«Один день Аркадия Давидовича»

Альтернативная криминальная повесть

Все события и персонажи повести “Один день Аркадия Давидовича” являются выдуманными, любые совпадения с реально существующими людьми абсолютно случайны.

Хотя это, в принципе, Автора совершенно не волнует.

Просто так положено писать, чтобы какой-нибудь тупой перец не побежал в суд с иском о защите своих чести и, типа, достоинства…

– Ти у “Родина” виходишь?

– А ты что, красывый?! Красывый, да?!!!

Диалог двух кавказцев в автобусе при

подъезде к остановке у кинотеатра “Родина”

“На автомобиле, именуемом в народе “козёл”,

к месту происшествия подъехали люди,

именуемые в народе тем же словом…”

Из статьи в газете “Невский братан”,

30 января 2002 года

“Будущее в России до сих пор представляется

в виде коммунизма – то есть большой

и неожиданной халявы…”

Ценное житейское наблюдение

ПРОЛОГ

“Тогда преследуемый прыгнул в воду и,

несмотря на многократные требования,

так больше и не вынырнул…”

“В тот момент, когда монтер размахнулся молотком,

пострадавший встал позади него,

чтобы посмотреть, куда придется удар.

Удар пришелся пострадавшему по голове…”

Из милицейских протоколов

– Ну что, будем говорить или как? – дознаватель тридцать пятого* отдела милиции Станислав Иммануилович Пугало занес старенькую, обгрызанную на конце шариковую ручку “Bic” над чистым листом протокола допроса и уставился мутными после вчерашнего возлияния глазенками на унылого воришку, чья нижняя челюсть была намертво зафиксирована многослойной фиксирующей повязкой, а обе руки покоились в гипсовом плену, органично переходящим в корсет на сломанных ребрах.

Воришка что-то промычал и печально воздел карие очи к покрытому серыми разводами от многочисленных протечек потолку кабинета дознавателя.

Многомесячная “гастроль”, которую он совершал вместе с напарником, используя хитроумное приспособление для воровства разного вывешенного на балконах и просто за окнами имущества лоховатых российских граждан, закончилась трагически и зело поучительно для всех тех, кто шел тем же путем в деле улучшения своего материального положения.

А начиналось всё так замечательно…

Подметив привычку многих жителей большинства городов севера и северо-запада необъятной страны хранить пищевые продукты и напитки в полиэтиленовых мешках, болтавшихся на коротеньких веревках за окнами и обдуваемых прохладным ветерком, двое безработных выходцев из солнечной Молдавии разработали изящный и, как им казалось, совершенный план экспроприации этих богатейших запасов. Ими был сделан крючок, чей внутренний край оттачивался до бритвенной остроты, и который опускался на длинной веревке с крыши аккурат к намеченному к хищению пакету. Один воришка зацеплял крючком веревку и резким движением перерезал ее, второй, стоявший внизу под окнами, ловил падавший груз.

Быстро, технологично, дешево и, что самое главное, безопасно.

Хозяин пакета, буде он даже заметит исчезновение продуктов в момент хищения, просто не успеет сбежать вниз и задержать ловца с поличным. Ибо тот удирал ровно через секунду после того, как “нажитое непосильным трудом” падало ему в руки.

Преимущество метода состояло еще и в том, что можно было “окучивать” один и тот же дом по нескольку раз с перерывом в пару-тройку недель. Жильцы, поохав над пропавшим имуществом, решали, что его сорвало случайным порывом ветра, быстренько находили новые веревки и пакеты и снова вывешивали запасы за окна.

Особенно воришкам полюбился многоподъездный “корабль”, расположенный неподалеку от гостиницы “Прибалтийская”. Народ в доме жил достаточно обеспеченный, так что улов всегда был богат и разнообразен – в пакетах обнаруживались и банки икры, и балык, и палки твердокопченой колбасы, и нежная ветчина, и осетрина, и многое, многое другое.

Не учли горячие молдавские парни только одного обстоятельства – мстительности одного из проживавших в доме, бритоголового товарища, вычислившего технологию воровства.

Воспылав справедливой ненавистью к похитителям, свистнувшим у него уже два пакета, браток вывесил за окно тридцатишестикилограммовую чугунную гирю, заботливо упакованную в толстую полиэтиленовую пленку, коей обычно обтягивают парники, и поставил на крыше, точно над своей кухней, электронный датчик давления, должный возвестить о появлении непрошеного гостя трелью в квартире.

И вот в один из июльских вечеров капкан сработал.

Заметив особо жирный пакет, болтавшийся на толстой нейлоновой веревке за окном на четвертом этаже, воришки позарились на него и, долго не раздумывая, осуществили отработанную многочисленными повторениями операцию. Один перерезал веревку, другой расставил руки и принял на грудь набравшую ускорение в пятнадцать метров секунда за секунду гирю.

Ощущения ловца были сравнимы с теми, что испытывает человек, в которого на полном ходу врезается груженый кирпичом “ЗиЛ-130”.

Второму молдаванину “повезло” не меньше.

Смотав веревку и не видя, по причине сгустившихся сумерек и раскидистых кустов, распластанное на земле тело напарника, воришка развернулся, чтобы удрать с крыши, получил по лбу удар бейсбольной битой, нанесенный прибывшим по сигналу датчика ухмылявшимся братком, и с истошным криком “Держите меня, я во-о-ор!!!” отправился в волнительное путешествие длиною около тридцати метров, завершившееся в кроне небольшого тополя…

– Не будем, – устало покачал головой дознаватель, с утра побывавший в больнице у сверзившегося с крыши подозреваемого и так же не получившего от него ни единого ответа. – Что ж, это твое право. Но предупреждаю – глухарьков* у нас много, так что отвечать придется по полной… И за кражи, и за грабежи, и за три изнасилования. Причем, отметь – гомосексуальных изнасилования, не хухры-мухры. А одно вообще – депутата Госдумы! – страж порядка повысил голос. – Ишь, орёл нашелся! Депутатов, понимаешь, имеет…

Сидящий напротив Пугало воришка опять замычал и засучил ногами, пытаясь мимикой объяснить дознавателю, что он рад бы что-нибудь сказать или написать, но его нынешнее физическое состояние не позволяет ему ничего из перечисленного.

– Чистосердечное бы зачлось, – прищурился страж порядка, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь разобраться в том, что же ему больше хочется – портвейна или самогона. – Ладно, посидишь еще в камере, подумаешь…, – Станислав Иммануилович снял трубку дышащего на ладан телефона и набрал номер дежурной части. – Паровозов! Давай сюда кого-нибудь из своих… Я закончил уже… Да не, молчит, гад… Ага, жду…

Когда задержанный был уведен мрачным и трезвым сержантом, Пугало запер на ключ дверь, достал из сейфа литровую бутыль с мутноватой жидкостью, являвшейся продуктом двойной перегонки турнепса, и с удовольствием засадил полстакана, зажевав его половиной подушечки “Орбит”.

Затем составил в ряд четыре стула, бросил на них пару пуховиков, проходивших в качестве вещественных доказательств по потерянному месяца два назад делу о разбойном нападении на водителя грузовика, и завалился спать.

До обеда его так никто и не побеспокоил…

ГЛАВА 1 НАТУРАЛИСТЫ В НАТУРЕ

“Вчера поймал бабочку.

Большую, красивую, но невкусную…”

Из дневника Аркадия Клюгенштейна,

19 июля 1978 года.

Достопочтенные Глюк и Телепуз, коих в то теплое июньское утро жены откомандировали в сопровождение отпрысков на экскурсию в зоопарк, остановились перед большим вольером, на ограде которого висела изрядно проржавевшая, но пока еще читаемая табличка “Братец Кролик”, придвинули своих сыновей-одногодков поближе к сетке рабица, опоясывающей загон, и уставились на толстого вислоухого кроля, мирно посапывающего в своем окрашенном в салатно-зеленый цвет фанерном домике.

Разомлевший и обленившийся грызун валялся на боку, выставив наружу щекастую усатую морду, и со стороны напоминал задремавшего жирного дежурного в каком-нибудь районном отделе милиции. Для полного сходства кролю не хватало только серой фуражки с треснувшим козырьком, мятого и испещренного пятнами от портвейна кителя с майорскими погонами на плечах, кобуры с нечищеным лет десять “макаровым” на поясе и тяжелого перегарного духа.

Аркадий Давидович Клюгенштейн, рост которого заметно превышал отметку в два метра, легко перегнулся через невысокую ограду, протянул мощную волосатую руку, одним ударом которой он был способен нокаутировать годовалого бычка, и аккуратно постучал костяшками пальцев по жестяной крыше домика.

– Эй, братан, просыпайся… Мы на тебя посмотреть пришли…

Кроль и ухом не повел.

– Может, он сдох? – предположил Григорий Штукеншнайдер, статью и габаритами ничуть не уступавший другу Аркадию.

– Не, вон, блин, усами шевелит, – Глюк покачал головой.

– Ну и что? – Не согласился Телепуз. – Это, блин, еще ни о чем не говорит… Помнишь, я тебе рассказывал про того барыгу, который с Горынычем поспорил, кто больше выпьет * ? Ну, блин, который помер?

– Помню, конечно, – закивал Клюгенштейн. – Такое, блин, трудно забыть…

– Так вот, – Штукеншнайдер переступил с ноги на ногу, – Данька рассказывал, что у того, блин, усы и после смерти шевелились… Типа, под стол упал, блин, подергался децл * и затих. Но усишками еще долго шевелил… И регулярно, блин. Полежит-полежит спокойно, потом усами пошевелит и снова застывает…

– Как это так? – удивился Клюгенштейн.

– Ну, не зна-аю, – протянул Телепуз. – Но факт, блин, удостоверен лично Горынычем.

Братки помолчали, отдавая должное Даниилу Колесникову по кличке Горыныч, всегда отвечавшего за любое свое сказанное слово, по причине чего его сильно боялись нечистые на руку подшефные бизнесмены и очень не любили сотрудники правоохранительных структур. Ибо, если заслуженный браток говорил, что “порвет барыгу, как Тузик грелку”, можно было не сомневаться, что именно так оно и будет. И никакое ментовское окружение выбранную жертву не спасало, получая по башке вместе с охраняемым коммерсантом.

Правда, стоит отметить, что Горыныч был весьма незлобив и крайне редко прибегал к физическим мерам воздействия на бизнесменов.

– Папа, я хочу мороженного! – сынок Телепуза дернул за руку папашу.

– Я тоже! – Клюгенштейн-младший поддержал товарища по играм.

– Ну, идите, блин, и купите, – Аркадий поправил висящий на шее отпрыска золотой могендоид* , вытащил из кармана какую-то купюру и сунул подрастающему поколению. – Вон лоток…

Детишки потопали к передвижной тележке с мороженным.

– Не, всё таки не сдох, – Глюк ткнул пальцем в кроля, перевернувшегося на другой бок и явившего миру округлое, покрытое светлым мехом брюшко. – Целиком, блин, шевелится…

– Жирный какой! – Причмокнул Телепуз. – Прям просится на вертел…

– Ты это брось! – нахмурился Аркадий. – Тут, блин, зоопарк, а не гастроном…

– Да я ничего, – вздохнул Григорий.

Однако по его лицу было видно, что он с трудом отогнал от себя светлую мысль о поимке кроля, выносе тушки с территории зоопарка и приготовлении жаркого где-нибудь на ближайшем мангале у Петропавловской крепости.

От лотка с мороженным донеслись возмущенные крики продавщицы, отказывавшейся принимать у детишек в качестве оплаты за две сахарные трубочки новенькую стодолларовую банкноту.

Телепуз и Глюк синхронно развернулись.

– Эй, коза! – зычно рявкнул Клюгенштейн. – Ты чё скандалишь?

Мороженщица осеклась и уставилась на братков маленькими выпученными глазками, под одним из которых темнел свежепоставленный синяк.

– Папа! – завопил мелкий Телепуз. – У тети сдачи нет!

– Так пусть сходит, разменяет! – предложил Штукеншнайдер. – Мы подождем!

Мороженщица выпятила нижнюю губу и фыркнула.

– Щас! Сами идите, если хотите!

Братки переглянулись и медленно двинулись к тележке с изображением веселого пингвина, на белой грудке которого чья-то шаловливая рука выцарапала свастику.

Лоточница принадлежала к низовому звену коммерческих структур, и разбираться с ней Телепузу и Глюку было не по чину. Кроме того, не хотелось омрачать выходной день забрасыванием тележки с мороженным, куда предварительно должна была быть помещена продавщица, в близлежащий водоем.

– Ишь, чего удумали! – разошлась торговка, завидев появившегося в конце аллеи местного милицейского сержанта и почувствовав свою полную безнаказанность. – Детя м валюту раздають ! А, может, она фальшивая?!

– Я те дам – фальшивая! – разгневался Клюгенштейн, час назад снявший тысчонку бакинских* со своего счета в солидном банке, дабы не испытывать недостатка средств на проведение культурного досуга. – Ты на кого, блин, гонишь, коза?!

Покачивающееся тело стража порядка добрело почти до лотка, помотало головой, на которой задом наперед сидела мятая запыленная фуражка, промычало нечто невнятно-доброжелательное и ничком упало отдохнуть на газон, звякнув стволом короткого автомата о выступавший из травы камень.

Лоточница прикусила язык.

Подмога в серой униформе находилась в свойственном большинству правоохранителей неадекватном состоянии. Причем от дня недели или времени суток сие состояние никак не зависело – милиционеры так же бодро нажирались с самого утра как в воскресенье, так и, к примеру, вечерком по понедельникам или по средам.

Телепуз язвительно ухмыльнулся:

– Ну, что, блин, сама побежишь менять или тебе ускорение придать?

– А кто товар постережет? – вяло засопротивлялась продавщица, понимая, что бежать так и так придется.

– Мы и посторожим, – предложил Клюгенштейн.

Лоточница закатила глазенки, хлюпнула носом и засеменила к воротам зоопарка, всё время оглядываясь на застывшие у тележки с продуктом фигуры.

Телепуз присел на корточки возле тела сержанта и аккуратно перевернул того на спину.

– В хлам, – констатировал Глюк, поглядев на вывалившийся изо рта еще довольно молодого милиционера язык цвета свежераздавленной сапогом креветки и неравномерно разрумянившиеся щеки, выдававшие вторую стадию алкоголизма, открыл крышку лотка и извлек эскимо на палочке. – До вечера не очухается…

Отпрыски также сунули носы в разверзшиеся недра передвижного холодильника.

Телепуз поднялся во весь рост и окинул суровым взором окружающую действительность. Свидетелей, за исключением парочки печальных грифов, унылого горного козла и семейства зебр, не наблюдалось. Браток наклонился и осторожно стащил с плеча бесчувственного тела ремень АКС-74У* .

Глюк заинтересованно посмотрел на коллегу.

Штукеншнайдер еще раз огляделся, широко взмахнул дланью и отправил сержантское оружие в полет через стену зоопарка. Давно нечищеный и изрядно поцарапанный автомат прошел по крутой дуге над кустами сирени, буквально в сантиметрах разминулся с нависшей над оградой ветвью старого тополя и плюхнулся аккурат посередине заросшего бурой ряской пруда.

Булькнуло…

– Пистолет не забудь, – посоветовал Аркадий, обдирая с эскимо золоченую фольгу.

Телепуз расстегнул у сержанта поясную кобуру, выдернул оттуда изрядно потертый “макаров”, рукоятка которого была обмотана иссохшейся от старости синей изоляционной лентой, и зашвырнул его вслед за автоматом.

– Папа, а зачем ты у дяди мусора оружие забрал? – спросил Штукеншнайдер-младший.

– Видишь ли, сынок, – наставительно сказал Григорий, сделав упор на гуманистическую составляющую своего поступка, как ему рекомендовало делать светило детской психологии, чей курс воспитания для детей обеспеченных родителей Телепуз прослушал вместе со своей супругой. – Дядя пьяный, а вокруг – люди, животные… Он может случайно выстрелить и попасть в кого-нибудь.

– А как он потом его доставать будет? – не унимался малец.

– Пруд неглубокий, достанет, – отмахнулся Телепуз.

– Заодно, блин, и помоется, – хохотнул Глюк, откусывая мороженое.

Из-за поворота аллеи выскочила запыхавшаяся лоточница, зажимавшая в кулаке пачку мятых пятидесятирублевок.

