«Жертва Сименона»

Наталья Никольская Жертвы Сименона

Глава первая Ольга

– …Айседора, опомнись! Ты ведешь себя просто глупо! Ведь еще сегодня утром ты хотела никогда со мной не расставаться…

От неожиданности я чуть не выронила тяжелую сумку. Вот это имечко! Разумеется, после этого я просто не могла не уставиться в сторону парочки, которая вполголоса выясняла отношения чуть поодаль от подножки девятого вагона поезда Москва – Тарасов.

Честное слово, эта парочка того стоила! Высокая белокурая молодая женщина прятала глаза за темными очками, но они не могли скрыть, до чего она хороша собой. Но еще больше, чем красота, поражали ее ухоженность и… Как бы это получше выразиться? Соответствие отдельных деталей друг другу, и всех их вместе взятых – высшему классу. Каждая мелочь в ее облике – от белого шарфа, удерживающего волосы в шелковом плену, до туфелек, стоивших кучу денег, – била без промаха, в «десятку». И это было прекрасно известно «женщине в белом».

Разглядывая ее сквозь собственные солнечные очки, я невольно вспомнила старый анекдот. В восемь утра в переполненном троллейбусе мужчина бесцеремонно пихает локтем одну из пассажирок. «Как вам не стыдно, – пеняет ему рассерженная дама, – вы толкнули женщину!» – «Женщину? Помилуйте, в этот час женщины еще в постели!». Так вот: как психолог с ученой степенью я была готова поспорить на что угодно, что эту женщину вы не встретите в час пик в городском транспорте. Да, пожалуй, и в любой другой час тоже: таким экземплярам куда больше к лицу шикарная иномарка.

Мужчина, сжимавший женщине запястья, подходил ей так же, как подошли бы шестисотый «мерседес» или «кадиллак»: такой же породистый. Быть может, лет на пять постарше своей подружки-блондинки – которая, кстати, вряд ли была моложе меня, хотя претендовала на абсолютную юность, – этот тип был из тех, что обречены на вечный успех у представительниц прекрасного пола. Чтобы сделать такое заключение, мне вовсе ни к чему было обращаться за помощью к психологической науке – все, что надо, мне подсказало женское чутье.

Я подавила вздох сожаления – ведь этот красавчик не меня уговаривал, нежно держа за ручки! – и сделала вид, что сосредоточенно роюсь в сумочке в поисках билета. «Айседора». С ума можно сойти!

Между тем та, кого называли Айседорой, без всякого сострадания к ранимой мужской натуре вырвала свои лапки из смуглых ладоней бойфренда – ах, как соблазнительно подчеркивал его оливковую мускулатуру светлый хлопчатобумажный пуловер!

– Пусти меня! Негодяй… «Никогда не расставаться»! И это после того, как я своими глазами видела, как ты лез под юбку к этой худосочной прокуренной кляче!!!

Однако! Чтобы не выдать своего смущения внезапно нахлынувшим румянцем, я еще ниже склонилась над сумкой и поспешила юркнуть за широкую спину какого-то дядечки с двумя огромными баулами.

– Не смей так о ней! Она безумно талантливая женщина…

– О, это я заметила! У нее талант падать на спину. Да отпусти же ты меня, наконец!

Так как свои решительные высказывания Айседора сопровождала не менее решительными действиями, мужчине не оставалось ничего другого, кроме как применить силу. Решительно схватив в одну руку изящный кожаный чемоданчик, принадлежащий, по всей видимости, его собеседнице, а в другую – ее самое, он потащил брыкающуюся блондинку в сторону вокзала. Вскоре их скрыла густая толпа пассажиров, растекшаяся по перрону.

Бритоголовый крепыш в черном плаще до пят, который донельзя комично смотрелся на его короткой коренастой фигуре, перехватил мой взгляд.

– Во дает!

Я неопределенно покачала головой. Интересно, кого он имел в виду – мужчину или женщину? Или их обоих? Но почему тогда «дает», а не «дают»?…

Пока я стояла, углубившись в свои филологические изыскания и в сумочку, в которой безнадежно сгинул мой билет, бритоголовый деловито подхватил мою дорожную сумку.

– Ваша?

– Моя! – Позабыв про билет, я вцепилась в свою собственность. – Зачем вы ее схватили?!

«Крутой» смерил меня странным взглядом.

– Как это – «зачем»? Хочу «сделать ноги» с вашей сумкой, разве не ясно?

Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног, а в глазах потемнело от ужаса. До чего же беспардонный пошел вор! Полина предупреждала меня, чтоб в столице я держала ухо востро, но такая откровенная наглость даже ее обескуражила бы. А мне, бедной и беззащитной, что мне-то теперь делать?!

– Помогите! – крикнула я, но не услышала своего голоса…

Грабитель, однако, не пытался скрыться с моей сумкой: я ощущала, как она все еще оттягивает мне руки, и это меня чуть-чуть успокоило. Когда туман, застлавший глаза, рассеялся, я увидела, что вокруг столпились люди, а крепыш в черном плаще сумрачно озирается по сторонам.

– Все нормально! Нормально все, понял? Я помочь ей хотел, а эта… Вцепилась в свое барахло, как будто я и правда хотел с ним сдернуть!

– Вы же сказали, что хотите… украсть! – пролепетала я, вконец смутившись под насмешливыми взглядами.

– Пошутил! Да теперь вижу, что неудачно. Вы, девушка, в натуре такая, или придуриваетесь?

Может, моя сестра Полина и нашлась бы, что ответить на подобный вопрос, но я – увольте! Я лишь чувствовала, что сейчас провалюсь сквозь землю.

– Извините меня, молодой человек… Я думала, вы и правда хотите…

– Е-мое! – Парень красноречиво воздел глаза к небу и, описав ими полукруг, опять уперся мне в переносицу. – Да нужна мне твоя сумка, как кобелю презерватив… Хм… Я хотел сказать, у меня в Тарасове три склада забиты этим барахлом, стану я с какой-то сумкой мараться.

Я уже достаточно пришла в себя, чтобы возмутиться.

– Вы не у себя на складе, так что не распускайте язык. Всего хорошего, я в вашей помощи не нуждаюсь.

– Ну-ну.

Бритоголовый равнодушно отвернулся, как будто меня вовсе не существовало, и молча предъявил проводнику свой билет. Однако в вагон проходить не стал, а отошел в сторонку и закурил.

– Девушка, так вы едете или нет? Отправление через пять минут!

Эта речь была обращена явно ко мне, и произнес ее проводник. Наверно, ему надоело, что я все время мельтешу под самым его носом.

Боже, всего пять минут! А ведь я еще хотела купить чего-нибудь попить в дорогу… Я с удвоенной скоростью закопошилась в сумочке, но проклятый билет никак не хотел находиться – словно растворился! При мысли, что я запросто могла забыть его в гостинице или потерять в такси, мои волосы встали дыбом, а к горлу подступила тошнота. Бедная я, несчастная! И за что мне такие страдания: командировки, вокзалы, билеты, грабители и глупые шутники… Если б в запасе у меня оставалось чуть побольше времени, возможно, я даже упала бы в обморок от страха, растерянности и жалости к себе. Однако в условиях жестокого цейтнота позволить себе эту роскошь не могла. Здесь нет ни моей дорогой сестры Полины, ни Кирилла Козакова – хоть и бывшего, но все еще не чужого мужа, ни моих дорогих малышей… Некому совать мне под нос нашатырь и отпаивать валерьянкой. Если я упаду в обморок – то так и останусь лежать на грязном перроне, а поезд уйдет в Тарасов без меня. Уж конечно, ни проводник, ни, тем более, этот бритоголовый грубиян, которого я отшила, не подумают мне помочь! Мои вещи унесут настоящие воры, а меня саму в конце концов подберет милиция и посадит до выяснения личности в каталажку вместе с бомжами, попрошайками и проститутками… Какой кошмар!!! Нет уж, с обмороком придется подождать до лучших времен.

Наконец, заветный клочок бумаги, сложенный почему-то гармошкой, выпал из носового платка, который я встряхнула, наверное, в двадцатый раз. Я с победным видом сунула его проводнику под нос – разумеется, билет, а не платок. Тот изучал его, как мне показалось, гораздо дольше, чем требовалось, но в конце концов вернул мне и неохотно буркнул: «Пожалуйста». Уж не знаю, чем я ему не угодила.

Я спрятала билет обратно в сумочку – разумеется, тут же позабыв, куда именно, – и в растерянности остановилась перед высокой подножкой вагона.

Втащить тяжелую дорожную сумку в поезд – это был для меня едва ли не самый трудный этап пути! От гостиничного номера до такси и от такси до вагона – на этих отрезках помощники всегда найдутся, либо добровольные, либо платные. Но как только вокзальный носильщик сгружает твою кладь со своей тележки… Тут приходится уповать только на милость случайных попутчиков да на собственное обаяние! И почему я никогда не слушаю свою мудрую сестру, Господи?! Уж сколько раз Полина высмеивала мою «совковую» привычку везти из Москвы подарки всей семье и вообще всякую всячину, и столько же раз я убеждалась, что она права: то же самое и, как правило, за те же деньги можно купить и у нас в Тарасове. И что же? Да ничего! Дав себе очередной зарок, я снова и снова нагружаюсь в столице как ломовая лошадь – совершенно не по своим скромным физическим возможностям!

В тамбуре, как назло, не было подходящего объекта, на котором я могла бы испробовать силу своего обаяния. То есть, там вообще никого не было: отъезжающие уже сидели в вагоне, а провожающие махали им ладошками с перрона.

– Ну что, девушка, сменим гнев на милость? Я говорю, может, сумочку все-таки доверите? – услышала я за спиной. И без лишних слов уступила свою тяжкую ношу парню в черном плаще, который скользнул по мне насмешливым и вместе с тем каким-то смущенным взглядом.

– Вот так-то лучше. – Крепыш, подметая подножку длинными полами своего прикида, вспорхнул по ней так легко, будто моя сумка была папкой с документами или, по крайней мере, кейсом с деньгами, и сверху протянул мне руку. – Забирайтесь, а то и вправду в Москве останетесь! У вас какое место?

– Тринадцатое, – вздохнула я.

– Сочувствую, – хмыкнул попутчик. И прибавил, хитровато взглянув на меня: – А мы с вами соседи!

«Значит, мне можно посочувствовать вдвойне!» – прокомментировала я про себя, однако вынуждена была изобразить вежливую улыбку. Все же этот тип мне помог, и теперь, хочешь-не хочешь, придется терпеть его до самого Тарасова!

Хоть бы с остальными попутчиками повезло, а то как попадутся все трое мужики! Веселенькое будет дело…

С тяжелым сердцем я вошла вслед за широкой черной спиной в свое купе, однако там было пусто. Я еще не сообразила, что сие обстоятельство может означать, а вот мой сосед сразу воодушевился.

– Значит, мы одни? Класс! – Парень поставил сумку на мою нижнюю полку и повернулся к ее хозяйке. – Стало быть, тоже в Тарасов? Или ближе куда?

– В Тарасов.

– Ну что, давайте знакомиться? Дрюня… Тьфу ты, я хотел сказать – Андрей! «Дрюня» – это для друзей и для любимых женщин. Но можете и вы так звать, если хотите. Не обижусь!

Дрюня?! Вот это расчудесно! Раздражение, которое с самого начала вызвал во мне этот тип, сразу сменилось чуть ли не симпатией. Дело в том, что у меня есть уже один очень хороший знакомый по имени Дрюня, милый и славный Дрюня Мурашов, с которым мы иногда очень здорово проводим время. Конечно, с этим, новым Дрюней они похожи примерно как небо и земля, и все же… Как приятно было после недельной разлуки с родным городом услышать хоть какое-то упоминание о привычной среде обитания! Сразу еще сильнее захотелось домой…Однако я вовремя вспомнила, что эта «крутизна» – не Мурашов, и, стало быть, незачем сходу поощрять его фамильярность.

– А меня можете называть просто Ольгой Андреевной.

Парень прищурил свои маленькие серые глазки и усмехнулся, слегка склонив голову набок.

– Понял, не дурак. А что же так официально? В милиции, что ли, служите?

– Нет, почему в милиции…

Я тут же пожалела, что растерялась и не соврала – для собственной безопасности. Но было уже поздно. В конце концов, что же делать, если я врать совсем не умею?

– Я научный работник. Кандидат психологических наук.

– Не фига себе! – «Дрюня» даже присвистнул. – Н-да… Стало быть, мы с тобой коллеги, Ольга Андревна. Я тоже «кандидат» – базарных наук! Можно даже сказать, профессор. Торгово-закупочная фирма «Фаворит» – может, слыхала?

– Нет, не приходилось.

– Ну, еще услышишь! Я чего хочу сказать – слышь, сестренка?…

– … Провожающие?… Есть провожающие? – прошел по вагону проводник.

Сквозь задраенное окошко купе и вокзальные шумы до нас отчетливо донесся далекий свисток локомотива.

– … Я хочу сказать, ты того… Извини меня за «кобеля», ладно? Что-то я не того… Работа нервная, понимаешь? Ну, да ты понимаешь, раз психолог. Только это твое «Ольга Андреевна»… Не надо сейчас, ладно? Меня тоже на фирме Андрей Сергеичем величают, как режиссера Кончаловского – мне одна дамочка сказала… Но ведь я ж молчу! То есть, я могу, конечно, и «выкать», только зачем? Ты ж не налоговый инспектор, а я тебе – не министр образования. Я сегодня добрый: такое дельце провернул в Москве, если б ты знала… На докторскую диссертацию потянет! Не ломай кайф, сестренка! Пообщаемся по-человечески, как люди, а? Приставать не буду, если не хочешь. Хотя баба ты, конечно, классная, так что я бы с удовольствием…

Бесхитростный монолог «коллеги» уже давно вызвал у меня улыбку, но его последняя фраза против воли бросила в краску. Не дождавшись положительной реакции на свой «прозрачный» намек, Андрей Сергеич не без сожаления продолжал:

– Ну, не хочешь – как хочешь. Проблем не будет, я сказал! Посидим, поговорим, выпьем… Я говорю – отметим мою сделку. Так как, сестренка? Лады?

Мое первоначальное напряжение окончательно улетучилось, и я вдруг почувствовала себя так легко, точно этот бритоголовый крепыш и в самом деле был моим братцем. Или по меньшей мере Дрюней Мурашовым!

– Лады, Андрей. Больше я на своем отчестве не настаиваю!

Парень, уже освободившийся от своего «крутого» плаща и даже ослабивший узел галстука, расплылся в широкой улыбке. В этот момент поезд дернул, и почти одновременно по ковровой дорожке коридора глухо простучали каблучки. Дверь купе широко распахнулась, и мы увидели еще одного пассажира. Вернее, пассажирку.

От неожиданности я едва смогла удержать возглас удивления. Это была она – роскошная женщина по имени Айседора!

Все в том же белом шарфе, соскользнувшем с волос, она неуверенно остановилась на пороге и обвела купе своими ультрамодными узкими очками, за которыми было совершенно не видно глаз.

– Здравствуйте… Чуть не опоздала… Шестнадцатое место здесь?

Красивое грудное меццо незнакомки звучало глуховато, как голос человека, который долго плакал.

Мы одновременно ответили «да», но, в отличие от меня, Андрей забыл закрыть рот: его челюсть так и осталась в нижнем положении.

– Е-мое! – наконец выдохнул он. – Ну и везуха тебе сегодня, Дрюня: как барбос среди роз…

Опомнившись, бизнесмен подскочил с места.

– Проходите, проходите, девушка! Так вы тоже с нами? Класс! Значит, у вас шестнадцатое? Давайте ваш чемоданчик, я его пристрою… Но я не могу допустить, чтобы такая девушка лезла на верхнюю полку! У меня нижняя, мы с вами, конечно, поменяемся.

– Спасибо. – Женщина безропотно отдала ему чемодан; по-моему, она сделала это совершенно машинально. – Мне, правда, абсолютно не важно, какая полка… Но все равно спасибо!

Она достала сигареты и, не обращая никакого внимания на суету, воцарившуюся с ее появлением, швырнула сумочку на нижнюю полку – ту самую, которую широким жестом предложил ей Андрей.

– Извините… – И чудное виденье исчезло в вагонном коридоре так же неожиданно, как возникло.

Мы переглянулись с Дрюней, который выглядел совсем обалдевшим. Глупо, конечно, но это меня задело: ведь этот тип только что был не прочь приударить за мной, но стоило появиться другой юбке… Ну, правда, не юбке, а великолепному брючному костюму, который, если честно, сидит на этой барышне лучше, чем на любом манекене, но разве это меняет суть дела?! Тем обиднее!

Только-только я хотела интеллигентно съязвить по этому поводу, как мое внимание переключилось на новый персонаж. Видимо, он появился одновременно с девушкой, однако, занятые ею, мы не заметили его на заднем плане, в коридоре. По правде говоря, в том не было ничего удивительного. Последний, четвертый пассажир купе был ничем не примечательный с виду мужчина лет сорока-сорока пяти. Лысоватый, в помятом костюме, довольно высокий, но изрядно сутулый и оттого кажущийся приземистым, он производил впечатление дремучего провинциала и крайне застенчивого человека. Скромно поздоровавшись, он забросил спортивную болоньевую сумку на свою верхнюю полку и тоже отправился курить об этом мне сказали оттопыренный карман его пиджака и сногсшибательный запах «Космоса», которым этот парень был пропитан весь.

Андрей, которому как-то вдруг стало скучно в моем обществе, тоже извлек пачку «Кэмэла» и выскользнул в коридор. Не надо было быть психологом с ученой степенью, чтоб догадаться: он горит желанием утешить очаровательную попутчицу-блондинку.

Оставшись одна, я вздохнула и углубилась в меланхолию под перестук вагонных колес. Глядя за окошко, на проплывающие мимо столичные окраины с многоэтажными домами-»коробочками» и зелеными массивами парковых зон, которые художница-осень уже тронула своей яркой кистью, я вдруг поняла, до чего же соскучилась по дому и по тем, кто меня там ждал. По ребятишкам – Лизоньке и Артуру, по своей неухоженной, расхристанной квартире, забитой ненужными, но такими милыми вещами, по привычному человеческому кругу и привычному укладу жизни – без этих дурацких докладов, семинаров и «круглых столов», без этого ужасного распорядка дня и вечной отвратительной спешки, когда все впопыхах, все по минутам…

Подумать только: всего неделю назад, собираясь на международный симпозиум психологов, я так мечтала вырваться из этих тисков обыденности «на свободу», сменить обстановку, «развеяться»! Мечтала отдохнуть от вечных занудных моралей Козакова и даже от вечной Полининой опеки… И вот, через каких-то семь дней, мне больше всего на свете хочется услышать голос моей дорогой сестрицы! Ну, хотя бы: «Я с тобой с ума сойду, Ольга!». Или: «Какая же ты бестолковая, Ольга!».

Я даже вытерла скатившуюся по щеке слезу – до того меня одолела ностальгия по Тарасову. Вот приеду завтра, Полина с детьми встретит меня на вокзале и, наверное, сразу увезет на дачу – ведь суббота! А там сейчас так хорошо… Погода стоит прохладная, но не холодная – словом, настоящая сентябрьская погода. И, главное, почти никакой работы, не надо ничего сажать, полоть, окучивать и собирать, можно будет вдоволь отоспаться на свежем воздухе за весь симпозиум. Как это все-таки замечательно: проснуться не по распорядку, а от веселого щебета птичек за окном и от потрясающего запаха яблочного пирога, наполнившего собой весь дом… Ты еще нежишься под одеялом в предвкушении нового дня, безоблачного и беззаботного, и тут заходит Полина и говорит…

– … Ну что, сестренка, соскучилась без меня?

Я не сразу поняла, почему Полина говорит таким грубым, незнакомым голосом. Ах! Это вовсе не Полина, а этот парень, мой попутчик… Андрей, да. «Дрюня». И я еще не на даче, а в поезде. Кстати, вместо того чтобы считать столбы за окном, могла бы за это время переодеться, ведь они курили добрых двадцать минут… Какая же ты бестолковая, Ольга!

Судя по тому, что «братец» вернулся один и снова стал активно демонстрировать мне «родственные чувства», дела у него в тамбуре не заладились. Но теперь я не спешила открывать этому предателю душу и держалась с ним вежливо, но подчеркнуто равнодушно. Пусть знает!

Вскоре к нам заглянул проводник – собрать билеты, и одновременно с ним вошли блондинка и «сутулый» (так я окрестила про себя четвертого пассажира). Наша с Андреем светская беседа сама собой развалилась и больше не склеилась, парень заскучал, уставившись в коридорное окошко через приоткрытую дверь купе.

Сутулый пристроился на краешке моей полки и углубился в какую-то книжку. Женщина по-хозяйски села в угол, за столик, и только тут сняла очки. И то лишь затем, чтобы припудрить глаза и носик: согласитесь, в очках, да еще в темных, это делать трудновато. Мужчины деликатно сделали вид, что их эта процедура нисколько не интересует, но от меня не ускользнули следы слез на красивом личике блондинки. Я была права: прощание с московским приятелем не прошло для нее даром.

Исподволь разглядывая попутчицу, я не могла отделаться от мысли, что где-то уже видела ее. Что-то в лице этой женщины, в ее походке, манерах казалось мне неуловимо знакомым. И от того, что я не могла сообразить, откуда это странное чувство, мне стало очень досадно.

Между тем, красотка не проявляла ко мне ни малейшего интереса – значит, она меня не знала. Отвернувшись к окошку, она сосредоточенно наводила марафет: покачивания и толчки вагона сильно мешали этому делу, требующему особой точности. Зная по собственному опыту, какая это мука – накраситься в вагоне на полном ходу, я сочувственно следила за ее манипуляциями.

Наконец женщина убрала в косметичку все, кроме зеркальца, и стала искать в сумочке что-то еще. Она снова и снова перетряхивала содержимое крошечного ридикюля, шевеля губами – совсем как я недавно, когда искала билет. И наконец подняла на меня свои огромные глаза, которые больше не выглядели заплаканными – только чуть-чуть усталыми и очень растерянными.

– Расческу потеряла… Что же теперь делать?

Это вышло у нее так искренне, так непосредственно, что женская солидарность захлестнула меня с головой. Я уже простила этой бедняжке, что Дрюня был готов променять меня на нее.

– Если моя вас устроит… Конечно, она не новая, но перхоти у меня вроде бы нет.

– Да какая там перхоть, пустяки… Конечно, устроит, спасибо огромное! – Блондинка взяла у меня расческу, подкрепив свою благодарность очаровательной улыбкой. – Если б вы знали, как и чем мы гримируемся в театре, вы бы не говорили. Вы бы просто в ужас пришли!

В театре? Так вот оно что! Теперь-то мне стало понятно, почему она кажется мне знакомой, а я ей – нет. Пока женщина причесывалась, я загрузила в «компьютер» своей памяти файл «Театры» и стала его просматривать. Ну конечно: тарасовский драматический! В начале лета мы с сестрой были там на премьере – Полина через какую-то клиентку раздобыла контрамарку. Как же это я сразу не узнала примадонну?! Впрочем, ничего удивительного: пьеска была модерновая, так что актеров было трудно отличить от декораций. Я не помню, чтоб моя теперешняя попутчица – кажется, у нее какая-то прибалтийская фамилия – очень уж поразила меня своей игрой, но, летая над сценой в прозрачном белом хитоне, она смотрелась весьма эффектно!

– Вот теперь я вас узнаю! – Настала моя очередь мило улыбаться. – Вы играли в пьесе Сладовского, правда? Забыла название…

– Ах, и я тоже! Оно какое-то очень заумное. А наш спектакль назывался «Откровения». Вам понравилось?

– М-м… – Прямой вопрос поставил меня в тупик. – По-моему, театр чрезмерно увлекся формой подачи материала, за которой, я думаю, не все зрители смогли разглядеть глубокое содержание. Но ваша нимфа – если не ошибаюсь, ее звали Натали? – она была очень, гм… откровенная.

– Что вы! – перебила меня блондинка, округлив глаза.

– Натали – это муза художника, которая являлась мастеру в его снах. А в общем-то, вы правы! Спектакль получился не ахти.

Она задорно тряхнула волосами и засмеялась. Мне было крайне неловко, что попала впросак с этой чертовой нимфой, то бишь музой, но неожиданно встрявший Дрюня спас меня от позора.

– Е-мое, так вы, значит, актриса! А я все думаю, где это я вас видел… Ну, точно, блин! В июне моя благоверная потащила меня в драму: пойдем да пойдем, там, говорит, все наши собираются. А что – «пойдем»?! Буфет был дрянь… Правда, я не понял ни хрена, из-за чего там этот чувак все хандрил, но когда вы над сценой полетели – е-мое!.. Я думал, Витек – это дружан мой – из штанов выпрыгнет, в натуре. «Дрюня, – говорит, – я думал, вечер кобелю под хвост, лучше бы пива выпил, а теперь не жалею, что пошел».

Быть может, что-то в моем взгляде подсказало парню, что он сболтнул лишнее, а может, сам дошел – но только крепыш внезапно смешался.

– Нет, кроме шуток: это было классно! – промямлил он и уставился себе под ноги.

Разумеется, перед глазами у бедняги в этот момент было то же самое, что у меня: прозрачное одеяние летучей «музы» и ее прекрасно различимые формы, за которыми – я в этом уверена! – никто и не пытался разглядеть никакого «содержания». Даже если оно там было!

В отличие от нас с Дрюней, актриса вовсе не выглядела смущенной. Даже, пожалуй, наоборот: ей было приятно, что она произвела впечатление на публику.

– Спасибо. – Она картинно забросила ногу на ногу, едва не выбив при этом книжку из рук «сутулого», и взглянула на меня. – Ну что, попутчики, давайте знакомиться? Все-таки целая ночь пути… Меня зовут Айседора – как жену Есенина. Имя необычное, но мне нравится. И для актрисы очень подходит.

Я скромно назвала себя и добавила:

– Имя у меня самое обычное, как видите, но я на него тоже не жалуюсь. Кстати, для моей профессии имя не имеет никакого значения: я психолог.

Айседора отреагировала в полном соответствии со своей профессией.

– О-о!.. – И добавила как бы про себя: – Это как раз то, что мне сейчас нужно.

– Ну, меня вы уже знаете, девчонки, – подхватил эстафету «братец». – Я вам первый отрекомендовался, правда, каждой по отдельности. Хотя можно еще разок, чтоб все путем. Андрей Старостин, по-простому Дрюня. Надежда тарасовского бизнеса. Пока что малого и среднего, но чем черт не шутит: может, и до большого дорастем! До крупного то есть. По совместительству – финансовая опора «отцов города» и в особенности моего родного Заводского района. Женат меньше года, но уже успел нахлебаться «радостей» супружеской жизни, так что всегда не прочь сходить налево. Намек поняли?

Дрюня заржал, вполне довольный собой.

– Ну вот, что надо я вам сказал, а остальное вы и сами видите. Все при мне! Вопросы есть?

Айседора обворожительно улыбнулась.

– Вопросов нет, Андрюшенька. Только предложение: свои руки держи при себе – вместе со всем остальным, что там еще у тебя есть. Намек понял?

Я ожидала бури: тот, кто мечтает дорасти до большого бизнеса, вряд ли привык к отказам в такой категоричной форме. Но, видимо, наш попутчик и в самом деле был сегодня в хорошем настроении. Он только ухмыльнулся.

– Понял, не дурак. Да ты не боись, куколка: Дрюня Старостин еще никому не навязывался. Насильно в душу не влезешь, да и в постель тоже. По крайней мере, это не мой метод. Только ты не плюй в колодец, детка! Может пригодиться.

Неожиданно бизнесмен хлопнул по колену сутулого, который до сих пор не принимал участия в общем разговоре.

– А ты что все молчишь, друг? Кто такой будешь? Как зовут?

Тот даже вздрогнул.

– Дмитрий. Дмитрий Иванович, как Менделеева.

– Какого Менделеева? Из налоговой, что ли?

Сутулый беспомощно открыл рот и снова его закрыл, не издав ни звука. Я пришла ему на помощь.

– Дмитрий Иванович Менделеев – великий русский ученый. Таблицу химических элементов Менделеева в школе проходил?

– Тьфу ты! Совсем плохой стал Дрюня Старостин. А я еще думаю: тот, что в налоговой, вроде не Иваныч, а Петрович. Сказанула тоже – «в школе»! Так то когда было… Слушайте! – Парень хлопнул по колену на этот раз себя. – А классная у нас компашка подобралась: жена Есенина, режиссер Кончаловский, а теперь еще и химик Менделеев… А ты, сестренка, похоже, всю малину нам портишь! Ты-то у нас кто будешь? Эх, слышала б этот вопрос Полина! А еще лучше – если бы она слышала мой ответ:

– Кто я? Я просто Ольга Снегирева. И если кто-то из знаменитых господ считает ниже своего достоинства ехать со мной в одном купе – пусть поменяется с кем-нибудь местами, я не против!

Все засмеялись, и даже сутулый улыбнулся, опустив свою книгу на колени. В этот момент кто-то открыл дверь купе, и все головы повернулись в ту сторону.

Я узнала его сразу же. Это был тот тип, который провожал Айседору на Павелецком вокзале – если так можно сказать. Актриса подскочила как ужаленная.

– Ты?! Здесь?!.

– Собственной персоной. Как видишь, расстаться с тобой оказалось выше моих сил, дорогая. Выйди, надо поговорить.

Сейчас примадонна была похожа на кошку, готовую вцепиться в физиономию врага.

– Я не знаю, откуда ты здесь взялся, – прошипела она, – да мне на это и наплевать. Если тебе пришла охота прокатиться на поезде – это твое дело. А мне говорить с тобой не о чем. Проваливай!

Высокий смуглый брюнет с пушистыми усами и не подумал подчиниться. Он картинно заслонил собою дверной проем, и лишь вздрагивающие ноздри да побелевшие костяшки пальцев, которыми мужчина ухватился за края верхних полок, выдавали его напряжение.

– Браво, детка! Нет, правда: совсем неплохо. Вполне сгодится для вашего занюханного театрика. Старик Арчи неплохо с тобой поработал. Но ты забыла, что ты сейчас не на сцене, Айседора! Нет публики, понимаешь? Нет камеры, нет мотора. Или ты собираешься разыграть свой маленький спектакль перед этими людьми?

Красавчик нервно тряхнул густой шевелюрой и усмехнулся. Я подумала, что весь он – внешность, голос, манера выражаться – выдержан в стиле героя-любовника из дешевой мелодрамы.

– Я собираюсь?! По-моему, это не я, а ты разыгрываешь здесь спектакль одного актера. По какому праву ты ворвался в мое купе? Почему ты меня преследуешь? Кто ты вообще такой?!

– Кто я тебе? Ты действительно хочешь, чтобы я рассказал это здесь и сейчас? Ну что ж: возможно, твоим попутчикам это покажется пикантным…

– Убирайся вон, мерзавец!

– Или ты предпочитаешь, чтобы я переговорил завтра об этом с твоим Арчибальдовым? Раз уж мне, волею судеб, пришлось прокатиться в Тарасов – грешно пренебрегать такой возможностью. Иначе придется написать ему письмо, а я не выношу эпистолярный жанр.

– Послушай, мужик…

Андрей неторопливо поднялся с места и своей массивной фигурой отгородил незваного гостя от зрителей. Дрюня был почти на целую голову ниже «героя-любовника», но общий баланс складывался явно не в пользу последнего. Красавчик невольно попятился.

– Послушай, мужик, тебе не кажется, что ты слишком долго испытываешь терпение порядочных людей? Вломился без спросу в чужое купе, ни тебе «здрасьте», ни «извините»… Пристаешь к девушке, а она, между прочим, с тобой говорить не хочет. Неужели не ясно? А знаешь, что бывает с теми, кто не понимает на словах? Знаешь, нет?

– Браво, Асенька! – Стараясь во что бы то ни стало удержать позиции, гость что есть силы вцепился обеими руками в полки. – Не успел поезд тронуться, а ты уже и здесь нашла себе адвоката. Браво! А впрочем, чему я удивляюсь? Платишь ты щедро… Ай, ай!!!

Последняя реплика красавчика получилась несколько смазанной, потому что его голова молниеносно исчезла под полкой. А сам он из статного «героя-любовника» превратился в какую-то скрюченную «запятую» – в результате захвата, профессионально проведенного Дрюней. Все это произошло в мгновение ока, так что никто ничего не понял. «Рома!» – истошно взвизгнула Айседора, я поддержала ее вторым голосом. Дмитрий Иванович поджал ноги.

– Мужик, я ж тебя предупреждал. А, мужик?… Я ж хотел на словах объяснить, что бывает с беспредельщиками вроде тебя, а ты не понял, лох! Я ж хотел по-хорошему, настроение у меня сегодня классное, понимаешь? Было, я хочу сказать…

– Пусти, козел… – проскрипело из-под полки.

– Ах ты…! Ну, мужик, это была твоя ошибка. Ба-альшая ошибка! За козла ответишь.

Разбушевавшийся «братец» – то есть браток – уже почти выволок свою жертву из купе, но тут на руке у него повисла Айседора.

– Андрюша, миленький, не надо! Пусти его, пожалуйста!

– Уйди, детка! Этот хмырь меня достал!

– Пожалуйста, я тебя умоляю! Я должна с ним поговорить.

Дрюня с отвращением выпихнул в коридор Рому и отряхнулся. Айседорин герой тут же выпрямился и, не сводя со своего обидчика пламенного взора, рукавом пуловера промокнул свежую ссадину на лбу. Если бы глазами можно было убивать, то Старостин был бы сражен наповал.

– Скажи спасибо своей девчонке, педик! – хмуро процедил тот, у кого украли законную победу. – Но если еще раз увижу тебя поблизости от своего купе – оторву ноги вместе с…

Я заткнула уши, чтобы не иметь повода обидеться на попутчика еще раз.

– … Так и знай! – И Дрюня с грохотом захлопнул за девушкой дверь купе.

– Как вы его! – восхищенно проговорил Дмитрий Иванович.

Старостин тяжело плюхнулся на сиденье и сжал огромные кулачищи.

– Козел! Ублюдок, япона мать… Такое настроение испоганил, блин!

Парень в сердцах шарахнул кулаком в стенку купе – я даже испугалась, что поезд сойдет с рельс. И неожиданно так вцепился обеими руками в пиджак Дмитрия Ивановича, что оторвал беднягу от полки.

– Слушай, друг! Пойдем выпьем, а? Душа горит!

– Спасибо, я вообще-то не пью…

– Да чего там «не пью», хватит заливать! Я приглашаю! Пойдем, друг! И ты, сестренка, пойдем – я всех приглашаю. Все купе. Надо снять стресс, а то из-за этого хмыря поганого весь кайф кобелю под хвост… Ну, чего скисли, интеллигенция?!

Я переглянулась с «Менделеевым». В его глазах ясно читалось то же самое, что чувствовала я сама.

– Ну, если все купе…

– Я сказал! Сейчас только проводнику шепну, что мы все уходим в ресторан – чтоб купе запер.

– Погоди, Андрей, – сообразила я, – а как же Айседора? Ей-то в первую очередь необходимо снять стресс! Знаешь что? Вы идите, а я ее дождусь. Может быть, ей понадобится моя помощь. Помощь психолога, я имею в виду. Мы придем попозже.

– Лады, сестренка. Конечно, вам без мужиков тут сподручнее будет – ваши бабские дела обсудить. А мы с Диманом пока в кабаке осмотримся, что к чему. Только обязательно приходите, девчонки! Я жду! Идем, Диман.

Выходя, Дмитрий Иванович хотел что-то мне сказать, но так и не решился. Наверное, тоже хотел попросить, чтобы мы не задерживались. Кажется, я произвела на него впечатление как женщина. Бедняга! Уж он-то явно герой не моего романа…

Айседора появилась минут через пятнадцать – когда я уже начала всерьез волноваться, что все алкогольные запасы вагона-ресторана будут выпиты без меня. Она влетела в купе как пуля и без сил упала на свое место у окошка – как раз напротив меня. Лицо у нее было красное, но глаза – сухие.

– А где мужики? – спросила безучастно.

– Отчалили в ресторан. Дрюня пригласил нас всех. Я вас ждала.

– «Дрюня»… Хороший он парень! Хотя, в принципе, такой же кобель, как они все… В ресторан, говоришь? Ты извини, Оля: я уже на «ты» перешла – если ты не против, конечно… Ну что ж, ресторан – это кстати: больше всего на свете мне сейчас надо выпить!

«Какое совпадение!» – подумала я. А вслух спросила:

– Как ты?

– А-а… – Девушка махнула рукой. – Хреново, что там говорить. Ты же сама все слышала!

– Может, расскажешь, пока мы одни? Выговоришься – легче станет.

– Ну да, ты ж у нас психолог: надо пользоваться моментом! Только… Рассказывать-то нечего, Оля. Ситуация банальна до безобразия. Я встретила этого красивого подонка и, конечно, решила, что это и есть моя большая любовь. Господи, какая дура!

Айседора прикрыла глаза и горько покачала головой.

– Можно, я здесь покурю? Не возражаешь?

– Конечно, конечно.

– А ты? – Она протянула мне пачку «Мальборо».

– А я не курю, спасибо.

