«Тайна улицы Дезир»

Доминик Сильвен Тайна улицы Дезир

В детстве, чтобы быть личностью, нужно быть многоликим.

Эмиль Ажар

1

Ноябрь 2002 г.

«ПАРИЖ - ЭТО КРАСАВИЦА… КОТОРАЯ ВСЕМ НРАВИТСЯ…» - ну нет, ты мне совсем не нравишься… да замолчи же… дура… - «ВЗДЕРНУТЫЙ НОС, НАСМЕШЛИВЫЙ ВИД…» - как ты надоела со своим носом и волосами…

«ВСЕГДА СМЕШЛИ-ВЫ-Е ГЛА-ЗА!»

Жан-Люку понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями, которые словно растеклись по подушке. Он понял, что голос певицы доносится из радиобудильника. Было четыре часа утра.

Теперь Жан-Люк вспомнил, что сегодня воскресенье и надо идти туда, стиснув зубы и сжав кулаки, прямо сквозь стену. Он выключил радиобудильник. Конечно, Ной и Фарид пришли, чтобы подловить его. Они выбрали станцию, по которой передают старомодные песенки, и приглушили звук. Но если они хотели заставить его забыть свой страх, их попытка оказалась тщетной. У Жан-Люка заболел живот.

Он встал, пошел в ванную, побрызгал себе в лицо холодной водой и, посмотрев в зеркало, увидел в нем несколько поблекшего со вчерашнего дня бритоголового парня с каштановой бородкой. Он проглотил спазмолитик, оделся и спустился в кухню.

Ной и Фарид были там. Пили кофе с подобающим случаю выражением на лицах. Они смеялись про себя, это было видно сразу. Ной и Фарид, оба одетые в черное, черноволосые, выглядели бы сиамскими близнецами, если бы не глаза: у Фарида они были черными, а у Ноя - голубыми. В остальном же - настоящие сиамские близнецы. Средиземноморские. Они грызли сухарики.

- ВОТ ОН, ПАРИЖ! - пропел Фарид.

- Фот он, Павиш, - пробормотал Ной с набитым ртом. - Ты хорошо спал, мой Жан-Люк?

Фарид принялся за свой любимый конфитюр из черники. Легкая закуска перед тем, как потуже затянуть пояс на весь день: шел священный месяц Рамадан.

- Ты все время говоришь, что мы с Ноем слушаем только американский рэп, вот мы и решили доставить тебе удовольствие, - сказал он, взмахивая руками, на которых сверкали три дорогих перстня.

Фарид никогда не снимал их. Во время налетов он прятал их под перчатками. Они много значили для него. Но вот - что именно?

- Йоу, мэн! Доставлять удовольствие - наше любимое занятие, - подхватил Ной.

- Заметь, это ремикс песни Мистенгет, стоящая идея, по-моему, - добавил Фарид, сопровождая свои слова очередным изящным жестом, показывавшим, как свободно он себя чувствует.

Фарид гордился своими руками, но еще больше он мог гордиться своей внешностью. У него была смазливая физиономия беззаботного двадцатилетнего парня, для которого завтра просто не существует. Рядом с этой парочкой Жан-Люк чувствовал себя стариком. Стариком в двадцать шесть лет. Он вымученно улыбнулся.

Сиамские близнецы закончили трапезу, Жан-Люк влил в себя чашку кофе, после чего троица спустилась в гараж, чтобы взять автоматы Калашникова, дубинки и сумки. Они забрались в джип «мерседес». Как только перед «БМВ», припаркованной позади «мерседеса», открылась автоматическая дверь, сидевший за рулем Менахем нажал на газ. Юный Менахем был прекрасным водителем и всегда выручал их в нужный момент. Это он угнал в Аньере джип и «БМВ». Ной всячески опекал своего братишку. О том, чтобы разрешить ему стать членом боевой группы, и речи быть не могло. Все понимали: его дело - добывать машины и работать шофером.

Когда они проезжали через Сен-Дени, Ной включил радио. Вскоре диктор заговорил о ситуации в Палестине. Погибшие в результате взрыва, совершенного террористом-смертником, Шарон по одну сторону, Арафат по другую, и Рамалла в руинах. Фарид переключился на другую радиостанцию. Он всегда менял радиостанцию, телеканал, тему разговора или жизненное пространство, если дело доходило до вещей серьезных. К тому же Фарид не заглядывал в газеты. То же самое с американским рэпом. Фарид не любил французский рэп, потому что, слушая его, надо было разбирать слова и над чем-то задумываться. Что же до Ноя, единственное, чему он научился у рэпперов-янки, было восклицание «Йоу, мэн!», которое он вставлял кстати и некстати.

Жан-Люк принял еще одну таблетку спазмолитика. Ему требовалось говорить, чтобы отвлечься от сотрясавшей его изнутри дрожи, больше похожей на безумную пляску, а кроме того, его действительно интересовало все происходящее в голове Фарида Юниса. Вряд ли он был просто парнем, проматывающим деньги на шмотки и компакты. Фарид был закрытым, словно раковина. Словно раковина, скрывающая жемчужину. Жан-Люк подумал и спросил:

- Фарид, у тебя что, проблемы с реальностью?

- Никаких. Моя реальность - деньги.

- Йоу! И моя, - вмешался Ной.

- Вот видишь, Жан-Люк, хотя мой лучший друг грязный еврей, его реальность - тоже деньги.

- Ты мавр моей жизни, - сказал Ной, взъерошив Фариду волосы.

- Я не понимаю. Вы никогда не говорите об этом.

- Об этом и без нас болтают достаточно, - сказал Фарид.

- О да, - подтвердил Ной.

- Будь я на вашем месте, мне было бы очень не по себе. Братья, убивающие друг друга. Это вполне могли бы быть вы. Вы могли оказаться по разные стороны баррикад. Вам приходило это когда-нибудь в голову?

Сиамские близнецы надолго замолчали. Это было молчание удальцов, которых ничто не может поколебать. Джип въехал в Париж, и Ной взял курс на бульвар Нея. Менахем на «БМВ» следовал за ними вплотную.

- Этот кошмар набирает обороты, - продолжал Жан-Люк. - Люди решили биться до последнего за Землю Обетованную, но это было так давно, что никто уже и не помнит за чью. И из этого ада не видно выхода.

- Йоу, мэн! - воскликнул Ной. - Кошмар набирает обороты. О чем это ты?

- О жертвах, которые множатся на глазах. О напряжении, которое все нарастает. Вот о чем я говорю, Ной.

- Да, нас это действительно беспокоит, - сказал Фарид. - И я скажу тебе почему, Жан-Люк.

- Давай, слушаю тебя.

- По-моему, это вредит нашим делам. На всей планете царит самый настоящий бардак. И из-за этого террористы повсеместно наводят ужас, а люди боятся. Следовательно, везде люди голосуют за правых. И повсюду, особенно в Париже, откуда ни возьмись появляется множество шпиков, а нам становится все труднее работать. Вот о чем думаем мы с моим другом, грязным евреем. Мы поняли, что все взаимосвязано. А, Ной?

- Конечно, мэн, - ответил Ной, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

- Браво, Фарид! Ты вывел интересную связь между террористами, которые наводят ужас, и нами, налетчиками.

- Ты спрашивал, есть ли у меня проблемы с реальностью, я тебе ответил. Я смотрю реальности в лицо.

Жан-Люк решил отказаться от борьбы с легкомыслием сиамских близнецов. Сейчас он ясно сознавал, что завидует этому легкомыслию. Возможно, будь он евреем, или арабом, или наполовину тем, наполовину другим, сиамские близнецы и вправду были бы его друзьями; подобное товарищество, наверное, помогло бы ему побороть страх в момент прорыва сквозь стену. Но единственное, что он знал о себе: ему сделали обрезание. Перед тем как оставить Жан-Люка, его мать позаботилась о том, чтобы совершить над ним этот обряд. Поди узнай зачем.

Его усыновила семья, жившая в Нормандии, и он вырос в маленьком городке, где все мальчишки беспрекословно учили закон божий. Однажды он объяснил средиземноморским сиамским близнецам, что он почти такой же, как они, только это не сразу понятно. Однако его исчезнувшая крайняя плоть заинтересовала их не больше, чем разрушенная Рамалла.

Живот у него болел по-прежнему.

За окном автомобиля проплывали пустынные улицы Парижа. Даже проститутки из Восточной Европы ушли спать. Осень мало-помалу переходила в зиму. Желание поплавать по Средиземному морю с каждым днем терзало его все сильнее. Еще налет-другой, и он сможет купить двадцать пять метров, о которых мечтает. Или благоприятный случай сразу принесет ему миллион двести тысяч евро. Тогда он наймет брокера с Пальма-де-Майорки, чтобы тот помог ему заключить заветную сделку. Говорят, эти брокеры предпочитают наличные, которые потом оседают в банках Виргинских островов, где налоговые ставки сказочно низки, а суда меняют названия так же легко, как ветер направление.

Время от времени он будет слушать французские песни и вспоминать Париж, а иногда, может быть, и Нормандию. В конце концов, он стал штурманом именно благодаря тому, что провел детство в Нормандии. Жан-Люк часто задавался вопросом, почему Фарид никогда не говорит об Алжире, родине своих предков. Семья Юнис жила в квартале Сталинград, но Фарид там никогда не появлялся, потому что был в ссоре со стариком-отцом. Сестра Фарида тоже была в ссоре с папашей, кроме того, брат с сестрой поссорились и друг с другом. Гремучая смесь.

Они приближались к цели. Ной вел машину мимо церкви Сен-Филипп-дю-Руль. Жан-Люк прочитал транспарант на фронтоне: «Прииди к Нему; Иисус здесь, чтобы выслушать тебя». Здесь гораздо более уместным было бы что-нибудь двусмысленно-эротическое, вроде: «Иисус отдается тебе». Сейчас люди нуждались в чем-то подобном, потому что отчаянно боялись. Жан-Люк слышал по радио рассказ об одном исследовании. Оказывается, французы еще не самые большие трусы. Терроризм, безработица, угроза войны, разливающаяся в море нефть, смертельные вирусы, коровье бешенство, генетически модифицированная кукуруза, многочисленные секты, - душе есть от чего уйти в пятки. Определенно, единственное место, где можно чувствовать себя в безопасности, - это море, да и то если не натыкаться на пиратов. «Когда я разговариваю сам с собой, я меньше трушу», - говорил себе Жан-Люк. Они уже подъезжали, это было делом нескольких секунд…

На Елисейских полях народу было чуть больше, чем на бульварах, носящих имена маршалов. Стайка гуляк выходила из ночного кабачка. Тут и там несколько ненормальных, у которых никто не спрашивал, почему они километр за километром меряют шагами тротуар в это холодное утро, километр за километром меряли шагами тротуар. Немногочисленные машины с бешеной скоростью проносились по проспекту до площади Согласия и скрывались вдали. Неуловимый Париж…

Они приехали.

Фарид надел перчатки. Руки у него не дрожали. В нижнем этаже современного здания, возле надежной двери с электронным запором светилось огромное окно, сквозь которое были видны два кассира. И - вот невезение! - два клиента. Юноша и девушка с рюкзаками.

- Что понадобилось этим чертовым туристам в обменном пункте в пять утра? - проговорил Жан-Люк, натягивая маску.

- Как и нам, немного денежек, - ответил Фарид.

Ной подождал, пока все пристегнут ремни. Фарид протянул Ною его маску, прежде чем натянуть свою. Ной въехал на тротуар и нажал на газ.

- ПАРИЖ - ЭТО КРАСАВИЦА! - завопил он.

- КОТОРАЯ ВСЕМ НРАВИТСЯ! - хохоча, подхватил Фарид.

«Невероятно! Они развлекаются, как малолетки», - подумал Жан-Люк. Джип врезался в окно. Звук ломающегося льда. Огромные трещины. «Ну вот оно, сейчас», - сказал себе Жан-Люк с облегчением. Ной сдал назад. Газанул. Дыра в окне все расширялась, стекло трескалось и разлеталось на кусочки. Ни воя сирены, ни полицейского рядом. Ничего. Чудо, которое происходило вновь и вновь.

Троица выскочила из автомобиля. Фарид и Жан-Люк с автоматами за спиной заработали дубинками, расчищая проход, а Ной, забравшись на крышу джипа, их прикрывал. Девушка закричала.

Жан-Люк взял на мушку кассиров, а Фарид клиентов. Издававшая какие-то жалобные звуки девушка выглядела немного нелепо, как все путешественницы. Фарид ударил ее по лицу. Она упала на колени, из носа потекла кровь. Фарид приставил ей к виску «пушку». Ее друг, парализованный ужасом, был, казалось, близок к обмороку. Все это время кассиры стояли неподвижно с поднятыми вверх руками. Сила привычки. Жан-Люк вытащил из-под куртки мешки и бросил их на кассу. Фарид приказал кассиру, который был помоложе:

- Сложи все, что у тебя в кассе, в мешок. Быстро. Кассир выполнил приказание Фарида. Жан-Люк переводил автомат с туристов на второго кассира, по-прежнему стоявшего неподвижно. Деньги текли, текли. «Это самый удачный налет в моей жизни», - сказал себе Жан-Люк. Девушка застонала:

- Please, don't shoot, please… [Пожалуйста, не стреляйте, пожалуйста… (англ.)(Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, прим. перев.)

- Shut up [Заткнись! (англ.)]! - рявкнул Фарид.

Жан-Люк даже не подозревал, что Фарид говорит по-английски. Но в конце концов, все время слушая рэп, немудрено научиться.

Когда они выскочили из обменного пункта, их уже ждал Менахем за рулем «БМВ» с приоткрытыми дверями. Жан-Люк прыгнул на переднее сиденье, Фарид проскользнул назад и устроился рядом с Ноем. Менахем на бешеной скорости устремился к круглой площади Елисейских Полей и свернул на авеню Матиньон.

«Еще одно настоящее чудо», - подумал Жан-Люк. Навскидку в руках у них оказалось не меньше миллиона евро. Как минимум. Ной уже начал пересчитывать пачки купюр. Фарид улыбался в пространство.

Ради этого налета стоило наплевать на страх. Жан-Люк всегда чувствовал, что Фарид принесет удачу. Еще сидя в тюрьме, он довел до совершенства свое умение узнавать, что у людей в душе. Для этого нужно сосредоточить все свои мысли на том человеке, которого хочешь разгадать. В конце концов ты как будто впадаешь в транс и становишься ясновидящим. Выйдя из «Флери», Жан-Люк усиленно думал о Фариде. На фоне неба в оранжевых трещинах, неба, налитого гневом, он увидел черного ангела. Его огромные крылья, развевавшиеся подобно парусам, издавали тихий тревожный шелест.

Пока эта мощь сосредоточивалась только на деньгах, все было в порядке. Но не дай ей бог обернуться против кого-то. Фарид не остановится и перед убийством.

Путешественница-американка так и не поняла, с кем имеет дело. Может быть, потому, что была женщиной. Все мужчины инстинктивно чувствовали, что Фарида надо уважать, чтобы небо, налитое гневом, не раскололось надвое и не разверзлись хляби небесные.

- Парни, мы прихватили около полутора миллионов евро, - сказал Ной бесцветным голосом. - И маленький пакетик с долларами. И еще сколько-то иен.

Менахем осмелился слегка присвистнуть. Фарид не торопясь раскладывал банкноты по мешкам. Однако Жан-Люку казалось, что он что-то просчитывает в уме.

- Высади меня у Пассаж-дю-Дезир, [Узенькая крытая улочка (прим. ред.).] - сказал Фарид Менахему, закрывая мешок. - Я вернусь в Сен-Дени на метро.

- Что ты делаешь, Фарид? - поинтересовался Жан-Люк.

- Беру свою долю.

- Мэн, да ты спятил: таскаться по Парижу с такими деньжищами! - воскликнул Ной.

Жан-Люк попытался прочитать мысли Фарида, но тот отвел взгляд.

- Для сестренки?

- Нет, это не для Хадиджи. Для Ванессы.

- Для подруги твоей сестры?

- Точно. Я собираюсь отдать свою долю ей.

- Что?

- Ты меня прекрасно слышал.

- Зачем отдавать все деньги этой девчонке? Она даже не из твоей семьи.

- Жан-Люк, кто тебе сказал, что Ванесса не из моей семьи?

Голос Фарида не был суровым, но сейчас он пристально смотрел Жан-Люку в глаза. «Крылья ангела зашелестели», - сказал себе Жан-Люк. Он заговорил, тщательно взвешивая слова:

- Я спросил просто из любопытства. И потом, может быть, стоит сейчас подумать о будущем, раз нам так удался этот налет…

- Со своей долей я делаю то, что хочу.

- Я никогда не утверждал обратного. Мы делаем все, что хотим. И хорошо, что мы можем себе это позволить. Но все-таки не торопись, подумай.

Менахем остановил «БМВ» на улице Фобур-Сен-Дени. Не ответив, Фарид вышел из машины и под проливным дождем направился к Пассаж-дю-Дезир. Они некоторое время ехали в молчании, прежде чем Жан-Люк возобновил разговор с помощью нескольких ничего не значащих фраз. Он хорошо изучил Ноя и знал, что тот в конце концов разговорится, тем более что Фарида не было рядом. Чтобы проникнуть в душу Ноя, Жан-Люку не требовалось даже входить в транс. Результат того не стоил. Ну что там можно было увидеть? Прислужника ангела, рыбу-прилипалу акулы или - подумать только! - ласку, питающуюся объедками шакала. При этом Ной обладал какой-то привлекательностью, непонятной Жан-Люку.

Они с Жан-Люком познакомились в тюрьме, и Ной был весьма доволен, что нашел такого сильного защитника от чокнутых и «голубых». Но выйдя из тюрьмы, Ной встретился с Фаридом, и его дружеские чувства к Жан-Люку несколько ослабли. Однако Жан-Люк не жаловался. Фарид и Ной вместе с ним составляли боевую группу, и только им было известно о его укрытии, которым не стоило пренебрегать. Сами сиамские близнецы обитали в таком месте, где околачивалось слишком много спекулянтов и шпиков. Кроме того, Жан-Люк всегда говорил себе, что Фарида можно приручить. Но только если хорошо его понять. Изучить до мельчайших деталей.

- Скажи мне, ты понимаешь, зачем парень дает деньги девушке, которая ждет от него большего?

- Он пытается доказать ей, что он ее уважает, - ответил Ной.

- По-моему, это уважение обходится ему дороговато.

Менахем хихикнул.

- Йоу! Менахем, ты здесь для того, чтобы вести машину. В остальное не вмешивайся! - прикрикнул Ной и, обращаясь к Жан-Люку, пояснил: - Фарид дает все, тем самым показывая, что он не какой-то паршивый бухгалтер. У него все по высшему разряду. И это так, не сомневайся, мэн. И если он хочет вернуть Ванессу, то он выбрал для этого не худший способ.

- Зачем ему умасливать эту девицу? С такой физиономией, как у него! Если бы дело касалось тебя или меня, я бы еще понял, но Фариду-то это на фига?

- Фарид не довольствуется малым.

- Она так красива?

- Не знаю, мэн.

- Не знаешь? Ты, его лучший друг?

- Нет.

- Да ладно тебе, Ной!

- Жизнью клянусь, я никогда не видел его женщину!

- И он не боится, что ты его о ней спросишь!

- Фарид, он как Менахем, он мой брат, я ему рассказываю все, и он мне рассказывает все, но о Ванессе он со мной не говорит. И я уважаю его молчание. Я все понимаю. Если когда-нибудь Фарид заговорит со мной о ней, я его выслушаю. Однако сейчас я держу язык за зубами.

Он мой брат. Прямо перед ними на фоне скорее свинцово-серого, чем по-ночному черного неба, стояли фиолетовые тучи. Париж просыпался медленно, и складывалось впечатление, что он болен. Дождь уже прекратился, но передышка не обещала быть долгой, казалось, он вот-вот пойдет вновь. Было холодно, и жалкие попытки бабьего лета продержаться еще хоть немного успеха не приносили. Менахем легко вел машину, мокрые от дождя тротуары блестели, на улицах не было ни прохожих, ни шпиков, и скоро они будут в Сен-Дени.

Мой брат.

Жан-Люк признавал, что хорошо понимать Фарида ему недостаточно. По правде говоря, ему всегда хотелось, чтобы Фарид им заинтересовался. Чтобы Фарид называл его «мой брат» с этим, иногда проскальзывающим в его речи, акцентом. Акцентом, служившим единственным напоминанием о той стране, с которой Фарид явно не хотел иметь ничего общего. Мой брат. Мой обрезанный нормандец. Йоу! Мэн!

2

Возрождение - дело добровольное. Именно эту истину ощутили сегодня опытные руки Ингрид Дизель, прикоснувшись к телу Максима Дюшана. Она так часто мечтала об этой минуте. Перед тем как наяву увидеть это тело, она рисовала его в своем воображении: крупное, но прекрасно сложенное, мощный торс, совершенные очертания плеч и бицепсов, идеальной формы ягодицы, красивые ноги, изящные ступни, - и она не ошиблась. Однако она даже не предполагала, что на этом теле могут быть следы ран. How could you imagine the kiss of death? [Как можно представить себе поцелуй смерти? (англ.)] На обнаженной спине Максима и его правом боку еще оставались припухлости от швов, говорившие о том, что смерть когда-то основательно вцепилась в него.

Спокойным голосом Максим начал свой рассказ-воспоминание о 28 февраля 1991 года. Это был предпоследний день войны в Персидском заливе. И последний день его карьеры фоторепортера. Ингрид, конечно, хотелось знать все подробности, но Максим не торопился. Он лежал расслабившись, закрыв глаза и спокойно дыша, как будто прислушиваясь к шуму дождя, который долго медлил, но наконец решил-таки пролиться. Было слышно, как его струи стекают по стеклянной двери студии, а капли барабанят по тротуару. «Как у меня хорошо, - думала Ингрид, - на улице льет дождь, а сюда просачивается только его аромат да запах опавших листьев». Да, замечательно. Разница между нами лишь в том, что Максим думает по-французски, а я по-английски, но сейчас наши мысли вдруг потекли в унисон. We are safe at home even if the fragrance of rain plays with our minds… [Дома мы в безопасности, даже когда аромат дождя играет с нашими душами (англ.).]

- Ну, повернись, Максим.

Он повиновался, открыл глаза неопределенного зеленовато-голубого оттенка и улыбнулся ей. Можно бесконечно говорить об этом лице - то смущенном, то удивленном, то смеющемся, то задумчивом, а порой и упрямом. Это волнующее, немного изуродованное лицо и мощную шею обрамляли очень короткие волосы с уже намечавшейся лысиной. Встретившись с ним в первый раз, Ингрид представила его себе моряком, маленьким рулевым, который направлял свой корабль в каждую из четырех сторон света, не пропустив ни одной, и повидал все, что можно. Он побывал во всяких переделках, накопил богатый опыт, а мир оставил свой отпечаток на его лице, между лбом и подбородком. Она была недалека от истины. Когда что-то не ладилось с торговыми или рыбацкими судами, в дело вступали авианосцы.

- Ты знаешь, Ингрид, они солгали.

- В смысле?

- Это не была «чистая» операция. В ней не было ничего хирургического. Это была просто гадость. Кровь, куски мяса, крики и слезы. А я - я все это фотографировал.

- До двадцать восьмого февраля.

- Точно. Но в тот день я покончил со всем этим вовсе не потому, что был ранен.

- Нет? Почему же тогда?

- Я фотографировал конвой на автодороге, когда его обстреляли. Мы были в машине прессы. Шофера убило на месте. Мне в спину попали осколки. Джимми, мой коллега из «Ньюсуик», отделался несколькими царапинами, и я уверен, что всю оставшуюся жизнь он будет спрашивать себя, почему ему так повезло. Нас эвакуировали оттуда. Я до сих пор помню, как лежал в том вертолете, не в состоянии двинуться, со спиной, покрытой корпией. Напротив меня сидел еще один раненый - двадцатилетний морской пехотинец - и плакал навзрыд. Там был и его лучший друг. Мертвый, засунутый в полиэтиленовый мешок. В его блиндаж случайно попала американская ракета. Между ними лежал еще один солдат, все лицо которого закрывала окровавленная повязка. А меня преследовала мысль о том, что из этого выйдет кадр, который сам я «щелкнуть» не могу и который сделает за меня Джимми. Может быть, так действовали обезболивающие, от которых я будто плавал в тумане. Может быть.

- Но это было не так.

- Нет. Позже я хладнокровно проанализировал ситуацию и сказал себе, что нужно остановиться, пока я не стал совершенно бесчувственным. Или не сошел с ума. Многие мои коллеги удивились, узнав, что я оставил профессию. Джимми получил за ту фотографию премию «Уорлд пресс», и я очень за него порадовался.

Ингрид массировала руки Максима. Она чувствовала, что ему хорошо, но при этом он совсем чуть-чуть напрягся. Они перестали вместе слушать шум дождя, и это говорило о многом. Когда она решила, что чары разрушились, Максим заговорил вновь:

- Я и не представлял, что балинезийский массаж такой.

- Какой?

- Такой жесткий. Временами он причиняет боль, а временами - доставляет удовольствие.

- Если массировать мягко, от этого не будет никакого толку.

- Да я и не жалуюсь. Продолжай!

Ингрид Дизель не гналась за клиентами. Будучи профессиональной массажисткой, она тем не менее не рассказывала об этом всем и каждому. Ее скромная квартира располагалась на Пассаж-дю-Дезир в Десятом округе, и у дверей не было никакой таблички, сообщающей о роде занятий обитательницы. Ингрид хватало того, что молва о ней передавалась из уст в уста, и она оставляла за собой право выбирать клиентов. Ими становились только симпатичные люди с хорошей кожей. И Максим не был исключением. Просто Ингрид хотелось бы, чтобы эта симпатия видоизменилась. Чтобы она росла и расцветала в их сердцах до тех пор, пока им не останется только одно - упасть в объятия друг друга. Но не получилось. Ей не удалось найти путь к сердцу маленького рулевого.

В жизни Максима была путеводная звезда. Воплощенная женственность, хорошо сложенная, с длинными волосами и маленькой круглой попкой, Хадиджа Юнис умела заставить желать себя с искусством, изобретенным, по-видимому, француженками.

Француженки. Они рассуждали о равенстве полов, если это им почему-либо требовалось, однако в случае необходимости немедленно пускали в ход свои чары. В такие минуты у них менялся даже голос. Он звучал тихо и нежно, и они знали, в какой момент следует замолчать, дабы мужчина пребывал в уверенности, что он искусно ведет не только корабль, но и разговор. Тогда появлялось впечатление, что История повернула свой ход вспять, и казалось, что феминистки никогда не сжигали своих корсетов, требуя свободы для женщин. Что человечество стало жертвой массовой галлюцинации и что грозные воительницы за права женщин - всего лишь клуб очаровательных дам, собравшихся за чашкой чая обменяться рецептами лимонного торта.

Девушки вроде Хадиджи были парижанками. Они носили бюстгальтеры на косточках, а мужчины бросались придержать им дверь, чтобы они не разбили об нее свои очаровательные личики, спешили зажечь им сигарету, купить цветы, осыпать их комплиментами, которые они принимали, невинно хлопая фальшивыми ресницами. Все это напоминало балинезийский массаж. Может причинить боль, но пока доставляет удовольствие.

Ингрид подумала о собственной внешности. О своих генах, русских с материнской стороны и ирландских с отцовской; дитя, в котором они соединились, появилось на свет в Бруклине в 1972 году. Наилучшее определение для такой внешности - «за пределами нормы». Ингрид была высокой (на несколько сантиметров выше Максима), мускулистой, без капли жира, с очень светлыми стрижеными волосами, ослепительно белой кожей, голубыми миндалевидными глазами, пухлыми губами, крепкими зубами и длинной шеей; а дополняла работу матушки-природы впечатляющая татуировка на спине, захватывавшая оба плеча и часть правой ягодицы. В ней не было ничего похожего на поцелуй смерти. Всего лишь женщина, склонившаяся над прудом, окруженном ирисами, в котором резвились карпы.

Татуировка впечатляла в эстетическом плане, ибо это была настоящая «бонжи», сделанная японским мастером Камакуры, но не в плане эротическом. По крайней мере, она не впечатлила бы Максима Дюшана. Ингрид была в этом так уверена, что, не задумываясь, дала бы на отсечение свою руку с коротко остриженными ногтями, руку, столь отличную от лапок Хадиджи с ухоженными ногтями, украшенных позолоченными перстнями, которые, однако, не мешали ей работать официанткой в «Дневных и ночных красавицах», ресторане на Пассаж-Бради. Вторая жизнь Максима Дюшана. Ингрид уже все знала о его выздоровлении, которое проходило в Керси, рядом с семьей. О возвращении к источникам, давшим ему новый импульс. Максим снова встретился со своей бабушкой, которая держала единственную таверну в деревне, в нескольких километрах от Кастельсаррасена. Он стал, как и в детстве, часами помогать ей на кухне. Вновь обрел старые навыки и воскрес для новой жизни. И воскресение оказалось чистым и ясным, как крахмальная скатерть и поварская шапочка.

Ингрид задала новый вопрос. Он был из другой оперы, но от этого не становился менее интересным. Сегодня утром Максим был в хорошем настроении, и надо было этим пользоваться.

- Ты когда-нибудь был женат?

Как она и ожидала, он широко открыл свои переменчивые глаза и с удивлением посмотрел на нее.

- Извини за бестактность. Но в Америке это обычное дело. Незнакомые люди садятся в автобус и через пять минут начинают обсуждать подробности своих браков, разводов, болезней… Но это ни к чему не обязывает. А кроме того, мы ведь с тобой уже не чужие, и…

- Это вовсе не секрет. Да, я был женат. Однажды.

- Значит, сейчас ты разведен?

- Я вдовец. Ринко умерла.

- Ринко?

- Она была японкой. Мы встретились во время войны за Мальвинские острова. Она приехала в Буэнос-Айрес, чтобы изучать материалы для сценария.

- Она была режиссером?

- Нет, художницей манга.

Через минуту, ничего не поделаешь, балинезийский массаж подошел к концу. Ингрид объявила Максиму об окончании сеанса. В знак благодарности он по-братски похлопал ее по плечу, оделся и взял свою спортивную сумку. Отказался от предложенного кофе. Ему нужно было вернуться в «Красавиц», чтобы помочь Хлое и Хадидже принимать посетителей. Максим целомудренно расцеловал ее в обе щеки, и Ингрид увидела, как он открывает зонт, готовясь выйти на Пассаж-дю-Дезир под потоки воды, низвергавшиеся с небес. Он повернулся к ней, понял, что не удовлетворил ее любопытство, и, повысив голос, потому что дождь неистово барабанил по черной материи, сказал:

- Ринко убили.

- What?! [Что?! (англ.)]

- Она впустила его в свою студию на улице Де-Гар. Она служила нам квартирой. Его не поймали. Это было двенадцать лет назад.

- I'm so sorry, man! So dumb sometimes… [Извини, старина! Я бываю такой черствой… (англ.)]

- Перестань, Ингрид. Это тоже не было секретом. Я вожу с собой прах Ринко. Однажды Хадиджа спросила меня, что это такое. И я ей объяснил.

Ингрид очень хотелось продолжить разговор. Спросить, проявила ли Хадиджа сочувствие. Ингрид очень хотелось знать, сумела ли Хадиджа хоть на пару секунд забыть о своей внешности, забота о которой занимала у нее все время между кастингами и прослушиваниями, взять лицо Максима в ладони и сказать ему, насколько… «Именно это я хочу сделать сейчас, сию минуту, - подумала Ингрид, - и не могу. Я могу массировать все тело Максима Дюшана, от корней волос до кончиков пальцев на ногах, но я не могу взять его лицо в ладони, коснуться губами его губ и поцеловать его. Черт!»

Ингрид удовольствовалась тем, что махнула Максиму в ответ. Она смотрела, как он удаляется в направлении улицы Фобур-Сен-Дени и Пассаж-Бради. На расстоянии двух шагов отсюда. А по сути - на расстоянии многих световых лет. Она хотела откровений - она их получила.

Ингрид приготовила себе кофе, включила музыку и устроилась на розовом канапе в приемной. Максим был ее единственным утренним клиентом. Она немного послушала «The Future Sound of London», [Будущее звучание Лондона (англ.).] передачу о потрясающем техно, которое так хорошо гармонировало со звуком дождя и с меланхолией, вдруг накрывшей ее с головой. Однако, выпив кофе, она энергично поднялась и уселась за компьютер. Она решила написать о своем разговоре с Максимом Стиву. Никто не мог поднять моральный дух лучше, чем Стив. Он был одарен способностью сопереживать и умел дать собеседнику почувствовать, что тот в мире не один со своими маленькими проблемами. После 11 сентября Ингрид испытывала постоянную внутреннюю тревогу, и только переписка с другом из Майами помогала ей держать удар.

Прошло уже два года с тех пор, как Ингрид приехала во Францию. Эта американская искательница приключений, учившаяся балинезийскому массажу на Бали, тайскому - в Бангкоке, технике «шиацу» - в Токио и имевшая знакомых повсюду: от Сиднея до Соло, от Кох-Самуи до Гонконга, от Луанг-Прабанга до Манилы и от Ванкувера до Нью-Йорка, - решила обосноваться в Париже. В городе, где у нее были лишь знакомые вместо друзей и лишь надежды вместо любви. Ее товарищей судьба разбросала по свету, и она общалась с ними по электронной почте, практически не давая своему компьютеру отдыха.

Париж… Он слишком красив, чтобы досконально изучить его за месяц. В этом городе сладость жизни - не просто банальная фраза, что бы ни говорили местные жители, потрясающие скупердяи и ворчуны, в большинстве своем неспособные оценить выпавшее им счастье жить в одном из прекраснейших городов планеты.

Случаю было угодно, чтобы она поселилась на Пассаж-дю-Дезир. Стив счел это замечательным. Радость омрачало лишь то, что в том же доме жила Хадиджа. Ирония судьбы. «Над тобой живет другая, соперница, которая ходит у тебя по голове и топчет твое сердце. Это извращение», - писал Стив. Он часто произносил и писал слова типа «извращенный» и «извращение», но это не имело значения. Стив был умным и интересным юношей.

Хадиджа жила вместе со своими подругами - Хлоей и Ванессой. Толстушка Хлоя была второй официанткой у Максима. Ванесса, блондинка со всегда серьезным лицом, работала в приюте для беспризорных детей. Ингрид предпочла бы быть единственной знакомой Максима, живущей на Пассаж-дю-Дезир. [Дезир (d #233;sir) по-французски означает «желание».] Прелестная метафора. Одновременно поэтическая и ясная. Но… метафоры принадлежат нам не больше чем все остальное.

Отправив письмо Стиву, Ингрид пошла гулять по Парижу. Прогулки всегда околдовывали ее. Она могла ходить часами, даже под дождем и в холод, который с каждым днем все прочнее воцарялся в Париже. Сейчас мокрый асфальт тротуаров почти все время был серо-черным и мрачно поблескивал мелкими вкраплениями кварца. А в кварталах, прилегавших к паркам и обсаженным деревьями аллеям, антрацит улиц тысячей золотых пятен обрамляли опавшие листья. Больше всего Ингрид нравилась мягкая геометрия кленовых листьев, то, как гармонично они рассыпались, словно подвластные теории хаоса, прекрасному организованному беспорядку. А сердитое небо порой одним махом разрывало все свои свинцовые тучи и открывало голубой просвет. Фасады домов сразу становились из серых светлыми, и город, освобожденный от большей части своих жителей, в это время года предпочитавших автомобиль пешим прогулкам, пел от радости.

Париж знал цену воскресеньям.

3

Чье-то тело на ней. Чьи-то руки на ее горле. Ни единого шанса. Слишком много силы. В ней заговорил зверь. Зверь, потный от страха. «Никогда не думала, что я так хочу жить! Если бы я знала, что я хочу…»

Ее голова была повернута к этажерке.

Там была эта книга.

Она видела только эту книгу.

Ганс Кристиан Андерсен… я часами слушала… мама мне расска…

Минутное озарение и последняя фраза сказки, пришедшая из детства.

И никто не знал, какие чудеса она видела,…среди какой красоты они…вместе с бабушкой встретили…

Хлоя Гардель и Хадиджа Юнис вернулись в свою квартиру на Пассаж-дю-Дезир около четырех. Обычно Хадиджа задерживалась у Максима после работы, особенно по воскресеньям. Но на этот раз у нее был назначен кастинг, который она не хотела пропускать. Она собиралась привести себя в порядок и пойти попытать счастья. Войдя в квартиру, Хадиджа сразу отправилась в душ, поэтому тело нашла Хлоя. Она уже приготовилась уйти к себе и поиграть наконец на виолончели, когда заметила, что дверь комнаты Ванессы приоткрыта.

Девушка, одетая в пижаму, лежала вытянувшись на своей кровати. Хлоя решила, что ее подруга грезит, спит с открытыми глазами, повернув голову к этажеркам, заваленным книгами и мягкими игрушками. Хлоя подошла поближе и, увидев застывший взгляд Ванессы, почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Она заметила красные следы на очень белой шее и лишь тогда осознала, что ее носки совершенно промокли. Она стояла в луже крови. Мысль о том, что убийца может все еще находиться в квартире, просто не пришла ей в голову. Ее мозг перестал фиксировать время, желудок превратился в горячий вулкан, ее начало рвать.

Краем левого глаза она заметила какой-то непривычный большой предмет, и это наконец вернуло ее к реальности. Она повернула голову и на желтом кресле увидела большой серый мешок с застежкой-молнией.

А между тем Хадиджа, успевшая надеть полиэтиленовую шапочку и пеньюар, пыталась понять, почему в ее ванне в сугробе пены лежит пылесос. И тут она увидела, как Хлоя Гардель открывает дверь ванной. Бледная и ошарашенная, она держала в руках открытый мешок с пачками банкнот, которые переливались через край, словно бесконечная волна. Несмотря на странный вид подруги, Хадиджа не могла сдержать улыбки. Она никогда в жизни не видела столько денег.

4

Лейтенант Жером Бартельми люто ненавидел своего нового начальника, комиссара Жан-Паскаля Груссе. В этом человеке его раздражало все, вплоть до имени. Он всегда находил двойные имена несуразными, особенно, если в начале шел Жан. Первое всегда портило второе, и наоборот. Официально коллеги назначали комиссара на заседании офицеров полиции, но большинство пошло туда только из угодливости. Ужасно боявшийся любых нововведений Груссе обладал тщательно ухоженной густой бородой, седой шевелюрой ровно той длины, которая предписывалась инструкцией, трубкой и невыветривающимся запахом табака. Он решительно засовывал трубку в рот, когда не мог найти достаточно веских аргументов.

Сейчас Садовый Гном во второй раз вытягивал все подробности случившегося у хорошенькой арабской девушки, которая позвонила им, а потом открыла дверь. Девушка вовсе не выглядела глупой, однако Груссе разговаривал с ней, как с круглой дурой.

- Вы принимаете клиентов в ресторане, обслуживаете их, возвращаетесь домой. Вы сразу идете в душ. Даже не побеспокоившись о том, где находится ваша подруга. Объясните мне еще раз, почему.

- У меня был кастинг.

- Где?

- В М-6.

- В конце концов, вы официантка или актриса?

Хадиджа Юнис разговаривала с Садовым Гномом всего двадцать минут, но ей уже все было ясно. Теперь она отвечала кратко и односложно, а ее подруга, совершенно оглушенная, в носках, запачканных кровью, сидела на кухонной табуретке и, наверное, в сорок второй раз дрожащим пальцем рисовала на клеенке завитушки. Эта девушка нуждалась в срочной психиатрической помощи, но Садовый Гном решил взять ее соседку измором. Неудивительно, ведь она была настоящей красоткой. А уверенные в себе молодые красавицы всегда привлекали Груссе. В этом чувстве не было ни капли сексуальности, скорее нервозность.

- А ваша подруга тоже артистка? Музыкантша?

- Студентка консерватории. И официантка. В «Красавицах».

- Как вы?

- Как я.

- И в то время, когда убивали вашу подругу, она была в ресторане в трехстах метрах отсюда и обслуживала клиентов, как вы?

- Как я.

- И ни одна из вас оттуда не отлучалась?

- Я вам в третий раз повторяю: нет! Никто не отлучался, чтобы убить Ванессу. И мы вдвоем ее не убивали. Вы ведь об этом думаете? Или я ошибаюсь?

- Не смейте отвечать вопросом на вопрос! Со мной это не пройдет!

Вконец рассерженный Жером Бартельми отправился к своим коллегам из судмедэкспертизы. Те работали молча, как это бывало всегда, когда жертва оказывалась очень молодой, но на сей раз молчание было еще более тяжелым, чем обычно.

Ей не было и двадцати. Ей должно было исполниться двадцать в феврале. Она лежала на спине, ее длинные волосы светлым нимбом разметались по подушке, а чистые полукружия ресниц, ясные миндалевидные глаза, фарфоровое личико создавали иллюзию того, что она просто отдыхает. Но у нее не было ног. Фотограф, вынужденный выделывать сложные кульбиты в тесной спальне, снимал тело с разных сторон. Вспышка озаряла комнату через равные промежутки времени. Филипп Дамьен терпеливо ждал, пока фотограф закончит работу.

Следы на шее говорили о том, что ее задушили, однако, в отличие от других случаев удушения, с которыми сталкивался Бартельми, лицо девушки сохраняло прежнее выражение. Никакого лицевого кровоизлияния, ни следа цианоза или кровавых подтеков. Ванесса Ринже оставалась такой же красивой, как и при жизни.

- Лицо совсем не пострадало, - сказал он Дамьену.

- Да, смерть наступила быстро. Непрерывного сдавливания пальцами сонной артерии в течение пятнадцати-тридцати секунд бывает достаточно.

Удушение руками скорее вызывает остановку сердца, чем веревка. Так что сдавливание артерии пальцами быстрее достигает цели. А эти царапины на шее - следы ее попыток освободиться.

- Значит, ее убийца был силачом.

- Во всяком случае, сильнее, чем она.

- И он отрезал ей ноги уже после того, как убил.

- Точно. Сразу видно, что он изуродовал ее мощным инструментом.

- Типа пилы?

- Скорее сечкой для рубки мяса. Раны чистые, и он даже позаимствовал на кухне разделочную доску. Вон она. А сечку он унес вместе с ногами.

- Это не сексуальное насилие.

- Хладнокровное, чисто исполненное преступление.

- Продуманное.

- До мельчайших деталей, Жером. Ты видел утопленный в ванне пылесос?

- Видел.

- По-моему, я здесь найду не много следов ДНК, что в комнате, что в фильтре пылесоса.

- Думаю, ты не ошибаешься.

- Если только это не серийный убийца…

Тут слова техника прервал громкий крик. Это Хадиджа Юнис орала на Гнома. Бартельми и Дамьен обменялись усталыми улыбками.

- Я никогда не думал, что буду так скучать по нашей начальнице, - сказал Бартельми. - Этого человека мне просто не вынести.

Дамьен сочувственно пожал плечами и пробормотал:

- Он вряд ли надолго здесь задержится. А пока - мужайся, старина, особенно если это серийный убийца.

Хадиджа Юнис стояла на коленях около своей подруги. Маленькая толстушка с блуждающим взглядом, прижавшись спиной к стене, отчаянно брыкалась и ловила ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Казалось, она хотела пройти сквозь стену. Садовый Гном, вынув свою историческую трубку, чтобы придать себе значительности, ошеломленно смотрел на девушек.

- Говорю вам, надо позвать ее психиатра! Он живет рядом, на улице Фобур-Сен-Дени, доктор Антуан Леже. Неужели это так сложно, черт вас побери?!

- Следите за выражениями, мадемуазель.

- Но вы же видите, что у нее нервный срыв! Хотела бы я посмотреть на вас в такой ситуации.

- Полиция не позволяет себе такой роскоши, как маленькие срывы, мадемуазель. А ведь нам приходится видеть и слышать такое! Кроме того, меня интересует, почему у вашей подруги срыв и почему вы так агрессивно настроены. Вы что-то скрываете, и, поверьте мне, вы должны об этом рассказать!

«Караул!» - воскликнул про себя Жером Бартельми и решил самостоятельно порыться в домашней аптечке. Когда он вернулся в кухню, дело не сдвинулось с мертвой точки ни на йоту. Толстушка Хлоя тяжело всхлипывала, а смуглая Хадиджа пыталась дать отпор Гному, одновременно обнимая свою подругу, словно Дева Мария, ласкающая слишком пухлого Иисуса. Бартельми положил на стол упаковку «лексомила» и незаметно указал на лекарство Хадидже.

- В таком состоянии она вам ничего не скажет. И я тоже, черт возьми!

- Но мне некуда торопиться. Табаку хватит на весь день. А больше мне ничего не надо.

- Вы серьезно, или мне снится кошмар?

«Проклятие! А все из-за тебя, Лола Жост! Почему же ты ушла, дорогая начальница? Почему?»

- Бартельми!

- Патрон?

- Допросите соседей и возьмите с собой Вернье. Этому парню нужно поработать на месте.

Бартельми не стал дожидаться, пока начальник передумает. Он ухватил новичка, велел ему нацепить униформу и допросить, в соответствии с приказом комиссара, всех жителей дома. Потом он отправился на поиски Антуана Леже, психиатра, улица Фобур-Сен-Дени. В двух шагах отсюда. Несложно. Если бы не воскресенье.

По пути он представлял себе, как выглядит этот Антуан. Собирая свидетельские показания разных людей, он разработал собственную маленькую теорию имен: если люди нередко бывают похожи на своих собак, то точно же так они соответствуют своим именам. В отношении некоторых его теория подтверждалась чаще, особенно в отношении Антуанов. Чаще всего Антуаны оказывались кудрявыми блондинами с несколько наивным выражением лица, благодаря которому они выглядят молодыми даже в преклонном возрасте.

Лейтенант Бартельми быстро нашел медную табличку с нужным ему именем. Психиатр был еще и психоаналитиком.

Бартельми поднялся на второй этаж и понял, что его теория верна: у доктора были светлые волосы, а в красивом лице отчетливо просматривалось что-то детское. Интерьер квартиры, служившей, видимо, и приемной, выдержан в спокойных, нераздражающих тонах - бежевом и голубом, призванных успокаивающе действовать на пациентов. Да-да, это наверняка так.

- Чем могу быть полезен? - спросил доктор Леже красивым строгим голосом.

- Доктор, срочно требуется помощь. Одной из ваших пациенток. Хлое Гардель. У нее нервный срыв. Ей очень плохо. Ее соседка, Ванесса…

- Ванесса Ринже?

- Ее убили.

Легкое беспокойство в голубых глазах, гораздо более ярких, чем отделка комнаты. Легкое беспокойство - и больше ничего; этого врача нервным срывом явно не удивишь.

- А вы…

- Лейтенант Жером Бартельми, комиссариат десятого округа.

Психиатр покачал головой и прищурился, как будто слова офицера вызвали у него воспоминание о чем-то давно ушедшем.

- Итак, доктор, заканчивайте то, что сейчас делаете, только побыстрей, а то, неровен час, мой шеф заберет бедняжку в участок.

Он уже собрался уходить, когда увидел далматина. Прекрасное животное с большими черными глазами. На первый взгляд, пес не походил на своего хозяина. И все же. Он рассматривал посетителя, не издавая ни звука и не нервничая. А ведь он вполне мог позволить себе тявкнуть, поворчать, обнюхать подметки, покрутиться вокруг ног.

- Мы идем, - сказал Леже.

- Мы?

- Да, Зигмунд и я. Мой пес не любит оставаться дома один.

- Как хотите, но вам придется оставить его на лестничной площадке. В квартире море крови. И остатки ДНК. Вы понимаете?

- Да, я в курсе, лейтенант.

Выйдя из дома, Жером Бартельми заколебался: вернуться через Пассаж-дю-Дезир или позволить ногам привести его на улицу Эшикье. Именно оттуда, из дома номер тридцать два, Лола Жост изливала на мир свое презрение. Поскольку именно это - презрение - и нужно, чтобы покинуть сплоченную команду, отряд, попадавший в самые разные переделки, но умевший посмеяться, если все заканчивалось хорошо. Ты не имеешь права отгораживаться от мира, сваливая дурное и хорошее, грязь и радость в одну кучу. Особенно если ты была начальницей, которую никто не смел оскорбить кличкой вроде «толстуха», или «злюка», или «сука», или «старуха», или «толстая сука», хотя порой каждому из подчиненных этого очень хотелось. Было за что. Лола Жост была непростой женщиной, Лола Жост обладала скверным характером, Лола Жост не имела модельной внешности.

Незаметно ноги его повернули на юг, по направлению к бледному солнцу, которое силилось прорвать завесу серых туч, но напоминало лишь тусклую лампочку за бумажной ширмой. Погруженный в свои мысли, лейтенант Бартельми прошел улицу Энгьен. Если память ему не изменяет, начальница жила на следующей улице. Тут он замедлил шаги. А что, если она просто выставит его вон, сопроводив свои действия вместо приветствия хорошим ругательством? А что, если, стоя на коврике для вытирания ног, он вынужден будет как дурак звонить и звонить в дверь до умопомрачения? А что, если она уехала из Парижа и греет свои старые кости в каком-нибудь милом местечке, не таком сыром и не таком густонаселенном, она ведь теперь не любит людей… Да нет… ничего подобного. Лола Жост не раз повторяла всякому, кто был готов ее слушать, что она терпеть не может бесполезных перемещений в пространстве и всех этих вылазок, возможности для которых представляются во время коротких и длинных выходных, отпусков, субботних отгулов и праздничных дней. За одним исключением: начальница ездила в Сингапур, чтобы проведать своего сына и внучек. Но это делалось ради семьи, а отнюдь не ради экзотики. Нет, она никогда даже не говорила об этом отпуске, проведенном на экваторе. А расспрашивать ее было бесполезно.

«Она с нами справлялась, да-да, со всеми. А что касается перемещений в пространстве, то она совершила его, когда вынесла свое тело из маленького кабинета, чтобы никогда больше туда не возвращаться», - думал Жером Бартельми, поднимаясь по лестнице и не обращая внимания ни на лифт, ни на консьержа. Не так уж глупа была его начальница: она жила на втором этаже.

Рядом с ее именем красовалась медная кнопка, соединенная с механизмом звонка и вызывавшая неизвестно какую реакцию в цепи. Здесь, перед этой безликой дверью, больше всего напоминавшей обычную доску из клееной фанеры, Бартельми почувствовал, что душа уходит в пятки. У него подкосились ноги, и язык прилип к гортани, а между тем ему ведь придется что-нибудь говорить. До сих пор он только и делал, что вспоминал былую обиду. Неважное начало, но он все-таки позвонил. Несколько раз. Но ничего не произошло. Никакой реакции в цепи. Не повезло. Но вдруг, стоя на лестничной площадке, где приятно пахло жареным хлебом и воскресным завтраком, Жером Бартельми улыбнулся и вытащил из кармана мобильный телефон, о существовании которого совсем забыл, поддавшись внезапно нахлынувшей горечи. Конечно, номер начальницы был записан у него под именем Лола - фамильярность, позволительная лишь в пределах электронной записной книжки.

«Самое интересное, что ее зовут вовсе не Лола», - вспомнил лейтенант, нажимая на кнопки аппарата. Ее настоящее имя было Мария Тереза. И, конечно, оно подходило ей больше, чем Лола. Это было, пожалуй, единственным проявлением кокетства с ее стороны… Хотя иногда, когда она с сигаретой в зубах и скрещенными на груди руками усаживалась на подоконник у себя в кабинете и, подтянув юбку до колен, выставляла ноги (совсем недурные, принимая во внимание ее габариты) на всеобщее обозрение и начинала хриплым голосом, растягивая слова на швейцарский манер, рассказывать подробности дела, обводя комнату при этом своими умными глазами, - тогда Марию-Терезу Жост хотелось назвать Лолой.

Она ответила после пятого звонка, и сердце Бартельми подпрыгнуло. Как было здорово снова услышать этот строгий голос, хриплый от неумеренного курения, немного задыхающийся, но подавляюще властный.

- Алло, мадам Жост! Это Бартельми. Я стою у вас на пороге.

- А что тебе надо от моего порога?

- Э-э… я веду в этом квартале расследование вместе с Садовым Гномом и… я пришел, чтобы глотнуть у вас свежего воздуха и кофе, если таковой случайно найдется.

- Мальчик мой, прежде всего ты пришел, чтобы меня разбудить.

- Вы еще спите! В это время! Поверить не могу!

- Не вижу, кому, кроме тебя, это мешает.

- Ну, я просто хотел сказать, что сиесты не в вашем духе.

- Оставь свои извинения при себе, Бартельми. Он пришел выпить кофе! Две секунды - я только влезу в халат.

«Как легион под Колвези», - подумал лейтенант, прождав добрых пять минут. Наконец дверь открылась, и показалась Лола с отекшим и помятым лицом, ее «дружелюбный» взгляд обжигал, как хлыст. Халат Лолы походил на тот, в котором щеголял Кларк Гейбл в фильме «Унесенные ветром», но он по крайней мере выглядел теплым. Поскольку стало холодно, и все такое…

Бартельми уже пару раз бывал у начальницы. Она жила в скверной двухкомнатной квартирке со слишком большим коридором и слишком маленькой кухней, отделанной в спокойных зеленых и розовых тонах, которые несомненно помогали сохранять философское спокойствие, когда владельцы пиццерии на первом этаже начинали раздавать указания своим служащим в любое время дня и ночи. Он снял ботинки, надеясь завоевать этим доверие хозяйки, и последовал за ней в гостиную. Почти вся комната была занята огромным столом, раздвинутым во все стороны. На нем лежала доска, а на доске - пазл, при одном взгляде на который начинала болеть голова.

- «Сикстинская капелла» из пяти тысяч кусочков, - объявила Лола. - Так сказать, порок в чистом виде. Я как дура собирала его весь вчерашний день. Из-за этого чертова Микеланджело я легла спать только в три часа ночи!

- Впечатляет, - сказал Бартельми.

- Ты правда хочешь кофе?

- Нет.

- Тем лучше, потому что меня тошнит. Я вылакала бутылку пятидесятилетнего портвейна: лицо Евы, изгнанной из рая, заставило меня повозиться. Я собираюсь приготовить мятный настой. Будешь?

- Обязательно, мадам.

- У тебя такой тон, как будто ты хочешь о чем-то попросить.

- Я ни о чем не хочу просить, мадам, кроме, разве что… Я чувствую себя совсем разбитым, но это не грипп.

- В твоем возрасте это не страшно.

- Вы предпочитаете рассматривать Сикстинскую капеллу, а мне бы хотелось, чтобы нарисованным был Садовый Гном. Его вид меня подавляет, методы приводят в отчаяние, а тупость - ошеломляет.

- Тщетна привлекательность того, что недоступно. Если умерла надежда, то должно умереть и желание.

- Молитва буддийской монахини? - спросил Бартельми без тени смущения.

Он давно привык к цитатам своей начальницы, которая в прошлой жизни преподавала французский и заставила не одно поколение школьников блуждать в его дебрях.

- Нет, элегия Берто. Я просто хочу попросить тебя усвоить одну вещь: ноги моей больше не будет в комиссариате.

- Все-таки с вашей стороны было неразумно уходить, когда до пенсии оставалось меньше года.

- Я пришла в полицию не за привилегиями государственной службы. А причины моего ухода касаются только меня.

- Ваши причины известны всем, - храбро возразил Бартельми, оставив ледяной взгляд начальницы без внимания. - Ваши причины зовут Туссен Киджо.

Лола Жост смерила своего бывшего коллегу надменным взглядом и, не говоря ни слова, направилась в кухню. Бартельми, убедившись, что в этом доме он все еще persona grata, [Лицо угодное (лат.).] слушал, как она гремела кастрюлями. Она вернулась, величественная, с каменным лицом, держа в руках поднос, на котором стоял чайник с горячим настоем и две чашки. Ее ужасающий халат волочился за ней, как шлейф.

- Убери-ка отсюда эту доску, да смотри не повреди «Сикстинскую капеллу».

Бартельми подчинился с вновь обретенным чувством облегчения от того, что есть рядом человек, достаточно компетентный и способный прояснить ситуацию и развеять окутывавший его туман. Начальница, руководитель, не терпящая ничтожеств. Конечно, это была иллюзия, но она так приятно грела душу. Ни один кусочек пазла не упал на зеленый ковер.

- Ну, рассказывай, - вздохнула она, - и тебе полегчает, и я развлекусь.

И Бартельми рассказал о белокурой Ванессе и двух ее подругах с Пассаж-дю-Дезир. О девушках, которые отнюдь не купаются в золоте и снимают маленькую квартиру в складчину, чтобы иметь возможность жить в центре Парижа. Он описал бледное нетронутое лицо жертвы, быстрое и сильное удушение, фокус с пылесосом, отсутствие в преступлении сексуального оттенка. Рассказал он и о ногах, несомненно отрубленных сечкой; Бартельми особо задержался на этих отрубленных и исчезнувших ногах. Он упомянул об отсутствии материала для анализа ДНК, потенциальных врагов, мобильного телефона и смысла. И еще этот контраст. Непонятный контраст между мгновенным удушением и грязным надругательством, нетронутым лицом и двумя липкими обрубками. И все это произошло со скромной служащей, не имевшей, если верить ее соседкам, темного прошлого. Никакого личного дневника, никаких писем, только этажерка с детскими книгами вроде «Девочки со спичками», куклы и мягкие игрушки.

Лола Жост обхватила пальцами горячую чашку; ее очки запотели от пара, и по глазам ничего нельзя было прочесть. Хладнокровно рассказывая ей об искалеченном трупе, он рисковал, ибо воскрешал в ней воспоминания о смерти лейтенанта Туссена Киджо. Его внезапный и насильственный уход из жизни стал началом проблем, той искрой, от которой разгорелся пожар, оставивший после себя только пепел. Под руководством своей начальницы все парни комиссариата Десятого округа объединились в сплоченную команду. Сейчас от нее остались лишь головешки: каждый день Садовый Гном еще подливал масла в огонь с наивной жестокостью дурачка, уже с утра теряющего интерес к работе. Неудивительно, что в результате всего этого хочется обратиться к психиатру. Не важно, зовут ли его Антуан или Жан-Гедеон. Далматин ли у него или обезьяна с Борнео.

