«Дайте усопшему уснуть»

Дональд Уэстлейк Дайте усопшему уснуть

И ежели кто извлечет из могилы и ограбит погребенного покойника, да будет сей человек объявлен вне закона доколе не заключит мировую с родными усопшего, и не попросят они за него, дабы опять допущен он был к людям.

Салический закон, ст. 490

Все ужасное вызывает у меня смех. Однажды я оконфузился на похоронах.

Чарлз Лэм

Глава 1

У Энгеля болели колени. Он уже двенадцать лет не бывал в церкви и успел отвыкнуть. Войдя в храм, он и сам не заметил, как оказался коленопреклоненным на жестком дощатом полу. Вскоре коленные чашечки начало жечь, будто огнем, а потом боль расползлась по ногам от бедер до лодыжек. Энгель был уверен, что какая-нибудь кость уже сломана и он больше никогда не сможет ходить.

Слева от Энгеля поперек прохода стоял гроб с телом Чарли Броди, прикрытый черной тканью с вышитым по ней золотом крестом. Выглядел он довольно причудливо, и в голове Энгеля родился дурацкий стишок:

Чарли Броди дуба дал, Чарли в ящичек сыграл. Чарли в ящичке лежит, В ус не дует, не тужит.

Стишок показался Энгелю забавным, и он едва заметно улыбнулся, но потом боковым зрением перехватил взгляд рыбьих глаз Ника Ровито и опять напустил на себя печальный вид. В этот миг левая коленка заболела особенно сильно, и на лице Энгеля появилось выражение, которое наверняка вполне устроило бы Ника Ровито. Энгель оперся руками о спинку церковной скамьи и спросил себя, долго ли еще протянется эта комедия.

В каком-то смысле церемония вообще была излишеством, поскольку Чарли Броди отбросил коньки не на работе, его не застрелили и не прирезали. Всего-навсего сердечный приступ. Правда, приступ случился, когда Чарли кипятил воду, чтобы выпить растворимого кофе, и он упал головой на горящую конфорку, поэтому выглядел ничуть не лучше, чем если бы его и впрямь пришили. Оттого и отпевали Чарли в закрытом гробу, и прощания с телом не было. Но все равно, в старые добрые времена такие пышные похороны устраивали только большим шишкам или парням, погибшим при исполнении служебных обязанностей, а Чарли Броди был чуть ли не обыкновенной шпаной, простым посыльным, связным между нью-йоркской организацией и поставщиками из Балтимора. Но он умер. И стал первым за три или четыре года деятелем организации, который отправился в мир иной. Когда Ник Ровито услышал об этом, он начал потирать руки и глаза его заблестели. И он сказал. «Давайте проводим Чарли Броди с почестями. Проводим, вы меня поняли?» Остальные ребята, которые тогда сидели за столом, все как один заулыбались и ответили: «Еще бы, старый добрый Чарли Броди заслужил шикарные похороны». Но было видно, что им плевать на старого доброго Чарли Броди. Они думали о самих похоронах, а вовсе не о человеке, которого надо было похоронить.

Энгеля только недавно стали допускать на совещания, поэтому он почти ничего в тот день не сказал, хотя и ему пришлась по нраву мысль о роскошных проводах в последний путь. В организацию он тоже вступил недавно, когда эпоха пышных похорон уже кончилась, и у него, естественно, не сохранилось никаких воспоминаний о ней, но Энгель помнил рассказы отца, слышанные в детстве. «Шикарно проводили! — говаривал, бывало, отец. — Народищу в церкви было битком, а на улице толпилось пять тысяч человек. И легавые на лошадях. Все пришли — и мэр, и главный санитарный врач, и еще черт-те кто. Шикарные были похороны!»

Отец Энгеля занимал не ахти какое высокое положение в организации. Во всяком случае, сидячего места на пышных похоронах ему не выделяли. Зато он частенько бывал в рядах той самой пятитысячной толпы на улице перед церковью. На его собственных похоронах три года назад присутствовало всего двадцать семь человек, и среди них не было ни одной большой шишки, кроме Людвига Мейершута, под началом которого Энгель-старший вкалывал восемнадцать лет.

И вот, поди ж ты, в глазах у мальчиков появился ностальгический блеск, и они решили проводить Чарли Броди в последний путь с шиком, помпой и всеми остановками, как встарь. Поэтому Ник Ровито потер руки и, помнится, сказал: «Позвоните в храм Святого Патрика». А кто-то из сидевших за столом ответил ему: «Ник, по-моему, Чарли не был католиком». Тут уж Ник Ровито рассердился: «Какая, на фиг, разница, кем был Чарли? — заявил он. — Ни в одном храме не отпевают так, как в католическом. Или вы хотите, чтобы вокруг сидела шайка квакеров с угрюмыми мордами, которая обквакает нам всю малину?»

Такого никто не хотел, и Чарли решили спровадить по католическому обычаю, с песнопениями по-латыни, с прекрасными декорациями, с терпким ладаном, с потоками святой воды — словом, по всей форме. Заупокойная служба состоялась не в храме святого Патрика, который уже был снят в аренду, а в бруклинском соборе, почти таком же большом, да еще и расположенном ближе к кладбищу.

Эх, сумей только Энгель предвидеть, что заболят коленки, он бы сказался больным, и пусть кто-нибудь другой тащил бы гроб.

Впрочем, служба медленно, но верно приближалась к концу. Ник Ровито встал, а вслед за ним поднялись с колен еще пятеро тех, кому было доверено нести гроб. Колени Энгеля громко хрустнули, и звук эхом отразился от каменной стены храма. Ник Ровито снова бросил на Энгеля свой рыбий взгляд, но разве Энгель мог что-то поделать? Разве от него зависело, хрустнут колени или нет?

Ноги так затекли, что он на миг испугался: а вдруг не сможет идти? Их кололо иголками сверху донизу, как при нарушении кровообращения. Энгель немного размял их, сделав несколько неглубоких приседаний, но потом спохватился, что стоит едва ли не в первом ряду, на виду у всех. Энгель быстро выпрямился и шагнул в проход следом за остальными.

Он шел последним с левой стороны. На мгновение все повернулись спиной к алтарю, и Энгель увидел теснящуюся в церкви толпу. Не считая тайных агентов ФБР, тайных агентов комитета по уголовной преступности, тайных агентов казначейства, тайных агентов подразделения по борьбе с наркотиками, не считая газетчиков, теле- и радиорепортеров, фотографов и обозревательниц женских журналов, пишущих житейские истории, тут собралось человек четыреста, приглашенных Ником Ровито.

Мэра не было, но он прислал вместо себя председателя жилищной комиссии. Кроме того, было трое конгрессменов, выбившихся из рядов организации и представлявших ее интересы в Вашингтоне; было несколько певиц и комиков, которые продались организации и прикрывали собой ее ночные клубы и рестораны; была и целая куча адвокатов в очень старомодных костюмах, и врачи, по обыкновению толстые и угрюмые, и несколько доброхотов из Министерства здравоохранения, образования и соцобеспечения, и чиновники телевизионных и рекламных компаний, которые вовсе не знали Чарли Броди, но водили дружбу с Ником Ровито, и еще много всяких видных людей. Толпа выглядела представительно, и Чарли Броди был бы польщен, имей он возможность лицезреть ее.

Ник Ровито, стоявший впереди справа, кивнул, и пятеро остальных, включая Энгеля, нагнулись, чтобы запустить руки под черный покров и взяться за ручки гроба Выпрямившись, они подняли гроб на плечи. Один из возглавлявших шествие проворно откатил прочь козлы, на которых стоял гроб, чтобы их не было видно на газетных снимках, и процессия направилась по проходу; ее озаряли вспышки многочисленных фотоаппаратов. Энгель был самым долговязым из носильщиков, и на него пришлась основная тяжесть. Гроб подскакивал и елозил на плече, и Энгель забыл о боли в коленях.

Они медленно шествовали сквозь печальную торжественную толпу, погруженную в размышления о жизни, смерти и вечности, равно как и о том, угораздит ли какого-нибудь дурака-фотографа сделать снимок для газеты. Ник Ровито предупредил газетчиков, что снимать можно только гроб, но кто знает? Миновав толпу, шествие оказалось на залитой солнцем паперти и направилось по пологим ступеням вниз, к катафалку.

Зрелище и впрямь было внушительное. Протянутые через тротуары канаты не пускали зевак; вдоль канатов стояли полицейские в блестящих белых шлемах. А за канатами — море народу в гавайских рубахах и бермудских шортах. Вид этой толпы навел Энгеля на мысль о фруктовом соке, мысль о соке, в свою очередь, напомнила о жажде, а жажда — о неодолимом желании закурить. Ну ладно, потерпим.

Энгель знал, что где-то в толпе — его мать, которая, вероятно, подпрыгивает и размахивает «Дейли ньюс», чтобы привлечь его внимание. Поэтому, метнув на зевак быстрый взгляд, Энгель уставился на катафалк и больше уже не смотрел по сторонам. Он и так чувствовал легкую боязнь сцены, поэтому увидеть еще и скачущую матушку с газетой было бы для него слишком. Энгель знал, что мать гордится сыном: ведь он далеко переплюнул отца, который до гробовой доски оставался всего лишь владельцем лавочки, где нелегально принимались ставки на лошадей, и заправлял азартными играми на Вашингтонских Холмах. Но он еще успеет наглядеться на маму и наслушаться ее похвал.

Шествие пересекло тротуар и приблизилось к представителю похоронного бюро — такому загорелому, что казалось, будто он вымазан бронзовой краской. Подойдя вплотную, Энгель увидел, что это и правда краска для искусственного загара, какую продают в аптеках. Ему показалось, что гробовщик намазался неровно, тяп-ляп: лицо его было покрыто пятнами и напоминало карту Европы, выдержанную в бурых тонах.

Сотрудник бюро улыбался с таким великим тщанием, что Энгель испугался, как бы у него не треснули щеки. Из катафалка выползла платформа, покрытая лиловым плюшем, на которую и установили гроб. Потом водитель катафалка нажал кнопку, платформа с гробом въехала в салон, и сотрудник бюро вместе с помощником закрыли дверцы.

— Все идет отлично, не так ли? — обратился агент к Нику Ровито.

Но Ник Ровито ничего не ответил. Проводы в последний путь — слишком торжественный обряд, чтобы болтать попусту. Энгель увидел взгляд рыбьих глаз Ника Ровито, устремленный на сотрудника бюро, и заметил, что сотрудник бюро твердо намерен впредь держать пасть на замке.

Катафалк пополз по свободной полоске мостовой, в хвост ему пристроился один из автомобилей с венками. Всего машин было три. Распорядители начали выносить венки из церкви, и вскоре все три машины были забиты цветами. Они тронулись вперед, а следом поехали автомобили со скорбящими. Такой эскорт предложил Ник Ровито. В него входили одни черные «кадиллаки» с откидным верхом. Матерчатые крыши были опущены. «Провожать будем на современный лад, — решил Ник. — Не просто пышно, но и в духе времени». И кто-то из парней, сидевших за столом, сказал: «Это будет знаком начала новой эры, верно, Ник?» И Ник ответил: «Ага».

Родные и близкие парами потянулись из храма. Впереди шествовали вдова Чарли Броди и Арчи Фрайхофер. Арчи отвечал за торговлю девицами. Чарли Броди не оставил страховки и умер в неурочное время, и вдове не полагалось никакого содержания от организации. А поскольку она была миловидной блондинкой, достаточно привлекательной даже в глубоком трауре, ей надлежало вернуться на работу к Арчи Фрайхоферу, на которого она вкалывала до замужества. Поэтому, естественно, Арчи и шел рядом с ней на похоронах.

У сотрудника бюро была маленькая книжечка, в которой он записал, кому в какой машине ехать. Он стоял и читал вслух:

— Машина номер один: миссис Броди, мистер Фрайхофер, мистер Ровито, мистер Энгель…

Ник Ровито первым забрался на заднее сиденье, с ним сели вдова и Арчи, а Энгель устроился впереди с водителем. Остальные четыре человека, несших гроб, забились в машину номер два.

Минут пятнадцать кортеж двигался рывками, пока толпа возле церкви рассаживалась по автомобилям. Всего машин было тридцать четыре. Тоже выдумка Ника Ровито. «По штуке на каждый год жизни Чарли», — сказал он, и кто-то из сидевших за столом подхватил: «Это так поэтично, Ник». И Ник Ровито ответил: «Ага».

Все примолкли. Всем стало жарко, потому что верх был опущен, а солнце припекало. Энгель выкурил сигарету, ни разу не оглянувшись на Ника Ровито, поэтому он не знал, смотрит ли Ник на него своими рыбьими глазами. Энгель видел людей на тротуарах. Они показывали пальцами и говорили своим детям: «Вон он, Ник Ровито, большой гангстер. У него миллионы долларов, прекрасные женщины и заграничная выпивка. Он пользуется влиянием в высоких кругах. Он очень злой дядя, и я не хочу, чтобы ты вырос таким же. Видишь, вон он, в шикарной машине».

Ник Ровито смотрел вперед. Обычно он махал детям рукой, улыбался и подмигивал, но сегодня было не до того: слишком скорбный и торжественный случай.

Прошло несколько минут, и вдова Чарли разревелась.

— Чарли был хороший человек, — возвестила она сквозь слезы. — Мы с ним так здорово жили целых семнадцать месяцев!

— Совершенно верно, милая, — ответил Арчи Фрайхофер и похлопал вдовушку по коленке.

— Жаль, не было прощания с телом, — заявила она, промокая глаза маленьким платочком. — Жаль, что я не смогла в последний разочек взглянуть на него. Я отдала им его лучшие ботинки и французские трусики, и сорочку от братьев Брукс, и итальянский галстук, и хороший синий костюм. Они его обрядили, а никто даже не смог сказать «прощай».

Вдова расстраивалась все больше и больше. Ник Ровито похлопал ее по другой коленке и сказал:

— Ничего, Бобби, пусть его запомнят таким, какой он был.

— Наверное, вы правы, — согласилась вдова.

— Конечно. Бобби, ты передала им его одежду, синий костюм и прочее. Какой именно синий костюм?

— У него был всего один синий.

— В котором он ездил по командировкам?

— Он всегда возвращался домой в этом костюме!

Не выдержав воспоминаний, вдова опять расплакалась.

— Ну-ну, — промямлил Арчи Фрайхофер. На сей раз он сжал вдовушке ляжку.

Наконец все машины были заполнены, и кортеж выбрался на шоссе. Доехав до Белт-Парквей, машины направились на юг. Скорость тут была ограничена пятьюдесятью милями в час, но кортеж развил все семьдесят, поскольку заупокойная служба немного затянулась.

Кладбище располагалось возле Пэрдегат-Бэзин, за новым жилым районом, блестевшим на солнце как груда новеньких японских игрушек. Все вылезли из машин, шесть человек опять подхватили гроб и понесли его к могиле, над которой уже были натянуты лямки. Гроб поставили на них, священник произнес по-английски заупокойную молитву, и могильщик нажал кнопку. Зажужжали лебедки, гроб опустился. Все, погребение завершилось. Энгель стоял в стороне на травке и думал, что в такой денек неплохо бы сыграть в гольф. Интересно, много ли сегодня народу на городской площадке? Вероятно, да. (К гольфу Энгеля приохотила мать, твердившая, что это игра больших начальников).

По пути к машине Ник Ровито приблизился к Энгелю и сказал вполголоса:

— Запомни место, где его зарыли.

Энгель оглянулся, запомнил место и спросил:

— Зачем?

Ник Ровито ответил:

— Нынче же ночью ты должен выкопать тело.

Глава 2

Алоиз Энгель родился на Вашингтонских Холмах в северном Манхэттене за двадцать девять лет, четыре месяца и три дня до того, как Ник Ровито велел ему превратиться в гробокопателя. За это время кем он только не был, но вот грабить могилы не ходил ни разу.

Алоиз был единственным сыном Фреда Энгеля и Фрэнсис Энгель. Его отец владел маленькой лавочкой на проспекте Святого Николаса и торговал сигаретами и журналами, а в подсобке держал зальчик для круглосуточной игры в покер. В третьей комнате лавки стояли два телефона, по которым звонили желающие сделать ставки на бегах. Отец Энгеля работал на организацию, получал постоянную зарплату, и в придачу мог забирать себе весь скромный доход от продажи сигарет и журналов. Мать служила в косметическом салоне «Парижский стиль» на 181 улице и со временем стала самым старым и ценным работником. Она долгие годы мечтала открыть собственный салон, но вот беда: у Энгеля-старшего была вредная привычка, он и сам делал ставки, причем на кляч, хотя и знал, будучи букмекером, что на кляч никто не ставит. Однако надежда — штука неистребимая, и Энгель рос в семье, которая постоянно жила на грани разорения.

И в состоянии войны. Стесненность в средствах ссорит даже самые счастливые пары, поэтому родители все время орали друг на дружку (в те дни отец еще мог орать), иногда дрались, и дело кончалось тем, что мать или какая-нибудь соседка вызывали полицию. Так оно и шло до тех пор, пока к Энгелям не явился кто-то из штаб-квартиры организации и не сказал, что организация испытывает неловкость, поскольку легавые не вылезают из дома ее букмекера. После этого ссоры протекали тише, потому что отец перестал огрызаться.

Вероятно, именно молчание отца в конце концов склонило Энгеля на его сторону. Он знал, что содержание матушкиных воплей верно отражает действительность, но это не имело значения. Все не без греха. Несовершенство отца проявлялось в том, что он швырял деньги на ветер, но ведь могло быть и хуже. Так почему бы не проявить хоть капельку понимания? Вот и получилось так, что, когда Энгель заканчивал школу, его переполняли солидарность с отцом и молчаливая неприязнь к матери.

Поэтому, когда мать заявила, что он должен пойти в колледж, дабы не остаться на всю жизнь таким же никчемным человеком, как отец, Энгель решительно отмахнулся от нее. Получив аттестат зрелости, он отправился к отцу и сказал: «Пап, представь меня, кому надо, я хочу работать в организации».

«Но мать норовит отправить тебя в колледж».

«Знаю».

Отец и сын переглянулись, поняли друг друга и улыбнулись сквозь слезы умиления.

«Ладно, сынок, — сказал Энгель-старший, — завтра позвоню в город мистеру Мейершуту».

Так в семнадцать лет от роду Энгель пошел работать в организацию. Сначала — мальчиком на побегушках в контору мистера Мейершута на Варик-стрит, потом — на других должностях. Иногда он даже бывал громилой, хотя не очень годился на эту роль из-за скромного веса и не особенно крепкого телосложения. Раз или два ему пришлось быть профсоюзным деятелем, разъездным агентом, как Чарли Броди. Словом, работал на разных местах, меняя их чаще, чем любой другой соратник, но лишь потому, что был молод, непоседлив и жаждал новизны.

Матери понадобилось года четыре, чтобы с этим смириться. Она обвиняла отца в пагубном влиянии на сына и не пожалела нескольких миллионов слов, развивая эту тему, но в конце концов притерпелась и перестала надоедать Энгелю болтовней об упущенных возможностях.

Более того, примирившись с действительностью, она принялась произносить новые речи. «Сделай себе имя, Алоиз, — вещала мать. — Не будь таким же бездарным, как твой папаша. Он — просто палка для перемешивания говна. Тридцать три года сидит в сраной лавке. А у тебя пусть будет своя марка. Продвигайся по службе. Если уж захотел работать в организации, работай по-настоящему, иди в гору. Ник Ровито тоже выбился из самых низов».

Эти разглагольствования действовали на нервы не так сильно, как предыдущие. Мать явно преувеличивала его честолюбие. Да и вряд ли ей понравились бы те способы, которыми Ник Ровито выбивался из самых низов. Но у Энгеля язык не поворачивался рассказать ей о них. Он уже повзрослел и научился пропускать тирады матери мимо ушей. Иногда он отвечал «Конечно, мам». А иногда и вовсе ничего не отвечал. Не будь молниеносной войны с Коннели, Энгель еще долго плыл бы по течению. Но война разразилась, Энгель оказался в нужном месте в нужное время, и светлое будущее, о котором годами талдычила мать, стало настоящим. Коннели был здоровенным, душевным и веселым парнем, правой рукой Ника Ровито. Но вдруг как с цепи сорвался, взыграло честолюбие. Несмотря на неодобрение со стороны центрального комитета в Майами, несмотря на многолетнюю дружбу с Ником Ровито, несмотря на риск и более чем вероятную неудачу, Коннели решил избавиться от Ника и прибрать к рукам организацию.

Коннели действовал не один. У него были друзья в организации, более преданные ему, чем Нику Ровито, и Коннели мало-помалу привлек их на свою сторону в надежде осуществить бескровный дворцовый переворот. Одним из его приспешников стал Людвиг Мейершут, хозяин Энгеля-старшего. А Людвиг Мейершут был особо расположен к Фреду Энгелю и шепнул ему, что должно произойти. «Так что ты поставил на верную лошадь», — сказал Людвиг Фреду. Отец Энгеля тотчас поделился этим с матерью, которая тотчас ответила: «Да ты понимаешь, что это значит, Фред? Это значит, что твой сын может пойти в гору, получить хорошее место и кое-какие деньжата, все то, чего у тебя никогда не было».

Сам Энгель тогда ничего этого не знал. Женщины вынудили его снять квартиру на Кармайн-стрит, поскольку приводить сожительниц в родительский дом можно было, лишь предварительно познакомив их с матерью. Теперь эта трудность была устранена.

Тем временем Фред Энгель оказался в точке столкновения противоречивых чувств и интересов и был занят решением вопроса, к кому примкнуть. Этой теме посвящены все серьезные и занудные романы про мафию. Преданность Нику Ровито основывалась на благоговейном страхе, а преданность сыну была замешана на родной кровушке.

В конце концов узы крови, Ник Ровито и истошные вопли стервы-жены сделали свое дело. Фред Энгель позвонил сыну и пригласил в отчий дом на совет.

— Эл, — сказал он, ибо никто в целом свете, кроме матери, не величал Энгеля полным именем Алоиз, — Эл, это важно. Коннели норовит отнять власть у Ника Ровито. Ты понимаешь, о ком я веду речь? Ты знаешь Коннели?

— Встречал, — ответил Энгель. — Но что это значит, отнять власть?

— Отнять власть, — доходчиво объяснил отец, — значит отнять власть.

— Отстранить Ника Ровито от дел?

— Вот именно.

— Ты уверен? Я хочу сказать, ты уверен?

Отец кивнул.

— Эти сведения из надежного источника. Но дело в том, что сам я не могу настучать Нику Ровито, не поссорившись со своим надежным источником.

— Вот как. Почему же?

— А вот так! — ответил отец на первый вопрос, пропустив мимо ушей второй. — Ему расскажешь ты! Я устрою вам личную встречу. Не говори никому ни слова, только самому Нику Ровито. Я еще точно не знаю, кто соучастники Коннели.

— Я? Почему я? — спросил Энгель.

— Потому что больше некому, — ответил отец. — И еще потому, что это поможет тебе продвинуться в организации.

Энгель услышал, как мать эхом повторила последние слова отца.

— Не знаю… — промямлил он.

— Я когда-нибудь давал тебе плохие советы?

Энгель покачал головой.

— Нет, не давал.

— Ну так и теперь не дам.

— А если Ник Ровито потребует доказательств? Коннели его правая рука, а я кто?

— Коннели запустил лапу в пенсионный фонд, — сообщил Энгелю отец. — Он открыл тайный банковский счет на имя Ника Ровито и перекачивает на него профсоюзные деньги, чтобы подставить Ника и натравить на него центральный комитет. Я дам тебе все подробности, а когда Ник Ровито потребует доказательств, расскажешь ему то, что я говорю тебе.

Так и случилось. Где хитростью, где настырностью, где угрозами отец в конце концов устроил сыну встречу с Ником Ровито. Когда Энгель, Ник и его телохранитель остались втроем, Энгель пересказал Ровито слова отца, с первого до последнего, умолчав лишь об источнике своей осведомленности.

Поначалу Ник Ровито отказывался верить. Он схватил Энгеля за грудки и принялся трясти. Он орал, что не желает слушать таких речей о своем старом друге Коннели. Чтобы проделать все это, Нику пришлось подняться на цыпочки, потому что Энгель был на добрых пять дюймов выше ростом и фунтов на тридцать тяжелее. Но Энгелю достало ума не сопротивляться. Несмотря на встряску, он упорно стоял на своем, поскольку ничего другого делать не оставалось, и в конце концов Ник Ровито призадумался, а потом послал кого-то к Коннели с приказом «оторвать зад от стула и мчаться сюда на всех парах».

Коннели прибыл через двадцать минут. За это время рубаха Энгеля промокла насквозь.

— Расскажи Коннели то, что рассказал мне! — велел Ник Ровито. Энгель заморгал, откашлялся, переминаясь с ноги на ногу, и рассказал Конелли то, что рассказывал Нику Ровито.

— Я еще не проверил историю этого мальчика, — проговорил Ровито, когда Энгель умолк. — Проверить или не надо?

Конелли побагровел, зарычал р-р-р-р! и р-р-ринулся на Энгеля, намер-р-реваясь р-р-разор-р-рвать его. Ник Ровито выдвинул ящик стола, достал пистолет и небрежно бросил его Энгелю. Впервые в жизни Энгелю довелось держать в руках оружие. Но времени на раздумья не оставалось. Руки Конелли были все ближе, поэтому Энгель попросту зажмурился и пять раз подряд нажал курок. Когда он снова открыл глаза, Конелли лежал на полу.

— Теперь ты — моя правая рука, мальчик, — сказал Ник Ровито. — Отныне и впредь ты — моя правая рука со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Это было четыре года назад, за год до того, как отец Энгеля умер от осложнения после каменнопочечной болезни. Уже пятый год Энгель занимал пост личного секретаря Ника Ровито и имел большие деньги, полный шкаф новых костюмов, гораздо лучших женщин, чем прежде, кредит в шикарных ресторанах, горделивое обожание матери, которая благодаря деньгам сына получила вожделенный косметический салон. Имел он и членский билет клуба «Повеса», и много угодливой мафиозной мелюзги у себя в подчинении.

И вот, имея все это, он вынужден идти темной ночью на кладбище и грабить могилу!

Глава 3

Итак, гольф на сегодня отменяется, это несомненно. Вместо гольфа надо идти на совещание, собранное сразу же после похорон.

Ник Ровито долго раскуривал сигару. Сначала он обнюхал ее, сунув под нос, отчего сигара сделалась похожей на усы, потом на несколько секунд напустил на себя удовлетворенный вид, затем извозил сигару слюнями, после чего отгрыз кончик и выплюнул ошметки табака на ковер. В заключение церемонии он подался вперед, и кто-то протянул руку, поднося газовую зажигалку. Зажигалка зашипела, и Ник Ровито возжег свой огонь. Зажигалка непременно должна была оказаться газовой, потому что от бензиновой шел запашок. Все ребята постоянно таскали с собой газовые зажигалки, даже если сами не курили. С минуту Ник Ровито следил за дымом от сигары, а остальные наблюдали, как он следит за дымом. Кроме Энгеля, в комнате сидели еще двое ребят, которые несли гроб, и трое распределителей похорон. Все остальные участники погребального обряда отправились по домам или на работу, за исключением вдовы, которая уехала с Арчи Фрайхофером.

— Не надо было тянуть, — сказал Ник Ровито струйке сигарного дыма. — Но я решил соблюсти приличия, дождаться конца похорон, а потом послать кого-нибудь домой к Чарли и все забрать. Чего я не учел, так это новоиспеченной шлюхи-вдовушки с ее безмозглой башкой.

— Что-нибудь не так, Ник? — спросил кто-то из сидевших за столом. Ник Ровито ответил на этот вопрос взгляд рыбьих глаз, потом повернулся к Энгелю и сказал:

— Нынче ночью, Энгель, пойдешь и выкопаешь его, понял?

Энгель кивнул, но кто-то еще спросил:

— Выкопать его? Ты имеешь в виду Чарли? Выкопать Чарли, да?

И Ник Ровито ответил:

— Ага.

— Зачем, Ник? — поинтересовался еще один участник совещания. Ровито поморщился.

— Костюм, — ответил он. — Синий костюм, вот зачем. Ты должен принести мне его, Энгель, тот синий костюм, в котором шлюха закопала мужа.

Сначала Энгель ничего не понял. Он думал о теле, а не о том, что было на теле.

— Так тебе не нужен сам труп? — спросил он.

— А на кой он мне? Не говори глупостей.

— На фига нам этот синий костюм? — подал голос еще один парень.

— Скажи ему, Фред.

Фред Харвелл, который нес гроб с телом, а при жизни Чарли был его непосредственным начальником, воскликнул:

— Господи Иисусе! Ник, ты имеешь в виду тот самый синий костюм?

Ник Ровито кивнул.

— Да, его. Скажи им, Фред.

— Господи Иисусе, — повторил Фред, но больше ничего не сказал. Похоже, он утратил дар речи. Нику пришлось рассказывать самому.

— Чарли все время был в разъездах, — начал он. — Выполнял поручения Фреда. Катался в Балтимор и обратно. Поездом, чтобы не заказывать билеты на самолет, верно, Фред?

— Господи Иисусе, — ответил Фред. — Тот самый синий костюм.

— Тот самый, — подтвердил Ник, попыхал сигарой, стряхнул пепел и продолжал: — Чарли развозил что надо куда надо. В Балтимор — деньги, а в Нью-Йорк — товар. Теперь понимаете?

— Он вез все в костюме?

— Под подкладкой. Туда — деньги, обратно — товар. Этот костюм уже три года распарывали и зашивали по-новой раз или два в неделю. Вы когда-нибудь видели на поношенном костюме такие добротные швы? А, Фред?

— Господи Иисусе, — ответил Фред. — Я и думать не думал.

— Чарли сыграл в ящик сразу же после возвращения из Балтимора. До передачи товара оставалось два часа, поэтому он поехал домой выпить кофе. Остальное — достояние истории. Верно, Фред?

— Совсем из головы вылетело, — ответил Фред. — Напрочь запамятовал.

— Ты напрочь запамятовал о героине на четверть миллиона долларов, Фред. Я так и знал, что рано или поздно ты запамятуешь, и мне придется напоминать тебе о твоей памяти.

— Ник, я не знаю, как меня угораздило, Богом клянусь. Слишком много было забот с этими толкачами в школах. Все сопляки, которым мы платили, вдруг оказались одноклассниками, а покупатели перекочевали на ту сторону Центрального парка. Да еще этот слушок насчет самолетной краски поубавил нам клиентов…

— Поговорим об этом в другой раз, Фред. Сейчас самое главное — вернуть синий костюм. Энгель!

Энгель насторожился.

— Ты все понял, Энгель? — спросил Ник Ровито. — Нынче ночью разоришь могилу и достанешь мне костюм.

Энгель кивнул.

— Я все понял, Ник. Но как, в одиночку? Без помощников там рыть да рыть.

— Так найди помощника.

Кто-то из сидевших за столом сказал:

— Ник, у меня идея. Я нашел того парня, Вилли Менчика, который угрожал Джионно.

Ник Ровито кивнул.

— Я помню.

— Позавчера нам разрешили его убрать. Я все подготовил на вечер пятницы в Джерси. Он играет там в боулинг. Вот я и подумал, мяч для боулинга — он ведь чертовски похож на древнее пушечное ядро. Может, нам..

— Ты должен убрать Менчика, а не разрушать весь кегельбан, — напомнил ему Ник Ровито.

— То-то и оно. Мы можем убить двух зайцев. Менчик пойдет с Энгелем выкапывать костюм, а потом Энгель прибьет его, запихнет в гроб к Чарли под бочок и опять засыплет землей, и тогда пойди найди этого Вилли. Ты бы полез в могилу искать покойника?

Ник Ровито улыбнулся. Это случалось нечасто, и все сидевшие за столом обрадовались.

— Остроумно, — сказал Ник. — Мне это нравится.

— Может, и Чарли тоже понравится, добавил кто-то. — В компании ему будет веселее.

— Бросишь им колоду карт, Энгепь, — предложил еще один остряк и захохотал. Его поддержали все, за исключением Энгеля и Ника Ровито, но Ник улыбнулся, а для него это было равноценно смеху. Энгель хмурился, потому что пребывал в мрачном расположении духа.

— В чем дело, Энгель? — спросил Ник Ровито. — Какие сложности?

— Могила, — ответил Энгель. — Не по нраву мне это дело.

— Ты что, суеверный? Там католическое кладбище, никаких тебе злых духов.

Все снова заржали. Ник был весьма доволен своей шуткой.

— Не в том дело, — сказал Энгель. — Много работы. Ручного труда.

Ник Ровито мигом протрезвел. Он понял, что имеет в виду Энгель.

— Послушай, мальчик, — проговорил он, — будь это просто яма, я нанял бы в землекопы какого-нибудь бездельника, верно. Но тут особый случай, понимаешь! Тут нужен человек надежный, молодой и достаточно сильный, чтоб не слег с инфарктом, едва начав копать, понимаешь? Ты моя правая рука, Энгель. Когда начнешь орудовать лопатой, можешь считать, что я рою землю вместе с тобой.

Энгель кивнул.

— Я знаю и ценю это. Дело в самой организации работы.

— Понятно. Но не волнуйся. Принеси мне этот костюм, там и на твою долю хватит.

— Спасибо, Ник.

— Да еще надбавка за Вилли, — сказал еще кто-то. — Не забывай об этом, Энгель.

Вилли. О нем Энгель не думал. С Конелли все было ясно. Или он тебя, или ты его. Энгелю пришлось действовать в горячке, он и опомниться не успел. Ни до, ни после Коннели Энгель никого не убивал, но все, включая Ника Ровито, похоже, забыли об этом. Энгель даже не знал, способен ли он на хладнокровное убийство.

Надо было как-то выкручиваться.

— Да, Вилли, — неохотно пробормотал Энгель. — Где я возьму пистолет?

— Никакого пистолета, — ответил Ник Ровито, покачав головой. — Чтобы копать, надо будет снять пиджак. Вилли увидит пистолет и испугается. Ночью выстрел на кладбище могут услышать, и у тебя не будет времени засыпать могилу.

— Какого черта, Энгель? — спросил кто-то. — У тебя же будет лопата.

— Я должен ударить его лопатой?

— Бей чем хочешь, мальчик, только никаких пистолетов.

Энгель покачал головой.

— Ну и работенка. Лучше бы я трудился на законном поприще. Всю ночь рыть землю, а потом дать парню лопатой по башке. Да лучше бы я работал как всякий честный человек.

— Разговорчики, Энгель, — оборвал его Ник Ровито. — Не все идет гладко, но ведь большую часть времени ты живешь припеваючи.