– Вот! Я разменяла!

– Молодец! – похвалил Телепуз и отслюнявил “бизнесвумен” парочку бумажек. – Быстро смоталась… Сдачи не надо. Вот тебе еще столько же, – Штукеншнайдер ткнул пальцем в украшенный свастикой борт лотка, – но чтоб через полчаса этой гадости я тут больше не видел… Учти, блин, проверю…

Сияющая плохо припудренным фингалом и разбогатевшая на пару сотен продавщица осклабилась:

– Сейчас затру, не извольте беспокоиться…

– Ну, что? – Глюк потрепал отпрыска по курчавой шевелюре. – Пошли, на туканов посмотрим?

– Пошли! – радостно согласился Клюгенштейн-младший.

– Опять, блин, туканы, – проворчал Телепуз, разворачивая фольгу на брикете пломбира. – Как ни придем сюда – ты всегда к туканам идешь…

– Бегемота мы уже посмотрели, а к обезьянам мне что-то, блин, не хочется, – пожал плечами Глюк.

– Почему это? – с подозрением осведомился Штукеншнайдер, давно подметивший нежелание приятеля заходить в ту часть зоопарка, где расположены клетки с приматами.

– Не нравятся мне они, – коротко ответил Клюгенштейн, не вдаваясь в подробности.

Хотя история, приключившаяся на его глазах семь лет назад, была зело поучительна и, будучи рассказанной в коллективе, наверняка бы предупредила некоторые инциденты, случавшиеся с теми почтенными братанами, кто подумывал о содержании в домашних условиях крупных человекообразных обезьян…

Итак, Киевский зоопарк.

“Уважаемые киевляне” и “гости столицы”, в числе которых был и приехавший по каким-то своим делам Клюгенштнейн, чинно бродили по аллеям, рассматривая живность и прохлаждаясь пивом. Некое особое оживление у посетителей вызывал вольер с гориллами. Вольер большой и крепкий, горилла под стать вольеру, но почему-то одна. На прутьях криво висела табличка с циничной надписью – “Обережно, горили кидають лайном* ”.

Люди, в отличие от обезьян, читать умеют, что, собственно, и привлекало их внимание к данной клетке.

Тут и там были слышны возгласы «Какая хорошенькая обезьянка!», «Как можно вообще клеветать на такое милое животное!» и прочее в том же духе. Народ прибывал, а горилла олицетворяла собой нечто среднее между буддийским монахом и каменной глыбой.

Через четверть часа ожидания у клетки Глюку стало скучно, но его долготерпение было всё же вознаграждено…

В пору бесшабашной молодости, два года из которой он провел в отдании Родине конституционного долга по защите ее интересов во всех уголках земного шарика, Аркадий много раз видел, как вылетает ракета из переносного зенитно-ракетного комплекса «Игла». Сначала вроде как лениво, оставляя за собой шлейф белого дыма, она всё быстрее и быстрее уходит точно в цель, пущенная недрогнувшей рукой стрелка.

Свежий кусок отличнейшего горилльего «лайна» был чем-то похож на «Иглу».

Распространяя за собой невидимый шлейф «амбре», в доли секунды маленький снаряд достиг цели. Рука гориллы как всегда не дрогнула, подтверждая репутацию двухсотпятидесятикилограммовой обезьяны и надежды посторонних зрителей.

Ба-бах!!!

Target destroyed * !

Стоявший в метре от Глюка вислоусый пузатый “target”-западенец* , подбитый свежайшим гуано, грохнулся в пыль и начал кататься по дорожке, громогласно и на чистейшем русском языке объясняя рыдающим от хохота зрителям все тонкости своих сексуальных взаимоотношений как с гориллами, так и с руководством зоопарка, не удосужившегося натянуть перед клеткой мелкоячеистую сетку.

А горилла неподвижно остался ожидать следующих читателей злосчастной таблички…

– Ну, не нравятся, блин, – так не нравятся, – развел руками Штукеншнайдер, отложив выяснение непонятного поведения приятеля на потом. – Пошли к туканам… Только я, блин, по пути в одно место загляну.

* * *

Одна из двух кабинок платного туалета была занята, и Телепуз зашел в свободную. Не успел он присесть, как услышал вежливый голос справа:

– Здравствуй. Как дела?

Штукеншнайдер не был большим любителем болтать с незнакомцами, восседая на унитазе, однако, памятуя о правилах хорошего тона, не позволяющих игнорировать начинающееся с приветствия обращение, слегка смущенно ответил:

– Нормально, блин….

– Ну, и какие у тебя планы? – продолжил незнакомец.

Григорий провел ладонью по трехмиллиметровой шевелюре, прочистил горло и сообщил:

– Да вот, собираемся пойти на туканов посмотреть…

– Хорошее дело, – судя по доносящимся справа звукам, сосед заерзал на стульчаке. – А что завтра будешь делать?

Телепуз наморщил лоб и с полминуты помолчал, обдумывая ответ.

– Что притих-то? – обеспокоился вопрошающий.

– Прикидываю, что на завтра, – прогудел Штукеншнайдер. – Барыгу одного надо на место поставить, а то борзеть начал, блин, с кредитом что-то крутит…

Незнакомец тяжело вздохнул, словно сочувствовал Телепузу, и спросил:

– А послезавтра?

– Эт я, блин, не знаю, – Григорий наконец расстегнул ремень и принялся стаскивать джинсы. – Послезавтра еще нескоро…

Уместившись, наконец, Телепуз услышал финальную фразу, которую сосед произнес тихо, но отчетливо:

– Слушай, я тебе попозже перезвоню, ладно? Тут какой-то идиот в соседней кабинке отвечает на все вопросы, которые я тебе задаю…

* * *

У забранного оргстеклом вольера, где резвились сине-желтые “символы сионизма”, как однажды окрестил этих носатых птиц неугомонный Ортопед, склонный к обнаружению еврейского влияния везде, куда только ни проникал его пытливый взор, друзья задержались на четверть часа и с интересом прослушали лекцию об ареале обитания этих милых пташек, пристрастиях в пище и методах их отлова.

Глюк даже задал экскурсоводу пару уточняющих вопросов о брачных играх туканов и напоследок осведомился, можно ли сделать тукану-самцу обрезание, ежели его захочет взять к себе на воспитание добропорядочная еврейская семья. Аркашины эскапады заставили милую девушку, недавно пришедшую на работу в зоопарк, покраснеть и быстренько увести экскурсию подальше от не в меру любознательного бугая.

Посетителей в тот день было немного, так что после ухода стайки хихикающих школьников Глюк с Телепузом и двое их потомков остались единственными присутствовавшими в низеньком двухэтажном строении, отведенном под обитание тропических пернатых…

Первый истошный вопль, донесшийся от расположенной в сотне метров анфилады клеток с хищниками, братки прозевали, ибо заспорили о том, можно приручить тукана или нет.

Клюгенштейн утверждал, что можно и всё порывался выбить оргстекло в вольере, дабы на практике показать приятелю миролюбивый норов носатых тварей.

Телепуз же, напротив, настаивал на обратном, указывая Глюку на злого и нахохлившегося вожака стаи, расхаживавшего взад-вперед в нескольких сантиметрах от прозрачной перегородки, и недовольно зыркавшего на братков выпученным фиолетовым глазом. Аркадий возмутился таким обобщением и, в качестве доказательства своих утверждений о том, что любая птица, ежели ее хорошо накормить, признает в кормильце друга, достал из кармана пакетик с очищенным миндалем и высыпал орехи в круглое вентиляционное отверстие, прорезанное в оргстекле почти под потолком, куда человек нормального роста вряд ли бы дотянулся.

Миндальные ядра застучали тукану по голове, тот от неожиданности захлопал крыльями, заорал и метнулся в сторону, разметав по пути занятых своими делами самочек и устроив в вольере настоящий переполох.

– Вот, блин! – огорчился Глюк, глядя на мечущихся за стеклом птиц. – Ща, погоди, они успокоятся…

– А кто там орет? – Телепуз повернулся к полуоткрытой двери, ведущей из секции пернатых на улицу, и прислушался.

– Они давно орут, – спокойно сообщил хорошо воспитанный Клюгенштейн-младший, вытирая перепачканные мороженым пальцы белоснежным платочком с вышитыми по краям монограммами, составленными из букв на иврите.

– Пошли, посмотрим? – предложил Штукеншнайдер.

– Пошли, дядя Гриша, – кивнуло чадо Глюка. – Пап, ты как?

– Щас, щас, Давидик, – Аркадий махнул рукой, не отрывая взгляда от принявшего боевую стойку вожака туканов. – Идите, я вас догоню…

Телепуз с детьми направились к выходу.

Клюгенштейн достал второй пакетик с орехами, надорвал упаковку и принялся по одному забрасывать миндаль в отверстие, внимательно наблюдая за реакцией птиц и изредка приговаривая “Цыпа-цыпа…”.

Но довести свой эксперимент до конца и подружиться-таки с туканами ему не удалось.

Грохнула входная дверь, и с улицы в птичью секцию влетели Телепуз с отпрысками. Штукеншнайдер в два прыжка оказался возле пожарного щита, сорвал с него покрытый толстыми слоем алой масляной краски лом и быстро продел его сквозь ручки двойной двери, заблокировав тем самым створки. Тем временем мелкие добежали до конца прохода между вольерами и остановились, тяжело дыша.

– Блин, да что это с вами? – недовольно изрек Глюк, которому в очередной раз помешали наладить взаимопонимание с туканами.

– Там тигры! – выдохнул коллега.

– Естественно, – нисколько не удивился Аркадий. – И не только тигры. Там еще львы, леопарды, жирафы и медведи есть… И страусы с павлинами. Это ж, блин, зоопарк, а не рюмочная. Ты чо детей-то пугаешь? Тигры, тигры…

– А ты жало высуни и сам посмотри! – обиделся Телепуз. – Они, блин, из клетки вырвались!

– В натуре?! – поразился Глюк.

– Отвечаю.

Клюгенштейн почесал пятерней в затылке.

– И много их вырвалось?

– Не считал, – недовольно пробурчал Телепуз. – Мне, блин, не до того было… Два или три, наверное…

– Три, – вставил словечко наблюдательный сынишка Аркадия. – Их там трое в клетке было, когда мы в прошлый раз здесь были…

– Блин, вот бардак в стране! – Глюк сплюнул на пол. – Уже клетки с тиграми не запирают! И что, блин, теперь делать?

– Братве звонить надо, – Григорий начал быстро нажимать кнопки на мобильном телефоне. – Я – Ортопеду и Садисту, а ты Диню вызвони… И Кабаныча…

– Дини сейчас в городе нет, – Клюгенштейн насупился, набирая номер на своей трубке. – Они ж, блин, с Гугуцэ в Германию уехали…

– Точно! – вспомнил Телепуз. – Ну, тогда, хоть Комбижирика… Алё! Миша!… Миша, у нас проблемы!…

* * *

В конце восьмидесятых годов двадцатого века Аркадий Клюгенштейн шесть месяцев работал санитаром в Военно-Медицинской Академии, на хирургическом отделении.

Как-то раз в его дежурство привезли какого-то палестинского партизана, подстреленного, как тогда говорили, “подлым израильским агрессором” в момент закладки партизаном мины под школьный автобус, всего в заскорузлых от высохшей крови бинтах и в глубочайшей коме. Военно-медицинские светила бились с ним часов двадцать с гаком, вынимая из загорелого жилистого тела осколки с пулями, и молясь, чтобы сей достойный представитель народно-освободительного движения не отбросил коньки на операционном столе. Ибо в те времена жизнь ближневосточного партизана ценилась весьма высоко, а летальный исход был крайне нежелателен и сильно помешал бы карьерному росту хирургов и анестезиологов, каждый из которых был в чине не ниже подполковника.

Короче, битва за ценную жизнь была не на шутку, а за “картавого * ” как минимум.

Сверхсложная операция завершилась удачно, партизана заштопали и отправили в спецпалату, где подсоединили к аппарату искусственного дыхания и поставили аж три капельницы.

Ну, а Аркадий в этой самой палате мыл пол.

Просто мыл пол и все. Ему на Ближний и Дальний восток вкупе со всеми Азией и Африкой было наплевать, потому как до аванса оставалось времени как до Китая на четвереньках, а до зарплаты столько же, только пешком.

Мыл Аркаша пол, как вдруг агрегат, где пульс, температура, кардиограмма и всё прочее высвечивается, и который к больным присоединен, как-то странно запищал, забулькал и захрюкал.

Боец освобождения Незалежной Палестины зашевелился.

Ожил, короче.

Клюгенштейну интересно стало, он со шваброй ближе подошел, типа линолеум трет, ну и посматривает – что там мигает, и чего там “арафат” в коечке дергается. И тут боец открыл глаза и уставился на Аркашу вполне осмысленным взглядом, хотя и немного затуманенным от анестезии.

Глюк, не долго думая, и брякнул, типа для поддержки:

– Шалом! – и широко улыбнулся…

Что привиделось бойцу, когда он узрел перед собой носатую ухмыляющуюся харю, словно сошедшую с плаката о прелестях жизни в кибуцах, – Шин-бет* , пытки, публичное повешение, прогулка на катере в одну сторону, в финале которой его бы сбросили в пасть к вечно голодным акулам, – уже никто никогда не узнает.

Палестинец издал крик падающего со скалы горного козла и испустил дух.

Усилия по возвращения партизана в этот мир успехом не увенчались, а Глюк серьезно призадумался над бренностью бытия и над тем, как жить дальше…

Примерно те же мысли посетили Аркадия и тогда, когда он приник к небольшому прямоугольному оконцу на входной двери птичьей секции, и увидел вальяжно бредущего по аллее взрослого амурского тигра.

Полосатый обитатель тайги, чей вес на глаз определялся в три с лишним центнера, помахивал длинным хвостом и со стороны смотрелся вполне безобидно.

– Серьезная, блин, киса, – пробормотал Телепуз, выглядывавший из-за плеча Клюгенштейна.

– Зря ты пушки ментовские в пруд выкинул, – посетовал Глюк. – Ща бы пошли на прорыв…

Штукеншнайдер вздохнул, признавая правоту друга.

– Пап, а мы долго здесь сидеть будем? – осведомился Глюк-младший, для большей безопасности помещенный вместе с сыном Штукеншнайдера в огромный железный ящик, откуда братаны вытряхнули полтонны песка, предназначенного для противопожарных целей. Песок огромной кучей возвышался посреди прохода между вольерами.

– Сколько надо – столько и будете, – отрезал Аркадий. – И вообще – закрой, блин, за собой крышку и веди себя прилично…

Младший Клюгенштейн дисциплинированно скрылся в ящике.

По аллее вслед за первым тигром прошел второй, не менее солидных габаритов.

– Куда это они? – забеспокоился Телепуз.

– Обедать, блин, – Глюк подергал дверь, проверяя прочность блокировки. Лом засел намертво. – Тут им раздолье. Жри – не хочу… Одних зебр штук десять. Плюс остальные травоядные… Да и мусор недалеко валяется. Хотя, я думаю, его-то они не тронут. Они, блин, в пище разборчивы…

Штукеншнайдер наморщил лоб.

– Выберемся – первым делом рожу бывшему директору этого заведения набью…

– За что это? – поинтересовался Аркадий.

– Да, блин, развел бардак, понимаешь… Губер наш давно ж предлагал зоопарк в другое место перенести, с современными, блин, условиями содержания животины. А этот, сучок недоделанный, устроил тёрки: хочу-не хочу, политический заказ… Вот, блин, и дотёрли до того, что тигры удирают. А сделали бы дело толком – всё б нормально было.

– Это да, – кивнул Глюк, неоднократно видевший по телевизору выступления уволенного директора зоопарка, обвинявшего главу городского правительства во всех смертных грехах и поддержанного толпой мутноглазых псевдодемократов из местного отделения “фруктовой” партии. – Года два уже эта бодяга длится… Или три.

– До фига, короче, – Телепуз поджал губы.

– Но нам, блин, от этого не легче, – Аркадий вновь посмотрел в оконце. – Надо ж, блин, именно щас такому произойти… У меня сегодня дел до дури, думал – по-рыхлому* успеем и к обеду свободен…

– Отменить стрелки* не можешь? – озаботился Григорий.