- Я знаю Хадиджу и Хлою, - сказала Лола, прервав молчание. - Они официантки в «Дневных и ночных красавицах», ресторанчике на Пассаж-Бради, где я люблю посидеть. По-моему, они милые девушки. Груссе их немного помучает, но потом отпустит.

- Ну, на него это не похоже. Следов взлома нет. То есть либо у убийцы были ключи от квартиры, либо его впустила сама Ванесса.

- Ты прекрасно знаешь, Бартельми, что семьдесят процентов убийств совершается именно близкими жертвы или ее друзьями. Ну, а если это знаешь ты, то уголовная полиция и подавно. Он работает с соседками Ванессы. Да любой нормальный полицейский сделал бы то же самое.

- Образ мыслей Садового Гнома беспокоит меня гораздо меньше, чем стиль его работы.

- Я дам тебе хороший совет, Бартельми: предоставь все времени. И ты увидишь: все образуется.

- Но сердце мне подсказывает совсем другое. А оно редко ошибается.

- Ты знаешь метафизику пазла, Бартельми?

Он ограничился тем, что отрицательно покачал головой.

- Нужен один-единственный, кусочек, и тогда вся вселенная собирается в единое целое. При условии, конечно, что ты ограничишь вселенную разумными рамками. Рамками вселенной, которая нам доступна. Когда ты сгибаешься под непосильным бременем, надо просто облегчить себе ношу, Бартельми.

- Я не понимаю, что вы хотите сказать, мадам.

- Да, в прежние времена ты был посообразительнее. Я хочу сказать вот что: я не могу больше переступать порог комиссариата Десятого округа. Это для меня физически невозможно. Я не могу больше садиться за свой стол, как будто ничего не произошло, и править вашей бандой остолопов железной рукой в бархатной перчатке, пряча каменное лицо под карнавальной маской. Я была, но меня больше нет. Я давала, но больше мне дать нечего. Поэтому сейчас я собираю пазлы, и это нехитрое занятие меня удовлетворяет. Полностью.

- Трудно поверить.

- Я не прошу тебя в это поверить, мой мальчик, ты же не гуру. Что бы ты о себе ни думал. Сейчас вами управляет Жан-Паскаль Груссе, он же офицер уголовной полиции. Он вовсе не такой мерзавец, каким кажется. Он разрешает тебе искать кусочек.

- Кусочек?

- Кусочек пазла, глупый. Тот кусочек, который ты положишь на место в завершение следствия, и хотя бы на пять минут весь мир окажется в твоих руках. Это твой триумф и твое служение, малыш. Но для этого, наверное, надо начать твое следствие поскорее. Тебе не кажется?

Бартельми скептически поднял брови и поднес к губам чашку. Он снова заколебался. На фасаде дома напротив видны были серые и серебристые вспышки, нет, скорее серые. Придется идти туда. Это точно. И неизбежно. Допрашивать людей, выяснять, не видели ли они кого-нибудь, не знают ли чего-нибудь, что они думают о Ванессе Ринже, Хлое Гардель или Хадидже Юнис. До бегства Лолы Жост эта кропотливая работа вполне удовлетворяла Жерома Бартельми. Он чувствовал себя ищейкой, идущей по следу, шарящей носом в грязи, но ничуть этим не брезговал, даже наоборот, ибо его начальница тоже совала свой нос во все канавы квартала, не пропуская ни одной. Но это время кончилось. Они снова остались в одиночестве.

Бартельми неохотно попрощался. Он пришел, чтобы избавиться от сомнений, а уходил с уверенностью. Если умерла надежда, то должно умереть и желание. Когда-то Лола Жост была потрясающе въедливой, ее невидимый меч постоянно был занесен над кварталом, от ее тяжелых шагов амазонки дрожала улица, но сейчас она была лишь немолодой толстухой, собирающей пазлы.

Проводив своего бывшего коллегу, Лола Жост подошла к окну и, глядя на дождь, попыталась восстановить в памяти лицо Ванессы Ринже. Ей вспомнилась красивая девушка с вечно холодным или грустным лицом. Она время от времени встречала ее в магазинах, ее неизменно темная одежда подчеркивала нежный цвет лица, напоминающий лепестки камелии.

Лола перестала думать о Ванессе и отошла от окна. Она съела два кусочка хлеба с тмином и банан - источник магния, стимулирующего умственную, а тем более мышечную активность. Кашляя, она выкурила сигарету и вымыла посуду, одновременно слушая новости по «Франс инфо». Диктор рассказывал о налете на Елисейских Полях. Около пяти часов утра три человека в масках, вооруженные штурмовыми автоматами за несколько минут обчистили обменный пункт и забрали кругленькую сумму - полтора миллиона евро. Они исчезли также, как и появились, оставив на месте преступления машину, которую использовали в качестве тарана. В сухом остатке - шоковое состояние канадской туристки и заявление представителя Отдела по борьбе с бандитизмом о том, что времена меняются. Сейчас они имеют дело с новым поколением преступников, у которых, в отличие от их предшественников, нет ни кодекса чести, ни профессионального опыта, ни осознания степени риска. Сегодня эти молодые преступники, чаще всего выходцы из пригородов столицы, вооруженные военной техникой и непробиваемой наглостью, таким же образом нападают на ювелирные магазины, обменные пункты, аукционные залы. Они действуют быстро, немыслимо рискуют и, не колеблясь, сбывают с рук свою добычу. Их жизнь - бешеная гонка, в которой нет места раздумьям о завтрашнем дне.

- Да, мой мальчик, это тебе не респектабельные рантье, - вслух заметила Лола Жост прежде чем выключить радио.

5

Жан-Люк посвятил часть понедельника уборке и наведению порядка в своем павильоне. Он любил порядок, к тому же уборка помогала ему думать. На самом деле у него не выходил из головы Фарид и эта неправдоподобная история с деньгами. Он действовал ловко и хладнокровно. Лучше было дать Фариду идти до конца. По логике вещей знаменитая Ванесса должна была бы широко раскрыть объятия поклоннику с таким богатством.

Сейчас Жан-Люк смотрел по телевизору трансатлантическую парусную регату. Соперникам приходилось туго: море в этом году вело себя отвратительно. Подвиги Эллен Макартур потрясали. У этой брюнетки неплохие шансы на победу. Она такого же возраста, как он. «Такой женщине, - подумал он, - я бы смог сделать подарок за пятьсот тысяч евро». Да, вот такой. Эллен Макартур была героиней. Жан-Люк вполне мог себе представить, что ей пришлось пережить и испытать на своем суденышке. Сконцентрировавшись, он попытался проникнуть в глубины ее души, но не смог. И в этот момент в дверь позвонили. «Зануд всегда приносит в самый подходящий момент», - вздохнув, подумал Жан-Люк.

- Нужно, чтобы ты приехал.

Ной как-то переменился. Хотя трудно было сказать, в чем именно. И внезапно Жан-Люк сообразил, что с момента встречи с Фаридом он первый раз видит Ноя одного. Сиамские близнецы разделились. Без Фарида Ной был просто его тенью.

- Фарид не хочет выходить. Поторопись.

- Он не хочет выходить из вашего квартала, и что дальше? Ты видел, какая на улице погода? По-моему, самое лучшее сейчас - это сидеть дома.

- Да нет, он не выходит из квартиры. Он даже разговаривает со мной через дверь.

- А что случилось?

- Йоу! Я ничего не знаю, мэн. Сначала Фарид все вокруг крушил, а сейчас он забаррикадировался и…

- Погоди! Ты мне сказал, что он все крушил. Значит, он поднял страшный шум.

- Да уж, грохот был неслабый.

- И ты говоришь об этом так спокойно! Соседи же вызовут полицию!

- Может, и не вызовут. Сосед слева - старый маразматик, а парни справа - гашишники.

- Что?

- Йоу! Ты что, оглох? Негритосы, которые курят гашиш.

- И что? Это же не делает их глухими. К тому же они не единственные соседи в вашем доме.

- Мы туда едем, Жан-Люк? Ты идешь?

- Погоди, мне надо подумать.

- А ты не можешь подумать в машине?

- Ной!

- Да?

- Сосредоточься на полминуты, ладно? Если ты не смог войти - значит, проблема в двери Фарида.

- Точно, мэн. Она бронированная. Ты неплохо соображаешь! В нашем квартале слишком много дрянных мелких воришек.

Благодаря парусной регате на Жан-Люка снизошло озарение. Он нашел в шкафу свой красный комбинезон и шлем, закрывающий лицо и голову, который сохранил, продав свой мотоцикл. Стойко выдержав град сыпавшихся на него вопросов, он облачился в костюм и спустился в гараж за баллоном с краской. Он помнил, что когда-то покрывал хромированные части одного из доставленных Менахемом автомобилей серебристой краской. Ной, поняв наконец, что отвечать ему никто не собирается, молча смотрел, как Жан-Люк красит шлем. Уже хорошо. Довольный своей работой, Жан-Люк приказал Ною взять сложенные на верстаке дубинки и отнести их в машину.

Ной и Жан-Люк вышли из лифта на одиннадцатом этаже и поднялись на двенадцатый пешком. Прежде чем надеть свой серебристый шлем, Жан-Люк уловил запах гашиша, который плыл по коридору в такт песне Йуссу Н'Дур. Музыка и запах доносились от соседей справа, а вот сосед слева в отличие от них не терял чувства реальности и очень интересовался окружающим миром. Он стоял, приложив ухо к двери Фарида Юниса.

- ПОЖАРНАЯ СЛУЖБА СЕН-ДЕНИ! - рявкнул Жан-Люк.

Старик подскочил от неожиданности:

- О, я как раз собирался вызвать полицию. Похоже, молодой человек одурманен наркотиками. Думаю, он сломал всю мебель в своей квартире. Если он еще с собой не покончил.

- Сейчас мы его оттуда вытащим. Советую вам вернуться к себе, мсье. Нам нужно выломать дверь дубинкой. Будет очень шумно и, боюсь, небезопасно.

- Да я уже привык, знаете ли. Мои соседи ужасно любят музыку, а молодой наркоман, заходя к ним, всегда громко хлопает дверью, не заботясь о том, день на дворе или ночь. Такая уж сейчас молодежь, и надо с этим смириться. Я живу в этом квартале уже тридцать семь лет. Меня зовут Себастьян Опель. Я рад, что пожарные действуют так быстро. Они всегда этим отличались.

Фарид лежал на кровати без рубашки в обнимку с пустой бутылкой. Он выпил весь джин еще до того, как разломал свою скудную мебель и оборвал с окон шторы. Похоже, что он крепко спал. Ванная комната напоминала место кораблекрушения. Шкафчик для лекарств и его содержимое валялись в ванне вместе с сиденьем от унитаза, а сверху плавала «Франс суар». Жан-Люк перевернул газету и увидел крупный заголовок: «ПРЕСТУПЛЕНИЕ!», а рядом с ним - фотографию красивой блондинки. «Ванесса Ринже, девятнадцать лет, социальный работник, была убита вчера утром в своей квартире. На Пассаж-дю-Дезир, в десятом округе Парижа, воскресенья только кажутся спокойными…»

«Первый раз в жизни Фарид решил почитать газету, и ему так не повезло», - подумал Жан-Люк, сворачивая мокрые листы, прежде чем засунуть их в карман шкиперского костюма. Потом он изучил коробочки с лекарствами, плававшие в воде. Ничего особенного: аспирин, парацетамол, пастилки от боли в горле. И ни одного спазмолитика. Очевидно, бесстрашный Фарид в них не нуждался.

- Йоу! И это он, который спиртного в рот не брал.

- Надеюсь только, что ему не пришло в голову выпить коктейль из джина со снотворным.

- Нет! Он ничего такого у себя не держал.

- Да, похоже, так оно и есть.

- Точно тебе говорю! Фарид никогда не ходил к врачу. И я не припомню, чтобы он совершал налеты на аптеку.

- Заверни Фарида в покрывало, Ной, мы увезем его отсюда. А я тем временем проверю, не осталось ли здесь чего-нибудь ценного.

- Это ты о чем? О мешке с его долей?

- Браво, ты угадал!

- Я и представить себе не мог, что Фарид когда-нибудь начнет все крушить, как этот чертов Аттила, вождь гуннов. Ты видел? Он даже шторы сорвал.

«Да нет же, это у живущего в нем ангела запутались крылья», - подумал Жан-Люк. И ответил:

- Да, неплохая работа.

- Думаешь, старый маразматик поверил, что ты и в самом деле пожарный?

- Похоже, он не такой уж маразматик, каким ты хочешь его выставить. Но в любом случае, он может принимать меня за кого угодно - за Гая Фокса или за Человека-паука, мне плевать. Мы нашли Фарида. Но нам надо срочно убираться из твоего квартала.

«И вбить тебе в башку, что ты не скоро сюда вернешься», - добавил он про себя, беря Фарида на руки. Тот оказался тяжелее, чем можно было подумать.

Устроившись у изголовья своего друга, Жан-Люк долго наблюдал за ним. Двойные шторы в спальне пропускали дневной свет лишь частично, поэтому лицо спящего было освещено только наполовину. Время от времени он что-то неясно бормотал и ворочался. Должно быть, его ум был опустошен, а сердце - разбито. Царь только что потерял свою Шехерезаду и теперь не знал, что делать с тысячью и одной ночью.

Его пробовали разбудить, через воронку вливая ему в рот кофе. Несмотря на помощь Ноя, из этой затеи ничего не вышло, все закончилось перепачканными обоями и креслами. Когда миновала опасность, что Фарид впадет в кому, они смогли оставить его спокойно проспаться после джина. Рано или поздно весь алкоголь должен из него выйти. А потом, на корабле, Фарид встретит других девушек. Он каждый день будет пьян, но не от вина. Жан-Люк принял два решения. Назвать свой парусник «Черным ангелом». Убедить Фарида купить его на двоих, чтобы выходить в море вместе. Жан-Люк скопил уже приличную сумму, так что завершить дело будет нетрудно. Фариду нужна цель, настоящая жизнь, а не унылое существование. Жан-Люк научит его морскому делу. А насчет Ноя посмотрим.

Если Фарид и в самом деле захочет взять его с собой, что ж, можно попытаться.

Конечно, прежде всего надо будет прояснить эту непонятную ситуацию на Пассаж-дю-Дезир. Однако Жан-Люк научился быть терпеливым, как моряк, готовый, рискуя своей шкурой и своим судном, провести тринадцать дней и двенадцать ночей в океане, мотаясь, например, между Сен-Мало и Пуант-а-Питр. В любом случае, убил Фарид Ванессу или нет, Жан-Люк решил взять его на борт. Но остался еще один немаловажный вопрос: куда Фарид дел свои деньги? Жан-Люк скупил в киоске все газеты и, усевшись перед телевизором, принялся переключаться с канала на канал. Но ни один журналист, рассказывавший о деле Ванессы Ринже, не упомянул о наличии мешка, набитого деньгами. Это могло означать что угодно: что полиция хранит эту информацию в секрете, что соседки Ванессы скрыли деньги, или - наилучший вариант - что Фарид сам их куда-нибудь припрятал. Сценариев было хоть отбавляй.

Между тем Жан-Люк несколько раз пытался сосредоточиться на том, что делает ангел, и наконец, после долгих стараний, ему это удалось: он увидел ангела с опущенной головой, привязанного за ноги к черному дереву, лишенному листьев. Его крылья были сложены, как у гигантской летучей мыши. Жан-Люк взял Фарида за руку и осторожно встряхнул ее, так что серебряные кольца засверкали в бледном луче солнца.

- Эй, парень! Ты больше не знаешь, кто ты есть, а? А я, веришь ли, никогда этого не знал. Теперь у нас есть нечто общее. Хочешь ты этого или нет.

6

Около восьми вечера, когда была выкурена пачка сигарет, а «Сикстинская капелла» упорно не желала складываться, Лола Жост решила, что сейчас самое время пойти в город пообедать. Зная Максима Дюшана, можно было предположить, что его ресторан будет открыт, невзирая на катастрофу, обрушившуюся на юные головы Хадиджи и Хлои. «Дневные и ночные красавицы» были настоящим оплотом благополучия, скромным местом встречи завсегдатаев, которым предлагались вполне умеренные цены. Маленький ресторан без претензий. Хороший, простой и не особенно дорогой. Так сказать, парижская редкость.

Лола Жост надела плащ и ботинки, сунула в карман непочатую пачку сигарет, вынула зонтик из фарфоровой подставки, украшенной драконами (это был подарок ее сына, обладавшего единственным недостатком - он любил китайские безделушки), и направилась к Пассаж-Бради. Поднимаясь по улице Фобур-Сен-Дени, Лола подумала, что если дождь в ближайшее время не прекратится, то те, кто предсказывает еще более страшный, чем в 1910 году, разлив Сены, в конце концов окажутся правы.

Ворвавшись в крытый переход, ветер принес хорошо знакомые запахи, среди которых выделялся аромат карри. «Красавицы» были единственным в своем роде заведением в сердце улицы, напичканной индийскими ресторанами. Несмотря на сквозняк, Лола помедлила, изучая выставленное снаружи меню. Овощи, фрукты, сосиски, говядина, дикая утка, десерты… Однако десерты Лолу Жост никогда не интересовали. Она обожала соленое и спиртное.

Сквозь витрину она разглядела Эдуарда, сына продавца газет. На нем был большой черный фартук, и он прислуживал вместо Хлои и Хадиджи. Учась в школе гостиничного бизнеса, этот паренек регулярно подрабатывал у Максима. Из этого следовало, что жандармерия и в самом деле задержала девушек. Ну что ж, они от этого не умрут, а у Хадиджи только прибавится вдохновения для прослушиваний. То, что нас не убивает, придает нам сил, и все такое прочее.

Лола узнала нескольких завсегдатаев и среди них - высокую нескладную блондинку с коротко, как у борца, стриженными волосами и американским акцентом. Эта девушка тоже любила сей маленький бастион. Лола подозревала, что ей здесь нравится не только еда; ее маневры с Максимом не ускользнули от внимания бывшего офицера полиции. Девушка тайком пожирала его глазами, когда он, оставив кухню, шел пообщаться со своими посетителями. Максим Дюшан, несмотря на свой маленький рост, всегда имел успех у женщин. От этого лица воина, вернувшегося издалека, но хранящего какую-то тайну, от этого неуловимого взгляда невозможно было оторваться.

Эдуард проводил ее на обычное место, к тому столику, за которым она так часто сидела с Туссеном. Сев лицом к зеркалу, глядя в которое она могла беспрепятственно наблюдать за посетителями, Лола отметила, что она похожа на кашалота-неудачника. Одутловатое лицо, обрамленное седыми по-старушечьи уложенными волосами, одежда 50-52-го размера, в зависимости от марки. Так бывало всегда, когда приходил и хлопал дверью призрак Туссена Киджо.

- Что за мерзкая погода, мадам Жост! Приход к нам был смелым поступком с вашей стороны.

- Не надо все время жаловаться, мой мальчик. В девятьсот десятом году Сена поднялась на шесть метров. Вода дошла до усов зуава на мосту Альма. Крысы, которым посчастливилось не утонуть, вовсю разгуливали по ресторанам. По сравнению с этим сейчас все замечательно.

- Сегодня утром по радио сказали, что все это может повториться.

- Вот тогда и будем горевать, Эдуард. А пока принеси-ка мне сосиску с картошкой и бокал домашнего красного вина. И предупреди Максима, что я хотела бы сказать ему пару слов, когда у него выдастся минутка. Ясно?

- Ясно, мадам Жост.

Сосиска была вкусной, картошка тоже, а когда из бокала Лолы исчезла последняя капля домашнего вина, Максим Дюшан подошел к ее столу, сел и минуту смотрел на нее, ничего не говоря. Это ему удавалось блестяще.

- Привет, Максим, - сказала она, потому что пришла пора разрушить чары и вернуться к реальности.

- Привет, Лола.

- Встав сегодня утром, я вспомнила, что мое настоящее имя - Мария-Тереза и что мне сто двадцать лет.

- Я отказываюсь звать тебя Марией-Терезой. Для меня ты всегда будешь Лолой.

- Ладно, - согласилась Лола. - Но я хочу пить.

Максим поднял руку, подзывая Эдуарда, и начертил в воздухе какой-то каббалистический знак. Пока не принесли вино, оба молчали. Максим знал, что Лола думает о Туссене Киджо, но у него было достаточно такта, чтобы не называть его имени вслух; он ждал, пока она сделает это сама. Что же до Лолы, то она не имела ни малейшего желания вспоминать Туссена. Она выдержала паузу, а потом открыла новую пачку сигарет, не предложив Максиму. Курение не входило в число его пороков.

- Кто та стриженая девушка, похожая на древнего викинга?

- Высокая блондинка в матросском пуловере?

- Да.

- Ингрид Дизель, массажистка с Пассаж-дю-Дезир.

- Целая программа.

- Тайский, шиацу, балинезийский массаж.

- Что это за хрень?

- Она делает все виды массажа.

- А ты пробовал?

- Да, Лола.

- И тебе понравилось, Максим?

- Очень.

- Как ты с ней познакомился?

- В гимнастическом клубе на улице Птит-Экюри. У нее необыкновенный характер. Она никогда не пропускает тренировок.

Лола опустошила свой стакан, Максим - свой, после чего наполнил их снова. Лола отметила, что это было именно то, чего она от него ждала. Чтобы он подал ей вина и выпил с нею. Чтобы не говорил ей, что она слишком много курит. Чтобы слушал, как она говорит, или молчал вместе с ней. Чтобы он рассказал ей, что у него на сердце, или не рассказывал ничего. С Максимом всегда чувствуешь себя свободно. Сегодня, вечером в понедельник, Максиму хотелось поговорить, и он сказал:

- Ты, конечно, знаешь, что Хадиджу и Хлою задержали?

- Знаю.

И стал говорить о девушках, а она слушала. Он рассказал о Хлое, у которой были проблемы с весом, и это заставляло ее искать утешения в игре на виолончели или в общении по Интернету. О Хадидже, храбром маленьком солдате, у которой, - он в этом уверен, - сил хватит на двоих. И все-таки для таких молоденьких девушек это слишком жестокое испытание. Хлоя, Хадиджа и Ванесса, три неразлучных подруги, познакомились еще в колледже. Хлоя умирает от ужаса. Хадиджа хорохорится, но что толку? Они не имеют ни малейшего представления, кто мог напасть на их подругу. Одно из двух: либо Ванесса сама открыла дверь убийце, либо у него были ключи. Это все, что смогли рассказать Хлоя и Хадиджа, а полиция в лице маленького ограниченного комиссара сочла это недостаточным.

- Я делаю все, чтобы ободрить их. Однако это дело дурно пахнет. Убийца отрезал ей ноги.

- Я знаю, мой бывший коллега ввел меня в курс дела.

- Сегодня утром этого в прессе не было.

- Естественно. Груссе хочет, чтобы убийца знал обо всем этом больше, чем общественность, тогда ему можно будет расставить ловушку во время допросов.

- А представь себе, что мы имеем дело с сумасшедшим, который захочет сделать то же самое с Хадиджей или Хлоей. Так же думает и лейтенант Бартельми. А ты веришь в эту теорию?

- Я ни во что не верю. Тем более что я уже не работаю в полиции, не забывай об этом.

Голос Лолы прозвучал печальнее, чем ей хотелось. Поэтому она улыбнулась. Максим побарабанил пальцами по столу и насмешливо сказал:

- Знаешь, что тебе не помешало бы?

- Не имею ни малейшего представления.

- Хорошая консультация у Антуана.

- Кто это?

- Завсегдатай «Красавиц» и психиатр Хлои. Может быть, сходив к нему и полежав на его диване, ты почувствуешь себя лучше. А его пса зовут Зигмунд.

- Не может быть!

- Может. Кроме того, Антуан - очень интересный тип. Ты знаешь, почему психиатры укладывают пациента на диван, а сами устраиваются позади него?

- Чтобы иметь возможность отдыхать время от времени?

- Не угадала, Лола. Пациент более откровенен, когда видит перед собой пустоту, то есть самого себя.

- Ты полагаешь, это действует ободряюще?

- Думаю, стоит для начала принять эту пустоту.

Поговорив с Максимом, Лола почувствовала себя лучше и вернулась к пазлу. Сегодня вечером она налегала на домашнее вино, но ей все было нипочем; это только поможет ей заснуть. Когда в дверь позвонили, она подумала, что это Бартельми, и ворча встала. Однако, посмотрев в глазок, она увидела лишь Ингрид Дизель, массажистку на все руки. Лола взглянула на часы: 22:35. И все-таки она открыла нахалке - та улыбалась так, как будто хотела попросить о чем-то весьма непростом. Лола молча смотрела на нее. В свое время такой прием многих заставлял нервничать.

- Мадам Лола Жост?

- Кому как…

- Меня зовут Ингрид Дизель. Я от Максима Дюшана, из «Красавиц».

- Да-да, я знаю Максима. И что?

- Можно войти?

Лола впустила ее, не скрывая, впрочем, своего недовольства по этому поводу. Девушка-борец пробормотала извинения, сняла туфли, чтобы не запачкать ковер - хороший знак - и развалилась на диване. Не такой уж хороший знак. На ней были серо-голубые носки, полинявшие джинсы и полосатый полувер, который она без лишних церемоний сняла, пожаловавшись, что в нем жарко. Лола увидела перед собой девушку в майке со смелой татуировкой на плече. Она закурила, предложив сигарету своей гостье (впрочем, та отказалась), уселась в свое любимое кресло и крепче запахнула на себе халат.

- Максим сказал мне, что вы работали в полиции.

- Это было еще до вашего рождения. На Земле как раз собирались воцариться динозавры.

- Но мне уже за тридцать.

- А можно узнать, что привело вас, Ингрид Дизель, ко мне в этот поздний час?

- Но ведь еще нет и одиннадцати. Дело вот в чем. Я живу на Пассаж-дю-Дезир, в том доме, где Ванессу Ринже…

- Да, я в курсе.

- Ваши коллеги первый раз допрашивали меня дома. Я не могла сказать о своих соседках ничего плохого. Когда я увидела, что их увозят в комиссариат, то поехала следом. Оказавшись на месте, я пыталась отстаивать их интересы, но один из ваших коллег повел себя весьма нелюбезно.

- Люди часто забывают, что комиссариат - это не пляж в тропиках. Те, кто там работает, ежедневно подвергаются стрессу и поэтому не слишком дружелюбно относятся к туристам.

- Я думаю, вы можете мне помочь. В конечном счете, помочь всем нам. Жителям квартала. Потому что смерть одной молоденькой девушки волнует всех.

- Наша беседа начиналась вполне разумно. Говоря о моей карьере, вы употребили прошедшее время. И попали в точку. Но сейчас вас понесло не в ту сторону. А жаль. Тем более что все это становится навязчивым: вы уже вторая сегодня, кто напоминает мне о прошлом. Скажите себе: сейчас Лола Жост занимается тем, что собирает пазлы. Во всяком случае, когда у нее есть на это время.

- Но собирать пазлы, должно быть, ужасно…

- Ужасно что? Нудно?

- Э-э… да. Но извините меня, я сразу перейду к делу. Максим сказал, что я могу поговорить с вами, что вы - приятная женщина.

- Приятная женщина. Штамп! Я предпочла бы такой вариант: Максим сказал мне, что вы - настоящая женщина. Ну, ладно. Я настоящая женщина. Или, во всяком случае, то, что от нее осталось после того, как я раздала себя по кусочкам. Я раздавала и раздавала себя, а теперь имею право сидеть дома и собирать пазлы или делать розы из морковки, если мне так хочется. Или произносить сальные словечки, вот. Это со мной случается, когда я устаю от пазлов. Я имею такое право.

- Нет.

- Как это нет?

- Если вы ничего не сделаете, то арестуют невиновного, а тот негодяй, который убил Ванессу, останется на свободе. Это недопустимо.

- Я тоже знаю высокие слова, а не только сальные: неприемлемый, непереносимый, недопустимый, непостижимый и даже несправедливый. Так что не произносите высоких слов у меня над ухом: они меня не впечатляют.

- Но все-таки жизнь заключается не в том, чтобы сидеть дома и забывать о других.

- Жизнь, мадемуазель, - это чередование сладкого и горького, и если в таком возрасте вы этого еще не поняли, то я здесь бессильна.

- Максим сказал мне, что до того, как убили вашего коллегу, вы были необыкновенным полицейским.

- Вы начинаете меня утомлять.

- Вместо того, чтобы тонуть в жалости к себе и этом жутком халате, вы бы лучше встряхнулись и помогли всему кварталу.

- Довольно. Я не допущу, чтобы коротко стриженная полосатая девица с татуировкой проявляла неуважение к моему халату. Убирайся.

- Нет.

- Как хочешь. Я вызову своих, как ты выражаешься, коллег, чтобы они забрали тебя в участок. Гарантирую, что в этот раз они отнесутся к тебе с должным вниманием.

- Вы не приятная женщина. Максим ошибся, а я еще раз повторяю: ваш халат ужасен. Просто ужасен! Когда вы будете вести тихую и спокойную жизнь пенсионерки, вы перестанете быть интересны. И это время вот-вот наступит.

- Дверь осталась на прежнем месте, и комиссариат тоже. У тебя есть две секунды, чтобы выбрать, какое из этих мест тебе по душе.

Американке не пришлось повторять третий раз. И Лола смогла наконец закрыть за нахалкой дверь. Она минуту постояла, запирая дверь и настраивая глазок; у нее в голове мелькнула мысль об огромном неподвижном циклопе. Подходящий персонаж для сериала о Шеддоках. Однако «Шеддоки» уже давно не шли по телевидению. Потом она заметила, что татуированная девица забыла у нее свой пуловер. Лола метнулась к окну и увидела силуэт, быстро удаляющийся в направлении Пассаж-дю-Дезир. Шаг спортсменки. Полураздетая холодной ноябрьской ночью и согреваемая бушевавшей в ее душе яростью. Люди иногда неузнаваемо преображаются в моменты поражений.

Лола машинально прочитала этикетку на пуловере. Сороковой размер. Лола вспомнила, что носила сороковой размер во времена своей юности. В эпоху «Шеддоков». Она унесла пуловер в спальню и встала перед зеркальным шкафом. Да, ее халат отвратителен, но что с того? Он по крайней мере теплый. Она приложила полосатый, как матроска, пуловер к своей необъятной груди, и он показался совсем маленьким, прямо детским. В процессе странной эволюции сирена медленно превращалась в старого кашалота. Так медленно, что она и сама не заметила, когда это наконец произошло. И тысячелетия спустя после катастрофы потаскуха наивно размахивала матроской-пуловером, как флагом, как опознавательным знаком, воображая, что все просто. Что достаточно сказать: «да, о да, я согласна».

Ну же, Лола, прекрати этот балаган. Ты слишком пьяна, деточка. Тебе пора идти спать.

Так Лола и сделала. Но не успев донести голову до подушки, она снова встала. В ее ушах звенел обрывок фразы. Фразы этой девчонки Дизель. Она сказала: «Если вы ничего не сделаете, то арестуют невиновного…» И, по ее словам, она ходила на улицу Луи-Блан давать показания в пользу Хадиджи и Хлои. Лола встала и позвонила Бартельми. Маленький мерзавец, похоже, был рад ее слышать и рассыпался в похвалах «начальнице», таких же длинных, как понедельник без пазла. Она быстро осадила его, и лейтенант рассказал обо всем, что ей хотелось знать. Садовый Гном уже устал играть с официантками из «Красавиц». Сейчас он собирался заняться их хозяином. Будучи возлюбленным Хадиджи Юнис, Максим Дюшан имел доступ к ключам от квартиры девушек. А в то утро, когда произошла драма, он был на месте происшествия. На сеансе массажа у Дизель. Лола быстро оделась, взяла полувер-матроску (матроску-полувер - она не знала как лучше) и направилась к Пассаж-дю-Дезир.

7

«ОПАСНОСТЬ! СОБАКИ СПУЩЕНЫ! КУСАЙТЕ ИХ!»

Кто-то высказал свою точку зрения, написав это красной краской из баллончика на витрине антикварной лавочки, располагавшейся рядом с домом, где жили Дизель и девушки. Лола провела пальцем по восклицательному знаку и обнаружила, что краска еще довольно свежая. А потом сквозь буквы надписи она разглядела бутылку с крохотной балеринкой, одетой в пачку и пуанты. Ножки у нее были подвижные, а ключ, запускающий механизм игрушки, торчал справа. Лола оглядела улицу. Она была пуста, если не считать этого волшебного тумана и типа, спавшего под грудой картона. Она позвонила в квартиру Ингрид Дизель.

- Я сняла свой халат и принесла тебе твою матроску или полувер - я уж не знаю.

- Прежде всего я хочу узнать, передумала ли ты.

- Вот ты какая - сразу к делу! Да, вижу, манеры у тебя не изменились. Ну ты позволишь мне войти или оставишь меня лелеять свой ревматизм?

Девчонка Дизель посторонилась, и Лола вошла в комнату, напоминавшую приемную. Психоделическая версия. Оранжевое канапе соседствовало с розовым, и по обоим были разбросаны подушки цвета летнего неба. А желто-сиреневый ковер напоминал тигра-мутанта. Ароматическая лампа была наполнена фиолетовой жидкостью, в которой, исполняя странный абстрактный танец, кружилась маленькая свеча. Так сказать, пейзаж под действием ЛСД. Слышалась музыка - постоянно повторяющееся сочетание звуков, без сомнения, сочиненное каким-то роботом-неврастеником.

- Хочешь, чтобы я выключила музыку?

- Вовсе нет, - ответила Лола, усаживаясь посредине оранжевого диванчика. - Но я хочу, чтобы ты перестала ломать комедию.

- Какую комедию? О чем ты говоришь?

- Ты разыскала меня вовсе не для того, чтобы помочь кварталу, Хадидже или Хлое. Ты все это затеяла из-за Максима.

- Ладно. Признаю.

- И это не Максим посоветовал тебе найти меня. Если бы он хотел, чтобы я сунула нос в эту историю, он попросил бы меня об этом сам.

- И это признаю. Просто однажды Максим сказал мне, что ты работала в полиции. И сегодня вечером, увидев, как он успокоился, побеседовав с тобой, я решила пойти к тебе.

- Уф, постараемся выиграть время. А сейчас расскажи остальное, я вся внимание.

Ингрид Дизель сплела свои длинные пальцы. Потом она встала, открыла розовый холодильник, который Лола сначала не заметила, достала из него две бутылки пива и ловко их открыла. Одну она протянула Лоле, не предложив, впрочем, стакана, а из второй сделала большой глоток. Лола внимательно изучила маленькую бутылочку с длинным горлышком и в свою очередь глотнула пива. «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», - подумала она, нащупывая в кармане сигареты.

- У тебя нет пепельницы?

- Я не курю.

- Неудивительно. Дай мне стакан, и я буду стряхивать пепел в бутылку.

Вместо того чтобы встать, Ингрид вырвала из журнала страницу, смастерила из нее аккуратную лодочку и поставила ее перед Лолой, объяснив, что она и будет служить ей пепельницей.

- В утро смерти Ванессы Максим был здесь. Это был его первый сеанс массажа. Он оставался здесь примерно час.

- У него была сумка?

- Да, спортивная. Максим шел из гимнастического клуба. А что?

- Ничего. Продолжай.

- Бородач, который меня допрашивал, думает, что Максим мог убить Ванессу до или после массажа.

- Бородача зовут Груссе. Он, конечно, туповат, но не до такой степени, чтобы делиться своими предположениями со свидетелями.

- Он ничего мне не говорил. Я сама обо всем догадалась. А еще эта история с ключами.

- Дубликаты ключей от квартиры девушек. Которые лежат в ящике за стойкой вместе со всеми остальными ключами от ресторана. Это плохо, если речь идет об убийстве без взлома.

- А, так ты в курсе?

- Конечно. Не забывай, что я тоже завсегдатай «Красавиц» и Максима.

- И еще одна вещь.

- Рассказывай.

- Максим был женат на японке. Она умерла двенадцать лет назад. В их квартире-студии на улице Де-Гар. Ее убили. Убийцу так и не нашли.

- Вот мазурик!

- Что?

- Не обращай внимания. Мой дед был из Гарданны, и провансальские словечки вылезают у меня, когда я волнуюсь. Но как тебе удалось это узнать? Я знакома с Максимом дольше, чем ты, но…

- Я просто задавала вопросы.

- А ты не из стеснительных!

- Это вопрос менталитета. Вы, французы, слишком любите секреты. Но должна признать, что я и в самом деле довольно напориста. Знаешь, когда делаешь людям массаж, то сами собой потихоньку устанавливаются доверительные отношения. Так вот, я задавала вопросы, а он мне просто отвечал. Я извинилась, сказав, что в США, когда незнакомые люди встречаются в автобусе, они нередко изливают друг другу душу, и…

И тут женщины услышали голоса и звон разбитого стекла.

- Это твоя музыка? - спросила Лола, ставя бутылку с пивом на стопку журналов.

- Нет.

Они выскочили на улицу. Два человека бежали к Фобур-Сен-Мартен. Бродяга, спавший под грудой картона, проснулся и, осыпая проклятиями двух наглецов, пытался их догнать. Но его руки явно опережали ноги. Витрина антикварной лавочки была разбита. От дыры в центре расходились мелкие трещинки, напоминавшие паутину, в которой запуталась балеринка. Лола увидела, что Ингрид Дизель стремглав бросилась вдогонку. Не выпуская из рук своей бутылки с мексиканским пивом, она орала: «СТОЙТЕ, СУКИНЫ ДЕТИ! Я ВАС УБЬЮ!» Лола побежала вслед за ней, правда, не так быстро. Ее легкие сопротивлялись. Колени тоже. Она увидела, как более проворный из хулиганов вскочил на скутер и отчалил. Дизель ухватила его дружка за шею и начала методично охаживать его бутылкой по плечам. Правое, левое, правое, левое. Негодник на скутере приготовился напасть на Дизель, которая не отпускала свою добычу. Лола завопила: «ПОЛИЦИЯ! НЕ ДВИГАТЬСЯ!», и он стремительно описал полукруг и скрылся в конце улицы. Она не смогла различить номера.

Его приятель лежал, свернувшись калачиком, и голосил:

- Не бей больше! Хватит! Не бей больше!

- Ладно, заканчивай смертоубийство и свяжи его вот этим, - приказала Лола, протягивая Ингрид пояс от своего плаща.

- Я знаю, куда бить, - сказала запыхавшаяся Ингрид. - Такие удары болезненны, но до переломов не доходит.

- Странно, но у меня сложилось совсем другое впечатление, - ответила Лола и позвонила Бартельми с мобильного телефона.

Она будила его уже второй раз за час, однако молодой лейтенант, похоже, все равно был рад ее слышать.

- Быстро приезжай, тут для тебя готов клиент. А потом я допрошу его с пристрастием, чтобы найти соучастника, который сбежал на скутере.

- Да, мадам, для полицейского в отставке вы необычайно активны!

- Это так, Бартельми. Каждую ночь я нацепляю на нос черные очки, натягиваю разноцветное трико и обегаю улицы в поисках несправедливости, требующей исправления. Это укрепляет сердце.

- Есть новости, мадам.

- Давай, выкладывай.

- Ванесса Ринже хранила свои детские игрушки и книжки на этажерке. Я обратил внимание Груссе на то, что одна из кукол слишком новая, чтобы сохраниться с детства жертвы. Производство фирмы «Брац». Они производят еще и табачные изделия.

- Ты интересуешься куклами, Бартельми?

- Моя дочь заказала мне такую куклу на Рождество. И я ее уже купил, чтобы потом не толкаться в очередях. Имейте в виду, мадам, что куклы сейчас уже не те, что были. Их делают эротичными модницами. Теперь они похожи на певиц «Фабрики звезд» или на девушек из «Лофт». Макияж, украшения, оголенный пупок, блестящие откровенные наряды и сменные ножки.

- Ты сказал «сменные»?

- Я сказал «сменные». Продавщица объяснила мне, что сейчас меняется не туфелька, а вся ножка, обутая в туфельку. И у девчонок это вовсе не ассоциируется с протезами. Мы живем в странное время, мадам.

- А как она выглядит, эта Брац? Она случайно не блондинка?

- Она не только яркая блондинка, но и одета в белое платье, на котором красным фломастером нарисованы сердце и крест. И мне это напоминает социального работника, а вам?

Бартельми лично приехал, чтобы забрать хулигана. Он надел на него наручники, а пояс вернул начальнице. Он помедлил, стоя в центре группы, состоявшей из Лолы Жост, Ингрид Дизель и жертвы - лохматого клошара с бородой, растущей даже из носа и забинтованным лицом, делом рук массажистки, взгляд которой потеплел. Бартельми уже видел ее в участке, когда она сражалась с Садовым Гномом. Отрадное воспоминание!

Клошар ел бутерброд с ветчиной и сыром, который сделала для него Дизель. Он ворчал, потому что из питья ему предложили только американскую содовую. У хулигана был вид человека, избитого бутылкой мексиканского пива и недоумевающего, почему его не ведут в участок, а заставляют сидеть на земле в компании двух бандитов и бродяги; но ему и не дано было этого понять. Он и представить себе не мог, что значит встретиться с великой Лолой. Она обратилась к клошару:

- Как тебя зовут?

- Антуан, но все мои друзья зовут меня Тонио. С сегодняшней ночи и навсегда ты получаешь право звать меня Тонио, моя добрая самаритянка.

Бартельми подумал, что некоторые теории все же имеют изъяны. Он считал, что у всех Антуанов в лицах есть что-то ангельское, а тут - на тебе.

- Когда ты подоспела, милая, эти подонки как раз разбудили меня. Они разбили витрину. А еще они хотели разукрасить меня и забрать мои картонки, но я им показал. Я не боюсь этих ничтожеств.

- Мы задержали одного из них.

- Я вижу. Этот так себе, мелкая сошка, а есть еще и другой. Тот, которого вы поймали, - просто трус. До этого он приходил сюда один - расписывать стены. Я его выбранил, потому что краска в баллончике воняет. И он вернулся со своим другом на этой пыхтелке, чтобы отомстить мне.

- Бартельми - полицейский, и он этим займется. А, Бартельми? А потом он попросит этого справедливого графитчика объяснить свою теорию опасности. Может быть, у него есть информация из первых рук о деле Ванессы Ринже.

- Разумеется, мадам.

Все, надо было уходить. Лола Жост последовала за Ингрид Дизель в ее квартиру, оставив многие вопросы без ответа. Намерена ли она вести расследование под носом у Гнома? Рассматривает ли она возможность возвращения в комиссариат десятого округа? Быть может, мысли не давали ей заснуть, и она решила скоротать время в компании массажистки, сторонницы уличных драк? Не находя в себе сил отыскать ключ к тайнам мира, таким же загадочным, как туман, не смущавший, впрочем, клошара (который уже восстановил свое ложе из картона), Бартельми подумал, что хотя бы на один вопрос получить ответ можно уже сегодня ночью.

- Скажите, Тонио, а в детстве у вас случайно не было светлых кудрей и ангельского личика?

- Как это не было, друг мой? К первому причастию мне сделали пробор, но он не держался. Из-за кудрей.

- Господин инспектор, если вас это не затруднит, я хотел бы отправиться в комиссариат, - сказал хулиган.

Максим Дюшан пешком возвращался из комиссариата на улице Луи-Блан по набережной Вальми, почти пустынной в этот час. Он относил Хадидже теплый свитер. Идя вдоль канала Сен-Мартен, вдыхая аромат измороси, смешанный с запахом стоячей воды, поддавая ногами опавшие листья каштанов, которые шелестели в такт его шагам, он временами отвлекался от забот, обрушившихся на девушек, и погружался в мысли о Ринко. Она сделала десятки набросков этого квартала, ища вдохновения для манга, который мирно начинался в Париже и плохо кончался в Токио. Ринко любила жестокие истории, не оставляющие надежды, приключения, после которых герой не спасался, даже если бился, как лев, злые сказки о несчастьях. Смерть Ванессы очень бы ее заинтересовала. По многим причинам.

И тем не менее Ринко была слабой женщиной. Супругой, которой все меньше нравилось, что ее муж мечется по всей планете, рискуя своей шкурой из-за какой-то фотографии. Поэтому она не спешила с ребенком. Они поженились совсем молодыми. Некоторое время их связывала настоящая страсть.

Придя в «Красавиц», Максим сразу поднялся к себе и решительно вошел в кабинет. Он не смотрел свои фотографии уже почти два года, с тех пор как встретился с Хадиджей. Они были разложены в хронологическом порядке. Он быстро нашел свой репортаж о румынских детях, воспитанниках приютов и беспризорниках. Черно-белые снимки. Первые фотографии были датированы 22 декабря 1989 года, днем падения режима Николае Чаушеску. Он, не торопясь, переворачивал их. Каждый снимок воскрешал ощущения, звуки, запахи. Лица маленьких каторжников, коротко стриженных, чтобы не было вшей, худоба их тел, которым никогда ничего не доставалось, тем более любви. Эти грязные мальчишки в лохмотьях, спящие на тротуарах, на вокзалах, где попало, питающиеся на помойках, нюхающие клей. Тут был и парнишка, бившийся головой о стену, и еще один, практически одичавший, до крови укусивший медсестру.

Рождество 1989 года: Максим не забудет его до конца жизни. Предполагалось, что он поработает недельку и вернется домой к Новому году. Он задержался на месяц, задетый за живое судьбой этих мальчишек. Теперь он уже не знал, двигало ли им сострадание или лихорадочное возбуждение. Или и то, и другое. Он уже и не пытался понять. Его захватило то, что он делал. Прежде он не испытывал эти ощущения с такой силой. На сей раз ему захотелось остановиться, сосредоточиться на своей теме и стать ее летописцем. Ринко звонила каждый день. Он все ей объяснял, она не понимала. Она хотела, чтобы он вернулся. Она говорила, что без него ей страшно по ночам. Ей хотелось чувствовать рядом с собой его тело, это помогло бы ей успокоиться. Он сказал ей тогда: «Я тебе не плюшевый мишка». Он и вправду так думал. Ее доводы казались ему смехотворными.

А потом он стал медленно приходить в себя, возвращаться в свое время, в свое агентство. Лионель Садуайан, его начальник, настаивал на том, чтобы он «завязывал». Он неохотно, но вернулся. Париж в январе девяностого. Он прилетел последним ночным самолетом, никого не предупредив. Он даже не думал о Ринко в такси, которое везло его из аэропорта. Ему все казалось невероятно правильным, устроенным, неуловимым. Великолепным.

Максим Дюшан закрыл и убрал альбом. Он растянулся на кровати, не раздеваясь, не выключая свет. Он слушал дождь. Его музыка ему обычно нравилась. Но этой ночью все было не так. Он все еще чувствовал цепкую хватку Ингрид Дизель. Она размяла его тело и его память. Он так и слышал, как она спрашивает: «А ты никогда не был женат?»

Максим часто говорил себе, что если бы он вернулся из Бухареста вовремя, то Ринко была бы жива. После кремации он надолго впал в состояние душевной комы. Энергичный Садуайан взял все на себя. Фотографии румынских детей обошли редакции всего мира. Энергичный Садуайан вел себя сдержанно. По истечении разумного срока он позвонил. Тогда Максим снова взял свой фотоаппарат и отправился на войну.

Ему потребовалось несколько месяцев, чтобы понять, что с каждым днем его сердце понемногу остывает. Ему потребовалось дождаться 28 февраля 1991 года.

8

Они дошли пешком до улицы Реколле. Небо было невероятного голубого цвета. Ингрид подумала, что погода в Париже - еще большая шутница, чем его обитатели. Четыре дождливых дня, а потом - бабье лето. И это в середине ноября. Однако аборигенам это вовсе не казалось странным, вид у них был пресытившийся. Ингрид вместе с Лолой сидели в приюте для бездомных, в кабинете начальника Ванессы Ринже, который не казался им ни дружелюбным, ни настроенным на сотрудничество. Гийом Фожель никак не мог оторваться от своего компьютера. По его экрану с головокружительной скоростью мчались какие-то непонятные колонки, которые явно интересовали его больше, чем посетительницы. Они позволяли ему не обращать особого внимания на вопросы женщины, которая была всего лишь отставным полицейским. Уточнив свой статус, Лола не погрешила против истины. Ингрид подумала, что это было ошибкой. И все же, когда Лола бралась за дело, она умела быть убедительной. Вчера вечером она поставила условия: «Ингрид, у меня есть два правила. Во-первых, я не работаю бесплатно. Во-вторых, я не работаю одна. Итак, ты платишь мне натурой. Я хочу, чтобы ты раз в неделю делала мне массаж, и еще учила бы меня этому ремеслу». Ингрид, имевшая другие источники дохода, кроме массажа, и достаточное количество свободного времени, не стала противиться власти «начальницы».

- Вы не замечали ничего странного, когда Ванесса у вас работала? Бывали ли у нее здесь какие-нибудь трудности?

- Да нет. Я сказал это и комиссару Груссе. Ванесса могла со всеми найти общий язык. И она хорошо ухаживала за мальчишками, она знала к ним подход.

- А поточнее?

- Она была очень милой, но умела заставить уважать себя. По-моему, у нас Ванесса нашла свое призвание, ведь, поверьте мне, эта работа - вовсе не синекура.

- Никогда никаких стычек ни с коллегами, ни с мальчишками?

- Нет, насколько я знаю.

- Но для того, чтобы здесь работать, необходимо педагогическое образование. А у Ванессы его не было.

- В принципе, да. Однако для меня важнее всего - мотивация; поверьте, комиссар, если бы все в этой стране руководствовались тем же принципом, то молодых безработных было бы у нас гораздо меньше.

- У вас здесь в основном юные румыны?

- Не только, но их большинство. Мне даже пришлось выучить румынский. К счастью, я когда-то работал в одной из неправительственных организаций в Бухаресте, это мне очень облегчило дело.

- У вас никогда не было проблем с албанцами - хозяевами этих детей?

- Нет, эти негодяи умеют вести себя тихо. Когда власти начали реагировать на спланированные налеты, они быстро заставили детей заниматься воровством и проституцией.

- Сколько лет самым старшим?

- Около четырнадцати, но вообще трудно сказать: у них нет никаких документов.

- Ванесса общалась с ними в нерабочее время?

- О, конечно, нет! Я советую своим служащим четко разделять работу и личную жизнь. В противном случае они не выдержат такой работы.

- А Ванесса последовала вашему совету?

- Принимая во внимание ее здравомыслие, думаю, что да. Она всегда была обуреваема жаждой чему-то научиться, жаждой помочь. Ванесса была славным маленьким бойцом.

- Можете привести конкретный пример?

- Я помню мальчишку, который всегда был настороже, не давал к себе приблизиться. Ванесса вела себя с ним крайне терпеливо. Она не говорила по-румынски, а он, должно быть, знал всего пару слов по-французски. И все-таки ей это удалось. Она его приручила.

- Можно нам увидеться с этим мальчиком?

- По-моему, я и сам его не видел уже дня два.

Лола вздохнула. Она ждала, что Фожель скажет еще что-нибудь, но никакого разъяснения не последовало.

- А это исчезновение случайно не имеет отношения к смерти Ванессы? - спросила она, и в ее голосе послышались напряженные нотки.

- Дети ничего не знают. Воспитатели получили указание держать все в тайне до нового распоряжения.

- Не забывайте, что фотография Ванессы была опубликована на первой полосе некоторых газет.

- Ах да!

- Об этом вы не подумали?

- Э-э… нет, но вы понимаете, мы все здесь несколько заняты.

- Как зовут этого мальчика?

- Послушайте, я не знаю, могу ли я…

- Я понимаю вашу нерешительность, мсье Фожель. Позвоните в комиссариат десятого округа и попросите к телефону лейтенанта Бартельми. Вам все подтвердят. И вы сможете нам помочь.

- Но кому конкретно помочь?

- Близким Ванессы, ее друзьям, самому себе и своему отражению в зеркале.

- Но, мадам!

- Не обижайтесь, мсье Фожель. Жан-Паскаль Груссе - полицейский весьма среднего уровня. Он работал под моим началом достаточно долго, чтобы я могла его узнать. Если человек не вкладывает в работу хоть капельку смекалки, то убийца еще долго будет разгуливать на свободе.

Фожель оставил в покое колонки цифр. Он сдался. Несмотря на яростную борьбу со своей совестью, он наконец проговорил:

- Его зовут Константин. Около двенадцати лет. Светловолосый. Носит черный свитер с капюшоном. Раньше он входил в банду, взламывающую счетчики на стоянках, а потом прибежал в приют, потому что его стали принуждать к проституции. Но мы не знаем ни его настоящего имени, ни возраста, ни имен тех, для кого он воровал.

- Вы не знаете, где его можно найти?

- Однажды Ванесса сказала мне, что его заворожили Елисейские Поля. Он жил в нищете, но не мог удержаться от прогулок по этой легендарной улице. Ярко освещенные витрины, туристы со всего мира, текущие отовсюду деньги, - все это…

- Да уж, это вам не Бухарест.

Наряд Ингрид состоял из поношенной кожаной куртки, подбитой мехом, и такой же шапки, что делало ее похожей на молодого летчика советской армии, спасающегося бегством. Заботясь о приличиях, Лола чуть было не предложила ей оставить все это в машине, прежде чем переступить порог комиссариата Восьмого округа, где работала капитан Гугетт Маршал, с которой Лола сохранила хорошие отношения. К счастью, та не знала, что Лола по собственному почину ушла в отставку. По телефону Маршал сообщила ей о трех мальчишках, арестованных в тот день на Елисейских Полях за карманные кражи.

Самый младший был одет в черную рубашку-поло из тонкого трикотажа. У него были светлые волосы. На остальных были футболки и дырявые кеды. Они оказались брюнетами. Лола вспомнила о ливне, начавшемся в Париже несколько минут назад. От октябрьского тепла остались одни воспоминания, осень становилась все злее, и скоро эти мальчишки замерзнут.

Она подошла к маленькому блондину. Стала задавать ему вопросы. Он отказался назваться и сделал вид, что не понимает по-французски. У него была насмешливая улыбка. Разноцветные глаза. Он обменивался непонятными шуточками со своими товарищами, а те покатывались со смеху, жуя жвачку. «Они просто дурачат меня, - подумала Лола. - Как так устроены дети, что им всегда хочется смеяться? Даже когда семья продала их современным чудовищам, даже когда они бродят в одной футболке в сырую и холодную ночь?» А потом она вспомнила Туссена Киджо, которому не давали покоя эти ночные мальчишки. Туссен бы нашел правильные слова. Он умел расположить к себе практически всех, с кем сталкивался в жизни. Довольно странное явление. Наверное, это потому, что он никого не судил. Лоле пришлось признать, что с тех пор, как они вместе с этой невероятной девицей Дизель начали свое расследование, образ Туссена несколько поблек. Мрак раскаяния постепенно рассеивался, и вспоминалось только хорошее.

- Я узнаю самого старшего из них, - сказала Гугетт Маршал. - Его уже не раз задерживали в квартале. И я знаю, что он говорит по-французски.

- Ты знаешь Константина? - спросила Лола у мальчишки, который притворялся, что понимает только по-китайски, таращил глаза и махал руками, словно говоря: «Я ничего не знаю, мадам полицейский, совсем ничего».

9

Машину вела Ингрид. Лола не любила водить ночью, а ее новая напарница замечательно с этим справлялась. У этой девушки ловкие руки. Подходящие и для массажа, и для хорошей драки. Ей можно доверять. А потом Лоле вспомнились ночные прогулки с Туссеном Киджо. Он всегда сам садился за руль, вел машину быстро и мягко, часто под сенегальскую музыку, музыку родины своих предков. Странно, но эта солнечная музыка хорошо подходила к звездному небу. Или к тому, что над столицей сияло все меньше звезд.

Для американки Ингрид неплохо знала Париж, она без колебаний направилась к воротам Дофина. Она ехала с открытым окном, очевидно чтобы подчеркнуть, что курение - устаревшая привычка, оставшаяся лишь у кучки питекантропов. Однако Лола никогда не боялась холода.

Было около одиннадцати вечера, по площади Шарля де Голля проезжали редкие машины, и, миновав ее, Ингрид взяла курс на авеню Фош. Прекрасные дома, зелень, простор, чего еще можно пожелать? «В конце одного из самых шикарных проспектов - черная дыра, водоворот, поглощающий мальчишек», - подумала Лола, вспомнив о собственном сыне и внучках, которых она считала просто замечательными.

Ингрид притормозила и аккуратно проскользнула между машинами, Лола подумала, что из нее вышел бы неплохой полицейский. Кроме того, ее мужеподобная внешность в данном случае была им только на руку. Куртка и шапка лежали на заднем сиденье. Но пуловер-матроска был то, что надо. Под летчиком обнаружился моряк.

- Поезжай медленно, а я посмотрю, нет ли тут знакомых лиц.

Заведя машину, они перестали оглядываться по сторонам и ждали, однако к ним никто не подходил. Конечно, а чего хотела Лола? Неужели она думала, что они сойдут за потенциальных клиенток? А еще эти жуткие сигареты Лолы. Чувствовался сырой запах Булонского леса, слишком сырой на ее взгляд; а на краю тротуара, на краю мира выстроились силуэты. Кто из них скажет им, куда ехать?

А потом Ингрид показалось, что она увидела подростка. Он улыбался, но нет, это был мужчина, юность которого осталась далеко позади. «Заглянув ему в глаза, подумаешь, что ему не меньше десяти тысяч лет», - промелькнуло у нее в голове. Лола в свою очередь опустила стекло и спросила у него, не знает ли он Константина. Это ничего не дало, он лишь предложил им свои услуги. Ингрид еле сдержалась, чтобы не обругать его, и решила сделать круг, оставив его подозрительно улыбаться в одиночестве. Другие тоже проплывали мимо них во влажном воздухе, в запахе леса. Ингрид чувствовала себя неловко, эти люди напоминали ей пиявок.

- Вон он, - сказала Лола почти весело.