— Да, наверное, ты прав, Ник, грех мне жаловаться.

— Ничего, мальчик, ты просто выбит из колеи, это вполне естественно.

Энгель подумал о другом и сказал:

— Я тут подумал о другом…

— Погоди, — ответил Ник Ровито, — насчет Вилли. Ты его знаешь?

— Встречал. Водитель грузовика. Иногда возил товар в Канаду по нашей просьбе.

— Вот именно. На сегодня завербуешь его сам, ладно?

Энгель кивнул.

— Так о чем же ты подумал?

— О костюме. Он тебе целиком нужен, или только пиджак? — Где зашито зелье?

Ник Ровито взглянул на Фреда. Фред сказал.

— Только пиджак. Все под подкладкой пиджака.

— И то слава Богу, — ответил Энгель. — Если учесть мое настроение, вряд ли я испытаю соблазн оставить Чарли без порток.

Ник Ровито похлопал его по плечу.

— Разумеется, мальчик! Думаешь, я втянул бы тебя в дело, от которого попахивает дурным вкусом?

Глава 4

В довершение всех бед Кенни выдал ему машину с обычной коробкой передач, а не с автоматической.

— Какого черта, Кенни? Как это, по-твоему, называется?

— «Шевроле», — ответил Кенни. — Именно то, что вы просили. Позапрошлого годa выпуска, черный, с заляпанными грязью номерами, неряшливый и неприметный на фоне бруклинских машин, скорость и приемистость не имеют значения, в багажнике — одеяло, две лопаты и лом. Все как заказывали.

— Но она глохнет! — возмутился Энгель. — Я завожу мотор, машина дергается вперед и глохнет.

— Да? — Кенни подошел и заглянул в окошко. — Все дело в том, что ваша левая нога не нажимает на педаль сцепления.

— Что не нажимает? На что не нажимает?

— Вон та педалька возле вашей левой ноги, видите?

— Так это называется «сцепление»?

— У нас нет других машин, отвечающих вашим требованиям, — заявил Кенни. — Или вам подать белый «кадиллак» с откидным верхом? Матово-голубой лимузин? Красный «мерседес-190»?

— Мне нужна неброская машина!

— Вы в ней сидите.

— Неброская, но вовсе не бросовая. Тебе известно, когда я последний раз ездил на машине без автоматической коробки?

— Вам подать жемчужно-серый «роллс-ройс»? Черепахово-розово-синий «линкольн-континентал»? Золотисто-аквамариновую «альфа-ромео»?

— Ладно, ладно, все в порядке. Все в порядке.

— Берите все, что хотите, любую из моих машин, — Кенни широким жестом обвел почти весь свой гараж.

— Не надо, возьму эту. Ничего, меня устраивает.

Всю дорогу до Бруклина мотор глох перед каждым светофором. Уже много лет при езде в автомобиле левая нога Энгеля не находила себе иного занятия, кроме как притопывание по полу в такт музыке. И вдруг такое дело. Впрочем, у него весь День не задался. Не успел он вернуться с совещания к себе на Кармайнстрит, как зазвонил телефон. Энгель сдуру снял трубку. Он слабо надеялся, что это звонит Ник Ровито, чтобы сообщить об отмене задания, но, разумеется, звонил не Ник. Энгель еще даже не сказал «алло», а уже знал, кто это.

— Ты был великолепен, Алоиз! Я смотрела, как ты опускаешься по ступенькам храма со всеми этими важными людьми, и говорила себе: «Ну разве не чудо, Фрэнсис? Можно ли поверить, что это твой сын? Такой высокий, статный, симпатичный, рядом с такими важными людьми!» Я прямо расплакалась, Алоиз, так прослезилась, что зеваки вокруг подумали, будто я родственница покойного. Но я сказала: «Нет, я плачу от счастья. Такой роскошный гроб, и мой сын там!» И тогда они стали так странно смотреть на меня. Я и не подумала, что это их так тронет!

— Угу, — ответил Энгель.

— Ты меня видел? Я махала шарфом. Тем, который купила на всемирной выставке.

— Э… я был малость занят и почти ничего вокруг не замечал.

— Ну и ладно, — голос матери звучал так, будто она сообщала, что у нее очень сильное кровотечение. — Во всяком случае — приободрилась она, — я успела домой вовремя и готовлю тебе обед, какого ты никогда в жизни не ел! Не надо благодарностей, ты его заслужил. Долг матери…

— Угу, — ответил Энгель.

— Что? Нет, только не вздумай говорить, что не придешь. Слишком поздно, все уже на плите, моя особая кулебяка с мясом поспевает в духовке…

— У меня работа, — сказал Энгель. Он в любом случае произнес бы эти слова, но сейчас они соответствовали действительности, что было особенно обидно. — Нынче вечером я должен кое-что сделать для Ника Ровито.

— О, — произнесла мать таким тоном, словно кровотечение сделалось опасно обильным. — Ну что ж, работа есть работа, — с сомнением добавила она.

— Никуда не денешься, — сказал Энгель.

И это тоже была правда! Направляясь в Бруклин в первом часу ночи, он размышлял о порученном задании и впадал во все более черную хандру. Ничего себе работенка для большой шишки! Осквернять могилы по ночам! Бить людей лопатой по голове! Ездить на машинах без автоматических коробок передач! Энгель угрюмо тащился вперед, часто забывая включить даже вторую передачу. В Бруклине он дважды заблудился.

После разговора с матерью Энгель позвонил Вилли Менчику и условился о встрече в час ночи возле пивнушки Ральфа в Бруклине. Но опоздал на двадцать минут.

Когда он затормозил перед баром, от стены отделилась тень и двинулась к машине. Тень изрядно заносило влево. Она частично втекла в салон и воплотилась в виде тощей длинной физиономии Вилли Менчика. Машина мгновенно наполнилась сивушным духом.

— Ты опоздал, — объявила физиономия. — На двадцать минут.

— Были кое-какие трудности, — на сей раз Энгель не забыл включить нейтральную передачу, но для пущей надежности все равно держал левую ногу на педали сцепления. — Залезай, надо бы отстреляться побыстрее.

— Поехали, — Вилли выпрямился, забыв предварительно вытащить голову из салона. Послышался звук удара, вздох, и Вилли исчез.

— Вилли! — позвал Энгель. Ответа не было.

— Он пьян, — пробормотал Энгель и кивнул. Это было ему на руку. Он вылез из машины, обошел вокруг, запихнул Вилли на пассажирское сиденье сзади и захлопнул дверцу. Вернувшись за руль, Энгель попытался тронуть машину с места на нейтральной передаче. Мотор взревел, но машина даже не дернулась. Энгель чертыхнулся и попробовал включить первую передачу, забыв выжать сцепление. Передача включилась, и в итоге машина с пронзительным визгом рванулась вперед и заглохла. Вилли подпрыгнул на сиденье, несколько раз ударился головой о разные детали, свалился на приборный щиток и затем затих. Энгель в отчаянии уставился на него.

— Погоди засыпать, а? — попросил он. — Сперва помоги мне рыть, ладно? Если неймется проломить башку, мы тебе это устроим, да так, что будешь доволен. Но сначала помоги мне копать, понятно?

Вилли отключился и ничего не ответил. Мотор тоже отключился, поэтому Энгель снова запустил его, вовремя вспомнил, что у него есть левая нога, и тронул машину с места.

В конце концов он с горем пополам добрался до кладбища, преодолев участок, где шел ремонт дороги, и остановился в кромешной тьме под деревом у кладбищенских ворот. Энгель оставил Вилли на полу, верно рассудив, что оттуда он никуда не упадет, включил свет в салоне и принялся легонько постукивать пьяного по почкам, чтобы разбудить.

— Вилли! Эй! Мы уже на кладбище!

Вилли скорчил рожу, застонал, заворочался и спросил:

— Слышь? Ч° я вчера натворил?

— Мы на кладбище. Пошли.

— Где мы?! — Вилли испуганно вздрогнул, выпрямился, врезался головой в приборный щиток и опять рухнул.

— Лучше бы я послушался маму и поступил в колледж, — сказал Энгель. — Лучше бы я жил честно и получал синяки и шишки от злой судьбы. Я добился богатства, влияния, уважения в своей общине, но что толку? Что толку, если я вынужден возиться со всякими тварями вроде этого мазохиста? Что толку, если по ночам я вынужден осквернять могилы, бить людей лопатой, ездить на допотопных колымагах, сорок раз кряду терять дорогу в Бруклине и водить дружбу со всякими вилли менчиками? Да лучше бы я работал молочником. У них хоть профсоюз есть.

Продолжая ворчать, Энгель вылез из машины и с омерзением изрек:

— А-а-а-а-г-г-г-г-х-х-х-х…

До сих пор в понятие «правая рука Ника Ровито» он вкладывал вполне определенный смысл: непыльная и приятная работенка. Телефонные звонки, ведение записей о деловых встречах, второстепенные решения. Такие обязанности обычно исполняют сынки рекламных агентов в конторах своих папочек. И вот теперь, спустя четыре года, он сделал открытие: оказывается, время от времени приходится грабить могилы, колотить людей лопатами и блукать в Бруклине на древних развалюхах с педалями сцепления. Оказывается, его работа может быть и унизительной, и даже грязной.

Размышляя об этом, Энгель обошел машину и открыл дверцу. Вилли вывалился наружу, крепко приложившись головой к какому-то камню.

— Может, хватит уже? — спросил Энгель. — Эдак недолго иммунитет выработать, а у меня кроме лопаты ничего нет.

Вилли замычал и перевернулся, голова его при этом оказалась под машиной. Почуяв беду, Энгель быстро схватил Вилли за щиколотку и успел вытащить его из-под днища кузова в самое последнее мгновение перед столкновением головы с металлом. Вилли сел, впервые за весь вечер избежав увечья, поморщился и сказал:

— Парень, у меня голова трещит.

— Ты пьян, в этом все дело, — ответил Энгель.

— А сам-то ты трезвый, что ли?

— Конечно. Я всегда трезвый. — Тут Энгель малость приврал, но с учетом состояния Вилли это преувеличение почти не грешило против истины.

— Вот чем ты мне не нравишься, Энгель, — сказал Вилли. — Тем, что корчишь из себя святошу.

— Вставай, пошли, мы уже на кладбище.

Но Вилли продолжал сидеть на месте. Он еще не закончил свою речь.

— Ты — единственный человек в мире, готовый среди ночи идти грабить могилу на трезвую голову. Ты, небось, и в день победы над Японией глотку не промочил. Такой уж ты человек, блин!

— Я такой человек, который не сидит на земле и не злопыхательствует, если Ник Ровито велит ему разорить могилу.

Вилли поднял голову и нагловато прищурился. Но потом наглость сменилась испугом и растерянностью, и он сказал:

— Ладно, Энгель, не обижайся, я же во хмелю. Извини, от души прошу. От всего сердца. От сердца от всего…

— Пошли, займемся делом.

Вилли вздохнул, источая вокруг себя сивушный перегар.

— Ну вот с-с-сегда так… Стоит поддать, и начинаю трепать лишнее. Когда-нибудь точно пострадаю за язык свой длинный, попомни мои слова. Вот попомни.

— Вставай, Вилли, пошли.

— Только ты за мной приглядывай, ладно?

— Конечно.

Энгель помог Вилли подняться. Пьяный привалился к борту машины и заявил:

— Ты — мой кореш, вот ты кто.

— Конечно, — Энгель открыл дверцу и достал из «бардачка» фонарик.

— Кореш, — повторил Вилли. — Мы с тобой с-с-сегда дружили, с самого первого дня, верно, а? И в достатке, и в бедности, и в з-з-зной и в с-с-стужу. С самого училища.

— Я его не посещал.

— Ч° мелешь, ты?! Мы были неразлучны! Нераз-з-злучны были!

— Не ори. На, держи фонарь. — Энгель вручил Вилли фонарик, и тот уронил его.

— Я подниму, Энгель. Подниму я!

— Стой на месте! — Энгель подобрал фонарик, обошел машину и открыл багажник, в котором лежал инвентарь, завернутый в армейское одеяло.

— Поди сюда, Вилли. Потащишь все это.

— Секундочку. Секундочку.

Энгель осветил Вилли и увидел, что тот охлопывает себя руками, как человек, ищущий спички.

— Ну, что на этот раз? Муравьи закусали?

— Фляжка. У меня была фляжка.

Вилли открыл дверцу. Загорелся свет в салоне.

— Ага-а-а-а!

— Тихо ты!

— Вот она! Вывалилась на пол.

— Иди сюда.

— Иду, иду, — Вилли с грохотом захлопнул дверцу и поплелся к багажнику. Энгель осветил сверток.

— Потащишь его.

— Есть, с-с-сэр, — Вилли нетвердой рукой отдал честь и схватил в охапку армейское одеяло. — Уф-ф! Тяжелый, гад.

Лопаты и лом лязгнули.

— Взвали на плечо… Да не на мое, а на свое! Поднимай. Дай-ка я… Ну, взяли! Да на свое же! Погоди! Пого… Не урони!

Энгель собрал рассыпавшиеся орудия труда, снова завернул их в одеяло и пристроил тюк на плечо Вилли.

— Держи крепче!

— Держу, шеф, держу мертвой хваткой. Положитесь на меня, шеф.

— Хорошо, пошли.

Энгель захлопнул багажник, и они побрели прочь от машины через кладбищенские ворота, по главной дорожке. Галька скрипела под ногами. Энгель возглавлял шествие, освещая путь фонарем, Вилли, спотыкаясь, тащился следом. Лопаты бряцали. Через минуту Вилли затянул какую-то песню на мелодию «Моего Мериленда», но с другими словами: «Сто восемьдесят пятое училище проклятое, мучилище, терзалище, будь у тебя седалище…»

— Засунул бы ты туда свой язык, а?

— Просто тут грустное местечко, вот и все.

— Да помолчи ты хоть минуту!

— Грустное, — Вилли зашмыгал носом. — Место скорби…

Энгель не знал точного расположения могилы. При свете фонаря он прошагал вперед по одной дорожке, вернулся назад по другой. За его спиной Вилли шаркал ногами, шмыгал носом и иногда что-то бормотал под глухое бряцание инвентаря в одеяле. Со всех сторон над ними зловеще нависали мраморные памятники, залитые лунным сиянием.

Наконец Энгель сказал:

— Ага, нам сюда.

— Очень грустное место, — заявил Вилли. — Тут тебе не Калифорния. Ты бывал в Калифорнии?

— Должно быть, это совсем рядом.

— Я не бывал. Но когда-нибудь, клянусь жизнью… «Калифо-оо-оо-рния, родимый край, я прие-е-е-еду, ты встречай…»

— Замолкни!

— Ну-ну, на себя посмотри.

— Чего?

— Я, что ли, ору? Сам же и орешь. Ты, нюхач и стукач, я тебя еще в училище раскусил. Ты уже тогда держал нос по ветру, да так и оставался двурушником.

Энгель развернулся и сказал:

— Закрой пасть, Вилли.

Вилли моргнул раз пять или шесть.

— Я ч° я такое сказал?

— Лучше слушай, что я говорю. Клади инструменты на землю, мы пришли.

Вилли разинул рот и принялся озираться по сторонам.

— Ч°, в натуре?

— Положи узел.

— Ага, — Вилли сделал шаг в сторону, выскользнул из-под узла, и тот с лязгом рухнул наземь. Энгель кивнул.

— Разворачивай одеяло.

— На фига?

— Будем отбрасывать на него землю.

— Землю?

— Которую выкопаем!

— На одеяло? Испачкаем ведь.

— Это подстилка! Иначе запачкается трава, и все увидят, что тут кто-то копался.

— Ну-у-у! А ты у нас парень с головой!

— Расстелешь ты тряпку или нет? Расстели, Христа ради, расстели!

— Это ты про одеяло?

— Расстели же!

— Есть, шеф.

Вилли схватился за уголок одеяла и дернул. Инвентарь загремел, разлетаясь во все стороны.

— Бл… — сказал Вилли.

— Ничего, пустяки, я не сержусь.

— Ты славный малый, Энгель, ты это знаешь? Клевый кореш.

— Да, да.

Энгель посветил вокруг. Дерн еще не уложили, и могила представляла собой четко очерченный прямоугольник. Это упрощало дело.

— Я буду держать фонарь, а ты копай, — распорядился Энгель. — Потом я тебя сменю.

— Есть, шеф.

— Отбрасывай землю на одеяло, понял? На одеяло.

— На одеяло.

Энгель недоверчиво следил за Вилли, но тот вывалил первую лопату точно на одеяло. И вторую, и третью тоже. Энгель отступил на несколько шагов, присел на могильную плиту и стал светить, чтобы Вилли не нарыл, где не надо.

Минут через двадцать они поменялись ролями. Вилли с фонарем расселся на плите, отвинтил крышку своей фляги и заплакал.

— Бедня-а-ага. Имярек ты несчастный. Бедняга…

Энгель перестал копать и взглянул на него.

— Кто бедняга?

— Тот парень там, внизу. Под землей. Как его звали?

— Чарли Броди.

— Чарли Броди? Правда, что ли, Чарли Броди? Старый Чарли Броди помер?

— Я сказал тебе об этом полчаса назад.

— Чтоб я сдох. Старый добрый Чарли Броди. Ты не знаешь, он занимал у меня деньги?

— Не знаю.

— Н-да-а… Видать, нет у меня должников. Сколько мне дадут за эту работу?

— Полсотни.

— Полсотни. Старый добрый Чарли Броди. Поставлю-ка я свечку за упокой его души, вот что я сделаю. Полсотни долларов.

— Свети сюда, ладно? На небе и так светло.

— Это я просто к фляжке приложился. У-у-у-у, приснился мне вчера Джо Хилл, и до утра…

— Заткнись!

— Эх-х-х, стукач и двурушник…

На сей раз Энгель не стал отвечать на оскорбления и приналег на лопату. Вилли захихикал, немного посмеялся, потом малость всплакнул и шепотом исполнил «Ублюдочный Британии король». Когда песня кончилась, Энгель вернул ему лопату и забрал фонарь. Вилли поковырял землю. Копая, он орал немного тише, чем во время перекура. Он затянул было «Пятнадцать человек на сундук мертвеца», но ему не хватило голоса, и песня быстро выдохлась. Энгель закурил и принялся наблюдать, как растет куча земли рядом с могилой. Всю эту землю ему еще предстояло свалить обратно в яму без всяких помощников. Ну не прелесть ли?

— Эй, — окликнул его Вилли.

— Чего тебе?

— Я на что-то наткнулся! Сундук с сокровищами или еще что!

— Может, на гроб!

— Точно! Слышь, я его поцарапал.

— Какая жалость.

— Хорошее дерево. Глянь! Какой дурак зарыл столько добротной древесины? Она же сгниет на фиг.

Энгель подошел и заглянул в могилу, из которой теперь торчала только голова Вилли. Из-под земли показался уголок гроба.

— Сгребай землю с крышки, а я пойду погляжу, куда ты закинул лом.

— Может, на одеяле оставил?

— Меня бы это не удивило.

Энгель огляделся и увидел лом неподалеку от надгробия, на котором сидел. Вилли уже почти очистил крышку от земли.

— Там два замка. Взломай их и стяни с покойника пиджак, — велел Энгель. Вилли поперхнулся.

— Знаешь, мне что-то страшновато стало, — выдавил он.

— Чего ты испугался? Суеверный, что ли?

— Ага. Такой я. Просто запамятовал, как это называется.

— Ну, тогда только сломай замки. Дай-ка мне лопату.

Вилли поднял лопату, потом неохотно наклонился, чтобы вскрыть ломом замки. Энгель выжидал, глядя на голову помощника и взвешивая на руке лопату. Наконец Вилли взломал замки и застыл с растерянным видом.

— Как мне крышку-то снять, если я на ней стою?

— Сдвинься к самому краю.

— Какому краю? Крышка откидная.

— О, черт! Вылезай оттуда. Ляг на край могилы, потом дотянись ломом до крышки и поддень ее.

— Ладно, ладно…

Энгель немало повозился, извлекая Вилли из могилы. Тот все время соскальзывал обратно, норовя утащить за собой напарника. Наконец Энгель изловчился, ухватил Вилли за задницу и выволок наверх. Извиваясь, Вилли развернулся, сунул лом в могилу и принялся шарить им туда-сюда, отыскивая, за что бы зацепиться. Энгель стоял на противоположном краю ямы с лопатой в одной руке и фонарем — в другой.

— Есть! — возликовал Вилли — Пошла, пошла, по… Посвети-ка, не видать ни рожна.

Энгель направил луч в могилу. Крышка поднялась под прямым углом, и он увидел белый плюш. Энгель вытаращил глаза.

Гроб был пуст.

— У-а-а-а! — завопил Вилли, проворно поднимаясь с карачек. — Он! Он! Чур меня! А-а-а-а!

Энгель понял, что ничтожный дармоед вот-вот бросится наутек. Отшвырнув фонарь, он обеими руками вцепился в рукоятку лопаты, яростно размахнулся и обрушил ее на голову удиравшего Вилли, промазав всего фута на два. Энгель потерял равновесие, сверзился в могилу, рухнул прямо на белый плюш, и крышка гроба с грохотом захлопнулась.

Глава 5

Ник Ровито наверняка не обрадуется. Энгель сидел в библиотеке его городского дома, в окружении полок с книгами, подобранными художниками по интерьеру, и думал, что Ник Ровито наверняка ни капельки не обрадуется гостю. Во-первых — потому что ни один человек не радуется, когда его вытаскивают из постели в половине пятого утра. Во-вторых — потому что Энгель принес ему отнюдь не радостные вести.

Последние полтора часа были наполнены кипучей деятельностью. Выбравшись из проклятущего гроба и убив пять минут на тщетные поиски Вилли, Энгель заставил себя засыпать могилу, разровнять землю и замести все следы. Удирая, Вилли позабыл свою фляжку, и в ней еще оставалась унция или две жидкости. Помянув Вилли добрым словом, Энгель осушил флягу, захоронил ее, потом собрал орудия труда, завернул в одеяло, отыскал свою машину и поехал на Манхэттен, большей частью на первой передаче.

Теперь машина стояла на площадке перед домом, где нельзя было парковаться, а сам Энгель сидел в библиотеке и ждал, пока телохранитель растрясет спящего Ника Ровито. Он нервно курил, размышляя о том, успел ли Вилли добежать до Калифорнии, и, главное, о том, куда занесло Чарли Броди. Открылась дверь, и вошел Ник Ровито в желтом атласном халате с инициалами владельца, вышитыми на кармане готической вязью.

— Ну-с, и где пиджак? — спросил Ник Ровито. Энгель покачал головой.

— Я его не достал, Ник. Все сорвалось. Вилли жив-здоров, а я без пиджака.

— Неужели это Энгель? Дай-ка я посмотрю, на твою физиономию. Неужели это — мое доверенное лицо, правая рука, человек, наделенный мною неограниченными полномочиями, облаченный моим полным доверием? Быть того не может, никакой это не Энгель, это подставное лицо, скрытое под дурацкой маской. Я прошу о двух вещах, а ты не делаешь ни одной.

— Его там не было. Ник.

— Не было, не было, — передразнил Ровито. — Кого не было? Что ты мелешь, горе мое горькое?

— Чарли, Ник, Чарли не было.

— Где не было?

— В гробу.

— Что же ты наделал, ублюдок неблагодарный? Не тот гроб выкопал?

— Нет, я вык… Я копал… Я выкопал тот самый гроб, только Чарли в нем не было. Вообще никого не было.

Ник Ровито подошел поближе и сказал:

— Ну-ка дыхни.

— Я малость выпил, но после всего, клянусь на целой стопке Библий.

— Ты хочешь сказать, что мы с такой помпой похоронили пустой гроб? Ты хочешь сказать, что три конгрессмена, восемь кинозвезд и представитель жилищной комиссии Нью-Йорка специально поперлись в будний день провожать в последний путь пустой ящик? И у тебя хватает наглости и неуважения ко мне, чтобы прийти и ляпнуть такое?

— При чем тут я, Ник? Это правда. Мы с Вилли откопали гроб и открыли его, а внутри ни хрена не оказалось. Вилли сдрейфил и удрал, а я был так потрясен, что не успел схватить его. По правде говоря, я даже свалился в могилу.

— Ну, и за каким чертом ты потел, выбираясь оттуда? Ты можешь мне это сказать?

— Я думал, тебе следовало знать, что случилось.

— Так рассказывай, что случилось.

— Чарли там не было, и пиджака не было, и Вилли смылся.

— Это совсем не то, что случилось. Это как раз то, чего не случилось. А теперь выкладывай, как было на самом деле.

— Ты хочешь знать, где Чарли?

— Для начала.

Энгель беспомощно развел руками.

— Ума не приложу. Ник. Если сегодня мы его не закопали, то я не знаю, где он.

— Так узнай.

— У кого?

Ник Ровито с грустью покачал головой.

— Ты — самое большое разочарование в моей жизни, Энгель, — сказал он. — Как доверенный помощник ты никуда не годен.

Энгель нахмурился, пытаясь сосредоточиться.

— Наверное, надо поговорить с гробовщиком.

— С владельцем похоронного бюро. Он предпочитает этот титул.

— С владельцем бюро. Полагаю, он был последним, кто видел труп Чарли и может знать, что случилось с телом.

— А куда он мог его сунуть, если не в гроб? — возразил Ник Ровито.

— Может, продал медицинскому колледжу.

— Чарли Броди? На кой черт он нужен медицинскому колледжу?

— Для опытов. А может, чтобы сделать из него чудовище Франкенштейна.

— Чудовище Франкенштейна? Сам ты чудовище Франкенштейна. Я послал тебя на простейшее задание достать вонючий пиджак. А ты возвращаешься и травишь байки о чудовищах Франкенштейна.

— Ник, я не виноват. Я туда ходил. Будь Чарли на месте, все было бы в порядке.

Ник Ровито уперся кулаками в бедра и сказал:

— Послушай одну историю. Как на духу карты на стол. Какие тайны можно иметь от друзей? Так вот, ты пойдешь и доставишь мне пиджак. Мне плевать, куда делся труп Чарли Броди, плевать на студентов-медиков и чудовищ Франкенштейна. Для меня имеет значение только пиджак. Найди его мне, Энгель, иначе отправишься в Бруклин, где пустует роскошный гроб, снова выроешь могилу, залезешь в гроб и захлопнешь за собой крышку. Я понятно выражаюсь?

— Иногда я жалею, что не вступил в армию. В тридцать восемь лет уже вышел бы в отставку.

Ник Ровито пытливо взглянул на Энгеля, и черты его смягчились.

— Энгель, — произнес он гораздо спокойнее, чем раньше, — не говори так. Не обращай внимания на мои слова. Я просто не привык подниматься в половине пятого утра, не привык к пустым гробам и пышным похоронам без покойников. Просто не привык, вот и все.

— Черт возьми. Ник, со мной такое тоже не каждый день случается.

— Это можно понять. Если стать на твое место, то, разумеется, каждому будет ясно, что ты сделал все возможное. И ты был прав, придя ко мне. В конце концов, разве не ты спас меня от Коннели? Разве не ты моя правая рука? Я не должен был на тебя набрасываться. Ведь если ты ни в чем не виноват, значит, во всем виноват Чарли Броди, и остается только сожалеть, что подонок сдох. Будь он жив, ты убил бы его мне в подарок.

— Да нет, — ответил Энгель, — ты правильно сделал, что взгрел меня. Я не должен был упускать Вилли. Это моя недоработка.

— Черт с ним, с Вилли, кого он волнует? Не пройдет и недели, как его накроют. На худой конец, пусть Гарри взрывает кегельбан. Пиджак — вот что главное.

— Я буду искать его. Ник, это самое большее, что я могу обещать. Я землю рыть буду!

— Не стоит об этом, Энгель. Нет нужды. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты — мой доверенный помощник, мы с тобой всегда скопом. Душа моя и помыслы сопровождают тебя повсюду. И если на прекрасном творении Господа нашего, на голубой и зеленой Земле, есть человек, способный найти для меня этот синий пиджак, то человек этот — ты.

— Я сделаю все, что смогу.

Ник Ровито по-отечески обнял Энгеля за плечи.

— Где бы ни был этот пиджак, его поиски можно отложить до утра. У тебя усталый вид, ты долго копался во всем этом деле и…

— Кенни дал мне машину без автоматической коробки.

— Правда? За каким чертом?

— Я не жалуюсь. Это была единственная машина, которая отвечала требованиям.

— Я и не знал, что такие коробки еще выпускают. Но это тоже не имеет значения. Главное — чтобы ты выспался, если намерен блеснуть по-настоящему. Стало быть, отправляйся домой, отдохни, а уж потом пускайся на поиски пиджака. Так будет справедливо?

— Да, вздремнуть не помешало бы.

— И не обращай внимания на мои слова. Я просто расстроился.

— Ну конечно, Ник, — Энгель поднялся. — Я оставил машину перед домом. Может, кто-нибудь отгонит ее обратно? А я доберусь на такси. Левая нога уже совсем не действует.

— Не беспокойся о машине и всем остальном, сосредоточься на поисках пиджака. Ты сделаешь это для меня?

— Конечно, Ник.

Ровито похлопал его по плечу.

— Ты — мой человек, Энгель.

Глава 6

Вывеска на лужайке перед домом, гласившая: «Огастес Мерриуэзер, салон скорби», имела фута три в ширину и была начертана неоновыми буквами, да еще голубыми — для пущего достоинства. За вывеской и ухоженной лужайкой стоял дом, построенный во второй половине прошлого века и похожий на городское жилище рыцаря-разбойника. Его фронтоны и глубокие оконные ниши прежде были отделаны штукатуркой, теперь же их покрывала мрачная бурая краска. Широкое крыльцо тянулось вдоль безликого фасада. Подходя к дому, Энгель увидел, что на крыльце яблоку негде упасть от легавых в мундирах.

Энгель на миг замер, будто споткнулся, но, разумеется, было уже поздно: его заметили. Он пошел дальше, стараясь напустить на себя непринужденный вид.

Полицейских было человек тридцать и, похоже, собрались они здесь вовсе не для торжественной встречи Энгеля. Они стояли кучками по трое или четверо и вполголоса что-то обсуждали. На всех были белые краги, похожие на перчатки Мики-Мауса, и убого сшитые кители. Законодателем такой моды было нищее полицейское управление. Преодолев первый испуг, Энгель понял, что это, очевидно, свита очередного покойника. Мерриуэзер не отличался разборчивостью и зарывал в землю как усопших нарушителей закона, так и его почивших блюстителей. Энгель поднялся на крыльцо, очутился в самой гуще своры легавых и почувствовал на себе их любопытные, но не очень пристальные взгляды.

Никто им особенно не интересовался. Энгель пересек крыльцо, открыл забранную проволочной сеткой дверь и нос к носу столкнулся с человеком, который как раз выходил на улицу.

— Ой! — воскликнул Энгель.

Человек потерял равновесие и замахал руками. Это был полицейский средних лет; на рукаве его кителя красовалось столько нашивок, что он напоминал дорогу, вымощенную желтым булыжником. Чтобы удержаться на ногах, полицейский ухватился за Энгеля и воскликнул:

— Прошу, мы знакомы?

Энгель с опаской вгляделся в физиономию полицейского и не узнал его. Во всяком случае, этот легавый никогда не хватал его за шиворот и не вел с ним никаких переговоров о делах организации.

— Не думаю, — ответил он. — Во всяком случае, не припоминаю.

— Могу поклясться… Впрочем, это неважно, — полицейский покачал головой. — Вы к нему?

Энгель мог бы ответить «да», если б знал, что означает «к нему». Но он этого не знал и сказал:

— Нет, у меня дело к гробовщику Мерриуэзеру. Полицейский, который по-прежнему держался за руку Энгеля, нахмурился.

— Готов поклясться, что где-то видел вас. У меня отличная память на лица.

Энгель высвободил руку.

— Наверное, спутали с кем-то, — сказал он, бочком обходя полицейского и норовя проскочить в дверь.

— Ничего, я еще вспомню, — пробормотал полицейский. — Подумаю и вспомню.

Когда дверь закрылась, Энгель с облегчением повернулся к ней спиной. Дом выглядел точно так же, как вчера, когда тут собрались близкие Чарли Броди: тот же буровато-оранжевый полумрак, то же убранство в духе Нового Искусства в приглушенных тонах, то же приторное благоухание цветов, те же толстые ковры, тот же шепот скорбящих людей.

Справа, прямо за дверью, стояли тумба и долговязый человек. Их покрывала черная ткань (на человеке был костюм, на тумбе — драпировка) и венчали продолговатые белые предметы. Если говорить о человеке, то этим белым предметом была вытянувшаяся физиономия, похожая на морду бассета, которую покрыли крахмалом. Что касается тумбы, то на ней белела страницами раскрытая книга, в которой скорбящие оставляли свои росчерки. Рядом с книгой лежала черная авторучка, прикрепленная к тумбе длинным лиловым шнурком. Послышался безжизненный голос, исходивший то ли от тумбы, то ли от человека:

— Не угодно ли поставить подпись, сэр?

— Я не из этой толпы на улице, — вполголоса ответил Энгель. — Я ищу Мерриуэзера, он нужен мне по делу.

— А… Полагаю, мистер Мерриуэзер у себя в кабинете. Пройдите вон в ту дверь с портьерами. Последняя дверь слева по коридору.

— Благодарю, — Энгель зашагал в указанном направлении, но тут за спиной раздалось: — Эй, вы, минуточку!

Энгель оглянулся и опять увидел полицейского с рукавами, вымощенными желтым булыжником. Он хмурился, наставив на Энгеля палец.

— Вы когда-нибудь были газетчиком, аккредитованным при городской ратуше?

— Нет. Вы меня с кем-то путаете.

— Мне знакомо ваше лицо, — заявил полицейский. — Я помощник инспектора Каллагэн, это имя что-нибудь вам говорит?

Еще бы. Однажды Ник Ровито так отозвался об инспекторе Каллагэне: «Если этот ублюдок оставит нас в покое и посвятит себя борьбе с красными коммунистами, как и подобает патриоту, холодная война будет завершена в шестимесячный срок. У, гад ползучий». Конечно, это имя о многом говорило Энгелю. Оно звучало в его сознании как тревожный звон будильника, смешанный с воем полицейской сирены и трелью полицейского свистка.

Но Энгель сказал:

— Каллагэн? Я не знаю никакого Каллагэна.

— Ничего, я еще вспомню, — пообещал Каллагэн. Энгель слабо улыбнулся.

— Когда вспомните, дайте знать.

— О, конечно, конечно.

