глаза при виде всей этой красоты, которая стала ее собственностью. Разве могла она когда-нибудь мечтать о таком?

Четыре сверкающие кучки лежали на столе у четырех стаканов с чаем. В гостиной вдруг воцарилась тишина. Каждый думал о своем.

Фелиция с трудом сдерживалась, чтобы не поднять крик. В конце концов, кто хозяин в этом доме?

Она тут главная, у нее должно храниться все это мерцающее наследство, а уж она станет по мере надобности выдавать их сестрам и племяннице поносить, если сочтет нужным. Ну как можно такое богатство отдать в руки ее глупым сестрам и еще более глупой племяннице, этой сопливой девчонке?

Наверняка потрясающую булавку-брошку Меланья подарит своему хахалю, и уйдет из дома такая красота...

Сильвия с завистью поглядывала на Дороткин кулон и Меланьин браслет с изумрудами, эти вещи нравились ей больше всех. Она с детства любила блескушки, хотя никогда у нее ни одной стоящей вещи не было, никто ей не оставлял в наследство, ни один мужчина не дарил, а сама она не могла себе купить, ведь денег у нее сроду не водилось. И вот теперь судьба услышала ее мольбы, да не все расслышала.

Меланья искоса поглядывала на кучки сестер и пыталась решить, что сделала бы со всеми этими драгоценностями, если бы они принадлежали ей одной. Ну разумеется, большинство из них продала бы и поехала путешествовать по свету, не ограничивая себя в средствах. В молодости муж довел ее отдыхом в палатке на берегу какой-нибудь жалкой речки, кошмарными путешествиями автостопом в кабинах попутных грузовиков или, еще хуже, в кузовах, и приготовлением пищи на костре, сидя на корточках. А потом приходилось шуровать закопченые котелки в ледяной воде, бррр! На всю жизнь возненавидела тогда Меланья примитивные условия отдыха и так называемые красоты природы, хотя никогда никому в этом не признавалась. А теперь...

За эти Вандзины безделушки она могла бы нанимать машины с водителями и останавливаться в самых роскошных отелях мира!

Неизвестно почему, но ни одной из наследниц Ванды Паркер не пришло в голову простое соображение: здесь, на столе, лишь часть доставшегося им богатства. Доставшиеся трем сестрам и их племяннице какие-то таинственные денежные суммы были настолько абстрактны, что просто не доходили до сознания. До сознания доходило другое: больше не придется за Ванду платить, хоть это отпало.

Тишину прервал телефонный звонок. Звонил Павел Дронжкевич, который так и не дождался звонка от Меланьи. А Меланья просто забыла о любовнике, всецело поглощенная жеребьевкой и связанными с ней хлопотами и эмоциями. И сейчас невольно почувствовала угрызения совести.

— Полицейский только что ушел от нас, я как раз собиралась тебе звонить, — соврала она. — Да, да, идиотское происшествие, потом я тебе все расскажу, не телефонный это разговор...

— Послушайте! — обратилась она к сестрам, — я не усекла — комиссар не запретил нам выходить из дома? Или мы сидим под домашним арестом, как подозреваемые ?

— Да ведь только что Доротка выходила в магазин, — ответила Сильвия. — И ничего не случилось...

— Как же, не случилось! — с горечью вырвалось у Доротки. — Впрочем, вы правы — я осталась жива.

Фелиция пожала плечами и покрутила пальцем у виска, а Меланья сказала в трубку:

— Хорошо, приезжай, поедем куда-нибудь.

Куда — всем было ясно, к нему домой, но сегодня никто из сестер не стал комментировать ее разговор с любовником.

Сильвия сгребла свое богатство и отправилась в чулан прятать его. Опять позвонил телефон. Яцек каким-то озабоченным голосом попросил Доротку встретиться с ним. Нет, он бы предпочел не у них в доме, надо поговорить, может, в том самом баре, где они встретились впервые, недалеко от их дома. Он заедет за ней...

Через полчаса за столом остались лишь Фелиция с Мартинеком. Чаю больше не хотелось, к счастью, в холодильнике оказалось пиво...

* * *

Комиссар Эдик Бежан был человеком глубоко порядочным, доброжелательным по отношению к окружающим, и те, как правило, отвечали ему симпатией. Не удивительно, что у него было множество друзей-приятелей, которым доставляло удовольствие оказывать Эдику услуги задаром и не только в рабочее время. Вот и теперь результаты обследования крокетного молотка он по блату узнал прямо-таки в молниеносном темпе.

— Подведем итоги, — сказал Эдик Бежан некоему Роберту Гурскому, аспиранту, присланному ему я. в помощники. — Итак, старушку убили без четверти десять вечера, ну, может, без десяти десять, во всяком случае пока я так считаю..

Оба сидели в кабинете комиссара, перед ними лежали перепечатанные магнитофонные записи, и Роберт уже был введен в курс дела. Правда, пока еще он не успел лично познакомиться со всеми подозреваемыми, ибо к Бежану его приставили только сегодня около полудня, так что сделать парню удалось немного, но зато его переполняло стремление немедленно и горячо взяться за дело. Главная побудительная причина такого энтузиазма — мотив убийства. Человека убили из корыстных побуждений, а такие мотивы представлялись молодому аспиранту особо отвратительными.

— ., конечно, могут оставаться сомнения, — продолжал Бежан, — но молоток говорит сам за себя. Вот, прочти внимательно. Следов множество, и говорю тебе, я этим нашим экспертам просто удивляюсь, только ты им этого не говори. Они сумели восстановить хронологию!

Роберт принялся со вниманием изучать документ, вслух комментируя:

— Страшно долго ничего.., не меньше двадцати лет. Потом свежая ручка убитой, только ее и больше никого. И на нее наложился след кожаной перчатки. И уже на все это еще две ручки, одна за другой.

— Сначала Фелиция, потом Меланья, — подтвердил комиссар. — И с их показаниями совпадает, и с отпечатками их пальцев.

— Каждая ручка из трех последних хваталась за молоток всего по одному разу. Старушкиных же отпечатков — вагон и маленькая тележка. Ага, вот анализ микроследов, молоток пришел в соприкосновение с человеческой кожей, покрытой волосами. Один короткий седой волос престарелой особы женского пола, особе не менее семидесяти лет. Значит, никуда не денешься, одна из рук схватила молоток в одной третьей части его рукоятки и приложила старушке. Лично я склонен считать — та ручка, что в перчатке.

— Вот это соображение и является камнем преткновения, — глубокомысленно рассуждал Эдик Бежан, качаясь на задних ножках стула и одновременно пытаясь дотянуться до стакана со служебным кофе. — Появляется новый элемент. И что он тут делает? Не будь его, я бы поставил на Фелицию, старшую из сестер. Мотив к ней очень подходит, самая старшая, уже очень немолода, не хотела ждать наследства. Еще сегодня прихвачу Адася, пусть попудрит там все подряд — двери, окна, лестницу их проклятую, которая почему-то оказалась не на месте и вообще все, что можно. Хочу знать, не появится ли где еще эта перчатка.

Роберт понимающе кивнул и тоже отпил глоток кофе.

— Если бы нам тут не встряли перчатки, я уже все более-менее разложил по полочкам, — продолжал комиссар. — И у меня складывались две версии. Или они прикончили миллионершу все вместе, или одна из них. И тогда втайне от остальных, а могла это сделать любая, и обстоятельства сказывались благоприятно, и мотив у всех был. Каждой «было выгодно. При коллективном убийстве непосредственный исполнитель, или исполнительница, не имеет значения, специально надела перчатки, чтобы ввести следствие в заблуждение. Теперь же все грамотные, все знают, что такое дактилоскопия, но может еще не знают, что мы умеем и перчатки опознавать.

— Знаешь что, давай все-таки поищем перчатки.

— Давай, уж заодно, еще сегодня.

— Тогда надо оформлять ордер на обыск.

— Не надо, они и без ордера согласятся.

— Ты серьезно? — изумился Роберт.

— Серьезно, — вздохнул Бежан. — Они ненормальные, сам увидишь. Но мы должны изучить все возможности. Кто-то спрашивал нотариуса, приехала ли уже пани Паркер. Могла быть одна из этих баб, нотариус их по голосам не различает. Какую-то фамилию звонившая назвала. С равным успехом это могла быть одна из них, а мог быть и кто-то неизвестный нам... Тоже ждал приезда богатой американки.

— Ждала, — поправил Роберт.

— Что?

— Нотариус ведь говорил — звонила баба.

— Потому что ей велел мужик. Не придирайся, пока это лишь предположения. И этот некто воспользовался первым же случаем, чтобы убить старушку.

— Зачем? Ведь ни о каких других наследниках неизвестно.

— Этот мог действовать не в корыстных интересах. Может, старушка чем-то была ему неугодна или опасна... Может, он вслед за ней явился сюда из Штатов...

Идея аспиранту понравилась. Его творческая фантазия разыгралась.

— И здесь он выступил как другое лицо, а старушка его опознала и разоблачила. Мог быть должником ее мужа, из Штатов сбежал еще раньше, не заплативши долга, а пани Ванда вдруг ему на голову сваливается. Или это один из тамошних мафиози, давно по нему тюрьма плачет, с пани Паркер никак не связан, только она знает, что он мафиози, ему грозит разоблачение и экстрадиция, он сменил фамилию и профессию, а она его опознала...

— Стоп! Ишь разогнался! Но в принципе ты прав. На первый взгляд преступление носит сугубо семейный, камерный характер, а может оказаться настоящей аферой. Мы не имеем права ограничиться нашими бабами и проигнорировать весь остальной мир, не такие уж мы с тобой безголовые придурки. В нашем распоряжении имеется один несомненный факт: некто в кожаных перчатках держал в руках проклятый молоток, все остальное пока что одни домыслы. Любая из наших баб могла прикончить богатую родственницу, это вполне могла сделать, к примеру, Меланья, которая последней держала молоток в руках. Могла тюкнуть старушку в височек и затем спокойно поставить молоток к себе в комнату за стеллаж. Нет, не так... Тюкнуть и оставить у постели покойницы... Нет, опять не так, нет ее следов под Фелицией, а ведь это Фелиция нашла молоток.

— А может, обе лгут?

— Даже если оно и так, не докажешь Они могут лгать, сколько хотят, наше же дело — разобраться в случившемся и сделать выводы. Опираясь не на слова, а на факты. Пока, повторяю, таким реальным фактом является перчатка, сама по себе она не прилетела в комнату к старушке. Если предположить, что пристукнула старуху предпоследняя, Фелиция, но тогда ей пришлось бы прикасаться к молотку два раза, а она брала его в руки лишь раз.

— А второй раз уже Меланья последняя.

— То есть исходим из того, что они лгут?

Роберт не ответил. Ужасно исходить из того, что все лгут, аж земля трясется. Да и неверно это.

Нет преступника, который хотя бы раз случайно не обмолвился правдой, ну, скажем, признался, что именно съел на завтрак. Бежан прав со своей перчаткой.

— Говорил с ними ты и знаешь их лучше меня.

Но мотив просто лезет на первый план! Выпирает!

— Согласен, выпирает, и никуда от него не денешься. Причем подходит ко всем этим бабам. Вот почему я и считаю — будем изучать обе версии.

Одна — убийца кто-то из этой семейки. Вторая — некто посторонний, пока нам неизвестный. Возьми на себя Войцеховского, поверенного пани Паркер в Нью-Йорке... Сегодня же ночью поговоришь с ним, у них только вечер начнется. Через кого он разыскивал крестницу пани Паркер, с кем общался на эту тему, кто знал, что он ее разыскивает и с какой Целью, кто из здешних знал о пани Паркер или слышал о ней. Расспрашивай во всех подробностях, ничего не упускай. Потом решим, есть ли необходимость допросить его в Нью-Йорке. А сейчас — сколько ужо? Всего восемь? Позвоню Адасю, время детское, возьмемся с ним за обоих парней. Пока я с ними так толком и не поговорил. Надо сесть и обстоятельно пообщаться. С каждым отдельно.

* * *

— Нехорошо получается, — сказал Яцек Доротке, когда они уселись за столик в маленьком кафе, заказав кофе и мороженное. — Этот ваш полицейский поймал меня по радио и с ходу выложил — бабулю кто-то пришил, она померла не сама по себе.

Ведь не стал бы такое выдумывать? А если так, нехорошо получается. Вот и решил с тобой поговорить.

Глубоко вздохнув, Доротка уперла подбородок в ладони, расставив локти на столике.

— Нам он тоже сказал, что крестную бабулю убили. И у меня такое дурацкое ощущение... Ведь откровенно говоря, характер у старушки был невыносимый, я даже подумала было, что меня надолго не хватит, не выдержу я с нею, если так и будет дубасить молотком, — спятить можно. А ведь она могла еще много лет протянуть. И что тогда? Решила — сбегу из дому, такого уж точно не выдержу, тетки меня достали, а тут еще и бабуля... Но убивать ее... Нет, такое в голову не приходило. Жаль мне старушку и очень неприятно, что никто из нас не плачет по ней.

— Это ей должно быть неприятно, а не тебе, — рассудительно заметил Яцек. — Она привыкла распоряжаться, привыкла, чтобы у нее все ходили по струнке, а тогда нечего рассчитывать на любовь ближних. Мне-то легко, я с ней встречался ненадолго, для меня это было развлечение, ведь она такая забавная, но вот вам... Очень понимаю и тебя, и теток, и уверен — тоже долго бы не выдержал.

Но погоди, я хотел о другом. Как думаешь, она и в самом деле официально оформила на вас завещание?

— Кажется, оформила. Сегодня утром звонил нотариус, меня не было, но вроде бы сказал — ознакомит нас с завещанием на следующий день после похорон завещательницы.

— А когда похороны?

— Не знаю. Теперь все осложнилось. Хотя с погребением не должно возникнуть проблем, у нас имеется фамильный склеп, даже два склепа, один на Повонзках, а второй на Брудне. И у семейства Ройек тоже на каком-то кладбище есть фамильный склеп. Наверняка тетки уже обсуждали похороны бабули, но будь уверен — я обо всем узнаю последней. Разве что придется чем заняться, тогда уж непременно меня привлекут.

— Да, жизнь у тебя... Послушай, может, я глупость спрошу, но скажи, что ты думаешь?

— О чем?

— Да о том, кто ее пришил. Ведь кто-то же должен был это сделать, раз померла насильственной смертью, как сообщил полицейский?

Доротка опять тяжело вздохнула, убрала локти со стола и откинулась на спинку стула.

— В том-то и дело, сама не знаю, что думать.

Меня это как обухом по голове ударило, какая-то я оглушенная, пытаюсь думать, но ничего не выходит. Я ее не убивала. Тетки мои на все способны, но сомневаюсь, что это они ее убили. Ведь она еще не допекла их так, как меня, в основном мне доставалось. А раз уж ты спрашиваешь, что я думаю, скажу: думаю, нас всех можно подозревать. Кто убил — понятия не имею, но наверняка мы все у полиции на подозрении.

— Может быть! — резко заметил Яцек. — За полицию не поручусь. Но ты вот что мне скажи, — наклонился он к девушке и закончил почти шепотом:

— Мы тут говорим с глазу на глаз, не хочется выглядеть свиньей, тетки тетками, но ведь еще имеется этот самый Мартинек...

— Мартинек? — удивилась Доротка. — А что Мартинек?

— Да он по простоте душевной такого наговорил.., у человека вчерашний обед к горлу подступает.

— Что же он наговорил?

— Додумался до гениальной идеи: если американская бабуля откинет копыта, он, Мартинек, сразу станет зарабатывать столько, что богачом заделается. Вот видишь, он хотя и не в числе наследников, но лицо заинтересованное. Я о нем пока комиссару словечка не пикнул, но, пожалуй, пикну. Раз уж все под подозрением, почему для него делается исключение?

Доротка подумала немного и согласилась.

— Логично, если мы все, то почему он нет? Нам от этого подозрения ни тепло, ни холодно, думаю, ему тоже так же будет... Или.., или ты всерьез думаешь, это он пристукнул бабулю?

— Если он, то его и посадят, будет только справедливо. Но я не настаиваю именно на этом недоделанном Мартинеке. Не хотелось бы обращать на него внимание полиции, вот и решил с тобой посоветоваться. Если из-за меня парень влипнет...

— Если тебе интересно мое мнение — пусть влипает. Не специально на него наговаривать, но сказать, как было. Если он невиновен, ничего с ним не сделается, но если недоумок — убийца, пусть отвечает за себя. А что он конкретно тебе сказал?

Яцек в подробностях пересказал девушке их беседу с Мартинеком за пивом. Доротка третий раз тяжело вздохнула.

— Очень типичная для него идиотская болтовня. Я лично считаю его законченным кретином, и если окажется, что преступник — он, буду очень удивлена. Преступнику надо ведь хоть немного соображать и опять же действовать, а этот человек органически неспособен ни к каким добровольным действиям, тем более энергичным и быстрым. Это такой патологический олух, такая бестолочь, такой прожорливый обалдуй, что продуманных действий от него трудно ожидать. Правда, свой интерес он блюсти умеет, этого у него не отнимешь.

Неизвестно почему Яцеку доставила большое удовольствие такая характеристика Мартинека в устах Доротки. Он и сам не испытывал к парню особой симпатии, полагал, что Доротка тоже не испытывает, и теперь с удивившей его самого радостью мог убедиться в этом. И одновременно, странное дело, тем самым Мартинек почему-то лишился необходимых преступнику качеств. Яцек окончательно запутался, не зная, как же поступить.

Оба помолчали. Яцек интенсивно раздумывал и решился.

— Наябедничаю на него! Хотя теперь почти убежден — напрасно, но с какой стати его покрывать, если вы все оказались в таком глупом положении? Не стану нагнетать, только перескажу наш с ним разговор, всю эту галиматью, что нес за столом, а выводы пусть уж сам пан комиссар делает. В конце концов, работа его такая. И вот еще что. Он, этот комиссар, собственно разыскал меня для того, чтобы спросить: слышал я, как сверху раздался один одинокий удар в пол или нет? Мне казалось — слышал, когда мы сидели за столом, но головой не поручусь. А ты слышала?

— Не обратила внимания. Если бабуля стучала, то уж так, что все в доме дрожало. Один негромкий стук я могла и не услышать.

— Ну, тогда я и не знаю.., ладно, скажу — не уверен. Пусть сами головы ломают, в конце концов!

Скажу правду. Я так и собирался поступить, да не хотел с ними говорить, не посоветовавшись с тобой.

— А я тут причем? — удивилась Доротка.

— А вдруг ты в него влюблена.

— В кого? — не поняла Доротка. — В комиссара? Правда, вроде бы симпатичный, да ведь мы совсем незнакомы.

— Нет, в Мартинека.

— Спятив? — в ужасе вскричала Доротка.

Тут уж Яцеку стало так приятно, что до него дошло. Заглянул к себе в душу и понял — эта девушка чрезвычайно ему нравится. И даже больше, чем нравится. Нет, нельзя сказать, что полюбил ее по-настоящему, но вот влюбился — факт. Не скажешь, что в области нежных чувств у Яцека не было никакого опыта. И влюблялся он неоднократно за свою недолгую жизнь. Но в те разы все происходило по-другому, было ясно чуть ли не с первой встречи и никаких сомнений не вызывало. На сей же раз все происходило по-другому, как-то исподволь, незаметно, не столь стремительно, но зато чувство, зревшее исподволь, — сначала просто симпатия, потом желание как-то помочь этой милой девушке, позаботиться о ней, такой одинокой и совершенно лишенной кокетства, простой и открытой, желание еще и еще раз встретиться с нею, это чувство оказалось глубоким, ни на что прежнее не похожим.

Парень взял себя в руки и постарался как можно спокойнее ответить:

— Ну, раз нет — очень хорошо, но спросить тебя я был обязан. Ладно, это мы выяснили. А теперь давай вместе подумаем, кто же мог пришить милую старушку. Или не хочешь об этом думать?

Подумать Доротка согласилась без особой охоты. Как-то инстинктивно девушка старалась не допускать до сознания мысли не только о наличии преступника в их семье, но и самого факта убийства крестной бабули. Но Яцек прав, нечего прятаться от действительности, пора взглянуть ей в глаза. И они с Яцеком общими усилиями попытались восстановить в мелочах обстановку той черной пятницы.

В полдесятого Доротка спохватилась, что ей давно пора возвращаться домой. Она совсем забыла о доме, так приятно было сидеть в кафе с Яцеком, так приятно говорить даже о печальных вещах. Сама не заметила, как оживилась, стряхнула с себя угрюмое оцепенение и даже красочно описала парню процедуру дележа бабулиных драгоценностей. Впервые вдруг ощутила она радость при мысли, что теперь у нее имеются такие замечательные вещи, и ни с того ни с сего размечталась, на какой прием может явиться, понавешав на себя драгоценности.

Получалось — только на новогодний бал в американском посольстве.

— Это возможно только в том случае, — доверчиво делилась она своими планами с Яцеком, — если на балу будет присутствовать кто-нибудь из бразильских важных сановников или норвежский наследник престола. Эти идиоты говорят только на своем родном языке, так что без меня им не обойтись. О Боже, так поздно! Мне давно пора возвращаться домой. Слушай, подбрось меня, в качестве такси, ладно? А то опять какой-нибудь пьяный водитель задавит.

— Ясное дело, подброшу, и при чем тут такси. А что, тебя уже пытался задавить кто-нибудь?

На машине езды до Дороткиного дома было всего несколько минут, но девушка успела рассказать о неприятном инциденте с машиной, теперь уже не придавая ей никакого значения и удивляясь, с чего она так напугалась. Ведь просто смешно! Яцеку инцидент смешным не показался, напротив, он что-то пробормотал, Доротка не расслышала, а тут они и приехали.

Дороткин дом оказался освещенным с ног до головы. Свет горел во всех окнах, даже в полуподвальных помещениях и на чердаке.

— Езус-Мария, что опять случилось? Неужели еще кого убили?

— Я зайду с тобой, твердо заявил Яцек. — Будь человеком, сделай вид, что сама меня пригласила.

— Не надо мне делать вида, приглашаю тебя!

Сразу же при входе они напоролись на Фелицию.

— Что это принцесса так рано изволила возвращаться? Надо было уж после полуночи! — съехидничала тетка.

— Что тут происходит? — не снисходя до извинений вопросом на вопрос ответила Доротка. — С чего такая иллюминация? Что случилось?

— А вы даже и не заметили, ваше высочество, что ваша крестная бабуля скончалась?

Тут в прихожую поспешно вышел Бежан.

— О, добрый вечер, рад вас видеть. Уверен, у пани есть перчатки. И у пана, надеюсь, тоже. Будьте любезны, дайте мне их на время. И пан тоже.

Даже Яцек был ошарашен, что уж говорить о Доротке. Ночью при входе в дом их встречает офицер полиции и требует отдать ему перчатки. Причем улыбается во весь рот, словно он не полицейский, а добрый знакомый, который затеял какую-то остроумную игру в перчатки, для чего не хватало только их двоих.

Ни слова не говоря, девушка раскрыла сумочку, вытащила перчатки и протянула их комиссару. Яцек свои извлек из кармана, и поинтересовался:

— Вы их насовсем отбираете?

— А что, у вас больше нет? — удивился офицер полиции.

— При себе нет, — ответила Доротка, — но вообще где-то еще должны быть. Принести?

— У меня дома тоже, наверное, найдутся, — честно ответил Яцек. — И еще в машине есть рабочие рукавицы, замасленные, правда, но, может сойдут?

— Очень замасленные? — задумался полицейский.

— Еще как!

— Нет, тогда не надо. Пока не надо, может, потом я на них и взгляну. Что же вы стоите в дверях?

Проходите, будьте как дома.

Молодые люди, сняв куртки, прошли в гостиную. Там за столом сидели Меланья и Павел Дронжкевич. Сильвия дремала на диване. Яцек при входе сделал общий полупоклон, здороваясь, и произнес оправдываясь:

— Я понимаю, для визитов время позднее, но, боюсь, придется задержаться. Без перчаток я не уйду, разве что.., могу подождать и в машине.

— Долго придется ждать, не исключено, до утра, — неожиданно заявила Меланья. — Нет, нет, никаких вопросов, я сама ничего не понимаю, а полиция не соизволила ничего объяснить. Если вас это утешит, сообщаю, что перчатки отобрали не только у вас, сейчас собирают их по всему дому, уж и не знаю, даже в самые жесточайшие коммунистические времена перчатки никогда не считались предметом роскоши.

— Даже при Гомулке их не отбирали, — очнувшись, подала Сильвия голос с дивана.

— И налогом их никогда не облагали, — добавил Дронжкевич.

— Может, вышел указ нового Сейма, запрещающий гражданам иметь перчатки? — высказала предположения Меланья. — Кто читал сегодняшние газеты?

— И как долго они ищут? — поинтересовалась Доротка.

— Уже не меньше часа. Во всяком случае, Фелиция вызвала меня домой к девяти.

— Так, может, мне пока чай заварить?

— Завари. Я с удовольствием выпью. А для Павла завари кофе. А как Яцек, не знаю.

— Если можно, то мне тоже чаю, — ответил Яцек, присаживаясь к столу, хотя ему очень хотелось отправиться следом за Дороткой в кухню. — И у меня создалось впечатление, что в вашем доме проводят официальный обыск. Интересно, чего они ищут?

— Да перчатки же! — захихикала Меланья. — Сначала пытались скрыть этот факт, ну да у нас есть глаза. Не поверили небось, что мы им отдали все, вот теперь и ищут по всему дому. Не исключено, и в самом деле найдут какие-нибудь прабабкины, ведь мы сами не знаем, какое тряпье у нас завалялось. Павла уже осчастливили сообщением, что потом отправятся и к нему искать.

— А как думаете, те, что отобрали, возвратят, или теперь придется покупать новые?

— Сказали, отдадут.

— Хорошо бы...

Комиссар Бежан с трудом скрывал под напускным весельем раздражение и даже ярость. Он отнюдь не собирался сообщать, чего именно ищет в доме. Придя, честно и откровенно заявил, что собирается сделать обыск в их доме, хотя официального разрешения прокурора не имеет и все зависит от доброй воли хозяек. Согласие хозяек он получил немедленно, хозяйки, представленные Фелицией и Сильвией, даже обрадовались новому развлечению. Комиссар приказал своим людям приступать к обыску и в виде любезности за добровольное согласие хозяек не очень нарушать порядок в доме. Были вызваны Меланья с хахалем, и вот не прошло и четверти часа, как эти проклятые бабы обо всем догадались. Громко и бесцеремонно делились эти гарпии своими соображениями об умственном развитии нашей кожаной полиции, которая дурью мучается, вместо того, чтобы раскрывать преступления и ловить бандитов, ищет идиотские перчатки, и зачем они ей понадобились, да какой с дураков спрос, небось начальство велело, а этим надо отчитаться. Стараясь не слушать и заниматься своим делом, а главное, поддерживая сломленный дух своей бригады, Бежан с содроганием ждал, когда же бабы сообразят, почему именно полиция ищет перчатки, и уже жалел, что не посадил их всех в предварительное заключение. Ведь подозреваемые же!

Фелиция тоже была в ярости, не меньшей, чем полицейский. Сначала, когда испросили ее согласия на добровольное проведение обыска, она охотно согласилась, радуясь очередному развлечению, и только потом сообразила, что ведь обыску подвергнется и ее комната. Зная, где в данный момент обретает Меланья, она позвонила домой Павлу Дронжкевичу и вызвала сестру, хотя ей это не очень помогло. Скрежеща зубами, наблюдала Фелиция за обыском в своей комнате, не спуская глаз с сотрудников полиции, и у тех просто руки тряслись от ее злобного горгоньего взгляда, хотя они и старались не производить беспорядка, к очень старым вещам вообще же боялись прикоснуться. К сожалению, в комнате старых вещей было большинство. Перчатки, черт с ними, перчатками, Меланья вмиг догадалась, чего именно ищут полицейские, но она, Фелиция, вовсе не желала, чтобы перетряхивали ее личные памятные вещи, даже если шкатулки не запирались, а у статуэток мейсенского фарфора были отбиты уши, руки и ноги. Что хочет, то и хранит.

К счастью, эти мужланы почти не прикасались к ее дряхлым сувенирам. Мужланы знали свое дело.

Их не интересовали предметы, покрытые многолетней пылью и паутиной в ненарушенном состоянии. Поскольку перчатками пользовались три дня назад, следовало осматривать лишь те предметы, которые были более-менее чистые, те, которые явно сдвигали с места, те, которые брали в руки если не каждый день, то хотя бы раз в неделю. Очень скоро Фелиция убедилась, к своему невыразимому облегчению, что чердак, бросив на него взгляд, полиция оставила в покое, не тронув сокровищ Фелиции. Так же полиция поступила и с подвалом. В одиннадцать следственная группа обыск закончила, с чистой совестью информируя Бежана — в этом доме больше перчаток не имеется, во всяком случае таких, какими пользовались бы до первой мировой войны.

Роберт Гурский еще раньше был отослан в комендатуру с поручением связаться с Войцеховским в Нью-Йорке. За время пребывания в квартире подозреваемых молодой аспирант рта не раскрывал, а на лице его застыло ожесточенное выражение — такое впечатление произвели на него подозреваемые бабы. Он же захватил с собой все реквизированные в доме перчатки для передачи на экспертизу некоему Адасю. Не только, впрочем, перчатки; переданы были фотографии наиболее интересных фрагментов дома, множество отпечатков пальцев и прочих интересных для расследования материалов.

В пол-одиннадцатого Сильвия уже спала в своем чулане, попросив полицию покончить с ним в первую очередь. В гостиной сидели Фелиция, Меланья, Павел Дронжкевич, Доротка и Яцек. Мартинеку как всегда повезло: он избежал катаклизма, покинув дом Фелиции за пять минут до прихода следственной группы.

Бежан вошел в гостиную, тоже сел за стол, автоматически придвинул к себе чей-то стакан с чаем, и по-прежнему радостно, но довольно официально заявил:

— Не буду темнить, уважаемые дамы и господа, поскольку в принципе полагаю, что имею дело с приличными людьми. Поэтому буду искренним. Некто убил пани Ванду Паркер. В вашем доме. Ваше право огорчаться по этому поводу или радоваться, но полагаю, никто из вас не горит желанием стать подозреваемым номер один. Я прав?

— Пан прав, — дуэтом ответили Фелиция и Меланья, после чего обменялись злым взглядом и отвернулись друг от друга.

— Отлично! — еще более обрадовался комиссар Бежан . — Пока мы не найдем убийцу, все вы будете считаться подозреваемыми, поскольку у всех вас имеется очень подходящий мотив убийства. Я выражаюсь понятно?

Меланья процедила сквозь зубы:

— Не скажу за всех, но что касается меня, очень прошу, пан комиссар, не обращаться со мной, как с недоразвитой идиоткой.

— В виде исключения, на сей раз я целиком и полностью согласна с сестрой, — поддержала Меланью Фелиция.

И тут Бежан вдруг почувствовал, что его терпение кончилось, а вместе с ним и запасы вежливости.

— Я сыт по горло вашими саркастическими замечаниями, уважаемые пани, и предупреждаю: хватит болтать попусту! Кто заинтересован в обнаружении убийцы, пусть помолчит, не треплется направо и налево о том, что тут происходило сегодня, ни слова больше о перчатках, независимо от вашего мнения о действиях полиции. Никому ни слова, я понятно говорю? Никому. Мне лично плевать, недоразвитые вы или вполне дееспособные, это в данном случае неважно, но требование мое вы должны выполнить — молчать!

Или я вынужден буду посадить вас в камеры предварительного заключения, поскольку — тут Бежан обратился непосредственно к Меланье, — коллективные убийства явление не столь уж редкое, а сама идея не такая уж глупая, как кажется.

Когда речь идет о сорока миллионах долларов, а мы все прекрасно отдаем себе в это отчет, убийцы пойдут на все. Не из-за таких денег случалось убивать, так что помолчите, ладно? И предупреждаю: впредь каждая ваша реплика будет мною взята на заметку и может свидетельствовать против вас. Отныне рты на замок!

Все бабы послушно заткнулись, мужчины тоже молчали, потрясенные решительностью комиссара.

А тот выпил неизвестно чей чай и встал.

— Пошли! — кивнул он Павлу Дронжкевичу. — И поверьте, если в вашем доме имеется хоть одна-единственная хорошо запрятанная перчатка, мы ее непременно обнаружим!

Дрожащий пан Дронжкевич послушно поднялся с места. Был он смертельно бледен, ибо вдруг вспомнил: не так давно он потерял одну перчатку.

Очень может быть, вторая где-то завалялась в доме, и что теперь будет? Полиция ее непременно обнаружит.

Сам по себе факт потери перчатки не был уж таким ужасным, но старшему комиссару Бежану, доведенному до крайности бесконечными издевательскими замечаниями проклятых баб, удалось создать гнетущую атмосферу ужаса, прямо-таки ощутимо нависшую в гостиной.

Сказалась она и на Яцике.

— А я? — крикнул парень, тоже срываясь с места. — А меня забыли? Ведь дома у меня тоже найдутся кое-какие перчатки, не вожу же я всех с собой в машине!

Холодным, как лед, голосом комиссар бросил:

— Надеюсь, пан не забыл, что у него имеется мамаша? Благоразумная и спокойная женщина, не то что некоторые... Все ваши перчатки уже давно находятся в нашем распоряжении, так что попрошу не морочить полиции голову. Разве что пан намерен сразу добровольно признаться в совершении убийства?

Яцек застыл.

— Нет, — слабым голосом отозвался он, осмыслив услышанное, и повалился на стул. — Нет, спасибо, не намерен... То есть, не то я хотел сказать...

О Боже, ничего не соображаю. В жизни я никого не убивал!

— Вот пока и все на сегодня, — подвел итог комиссар, сухо попрощался и вышел, уводя с собой явно струхнувшего Павла Дронжкевича.

* * *

После ухода комиссара надолго воцарилась тишина в гостиной.

— О Езус-Мария! — простонала Доротка.

Фелиция тоже ожила и взглянула на сестру.

— Ты хорошо расслышала? Выходит, у Вандзи было аж сорок миллионов долларов? Я не ослышалась?

И опять воцарилась тишина, видимо, все осмысливали потрясающую новость. Теперь отозвался Яцек, которому явно придало бодрости упоминание комиссара о его благоразумной матери.

— Я так понял, что пани Паркер оставила наследство в размере сорока миллионов долларов, — откашлявшись, сказал он. — Лакомый кусочек, очень даже лакомый, хотя налоги порядочно откусят от него. И все равно. Но вы являетесь наследницами, уважаемые пани, так что хочешь не хочешь — просто не можете оказаться вне подозрений.

Меланью наконец прорвало.

— Главная наследница Доротка, — немного хриплым голосом заметила она. — Надеюсь, не ты придушила Вандзю? А ну-ка, завари свежего чайку. Хотя нет, какой чаек? Я привезла бутылку красного, у меня в комнате, слетай-ка за ней, надеюсь, эти Пинкертоны не выхлестали. Поскольку никогда в жизни мне еще не доводилось быть даже свидетельницей такого события, не говоря уже о непосредственном причастии к нему, считаю — надо отметить. Даже если завтра нас всех посадят в эти самые камеры...

— Тогда тем более! — на редкость разумно отозвалась Фелиция. — Может, потом уже не будет такой возможности.

Доротка бросила на теток взгляд раненой лани и, как лунатик, потащилась наверх. Вино нашла сразу, прихватила с кухни бокалы и штопор и вернулась на место, сунула Яцеку штопор с бутылкой.

— Только теперь я поверила, что Вандзя и в самом деле была набита деньгами, — раздраженно заговорила Фелиция. — Можно было предположить, что она богата, но не в такой же степени! Ну, миллион долларов, ну два, на худой конец, даже пусть целых пять, но не сорок же! Такое в голову не приходило. Если половина из этого достанется Доротке, то как нам быть?

— Сильвия заявила, что они вдвоем сидели здесь и с места не сдвинулись, — нервно заговорила Меланья. — Вы и в самом деле тут сидели? Тогда не понимаю, каким чудом Доротке удалось ее убить?

К тому же Мартинек слышал после возвращения Доротки еще один удар.

— Мне кажется, я тоже слышал, — произнес Яцек, сражаясь с бутылкой. — А Доротка уже сидела за стогом...

— Стукнуть мог любой, чтобы обеспечить Доротке алиби, — заметила эрудированная Фелиция.

— Пани предполагает наличие сообщника? — поднял голову Яцек. — И кто это мог быть?

— Любой из нас, — окончательно оправившись от долларового потрясения заявила Меланья. — Вот я попыталась припомнить, как оно все происходило в пятницу, для себя припомнить, не для полиции, и у меня получается — каждая из нас на какое-то время исчезала из поля зрения остальных. Уж не знаю, сколько времени ушло на то, чтобы убить Вандзю, но, полагаю, немного. Наш полицейский не глуп, у него получится тот же вывод. Интересно, что он тогда сделает?

— Лично мне интереснее знать, которая же из нас это сделала!

— Надеюсь, у тебя хоть по отношению к себе самой имеется определенное мнение? — съехидничала Меланья.

— Не уверена, — задумчиво ответила Фелиция. — А вдруг у меня на короткое время память отшибло? Я ведь тоже порядочно выпила.

— Да нет, пьяной ты не была.

— Ну и что? Нашло умственное затмение, ну я и...

— Вы серьезно намерены сознаться в совершении преступления? — официально, совсем как комиссар, сухо поинтересовался Яцек.

Полицейский тон подействовал, Фелиция опомнилась. Ее настолько потрясла оставленная крестной бабулей сумма, что она чисто автоматически, по многолетней привычке, вступила в перепалку с сестрой, думая в то же время лишь об огромном наследстве, пытаясь устно подсчитать, сколько же составит ее третья часть.

— Нет, что вы, я не намерена! — возразила она.

Ладно, вы правы, это не я. Не буду настаивать. Тогда что мне делать?

— Окстись, кретинка, и успокойся со своими умственным затмением, которого никто из нас не отрицает в данный момент. Лично меня интересуют перчатки, с чего это они так ими заинтересовались?

— Следы! — высказал предположение Яцек. — Отпечатки перчаток! Оказывается, даже то отрывочное образование, которое я получил, приносит пользу. Мне известно, что в настоящее время криминалистика в состоянии выявить не только отпечатки пальцев и идентифицировать их, но и выявить отпечатки человека, действующего в перчатках, и в таком случае устанавливается не конкретный человек, а конкретные перчатки. Понимаете, лабораторный анализ выявляет микроследы ткани, кожи, любых синтетических материалов.

Так что, по-моему, в своих изысканиях полиция напала на какие-то перчатки, должно быть, молотком стукнул старушку кто-то в перчатках. Найдут перчатки — найдут и преступника. Разве что, она сама перед тем, как дубасить молотком, надевала перчатки, — Доротка?.. — спросила Меланья.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, я ни разу не видела бабули в перчатках.

Молоток она держала в голой руке.

— Ну, тогда они живо поймают убийцу! — высказала предположение Фелиция.

Меланья, разумеется, не согласилась с сестрой.

— Ты бы живо поймала, как же! Знаете, вот теперь я начинаю сопоставлять... Балконная дверь... и перчатки.., и лестница в садике...

Она замолчала, уставясь куда-то в пространство.

Остальные уставились на нее, и постепенно на всех лицах стало проявляться понимание...

* * *

Своего ассистента комиссар Бежан обнаружил в комендатуре. Роберт Гурский сидел за факсом.