– Кое-какие могу… Но после обеда надо обязательно в конторе у одного банкира быть. Разобраться, блин, чё он там химичит… Я кое-что на этого жидёнка накопал, – Глюк всегда очень четко разграничивал “евреев” и “жидов”. Последних он сильно не любил, – Предъяву сделать надо.

– Дело серьёзное, – согласился Штукеншнайдер.

ГЛАВА 2 УЛЫБАЙТЕСЬ! ЗАВТРА БУДЕТ ХУЖЕ!

Радиослушатель Кац:

– А пг’авда, что в новых г’оссийских паспог’тах

не будет г’гафы “национальность”?

Ведущий программы “Чисто прямой ответ”:

– Да, правда. Но для вас паспорта будут шестиугольные…

Из эфира радиостанции “Азия-минус”,

20 апреля 2001 года

Такому скоплению разномастных джипов, что образовалось у ворот зоопарка, мог бы позавидовать любой автосалон. Антифашист прибыл на “Ford Explorer” цвета “мокрый асфальт” в комплектации “Eddie Bauer* ”, Ортопед – на белом “Mercedes-Benz G500”, Садист с Ди-Ди Севеном – на бордовом “Cadillac Escalade” и серо-стальном “Nissan Xterra” соответственно, Тулип – на золотистом “Chevrolet Tahoe”, Гоблин – на изумрудно зеленом “Jeep Grand Cherokee”, Кабаныч – на серебристой “Toyota Highlander”, Армагеддонец – на яично-желтом “Land Rover Discovery”, а Мизинчик перегородил трамвайную остановку своим “Range Rover 4.6 HSE” оттенка болотной тины.

Последним примчался Горыныч на своем “Lincoln Navigator” и приткнул двухтонного монстра рядом с одинокой “Acura MDX” Глюка, застывшей у давным-давно закрытого пивного ларька возле кассы.

Высыпавшие на воздух братаны были одеты и вооружены соответственно моменту и имеющейся в перспективе задачи. То есть – все облачились в камуфляжные куртки и размахивали помповыми ружьями, пугая и без того неспокойную толпу зевак, собравшуюся у ворот и стен зоопарка.

Подтянулись и парочка экипажей патрульных машин из районного отдела милиции, и почтительно остановились поодаль…

Кабаныч взгромоздился на крышу своего внедорожника, обозрел местность и разочарованно насупился.

Тигров видно не было.

– Они, блин, внутри, за стеной, – сказал стоящий неподалеку Садист, понявший по выражению лица приятеля нахлынувшие на того мысли.

– Ах, да, правильно! – сообразил Кабаныч и спрыгнул на землю.

Мимо пробежал Комбижирик с какой-то коробкой на плече, бормочущий под нос нечто невнятное. Угадывалось лишь одно слово – “сафари”.

– Представители отряда кошачьих отличаются дальнозоркостью, – сообщил подошедший к Садисту, Кабанычу и Ортопеду задумчивый Циолковский, перелистывая страницу замусоленной брошюры, отобранной им у одного из удравших служителей зоопарка. – Ночью они видят хорошо, а вот днем, блин, могут не увидеть того, чё у них делается под носом…

– Ценное наблюдение, – Ортопед почесал пятерней бритую голову. – Но что нам это дает?

– А еще они, – продолжил Циолковский, – принюхиваются к пище, чтобы ощутить не ее запах, блин, а температуру… Типа, блин, слишком горячую или холодную жрать не будут.

– С голодухи будут, – покачал головой Садист. – У меня, блин, кот, когда я его на две недели в шкафу запер, потом картошку сырую жрал… И лук.

– Живодер, – осуждающее выдал Кабаныч.

– Да не нарочно я, – отмахнулся Левашов. – Так, блин, получилось… Думал, за сутки обернусь, а вышло, блин…, – Олег не договорил и удрученно вздохнул.

– На фига было котяру в шкафу запирать? – поинтересовался Ортопед.

– Случайно, – Садист вздохнул еще раз. – Собирался, блин, быстро, думал, он на своем месте, под диваном… Ну, блин, и не просек, как он в шкаф шмыгнул. Приезжаю – из шкафа вопли, вонища… Кошмар, в общем… Только дверь открыл – полосатый на кухню дернул, пакет с картошкой разодрал и ну точить* ! Аж урчал от удовольствия…

– А шкаф куда дел? – осведомился Кабаныч.

– Выкинул… Окно открыл – и туда…

– А-а! – заржал Циолковский. – Это ты тем шкафом соседу “жигуль” уконтрапупил?

– Угу, – кивнул Левашов. – Прицеливаться, блин, времени не было. Такой запашок, блин, стоял, что глаза слезились… Ну, и аккурат в крышу вошел. До земли промяло…

– Само собой, – согласился Ортопед. – Девятый этаж всё таки…

Сосед по фамилии Шепшилович орал так, что, казалось, его должны были услышать не только на его исторической родине, но даже за океаном, где пребывала его многочисленная родня, выславшая Шепшиловичу деньги на приобретение четырехколесного чуда российской технической мысли по имени “Лада”. Экс-автовладелец даже дошел до невиданной наглости и обратился с заявлением в ментовку, утверждая, что бросок шкафом имел цель не просто повреждение его имущества, а представлял собой заранее спланированное покушение на убийство.

И это после того, как Садист отсчитал соседу стоимость уничтоженного средства передвижения.

Жадность человеческая безгранична.

Как и глупость…

Шепшилович, будучи по профессии адвокатом, подумал, что помимо тех денег, что он получил без всякой расписки и без свидетелей от огорченного случившейся неурядицей Садиста, он сможет поиметь еще нехилую сумму за прекращение уголовного дела, начатого всего за двести долларов спонсорской помощи дознавателю.

Но Шепшилович жестоко ошибся.

Ортопед, потрясенный до самой глубины своей широкой и загадочной славянской души вероломством соседа-иудея, долго не тянул с местью и перебил ставку адвоката пятикратно превышающей ее суммой. Причем вручил тысячу “зеленых” не пропойце-дознавателю, который был для братка не опаснее сломанной мышеловки, а двум грубым патрульным из местного батальона ППС* . Сержанты, одухотворенные денежкой в размере полугодового оклада, самостоятельно разработали и осуществили план наказания корыстолюбивого Шепшиловича. На ближайшем стихийном рынке, располагавшемся во дворике закрытого по причине нерентабельности детского садика, ими был приобретен спичечный коробок, доверху набитый качественной таджикской коноплей, который спустя час был “обнаружен” в кармане остановленного для проверки документов адвоката. Помимо анашишки, Шепшилович явился “счастливым обладателем” двух мелкокалиберных патронов и замызганного паспорта на имя некоего Гарри Гамлетовича Писуняна, до того дня цельный год провалявшегося в ящике стола дежурного по РУВД и никем не востребованного.

Упирающегося и истошно визжащего, а потому – немного побитого, адвоката приволокли в околоток, где он попал в руки тому же дознавателю, что вел “дело” гражданина Ортопеда. Страж порядка Шепшиловича поначалу не признал, от души пометелил его ручкой от швабры, выбивая признание в торговле наркотиками, оружием и поддельными документами, и требуя назвать “подельников”, потом всё же вспомнил адвоката и рассыпался в извинениях. Однако дознание не прекратил, ибо сержанты-пэпээсники оказались весьма ушлыми и подкрепили свой рапорт о задержании “наркодилера” подписанным двумя заранее приглашенными понятыми протоколом личного обыска.

Ситуация выходила тупиковая.

Приостановить дознание по Шепшиловичу было нельзя, ибо, в отличие от подавляющего большинства подобных дел, в этом имелись грамотно оформленные бумаги, а информация о задержании была занесена в книгу о регистрации происшествий, и вымарать ее оттуда не представлялось возможным. К тому же, один из сержантов, дабы закрепить успех, дошел до вершин цинизма и стуканул о происшествии в районную прокуратуру. Причем не абы кому, а лично прокурору Андрею Викторовичу Баклушко, которого за три дня до этого знаменательного события ставили на четвереньки в городской прокуратуре за низкий процент раскрываемости преступлений, связанных именно с наркобизнесом.

Баклушко, который в иных случаях совершенно не обращал внимание на исполнение своих служебных обязанностей и занимался решением личных коммерческих проблем, в этот раз “проникся” и строго-настрого приказал забить Шепшиловича в клетку и не выпускать того до тех пор, пока адвокат не осознает всю глубину своего падения и не возжелает написать “чистосердечное” с указанием всех своих “подельников”. Коряво подписанная прокурором санкция на задержание подозреваемого легла на стол дознавателю в тот момент, когда страж порядка уже вознамерился отпустить Шепшиловича под подписку о невыезде…

“Наркотически-оружейное” дельце разрешалось потом долго и мучительно.

Пошедший в полную “отказку” адвокат переехал из районного СИЗО* в “Кресты” * , там поссорился с сокамерниками, перебрался в тюремную больничку, дабы подлечить сломанные ребра, заразился гепатитом от соседа по палате, наградил им же половину делегации Европарламента, проверявшую условия содержания заключенных, неадекватно повел себя при психиатрическом освидетельствовании, куда его направили по настоянию следователя, получил диагноз “шубообразная мозаичная шизофрения, отягощенная комплексом конфликта с отцом”, и с гордо поднятой головой убыл в стационар под Гатчиной, откуда вышел только через полгода с раздувшейся от многочисленных уколов задницей, затаив злобу как на правоохранительную систему России в целом, так и лично на прокурора Баклушко, которому поклялся страшно отомстить.

Дело же в отношение Олега Левашова, естественно, прекратилось само собой по причине установленного следствием сумасшествия заявителя…

– Думаешь, тигры такие же, блин, голодные, как твой кошак? – нахмурился Кабаныч.

– Если их елками кормили, – хохотнул Ортопед, наслышанный о скандале с бывшим директором зоопарка, списавшим перед Новым Годом несколько десятков тысяч долларов на покупку елей, ушедших, судя по документам, на прокорм змей, тигров и полярных волков, – то да…

Кабаныч погладил ствол своего “РМБ-93* ”, заряженного патронами с резиновыми пулями, и подумал, не стоит ли заменить их на картечь. Но гуманизм пересилил и браток отогнал от себя эту мысль.

К стоявшим полукругом конкретным пацанам осторожно приблизился парламентер от местных милиционеров и почтительно кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Чего тебе? – насупился Садист, оглядев щуплого младшего лейтенанта с вытянутой и явно деформированной щипцами акушера головой.

– Командир взвода Крысюк, – представился правоохранитель и зачем-то снял кепку, явив миру короткую стрижку и два уха.

Одно из ушей было явно больше второго и имело крестообразный шрам в верхней четверти. Разница в размере ушей и шрам объяснялись тем, что в далеком украинском сельском роддоме младенца Крысюка перманентно пьяный фельдшер взвешивал безменом.

– И что? – осведомился Ортопед.

– Ну…, – на лице младшего лейтенанта отразилась работа подкорки головного мозга, выразившаяся в пробежавших по лбу складках и подергивании уголка рта. – Это самое… Вы, это, чё делать-то будете?

– А твоё какое дело? – грубо спросил Ортопед и навис над Крысюком.

– Ну, я ж это… за порядком следить должен…

– Тогда чего, блин, к нам пристаешь? – Ортопед засунул руки в карманы потертых джинсов “Wrangler”, надеваемых им в особо торжественных случаях типа выезда на рыбалку или как сейчас, на охоту за полосатой живностью. – Мы, блин, ничего не нарушаем, стволы зарегистрированы…

Крысюк оглянулся через правое плечо и посмотрел на Тулипа с Комбижириком, занятых установкой длинной лестницы к ограждающей территорию зоопарка стене.

Миссия переговорщика с группой бритоголовых товарищей младшего лейтенанта тяготила.

Своим правоохранительным сознанием, серьезно ограниченным рамками полученного в Школе Милиции образования, Крысюк понимал, что избавиться от собравшихся у ворот зоопарка братков не представляется возможным.

На ружья у конкретных пацанов явно имелись все необходимые документы, на всякий случай в одном из джипов сидел известнейший питерский адвокат Сулик Абрамович Волосатый, готовый в любой момент прийти на помощь своим гориллоподобным “доверителям”, буде какому-нибудь излишне туповатому менту взбредет в буйную головушку начать разгонять “мирное собрание законопослушных граждан”, а неподалеку уже устанавливали штативы телекамер прибывшие на место происшествия корреспонденты и операторы нескольких телеканалов, включая местное отделение РТР.

– Это… Может, чем помочь надо? – мучительные раздумья Крысюка трансформировались наконец в законченное предложение.

Ортопед поглядел на пятерых застывших у двух “козлов* ” пэпээсников и прищурился:

– А чё…

– Не надо, – Кабаныч перебил товарища и отрицательно помотал головой. – От них, блин, проку, как от холодного паяльника… Они ж палить по кошакам начнут. Знаю я их мусорские примочки…

– А вы разве не будете? – удивился младший лейтенант.

– Мы? – хмыкнул Кабаныч, отстегивавший по десятку штук баксов в месяц на содержание нескольких приютов для бездомных животных и как-то раз до полусмерти избивший депутата ЗАКСа* , выступившего с проектом об ужесточении правил содержания зверья в Северной столице. – Ты, блин, соображаешь, чё говоришь?

– Да я подумал…, – Крысюк потупился.

– Меньше думай, – наставительно рыкнул Циолковский, у которого дома жил привезенный из Африки гепард. – И вообще, иди и не отсвечивай…

– Но нам же надо что-то делать! – в отчаянии взвыл младший лейтенант.

– Ладно, проследи за тем, чтобы никто через стену не полез, когда мы там будем, – милостиво разрешил Кабаныч. – И спасателей встреть, если они, блин, приедут…

– Не приедут, – Крысюк горестно развел руками. – У них оборудования для отлова тигров нету…

– Нету – так нету, – Садист махнул рукой. – Всё, топай, паря, к своим и не мешай…

Младший лейтенант поплелся к УАЗикам.

– Зря ты его прогнал, – заявил Ортопед. – Можно было, блин, пушки отобрать и как живцов запустить… Вон, Циолковский же говорил, что кошки днем плохо вблизи видят. Пока б, блин, одного драли, мы б сзади и навалились…

– И так справимся, – подвел итог хмурый Кабаныч.

* * *

Штукеншнайдер обошел птичью секцию по периметру и обнаружил трубу вентиляции, которая, в принципе, могла послужить для того, чтобы взобраться по ней на крышу и оттуда обозреть окрестности в целях обнаружения полосатых хищников.

Однако смущал диаметр трубы, несколько не подходящий под габариты обоих братков.

– Застрянем на фиг, – Аркадий согласился с приятелем, припомнив происшедший на его глазах случай…

История случилась во времена службной командировки сержанта Клюгенштейна в одну из воинских частей, расположенную в Литве.

Танковый полк, стоящий в одном гарнизоне с тем, куда Глюк со товарищи привезли какое-то электронное оборудование, с завидной регулярностью проводил занятия по подводному вождению. Для этого на танкодроме имелся пруд шириной метров семьдесят. Танки заезжали в него, скрывались под водой и выезжали на другом берегу. В целях эвакуации заглохшего или застрявшего под водой танка на берегу дежурил экипаж из эваковзвода: танковый тягач – тот же Т-72* , только без башни, командир эваковзвода – матерый хохол-прапорщик, и механик-водитель тягача – представитель солнечного Узбекистана.

Пока танкисты совершенствовали свою боевую выучку, “спасатели”, ввиду отсутствия нештатной ситуации, какое-то время скучали, а потом, следуя известному принципу “солдат спит – служба идет”, выбрав подходящее положение, погружались в сон.

В тот день прапор уснул на травке рядом с тягачом, а механик, помучавшись на своем месте за рычагами, обалдел от жары внутри стального корпуса и пошел искать более прохладное место. А на тягаче была закреплена труба для подачи воздуха и эвакуации экипажа, длиной около пяти метров, диаметром примерно в полметра.

Узбек проявил недюжинную солдатскую смекалку – открутил трубу от тягача, скинул на землю, откатил в ямку за тягач, спасаясь от прямых солнечных лучей, и забрался в нее, где и кинулся в объятия Морфея, продуваемый насквозь приятным ветерком.

Занятия прошли без ЧП, и прозвучал ревун, приглашая всех вернуться в расположение части.