Продолжая улыбаться, Энгель попятился прочь, миновал портьеры и попал в другой мир, тоже, впрочем, весьма тусклый и насыщенный всевозможными предметами. Будь в современном Египте фараоны, и умри один из них году эдак в 1935-м, его усыпальница выглядела бы изнутри точно так же, как этот коридор, устланный темными персидскими коврами. На правой стене висели выцветшие эстампы, изображавшие обнаженных по пояс нимф (груди у них были очень маленькие), которые прыгали по римским развалинам, утыканным высокими белыми колоннами. Вдоль левой располагались двери темного дуба. Энгель дошел до самой последней. Подобно всем остальным, она была закрыта. Постучав по ней костяшками пальцев, Энгель не дождался ответа и толкнул дверь.

В кабинете Мерриуэзера никого не было. Он раздраженно покачал головой. Придется тащиться обратно и спрашивать у тумбы, где еще может быть гробовщик. А значит, опять встречаться с Каллагэном, и…

На полу, у стола, валялся башмак. А судя по тому, что из него торчал носок, башмак, очевидно, был надет на чью-то ногу.

Энгель нахмурился. Он сделал шаг вперед, очутился в кабинете и подался влево, изогнувшись всем телом. Мерриуэзер сидел в углу. Голова его была запрокинута, рот разинут, глаза широко раскрыты. Жизнь покинула владельца похоронного бюро, потому что из груди его торчала позолоченная рукоятка ножа, блестевшая на фоне красной от крови манишки.

— Ого! — произнес Энгель, сразу же решив, что убийство гробовщика как-то связано с исчезновением Чарли Броди. Мерриуэзер был последним, кто видел тело Чарли Броди, а значит, наверняка что-то знал. Его смерть подтверждала умозаключения Энгеля, а заодно указывала на участие в заговоре еще одного или нескольких человек. Осознав это, Энгель сказал:

— Ого.

И услышал холодный неприязненный женский голос:

— Что вы здесь делаете?

Энгель повернулся и увидел в дверях высокую тощую фригидную красотку в черном. Ее черные волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы на скандинавский манер. На продолговатом скуластом лице с белым как пергамент выдающимся подбородком не было никакой косметики, если не считать кроваво-красной губной помады. Глаза у девицы были почти черные, а лицо выражало холодное презрение. Энгель впервые видел такие тонкие и такие белые руки, как у нее. Длинные узкие ногти были покрыты багровым лаком, в тон губам. На вид даме было лет тридцать.

Похоже, она еще не видела тела, и Энгель растерялся, не зная, как сообщить ей скорбную весть — Э… я… — начал он и нерешительно указал на останки Мерриуэзера. Ее глаза проследили за движением его руки и расширились. Дама шагнула в комнату, чтобы лучше видеть — Он… э… — продолжал Энгель Лицо дамы разом помолодело лет на десять или пятнадцать, и перед Энгелем предстал ребенок с вытаращенными глазами и разинутым ртом.

— Вот это да! — воскликнула девица помолодевшим и набравшим силу голосом. Потом глаза ее закатились, колени подломились, и она упала в обморок.

Энгель перевел взгляд с распростертого тела Мерриуэзера на распростертое тело девицы в черном и решил, что пора уходить. Перешагнув через даму, он оказался в тускло освещенном коридоре и прикрыл за собой дверь кабинета. Потом перевел дух, одернул пиджак, поправил галстук и с непринужденным видом вышел в вестибюль.

Человек и тумба стояли на прежнем месте. Угрюмые полицейские в темных мундирах входили в ритуальный зал и выходили из него. Энгель тихо и незаметно направился к выходу, дверь резко распахнулась, и появился проклятущий Каллагэн. Он схватил Энгеля за рукав и заявил:

— Страховая компания. Вы работаете в страховой компании.

— Нет, нет, вы меня с кем-то путаете… — ответил Энгель, пытаясь высвободить руку и норовя выскочить за дверь.

— Ваше лицо мне знакомо, — стоял на своем Каллагэн. — Где вы работаете? Что вы..

Раздался визг, и разговор был окончен. Звук напоминал скрип тормозов товарного поезда. Все застыли на месте — и Энгель, и Каллагэн, и полицейские, прощавшиеся с телом. Рука Энгеля замерла на дверной ручке, пальцы Каллагэна окаменели у него на рукаве.

Все головы с хрустом повернулись на звук. В гробовой тишине в дверях появилась черная фигура. Она театральным жестом отбросила портьеру. Губы алели на мертвенно-бледном лице, багровый лак, покрывавший ногти белых пальцев, был похож на капли крови. Ее худая бледная рука шевельнулась, и палец, увенчанный рубиново-красным ногтем, указал на Энгеля.

— Этот человек, — изрекла она надтреснутым голосом. — Этот человек умертвил моего супруга.

Глава 7

— Энгель! — заорал Каллагэн. Он выпустил рукав Энгеля, ликующе щелкнул пальцами, но тут до него дошел смысл слов женщины. Каллагэн воскликнул «Эй!» и снова схватил Энгеля за руку.

Но было поздно. Энгель уже успел выскочить в дверь и добежать до середины лужайки. Перепрыгнув через неоновую вывеску «салона скорби», он добрался до тротуара и во все лопатки дунул прочь.

Сзади раздались крики «Держи его!», послышался топот дешевых грубых черных башмаков, закупленных в магазине, снабжающем армию и флот. Отстав на полквартала, толпа раскрасневшихся полицейских в белых крагах и темно-синих мундирах мчалась за Энгелем.

Он пересек оживленную улицу, едва не угодив под автобус, легковушку, грузовичок газеты «Геральд трибьюн» и «барракуду». На перекрестке все на миг смешалось, полицейские и автомобили шарахались друг от друга. Половина полицейских остановилась посреди мостовой, подняв руки, чтобы перекрыть движение и пропустить вторую половину, но вторая половина никак не могла обойти первую, «барракуда» и автобус тоже застряли, моторы их заглохли, как и мотор «мустанга», притормозившего сразу за «барракудой». Девица, похожая на художницу, ехавшая на мотороллере, тоже остановилась, решив из чистого любопытства посмотреть, что происходит.

И все-таки многие полицейские умудрились проскочить и возобновили погоню, крича, чтобы Энгель остановился, сдался и прекратил оказывать сопротивление при аресте.

Энгель тем временем удалился на целый квартал, и у него закололо в боку. Впереди курсант полицейской академии в сероголубом мундире говорил что-то в трубку телефона полицейской связи, стоявшего на углу. Энгель увидел, как курсант быстро повесил трубку и, достав дубинку, осторожно вышел из-за столба, на котором висел телефон. Слева зиял проулок, стиснутый то ли складскими помещениями, то ли цехами завода. Энгель быстро прикинул, как лучше поступить, ничего не решил и юркнул в проулок.

По бокам тянулись грязные кирпичные стены, взметнувшиеся на высоту шести этажей, а в конце проулка виднелся деревянный забор из трухлявых стоявших торчком досок. Это шаткое сооружение покосилось и едва не падало. В заборе была калитка. Энгель бросился к ней, напоминая всевышнему, что он не убивал Мерриуэзера, а вчера утром даже посетил храм божий. В итоге калитка открылась после первого же толчка. Энгель шмыгнул за забор и закрыл ее за собой. Тут тоже был проулок, посреди которого стоял большой черный грузовик. Мотор его тихонько урчал на холостом ходу. Рядом к забору прислонился толстый деревянный брус, которым, очевидно, запиралась калитка, снабженная для этой цели скобами. Энгель засунул в них брус, и тот идеально подошел по размерам.

Спустя секунду на калитку обрушилась ревущая лавина полицейских. Калитка выдержала, забор тоже, потому что его подпирали толстые балки. Полицейские перестали ломиться и заорали: «Открывай! Открывай!»

От двери до стены справа громоздился штабель бочек из-под мазута, укрепленный веревками и дощатыми подпорками. Энгель вышиб доски, порвал веревки, и бочки с грохотом покатились вниз, забаррикадировав калитку. Теперь полицейским понадобилось бы минут двадцать, чтобы расчистить завал и освободить путь.

— Открывай! Открывай именем закона!

Энгель побежал дальше. Аллея с этой стороны забора была шире, но все равно Энгелю пришлось протискиваться между стеной и бортом грузовика, стоявшего кузовом к забору, из-за которого доносились крики и грохот. Когда Энгель добрался до кабины, то увидел, что она пуста, и проворно влез за руль. Не забыв включить первую передачу, он выехал из проулка, меньше чем за минуту обогнул квартал и загнал грузовик задним ходом в набитый полицейскими проулок с другого его конца. При этом он мельком увидел среди легавых и курсанта, который с жаром и вожделением колотил по забору дубинкой. Ни один полицейский не заметил, как грузовик втиснулся в проулок, будто пробка в бутылку. Ну, а потом было уже поздно.

Когда Энгель заглушил мотор и сунул ключ зажигания в карман, над проулком поднялся новый громовый стон, полный ярости и отчаяния.

Энгель как ни в чем не бывало пошел прочь и бросил ключ зажигания в канализационный колодец на углу, где все еще царила сумятица. Возле «барракуды» и «мустанга» дрались на кулаках двое парней в спортивных костюмах. Автобус окружила толпа. Две полицейские машины с горящими мигалками перекрывали перекресток, а четверо патрульных стояли вокруг похожей на художницу девушки на мотороллере, которая во всех подробностях объясняла им, что случилось. Толпа людей охватывала эту группу широким кольцом, и в задних ее рядах уже ходили самые фантастические слухи.

— Извините, — бормотал Энгель. — Прошу прощения. Извините.

Он пробрался сквозь толпу с одного края, обогнул похожую на художницу девушку и четверку ее внимательных слушателей, застрявший автобус с его рассерженными пассажирами и рассыпавшимся в извинениях водителем, растолкал народ на другой стороне перекрестка и зашагал обратно к салону скорби. Он еще не получил ответов на все свои вопросы.

Глава 8

Крыльцо опустело. Никто не прощался с телом в ритуальном зале. Но в вестибюле по-прежнему стояли верные стражи — тумба и человек. Обращаясь сразу к обоим, Энгель сказал:

— Я из полиции. Мне надо поговорить с миссис Мерриуэзер. Меня прислали выяснить, что случилось. Где она?

— Не знаю, сэр. Я не видел, чтобы она выходила. Значит, она, наверное, где-то в задних комнатах или наверху.

Энгель вошел в коридор и зашагал по нему, по очереди открывая двери и заглядывая в комнаты. Времени у него почти не было. Зато был весьма нехитрый замысел: отыскать миссис Мерриуэзер, похитить ее, увезти в укромное местечко и выяснить, что ей известно о Чарли Броди и о людях, имевших доступ к его телу, после чего убедить новоиспеченную вдову, что он не убивал ее супруга, и привезти обратно в дом скорби. Но прежде всего надо, разумеется, ее найти.

Двери из коридора вели в гардероб, чуланчик для венков, маленькую кладовку, набитую раскладными стульями, такую же маленькую каморку, заставленную гробами, на черную лестницу, ведущую вниз, на желтую лестницу, ведущую наверх, и, наконец, в кабинет. Во всех помещениях не было ни одной живой души, включая и кабинет, где лежал один Мерриуэзер.

Значит, вдова наверху, приходит в себя после своего ужасного открытия. Энгель поднялся по желтой лестнице. Салон скорби вмещал в себя множество разных миров. Тот, в который сейчас попал Энгель, был выдержан в желтых и розовых тонах, ярких и воздушных, как цвета в рекламных роликах, прославляющих туалетную бумагу. От кружев и мишуры пестрило в глазах, на обоях было полным-полно цветов и скачущих кузнечиков. В тон были подобраны даже розовый пушистый коврик в ванной и плюшевый чехол на стульчике в туалете. Ковры на натертых полах. Повсюду — надраенная до блеска кленовая мебель. Но миссис Мерриуэзер тут не было.

Пойдем выше. Энгель поднялся в пыльную, заброшенную, кишащую осами мансарду под косой крышей, повел носом и опять затопал вниз.

Должна же она где-то быть, эта вдова недавно убиенного супруга. Она только что обратилась к полицейским, и ей полагается находиться поблизости. Энгель снова обшарил спальни второго этажа, спустился на первый и в конце концов решил заглянуть в подвал, поскольку больше искать было негде. На верхней площадке черной лестницы был выключатель.

Повернув его, Энгель увидел, что ступеньки лестницы сделаны из досок, а бетонный пол внизу покрыт серой палубной краской. Энгель спустился и попал в лабораторию безумца-ученого: гробы, железные столы, полки со склянками, трубы и шланги. Большая дверь вела в громадный холодильник, похожий на те, что стоят в лавках мясников. В холодильнике было несколько платформ, на двух лежали прикрытые простынями тела. Энгель приподнял простыни, но покойники были ему не знакомы. Он поднялся и пошел к выходу, где стояли тумба и человек — символы вечного бессмертия в царстве тлена.

— Вы уверены, что она не выходила? — спросил Энгель.

— Кто, сэр?

— Миссис Мерриуэзер. Высокая женщина в черном.

— Прошу прощения, сэр?

— Я ищу миссис Мерриуэзер.

— Да, сэр, я знаю. Если ее нет, значит, она все еще ходит по магазинам.

— Она была здесь десять минут назад! Высокая женщина в черном.

— Высокая женщина в черном, сэр?

— Миссис Мерриуэзер. Супруга вашего хозяина.

— Нет, сэр, извините, сэр, но миссис Мерриуэзер — вовсе не высокая женщина в черном. Миссис Мерриуэзер очень маленького роста, крепко сбитая и обычно одевается в розовых тонах.

— Что? — воскликнул Энгель и услышал то ли от тумбы, то ли от человека:

— В розовых тонах, сэр.

Глава 9

На двери его квартиры на Кармайн-стрит висела записка, начертанная ярко-красной губной помадой на большом листе бумаги и пришпиленная к двери накладным ногтем: «Милый, я вернулась с побережья. Где ты, малыш, или не хочешь больше видеть свою Долли? Свяжись со мной через службу Роксаны. Твоя Долли — сладкий язычок».

Энгель заморгал, выдернул накладной ноготь, перевернул лист и увидел на обратной стороне перечень клубов и театров, в которых выступала Долли. Она называла себя исполнительницей экзотических танцев и была одним из побочных благ, полученных Энгелем четыре года назад вместе с опорно-двигательной должностью правой руки Ника Ровито.

Энгель кивнул, раздумывая о законе подлости. В другое время он, не теряя ни минуты, оставил бы сообщение в конторе Роксаны и уже до захода солнца они с Долли были бы вместе, но… Но довольно травить себе душу, размышляя о несовершенствах системы распределения даров судьбы. Энгель с горечью смял листок в ладони, завернул в него ноготь, достал ключ и открыл замок своей квартиры.

Телефон заливался. Энгель оглядел себя в овальном зеркале, висевшем над столиком в прихожей, прошагал по ковру, на котором лежали медвежья шкура, несколько шкурок персидских кошек и две-три оранжевые подушки, снял трубку и сказал:

— Я сейчас занят и не могу с тобой разговаривать, мам.

— Конечно, я всего-навсего твоя мать, — ответила она. — А посему два вечера подряд тружусь у плиты, пытаясь накормить тебя как полагается. Я не из тех матерей, которых показывают по телевизору, я не мешаю жить своему ребенку и не лезу к нему с чашкой куриного бульона. Но вчера был особый случай, и я никогда не думала, что буду так гордиться тобой, и я хотела выразить свою любовь и радость единственным доступным мне способом — стряпней. Кроме как стряпать, я никогда ничего толком не умела. А ты не пришел — ни вчера вечером, ни сегодня.

— Мама, у меня работа. Это не отговорка, я занят больше, чем когда-либо. Передо мной стоит самая сложная задача за всю мою жизнь, и я не могу сейчас разговаривать с тобой. Мне надо позвонить в несколько мест.

— Алоиз, я не просто твоя мать. Ты знаешь, что я еще и твоя наперсница, которая делит с тобой все беды и радости жизни, как делила их с твоим отцом, хотя он так и не достиг таких высот, каких достиг ты, но ведь сын всегда должен превзойти отца, таков порядок вещей в мире.

— Это не телефонный разговор, — ответил Энгель.

— Так приходи к обеду. Все равно обедать где-то надо, так почему не здесь?

— Я приду, как только покончу с этим делом. А сейчас мне надо позвонить, иначе у меня будут неприятности.

— Алоиз…

— Я позвоню, как только выкрою свободную минутку.

— Если ты…

— Обещаю.

— Ты не…

— Я не забуду.

Он быстро положил трубку, досчитал до десяти, снова снял ее и позвонил Нику Ровито. В конторе ему сообщили, что Ника нет. Тогда Энгель назвался, сказал, что дело срочное, и попросил передать Нику, чтобы тот незамедлительно позвонил ему домой.

Потом Энгель набрал номер человека по имени Орас Стэмфорд. Когда-то он был весьма известным судебным защитником, но потом его лишили адвокатской практики, и с тех пор Стэмфорд подвизался в юридических советниках организации. Дозвонившись, Энгель сказал:

— Мне понадобится прикрытие на сегодняшний день.

— Подробнее, — потребовал Стэмфорд. Он гордился своей смекалкой, дотошностью, беспристрастием и умением составлять планы, а оттого говорил рублеными фразами, какими обычно написаны телеграммы людей, плохо владеющих английским.

Энгель рассказал ему, как провел день, не вдаваясь в объяснения причин своих поступков, и добавил:

— Каллагэн долго мучился, вспоминая, кто я такой. По-моему, он и сейчас не совсем уверен. Кроме того, когда они обнаружат, что женщина, указавшая на меня пальцем, вовсе не была женой убитого, все запутается еще больше. Поэтому мне нужно только прикрытие на сегодня.

Обеспечение прикрытий было одной из обязанностей Стэмфорда. Энгель слышал возню на том конце линии. Адвокат цокал языком, шуршал бумагами, производил множество других шумов. Наконец он сказал:

— Бега. Рысаки. Ипподром Фрихолд в Джерси. Ты был. С Эдом Линчем. Большим Малышом Морони. И Феликсом Смитом. В третьем заезде ты поставил. На Больной зуб. Четыре к одному. И выиграл. Ставка была десять. Долларов. Обедал. В «Американской гостинице» во Фрихолде. Ехал туда в новой машине Морони. «Понтиак-бонневиль». Белый. С откидным верхом. Опущен был вверх. Ехали: через туннель Линкольна, ДжерсиТэрн-пайк и по шоссе. Девятому. Так же и обратно. До Нью-Йорка ты доберешься через пять-десять минут. Тебя высадят на углу. Тридцать четвертой улицы и Девятой авеню. На такси доберешься до центра. Понял?

— Понял.

— Хорошо, — Стэмфорд повесил трубку. Энгель тоже. Телефон тотчас зазвонил. Он снял трубку и сказал:

— Ник?

— Нас разъединили, — сообщила мать. — А потом у тебя было занято.

— Нас не разъединили, — ответил Энгель. — Это я положил трубку и намерен поступить так же опять. И ты тоже повесь. Я жду звонка от Ника Ровито, так что не занимай линию.

— Алоиз…

— Повесь трубку, иначе я уеду жить в Калифорнию.

— О!

Самое смешное заключалось в том, что мать принимала угрозу Энгеля переехать в Калифорнию за чистую монету. Энгель настолько ненавидел Калифорнию, что предпочел бы сидеть в Синг-Синг, лишь бы не жить в этом штате. Тем не менее он знал, что в тот день, когда мать перестанет воспринимать всерьез и эту угрозу, у него не останется выбора и придется перебираться в Калифорнию, потому что жить там все же лучше, чем оставаться в Нью-Йорке без всякой защиты от домогательств матери. Но пока защита действовала.

— О! — повторила мать. — Ну, если у тебя важное дело, не буду мешать. Позвони, как освободишься.

Дожидаясь звонка Ника Ровито, Энгель пошел в спальню и переоделся, поскольку чувствовал себя не совсем свежим после дневной беготни. К сожалению, времени на душ не было.

Когда Энгель въехал в эту квартиру, он приспособил ее к своим надобностям. К платяному шкафу в спальне приладил фальшивую заднюю стенку; комнатушку рядом сделал звуконепроницаемой и теперь мог вести в ней любые деловые переговоры; на стены спальни повесил фотографии победителей скачек, а все окна оснастил крепкими проволочными сетками. Переодевшись, Энгель смешал себе коктейль и принялся слоняться по комнате в ожидании звонка. Кусочки льда позвякивали в стакане, и всякий, кто увидел бы Энгеля в эту минуту, мог сказать про него: «Молодой подающий надежды чиновник, занятый интересной работой». Что целиком и полностью соответствовало бы действительности.

Наконец телефон зазвонил. Энгель широким шагом пересек гостиную и снял трубку.

— Мне передали, что ты звонил, мальчик, — сказал Ник Ровито. — Как наши забавы?

— Совсем не забавно. Ник.

— Что, не достал пиджак?

— Не достал, и у нас осложнения. Гробовщику нужен гробовщик.

— Владелец похоронного бюро. Он любит, чтобы его так называли.

— Сгодится и владелец похоронного бюро.

— Я тебя верно расслышал, Энгель?

— Верно. Кроме того, в дело замешана женщина. Не знаю, кто она такая. Высокая, тощая, красивая, как ледяной столб. Обвела вокруг пальца и меня, и целый ряд полицейских.

— Никаких подробностей, — сказал Ник Ровито. — Либо докладывай о результатах, либо рассказывай, что ты сделал для получения этих результатов.

— Дело осложняется, Ник.

— Так упрости его. А вся простота заключается в том, что Нику Ровито нужен пиджак.

— Я знаю, Ник.

— Суть не в прибыли, а в принципе. Никто не смеет грабить Ника Ровито.

Энгель знал, что Ник говорил о себе в третьем лице, лишь когда его гордость бывала задета по-настоящему, спина — выгнута дугой, а решение — принято. Поэтому он ответил:

— Я достану пиджак. Ник.

— Хорошо, — сказал Ник Ровито.

— «Щелк», — сказал телефон. Энгель положил трубку.

— Пиджак, — пробормотал он себе под нос и огляделся, словно надеясь найти его в комнате. — Где, черт возьми, я отыщу этот проклятый пиджак?

Не найдя ответа на этот вопрос, Энгель допил коктейль и направился к бару, чтобы снова наполнить стакан, но на полпути его остановил дверной звонок. Энгель поставил стакан на стол, вышел в прихожую и открыл дверь.

За порогом стояла таинственная дама в черном.

— Мистер Энгель? — с милой улыбкой проговорила она. — Можно мне войти? Кажется, я должна дать вам кое-какие разъяснения.

Глава 10

Сколько же ей? Двадцать? Тридцать пять? Больше? Меньше?

Непонятно.

Сумасшедшая ли она? Или просто дура? Или и то, и другое разом? Пока тоже непонятно.

Энгель впустил даму, закрыл дверь и провел ее в гостиную. Гостья с восхищенной улыбкой оглядела комнату.

— До чего занятно! Как мило! Как самобытно! — воскликнула она. — Какой у вас необычный, всеобъемлющий вкус!

Жизнь научила Энгеля не торопить события, поэтому он сказал:

— Выпьете?

— Шотландского с лимоном?

— Можно и шотландского с лимоном.

Энгель наполнил стаканы виски и отнес один девице, которая стояла возле белого кожаного дивана, разглядывая канделябр с толстыми красными свечами, доставшийся Энгелю от одного из предыдущих жильцов квартиры, оранжевые деревянные резные фигурки с Востока, унаследованные им от другого, и старый номер «Нью-Йорк таймc», собственность самого Энгеля.

— Ваше шотландское, — объявил он.

— О! — девица улыбнулась, будто школьница, и Энгель увидел ямочки у нее на щеках. Но рука, принявшая у него бокал, была бледной и худой, почти костлявой. Впрочем, худоба ее не производила неприятного впечатления.

— Благодарю вас, — гостья подняла бокал и, хлопая ресницами, посмотрела на Энгеля. Глаза ее совсем не были похожи на глаза школьницы. А голос? То с хрипотцой, то визгливый. Весьма забавный.

— Присядем? — предложил Энгель, указывая на диван.

— Пожалуй, — девица тотчас подошла к креслу викторианской эпохи, с деревянными подлокотниками и багровым суконным сиденьем. Она устроилась в нем, шурша нейлоном, прикрыла колени подолом черного платья и сказала: — Теперь можно и поговорить.

— Слава богу, — ответил Энгель, присаживаясь на диван.

— Не понимаю, как человек может быть настолько эклектичен, — заявила девица.

Энгель тоже этого не понимал. Главным образом потому, что она употребила неведомое ему словечко. Поэтому он спросил:

— Как вы меня нашли?

— О! Я услышала, как полицейский произнес ваше имя, навела справки, и вот я здесь.

— Где вы их навели?

— В управлении полиции, разумеется. Я прямиком оттуда.

Энгель невольно покосился на дверь. Если чутье не обманывает его, меньше чем через полчаса в нее будут ломиться легавые. Каллагэн и компания какое-то время просидят в заточении в проулке, еще несколько минут понадобится, чтобы разобраться с путаницей в салоне скорби. Но рано или поздно Каллагэн соберет своих людей и двинет их в поход. Как только это случится, сюда явятся два пехотинца. Вряд ли они надеются застать его тут, но для порядка заглянут: им нравится считать себя дотошными работниками. Поэтому, когда призрак в женском обличье упомянул о полицейском управлении, Энгель невольно посмотрел на… Откуда?!

— Откуда? — вслух спросил он. — Из управления полиции?

— Ну разумеется, — ответила девица, отнимая от губ стакан и улыбаясь Энгелю так же фальшиво и натянуто, как улыбаются красотки, рекламирующие зубную пасту. — Не могла же я оставить все как есть.

— О, конечно, — согласился Энгель. — Конечно, не могли!

Улыбка исчезла с лица гостьи.

— Неужели в мире и без того не хватает тревог, грусти и неизвестности? — спросила девица с дрожью в голосе.

— Разделяю ваше мнение, — ответил Энгель.

— Поэтому, когда я пришла в себя и осознала, что натворила, я отправилась прямо в управление полиции. Там еще ничего не знали, им понадобилось чертовски много времени, чтобы разыскать полицейских, гнавшихся за вами. Но я все объяснила, и вас больше не будут преследовать. Они мне обещали.

— Они вам обещали…

— Да! — Девица опять просияла — будто включился прожектор. — Полицейские — милые люди, надо только узнать их получше.

— Это уж кому как.

— Разумеется, они не могли понять, почему вы побежали, если не сделали ничего плохого, но я-то сразу все поняла. Еще бы не побежать, когда кто-то ни с того ни с сего обвиняет вас в ужасном преступлении, а вокруг — целая когорта полицейских. Я бы и сама побежала.

— Но вы все объяснили, — сказал Энгель. — Пошли в полицию и все рассказали, так что меня больше не будут преследовать.

— Я считала это своим долгом, — она сделала глоток, включила улыбку, бросила взгляд и обронила замечание: — А у вас хорошее виски.

— Я тоже хотел бы получить объяснения, — сказал Энгель. — Объясните мне, что вы объяснили полицейским.

— Для этого я и пришла. Понимаете, когда мой… э… а можно я сперва еще выпью?

— Конечно, — Энгель встал, взял у нее стакан и пошел к бару. Таинственная женщина направилась за ним и села на табурет. Она передвигалась, будто под водой.

— Вы и впрямь очень интересный человек. Даже выразить не могу, как мне жаль, что я причинила вам столько неудобств.

— Да ладно, пустяки. Коль скоро все кончится хорошо…

— Мне просто не верится, что вы гангстер. Ой! Я сказала что-то ужасное?

— Это вас в управлении полиции просветили?

— Мне сказали, что вы — отпетый тип, — ответила девица. — Говорят, вы состоите в мафии, коза-ностре, синдикате и еще бог знает где.

— В клубе гурманов. Они упоминали клуб гурманов или масонскую ложу?

Девица засмеялась.

— Нет. Полагаю, они описали вас весьма однобоко.

— Они не беспристрастны.

— По-моему, никакой вы не гангстер.

— Нет?

— Я нахожу вас очаровательным.

— Да?

— Да. Как Аким Тамиров из ночной телепрограммы. Только повыше и без усов. И без акцента. И лицо у вас уже. Но общее впечатление такое же.

— Правда?

— Я так и не назвала свое имя.

— Не назвали.

— Марго, — объявила девица. — Марго Кейн.

— Энгель, — в свою очередь представился он. — Ало… Эл Энгель.

— Я знаю. Как поживаете? — она протянула ему руку, держа ее очень высоко, как истинная леди. Такая худая рука, и вдруг такая теплая.

— А вы как поживаете?

— Прекрасно, благодарю вас. То есть насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах, если вспомнить о постигшем меня горе.

Энгель поставил перед ней полный стакан.

— Горе? Какое горе?

— Ну… я собиралась рассказать вам о Нем.

— Вас постигло горе?

— Да, — глаза ее сделались печальными. — Вчера мой муж скоропостижно скончался.

— О, как жаль.

— Я была потрясена. Такая внезапная, такая страшная, такая безвременная смерть.

— Безвременная?

— Он был далеко не старик. Пятьдесят два года. Мог бы еще жить да жить… Извините, сейчас я успокоюсь.

Она достала маленький кружевной платочек и промокнула уголки глаз.

— Все это так ужасно.

Энгель быстро произвел подсчеты. Мужу было пятьдесят два. Вдове, очевидно, лет двадцать семь — двадцать восемь. Вряд ли больше. Временами она выглядела старше, но лишь из-за сочетания черной ткани и белой кожи.

— Что стряслось? — спросил он. — Сердечный приступ?

— Нет, глупейший несчастный случай… Ну, да хватит мусолить эту тему. Что случилось, то случилось, и дело с концом.

— В бюро вы сказали, что это я его убил, и тем самым натравили на меня полицейских.

— Не знаю, что на меня нашло, — растерянно ответила девица и поднесла ладонь к глазам. — Я хотела встретиться с мистером Мерриуэзером, — продолжала она таким тоном, будто рассказывала о событии, происшедшем в далеком туманном прошлом, — чтобы условиться о погребении. Разумеется, голова была полна мыслей о муже, о том, как глупо и безвременно он скончался. В одночасье… Это все равно как убийство, совершенное Роком, Судьбой… Как знать, что уготовила нам жизнь за ближайшим поворотом…

— Мерриуэзер, — напомнил ей Энгель. — Вы пришли договориться о погребении.

— Да. А потом увидела, как он лежит там, убитый, и совсем даже не судьбой, а каким-то человеком… Я на миг сбрендила.

— Сбрендила, — повторил Энгель. Судя по молниеносной смене стилей, возрастов и настроений, девица наверняка сбрендила далеко не на миг.

— Наверное, так все и было. Я приняла вас за Рок, а бедного мистера Мерриуэзера — за своего мужа, и все смешалось…

— Воистину так.

— Я упала в обморок, вы ведь знаете. А когда пришла в себя, то была уже не я. Убеждена в этом. Мне показалось, что там лежит мой Мюррей. Убиенный… — Она опять провела ладонью по глазам. — Мюррея умертвили, и я видела мысленным взором лицо его лиходея… И это были вы.

— Я просто первым попался вам на глаза.

— Да, это была всего лишь случайность, — по лицу девицы пробежала тень, но потом она тряхнула головой и продолжала: — Придя в себя, я отправилась за подмогой, увидела вас и… сказала то, что сказала. — Теперь на ее лице было раскаяние. — Извините.

— Это вы и объяснили полицейским? — спросил Энгель.

— Да. Поначалу они рассердились, но потом сказали, что понимают, как это могло случиться.

— Вы разговаривали с помощником инспектора Каллагэном?

— Не лично, только по телефону. Когда я ушла из управления, он еще не добрался туда.

— Прошу прощения, — сказал Энгель, — мне надо позвонить.

— Конечно.

Энгель снова набрал номер Ораса Стэмфорда, назвался и спросил:

— Та машина, о которой мы говорили, уже запущена?

— Еще нет.

— Тогда все отменяется.

Стэмфорд ни о чем не спросил. Его оружием была точность, а не осведомленность.

Положив трубку, Энгель вернулся к своей гостье.

— Дела, — извинился он.

— Надо полагать, преступные? — Она окинула его оценивающим взглядом и по-приятельски улыбнулась. — Мне так трудно думать о вас как о…

Ее речь была прервана пасторальной трелью дверного звонка. Глаза девицы расширились, и она сказала:

— Нельзя, чтобы меня видели здесь.

— Что? Почему?

— Сестры Мюррея! Они и так собираются оспаривать завещание, припомнить прошлое, облить меня грязью, оболгать и опорочить! Уж вам ли не знать, что такое поклеп.

Послышалась новая трель, и девица в страхе заметалась по комнате.

— Если меня увидят в доме незнакомого холостяка на другой день после кончины Мюррея…

— Идите и спрячьтесь в спальне. Или в каморке за ней. Она звуконепроницаемая.

— О, благослови вас Господь! Вы так добры, так..

Выпроводив Марго из комнаты, Энгель направился к двери. По пути ему пришло в голову, что это, возможно, Долли, а если так, то могут возникнуть осложнения, о которых лучше не думать. Тем не менее, открывая дверь, он думал именно о них. Пришла не Долли, хотя лучше бы пришла Долли. Любая Долли предпочтительнее, чем помощник инспектора Каллагэн.

Глава 11

— Ну что, простачок, — сказал помощник инспектора Каллагэн, — поговорим?

— Конечно, — ответил Энгель. — Входите.

Но Каллагэн уже вошел, и приглашать его не было нужды.

Закрыв дверь, Энгель отправился следом за полицейским в гостиную.

— Вы знаете, я уже собирался выйти, — сообщил он. — Чтобы поехать к вам.

Каллагэн уставился на Энгеля таким рыбьим взглядом, в сравнении с которым взор Ника Ровито казался едва ли не ангельским.

— Да, знаю. Уверен, что так. Потому и приехал, что хотел избавить тебя от хлопот.

— Никаких хлопот, инспектор. Выпьете?

— На службе не пью, — Каллагэн огляделся. — Тут что, комиссионка?

— Мне нравится, — ответил Энгель, и это была чистая правда. Каллагэну недоставало вкуса, но тем не менее его замечание задело хозяина дома.

— Ну-ну, — сказал полицейский. На нем был все тот же мундир с желтой мощеной дорогой на рукаве. Обычно Каллагэн ходил в гражданском платье, если не считать парадов и похорон. Наверное, он просто слишком спешил и не успел переодеться. Каллагэн вздохнул, снял фуражку и бросил ее на белый диван, где она была уж вовсе не к месту.

— Ладно, давай споем и спляшем.