Увидев начальство, он удовлетворенно произнес;

— Этот Войцеховский — чистое золото! Сохранил всю переписку по розыскам крестницы пани Паркер, вот теперь ее мне выплевывает. Телефонные разговоры отлично помнит, их было не так уж много, я все записал на магнитофон с его слов. Хочешь ознакомиться? Могу попросить немедленно перепечатать.

— Подождем до утра, дашь мне завтра. И какой-то вывод ты уже можешь сделать из полученных от Войцеховского сведений?

— Кое-какие соображения возникают. О приезде Ванды Паркер знало множество людей, в том числе и совсем посторонних. Разыскивать ее крестницу Войцеховский начал почти пять лет назад.

Писал сначала своим знакомым, потом в официальные учреждения. Сначала разыскивал только Кристину Вуйчицкую, мать Дороты. Вот это письма первых двух лет. Вот письма Войцеховского, вот официальные ответы бюро учета населения. Слишком мало данных, требуются дополнительные сведения.

Бежан сел за стол, положил перед собой кипу бумаг и принялся их просматривать, а Роберт тем временем продолжал говорить.

— Войцеховский договорился тут с одним таким, чтобы тот поискал по кладбищам, вот он, Дариуш Хубек. Тот и разыскал могилы Вуйчицких, в том числе и Кристины, та самая, с датой рождения, имена матери и отца, все честь честью. Вообще фамилия Вуйчицкая у нас не редкость, но в данном случае совпали все прочие данные. И тогда Войцеховский стал плясать от этой могилы, так он мне по телефону объяснил. По его поручению Хубек вышел на больницу, в которой умерла Кристина Вуйчицкая, и там узнал, что у нее родилась дочка. Велел Хубеку раздобыть метрику девочки, и теперь уже принялся разыскивать Дороту Павляковскую.

— Труды его окупились, заработал столько, что смог эмигрировать в Канаду, и теперь живет там припеваючи...

— А этот самый Хубек знал, зачем ищет Дорогу?

— Прекрасно знал. Войцеховский ему обо всем рассказал, чтобы облегчить поиски. Сначала тот нашел другую Павляковскую, некую Веронику, но оказалось — не та. Она Павляковская по мужу и ни о каких Вуйчицких никогда не слышала.

— А ее муж?

— С мужем Хубек не беседовал, жена сказала, что муж и вовсе не знает. В бумагах есть их адрес и телефон, на всякий случай. А потом Хубек эмигрировал в Канаду, Войцеховский обещал ему помочь в этом и слово сдержал, а сам начал переговоры с варшавским нотариусом. Пани Паркер ему покоя не давала, вот и старался поскорее от нее освободиться. Что же касается знакомых, через которых разыскивал Кристину, то их фамилии и адреса у меня записаны на пленке, завтра расшифруем. Из них лично никто Ванды Паркер не знал, только слышали о ней от своих родных и знакомых, и сдается много, много чего услышали и от Войцеховского. Пока все.

— Ладно. Выпиши еще из переписки фамилии и адреса и отправляйся домой. Результаты лабораторных анализов получим завтра.

В самый час пик Доротка остановилась в густой толпе пешеходов на переходе у трамвайных путей.

Толпа пережидала не столько красный свет, который, как известно, у варшавян особого почтения не вызывает, сколько очередной мчащийся трамвай. И второй, встречный, который как раз отъехал от остановки и набирал скорость.

Все последующее заняло не больше двух секунд.

Сначала Доротка краем глаза заметила, как рядом с ней застыл какой-то громадный парень, не менее двух метров ростом и соответствующего богатырского телосложения, сплошные мускулы, нахально пялится на нее, но ей такие не нравятся, слишком уж велик. И тут же сильный удар в спину бросил ее прямо под колеса мчащегося трамвая. В ту же долю секунды перед самым Дороткиным носом вдруг возникла рука парня, словно тот ею выстрелил, настолько стремительно она появилась, и на нее навалилась всем телом уже падающая на рельсы Доротка.

— Ты что, девка? — раздался сверху мощный бас. — Жизнь надоела?

Ответить Доротка сумела не сразу — после того, как трамвай проехал. Все еще не отпуская спасительную, словно чугунную, руку, Доротка с трудом выдавила:

— Нет, меня кто-то в спину толкнул.

И совсем придя в себя, уже нормальным голосом вскричала:

— О Боже, что за, люди! Ведь еще секунда...

Спасибо пану, вы спасли мне жизнь. Спасибо огромное!

— Да не за что, чего там. А люди и в самом деле стали, как скотина. Кто же там сзади стоял?

Оба с Дороткой одновременно оглянулись, но разве разберешь? Люди ничего не заметили, каждый спешил перейти трамвайные пути, пока свободны, все торопились, никто ничего не заметил.

Вот если бы человек попал под трамвай, тогда, может, и заметили бы. А так.., никакой сенсации.

— Я Владек, — пробасил спаситель. — А тебя как?

— Дорота.

— Давай телефон, да побыстрее, спешу я.

— Нет у меня телефона, — солгала Доротка, совершенно не желая того. Просто из-за теток уже привыкла так отвечать всем молодым людям, желающим с ней познакомиться. Но теперь ведь особый случай. Девушке стало стыдно. Она еще не решила, как поступить, богатырь решил за нее. Похоже, и в самом деле торопился.

— Я в «Легии» тренируюсь, там меня найдешь! — крикнул он и в два прыжка исчез из виду.

Только теперь Доротка почувствовала, что вся дрожит, а ноги ее не держат. И совершенно забыла, куда шла. А, вспомнила, в «Хербаполь» за целебными травками для Сильвии.

Полчаса просидела бедная Доротка в каком-то маленьком кафетерии за столиком, будучи не в состоянии успокоить дрожь в коленках и легкое головокружение. Перед глазами все стояла ужасная сцена — вот она валится на рельсы под мчащийся трамвай, вся заледенев от ужаса, вот появляется спасительная рука этого, как его, Владека, вот она мертвой хваткой вцепляется в эту руку, как в железные перила, ограждающие кое-где опасные переходы. Кстати, рука покрепче железа будет, надо же, какая молниеносная реакция, что значит спортсмен, не окажись там этого парня, она как пить дать попала бы под колеса трамвая.., двух трамваев, ведь, второй шел по соседним рельсам. Как хорошо, что рядом оказался этот потрясающий спортсмен из «Легий», это такая сказочная удача, а ведь мог оказаться вместо него какой хлюпик... И все равно, не любит она таких громил, не в ее вкусе. Так и бросится разыскивать его в «Легии», как же, разбежалась! А сейчас домой, скорее домой, нет у нее сил тащиться за травками для Сильвии. Но как она пойдет, если ноги не держат? Нет, пешком не доберется, придется подождать автобуса. Да и страшно ходить пешком, вон сколько с ней неприятностей случилось за последнее время. Полоса, что ли, черная настала в ее жизни или проклятие какое над нею нависло? Ну вот, расклеилась, нельзя так, а ну возьми себя в руки!

Доротка выполнила собственный приказ, собралась с силами и, покинув безопасный кафетерий, продолжила свой путь.

* * *

— Ну что ж, вот следы перчатки! — воскликнул Роберт Гурский, знакомясь утром с заключением экспертизы. — Вот они, проклятые. Перехватил лестницу поудобней, как раз в том месте, где и твои пальчики обнаружились...

При том криминальном беспределе, что царил в стране, при наличии бесчисленных мафиозных структур, торговцев оружием и наркотиками, дикого хаоса с кражей и заменой автомашин, набившими оскомины мошенничествами на всех уровнях власти, ежедневными убийствами и бессмысленными актами насилия, это конкретное преступление с конкретными следами преступников и конкретными подозреваемыми были чуть ли отдохновением в работе Отдела по особо тяжким преступлениям, и оба его сотрудника занялись им с жаром. К тому же в них взыграл патриотизм, ибо погибла американская гражданка и посольство США настырно интересовалось ходом расследования. Прекрасный случай показать, .что наша полиция ничуть не хуже американской, если не лучше, и чихать нам на их достижения науки и техники, пусть подавятся ими. Похоже, такие же чувства испытывали и эксперты, их заключение было на редкость обстоятельным и красноречивым.

— Не совсем в том же месте, рядышком, — поправил Бежан младшего коллегу. — Так что не наложились на следы перчатки, иначе я бы себе этого не простил. Хорошо еще, что лестница из шлифованной древесины, на неошкуренных досках фиг бы они что обнаружили.

— Теперь дверь, балконная. Толкнул ее с балкона ладонью, изо всех сил, растопырил пальцы, вот ручка преступника во всей красе. Неудивительно, что старушка почувствовала сквозняк. И что, только там?.. О, вот и еще, на перилах балкона. Значит, он влез на балкончик, так, так... Удивляюсь я твоим бабам, как они не боятся оставлять балконную дверь незапертой? Влез, значит, на балкон, о, вот следы на ручке двери, сначала попытался просто нажать на ручку, потом изо всех сил толкнул дверь. Стукнул женщину молотком, аккуратно додушил подушкой. Искал чего-то?

— Видимо, нет, больше нигде в комнате его следов не обнаружено... Если и искал, так только глазами, осматривался. Времени у него не было.

— Понятно, и без того здорово рисковал, дом полон народу, в любой момент кто-то мог войти в комнату к гостье, никто еще не спал.

— Они к гостье не очень торопились, без при чины ни одна к ней не заходила. Если сама не звала их. Все на редкость единодушно показали — в доме царил покой, лишь пока эта язва спала.

Подняв голову от бумаг и фотографий, Роберт задумчиво уставился в потолок.

— В таком случае злоумышленником был тип, который знал о порядках в доме, — пришел он к выводу. — Обо всех. В том числе и о двери, которая не запиралась. И не исключено, не собирался убивать старушку, а только ограбить ее. Вот как мне это представляется: засел этот тип в садике и наблюдает через окно. Бабуля носится по дому, вот взбежала к себе и спустилась с ювелирными изделиями, вот раскидывает их по столу, вот все накинулись на них, восхищаются, примеряют, ахают. Тип выжидает. Наконец видит — старушка угомонилась, опять собрала драгоценности в мешочек и удалилась в свою комнату. Спать, наверное, зачем же еще? Тип наблюдает. Возможно, бабуля легла и погасила свет. Время! Тип подставляет лестницу, взбирается на балкон, толкает балконную дверь, ветер врывается в комнату, как раз дул с той стороны, бабуля вмиг почувствовала сквозняк, она еще не заснула, почувствовала, значит, сквозняк, зажигает лампу и хватает свой молоток. Ну и тут ему уже ничего не оставалось, как ее пришить. Всего один раз и успел стукнуть, а потом духу не хватило разыскивать драгоценности, да и опасно, вдруг все-таки кто услышал стук...

— Ты, конечно, парень неглупый, но несешь чушь. Если бы тип намеревался только ограбить старушку, выбрал бы более удобный момент. Раз он так хорошо знаком с порядками в доме, должен знать, что все вечера бабы до поздней ночи торчали внизу, в их гостиной-столовой. И не каждый день у них были гости, и не всегда засиживались до полуночи. Так что разумней было дождаться, пока старуха совсем не заснет, потом забраться, зажечь свет и спокойненько обыскать комнату. И сделать это можно было не обязательно тогда, когда столько гостей было в доме.

— А если он боялся, что она на следующий день отдаст драгоценности в банк, на хранение? А если он намеревался прикончить старуху, специально выбрал день, когда в доме полно народу, чтобы было больше подозреваемых? В таком случае следует принять — явился для того, чтобы убить!

— Вот это уже звучит умнее, — похвалил аспиранта Бежан.

Окрыленный похвалой, Роберт дал волю воображению.

— Не следует исключать и возможности того, что номер отколол кто-то из своих. Следы в перчатке специально пооставлял, чтобы нас ввести в заблуждение, чтобы подозрение пало на кого-то постороннего. Тогда ему пришлось бы инсценировать все представление, включая перенос лестницы, балконные перила, дверь и прочее. Ведь следов только на молотке было бы недостаточно. Нет, слишком это сложно.

— С экспертизой перчаток ты уже ознакомился? — спросил Бежан.

Роберт ознакомился.

— С ума сойти! Тридцать четыре пары и семь разрозненных. И ни одна не подходит! Ну тогда тем более... Хотя.., одну из семи разрозненных могли сразу выбросить в мусорный бак.

— Все окрестные мусорные баки тщательно проверены. Мусор тут вывозят раз в неделю, так что с мусором нам повезло.

— Думаю, ребята, что в них копались, были другого мнения... И вот еще соображение. Зачем понадобилось столь демонстративно приканчивать старушку? Если уж твои бабы собирались от нее избавиться, а ты уверял — они соображают неплохо, не проще ли было все обставить так, будто престарелая родственница сама окочурилась? Ведь ей под девяносто, много ли надо? Запросто могла слететь с лестницы, или наесться чего вредного для здоровья, ведь все самые вкусные вещи для здоровья вредны...

— Начинаешь склоняться к мысли, что ее прикончил все-таки некто посторонний?

— Пожалуй, склоняюсь. А среди посторонних надо искать такого, который хорошо знаком с порядками в доме и которого на приеме в пятницу не было среди гостей. У них есть какая приходящая домработница?

— Ты невнимательно ознакомился с бумагами.

Вот протокол. Уборщица со всеми детьми и мужем сидела дома, показания соседей не вызывают сомнений. Соседи вместе с семейством уборщицы смотрели очередную серию популярного сериала, у них свой телевизор испортился, вот они и направились к соседям. Ушли только после одиннадцати.

Железное алиби и у уборщицы, и у ее мужа.

— Но уборщица могла кому-нибудь разболтать!

— Могла, любой мог разболтать. Придется опросить чуть ли не весь город. Где у тебя фамилии?

— Вот, и адреса.

Благодаря показаниям Войцеховского было выявлено шестнадцать человек, так или иначе причастных к поискам родичей пани Паркер. В их числе и нотариус. Каждый из этих шестнадцати мог кому-нибудь рассказать о поисках, предпринятых миллионершей-американкой. И не обязательно каждый из шестнадцати помнил о том, кому рассказывал, а если и помнил, захотел бы об этом информировать полицию. Роберт Гурский по молодости и недостаточной опытности был преисполнен желанием действовать и уверенностью в успехе, а у опытного старшего комиссара волосы встали дыбом, когда он представил ожидающую их работу. Это если игнорировать проклятого эмигранта Хубека, который до своего отъезда в Канаду мог болтать о богатой американке направо и налево, совсем не считая нужды ставить Войцеховского об этом в известность. А попробуй теперь доберись до него...

Тут позвонили снизу из бюро пропусков. Оказывается, к ним просится па прием некий Яцек Волинский. Облегченно выбросив из головы тысячные толпы людей, которых предстоит им опросить, Бежан приказал немедленно парня пропустить. В комиссаре затеплилась надежда...

* * *

— Да нет, я вовсе его не подозреваю, — решительно заявил Яцек. — А если вы подозреваете, пан комиссар, то ошибаетесь, прямо говорю. Однако размечтался не в меру, и кто знает, с кем делился своими мечтами, Тогда, в разговоре со мной в кафе, сболтнул лишнее, мы ведь совсем незнакомы, ну допустим, разболтался под впечатлением случившегося. Вряд ли убийца прикончил старушку в угоду Мартинеку, ради того, чтобы его доходы увеличились и смог съездить за границу. Наверняка убийца сделал это для себя, возможно, хотел ограничиться лишь кражей, да переборщил.

— Но о драгоценностях никто до пятницы не знал, пани Паркер показала их только вечером в пятницу.

— Не имеет значения. — упорствовал Яцек. — О ее большом богатстве все знали, а раз богата — значит, найдется, что свиснуть. Может, под кроватью держит чемодан зеленых на мелкие расходы.

Свои-то не сомневались — нет у бабули денег, даже Мартинек это сообразил, но убийца мог об этом и не знать.

— Почему все называют его «Мартинеком», а не «Мартином»? — поинтересовался Роберт.

— «Мартинек» больше к нему подходит, он такой.., ну, Мартинек и есть, «Мартин» — слишком серьезно для него, излишне солидно. Панна Дорота очень его.., не уважает, и еще назвала предельно эгоистичным бездельником. Точно, он и бездельник, и эгоист, но эгоист какой-то.., несерьезный.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Кстати, а кому вы рассказывали о событиях в доме пань Вуйчицких?

— О каких именно? О приезде крестной бабули, о ее убийстве или о ее богатстве?

— Да обо всем.

Яцек словно поперхнулся. Ну конечно, этот по лицейский прав! Вот он, Яцек, донес на Мартинека, а может, это он сам проговорился? От него самого все пошло?

— Давайте по очереди, — охрипшим от волнения голосом начал парень. — Сначала никому. Не было ни причины, ни.., да, случай не подворачивался, так что даже случайно упомянуть не мог. Потом, когда меня вызвали в этот дом второй раз, я.., да, как раз стоял на стоянке, и корешу сказал — появилась у меня забавная пассажирка, такая богатая старушка, из Америки приехала, сдохнуть можно с ней от смеху. Он еще спросил — хорошо платит? И я ответил, что сама бабуля вовсе не платит, расплачивается приписанная к ней девушка, так эта девушка для меня поинтереснее бабок будет. Ну и перешли на девушку, на том разговор и кончился.

Потом, уже после нотариуса, дома. Я переодевался после работы, на прием к ним собирался, и мать поинтересовалась, я ей и рассказал. Оба посмеялись, уж больно забавной была старушка. Но уверяю вас, пан комиссар, моя мама на балкон не залезала и по голове старушку не ударяла. Отец тоже, он вообще обо всем этом не знал, ему я не рассказывал.

— Сделайте одолжение, отвяжитесь от родителей, — вежливо попросил Бежан. — Я с ними уже имел честь познакомиться. Кому еще, кроме них, говорили?

— А больше никому. И не специально, а просто не пришлось к слову. Слишком много работы было в последние дни, что же касается пассажиров, то больше я их слушаю. А когда в аэропорту получал багаж, пани Паркер, парням в таможне сказал только, что это для старушки, попросила меня и доверенность на меня оформила, и хорошо бы не тянуть с доставкой, уж больно стара, неровен час помрет, так и не дождавшись багажа. Пошутили, в общем. А больше ни о чем.

— О самом доме, о заведенных в нем порядках никому не говорили?

— Не мог я никому такого говорить, ведь я сам толком о них че знал. Немного познакомился со всеми хозяйками только в пятницу, ну и на следующий день, когда фрахт привез. Так что все-таки это не я разболтал. И вот что еще хочу сказать.

Может, не имеет значения, а может, и имеет. Вам известно, что на панну Дороту чуть какой-то пьяный шофер не наехал? Она сама не придает этому особого значения. И что шофер пьяный, сама выдумала.

Бежан тоже пока не знал, имеет ли сей факт какое-либо значение, но на всякий случай попросил по возможности подробно о нем рассказать.

А потом Яцек счел целесообразным объяснить мотивы своего прихода в комендатуру полиции.

— Видите ли, пан комиссар, ведь кто-то же отправил старушку на тот свет. И как раз я был там.

Появляется версия: я положил глаз на богатую наследницу и постарался, чтобы она скорее получила наследство. Такой уж я нетерпеливый. Так вот, говорю вам, — не я! И наоборот, в моих интересах, чтобы пан нашел преступника, чтобы так дело не осталось, вон сколько у нас нераскрытых преступлений, уж и не знаю, раскрывают ли хоть что-то? А мне ни к чему, чтобы, как в том анекдоте; то ли у него часы украли, то ли он украл, не хочу, чтобы такое потом за мной тянулось. И вообще, поверьте, нет во мне преступных наклонностей, возможна», случалось вам и с такими людьми встречаться.

— Случалось иногда, — ответил комиссар полиции.

Видимо, не очень убедительно ответил, Яцек счел своим долгом добавить:

— Да нет, вы не подумайте, что уж так совсем нет. Случается мне иногда в такую ярость впадать — себя не помню, не такой я безгрешный, как слеза сиротки, но уж если бы кого и пришил, так в сердцах и не ради бабок. И хочу, чтобы насчет меня у вас не было сомнений, так что доказывайте!

Парень ушел, а оба полицейских долго молчали, Роберт, ровесник Яцека, целиком и полностью разделял мнение парня о криминогенной обстановке в стране и беспечной полиции, которой на это наплевать. Карьера Роберта в полиции в самом начале пресеклась из-за молодого здорового энтузиазма честного парня, которому сразу дали по рукам, чтобы не лез куда не надо, вот и пребывал в помощниках, на вторых ролях в Отделе особо тяжких преступлений. Бежан, старше Роберта лет на пятнадцать, представлял собою уже другое поколение, н обладал немалым опытом.

— Что скажешь? — заговорил старший по званию и возрасту.

— Парень не врал! — не сомневался Роберт, — Знаю, что скажешь, сейчас никому на слово нельзя верить, но есть же и теперь честные люди! Да и факты говорят в его пользу. В данном случае я бы поверил ему на все сто. И пусть меня увольняют!

Тоже пойду в таксисты.

— В таком случае беремся за Мартинека. Нет, не сейчас, вечером он наверняка заявится на Йодловую. Сейчас же начнем действовать по списку.

Пожилых людей легко и днем застать дома.

* * *

— Завещание вообще сложная вещь, — рассуждал комиссар Бежан, когда вечером они с помощником ехали на Йодловую. — У Ванды Паркер могли быть братья и сестры, а мы с тобой не проверили.

— Но она сама была убеждена в этом, а уж проверяла наверняка.

— После войны, может, и проверяла, но тогда все перемешалось. Даже если ее братья и сестры погибли, у них могли сохраниться дети, которым сейчас за пятьдесят, а у этих детей — свои дети, и тоже взрослые. И если кто из них обнаружится, хоть и не близкая, но прямая родня, тогда можно ее завещание признать недействительным, поскольку сама завещательница не знала о наличии такой родни.

— Ты ведешь к тому, что дети тех детей, вернее, один ребенок прихлопнул старушку, чтобы теперь можно было завещание признать недействительным?

— Как одна из версий. Неизвестно, удастся ли добиться отмены завещания, тот самый ребенок может надеяться, что удастся. Прогони эту зануду перед нами, тащится, как черепаха... Надо посоветоваться с нотариусом, позвоню ему. Хотя, как позвонить в такой дождь?

Дождь имел прямую связь с телефонами. Как всегда, с началом дождя телефоны на Мокотове, одном из варшавских районов, отказывались нормально работать и откалывали такие номера, что руки опускались. Когда Бежан попытался позвонить подозреваемым Вуйчицким, чтобы предупредить о визите полиции, упрямый телефон соединял его то с прачечной, то с продовольственным магазином, то с какой-то пожилой, глухой, но очень любопытной особой, то еще с кем-то, столь же ненужным. Иногда телефон вообще не соединялся, иногда никто не поднимал трубки, что отнюдь не означало, что комиссар дозвонился до нужного номера. Плюнув, комиссар забрал Роберта и отправился без предварительного звонка.

Потрудились оба полицейских на совесть, каждый из них обработал по шести человек из списка.

Все они, за исключением одной престарелой варшавянки, знали Войцеховского, вспомнили, что он расспрашивал их об адресе какой-то девушки, называл Ванду Паркер. Одна из пожилых женщин даже смутно помнила эту Ванду, встречались еще до войны, а о расспрашиваемой девушке ничего не знала. Другие и Ванды не помнили. С трудом удалось Роберту отделаться от разговорчивой склеротички, уверявшей, что Войцеховский — это ее покойный жених, погибший в Варшавском восстании.

Если все эти двенадцать человек и говорили кому о Ванде Паркер, ни один из них этого не помнил.

По дороге к подозреваемым, а дорога оказалась долгой, ехали в часы пик, да еще после дождя, Роберт Гурский последовательно пытался исходить из мотива. И из общего хаоса у него постепенно всплыли Меланья со своим Павлом, поскольку она была одной из наследниц, а он собирался на ней жениться. Оба какое-то время находились вместе на втором этаже дома после того как старушка уже уединилась, и теперь оба давали друг другу алиби.

А на Йодловой тем временем разыгралось новое представление. Домой Доротка заявилась почти в невменяемом состоянии. Нет, трамвай она уже пережила, но вдруг у самого дома кто-то запустил в нее камнем. Он просвистел мимо уха в тот момент, когда девушка нагнулась, чтобы подтянуть спустившуюся молнию на сапожке. Отчетливо видела она этот камень, огромный, и попади он ей в голову — конец. Отпрянув и бросившись к дому, Доротка уже потом сообразила: видимо, камень не бросили, им хотели огреть ее сзади по затылку, кто-то размахнулся, но, поскольку она внезапно нагнулась, не удержал в руках уже занесенного камня и выронил его. Она даже оглянулась, но людей не заметила, только вроде бы мелькнула у соседней калитки чья-то тень да кусты затрещали.

Перепуганная Доротка попыталась рассказать теткам о сегодняшних неприятностях, но, естественно, сочувствия у них не нашла.

Меланья презрительно пожала плечами.

— Истеричка! И откуда у тебя эта мания преследования?

Фелиция и вовсе пропустила мимо ушей взволнованный рассказ девушки, проворчав:

— Может, принцесса соизволит пораньше возвращаться, тут кое-какие дела накопились. В нашем доме, видишь ли, скончалась американская подданная, придется тебе отправиться в посольство, от них требуются официальные бумаги, свидетельство о смерти или еще что-то в этом духе.

— Уперлись и не хотят отправить Вандзин прах Войцеховскому в урне, — обиженно сообщила Сильвия, — Купила травки? Так давай.

Меланья не упустила случая поиздеваться над племянницей.

— А сорок разбойников на тебя не напали? Что то много ты напридумывала, надо же, кто мог в тебе предположить такую богатую фантазию? То машина пытается тебя сбить, то тебя под трамвай толкают, то вот теперь кто-то пытается камнем размозжить голову. Может, просто надо осторожнее ходить по улицам и быть внимательнее, а не мечтать о принцах.

— Вот и подвернулся принц! — захихикала Фелиция, которая все-таки что-то услышала. — Спае от верной смерти под колесами трамвая.

И тут Доротка расплакалась. Уж на что была закаленной, никогда не реагировала на придирки теток, старалась не принимать близко к сердцу, а вот сегодня не выдержала. Должно быть, слишком сильные нервные перегрузки достались сегодня на ее долю.

И она хороша, нашла, кому жаловаться, у кого искать сочувствия. Да нет, она и не искала, но хоть какой-то интерес могли бы проявить эти гарпии! Опять же глупо ожидать, что их может она заинтересовать.

Даже если бы ее пришибли камнем, заявили бы наверняка — сама виновата, да еще потребовали, чтобы она сама и хлопотала о своих похоронах.

Мартинек сидел тихо, как мышь под метлой, стараясь не попасть бабам под горячую руку. Сильвия вырвала у девушки из рук фирменную сумку «Хербополя». При виде слез Доротки, Меланья с Фелицией наперебой заговорили:

— Камень! Может ты его придумала, этот камень? И откуда он мог свалиться?

— Прекрати истерику, говорю же, делом пора заняться! Носит тебя нелегкая неизвестно где. Возвращалась бы раньше домой, глядишь, и не приключились бы с тобой такие вещи.

— Да придумывает она, хочет нам показать, какая она важная персона, все только и охотятся за нею.

— Да где ей смотреть по сторонам? У принцессы два жениха, никак не может решить, которого предпочесть. Поплачь, поплачь, распухшие глазки очень украшают девушку, женишкам еще больше понравишься.

У Сильвии было одно на уме:

— В нашем Загсе не выдают справку о смерти, потому что Вандзя не успела у нас даже прописаться. Надо в американское посольство отправляться.

Не можем же мы похоронить ее у себя в садике! Как никак ты главная наследница, могла бы и позаботиться о покойной.

— Как же, побеспокоится она. За ней разбойники гоняются, до того ли ей!

— Ох, какие же вы все противные! — вырвалось у Доротки, и она взбежала по лестнице наверх.

Там ей тоже негде было спрятаться. Комната по-прежнему завалена полураспакованным фрахтом бабули, даже присесть негде, некоторые вещи не поместились в комнате и вывалились на площадку лестницы. Девушка ненадолго заперлась в ванной, но тут же в дверь принялась колотить Меланья, которой конечно же тут же приспичило в ванную. Доротка быстро ополоснула зареванное лицо холодной водой, размазав макияж, немного успокоилась и спустилась в гостиную, больше некуда было деться. А там уже ссорились Фелиция с Сильвией.

— Почему поставила на верхнюю полку? Мне там не достать.

— Так не доставай, кто тебя заставляет.

— Идиотка! Можешь свои ставить на верхнюю, а мои оставь на нижней! Мартинек! А ну быстро в кухню и переставь на нижнюю мои чашки!

— Мартинек, не смей! Он мне салатницы перебьет.

— А, принцесса появилась-таки, не взирая на покушения! В таком случае, ваше высочество, заварите чай!

— Пусть сначала пообедает! Надоело выбрасывать несъеденное.

— Скажите, какая экономная стала...

Именно в этот момент заявились полицейские.

За дверью было слышно ссору, бабы орали все одновременно, не слушая друг друга. Мартинек подумал и решил без приказа открыть дверь. Лучше, чем подвергать опасностям свою жизнь в кухне. В холле появилась заплаканная Доротка, и тут между ног Бежана шмыгнул какой-то кот, а за ним с громким лаем бросились две собаки. Псы чуть не сбили с ног Роберта, устоял благодаря тому, что ухватился за что-то на вешалке в прихожей. Доротка, хоть и в расстроенных чувствах, успела молниеносно захлопнуть кухонную дверь.

— А ну тихо! — прикрикнула она на собак. — Пошли вон! Будьте же людьми!

— Что тут за шум? — сердито крикнула Фелиция, появляясь в дверях гостиной. — Опять псы Борковских? Не смотрят соседи за своими собаками. Мартинек, зачем ты их впустил?

— Я полицию впустил, а не собак, — робко оправдывался Мартинек.

— А это, проше пани, две большие разницы, что бы вы ни думали, — съязвил Бежан. — Во всяком случае гонять котов мы еще не научились.

Такой уж это был дом, что тут даже самые добродушные люди ощущали вдруг в себе потребность язвить и огрызаться. В воздухе, что ли, висела атмосфера агрессивности? Во всяком случае комиссар поймал себя именно на таком чувстве, что и отметил с присущей ему честностью и скрупулезностью. Ладно, попытался он себя успокоить, сейчас все войдет в норму.

Может быть, и вошло бы, ибо собаки послушно и даже весело, с чувством хорошо исполненного долга, покинули дом без возражений. Но в кухне остался соседский кот. Сидел на самом верху буфета, под потолком, подобно декоративному изваянию, и не собирался слезать.

— Вышвырните его! — раздраженно крикнула Фелиция. — Не терплю кошек!

— Как! — возмущенно отреагировала Сильвия. — Выбросить за дверь, чтобы там бедную кисаньку растерзали хищные псы?! Это ведь божья тварь.

— Я тоже божья тварь и имею право жить в собственном доме так, как мне нравится!

— Собственном, собственном! — передразнила сестру Меланья. — Этот дом не только твой. Наш общий.

Предупреждая очередной взрыв ярости тетки Фелиции, Дорота попыталась разрядить атмосферу:

— Сейчас я его отнесу, пусть только собаки уберутся подальше. Он сам спустится, когда совсем успокоится. Идите, идите отсюда, кота я беру на себя. А пока заварю для всех чай.

Все три тетки на редкость дружно покинули кухню, правда, каждая продолжала что-то ворчать. На пороге кухни остался Роберт Гурский, с удивлением обнаружив, что держит в объятиях чье-то меховое манто. Откуда оно взялось? И вообще расследование этого, казалось бы, простого дела, оказалось чревато множеством неожиданностей.

— Вы уж извините, — сказал он Доротке. — Вот, я нечаянно оборвал вешалку... Не собирался, из-за собак. Как теперь пришить?

— Тетка Сильвия пришьет. Не волнуйтесь, ее заставят пришить, — ответила Доротка, которую больше интересовал кот на буфете. Не сводя с него глаз, задравши голову, девушка сделала попытку заставить животное спуститься. Кис-кис, иди сюда, бедняжка, не бойся, не вышвырну тебя за дверь, пока эти нехорошие собаки там сшиваются. А хочешь, отнесу тебя домой? Кис-кис...

Кот не отзывался. И правильно, под дверью время от времени взлаивали и повизгивали собаки. Доротка поставила чайник на газ, и опять занялась котом. Роберт кашлянул, желая переключить внимание девушки на себя. Доротка повернулась к молодому человеку.

— Да вы не переживайте, — сказала она. — Повесьте пока так, как получится, кажется, там у нас есть свободная вешалка, я имею в виду деревянные плечики. Это шубка Меланьи. Не пойду к ним, пока кота не отнесу домой. Они жуткие бабы, я уж привыкла, мне все равно, но кота в обиду не дам.

— Почему же они жуткие? — поинтересовался Роберт, все еще не выпуская из рук шубку.

И вот так стоя на пороге кухни и прижимая к груди двумя руками манто, молодой аспирант выслушал излияния девушки. Она и сама не понимала, как это получилось, но остановиться не могла. Может потому, что нашелся наконец человек, которому можно рассказать об ужасных происшествиях этого дня, пожаловаться на свою невезучую участь, просто пожаловаться, не обязательно рассчитывать на сочувствие. И сразу стало легче, Доротка вдруг успокоилась, заварила чай и вынула из холодильника кусок рыбы.

— Из-за рыбы уж он обязательно-глезет, — пояснила девушка. — Я его знаю.

Роберт наконец отозвался, оторвал от груди шубку, пытаясь ее аккуратно скрутить штопором:

— Вам невероятно повезло, что подвернулся спортсмен. Кто такой?

— Откуда же мне знать? Кис-кис! Ну глупенький, спускайся, разве я тебе когда плохого желала?

Сказал — зовут Владек, борец, из общества «Легия». Я его искать не собираюсь, хотя он и спас мне жизнь. Очень, очень ему благодарна.

— Еще бы! А вот камень.., большой, говорите?

— Да с половину моей головы. Только такой... продолговатый, не круглый. И ощущение, что его не бросили, а держали в руках, собираясь сзади огреть по голове, спаслась лишь потому, что неожиданно нагнулась. Хотя сомневаюсь, кому понадобилось меня убивать? Если бы хотел, мог и без камня.., чем-нибудь другим. Ну спускайся, глупенький, поешь, смотри, какая вкусная рыбка... И все это меня сегодня доконало, слишком много для одного дня. Пришла, хотела пожаловаться, а тетки еще и насмехаться принялись. Ну я и разревелась. Вы не думайте, вообще-то я не плакса.

Не сводя горящих глаз с завлекательной рыбки, которую Доротка подняла как можно выше, чтобы мог увидеть во всей красе, кот решился наконец покинуть безопасное место. Осторожно спустился, осторожно обнюхал рыбу и вдруг жадно принялся ее пожирать.

— Очень прошу, постойте здесь еще немного, — торопливо произнесла Доротка видя, что полицейский собирается наконец избавиться от шубки. — Пусть он спокойно поест. И если кто из теток сюда попрется, стойте столбом на пороге. Или отвлеките внимание шубкой, не то здесь опять разрачится тайфун, и с котом случится нервный припадок, а он не заслужил такого обращения. Он не виноват.

В этот момент и в самом деле послышался громкий раздраженный окрик:

— Где же чай ? Подохла она там, что ли? Мартинек!..

Делегированный за чаем Мартинек вежливо постучал по спине застывшего в дверях кухни полицейского.

— Они чаю желают, — конфиденциально информировал парень.

Полицейский не пошевелился. Доротка ответила:

— Передай им, уже разливаю. И немедленно возвращайся, отнесешь поднос, мне надо отнести кота. Да только, ради Бога, возвращайся немедленно, а не через час! И плевать мне на то, что они там делают, пусть хоть поубивают друг дружку.

— Не поубивают, ведь там мой шеф! — неожиданно для себя успокоил девушку Роберт.

— Вы их не знаете, им и вашего шефа убить ничего не стоит. А для начала они его прикончат психически. И уже не будет похож на человека. А ты ешь, ешь спокойно, тебя я в обиду не дам, бедная кисанька. Люблю кошек.

Мартинек неожиданно быстро вернулся и забрал поднос со стаканами чаю. Роберт все еще стоял с манто в руках, которое ему жутко мешало, но он боялся нарушить неожиданно доверительную атмосферу, установившуюся между ним и подозреваемой, которой явно нужно было выговориться, под влиянием ли испытанного шока или просто в приливе искренности, а он знал, что не может упускать такой возможности. И знал, их этому учили — любое изменение внешней конфигурации может нарушить доверительную атмосферу, и уже ничто не в состоянии будет восстановить ее.

— А что, им уже случалось кого убивать? — поинтересовался Роберт.

Похоже, Доротка совсем забыла, что откровенничает с полицейским. Она изливала душу, как болтала бы с подружкой, если бы у нее таковая имелась.

— При мне такого не случалось, я имею в виду — сколько себя помню, во всяком случае мне об этом неизвестно, ни о каких трупах не знаю. А вот прикончить человека психически для них — раз плюнуть И если меня не совсем замордовали, так это просто чудо, сама не знаю, как держусь. Кажется, Меланья прикончила племянницу своего бывшего мужа. Психическое расстройство бедняги выразилось в том, что она заболела анорексией, знаете, отвращение к пище, просто ничего есть не могла, чуть не померла. Я не сомневаюсь, это тетка ее довела до такого состояния, еще до того, как они развелись. Она кого угодно доведет, Сильвия же своего мужа довела до сумасшествия, он от нее сбежал аж в Африку. Центральную! Ну разве нормальный человек, убегая от жены, рванет в Африку? А этот может и в Сахару угодил, бежал, куда глаза глядят. Но все это было еще до моего рождения, об этом мне рассказывали. И муж тетки Фелиции тоже стал ненормальным, хотя она и отрицает это. Но разве с ними можно не спятить? Я бы удивилась, если бы не спятили.

— Чем же они так допекли своих супругов? — заинтересовался Роберт, и поймал себя на том, что это интерес не служебный, ему просто по-человечески хочется знать.

— Точно не знаю. Говорят, Сильвия все время требовала от мужа денег, а бедняга красть не умел.

Муж Фелиции вроде бы педант и не смог переваривать ее безалаберности. Меланья, ясное дело, издевалась над своим безостановочно, ведь она словечка по простоте не скажет, все язвит, ну какой мужчина такое выдержит? Ага, вот молодец, все съел, теперь пошли домой, там отдохнешь, успокоишься, сам виноват, должен бы уже остерегаться этих собак, сам знаешь, они глупые, тебя они загрызть и не думают, просто развлекаются, чего ж ты их так боишься? Ладно, ладно, тебе лучше знать, как поступать. Ну, пошли.

Взяв наевшегося кота на руки, Доротка вышла из дому, а Роберт, все еще не выпуская шубки из рук, с порога проследил за тем, куда девушка пошла. Оказывается, к соседям, в третий дом по той же стороне улицы. Позвонила у калитки и передала кота с рук на руки какой-то женщине.

— Вот теперь я совсем успокоилась, — сказала она, вернувшись. — Ну что пан все держит эту шубу? Повесьте на вешалку. Давайте и мы с вами выпьем чаю.

Тем временем Бежан, сидя за столом, пил свой законный чай, слушал разговоры хозяев и ломал голову над тем, почему его молодой друг застрял где-то в прихожей. Бежан настроился на Мартинека, но пока словечка ему не сказал, решив во что бы то ни стало поговорить с глазу на глаз, не в этом оглупляющем бабьем обществе. Общество меж тем не бездействовало.