Прапор оторвал от земли раскаленную солнышком голову, покричал своего узбека, но тот уснул настолько крепко, что не слышал отца-командира. Прапор, зная, что его подчиненный особой дисциплинированностью не отличался, решил, что тот ушел в казарму самостоятельно, и, вспоминая незлым тихим словом его маму и прочую узбекскую родню, залез за рычаги сам, почему-то не обратив внимания на отсутствие трубы на тягаче.

Взревел двигатель, прапор лихо развернул машину на одном месте, и дикий узбекский крик, заглушая рев дизеля, достиг командирского уха.

Прапорщик насторожился, заглушил машину и вылез осмотреться.

Картина ему открылась не очень веселая: разворачивая тягач, он наехал одной гусеницей на валявшуюся рядом трубу, которая загнулась под значительным углом, зажав посередине смуглое узбекское тело.

Убедившись, что тело еще живо, причем еще способно материться на русском и родном языке, прапор потребовал немедленно покинуть трубу. Но покинуть оную тело не то что бы отказывалось, а просто не могло, поскольку оказалось намертво зажато в области своего пузца, о чем и доложило командиру голосом.

Со скорбным выражением лица прапор пошел докладывать о случившемся.

Вскоре собрался консилиум, начиная от командира полка и заканчивая сержантом-санинструктором.

Последовало множество советов, как извлечь бедного азиата. Все попытки разогнуть трубу к успеху не привели. Один из советов – наехать на трубу танком с другой стороны, после некоторого раздумья был отметен.

Пробовали бить по трубе танковой кувалдой, но узбек начал кричать, мешая русские слова с узбекскими, что он “мало-мало оглох, и у него болит голова один раз очень сильно”. Промучавшись пару часов, так и не достигнув результата, приняли решение везти защитника отечества в медсанбат за тридцать километров, надеясь, что у военных медиков найдется пилюля, приняв которую, узбеки уменьшаются в размере и выскальзывают из узких мест.

Солдат вместе с трубой был погружен в кузов УРАЛа и, покатываясь по кузову на поворотах и постукивая по бортам, поехал к эскулапам.

Как и следовало ожидать, у медиков волшебной пилюли не нашлось.

Методом опроса – врач, согнувшись пополам, кричал в трубу, и оттуда доносился ответ, – было выяснено, что здоровье пациента вне опасности. Врачи дали достойный советской медицины совет – везти больного в ремонтный батальон и резать трубу.

Оставался нерешенным главный вопрос – как?

Электросваркой – убьет током или обожжет, или задохнется в дыму, газовой сваркой – опять таки обожжет. Попытки резать ножовкой по металлу ни к чему не привели, у трубы был большой диаметр и, сделав пропил меньше миллиметра, ножовка начинала застревать.

К этому времени солдатик захотел какать.

Проблему “малого облегчения” решили еще раньше: один воин залез к нему в трубу со стороны ног, стянул с него сапоги, сумел расстегнуть ширинку, извлек узбеку детородный орган из штанов, после этого три солдата приподнимали другой конец трубы, и всё, что выливалось из бойца, самотеком выливалась на землю.

С каканьем подобное решение не проходило, и этот вопрос был предоставлен на самостоятельное решение потерпевшего. Последний к концу дня настолько освоился со своим новым положением, что требовал, что бы к нему, со стороны головы, разумеется, заползали сослуживцы с зажженной сигареткой, так же в трубу была налажена доставка горячей пищи, и даже засунули узбеку ватную солдатскую подушку.

Наконец, утром следующего дня кто-то вспомнил, что у знакомого литовца есть редкий по тем временам инструмент – “болгарка* ”.

Тело с трубой было немедленно загружено в тот же УРАЛ и доставлено домой к литовцу, но уже наступила суббота, и обладатель болгарки уехал в деревню, километров за сто. Состоялась поездка и в деревню, сопровождаемая методичным постукиванием трубой по бортам. К обеду литовец был найден, но болгарка находилась у него в гараже в городе.

Наконец, поздним субботним вечером трубу распилили и узкоглазый воин обрел долгожданную свободу. Если не считать сломанного нижнего ребра и измаранных штанов, узбекский герой отделался легко.

После этого он был переведен служить на подсобное хозяйство, где успешно до конца службы воровал и пожирал кур, а прапор, отсидев десять суток на гауптвахте, продолжил воспитание других узбеков…

Мелодично тренькнул мобильник на поясе Телепуза.

– Да! – Григорий с полминуты послушал отрывистые реплики Ортопеда и показал Глюку большой палец. – Ясно… Мы в птичнике, от ворот – налево… Угу… Не, блин, без стволов… Ага, ладненько…

– Ну как? – поинтересовался Аркадий.

– Нормально, – Штукеншнайдер повесил телефон обратно на ремень. – Минут через пять начинают…

* * *

Со мощной кирпичной стеной зоопарка у Комбижирика было связано одно воспоминание – как он, по просьбе Дениса Рыбакова, повез одного американского партнера на обзорную экскурсию по Петербургу, сильно наклюкался вместе с туристом в плавучем кабачке “Штиль” и поздно ночью решил ознакомить плохо ориентировавшегося в пространстве янкеса с красотами Петропавловской крепости, но немного промахнулся по местности и вывел собутыльника чуть-чуть не туда, куда следовало.

В темноте стена зоопарка мало чем отличалась от стены крепости, где-то совсем рядом плескалась Нева и Собинов решил, что доставил заокеанского друга точно к цели.

Искать открытые ворота или калитку было лень, поэтому, дабы не терять драгоценное время, турист и его “russian friend* ” приняли коллегиальное решение лезть напрямик. Они взобрались на росшее рядом со стеной толстенное дерево, Комбижирик лег грудью и животом на крепкий, нависший над обрезом стены сук и, раскачав болтавшегося на вытянутых руках улыбавшегося американца, перебросил того за ограждение, где, по расчетам братка, должна была располагаться плоская крыша одного из бастионов.

Тело любителя гамбургеров, виски, черной икры, холодной водки и румяных девок в кокошниках беспрепятственно преодолело восемь метров пустого пространства и рухнуло посередине вольера с капибарами * , сломав ногу и огласив спавший до той секунды зоопарк диким воплем.

Вслед за янкесом заголосили все обитатели многочисленных клеток, а Комбижирик подумал, что у него началась алкогольная галлюцинация…

– Осторожнее, – продвигавшийся за Собиновым Мизинчик почувствовал, как дрогнула лестница. – И не останавливайся, блин…

Комбижирик совершил последний короткий рывок и ступил на крышу обезьянника.

Там уже расположились Циолковский, Лысый, Армагеддонец и Парашютист, припавшие к цейсовским биноклям и метр за метром исследовавшие территорию зоопарка. У ног братков лежали свернутые нейлоновые сети, привезенные запасливым Тулипом.

Метрах в пятидесяти от первой группы на крышу вольера с хищниками взбирались Ортопед, Садист, Пых, Стоматолог и Гоблин. Последний тащил на плече профессиональную видеокамеру.

– Одного вижу, – сообщил Лысый. – Рядом с сувенирным ларьком. Сидит, блин, озирается…

– А где остальные? – Армагеддонец поправил висящее на десантный манер ружье “SPAS 15* ” и цыкнул зубом.

– Где-то шарятся, – Лысый, не отрываясь от бинокля, прикурил сигарету. – Территория большая, мы их тут, блин, до вечера ловить можем…

– Одного скрутим, а там видно будет, – Циолковский сбросил вниз веревку с завязанными каждые полметра узлами. – Всё, я двинул, страхуйте…

* * *

– Когда я работал сторожем в НИИ Спецсвязи, – Штукеншнайдер ткнул пальцем в железный ящик из-под песка, в котором дисциплинированно сидели отпрыски. – У нас в одной из лабораторий, блин, стояла аналогичная штуковина…

В ожидании прибытия “спасателей” братки с удобствами расположились на штабеле досок, предназначенных для ремонта прохудившегося пола секции пернатых и рассказывали друг другу поучительные истории из своих насыщенных разнообразными событиями жизней.

– Тоже, блин, для песка? – Клюгенштейн поднял густые брови.

– Не, – Телепуз бросил в пасть миндальный орешек. – Хотя, если, блин, не знать, можно было принять за мусорный контейнер… Такой, блин, кубик из титанового сплава, с ребрами жесткости. Называлась эта штуковина, как сейчас помню, АБ РМ ЦУКС – аппаратный блок, рабочее место центра управления кризисных ситуаций. В просторечии – товарищ Абрам Цукс…

– Кучеряво, – оценил Аркадий.

– Там, блин, на ремнях внутри подвешивался компьютер, – продолжил Григорий. – А сама эта фиговина должна была выдерживать перегрузки больше двенадцати “жэ”. Типа, стоит она в бункере, накрывает его, блин, прямым попаданием атомной бомбы, а Цукс выдерживает… И тот пацан, чё внутри сидит, может после ядерного удара включить комп и даже в Кваку* поиграть. Ну, пока, блин, от радиации не загнется, конечно…

– Радиация – это серьезно, – согласился Глюк.

– Обычно товарища Цукса использовали чисто для хозяйственных нужд, – Штукеншнайдер съел еще один орешек. – Спирт, блин, внутри прятали, спали… Даже, говорят, бесквартирные сотрудники умудрялись свои сексуальные проблемы решать…

– О, как! – оценил Клюгенштейн.

– А то! – согласился Телепуз. – Дело молодое… Ну, вот. В один день нежданно-негаданно приехала, блин, комиссия из Генштаба. Генералов – аж пять штук, один вообще – лесник с тремя лычками* ! О полканах* и подполах* даже не говорю, блин… Как бухариков на раздаче халявной водовки. Ну, директор института всё им показывает, решили и Абрама Цукса продемонстрировать… Привели, дверцу открыли, главный лесник, блин, жало своё туда сунул, поводил и вдруг спрашивает – “А тряпка тут зачем?”… Оказывается, когда Абрашу чистили да драили, одну тряпку в каком-то углублении позабыли… Директор бледнеет, его зам тихо, блин, по стенке сползает, ситуация, короче, критическая… Выручил программист один, Натаном звали…

– Наш человек, – Глюк широко улыбнулся, услышав ласкающее его слух иудейское имя.

– Наш, без базара, – подтвердил Григорий. – Так вот, встает Натан из-за своего компа… а он там сидел, делал вид, что работал, блин… и говорит – “А тряпка для того, товарищ генерал-полковник, чтобы, когда АБ РМ ЦУКС накроет ядерным ударом и остатки оператора связи растекутся по клавиатуре, можно было этой тряпочкой всё вытереть и продолжить работу…”. Лесник посоображал минуты две, потом, блин, выдал – “Молодцы, грамотное решение…”. И дальше пошел инспектировать.

– Да-а, – Аркадий причмокнул. – Наши, блин, всегда ответ найдут… Я, вот, тоже на одном заводе при НИИ работал… слесарем, блин, – на Клюгенштейна нахлынули теплые воспоминания о тех замечательных деньках и он полуприкрыл глаза…

Одним из самых запомнившихся событий был выигранный Клюгенштейном спор у начальника вневедомственной охраны с типичным для начальников ВОХРов именем Савелич.

Предметом спора было дело охраны тайны и социалистической собственности на их родном предприятии. По утверждению Глюка с завода можно было вынести все, что угодно, лишь бы было желание.

Савелич же с этим утверждением был в корне не согласен.

В результате Аркадий заявил, что сам лично вынесет на следующей неделе нечто такое, что потрясет всех свидетелей спора. День выноса по условию не назывался, предмет выноса так же был оставлен на усмотрение Клюгенштейна. Задача Савелича со своими “бойцами” была этого не допустить. Спор был заключен при свидетелях на весьма солидный во все времена куш – ящик водки.

Дело было в пятницу в конце рабочего дня, когда работяги мирно пили водку, а потому у хитроумного Аркадия были два дня выходных на обдумывание плана.

К утру понедельника он был готов.

День акции был определен самим Клюгенштейном по только ему понятной логике – среда. Время – середина рабочего дня, когда покидать территорию завода строго воспрещено, а вахтеры скорее обнюхивают, чем осматривают выходящих.

В деталях Глюком был разработан следующий план: с завода выносится здоровенная ржавая станина от насоса весом в полцентнера, – мощно, эффектно и безопасно с точки зрения наказания, – которая берется на свалке металлолома. На веревке она подвешивается на шею, но не Клюгенштейну, а уважаемому старику Петровичу, мастеру золотые руки в дни, когда он не пьет. Так как это случалось редко, то ценили его особо. А, чтобы ничего не было заметно, на Петровича одевается длинный плащ.

Задачей Петровича было пройти со станиной на шее участок пути от цеха до проходной, а у проходной его должен был подхватить Аркадий, как бы случайно оказавшийся рядом. За это Петровичу выдавались две бутылки водки. Чтобы не возникло на вахте подозрений, Петровичу выдают справку от заводского врача, на предмет того, что у него стало вдруг плохо с сердцем. Врачу за это еще бутылку водки. Тот, кто работал на заводе, знает, что заводской врач, если он мужик, от бутылки ни в жисть не откажется. Далее к участию в акции привлекался молодой инженер, которого просто нельзя ни в чем заподозрить по причине его юности и неопытности. Хоть он был молодой и безусый, но всегда появлялся на заводе при пиджаке и галстуке, а потому так же стоил бутылку водки. Его задача состояла в участливом поддержании Петровича по дороге от цеха до проходной.

Четыре бутылки в минус из двадцати – это шестнадцать бутылок чистого навара, а потому игра определенно стоила свеч.

Да и не в водке было дело, а в принципах.

К трем часам среды все приготовления были завершены: справка получена, инженер в кустах на полдороге, кореша по цеху говорят Петровичу последнее “Ну, с Богом!”, крепят груз и тот с болтающейся между ног на веревке станиной, в длинном плаще и искренним страданием на лице отправляется в путь.

Первые шероховатости в казалось бы идеальном плане Клюгенштейна начали проявляться с первых же шагов Петровича.

Когда старик вышел на прямой открытый участок пути до проходной, всем стало понятно, что ему самому не дойти. Ноги его предательски дрожали, шея неестественно выгнулась к земле, лицо посинело, и на нем явственно читалось, что он уже готов все бросить и рухнуть в придорожную пыль. На помощь Петровичу из засады бросился молодой инженер. Он успел подскочить к нему ровно тогда, когда Петрович уже валился на землю.

Всю дорогу до проходной старик ныл, что ему трет веревка, станина бьет по ногам, что у него темно в глазах, и ему уже не надо никакой водки. На выходе с завода Петровича перехватил Аркадий, подменив уже сильно утомленного инженера, и они втроем ввались на проходную.

Не надо было быть медиком, чтобы понять, что с Петровичем совсем плохо.

Достаточно было на него взглянуть, чтобы увидеть, что у того проблемы не только с сердцем, но и с ногами, и даже с головой. Он уже почти ничего не говорил, а что-то неразборчиво бормотал в явном бреду. Никто из непосвященных не мог понять его состояние, и что означали единственно отчетливо произносимые им слова “бьет по ногам” и “тянет шею”.

Женщины-бойцы ВОХРа стали предлагать всевозможные таблетки Петровичу, а главное – уговаривали его прилечь, на что тот только мычал и упрямо тряс головой, что в переводе топтавшегося рядом Глюка означало: “Все таблетки у меня дома, а если я лягу, то уже никогда больше не встану”.

Самое ужасное было то, что через проходную его так и не пропускали, просто боясь отпускать Петровича в таком состоянии одного домой.

Далее события стали принимать совсем незапланированный характер.

Кто-то вызвал неотложку.

С молодым инженером, нервы которого и так уже были на пределе, случилась истерика…

Санитары приехали очень быстро. Удача состояла в том, что с ними не было врача. При первом беглом взгляде на Петровича санитары изрекли “Старик, похоже, не жилец…” и стали выгружать носилки.

Какую-то необъяснимую для окружающих любовь и нежность в эти минуты к старику проявил Клюгенштейн.

Как родного отца он взял его на руки, не давая уложить его на носилки, и кутая, видимо, холодеющие ноги старика в длинный плащ. “Я сам, сам понесу его до машины! ” – кричал он. Молодой инженер при этом то ли рыдал, то ли нервно смеялся, и по его розовощекому юному лицу текли чистые детские слезы.

Женщины тоже стали плакать.

Никто не мог остановить Аркадия, когда он нес на руках старика через проходную, даже прибежавший на шум Савелич молча стоял с некрытой головой, нервно мял в руках свою кепку и смаргивал скупую мужскую слезу.