— Что будем петь?

— Песенку про парня, которого все время с кем-то путают и который сегодня днем не был ни в одном похоронном бюро. А потом споешь мне про свое алиби и про двух-трех дружков, с которыми успел сговориться по телефону перед моим приходом.

Энгель с огромным удовольствием ответил:

— Если вы имеете в виду свою погоню за мной нынче пополудни, то как раз об этом я и хотел с вами поговорить.

Челюсть Каллагэна отвисла примерно до пупа.

— Так ты это признаешь? Ну, твоя песенка спета.

— Отчего же? Мы еще споем, — возразил Энгель. — Конечно, признаю. И еще я признаю, что понятия не имею, как мне удалось сбежать. Я шмыгнул в проулок, юркнул в калитку и миновал полтора квартала, пока до меня дошло, что погони почему-то больше нет.

Челюсть Каллагэна снова поползла вверх, и тот самодовольно улыбнулся, очевидно, радуясь намерению Энгеля солгать хоть в чем-то: это вернуло ему веру в то, что он и впрямь знаток человеческих душ.

— Значит, не ты запер калитку в проулке, да? — спросил он.

— Запер калитку? Чем?

— И не ты завалил дорогу пустыми бочками?

— Бочками? Кажется, я слышал, как сзади что-то упало, но не оглядывался и ничего не видел.

— Ну разумеется. И грузовик в проулок ты тоже не загонял, я правильно говорю?

— Грузовик? Какой грузовик? Откуда у меня грузовик?

Каллагэн кивнул.

— Я было подумал, что один из нас сошел с ума. Но все в порядке. Ты изъясняешься вполне связно.

— С вами, инспектор, я всегда готов говорить человеческим языком.

— Да? Может, тогда скажешь, почему убегал?

— Потому что вы гнались за мной. Любой побежит, увидев, что его преследует сотня полицейских.

— Только если совесть нечиста.

— Это уже потом начинаешь рассуждать, а когда женщина обвиняет тебя в убийстве мужа, остается только уносить ноги.

— А я скажу тебе, в чем дело, — заявил Каллагэн. — Дело в том, что ты не знал, кто эта женщина. Откуда тебе было знать, может, ты недавно убил человека, который был ее мужем? За последнее время ты совершил по меньшей мере одно убийство и выдал себя с головой, когда бросился наутек.

— Тогда почему я не ударился в бега по-настоящему?

Каллагэн хитровато улыбнулся.

— Можно воспользоваться твоим телефоном? Это помогло бы мне ответить на твой вопрос.

— Пожалуйста.

— Благодарствую, — насмешливо произнес Каллагэн. Он подошел к телефону, набрал номер, назвал себя и попросил кликнуть кого-то по имени Перси. Когда Перси кликнули, он спросил: — Кто разговаривал с этой Кейн? Узнайте, справлялась ли она об Энгеле. Его адрес, род занятий, еще что-нибудь. Да, я подожду.

Энгель подошел к креслу, в котором еще недавно сидела «эта Кейн», и опустился в него, сложив руки на груди и вытянув ноги. Пока он был чист перед законом, если, конечно, Каллагэн не захочет повесить на него убийство Мерриуэзера. Впрочем, будь такая опасность, полицейский уже давно заговорил бы об этом.

— Что? — спросил Каллагэн после непродолжительного молчания. — Справлялась? Прекрасно. — Он лукаво ухмыльнулся, положил трубку и повернулся к Энгелю. — Теперь я отвечу на твой вопрос. Ты не ударился в бега и не позаботился об алиби, потому что эта Кейн приходила сюда. Она сказала тебе, что была в полиции и сняла тебя с крючка.

— Правда?

— Да. В управлении она узнала твой адрес, сказав, что хочет написать тебе и извиниться, но вместо этого отправилась сюда собственной персоной.

— Это факт?

— Да, факт, — Каллагэн указал на бар. — Она пила, вон ее стакан. Должно быть, мы с ней разминулись на какую-нибудь минуту.

— Подумать только.

— Беда в том, что вы, шпана, считаете себя умниками, умнее всех на свете. А на самом-то деле вы дураки. Ты подохнешь в тюрьме, Энгель. А может, и на электрическом стуле.

— Неужто?

— Именно так, — Каллагэн наставил на Энгеля шишковатый палец. — Сегодня ты наделал глупостей. Ты дал мне понять, что к тебе стоит приглядеться. Ты дал мне понять, что недавно совершил по меньшей мере одно убийство. И теперь я начну копать. Думаешь, ничего не выкопаю?

— Именно так я и думаю, — ответил Энгель. — Я не убийца. Просто сегодня я испугался, как сделал бы любой другой на моем месте.

— Я тебя прищучу, Энгель, можешь не сомневаться. Я тебе этот проулок век не забуду.

— Отчего же не повесить на меня убийство Мерриуэзера? — спросил Энгель, намеренно затронув тему, которой Каллагэн еще не касался. Теперь ему захотелось узнать почему.

— Я бы с удовольствием, да время не сходится. Оно известно нам с точностью до минуты. Гробовщика угробили, когда ты еще не успел войти. У тебя есть алиби, и я могу его подтвердить.

— Что значит «с точностью до минуты»?

— Тебе-то какое дело?

Энгель был уверен, что убийство Мерриуэзера как-то связано с исчезновением Чарли Броди и его пиджака, но вслух он сказал лишь:

— Это провокационное заявление. Вы говорите, что его убили, когда мы с вами стояли в дверях, и мне стало любопытно, откуда вы это знаете.

— Он беседовал по телефону, — ответил Каллагэн, — и сказал: «Кто-то стучится в дверь. Я перезвоню». Потом он положил трубку, но собеседник был настойчив и снова набрал номер бюро. У Мерриуэзера оказалось занято. Значит, когда его пырнули, он упал и столкнул телефон со стола. Стало быть, его убили после того, как он положил трубку, но до того, как собеседник успел повторно набрать номер и услышать короткие гудки. То есть примерно через минуту.

— А с кем говорил Мерриуэзер?

Каллагэн нахмурился.

— Ты не в меру любопытен. У полицейских научился?

— Не хотите отвечать — не надо. Я думал, раз уж мы беседуем…

— Ему звонил парень по имени Брок. Курт Брок, помощник Мерриуэзера. Вчера Мерриуэзер уволил его, или отругал, и сегодня Брок пытался договориться о том, чтобы его опять приняли на работу.

— Чем обеспечил алиби и себе, и мне, — заметил Энгель.

— А ты не дурак, — ответил Каллагэн. — Умнее всех, да? Мы проверили. Его квартирная хозяйка подтвердила, что Брок был дома, торопился на встречу с кем-то. Она знает, когда он ушел.

— Значит, я чист, — сказал Энгель.

— Я мог бы учинить тебе пакость, но не хочу, — заявил Каллагэн. — Засадить за хулиганство, например, или за препятствование полиции. Нынче днем ты совершил тридцать семь правонарушений, если желаешь знать. Но как правонарушитель ты мне без надобности. Это было бы слишком просто. Штраф или в худшем случае тридцать суток тюрьмы. Зачем? Чтобы тебе было чем бахвалиться в барах? Нет, я сцапаю тебя на крупном и упрячу надолго. Скажем, за убийство.

— Ну еще бы, — Энгель усмехнулся, понимая, что он в безопасности. Теперь Каллагэн начнет выискивать подходящее убийство, а убийство было единственным преступлением, которого Энгель не совершал — ни недавно, ни давно.

— Еще увидимся, — пообещал Каллагэн. — А пока не уезжай из города, тебя могут вызвать свидетелем по делу Мерриуэзера.

— А мне и ехать некуда.

— Разве что в Синг-Синг.

С этими словами помощник инспектора Каллагэн угрюмо откланялся. Выпроводив его, Энгель вышел в спальню и тихо позвал:

— Миссис Кейн, все в порядке, он ушел.

Ответа не было. Энгель нахмурился, заглянул в звуконепроницаемую каморку и никого не увидел. В платяном шкафу и под кроватью тоже не оказалось ни души.

— Миссис Кейн! Миссис Кейн!

Ее не было ни в ванной, ни в сауне, ни на кухне. Нигде. Наконец Энгель открыл заднюю дверь, которая вела к цистерне с водой и грузовому лифту. С его помощью Энгелю доставляли бы молоко, если бы он заказывал молоко. Миссис Кейн не оказалось и тут.

— Проклятье, — пробормотал он. — Опять смылась.

Глава 12

Сколько же их, Куртов Броков? Если верить телефонным справочникам, то в Мэнхэттене — один, в Куинсе — ни одного, в Бруклине — два и в Бронксе — тоже ни одного. Итого: три.

До манхэттенского Курта Брока было ближе всего, и Энгель решил начать с него. Ему нужен был Курт Брок, уволенный из похоронного бюро Мерриуэзера: Энгель хотел узнать, когда именно его уволили. Если это произошло до появления тела Чарли Броди в салоне скорби, вопрос будет исчерпан. Но если позже, Брок мог знать что-нибудь полезное для Энгеля.

Курт Брок номер один проживал на Западной двадцать четвертой улице, между Девятой и Десятой авеню. Южная сторона этого квартала представляла собой один длинный многоквартирный дом под названием «Лондонская терраса», занимавший всю площадь между Двадцать третьей и Двадцать четвертой улицами. Брок жил через дорогу, напротив этого строительного чудовища, в одном из старых узких четырехэтажных домов, разделенных на однокомнатные и двухкомнатные квартиры. Перед домами, в зависимости от вкуса владельцев, были либо лужайки, либо забетонированные площадки. Как водится в Нью-Йорке, дома эти стояли вплотную друг к дружке, без промежутков между ними.

Перед домом Брока был насыпан гравий, на котором росли жесткие кусты. Двор опоясывала тяжеловесная чугунная ограда. Энгель толкнул калитку, подошел к парадной двери и уже хотел войти в дом, как вдруг откуда-то сверху донеслось:

— Курт! Курт, ты не забыл о винной лавке?

Отступив на шаг, Энгель задрал голову. Из окна второго этажа на него смотрела развеселая грузная матрона средних лет. Разглядев лицо пришельца, она перестала улыбаться, на миг смешалась и сказала:

— О, извините, я приняла вас за Курта.

— Курта Брока?

— Вот именно.

— К нему-то я и пришел. Так его нет дома?

— Он отправился в магазин на углу. Скоро вернется. Может, присядете и подождете?

— Благодарю вас.

У стены стояла низкая скамья. Энгель уселся на нее, закурил сигарету и принялся ждать. Вполне вероятно, что ему был нужен совсем другой Курт Брок, и сейчас он попусту теряет время, но коль уж попал сюда, надо очистить совесть и вычеркнуть из списка одного кандидата. Какой смысл уходить, если потом предстоит возвращаться?

Минут через десять калитка открылась, и показался худощавый молодой человек с охапкой пакетов. Он был примерно одного с Энгелем роста и телосложения, но выглядел лет на шесть моложе. Черные волосы, темные проницательные глаза обитателя Средиземноморья, острые скулы, землистый цвет лица.

— Курт! Ты не забыл зайти в винный? — послышалось сверху.

— Вот! — Курт помахал маленьким бурым пакетом и улыбнулся матроне.

— Тут к тебе пришли, — возвестила она и, наверное, показала из окна на макушку Энгеля.

Улыбка тотчас погасла, лицо Курта Брока сделалось настороженным. Он кошачьим шагом двинулся вперед, готовый при нужде отскочить в любую сторону. Увы, пакеты у него в руках портили это красивое зрелище.

— Это вы хотели меня видеть?

— Вы — тот самый Курт Брок, который работал у Огастеса Мерриуэзера, — сказал Энгель. Сначала он хотел задать Броку вопрос, но на середине фразы передумал и закончил ее с утвердительной интонацией.

Брок немного расслабился, настороженность уступила место усталости.

— Вы тоже из полиции?

Энгель склонил голову и чуть вскинул руку. Этот замысловатый жест вполне можно было расценить как утвердительный ответ.

— Я уже дважды делал заявления, сперва по телефону, а потом лично беседовал с нарядом патрульных.

— Таков порядок, — объяснил Энгель. Брок вздохнул, пожал обремененными пакетами плечами и сказал:

— Ладно, пошли наверх.

— Могу помочь с мешками.

— Правда? Спасибо.

На втором этаже Курт задержался перед одной из дверей и отдал хозяйке квартиры пакет из винной лавки. Пришлось ждать, пока матрона поблагодарит его, расплатится за бутылку и опять осыплет Курта благодарностями. Все это время пакет в руках Энгеля мало-помалу набирал вес. Наконец винная сделка была завершена, и Брок поднялся на третий этаж. Выудив из кармана ключ, он впустил Энгеля в маленькую чистенькую комнату, которая непонятно почему производила впечатление нежилой. Она была похожа на артистическую уборную, куда заглядывают, только чтобы переодеться и передохнуть, или на раздевалку под трибунами арены для боя быков. — Не возражаете, если я сначала уберу продукты? — спросил Брок. — Тут есть кое-что скоропортящееся.

— Пожалуйста, — Энгель взгромоздил пакет на стол, размял руки и проговорил: — Насколько я понимаю, вы разговаривали с Мерриуэзером по телефону перед самым убийством?

— Да, — Брок распахнул дверцу холодильника и принялся загружать его снедью. Он раскладывал продукты с великим тщанием, будто оформлял витрину универсама. — Во всяком случае, так говорят полицейские. Я знаю лишь, что телефон был занят, когда я перезвонил.

— Это потому, что во время убийства трубку сбросили с аппарата. — Энгель закурил и погрузился в размышления. Брок считает его полицейским, и это хорошо: значит, он будет отвечать на вопросы. Но трудность заключалась в том, чтобы их поставить. Это должны быть вопросы, которые мог бы задать полицейский, но ответы на которые способны удовлетворить гангстера. Энгель бросил потухшую спичку в девственно чистую стеклянную пепельницу с надписью «Акапулько, Хилтон» и сказал:

— Вы звонили насчет работы, так?

— Да, хотел опять получить место.

— Тут мне не все понятно. Вы сами ушли или вас уволили?

Брок завершил раскладку продуктов и закрыл холодильник.

— Меня уволили, — он с виноватой улыбкой пожал плечами. — И, думаю, поделом.

— Когда это произошло?

— Вчера. Может, вы присядете, мистер..

— Энгель.

Когда нет нужды врать, лучше не врать. Энгель уселся в легкое кресло, а Брок устроился на полосатой кушетке. На нем были черные брюки в обтяжку и спортивная майка болотного цвета. Вкрадчивой повадкой Брок напоминал привидение.

— Вчера… — повторил Энгель, обращаясь скорее к самому себе, чем к хозяину. Значит, Брок еще работал в бюро, когда труп Чарли Броди попал в руки Мерриуэзера. — За что же вас уволили?

Брок снова улыбнулся своей милой мальчишеской улыбкой.

— За неумение работать, — ответил он. — За опоздания на службу и халатность. — Улыбка сделалась еще шире. — Вряд ли я смог бы проработать гробовщиком до гробовой доски.

В этом Энгель был полностью согласен с Броком. Он спросил.

— А как вас вообще угораздило заделаться гробовщиком?

— Одно время я крутил баранку на Лонг-Айленде, а потом… — Брок небрежно передернул плечами. — Это было давно. Долгая история, и я не хотел бы ее рассказывать. В общем, когда мне понадобилось сменить место, я решил, что опять буду водителем. Чуть было не устроился в таксопарк, но тут на глаза попалось объявление в «Таймс», я пошел и познакомился с Мерриуэзером, который искал шофера.

— Стало быть, вы водили катафалк? — спросил Энгель. Это означало, что Брок никак не связан с приключениями тела Чарли Броди.

— Поначалу водил, но потом мистер Мерриуэзер начал проявлять ко мне особое участие, и миссис Мерриуэзер, надо полагать, тоже. Во всяком случае, он меня обучал и готовил себе в помощники, чтобы со временем я, возможно, стал его партнером. Так что под конец я уже выполнял чуть ли не всю работу.

— А потом он вас уволил.

Брок опять с улыбкой пожал плечами.

— Чем глубже я вникал в это ремесло, тем меньше оно меня привлекало. С другой стороны, я был еще не готов совсем бросить работу, потому и позвонил Мерриуэзеру. Думал, может, он поостыл и примет меня обратно.

— Ну и как, поостыл?

— Я не успел это выяснить.

Энгель пораскинул мозгами и решил, что Брок рассказал ему далеко не все. Однако концовка этой истории, должно быть, как-то связана с миссис Мерриуэзер. Возможно, Брок обучался не только ремеслу гробовщика. Может, он оставался на дополнительные занятия? Или миссис Мерриуэзер по собственному почину принимала чересчур горячее участие в судьбе молодого человека? Наверное, примерно так оно и было, и Энгель почувствовал гордость оттого, что обо всем догадался. Но, с другой стороны, догадливость ни на шаг не приблизила его к Чарли Броди и распроклятому синему костюму. Поэтому он сказал:

— Буду с вами откровенен, мистер Брок: я ни бельмеса не смыслю в работе гробовщика, и теперь, когда мистер Мерриуэзер убит, мне придется немного поучиться. Я должен знать обычную процедуру, приемы работы, распорядок дня мистера Мерриуэзера. Понимаете, что я имею в виду?

Говоря все это, Энгель с трудом сдерживал довольную улыбку, которая наверняка испортила бы все дело. Он действовал по памяти, основываясь на собственном опыте общения с полицейскими, и понимал, что сейчас наверняка смахивает на одного из них. Энгель с гордостью говорил себе, что делает все, как надо.

По-видимому, так оно и было. Брок подался вперед, всем своим обликом выказывая готовность помочь, и проговорил:

— С радостью поделюсь своими познаниями, мистер Энгель.

— Давайте возьмем для примера последнего усопшего, предложил Энгель. — Расскажите мне, как вы работали с телом.

— Последнего клиента?

— Клиента?

На этот раз Брок улыбнулся чуточку насмешливо.

— Мистер Мерриуэзер называл их так. Теперь он и сам клиент, верно?

— Верно. Ладно, кто был вашим последним клиентом?

— Отставной полицейский по имени О'Салливан. Его схоронили нынче утром.

Энгель сумел скрыть разочарование.

— Так, значит, последним был он…

— Да, хотя я не довел работу с его телом до конца, потому что меня уволили. Могу рассказать, что я делал. И что делал потом мистер Мерриуэзер: процедура-то шаблонная.

— Нет, — ответил Энгель, увидев проблеск надежды. — Лучше расскажите о клиенте, с которым вы сами работали с начала до конца. Кто это был?

— Тоже мужчина. Некий мистер Броди.

— Броди.

— Да. Сердечный приступ. Кажется, этот человек был каким-то торговцем.

Энгель поудобнее устроился в кресле.

— Хорошо, расскажите о Нем.

— Ну… нам позвонила вдова. Наверное, кто-нибудь из сослуживцев мужа посоветовал ей обратиться к Мерриуэзеру. Я сел в пикап, поехал к вдове, провел предварительные переговоры, встретился с врачом, а потом грузчики положили останки в ящик для перевозки.

— Ящик для перевозки, — повторил Энгель.

— Да, мы так его называем. Он похож на обыкновенный гроб, только снабжен ручками по торцам, как у носилок. В государственных моргах используют плетеные корзины, но мы не хотим ранить чувства родственников.

— Разумеется.

— С этим Броди все было как обычно, — подумав, продолжал Брок. — Нет, впрочем, кое-что все-таки было не так. С ним произошел какой-то несчастный случай, и голова сильно обгорела, поэтому прощания с телом не устраивали. В похоронном бюро много работы для косметолога, но Броди это было не нужно. Может, я лучше расскажу вам о каком-нибудь другом клиенте?

— Нет, не надо, все в порядке. Раз мы начали, давайте закончим. Как его звали?

— Броди.

— Вот-вот. Рассказывайте про него.

Брок пожал плечами.

— Как угодно. Мы привезли Броди и спрятали на ночь в морозильник. Наутро пришла вдова в сопровождении каких-то друзей мужа, надо полагать. Они выбрали гроб и условились о процедуре. Помнится, меня удивила пышность предстоящих похорон. Какой-то мелкий торговец, и вдруг…

— Что было потом?

— Потом? Ну, мы его набальзамировали. Вернее, мы сделали это еще накануне.

— Набальзамировали…

— Да, выкачали всю кровь, а вместо нее ввели особую жидкость.

— В вены.

— Да, и в артерии.

Энгель почувствовал легкую дурноту.

— Дальше? — спросил он.

— Вытащили внутренности и…

— Внутренности…

Брок указал рукой на собственное туловище.

— Ну, желудок и все остальное.

— О…

— Потом закачали вместо внутренностей жидкость и…

Энгель торопливо закурил сигарету. Ему показалось, что от нее разит, как летом от коровника.

— Все это было проделано накануне. А утром обычно наводится марафет. Мы делаем так, что клиент становится похожим на спящего. Сшиваем ему губы, подправляем что надо, накладываем грим…

— Да, хорошо, хорошо…

— Разумеется, в случае с Броди мы ничего этого не делали. Ему не помогла бы никакая косметика. Лица вовсе не было.

Энгель сделал глотательное движение и раздавил сигарету в пепельнице.

— Так, ладно, что было потом?

— Потом тело отправляется обратно в холодильник до прихода близких. Тогда его укладывают в гроб.

— Кто этим занимается?

— Либо мистер Мерриуэзер, либо я. Иногда один из нас работает с клиентом от начала до конца, но чаще мы делаем это вместе, подменяя друг друга на разных этапах.

— А как было с Броди?

— Ну, я забрал тело, поговорил с вдовой, потом мистер Мерриуэзер тоже поговорил с вдовой. Я набальзамировал тело, а он уложил клиента в гроб и поставил гроб в ритуальном зале.

Итак, Мерриуэзер все-таки был последним, кто видел тело Броди. Если только…

— А кто еще помогает вам в работе? — спросил Энгель. — Присутствуют ли какие-нибудь наблюдатели?

— Нет, — ответил Брок с улыбкой. — Это не очень зрелищная процедура. Кроме того, присутствие посторонних при бальзамировании запрещено законом. Наверное, членам семьи разрешается быть там, но они никогда не приходят.

Тупик. Энгель поднялся и сказал:

— Что ж, спасибо, вы мне очень помогли.

— Может, выпьете на посошок. — предложил Брок и похлопал себя по животу. — Наполните полость?

— Нет, спасибо, — ответил Энгель и, вспомнив Каллагэна, добавил: — На службе не пью.

— О, да, я совсем забыл. Что ж, если понадоблюсь, всегда к вашим услугам, буду рад помочь.

— Хорошо, хорошо…

Брок проводил Энгеля, улыбнулся напоследок и закрыл за ним дверь.

Энгель спускался по лестнице и думал, что делал все неправильно. Вместо того чтобы идти от Мерриуэзера к Броку и дальше, черт знает, к кому еще, надо было начинать с Чарли Броди. Следует поговорить с вдовушкой, с непосредственным начальником Броди, Фредом Харвеллом, со всеми, кто мог знать, что в пиджаке Чарли зашит героин. Даже если убийство Мерриуэзера связано с исчезновением тела (а Энгель по-прежнему считал, что такая связь обязательно должна быть. Вряд ли это простое совпадение, хотя как знать?), все равно он начал не с того конца. Только теперь, зайдя в тупик, он понял, что действовал совершенно неправильно.

Беда в том, что в извечной игре в полицейских и воров он неизменно стоял на стороне последних. Неудивительно, что он ведет расследование шиворот-навыворот и то и дело заходит в тупик.

С этими мыслями он спустился на улицу, огляделся по сторонам, повернул направо и зашагал к Десятой авеню, которая была ближе, чем Девятая. Дойдя до угла, Энгель остановился и стал ждать такси.

Десятая авеню была не очень оживленной улицей, поэтому пришлось подождать несколько минут. В конце концов Энгель потерял терпение и решил дойти пешком до Девятой. Он уже сделал несколько шагов, когда мимо промчался белый открытый «мерседес-190», за рулем которого сидела таинственная Марго Кейн. Черное платье она сменила на белые брюки и мешковатый оранжевый свитер. Девица была занята поисками свободного места у тротуара и не заметила Энгеля.

Свободного места, разумеется, не было. В Нью-Йорке машину поставить некуда. Правда, впереди виднелся пятачок возле пожарного гидранта. Марго небрежно зарулила на него и остановилась. Когда она вылезла из машины, Энгель заметил, что на ногах у нее босоножки такого же болотного цвета, как майка Курта Брока. Девица танцующей походкой пересекла мостовую и вошла в дом, где проживал Брок.

Энгель стоял на тротуаре, глядя на дверь, за которой исчезла Марго.

— Ого, — произнес он.

Энгель еще не знал, чем чреват такой оборот дела В мыслях он пока не связывал появление здесь Марго с исчезновением Чарли Броди. Он просто думал, что это весьма любопытно. Настолько любопытно, что он даже повторил:

— Ого.

Глава 13

На двери красовалась записка от Долли, пришпиленная накладным ногтем, нацарапанная губной помадой на такой же, как и раньше, программке. «Дорогой! Куда ты подевался? Не хочешь встретиться со мной? Ты что, забыл?» Энгель помнил. Он с грустью посмотрел на записку, покачал головой, содрал бумажку с двери и вошел в квартиру. Налив себе чистого виски, уселся подле телефона и принялся накручивать диск. Сначала — звонок Арчи Фрайхоферу, который занимался в организации девочками. Услышав голос Арчи, Энгель назвался и сказал:

— Мне нужно повидаться с женой Чарли Броди.

— С кем? С Бобби?

— Ага. С Бобби.

— Эл, я прошу прощения, но мы все взвесили и решили, что малышке нужно отдохнуть несколько дней, прежде чем приступать к своим обязанностям. Она выйдет на работу через неделю и, честно говоря, там уже целая очередь выстроилась — список длинный, что твоя рука. Сдается мне, целая куча парней решила сделать красивый жест, засвидетельствовать свое уважение и любовь к Чарли Броди, ну а заодно сунуть крошке в чулок малость деньжат на бедность…

Уж если Арчи начинал болтать, остановить его было невозможно. Оставалось лишь одно — дождаться, пока он не замолкнет, хотя бы для того, чтобы набрать воздуха. И в тот момент, когда после слов «на бедность» в его речи образовалась коротенькая пауза, Энгель торопливо вклинился в разговор, сказав:

— Нет, Арчи, мне другое нужно. Я говорю о деле.

— А я что, о шахматах толкую?

— Мне нужно поговорить с миссис Броди, — сказал Энгель.

— Эл, она опять взяла свое прежнее имя — Бобби Баундз.

— Мне нужно поговорить с ней, как бы там она ни звалась. Обсудить деловые вопросы. Ник Ровито подтвердит.

— Подтвердит? О чем ты говоришь? Мне достаточно твоего слова. Ты хочешь поехать к ней или пусть она придет к тебе?

— Я съезжу к ней. Она живет там же, где они жили с Броди?

— Нет, она переехала и поселилась с парой девчонок — ну, ты же знаешь, бабы любят окружать себя подругами, которые понимают их горе, ясно, да?

— А что с квартирой?

— Со старой? С квартирой Чарли? А мне откуда знать?

— Дай-ка мне ее телефон, Арчи. Мы можем встретиться на ее бывшей квартире и, если получится, сберечь время.

— Не клади трубку, я посмотрю.

Энгель подождал у телефона, и через минуту Арчи продиктовал ему номер. Энгель поблагодарил его Затем набрал номер, который дал ему Арчи. После третьего гудка ему ответил резкий, недоверчивый женский голос:

— Слушаю вас.

— Позовите Бобби.

— А кто звонит?

— Эл Энгель. Я звоню по поручению Ника Ровито. Срочное дело, касающееся ее покойного супруга.

— Минутку.

Ему опять пришлось подождать, и наконец в трубке раздался голос Бобби Баундз:

— Мистер Энгель?

— Вчера мы ехали в одной машине, — напомнил ей Энгель. — Я сидел напротив вас.

— Да, конечно, я вас знаю.

Его удивило почтение, прозвучавшее в ее голосе, но потом Энгель вспомнил, на какой низкой ступени в иерархии организации стоял Чарли Броди. Он совсем забыл об этом из-за пышности устроенных Чарли похорон.

— Вы уже вывезли вещи из старой квартиры? — спросил Энгель.

— Нет, еще нет. Я взяла кое-что из своего, но вещи Чарли все еще там.

— Я хотел бы встретиться с вами нынче вечером. Вы свободны?

— Конечно.

Энгель посмотрел на часы. Было полпятого.

— В шесть часов, — сказал он.

— Что-нибудь случилось, мистер Энгель?

— Да нет, нужно прояснить один маленький вопрос, только и всего.

— Я приеду туда.

— Прекрасно.

Следующий звонок — в контору Фреда Харвелла. Энгель спросил его.

— Фред, Ник уже сообщил тебе последние новости?

— Последние новости — это о чем?

— О костюме Чарли Броди.

— В последний раз я о нем слышал на той встрече, где Ник велел тебе выкопать его. Кстати, Эл, я буду тебе очень признателен, если ты поговоришь с Ником и скажешь ему, что я не виноват в том, что забыл про костюм. Понимаешь, никто…

— Фред, я…

— Секундочку, Эл, это очень важно. Потому что никто не вспомнил о костюме. Не только я — ни одна душа не вспомнила. Эл, если бы ты…

— Фред, может быть, ты…

— Ты стоишь к нему ближе всех, Эл. Если бы ты мог замолвить за меня словечко, объяснить, как это вышло…

— Ладно, — ответил Энгель только для того, чтобы собеседник умолк.

— Такое могло случиться со всяким, — продолжал Фред. Он, по-видимому, то ли не слышал Эла, то ли не мог поверить, что тот так легко согласится.

— Хорошо, — сказал Энгель. — Я скажу ему.

— Правда?

— Да. Если ты заткнешься…

— Я буду так тебе благодарен, Эл!

— Да. Если ты помолчишь и дашь мне поговорить с тобой, то я поговорю с ним. А нет — так пошел к черту!

— Прости, Эл. Я вовсе не собирался превращать разговор в монолог.

— Так вот…

— Мне в голову лезут всякие неприятные мысли. С тех пор Ник ни слова мне не сказал, но я-то знаю…

— Заткнись, Фред.

— Что?

— Я сказал, заткнись, Фред.

Энгель не мог поверить в то, что наконец воцарилась тишина, и молчание длилось, должно быть, не менее десяти секунд, прежде чем он уразумел, что Фред заткнулся и теперь можно говорить. Уверившись в этом окончательно, он сказал:

— Я хочу спросить тебя насчет Чарли. Дело в том, что мы так и не нашли костюм, потому что вчера похоронили пустой гроб.

— Мы похоро… Ох, прости.

— Да. Ник задал мне работенку — узнать, куда девался костюм, то есть, узнать, где теперь находится тело, а также выяснить, как его забрали и зачем. Но главное — кто. Я узнал, как его украли — владельца похоронного бюро убили сегодня, — и…

— Уби… О, прости, я молчу, молчу.

— Ага. Так вот, мне представляется, что хозяин бюро был замешан в этом деле, и похититель, кто бы он там ни был, прикончил его, чтобы тот не проговорился. Что-то вроде этого. Вопрос «как» закрыт, но остаются еще «кто» и «зачем». Так вот. Ты знал Чарли Броди и, может быть, подскажешь мне, кто спер его труп и зачем.

— Что? Откуда мне? Прости, ты все cкaзaл?

— Да, все.

— Так вот. Откуда мне знать, зачем кому-то понадобилось мертвое тело? Разве что из-за героина?

— Ты должен был знать о том, что героин зашит в костюм и что костюм был на трупе. Кто еще мог знать это?

— Но я и в самом деле понятия не имею, Эл. Полагаю, его жена знала, что костюм на нем, — разве не она передала костюм сотрудникам бюро?

— Она здесь ни при чем, — ответил Энгель. — Ей не было нужды…

— А я этого и не говорил.

— Да. Ей не было нужды красть тело, чтобы забрать костюм. Могла бы просто похоронить Чарли в другом костюме.

— Так вот, — сказал Фред, — если тебе нужен только костюм, вовсе не нужно забирать труп. Что с ним прикажешь делать потом? После того, как вынешь из костюма «снежок»?

Энгель ответил:

— Знаешь, мне тоже приходила на ум эта мысль. Может быть, тот, кто стащил Чарли, вовсе не имеет никакого отношения к героину в костюме и, возможно, даже не знает, что он там.

— Это звучит куда разумнее, — сказал Фред.

— Ничего подобного, — ответил Энгель. — Хорошо. Может быть, я позвоню тебе позже.

— Не забудь поговорить с Ником.

— Не забуду, — пообещал Энгель и забыл, едва повесив трубку.

Стакан опустел. Он налил еще порцию и, остановившись у бара, облокотился о его крышку, стараясь привести в порядок мысли.

Зачем было красть труп?

Уж конечно, не для экспериментов. Теперь такого никто не делает. Люди сами, по доброй воле, завещают науке свои тела, и все такое прочее.

И не для того, чтобы забрать героин из костюма, в который был одет покойный, — это предположение, из которого все время исходил Энгель, оказалось ошибкой. Было куда проще взять только костюм.

Нет! Тот, кто украл Чарли Броди, сделал это потому, что ему нужен был Чарли Броди. Или, вернее, его тело.

Но на кой черт кому-то понадобилось тело Чарли Броди? Энгель заглянул в стакан и с удивлением обнаружил, что тот опять пуст. Он принялся исправлять положение, и в этот миг зазвонил телефон. Эл подошел к аппарату, с очередной порцией выпивки, поднял трубку и сказал:

— Алло!

— Алоиз, мне неловко тебя беспокоить, но я тебя надолго не задержу. Ты же знаешь, я бы ни за что не стала звонить, не будь это так важно.

— В чем дело?

— Я понимаю, сегодня вечером ты не сможешь прийти на обед, Алоиз, — сказала мать. — Но вот что мне хотелось спросить: может быть, завтра? Мне нужно знать, прежде чем идти по магазинам. Я бы не стала тебя беспокоить.

— И ради этого ты звонишь?

— Я не хочу отнимать твое…

— Нет, я не приеду, — ответил Энгель и бросил трубку. Он постоял у аппарата еще минуту или две, размышляя о том, что рано или поздно ему все равно пришлось бы нагрубить матери. Это было неизбежно. Неизбежно. Рано или поздно. Рано или поздно.

Зазвонил телефон.

Лучше раньше.

Он взял трубку и сказал:

— Калифорния.

Молодой женский голос ответил:

— Не может быть. Я не набирала кода.

— Чего?