— Я уверена, пан полицейский наверняка нам не сообщит, но я уверена — убийцу он ищет не только среди нас, — совершенно игнорируя полицейского говорила Меланья Фелиции. — И именно поэтому отобрал у нас все перчатки.

— Завтра вы получите их обратно, — не выдержал пан полицейский.

— Слава Богу, зима на носу. Хорошо еще, что хоть шерстяные оставили, отобрали лишь кожаные...

— И что же, явился негодяй, убил Вандзю, а теперь уперся, чтобы Доротку прикончить? — отозвалась Фелиция. — Считаешь, маньяк действует?

— Почему обязательно маньяк? — обиделась за неизвестного злоумышленника Сильвия. — Может, у него есть свои причины. Уважительные.

Бежан опять не выдержал и встрял в бабий трен.

— Кто уперся прикончить панну Дороту»?

— Да есть такой...

— Выдумала она все...

— Уверяет, на нее несколько раз покушались....

— Стоп! По порядку! — приказал комиссар. — Пусть отвечает одна и толком.

— Лично я не намерена повторять ее идиотские выдумки, — фыркнула Фелиция. — Уши вянут!

— А чего им вянуть? — не понимала Сильвия. — Доротка главная наследница, к тому же и после нас ей все достанется, лакомый кусочек для любого убийцы!

— Значит, этот убийца после Доротки и нас пришьет, чтобы самому унаследовать? Так кто же эта такой? — кипятилась Фелиция.

— Говори, говори, раз придумала! — откровенно насмехалась над Сильвией Меланья.

— Откуда мне знать? — отбивалась Сильвия. — Ведь у каждой из вас может быть.., внебрачный ребенок, теперь он подрос и крови жаждет. И денег!

— Замолчи, кретинка!

— А лестница тебе ни о чем не говорит? — издевательски поинтересовалась Меланья.

Сильвия в долгу не осталась:

— Не возражаю, с лестницей, возможно, и приятнее общаться, чем с вами, да только она пока мне ни словечка не промолвила.

— Потому как мозгов у тебя — кот наплакал.

Мне вот промолвила.

— У тебя с мозгами еще хуже! — обиделась Сильвия. — Лестница, видите ли, ей сообщила...

— Что сообщила лестница? — хотела знать Фелиция.

— Да то же самое, что и вот этому пану полицейскому. Ишь сидит, молчит в тряпочку. А сказала она о том, что кто-то ею воспользовался. Раз ни одна из нас, а я не сомневаюсь, что и Мартинек к ней не прикасался...

— Избави Бог! — поспешил откреститься от лестницы Мартинек.

— ., то значит, это сделал некто посторонний.

Влез на балкон, распахнул дверь, как раз Вандзе засквозило, вошел в комнату и убил ее. Потом слез и поставил лестницу туда, куда ему было проще.

— И правильно сделал! — похвалила злоумышленника Сильвия. — До этого она и в самом деле лежала в дурацком месте, очень неудобно было каждый раз тащить ее за кучи хвороста, битого кирпича и старых досок, какой смысл...

— А такой смысл, чтобы в глаза не бросалась! — накинулась на глупую сестру Фелиция'. — Может, я не желаю, чтобы перед домом торчало такое сомнительное украшение... А там ее не видно. И будет лежать там, где я велю'!

— Тем более, что вся за кучами не помещается, есть шанс, кто-нибудь зацепится и ногу сломает, — дополнила Меланья. — Бесплатное развлечение, у нас здесь так их не хватает. Неужели до сих пор не доходит, что в доме побывал кто-то посторонний?

До пана капитана уже дошло, а до тебя нет? Ох, извините, может, вы пай майор, а я вас капитаном обозвала, но вы не представились своим воинским званием. И наверняка этот пришелец был в перчатках, а поскольку перчатки тоже оставляют разные следы...

— А вы откуда это знаете? — вырвалось у Бежана.

— Я уже высказала просьбу не считать меня дебилкой! Моих сестер — считайте, для этого у вас есть все основания, но меня — прошу покорно не приравнивать к ним! У меня свои амбиции.

Итак, если суммировать перчатки, лестницу, сквозняк, то выстраивается довольно убедительная цепочка, не правда ли? И полагаю, по сравнению с полицией мы находимся в более выгодном положении. В отличие от нее мы знаем, что ни одна из нас не приканчивала Вандзю. Мы в этом убеждены, а полиция только допускает, как одну из версий. И вообще вы, пан полицейский, имеете право удивляться...

Тут Меланья прервала монолог, чтобы положить на свою тарелку оставшийся кусок кекса, как всегда непропеченного.

— Ваш кусок, — сказала она Бежану. — Вы не любите непропеченное? Так я доем, не возражаете?

— Чему я имею право удивляться? — хотел знать Бежан.

— Нам удивляться! Что мы вот так свободно болтаем, а не смотрим исподлобья и подозрительно друг на дружку, не запираемся одна от другой.

У нас что на уме, то и на языке, уж вы с этим смиритесь. Мы не какие-нибудь мимозы, о нет!

Даже если бы одна из нас и пристукнула Вандзю, мы бы не впали в истерику и не принялись ее безоговорочно осуждать. Но нет, ничего такого тут не произошло, ни одна из нас не стукнула Вандзю крокетным молотком, хотя честно признаюсь, иногда очень хотелось. К тому же должна признаться еще в одном. Мы думали, Вандзя нам оставит.., ну, не знаю, можно было предположить, что она миллионерша, что у нее целый миллион, даже два, половина Доротке, нам бы досталось по триста тысяч на нос, а это не такая сумма, чтобы из-за нее сидеть всю оставшуюся жизнь. О том, что Вандзя была богатенькой миллионершей, что у нее оказалось целых сорок миллионов, мы узнали уже потом, и именно от вас, пан полицейский, хотя, возможно, вам и неприятно это слышать. Да, кстати, когда похороны?

Фелиция давно отвлеклась на какие-то свои мысли, монолога сестры не слушала, ухватила лишь последний вопрос и на него отреагировала.

— Доротке надо оформить все в американском посольстве.

— Тело уважаемые пани могут взять завтра, — вежливо ответил комиссар Бежан, внимательно слушавший Меланью, но не спускавший глаз с Мартинека, который, явно довольный, что все о нем позабыли, размеренно и безостановочно жевал с блаженным выражением на лице.

— А что мы с ним сделаем? — скривилась Сильвия. — Положим вот на этот стол в гостиной, и все соседи будут приходить и пялиться?

— Спятила? — прикрикнула на сестру Фелиция. — И что, на Вандзе будем обедать? Нет, такими вещами занимается Бюро ритуальных услуг, но им нужна бумага из посольства. Да куда же подевалась Доротка?

Доротка вошла, неся поднос с чаем для себя и Роберта. Тот шел следом, уже без манто.

— Вот я, никуда не делась. Кота относила. Ладно, завтра схожу в посольство, но мне наверняка понадобятся какие-то документы.

Меланьин монолог явно адресовался Бежану, и тот не упустил из него ни словечка, хотя приятного услышал мало. Конечно же, проклятые бабы догадались обо всем. И как же неосторожно он поступил, сам сообщил им размеры суммы в завещании американки. Да, до этого они не знали о сорока миллионах, нотариус подтвердил. Так глупо проболтаться! Хорошо хоть, не все выболтал...

— У нас в секретариате вы получите все необходимые документы, — заверил он Фелицию. — И если не возникнут какие осложнения в посольстве — а полагаю, не возникнут, то дня через три-четыре можно будет похоронить покойницу. С могилой осложнений не предвидится?

— У нас целых два фамильных склепа, — откусив от своего кекса информировала Сильвия. — И даже три, ведь у Вандзиных родных, Роеков, тоже имеется фамильный склеп. Надо бы проверить на Повонзках. Доротка...

— Прекрасно, разорвусь на несколько кусков, и один отправлю на Повонзки! — угрюмо» пошутила Доротка.

— И нечего огрызаться! — оборвала племянницу Фелиция. — Склеп Роеков обязательно надо разыскать. У них наверняка все в черном мраморе и места забронированы на девяносто девять лет вперед. Вот интересно, для чего придумали такой идиотский срок, не знаете? Чтобы вместились три мировые войны? Проще ведь назначить сто лет. Так что, будь любезна, уж сделай, что велят старшие.

Возьми своего Яцека с его такси, теперь тебе денежек хватит.

Упоминание о Яцеке пригодилось Бежану, сразу вспомнил, зачем они с Робертом явились сюда.

Старший комиссар подождал, пока младший коллега не покончит со своим чаем, поднялся с места.

— Ну, не буду больше отнимать времени у хозяек, нам пора. Однако, у меня есть парочка вопросов к пану, — обратился он к Мартинеку. — Будьте добры, пожалуйте с нами в комендатуру.

— О, вы его арестовываете? — обрадовалась Сильвия.

— Да нет, с чего пани взяла? Просто несколько вопросов...

— Пожалуйста, верните его завтра, он таки не докончил закреплять мойку, приходится мыть руки над ванной, — решительно потребовала Фелиция. — Ему там надо приделать кронштейн, угломер я уже купила.

— Да отдам я его еще сегодня!

Роберт Гурский сделал начальству какой-то непонятный знак и обратился к присутствующим торжественным тоном:

— И еще у нас просьба: сегодня панна Дорота ни в коем случае не должна выходить из дому! Она нам нужна.., у нас к ней важные вопросы, можем позвонить в любую минуту. Учтите, просьба категорическая!

Хотя категорическая просьба полиции являлась для Бежана полной неожиданностью, он важным кивком подтвердил всю ее категоричность.

— Домашний арест! — обрадовалась Меланья. — Ну принцесса, добилась!

— А все из-за твоего глупого языка и безответственной болтовни! — добавила Фелиция. — Нечего впадать в истерику!

— Вот уж никогда не думала, что от полиции может быть такая польза, — пробормотала под нос Доротка, с удовольствием откусывая непропеченный кекс...

* * *

Бежан, видимо, интуитивно понял, с кем имеет дело, и допрос Мартинека провел в правильном ключе.

— Главное для нас — установить точную хронологию, — начал он, сев за стол и усадив Мартинека напротив. — Очень надеюсь на вашу помощь в этом отношении. Когда вы первый раз услышали о Ванде Паркер?

Мартинек ни секунды не промедлил с ответом.

— Когда потребовалось прибивать полку в чулане. Так меня подгоняли, так торопили! Оказывается, гостья приезжает.

— Вы об этом с кем-нибудь говорили?

— Еще сколько! С пани Фелицией.

— Нет, за исключением женщин, проживающих в доме пани Фелиции.

Мартинек честно задумался. По лицу было видно — честно.

— Говорил! Такой вымотанный в тот день вернулся домой, что дома всем рассказал, ну да они меня не слушали. Одна сестра слушала. Ее даже это заинтересовало, не полка, конечно, а пани Ванда. Она еще сказала — тянет людей на родину, когда состарятся. Вот и она знала одного такого, что у нас всю жизнь прожил, а под старость вернулся к себе в Афганистан, чтобы помереть...

— Вы рассказывали дома, что пани Ванда богата?

— Ясное дело, рассказал! И что богатому квартиру купить — раз плюнуть, она как раз собиралась купить, пани Фелиция говорила. И что из родных у нее никого тут не осталось, вот и разыскала свою крестную внучку, чтобы было к кому приехать.

И что завещание тут составит, отпишет все внучке и Богу душу отдаст.

— И о чем еще вы рассказывали дома?

— Больше ни о чем, потому что сестра отправилась к себе домой, а остальные спать.

— Прекрасно, это в первый день. А в последующие кому и что вы говорили?

Мартинек опять задумался, на сей раз долго вспоминал.

— А в последующие дни только о ней и говорили, но больше про мойку. Я еще про кронштейн вспомнил...

— Если можно, о пани Ванде.

— О пани Ванде всю дорогу говорили. Никто не знал, когда она точно прибывает, потому что ее письмо затерялось. Ну и предположили — летит вокруг света.

— Об этом вы тоже рассказали сестре? Или еще кому?

— Нет, никому. То есть, да, сестре. В те дни мать приболела, так что сестра у нас каждый день бывала, а так она редко приходит. Сестре было интересно про пани Ванду слушать, ну я и рассказывал.

— И больше никому, только сестре?

— А кому же еще? У меня и времени не было.

Уж наработался я в ту неделю — сил нет! И на лекции ходил, и потом допоздна при мойке вкалывал, а еще приходилось по магазинам угломер искать. Жуткое дело.

— А на лекциях никому не проболтались?.

— Да нет, как-то к слову не приходилось...

Похоже, Мартинек очень жалел, что никому больше не рассказал о приезде пани Ванды, вон как это, оказывается, нужно пану полицейскому, кайся теперь. Знай он раньше, уж бы постарался, всему городу разболтал. Бежан не знал, что и думать. Неужели этот великовозрастный придурок и в самом деле не понимает, почему ему задают такие вопросы, неужели в этой пустой голове не рождается никаких ассоциаций? Трудно поверить в такое счастье.

— Да вы не переживайте, — великодушно успокоил он парня, — нет так нет. Расскажите, что было потом.

— А потом пани Ванда приехала, аккурат я прибирался в чулане. Вы не представляете, пан полицейский, сколько наработался! Уж там набралось барахла — девать некуда, все выносил и выносил, а тут еще пани Фелиция мне ногу отдавила, я с мусором выхожу, а панна Дорота как раз привезла американскую старушку. На Яцеке привезла. А потом я о ней с Яцеком говорил, он меня на пиво пригласил, почему не пойти, если приглашают, ведь верно ? За пивом я ему, Яцеку значит, много чего порассказал, как там у нас; все обстоит и так далее.

Яцек почему-то комиссара не заинтересовал.

— Ас сестрой или с кем еще вы говорили об американке после ее приезда? С какими другими особами?

— В этот день другие особы отпали, потому как я сразу пошел к сестре, ведь мать приболела, я пану уже говорил, и почти не готовила еды, так что домой незачем было возвращаться. А сестре я рассказал, что вот, приехала американка... Ага, тут еще к ней, к сестре значит, соседка зашла, подруга ее, живут в одном доме, дверь в дверь, так она тоже слушала и смеялась. И еще они с сестрой говорили — хорошо иметь в родне миллионершу, обязательно оставит свои денежки. Причем немного даже с сестрой поспорили. Сестра была за Доротку, а соседка говорила — все Фелиции оставит, как старшей, я еще порадовался, мне бы это было на руку. А оказалось — сестра угадала. Панне Дороте почти все завещано.

Старший комиссар пришел в чрезвычайное волнение, хотя постарался этого не показать. Стоп, одергивал себя, никаких скоропалительных выводов, н если этот недоумок говорит правду...

— Очень хорошо. Продолжайте, проше пана. И в хронологическом порядке. Что было потом?

Многозначительно наморщив лоб, Мартинек опять задумался, вспоминая.

— А потом пани Ванда завела привычку дубасить по полу молотком. Даже не потом, а сразу же по приезде и начала. Хронологически — в первый же вечер, — А вы ежедневно бывали в доме Вуйчицких?

— Почитай, каждый день.

— А у сестры?

— Нет, у той каждый день не поешь. Приходилось через день. Знаете, пан полицейский, скуповата она... Но тут один раз вдруг меня даже сама пригласила, хотя особо не радовалась, когда я приходил. А тут пригласила. Как раз, когда пани Ванда собиралась к нотариусу, чтобы написать завещание. Говорила — все им оставит, а больше всех Дороте, но договорилась с нотариусом на следующий день, а в тот день к нему ходила пани Фелиция. Надо же было узнать. И нотариус сказал, что пани Ванда и в самом деле очень богата, вот только не любит за себя платить, или не может, я не совсем понял. А потом была уже та пятница, но я вернулся домой и ни с кем не общался...

— Минутку. Расскажите сначала о том случае, когда сестра специально пригласила вас. Соседка присутствовала ?

— Ясное дело.

— И о чем вы в тот день рассказывали?

— Да вот как раз о планах пани Ванды и о том, что собирается все родным отписать, а больше всех Доротке.

— Как фамилия вашей сестры?

— По мужу Прухнякова.

— А соседкина?

— Фамилии ее не знаю, а зовут Вероникой.

Ни с того ни с сего Роберт Гурский, до сих пор молчаливо слушавший, вдруг задал неожиданный вопрос:

— А как звали мясника, которому после Перикла досталась Астазия?

— Клеон, — без запинки ответил смертельно озадаченный Мартинек. — Только он был не мясник, а скорняк, тот, что шкуры выделывает. Какое отношение он имел к пани Ванде?

— Благодарю вас, — сухо ответил Роберт и опять замкнулся.

Мартинек бросил на него искоса подозрительный взгляд и, наклонившись к Бежану, конфиденциально поинтересовался:

— Он что, кроссворды разгадывает?

— Иногда, и, представьте, на службе! — так же вполголоса конфиденциально ответил Бежан и повысив голос, задал следующий вопрос:

— Итак, в четверг, то есть накануне пятницы, вы последний раз рассказывали в доме сестры о пани Ванде?

— Откуда! Потом еще сколько раз рассказывал, ведь только ей и было интересно, моих стариков такие вещи не колышат. А брата и вовсе. Но тогда пани Ванду уже убили...

Бежан остановил разогнавшегося свидетеля:

— А теперь, пожалуйста, не торопитесь, подумайте хорошенько и дайте ответ. Вы ни с кем больше не говорили о пани Ванде кроме Яцека, сестры и ее соседки? Никому ни словечка не рассказали о том, что происходит в доме Вуйчицких? Ни словечка о богатой американке? Никому? Ни знакомому, ни случайному человеку?

Честный парень задумался надолго. Аж вспотел с натуги, так старался вспомнить. И наконец сокрушенно покачал головой.

— Нет, проше пана. Никому. А все из-за проклятой мойки? Ведь все силы из человека выжимала, до сих пор я еще не кончил с ней. Света божьего из-за нее не видел, не до разговоров было. А главное, пришлось все время проводить на Йодловой.

Так что вы уж извините, пан комиссар...

— Ничего, на нет и суда нет, А все-таки кое в чем вы помогли нам, во всяком случае тот один удар молотком вы слышали...

— Слышал! — обрадовался Мартинек. — А как же, очень даже слышал!

— Больше у нас нет вопросов. Спасибо. Можете быть свободны. Да, кстати, куда вы намерены отсюда отправиться?

— К сестре, куда же еще?

И тут в голосе до сих пор улыбчивого и благо-. душного пана комиссара вдруг прозвучали такие грозные раскаты, что перепуганный Мартинек вскочил и встал навытяжку.

— Ни в коем случае! Немедленно возвращайтесь прямо домой, никуда не сворачивая, и ждите наших распоряжений! Мы позвоним! Это приказ.

Вы слышали, что и панне Дороте полиция запретила выходить из дому.

— Но у сестры тоже есть телефон... — заикнулся было Мартинек.

— Нам лучше знать! — гаркнул офицер полиции. — Повторяю: немедленно возвращайтесь домой, по дороге никуда не заходя, и безотлучно сидите у телефона! Мы можем позвонить в любой момент. Телефон тоже не занимать! Чрезвычайное положение. Конечно, если вы предпочитаете побыть в камере предварительного заключения...

— Нет, нет, не предпочитаю, спасибо...

— В таком случае извольте выполнять наши распоряжения! Иначе мы вынуждены будем принять меры.

Бежан явно переборщил. Мартинек струхнул не на шутку.

— А в случае чего брата придушить?

— Что? — не понял комиссар.

— Мой брат вечно висит на телефоне.

— Сколько вашему брату лет?

— Семнадцать.

Комиссар сурово нахмурился.

— В таком случае сообщите ему о нашем распоряжении, взяв слово молчать. Скажите, — его гражданский долг воздержаться на этот вечер от болтовни по телефону. Не прикасаться к телефонной трубке, вам понятно?! Итак, немедленно домой и ждать наших распоряжений!

* * *

— Первый раз такого встречаю! — сказал Роберт Гурский, когда свидетель вышел из кабинета.

— С чего ты вдруг Перикла вспомнил? — полюбопытствовал начальник.

— Хотел убедиться, что он не полный кретин и хотя бы фамилии не перевирает. Оказывается, эрудированный парень, кое что помнит из древней истории.

— Твое мнение о парне.

Роберт попытался связно изложить свои впечатления. Случай намного сложнее, чем с Яцеком. Там Роберт чувствовал полное доверие к парню, можно сказать — они с Яцеком одной крови. С Мартинеком все гораздо сложнее. Он сам по себе являлся если не проблемой, то во всяком случае загадкой.

Нечто неопределенное, не то безнадежно глупое, не то ловкач себе на уме. А если даже и ловкач, то такой.., добродушный, вряд ли опасный для окружающих, вряд ли хищник. Не лгал, это ясно. Настолько уверовал в собственную непогрешимость, что даже в голову ему не пришло как-то доказывать — он вне подозрений. Видимо, все сказанное им — правда. Роберт даже подумал: если бы такая правда грозила кому-то высшей мерой, парень ни на минуту не свернул бы с пути истины, не задумываясь, к чему могут привести его показания. Этот человек просто не в состоянии проявить заботу ни о ком в мире, кроме себя, любимого. Правильно охарактеризовала его панна Дорота, девушка неглупая.

Все эти соображения промелькнули в голове и сформулировались в коротком резюме:

— Он не лгал, Бежан кивнул. Он пришел к такому же мнению, а хотел знать, что думает Роберт. Все-таки разница в двенадцать лет сказывается, ассистент же с подозреваемым — представители одного поколения, им легче понять друг друга.

Итак, Мартинек говорил правду. И не важно по какой причине, по наивности ли, по глупости, или в силу горячего желания помочь органам, правопорядка.

— Ладно, с ним пока все. Что ты собирался мне сказать о Доротке? Она тебе о чем-то сообщила?

Роберт в подробностях передал начальству излияния девушки, упомянув и кота, и проклятое манто. Бежан слушал внимательно.

Так вот почему ты запретил ей выходить из дому! Правильно сделал. Надо пообщаться с тем спортсменом, завтра отправлю кого-нибудь из наших в «Легию»'. Знаешь, я уже сомневаюсь, — может, не следовало выпускать Мартинека?

— Ты его здорово напугал, он и не прикоснется к телефонной трубке.

— Но брату расскажет, и родителям. А брата мы под домашний арест не посадили. Холера, и сейчас никого не найду, чтобы покараулил у его дома, н дома сестры.

— Так ты полагаешь...

— А ты нет?

— Основания имеются. Только вот мотива не вижу...

— Или эта самая Доротка что-то знает, о чем сама не знает, так часто случается, вдруг, что услышала от покойной, или все дело в деньгах, которые она наследует. Интересно, кто станет ее наследником. Тетки?

Роберт Гурский закончил юридический и был подкованным молодым следователем.

— Дети, супруги, родители, близкие родственники — сестры, братья, именно в таком порядке, и дети всех перечисленных выше, — без запинки процитировал он. — Родственники во втором и третьем колене. Причем правило распространяется в обе стороны, состояние внука может наследовать дед.

— А кто имеется у панны Дороты? Ну, тетки, родные сестры ее матери. Детей вроде ни у одной нет, но надо проверить. Далее: сестры, братья? Не родные, а, скажем, единокровные, может, у ее отца появились еще дети, или у матери были внебрачные, а мы о них ничего не знаем. Кстати, об отце Доротки тоже. Уж на что болтливые у девушки тетки, а об этом ни одна не пикнула.

— Гарпии-то они гарпии, но не станут же убивать племянницу ради денег? — вслух размышлял Роберт. — Хотя, и не такое случалось. Да нет, тут техническая сторона дела исключает их. Машины нет, а если под трамвай какая толкнула, то тетку девушка даже в толпе бы опознала. С камнем и вовсе, все были дома, когда вернулась.

— Совсем не обязательно им лично этим заниматься, — рассудительно заметил Бежан. — Наняли платного убийцу, причем заранее, лишь только стало известно о приезде пани Ванды. Заметь, информацию о приезде богатой старушки тщательно скрывали от племянницы, чуть ли не до последнего держали в тайне, все три сговорились. Заговор! А когда узнали, что она одна получает в наследство втрое больше, чем каждая из них...

Роберту версия Бежана в общем понравилась.

— И еще нельзя забывать о Павле Дронжкевиче, — напомнил он комиссару. — О наследстве он тоже узнал в пятницу, но о богатой старухе мог знать и раньше. А если женится на Меланье, станет богатым. Ага, но в таком случае, — встревожился вдруг аспирант, додумав до этого места, — в таком случав родной дом для Доротки становится опасен, могут и ее прикончить, как перед этим пани Ванду. Не за Мартинеком надо проследить, а за нею!

— Не думаю, — возразил Бежан, хотя и не очень уверенно. — Все покушения на девушку происходят вне дома. Бабы не глупы, не могут не понимать, что вторая смерть в доме им даром не пройдет. Все-таки дождутся, когда племянница из дома выйдет. Если, конечно, покушаются на ее жизнь. А мы с тобой пока не располагаем достоверными данными, что это действительно попытки убить девушку, а не простое стечение обстоятельств, что вполне возможно. Бывают такие черные полосы в жизни человека. Так что в любом случае нам надо как можно скорее проверить обе версии. И это еще не все. Остается множество непроверенных людей, которые могли разболтать кому попало о наследстве богатой американки. Хотя бы сотрудники нотариальной конторы, клиенты, которые случайно там оказались, да мало ли кто еще!

— Ладно, тогда не станем терять время. За кого принимаемся, за Дронжкевича или сестру Мартинека?

— Уже поздно. Эх, жаль, не узнал, есть у сестры дети... В таком случае, ты возьми на себя Дронжкевича, а я нотариуса. С ним и дома можно побеседовать.

У жены комиссара Бежана сегодня опять было дежурство, а у аспиранта Роберта Гурского пока жены и вовсе не было, так что их ничто не связывало, и можно было заполночь продолжать расследование.

* * *

Меж тем на улице Йодловой в доме №25 его обитательницы тоже не скучали.

Багаж крестной бабули не только занимал много места и лишил жилплощади Сильвию с Дороткой. Он еще и вызывал большой интерес. Уже поверхностные раскопки показали, что во фрахте таится пропасть необыкновенных вещей: бальные платья, совершенно не надеванные, нарядные туфельки, высоченные каблуки которых украшали алмазики, норковые и песцовые палантины, немного покоробившиеся веера и очень длинные бальные перчатки, истекающие золотом кофейные фарфоровые сервизы, разобранный на составные части старинный секретер, мужской фрак, раковины южных морей и прочее, и прочее.

Разобрать полностью багаж старушки хотелось всем четверым, но больше всех настаивала на этом Сильвия. Кроме любопытства, ею двигало естественное желание обрести наконец свою постель. То, что на ней испустила дух Вандзя, Сильвию совсем не отпугивало. Тетку ненавязчиво поддерживала Дорота, мечтавшая унаследовать после нее чуланчик.

Иногда раскопки делали большой шаг вперед, например, когда один из ящиков не стали распаковывать убедившись, что в нем находятся одни альбомы с фотографиями. Его сразу, по распоряжению Фелиции, снесли в ее комнату, где она собиралась на досуге не торопясь просмотреть фамильные фотографии. Тяжелый ящик несли Доротка с Меланьей, Фелиция, пыхтя, семенила рядом, «распоряжалась и ругала Ванду за то, что не догадалась повынимать фотографии, тогда не нужно было бы такую тяжесть пересылать за океан. Ладно, сама стара и глупа, так Антось мог посоветовать. И чем только они там думали?

В следующем ящике оказались тотемы американских индейцев. Развернув множество слоев папирусной бумаги, Фелиция извлекла один, потрясенная, долго рассматривала, потом выдала заключение:

— Ничего, есть на что посмотреть. Вот только куда такое поставить? Ладно, пусть пока полежит в ящике, потом придумаем.

— А это тоже украшение индейцев? — вертела Сильвия в руках бальную накидку из страусовых перьев. — Не могла же Вандзя такое носить. Может, метелочка для обметания пыли?

Доротка занялась бальными платьями, завалившими ее кровать.

— Куда их девать? Не знаете, ям обязательно нужно висеть, или можно сложить? Жалко выбрасывать, совсем новенькие.

— Сложи обратно в коробку, — приказала Фелиция. — Ничего с ними не сделается, еще полежат. Надеюсь, бриллианты на каблуках не настоящие? И как она могла на таких ходулях бегать?

— Могла, ты же сама видела — всю дорогу на высоких каблуках.

— Ах, какой халатик! — в восторге вскричала Сильвия. — Послушайте, можно я его себе возьму, а? Такой широкий, что на меня налезет.

Остальные женщины обернулись, разглядывая Сильвию, завернувшуюся в совершенно невероятный халат. С одной стороны пурпурно-золотой, с изнанки он переливался золотом в голубых и зеленых тонах, и был каких-то невероятных размеров, метров сто материи пошло на него, не меньше. Доротка молча любовалась захватывающим зрелищем, Фелиция с Меланьей обозревали сестру критически.

— Не халат это, а накидка на слона, — высказала предположение Меланья. — Какого-нибудь магараджи...

— Ладно, бери, — неохотно согласилась Фелиция, — только, Бога ради, не показывайся в нем на глаза посторонним, человека кондрашка хватит.

Под слоновьей накидкой обнаружились еще два альбома с фотографиями, и это обстоятельство вызвало перерыв в раскопках. Фелиция решила просмотреть их немедленно, обе сестры спустились с нею, воспользовавшись случаем передохнуть. Доротке дали распоряжение по возможности навести в комнате порядок, как — ее дело.

Доротка, оставшись одна, немедленно поволокла на чердак один ящик за другим, сопя и пыхтя, потому что затолкать что-либо на чердак было тоже не просто. Часть твердых предметов удалось засунуть под кровать Сильвии, посуду девушка перетащила в кухню и порассовала по шкафам на свободные места. Пустые коробки она вынесла к мусорному баку, деревянные же ящики присовокупила к кучам хвороста, сложенным в садике за домом.

Очень довольная тем, что в комнате стало просторней, присела отдохнуть, но тут ее громко позвали снизу: тетки желали чаю. А ведь еще не мешало бы подмести лестницу и убрать с нее остатки упаковки. Устала сегодня, но зато не придется этим заниматься завтра. Тут же вспомнила — завтра как раз приходит делать уборку пани Стефча. Вот и чудесно, пусть все так до завтра и остается.

Доротка спустилась вниз. В гостиной, ясное дело, гремела дискуссия. Доротку выгнали в кухню и велела заняться чаем.

— Ты и должна прекрасно помнить, ведь у нас есть точно такое же фото, ты его тысячу раз видела, — твердила Сильвия старшей сестре. — Чтобы этого не помнить уж и не знаю какой нужно быть склеротичкой! И вот тоже наша семья, смотрите, смотрите: папочка, мамочка, этот, как его... Войцеховский и Вандзя! От нас получила!

Фелиции надо было на чем-то отыграться и она схватила другой снимок.

— Может, скажешь, что и эту фотографию тоже от нас получила? — насмешливо спросила она. — А ведь она сделана всего десять лет назад. Вот, написано! И в Америке щелкнули. А вот этого типа я знаю.

— Какого типа? — заинтересовалась Меланья.

— Да вот этого, что рядом с Вандзей стоит.

— Покажи... Езус-Мария! Доротка, дай лупу!

Доротка только что принесла чай и собиралась присесть, передохнуть. Как же, передохнешь с ними!

Девушка отыскала лупу, предусмотрительно вытащила из ящика письменного стола еще одну, филателистическую, и зажав обе в руке, наконец села за стол.

Все три тетки зависли над фотографией, сталкиваясь лбами.

— И мне его личность знакома. Кто это может быть?

— О, вот он еще на одном снимке. Видите, рядом с кактусом стоит.

— Дай посмотреть. Доротка, лупу!

Доротка сунула Фелиции большую лупу.

— Дай и мне посмотреть!

— Не выдирай лупу. В доме должна быть еще одна.

Не поднимаясь со стула, Доротка сунула Меланье вторую лупу.

— Да, тот самый, — констатировала Сильвия. — А раз я его знаю, вы должны знать тем более.

— Ну-ка, погодите! — вскричала вдруг Меланья. — Надо бы взглянуть на наши альбомы. Не очень старые. Доротка...

Доротка помнила, где хранятся альбомы с фамильными фотографиями. И сладким, как мед, голосом — в конце концов, должны же и к ней перейти какие-то фамильные гены по женской линии — ехидно поинтересовалась:

— Тетя Фелиция, ты разрешишь поискать в твоей комнате?

До Фелиции не сразу дошло. Она продолжала возмущенно выкрикивать:

— Если у них был там какой-то наш знакомый, почему тогда они с Войцеховским столько времени нас разыскивали? фотография десятилетней давности... Этот знакомый прекрасно знал, где мы проживаем, раз мы все его помним, только пока не вспомнили, кто он такой. Не мог же умереть.. Ты чего хочешь? Что за манера перебивать старших!

— Я только попросила разрешения поискать в твоей комнате альбомы с фотографиями, не очень старыми.

— Ну, так и знала! Эта склеротичка затащила их к себе в берлогу, теперь фиг найдешь! — рассердилась Меланья.

— Люблю иногда на досуге рассматривать фотографии, — пояснила Фелиция. — А копаться в своих вещах никому не позволю.

— Раз так, иди и принеси сама!

Фелиция неторопливо, с достоинством удалилась к себе, еще по дороге стараясь вспомнить, куда она могла засунуть альбомы. Кажется, и в самом деле начала их перед сном просматривать, да заснула.

Обычно в таких случаях и книги, и альбомы выскальзывали из ее рук и заваливались под кровать.

Скорее всего, и этот там валяется. Альбом с фотографиями, благодаря своему формату, удалось сразу же выискать в куче скопившихся под кроватью книг.

Пока Фелиция разыскивала у себя альбом, Меланья в гостиной, как-то странно взглянув на Доротку, поинтересовалась:

— Там, наверху ты навела полный порядок?

— В принципе да, только заметать не стала. А так все прибрала.

— Мой халат.., он где? — встревожилась Сильвия.

— Его я прятать не стала, лежит на тетиной кровати.

— А почему не замела? — хотела знать Меланья.

— Потому что завтра все равно приходит Стефча, а я сегодня очень устала. И вы снизу кричали, чай требовали.

— А я уже сегодня смогу спать на моей кровати? — не унималась Сильвия. — Так я сразу бы и переехала. В чулане мне тесно.

— Нет, пойди и хотя бы в комнате окончательно прибери, лестницу можешь оставить Стефче.

Доротка уже собиралась отбиваться, очень она устала сегодня, а завтра Стефча приберет, Мартинек может ей помочь, но вдруг сообразила: в конце концов, не так уж много там работы, а уже сегодня появляется шанс занять чуланчик. Да, надо занять его именно сегодня, сразу после того, как Сильвия освободит помещение, не то Фелиция непременно успеет набить его новым барахлом, и тогда прощай мечты о собственном уголке.

— Вот, подавись! — швырнула Фелиция альбом на стол перед Меланьей. Та принялась просматривать его только после того, как убедилась, что Доротка отправилась наверх, выполнять ее поручение.

Сестры с некоторым удивлением следили за Меланьей, которая искала фотографии с явным волнением.

— Ну, вот она! — с торжеством произнесла Меланья. — Память у вас, коровы!

— Ты что как с цепи сорвалась? — прикрикнула на нее старшая сестра. — В чем дело? О, Езус-Мария! Дайте лупу!

— Тихо, не то Доротка услышит, — прошипела Меланья.

— Что вы там нашли? — заинтересовалась Сильвия. — Покажите!

Схватив вторую лупу, Сильвия вырвала альбом у Фелиции и тоже взглянула на фотографию.

— Но ведь это же.., это же Анджей, ее отец! — не веря своим глазам пробормотала она.

— Тихо! — прошипела снова Меланья.

— Почему тихо? Она же знает, что у нее был отец. И сто раз видела его фотографию.

— Но не знает пока, что ее отец десять лет назад был в Америке. И наверняка был знаком с Вандой, иначе не стоял бы в кактусах рядом с незнакомой бабой, вежливо поддерживая ее под руку. Ванда уже тогда была в таком возрасте, что ухаживание можно исключить.

— Дай-ка еще взглянуть...

Какое-то время три сестры в молчании сравнивали снимок десятилетней давности с той фотографией, которая хранилась в их альбоме и насчитывала двадцать три года, столько, сколько было Доротке. Сомнений не осталось, это один и тот же человек, только на американском снимке он немного старше. И на американской фотографии он снят в обществе Вандзи Ройкувны, а на их — рядом с их умершей сестрой Кристиной, матерью Доротки.

Придя к такому выводу, положили наконец фотографии и уставились друг на дружку, пока еще не зная, о чем данный факт свидетельствует.

— Помню, Анджей ужасно не любил фотографироваться, — вдруг скачала Сильвия. — За то короткое время, что они с Кристиной были вместе, или старался сам фотографировать, потому на других фото его и нет, или поворачивался спиной, вот как на этом.

— А это я сама его щелкнула, неожиданно для него, — вспомнила Фелиция. — Еле успел отвернуться, потому и вышел размазанный.

Меланья торжествовала.

— Я, это я его опознала! Вы без меня и не сообразили бы. Значит, он там был, значит, Вандзя его знала. Надо это скрыть от Доротки.

Последнюю фразу услышала спускавшаяся с лестницы Доротка и замерла. Возмущенно подумала — ну что за люди! Опять что-то замышляют, опять стараются скрыть от нее вещи, наверняка важные. И вспомнила свои же слова, сказанные нотариусу — надо было бы давно подслушивать, о чем они шепчутся, а от нее скрывают. Ладно, раньше не подслушивала, теперь уже ничего не поделаешь, упущено, но вот сейчас станет подслушивать, чтобы опять не застали ее врасплох! И девушка замерла в прихожей, хотя очень неудобно было держать огромный ворох бумаги, веревок, целлофановых пакетов и прочего упаковочного мусора.

— А зачем от нее скрывать? — возразила Фелиция исключительно ради того, чтобы пойти наперекор Меланье. — И какое это вообще имеет значение? Ну, был он там десять лет назад и что? Небось, уже нет. А если и остался, что такого?

Помните, еще тогда все знали, что собирается махнуть в Штаты.

— К Вандзе?

— Да не знал он Вандзи! Когда Кристину крестили, Анджея еще на свете не было.

— Я тоже ничего не понимаю, — недовольно призналась Сильвия. — Ну и что такого, что Анджей был там? Каждый имеет право уехать, куда хочет. Ну, постарел немного, но еще мужчина в самом соку, не старик, силы есть, почему не поехать?

И почему это скрывать от Доротки? Она по отцу не тоскует, даже не вспоминает о нем, считает, наверное, что он давно помер.

— Но ото же ее отец!

— Отец, который ее ни разу не видел! И взаимно. Да может, его уже и нет на свете. Почему же скрывать? Думаешь, с ней истерика случится?

Ведь эти наши фотографии с отцом она много раз видела.

Доротка догадалась — речь идет о ее родителях, Она тоже не понимала, почему от нее надо такое скрывать, почему ей нельзя показывать какую-то фотографию ее отца. Девушка знала о нем все.