– Счастливая… А я вот, дура, травлюсь. В театре все курят, там без этого нельзя. Впрочем, нечего на театр валить – сама дура! Всегда была дурой, обижаться не на кого… И, главное, из-за этого подлеца я была готова бросить хорошего человека, который ради меня готов на все! Слава Богу, у меня вовремя открылись глаза. Прозрела, раскаялась и все такое. Но если Арчи узнает…

Айседора опять безнадежно махнула рукой и затянулась сигаретой. Я молча «обрабатывала» полученную информацию и ждала продолжения.

– Понимаешь, я и Арчи… Это наш главный, Александр Арчибальдов – ты, конечно, знаешь эту фамилию?

Я кивнула: кто же в Тарасове не знает Александра Арчибальдова! В среде творческой интеллигенции «маэстро» приобрел широкую известность – как своими нетрадиционными трактовками театральной классики, так и своим скандальным нравом. Одни называли его гением, другие – «чокнутым», третьи – обыкновенным хамом. Скорее всего, истина была где-то посередине.

– Значит, ты и он… Ты с ним?… – Я не знала, как высказаться, чтоб не обидеть собеседницу и не показаться нетактичной.

– Да, мы вместе. Уже два года. Сначала я думала, что это просто так… ну, ты понимаешь. Я тогда только развелась с мужем, а Александр Валерьевич незадолго до моего прихода в театр овдовел – жена попала в автомобильную катастрофу. В общем, оба были одиноки, никто никому дорогу не перешел. Когда я поняла, что Арчи – так мы его в театре зовем между собой – испытывает ко мне не только профессиональный интерес, верней, не столько профессиональный, сколько мужской…

Я решила, что ничего не теряю. Он талантлив, еще не стар, вполне обеспечен… А главное – он главный режиссер! От него в театре зависят все и все. А я актриса… Ты меня понимаешь, Оля?

– Вполне. Ты действительно ничего не теряла, зато приобрести могла многое.

– Вот именно! А потом… Потом я поняла, что для Арчи я – не просто очередная фаворитка. Нечто большее! Я была ему за это благодарна, Оля. Нет, не то чтобы полюбила… Врать не буду: я никогда не испытывала к Арчибальдову того, что к другим мужчинам – а я часто влюблялась, каюсь! Но… мне было с ним спокойно, как за каменной стеной. И уютно, словно в ненастную погоду у зажженного камина. Он очень много мне дал – и как режиссер, и как человек. Я знаю, про Арчи болтают всякое, найдется очень немного людей, которым он симпатичен. Но я научилась видеть в нем только хорошее и не замечать того, что отталкивает. А может, он со мной совсем другой, чем с остальными…

Айседора замолчала, глядя в окно, на проносящиеся мимо поля и перелески, которые вызолотило своими прощальными лучами уходящее за горизонт солнце.

– Ты знаешь, о чем я сейчас подумала, Оля? Может быть, это и называется – любовь? Когда в тебе видят не секс-машину и не красивую игрушку, а человека? Когда о тебе заботятся, оберегают, помогают, если тебе трудно? А ты благодарна за все это и отвечаешь человеку тем же…

– Наверное, ты права, Айседора.

– Можно просто Ася – так меня называют друзья. Да, я права! Только слишком поздно это поняла… Счастье было у меня в руках, а я все гонялась за ним, набивая себе шишки. И чуть не потеряла, что имела. А может быть, уже и потеряла!

Догоревшая сигарета обожгла ей пальцы, и женщина, чертыхнувшись, швырнула окурок в массивную стеклянную пепельницу.

– Ты имеешь в виду этого типа? – уточнила я. – Роман, кажется?

– А то кого ж еще! Роман… Подонок он, а не «роман»! После всего, что я о нем узнала, он еще смеет мне угрожать

– с ума сойти!.. Господи, и надо ж мне было именно теперь его встретить – теперь, когда Арчи сделал мне предложение! Боже, какая я дура…

– Так он тебе угрожал? Чем же?

– Ах, да ерунда это все! Говорил, что убьет и меня, и себя, если я завтра не уеду с ним… Разве можно к этому относиться серьезно? Обычный треп, театральщина! Я боюсь только одной угрозы: что этот дешевый бабник возьмет и в самом деле все расскажет Арчибальдову про нас с ним. Тогда я погибла – Арчи меня не простит! Он ревнивый как Отелло.

В уголках ее красиво подведенных глаз блеснули слезинки. Похоже, Айседора и в самом деле боялась потерять этого своего «Арчи». От меня как от психолога требовалось успокоить «клиентку», но, видит бог, я не знала – как!

Поэтому я просто пожала ее изящную ручку с длинными наманикюренными ногтями, украшенную двумя массивными золотыми перстнями.

– Не надо терзаться раньше времени, Ася. Если любит – простит! А Арчибальдов, судя по всему, тебя действительно любит. Ты сумеешь объяснить ему, что это было просто наваждение. Да и не думаю я, что этот твой Роман опустится до такой низости. Что он – совсем не мужик, что ли?! А кто он вообще такой?

Но Ася в ответ только затрясла головой: мол, если скажу еще хоть слово – разрыдаюсь.

– Хватит о нем, Оля. Ты права: это было наваждение. Дурной сон! И я хочу поскорей его забыть.

В этот миг кто-то дернул за ручку двери, и актриса мгновенно промокнула слезы и приосанилась. Мы увидели на пороге нашего «Менделеева».

– Милые дамы, ну где же вы? Наш щедрый хозяин уже заскучал. Я получил категорический приказ привести вас во что бы то ни стало!

Дмитрий Иванович больше не выглядел застенчивым молчуном, застегнутым, так сказать, на все пуговицы. Его глаза игриво поблескивали, выдавая, что мужички уже «размочили» свою скуку.

Айседора величественно поднялась с места.

– Ну что ж, можете доложить об исполнении. Мы идем!

– Спасибо тебе, Оля! – шепнула она мне. – Я в порядке. Теперь мне только Бог поможет!

Вечер в вагоне-ресторане прошел на высоком культурном и гастрономическом уровне. Если не считать того обстоятельства, что количество выпитого слишком уж быстро переходило в качество моего самочувствия и мироощущения. Видимо, мой слабый организм, в котором за неделю симпозиума накопилась усталость, нуждался в разрядке. И он ее получил…

Сначала пили шампанское и какое-то прелестное розовое итальянское вино. Потом мы с Айседорой перешли на армянский коньячок, но почему-то к этому времени официант уже унес несколько пустых бутылок из-под водки «Абсолют» – и откуда они взялись, ума не приложу! А под конец коньяк в моей рюмке выглядел – вот еще наваждение! – прозрачным как слезинка, но я уже не обратила внимания на подобную мелочь…

Айседора оказалась такой заводной девчонкой! Снимать стресс с ней на пару было настоящим удовольствием. Кстати, она прозрачно намекнула, что у нее тоже сегодня есть что отметить. Наверное, имела в виду избавление от этого подонка Романа – что же еще?! Только я почему-то пропустила этот тост. Наверное, его подняли, когда я выходила в туалет. Не могли дождаться!

Даже Дрюня Старостин, который больше не просил прощения за «кобелей с презервативами» и прочих персонажей своих бесчисленных анекдотов и баек «из жизни», совсем не портил нам компанию. Несмотря на свою очевидную принадлежность к «малому и среднему бизнесу», он умел пользоваться вилкой и даже ножом, не швырял в официантов бутылками и не заставлял нас плясать канкан на столе. Он вполне сносно ухаживал за обеими дамами, а главное – не пытался приставать, в полном соответствии с данным обещанием. Пил он без всякой меры, однако пьяным не был ну нисколечко. Впрочем, не он один… Никто не был пьяным! Ник!..то.

Помню, как «Менделеев» с увлечением рассказывал о красотах заволжских степей (кажется, он оказался родом из какого-то дальнего района области), а после до хрипоты спорил с Дрюней о пользе страхования жизни и имущества. Помню, как в сизом сигаретном дыму, от которого у меня першило в горле и глаза вылезали на лоб, мелькала смазливая злая физиономия Романа с пластырем на лбу – он ужинал через несколько столиков от нас. Но не приближался – иначе я бы, конечно, это запомнила.

А потом… Потом произошло что-то непонятное: раскрасневшееся смеющееся личико Айседоры вдруг перевернулось и улетело куда-то ввысь, а на смену ему выплыла из удушливого тумана широкая ряшка Дрюни с вытаращенными глазами – и тоже перевернутая вверх тормашками! Словно по испорченному телефону до меня долетел мой собственный испуганный голос:

– Эй! Чего это вы все закувыркались?…

Но они ничего мне не ответили, а вместо этого, будто в насмешку, закрутились-завертелись, стали маленькими-маленькими и вовсе исчезли…

С этого момента разрозненные ресторанные впечатления, насыщенные светом, приятными разговорами и музыкой, волнующим теплом напитков, разливающимся по телу, – эти славные впечатления сменились какими-то странными и жуткими сюрреалистическими картинами.

… Вот я в кромешной ночи повисла над грохочущей пропастью, в ушах свистит лихим убийцей ветер, и из-за него я не слышу своего отчаянного крика: «По-мо-ги-те-е-е!..»

… Вот очередной мучитель сует мою голову под струю ледяной воды; значит, кто-то мне все-таки помог тогда, и меня не скинули с поезда – но только затем, чтоб теперь утопить! Я опять пытаюсь кричать, но вместо голоса в горле булькает вода…

… Вот меня сжимают чьи-то грубые руки, гнут шею книзу, к какой-то зловонной дыре… «Ну и нажралась ты, сестренка, япона мать!» Уму непостижимо! Во-первых, у меня нет и никогда не было никакого брата, а только одна сестра… Полина, где ты, дорогая?! Спаси меня… Во-вторых, что значит «нажралась»? Я вообще очень умеренна в еде, что видно по моей фигуре… А в-третьих, если даже допустить первые два пункта, то при чем здесь мать какого-то там «япона»?!.

Я понимаю, что вот теперь точно пришел конец: этот человек садист, он издевается надо мной, прежде чем прикончить. И, собрав последние силы, лягаю ногой самозваного «братца»…

…Вот я просыпаюсь от яркого света фонарей за окошком купе и от богатырского храпа по эту сторону от него. Поезд стоит, а сама я лежу на своей нижней полке, укрытая одеялом по самую шею. И это очень хорошо, что укрытая, потому что кое-чего из одежды на мне не хватает. Наверное, это Полина меня… Нет! Полина сняла бы с меня все и напялила ночную рубашку. Да ведь ее и нету здесь, Полины, я только еду к ней… Кто же меня раздел? Какой ужас!.. Но поразмыслить об этом казусе я не успеваю: с верхней полки над моей головой свешивается какое-то мужское лицо, смутно знакомое. Оно улыбается мне:

– Все в порядке, это Балашов. До Тарасова еще далеко. Спите, спите, Ольга…

И я опять сплю, сплю…

Проснулась я от того, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Я слишком хорошо знала, кто это, и потому натянула одеяло на голову и получше завернулась в него.

– Полина… Да отцепись же ты, дай поспать…

– Ах ты, Господи, какая еще Полина… Оля, это я, Айседора! Ася! Помнишь? Ну, вставай же скорее, Тарасов через сорок минут!

Тарасов! Через сорок минут!!!

Пронизанная внезапным чувством реальности, я привскочила на своем твердом покачивающемся ложе – но тут же уронила голову на подушку, почувствовав острый приступ дурноты.

– Ася… Господи, я не сразу сообразила, где я. Мне так плохо! Что со мной?

Айседора, уже полностью одетая и свеженакрашенная, усмехалась, протягивая мне мою собственную блузку.

– Ты вчера сильно перебрала от Дрюниных щедрот. Я, впрочем, тоже, но в моем случае хотя бы обошлось без тяжелых последствий. А вот с тобой ему, бедняге, пришлось повоевать!

Перед моим мысленным взором пронеслись вереницей ночные видения, и я со стоном накрыла лицо подушкой. Значит, все это мне не приснилось! А если и приснилось, то далеко не все… Что же делать?! Как мне теперь вылезти из под этого чертова одеяла и посмотреть в глаза своим попутчикам?! Не сидеть же здесь до тех пор, пока поезд прибудет на конечную станцию, и все выйдут из вагона…

Между тем, Айседоре надоело ждать, пока моя рефлексия прекратится сама собой, и она поступила точно так же, как поступила бы моя сестра – то есть сдернула с меня одеяло.

– Давай, одевайся скорее, пока ребята вышли покурить. Разлеживаться некогда.

– Но как же я встану, если меня мутит от малейшего движения?! – Трясущимися руками я застегивала пуговицы, то и дело прислоняясь к стенке и хватая ртом воздух.

– Ничего, это всего лишь ощущения. Все, что в тебе было, ты уже вывернула вчера вечером. Ничего не осталось! Выпей вот водички – легче станет.

Она плеснула мне минералки из стоящей на столе бутылки, и я припала к стакану, словно путник, три дня блуждавший по пустыне и чудом наткнувшийся на живительный источник.

– Чертов Дрюня, ведь я ж ему говорила: не надо мешать шампанское с коньяком и водкой! Так нет же: «Шампусик, шампусик…» Я, говорит, сегодня гуляю, без «шампусика» никак. Вот и догулялись…

«Волшебные пузырьки» вернули меня к жизни настолько, что я смогла напялить на себя все что нужно и даже подняться на ноги, придерживаясь за верхние полки с уже скатанными матрасами. Айседора, посмеиваясь, собирала мою постель.

– Ася, расскажи, что вчера было? Я ничего не помню! Это ты меня раздела?

– Я? Скажешь тоже! Да я вчера и себя-то раздеть была не в состоянии – прямо так и рухнула. Видишь – весь костюм мятый? – Она засмеялась. – Это, наверное, Дрюня за тобой поухаживал.

– Как… Дрюня?!.

– А чему ты удивляешься? Он нас напоил? Он! Значит, ему было и в чувство приводить. Когда ты в ресторане прямо из-за стола брякнулась на пол, он так перепугался, бедненький…

– Я… брякнулась на пол?!

– Ты даже этого не помнишь? Ну, даешь, Ольга! И, главное, кувыркнулась и говоришь: «А что это вы все кувыркаетесь?». Мы, значит, кувыркаемся, а не ты! Картинка была еще та. Если б мы все так не испугались за тебя, наверное, померли бы со смеху.

– Ася, ты не шутишь? Это же ужасно!

– Да не бери ты в голову. Ну, выпила лишнего – подумаешь… Чего с человеком не бывает! Вон, даже президент мордой в салат падал, что уж про нас говорить… Страшней смерти ничего нет, Оленька.

Несмотря на утешения Айседоры, чувствовала я себя преотвратно. Сознание собственного грехопадения снова подступило к горлу противной тошнотой. Голова раскалывалась, язык еле ворочался, а из зеркальца на меня глядела не цветущая женщина двадцати девяти лет, которая вчера садилась в поезд, а какая-то бледно-зеленая кикимора с всклокоченными волосами.

А за окошком уже мелькали знакомые пригороды Тарасова! Еще каких-нибудь десять-пятнадцать минут – и я предстану перед Полиной. И та, конечно же, сразу вычислит причину моего плачевного состояния… Боже мой, мне было страшно даже подумать о том, что сестрица мне скажет! Тут уже «бестолковой Ольгой» не обойдется…

На мое счастье, мужчины не спешили обратно в купе, так что я успела хоть немного привести себя в порядок. Разумеется, о том, чтоб полноценно накраситься, как это вчера проделала Ася у меня на глазах, не могло быть и речи: руки «слушались» меня так, что я сейчас, пожалуй, не смогла бы и слово «мама» написать – даже при условии полной неподвижности всего купе. Поэтому я только припудрилась, подкрасила губы и кое-как нанесла тени на глаза, чтобы скрыть отеки.

Попутчица, уже покончившая со сборами и даже повязанная своим экстравагантным шарфом, примолкла и задумчиво смотрела в окно. По-видимому, мысли ее летели далеко впереди поезда, приближающегося к станции назначения. Я спросила – просто чтобы нарушить молчание, – не объявлялся ли еще раз ее Роман, но женщина только отрицательно покачала головой и махнула рукой, давая понять, что не хочет говорить об этом. Мне даже показалось, она жалеет о том, что вчера разоткровенничалась с посторонним человеком.

Эта неожиданная холодность Айседоры за несколько минут до расставания слегка обескуражила меня, поэтому я не рискнула предложить ей обменяться адресами и телефонами, хотя желание такое было. А впрочем… Что это я? Не для того люди в дороге открывают душу случайным попутчикам, чтобы после продолжать знакомство с теми, кто знает их тайны. Психологу пора бы это знать!

Дрюня с «Менделеевым» появились в тот момент, когда за окном купе поплыл перрон вокзала с рассеянной по нему толпой встречающих, и коридор наполнился пассажирами и вещами.

– А-а, моя нехорошая сестренка!

Старостин, тоже немного опухший, глянул на меня хмуро, но ухмыльнулся вполне беззлобно.

– Жива? Я думал, ты меня вчера доконаешь, в натуре!

– Да ладно тебе, Андрей, – смущенно улыбнулся Дмитрий Иванович. – С кем не бывает! Кто плохое помянет, тому… Ну, сам знаешь.

– Да разве я поминаю? Я так… Наоборот: стараюсь поскорее забыть вчерашний вечерок, как визит в налоговую. Но когда ты, сестренка, за всю мою доброту лягнула меня в туалете своим «копытом» на платформе… Все, думаю, атас! Сейчас утоплю как кутенка, и все дела. В натуре!

Бесхитростный представитель «малого и среднего» заржал, запрокинув голову. Я искренне мечтала провалиться сквозь пол купе – хотя бы и под колеса поезда, неважно. Все равно он уже стоит!

– Вот тогда ты маленько кофточку и замочила, пришлось ее снять. Не укладывать же было тебя в мокром! Хм… Ладно, братцы-кролики, вот мы и дома.

Парень потуже затянул пояс плаща и взял с полки кожаную папку – весь его «багаж».

– Как говорится, извините за компанию! Не поминайте лихом Дрюню Старостина, если что было не в кайф… Будут проблемы – не стесняйтесь, чем смогу помогу. Фирма «Фаворит», запомнили? Это возле «Комбайна», вам там любой покажет.

Он вручил каждому по шикарной визитке с номером телефона. Тут в кармане Дрюниного плаща запищал сотовый.

– Ага, прорезался! Уже соскучилась братва… – Его широкая физиономия довольно расплылась. – Да! Я. Привет, привет. Приехал, а то как же… Все нормально, Витек. Голос?… А, да это я малость перебрал вчера на радостях… Ну! Говорю же – все нормально. Потом поздравишь… Нет, подходить не надо: я пустой. Тачка на обычном месте?… Лады. Сейчас буду, жди.

Мы наскоро обменялись последними вежливыми фразами, приличествующими моменту расставания. Дмитрий Иванович, со своей замызганной спортивной сумкой, выскользнул из купе первым, Дрюня тронулся за ним.

– Девчонки, кого подвезти? Я на колесах.

Мы обе замотали головами.

– Ну, как хотите. Может, с вещичками помочь? – Старостин протянул руку к моей сумке. – Давай, Ольга Андреевна. Ты у нас женщина слабая… После всего, что было этой ночью, я чувствую за тебя ответственность.

– … Интересно, интересно! И что же было этой ночью? – послышалось с порога купе, и в следующую секунду я, взвизгнув, повисла на шее родной сестры Полины.

– Тише, тише, ненормальная! Ты мне прическу испортишь… Бросаешься так, как будто лет сто не виделись!

Полина отодвинула от меня смеющееся лицо, расписанное следами моей помады, и повернулась к Андрею.

– Значит, она и вам успела запудрить мозги, что она «слабая женщина»? И вы купились?

– Э-э…

Старостин хлопал глазами, обалдело переводя их с Полины на меня и обратно.

– Е-мое! – наконец выдавил он. – Вроде пил вчера, а двоиться начало только сейчас…

Переглянувшись, мы с Полиной захохотали. Опять двадцать пять! Почему-то, когда люди видят малышей, похожих друг на друга как капельки воды, это ни у кого не вызывает удивления. Но когда они видят взрослых близнецов – это многих повергает в состояние шока!

– Андрюша, Ася! Это моя сестра Полина, – представила я. – А это мои попутчики, Поля. Андрей бизнесмен, а Айседора – актриса драмы. Она играла в том заумном спектакле, ты помнишь? Они не дали мне умереть от скуки в этом ужасном поезде…

Я замолкла: Полина подозрительно принюхивалась.

– Я чувствую, сестренка. И, кажется, начинаю догадываться, чем вы тут занимались! – Одним «колюще-режущим» взглядом сестра пронзила меня и Дрюню одновременно. – Поначалу я совсем другое подумала, но теперь вижу: к сексу это не имеет никакого отношения!

– Ну, зачем вы так, у вас такая славная сестра… – начала было Айседора, но Полина желчно перебила ее:

– Ну конечно! Она – славная, а я монстр! Она слабая, а я – ломовая лошадь. Она только и делает, что «снимает стрессы» в приятной компании, а все последствия достаются мне! Нет, Ольга, я с тобой с ума сойду… А вам, молодой человек, должно быть стыдно спаивать женщин, могли бы поискать себе более подходящую компанию! Посмотрите: она же на себя не похожа, еле на ногах держится!

– Полина, как ты можешь!.. Ну, это уже слишком! Андрей, скажи ей…

Но Старостин, пробормотав что-то невразумительное, бочком протиснулся к выходу и исчез за дверью так быстро, как того трудно было ожидать – с его-то весом, в прямом и переносном смыслах. Просто удивительно: до чего безошибочно люди чувствуют, что с моей дорогой сестренкой лучше не связываться!

– Как тебе не стыдно! – набросилась я на Полину. – Устроила на людях такую безобразную сцену, что теперь о нас подумают?!. Извини, Ася. Всего тебе хорошего, до свиданья!

И я, стараясь не смотреть на бывшую попутчицу, схватила свою дорожную сумку и почти бегом бросилась по коридору к выходу, расталкивая людей и расшвыривая чьи-то баулы. Я была так зла на Полину, что даже позабыла, что я – слабая женщина.

– «Что подумают, что подумают»… – услышала за спиной. – Что заслужила, то и подумают!

У самой подножки вагона Полина догнала меня.

– Ладно, хватит придуриваться. Давай сумку!

– Не надо! А то, в самом деле, превратила сестру в ломовую лошадь, – съязвила я, но сумку все-таки уступила.

В голове накатами шумел «прибой», ноги были ватными, но я быстро шла по перрону, стараясь не качаться. И не оглядываться. Полина должна прочувствовать всю неприглядность своего поступка. Так надавить на меня в первую же минуту встречи, да еще при людях! И, главное, за что?! Да ни за что! Уже нельзя человеку расслабиться в дороге, после целой недели адского труда… И этот «надсмотрщик» – моя единственная сестра, о Господи… Зануда! Ханжа!!!

– Ольга…

Ага! Уже прочувствовала, хочет мириться. Ну нет, Поленька, теперь тебе придется сильно постараться…

– Ольга… Да постой же ты, черт тебя подери!

Я остановилась так резко, что Полина чуть не налетела на меня.

– Чего тебе?

– Где твоя сумочка?

– Су… сумочка? Моя?

– Ну, не моя же! Ты что – засунула ее в большую сумку?

– Н-нет…

Я почувствовала, как мои ноги из ватных превращаются в кисельные, и вынуждена была ухватиться за сестру, чтобы не упасть.

– Полина! Я забыла ее в купе!!!

– Нет, Ольга, ты точно сведешь меня в могилу! До чего же ты бестолковая, силы небесные! Удивляюсь, как ты там свою голову не забыла или какую-нибудь другую часть! Это было бы не удивительно: допилась вчера до чертиков с этим «бомондом», с этими прожигателями жизни… Ну, чего ты стоишь столбом, горе мое?! Беги за сумкой, если ей еще ноги не приделали!

– Полина, пойдем со мной!

– Нет уж! Я здесь постою, с вещами. Между прочим, твой баул не ватой набит! Опять набрала в Москве черт знает чего, лишь бы деньги тратить…

Я поняла, что дальнейшие препирательства с сестрой могут выйти боком мне же самой, и резво побежала обратно к девятому вагону. Боже мой! Еще не хватало лишиться сумочки! Денег там немного – после Москвы-то, но документы, записная книжка, ключи от дома… Косметичка! Нет, я этого не перенесу!

Возле вагона, из которого все еще выгружали какие-то ковры, тюки и мешки – и где только они там помещались? – стоял наш проводник. Мне показалось, что он не очень рад меня видеть.

– Опять вы, девушка? Что-нибудь забыли?

– Да, сумочку! Маленькая такая, коричневая… Вы ее не находили?

– Нет, мы еще не делали обход. Не до того, сами видите! Идите, никуда она не делась, ваша сумочка.

С большим трудом я протиснулась мимо людей и вещей, заполнявших тамбур, и побежала вдоль вагона, который был уже пуст.

Дверь нашего купе оказалась плотно прикрытой. Трясущимися руками я дергала ручку, однако она не поддавалась. Я уже хотела бежать за проводником, но тут, наконец, что-то щелкнуло, и тяжелая дверь сдвинулась.

Первое, что я увидела, была моя «маленькая коричневая», которая лежала там же, где я ее забыла – на моей нижней полке, в уголке. У меня отлегло от сердца, и я широко распахнула дверь…

– Ася?…

Она сидела напротив моей сумочки, уронив голову с растрепавшимися светлыми волосами на стол. Левая рука безжизненно висела вдоль тела, а белый шарф был почему-то обмотан вокруг шеи, спускаясь концами на спину.

– Ася, что с тобой? Тебе плохо?!

Забыв про всякую осторожность, – ведь у Айседоры наверняка сердечный приступ, а человека с приступом нельзя трясти! – я схватила актрису за плечо и сильно потянула к себе. Тело ее подалось неожиданно легко, завалилось на бок, и женщина сползла с сиденья на пол. Тут я увидела ее лицо.

– А-а-а…

Мне показалось, что это кричу не я; крик родился не в горле, а где-то в мозгу, на уровне подсознания, по горлу же в это время поднималась отвратительная сладковатая волна тошноты. Потом все вокруг – светлый квадрат окна, купе с мертвым телом Айседоры, мои собственные руки и ноги – завертелось в бешеном круговороте, слилось в какую-то безобразную мешанину и провалилось в темноту.

Глава вторая Полина

Нет, моя дорогая сестричка просто невыносима! Она не может прожить и дня, чтоб не вляпаться в какое-нибудь…

Ладно, спокойно, Полина. Спокойно! Дыши глубже. Ты же знаешь: скорее Соня Горелик, самая толстая твоя клиентка в шейпинг-клубе, похудеет на пятьдесят кило, чем Ольга возьмется за ум. Сестер не выбирают. Это твой «крест», Полина, и ты уже в раннем детстве знала, что тебе нести его всю жизнь!

Давая выход последней злости, я пнула неподъемную Ольгину сумку поближе к фонарному столбу, и сама спряталась в его узкую тень. Что-то солнышко сегодня припекает не по-сентябрьски… А эти «москвичи» – ну, те, что с поезда, – все так тепло одеты, в плащах да куртках. Наверное, у них там холодно. Сейчас Ольга будет жаловаться, как она замерзала «в своей тонкой кофточке» – это она так называет мохеровую «шубу» на подкладке, в которой вполне можно отправляться в экспедицию на Северный полюс.

Зря я все-таки наорала на нее в первую же минуту, да еще на людях. Конечно, зря! Хоть и чужие люди, всего-навсего попутчики, а все равно неприятно. Не могла сдержаться, потерпеть хотя бы до тех пор, пока сядем в машину… И вообще: пора уже перестать трепать себе нервы из-за Ольги. Слава богу, уже взрослый человек! Хочет пить – пусть пьет, мое-то какое дело?! Не умеет следить за собой и за своими вещами – пожалуйста, пусть каждую неделю покупает новые сумки, кошельки и перчатки. Если у нее денег много. А я больше и слова не скажу! И тем более ни к чему ронять собственное достоинство при посторонних.

Кстати о сумках: что-то она долго там возится, в вагоне… Ну конечно, сумочку уже увели, другого просто и быть не может: это ж Ольга, у нее всегда так! Но почему тогда она не бежит с рыданиями ко мне? Странно…

Я развернулась так, чтобы видеть девятый вагон. Он был довольно далеко, но народу на перроне осталось не так уж много, основная толпа схлынула. Я различила коренастую фигуру проводника в униформе – мне запомнился этот тип, когда встречала Ольгу. Какие-то люди выходили, выносили вещи, но сестры не было видно. Интересно, в какую еще историю втюхалась эта ненормальная? Ну, появится – я ей устрою «промывание мозгов»!

Однако Ольга не появлялась, и это нравилось мне все меньше и меньше. Со все возрастающим недоумением я смотрела в сторону вагона, в котором она скрылась семь минут назад. Не будь при мне тяжелой сумки, я бы, конечно, уже давно сама добежала до него и выяснила бы, в чем дело. Но тащиться обратно с поклажей очень не хотелось: ведь до машины рукой подать!

Когда недоумение мало-помалу переросло в тревогу, я увидела, как к первому проводнику подошел второй, и они вместе исчезли в вагоне. Не прошло и двух минут, как этот самый второй кубарем скатился с подножки и помчался вдоль поезда. Меня словно ударили в сердце! Подхватив сумку, я бросилась ему наперерез так быстро, как позволяли способности ломовой лошади.

– Что там у вас случилось, в вагоне?! Там моя сестра!

Вместо ответа парень схватил себя за горло и захрипел, вытаращив глаза. Бедняга был явно не в себе. Его глаза дико блуждали, не в силах сосредоточиться на моем лице, а руки тряслись. Он хотел было пояснить свою эмоциональную «речь» словами, но не смог. Промычав нечто нечленораздельное, протянул руку в сторону девятого вагона, потом махнул ею в обратном направлении – и кинулся дальше.

Надо ли говорить, что поведение проводника отнюдь не добавило мне оптимизма? На несколько мгновений асфальт ушел у меня из-под ног, а в глазах померк солнечный свет. Теперь я не сомневалась: с моей дорогой сестренкой, с моей милой Ольгой случилось несчастье!

Я не помню, как добежала до этого чертова вагона и взлетела по подножке – разумеется, бросив сестрину сумку где-то по дороге. (Какие-то добрые «самаритяне» – в том смысле, что эти люди приехали из Самары, – случайно ставшие свидетелями драмы на перроне, через несколько минут принесли ее к девятому вагону). Первое, что я увидела в четвертом купе, было бездыханное тело моей Оленьки, распростертое на нижней полке. Лицо, повернутое к стене, скрывали растрепавшиеся волосы.

В ногах у нее, подперев щеку рукой, сидел другой проводник – тот, которого я наблюдала у вагона. Увидев меня, он резво вскочил на ноги и загородил мне дорогу.

– Вам что, женщина? Сюда нельзя! Здесь труп.

– Труп?…

В любой другой момент мне не составило бы никакого труда отшвырнуть этого железнодорожного служку и достичь цели. Но сейчас… Ужасное слово «труп» лишило меня последних сил. Чтоб не упасть, я ухватилась за дверь.

– Ольга… Нет, этого не может быть!!!

Эти слова, а еще пуще мой отчаянный вид о многом сказали проводнику. Он покачал головой, сочувственно глядя на меня.

– Вот оно что… Вы ее знаете?

– Знаю?… Это моя сестра, слышите, вы! Родная сестра…

– Вот оно как… Сестра… Да вы лучше выдьте, выдьте, девушка. Ни к чему вам видеть это. Эх ты, такое «ЧП» – и в нашей смене, вот уж не думали, не гадали… Вы знаете что? Вы пока в соседнем купе посидите, или прилягте. Водички вам принести? Или чайку горячего: еще не остыл…

Суетясь вокруг, человек в униформе постепенно вытеснил меня в коридор. Я не сопротивлялась. Я вообще не соображала, что делаю!.

– Вот ведь что: родная сестра… И такая еще молодая, такая красивая, эх ты… Да какой же гад руку поднял?… Так я принесу водички-то? Вы пройдите сюда…

– Не надо мне никакой водички! Что… что с ней?

– С вашей-то сестричкой? Удавлена она, бедняжка. Своим же шарфом какой-то гад удавил, вот так-то. Такое «ЧП», такое «ЧП»…

– Шарфом… Постойте, каким еще шарфом?!

Проводник явно не ожидал подобной реакции на столь незначительную деталь: он отпрянул и захлопал глазами.

– Да своим же, я соображаю, каким еще? Ее, то есть, сестры вашей шарфом. Белый такой, длинный… Она в нем и вчера была, когда в поезд садилась. Да вот же!

Мужчина обернулся в сторону купе, и только теперь, когда он чуть-чуть отклонился, я увидела, что на другой нижней полке тоже кто-то лежит. Что-то белое, длинное свешивалось до самого пола.

Потрясающая, спасительная догадка шевельнулась в моем мозгу, но я боялась вот так, сходу, поверить в нее.

– А это еще кто там? Отвечайте! – Я прокурорским жестом указала в сторону неопознанного тела.

Проводник ошалело водил глазами между купе и коридором.

– Кто?… Да вы чего, в самом деле, женщина… Вы же сказали… она сестра ваша?!.

Вцепившись в его голубую форменную рубашку обеими руками, я притиснула беднягу к стенке.

– Значит, там, в купе, лежат две женщины, так? Отвечайте быстро и четко, или… Или я, черт подери, за себя не отвечаю! Так их две?

– Ну-у… Известно, две. Одна – это та, которая… Ну, а другая…

– Молчать! Отвечать только на мои вопросы! Одна женщина – это убитая, так? Которая с белым шарфом, блондинка? Да или нет?!!

– Да отцепись ты, чокнутая! Караул… Да, да!

– А другая девушка? Что с ней? Да говори же ты, чертов молчун!

– Тьфу ты, чума болотная! Вцепилась, как черт в грешную душу… Обморок у нее.

– Об… обморок?

– Ну! За сумочкой она вернулась – забыла, говорит. Видать, заскочила, увидала покойницу, да и отключилась. Ну да, точно: это, значит, она орала! Я услыхал снаружи, да не понял, где кричали: на перроне такой шум-гам… Сейчас оклемается… Эй, женщина! Ты что – рехнулась с горя, что ли?!

Честно говоря, у мужика были все основания для подобного заявления: не выпуская его рубашки, я ткнулась лбом ему в грудь и затряслась в беззвучном смехе, который то и дело прерывался судорожными всхлипами. Через несколько мгновений голубая рубаха проводника была мокрой от слез. Такого со мной никогда еще не было! Впрочем, я еще никогда и не переживала такого…

– Постой-ка! – Проводник схватил меня за руки. – Так что же: твоя сестра, выходит, – эта, другая? Которая в обмороке?… Вот оно что! А я тебя чуть до инфаркта не довел, дурень! И ты тоже хороша: трясешь меня, как грушу, совсем мозги запудрила…

Но я его больше не слушала: отодвинув дядечку с дороги, я влетела в купе и припала к телу своей «умершей», а потом снова воскресшей сестры. Я гладила его, трясла и похлопывала, беспрерывно смеясь и шепча всякие глупости. «Тело» пошевелилось, издало слабый прерывистый вздох, и наконец открыло глаза.

– По… лина… Я… не умерла?…

– Ольга! Ты… бестолковая, беспомощная, ужасная девчонка. Ты меня с ума сведешь! Я… я так тебя люблю!

Потом набежала целая куча милицейских чинов, приехали следователи из прокуратуры, фотографы, врач и прочие необходимые и неизбежные в таких случаях люди. Нас с Ольгой выдворили в пустое купе, где мы принимали бесконечных «визитеров» и отвечали на их бесконечные вопросы. Впрочем, «отвечали» – сильно сказано: занималась этим в основном я, Ольга же на каждом слове вздыхала, через каждые два на третьем принималась реветь и несколько раз была близка к тому, чтобы снова упасть в обморок. А ведь именно она, а не я, была главным свидетелем!

Через полчаса этого кошмара мимо неплотно притворенной двери нашей «камеры» пронесли носилки, накрытые простыней, и моя сестрица опять зашлась рыданиями. Молодой следователь скривился, как от зубной боли, и, извинившись, вышел. Скорее всего, его «неотложное дело» было лишь предлогом: просто бедняга не хотел, чтобы его смыло «Ниагарским водопадом» слез.

– Бедная, бедная Ася! Я до сих пор в себя не приду. Как подумаю, что могла бы столкнуться здесь с убийцей… Поля, какой ужас!

Я скептически хмыкнула. Моя дорогая сестренка в своем репертуаре: хотя она и в самом деле потрясена ужасной смертью этой дамочки, своей попутчицы, но трусость в ней всегда одерживает верх над всеми прочими чувствами. Однако про себя не могла не признать, что в опасениях Ольги был резон. Она действительно могла напороться на того парня, который придушил эту самую Палискиене.

– Ужас – это эмоции, Ольга. Но факт остается фактом: этот тип – я имею в виду убийцу – очень быстро управился. Мы с тобой успели выбраться из вагона и отойти метров на двести, вот и все. Каких-нибудь пять… нет, минут семь-восемь: я еще останавливалась купить сигареты, долго искала мелочь. А ты в это время гордо стояла поодаль, не глядя на меня… Значит, он должен был находиться где-то поблизости. Даже очень близко! Что ты обо всем этом думаешь?

– Ах, да не знаю я, что думать! Полина, у меня голова кругом от всего этого… Близко, ты говоришь? Ну конечно, близко: ведь этот негодяй ехал в этом же поезде! Бедненькая, а она не приняла всерьез его угрозы…

– Ты имеешь в виду того парня, о котором рассказала следователю? Романа?