Ингрид ловко развернула машину, спрашивая себя, сколько лет потребовалось ее напарнице, чтобы научиться свободно себя чувствовать в этой среде. Этому мужчине едва исполнилось двадцать пять, на нем был костюм и ослепительно белая рубашка, резко выделявшаяся в темноте. Его светлые волосы выглядели искусно растрепанными, а лицо, хотя и довольно изможденное, все же было красивым. Он не был похож на торговца. Совсем нет. Он хотел выглядеть как Дэвид Боуи, и это ему почти удавалось.

- Его зовут Ришар, - пояснила Лола. - Один из моих старых знакомых. Змея подколодная, но выглядит всегда на все сто.

- Да, он ничего. Почему он это делает? Наркотики?

- Именно. У него полно любовников, но его верная супруга - это доза.

На взгляд Ингрид, его костюм не слишком отличался от тех, что носили служащие, работающие в квартале Дефанс. Он не был похож на своих коллег, по большей части предпочитавших джинсы и кожу.

- Рада снова тебя видеть, Ришар. Да, да, кроме шуток.

- Комиссар Жост, сколько лет, сколько зим! А ты все ездишь на своей старой потрепанной машинешке. Видно, платят в вашем департаменте все так же мало. После того, как ты отработала там столько лет, черт побери!

- Ты, может быть, и прав, Ришар, только за ответы на мои вопросы мне платить не приходится, так что здесь я выигрываю.

- Что ж, такая уж моя судьба… ну давай, спрашивай. Чего бы тебе хотелось?

- Найти румына. По имени Константин. Около двенадцати лет. Очень светлые волосы, одет в черный свитер с капюшоном.

- Я бы назвал это непосильной задачей. Я не в курсе.

- Я подозревала, что с первого раза мне может не повезти. Мне хотелось бы, чтобы ты меня просто направил, и побыстрее, мне вовсе не улыбается торчать здесь всю ночь. Я знаю, как ты любишь, чтобы тебя упрашивали.

- Нет, не знаешь. Так или иначе, о Константине я ничего не знаю. У малышей есть еще надзиратели. Их пятнадцати-шестнадцатилетние соотечественники, которые сами занимаются проституцией. Тебе нужно задержать такого мальчишку, понимаешь?

- Подскажи мне, как.

- А твоя коллега не разговаривает? Стесняется? У нее такая же прическа, как у Жан-Поля Готье. И пуловер такой же. Здорово!

- Нормально. Это Жан-Поль Готье.

- Я так и подумал.

- Ну, Ришар, тебя наконец осенило? Смотри, а то мы с Готье заберем тебя в участок. Тогда ты упустишь немало хороших шансов, и, несмотря на то, что ты красив, как падший ангел, твои ночи станут все длиннее и все холоднее. Думай быстрее.

- Ну-ну, не льсти мне! Ты знаешь ко мне подход. Ладно, моя сладкая, свернешь на боковую аллею и проедешь немного вверх, в направлении площади Этуаль. Не до площади Берже. А до нашей площади, площади Парижа. У меня никогда не получалось называть ее площадью Шарля де Голля…

- Ришар, ты отвлекаешься!

- Там увидишь припаркованный «мерседес» с номером CD. Внутри будет встрепанный парень, которого зовут Или. Бабское имя, но так уж сложилось. Его правда зовут Или. Но поторопись, ибо хотя ночи и длинные…

Не дослушав падшего ангела, Ингрид направила машину к середине площади.

- У тебя что, пропеллер под матроской? - спросила Лола.

- Я не люблю таких разговоров, таких людей, такие места…

- Жаль. Потому что ночь только началась, хотя кажется, что она уже в разгаре.

Ингрид припарковалась у боковой аллеи. Они вышли из машины и пошли в направлении Триумфальной арки, которая сверкала огнями за черными деревьями. «Мерседес» был в двух шагах. Они подождали, пока дверь откроется и выйдет молодой блондин.

- Возьми меня под руку, тогда мы будем выглядеть, как бабушка с внучкой, совершающие моцион.

- Выброси сигарету, а то бабушка получается не очень респектабельной.

- Ладно.

- А я выгляжу естественно?

- Только не бей его по лицу бутылкой мексиканского пива, и сойдет. Внимание, сейчас мы его сцапаем…

- What? [Что? (англ.)]

- На языке полицейских - арестуем, поймаем. Давай, настройся, Ингрид. ХВАТАЙ ЕГО! ДАВАЙ, ЖИВО!

Лола была на добрую голову выше молодого человека, поэтому она с легкостью прижала его к кузову грузовичка. Для пущего эффекта Ингрид крикнула: «Полиция! Не двигаться!» Он пробормотал пару фраз, в которых слышалось раскатистое «р». Его глаза бегали, как эти самые «р», он искал друзей. Соотечественников, надзирателей. Может быть, язык Ришара и был ядовитым, как жало змеи, но слова выбирать он умел.

- Мы знаем, кто ты. Тебя зовут Или.

- Я ничего не сделал.

- А кто говорит, что сделал? Не волнуйся, все в порядке.

На вид Ингрид дала бы ему лет семнадцать, у него на лице были угри и пробивались усы.

- Слушай меня внимательно, Или, - вновь заговорила Лола. - Мы не сделаем тебе ничего плохого. Ты отвечаешь на мои вопросы, и мы исчезаем. Растворяемся в ночи, как ниндзя. Ты нас видишь, и раз - нас уже нет. Согласен? Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Или кивнул. Лола сказала, что отпустит его, но он должен вести себя спокойно. Он поправил куртку и пригладил волосы. Спереди у него болталась дурацкая прядь, все время падавшая ему на лицо, а сзади он был выбрит практически наголо.

- Мы ищем маленького Константина. Последний раз он шлялся у Фобур-Сен-Дени. И не говори мне, что не знаешь его. Я знаю, что ты его знаешь. Мне так сказали.

- Что ты от него хочешь?

- Отвечай на вопрос, Или. Ты знаешь, где Константин?

- Константин сбежал, и я ничего не знаю. Вообще ничего. Он не хотел приходить сюда работать. Он сбежал. Я не лгу полиции, клянусь! Это правда.

- Если он сбежал, то твои начальники наверняка ищут его. И они должны были с чего-то начать. Скажи нам, с чего.

- Клянусь, я не лгу полиции, я ничего не знаю.

- Тогда мы забираем тебя в участок, - сказала Ингрид, напустив на себя суровый вид.

- Я ничего не знаю, клянусь, клянусь!

- А кто-нибудь его знает? - спросила Лола. - Кто-нибудь знает, где он?

- Может быть, повар?

- Какой повар?

- Я не знаю его имя. Я знаю ресторан. Иногда он давал поесть. Поэтому Константин ходил туда. На Пассаж-Бради.

- Если ты мне наврал, то я вернусь завтра, и тебя отсюда выкинут. И это лучшее, что может с тобой случиться.

- Клянусь, клянусь! Я все рассказал. Повар - это точно.

- Ладно, Или, можешь идти. Если ты этого хочешь.

Именно этого-то он и хотел. Ингрид и Лола смотрели, как он направляется к воротам Дофина.

- Лола, у тебя нет ощущения, что мы вернулись к исходной точке?

- Да нет же, Ингрид, говорю тебе, ночь только началась.

- Кстати, знаешь, кого мы напоминаем?

- Жан-Поля Готье и Мэй Уэст?

- Нет! Красавиц…

- Дневных и ночных, да?

- Точно!

10

Пассаж-Бради был погружен в полумрак. Однако его нарушал слабый свет, лившийся из «Красавиц». Лола была склонна усмотреть в этом какой-то знак, однако впечатление нарушали крики, доносившиеся из освещенных окон. Парочка выясняла отношения. Или, вернее, женщина изливала свой гнев на голову мужчины, пытавшегося сохранить самообладание. Голос принадлежал Хадидже. Ингрид и Лола быстро переглянулись и подобрались поближе к ресторану.

- Тебя волнует только то, что из-за задержания ты провалила кастинг. Все дело в этом.

- ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ!

- Только то, что есть.

- ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я РАССКАЗАЛА ТЕБЕ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, В ЧЕМ ДЕЛО, ДА?

- Да, только не кричи. И не ругайся.

- Все очень просто. Ты сказал мне, что твоя жена умерла, да, конечно! Однако ты заботливо скрывал от меня, ОТЧЕГО ОНА УМЕРЛА!

- На полтона пониже, пожалуйста! Если бы ты спросила, я бы сказал тебе, отчего.

- Тебе плевать, что я выглядела как дура в глазах этого злобного маленького полицейского.

- И мы снова возвращаемся к тебе. Печально.

- Я говорю не о себе. Я говорю о нас, Максим. Из-за тебя я поругалась с родителями. И с братом тоже.

- Так у тебя есть брат? Вот это новость!

- Дело не в этом. Мой брат - грязный тип, однако он прав, когда говорит, что я живу со стариком, который никогда на мне не женится.

- А что изменит женитьба?

- Мне плевать на женитьбу, вопрос не в этом. Я прекрасно обхожусь и без твоих обещаний. Но меня бесит, что ты постоянно скрытничаешь. И благодаря этому полицейскому я еще узнала, что ты ходишь на массаж к американке, похожей на трансвестита.

- Но это вовсе не секрет.

- Ах вот как?

- Ингрид Дизель - просто моя подруга, и она прекрасно делает массаж. Это снимает стресс. Тебе тоже надо попробовать.

- А еще, тебе наплевать на меня.

- Я, я, я! Ты ни о чем другом не говоришь, Хадиджа.

- Ты ничего не понимаешь, Максим, и я сыта тобой по горло. Я ухожу.

- Ты свободна.

- Все так просто. И тебя это вполне устраивает.

- Что ты хочешь сказать?

- Мне больше нечего тебе сказать. Прощай.

Ингрид и Лола спрятались за росшими на террасе деревьями. Хадиджа вылетела из ресторана, как бомба, громко стуча по тротуару острыми каблучками своих ботинок.

- Твердый характер, - заметила Лола.

- Я бы назвала это bad temper. Дурной нрав.

- Предвзятость.

- Что?

- Ты неравнодушна к Максиму. Я же не вчера родилась.

- А вот капли дождя, затуманившие твои очки, родились только что. Протри стекла, Лола.

- Не уводи разговор в сторону, Ингрид. Дай ему идти своим чередом, это очень хороший разговор, и, по сути дела, он тебе только приятен.

- Говорю тебе, твои очки залиты дождем. Вытрешь ты их или нет?

- Вытру, вытру.

- Ну что будем делать? Зайдем или нет?

- Зайдем.

- Хорошо. Пошли.

И они толкнули дверь. Максим стоял за стойкой бара. Он только что достал бутылку, которая появлялась на свет лишь по поводу какого-то особого события. Или особой неприятности, признаки которой ясно читались на его лице. Сквозняк, впущенный в помещение женщинами, слегка развеял атмосферу печали. Лола подошла поближе к бару, к бутылке. На этикетке с голубым ободком кто-то от руки написал: «Англескевиль, 1946». Она вспомнила. Об огненной воде, которая обжигала пищевод и пропитывала плоть запахом похожих на стеклянные яблок.

- Вы подоспели к кальвадосу. Уверен, Ингрид никогда не пробовала такой штуки.

Максим поставил на обитую кожей стойку еще две рюмки. И наполнил их.

В «Красавицах» было и вправду хорошо. Лола оставила свой плащ на спинке стула. Максим поднял свою рюмку.

- За женщин! И забудем прошлое!

Она чокнулась с ним и воспользовалась этим, чтобы бросить взгляд на Ингрид. Та не отрывала глаз от лица Максима. Прямо-таки поедала его глазами. «Говорят, что американцы - большие дети, но это не так, - подумала Лола. - Эта взрослеет на глазах».

Лола пригубила красновато-коричневую жидкость. Ингрид отважно сделала большой глоток и чуть не задохнулась. Максим улыбнулся. Видеть это было приятно.

- О, my god! [О, боже! (англ.)]

- Да, серьезный напиток, - заметила Лола. - Не набрасывайся на него, как ковбой на мустанга. Пей потихоньку, деточка.

Маленькими глотками они спокойно допили свой кальвадос и, увидев, что Максим, как мальчишка, собравшийся пить всю ночь, приготовился налить еще, Лола прикрыла рюмку Ингрид рукой.

- Ей больше не наливать. Она сегодня за рулем.

- Что вы собираетесь делать в такую мерзкую погоду?

- Спасать твою шкуру, Максим.

- Что ты такое говоришь, Лола?

- Мы с Ингрид основали временную ассоциацию обороны. И защищаем мы только одного человека. Тебя. Нельзя, чтобы Груссе повесил на тебя убийство Ванессы.

- Очень мило с вашей стороны, однако я уже достаточно взрослый, чтобы защитить себя. А кроме того, мне не в чем себя упрекнуть.

- Этот аргумент не остановит жернова полицейской мельницы. Груссе - клинический идиот. Он вцепляется намертво. Особенно если есть явные улики. Ключ от квартиры девушек в ящике барной стойки, например. Или твой сеанс массажа у американки как раз в момент преступления. Извини, Ингрид.

- You're welcome, dear. [Пожалуйста, дорогая (англ.).]

- А еще есть отрезанные ноги.

- Отрезанные сечкой на разделочной доске. Убийственная деталь, - добавила Ингрид.

- И не забывай о смерти Ринко, - продолжила Лола.

Максим наполнил себе рюмку и выпил содержимое залпом. Последовала долгая пауза, а затем, обращаясь к обеим женщинам одновременно, он спросил:

- Вы правда хотите, чтобы я рассказал вам о Ринко?

Лола спокойно кивнула, а Ингрид, окаменев, смотрела на владельца ресторана так, будто вдруг перестала понимать по-французски. Максим взял в одну руку рюмку, в другую бутылку и направился к лестнице, ведущей в квартиру. На полпути он остановился и жестом пригласил их следовать за ним. У Лолы вдруг возникло ощущение, что Максим - это книга, первую страницу которой она только что перевернула.

11

- Что с тобой, Хлоя? Ты не спишь? Да ты дрожишь!

- Два раза звонил какой-то человек. Он хотел поговорить с тобой.

- Какой человек?

- Не знаю.

- Он говорил о деньгах?

- Нет. Может быть, нам стоит оставить квартиру и воспользоваться гостеприимством Максима? Я боюсь, Хадиджа!

- Бояться бесполезно. К тому же я поссорилась с Максимом. Нам придется выкручиваться самим.

- Но нам некуда идти!

Хадиджа подумала о матери Хлои. Люсетт жила в этой квартире, пока не попала в автокатастрофу. Матери-одиночке, всю жизнь изнемогавшей под бременем забот, никогда не хватало уверенности в себе, и она перебивалась случайными заработками в жалких конторах. Тем не менее она была лучше родителей Ванессы. Парочки непримиримых католиков, которые только и делали, что лили слезы. Когда они узнали, что Ванесса встречается с Фаридом, то сделали ее жизнь невыносимой и в конце концов выгнали из дома. «Хотя мои родители ничем не лучше, - раздраженно подумала Хадиджа. - Религия - ловушка для дураков».

- Скажи, Хадиджа, кто, по-твоему, этот урод?

Мгновение Хадиджа внимательно смотрела на Хлою, а потом подошла к ней и крепко обняла. Она убаюкивала ее, гладя по волосам. А потом увлекла за собой на кухню; готовя горячий шоколад, она объяснила Хлое теорию, которую придумала, пока та прогоняла свой страх с помощью «Сюиты для виолончели» Баха.

- Я уверена, что в это замешан мой брат. Если случилась неприятность, значит, без Фарида не обошлось.

- Но звонил не Фарид.

- Это был один из тех типов, что постоянно вертятся вокруг него. Может быть, Фарид и волк, но не волк-одиночка, поверь мне. В нем уживаются два человека. Дьявол и соблазнитель. Они чередуются. Так продолжалось все мое детство. Мой брат сумасшедший. Но выглядит как нормальный человек.

- Перестань, это меня совсем не успокаивает.

- Я хочу, чтобы ты знала одно, Хлоя.

- Что?

- Я не боюсь Фарида. Мы с ним одной крови, и во мне та же сила. К тому же я родилась раньше, чем он. Мы боролись в чреве матери, но он проиграл. И так будет всегда.

- Я думала, что близнецам ничего не остается, кроме как любить друг друга.

- Хуже всего то, что я его люблю. Но это не мешает мне видеть, каков он на самом деле, и презирать себя за эту любовь.

- А если это он?

- Ты о Ванессе?

- Да. Ты бы пошла в полицию?

- Я никогда не сдам своего брата полиции. Что бы ни случилось.

Они вошли в святая святых Максима; Ингрид заметно волновалась. Ей нравилось все, что она видела вокруг. Ее удивляло только одно: на стенах не было ни единой фотографии. Вовсе не таким представлялось ей жилище бывшего фоторепортера. Что до Лолы, казалось, интерьер квартиры ее совсем не интересовал. Она видела лишь цель: получить ответы на свои вопросы. И в то же время ее волнение было почти осязаемым.

Максим достал из шкафа большую папку для рисования, открыл ее на столе и показал оригинальные рисунки к комиксам. Работа, выполненная черной тушью. Тонкие и мощные штрихи. Подростки в мегаполисе, где смешалась традиция и современность. Ингрид узнала Токио, его скоростные трассы, поезда, столбы, протянувшие над переулками сети проводов, его завораживающе уродливые многоэтажки, растущие как грибы, его деревенские кварталы, его обитателей: велосипедистов на тротуарах, уличных продавцов сладкого картофеля. И толпу повсюду. На вокзалах, в магазинах, на перекрестках. И одиночество. Ринко Ямада-Дюшан, видимо, была очень сильной женщиной, раз могла говорить об одиночестве.

- «Отаку» - шедевр Ринко, - нарушил молчание Максим. - Она не боялась работать над скользкими сюжетами.

- Что значит «отаку»? - спросила Лола.

- «Тот, кто прячется в доме». Отаку - это молодой человек, который отказывается становиться взрослым. Он запирается у себя дома, забывает реальность и живет лишь ради своей страсти.

- Какой?

- Моделирование, коллекция часов, трусики лицеисток, видеопорнография и все в таком духе.

- По-моему, здесь налицо некоторая склонность к фетишизму, нет?

- Несомненно. Кроме того, там существует целый рынок, связанный с кумирами. Фотографии, диски, куклы, изображающие молодых певиц и актрис.

- У нас такое тоже встречается.

- В Японии все сложнее. Если «отаку» отказывается от ограничений, налагаемых жизнью в обществе, то японское общество его не забывает и продает ему все, что он любит. Этот циничный меркантилизм и высмеивается в комиксе Ринко.

- О чем он?

- Трудно пересказать в двух словах - это длинная история. Она начинается с лицеистки в бикини, которая собирается фотографироваться в студии; фигурки, точно повторяющие ее внешность, будут продаваться во всех магазинах. Эта девушка станет основным экспонатом коллекции. Коллекции окончательно спятившего «отаку».

Максим закрыл папку с рисунками. Потом наполнил свою рюмку. Ингрид поняла, что он собирается напиться, и ей захотелось напиться вместе с ним. Но Лола была настроена совсем на другое. Она ждала, пока Максим прогонит от себя воспоминания. Мгновение бывший комиссар и бывший репортер смотрели друг на друга, не говоря ни слова. В огромных круглых глазах Лолы была не только нежность, но и твердость. Максим не выдержал первым:

- Вы хотели знать, кем была Ринко. Теперь вы знаете.

- Но ты открыл всего лишь одну папку…

Максим снова улыбнулся, но на этот раз его улыбка причиняла боль. Если бы не Лола, Ингрид обняла бы его. Она вся затрепетала.

- Ринко принесла жертву, приехав сюда. Она черпала вдохновение в жизни своих соотечественников. В Париже она продолжала рисовать, но ее рисунки стали совсем другими. Она не чувствовала его пульса. В конце концов именно в Париже ее нашла смерть. Мне остались ее работы и, как я уже говорил Ингрид, ее прах на камине. А еще ее коллекция кукол, изображения лицеисток, которых она использовала для «отаку». Если комиссару Груссе хочется найти связь между моими воспоминаниями и Ванессой Ринже, ну что ж, пусть ищет.

- Как умерла Ринко?

- Ее задушили.

Лола села, Ингрид сделала то же самое. У нее подкосились ноги.

- Еще одно удушение, пусть даже через двенадцать лет. Сразу тебе говорю, Максим, не слишком все это здорово.

- Да, наверное, но что поделаешь? Чего ты хочешь от меня?

- Чтобы ты рассказал мне как можно больше. Я должна обойти Груссе. Ну, например, какими были твои отношения с Ванессой?

- Послушай, Лола, это отдает полицейским допросом.

- Максим, ну сделай усилие.

- Она часто приходила пообедать с нами.

- С нами?

- С Хадиджей и Хлоей. Мы всегда обедали в кухне до прихода посетителей. Ванесса составляла нам компанию. Мне нравилась их дружба, к тому же я знал, что в золоте Ванесса не купается. Я считал ее слишком тощей, а у нас она по крайней мере правильно питалась.

- Вывод: вы часто виделись.

- Очень часто.

- Да, все это не очень хорошо.

- Ты находишь?

- Да, нахожу.

- Не вижу, что плохого в гостеприимстве.

- Нам надо вылезти из кожи вон, но найти свидетеля, маленького румына. Он исчез после смерти Ванессы.

- Константин?

- Так ты его знаешь?

- Его приводила Ванесса. А потом он стал сам время от времени навещать меня. Он любил смотреть, как я работаю, и таскал кусочки то тут, то там.

- Ты не знаешь, где он может быть?

- Понятия не имею, потому что никогда не задавал ему вопросов. Константин прибегал издалека, из мест, которые я очень хорошо себе представляю, и у меня не было никакого желания совать нос в его глупости. Я его кормил, перекидывался парой слов. Но вообще-то общались мы больше с помощью жестов.

Улица Фобур-Сен-Дени была закрыта занавесом из дождя. Продолжать следствие сейчас было невозможно, и это раздражало Ингрид и Лолу. Ингрид подняла голову и посмотрела на стеклянную крышу Пассаж-Бради, дрожавшую под напором ливня.

- Льет как из ведра, конечно же мальчишка где-нибудь прячется.

- Надеюсь. Но почему людям приходится так жить, особенно детям, ты не знаешь, Лола?

- После падения Чаушеску мир внезапно осознал, что десятки тысяч детей гниют в сиротских приютах, до ужаса похожих на концентрационные лагеря. Все они стали жертвами политики прироста населения, провозглашенной диктатором, который хотел отпраздновать наступление третьего тысячелетия удвоением населения. Запрет на контрацепцию. В обязательном порядке - не менее пяти детей в каждой семье. Государство обязалось позаботиться о тех, кто оставался без родителей из-за отсутствия денег, любви и всего прочего. Целое поколение было принесено в жертву мании величия одного безумца.

- И ничего не делается?

- Делается. Этой проблемой занимаются различные ассоциации, но работы еще много. Непочатый край. Видишь ли, Европа существует в двух вариантах.

Обе они надолго замолчали, глядя, как струи воды, завладев улицей, омывают машину Лолы. В этот момент грохот дождя по стеклянной крыше показался им легким постукиванием. «А сейчас что будем делать?» - подумала про себя Ингрид. Она собралась было задать этот вопрос Лоле, но та ее опередила:

- Максим, чего-то не договаривает. Ты заметила?

- Что ты имеешь в виду?

- Он не хочет рассказывать нам всего. Это очевидно. И очень досадно!

- Максим не хочет вспоминать о своем прошлом.

- Проблема лишь в том, что его прошлое очень хочет, чтобы Максим о нем вспомнил.

12

Хлое Гардель снилось, что ее тело было виолончелью, которую гном, вооруженный маленькой ложечкой, пытался наполнить пищей. Одной рукой он пропихивал кашу в эфы инструмента, другой изо всех сил давил на ее рот.

Она судорожно вдохнула и проснулась. Хлоя ощутила присутствие в комнате невидимого человека. Она попробовала закричать.

- Не ори!

Несмотря на страх, она узнала тембр голоса. Спокойный, ледяной. Голос из телефонной трубки.

Вспыхнул свет, и она увидела лицо. Бритый череп, бородка, как у дьявола на картинках, неподвижные глаза. И тут же она услышала голос своей подруги:

- Да отпусти же ее, кретин! Что ты делаешь?

Человек поднял руку, и она увидела Хадиджу. И Фарида.

Хлоя съежилась у стенки. Ей хотелось исчезнуть. Если случилась неприятность, значит, без Фарида не обошлось. Хадиджа была права.

- Я не хочу, чтобы она разбудила всех соседей. А в твоих интересах - забыть слово «кретин».

- Вы могли просто позвонить, а не вламываться, как Фантомас!

- Извини меня, Фарид, но твоя сестра чертовски дурно воспитана.

- Все на кухню - надо поговорить, - устало проговорил Фарид.

Хлоя натянула поверх пижамы свитер и последовала за ними в кухню. Она пыталась глубоко дышать, чтобы собраться с мыслями. Напрасно! Мысли в ее мозгу скакали, как блохи. Она завернула в ванную и выпила пару таблеток, выписанных доктором Леже. Она поймала себя на том, что надеется на его появление здесь, сейчас, глубокой ночью. Он бы приехал и уговорил Фарида и его товарища убраться вон. Он дал отпор тому бородатому полицейскому, который хотел забрать ее в участок прямо во время ее нервного срыва, и выиграл немного времени. Доктор Леже - не то что эти дикари, понимающие только язык силы. Все эти люди просто вызвали бы у него отвращение…

- Не угодно ли мадам пожаловать на кухню? Там все уже собрались.

- Я принимаю лекарство.

Это был друг Фарида. Двухметровый детина. Как она боялась этого огромного придурка! На нее нахлынула волна ужаса, и руки снова задрожали. Она ненавидела такое состояние. Моментами ей казалось, что ее нервная система функционирует теперь только в положении «непрерывная дрожь», и тогда она спрашивала себя, как она сможет играть на виолончели.

- Надеюсь, ты никуда не звонила?

- У нас только один телефон, и он стоит в прихожей.

- Сейчас у всех мобильные телефоны.

- У меня нет денег на мобильный телефон.

В кухне Хадиджа на все корки честила своего брата. Но он, казалось, ее не слушал. Склонив голову, он пристально смотрел на свои руки. Хлоя вспомнила его серебряные кольца. В ту ночь на берегу канала они блестели так ярко. А потом кровь, вся эта кровь! Хлоя подавила подступавшую к горлу тошноту и заставила себя сесть напротив Фарида; он даже не поднял на нее глаза. Она мысленно благословила доктора Леже: его таблетки помогли почти сразу. Она уже чувствовала себя лучше.

Хадиджа напоминала Жан-Люку Мистенгет. Она была настоящей маленькой парижанкой, которая будет спорить и стоять на своем до последнего. Которая, подбоченившись, не колеблясь назовет вас кретином. Жан-Люк не любил бить девушек, но этой с удовольствием влепил бы пару затрещин. Хлоя - другое дело. Она явно жила в тени своей подруги. И Жан-Люк подумал, что не стоит доверять этим застенчивым девушкам, невзрачным работницам, слишком маленьким, ненакрашенным, плохо одетым. Она была чем-то похожа на Эллен Макартур: такие же коротко подстриженные каштановые волосы, круглые щеки, курносый нос. Не исключено, что характер у этой Хлои куда сильнее, чем могло показаться с первого взгляда.

Он попытался сосредоточиться и заглянуть ей в душу, но это было невозможно, поскольку Хадиджа трещала не переставая. А ведь Фарид задал ей всего один простой вопрос: «Где деньги?» В этот момент он был Ангелом на куполе собора, роскошной химерой, дожидавшейся, пока группка смертных прекратит болтать и он наконец сможет взлететь. Он был где-то в вышине, в великой и мрачной тишине, со склоненной головой, с полуприкрытыми веками, со спокойно сложенными руками. Хлоя украдкой бросала на него быстрые взгляды, она испытывала перед ним священный ужас. Он видел это так же хорошо, как парус Эллен Макартур на телевизионном экране. Хлоя поняла, с кем имеет дело. Или Хлоя это знала. «Она знает о Фариде что-то, чего не знаю я», - подумал Жан-Люк.

- Ты влезаешь к нам, как вор, даже не думая о том, что мы умираем от страха, и единственное, что ты можешь сказать, это: «Где деньги?» Я тоже хочу тебя кое о чем спросить, Фарид. Это ты убил Ванессу?

Фарид повернул голову и посмотрел на нее. А потом сказал «нет». Просто «нет». Безукоризненный ответ.

- И я должна поверить тебе на слово?

Он ничего не ответил, лишь уставился на нее своими темными глазами, в которых плескалось мутное презрение. Жан-Люк вспомнил спор Фарида и Ноя о Хадидже. Фарид был в ярости оттого, что его сестра спала с немусульманином гораздо старше ее и вдобавок не имеющим намерения надеть ей на палец обручальное кольцо. К тому же она хотела стать актрисой или певицей. «Этот чудак Фарид - консерватор», - подумал он.

- Наша дверь не была взломана. Как ты это объяснишь? Ты ведь сейчас открыл дверь своим ключом, не так ли?

- Я не собираюсь ничего объяснять. Я повторяю вопрос: где деньги?

- О каких деньгах ты говоришь, в конце-то концов?

Фарид вздохнул, а потом на его лице появилось некое подобие печальной улыбки. Когда Жан-Люк последний раз видел такое выражение на лице у Фарида, для его собеседника все закончилось плохо.

- Нам очень повезло. Я решил отдать свою долю Ванессе.

- Последний налет на Елисейских Полях - твоих рук дело?

- Это тебя не касается. Ванесса отказалась от денег. Я настоял. Она сказала, что собирается отдать их в какую-то ассоциацию для румынских детей.

- Это правда?

- Да.

- И ты оставил ей деньги?

- Как будто ты не знаешь.

- Я не только ничего не знаю, но даже не пытаюсь понять, почему ты хотел отдать ей эти деньги.

- Правильно, и не пытайся. В любом случае тебя это не касается.

- Нет, касается! Ванесса была моей подругой, а ты мой брат. Но я не могу понять одного: почему ты пришел говорить со мной о деньгах сейчас, когда Ванесса умерла. Я думала, ты ее безумно любишь. Так это была ложь?

- Мне плевать на деньги. Я только хочу знать, не ты ли убила ее, чтобы забрать их.

- ДА ТЫ ЧТО, БОЛЬНОЙ?

- Потише! - вмешался Жан-Люк.

- Отвечай, - ледяным тоном сказал Фарид.

- Ты мне надоел! - закричала Хадиджа.

Фарид залепил ей пощечину, и она, не удержавшись на стуле, со стоном упала на выложенный плиткой пол. Фарид ударил ее ногой по ягодицам. Потом еще раз. Жан-Люк смотрел на Хлою, думая: когда ему в голову приходят подобные идеи, я скрываюсь или кричу. Но Хлоя оставалась на стуле, неподвижная, как каменное изваяние. Изредка она моргала полными слез глазами.

А Фарид все бил и бил.

Внезапно все услышали Хлою. Поначалу слабый голосок, заглушаемый криками Хадиджи и Фарида, обзывавшего сестру шлюхой, становился все пронзительнее.

- Это не она, остановись, это не она! Умоляю тебя! ОСТАНОВИСЬ, ФАРИД!

Фарид выпрямился и две секунды внимательно смотрел на Хлою. Потом он схватил ее за плечи и начал трясти изо всех сил. Но в этом не было необходимости - слова лились из нее фонтаном. Черный ангел умел заставить течь не только деньги, но и слова.

- Мы вернулись из «Красавиц». Я нашла Ванессу мертвой на кровати. Хадиджа была в ванной. Я пошла предупредить ее, а она сказала, что нужно немедленно вызвать полицию. Полиция все здесь перерыла. Но денег нигде не было. Наверное, их забрал тот, кто это сделал. И я думаю, что он еще украл дневник Ванессы. Только не бей ее больше, прошу тебя, остановись! Хадиджа ничего не сделала. Она не калечила Ванессу. И она ничего никому не говорила. Я тоже. Поэтому остановись. Умоляю тебя!

- Не калечила? Что ты говоришь?

- Он отрезал ей ноги.

Фарид оцепенел от ужаса. Жан-Люк, потрясенный выражением лица своего друга, на какой-то момент даже перестал воспринимать стоны и плач девушек. Потом он обмяк и повернулся к Хлое. Определенно, Хлоя знает что-то такое, чего не знаю я. Хадиджа тоже. Она ничего никому не говорила… и я тоже…украл дневник…

- А что полиция? - выговорил наконец Фарид.

- Ничего, - ответила Хлоя. - Они рыщут среди близких знакомых, опрашивают жителей квартала, но еще ничего не нашли.

- У Ванессы кто-нибудь был?

- Нет.

- Ты уверена?

- С тех пор, как появился ты, у нее не было никого. Я думаю, что она просто не замечала других мужчин. Все, что интересовало Ванессу - это ее работа.

- Я начинаю думать, что она, пожалуй, была права, - слабым голосом вставила Хадиджа.

Вид у нее был жалкий, но присутствие духа она сохранила. Жан-Люк выбрал удобный момент и вмешался:

- Да, но кто кроме ее дружка так просто вошел бы сюда? Он увидел деньги и, как пить дать, решил с ними смыться. Ванесса пыталась остановить его, а он ее задушил. И инсценировал убийство, совершенное маньяком. Вот и все.

- Если полиция его найдет, то я убью его, - сказал Фарид.

- Не выйдет, - парировала Хадиджа, поднимаясь.

Она продолжила:

- Ванесса сцапала его, и он решил обрезать ей коготки. А потом навел порядок в квартире. Утопил в ванне пылесос. И все, никакой ДНК. Он покалечил ее, воспользовавшись сечкой, разделочной доской, да еще покрывалом с кровати, чтобы впиталась кровь. Выходит, действовал он очень четко и продуманно, и полиции придется попотеть, прежде чем они найдут его.

- Если полиция его не найдет, этим займусь я, - продолжил Фарид, как будто его сестра ничего не говорила.

«Черт, все сложнее, чем можно было предположить», - подумал Жан-Люк. Как только из Фарида выветрился весь алкоголь, Жан-Люк успокоился. Он послал к Фариду Ноя, а сам приник ухом к двери комнаты друзей. Фарид все рассказал своему брату.

Он вошел в квартиру девушек, открыв дверь своим ключом, и присел на кровать, глядя на спящую Ванессу. Он гладил ее по волосам и по лицу, пока та наконец не проснулась. Услышав это, Жан-Люк подумал, что Ангел, должно быть, очень хорош в койке. Ванесса разговаривала с ним, как с чужим. Фарид открыл мешок и показал ей деньги: «Это тебе… я не могу больше жить без тебя…» Ванесса не реагировала, она была холодна как лед. Девушка, из которой ничего не вытрясешь. А потом она заладила: «Забери деньги, они мне не нужны». Фарид оставил деньги на кресле и вышел, чтобы не наговорить того, о чем бы потом пожалел, он хотел дать ей подумать. Последними словами Ванессы были: «Я все отдам ассоциации, помогающей беспризорным румынским детям. Когда я была маленькой, мне очень нравилась сказка «Девочка со спичками». Я думала, что нищета закончилась в девятнадцатом веке. Но я ошибалась». Фарид, выйдя на улицу, заплакал как идиот, не успокоился он и в метро. На него смотрели, но ему было наплевать. Он плакал первый раз с тех пор, как в детстве отец выдрал его ремнем. Интересная деталь.

Итак, пункт первый: теперь известно, что произошло между Ванессой и Фаридом. Не много. Пункт второй: неизвестно, как можно выйти в море и набрать высоту одновременно. Сейчас буря бушевала в душе его друга: мачта его корабля кренилась и трещала под напором урагана. Фариду хотелось расправиться с тем негодяем, который убил любовь его жизни. Это нормально. Единственная загвоздка состояла в том, что операция угрожала затянуться. Нанесенные увечья, наведение порядка, утопленный пылесос. Очень сложно, но исполнимо. Требовалось только терпение и сила характера. Как в «Пути рома».

13

Наконец они ушли. Хлоя нашла нужные слова, чтобы утешить свою подругу. «Кто бы мог подумать, - рассуждала Хлоя. - Прежде она была сильным звеном нашей троицы. Первый раз ее успокаиваю я». Хадиджа растянулась на кровати, а Хлоя мазала ей бедра и ягодицы арникой. Фарид не бил сестру по лицу. Однако Хлоя подозревала, что ему просто не хотелось привлекать внимание полиции.

- Завтра в первую очередь напомни мне, чтобы я сменила замки, - проговорила Хадиджа. Своей красивой кудрявой головкой она зарылась в простыни. Она была выжата как лимон. Но все-таки добавила: - Я горжусь тобой, ты была великолепна. Ты сказала то, что нужно, а главное - это звучало правдоподобно.

- Я и сама удивляюсь. Я никогда не думала, что способна солгать твоему брату.

Хлоя задавалась вопросом, окажется ли ее ложь достаточно убедительной для того, чтобы держать Фарида с его уродом на расстоянии. Все зависит от того, что Хадиджа решила по поводу денег. Хлоя подоткнула подруге одеяло; почувствовав, что та начинает засыпать, она вышла из комнаты и устроилась за компьютером.

Никогда еще она не испытывала столь сильного желания поговорить с Питером Пэном. Это был ее ровесник, который родился в Париже и любил музыку, комиксы, кино. Сейчас он жил в Токио, куда несколько лет назад перевели его отца. Его мать была домохозяйкой и воспитывала двух сыновей и дочь. Конечно, Питер Пэн - это просто псевдоним, но так было принято в Сети и к тому же давало ощущение полной свободы. Хлоя представляла его себе, основываясь на кратком описании: среднего роста, темные волосы, голубые глаза. Через несколько недель молодой человек стал ее доверенным лицом. Она осмелилась признаться ему, что страдает булимией, что ей не раз приходилось вызывать у себя рвоту, когда она наедалась до дурноты.

После смерти Ванессы их переписка приобрела несколько другую тональность. Питер сочувствовал ей еще больше, чем раньше. Он хотел стать писателем, и его интересовало все связанное с человеческой душой.

Сегодня она собиралась рассказать ему о визите Фарида и его верзилы, а еще - историю с мешком, набитым деньгами. Дружить с Питером было приятно и безопасно. Укрывшись под псевдонимом, Хлоя изменила все имена и названия мест. Сама она стала Магдалиной (намек на Баха, ее любимого композитора), Хадиджа - Ясминой, а ее брат - Каримом. Искажать реальность было очень увлекательно. Так она чувствовала себя ближе к Питеру, который хотел претворить в жизнь собственное произведение. Кроме того, так она меньше боялась.

Хлоя открыла свой электронный почтовый ящик. Там обнаружилось сообщение от Питера Пэна.

«Привет, Магдалина! В Токио рыдают поклонники императорской семьи. В пятницу кремировали принца Такамадо, умершего от сердечного приступа. Посмотрел в кино последний фильм Такеши Китано. С боевиками покончено. «Куклы» - это история неистовой любви, в которой встает проблема кукол, бедных людей-марионеток…»

Дочитывая письмо, она уже обдумывала ответное послание:

«Привет, Питер, сегодня ночью я будто оказалась по ту сторону экрана, причем попала в боевик…»

- Мальчишку зовут Константин. Ему около двенадцати лет, и он носит черный свитер с капюшоном. У него очень светлые волосы.

Лола допрашивала проститутку на бульваре Нея, одетую в серебристые сапоги и распахнутое пальто блестящего розового цвета, открывавшее наряд явно не по сезону. Ей было где-то между двадцатью и тридцатью годами. Лола, следуя вместе с Ингрид по кольцу бульваров Маршалов, опоясывавшему Париж, допросила уже по меньшей мере пятьдесят проституток. Она подумала, что стоит опрашивать девушек, работавших на албанцев. Однако ни одна из них не могла или не хотела признаться, что знает маленького румына. У новой собеседницы Лолы был хороший парижский выговор.

- Я уже столько всего повидала, что и не знаю, как они, люди, выглядят.

- Как тебя зовут?

- Все зовут меня Барбара. У тебя не будет сигаретки?

- Будет. Забирай всю пачку. Мне надо прекращать это дело. Я чувствую, что у меня начинается грипп.

- Тебе надо сделать прививку.

- Итак, Константин. Он прячется. Боится. Он едва говорит по-французски. Маленький, как все мальчишки. Следовательно, он отличается от тех юношей, которые проходят мимо тебя. Но очень возможно, что его завербовали албанцы.

- Я на них не работаю.

- Не сомневаюсь, но у всех твоих коллег, стоящих в десяти метрах отсюда, славянский акцент.

- И все они моложе меня по меньшей мере на десять лет, да, я знаю. Я осознаю всю серьезность проблемы, поверь мне. Но я понятия не имею, о ком ты говоришь. Да, тебе и правда не по себе. Но вакцины действуют даже на полицейских.

- Сейчас у меня нет времени.

- А ты думаешь, у меня оно есть? Но, подожди, дай подумать… может, тебе стоит спросить у Кавы?

- Кто это?

- Вместе с этими мальчишками она разъезжает на фургончике по бульварам Маршалов.

- Твоя коллега на колесах?

- Да нет. Этот автобус принадлежит ассоциации. Она называется «Протянутая рука». Они раздают лекарства, делают прививки. Это они привили меня. А еще - презервативы, гель, аспирин и кофе. Поэтому ее называют Кавой, а еще - потому что у нее кожа цвета кофе с молоком. Мы иногда разговариваем. Они очень симпатичные и совсем не злые.

- Но мне не нужна прививка, мне нужен Константин.

- Да я тебе и не говорю про прививку. Кава разъезжает всю ночь напролет. Может, она и видела твоего Константина.

- А где находится эта протянутая рука?

- В принципе, они сами тебя находят. Поезжай по бульварам Маршалов и в конце концов наткнешься на их белый фургончик. Или оставайся здесь. Они сегодня еще здесь не были.

- Они проезжают здесь каждую ночь?

- Я такого не говорила.

- Да, Барбара, это было бы слишком хорошо. Слишком хорошо.

Ингрид выбралась на бульвары Маршалов. Лола перестала курить, и они ехали с закрытыми окнами. Значительный прогресс! И Лола, кажется, не возражала. Четыре часа утра, а сочетания дождя и тумана было более чем достаточно, чтобы загнать Лолу в постель с гриппом. Лоле Жост не стоило притворяться сказочной богатыршей, ведь, в конце концов, она была такой же, как все. Ингрид спрашивала себя, нет ли у нее жара.

- Нам не пора возвращаться, Лола? Продолжим завтра.

- Я видел ночи более прекрасные, чем дни, они заставляли забыть прелесть Авроры и жар полудня. [Пьер Моро де Мопертюи, французский ученый XVIII века. (Прим. автора.)]

- What?

- Не обращай внимания. Я когда-то преподавала французский. Некоторые коллекционируют трусики лицеисток, а я собираю цитаты.

- И у тебя их много?

- Полно.

- А почему ты стала работать в полиции?

- По той же причине, что собираю пазлы. Когда-нибудь, когда мы узнаем друг друга получше, я тебе объясню.

- Ты когда-нибудь была замужем?

- Да, за англичанином.

- Да ты что? Значит, ты хорошо говоришь на моем языке?

- Хуже, чем ты - на моем, но понимаю я его превосходно.

- What happened to your English hubby? [А что случилось с твоим английским муженьком? (англ.)]

- Мы развелись, уже довольно давно.

- Почему?

- Послушай, Ингрид, ты едешь в машине по Парижу, а не в автобусе по Оклахома-сити!

14

Лола протянула руку Гийому Фожелю. Тот ответил на ее пожатие без всякого энтузиазма и молча сел в машину. Она повторила ему все то, что говорила по телефону: она нашла Константина в фургончике «Протянутой руки» и просит мсье Фожеля быть переводчиком. Ассоциация могла предложить прекрасный кофе и теплый прием, тем более что больше никто не говорит по-румынски.

Пока они ехали по окружной дороге, Лола размышляла о том, что повела себя с ним все-таки достаточно любезно. Она заехала за Фожелем к нему домой, на улицу Гранж-о-Бель, воспользовавшись этим, чтобы завернуть в аптеку. Немного сбив свой жар, она попыталась завязать разговор, отчаянно ругая окружную дорогу, количество машин на которой постепенно увеличивалось. Но с самого начала их путешествия Фожель на все ее попытки отвечал односложно.

Ей очень хотелось прекратить эту светскую беседу и устроить ему настоящий полицейский допрос. Какими на самом деле были ваши отношения с Ванессой Ринже? Что вы делали семнадцатого ноября между девятью и одиннадцатью часами утра? Однако директор приюта нужен был ей в хорошем расположении духа.

Лола миновала Порт-де-ла-Вилетт. Темно-голубые здания Научного городка перечеркивали розовато-серое полотно неба. Это выглядело довольно красиво, но вместе с тем как-то печально. На набережной канала Урк пейзаж стал еще более печальным, но гораздо менее красивым. Единственным его украшением оказалась Ингрид. Оставленная на страже, она меряла шагами суровый бульвар, а ее белокурые волосы блестели в свете утренней зари.

- С мальчиком все в порядке? - спросила ее Лола.

- Он ест вместе с Кавой.

- Он с тобой разговаривал?

- Я решила дождаться тебя и оставила его в покое. Но контакт налажен. Он меня не боится. Я отдала ему свою шапку.

Константин сидел за столом в компании женщины и двух мужчин. В свете неоновой лампы, горевшей в фургончике, его шевелюра казалась почти белой. Лола осторожно прошла вперед, осознавая, что в фургончике, полном людей и прочего хлама, она смотрится настоящей тушей. От горячего шоколада у Константина остались коричневые усы. Увидев Лолу, мальчик попятился, поставил чашку и опустил глаза. Он хрипло закашлялся, и его кашель напоминал лай маленькой собачки. Потом он увидел Фожеля и сообразил, что его выкрутасы больше не пройдут. На его лице вдруг появилось умиротворенное выражение. И Лола в свою очередь успокоилась оттого, что он не собирался упорствовать и хотел вернуться домой с повинной. В единственный дом, который у него был. Она задумалась о том, что ему скажет, и внезапно почувствовала растерянность. Какие слова выбрать? Она вспомнила о Туссене Киджо, она вспомнила своих внучек, своего сына, подумала о матери Константина, бросившей своего ребенка или отдавшей его в руки мафиози, о своей дружбе с Максимом, в которую ей ужасно хотелось верить, о страхе потерять друга в лице Максима, страхе, который теперь нарастал в ней, ведь усталость иногда позволяет страху брать над нами верх. Ох, черт, как она устала!

- Можно с вами поговорить?

Прямо перед собой Лола увидела девушку ростом не более полутора метров. Ее круглое лицо цвета карамели покрывали веснушки, а глаза за стеклами очков были необычного прозрачно-зеленого цвета. Лола, как завороженная, мгновение рассматривала девушку. Эта женщина отдаленно напоминала Туссена Киджо. «Или это ночная усталость играет с моим зрением злые шутки, - подумала она. - Но нет. Туссен, Туссен, ты потихоньку возвращаешься ко мне. Ты выбираешь странное время, мой мальчик. Ну ничего, я всегда в твоем распоряжении».

- Ему нужно к врачу, - твердо сказала молодая женщина. - По-моему, у Константина ринофарингит. И он, должно быть, давно не ел. И еще он напуган. Здесь слишком много народу.

- Я полностью согласна с вами, мадемуазель. Итак, сейчас все, включая меня, выйдут из фургончика, и с Константином будет разговаривать Гийом Фожель. Моя коллега Ингрид удовольствуется ролью слушательницы. Все будет происходить тихо. Вы согласны?

Когда Ингрид вышла из фургончика, Лола сидела, поджидая ее, в машине, а над ее головой раскинулось небо необычайной красоты. Бескрайняя насыщенная синева, по которой плыли маленькие аккуратненькие тучки. К синеве, возвещая о близкой зиме, примешивался мерцающий белесый свет. В этом ледяном блеске фиолетовый корпус машины Лолы казался живым существом. Лола опустила стекло. Ингрид остановилась у дверцы.

- Он сбежал, потому что очень любил Ванессу. После ее смерти Константин почувствовал себя покинутым. Однако Ванесса совершенно точно не имела никаких дел с мафией.

- Должна сказать, это плохо.

- Почему?

- Ванесса искалечена албанскими мафиози, которые заслуженно пользуются репутацией очень жестоких людей, - а версия была логичной и стройной. Ну, что ж, зато сейчас мы уверены, что имеем дело с сумасшедшим. Ладно, Ингрид, продолжай.

- Фожель остается. Он попробует уговорить Константина вернуться в приют вместе с ним. Мальчик согласен пойти к врачу.

- Неужели это все, Ингрид?

- No! Wait! [Нет! Подожди! (англ.)] Ванесса и Константин часто спорили.

- Мне казалось, она не говорила по-румынски.

- Она всегда находила какого-нибудь мальчишку, и тот переводил. Очевидно, она пыталась приободрить его.

- Но если Ванесса чувствовала какую-то угрозу, она вряд ли стала бы рассказывать о своих проблемах мальчишке, которого жизнь и так не балует.

- That's right. [Это верно (англ.).] Но она рассказала ему, что когда тебя что-то гнетет, чтобы полегчало, нужно говорить, писать или рисовать. И вот здесь дело поворачивается интересно: Ванесса сказала ему по секрету, что уже давно ведет дневник, и это ей помогает. Помогает жить.

- Неужели мы наконец сделали шаг вперед?

Тут Лола позвонила Жерому Бартельми. Ингрид услышала, как она назвала его «мой любимый ученик». К концу разговора лицо Лолы приобрело задумчивое выражение, и она пересказала Ингрид, что узнала от лейтенанта: личный дневник не входил в число вещей, изъятых на Пассаж-дю-Дезир, обидчик клошаров не сообщил по делу Ванессы Ринже ничего существенного, Максима Дюшана днем вызывали в комиссариат на улице Луи-Блан.

- Поехали навестим Хлою и Хадиджу. Они не сказали полиции об этом дневнике. Я уже размечталась. Представь: в этом дневнике - имя возлюбленного, написанное крупными буквами. И, возможно, ключи к ящику Пандоры, началу начал.

- Да кто тебе сказал, что этот возлюбленный существует, Лола? Почему всем девушкам обязательно его иметь?

- Эта Ванесса была потрясающе красива.

- И что?

- Редкий случай, но я чувствую, что ты меня переспоришь. Поехали лучше в «Монопри».

- В который?

- В тот, что на улице Сен-Мартен, конечно. Мы же возвращаемся. Давай! В машину.

Первая партия в сражении с гриппом осталась за Лолой. Вслед за своей энергичной спутницей Ингрид поворачивала направо, потом налево, потом снова направо, поднималась по лестнице, потом вновь направо и налево - как быстро она шагает, когда исполнена решимости! Что она ищет? «Совместите несовместимое с помощью наших новых производителей! Ощущение шелка и крупная шотландская клетка. Соблазнительные колготки и чемпионские кроссовки. Превратите свой гардероб в бордель!» Голос, предназначенный для того, чтобы задерживать покупательниц у витрин, повторял эти соблазнительные слова в перерыве между двумя рекламными объявлениями и двумя отрывками фоновой музыки. Лола внезапно остановилась, сказала, что лексикон французов становится таким же грубым, как у американцев, бросила взгляд на Ингрид и снова рванула с места. Наконец они остановились у отдела канцелярских принадлежностей.

- Какого цвета?

Лола с чрезвычайно серьезным видом продемонстрировала два блокнота.

- Зачем это?

- Сюрприз, Ингрид. Так какого цвета?

- М-м-м… красного. Как твой халат.

- Держи, злючка.

Официально ресторан еще не открылся, однако они уселись за любимым столиком Лолы. Максим был на кухне, Хлоя накрывала столы в зале. Но Хадиджи видно не было.

- У нее кастинг, - объяснила Хлоя. - Она придет попозже.

- Тогда принеси нам чего-нибудь поесть, - попросила Лола.

- Да, но чего?

- Того, что уже готово. И пусть подогреют кофе.

- Конечно, мадам Лола.

Хлоя вернулась с двумя порциями вареной свинины с чечевицей. Она не забыла прихватить их фирменного вина.

- Если мы выпьем, то упадем лицом в тарелки, - заметила Ингрид.

- Есть - потребность желудка, а пить - это потребность души, - ответила Лола, наполняя бокалы.

- Кто это сказал?

- Брийя-Саварен.

- Не знаю такого.

- Неудивительно. Давай чокнемся. За дневных и ночных красавиц, то есть за Ингрид Дизель и Лолу Жост. И жуй как следует, моя милая, тогда проснешься.

- Чечевица на завтрак - это странно, Лола.

- Не будем преувеличивать. Уже четверть двенадцатого. А вот сиренево-желтый перуанский колпак за завтраком - это действительно странно.

- В «Монопри» была их распродажа.

- Тоже неудивительно.

- Я пока не буду его снимать, у меня никак не согреются уши.

Через некоторое время Лола, казалось, впала в оцепенение, глаза у нее стали закрываться. Благодаря ее стараниям кувшин с фирменным вином уже практически опустел, а сама она попросила третий двойной эспрессо. Ингрид, несмотря на усталость, внимательно наблюдала за ней, размышляя о том, что следствие принимает новый оборот, а Лола забыла даже о существовании красного блокнота, мирно дремавшего в кармане ее плаща. Однако тон спутницы заставил Ингрид изменить мнение:

- Хлоя, составь нам компанию на пять минут. Быстренько!

Девушка неохотно подошла. И осталась стоять, не зная, что делать.

- Садись, - сказала Лола.

- Но, мадам, посетители собираются…

- Мне хватит даже двух минут.

Хлоя села рядом с Ингрид. Лола вынула из кармана красный блокнот и потрясла им в воздухе, прежде чем положить на стол и накрыть своей полной рукой.

- Знаешь, что это?

- Нет, мадам Лола.

- Дневник Ванессы.

Ингрид внимательно смотрела на девушку. Та дрогнула на какую-то долю секунды, но все же дрогнула. Она взяла себя в руки, но было уже поздно. Ингрид пришла в восторг от своей неутомимой спутницы.

- В нем Ванесса рассказывает о своем возлюбленном.

- Вот как?

- Ты его знаешь.

- Нет.

- Это не вопрос, Хлоя.

- Да нет, мадам, я его не знаю.

- Но ты знаешь, что он существует.

- Я такого не говорила.

- За тебя сказали твои глаза.

- Я действительно не представляю, о ком вы говорите.

- Ты знаешь, что я в отставке?

- Да, Максим говорил мне об этом.

- Ты мне доверяешь?

- Конечно, мадам Лола.

- Тогда чего ты боишься?

- Да ничего, просто нервничаю из-за всего того, что произошло за последние дни.

- Я понимаю. Но я совершенно не собираюсь арестовывать ни тебя, ни твою соседку, ни твоего хозяина. Ты знаешь, что он вызван в комиссариат? Максим - мой друг. «Красавицы» - мой любимый ресторан. В моем возрасте не хочется менять привычки. Хорошо подумай, Хлоя. Если ты поможешь мне найти того, кто это сделал, ты поможешь Хадидже и Максиму. И самой себе.

«Черт!» - подумала Ингрид, увидев, как Хадиджа Юнис открывает двери «Красавиц», вернувшись с кастинга или откуда-то еще. Пышная шевелюра, черный редингот поверх облегающего пуловера леопардовой раскраски, полинявшие джинсы, сидящие как вторая кожа, изящные ботинки. Она без улыбки поздоровалась с их троицей и приготовилась пройти на кухню, но, заметив Хлою, свернула к их столу.

- В чем дело?

- Мадам Лола решила вести параллельное расследование, - ответила Хлоя.

Ингрид заметила, что приход Хадиджи подействовал на Хлою благотворно. Она стала лучше выбирать слова и вновь обрела уверенность в себе. Лола тоже это заметила. И ответом бойкой невесте Максима было каменное молчание. Лола явно хотела произвести на ту впечатление.

- Не стоит, мадам Лола. Ваши бывшие коллеги и так с нас глаз не спускают. Вы же не хотите сделать нашу жизнь невыносимой? Пошли, Хлоя, у нас много работы.

- Потише, красавица, - осадила ее Лола. - Ты от меня так просто не вырвешься.

- Лола, вы дружите с Максимом, и я должна уважать вас. Однако позвольте вам сказать, что для меня, в отставке вы или нет, вы навсегда останетесь полицейским. Кроме того, я первый раз в жизни столкнулась с вашими коллегами, и у меня остались самые неприятные впечатления. По-моему, все вы заслуживаете своей репутации.

- Мадам Лола нашла дневник Ванессы, - тихо сказала Хлоя.

Мгновение Хадиджа раздумывала, глядя в бесстрастное лицо Лолы, потом пододвинула стул и села на него верхом. Ингрид не могла не признать, что в ней был стиль. Казалось, сейчас она запоет что-нибудь очень парижское, только в рэп-версии. Или в версии «фанк». Однако девушка засмеялась тихим безрадостным смехом, который тотчас же оборвался:

- Подождите минутку. Вы нашли дневник Ванессы…

Лола ограничилась тем, что не моргнув глазом пристально уставилась на девушку. Ингрид очень нравилось, как Лола проделывает подобные штуки, и хотелось стать столь же невозмутимой. Однако на Хадиджу это не произвело впечатления.

- …хотя ни я, ни Хлоя не говорили Груссе о его исчезновении.

«Она могла бы сказать: ни Хлоя, ни я», - подумала Ингрид. Максим был прав, говоря, что Хадиджа эгоцентрична. Сейчас, в сильном возбуждении, она сопровождала свою речь бурной жестикуляцией:

- Это неправда. Я не понимаю, каким чудом вы могли найти этот дневник. Разве что задушив Ванессу.

- Мадам Лола показала его мне, - сказала Хлоя.

- Дайте-ка его сюда! Я тоже хочу посмотреть. Лола вынула блокнот из кармана и показала пустые страницы.

- Я же говорила, что это липа.

- Возможно. Но эта липа позволила мне убедиться, что вы сказали Груссе далеко не все.

- А кто бы захотел разговаривать с этим животным?

- Ты знаешь, что Максима вызвали в участок?

- Нет.

- Ну так знай. Теперь дело за тобой, деточка.

Ингрид не понравилось то, что она увидела: кажется, Хадиджу это задело. Во всяком случае она повернула озабоченное лицо в сторону кухни, где виднелось лицо Максима, склоненное над плитой, и откуда доносились аппетитные запахи готовящихся блюд.