Вероятно, такова была воля “умирающего”, потому как он покорно склонил голову на плечо Клюгенштейна, и его лицо светилось радостью и блаженством. Аркадий же шел медленно, неуверенно ступая, согнувшись под тяжестью на вид тщедушного тела, но взгляд его был горд и счастлив всю дорогу до машины “Скорой помощи”.

Закончилось все хорошо.

Если не считать того, что по приезде в больницу Клюгенштейна чуть не убили этой самой станиной, с которой он вылез из машины, да санитарам пришлось пообещать две бутылки за то, что они привели Петровича в чувство мензуркой спирта.

А выигранную водку потом дружно пили в пятницу вечером всем цехом, подтрунивая над хмурым Савеличем…

– Эх, были времена, – вздохнул Глюк и полез в карман рубашки за сигаретами.

* * *

Амурский тигр по кличке Боря, хоть и привык к двуногим существам, регулярно убиравшим его клетку и трижды в день просовывавшим в специальное отверстие в прутьях миску с обсыпанной витаминами едой, был ошарашен, когда на него, мирно сидящего на нагретом гравии возле тележки на колесиках, из которой доносился аромат чего-то молочного, смешанный с запахом горячего человеческого тела, вдруг упала мелкоячеистая сеть, а спустя полсекунды он был схвачен за корень хвоста чьей-то безжалостной рукой.

Боря от неожиданности взревел, попробовал развернуться, но тут с обеих сторон на него надвинулись два темных силуэта и тигр ощутил, что зажат словно в тисках…

– Один есть, – спокойно сказал многоопытный Циолковский, держа вяло отбрыкивавшегося кошака за оба уха. – Никшни, зараза! Рома, вяжи пасть.

Лысый сноровисто перехватил морду тигра веревкой и затянул.

Боря придушенно мяукнул.

– Теперь лапы, – Циолковский перехватил тигра за горло и завалил на бок, прижав коленом в районе лопаток.

Сеть не давала Боре возможности использовать когти и он покорно затих.

– Готово, – Армагеддонец замотал задние лапы тигра широким скотчем.

– Блин, с шерстью отдирать придется, – Парашютист сочувственно поморщился, глядя на спеленутого полосатого обитателя тайги.

– Зато живой, – отмахнулся Циолковский. – Мусора б его завалили на фиг…

– Это верно, – согласился Лысый и потрепал тигра по холке. – Ну, что, в клетку, блин, отнесем или пущай тут пока поваляется?

– Пусть здесь лежит, – решил Циолковский. – Ничего с ним не будет. Потом отволочем… Ща остальных, блин, отловим и тогда уже всех вместе обратно затолкаем, – Королев поднялся на ноги и огляделся.

Медленно, словно люк на башне подбитого “Тигра”, раскрылась одна из двух крышек украшенного свастикой лотка с мороженным и на свет Божий высунулась рожица промерзшей до костей и измазанной в крем-брюле продавщицы.

* * *

– Товарищи, это самое, не толпитесь… Здесь нет ничего интересного! Зоопарк закрыт на плановое проветривание! – младший лейтенант Крысюк раздобыл где-то мегафон и увещевал толпу любопытствующих, стоя на капоте “козелка”. – Можете, это самое, расходиться! Всё равно никто ничего не увидит!

Выглянувший из прохладных кондиционированных недр внедорожника “Cadillac Escalade” Сулик Абрамович Волосатый укоризненно покачал головой, глядя на беспомощных милиционеров, не способных даже очистить периметр у ворот и бестолково бродящих среди зевак, и повернулся к сидящему рядом с ним на заднем сиденьи Ла-Шене:

– Совершенно не умеют работать… Их здесь шесть человек с автоматами, а не справляются с тем, что раньше было под силу одному безоружному участковому.

– Ваша правда, Сулик Абрамович, – почтительно закивал браток, оставленный для охраны ценной персоны известнейшего адвоката. – Просто козлы…

Волосатый крякнул, услышав столь короткое и емкое определение, но в душе согласился с мнением собеседника.

– Ну, товарищи, не напирайте! – продолжил своё нытье младший лейтенант. – Разве вы, это самое, не видите, что ворота закрыты? Сегодня экскурсий больше не будет!

Сулик Абрамович снова высунул голову в открытое боковое окно, посмотрел на закрытый пивной ларек и прищурился:

– А знаете, Игорь, я бы на вашем месте сейчас приказал привезти сюда бочку с пивом и расположил бы ее во-он там, – адвокат указал на вытоптанную многочисленными поколениями местных алкоголиков лужайку под сенью трех раскидистых тополей. – Народ бы отвлекся и оттянулся б от ворот…

Ла-Шене с полминуты подумал, признал правоту Волосатого, достал мобильный телефон и принялся названивать одному из подшефных барыг-виноторговцев.

* * *

Из-за кустов метрах в тридцати от первого пойманного тигра раздались сначала рев дикого зверя, а затем – радостный крик Ортопеда “За яблочко, Димыч, за яблочко!” и хруст ветвей, будто сквозь растительность прорывался взбешенный носорог.

Спустя мгновение на открытое пространство в облаке сорванных с ветвей листьев и разлетающихся во все стороны кусках дерна выкатились сцепившиеся Гоблин и второй тигр, а вслед за ними огромными прыжками выскочил Грызлов с занесенным для удара ружьем.

Тигр выглядел несколько ошарашенным.

Чернов перебросил кошку через себя, не разжимая стиснутые вокруг ее шеи руки, и навалился сверху.

– Силён, блин! – восхищенно молвил потрясенный Армагеддонец.

Достигший места схватки Ортопед точным ударом засадил приклад ружья в солнечное сплетение тигру. Тот захрипел и попытался принять позу зародыша. Грызлов отбросил ствол, накинул на задние лапы поверженного противника петлю, одним движением стреножил тигра и упал на кошку сверху, перехватив передние лапы под самые подмышки.

Тут подоспели Садист со Стоматологом.

В течение двух секунд тигр был разложен как на хирургическом столе, на голову наброшен брезентовый мешок, передние лапы скручены нейлоновой веревкой…

Потный и раскрасневшийся Гоблин, чье могучее левое плечо имело явные следы соприкосновения с тигриными когтями, встал на четвереньки и зло посмотрел на Ортопеда.

– Миша, блин, еще раз меня в спину толкнешь – пеняй на себя!…

– Да я не специально! – заголосил Ортопед. – Я ж, блин, тебя типа просто похлопал… Типа внимание обратил – вон кошак!… Я ж, блин, не знал, что ты прыгнешь!

Дмитрий Чернов поднялся на ноги.

– Мог бы, блин, хоть что-нибудь сказать перед этим! Я ж, мать твою, решил, что это тигрёныш сзади подобрался! Ну, блин, и отскочил! И аккурат на этого полосатого, – Гоблин легонько пихнул носком ботинка дрожащего связанного тигра. – Еще камеру, блин, разбил…

– Тарзан, блин, отдыхает! – подошедший Армагеддонец хлопнул Чернова по здоровому плечу и раскрыл походную аптечку. – Век не забуду этой картины! Давай, на лавку садись, я тебе царапины, блин, перекисью залью…

* * *

– Западники совсем тупые, даже машины, блин, водить не умеют, – Клюгенштейн смял пустой пакетик из-под миндальных орешков и бросил его себе за спину. – Мы, блин, с Кабанычем в прошлом году в Филадельфии вообще чуть не убились. Еще по дороге, блин, от аэропорта в гостиницу…

Уважаемые братаны взяли с собой, как водится, стандартный “дорожный набор”: водку, по пол-литровой банке черной икры на рыло и так далее, включая даже матрешек для подарков своим филадельфийским коллегам из ирландской ОПГ* . Полет на самолете солидной западной авиакомпании прошел спокойно, ибо ее сотрудники, летающие в Москву и из нее, успели привыкнуть к «русской полетной специфике», на неприятности не нарывались и по первому зову пассажиров быстренько разносили по салону прохладительные и горячительные напитки.

По прибытии в буржуйский аэропорт Глюк с Кабанычем уселись в такси, быстренько решили на пальцах все тарифные вопросы и поехали в гостиницу. По дороге они почувствовали накатившие признаки хронической болезни “недогон”, и решили это дело оперативно исправить.

Из сумки были в аварийном темпе извлечены литровая бутылка водки “Дипломат” ливизовского производства и банка икры.

Пить водку из горла любому реальному мужчине привычно и ненапряжно, а вот икру вытаскивать из банки пальцем западло и вообще проблематично.

Тогда Кабаныч, под чьим попечительством в Санкт-Петербурге пребывал один из крупных банков, достал свой конкретный лопатник* толщиною сантиметра в четыре, покопался в нем, извлек две рекламных золотых кредитных карточки, точь в точь как настоящие, только изготовленные из картона, согнул их пополам, вручил одну из получившихся “ложек” потирающему от нетерпения руки Аркадию, сделал большой отхлеб из свежеоткупоренной бутылки, набрал карточкой из банки икру и, прикрыв от удовольствия глаза, закинул морепродукт в пасть.

На беду, в этот самый момент водила глянул в зеркало заднего обзора и его глазам предстала следующая картина: два здоровых бритых дядьки в костюмах от Бриони жрут из горла водку, один из них безжалостно ломает две голдовые кредитки, которые стоят по двадцать тысяч долларов неснижаемого остатка каждая и которые бедный водила только в кино видел, и хавают этими картами из огромной, по американским понятиям, банки черную икру – нереальный деликатес, тоже из кино.

От увиденного водила впал в ступор и с криком “Wild Russians!* ” отпустил руль, после чего такси перелетело через невысокий отбойник шоссе и финишировало в кустах на обочине…

– Точно, блин, тупые, – согласился Штукеншнайдер и закурил тонкую вишневую сигариллу.

В дверь птичьей секции кто-то осторожно поскребся.

Клюгенштейн на цыпочках подобрался ко входу и выглянул в оконце.

– Ну, что? – шепотом спросил Телепуз.

– Вроде никого, – Глюк пожал плечами и показал кулак высунувшему нос из железного ящика сынуле. – Сиди там!

– Показалось, – успокоился Штукеншнайдер.

Аркадий вернулся на свое место.

– А я вот, блин, чуть кони в стоматологическом кабинете не отбросил, – поведал Григорий. – К приятелю зашел, мы с ним вместе в армии служили. Он потом в медицинский поступил, а я к Антону в бригаду…

В тот день Телепуз, у которого неожиданно разболелся зуб мудрости, приехал из деревни, где не было даже медпункта, и решил навестить бывшего сослуживца, совместив, так сказать, приятное с полезным.

Доктор сильно обрадовался визитеру, с порога одарившего врача огромной упаковкой пива “Holsten” на двадцать четыре пол-литровые банки и килограммом тонко порезанной бастурмы в качестве закуски, ибо до той поры в одиночестве пил дрянной растворимый кофе, сожалел о том, что отпустил домой медсестру Зину и, в ожидании вечернего наплыва клиентов, лениво щелкал клавишами компьютера, перебирая базу данных.

– А у меня зуб болит, – смущенно сообщил Телепуз.

– Да ты что? – удивился приятель.

– Два дня, блин, в деревне промучился. Не спал совсем, – вздохнул пациент.

– Ну, садись, посмотрим, – предложил экс-сослуживец.

Тут и выяснилось, что, дожив до тридцати годков, Гриша кариес видел только по телевизору.

– Серега! Только я боли боюсь, – честно признался Штукеншнайдер.

– Будет не больно, – начал кровожадно сюсюкать приятель.

– Сделай мне укольчик, – попросил Телепуз.

– Укольчик? – переспросил стоматолог. – Да легко…

Он еще думал, что требование его друга звучит, в принципе, законно, когда Григорий расположился на кушетке, оголив ягодицы. Браток и представить себе не мог, что укол можно делать еще куда-нибудь.

Подобную выходку стоматолог Серега расценил, как подготовку к первому апреля и поэтому с чистым сердцем вколол Штукеншнайдеру пару кубиков димедрола.

Пациент оказался “здоровым лосем” и пытку советской бормашиной, которую создали конструкторы трактора “Беларусь”, выдержал с честью.

Затем друзья беседовали за жизнь, пили пиво и чай с печеньем.

Время пролетело незаметно.

Часа через три за дверью столпились пациенты, решившие навестить стоматолога в конце рабочего дня. И тут неожиданно Штукеншнайдер отключился, уронив бритую голову на спинку кресла. Тому виной был недосып в комплексе с димедролом и парой литров пива.

“Ну что с ним теперь делать?” – горестно подумал Сергей.

Пациентов прибыло человек пятнадцать, работы море, а тут приятель в кресле отрубился.

“Средства производства не должны простаивать”, – решил Серега и попробовал перетащить друга на кушетку. Только он оторвал Гришу от кресла, только голова друга безвольно стукнулась о подлокотник, как Серега заприметил тихо вошедшую в кабинет посетительницу с большой сумкой в руках.

Ею оказалась уже немолодая женщина, приехавшая в гости к сыну из села под Всеволожском. Сына дома не оказалось и, вспомнив о дырявом зубе, она решила не терять даром драгоценного времени.

Трудно передать ее ощущения: занимаешь очередь, ждешь, ждешь, заходишь, наконец, а доктор в это время мечется по кабинету с трупом предыдущего пациента и пытается при этом мило улыбаться.

Тетка сего сюрреализма не выдержала: сперва упала сумка, а затем, правда с меньшим шумовым эффектом, и ее обладательница.

Все бы ничего, но у нас из села в город без гостинцев не ездят.

Зарезанный накануне кабанчик был обескровлен, и кровь эта в трехлитровой банке была доставлена в город. В качестве народного средства от каких-то там болячек.

Банка, естественно, разлетелась вдребезги.

Пока доктор укладывал бесчувственного Телепуза на кушетку и приводил в себя несчастную женщину, кровавое пятно из-под двери начало вытекать в коридор, где собрались пациенты разной степени тяжести. Как они пережили такую картину, неизвестно. Боль у них, видимо, прошла, поскольку через несколько секунд уже никто не сидел под кабинетом стоматолога, а приехавший минут через тридцать наряд милиции застал хмурого доктора, моющего пол, спящего на кушетке пациента и сельскую женщину пятидесяти лет, сидящую на стуле возле открытого окна и смотрящую куда-то вдаль совершенно отсутствующим взглядом…

– Такие дела, – резюмировал Штукеншнайдер.

– Да, жизнь, блин, непредсказуемая вещь, – задумчиво вымолвил Аркадий.

В дверь опять кто-то поскребся.

– Пошел отсюда! – рявкнул Клюгенштейн, даже не пытаясь встать с досок. – Лучше сам в клетку топай!…

* * *

Барыга-виноторговец оказался мужичком весьма оперативным и пиво к зоопарку было доставлено всего лишь спустя двадцать минут после звонка Ла-Шене. Правда, не в бочке, а бутылочное, на трех бортовых “Газелях”.

Народ воспринял доставку популярного напитка благосклонно, а с учетом того, что цена на “Балтику №9” составила чуть более половины от розничной, мгновенно образовал очередь, протянувшуюся метров на сто.

Охрипший Крысюк слез с капота “ козла”, прошелся взад-вперед по опустевшей площадке перед входом в зоопарк и, довольный мирным разрешением вопроса с толпой зевак, широким шагом удалился в направлении биотуалетов, видневшихся у фронтона Мюзик-холла…

Когда младший лейтенант вернулся, на лужайке под тополями уже вовсю шла драка между торговцами коноплей со Зверинской улицы и местными сборщиками бутылок, схлестнувшимися на почве каких-то своих внутренних противоречий, неизвестных окружающим.

Пэпээсники, ввиду временного отсутствия руководителя, в побоище не вмешивались, а лишь наблюдали издали. К тому же, имелся еще один немаловажный повод к невмешательству – экипажи машин “крышевали” разные стороны конфликта: группа под руководством старшего сержанта Бухалко обеспечивала безопасность собирателей стеклотары, а подчиненные старшины Утконосова тяготели больше к продавцам “веселой” травы.

Недавно пришедший на работу в РУВД Крысюк этого не знал и бодро кинулся в гущу дерущихся, приказав подчиненным применить табельные спецсредства в виде резиновых дубинок.

Пэпээсники нехотя вклинились в толпу, вяло помахивая “демократизаторами” и стараясь не слишком сильно прикладывать ими участников процесса выяснения отношений.