– А кого ж еще? Ведь ясно же: это он убил бедняжку! Из ревности. Поля, мы с тобой обязательно должны вывести негодяя на чистую воду! Тем более, что дело ясней ясного, много трудов не потребуется.

Я глядела в окно, размышляя. Последнюю фразу Ольги я попросту пропустила мимо ушей: этот вопрос даже не стоил серьезного обсуждения.

– Из ревности, говоришь? Возможно, возможно…

– Не «возможно», Поленька, – точно он! Понимаешь, я видела его глаза… Люди такого типа не выносят, когда поступки других расходятся с их ожиданиями. И не перед чем не остановятся, чтобы поставить на своем. Холерический темперамент в сочетании с завышенной самооценкой может привести…

– Те-те-те! Ты не на лекции, сестричка. К тому же я прекрасно знаю, куда может завести человека холерический темперамент в сочетании с завышенной самооценкой. Хотя я, конечно, не кандидат психологических наук, а всего лишь скромный тренер спортклуба. Ты мне лучше вот что скажи: что тебе известно об этом Романе?

Ольга воодушевилась.

– Ну, как же! Айседора встретилась с ним недавно – она сама мне сказала. Он влюбил в себя бедняжку – ты знаешь, этот тип впечатляет, хотя он, конечно, не в моем вкусе и все такое… Она даже собиралась бросить ради него Арчибальдова, они же с ним… как бы это сказать…

– Ольга, ну почему ты вечно боишься называть вещи своими именами?! Любовники – ты же это хотела сказать?

– Да, но… Не совсем. Он сделал ей предложение. Она так сказала.

– Кто – Роман?

– Да что ты, вот еще! Арчибальдов! А Роман оказался заурядным донжуаном. Ася застукала его с какой-то бабой и поняла, что она значит для него совсем не то, что он для нее. Вот! И у нее открылись глаза. Она поняла, что чуть не сломала свою жизнь ради какого-то смазливого подонка, который не ведает, что такое настоящая любовь. Ася заявила Роману, что между ними все кончено. Ну, а тому это не понравилось: он привык сам бросать женщин. И устроил все эти безобразные сцены – в Москве, на вокзале, и в поезде. А когда и это не помогло, дождался удобного момента и убил несчастную. Бедная, бедная Асенька…

Ольга снова всхлипнула и потянула к глазам носовой платок. По опыту я знала, что остановить ее слезливый припадок можно только одним способом: если сильно завести.

– Знаешь, что я тебе скажу, дорогая сестренка? Эта твоя история сильно отдает «мыльной оперой». Может, на сюжет для бразильского сериала она и тянет, но я бы не дала за нее и ломаного гроша. А следователи дадут еще меньше. Хотя они, конечно, добросовестно записывают все твои «показания».

– Это еще почему «мыльной оперой»? – Ольга смотрела на меня, поджав губы и прищурив глаза, в которых не было ни слезинки.

– Да потому, что в них слишком много несообразностей, и при этом – ни одного конкретного факта! Кроме публичной ссоры актрисы со своим бывшим дружком, да еще этого имени – Роман. Ну-ка, вспомни: что еще Айседора рассказывала о нем? Может, назвала фамилию?

Сестра захлопала ресницами.

– Фамилию? Н-нет…

– А кто он такой? Профессия?

– Ну-у… Не знаю… Я спрашивала, но Ася перевела разговор на другое. Вернее, нам помешали.

– Вот видишь! Где она с ним познакомилась – в Москве? Он там живет?

– Да я-то почем знаю! Вот пристала! Пусть его милиция ищет, я здесь при чем?!

Я улыбнулась с видом победителя.

– Вот именно: пусть его ищет милиция. Или кого-нибудь другого – кого они посчитают нужным. А мы с тобой тут совершенно не при чем, Ольга! Ты сама это сказала. Да, убили молодую женщину, и это ужасно. Ты ехала с ней в поезде, разговаривала, а спустя несколько минут нашла ее задушенной. Я очень хорошо понимаю твои чувства! Но пусть этим убийством занимаются те, кому положено. Ты и так внесешь свою лепту, выступая в качестве свидетеля.

– Но почему, Полина?! Ведь мы же с тобой часто занимались всякими расследованиями – неофициально, конечно. Даже хотели открыть частное детективное агентство…

– Да, моя милая! Но то были либо старые нераскрытые дела – так называемый «висяк», либо такие, когда криминал касался лично нас с тобой или наших близких. Ну, это я еще понимаю! К тому же, позволь тебе напомнить, эти неофициальные расследования всегда приносили нам неплохую прибыль. А сейчас я что-то не вижу на горизонте клиента, который согласился бы отвалить нам гонорар за твою Айседору Палискиене – вот имечко-то, Господи… Улавливаешь разницу?

– Я улавливаю твою меркантильность и чудовищное бездушие! Нет, это невозможно: ты все меряешь деньгами и думаешь только о них, а такие вещи, как справедливость, чувство долга…

– Зато ты их никогда не меряешь и совсем о них не думаешь, справедливая ты моя! Но когда они у тебя кончаются, почему-то всегда бежишь к своей «бездушной и меркантильной» сестре. Или я не права?

– Ах, так ты меня упрекаешь? Хочешь сказать, я сижу у тебя на шее, да?!

Я закрыла глаза и прислонилась к стенке купе. Если б в этот момент я действительно сказала что хотела сказать – боюсь, вместо одного мертвого тела следственная бригада получила бы два. Моя впечатлительная сестренка такого не вынесла бы!

– Ольга, оставим этот бессмысленный разговор. Все, что я могу тебе обещать, – это переговорить с Овсянниковым и «стимулировать» расследование доступным мне способом. Он будет держать нас в курсе. На большее не рассчитывай. И не надо терроризировать меня разговорами о чувстве долга: я никому ничего не должна! Никому и ничего!

В купе заглянул следователь.

– Приехал майор Овсянников из УВД, хочет с вами побеседовать. Он сказал, вы его хорошие знакомые?

– Было дело… – усмехнулась я.

Вот ведь: помянешь черта – а он уж тут как тут!

Майор Овсянников, старший следователь УВД, признаться, очень мало походил на черта. А вот на кого он был очень похож, так это на Жору Овсянникова – того молоденького симпатичного лейтенанта милиции, с которым я давным-давно познакомилась в клубе любителей авторской песни и который в рекордно короткий срок сменил статус ухажера на почетное звание моего мужа. Увы! С тех пор немало воды утекло, и в наших паспортах давно уже стояли штампы о разводе… Но Овсянников, честно говоря, мало изменился за прошедшие годы – не считая, конечно, того, что стал майором и высоко продвинулся по служебной лестнице. Впрочем, он тоже любит повторять, что и я – все та же, «его Поленька». Ха! Тут он, конечно, принимает желаемое за действительное. Может, я и та же, что была лет восемь-девять назад – спорт помогает держать форму, но… Не «его»!

И однако, все, что мы с ним пережили вместе – хорошее и плохое, – не помешало нам сохранить самую теплую человеческую дружбу. Иногда – даже слишком теплую, хотя такое, разумеется, бывало теперь нечасто… Гораздо реже, чем мечтал Жора, однако чаще, чем хотелось бы мне! Я называла это то «стимулом» в очередном официальном следствии, то «платой» за помощь в расследовании нашем с Ольгой – неофициальном, но… Настоящая причина была, наверное, в том, что я все еще не могла забыть Овсянникова. Хотя давно уже оценила преимущества женской свободы и не собиралась приносить ее в жертву никому.

Жора прибыл в сопровождении других чинов – в форме и в штатском, поэтому нам с Ольгой пришлось умерить свой «родственный» пыл. Его появление сразу внесло смысл и целесообразность в сумбурный пока еще ход следствия, только набирающего обороты. Он заставил мою сестру еще раз рассказать все, что ей известно, изредка направляя ее короткими, точными вопросами, – и я невольно поразилась: оказывается, и Ольга может быть толковым свидетелем! Вот что значит – в хороших руках…

Разумеется, в своих показаниях она напирала на этого самого Романа как на кандидата в убийцы номер один. Майор внимательно слушал, делал пометки в блокноте, два или три раза что-то шепнул своему помощнику, который тут же вышел из купе – выполнять задание. Я слушала, наблюдала – и делала свои «пометки». Не знаю, как Жора, а я что-то сильно сомневалась в версии, предложенной моей «продвинутой» на детективном поприще сестрицей.

Лично мне, с моей колокольни, более предпочтительной казалась другая версия. Благодаря майору мы узнали несколько новых деталей, которые вполне в нее укладывались. Например, что этот крутой – Андрей Старостин – тоже не прочь был «подкатиться» к Палискиене, а она его отшила: следовательно, между ними тоже могли возникнуть неприязненные отношения. Ольга пыталась бурно протестовать против такого предположения: ну как же, заподозрили ее собутыльника! Но Овсянников вежливо охладил ее пыл, и я была ему за это втайне благодарна. Моя сестренка всегда прислушивалась к Жориному мнению, так пусть знает, что свое гипертрофированное человеколюбие не стоит иногда выпускать из бутылки, как джинна. Чтобы не наделало беды! А то Ольга всерьез думает, что все дело в моем «бездушии» и «черствости»…

Неожиданно сестра вспомнила и о стычке между Старостиным – она называла его «Дрюней» – и этим таинственным Романом, когда крутой велел Айседориному хахалю держаться подальше от их купе. Это обстоятельство еще больше укрепило меня во мнении, что хозяина торгово-закупочной фирмы «Фаворит» правоохранительные органы скоро возьмут в оборот. Виновен он в смерти актрисы или нет, а давать объяснения Жориному ведомству ему точно придется!

Я припомнила свою беглую встречу с этим типом сегодня утром, в Ольгином купе – встречу, которую и знакомством-то не назовешь. Он промычал что-то нечленораздельное – так, видите ли, был поражен нашей схожестью – и быстро ретировался, как только я напустилась на него из-за сестры. На меня он произвел, честно сказать, неприятное впечатление. А Ольга говорит – хороший парень, простой, душевный… Конечно, я знаю, как часто бывает обманчива внешность. Но знаю я и другое: как часто самые отъявленные негодяи казались моему «домашнему психологу» хорошими и милыми ребятами. Если они прилагали хоть малое усилие для того, чтобы казаться таковыми!

Мог ли Дрюня Старостин притвориться паинькой, чтобы усыпить бдительность попутчиков, нырнуть, скажем, в соседнее пустое купе и дождаться, когда мы с Ольгой уберемся, а затем вернуться и удавить Айседору? Мне это казалось вполне вероятным. То есть, вероятным чисто технически и, если хотите, психологически: я пока не рассматриваю такой важный вопрос, как мотив. Что касается мотива, то тут… Черт возьми!

Я поймала себя на том, уже всерьез рассуждаю об этом убийстве – о его деталях, о возможностях совершить преступление и мотивах. Нет, нет и нет! Ольге не удастся втянуть меня в эту авантюру. Из-за этого идиотского «ЧП» я и так потеряла целых четыре часа драгоценного субботнего времени! Там баба Клава на даче, наверное, извелась, я же оставила с ней племянников «на часок»… Надо постараться поскорей отсюда вырваться и расслабиться на природе, отдохнуть, забыть весь этот кошмар!

– … Поленька, ты где витаешь?

Жора склонился надо мной, как бы невзначай положив руку мне на колено. Кроме него и Ольги, которая тихо пудрила нос в уголке, в купе больше не было никого.

– Я говорю, что вы с Олей свободны. На сегодня, я имею в виду.

– Слава богу! Жора, ты возвращаешь меня к жизни!

– Дорогая, как бы я хотел использовать для этого все средства, которые находятся в моем распоряжении! Хочешь, я развезу вас по домам?

– Спасибо, я на машине. И мы сегодня собирались в деревню: дети на даче.

Овсянников закусил губу и потупил глаза.

– Поленька, мне жаль, но на дачу вам сегодня нельзя. Вы можете в любой момент понадобиться следствию.

– Но ты же только что сказал, что на сегодня все?!

– А я и не отказываюсь от своих слов. Но ведь следствие не стоит на месте, могут возникнуть такие обстоятельства, что… Не мне тебе объяснять. Словом, вы должны быть под рукой. Кроме того, в городе вы, как важные свидетели, будете в большей безопасности…

При этих словах майор бросил многозначительный взгляд на мою сестру, и Ольга тут же уронила пудреницу на колени. Слово «опасность» – даже когда оно только подразумевается – всегда действует на нее как магическое заклинание.

– Полина! Мы заберем детей и тут же вернемся. После такого кошмара я на даче не останусь! Да я там умру от страха, в этой тишине и темноте…

Мне стало все ясно: они сговорились. Ладно, предательница…

– Жора, скажи мне, пожалуйста… – Я наморщила лоб в притворном сомнении. – Разве я тоже важный свидетель по этому делу?

– Ты, Поленька? Ну-у…

– Не нукай, Овсянников. Ты прямо отвечай: может кому-нибудь прийти в голову – если он, конечно, не полный идиот! – назвать меня «важным свидетелем» по делу об убийстве Айседоры Палискиене? Ведь не я же ехала с ней в купе, выслушивала ее откровения, не я обнаружила ее труп, наконец. Да я и живой-то ее видела всего пару минут, не больше!

– Не кипятись, дорогая. Ты права, как всегда. Когда я говорил о важных свидетелях, я, разумеется, имел в виду в первую очередь Оленьку.

– Ах, Оленьку? Прелестно! Вот и вези ее домой, чтобы она была «под рукой» у следствия. Можешь даже приставить к ней охрану. А я отправляюсь на дачу, у меня там дел полно. Дети мне не помешают, так что пусть пока остаются на природе. Но если ты хочешь, Ольга, то, конечно, можешь их забрать: дети твои. Я понимаю, как ты по ним соскучилась.

Овсянников и Ольга переглянулись.

– Полина, что ты говоришь?! Ты же не бросишь меня одну в такой момент!

– Еще как брошу, дорогая сестренка. Ты должна быть примерно наказана.

– Но, Поля, за что?!

– За то, что вступила в сговор с майором Овсянниковым – с целью во что бы то ни стало удержать меня сегодня в пределах его досягаемости.

Они снова переглянулись, и Жора развел руками.

– Кроме того, если б ты не забыла в вагоне эту чертову сумочку, никакого такого «момента» не было бы. Мы сидели бы сейчас на веранде и пили чай с яблочным пирогом.

– С яблочным пирогом!.. Полина, я имею право на снисхождение.

– Это еще почему?

– Да ведь я сегодня воскресла из мертвых! Это дело надо отметить.

В общем, прямо с вокзала мы на моей машине отправились в деревню, захватили детей и яблок для порога и к шести часам уже вернулись в город. Одно из сильнейших качеств моей сестрицы: при умелом подходе она всегда выжмет из меня то, что ей нужно.

Новых сообщений на моем автоответчике не было: значит, сестры Снегиревы пока не понадобились следствию. Мы договорились с Жорой, что Ольга с детьми переночует у меня. Эту идею он воспринял без особого энтузиазма, но не возразил – потому как не имел морального права. Этому типу я потакать не собиралась: все же он мне не родная сестра!

Впрочем, звонка от старшего следователя УВД я все равно ждала: Овсянников обещал сообщить новости по делу.

Ольга целый день канючила, что ей просто необходимо «расслабиться», а заодно и отметить свое чудесное «воскрешение». Еще она донимала меня разговорами о «бедной Асе», которой «даже после смерти некому помочь». Но я стойко держалась по обоим пунктам «повестки дня». Потому что слишком хорошо знала: моей сестренке только ма-аленькую щелку приоткрой – палец просунуть, – и она тут же в нее влезет!

И однако, когда я занялась на кухне пирогом – Артур и Лиза вышли погулять, – она все-таки улучила момент! Вспомнив, что в баночке для специй нет корицы – я только накануне ее купила и забыла пакетик в прихожей на телефонной полочке, отвлеченная внезапным звонком, – я неожиданно вышла из кухни и обнаружила… как бы это помягче выразиться? В общем, нижнюю половину Ольги Андреевны, торчащую из стенного шкафа.

Я тихо подкралась сзади и встала за нею в позе «руки в боки».

– Ай!

Разогнувшись, сестренка наткнулась на мой «статуй» и, разумеется, ухватилась за сердце.

– Ах, Поля, как ты меня напугала! И зачем было так шутить, ты же знаешь, я этого не люблю…

– А я не люблю, когда шмонают мое хозяйство, да еще без спросу! Позволь узнать: что ты тут делала?

– Я?… – Ольга облизнула губы.

– Ну, не я же!

– Ах, это… Я искала твое старое розовое платье. Крепдешиновое, помнишь? Ты еще говорила, что его можно перешить для Лизоньки, вот я и подумала…

– Понятно, понятно. А почему тут пахнет бабушкиной наливкой?

– В самом деле? – Она удивленно приподняла брови и даже потянула носом воздух. – А я ничего не чувствую… Полина, ты на что это намекаешь?! Ты думаешь, что я…

– Нет, дорогая сестренка, ничего я не думаю. Я уверена, что ты приложилась к наливочке. Которую я, между прочим, берегу на наш день рождения, о чем тебе прекрасно известно!

– Полина, да как ты можешь?! За кого ты меня принимаешь? Я действительно искала твое платье, которое ты мне обещала. Ну, я, конечно, признаю, что надо было спросить у тебя, прежде чем рыться в шкафу, это не очень красиво, извини… Но я, право, не думала, что ты так отреагируешь!

Ольга отвернулась и поджала губки с видом оскорбленной добродетели. Несколько секунд я молча смотрела на нее, потом расхохоталась. Она удивленно уставилась на меня.

– Ты чего?

– Ничего. Ты неподражаема, Ольга! Ведешь себя не как взрослая баба с двумя детьми, а как какая-то школьница, честное слово! Ты прекрасно знаешь, что не умеешь врать, и все-таки несешь несусветную чушь. И даже думаешь, что я в нее поверю! Ну, скажи мне, пожалуйста: неужели я кажусь тебе такой дурой, Оля?

– Поля…

– Что – «Поля»?! Что «Поля»? Я скоро тридцать лет Поля, и я устала, Ольга. Устала от твоих вечных глупостей, от историй, из которых я постоянно должна тебя вытаскивать, от твоего прогрессирующего алкоголизма и от…

– Не ври, я не страдаю алкоголизмом! Я просто выпиваю, ну… чтобы разрядиться, снять стресс. Я не имею ничего общего с людьми, которые попали в зависимость от бутылки!

– Вот-вот! Так говорят все алкоголики – на ранней стадии. Впрочем, мне уже все равно! Это твоя жизнь, и ты можешь делать с ней все, что хочешь. Я устала от твоего примитивного вранья, к которому ты прибегаешь, чтобы оправдать свою слабость и бесхребетность. Ведь ты даже не даешь себе труда придумать что-нибудь более правдоподобное! Значит, ты искала мое крепдешиновое платье, да?

– Ну, Поля… Да, искала, искала!

– Видишь: ты даже забыла, что забрала у меня это чертово платье еще в середине августа! Мало того: я даже видела его у тебя распоротым. Эх, ты… И еще говоришь, что не страдаешь алкоголизмом!

Я развернулась и исчезла в кухне. Минуты через три за моей спиной послышались крадущиеся шаги и сопение.

– Поля…

Я продолжала, не оборачиваясь, греметь посудой. Сопение сменилось всхлипываньем.

– Поленька, прости меня, слышишь? Я тебе соврала…

– Это я и так знаю. Что еще?

– Да, я выпила твоей наливки! Один наперсток, там и говорить не о чем. Выпила тайком, потому что, если б я попросила, ты бы мне все равно не дала. Ведь не дала бы?

– Естественно.

– Вот видишь! А мне сегодня с утра так плохо, так плохо… Но ведь я молчу, ничего тебе не говорю!

Я усмехнулась. Если сегодняшний день у Ольги называется «молчу», то что тогда – «говорю»?!

– Мне нужна была только капелька спиртного, чтобы снять мигрень. Ты же знаешь, это помогает.

– Ну и как – помогло?

– М-м… Пока рано судить. Я думаю, обязательно помогло бы, если б ты не навалилась на меня и не наговорила кучу прелестей. Алкоголичкой обозвала… Вот голова и разболелась с новой силой!

– Значит, нужна еще капелька?

– Всего одна, клянусь! Поля…

Ольга подошла ко мне сзади, обхватила и ткнулась мокрым носом в шею.

– Поля, ты, конечно, права. Ты всегда права, как говорит Жора. Я слабая, нерешительная, вечно рефлексирующая натура, и я вечно попадаю в разные нелепые истории – вроде сегодняшней. Прости, что я порчу тебе жизнь!

– Прекрати! А то мой сладкий пирог получится соленым…

– Нет! Я знаю, что без тебя я пропала бы, сестренка. Но ты же знаешь: я такая не потому, что мне нравится портить всем жизнь, а потому… Просто потому, что я такая! Это не со зла.

– Ладно, ладно… Если честно, то и я тоже не подарок. Ты меня тоже прости! Я была не права сегодня утром, в поезде…

– Да нет, это все пустяки! Ты только в одном не права, Поля. Не смотря ни на что, твоя сестра – не такой уж никчемный человек, как ты думаешь! На меня можно положиться. И я не пьяница, нет! Я же не пью, а лечусь, ну как ты не поймешь? Тебе хорошо – у тебя аллергия на алкоголь… Ну, хочешь, я больше ни капли в рот не возьму? Хочешь?

– Интересно, что ты будешь делать, если я скажу – «хочу»?

– Ну вот, опять ты мне не веришь… Все, клянусь: больше ни одной капельки спиртного! До самого нашего дня рожденья! Ах, Полина, я тебя так люблю, а ты только смеешься над своей бедной больной сестрой!

– Ну, хватит, «моя бедная больная сестра», хватит трепаться. Я тебя тоже люблю – иначе я разве терпела бы все это?! Ладно уж: тащи сюда бутылку, все равно початая…

После того, как Ольга Андреевна приняла третью «каплю» наливочки, я уже вовсю жалела о проявленной слабости. Ее мигрень прошла – тем более что этой мигрени, сдается мне, вовсе не было. Но взамен моя сестренка снова впала в слезливую меланхолию, в основании которой лежал все тот же труп в купе поезда Москва – Тарасов. Только теперь все обещало быть сложнее и продолжительнее, потому что это была меланхолия пьяная, а не «шоковая».

– Нет, Поля, я категорически не согласна, что мы должны оставаться в стороне! – При этих словах раскрасневшаяся Ольга будто невзначай пододвинула к себе бутылку. – Ведь ты сама говорила: мы с тобой брались за некоторые дела потому, что они касались нас лично. Ну, а это дело – разве оно нас не касается?

– Касается? Это каким же боком, позволь узнать?

– Как это – каким? Прямым… Тьфу ты! Я хочу сказать, оно в прямом смысле касается нас боком. Я провела бок о бок с Айседорой Палискиене весь вчерашний вечер и целую ночь…

– Ну, что касается ночи, то тут вы вряд ли получили удовольствие от общения: просто обе были никакие!

– Полина, ты же обещала! Сколько можно третировать меня событиями этой ночи?!

Я вырвала у нее бутылку, заткнула пробкой и убрала полупустой сосуд прочь со стола – на тумбочку.

– Ольга, а сколько можно третировать меня – вот этой самой темой про «бедную Асю» и «нехорошую Полю»? По-моему, мы давно ее обсудили и закрыли. Давай, наконец, поговорим о чем-нибудь другом!

– Нет уж! Ты, может, ее и закрыла, а я – нет. И вообще, так не говорят: «тема про Асю».

– А мне плевать, как говорят! Я тебе говорю, что не собираюсь соваться в это дело – и баста!

Ольга громко шмыгнула носом и отвернулась к окну, положив подбородок на спинку стула. В наступившей тишине я ожесточенно орудовала вилкой. В глубине души я чувствовала, что сестра права, и от этого-то меня вовсе не радовало, что последнее слово осталось за мной.

– Ольга, ну что ты за дурочка! – Я в сердцах отшвырнула вилку. – Ты же сама говоришь, что зверски устала на этом самом симпозиуме. Что хочешь отдохнуть, прийти в себя?… Ну, что за бредовая идея, в самом деле, – отнимать хлеб у Жоры Овсянникова! Зачем тебе это? А, малыш?… Ведь я о тебе думаю!

Последние слова были сказаны таким елейным, вкрадчивым голоском, что я сама себе удивилась. Они могли бы тронуть сердце даже придорожного булыжника.

– Прекрасно! – Ольга повернула ко мне заплаканное лицо. – Если ты не собираешься соваться в это дело – значит, я сама сунусь! И если убийца придушит и меня тоже, то виновата в этом будешь ты! Обо мне она думает… Вот спасибо! Тронута!

Царапать протянутую руку дружбы? Ну, это уж слишком, Ольга Андреевна!

– Прекрасно! – ответила я в тон сестренке. – Валяй, если тебе делать нечего. Но когда убийца тебя придушит – а вероятность этого очень и очень велика! – то виновата в этом будешь ты сама, моя дорогая! Детишек только жалко… Ну да ничего: без семьи не останутся. Так что дерзай!

В ответ раздалось невнятное мычание и хлюпанье. Спас меня телефонный звонок.

– Привет, Полина. Ольга у тебя?

Я поразилась: до чего же напряженный голос у Овсянникова! И ни намека на ностальгию по тихому семейному вечеру за бутылочкой наливки и яблочным пирогом…

– У меня. Ты чего такой?

Он пропустил мимо ушей мой вопрос!

– Чем она занимается?

– Ты имеешь в виду Ольгу? – Я даже обиделась. – Как обычно: пьет и жалуется на судьбу, подарившую ей такую бездушную сестру.

Я нарочно старалась говорить громко, чтобы эта истеричка слышала.

– А-а… У вас там… все в порядке? Я имею в виду, не случилось ли чего… м-м… необычного?

– Да что ты все мычишь, Овсянников?! Говори, что случилось, не темни!

– Да тут, понимаешь, возникли кое-какие осложнения… Я говорю о деле Палискиене.

– А что такое?

– Да этот «крутой», Старостин… В общем, он пропал.

При этих словах мое сердце забилось чуть-чуть чаще.

– То есть как – пропал?!

– Да вот так, Поленька. Взял и пропал! В буквальном смысле. В офисе сказали, что шеф поехал на какую-то точку в районе химкомбината – это у черта на рогах. И он действительно там показался, однако пробыл недолго. Отослал охрану и сказал, что едет домой обедать. И больше его никто не видел. А в четыре часа на Волгоградской трассе обнаружили пустую «ауди». Никто из «вассалов» понятия не имеет, как могла там оказаться машина босса. Вот и все, что известно.

Я почувствовала, как во мне просыпается охотничий азарт.

– Какую версию отрабатывает следствие?

– Ну, ты же понимаешь: неожиданное исчезновение Старостина после убийства его попутчицы выглядит очень подозрительно.

– А не похоже, чтобы ему помогли исчезнуть?

– Конечно, следствие имеет в виду и такой вариант. Но ты согласись, дорогая: чтоб два «мокрых» дела наложились одно на другое по чистому совпадению… Такие совпадения – для учебников криминалистики. Так что на данном этапе Дрюня Старостин автоматически становится главным подозреваемым.

В сущности, я нисколько не удивлялась такому повороту дела. Я же сказала: этот тип мне сразу не глянулся! Если я чему и удивлялась, так это тому, что Ольга до сих пор не стоит у меня над душой и не рвет трубку из рук.

– Так у вас там все в порядке, Поленька?

Я невольно бросила взгляд через плечо – в сторону комнаты.

– Если это можно назвать «порядком» – то да. Я хочу сказать, в течение дня Старостин с нами в контакт не вступал и с удавкой за нами не гонялся.

– Типун тебе на язык! Черт знает что такое говоришь… Я просто так спросил.

– Так я тебе и поверила, Овсянников. Ты же как Ольга – врать совсем не умеешь. А еще мент!

– Ладно, ладно! Вы там с Ольгой поосторожнее, хорошо?

Мое сердце против воли дрогнуло – такая неподдельная тревога прозвучала в этих простых словах.

– С нами все будет о'кей, Жора, не беспокойся. Ты же знаешь, я умею за себя постоять. Главное – держи меня в курсе, хорошо?

– А куда я теперь денусь? Ты же с меня все равно не слезешь, дорогая!

– Это уж точно, милый! Кстати: а что там слышно насчет нашего другого подозреваемого – этого самого донжуана Ромочки? Между прочим, наша Ольга всерьез считает его убийцей Палискиене. Его нашли?

– Считает его убийцей, говоришь? Наша Ольга? Это интересно…

Овсянников явно улыбнулся при этих словах, и все же я чувствовала, что он очень серьезен.

– Знаешь, ты будешь смеяться, но его еще не нашли. Как в воду канул, стервец!

– Ты шутишь?!

– Да какие там шутки… Прошло тринадцать часов с момента убийства, а у следствия все еще нет ни одного свидетеля, кроме нашей Оленьки! Таких «шуточек» мое начальство не понимает, дорогая.

– А тот, четвертый, как его… Дмитрий Иванович, что ли? – вспомнила я.

– Ага: «Менделеев»! Чуть не забыл. Да, его данные выудили из железнодорожной компьютерной сети. Заго… Черт, вылетело из головы! Не то Загогулько, не то Загорулько. Прописан в Александровом Поле. Мы отправили запрос в РОВД, они снимут с него показания. Там поглядим: может, лично встречаться и не понадобится. Ох, Поленька, чует мое ментовское сердце: за эту ниточку вытянется очередная пустышка!

Мы поболтали еще несколько минут, в течение которых я выяснила – просто так, ради «спортивного» интереса – некоторые подробности, и распрощались. Овсянников был так удручен ходом расследования, что даже не пытался набиваться в гости.

– Не забывай, что по твоей милости бедные сестры Снегиревы сидят в душном загазованном городе, запертые в четырех стенах! – напомнила я. – Такты хотя бы развлекай нас новостями, майор. В качестве компенсации морального ущерба!

– «Майор»… Ты меня просто убиваешь, Полина! – И мой «бывший» с душераздирающим вздохом положил трубку.

Когда я вернулась в комнату, мне сразу стала понятна причина такого длительного бездействия Ольги Андреевны. Свернувшись калачиком в кресле, она мирно спала. Рядом на тумбочке стояла пустая бутылка.

Глава третья Ольга

Троллейбус резко затормозил, так что я едва не стукнулась лбом о металлический поручень. От сотрясения в моей бедной голове что-то сдвинулось, и тупая боль, которая мучила меня уже несколько дней, вернулась на свое привычное место. Господи, только не сейчас, ну пожалуйста… Я и так умираю от волнения – не хватало умирать еще и от боли!

Весь этот кошмар с мигренью начался в тот день, когда я вернулась из Москвы – о!.. У меня даже ноги похолодели, когда я вспомнила лицо мертвой Айседоры Палискиене. Такое ужасное утро должно было получить «достойное» продолжение, и оно его, конечно, получило. А все Полина виновата: жалко было ей рюмочки коньяка или чего-нибудь еще… Как будто я за ее счет лечусь!

Если б я выпила капельку днем, сразу после убийства, – организм получил бы своевременную разрядку, и на следующее утро я была бы здорова. Это было мне совершенно необходимо – особенно с учетом того, что и накануне в поезде я действительно приняла лишнее. А так… Пришлось вечером удовольствоваться бабушкиной наливкой, которая, конечно, прекрасно пьется, но зато потом… Эх, да что там говорить! В общем, в воскресенье я чувствовала себя такой разбитой, что Полине пришлось хлопотать вокруг меня до самого вечера и вызывать Кирилла, чтобы он отвез Артура с Лизой к своим родителям. Ну, сама виновата! К вечеру у меня даже поднялась температура – я думаю, на нервной почве.

Так что о том, чтобы приступить к собственному расследованию с понедельника, не могло быть и речи. Полина, конечно, втайне потирала руки. Да что там «втайне»: она открыто смеялась надо мной! «Ну что, Пинкертон, тебе еще не приснилось, где искать твоего убийцу? На вот, выпей лучше таблетку!»

Бессовестная! Она обожает, когда удается поставить на своем – даже если для этого придется уложить единственную сестру на больничную койку. Только рано вы, Полина Андреевна, обрадовались…

– Девушка, так вы выходите или нет? – сипло каркнул над самым моим ухом незнакомый голос.

– Я?… Д-да. То есть нет. – Я суматошно выглянула в окошко троллейбуса, которое загораживала от меня чья-то широкая спина. – Да, да, выхожу!

– «Да, да, нет, да!» – передразнил маленький мужчина в широкополой мягкой шляпе, низко надвинутой на глаза. – Вы пока тут подумайте, а уж я, с вашего позволения, вперед выйду. Мне некогда!

И он, энергично протиснувшись к выходу, прижал меня так, что хрустнули косточки. А может, то были не кости, а мой твидовый пиджак…

– Слон! – вне себя от возмущения, крикнула я вслед нахалу.

Плотный пассажиропоток вынес меня из троллейбуса на остановке «Драмтеатр». Не останавливаясь, мужчина обернулся, театральным жестом приподнял шляпу.

– Мадам! Может, я и слон, не буду спорить. Но городской транспорт – это, согласитесь, не посудная лавка. Да и вы мало напоминаете мне изящную хрустальную вазочку. Мое почтение!

И он зашагал дальше, засунув руки в карманы плаща. А я осталась стоять на остановке с открытым ртом, в котором застряли слова.

Дело было не только в том, что этот ужасный тип оскорбил меня. Я его узнала! Это же Александр Арчибальдов – главреж нашей драмы и несостоявшийся муж Аси Палискиене. Его характерная физиономия с написанным на ней вечным презрением к» толпе» частенько мелькает на телеэкране, и если б не эта шляпа – я бы, конечно, ни за что не села в галошу.

Встречаться с этим персонажем не входило в мои планы – по крайней мере, сегодня. Но ведь мы с ним случайно столкнулись – разве это не «перст судьбы»?! Надо использовать подходящий момент! И я скрепя сердце пустилась вслед за «шляпой», которая к этому времени мелькала уже за полквартала впереди.

Арчибальдов купил пачку сигарет у лоточника и тут же закурил, сломав несколько спичек. Прошел было мимо газетного киоска, потом вернулся, словно что-то вспомнив, и купил несколько газет. Для человека, который только позавчера похоронил любимую женщину, этот тип держался даже слишком спокойно.

Стоя возле киоска, режиссер быстро просматривал последние полосы газет. Я наблюдала, как он шевелит губами и хмурит брови, и без того «нахмуренные» от природы. Но подойти никак не решалась. С каждой секундой сомнения одолевали меня все больше и больше. Тоже мне – нашла «подходящий момент»! И это после того, как ты обозвала человека слоном?!.

Наконец Арчибальдов скатал газеты трубочкой и, сунув их в карман, быстро двинулся к переходу. Я поняла, что медлить больше нельзя – если, конечно, я не хочу заслужить презрение своей сестры на веки вечные.

– Одну минуточку, э-э… – Как назло, в последнюю секунду я забыла отчество «маэстро»!

Он резко обернулся, брови поползли вверх.

– Опять вы? В чем дело? Хотите сатисфакции?

– Нет, что вы! Александр… Викторович, я…

– О! Оказывается, вы знаете обо мне еще кое-что – кроме того, что я слон? – Режиссер искривил в усмешке тонкие губы. – Правда, я не Викторович, а Валерьевич, но это, разумеется, пустяки.

Я окончательно смешалась.

– О, простите! Я… Вы… Я хотела извиниться за свою грубость. Просто я вас не сразу узнала – только когда вы сняли шляпу, и пошла за вами, чтобы…

– А, пустяки какие. – Арчибальдов равнодушно махнул рукой, однако взглянул на меня с некоторым интересом. – Признаться, я сам дал вам повод для «слона». Так что вы меня тоже извините, девушка. Я думаю, не суть важно, кто вас толкнул в троллейбусе: слесарь дядя Вася, Александр Арчибальдов или сам Ален Делон. Это должно быть одинаково неприятно, как вы думаете?

Он вежливо улыбнулся, но улыбка все равно получилась какой-то «колючей». Я набрала в легкие побольше воздуха, чтобы объяснить, что я думаю по этому поводу. Однако собеседник вовсе не ждал от меня ответа. Он взглянул на часы.

– Простите, я в самом деле спешу на репетицию. Приятно было поболтать с вами.

Режиссер развернулся, чтобы идти. Но я, набравшись нахальства, удержала его за рукав.

– Александр Валерьевич, еще два слова, пожалуйста! Мне очень-очень надо поговорить с вами. Если честно, извинения были только предлогом.

– Ах, вот оно что! – протянул он почти разочарованно и окинул меня взглядом рабовладельца, подбирающего живой товар на невольничьем рынке. – Так я и думал. Вы актриса?

– Нет-нет! К театру я не имею никакого отношения. – Я чуть было не добавила «слава Богу». – У меня к вам дело личного характера. Если б вы только смогли уделить мне минут пять вашего времени, я бы вам все объяснила.

Арчибальдов посмотрел на меня сверху вниз. (Не знаю, как он умудрился – при его-то росте!)

– Милая барышня, я давно уже не принимаю «по личным вопросам» девушек вашего возраста. Тем более – в рабочее время. Не думаю, что ради вашего «дела» стоит делать исключение. Наверняка какая-нибудь чушь – вы меня извините, конечно. Впрочем, если я вам так уж нужен, можете позвонить мне домой в воскресенье, в первой половине дня. Телефон есть в справочнике.