Знала печальную историю матери, внезапно увлекшейся парнем, которого ее сестры не одобряли, знала, что они так и не оформили их связь, и давно с этим смирилась. Отец признал дочь и позволил записать на свою фамилию, и на этом его заботы о дочке закончились. Доротка не знала, как воспринимала ее мать такие отношения, ей же вполне достаточно было и того, что есть нормальная метрика, в которой фигурируют все требуемые данные и которая не осложняет ей жизнь. Возможно, девушка, став старше, даже испытывала нечто вроде понимания, ведь если мать была хоть немного похожа на своих сестер, то неудивительно, что отец не спешил сочетаться с ней законным браком. И лучше уж иметь отца неизвестного, чем спятившего от семейной жизни, а это могло с ним случиться.

— Ну и глупые же у меня сестры — сил нет! — раздраженно кричала Меланья, позабыв о конспирации. — Неужели знакомство Анджея с Вандзей вам ни о чем не говорит?

— О чем оно должно нам говорить? — удивилась Сильвия.

— Пока еще сама не знаю, надо подумать, но уверена — о чем-то говорит. Далекоидущем...

— Так уж сразу и далекоидущем! — скривилась Фелиция. — Все зависит от того, какого рода было их знакомство. Может, один раз случайно оказались на пикнике, организованном какими-нибудь общими знакомыми, поляками-земляками. Ведь обе американские фотографии, которые кажутся тебе такими далекоидущими, сделаны в один и тот же день на одном и том же месте. Видишь, одинаковые кактусы? Может, они с Вандой и словом не перекинулись.

— Разуй глаза, слепая команда! Он с ней рядом стоит! Под ручку ее держит!

— Любой джентльмен возьмет старушку под руку. А никто из вас, надеюсь, не возразит, что Анджей был хорошо воспитан.

Сильвия упорно ничего не понимала, ни о чем не догадывалась.

— Да если бы даже и знал ее, что с того? — удивлялась она.

— Ну кретинки, ну кретинки! — уже орала Меланья на весь дом, Доротка и наверху бы услышала. — Десять лет назад они были знакомы, а спустя пять лет она уже не могла его разыскать?

— Америка большая. Исчез из поля ее зрения, — предположила Фелиция.

— Уехал и не оставил адреса, — предположила Сильвия.

— А до Ванды не дошло, что фамилия Доротки — Павляковская?!

Тут уж до сестер дошло, и —Доротка на лестнице тоже заинтересовалась. Действительно, в этом что-то есть...

— Сначала Вандзя разыскивала не Павляковскую Доротку, а Кристину, — не очень уверенно возразила Фелиция.

— А Анджей не мог ей сказать, что Кристина умерла? Ведь он об этом прекрасно знал. На похоронах был.

— Ну, тогда я не знаю, — сдалась Фелиция. — Говори, что тебе приходит в голову? Анджей знал Вандзю, Вандзя была знакома с Анджеем и что?

Из-за этого мы теперь должны повеситься или дом поджечь?

— Нет, — ответила Меланья сразу успокаиваясь. — Нет, должны сделать выводы.

— Только не я! — сразу отмежевалась Сильвия.

— А мы такого от тебя и не ждем. Прежде всего, не говорите Доротке...

— Да перестаньте вы! — сказала Доротка, входя в гостиную. — Я уже давно стою под дверью и слушаю, хотя вас на всей улице слышно, не обязательно подслушивать. И не понимаю, почему не следует мне говорить об этом. Прекрасно же знаете, что по поводу отца я не испытываю никаких комплексов. Совсем его не знаю, кажется, был порядочный человек, не проходимец какой-нибудь. Нет у меня к нему и претензий насчет того, что не взял меня к себе. Ведь не исключено, он женился, а мне еще не хватало мачехи-мегеры, может, давно сжила бы меня со свету. Так что, если надо подумать над проблемой, пожалуйста, я тоже могу. Итак, выяснилось, мой отец знал крестную бабулю в Штатах. В Штаты каждый имеет право поехать, у каждого есть, вернее, была возможность встретиться там с бабулей. И что?

Тетки, онемев от неожиданности, молча уставились на такую новую такую деловую Доротку, к тому же согнувшуюся под тяжестью упаковочного мусора.

— Ишь, нашлась мыслительница, — проворчала Меланья, первой приходя в себя. Но на этом ее ирония выдохлась, больше она ничего не добавила.

— И что? — подхватила Сильвия. — До чего ты додумалась?

— Чаю хочется! — закончила Фелиция.

Чай — дело обычное, Доротка привыкла к этой обязанности и в данном случае тоже не протестовала. Вот только обе руки заняты... Автоматически сложив на колени Меланье всю кучу мусора, причем Меланья так же автоматически обхватила его обеими руками, Доротка повернулась и ушла в кухню.

Меланья опомнилась.

— Она что, спятила? Чего это мне мусор сунула?

— Чтобы ты вынесла его на помойку, — предположила Фелиция.

Меланья в ярости раскрыла рот, чтобы призвать к порядку эту обнаглевшую племянницу, но раздумала. Сердито фыркнув, она вышла из дому с охапкой мусора. В конце концов, ей сунули мусор приличный, не вонючий и не липкий, ладно, так уж и быть.

Дождь уже прекратился, но дул сильный ветер и в воздухе чувствовалась промозглая сырость. Неприятная погодка! Меланья бегом пробежала по дорожке к калитке, где стоял мусорный бак, бросила в него свою ношу и бегом вернулась к дому. Горела лишь лампа над входной дверью, освещая вход и дорожку к калитке, весь остальной участок был погружен во тьму. И все же Меланье вдруг показалось, что перед освещенным окном гостиной что-то шевельнулось. Притормозив у двери, Меланья всмотрелась внимательней, даже сделала шаг назад. Штора в окне была задернута, оставалась лишь узкая щель яркого света, в которой и мелькнула чья-то тень. Нет, наверное показалось, ничего там не шевелится. Меланья минуту подождала, холод пробирал до костей, ведь выскочила, как была, в халате.

И все-таки сделала назад еще два шага. И в этот момент кто-то прильнувший к стене дома отскочил в темноту и свернул за угол. Меланья не стала поднимать крик, опрометью кинулась в дом и нажала за вешалкой на выключатели ламп наружного света. При этом с вешалки на нее свалилось ее собственное манто, кем-то просто наброшенное на другие пальто. Когда, накинув его, она выскочила в садик, там уже никого не было.

— Холера! — раздраженно буркнула она, повыключала яркие лампы, оставив лишь одну над входной дверью, попыталась повесить шубку, обнаружила, что у нее оторвана вешалка и вернулась в гостиную.

Ни Доротка в кухне, занятая заваркой чая, ни Сильвия с Фелицией, занятые обсуждением насущной проблемы в гостиной, не заметили яркого света за окнами.

— Меланья в чем-то права, — рассуждала Фелиция. — Если Вандзя была знакома с Анджеем, что-то же она должна была знать. Жаль, раньше не знали, теперь уж ее не расспросишь.

— А что если расспросить Войцеховского? — предложила Сильвия и зевнула во весь рот. — Ну, я пошла спать, пусть Доротка принесет мне чай наверх. А вы можете позвонить ему и прямо спросить.

— Разорюсь я на этих международных разговорах!

— Вандзя заплатит, — сухо напомнила Меланья, усаживаясь за стол. — Ведь ты же получишь наследство.

— Ты тоже.

— Можем заплатить все поровну. А Сильвия права, давай позвоним Антосю, что нам стоит? Надо же все выяснить.

— Звони, кто тебе мешает.

Тут вошла Доротка с чаем. И сразу услышала два распоряжения:

Меланья:

— Принцесса, извольте позвонить Войцеховскому.

Фелиция:

— Отнеси наверх чай для Сильвии.

У Доротки не было сил ссориться с тетками.

Этот кошмарно длинный день оказался для нее очень тяжелым. Девушка поставила поднос на стол и молча взглянула на Фелицию. Не выдержав ее укоризненного взгляда, тетка сдалась:

— Ну ладно, сначала Сильвия, потом Войцеховский, ведь с ним дело может затянуться.

— А если она еще чего попросит, скажи, что занята, — прибавила Меланья.

Сильвия, разумеется, попросила. Правда, постельное белье после Ванды она сменила сама, но забыла внизу книжку. Никакого сомнения — читать ее она все равно не будет, заснет сразу же, как голова коснется подушки, но тем не менее потребовала книгу принести. И кое-что из нижней ванной, зубную щетку с пастой непременно, да еще крем для лица. И куда-то задевался дополнительный плед.

Плед Доротка молча извлекла из-под одежды, наваленной на ее кровати, а что касается остальных просьб, то оставила их без внимания.

Внизу Меланья встретила ее упреками:

— Копаешься ты по-страшному! Удивляюсь, что на работе как-то справляешься. А еще Мартинека ругаешь за медлительность. Давай-ка быстрее садись и вызванивай Войцеховского!

Доротка так же угрюмо принялась дозваниваться до Войцеховского. Рот раскрыла лишь для того, чтобы, услышав мужской голос по ту сторону трубки, спросить, он ли у телефона. Меланья вырвала у нее трубку из рук. Фелиция поспешила в свою комнату, чтобы взять трубку параллельного телефона и тоже участвовать в беседе. Доротка имела возможность подключиться к ней, подняв трубку в комнате Меланьи, но возможностью не воспользовалась. Села за стол и взяла в руки свой стакан с чаем, надеясь на минутку покоя.

Войцеховский был чрезвычайно удивлен, услышав о знакомстве Вандзи с Анджеем Павляковским.

— Нет, я ничего об этом не знал. К тому же фамилия... Павляковский! Когда я сообщил Вандзе, что фамилия Доротки Павляковская, у Ванды никаких ассоциаций не возникло. Нет, точно, эта фамилия ей ни о чем не напоминала. А что за снимок, где сделана фотография?

— Точно мы не знаем, но наверняка у вас, в Америке. Может, переснять и выслать вам копию?

— Нет, высылайте факсом! Там скорее придет.

Знаете, вы меня удивили. Господи, сколько же я тогда намучился, устанавливая фамилию дочери покойной пани Кристины!

— Но фотография цветная...

— Ну и что? У меня факс цветной. Разумеется, Вандзя могла знать людей, о которых я и понятия не имел, конечно, все это были поляки, с американцами она мало общалась, но это было давно. В последние годы она редко с кем встречалась, ведь большинство польских эмигрантов перемерло, а молодые уже стали американцами. Вот Вандзя и почувствовала себя одинокой. Не исключаю того, что пан Павляковский даже мог гостить у нее десять лет назад.

Когда пришлете фотографию, я тут порасспрашиваю людей. Признаюсь, после отъезда Ванды у меня такое ощущение, что абсолютно нечего делать...

Положив трубку, Меланья рассмеялась:

— Нет, он просто трогательный! Яснее не выразить, как же его наша Вандзя достала.

Вернувшаяся в гостиную Фелиция поинтересовалась:

— У него-то факс цветной, а где ты думаешь цветной разыскать?

— При чем тут я? Пусть Доротка похлопочет. В крайнем случае подключим Мартинека, молодежь такими вещами интересуется.

— А у тебя в редакции нет такого?

— Есть, но я бы не хотела, чтобы у меня в редакции знали...

— Да пусть знают, что тут такого, зато бесплатно!

— Тебе главное — бесплатно. А мне придется вдаваться в объяснения с коллегами.

— Понятно! — обрадовалась Фелиция. — Подозреваешь своего обожаемого Павлика?

— Дура ты, что еще сказать?

Доротка сидела по-прежнему молча, удовлетворенно прислушиваясь к ссоре теток. Сообразив, что она тоже лицо заинтересованное, бесцеремонно прервала их ссору, заметив равнодушно:

— Полиция. У них наверняка есть цветной факс.

Полагаю, они обрадуются вашему открытию, наконец что-то новенькое. А о результатах узнаем от Войцеховского.

Затормозившие на всем скаку тетки молча смотрели на племянницу, потом переглянулись.

— А прикидывалась ветошью, — по привычке съехидничала Меланья;

Фелиция же лихорадочно соображала, соглашаться или, как всегда, принять чужое мнение в штыки. Предложение подкупало уже тем, что исключало денежные расходы.

— Ну, не знаю, — важно произнесла она. — Не уверена, что они оказывают такие услуги населению. Впрочем, поступай как знаешь. Можешь им позвонить, они свой телефон оставили...

* * *

Свой автоответчик инспектор Бежан прослушал лишь в полвторого ночи, вернувшись домой. И очень порадовался. Настолько, что с трудом удержался от немедленных действий.

Две цветные фотографии Вандзи с Анджеем полетели в Штаты утром следующего дня. Учитывая разницу во времени, ответа от Войцеховского можно было ждать лишь во второй половине дня.

Бежан с помощником решили в оставшееся время подвести итоги достигнутого.

— Дронжкевич клянется, что о наличии пани Паркер узнал лишь в пятницу, то есть в день убийства, — докладывал Роберт. — Меланья не трезвонила о ней, не говорила ни Павлу Дронжкевичу, ни кому другому. По ее словам, разумеется. Вполне возможно, они с Дронжкевичем обычно встречаются или у него, или на служебных мероприятиях, так что он в их доме мог и не появляться на той неделе. У меня создалось впечатление, что и он не из болтливых, свои отношения с Меланьей старается не афишировать. Признался, что давно подумывает о женитьбе, но она не желает. В последнее время наверняка еще сильнее подумывает. А не афиширует главным образом потому, что моложе ее, а ты знаешь, как у нас люди относятся к таким. Богатая баба, вот он и польстился. А он давно за ней ухлестывает, возможно, там чувства серьезнее, но есть препятствие: он хотел бы иметь ребенка, а она ясно заявила — рожать не собирается. Мы с ним общались за рюмочкой, Павел расклеился и признался, все, о чем сейчас мечтает — чтобы какая-нибудь девушка ему родила, все равно кого, а он женится на Меланьи и они будут это неизвестно что воспитывать вместе, в любви и согласии. Ну и в комфорте. Но сомневается, что Меланья на такое пойдет, она баба с характером. Так что ее богатство для него не цель жизни, хотя честно признал, многое в последние годы куплено на ее деньги. Машина в том числе.

— Теперь она станет еще богаче? — заметил Бежан.

— Он эго понимает. Даже планы строил. Возможно, теперь смогут вместе отправиться отдохнуть куда-нибудь в интересное место или выехать за границу с целью сделать сенсационный репортаж.

— Твои соображения.

— Если откажется от мечты о ребенке и женится на Меланье, станет автоматически ее наследником, хотя неизвестно, кто первый покинет этот мир.

Уверил меня, что ни с кем на эту тему не говорил, сам понимаешь, для него тема щекотливая. Решает ее сам, много в последнее время думает над этим, но к окончательному выводу еще не пришел. Имею соображение: после известных событий Меланья ему кажется и моложе, и красивее. — Надеюсь, это тебя не удивляет, — подвел итоги начальник. — Лично я тоже полагаю, она не занималась рекламой богатой старушки, так что эту пару пока оставим в покое. Ага, рассказал, что они делали тогда наверху?

— Сначала и в самом деле выбирали снимок для публикации, а потом немного.., ну. повозились немного. Поэтому он сразу спустился, а ей пришлось задержаться, чтобы поправить прическу и привести в порядок макияж. А поскольку он видел, в каком состоянии оставил женщину, решительно утверждают — за то короткое время, что она задержалась наверху, никак не могла успеть привести себя в порядок и пристукнуть старушку. Звуков никаких подозрительных не слышал, отдельного стука тоже. И знаешь, у меня создалось впечатление, что о своих личных планах и вообще событиях того вечера этот тип говорил откровенно, раскованно, ничего не пытаясь скрыть. Заикаться начал и попытался что-то скрыть, когда перешел к положению дел на работе, такое там змеиное гнездо — кошмара ну да нас с тобой в данный момент вся эта грязь и криминальные махинации не колышат.

Бежан кивнул.

— Ты прав. Теперь о моем нотариусе. Тоже посидели за рюмочкой, не стану скрывать, коньячок всегда себя оказывает. Выяснилось что персонал в конторе — люди проверенные, работают давно, из молодежи одна только секретарша, но дочка хорошего знакомого. Никогда раньше из его канцелярии ни одного словечка не просочилось. А вот за клиентов он поручиться не может, их контора так глупо устроена, что слышимость в ней на все сто. Несколько кабинетов, несколько нотариусов, секретариат, посетители ожидают в коридоре, а перегородки между отдельными комнатами тонкие и не везде доходят до потолка. Он с коллегами давно привык к беседам вполголоса, если говорить негромко — все в порядке. Но пани Паркер привыкла говорить громким и пронзительным голосом, и тогда, у него на приеме, почти кричала, разорялась так, что во всех уголках наверняка было слышно.

А его самого ожидали трое клиентов в коридоре, нет, в коридоре две штуки сидели, а третий находился в секретариате, там работал его помощник, так они могли слышать каждое слово пани Паркер. Вот сейчас.., через полчаса, обещал позвонить и сообщить мне фамилии всех трех, на всякий случай. Если исключить его самого и его проверенный персонал, это единственные люди, которые могли в подробностях ознакомиться с последней волей нашей покойницы.

Роберт недоверчиво покачал головой.

— Ну и что из этого? Может, даже с интересом слушали, да им какое до этого дела? Конечно, если никто из них не связан ни коим образом с родней пани Паркер или ее наследницами.

— Скоро мы об этом узнаем. И поговорю с Войцеховским, сегодня же позвоню, хотя рановато, надо дать ему время пообщаться с людьми, порасспрашивать. Если кого-нибудь обнаружит, тогда напустим на них тамошних полицейских, они быстрее и профессиональнее снимут показания, хотя я бы предпочел поговорить по-дружески, не официально. Жаль, нет возможности слетать туда. Правда, я не знаю английского, то есть знаю, да плохо, но ведь пани Паркер и вовсе им не владела, общаться пришлось бы с поляками.

Роберт оживился.

— А может, все-таки имеет смысл?

— Времени в обрез. Давай-ка все-таки займемся той Павляковской, которая фигурирует в списке лиц, общавшихся о Хубеком. Вот адрес, может, она еще там живет.

— Но ведь при опросе заявила, что ничего не знает.

— Заявить можно, что угодно, а ты проверь. И при случае пообщайся с мужем, ведь она Павляковская по мужу.

— Давай уточним, кого именно мы хотим найти.

— Мы хотим найти человека, которому оказалась на руку смерть Ванды Паркер и которому может оказаться выгодна смерть Дороты Павляковской. Не обязательно эти две линии сходятся в одну, могут быть самостоятельные дела. Что касается Доротки, ее ближайшими наследницами являются тетки, но еще ближе — ее отец, о котором мы с тобой не подумали. Так что думай теперь...

А Роберту и думать было нечего, он юридически все уже разложил по полочкам.

— Панна Дорота унаследовала крупное состояние. Вряд ли она убила завещательницу, завещание законное, оформление правильно. В случае скоропостижной смерти Дороты, ее состояние должен унаследовать ближайший родственник, в данном случае отец. Неважно, что с ее матерью они не были расписаны, дочь он признал официально...

Зазвонил телефон, Бежан записал фамилии, продиктованные нотариусом. Роберт терпеливо пережидал.

— Понятно, — повторял вслух Бежан. — Супруги Ковальские, Иоланта и Тадеуш, адрес.., телефон... Ханна Выстшик, по делу о наследстве, адрес... И все? Нет, нет, не обижайтесь, я обязан спросить, вам я доверяю. Понятно, понятно, визит пани Паркер запомнился надолго... Благодарю вас.

— Всего три человека, — с облегчением вздохнул Роберт, получив от комиссара листок бумаги с фамилиями и адресами свидетелей. — О Боже, Ковальские аж в Ломянках живут! Хорошо хоть телефон есть, можно быть уверенным, что застану их дома.

— А как там Янчак? — поинтересовался Бежан.

— Десять минут назад еще спал, — информировал Роберт, в обязанности которого входило присматривать за Мартинеком. — Сестра с мужем на работе, их ребенок в школе. Пришлось успокаивать... Заняты Ломянки. Пришлось успокаивать Мартинекову мамашу, что ее сыночку ничего не грозит, он не арестован, только слишком важный для нас свидетель, отсюда и такие меры... Ну наконец-то!

Пани Ковальская оказалась дома, и Роберт без промедления отправился к черту на кулички, на край Варшавы. Бежану досталась Ханна Выстшик, у которой не было телефона, зато жила неподалеку. Положился на удачу, может, повезет, и застанет свидетельницу дома. Не повезло, дома ее не оказалось. От соседей комиссар узнал, что Ханна Выстшик работает уборщицей по найму, ходит по домам. Соседи охотно поведали об этом Бежану, ведь он умел располагать к себе людей, а явился не в мундире, ясное дело. По собственной инициативе соседи, вернее, обе соседки добавили, что, возможно, пани Ханя скоро сможет избавиться от тяжелой работы, ей светит небольшое наследство оставленное теткой, пол-участка за городом и полдома, как раз она занимается этим последнее время, хотя кто знает, ведь эти адвокаты сущие кровопийцы, а Хане, бедняжке, подмазать их нечем, не такие у нее доходы.

Бежан с интересом выслушал информацию и удалился, шансы дополнить ее были только вечером.

А Роберт в Ломянках узнал, что супруги Ковальские, будучи у нотариуса, ничего не видели и не слышали, всецело поглощенные собственными проблемами. Пан полицейский наверняка даже не представляет, как неимоверно сложно в наши дни одно продать, а другое купить. Вроде бы свобода, вроде бы никаких ограничений, а как дойдет до дела — хоть караул кричи. Столько развелось бюрократии и бюрократов — буквально душат человека. И все стараются друг друга вокруг пальца обвести. Правда, что-то там, в нотариальной конторе мешало им обсуждать проблему, шум какой-то. Нет, не музыка, просто одна из клиенток на всю контору кричала о своих делах, причем таким пронзительным голосом, что другим невозможно было друг друга услышать. Нет, о чем она кричала, не знают, всеми силами старались не слушать ее, и теперь пани Ковальская, как ни старается, ни словечка припомнить не может. И уверена, муж тоже не запомнил, он у нее такой, что сразу двумя делами заниматься сроду не умел, это у женщин внимание раздваивается, могут сразу и слушать, и говорить, а мужикам куда там, извините, пан полицейский, наверное, полицейские могут.

Роберт убедился, что ни о каких миллионах эта женщина не слышала, иначе бы запомнила. А раз не слышала — и другим о них не говорила. О чем и сообщил начальству по мобильному телефону на обратном пути, в ответ получив приказ понаблюдать за Мартинеком.

Уже после разговора с помощником Бежан получил интересную информацию из лаборатории.

Звонил кореш старшего комиссара..

— Эдик, — сказал кореш, — дело немного прояснилось, есть у нас отличный отпечаток. Рука в перчатке ухватилась за перила, след не пальца, а ручки целиком. Так вот — это дамская ручка! Ни у одного мужика не может быть такой ручки, разве что какой подросток... Может, это тебе что даст.

Посылаю результаты экспертизы.

* * *

Хотя Доротка и боялась выходить в город, оставаться дома не могла, тетки не разрешили. Надо было провернуть множество дел — ив посольстве, и в погребальной конторе, то есть в бюро ритуальных услуг. На занятия не пошла, не до них, но по делам ее тетки буквально вытолкали из дому. Переводы документов Доротка молниеносно сделала сама, сама же и официально заверила, шлепнув по блату печать присяжного переводчика, и тем не менее все это отняло у нее не меньше четырех часов. А когда забежала в бюро переводов, получила выгодное предложение. Намечалась свадьба датчанина с полькой. Молодая говорит по-польски и по-английски, молодой только на родном языке, между собой общаются на очень скверном немецком, другого общего языка не имеется. На церемонию требуется переводчик, владеющий всеми перечисленными языками, Доротка как нельзя лучше подходит, а платят щедро.

Доротка согласилась не раздумывая, очень забавным представилось ей такое мероприятие, вот только времени оставалось в обрез, ведь свадебная церемония намечена на шестнадцать, а уже полтретьего. Переводчику же, главному лицу на торжестве, без которого остальные никак не обойдутся, непременно надо было присутствовать и на свадебном ужине в ресторане отеля «Европейский», следовательно, необходимо переодеться.

Подумав, Доротка позвонила Яцеку. Хорошо, когда у человека есть сотовый телефон.

— Сможешь приехать к нам домой в полчетвертого? А если получится, то, пораньше. Я уже еду домой. Нет, за мной приезжать не надо, только время потеряем, ведь сейчас везде пробки, а у меня отсюда прямой автобус. Захватишь меня и поедем к Дворцу Бракосочетаний, за полчаса успеем, как думаешь? Мне ни в коем случае нельзя опаздывать, я там главное лицо.

— Постараюсь быть раньше, — только и ответил Яцек, не осмеливаясь уточнять, с чего это Доротка является главным лицом на предстоящей церемонии бракосочетания. Да, с этими бабами не соскучишься...

Дома Доротка застала Сильвию, Фелицию и Мартинека.

— Отправляйся немедленно за сметаной! — приказала Сильвия. И была неимоверно удивлена, получив решительный отказ племянницы.

— Во-первых, никуда я не пойду! А во-вторых, помогите мне быстро одеться. Через полчаса у меня свадьба, надо выглядеть пристойно. У теток был такой уморительно ошарашенный вид, что, смилостившись, племянница поясняла:

— Меня попросили быть переводчицей. Очень хорошо заплатят. Быстро, что мне одеть?

— Горностаевый палантин, тот, что мы у Ванды обнаружили, — издевательски предложила Фелиция.

Сильвия подошла к делу серьезно.

— Горностай малость пожелтел, не стоит. Лучше накидку из голубой норки. Куда мы ее задевали?

Поскольку вещи утрамбовывала Доротка, пришлось лихорадочно вспоминать, куда же она затолкала коробку о меховыми накидками. Кажется, на чердак. Ох, спятит она с тетками, при чем тут Вандзины меховые накидки, заморочили они ей голову.

Надо самой решать. Но и сама не помнила, куда во всем этом столпотворении с фрахтом засунула собственные платья. В панике распахнула двери шкафа Меланьи, в глаза бросилось платье-костюм серо-зеленого цвета с кроенным жабо, кажется, ни разу не надеванное, поскольку Меланья не любила этот цвет, сама же Доротка не раз втихаря примеряла костюмчик, словно сшитый на нее, и, уже не слушая криков теток, быстренько переоделась в него.

Теперь ноги. Зимние сапожки исключались, надо срочно найти какие-то подходящие туфли.

Глядя на племянницу в изящном платье-костюме, отлично сидевшем на ее стройной фигурке, Фелиция вдруг позабыла о своей обычной вредности и в ней пробудилось чувство эстетики.

— Вроде бы мне что-то подходящее попадалось на глаза из Вандзиной обувки, — задумчиво произнесла она. — Давай поглядим.

Часть вещей Вандзя успела разместить сама на вешалке в шкафу, что находился в комнате Сильвии и Доротки. Там нашлась и подходящая обувка, и даже сумка к ней, у миллионерши все было подобрано.

Теперь и Сильвию проняло. Она полезла куда-то за шкаф и принесла свое изумрудное колье.

— Вот, даю надеть. Надеюсь, не потеряешь.

Очень подходящее к твоему зеленому платью.

Фелиция в ужасе вскричала:

— Спятила? Ее же ограбят или даже убьют из-за твоего колье!

— Да никому в голову не придет, что камни настоящие, никто и не усомнится — подделка. А как подходят, правда?

— Что ж, — резюмировала Фелиция, — оделась ты прилично, вот только личико подкачало, не вписывается в общий вид. Подкрасься немного.

— Минутку! — вспомнила Сильвия. — А как же сметана?

— За сметаной пусть Мартинек сбегает! — ответила Доротка, извлекая из сумочки косметику.

Легкий на помине, Мартинек в этот момент появился в дверях гостиной, весь в цементе, гипсе, ржавчине и краске. Фелиция решительно воспротивилась:

— Не стану я его отрывать от работы?

— В таком случае я не стану готовить обед! — сердито отозвалась Сильвия и так энергично опустилась на стул, что он злобно скрипнул под нею.

— Ну и не надо. С голоду не помрем!

Мартинек по природе своей очень любил соблюдать нейтралитет, но в данной ситуации трудно было оставаться нейтральным. Уже не говоря об обеде, парню до смерти надоела проклятая мойка.

Пообещав Фелиции завтра же с ней закончить, он поспешил смыть с себя следы тяжких трудов, чтобы отправиться за сметаной.

Яцек ожидал с машиной на улице, у калитки.

При виде девушки у него перехватило дыхание. Одно дело — Доротка в джинсах, сапогах и спортивной куртке, небрежно причесанная, и совсем другое — в изящном платье, на которое наброшена легчайшая накидка из голубоватого по всей видимости меха, сквозь которую поблескивали какие-то очень драгоценные камни, на шпильках, с волосами, собранными в узел, хотя и небрежный, но очень к лицу девушке, со слегка подкрашенными губами.

Только теперь Яцек понял, как же хороша эта девушке, хотя про себя данную мысль сформулировал немного другими словами. Выскочив из машины, он распахнул перед Дороткой дверцу, не спуская с нее глаз.

— Что за свадьба? — первым делом хотел знать Яцек. Доротка в двух словах удовлетворила его любопытство, уточнив свои обязанности, а потом рассказала о тех неприятностях, которые ей пришлось пережить накануне и из-за которых полиция запретила ей выходить из дому. К сожалению, не может она не выходить.

— В таком случае я иду с тобой на свадьбу! — твердо заявил Яцек. — На прием не потащусь, это уже неприлично, а в Дворец Бракосочетаний имею право пойти. Нет такого запрета, чтобы таксисты не имели права... Впрочем, сойду за гостя, ведь там будет прорва народу.

— Да брось, Яцек, не знаю, как долго это все продлится, ты-то за что будешь страдать?

— Ничего страшного, не такие уж это страдания.

А пока будешь на приеме в «Европейском», на часок съезжу по делам и вернусь. Домой тебя доставлю лично, не нравятся мне эти.., водовороты вокруг тебя. Не знаю, чем это пахнет, но не верю в такое паршивое стечение обстоятельств, так что уж ты разреши немного при тебе пооколачиваться. Впрочем, околачиваться намерен и без твоего разрешения.

— Да нет, ради Бога, и знаешь, я буду рада, — призналась Доротка.

— Вчера я просто перепугалась, сегодня меня уже не трясет, но страх не совсем прошел. Только давай договоримся. Околачиваться будешь не задаром, считай, я взяла такси.., ну, скажем, часа на два-три. Слышал ведь, теперь я богатая наследница, могу себе позволить, — пошутила девушка. Яцек несколько минут назад пришел к выводу, что пора приударить за этой красавицей, начать ухаживать по всем правилам, а значит, и презенты любимой дарить, а тут получается — она собирается ему платить! Хотел возмутиться, но хватило ума промолчать и проявить тактичность.

— О'кей! Значит, договорились: когда ты меня вызываешь, то платишь нормально, а когда я вызываюсь сам немного подежурить, то уж это мое дело.

Договорились?

— Договорились? — улыбнулась Доротка.

Торжественная церемония получилась не очень торжественной, а даже немного смешной, но все прошло, как надо. Молодые неотрывно смотрели Доротке в рот, совершенно не обращая внимания ни друг на друга, ни на главного сотрудника Загса.

В конце концов тот тоже перестал обращаться к ним, а адресовался только к Доротке, и торжественную заключительную речь произнес явно по ее адресу. Доротка прекрасно владела собой, не улыбнулась, не сбилась и все превосходно переводила, так что брачный союз был заключен между теми, кто хотел его заключить, никаких ошибок и накладок не произошло. И врачующиеся, и гости были в полном восторге. А больше всех восторгался Яцек.

Дороткой, разумеется. Мало того, что прекрасна, как ангел, вон как шпарит на нескольких иностранных языках сразу!

На свадебном приеме в небольшом зале отеля «Европейский» молодые посадили Доротку без церемоний между собой и наговорились, кажется, наконец за все предшествующие месяцы! Молодой муж, толстенький датчанин среднего возраста, хватив пару рюмок, перестал обращать внимание на молодую жену, целиком посвящая его Доротке. Та даже почувствовала себя неловко. И только под занавес торжества он пояснил свой интерес к прекрасной переводчице.

— Я и не предполагал, что у вас в Польше могут быть драгоценности такого класса, — сказал датчанин. — Таких изумрудов мне не приходилось еще встречать. Изумительное колье!

— фамильные драгоценности, — скромно потупилась Доротка.

— Такие драгоценности должны храниться в банковских сейфах, а вы носите их так открыто... и без сопровождения охраны. Странная все-таки страна ваша Польша. Должно быть, тут очень безопасно?

— В нашей Польше все уверены, что это имитация, Чешская бижутерия. Я и то удивлена, что вы сумели определить подлинность колье.

— Так я же по профессии ювелир. Тоже фамильная черта! — рассмеялся новобрачный.

Доротка не сочла нужным выводить иностранца из заблуждения относительно того, что в Польше безопасно живется. Безопасно, ха-ха! Особенно в свете последних покушений на нее... Но поносить родину непатриотично, и разговор перешел на другие темы, к которым переводчица сумела подключить и новобрачную. Вскоре начались тосты и застольные речи, вот где пришлось Доротке поработать!

Прием не затянулся, к семи вечера уже кончился. Яцек с машиной ждал у входа, домой Доротка вернулась в целости к сохранности.

— Зайди к нам, пожалуйста, — попросила Доротка. — Сейчас начнутся расспросы о свадьбе, поможешь мне рассказывать. И возможно, меньше будут издеваться надо мной, все-таки присутствует посторонний, а то ведь просто житья нет, к каждому слову придираются! А я в последнее время стала какая-то раздражительная, обидчивая. И обязательно заставят обедать, а я после приема просто не в состоянии. Надеюсь на твою помощь, обычно Сильвия в меня пихает все, что от обеда осталось.

Не бойся, тетка Сильвия готовит вкусно.

— Я уже заметил это, — пробормотал Яцек и принял приглашение Доротки, не предчувствуя ничего плохого.

* * *

Первой Бежан отловил сестру Мартинека. Зайдя за сынишкой в детсад, она поспешила домой, чтобы к пяти успеть приготовить обед. К этому времени обычно возвращался с работы ее муж.

Как известно, Бежан старался установить со свидетелями дружеские отношения, беседовать с ними непринужденно. Едва войдя в квартиру, он сразу понял — не вовремя явился, поскольку из кухни доносились бульканье в кастрюле и шкворчание на сковородке. Хозяйке явно не до посторонних посетителей. Однако комиссар был парень находчивый, предложил побеседовать в кухне и даже вызвался помочь, если можно.

Сестра Мартинека от помощи не отказалась.

— Очень хорошо, вот, снимите кожицу с помидор я уже их ошпарила, сумеете? И лук надо почистить, а потом порезать, желательно помельче, а то я как раз готовлю будынь[3], надо непрерывно мешать.

Старший комиссар полиции умел и лук нарезать, и с помидор кожицу счищать. Очистил и то, и другое, может не очень хорошо, но вполне сносно.

Выбрасывая очистки в пакет с отходами, он мимоходом поинтересовался?

— Ваш брат пересказывал пани то, чему стал свидетелем в доме Вуйчицких, правда? Он нам сам об этом сказал. А мы сейчас расследуем дело об убийстве пани Паркер. Вот почему мне необходимо задать вам несколько вопросов.

— А что? — вопросом на вопрос ответила сестра Мартинека, пытаясь одним глазом глядеть на полицейского, а другим на будынь. — если считаете, что он вам в чем-то соврал, то сразу заявляю — не соврал. Он слишком глуп, чтобы врать, говорит все, как было.

— Ну, так уж глуп... Я бы выразился по-другому — Мартинек на редкость правдолюбив. Нет, нет, во лжи мы его не подозреваем. Дело в другом.

Расследование любого преступления, проше пани, дело тонкое, деликатное. Желательно вести его в тайне, но бывает, сведения просачиваются наружу. Вот и теперь полиция пытается определить круг лиц, располагающих информацией. От вас мне хотелось бы узнать, что именно Мартинек рассказывал вам и кто еще при этом присутствовал. Назовите всех.

— Кого я должна назвать? — не поняла сестра Мартинека. Возможно, ее внимание рассеивалось из-за обеда.

— Тех, кто наряду с вами слышал Мартинека, когда он рассказывал об интересных событиях, случившихся на минувшей неделе в доме, где он постоянно бывал. Ну, родные, знакомые, может, случайные лица.

— Родных, пан полицейский, можете сразу исключить, ни отец, ни мать никогда не слушают, что несет Мартинек. Вот разве что Кацпер, младший брат... Нет, сомневаюсь, дома я его никогда не вижу без наушников на голове. Знакомые же к нам в те дни не заходили, мать болела... А, вы хотели бы знать, кто мог подслушать здесь, у меня? Да, тут была соседка, моя приятельница...

— А вы сами?

— Что я сама?

— Вы сами никому не пересказывали того, что услышали от Мартинека. , Дунув на вздыбившееся молоко, сестра Мартинека совсем прикрутила газ и принялась помешивать с еще большей энергией. Потом увеличила пламя, и помешивала уже не столь отчаянно, но чрезвычайно внимательно, не отрывая взгляда от кастрюльки. Сложная штука этот будынь... .Отставив готовое блюдо в сторону и заменив его чайником, женщина повернулась к полицейскому, решив уделить ему немного времени.

— Я никому не пересказывала, уверяю вас, пан полицейский. Правда, сама слушала с интересом, ведь американская миллионерша для нас такая экзотика, но как-то никому на работе не сказала о ней, не до того было, на этой неделе как раз была срочная работа, не до болтовни. А после работы я никогда не задерживаюсь, опрометью бегу в садик, там сердятся, если ребенок остается после четырех. Уверяю вас, мне не до болтовни было. Извините.

Опять повернувшись спиной к посетителю, молодая женщина принялась разливать еще не остывший будынь по мисочкам, комиссар же принялся нарезать лук, стараясь сделать это поаккуратнее.

Навык кухонной работы у него был немалый, часто помогал жене. Кухонные занятия не мешали следователю думать. Опыт и интуиция подсказывали — в данном случае он имеет дело с человеком вежливым, доброжелательным и не заинтересованным в сокрытии правды. Ему говорили правду, в этом не приходилось сомневаться. Он научился безошибочно улавливать в показаниях свидетеля настороженность, скрытую враждебность, притворную искренность и даже сердечность, страх, фальшь, показное стремление помочь родной полиции, злонамеренное желание обвести ее вокруг пальца, словом, тысячу всевозможных побуждений. Сейчас он имел дело с показаниями искренними и нейтральными, без каких-либо эмоций.

— А теперь, пожалуйста, о соседке, вашей приятельнице, которая тоже имела возможность слышать рассказы Мартинека.

— Вероника? Что же о ней сказать? Слушала, потому что было интересно. Ведь ей довелось побывать в Штатах и теперь, слушая Мартинека, она то и дело смеялась.

— Вопросы какие-нибудь вашему брату задавала?

— Вопросы? — задумалась сестра Мартинека. — Ага, допытывалась, видел ли он собственными глазами шляпки американской миллионерши, потому как они, то есть американские старушки, по ее словам носят совершенно невообразимые головные уборы.

— А она кому-нибудь рассказывала о приезде американской миллионерши ?

— Откуда же мне знать? В принципе она не из болтушек, но, может на работе кому и сказала. Не знаю.

— Придется расспросить ее. — вздохнул Бежан. — Одной луковицы пани хватит? А как ее фамилия ?