- Прежде чем начать работать у Фожеля, Ванесса была билетершей в «Звездной панораме» на бульваре Мажента. Это специализированный кинотеатр. Груссе в конце концов узнает об этом, но вам я даю фору.

- That's the spirit, [Прекрасно! То, что надо (англ.).] - весело сказала Ингрид.

Хадиджа метнула в ее сторону испепеляющий взгляд, едва удерживаясь от вопроса, зачем та впуталась в эту историю. Но ее взгляд обжигал, как огонь. Когда Хадиджа встала со стула и направилась в кухню, Ингрид почувствовала укол в сердце. По виду Хадиджи легко можно было понять, что ночная ссора забыта, как дурной сон. Она представила, как девушка снимает свой редингот, повязывает фартук и обнимает Максима, чтобы поцеловать его.

15

Ингрид и Лола пешком поднимались по бульвару Мажента. Красивое название для бульвара. Ингрид приняла на веру утверждение, что оно означает красно-фиолетовый цвет, и с удовольствием слушала болтовню Лолы о битвах с австрийцами, которые - в отличие от нее, Ингрид, - носили остроконечные каски, а не перуанские колпаки. От этого вопроса Ингрид перешла к теме усталости и пределов человеческих возможностей. В частности, возможностей Лолы. Она уже неоднократно спрашивала свою мужественную напарницу, достаточно ли ей того отдыха, который та себе позволила, и не лучше ли немного поспать и отложить на завтра то, что можно сделать сегодня ночью. Разумеется, за этими вопросами скрывалась искренняя забота, но была еще одна причина, так сказать, личного характера. На эту ночь у Ингрид была назначена встреча, и она не знала, как об этом сказать мадам Лоле.

Красивое здание кинотеатра «Звездная панорама» было построено, вероятно, годах в пятидесятых. Заботливо отреставрированное, оно не имело недостатка ни в золоте, ни в бархате. Ингрид попыталась выиграть время, пока Лола не открыла дверь из стекла и кожи и не кинулась с головой в очередной допрос. Она сделала вид, что интересуется фотографиями, запечатлевшими кадры из шедших в кинотеатре фильмов. На одной из них кричала что-то довольно смуглая и рыхлая женщина, окруженная каким-то зеленым паром, а из ее шеи выступала алая кровь, капли которой, напоминая четки, спускались к горлу и белой груди. Ингрид спросила себя, откуда эта ассоциация с четками, и поняла, что кинотеатр располагался напротив церкви, окруженной сквером.

- Халаты хирургов не случайно зеленые. Между зеленым и красным есть глубокая связь, одновременно органическая и духовная, но почти не поддающаяся определению.

- Это меня больше не удивляет, Ингрид. Ну что, мы идем?

- Лола, сопровождать тебя мне только в радость, но у меня назначена встреча. Мне правда надо идти. Увидимся завтра.

- Надеюсь, у тебя встреча не с подушкой, моя милая! Это было бы недостойно с твоей стороны.

- Of course not! [Конечно нет! (англ.)]

- Но ведь я тебе говорила, что не люблю работать одна.

- В любом случае, на всех допросах первую скрипку играешь ты.

- Да, но даже первой скрипке нужен смычок, чтобы она зазвучала. Я не люблю роли старого одинокого полицейского, Ингрид. Давай хотя бы начнем вместе.

- Хорошо! Хорошо!

Хозяина кинотеатра звали Родольф Кантор. Это был коренастый мужчина с напомаженными редеющими волосами, но носивший усы. Он был одет в полосатый костюм, из кармашка которого высовывался белый платочек. Когда он вставил сигарету с героином в черепаховый мундштук, Ингрид поняла, что свой стиль он позаимствовал у папаши из «Семейки Адамс».

Увидев затем кассира и двух билетерш, она отметила, что те придерживаются того же стиля, что их хозяин: первый сделал выбор в пользу футболки с нарисованным скелетом, а на девушках были прелестные агатово-черные платья, подчеркивавшие макияж в стиле «женщина-вамп»: бледность, угольно-черные глаза, пурпурные губы. Колготки в сеточку и лодочки на высоченных каблуках довершали их наряд. Все трое служащих сохраняли полную невозмутимость, несмотря на крики, время от времени доносившиеся из зала. Ингрид решила, что сегодняшнее мероприятие какое-то особенное, но Кантор разуверил ее в этом. Сегодня все как обычно, пояснил он, а такие неординарные наряды нужны лишь для того, чтобы создать атмосферу и доставить удовольствие посетителям.

- Я пришла, чтобы поговорить о Ванессе Ринже, - отрубила Лола.

Кантор был нем, как могила Дракулы в первых лучах утренней зари. Несколько секунд тишину нарушали только крики, проникавшие через дверь, обитую кожей. «Звездная панорама» - действительно хороший кинотеатр», - подумала Ингрид. Время шло.

- Вы подтверждаете, что она у вас работала?

- Разумеется.

- Долго?

- Три недели.

- Немного.

- Абсолютно верно. Но к чему все эти вопросы? Вы что, из полиции?

- Не совсем.

«А время все идет», - думала Ингрид, лихорадочно соображая, как ей выйти из сложного положения.

- Так вы из полиции или нет?

- Считайте, что я молодая пенсионерка, нанятая частным образом семьей жертвы.

- Я готов отвечать на вопросы. Но только в присутствии официальных лиц.

- Полиции не хватает рвения. Держу пари, что они до вас даже не доберутся. Так что уверяю вас, вам не придется рассказывать свою историю дважды.

- Не знаю, хватает ли у полиции рвения, но вам явно хватает наглости. А теперь извините, у меня много работы.

- Вы знаете Дилана Клапеша, мсье Кантор?

Лола кинула удивленный взгляд на Ингрид и заинтересованный - на Кантора. Американка быстрым движением сорвала с головы перуанский колпак; она знала, какое впечатление ее короткая стрижка в стиле эдакой постмодернистской Жанны д'Арк произведет на такого любителя стилистических выкрутасов, как Кантор.

- Естественно! Это восходящая звезда французских фильмов ужасов. Я его большой поклонник.

- Я хорошо знаю Клапеша. Его настоящее имя - Артюр Мартен.

- Да ладно!

- Это так же верно, как то, что меня зовут Ингрид Дизель. И если вы поможете моей подруге, которая говорит вам чистую правду, то я приведу к вам Дилана Клапеша на встречу со зрителями.

- Но, говорят, у него ужасный характер.

- Так вам нужен Клапеш или нет?

- Еще бы не нужен!

- Договорились!

- Не так быстро. Мне нужно письменное обязательство. С подписью.

- Хорошо, только давайте быстрее.

Директор на минутку вышел. Лола воспользовалась этим, чтобы тактично расспросить Ингрид. Ей плохо верилось в крепкую дружбу между кинозвездой и массажисткой.

Кантор вернулся, держа отпечатанный на машинке листок и ручку. Ингрид, прочитав бумагу, подписалась. Секунду она стояла неподвижно с обязательством и ручкой в руках, а по ее губам бродила загадочная улыбка. В конце концов она вынула из кармана перочинный ножик, ткнула в кончик большого пальца и прижала его к листку.

- А сейчас, Лола, я убегаю. А вы, Кантор, ведите себя полюбезнее. Хорошо?

- Все, что вам угодно.

Кантор проводил глазами атлетичную фигуру Ингрид, пока она не растворилась в ночи. Потом он посмотрел на листок, украшенный четким карминно-красным отпечатком, так, словно это был голливудский контракт, и наконец повернулся к Лоле, выражение лица которой оставалось абсолютно безмятежным.

- Ваша подруга - эксцентричная особа. Она своеобразна, но ее своеобразие не напрягает. Они мне очень нравятся.

- Эксцентричные люди?

- Да, в нашу серую эпоху их не хватает. В семидесятых годах, например, их плотность на квадратный метр была гораздо больше.

- Хорошо. Продолжим. Почему Ванесса проработала у вас всего три недели?

- Она не снизошла до объяснений. И я остался только с одной билетершей в разгар фестиваля Дарио Ардженто. Вы, может быть, этого не знаете, но Дарио Ардженто собирает полные залы.

- Возникли какие-то сложности?

- Не знаю. Я обращаюсь со своими служащими корректно.

- А клиенты?

- Что вы хотите сказать?

- Ваши посетители - особая публика. Может быть, их можно назвать эксцентричными, но их своеобразие напрягает несколько больше, чем Ингрид Дизель.

- Мои клиенты не более странные, чем посетители выставочных залов и экспериментальных кинотеатров. У нас своя гордость.

- Каким образом вы наняли Ванессу?

- Меня познакомил с ней мой сын Патрик. Если бы не он, я вряд ли взял бы ее на работу.

- Ваш сын был близко знаком с ней?

- Да, он был ее другом.

- А может быть, возлюбленным?

- Понятия не имею. Нынешнее поколение делает что хочет, хотя многие еще живут с родителями. А что касается секретов, так они легко проверяются. И в этом нет ничего удивительного.

- Он живет с вами?

- Да. У него нет другого выхода. Патрик получил аттестат в июне. А сейчас он помогает моей супруге Рене. Она продавщица книг.

- Где находится ее магазин?

- На улице Винегрье. Вы не ошибетесь. Магазин называется «Огурец в маске».

- Оригинально.

- Не очень. Вы когда-нибудь слышали об огородных приключениях Огурца в маске, комиксе Мандрики?

- Это тоже было в семидесятые годы, да?

- Вот-вот! Рене - специалист по комиксам.

Кто-то громко взвизгнул. Лола обернулась. Кассир мирно болтал с билетершей. Та задрала ногу вверх, чтобы помассировать себе лодыжку, и напоминала сейчас цаплю в трауре.

- Эти двое знали Ванессу?

- Нет, они новенькие. Представьте, мне трудно удержать своих работников. На работу нужно приходить около семнадцати часов, а уходим мы не раньше часа ночи. А в промежутке они не знают, чем себя занять - не хватает воображения. Им скучно. Это болезнь нашего времени. Допросите лучше Элизабет - у нее как раз перекур.

Силуэт билетерши резко выделялся на фоне церкви Сен-Лоран и окружавшего ее сквера, освещенного прожекторами. Она заполняла собой пустоту. Был виден красный огонек на конце ее сигареты. Лола прищурилась и представила себе живую Ванессу, еще более худенькую из-за черного платья и лодочек на высоченных каблуках, слишком высоких даже для фестиваля Дарио Ардженто. Девушка заметила Лолу, но подошла не сразу. У нее были рыжие волосы, бледная кожа и зеленые глаза. Выглядела она встревоженной.

- Еще не нашли того, кто убил Ванессу?

- Нет. Вы ее знали?

- Немного. Ванесса была не болтлива. Все, что я знала - это то, что она не собиралась здесь надолго задерживаться.

- Трудно здесь работать?

- Не труднее, чем где-либо еще. Кантор - нормальный хозяин. Но думаю, что работа Ванессу не удовлетворяла. Она выжимала ее полностью, а желания заводить друзей у Ванессы не было. Я прочитала в газете, что она работала в приюте для беспризорных детей. Неудивительно. У нее была потребность вкладывать в дело всю душу.

- Какие отношения между вами и вашими посетителями?

- Здесь много молодежи. По-моему, это в основном студенты, раз они могут позволить себе так поздно лечь спать на неделе. В общем, они ведут себя корректно. Они нас почти не замечают. Мы для них всего лишь билетерши.

- Не приходилось ли вам слышать от них каких-либо презрительных замечаний?

- Они скорее равнодушны.

- А Ванесса общалась с кем-нибудь из них?

- Странно, что вы об этом спрашиваете. Я как раз думала об этом, когда смотрела на церковь. Один парень все уговаривал нас сняться в его первом фильме. Он нас так замучил, что мы прозвали его Болтуном. Однажды вечером я стояла тут, курила и вдруг в саду в свете прожектора увидела Ванессу. Она разговаривала с Болтуном.

- О чем?

- Мы были не столь близкими подругами, чтобы я стала спрашивать ее об этом.

- А почему она разговаривала с Болтуном больше, чем со своими коллегами?

- Может быть, потому, что с ним было забавно. Работая здесь, становишься мрачной. Не знаю, наверное, это оттого, что вокруг столько ужасов. Я лично не понимаю, как можно получать удовольствие, глядя на человека, расчленяемого живым мертвецом. Если можете, объясните мне! Сначала я смотрела на посетителей, не замечая их, но сейчас я им не доверяю. Вы слышали о юноше, который убил девушку где-то под Нантом?

- Посмотрев фильм «Крик»?

- Точно. А тот, кого вы ищете, был такой же больной?

- Мы говорили о Болтуне. А его вы не видите в этой роли?

- Нет, он кажется таким милым. Для меня чудаки не те, кто делает подобные фильмы, а те, кому они нравятся.

Как будто загрустив от слов Элизабет, небо заплакало мелким дождичком. «Эй, там, наверху, не прошло и пяти минут, а ты уже тут как тут», - подумала Лола, вытирая капельку, упавшую на стекло ее очков.

- Вы знаете, где он сейчас?

- Не имею ни малейшего представления. К сожалению.

- Когда вы его видели последний раз?

- Две или три недели назад. Однако завтра начинается фестиваль Санто Гадехо. Болтун обожает этого чилийского режиссера. Он обязательно придет.

Лола поблагодарила билетершу и отправилась на поиски Кантора.

- Я хочу попросить вас еще об одной любезности.

- Ну что еще?

- Подумайте о Клапеше, Кантор. Хорошенько подумайте о Клапеше. Одна любезность.

- Предупреждаю вас - только одна.

- Я хочу иметь возможность в любое время попадать в зал вместе со своей подругой Ингрид Дизель. По крайней мере во время фестиваля Санто Гадехо. Не волнуйтесь, билеты я оплачу. Я просто была бы вам благодарна, если бы вы не узнавали нас.

- И каковы ваши намерения? Вынюхивать что-то среди посетителей?

- В общем, да. Вы знаете режиссера-любителя, которого ваши билетерши окрестили Болтуном?

- Первый раз слышу. Это имя ни о чем мне не говорит.

- Видите, значит, мне нужно будет искать его самой.

- Но вы меня разорите с вашими методами расследования.

- Я веду расследование потихоньку, это вам скажет любой, кто меня знает.

- Но на того, кто не имеет счастья вас знать, вы производите совсем иное впечатление.

16

Когда Лола вышла из кинотеатра, дождь все накрапывал. Перейдя бульвар, она направилась к церкви и освещенному скверу. Она напоминала самой себе огромную бабочку, среди ночи летящую на свет. Она толкнула железную решетку и устроилась на той самой скамейке, где когда-то сидела Ванесса Ринже.

Отсюда открывался интересный вид на кинотеатр. Его позолота, бархат и персонал со своими экстравагантными костюмами прорисовывались четко, как на картине. Может быть, Ванесса приходила сюда, чтобы посмотреть на своих коллег и свою работу со стороны? Прежде чем отстраниться самой? Лола вдруг осознала, что, как и билетерша Элизабет, мало что знает о Ванессе. Она расследовала смерть девушки, чьи интересы и привычки были для нее загадкой. Даже Максим, интересовавшийся ей подобными, не мог сказать по этому поводу почти ничего. Почему она смеялась шуткам Болтуна, сидя в круге света рядом с церковью? Он был ее возлюбленным? И где этот молодой дурак сейчас?

Когда дождь начал затекать Лоле за воротник, перед ее мысленным взором возникла карта квартала, и она составила маршрут возвращения. Она пойдет по улице Фиделите, а потом спустится по Фобур-Сен-Дени. Пройдет мимо подъезда дома на Пассаж-дю-Дезир, где, может быть, спит легионер Антуан и, может быть, не спит массажистка Ингрид. Куда она могла бы пойти этой дождливой ноябрьской ночью? Когда-нибудь Лола это узнает. Потом Лола пройдет по Пассаж-Бради и подумает о Максиме, вернувшемся из комиссариата и заснувшем в объятиях Хадиджи. Капля меда в бочке жизненного дегтя.

На Пассаж-Бради Лола забыла думать о Максиме, заметив мужчину, гулявшего с собакой. Он был высокий, еще молодой, с довольно светлыми волосами. Он прогуливался без зонта, как и она, и нес в руке пластиковый пакет. Убирать за далматином? Это был плюс в глазах Лолы: из всех городских раздражителей одним из главных для нее были те, кто загрязнял тротуары, вкупе с водителями. Однажды она даже сделала «косметическую маску» шестидесятилетней даме, позволившей своему зверю испачкать дверь «Красавиц». Что вызвало у Максима взрыв безумного хохота. Он увел ее мыть руки в свою туалетную комнату, и они хохотали как сумасшедшие под удивленными взглядами служащих. Она тогда смеялась с Максимом точно так же, как обычно смеялась с Туссеном. Воспоминания об этом причиняли боль. О, если бы можно было все это обессмертить, изобрести машину, которая подключалась бы к мозгу и воспроизводила воспоминания в виде голографической картинки со звуками, запахами и тактильными ощущениями! Тогда их можно было бы тщательно изучать во всех видах, даже вниз головой, вдыхать их, слышать их, трогать их, гладкие, шероховатые, шелковистые, мохнатые, губчатые и вообще какие хочешь. «А я бы сейчас пропустила стаканчик, - подумала Лола. - Я бы пригласила психотерапевта в «Красавиц», разбудила бы Максима, и вдвоем с этим мальчиком мы бы до рассвета пили домашнее вино». Она закричала:

- ЗИГМУУУУУУНД!

Далматин отреагировал снисходительно: он перестал обнюхивать колесо машины и мгновение придирчиво изучал женщину, которая осмелилась прервать его занятие. Потом он посмотрел на хозяина, поднял лапу и помочился.

- Вы знаете моего пса, мадам?

- Я и вас знаю, мсье Леже. Я дружу с Максимом. Меня зовут Лола Жост. Мне кажется, мне надо поговорить. Поговорить с вами.

- Вам нужно поговорить или поговорить со мной?

- И то, и другое. Все кафе поблизости закрыты. Вам придется пригласить меня на минутку к себе.

Психотерапевт улыбнулся, и от этого вокруг его очень ясных глаз образовалось несколько морщинок. Несмотря на юный вид, ему должно быть уже около сорока. Он стоял под фонарем, и капли дождя вокруг него блестели, как металлический поводок Зигмунда, который он небрежно держал в руке. Он питал пристрастие к бархатным брюкам и носил накидку с капюшоном. Его волосы прилипли к голове, потому что он не захотел надеть капюшон. Антуан Леже был именно тем человеком, с которым хотелось поболтать в блестящую от дождя ночь, проникавшую в душу.

- Да, мне действительно очень хочется поговорить с вами, Антуан Леже.

Он провел ее в свой кабинет, предложил сигарету, и они оказались лицом к лицу друг с другом и за столом из темного дерева в стиле сороковых годов. Горела только одна лампа. Антуан Леже снял свою накидку и предложил Лоле щедрую порцию превосходного шотландского виски; себе он налил гораздо меньше. Зигмунд растянулся на ковре, но спать не стал.

Она заговорила о Ванессе и о том, чего она о ней не знала. О Хадидже Юнис и о том, что она о ней знала: о ее романе с Максимом и о мечте прославиться. Леже слушал молча, и это доставляло такое же удовольствие, как его виски. Лола комфортно себя чувствовала в тепле этого молчания. Она продолжала говорить о девушках с Пассаж-дю-Дезир; Леже был утонченным человеком, с ним нужно было плавать по волнам слов до тех пор, пока не находилась удобная бухта для причала. Потом можно было сойти на берег. В то же время Лолу неодолимо клонило в сон.

- Ха-дид-жа. Красивое имя. Вы знаете, что так звали первую жену Магомета? Богатую вдову, которая была старше его. Это она подтолкнула его к тому, чтобы стать пророком. Она его в некотором роде проспонсировала.

- На чем держится история, - не утерпел наконец Антуан Леже.

Лола наслаждалась его голосом. Он был глубоким и музыкальным, лился без всяких усилий. Голос проповедника, экономящего силы. Лола отчаянно боролась с очарованием этого голоса, который баюкал ее.

- Максим говорил мне, что вы врач Хлои Гардель.

- Это правда.

- Давно?

- Уже много лет.

- Но откуда у нее деньги, чтобы платить вам?

Она в первый раз услышала, как он смеется. Очень элегантно. Ничего общего с людьми, которые хохочут и тем самым выдают тщательно скрываемую от вас нервозность.

- Вы необыкновенная женщина, мадам Жост. Максим меня предупреждал.

- Я веду расследование только ради Максима. Чтобы он не оказался в тюрьме.

- Вы прекрасно знаете, что я не смогу ответить на все ваши вопросы, - ответил он, улыбаясь.

- Я понимаю. Вы, как и священник, связаны тайной исповеди. Но мой первый вопрос экономического характера. Он вас ни к чему не обязывает.

- Я начал консультировать Хлою, когда она еще училась в лицее. Она страдала булимией. Потом, когда ее мать умерла, я продолжал навещать ее. Бесплатно. Она настояла на том, чтобы подарить мне своего пса.

- И вы приняли подарок?

- Щенку было всего шесть месяцев, и я переименовал его в Зигмунда.

- Но почему Хлоя отдала вам своего пса? Это же дикость.

Лола глянула на далматина. Тот встал и пристально смотрел на нее своим непроницаемым взглядом.

- Хлоя не могла больше выносить его присутствия.

- Она сказала вам, почему?

- Нет. По крайней мере пока нет.

- Хлоя и Хадиджа скрыли от полиции существование личного дневника, который мог быть украден убийцей Ванессы. Из этого я заключила, что они не хотели раскрывать какую-то часть их общего прошлого. Вряд ли дневник скоро найдут. Зато здесь можно найти воспоминания Хлои. В ваших досье.

- Может быть, но почему эти воспоминания обязательно должны иметь какое-то отношение к смерти Ванессы? И кто вам сказал, что они достоверны? Очень часто люди неосознанно их искажают.

- Ну, хорошо. Раз вы не хотите говорить ни о воспоминаниях Хлои, ни о причине, по которой она бросила своего далматина, найдем другую тему. Поговорим о булимии в общем.

- Что вы хотите знать, мадам Жост?

Леже смотрел приветливо и учтиво. Казалось, их беседа доставляла ему удовольствие, или же он был воспитан истинным джентльменом.

- Зовите меня Лолой. Я хотела бы знать, что приводит к булимии.

- Булимия, Лола, - это насилие, направленное против себя. Этим часто страдают женщины. Девушки подвергают насилию собственное тело, юноши, так сказать, тело общества. Но результат всегда один и тот же. Они устают чувствовать себя неотъемлемой частью общества, искать свое место в жизни. Не важно, движет ли ими привязанность или сопротивление. Сопротивление родительской власти - важный этап в становлении личности. В неполной семье или в семье, где один из родителей-безработный, оказывать сопротивление труднее. У этих молодых людей не хватает духу вступить в конфронтацию со взрослым, уже попавшим в сложную ситуацию. Следовательно, некоторые из них устают искать себя и видят, как их жизненные ориентиры потихоньку уничтожаются.

- Это и случилось с Хлоей Гардель?

- Мать Хлои страдала хронической депрессией. Она одна растила дочь. А потом погибла в автокатастрофе.

- Да, все это невесело.

- Как видите.

- Что вы думаете об искалеченной Ванессе? Вы ведь видели, что с ней сделали, верно?

- Видел. Но я ничего не понимаю в криминальной психологии. Я лишь могу рассказать о символике таких увечий.

- Уже кое-что.

- Увечье может служить признаком развенчания. В кельтской традиции король лишался права на трон, если терял в битве руку.

- Убийца хотел сбросить Ванессу с пьедестала…

- Это всего лишь одна из интерпретаций, и, как таковая, она не имеет никакой научной ценности. Есть и много других.

- Я слушаю вас с огромным интересом.

- Вместо увечий мы можем рассмотреть ногу.

- Неплохо, продолжайте…

- Фрейд и Юнг усматривают в ноге фаллический смысл. Для некоторых фетишистов нога - это объект эротической фиксации.

- И отрезать ноги у женщины - значило бы уничтожить сексуальную притягательность, которой она обладает?

- Почему бы и нет? Но мы можем рассмотреть дело и с другой стороны, оставив в стороне сексуальный аспект и вплотную занявшись духовным.

- Что ж, поднимемся к небесам, Антуан.

- Ангелы, Лола.

- Ангелы, Антуан?

- Меркурий, посланник богов - древняя предтеча ангела. Крылышки на его ногах символизируют ту легкость, с которой он поднимается до уровня божественного. И не забудем про ступню. Во многих культурах она является небесным следом в мире людей. Будда измеряет вселенную, сделав семь шагов в каждом направлении пространства. А вспомните следы Христа в Гефсиманском саду и след Магомета в Мекке.

- А что вы скажете об этих историях с омовением? Здесь речь идет о ритуалах очищения?

- Прекрасно, Лола. Дервишам мыли ноги, чтобы избавить их от нечисти, собранной на неправильных дорогах прошлого.

- Нанесение увечий - самый радикальный метод очищения?

- Довольно смелая теория. Но опять же: почему бы нет?

Лола долго беседовала с Антуаном Леже. От усталости у нее в мозгу рождались странные образы. Задавая вопросы, слушая ответы, она полностью расслабилась. Ей виделся, например, пес, который проглотил две красивые белые ноги, сваренные в кухонной кастрюльке. И ничего от них не оставил. Ни плоти, ни кости, ни хряща. Лола поддерживала умный разговор, пока у нее не начали слипаться глаза. Потом, не в силах больше вычленить из беседы никакого смысла, она спросила, где диван. Она попросила психоаналитика об одолжении: позволить ей растянуться на этом мифическом предмете мебели.

- До того, как вас встретить, я и не знала, что он одна из составляющих моих зрительных галлюцинаций, - уточнила она.

Антуан Леже встал и показал ей обитый голубым диван из такого же красного дерева, как стол. Лола почувствовала позади себя какое-то движение и, обернувшись, увидела далматина, который, позевывая, приближался к ней. Она поправила юбку и легла, потом обернулась и убедилась в том, что Антуан Леже сел в кресло, расположенное позади нее. Зигмунд устроился у его ног.

- Он всегда так делает?

- Всегда. А еще Зигмунд - единственный, кто знает все секреты моих клиентов.

Лола нашла в себе силы улыбнуться. Она скрестила руки на животе. Потом она несколько раз глубоко вздохнула. Она слушала, как Антуан Леже перебирает своими бархатными ногами, раз, другой. Потом еще раз и еще.

17

Ее разбудил серый свет. Утро проникало в комнату через незнакомые высокие окна. Лоле понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что ночь закончилась на диване у психоаналитика.

Она встала, чуть не опрокинув пустой стакан, стоявший на полу. Она направилась в библиотеку. Психоанализ, психиатрия, психология, социология, общая энциклопедия в нескольких томах, мифологические словари, Библия, Коран, мысли Далай-ламы, Видаль. На одной из стен - черно-белые фотографии далматина, на которых иногда появлялись части тела доктора Леже. Неужели в жизни Антуана был только далматин? Самая любопытная фотография запечатлела Зигмунда на пляже, лежащего на надувном матрасе рядом с человеком, у которого были видны только икры и босые ноги. Снова и снова ноги.

Лола порылась в письменном столе и в конце концов обнаружила то, что и ожидала найти: многочисленные досье пациентов, рассортированные в алфавитном порядке. Ни в папке с буквой Г, ни в папке с буквой X не было досье Хлои Гардель. И ничего, относящегося к Хадидже Юнис или Ванессе Ринже. «Интересно, видел ли доктор Леже, как я прошла сюда в своих огромных башмаках?» - подумала она. Она довольно устало произнесла «о-ля-ля», прежде чем выйти из кабинета. А потом вернуться туда снова. Она снова порылась в столе в поисках имени, которое, как ей казалось, она прочитала несколько секунд назад.

Точно! На ярлыке было написано: Рене Жамен-Кантор. Досье было набито написанными от руки листочками, содержавшими комментарии и даты. Продавщица книг консультировалась здесь уже больше семи лет. Если Лола правильно читала между строк, Рене Жамен вела жизнь, наполненую чувственным опытом, праздниками, созерцаниями искусственного рая и разными партнерами. Иногда она задавалась метафизическими вопросами относительно своего беспокойного существования.

Первые вопросы возникли после исчезновения биологического отца Патрика. Некоего Пьера Нортона, который в один прекрасный день решил покинуть жену и ребенка и с тех пор не подавал признаков жизни. В этот момент на сцену вышел Родольф. Он играл роль отца в семейке Адамс и отчима в семье Кантор. Лола закрыла досье с неприятным ощущением, как будто она подглядывала в замочную скважину. «Сейчас, когда я перестала быть полицейским, необходимость копаться в чужом грязном белье больше не кажется мне романтичной», - подумала она. Она положила документы на место и поскорее вышла из кабинета.

Квартира казалась пустой. Она постояла в нерешительности, потом обошла ее всю - около ста пятидесяти квадратных метров. Приоткрытая дверь, ведущая в спальню. Большая кровать была смята, кто-то спал на ней в одиночестве. В кухне стояла пустая миска Зигмунда да остатки завтрака плавали в раковине с мыльной водой. В центре внушительного деревенского стола, на поверхности, отполированной тысячей следов ножа, сотнями донышек слишком горячих кастрюль, бесчисленными семейными обедами, возвышался чайник. Странно, особенно для холостяка. Лола покинула квартиру.

На улице Фобур-Сен-Дени открывали свои лавки торговцы. Лола поздоровалась со своими любимыми зеленщиками и мясником. Дождь кончился, и повседневная жизнь вступала в свои права. Этой ночью, пока Лола спала на диване, Сена благоразумно не вышла из берегов. Катастрофа 1910 года не повторилась.

У дома Антуана Леже остановилось такси. Из него вышел психоаналитик со счастливым лицом. Он держал на руках ребенка, а за ним по пятам следовал Зигмунд. Красивая блондинка, примерно того же возраста, что Ванесса Ринже, вышла из машины вслед за ним, и, по привычке прищурив глаза, Лола представила себе, что девушка вернулась из царства мертвых, куда за ней ездил Леже. Таксист протянул блондинке чемодан. Пара с ребенком и далматин вошли в дом. Лола не двигалась, а потом, осознав, что стоит перед своим парикмахерским салоном, нырнула внутрь.

В «Маленькой моднице» был только один клиент, поэтому юная Доротея с жаром занялась ею.

Лола поздоровалась с Джонатаном и заметила, что не уславливалась о встрече.

- Я это прекрасно знаю, дорогая. Ты никогда не уславливаешься. Разве что раз в год перед поездкой к сыну в Сингапур. Но сейчас вроде не сезон. Ну, садись же. Что будем делать?

- Помоем голову, пострижемся и сделаем красивую прическу. Только не сооружай мне гнезда на голове. Будь умерен, Джонатан.

- Меня зовут Джонатан Умерен, Лола.

Сидя в кресле, Лоле удалось выяснить настроения квартала по поводу смерти Ванессы Ринже. О ней говорили. Все знали, что родители, истовые католики, выгнали ее из дому. Им не нравилась ее связь с молодым арабом. Ванесса нашла приют у Хлои и ее матери. Пока Люсетт не погибла в автокатастрофе. Потом к этой парочке присоединилась Хадиджа, их подруга по лицею, и три девушки начали помогать друг другу в борьбе с высокой арендной платой в Париже, со взлетами и падениями судьбы. В этот момент своего рассказа Джонатан сделал паузу и перестал щелкать ножницами, ожидая цитаты. Однако Лола задумалась слишком глубоко, чтобы подыскивать подходящие слова. Она заметила, что Джонатан усмотрел в этом какой-то обман, и, за неимением лучшего, прибегла к помощи Леона Блуа.

- Мое существование - это унылая деревня, где всегда идет дождь.

- Это тем более справедливо, что я закончил возиться с тобой, моя красавица. Ничто так не помогает поставить голову на место, как хорошая стрижка.

- Джонатан, это сказал ты или Видал Сассун?

Когда Лола вышла из «Маленькой модницы», в ее седых волосах появился голубоватый оттенок. Поскольку Джонатан был упрямым мастером, верным своему делу, прическа все-таки напоминала гнездо, однако Лолу это больше не беспокоило: уличная сырость справится с этим произведением парикмахерского искусства. Что касается «Огурца в маске» на улице Винегрье, - это был книжный магазинчик зеленого цвета с желтотыквенным оттенком, что не вызвало у нее удивления. В витрине красовались в основном альбомы, а третье измерение было представлено группой пластмассовых фигурок, изображавших комических, сверхъестественных и прославленных персонажей, мужчин, женщин, бесполых существ, пришельцев и чудовищ. Были там и фотографии их создателей. Лола увидела азиатку с длинными волосами в стиле Йоко Оно эпохи Джона Леннона. Подпись под фотографией гласила, что это Ринко Ямада-Дюшан, запечатленная пятнадцать лет назад. Она надписывала свои альбомы, сидя за столом. Около нее, демонстрируя фигуру какого-то индусского бога, стояла миниатюрная улыбчивая женщина с длинными вьющимися волосами блестящего каштанового цвета, одетая в футболку и кожаную юбку.

Ту же маленькую женщину, только постепенно стареющую, можно было увидеть на фотографиях других художников, надписывающих свои работы. Лола не знала ни одного из них.

Рене Кантор консультировала клиента, который интересовался исключительно фантастикой. Ей можно было дать около пятидесяти, скромно-элегантный костюм по сезону был выдержан в сочетании оттенков бежевого и коричневого и оживлялся ярким платком. Та самая женщина с фотографий. Как и Лола, она подстригла волосы и стала носить более строгие костюмы, однако не набрала ни грамма лишнего веса.

Лола походила по отделам, прислушиваясь к разговору. Она и не представляла себе, что искусство комикса настолько процветает. Люди, наверное, страстно желали обмениваться идеями. Рене Кантор знала свое дело и уверенно излагала биографии многих авторов. Ее неизменная любезность подействовала на клиента, ушедшего с тремя альбомами и каталогом - подарком магазина.

- Если вам нужна консультация…

- Мне рассказывали о работах Ринко Ямады.

- О, это просто чудо! Вот алфавитный каталог, здесь вы найдете все ее работы. Она была гениальной женщиной.

- Была?

- К несчастью, да.

- Вы ее знали?

- Мы были друзьями. Она жила в этом квартале. А потом случилась ужасная история - Ринко убили. Они с Максимом Дюшаном были красивой парой. Даже слишком красивой. Убийцу так и не нашли. На Ринко напали, когда она была одна в своей студии на улице Де-Гар. Кажется, Максим обнаружил ее тело, вернувшись с задания в Румынии.

Лола внимательно рассматривала лицо Рене Кантор. Она помнила убийство, произошедшее двенадцать лет назад, в таких подробностях, как будто это было вчера. Она продолжала улыбаться, однако ее взгляд заволокла дымка:

- «Отаку» - культовый комикс. Я рекомендую вам взять его, если вы не знаете, с чего начать. Но я вас предупреждаю - в нем есть насилие. И он в пятнадцати частях.

- Там есть увечья?

- Э-э… среди прочего.

- Ну, насаживайте приманку.

- Простите?

- Расскажите мне фрагмент этой истории.

- Все начинается с того, что одна лицеистка решает продать свой образ, чтобы заработать денег. Потом она будет кусать из-за этого локти.

- Почему?

- Если я скажу больше, то раскрою интригу. Комикс построен по принципу детективного романа…

- Нет-нет, рассказывайте. Я хочу знать, во что ввязываюсь.

- Один коллекционер решает расчленить ее и упаковать части тела в пакеты. А потом разослать эти пакеты другим девушкам, позировавшим для этой компании.

- Этот комикс кажется мне достаточно извращенным, беру первую часть.

- Прекрасное решение. Завернуть в подарочную упаковку?

- Не нужно. Я покупаю для себя.

Лола заплатила, взяла кассовый чек, но альбом с комиксом Рене Кантор по-прежнему держала в руках. Короткое мгновение две женщины, находившиеся по разные стороны «Отаку», пристально рассматривали друг друга.

- Вы ведь на самом деле не любите комиксы, правда?

- Уж поверьте мне, скандалы я люблю еще меньше.

- Я знаю, кто вы. Лола Жост, отставной комиссар. И вы ведете следствие по делу Ринже. Мой муж имел честь принять вас у себя. Он меня предупредил.

- Надеюсь, вы окажетесь более разговорчивой, чем он.

Рене Кантор положила альбом и надела на лицо другую улыбку. Их запас, похоже, был неистощим.

- Знайте, я очень довольна этим. Нет, конечно… я не радуюсь смерти Ванессы Ринже. Но… А, ладно! Я всегда считала, что Ринко убил Максим Дюшан.

- А почему, мадам Кантор?

- Потому что видимость идеальной пары скрывала реальное положение вещей. Ринко не была с ним счастлива.

- Она говорила вам об этом?

- Он все время отсутствовал. Мотался с одной войны на другую. Она перестала ждать его и бояться за него.

- Перестала?

- Ринко нашла себе утешение с кем-то еще, а Максим этого не перенес.

- Кто он?

- Не знаю.

- Но вы были подругами…

- Может быть, он был женат. Ринко была не из тех женщин, которым нравятся скандалы. И вы зря считаете, что она была извращенкой - это не так. Она была очень восприимчивым художником, улавливавшим, а потом воспроизводившим жестокость своей эпохи, однако она не воспринимала…

- Вы обращались в полицию?

- Нет.

- Почему?

- У меня нет никаких доказательств. Официально Максим был в командировке, однако на самолете можно вернуться когда угодно. В любом случае, если он снова взялся за старое и начал с Ванессы Ринже…

- То в этот раз вы пойдете в полицию, так?

- Все знают, что Максим Дюшан находится под подозрением. Зачем же мне туда лезть? К тому же сейчас у меня не больше доказательств, чем раньше.

Ее улыбка превратилась в горестную гримасу, которая причинила Лоле боль, потому что лицо Рене отдаленно напоминало ей лицо Максима. Лоле очень захотелось спросить, нет ли у нее других причин сердиться на Максима. Может быть, ей хотелось пережить вместе с ним один из «опытов», на которые она была так падка? Может быть, он отклонил ее предложения? Однако поскольку такой подход был стратегически неверным, она спросила:

- Два этих убийства в чем-нибудь схожи?

- Их обеих задушили. Сексуального насилия не было. Хотя…

- Хотя?

- Он привязал ее… чулками к спинке кровати.

- Привязал?

- За лодыжки.

- Но почему только за лодыжки? Обычно жертву привязывают и за руки, и за ноги, либо за запястья…

- Что вы хотите от меня услышать? Мир сошел с ума. Окончательно сошел с ума.

- Можно поговорить с вашим сыном, Патриком?

- Патрик дома. Сегодня у нас не так много клиентов.

- Ваш муж сказал мне, что сын работает с вами.

- К сожалению, моего сына учеба не вдохновляет. Одно время он работал с Родольфом в «Звездной панораме», а сейчас помогает мне в книжном магазине. На самом деле Патрик проводит много времени за своим компьютером. Квартира находится над «Огурцом в маске». Это практично. Может быть, даже слишком.

Рене Кантор пристально посмотрела на Лолу, ожидая реакции. А та флегматично размышляла: как любопытно смотреть на людей определенного возраста, все еще ждущих одобрения со стороны других. Рене Кантор сделала Лоле знак следовать за ней. Они вышли в маленькую дверь в глубине магазинчика и оказались в вестибюле многоквартирного дома.

18

Квартира была выдержана в богемном стиле: слишком много ковров, растения в горшках, букеты из засушенных цветов, обилие разномастной мебели, в прошлом, должно быть, попутешествовавшей по лавкам старьевщиков, и даже легкий запах пачулей. Лола не нюхала ничего подобного уже по меньшей мере тридцать лет. Среди оригинальных рисунков, украшавших стены, была одна из работ Ринко Ямады-Дюшан. Она остановилась, чтобы рассмотреть ее. Лицеистка в форме позировала в фотостудии. Это был исток «Отаку», что-то вроде вечного начала. У врат Ада.

- А вот и та, что собирается продать свой образ дьяволу.

- Ей-богу, можно подумать, что вы досконально изучили вопрос! Может быть, и правда то, что о вас говорят.

- А что обо мне говорят?

- Что вы не такой полицейский, как другие.

- Правильно. Я больше не полицейский.

- Вы ведь друг Максима, да?

- Верно.

- И вы занимаетесь всем этим ради него?

- Тоже верно.

- Вами движут дружеские чувства. Мной тоже. В общем, наши намерения чисты, но мы находимся по разные стороны баррикад.

- Разумеется.

- Не обижайтесь, если я вела себя суховато. Это не в моем стиле. Однако то, что вы мне рассказали, потрясло меня до глубины души.

- Я не хотела расстроить вас. Простите.

- Послушайте… Прежде чем идти к Патрику и вспоминать о смерти этой бедной девушки, мне нужно чего-нибудь покурить.

Лола прошла вслед за ней в кухню. Этажерку украшал набор голубых баночек для сыпучих продуктов; но в них были только мука и сахар. Рене Кантор ловко свернула сигарету совершенной конической формы и предложила ее Лоле.

- Без меня, спасибо.

- Да?

- Но я бы не отказалась от бутылочки красного вина.

- Давай перейдем на «ты», если не возражаешь. Кот-дю-рон или мадиран?

- Начнем с мадирана.

Лола потягивала вино, предоставив Рене Кантор ее галлюцинациям.

- Ты заметила? В «Отаку» лицеистки маленькие.

- Да нет.

- Ринко предчувствовала, что должно было случиться, правда, Лола?

- Как это?

- Это Максим и Хадиджа через много лет. То есть сейчас. Она такая юная. А ему уже сорок лет.

- Но Хадиджа уже не лицеистка.

- Совсем недавно она еще ходила в лицей, совсем как Патрик. Совсем как Ванесса и Хлоя.

- Они ходили в один лицей?

- Да, в лицей «Бомарше» на улице Лафайет. Ты знаешь, Лола… мне бы очень хотелось обладать даром путешествовать во времени. Вперед, назад, вперед, назад. Так мы с Ринко когда-нибудь встретились бы. Но у меня нет никакого дара.

- Нет, нет…

- Ринко была великой женщиной.

Лола не мешала Рене Кантор кайфовать. Она налила себе еще мадирана и встала, чтобы пошарить в шкафах в поисках закуски. Ей попались оливки, и она выложила их в чашку. Женщины клевали их, как птички, а потом продавщица книг снова заговорила о своем единственном сыне Патрике.

- Может быть, полное отсутствие у него амбиций - моя вина. Мы с Родольфом не особенно следили за его успеваемостью в школе. Но со всеми этими «может быть» и «если бы» в конце концов отправляешься в далекое-далекое-далекое-далекое путешествие.

- Такое далекое?

- Сейчас Патрик проводит жизнь перед своим компьютером. Он уже даже не разрешает мне наводить порядок в его комнате. Это его вотчина. Время от времени он делает вид, что хочет стать вебмастером или я уж не знаю, кем еще. Его поколение ведет виртуальную жизнь. Может быть, наше поколение было склонно к крайностям, но мы по крайней мере жили, правда, Лола?

- Понятия не имею, я старше тебя.

- В семидесятые годы все было по-другому. Все хотели предаваться радостям, наслаждаться жизнью, идти навстречу другим и себе. Я права, Лола?

- У меня остались лишь смутные воспоминания о психоделической эре.

- Сейчас нам рассказывают о запрете порнографии на телевидении, о запрете курения, о СПИДе здесь, религиозном экстремизме там, об эскалации насилия, об индивидуализме, о нетерпимости и о смерти политики. Нынешнее время пропитано нервозностью, но жить все равно скучно.

Лола терпеливо слушала, как она предавалась ностальгии по сигаретам с наркотиками и по трехмерному оргазму. Мадиран был неплохой, но у Лолы оставалось мало времени.

- Так мы пойдем к Патрику?

- Ах да! Извини меня, Лола. Мне нужно было выговориться. Знаешь, Родольф - просто фанатик своего дела. Когда он не в кинотеатре, то принимает участие в конференциях, коллоквиумах, семинарах по мастерам ужасов. Однако жить с увлекающимся человеком вовсе не так увлекательно. Понимаешь, что я хочу сказать?

- Да, мой бывший муж - тоже увлекающийся человек. Однако предмет его увлечений неоригинален: женщины.

- Но это вполне понятно. Как можно всю жизнь спать с одним и тем же человеком? Я, конечно, не имею в виду конкретно тебя.

- Ты можешь иметь в виду, кого хочешь, я не обидчива.

- Но, Лола, что можно думать о мужчине, которого интересуют только ужасы? Ужасов вполне достаточно и вокруг нас. И потенциал развития этих ужасов огромен - будущее предстает в черном цвете. Зачем же еще что-то добавлять к уже существующему?

- А ты знала, что интересует твоего Родольфа Кантора, в тот день, когда выходила за него замуж?

- Я была матерью-одиночкой с семилетним ребенком на руках. Если бы не он, то я вообще вряд ли вышла бы замуж за кого бы то ни было. И потом, для меня Родольф был директором кинотеатра. В широком смысле.

- В общем, тебе казалось, что его вкусы более разнообразны.

- Ты так хорошо меня понимаешь, Лола. Еще задолго до того неприятного момента в магазине, когда я сделала вид, что не хочу отдавать тебе «Отаку», да, еще задолго до этого, я ощутила исходящую от тебя положительную вибрацию. Я и до сих пор ее ощущаю. Ты не агрессивна, поэтому общение с тобой доставляет удовольствие.

- Может, пойдем исследуем вибрацию Патрика?

- О, да ты за словом в карман не лезешь!

В комнате, щедро увешанной афишами фильмов ужасов и компьютерных игр, погрузившись в изучение какого-то диска, сидел юноша чуть помоложе Ванессы. На поле футуристического боя красная армия истребляла зеленую. Опять эта вечная борьба зеленого с красным, так понравившаяся Ингрид. Дважды кликнув мышью, Патрик Кантор прервал игру и встал, чтобы пожать протянутую ему руку. Он был такого же роста, как мать, однако на этом сходство заканчивалось. Своими светлыми волосами, короткой бородкой и усталым лицом он напоминал миролюбивого фавна. Во взгляде - смутное недовольство. Вызвано ли оно тем, что его прервали во время решающей битвы?

- Это по поводу Ванессы Ринже.

- А вы кто?

- Лола Жост. Я провожу расследование по просьбе семьи.

- Ею движут дружеские чувства, - вставила Рене Кантор с гортанным смешком. - Ну же, Лола, давай, скажи ему, что тобою движут дружеские чувства! К Максиму Дюшану. Видишь ли, Патрик, Лола - милашка, но и она не идеальна. Никто не идеален. Это было бы слишком скучно.

- Ты можешь оставить нас на некоторое время наедине, мадам Кантор? - осведомилась Лола.

- Ладно, хорошо, я вернусь на кухню. Все нормально. Абсолютно нормально. Я знаю, чем себя занять.

Патрик равнодушно наблюдал, как удаляется его развеселившаяся мать, а потом спокойно сказал:

- Родители Ванессы - настоящие ханжи. Они выгнали ее из дома, когда узнали, что она встречается с Фаридом.

- Каким Фаридом?

- Фаридом Юнисом.

- Насколько я понимаю, ты хочешь сказать, что он имеет какое-то отношение к Хадидже?

- Фарид ее брат.

- А где его можно найти?

- Понятия не имею.

- Жаль.

- Фарид исчез уже давно. Говорят, он плохо кончил.

- Кто это говорит?

- Так говорили ученики лицея «Бомарше» в свое время.

- Они с Ванессой расстались?

- Думаю, да, хотя я не в курсе. Я не был наперсником Ванессы. Она была просто моей подругой. Когда мне осточертела работа в кинотеатре моего отца, я предложил это место ей. Она казалась довольной. Но я знал, что долго это не продлится. В глубине души Ванесса мечтала о том, чтобы быть кому-нибудь полезной. Влияние католического воспитания. Любовь к ближнему и все такое. Заметьте, я не против этого, но только в том случае, если человек работает в поте лица и действительно помогает людям. Это гораздо лучше, чем быть ханжой.

- У нее был возлюбленный после Фарида?

- Не могу вам сказать.

- Но обычно такие вещи чувствуются.

- Я бы сказал, что Ванесса выглядела одинокой. Но ручаться не могу.

У юноши были те же интонации и то же чистосердечие, что и у матери. В углу комнаты покинутый компьютер тихо играл одну и ту же воинственную мелодию. Кантор бросал на него жадные взгляды, не скрывая, что жаждет продолжить партию. Вдохновленная воинственной музыкой, Лола спросила:

- А как ты думаешь, были ли у нее враги?

- Нет.

- Ты в этом уверен?

- Абсолютно. Мир Ванессы ограничивался узкими рамками. Две ее подруги да работа в приюте. Кому это могло помешать?

После ухода Лолы Рене Кантор два раза подряд прослушала у себя на кухне «Голубой цвет» в исполнении Майлз Дэвис, а потом пять раз - Патти Смит. Она громко подпевала:

- And I said Darling,

Tell me your name,

She told me her name,

She whispered to me her name,

She told me her name!

GLORIA! G-L-O-R-I-A! GLORIA!

[И я сказал:

Дорогая, назови мне свое имя,

Она назвала мне свое имя,

Она прошептала,

Она назвала мне свое имя!

ГЛОРИЯ! Г-Л-О-Р-И-Я! ГЛОРИЯ! (англ.)]

Потом она вернулась в комнату сына. Окутанная парами Майлз, Патти и замечательной травки, купленной в Бельвиле, она несколько минут созерцала его силуэт. Патрик, окруженный отсветами разноцветных бликов, мелькавших на экране, выглядел очень сосредоточенным. Когда-то она пыталась оторвать его от этой машины. Потом, поняв, что компьютерные игры - страсть молодого поколения, она отказалась от своего намерения. Время от времени Патрик помогал ей в книжном магазине и вел себя с клиентами очень вежливо. Он все-таки еще не с головой ушел в виртуальную жизнь. Да и потом, если виртуальная жизнь гораздо красивее, чем реальная, зачем настаивать?

Вместе с дымком травки практически улетучился ее гнев против Максима Дюшана. Ее гнев был подвижным, он приходил, уходил и снова возвращался. Странно, ведь прошло уже столько лет.

- Кто эта добродушная толстуха? Почтенная матрона, которой не сидится дома? - спросил юноша, не отрывая взгляда от экрана.

Рене Кантор констатировала, что атомная электростанция Красных вот-вот взорвется от попадания ракет Зеленых.

- Это мадам Лола Жост, полицейский в отставке. Но она не такая уж страшная и не такая уж старая. В свое время она, наверное, была очень даже ничего. Не красавица, конечно, но гораздо симпатичнее, чем сейчас. В стиле Марлен Дитрих или Жанны Моро. Потрясающие женщины, понимаешь? Их не отнесешь к какой-либо определенной категории. Они свободны и всегда ускользают от нас, понимаешь?

Однако Патрик не понимал или не хотел понять. Вместо этого он методично уничтожал красных с помощью самолетов будущего. Рене Кантор представила себя командиром одного из таких кораблей. Да пребудет с тобою сила, о Рене! На мгновение задержав взгляд на точеном профиле сына, она добавила:

- Мадам Лола Жост - живая легенда квартала. Может быть, она скучновата. Да, вполне возможно. Ты, наверное, прав, Патрик. Впрочем, ты часто бываешь прав, сынок. Но надо быть немного терпимее.

- Я не стукач, но мог бы кое о чем порассказать этой легенде.

- О чем?

- Да не важно.

- Патрик, ты уже сказал слишком много. Патрик!

- Ванесса любила Максима.

- Ты серьезно?

- Совершенно. И ты прекрасно понимаешь, что доверялась она не Хадидже. У нее оставался только славный малый Патрик Кантор, терпеливый слушатель. Да, я и в самом деле был ее наперсником, понимаешь?

- Только не говори мне, что Максим спал с Ванессой.

- По-моему, так оно и было.

- Так этому негодяю нужны были обе! Невероятно!

- Не сходи с ума, мама, долго их роман не продлился. И Ванесса со своим католическим воспитанием чувствовала себя ужасно виноватой перед Хадиджей. И в то же время она страдала, потому что любила красавчика Максима. Ну как, проясняется картина?

- Но, Патрик, почему ты ничего не сказал?

- Кому?

- Полиции, конечно!

- Чтобы я разговаривал с полицейскими? Никогда. Я их не выношу.

- Я тоже. Я не пряталась от жандармов в шестьдесят восьмом и сейчас не буду плясать под их дудку… но это не причина. Бывают чрезвычайные ситуации.

- Поступай как хочешь, но я тебе ничего не говорил. Ты не заставишь меня прогибаться перед полицейскими.

19

Проработав столько лет в криминальной полиции, она думала, что видела все оттенки крови, палитра которой казалась ей весьма ограниченной. Но считать так - значило не знать Санто Гадехо, чилийца, большого специалиста по брызгам мозгов, анатомическому расчленению и изнасилованиям, предшествующим Армагеддону. В «Сумасшедших куклах» были и кровь, и вопли ужаса, и стоны страсти, и крики. Похотливый гений Зла создал в своей лаборатории армию кукол-убийц, которых использовал помимо всего прочего для удовлетворения желания, беспрестанно мечущегося между Эросом и Танатосом. Это был самый утомительный фильм, когда-либо виденный Лолой, и ее веки решительно боролись с силой гравитации.

С точки зрения Ингрид, уже в этот первый вечер фестиваля напряжение в зрительном зале достигло своего пика. И она боялась его нарастания. Она ждала, что скоро появится Болтун, - Элизабет обещала подать им знак, - и что какой-нибудь посетитель поведет себя странно. Однако пока завсегдатаи вели себя смирно. Большинство посетителей выглядели как студенты и ходили группами. Посмотрев бредни сеньора Гадехо, можно было понять потребность в компании, чтобы на всякий случай рядом было чье-нибудь плечо, рука или бедро, сочувствующие, живые, утешающие.

Ингрид поставила пакетик с попкорном между их креслами. При каждом разбойном нападении ее правая рука стискивала левое бедро Лолы, а все тело сотрясалось, словно от удара электрическим током. Эта подростковая реакция не раздражала. С каждым днем Лола все больше ценила свежесть восприятия и непосредственность американки.

На застывшем лице самой красивой и самой проворной куклы светилась нежная и лучезарная улыбка Мадонны. Она убила порнозвезду, содрав с нее живой кожу, а после перерезав ей горло мечом, заменила ее на съемках фильма. Она сняла свою черную накидку, под которой обнаружилось великолепное гибкое тело со встроенной в спину батареей, и потрясла не менее великолепным самурайским мечом, с помощью которого начала методично расчленять съемочную группу. Каждый раз, когда она отрезала какой-нибудь член, нос, ухо или голову - лампочка на ее батарее вспыхивала зеленым огоньком, и из неизвестной точки на ее теле раздавалась записанная фраза, произносимая голоском маленькой девочки: «Меня зовут Белла, и я хочу есть». Потом ритм действия замедлился. Белла сидела на кровати, вся в крови и с мечом в руке. Крупным планом показали ее лицо из пластика и стеклянные глаза, лишенные выражения. Но она по-прежнему улыбалась - неподвижной ангельской улыбкой.

Лола отдала должное актрисе и стала ждать продолжения. Когда открылась дверь, Белла вытерла свой меч о юбку обезглавленной ассистентки режиссера. Вошел герой, журналист-следователь и одновременно ас боевых искусств. Он решил победить злобное создание, несмотря на невероятно эротические попытки куклы соблазнить его. Карьера Беллы нашла свой конец на перевернутой стойке освещения, рассыпающей снопы искр. В позе распятого Христа расчлененная кукла бесконечно повторяла: «Меня зовут Белла, и я хочу есть… меня зовут Белла, и я хочу есть… меня зовут Белла, и я хочу есть… меня зовут Белла, и…»

В какой-то момент Лола подумала о куклах Ринко Ямады-Дюшан. О коллекции изображений молодых девушек, частично служивших художнице источником вдохновения. Она жалела о том, что не попросила Максима показать ей кукол. Темп действия «Сумасшедших кукол» снова замедлился: герой вошел в свою опустевшую мастерскую, очищенную от присутствия монстра, чтобы отдохнуть перед беспощадным ответным ударом. Лола закрыла глаза и в конце концов заснула.

Лола в одиночестве прогуливалась по набережной Сены. Разлившаяся река подбиралась к ее туфлям. Она подошла к мосту, поросшему водорослями, развевавшимися на ветру, как волосы. На ней было серое пальто и шапка Ингрид. Ей очень хотелось, чтобы ее американская подруга шла сейчас рядом с ней по направлению к этому огромному мосту, обозначенному буквой «К». За ней находился мост Н - Наполеоновский, но о существовании моста К она и не подозревала. В Париже не существует моста К. Лола прекрасно осознавала, что спит.

Внезапно она увидела Ванессу Ринже. Девушка, одетая в черный чепец и белую сутану, была привязана к одной из опор моста. Ее тело было огромным. Почти таким же, как тело зуава. Вода доходила ей до лодыжек. «Скажи мне, девочка, кто тебя убил!» - приказала Лола. Но Ванесса ничего не слышала. Лола вошла под мост. Звук ее шагов гулко раздавался под сводами, и она бросилась на влажные камни, повторяя: «Меня зовут Лола, и я хочу домой… Меня зовут Лола…» На горизонте замаячила какая-то красная точка. Лола продолжала идти вперед. Эта точка оказалась колпаком Груссе. Только Лола не поняла, был ли это фригийский колпак или колпак Штрумпфа? Жан-Паскаль Груссе стал ниже на добрых двадцать сантиметров и сжимал ручки тачки, наполненной каким-то красным веществом.

Набережная была завалена тачками. Они громоздились одна на другой, а некоторые опрокидывались, выплескивая свое кровавое содержимое.

- Это Туссен Киджо, - в отчаянии сказал Груссе. - Его расчленили. Я уже не знаю, что делать с кусками. А здесь пробка из тачек, нужно, чтобы вы пришли, мадам Жост…

В нетерпении Груссе бросился на Лолу. Поскольку они были практически одного роста, то своими маленькими сморщенными кулачками он вцепился Лоле в бока…

- Лола, проснись! Лола, ты сказала, что мы выйдем до того, как «Сумасшедшие куклы» закончатся, чтобы изучить публику. Да проснись же, Лола!