Он уже шагнул на «зебру» перехода, в конце которой вспыхнул зеленый глазок, но я остановила его репликой:

– Я ехала из Москвы вместе с вашей… актрисой Айседорой Палискиене. Это я нашла ее тело.

Режиссер замер как вкопанный, потом медленно повернул ко мне голову.

– И что дальше?

Ну и непробиваемый тип! А еще «творческая натура»… Мое раздражение достигло «точки кипения», и я выпалила не думая:

– Дальше? Я рассчитывала, что вас интересует правда об этом деле, но, как видно, ошиблась!

Александр Валерьевич порывисто шагнул ко мне. На один короткий миг на его лице проступили все обуревавшие его чувства, но он взял себя в руки.

– Вы знаете, кто ее убил? – спросил своим бесцветным осипшим голосом.

– Нет, но я очень хочу, чтобы убийца Аси понес заслуженное наказание. И я надеялась, что вы мне в этом поможете!

Арчибальдов подошел ко мне почти вплотную.

– Вы новый следователь по этому делу? Покажите мне, пожалуйста, свое удостоверение!

Час от часу не легче! Нет, зря я сегодня решила действовать по указке «пальчика судьбы». Судьба просто пошутила!

– Но у меня нет никакого удостоверения! Я вовсе не следователь. По профессии я психолог, но сейчас это не имеет никакого значения. Я же вам сказала: я просто заинтересована в этом деле, лично заинтересована, понимаете?

На мое удивление, главреж улыбнулся – на этот раз почти дружелюбно.

– Вот теперь, кажется, понимаю. Вы шантажистка, да? Ну конечно, как же я сразу не догадался?! «Лично заинтересована», хм, понятно…

Чувствуя, что дело пахнет керосином, я попятилась, но Арчибальдов ухватил меня за руку и сдавил запястье будто железными тисками.

– Минутку, минутку! Что же вы так заторопились, барышня? Вы же, кажется, хотели со мной поговорить? Вот и давайте поговорим. Только знаете, где мы с вами поговорим? В милиции! Сейчас мы прямиком туда и отправимся – благо здесь недалеко.

– Отпустите меня! Как вы смеете… Это совсем не то, что вы подумали, я же… Я занимаюсь частным расследованием, и я просто хотела кое-что уточнить!

– Вот и уточните – у следователя. А он заодно уточнит вашу личность, госпожа «детектив». Даже если вы не вымогательница, а просто любопытная дура, которой приятно совать нос в частную жизнь незнакомых людей и выворачивать наизнанку их горе, – то и в этом случае я найду на вас управу. Мало не покажется! Четыре дня таскают по кабинетам, лезут в душу, театр фактически парализован… А тут еще эта! Сопливая девчонка…

По ходу своего гневного монолога главный режиссер бесцеремонно волок меня вдоль по улице – упирающуюся и парализованную не хуже театра. Прохожие останавливались и смотрели нам вслед, качая головами, иные посмеивались…

В моей голове лихорадочно вертелся извечный российский вопрос: что делать? Молить этого монстра о пощаде? Бесполезно: «Арчи» настроен весьма решительно – в этом я уже убедилась. Звать на помощь? Как бы этим окончательно не испортить дело… Уж тогда-то он пойдет на принцип и точно доставит меня в отделение. А о том, чтоб объясняться там, не может быть и речи: тогда Полина до самой смерти не даст мне проходу своими шуточками. Нет, лучше умереть!

Я выбрала не первое и не второе. И даже не третье. Я нашла неожиданное, смелое решение – хотя и не оригинальное. Быть может, в какой-то степени мне подсказал его синий троллейбус, как раз в этот момент причаливающий к остановке, – но какое это имеет значение…

– Ай, что это?!!

Сделав круглые глаза, я свободной левой рукой указала через плечо Арчибальдова. Полина учила меня, что этот трюк действует безотказно на любого противника, и как психолог я была с ней согласна. Теперь мне выпал случай лишний раз в этом убедиться. Режиссер оглянулся – и невольно ослабил хватку. Это мне и было нужно: резким рывком я освободила руку и со всех ног бросилась к усатой машине, преследуемая полицейским окриком «стой!».

Разумеется, я остановилась только тогда, когда оказалась в самой середине салона, и двери троллейбуса захлопнулись у меня за спиной. И лишь когда мы тронулись, перевела дух.

Арчи не пытался гнаться за мной. Сунув руки в карманы, он стоял на том же самом месте, где я его покинула, и сумрачно глядел вслед троллейбусу из-под своей шляпы. Я тоже смотрела на него из окошка – до тех пор, пока маленькая фигурка в плаще ни скрылась за поворотом улицы.

Ни жива ни мертва я выскочила из троллейбуса возле своего дома, пулей взлетела к себе, даже не вспомнив о лифте, и заперла дверь на все замки. Конечно, я понимала, что это выглядит просто смешно (чтоб не сказать хуже!): веду себя так, будто только что спаслась не от респектабельного деятеля искусств, а из рук каких-нибудь жестоких мафиози! И тем не менее ничего не могла с собой поделать: руки, которыми я пыталась расстегнуть пуговицы плаща, тряслись, и зуб не попадал на зуб.

Да какой там к черту «респектабельный деятель»! Он же хуже мафиози, просто абрек какой-то! Социально опасный тип. А я, дурочка, еще поддакивала своим клиентам из «богемы», когда они восторгались его бредовыми постановками… Надо будет на следующий поход в театр захватить с собой тухлых яиц или помидоров. Да ведь не поймет общественность: не те времена…

Одним словом, после перенесенного стресса я нуждалась в срочной реабилитации. Обычные люди в таких случаях бегут к нам – психологам, психоаналитикам, экстрасенсам. Ну, а нам-то самим что делать? Правильно: нет средства лучше старого доброго коньячка!

У меня еще оставалась в запасе некоторая толика этого чудодейственного «лекарства», и следующие два часа я честно посвятила своему здоровью. Однако мужественно старалась не превышать дозу: в последнее время мой личный опыт пополнился прискорбным примером того, как при неумелом употреблении целебный бальзам обращается в свою противоположность. А сегодня мне как никогда нужны ясная голова и работоспособность! Сегодня – и, похоже, в ближайшие дни тоже.

Я валялась на диване, с наслаждением рассматривая на свет ароматную янтарную жидкость, и думала. А подумать мне было о чем.

Я думала, что мое одиночное, тайное расследование – ведь Полина предала меня самым подлым образом! – в самом начале вдруг вывернулось кандибобером. До сегодняшнего утра я склонна была считать убийцей Аси Палискиене ее бойфренда Романа, который ехал с нами в поезде. Эта версия казалась мне «единой и неделимой», то бишь не подлежащей никакому сомнению и нуждающейся лишь в доказательствах. Стоит только найти этого парня, как следует прижать – и дело в шляпе: он признает себя виновным. Такие типы только выглядят героями романов, но «спекаются» очень быстро – едва запахнет жареным.

Я и в театр-то сегодня утром отправилась в надежде найти ниточку, ведущую к Роману. Нет, там его, разумеется, не было: милиция уже обшарила все театры Тарасова в поисках этого парня, пропустила через частое сито все окружение Палискиене, приятелей ее друзей и самых дальних знакомых приятелей ее друзей. (И все без толку!) Но в театре работала одна девушка, которая, по общему признанию, была ближе других к убитой – костюмер Лена Золотовская. И вот эта самая Лена, кажется, знала больше, чем рассказала следователям. По крайней мере, так показалось Жоре Овсянникову, а его интуиции можно доверять: он ведь тоже в своем роде психолог.

Я надеялась, что со мной Леночка будет разговорчивей, чем с суровыми дядями из правоохранительных органов. Я уже предвкушала, как вытянется лицо Полины, когда Жора расскажет ей, какую неоценимую помощь следствию оказала ее «непутевая» сестра… И – вот коварство судьбы! – вынуждена была с позором ретироваться с места своего предполагаемого триумфа, словно я и в самом деле шантажистка какая. Признать поражение, даже не приняв бой! Господи, и угораздило же меня привязаться к этому чокнутому гению…

Погоди, Ольга. Если б ты к нему не привязалась, тебе никогда не пришла бы в голову одна интересная мысль, которую тыкак разсейчас думаешь, дорогая!

Я думала: а мог ли задушить Айседору Арчибальдов? Вот же он – холерический темперамент в сочетании с явно завышенной самооценкой! И с бешеной ревностью, к тому же: о наличии в характере главрежа этой черты меня просветил все тот же Жора. Предположим, до Александра Валерьевича каким-то образом дошла правда об отношениях дамы его сердца с другим мужчиной. К примеру, он получил анонимку… Или же Арчи пришел встречать свою Айседору и застал ее в купе в объятиях Романа – кстати, этот вариант казался мне очень даже вероятным. Он набрасывается на «изменщиков коварных», Ромочка в ужасе убегает, а обманутый любовник душит бедняжку ее белым шарфом… Брр!!!

Меня передернуло – до того реальной вдруг увиделась эта жуткая картина: главреж в своей черной «роковой» шляпе, низко надвинутой на горящие глаза, в роли Отелло… Мы тут думаем, что убийца – таинственный Роман (это я!), или несчастный Дрюня Старостин, сгинувший неизвестно где (которого подозревает фельдфебель Полина), а убийца, может быть, и не думал скрываться: он тем временем разыгрывает безутешного возлюбленного! И выбитого из колеи руководителя…

Итак, у «клиента» подходящий психологический портрет – это раз. Посмотрим, какие еще факты свидетельствуют в пользу этой версии «убийца – Арчибальдов». Алиби у него нет никакого – это два. Согласно его показаниям, в то роковое утро, в момент прибытия «десятки» был у себя дома один. Айседору он встречать не собирался, так как не знал о ее приезде: она, мол, ничего ему не сообщила.

«Десятка» прибыла в Тарасов в девять утра с «копейками», а в девять двадцать я рухнула в обморок при виде Асиного трупа. Примерно в десять тридцать Александра Валерьевича видела соседка: он столкнулся с ней на лестнице, когда отправился в театр на утреннюю репетицию. Ничего необычного старушка не заметила – ни в его поведении, ни в облике. Но это, разумеется, ничего не значит: будучи человеком театральным что называется до корней волос, он в состоянии сыграть любую роль – особенно перед неискушенным зрителем. А вот до этого самого момента – то есть до десяти тридцати – никто не может подтвердить местонахождение Арчибальдова. Так что он вполне мог успеть смотаться на вокзал, задушить Айседору и вернуться домой, чтобы в половине одиннадцатого как ни в чем не бывало двинуть на службу.

Конечно же, на вокзале Арчи никто не видел, проводники поезда его тоже не опознали. (Милиция, разумеется, предъявила им фото главрежа). Но это опять-таки ничего не значит, рассуждала я: человеку, который всю свою сознательную жизнь имеет дело с лицедейством, изменить внешность – раз плюнуть!

Наконец, мотив убийства, от которого мне никак не хотелось отказываться – ревность, – к Арчибальдову приложим даже больше, чем к Роману. В самом деле: ну с какой стати прожженному ловеласу, «банальному бабнику», как сказала о нем Айседора, ревновать свою случайную подружку? Да еще до такой степени, что… Словом, до летального исхода? Я же видела этого типа! Если б Айседора не решилась его бросить – то через неделю-другую бедняжка прискучила бы ему до чертиков, и он сам был бы счастлив от нее избавиться.

Совсем другое дело – Арчибальдов. Для этого Айседора – последний, быть может, шанс стать счастливым. Даже не «быть может», а точно последний! Сначала я еще сомневалась в этом: ведь знала-то об их отношениях только со слов убитой! Но Жора Овсянников подтвердил: он действительно любит эту женщину и страшно переживает ее потерю. Хотя последнее вовсе не исключает, что именно Арчи и убил свою возлюбленную: такое случается сплошь да рядом! Можно представить себе реакцию сорокапятилетнего мужчины, который недавно сделал предложение любимой женщине и уже поверил, что его расколовшуюся личную жизнь удастся склеить, наладить, – и вдруг узнает, что его избранница была готова бросить его ради другого, молодого и наглого… «Ревность» – это еще мягко сказано!

Кстати, со следователями Александр Валерьевич держался… Как бы это помягче выразиться? Очень нервно: Овсянникову и его людям пришлось с ним попотеть! Не нравилось ему, видите ли, что в «частной жизни художника» копаются «грязными руками»… А может быть, совсем другое ему не нравилось? Что вот-вот откопают нечто?…

Резкое дребезжанье телефона заставило меня подпрыгнуть от неожиданности. Рюмка выскользнула из пальцев – и… Не стоило даже смотреть, что с ней случилось: это было и так ясно – по противному звону осколков.

– Алло!

– Привет. Что это у тебя голос такой?

Голос самой Полины звучал так, словно ей даже приятно, что у меня неприятности.

– Какой это – «такой»?

– Ну… Недовольный.

– А чем довольствоваться-то? Рюмку разбила!

Как только это бесхитростное признание у меня вылетело, я тут же сообразила, что делать его не стоило.

– Понятно, понятно… – Я прямо-таки видела, как сестра прищурила глаза и качает головой с прокурорским видом. – Теперь не стоит и спрашивать, чем ты занималась!

– Ах, Полина, да прекрати ты, пожалуйста! Что за беспочвенные подозрения?! Рюмка стояла в шкафу, я случайно ее зацепила, – нахально врала я.

Должно быть, это прозвучало убедительно не только для меня самой, потому что Полина согласилась на удивление легко.

– Ну хорошо, хорошо. Беру свои «беспочвенные подозрения» обратно! Так чем же ты занималась?

– Да так… Размышляла.

– Ба! И о чем, если не секрет?

– Да так… Об одном деле. По работе.

– По работе, значит? Ну-ну… Как ты себя чувствуешь?

Ну, дела! Какой это крупный зверь издох, что сестрица заинтересовалась моим самочувствием?! Да еще таким проникновенным голоском…

– Нормально… Я хочу сказать, сносно. Хотя, если честно, жутко болит голова! А почему ты спрашиваешь?

– Вот это новости! Что, я уже не могу спросить о здоровье собственную сестру?! Просто я волновалась… Звонила тебе сегодня днем, а ты не брала трубку. Где тебя носило, с больной-то головой?

– Меня?… Да что ты… – Я лихорадочно соображала, что бы такое соврать поубедительнее. – А! Это я, наверное, ходила в аптеку, за пенталгином.

– Это в смысле – за пятизвездочным, что ли? – съюморила Полина.

– Послушай, Поля! – Я приложила большие усилия, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее. – Если ты позвонила мне в этот час только затем, чтобы оскорблять, то лучше нам…

– Ну что ты! Я же сказала – хотела узнать, как ты. А что значит – «в этот час»? По-твоему, пять часов дня – это поздно?

– Пять часов!..

Боже мой! Оказывается, я валяюсь на диване уже три часа! Я же опоздаю перехватить Лену Золотовскую – она уйдет на спектакль…

Полина хмыкнула в трубку.

– Да, я вижу, ты там крепко задумалась, сестренка! Слушай… Не хочешь поужинать вместе? Я бы к тебе зашла, прихватила бы кое-чего… А?

– Нет-нет!

Я выпалила это так поспешно, что сама испугалась: теперь Поля страшно обидится! И тут же постаралась подсластить пилюлю.

– Боюсь, сегодня ничего не получится, дорогая. Эта мигрень так меня измотала, что я просто с ног валюсь. Сейчас приму снотворное и отключусь. Ты не очень обидишься, Поленька?

– Обижаться? На тебя, сестренка? Брось ты… Жаль, что с ужином не получится, но ничего не поделаешь. Отдыхай… Да, пока не забыла! Сейчас звонил Жора. Есть кое-какие новости по делу твоей Палискиене.

Боюсь, даже Полина на том конце провода услыхала, как заколотилось мое сердце.

– Какие новости? Да говори же, Поля, не тяни! Нашли Романа?!

– Дался тебе этот Роман… Нет, его еще не нашли, тут другое. Сегодня утром в Марьинском районе произошло дорожно-транспортное происшествие: «запорожец» на полном ходу врезался в столб и упал с обрыва в овраг. Один человек погиб. Личность установлена: это Дмитрий Иванович Загорулько, тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, русский.

– О Господи!

Вот уж этого я никак не ожидала! По правде говоря, я уже и думать забыла о своем незаметном попутчике Дмитрии Ивановиче.

– Не может быть, Поля! Еще один?!. Расскажи!

– Ну, подробностей Овсянников не сообщал, ты же знаешь – их из него надо вытягивать клещами. Так, в самых общих чертах… Ты же помнишь, милиция почти сразу выяснила данные «Менделеева» через компьютер? И отправили запрос в Александрово Поле, по месту прописки Загорулько. Ну, а тамошние менты спокойненько положили его под сукно: были выходные, кому ж охота ради какой-то ерунды отрываться от детишек да от рыбалки? Раскачались только в понедельник к обеду. А тут выясняется, что объект выехал в гости к брату в соседний Марьинский район – вместе с супругой, на собственной машине… В общем, допросить Загорулько так и не успели.

Получилось, что он поехал к брату за своей смертью. Наверное, вмазали за встречу, «Менделеев» решил покуражиться, ну и…

Полина остановилась, чтоб перевести дух. Потрясенная, я не сразу нашла, чем заполнить паузу.

– Какой ужас! Неужели сразу насмерть?

– Не то слово! Машина мгновенно загорелась, так что у бедняги не было никаких шансов. Тело сильно пострадало в огне, и тем не менее жена опознала Загорулько. Впрочем, это была простая формальность: трагедия произошла фактически у нее на глазах.

– Полина, но как же все случилось? Почему жена его не удержала? А брат Загорулько – он жив или тоже погиб?

– Брат? А черт его знает! Да нет, вроде бы, брат остался жив… Ольга, ты так спрашиваешь, будто я – руководитель следственной группы, честное слово! Я же сказала: подробностей не знаю. Жора и за эту информацию потребовал от меня такой щедрой платы, что я вообще пожалела, что связалась с ним – и все, кстати, из-за твоего ослиного упрямства…

Я больше не слушала брюзжанье Полины Андреевны. Страшная правда неожиданно открылась мне во всей своей простоте и холодной логике.

– Полина, мне страшно! Кто-то убирает свидетелей.

– Чего-о?!

– Ну как ты не понимаешь?! Сначала убили Асю, потом Старостин исчез, а теперь и этот бедолага Дмитрий Иванович… Кто-то специально истребляет все наше купе! Я недавно читала что-то подобное… по-моему, у Сименона.

– Ольга, опомнись! Что ты несешь?! – обозлилась сестра.

– Ну да, точно: дело расследовал комиссар Мегрэ! Я только забыла, как называлась эта вещь. Там тоже люди ехали в одном купе в Париж, но их было шесть человек. И потом их всех стали убивать одного за другим, а самую первую женщину задушили прямо в поезде – точно так же, как бедняжку Асю Палискиене… Я уже не помню, из-за чего все это, только помню, что преступником оказался молодой полицейский, который работал под началом Мегрэ. Полина, ты не думаешь, что…

– Что это наш майор Овсянников всех мочит? Или кто-нибудь из его бригады? Да ты совсем очумела?! Не надо было мне рассказывать тебе эту страшилку на ночь глядя: у тебя и так после этого убийства малость крыша съехала!

– Прекрати! Я совсем не это хотела сказать, я имела в виду… в принципе. И вообще, тебе легко говорить: ведь это не ты, а я осталась единственным свидетелем по делу об убийстве. Последним свидетелем! Господи, хоть бы Дрюня поскорей нашелся, может, хоть он что-нибудь знает!

Очевидно, до Полины наконец дошло, что у меня есть повод для беспокойства. Она смягчилась.

– Ну-ну, я, конечно, понимаю, что все это дается тебе не легко, сестренка. Только все твои страхи – плод твоего богатого воображения, не больше! Какой там к черту Сименон, при чем он здесь?! Да, Палискиене убили, это факт. И следствие непременно докопается, кто это сделал и почему. Но убивать всех четверых?… Кому это надо? Зачем?!.

– Ах, Поля, откуда я знаю?! Может, это маньяк какой-то! Может, он нас всех в карты проиграл – ты же знаешь, такое случается!

В ответ я услышала такую тираду, что воспроизводить ее просто не рискую. А затем Полина Андреевна разразилась длинным монологом, достойным лучших постановок Арчибальдова на тарасовской сцене. Она убеждала меня, что гибель Дмитрия Ивановича Мен… тьфу ты! Загорулько, или как его там! Что его гибель – чистой воды несчастный случай, это, мол, доказано целиком и полностью. И что мне самой ну ничегошеньки не угрожает, а если б и угрожало – то на страже моих драгоценных жизни и здоровья стоит Жора Овсянников с его большими возможностями и она сама, Полина, которая готова за меня перегрызть глотку хоть самому дьяволу. И что…

– … С твоим Дрюней Старостиным не все чисто, поверь моему чутью! Конечно, я не собираюсь вмешиваться, пусть Овсянников сам выводит его на чистую воду: в конце концов, ему за это платят. Но сдается мне, твой попутчик не для того лег на дно, чтоб откровенничать со следствием. Если он отыщется и заговорит, то произойдет это не по его доброй воле!

Я слабо возражала, что со Старостиным могло случиться что-нибудь похуже добровольного «залегания на дно», но сестра и слушать не стала. Да я, признаться, не слишком настаивала на своем мнении: больше всего на свете мне сейчас хотелось, как в песне, «забыться и заснуть». И я поверила в Полинины утешения. Напоследок она взяла с меня слово, что я «буду умницей». На том мы и расстались.

После разговора с сестрой я была уже не в том состоянии, чтобы предпринимать какие-либо следственные действия. Да что там: я была готова дать самой себе торжественную клятву вообще никогда не выходить из дому! Разве что после того, как жестокий убийца будет пойман и водворен за решетку.

И все-таки, скрепя сердце, я дала себе совсем другую клятву – можно сказать, прямо противоположную: что завтра, не позже девяти, я навещу костюмершу по месту жительства. Леночка обитала в театральном общежитии неподалеку от места работы: ее адресок я узнала из бумаг на Жорином рабочем столе, воспользовавшись случаем, когда хозяин кабинета вышел набрать воды в чайник. Если мне теперь заказана дорога в театр – я имею в виду, со служебного хода, – значит, придется ловить театрального человека дома. А сделать это гораздо проще утром, чем вечером.

И я поступила так, как обещала Полине: приняла снотворное(тем более, что голова у меня и в самом деле разболелась нещадно), и легла в постель, не забыв завести будильник на семь утра.

Мне снились ужасные вещи. Улыбающаяся Айседора в белом шарфе, обмотанном вокруг шеи, пыталась сесть в горящую машину; я оттаскивала ее за концы шарфа, причем так неудачно, что актриса падала и умирала… Откуда-то наплывало мрачное лицо Арчибальдова со сросшимися на переносице бровями, он приподнимал шляпу и зловеще улыбался мне: «Вы убийца? Как же я сразу не догадался! Приятно было с вами поболтать»… Красавчик Рома с увесистым саквояжем, полным долларов, отстреливаясь уходил от погони по крышам вагонов, и тут на пути у него возникал Жора Овсянников с большой пушкой: «Сдавайтесь! Я комиссар Мегрэ!»… Режиссер Кончаловский, почему-то совсем не похожий на себя, панибратски хлопал по коленке великого химика Менделеева в мятом пиджаке: «Пойдем, Диман, выпьем. Я угощаю!». Дмитрий Иванович поправлял пенсне и мягко улыбался: «Пойдем, Дрюня, пойдем. Надо снять стресс! Только я сначала в одно местечко звякну». Он нажимал кнопки сотового – и мой телефон звонил, звонил, звонил…

Да это же вовсе не телефон, а будильник!

После ночных кошмаров, окончательно меня измотавших, я была даже рада наступлению нового дня – хотя вчера вечером оно меня страшило. «Закон матраса», по которому строится наша жизнь, подсказывал: не может же все время быть плохо да плохо – когда-то должнои повезти! И я почему-то была уверена, что повезет мне именно сегодня утром.

Так оно и случилось. Я не только застала дома Лену Золотовскую, но и получила от нее важные сведения. Те самые, которые надеялась получить! Не могу сказать, что девушка сходу проявила горячее желание излить мне душу. Нет, поначалу она надула губки и ответила мне в духе своего главрежа: что она, мол, ничего такого не знает и вообще терпеть не может, когда люди суют носы в чужие дела. Однако после того, как я произнесла небольшую, но трогательную речь о дружбе, лицо Леночки смягчилось, ресницы часто заморгали, и она разрыдалась.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как присоединиться к ней. Так что наша недолгая доверительная беседа протекала в обстановке полного взаимопонимания.

Нет, Лена действительно не знала ничего о Романе. До своего отъезда в Москву, где она должна была сниматься в рекламном ролике не то какого-то кетчупа, не то какой-то косметической фирмы, Айседора Палискиене была совершенно такая же, как всегда: слегка взбалмошная, слегка капризная, слегка заносчивая, а в общем-то – добрая, отзывчивая и очень искренняя девушка. Правда, в последние дни Леночке казалось, что ее подруга возбуждена несколько больше обычного, но она объясняла это для себя естественными причинами: Ася под большим секретом поделилась с ней, что «великий Арчи» – так весь театр за глаза называл своего кумира и деспота – сделал ей предложение, и она согласилась. Конечно же, перспектива стать законной женой «главного» вскружит голову голову любой молодой актрисе, так что Лена очень хорошо понимала подружку.

Итак, Палискиене уехала в столицу – как предполагалось, недели на две-три. Но прошла только неделя, и однажды поздно вечером Айседора позвонила Лене в общежитие. Я попросила девушку вспомнить поточнее, и мы совместными усилиями выяснили, что было это накануне ее отъезда из «белокаменной».

– Я никогда не забуду тот разговор, хотя он был совсем коротким: у Аси кончалось время, она долго ждала, пока девочки за мной ходили… В ее голосе звучало такое счастье! Ася говорила взахлеб, торопилась, она не давала мне вставить ни слова. А меня словно язык прирос к гортани: она же сказала мне, что собирается порвать с Арчибальдовым!

– Она так и сказала?

– Ну да! Только помягче, конечно. Она говорила, что Арчи славный, добрый, талантливый, что он очень много для нее сделал, и она его никогда не забудет. Что предстоящее объяснение с ним – самый тяжелый момент в ее жизни. Только все это уже не имеет никакого значения, потому что она наконец-то влюбилась по-настоящему, а до этого просто не знала, что это такое. Но вот узнала, и она больше не вправе обманывать Арчи, да она и не хочет, потому что теперь у нее одна мечта – быть вместе с Ним.

– Ася намекнула, кто он? Назвала хотя бы имя?

– Нет, что вы! Я боялась спрашивать, потому что на вахте были люди, и Ася сразу предупредила: «Не трепись там, чтобы это не разошлось по театру». А сама она ничего не сказала. Я же говорю: она была как не в себе, какая-то сумасшедшая от счастья. Конечно, я сказала, что она ненормальная и что большей глупости нельзя и придумать. Понимаете, Ася вообще была очень влюбчивой, за почти два года, что мы дружим, ей часто случалось, м-м… увлекаться мужчинами, так что у меня были основания… Но она меня и слушать не стала. Только смеялась: «Потом, Ленка, все потом! Если б ты его только видела – ты бы меня не называла ненормальной».

– Значит, ее избранник был хорош собой – она это хотела сказать?

– Наверное… Он был «герой ее романа» – вот что главное. Она так и сказала. И еще добавила, что ради него готова отказаться от всего, кроме театра. Даже от кучи денег…

– От кучи денег? Что она имела в виду?

– Да ведь Аська запорола съемки из-за этого плейбоя, а ведь это неплохие деньги! В другое время она бы себя за это заела, а сейчас… «Плевать!» – вот и весь ответ… Ой, Ольга Андреевна! Что мне теперь будет за то, что следователям все это не рассказала?!

– Думаю, Леночка, что предъявлять вам обвинение в сокрытии важной информации никто не станет. Я неплохо знакома со старшим следователем по этому делу, и сумею все ему правильно объяснить. Но впредь шутить такими вещами не надо. Если б вы не играли в молчанку, милиция, может быть, давно вышла бы на след преступника!

– Ой, какой ужас! – Глаза девушки опять наполнились слезами. – Если бы вы знали, чего мне это стоило – молчать… Сколько ночей проплакала, все мучилась – рассказать о том Асином звонке или нет. Я бы все рассказала, да только очень боялась «великого Арчи»… то есть Александра Валерьевича. Представляете, что бы он со мной сделал, если б известие об измене Айседоры исходило от меня?! Да еще после ее смерти…

О да: это я очень даже хорошо представляла! Однако делиться своими впечатлениями с Леночкой не стала.

– Он, Арчибальдов, и так после похорон не в себе. Даже голос потерял на нервной почве. Мы, цеховики, так хоть спрятаться от него можем, стараемся на глаза не попадаться. А актерам бедным деться некуда, так их он просто до истерики доводит. И раньше был не подарок, вот только и оттаял чуть-чуть, когда с Асей у них началось. А уж теперь что будет – и подумать страшно… Кстати, Ася говорила, Александр Валерьич с самого начала был против этой ее поездки в Москву и съемок в рекламе. Считал, что это недостойно настоящей актрисы, и все такое… Будто чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет! А она не послушалась, дурочка…

Лена с отвращением раздавила в пепельнице давно потухшую сигарету и потянулась за новой.

– Вчера днем, в перерыв, прохожу мимо его кабинета и слышу: все бегает, бегает из угла в угол, как лев в клетке. И бормочет что-то – сам с собой разговаривает… Ужас!

– Может, молился? – предположила я, стараясь ничем не выдать свой интерес.

– Если бы! Я…

Костюмерша осеклась, сообразив, что сама себя уличила в подслушивании у дверей. Потом махнула рукой.

– Ну да, я там задержалась на минутку, если честно. Только ничего не разобрала – почти ничего. Один только раз отчетливо услышала: «Мерзавка! Откуда это она пронюхала, маленькая дрянь»… Или что-то вроде. Я обмерла прямо: подумала, что это он мне говорит – заметил, что подслушиваю… Интересно, о ком это он так? Ведь не об Асе же?

У меня имелись свои соображения по этому поводу, но их я опять-таки решила оставить при себе. Хорошо, что под длинными распущенными волосами не было видно моих горящих ушей!

Пришло время прощаться. Лене пора было в театр. Да и я уже узнала все, что было нужно, и мне не терпелось найти достойное приложение драгоценной информации, которой я располагала.

Мы вместе вышли из маленького переулка, где располагалось общежитие, на улицу Слонова. На прощание Леночка молитвенно сложила руки:

– Только ради Бога, попросите вашего знакомого следователя, чтобы мои показания не дошли до Арчибальдова! Иначе мне в театре не работать, а я без него не могу.

Я обещала замолвить за нее словечко.

Оказавшись поблизости от того самого места, где состоялась вчерашняя «разборка» с «великим Арчи» (так бесславно для меня закончившаяся), я с опаской огляделась: не видно ли моего «злого гения» в плаще и шляпе? Ведь и время то же самое: скоро одиннадцать…

Взгляд мой упал на газетный киоск, в котором Арчибальдов отоваривался прессой, и… Я даже не могу сформулировать, что это было. Не взгляд – скорее, мое подсознание «зацепилось» за что-то, наткнулось на какие-то неясные ассоциации.

Возле киоска стоял высокий сутуловатый человек, одетый в куртку-ветровку и потертые джинсы, и сосредоточенно разглядывал витрину. Я могла бы поклясться, что никогда не видела этого лица… Впрочем, оно, это лицо, было абсолютно «неидентифицируемым» под массивными темными очками и густой рыжеватой щетиной, покрывающей подбородок от уха до уха. Все это – в сочетании с лыжной вязаной шапочкой, низко натянутой на лоб, – делало человека похожим на горнолыжника без лыж. Так вот: я могла бы поклясться, что никогда его не видела, и все же что-то в его фигуре, жестах, походке показалось мне знакомым. Очень смутно, но все-таки знакомым.

Какой странный тип! В самом начале осени – в вязаной шапке… Конечно, погода после моего возвращения из Москвы испортилась, но не настолько же!

Слепой взгляд черных линз равнодушно скользнул по моему лицу, отчего мне почему-то стало не по себе. Потом человек медленно повернулся и раскачивающейся походкой пошел по улице в направлении остановки. Нам было по пути, и я некоторое время «держала» глазами его сутулую спину. Потом она исчезла из виду. А через минуту-другую я вовсе позабыла о странном незнакомце: у меня были дела поважнее, чем гадать, где мы могли встречаться…

Меньше чем через час Жора Овсянников, который, слава Богу, оказался на месте, уже знал все. Правда, его реакция на мою «срочную» информацию была более сдержанной, чем я рассчитывала, и это меня неприятно удивило. Тем не менее майор сказал мне «спасибо, Оленька», и даже улыбнулся. Я очень пожалела, что Полина не видит моего триумфа.

– Так ты говоришь, этого Романа надо искать в Москве? Ну конечно, в Москве, дорогая: об этом мы давно догадались. Да это было ясно хотя бы потому, что Тарасов мы уже весь обыскали! – Жора усмехнулся. – А теперь твоя Золотовская лишь подтвердила эту версию. Да вот только с лужковской епархией никак отношения не наладим! Надо бы давно туда ехать, да одни проклятущие «согласования» замучают, чтоб им… Это ведь не прежние времена, когда стоило лишь трубку снять – и всюду тебя с распростертыми примут и всяческое содействие окажут. Эх, да что там… Последние два дня, Оленька, только этим и занимаюсь.

Энергичным жестом продемонстрировав свое отношение к новым порядкам, Овсянников встал из-за стола, обогнул его и подошел ко мне вплотную.

– Но теперь, кажется, все утрясено. Так что собирайся в столицу, Ольга Андреевна!

– Я?!.

– А что ты так удивилась? Кроме тебя, никто этого типчика не видел и опознать не сможет. Фоторобот фотороботом, но если у нас есть живой свидетель…

«Живой свидетель» в эту минуту, должно быть, очень напоминал немую сцену в финале гоголевского «Ревизора».

– Жора, а может быть…

– Не может.

– Когда ехать? – спросила я упавшим голосом.

– Сегодня, лапушка, сегодня. Ты сейчас дуй домой, соберись там, отдохни и все такое. А я позабочусь о билетах для нас обоих. В половине пятого за тобой заеду. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит!

Я кивнула и поплелась к выходу. Жора остановил меня.

– Да, Ольга! Насчет твоего «великого Арчи». Зря ты его записала в «убивцы»: он Палискиене не душил. Точно тебе говорю!

И почему майор так в этом уверен?! Из Арчибальдова вышел бы такой славный подозреваемый… Но московский Ромочка, безусловно, лучше.

Глава четвертая Полина

Я чувствовала себя так, будто мне наплевали в душу. Жора вместе с Ольгой укатили в Москву, а я осталась как бы ни при чем! Нет, мне, конечно, и самой наплевать на все эти их тайны, у меня есть дела поважнее, но все же… Все же это форменное свинство: вести себя так, словно самые крутые борцы с преступностью в Тарасове – это они двое!

Ольга, когда после обеда позвонила мне на работу, просто из кожи вон лезла, чтоб показать, как ей не хочется ехать. Но меня-то не обманешь: мою сестренку просто распирало от чувства собственной значимости.

– Ты знаешь, Поленька, мне эта поездка сейчас ну совсем ни к чему! Чувствую себя отвратительно, да и вообще… Назревают «жирные» клиенты, а меня не будет в Тарасове! Но Жора пристал как репей: поедем да поедем, Ольга Андреевна… Я, конечно, понимаю: я ему действительно нужна. Ведь кроме меня убийцу некому опознать. Я говорю, разумеется, о Романе, – уточнила она как бы между прочим. И добавила значительно:

– Появились новые данные, что он скрывается в Москве…

Я почувствовала, что закипаю.

– Во-первых, тебе известно не хуже меня, что квалифицировать человека как убийцу может только суд. А до тех пор он свидетель, на худой конец подозреваемый, но уж никак не преступник! Во-вторых, откуда ты знаешь, что он «скрывается»? Может, этот парень преспокойно живет себе на какой-нибудь Божедомке или где-нибудь в Химках и, как говорится, ни сном ни духом… А в-третьих, какие, к черту, новые данные?! Я только сегодня утром говорила с Овсянниковым: они там увязли по самые уши в рутине…

– А в-четвертых, почему ты так нервничаешь? – парировала Ольга безмятежным голоском. – Я только хотела сообщить тебе, что вынуждена уехать по делу дня на три-четыре. Дети у Кирилла, о них не беспокойся. У меня к тебе всего одна маленькая просьбишка: пожалуйста, заходи поливать мою герань, она на кухне, за холодильником.

– Ге… герань?! У тебя дома растет герань? Я не ослышалась? С каких это пор ты увлеклась комнатным цветоводством?

– Ах, Поля, ты в своем репертуаре: все мои добрые начинания закаляешь в горниле своего убийственного юмора. Но я на тебя за это не обижаюсь, нет: крепче будут! – Ольга засмеялась. – Да, сестренка: у меня дома появилась герань, разве я тебе не говорила? Не устояла, выпросила у соседки отросточек. Такая прелесть, ты сама увидишь. Только она еще очень маленькая, надо поливать каждый день…

– Горе мое! Ты ее сразу в землю посадила?

– А как же? Конечно!