— Хватит одной, в салат больше не надо, не то вкус испортится, — наставительно заметила сестра Мартинека. — А фамилия ее.., какая же Вероники на фамилия? Банькович.., нет, Банькович был ее первый муж, мы тогда еще и познакомились, обе были молодые, только в этот дом переехали. Банькович погиб в автокатастрофе через год после женитьбы на Веронике, сам виноват... А потом она вышла второй раз замуж, а может, так жили, я не расспрашивала, она сама не говорила. И сейчас живут вместе, возможно, и расписались. А как фамилия второго — не знаю. Да вы сами спросите, ведь она в этом же доме живет.

— В какой квартире?

— Да на этой же площадке лестничной, дверь напротив.

— И часто вы общаетесь?

— В последнее время реже, у меня ребенок и родители на мне, она тоже работает.

— А когда ваш брат рассказывал об американке, почему она у вас оказалась?

Сестра Мартинека вдруг встревожилась. — Пан полицейский, скажите честно — вы не договорились тут, у меня, встретиться сегодня с Мартинеком?

— Нет, конечно, с чего такое пришло пани в голову?

— Слава Богу! — облегченно вздохнула молодая женщина. — Ни с чего, просто напомнили о нем, и я перепугалась. Готовлю обед на два дня, некогда мне столько времени проводить в кухне, а если придет Мартинек — все сожрет! Ведь это же бочка бездонная, просто бездна какая-то. Вы думаете, почему Кацпер такой худущий? Да потому что Мартинек сметает дома всю еду подчистую, брату ни крошки не остается. А вы, наверное, подумали, — Кацпер по природе такой скелет? Родители уже свыклись с аппетитом Мартинека, да и куда им деться, у меня же пока еще недостаточное благосостояние. Время от времени подкармливаю обжору, чтобы родители передохнули, а так на порог бы не пустила. Так о чем вы спросили?

— Просто поинтересовался, почему ваша приятельница Вероника Банькович зашла к пани в тот вечер, когда вы как раз подкармливали брата?

— Да уже не помню, так просто, по-соседски.

— Как вы думаете, я ее застану дома?

— Сейчас она наверняка еще не вернулась С работы, обычно они с мужем возвращаются поздно.

Много работают, наверное. Они вместе работают, это я знаю.

— Где?

— Вот не скажу. Вероника говорила, да мне ни к чему, не запомнила. Но раньше восьми их дома не застанете, это уж точно, может, что передать?

— Если пани хоть слово скажет о моем визите, — веско и как-то зловеще промолвил Бежан, — не только соседке, но вообще кому-либо, то в следующий раз непременно назначу встречу Мартинеку в вашей квартире! Знаю, это шантаж, но поскольку нетипичный, статья мне не грозит. А расхлебывать вам, так что решайте.

Сестра Мартинека с ужасом взирала на ставшего вдруг таким грозным полицейского. А она еще заставила его по хозяйству помогать!

— Ну, знаете, — наконец произнесла женщина дрожащими губами. — Не ожидала от пана такого свинства.

— Все в ваших руках! — бросил в заключение полицейский и вышел.

Старший комиссар Бежан направлялся к следующему по списку свидетелю, когда его заловил по телефону помощник.

— Павляковская сменила адрес, — информировал Роберт. — И если быть точным, Павляковской она не могла себя называть, ибо с Павляковским они не расписались. А ее настоящей фамилии установить не удалось.

— А сам Павляковский, отец Дороты?

— Проживал по указанному адресу, но выписался. Куда — пока не знаю, как раз занимаюсь выяснением данного обстоятельства. Зато установил, что некий Анджей Павляковский, надеюсь, тот самый, почти шестнадцать лет провел в Штатах, уехал туда вскоре после рождения дочери и смерти ее матери. Пробыл там, как видишь, довольно долго, шесть лет назад вернулся. Думаю, Войцеховский в своих поисках вышел на него, но наткнулся на его сожительницу, а та не захотела сообщать Войцеховскому сведений о бывшей любовнице своего сожителя, Кристине...

— Могла и не знать о ее существовании.

— Могла и не знать, а Павляковскому не сочла нужным сообщить о звонке Войцеховского. Не исключено, отец Доротки не догадывался о том, что разыскивают его дочь.

— Да, сплошные «может», «возможно»... Итак...

— Итак, продолжаем поиски. У нас в списке остаются трое: соседка сестры Мартинека, некая Ханна Выстшик и Павляковский. Постарайся его разыскать, где-то же он прописан.

— И еще Войцеховский.

— Войцеховскому позвоним вечером. Пока не поздно, берись за очередную кандидатуру из нашего списка, есть шансы уже застать дома.

— А подозреваемым надо бы вернуть перчатки, ведь ни одна из них так и не подошла...

— Правильно. Смотайся в лабораторию за ними.

К концу дня общими усилиями были допрошены еще четыре человека из тех, которые оказались в орбите действия Войцеховского несколько лет назад. Одна из старушек даже знала мамашу пана Войпеховского, была на ее похоронах. Именно она посоветовала пану Хубеку, уполномоченному Войцеховского, пошарить по кладбищам, назвав Повонзки, и тем весьма помогла искателю. Но ни о какой пани Паркер она никогда не слышала.

И вообще из разговоров с людьми, бывшими некогда собеседниками пана Хубека, явствовало, что это был человек сдержанный, попусту рта не раскрывал и фамилии пани Паркер никому не назвал. У его тогдашних собеседников создалось впечатление, что он разыскивает родных пана Войцеховского, тем более что беседовал исключительно с людьми, знавшими последнего. В розысках ни разу не упоминалась богатая американская старушка.

Бежан уже третий раз наведался к соседке сестры Мартинека, и опять у нее никого не оказалось дома. Пришлось еще раз побеспокоить сестру Мартинека. Та подумала и сокрушенно призналась — совсем из головы вылетело, соседка Вероника ведь как-то ей сказала, что вроде бы они с мужем собираются уехать из Варшавы. Куда? Нет, этого Вероника не говорила, сказала только, куда-то недалеко от Варшавы, а может, и называла место, да у нее в голове ничего не держится, столько своих забот, такие ненужные сведения просто тут же улетучиваются, а еще с обедом спешила. Вероника говорила, что муж где-то там останется, а она, Вероника, собиралась вернуться раньше, сегодня уже вряд ли, возможно, завтра.

На сей раз в смущенной, сбивчивой речи женщины Бежан интуитивно почувствовал новый элемент. И, как оказалось, не ошибся.

— Вы виделись с соседкой? — строго спросил он. — Разговаривали с ней? До сих пор вы говорили правду, а сегодня что-то крутите. С чего бы это?

Что произошло?

— Да нет, с Вероникой я не встречалась, она мне позвонила, — смущенно призналась сестра Мартинека. Ладно уж, скажу пану, это не по части полиции, так что можно. Видите ли, Вероника позвонила и попросила меня, чтобы всем говорить — ее нет в Варшаве, даже если бы я и увидела ее когда.

Дело в том, что по работе ей приходилось общаться с одним очень неприятным иностранцем, который совсем ее доконал. Зануда ужасная, а при этом глупый и нахальный, ему объяснили — ничего не получится из контракта, а тот уперся, и ни в какую, преследует Веронику и на работе, и дома, думает, не мытьем так катаньем своего добьется. Скоро должен уехать, вот соседка и избегает его. Но сегодня ее и в самом деле нет дома.

— Вы обо мне ей рассказали?

— Нет, что вы! Так напугали меня Мартинеком, что я никому ни гу-гу. И нет у меня времени готовить завтра обед, очень рассчитываю, что сегодняшнего хватит на два дня. Послезавтра уже брат мне не так страшен, но не беспокойтесь, пан полицейский, все равно не расскажу о вас.

Это прозвучало искренне, Бежан больше не цеплялся к сестре Мартинека, а ее соседку на сегодня вычеркнул из своих планов.

Роберту тоже не повезло. Не удалось разыскать Анджея Павляковского. Аспирант выяснил, что долгие годы Павляковский был прописан в квартире первой жены, с которой развелся еще до встречи с матерью Доротки, но прописка за ним осталась, даже на те шестнадцать лет, что провел в Штатах.

Первая жена Павляковского вскоре вторично вышла замуж и сменила фамилию, и получилось, в ее квартире проживали супруги Голембевские с двумя детьми и некто Павляковский, фактически же жили лишь Голембевские с детьми, но без пана Павляковского. Пани Голембевская с некоторой заминкой призналась, что не стала со скандалом выписывать бывшего мужа, от него тоже была польза. Когда, например, они с мужем уехали на заработки в Германию, тот жил в их квартире и стерег ее. В этом отношении на него можно было положиться, не мошенник и не проходимец, вот только бабник страшный, из-за этого она так скоро с ним и развелась. Выяснилось, что кроме нее, у Анджея было еще две бабы, а, может, и двадцать, это ей были только две известны, а она не любит такого.., товарищества. В их отсутствие наверняка приводил в квартиру баб, может, целый гарем, а может, по одной, это ее не касалось, убирала эта баба или гарем тщательно, квартира оказалась в полном порядке, и это главное.

Сопоставив хронологию, Роберт установил, что агент Войцеховокого Хубек беседовал с сожительницей Павляковского как раз в то время, когда хозяева квартиры Голембевские ишачили в Германии.

Во всяком случае хозяйка квартиры ни о каком Хубеке не слышала. А совсем недавно Павляковский от нее выписался, по собственной инициативе, она его не выгоняла. По какому адресу выписался — понятия не имеет, ее это не колышет.

Итак, след Павляковского оборвался. Пробормотав ругательство, неутомимый Роберт отправился пытать счастья с другой кандидатурой из их списка, а именно с Ханной Выстшик, которую передал ему комиссар, занявшись в свою очередь сестрой Мартинека, Пани Выстшик все не было, но к счастью была ее соседка по этажу, разговорчивая и весьма информированная особа, у которой Ханна Выстшик тоже раз в неделю прибиралась в квартире. С Ханной они встречались нечасто, соседка просто оставляла уборщице ключ от своей квартиры, но иногда их пути пересекались, благодаря чему соседка знала многое о пани Ханне. Знала, что та имеет виды на небольшое наследство — клочок земли и полдома, что из-за этой малости ведет судебную тяжбу с сестрой и каким-то кузеном, и по всей вероятности сегодня опять останется на ночь у сестры. А что такого? Судятся, но с топорами друг на дружку не бросаются, все не теряют надежды полюбовно договориться. Сестра живет в Пясечном, под Варшавой, адреса соседка не знает. Почему она думает, что сегодня Ханна Выстшик у сестры заночует?

А потому, что по вторникам и средам Ханя ездит в Константин прибираться в большой вилле у таких... богатеньких, два дня занимает уборка, начинает во вторник, в среду кончает, вот и ездит ночевать к сестре в Пясечно, уж больно далеко оттуда до дома., А в среду, закончив уборку, непременно вернется домой, чтобы отдохнуть, по средам у Ханны другой работы не имеется, так что даже должна вернуться домой пораньше.

На вопрос, не слышала ли соседка от пани Выстшик каких рассказов о наследстве, соседка призналась, что она с Ханой уже больше двух недель не встречались, поэтому никаких новостей по наследственной части она слышать не могла. Да, в назначенные дни Ханя появлялась и в эти две недели у нее дома, что соседка безошибочно определяет по наведенному Ханой идеальному порядку в ее квартире.

— Не повезло нам с тобой сегодня, — вынужден был констатировать Бежан, когда вечером они встретились с помощником. — Единственный улов за весь день — информация кореша из лаборатории об отчетливом отпечатке на перилах, неизвестный ухватился ладонью, так что отпечаток большой и отчетливый. Заключение эксперта: перчатка дамская, коричневого цвета, темно-коричневого, изрядно поношенная, замшевая, лопнула по шву указательного пальца. Замша изрядно потертая. Перчатка с левой руки. Хорошо, что замшевая, благодаря этому удалось установить столько характерных признаков. Теперь знаем, какую перчатку искать. И знаем, что на балкон залезала женщина.

— Глупая баба, не сообразила, что в замшевых перчатках на мокрое дело лучше не идти?

— Ну не такая уж она дура. Гладкие кожаные скользят, а замшевые нет. И нет у нас стопроцентной уверенности, что баба, вдруг у мужчины такие дамские ручки? Или у парня подростка, которому еще не пришлось заниматься физическим трудом.

— Маленькие изнеженные ручки у мужика? — усомнился Роберт. — Вряд ли. Даже если никогда не занимался физическим трудом, чем-то же другим занимался? В теннис играл или, скажем, конным спортом...

— ., или умственным трудом, — подхватил Бежан. — И знаешь, что я тебе скажу? Чертовски интересно бы взглянуть на этого Павляковокого.

Закончил Политехнический, шестнадцать лет провел в Штатах, небось, и с компьютером знаком, электрик по профессии, мог и здесь иметь дело только с компьютером. Не скажу, что это такой уж тяжелый физический труд, во всяком случае, ручек не портит. Ты обратил внимание, какие у панны Дороты маленькие, нежные ручки? Может, от папочки унаследовала? В ответ Роберт только тяжело вздохнул.

— Ну что, звоним Войцеховскому?

— Да, и это будет нашим последним делом на сегодня?

С Войцеховским тоже не повезло, его не оказалось дома. Если уж не везет...

— Меня так и подмывает съездить на Йодловую, — нерешительно заговорил Бежан, нарушая собственное слово. — Сдается мне, там мы многое узнаем, даже не расспрашивая, и к нам вроде бы уже попривыкли. А мне очень бы хотелось присутствовать при торжественном акте вскрытия завещания. Интересно, как воспримут оба «жениха» известие о том, что каждый унаследовал по сто тысяч зеленых? Не поручусь, что для них это будет полной неожиданностью — Я гоже не поручусь. И поехать не прочь.

* * *

На Йодловой, как всегда, дым стоял коромыслом.

Мартинек, разумеется, сметану купил, Сильвия, разумеется, обед приготовила, три дамы и молодой человек пообедали и о мойке как-то позабыли. Только теперь Сильвия спохватилась и впала в панику из-за колье. Ну зачем она позволила Доротке его надеть? Ведь племянница отправилась не только во Дворец Бракосочетаний, но и потом в ресторан, а там, не дай Бог, упьется и потеряет колье. Или будет возвращаться домой на автобусе, и тут ее непременно ограбят. Сорвут с шеи и еще девчонку пристукнут! И хотя Доротка никогда не напивалась допьяна, автобус же исключался из-за легких туфелек на шпильке, Сильвия паниковала все больше. Обе сестры не преминули воспользоваться случаем поразвлечься и вместо того, чтобы успокоить Сильвию, еще и подзуживали ее.

Фелиция присоединилась, к нападкам на племянницу, но у нее были к той претензии другого характера. По правде говоря, претензии к самой себе, но такие просто исключались. Всегда, во всем виноватой была Доротка.

— Вот, и в посольстве побывала, и в погребальной конторе, а мы так и не знаем, что она там оформила. И мы даже не спросили, показ мод устроили, идиотки несчастные.

— Ты кого ругаешь? — с ядовитой вежливостью поинтересовалась Меланья. — Меня на показе мод не было, вы тут вдвоем действовали.

— Ты же сама ей посоветовала насчет туфель и сумки, — напомнила Сильвия старшей сестре.

— А ты не могла спросить, оформила ли она все необходимое для похорон? — не сдавалась Фелиция, — Не вечно же Вандзя будет лежать в морге!

Мартинек сделал попытку успокоить благодетельницу:

— Может, ее используют как наглядное пособие для студентов-медиков. Берут разные органы. И хорошо платят!

Фелиция невольно задумалась над такой возможностью. И возразила. — Неудобно. Как-никак она нам завещала свое состояние. Надо узнать, где находится фамильный склеп Роеков, когда наконец Доротка узнает!

— Об этом легко узнать в главном управлении варшавских кладбищ, достаточно сослаться на захоронение кого-нибудь из Роеков. Кто в последнее время из них помирал, может, хоть одна из вас помнит?

Попытки вспомнить заняли столько времени, что успели приехать Яцек и Доротка. Сильвия чуть ли не силой сорвала с шеи племянницы свою драгоценность, и сразу потребовала снова ее надеть, ибо колье было так прекрасно, что хотелось смотреть и смотреть на него. Ее очень порадовал отзыв о колье датского новобрачного. Вот, сразу понял, какая это ценность, какая редкость! Так что Сильвия перестала метать икру, зато Фелиция еще сильнее разбушевалась, хотя информация о завершении погребальных формальностей должна бы была ее успокоить. Увы, на первый план вышла проблема захоронения.

— Не желаю, чтобы Вандзя лежала рядом со мной! — кричала Фелиция. — Есть у них свой склеп, пусть там и упокоится! Наша принцесса, разумеется, не узнала, на каком кладбище он находится. Как шику задавать, перед датчанами выпендриваться, так она всегда готова, а чтобы дело сделать! А я не согласна пускать Вандзю в наш склеп!

— Так, может, просто сожжем ее в садике, а прах по ветру развеем? — ехидно предложила Меланья.

— Или отправим Войцеховскому в Америку! — рассвирепела Фелиция. В супнице! Все равно стоит без употребления.

— В консервной банке лучше, — робко предложил Мартинек, чем вызвал огонь на себя.

— А уж ты бы лучше молчал! — обрушилась на него Фелиция. — Яцек, помоги ему. Два парня в доме, а мойка до сих пор не закреплена. Меланья, твой уважаемый хахаль тоже мог бы хоть что-то сделать, мужик как-никак. Пусть придет и поможет парням! Не поверю, что не способен даже на такую малость.

Мартинек струхнул и сидел тихо, как мышь под метлой. Яцека рассмешило заявление Фелиции, он не возражал.

— Пошли, пошли, потянул он Мартинека. — Кажется, ты там уже все разворотил? Поглядим, что удастся сделать.

Когда полицейские позвонили у калитки, ситуация в доме выглядела следующим образом. Яцек с Мартинеком пыхтели в ванной, причем Мартинек старался держаться на втором плане и ни малейшей инициативы не проявлял. А нужно бы, ведь в стене зияла большая дыра, и ее нужно было чем-то заделать, ведь по-прежнему нормального кирпича не было. Велев Мартинеку держать кронштейн, Яцек чем попало закреплял его в дыре, запихивая обломки кирпича, старой штукатурки и скрепляя это цементным раствором. Под ногами хрустели те же обломки кирпича и штукатурки, завалившие не только ванную, но и прихожую.

Сильвия спохватилась, что пришло время готовить ужин и, прихватив на помощь Доротку, суетилась в кухне. Откровенно говоря, она обошлась бы без помощи девушки, но не хотела лишаться возможности любоваться на свое сокровище, блистающее на Дороткиной шее. В гостиной кричали и ссорились Фелиция с Меланьей, наскакивая друг на дружку. На полицейских никто не обратил внимания, хотя в дом их впустили.

Позвонил телефон, но на него тоже никто не отреагировал. Поднять трубку пришлось Эдику Бежану. По ту сторону провода оказался пан Войцеховский. — Знаете, мне удалось узнать, — начал он без предисловий и спохватился, — минутку, кто у телефона? А, это вы, пан комиссар. Чудесно, я все равно собирался вам звонить. Надо же, Анджей Павляковский, а я и не знал, что он находился столько времени в Штатах!

Проживал и работал в бостоне, выяснилось, его хорошо знали знакомые Ванды, но понятия не имели о том, что они как-то связаны. Эти знакомые и познакомили его с Вандой, как совершенно постороннего человека вместе они были на каком-то пикнике, где сделаны те самые фотографии.

— Вы уверены, что пани Паркер не помнила о Павляковском? Не могла ведь не обратить внимания на фамилию.

— Могла! И когда ее знакомили с ним, запросто могла расслышать, а если тогда и расслышала, то благополучно забыла к тому времени, когда я по ее просьбе принялся разыскивать ее крестницу. Эти знакомые сообщили мне еще одну подробность. Под конец своего пребывания в Америке, Анджей Павляковский познакомился с полькой, недавно приехавшей из Польши, они влюбились друг в друга, здешние поляки много об этом говорили. В Польшу они вернулись вместе.

— А как фамилия той польки?

— К сожалению, они не помнят. Имя запомнили, и то не ручаются на сто процентов. Вроде бы Вероника. По их словам, Вандзя тоже знала ее и даже вроде бы полюбила, но их знакомство было недолгим, потому что Анджей с Вероникой вскоре вернулись на родину. Я очень рад, что удалось собрать эти сведения, помогли ваши фотографии. Я уже не буду больше звонить, вы сами передадите информацию дамам Вуйчицким, хорошо? А пока...

— Минутку, пан Войцеховский! Один только вопрос. — Случайно не удалось выяснить, знали ли эти знакомые о намерении пани Паркер навсегда вернуться в Польшу?

— Знали совершенно точно. Это происходило уже после смерти мужа Вандзи, в те годы она только об этом и говорила, всем, знакомым и незнакомым, направо и налево. Такая идея фикс, знаете ли, уж вы мне поверьте, во всем, что касается Вандзи, я за свои слова полностью отвечаю.

— Вы очень помогли расследованию, большое спасибо. Вот если бы удалось установить точные даты, был бы весьма признателен.

— Некоторые я и сейчас могу сообщить. Например, тот пикник, где фотографировались, состоялся 4 мая 1986 года. У знакомых точно такие же фотографии, а они всегда аккуратно ставят даты.

По их словам Павляковский покинул Штаты в 1991 году, остальные даты не могли назвать с такой точностью, только приблизительно. Ведь они не были с ним так уж близки, просто шапочное знакомство, как тут водится между земляками.

Еще раз поблагодарив пана Войцеховского за бесценные сведения, Бежан положил трубку. Вероника... Это имя заставляло насторожиться, более того, в сознании комиссара вспыхнула красная лампочка тревоги. В документах следствия уже фигурировала какая-то Вероника.

В ванной тем временем удалось закрепить и основательно зацементировать кронштейн. Оба работника в ванной шепотом совещались, как известить строгую хозяйку о необходимости вызвать сантехника, ибо нужно менять все трубы. Мойку они бы своими силами хоть сейчас установили, но вот трубы насквозь проела ржавчина, от старости стерлась нарезка в кранах, никакие новые прокладки не спасут, всю арматуру надо менять.

— Она рассердится, — озабоченно качал головой Мартинек.

— Но ведь другого выхода нет! Должна понять.

Да и в чем проблема? Средств теперь им хватает.

Сильвия принялась накрывать на стол, все время держа Доротку поблизости и не отрывая растроганного взгляда от своего сокровища на шее девушки.

— Если похороны состоятся в пятницу утром, можно будет во второй половине дня ознакомиться с завещанием, — сказала Сильвия. — Пригласим нотариуса на поминки.

Поскольку сестры кричали одна на другую и не слышали, о чем говорилось в комнате, пришлось Сильвии их чуть ли не силой разнимать.

— А ну прекратите! Слышите, что я сказала?

Давайте завтра пригласим нотариуса и наконец он прочтет нам завещание.

Вмиг позабыв о причине ссоры, Меланья согласилась с Сильвией. Фелиция, разумеется, была другого мнения. Бежан решил — настало время ему вмешаться.

— Насколько мне известно, завещание должно быть вскрыто в присутствии всех заинтересованных лиц, — начал он.

Закончить ему не дали. В гостиную вошел набравшийся храбрости Яцек и с порога обратился к хозяйке, боясь ее, храбрость, растерять.

— Прошу меня извинить, но, видите ли.., мне очень неприятно, но, видите ли... Сантехника вышла из строя, трубы прохудились и проржавели, а краны не держатся. Придется поставить все новое, для установки нужен специалист-сантехник, у меня и инструментов необходимых нет...

Фелиция неожиданно заявила:

— Я всегда говорила — давно пора менять нашу сантехнику.

— Езус-Мария? — вскричала Меланья. — Да ты когтями и зубами цеплялась за старую и при тебе нельзя было даже заговорить о новом оборудовании.

— Я?! — удивилась Фелиция. — Да это ты всегда была против! За копейку удавишься!

— Я удавлюсь? Я? Нет, больше я не вынесу этой старой склеротички!

Ссора грозила вспыхнуть заново, пришлось срочно принимать меры. Поскольку стол уже был накрыт, Доротка громко, перекрикивая теток, пригласила всех к столу, особое приглашение адресовав комиссару и его помощнику. Не следовало им принимать приглашения, но Бежан в общей суматохе забыл, зачем явился в этот дом, и надеялся за ужином вспомнить. Тут вернулся и Мартинек. Он добровольно взял на себя обязанность вынести строительный мусор и мусорный бак, все приятнее чем общаться с Фелицией на денежные темы. Сделал несколько неторопливых рейсов к калитке, заглянул в столовую, понял, что сантехническая буря прошла стороной и можно безопасно вернуться. И вот все собрались в столовой.

— Ты садись напротив меня, — приказала Доротке Сильвия. — Чтобы я тебя видела. Хочу любоваться.

— Нашла на кого любоваться! — громко проворчала Меланья.

— Такое ляпнуть! — чуть слышно простонал Яцек.

— Мое дело, — огрызнулась Сильвия. — Смотрю, на кого хочу. Давайте кончим с нотариусом. Кто его пригласит. Ведь кто-то из вас имел с ним дело.

Ни Фелиции, ни тем более Доротке не хотелось признаваться в знакомстве с нотариусом. Признался в нем Бежан.

— Разрешите мне сказать, — вежливо начал комиссар. — Насколько мне известно, завещание должно быть вскрыто в присутствии всех заинтересованных лиц...

— Вот именно, и кто-то уже недавно сказал это, — перебила комиссара Фелиция, подозрительно поглядев по сторонам.

— Я и сказал! — возвысив голос, продолжил старший комиссар. — И прошу дать мне договорить. Нотариус сам определит, кто именно должен присутствовать при вскрытии завещания, поэтому необходимо связаться с ним заранее, чтобы все сумели придти. А поскольку я веду расследование, тоже желал бы присутствовать, поэтому, если пани не возражают, сам поговорю с нотариусом. Есть возражения?

— Даже если бы они у нас были, так вы с ними и согласитесь! — язвительно заметила Меланья. — Впрочем, лично я не возражаю.

— Я тоже! — в один голос произнесли Фелиция и Сильвия.

И тут Бежан вспомнил, зачем явился.

— Во сколько состоятся похороны? — спросил он у Доротки, которая занималась оформлением ритуальных услуг.

— В одиннадцать.

— А где? — не своим голосом заорала Фелиция. — Не желаю, чтобы ее хоронили в нашем склепе!

— Роеков сразу не найдешь, поиски могут затянуться, — пыталась образумить сестру Меланья.

— Ничего не желаю знать! Пусть затягиваются! — бушевала Фелиция.

Сильвия вдруг громко заявила:

— И какие же вы глупые! Мартинек, дай мне тот альбом, что лежит на столике у телефона. Да, там несколько, дай самый нижний.

Доротка вдруг подумала — недаром говорится о чудодейственном возвлиянии на людей драгоценных камней. Ведь если бы не колье на ее шее, как пить дать тетка бы погнала за альбомом ее, всегда избегала о чем-либо просить Мартинека из-за его чудовищной медлительности. А вот теперь можно спокойно сидеть за столом, спасибо изумрудам...

Расчистив перед собой место, Сильвия раскрыла альбом.

— Вот, глядите, дубины. Это Вандзин альбом, из тех, что привезла с собой, самый старый. И вот фамильный склеп Роеков. И вот еще. И еще Кладбище Повонзки. Рядом с какими-то Хербачевскими, вот, видите? Аллею видно и костел. Узнаете костел на Повонзках? От него и станем плясать. Любой дурак найдет.

— Не знаю я никаких Хербачевских, — автоматически возразила Фелиция.

— И не надо. Главное, рядом покоятся.

— А ну покажи! — вырвала альбом Меланья. — Точно, их склеп. Из черного мрамора.

Фелиция в свою очередь вырвала, альбом у Меланьи, а потом он обошел всех сидящих за столом.

Особенно пригодились две фотографии. На одной хорошо просматривалась перспектива самого знаменитого престижного варшавского кладбища, на второй крупным планом была представлена надгробная плита. Служащие кладбища наверняка опознают склеп по таким ориентирам. И естественно, разгорелись дебаты над тем, как связаться с администрацией кладбища и кто это сделает. Вспомнили, что вроде бы Главное управление варшавскими кладбищами работает круглосуточно, еще бы не вспомнить, сколько раз крутили по телевидению их рекламный ролик. «Звоните прямо сейчас!» — Звони! — коротко приказала Фелиция Доротке.

Реклама не врала. В Управлении и в самом деле было установлено круглосуточное дежурство. Однако дежурная отказалась приехать за фотографиями, которые облегчили бы их сотрудникам поиски места захоронения. Заверила, что если завтра фотографии родственники привезут, к пятнице все будет готово, у них фирма солидная. Яцек вызвался подбросить фотографии в Управление по дороге домой, благо на колесах. Очень гордая собой, Сильвия выколупала фотографии из альбома, которые за долгие десятилетия словно приклеились к толстым страницам, во всяком случае пришлось немного надорвать прорези, в которые фотографии были вставлены.

Фелиция решила оставить за собой последнее слово и распорядилась, чтобы фотографии Доротка с Яцеком отвезли немедленно и вернулись, расскажут, что им сказали в Управлении. Яцек и Доротка молча поднялись и молча двинулись к выходу.

— Изумруды оставь! — заорала вслед племяннице Сильвия.

Все так же молча Доротка вернулась, сняла с шеи колье и положила перед теткой, после чего поспешила покинуть этот сумасшедший дом. Фелиция наконец успокоилась и позволили Бежану задать несколько вопросов.

— Пользуясь отсутствием панны Дороты, хотел бы расспросить вас о ее отце. Когда он исчез из вашего поля зрения?

— Сразу же! — буркнула Меланья.

— Сразу после похорон Кристины, — пояснила Сильвия.

— Ничего подобного, — возразила Фелиция. — Один раз появлялся.

— Где?

— Здесь. Принес вещи Кристины. Разговаривал с нашей матерью.

— О чем?

— Не знаю. Я не подслушивала, а сестер не было дома.

— А! — вспомнила Меланья. — Это наверное как раз после его появления мама говорила, что понимает Кристину. Если уж такой парень попался, старалась его удержать. Единственный раз мама тогда его видела.

— А еще мама добавила, что его не понимает — что он нашел в Кристине. Впрочем, ему-то наверное без разницы, была бы баба. А Кристина тоже неплохо готовила.

— Алименты на ребенка он платил?

— Нет. Договорились так: признает ребенка своим и даст дочери свою фамилию, зато Кристина никогда не потребует от него алиментов.

— Если не ошибаюсь, он женился, не успев похоронить Кристину, — опять вмешалась Меланья. — Не поручусь за достоверность этой информации, кто-то из знакомых поспешил донести. И не исключено, что он женился раньше...

Сильвия пояснила:

— А мы его вообще не видели, Кристина старалась не демонстрировать его и держала на дистанции от родных.

— А потом он уехал, — сообщила Меланья. — Говорили — куда-то за границу, навсегда, не собирается возвращаться.

Фелиция логично заметила:

— Выходит, и в самом деле уехал, раз на фотографии снят рядом с Вандзей. Во всяком случае, из поля нашего зрения, как изволили выразиться, пан комиссар, он исчез, никакой пользы от него не было.

Затерялся в Штатах... Ага, Войцеховский не звонил?

Кто знает?

Бежан пересказал сообщение Войцеховского, ведь бабы и без него могли связаться с американским поверенным пани Паркер и все узнать сами.

Об Анджее Павляковском по-прежнему было очень мало сведений.

Что бабник, это понятно, все в один голос твердили об этом, и собственно больше ничего. Весь стол теперь заняли семейные альбомы, Сильвия погнала Мартинека за не очень старыми, комиссар рассмотрел несколько фотографий покойной матери Доротки, Кристины, и не переставал удивляться. Красивая женщина, даже очень красивая. Почему же до сорока лет не выходила замуж?

Не выдержав, так прямо и спросил.

— Такая уж Кристина была.., закаменелая, — сказала Меланья. — И совершенно не проявляла инициативы. Чопорная.

— Слишком серьезная, — сказала Фелиция. — Ко всему относилась излишне требовательно. И ни капли юмора. Любой бы помер от скуки с ней.

— А какая педантка! — сказала Сильвия. — Даже картошку к обеду подбирала одинакового размера, но готовить умела, ничего не скажу.

— Умела, зато непременно хотела всеми командовать, — А потом вдруг потеряла голову от Анджеска и позабыла все свои принципы. Бросила родительский дом, переехала к нему, не расписались, но ребенка родила. Возможно, стала немного другой, но мы ее такой не знали. Все равно, думаю, долго с ней он бы не выдержал.

Роберт Гурский и Мартинек в продолжении всего разговора молчали. Мартинек непрерывно жевал, а Роберт, искоса наблюдая за парнем, раздумывал, что из услышанного тот разболтает сестре, если не найдет другого собеседника. И решил принять свои меры.

Вернулись Доротка и Яцек. В главном управлении кладбищами их заверили, что все сделают в лучшем виде. Имеющихся фотографий вполне достаточно для того, чтобы разыскать фамильный склеп Роеков, документы же в посольстве оформлены надлежащим образом. Никаких препятствий для похорон.

Сильвия тут же принялась обсуждать детали организации поминок в пятницу, напомнив Бежану о его обещании уведомить нотариуса.

Наконец оба полицейских попрощались и покинули гостеприимный дом, но это не был, еще конец их рабочего дня...

* * *

Нотариус не стал выдвигать никаких возражений.

— Ваше предложение в принципе совпадает с желанием завещательницы, — сказал он в телефонном разговоре с комиссаром Бежаном. — А поскольку я назначен и исполнителем завещания, в мои обязанности входит ознакомить с ним наследников.

Итак, в доме наследниц...

— А есть ли возражения против присутствия незаинтересованных лиц?

— В принципе не имеется. Догадываюсь, пан комиссар имеет в виду себя? Тем более, в данной ситуации даже желательно.

Об Анджее Павляковском поступила интересная информация. Две недели назад он оформил брак с некой Вероникой Шидлинской. Венчания в костеле не было, ограничились процедурой в Загсе.

— Вероника, Вероника, — задумался Роберт Гурский. — Не та ли это полька из Штатов, о которой упоминал Войцеховский? Наверное, он проживает у нее не прописанный, ничего удивительного, что трудно найти мужика. А где проживает эта Вероника? Ага, на Фильтровой...

Добрались и до улицы Фильтровой. Выяснилось, пани Вероника действительно снимает комнату, но в настоящее время находится в другом месте, поселилась в квартире какой-то родственницы, уехавшей за границу. Давно поселилась, говорила хозяйка комнаты, но точно не скажу, ах, как лечит время! Нет, здесь с ней никакой мужчина не проживал, да и в гости редко кто заходил.

Хозяйка квартиры, дама на вид столетняя, но энергичная и не совсем склеротичная, рада была пообщаться с симпатичным молодым человеком.

— Родственница пани Вероники совсем старая перечница, — спешила она поделиться своими соображениями с человеком, в кои-то веки захотевшим поболтать с нею. — Уж такая старая развалина, вечно лечится. Вот и сейчас уехала на лечение за границу и попросила пани Веронику пожить у нее, чтобы квартира не оставалась без присмотра.

Ну пани Вероника и согласилась, возможно, надеется, что потом квартира ей достанется, если окажет внимание старухе, хотя уж поверьте мне, такие развалины, что вечно стонут и без конца лечатся, доживают и до сотни...

Фамилии старой перечницы хозяйка квартиры, к сожалению, не знала, как не знала и ее адреса.

Обещала расспросить свою жилицу, когда та явится за почтой, иногда приходит. Роберт Гурский не очень надеялся на этот источник информации, решил действовать собственными силами.

Отправленный в «Легию» сотрудник полиции явился с информацией, полученной от некоего Владислава Климека, гордости борцовской секции этого спортивного общества. Владислав подтвердил — точно, было дело. В последний момент перехватил девушку, не то, как пить дать, свалилась бы прямо на трамвай. На переходе они стояли, насчет того, что ее кто специально толкнул он, Владек, головой не поручится, но вполне могли.

Или нечаянно кто пихнул в спину, там народу пропасть было, и все торопились. В такой давке недолго и под колеса попасть, вот наверняка и девушку пихнули, вряд ли сама бросилась. Во всяком случае, факт имел место, он, Владек, рад, что помог девушке, и очень удивляется, что она не стала его разыскивать.

Наконец вечером удалось отловить и Ханну Выстшик. С визитом к уборщице Бежан и Гурский явились вместе, беседе с этой женщиной старший комиссар придавал особое значение. Она единственная из посторонних лиц могла знать суть завещания пани Паркер и рассказать о нем кому угодно.

Разумеется, могла и не слышать того, о чем кричала в нотариальной конторе пани Паркер, могла не заинтересоваться чужим завещанием, могла об услышанном тут же забыть, могла помнить, но никому не рассказывать. Возможностей много. Вот комиссар и прихватил в помощь аспиранта. А вдруг его собственное добродушие не произведет впечатление на свидетельницу, возможно, она из тех, кто питает слабость к симпатичным молодым людям вроде Роберта.

Ханна Выстшик оказалась худощавой женщиной средних лет, небольшого роста, но крепкой и жилистой. И обладавшей немалым жизненным опытом. Во всяком случае обоих полицейских впустила в квартиру лишь после предварительного внимательного осмотра их самих и ознакомления с их документами через цепочку на входной двери.

— Вообще-то красть у меня нечего, а на меня только дурак поластится, но никогда не известно, — вроде бы оправдывалась Ханна Выстшик, пропустив в квартиру полицейских. — Бандит тоже человек, может ошибиться, а я пострадаю ни за что. Вы уверены, что вам надо именно ко мне, Панове? Уверены? Тогда, может, чайку?

— Нет, спасибо, — отказался Эдик Бежан, хотя такой поступок противоречил его обычной манере беседовать со свидетелями. Он заметил — женщина устала, а для себя чай уже приготовила, вон, стоит на столе. — Извините нас, что помешали отдохнуть после работы, вижу, пришли не вовремя. Мы можем и подождать, поужинайте...

— Да чего там еще церемонии разводить? Только вот чайку собиралась выпить. Пан полицейский прав, устала жутко, даже есть сейчас не стану, вот немного передохну. Знаете, как загнанная лошадь, ей тоже надо передохнуть, потом кормить. Так что я чайку выпью, а раз вы не хотите, так садитесь. В чем дело?

Очень ответственный момент — начало беседы с незнакомым человеком. Начало задает тон всей беседе, а взять верный тон — половина успеха. Не то можно спугнуть человека, и он замкнется в молчании, а другой примется лгать.

— Видите ли, — осторожно начал комиссар, — вы можете оказаться весьма ценным свидетелем для полиции, но пока это неизвестно...

— А что я такого видела? — подозрительно спросила пани Выстшик. — Вроде бы в последнее время ничего особенного и не видела.

— Речь не о том, что пани видела. Скорее слышала. Вы бывали в нотариальной конторе на улице Вильчьей...

— А что, это законом запрещается? — насторожилась пани Ханна.

— Почему запрещено? И почему каждый встречает полицию в штыки, ведь она не только запрещать горазда, есть и у нас самые разнообразные функции. Любой может ходить в нотариальную контору, а для меня например, очень кстати, что пани была там в прошлую пятницу.

Ханна Выстшик бросила быстрый взгляд на настенный календарь.

— Ну, была. Но там тоже ничего особенного не происходило.

— Но кое-что происходило. Одновременно с пани там было еще несколько клиентов. Вот о них я и хотел расспросить пани. Вы их запомнили?