Но в каждой драке на Руси рано или поздно наступает переломный момент…

Сей момент пришел довольно быстро, секунд через пятнадцать, когда неудачно взмахнувший дубинкой Бухалко засадил в глаз ефрейтору Косорылову из конкурирующего экипажа. Тот воспринял удар как личное оскорбление и от души перетянул старшего сержанта резиновым изделием поперек хари.

Бухалко отлетел метра на три, сбивая по пути наркоторговцев и бутылкосборщиков, и попал аккуратно в центр куста шиповника.

Вопль старшего сержанта был слышен в радиусе полукилометра.

Возмущенные посягательством на жизнь их командира двое рядовых из экипажа Бухалко навалились на ефрейтора, сшибли его с ног и принялись месить сапогами. Тут на них сбоку налетел сам старшина Утконосов и драка перешла на качественно иной уровень…

– Козлы – они козлы и есть, – осклабившийся Ла-Шене указал Сулику Абрамовичу на катающийся в пыли клубок переплетенных тел в серой униформе, из которого доносились визгливые вопли Крысюка, пытавшегося растащить младших по званию, и откуда иногда высовывались концы дубинок.

Отвлекшийся на чтение каких-то документов Волосатый от удивления открыл рот.

– Эй, ментяра, продёрни в натуре…, – тихо пропел браток и легонько хлопнул адвоката по плечу. – А не принять ли нам, Сулик свет Абрамыч, по граммульке? – Ла-Шене открыл дверцу маленького холодильника, смонтированного в проеме между передними креслами джипа. – Рекомендую водочку “Менделеев”. Сильная вещь… Особенно, блин, с апельсиновым соком.

– А давайте, – согласился Волосатый. – Только мне водки чуть-чуть, для вкуса разве что…

Добродушный братан плеснул в два стакана по пятьдесят граммов кристально-чистой сорокаградусной жидкости, долил соком до двух третей объема, бросил по кубику льда, извлек еще одну бутылку с каким-то темным напитком, скрутил крышечку и капнул по стаканам буквально по пять миллилитров.

– А это что? – заинтересовался Сулик Абрамович.

– “Капитанский джин”, – Ла-Шене убрал бутылки в холодильник и закрыл дверцу. – Ливизовский, так что качество, блин, гарантировано… Оттеняет вкус “Менделеева”, но не мешает, блин, целостному восприятию коктейля. Ну, что, вздрогнем?

– Вздрогнем, – согласился адвокат и попробовал приготовленную смесь.

Коктейль оказался очень даже на уровне.

Волосатый посмаковал легкий бодрящий напиток и достал авторучку:

– Надо, знаете ли, Игорь, рецепт записать… Значит, водка “Менделеев”…

– И только “Менделеев”, – браток поднял указательный палец. – Это, блин, важно…

– Я понял… Апельсиновый сок, лед, “Капитанского джина” совсем немного…

– В домашних условиях рассчитывайте одну чайную ложку на порцию, – подсказал Ла-Шене и посмотрел на не утихающую бойню между ментами, из которой уже выбыл избитый до синевы Крысюк, чья бесчувственная тушка ничком валялась рядом на траве. – С джином главное, блин, не переборщить… Иначе смысл коктейля пропадет.

– Хм-м… А в чем его смысл? – осведомился адвокат.

– В питие со светлой головой, – сообщил браток. – Можно хоть десять порций засадить и ничего, блин, не будет. Конечно, с закуской…

– Само собой, – кивнул Волосатый и подумал, что сегодня же вечером приготовит такой коктейль для любимого сына, когда тот, уставший, явится из спортзала.

На секунду очнувшийся Крысюк поднял голову и вякнул нечто глупо-правоохранительное.

Из кучи малы высунулась рука с дубинкой и тюкнула младшего лейтенанта по затылку.

Крысюк опять отключился.

– Интересно, долго они так биться будут? – Волосатый задал риторический вопрос.

– Минуты две еще, – спокойно отреагировал многоопытный Ла-Шене. – Физподготовка, блин, слабовата. Вон, один уже выдохся, – браток показал пальцем на старшину Утконосова, упавшего на колени и высунувшего синий, как у чау-чау, язык, неплохо гармонировавший с цветом его куртки.

Старшина с присвистом дышал.

Бухалко не упустил случая наказать конкурента и дал Утконосову качественный пендель.

Не удержавшийся на коленях старшина проехал рожей по гравию, быстро перевернулся на спину м встретил прыгнувшего на него старшего сержанта ударом ногой в пах. Бухалко согнулся пополам, тут же огреб по почкам от проносящегося мимо рядового и упал прямо на Утконосова, разбив тому лбом нос.

Сверху на барахтающихся в пыли старшину с сержантом плюхнулся ефрейтор Косорылов, яростно нажимая на кнопку электрошокера и целя Бухалко в шею. Однако двадцатитысячевольтовый разряд не достиг сержанта, ибо в момент включения внутри разрядника что-то перемкнуло, вырвавшаяся из дешевого пластмассового корпуса синяя молния ударила Косорылова по пальцам и спецсредство приказало долго жить, сопроводив процесс умирания легким серым дымком.

Ефрейтор завизжал и отшвырнул подальше от себя опасный предмет.

– Знаете, кстати, в чем разница между ментами и батарейками? – неожиданно спросил Ла-Шене.

– Нет, – удивился адвокат.

– У батареек есть плюсы, – бесстрастно выдал браток.

* * *

Последнего, третьего тигра загонщики настигли у огромного пруда, куда несчастная кошка вознамерилась прыгнуть, спасаясь от бегущих со всех сторон людей в камуфляже.

Но ее прыжок, исполненный истинной грации, был грубо прерван выстрелом Эдиссона, пальнувшего в полосатую кису из специального полицейского ружья четвертого калибра зарядом-сетью с грузилами по бокам. Опутанная нейлоновыми нитями тигрица тяжело рухнула на песок у самой воды, забила лапами, отчаянно зарычала и метко описала первого приблизившегося к ней братана. Однако это не помешало остальным охотникам-гуманистам набросить ей на пасть блокирующую петлю и связать…

– Хорошая девочка, – Циолковский почесал недовольную тигрицу за ухом. – Мы теперь тебя, блин, часто навещать будем.

Судя по выражению глаз таежной кошки, сия перспектива ее совсем не вдохновила.

– Надо, блин, Глюка с Телепузом предупредить, что всё пучком* , – Ортопед достал сотовый телефон. – А ведь волнуются, чай, как тут у нас…

ГЛАВА 3 ИДУ И ВИЖУ – КТО-ТО БРОСИЛ ПИТЬ…

“Денис прав – в водке много женских гормонов.

Когда я выпиваю две литровые бутылки, я тоже

не могу нормально водить машину и начинаю

поступать нелогично, блин.

Надо спросить у Ортопеда, что он чувствует

в подобных случаях…”

Из дневника Аркадия Клюгенштейна,

14 января 2002 года

– То, что мусора – идиоты, я давно знал, – заявил освобожденный из вынужденного плена Клюгенштейн, разглядывая обрывки милицейской униформы, втоптанную в землю кепку со смятой кокардой и оторванные погоны, валявшиеся у ворот зоопарка. – Помните ту историю, блин, у амеровского консульства?

Стоявшие рядом братки закивали…

Случившееся аккурат в день приезда в Северную столицу заокеанского президента, сопровождаемого своим российским коллегой, в полной мере продемонстрировало высшую степень интеллектуальной импотенции российских стражей порядка.

На глазах у сотни по-парадному одетых ментов к небольшой группе национал-большевиков, проводивших мирный пикет у особняка на улице Петра Лаврова* , подошел какой-то неопрятный человек в очках и принялся визгливо-хамским тоном оспаривать выкрикиваемые молодежью пророссийские лозунги. Скандалист хоть и представился американским профессором, но бухтел на чистейшем русском языке и, когда веселые нацболы начали его дуплить* , сотрудники милиции решили, что присутствуют на некоем перфомансе, устроенном гораздыми на выдумку патриотами, и вмешиваться не стали.

“Профессора” отлупили изрядно и даже пару раз с криками “Янки, гоу хоум!” бросили головой вперед в наглухо закрытые стеклянно-бронированные двери консульства, но воротца так и не открылись.

“Америкос” провалялся на асфальте еще с полчаса, пока шел митинг, и встал лишь тогда, когда закончившие свои дела нацболы организованной колонной скрылись за поворотом улицы.

Утрамбованный, но не побежденный скандалист прихрамывая двинулся к ухмылявшимся ментам и попытался устроить истерику и им, за что был вторично подвергнут физическому наказанию, доставлен в “обезьянник” местного отделения, где спустя шесть часов выяснилось, что пострадавший – действительно гражданин США, действительно профессор славистики из Массачуссетского университета и, к тому же, близкий друг штатовского президента, которого он должен был сопровождать во время обзорной экскурсии по городу и присутствовать на банкете в Смольном.

Ситуация сложилась ужасающая, но менты смогли усугубить и ее, выманив профессора на улицу перед околотком и захлопнув перед его носом входную дверь, которая в тот день больше не открылась. А вышедший вместе с профессором на свежий воздух сотрудник вдруг перестал узнавать американца, разорался на всю улицу “Убери руки, гомик проклятый!” и убежал, оставив пострадавшего одного в окружении неодобрительно качающих головами прохожих…

– Ты сейчас куда? – осведомился Ортопед, упаковывая ружье в красивый кожаный чехол.

– На выставку дохлых кошек в дом культуры “Таксидермист”, – невесело пошутил Аркадий. – Перекусить, блин, надо, – Глюк покрутил головой и нашел взглядом отпрыска, уже усаженного в темно-вишневый “jaguar S-type” супруги, примчавшейся к зоопарку после прошедшего экстренного репортажа по телевидению, и успевшей как раз к моменту триумфального выхода братков с территории. – А потом по делам…

– Я с тобой, – просто сказал Михаил. – Меня тоже что-то на хавчик пробило…

* * *

В кабачок “У Литуса”, славный своими горячими мясными блюдами и не менее – регулярно происходившими в нем собраниями реальных братанов города на Неве, Клюгенштейн прибыл вместе с Ортопедом, Комбижириком, Тулипом и Армагеддонцем.

Пока верзилы рассаживались за сдвинутыми вместе двумя столами, недавно принятый на работу и потому еще не знакомый с большинством посетителей сомелье* терпеливо ждал поодаль. Когда же великолепная пятерка уместилась на стульях и уткнулась в развернутые меню, главный по алкоголю решил, что настал его час и приблизился.

– Апперитивы какие будете? – сомелье склонился над плечом Армагеддонца.

– А чё есть? – поинтересовался браток.

– Практически всё, – прожурчал сомелье.

– Тогда – водочку, – заявил Ортопед, окидывая унылым голодным взглядом пока еще пустой стол.

– Рекомендую “Золотые купола”, – предложил сомелье.

– А производство чьё? – подозрительно осведомился Комбижирик.

– Завода “Красная звезда”…

– Москва? – спросил Тулип.

– Москва, – подтвердил сомелье.

– Отказать, – надулся Армагеддонец. – Ливизовские есть?

– Есть, но…, – стушевался сомелье. – Может, “Золотые купола” попробуете?

Братки переглянулись.

Непосвященному человеку их стремление пить исключительно продукцию питерского комбината “Ливиз” показалось бы по меньшей мере странным или нарочито патриотичным. Мол, всё, что делается в Москве и ее окрестностях – отстой, а мы будем хлебать наше, родное. Не взирая на качество.

Но дело было в другом.

По непонятным причинам питие ливизовской продукции действовало на братанов умиротворяюще. После нее не хотелось буянить, разносить вдребезги и пополам припаркованные у ресторана машины, выбрасывать из окон визжащих официантов, бить панорамные стекла витрин, гоняться за патрульными милицейскими автомобилями, угонять пришвартованные у набережных прогулочные теплоходы и кататься на них по каналам, застревая в крутых поворотах, врываться по ночам в музеи и театры, и прочая, и прочая. А хотелось мирно сидеть в теплой компании друзей, беседовать за жизнь и рассказывать различные поучительные истории из жизни.

Первым столь необъяснимое действие водок “Менделеев”, “Охта”, “Синопская”, “Петр Великий” или “Пятизвездная” подметил Денис Рыбаков, который даже провел ряд экспериментов. Контрольные группы, пившие “Охту” и “Синопскую”, благополучно и почти без происшествий, если не считать регулярного втаптывания в асфальт излишне приставучих служителей дорожного бога ГАИ, добирались до дома. Но вот испытуемые, принимавшие на грудь что-нибудь иное, типа водки “Урожай”, “Казачья” или “Царский штандарт”, попадали в гораздо более серьезные переделки со стрельбой, погонями и травмами различной степени тяжести.

Химический анализ особой разницы между разными сортами разных заводов не выявил, поэтому проводившие его три доктора наук, семь аспирантов и девять лаборантов выдвинули гипотезу, что всё дело в воде.

Мол, именно местная водица немного усмиряет кипящий разум неугомонных пацанов и переводит их активность в мирное русло.

В общем, факт благотворного влияния ливизовской продукции на Хомо Сапиенса был научно установлен и братаны приняли решение, во избежание негативных последствий, употреблять строго определенные сорта.

Конечно, бывали и срывы.

Так, например, у поехавших на рыбалку вместе с группой каких-то безумных туристов Циолковского, Кабаныча и Тулипа закончилась “Синопская” и они были вынуждены затариться “Серебряным источником”, ибо ничего другого в сельмаге не оказалось. Из жратвы присутствовали лишь сосиски и расфасованная в двухлитровые банки горчица местного производства. Взяли и их, естественно, ибо рыбка в тот день никак ловиться не хотела.

По уровню сырости питерские леса могут соревноваться с болотом в дельте Амазонки. Соответственно, попытки развести полноценный костер успехом не увенчались, и поздним вечером братаны и примкнувшие к ним туристы расположились тесным кругом у коптящего, как неисправная керосинка, пламени. Света костерок давал примерно столько же.

Пустив по кругу флаконы с “Серебряным источником”, коллектив принялся жарить сосиски, насаживая их на заостренные веточки. Вспомнили и о горчице.

Но банка была одна, а народу – до седалищного нерва.

Поэтому, помаявшись в ожидании банки, Тулип сожрал свою порцию без приправы, а, когда емкость достигла его рук, опростал банку в траву примерно в центр круга и предложил всем самостоятельно макать туда сосиски – всё равно несъеденную горчицу пришлось бы выбрасывать, а так хоть удобнее. И гордо удалился к пересевшим на бревно у воды Кабанычу с Циолковским, также давно отужинавших.

Распробовав продукт местного горчичного производства, некоторые недостаточно пьяные туристы стали возмущаться – “Горчица горчит, но не жжет, зараза!”, “ Халтура!”, “Горчичников на мыло!” – и прочее в том же духе.

Однако альтернативы нет было – сошло и так.

Наутро братки были разбужены странными звуками, словно все их товарищи по спиннингам и сетям вознамерились в одночасье потравить.

В принципе, было от чего.

Ибо при утреннем свете стало видно, что на траве внутри вытоптанного по краям круга лежит куча совершенно не тронутой горчицы и здоровенная коровья лепешка, вся истыканная словно решето…

Приключения на этом не закончились.

Вечером того же дня, памятуя о случившемся конфузе, принявший стакан “Серебрянного источника” Тулип решил развести настоящий качественный костер, щедро полил сырые дрова бензином из канистры, не обратив внимания на то, что расположил деревяшки на небольшой возвышенности, и бросил спичку.

Горючее занялось хорошо, а вместе с ним – и “Isuzu Trooper” Кабаныча, под днище которого затек ручеек бензина. Потушить вседорожник не удалось и обратно в город злые на весь белый свет братаны добирались на пассажирском поезде.

Билетов на захолустной станции не было, и проводница за скромную мзду пристроила троицу в служебном купе.

Разумеется, через полчаса нагрянула ревизия и братки были вынуждены уйти в вагон-ресторан, где просидели довольно долго, удивляя повара изысканными заказами и согревая душу бармена обилием потребляемого спиртного.

Когда они в полночь вернулись обратно, ревизия еще не ушла и проводница по-тихому подсадила их в купе-люкс к пожилой супружеской паре.

– Ребятки хорошие, студенты, только из похода, вы ничего не подумайте, – заискивающе пробубнила корыстолюбивая служащая МПС, задвигая за собой дверь.