– Да ведь надо было сначала в воду поставить, чтоб корешки пустила! А если уж в горшок ткнула, так надо бы баночкой сверху прикрыть, микроклимат создать…

– Да что ты говоришь? Это что же – моя прелестная геранька теперь погибнет?!

– Ну-у…

– Поленька, я тебя умоляю! Приходи прямо сегодня, дорогая, и сделай там все, что нужно. Спаси мой аленький цветочек! А я побежала, у меня еще куча дел до отъезда. Пожелай мне удачи, дорогая! Целую, целую, целую! Провожать не надо – Жора заедет за мной на машине.

– Размечталась: провожать ее… Да я и не собиралась! – сказала я трубке, в которой уже пищали короткие гудки.

Вот так, Полина Андреевна. Вечно от тебя требуется кого-то спасать: обычно саму Ольгу, а нет – так хотя бы ее герань.

Разумеется, я тут же позвонила Овсянникову, но и от того не добилась толку. Он лишь подтвердил в двух словах, что интересы следствия требуют немедленного выезда в столицу и что он уже оформил командировку для Ольги.

– Извини, Поленька: у меня еще куча дел до отъезда. Пожелай мне удачи, дорогая!

– Желаю, майор. Перышко тебе для легкости!

Я брякнула трубку, даже не пытаясь скрыть, как я раздражена. Ишь, спелись, голубчики! Даже одними и теми же словами шпарят… Деловые какие! А я, значит, выхожу бездельницей и уклонисткой, да?! Ну, Овсянников, погоди: вернешься ты… Скажешь: «Давай сегодня встретимся, Поленька», – а я тебе комбинацию из трех пальцев! И ты, Ольга Андреевна, по кличке Правая Рука, еще вернешься…

Из спортклуба я в тот день ушла поздно: по четвергам всегда запарка. Мне предстоял одинокий вечер дома, поэтому я решила «оттянуться со вкусом». Зашла в ближайший гастроном и купила хороший кусочек мякоти на лангет, еще кое-какую мелочь и большой брикет пломбира. В конце концов, отсутствие ближайших родственников – как настоящих, так и бывших – надо воспринимать как подарок судьбы. Пусть они там, в поезде, жуют резиновые курьи ножки и бумажную колбасу, если им так хочется!

Ужин вышел на славу. Потом я пощелкала кнопками пульта, выбирая передачу под настроение. Но, не найдя ничего подходящего, предпочла телевизору магнитофон и прилегла на диван с книжкой и сигаретой. Тихая хорошая музыка подействовала умиротворяюще, все тревожные и неприятные мысли улетели далеко-далеко…В общем, про Олину герань я вспомнила только поздно вечером.

Что было делать? Конечно, я была уверена, что моя дорогая сестричка уже сгноила растеньице. Ольга, в сущности, неплохой человек, но руки у нее явно не оттуда, откуда они растут у нормальных людей: все, к чему они прикасаются, портится напрочь и гибнет безвозвратно. Но пока в глубине моего существа теплилась хоть малая искорка надежды, я должна была попытаться. Хоть родная сестренка и величает меня бездушной и черствой – я-то знаю, что на самом деле я вовсе не такая!

Да хотя бы никакой надежды не было! Просто я обязательный человек. Раз обещала протянуть цветку руку помощи – умри, но сделай. Проклятое чувство долга, должно быть, родилось гораздо раньше меня. Что же касается Ольги, то для нее добрые феи явно забыли припасти этот «дар».

В последний раз с сомнением взглянув на часы – они показывали без двадцати одиннадцать, – я решительно затушила сигарету в пепельнице и вскочила с дивана. А через пять минут уже выводила свой «Ниссан» со стоянки. В конце концов, что я теряю? Полчаса зеленой домашней скуки. Все равно ложиться спать еще рано. Возни с геранью – в самом худшем случае на две затяжки, а про дорогу туда-обратно и говорить не стоит, на своей машине-то…

Однако при подъезде к Ольгиному дому я неожиданно убедилась, что иногда собственная машина создает не удобства, а дополнительные трудности! Арка проходного двора, которым я обычно пользовалась для экономии времени и бензина, оказалась перегороженной шлагбаумом из металлической трубы. И когда только успели, «хозяева» долбанные?!

Объезжать квартал с другой стороны у меня не было ни малейшего желания, поэтому я решила оставить машину здесь. Противоугонная защита у меня надежная, авось выдюжит! Бывало, приходилось парковать мой «Ниссан» с гораздо меньшей степенью уверенности в его судьбе, и ничего… Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

Ночка выдалась ветреная и прохладная, чтоб не сказать холодноватая. Так что во дворах, которыми я пробиралась, было совсем пусто – даже молодняк попрятался в подъезды. Какая-то женщина торопливо проскользнула к мусорным бачкам, опустошила ведро – и побежала обратно, подозрительно взглянув в мою сторону. Старые высокие тополя, стражами выстроившиеся вдоль асфальтовой дорожки, шумели своими еще не облетевшими кронами, и даже мне – человеку вовсе не трусливому и далеко не суеверному – почудилась в их тревожном шепоте скрытая угроза…

Я невольно усмехнулась, тряхнув волосами. А если б на моем месте была Ольга? Каково-то бывает ей, бедненькой, возвращаться вечерами домой без провожатых…

Вот и ее подъезд. Лавочки тоже пусты, понятное дело. Я задержалась возле одной из них, пытаясь нащупать в сумочке ключи от квартиры сестры. И тут…

Сначала показалось, что это мне только чудится. Я быстро огляделась, но никого не увидела. А беспорядочный шум листвы опять сложился в человеческий шепот – на этот раз более громкий:

– Ольга!

Голос раздался со стороны большого, непроходимого куста сирени, который рос слева от подъезда. Я вытянула шею и разглядела за ним темный силуэт. В ту же секунду ветерок донес до моих ноздрей запах сигаретного дыма.

– Кто здесь?

Силуэт шевельнулся, но четче не стал.

– Один твой знакомый. Мы вместе ехали в поезде. Узнаешь?

Пожалуй, не стоит сходу его разочаровывать. Он же принял меня за Ольгу! Это становится интересным, черт возьми…

– Положим, узнаю. – Я тоже говорила громким шепотом, чтобы подольше держать его в неведении. – Но я вас так плохо вижу…

– Меня никто не должен видеть здесь. Я в бегах, сестренка, так надо. Когда я тебе расскажу, в чем дело, ты все сама…

Шорох сиреневых ветвей заглушил последнее слово, но я этого даже не заметила. В моей голове созрела потрясающая догадка.

– Андрей? Старостин? Это ты, что ли?!

Черный силуэт захихикал. Так же, как говорил – шепотом.

– Е-мое, наконец-то дошло! Само собой, я, в натуре! Давай, дуй скорее сюда, а то засекут. Поговорить надо.

– О чем поговорить? – Я вся подалась вперед, но с места не двинулась.

– А ты не догадываешься? Насчет убийства, конечно.

– Убийства? Какого убийства?!

– Слушай, кончай ты прикидываться шлангом! – Судя по осипшему шепоту, Старостин рассердился. – Я и так шкурой рискую, появившись здесь, а она дурочку ломает… Если хочешь знать, кто и за что замочил эту куколку Палискиене – иди сюда. А нет – привет горячий! Пусть этот парень придушит и тебя, мне плевать!

Дело приняло совсем интересный оборот. Если все это не было похоже на крючок с наживкой, то тогда и не знаю, на что это было похоже! Я уже не раз говорила, что не трусиха. И все-таки участившееся сердцебиение напомнило мне, что я тоже живой человек. И даже, между прочим, женщина…

Но разве после всего, что сказал этот тип, я могла остановиться?! Да никогда в жизни! Потом я бы этого себе не простила. А про Ольгу и говорить нечего: она бы заявила, что, будь она на моем месте, – непременно выяснила, в чем дело.

Крадущимися пружинистыми шагами я приблизилась к сиреневому кусту. Новый порыв ветра колыхнул его ветки, и фигура, показавшаяся мне широкой и какой-то сутулой, растворилась в темноте. Я в растерянности остановилась.

– Эй! Ты где?…

Никто не ответил. Поняв, что предчувствия меня не обманули, я быстро отступила от куста и сгруппировалась, приготовившись к нападению. Плечо коснулось чего-то твердого и монументального. А, это пирамидальный тополь, который своей верхушкой поднимается выше Олиного балкона… Дерево?!!

Но осмыслить новую опасность я уже не успела. К тому, что произошло в следующую секунду, я была абсолютно не готова: мою шею захлестнула удавка.

Голова запрокинулась назад, и на фоне серого неба я увидела черную макушку убийцы. Хотя «увидела» – сильно сказано: перед глазами плыли розовые круги и завихрялись зелено-голубые молнии. Уши лопались, а горло, в котором что-то хрипело и булькало, по-моему, уже давно лопнуло: я буквально ощущала в нем тошнотворный вкус своей смерти…

Каким-то чудом в последний момент мне удалось ухватиться за веревку обеими руками, и теперь все свои силы я бросила на то, чтобы чуть ослабить давление. Но силы эти катастрофически убывали, я чувствовала, что скоро отключусь, и тогда… В мозгу пронеслось отчаянное: «Неужели это конец, Полина?! Неужели ты позволишь этому ублюдку превратить тебя в труп?…»

Мобилизовав все резервы своего жизнелюбивого организма, я наугад ударила ногой туда, где, по моим расчетам, должно было находиться самое уязвимое место преступника. Нога соприкоснулась с чем-то мягким, а приглушенный вопль подтвердил, что удар достиг цели – хотя бы частично. Застигнутый врасплох, бандит невольно ослабил хватку, и это позволило мне перейти к следующему этапу. Не выпуская из левой руки орудия убийства, я правой довольно ловко захватила голову нападавшего и рванула через плечо.

В ту же секунду смертельная петля ослабела. Тяжелое тело просвистело у меня над головой и с кряхтеньем шлепнулось на спину мне под ноги. Я закрепила успех, вяло поддав мужику ногой по физиономии. Он со стоном откатился еще на пару метров, однако сознание не потерял. И спустя несколько мгновений уже встал на колени, мыча и мотая башкой.

Я хоть и устояла на ногах, однако чувствовала себя не лучше бандюги. И, наверное, лишь немногим приятней, чем труп. Привалившись к толстому стволу, держась обеими руками за горло, на котором осталась ужасающая вмятина, я мутным взглядом следила за преступником.

Вот сейчас он оклемается, встанет на ноги – и тебе, Полина, опять придется отражать нападение. Еще неизвестно, что он за противник… Выглядит, по крайней мере, как настоящий лось; а впрочем, поди разбери в темноте… Да, он деморализован, но ведь и ты, мягко говоря, не в лучшей форме: еще б немножко – и тю-тю, Полина Андреевна…

Бормоча что-то невнятное, убийца наконец разогнулся, пошатнулся… Несколько мгновений мы смотрели в глаза друг другу… По крайней мере, я смотрела туда, где должны были находиться его глаза, но не видела их: вместо лица у этого типа было какое-то темное пятно! Жуткая маска с неясно обозначенными впадинами и выпуклостями…

Не удержавшись, я издала слабое восклицание. Растирая ушибленный подбородок, бандит качнулся вперед, затем назад и… попятился от меня! Все быстрее, быстрее…

Где-то далеко за моей спиной, в подъезде, хлопнула дверь лифта, послышались голоса. Мужик в маске развернулся и побежал, разбрасывая копытами пожухлую осеннюю листву.

– Стой! Стой, гад!!!

Я крикнула это во всю мощь голосовых связок, но услышала только хриплое сипение. Сделала шаг вперед, но была вынуждена ухватиться снова за дерево: так закружилась голова. В таком состоянии и думать нечего о погоне. В бессильной ярости я наблюдала, как человек, едва не лишивший меня жизни, растаял в темноте.

Из подъезда вывалилась шумная компания – человек пять-шесть. Остановились возле лавчонки: гости прощались с хозяевами. Я узнала женщину: это была Олина соседка с четвертого этажа. Одно время она даже консультировалась у моей сестры: у нее были проблемы с мужем.

– Ребята, вы слышали? – Жены переглянулись. – Там кто-то есть, в кустах…

– Да брось ты, Надюша! Собака, небось. Или кошка…

– Да нет, не похоже… Смотрите!

В эту минуту «собака или кошка» на двух ногах вывалилась на дорожку.

– Боже мой! Ольга?… Это ты?!

– Н-нет… – Я рухнула на скамейку как сноп. – Я ее сестра. Пожалуйста, вызовите милицию, скорее! Он побежал туда…

Я и не подумала указать направление, уверенная, что это и ежу понятно: к проходному двору, из которого можно выбраться сразу на три улицы!

– Господи, да кто?! Что случилось? Вы ранены?!

– Убийца!

Меня хватило ответить только на один вопрос, но этого оказалось вполне достаточно. Двое рослых молодцов переглянулись.

– Куда, вы говорите, он побежал?

Я махнула рукой, и мужчины умчались. Я еще раз махнула рукой: бесполезно! Тот парень уже вне досягаемости.

Надя хлопотала вокруг меня со своими подругами.

– Господи, да как же это вы, а?… Какой ужас! Вы от Оленьки, да? Сейчас я к ней поднимусь, вызовем «скорую»…

С большим трудом мне удалось объяснить им, что Ольги нет дома. И что единственная «скорая», которая мне сейчас нужна, вызывается по телефону.

С представителями закона я рассталась далеко за полночь. По мере того, как я излагала обстоятельства дела, которые недвусмысленно указывали на связь сегодняшнего нападения с убийством Айседоры Палискиене, молоденький лейтенант выглядел все более озабоченным. А когда я нашла пристойный повод упомянуть о своей почти родственной связи со старшим следователем УВД Овсянниковым, так даже вспотел и тут же, извинившись, выскочил звонить по телефону. Когда, покончив, наконец, со всеми формальностями, паренек сложил свои документы в папку, – стрелки Ольгиных кухонных часов перевалили за два ночи. Быть может, на самом деле времени было больше или меньше, но это были единственные часы во всей квартире, которые вообще могли шевелить стрелками, а те, что были у меня на руке, я посеяла во время драки во дворе.

– Так вы правда не хотите, чтобы мы вас подвезли до дома, Полина Андреевна?

– Правда, правда. Я переночую здесь, у сестры. Вы же не думаете, в самом деле, что этот тип сюда вернется?

– Ну… Это вряд ли, конечно, но все-таки… Может, оставить с вами человека?

– Еще не хватало! Не волнуйтесь, лейтенант, со мной все будет о'кей. Самое худшее уже позади.

– Ну, тогда – счастливо оставаться.

И офицерик откозырял, взяв с меня обещание явиться к десяти часам в городское управление.

Ехать в больницу я отказалась наотрез. Надя сбегала за знакомым врачом, жившим в соседнем подъезде, и дежурная бригада скрепя сердце согласилась довольствоваться пока его заключением. Бородатый доктор, которого, судя по запаху, оторвали от дружеского застолья, оказался большим шутником.

– Девушка, вас не смущает, что я работаю в морге?

Я решила не уступать, хотя настроение было не шутейное, а скорее похоронное.

– Валяйте, шеф. В конце концов, если б у меня не хватило силенок стряхнуть с себя этого ублюдка, я бы сегодня все равно стала вашей «пациенткой»!

Но когда врач склонился над багровым следом веревки, окольцевавшим мою шею, его веселость мгновенно улетучилась. Он присвистнул.

– Ни фига себе! Слабаком этого парня не назовешь. Еще бы полсантиметра – и… М-да. Наше общение могло бы получиться не таким приятным, Полина Андреевна! Но как, черт возьми, вам удалось?!

Как удалось, как удалось… Да не знаю я! Оставшись одна, я старалась вообще об этом не думать. Честно говоря, я не могла думать вообще ни о чем: такое сильное впечатление произвело на меня сегодняшнее происшествие. Вернее, уже вчерашнее, что это я… А «происшествие»-то было такого рода, что размышлять о нем надо на свежую голову.

Клянусь, я честно собиралась переночевать в квартире сестры. От одной мысли, что надо сейчас выходить в ночь, топать к своей машине, вести ее, ставить на стоянку и т. д. – от одной мысли обо всем этом меня начинало мутить, а горло, на которое врач наложил какие-то целебные мази, принималось саднить с новой силой. Но судьбе было угодно послать мне еще одно испытание – последнее.

Распахнув шифоньер в надежде найти в нем чистое полотенце – ведь не могла же я, после всего, рухнуть в постель, не приняв ванну! – я увидела там такое… Да уж: как видно, Ольга Андреевна собиралась в поездку в великой спешке, если засунула полиэтиленовый пакет со своими коричневыми туфлями прямо на стопку белоснежных полотенец и наволочек, которые я собственноручно откипятила и отгладила во время ее предыдущего отсутствия!

Но это бы еще полбеды. Рядом с пакетом, на махровой полупростыни, которую я подарила Ольге к восьмому марта, сидела, шевеля усищами, жирная тараканиха. Она явно подыскивала местечко, где бы разродиться, и недоумевала – как это я смею ее тревожить в столь ответственный момент?!

В другое время я бы немедленно выбросила содержимое шифоньера вон и устроила бы генеральную уборку, а Ольге, по возвращении, – генеральную головомойку. Но сейчас я просто с воплем захлопнула шкаф и бросилась прочь из квартиры.

Только на улице, где прохладный ночной воздух немного остудил мои распаленные нервы, я чуть-чуть успокоилась. В самом деле, Полина: устроить истерику из-за какого-то паршивого таракана… Единственным оправданием моему срыву могло служить то, что по-настоящему дело было, конечно, не в таракане.

Я добралась до своего «Ниссана», который был в полном порядке, и на нем – до своего дома. Уже, слава Богу, без всяких приключений. Видимо, на сегодня лимит приключений был исчерпан.

Утром в городском управлении внутренних дел, где со мной пожелали беседовать важные чины, при которых вчерашний лейтенантик был просто мальчиком на побегушках, меня ожидали две новости: одна приятная, другая – интересная. Правда, была еще третья: мне сообщили, что майор Овсянников с моей сестрой благополучно прибыли в Москву и приступили к следственным действиям, – но это я знала и без них. Раз уехали вчера – значит, прибыли сегодня, какие проблемы? Ольга под присмотром Жоры, стало быть, с ней ничего случиться не может.

Приятная новость заключалась в том, что мне вернули мои часы, найденные при более тщательном осмотре местности. Конечно, я предпочла бы, чтоб мне предъявили парня, который набросил на меня удавку, но… Чудес не бывает. Я реалистка и умею радоваться даже «синице», если она в руках. То бишь, на руке.

Что же до интересной новости… Она касалась – вот уж никогда б не подумала! – веревки. Той самой, которая чуть было грубо не прервала мою молодую жизнь в самом расцвете. Нет, никаких отпечатков пальцев, никаких пятен крови, слюны и тому подобного, что могло бы навести на след убийцы, на ней не обнаружили. Она сама была, если хотите, «следом», потому что это была не совсем обычная веревка. Вернее, совсем не обычная! Вчера вечером меня пытались задушить куском веревки из особо прочных волокон. Такими пользуются альпинисты и горноспасатели, а теперь еще МЧС.

Когда я своими глазами прочла заключение экспертизы, мне перестали казаться странными вопросы, которыми следователи забросали меня с первых же минут: нет ли среди нашего с Ольгой окружения представителей этих опасных профессий? Теперь я напрягала память с удвоенной силой, чтобы не пропустить кого-нибудь из клиентов или «шапошных» знакомых: мне самой было жутко интересно! Но это ни к чему не привело. Про спасателей в нашем кругу и говорить нечего: если бы…

– Хорошо, Полина Андреевна.

Человек в штатском, который представлял городскую прокуратуру, вышел из-за стола и уселся напротив меня.

– Вернемся к личности нападавшего. Не вспомнили за ночь ничего новенького? Ну, хоть что-нибудь, что могло бы подтвердить версию, что покушался на вашу жизнь действительно Андрей Старостин?

Я с сожалением покачала головой.

– Нет. Кроме того, что этот парень сам мне сказал, – никаких доказательств. Была ночь, а на голове у него – чулок или что-то вроде. Говорил он только шепотом. Да вы же понимаете: я видела Старостина всего минуту или две, когда встречала сестру, так что опознать его при подобных обстоятельствах мне было сложно.

Следователь кивнул.

– Само собой. Ну, а рост? Сложение? Запах, наконец…

– Понимаете, до тех пор, пока он не схватил меня за горло, я видела только неясную тень за кустами, – оправдывалась я. – А потом, когда я его стряхнула, мне было уже не до того, чтоб рассматривать этого типа. В глазах плыли разноцветные круги, я почти теряла сознание…

– Да-да, понимаю.

– Мне показалось, мужик довольно крупный. Помню, я даже назвала его про себя «лосем». Да и доктор сказал, что такую «визитную карточку», – я похлопала себя по шее, прикрытой воротником водолазки, – мог оставить только физически сильный человек. Но не могу сказать, чем было вызвано это ощущение. То есть, был ли преступник высокого роста или просто широк в плечах. А может, все дело в его одежде: на нем была такая свободная куртка, вроде ветровки…

Внезапно я прервала свои размышления вслух.

– Постойте-ка… Запах, вы сказали? Ну конечно: от него несло табаком! Преступником был курильщик, это точно.

Следователь кивнул более энергично и что-то пометил в блокноте.

– Хорошо! А о марке сигарет что-нибудь можете сказать?

Вы ведь, кажется сами курите…

– Ну, я, конечно, не эксперт, тем более – в подобной ситуации… Я бы сказала, что-то вроде «Космоса». Недорогое, но достаточно качественное.

Следователь оторвался от своего блокнота и взглянул мне в глаза с интересом.

– А знаете, Полина Андреевна, из вас, пожалуй, вышел бы неплохой эксперт! На месте нападения на вас действительно обнаружен окурок сигареты марки «Космос». Жаль, что без другого окурка, с которым его можно было бы сравнить, он нам мало что дает. У нас нет никаких гарантий, что оставил его именно преступник, а не какой-нибудь влюбленный, поджидавший там свою девушку.

Он вытащил из кармана пачку курева – но не «Космоса», а «Явы». Предложил мне, но я достала свои сигареты.

– Кстати… Вам известно, что курил Старостин?

– Нет. Откуда мне знать? Это же не я сидела с ним весь вечер в вагоне-ресторане.

– Да, безусловно: ваша сестра, окажись она вчера на вашем месте, была бы нам сейчас более полезна. Я хотел сказать…

– Позвольте маленькое уточнение: моя сестра, окажись она вчера на моем месте, уже никому и никогда не смогла бы быть полезна! В том числе и себе самой… Извините, я вас перебила. Уж не хотите ли вы сказать, что Дрюня… Пардон – Старостин! Словом, что он тоже курил «Космос»?

Собеседник покачал головой.

– Нет… чуть было не сказал – «к сожалению». В самом деле: это была бы лишняя улика против Старостина, который сейчас находится в розыске по делу Палискиене. Между нами говоря, очень удобный подозреваемый! Даже слишком удобный: все стерпит… Но курил этот парень, по общему признанию, не «Космос», а «Кэмэл». Ничего другого в рот не брал.

Следователь помолчал, листая блокнот. Потом поднял на меня глаза.

– Вот такое совпадение, Полина Андреевна. Ваша сестра Ольга Снегирева, передавая свое первое впечатление о Старостине, тоже сравнила его с лосем. Любопытно, не так ли?

– В самом деле…

– Но есть еще кое-что из разряда любопытных совпадений. Видите ли, лет десять назад Андрей Старостин занимался альпинизмом.

Я не смогла удержаться от изумленного возгласа.

– Страховочный трос, которым вас вчера пытались задушить, использовался примерно в то же время: ему никак не меньше десяти-двенадцати лет. А в те годы подобные вещицы еще не продавались запросто в магазинах спецснаряжения. Следовательно, вероятность того, что трос попал в руки случайному человеку, очень мала. Как видите, Полина Андреевна, совпадений набирается достаточно, чтобы они перешли в новое качественное состояние и стали называться уликами!

Человек из прокуратуры захлопнул блокнот, давая понять, что допрос свидетеля окончен.

– Я не спросил, кто из ваших знакомых мужчин курит «Космос». Небось, не ответите, а?

Я усмехнулась.

– Почему же? Отвечу: майор милиции Овсянников. Но у него, я полагаю, твердое алиби.

События последних двенадцати часов коренным образом изменили мое отношение к так называемому «делу Палискиене». Я даже не знала теперь, как его называть – «делом Палискиене», «делом исчезающих свидетелей» или «делом с одними неизвестными»! Сейчас я точно знала лишь одно: я больше не могу оставаться в стороне. Случилось то самое, что я считала главным условием своего участия в расследовании: это дело непосредственно коснулось нашей семьи. Да еще как коснулось – альпинистским страховочным тросом!

Самым трудным шагом для меня было признаться самой себе, что Ольга с самого начала была права, считая, что мы с ней должны проявить больше внимания к убийству ее попутчицы. Конечно, она приставала ко мне просто из-за своей повышенной чувствительности, а не потому, что ей что-то там подсказывало ее хваленое «предчувствие»! Ерунда. Она и понятия не имела о том, во что все это выльется. Только… Какое теперь имеет значение – почему?! Главное – я оставалась слепа и глуха, и моя глухота едва не стоила жизни одной из нас! Стоило мне подумать, что лишь по счастливой случайности вместо бедной сестренки убийце подвернулась я, как внутри у меня все холодело, и сердце начинало противно дрожать заячьим хвостом.

Нет, я просто обязана наказать этого ублюдка, который довел нас до жизни такой! Несчастная Ольга последние дни места себе не находила от страха, даже из дома боялась выходить. А я… Черт возьми, как я теперь открою шею, когда на ней такое «ожерелье»?! Врач сказал, сойдет, но когда это еще будет! Хорошо хоть, что впереди зима, можно носить свитерочки… Да за такое паскудство высшей меры мало!

Сидя в небольшом уютном кафе неподалеку от управления милиции, я старалась остудить мысли, которые у меня просто закипали от возмущения. Нужно было привести их в порядок и решить, что делать дальше: все равно же пришлось взять отгул, так надо его использовать с толком! В этот дневной час среди недели посетителей было немного, и мне никто не мешал.

Итак, посмотрим на факты. Что мы имеем? Четыре человека ехали в одном купе из Москвы в Тарасов. Ехали мирно, не ссорились, посидели все вместе в ресторане и наутро так же мирно расстались. Во всяком случае, все выглядит именно так. Правда, там был еще и пятый – назовем его «Икс», потому что, насколько я знаю, о нем до сих пор ничего не известно, кроме имени. Этот самый Икс состоял в конфликте по крайней мере с двумя пассажирами купе – актрисой и бизнесменом, который поспешил продемонстрировать свое джентльменство, чтоб «приручить» смазливую девчонку. Значит, можно предположить – в порядке теории: Икс мог испытывать неприязнь и к двум другим пассажирам, так они морально поддерживали своих попутчиков.

Актриса не успела даже сойти с поезда: была задушена прямо в купе. В тот же день при таинственных обстоятельствах исчезает бизнесмен. Еще через несколько суток в автомобильной катастрофе гибнет Дмитрий Загорулько, скромный страховой агент из Александрова Поля – тарасовской тьмутаракани. Это, пожалуй, единственный эпизод во всей истории, где обошлось без этих чертовых «таинственных обстоятельств»: трагическая случайность! Жаль человека, хотя сам виноват, бедолага: экспертиза показала, что Загорулько был изрядно «под мухой». Бывает же такое: братан, горький пьяница, живехонек, а приличный человек разок выпил – и тю-тю! Не справился с управлением.

И наконец, вчера вечером – попытка убийства моей сестры, в которой по воле случая жертвой оказалась я. Тем же способом, что и первое убийство. И наверняка – теми же самыми руками. Ошибки быть не могло: ему нужна была Ольга, а не я!

Почему он убежал, не постаравшись довести дело до конца? Ведь я его совсем не сильно стукнула, мне самой было куда хуже… Испугался, услышав голоса соседей? А может быть, понял, что перед ним не та, кого он хотел убить, и растерялся? Ведь Дрюня видел нас обеих, он знал, что у Ольги есть сестра-близнец…

Полина, Полина! Разве это сейчас важно – почему он убежал?! Главное сейчас – почему он вообще на все это пошел? Почему?! Зачем?!! Если найдешь ответы на эти вопросы, считай, убийца у тебя в кармане. Вернее, за решеткой.

Медленно потягивая за столиком остывший кофе, я думала и вспоминала, пытаясь соединить оборванные концы в какую-то более-менее логичную картину. Внезапно в ушах у меня возник испуганный голос сестры. «Дело расследовал комиссар Мегрэ… Люди ехали в одном купе в Париж, а потом их стали убивать одного за другим. А самую первую задушили прямо в поезде…» Помнится, я тогда рассказала Ольге по телефону о смерти Загорулько, а она стала нести какую-то абракадабру, ссылаясь на Жоржа Сименона…

Черт меня подери!!!

Ведь я тогда подумала, что моя сестрица просто спятила от страха. А вот сейчас, в свете последних событий, все это стало очень даже походить на правду! Теперь мне казалось, что я тоже читала нечто подобное. Но, сколько ни напрягала память, не могла вспомнить никаких подробностей.

Есть ли у нас основания считать все четыре криминальных эпизода – виновата, все три, только три! – звеньями одной цепочки? Если и есть, то их можно по пальцам перечесть. Вполне допускаю, что и здесь мы имеем дело с интересными совпадениями. С целыми тремя «совпадениями» за одну неделю… Не слишком ли?! Ведь, как сказал следователь, когда совпадений набирается слишком много, они переходят в новое качественное состояние и начинают называться по-другому…

Боже мой, но ведь это нонсенс! Полный абсурд! Убивать пассажиров одного купе… Но зачем? Почему?… Опять эти проклятые вопросы, они меня с ума сведут!

Предположим – только предположим! – что кто-то действительно поставил перед собой задачу убрать всех четверых, включая мою Ольгу Андреевну. Предположим, этот «кто-то» знает – или предполагает, – что попутчикам Айседоры Палискиене известна какая-то тайна первого убийства. Быть может, они и сами об этом не подозревают – до поры до времени, но когда эта пора придет, могут выдать убийцу. Однако он не хочет ждать, пока его выдадут, и принимает, так сказать, примитивные меры. Это я еще могу понять!

Но почему наш «мистер Икс» совершает первое убийство? Ведь не из ревности же, в самом деле! Это только моя дорогая сестренка может вообразить такую чушь. Похоже, она до сих пор в нее верит.

Минуточку, минуточку! Не стоит путаться в терминологии: под кодовым названием «мистер Икс» у нас проходит не убийца, а парень по имени Роман, за которым Жора с Ольгой поехали в Москву. А это совсем не одно и то же! Может быть… А может, все-таки – одно и то же, а?

Я честно попыталась преодолеть свой скептицизм в отношении Ольгиной версии и взглянуть на вещи непредвзято. И когда я это сделала, результат получился тот же самый: по совокупности всех имеющихся признаков Ромочка тянул разве что на опереточного злодея. Но никак не на настоящего!

Во-первых, он трус: Дрюне Старостину стоило его слегка припугнуть, и он спекся. Трус, пожалуй, способен на убийство в состоянии аффекта, но планомерно в течение недели уничтожать людей… Увольте! Да и не было там никакого особого аффекта.

Во-вторых, он трус самовлюбленный. Станет он вам рисковать своим комфортом ради острых ощущений, как же! Да он сразу умрет, если у него не будет возможности каждый день полировать ногти пилочкой и брызгать усы французскими духами. А на зоне такой возможности не будет, и он это прекрасно знает.

В-третьих, эпизод с нападением на меня – вернее, на меня как на мою сестру. Тут вообще Ромочка не тянет на убийцу: начиная с манеры разговора и кончая физическими данными душителя. Откуда, к примеру, человек из другого вагона мог знать, что Дрюня называл Ольгу «сестренкой»? Подслушал в ресторане? Едва ли: Оля говорила, сидел он довольно далеко от их столика и ретировался быстро. Роману вряд ли вообще было известно, как зовут попутчиков Айседоры: само собой, она его с ними не знакомила, а он об этом не просил…

Нет уж! Пусть они там, в столице, ловят этого Рому. Поймать его, конечно, надо. Но только затем, чтоб убедиться: он не убийца. А лично мне гораздо более подходящим кандидатом казался другой человек – тот, который ехал с Ольгой не просто «в поезде», а в одном купе. И который вчера в разговоре с предполагаемой жертвой выдал себя с головой!

Вот только мотив?… Мотив!

– …Ба! Вот так встреча, мадам!

От неожиданности я даже вздрогнула. Хотя вообще-то это прерогатива Ольги Андреевны.

Прямо перед моим столиком стоял невысокого роста мужчина в черном плаще и черной шляпе с широкими полями, из-под которой сверкали колючие глаза. Правильной формы крупный нос, «демонические» брови, сросшиеся на переносице, и реденькая каштановая бородка делали его похожим одновременно на Иисуса Христа и на Мефистофеля, и этот трагикомический контраст очень бросался в глаза. Еще мне бросилась в глаза рюмка коньяку, которую этот тип манерно держал между большим и указательным пальцами левой руки, и приклеенная к его физиономии улыбка. Кстати сказать, она вовсе не выражала радости приятной встречи.

Между тем, стоял странный субъект недолго. Не дожидаясь моей реакции, он по-хозяйски поставил рюмку на мою территорию, потом отодвинул свободный стул и плюхнулся по другую сторону стола, не сняв шляпы. Я вскинула брови.

– Простите, что я к вам без приглашения. Но согласитесь, что я имею на это право! Наша с вами последняя встреча была настолько «неформальной», что церемонии, как говорится, излишни. Помнится, вы покинули меня так неожиданно, не попрощавшись… Ну что, продолжим общение, мадам?

Голос его был похож на плач простуженной вороны. Так, все ясно: это псих. Значит, не надо его нервировать. Спокойнее, Полина…

– Разве мы с вами знакомы? Я что-то не припоминаю! – изрекла я самым приветливым тоном, на какой была способна.

Теперь брови вскинул незнакомец.

– Да полноте, мадам! Ни в жизнь не поверю, что у вас такая короткая память! Вот я, например, вас сразу узнал, хотя вы успели сменить имидж. Кстати, теперешний более удачен – это я вам говорю как профессионал!

Он приподнял свою рюмку и, дурачась, взглянул на меня сквозь густую коричневатую жидкость. Потом отхлебнул и зачмокал губами, смакуя напиток. Спокойнее, Полина, спокойнее!

– Значит, вы имиджмейкер?

– Имиджмейкер? Фи! Вы мелко плаваете, мадам. Как и этот коньяк! Хотя, в определенном смысле… Я «имиджмейкер» человеческих душ – вот так, пожалуй, будет ближе к истине.

– Стало быть, писатель? – обрадовалась я. Этот навязчивый шизик начал меня утомлять.

– Послушайте!

Мужчина со стуком опустил рюмку на стол.

– Может, хватит дурачиться? Вам прекрасно известно, кто я такой, мадам психоаналитик, или кто вы там на самом деле! Вы же хотели поговорить со мной тогда, на улице. Так валяйте: вот я, перед вами! Послушайте… Коньяка хотите? – неожиданно выпалил он.

– Спасибо, я не пью. Уж вы как-нибудь сами.

Кажется, до меня начинало потихоньку доходить!

– Ну, сами так сами. Я не гордый… теперь. Между нами говоря, вы абсолютно правы: коньяк дрянь. Послушайте! Может, вы думаете, что я потащу вас в участок, как тогда? Тем более что вот он, «участок» – через дорогу…

Мужчина нервно дернул бородкой и усмехнулся.

– Не бойтесь, мадам. Арчибальдов сыт по горло полицейскими участками! На всю, как говорится, оставшуюся жизнь. Между прочим, – он заговорщически наклонился ко мне, будто собирался сообщить большой-большой секрет, – я только что оттуда. Да! Вчера опять получил повестку. Следователь решил, что еще не все из меня вытряхнул. Что я скрываю от органов какую-то страшную тайну, ха-ха-ха!

И маленький черный человечек одним махом опрокинул в себя коньяк. Пока он говорил, у меня в мозгу лихорадочно крутились колесики и винтики. Ну конечно же: Арчибальдов! Если б не шляпа да не та неожиданность, с которой он свалился на меня в этой забегаловке, я его давно узнала бы. Так-так… Значит, моя милая сестренка уже успела дернуть тигра за усы! Ну, я ей… А ты, Полина Андреевна, теперь соображай, как выкрутиться из этой умопомрачительной ситуации с наименьшими потерями!

На мое счастье, режиссер не требовал от меня немедленного ответа. По-моему, ему вообще не нужен был собеседник – только слушатель.

– Я знаю: они меня подозревают. Меня, Александра Арчибальдова!

Оняростно дыхнулна менягустымиконьячными парами, от которых сразу защипало в носу.

– Они думают, это я убил Асю, Боже мой… Говорят, что у меня нет алиби. Сначала были «цветочки»: странные вопросы, какие-то намеки, косые взгляды у меня за спиной… А сегодня мне прямо сказали, что из-за этого проклятого алиби я, видите ли, могу оказаться в сложном положении. Господи! Как будто это теперь имеет какое-то значение! Как будто мне может быть еще хуже, чем сейчас… Эй, шеф! Повторите!

Арчибальдов щелкнул пальцами, и официант поставил перед ним еще одну полную рюмку, которую тот тут же опустошил.

– А вы действительно рассказали им все, что вам известно? – спросила я осторожно.