Устало понурив голову, пани Ханна задумалась над своим стаканом чаю, — Нет, не запомнила. Правда, была там одна разумная старушка, пришла оформить завещание, не то что моя тетка, если бы у нотариуса его записала, не было бы у меня теперь таких хлопот. А на других клиентов я и внимания не обратила. Нет, извините, пан полицейский, не запомнила я никого.

А эта старушка...

— Как раз она нас и интересует! — подхватил Бежан. — Расскажите подробнее, что» — вы слышали.

— ., а уж эта старушка, такая рассудительная, такая предусмотрительная, — не могла остановиться пани Ханна, и сразу стало понятно — запомнила, потому что тема для нее животрепещущая. — Нотариус ей пишет документ, и никто не придерется, а мне приходится с родной сестрой судиться, проше пана, и еще с двоюродной, та тоже претендует, а какое, спрашивается, ее собачье дело? И еще кузен, племянник вернее, тот уже и вовсе не родня, а туда же, ну как клоп какой в щель пролезает, наследства теткиного ему захотелось! И вот что я вам скажу, пан полицейский, если бы не нотариус, фиг бы я получила из теткиного имущества, эти гиены все бы по кускам разнесли, а он, дай бог ему здоровья, пообещал взять мою сторону и бумагу написал, и сестра уже видит — придется со мной делиться, никуда не денешься. Хорошо, что я на такого попала, это мне судьба за все мои муки тяжкие его послала...

Бежан попытался направить показания свидетельницы в требуемое русло:

— И будучи там, пани поняла, как следует оформлять завещания? Как должны поступать порядочные люди.

— А вы что же, думаете, моя тетка непорядочная? Какая-нибудь лахудра? Да нет, она порядочная, только глупая, да будет ей земля пухом.

— Что вы, что вы, я хотел сказать — предусмотрительные люди, — спохватился Бежан. — Вижу ведь, как близко к сердцу вы принимаете такие вещи, вон, до сих пор нервничаете, как вспомните.

— На моем месте любая нервничала бы! Да, мне было интересно, как та старая американка оформляет свое завещание, а тут и подслушивать не надо было, она на всю контору кричала, такой у нее голос пронзительный. И все в подробностях расписала, кому сколько, тут уж никакой суд не придерется. Моя тетка тоже много часто говорила, да на словах все и кончилось, нет, чтобы у нотариуса бумагу составить, — с горечью произнесла пани Выстшик.

— А та американская старушка...

— А та старушка поумнее моей тетки, все велела записать, кому сколько, а больше всего своей внучке оставила, только и слышалось «моей внученьке, моей внученьке».

— Вы кому-нибудь рассказывали об этом?

— О чем конкретно?

— Ну, о том, как у нотариуса какая-то бабушка, американка польского происхождения, завещание составляла?

— Зачем? Кому это нужно? Мне интересно было, потому как сама связана делом о наследстве, а другим ни к чему. Каждого только он сам и интересует, до других ему дела нет. Взять меня к примеру.

— Что вы говорите? Так ни одного человека и не заинтересовало? Никто вам не помог?

— Нет, грех было бы жаловаться, нашлась добрая душа, посоветовала мне именно к этому нотариусу обратиться. И эта женщина иногда спрашивает меня, как дела, а больше никто, больше никому дела нет. Ох нет, есть еще одна, тоже спрашивает, но та по злобе. Боится, если я выиграю дело, перестану ходить к ней убирать квартиру, прямо так и говорит, без стеснения. А того не понимает, что не разбогатею я от куска земли и половины хаты. Да и втянулась я, без дела не сумею сидеть, даже если и не надо будет зарабатывать на кусок хлеба. Люблю я чистоту наводить...

Пришлось опять приложить усилия, чтобы направить мысли собеседницы в нужном направлении.

— А о рассудительной американской бабушке пани тоже рассказывала той доброй душе, что посоветовала к нотариусу обратиться?

Ханна Выстшик бросила быстрый взгляд на комиссара.

— Так и хочется опять спросить — а что, законом запрещается?

А вообще-то не думайте, пан полицейский, что я болтушка какая-нибудь, обычно я молчу. Когда прибираюсь, не до болтовни. А часто к тому же приходится прибираться в пустых квартирах, я многие годы хожу к одним и тем же, мне люди доверяют. Но за работой не поговоришь. А сейчас я отдыхаю, вот и разговорилась. К тому же пан так хорошо слушает, язык сам мелет. Я ведь вижу, вам интересно, что я говорю. И в тюрьму вы не собираетесь меня сажать...

— Какая тюрьма, Бог с вами! Нет у полиции к пани никаких претензий, вот только если бы вы могли, наоборот, помочь полиции. Для меня ясно, что если вы кому и рассказали о старушке из нотариальной конторы, то только там, где работаете.

Можете вы назвать мне дома, куда ходите убирать квартиры?

— Мочь могу, но не хочу.

— Почему же? — искренне изумился Бежан, — Вы что, совсем меня дурой считаете? Я вам все назову, а вы в свои бумаги запишите, и потом придет ко мне инспектор, напустите, значит, на меня, и налог с меня стребует. И опять мне потом судиться, доказывать, что я так, для удовольствия хожу к знакомым прибираться у них.

— Ничего я не запишу! — торжественно пообещал комиссар. — Я сам недолюбливаю налоговую инспекцию, слишком эти люди односторонне действуют, дерут налоги с честных тружеников и не замечают криминальных миллионеров. И не обязательно называть абсолютно всех, назовите лишь тех людей, кому вы могли рассказать об американской старушке с ее завещанием. Думаю, вы помните, ведь и недели не прошло.

Пани Выстшик задумалась, откровенно решая, признаваться или нет. Поглядела на старшего полицейского — похоже, мужик правильный и вежливый, и вон как слушает, по крайней мере есть кому пожаловаться. И молодой полицейский тоже симпатяга, сидит, мило улыбается и видно — всей душой сочувствует. Нет, не веет от них пакостью, это Ханя бы сразу почувствовала, уж с очень многими людьми пришлось в своей жизни повстречаться.

Пожалуй, стоит признаться, — Ладно, скажу. Сестре рассказала, когда у нее ночевала. Пусть знает, какие бывают правильные старушки. И той пани рассказала, которая мне нотариуса посоветовала.

Роберт действительно все время молчал, но слушал внимательно и раскидывал мозгами. Если смерть завещательницы связана с составлением ею завещания, а то и другое произошло в один день, разница всего несколько часов, если одно тесно связано со вторым, то убийца действовал сразу, как только узнал о завещании. В таком случае их должен заинтересовать человек, с которым пани Выстшик говорила сразу же по возвращении от нотариуса, с сестрой же она виделась лишь вчера, сестра отпадает...

Старший комиссар должен прийти к такому же заключению, если не пришел уже. Прямо спрашивать свидетельницу он не станет, осторожно подведет ее к нужному человеку. А то ведь бывает и так, что назовешь, а свидетель и позвонит ему тут же, предупредит по-дружески. Бежан сочувственно вздохнул.

— Тяжелая выдалась у пани та пятница. Неужели после нотариуса вы все-таки пошли на работу?

— А то как же? Пошла, ясное дело. И как раз к той пани, что мне хорошего нотариуса посоветовала, и одна, почитай, расспрашивала меня, как идут дела с теткиным наследством. Говорю, пани, не все люди эгоисты, эта за меня переживала, вот я и хотела ей сказать, наконец-то назначили день суда, такая уж эта отзывчивая женщина...

— Как ее зовут?

— Так я же говорю, пани Вероника, живет на Черноморской двадцать семь, шестой этаж, квартира восемнадцать.

— А фамилию не помните?

— Как же, Вонсик она, еще раньше у них табличка с фамилией на дверях висела, сняли, как стали ремонт делать, да снова не повесили, но я запомнила.

И письма видела, когда к ним приходила, и счета все на фамилию Вонсик. Да разве в фамилии дело, главное человек хороший, такая отзывчивая, добрая. Ей я и рассказала, как с моим делом порешили.

— А об американской старушке тоже рассказали?

— Рассказала, ей даже любопытно было послушать. Не притворялась, видно, что ей интересно, такая уж женщина отзывчивая.

— А вы сами запомнили, кому что та американка оставила?

— Я, проше пана, пока на склероз не жалуюсь.

Половину оставила «кожаной внученьке», а другую половину всем остальным родичам скопом, но велела им по справедливости поделить. Пани Вероника тоже похвалила старушку.

— Не заметили, у этой пани Вонсик кто-то еще был в тот день?

— Да никого не было, муж у нее поздно приходит с работы. Только мы вдвоем были, никого больше. Если бы кто еще был, я бы говорить не стала, сразу за работу принялась, при других не поговоришь по душам, — И хорошо, что поговорили, на душе сразу легче стало, ведь так? Поговоришь с хорошим человеком, и успокоишься, хотя до этого напереживался.

— Верно вы говорите, пан полицейский. Поговорила и сразу полегчало, но не до конца. Потом не выдержала и опять о нотариусе заговорила с пани Корчинской, потому как после пани Вероники я отправилась к пани Корчинской на Пулавскую, но ее тоже зовут Вероникой, ей я продукты покупаю и немного в кухне прибираюсь, она ведь, пани Вероника, ни одной чашки после себя сроду не вымоет.

Вот я к ней и забежала, все равно мне по дороге было Ей тоже интересно оказалось послушать, особенно насчет американской старушки. Пани Корчинская даже подсчитала, сколько это получится на наши деньги. А дочка ее, пани Корчинской значит, только сидела и вздыхала, вот бы кто ей наследство оставил. Так мы все трое посмеялись и совсем от сердца отлегло.

— А потом? — с некоторым страхом поинтересовался комиссар.

— А потом я вернулась домой, уже поздно было, в восемь вечера до дому добралась.

— Мы вам очень благодарны. — как можно проникновеннее поблагодарил старший комиссар свидетельницу, — вы даже и не представляете, как вы нам помогли. Теперь остается записать лишь адрес пани Корчинской. Пулавская.., как дальше?

— Пулавская, 38. Постойте, — спохватилась пани Ханна, — а зачем вам они? Это все приличные люди, не преступники.

Роберт пришел на помощь немного выдохшемуся начальству.

— А кто станет помогать полиции, как не порядочные люди? Ведь разыскиваем свидетелей, нам нужны свидетели, а порядочные люди непременно скажут правду. Когда разыскиваешь преступников — бандитов, взломщиков, мошенников — без свидетелей их не разыщешь. А свидетели могли видеть преступника, сами об этом не подозревая. Совершит негодяй преступление и идет себе по улице, как порядочный человек, а они его видели в нужном месте и в определенное время. Два свидетеля это без надобности, а для нас бесценная помощь.

Пани Ханна прониклась сознанием своего гражданского долга настолько, что еще раз по собственной инициативе описала во всех подробностях события злополучной пятницы, сообщила адреса и фамилии всех женщин, с которыми говорила о нотариусе, вспомнила, что дочь пани Корчинской зовут Моника и обещала никому не говорить о беседе с полицией. Прощаясь с полицейскими испытала удовлетворенное чувство человека, облагодетельствовавшего своих ближних.

— Спятить можно, сколько тут Вероник! — вздохнул Бежан, выходя на улицу. — Неужели сейчас это такое популярное имя? — Один адрес подходит, — в волнении заметил Роберт. — Той, что около сестры Мартинека живет. Вот только фамилия не совпадает, ведь сестра Мартинека называла соседку Вероникой Банькович.

— А новый муж у нее Вонсик! Хотя нет, табличка с фамилией раньше там висела.

— Вышла за Вонсика и поселилась у него.

— Возможно. Как же осложняют дело вечные переселения людей, замужества, прописки. Но все равно у нас остаются две возможности. — И две Вероники. Хотя.., если у второй взрослая дочь, не может эта Вероника быть молодой.

— Опомнись, парень! — раздраженно заметил Бежан. — Предположим, взрослой дочери двадцать.

Мамуля родила ее в восемнадцать, так сколько ей сейчас? Всего тридцать восемь. Это ты называешь старостью? Самый расцвет! А когда шесть лет назад она охмуряла в Штатах Павляковского, была еще моложе. Тридцать два года, разве это возраст?

Тут Роберт Гурский вспомнил самую красивую женщину, которую ему довелось видеть в своей жизни. Он тогда еще работал в дорожной полиции.

Остановил за превышение скорости водителя, этим водителем оказалась потрясающе молоденькая девушка. А по документам выяснилось — ей сорок семь. Вспомнив ее, Роберт перестал рассуждать насчет пожилых женщин.

— Итак, две Вероники знали о составлении завещания Вандой Паркер, третья Вероника замечена в Штатах, причем рядом с Павляковским. Для начала неплохо было хоть посмотреть на них, фамилию одной и адрес знаем, едем к Корчинской!

Самое лучшее — сразу же и обыск у нее сделать, на всякий случай. Вдруг подвернутся перчатки...

— За это время сто раз успела выбросить.

— Время было, но чем черт не шутит, возможно, пренебрегла. Не чувствуя никакой опасности...

Но вот вопрос, зачем этим Вероникам потребовалось убивать пани Паркер? Какая им от этого выгода?

— И не исключено, теперь одна из них делает попытки и Доротку прикончить, — осторожно напомнил Роберт.

— Не исключено, — согласился Бежан. — Смерть Доротки выгодна Павляковскому, а он у нас нигде не всплыл. Ладно, принимаемся за Вероник.

Отловить Веронику Корчинскую не составило труда. Женщина спокойно сидела дома и раскладывала пасьянс. Немолода, пятьдесят лет ей стукнуло, но выглядела моложе. Бежана с Робертом впустила после долгих переговоров через цепочку. В ходе беседы сразу же призналась во всем, несколько удивленная, но отнюдь не испуганная. Да, пани Выстшик приходит к ней делать уборку в квартире, не уборщица — золото, такую теперь и не найдешь. Несколько дней назад, может, и в пятницу, она действительно рассказывала о какой-то жутко богатой американской старушке, не только о своих перипетиях с наследством, да, присутствовала и ее дочь, той же было интересно, мы еще не привыкли, к таким грандиозным наследствам, вот интересно, сколько съедят налоги... Да, потом у себя на работе она рассказала о старушке сотрудникам, но не все, так, просто упомянула, у нее такая работа, что не поболтаешь, она работает в справочной на Центральном вокзале, а там всегда в справочную стоит хвост из пассажиров, можно подумать, люди читать не умеют. Да, дочь у нее взрослая, двадцать восемь лет...

Зато Вероника Корчинская решительно отмеживалась и от Соединенных Штатов, а заодно и от Канады. Никогда в жизни не бывала по ту сторону Атлантики. И не будет, страх боится летать на самолетах. Никакого Павляковского никогда не знала, о Вуйчицких не слыхивала, и вообще в чем дело?

— Нет, не она, — пришел к выводу Роберт Гурский, когда они с Бежаном покинули квартиру пани Корчинской. — И я бы не стал у нее искать перчатки, размер не тот.

— Надо Павляковского разыскать, — решил Бежан. — Узнал, что дочь стала богатой наследницей и пытается ее прикончить, появился шанс разбогатеть. А старушку прикончили гарпии Вуйчицкие общими силами, он только на Доротку нацелился.

— На собственную дочь? — недоверчиво переспросил Роберт.

— То ли еще бывает! — вздохнул Бежан. Думаю, тебе тоже приходилось сталкиваться. А собственную дочь он и дочерью назвать не может, не виделись, никаких родственных чувств. Надо разыскать его. Непременно!

Вторая Вероника, некая Банькович-Вонсик, по-прежнему оставалась недоступной. Двери ее квартиры, что прямо напротив квартиры сестры Мартинека, все время были заперты, на звонки никто не отвечал. Поскольку уже было поздно, расследование отложили до утра.

* * *

По словам приставленного к Доротке наблюдателя — а Бежану с громадным трудом удалось выпросить его у начальства, — утром какая-то машина сделала попытку сбить девушку. Доротка шла в магазин по заданию Сильвии, и, когда перешла мостовую и уже ступила на тротуар, за ней на полном ходу заскочил на пешеходную дорожку огромный белый «мерседес». Девушка спаслась чудом. И то лишь благодаря тому, что на тротуаре оказалась огромная лужа, которую задумавшаяся Доротка увидела в последний момент и невольно отпрянула, «мерседес» же разогнался и заскочил прямо в эту лужу, обдав девушку фонтаном грязной воды.

Наблюдатель знал свое дело, через пять минут «мерседес» нашли. Стоял себе спокойно у магазина на улице Голковской, двигатель был еще горячий, но водителя в машине не было, торчали лишь ключи в замке зажигания. Не удалось найти свидетелей, которые бы видели, как припарковывался «мерседес» и как из него выходил водитель. Народу у магазина прорва, но на такие мелочи никто внимания не обратил. Найти хозяина машины было не так просто. Выяснилось, что он с восьми утра сидит в кабинете собственной фирмы на Балтийской и понятия не имеет об исчезновении со стоянки своей машины. Владелец «мерседеса» не успел огорчиться из-за угона машины, ибо ему тут же сообщили о ее местонахождении. Охотно дал согласие на то, чтобы полиция осмотрела машину, она ему все равно сейчас не понадобится. А что касается ключиков, подумав, со стыдом признался — мог оставить в замке зажигания, потому что опаздывал на работу, клиент, очень важный клиент, уже ждал, он выскочил из машины и как сумасшедший погнал наверх, оставив машину на произвол судьбы.

Ну, не совсем на произвол, ведь это же их служебная стоянка, за ней присматривают, и до сих пор никаких угонов не было.

Не так просто было упросить экспертов сделать лабораторные анализы следов, оставленных в «мерседесе» угонщиком, сейчас столько угоняют машин, что такими глупостями никто не занимается. Бежан настоял. «Мерседес» оттранспортировали к ближайшему отделению полиции, для чего была вызвана специальная платформа, ибо Бежан страшным криком по телефону запретил притрагиваться к «мерседесу», а тем более садиться в него. Ключи всю дорогу болтались в замке зажигания, Адась из лаборатории провел экспертизу в пожарном порядке и с ее результатами лично приехал к своему корешу Бежану. Через два часа злополучную машину доставили владельцу на служебную стоянку, тем самым чрезвычайно повысив у владельца уважение к полиции.

Захляпанная грязью из лужи, Доротка радовалась, что не отправилась за покупками в элегантном траурном одеянии, специально приготовленном на похороны крестной бабули. Уже начала облачаться в него, но Сильвия торопила, вот Доротка и отправилась в наспех наброшенной куртке и резиновых сапогах, привыкших к уличной грязи. Даже не поняв, что на нее совершено очередное покушение, лишь огорчившись из-за того что окатили грязью, девушка вернулась с покупками и облачилась в траур, ибо тетки настаивали, чтобы главная наследница первой шла за гробом Вандзи.

На поминки в два часа дня Бежан явился уже с результатами экспертизы. По дороге делился с коллегой восторгами по адресу золотого парня Адася, который согласился поработать после ночного дежурства и поработал на совесть. Служебную машину вел сам Бежан, предоставив Роберту возможность по дороге ознакомиться с заключением эксперта и фотографиями, па которых обильно был представлен интерьер «мерседеса».

— Теперь нет необходимости выпрашивать опекунов для Доротки, — радовался Бежан.

Роберт тоже сиял, как медный грош, и поддакивал:

— Точно, теперь приставят к ней, и не одного.

Перчатки те же самые, никаких сомнений! Надо же, не выбросил. Вот только бы нам до них добраться. Пока не выбросил. Хотя.., будь я на его месте, пользовался бы перчатками какого друга-приятеля, даже крал их, когда требуются, а потом подбрасывал, и тебе пришлось бы искать меня до конца дней твоих.

— Перекрестись, или постучи по дереву, а то накаркаешь...

Тут они подъехали к дому Йодловой, а Бежан так и не успел ознакомить подчиненного со всеми своими достижениями.

Нотариус появился минут через пять.

Визит в дом клиенток нотариус считал официальным, потому и согласился приехать в рабочее время. И вместе с тем ему очень хотелось своими глазами увидеть в сборе всю эту необычную семейку, ведь столько накручено вокруг оформленного им завещания! Сначала поочередно знакомился с Дороткой, с Фелицией, заочно с Войцеховским, потом с завещательницей, потом с полицией. Начал же с того, что вместе со всеми сел за стол, помянуть усопшую.

— Говорят, нашу Вандзю кто-то убил, — начала Фелиция светский разговор. — Вот интересно, был ли убийца на похоронах?

— Если кто-то из нас, наверняка был, — саркастически заметила Меланья.

— Разве что ты, — огрызнулась Сильвия. — Уж не я, точно.

— Говорят, из трупа кровь течет, если к нему приблизится убийца, — тактично поделился своими познаниями Мартинек.

— Ничего такого из гроба Вандзи не текло! — строго заявила Фелиция. — И постыдился бы, за столом...

— Ну что ты, — встала Меланья на защиту Мартинека, — очень аппетитная тема. И еще можно поговорить о вурдалаках-упырях.

— Ты что, думаешь, Вандзя будет нам являться в качестве вурдалака? заинтересовалась Сильвия.

— Вы разрешите? — поднялся Яцек и налил всем в рюмки водки. Наличие последней объяснялось наличием селедочки. Как Фелиция, так и Сильвия были на этот счет единодушны — к селедочке идет только чистая водка. И наверняка были правы.

— Я за рулем, — слабо запротестовал нотариус.

— Все за рулем! — утешил его Павел Дронжкевич. — А в случае необходимости вызовем такси. А такое гм.., мероприятие нельзя же не отметить. Хотя для вас, пан нотариус, должно быть, дело привычное?

— Признаюсь, впервые предстоит зачитать завещание в столь непривычной обстановке, — признался нотариус.

— Тогда тем более надо пользоваться случаем, — посоветовала Меланья.

Севший рядом с Дороткой Роберт вполголоса пытался как-то подипломатичнее расспросить девушку об утреннем покушении. Та удивилась, откуда об этом стало известно? Пришлось соврать, что случайно полиция задержала пьяного водителя белого «мерседеса». Яцек, сидевший по другую сторону Доротки, сначала исподлобья поглядывал на этого настырного полицейского парня, но услышав, о чем шла речь, встревожился и тоже принялся расспрашивать девушку. А три ее тетки полностью переключились на потусторонние темы. Меланья с Фелицией допытывались у Сильвии, не является ли ей Вандзя в виде приведения ночью, ведь в ее комнате прикончили старушку.

— Является, — отвечала Сильвия, — но я ее не боюсь. Ничего плохого я ей не делала, и даже проклятый лучок резала так, как она велела.

Мартинек заинтересовался:

— А в каком виде является? Что делает?

— В виде приведения. Появляется и воет, — отвечала Меланья за сестру.

— Ничего подобного! — возразила та. — Не воет, а стучит дверью. Пан капитан отобрал молоток, вот ей и остается стучать только дверью.

— Какой дверью? — поинтересовалась Фелиция.

— Балконной! — ответила Сильвия.

— И ты слышишь? — не поверила Фелиция. — Спишь, как убитая, откуда знаешь, что она дверью стучит?

— А вот и не как убитая! Услышала — дверь стучит. Ванда ли это или ветер — не знаю, мне вставать было лень, чтобы проверить.

— Простите, милые дамы! — вдруг бестактно прервал интересный разговор комиссар полиции. — Вы какими лекарствами пользуетесь?

— Пан интересуется в служебном или личном плане? — немедленно отозвалась Меланья.

— Да так, вообще...

— Дать аспиринчику? — спросила Фелиция. — Или что желудочное? А у Сильвии имеются лечебные травы.

— Хотите травки? — обрадовалась Сильвия. — Я мигом, только скажите, от чего.

— Ну ладно, — вынужден был признаться Бежан. — Вопрос официальный. Какие в доме хранятся лекарства? И имеются ли вообще?

— Лекарства, разумеется, найдутся, — ответила Меланья, — но мы пользуемся ими умеренно, и нет среди них такого, от чего можно помереть, если превысить норму. Но в принципе кое-что набралось, после болезни каждый раз остаются, так что в нашем доме вы, пан полицейский, имеете шанс обнаружить настоящую аптеку. Сильвия, скажем, пьет травки, чтобы похудеть...

— ., и помогают ей они, как мертвому припарки, — не преминула добавить Фелиция.

... — а моя старшая сестра Фелиция пользовалась какой-то мазью от аллергии. Но это наружное средство, внутрь его не примешь. Но тоже осталось.

— А Меланья принимает сердечные препараты, — вставила свои три гроша Сильвия. — От аритмии. И давление снижают.

Нотариус с ужасом произнес:

— Неужели, пан комиссар, вы полагаете...

— Я полагаю, — громко и твердо заявил Бежан, — что дамы должны обязательно запирать все двери в своем доме! Лучше уж потом вставить стекло, чем подвергать свою жизнь опасности. Речь идет о слишком большой сумме, и меня удивляет ваше легкомыслие. Очередь за наследством может оказаться длинной, но когда-то она закончится. А больше я ничего не скажу.

— И нет необходимости, — холодно парировала Меланья. — Вы даете понять, что Доротка постарается всех нас по очереди прикончить? Ведь она наша единственная наследница. И вы правы, очередь длинная, если убивать по одной, сначала унаследуют сестры, а она уже после нас. Но ведь пока сорок разбойников охотятся за ней, не за нами. Тогда что все это значит? Есть еще наследники, какие-то дальние родственники, а мы ничего о них не знаем?

Почему молчите?

Молчал Бежан потому, что все внимание уделил заливному на своей тарелке, вот и оглох. Сильвия удовлетворенно отметила такой интерес к ее стряпне и вдруг, сорвавшись с места, опрометью кинулась в кухню — совсем позабыла про уток с яблоками в духовке. Доротка по ее молчаливому кивку приступила к смене тарелок. Роберт принялся цитировать по памяти статьи из законодательства о наследовании. Яцек принялся откупоривать одну за другой бутылки вина. Мартинек что-то бормотал о готовности забить гвоздями намертво проклятую балконную дверь. У непривычного к порядкам в этом доме нотариуса волосы встали дыбом.

Никто из заинтересованных лиц не торопил его с прочтением завещания. Наоборот, его попытки приступить к исполнению своих обязанностей были решительно прерваны Фелицией. Приступить разрешили лишь после десерта — мороженого, взбитых сливок и, как всегда, непропеченного, но очень вкусного кекса. После десерта на стол въехали сыры и шампанское.

— Ну, все! — облегченно вырвалось у Сильвии.

— Пожалуйста, пан нотариус, — произнес комиссар полиции.

Нотариус поднялся и, расчистив место на столе, разложил документ, до сих пор пребывавший в портфеле под столом. Роберт Гурский максимально сконцентрировал внимание на Яцеке. Мартинека взял на себя Бежан.

«Я, нижеподписавшаяся Ванда Паркер, урожденная Роек, гражданка Соединенных Штатов Америки, паспорт и так далее, — привычно торжественным голосом начал нотариус, — находясь в здравом и так далее, все принадлежащее мне состояние оставляю следующим лицам...

Нотариус понятия не имел, что воцарившаяся за столом тишина является совершенно уникальным явлением. Он еще не узнал как следует трех сестер и не отдавал себе отчета в том, что они просто не в состоянии слушать кого-либо, не прерывая и не высказывая своего мнения об услышанном, причем мнения непременно противоречивого, никогда не совпадающего с мнением сестер. Меланья изо всех сил сжала зубы, чтобы сдержать так и рвущиеся наружу ядовитые замечания, Фелиция молчала лишь потому, что еще не решила для себя, действительно ли Вандзя при составлении завещания находилась в здравом уме, Сильвия с трудом удерживалась от того, чтобы не поторопить слишком уж медленно зачитывающего текст нотариуса. Мартинек весь превратился в слух, его интересовал размер оставленной Фелиции части, Доротка раздумывала, хватит ли оставленной ей суммы для приобретения квартиры. Яцек и Павел слушали просто с нормальным интересом.

— ., по особому распоряжению завещательницы оставляется по сто тысяч долларов, не подлежащих обложению налогами и без всяких дополнительных условий Мартину Яньчаку, проживающему.., и Яцеку Волинскому, проживающему...» Роберт так и ел глазами Яцека, стараясь не пропустить малейшего оттенка его реакции на услышанную новость — или не новость? Пока зачитывался долгий и порядком скучный текст завещания, на лице молодого человека отражались лишь общее любопытство и некоторое удовлетворение. Но вот эти невинные чувства вдруг сменила полнейшая оторопь, перешедшая в легкий ужас и закончившаяся... Вообщем, на лице Яцека яснее ясного читалось: не верю ушам своим. Смена всех этих настроений была естественной, вряд ли Яцек притворялся, уж очень натурально на его лице недоумение и недоверие, ведь он не знал, что полиция не спускает с него пристального, бдительного ока.

Меж тем Бежан наблюдал за реакцией Мартинека. Тот не скрывал искреннего интереса во все время зачтения текста завещания. С интересом воспринял известие о доставшемся Доротке богатстве, с таким же интересом выслушал очень важное для него известие о выпавшей на долю Фелиции сумме и затем о счастье, свалившимся лично на него, Мартинека. Это известие явно не сразу дошло до сознания парня, поначалу выражение его лица не изменилось. Но вот дошло. Об этом яснее ясного засвидетельствовало такое идиотское выражение на лице человека, которого комиссару еще не приходилось видеть. Мартинек пялился на нотариуса, тоже не веря своим ушам. В подтверждение благой вести нотариус взглянул на парня, и идиотское выражение на лице Мартинека сменилось выражением неземного блаженства. Идиотское выражение принять не столь уж трудно, а вот изобразить неземное блаженство, да чтобы при этом от тебя еще исходило сияние, — такое под силу лишь гениальному актеру. Гениальным Мартинек не был. Изобразить на потребу зрителей сначала мощное смятение всех чувств, тщательно скрывая до нужного момента переполняющее его ликование, — нет, на такое Мартинек не был способен. И Бежан пришел к такому же выводу, что Роберт о Яцеке, — дарственная американки для него явилась полной неожиданностью.

Общая сумма унаследованного состояния, по всей видимости, намного превосходила ожидания наследниц, поскольку те молчали и после того, как смолк нотариус. Долго, очень долго над столом висела тишина. Нарушила ее Меланья.

— И что теперь будем делать? Сразу начнем ссориться или сначала падем в родственные объятия?

— Откупорим шампанское, — внес предложение Павел Дронжкевич.

— Неплохая мысль, — одобрила Фелиция. — Лежит в холодильнике. Доротка...

Ошеломленная доставшейся ей суммой, до конца не поверившая в нее — или она ослышалась, или у нотариуса перепутались нули, — Доротка, как автомат, поднялась и отправилась в кухню за шампанским. Яцек, тоже автоматически, принял бутылку из рук девушки и принялся откупоривать. На этот раз кто-то из них все-таки неосторожно встряхнул ее, ибо пробка выстрелила с оглушительным шумом и разбила бра на стене. Этот малозначительный факт сразу восстановил нужную атмосферу в гостиной, разрядив обстановку.

— Наконец-то! — удовлетворенно произнесла Фелиция. — Давно пора было это сделать, мне никогда не нравился абажур на брушке.

— К тому же он давно треснул, помните, мы еще его развернули к стене расколотым боком, — добавила Доротка.

— Ох, извините, пожалуйста, — сокрушенно оправдывался Яцек, наконец окончательно пришедший в себя. Надо же, что натворил, такого с ним никогда не случалось.

Его никто не слушал, тишина, взорванная шампанским выстрелом, сменилась разноголосой трескотней.

— И что теперь? Завещание уже вступило в силу?

— Когда я смогу получить свои денежки?

— Где они вообще хранятся? Все эти Вандзины миллионы. Неужели у вас, пан нотариус? Или в банке?

— Но я же только что прочел...

— Из вашего чтения ничего не поймешь, эти официальные бумаги пишутся каким-то нечеловеческим языком. Вы уж нам своими словами...

— Когда я получу свои денежки? — повторяла Сильвия. — Раз уж они у меня завелись...

— А я? — осмелился спросить Мартинек, — Как-нибудь проживешь два дня, — насмешливо бросила Меланья сестре.

— Хорошо тебе говорить! — огрызнулась Сильвия. — У тебя деньги всегда водились. А я хочу наконец подержать в руках собственные!

Фелиция демонстрировала заботу о племяннице.

— Уж и не знаю, что она сделает с такой кучей денег! Наверняка какую-нибудь глупость отколет.

Пан нотариус, племянница еще молода, вы должны ее часть перевести на наши счета.

— То есть, на твой счет? — вцепилась Меланья в старшую сестру.

— Да, на мой! Не съем их, не профинчу и в могилу с собой не унесу, а уж у меня сохраннее будут.

— Может, заодно и наши деньги перевести на тебя? Ты этого хочешь?

Разумеется, именно этого хотела Фелиция. Она привыкла командовать, привыкла держать в руках расходы по дому и была глубоко убеждена, что смогла бы лучше распорядиться оставленными Вандзей денежками, чем ее дуры сестры. К тому же деньги дают власть. Фелиция власть любили, вот только нести ответственность за нее не желала. И хватило ума скрыть свое желание властвовать.

— Нужны мне твои деньги! — презрительно бросила она Меланье. — А вот за нашей принцессой надо присматривать, особым умом она никогда не отличалась, а теперь и вовсе в голове перемешается, ведь она еще молода, надеюсь, ты это заметила?

— И глупа, — холодно добавила Меланья.

Давно привыкшая к таким высказываниям теток на свой счет, Доротка вдруг возмутилась. Не при посторонних же! Уже собралась что-то возразить, но сдержалась, лишь вопросительно поглядела на нотариуса. Тот, откашлявшись, заявил официальным тоном:

— Прошу извинить меня, уважаемые пани, но обязан дать пояснение. Дорота Павляковская является совершеннолетней, и нет никаких юридических оснований лишать ее каких-либо прав. Завещание оформлено в соответствии с законом и обжалованию не подлежит. Я назначен официальным исполнителем, и в мои обязанности входит проследить, чтобы все произошло в соответствии с последней волей завещательницы. Право каждой из вас поступить со своей долей так, как сочтет нужным.

— Но не Доротка же! — фыркнула Фелиция. — Она живо спустит...

Доротка не выдержала.

— Вы и в самом деле полагаете, тетя, что я непременно мечтаю приобрести Дворец культуры?

— Неплохое капиталовложение! — вырвалось у Павла Дронжкевича, — тем более, что там теперь еще и казино размещается.

— Заткнись! — прикрикнула на любовника Меланья:

— Мне самой интересно, на что она профинтит денежки.

— В случае чего, прокормим ее, — великодушно заявила Сильвия. Ее лицо излучало счастье, которым хотелось поделиться со всем миром.

Молча слушавший словесную перепалку, старший комиссар полиции подумал — а жаль, что и в самом деле нельзя на какое-то время лишить Доротку ее наследства, вернее, не сразу передать его девушке. Если бы этим гарпиям удалось лишить девушку ее громадного состояния, если бы они добились, чтобы оно ей не досталось, интересно, продолжались бы по-прежнему покушения на ее жизнь?

Ясно, бабы жадные, ясно, завидуют племяннице страшной завистью, ясно, сделали бы все, чтобы ее часть перешла в их руки. Но вот способны ли они пойти ради этого на преступление? Американскую миллионершу убили не они, это следствием установлено, но теперь надо быть начеку.

Оставшиеся минуты торжества целиком и полностью занял собой Мартинек. Чудовищные размеры доставшейся ему суммы доходили до его сознания постепенно и полностью дошли только сейчас. Он так и впился в нотариуса, выясняя кучу деталей с получением долларов. Сто тысяч, кто бы мог подумать? Издавна мечтая о путешествиях по свету, Мартинек прекрасно ориентировался во всех связанных с поездками расходах. Помнил цены на авиабилеты, повышение и понижение курса валюты, стоимость проживания в самых дешевых отелях и пансионатах. Разумеется в Европе, на весь мир он не замахивался. И вот теперь мог замахнуться, даже на Калифорнию и Гонконг, причем не придется ему там подрабатывать мойщиком окон или посуды в забегаловках, и без того хватит денег. Упоение счастьем заставило парня позабыть обычную сдержанность и скромность, он никому не давал пробиться к нотариусу, оккупировав его единолично.

Яцеку удалось наконец пообщаться с Дороткой, воспользовавшись общим столпотворением.

— Слушай, не знаю, что и думать. Эти бабки на меня точно с неба свалились. Не могу же я ни с того ни с сего принять их!

— Надеюсь, ты не собираешься от них отказаться, — трезво заметила девушка. — Сам видишь, это такая малость по сравнению с общей суммой.

Раз крестная бабуля пожелала тебе оставить, не считаться с ее волей было бы не уважительно по отношению к старушке, не так ли?

— Может, и так, но какие у меня основания?

— А у Мартинека? Тот ни на минуту не засомневался. Бери пример с него.

— Ну, знаешь, с этого кретина?!

— Видишь же, в данном случае он проявил себя вполне разумным наследником. Не стал философствовать, есть основания или нет, просто обрадовался — и дело с концом. Полагаю, тебе сотня долларов тоже не будет лишней.

— Еще как пригодится! Как ты считаешь, надо взять?

— Ясное дело!

— Хорошо. А сейчас соберу черепки от проклятого канделябра. Надо же, и как меня угораздило?

— Не сейчас, там, в холодильнике, лежит еще одна бутылка шампанского, откупоришь ее, тогда и заметешь осколки, вдруг еще разобьешь? Да успокойся, видишь же, никто не помнит...

Где-то около шести вечера нотариусу удалось вырваться из когтей наследников, и он уехал на такси, не рискуя после второй бутылки шампанского садиться за руль. Впрочем, только это обстоятельство и спасло его, наследники отложили на завтра невыясненные вопросы, ведь все равно явится за машиной.

Отъезд нотариуса послужил сигналом к окончанию торжества. За ним последовала полиция. Яцек остался из-за Доротки, а Мартинек — из-за ужина, о котором неосторожно упомянула Сильвия. Павел Дронжкевич же остался на всякий случай...

* * *

— Выходит он оставил незапертую машину с ключиками, а как же наш преступник на нее вышел? — нервно говорил Роберт Бежану, возвращаясь на работу. — Случайно или следил специально, выискивал машину, чтобы угнать и сбить Доротку?

Я бы проверил, порасспрашивал, знаю, работы пропасть, и может ничего не дать, но что стоит попытаться...

— Стоит, и я забыл тебе сказать — уже распорядился, еще до того, как мы с тобой отправились пировать. Все это время там шуровал Болек, выяснилось, народу на стоянке полно, и транспорта тоже, но он парень работящий, побеседовал со всеми, кто мог хоть что-то показать, нам остался только один тип, сейчас мы с тобой к нему направимся, вот только ознакомимся с рапортом Болека.

У Роберта отлегло от сердца. А Бежан — голова, обо всем помнит, обо всем подумал и вовремя распорядился, потом мог себе спокойно пировать, не то что он, Роберт, и поесть толком не сумел, все угрызался, что не подсказал начальству.

А Бежан продолжал:

— Что мне не нравится, так это пресловутая перчатка. Вернее, две перчатки, но опознают их по лопнувшему шву на левой руке. Неужели он ., хотя, знаешь, пожалуй, вернее, говорить она, уж больно маленькие ручки. Так вот, неужели у этой бабы всего одна пара перчаток, и она постоянно ходит в них?