- Что происходит? - вопросила Лола, уставившись на экран.

- В фильме?

- Везде.

- В фильме злодей сделал куклу, как две капли воды похожую на невесту журналиста. Она вышла такой удачной, что тот не видит разницы. А в реальности ничего. Болтун не явился, а публика ведет себя вполне благоразумно.

Они устроились у выхода и обозревали толпу, выходившую из кинотеатра.

- Ничего, - констатировала Лола.

- Совсем ничего, - подтвердила Ингрид.

- Пошли домой. Вернемся завтра. Терпение, мы все равно найдем его, этого Болтуна.

- Конечно, но завтра я не могу. У меня встреча.

- Ты ведешь двойную жизнь, Ингрид?

- Ты считаешь, что находишься в автобусе, идущем в Оклахома-Сити, Лола?

До улицы Фобур-Сен-Дени они шли в молчании, а потом Ингрид предложила Лоле обещанный массаж. Гарантировав при этом, что он поможет ей уснуть. В вестибюле ее дома, в свете лампы стоял клошар Тонио, который открыл один глаз и, увидев Лолу, воскликнул:

- Моя самаритянка! Я тебя жду!

- Что случилось, Тонио?

- Я нашел в урнах массу газет. В них писали о жившей здесь маленькой блондинке, которую потом убили. А я кое-что знаю и хочу поболтать с тобой, моя благодетельница. Тонио, он такой. Он человек с головой. Мне нравится твое старое лицо.

Лола присела на корточки рядом с Тонио. Клошар явно растягивал удовольствие; он подождал, пока она зажжет сигарету и вставит ее ему в рот, а потом зажжет еще одну для себя. Ингрид принесла три бутылки мексиканского пива, открыла их и устроилась на ступеньках.

- Я видел прелестную Ванессу однажды ночью на Пассаж-Бради. Она ругалась с хозяином ресторана.

- Когда это было? - вмешалась Ингрид.

- Чшшш! Не перебивай! - сказала Лола.

- Да, помолчи немного, белокурая газель. Я к тому и веду. Это было не летом. Все время шли дожди. Была уже осень, моя толстушка. А в такие ночи я обычно сплю на Пассаж-Бради, потому что он крытый. Они разбудили меня своей ссорой. Вот. Я подумал, что тебя это заинтересует.

- Конечно, мне это очень интересно, но я хотела бы знать, что они друг другу говорили.

- Уже не помню.

- О нет! Сначала ты меня обнадеживаешь, а потом убиваешь наповал!

- Знаешь, моя толстушка, я особенно не прислушивался.

- Это была ссора влюбленных? - настаивала Лола, украдкой посматривая на Ингрид, неподвижный взгляд которой воскрешал в памяти злобную Беллу.

- Да откуда я знаю! В любом случае девушка была недовольна.

- А он?

- Он говорил вполне спокойно, но девушка не хотела ничего слушать. Он удерживал ее за рукав. А ей, этой красавице Ванессе, кажется, не нравилось то, что он говорил. Вот. Не дави на меня больше, это все, что я могу тебе сказать. Но только тебе.

Ингрид и Лола допивали пиво, сидя на оранжевом диванчике. Лола курила, устремив взгляд в пустоту. Ингрид зажгла ароматическую лампу. У нее не было настроения делать Лоле массаж, а у Лолы не было настроения задерживаться.

- Погода портится, - сказала наконец Лола. - Сегодня я узнала от Рене Кантор, жены…

- Хозяина кинотеатра, я знаю. Хотя вид у меня и безумный, но я полностью слежу за твоей мыслью. Продолжай, Лола.

- Так вот, я узнала, что между Ринко и Максимом не было такого уж сердечного взаимопонимания. Он все время отсутствовал, а она завела себе любовника.

- Fuck! [Черт! (англ.)]

- Вот именно! И это еще не все. Ринко Ямаду-Дюшан нашли привязанной за лодыжки к спинке супружеского ложа. Даже Груссе увидит аналогию между привязанными лодыжками и отрезанными ногами. Доказательства сыплются, как из рога изобилия, Ингрид.

- О нет!

- О да! Скоро нас ими затопит. Угроза выходит из берегов, как река. Через некоторое время вода дойдет зуаву до усов, и он чихнет.

- Лола, да что с тобой? У тебя галлюцинации или что? Это оттого, что ты мало спала?

- Будем пока сохранять спокойствие. Вода поднимается, небо темнеет, но на горизонте еще остается белое облачко.

- Will you tell me at last what the fuck you're talking about? [Скажешь ты, наконец, что за гребаную чепуху ты мелешь? (англ.)]

- Ты помнишь, как во время ссоры Максим обвинил Хадиджу в том, что она скрыла от него существование брата?

- Yes, indeed. [Да, конечно (англ.).]

- Этот брат, Фарид Юнис, был возлюбленным Ванессы, когда она училась в лицее. Он бросил школу довольно рано. Говорят, он плохо кончил.

- В каком смысле? Продавал наркотики?

- Не знаю. Но вопрос не в этом.

Они вновь погрузились в задумчивое молчание, длившееся до тех пор, пока Лола не спросила:

- Знаешь, в чем огромное преимущество того, что я больше не полицейский?

- В отсутствии необходимости срывать покровы с людских бед?

- Совсем наоборот. В отсутствии необходимости делать это в условленные часы. Сейчас я могу задавать щекотливые вопросы в любое время дня и ночи. - Она посмотрела на часы и добавила: - Например, в час ночи.

- Мы идем к Максиму?

- Нет, к твоим соседкам.

Ингрид не могла скрыть удивления, а потом и разочарования, когда дверь квартиры соседок открыл Максим Дюшан. На нем были только джинсы, а лицо ясно говорило о том, что его вытащили из кровати, в которой он явно не спал. В глубине квартиры раздался голос Хадиджи, в котором слышалась целая гамма эмоций:

- Кто это, Максим?

- Добрый вечер. Какой сюрприз!

- Максим! Кто это?

- Ингрид и Лола.

- Нет, это уже слишком! Да сколько можно!

- Не могу сказать, что она так уж неправа, - улыбаясь, произнес Максим.

Тут в дверном проеме показалось личико Хадиджи, которая подошла и прижалась к Максиму. На ней была фиолетовая ночная рубашка с кремовыми кружевами, выгодно подчеркивавшая ее смуглую мордочку, смуглые плечи и смуглую грудь.

- Я пошла спать, - сказала Ингрид.

«Вот так, - огорченно подумала Лола и мысленно добавила: - Я все расскажу тебе завтра, моя милая».

Музыка «Фэтбой Слим» несла ее, как смерч. Надев наушники, Ингрид бежала, быстро и упруго, ощущая каждый мускул своего тела. И Максим был рядом, как будто они вместе бежали в какой-то другой, бескрайний мир. Они бежали с одинаковой скоростью. Однажды он вскользь упомянул о том, что восхищается ее умением бежать так же быстро и так же долго, как мужчина. Она восприняла это как необыкновенный комплимент. Время от времени она поглядывала на него, любуясь его точеным профилем, мускулатурой, блестящей от пота кожей. Время от времени он поворачивался и улыбался ей. Сейчас их объединяло усилие, всплеск адреналина в крови, от которого в теле просыпалась какая-то животная радость. Они были сообщниками.

Ингрид открыла глаза. И увидела свою приемную. Еще мгновение после этого, лежа на полу, благодаря воскрешенным музыкой воспоминаниям, она вновь переживала этот столь любимый ею эпизод. Тренировку с Максимом в «Супра Джим» на улице Птит-Экюри, где они встретились. Момент счастья, навеки запечатленный в ее памяти. Она снова закрыла глаза и заскользила по волнам своего сна, повторяя и вновь придумывая эту сцену, пока ее веки не начали гореть. Вот она одна в раздевалке. Открывается дверь. Максим молча подходит к ней и смотрит на нее долгим взглядом. Потом обнимает ее и дарит чувственный поцелуй. И обнимает ее все крепче и крепче…

Ингрид сняла наушники, встала и выглянула в окно на Пассаж-дю-Дезир. Тонио улегся на свою картонную постель под фонарем. Она принесла новую бутылку «Короны» и выпила ее. Потом надела наушники и стала танцевать под музыку «Фэтбой Слим». Вспотев, она снова растянулась на полу.

- Клянусь тебе, Максим, я вытащу тебя из этой истории, - сказала она своему оранжевому светильнику. - И мне совершенно все равно, любишь ты меня или нет. Главное - что ты существуешь в этом мире. Именно твое присутствие делает его прекрасным.

Вскоре ей надоело мечтать. Она хотела было написать электронное письмо Стиву, потом вспомнила о Лоле. Часы показывали два тридцать пять. Бывший комиссар уже должна была закончить допрос и вернуться к себе. Интересно, она спит? Она была в таком изнеможении, что рассказывала всякие небылицы о выходившей из берегов реке, о зуаве, у которого насморк, о личной угрозе, принимавшей очертания всеобщей опасности. Ингрид еще поколебалась, но, не в силах больше терпеть, набрала номер Лолы Жост. В трубке раздался сердитый голос разбуженной Лолы, который, однако, потеплел, когда она узнала собеседницу. И эта дружеская нотка согрела Ингрид сердце.

- Что сказал Максим?

- Что он спорил с Ванессой по поводу ее отношения к Хадидже. Максим упрекал ее в том, что она подавляет Хадиджу, забирает ее энергию, требуя, чтобы та заменила ей мать. Вообще Ванесса приходила обедать в кухню «Красавиц» почти каждый вечер.

- И Максим казался искренним?

- Да. Кроме того, Хадиджа подтвердила его слова. Но… ты знаешь, Ингрид…

- Да?

- Я очень люблю Максима, но не так уж хорошо его знаю. Нас объединяет недосказанное, скрытое. Все это, разумеется, прекрасного качества, однако подлинность его я гарантировать не могу. Итак, нужно сделать выбор: верить или не верить Максиму.

- Лола, если нужно, я готова ради него солгать. Я скажу, что в то утро он пробыл у меня дольше.

- То есть ты рассматриваешь возможность того, что он виновен.

- Нет, Лола, я лишь рассматриваю возможность судебной ошибки.

- Внимание, это очень важная деталь. Ответь мне: ты допускаешь возможность того, что Максим виновен?

- Нет.

- Очень хорошо. Хотелось бы, чтобы мы понимали друг друга.

- Разумеется.

- В любом случае Груссе тебе не поверит. И твои показания могут лишь усугубить положение. Лучший способ помочь Максиму - довести начатое до конца. И проникнуть туда, куда мои бывшие коллеги просто не пойдут. Однако нам нужно вооружиться большим ножом, смело лезть в самые непроходимые болота и не бояться пиявок.

- А как насчет Фарида Юниса? Там есть куда лезть?

- Хадиджа утверждает, что не видела брата много лет. Они поссорились.

- Может быть, в полицейских архивах есть на него досье.

- Я попросила Бартельми заглянуть туда еще до того, как начала допрашивать Хадиджу. Он еще ничего не нашел. Это плохой знак. Бартельми никогда не упустит случая проявить рвение. Особенно если это нужно для того, чтобы вывалять в грязи Жан-Паскаля Груссе.

- Это значит, что нам придется искать еще одну иголку в стоге сена.

- Сначала найдем, а потом будем искать.

- What does it mean? [Что это значит? (англ.)]

- Это может значить что угодно. Но в данном случае это значит, что у нас больше нет права на ошибку.

Женщины пожелали друг другу спокойной ночи, без особой, впрочем, уверенности. Ингрид пошарила в шкафу и нашла свой любимый спальный мешок, купленный когда-то для походов по Колорадо. Зажав мешок под мышкой, она вышла из квартиры и, как можно деликатнее, укрыла им старика Тонио, потом вернулась и легла. И долго лежала с открытыми глазами, всматриваясь в темноту.

20

Следующие два дня пролетели незаметно. Ингрид и Лола проводили дни и вечера в «Звездной панораме», пытаясь разыскать Болтуна. Что же до ревностного лейтенанта Бартельми, ему так и не удалось найти Фарида. Его последним известным местом жительства была улица Акведук, где жила семья Юнис. Но родители ничего не знали о своем отпрыске.

На третий день Ингрид проводила Лолу до кинотеатра, прежде чем вновь ее покинуть. Она побеседовала с Родольфом Кантором, требовавшим Дилана Клапеша, и смогла обвести его вокруг пальца. Чем дальше, тем больше Лола убеждалась в том, что не стоит доверять притворно наивному виду Ингрид Дизель. Она так и не узнала, с кем американка проводит эти таинственные вечера. Поскольку Болтун вновь не соизволил явиться на фильм культового режиссера Гадехо, Лола возвращалась домой, вдыхая ночной воздух. Он пах окисью углерода, духом канала Сен-Мартен и окружавшего церковь сквера, в котором невидимый и неуловимый Болтун когда-то беседовал с Ванессой.

Она поднялась по улице Шато-д'О и услышала, что звонит ее мобильный. Голос Ингрид с трудом пробивался сквозь гул толпы. Американка предлагала ей встретиться на углу улиц Пигаль и Дуэ. Она нашла там информатора, готового продать свежую информацию о жизни Фарида Юниса. Местом встречи было кабаре «Калипсо». Пароль для швейцара: «У Лолы Жост встреча с Габриэллой Тижер». Тут Ингрид воскликнула, что у нее внезапно разрядилась батарея, и Лола услышала просто уличный шум.

Лола победила свою сонливость, выпив пол-литра кофе, и вышла из дома. То, что падало с неба, нельзя было назвать осадками. Оно падало медленно и пронизывало насквозь. Тучи, так сказать, дарили парижанам настоящую бретонскую изморось, и Лола пожалела, что не надела резиновые ботинки, купленные на мысе Фрель тридцать лет назад. Но для вечера в кабаре больше подходили лодочки. Ей пришлось довольно много пройти, прежде чем она поймала такси - исчезающий вид транспорта в Париже, особенно ночью.

Фасад «Калипсо» соответствовал погоде. За стеклянными стенами текли жидкие гирлянды, это отвечало миганию неоновых реклам, многообещающе вспыхивавших на фронтоне: «Кабаре», «Стриптиз», «Парижские ночи». Музыка, хотя и приглушенная, была слышна даже на улице. На одной из афиш создание с пышной рыжей шевелюрой расстегивало молнию своего узкого платья; фотограф запечатлел мягкость движения вокруг тринадцатого позвонка. Лица артистки видно не было, но из надписи на афише становилось ясно, что это «Габриэлла Тижер, Пламенная».

«В какую авантюру впуталась Ингрид Дизель?» - спрашивала себя Лола, пока швейцар мерял ее замогильным взглядом. Мария-Тереза Жост, она же Лола, в застегнутом на все пуговицы строгом плаще, с остатками прически в виде синеватого гнезда, растрепанного непогодой, и промокших лодочках на распухших ногах как-то не вписывалась в общую картину.

- У Лолы Жост встреча с Габриэллой Тижер.

Конечно, это была самая глупая фраза, произнесенная ею за свою карьеру, но она оказала магическое действие на швейцара, открывшего дверь и пропустившего ее внутрь.

Прежде чем попасть в чрево «Калипсо», Лола оказалась в длинном коридоре, задрапированном фиолетовой тканью. Потом она вошла в сиренево-желтый зал, где сидело множество мужчин в темных костюмах и несколько женщин в ярких платьях. Искушенные туристы, светские модники и люди из воровского мира, из которых Лола узнала по крайней мере двоих. Она удивилась, увидев за одним из столиков Максима Дюшана, одиноко потягивавшего коктейль. Две блондинки со скульптурными формами, оставшись лишь в трусиках и туфлях, тряслись на прозрачной сцене в форме креста под пение Мадонны. Максим, прекрасный, как несдержанное обещание, следил за движениями.

- Лола!

- Максим, - откликнулась она, медленно расстегивая плащ.

- Какое облегчение видеть тебя! Я уже час мусолю этот коктейль. Обычай требует заказать танец на столе, засовывая банкноты девушкам за пояс для подвязок. Но меня это не вдохновляет.

- Танец на столе? Что это?

- По просьбе гостя танцовщица спускается со сцены и исполняет свой номер у него на столе, вращаясь вокруг шеста из нержавейки, как вон там. Это американское изобретение.

- Кстати, об Америке, а где же Ингрид?

Максим объяснил, что час назад Ингрид попросила его прийти, сказав про встречу с Габриэллой Тижер, но сама еще не появлялась. Он спокойно ждал гвоздя программы «Калипсо»: звездного выступления Пламенной.

- Полное раздевание, - уточнил он.

- Замечательно, - проронила Лола, заглянув в меню.

Она быстро освоилась, заказав коктейль с имбирем, предлагавшийся по цене литра шампанского. А шампанское, по ее мнению, продавалось здесь по цене килограмма икры и так далее. Неумолимая прогрессия.

Куда подевалась Ингрид Дизель, какая связь существовала между Фаридом Юнисом и «Калипсо», кто был таинственным информатором? Завсегдатаи кричали: «Га-бри-элла! Га-бри-элла!» - и топали ногами, голос Мадонны потонул в шуме, пришло время Пламенной зажечь свою публику.

Все погрузилось во тьму. В глубине сцены вспыхнули языки пламени, и в ту же минуту голос американской певицы-негритянки [Отрывок из композиции «Я не враг» (Лина). (Прим. автора.)] приковал публику к креслам:

You can't love nobody

Unless you love yourself

Don't take it out on me babe

I'm not the enemy.

Она вышла в красном платье, красиво обрисовывавшем фигуру, ее длинные рыжие волосы каскадом рассыпались по плечам. Высокая, мускулистая, с прекрасной грудью, пышными бедрами, точеными ногами.

Are you the man I love

The man I know loves me?

Come on talk to me boy

I'm not the enemy.

[Ты не можешь никого любить,

Если не любишь себя,

Не сердись на меня, малыш,

Я не враг.

Ты ли тот, кого я люблю,

Кто, несомненно любит меня?

Поговори со мной, дорогой,

Я не враг (англ.).]

- Уф, - выдохнул Максим.

Начался стриптиз. Классический, без танцев на столе и шеста из нержавейки. Добротно сделанный номер. Старая история. Никто не двигался, все сидели, затаив дыхание. Пламенная сняла платье, чулки, трусики и осталась в туфельках с каблуками из плексигласа. И начала колыхаться, гнуться, извиваться. Уступать, колебаться и возвращаться вновь. Непринужденность. Щедрость. Пламя, горевшее в глубине сцены, расцвечивало ее тело. Тело с невероятной татуировкой на спине, которая начиналась от шеи и заканчивалась у ягодиц, изображая гейшу, игравшую с веселыми карпами. Афишу у входа в «Калипсо» явно ретушировали. Замысел стриптизерши был очень тонким. Она не снимала всего. Разрисованная кожа оставляла ей частицу тайны. Полное раздевание.

- Уф, - повторил Максим перед тем, как все вновь погрузилось во тьму.

Воцарилось молчание, глубокое, как черная дыра, а потом зажегся свет, и зал взорвался громом аплодисментов. На сцене плавал лишь прозрачный дымок.

- Но все это не объясняет, куда делась Ингрид, - сказала Лола.

- Какая восхитительная де…

- Мадемуазель Тижер ждет вас в своей гримерной, - прервал его слуга.

Максим решительно встал. Пытаясь поспеть за ним, Лола подумала о том, что неплохо бы иметь крылатые сандалии, как у Меркурия.

Она сидела лицом к зеркалу, закутавшись в лиловый пеньюар, расшитый эмблемой «Калипсо» в серебристом полукруге, и расчесывала свои огненные волосы. Как только за слугой закрылась дверь, она сняла парик.

- Ингрид! - хрипло пробормотал Максим.

Лола глубоко вздохнула, зажгла сигарету и рухнула на первое попавшееся сиденье. Им оказался диванчик, обитый тканью под зебру.

- Насчет Габриэллы Тижер я объясню вам после, а с Фаридом Юнисом все проще.

- Конечно, - отозвалась Лола.

- Энрике работает в «Калипсо». Он знает воровской мир, - объяснила Ингрид, избавляясь от фальшивых ресниц. - Мелких сошек и боссов. Всех. Энрике - целая записная книжка. Я обрабатывала его много ночей, чтобы он рассказал мне о Фариде Юнисе. И вот - пожалуйста!

- Надевай свой морской пуловер и перуанский колпак, моя Пламенная. Пойдем скажем пару слов твоей записной книжке.

- Вы пойдете туда без меня. Я не хочу, чтобы хозяин видел, как я разговариваю с Энрике в вашей компании. Не хочу потерять работу.

- Странно, но я думала, что ты массажистка, Ингрид Дизель. Видно, я чего-то не поняла.

21

На углу улиц Пигаль и Дуэ ждал Энрике, вышибала из «Калипсо», тот самый швейцар, впустивший Лолу. Его лицо было не более выразительным, чем кусок холодного мяса, но глаза жили самостоятельной интенсивной жизнью. Лола дала ему двести евро за рассказ о том, что Фарида Юниса видели в Сен-Дени. Это все, что знал этот тип. Она вытянула из него краткое описание брата Хадиджи: красивый юноша, не слишком приятный, среднего роста, одевается обычно в черное.

Ингрид Дизель выскочила через служебный выход и, несмотря на изморось, направилась вместе с друзьями к кварталу Сен-Дени. Лола довольствовалась ролью слушательницы. Максим и Ингрид шли рядом и о чем-то спорили, при этом Максим все время поворачивался к Ингрид и улыбался ей.

- Зачем идти против собственной природы? Я всегда тяготела к эксгибиционизму. К тому же я обожаю танцевать и знаю, что делаю это хорошо. Я научилась этому на Бали.

- Я знал, что все это мне что-то напоминает.

- Понимаешь, когда я танцую для этих людей, то знаю, что этим доставляю им такое же удовольствие, как и себе. В то же время это удовольствие вполне невинно. Я исхожу из того принципа, что никто не имеет права зарывать свои таланты в землю.

- Ты права.

- В парике и с макияжем я становлюсь совсем другой. Не пригласи я вас в свою гримерную, вы не увидели бы ничего, кроме огня.

- Ну, огонь-то мы видели, - вмешалась Лола, уставшая от этого воркования. - Перестань оправдываться, Ингрид, все в порядке. Мы признаем, что ты артистка стриптиза. Признаем. И не собираемся просить тебя прочитать трижды «Pater» [«Отче наш» (лат.) - первые слова молитвы.] и дважды «Je vous salue, Marie» [«Богородице-Дева, радуйся» (лат.) - первые слова молитвы.] в знак раскаяния, моя девочка. Иди с миром, Габриэлла Ингрид Тижер Дизель. И постарайся не схватить насморк.

- И долго ты этим занимаешься? - вновь подал голос Максим.

- Несколько лет.

- Мне твое шоу показалось поэтичным.

- Так и есть! Для этого все и затевается. Я работаю не чаще двух раз в неделю, потому что это искусство.

- И хороший доход приносит это искусство? - поинтересовалась Лола.

- Неплохой.

- Я обратила внимание, что для массажистки на дому ты как-то мало заинтересована в клиентах, - настаивала Лола.

- Может быть, но именно в «Калипсо» я познакомилась с Диланом Клапешем.

- Я думала, ему нравятся только ужасы.

- Дилан снимает фильм, который будет называться «Кабаре ужасов». Он опросил всю труппу, и я ему очень понравилась. К тому же он согласился выступить в «Звездной панораме». Но он не сказал, на какую тему. Так что Родольфу Кантору придется набраться мужества.

- Родольф Кантор волнует меня в последнюю очередь. Однако я ценю людей, которые держат свои обещания, Ингрид. Поэтому, что касается Клапеша, ты молодец! И что касается стриптиза, тоже молодец. У тебя талант. Тебя будут помнить, даже когда твое шоу сойдет со сцены.

- Правда?

- Правда.

- Конечно, правда, - добавил Максим.

Они еще поговорили, стоя под дождем на ночной улице Фобур-Сен-Дени. Пора было расходиться. Ингрид и Лола расстались с Максимом на Пассаж-Бради и в молчании прошли несколько метров, отделявшие их от Пассаж-дю-Дезир. Лола попросила Ингрид угостить ее стаканчиком спиртного.

- Я согласна даже на мексиканские напитки. Но не найдется ли у тебя чего-нибудь покрепче пива?

- Хочешь текилы?

- Именно о ней я и думала. Неси текилу, Габриэлла.

Ингрид подала текилу, и Лола осушила свой стакан в два глотка. Ингрид сделала то же самое. Лола попросила еще порцию.

- Если ты хочешь мне что-то сказать, валяй, - заявила Ингрид. - Для этого вовсе незачем так долго промывать глотку.

- Я просто хотела сделать тебе комплимент, дорогая. Одним выстрелом ты убила двух зайцев. Браво.

- Что?

- Я вовсе не была тебе нужна в «Калипсо», чтобы заставить Энрике разговориться. И конечно, ты вполне могла обойтись без Максима.

- Полицейские всегда работают в паре, не так ли? Энрике согласился сотрудничать с вами, потому что принял вас за двух офицеров. Он не разбрасывается откровениями направо и налево.

- Максим совсем не похож на полицейского. И ты это прекрасно знаешь.

- Да, Максим больше похож на моряка, - признала Ингрид. - На сотрудника береговой охраны, если уж быть совсем точной. Но ведь бывают полицейские - сотрудники береговой охраны, или нет?

- Дай мне закончить, ладно? С четырьмя красивыми бумажками по пятьдесят евро ты получила бы тот же результат.

- Думаешь? - спросила Ингрид с искренней улыбкой.

- Так это в «Калипсо» ты направлялась, исчезая с моего горизонта?

- Я больше ничего не могу от тебя скрыть, Лола.

- Признайся, ты хотела соблазнить Максима. Он и представить себе не мог, что под летной курткой и старыми линялыми джинсами скрывается Габриэлла Тижер, гейша, разрисованная рыбами. Никогда.

- Габриэлла Тижер - всего лишь часть меня, Лола.

- Ну, если она и часть тебя, то это неплохой кусочек. «Одни владеют искусством соблазнения, а другие - имеют честь быть соблазненными», - говорил Эспри Флешье.

- Пожалуй, дело не в соблазнении.

- Вот как? А в чем же тогда?

- У меня навязчивая идея.

- Какая?

- Leave me alone, Lola. I'm tired, don't you see? [Оставь меня, Лола. Я устала, разве ты не видишь? (англ.)]

- Ингрид, ты болтаешь без умолку, но ничего серьезного не говоришь. Говори, Ингрид. ГО-ВО-РИ! И налей-ка мне еще этой водки.

- Я боюсь, что роду человеческому придет конец. Вот.

- Это и есть твоя навязчивая идея?

- Да.

- Это из-за одиннадцатого сентября?

- Нет. Из-за кибернетической революции.

- Это еще что такое?

- Я боюсь, что однажды человек устареет. Что он будет стерт с лица земли и заменен роботом или киборгом. Человек всегда мечтал о бессмертии. И он его практически достиг, но сейчас под угрозой то, чем мы являемся сегодня. Нам нужно отказаться от себя, и тогда мы станем совершенными. И не будет больше ни страданий, ни расизма, ни религиозных и территориальных конфликтов. Не будет ни секса, ни родов, ни сна, ни голода, ни жажды, ни обольщения, ни отвращения, ни смерти, ни жизни. Не будет ничего, кроме славного будущего космических завоеваний. Мы станем раз и навсегда бессмертными и превратимся в отходы, как дохлые крысы.

- Уф, как говорит Максим.

- Вот почему я использую свое тело, чтобы танцевать. Вот почему я массирую тела других. Потому что тело - это все, что у нас есть. Как только наша плоть сгнивает или истощается, мы перестаем существовать. Все заканчивается.

- Не думаю, что все это произойдет завтра.

- Научное развитие не остановишь, Лола. Что изменится от того, что это не коснется наших современников, что это произойдет через тридцать-сорок лет? Я думаю о нас как о биологическом виде.

- Ты несколько экзальтированная девушка, Ингрид. Но я не возражаю. Это начинает мне даже нравиться.

- Ты так говоришь, потому что текила ударила тебе в голову.

- Ты кругом не права. Я говорю то, что думаю. И скоро я признаю, что мы обе восхитительны. Готовы биться за любовь и дружбу. Даже если эти чувства - не что иное, как продукт химических реакций в нашем мозгу шимпанзе-мутантов.

- Но что ты пытаешься сказать, Лола? Что за Максима стоит бороться? Потому что он - соль земли?

- Да, деточка, та самая соль, которую ты забыла подать с текилой.

22

- «Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, - Господи! кто устоит?»

Священник закрыл свой требник, выдержал паузу и провозгласил:

- Простимся же с Ванессой, которую мы передаем в руки Господа и с которой встретимся позже в царстве избранных.

Жан-Люк представил себе руки Бога, большие, красивые, узловатые, и не смог при этом удержаться от того, чтобы не посмотреть на свои. Лапищи. На кладбище в Бельвиле он был самым высоким, но вокруг собралось столько народу, что он совершенно не рисковал быть схваченным державшимися в стороне полицейскими. Он натянул свою шкиперскую фуражку, намотал на шею шарф и прихватил непромокаемый плащ с капюшоном. Он обещал Фариду закопать как можно ближе к могиле Ванессы листок с текстом на арабском языке. Прощание с любимой. Когда Фарид устал, он пошел навестить одного старика в мечети на улице Фобур-Сен-Дени, чтобы тот написал это прощание за него. Фарид немного говорил на языке своих предков, однако не писал на нем. Жан-Люк развернул листок, чтобы полюбоваться каллиграфическим почерком. Да, определенно, Фариду нужно отправиться в плавание. Средиземное море сделает из него человека.

Фарид еще хотел, чтобы Жан-Люк открыл пошире глаза и уши. Чтобы замечал любую неприятную физиономию, любую неуместную улыбку. Не важно что, лишь бы это дало повод для мести. Жан-Люк был доволен. Фарид любил своего сиамского брата-близнеца, но в наиболее сложных ситуациях предпочитал друга Жан-Люка.

Сейчас по выражению лиц окружающих невозможно было ничего прочитать. Все выглядели удрученными. Их печальные лица резко контрастировали с яркой голубизной неба. Было девять часов утра, и солнце заливало могилы золотым светом. В этом ярком свете ослепительно блестела фиолетовая с серебром епитрахиль священника. Во всем этом была какая-то жестокая красота.

Присутствовала в основном молодежь. Для одинокой девушки у Ванессы Ринже было множество знакомых. Среди горстки людей старшего возраста выделялась супружеская чета скорее сурового, чем скорбного вида; должно быть, родители. Прямой, как палка, отец и расплывшаяся мать. «Stabat mater dolorosa…» [Мать скорбящая стояла… (лат.)] У Жан-Люка в голове вертелись обрывки латинских слов; в детстве он пел в церковном хоре и присутствовал не на одних похоронах.

Он обратил внимание на грузную матрону в застегнутом на все пуговицы плаще. Может, тетка. Плащ был вроде тех, которые носил Богарт в старых фильмах, но на нем они смотрелись лучше, чем на этой бочке. К тому же она не выглядела погруженной в себя и совиным взглядом изучала толпу. Рядом с ней стояла блондинка, похожая на ожившую рекламу скандинавского йогурта. Недурна, хотя и не накрашена и одета в мужскую куртку. Время от времени она наклонялась к Бочке и что-то шептала той на ухо. Они были похожи на Мелузину и фею Карабос.

И, конечно, там были Хлоя и Хадиджа. Хлоя принесла свою виолончель. Жан-Люк вспомнил, что видел ее у Хлои в комнате в тот день, когда нагнал на нее такого страха. У нее есть право почтить память подруги. Это была хорошая идея, смелый поступок. Легко ли избежать фальшивых нот у могилы, в которую вот-вот опустят гроб с телом безвременно ушедшей подруги? Одетая в черные брюки и пальто, из-под которого выглядывал только воротничок белой блузки, бледная, с опухшими глазами, Хлоя проявила себя как отважная девчонка.

Хадиджа была совсем другой. Безумно шикарной. Облегающий костюм, меховая шапочка и темные очки. Она прижимала к груди три белых розы. Рядом с ней стоял человек с красивым лицом, но гораздо старше ее и ненамного выше. Несомненно, хахаль, не устраивавший Фарида. Человек, который никогда не женится на своей любовнице, потому что она арабского происхождения. Или потому, что принадлежит к тому типу мужчин, которые никогда ни на ком не женятся. Поди узнай. Его рука обвивала талию Хадиджи. Сильная рука мужчины, который, может быть, и не женится, но внушает уверенность в завтрашнем дне. Он смотрел прямо перед собой, устремив взгляд в направлении зданий на улице Телеграф.

- «Надеюсь на Господа, надеется душа моя; на слово Его уповаю».

Священник замолчал, толпа зашевелилась, Хлоя вышла вперед, а один из мальчиков-хористов принес ей стул. Она не спеша села, настроила инструмент и подняла смычок. Жан-Люк никогда не слышал такой музыки. Она играла что-то очень красивое, очень грустное и вместе с тем математически выверенное. Когда первый момент удивления прошел, он сосредоточился и попытался увидеть Хлою изнутри. Ему почудилось, что в блестящем золотистом воздухе появился белый единорог, из развевающихся гривы и хвоста которого сыпались звездочки. Стальной наконечник виолончели был серебристым рогом животного, имевшего лицо Хлои, только не распухшее и не заплаканное. Оно было совершенно чистым. Ее шелковое платье блестело в молочном свете солнца.

Потом все потемнело, и Жан-Люк вышел из транса. Небо стало серым. Чем ближе была зима, тем больше утро походило на сумерки. Он почувствовал, что по толпе, воспринявшей перемену погоды как некий знак, пробежала дрожь и вновь воцарилась грусть. Но тут юношу с лицом пастуха и светлыми локонами, выбивавшимися из-под разноцветной шерстяной шапочки, осенило. Он поднял руку с горящей зажигалкой. Это движение тут же подхватили, и вскоре десятки маленьких огоньков трепетали в протянутых руках. «Как на концерте поп-музыки», - подумал Жан-Люк. Отец Ванессы, должно быть, никогда не слышавший о Вудстоке, в ярости обернулся.

Лейтенант Жером Бартельми немало поразился тому, какой эффект возымело присутствие этой компании на похоронах Ванессы Ринже. Рене Кантор с гордостью объяснила ему, что ее сын сам взялся предупредить обо всем по Интернету бывших учеников лицея «Бомарше». В разгар церемонии ему в голову пришла внезапная идея с зажигалками. Парадокс нашей эпохи. Ванесса Ринже была одинокой девушкой, не особенно веселой и не безумно общительной. В реальной жизни для того, чтобы пересчитать своих друзей, ей хватило бы пальцев одной руки. А после смерти, благодаря магии виртуальной коммуникации нашего мира, в ее честь была сыграна величественная сцена прощания. Все хотели сказать ей последнее «прости». Загорались зажигалки. Лица источали скорбь. Не лучше ли было бы в случае необходимости держать всех этих молокососов под рукой? Бартельми наблюдал за начальницей после церемонии с зажигалками и пытался угадать, разделяет ли она его мысли.

А пока он чувствовал удовлетворение хотя бы от того, что смог предупредить ее о намерениях Садового Гнома. Груссе был взбешен. Это становилось опасным. Вчера на улицу Луи-Блан неожиданно пришла давать показания Рене Кантор, и ее визит буквально наэлектризовал Гнома. Она назвала Ванессу Ринже любовницей Максима Дюшана. Она без обиняков обвинила во всем хозяина ресторана. Когда она заявила: «Это старый авантюрист, всякое повидавший в своей жизни. Кровь и насилие его не пугают. И потом, профессия кулинара, даже не будучи основной, предполагает знание разделки туши, не правда ли, комиссар?» - Садовый Гном уделил ей максимум внимания. Когда она провела параллели с делом Ринко Ямады, Груссе впал прямо-таки в экстатическое состояние. Однако восторг скоро уступил место истерике, поскольку Рене Кантор некстати упомянула о визите Лолы Жост.

- Нам нужно поговорить, мадам Жост.

- Почему бы и нет, Груссе? Но вы уверены, что для этого нет места лучше кладбища?

- Абсолютно. Зачем вы сюда пришли?

- Естественно, почтить память девушки, моей соседки.

- Слишком подчеркнуто вы это делаете, мадам Жост. Не заговаривайте мне зубы. Я знаю, что вы вторгаетесь в мои владения.

- Поменьше метафор, Груссе, они затемняют все смыслы.

- Вы опрашиваете свидетелей, хотя больше не уполномочены этого делать, вы вмешиваетесь в следствие, которое вас никоим образом не касается. Это очень серьезно.

- Вы так думаете, доктор?

- Не смейте разговаривать со мной таким тоном, мадам Жост! Все прекрасно поняли, что происходит: ваша дружба с Максимом Дюшаном сбивает вас с толку. Вы потеряли контроль над собой. Вы бегаете по всему кварталу.

- Вы и вправду считаете, что я похожа на свободный электрон, комиссар Груссе? Я воспринимаю это как комплимент.

- Я не хочу больше видеть, как вы вмешиваетесь в мое следствие. Ясно? Продолжайте в том же духе, и я твердо обещаю вам встречу и разговор об этом в вышестоящих инстанциях. А поскольку у вас осталась только ваша репутация…

- Ваша вам очень к лицу. Время идет, а она остается безупречной.

- Оставьте свой цинизм при себе, мадам! Это оружие побежденных. И знайте, что я сейчас же задержу Дюшана.

Ярость Гнома произвела на нее не больше впечатления, чем укус блохи на слона. Уподобившаяся в своем вечном плаще аллегорической фигуре презрения, начальница сжала в карманах кулаки, стиснула зубы, задрала подбородок и одарила Груссе взглядом Горгоны, заставившим его сжаться, а потом растерянно засунуть в рот трубку и ретироваться. Он пошел к служебной машине, около которой его ждали двое полицейских, готовых забрать Максима Дюшана. Бартельми не питал личной симпатии к владельцу ресторана, но сейчас он слегка посочувствовал ему из солидарности с Лолой Жост. Несмотря на все усилия последней, владелец «Красавиц» все же был задержан. Лейтенант одарил меланхоличной улыбкой Лолу и ее атлетически сложенную спутницу, а потом, опустив голову, побрел следом за Гномом.

Жан-Люк был собой доволен. Он, никем не замеченный и не узнанный, успешно выполнил свою миссию. Пастуху пришла в голову хорошая идея - бросить в могилу свою зажигалку, и это движение возымело эффект порохового привода. Вся молодежь поддалась этому порыву. Жан-Люк присоединился к ним, осторожно добавив к брошенным зажигалкам обращение к любимой. А сейчас он столкнулся с Хлоей в небольшом кафе на улице Телеграф.

Хлоя до сих пор была потрясена случившимся на кладбище. Тем, что полиция задержала хахаля. А заодно и Хадиджу, устроившую дьявольский скандал Тем более что ее любовник оставался очень спокойным и последовал за полицией с покорной улыбкой. Хлоя объяснила, что его зовут Максим Дюшан и он владеет единственным французским рестораном на Пассаж-Бради. До этого он был военным фотокорреспондентом. На Жан-Люка это произвело впечатление. Такие люди обычно либо чрезвычайно толстокожи, либо полные психи.

Все еще нервничая из-за полиции, рассказывая всю историю сначала, как будто он не видел этого собственными глазами, Хлоя время от времени бросала на него взгляды, ища одобрения. Видно, она его больше не боялась.

Он начал находить ее лицо приятным, а веснушки делали его еще более славным. Он заговорил о музыке, и она рассказала ему о множестве композиторов, о существовании которых он и не подозревал. Эта девушка знала свое дело и любила музыку так же, как он любил море. Мало-помалу Жан-Люк начал обдумывать возможность взять Хлою с собой на борт «Черного ангела». Она была стойкой и одновременно скромной - два качества, которыми должны обладать все члены корабельной команды. К тому же человек, умеющий хорошо рассказывать истории, - это просто находка для долгих переходов. Оставалась единственная трудность - необходимость сосуществования с Фаридом. Еще одна причина вскрыть абсцесс.

- Ты хорошо знаешь Фарида, Хлоя?

- Я? Нет. Мы знакомы со школы. С ним было нелегко. К тому же ты сам видел, какую взбучку он задал Хадидже. Достаточно причин, чтобы его недолюбливать. А кроме этого, мне о нем сказать нечего.

- Хлоя, не думай, что если я выгляжу как скотина, то я и внутри такой же.

- Я и не говорила, что ты скотина.

- Не ершись. Я на самом деле гораздо более открытый человек, чем ты думаешь.

- Отлично.

- Я готов выслушать все что угодно по поводу Фарида. Что бы он ни сделал, он всегда останется моим другом, потому что верность у меня в крови. К тому же сейчас он живет у меня.

- Как это мило!

- По-моему, он человек с темным прошлым. Ной говорит, что однажды Фарид просто появился в их квартале, как с неба упал. У Фарида, который так любит делать то, что ему нравится, и тогда, когда захочется, нет даже водительских прав. Поэтому возить его приходится нам с Ноем. Мне всегда казалось, что он ведет себя как беженец. Но не как политический беженец, понимаешь?

- Более или менее. Я думаю, ему, как и любому налетчику, приходится держаться в тени.

- Не совсем. Мой павильон в Сен-Дени - безупречный тайник. Маленький домик из песчаника, благополучный во всех отношениях, респектабельный буржуазный фасад, никакого шума после десяти часов вечера. С таким тылом кто станет придираться к Фариду? Никто, уж поверь мне. Расскажи мне, что ты о нем знаешь, Хлоя.

- Гораздо меньше, чем ты, его друг.

- Ты мне не доверяешь, а зря. Но это вполне естественно, ведь мы едва знакомы. Конечно, я бывший заключенный. И налетчик. Но я совершаю налеты, чтобы осуществить свою мечту. Корабль. Двадцатипятиметровый корабль, который ждет меня на Пальма-де-Майорка. В противоположность Фариду, у меня есть идеал.

- Легко говорить.

- Не так уж и легко. Того, что я рассказываю тебе, еще никто никогда не слышал. Когда мне было пятнадцать лет, я решил, что брать самому гораздо приятнее, чем просить о чем-то. Я анархист, Хлоя. Политик. Мир безжалостен, особенно к таким, как ты и я. Никто не оставляет нам наследства, поэтому приходится решать, имеют ли наши мечты право на существование. Тебе никогда не хотелось играть на виолончели на палубе парусника в лучах вечернего солнца, садящегося в бирюзовое море?

23

Круглая, полная и белая, как личико королевского сына, луна сияла изо всех сил. Для хозяина «Звездной панорамы» это было как нельзя более кстати: она создавала нужную атмосферу для закрытия фестиваля Санто Гадехо и показа нескольких ярких работ, среди которых «Пиромания» считалась самой безобидной. Посетители толпились на тротуаре. В холле ждали Ингрид и Лола, убаюкиваемые изъявлениями благодарности Родольфа Кантора. Он принял их, как королев, дождавшись вожделенного звонка от Дилана Клапеша. Режиссер согласился выступить перед зрителями. Он поставил только одно условие: открытый бар для него и для нескольких друзей. Ингрид поостереглась рассказывать Кантору о том, что свита Клапеша - просто орда эксцентричных пьяниц.

Лола объяснила Ингрид, что их положение отнюдь не блестящее. Несмотря на свою настойчивость и хватку, лейтенант Бартельми так и не смог ничего выудить из полицейских картотек. Фарид Юнис не появлялся на улице Акведук, и его родители ничего о нем не знали со времени последнего визита полиции. В Сен-Дени Бартельми также потерпел неудачу. Либо канал информации вышибалы из «Калипсо» оказался ненадежным, и Фарид никогда не появлялся в квартале. Либо допрошенные свидетели отказались сотрудничать с органами правопорядка. Либо у скользкого, как угорь, Фарида были и другие имена.

А пока бывшего комиссара полиции беспокоил избыток.

- Избыток, Лола?

- Yes, my young apprentise. [Да, моя юная ученица (англ.).] Дело Ринже просто изобилует уликами, которые указывают на Максима. Все просто: все концы ведут к Максиму Дюшану, как все священные реки - к легендарной дельте.

- А где она, эта легендарная дельта? И что за священные реки?

- Всего лишь плод моего воображения, деточка. Я оттачиваю язык. Как видишь, я собираюсь его заострить. Действовать, конечно, замечательно, но сейчас самое время сделать паузу и пораскинуть мозгами.

И Лола начала методично переписывать все данные, которые у нее скопились, в блокнот с подозреваемыми. Все вперемешку: достоверные факты, возможности, предположения, лжесвидетельства. Максим, военный фоторепортер, обосновывается в Париже со своей женой-японкой, создательницей комиксов. Ему приходится делать репортажи, поэтому он часто отсутствует. Многие говорят о разногласиях в их семье. Художница погибает (ее находят задушенной, привязанной за лодыжки к спинке супружеского ложа), оставив после себя произведение, которое настолько же мрачно, насколько таинственно: культовый манга, где рассматриваются недостатки развитого капиталистического общества, извращенность незрелых подростков и расчленение продажных лицеисток. Убийство Ринко Ямады остается нераскрытым. Двенадцать лет спустя обольстительный красавчик Максим Дюшан, к тому времени переквалифицировавшийся в кулинара, попадает в аналогичную ситуацию. Находятся и лицеистки. На этот раз настоящие. Хадиджа, Хлоя и Ванесса, три одиноких девушки, становятся друг для друга семьей и плечом к плечу сражаются с жизненными невзгодами. Одна из них умирает от удушения. Убийца, прекрасно знакомый с привычками этой троицы, привносит в убийство символику, отрубив жертве после смерти ноги кухонной сечкой и таким образом связав свое преступление с куклой «Брац», личиком похожей на убитую и имеющей сменные ножки. Дело еще больше запутывается, когда молва называет Максима Дюшана любовником Ванессы Ринже.

Этот самый Дюшан - не кто иной, как возлюбленный Хадиджи, с которой у него бурный роман. Этот самый Дюшан оказывается на месте преступления в момент его совершения. Этот самый Дюшан имеет доступ к ключам от квартиры на Пассаж-дю-Дезир.

- Тут Дюшан, там Дюшан, улик просто куча, и все-таки чего-то не хватает. И делать ставку нам нужно именно на это. Потому что, видишь ли, Ингрид, умные убийцы - это очень редкий вид, совершенно не похожий на то, в чем нас пытаются убедить некоторые усердные режиссеры. В реальности убийца чаще всего - дурак.

- А серийный убийца?

- Круглый дурак. Иначе зачем бы ему было лезть с головой в неприятности, ежеминутно рискуя попасть в тюрьму, непонятно ради чего? Вместо того, чтобы наслаждаться радостями, пусть и относительными, но все равно не редкими, своего земного существования? Потому что в этом смысле преступление не окупается. Нет, уж поверь мне, единственные умные преступники, которых я встречала, - это налетчики. Их мотивация ясна. Она умещается в шесть букв: Д-Е-Н-Ь-Г-И. Такая деятельность требует стратегического мышления и безупречной организации.

У Ингрид было время поразмыслить над теориями Лолы. В течение всей «Пиромании», кроме четырех убийств с помощью огнеметов, показанной крупным планом медленной агонии бригады пожарных и апокалиптической гибели персонала одной больницы в потоке лавы под аккомпанемент завываний мстителя, несущего возмездие за содранные пятнадцать кусков кожи, не произошло ровным счетом ничего интересного. Сотрудники кинотеатра вели себя как обычно, и никто не подал знака, что появился Болтун.

Опасаясь, что «Пиромания» - всего лишь закуска в длинном списке становящихся все менее аппетитными блюд, Ингрид и Лола вышли из зала еще до завершения сеанса и огляделись в поисках Элизабет. Рыжая билетерша курила на тротуаре, погрузившись в созерцание мирного садика у церкви Сен-Лоран.

- Болтун не пришел. Мне очень жаль.

- Нам тоже, деточка. Думаю, он увлекся работами еще какого-нибудь психопата.

- Может быть, он знает фильмы Гадехо наизусть.

- Он прокручивает их у себя в мозгу, и тем довольствуется, - закончила за нее Лола. - Понимаю. Пятьдесят две смерти в минуту - это не проходит даром для мозжечка.

- Я знаю, где он живет. На улице Дье. Прямо над ливанским рестораном.

- А ты не могла этого сразу сказать?

- Нет.

- Да еще и улица Дье! Это же так легко запомнить!

- You're all fucking nuts in this fucking country or what? [Вы все такие чокнутые в этой чокнутой стране или как? (англ.)] - вмешалась Ингрид.

- Два дня назад я столкнулась с Болтуном на улице. Я проследила за ним до его дома, но он меня заметил. Мне удалось выкрутиться, рассказывая ему какие-то глупости, но если это он убил Ванессу, то я не хочу, чтобы он знал, что его сдала я. Кстати, его зовут Бенжамен Нобле.

- Неплохой аргумент, деточка, - великодушно сказала Лола. - Каждый имеет право на свои заморочки.

- Fucking nuts! [Чокнутые! (англ.)]

Лестничную клетку наполняли интенсивные восточные ароматы. Они напомнили Лоле об отсутствии кулинарных радостей, доставляемых «Дневными и ночными красавицами». Вместо обеда она удовольствовалась жалкой порцией макарон и скромным бананом. Однако это не помешало ей открыть одной рукой дверь квартиры Бенжамена Нобле с помощью пластиковой карточки. Тайное проникновение в квартиру незнакомца не уменьшило ее аппетит, и она серьезно подумывала об исследовании холодильника в поисках чего-нибудь съедобного. Ингрид была совсем в ином расположении духа. Лола чувствовала, что при необходимости Ингрид готова огреть Бенжамена Нобле палкой.

Они обшарили скромную квартиру в поисках сечек, дамских туфелек, кукол «Брац» и других предметов, которые выдали бы одержимого. Кроме многочисленных камер, осветительных приборов и фантастической коллекции DVD, ничто в квартире не указывало на то, что ее хозяин - фетишист. Зато собрание DVD свидетельствовало о разносторонних вкусах его владельца: наряду с фильмами ужасов там можно было найти полные коллекции работ Чаплина, Мелвиля, Орсона Уэллса и Дэвида Линча. Лола позаботилась даже о том, чтобы вывалить содержимое мусорного ведра на плиточный пол кухни. После изучения тривиальной, но все-таки интересной реальности она вымыла руки и открыла сначала холодильник, а потом морозильную камеру. Вместе с Ингрид, заглядывавшей через ее плечо, они убедились в отсутствии там мороженых человеческих ног. Достав из холодильника ветчину, корнишоны и несколько бутылок пива, они устроили пикник на кухонном столе. Лола даже подумывала о том, чтобы сварить кофе.

«Ужас сколько времени проводит в ожидании полиция», - думала Ингрид. Она уже привыкла к темноте. Сидя в костюме на собственном жакете, прижавшись спиной к входной двери, она чутко прислушивалась к звукам дома. Она различала только силуэт наконец-то насытившейся Лолы. Было очень поздно, и, несмотря на выпитый кофе, Ингрид чувствовала, что ее мозг играет с ней злые шутки. Последние несколько ночей она мало спала. То ли потому, что совместное с Лолой расследование все больше захватывало ее, то ли потому, что слишком беспокоилась за Максима. Она заставила себя дышать глубоко и потянулась, чтобы размять затекшие мышцы. Она услышала немного затрудненное дыхание Лолы.

- Знаешь, Ингрид, все это напоминает мне некоторые засады с Туссеном.

- Твоим бывшим помощником?

- Да, еще до Бартельми. Туссен Киджо был славным парнем. Когда мы сидели в засаде, Туссен всегда напевал. Старые мелодии Отиса Реддинга, Кертиса Мейфилда, Берта Башараша. У него был свой излюбленный репертуар. А еще он, дурачок, имел красивый голос. И симпатичную мордашку. Свою ореховую кожу он унаследовал от смешения крови отца, уроженца Яунде, и матери-бретонки. А еще у него были светлые курчавые волосы и зеленовато-карие глаза. У него всегда было хорошее настроение, а ты знаешь, какая это редкость. И он, как и ты, умел меня вдохновить.

Ингрид не прерывала Лолу, давая ей выговориться. Она дождалась-таки момента, когда Лола открыла перед ней свои чувства и рассказала о том, что Туссен Киджо погиб в одной из операций, когда ему не было еще и тридцати. Она знала от Максима, что Лола считает себя в ответе за его гибель. Ужасный конец. Отрубленная голова. На самом деле Ингрид знала об этом больше, чем Лола себе представляла. Гибель Киджо заставила бывшего комиссара полиции бросить свою прежнюю жизнь, обязательства, свой статус, свою команду и работу, которую она так любила. Только сейчас становилось понятно, насколько она ее любила. This fucking job. [Эту чертову работу (англ.).]

- Видишь ли, Ингрид, я не охочусь в одиночестве. Я лучше чую дичь в компании с кем-то. Мои нейроны могут произвести на свет хорошую идею только в процессе дискуссии. И меня уже не переделаешь. Поэтому я и присвоила тебя вместо того, чтобы отпустить показывать по ночам Парижу пятую точку.

- Я покажу им ее завтра. Don't worry. [Не переживай (англ.).]

- Я и не переживаю, я уже поняла, что ты девушка серьезная и во всем любишь систему. Твои соблазнительные формы не отягощают здравого смысла. И этот контраст мне очень нравится, деточка, очень.

- Кто-то только что зашел в здание, Лола.

- Ну, вперед! Если это Бенжамен, мы его сцапаем.

- А я думала, мы его схватим.

- Святая невинность! Ты и правда думаешь, что лексикон полицейских ограничен десятком слов?

Человек, которого Лола и Ингрид принимали за Бенжамена Нобле, вставил ключ в замочную скважину и приоткрыл дверь. Потом время остановилось. И возобновило свой бег в ритме шагов этого человека, который бежал по лестнице вслед за своей тенью. Ингрид бросилась за ним.

Коренастый стремительно удалялся по улице Дье в направлении больницы Сен-Луи. Ингрид бежала и бежала, долгие годы она занималась слайд-аэробикой и теперь не уступала в скорости тренированному мужчине. Беглец не решился пересечь мост. Он замер в свете полной белой луны. Он был немного ниже Ингрид, с темными волосами, молодой. Он свернул налево и побежал по берегу канала. Ингрид бесстрашно последовала за ним, она чувствовала, как в ней поднимается и плещется ярость. Она бежала за предполагаемым Нобле, надеясь, что это поможет разбить неподвижность мира, неподвижность квартала, который оплакивал смерть девушки, но при этом подавлял рыдания, прятал голову в чан с пеплом и все отрицал. Она бежала только ради Максима. Она бежала из принципа. "I'll get you, fucking bastard! I'll get you! [Я поймаю тебя, сукин сын! Поймаю! (англ.)] - обещала она, чувствуя привкус собственной крови во рту и обжигающе-свежий воздух в легких.

Некоторое время они бежали по пустынной набережной. А потом преследуемый выдохся. И остановился как вкопанный. Он согнулся пополам и уронил руки, дыша как тюлень. В свете городских фонарей Ингрид различила его лицо. На нем не было и тени страха, он наконец понял, что имел дело всего лишь с женщиной. Хотя он не произнес ни слова, в его позе явно читалось намерение бороться до конца. Крепко сложенный, как боевой бычок, он не мог больше бежать, но был вполне в состоянии драться. Голос Элизабет, рыжей билетерши, словно поднялся из угрюмых вод канала и зазвучал у Ингрид в голове. Но если это он убил Ванессу… если это он… Ванессу… если это он.

У Ингрид внезапно мелькнула мысль, а нет ли у него ножа. Однажды на улице Чикаго она видела, как здоровяк погиб от удара ножа разъяренного коротышки, весившего не больше пятидесяти килограммов. На то, что ей на помощь, задыхаясь, прибежит Лола, рассчитывать не стоило. Кавалерия в срок не поспеет. Неужели у Лолы дурной глаз? Неужели все ее помощники в конце концов сложат головы на работе? И Ингрид заговорила, ибо больше ей ничего не оставалось:

- Полиция! Не двигаться!

Коренастый человек злобно улыбнулся, а потом откровенно расхохотался.

- А что, сейчас в полицию берут американок?

Ингрид заставила себя вспомнить о глазах Максима, о теле Максима, о соли Земли - да, за него можно бороться, можно. Она подтянула живот, убрала лопатки и выпрямилась, насколько могла, вытянув свою длинную шею. Ее противник скользнул рукой под куртку, но ничего оттуда не вынул. Они разглядывали друг друга. Потом он медленно отступил, одним прыжком развернулся и бросился наутек. Да этот тип и сам не знает, чего хочет! Но для меня - сейчас или никогда! Она оттолкнулась, схватила его за плечи, навалилась всем своим весом и, падая, увлекла его за собой. Вцепившись друг в друга, они покатились по земле. Он проклинал ее и осыпал оскорблениями. Она сжимала и сжимала коленями его поясницу.

Хватаем, сцапываем, задерживаем. И дальше что, Лола? Ну поспеши же, Лола! Ну что же ты медлишь, старушка?

Он высвободил один кулак и ударил ее в висок. Выстрел боли в черепе. Их тела на берегу канала. Он схватил ее за шею и стал душить. Она на мгновение расслабилась, чтобы ловчее вцепиться в его плоть, в его шею. Она вонзила в нее зубы. Он схватил ее за ухо и дернул. I want to keep my fucking ears! [Черт побери, я не хочу лишиться ушей! (англ.)] И, собрав остатки сил, Ингрид столкнула эту отчаянно вопящую кучу человеческой плоти в воду. Ледяной укус дурно пахнущей воды. Он схватился за ее парку, она - за воротник его куртки, их ноги сплелись.

- ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ УБИТЬ МЕНЯ, КАК ТЫ УБИЛА ВАНЕССУ, ШЛЮХА!

- Что ты такое говоришь?

- Это ведь ты ее убила, да? Но я тебя не боюсь.

Удар бычка не достиг своей цели. Ингрид нанесла ему свой немного более меткий.

- Я собираюсь задать тебе тот же вопрос, недоумок!

Он перестал драться, и Ингрид тоже. Она сказала:

- У меня есть к тебе предложение. Сначала перестанем топить друг друга. А потом поболтаем.