— Не набрав кода, в Калифорнию не позвонишь. У каждого района есть местный код, и единственный способ позвонить куда-то — набрать этот самый код. Поскольку кода не набирала, это не может быть Калифорния. Вы в Нью-Йорке.

Слегка ошарашенный, Энгель ответил:

— Да, я в Нью-Йорке.

— Вы мистер Энгель, Нью-Йорк?

— Полагаю, да.

— Это Марго Кейн. Надеюсь, я не помешала?

— Нет, нет. Нисколько.

— Я тут размышляла о всех тех неудобствах, которые доставила вам сегодня, и моя совесть вконец меня доконала.

— Да бросьте вы, — ответил Энгель.

— Нет, я правду говорю. Если вы не заняты, я с огромным удовольствием угостила бы вас сегодня вечером обедом. Что думаете?

— Не стоит, — ответил Энгель. — Мы квиты.

— Но я настаиваю. Уж такую малость я могу сделать. Когда мне подъехать?

— Значит, так, — сказал Энгель. — В шесть у меня встреча, вернусь к семи. Потом мне надо будет переодеться.

— Но это не затянется на весь вечер, правда? Мы можем встретиться и позже, когда вам будет удобно.

— В восемь, — предложил Энгель.

— Вы уверены? Вам не придется очень торопиться?

— Нет, все в порядке.

— Мы действительно должны встретиться именно сегодня, либо придется откладывать на несколько дней. Завтра вечером поминки несчастного Мюррея, на следующий день — похороны и все такое прочее, а после этого я, наверное, несколько дней и кусочка в рот не смогу взять. В общем, я надолго буду выбита из колеи, и сегодняшний вечер — лучший вариант для меня, если, конечно, вы не возражаете.

— Для меня тоже.

— Кроме того, я не теряю надежды увидеть вас и потом. И эту вашу роскошную квартиру.

— А, да-да.

— Ну ладно, в восемь.

— Ага.

Энгель повесил трубку, пригубил виски и улыбнулся сам себе, потому что сейчас было одно из тех редких за целый день мгновений, когда он понимал, что происходит. Миссис Кейн встретилась с Броком, и тот рассказал ей о полицейском, который только что ушел от него. Энгель назвал ему свое настоящее имя и Брок, должно быть, упомянул его в разговоре, так что миссис Кейн сразу узнала, кто это был. Теперь ей хотелось знать, что было нужно Энгелю, и она надеялась выяснить это за обедом.

Из-за Брока? Ну конечно, из-за Брока и наследства, которое она ожидала получить после смерти мужа. Вероятно, они крутили это дело с Броком, может быть, уже давно, а может, только что начали, и ей нужно было знать, не собирается ли Энгель устроить какую-нибудь пакость. Затем Энгель еще раз произнес: «Ого!», потому что ему в голову пришла другая мысль. Может быть, Брока уволили потому, что Мерриуэзер заметил, как он увивается вокруг миссис Кейн, одной из богатых клиенток? Такая мысль звучала разумно и позволяла разложить все по полочкам. Допустим, Брок и вдовушка вдруг оказываются в тихом уголке и, укрывшись среди цветов, предаются невинной утехе, а тут случайно появляется Мерриуэзер. Он шокирован, разгневан, он обвиняет во всем происходящем Брока и тут же вышвыривает его на улицу.

Какое изящное умозаключение, подумал Энгель, да только в поисках Чарли Броди оно ни черта не поможет.

— Эх, Чарли! — громко сказал Энгель исполненным усталости голосом. — Ну где же ты, дьявол тебя побери? Куда тебя черти унесли, Чарли?

Глава 14

Оставалось лишь гадать, куда девался Чарли Броди после смерти, но где он обретался при жизни, было хорошо известно. И это было самое подходящее для него место. Он и его женушка жили в квартире в манхэттенском Вестсайде, на 71-й улице, подле Уаст-Энд-авеню, где Броди терялся на фоне окружающей среды, словно черная кошка в угольной шахте. Его окружали робкие, подслеповатые, лысеющие люди среднего возраста, квалифицированные работники из нижних эшелонов громадных корпораций, и Чарли Броди вплоть до самой смерти соответствовал данному образцу с точностью патрона, досланного в ствол.

Его жилище тоже выглядело точь-в-точь как любая другая квартира в районе — респектабельное гнездышко, хотя и чуть обшарпанное, но степенное, уютное. Пол гостиной устлан поддельным персидским ковром. Пухлый диван и пара кресел, обивка одного из которых вполне гармонировала с диваном, были расставлены точь-в-точь так же, как их расположили бы в любой другой квартире по соседству.

Напротив дивана — стеллаж с телевизором, справа от него пылится проигрыватель, которым сроду не пользовались, а слева — радиоприемник, который включали от случая к случаю. Торшеры, столики — все это было подобрано со вкусом и расставлено по стандартной схеме. Над диваном на стене красовался пейзаж размытой осенними дождями лесной дороги, которую обступали деревья с золотисто-рыжей листвой. Картина смахивала на собранную детскую игру-мозаику, не хватало лишь разделяющих отдельные кусочки тоненьких линий.

Бобби Баундз, бывшая миссис Броди, сидела посреди всего этого, тихонько всхлипывая. Энгель вошел в комнату, и она тихонько прошептала:

— Простите, мистер Энгель, но я не могу сдержаться. С этой квартирой у меня связано столько воспоминаний…

Это означало, что, как бы ни была типична обстановка, в ней остается что-то свое, личное.

— Я не задержу вас надолго, — пообещал Энгель. — Я лишь хотел быстренько просмотреть бумаги Чарли и всякие прочие мелочи.

— В спальне стоит его маленький секретер, — сказала она. — Пожалуйста, смотрите. Я до сих пор ни к чему не прикоснулась, у меня просто духу не хватает.

— Я постараюсь управиться побыстрее.

Обстановка спальни, как и следовало ожидать, была едва ли не точной копией гостиной, с единственной разницей: в углу стоял небольшой секретер с откидной столешницей, соседствовавший со стенным шкафом, на дверце которого было укреплено зеркало. Энгель сел подле секретера, поднял незапертую крышку и минут пятнадцать рылся в бумагах, уложенных в секции и ящички.

Ничего особенного. Счета, вырезанные из газет объявления, старые расписки по квартплате и удобствам, туристические брошюры, налоговые документы, личные письма и прочая ерунда. И ничего, что могло бы помочь Энгелю выяснить, где и почему сейчас находится Броди.

Главное затруднение состояло в том, что он даже представить не мог, для чего понадобилось похищать тело Броди. Если бы Энгель отыскал причину, он, вероятно, смог бы идти дальше. Однако содержимое ящиков не указывало на причину, не давало даже намека.

Он обшарил одежные ящики — уж если попал сюда, то должен был это сделать, — обыскал все карманы одежды в шкафу и шаг за шагом осмотрел всю комнату целиком, но так и не нашел ничего существенного.

Вернувшись в гостиную, он обнаружил, что вдова прекратила реветь и сидит тихо и смирно. Энгель сказал:

— У нас возникли проблемы, о которых я хотел бы поговорить с вами. Почему бы не пойти выпить? В баре нам будет легче разговаривать.

— Благодарю вас, мистер Энгель. Вы так любезны.

— Ну что вы, пустяки.

Миссис Броди выключила свет и тщательно заперла дверь. Они спустились по лестнице и двинулись к Семьдесят второй улице, где располагались ближайшие заведения. Заняв столик в китайском ресторане, они заказали только выпивку — к вящему недовольству прислуживавшего им азиата. Миссис Броди спросила:

— Надеюсь, вы нашли то, что искали, мистер Энгель?

— Ну… я не уверен. Вы же знаете, каждая мелочь может оказаться полезной.

— О да, конечно.

Энгель осознал, что ни он сам, ни его собеседница понятия не имеют о том, что он говорит, а осознав это, не стал развивать тему.

Сложность состояла в том, какой вопрос имело смысл ей задать. Она не знала о пропаже тела супруга, а у Энгеля не хватало духу преподнести ей эту новость. К тому же не было никаких причин рассказывать ей об этом. И что могла она знать о том, зачем это сделали и кому это понадобилось?

Вопросы, приходившие ему на ум, никуда не годились. Бессмысленно спрашивать, были ли у Чарли враги, ведь враг — это нечто такое, что есть у человека до того, как он дает дуба, а уж никак не после. Так что же дальше?

Следуя возникшей в мозгу неопределенной мысли, Энгель спросил:

— Скажите, не принадлежал ли ваш муж к э-э… какой-нибудь группе? Ну, знаете, братству, общине и тому подобное?

— Братству? — она посмотрела на Энгеля так, что стало ясно: она и понятия не имеете том, что такое братство.

— Что-нибудь вроде масонов, ротарианцев, американских легионеров. Общество какого-нибудь Джона Бэрча. Словом, какая-нибудь группировка, — сказал Энгель.

— О нет, — ответила она. — Чарли не состоял в клубах. Он очень гордился своей независимостью. Каждый раз, когда его пытались уговорить вступить в какой-нибудь комитет, присоединиться к группе, бороться за то-то, отстаивать то-то, ну, вы знаете, как это бывает, так вот, Чарли всегда отвечал: «Спасибо, но только не я. Я не шастаю по клубам». От таких слов все эти деятели так злились, что, казалось, вот-вот лопнут от бешенства.

— А как насчет религии? — спросил Энгель. — Какой церкви он принадлежал?

— Ну, я не уверена, — ответила она. — Он придерживался одного из протестантских учений, кажется, методистского. Но он не очень-то часто ходил в церковь. Вот мы, например, сочетались гражданским браком. В одной из тех лас-вегасских церквей, где только женят. Это была чудесная, прекрасная церемония.

На секунду показалось, что Бобби готова расплакаться, но она вместо того уткнулась носом в стакан.

— Не состоял ли он в какой-нибудь религиозной секте? — спросил Энгель.

— Нет. Он терпеть не мог всяких клубов, вы же знаете.

Да, Энгель уже понял это. Но продолжал надеяться. Его вдруг охватила дикая мысль о какой-нибудь полоумной религиозной секте — друидов или что-то вроде того, — которые забирают тело своего умершего соратника для совершения таинств. Энгель понимал, что все это притянуто за волосы, но окажись вдруг, что так оно и есть, не имело бы значения, насколько безумна эта идея.

Но только если так оно и есть.

Фантазия Энгеля истощилась. Он старался выжать из разговора все, что возможно, но попал в тупик и понял это. Он задержался в баре, чтобы выпить еще стаканчик, затем взял такси и уехал готовиться к обеду с миссис Кейн.

Ну и жизнь! Чертовы вдовушки, что одна, что другая!

Глава 15

Очередная записка: «Ты не хотел бы мне позвонить? Если не хочешь больше со мной встречаться — так и скажи. Хотя бы намекни — я пойму».

Подписи не было, однако написано было на такой же программке, той же помадой, и бумажка была опять-таки пришпилена к двери накладным ногтем, так что Энгель легко догадался, кто мог это, написать.

— Жизнь — жестокая штука, — вслух произнес он. Сняв бумажку с двери, Энгель вошел в квартиру.

Было уже десять минут восьмого, и следующие три четверти часа Энгель принимал душ, переодевался — в общем, готовился к встрече с миссис Кейн. В конце концов, сказал он себе, она сегодня была в похоронном бюро, она знакома с Куртом Броком, а Курт, в свою очередь, был одним из тех, кто последним видел тело Чарли Броди, так что я могу рассматривать этот обед как своего рода деловую встречу. Вполне могла существовать связь между Марго Кейн и трупом Чарли Броди.

Могла? Поправляя перед зеркалом узел галстука, Энгель посмотрел себе в глаза и скорчил рожу. На кой хрен такой женщине, как Марго Кейн, могло понадобиться тело такого мужчины, как Чарли Броди?

Ну, ну, сказал он себе, как бы оправдываясь. Кто знает, а вдруг! Кто знает?

Это уж точно.

Марго появилась ровно в восемь, вошла улыбающаяся и резвая. На ней было платье цвета листвы, в котором она выглядела слишком худенькой, чтобы быть привлекательной. Впрочем, не совсем. Фиолетовый оттенок ее помады и лака для ногтей не так бросался в глаза, а иссиня-черные волосы на сей раз обрамляли ее лицо мягкими локонами. Она вошла со словами:

— Я бы стала навязывать вам свое общество хотя бы для того, чтобы еще раз взглянуть на вашу квартиру. Это самое очаровательное жилище из всех, где я была.

Энгель почувствовал, как его перышки начинают слегка топорщиться. Он не мог точно сказать отчего, но в том, как она отзывалась о его квартире, чувствовалась скрытая издевка. — Если вы готовы, мы можем идти. Или, — сказал он, спохватившись, — вы хотите для начала выпить?

На ее лице отразилось удивление, однако Энгель не мог понять, чем она удивлена — его тоном или его предложением.

— К чему это? — спросила она. — Мы можем выпить в ресторане.

— Ладно. Хорошо.

Они молча спустились к машине — все тому же спортивному «мерседесу-бенцу», который был припаркован у пожарного крана. Верх автомобиля был по-прежнему опущен. Энгель спросил:

— А вы хотя бы когда-нибудь покупаете билет, паркуясь вот так, как сейчас?

— Вы спрашиваете о зелененькой карточке, которую подсовывают под стеклоочиститель? — рассмеялась Марго, заводя двигатель. — У меня дома их полный ящик, — добавила она, отъезжая от бордюра.

Марго была хорошим водителем, разве что слишком азартным. Она лихо погнала «мерседес» по узкой Виллидж-стрит.

Случайные прохожие махали вслед кулаками и выкрикивали ругательства. В конце концов машина въехала на эстакаду УэстСайд-Хайвей, ведущую на север. Удобно пристроив автомобиль на разделительной линии, миссис Кейн бросила взгляд на Энгеля и сказала:

— Что-то вы хмурый сегодня. Словно бы у вас тяжелый денек выдался.

— Это точно. Тяжелый денек.

— Бандитские делишки?

Она явно сказала это, чтобы развеселить его, и Энгель усмехнулся.

— Да, бандитские делишки, — ответил он. — Разыскиваю кое-что, принадлежавшее моему хозяину.

— Что-нибудь пропало?

— Пропало, украдено, исчезло. Найду — расскажу вам.

— Уж не из-за этого ли вы сегодня приезжали в похоронное бюро? Хотели там поискать?

Энгель решил не давать сколь-нибудь определенного ответа. Простенькая ложь — например, что он приезжал оплатить счет за Броди — помогла бы покончить с этим вопросом раз и навсегда. Но Энгель понимал, что она норовит вытянуть из него причину, по которой он искал встречи с Куртом Броком. Эта мысль позабавила Энгеля, и он решил прикинуться любезным дурачком, заставить Марго хорошенько потрудиться за ту лапшу, которую собирался ей навешать. Он сказал:

— Нет. Я обстряпывал самые разные бандитские делишки.

— Ах, так вот зачем вы туда приезжали!

— Я бы так не сказал. Послушайте, сегодня слишком хороший вечер, чтобы обсуждать похоронные бюро.

— Да, конечно, — ответила она, не сумев скрыть разочарования в голосе.

На город опустилась ночь, чудесная весенняя ночь, а весна — единственное время года, когда в Нью-Йорке можно жить. Никогда больше не бывает прозрачного воздуха, чистого неба, никогда больше улицы и дома не выказывают хотя бы намека на индивидуальность, а краски не проступают сквозь вездесущую пыль и грязь. Машина мчалась по Уэст-Сайд-Хайвей, проходящей над запруженными грузовиками улицами, и, глядя на город справа, на Гудзон и побережье Джерси слева, Энгель и Марго чувствовали себя точь-в-точь как герои музыкальной киноленты тридцатых годов. Разумеется, вокруг сияли громадные афиши, рекламирующие пиво; трейлеры грузовых компаний, мчавшиеся своими маршрутами, порой закрывали кузовами вид на город, а протянувшиеся поперек реки красные неоновые буквы, их было видно с эстакады, медленно вспыхивали и гасли, являя миру одно и то же слово: «СПРАЙ». Заметив эту надпись в центре ночной панорамы, женщины в проезжавших автомобилях, охваченные романтическим видением, поворачивались к своим мужьям, и… «Дорогой, не забывай напоминать мне, чтобы я пользовалась только „crisco“.»

По дороге миссис Кейн больше не пыталась выудить у Энгеля какие-нибудь сведения. Небрежно роняя слова, они беседовали на посторонние темы — о погоде, о городе, о прочих пустяках и, когда между фразами возникали паузы, они не заботились о том, чтобы заполнить их словами.

У Семьдесят второй улицы Уэст-Сайд-Хайвей перешла в Генри Гудзон-Парквей. Скоростная эстакада кончилась, и дорога теперь бежала среди живописных парков; справа проносились массивные дряхлые многоквартирные дома. Впереди над рекой раскинулся сияющий всеми своими огнями мост Джорджа Вашингтона.

Энгель понятия не имел о том, куда его везет миссис Кейн, да это его и не волновало. Он ехал в хорошей машине и отдыхал, откинувшись на спинку кресла. Он больше не пытался убеждать себя, будто работает. На сегодня дела закончены. Завтрашний день был слишком близок, чтобы продолжать думать о Чарли Броди.

На мосту они оставили позади Генри Гудзона с его Парквей и выехали на Кросс-Бронкс-Экспрессвей, высотную дорогу, идущую над самыми неприглядными районами Нью-Йорка, затем свернули на Хатчинсон-Ривер-Парквей и двинулись к северной окраине города, прочь из штата. На границе Коннектикута дорога поменяла название, теперь это была Меррит-Парквей, и тут Энгель спросил:

— Куда мы едем?

— Я знаю одно уютное местечко. Уже не далеко.

— Нам еще возвращаться, не забывайте.

Она вновь посмотрела на него, удивленная:

— Неужели гангстерам приходится вставать ни свет ни заря?

— Всякое бывает.

Они свернули с Парквей на выезде к Лонг-Ридж-роуд, проехали на север еще несколько миль, и наконец Марго зарулила на стоянку подле бывшего сарая, превращенного нынче в ресторан «Индюшачий маршрут».

Внутри ресторан был стилизован под сельский кабак. Всюду грубое неструганое дерево. На стенах и под потолком висели тележные колеса, из них же были построены перегородки. Колес было столько, что какому-нибудь деревенскому предпринимателю их хватило бы на месяц торговли. И если лампы на столах и стенах были всего лишь подделкой под керосиновые, вины художника по интерьеру в этом не было.

— Придется малость подождать столика, — сказал им нелепо выглядевший в этой обстановке усатый француз-официант. — Не угодно ли пройти в бар?

Им было угодно. Склонившись над коктейлем, миссис Кейн дала волю чувствам.

— Мы с Мюрреем так часто здесь бывали, — сказала она. — Трудно поверить, что больше мы никогда сюда не приедем.

— Должно быть, это был настоящий удар для вас, — произнес Энгель приличествующие случаю слова.

— И это так печально, — отозвалась она. — Так бессмысленно!

— Вы хотите об этом поговорить?

Она криво улыбнулась Энгелю и положила руку ему на плечо.

— Вы такой милый, и я… Да, я хочу поговорить, — сказала она. — Мне не с кем было поделиться, просто не с кем. Мне приходилось держать все это в себе, внутри.

— Так не годится, — ответил Энгель. Он поймал себя на мысли о том, насколько это разные женщины — Марго и Долли, как не похожи их стили, их реакции. И тут же заставил себя выкинуть из головы такие сравнения. Если хорошенько подумать, то это просто низость с его стороны, решил он.

— Мюррей занимался производством одежды, — продолжала она. — Домашние платья, пеньюары.

— Вот как?

— «Шелковые ночные сорочки». Вы знаете эту марку?

— К сожалению, нет.

— Еще бы. Женщины гораздо лучше осведомлены в такого рода вещах.

— Разумеется.

— Вот так мы и познакомились. Я работала манекенщицей, и мы встретились на выставке. Сначала я решила… Знаете, все эти вещи, которые люди говорят о нравах в текстильной промышленности, — истинная правда… но Мюррей оказался совсем другим. Такой милый, внимательный, такой любезный. Мы поженились семь недель спустя, и впоследствии я ни секунды об этом не жалела. Конечно, была разница в возрасте, но это нас не беспокоило. Да и с чего бы? Мы были влюблены друг в друга.

— Умгу, — ответил Энгель и потянулся за выпивкой. Миссис Кейн тоже сделала глоток.

— У нас была квартира в городе, — сказала она, — и дом в деревне. Недалеко отсюда, в Хантинг-Ридж. Вот так и получилось, что мы нашли этот ресторан и часто, очень часто сюда захаживали. А у Мюррея была контора в здании фабрики на Тридцать седьмой улице. Там все и случилось.

— Ммм?..

— Мюррей… В общем, Мюррей был не просто делец. Он начинал закройщиком и до последнего времени разрабатывал множество собственных моделей. Он нередко задерживался на фабрике по вечерам. Все уходили, а он оставался один поработать в своем кабинете, — Марго закрыла глаза. — Я так и вижу его, вижу большую лампу дневного света над его головой, он склоняется над столом, а вся комната погружена в темноту, царит тишина, тут и там разбросаны рулоны ткани.

Внезапно ее веки вновь распахнулись.

— По словам пожарных, — сказала она, — часть изоляции электропроводки разрушилась, ведь это было старое здание. Произошло короткое замыкание, пожар. Все эти тонкие ткани, рулон за рулоном, огонь попросту сожрал их. Конечно, включились огнетушители, но их было недостаточно. Остальная часть здания не пострадала, но обстановка мансарды сгорела дотла.

Энгель потянулся и прикоснулся к ее руке — она была ледяная.

— Если вы не хотите…

— Нет, я хочу, хочу. Понимаете, Мюррея отрезало огнем от обеих дверей. Он сидел за перегородкой, отделявшей его от остального помещения, и она его защитила, но ненадолго. В этом пекле, в огне…

— Ну-ну, успокойтесь, — пробормотал Энгель. Марго замолчала, затаила дыхание, потом издала долгий вздох.

— Ну, вот и все, — сказала она. — Простите, что заставила вас…

— Не думайте об этом.

— Вы так любезны, и мне неловко, но я должна была хотя бы раз выговориться. Теперь с этим покончено, и я больше никогда не стану говорить на эту тему, — Марго храбро улыбнулась и подняла свой стакан. — За будущее, — предложила она.

— За будущее.

Вскоре они заняли столик, и Марго сдержала свое слово: больше о Мюррее они не заговаривали, вновь сосредоточившись друг на друге и затрагивая более легкие и менее личные темы. Стоило Энгелю обратиться к ней «миссис Кейн», и она тут же воспротивилась, требуя, чтобы он отныне звал ее Марго, что он впоследствии и делал. Время от времени она пыталась неназойливо выведать, зачем он приезжал в похоронное бюро, но Энгель продолжал отшучиваться, увиливая от ответа. Раз, когда она вышла в уборную, он опять принялся сравнивать ее с Долли, и вновь, как и раньше, загнал эту мысль подальше.

Возвращение в город оказалось столь же приятным. Марго подъехала к дому Энгеля и, когда они пожимали на прощанье руки, благодаря друг друга за чудесный вечер, Энгелю на какое-то неуловимое мгновение показалось, что она ждет от него поцелуя, однако он отогнал эту мысль, приписав ее ночному воздуху и количеству выпитого виски. Марго и вправду сказала:

— Нельзя ли мне будет еще раз побывать у вас в квартире? И, наконец, осмотреть ее всю?

— В любое время, как только вам захочется, — ответил он. — Я позвоню вам.

Он вылез из машины. Марго помахала ему и уехала.

Поднявшись по лестнице, Энгель с разочарованием отметил, что на двери нет записки. Неужели Долли махнула на него рукой? И, может быть, ему не следовало тратить впустую вечер, а как следует поработать, решая поставленную перед ним задачу?

Ну ладно. Оставим на завтра.

Он открыл замок и вошел. В квартире горел свет. Он еще раздумывал, отчего бы это, когда из комнаты показались два парня, держа руки подозрительно близко к отворотам курток. Энгель признал в них громил, работавших на организацию, но так и не сумел разобраться в выражении их лиц и понять, какого черта они здесь делают.

Один из парней сказал:

— Он хочет с тобой встретиться, и побыстрее.

Энгель перевел взгляд с одного парня на другого. Это что, новый способ связи, придуманный Ником Ровито? Какой в этом смысл?

Все это имело смысл только в одном случае. Но Энгель даже и думать об этом не хотел.

— Давай, Энгель, — сказал первый парень, придвигаясь ближе и беря Энгеля за локоть. — Поехали прокатимся.

Глава 16

Этот «шевроле» был знаком Энгелю. Но в прошлый раз ему самому пришлось вести чертов драндулет, а теперь его запихнули на заднее сиденье, отведя роль пассажира. Один из «посыльных» сел рядом с ним, по-прежнему угрожающе держа руку у лацкана куртки. Второй занял место водителя.

Парня за баранкой звали Гиттель, а второй — тот, который сидел рядом с Энгелем, — отзывался на кличку Лис. Оба они были отменные профессиональные громилы, постоянно переезжавшие то в Питтсбург, то в Сиэтл или Детройт, и Энгель знал их уже несколько лет.

Гиттель тронул машину с места, мотор заглох, и парень прорычал по этому поводу несколько слов. Энгель сказал:

— На этом все накалываются. Я ездил на этой развалине вчера ночью.

Вновь заводя машину, Гиттель прошипел сквозь сжатые зубы:

— Вот покончим с Энгелем, я вернусь и скажу этому ублюдку Кенни пару ласковых.

— Он и для меня не смог найти ничего лучшего, — отозвался Энгель. — Это не его вина.

— Заткнись, — сказал Лис, — или я разобью твою башку.

Энгель посмотрел ему в лицо.

— А я думал, что мы друзья.

— Я завел взамен собаку.

Гиттель опять тронул машину, осторожно отвел ее от бордюра и повернул к центру города. Энгель спросил Лиса:

— Можно мне сказать ему, что нужно включить передачу?

— Ну, все, — сказал Гиттель. — Больше мне ничего не остается, — и он опять подогнал машину к обочине в двух кварталах от дома Энгеля.

Лис забеспокоился.

— Эй, ты соображаешь, что делаешь? Сначала надо доставить его к Нику Ровито. Да и место тут небезопасное.

Гиттель вылез из машины, открыл заднюю дверцу со стороны Энгеля и рявкнул:

— Ну, выходи, сукин ты сын!

Энгель медленно вылез, ища пути к спасению.

Гиттель сунул ему в руку ключи.

— Ты, я вижу, шибко умный, — сказал он, — так что ты и поведешь этот сраный драндулет.

Энгель посмотрел на ключи. За его спиной волновался Лис:

— Гиттель, так дела не делают! Меченые не водят машину!

— Засохни! — оборвал его Гиттель. — Или поведешь ее сам! — И добавил, обращаясь к Энгелю: — Давай-ка за руль. Мы вдвоем сядем сзади, так что подумай хорошенько, прежде чем выкинуть какой-нибудь трюк!

— И не собираюсь, пока не встречусь с Ником, — ответил Энгель. — Куда вы должны были меня отвезти?

— В миссию.

— Хорошо.

Они вновь сели в машину, только за рулем теперь оказался Энгель, и двинули на север. Энгель уже приноровился к автомобилю, и по дороге к городу мотор заглох всего два раза. Миссия располагалась на Семьдесят второй улице в бывшем магазине, в котором когда-то проживал еврей-портной, пока кто-то из соседских ребятишек не пустил ему красного петуха. Хозяин долго и безнадежно искал какого-нибудь предпринимателя, который согласился бы снять помещение, и в конце концов с радостью сдал его в аренду миссии «Иисус вас любит», одной из тех сомнительных организаций, которые раздают алкоголикам бесплатный суп и поношенные ботинки. Поскольку в этом квартале жители, едва завидев полицейского, начинают швырять из окон бутылки, мусор, мебель и даже друг друга, а количество крыс превышает количество людей, поскольку крысы поддерживали такое положение, загрызая младенцев, то не было ничего удивительного в том, что здесь открылась подобная миссия. Даже домовладелец не знал, что миссия «Христос вас любит» — это лишь прикрытие для организации.

Ну разве найдет трущобный торговец наркотиками лучшую «крышу», чем прилавок миссии, где раздают похлебку? Чтобы наширяться, клиенту даже не нужно было идти домой. А поскольку в миссии, как и полагается, имелась ночлежка, ему не надо было идти домой и потом.

Энгель остановился напротив миссии и вышел из машины в сопровождении Гиттеля и Лиса. Перейдя загаженную улицу (Энгель шагал между парнями), они вошли в помещение.

Окна на фасаде миссии были замазаны известкой, поверх которой нарисованными нетвердой рукой красными буквами было обозначено название общества. На парадной двери висело нацарапанное простым карандашом на картонке от рубашки объявление, сообщавшее публике о том, что хоровое исполнение псалмов и гимнов проводится по пятницам и субботам с утра, в девять часов. Приглашаются все желающие.

У дверей толпились с полдюжины еле живых истощенных алкашей, которые выглядели так, словно Бог уже назначил им срок, да так и забыл прибрать их души, и еще по меньшей мере с десяток им подобных устроились на раскладных стульях в длинной общей комнате у самого входа. На стенах тут и там были развешаны картинки на библейские темы, а у дальнего торца на небольшом возвышении размещался маленький электроорган. Это помещение служило витриной организации и одновременно было собственно миссией, которая могла предоставить ровно столько же горячих обедов и поношенных ботинок, сколько и любая другая богадельня Нью-Йорка. Прилавки для раздачи вышеуказанных благ выстроились вдоль левой стены. Здесь, грозно хмурясь, дежурили юные громилы, на лицах которых нельзя было заметить и следа благочестивого рвения.

В дальней стене зала подле органа виднелась обшарпанная коричневая дверь, на которой красовались золотистые буквы, выведенные все той же неверной рукой, что расписала красным окна фасада. Надпись гласила: «Без стука не входить».

Гиттель толкнул дверь и вошел, не постучавшись. Энгель шел следом, а Лис прикрывал тылы. Они прошли по залу, не возбудив у сидевших там ни малейшего интереса или любопытства, клиентура миссии, как правило, не любила совать нос в чужие дела.

Кабинет, в который они только что вошли, представлял собой тесную, замусоренную комнату, обставленную подержанной мебелью. Повсюду стояли картонные ящики, набитые двубортными в узкую полоску костюмами, которые теперь не надел бы даже Дэниз О' Киф. За столом сидел неряшливый замызганный тип с красным носом пропойцы. Он складывал на желтых листах бумаги какие-то цифры, орудуя тупым огрызком карандаша. Его ботинки были покрыты грязью, костюм пропылен, плечи пиджака обсыпаны перхотью. Этот человек возглавлял миссию. «Не имеет значения, — говаривал он, — ни то, откуда моя миссия получает средства, ни то, куда еще их можно было бы направить. Преступления приносят деньги, но эти деньги идут на богоугодное дело, а все остальное несущественно». Большую часть времени, за исключением тех редких моментов, когда был трезв, как стеклышко, он сам верил в то, что говорил, и управлялся с делами миссии куда лучше, чем любой циник из организации. Звали этого придурка Клэббер, но больше всего ему нравилось, когда его величали «Ваше преподобие».

Ни Энгель, ни громилы на сей раз не стали величать Клэббера ни его преподобием, ни каким другим именем. Он оторвал взгляд от своих расчетов и налитыми кровью глазами наблюдал, как они проследовали по его загаженному святилищу и, открыв дверь в противоположной стене, вошли в комнату, выкрашенную в черный цвет.

Здесь было все черное. Стены и потолок, звукопоглощающие панели. Пол устлан черным линолеумом. Под укрепленным на потолке крюком, с которого свисали три голые двадцатипятиваттовые лампочки, стояли черный деревянный кухонный стол и четыре кухонных кресла, тоже черные. Человек мог орать во весь голос, истекать на полу кровью — и этого никто бы не заметил. За столом сидел Ник Ровито и еще один мужчина серой неприятной наружности, типичный пятидесятилетний неудачник с вечно обеспокоенным лицом и нескладной фигурой. Он взглянул на Энгеля и тотчас отвел глаза. Типичный неудачник из тех, кто начинает дело, разоряется, устраивает в конторе пожар, чтобы получить страховку, и все кончается тем, что на его заднице вспыхивают брюки.

Ник Ровито указал на Энгеля:

— Это он?

— Да.

— Посмотри внимательно. Точно он?

Коротышка умоляюще посмотрел на Энгеля, словно сам попал в передрягу. Глядя на него, Энгель размышлял о пожарах и думал: неужели Мюррей Кейн был похож на этакую крысу? Нет. Это убожество рядом с такой женщиной, как Марго Кейн? Невозможно. Неуместные мысли. Есть гораздо более важные вещи, о которых стоит подумать. Ник Ровито спросил:

— Посмотри на него, посмотри ему в лицо. Это он или ты водишь меня за нос?

— Это он.

— Хорошо.

— В чем дело, Ник? — спросил Энгель. Ник Ровито встал с кресла, обошел стол и ударил Энгеля по лицу.

— Я относился к тебе как к собственному сыну. Даже лучше, — сказал он.

— Я не заслужил этого, — ответил Энгель. Он понимал, что это — самая серьезная неприятность в его жизни, но не знал, где ее истоки. Однако у него хватило здравого смысла не терять голову и попытаться подойти к делу разумно. Лицо горело от пощечины, которую ему залепил Ник, но Энгель решил не обращать на это внимания.

Ник Ровито повернулся к коротышке.

— Все, хватит. Езжай домой. Скажи своим приятелям, что мы сами все сделаем. И держи пасть на замке.

Коротышка, казалось, не встал, а сполз с кресла. Он съежился, словно паук, которого ткнули карандашом, и проворно побежал к двери, моргая и облизывая губы, не глядя ни на Энгеля, ни на остальных.

Когда он вышел, Энгель сказал:

— Я не понимаю, чем ты недоволен. Ник. А этого парня я вообще впервые вижу.

— Не смей больше произносить мое имя! А я не стану называть твое. Я велел привезти тебя сюда, ты, грязный подонок, для того, чтобы сказать тебе «прощай». Так вот: прощай!

— Объясни мне, что я такого сделал? — попросил Энгель. — Я помогал тебе четыре года и не заслужил пощечины.

Ник Ровито отступил назад, бросив на него хмурый косой взгляд.

— Верно, до сих пор ты вел себя хорошо, — сказал он. — Или, может быть, за тобой есть еще какие грешки? Что скажешь?

— Я никогда не предавал тебя. Ник, — ответил Энгель. — Никогда.

Вторая пощечина оказалась тяжелее первой, потому что на сей раз удар был нанесен тыльной стороной ладони.