К тому же разорвана на пальце по шву. Такая неряха? Или специально надевает их, когда отправляется на промысел, чтобы нам работу облегчить? Не понимаю, холера! Сейчас все ходят в перчатках, холода наступили, но трудно поверить, что эта баба специально пользуется перчатками для того, чтобы доставить нам удовольствие. Адасю я верю, как самому себе, и даже больше, одна и та же перчатка хваталась за крокетный молоток и за баранку «мерседеса».

— И за ручку скоростей...

— Правильно, и за ручку скоростей.

Вернувшись в управление, прослушали пленку с сообщением шустрого сотрудника Болека и даже ознакомились с его рапортом, который к возвращению старшего комиссара успели переписать с пленки. На стоянке, где бросили «мерседес», с утра творилось светопреставление, клиентов приезжала уйма, одновременно подъезжали грузовые машины с товаром и грузчиками, кто разгружал товар, кто загружал уже купленный, покупатели и продавцы, охранники и клиенты, в общем, деловой народ всякого рода. В основном деловой народ еще накануне предупреждал о своем визите, так что идентифицировать нужных людей удалось без труда, разыскав в конторских книгах.

Расторопный Болек руководствовался главным образом хорошим видом на припаркованный белый «мерседес» и опрашивал тех, кто имел возможность его видеть. Так он вышел на одного из продавцов, у которого в ту пору как раз был клиент. Некий Петшак выбирал для своей строящейся виллы облицовочную плитку, кафельную и терракотовую. И прибыл не один, а в сопровождении каких-то мужчины и женщины. Вроде бы как советчиков. Петшака продавец знал, его документы видел, а вот кто такие его советчики — понятия не имеет. Что ж, никому не запрещается приводить друзей-советчиков, так многие поступают, если сами не очень разбираются в строительных проблемах. Петшак и сопровождающие его лица были незадолго до девяти, а вот ушли они вместе или по отдельности, он, продавец, сказать не берется. Адрес и телефон Петшака — пожалуйста, он постоянный клиент.

Остаток вечера Бежан с Робертом провели в трудах. Опросили всех еще не опрошенных Болеком посетителей конторы, которые представляли для полиции интерес, поскольку оказались в непосредственной близости от белого «мерседеса» в урочное время. В восемь тридцать утра машина еще стояла на стоянке, в девять сорок пыталась сбить Доротку недалеко от ее дома. Если отбросить десять минут на дорогу, речь шла о часе. Один час в распоряжении преступника. Одиннадцать опрошенных имели железное алиби. Оставался Петшак со своими советчиками.

Стоя перед строящейся виллой, Роберт выходил из себя:

— Слов нет, ну и кретин же этот продавец! Доставляет клиенту товар, а того не знает, что тот здесь не живет и жить не может, ведь работы еще... Остается телефон.

— Что ж, — стараясь сохранять философское спокойствие, — отвечал Бежан. — Телефон есть, будем звонить до посинения...

* * *

После того как они уехали, а другие отправились спать, Доротка сбежала из дома. Нет, не навсегда, а просто поддалась на уговоры Яцека обмыть вдвоем получаемое наследство. Он пригласил девушку в «Барбадос», второпях ничего лучшего не пришло в голову. Доротка, совершенно незнакомая со злачными местами Варшавы, охотно приняла приглашение. Чтобы избежать попреков случайно подвернувшейся тетки, дом покинула через узкое оконце чулана.

А в «Барбадосе» Доротка окончательно влюбилась в Яцека. Оказалось, ко всем уже ранее известным достоинствам молодого человека прибавилось еще одно — он великолепно танцует! А если учесть, что к танцам Доротка проявляла такой же талант, как к иностранным языкам, то не удивимся, узнав, — Яцек и вовсе потерял голову.

Домой на улицу Йодловую Яцек отвез девушку в начале третьего ночи, на такси, конечно, надо же хоть раз в жизни позволить себе хотя бы вина выпить! Свою машину он оставил у «Барбадоса», ничего, завтра возьмет ее оттуда.

Высадив Доротку у ее дома, не сразу развернулся и уехал, как какой-нибудь неотесанный чурбан.

Нет, как джентльмен, довел ее до дома и подождал, пока божество не окажется дома.

Убегая с любимым, Доротка предусмотрительно оставила окно чулана приоткрытым, и теперь сразу заметила, как из него тянется полоска дыма. Голова немного кружилась, это верно, и от выпитого, и от обилия нахлынувших чувств, но не до такой степени. Девушка пригляделась повнимательней, потом повернулась и со всех ног бросилась вдогонку за Яцеком, с которым только что распрощалась.

Тот уже садился в машину, но при виде Доротки выскочил обратно. — Дым идет! — задыхаясь, сообщила девушка.

— Откуда?!

— Из дома. Точнее, из моего чулана. Езус-Мария, неужто пожар?

Как думаешь, стоит в дверь войти? Тетки проснутся, ну да ладно.

— Я с тобой!

Доротка сунула ключ в замок входной двери, тот, как всегда, громко лязгнул, но в комнате Фелиции никто не отозвался. Доротка осторожно открыла дверь в кухню, и оттуда повалили клубы удушающего дыма. И в самом деле, что-то горело, а может, только тлело, потому валил только дым, огня не было видно. Стараясь не вдыхать дым, Яцек, оттолкнув Доротку, бросился к кухонному окну, а Доротка поспешила в соседний чуланчик и тоже распахнула окошко, теперь уже настежь. А так как входная дверь осталась открытой, сквозняком потянуло черный, густой дым на улицу.

Яцек выволок девушку из дома.

— Задохнешься! Подождем, пусть дым выйдет Не догадываешься, что там могло загореться?

Теперь дым выходил интенсивно, сразу в две стороны.

— Тетка Фелиция спит внизу, может задохнуться, — с беспокойством проговорила Доротка. — Надо ее разбудить. А что горит — ума не приложу.

У нас в кухне хранилась с давних пор старая плита, когда-то ее топили углем. Неужели Сильвия совсем спятила и развела в ней огонь? Да нет, когда я уходила, она уже спала.

— Загорелись электроприборы? Оставили чайник включенным, — предположил Яцек. — или горит электропроводка. Да нет, что-то слишком много дыма.

Доротка потянула носом.

— Какая-то гарь... Слушай, точно так пахло в детстве, когда топили «козу».

— Что еще за коза?

— Маленькая железная печурка. Была с железной трубой, давно уже стоит в кухне без трубы, ею целый век не пользовались. Все собирались выбросить, да Фелиция не позволяла. Я не ошибаюсь, точно такой шел чад, но не понимаю, кому пришло в голову ее теперь разжигать?

— Вызываем пожарных? Хотя, вроде бы дыма стало поменьше. Пойду-ка погляжу.

Доротка не стала кричать — только через мой труп и нечего подвергать опасности жизнь. Она просто пошла следом за парнем. Теперь уже можно было разглядеть, что происходит на кухне. А происходили ужасные вещи. Огонь бушевал как в «козе», так и в большой старой плите, которую уже сто лет не топили. Не удивительно, что не столько бушевал огонь, сколько валил дым. И не только потому, что дымоход давно забился. Горела какая-то непонятная, но очень вонючая субстанция.

— Немедленно разбуди теток! Живы ли? А я попытаюсь тут погасить. И он попытался вывалить на железную плиту у топки вонючую субстанцию из печки. Ему помог прибежавший водитель такси, почуявший несчастье. Вдвоем удалось тлеющую гадость выбросить в окно.

Доротка меж тем трясла за плечо крепко спавшую Фелицию. Та всегда отличалась здоровым, крепким сном, хотя безустанно жаловалась на бессонницу. Вот и теперь спала без задних ног, и Доротка могла бы принять ее за мертвую, если бы не довольно громкий храп. Наконец Фелиция открыла глаза.

— Ты что? — хриплым со сна голосом спросила она. — Спятила? Зачем меня разбудила?

— Тетя, вставайте же, дом горит! — кричала перепутанная Доротка.

Фелиция проснулась наконец полностью, села и принялась оглядываться. Оставив ее, Доротка помчалась наверх. Разбудила Меланью, потом, с гораздо большим трудом, Сильвию. Удостоверившись, что обе тетки живы и не задохнулись от дыма, девушка сбежала вниз. Фелиция к этому времени начала неловко натягивать халат.

— Наконец-то тебе удалось дом поджечь! — проворчала тетка. — Который час?

Не отвечая, Доротка устремилась в кухню. Там Яцек с шофером-таксистом выбросили за окно остатки дымящейся ветоши, Яцек мрачно изрек:

— Сдается мне, что, если бы ты спала здесь, в своей каморке, в вашей семье состоялись бы еще одни похороны. Попался бы мне этот поджигатель!

Поджог налицо, кроме деревяшек и угля подложили какую-то гадость. На редкость вонючий дым, может, и подмешаны отравляющие вещества. Ушла бы ты отсюда. Тетки живы?

Фелиция выползла наконец в прихожую, Меланья с Сильвией спустились сверху, все еще не вполне проснувшиеся и не до конца осознавшие случившееся. В ответ на вопрос Яцека, Меланья без особой уверенности произнесла:

— Вроде бы живы. А что случилось? Кто-то поджег дом?

Пытаясь застегнуть халат, Фелиция гнула свою линию:

— Это Доротка. Зачем ты это сделала?

— Когда я уходила, в доме все было в порядке, — решительно заявила Доротка, не считая нужным опровергать глупые инсинуации. — А когда вернулась, в кухне все горело. Это я вас должна спросить, что случилось!

Тетки, похоже, совсем оклемались, потому что дружно напустились на племянницу.

Меланья:

— А где ты была?

Фелиция, сурово:

— Вернулась, говоришь? Откуда вернулась?

Сильвия, осуждающе:

— Глядите, она нормально одета! Выходит, и не ложилась? Что это значит?

Яцек грудью встал на защиту любимой девушки:

— А это значит, что мы отправились в ресторан, отметить обручение. С Дороткой решили пожениться. Надеюсь, вы ничего против не имеете?

Впрочем, если даже и имеете, так мы совершеннолетние.

Доротка, до сей поры ничего не знавшая о своем обручении, прошептала в ужасе и упоении:

— Ты что, спятил?

Тетки, ошарашенные, молча уставились на молодую пару. Наконец Сильвия осуждающе отозвалась:

— Я знала, что этим все и закончится!

И с достоинством направилась к лестнице, всем видом показывая, что хоть гори все огнем, а она намерена отоспаться.

— Скажите, какая Пифия нашлась! — бросила ей вслед Меланья. — Я, может, тоже догадывалась, да молчу. Любой дурак бы догадался!

— Пусть женятся, — милостиво согласилась Фелиция, — но мне бы хотелось знать, что же тут произошло? Голова раскалывается, никак в себя не приду, тут чем-то воняет по-страшному, и дыму полно, это что, так у теперешней молодежи принято отмечать обручение? Неужели нельзя было обойтись без таких эффектов?

Тут уж Яцек с Дороткой потеряли дар речи. Доротка была готова услышать привычные насмешки, Яцек — намеки насчет того, что женится на деньгах. Реакция теток оказалась неожиданной. Переглянувшись, они не знали, что и сказать.

— Я бы позвонил в полицию, — наконец сказал Яцек.

— Зачем? — немедленно отозвалась Фелиция.

— От них требуется разрешение на брак?

— Зачем в полицию? Жениться даже преступникам не возбраняется, — информировала молодых Меланья.

— Да нет же! — в отчаянье крикнула Доротка. — Ну как вы не понимаете? Яцек прав. О пожаре надо сообщить. Если, конечно, это не тетя Сильвия развела огонь в печке и «козе».

— Ты в самом деле глупа, я всегда это говорила! — с удовлетворением заявила Фелиция. — Сильвия первой отправилась спать, как всегда, и спала бы без задних ног до утра. Уж и не знаю, как тебе удалось ее добудиться. Или у тебя оказалась под рукой труба иерихонская? Никто из нас никакого огня в печах не разжигал, мы еще не спятили. Ведь не Рождество же...

Увидев недоумение на лице Яцека. Доротка поспешила пояснить:

— Большую плиту иногда топят для того, чтобы запечь рождественскую индейку. В духовке газовой плиты она целиком не помещается.

Вот почему Бежана разбудил звонок в пять часов утра. Он благородно не стал будить Роберта, дал парню отоспаться, на улицу Йодловую поехал один. Позаботился о том, чтобы отправить в лабораторию остатки ядовитой субстанции, выброшенные за окно, констатировал, что все тетки немного не в себе и головы у них кружатся, уточнил приблизительное время возгорания с Дороткой и Яцеком и заодно позавтракал, ибо ранняя пташка Сильвия обожала ранние завтраки. Теперь старший комиссар уголовной полиции уже знал, что думать о случившемся и как поступать. Пришло время решительных действий...

* * *

Роберт Гурский себя не помнил от возмущения.

— Подонок! Скотина! Надо же, собственную дочь...

— Ты что, так уверен, что у Павляковского маленькие ручки? — возражал скептик Бежан. — Погоди с возмущением хотя бы до тех пор, пока мы с тобой не увидим наконец Павляковского собственными глазами. На работе его нет, где-то шляется.

Но сегодня я уже его отловлю, клянусь! И ордер оформляю...

После того как поздним вечером удалось отловить пана Петшака, выяснилось, что в качестве советчиков при выборе облицовочной плитки он захватил с собой специалиста, инженера-электрика, некоего Павляковского, большого знатока в области строительства современных особняков, а специалиста сопровождала жена, просто потому что той было по дороге на работу. Да она с ними и пробыла всего ничего, спешила, так что она не при чем, а они с Павляковском пробыли на Партицкой довольно долго, отбирая плитку, уехали оттуда не раньше полдесятого, он так считает, потому что к десяти успел на конференцию, которую сам же назначил в своей фирме.

Вот так неуловимый доселе Павляковский возглавил список подозреваемых.

У Петшака оказались и номера телефонов специалиста-строителя Павляковского. Для полиции достаточно и телефонов, ибо в принципе с ними всегда идут в паре адреса. Выяснилось, что один из телефонов установлен на Черноморской. Бежан кусал себе локти, что недостаточно серьезно отнесся к той Веронике. Мало ли что ее не застать в квартире, надо было там установить постоянное наблюдение, прочно обосноваться, даже припрятать наблюдателя в квартире сестры Мартинека, пусть дежурит при дверном глазке, пусть не спускает глаз с квартиры этой Вероники, черт бы ее побрал! Как он мог так опростоволоситься?

Ну и что, если не хватает людей, для такого дела должно хватить!

Роберт Гурский тоже нашел, в чем себя упрекнуть. Ведь они с Бежаном были одного мнения, шли одним путем, мог бы сам посидеть в том доме, так нет, спать ему захотелось в собственной кроватке, дураку несчастному, мог бы подремать и на лестничной клетке! Две ночи запросто бы выдержал, и поймали бы Павляковского с его Вероникой. И все бы разъяснилось наконец. Ведь до сих пор нет уверенности, что данный Павляковский — отец Доротки. Мог оказаться просто однофамильцем.

— Лучше поздно, чем никогда, — с горечью произнес аспирант, и Бежан без объяснений понял, что тот имел в виду.

Открывшая им дверь сестра Мартинека себя не помнила от волнения.

— Вы уже знаете? — крикнула она, увидев полицейских. — В такое трудно поверить, да я бы и не поверила, если бы сама не позвонила.

Этот кретин, мой братец, ни с того ни с сего вдруг получил грандиозное наследство совсем от чужой американской миллионерши. Правду говорят, дуракам везет. Я не поверила, сама позвонила тем женщинам, в доме которых он иногда подрабатывает. Все правда! Сто тысяч долларов, Езус-Мария! А я уж решила, совсем малый спятил, никак не могу прийти в себя... Что? Вероника? Я ее уже два дня не видела, но в принципе они тут бывают, слышала, как дверью хлопали. Не позвонила.., и впрямь, совсем забыла о вашей просьбе, пан полицейский, обо всем позабыла, только о ста тысяч долларов и думаю, это же надо, как в сказке!

Муж сестры Мартинека оказался дома, редкое явление. Пан Прухник производил впечатление человека спокойного, уравновешенного, но в настоящее время несколько выведенного из равновесия излишне эмоциональной женой. От природы неразговорчивый, он только покашливал сконфуженно, да жестами приглашал полицейских пройти в комнату, деликатно пытаясь устранить с порога загораживающую вход жену. Наверняка он слышал от жены о них и воспринимал, как добрых знакомых, с которыми приятно поделиться и последним. А поделиться было чем. Стол выглядел весьма завлекательно — полный набор крепких напитков и блюдо аппетитно поджаренной колбасы.

— Домашняя, из деревни привезли, на торжественный случай, — кивнув на колбасу пояснила сестра Мартинека. — Муж считает — надо отметить наследство Мартинека, да не знает как, вот мы и вытащили все, что дома было. Вообще-то мы непьющие, но по такому случаю выпить надо непременно, правда, как вы считаете? Очень кстати Панове к нам заглянули. А если не выпить, так и свихнуться недолго. Езус-Мария! Приехала совершенно посторонняя старушка из Америки, приехала, померла, и оставила нашему дураку сто тысяч долларов, ну как в такое поверить? Вот мы с мужем и решили обмыть наследство, и очень рады, что вы к нам присоединитесь. Видите, какая прорва всего, можно хоть до утра сидеть!

Немного посомневавшись, Бежан решил такое стечение обстоятельств считать подарком судьбы, а она не столь уж часто преподносит их полицейским. Опять же, их так дружески пригласили, так непритворно им обрадовались, что такое приглашение можно рассматривать их личным делом, не служебным, отчего и не выпить? Вот почему Бежан с Робертом Гурским приняли участие в очередном обмывании старушкиного наследства, оговорив за собой право вставать из-за стола по служебной надобности. То один, то другой торчали в прихожей, не отрываясь от глазка в дверях. И дождались-таки!

Какой-то мужчина вошел в квартиру напротив.

Вынув из кармана мобильный телефон, Бежан настучал номер. В квартире напротив мужчина поднял трубку.

— Павляковский, слушаю вас! — послышался довольно приятный мужской голос.

Всеми силами стараясь скрыть охватившую его радость — наконец-то настигнут неуловимый Павляковский, Бежан официально ответил;

— Говорит старший комиссар полиции Эдвард Бежан. Нам необходимо с вами поговорить. Разрешите зайти? Или предпочитаете беседовать у нас в комендатуре ?

— О чем нам с вами разговаривать? — удивился голос.

— Есть о чем! — заверил его комиссар. — Мы сейчас... И отключился, хотя Павляковский продолжал что-то говорить. Роберт тоже поднялся из-за стола. Поскольку полицейские гости с самого начала упомянули о служебной надобности, хозяева не обиделись, что они их покидают в разгар пиршества.

Распрощавшись с гостеприимными Прухняками, оба полицейских подошли к двери их соседей. Подошли и остановились, выжидая.

Выяснилось, поступили они правильно. Дверь распахнулась Через минуту, и Павляковский выскочил из квартиры. Промедли полицейские хоть немного — не видать бы им голубчика.

— Добрый вечер, — поздоровался Бежан. — Старший комиссар Бежан, это я звонил пану. У вас какое-то срочное дело? Жаль, но у нас к пану тоже.

Роберт жадно разглядывал неуловимого Павляковского. Выглядел он почти так же, как и на фотографиях, разве что немного старше. По-прежнему очень красив, неудивительно, что бабы по нему сохли.

Смирившись, Павляковский не стал настаивать на срочном деле, и вместе с полицейскими вошел обратно в квартиру.

— Что ж, заходите, раз уж так получилось. В конце концов, преступлением это не назовешь, за решетку, надеюсь, меня не посадите, тем более что, по слухам, тюрьмы переполнены.

— А за что вас можно посадить? — поинтересовался Бежан.

— Полагаю, пану лучше знать, — махнув рукой, ответил Павляковский, — иначе вы бы не пришли ко мне. Сам старший комиссар, надо же! Не думал, что старшие комиссары полиции занимаются такими глупостями? В нашем кодексе пока нет статьи, запрещающей посещать даму и даже, извините, спать с ней. Нет статьи, которая обязывала бы делать это лишь с законной супругой. Прошли времена произвола, не так ли?

— Если я вас правильно понял, вы даете понять, что находитесь в близких интимных отношениях с пани Вонсяк? — уточнил Бежан.

— С кем вы сказали?

— С пани Вонсяк. Проживающей в данной квартире.

Павляковский очень искренне изумился.

— Что за пани Вонсяк? Не знаю я такой.

— Отрицаете знакомство, потому что недавно женились на пани Шидлинской? Полиции все известно.

С Павляковского слетело благодушие. Подойдя к письменному столу, он открыл красивую деревянную шкатулку, извлек из нее сигарету и нервно закурил. Отодвинул стул, но раздумал садиться.

— Будьте любезны, старший комиссар, поясните, какое полиции дело до того, на ком я женюсь и когда? Полагаю, ее это не касается. Бигамия же в моем случае исключается.

Бежан не сразу ответил. Он тоже внимательно рассматривал стоящего перед ним мужчину. Руки нормальные, вполне мужского размера. Симпатичный. Раздражен, но, кажется, не испуган.

— Итак, женаты на одной, а с другой женщиной находитесь в близких отношениях...

— Да хоть бы и не с одной! Холера! Даже если бы я спал со всеми бабами в городе, вы обязаны сказать, в чем конкретно полиция меня обвиняет!

Бежан намеренно тянул время:

— И даже иногда проживаете в квартире пани Вонсяк.

— Да отвяжись пан от этой Вонсяк! — разъярился Павляковский. — Не знаю такой! Хотя.., может, какая-нибудь из баб и была Вонсяк, кто их там знает...

Павляковский внезапно обмяк, похоже, устыдился своей вспышки, и сел. Бежан счел возможным тоже сесть и сделал знак Роберту. Тот вышел в прихожую и что-то сказал в трубку своего сотового телефона, после чего вернулся в комнату и уселся рядом с начальством.

— Странно, — спокойно рассуждал вслух Бежан. — Как вы можете не знать пани Вонсяк, если в данный момент мы находимся в ее квартире? А ключи от нее у вас имеются.

По всей видимости Павляковский изо всех сил старался вспомнить инкриминируемую ему пани Вонсяк, поскольку явно воспрянул духом.

— А, теперь понятно! Эта квартира и в самом деле принадлежит родственнице моей жены, я как-то позабыл об этом, а фамилии родственницы никогда не знал. Может, и Вонсяк.

— А где эта родственница находится? Почему здесь проживаете вы с женой?

— Родственница вроде бы надолго легла в санаторий подлечиться. И сама попросила, чтобы мы с женой присмотрели за квартирой. Это ведь тоже не запрещается законом? Или вы из-за прописки явились? Ну что за идиотизм, такими вещами должен интересоваться обыкновенный участковый, зачем аж старшему комиссару терять время? А не прописывались потому, что не собираемся здесь, оставаться навсегда, неизвестно, когда хозяйка квартиры вернется из санатория. Ну уж если полиция поднята на ноги, так и быть пропишемся.

Сейчас у нас с пропиской такая свистопляска, что обычному человеку не разобраться во всех постановлениях, полиции лучше знать, может, мы и в самом деле что нарушили. Ладно, я готов заплатить штраф, надеюсь, этим все и ограничится? Бежану надоело ходить вокруг да около, и он взял быка за рога.

— У пана есть дочь! — веско произнес он.

— У меня? Дочь? — удивился Павляковский. — А, вспомнил. Факт, вроде бы должна быть. А что?

— Как ее фамилия, где она живет и как живет?

Павляковский вдруг словно бы внутренне напрягся и стал отвечать, взвешивая каждое слово.

— Если не ошибаюсь, дочь зовут Дорота. Павляковская. А где и как она живет — меня не интересует. Это была всецело идея ее матери. Дела давно минувших дней, знаете ли. Если не ошибаюсь, тогда я все оформил самым достойным образом, так что ко мне никаких претензий быть не может. В настоящее время она девица совершеннолетняя и не может требовать, чтобы я заботился о ней. Так что давайте не будем...

— А еще дети у вас имеются?

— Нет, я детей не выношу, и мне не стыдно в этом признаться. Не до такой степени, чтобы тайком душить их в темных закоулках или давить колесами машины, просто я стараюсь, когда это от меня зависит, избегать деток. Раздражают они меня, понимаете? Мне и притронуться-то к детенышу противно. Есть люди, которые не выносят пауков, другие мышей, третьи змей, а у меня отвращение к детям. Хотела тогда она рожать — ее дело, я честно предупредил, только без меня! Так мы с ней договорились, так и поступили. В чем же полиция видит здесь нарушение ., или даже преступление? С вас станется! Я знаю, мать моей дочери умерла, так если бы ребенок.., ну, я не знаю, от голоду помирал или еще что, тогда я бы о ней как-то позаботился, не такая уж я распоследняя сволочь, но я знаю — дочка осталась у родных жены, они бездетные, живется ей сносно. И привет. Больше меня ничего не колышет. Так чего вы ко мне привязались?

Бежан и Роберт чуть ли не с восхищением взирали на Павляковского. Ну артист, хоть Оскара присваивай! Так естественно, непосредственно изобразить любое чувство, гамму чувств, причем каждому свое время. Неприязнь к полиции — но не более того, никакого страха, ведь за собой не чувствует вины. Искренне признается в своих маленьких прегрешениях. Затем изображает раздражение, дескать, чего пристали. Морочат голову, сами не знают, чего хотят. При чем здесь дочь, эта проблема давным-давно решена, и он о ней и думать перестал. Неохотно говорил на эту тему — тоже понятно. А полиции из-за этого нет оснований придираться, ведь не бросил же он беспомощного ребенка на произвол судьбы. И вообще чист, как кристалл.

Убедившись, что имеет дело с отцом Дороты, комиссар Бежан обрадовался, перестал нервничать и уверенно продолжал допрос.

— Прошу принять к сведению, — веско заметил он, — что ни прописка, ни брошенные родителями дети не входят в нашу компетенцию. Я веду расследование убийства, а пан может оказаться важным свидетелем. И надеюсь, — это слово комиссар подчеркнул особо, — надеюсь получить ответ на несколько вопросов. Павляковский опять изумился и опять чрезвычайно естественно.

— Какого такого убийства? — подозрительно переспросил он.

— Сейчас вопросы задаю я, — твердо произнес Бежан. — Итак, пан какое-то время пребывал в Соединенных Штатах?

— Да. Почти шестнадцать лет. Работал там. И ни о каком убийстве ничего не знаю.

— Отвечайте на вопросы. Где вы познакомились с Вероникой Шидлинской?

— Как раз в Штатах. Под конец моего пребывания там. Мы вместе вернулись в Польшу.

— А где вы познакомились с Вандой Паркер?

— Что за Паркер? — опять психанул Павляковский, но взял себя в руки и спокойнее продолжал:

— Послушайте, пан комиссар, раз речь идет об убийстве, я готов ответить на все ваши вопросы, только кончайте морочить мне голову неизвестными бабами. Может, это опять из тех, что сдают комнаты, откуда мне знать их фамилии? С меня достаточно и тех, с которыми я имел дело. А Ванды Паркер я не знаю.

Вздохнув, Бежан извлек из кармана две фотографии и сунул их под нос Павляковскому.

— Теперь узнаете?

— Себя узнаю, факт. Вот это мои знакомые, в Америке познакомился. Снято во время поездки на природу, кактусы посмотреть, они меня пригласили. Как же их фамилия? Давно это было... Гизлеры, Гилеры... Что-то в этом роде. Точно не помню, давно потерял их из виду.

— А женщина, которую вы под руку держите?

— Это их знакомая. Кто такая — не знаю, да кажется, и тогда не знал.

— Она и есть Ванда Паркер.

— Что вы говорите! Выходит, я знал Ванду Паркер, никуда не денешься, хотя вряд ли это можно назвать знакомством. После этой загородной поездки я больше не встречался с Вандой Паркер. И если бы вы подсунули мне сейчас ее фотографию без меня, наверняка отрекся бы от знакомства с ней.

— При каких обстоятельствах вы познакомились с пани Шидлинской?

— Через знакомых, ее родственников. Она приехала в Штаты к этим родственникам, а я как раз работал вместе с ее двоюродным братом.

— Фамилия брата?

— Хубек. Миколай Хубек.

Бежану удалось скрыть волнение, Его голос не дрогнул, когда он задал следующий вопрос:

— А где сейчас этот Хубек?

— Откуда мне знать? Должно быть, там, где и раньше был. Во всяком случае еще полгода назад по-прежнему сшивался в Бостоне. Работа у него хорошая, вряд ли стал бы менять. Послушайте, пан комиссар, я честно отвечаю на все ваши вопросы, как вы потребовали, но признаюсь — никак не пойму, к чему вы клоните. Странные какие-то вопросы.

Сейчас услышите еще более странный. Где вы были в позапрошлую пятницу? Не в последнюю, а еще на той неделе? Пожав плечами, Павляковский достал записную книжку и принялся листать страницы. Нашел нужную запись и спокойно сообщил:

— В Седльцах. Там под моим присмотром проводили электропроводку на вилле одного местного богатея. Ага, ведь опять потребуете фамилию? Пожалуйста, Грабовский, ветеринар, неплохо заплатил.

— Во сколько вы вернулись в Варшаву?

— В два часа ночи, только это была уже не пятница, а суббота.

— Сколько же дней вы провели в Седльцах?

— Если быть точным, одни сутки. Электропроводкой занимались электрики, я им заранее все показал, поехал принимать работу. Явился утром и собирался вернуться засветло, но электрики напартачили, заставил их переделывать. Ветеринар просил все закончить к уик-энду, на субботу уже пригласил гостей, вот и пришлось вкалывать вместе с рабочими всю ночь. К утру закончили, я часа два вздремнул и отправился в Варшаву. К двум, то есть к четырнадцати, уже вернулся. Но стоило потрудиться, говорю, хозяин виллы заплатил щедро. Адрес нужен?

— Да, назовите.

В этот момент в замке заскрежетал ключ — кто-то отпирал входную дверь. Послышались шаги. Полицейские замерли. В дверях комнаты появилась молодая и очень красивая женщина в непромокаемой куртке и брюках, заправленных в сапоги. Большая сумка на длинном ремне свисала с плеча. От неожиданности женщина замерла в дверях. И тут кто-то позвонил в дверь. Женщина дернулась, но Роберт опередил ее.

— Позвольте, я сам открою.

— Вы Вероника Павляковская? — одновременно спросил Бежан. Не отвечая, женщина недовольно поинтересовалась, неизвестно к кому обращаясь:

— Что все это значит?

Встав со стула, Павляковский подошел к жене, помог ей снять куртку. Вероника выглянула в прихожую.

— У нас гости? Ты меня не предупредил.

— Гости незваные. Панове из полиции, — Все?

— Не знаю, кто там, в прихожей. Я могу повесить куртку на вешалку?

Бежан представился:

— Старший комиссар уголовной полиции Эдвард Бежан. Меня сопровождают два сотрудника.

Разумеется, пан Павляковский, вы можете повесить куртку на вешалку. Мы пришли задать вам несколько вопросов.

— Мне эти господа уже задали достаточно вопросов, — мимоходом бросил жене Павляковский, проходя с курткой в прихожую. — Теперь, похоже, твоя очередь. Главное, все про каких-то незнакомых расспрашивают.

Вероника смиренно поинтересовалась;

— А можно сначала чай заварить? Я страшно устала и намерзлась. В кухню имею право пройти?

— Пожалуйста, — разрешил Бежан. — Нам не к спеху.

Вслед за Вероникой в кухню отправился молчаливый Роберт. Оглянувшись на него, Вероника пожала плечами. Поставила на газ чайник, вынула из шкафчика один стакан, налила в него заварку из заварочного чайника и опять поглядела через плечо на Роберта.

— А теперь мне нужно в ванную. Если можно, я хотела бы туда пойти самостоятельно.

— Никаких возражений! — разрешил Роберт.

К этому времени он успел как следует рассмотреть женщину. Узкие брюки и обтягивающий тело свитер не оставляли возможности что-то спрятать под одеждой. Заглянув на всякий случай в ванную и отметив царящий в ней образцовый порядок, Роберт попятился, освобождая вход в так называемый совмещенный санузел.

Бежан в гостиной поднял с пола небрежно брошенную сумку хозяйки. Она оказалась незапертой, потому что была слишком набита. Постаравшись незаметно заглянуть в нее, Бежан положил сумку на свободный стул.

Но вот после того как пани Вероника, приведя себя в порядок, села за стол со стаканом горячего чаю, Бежан задал свой первый вопрос.

— Насколько нам известно, пани какое-то время находилась в Соединенных Штатах у своих родственников Хубеков. Меня интересуют сведения об этом семействе. С каких пор они находятся в Штатах?

Резким контрастом со сладким голосом полицейского прозвучал встречный вопрос, заданный хозяйкой холодным, неприязненным тоном:

— На каком основании вы меня допрашиваете?

Полиция меня в чем-то подозревает?

— Пока нет. Подозрительным покажется нежелание отвечать на наши вопросы.

— Не лезь в бутылку! — примирительно заметил Павляковский. — Какое тебе дело? Они ведут расследование, это их право задавать вопросы.

Похоже, супруга приняла к сведению совет мужа. Подумав, она кивнула.

— Ладно, спрашивайте. Что вас интересует?

— Меня интересуют ваши американские родственники. Конкретно Хубяки. Как давно они проживают в Штатах?

— Да уж лет двадцать будет. Могу подсчитать, если желаете точно знать. Когда я была у них семь или восемь лет назад, уже лет пятнадцать там проживали. Выходит, больше двадцати.

— Кем конкретно они вам приходятся?

— Ох, сразу и не скажу. Пан Хубяк двоюродный брат моей матери, выходит, дядюшка. С женой, — А другие родичи, носящие ту же фамилию, имеются?

— Кажется, имеются, но я не уверена.

— Где? В Польше или в Штатах?

— Тоже не знаю.

— Когда последний раз пани встречалась или общалась по телефону с кем-нибудь из Хубяков?

Кинув на полицейского презрительный взгляд, яснее ясного выражающий мнение женщины о тупоголовом представителе властей, женщина процедила сквозь зубы:

— Я же только что сказала — в Штатах, шесть лет назад. Больше я туда не ездила. Или я недостаточно понятно выразилась?

Бежан мог бы ответить — выразилась-то она понятно, да только солгала. Вместо этого он задумчиво поинтересовался:

— А такой адрес — улица Хожа, восемнадцать, квартира двадцать два пани ни о чем не говорит? В квартире проживает некий Дариуш Хубек.

— Говорит, — сухо ответила женщина. — Говорит о том, что какой-то тип по фамилии Хубек проживал в той квартире. И что из этого следует?

— Почему вы полагаете, что проживал, а не проживает?

— Делаю вывод из ваших расспросов. Если бы проживал до сих пор, вы бы стали терзать его, а не меня. Если вы его разыскиваете, мне о нем ничего не известно.

Предоставив Веронику комиссару, Роберт Гурский по своему обыкновению сосредоточился на другом подозреваемом, не сводя с Павляковского бдительного взгляда. И заметил, тот как-то вроде бы внутренне напрягся. До сих пор сидел раскованный, а тут внутренне напрягся. И прежнее спокойствие сменилось тревогой. Роберт взял это на заметку. Бежан продолжал «терзать» Веронику:

Будучи в Штатах пани познакомилась также с Вандой Паркер...

— Возможно, — был ответ. Не стану отрицать, я познакомилась там с множеством земляков. Причем, когда меня с ними знакомили, как правило те произносили фамилию неразборчиво, так что я могла и не расслышать. А даже, если и расслышала, тут же ее позабывала. Но не исключаю, что какая-то Ванда Паркер была там одновременно со мной.

— А этот снимок вам не поможет припомнить?

Вороника равнодушно глянула на фотографию, где ее супруг держал под руку Ванду Паркер. Немного поколебавшись, она отрицательно покачала головой.

— Нет. На фотографии три женщины. Ни одна из них мне не знакома. Поскольку вы мне подсовываете фото, значит, та ваша Ванда должна на нем быть. Которая из трех?

Роберт отметил — тревога на лице Павляковского сменилась философской отрешенностью. Он вздохнул, откинулся на спинку стула и вытянул ноги.

Так и казалось — вот-вот махнет рукой.

Бежан вежливо показал свидетельнице пани Паркер кончиком шариковой ручки. Поведение пани Вероники его отнюдь не обескуражило, он производил впечатление всецело довольного жизнью.

Краем глаза уловив брошенный на него взгляд напарника, понял — они на верном пути.

Спрятав фотографию с Вандой в карман, комиссар задал следующий вопрос, все тем же, сладчайшим голосом!

— А Ханну Выстшик вы знаете?

Вероника недовольно фыркнула:

— Надо же, как вы прыгаете по географии, пан полицейский. Знаю, конечно. Приходит к нам убирать квартиру. Замечательная уборщица, в наше время второй такой не найдешь.

— Она собирается судиться из-за наследства тетки. Вы ей подыскали адвоката?

— Подыскала — сильно сказано. Скорее посоветовала. Жаль мне стало Ханю, столько она, бедняга, намучилась с этим запутанным делом о наследстве, столько я наслушалась, что в конце концов я ей посоветовала обратиться к хорошему адвокату, мало того, чуть ли не силой затолкала ее к этому адвокату...

— Нотариусу.

— Что?

— Силой вы затолкали ее к нотариусу, а не адвокату.

— Да? Я была уверена — он адвокат.

— Он ваш знакомый? Почему именно его вы посоветовали Ханне Выстшик? Откуда он взялся?

— Да ниоткуда, слышала я его фамилию, кто-то отзывался о нем очень хорошо, но кто — не помню, случайно запомнилась фамилия, а адрес я разыскала в телефонной книге. Сама разыскала, Ханя... она, знаете ли, уборщица отличная, а вот насчет всего остального не слишком расторопна. Ну я и посоветовала ей все рассказать специалисту, а не мне, сыта была по горло ее бесконечными жалобами. Похоже, он и в самом деле оказался хорошим специалистом, во всяком случае Ханя меня за него благодарила, надеюсь, с его помощью Ханя получит свою часть наследства.

— Пани Выстшик рассказывала вам о своем последнем визите в нотариальную контору?

— А какой из ее визитов был последним?

— В пятницу на позапрошлой неделе.

— В пятницу? Возможно, и рассказывала, Ханя приходит ко мне по пятницам. Наверняка о чем-то рассказывала, она всегда болтает, когда застает меня дома, но я пропускаю ее болтовню мимо ушей.

Так что не скажу точно.

— А что вы делали потом? Я имею в виду ту пятницу. Ну, скажем, начиная с девятнадцати часов.

— Должно быть, дома сидела... Мой муж...

И пани Вероника бросила взгляд на расслабившегося мужа, небрежно вытянувшегося на стуле.

Бежал не собирался торопить события, но и усложнять себе же работу не испытывал желания.

Он поспешил высказаться:

— Мы уже знаем, что в ту пятницу ваш муж находился в городе Седльце, так что он не может знать, что вы делали. Это желательно услышать от вас.

Если комиссар рассчитывал сбить с толку подозреваемую, то это ему не удалось. Та лишь спокойно протянула:

— Ах, в Седльцах... Теперь вспоминаю, так вы имеете в виду ту пятницу? Дома я была, теперь точно вспомнила. Разумеется, сейчас вы станете допытываться, кто это может подтвердить. Не знаю.

Может, дворник. Я выносила мусор, тогда наш мусоропровод заткнулся, пришлось выносить мусор на помойку во дворе, возможно, он меня видел с ведром. И еще есть в нашем доме одна любопытная баба, на первом этаже живет, вечно торчит в окне, не исключено, она тоже обратила на меня внимание. А больше, к сожалению, ничем не могу вам помочь.