- Согласен, только отпусти меня!

Они с трудом забрались на набережную. Ей удалось это сделать первой. Выбравшись на берег, она несколько секунд смотрела на то, как он, совсем замерзший, барахтается в воде, потом протянула ему руку и вытащила его. Они упали друг на друга, потом развернулись лицом к звездам. Этой ночью их было всего несколько. Они слегка мигали.

- Ты сильна, как кобылица, одержимая.

- Сам такой, Нобле. Я надеюсь, ты Бенжамен Нобле?

- По крайней мере то, что от меня осталось. Я больше не могу двигаться, суперледи несчастная.

- О своих ощущениях поговорим потом, Марсель Сердан. [Знаменитый французский боксер. (Прим. ред.)] Почему ты счел, что это я убила Ванессу?

- Я думал, ты лесбиянка. Твои волосы, походка…

- Не важно, лесбиянка я или нет, главное - где связь?

- Поскольку Ванесса не интересовалась мужчинами, я подумал, что она лесбиянка. Когда я понял, что ты женщина, я допустил возможность любовной мести. Я решил, что получу второй приз в конкурсе «Стань жертвой любовной драмы». Так ты не лесбиянка?

- Насколько я знаю, нет.

Они замолчали, чтобы успокоить дыхание. Потом Нобле выпрямился и, стуча зубами, сказал:

- Какая-то толстая дама свесилась через парапет и наблюдает за нами. Думаю, нам стоит убраться отсюда до появления полиции. Настоящей.

- Не переживай. Толстая дама и есть полицейский. Правда, в отставке, но… Ну, это длинная история. Пойдем к тебе и выпьем грога. Я видела, что у тебя есть ром.

- Да, а еще корнишоны и кофе. По их запаху я и понял, что ты устроила у меня засаду. Я с нетерпением жду того момента, когда ты объяснишь мне, зачем ты с таким усердием перерыла у меня все шкафы, суперледи.

- No way! [Не получится! (англ.)]

- Как это nо way?

- Сначала ты ответишь на наши вопросы, Марсель Сердан!

24

Фена в квартире Нобле не нашлось, и Ингрид натянула свой перуанский колпак на самые уши. Однако стиральная машина была оборудована сушилкой для белья, и ее вещи мягко вращались в барабане. Закутавшись в чужой пеньюар, опустив ноги в таз с горячей водой, места в котором хватило и ногам Бенжамена Нобле, она грела руки о фарфоровую чашку с грогом, налитым щедрой рукой Лолы, которая хоть и не подверглась переохлаждению, тоже с удовольствием поглощала этот напиток и молча следила за ходом допроса. На сей раз она, против своего обыкновения, предоставила Ингрид играть первую скрипку.

- Итак, ты решил, что Ванесса - лесбиянка?

- Тут два варианта. Либо она лесбиянка, либо совсем отказалась от секса. Мне она всегда напоминала монахиню. Не экзальтированная девица, помешанная на Христе, а скорее что-то вроде матери Терезы. Так или иначе, она испытывала потребность в самоотречении. Но держу пари, что дама из Калькутты дарила больше человеческого тепла, чем Ванесса.

Ингрид скептически посмотрела на Нобле, пока их ноги боролись за ограниченное жизненное пространство.

- Я знаю, о чем ты думаешь. Нет, я не соблазнитель-неудачник, который убивает девушку только за то, что она ему отказала.

- Держу пари, что Ванесса тебе все-таки отказала.

- Ванесса была красивой. Я решил попробовать. Мне отказали. Обычное дело. Но я не стал на этом зацикливаться. Кроме того, холодные девушки мне не так уж и нравятся. Сам в сосульку превращаешься. В любом случае единственное, чего мне от нее было надо, - снять ее в пробе к фильму, который я делаю с друзьями. Я учусь в киношколе.

- Фильм ужасов, конечно.

- Пародия на фильмы ужасов. Это не одно и то же.

- Whatever. [Не важно (англ.).] Почему именно Ванесса?

- Я не очень люблю профессиональных актрис. А билетерша в кинотеатре ужасов - уже априори человек, повидавший много жутких фильмов.

Ингрид справлялась неплохо. Она по нескольку раз задавала одни и те же вопросы, тщетно пыталась заставить Нобле противоречить самому себе, попросила его снова описать встречу с Ванессой, заставила рассказать о том, что он любит, а чего терпеть не может, - и все это с ловкостью, которой позавидовал бы любой психокриминалист. И все-таки стоило признать очевидное. У доктора Болтуна не было никакого желания болтать, а мистер Нобле был очень симпатичным человеком. К тому же, при ближайшем рассмотрении, когда его темные волосы высохли и завились вокруг плохо выбритого лица, Ингрид даже нашла его интересным.

Около трех часов утра они все-таки решили расстаться. Ингрид надела еще влажные джинсы и парку, решительно отказавшись от одежды Бенжамена Нобле, и натянула свою летную куртку. Когда они вышли, Лола Жост наконец взяла слово и объявила, что они направляются в «Красавиц».

Сигнализация замолчала почти сразу. Едва проникнув за дверь, Лола потянулась за бар, чтобы ее отключить. Потом они выработали план операции: Лола осматривает подвальный этаж и играет роль прикрытия, Ингрид - обыскивает квартиру.

- Что мы ищем, Лола?

- Все, что можно вменить Максиму в вину. Например, куклы Ринко. Когда Груссе придет проводить обыск, здесь будет полный порядок.

- Можно сказать, что это чрезвычайная ситуация.

- В некотором роде. Ты задергиваешь шторы и работаешь при свете карманного фонарика, поняла?

- No problem, boss. [Нет проблем, шеф (англ.).]

Спустившись под своды погреба, Лола обнаружила, что он представляет собой прекрасный образец архитектуры и повторяет планировку верхней части ресторана. Вдохнув запах утоптанной земли и винные испарения, она вспомнила, как вместе с Максимом пробовала его последние винодельческие находки. Перед тем как начать обыск, она поддалась ностальгии и налила себе стаканчик из хозяйских запасов. Потом она один за другим обшарила ящики, пошуровала под бочками, присев на корточки, и простукала пол в поисках люка. Она налила себе еще стаканчик вина, - эта марка действительно годилась на все случаи жизни, подходила ко всем обстоятельствам, - и начала одну за другой просматривать бутылки. Итальянское, французское, испанское; Максим искал в вине какую-то особую латинскую идею. Лола не знала, что именно она ищет, но все-таки вкладывала в работу всю душу. Не раз она представляла рядом с собой тень Туссена Киджо, который, без устали работая, что-то напевал себе под нос.

По большому счету, в Туссене Киджо, даже в мертвом, было больше жизни, чем в живой Ванессе Ринже. Как будто она умерла еще до того, как ее убили. Бенжамен Нобле описал Ванессу как затворницу, которой недостает душевного тепла. Хозяин «Звездной панорамы» - как вялую особу, на которую нельзя положиться. А любопытной сплетнице Рене Кантор она показалась просто грустной брошенной влюбленной. Напротив, для уличного мальчишки Константина она была женщиной, наделенной даром утешения. Для друзей - серьезной, хотя и ничем не примечательной девушкой. Для Гийома Фожеля - храбрым маленьким солдатом. Противоречивый портрет, но в нем нет ничего смешного. В пазле под названием «Ванесса» недоставало каких-то очень важных частей.

Уперев руки в боки, стоя в позе охотничьей собаки под главным сводом, Лола, заливаемая желтым светом лампы на потолке, медленно поворачивалась, совершая полный осмотр погреба. Она придирчивым взглядом оглядела потолок в поисках неровностей, но на аккуратно оштукатуренной поверхности не было никаких признаков тайника. Обычный погреб, приятно пахнущий землей и кулинарными радостями: упоительный аромат подвешенных к потолку колбас смешивался с запахом яблок. Лола изучила запасы макарон, риса, растительных масел, специй, приправ, сиропов. Все тщательно расставлено по местам и подписано. Каждая этикетка была написана рукой Максима. Загадочно и скрупулезно. Лола погасила свет и поднялась в ресторан.

Она послала в квартиру Ингрид, потому что самой ей претило шарить по ящикам своего друга, ворошить его простыни, открывать аптечку. А Ингрид взялась за это безропотно. Лола слышала, как она ходит взад-вперед у нее над головой. Можно с уверенностью сказать, что со своей почти животной энергией девушка раскопает что-нибудь существенное.

Лола устроилась у бара, давая глазам привыкнуть к темноте. Вскоре она могла различать контуры помещения и даже силуэт хозяина. Он здоровался с посетителями, подходил к ней, садился за стол, наливал ей вина, улыбался. Зал наполнился его голосом, отрывками рецептов, кулинарными секретами, которые он раскрывал только самым лучшим друзьям. Его воспоминаниями. Его семья в Керси, собиравшаяся в тот день, когда закалывали свинью, которую съедали сразу, доносившийся до слуха звук шагов по набережной. А еще - его истории о разбойниках, фотографии, сделанные в самом сердце смерча. Увлеченность работой, длившаяся до 1991 года. Истории, правдиво рассказанные человеком, прожившим несколько жизней.

Лола встала с табуретки и скорчила недовольную гримасу. Граничащие с безумием ночные поиски Ингрид, страшные, захватывающие дух находки, здоровяк, который чуть не утонул в канале, - все это начало ее утомлять. От влажного холода улиц у нее ныли кости, плечи не распрямлялись, а грипп, притаившийся где-то в организме, снова перешел в наступление.

Поднимаясь по лестнице, она прислушалась к тишине. Она была густой, нежной и жаркой, как ночь любви. Ах, друг Максим, чего бы я не сделала для тебя! Она представила его себе на улице Луи-Блан, надеясь, что он спит. Она была уверена: Бартельми поместил его в отдельную камеру и дал ему хорошее одеяло.

В квартире не было слышно ни звука. Лола тихонько позвала: «Ингрид! Ингрид!», но ее дылда напарница не отвечала.

Она нашла ее в спальне, на кровати. Девушка лежала неподвижно, сняв куртку и ботинки, а лампа, висевшая в изголовье, освещала часть ее лица. Глядя на нее, можно было подумать, что она уснула.

Лола увидела на ее груди куклу.

- ИНГРИД! О! ИНГРИД!

Высокая блондинка открыла глаза.

- Я растянулась здесь… чтобы вдохнуть его запах. Мужская кожа пахнет безумно приятно.

Ее голос показался Лоле странным. Но все-таки она уселась на одеяло, испустив глубокий вздох облегчения, ведь на какой-то миг решила, что Ингрид мертва. Второй раз за вечер - это уже слишком. Она машинально похлопала Ингрид по предплечью, которое оказалось горячим, и заставила себя несколько раз медленно и глубоко вздохнуть. «Если я улягусь на эту кровать, то никакая сила меня не поднимет», - подумала она, ощущая, как давит на плечи тяжесть, а желание заснуть вонзается в голову, словно хищная птица.

Ингрид грустно потеребила куклу. Та была одета в бело-голубую морскую форму и короткие носочки с кружевами. Ее создатель сделал ей личико с большими невинными глазами.

- Я нашла еще двух ее подружек. Они лежат в красивых коробочках, и к каждой прилагается фотография лицеистки.

- Неужели у них лица Хадиджи, Хлои и Ванессы?

- Нет, уверяю тебя, они японки, - мрачно ответила Ингрид.

- Ну и почему ты говоришь об этом с такой грустью? По-моему, это повод вздохнуть с облегчением.

- Меня пугает другое - то, что я нашла в шкафу, рядом с куклами.

- Что же?

- Одеяло.

- Ингрид, сказки Матушки-гусыни оставь на потом! Говори быстрее, к чему ты клонишь. Потому что если ты будешь продолжать в том же духе, я упаду и буду спать как бревно.

- Подожди секунду, сейчас я тебе все объясню. Максим - очень аккуратный человек и не любит беспорядка.

- Это очевидно.

- Ты сидишь на зимнем одеяле.

- И оно мягкое.

- В шкафу я нашла пустой чехол с надписью «зимнее одеяло» и чехол с одеялом, помеченный «летнее одеяло». Я вытащила оттуда летнее одеяло. Оно лежит сейчас рядом с кроватью. Пощупай его и погляди, что там.

Лола посмотрела на нее ничего не выражающим взглядом, потом медленно протянула руку и проделала то, чего от нее ожидала ее напарница.

- Хитрюга! Что это такое, Ингрид?

- Банковские билеты, Лола. Пачки, пачки и пачки банковских билетов.

25

Облокотившись на барную стойку «Красавиц», Лола настолько ушла в свои мысли, что не реагировала на призывы побыстрее уйти отсюда и спрятать деньги на Пассаж-дю-Дезир. Холщовый мешок, найденный в стенном шкафу у Максима, лежал сейчас у их ног, в нем было содержимое, извлеченное из летнего одеяла.

- Лола! Проснись! Ты слышишь меня или нет?

- Да, милая, я вполне могу делать два дела одновременно. Ты права. Уходим отсюда, давай спрячем деньги у тебя.

Войдя в свою квартиру, Ингрид заметила мигающий зеленый огонек на автоответчике. Она направилась в кухню, сварила кофе, налила чашечку Лоле и принялась считать деньги.

- Лола, здесь почти пятьсот тысяч евро.

- Неплохо.

Ингрид наконец обнародовала таившиеся в автоответчике сообщения. Все они были от Родольфа Кантора. И с каждым последующим сообщением его тон становился все жалобнее. Последнее было оставлено меньше часа назад.

Голос хозяина кинотеатра угас со словами: «Помогите мне справиться с ситуацией, или я заявлю, что разгром моего заведения - ваших рук дело!»

- Как будто это надо было нам, - сказала Лола, возводя глаза и воздевая руки к небу.

- Наверное, мне все-таки стоит поехать туда, - отозвалась Ингрид.

- Я с тобой.

- Уверена?

- Уснуть, деточка, - это все равно, что успеть на поезд. Если ты опаздываешь на один, то всегда можешь сесть на следующий. Вот и я подожду следующего поезда.

- А если мы в конце концов вообще разучимся засыпать?

На Родольфе Канторе был обычный городской костюм. На его волосах совершенно отсутствовал бриллиантин, глаза блуждали, и он отклеивал искусственные усы.

- Шесть рядов кресел сломано, красный занавес разорван, бар разорен. Надеюсь, вы сможете убедить их очистить помещение. Иначе через две минуты я вызову полицию и сошлюсь на вас.

- Почему вы не начали с этого? - спросила Лола.

- Потому что, несмотря ни на что, я хочу, по мере возможности, сохранить наилучшие отношения с Диланом Клапешем. Этот человек все-таки звезда.

Его слова заглушил звон разбитого стекла и ликующие вопли. Потом послышался голос солиста «Ред Хот Чили Пепперз». Своим властным голосом он призывал людей избавляться от телевизоров. Throw away your television. Time to make this clean decision. [Телик выбрось за порог. Сделать это - самый срок (англ.).] Бас бил по ушам. Ему отвечало нервное соло на гитаре. Ингрид объяснила, что собой представляла компания Дилана Клапеша. Директор провел дрожащей рукой по волосам.

- У меня идея, - вновь заговорила Ингрид.

- В добрый час! - взвизгнул Кантор.

- Вы мастер маскарадов, и у вас наверняка где-нибудь завалялось соблазнительное платье и парик.

- Подождите… э-э-э, да, есть. Их оставила здесь моя жена. Прошлым летом мы устраивали грандиозный костюмированный вечер, и Рене изображала мать из семейки Адамс.

- Давайте все это сюда, потом найдите на диске «Ред Хот Чили Пепперз» композицию «Don't forget те», [Не забывай меня (англ.).] а остальное предоставьте мне.

- Ты уверена, что у тебя получится, Ингрид?

- Не беспокойся, Лола. Иногда лучше поразить воображение, чем что-либо еще.

Они вошли в зал. Он представлял собой настоящее поле боя. Воздух был пропитан сигарным дымом. Музыка гремела так, что сотрясались стены. Тут и там скакали группы друзей Клапеша, хорошо подогретые спиртным. Сам режиссер сидел около сцены и жадно обнимал красивую брюнетку. Ингрид, сняв куртку и колпак, оставила их на попечение Лолы.

Лола и Кантор смотрели, как она движется по центральному проходу и берет курс на Клапеша; платье и парик, которые она держала под мышкой, были похожи на пойманного зверя с развевающейся на ветру гривой. Ингрид горячо обняла режиссера и пустилась с ним в долгие переговоры. Потом она забралась на сцену и скрылась за разорванным занавесом.

Режиссер обратился к своей орде с речью. После длительных увещеваний, тонувших в потоке энергии калифорнийской группы, друзья Дилана Клапеша один за другим расселись. Музыка смолкла, заиграла вновь, заикнулась - Кантор искал на диске нужную песню. Свет постепенно стал приглушенным, зал накрыла волна гитарного вступления, послышался голос певца. I'm an ocean in your bedroom Make you feel warm Make you want to reas-sume… [Я океан в твоей спальне. Согреваю тебя. Заставляю тебя снова захотеть стать моей… (англ.)] Тут занавес открылся, и зрители увидели конус света, в центре которого стояла высокая колдунья с копной угольно-черных волос и бледным лицом. Она воздела свои длинные руки к воображаемому небу.

Перчатки из темного блестящего атласа закрывали ей практически все руки, оставляя на виду только плечи. Ее пестрое платье скрывало фигуру, внизу напоминая венчик ядовитого цветка. Сначала, извиваясь, танцевали только руки. Одна за другой, медленно, движениями, выверенными тысячелетней магией, перчатки открывали мраморные колонны рук. Она подразнила зрителей, крутя ими в воздухе, а потом небрежно отбросила. Невидимая публика не издавала ни звука. Она начала вращать бедрами в такт голосу певца. Она откинула полу платья, и взорам зрителей открылась нога. Ступня была обнаженной, изящной, не изуродованной обувью. Без неестественно высоких каблуков Ингрид превратилась в Эсмеральду.

«Блестяще!» - подумала Лола, которой еще никогда не доводилось видеть стриптизершу, способную исполнить свой номер без особых туфель.

Створка двери приоткрылась, и к Лоле проскользнул Родольф Кантор. Он улыбался. На сцене платье понемногу поднималось все выше, пока наконец не полетело в публику, словно стая обезумевших ворон. Лишь секунду волосы закрывали опасные полукружия грудей. Потом Эсмеральда развернулась, показав спину и ягодицы амазонки, побежала в темноту кулис и принесла оттуда стул, с которым исполнила чувственный танец. Not alone, - молил певец. I will be there Tell me when you want to go. [Я буду там. Скажи мне, когда захочешь пойти (англ.).] При этих словах Ингрид, чья кожа была нежнее лунного света, схватила стул за спинку, приподняла его быстрым движением, обрисовавшим бесконечность гладких и сильных мускулов, и била его об пол до тех пор, пока от него не осталось два маленьких кусочка дерева. Из них она сделала себе рога.

Она исчезла под гром аплодисментов и приветственные крики.

- Ваша подруга не эксцентричная девушка, - с тоской сказал Кантор, - а просто странная.

- Обещание, данное Ингрид Дизель, - это закон, ребята! Освобождаем помещение! - закричал Дилан Клапеш.

- Чудеса, - проговорил Кантор.

26

Вновь облачившись в свой перуанский колпак и куртку, она ела круассаны с маслом, оставлявшим тонкую жирную пленочку на ее пальцах. Время от времени она улыбалась и отпивала глоток кофе, не чувствуя, как и Лола, ни малейшего дискомфорта от молчания. Жозеф, владелец бара на улице Фидедите, тихо разговаривал с двумя завсегдатаями.

«Вот она, великолепная Ингрид Дизель», - подумала Лола. И взглядом дала ей понять, что восхищена ее хладнокровием, что на земле найдется немного таких девушек, как она, и что она искренне поражена. Лола сказала это только взглядом, чтобы не нарушать спокойствия утра. Занимался рассвет. Над ними и над городом витало неизъяснимое очарование, которое продлится лишь до той минуты, когда прозвонят будильники и люди ринутся на работу. Может быть, она скажет ей это как-нибудь в другой раз, так, между прочим, в телефонном разговоре. Гораздо легче говорить людям, что ценишь их, тогда, когда они далеко.

Они слышали четкий голос диктора, читавшего по радио сводку новостей. Продолжалась забастовка в лицее имени Александра Дюма в Кретеле - преподаватели отказывались работать из-за возвращения в школу ученика, исключенного школьным советом за нарушение дисциплины. Этот папенькин сынок нанял адвоката. «Черный прилив» надвигался на французское побережье, и среди владельцев устричных хозяйств нарастало недовольство. Как нарастала угроза войны в Ираке. Банда из пяти налетчиков ворвалась в один из аукционных залов Парижа и меньше чем за пятнадцать минут унесла восемь миллионов евро. В бедном квартале Тель-Авива погибли двадцать девять человек. Этот террористический акт был ответом на гибель накануне трех палестинцев.

«Очарование утра разбилось», - подумала Лола, заказывая Жозефу еще две больших порции кофе. Глядя в окно, она увидела несколько странных прохожих, идущих по тротуару. На одном из них была маска, делавшая его похожим на террориста или, скорее, на налетчика. Лола перестала помешивать кофе и повернулась к Ингрид, которая вопросительно смотрела на нее с набитым ртом.

- В день смерти Ванессы, как раз после того, как от меня ушел Бартельми… В сводке новостей было сообщение о нападении на обменный пункт на Елисейских Полях. Три налетчика в масках, на рассвете.

- What a bloody Sunday! [Что за хреновое воскресенье! (англ.)]

- Они украли полтора миллиона евро. Если разделить полтора миллиона на троих…

- Получится пятьсот тысяч, - закончила Ингрид, широко улыбаясь. - Лола, ты гений!

- Спокойно, Ингрид. Я просто прикидываю…

- Противное слово - прикидывать. У вас в языке есть несколько слов, которые мне не нравятся: кудахтать, уполномочивать, совершенствовать. Не спрашивай меня, почему. А еще - четвертовать, делать эпиляцию, накипать.

- Конечно, представить себе Максима, Хлою и Хадиджу, толпой вламывающихся в обменный пункт, как-то непросто.

- Или славную троицу - Ванессу, Хлою и Хадиджу. Вот ты можешь поверить, что это сделали девушки?

- Если бы только они были такими, как ты, Ингрид, но это не тот случай.

- Indeed, [Действительно (англ.).] Лола.

- В любом случае этот мешок с деньгами - сильнейший побудительный мотив. Представь себе, что по той или иной причине деньги после налета оказались у девушек.

- Однако мы с тобой обнаружили их у Максима. Но если дело только в деньгах, то зачем понадобилось калечить Ванессу? Достаточно было ее задушить.

- Вот именно. Это подтверждает мою теорию: убийце нужно было направить полицию по следу Максима. И скрыть мотив денег. Заменив его любовным мотивом.

- В этом что-то есть, Лола.

- Ванесса была идеалисткой. Пофантазируй немного. После раздела добычи один из налетчиков решает воспользоваться ее квартирой, чтобы спрятать деньги. Ванесса отказывается и угрожает выдать его полиции. Налетчик убивает ее. Итак, кто знал квартиру девушек настолько хорошо, чтобы быть в состоянии спрятать там деньги? Не тот ли, кто был с ними каким-то образом связан? Не тот ли, у кого мозги набекрень?

- Фарид Юнис.

- Совершенно верно.

- Но все-таки есть один элемент, который не вписывается в картину, Лола.

- Какой?

- То, что деньги нашлись в «Красавицах». It doesn't work. [Что-то не сходится (англ.).]

- Я знаю. Но и на это можно найти ответ. Который объяснил бы, почему с самого начала Хлоя и Хадиджа рассказывают только то, что им выгодно. Они находятся на месте преступления, когда разгорается ссора между Ванессой и Фаридом. Ванесса умирает. Хадиджа, которая сердита на нее из-за Максима, решает помочь брату. Они маскируют преступление под преднамеренное убийство. Хлоя, очень внушаемая девушка, дает себя уговорить и обещает молчать. Хадиджа, или Фарид, или они оба прячут деньги у Максима.

- Рискованное предприятие, тем более что рано или поздно подозрение может пасть на Максима.

- Хадиджа - очень ловкая девушка, знающая квартиру Максима как свои пять пальцев, Ингрид. Спрятать деньги в заботливо упакованное одеяло - хитроумный ход.

- А как ты объяснишь, что профан вроде меня смог найти их столь быстро?

- Благодаря твоей открытой душе, Ингрид. Ты не строишь априорных заключений. И все воспринимаешь невероятно свежо, не забивая голову пустяками.

- Как это?

- Ты любишь Максима. Шаря по его шкафам, ты думаешь о таких вещах, которые никогда бы не пришли в голову обыкновенному полицейскому. Запах его кожи, его постель, простыни, на которых он спал. Ты не ограничиваешь себя и свободно объединяешь идеи. Тело привело тебя к кровати, кровать - к одеялу, а одеяло - к банкнотам.

- А банкноты - в Сен-Дени. По следам Фарида Юниса.

- Ты понимаешь меня с полуслова, Ингрид.

27

Выйдя из комиссариата, Хадиджа быстро зашагала к дому. Нельзя было терять ни минуты. Груссе задержал Хлою, он знал, что она слабое звено. Обработав ее, он непременно произведет обыск в «Красавицах». Хадиджа надеялась, что ее подруга будет достойно держаться и грудью защищать Максима. Этот дрянной полицейский, этот плюгавенький комиссаришка любил унижать других. Она ясно прочла в его глазах удовольствие, когда он обрушил на нее весть о связи Максима с Ванессой. «Сплетни», - отреагировала она как можно холоднее. Лучше сдохнуть, чем показать ему свою боль.

Максим и Ванесса. Хадиджа и представить себе этого не могла. Она всегда считала себя единственной. Торопясь уничтожить обременявшее ее доказательство, Хадиджа в первый раз подумала о том, чтобы оставить его. Чтобы жить без Максима.

Дверь черного хода, кухня, квартира. Одеяло, сложенное на верхней полке шкафа. Она достала чехол, прощупала его и почувствовала, как душа уходит в пятки. Денег там не было.

У нее закружилась голова. Потом она взяла себя в руки и стала думать. Даже Хлоя не знала, в какой части квартиры они были спрятаны. Полиция не могла так быстро произвести обыск и уйти. Все должно иметь разумное объяснение.

Неужели Максим… Хадиджа почувствовала, как заржавленная игла вонзается ей в мозг. Если он нашел деньги, то что подумал? Что она из ревности убила Ванессу и спрятала деньги у него, чтобы очернить его в глазах полиции?

Были возможны и другие варианты. Даже самый скверный: Максим убивает Ванессу и оставляет принесенные Фаридом деньги, зная, что ни Хадидже, ни Хлое не останется ничего другого, кроме как солгать полиции. Может быть, догадавшись, что его задержат, Максим взял деньги, намереваясь перепрятать их в более надежное место? У полиции не было на его счет никаких конкретных доказательств, только слухи.

Максим ждет, пока все разговоры об этом деле замолкнут и можно будет исчезнуть с деньгами.

Хадиджа почувствовала, что у нее перехватывает дыхание. Можно ли прожить с человеком столько времени и ничего о нем не знать? Нет, она положительно не может представить себе его в роли убийцы. Он, конечно, спал с Ванессой, но не убивал ее. Максим - это не Фарид.

Она еще мгновение стояла в комнате, глядя в пустоту, а потом спустилась в зал. Фарид и Жан-Люк сидели у стойки бара. Она удивилась, но не испугалась, потому что в ней еще жила смутная надежда: может быть, Фарид пришел не за деньгами? Он быстро вывел ее из заблуждения.

- Так это твой хахаль ее убил?

- Какая разница, что я скажу? Ты же все равно мне не поверишь.

- Я всегда слушал тебя, Хадиджа. Всегда. И что? Он убил ее и забрал деньги, так?

- Максим никого не убивал.

- Однако ходят слухи, что он убил свою жену. Жан-Люк слышал разговоры об этом в квартале.

- Если Жан-Люк ведет себя как старая сплетница, это его проблемы.

- Сейчас я тебе покажу, какая из меня старая сплетница, детка!

- Я тебя не боюсь, болван.

- Твоя сестра не просто плохо воспитана, Фарид. Она еще и несознательная.

Хадиджа смерила их взглядом. Верзила выглядел оскорбленным. На лице Фарида было непроницаемо-глупое выражение. Настолько спокойное, что казалось, он уже наполовину мертв. Она набрала в легкие побольше воздуха и медленно заговорила, четко произнося каждое слово:

- Если ты убьешь Максима, Фарид, тебе надо будет убить заодно и меня. Потому что иначе я выдам тебя полиции. Я расскажу им о настоящем. Я расскажу им о прошлом. Меня ничто не удержит. Для меня ты умрешь навсегда. Так что хорошо подумай.

- Тебе так дорог этот тип? Но ведь он убил твою подругу!

- Не в этом суть.

- А в чем, черт возьми, суть?

- В насилии, Фарид. Ты приносишь его с собой всюду, куда приходишь. Не будь этого насилия, Ванесса была бы жива. И рядом с тобой. Потому что ты был ей дорог. После тебя у нее не было никого. Она отказалась от общения с мужчинами. И жила как призрак.

- Ты сама не знаешь, что говоришь, она всегда была красивой и живой…

- Ты убил ее, как убиваешь все на своем пути, не зная ничего, кроме ненависти.

- Ты заговариваешь мне зубы, чтобы спасти своего любовника. Что ты такое, в конце концов, говоришь?

- Правду. Среди твоих друзей ни у кого не хватает смелости сказать ее тебе. И чтобы ты знал, что я не лгу, я скажу тебе: это не Максим взял деньги. А я. И я спрятала их в «Красавицах», так что никто об этом не знал. А когда я пришла, чтобы забрать их, их здесь уже не было.

- Замечательно, - сказал Фарид, аплодируя.

К нему снова вернулся его обычный тон супермена. Элегантная ирония, шикарная непринужденность, так хорошо сочетающаяся с дорогой одеждой, за которую он платил деньгами, добытыми во время налетов. Деньги, с которыми он не знал что делать. Эта жизнь, ставшая со смертью Ванессы бесполезной. Хадиджа с удивлением почувствовала, что чуть-чуть жалеет брата. И себя. Ни ему, ни ей никогда не везло в любви. Сейчас она была в этом уверена. Это не Фарид обшарил квартиру, это не он нашел деньги.

Но Фарид уже успел взять инициативу в свои руки. Ему нужно было продолжать, чтобы показать ей, что она не задела его мужскую гордость. Последнее слово должно было остаться за ним. Она не боялась, она была готова. Она приняла решение: если Фарид хоть пальцем тронет Максима, она сдаст его полиции. А сейчас она знала, что заплатит за свою откровенность, которая в глазах Фарида была всего лишь проявлением высокомерия. Фарид встал с табурета. Хадиджа не двинулась с места.

- Где деньги? Ты со своим любовником взяла их, а?

- Мне нечего добавить. Я сказала тебе правду.

- Ты лжешь!

- Я ничего не знаю. И мне все равно. Деньги всегда интересовали меня меньше, чем тебя. Старая истина: деньги не приносят счастья. Ты должен это знать.

Он схватил ее за волосы, и она не смогла сдержать стона. Когда он попытался поставить ее на колени, она ударила его ногой и попала по колену. Фарид не отпускал добычу. Свободной рукой он дал ей пощечину. Когда она попыталась стукнуть его, он сжал кулаки и ударил ее в грудь и в живот. Она взвыла. Он бросил ее на землю и схватил за шею. Она отбивалась, но он пришел в ярость. В неимоверную ярость. Превосходящую ее гнев во много раз. Он стал стискивать руки на ее горле. Она изо всех сил вонзила ногти ему в кожу и оцарапала его. Но тут же почувствовала, как его ярость усиливается, и ею овладел страх. Ее загнали в ловушку: глотка горела, легкие готовы были разорваться. Невыносимая боль. Она не могла больше кричать. Скоро лицо ее брата стало расплываться. Оно исчезло в тумане из спутанных красных вен. Боль уже казалась не такой сильной. Странно, но она подумала про рай праведников, о котором рассказывала ей мама, когда она была маленькой…

28

«Привет, Питер, здорово иметь такого друга, как ты, на которого всегда можно положиться. Я выхожу из полицейского участка. Мне пришлось нелегко…»

Хлоя удивилась, увидев, что на экране появляются буквы. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что они с Питером общаются он-лайн. Она так обрадовалась, что даже не потрудилась высчитать, который час в Токио.

«Привет, Магдалина, смерть твоей подруги - страшная драма, но меня интересует все, что ты видишь. Я просто безнадежный эгоист. Эмоциональный вампир. Надеюсь, ты меня прощаешь? Итак, что от тебя хотела полиция?»

«Ты уже прощен. Они хотели, чтобы я обвинила своего хозяина. Комиссар думает, что это он. Если он увидит меня в качестве свидетеля обвинения, он пропал. Но мы с подругой держимся. Такая солидарность помогает жить!»

«Я тебя понимаю. И восхищаюсь тобой. А брат твоей подруги, налетчик, какую роль играет он во всем этом? По-моему, полиция должна допросить в первую очередь его».

«Он клянется, что не делал этого, и хочет спустить шкуру с убийцы. А пока он прячется в Сен-Дени».

«У полиции достаточно осведомителей во всех кварталах. В конце концов они его найдут».

Хлоя с трудом подбирала слова. Рассказать о характере Фарида и его сложной организации, о его одержимых товарищах было непросто…

«Штука в том, что он сейчас не живет у себя. Его приютил один из приятелей».

Хлоя перестала печатать и немного подождала. Ей пришла в голову идея поинтриговать Питера Пэна, подержать его в напряжении. Тот сопротивлялся недолго.

«Только не говори мне, что этот приятель - тоже налетчик!»

«Конечно, налетчик. Верзила, считающий себя анархистом. Для человека, ведущего жизнь буржуа в аккуратном домике, это смешно. Настоящий герой романа».

«Да, он мне нравится. А что ты еще о нем знаешь, Магдалина?»

Видения Жан-Люка никогда его не обманывали. Фарид Юнис определенно был черным ангелом. Сильным, но печальным человеком, которому уже доводилось убивать. Человеком, которого сводила с ума ревность. Между Хлоей, Хадиджей и Фаридом существовали серьезные разногласия. И эти разногласия были связаны со страстью Фарида к Ванессе. Эта девушка любила его. Пока он не стал совершать насильственных действий. Она их не приняла. И предпочла убить собственную, изгнав его из своей жизни.

Они ехали в направлении кладбища Бельвиль. Фарид снова надел перчатки и спокойно сложил руки на коленях, как будто ничего не произошло.

Жан-Люк не прерывал молчания. Он поставил диск с американским рэпом, купленный именно на тот случай, когда ему придется возить Фарида. Эминем. Он не любил такой музыки, но это не имело значения. Может быть, со временем он к ней привыкнет. Он припарковался на улице Телеграф, и они вышли из «фольксвагена». Жан-Люк ожидал, что Фарид прикажет ему возвращаться в Сен-Дени, но нет. Они обменялись взглядами. Фарид, очень бледный, со сверкающими глазами, пошел к кладбищу. Жан-Люк последовал за ним, удивляясь тому, что Фарид не протестует против его присутствия. Они долго стояли у могилы, потом Фарид произнес две коротких фразы по-арабски, снял одно из своих колец и бросил его в мраморную вазу. Он повернулся к Жан-Люку.

- Что ты сказал?

- Попросил у нее прощения.

- А кольцо?

- Я попросил ее, мертвую, быть моей женой.

Жан-Люк покачал головой:

- У меня есть к тебе предложение.

- Валяй. Я тебя слушаю.

- Давай поставим крест на этих деньгах. Совершим еще один, последний налет. Сложим наши доли и купим яхту. И уплывем отсюда. Никто и никогда нас не найдет, это я тебе обещаю. Только море может залечить любовные раны. Клянусь тебе, брат мой, это правда.

Лицо Фарида ничего не выражало. Моросящий дождь оставлял на его черных волосах крохотные жемчужины.

- Я согласен уехать. Но с одним условием.

- С каким?

- Сначала мы убьем хахаля моей сестры.

29

Она сидела у окна кафе и смотрела, как ее отражение накладывается на фасад комиссариата и на тротуары улицы Луи-Блан, блестящие от недавнего дождя. Она уже долго ждала Максима. Наконец он вышел. Прошло десять часов. Она стала делать ему знаки и даже постучала по стеклу. Он увидел ее. Его улыбка болью отозвалась в ее сердце. Он, казалось, был так рад видеть ее. Он вошел, заказал кофе и подошел к ней. Хадиджа позволила ему себя обнять. Максим осунулся, но она чувствовала, что он спокоен.

- Тебе нельзя возвращаться в «Красавиц». Иначе он найдет тебя.

- Кто?

- Мой брат.

- А, человек-невидимка!

- Он ищет тебя. И хочет убить. Из-за Ванессы. Он думает, что это ты ее убил.

Он знал, что за этим последует. Об этом ясно говорило ее лицо. Как обычно, придется терпеть.

- Я и пальцем Ванессу не трогал, - спокойно сказал он. - Ты должна мне поверить.

- А зачем бы свидетели стали лгать? И потом, может быть, она даже после всего любила тебя… это не так трудно.

Она думала: «Труднее всего - перестать любить». Она спрашивала себя: «Как я буду жить, не видя тебя?» Она встала и протянула ему ключ. Ключ из отеля «Эксцельсиор», где она только что забронировала ему номер.

- Поклянись мне, что пойдешь туда. Поклянись мне, что будешь скрываться, пока полиция не отцепится от тебя окончательно. А потом ты уедешь из Франции.

- Я не трус, Хадиджа. Я всякое повидал.

- Я знаю, что ты не боишься, но Фарид - сумасшедший.

- Твой брат меня не волнует.

- Ты сам не знаешь, что говоришь.

Машинально она потянулась к платку, которым была замотана покрытая синяками шея. Она не могла оторвать глаз от его лица: «Максим, я совсем не знаю тебя, почему ты так мало рассказывал мне о своем прошлом? Кто ты?»

- Ты уезжаешь с Пассаж-дю-Дезир и переселяешься на Пассаж-Бради. Другими словами, ты выходишь за меня замуж, Хадиджа. Ты ведь этого хочешь, не так ли? Так в чем же дело? Тебя отделяют от этого всего триста метров.

Его улыбка растрогала Хадиджу. И в то же время ей хотелось выцарапать ему глаза. Он должен был сказать эти слова раньше. Гораздо раньше. А сейчас уже слишком поздно. Она представила себе, что находится на прослушивании и готовится подать партнеру реплику, в которой выплеснет все, что накопилось у нее внутри. Надо только сосредоточиться. И сказать текст. Который она уже сотни раз прокручивала у себя в голове.

- Я собрала вещи, пока тебя держали в полиции. И сейчас в «Красавицах» не осталось от меня и следа. И поверь мне, так будет лучше для всех. Я больше не люблю тебя, Максим. Поэтому между нами все кончено. Только поэтому.

Она спокойно положила ключ около своей пустой чашки и заставила себя встать, избегая его взгляда. Выйдя на улицу, она побежала куда глаза глядят.

Максим попросил счет и допил свой кофе. «Я больше не люблю тебя, Максим. Поэтому между нами все кончено. Только поэтому». Какой-то диалог из телесериала! Трогательно. Совсем как в тот раз, когда она устроила ему грандиозную сцену, объясняя свое участие в процессии «Ни проституток, ни покорившихся». Он дал ей выговориться и покричать. А потом улыбнулся. Хадиджа сочла, что он насмехается над ней. Пришлось объяснять, что он не только не насмехался, но даже хотел пойти на демонстрацию вместе с ней.

Хадиджа обладала стальным характером, и он, Максим, был ее единственной слабостью. Он прекрасно это знал и находил ситуацию очень эротичной. «Я больше не люблю тебя, Максим». Пусть расскажет это кому-нибудь другому. Он взял ключ, оплатил счет и встал. Он никогда не бегал за женщиной. Самое время начать. Годы глупого потения на тренажере наконец-то послужат не для поддержания формы, а для чего-нибудь другого. Максим, не слишком напрягаясь, побежал по улице Луи-Блан. Хадиджа оказалась недалеко. В своих ботинках на каблуках она не смогла долго скакать со скоростью антилопы. Он догнал ее на улице Фобур-Сен-Мартен.

Он спокойно смотрел, как она волнуется, слушал, как она бросает ему в лицо всевозможные аргументы, не обращая никакого внимания на прохожих, которые большей частью весело смотрели на них. Он схватил ее за запястья, прижал ее хрупкое тело к воротам и выдержал минутную борьбу, прежде чем добился своего. Последний раз он страстно целовал девушку на улице, когда был еще лицеистом. Прижимая Хадиджу к себе, Максим вытащил мобильный телефон, чтобы позвонить Хлое в ресторан и попросить ее обзвонить всех завсегдатаев: «Красавицы» на сегодня закрываются, вечером ужина не будет. Потом, без дальнейших объяснений он взял Хадиджу за руку и повел ее к улице Сен-Мартен. Перспектива провести день, занимаясь с ней любовью в отеле, показалась ему чрезвычайно привлекательной. В «Эксцельсиоре» он на все лады повторит ей, что и пальцем не трогал Ванессу Ринже. И на этот раз она ему поверит.

30

Ингрид и Лола приехали в Сен-Дени слишком рано и обнаружили, что квартал Флери напоминает огромный лабиринт. Было уже одиннадцать часов, а они до сих пор ничего не добились. Исследовав восточную часть квартала, они устремились на запад. В доме номер восемь лифт не работал. Они с трудом забрались на седьмой этаж, особенно тяжко пришлось Лоле. Ингрид казалось, что огромная больная птица бьется в грудной клетке ее спутницы.

- Отдохнем немного, - возгласила Лола. Она уселась на ступеньки и протерла очки полой своего платья - серо-фиолетового балахона, который Ингрид находила таким же ужасным, как и знаменитый халат. Ну что ж, о вкусах не спорят! - Я начинаю задаваться вопросом: а не обманул ли нас твой осведомитель?

- В любом случае, Груссе освободил Максима. У нас достаточно времени.

- Да что ты говоришь! Он освободил его только из-за нехватки настоящих доказательств, я в этом уверена. Но Садовый Гном - стреляный воробей, и он очень упрям. Его козырь - это Хадиджа и Хлоя. Эти девушки с самого начала что-то от нас скрывают. Груссе в конце концов вытянет из них нужную информацию. Хлоя очень ранима. А что до Хадиджи - она сама не своя с тех пор, как всплыла эта история с Ванессой и Максимом. Поверь мне, девочка: у нас впереди нет дороги длиною в жизнь. Особенно у меня - я легко устаю, в чем ты и сама можешь убедиться.

- Тебе нужно просто заняться спортом и бросить курить.

- Полегче, девушка, держите свои калифорнийские советы при себе. Мое тело точь-в-точь как моя старая машина: она всегда едет и никого ни о чем не спрашивает.

- Как хочешь, Лола.

- Еще чего не хватало! Ты можешь себе представить, как я буду бегать по этим дурацким механическим дорожкам? Заблудившаяся валькирия на съемках «Новых времен». Абсурд!

- Я не перестаю задаваться вопросом, почему вы, французы, так боитесь любых новшеств.

- А я не перестаю задаваться вопросом, почему вы, американцы, так боитесь думать! Ну что, пошли?

Прошел еще час, а они не продвинулись ни на шаг в своих поисках. Фарида Юниса никто не знал. По крайней мере никто из тех, кто пожелал приоткрыть дверь.

Взобравшись на двенадцатый этаж, Ингрид и Лола нос к носу столкнулись с мастером, ремонтировавшим лифт и семидесятилетним стариком, составлявшим тому компанию.

- Здравствуйте, мадам, - сказал старик. - Двенадцать этажей пешком! Вы, должно быть, очень устали.

- Здравствуйте, мсье! Мы не просто устали, - ответила Лола. - Мы вымотаны.

- Я чувствую себя в прекрасной форме, - сказала Ингрид. - Вы случайно не знаете юношу по имени Фарид Юнис?

- Здравствуйте, мадемуазель, меня зовут Опель. Себастьян Опель.

- Здравствуйте, а я Дизель.

- Простите?

- Ингрид Дизель.

- Оригинально и очень красиво.

- А я откликаюсь на имя Лола Жост. Юнис среднего роста, красавчик, предпочитает черный цвет. Если вы можете нам помочь…

- Под это описание подходил мой сосед. Он всегда был хорошо одет. Я не знаю, чем он занимался, но он возвращался домой в такое странное время…

- Подходил? А что же с ним случилось?

- Он отравился. Принял чего-то и забаррикадировал дверь изнутри. Его друг долго барабанил в дверь. В конце концов он вызвал пожарных. Точнее, одного пожарного, который и вскрыл дверь. Отмычкой.

- Отмычкой?! А не топором?

- Да, отмычкой, и это сработало. Дверь стояла насмерть. Видите ли, владелец никак не мог вызвать мастера, чтобы ее починить. Тогда я вызвал управляющего. Хорошо известно, что управляющие одни хуже других…

- А друг и пожарный, что они сделали потом? - прервала его Ингрид.

- Друг и пожарный вынесли моего соседа из квартиры завернутым в покрывало.

- А вы знаете этого друга? - спросила Лола.

- Нет. Он изо всех сил орал: «Открой! Открой! Это Ной!» Поэтому очень возможно, что его зовут Ной.

- Вы видели его раньше?

- Мне кажется, я сталкивался с ним на улице.

- Вы можете описать его?

- Юноша. Я не очень хорошо его помню.

- У вас прекрасная память, - сострила Лола.

- Я не очень внимательно разглядывал молодого Ноя. Я больше смотрел на пожарного.

- Это почему же?

- У меня создалось впечатление, что этот верзила просто переоделся в пожарного. На нем была красная куртка, но каска показалась мне странной.

- В каком смысле странной? - нетерпеливо спросила Ингрид.

- Ну, может быть, это не имеет значения…

- Да нет же, имеет, - вмешалась Лола, бросив властный взгляд на Ингрид. - Все детали имеют значение.

- Ну так вот, его каска…

- Да, его каска, мсье Опель. Его каска. Постарайтесь вспомнить, это важно, - ласково сказала Лола.

- Я хорошо ее помню. Его каска пахла краской. И больше напоминала каску мотоциклиста, чем пожарного. Каски пожарных выглядят иначе. И в тот момент я сказал себе: этот пожарный не очень-то похож на борца с огнем. Но извините меня, мадам…

- Да? - отозвалась Лола.

- Думаю, что вы такие же полицейские, как тот молодой человек - пожарный.

- Но мы и не притворялись полицейскими. Я комиссар в отставке. Вот мое старое удостоверение.

- Да, легко можно было догадаться. Вы очень представительная дама. Первый раз встречаю женщину-комиссара. Это для меня большая честь.

- Я веду расследование дела об убийстве девушки в Десятом округе. Удушение, нанесение увечий. Об этом писали все газеты.

- Ах да, это показывали по телевизору. Ну и наворотили! Красивая девушка. Вас наняла семья?

- Можно и так сказать.

- Я знаю, где он живет, этот Ной.

Ингрид, Лола и Себастьян Опель повернулись к мастеру, ремонтировавшему лифт. У этого сорокалетнего мужчины были волосы, подстриженные бобриком, и насмешливая улыбка.

- Я бы не решился попросить денег у полицейских, но если вы действуете частным образом, это, наверное, можно сделать?

- Теоретически - да, - сказала Лола. - Но взамен мне нужно что-нибудь материальное. Адрес.

- Но кроме материальной вещи мне вам продать нечего. Я прихожу сюда каждый раз, когда эта колымага, гордо именуемая лифтом, ломается. Тремя этажами выше живут два юноши, наверняка братья. Их зовут Ной и Менахем. Запоминающиеся имена. Есть теннисист по имени Менахем. И лауреат Нобелевской премии мира - Менахем Бегин. Это застревает в памяти.

- Вы можете их описать?

- У Ноя голубые глаза и черные волосы. Он невысокого роста и, пожалуй, никакой. Вот младший брат - другое дело. Красивый юноша. Высокий, стройный, с каштановыми волосами до плеч. Носит маленькие круглые очки. Этой зимой он ходил в длинном сером пальто.

- Моя информация будет бесплатной, - уязвленно сказал Себастьян Опель. - Я люблю делать людям приятное.

- Я тоже люблю делать людям приятное, - отозвался мастер. - Но у меня трое детей.

- Но вы не состоите в браке, - настаивал Опель.

- Это еще никому не мешало делать детей.

- Господа, мы вас оставляем на самом интересном месте дискуссии о гражданском долге и сердечно благодарим. Вы нас, разумеется, никогда не видели, - объявила Лола, отдавая деньги мастеру жестом, в котором Ингрид усмотрела даже некоторую элегантность.

Они с легким сердцем спустились вниз и уселись в машину. Там они чокнулись стаканчиками с кофе из термоса Лолы.

- Деточка, ты мне чуть все не испортила своей импульсивностью, - с улыбкой сказала Лола.

- Но, дорогая начальница, если бы я не вмешалась, мы бы все еще стояли там.

- И старайся все-таки здороваться, прежде чем идти в атаку, Ингрид.

- Я не знаю, что у вас, французов, за представления о вежливости. Никогда не преминете заметить, что человек не поздоровался или не поблагодарил. Однако это вам не мешает недружелюбно вести себя с туристами и некультурно со всеми остальными.

- Наша страна отличается от США тем, что здесь некультурность или невежливость не носят характера постоянного. Так, болтовня у стойки бара, не более того.

- Это ничего не меняет! Вы те же латиняне, только с менее взрывным темпераментом.

- Нам нужно время. А ты хочешь, чтобы все было быстро. Чтобы тебя дружески хлопали по спине через две секунды после знакомства. Ты нетерпелива, Ингрид.

- Точно по крайней мере в этом вопросе. Но мы же не собираемся провести ночь в машине или собираемся?

- В случае необходимости нам придется это сделать. В любом случае, подождем, пока Менахем не высунет нос.

- А если он уже навострил лыжи вместе со своим старшим братом, Фаридом Юнисом и лжепожарным?

- Терпение, девочка моя. Терпение. В этой машине найдутся и бутерброды, и одеяла. Это необыкновенная машина, в которой, как это ни странно, прекрасно спится. По крайней мере на дежурстве. У меня в ящике для перчаток есть даже будильник.

- I don't believe it! It's a fucking nightmare! [Невероятно! Это какой-то кошмарный сон! (англ.)] Ты что, раньше не могла сказать, что мы будем спать здесь?

- Напоминаю тебе, что в кои-то веки ты сама захотела поехать. И я не знала, что произойдет. И потом, перестань, пожалуйста, осыпать нас оскорблениями.

- Если бы ты меня предупредила, я бы взяла с собой портативную электрическую зубную щетку. Я терпеть не могу, когда у меня нечищеные зубы.

- Что? Такая заядлая путешественница!

- So what? [И что с того? (англ.)] Я чищу зубы три раза в день.

- Пойди в аптеку и купи себе щетку.

- Нет! Я пользуюсь только электрическими зубными щетками.

- Ты ворчишь, потому что не выспалась. Вот в такие-то моменты и видишь истинное лицо человека! Да, прежде чем окончательно принимать новичков в полицию, следовало бы отправлять их в палаточный лагерь в горы.

- Зачем?

- Чтобы посмотреть, как они справляются с трудностями.

- What the fuck are you talking about? [Что за чушь ты несешь? (англ.)] Мы в Сен-Дени! И все, что меня волнует, - это гигиена полости рта. Что же до всего прочего, я могу месяц есть одну фасоль, спать прямо на земле, прошагать двенадцать часов без остановки с рюкзаком, набитым камнями…

- Мы в Сен-Дени, и уже холодно, как на Рождество.

- What?

- Кто это только что вышел из дома номер восемь? Кто носит очки и длинное серое пальто? Бог мой! Это он.

- Менахем. What a fuck!

- Ты приносишь мне удачу, Ингрид Дизель. Ты меня вдохновляешь.

- Что-то не видно. Ты только и делаешь, что ругаешь меня.

- Считай, что это проявление привязанности угрюмого человека, девочка моя.

К концу дня энтузиазма у Ингрид и Лолы поубавилось. Они ехали за Менахемом, следуя в кильватере маленького красного «морриса», и в конце концов очутились на площади Либерте перед университетом «Париж VIII». Несколько часов спустя юноша вышел оттуда и вернулся к себе. Вечер он провел дома. Никто, хотя бы мало-мальски соответствующий описанию Фарида, Ноя или верзилы-пожарного, не переступал порога многоэтажки. Ингрид решила купить примитивную зубную щетку в аптеке на углу, мигающий зеленый крест которой разрывал спускавшуюся ночь.

31

Менахем не вернулся в университет. Лоле и Ингрид пришлось изрядно помотаться за ним по извилистым дорогам между Парижем и пригородом. Около двух часов утра юноша вдруг угнал серый «опель» на Курбевуа и припарковал его на авеню Франклин-Рузвельт, около дома номер восемь. Сейчас было без десяти минут четыре, и маленькая красная машинка только что въехала в Леваллуа-Перре. Лола умело следовала за ней, сохраняя необходимую дистанцию между своим «твинго» и «моррисом». Ингрид была поражена.

- И все-таки вы, полицейские, умеете работать.

- Скажешь тоже, кокотка.

- Нет, серьезно, Лола, я тобой восхищаюсь.

- А я восхищаюсь тем, что ты безропотно провела две ночи в этой машине.

- Полторы. Я тебе уже объяснила, что меня беспокоит только гигиена полости рта.

Лола припарковалась на съезде с тротуара.

- Что ты делаешь?

- Паркуюсь, глупышка. Ты что, не заметила, что он останавливается?

- Нет! Думаешь, он собирается угнать еще одну машину?

- Не похоже, что он станет утруждать себя. Он закрывает машину на ключ. А посмотри, кто едет вверх по улице. Безупречно сработано!

- Лола, похоже, тебя все это развлекает!

- Мне все это напоминает о старых добрых временах. Вперед!

Лола тронулась с места. Впереди нее на приличной скорости двигался джип металлически-серого цвета. Ингрид нравилось мчаться по дороге, которая привела их прямо в Сен-Дени. Менахем не свернул ни в сторону Парижа и авеню Франклин- Рузвельта, ни в квартал Флер, а въехал в спокойный район Сен-Дени, где еще оставались немногочисленные частные дома. Он припарковался на улице Кинсонна и позвонил в дверь домика из известняка. Лола быстро отыскала еще один съезд с тротуара.

Над дверью домика зажглась лампа. Менахему открыл одетый в темное верзила. У него была бритая голова и бородка, отдаленно смахивавшая на мефистофелевскую. Он улыбнулся Менахему и что-то сказал. За ним вышел невысокий черноволосый мужчина, и они с Менахемом обнялись. Верзила вернулся в домик, оставив невысокого человека и Менахема продолжать короткую, но весьма оживленную беседу.

- Не двигайся, но смотри в оба. Я вернусь.

- Но, Лола, куда ты?

- Исполнять роль отважной дамы, возвращающейся домой. Только и всего.

Лола уверенным шагом поднялась по тротуару. Подмораживало, поэтому, проходя мимо домика, она подняла воротник. Она успела стать свидетельницей любопытной сцены. Менахем положил ключи в протянутую руку невысокого мужчины, который не сделал ни малейшего движения. Он что-то коротко приказал, после чего Менахем, пожав плечами, вложил в его неподвижную руку еще один ключ. Лола свернула в первую улицу, чтобы обойти дома кругом.

Когда она вернулась к машине, Ингрид сообщила, что после ухода Менахема невысокий мужчина вывел из гаража при домике «фольксваген-жук» и припарковал его на специально огороженной площадке. Потом он сел за руль джипа и исчез в гараже.

- Менахем только что отдал ему два ключа, - произнесла Лола. - Причем второй ему пришлось просить. У меня такое чувство, что пазл начинает складываться. А это всегда тяжелый момент.

- А мне казалось, что самый тяжелый момент - это нахождение последнего кусочка.

- Нет, последний кусочек - это похоже скорее на финал любовного свидания.

- Really? [Правда? (англ.)] Может, и мне стоит этим заняться?

- Как по-твоему, зачем человек за несколько часов крадет две машины, одну оставляет где-то в Париже, а вторую пригоняет в Сен-Дени? И отдает парню, у которого уже есть «фольксваген»?

- Встречный вопрос: почему Менахем отдает один ключ зажигания и заставляет просить себя, прежде чем отдать второй?

- Давай глотнем еще кофе, деточка, это нам поможет.

- Термос пуст, Лола.

- У меня есть еще один.

- Конечно, мне следовало догадаться.

- Два ключа, две машины, Ингрид. Менахем приехал, чтобы отдать обе машины одному и тому же человеку. Просто одна из них припаркована на авеню Франклин-Рузвельт. Этот человечек, несомненно, Ной. Только он может позволить себе обнимать Менахема. Второй, конечно, верзила, описанный Себастьяном Опелем.

- Лжепожарный. Который вынес Фарида Юниса, завернутого в покрывало.

- Точно! И если Фарид Юнис, Ной Машен и лжепожарный и есть те самые налетчики, ограбившие обменный пункт на Елисейских…

- Тогда эти две машины - их орудия производства.

- Джип нужен для того, чтобы разбить витрину и очистить путь второй машине. А «Опель» - для быстрого отступления. Они действуют на рассвете, когда весь Париж еще сладко дремлет. А обменные пункты полны свеженьких евро.

- Все это говорит о том, что следующий налет будет совершен на авеню Франклин-Рузвельт, Лола!

- Прекрасное умозаключение, Ингрид. Я звоню Бартельми.

- Brilliant idea. [Блестящая идея (англ.)]

- Где Менахем?

- Мой братишка больше не будет работать шофером, мэн.

- Что это за ерунда?

- Йоу! Фарид! Я тебя уважаю, мэн. И ты это знаешь. Но Менахем - часть меня.

- Ты трус, Ной. Вот и все.

- Мэн!

- Трус, я тебе говорю.

- Матерью клянусь! В нашей семье только у Менахема талант к учебе. Нельзя, чтобы с ним что-то случилось.

- Раньше можно было, чтобы что-то с ним случилось, а сейчас - нельзя? Объясни.