Братки уселись в ногах кроватей и вежливо помолчали, ожидая, что хозяева купе первыми начнут разговор.

Но те не начали, а лишь напряженно смотрели на трех бритоголовых бугаев в замызганных брезентовых куртках.

И тут вдруг Тулип вспомнил, что в ресторане он вынимал перочинный нож, дабы порубать куру-гриль, и начал в его поисках охлопывать себя по карманам. Ничего не найдя, он тихим, но оглушительным в безмолвии купе шепотом обратился к Циолковскому:

– Андрюха, ты нож взял?

Такого крика, какой издала бедная пожилая пассажирка, братки ни до, ни после этого случая никогда не слышали…

– Тащи “Синопскую”, – отрезал Ортопед, жестом отогнал сомелье от стола и вздохнул.

– Ты чего? – участливо спросил Клюгенштейн.

– Да, блин, историю одну вспомнил… Про приятеля моего. Как он на бурундука охотился…

– Грустная история? – Армагеддонец нахмурил густые брови.

– Да не особо, – Грызлов пожал плечами. – Просто, блин, зоопарком навеяло…

– Ну, дык, расскажи, – предложил Аркадий. – Всё равно сидим, ждем…

– Ладно, – согласился Ортопед. – Есть у меня, блин, знакомцы – туристы. Но туристы не типа того, чтобы выехать на электричке за полсотни кэ-мэ от Питера и пить чай из термоса, а самые, блин, что ни есть серьезные. Водку не пьют. В принципе, блин… Употребляют исключительно спирт. А ездят, чтобы тот самый спирт употребить, очень далеко, – Михаил откинулся на спинку скрипнувшего стула и заложил руки за голову. – И были они тогда на Алтае… Шли на байдах* , а иногда байды шли на них. Место вообще глухое, люди, блин, редко встречаются, зверье непуганое, а карты, блин, мягко говоря, неточные. Ну, это все так, к слову…

Бесшумно движущийся официант выставил на стол графин с минеральной водой и поднос, на котором горкой возлежали свежеиспеченные, обсыпанные кунжутом булочки булочки.

– На одной из стоянок-двухдневок было решено поплыть половить рыбешку, – продолжил Ортопед. – Причем, блин, почему-то не в близпротекающей речке, а где-нибудь по ручейкам… Поплыли, блин. Ручейки не ищутся… А все эта ботва происходит после обеда, то есть, блин, – после спирта. И тут на сцене появляется главный персонаж – Вася… Вася, блин, человек хороший и спокойный, но только до второй рюмки – затем в глазах зажигается огонь, а в заднице появляется зуд преобразователя Вселенной, – витиевато высказался Грызлов. – В общем, блин, когда они проплывают мимо какой-то небольшой полянки, – типа гари, но уже покрытой травкой, – их взору является идиллическая картина – на поваленном стволе дерева сидит бурундук и, сволочь такая, обедает. Разложил, блин, шишки на манер рюмок на барной стойке, шелушит и зашибись себя чувствует. На туристов – ноль внимания… Тут Вася понимает, что этот бурундук – то, чего ему не хватало всю жизнь, – Михаил заговорщицки подмигнул внимательным слушателям. – На ходу, блин, чуть не перевернув байду, Васятка срывается в воду, набирает полные ботинки воды, но упорно лезет на берег, к желанной животине… Бурундук насторожился, но трапезы не прервал…

Официант принес блюдо с помидорами, огурцами и зеленью.

– В общем, окружающим стало ясно, что хищников, подобных Васе, в тайге, блин, не встречается, и сейчас что-то будет, – Ортопед взял веточку декоративной петрушки, похожую на лилипутскую пальму, и пожевал. – В трех метрах от бурундука Вася издал охотничий рев, чем, собственно и загубил охоту – не заори он, ничего бы не было. Но он, блин, заорал, и тут бурундук понял, что это за ним…

Братки синхронно усмехнулись.

Поведение бурундука напомнило им поведение некоторых отечественных бизнесменов, до самого последнего момента плюющих на предупреждения и продолжающих крысятничать чуть ли не на глазах опекающих их бандюганов.

– Кроме того, что бурундук был тормозным, – Грызлов взял с подноса четвертинку помидора, – что, блин, простительно в такой глухой провинции, он оказался еще и глупым. На той поляне ни кустов, ни больших деревьев не было, однако, блин, в двадцати метрах начинался лес, где никакой Вася его бы не нашел. Но тупая зверюга выбрала самый стремный вариант – забралась на обгорелый ствол небольшой пятиметровой сосенки, единственного высокого места. И уселась на самой верхушке, причем, блин, не забыв утащить с собой самую жирную шишку. Разгоряченный погоней Вася решил идти на штурм и полез на сосенку… Запрыгнув где-то на метр, он, блин, цепляясь неизвестно за что, начал медленно, но верно, продвигаться вверх. Прикиньте картину – сосенка тонкая, Вася – центнер тренированного жира, конструкция, блин, начинает раскачиваться…

Слушатели задумчиво кивнули.

– Бурундук, блин, почувствовал себя уже совсем хреново, – Ортопед похрустел огурчиком, – и, блин, не выпуская из лап шишку, вовсю гадит на голову Васи… Вася пачкается и матерится, но лезет к цели. Народ упирается веслами в дно речки, чтоб не уплыть, и ржет как резаный. Вася поднимается все выше, соответственно, амплитуда раскачки сосенки увеличивается. И тут, блин, – апогей… Вершина сосенки с закрепившимся на ней бурундуком наклоняется так, что Вася оказывается в горизонтальном положении, руки у него со ствола соскальзывают и Вася, блин, падает на землю… С хрустом, блин… Сосенка распрямляется, и тут уже, блин, не удерживается зверь. Короче, бурундук, с прижатой к груди недогрызенной шишкой, уходит из верхней точки по аккуратной баллистической траектории в лес, сшибая ветки и шурша листвой… Вася, блин, в нокдауне. Бурундук где-то в лесу… Зрелище чего-то полосатого с хвостом, стремительно улетающего в чащу… Народ, блин, бросил весла и упал… В общем, блин, уплыли они метров на триста – только тогда их прибило к берегу и они остановились. Сами не могли. Вася их там и догнал… Грустный, с бурундучьим калом в волосах и почти, блин, трезвый…

– Со спиртом, блин, надо осторожней, – покачал головой Тулип. – Это, блин, не “Охта”. И даже не “Менделеев”…

– Точно, – согласился Комбижирик.

Возле стола материализовался официант с подносом, на котором стояли запотевшая бутылка ледяной “Синопской” и маленькие хрустальные рюмочки.

– Расставляй, – Клюгенштейн широко взмахнул дланью и улыбнулся.

* * *

В родном РУВД Крысюка отлили водой, кое-как привели в порядок изодранную форму и отправили отдыхать в общежитие, где он делил маленькую комнатушку на десятом этаже с капитаном Юрием Синяком, чья пропитая внешность полностью соответствовала его неблагозвучной фамилии.

Увидев получившего мощное “боевое крещение” соседа, капитан проникся к младшему лейтенанту несвойственной правоохранителю со стажем отеческой заботой, являвшейся на самом деле проявлением скрытых гомосексуальных наклонностей Синяка, и решил напоить избитого Крысюка пивом, чтобы хоть как-то сгладить неприятные впечатления от проигранной драки с сослуживцами.

Всосав по литру кисловатого и сильно отдающего стиральным порошком “Клинского”, Синяк и Крысюк, к которым присоединились еще несколько обитателей ментовской общаги, перешли на дешевый розовый портвейн, разлитый, судя по этикетке, в солнечной Молдавии, а на самом деле – в фанерной будочке на задворках Сытного рынка, где трое бомжей мешали виноградный спирт с водой и подкрашивали его обычными лиловыми чернилами. Правда, бомжи были из Молдавии, но сей факт вряд ли мог послужить оправданием к надписи на этикетке.

Через два часа застолья, когда кончился портвейн и начался свекольный самогон, кто-то из присутствующих посетовал, что, мол, скучновато просто так сидеть и что неплохо было бы как-нибудь развлечься.

Стали придумывать – как.

Народ в компании подобрался отчаянно ленивый, что естественно для большинства российских стражей порядка. А в голову лезли какие-то неподходящие идеи, которые либо требовали немалого вложения средств, либо много «силовой энергии».

И вот, наконец, младший сержант по фамилии Лизун выдал мысль:

– А давайте старый Юрин стул в окно выбросим и будем смотреть как он красиво полетит и красиво разобьётся, а? И ходить никуда не надо…

Народ нисколько не возражал, идея всем показалась замечательной.

Синяк тоже был не против, так как стул был действительно старый, многократно клееный “Моментом” и обмотанный изолентой.

Набившиеся в комнатенку служители законности заняли места для наблюдения полёта и приземления обречённого стула, Синяк взял его в руки и с криком “Э-э-эх-х-х, твою мать!” выкинул в окно.

Стул и вправду «красиво пошёл», но в конечной точке полёта не разбился в щепки, как предполагалось, а воткнулся всеми четырьмя ножками в землю. Так и встал: цел и невредим.

Разочарованная публика начала наезжать на не менее разочарованного капитана:

– Надо сильнее кидать было!

– Довернуть, довернуть надо было!

– Не умеешь – не берись, метатель хренов!

Менты расселись все на свои места, выпили еще по полстакана самогонки и стали склонять Синяка к тому, чтобы он сбегал вниз за стулом для повторной попытки. И хотя капитан для себя решил, во что бы то ни стало покончить с не хотевшим разбиваться стулом, идти вниз ему не хотелось. Но после ещё одной порции горячительного напитка его осенила очередная гениальная мысль:

– Да на фига мне бежать? Ща у соседа возьмём гирю и ею добьём этот гадский стул!

Естественно, никто и не подумал, что за гирей тоже нужно будет идти.

Открыли окно, снова заняли места.

Синяк взял выпрошенную “буквально на пять минут” двухпудовую гирю и, целясь в стул, насколько позволяло выпитое, запулил её в окно.

Мимо.

Офигевший от такой невезухи и обозванный “косым придурком” капитан побежал вниз за гирей, ибо народ решил уничтожить стул именно таким образом. Через несколько минут запыхавшийся Синяк возвратился.

Все приготовились…

Бац!

Опять мимо…

Когда капитан вернулся во второй раз, Крысюк заплетающимся языком изрек:

– Мужики! Надо привязать верёвку к гире и вытягивать её в окно. И не надо бегать каждый раз. Всё вас учить приходится…

Сказано – сделано.

Где-то была найдена бухточка с верёвкой. Один конец привязали к гире, а другой, чтобы случайно не упустить, к железной ножке общажной кровати. Однако никто не удосужился хотя бы прикинуть длину веревки…

В очередной раз злой и почти протрезвевший Синяк метнул снаряд.

И тут произошло следущее – кровать, к которой был привязан груз, внезапно подлетела к окну и застряла в нём среди орущих, пьяных и матерящихся на весь Петроградский район мусоров. А на третьем этаже, в комнате коменданта, раздался звон разбивающегося стекла и в помещение влетела злополучная гиря. Со страшным грохотом она упала на стол у окна, за которым в это время комендант пил чай.

Стол пополам, престарелый майор милиции в отставке – без чувств на полу.

Потом Крысюка, вбросившего в сознание масс приведшее к трагическим последствиям предложение, били уже всем коллективом во главе с Синяком. После того, разумеется, как выбрались из-за зажатой в оконном проеме кровати…

* * *

Испив “Синопской” и откушав соляночки, братки пришли в доброе расположение духа, обсудили несколько насущных проблем, связанных с приведением в чувство некоторых потерявших связь с реальностью подшефных бизнесменов, решили дать им шанс одуматься, и приступили к поеданию отменно приготовленного шашлыка.

Мирный процесс восстановления растраченных во время охоты на тигров белковых запасов был прерван разразившейся за соседним столиком семейной сценой.

Мужчина с лицом бывшего комсомольского работника, долго и проникновенно что-то втолковывавший сидевшей перед ним моложавой даме, повысил голос и громко сказал:

– Таня, ну нельзя же быть такой ревнивой!

– Скотина! – вскинулась женщина, перегнулась через стол, сбросив на пол вазочку с чайной розой и недопитой бутылкой шампанского, и влепила своему визави звонкую оплеуху. – Ты опять назвал меня Таней!

Обернувшиеся на шум братаны неодобрительно насупились.

– Эй, блин, – прогудел Армагеддонец. – Отношения дома выяснять надо…

Парочка опасливо покосилась на пятерых бугаев и притихла.

– Совершенно нет культуры поведения в общественных местах, – громко заявил Комбижирик, накладывая себе на тарелку оливки из хрустальной вазочки. – Учить, блин, народ надо…

– Верно, – согласился Тулип. – Вот, помнится, когда я первый раз за границу поехал, так, блин, спецом целый курс прослушал, как себя за столом вести и вообще…

– А где побывал? – спросил Ортопед.

– В Египте…

– Хорошее место, – сказал Грызлов и незаметно для окружающих вздохнул.

В Египет Мишу после его единственного посещения этой удивительной страны больше не пускали.

Придрались, в общем, к несущественной мелочи.

Ортопед, возмущенный царившим в Египте сухим законом и драконовскими ценами на спиртное в гостиницах для иностранцев, на второй день пребывания в Каире заложил в приобретенную на рынке двадцатипятилитровую канистру десять кило фиников, засыпал сахаром, залил водой и поставил созревать на балкон, дабы к “отвальной” обеспечить свою туристическую группу качественной брагой.

Неделя пролетела незаметно.

За сутки до отлета все собрались в номере Грызлова и подняли стаканы за благополучное возвращение на Родину. Брага была хороша, но совершенно не цепляла. Первые два часа. А потом – словно подлые египетские боги набросили на сознание русских туристов непроницаемое черное покрывало…

В общем, спустя двенадцать часов Ортопеда и компанию обнаружили в какой-то маленькой, дотоле неизвестной гробнице в ста километрах от Êаира, с полупустой канистрой браги, с трехлитровой банкой из-под соленых огурцов, на дне которой плескался недопитый рассол, распевающих русские народные песни и использующих для освещения безжалостно разломанные деревянные фигурки идолов, вырезанных древнеегипетскими умельцами многие столетия назад. Мумия жреца, похороненного в гробнице, была цинично выброшена из саркофага и валялась в углу, и на его место положили совершенно невменяемого экскурсовода, обернутого, к тому же, в сорванный где-то в городе государственный флаг.

Полицейские комизм ситуации не оценили и навсегда запретили участникам мероприятия въезжать в страну, внеся их имена в память бездушного компьютера…

– Да, там неплохо, только, блин, жарковато, – Армагеддонец отодвинул пустую тарелку и щелкнул пальцами, подзывая официанта. – Тащи-ка, милейший, кофеек и какую-нибудь наливочку…

– Какую изволите? – прошелестел вышколенный “милейший”.

– “Мон плезир” есть?

– Разумеется…

– А мне – “Северную”, – молвил Клюгенштейн, вытирая губы крахмальной салфеткой.

– Короче, по рюмашке и той, и этой, – подытожил Тулип. – Будем, блин, смаковать…

– Кстати, Миша, – Аркадий повернулся к задумавшемуся о чем-то своем Грызлову. – Ты зачем на прошлой неделе в кабаке каким-то арабам пять тонн бакинских вручил и попросил, блин, чтобы они тебе из своей Арабии валенки привезли?

– Да-а, погуляли…, – Ортопед закатил глаза. – А мы, между прочим, и тебя, блин, тогда ждали… Но ты ж где-то сам тусовался.

– Нигде я не тусовался, – удивился Глюк.

– Как не тусовался? – возмутился Михаил. – Я ж тебе на мобилу раза три звонил. Слышно ж было – крики пьяные, музон орет, ржач… С кем ты там бухал?

– Да какой там бухал, – Аркадий печально махнул рукой. – У меня джипер в тот день сломался. Это я, блин, в троллейбусе ехал…

* * *

Крысюку не везло по жизни всегда.

Принцип обмазанного с обеих сторон маслом бутерброда преследовал его денно и нощно. Ножки стульев, на которых восседал младший лейтенант, непременно подламывались, стаканы с портвейном так и норовили окропить его свеженадетые рубашки рубиновыми, лиловыми или сиреневыми потоками, а килька в томате просто проживала жизнь зря, если не оказывались у Крысюка за пазухой.