– Господи, мадам… И вы туда же! Почему я должен доказывать всем, что я не рыжий?! Всем, всем: и милиции, и даже совсем незнакомым людям! Вот, смотрите – видите вы где-нибудь здесь рыжину?!!

С этими словами главреж сорвал шляпу и продемонстрировал мне макушку, на которой отчетливо просвечивала лысина. Без шляпы вид у него был совсем беззащитный, и мне стало жалко беднягу.

Напрочь игнорируя тот факт, что мы находимся в помещении, Арчибальдов с остервенением нахлобучил свой головной убор обратно.

– «Все, что вам известно»! А с чего вы взяли, что мне вообще хоть что-нибудь известно?! В том-то и дело, что мне ничего не известно! Ни-че-го! В субботу утром я, как обычно, пью свой кофе, потом ухожу на репетицию. Но не успеваю я войти в свой кабинет, как тут же набегает куча народу в погонах. Мне сообщают, что Ася убита сегодня утром в поезде, и выворачивают меня и весь театр наизнанку. А я даже не знал, что она возвращается именно сегодня, понимаете?! И ни о каком Романе знать не ведал, будь он трижды неладен! Зато теперь о нем болтает весь театр – спасибо нашей доблестной милиции! Поймать настоящего преступника – нет, это извините. А вот опорочить честного человека, нагадить ему в душу, когда там и без того тошно – это пожалуйста! Нет проблем!

Дрожащими руками режиссер вытащил из кармана пачку сигарет (слава Богу, не «Космос», а «Кент»), и закурил – с третьей или четвертой попытки.

– Значит, вы не догадываетесь, кто и за что мог убить Айседору?

– Ни малейшего представления! Это и есть самое ужасное, понимаете? Асю убили, а я сижу здесь… Ах ты, черт! Извините меня.

Спохватившись, Арчибальдов наконец-то протянул мне пачку и чиркнул зажигалкой. Несколько секунд мы молча курили, и я обдумывала дальнейшую линию поведения.

Наконец режиссер вернулся издалека в нашу действительность. Внимательно всмотрелся в мое лицо своими умными печальными глазами.

– Вы извините меня… Вас как зовут?

Я назвала свое настоящее имя. Раз он спросил – значит, Ольга тогда не представилась ему, или представилась не полностью.

– Извините меня за все, Полина Андреевна. Прошлый раз я вел себя безобразно с вами, хотя… Честно говоря, вы и сами виноваты, чего уж там…

Эх, дорого бы я дала за то, чтоб узнать, что там у них вышло в прошлый раз… Но я не провидец, а потому приходилось импровизировать.

– Это точно: оба были хороши! Забудем, Александр Валерьевич.

– И сегодня наговорил вам лишнего: нервы ни к черту, понимаете… Следователь завел, а тут вы мне попались под горячую руку – ну, вот и понесло… Спасибо, что выслушали мою болтовню.

Вертя между пальцев пустую рюмку, Арчибальдов как-то неуверенно поглядывал на меня: как будто хотел что-то добавить, да не решался. Я пришла ему на помощь.

– Не стоит благодарностей, Александр Валерьевич. Можете не сомневаться: все, что я тут услышала, останется между нами.

– Спасибо еще раз. Может, все-таки выпьете чего-нибудь?

– Нет, благодарю. Не под настроение.

Не объяснять же ему, что у меня аллергия на алкоголь!

– Ну, а я, с вашего позволения, еще закажу – последнюю. Бог любит троицу.

Ему принесли заказ. Приняв еще пятьдесят граммов, главреж, казалось, совсем успокоился. Теперь он выглядел совершенно трезвым.

– Вот теперь я готов выслушать вас, Полина Андреевна. Кажется, вы говорили, что лично заинтересованы в деле моей… в деле Айседоры. И вы хотите, чтобы убийца понес заслуженное наказание. Я ничего не путаю?

– Нет-нет, вы абсолютно правы. – Я вовремя подавила готовый вырваться вздох облегчения. – И я хотела… э-э…

– Да-да, я помню! Вы просили у меня помощи, а я облаял вас, как самый последний дурак. Подумал, что вы журналистка или еще что похуже… Так вы действительно психолог?

– Н-ну… Порой приходится сталкиваться с такими запутанными жизненными ситуациями, что я и сама в этом сомневаюсь! Но к журналистике никакого отношения не имею – это уж точно.

Арчибальдов удовлетворенно кивнул.

– И слава Богу. Не знаю, чем я могу помочь… Если б мог, я бы давно уже помог. Самому себе помог бы, Полина Андреевна! Это так ужасно – чувствовать, что ты ничего не можешь. Вы меня понимаете?

– Вполне.

– Хочу вас спросить… Вам, конечно, известно про нас с Асей?

Разве я могла ответить – «нет»? Он бы все равно мне не поверил!

– Да, я понимаю: вы же ехали с Асей из Москвы, она вам рассказала, бедняжка… Значит, вам должно быть понятно, почему я больше всего на свете желаю упрятать ее убийцу за решетку. Конечно, я предпочел бы публичную казнь на площади, как в средние века, но сие от меня, увы, не зависит. Я любил эту женщину! Я ее и сейчас люблю… Но вам-то, Полина Андреевна, – зачем вам это нужно? Ведь для вас Ася – совсем посторонний человек. Ответьте мне!

Моему мысленному взору предстала взволнованная физиономия сестренки, отмеченная печатью высокого вдохновения. Я гордо выпрямилась над остывшей чашкой кофе.

– Что мне вам ответить, Александр Валерьевич? Разве только одно: людям свойственно испытывать разные чувства – не только любовь. Дружба, симпатия, жажда справедливости или мести…

– Мести?

– А почему вас это удивляет? Ведь вы сами мечтаете отомстить убийце Айседоры! Кстати, на первом убийстве он не остановился. Вы, должно быть, знаете от следователя, что вчера вечером этот гад опять пытался задушить женщину? Так вот: это была я!

Как интересно: разыгрываю роль собственной сестры, но при этом иногда все-таки приходится говорить правду!

Это сообщение произвело на моего собеседника сильнейшее впечатление, и мы немного поговорили о вчерашних событиях – благо, эту тему я знала не понаслышке.

– Вот теперь мне все ясно, – подытожил режиссер. – Вы мужественная женщина, Полина Андреевна! Честно говоря, при первой встрече вы произвели на меня другое впечатление, но теперь я вижу, что был кругом не прав! Но я не понимаю одного: что мы с вами можем сделать? Если даже милиция пока не может напасть на след убийцы!

Пожалуй, пришло время раскрыть перед ним все карты.

– Александр Валерьевич, буду с вами откровенна. Дело в том, что у меня есть некоторый опыт в раскрытии разных запутанных преступлений. Конечно, я не хочу переоценивать свою скромную роль…

И я коротенько изложила Арчибальдову концепцию своего участия в «разных запутанных преступлениях». Не забыв, кстати, упомянуть и о том, что «в отдельных случаях» я делаю это по просьбе третьих лиц и не отказываюсь от «скромного» вознаграждения за свои детективные услуги – разумеется, если они приводят к желаемому результату.

Умолчала я только об одном: что вознаграждение – как и работу по оказанию детективных услуг – мы обычно делим пополам с родной сестрой Ольгой Андреевной Снегиревой. Зачем, в самом деле, запутывать бедного творческого деятеля еще больше? У него и так голова пошла кругом, когда он узнал, что очаровательные сыщицы-любительницы бывают не только в бульварных романах!

– Черт побери! Если бы мне еще час назад сказали, что мне придется обратиться за помощью к частному детективу, я поднял бы этого человека на смех. А теперь, когда познакомился с вами поближе… Что ж, я готов заплатить за то, чтобы убийца Аси был найден и уличен. В разумных пределах, конечно.

– Вы сами это сказали, Александр Валерьевич. Я не хочу, чтобы создалось впечатление, будто я вымогаю у вас гонорар. Возможно, милиция все сделает быстрее, и к тому же бесплатно…

– Ерунда. Милиция только сажает бесплатно, моя дорогая Полина Андреевна. Может, и за Асю они кого-то посадят, я даже в этом не сомневаюсь. Только вот я не буду уверен, что посадили того самого, а не повесили это дело на какого-нибудь случайного бедолагу. Так что о материальной стороне мы с вами, считайте, договорились. Что еще от меня требуется?

– Только несколько ответов на мои вопросы – и ничего больше. Само собой, ответы должны быть совершенно откровенными, даже если вам не очень понравятся вопросы. Уверена, это не займет много времени.

На последующие полчаса, предварительно подкрепившись свежей порцией кофе и пиццей, я сама влезла в шкуру следователя. Арчибальдов хмурился, но отвечал честно. Я узнала массу подробностей из жизни Айседоры Палискиене, в том числе самых интимных, но таких, что могли бы пригодиться в расследовании – очень мало. И ни одной, которая была бы в состоянии пролить свет на причину убийства! Видя, что я заметно приуныла, «подследственный» от расстройства заказал еще коньяку.

– Александр Валерьевич, ну пошевелите же вы мозгами! – взмолилась я не слишком корректно. – Как хотите, но я не верю, чтобы не было ни одной зацепки! Ведь именно вы, а не кто другой, были самым близким для Айседоры человеком. Может, вы просто не придаете значения какой-нибудь мелочи, а именно она и есть «ключик» к разгадке убийства!

– Полина, вы требуете от меня невозможного! Мы с Асей, хоть и жили в последнее время вместе, оставались все-таки достаточно «автономными» личностями. Я допускаю, что она посвящала меня далеко не во все тонкости своей духовной жизни. Точно так же, как и я ее – в свои, между прочим… Ярчайший пример – вот этот самый Роман, о котором я не имел ни малейшего понятия, но который тем не менее был в ее жизни. Вот видите: чужая душа – потемки!

Главреж театрально развел руками.

– Погодите, Александр Валерьевич. Вот мы с вами рассуждаем о тонкостях духовной жизни, а все дело-то, может быть, в каком-нибудь бытовом пустяке! Давайте оставим на время философские материи и обратимся к банальной версии ограбления. Милиция с самого начала отмела ее как несущественную, и на то были основания: все личные вещи покойной оказались на месте. Убийца не тронул ни деньги, ни драгоценности…

– Господи, да что там было трогать-то?! Одни бриллиантовые сережки в ушах да перстенек – мои подарки… Но вы правы: это единственное, чем он мог поживиться.

– А может, все-таки не единственное? Может, у Айседоры было нечто более ценное, чем эти камушки и несколько сотен рублей? Подумайте! Ну… Какие-нибудь ценные рукописи, письма… Антиквариат?

– Да нет, что вы! Какой там антиквариат… Ася бредила евродизайном с пластиковой мебелью и с фотоэлементами в унитазе – пардон за натуралистическую подробность!

– Ладно, черт с ним, с антиквариатом! Акции? Облигации? Ценные бумаги?

– Да какие там…

Внезапно Арчибальдов вытаращил глаза и поперхнулся коньяком.

– Господи! Лотерейный билет!!!

Я тоже вытаращила глаза.

– Какой еще билет?!

– У Аси был билет внутрибанковской валютной лотереи. Знаете, есть такая, очень престижная: билеты в основном распространяются среди своих работников, и только малая часть поступает в открытую продажу. Процент выигрышей очень высок.

– Знаю, знаю! Значит, у Палискиене был при себе такой билет? Но я о нем впервые слышу!

– Ну конечно, потому что я о нем совершенно забыл! И только сейчас, когда вы заговорили о ценных бумагах, до меня дошло, что в описи ее вещей никакого билета не было. Этот билет мне презентовал один знакомый банкир, ну, а я подарил его Асе – на счастье. Господи, неужели это из-за него ее убили?! Не может быть…

Я тоже готова была воскликнуть: «Не может быть!» – хотя совсем по другому поводу. После постоянно выпадавших «зеро» я уже не верила в удачу!

– Билет был выигрышный? – спросила дрожащим голосом.

– Да откуда я знаю? Тираж должен был состояться как раз в те дни, когда Айседора затеяла эту дурацкую поездку в Москву. Она сказала, что возьмет билет с собой и проверит в столице: она, мол, не хочет терять ни дня своего счастья. Бедняжка!

Арчибальдов быстро надвинул шляпу на глаза.

– Нам обоим и в голову не пришло, что это может быть опасно, – закончил он совсем глухо. – Ни Ася, ни я, конечно, не верили ни в какой выигрыш. Просто дурачились…

– И вы не знаете, успела ли она проверить билет?

– Понятия не имею. Я же говорю: забыл об этом билете напрочь, как только Ася уехала. Я всегда скептически относился ко всякой халяве. Считаю, что приносят удовлетворение только деньги, заработанные своим трудом – извините за банальность… Ася звонила мне из Москвы всего три раза, я вам уже рассказал. И она ни словом не обмолвилась о билете. А я не спросил. Думаю, вряд ли она им занималась: ей там в Москве не до того было!

Я вздохнула. Даже мертвой, он не мог простить своей любимой женщине измену. Родственная душа!

– А вот я думаю, что Айседора нашла-таки время проверить билет, – задумчиво проговорила я. – И ее убийце было об этом прекрасно известно!

Глава пятая Ольга

Через час после того, как скорый поезд выехал из Тарасова, Овсянников завалился спать на верхнюю полку и слез с нее только за час до прибытия. Думаю, если б, не дай Бог, кому-нибудь из попутчиков пришла фантазия меня задушить – он проделал бы это без особых помех. Ну, разве что дрогнула б рука от Жориного богатырского храпа…

Зато, едва мы ступили на платформу Павелецкого вокзала, майор сразу взял инициативу в свои руки.

– Сейчас отвезу тебя в гостиницу, Ольга, а сам съезжу кое с кем повидаюсь. Знакомые ребята из МУРа обещали оказать содействие. А там поглядим.

«Гостиница», куда мы прибыли часа через полтора, сменив три вида транспорта, была похожа на ту, в которой я комфортно обитала еще неделю назад (на средства какого-то международного научного фонда), примерно как милицейский «уазик» – на «Ниссан» Полины Андреевны. Строго говоря, это была даже не гостиница, а нечто среднее между общагой и пансионатом временного проживания лиц, в которых по каким-либо причинам было заинтересовано ГУВД столицы. Но когда я узнала, во сколько нашей родной тарасовской милиции обойдутся каждые сутки нашего с Жорой пребывания в этом «пятизвездочном отеле», мне стало дурно.

При этом на нас обоих смотрели здесь так, точно мы были бомжами, пытающимися поселиться в каком-нибудь «Хилтоне». А наши паспорта изучали чуть ли не под микроскопом. И это – несмотря на Жорино служебное удостоверение, которое дома, в Тарасове, открывало перед ним все двери!

– Привыкай, матушка: то ли еще будет! – шепнул мне Овсянников. – Режим особой бдительности в связи с угрозой терроризма.

Что-то я не заметила никакого «особого режима», когда жила бок о бок с иностранцами, набитыми валютой…

Как только гостиничные власти установили доподлинно, что мы не террористы, Жора оставил меня с вещами в трехкоечном номере.

– Везет тебе, Ольга Андревна! Администратор сказала, что денька два поцарствуешь в этих апартаментах одна: налицо половой дисбаланс среди постояльцев. Зато в моей «камере» полный комплект: шесть мужиков – чуть не друг на дружке спят. Хорошо хоть, я в дороге покемарил!

И майор исчез, строго-настрого наказав мне до его возвращения никуда не высовывать носа.

Потекли часы томительного ожидания. Спать мне не хотелось, а телевизора в номере, разумеется, не было. Правда, в моем багаже имелись парочка любовных романов и… еще одно средство от скуки – гораздо более надежное. Так что до обеда я как бы вовсе и не замечала убогости окружающей обстановки и собственного душевного дискомфорта.

После третьей дозы моей пятизвездочной «микстуры» потянуло в сон. Однако теперь уже «дискомфорт» в желудке, который все настойчивей давал о себе знать, не оставлял мне никакой надежды на приятное погружение в «царство Морфея». Пришлось отбросить книжку и закусить тем, что еще оставалось от дорожных припасов. Но… То ли остатки были слишком незначительны, то ли к чисто физиологическому чувству голода подключился «психогенный фактор», – только спасительная «расслабуха» почему-то все не наступала. Наоборот: мною все сильнее овладевало какое-то непонятное беспокойство. И все сильнее тяготило собственное бездействие.

Мне казалось почему-то, что затянувшееся Жорино отсутствие связано не с поисками Романа, а с новостями из Тарасова – разумеется, неприятными или даже ужасными. Я поняла, что должна немедленно позвонить Полине и услышать ее бодрый голос: иначе я просто умру от неизвестности!

Но, чтобы позвонить в Тарасов, надо было как минимум найти телефон с выходом на «межгород». Я осторожно выглянула в коридор и, убедившись, что там нет скопления террористов или постояльцев мужского пола (что, по моим представлениям, было примерно одно и то же), выскользнула из номера и спустилась на первый этаж.

У администраторши – той самой стервы, которая нас с Жорой оформляла, – я выяснила, что ближайший переговорный пункт находится налево за углом. Пришлось отправляться «налево» в том помятом виде, в каком валялась на койке: очень уж неохота было опять подниматься к себе. Когда я, наконец, достигла помещения с вывеской «Телефон», мне казалось, что весь Юго-Западный округ столицы (или департамент – как его там?!) показывает на меня пальцами.

Этот переговорный пункт гораздо точнее было бы назвать «переговорной точкой»: он был оборудован предприимчивыми московскими дельцами в обычной малогабаритной однокомнатной квартире. Кроме рабочего места оператора, сюда втиснулись три кабинки с телефонами-автоматами, две скамеечки для клиентов в центре «зала» и раскидистая пальма, вместо которой можно было с успехом разместить еще три кабинки.

В этой уютной обстановке мне пришлось дожидаться своей очереди всего-навсего тридцать пять минут. А дождавшись, я обнаружила, что от духоты и волнения забыла номер Полининого спортклуба. Дважды я наугад набирала комбинацию цифр, казавшихся мне знакомыми, – и дважды получала из Тарасова «отлуп». Я уже готова была разреветься от досады, однако на третьей попытке Бог, видимо, сжалился надо мной: я попала куда нужно. Но не успела обрадоваться, как меня огорошили неожиданным ответом: Полина Андреевна Снегирева сегодня на работе не появлялась – взяла два дня отгула.

Целых два дня?! В самом начале сезона, когда идет борьба за каждого клиента?! Нет, для Полины Андреевны Снегиревой это было совершенно немыслимо! Вот теперь я была абсолютно уверена, что с сестрой что-то случилось. Тем более что вчера, перед моим отъездом, она ни словом не обмолвилась, что собирается в отгулы: наоборот – изображала из себя такую деловую…

От растерянности я положила трубку, даже не спросив, известно ли что-нибудь о причине скоропостижных отгулов, и есть ли хотя бы уверенность, что моя Поленька жива и здорова. Разумеется, надо было срочно звонить ей домой, но я понятия не имела, сколько времени у меня еще осталось в запасе. Как только я вышла из кабинки, мое место тут же заняли другие желающие, и пришлось, доплатив кучу денег, снова выстоять длиннющую очередь… Я решила, что, во-первых, Жора давно уже вернулся и, возможно, даже объявил меня в розыск.

А во-вторых, судьба сегодня решила меня доконать! Разумеется, Полины нет дома, или она отключила телефон, и мне теперь никогда не узнать, что произошло!

И каково же было мое изумление, когда трубку в квартире сестры сняли после первого же гудка, и я услышала ее торопливое, запыхавшееся «алло»! Я набросилась на нее с расспросами, но Поля перебила меня:

– Во-первых, привет, сестренка. Ты так разволновалась, что забыла поздороваться. А во-вторых, не вижу причины для истерики. Разве я не могу взять на работе отгул, не согласовав это предварительно с тобой?

Голос у Полины был какой-то странный: хриплый и как бы «придушенный». Это, конечно, не вызвало у меня энтузиазма, и я еще больше повысила голос.

– Поля, ты можешь брать отгулы когда тебе заблагорассудится. И не только отгулы: можешь вообще рассчитаться из своего дурацкого клуба – это твое дело. Неужели ты не понимаешь, что я просто волнуюсь за тебя?! У тебя такой странный голос… Ты не заболела?

– Ерунда! – бодро отрубила сестра. – Так, охрипла немного… Я очень рада тебя слышать, Оленька. Доехали нормально? Как подвигаются дела?

– Ах, да какие там дела! Овсянников бросил меня в гостинице и исчез на целый день, с самого утра от него ни слуху ни духу. А я тут вся извелась в одиночестве, мысли всякие в голову лезут… Позвонила тебе на работу, а мне говорят, ты в отгуле. Ну, тут я совсем перепугалась: мало ли что значит – «в отгуле»…

Полина засмеялась, но не так, как обычно, когда хотела меня уязвить: в ее голосе мне послышалась какая-то особая теплота.

– Глупенькая… Что со мной может случиться? Просто накопились кое-какие дела – вот и взяла отгул. Кстати, ты меня просто чудом застала: я заскочила домой всего на пятнадцать минут и уже убегаю. Но это очень удачно, что застала: мне надо тебе кое-что сказать. Это очень важно! Я надеялась, что Овсянников сам мне позвонит, но он, наверное, не смог дозвониться…

У меня так заколотилось сердце, что я даже не обратила внимание на коварство Полины Андреевны: она, видите ли, больше ждала звонка от бывшего мужа, чем от родной сестры!

– Полина, что стряслось?! Говори быстро, или я с ума сойду!

– Да ничего не стряслось, успокойся! Ты дождешься, что у тебя выйдет время, и тогда вообще ничего не узнаешь! То, что я хочу тебе сказать, касается дела Палискиене. Мне случайно удалось узнать… Подчеркиваю: совершенно случайно удалось узнать одну очень важную деталь…

И моя сестра буквально в двух словах – так, как это умеет только она одна – рассказала фантастическую историю о каком-то лотерейном билете, который Айседора возила с собой в Москву и которого не оказалось в сумочке убитой девушки в Тарасове.

– Ольга, надо обязательно выяснить, успела она его проверить или нет! Ты же понимаешь: если билет выиграл крупную сумму в валюте – лучшего мотива для убийства просто не придумать! Думаю, узнать это будет не так уж трудно: надо проверить все отделения Сбербанка в районе Останкино и у Никитских ворот. Я почти уверена: если нам удастся установить судьбу этого лотерейного билета, он приведет нас прямехонько к убийце!

Тут в трубке прозвучал зуммер, напомнивший о том, что разговаривать нам осталось всего полминуты. Полина спешила дать мне еще какие-то наставления, но и я больше не могла молчать! Откуда Полине стало известно про этот билет, о котором даже майор Овсянников ничего не знает?! Я забросала сестру вопросами, на которые она, конечно же, и не думала отвечать. Так мы говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга, пока, наконец, не оказались каждая наедине с собою, не успев даже толком попрощаться.

Обратно в гостиницу я летела как на крыльях. Администраторша в холле пребывала в плотном кольце осады, поэтому я даже не подумала поинтересоваться у нее, вернулся ли майор Овсянников из двести двадцать четвертого. (Номер, в котором поселился Жора, я запомнила без особого напряга: «4» – дважды два четыре). Просто взлетела на второй этаж и забарабанила в дверь с нужной цифрой. «Открыто!» – крикнули сразу несколько мужских голосов, и я, поколебавшись, секунду, расценила это как приглашение войти и осторожно заглянула внутрь.

Посередине комнаты на трех сдвинутых вместе кроватях беспорядочной россыпью валялись карты, а вокруг них, лучами расходясь в разные стороны, – полуголые мужики. Их было человек пять или шесть, все в спортивных трико, а кое-кто и в трусах. Удивительно, как я все это разглядела: в комнате висел такой плотный «смог», что я сразу закашлялась и отпрянула в коридор.

– Простите, а Георгий Михайлович?…

– О-о-о!!! – раздался дружный рев, и все головы разом повернулись в мою сторону. Послышался нестройный хор:

– Заходите, девушка, заходите!

– Сюда, красавица!

– Давай, давай…

Больше всего мне хотелось поскорее захлопнуть эту дверь. Однако, набравшись смелости, я еще раз спросила про Георгия Михайловича.

– Это Жорик, что ли? Новенький? – догадался кто-то.

– Нет, еще не возвернулся.

– Да вы проходите, не стесняйтесь. С нами его и дождетесь, не так скучно будет…

– Девушка, а как вас зовут? – подскочил ко мне плечистый малыш в тельняшке, с пушистыми пшеничными усами. – Вы в каком номерочке проживаете?

– Я?…

Этот несложный, в сущности, вопрос поразил меня как гром с ясного неба. Господи, забыла, в каком номере остановилась!

– Из-звините… – пролепетала я и попятилась из комнаты под гогот и улюлюканье «контингента».

Боже мой, Боже мой! Я действительно не помнила ни одной цифры из тех, что были на моей собственной двери. Я даже не удосужилась посмотреть на дверь, когда входила в номер: зачем смотреть, если Жора сам проводил меня и сказал – «тебе сюда»?! И уж конечно, не обернулась, когда уходила звонить. Господи, да мне и в голову такое не могло прийти!

Конечно, самым простым способом было бы взглянуть на ключ: на гостиничных ключах всегда есть бирка с номером. Если б он у меня был, этот самый ключ! Я перетряхнула все карманы, обыскала кошелек, который брала с собой вместо сумочки, но ключа нигде не было. Вместе с тем, забыть его на переговорном я тоже не могла, потому что помнила точно: когда шла звонить Полине, в руках у меня ничего не было, кроме кошелька…

Таким образом, методом логического исключения я пришла к единственно возможному ответу: ключ остался в номере, который я вовсе не запирала. Но как же я теперь узнаю, где он, мой номер?! А узнать это я должна как можно скорее: ведь без меня туда могут наведаться воры – если они уже не наведались! Вынесут вещи… Какой ужас!!!

Положение складывалось – нарочно не придумаешь! Я, в спортивном костюме и домашних шлепанцах, голодная, растрепанная и растерянная, стояла на лестничной площадке второго этажа совершенно незнакомой мне московской гостиницы и понятия не имела, куда мне податься. Альтернатива была не ахти: либо дожидаться здесь возвращения Жоры, который, может, только к ночи и появится, либо… Либо спуститься в холл и попросить администраторшу проверить по своим документам, в каком номере поселилась Ольга Андреевна Снегирева из Тарасова. Впрочем, от последнего варианта я отказалась сразу, едва только представила себе физиономию этой бабы и вспомнила, что от меня пахнет коньяком.

Тут – очень кстати! – в голове у меня слегка просветлело, и мне вспомнились слова Овсянникова: «Я этажом ниже». Эврика! Если его номер – «дважды два – четыре» – на втором этаже, то я, стало быть, на третьем?! Очень довольная своими успехами, я пулей взлетела «этажом выше».

Там были точно такие же ряды дверей по обе стороны коридора, и ни одна из них не навевала мне воспоминаний. И все-таки, поднапрягши свою топографическую память, я сообразила, в каком крыле и даже на какой стороне мне следует искать. Я решила действовать методом проб и ошибок. А что еще оставалось в моей ситуации?!

Прежде всего, я пропускала двери, за которыми слышались голоса: в моем номере должно быть пусто. Если, конечно, не считать возможного визита воров; однако я надеялась, что воры не будут хотя бы включать радио и громко смеяться над моей глупостью. Обследуя остальные «нумера», я обнаружила: три наглухо запертые двери, четыре вполне пристойных интерьера с человеческими фигурами и, наконец, мужика в семейных трусах, стоящего посреди комнаты на голове. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, потом я, пролепетав «извините», выскочила вон и спряталась за углом коридора – переждать свой позор. Хорошо еще, не нарвалась на кое-что похуже!

Хорошо-то хорошо, только дверь, в которую я только что вломилась, была последняя в ряду. А где же моя?! Я снова вернулась к лестнице и сверилась с пейзажем за пыльным окошком: ну да, из моего окна был тот же самый вид – значит, я не ошиблась!

По лестнице все время сновали люди, преимущественно мужчины. Некоторых я видела по несколько раз, и кое-кто из них уже недвусмысленно поглядывал на меня. А рыжеусый коротышка из Жориного номера даже нахально подмигнул:

– Мадам, снова вы?! Это судьба! Меня, между прочим, Мишей зовут…

– С чем вас и поздравляю! – отрубила я и, не оборачиваясь, гордо прошествовала к себе на этаж.

Я очень боялась, что парень увяжется за мной, и таким образом выяснится, что я сама не знаю, где живу. Но он лишь изумленно присвистнул.

Хочешь – не хочешь, надо проверять все двери по новой: и «тихие», и с «голосами». Может быть, это и не воры вовсе, просто мне успели кого-нибудь подселить, пока я ходила звонить! Только вот я теперь забыла, в какие номера заглядывала, а в какие – нет… На колу мочало – начинай сначала!

Вконец измученная и деморализованная, я остановилась перед одной из этих проклятых дверей, выкрашенных одинаковой краской цвета «обезьяньего поноса». Нагнула голову, прислушалась. Как тут… Где-то совсем рядом, за спиной раздались вопли вперемежку с матерной руганью, дверь напротив с треском распахнулась, и из нее вылетело нечто вроде крылатой торпеды. Я не успела даже испугаться – только чуть-чуть повернула голову, – как «торпеда» со свистом врезалась мне в поясницу, и уже вместе с нею мы врезались в дверь, возле которой я стояла. Дверь раскрылась, и… И я очутилась на полу в обнимку с небритым субъектом в кальсонах и каком-то кителе с погонами, напяленном на голое тело.

Только теперь, когда прошел первый шок, я обрела дар речи. Впрочем, «речи» – это не совсем точно: я верещала диким голосом, пытаясь выбраться из-под придавившей меня туши. А она – то есть он! – тупо мычал какие-то извинения и все лапал меня, пытаясь найти пристойную точку опоры. Но все время попадал не туда.

Я не могла видеть, что творится у меня за спиной: хозяева этого номера почему-то молчали – должно быть, их шок еще не прошел. А вот в коридоре зрителей набралось предостаточно, и они не стеснялись комментировать происходящее в самой разнузданной форме!

Все «шоу» длилось, должно быть, несколько секунд, но лично мне оно успело надоесть. Видя, что никто не собирается мне помогать, я вспомнила, что я – родная сестра Полины Андреевны Снегиревой. Упершись обеими руками в этого придурка, я наконец-то стряхнула с себя тяжкое бремя и вскочила на ноги.

– Вы что себе позволяете?! – гаркнула я в раскрытую дверь. – Вместо того, чтобы защитить женщину от этого пьянчуги, театр тут устроили! Да я сейчас милицию вызову!

В ответ почему-то раздался громовой хохот.

– Зачем вызывать? Она уж здесь!

– Степанков! – крикнул кто-то моему обидчику. – Возьмешься за это дельце, а? По твоей части!

Тот сидел на полу, тупо озираясь по сторонам. По-моему, до него лишь теперь стало доходить, что с ним случилось. Парень поскреб свою волосатую грудь, потом сокрушенно покачал головой и изрек:

– Япона мать!!!

Только сейчас я заметила, что китель на нем – милицейский, а погоны – старшего лейтенанта. В самом деле: вызывать незачем.

А еще я заметила… Нет, этого не может быть! Не верю…

На одной из смятых кроватей валялась моя недочитанная книжка. Рядом на тумбочке стояла моя недоразобранная дорожная сумка. А на столе у окна… На глаза невольно навернулись слезы умиления. На столе у окна стояла моя недопитая пятизвездочная бутылка.

Я с облегчением повернула в двери ключ с биркой «33», который все это время мирно торчал в замочной скважине изнутри, и бросилась к столу. Трясущимися руками налила треть стакана коньяку и одним махом выпила. Сейчас даже Полина не смогла бы мне попенять, что пью без повода: все хорошо, что хорошо кончается – разве это не тост?!

Зажмурившись, я ощутила, как блаженное тепло растекается по всему телу, унимает нервную дрожь в руках, расслабляет душу… Какое все-таки счастье, что ко мне не заглянули гостиничные воры! Пожалуй, за это тоже стоит выпить. Я опять потянулась было к бутылке, но тут меня окликнул не вовремя проснувшийся голос совести.

Полина! Она сказала мне что-то важное, но что?… Ах да: насчет лотерейного билета. У бедняжки Айседоры был с собой билет валютной лотереи. То есть, был, когда она уезжала в Москву, а когда вернулась в Тарасов – уже не было. Тю-тю! «Надо выяснить его судьбу», она сказала… Чью судьбу?! Ах да: судьбу билета. А зачем?… А! Он должен привести нас к убийце. Билет сам уйти не мог? Не мог! Значит, он ушел вместе с убий… Тьфу! Не билет ушел: убийца ушел – и взял с собой лотерейный билет. То есть украл. Слава Богу: наконец разобрались! Ой… Что это со мной?! Как комната качнулась…

Нет, Ольга: пить больше нельзя. Баста! Это Полина может себе позволить взять два дня отгулов, а тебя ждет ответственное задание. Для этого ты и командирована в столицу Тарасовским областным управлением внутренних дел! Ты должна поймать билет… Тьфу! Не «поймать», а проверить… Нет: все не то! Откуда все-таки Полине стало известно про этот билетик, про который даже милиция не знала? А, черт с ней! Нет, не с милицией… Хотя и с ней тоже: к черту милицию, которая валяется пьяная по полу, вместо того чтобы ловить убийц, воров и пропавшие лотерейные билеты!

Черт! Да что же все-таки Поля просила проверить?!.

Я мучительно наморщила лоб, вспоминая. Ага! «Все отделения Сбербанка в районе Останкино и Никитских ворот». Но почему именно там?… А-а, все ясно: в районе Никитских ворот Палискиене жила – у друзей Арчи, а в Останкино, на телевидении, она работала – снималась в дурацкой рекламе. Если б она решила зайти в банк, то, конечно, сделала бы это или рядом с работой, или рядом с домом, а не поехала б специально куда-нибудь в Домодедово. А голова у вас работает, Полина Андреевна! Ну, не у вас одной, конечно, есть и окромя вас умные люди – не будем показывать пальцами…

В умной – и, кстати, очень даже симпатичной! – голове, которая смотрела на меня из зеркала, зрел дерзкий план. После блестящего успеха с поисками номера 33 голова была опьянена сознанием того, что ей под силу любая задача. (Об опьяняющем действии сорокаградусного напитка я даже не думала). Поэтому я решительно вскочила с кровати и стала быстро одеваться, стараясь не обращать внимания на покачивание пола под ногами. Ох уж мне эти буйные постояльцы: раскачали гостиницу – все равно как тюрьму в оперетте «Летучая мышь»!

Овсянникова все еще нет. И не известно, когда он появится. Может, он вообще про меня забыл! Занялся поисками Романа сам, тем более если муровцы помогли… Строго говоря, так и должно быть: это их работа. Ну, а я что же – должна сидеть тут в четырех стенах, как в камере, и ждать «приговора», умирая от неизвестности? Фигушки!

Сейчас у нас сколько?… Начало четвертого. Конечно, про Останкино я не говорю – это слишком далеко, но вот Никитские… Если постараться, через час смогу быть там. Я понятия не имела, во сколько закрываются столичные банки, но рассчитывала, что часа полтора-два «рабочего» времени у меня будет. Вполне успею посетить несколько точек. А Овсянникову оставлю записку у администратора, чтоб не волновался.

Черкнув несколько слов на листке, выдранном из блокнота, я вышла из номера – и на этот раз аккуратно заперла за собой дверь. У меня было чувство, что на сегодня все плохое со мной уже произошло, и впереди ожидают только удачи.

Ах, если б я могла знать, что меня на самом деле ждет… Я бы закрылась в номере, допила все «лекарство от стресса» до дна и забралась под одеяло, накрыв голову подушкой. Я дала бы себе зарок до конца жизни обходить стороной любое учреждение с вывеской Сбербанка. Если бы…

В шестнадцать двадцать я вышла из автобуса за два квартала до того дома, в котором квартировала Айседора. Здесь, на Малой Никитской, так называемых «примет времени» было ничуть не меньше, чем на любой другой московской улице. Только тут, в «сердце» столицы, они резали глаз гораздо сильней, чем в каком-нибудь безликом многоэтажном районе. Кутаясь в плащ – ближе к вечеру сильно похолодало, – я шла мимо «шопов» и «бутиков», мимо офисов и казино, мимо назойливых рекламных щитов и вывесок на английском языке, шла по милой когда-то, с детства знакомой Москве словно по иностранному, чужому городу. И чем больше смотрела на все это лужковское безобразие, тем тяжелее становилось у меня на сердце. Я шла к ближайшему филиалу Сбербанка, который указала мне первая же встречная пожилая женщина.

Филиал этот оказался довольно крупным: он занимал почти целиком первый этаж жилого дома, деля его с «Почтой-телеграфом». Это было царство евродизайна, евростандартов и евросервиса – и типично наших, российских проблем. Покосившись на дюжего охранника в камуфляже, который меня, казалось, даже не заметил, я прошла к стенду с информацией для клиентов. Здесь было много чего – о различных видах вкладов, о каких-то новых финансовых «пирамидах», именуемых «супервыгодным вложением капитала», об очередном понижении процентов… Но о последнем тираже внутрибанковской валютной лотереи – ни слова. Пришлось обратиться наугад в одно из окошек, перед которым было поменьше народу.

– Восьмое окно, – был ответ.

Над восьмым окном было написано «Администратор», а возле, к счастью, никого не стояло. Я напустила на лицо обаятельное выражение – этакую смесь простоты и любезности – и просунула голову в полукруглое отверстие.