- Я не буду участвовать в самом налете, мэн.

- Вот еще новость!

- Мы кое-что не продумали.

- Что?

- Сигнализацию. Раньше ты готовился тщательнее.

- Обменный пункт в пятистах метрах от того, который мы взяли в прошлый раз, Ной. Ну какому полицейскому такое приснится?

- Я говорю о сигнализации, мэн!

- Мы разобьем витрину, как всегда. Никто не двинется с места. Потому что все знают: кто первым пошевелится, тот уже мертвец. Мы убегаем. И все кончено. Нужно только захотеть, Ной. Вопрос тут только в смелости.

Жан-Люк включил CNN и стал смотреть спортивную программу, одновременно слушая, как спорят Фарид и Ной. В первый раз Ной отказывается участвовать в налете. Это вообще первый раз, когда Ной осмеливается противоречить Фариду. В одном Ной отличался от Фарида. У Ноя было чувство семьи. Это не Ной, а Фарид чуть не задушил собственную сестру, остановившись лишь в тот момент, когда ее лицо посинело и она стала хватать ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Это не Ной, а Фарид был склонен к насилию, к невероятному насилию. Но менять что-либо было поздно. Жан-Люк выбрал Фарида. Таким, какой он есть.

Море изменило бы его. Море изменило немало людей. И если уж оно не сможет изменить Фарида, то это не под силу никому. Но попробовать стоило. Стоило пройти через стену еще раз.

Жан-Люк вновь узнал этот страх. Он был все тот же. В этот раз он принял лекарства еще до появления симптомов. Его дрянной желудок все равно выкидывал свои фокусы, но было терпимо. Главное - сосредоточиться и, забыв прошлое, увидеть Фарида в роли «Черного ангела».

Конечно, поскольку Менахем вышел из игры, Ною придется быть сначала шофером, а потом стоять на страже. Налет придется совершать вдвоем, а это означает дополнительный риск. Но, с другой стороны, Фарид так изменился после смерти Ванессы, он настолько полон ненавистью, что легко справится и с двумя. В любом случае выбора у них не было. Ной приказал Менахему припарковать «опель» около обменного пункта на авеню Франклин-Рузвельт.

Отступать Жан-Люку было нельзя. Они с Фаридом условились: они грабят кассу, и Ной возвращается в Сен-Дени спрятать деньги, а в это время они с Фаридом направляются на Пассаж-Бради, чтобы прикончить хозяина ресторана. Жан-Люку было жаль делать это так скоро. Ему хотелось бы заглянуть в душу этого человека, прежде чем прикончить его. Уже само название его ресторана вызывало желание узнать о нем побольше. Длинное название: «Дневные и ночные красавицы». Что бы это могло значить? Что парень любит девушек, и этот ресторан - дань всем, кого он знал?

Владелец ресторана. Что за странная идея - после бешенства войны и бездумной независимой жизни похоронить себя в бизнесе, связать себя обязательствами, заботами. В портах Жан-Люк видел таких людей. Людей с неторопливыми движениями, потрепанных штормами. Их глаза полиняли от соленых брызг, непрестанно летевших им в лицо. Они дружат со страхом. Они уважают его, а он платит им тем же.

Не так-то легко будет убить человека, который дружит со страхом.

- Черт! Бартельми не отвечает.

- Я думаю, этому счастливчику случается иногда заснуть.

- Не шути с этим, деточка. Бартельми всегда отвечает на телефонные звонки. Особенно если звоню я.

- Может быть, он сидит в засаде в таком месте, где звонок может все испортить.

- Именно это меня и беспокоит.

- Позвони Груссе. Хоть он и Садовый Гном, но все же полицейский. А наша цель - не допустить налета.

- Нет, наша цель - спасти Максима. Была и остается.

- Даже если убийцу Ванессы арестует Груссе, главное - что Максим будет спасен. Итак, решено. Звони Груссе. Call the fucking bastard now! [Сейчас же звони этому сукиному сыну! (англ.)]

Несколько секунд Лола рассматривала Ингрид. Та слегка наклонила голову и улыбнулась. Потом изобразила человека, набирающего номер. Лола снова вытащила мобильный телефон из кармана и сделала то, чего требовали от нее долг и Ингрид Дизель.

- Сама судьба против нас! Гном тоже не отвечает.

- Ты думаешь, что Груссе сидит в засаде вместе с Бартельми?

- Вполне возможно. Ладно, деточка. Посмеялись - и хватит, я звоню в комиссариат Десятого округа.

Лола предпочла не называть свое имя дежурному на телефоне, который принял ее звонок и уверил, что передаст информацию в Отдел по борьбе с бандитизмом. А двадцать минут спустя из гаража при домике из известняка выехал джип с тремя мужчинами. На верзиле, занимавшем сиденье рядом с водителем, был черный колпак.

Решетка наконец открылась. Джип выехал из гаража с троицей налетчиков на борту, и он почувствовал, что полностью готов к предстоящему. Появление Лолы Жост и ее напарницы нисколько его не смутило. Он был на мотоцикле. Он позволил Лоле занять место в кильватере джипа, тронулся с места и последовал за ними на расстоянии.

Найти дом не составило особого труда. Это было практически единственное строение из известняка во всем Сен-Дени. С этой минуты все приобретало смысл. Тучи рассеялись. Ничего общего с военными играми, в которых эскадроны движутся в тумане и лишь постепенно различают землю под ногами. Найти логово Фарида Юниса оказалось делом нескольких дней.

«Человек, ведущий жизнь буржуа в своем домике из известняка». Этот домик был расположен на улице Кинсонна. Уютное здание с белыми ставнями, высокими узкими окнами, с геранью на подоконниках и красно-синими декоративными арками. Кокетливая стенка из красного кирпича. Очень подходящая к ней решетка из кованого железа. Спасибо, Магдалина, то есть Хлоя Гардель. Спасибо за твою потрясающую наивность. Знаешь, затратив минимум усилий, любой сможет убедить тебя в том, что живет в Токио.

Он победит, потому что он самый быстрый и самый ловкий. Природа создала его мелким. А значит, легким. Физическая сила ничто по сравнению с решимостью и особенно по сравнению с тщательно разработанной стратегией. Хороши все средства: фальшивые ловушки, Троянские кони, - в общем, любые уловки. Если не можешь убить врага своими руками, используй чужие.

Да, его догадки подтвердились: Фарид Юнис и его подручные отправились на новое дело, и здесь оставалось только одно - продолжать преследовать его, а потом в нужный момент набрать нужный номер и ждать.

Первый раз в жизни Питер Пэн решил предупредить полицию. Совершенно очевидно, что Фарид Юнис не даст себя арестовать людям из Отдела по борьбе с бандитизмом. Фарид Юнис предпочтет Смерть. Ту, что поджидала его за углом три долгих года. Красивая девушка с длинными белокурыми волосами, голубыми глазами и холодной бледной кожей.

32

Серый «опель» был именно там, где сказал Менахем. Напротив пиццерии. Ной припарковался на противоположной стороне, заглушил мотор, вышел из джипа, сел в «опель» и выжал сцепление. Жан-Люк сел за руль джипа, и Фарид занял место рядом с ним. Фарид достал два автомата Калашникова. Они подождали, пока Ной тронется с авеню Франклин-Рузвельт. Обменный пункт располагался метрах в ста выше по улице, рядом с роскошным магазином мужской одежды. Справа открывался вид на круглую площадь Елисейских Полей, которая была совершенно пуста.

Жан-Люк бросил взгляд в зеркало заднего вида. Фасад церкви Сен-Филипп-дю-Руль был ярко освещен, на нем висел все тот же плакат. «Иисус здесь, чтобы выслушать тебя. Жаль, что тебе нечего ему сказать», - внезапно подумал он, воскрешая в своей памяти картины мессы. Качающееся кадило, гимны, которые они распевали во всю мощь своих легких. Он отогнал видения, повернулся к Фариду и улыбнулся ему. Его черные глаза заряжали Жан-Люка электричеством.

Еще один взгляд в зеркало заднего вида. Позади них он заметил машину, остановившуюся на красный свет. И мотоцикл, припаркованный на тротуаре. Жан-Люк подождал, пока загорится зеленый свет. Трое юнцов в колымаге с номером девяносто три. Они направились к круглой площади. Чуть подальше, около обменного пункта, их ждал Ной. Габаритные огни его машины были двумя красными точками в ночи.

- Жан-Люк, мы едем, или как?

- Там, в телефонной будке, мотоциклист.

Они подождали еще немного. Мотоциклист вышел, оседлал свой агрегат, тронулся с места и исчез в направлении круглой площади.

- Чао, мотоциклист, - сказал Фарид. - Поехали.

Нетерпение в его голосе поразило Жан-Люка. Но у Фарида была такая манера, в этой манере он общался с Ноем, манера, которая так привлекала Жан-Люка. Фарид натянул маску на лицо Жан-Люка, а потом на себя. Он добавил:

- Вперед, брат!

Жан-Люк выжал сцепление, и машина помчалась по улице. До обменного пункта оставалось пятьдесят метров, двадцать метров…

Впереди показалась машина. Она летела на полной скорости. С включенными фарами. Это означало только одно.

- ПОЛИЦИЯ!

Фарид взял автомат и протянул второй Жан-Люку. Они выстрелили. Грохот и усыпанный стеклом тротуар. Жан-Люк дал задний ход и прибавил газу. Фарид убрал остатки ветрового стекла и стрелял, стрелял, стрелял. Окрик в мегафон. Шум, запах горелой резины. Жан-Люк решил возвращаться к церкви. Проклятый плакат был похож на саван. Ему привиделась плащаница. Ткань, сохранившая на себе лик Христа. Он представил собственное лицо и лицо Фарида, запечатленные на саване, к которому они приближались на полной скорости. Надо было уходить по улице Боэти, подальше от плащаницы и брать курс к морю. Другая машина мчалась на всех парах.

- ПОЛИЦИЯ СЗАДИ! - заорал Жан-Люк.

Фарид выстрелил. Заднее стекло разлетелось на куски. Под градом пуль Жан-Люк развернулся и прибавил скорость. Стон Фарида. Жан-Люк увидел, как его тело сползает на дверцу. Джип влетел в витрину булочной, которая дождем осколков осыпалась на мостовую.

Везде стекла и кровь. «Не моя», - подумал Жан-Люк. Он протянул руку к неподвижному Фариду, коснулся его плеча, дотронулся до черной маски. И тут же рванул его к себе, отчаянно выкрикивая его имя. И ему показалось, что он растворился в лице Фарида Юниса.

Мой брат мертв. Мой ангел. Нас продали.

Страх покинул Жан-Люка. Полицейский что-то кричал в мегафон. Бешено вращались «мигалки». Жан-Люк схватил автомат Калашникова, выбрался из джипа и стал отступать к булочной, разряжая по пути обойму. Вокруг него свистели пули. Он открыл дверь, ударил булочника кулаком в лицо и выскочил в коридор многоэтажки. Лестничная клетка, окно. Он разбил его прикладом автомата и выскочил во двор. Внутренний садик с хилыми пальмами. Полицейские сирены отчаянно завывали. Многоэтажка. Прозрачная многоэтажка из стекла. Одни конторы над другими. Жан-Люк влез в окно первого этажа. И тут же, словно соревнуясь с полицейскими сиренами, завыла сигнализация.

Десятки экранов, компьютеры, горы бумаг. Отдел кадров. Возможно, банк. Жан-Люк бегом пересек офис, открыл одно из окон и спрыгнул. Он побежал по улице Фобур-Сент-Оноре. Скоро полицейские оцепят квартал. Тело, распростертое на тротуаре. Бродяга, спящий у вентиляционного люка. Жан-Люк пнул груду тряпья и стал бить, бить по ней прикладом. Потом вытянулся рядом с мертвецом и затаился. Пусть квартал очистится от полицейских, пусть толпа хлынет в метро, чтобы он смешался с ней и осуществил свой план мести. Ибо он знал, кто убил его ангела.

Лежа под вонючими тряпками, Жан-Люк закрыл глаза и сосредоточился. Чтобы увидеть, кто он на самом деле. Существо, дремавшее в нем многие годы, проснулось и было готово развернуться во всю мощь. Он сосредоточился изо всех сил, закрыв глаза, закрыв сердце, забыв о лежавшем рядом с ним трупе, отказывая тому в возможности быть личностью. И вскоре он увидел себя.

Прекрасного оборотня с желтыми глазами.

33

Хадиджа сидела на кухонной табуретке и плакала. Склонившаяся над ней Хлоя гладила ее по волосам. Лола Жост курила, прислонившись к раковине, а Ингрид Дизель с состраданием смотрела на Хадиджу Юнис. Она вспомнила гибель одного здоровенного парня на улице Чикаго. Этот парень был братом Шарон Дауэрти. А Шарон Дауэрти была лучшей подругой Ингрид со школьных лет. Ей никогда не забыть реки слез, пролитые Шарон. Может быть, эта смерть и пробудила в ней желание утешать других. Но ее не тянуло ни к медицине, ни к психоанализу. Она решила, что станет массажисткой. Что будет ласкать людей, заставляя их забыть свои печали, заботы, стрессы. Она объездила весь мир, собирая старинные рецепты утешения. А сейчас она, каланча с нелепо опущенными руками, стояла здесь, на кухне, перед девушкой, оплакивавшей своего брата. Своего брата, который вовсе не был ангелом. И все же брат есть брат, особенно близнец. По крайней мере так думала Ингрид, а она была удивительной девушкой.

А вот малютка Хлоя не плакала. На самом деле, после того как прошел первый шок от сообщенной Лолой новости, на лице Хлои появилось выражение облегчения. Фарид Юнис был убит сотрудниками Отдела по борьбе с организованной преступностью восьмого округа при попытке совершения налета на обменный пункт. Арестовали его соучастника, Ноя Закри. Оставался Жан-Люк Кашар. Человек, который находился за рулем джипа вместе с Фаридом. Он сбежал.

Дверь им открыла Хадиджа. Пока Лола рассказывала о случившемся, до них доносились звуки виолончели. Ингрид подумала, что Хлоя играет хорошо. Эта скромная, безликая труженица была прекрасной музыкантшей. Вдруг мелодия оборвалась, и Хлоя появилась на пороге кухни с инструментом и смычком в руках. Она выслушала, как Лола повторяет свой рассказ, без каких-либо эмоций. По-видимому, после убийства Ванессы ее уже ничто не могло потрясти. Кроме смерти Хадиджи, конечно. Ибо Ингрид заметила, что между двумя девушками установилась редкая солидарность. Здесь Лола была с ней согласна. Она, которая даже о согласии говорила со всей двусмысленностью, которую подразумевало это слово. Ох уж эти тонкости французского языка!

Ингрид начинала узнавать свою Лолу. Бывший комиссар сейчас соберется с силами и воспользуется минутной слабостью Хадиджи Юнис, чтобы продвинуться в расследовании и вырвать ключ к секретам девушек. Onse а сор, а сор forever. [Однажды ставший полицейским полицейский навсегда (англ.).] Но у них было мало времени. Груссе не заставит себя ждать. Он допросит Хадиджу Юнис и ее соседку в связи с гибелью брата-налетчика. Эта весть откроет маленькому комиссару новые горизонты, заставит его понять, что в деле есть фигуранты и помимо Максима Дюшана. А пока Лола не собиралась выпускать из рук добычу. В Сен-Дени они двигались семимильными шагами. Нет сомнения, что вся загвоздка в Пассаж-дю-Дезир.

- Мы с Ингрид нашли кучу денег, спрятанных в квартире Максима в чехол от одеяла. Говори, Хадиджа. Час пробил, деточка.

Увы, ее прервал звонок в дверь.

- Ах, черт! Это, конечно, Груссе, - с досадой сказала Лола. - Я тебе гарантирую, Хадиджа, что с ним будет не до шуток. Почему бы тебе не постараться? И не рассказать о своей роли в этом деле.

- Я пойду открою, - сказала Хлоя, выходя из кухни.

- Полиция!

Хлоя была абсолютно уверена, что услышит Груссе, и ее мозг попытался идентифицировать раздавшийся за дверью голос с голосом маленького полицейского, курившего трубку. И даже ее музыкальный слух не помог ей понять, что созданный ею сценарий - смерть Фарида Юниса и облегчение, которое она принесла, - имеет мало общего с реальностью.

До сегодняшнего утра Хлоя и не задумывалась, какие чудесные перспективы откроет его исчезновение. Несмотря даже на печаль Хадиджи - единственное облачко, омрачавшее светлую картину.

Она, не колеблясь, открыла дверь и в изумлении застыла на месте, этим мгновением и воспользовался вооруженный Жан-Люк, чтобы проникнуть в квартиру. Его взгляд был ледяным и безумным одновременно. Он приложил палец к губам и сделал Хлое знак отойти. Она отступила лишь на шаг: он убьет всех… он убьет Хадиджу… тогда лучше умереть сразу… это даст ей возможность спастись… может быть. Но Жан-Люк подтолкнул ее к кухне и бесшумно закрыл за собой дверь. Хлоя услышала у себя в голове тоненький голосок: «Странно, я думала, он выстрелит».

Все женщины повернулись к громиле, наставившему оружие на Хадиджу.

- ЭТО ТЫ СДАЛА НАС ПОЛИЦИИ, ШЛЮХА!

- Если бы ты только знал, как я устала от всего вашего безумия и жестокости, Жан-Люк. Налеты, драки, убийства - только это вы и умеете. А ты, болван, даже не в состоянии представить себе, что я могу быть другой.

- Ты при мне угрожала Фариду, потому что он решил убить твоего хахаля. А ты захотела спасти его шкуру. Имей же смелость признаться в этом. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ЭТО СКАЗАЛА!

- Хадиджа не выдавала своего брата.

Хлоя увидела, как черты Жан-Люка каменеют, и он поворачивается к мадам Лоле. Она была совершенно спокойна, стояла, опершись обеими руками на край раковины. Хлоя ощутила прилив восхищения этой упрямой женщиной, которая искала только правду и не боялась смотреть опасности в лицо. И Ингрид Дизель тоже классная, ничего не скажешь. С непроницаемым лицом она смотрела на безумца, словно сканируя его мысли.

- А ты кто, толстуха?

- Соседка.

- Тебе не стоило бы вмешиваться в дела соседей.

- Что ты собираешься сделать? Пристрелить нас всех?

- Ты начинаешь меня раздражать, толстуха!

Хлоя осматривала кухню в поисках ножа или какого-нибудь другого предмета, который помог бы им спастись. Они всего лишь женщины. И у мадам Лолы нет оружия, поскольку она больше не работает в полиции. Одновременно в ее голове билась мысль: это конец. Сумасшедший угрожает оружием. Сделать тут ничего нельзя. В этой кухне в пределах досягаемости Ингрид Дизель, стоявшей ближе всех к газовой плите, была лишь автоматическая скороварка, в которой находилась емкость для овощей, сделанная из металлических пластинок.

- Вы врываетесь сюда как безумный, налетаете на нас, а потом еще хотите, чтобы мы были любезными.

Это заговорила Ингрид Дизель. Они пытались выиграть время. Не то чтобы они меньше боялись, но они пытались контролировать свой страх и не дать ему превратиться в панику, работая в паре.

- Заткнись, ты, дылда!

У Хлои вновь появилась надежда. В конце концов, если бы Жан-Люк хотел убить Хадиджу, он бы уже давно это сделал. Не задавая вопросов. А так, его просто снедала боль от потери друга. Он был так мил с ней последние дни. Он даже предложил ей уплыть с ними на корабле.

- Это не Хадиджа, - осмелилась она наконец. - Она никогда бы не сдала брата полиции.

- Я не с тобой разговариваю, кубышка! А с этой шлюхой - твоей подругой.

Хлоя выдержала удар. Жан-Люк был так далек. Его было не достать. Конец политику-идеалисту, конец капитану дальнего плавания. Этот верзила был всего лишь убийцей, и, вполне вероятно, именно он и убил Ванессу. Она почувствовала, как страх сжимает ее горло.

- Ну что ж, если ты, подонок, так уверен, что это я, если тебя это устраивает, убей меня, и дело с концом.

Голос Хадиджи был абсолютно безучастным. Она говорила, собрав последние силы. У нее не осталось слез - все были выплаканы по Фариду. У Хлои появилось ощущение, что ее пищевод, легкие и желудок внезапно сжались. Она подумала о таблетках доктора Леже. Почувствовала, как судорога подступает к горлу…

И тут Жан-Люк проделал неожиданную штуку. Он с воем бросился на Хадиджу, держа автомат вперед прикладом. От удара в правое плечо Хадиджа упала.

- У НЕГО БОЛЬШЕ НЕТ ПАТРОНОВ! - заорала Лола. - ХВАТАЙ ЕГО, ИНГРИД!

Подняв приклад, он собирался ударить еще раз. Хлоя схватила виолончель и бросилась на него, выставив железный наконечник. Когда она пробила ему правую почку, Жан-Люк истошно закричал. Ингрид Дизель воспользовалась этим, чтобы огреть его скороваркой.

Лейтенант Бартельми пил молочную сыворотку. Лола Жост не только предотвратила налет на обменный пункт, подняв тревогу, но и помогла арестовать Жан-Люка Кашара, единственного грабителя, ускользнувшего от облавы, организованной Отделом по борьбе с бандитизмом. Садовый Гном получил арестованного надежно связанным. Этот самый Кашар, непредусмотрительно явившийся сводить счеты с Хадиджей, наткнулся на саму мадам Жост. Это и стало для него роковым. Парень получил сотрясение мозга от ударов скороваркой и перфорацию почки, которую Хлоя проткнула наконечником виолончели, и сейчас залечивал раны в больнице.

На свете не было второй такой женщины, как Лола Жост, способной с блеском выходить из самых нелепых ситуаций. Эта женщина была благословением свыше и в то же время сущим бедствием для своих врагов. Лола Жост стала Немезидой Жан-Паскаля Груссе и останется ею до конца времен.

С элегантной небрежностью мадам передала всю собранную ею информацию Садовому Гному. Сочтя себя выше дрязг, она, королева сыска, подарила плоды своих трудов человеку, которого бесконечно презирала. Груссе официально занимался делом Ринже, и Лола пожелала показать, что чтит Закон. Сама себе хозяйка, действующая по собственной воле. Ах, это было прекрасно. Так прекрасно, что хотелось бесноваться от радости, карабкаться по шторам, откалывать коленца, трубить в трубы, танцевать, разбрасывать лепестки роз и мочиться в кепи.

Итог оказался многообещающим, развеяв тучи вокруг Максима Дюшана, счастливого протеже начальницы. Да, ему повезло! Гном решил не заключать его вновь под стражу. Сейчас следовало сосредоточиться на Кашаре и Закри, дружках Фарида Юниса. Этот налетчик был возлюбленным Ванессы Ринже, пока та не дала ему отставку, ужаснувшись его жестокости. Юнис никогда никому не рассказывал о разрыве и сохранил ключ от квартиры на Пассаж-дю-Дезир. Груссе рассчитывал на то, что Кашар и Закри помогут установить истинные обстоятельства смерти Ванессы Ринже. Но пока Жан-Люк Кашар молчал. Он лежал на белоснежных простынях с блуждающим взглядом и, казалось, не слышал вопросов. Неужели он свихнулся, потерпев поражение от двух валькирий - мадам Жост и этой чертовой Ингрид Дизель?

Оставался Ной Закри. Это был уже совсем другой случай. У этого типа было прекрасное досье криминалистического учета. Он свел знакомство с Жан-Люком Кашаром в тюрьме «Флери». И представил Кашара своему лучшему другу Фариду Юнису. Юнис и Закри встретились в квартале Флер в Сен-Дени. Где Юнис появился в тот день, когда решил оставить своих родственников на улице Акведук в Десятом округе. Почти три года назад.

Эту картину омрачало только то, что мадам Жост, похоже, вошла во вкус своей новой жизни. Бартельми пришлось признать: вряд ли она снова водворится в своем кабинете на улице Луи-Блан. Обстоятельства между тем со всей очевидностью показали, что ничто не является окончательным. В жизни не так уж много однозначных ситуаций. Дверь Лолы Жост оставалась для него открытой. Лейтенант мог держать ее в курсе дела прямо под носом у Гнома или, в случае надобности, получить от нее порцию справедливой критики. Мадам любит свою работу. У них с Бартельми еще найдутся поводы для встреч. И лейтенант понял, что сгорает от желания пойти и спросить ее мнения. По поводу одной детали, которая его беспокоила.

34

Ингрид и Лола сидели в глубине зала, за своим обычным столиком. Они только что отведали дежурные блюда. Лола полила кушанье соусом. Ингрид воздала честь овощному рагу и, не торопясь, прихлебывала вино. «Красавицы» работали в полную силу. В ресторане вновь собрались завсегдатаи, к которым прибавилось несколько восхищенных английских туристов, немного одуревших от непривычных вкусовых ощущений. Максим был на кухне, а Хлоя и Катрин, новая официантка - крепкая девица лет тридцати, из кожи вон лезли, стараясь угодить каждому.

- Не хотела бы я быть на месте Садового Гнома. Я люблю работу в полевых условиях. Обнюхать землю, взять след и наброситься на дичь в нужный момент. И спортом заниматься не надо.

- Да, я заметила, - сказала Ингрид с легкой улыбкой.

- Но сейчас недостаточно просто идти по следу и передавать результаты кому-то еще. Нужна комплексная работа. Понимаешь, о чем я?

- Да, прекрасно понимаю.

Уже несколько дней подряд Лола замечала, что у Ингрид идиотский вид. Может быть, это реакция на произошедшее? Возвращение к прозе жизни? Как бы там ни было, Ингрид Дизель сидела с отсутствующим видом, односложно отвечая на вопросы, которые ей задавали. Странно.

- Думаю, что скоро я буду смотреть на ведение допроса как на науку, - отважно продолжала Лола. - Некоторым полицейским от природы дано «разговорить» клиента. Другие просто усердно работают. Нередко, когда я сижу лицом к лицу с преступником, мне хочется надавать ему оплеух, а не задавать вопросы. Ты понимаешь мою мысль?

- Да, да. Думаю, что понимаю.

- Когда мы вытащили на свет Фарида Юниса, дело Ринже приняло другой оборот. Максим вырвался из лап Груссе, понявшего, что Жан-Люк Кашар и Ной Закри - куда более серьезные подозреваемые. Остаются Хлоя и Хадиджа. Эти девушки, очевидно, что-то от нас скрывают. Не далее как вчера, под покровом ночи, когда ты трудилась в «Калипсо», я допрашивала Хадиджу у нее в квартире. Это настоящая могила.

- Правда?

- Говорю тебе. Логично было бы предположить, что после того, как ее спасла кавалерийская атака Лолы Жост и Ингрид Дизель, она сделает нам одолжение и кое в чем признается. И что ты думаешь?

- Ничего. Nada. [Ничего (исп.).]

- Досадно.

Лола внимательно посмотрела на Ингрид. Блаженный взгляд, вялость движений, апатия. Она отпила еще глоток вина:

- У тебя грипп, деточка?

- Нет. Сегодня утром, перед тем как мы встретились в «Красавицах», я долго гуляла по Парижу. Все прямо купалось в чудесном зимнем свете.

- Вообще-то еще осень, Ингрид.

- Зима подходит все ближе. В какой-то момент солнце показалось мне оранжевым шаром, висящим на вершинах деревьев с корой пепельного цвета, а балконы излучали жидкое золото. Прохожие шли быстро, на улицах было гораздо меньше народу, чем обычно. Я прошлась до парка Монсо, а потом повернула в сторону предместья Сен-Дени. Я знала, что после этой прогулки вновь увижу его таким же, как всегда. Добросовестного Максима. Сосредоточенного, как всегда. Я уселась на стул в кухне, и мы стали разговаривать. И поверь мне, Лола, это и есть счастье. Такие моменты, как этот.

- Это удовольствие лицезреть Максима у плиты превратило тебя в такую размазню?

- Сегодня утром мне довелось созерцать совершенную красоту.

- Послушай, Ингрид…

- Go on. [Продолжай (англ.).]

- Ты создала для себя мир, по которому прогуливаешься своей упругой, элегантной походкой. Каждое утро ты выходишь на прогулку, блаженно улыбаясь ангелам. Хочешь, я скажу тебе, чем ты занимаешься на самом деле, деточка?

- Ты все равно скажешь, хочу я этого или нет.

- Ты не проживаешь свою жизнь, а мечтаешь о ней. Не было бы Максима, был бы кто-нибудь другой. И я считаю, что это крайне неразумно.

- Я имею право мечтать. Твой Брийя-Саварен говорил, что вино - пища для души. Судя по тому, как ты любишь выпить, его мнение совпадает с твоим. Но пища для моей души - это мечта.

- Ох, как ты меня утомляешь! И после всего этого ты мне говоришь о страхе перед кибернетической революцией. Но посмотри в лицо настоящему. Завтра оно умрет. И мы тоже. Смотри, я пью за наши тела, унаследованные от приматов.

- А ведь ты, оказывается, отчасти мегера.

- А ты - кривляка. Замечательный контраст! У меня есть к тебе предложение.

- Собираешься бранить меня, поедая десерт?

- Вовсе нет. Я не люблю десертов. Ты должна бы это знать.

- So what? [Что же тогда? (англ.)]

- Мы пойдем к тебе, и ты сделаешь мне давно обещанный массаж. Раз ты не хочешь серьезно заняться своим телом, займись моим.

- Нельзя делать массаж после такого грандиозного обеда.

- Это вовсе не грандиозный обед. Это нормальный, заслуженный обед. Давай совершим грандиозный моцион. Давай вдвоем полюбуемся на твой Париж с почтовой открытки, заодно и проверим, существует он или нет. А потом пойдем к тебе, и ты сделаешь мне массаж.

- You realy are a betch, you know that? [Ты и вправду чертова баба, ты знаешь об этом? (англ.)]

Оставшись в махровом полотенце, она предоставила Ингрид взять дело в свои руки. Наконец-то у них появилась возможность заняться долгожданным массажем. Отдых воительницы. Но этого стоило подождать! И, черт возьми, как приятно становилось от прикосновений Ингрид! «А вот я как начну массировать тебе плечи, как разомну один за другим все позвонки, как разгоню жир, кровь, лимфу, как расправлю все кости, как превращу тебя в глину скульптора, как разберу тебя на составляющие, чтобы потом собрать вновь». Уф, что за чудо! Массаж следовало бы внести в школьную программу в качестве обязательного предмета. Как ловля друг у друга блох объединяет стаю шимпанзе, так массаж стал бы связующим звеном общества. Люди делали бы друг другу добро уже хотя бы тем, что меньше желали бы зла. Ах, какой подарок богов, какая победа над серой действительностью, над угрюмостью, над рутиной!

Дизель массировала так же, как танцевала стриптиз: со страстью.

В дверь позвонили.

- Лежи! Я открою, - сказала Ингрид.

- Ты от меня не отделаешься. У тебя другой клиент?

- Нет.

Ингрид вернулась с необычной новостью: пришел лейтенант Бартельми. Он устроился на розовом диванчике. И листал женский журнал.

- Черт! Закончи сначала со мной.

- Но, Лола, это займет еще добрых полчаса.

- Бартельми подождет. Сегодня я королева!

И Бартельми подождал. Неужели это Лола, свежая, как роза, укутанная в пеньюар невероятного размера, сидит напротив него в психоделической приемной Ингрид Дизель?

- Ну что случилось, мой мальчик? Садовый Гном опять плохо себя ведет?

- Вы только подумайте, мадам! С тех пор как вы, можно сказать, преподнесли ему двух налетчиков на блюдечке с голубой каемочкой, Гном блаженствует. Он витает в облаках, и в комиссариате наконец-то воцарился мир. Нет, меня беспокоит другое. Всего лишь деталь, но…

- Давай свою деталь, мой мальчик. Я, как видишь, настроена мирно. И я намерена еще немного побыть в этом состоянии. Не испытывай мое терпение.

- Мадам, вы помните тот день, когда вы позвонили дежурному по Десятому округу, а тот в свою очередь предупредил парней из Отдела по борьбе с бандитизмом?

- Так, будто это было вчера.

- Ну вот, на самом деле в Отдел по борьбе с бандитизмом поступил еще один звонок. Вскоре после вашего. Прямо перед попыткой ограбления. Звонил свидетель, отказавшийся назвать свое имя. Молодой мужской голос.

Лола окаменела. Дизель и Бартельми пристально смотрели на нее.

- Прохиндей! - наконец выговорила она.

- Что?

- What?

- Это не мог быть свидетель, который оказался там случайно и выполнил свой долг, предупредив полицию о готовящемся налете. Как ты верно заметил, это была всего лишь попытка.

- Ну да, поскольку преступников задержали на месте, - ответил Бартельми.

- Ты уверен, что это был молодой мужчина?

- Абсолютно. Я заставил дежурного повторить эту историю двадцать раз. Он, бедный, уже был близок к помешательству.

- Нам нужно организовать мозговую атаку, здесь, сейчас, немедленно.

- Ингрид, ты не могла сказать brainstorming, [Мозговой штурм (англ.).] как все нормальные люди?

- Я считала, что вы, французы, не любите, когда разговаривают на смеси французского и английского.

- Не знаю, как другим, а мне на это плевать. Наш язык спасут не запреты. Его спасет лишь возможность жить. Это как в следствии: если ты мыслишь узко, то имеешь все шансы зайти в тупик. Нужно не бояться нового, дать волне подхватить тебя, разрешить себе скользить вниз по склону. Так что, ребята, давайте мыслить шире.

- Ладно, согласен, - сказал Бартельми, широко улыбаясь. - Все указывает на то, что не вы одни напали на след налетчиков.

- Все указывает на то, что Жан-Люк Кашар был прав, говоря, что Фарида Юниса сдали, - продолжала Лола. - Но есть одна важная деталь: до настоящего момента мы с Ингрид считали, что сделали его мы. Не так ли, Ингрид?

- Совершенно верно, Лола. А если это Менахем?

- Кто это?

- Младший брат Ноя, - пояснила Лола. - Он добывал для них машины и работал шофером. Нет, я не вижу, что выигрывает Менахем, отправляя своего брата в тюрьму. Брата, который платит за его учебу. А учеба явно много для него значит, раз он регулярно посещает занятия. Нет, нет. Подумаем еще.

- Ну тут на ум упорно приходят два имени. Во-первых, Максим Дюшан. В его интересах было убрать Фарида, пока тот не занялся им вплотную. Во-вторых, Хадиджа Юнис. Ей пришлось выбирать между любовником и братом.

- Мой мальчик, если я говорю: «Давайте мыслить широко», значит, я хочу избежать подобных банальностей, - властно произнесла Лола. - Ну же, не зацикливайся на одном и том же.

Еще некоторое время лейтенант Бартельми и Ингрид Дизель строили версии перед бесстрастным судьей - Лолой Жост, которая пока довольствовалась ролью слушательницы, время от времени качая головой и бросая неопределенное «почему бы и нет», «интересно», «неплохо». Сидя очень прямо на оранжевом диванчике, она напоминала пузатого и непредсказуемого буддийского монаха. Наконец лейтенант Бартельми сказал, что возвращается в комиссариат: Гном, должно быть, уже сгорает от нетерпения.

Ингрид проводила его и, вернувшись, уселась напротив Лолы.

- Я думала, он никогда не уйдет.

- Так ты ломала всю эту комедию, чтобы он ушел?

- Конечно. Бартельми быстро устает, когда ему приходится бродить в темноте. Он привык мыслить конкретно. Я знала, что в конце концов возьму его измором.

- А зачем было убирать его с места действий?

- Чтобы спокойно принять нашего посетителя.

- Какого посетителя?

- Вчера мне позвонил Гийом Фожель. Через несколько минут он будет здесь.

- Ты знаешь, Лола, у меня такое странное ощущение, что моя квартира превратилась в твой кабинет.

Секунду Гийом Фожель колебался между розовым и оранжевым. Потом он выбрал розовый диванчик, несомненно для того, чтобы оказаться лицом к лицу с Лолой Жост, которая в их с Ингрид Дизель необыкновенном дуэте представляла власть.

- Константин вернулся на родину. Перед отъездом он попросил разрешения поговорить со мной. Он поведал мне, что у Ванессы не только был личный дневник, которому она поверяла свои несчастья. У нее был друг, и именно он и посоветовал ей завести этот злосчастный дневник.

- Сказочка о недостающем звене. Мальчишка забыл одну немаловажную деталь.

- Он не забыл. Константин сказал, что не может понять, зачем этому другу понадобилось причинять Ванессе зло. Но поскольку полиция до сих пор не нашла виновного, то он решил рассказать все, что знает. Чтобы уехать со спокойной душой. И не мучиться угрызениями совести.

- Фожель, вы и правда думаете, что дети так сложно воспринимают жизнь?

- Простите?

- Я хочу предложить вам более правдоподобную версию: Константин с самого начала рассказал вам и о дневнике, и о друге. Однако вы исказили перевод. И опустили упоминание о друге. Может быть, потому что вам не нравится быть осведомителем. Это, несомненно, сильнее вас. Я сразу поняла, что нашего сотрудничества вам не простят. И, наконец, последнее: если бы дело было только в Константине, вы бы сказали мне все это по телефону. Вы пришли сюда, испугавшись ответственности за то, что скрыли показания мальчишки. Ну как?

- Вы опасная женщина, мадам Жост.

- Не совсем так. Но сейчас я вам необходима, ибо вы пришли получить отпущение грехов. Ну что ж, я вам их отпускаю. Вообще-то мне не приходилось сталкиваться с ситуацией, когда следствие все время движется поступательно. Обычно мы делаем шаг вперед и два назад. Люди говорят, люди молчат, люди путаются в воспоминаниях, люди лгут. Нет, я не опасная женщина, Фожель. Я разумная женщина.

Молодой директор не стал задерживаться. Едва за ним закрылась дверь, как Лола быстро оделась и велела Ингрид натянуть летную куртку и свой экстравагантный колпак. Немного ошеломленная всеми этими рассуждениями и хитростями, американка повиновалась и выскочила вслед за Лолой, даже не спросив, куда они направляются.

35

Они бок о бок сидели в коридоре, дожидаясь, пока откроется дверь, надпись на которой гласила: Ален Мирпуа, главный советник по вопросам образования. Они слышали голос человека, распекавшего кого-то, и тому, второму, видимо, приходилось несладко.

- Видишь, Ингрид, сейчас уже не говорят «старший инспектор». Наверное, это слишком напоминает полицию.

- Да, я заметила, что вы, французы, начинаете всерьез бояться слов.

Дверь открылась, и на пороге показались суровый брюнет и провинившийся подросток. Мужчина подождал, пока ученик вернется в класс, а потом его живой взгляд остановился на женщинах.

- Дамы, вам назначена встреча?

- Нет, мсье Мирпуа, но мы вас не задержим, - ответила Лола, поднимаясь и придавая своему голосу всю властность, на которую была способна.

«Лола Жост, главный советник по негодяям», - подумала Ингрид, без приглашения входя в кабинет. Она уселась на один из стульев, стоявших напротив письменного стола, и пока Мирпуа устраивался, ответила наивной улыбкой на его раздраженный взгляд.

Советник быстро взял себя в руки. Потребовалось некоторое время, чтобы устранить недоразумение: Ингрид и Лола - не родители учеников. Когда Лола объяснила, что в рамках дела об убийстве Ванессы Ринже хочет навести справки о трех бывших ученицах, Мирпуа чуть не задохнулся. Ингрид поняла, что Лола собирается соврать. Она быстро вытащила из кармана плаща свое удостоверение, и это сработало: советник Мирпуа знал о репутации комиссара Жост. Допрос пошел как по маслу.

Мирпуа хорошо помнил трех девушек, поскольку ему часто приходилось видеть их у себя в кабинете. Училась эта троица плохо. Вели они себя вполне прилично, в жизни класса участвовали мало. Оценки сперва получали удовлетворительные, но потом наметилось ухудшение. В колледже они занимались неплохо, особенно Ванесса, чьи способности были выше среднего уровня, но когда перешли в бакалавриат, ситуация совершенно изменилась. Оценки становились все ниже по мере того, как девушки переставали интересоваться учебой и своим будущим. Они практически не занимались. Родители умыли руки. Учителя устали.

- Ванесса и Хлоя с треском провалили экзамен на степень бакалавра. А Хадиджа и сдавать его не стала.

- А ее брат, Фарид Юнис?

- Это просто стихийное бедствие, комиссар! Совет по дисциплине отчислил его. Юнис не только не работал, но еще и был очень агрессивен. Неуправляемый тип.

- Насколько я знаю, он встречался с Ванессой Ринже.

- Да, и я, помнится, предостерег Ванессу от дурных знакомств.

- Как она отреагировала?

- Ограничилась вызывающим взглядом.

- Вызывающим? Ванесса? Все описывают ее нам как девушку, которая была равнодушна к мужчинам.

- Вы шутите? Да у Ванессы была репутация соблазнительницы. Она была одной из самых красивых девушек в лицее и знала это. Я прекрасно видел, как мальчишки вели себя в ее присутствии. Она обожала быть в центре внимания. Я быстро дал ей понять, что со мной эти томные взгляды не пройдут.

- А она общалась еще с кем-нибудь, кроме Фарида Юниса и этих двух девушек?

- С другими учениками…нет, я вам сказал…

- А с преподавателями?

- Нет, конечно.

- Мсье Мирпуа, я чувствую, что вы стали отвечать менее охотно.

- Да что вы, мадам, я в вашем распоряжении.

- Прошу вас, отвечайте откровенно. Следствие топчется на месте, и если так будет продолжаться, то дело Ринже пополнит собой список преступлений, оставшихся безнаказанными. Это было бы несправедливо: двадцатилетняя девушка, социальный работник…

- Да, я нашел ей работу в приюте на улице Реколле. Такая самоотверженность с ее стороны всегда меня удивляла…

- Вернемся к вашим воспоминаниям.

- Это старая история, и я не вижу, какое отношение она может иметь к тому, чем вы сейчас занимаетесь.

- Все равно расскажите.

- У нас был молодой надзиратель. Грегуар Марсан. Я очень часто видел, как он беседует с Ванессой. Слишком часто. Я напомнил ему, что между наставником и учениками должна быть дистанция. И все пришло в норму.

- То есть?

- Отношения между Марсаном и Ринже нормализовались. Мой принцип - никогда не пускать проблему на самотек.

- Где он живет, этот Грегуар Марсан?

- К сожалению, он погиб. Его тело выловили в канале. Видимо, на него сначала напали, а потом столкнули в воду. Во время летнего отпуска. По-моему, это было три года назад.

Лола несколько секунд переваривала информацию, а потом спросила, не с этого ли момента успехи девушек пошли на спад. Мирпуа что-то прикинул в уме и заявил:

- Да, пожалуй. Но я всегда думал, что это случайное совпадение или последняя капля, переполнившая чашу, если хотите.

- Крупная капля, - высказалась Ингрид, не обращая внимания на недоверчивый взгляд Лолы.

- В основе всего - проблемы в семьях, они были и у Ванессы, и у Хадиджи, и у Хлои. Я беседовал с их родителями, - по крайней мере с теми, кто соизволил явиться, - и увидел перед собой людей, пасующих перед происходящим либо очень негибких в принятии решений. Добавьте к этому, что девушки все больше и больше замыкались друг на друге, и вы получите довольно точную картину.

Лола попросила у Мирпуа адрес семьи Грегуара Марсана. Она по-прежнему жила на улице Паради. Они вышли из лицея и оказались под серым колпаком сумрачного неба. К тому же дул сильный ветер, злой и колючий; он обычно прилетает издалека, из самой Арктики, и не успокаивается прежде, чем заморозит несколько тысяч носов и в два раза больше ушей. На сей раз Ингрид воздержалась от комментариев по поводу парижской погоды: беседа с главным советником привела ее в сильное возбуждение.

- Я думаю, что мы напали на большого зайца, Лола. На ОГРОМНОГО зайца. На зверя-мутанта, прилетевшего из космоса.

- Правильнее сказать «поднять зайца», Ингрид. Но раз уж ты заговорила о зайце, вспомни басню Лафонтена. На финише черепаха его обошла. Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, деточка.

- Лола, не брюзжи!

- Несмотря на свою медлительность, Груссе уже вполне мог отработать этот след. И вполне возможно, что он оказался ложным.

Отповедь Лолы несколько охладила пыл девушки. Но Лола знала, что сейчас происходит в мозгу у ее высокой спутницы: Ингрид была захвачена следствием, как фанат Санто Гадехо пленкой с доселе неизвестным его фильмом. Такому энтузиазму можно было только позавидовать. Но Лола нервничала, потому что он был еще и заразителен. Лола знала, что любовь к своему делу не скроешь. Она полагала, что похоронила ее навеки, но вот она - живая и требовательная. Во что она в конце концов превратится, она, которая рассчитывала собирать пазлы всю оставшуюся жизнь и находить умиротворение в этом занятии, она, которая считала себя пенсионеркой и твердо решила никогда больше не вести расследований? Когда эта авантюра закончится, нужно будет сесть и подумать о завтрашнем дне. Что Лола Жост собирается делать в те прекрасные дни, которые отпущены ей на земле? Но о том, чтобы обосноваться в Сингапуре, и речи быть не может. Пальмы, жара, влажность, москиты - больше трех недель в году не требуется.

Когда Ингрид с Лолой добрались до дома Поля и Элизы Марсан, было уже около семи вечера. Элиза Марсан готовила ужин. Напоминать родителям о смерти сына - испытание, которого лучше избежать. Ингрид впервые попала в такую ситуацию и не знала, как себя вести. Она решила ни во что не вмешиваться. Ее кругленькая спутница, казалось, стала еще круглее. Она уточнила, что сама имеет сына и двух внучек. Марсаны оттаяли и рассказали, что в будущем апреле Грегуару исполнилось бы двадцать три года. Он был убит четырьмя ударами ножа, а потом сброшен в воду. Речная бригада выловила его тело в шлюзе Реколле. Не удалось найти ни одного свидетеля. Полиция сочла, что парню просто не повезло. Грегуар занимался карате и наверняка оказал нападавшим сопротивление, за что эти негодяи и ударили его ножом.

Потом Лола попросила Марсанов рассказать о знакомых Грегуара. Рассказывать было почти нечего. Молодой человек учился в подготовительном классе колледжа «Шапталь» и работал классным надзирателем в лицее «Бомарше». Подобное совместительство было настолько напряженным, что у него практически не оставалось времени на общение. И на отдых. Его убили в июле, поскольку он решил провести лето занимаясь дома. Поль Марсан вспомнил имя офицера, который вел дело. Некий Туссен Киджо. Довольно милый, но, кажется, неопытный.

Ингрид и Лола зашли в первое попавшееся кафе, чтобы выпить чего-нибудь бодрящего. Холод, накрывший город, как серая, грязная простыня, готовился проморозить парижан до костей и сломить их дух. Лола заказала грог, и Ингрид последовала ее примеру. Они дули на чашки с горячим вином, грея о них руки. Одна надвинула до самых глаз перуанский колпак, вторая - подняла воротник плаща, чтобы закрыть окоченевшие уши, ее ноги совсем заледенели в промокших лодочках.

- Не везет так не везет. Это произошло в июле. А в июле я всегда уезжаю в Сингапур к сыну. Туссену пришлось заняться делом Марсана вместо меня. А через две недели я выкинула все детали из головы.

- Попроси Бартельми полистать досье.

- В конце концов у Бартельми начнутся неприятности из-за того, что он ведет двойную игру. Мальчик рискует попасть в немилость по моей вине.

- Перестань! Все совсем наоборот. Ты делаешь ему драгоценный подарок! Ты наводишь его на след… но вообще-то…

- Что?

- Именно это тебе и не нравится! Если ты подключишь его к делу Марсана и окажется, что оно связано с делом Ринже, нас отстранят от следствия. И для тебя это непереносимо. Сначала ты не хотела ничего слышать, а теперь ты в ловушке, Лола!

- Да, временные помрачения рассудка - это любопытно. Ну что ж, и со мной случается.

Они вышли из кафе и с наслаждением выпили еще по стакану грога в «Папаше Робере» на улице Луи-Блан. Лола знала это заведение как свои пять пальцев, не говоря уже о хозяине. Знаменитый Робер, умный человек, уже привык иметь дело с полицией. Поняв взгляд Лолы, он лишь сдержанно с ней поздоровался.

- Я поклялась себе больше никогда не переступать этого порога, - пробормотала она, указывая через запотевшее стекло на вход в комиссариат, расположенный на другой стороне улицы.

- Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

- Шутишь, деточка? Меня будет вполне достаточно. И не смотри на меня такими глазами.

- У меня других нет.

- Неправда. Сегодня ты мне напоминаешь бретонского спаниеля. А я привыкла к чему-то более интересному.

- А вот так тебя устроит? - спросила Ингрид, натянув свой колпак на самый нос.

- Это уже перуанский спаниель, что еще хуже.

- Ты мне когда-нибудь расскажешь, что случилось с Туссеном Киджо?

Ингрид сняла колпак, приняла невинный вид и стала ждать. Вместо ответа Лола встала и с мрачным видом вышла из «Папаши Робера». Американка увидела, как она перешла улицу Луи-Блан, остановилась у крыльца комиссариата, закурила и застыла, как старый громоотвод, готовый принять на себя удар молнии. Казалось, время остановилось. У Ингрид появилось чувство, что она смотрит на этот тяжелый силуэт уже целую вечность. Наконец бывший комиссар Жост выбросила окурок в урну и перешагнула порог. Ингрид не могла удержаться от легкой гримасы, когда за ее подругой закрылась дверь. Ей было за нее страшно.

Вернувшись, Лола держалась более свободно. Она положила на стол толстую книгу и заявила:

- Я рассказала такую историю, что дежурный моментально всему поверил. Как видишь, я отставной полицейский, которому вновь захотелось поучиться. И в качестве студентки юридического факультета я пришла забрать своего старого Даллоза. А в качестве Маты Хари местного разлива я спрятала под плащ досье дела Грегуара Марсана. Но носить его там очень неудобно.

- Браво, Лола, я тобой горжусь! - воодушевилась Ингрид, сохраняя серьезный вид.

- Я ничуть не удивлена, деточка. Ну что, пойдем к тебе или ко мне, и почитаем эту кучу бумаг.

- Я не могу. Сегодня вечером я танцую в «Калипсо».

Лола прищурилась, а потом улыбнулась. Заинтригованная Ингрид улыбнулась в ответ.

- Ты никогда не думала о том, чтобы послать ему приглашение?

- Кому, Лола?

- Тому коротышке, который сбросил тебя в воду на набережной Вальми.

- Бенжамену Нобле?

- Да, точно. Забыла его имя. Но ты, как видно, помнишь.

- Но зачем я стала бы посылать ему приглашение?

- Чтобы удивить его, конечно. Я сразу поняла, что он непростой парень. Режиссер, с мозгами, и все такое.

- Лола!

- Деточка, помни о том, что я тебе сказала: завтра настоящее умрет. И я не изменила своего мнения.

36

Лола накинула халат поверх бумазейной ночной рубашки. Доску с не до конца собранным пазлом она переложила на зеленый ковер до лучших времен. Стол в столовой был завален бумагами. Туссен Киджо не скупился на разговоры.

Она налила себе еще бокал чудесного портвейна, к которому питала страсть, и снова взялась за работу. Мальчик проделал неплохую работу, он трудился, как муравей. Лола представляла себе, как он часами меряет шагами улицы. Ведь для того, чтобы успешно завершить такое непростое дело, как расследование смерти классного надзирателя, нужно было пройти не одну улицу, подняться не по одной лестнице, завести не одно знакомство. Стоял июль. Все были в отпусках, но Туссен Киджо тем не менее решил опросить всех учеников лицея «Бомарше», оставшихся в Париже. А также соучеников Марсана по подготовительному классу колледжа «Шапталь».

А в августе Киджо неожиданно отозвали для расследования серии краж со взломом, которые произошли в квартале. «И меня тоже, - подумала Лола. - Я к тому моменту вернулась из отпуска. Капитан Груссе получил дело Грегуара Марсана и, как это ему свойственно, спустил все на тормозах и сдал досье в архив».

Лола внимательно изучила все протоколы допросов, которые вел Туссен Киджо, и перешла к проведенным Груссе. Она вновь испытывала то радостное возбуждение, которое, казалось, было потеряно навеки: наслаждение от того, что роешься в мусоре в поисках жемчужины. Ее усилия были вознаграждены часам к одиннадцати. Она несколько раз перечитала документ, который держала в руках. В нем была замечательная фраза: «Грег был моим лучшим другом, но, думаю, вам это ни о чем не скажет». Естественно, Груссе не обратил никакого внимания на эти слова.

Лола пожалела о том, что сегодня Ингрид выступает в «Калипсо». Она пропустит финал. Это будет нечестно, и Лола была уверена, что напористая американка еще не раз ей это припомнит. Она окажется одна в решающий момент, а ей это никогда не нравилось. Поэтому она позвонила Бартельми и прокляла автоответчик, который залопотал ей в ухо какие-то извинения. Молокосос, ну что за манера не отвечать, когда тебе звонят? Лола наговорила на автоответчик что-то неодобрительное, ворча, повесила трубку и успокоилась: раз сегодня вечером - значит, сегодня вечером.

Она открыла окно и высунула в него руку, пытаясь определить, что творится снаружи. Ветер, прилетевший из Арктики, уступил место своему более коварному коллеге. Ветру из далеких степей, из которых когда-то пришли варвары-завоеватели. «Ладно, раз так, сегодня вечером я буду играть роль Чингисхана со всеми его монгольскими ордами», - подумала она, доставая из шкафа единственные брюки - теплые, фланелевые, она решила надеть их и старые ботинки на меху. Кроме того, она сочла, что настал момент достать из чехла зимнее пальто. Экипировавшись, Лола Жост повязала на голову платок и вышла в холодную ночь.

Она шла быстро и замедлила шаг только на улице Винегрье. Маленькие пластиковые фигурки мирно спали в витрине «Огурца в маске». Лола сделала несколько шагов в сторону и подняла голову. В квартире Канторов горел свет. В комнате Патрика тоже. А выше простиралось неспокойное небо. Темные тучи, изборожденные серыми разрывами, языки вздыбленной шерсти, уносимые яростным ветром. Длинная дорога холодного гнева.

Родольф Кантор занимался своими делами в «Звездной панораме», и на данный момент семья была представлена матерью, периодически переносящейся с клубами конопляного дыма в далекие семидесятые, и сыном, отрабатывающим модели массового уничтожения на своем верном компьютере.

Она сделала вид, что наносит визит вежливости. Особы со сдвинутой крышей вроде Рене Кантор времени не замечали. Сейчас владелица книжного магазина колебалась между «Дорз» и «Джефферсон Эйрплейн». Лола посоветовала ей поставить «Оседлавших грозу» «Дорз», тем более что погода этому прекрасно соответствовала. Рене захлопала в ладоши и пригласила Лолу послушать песню вместе с ней. Она широко распахнула окно гостиной, вдохнула напряженный воздух и предложила Лоле подождать луча света с Эйфелевой башни, силуэт которой угадывался вдали. Невозмутимая Лола, державшая руки в карманах своего пальто из толстого коричневого драпа, поймала взглядом луч света и признала, что зрелище это восхитительное. Рене Кантор ушла поискать бутылку мадирана. Она налила Лоле, а потом пустилась танцевать с закрытыми глазами, держа пульт в руке. Когда «Оседлавшие грозу» закончились, она нажала на кнопку, и мелодия полилась вновь.

- Я сейчас вернусь, - бросила Лола.

И она направилась к комнате Кантора-младшего. Ее освещали лишь блики экрана, и она повернула выключатель. Он проворчал:

- Что там еще, мама? - и обернулся.

Легкое удивление быстро рассеялось. Он слегка кивнул ей и снова взялся за игру.

- Однажды ты сказал: «Грег был моим лучшим другом, но, думаю, вам это ни о чем не скажет». Ты ошибся, Патрик.

- Как только я пойму, о чем вы говорите, я вам скажу.

- Грегуар Марсан был немного старше тебя и работал в вашем лицее классным надзирателем. Он был твоим другом, старшим братом или заменял тебе отца, поскольку Родольф Кантор никогда особо не стремился играть эту роль.

- Люблю, когда полицейские ударяются в психологию. Вот уж поистине не разочаруешься!

- Короче, Марсан стал для тебя очень важен. Но злой судьбе было угодно, чтобы он влюбился в кокетку, красивую и беззаботную Ванессу Ринже. А у девушки уже был возлюбленный. Трудный юноша по имени Фарид Юнис. Хулиган, которого выгнали из лицея «Бомарше». Юнису не понравилось, что Марсан ухаживает за Ванессой. Поэтому он нанес ему четыре удара ножом и сбросил тело в шлюз канала Сен-Мартен.

- Вы неплохо осведомлены, но все это глупости.

- Ты направился в комиссариат. Тебя принял капитан Груссе. Ты сказал ему, что подозреваешь Фарида Юниса. Поскольку у Груссе было недостаточно упорства и желания во всем разобраться, Юнис ускользнул. Тогда ты поклялся, что отомстишь сам. Даже если это займет годы. Ванесса и ее подруги по-прежнему жили в десятом округе. От потрясенной смертью Марсана, за которую она чувствовала себя ответственной, Ванессы осталась лишь тень прежней веселой кокетки. Но Фарид Юнис все равно не мог забыть ее.

- Вас тоже не забудешь!

За его насмешливостью чувствовалась нервозность. Лола подошла поближе и продолжила:

- Она порвала с ним, напуганная его жестокостью, но он надеялся, что снова сможет завоевать ее сердце. Ты выжидал, подкарауливал Юниса. Безрезультатно. Тогда ты решил спровоцировать его. Убив его Ванессу.

Он снова криво улыбнулся, но его броня дала трещину. Она подошла еще ближе.

- Проблема заключалась в том, чтобы пустить следствие по ложному следу, - продолжала она. - Максим Дюшан идеально подходил на роль виновного. Ты выдумал, что у него был роман с Ванессой. Ты ловко убедил мать пойти и рассказать об этом Груссе. Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Он повернулся к ней. Он пытался держать себя в руках, но это давалось ему нелегко. Она постепенно завоевывала его жизненное пространство. Ему это не нравилось. Его рука судорожно сжимала мышку из серого пластика.