— Я тебе говорил: не смей произносить мое имя!

Энгель слизнул кровь, выступившую в уголке рта.

— Я всегда поступал честно, — ответил он.

— Скажи мне вот что. Ты нашел костюм? Ты нашел его и взял себе? Верно?

— Один из нас сошел с ума, — произнес Энгель и получил удар кулаком. Он слегка повернул голову, и удар пришелся в скулу, а не в нос.

— Ник, не надо уродовать его! — заволновался Лис. — Нам еще его везти!

Ник опять отступил, массируя кисть.

— Ты прав. Мне не следовало выходить из себя.

— Объясни, что такого я сделал, — попросил Энгель. — Мне кажется, я заслужил такую малость.

— Чего ты тянешь резину, подонок? Тебе не убедить меня, так что и не старайся.

— Я прошу одного: объясни мне по-человечески, что я такого сделал?

Ник Ровито покачал головой.

— А ты упорный мерзавец, — сказал он. — Вот за это я тебя и любил: ты всегда борешься до последнего. Хочешь, чтобы я объяснил? Даже увидев здесь того парня — как его там? Роуз? Так вот, даже увидев этого парня Роуза, ты не теряешь надежды на то, что я имел в виду что-то другое, что-то такое, от чего ты сумеешь отмазаться? Ну ладно, подонок, я скажу тебе словами. Я объясню тебе.

Энгель ждал, слушая внимательно, как никогда в жизни.

— Ты воспользовался моим именем, — продолжал Ровито. — Ты использовал свои связи со мной. Ты заявлялся к предпринимателям, честным дельцам вроде этого Роуза, и ставил их на уши. «Я — Эл Энгель, — говорил ты. — Я работаю с Ником Ровито, вы его знаете. Либо вы заплатите мне, либо я устрою так, что у вас начнутся неприятности. Профсоюзные склоки. Рэкет. Трения с полицией. И все такое прочее». Так ты говорил им, ты, грязный подонок! Ты занялся вымогательством под прикрытием организации.

— Не было этого, — Энгель покачал головой. Он знал, насколько серьезно наказывалась попытка воспользоваться мощью организации в личных целях. Более тяжкого проступка и представить было нельзя — ну, разве что, покушение на самого Ника Ровито. Организации не выжить, если каждый ее член пожелает стать боссом или начнет ее именем устраивать личные дела. Того, в чем его обвинили, было достаточно, чтобы потихоньку расшибить ему башку, и у Энгеля затряслись руки.

— Я велел привезти тебя вовсе не для того, чтобы выслушивать ложь, — сказал Ник Ровито.

— Мне и в голову не приходило такое, — ответил Энгель. — И в голову не приходило. И я никогда не встречался с этим парнем, Роузом.

Ник Ровито покачал головой.

— Так с чего бы ему утверждать обратное? Почему он указал на тебя? Если ты с ним не встречался, если он не знаком с тобой, то зачем он это сделал?

— Не знаю. Я всегда был верен тебе, на все сто процентов. Придет время, и ты узнаешь об этом.

Лис расхохотался, а Гиттель сделал жест, будто играл на скрипке.

— Я честен до конца, — сказал Энгель. — За мной следит Каллагэн, ему хочется знать, что со мной стало, и он поднимет шум.

Ник Ровито ухмыльнулся и покачал головой.

— Убийцы никого не интересуют. Полиция не станет искать того, кто принял убийцу. А на тебе с вечера висит мокрое дело.

— На мне?

— Вечером ты застрелил одного подонка. В Джерси, в тот момент, когда он выходил из кегельбана. Ты застрелил его и, убегая, выбросил пистолет. Он уже в полиции, и на нем будут обнаружены твои отпечатки пальцев.

Энгелю начинало казаться, что все это происходит во сне.

— Мои отпечатки?

— Возможно, ты сочтешь меня барахольщиком, — продолжал Ник Ровито, — но я никогда ничего не выбрасываю. Помнишь пистолет, из которого ты пальнул в Коннели?

— Так он у тебя?

— Прекрасный набор отпечатков, сохраненных свеженькими в холодильнике. С утра Каллагэн начнет разыскивать тебя по подозрению в убийстве. Завтра к вечеру он найдет твой труп. Ни свидетелей, ни допросов, ни доказательств. И не нужно тратить ни времени, ни денег на судебное разбирательство. Он умоет руки и займется чем-нибудь другим.

И он был прав. Энгель тряхнул головой, стараясь отогнать эту мысль, пытаясь не думать о том, что произошло в последние полчаса и чему еще было суждено случиться, но у него ничего не вышло.

Ник Ровито одарил его издевательской ухмылкой.

— Прощай, подонок, — сказал он. — Прощай, ублюдок, дешевка хренова.

— Ник…

— Убрать его!

Геттель и Лис подошли к нему и схватили за руки чуть выше локтей, крепко сжав пальцы — тем самым приемом, которым и он пользовался несчетное число раз. Они вытащили его из черной комнаты и проволокли по кабинету, где по-прежнему сидел, моргая, придурок Клэббер, провели его через зал, вытолкали за дверь и перевели через улицу к машине.

С колес уже исчезли колпаки, антенну тоже сняли. И стекла задних фонарей. Бардачок был взломан, обивка заднего сиденья исполосована ножом.

Геттель оглядел пустынную улицу.

— Детишки порезвились, — сказал он. — Никакого уважения! — И обернулся к Энгелю: — Давай-ка за руль.

— Ты что, спятил? — возразил Лис.

— Энгель не станет шалить. Ведь не станешь, Энгель?

Именно этим он и собирался заняться. Но сказал:

— Нет уж, увольте. Я слишком хорошо вас знаю, парни.

— Ну и умница, — отозвался Гиттель. — Он попробует сыграть на нашей симпатии, на нашей дружбе. Он попытается подкупить нас, но устраивать всяких подлянок не станет, верно, Энгель?

— Ты меня насквозь видишь, — отозвался Энгель.

— А я сомневаюсь, — сказал Лис, — я хочу, чтобы ты об этом знал.

Они вновь уселись в машину, Энгель — за руль, двое парней — на заднее сиденье. Лис дал Энгелю понять, что его пистолет наготове, а Гиттель сказал Лису, что никаких оснований для беспокойства нет. Энгель спросил, куда теперь ехать, и Гиттель объяснил:

— Езжай к мосту Триборо. До Сто двадцать пятой улицы.

— Хорошо.

На сей раз Энгель не спешил. Он сосредоточился на управлении машиной, непрестанно переключая передачи и напрягаясь, словно тащил машину на собственной спине. Чтобы усыпить бдительность Гиттеля и Лиса, он разговаривал с ними именно так, как мог бы ожидать Гиттель, взывал к старой дружбе, сочувствию, искусно удерживаясь на грани прямого подкупа. Однако он вовсе не рассчитывал, что его действия немедленно приведут к желаемому результату. Он готовился где-нибудь по дороге улизнуть от этих двоих.

Будка сборщика платы за проезд располагалась точно посередине моста. Энгель подумал, нельзя ли просто выйти там из машины и удрать, рассчитывая, что Гиттель и Лис не отважатся стрелять около будки, но основное затруднение состояло в том, что там некуда было бежать. Если бы будка стояла у подножия моста, еще можно было бы попытаться. После моста ему велели ехать по Гранд-Сентрал-Парквей, петлявшей по Куинсу.

— Езжай к Лонг-Айлендской автостраде, — сказал Гиттель, — а потом дуй на восток.

Это означало ехать прочь от острова Лонг-Айленд, прочь из Нью-Йорка.

По обе стороны Сентрал-Парквей раскинулись сады. В час дня движение здесь было не особенно оживленным. Энгель притормозил, желая потянуть время. Он занял крайний левый ряд и ехал со скоростью сорок миль в час. Он выжидал удобного момента, занимая болтовней сидящих на заднем сиденье парней до тех пор, пока, наконец, удобный момент не наступил. Все полосы шоссе были свободны. И ни одного человека, переходящего дорогу поблизости.

Он перевел рычаг в нейтральное положение, открыл дверь и вывалился из машины. В этот миг кто-то крикнул:

— Эй!

Незабываемое ощущение — хлопнуться на асфальт на скорости сорок миль в час. Выпрыгивая, Энгель свернулся в клубочек и теперь летел вперед, перекатываясь с боку на бок, постепенно теряя скорость. Наконец он распластался на спине в каких-то кустах.

Он с трудом сел, ощущая легкую дурноту и головокружение. Прямо перед ним черный «шевроле», хотя и замедлив ход миль до двадцати, продолжал мчаться по дороге и останавливаться, вроде, не собирался. Он съехал ближе к средней полосе, но все еще двигался по прямой. Что ни говори, Кенни умел балансировать руль и центровать оси.

Энгель живо представил себе, как Гиттель и Лис с истошными воплями лезут с заднего сиденья вперед, отпихивая друг друга и зря теряя силы.

Пока он сам теряет время.

Все в порядке. Энгель поднялся на ноги, ощущая боль не менее чем в тридцати местах, перешел, шатаясь, через полосы шоссе, ведущие на восток, затем пересек полосы противоположного направления, добрался до металлического ограждения, перевалился через него и, выбрав одну из сумрачных улочек Куинса, рванул во все лопатки, спасая свою жизнь.

Глава 17

В манхэттенской телефонной книжке людям по фамилии Роуз отводилось целых шесть колонок. В справочнике Куинса три с половиной колонки. А тот Роуз, с которым столкнулся Энгель, мог с равным успехом жить и в Бруклине, и в Бронксе. Или в Коннектикуте. Да хоть на Луне.

Энгель закрыл оба справочника и вернулся к столу, где стыл кофе и сох датский сыр. Он уселся, набил сыром рот и, жуя, посмотрел в окно.

Он сидел в круглосуточной забегаловке на Тридцать первой улице Куинса в полумиле от Сентрал-Парквей. Энгель добрался сюда с огромным трудом и, повалившись на землю, минут пятнадцать отлеживался, не в силах даже думать, что же ему делать дальше.

Энгель мало что понимал, но и тех крох информации, которыми он располагал, хватило, чтобы сделать непреложный вывод: его подставили. Его подставили тонко, искусно, не оставили ни малейшего шанса. К тому же, подставил его кто-то неизвестный. Впрочем, если он правильно понял, этих незнакомцев было несколько. Коротышка по имени Роуз лишь представлял других, таких же, как и он сам, мерзавцев. Неужели Ник Ровито поверил бы голословному обвинению такой мрази, как Роуз? Нет. Ник Ровито стал бы требовать назвать имена предпринимателей, которые могли подтвердить его слова, а затем прощупал бы их. Совершенно очевидно, что все они спели одну и ту же песенку. Короче говоря, целая группа совершенно незнакомых людей пожелала подставить парня по фамилии Энгель. Да, но зачем это понадобилось целой группе совершенно незнакомых людей?

Все они бизнесмены. Солидные граждане. Не маньяки, не злые шутники, не кучка мстителей. Мужья и отцы, владельцы предприятий, налогоплательщики, и всем им внезапно и неожиданно приспичило указать пальцем на человека, совершенно им незнакомого.

Но зачем?

Попивая кофе и вглядываясь в темноту за окном, Энгель пережевывал этот вопрос пополам с сыром, но, когда он расправился с едой, решение не приблизилось ни на йоту. Сыр кончился, а в чашке оставалась только кофейная гуща, и Энгель решил отложить вопрос и заняться более насущными проблемами.

Например, куда пойти?

Вернуться домой он не мог, это ясно. Если ребята Ника Ровито еще не добрались туда, то полицейские уж точно там. (Ему не хотелось об этом думать, но тут возникло дополнительное затруднение: полицейские уже начали, либо скоро начнут, искать его в связи с убийством Вилли Менчика. Как будто у него и без того не хватает неприятностей!). Так что его квартира теперь — запретная территория. То же касается и квартиры матери. И, в сущности, любого места, где он когда-либо бывал. Он мельком подумал о Долли, с которой хоть сейчас мог связаться через ее подругу Роксану. Однако Долли оставляла свои записки на виду, так что одна из них наверняка попадет в лапы врагов, а значит, девушку рано или поздно выследят. Деньги? У него было около сорока долларов — меньше, чем он обычно имел при себе, но вчера вечером в Коннектикуте он настоял на том, чтобы ему было позволено расплатиться за обед. Оставались еще часы, которые, вероятно, можно будет заложить завтра утром.

Поддавшись секундной слабости, он подумал о том, чтобы сдаться полиции. В обмен на защиту и снисходительное отношение он мог стать ручной птичкой, стукачом. Разумеется, у него не будет ни малейшего шанса убедить их в том, что его подставили с убийством Менчика, что он проведет остаток жизни (долгий ли, короткий — скорее, короткий) за решеткой, а это почти то же самое, что сдохнуть на месте. Нет. Должен быть другой, лучший путь.

Теперь по порядку, все по порядку. Во-первых, найти безопасное место и укрыться там на время. Во-вторых, дознаться, зачем его подставили, и в-третьих, убедить Ника Ровито в том, что это была подставка.

— Будете еще что-нибудь заказывать?

Официантка, в равной мере угрюмая и нахальная, выглядела в своем белом халате типичной медсестрой-садисткой. Энгель взглянул на нее и покачал головой.

— Счет, пожалуйста._ Она швырнула чек на стол с таким видом, будто бьет его козырь, и удалилась, торжествуя. Энгель оставил четверть доллара на чай, расплатился с барменом и вышел из кафе. За углом на автостоянке сиротливо торчало одинокое такси, на крыше которого тускло мерцал огонек. Шофер ссутулился за баранкой, держа перед глазами номер «Дейли ньюс». На его голове красовалась кепка, за ухо был заложен карандаш. Шофер жевал резинку.

Энгель нерешительно остановился на тротуаре. Сумей он придумать, куда поехать, можно было бы сесть в это такси. Но для начала надо выбрать место, где никому бы не пришло в голову его искать. Укрыться у кого-нибудь из знакомых, а то и в заброшенной квартире, только бы…

Есть!

Энгель стиснул пальцы, и в его сознании забрезжил тонкий лучик надежды. Итак, первая часть плана готова. Остались вторая и третья.

Он подошел к такси, уселся на заднее сиденье и сказал:

— Манхэттен, Западная семьдесят первая улица.

Шофер медленно обернулся.

— Манхэттен? А почему бы на метро не поехать? Метро обойдется дешевле.

— Я спешу, — ответил Энгель.

— Не нравится мне Манхэттен, — сказал водитель. — В любое место в Куинсе — ради бога.

— Вы не имеете права отказаться, — заявил Энгель. — Это незаконно.

— Так ты, значит, крутой парень? Давай-ка любой адрес в Куинсе, и я тебя отвезу.

— Отлично. Ближайший полицейский участок.

Таксист сморщился.

— Чтобы сдать меня легавым?

— А ты как думаешь?

Водитель вздохнул, сложил газету и уставился перед собой.

— Ненавижу крутых парней, — сказал он. Энгель прикурил сигарету и выдул струйку дыма в спину водителя.

— Еще каких крутых, — отозвался он, чувствуя себя донельзя крутым.

Шофер ехал сломя голову. Он явно мечтал побыстрее доставить Энгеля в Манхэттен, развернуться и убраться в свой любимый Квинс.

Машина промчалась по Тридцать первой улице до Северного бульвара, пронеслась по мосту Куинсборо, по Третьей авеню до Шестьдесят шестой улицы, пересекла Центральный парк, двигаясь на запад, выехала на Бродвей и, свернув на Семьдесят первую улицу, остановилась. Дальше Энгелю предстояло идти пешком. Таксометр нащелкал доллар и восемьдесят пять центов. Энгель протянул шоферу два доллара и подождал сдачи. Таксист, хмурясь, протянул ему мелочь с таким видом, будто не может поверить в происходящее. Энгель спрятал свои пятнадцать центов, вылез из машины и захлопнул дверцу. Таксист выпалил пару явно непечатных выражений, но машина уже тронулась. Так что Энгель не расслышал слов. Однако смысл уловил.

Он поднялся по ступенькам ближайшего дома и, как только такси свернуло за угол, вновь спустился на тротуар и пошел к нужному кварталу. Дверь первого этажа была открыта. Энгель ринулся вверх по лестнице и остановился у двери квартиры, в которой жил Чарли Броди.

Это было идеальное место. Жена Броди не придет сюда еще по меньшей мере несколько дней, да и никто другой не появится. При жизни Чарли Энгель не был его близким другом, так что никому и в голову не придет искать его здесь. А он тем временем в тишине и покое поразмыслит над вторым и третьим пунктами своей программы — выяснит, откуда на него свалилась эта напасть и как от этой напасти избавиться. Дверь, разумеется, была заперта, но Энгелю было не до таких мелочей. Осмотрев соседние двери и вспомнив расположение комнат, он представил себе, какую часть этажа занимала квартира Броди, а затем вышел на лестницу и поднялся на крышу.

Ночь была чудесная — такая же, как во время поездки в Коннектикут, но на сей раз у Энгеля не было времени наслаждаться ночной прохладой. Он перебрался по крыше к задней стене, по которой вилась пожарная лестница, и посмотрел вниз. На каждом этаже виднелась широкая площадка, тянувшаяся вдоль двух окон — по одной площадке на две соседние квартиры. Двумя этажами ниже, справа, насколько мог судить Энгель, было окно квартиры Броди. Точнее, окно спальни.

Спускаясь по лестнице, Энгель с горечью подумал, что он успел за короткое время совершить массу преступлений: ограбление могилы, угон грузовика, а теперь вот собирается взломать квартиру и незаконно проникнуть внутрь. Еще одним правонарушением была поездка по Гранд-Сентрал-Парквей. Вероятно, прыжок из машины, идущей на скорости сорок миль в час, тоже не укладывался в рамки закона, а ведь до того он еще набрался наглости выдать себя за полицейского!

— Прекрасно! — пробормотал он. — Похоже, с меня начнется возрождение великих преступников.

Добравшись до окна, он обнаружил, что оно, как и входная дверь, заперто. Но Энгель не собирался миндальничать с окном. Верхняя его половина была поделена на шесть маленьких стекол; стащив с ноги башмак, Энгель врезал каблуком по стеклу в нижнем ряду, около щеколды. Раздался громкий, но отрывистый звон, и Энгель решил, что вряд ли кто-нибудь его услышал. Чтобы жители Нью-Йорка заподозрили неладное, нужно было шуметь по меньшей мере полчаса, но, даже что-то заподозрив, большинство людей предпочитало не проявлять любопытства. Энгель просунул руку между острыми осколками, откинул щеколду, распахнул нижнюю раму окна и влез в комнату. Он закрыл окно, опустил жалюзи и ощупью двинулся по комнате, спотыкаясь о разнообразные твердые предметы. Наконец у противоположной стены он отыскал дверь, подле которой располагался включатель. Энгель нажал его — зажегся верхний свет. Миссис Бобби Баундз-Броди уселась в кровати и сказала:

— Мистер Энгель, вы перепугали меня до смерти.

Энгель смотрел на нее, хлопая глазами.

— Я думал, — пробормотал он, — я думал, что вы съехали.

— Это так забавно — ночевать в разных местах. Я знаю, что в конце концов мне придется жить вместе с Мардж и Тинкербелл, но сегодня мне захотелось остаться здесь, наедине с моими воспоминаниями. После того, как мы с вами побывали в этой квартире, я вспоминала о своих славных временах и всем таком прочем и поняла, что не готова уехать отсюда. И вот я здесь.

Энгель кивнул.

— И вот вы здесь, — сказал он.

— Мистер Энгель, почему вы не постучали в дверь?

— Я думал, в квартире никого нет.

— Вы могли бы воспользоваться ключом. Стоило позвонить Арчи Фрайхоферу, и он дал бы вам ключ.

— Все не так просто, миссис Броди.

Она покачала головой.

— Не называйте меня миссис Броди, — попросила она. — С этим именем покончено. Лучше зовите меня Бобби.

Энгель посмотрел на женщину, сидевшую в кровати, с натянутым до подбородка бледно-зеленым одеялом, на ее привлекательное, но не очень яркое лицо, заглянул в печальные честные глаза.

— Ну что ж, Бобби, — сказал он, — мне нужно поговорить с кем-нибудь, кому я мог бы довериться. Я хотел бы, чтобы таким человеком оказались вы.

— Ну и ну, мистер Энгель! — Она вытаращила глаза, в которых мелькнуло смешанное выражение удивления, удовольствия и любопытства. — Садитесь сюда, — она высунула из-под одеяла голую руку и похлопала ею по постели. — Садитесь сюда и рассказывайте.

Энгель уселся в ногах кровати.

— Не будем ходить вокруг да около, — сказал он. — Меня подставили. Подставили дважды — перед Ником Ровито и перед полицейскими.

— Не может быть!

— Что поделаешь, это правда. Ник Ровито подставил меня полиции, чтобы избежать лишних затруднений после того, как двое ребят прикончат меня.

— Прикончат вас? Мистер Энгель, вы шутите!

— Нет, не шучу. Должно быть, прошлой ночью он звонил в комитет, и ему дали добро. Мне кажется, именно поэтому ему пришлось устроить еще одну подставку.

— Что?

Энгель внезапно понял, что отвлекся от разговора с Бобби и теперь разговаривает сам с собой. Он тряхнул головой и сказал:

— Я попытаюсь объяснить простыми словами. Кто-то подставил меня Нику Ровито, сказав ему, будто бы я сделал одну вещь, которую я не делал. Поэтому Ник решил избавиться от меня и по ходу дела подставить меня полицейским, чтобы те не слишком рьяно разыскивали того, кто убьет меня.

Она медленно кивнула, широко раскрыв глаза и разинув рот.

— Мне кажется, я поняла, — сказала она.

— Я чувствую то же, что и вы, — ответил Энгель. — Такое даже представить себе трудно.

— А кто подставил вас мистеру Ровито? — спросила она.

— В том-то и дело, — ответил Энгель. — Тут-то и начинается сплошная чертовщина. Это был делец, обычный честный бизнесмен. Ребята из организации совершенно ни при чем. И вот еще что: я не знаком с этим дельцом, я с ним прежде не встречался.

— Так, может быть, это ошибка?

Энгель покачал головой.

— Один из них опознал меня. «Это он», — заявил тот тип Нику Ровито. Я сам при этом присутствовал.

— Господи! — сказала она. — Какой кошмар!

— И я ничего не понимаю. Зачем они на меня наехали?

— Может быть, чтобы остановить вас? — предположила Бобби. Энгель хмуро посмотрел на нее.

— Я же сказал: это была подставка. Я не делал того, в чем меня обвинили.

— Нет, нет! Я говорю о другом, я имею в виду то, чем вы на самом деле занимались. Они хотели заставить вас отказаться от того, что вы делали в то время. Может быть, вы занимались чем-то, что могло им впоследствии повредить.

Энгель внимательно посмотрел ей в лицо.

— Вы так подумали? — спросил он. — Вы сами так решили?

— Я всего лишь предположила…

— Нет, я не угрожаю вам. Дело в том, что самому мне такое и в голову не приходило.

Она несколько раз моргнула.

— Значит, вы думаете, что так оно и было?

— Почему бы и нет? Хоть какая-то причина, верно? Вот в чем я ошибался все это время! Я даже не думал о возможных причинах. Верно ваше предположение или нет — неважно. Важно лишь, что у меня есть возможная причина, заставившая того парня указать на меня пальцем. И теперь я могу поразмыслить над этим.

— Как его звали? — спросила она. В душе Энгеля затеплилась надежда.

— Роуз, — ответил он и замолчал, ожидая ее реакции. Но Бобби сказала лишь:

— Это женское имя.

Плечи Энгеля поникли.

— Это его фамилия, — отозвался он.

— Ага. Ну, как бы то ни было, если вы сумеете сообразить, что вы такое делали неугодное им, то, возможно, догадаетесь, почему они так поступили.

— Да, — ответил Энгель, — в этом-то и заключается сложность. — Он поднялся, закурил сигарету и принялся прохаживаться взад-вперед у изножья кровати. — В том-то и заключается сложность, — повторил он.

А чем он, собственно, занимался? Искал Чарли Броди, вот и все.

А что Чарли Броди? Может быть, они не хотели, чтобы он нашел его? Какой смысл целой группе людей, занимающихся законным бизнесом, препятствовать ему в поисках трупа? Никакого.

Наконец Бобби нарушила молчание:

— А вдруг вам поможет, если мы еще поговорим? Вы имеете право рассказать о том, чем занимались?

Энгель посмотрел на нее. До сих пор, не желая ранить чувства Бобби, он скрывал от нее самое важное обстоятельство. Но, может быть, учитывая ее способности видеть суть вещей, имеет смысл рассказать ей все начистоту? К тому же, узнав об исчезновении тела мужа, она сможет пролить свет на это дело, припомнит что-нибудь из прошлого Чарли Броди, и это поможет им сообразить, где его искать.

Энгель опять уселся на кровать.

— Бобби, — сказал он, — мне нужно сказать вам одну вещь, которая, возможно, потребует от вас мужества.

— Мужества?

— Речь идет о Чарли.

— Мужества? О Чарли? Мистер Энгель, но ведь Чарли уже умер, какое уж тут мужество?

— Да, да, но подождите минутку. Вы многое знали о том, какую работу ему поручали?

— Ну, конечно. Муж и жена не держат секретов друг от друга. Он возил на юг деньги, а обратно товар, — голая рука Бобби сделала жест, будто втыкала шприц в другую руку, спрятанную под одеялом. — Снежок, — добавила Бобби.

— И вы знаете, как это происходило? — спросил Энгель. — Как ему удавалось провозить товар и не попадаться?

Она пожала плечами на итальянский манер.

— Не знаю. Думаю, Чарли возил его в чемодане. Он мне ничего не говорил.

— В костюме он его возил, — сказал Энгель. Бобби наморщила щеки и носик.

— Вот как.

— В синем костюме. Зашитым в подкладку. Бобби, его похоронили в костюме, в котором было на четверть миллиона долларов снежка.

— Святая дева! Это точно?

— Точно.

Она покачала головой.

— Черт! Остается лишь удивляться, что они не послали кого-нибудь выкопать гроб и забрать костюм. Черт!

— Они так и сделали, — сказал ей Энгель — Послали меня. Я его выкопал.

— Правда? И что с ним?

— Исчез.

— Как это?

— Он не был похоронен, Бобби. Вот почему я хотел, чтобы вы собрались с силами. Мы зарыли пустой ящик. Кто-то похитил Чарли.

— Доктор Франкенштейн! — воскликнула она, выпростав из-под одеяла обе руки и прижав их к щекам. Одеяло соскользнуло с нее.

Энгель тактично отвернулся, потому что на Бобби не было никакой одежды, кроме резинки в волосах.

— Нет, — ответила она, глядя в стену. — Ничего подобного, ведь нынче двадцатый век. Черт возьми! Мистер Энгель, можете повернуться. Все в порядке.

Когда он обернулся, одеяло уже вернулось в первоначальное положение.

— Вот этим-то я и занимался, — сказал Энгель. — Искал Чарли.

— Я хочу поблагодарить вас, мистер Энгель, за то, что вы отвернулись. Когда джентльмен обращается с женщиной как с леди, она чувствует себя женщиной вдвойне.

— Да, конечно.

— Так вы разыскивали Чарли? Это так любезно с вашей стороны.

— Да нет, просто работа такая. Нику позарез нужен был этот костюм.

— Уж конечно! — Она склонила голову набок. — А зачем надо было похищать Чарли? — спросила она. — Красть трупы — это такая мерзость, такое неуважение к мертвым!

— Вот и все, чем я занимался, — сказал Энгель. — Так что если Роуз и иже с ним пытались мне помешать делать то, что я делал, то я искал Чарли — вот что я делал. Вы не знаете кого-нибудь по имени Роуз?

— Негритянку, которая прибиралась у нас дома. Мужчин с такой фамилией не знаю.

— Тот парень был дельцом. Может быть, вы знаете какой-нибудь магазин, фабрику или что-то в этом духе?

Она покачала головой.

— Нет, мистер Энгель. Если бы я встречала мужчину по имени Роуз или по фамилии Роуз, я бы запомнила.

Энгель беспомощно уронил руки и вновь поднялся с кровати.

— Ну вот, — сказал он. — Вот к чему мы пришли. Я сбежал от парней, которые должны были разобраться со мной, и подумал, что могу пересидеть тут ночь, потому что здесь никого не должно было быть, и никто не стал бы меня здесь искать.

— Вы можете остаться, — сказала она. — Вы же знаете, мистер Энгель.

— Если кто-нибудь узнает, что я здесь побывал, они могут причинить вам массу неприятностей. И организация, и полиция.

— Фу! — ответила она и махнула рукой. — Никто даже не вспомнит обо мне. А кто еще сможет рассказать, что вы здесь были? Вы не скажете, и я не скажу, а кроме вас тут никого нет.

— Утром я смоюсь, — заверил ее Энгель. — Я собираюсь продолжить поиски Чарли. Если найду его, то, может быть, сумею разобраться в остальном.

— Мистер Энгель, я бесконечно признательна вам за то, что вы ищете Чарли. Я даже выразить не могу, как я вам благодарна.

— Ну что ж, я постараюсь, — ответил Энгель. — Ради Чарли и ради себя самого, — он посмотрел по сторонам и добавил: — Если захотите, мы еще утром поговорим. Я лягу на диване в гостиной.

Она торжественно покачала головой.

— Нет, вы не пойдете в гостиную, — сказала она.

— Что?

— Я не в силах помочь вам найти Чарли и выбраться из того положения, в котором вы оказались. У меня не так много возможностей выразить вам свою благодарность, но одна все же имеется. Выключайте свет и ложитесь здесь.

Энгель сделал какой-то неопределенный жест.

— А… — пробормотал он. — Я только лишь…

— Мы друзья, только друзья, и ничего более.

Энгель откашлялся и сказал:

— Зачем же вам чувствовать себя обязанной…

— Я не чувствую ничего подобного, — отозвалась она. — Я лишь чувствую, что мы друзья, а друг должен сделать для друга все, что в его силах. Я могу сделать для вас немногое, но уж эту малость я сделаю. И буду более чем счастлива.

Энгель хотел было возразить, но, приглядевшись к Бобби, он прочел в ее глазах, что его отказ очень больно ранит ее душу. Очень больно.

А он всегда был любезен с женщинами.

Глава 18

Он был Белоснежкой, а семь гномов хоронили его заживо в хрустальном гробу Он даже не мог пошевельнуться. Он что-то кричал им, но звуки не проникали сквозь хрусталь. Гномы подтащили его к яме, опустили гроб вниз и принялись засыпать его землей. Один из гномов был похож на Ника Ровито, другой — на Огастеса Мерриуэзера, третий — на помощника инспектора Каллагэна. Еще двое смахивали на Гиттеля и Лиса, один был вылитый Курт Брок, а последний — Скромник. Скромник бросил на крышку гроба золотую розу, остальные продолжали засыпать его землей. Земля падала на хрусталь, заставляя Энгеля моргать, поскольку ему казалось, что она сыплется прямо на лицо. Но над лицом был хрусталь, и земля падала на него с глухим звоном. Хлоп, хлоп, хлоп. И при каждом ударе он моргал.

Его разбудили судорожные сокращения век. Один раз веки дернулись так сильно, что потом сами по себе открылись, и уже не было ни семи гномов, ни хрустального гроба, ни земли, ни розы, ни могилы. Он увидел потрескавшийся потолок, чужую спальню, тусклый солнечный свет, проникавший сквозь опущенные жалюзи.

Он еще раз моргнул, покидая царство сна и входя в другой мир, каков бы тот ни был, и вскоре к нему вернулись воспоминания и ощущение реальности. Он сел в постели, озираясь в поисках Бобби.

Ее не было, но на ночном столике лежала записка. Энгель протянул руку, взял ее и прочел. «Дорогой мистер Энгель, Арчи Фрайхофер велел мне с сегодняшнего дня приступать к работе, так что я отправилась в Колизей, там устроили что-то вроде небольшой выставки, и им нужны девушки, чтобы обслуживать покупателей и „гостей“. Зачем они вызывают девушек с утра, я не знаю, но так уж им хочется. Скорее всего вечером я не приду, так что если хотите провести там еще ночь, лучше полезайте в окно, я оставлю его незапертым.

На кухне найдете растворимый кофе и английские булочки. Желаю вам удачи, и я уверена, что Чарли тоже был бы благодарен за все, что вы для него делаете, и я тоже.

Бобби Баундз

Р. S. Если ваши белье и носки не просохли, то возьмите другие в ящике шифоньера.

Б Б»

Белье и носки? Энгель оторвал взгляд от записки и быстро осмотрел комнату. На кресле около стола аккуратно висела его рубашка, поверх которой лежал галстук. На плечиках в открытом шкафу висел его костюм. Покосившись налево, он обнаружил стоящие у кровати туфли. Но белье и носки?

Все еще одурманенный видением семи гномов и смущенный посланием, которое оставила Бобби, он вскочил с кровати и голышом вышел из комнаты, чтобы отыскать недостающие детали одежды.

Они висели в ванной, на веревках, натянутых поверх душевой занавески. И все еще были влажными.

— Ну что ж, — пробормотал Энгель, — ладно, — и пошел обратно в спальню.

Энгель натягивал трусы Чарли, и ему в голову вдруг пришла мысль, что он чересчур сблизился с этим человеком, что его собственная жизнь слишком уж переплелась с прошлым и настоящим Чарли Броди.

— Ты только дай мне найти тебя, — пробормотал он, — лишь позволь мне распутать этот клубок, и мы с тобой квиты, Чарли.

Через час, приняв душ, одевшись и позавтракав, он почувствовал себя гораздо лучше. Он проснулся поздно, и время близилось к полудню. Пора браться за дело. Но за какое? Этой ночью при помощи Бобби он сумел кое-что выяснить, но все остальное по-прежнему было покрыто мраком тайны. Он так и не знал, кто виноват в происходящем, не знал, кому задавать вопросы, не знал даже, какие вопросы задавать, и вообще — знал ли он хоть что-нибудь? К тому же он был ограничен в передвижениях, ведь и полиция, и организация уже обшаривают город, стремясь напасть на его след. Он пил уже третью чашку кофе и докуривал вторую за сегодня сигарету, размышляя о том, что ему дальше делать. Эх, думал Энгель, будь у него человек, которого можно послать в город, а самому отсидеться в безопасности, вдали от посторонних глаз. Кто-нибудь, неизвестный организации, ктонибудь вроде Долли, например. Или.

Кто-нибудь, кого они не знают. Вроде Роуза, с которым он не знаком. Он не был знаком с Роузом. А Роуз подставил его, чтобы помешать ему искать Чарли Броди. Роуз сделал так потому, что этого хотел кто-то другой, человек, с которым Энгель был знаком.