– Простите, мне сказали, что здесь я могу проверить билет валютной лотереи «Сбербанка»?

Скучающего вида женщина равнодушно скользнула по мне глазами.

– Пожалуйста.

Она протянула мне таблицу – длиннющую «простыню», распечатанную на компьютере. Развернув ее, я успела разглядеть, что на ней нет никаких пометок: только номера билетов и суммы выигрышей.

– Можете пройти к столику, там вам будет удобнее.

– Спасибо, я и здесь справлюсь. Вдруг не разберусь – придется к вам обратиться…

Я неловко зажала таблицу подмышкой и стала усиленно копаться в сумочке, делая вид, что разыскиваю несуществующий билет.

– Ничего не понимаю! Куда же он подевался?!

Администратор приподняла брови.

– Что случилось?

– Мой билет! Я не могу его найти…

– А вы не торопитесь. Поищите получше.

Я обреченно вздохнула и протянула таблицу обратно в окошко.

– Да нет, я уже всю сумку обыскала. Наверное, забыла его на работе. Вот голова дырявая: поспорила с сестрой, что тоже выиграю, а сама третью неделю не могу билет проверить!

– Бывает, – пожала плечами администратор, и вежливо поинтересовалась: – А что, ваша сестра выиграла в лотерею?

– В том-то и дело! Представляете: выиграла целую тысячу долларов! – вдохновенно «лепила» я, все больше увлекаясь. – Это сестра мне подарила билет, она их купила два – один себе, другой для меня. Говорит, должно же и нам с тобой когда-нибудь повезти. И вот – у нее целая тысяча! Не то чтоб целое состояние, конечно, но и это на дороге не валяется…

– Неужели! Тысяча – крупный выигрыш, так что вашей сестре повезло. Ну, а у вас, может быть, целых двадцать тысяч выпадет – кто знает?

Беспечно махнув рукой, я засмеялась.

– Ну уж нет! Я вообще невезучая. Не то что Ася. Кстати: может быть, она как раз у вас свой выигрыш получала? Она тоже живет здесь поблизости. Такая высокая блондинка с длинными волосами, очень эффектная… Не припоминаете? Мы с ней двоюродные сестры, абсолютно не похожи.

Женщина за окошком с улыбкой качнула головой.

– Нет-нет. В этот раз у нас «урожай» небольшой: больше сотни никто не выигрывал. Да и то – в основном мужчинам везло. На днях, правда, одна бабушка пришла, пенсионерка: пятьдесят долларов выиграла. Радости было…

Так, понятненько. Айседора здесь непоявлялась. Что ж: отрицательный результат – тоже результат. За оставшийся час я, пожалуй, обойду еще две-три банковские конторы: благо, адреса ближайших – вот они, на стенде. А там – пора и к себе в Юго-Западный, где меня ждет ужин и ночлег.

В следующем отделении «Сбербанка», расположенном в трех кварталах от первого, все повторилось – с разницей в небольших деталях. Я уже чувствовала себя бывалым оперативником и импровизировала вдохновенно. Молоденькая девочка, что ведала здесь лотерейной таблицей, без труда поверила, что я – ученый-социолог, который интересуется поло-возрастными характеристиками москвичей, участвующих в розыгрышах валютной «халявы». Мне даже не пришлось изобретать для нее никаких научных обоснований и новых терминов: она сразу выложила все, что мне было нужно. Сюда Палискиене тоже не заходила.

Чтобы попасть в третью сберкассу, обслуживающую микрорайон Никитских ворот, мне пришлось сесть на автобус и проехать четыре остановки в обратном направлении, а после еще минут десять петлять по каким-то малолюдным улочкам, ежеминутно приставая к прохожим с расспросами. Зато по пути я сделала одно интересное открытие: дом, в котором останавливалась Ася, находился совсем недалеко от этого учреждения – на расстоянии всего-навсего одного проходного двора! И, вероятно, именно этой дорогой актриса каждый день добиралась от станции метро, приезжая из своего Останкина…

Сердце мое забилось учащенно, когда я открывала дверь рядом с зеленой вывеской «Сбербанка». Судя по этой вывеске, до закрытия оставалось двадцать минут.

Это была совсем маленькая касса, и даже без охраны. Последний посетитель – какой-то паренек – вышел мне навстречу, и женщины за стойкой зашевелились в ожидании скорого побега к мужьям и детишкам. Когда я появилась в дверях, они оживленно обсуждали приключения героев очередного телесериала.

– Девушка, вы чего хотели? Мы сейчас закрываемся! – выглянула из-за «барьера» бойкая толстушка средних лет.

Ее голос, да и весь вид говорили о том, как она недовольна неожиданной помехой. Я замахала руками.

– Не беспокойтесь, я на минутку. Мне только спросить… Насчет внутрибанковской лотереи.

– Ах, вот что… Да чего о ней спрашивать-то? Проверяйте билет, и все дела.

Я тревожно взглянула на большие электронные часы под потолком.

– Сегодня?

– Почему сегодня? Завтра, послезавтра – да когда хотите! – Толстушка смерила меня выразительным взглядом. – Хоть вообще не проверяйте, миленькая, это ваше дело.

Мои брови радостно взлетели вверх.

– Значит, завтра будет еще не поздно?! Уф, а я думала…

– Поздно? Да кто вам такое сказал?! Хоть через полгода приходите: главное – чтоб до следующего тиража успеть, иначе могут быть проблемы с получением выигрыша.

– Спасибо! Ой, женщина, какое вам спасибо! – Я была готова броситься на шею толстухе. – Вы меня просто к жизни вернули. А то сегодня на работе девчонки наплели, что сегодня – последний день тиража. А я, как назло, билет дома оставила, и пораньше вырваться никак не могла…

Я примолкла, как будто от волнения у меня перехватило дыхание. А для пущей убедительности приложила руку к сердцу.

– Да вы успокойтесь, все ведь нормально, – сочувственно проговорила молодая худенькая женщина, голова которой появилась в окошке.

– Да-да… Спасибо вам! Я ведь чего беспокоюсь-то? Не из-за денег, это все ерунда. Мне этот билет сынок подарил, вот в чем дело. С бабушкой, конечно, но все равно… Если б я тираж прохлопала, мои очень расстроились бы, понимаете? Я-то ни в какой выигрыш не верю, а вот мама – она очень на билет надеется. Вот бы, говорит, нам двадцать тысяч выиграть – не помешало бы. Особенно теперь…

Я доверительно подняла глаза на собеседниц и снова их опустила. Закусила губу.

– Муж от меня ушел, понимаете? Только что, на днях… Ладно, – встрепенулась я, – извините меня! Разоткровенничалась тут…

Может, Станиславский и крикнул бы: «Не верю!» – а вот мои слушательницы, похоже, проглотили «наживку» целиком. Послышались сочувственные вздохи. Да я и сама готова была зареветь – так разжалобила меня саму эта выдуманная история!

– Дочка, да не переживай ты так, не надо… – начала было пожилая женщина, больше похожая на вахтершу, чем на служащую банка. Но ее перебила» бойкая»:

– Да уж, точно: вам теперь, в вашем положении, деньги были б кстати. Только насчет двадцати «штук» – это вряд ли, потому что одна такая у нас уже была. Двух случаев подряд просто быть не может. По теории вероятности!

– А что, кто-то выиграл двадцать тысяч? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал от возбуждения.

Впрочем, женщинам было уже не до моих эмоций: всех трех прямо распирало от желания выболтать то, что, по всей видимости, было главной сенсацией последних дней. Они высунулись из-за стойки и загалдели наперебой.

– А вы еще не слышали? Девушка, на прошлой неделе…

– Нет, дней десять назад – тогда еще Вера работала. Красивая! На фотомодель похожа.

– Да что ты болтаешь – «модель»… Артистка она, Вера мне сама говорила. Только не москвичка, из какого-то другого города. Приезжая, в общем.

– Ну, тогда понятно, почему она выигрыш не стала получать: опасно же ехать, с такими-то деньжищами! Другое дело билет: положил его в какой-нибудь журнальчик, никто и не догадается…

Сомнений не было: они говорили про Айседору Палискиене! Это ее лотерейный билет выиграл двадцать тысяч долларов! Но мне нужны были бесспорные доказательства, и я решила играть до конца.

– Девочки…

Пошатнувшись, я ухватилась за стойку, чтоб не упасть.

– Нет, я не верю в такую подлость судьбы! Неужели это она?!

– Да кто, кто? Что такое?!

– Эта приезжая актриса… Такая высокая блондинка с длинными волосами, очень эффектная, да?

– Точно! – Бойкая переглянулась с «вахтершей». – Настоящая артистка. А вы-то откуда знаете?

– Господи! Да это же она увела моего мужа!!!

Последовала немая сцена. На затянувшейся паузе убитая горем героиня кое-как добралась до канцелярского стола с бланками приходных и расходных ордеров и без сил опустилась на квадратную скамеечку. И только тут посыпались реплики персонажей второго плана.

– Боже мой, артисточка из Тарасова! – потерянно твердила я, не обращая никакого внимания на женское сочувствие.

– Кто бы мог подумать… Эта золотоволосая хищница с личиком ягненка! Значит, мало ей было моего Ромы – она еще кучу долларов выиграла! На обустройство, так сказать, молодой семьи…

– А ты, Михална, говоришь – «Во имя любви»… Вот они где, настоящие страсти-то: никаких сериалов не надо! – совсем даже не бойко резюмировала толстушка.

– А ведь точно: из Тарасова она, я вспомнила, – добавила, шмыгнув носом, самая молодая и худенькая. – Ну и дела: кому-то счастье, а кому-то…

– Женщины, миленькие! – вскинулась я. – А мужа моего вы с этой стервой не видали? Высокий такой, плечистый красавец-мужчина… Гад! Хочу знать, когда он с ней гулять начал, с этой…

– Знаете, у нас тогда здесь народу было – не протолкнуться, – неуверенно пожала плечами бойкая – скорее всего, здешняя начальница. – Первая половина дня – самый пик… Эту дамочку наша Вера обслуживала, может, она вам лучше скажет, был ли при той спутник. Только она сейчас в отпуску, Верочка. Да нет, по-моему, одна она была, эта краля. А, девочки?

– Был при ней хахаль, – вдруг изрекла пожилая. – На улице ее ждал. Я как раз ведро выносила, видела, как они к проходному двору потопали. Видать, она ему сразу сказала про выигрыш, потому что он ее на руки подхватил и закружил, с радости-то. А она, бесстыжая, на шею ему прыг – и ну целовать…

Я чуть не забыла, что мне следует держаться в образе убитой горем покинутой жены. Так трудно было самой не завопить «с радости»: дело можно считать раскрытым!

– Боже мой… Какой он был, скажите мне?! Волосы темные волнистые с проседью, да? Маленькие усики?

– Точно, он. Да твой это был, дочка, не сомневайся. Послушай доброго совета: раз такое дело – лучше уж сразу оторвать, по живому. Быстрей зарастет!

– Это точно, миленькая! – энергично вступила в разговор толстушка. – Плюньте вы на этого гада, который родного сына променял на заезжую кралю с «бабками»! Может, она его через полгода выставит, так на коленях обратно приползет, прощенья просить будет. Зачем он ей сдался, если у нее теперь деньги есть? Да она теперь мужиков может менять как перчатки! Вот у нас в доме был такой случай, я вам скажу…

Но сказать она ничего не успела – во всяком случае, мне. Сначала я услышала, что кто-то вошел в помещение сберкассы с улицы – вернее, не вошел, а ворвался. Потом увидела, как густо накрашенные глаза начальницы расширяются, вылезая из орбит. Потом я обернулась… Ах, лучше б мне этого не делать, а сразу упасть бы в обморок!

У входной двери стояли двое в черных кожаных куртках и черных масках с прорезями для глаз. Это было ужасно само по себе, но еще ужаснее были огромные черные пистолеты, которые грабители держали в вытянутых руках! Один из них был наставлен на трех женщин за стойкой, а другой… Другой глядел своим жутким черным дулом прямо мне в лоб.

– Не шевелиться, это ограбление! Все на пол, живо!

Пожилая уборщица слабо охнула и схватилась за сердце. Вероятно, налетчик подумал, что она замыслила какой-то трюк, потому что он резко прыгнул вперед и замахал пистолетом перед самым носом старушки.

– Без глупостей, старая стерва!!! – истерично взвизгнул он. – Кто попробует выкинуть фокус – пристрелю, понятно?

Голос у бандита был очень даже странный для представителя этой опасной профессии: тонкий, почти детский. Однако это не мешало ему «работать» со знанием дела. Молоденькой кассирше, которая стояла позади всех, грабитель швырнул большую черную сумку.

– Ты, пигалица! Сыпь кассу сюда. Будешь умницей – получишь премию: свою жизнь! Остальные – на пол, я сказал!!!

Две перепуганные женщины стали медленно оседать на пол. Я все так же сидела на скамеечке, облокотившись на стол, вполоборота к грабителям, и глядела на них во все глаза.

Можно не сомневаться: это не бунтарский дух моей родной сестры Полины проснулся во мне. Я, конечно, первая выполнила бы требование бандитов – если б только могла! Проблема была в том, что я не могла его выполнить: на меня напал столбняк.

Если б налетчик, который держал меня на мушке, обладал хотя бы зачаточными познаниями в области психологии, он, без сомнения, понял бы, что в таком состоянии я не представляю опасности, и оставил бы все как есть. Но это был – увы! – самый обычный темный бандит без университетского образования…

– А тебе что – особое приглашение требуется?! Лежать! – И, не тратя больше слов, он врезал мне рукояткой пистолета по макушке.

По-моему, у меня даже вырвался вздох облегчения: наконец-то можно лечь и расслабиться… В те несколько мгновений, пока электронные часы над стойкой и морды грабителей в масках с дырками еще вертелись у меня перед глазами, я успела услышать какие-то вопли и звон разбитого стекла. А потом сразу стало очень темно и очень тихо.

Когда я открыла глаза, то первое, что увидела, был Жора Овсянников в белом халате внакидку, склонившийся над моей постелью. И только после разглядела, что сама я, оказывается, лежу в постели, а справа и слева от меня на железных кроватях лежат какие-то незнакомые женщины, накрытые белыми простынями. Вообще белого цвета здесь было так много, что это навеяло определенные ассоциации.

– Жора… – улыбнулась я. – Ты похож на ангела!

– Оленька, наконец-то! – Бывший зять сжал мою руку, бессильно протянутую вдоль тела под простыней. – Я так рад, дорогая, так рад… Как ты себя чувствуешь?

Голос Овсянникова дрожал, и это было чертовски трогательно. Но совершенно не понятно!

– Спасибо, я, кажется, хорошо выспалась. Только почему-то голова болит… Где это мы, Жора?

– В «Склифе». Ты только не волнуйся, Оленька… Я хотел сказать – в институте скорой помощи имени Склифосовского. У тебя было подозрение на черепно-мозговую травму, но, слава Богу, обошлось легким испугом! Доктор сказал, завтра встанешь на ноги. Ты помнишь, что произошло?

– А что произошло?… О, Господи!!!

Внезапно я со всей отчетливостью вспомнила свои приключения у Никитских ворот: будто кто-то заснял их на кинопленку и теперь прокручивал передо мной в замедленном темпе.

– Жора, какой ужас! И это ты называешь – «легким испугом»?! Да я никогда в жизни такого страха не переживала, и больше уж точно не переживу! Ведь эти бандиты могли нас всех перестрелять, как перепелок! А может, кого-то и подстрелили, Боже мой… Ты знаешь, чем там закончилось, в сберкассе? Поймали грабителей? Как ты меня нашел?!

– Те-те-те, не все сразу! – перебил меня Овсянников.

– Врач сказал, чем меньше ты будешь волноваться, тем быстрее пройдут головные боли. Как я тебя нашел – это особый разговор. Если б не однокурсники с Петровки, наверное, рыскал бы сейчас по столичным больницам да моргам… Пока я тебе только о главном доложу. В сберкассе все обошлось, слава Богу. Никто серьезно не пострадал, если не считать твоей шишки на голове, да разбитого стекла. «Фантомасов» тех взяли через полчаса, далеко они не ушли. Оказалось – старшеклассники одного из московских лицеев. Кстати, хочу тебя успокоить: перестрелять они никого не могли – из учебного оружия сделать это довольно затруднительно.

– Ты хочешь сказать, пистолеты были игрушечные?!

Жора кивнул.

– Муляжи, хотя – очень похожие на боевое оружие. Эти парни прихватили их в кабинете военной подготовки у себя в школе. Однако, как бы там ни было, ограбление они задумали самое настоящее. Очень точно рассчитали место и время: к шести часам основная масса жителей микрорайона уже возвращается с работы, на тихих улочках пустынно… Перед закрытием в сберкассе почти всегда пусто, а деньги еще в сейфе. Главная трудность заключалась в том, чтобы убрать с дороги охранника, у которого в кобуре настоящий «макаров». Но и тут «вундеркинды» нашли выход. Минут за пять до твоего появления к охраннику прибежал мальчишка и сказал, что его отца сбила машина на Малой Никитской – парень живет там поблизости. Ну, тот и помчался как угорелый, забыв про свой пост… Что было дальше – ты знаешь. И, главное, дельце могло бы выгореть, если б не решительные действия кассирши. Она успела нажать кнопку сигнализации и спугнула «джентльменов удачи». Вот такие дела, Ольга Андреевна.

Я молча качала головой, потрясенная услышанным до глубины души. О времена, о нравы!..

Майор воровато оглянулся на дверь и наклонился к самому моему уху.

– А теперь, пока доктор не выставил меня отсюда, скажи-ка мне, дорогая: за каким чертом тебя понесло в эту сберкассу?! Я же просил дождаться меня в гостинице! Возвращаюсь, а мне передают твою сумбурную записку: «Еду к Никитским воротам по нашему делу. Буду к ужину, не волнуйся». Маразм какой-то!

Я подскочила как ужаленная, но тут же со стоном упала на подушку: боль ударила в голову десятком маленьких молоточков.

– Овсянников, на твоем месте я подбирала бы выражения! Когда я тебе скажу, что мне удалось выяснить у Никитских ворот, ты будешь валяться у меня в ногах, умоляя о прощении!

Жора недоверчиво хмыкнул. По его глазам я видела, что эти слова он относит на счет моей несостоявшейся черепно-мозговой травмы, и поспешила выложить «козырного туза».

– У Палискиене был билет валютной лотереи «Сбербанка», который выиграл двадцать тысяч долларов! За несколько дней до смерти она проверила его в этой самой сберкассе, в которой я сегодня чуть не умерла. Но предъявлять к оплате не стала: наверное, хотела сделать это дома, в Тарасове. Если ты покажешь работницам банка фотографию Айседоры – я уверена, они ее опознают…

Теперь уже подскочил майор. И подскакивал еще несколько раз, пока я излагала ему про телефонный разговор с Полиной, про свои душевные метания и детективные соображения и про подробности моей «сбербанковской эпопеи». А когда я закончила, Овсянников развел руками.

– Ну, сестры Снегиревы… У меня просто нет слов! Оленька, ты была права: я у твоих ног! Черт побери, теперь, по крайней мере, ясно, что искать. А то я чувствовал себя полным идиотом, не имея в деле приличного мотива убийства!

– Что ты, Жора! Ясно не только что искать, но и – кого искать! Асю убил Роман, это очевидно как дважды два. Только я думала, что мотивом были ревность и психическая неуравновешенность, а на самом деле это – деньги. Много денег! Он знал про выигрыш и надеялся прибрать денежки к рукам. А когда Айседора дала ему отставку, решил одним ударом убить двух зайцев: разделаться с бедняжкой и разбогатеть. Двадцать тысяч долларов, Овсянников! Это же целое состояние…

– Да, состояние, – задумчиво повторил майор. – И «железный» мотив для убийства… Ты права, Оленька!

Он хлопнул меня по руке и выпрямился.

– Только Роман Сеславинский тут не при чем.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Что… Что ты сказал, Жора?!

– Что этот парень, за которым мы с тобой приехали в «белокаменную», не имеет никакого отношения к убийству Палискиене. Думаю, и к похищению лотерейного билета тоже. Хотя лично мне жаль: я предпочел бы, чтоб преступником оказался он.

– Жора, но как же это… Ведь все улики указывают… Я ничего не понимаю! Значит, ты его нашел?!

Зятек самодовольно хмыкнул.

– А ты думаешь, дорогая свояченица, я чем целый день занимался? Баклуши бил? Или у тестя, Андрея Витальевича, блины ел?

– Овсянников, кто он?! Не томи душу!

– Сеславинский Роман Викторович, тридцать семь лет, москвич. По профессии актер, по призванию – приличная дрянь. Не хочу сейчас утомлять тебя подробностями, тем более что они еще уточняются, но ты уж поверь моему слову: Айседоре сильно не повезло, что она повстречалась с этим типом! Познакомились они, как я и предполагал, в студии «Останкино»: один из тамошних режиссеров рекламы – приятель Сеславинского, он и свел со своим дружком приезжую красотку. И провинциальная дурочка – Господи, прости! – конечно, решила, что именно этой встречи она ждала всю свою жизнь… Дальше продолжать, или не надо?

– Не надо. – Я обреченно махнула рукой. – Но почему ты думаешь, что Сеславинский не может быть убийцей? Что он сам говорит?

– Пока ничего. В настоящий момент Господин Сеславинский изволит гулять – где бы ты думала? – по Неаполю. Официальная версия – отбыл на съемки. По непроверенным данным, сопровождает юную супругу одного весьма зрелого кинопродюсера, от которого в немалой степени зависит карьера Романа Викторовича. Ведь актеришка он, по мнению сведущих людей, весьма средний, без протекции никак не обойтись…

– Господи, какая гадость!

– Ну, а я тебе что говорил? Я думаю, у Палискиене открылись глаза на этого типа именно в тот момент, когда она узнала весь этот расклад. А впрочем… Какая теперь разница? Главное – у этого мерзавца алиби. Он не мог убить Айседору.

– ?!?

– Дело в том, что в поезде Москва – Тарасов, куда он сдуру прыгнул вслед за Палискиене, в своем восьмом вагоне он познакомился с одной девицей…

– Да, я помню: показания проводников. Ты говорил об этом. Но ведь ее, кажется, не могли найти?

– Не могли: она села в поезд где-то по дороге, «зайцем», поэтому ее не было в компьютерах. Но сегодня эта особа, наконец, объявилась. Откликнулась на объявление, которое мы дали. Я связывался с Тарасовом. Девчонка подтвердила, что Роман не отходил от нее во время прибытия поезда на конечную станцию, пока – примерно в девять сорок – они ни расстались на стоянке такси. К этому времени Палискиене уже лежала в своем купе мертвая. По словам свидетельницы, Сеславинский собирался в аэропорт, чтобы вернуться в столицу ближайшим рейсом. И он действительно зарегистрировался на один из дневных рейсов до Москвы, и в тот же вечер вместе со всей съемочной группой вылетел из Шереметьева-два в Рим.

– С ума сойти! «Фигаро – здесь, Фигаро – там…»

– Вот именно! Конечно, все эти данные сейчас проверяются и уточняются, и завтра, максимум послезавтра точная картина похождений этого «Фигаро» будет восстановлена. Кроме того, мы связались с ФСБ и МИДом, они разыщут гражданина Сеславинского в Италии и снимут с него показания. Только…

Жора разочарованно вздохнул.

– Все это дохлый номер, Ольга. Он не убийца! Жиголо, альфонс, мерзавец – кто угодно, но не убийца. Попомни мое слово: на эту роль надо искать другого.

Майор поднялся со стула.

– Ты меня извини, дорогая, но мне пора. Этот лотерейный билет… В общем, надо запустить машину поисков в Тарасове, ты меня понимаешь. И Поленьке что-то никак не дозвонюсь, все ее дома нет…

Жора по-братски чмокнул меня в щечку и задержался возле уха.

– Ох, Ольга Андреевна, ты меня в гроб загонишь своей самодеятельностью! Ну и напугала – на том свете помнить буду…Представляешь, что Полина со мной сделала бы, если б я тебя не уберег?!

– И была бы права, между прочим: я тебе не чемодан, чтоб оставлять в гостинице!

Вот он, оказывается, кого испугался, подкаблучник чертов! А я-то растрогалась: думаю, за меня переживает…

Глава шестая Полина

– …Овсянников, ты мне за Ольгу отвечаешь головой! Знаешь, что я с тобой сделаю, если ты ее не убережешь?… Ага, представляешь… Ну вот и прекрасно! В гостинице он ее оставил, умник… Это тебе не чемодан, между прочим!

Я злобно брякнула трубку, даже не сказав Жоре «до свиданья». Ничего, переживет. После того, что они там натворили, он никаких «до свиданий» не заслуживает. Ну ладно моя сестренка: Ольга она и есть… Ольга. Но этот-то! Все-таки майор милиции! И старший следователь УВД… Должен же соображать, что Ольгу Андреевну нельзя просто так запереть в гостинице на целый день, да еще на пару с бутылкой!

Плотнее запахнув махровый халат – в комнате было, мягко говоря, не жарко, – я прошлепала на кухню. Все равно сон безнадежно испорчен Жориным звонком, так что, пожалуй, сварю-ка я кофе. Посижу над ароматной дымящейся чашкой, покурю да спокойно поразмыслю над этой паскудной ситуацией, черт бы ее…

Спокойно, Полина, спокойно!

Вообще-то, если честно посмотреть правде в глаза, то никакого сна еще не было, так что и портить было нечего. Я просто каталась с боку на бок, уговаривая себя отключиться и «подумать об этом завтра», подобно героине знаменитого американского бестселлера. Обычно у меня это получается, но сегодня… Пожалуй, впервые – сколько себя помню – обстоятельства оказались сильнее меня. Всякие чрезвычайные происшествия, неприятности и странности так плотно спрессовались во времени и пространстве, что возник «перегруз сознания». Так что телефонограмма от бывшего мужа о том, что моя родная сестра загремела в институт Склифосовского, потому что умудрилась стать жертвой ограбления банка, – эта «последняя капля» уже не могла переполнить чашу моего терпения. Потому как чаша была переполнена гораздо раньше!

Кофе у меня получился по вкусу похож на свежезаваренный веник, хотя обычно я варю прекрасный кофе; сигарета горчила и вызывала удушливые спазмы в горле, хотя я всегда курю «Мальборо», и сегодняшняя пачка была ничуть не хуже. Но все это было нормально, все это я приняла как должное. Сидела в своей уютной, вылизанной до блеска кухне, отгороженная от мира плотными кружевными шторами, пила дрянной кофе, курила дрянную сигарету и думала. Думала о том, что дело – дрянь.

Где-то там, за этими шторами, в темной ночи, может – далеко, может – совсем близко, притаился преступник, который оказался умнее меня. Думать об этом было не очень приятно, но горькая правда для меня всегда была лучше сладкой лжи.

Еще вчера вечером, до нападения, казалось, что мне вовсе не придется тягаться сообразительностью с этим парнем, что я смогу остаться в стороне. Еще сегодня утром, после разговора со следователем, когда уже было понятно, что сохранить нейтралитет не удастся, мне казалось, что преступник – вполне реальный, конкретный человек, преследующий вполне конкретные цели. Да, он наглый, хитрый, жестокий, чертовски опасный тип, многое в его поведении и мотивах пока оставалось непонятным; но все же он живой человек, и именно по этой причине казался в конечном итоге «вычисляемым». Где-нибудь да должен он споткнуться, поскользнуться, потерять равновесие – и тогда мы сорвем с него маску! Я убеждала себя, что знаю даже, кого увижу под этой маской.

Но теперь… Теперь мне вообще казалось, что мы охотимся не за человеком – за оборотнем. Я боялась, что под сорванной маской окажется пустота. А невидимое, сконцентрированное зло упорхнет из рук правосудия, наденет на себя новую личину и по-прежнему будет грозить удавкой из темноты.

Я похоронила свою самоуверенность сегодня вечером, когда после долгих поисков нашли Андрея Старостина. Но не живого, как я хотела и ожидала, а мертвого.

Я потратила все послеобеденное время на то, чтобы разузнать как можно больше об исчезнувшем генеральном директоре фирмы «Фаворит», его привычках и круге знакомств; я вычислила последний путь его темно-синей «ауди» – от магазина на химкомбинате до восемьдесят седьмого километра Волгоградской трассы, где обнаружили машину; я нашла свидетелей, которых не смогла найти даже милиция. Я искала его среди живых. Я его готовила на роль своего «человека в маске». А он…

А его сегодня в восьмом часу выловили из Волги рыбаки.

Ребята с землечерпалки на Синем острове забросили самодельную снасть, чтоб натаскать мелочишки к ужину, она и приволокла «улов». «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…» Тело пролежало в воде никак не меньше пяти-семи суток – стало быть, с того самого дня, когда бизнесмен исчез. «Лег на дно»… Проклятье! Ведь это было мое собственное выражение. Но я никогда не думала, что окажусь настолько права! Что беднягу в самом деле уложили на дно реки…

Я только-только завалилась домой – уставшая как черт, но воодушевленная своими маленькими успехами, – когда мне позвонил знакомый опер из группы Овсянникова. Уезжая, майор просил своего надежного человека неофициально держать меня в курсе, если случится что-нибудь «экстраординарное». Ну, вот оно и случилось… Положив трубку, я чувствовала только усталость. Все мое воодушевление оказалось «липой», не говоря уже об «успехах».

Нет, вру: еще я чувствовала злость! Должно быть, это она и не дала мне уснуть, несмотря на все старания. Я не могла однозначно ответить, что разозлило меня больше: то ли обстоятельство, что Дрюня Старостин оказался не преступником, а жертвой, то ли то, что настоящий преступник безнаказанно разгуливает по земле, в то время как число его жертв все умножается. А может быть, то, что я так лажанулась, поставив не на ту карту?… Не знаю – скорее, все это вместе взятое.

Зато мне было прекрасно известен источник моего зла, его «генератор». Пока еще он, этот «источник», не имеет имени – для меня, во всяком случае. Но он есть, он существует! Он где-то там, в ночи…

Но кто же он, кто?! Он ехал в поезде вместе с Ольгой и остальными – это, по-моему, можно считать доказанным фактом. И не просто ехал, но общался с пассажирами четвертого купе девятого вагона. Но Ольга говорит, что в поезде ни с кем не общалась, кроме своих: Палискиене, Старостина, Загорулько. Да еще, с большой натяжкой, этот Роман – Сеславинский, что ли? Он заходилк нимв купе и даже ссорился с его обитателями. Если это можно назвать общением, конечно.

Но Жора сказал, этот тип ни при чем: у него алиби, да и вообще – кишка тонка. Значит, его можно сбросить со счетов. Впрочем, я это знала с самого начала. Только одна наша романтическая Оленька мечтала видеть московского донжуана в роли злодея. Простая женская логика: раз мужчина непорядочен с женщинами – стало быть, злодей.

Остаются эти трое. Попутчики… Но они все мертвы! Получается какой-то абсурд.

Я поднесла к губам чашку остывшего кофе – и неожиданно усмехнулась: такая забавная вдруг пришла мысль. Если уж кого и можно заподозрить «на все сто» – так это мою Ольгу Андреевну! Она же одна осталась в живых – одна из всего купе. Значит, логично предположить: она и есть безжалостный убийца! Во всяком случае, на месте Жоры я бы ею заинтересовалась. Может, она в поезде подмешала ему снотворного, сошла на ближайшей станции, вернулась в Тарасов, напала на меня – так, чтоб создалась полнейшая иллюзия того, что напасть хотели на нее, Ольгу Снегиреву… Ну, и так далее?… Представляю, какую гримаску скорчит сестренка, когда я поделюсь с ней своими «подозрениями»!

Разумеется, это я так, в порядке бреда. Подозревать Ольгу Андреевну в преднамеренном убийстве – все равно что подозревать трепетную лань в попытке снять шкуру с тигра. А если шутки в сторону? Если предположить, что не Ольга, а настоящий убийца взялся бы заметать следы?… Улыбка слетела с моего лица.

Предположим, я совершаю убийство с целью ограбления. Однако, по глупости или по какой другой причине, но я засветилась. У меня не остается иного выхода, кроме как убрать всех свидетелей, которые могут меня выдать. Но если я убираю всех, а сама остаюсь в живых, – подозрение неминуемо падает на меня! В нашем случае это особенно очевидно: все – убийца, жертва, свидетели – пассажиры одного купе. Что я должна сделать, чтобы отвести от себя подозрения? Правильно: инсценировать покушение на собственную персону. А еще лучше – свою смерть. Если, конечно, представится такая возможность. Если представится возможность…

Оттолкнув пустую чашку, я до боли стиснула ладонями виски. Айседора Палискиене не могла разыграть собственную смерть: ее труп я видела своими глазами. Старостин? Его тело пробыло в воде несколько дней, а такие трупы обычно мало напоминают человека при жизни. Но все-таки вода – не огонь. Да и нелепо, по правде говоря, думать, что Дрюня, «честный предприниматель» и патриот родного края, мог придушить актрису из-за лотерейного билета. Не понимаю, почему я раньше этого не замечала?!

А вот Дмитрий Загорулько… Это же совсем другое дело! Дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом, труп сильно обгорел. Погибшего опознала только жена, которая увезла тело на родину. Впрочем, оно и понятно: трагедия случилась не дома, в Александровом Поле, а в соседнем районе, где живет брат Загорулько. Помнится, когда я рассказала об этом Ольге, она сразу поинтересовалась этим осиротевшим братцем. Я отмахнулась от нее, а зря…Зря!

Ну, а о самом «Менделееве» мы что знаем? Да тоже – почти ничего! В поезде он о себе ничего не рассказывал, по крайней мере, при Ольге. Она даже фамилию его не знала, не говоря уж о том, где он живет. Его разыскивали как свидетеля по делу Палискиене, но нашли только в момент смерти. Нашли – и сразу же о нем забыли: кому нужен мертвый свидетель?

А может быть, рано забыли?…

Жили-были два брата. Один – хороший, трезвый, семейный, другой – плохой: пьяница да горький бобыль. Трезвый поехал проведать пьяного, да на чужбине и сломил себе буйну головушку. Трезвый-то трезвый, а за руль почему-то сел сильно выпивши… Почему? Интересная получается сказочка…

Я тряхнула головой: слишком уж абсурдной выглядела версия, которая слабо забрезжила в моем сознании. Эх, Полина, Полина! Шарахаешься от безысходности из одной крайности в другую…

Может быть, может быть! Но если уж «колючка» засела в мозгу – ее оттуда не выковырнуть. Отправляясь на боковую далеко заполночь, я уже знала, что очень скоро мне предстоит поездка в провинцию. Но сначала надо заскочить по одному адресу в Тарасове. Просто так – на всякий пожарный.

О том, что в нашем городе есть музей альпинизма, я знала давно. Знала даже, где он находится. Но побывать – все как-то случай не представлялся.

Музей, созданный лет двадцать назад по инициативе энтузиастов и во многом на их средства, занимал всего-навсего трехкомнатную квартиру на первом этаже обычного жилого дома. Но люди, которые вложили в это дело свою душу, вряд ли измеряли его значимость квадратными метрами – как, впрочем, и любыми другими «материальными» единицами. Когда-то, рассказывал мне один знакомый, здесь, как во всяком уважающем себя музее, были свой штат, график работы, план мероприятий и, конечно, свои традиции. Но времена менялись – и, увы, не к лучшему… По крайней мере, для тарасовского музея альпинизма.

И вот теперь, когда случай наконец представился, – я стояла перед наглухо запертой дверью и смотрела на приколотую к ней записку: «Музей закрыт по техническим причинам».

Уходить ни с чем было по меньшей мере обидно, поэтому я все нажимала и нажимала кнопку звонка, надеясь на какое-то чудо. Но «сим-сим» не открывался, и тогда я решила еще постучать для верности.

Вместо музейной двери открылась дверь лифта, из нее вышла низенькая старушка в платочке и болоньевом пальто.

– И нечего тарабанить: не видишь, что ли – закрыто? Ходят тут…

Она хотела было прошуршать мимо, но я перегородила ей дорогу.

– Бабушка, миленькая! Мне очень нужно увидеть кого-нибудь из музея. Не подскажете, где их найти?

Бабка смерила меня подозрительным взглядом поверх очков.

– И-их, милая! А я-то почем знаю? Новое начальство как пришло, так, почитай, сюда и носа не кажут. Хлыщ какой-то при шляпе. Все по думам да по администрациям шастает да статейки в газеты пописывает. Вот там его и ищи.

– Вот вы сказали – новое начальство. Значит, есть еще старое?

Взгляд старушенции стал еще подозрительнее. Она ответила не сразу.

– А вы, часом, не из милиции будете?

– Ну что вы! Какая там милиция… Просто я интересуюсь историей развития альпинизма в нашем городе. Нужно уточнить кое-какие факты, да просто посоветоваться со знающим человеком. Так рассчитывала на музей, и вот… – Я безнадежно махнула на дверь.

– Со знающим человеком, говоришь? Кхм…

Она решилась: видимо, я незаметно для себя самой прошла тест на благонадежность.

– Ладно! Раз по музею… Бог даст, Петр Петрович на меня не осерчает. Ежели что, на меня сошлешься: мол, Наталья Тимофеевна направила. Да не-ет, не осерчает!

– А кто это – Петр Петрович?