— А соседка?

— Вы о какой соседке?

— Мы располагаем сведениями, что на той позапрошлой неделе, еще до пятницы, вы общались с вашей соседкой по дому, даже по лестничной площадке, пани Прухник.

— А что, я не имею права с ней общаться?

— Имеете, конечно. Опять же мы располагаем сведениями, что вместе с соседкой вы слушали рассказ ее брата об одной старой американской миллионерше. Этого вы тоже не помните?

— Это как раз помню. Брат у нее такой забавный молодой человек. Рассказывал, как к его знакомым приехала смешная столетняя американка в умопомрачительных шляпках, и тому подобную чепуху.

— И он ни разу не упомянул фамилии этой американки?

— А должен был упомянуть? — удивилась пани Вероника. — Да я слушала вполуха, если и упомянул, не обратила внимания. Но если хотите, спрошу Эву, может, она запомнила.

— Да, у пани Эвы память хорошая...

И тут в беседе наступила внезапная пауза. Вероника продолжала сохранять спокойствие, но чувствовалось, как в ней росло напряжение. Бежан это интуитивно почувствовал. И догадался — у нее хватит ума самой не задавать ненужных вопросов, но надолго ли ей хватит выдержки? Явно встревоженный Павляковский подобрал ноги под себя и теперь сидел неестественно выпрямившись. Два сотрудника полиции застыли у входа как два бронзовых памятника. Переглянувшись с Робертом, Бежан указал помощнику глазами на сумку Вероники и достал из кармана бумагу.

— Вот ордер на обыск, чтобы не было недоразумений. Ознакомьтесь. Попросим присутствовать понятых, Михал, зайдите к соседям Прухникам.

Озадаченный пан Прухник не понял, зачем его тянут к соседям в столь неурочное время, у Михала было слишком мало времени, чтобы по дороге объяснить ему. Пришлось еще раз пояснить, кажется, шурин Мартинека тоже особой сообразительностью не отличался.

Павляковские меж тем успели ознакомиться с ордером прокурора на обыск.

— Пусть роется, если хочет, — презрительно пожала плечами Вероника.

Бежан не стал медлить.

— Ну-ка, мальчики, приступайте.

Первое, что сделал Роберт, — достал из сумки Вероники Павляковской лежавшие на самом верху темно-замшевые перчатки, не очень новые...

* * *

— Я знаю жизнь, мой дорогой, — говорил Бежан Роберту, когда они опять ехали на улицу Йодловую. — Преступник может целенаправленно громоздить одну улику за другой, чтобы ввести следствие в заблуждение. Баба врет — хоть уши затыкай, но это еще не доказательство ее вины.

Может врать для собственного удовольствия. Перчатки.., что ж, вроде бы те, но сами мы с тобой этого не определим, подождем лабораторный анализ, вот если бы она зашила перчатку, тогда уж больше шансов, а так... Подождем.

— Что касается Павляковского, беру свои слова обратно, — сказал Роберт. — Думаю, он ни о чем не знал.

— Поэтому и едем к гарпиям. Скажем девушке — ее отец не при чем. Подозревать собственного отца.., такое может ей жизнь отравить.

Роберт продолжал рассуждать вслух:

— Видишь, эти проклятые бабы оказались правы. Он не свинья, не последняя сволочь, просто самый обыкновенный бабник. Сдается мне, на этой своей теперешней жене он женился вынужденно, должно быть, допекла его, вот и женился, чтобы успокоилась. И охотно избавится от нее. Заметил, как отреагировал на то, что Хубек за ней приударял? Вовсе не из ревности...

— Ну, не скажи. Это было четыре года назад.

Тогда, возможно, он еще ухлестывал за ней.

— Ничего не скажешь, — привлекательная особа, — задумался Роберт. — Может, тогда и ухлестывал, потому и вспомнил. Задним числом приревновал.

Не забыл Роберт минуты, когда Павляковский внутренне напрягся, сделал свои выводы и настоял, чтобы после обыска их не оставили наедине с женой. В полицию их доставили в разных машинах, не взирая на яростные протесты Вероники. Павляковский же не протестовал, видно было, что сильно взволнован, он не стал качать права. Внимательно просмотрел предъявленные ему фотографии и без колебаний ткнул пальцем в пана Хубека;

— Этот. Так родственник или хахаль?

— Родственник, родственник, — успокоил его Роберт. — Двоюродный брат, Дариуш Хубек. Вы его дома застали, не так ли?

— В том-то и дело! Возвращаюсь, после одиннадцати — а тут сидит этот мерзавец, она в халате.

Кузен, говорит, семейные неприятности, я и поверил. Потом несколько раз звонил, я ноль внимания, кузен так кузен, а теперь вдруг узнаю — мозги мне пудрила! Никогда не видела своего кузена? Не узнала на фото? Панове, хватит крутить, скажите, холера, в чем дело? Может, я и не Бог весть какой высокоморальный, но своя гордость у меня имеется, ревнив до чертиков, не собираюсь меняться, был таким всю жизнь, а толкотни никогда не выносил и еще в состоянии завести себе персональную бабу.

Очень довольный собой Роберт радовался:

— Ни в жизнь этот тип не признался бы, не будь он в нервах! А мы теперь знаем — встречалась она с Хубеком, все от него знала, с Вандой Паркер знакома была с времен пребывания в Штатах, склероз ей не поможет, найдутся свидетели их знакомства. А бабника Павляковского спасла его дурацкая ревность, не проболтайся он, соучастие было бы гарантировано, как в банке. А так — чист, подлец. На Йодловой их уже ждали, ведь Бежан предупредил о визите.

Меланья не теряла времени даром. Анализировала происходящее и делала свои выводы, которые отнюдь не скрывала от сестер. Рациональный способ мышления позволял ей делать выводы в принципе правильные, однако склочный характер заставлял вешать сестрам лапшу на уши, что самой Меланье доставляло грандиозное удовольствие. Вообще, дразнить этих дур всегда приятно, вот и теперь она была чрезвычайно довольна собой.

— Полиция кое-что соображает, — громогласно рассуждала она. — Ив конце концов, у них имеется лаборатория с разным таким оборудованием.

Наши перчатки их не устроили, неподходящие оказались, и полиция пришла к выводу, что Вандзю прикончил кто-то посторонний. Влез в окно и прикончил. Конечно, мы могли его понять, но сомневаюсь. Доротка могла устроить пожар, но вряд ли управились бы с двумя печками, там с одной-то хватает хлопот. Я начинаю верить, что убийца и в самом деле за ней охотится...

— Можно знать, зачем? — терпко поинтересовалась Фелиция, поливая в гостиной цветочки.

— Идиотский вопрос, — обрадовалась Меланья. — Чтобы после ее смерти унаследовать немалое состояние. Анджей наследует автоматически, поскольку родной отец. Вот интересно, он лично пытался задавить ее на машине и толкал под трамвай?

Сильвия была шокирована.

— Ты никак спятила, собственную дочь? Неужели Анджей так изменился с годами? Ведь раньше у него был мягкий характер. И хорошо воспитан... Вот, сами намажете печенье кремом и повидлом, ставлю все на стол, мне не хочется заниматься этим. А почему ты думаешь, что это все делал Анджей?

— А для чего существует дедукция, идиотка ты этакая? Убивает тот, кому выгодно.

— Нам тоже выгодно! — возразила Фелиция, верная своей застарелой привычке непременно возражать. Меланья немедленно вцепилась в сестру.

— Хочешь сказать, что последние мозги потеряла и подвергла опасности собственную жизнь, лишь бы Доротка задохнулась от дыма в своей каморке?

— И ничего я не подвергала! Всегда сплю с открытым окном.

— Молчи и слушай. Я во всем этом вижу руку Анджея. Вандзю он знал. Прикончил ее, немного подождал и принялся за Доротку. Когда ее прикончит — огребет все ее денежки. Повезло тебе, принцесса, с папочкой...

Доротка слушала болтовню тетки довольно спокойно, стресса она в ней не вызвала. Неприятно, конечно, что лишить жизни ее намерен родной отец, но она как-то никогда не думала об отце, его просто не было в ее жизни. Такое благодушие объясняется, вероятно, и тем, что мысли девушки были всецело заняты обручением с Яцеком и их решением пожениться. Почти все мысли, на другое просто в голове не оставалось места. Неприятно, конечно, если убийцей окажется отец, ну да она это как-нибудь переживет. Вот только не унаследует ли гены убийцы?..

А Меланья разошлась вовсю.

— Надеюсь, будешь ему носить передачи в тюрьму, сигареты и что-нибудь вкусненькое. Такова обязанность примерной дочери, никуда не денешься. Вот увидите, это Анджей. Думаете, полиция опять к нам едет так просто?

— Комиссар велел нам всем быть дома, так что одно из двух, — рассуждала Фелиция. — Или что-то имеет сообщить, или кого-то из нас арестует. Из разговора с ним по телефону я поняла — они что-то обнаружили.

Меланья твердила свое:

— Если полиция в состоянии думать логично, она тоже придет к такому выводу, что и я. Ни одна из нас не убивала Вандзю, Яцек и Мартинек тоже.

Кому это выгодно? Анджею...

Подозрительно глядя на Меланью, Сильвия сказала Фелиции:

— Знаешь, почему она взъелась на Анджея?

Наверняка была в него влюблена, а он предпочел Кристину, вот и злобствует теперь.

— Гениально! — фыркнула Меланья. — Скажи, что я еще и подговорила его на преступление!

Независимо от результатов расследования Сильвия чувствовала себя счастливой. Во-первых, опять подвернулась оказия устроить прием, так как старший комиссар полиции велел собраться им всем.

Во-вторых, он сообщил, что снял арест с завещанных Вандой денег, и теперь они могли свободно пользоваться наследством. На радостях Сильвия погнала в магазин приехавшего по вызову Фелиции Яцека. Парень было автоматически включил счетчик, потому как приехал на своем такси, да спохватился и махнул рукой. Во-первых, считай, член семейства. Во-вторых, стал богатым.

При виде роскошно накрытого стола, где доминировали икра и лососина, Мартинек тоже расплылся в счастливой улыбке. Доротка в присутствии Яцека тоже испытывала дотоле незнакомое ей чувство уверенности и тихого блаженства. Павел Дронжкевич не спускал влюбленного нежного взора с Меланьи, никогда раньше не казавшейся ему столь прекрасной, а Меланья в атмосфере влюбленности вдруг растеряла весь свой сарказм и расцвела, как пышная роза.

Бежан вошел в гостиную, окинул взглядом собравшихся и подумал, что никогда раньше не видел столько довольных жизнью людей.

— Вообще-то я не напрашивался на прием, — сказал он устало, — но коль скоро уважаемые пани решили именно так обставить мой приезд, что ж, признаюсь — есть что отметить. Похоже, мне придется речь держать?

— А то вы не знали! — пожала плечами Меланья. — Ведь все детективы заканчиваются речью... главного детектива.

— У нас за детектива Меланья, — на редкость кстати заметила Сильвия. — Она только что нам такую речь выдала...

— Ах, не слушайте мою сестру, пан комиссар, — мило улыбнулась Меланья. — Она у нас так же разбирается в шутках, как свинья в апельсинах. Уж вы на нее не обижайтесь...

И тут раздался голос обычно молчаливой Доротки. Голос твердый, уверенный. Девушка буквально за считанные дни изменилась до неузнаваемости.

— Пан комиссар, поскольку меня назвали главной наследницей, крестную бабулю я не убивала, так что, возможно, располагаю какими-то правами и очень прошу ., очень хочу, чтобы речь произнесли вы, а не мои тетки. Неужели мои отец...

И все-таки на слове «отец» голос девушки дрогнул. Для Бежана этого оказалось достаточным, и он никому не позволил перебить себя, отчего Роберт еще больше зауважал комиссара, а Яцек преисполнился к нему безграничной благодарностью.

— Нет, — сказал он, садясь за стол и повязывая салфетку. — Не ваш отец. Ваш отец — человек порядочный, хотя не хотел бы я быть его женой и даже любовницей. То есть, хочу сказать — если бы я был женщиной, то есть.., ну ладно, оставим это. Полагаю, что могу себе позволить ввести вас в курс дела, поскольку подозрения с присутствующих сняты целиком и полностью, никакого преступления вы не совершали, ну разве что на совести пана Дронжкевича остается городская свалка в Старой Вси.

Павел Дронжкевич при упоминании свалки покрылся багровым румянцем.

— Пожалуйста, берите греночки, — гостеприимно предложила Сильвия. — Пока горяченькие, под икру...

Все за столом занялись греночками, но по-прежнему молча, чтобы не мешать Бежану. Мартинек неосторожно брякнул тарелкой, Фелиция обожгла его яростным взглядом, парень струхнул и попытался не хрустеть греночкой, что оказалось совершенно невозможным.

— Ванду Паркер убила Вероника Павляковская, — продолжал Бежан. — Расследование чрезвычайно усложняло то обстоятельство, что в следствии она фигурировала под разными фамилиями.

Ваша сестра, — обернулся комиссар к Мартинеку, который от неожиданности проглотил греночку не разжевывая, — знала ее по фамилии первого мужа, и называла нам Веронику Банькович. Ей было неизвестно, что после развода Вероника носила опять девичью фамилию, Шидлинская. Прописана она была в доме по улице Фильтровой, в то время как Вероника Шидлинская проживала в доме по улице Черноморской, в квартире своей родственницы пани Вонсяк. Мы же разыскивали Веронику Банькович.

Одновременно объектом нашего внимания стал пан Павляковский, недавно женившийся на некой пани Шидлинской. У нас не возникало никаких нехороших ассоциаций до тех пор, пока пан, — тут комиссар опять указал на Мартинека, у которого очередная греночка застряла в горле, — а точнее, его сестра не сообщила нам кое-какие интересные сведения. Потянули за ниточку и выяснилось, что в Штатах Вероника Шидлинская была знакома с Вандой Паркер и хорошо информирована о ее крупном состоянии. Вероника ловко подсунула поверенному пани Ванды Войцеховскому кандидатуру своего кузена Хубека, когда доверенный начал поиски родственников крестницы пани Ванды. Вероника была в курсе поисков, более того, руководила ими, Хубек действовал по ее указке. Войцеховскому сообщал те сведения, которые она считала нужными для ее целей. Улучив подходящий момент, Вероника вышла замуж за пана Павляковского. Здесь, в Варшаве, уже действовала сама, без посредников. От собственной уборщицы получила исчерпывающую информацию об оформлении пани Вандой завещания в нотариальной конторе, отправив женщину в ту же контору в те часы, когда там находилась Ванда Паркер. А исчерпывающую информацию о вашем семействе, уважаемые пани, Вероника получила благодаря чрезвычайно счастливому для нее стечению обстоятельств с помощью все того же пана Мартинека — жест гренкой в сторону бедного парня, который уже и есть перестал. — Он рассказывал сестре в подробностях обо всем, что происходит в вашем доме, так что Вероника могла детально разработать преступный план. И осуществила его.

Проникла в ваш дом через балконную дверь в тот памятный вечер, в пятницу, когда вы отмечали оформление завещания, и задушила пани Ванду. Вероника — молодая сильная женщина, к тому же в юности занималась спортом и даже год училась в цирковом училище, намереваясь стать акробаткой, но перелом запястья помешал ей сделать карьеру в цирке. Действовала Вероника осторожно и продуманно, наблюдала за вами, выбрала момент, когда вы, — тут взмах руки в сторону Доротки и Яцека, — сидели за столом в гостиной. Для преступницы было нежелательно, чтобы на вас, панна Дорота, пало подозрение, ибо тогда бы вы не могли получить наследства убитой. Затем она принялась охотиться за панной Дорогой, поскольку после ее смерти состояние дочери автоматически переходило к ее родному отцу, мужу Вероники. Уж не знаю, собиралась ли она и его прикончить, пан Павляковский до сих пор очень интересный мужчина, возможно, ее вполне устраивала совместная с ним жизнь в роскоши.

Нет, пожалуй, не стала бы его убивать, все поведение этой женщины говорит о ее привязанности к мужу и боязни навести на него хоть малейшие подозрения. Убийство пани Паркер она совершила в тот день, когда у мужа было железное алиби, — он находился в Седльцах, далеко от Варшавы. А может, знала статью УК, по которой убийца не может стать наследником...

Решив, что пока достаточно, Бежан с чувством хорошо исполненного долга откусил наконец кусок греночки с икрой. Собравшиеся загалдели.

— Вот интересно, знал ли он, на ком женится? — хотела знать Фелиция.

— На леди Макбет. — удовлетворила ее любопытство Сильвия.

— Полиция располагает неопровержимыми доказательствами? — допытывался Яцек.

Вместо полицейского ответила Меланья:

— Разумеется. Перчатки!

Гомон смолк, все вопросительно уставились на Бежана. Торопливо дожевав гренку, тот сказал:

— Да, именно перчатки. Она так и не избавилась от них, более того, продолжала носить.

— Глупая или скупая?

— Могла не знать, что современная криминалистика способна найти замшевые перчатки по оставленным ими отпечаткам, особенно, если имеются какие-то особые приметы. В данном случае разошедшийся шов. Небольшой, всего три миллиметра, но вполне достаточный для эксперта. Одни и те же перчатки были на преступнике, когда он хватался за крокетный молоток, за перила балкона, за лестницу в вашем садике, за баранку автомашины. Вероника пыталась отрицать знакомство с пани Паркер, с Хубеком. Неглупая преступница попыталась создать себе алиби. Вышла выносить мусор в девять вечера, постаралась как можно громче брякнуть крышкой мусорного бака, сделать так, чтобы соседка ее заметила, а уже через пять минут на такси примчалась в район улицы Йодловой, успев переодеться и напялив парик, неузнаваемо изменивший ее внешность. А еще через час опять была дома и позаботилась, чтобы соседи об этом знали.

Если бы не перчатки, показания свидетелей могли бы снять с нее подозрения. Пан Павляковский не имел понятия обо всей этой деятельности супруги.

Теперь имеет. И.., как бы поделикатнее выразиться? Отмежевался от супруги. Узнав об этом, женщина пала духом и призналась.

Старший комиссар Бежан занялся остывшей гренкой, а в комнате опять поднялся галдеж. Меланья кричала, что она именно все так себе и представляла, Сильвия упрекала Мартинека, что он всему виной, слишком распускает язык. Фелиция защищала своего протеже напомнив, что Веронику полиция вычислила лишь благодаря чистосердечному признанию Мартинека. Доротка признавалась Яцеку и Роберту, что с души свалилась тяжесть, ведь все-таки не родной отец оказался преступником, хотя она и не желает иметь с ним дело, жила всю жизнь без отца, а уж теперь и вовсе без него обойдется. Мартинек даже не пытался оградить себя от упреков в болтливости, он вдруг вспомнил, что сразу, как узнал о приезде старушки американки, так и сказал — теперь вы получите наследство, и вот, пожалуйста, так оно и вышло, Меланья вдруг вспомнила о темной фигуре, которая затаилась под окном их гостиной, а она ее спугнула.

Сообщила об этом полиции — лучше поздно чем никогда, пусть завтра днем, нет не сейчас, все там осмотрят, вдруг, какие следы обнаружат. Павел Дронжкевич по-прежнему с обожанием глядел на Меланью и ломал голову, как уговорить ее выйти за него замуж, ведь ее доля в шесть миллионов долларов тоже что-то значит.

— Вы называете ее умной женщиной, пан комиссар, а чего же тогда она отмочила такую глупость с поджогом? — теребила комиссара Фелиция. — Ведь даже пожара не было, один дым шел.

Хотела нас прокоптить? Сделать так, чтобы мы все задохнулись во сне?

— Да нет же, только Доротка, — вместо комиссара ответила Меланья.

— Так Доротки же не было дома!

Дав возможность начальству подкрепиться, Роберт Гурский сам принялся давать пояснения.

— Преступница об этом не знала. Впрочем, возможно, ей приходила в голову и другая возможность — избавиться от всех вас. Ваше состояние перешло бы к Доротке, потом она прикончила бы Доротку и вместе с ее денежками загребла и ваши.

Впрочем, не поручусь за убийцу, возможно, у нее не хватило бы терпения.

— А откуда она узнала, что Доротки нет дома? — не поняла Сильвия.

— В том-то и дело, что не знала.

— Тогда откуда не знала? — стояла на своем Сильвия.

— Вот именно! — неожиданно поддержала сестру Фелиция. — Если подглядывала за нами, не могла не заметить, что Доротка ушла.

— Потому что я не через дверь вышла, а вылезла в окно, — с глубочайшим удовлетворением информировала теток Доротка. — Свет погасила, никто и не заметил. А вместо себя на постели в коморке положила свернутое одеяло, прикрыла другим издали можно было принять за человека.

— Разреши узнать, почему ты полезла в окно? — сухо поинтересовалась Фелиция.

— Чтобы не наткнуться на какую-нибудь из вас и избежать нервотрепки, — в приступе отчаянной храбрости призналась Доротка. — И вообще...Я вас всех люблю, но больше с вами не выдержу. Куплю себе квартиру и перееду от вас. Однако до тех пор мне хотелось бы сохранить остатки здоровой психики...

— Скажите, какая мимоза! — скривилась Меланья.

— Здоровая психика! — фыркнула Фелиция. — А ты хоть знаешь, что это такое? Да у тебя ее сроду не было.

Доротка вдруг с удивлением почувствовала, что стычка с тетками доставляет ей удовольствие. Вошла во вкус, потому что перестала их бояться? И она ядовито осведомилась:

— Разве? А мне казалось — знаю. Ведь я унаследовала бы от вас не только деньги, черты характера тоже передаются по наследству. Значит, ни одна из вас не отличается психическим здоровьем?

— Лично я отличаюсь! — на всякий случай отмежевалась от сестер Сильвия. Фелиция ловко перестроилась.

— Ага, переедешь от нас, хорошо. Полагаю, моя младшая сестра тоже, очень уж настойчивым стал кандидат в ее спутники жизни. Останемся в доме мы с Сильвией одни...

— И с Мартинеком, — Меланья не упустила случая уколоть сестру. Мартинеку удалось наконец проглотить застрявшую в горле гренку и, откашлявшись, он заикаясь произнес:

— Я.., того.., теперь я тоже собирался.., того... уехать. Фелиция яростно напустилась на парня:

— В путешествие по Европе, о котором мечтаешь, да? Именно теперь? Не закончив ремонта мойки? Как ты себе это представляешь? Учинил в ванной разгром и так бросишь? А я сама должна заканчивать?

— Спокойно, все организуем! — вмешался Яцек. — Пусть едет к чертовой матери, я найду хорошего сантехника, и мы вместе приведем ванную в порядок. Хоть завтра и начнем, если пожелаете.

— Разумеется, пожелаю.

Прислушиваясь краем уха к перепалке, Бежан отдавал должное вкусным закускам. Икра, лососина, креветки, какой-то необыкновенно вкусный мусс, паштет из сардин. По одной ей известной причине Сильвия выбрала на закуску исключительно рыбные продукты. Бежан отведал все. Из кухни долетали завлекательные запахи, под закусочной тарелкой находилась большая, все это говорило о том, что последует вкусное блюдо, и предусмотрительный комиссар решил оставить для него место в желудке. Как всякий настоящий мужчина, Бежан ценил вкусную еду. Перестав жевать, он откинулся на спинку стула. Меланья бесцеремонно перебила сестру, дававшую Яцеку указания насчет сантехника, и задала полицейскому интересующий ее вопрос:

— Скажите, почему же эта самая Вероника не выбросила перчатки? Насколько я понимаю, это коронное доказательство полиции.

Ответить поспешила Сильвия:

— Так ведь ей пришлось бы без конца покупать новые перчатки! Вон сколько всего преступного делала, так что, каждый раз покупать новые?

А старых могло и не оказаться.

Подключилась Фелиция, вмиг позабыв о ванной, мойке, трубах и сантехниках.

— Неужели ей не пришло в голову, что из-за такой глупости может попасться?

— Тут возможно двойное объяснение, — ответил старшой комиссар. — Во-первых, она и в самом деле могла не знать, что в настоящее время мы в состоянии выявить отпечатки не только пальцев, но и перчаток, например, замшевых. А во-вторых, не имела понятия, что мы заинтересовались перчатками. В тот день, когда мы изымали перчатки в вашем доме, уважаемые пани, пан Янчак отсутствовал, ничего о перчатках не знал и, следовательно, сестре не рассказал о них. По этой причине и соседка сестры не узнала. В противном случае, возможно, предусмотрительно избавилась бы от них, тем самым значительно осложнив нашу работу. Ведь от всего остального она избавилась.

— От чего именно? — живо поинтересовался Яцек.

— Ну от той ядовитой субстанции, которую примешала к топливу, устраивая в кухне пожар. Она и в самом деле намеревалась с помощью ядовитого дыма избавиться наконец от пани Дороты. Смерть от удушения...

— Лукреция Борджия! — торжествующе вскричала Сильвия.

И вспомнив вдруг о своих обязанностях, она опрометью помчалась в кухню. Меланья с Фелицией переглянулись.

— Полагаешь?.. — с тревогой спросила Меланья.

— Надеюсь, что никаких ядов у нее под рукой не окажется, — вполголоса ответила Фелиция и вернулась к прерванной теме:

— Насколько я поняла, Вероника еще в Америке стала строить свои далекоидущие планы. Познакомилась с Вандой.., а вы уверены в этом? Откуда вы узнали?

Поскольку источник информации все равно выяснится, Бежан не стал темнить:

— Из разных источников. В том числе и от пана Войцеховского.

— От Антося! Езус-Мария, ведь надо же позвонить Антосю!

— Не беспокойтесь, пан Войцеховский в курсе, мы с ним поддерживаем связь. Он хорошо помнил Шидлинскую, но не знал, что она действовала в паре с Хубеком. И тем не менее, запомнил ее как на редкость несимпатичную особу, алчную и жестокую, готовую пойти на все ради денег.

— Что и доказала делом, — вполголоса прокомментировал Яцек. Из кухни послышался голос Сильвии:

— А ну, пусть кто-нибудь уберет со стола! Рулет поспел. Убирать, конечно, пришлось Доротке.

Воодушевившись после стычки с тетками, девушка без возражений убрала грязные тарелки и лишние закуски со стола. И вообще настроение у нее было отличное. Отчасти и благодаря тому, что теперь точно знала — не был ее отец убийцей.

Меж тем на стол въехал рулет с клецками. Яцек автоматически принялся откупоривать бутылку красного вина, стараясь не упустить ни одного слова полицейского. Павел Дронжкевич что-то шептал на ушко Меланье, а та отряхивалась от его шепота, как от комаров. Мартинек позабыл о всех неприятностях и таял от предстоящего наслаждения, не сводя алчного взора с рулета Роберт невольно подумал, что непременно растолстеет, слишком уж нетипичным было это его последнее расследование.

Бежан терпеливо втолковывал Фелиции:

— ., мотив на первом месте, затем следуют улики, доказательства и возможность совершить преступление. Что касается мотива, он был у всех вас...

— Тогда почему же вы всех нас сразу не арестовали?

— Тюрьмы и камеры предварительного заключения переполнены. Впрочем, если хорошенько поискать, место бы нашлось, но по другим показателям ни одна из вас мне не подходила. Вот мы и принялись искать. Узнали про незапертую балконную дверь...

— Эй, послушайте! — опять перебила комиссара Фелиция, обращаясь к сестрам. — Как там, закрыли наконец балконную дверь? Я имею в виду — кто-нибудь из вас ее запирал?

Расставляя на столе несколько видов приправы к рулету, Сильвия рассеянно отозвалась:

— Я лично не запирала. На десерт у нас мой кекс, кажется, опять получился непропеченным, и шарлотка со взбитыми сливками. Жаль, не успела приготовить крокеты с шампиньонами. Люблю, грешная, готовить...

Меланья нетерпеливо махнула рукой:

— Наверняка ту дверь никто так и не запер, но какое теперь это имеет значение? Веронику, надеюсь, вы все-таки посадили, пан комиссар?

— Это имело значение, — пояснил Роберт. — Через уже знакомую ей балконную дверь преступница проникла в дом, чтобы устроить пожар. Сама в этом призналась в минуту отчаяния. О том, что панны Дороты не было дома — не знала, увидела в каморке «куклу» и издали приняла ее за Дороту...

— Правильно говорите, действительно умная женщина! — мерзко захихикала Фелиция.

— Не такая уж умная, — возразила Доротка. — Вон сколько раз покушалась на меня и никак у нее не получалось.

— Ты в претензии? Хотела бы, чтобы получилось?

— Я ни об этом. Глупо покушалась. Только с трамваем придумала умно, там можно было мою смерть счесть случайностью. И тот камень.., хотя, могли бы приписать нападению какого-нибудь бандита. Если, конечно, сообразила бы прихватить камень с собой, а то ведь умная полицейская ищейка наверняка бы могла вывести на нее?

— Если бы вы, пани Дорота, сохранили тот камешек, у нас было бы еще одно доказательство, — вздохнул Роберт.

— Извините, — покраснела Доротка. — Мне и в голову не пришло.

— Что же касается пожара, — продолжал Роберт Гурский, — преступница, как я уже сказал, проникла в дом через балконную дверь и тем же путем удалилась. На сей раз лестницу положила на то место, откуда взяла. Ну, в этом случае мы тоже располагаем уликами, у преступницы был доступ к химикалиям.

— Может, все-таки запереть балконную дверь? — явно встревожилась Сильвия. — Прямо сейчас, пока не забыли.

— Раз уж ты настаиваешь, — согласилась Фелиция. — Мартинек, пока ты еще не в Париже, сбегай-ка наверх, запри балконную дверь. Придется-таки подумать о запасном ключе.

— А завтра мы осмотрим кусты, в которых скрывалась преступница. На всякий случай, — заверил Роберт.

После отъезда полицейских две пары быстро, одна за другой, покинули дом. И Меланья, и Доротка предпочитали заниматься личными делами подальше от остальных родственниц. За столом остался Мартинек. Он здраво рассудил, что такой жратвы, как в этом доме, он ни в какой Европе не найдет. Тем более задарма...

* * *

На следующее утро, как и обещали, полицейские обыскали кусты в садике за домом, куда скрылась замеченная Меланьей тень под окном гостиной. На колючках были обнаружены микроскопические частички материи брюк и куртки, которые тщательно собрали для анализа.

Когда три сестры остались одни, Меланья высказала наболевшее:

— Нельзя допустить, чтобы все одновременно разъехались. В доме нужны мужские руки.

— Так ведь у нас на складе имеется еще один мужик, — захихикала Фелиция. — Гляжу, в последнее время Павлик так и пылает... Признавайся, тоже стремишься к алтарю, и тоже потом покинешь родительский дом?

— И отправишься в свадебное путешествие на Канары? — скривилась Сильвия.

— Не старайтесь казаться большими идиотками, чем вы есть на самом деле. Ведь все сочтут, что он женится на мне ради денег. Только и ждет, когда же я их получу...

— ., и кокнет тебя? — обрадовалась Фелиция. — Вероника проложила путь, ее последователям уже легче действовать.

— Именно! — горячо подхватила Сильвия. — И у нас есть опыт, мы сами могли бы кого-нибудь кокнуть. А на чужих ошибках человек учится.

— Лучше всего друг дружку, — посоветовала Меланья. — А подозревать станут Доротку. Так ей и надо!

— Но ты права, не хорошо, чтобы все одновременно разъехались. Яцек прекрасно заменит Мартинека, а тот тем временем спустит денежки и вернется. Тогда пусть себе едут.

— Но сначала им с Дороткой надо пожениться, — возразила Сильвия. Только потом уезжать. Да и с чего вы взяли, что она непременно хочет уехать?

— Разве ты на ее месте не уехала бы? Хотя бы для того, чтобы наконец ее оставили в покое.

— А зачем ей этот покой? Чем ей здесь плохо?

Издеваются над ней, что ли?

Последние фразы услышала возвратившаяся домой Доротка. День стоял солнечный, теплый, окно гостиной оставили приоткрытым, и громкие голоса теток отчетливо были слышны снаружи, поскольку девушка оказалась под самым окном. Издали ей бросился в глаза помятый кустик жасмина. Неизвестно, полиция ли его помяла или убийца, надо было привести в порядок. И тут девушка услышала беседу теток.

Столь раннее возвращение домой объяснялось тем, что они с Яцеком на сегодня запланировали два чрезвычайно важных мероприятия: отпраздновать вдвоем наконец настоящее обручение, ибо вчера твердо решили пожениться, а потом намечен был визит к родителям Яцека. И еще они решили купить не квартиру, а целый особняк. Наконец-то дошло, что Доротка теперь в состоянии купить даже замок, если бы пришла охота.

— И он будет твоим! — твердо заявил Яцек. — Никакого совместного имущества! Молчи, так я решил. А если у нас будут дети, кстати, я люблю детей, так вот, пусть они знают, чье имущество унаследуют.

Счастливая Доротка с блаженной улыбкой соглашалась на все, что бы Яцек не предлагал, даже не совсем понимая смысл его слов. Почему-то за эти дни он стал для нее главным человеком в мире, пупом Вселенной, она видела в парне сплошные достоинства и не способна была критически воспринимать его высказывания. Например о путешествии.

Нет, не свадебном, правильнее его назвать предсвадебным. Это была идея Яцека. Ведь они так мало знакомы, почти не знают друг друга, а вдруг Доротка откроет в нем какие-то черты, неприятные или даже отталкивающие, что тогда подумает? Что он поторопился окрутить богатую наследницу, не давая ей времени опомниться. Ну так вот, пусть опомнится, приглядится к нему, ведь сейчас видит в нем сплошные достоинства. Он-то в ней наверняка никаких недостатков не найдет, уж в этом он был уверен. Но надо и невесте дать шанс. Отсутствие финансовых проблем существенно облегчало задачу.

— Знаешь, все случившееся я считаю чудом и никак до конца не могу поверить в наше счастье, — с тем же блаженным выражением лица признавалась Доротка жениху. — Ведь такие вещи только в сказках происходят! Или в исторических романах.

Я имею в виду не только богатство, но и нашу любовь. Неужели с нами и вправду такое случилось?

— Статистически имело право случиться, — подумав, рассудил Яцек. — На всю страну один такой случай. Выигрывают же люди в лотерею.

И вот теперь, пригнувшись к жасмину и боясь распрямиться, Доротка с ужасом слушала, как тетки решают ее судьбу. Случись ей услышать их планы хоть несколько дней назад, она бы с гневным возмущением восстала против них, хотя бы для того, чтобы поступить назло им, даже от собственной свадьбы бы отказалось, но теперь:

— Учтите, никаких других районов Варшавы, никаких Жодибожей или там Ломянок, пусть покупают квартиру в нашем районе, поблизости от нас.

Я желаю Доротку всегда иметь под рукой и не спускать с нее глаз, а то непременно отколет какие-нибудь глупости. Да и Яцек нам в хозяйстве пригодится, — рассуждала Сильвия.

— Особенно в отсутствие Мартинека, — иронически добавила Меланья.

— А тебе самой хочется бегать в магазины, выносить мусор и возиться с мойкой? — одернула сестру Фелиция. — Я лично этим заниматься не в силах, да если бы и хватило сил, не вижу причин, по которым этим не может заняться молодое поколение. Надо бы им как-нибудь пересечься с Мартинеком, чтобы сменить друг друга.

— А ведь Доротка получила больше нас всех! — напомнила Сильвия. — Глупая эта Ванда, да упокоит Господь ее душу, надо было все нам оставить, а уж мы бы по справедливости разделили. Тогда могли бы еще немножко ее повоспитывать.

— Уж я бы занялась ее замужеством! — размечталась Меланья. — Вот если бы она не была совершеннолетней.., а то нашла сопляка.

— Но она совершеннолетняя, и тут уж ничего не поделаешь.

— Во всяком случае надо потребовать от нее доверенности распоряжаться всеми ее счетами в банке, ведь непременно все разбазарит.

— Не она, так ее муженек.

— Не думаю, что согласится. Что-то в последнее время она стала задирать нос.

— Вот и дадим ей по этому носу!

— Уверена, станет сопротивляться, когтями и зубами вцепится в свои денежки. Нет, не уверена, что нам удастся ее приструнить.

«Господи, ну сущие гарпии!» — в панике подумала Доротка.

Хищно и злобно звучали голоса теток. Вроде бы и забота в них проскальзывала, но какая-то тоже хищная, не было в ней сострадания для племянницы, все мысли только о себе. Как она боялась такой заботливости теток!

Первой мыслью было развернуться и бежать куда глаза глядят, сейчас же, немедленно навсегда покинуть этот дом. Могла бы поселиться в какой-нибудь гостинице. Езус-Мария, что было бы с ней, если бы не вернулась из Америки крестная бабуля, если бы не оформила завещания на нее и не позволила задушить себя! Ведь тогда Доротке пришлось бы оставаться под одной крышей с этими ужасными тетками или скитаться по Варшаве, снимая жалкие углы, на оплату комнаты вряд ли хватило бы денег. А потом вместе с Яцеком они бы много лет вкалывали, чтобы заработать на квартиру. Хотя, вряд ли тогда она вообще познакомилась бы с Яцеком, ведь до приезда бабули на такси не ездила. Меланья вскоре лишилась бы своего Павла и вконец осатанела. А закончилось бы все тем, что она, Доротка, стала такой же, как и они, ведь вот же, даже теперь уже ощущает в себе какую-то гарпиеватость... Кошмарная перспектива!

Да нет, ни за какие сокровища мира не станет она таким чудовищем, не будет третировать своих детей!

Дойдя до детей, Доротка опомнилась и немного остыла. Стоп, куда? И зачем? Ведь все эти ужасы она напридумывала, «что было бы если». Ничего такого ей не придется испытывать, все в порядке. И сразу вернулось хорошее настроение. Ведь теперь она не должна больше... Девушка не стала уточнять, чего именно она не должна больше бояться, или делать, зато с удовлетворением подумала о том, что теперь она может делать. Ну, например, может и в самом деле поселиться где-нибудь поблизости, пусть эти гарпии тоже радуются.

Доротка вдруг ощутила себя переполненной счастьем настолько, что оно переливалось через край, его хватило бы на то, чтобы было осчастливить весь свет. Плевать ей на заговор теток. Не подслушивая больше, девушка решительно шагнула к входной двери. Прежде чем позвонить, толкнула дверь. Она оказалась незапертой. Все правильно. Раз заперли одну дверь, про вторую уже забыли, как можно помнить сразу о двух дверях? Господи, как это похоже на ее теток!

Весело улыбаясь, Доротка вошла в дом и остановилась в дверях гостиной. При виде племянницы гарпии сразу смолкли.

— Ладно, так и быть, — ласково сказала девушка. — Дом мы купим недалеко отсюда, в Секерках.

А в путешествие отправимся с таким расчетом, чтобы пересечься с поганцем Мартинеком. И выдам я вам доверенность на один из моих счетов, делайте с ним, что хотите...

Примечания

1

Пасхальные пальмочки — ярко убранные длинные палки или шесты в так называемое Пальмовое Воскресенье (за неделю до Пасхи, у православных — Вербное Воскресенье) символизируют у поляков-католиков пальмовые ветви, которыми встречали Спасителя жители Иерусалима.

(обратно)

2

Перечисляются польские фамилии, производимые от названий хищных птиц — сокола, ястреба, вороны.

(обратно)

3

Будынь — сладкое блюдо, нечто вроде молочного киселя.

(обратно)

Оглавление

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * * X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?