— Ага! — громко сказал он. — Кто-то из моих знакомых не желает, чтобы я продолжал искать Чарли Броди. И у него есть возможность заставить Роуза и его приятелей предъявить липовое обвинение и тем самым подставить меня.

Что ж, звучит логично. И что из этого следует?

— А вот что, — произнес вслух Энгель. — Это значит, что я подобрался слишком близко. Я и не подозревал этого, но ниточка начала разматываться, кто-то занервничал и решил меня остановить.

Энгель сунул окурок в кофейную чашку, встал из-за стола, вернулся в спальню, присел к маленькому столику и вооружился карандашом и бумагой. Он намеревался составить список людей, с которыми беседовал после того, как приступил к поискам Чарли Броди. Хорошенько подумав, он выписал следующие фамилии:

Миссис Броди Марго Кейн Инспектор Каллагэн Курт Брок Фред Хервелл Арчи Фрайхофер.

Рассматривая список и постукивая по бумаге карандашом, Энгель пытался сообразить, кому из этих людей могло понадобиться похищать тело Чарли Броди, подставлять Энгеля и убивать Мерриуэзера, но ни один из них не годился для такого дела.

Миссис Броди? Бобби? На кой ей черт красть собственного мужа? Как она могла заставить Роуза подставить его, Энгеля? Даже если Бобби встречалась с Роузом, когда еще до замужества работала у Арчи Фрайхофера, она могла шантажировать Роуза, грозя все рассказать его жене. Она могла, но в этом не было никакого смысла. К тому же Бобби — женщина слишком искренняя, простодушная; она не сумела бы задумать такую сложную комбинацию.

Марго Кейн? Во-первых, у нее у самой умер муж, так что ей могло потребоваться от чужого? Во-вторых, Энгель не усматривал никакой связи между Марго Кейн и Чарли, когда тот был жив, так откуда этой связи взяться сейчас? В сущности. Марго даже не знала о том, что Энгель ищет труп Броди, так что вряд ли она могла оказаться тем человеком, который старается помешать ему искать.

Каллагэн? Ему, как и всякому другому, вряд ли мог потребоваться труп. К тому же, Каллагэн был на редкость честен, честен до тупости, слишком честен, чтобы оказаться замешанным в такое темное дело. Он мог надеяться на Роуза, но во всех прочих отношениях был чист. Он, как и Марго Кейн, попал в список только потому, что оказался в похоронном бюро одновременно с Энгелем. Курт Брок? Энгель полагал, что Брок был одним из последних людей, видевших труп Чарли Броди, но, не считая того обстоятельства, похоже, не имел к делу никакого отношения. Он не был связан ни с Броди, ни с Энгелем. Брок — единственный человек, который не мог оказаться тем, кого искал Энгель, если конечно, предположить, что нужный ему человек убил Мерриуэзера. Тут у Брока было алиби, а уж коли сам Каллагэн поверил в его алиби, то и Энгелю не оставалось ничего другого. Фред Харвелл? Он был чуть ли не единственным человеком, знавшим о том, сколько «стоит» костюм, но Фред, разумеется, взял бы костюм, оставив на месте труп. Если, конечно, тут не вмешался фактор времени и ему не показалось более удобным забрать тело, а не раздевать его на месте. Но Фред работал в организации несколько лет и знал, что почем. Вряд ли он был столь туп, чтобы решиться на такое рискованное дело. А если искать связь с Роузом, то Фред был хоть и возможной кандидатурой, но маловероятной.

Арчи Фрайхофер? Но Арчи занимался лишь девочками. Невозможно было даже представить себе Фрайхофера в роли похитителя трупов. Не мог он и убить Мерриуэзера и не был способен ни разработать комбинацию с Роузом, ни участвовать в ней. В этом и заключалась сложность. Было совершенно невозможно представить, что кто-то из этих людей занимался таким делом. Но кто-то из них, черт побери, все же это сделал.

Либо в списке недостает имени какого-то человека, с которым Энгель до сих пор не сталкивался.

Но если Энгель с ним не сталкивался, то какого черта этот ублюдок натравил на него Роуза?

Он покачал головой и вновь принялся перебирать возможные варианты, потом еще раз, еще… По его мнению, из шести человек, значившихся в списке, у одного была хоть какая-то причина похитить Чарли Броди, и этим человеком был Фред Харвелл. Он был начальником Чарли и знал о костюме. Разумеется, Фред клялся и божился, будто до последней минуты не знал, что именно в этом костюме похоронили Броди. И все же Фред Харвелл? Он мог прихватить труп, если костюм не снимался и нужно было спешить. Фред мог пригрозить Роузу, если, конечно, он имел хотя бы косвенное отношение к вымогательству. Фред мог убить Мерриуэзера, если они не поделили добычу либо если Фред боялся, что Мерриуэзер узнал правду и может проболтаться.

Все это казалось крайне маловероятным. Тем не менее, других возможностей Энгель не видел, и в конце концов решил действовать, исходя из такого умозаключения. Он еще раз пробежался по списку, пытаясь отыскать недостающие звенья цепи, и решил начать с Фреда Харвелла.

Он оставил Бобби записку:

«Спасибо за гостеприимство, я хорошо выспался и позавтракал. При первой возможности постараюсь с вами связаться».

Он не стал подписываться — на тот случай, если записка попадет в чужие руки; он не хотел, чтобы у Бобби были неприятности. Оставив записку на кухонном столе, он вышел из квартиры.

На улице стоял желто-красный грузовик, в кузове была установлена карнавальная карусель; ярко раскрашенные ракеты крутились вокруг столба, в котором был спрятан мотор. Из громкоговорителя на крыше кабины раздавались звуки рок-н-ролла. На карусели крутились смеющиеся детишки, и еще больше малышей стояло у грузовика, дожидаясь своей очереди. Энгель остановился и, глядя на них, вдруг затосковал по счастливым дням своего детства, прошедшим на Вашингтонских Холмах. Такие грузовики заполняли беднейшие районы Нью-Йорка весной и летом и были наименее неприятными предвестниками самых жарких месяцев. В этом году Энгель впервые видел такой грузовик, и эта встреча вызвала у него чувство, знакомое сельскому жителю, увидевшему первую малиновку.

Наконец рок-н-ролл стих, и репродуктор принялся рассказывать о городских новостях. Детишки в своих крохотных ракетах теперь кружились под последние известия, среди которых было и такое:

«Полиция разыскивает Алоиза Энгеля, убийцу-гангстера, который прошлой ночью застрелил в Джерси-Сити…»

И так далее. Приводилось также описание примет. «Энгель имеет рост шесть футов один дюйм, телосложение среднее, темно-каштановые волосы и карие глаза. Возможно, вооружен и опасен».

Безоружный и уж никак не опасный, Энгель зашагал вдоль по улице.

Лишь пройдя полтора квартала, он вспомнил, что его белье так и осталось висеть в ванной Бобби.

Глава 19

Попав в кабинет Фреда Харвелла, вы ни за что не догадались бы, что его хозяин ворочает миллионами, распоряжаясь сотнями подчиненных и обслуживая десятки тысяч клиентов. Правда, сделки Харвелла были не из тех, что заключаются в зданиях из стекла и бетона на Пятой авеню. Учитывая особенности деятельности Фреда, нельзя было не признать, что мрачное кирпичное здание на Десятой авеню было идеальным помещением для его конторы.

Здание располагалось между Сорок шестой и Сорок пятой улицами. Первый и второй этажи занимала испаноязычная фирма грамзаписи, производившая низкокачественные пластинки с записями оркестров, играющих на флягах из тыкв. На четвертом этаже обосновались контора и склад компании, рассылавшей по почтовым заказам «особое» женское белье, рекламируемое исключительно в магазинах для «накачанных» мужиков. На третьем этаже, между музыкантами и «качками», под вывеской афро-индийской импортной корпорации скрывались Фред Харвелл и его ребята, торговавшие наркотиками на улицах.

Как только Энгель подошел к зданию, чуть дальше по улице припарковался точно такой же грузовик с каруселью, но, к счастью, из его репродуктора доносилась музыка, а не описание примет Энгеля. Обойдя грузовик, он вошел в дом и, преодолев два мрачных и темных лестничных пролета, оказался в приемной, из которой вели две двери — одна без надписи, а на другой висела табличка «Афро-индийская импортная корпорация». Основной достопримечательностью здесь был старомодный деревянный пол, меж досок которого зияли широкие забитые грязью щели. Потрескавшаяся и выщербленная штукатурка стен в темно-зеленых разводах напоминала желудок минотавра изнутри. В воздухе резко пахло отсыревшим картоном.

Энгель толкнул дверь и вошел в маленькую комнату, в которой были деревянный стол, деревянный секретер, подставка для шляп, два запыленных окна без штор, жалюзи и занавесок, дряхлый кожаный диван и секретарша Фреда Харвелла, невзрачная девица по имени Фэнси.

Энгель понятия не имел, знает ли Фэнси о том, что с ним в последнее время произошло, и решил идти напролом, чтобы посмотреть, что из этого получится.

— Привет, Фэнси, — сказал он. — Мне нужен Фред.

Она удивилась, что было вполне естественно: Энгель захаживал сюда очень редко.

— Он у себя, — ответила она. — Сказать ему, что вы пришли?

— Нет, спасибо, — Энгель махнул рукой, пересек комнату и открыл дверь в противоположной стене.

Фред Харвелл оторвал взгляд от лежавшего на столе кроссворда из вчерашней «Санди-таймс», над которым он усердно работал.

— Эл? Ради бога, Эл…

Энгель захлопнул дверь.

— Ни слова, Фред, — велел он. — Не нервничай.

— Эл, что ты здесь делаешь? Тебя же ищут!

— Я знаю, что меня ищут. Не знаю лишь, кто спустил на меня собак.

Фред прижал руки к груди.

— Эл! Ты подумал, что это… я?

— Вот ты мне и расскажешь.

— Но почему я, Эл? Скажи, почему я?

Голова Фреда задергалась.

— Это безумие какое-то. Я сижу себе, работаю, как обычно, и вдруг входишь ты и утверждаешь, будто я тебе что-то сделал. Что я сделал? Как? Зачем?

— А я? Сижу себе и работаю, как обычно, а мгновение спустя я уже мертвец, за мной охотятся и организация, и полиция.

Фред поднял руки ладонями кверху.

— Эл, так уж получилось, — сказал он. — Лично я всегда считал, что ты слишком умен, чтобы ввязываться в грязную игру, но ты это сделал.

— Секундочку, — сказал Энгель. — Подожди, секундочку. Это была подставка, Фред. Я не занимался вымогательством.

— Тогда извини. Если ты говоришь правду, извини меня, Эл. Но что я могу поделать? Не могу же я сказать Нику, не могу…

Энгель решил забросить крючок и посмотреть, что из этого получится.

— Я только что встречался с человеком по имени Роуз.

Фред прищурился.

— Что за Роуз?

— Ты не знаешь, о ком я говорю?

— Какая-нибудь из девочек Арчи?

— Брось, Фред. Роуз — это парень, и ты его знаешь.

Фред несколько раз моргнул, потом на его дрожащих губах появилась слабая улыбка.

— Ах, да, — сказал Фред, откинувшись в кресле и отодвигаясь подальше от Энгеля. — Да, верно, — добавил он. — Роуз — это мужчина, я просто забыл.

— Ты что, ублюдок, смеешься надо мной?

— Нет, нет, — ответил Фред. — Нет, Эл, вовсе нет.

— Роуз — это фамилия, ясно тебе, кретин? Типа «Билли Роуз». Уж не хочешь ли сказать, что Билли Роуз — это женщина?

Фред помолчал несколько секунд, шевеля мозгами, потом сказал:

— Да. Я понял, о ком ты говоришь. Парень по фамилии Роуз. Это фамилия, а не имя. Эл, все это так странно и необычно, я ничего не понимаю, и ты, может быть, не понимаешь, но откуда ты взял, что… — и он отодвинулся еще дальше.

— Заткнись, Фред! — прикрикнул Энгель.

— Да, — отозвался тот. — Да, хорошо.

Энгель, хмурясь, расхаживал взад-вперед по комнате и размышлял. Фред здесь ни при чем, это ясно. Он был единственным, кто, по мнению Энгеля, мог подставить его, но этот ублюдок оказался чист. Немыслимо, чтобы Фред лгал и стоял за всем этим.

Минуты две спустя Фред спросил:

— Можно, я кое-что скажу, Эл?

— Валяй.

— Как только ты уйдешь, мне придется позвонить Нику и сообщить, что ты был здесь. Ты это понимаешь?

Энгель кивнул.

— Да, понимаю.

— У меня дети и жена. У меня Фэнси. У меня кое-какие обязанности, и я вынужден заботиться о себе.

— Да, да, да!

— Эл, я хочу, чтобы ты знал, если это важно для тебя. Я верю тебе. Я знаю тебя много лет, и все время, пока мы были близкими друзьями, мы работали рука об руку, и я всегда считал тебя надежным парнем и очень хорошим человеком. И если ты говоришь, что это была подставка, я верю тебе на слово. Для Ника все это пустой звук, и это ничего не изменит, но я хочу, чтобы ты знал.

— Да. Спасибо, Фред.

— Если бы я мог помочь…

— Да. Ты можешь помочь, Фред.

До сих пор Фред говорил искренне. Но теперь выражение его лица изменилось. Теперь он был похож на человека, который на середине речи, обращенной к пятитысячной толпе, вдруг начал подозревать, что у него расстегнута ширинка.

— Я? Могу помочь? — спросил он.

— Ты можешь разузнать все о Роузе.

— О Роузе?

— Я хочу знать его имя, я хочу знать, где его можно найти.

— А я думал, что ты с ним уже встречался.

— Нет. Но пусть это тебя не беспокоит. Я знаю, что этот Роуз — делец, занимается легальным бизнесом, но связан с организацией. Наверняка можно разыскать того, к кому он обратился, чтобы возвести на меня поклеп. Готов спорить, что он не связывался с Ником напрямую.

— Так кто это мог быть? — спросил Фред.

— Рапапорт, — ответил Энгель.

— Рапапорт? Почему Рапапорт?

— Потому, что Рапапорт — это наш человек в профсоюзах. Рапапорт заведует отделом организации, который заправляет профсоюзами точно так же, как ты возглавляешь торговлю наркотиками, как Арчи командует девочками. Если делец хочет связаться с организацией, ему проще всего действовать через профсоюз.

— А что, — сказал Фред, — неплохо придумано, но что из того? Сходи к Рапапорту, а я тут при чем?

— Не хочу болтаться по городу, Фред. Ты не забыл, что меня ищут?

— А что я могу сделать? — спросил Фред.

— Позвонить Рапапорту.

— Что? Ты свихнулся, Эл?

— Нет. Ты можешь позвонить Рапапорту и узнать насчет Роуза.

— Зачем? Как? Что я ему скажу?

Энгель покачал головой и задумался.

— Ты скажешь вот что: «Слушай, тут у нас есть парень по фамилии Роуз, хозяин нашего здания, так у нас с ним кое-какие проблемы. Это не тот ли Роуз, который обвинил Энгеля в вымогательстве?» И Рапапорт расскажет тебе о Роузе.

— А если нет?

— Ты сначала попробуй, — сказал Энгель — Ты попробуй.

— Эл, честно скажу, как перед богом не хочется мне этого делать.

Энгель положил правую ладонь на стол Фреда. У него были мощные пальцы с толстыми костяшками.

— Ты видишь эту руку, Фред? — спросил он.

— Ну да, вижу, — отозвался тот.

— Давай назовем ее, — предложил Энгель, — назовем ее, скажем, орудием убийства.

— А?

— И ты сможешь сказать Нику, что был вынужден позвонить Рапапорту под угрозой смерти.

— Но…

— А если тебе не по душе врать, — добавил Энгель, — то я могу на самом деле пригрозить тебе вот этим, — он поднес к лицу Фреда сжатый кулак.

Фред смотрел на кулак, чуть скосив глаза.

— А что, если Ник не поверит мне? — спросил он.

— Я уже сказал, что намерен делать. Если ты боишься, что тебе не поверят, я врежу тебе разок-другой и поставлю пару синяков. Не потому, что я взбесился, а лишь для того, чтобы помочь тебе убедить Ника. Что думаешь?

— Подожди, Эл, подожди секундочку!

— Решай сам, Фред.

Фред покосился на его кулак, облизал губы и в конце концов откашлялся, кивнул и сказал:

— Хорошо.

— Что значит, хорошо?

— Хорошо, я позвоню. Не нужно синяков, ничего не нужно.

— Я только хотел помочь, — сказал Энгель. — Мы ведь должны друг другу помогать, верно?

— Я же сказал: позвоню.

Энгель выпрямился и развел руками.

— Спасибо тебе, Фред.

Фред набрал номер. Энгель, наклонившись и приблизив ухо к трубке, слушал, о чем идет разговор.

ФРЕД: Привет, это Фред звонит.

РАПАПОРТ: Привет, Фред, что скажешь?

ФРЕД: Слушай, это правда насчет Энгеля?

РАПАПОРТ: Не устаю повторять, что чужая душа — потемки.

ФРЕД: Ты знаешь, этот парень, Роуз, который указал на Энгеля, он…

РАПАПОРТ: Роуз? Откуда ты знаешь о Роузе?

ФРЕД: Я… я… (Энгель шепнул: «От Ника»)… Ник мне сказал.

РАПАПОРТ: Вот как? Любопытно. Он же хотел, чтобы это осталось в тайне.

ФРЕД: Да, верно, он мне так и сказал. Так вот, насчет Роуза. Тут объявился какой-то Роуз, хозяин дома, где я работаю — на Десятой авеню, знаешь?

РАПАПОРТ: Что, на самом деле?

ФРЕД: Да. У нас были с ним неприятности, с этим Роузом, а он, насколько я помню, из самых низов организации. Так я хотел узнать, не тот ли это самый Роуз? Как зовут вашего Роуза?

РАПАПОРТ: Герберт. Герберт Роуз.

ФРЕД: Ага, значит, не тот. Нашего зовут Луи Роуз.

РАПАПОРТ: Роуз — очень распространенная фамилия.

ФРЕД: Да, ты прав. А этот Герберт — он что, недвижимостью занимается?

РАПАПОРТ: Нет, грузовыми перевозками. Пробавляется по мелочи на пирсах Вестсайда.

ФРЕД: Ясно. По-видимому, он не имеет к нам никакого отношения.

РАПАПОРТ: К вашему Роузу? По-моему, нет.

ФРЕД: Я просто думал, если это тот самый, то Ник что-нибудь мог знать.

РАПАПОРТ: Слушай, а ты веришь, что Энгель на самом деле…

ФРЕД: Откуда мне знать, правда это или нет.

РАПАПОРТ: Ладно, только не говори это Нику. Он очень зол на Энгеля, особенно потому, что доверял ему. Он даже имени его слышать не хочет, а уж защищать его — тем паче.

ФРЕД: Не беспокойся. Я буду молчать. О, извини, второй телефон звонит. Потом поговорим.

РАПАПОРТ: Ладно. Пока, Фред.

Фред положил трубку. Энгель обошел вокруг стола и сказал.

— У тебя нет второго телефона.

— Рапапорт об этом не знает.

— Я очень тебе благодарен, Фред. Мне пора идти.

— Эл, ты понимаешь, что я обязан позвонить Нику сразу после твоего ухода? А теперь мне придется сказать ему и о том, что ты знаешь о Герберте Роузе.

— Конечно, я понимаю. У тебя есть телефонный справочник?

— Да, вот он.

Фред вытащил из ящика книгу, и Энгель отыскал в ней Герберта Роуза, проживающего на Восточной восемьдесят второй улице, а также телефон компании «Роуз, грузовые перевозки», расположенной на Восточной тридцать седьмой улице, у самых причалов. Захлопнув справочник, Энгель сказал:

— Ну, вот и все.

— Я желаю тебе удачи, Энгель. Я верю тебе. А знаешь, почему я тебе верю? Если бы ты был виновен, ты бы знал имя Роуза и где его найти. Я прав?

— Ты прав, как никогда, — Энгель наклонился над столом, глядя Фреду в глаза. — Ты выглядишь усталым, Фред, — сказал он. Рука Энгеля метнулась вперед, пальцы сжали челюсть Фреда, его голова дернулась назад, потом вперед. Фред уснул.

Энгелю не хотелось так поступать, но это дало ему несколько лишних минут, а бороться надо было за каждую секунду. Он подошел к двери, открыл ее и вышел, бросив через плечо:

— Пока, Фред.

И захлопнул дверь.

Он сказал Фэнси:

— Фред просил некоторое время не беспокоить его.

— Ага, — сердито отозвалась Фэнси. — Тоже мне указчик нашелся.

Энгель торопливо спустился по лестнице, вышел на улицу и поймал такси, которое неведомо какими судьбами оказалось здесь, вдали от центра.

— Перекресток Тридцать седьмой улицы и Одиннадцатой авеню, — сказал он. Шофер поморщился.

— Неужели никому не нужно в центр? Я уже полтора часа тут шастаю.

— А на кой тебе ехать в центр? Чтобы завязнуть в пробке?

— Да, вы правы, мистер. Мне это и в голову не приходило.

Они проехали по Сорок седьмой улице и свернули на Одиннадцатую авеню. Слева на приборном щитке был укреплен транзистор, игравший рок-н-ролл. Когда машина повернула, музыка закончилась и пошли новости. Такси остановилось на Тридцать седьмой улице и, как только таксист принялся отсчитывать сдачу с пятерки, самой мелкой купюры, которая была у Энгеля, приемник сказал — Алоиз Энгель, — и пошло описание его примет. Таксист отсчитал деньги и мельком взглянул на Энгеля. И еще раз. И еще. Искоса.

Энгель вылез из такси и пошел вдоль Тридцать седьмой улицы, разыскивая компанию Роуза. За его спиной таксист продолжал таращить глаза и вдруг рванул с места и умчался. Сколько у него осталось времени? Пять минут? Или меньше?

И кто появится первым, организация или полиция? Энгель торопливо вошел в открытые двери гаража, на которых красовались буквы «Роуз, грузовые перевозки, Герберт Роуз, Инкорпорейтед».

Глава 20

— Мистер Роуз?

Шофер поднял кверху большой палец.

— Вверх по лестнице, в дверь и до конца коридора.

— Спасибо.

Энгель торопился. Гулкое помещение было наполнено людьми, которые возились с грузовиками, забравшись на них сверху, сидя в кабинах и лежа на полу. Никто не обратил на него внимания, и Энгель прошел по бетонным плитам и поднялся по деревянной лестнице. На двери в конце коридора значилось «Частная собственность», что в данный момент не значило для Энгеля ровным счетом ничего. Он толкнул дверь и вошел. За длинным столом, заваленным розовыми, белыми и желтыми бумагами, сидел Роуз собственной персоной.

Роуз поднял глаза, моргнул и произнес:

— О боже…

И тут же потерял сознание. Он упал на стол и сполз вниз, увлекая за собой пачки розовой, белой и желтой бумаги, которые, падая, устилали пол, словно снег.

— У меня нет времени на эти фокусы, — сказал Энгель. Он осмотрелся и заметил в углу рукомойник, взял бумажный стаканчик, наполнил его и плеснул Роузу в лицо.

Роуз приподнялся, отплевываясь, чихая, кашляя и похлопывая себя по щекам.

Энгель не стал дожидаться, пока тот встанет. Он прижал его к полу всем своим весом и сказал:

— Роуз!

Роуз посмотрел на него покрасневшими от кашля глазами. В них отразился ужас. Роуз запрокинул голову и прикрыл ее скрещенными руками.

— Прошу вас, — сказал он глухим голосом, — прошу вас, не надо.

Энгель шлепнул его по рукам.

— Посмотри на меня, ты, урод! — велел он. Роуз посмотрел на Энгеля поверх скрещенных рук.

— У тебя есть минута, — сказал Энгель. — Одна минута для того, чтобы рассказать, кто послал тебя подставить меня. Если через минуту я не буду знать имени, ты — конченый человек.

— Я скажу, — выдавил Роуз. — Не надо мне угрожать. Я и так скажу.

— Отлично.

Роуз опасливо опустил руки.

— Я не хотел этого делать, — сказал он. — Но разве у меня был выбор? Я сказал им, что, если меня как следует тряхнуть, я все расскажу, чего ради я буду страдать из-за кого-то еще? С меня хватит.

— Верно, — сказал Энгель — С тебя хватит. Называй имя.

Роуз махнул рукой, словно от чего-то отрекаясь.

— Миссис Кейн, — сказал он. — Вдова Мюррея Кейна, пропади она пропадом вместе со своим муженьком.

— Марго Кейн?

— Разве я не сказал?

— Но как? — Энгелю очень хотелось понять. — Как она принудила тебя это сделать?

— Я бизнесмен. Бизнесмен имеет работу, только если получает ее от другого бизнесмена. Мюррей Кейн был очень влиятельным и очень злым человеком, уж поверьте мне, мистер Энгель. С помощью двух братьев, которые работали вместе с ним, он шантажировал всех и каждого и мог попросить вас о «маленькой услуге». И попробуйте ему отказать. Жена ему под стать. Зачем мне нужно, чтобы половина моих заказчиков вдруг начала пользоваться еще чьими-то грузовиками? Поэтому, когда она позвонила мне и еще шести человекам, у нас не было выбора.

— Ты понимал, что убиваешь меня, ублюдок? — спросил Энгель.

— Нет, клянусь! «Я хочу, чтобы его уволили», — вот что она сказала. — Она говорила, что хочет лишь добиться вашего увольнения.

Возможно ли? Человек вне организации, не знающий наверняка царящих там нравов, обычаев и ценностей. Может быть, так и было. Может быть, миссис Кейн действительно хотела лишь, чтобы Энгеля выбросили на улицу?

Как будто из организации можно было уволиться! У Ника Ровито был один цвет для извещения об увольнении — цвет крови. Энгель поднялся на ноги.

— Ну хорошо, — сказал он. Было ясно, что Роуз больше ничего не знает. Теперь нужно встретиться с Марго Кейн. Но даже и теперь, раздумывая над вновь открывшимися обстоятельствами, он не мог обнаружить в этом ни капли смысла. Неужели Марго Кейн украла труп Чарли Броди? Неужели она убила Мерриуэзера? Если да, то зачем?

Ну ладно. Об этом потом. Сейчас не время раздумывать. Энгель торопливо вышел из конторы, оставив мокрого и испуганного Роуза валяться на отсыревших бумагах. Энгель спустился по лестнице, пробежал по бетону и, выскочив на улицу, увидел, как прямо напротив останавливаются, скрипя тормозами, два автомобиля.

Слева — розово-белый «понтиак», из которого вылезали Гиттель и Лис.

Справа — зелено-белая патрульная машина, из которой вылезали двое полицейских.

Энгель повернулся и побежал.

За его спиной раздались крики: «Эй!», «Стой!». Итак, все начинается сначала — точно так же он убегал из похоронной конторы, только полицейских сейчас было меньше, зато появился новый элемент — Гиттель с Лисом.

На Одиннадцатой авеню он свернул налево, на Западной тридцать восьмой улице — направо. Оглянувшись через плечо, увидел в полуквартале от себя бегущих Лиса и одного из полицейских. А это значило, что второй полицейский занялся радиопередатчиком, а Гиттель повис на ближайшем телефоне. Удирать на своих двоих — дело малоперспективное. Он не мог оторваться от преследователей, и в любую минуту можно было ожидать прибытия новых.

Он перебежал Десятую авеню, вызвав переполох на проезжей части.

Между Девятой и Десятой авеню торчал один из тех грузовиков с каруселью в кузове. Шофер стоял рядом с открытой дверцей, у кузова выстроилась очередь, несколько ребят уже сидели в маленьких машинках — на сей раз оформленных в виде летающих тарелок, — а из репродуктора доносилась детская песенка. Грузовик, окрашенный в огненно-красный, бананово-желтый, синий и зеленый цвета, был только что вымыт и заново отполирован. Он сиял, словно настоящая летающая тарелка, только что прилетевшая с Марса.

Энгель не стал долго раздумывать. Он подбежал к машине, отпихнул ее хозяина и влез в кабину, вспомнил о переключении передач, и автомобиль рванул вдоль по улице.

Ну и скачка была! Сияя всеми цветами радуги, грохоча и лихо кренясь, грузовик мчал по улице под радостные вопли малышей, для которых аттракцион стоимостью двадцать пять центов превратился в воплощение их самой невероятной мечты, летающие тарелки кружатся, динамик орет… Прохожие улыбаются и смеются, машут руками, словно дети, возбужденно прыгают, роняя сумки, хозяева лавочек выбегают на улицу прямо в фартуках, чтобы помахать рукой, улыбнуться, водители легковушек, автобусов и грузовиков высовываются из кабин, смеясь, машут вслед…

И тут громкоговоритель взревел.

«БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ. РАЗЫСКИВАЕТСЯ АЛОИЗ ЭНГЕЛЬ, РОСТ ШЕСТЬ ФУТОВ ОДИН ДЮЙМ, ВЕС…»

Глава 21

У Энгеля разыгрались нервы. Дрожащей рукой он поднес к губам стакан виски со льдом и тут же опустил его на столик. Он бросил чертов грузовик с толпой восхищенных детей посреди Четырнадцатой улицы около Восьмой авеню. Звериный инстинкт гнал его под землю, и он нырнул в первую попавшуюся нору, которая оказалась входом в подземку. Он спускался по бесконечным лестницам, пока в самом низу не встретил закопченный и, казалось, самый дряхлый поезд метро в мире. Энгель вскочил в вагон, за его спиной захлопнулись двери, и поезд помчался по темному тоннелю, время от времени останавливаясь; проехал под Ист-Ривер в Бруклин, порой вылетая на поверхность, словно обычный поезд, и наконец прибыл на конечную остановку.

Энгелю не доводилось прежде ездить по этой линии. Он вышел на конечной станции и словно бы оказался в 1948 году. Деревянная платформа. Вокруг — приземистые здания, домики на две семьи, жилища бедняков. Энгель вошел в ближайшую забегаловку, заказал виски со льдом и принялся лечить разгулявшиеся нервы.

Бар назывался «Рокэвей грил». Энгелю вспомнился квартал в Куинсе под названием «Фар Рокэвей». Он спросил бармена:

— Как называется ваш квартал?

— Канарси.

Вот как. Канарси.

— Квартал Канарси в Бруклине? — уточнил он.

— В Бруклине, конечно.

— Отлично. У вас есть манхэттенская телефонная книга?

— Есть. Держите.

Энгель нашел в справочнике Мюррея Кейна, проживающего в доме 198 по шестьдесят восьмой Восточной улице, телефон Эльдорадо 6-9970.

— Спасибо, — сказал он и отдал книгу бармену. — Наполни-ка стаканчик еще раз.

— Ага.

— Двойную порцию.

— Ага.

Выпив еще три двойных порции, Энгель в достаточной мере успокоился, чтобы выйти из бара. Вернувшись на станцию, он сел на обратный поезд в Манхэттен. Когда он выходил на Юнионсквер, было всего лишь пять часов, и все население города высыпало на улицы. Энгель не ел с утра, а ехать куда-либо в час пик было попросту невозможно и, сочтя за лучшее дождаться сумерек, а уж затем отправляться в путь, он зашел в маленький ресторан на Юниверсити-плейс и заказал обед. Покончив с едой, он принялся размышлять. Конечно, Марго Кейн вполне могла украсть труп Чарли, убить Мерриуэзера и запугать Роуза. Во всяком случае, с Роузом все предельно ясно Что же до Мерриуэзера, то не было никаких сомнений, что она там побывала, но Энгелю было трудно представить себе Марго с ножом с руках. К тому же, при виде трупа она повела себя столь естественно, что ее трудно было заподозрить в фальши. А как насчет ее истерического «Вы убили моего мужа»? Теперь Энгель не верил ее объяснению той дикой выходки, правда, он так и не придумал никакого другого. Что же до похищения Чарли, то по-прежнему оставалось непонятным, зачем он мог ей понадобиться.

Марго Кейн. Энгель продолжал размышлять. Так или иначе, Марго явно связана с Куртом Броком. Может быть, именно он попросил ее подставить Энгеля при помощи связей, которыми она располагала. Может быть, именно Брок похитил труп Чарли; ему это было проще, чем любому другому. Может быть, он не справился с порученным ему делом — например, с бальзамированием — и предпочел спрятать тело вместо того, чтобы класть его в гроб, а Мерриуэзер дознался, и Броку пришлось его убить…

Это была не просто самая глупая мысль из всех, что приходили ему в голову за последнюю неделю. Это было просто невозможно. У Брока стопроцентное алиби.

Итак, у него все еще недостаточно информации. Ему нужно дождаться встречи с Марго Кейн, и уж тогда он, черт побери, вытянет из нее правду.

Энгелю не сиделось на месте, и он решил, что дожидаться наступления темноты бессмысленно. Он расплатился по счету, вышел из ресторана и уже в шесть ноль пять поймал такси, вызвав бурное недовольство пожилой дамы с грудой пакетов из Клейновского универмага.

— Ну и взбесилась же она, — сказал таксист. Ему было наплевать, кто победил, в конце концов деньги есть деньги.

— Перекресток Третьей авеню и Шестьдесят седьмой улицы, — сказал Энгель.

Таксист не приглядывался к его лицу, и радиоприемника в машине не было, так что Энгель на время почувствовал себя в безопасности. Он забился в угол заднего сиденья за спиной водителя и повернулся затылком к потоку пешеходов, мелькавших за окном.

Поездка по городу была настоящим испытанием для нервов, но на сей раз страдал водитель, а не Энгель. Он вылез из машины на Шестьдесят седьмой улице и расплатился, оставив умеренные чаевые, чтобы не давать таксисту повода его запомнить. Пройдя до Шестьдесят восьмой улицы, он свернул на восток.

Номер 198. Старый дом из красного кирпича, ухоженный садик у крыльца. Окна первого этажа и входная дверь забраны решетками. Во втором этаже — два удлиненных окна слева от входа, окна третьего и четвертого этажей увиты плющом. На втором и третьем этажах горит свет.

Энгель прошелся перед домом, высматривая, нет ли поблизости полиции или людей из организации. Насколько он мог судить, все было спокойно. Он повернулся, прошел назад и поднялся по ступенькам к входной двери.

Тут было два звонка — верхний с надписью «Райт», нижний — «Кейн». Энгель нажал кнопку «Кейн», и спустя минуту из-за двери раздался голос Марго:

— Кто там?

Энгель наклонился к решетке.