– И-их, милая! Петр Петрович – он и есть прежнее музейное начальство. Некрасов – слышала, может? Мастер спорта, чемпион Союза и все такое прочее. Только давно все это было-то…

Нет, о Некрасове я не слышала. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. Уверена, что уважаемый Петр Петрович обо мне тоже не слыхивал, так что ж с того? Познакомимся!

– Уж другого такого знающего, как он, ты по всему Тарасову днем с огнем не сыщешь. Для него эти горы чертовы… Да что там говорить – сама увидишь! Он на них молиться готов, как на Господа Бога. Сам в молодости по горам этим поскакал, пока не расшибся – спаси Господи! С тех пор по больницам мыкается.

– И где же я могу найти Петра Петровича?

– Так здесь он и живет, на втором этаже. Восьмая квартира. Мой сосед! Если только он дома сейчас: кажись, в поликлинику собирался…

Бабка заговорщически наклонилась ко мне.

– Тут давеча из милиции приходили, тоже «знающих людей» спрашивали. Так я им про Некрасова не сказала: знать, мол, ничего не знаю – и все тут. Тем только дай в человека вцепиться – всю душу вытрясут! А у Петровича сердце слабое, ему волноваться – ни-ни… Так ты не забудь: на Наталью Тимофеевну ссылайся.

Петр Петрович не только оказался дома – он оказался милейшим человеком. Ради «такой чудной девушки», да к тому же «неравнодушной к горам» – пришлось их полюбить по такому случаю! – он согласился даже перенести визит в поликлинику на завтра. Несмотря на солидные годы и болезни – которых мы, разумеется, в разговоре не касались, – в Некрасове с первого взгляда угадывался бывший спортсмен. И настоящий мужчина. Нет: джентльмен старой закалки – так, пожалуй, будет точнее.

Это был сильный, волевой, мужественный, и вместе с тем – очень мягкий человек. Жизнь обошлась с ним гораздо круче, чем он того заслуживал, и однако он не превратился в беспомощного инвалида и старого брюзгу, не поддался жалости к самому себе. Свое последнее восхождение, стоившее ему перелома позвоночника, Петр Петрович совершил двадцать два года назад. Врачи пророчили полную неподвижность, но он опрокинул их прогнозы и с тех пор посвятил себя борьбе с надвигающейся немощью. И еще – ученикам. Отныне в них и только в них видел свое продолжение бывший чемпион. Их он посвящал в рыцари им же созданного «ордена Синей Горы», их, молодых, готовил к встречам с вершинами, которые сам учитель так и не покорил.

Но силы все-таки уходили. Да и ученики тоже… Окружающий мир стремительно «перестраивался», и в этом новом странном мире благородные рыцари оставались невостребованными. Юным парням и девчатам все реже хотелось менять уют «на риск и непомерный труд», они предпочитали офисы и банки, шикарные рестораны и ночные клубы… Секцию альпинизма в спортивной школе олимпийского резерва сначала перевели на самоокупаемость, а потом и вовсе прикрыли. Еще некоторое время Некрасова выручала мизерная ставка директора музея, которую он добавлял к такой же мизерной пенсии, но потом спортивное начальство решило, что она нужнее кому-то другому.

Жена, с которой было прожито тридцать трудных и радостных лет, умерла три года назад. Взрослая дочь жила теперь «за границей» – на Украине. Конечно, друзья и ученики не забывали почетного тренера и мастера спорта, но эти встречи были редки, как алмазы чистой воды, и так же ценны.

Единственное, чего нельзя было отнять у Петра Петровича, единственное, что не могло его предать ни при каких обстоятельствах, были его воспоминания. Он остался один в двух больших комнатах, заполненных книгами, обвешанных вымпелами, дипломами и почетными грамотами, уставленных кубками и памятными сувенирами. И всюду – на стенах, на книжных полках, в толстых альбомах – фотографии, фотографии, фотографии…

– Вы, конечно, узнали, Поля? Это Эльбрус! Красавец, правда? Помню, когда я его впервые увидел, мне захотелось петь. Это было в начале пятидесятых, я тогда еще совсем салагой был… А это Памир, пятьдесят седьмой год. Международная экспедиция, посвященная Московскому фестивалю молодежи и студентов. Какие люди рядом со мной, это же просто легенда! Смотрите: Анджей Залусски, знаменитый поляк – вот он, справа… Андерсен, швед. Он погиб два года спустя в Альпах. Вот этот бородатый красавец – Володя Платов: он потом свою школу создал в Сибири, вы, разумеется, об этом слышали. Ваня Чавчанидзе, Сережа Лузик… Какое славное время было, Поленька! Помните начало шестидесятых?… Ах, конечно же, вы не помните, вас тогда еще и на свете не было!

Я делала вид, что слышала, и узнаю, и даже все помню. Мне не хотелось разочаровывать этого славного старика. Довольно уже и того, что я его бессовестно обманываю! «Легенда», которая была у меня заготовлена заранее, не отличалась оригинальностью: я представилась внештатным корреспондентом одной из местных газет. Внештатным корреспондентам обычно верят на слово, а потому меньше риска засыпаться. Но в случае с Петром Петровичем я могла назваться хоть главным редактором толстого журнала, не опасаясь, что он спросит у меня служебное удостоверение. Этому последнему рыцарю «ордена Синей Горы», похоже, не приходило в голову, что кто-то может его обмануть.

Когда краткая обзорная экскурсия по «домашнему музею» была закончена, и выпит ароматный чай на травах собственного сбора с абрикосовым вареньем собственного же производства, наступила очередь альбомов. Разумеется, это я настояла на том, чтобы посмотреть фотографии – надеюсь, не слишком нахально. Честно говоря, ученики Петра Петровича интересовали меня в первую очередь.

Я не уставала поражаться: старик помнил все имена, фамилии, даты, любопытные подробности… А ведь через его жизнь прошли не десятки – сотни людей! Может быть, даже тысячи… Я напрягала глаза до боли, вглядываясь в их потускневшие от времени улыбки, хранящиеся только в этом старом альбоме, в их жесты, остановленные объективом фотографов… Я искала среди этих десятков и сотен людей знакомые лица. И действительно, у нас с Петром Петровичем нашлось несколько общих знакомых. Но увы: не те, кто был мне нужен!

Тогда, улучив удобный момент, я спросила старого спортсмена об Андрее Старостине: мол, не знает ли он такого? И мысленно поздравила себя с первым успехом, увидев, как потеплели глаза Некрасова.

– Вы имеете в виду того молодого человека, который недавно таинственным образом исчез? Я узнал об этом из газет. Большое несчастье для семьи, очень большое! Да, я с ним знаком. И даже довольно близко, хотя и не так давно. А вы его тоже знаете?

Я ответила уклончиво.

– Видите ли, у меня этот парень не занимался, – продолжал старик. – Он хоть и из Тарасова родом, но детство и юность провел где-то на Урале. А сюда вернулся уже зрелым человеком. Как-то, лет шесть назад – еще Мария Павловна была жива, – его привел ко мне один из моих бывших «рыцарей», Боря Зацепин. Андрей тогда сказал, что он сам напросился в гости: хотел познакомиться со «знаменитым Некрасовым» – это были его слова. Ерунда какая… Мне он показался довольно славным мальчиком, порядочным, неглупым. Хотя и – как бы это выразиться? – с несколько упрощенными взглядами на жизнь. Вы меня понимаете, Поля?

Я кивнула: эта оценка совпадала с моими собственными представлениями о Дрюне – царство ему небесное! Жаль только, что они сложились у меня уже после смерти бедняги…

– В общем, Старостин мне понравился. Я даже, помнится, высказал сомнения, что у такого честного парня что-то получится с бизнесом: он тогда только собирался им заняться. Но, как видно, я ошибся… Андрей тогда спросил, можно ли ему будет зайти как-нибудь еще, и я не возражал. Он собирался вернуться к тренировкам, только ничем серьезным это, к сожалению, не кончилось. Он действительно приходил несколько раз, иногда с моими ребятами, иногда один. Обязательно приносил всякие деликатесы, выпивку, закуску… Зря, конечно, он это делал, абсолютно зря! Я это к тому говорю, что жадным Андрей никогда не был, это уж точно. Потом он здорово мне помог… Мария Павловна уже болела, ей требовалось дорогое лечение, и наши скромные сбережения растаяли очень быстро. Так Андрей чуть ли не силой навязал нам помощь: проявил такую изобретательность, что у меня просто не хватило духу отказаться. Я ему очень благодарен, очень…

Старик немного помолчал, поглаживая сухой ладонью шершавые листы альбома со старыми пожелтевшими карточками, вставленными в уголки. Его седая голова слегка покачивалась в такт воспоминаниям, а глаза смотрели сквозь меня – в прошлое.

– Вот как бывает, Поля. Всю жизнь вокруг меня были люди – близкие люди, родные по духу. А когда навалились старость и беды, руку помощи протянул едва знакомый человек. Практически чужой… Потом жена умерла. Андрей опять помог – уже с похоронами. А спустя еще некоторое время перечислил денег на музей – причем довольно крупную сумму, я не мог и рассчитывать! Дела у его фирмы шли очень неплохо. Правда, когда деньги поступили, в музее уже был новый директор. Он обещал реконструкцию, расширение экспозиции, обновление фондов – много чего обещал… О чем это я?… Ах да: Андрей Старостин. Мы с ним абсолютно разные люди, Поля: возраст и прочее – вы меня понимаете. Наши дороги пересеклись совершенно случайно, но я об этом нисколько не жалею. Думаю, Старостин тоже. Он меня не забывает, часто звонит. Вот только последние месяца два не объявлялся: замотался, наверное…

Петр Петрович неожиданно встрепенулся.

– А почему вы спросили об Андрее, Поля? Есть какие-нибудь новости?

– Новости? Н-нет… Нет, Петр Петрович, никаких новостей. Просто я тоже знала Старостина, совсем немного…

У меня не хватило духу сказать старику правду. Пусть он узнает не от меня! Да и потом, мне тоже пока ничего не известно: откуда бы?! Тело нашли только вчера вечером, в газетах об этом еще ничего не было, а к милиции я не имею ну никакого отношения…

– Пожалуйста, не говорите про Андрюшу в прошедшем времени, Поля. Мы не должны терять надежды! Хорошие люди не должны умирать: это несправедливо. Очень несправедливо! А Андрюша Старостин – хороший человек. Хотя это, извините меня, большая редкость, при его-то профессии… Я верю, что мы с ним еще увидимся, и что в этом альбоме, – Петр Петрович похлопал по твердой картонной странице, – в этом альбоме еще появится его фотография, надписанная мне на добрую память.

Я далеко не сентиментальный человек, но, честное слово, в горле у меня застрял комок…

Радушный хозяин – тоже заметно погрустневший, хотя и старавшийся казаться бодрым, – перевернул несколько листов своей фотореликвии, поясняя снимки какими-то малосущественными замечаниями. Внезапно Петр Петрович застыл с протянутой рукой. Весь его вид выражал крайнее недоумение.

– Что такое?! Ничего не понимаю…

Я сразу сообразила, о чем он говорит: на страничке альбома наблюдался явный непорядок. Все фотографии были вроде бы на месте; однако в нижнем правом углу из-под пожелтевшего группового снимка выглядывала яркая полоска темно-синего невыцветшего картона. Было совершенно очевидно, что это место еще недавно закрывала какая-то другая фотография, находившаяся здесь не один год. Причем меняли карточки наспех, не подобрав по размеру: новая была заправлена в прорези страницы только двумя уголками.

– В чем дело, Петр Петрович? Что-то пропало?

– Да-да, похоже на то…

– Ведь тут был какой-то другой снимок, правда? Вы не помните, какой именно?

– Минуточку… – Старик сдвинул седые брови. – Ну конечно! Дима Загорулько с братом. Это были они! Братья-близнецы, настолько похожие, что… Я совершенно не понимаю, куда они могли запропаститься!

«Спокойно, Полина, спокойно!»

Кровь застучала в висках. Я почувствовала возбуждение гончей, которая после долгих мук наконец-то взяла старый след, и едва сдержалась, чтобы не завопить и не выдать себя с головой.

– Как интересно! Я тоже недавно ехала в поезде с одним Дмитрием Загорулько – он возвращался к себе домой, в Александрово Поле. Кажется, страховой агент. Я думаю, просто совпадение.

– Да какое там совпадение, Поленька! Это наверняка был он самый, Дима Загорулько! Такой высокий, но изрядно сутулый, лысоватый?… Конечно, он! Нет, вы только подумайте: до чего же тесен мир! Сначала выясняется, что мы с вами оба знаем Старостина, а теперь еще и Диму…

– В самом деле! Но я никогда бы не подумала, что мой попутчик Дмитрий Иванович Загорулько может оказаться в прошлом альпинистом. Честно говоря, он не произвел на меня впечатление спортивного человека.

Черт возьми, откуда мне знать, какое впечатление производит этот самый Загорулько?! Я же на самом деле никогда с ним не встречалась! Впрочем, теперь я уже не была так в этом уверена…

– Ах, Поля, да вы же ничего о нем не знаете! У Димы были прекрасные данные. Если бы не проклятая травма… Эх, что там говорить!

Старик разволновался, его бледное лицо покрылось розовыми пятнами.

– Одним словом, судьба Димы Загорулько в чем-то повторила мою собственную. Он тоже расшибся… Правда, не в горах – в городе, на мотоцикле. Более нелепый конец для альпиниста трудно себе представить! Мне всегда казалось, что его бешеный братец не доведет его до добра, так оно и случилось…

– Значит, за рулем был его брат?

– Да, Васька. Василий Иванович, бесшабашная душа. Лихой был водила, пока не стал злоупотреблять… Вы меня понимаете? Сам-то он тогда отделался царапинами, а Дмитрий попал в реанимацию. Главное, сам был всегда осторожен ну просто до смешного, ребята даже его поддразнивали, а тут… Спешили они, видите ли, на свадьбу к другу! Ну, вот и «приехали»… Диму тогда собирали буквально по кусочкам, единственное, что не пострадало, было лицо. Просто чудом! «Заштопали» парня профессионально, но все равно после такого на тренировках пришлось поставить крест. А жаль! Чертовски жаль, Поля!

– Да… Ужасная история! И как же Загорулько пережил такой удар судьбы?

Петр Петрович нахмурился.

– В том-то и дело. После той аварии он сильно изменился. Мы с ребятами, конечно, старались, чтобы он не чувствовал себя одиноким, но он сам стал избегать общения. Замкнулся в себе, почти весь досуг стал посвящать чтению – в основном детективных романов. Он и прежде их любил, но тут стал «проглатывать» эту макулатуру прямо тоннами! Даже от брата, с которым они всегда были «не разлей-вода», и то отдалился. Впрочем, психологически это понятно: в Василии он видел виновника своей трагедии… У него появились какие-то странные, «завиральные» идеи. Ну, например, что фортуна обошлась с ним слишком несправедливо, что тем самым она как бы освободила его от моральной ответственности перед людьми и перед обществом. Можете себе такое представить? Мол, сам страдаю – значит, имею право заставлять страдать других!

Да, это я представляла очень даже хорошо. Все «теплее», Полина, все «теплее»… Пожалуй, скоро будет совсем «горячо»!

А Некрасов, откашлявшись, продолжал свой грустный рассказ.

– Быть может, нам, его друзьям, удалось бы спасти парня, привести в чувство. Даже наверняка! Но через год-полтора у братьев умерла мать на родине, в Александровом Поле, и Дмитрий надумал вернуться в родовое гнездо. Дом там остался, хозяйство, наверное, – я точно не знаю. Рассчитался на заводе – а по профессии он токарь, работал сменным мастером, и неплохо работал. Продал свою «малосемейку» – и подался в родные заволжские степи. В общем, разом все концы обрубил!

Петр Петрович надолго замолк: видимо, ворошить эту тему было для него нелегким делом.

– А что же его брат, Василий? – напомнила я. – Он тоже уехал из Тарасова?

– Василий? – встрепенулся старик. – Нет, Василий никогда и не жил в Тарасове. Он только наезжал к брату в губернский город. Иногда неделями гостил – когда очередной раз гнали с работы за пьянку. Оба были еще холостые… Василий был сельский житель: обретался где-то по соседству с Александровым Полем – не то в Марьинском районе, не то еще в каком. Вроде бы, у них там бабушка жила, да умерла, когда братья были еще мальчишками. А домишко свой внукам отписала. Ну вот, и они решили, что Васька там обоснуется: он с матерью не очень ладил – с детства был шебутной. Дмитрий – тот в люди вышел: в город уехал, закончил училище, на завод поступил, спортом занялся. Он и по характеру совсем другой был: спокойный, уравновешенный, трезвый – это уж само собой. Пока эта проклятая авария не перечеркнула все…

– Очень интересно… Близнецы – и такие разные!

Видит Бог: произнося эти слова, я думала не только о братьях Загорулько!

– А внешне они в самом деле были очень похожи, Петр Петрович?

Хозяин квартиры немного оживился – даже улыбнулся слегка.

– Похожи? Не то слово, Поля. Одно лицо! Конечно, если Василия как следует отмыть, причесать и приодеть. Вы знаете, что они мне устроили однажды?…

И Петр Петрович рассказал, как в далекие времена, предшествовавшие той страшной аварии, Дмитрий как-то раз подставил брата по-крупному, отправив его вместо себя на тренировку. (Он был за что-то на него зол). Обман раскрылся только тогда, когда беднягу чуть не придавило штангой, которую ему играючи бросил один из товарищей Дмитрия. Василий Иванович лихо только на мотоцикле гонял да водку жрал, зато в спортзале имел бледный вид.

Я невольно тронула свою шею под воротником свитера, вспоминая слова доктора: «Слабаком этого парня не назовешь»…

– Знаете, Поля, что Дима написал на той фотографии, которая была в этом альбоме? «Дорогому учителю от ученика, которого вы никогда не опознаете!» И ведь я действительно не смог угадать, где он сам, а где Васька! На снимке они стоят обнявшись, одетые совершенно одинаково, своими позами зеркально отображая друг друга. Удивительное впечатление, знаете ли! Совершенно удивительное… Но все-таки, куда же запропало это фото? Оно должно быть здесь!

И старик принялся перетряхивать альбом страница за страницей, бормоча себе под нос, что он «решительно ничего не понимает». Зато у меня в голове кое-что начало проясняться. Даже очень многое! Пожалуй, в деле не хватало лишь последней «точки». Решающей…

Пока я раздумывала, как ее поставить, Некрасов откопал несколько снимков, на которых был запечатлен образ Димы Загорулько – очень мелкий и к тому же десяти-пятнадцатилетней давности. Но та фотография, где он был изображен вместе с братом-близнецом, так и не нашлась. Она словно сквозь землю провалилась!

Внезапно Петр Петрович уронил альбом на колени.

– Какая странная мысль… Нет, этого не может быть! Он мог бы просто сказать мне…

Я догадалась, о чем он.

– Петр Петрович, ведь он заходил к вам недавно. Верно?

– Дима?…

Старик обернулся ко мне всем корпусом, посмотрел внимательным, изучающим взглядом.

– Верно. Он был у меня – первый и единственный раз. С тех самых пор… Правда, он почему-то просил меня никому не рассказывать о его визите, а я вот проболтался, старый дурак…Но как вы догадались, Поля?

– Просто интуиция. Вы подумали о том же, о чем и я: что эту фотографию взял Дмитрий. Ведь больше ее некому было взять! Если не секрет, Петр Петрович, – зачем он приходил? Как выглядел? Что рассказывал о себе?

– Что рассказывал? Да ничего особенного. – Некрасов пожал плечами. – Он позвонил, спросил, можно ли прийти. Я, конечно, его пригласил. Посидели, вспомнили ребят… Марию Павловну мою помянули. Дима рассказал о себе: мол, у него все в порядке, работает страховым агентом. Недавно, наконец, женился, жена медик. Брат, Василий, совсем плох…

– Плох? В каком смысле?

– Да спился совсем – вот в каком. Как еще я должен был понимать эти слова, если речь идет об алкоголике? Жена-то от Васьки давным-давно ушла, вот тут он резко под горку покатился. Семьи нет, работы нет… Сидел на своем дальнем хуторе, как медведь в берлоге, да самогонку гнал. Славная жизнь, ничего не скажешь!

– Это Дмитрий вам рассказал про брата?

– Ну да, кто ж еще? Сам Дима, мне показалось, очень мало изменился за те двенадцать лет, что я его не видел. Я имею в виду, внешне. Только… дерганый стал какой-то, напряженный. Соседка в дверь позвонила, а он подскочил, чашку разбил… Нервы, говорит, простите… Чаю выпил, захотел фотографии посмотреть – вот как вы, Поля. А сам минут через сорок засобирался: спешу, говорит. Вот времечко, Господи! Все на нервах, все куда-то спешат…

Вспомнив внезапно о главном, старик перебил сам себя.

– Значит, вы думаете, он затем и попросил альбом с фотографиями, чтобы… Но зачем, Поля? Зачем было Диме красть у меня старый снимок, который он сам же мне подарил?!

– Петр Петрович, миленький! – взмолилась я вместо ответа. – Ради Бога: когда к вам приходил Дмитрий Загорулько?

Он взглянул мне прямо в глаза.

– Вы ведь не из газеты. Правда, Поля?

Я смущенно опустила свои.

– Простите меня, Петр Петрович! У меня не было другого выхода. Если б я просто пришла к вам с улицы и сказала, что мне надо кое о чем вас спросить – вряд ли вы стали бы откровенничать о людях, которых любите… А как вы догадались?

– Просто интуиция. Понимаете, я… Я действительно люблю Диму, и мне не хотелось бы… Скажите, Поля: он что-то натворил. Да?

– Возможно. Но пока это лишь предположение. Многое, если не все, будет зависеть от вашего ответа, Петр Петрович! Пожалуйста, припомните точно, когда вас посетил ваш ученик. И еще один вопрос, вы только не удивляйтесь… Вы уверены, что то был именно Дмитрий Загорулько, а не его брат Василий? Это очень важно, поверьте!

Старик качал головой, снова глядя куда-то вдаль. Ответил он не сразу.

– Я вам верю, Поля. Приходил ко мне Дима, я уверен. Было жарко, он расстегнул рубашку, и мне в глаза бросились старые шрамы – отметины той аварии…Это было позавчера.

– Позавчера, в среду?!

– Именно. В среду в три часа мне надо было быть в мэрии, на встрече ветеранов спорта. Я еще подумал, что из-за неожиданного визита Димы могу опоздать, но только он не засиделся… Когда он позвонил, по радио как раз начиналась программа «В рабочий полдень». Поля… Ради Бога: что он сделал?

Вот теперь я могла ответить на этот вопрос со всей определенностью. Точка в расследовании была поставлена! Я могла бы сказать этому славному человеку, что в минувшую среду к нему приходил убийца. Либо… Либо призрак – одно из двух! Потому что по официальной версии Дмитрий Иванович Загорулько, тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, русский, уроженец поселка Александрово Поле Тарасовской области, погиб днем раньше в автомобильной катастрофе. Труп погибшего сильно обгорел…

«…Дорогому учителю от ученика, которого вы никогда не опознаете»… Расчет был верен, Дмитрий Иванович: того, кто умер и похоронен, опознать нельзя. Но живого – можно!

* * *

Через неделю, в воскресенье, мы с Ольгой сидели под зонтиком уличного кафе на нашем «тарасовском Арбате». Стояла чудная погода – второе «бабье лето»! – и предприимчивые дельцы решили продлить сезон обслуживания под открытым небом. А мы с сестренкой решили воспользоваться небесной благодатью и выползти из душных квартир на воздух: людей посмотреть, а главное – себя показать. Ведь, несмотря на известные потери, которые обе мы понесли в ходе расследования по так называемому «делу Палискиене», нам обеим все еще было что показывать, черт возьми!

Все основные «моменты истины» – покушение на мою жизнь, московская «одиссея» Ольги Андреевны, смерть Дрюни Старостина и, конечно, сенсационный арест «Менделеева»-Загорулько и его жены, – все это было давным-давно рассказано и пересказано, обсуждено и утверждено, объахано и объохано. На мое удивление, сестра всего только раз попыталась упасть в обморок, «переваривая» эти новости. Должно быть, «этапы большого пути» ее все-таки закалили.

Мы ждали Жору Овсянникова. Он был так замотан в последнюю неделю, что просто валился с ног, и даже я не рисковала отнимать время у старшего следователя УВД. Но сегодня он сам пообещал выкроить полчасика, чтобы поделиться последними новостями, и мы договорились о встрече в этой кафешке.

Как настоящая «персона грата», Жора даже позволил себе опоздать на свидание – ровно на пять минут.

– Ого, армянский коньячок! Какое искушение для бедного майора, Оленька.

– Что значит – «искушение»? Разве ты не выпьешь со мной?! – Физиономия моей сестрицы вытянулась.

– Увы, дорогая! Я опять при исполнении.

– Как, в воскресенье?!

– Что поделать! Мне сейчас позвонили, что ваш попутчик, Ольга Андреевна, просится на допрос. Когда сидишь в КПЗ впервые в жизни, никогда нельзя знать заранее, когда на тебя навалится приступ откровенности. Вот и приходится ловить момент, девочки!

Жора подмигнул Ольге и потянулся к бутылке.

– Ну, разве одну капельку, дорогая! Надеюсь, у моего подследственного нет аллергии на спиртное, как у твоей сестры? Хоть он и трезвенник, но…

– Пусть не прикидывается! – отрубила Ольга. – Я сама видела, какой он «трезвенник». Тогда, в поезде.

– Ну, знаешь! Как говаривал один известный киногерой, за чужой счет пьют даже язвенники и трезвенники. Должно быть, опыт, приобретенный в твоей компании, Оленька, пригодился Загорулько позже, когда ему пришла недурная мысль выдать себя за погибшего брата. Между прочим, говорят, при аресте он довольно убедительно разыгрывал горького пьяницу. Даже в белую горячку впал… Но когда его осмотрели медики, сразу чудесным образом вышел из запоя.

– Он признался?! – в один голос выпалили мы с Ольгой.

– В убийстве Старостина и нападении на Поленьку – то есть на Оленьку! – пока еще нет. Он не дурак, и прекрасно понимает, что по этим эпизодам мы пока не располагаем убедительными доказательствами его вины. С него вполне хватит и Палискиене: ведь билетик-то у него нашли!

– Да неужели?! – опередила меня сестра. – Откуда же Загорулько узнал про билет? Ведь Айседора никому, даже мне…

– Пить надо меньше, радость моя! – насмешливо прервал ее Овсянников. – Между прочим, Палискиене объявила о своем выигрыше во всеуслышание, в ресторане. Вы даже тост подняли за Асину удачу.

– Не может быть! Врет он все, этот Загорулько!

– Ну что ж, ты сможешь уличить его в этом во время очной ставки, Ольга Андреевна. Она вам еще предстоит. Только на твоем месте я бы не был так самоуверен: по-видимому, подследственный не врет. Как иначе он мог узнать про билет, если не от самой Айседоры? Кстати, сразу становится понятным, зачем убийца стал убирать свидетелей: чтобы скрыть мотив преступления и пустить следствие по ложному следу. Это же ясно как дважды два!

– Тебе, может, и ясно, а мне – нет! – горячилась сестренка. – Ты думаешь, я совсем сумасшедшая?! Да как я могла пропустить такое мимо ушей?

Я поспешила на помощь Жоре, который начал уже покрываться красными пятнами.

– Дорогая, возможно, ты выходила, и поэтому не помнишь? А у Загорулько тоже все смешалось в голове: кто слышал про билет и кто не слышал, ведь и он был «под мухой»… Вот он и решил заняться сперва Старостиным, который был для него гораздо опаснее, а тебя оставить напоследок!

– А почему это Дрюня был для убийцы опаснее меня? Что я – не свидетель, что ли? – еще пуще обиделась Ольга.

– Да потому, черт тебя возьми, что Дрюня не падал под стол, а все слышал и все соображал! И еще потому, что они с Загорулько наверняка выяснили в ходе застолья, что у них было в прошлом общее увлечение – альпинизм, и остался общий знакомый – Петр Петрович Некрасов. Да мало ли о чем успел по-свойски проболтаться будущий убийца! А значит, Старостин стал для него «бомбой замедленного действия», и ее требовалось срочно обезвредить. До того, как Дрюня начнет давать показания.

– Поленька, ты у нас, как всегда, права! – Жорина ладонь мягко накрыла под столом мою руку. – После того как этот любитель детективов задушил актрису, у него не было другого выхода, кроме как убить двух других свидетелей. И первым по значимости шел, безусловно, бизнесмен – ты уж не обижайся, Ольга Андреевна! Я думаю, Загорулько позвонил ему – ведь мы выяснили, что кто-то звонил на сотовый Старостина непосредственно перед тем, как тот скрылся в неизвестном направлении. Наплел что-то, скорее всего, попросил подвезти за город. А там оглушил ничего не подозревающего парня и спустил в Волгу… Сволочь!

Жора залпом опрокинул в себя рюмку коньяку.

– Никуда он не денется, голубчик! Припрем уликами – расскажет и про Старостина, и про покушение на Олю. То есть на Полю…

Я незаметноосвободилась от Жориной горячей ладони. Совершенно незачем поощрять его раньше времени. В конце концов, у нас не ужин с шампанским, а деловой ланч, и только!

– А про то, как отправил на тот свет родного брата, тоже расскажет?

– Ах, это… – Овсянников сразу стал снова деловым.

– Нет, причастность к смерти брата Загорулько отрицает категорически. И вы знаете, девочки, по-моему, он не врет! Я думаю, все было именно так, как он рассказывает. В понедельник Загорулько с женой приехали к брату в Марьинский район. Должно быть, Дмитрий Иванович хотел в эти дни больше мелькать на людях: ну, чтоб все видели, что с ним ничего не происходит, что он такой же, как обычно. Всю ночь пили-гуляли – в основном, конечно, Василий. А на рассветечуть проспавшийся хозяин решил тряхнуть стариной: ведь он когда-то был лихим мотогонщиком! Залез в братнину машину, и… Ну, остальное вы знаете. Трагедия произошла, напомню, совсем недалеко от села, на пустынном участке трассы и к тому же рано утром. Должно быть, кто-то из супругов Загорулько поспел на место происшествия раньше всех прочих свидетелей… Вот тут-то и созрел план спрятать концы в воду. Вернее, в огонь! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Кому же придет в голову подозревать в убийствах мертвеца?!

– Значит, жена была с ним заодно? – Сестренка сделала большие глаза.

– А ты как думаешь? Ведь именно она «опознала» в обугленном трупе своего мужа, не забывай! Мы пока не знаем, кто там у них был «генератором идеи»: «слабая половина» до сих пор молчит. Только, сдается мне, Татьяна Загорулько – достойная жена своего мужа! Дмитрию слегка «подправили внешность», и он уехал к себе в Александрово Поле уже под видом Василия, сопровождающего тело брата и его убитую горем молодую «вдову»…

– Потрясающе! – ахнула Ольга. – Но как же они собирались жить дальше?

– Элементарно, Ватсон. Выждали бы, пока все это уляжется, и спокойно уехали бы куда-нибудь подальше, где их никто не знает. Там без проблем «отоварили» бы лотерейный билетик и зажили припеваючи. В конце концов, если бы – скажем, в результате шока, вызванного гибелью любимого брата, – «Василий» Загорулько бросил пить, стал человеком и женился на вдове погибшего, я думаю, общественность это только приветствовала бы. Самое интересное, что этот план, при всей его кажущейся абсурдности, скорее всего, осуществился бы. Если б не наша умная Поля…

– А я?! – раздался голос из-за бутылки.

– И наша смелая Оля! – с пафосом закончил Овсянников и повернулся ко мне. – Я все хотел спросить тебя, дорогая… Как ты догадалась?

Я скромно потупила глаза.

– Просто интуиция!

– Это само собой. А если серьезно?

– А если серьезно – то это больше заслуга Ольги Андреевны, чем моя. Ведь это она подбросила мне сюжетец из Жоржа Сименона – это во-первых. Я нашла и перечитала ту повесть. Она называется… Черт возьми, опять забыла! Если ты помнишь, Оля, там тоже был задействован выигравший лотерейный билет, хотя убивали не из-за него. Ну, а наш сюжет развивался наоборот: у нас в работе было что угодно, кроме настоящего мотива преступления. Пока я не наткнулась на него совершенно случайно…

– Ты?!

– А ты думаешь, Георгий Михайлович, Арчибальдов сам вспомнил о билете и прибежал к вам на Московскую? Как бы не так! Кое-кому пришлось взять на себя труд освежить память Александра Валерьевича.

Жора переглянулся с Ольгой. Вид у них обоих был совершенно ошарашенный. Очень довольная собой, я продолжала.

– Ну, а во-вторых, после покушения на драгоценную жизнь моей сестренки мне в голову пришла очень интересная мысль. Что для настоящего убийцы лучший способ отвести от себя подозрения – это затеряться между жертвами. Сначала я подозревала исчезнувшего Старостина, но после того как всякие сомнения в его смерти отпали, мое внимание естественным образом переключилось на Загорулько. Потому что подозревать собственную сестру – это согласитесь, уже слишком. Даже для меня!

– Ты себе явно льстишь, Поля! – парировала Ольга Андреевна. И, заглянув в рюмку, мечтательно протянула: – Интересно, где сейчас этот лотерейный билет?

– Как где? Его вернули Арчибальдову, разумеется. Следствию он больше не нужен. Хотя, если хотите знать мое мнение, надо бы примерно наказать этого Господинчика, конфисковав выигрыш в пользу государства: если б не его забывчивость, следствие не потеряло бы столько времени, плутая в поисках мотива!

– Вы абсолютно правы, Георгий Михайлович! – раздался за моей спиной знакомый голос. – Вот я и решил явиться сюда, чтобы восстановить справедливость. Дорогая моя Полина Андреевна, я… О! Вы опять изменили имидж?! Это невероятно! Пожалуй, мне стоит подумать о том, чтобы пригласить вас на главную роль в новом спектакле…

Тут Арчибальдов, склонившийся над ручкой моей сестры, заметил мою смеющуюся физиономию. Последовала немая сцена похлеще финала «Ревизора».

– Ольга, позволь тебе представить Александра Валерьевича Арчибальдова, который не нуждается в дальнейших рекомендациях. Маэстро! Это Ольга Андреевна Снегирева, моя родная сестра. Впрочем, подозреваю, вы уже знакомы? Я пригласила вас сюда, чтобы наконец-то разрешить все недоразумения, которые возникали между нами на протяжении этого расследования, вплоть до настоящего момента…

– О! Полина Андреевна! Ольга Андреевна?… Вот это мистификация так мистификация! У меня просто нет слов…

Режиссер припал теперь уже к моей ручке.

– Зато у меня есть небольшое добавление, – встрял между нами Жора. – Во избежание, так сказать, дальнейших недоразумений разрешите и мне представиться.

– Но ведь я вас и так знаю, товарищ старший следователь!

– Не все знаете, маэстро! – Овсянников решительно отобрал у Арчибальдова мою руку, которую тот не спешил отпускать. – Я – муж этой прекрасной дамы!

– Бывший муж, Овсянников!

– Формально ты, конечно, права. И тем не менее всем присутствующим я бы посоветовал делать акцент не на прилагательном «бывший», а на слове «муж».

– Так вы, кажется, собирались восстановить какую-то справедливость? – напомнил майор, когда общий смех утих, все уселись за столик и наполнили рюмки.

– Вот именно, Георгий Михайлович, вот именно!

Режиссер торжественно извлек из-за пазухи большой белый конверт и бросил его на середину стола.

– Это – тот самый билет, который стал причиной двух убийств и страданий стольких невинных людей. Тот самый билет, по которому я хотел выиграть счастье, но выиграл только горе и одиночество… Ладно, не будем сейчас об этом! Жизнь продолжается, хотя иногда в это бывает трудно поверить… Вы догадываетесь, что я собираюсь сделать с этим билетом?

Режиссер обвел взглядом присутствующих. Мы все переглянулись. Признаюсь, некоторые догадки у меня возникли, но я не собиралась высказывать их вслух.

– Я собираюсь передать его двум очаровательным женщинам, благодаря которым сегодня торжествует правосудие. Я думал, что увижу здесь одну, но теперь, когда понял, что знаком с обеими сестрами…

Арчибальдов усмехнулся.

– Полина Андреевна! Ольга Андреевна! Этот лотерейный билет – ваш.

Мы с сестрой переглянулись.

– Александр Валерьевич! Мы так не договаривались. Это слишком щедрый гонорар.

– Да полно вам. Вы окажете мне большую услугу, если избавите меня от этого билета! Мне он не нужен. Ну, подумайте сами: какие воспоминания он может у меня вызывать? Разве смогу я пользоваться этими деньгами, разве пойдут они мне на пользу? Деньги, из-за которых убили Асю… Нет, нет и нет! А вы – другое дело. Вы их честно заработали! Кажется, я говорил вам, что всякий труд должен быть достойно оплачен…

Главреж в недоумении перевел глаза на Ольгу.

– Или я это вам говорил?… Черт, вы меня совсем запутали! По-моему, нам давно пора выпить.

– Выпить за сказанное! – энергично поддержал его Овсянников. – Как говорится, приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

Послышался сладкий звон рюмок, столкнувшихся в дружеском порыве. Черт возьми, а все-таки жаль иногда, что я не пью…

Оглавление

Глава первая . Ольга

Глава вторая . Полина

Глава третья . Ольга

Глава четвертая . Полина

Глава пятая . Ольга

Глава шестая . Полина

Реклама на сайте