- Ты уничтожил Фарида Юниса так же, как уничтожаешь своих компьютерных солдат. Не запачкав рук и не рискуя навредить самому себе. Я не знаю, как тебе удалось обнаружить его логово в Сен-Дени, но ты появился там вовремя. Ты дождался, пока Юнис и его товарищи отправятся на последний налет, и сдал их Отделу по борьбе с бандитизмом. Правильно, чисто, безупречно. Что ты на это скажешь, мой мальчик?

- Что ваше воображение столь же огромно, сколь ваше тело, мадам Жост. Замечательно.

- А твое действительно оставляет желать лучшего. Ты решил скопировать «Отаку». Твоя идея создать образ убийцы, одержимого лицеистками, идет именно оттуда. Благодаря своей матери ты постоянно находишься в атмосфере работ Ринко Ямады-Дюшан. Ты точно знаешь, что у Максима есть куклы, которые вдохновили Ринко на создание этой серии «манга».

- Вы нисколько не боитесь быть смешной. Если бы все не было так грустно, это было бы просто потрясающе.

- Идея ритуального убийства показалась тебе неплохой. Обнаружив в квартире Максима Дюшана кукол Ринко, полиция сочла бы его сумасшедшим фетишистом. Именно поэтому ты подбросил куклу фирмы «Брац» со сменными ножками в комнату Ванессы. А для особо тупых, кому и этого намека недостаточно, ты отрезал ей ноги. Жаль. Тебя погубило твое стремление к точности, Патрик. Ты перестарался. Полиция сгибалась под гнетом пикантных подробностей. Жизнь не бывает похожей на сценарий манга или видеоигры, мой мальчик. Так все и выяснилось.

Кантор сделал вид, что собирается продолжить игру. Он попытался придать голосу уверенности:

- Ваши выдумки так и останутся версией. У вас нет никаких доказательств.

- Да что ты говоришь!

- И вы уже не служите в полиции. По какому праву вы приходите сюда и мучите меня? Да-да, именно это вы и делаете, и я буду жаловаться.

- Кто тебе сказал, что я больше не служу в полиции? Я и не думала уходить в отставку. Только что закончился мой годичный отпуск.

- Полицейский вы или нет, но вы начинаете всерьез меня утомлять. Законное время для визитов уже давно закончилось.

Она схватила мышь и сильно дернула. Мышь исчезла в руке Лолы, маленькое звериное тельце и длинный пластмассовый хвост. Когда Кантор поднялся, Лола увидела, что у него от ярости сжаты кулаки, а по лицу струится пот. У старых меховых ботинок Лолы были довольно высокие каблуки. Голова Патрика едва доходила ей до груди. Безвылазно сидя в своей комнате, он как-то совсем забыл о том, что физические кондиции противника могут представлять проблему для него: Ванесса-то была очень хрупкой. Лола напоминала солидную матрону, наказывающую юного шалопая, но его действия застали ее врасплох. Он схватил ее за пальто и сильно дернул. Ткань пальто собралась вокруг шеи. Это было очень неприятно. Она отвесила ему пощечину. Он попытался ответить тем же, но она перехватила его кулак и вывернула ему руку. Он издал пронзительный крик. Лола связала ему руки проводом мыши. Когда дверь открылась, она как раз заканчивала красивый узел, которому научилась на мысе Фрель.

Волосы Рене Кантор прилипли ко лбу после танца с призраком Джима Моррисона. Вытаращив глаза, она кинулась к живописной группе, состоявшей из ее сына и Лолы.

- Я все слышала! Но что ты собираешься делать, Лола? Ты хочешь пожертвовать Патриком, чтобы спасти своего Максима, этого негодяя!

Лола задумалась. Она уже упрекала себя за то, что пришла сюда одна. Ее неспособность вытягивать признания снова сыграла против нее. Ох, сюда бы Бартельми или Ингрид! А так она была просто безоружной одиночкой против матери и сына, который оказался более упрямым, чем она ожидала. Компьютерные игры развили в нем умение действовать продуманно. Лола заставила Патрика повернуться, чтобы мать увидела выражение его лица. Попытки взять себя в руки не слишком ему удавались. И она решила блефовать.

- Твоя песенка спета, Патрик. В квартире был свидетель. Маленький румын по имени Константин, который все видел. У него нет документов, и он пришел в участок только сегодня вечером.

Она ждала, что он рассмеется ей в глаза, но его лицо стало каменным. Взгляд приобрел странную неподвижность. Рене Кантор шагнула к сыну, протянув руки. Он быстро отступил, его тело застыло, он дрожал. Лола не успела понять, что все это значит. Все происходило слишком быстро. Сама того не ожидая, она нащупала верную точку.

- Ванесса без опаски открыла тебе дверь, поскольку знала тебя. Поскольку Константину не разрешалось находиться в квартире, он подумал, что за ним пришел директор приюта, и спрятался в шкафу. И все видел. Как ты ее задушил…

- Патрик не мог совершить ничего подобного!

- Замолчи, Рене. Дай мне закончить. - И она вновь обратилась к Патрику: - Как ты ее искалечил, как все устроил, чтобы в преступлении обвинили Максима. Как оставил деньги, захваченные во время налета, чтобы создалось впечатление убийства в порыве страсти. К сожалению, тут ты потерпел неудачу, поскольку деньги исчезли еще до прибытия полиции. Хадиджа поступила так же, как Константин. Она долго думала, прежде чем прийти к нам.

- Но, Патрик, какие деньги, какой налет? Не позволяй ей нести этот вздор! Это невозможно! Отвечай!

Рене кинулась на Лолу. Кантор-младший схватил свою клавиатуру, повернул ее, обрубил провода о блестящий предмет, висевший на липкой ленте.

Сечка! Он оторвал ее и замахнулся на женщин. Его мать вцепилась в одежду Лолы и кричала, кричала. Лоле не верилось, что такая маленькая женщина может так кричать. Рене выпустила ее и мешком свалилась на пол, задыхаясь в рыданиях. Патрик отступал к двери, которая осталась полуоткрытой.

- Бесполезно устраивать весь этот цирк, мама.

Лола бросилась за ним, проклиная себя за то, что решила действовать в одиночку, и пытаясь оценить весь масштаб неприятностей, которые теперь на них посыплются.

- ПОЛОЖИ СВОЙ ТЕСАК! НЕ ДВИГАЙСЯ!

Голос Бартельми. Послышался металлический стук сечки, ударившейся о паркет. Бартельми наставил на Патрика свой «смит-вессон».

- Вы ничего не сломали, мадам?

- Нет, мой мальчик. Все хорошо. По крайней мере для нас двоих.

И Лола опустилась на первое попавшееся сиденье. Ее ноги стали ватными, легкие отказывались работать, а ладони взмокли от пота. Она вытерла их о свои фланелевые брюки, потом ее взгляд машинально уперся в работу Ринко Ямады-Дюшан, висевшую на стене в рамке. Японская лицеистка в форменной плиссированной юбочке смотрела на Патрика своими огромными невинными глазами.

37

Ступать Лоле приходилось очень осторожно: тротуары покрылись слоем инея. Снег, такой мелкий, что его было едва видно, окутывал улицу. Приближалось Рождество. Она направлялась за игрушками для своих внучек. Надо было заняться этим заранее, чтобы подарки прибыли в Сингапур вовремя.

Она толкнула дверь «Старых и новых игрушек». Продавщица объясняла что-то клиентке, оставившей колясочку с близнецами в углу магазина. Лола невольно подумала о Юнисах. О Хадидже, которая пыталась найти свое место под солнцем, не будучи никому обязанной. О Фариде, который совершал налеты, потому что делать это было легче, чем работать. О Фариде-убийце.

Точнее, предполагаемом убийце. Ни Жан-Люк Кашар, ни Ной Закри не дали никаких показаний по поводу убийства Грегуара Марсана. Патрик же, обработанный ребятами с улицы Луи-Блан, рассказал о своей ненависти к Фариду Юнису, которая была столь сильной, что побудила его уничтожить Ванессу Ринже. Кантор твердо верил в виновность Юниса. Верил настолько, что выбросил личный дневник и отрезанные ноги Ванессы в шлюз. Акт мести за утраченного друга. Но до сих пор он не представил ни единого доказательства своего обвинения. Он утверждал, что докопался до истины, тайком прочитав дневник Ванессы. Сейчас этот дневник никуда не годился, он так долго пролежал в воде, что все секреты смылись с его страниц. Кантор повторял Груссе, что это дело полиции во всем разбираться. Он не собирается ничем ей помогать, поскольку презирает ее. Он ничего не сказал о мешке с деньгами. И это была удача, поскольку Лола тоже ни словом о нем не упомянула. Пятьсот тысяч евро по-прежнему мирно покоились в шкафу у Ингрид Дизель.

Хадиджа и Максим окончательно расстались. Джонатан, парикмахер из «Маленькой модницы», видел девушку по телевидению в третьестепенной роли: она играла арабскую официантку в крупном парижском лицее. Любопытный парадокс: Хадиджа играла кокетку, влюбленную в единственного юношу, который не обращал на нее внимания. «Фильм для молоденьких дурочек, но хорошо сделан» - так оценил его Джонатан.

Мама близнецов выбрала разноцветного домового, попросила завернуть его в подарочную упаковку и вышла из магазина. Продавщица предложила несколько игрушек Лоле, желавшей купить двух кукол «Брац». Двух красивых кукол с закрывающимися глазами, со сменными ножками, похожих на участниц «Фабрики звезд». Она заплатила, взяла пакеты и вышла на улицу. Она была горда собой. Не стоит мучить себя неприятными воспоминаниями. Вне дела Ринже кукла оставалась просто куклой. Радостью для маленькой девочки.

Она продолжила свой поход по кварталу, предаваясь неумеренному расточительству, потом вернулась к себе. Разобрав покупки, она уселась за пазл. «Сикстинская капелла» была практически закончена, оставалось подобрать не более десятка кусочков. Чтобы найти место, недоставало только желания. Лола выглянула в окно: нечто неслыханное, там все еще шел снег. Кажется, на этот раз он выпал надолго, и скоро город украсит белое покрывало. Сегодня утром снег заглушал все звуки. Окоченевшие прохожие торопились вернуться в тепло. Лола вскоре призналась самой себе, что у нее только одно желание - выйти на улицу. Оставить слишком теплое убежище и «Сикстинскую капеллу». К тому же она даже не убрала пальто.

Очутившись на улице Фобур-Сен-Дени, Лола ускорила шаг. Ее терзало противоречивое чувство. Бартельми был доволен, Груссе был доволен. Довольны были все, кроме Лолы Жост. И, может быть, Ингрид Дизель, которая вслух размышляла: «Дело Ринже еще далеко не закончено».

Пассаж-дю-Дезир купался в каком-то фантастическом свете. Сегодня она была необитаема: старый Тонио нашел где-то более теплое место. Хозяин антикварной лавочки починил витрину, и маленькая грациозная балеринка стояла там в своей бутылке, в ожидании того, кто повернет ключ и оживит ее. «Смотри-ка, а я совсем о ней забыла», - подумала Лола и вошла. После долгих переговоров она вышла с куколкой, которую положила в свою сумку. Потом она позвонила в квартиру Ингрид Дизель.

Никто не ответил. Для «Красавиц» еще рановато, так где же она? Лола размышляла, прогуливаясь взад-вперед по тротуару, а потом направилась в сторону улицы Птит-Экюри.

Хозяйка «Супра Джим» была очень удивлена, увидев даму столь внушительных размеров, вторгающуюся в ее владения. Однако она протянула Лоле план заведения и объяснила, что высокая блондинка с американским акцентом находится в зале кардиотренировок.

На девушке была майка с глубоким вырезом и облегающие темно-синие брюки с двумя белыми полосками, подчеркивавшими длину ее ног, а также наушники, и она, казалось, получала неземное удовольствие от бега на месте. Бегущая дорожка двигалась с приличной скоростью. Особенно на взгляд Лолы, которая не продержалась бы в таком ритме и двух секунд. Наблюдая сбоку за бегом счастливой амазонки, она решила не портить ей удовольствие, нашла стул и уселась, положив сумку на колени.

Ингрид приблизилась к ней, широко улыбаясь, мокрая от пота, со слегка порозовевшими щеками и взъерошенными непокорными волосами. Лола вытащила из сумки подарок.

- Какая прелесть!

- Да, Ингрид, она похожа на тебя. Стоит только повернуть ключик, и она танцует как безумная. Это надо видеть, чтобы поверить.

Чуть позже, приняв душ и переодевшись, Ингрид пила кофе с Лолой в «Короле Роже», излюбленном бистро посетителей «Супра Джим». Она поставила танцовщицу на прилавок и уже четыре раза заводила механизм. Она собиралась было сделать это снова, когда увидела недовольный взгляд бармена. Песенка, под которую танцевала балеринка, была чудесной, но не в пятый раз.

- Когда я сказала Патрику Кантору, что Грегуар Марсан заменил ему отца, мною руководила только интуиция, и все же я почувствовала: я напала на что-то важное.

- На зайца. Да, я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь.

- Мы говорим поднять зайца, Ингрид. Сколько можно повторять, деточка?

- Я все время забываю. Sorry!

- Не знаю, откуда у тебя взялось это навязчивое желание напасть на зайца…

- Вернемся к нашим баранам, Лола, если ты не против?

- Нисколько. Специалист-психиатр, допрашивавший Патрика, подтвердил, что Марсан заменил ему биологического отца. Некоего Пьера Нортона.

- Странно. Так называется компьютерный антивирус.

- Антивирус он или нет, но этот тип бросил Рене, когда Патрику было шесть лет. Нортон исчез и больше не подавал признаков жизни. Это случилось двенадцать лет назад. Когда Грегуар Марсан также исчез, убитый Фаридом, травма, нанесенная бегством отца, дала о себе знать.

- И Патрик убил Ванессу, чтобы заставить Фарида выйти из засады. Симпатичная история, но…

- Но в ней чего-то не хватает. Согласна, Ингрид. И это меня терзает. До такой степени, что я не могу собирать пазлы.

- Да, это серьезно.

- Смейся, смейся, деточка. По-хорошему, мне следовало бы еще раз попытать счастья с Антуаном Леже. Я, конечно, могу составлять психологические теории, как другие нанизывают жемчуг, - до бесконечности, но вряд ли сумею таким способом до чего-нибудь докопаться. Всегда лучше обратиться к профессионалу. К профессионалу, которому к тому же известны главные действующие лица. Тебе так не кажется?

- Я знаю, что ты замышляешь, Лола.

- Да?

- Антуан Леже - один из моих клиентов, и ты хочешь случайно встретить его у меня.

- Какой умной ты становишься, деточка. Да, я не зря старалась. Когда он придет?

- В четырнадцать часов, как обычно по средам.

- Какое совпадение!

- Лола?

- Ингрид?

- Ты случайно не заглядывала в мой ежедневник?

- Ты неправильно произносишь слово «ежедневник». Повторяй за мной: е-же-днев-ник.

Снегопад прекратился, но на улице стоял собачий холод. Лола попыталась углубиться в один из журналов, громоздившихся на столике в приемной, но они выпадали у нее из рук один за другим. Надо сказать, что трудно сосредоточиться на чтении, если рядом сидит далматин, который не спускает с вас глаз. Зигмунд Леже вытянулся на ковре, положив морду на лапы, в той самой позе, которую он принимал, когда помогал своему хозяину и выслушивал вместе с ним тайны жителей квартала. Взгляд его красивых черных глаз был, пожалуй, слишком умным для четвероногого, но его трудно было выдержать.

Лола уже четверть часа ждала, пока выйдет его хозяин. Сеанс массажа затянулся. Ничего удивительного: Ингрид не считалась со своим временем. Время от времени Зигмунд поднимал голову и садился. Он смотрел на дверь, потом на Лолу, потом снова на дверь. Наблюдая за ним из-за журнала, Лола думала, что иногда собаки ведут себя еще более странно, чем люди. В дверь позвонили, и она вскочила, радуясь этому неожиданному развлечению. Зигмунд слегка гавкнул. Лола оказалась лицом к лицу с Хлоей Гардель; глаза девушки блестели, а нос слегка покраснел. Вокруг шеи она замотала теплый шарф.

- Я хотела попросить у Ингрид антигриппина, - сказала она в нос.

Все произошло очень быстро. Хлоя увидела Зигмунда. Зигмунд увидел Хлою. Пес отбежал к двери, за которой скрывался его хозяин. Лола открыла рот, чтобы пригласить Хлою войти, но та пробормотала, что пойдет и снова ляжет в постель. Она вернется, когда ей станет лучше. Лола ответила ей в спину, что лекарства пьют как раз для того, чтобы стало лучше. Потом она пожала плечами и снова села. Прошло несколько минут, и далматин вернулся на прежнее место.

- Я уверена, мой мальчик, что если бы ты умел говорить, то рассказал бы мне немало интересного, - бросила она псу.

Когда ей надоело ждать, она постучала в дверь массажного кабинета, и Ингрид открыла. Она улыбалась. В глубине комнаты на пуфе сидел уже одетый Антуан Леже и смаковал мятный чай. Тихо пела Наташа Атлас.

- Да, друзья, вы, видимо не очень беспокоились о том, что я сижу и жду в коридоре.

- Антуан как раз рассказывал мне о Пьере Нортоне, - радостно объявила Ингрид.

- Несправедливо, - ответила Лола, - мне он заявляет о профессиональной тайне. А тебе рассказывает все.

- Пьер Нортон никогда не был моим пациентом, - поправил ее Антуан Леже, расслабленно улыбаясь.

Надо ловить момент. Таким расслабленным Леже бывает только побывав в руках у Ингрид. Ату его!

- Ингрид думает так же, как и я, - сказала она. - Дело Ринже не заканчивается выяснением имени ее убийцы.

- Я знаю, Ингрид мне все объяснила, пока делала массаж.

Лола бросила быстрый взгляд на Ингрид, которая сидела с видом святой невинности.

- Я не анализировал причины, которые толкнули Патрика Кантора на преступление, - продолжал Леже хорошо поставленным голосом. - Это было бы несерьезно с моей стороны, так как я знаю очень мало. Однако есть одна вещь, в которой я уверен. Если его отец исчез двенадцать лет назад, то он и сейчас живет и здравствует. По крайней мере он был жив два года назад, когда я встретил его высоко в горах с группой начинающих лыжников. Мы с женой ждали подъемника. Пьер Нортон не узнал меня. На мне был шлем и лыжные очки. А он, напротив, стоял с непокрытой головой. На нем был сине-бело-красный комбинезон инструктора Французской лыжной школы.

- Вы рассказали об этом Рене?

- Зачем я стал бы сыпать ей соль на рану? Нет.

В комнату вошел Зигмунд. Послышался стук когтей по серебристому линолеуму. Он направился прямо к хозяину и положил голову ему на колени.

- Я скажу вам, о чем я думаю, Антуан. Я спрашиваю себя, не был ли Пьер Нортон тем самым тайным любовником Ринко Ямады-Дюшан.

- Рене Кантор уже давно не является моей пациенткой, поэтому я могу вам это сказать. Тайный любовник был любовницей. Страсть разгорелась между Рене и Ринко.

- Так Нортон ушел именно поэтому?

- Скорее он воспользовался этим, как предлогом, чтобы навострить лыжи. Рене и Нортон никогда не были женаты. Он жил случайными подработками и рисованием комиксов. Только у него не было ни таланта, ни смелости Ринко Ямады. По крайней мере если верить Рене.

38

Скоростной поезд - гигантский червь под снежным покрывалом. Таким виделся окружающий мир Лоле, которая ужасно не любила путешествия и еще меньше - железные дороги. Снежинки плясали у них перед глазами. Ингрид весело ловила их на свои шерстяные перчатки и любовалась их совершенной геометрией. В конце длинного белого коридора, поглощавшего все звуки, вырисовывался стеклянный фасад маленького савойского вокзала. Лола поправила шляпу и шарф, из-под которых были видны только ее очки, и энергично потянула за ремень своего чемодана на колесиках. Она шагала уверенно, благодаря паре новых ботинок на толстой рифленой подошве. На ней неплохо сидел черный лыжный комбинезон, купленный накануне на распродаже. Ингрид же извлекла из своего гардероба бежевый ансамбль прекрасного покроя, который ей очень шел. Контраст между их фигурами был сегодня особенно разителен.

Они нашли такси и через несколько мгновений уже пересекли Бург-Сен-Морис. Дорога на Арк извивалась впереди и исчезала в зарослях заснеженных пихт. И здесь трудности дали о себе знать. Какой-то турист поставил свою машину прямо посреди дороги. Понадобилось немало времени, чтобы ее сдвинуть.

Приехав в отель, они получили ключи от комнат, оставили в них свой багаж и отправились в прокат лыж. Ингрид выбрала лыжи экстра-класса, Лола довольствовалась самыми обыкновенными. Они внесли залог за обе пары лыж и встали наконец на лыжню. Шел сильный снег, видимость была средней, и с канатной дороги лыжники казались призрачными силуэтами, молчаливыми и оцепеневшими. Ингрид быстро изучила взятый с собой план лыжных трасс и установила, в какой стороне находится Французская лыжная школа. Она различила в тумане слабо светящуюся точку. Лола только покачала головой, глядя, как ее спутница застегнула крепления и ринулась в громадную белизну. Ингрид Дизель каталась на лыжах так же ловко, как Габриэлла Тижер танцевала.

Спуск по трассе, отмеченной красным цветом, был на вкус Лолы слишком быстрым, однако она покорно следовала за своей подругой, оставлявшей идеально параллельную лыжню. На это совершенство бывший комиссар полиции могла ответить лишь лыжней, похожей на следы снегоочистителя пятидесятых годов.

- Я обожаю кататься на лыжах! - звонко воскликнула Ингрид, скидывая лыжи перед шале, где располагалась Французская лыжная школа.

- Я ничуть не удивлена, деточка. Но если ты хочешь, чтобы нам дали в наставники Пьера Нортона, может быть, стоит поучиться у меня.

Но их ждало разочарование. Лола старалась изо всех сил, рассказывая историю о том, что она чувствует себя усталой, поэтому приехала в отпуск с дочерью, которая несколько лет назад брала частные уроки у инструктора по имени Пьер Нортон и была в восторге. Пятидесятилетняя особа, сидевшая за бревенчатой стойкой, утверждала, что среди инструкторов школы нет никакого Пьера Нортона. Лола записалась на частные уроки с первым попавшимся инструктором, оплатила счет и, выйдя, встретила вопросительный взгляд Ингрид. Ветер прогнал тучу, под которой обнаружилось ослепительно голубое небо.

- Он мог сменить имя, - выдохнула наконец Лола. - Это было бы логичным для человека, который хочет окончательно порвать с семьей.

- Он мог и переехать.

- Не будем пессимистами. С тех пор, как парень исчез, прошло двенадцать лет, но Леже видел его здесь две зимы назад. Предположим, что сначала он был вольной птицей, но в какой-то момент ему пришлось где-то осесть. Будем действовать разумно. Я пью кофе, чтобы забыть про пургу, которая чуть не заморозила мне уши, потом ищу своего инструктора и отправляюсь кататься. Само собой разумеется, что я задаю ему тысячу вопросов, способных навести меня на след отца Патрика. Я ищу невысокого светловолосого человека с ясными глазами, возраста от сорока пяти до пятидесяти лет. С небольшим шрамом на подбородке. Антуан Леже описал его очень точно.

- А я?

- Ты заходишь во все высокогорные рестораны. Ты ищешь того же человека и задаешь те же вопросы.

- По-моему, это довольно просто.

- Даже если все это ничего не даст, мы можем быть довольны уже тем, что провели несколько дней в горах. Ингрид и Лола катаются на лыжах, замечательный заголовок, не правда ли?

- Да, но у него будет продолжение. Ингрид и Лола возвращаются несолоно хлебавши. И еще - Лола упорствует. Так недолго подписать пожизненный контракт и не заметить.

- Контракт с кем?

- С великим всем. С тем, что заставляет людей превзойти самих себя.

- Да, таких людей, как ты. Мистиков, которые не верят в Бога и пытаются его чем-нибудь заменить.

- А ты сама во что веришь?

- Я думаю, что бородатый Карл был прав в одном: религия - опиум народа. И она не довольствуется только этой ролью.

- Но ты же во что-то веришь.

- Я верю в тебя, Ингрид. Я верю, что ты обойдешь все эти заснеженные кабачки один за другим легко и радостно. Аминь. Катайся с миром, деточка, и пусть тебя не сожрет волосатый снежный человек.

Вечером Ингрид нашла Лолу в гостиной отеля. В полном изнеможении, та потягивала горячее вино и задумчиво смотрела на языки пламени в камине.

За окнами падал снег и спускалась ночь. Американка стояла неподвижно, пока бывший комиссар не повернула голову и не заметила высокий силуэт, закутанный в бежевый комбинезон и шапочку, блестевшую от таявших снежинок. Ингрид устала, но сияла от радости.

Лола предложила ей сесть, взять горячего вина и согреться парами, сдобренными пряностями, среди которых преобладала корица. Она кратко рассказала Ингрид о тех мучениях, которые она испытала, пытаясь в снежной пыли поспеть за не в меру ретивым инструктором. А их болтовня на канатной дороге не помогла ей выяснить местонахождение Пьера Нортона.

- А мне повезло больше. В «Серне», на последней станции перед вершиной пика Руж, я разговорилась с альпийскими охотниками, которые описали мне человека, очень похожего на того, кого мы ищем, - гордо объяснила Ингрид. - Это инструктор конкурирующей лыжной школы. Школы «Альпаж». Я пошла туда, поскольку она находится на станции пятьюстами метрами ниже, и выяснила, что у них есть некий Пьер Норман. В настоящий момент он сопровождает группу туристов к ущелью Круа-Русс, это маршрут для опытных лыжников. Им придется три дня бродить в тех местах, куда не ступала нога человека, пересекать ледники, бороться с бурями, спать в высокогорных приютах.

Ингрид откинулась в кресле, сделала большой глоток горячего вина, прищурилась и прищелкнула языком. Лола молча смотрела на нее.

- Что с тобой, Лола? Ты недовольна?

- Я-то довольна, а вот мое тело старой бабки - нет. Вместо того, чтобы ждать в тепле, пока он со своей бандой придурков спустится с гор, придется вставать и идти туда самой.

- Зачем?

- Затем, что если твой Норман - это и есть наш Нортон, он быстро узнает, что его повсюду ищет высокая блондинка с американским акцентом.

- Но это ты меня послала играть в высокогорного детектива!

- Я и не отрицаю. Но ты получила такие потрясающие результаты за столь короткое время потому, что пошла напролом. В духе бульдозера Дизель.

- Я помогу тебе добраться до Круа-Русс, Лола. Я не раз ходила по таким маршрутам в Колорадо. Я буду твоим гидом, и вдвоем мы со всем справимся.

Лола слабо улыбнулась. Между ними воцарилась тишина. Потом Лола заговорила вновь:

- Что положить в рюкзак для походов в горы? Шампанское и птифуры?

- Солонину, соленое печенье, энергетические напитки для спортсменов и много всего прочего. Давай добежим до магазина на станции. Мне нужен компас и хорошая карта. И купим два специальных спальных мешка. Отправляемся завтра на рассвете.

Лола еще никогда не требовала от своего тела таких подвигов. Она чувствовала себя огромным черным паровым котлом, пожирающим топливо с бешеной скоростью. Ее суставы страдали, мышцы испытывали смертные муки, глаза тонули в снежной белизне. Она изо всех сил пыталась поспеть за

Ингрид, однако той постоянно приходилось замедлять шаг. Первый раз в жизни ей хотелось проглотить волшебную таблетку, сбросить лет тридцать и снова почувствовать себя молодой женщиной. И она пыталась отдаться свободному скольжению, заглушить недовольство своего организма, глядя на потрясающую красоту вокруг. Мир тихой чистоты, мир темных елей, таких прямых, густых, величественных, мир, равнодушный к жалким движениям людей. Мир, который мог за несколько минут ослепить вас серыми волокнами туч, переломать вам кости в каком-нибудь ущелье среди первозданных скал, поглотить вас огромной лавиной.

Она уже несколько часов следовала за Ингрид, неутомимой девушкой в бежевом, феей льдов, стрекозой ледников. Они остановились в высокогорном приюте, и Ингрид заказала какой-то безвкусный энергетический напиток и кофе в термосе. Десять жалких минут отдыха, чтобы присесть на обледеневшую деревянную скамейку, обменяться вздохами и несколькими ободряющими фразами. И снова в путь. Это был кошмар. Белый кошмар.

39

Они нагнали группу около семи часов следующего вечера у высокогорного приюта Лу-Матье. Небо было похоже на пласт черной серы, утыканный тысячей бриллиантов. Лолу приводила в оцепенение плотная тишина и невероятность пройденного пути. Обе они молчали уже много часов. Ингрид ждала Лолу. Ингрид улыбалась Лоле, и они вновь пускались в путь. Они берегли силы. Лола обнаружила скрытый резерв, таившийся в ее сосудах и мышцах волокон, некое подобие автопилота, помогавшее ей поддерживать координацию движений, позволявшее сердцу биться, легким дышать, а мозгу оставаться в тонусе.

В высокогорном приюте разместилось около десятка лыжников. Группа состояла из пары, уединившейся в мезонине, и еще восьми мужчин. Пятеро играли в карты. Остальные комментировали партию. Среди них выделялся человек лет пятидесяти с выгоревшими на солнце волосами, лицом бывалого альпиниста и естественной властностью начальника.

Ингрид и Лола обменялись со всеми краткими приветствиями и развернули спальные мешки. Они перекусили, без труда приняли позы путешественниц, наконец-то дорвавшихся до вожделенного вечернего отдыха, и стали прислушиваться к разговорам. Спутники блондина несколько раз называли его Пьеро и упоминали, что Круа-Русс уже близко.

Ингрид быстро заснула. Завернутая в серебристый спальный мешок, из которого торчали какие-то веточки, она напоминала гигантского светлячка. Идея Лоле понравилась, и она, недолго думая, прижалась к спине Ингрид, чтобы согреться. Сон пришел не сразу. Перед ее глазами проносились поезда, но она бежала недостаточно быстро, чтобы их догнать. Она попыталась раствориться в дыхании Ингрид, которое скоро смешалось с ревом находившейся неподалеку горной реки. Ей это удалось.

Ей снилось, что открылась дверь и в лицо пахнуло холодным воздухом. Она ясно осознавала, что спит, но не имела ни малейшего желания просыпаться, ни малейшего желания вылезать из спального мешка и сражаться с ледяными чарами гор. Что-то заставило ее вынырнуть из глубин сознания. Как будто высокогорному приюту угрожал пожар. Она открыла глаза и увидела рядом с собой спящую американку. В воздухе плавал неприятный запах, кажется, сигаретного дыма. Она села и прислушалась к дружному храпу вокруг. Вынула из кармана фонарик и направила луч на место, где должен был спать Пьеро Норман, он же Пьер Нортон. Пусто. Лола потормошила Ингрид, но безрезультатно. Чтобы разбудить некоторых людей, надо громко звать их по имени и трясти, как грушу. Видимо, Ингрид принадлежала к их числу. Нужно постараться не разбудить путешественников.

Лола натянула комбинезон, шапку, перчатки и вышла. Свет ее фонарика уткнулся в туман, нарисовав в нем темный круг, в котором плясали снежинки. Она с жалостью посмотрела на себя - снег доходил ей до колен, - осветила расплывчатый силуэт здания, потом громаду скал, которые она заметила на пути сюда. Она опустила луч к земле и увидела следы Нортона. Она прошла метров двадцать быстрым шагом, ее ботинки громко скрипели в вязкой тишине. Следы уходили влево. Лола решила перейти в наступление. Случая поговорить с Нортоном с глазу на глаз, без свидетелей, больше не представится. В то же время она знала, что он привел ее сюда специально. Если он хотел выкурить сигарету, то ему совершенно незачем было делать это посреди ночи, в сильную метель. Должно быть, он дохнул ей в лицо сигаретным дымом, чтобы она проснулась.

Она несколько раз назвала его настоящим именем, произнесла слово «полиция», но ее голос утонул в снегу. Она ждала, направив луч фонарика на огромные серые тени.

- Что вам нужно от Пьера Нортона?

- Узнать, что он сделал со своим сыном для того, чтобы тот стал убийцей.

- Вы что, бредите?

В голосе слышался не столько вопрос, сколько агрессия. Лола надела очки с оранжевыми фильтрами. Она смутно различала окружающие предметы. Серые тени наверняка были пихтовой рощей, и голос доносился оттуда. Она поняла, что за деревьями овраг. Она инстинктивно отступила на несколько шагов.

- Об этом пишут все газеты. Патрик Кантор убил девушку в Париже. Патрик Кантор, ребенок, которого вы бросили двенадцать лет назад.

- Вы что, явились сюда читать мне мораль?

Вслед за этой фразой послышались быстрые шаги по снегу. Лола погасила фонарик и отступила на несколько шагов назад, пытаясь найти собственные следы. Она не боялась, но ее тело очень устало и посылало в мозг противоречивые сигналы. Она пустилась бежать зигзагами, чтобы сбить его, тщательно считая шаги, чтобы вернуться точно в центр, повернуть и снова побежать. Но он был проводником в горах. Должно быть, он не раз видел, как улепетывали белые зайцы, на одного из которых так мечтала напасть Ингрид! Почему эта девица не идет на помощь, чего она ждет, черт побери!

Она хотела крикнуть: «Ингрид!», но слова застряли у нее в горле. Что-то сжало ей бока. Он схватил ее за талию. Они упали. Нортон зажимал ей рот перчаткой, клочки ткани забивались в горло и вызывали тошноту. Его дыхание обжигало Лоле висок. Он пробормотал:

- Скажи мне, на кого ты работаешь! Ты не из полиции, иначе пришла бы сюда с жандармами.

Он наполовину убрал руку. Она проговорила:

- Я и пришла с жандармами, кретин! Сейчас они будут здесь.

- Ты меня держишь за дурака! Ну что ж, тебе виднее. Давай, поднимаемся.

Он рывком поднял ее и поволок за собой. Она пыталась биться, кричать, но у нее больше не было сил. Холод сковывал ее. Она потеряла ориентацию. Множество путаных мыслей соединились в одно общее ощущение. Что она добралась до корня зла. Зла, в которое никогда не верила. Изменчивого и многообразного зла. Передававшегося от отца к сыну. Но в то же время она не хотела признать, что рассуждает столь примитивно. Это только проклятые американцы делят мир на черное и белое, на добро и зло. Эти люди действия сначала делали, а потом думали. Южане были аристократами, а северяне - людьми действия. И Юг проиграл, не так ли? Но что же ты медлишь, Ингрид, черт тебя побери! Сейчас самое время действовать. Лола попыталась заставить себя рассмеяться, но безуспешно. Она слышала его дыхание. Ровное и спокойное. Дыхание атлета. Или хорошо смазанной турбины. Вот он стал дышать тяжелее, но тянул ее, тянул. И сейчас она знала, что оба они проделали немалый путь в ночи: он в инфракрасных охотничьих очках, она со своей нечеловеческой усталостью. Потому что она услышала шум реки, катившей свои яростные волны вниз по скалам. Звук невиданной жестокости, в котором сосредоточилось все величественное и священное равнодушие природы. Она совершила самую большую ошибку в своей жизни полицейского, уйдя одна из этого чертова высокогорного приюта.

Она попыталсь сделаться еще тяжелее, чтобы ее невозможно было тащить, но этот мужчина был силен, как медведь, и тянул ее к реке. Лола знала, что он хочет сбросить ее на камни, которыми было усеяно русло. Она разобьется о них. Потом он найдет Ингрид. И так же убьет. И снег заметет следы. А завтра на рассвете группа вслед за своим гидом покинет высокогорный приют, оставив в нем два спальных мешка. Две обманки. Пока обнаружат их замерзшие трупы, пройдет не одна неделя.

- Лолааааа! Лолааааа! Лолааааа!

Это вполне могла быть слуховая галлюцинация. Смесь яростного рева реки, шума ветра и крика какой-нибудь ночной птицы. Но это могла быть и Ингрид Дизель. Почувствовав новый всплеск надежды и сил, Лола Жост дернула Нортона, повалив его за собой на снег. Снова обжигающий лед; она отчаянно пыталась вытащить из кармана фонарик, а когда ей это удалось, она начала посылать бешеные световые сигналы, перекатываясь по снегу и камням. Одновременно она громко звала Ингрид по имени, рот у нее был полон снега, но она кричала, несмотря на удары, сыпавшиеся отовсюду, удары человека, завывавшего от отчаяния и слепой ярости.

И Ингрид появилась. Она крикнула Лоле, чтобы та отдала ей фонарик. Последовала драка, и Ингрид велела Лоле схватить Нортона за ноги и держать до тех пор, пока она не оглушит его фонариком. Потом Ингрид издала крик фурии, и послышался удар, похожий на хруст. Раздался еще один приглушенный крик, на этот раз Нортона, который потом перешел в стон.

Они вдруг осознали, что лежат, тяжело дыша, на теле потерявшего сознание Нортона, все их мышцы онемели, сердца готовы выскочить из груди, волосы промокли от растаявшего снега, голос сел. Ингрид отдышалась:

- Я сломала фонарик. Придется волочь его назад в темноте.

- Еще… минуточку… я слишком… устала, - едва выговорила Лола.

- No way, Lola! Now! [Нет, Лола! Сейчас! (англ.)]

Среди лыжников в экспедиции оказался фельдшер. Он занялся Лолой и наложил ей шину из попавшихся под руку деревяшек, средств из аптечки Пьера Нортона и пластиковых пакетов. Группа путешественников ожидала прибытия жандармов. Они играли в карты, правда, без особого увлечения. Они притворялись, что не слушают разговор между их гидом и двумя женщинами, которые его чуть не убили, сбросив в пропасть. Нортон был связан разорванным на ленты покрывалом и, казалось, покорился судьбе.

- Я приехала расспросить тебя о Патрике, чтобы понять его и связать несколько оборванных нитей. Ты же отреагировал весьма неадекватно, Пьеро Нортон.

Он смотрел на нее недружелюбно, но без особого интереса. То, чего он так боялся эти двенадцать лет, случилось. А дальше все пойдет своим чередом. Еще немного, и его заберут. Но Лола хотела знать все.

- Сначала я подумала, что ты был любовником Ринко Ямады-Дюшан. Но потом поняла, что была довольно далека от истины.

- Не так уж далека, - ответил он с горькой улыбкой.

Наконец-то! Он начал оттаивать. Лола почувствовала, как Ингрид, сидевшую рядом с ней, передернуло. Девушка с трудом скрывала раздражение. Этот тип чуть не убил их, а теперь еще тянет время, воображая себя героем американской мыльной оперы.

- Ты знаешь, твои показания могут облегчить ему участь. Получить пожизненное заключение в восемнадцать лет - это, честно говоря, не шутка. Ты должен сделать это для него.

Долгие минуты он колебался. Она почувствовала, что он мысленно перенесся в прошлое, от которого тщетно пытался отгородиться горной грядой, которое пытался похоронить под тоннами снега. Вдруг у него на глазах показались слезы. Лола знала, что в конце концов все тайное становится явным. Она не раз видела на лицах это выражение потерянности, которое вдруг овладевает человеком. Теперь надо только не мешать, и эмоции покатятся, как камни в той реке, которая должна была стать их могилой.

- Я хотел понять. Я пошел к японке. Чтобы поговорить. Но она не любила разговаривать. Она была очень скрытной и отделывалась от меня своими саркастическими улыбками. Она хотела только одного: чтобы я убрался со своими идиотскими вопросами, а она вернулась бы к своим чертовым шедеврам. Меня обуяла ненависть. Такая, что я невзвидел света. Минутная мерзость, которая изменила мою жизнь.

По щекам Нортона текли слезы. Теперь тишину нарушали только его всхлипывания. Игра в карты прекратилась. Ингрид Дизель замерла.

- Я задушил ее. Потом отнес ее в спальню. Я хотел, чтобы ее смерть приняли за убийство из ревности. Я снял с нее одежду и начал привязывать ее… к спинке кровати…

Лола ясно представила себе эту сцену. И одновременно вспомнила то, что ей рассказывал Бартельми о смерти Ванессы. Преступление отца, преступление сына. Одно за другим. С интервалом в тринадцать лет. Нортон не мог продолжать. И за него продолжила Лола:

- Мальчик был там. Да?

- Я не знаю, когда он пришел. Я привязал лодыжки Ринко к спинке кровати и уже собирался привязать запястья, когда… увидел его. Патрика. Он был там. Он шел за мной от самого дома. Я не знал, что делать. Я думал об этом, идя по улице и держа его руку в своей. Он не сказал ни слова.

Лола представила себе еще две сцены. Реальную и вымышленную. Ту, в которой Патрик смотрит на отца, привязывающего лодыжки мертвой Ринко. И ту, которую она придумала, чтобы вывести Патрика из равновесия: Константин, присутствующий при убийстве Ванессы. Сама того не ожидая, она попала в десятку. Но не испытывала по этому поводу ни малейшего удовлетворения.

- Мы вернулись домой. Рене была еще в магазине. Я уложил Патрика и дал ему снотворное. Пока он засыпал, я нашептывал ему, что ему приснился кошмар и на самом деле ничего не было.

- А потом ты собрал вещи и уехал. Вот так.

- Да, так. Я думал, что утром Патрик заговорит. Что он расскажет им, как все было, но…

- Но Патрик ничего не сказал.

- Нет, двенадцать лет Патрик молчал.

Все замолчали. Чуть позже послышался шум мотора и пропеллера. Потом голос, что-то кричавший в мегафон. Лола встала и, подойдя к двери, открыла ее в обжигающий холод ночи. Как будто не услышав вертолета жандармерии, Ингрид тихо сказала странную фразу:

- Frost in the past. [Мороз в прошлом (англ.).]

40

Комендант жандармерии Орельен Пассар долго не мог понять, что навело Лолу Жост, бывшего офицера полиции из комиссариата на улице Луи-Блан, Париж, Десятый округ, и Ингрид Дизель, массажистку, проживающую на Пассаж-дю-Дезир в том же округе, на след Пьера Нортона, парижанина, решившего начать новую жизнь в Савойе под именем Пьера Нормана. Он заставил Лолу с шиной на правой руке и синяком под левым глазом объяснять все заново. Ингрид спокойно пила кофе, слушая свою спутницу. По ее мнению, та рассказывала довольно складно. Комендант понемногу начал понимать ситуацию, поскольку смог позвонить лейтенанту Бартельми и установить связь с делом Ванессы Ринже. Разговор с настоящим полицейским при исполнении служебных обязанностей как-то придавал уверенности. Обещание упомянутого лейтенанта прибыть скоростным поездом в 16:27 окончательно убедило его, что он имеет дело не с парочкой умалишенных. Ингрид и Лола сказали, что их можно будет найти в отеле «Серебряные колокольчики».

Кажется, комендант Пассар вздохнул с облегчением, когда они ушли.

Жером Бартельми умирал от желания помочь начальнице порезать местную ветчину. Шина на руке мешала ей управляться с ножом и потребовала немалых усилий в борьбе с великолепным сыром «раклет». Лола предоставила Бартельми разрезать ветчину, а сама занялась бутылкой «русеет», вина, которое она считала «вполне подходящим». Американка же, у которой обе руки были вполне здоровы, воздавала честь вкуснейшей местной колбасе с горячей картошкой, которую она окунала в расплавленный сыр. Смотреть, как ест эта женщина, было настоящим удовольствием. Бартельми считал эту высокую блондинку особой весьма своеобразной и рассматривал ее с тем большим интересом, что она, как он узнал, спасла жизнь Лоле Жост. Всего лишь. И лейтенант не сумел отказать себе в удовольствии крепко пожать ей руку и несколько раз ее поздравить. Он все никак не мог прийти в себя от услышанного. Поэтому снова и снова заводил одно и то же:

- Ах, мадемуазель Дизель, я никогда не смогу достойно отблагодарить вас!

- Мальчик мой, ты начинаешь нас утомлять, - проворчала Лола. - Ясное дело, Ингрид меня спасла. Но мы же не собираемся встречать Рождество здесь.

- А я бы с удовольствием осталась здесь на рождественский ужин, - сказала Ингрид, отрезая себе еще один добрый кусок сыра, - здесь потрясающе!

- И все-таки, деточка, нам надо возвращаться. Наша работа еще не окончена. Нужно прояснить еще пару-тройку моментов.

Бартельми улыбнулся начальнице. Завтра он повезет Нортона в Париж. Но сегодня он будет развлекаться изо всех сил. Великая Лола вернулась. Помятая, с подбитым глазом, хромающая, но живая. Еще какая живая! Она распутала дело Ванессы Ринже, пролила свет на убийство двенадцатилетней давности. И она хотела чего-то еще. Так же, как она хотела еще плавленого сыра, еще вина. Какое великолепное здоровье! О, это совсем не то, что зануда Гном. Да о нем даже думать сейчас не стоит.

- О чем ты говоришь, Лола?

- О Хлое Гардель и Хадидже Юнис, разумеется. Эти две девушки должны мне кое-что объяснить. И они это сделают.

Американка вздохнула, надув щеки, как хомячок, пробормотала какую-то грубость, типа: «Why is this so fucking important to уои?» [Почему, черт возьми, тебе это так важно? (англ.)] - но в конце концов просто пожала плечами. Она работала с мадам Жост еще слишком недолго, чтобы понять все. Ничего удивительного, ведь для того, чтобы приблизиться к истине, обычно требуются долгие годы практики. И все же.

41

Медная табличка гласила: «Звоните и входите». Поэтому Лола Жост позвонила и вошла, а вслед за ней - Ингрид Дизель и Хадиджа Юнис (она не хотела приходить, но Лола пригрозила рассказать Груссе о мешке, набитом деньгами, если она не послушается). В приемной сидел мужчина. Когда они вошли, он даже не поднял глаз от газеты с экономическими новостями. Лола обратилась к нему:

- Извините! Вы не видели, к доктору Леже только что зашла молодая девушка, темноволосая и чуточку полноватая?

- Да, мадам. А что?

- Это моя внучка, мсье. А вы случайно не знаете, где пес?

- Какой пес, мадам?

- Далматин доктора Леже. Его, должно быть, выдворили из кабинета перед приходом моей внучки. По крайней мере я надеюсь, что это так, потому что у нее страшная аллергия на шерсть. И я хотела убедиться, что он об этом не забыл.

Мужчина недоверчиво поднял брови, но в конце концов все-таки проговорил:

- Я думаю, далматин в кухне.

- Превосходно, - ответила Лола.

Потом она что-то быстро шепнула на ухо Ингрид. И вошла в кабинет доктора Леже.

Психоаналитик с удивлением взглянул на нее. Он сидел в своем любимом кресле, одетый в уже знакомые Лоле бархатные брюки, розовую рубашку и жилет теплого бежевого оттенка. Хлоя в джинсах и огромном пуловере лежала на диване, скрестив руки на животе. Она вздрогнула. Потом с умоляющим видом обернулась к Антуану Леже.

- У вас что-то срочное, мадам Жост? - спокойно спросил психоаналитик.

- Все зависит от того, какое значение вы вкладываете в слово «срочность», доктор Леже. Для меня это срочность длиной в три года.

И Лола перешла к сути дела. Дела, которое уходило своими корнями во двор лицея «Бомарше», в соперничество классного надзирателя и ученика-шалопая. Такого шалопая, что из лицея его исключили. Но хотя Фарид Юнис предпочел наукам законы улиц, он продолжал видеться с Ванессой. И заметив, что та бросает нежные взгляды на Грегуара Марсана, пришел в негодование. Сейчас уже невозможно в подробностях восстановить все происходившее между Фаридом Юнисом и Грегуаром Марсаном: медленную работу коварной ревности, взаимные угрозы или все усиливавшийся поток оскорблений, а то и побоев. Невозможно, да и ни к чему.

- Но можно вернуться к убийству Грегуара Марсана. К смерти от удара ножа. К его телу, брошенному в канал Сен-Мартен и затянутому в шлюз Реколле. Ну, Хлоя, что ты можешь нам рассказать об убийстве Грегуара Марсана?

- Да ничего, мадам… ничего.

- Лола, вы заходите слишком далеко. Я никогда не подозревал, что вы способны прервать консультацию…

- Я ничего не прерываю, Антуан. Я просто не вовремя все это говорю. А это разные вещи. Уж будьте уверены.

На лице элегантного психоаналитика отразилось сомнение. Лола улыбнулась и добавила:

- И, может быть, я помогу вам сделать шаг вперед. Ну что, Хлоя, не пора ли заговорить? Открыть свое сердце?

- Я ничего не знаю.

- Ванесса пыталась искупить вину, посвятив себя служению людям. А еще у нее был дневник. Который она завела по совету Патрика Кантора, желавшего знать правду. Но это ей не помогло. Юный Кантор, прочитав дневник, узнал опасный секрет. Секрет, который знаешь и ты.

- Да нет же!

- Хадиджа заковывается в броню своего достоинства. А с тобой регулярно приключаются приступы паники. Это больше не может продолжаться, деточка. И ты это прекрасно понимаешь.

- Не понимаю, о чем вы говорите.

- Хорошо. Как хочешь.

Лола проковыляла к двери, открыла ее здоровой рукой и позвала Ингрид. Американка появилась, держа на поводке Зигмунда. За ней шла мрачная Хадиджа. Заметив Хлою, пес уперся всеми четырьмя лапами. Ингрид потянула животное за поводок и закрыла за ним дверь. Зигмунд стоял, опустив голову, и упрямо разглядывал ботинки Ингрид. Хлоя смотрела на красивое животное, как будто перед ней был призрак. Лицо ее посерело, губы дрожали. Антуан Леже поднялся с крайне недовольным видом. Лола жестом остановила его:

- Мне очень жаль, что пришлось прибегнуть к мерам, которые вы, несомненно, считаете жестокими.

- Это еще мягко сказано, мадам.

- Хлоя, почему ты не выносишь вида Зигмунда? А? Почему?

Застывшая в оцепенении Хлоя походила на статую. Потом она повернулась к своему психоаналитику.

- Тебе решать, Хлоя, - сказал Антуан Леже.

Девушка сглотнула и отодвинулась от дивана, как будто ее движение имело символическую силу. По крайней мере Лола на это надеялась. Ингрид присела на корточки и стала гладить пса. Лола мысленно похвалила Ингрид. Ее жест делал ситуацию менее драматичной, подобно ласковому прикосновению к плечу, к щеке. Но она инстинктивно чувствовала, что Хлою пока трогать не надо. Не надо трогать девушку, которая боролась со страхом, въевшимся в ее плоть. Хлоя неуверенно заговорила.

- Ванесса нравилась всем юношам. В ту ночь… так, для развлечения… она назначила Грегу свидание около шлюза. В это время я обычно гуляла с собакой, поэтому мы все втроем были там. Грег пришел… полный надежды. Я не знаю, как об этом узнал Фарид, но он тоже туда пришел. Он увидел Ванессу, он увидел Грега. Он просто взбесился. Они подрались, Фарид был прямо-таки вне себя от ярости. Я… испугалась. Я… прижала к себе щенка. Ванесса и Хадиджа пытались их остановить. Фарид… Фарид вытащил нож. Была кровь. Много крови. Он потащил Грега и бросил его в воду. А потом… он поклялся, что убьет нас, если мы кому-нибудь об этом расскажем. После этого у нас все пошло наперекосяк в лицее. У нас вообще все пошло наперекосяк. Я отдала своего далматина, потому что каждый раз, глядя на него, я читала… упрек в его глазах, которые все видели.

Хлоя бросилась в объятия Антуана Леже и зарыдала. Он стоял, опустив руки, потом крепко обнял пациентку и бросил суровый взгляд сначала на Лолу, а потом на Ингрид.

- От психоанализа, как от кино и от полиции, ждешь слишком многого, - бросила Ингрид психоаналитику, выходя из кабинета.

Зигмунд следовал за ней по пятам.

Пока Хлоя плакала в объятиях доктора Леже, Лола попросила Хадиджу рассказать ей о деньгах. Девушка повиновалась.

- Что ты собираешься с ними сделать, деточка?

- Отдать их ассоциации помощи румынским детям, - ответила она, не колеблясь. - Так хотела Ванесса. Мне сказал об этом брат. В любом случае я не собиралась брать их себе.

- Верю.

- Правда?

- Правда. Ты гораздо лучше, чем сама о себе думаешь, деточка.

- А вы гораздо лучше, чем я думала о вас.

- Ну ладно, теперь, когда мы перестали рассыпаться в комплиментах друг перед другом, я хочу тебя спросить: что ты собираешься предпринять в отношении Максима? Он ведь ничего не знает, верно?

Хадиджа только пожала плечами, потом опустилась на голубой диван:

- Боюсь, он меня презирает. Я столько времени скрывала правду о Греге. Мне не хватало смелости.

- Сейчас самое время ее обрести. Расскажи ему все. Раз и навсегда. На гнилом фундаменте ничего не построишь. И потом, я всегда думала, что лучше мучиться раскаянием, чем сожалением.

Хадиджа Юнис и Хлоя Гардель не бросили свою работу. Они, как и прежде, обслуживали посетителей, но Хлоя старалась не задерживаться в той части зала, где сидела Лола Жост. Блюдом дня сегодня была роскошная цесарка, зажаренная в соленой корочке, с гарниром из гороха, и Лола заказала его не колеблясь. Ингрид выбрала жаркое с соусом тартар и жареной картошкой.

- Тебе не стоит слишком задерживаться, деточка.

- Почему? - спросила Ингрид. - Я собираюсь взять десерт. В субботу здесь бывает шоколадный мусс. Максиму он всегда удается на славу.

- Ровно в четырнадцать часов у тебя сеанс. Тайский массаж.

- Вот это новость!

- Да, да. Уверяю тебя.

- Лола, что ты задумала?

- Я позвонила начинающему режиссеру.

- Бенжамену Нобле!

- Ему самому. И слово за слово мы заговорили о тебе. Это было нетрудно. Этому парню явно хотелось поговорить о тебе. Кстати, он дал объявление в газету в надежде найти тебя. Что-то вроде: «Парень, похожий на Марселя Сердана, отчаянно ищет суперженщину…» Но ты, очевидно, читаешь не эту газету. Может быть, иногда «Геральд трибюн», да?

Ингрид откинулась на стуле, чтобы получше скрестить руки на груди и придать себе как можно более свирепый вид.

- Мне не нужна вторая мать, Лола. Мне вполне хватает моей собственной.

- Ты полагаешь, что мать бросила бы свою дочь в объятия подающего надежды режиссера, снимающего фильмы ужасов? Смею надеяться, что нет, Ингрид. Если бы дело обстояло так, это означало бы, что сегодня все еще хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра.

- Лола, ты заслоняешься от меня иронией, но это у тебя не пройдет. Ты чего-то добиваешься от меня.

- Это задача не из простых.

- Ну вот, опять! По крайней мере я хочу, чтобы ты призналась, что ты слишком властная. Признай хоть это, Лола.

- Ты не угадала. Я еще хуже. Слушай внимательно, и ты все поймешь. Сегодня рейс в девятнадцать тридцать. Я собираюсь улететь в Сингапур, где я хочу провести Рождество первый раз в жизни. Мне нужно отвезти туда двух кукол.

Маленькая пауза и пронизывающий до глубины души взгляд.

- И что? - бросила Ингрид нетерпеливо.

- Я купила тебе билет.

- What?

- Таким образом я хотела сделать тебе подарок на Рождество и отблагодарить тебя за то, что ты спасла мои старые кости. А потом мне в голову пришла другая идея. Я дам тебе возможность самой выбрать подарок. И если ты откажешься от полета, не переживай. В «Эр Франс» работает моя старая подруга, и она все уладит.

Ингрид прищурилась, пытаясь понять что-нибудь по лицу Лолы. Но с тем же успехом она могла бы разгадывать улыбку Чеширского кота из «Алисы в Стране чудес». Напрасный труд. Она подумала, прокрутила в голове весь разговор и, придя к какому-то выводу, протянула руку:

- Ущипни меня, я хочу убедиться, что не сплю. Твой подарок - это либо Бенжамен Нобле, либо Сингапур, так?

- В щипках нет необходимости. Все вокруг тебя как нельзя более реально, деточка.

- Но я ведь могу выбрать и такой вариант: уйти отсюда и пойти гулять по Парижу, чтобы проветрить мозги. Об этом ты не подумала!

- Не стоит отказываться от подарка, Ингрид. Что же до прогулки по Парижу, это будет обычным бегством. Я тебе уже говорила. Давай, надо выбирать. Смелей, деточка! Ты можешь это сделать.

Подошла Хлоя с маленьким блокнотиком и карандашом и спросила, что дамы хотят на десерт.

- Кальвадос, - ответила Лола.

- Ничего, - сказала Ингрид. - Мой аппетит только что улетел в Сингапур.

- Ну что, деточка, ты остаешься в Париже или отправляешься искать свой аппетит в район экватора?

- Я остаюсь. К тому же мне не стоит особенно медлить, если я хочу поспеть вовремя. Тайский массаж, ты сказала?

- Да, именно это я и сказала.

- Хорошо, ну что ж… счастливого Рождества, Лола.

- Merry Christmas, Ингрид, увидимся в новом году.

Хлоя Гардель недоуменно слушала разговор. Она увидела, что Ингрид Дизель встала и направилась к выходу. Она улыбнулась. Лола Жост тоже.

- Еще один человек, до которого роботы не доберутся, - сказала бывший комиссар, поворачиваясь к Хлое. - И это приятно.

- Конечно, мадам Лола. Может быть, возьмете шоколадный мусс к кальвадосу? В субботу у нас всегда шоколадный мусс…

- Нет, деточка, к кальвадосу я возьму только кальвадос.

- Конечно, мадам Лола.

- И перестань каждую минуту говорить «конечно». Особенно если ты ни в чем не уверена. Потому что, видишь ли, главное - твердо верить в то, что ты делаешь, даже если делаешь черт знает что. Ты музыкант и должна это знать. То же относится к актеру, писателю и детективу-любителю. Понимаешь?

- Нет.

- Не страшно. Со временем, деточка, ты все поймешь.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the[email protected]

17.04.2009

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

Реклама на сайте