— Энгель, — сказал он. Пришло время действовать решительно. Если она не впустит его, придется найти другой способ. Однако Марго ответила:

— Минутку, мистер Энгель, — и минуту спустя появилась у двери, открыла ее и, улыбаясь, сказала: — С тех пор, как мы встречались в последний раз, вы стали настоящей знаменитостью. Входите.

На ней были черные широкие спортивные брюки, черный с красным свитер и красные туфли. Она, как всегда, казалась невинной, очаровательной и совсем не опасной.

Энгель вошел в дверь и закрыл ее за собой.

— Спасибо, что впустили.

— Не стоит, не стоит. Пойдемте в гостиную.

Ведя Энгеля по длинному застеленному темным ковром коридору с канделябрами на стенах, она бросила через плечо:

— Вы не сказали мне, что среди ваших преступных делишек числятся и мокрые дела. Я правильно употребила выражение? Мокрые дела?

— Да, есть такое выражение.

Марго открыла раздвижные двери, и они вошли в гостиную комнату с теми самыми удлиненными Окнами.

— Садитесь, где вам хочется, — сказала она, закрывая двери. — Хотите что-нибудь выпить? Красный портвейн?

— Нет, спасибо.

Энгель устроился в викторианском кресле, обманчиво хрупком на вид. Марго легла рядом на старинной тахте.

— Полагаю, — начала она, — вы пришли, чтобы попросить меня подтвердить ваше алиби на прошлую ночь, но, боюсь, я не могу этого сделать. Дело в том, что после того, как мы вернулись в город, у вас оставалась масса времени съездить в Нью-Джерси и убить этого несчастного. Впрочем, я в любом случае не отважилась бы признать, что провела с вами хотя бы часть вечера в Новой Англии. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Я пришел не за этим, — ответил Энгель.

— Простите?

— Я пришел спросить, как вам удалось заставить Герберта Роуза подставить меня.

Она как-то неопределенно улыбнулась.

— Герберт Роуз? Он что, видел, как вы стреляли?

— Может быть, вы и не догадываетесь, сколь хитрой оказалась эта западня, — сказал ей Энгель. — Может быть, вы решили, что я достаточно увяз, чтобы прекратить поиски Чарли Броди.

— Чарли?.. Простите, мистер Энгель, все эти имена…

— Ладно, — ответил Энгель. — Пусть это вас не беспокоит.

— Я лишь хочу понять, о чем вы говорите.

— Того, что Роуз наплел моему боссу, оказалось достаточно для того, чтобы он велел пришить меня. Это такое жаргонное выражение — «пришить».

Ее глаза расширились.

— Не может быть! Всего лишь за вымогательство?

— Итак, вы признались, — ответил Энгель. Она нетерпеливо отмахнулась.

— Ну да, разумеется. Это я звонила Герберту Роузу и остальным. Прошлой ночью, когда мы были в Коннектикуте.

— Из туалетной комнаты?

— Конечно. И знаете, зачем я это сделала?

— Вот вы мне и расскажете.

— Да, я все объясню. Потому, что вы мне нравитесь, вот зачем.

— Что из того? — спросил Энгель.

— Простите меня за то, что я доставила вам неприятности, мистер Энгель, но должна признаться: я нашла вас очаровательным мужчиной. Если бы только, подумала я, если бы только мистер Энгель мог расстаться с преступным миром и обратиться к более спокойной, законной деятельности, то моя симпатия могла бы перерасти…

Энгель смотрел на Марго, раскрыв рот.

— Вы невозможная женщина, — сказал он, — просто невероятная.

— И я подумала, — невозмутимо продолжала она, — что нужно поссорить вас с этими бандитами, чтобы они выгнали вас из своей шайки. А затем я могла бы помогать вам, направлять, и, знаете…

— Хватит, — сказал Энгель.

— Господи, да я и думать не думала, что они решат убить вас! Ведь они сами — банда вымогателей, разве нет?

Энгель был готов поверить, будто она не знала о том, что ее маленькая хитрость чревата смертельным приговором. То, что он сейчас узнал, проливало свет и на остальное. Чтобы расставить все по местам, Энгель потратил две минуты, объясняя миссис Кейн, насколько опасной оказалась ее затея, а потом еще две минуты, объясняя, как его подставили второй раз — с убийством Менчика.

— О господи, — сказала она. — О Господи. Я так сожалею, поверьте мне. Я не знаю, как быть с убийством, но я, конечно, сумею уладить вашу ссору с боссом. Я немедленно позвоню Герберту Роузу и всем остальным и прикажу им рассказать вашему боссу всю правду.

— А вот и телефон, — Энгель указал на аппарат.

— Вы сомневаетесь во мне? — Марго поднялась на ноги, подошла к телефону и набрала номер. — Позовите Герберта, — сказала она и через минуту: — Герберт? Это миссис Кейн, — ее голос стал заметно жестче. — Я изменила свое мнение насчет мистера Энгеля. Я хочу, чтобы вы рассказали всю правду и признались, что наврали насчет мистера Энгеля.

Энгель подошел поближе и, взяв у нее трубку, прислушался. Все правильно, голос Герберта Роуза. Энгель вернул трубку Марго.

Она взглянула на него, сказав:

— Умник!

И заговорила в трубку:

— Герберт, меня это не волнует. Скажите им всю правду, но имени моего не называйте. Не называйте моего имени, скажите лишь, что мистер Энгель сам объяснит… Скажите, что вас заставили, что вы сожалеете. Я позвоню остальным и попрошу сделать то же самое. Да, позвоню. Займитесь этим немедленно. До свидания, Герберт.

Она обзвонила еще четырех людей, отдав аналогичное распоряжение. Покончив со звонками, сказала:

— Ну вот, все устроилось.

— Кроме убийства.

— Ваши боссы это затеяли — пусть они и расхлебывают.

— Ага, конечно.

— Я сделала все, что могла, — сказала миссис Кейн. На ее лице появилась обиженная мина, словно она рассчитывала на бурный восторг с его стороны.

— Но это еще не все, — сказал Энгель.

— А что еще может быть?

— Зачем вы украли Чарли Броди? Где он сейчас? Зачем убили Мерриуэзера?

— Украла… Убила… О чем вы?

— Нет, — ответил Энгель. — Лично вы этим не занимались, это не ваш стиль. Вы послали людей, и они сварганили это дельце. Так же, как вы напустили на меня Роуза, ведь он мог меня подставить, а вы — нет. И мне кажется, что Курт Брок взял…

— Мне это имя ничего не говорит.

— Я видел, как вы вчера вечером входили к нему в квартиру. После того, как он рассказал вам, что я был у него. Именно поэтому вы пригласили меня на обед. Вы хотели узнать, зачем я к нему приходил.

На сей раз Марго рассердилась.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Как только я вышел от Брока, вы вошли к нему.

— Этого быть не могло! Я бы заметила вас!

— Вы слишком торопились встретиться с Броком.

— Курт Брок ничего не значит для меня, абсолютно ничего! Он утешал меня, когда на меня свалилось горе, — и все! Между нами ничего общего! Я не понимаю, зачем вы сейчас о нем говорите, — она в смятении комкала в руках носовой платочек. — Неужели вы ревнуете? — воскликнула она. — По сравнению с вами он…

— Хватит!

— Не кричите на меня!

Энгель открыл было рот, но лишь с шумом вдохнул воздух и тихо произнес:

— Хорошо. Не буду кричать. Я лишь рассказываю вам то, что знаю, и, когда я кончу, вы доскажете остальное.

— Мне уже начинает надоедать.

— Если вы по-прежнему будете прерывать меня, — сказал он, — то я опять начну кричать.

Марго закрыла рот, щелкнув зубами, и отвернулась к окну.

— У вас такой стиль — заставлять работать других. Послать Роуза, чтобы он меня подставил. Послать Курта Брока за трупом Чарли. А Мерриуэзера вы сами убили? Или послали кого-то еще? И, ради всего святого, расскажите мне, зачем вам понадобился труп Чарли Броди?

Она вскочила на ноги.

— А сами вы? — взвизгнула она. — Труп Чарли Броди, труп Чарли Броди! Неужели вы не способны подумать о чем-нибудь другом? Вы меня с ума сведете! Что с этого толку? Человек умер, зачем может понадобиться его труп?

— И зачем же он понадобился вам?

— У меня его нет, я не понимаю, с чего вы…

— Он у вас! Вы украли его — не своими руками, нет, вы послали кого-то, чтобы он притащил его вам, но он у вас! — И Энгель замер с открытым ртом.

Марго посмотрела на него.

— Что? — спросила она.

— Ага! — сказал Энгель. Он смотрел вперед, нo на его лице было такое выражение, будто взор обращен внутрь, словно он смотрел фильм на экране, расположенном внутри его головы. — Да, — сказал он, кивая. — Так вот в чем дело!

— В чем? — миссис Кейн придвинулась ближе, уронив платок. — Что вы там придумали?

— Плохи дела, — сказал он. — Да, вы пошли бы на это, когда расходы превышают доходы, — это ваш стиль… И кражи с предприятия сюда укладываются, да еще задолженность по налогам, — он повел вокруг рукой. — А у вас роскошный дом.

— Мы сдаем два верхних этажа, — быстро сказала она. — Это помогает с налогами, и содержание дома обходится дешевле. Мы с Мюрреем живем только на этом этаже и ниже.

— И еще «мерседес», — произнес Энгель. — Это, наверное, ваш автомобиль, у вашего мужа должна быть своя машина, «кадиллак»…

— «Линкольн», — сказала она. — «Континентал». «Кадиллаки» у каждого встречного-поперечного.

Энгель кивнул.

— Верно. Все сходится один к одному.

— Я хотела бы знать, — сказала она, — я действительно хотела бы знать, о чем вы говорите?

Энгель осмотрелся. В дальней стене он увидел еще две двери и медленно двинулся к ним со словами:

— Все становится простым и понятным, когда удается взглянуть на вещи под правильным углом, разложить их в правильном порядке, как в игре-мозаике. Вы всегда посылали кого-нибудь делать то, чего не могли сделать сами. Единственный вопрос состоит в том, куда вы послали Чарли Броди? Чего вы не смогли сделать сами?

— Вы с ума сошли. Убирайтесь отсюда!

— А ответ состоит в том, — сказал он, коснувшись руками дверей, — что вы послали Броди занять, — он раздвинул двери, — … ваше место, — сказал он стоявшему за дверью крупному мужчине, глаза которого сверкали в темноте. Мужчина улыбнулся, вынул из кармана пистолет и направил его на Энгеля.

— Мюррей Кейн, — сказал Энгель. — Вы — Мюррей Кейн.

— Как поживаете, мистер Энгель? — спросил Мюррей Кейн.

— Видите, что вы натворили? — раздался из комнаты голос женщины. — Вы попали в безвыходное положение.

— Моя жена права, мистер Энгель, — подтвердил Кейн. — Вы попали в безвыходное положение.

— Страховка, — сказал Энгель. У него не было времени размышлять о том, в какое положение он попал, он продолжал разматывать клубок и раскладывать кусочки по местам. — Вы застраховали свою жизнь, а ваша жена получила причитающуюся сумму. Вместе с вами умерли ваши долги, и теперь ваша жена может продать предприятие. Затем вы оба уматываете в Европу, в Бразилию.

— На Карибские острова, — сказал Кейн.

— И возвращаетесь к жизни.

Кейн опять улыбнулся.

— Я мертв, мистер Энгель, — мягко произнес он. — Я умер.

— Ваша жена сошлась с Куртом Броком, — продолжал Энгель. — Да, тут она чуток переборщила, — отозвался Кейн, кисло улыбаясь супруге, стоящей за спиной Энгеля.

— Я лишь сделала то, что мне было велено, — напомнила она. — Это была твоя идея.

— Вам нужно было лишь дождаться, — сказал Энгель, — пока не отыщется подходящий труп, тело, изуродованное до полной потери индивидуальных признаков. Брок похищает тело, вы подбрасываете его на фабрику, устраиваете пожар, и все уверены в том, что Мюррей Кейн мертв.

— Мертвее не бывает, — подтвердил Кейн.

— Но Мерриуэзер каким-то образом заподозрил неладное.

Кейн еще шире улыбнулся.

— Он подслушал. Застал мою жену и Брока за разговором. Пытался шантажировать нас, требовал свой процент.

Миссис Кейн добавила:

— Вы как раз собирались с ним переговорить. Зная ваше упрямство…

— Мерриуэзер оказался слишком алчным, — сказал Кейн. — Дурак, да еще жадный.

— Если мы собираемся продолжать разговор, то почему бы не продолжить его сидя? — предложила миссис Кейн. — Ну, разумеется, — отозвался Кейн. — Извините, мистер Энгель. Я вовсе не собирался держать вас на ногах. Если вы будете столь любезны и медленно отойдете вон к тому креслу и сядете в него, не совершая резких и неожиданных движений, я буду вам очень благодарен.

Они вернулись в гостиную и расселись подальше друг от друга. Миссис Кейн сказала:

— Итак, на чем мы остановились? Ах, да. Мюррей отправился к мистеру Мерриуэзеру, а я, полная мрачных предчувствий, пошла следом. Я знала, что бедный Курт лишился работы за то, что любезничал со мной среди цветов и, увидев вас сзади, мистер Энгель, когда вы стояли в конторе, я решила, что это Курт, и страшно перепугалась, что Курт увидит Мюррея. Видите ли, Курт не знал, что мой муж жив.

Мюррей опять улыбнулся.

— Курт задумал совершенно иной план, — сказал он, — кульминацией которого был бы его побег на Гавайи с Марго и половиной миллиона долларов в кармане.

— Бедный Курт, — произнесла миссис Кейн. — Он будет весьма разочарован. В общем, я увидела вас, решила, что это Курт, и, зная, что его уволили, спросила: «Что вы здесь делаете?» Но вы обернулись, и я увидела, что вы — не Курт, а мистер Мерриуэзер был мертв, и это оказалось чересчур для меня, так что я упала в обморок.

— Моя жена падает в обморок всякий раз, когда для нее «становится чересчур», — заметил Кейн.

— Когда я очнулась, там был уже Мюррей. Он прятался на лестнице в подвале. В здании было полно полиции, так что мне оставалось делать?

— Натравить их на меня, — сказал Энгель.

— Только лишь для того, чтобы Мюррей мог убежать. Затем ситуация начала усложняться. Я стала липнуть к вам, стараясь узнать, что вы там делали и представляете ли для нас опасность. И в конце концов я решила устроить вам скандал с вашим боссом, но, честно говоря, даже и не предполагала, что все это закончится для вас так плачевно.

Ее супруг сказал:

— Между прочим, мистер Энгель, вы могли бы удовлетвориться и тем, что моя жена позвонила Роузу и его дружкам, чтобы уладить ваши затруднения. Могли бы и успокоиться на достигнутом.

Миссис Кейн вскочила на ноги со словами:

— Ну ладно, мы все вам рассказали. Может быть, теперь вы объясните мне кое-что?

— Вам? Пожалуйста. Что вы хотите узнать?

— А вы-то каким боком затесались в это дело? Что вам-то нужно было?

— Чарли Броди. Меня послали забрать его тело.

— Но зачем? И вообще, откуда вы узнали, что он исчез?

— Я выкопал гроб. Там было пусто.

Кейны посмотрели друг на друга. Миссис Кейн спросила:

— Мистер Энгель, я хочу знать, зачем? Зачем это вам понадобилось?

— Костюм Чарли, — ответил Энгель. — Его костюм? Моему боссу нужно было получить одну вещь, которая осталась в костюме.

— Нам нужен был подходящий труп, а ему — костюм покойника, — сказал Кейн.

— Что вы с ним сделали? — спросил Энгель. Миссис Кейн пожала плечами.

— Понятия не имею. Этим занимался Курт. Я отдала ему один из костюмов Мюррея, чтобы Курт надел его на труп.

— Так, значит, Курт знает, где сейчас костюм.

Кейн сказал:

— Надеюсь, вы понимаете, мистер Энгель, мы пришли к неизбежному выводу. Оставить вас в живых совершенно невозможно.

Миссис Кейн возразила:

— Мюррей, мне это не нравится. Все начиналось как обычное жульничество со страховкой, а теперь пошла чистая уголовщина. Ты уже прикончил одного человека и собираешься проделать это вновь. Мюррей, ты не должен привыкать к мысли, что убийства смогут разрешить все твои проблемы.

— Не читай мне проповедей, — огрызнулся Кейн. Затем он вновь придал лицу насмешливое выражение и обратился к Энгелю: — Мне жаль, мистер Энгель, право, жаль. Но я не могу позволить остаться в живых человеку, который знает о том, что я сам жив.

— Да, конечно, — сказал Энгель. Он размышлял. Прыгнуть в одно из высоких окон? Он просто не успеет. Нет, надо подождать и посмотреть, что будет дальше.

Миссис Кейн спросила:

— Но как это сделать, Мюррей? Куда нам девать его тело? — и вдруг хихикнула: — Ну вот, начинают появляться лишние трупы!

— Я знаю, как мы поступим с мистером Энгелем, — заявил мистер Кейн. — Да, да, знаю. Мистера Энгеля не найдут, и не забивай свою прелестную головку такими пустяками, милая.

— Ты знаешь, что с ним делать?

— Да.

— И что же? Расскажи!

— У нас есть могила, — ответил Кейн, — без мертвеца. Все есть — могила, гроб… — он улыбнулся Энгелю. — Надеюсь, вы не станете возражать, если на вашей могильной плите будет высечено «Чарлз Броди»?

Глава 22

Хорошо, что у «линкольна-континентала» такой вместительный багажник. Одно плохо: вместе с Энгелем туда погрузили лопату, лом, фонарь, колесные цепи, а также нечто круглое, холодное и твердое, от чего было больно спине. Улицы Нью-Йорка находились в жутком состоянии. Году в шестидесятом мэрия распорядилась отметить рытвины желтыми кругами, и с тех пор выбоинами и ухабами больше никто не занимался. Во времена поездки по Бруклину в багажнике Кейновского автомобиля Энгелю пришло на ум немало интересных мыслей по поводу деятельности муниципальных властей Нью-ЙоркСити.

Но всему приходит конец, и с последним рывком и ударом завершилась и эта поездка. Энгель нащупал в темноте какой-то рычаг и, стоило лишь ему подумать о том, что у него появилась возможность выбить оружие из рук Мюррея, как крышка багажника распахнулась.

Увы, не повезло. Багажник открыла Марго, а ее муженек стоял, предусмотрительно отступив в сторону — так, чтобы Энгель не мог его достать и чтобы Марго не попала на линию огня.

— Бросьте монтировку, Энгель, — велел Кейн. — И доставайте лопату, лом и фонарь. Марго, принеси одеяло с заднего сиденья.

Памятный путь к памятной могиле, только Вилли Менчика не хватает. Да, в прошлый раз именно ему надлежало занять могилу. Теперь положение несколько изменилось.

В начале десятого на кладбище не было ни души, словно в три часа утра. Энгель, бряцая железом, подошел к холмику сырой земли. Марго расстелила одеяло, и Энгель во второй раз за последние три дня принялся раскапывать могилу Чарли Броди. Ему показалось, что на сей раз он управился куда быстрее — наверно, оттого, что тогда он торопился, а теперь спешить было некуда. И оба раза по иронии судьбы все шло наперекосяк. Спустя считанные минуты Энгель уже добрался до гроба, и лопата с гулким стуком ударилась о крышку.

Кейн подошел поближе.

— Ну как?

— Вот он.

— Открывайте.

— Не могу, пока стою на нем. У меня уже были неприятности в прошлый раз, и мне нужно вылезти из могилы, чтобы открыть его.

Кейн сделал нетерпеливый жест.

— Так вылезайте.

Энгель беспомощно развел руками.

— Нужно, чтобы кто-то помог.

Кейн склонил голову набок.

— Вот как? Хотите стянуть меня вниз и отобрать пистолет? Марго, иди сюда.

Миссис Кейн подошла поближе. Мюррей протянул ей оружие.

— Бери его на мушку. Если он хотя бы дернется — стреляй.

— Хорошо, Мюррей, — отозвалась она с сомнением в голосе. — Здесь должны быть привидения, я боюсь.

— До сих пор это тебя не беспокоило, — ответил Кейн.

— Ох, Мюррей, — промолвила она и упала в обморок, уронив в могилу пистолет. Ударившись о крышку гроба, пистолет подпрыгнул. Не дав пистолету упасть второй раз, Энгель схватил его и нацелил на Мюррея, который замер в нерешительности, не зная, бежать ли отсюда или прыгать на Энгеля сверху.

— Спокойно, — велел ему Энгель. — Спокойно, Кейн.

— Энгель, мы можем с вами договориться.

— Не тратьте слов понапрасну, Кейн. Я не собираюсь убивать вас. Зачем мне это?

Кейн вытаращил на него глаза. На земле постанывала Марго.

— Вы так и не поняли? — спросил Энгель. — Ее обморок игра, притворство. Ей все равно — завладею ли я пистолетом и убью вас, либо вы меня застрелите. Если вы меня убьете, она найдет способ расправиться с вами позже.

— О чем вы?

— Ей нужен Брок, а не вы. Чтобы завладеть наследством, вы ей не нужны. — Энгель взвесил пистолет в руке. — В этом и заключается ее стиль, и вы должны признать это. В этот раз она отправила на дело меня.

Кейн зарычал.

Марго приподнялась и села, озадаченная и не до конца пришедшая в себя.

— Что… что случилось?

— Ты, сучка проклятая! — рявкнул Мюррей. Марго заколебалась, потом бросила на Энгеля взгляд, полный холодной ненависти.

— Я никогда вам этого не забуду!

— Наши чувства взаимны, дорогая, — отозвался Энгель. Кейн схватил лом и двинулся в обход могилы, приближаясь к жене.

— Ты за все заплатишь, — ревел он. — Теперь ты за все мне заплатишь… ты… — и так далее. Увидев, что он подходит все ближе, Марго вскочила на ноги. Кейн, взревев, обежал вокруг могилы, и Марго, пискнув, пустилась наутек. С криками, воплями и визгом Кейны носились среди памятников и минуту-другую спустя скрылись из виду Энгель сунул пистолет в карман и вылез из могилы У него не было НИ времени, ни желания закапывать яму, так что он оставил все как есть В замке зажигания «континентала» торчал ключ, и уж, совершенно очевидно, никаких рычагов переключения передач в машине не было. К тому же сидеть в кресле оказалось куда удобнее, чем лежать в багажнике. Автомобиль проехал по Бруклину гладко, словно по маслу.

Энгель остановил машину на Западной двадцать четвертой улице у того же самого пожарного крана, подле которого Марго Кейн припарковала накануне свой «мерседес». Энгель пересек улицу и позвонил в дверь Курта Брока. Раздалось жужжание, означавшее, что дверь отперта и он может входить.

Брок встретил его, стоя на лестнице.

— Вы? Вы сказали мне, будто вы полицейский! — возмущенно заявил он.

— Вам повезло, а мне — нет, — ответил Энгель. — Красть трупы незаконно, но это — мелкое преступление, — Энгель оттолкнул Брока и вошел. — Вам дадут месяц тюрьмы.

— Что? Я не понимаю…

— …О чем я говорю? Да, я знаю, я уже слышал это вчера, — Энгель достал из кармана пистолет. — Как вы думаете, где я взял эту штучку? Угадайте, у кого я ее отнял? Давайте, угадывайте.

Брок смотрел на пистолет.

— Что… что вы собираетесь делать?

— Не беспокойтесь, я не стану в вас стрелять. Не стану, если не буду вынужден это сделать. Значит, вы не догадываетесь, у кого я взял пистолет? Так я скажу вам. У Мюррея Кейна.

— Мюрр… у Мюррея?

— Ага. У Мюррея Кейна. Какую песенку спела вам его жена? Как вы думали, зачем ей труп?

— Я… я… прошу вас, я не…

— Да ладно вам, Брок. Труп Чарли Броди, лицо обожжено до неузнаваемости.

Брок как заведенный качал головой.

— Сегодня в могиле Мюррея Кейна похоронили Чарли Броди. Как вы думаете, где в это время был Мюррей? Вы же знаете, он жив.

— Нет, — прошептал Брок, все качая головой. — Нет, он утонул.

— Утонул? Ах, так вот что она вам сказала, — засмеялся Энгель. — Марго — прелесть. Я так и слышу ее голосок. Она убила Мюррея потому, что любит вас, но его тело лежит на дне озера, и подтвердить его смерть не представляется возможным, так что наследство может пропасть. И нужно лишь подобрать труп, который был бы похож на Мюррея, а затем устроить так, чтобы Мюррей умер во второй раз.

— Но откуда вы…

— Мюррей жив, вот откуда. Это было мошенничество со страховкой. Марго дважды обвела вас вокруг пальца.

— Нет, она не могла… не могла…

— И вы уезжаете вдвоем на Гавайи.

— Да!

— Мне она сказала, что это всего лишь ваша мечта.

— Мечта?! — До Курта Брока стала помаленьку доходить истина. — Мечта? Не может быть — Марго была намерена ехать.

— Ничего подобного.

— И где…

— Точно не знаю. Когда я ее последний раз видел, за ней по кладбищу гнался Мюррей с ломом в руках. Марго отлично бегает, может быть, ей удастся удрать. В этом случае она может прийти сюда, но на вашем месте я бы не пускал ее в дом. Мюррей тоже может сюда прийти — искать жену, и впускать его тоже было бы неразумно.

— Мюррей…

— Мюррей считает, что его жена чуть переборщила, добиваясь от вас согласия.

Брок невольно бросил взгляд на полосатую, словно зебра, тахту и нервно облизал губы.

— Я уеду отсюда. Уеду, пока они не нагрянули.

Энгель стоял, загородив дверь.

— Еще одна мелочь — и можете проваливать.

— Нет, я должен…

— Один вопрос, — попросил Энгель. — Остановитесь на минутку и послушайте. Один вопрос — и вы можете уматывать куда угодно.

Брок заметным усилием заставил себя подчиниться.

— Что? Я все скажу, все, что хотите.

— Где костюм? — спросил Энгель.

— Костюм?

— Броди был одет в костюм, — продолжал Энгель. — В синий костюм.

Брок покачал головой.

— Нет, не так.

— Что?

— Он был одет в коричневый костюм.

— Коричневый?

— Да. Я его кремировал.

— Что вы сделали?

— У мистера Мерриуэзера был крематорий. В нем я сжег костюм. Он мог навести на след.

— Значит, коричневый, а не синий. Вы уверены?

— Да, я помню: на нем был коричневый костюм и черные туфли. А теперь я могу идти?

Энгель улыбнулся.

— Да. Можете идти.

— Я не знаю, зачем вам понадобился костюм Броди, — с жаром заговорил Брок, — но я могу гарантировать, что на нем был коричневый костюм мистера Мерриуэзера.

— Я верю, — сказал Энгель. — Я верю вам.

Брок пошел к двери, и Энгель сказал:

— Да, вот еще что. Если кто-нибудь спросит про костюм, отвечайте, что он был синий и что вы его сожгли. Тогда у вас не будет больше неприятностей.

— Хорошо, так и скажу, — пообещал Брок.

— Отлично, — сказал Энгель и громко рассмеялся. Он пошел за Броком вниз по лестнице, посмеиваясь и качая головой.

Глава 23

Энгель опять спустился по пожарной лестнице, влез в окно, пересек темную спальню и повернул выключатель. На этот раз Энгель был в комнате один. Он не рассчитывал застать здесь Бобби и был прав: она ушла, ничего с собой не взяв. На кухонном столе вместо записки Энгеля лежала другая: «Дорогой мистер Энгель, не ведаю, получите ли вы эту записку, но если получите, то знайте: я высоко ценю все, что вы сделали для меня и для памяти моего покойного супруга Чарлза Броди. Я уезжаю. Думаю, вы уже знаете почему. Я намерена начать новую жизнь где-нибудь подальше отсюда. С годами женщины не молодеют и, по-моему, работать на Арчи Фрайхофера — не лучшее поприще для меня. Я отутюжила ваше нижнее белье и положила на диван в гостиной. Искренне ваша Бобби Баундз Броди».

Белье и впрямь лежало на диване, чистенькое, без единой морщинки, а носки даже были скатаны в комочки.

Должно быть, эта женщина когда-нибудь станет отличной женой какому-нибудь парню. Будет стряпать, обстирывать, обшивать, обласкивать по ночам, посвятит себя ему без остатка, при свете солнца и в мерцании луны. Да еще приданое какое:

героин на четверть миллиона долларов!

— Пусть оставит его у себя, — вслух сказал Энгель. — Она это заслужила. А Ник Ровито, этот вероломный друг, не заслужил.

Он подошел к телефону и набрал домашний номер Ника Ровито. Трубку снял сам Ник.

— Эл! Ты в порядке, мальчик?

— В порядке, Ник. Тебе звонили Роуз и остальные парни?

— Они заплатят, Эл. Обещаю тебе, они за все заплатят.

— Зачем? Их силой заставили. Нельзя взыскивать с человека за то, что его принудили сделать.

— Эл, мальчик, сердце твое огромно как поднебесье, ты это знаешь? Какой красивый жест — взять да и простить!

— Ну…

— Роуз обещал, что ты расскажешь мне все остальное.

— Ага. Женщина по имени Марго Кейн похитила тело Чарли Броди, чтобы…

Несколько минут Энгель выкладывал Нику все, умолчав лишь о своем последнем открытии, связанном с синим костюмом. Когда он умолк. Ник Ровито сказал:

— Значит, сожгли, так?

— Кремировали. Один пепел остался.

— Это меня огорчает, но могло быть и хуже. Я ведь мог так и не узнать правду о тебе, мальчик. Я мог продолжать считать тебя неверным ублюдком. Очень рад, что все разъяснилось, малыш. За твое возвращение и снежка не жалко.

— А как насчет подставки с Менчиком?

— Все исправлено час назад, но какими стараниями и какой ценой! Отмазать тебя оказалось почти так же сложно, как если бы ты был виновен! — Ник Ровито расхохотался.

— Хорошо, — сказал Энгель. — Значит, я чист.

— Верно Отдохни недельку-другую, потом опять берись за дело, и мы…

— Нет, Ник.

— Что такое?

— Только не после всего случившегося. Я больше на тебя не работаю.

— Малыш, все исправлено… Я все устроил…

— С моей точки зрения, ничего не исправлено. Просто мы квиты. Зла я не держу, но больше не хочу работать на тебя.

— Кто-то предлагает тебе место? — подозрительно спросил Ник Ровито. — Может, Виноски в Чикаго?

— Никто не предлагает, Ник.

— Вот что я тебе скажу. Хочешь уйти, ладно, уходи. Но с концами, малыш. Уходишь, значит, покидаешь организацию. Я сообщу в комитет, и никто больше не возьмет тебя в дело. Преследовать не будут, но и на работу не примут.

— Хорошо, Ник, я так или иначе хотел уходить из организации.

— По-моему, ты свихнулся. В организации тебя ждет блестящее будущее. Когда-нибудь ты и сам сможешь войти в комитет.

— Нет, Ник.

— Делай, как знаешь, — сердито сказал Ник Ровито и повесил трубку.

Энгель собрал свое нижнее белье и отправился домой.

Глава 24

На двери висела записка, по обыкновению пришпиленная накладным ногтем и намалеванная огненно-красной помадой. Слова были едва различимы, и говорилось в записке приблизительно следующее: «Ты, крыса! С меня довольно! Возвращаюсь в Калифорнию! Прощай, подонок!!!!» Подписи опять не было, ну, да и нужды в ней тоже не было.

Энгель отодрал листок от двери, открыл ее и вошел в квартиру. На белом кожаном диване восседал Каллагэн в цивильной одежде.

— Разве вам не сообщили, что я чист! — спросил Энгель.

— Как будто тебя искупали в «брэндексе», — ответил Каллагэн, вставая. — Ты в любом случае был вне моей юрисдикции, поскольку отправлял ваше извращенное правосудие в Нью-Джерси.

— Можно сказать и так, — проговорил Энгель. — Хотя это была подставка.

— Как всегда.

— На этот раз так и было. Подумайте сами, не слишком ли все гладко и складно? И не слишком ли просто? Пусть я ничтожество, но я, по крайней мере, профессионал.

Каллагэн нахмурился.

— Это приходило мне в голову, — сказал он. — Но дареному коню зубы не смотрят. Будь у меня возможность прищучить тебя, Энгель, мне было бы все равно, подставка это или нет.

Энгель покачал головой.

— Нет, вы честный полицейский, вы бы так не поступили.

Каллагэн отвернулся и провел ладонью по лицу.

— Умник, да? — буркнул он.

— Я удалился от дел, — сообщил Энгель.

— Да уж конечно.

— Честно. Сегодня я ушел от Ника. Из-за подставки и еще по ряду причин. Он меня обманывал.

С минуту Каллагэн пытливо смотрел на него, потом проговорил:

— Знаешь что, мне на это наплевать. Я пришел, чтобы сказать тебе одну вещь, и мне безразлично, на кого ты работаешь.

— Говорите.

— Я слежу за тобой, Энгель. Если ты не дурак, то покинешь Нью-Йорк до тех пор, пока я не умру или не выйду в отставку, поскольку я твердо решил до тебя добраться. У меня есть свой маленький список избранных личностей, и я только что внес в него тебя.

— А как поживают остальные из списка?

— В большинстве своем они кончили на электрическом стуле. Некоторых из них я иногда навещаю в Синг-Синге. А ты, шпана, интересуешь меня только потому, что список все укорачивается, — Каллагэн взял с дивана видавшую виды шляпу. — Увидимся, Энгель.

— Ага, — ответил Энгель. — Конечно.

Каллагэн ушел, а Энгель налил себе выпить, чтобы успокоить нервы. После всего случившегося не хватало только ощущать затылком дыхание Каллагэна.

Зазвонил телефон. Подняв трубку, Энгель услышал:

— Алоиз, я тебе названиваю, названиваю, названиваю…

— Калифорния, — ответил Энгель.

— Вот что, прекращай-ка. Ни слова больше о Калифорнии. Я хочу знать, придешь ты завтра обедать или нет. Я всего лишь твоя мать, но…

— Калифорния, — повторил Энгель. — Прощай навек.

Он повесил трубку, пошел в спальню и под надсадные телефонные звонки уложил две дорожные сумки. Покончив с этим и дождавшись, пока телефон замолкнет, Энгель снял трубку и позвонил Роксане, чтобы узнать калифорнийский адрес Долли. Роксана сообщила ему требуемые сведения и добавила:

— Эл, мальчик, она так злилась на тебя. Ты, вроде, должен был позвонить.

— Ага, — ответил Энгель. — Я был немного занят. Но теперь все позади.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Реклама на сайте