Да, что там говорить, если даже одинокий орел, кружа над Кольцо-горой в Кисловодске, из всех приехавших на экскурсию курсантов питерской Школы Милиции, нагадил именно на него.

Но Крысюк с завидным упрямством продолжал испытывать судьбу…

Стражи порядка – народ экономный.

Поэтому, подсчитывая число калорий, необходимых для поддержания истощенного дежурствами и патрулированием организмов, предпочитают колбасе пиво, а котлетам – водочку. А посему, в разгар пьянки, посвященной счастливому разрешению конфликта между стулом, гирей, комендантом и обитателями комнаты на десятом этаже ментовской общаги, на столе оказалось количество алкоголя несоизмеримо большее количеству закусок.

Еда в виде двух банок баклажанной икры, одного черствого бублика и трехсот граммов худосочной салаки горячего копчения кончилась быстро.

Денег у собравшихся в комнатушке одиннадцати офицеров и сержантов было совсем мало. Да и глупо тратить последние деньги на еду, если они утром понадобятся на пиво.

Зато были мозги.

Мозги, которые думают.

После четверти час размышлений кто-то вспомнил, что на шестом этаже, как раз под комнатой Синяка с Крысюком, за окошком висит авоська с продуктами, в которой запасливый и жадный лейтенант из местного отдела вневедомственной охраны хранил присланное ему из деревни сало.

Тут же возник вопрос номер два – кому лезть?

Изрядно разогретые самогонкой служители Фемиды решили разыграть его в карты.

Крысюку, естественно, досталась самая младшая карта…

Синяк с Лизуном связали несколько простыней, коих хватало аккурат до шестого этажа, одним концом привязали их к батарее, дабы младший лейтенант не выскользнул из нетрезвых рук и вывалили “гонца” за окошко, наказав ему не задерживаться, ибо, судя по тучам на небе, с минуты на минуту должна была разразиться страшная гроза.

Но тут же отвлеклись от процесса наблюдения за верхолазом, ибо на пороге комнаты возникла преисполненная чувства собственной значимости фигура дознавателя Кривоножкина, отягощенного пакетом с изъятой в качестве вещественного доказательства и готовой “подвергнуться быстрой порче”, как сказано в Уголовно-процессуальном Кодексе Российской Федерации, вареной колбасой в одной руке, длинной французской булкой в другой и с печатью задумчивости на лице.

Про альпиниста забыли напрочь.

А, чтоб не было сквознячка, окно прикрыли…

Через час разбуженный громом и вспышками молний, а потому временно вынырнувший из алкогольного дурмана Синяк поинтересовался, какая сволочь привязала к батарее его и Крысюка простыни.

Собравшиеся испытали легкий шок и бросились к окну.

Распахнув створки и перегнувшись через подоконник, затуманенному ментовскому взору предстала картина, достойная кисти Айвазовского – льющиеся с неба потоки воды, развевающиеся на жутком ветру аки паруса белые простыни и черная бездна под ними.

Синяку пригрезился Крысюк, лежащий на холодном и залитом кровью асфальте, который протягивал руки со злосчастным салом и тихим голосом молил о спасении.

Лизун и Кривоножкин ломанулась искать работающий телефон, дабы вызвать “скорую”, а остальные гурьбой понеслись вниз оказывать первую помощь пострадавшему.

Однако под окнами тушки младшего лейтенанта не оказалось.

Немного пошарив по окрестностям, промокнув до нитки, изрядно покричав и никого, кроме испуганного облезлого кота с соседней помойки, не обнаружив, “спасатели” решили, что необходима тишина, которая позволит услышать прощальный стон умирающего.

Но установить тишину, по причине доносящихся из окон общежития пьяных выкриков и орущих на полную мощь телевизоров, было затруднительно.

Поэтому в щитовую откомандировали здоровенного прапорщика из охраны районного СИЗО, чтобы тот вырубил электричество.

Исполнительный прапорщик справился с задачей блестяще.

Через минуту общага была обесточена, а те несколько человек, которые пытались ему помешать, были отправлены в глубокий нокаут.

Тишина никаких результатов не дала, кроме того, что собравшиеся на улице гораздо отчетливее стали слышать свист ветра и приближающийся вой сирены “Скорой помощи”.

Вслед за медиками приехали патрульные из местного РУВД.

Поиски продолжились с утроенной силой, но Крысюк пропал бесследно.

Врач со “скорой”, которому для сугреву поднесли стакан самогонки, посмотрел в темное небо и высказался в том смысле, что в состоянии шока “мусор-парашютист” мог рвануть куда угодно, вплоть до границы с Финляндией.

Мысль присутствовавшим понравилась и было принято решение прекратить поиски, а младшего лейтенанта считать пропавшим без вести при переходе государственной границы. Электричество к тому моменту снова включили, и мокрые менты поплелись поминать героя.

В самый разгар поминок, когда о Крысюке было сказано практически все хорошее и можно уже было переходить к десерту в виде коробки полузасохших шоколадных конфет, так же принесенных Кривоножкиным, в распахнутых дверях, подобно тени отца Гамлета, возникла фигура младшего лейтенанта. Совершенно невменяемого, со следами губной помады на щеке, сорванной на запястье левой руки кожей и огромным лиловым фингалом под правым глазом…

До пакета с салом Крысюк спустился быстро и удачно, вытащил оттуда здоровенный шмат и поднялся с ним обратно, но уперся носом в закрытое окно. Руки были заняты простынями, поэтому гонец, дабы привлечь к себе внимание, начал свистеть.

Но безуспешно, ибо внутри комнаты орали, произносили тосты и ничего не слышали.

Спуститься на землю, а затем подняться по лестнице младший лейтенант тоже не мог – хоть и был нетрезв, но понимал, что падать с высоты пятого-шестого этажа, где заканчивались простыни, не очень-то приятно…

Соскользнув на уровень восьмого этажа, Крысюк принялся ломиться в комнату своего приятеля, старшего лейтенанта Мазохистова, занятого в тот момент примеркой кружевных чулков и черного бюстгальтера “анжелика” перед большим, встроенным в дверцу шкафа зеркалом. Старлей гостю с салом обрадовался, облобызал младшего лейтенанта, налил ему чарку водки “Мужской разговор” и, накинув халат и порезав сало, приготовился жарить на нем яичницу.

Тут вырубился свет.

Возмущенный Крысюк бросился к электрощиту, где и получил из темноты страшный удар с левой.

Очнулся он опять у Мазохистова, раздетый до семейных трусов и почему-то прикованный наручниками к батарее. Старлея в комнате не было, зато были два каких-то злых азербайджанца, требовавших у Крысюка возврата денег за изъятые с рынка два ящика сухого вина. Крысюк вина в глаза не видел и на рынок уже с месяц не заходил, о чем честно поведал “лицам закавказской национальности”. Азерботы неожиданно поверили милиционеру, расстегнули сковывавшие его браслеты и отпустили восвояси, оставшись поджидать неизвестно куда исчезнувшего Мазохистова…

Выслушавшие рассказ Крысюка стражи порядка поохали, высказались в смысле того, что жизнь российского правоохранителя полна непредсказуемых поворотов и продолжили пьянку.

Но долго ли, коротко ли длится праздник на Руси, всегда наступает момент, когда спиртное заканчивается.

К шести вечера, выдавив последние капли из бутылок и обсудив весьма насущный вопрос, а именно – “Как на самом деле выглядит ёкарный бабай?”, недоперепивший коллектив разбрелся на поиски денег.

Кто куда…

Хитроседалищный Кривоножкин, сопровождаемый Синяком и Крысюком, направил свои стопы прямо в родное РУВД, где в его кабинете валялась целая куча изъятого у “черных следопытов” оружия, из которой он намеревался позаимствовать что-нибудь стоящее, дабы вырученных от продажи ствола средств хватило на продолжение банкета в женском коллективе расположенного неподалеку общежития швейной фабрики “Розовая пролетарка”.

Работающий ствол отыскали быстро, порвали протокол о его изъятии и троица горланящих матерные частушки мусоров потопала прямиком на Сытный рынок.

Однако, реализация потертого ТТ с шестью патронами в обойме прошла с половинчатым успехом.

Во-первых, из двухсот долларов купюрами по полтиннику, полученных Кривоножкиным из рук маленького вертлявого дагестанца, три оказались фальшивыми, по поводу чего милиционеры были вынуждены подраться с охранником обменного пункта, выставлявшего их на улицу. Охраннику изрядно накидали плюх, что немного подняло градус настроения трех товарищей.

Во-вторых, покупатель начал стрелять из свежеприобретенного оружия буквально “не отходя от кассы”, пока дознаватель считал деньги. По армянам, скалившим зубы в нескольких метрах от Крысюка и Синяка, со стороны подстраховывавших оборотистого коллегу.

Два смуглых “носорога” свалились под прилавок, зажимая руками простреленные животы, остальные порскнули в стороны как стая испуганных пингвинов.

Крысюк сначала было захотел выхватить ствол и ксиву и заорать “Всем лежать, милиция!”, но тут же передумал, ибо пистолета и удостоверения у него с собой не было, а вмешательство в процесс грозило обернуться участием в поисках преступника по горячим следам и переносом пьянки на неопределенно долгий срок.

Пока младший лейтенант размышлял над превратностями судьбы, стрелявший бросил пистолет с израсходованным магазином на пол и удрал. ТТ тут же подобрал хозяйственный Синяк, решивший, что добру пропадать негоже.

Обсудив происшедшее по дороге к обменнику, стражи порядка сошлись во мнении, что сделка “двести “зеленых” за шесть маслят* ” сделала бы им честь даже в пригороде Тель-Авива. Впечатление от гешефта немного испортило известие о подсунутых фальшивках, но и пятьдесят долларов за несколько патронов были неплохой суммой. Достаточной для того, чтобы в условленное время постучать в заветную дверь черного хода общежития “Розовой пролетарки” и на вопрос “Кто там-м-м?” призывно позвенеть разномастной посудой с разнообразным содержимым…

Вечер удался на славу.

Девчонки, в каждой из которых было не меньше центнера, быстро соорудили стол, а Кривоножкин, Синяк и Крысюк проставились по полной программе, поразив собравшихся обилием марок напитков и общим литражом.

После седьмого тоста, выпитого за нового министра внутренних дел, дебелая заместительница коменданта исполнила стриптиз на столе, потрясая мощными телесами и, в особенности, животом, так что непредвзятому глазу могло показаться, что замкоменданта находится на последнем месяце беременности.

Потом Синяк громко орал в окно на патрульных из РУВД напротив, обзывал их разными нехорошими словами и заткнулся лишь тогда, когда пэпээсники пообещали выстрелить в него из автомата.

Затем Крысюк, памятуя о нескольких годах, не без пользы проведенных им в музыкальной школе, схватил гитару и с надрывом кричал песни собственного сочинения, где не было рифмы, но было большое чувство…

Следующим актом веселья стал поход в бассейн на первом этаже здания, где не оказалось воды, но зато можно было всласть побегать по пыльному кафельному дну водохранилища. Там Кривоножкин окончательно раздел назначенную на этот вечер “любимой женой” пассию и погнал ее по бортику, молодецки вскрикивая и размахивая брюками Синяка.

В финале все опять собрались в комнате замкоменданта, бодро высосали остатки спиртного и завалились там, где стояли.

Через несколько минут одна дама сказала:

– Фу, ну и жара!

– Щас, это самое, поправим! – пришел на помощь Крысюк, поднял валявшуюся рядом с ним на полу трехкилограммовую гантель и швырнул в окно.

Раздался звон, но все остались довольны, ибо вставать, чтобы открыть форточку, было влом.

– Ах, как хорошо! – по-кошачьи потянулась замкоменданта и положила голову на плечо Крысюку. – Как посвежело!…

…Наутро гантель обнаружили торчащей в кинескопе телевизора.

А в туалете – разрубленный надвое унитаз, и валяющихся рядом топор и совершенно голого Синяка, в анусе которого торчал разряженный ТТ…

* * *

Грохнула входная дверь кабачка и под его гостеприимные своды ступил спасающийся от ливня округлый человечек с сумкой через плечо, при первом же взгляде на очкастую физиономию которого истинный национал-патриот должен был испытывать одно-единственное чувство – желание со всего размаха дать по нагло улыбающейся семитско-армянской харе обрезком двухдюймовой доски.

– Ба! – заорал Ортопед и выскочил из-за стола. – Юрик!

Вошедший близоруко огляделся, увидел приближающегося к нему верзилу и был заключен в крепкие объятия обрадованного братана.

– Какими судьбами? – возопил Михаил и потащил вновь прибывшего к столу. – Пацаны, знакомьтесь… Юра Нерсесов.

– Тот самый? – привстал Клюгенштейн поднял брови и протянул руку. – Аркадий…

– Рюмашку? – предложил хлебосольный Комбижирик.

– Не откажусь, – один из наиболее известных российских журналистов уселся на свободный стул. – Что пьете?

– А всё, – Армагеддонец обвел дланью стол. – Может, блин, водочки для сугреву?

– Неплохо бы, – Нерсесов покрутил коротко постриженной головой и повесил сумку на спинку стула.

– “Синопскую”, “Охту”, “Петр Великий” или “Менделеев”? – осведомился подскочивший сомелье, памятуя о пристрастиях гостей и приняв журналиста за одного из членов братанского коллектива.

– М-м-м…, – задумался Юрик. – Пожалуй, “Менделеев”. Всё таки имя…

– Закусывай, – Тулип подвинул поближе к Нерсесову блюдо с мясным ассорти и хрустальную салатницу с оливье.

Хорошо воспитанный журналист-патриот, снискавший всенародную славу на ниве борьбы с сионизмом и псевдодемократией, поднял первый тост за здоровье всех присутствовавших и удачу во всех их начинаниях, и зажевал кусочек буженины.

– Над чем сейчас работаешь? – поинтересовался Ортопед, собиравший вырезки из газет со статьями Нерсесова и многократно цитировавший автора в своих речах, посвященных решению мировых проблем.

– Гасим городской суд, – с достоинством ответил Юрик и взял пластик бастурмы. – В “Новом Петербурге”…

– Давно пора, – одобрил Армагеддонец, дважды побывавший под следствием и даже один раз дошедший до суда, где сфабрикованное против него уголовное дело развалилось по причине исчезновения “потерпевших”, оказавшихся, к тому же, близкими родственниками возбудившего дело следователя. – А в чем, блин, суть загашивания?

– В том, что народные заседатели оказались липовыми.

– Это как? – не понял Ортопед.

– А так, – Нерсесов навалил на чистую тарелку солидную порцию оливье и схватил ложку. – Народные заседатели избираются ЗАКСом и там же утверждаются. Таков закон. Без избрания и утверждения они никто… Левые люди. Самозванцы, короче… А у нас в судах с девяносто третьего года сидят именно такие. Утвержденные экс-мэром Стульчаком и не избранные народными депутатами. Получается, что большинство приговоров по уголовным делам – туфта. Дикое нарушение процессуального законодательства. И Полупердунчиков, – журналист скривился, произнося фамилию председателя городского суда, – это всё покрывает, сука… Нацию позорит.

Юрик, в жилах которого текла еврейская кровь пополам с армянской, зло нахмурился.

Его гремучая смесь национальностей, однако, не мешала разным просионистским и псевдодемократическим газетенкам регулярно обвинять журналиста в “разжигании межнациональной розни”. Видимо, внутри себя самого. Нерсесова даже занесли в “Справочник российского экстремизма”, как чуть ли не вдохновителя еврейских погромов и сторонника притеснения армян турками, что было совершеннейшим бредом.

– При чем тут нация? – удивился Глюк.

– При том, что по отчеству тот – Израилевич. Владимир Израилевич Полупердунчиков. Так в паспорте написано. Но все его, разумеется, называют “Ивановичем”…

– А-а, – протянул Клюгенштейн и нехорошо прищурился. – Согласен, блин, вдвойне сука, если еще и отчества стыдится… Вот из-за таких все беды. Надо, блин, наказать этого козла…

Ортопед свел к переносице густые брови и жизнеутверждающе икнул.

ГЛАВА 4 ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАЗЕЛИНЫЧА

Во время Второй Мировой войны немцы

на территории Голландии в большой

секретности строили макет аэродрома.

Самолеты, ангары, автомобили, средства ПВО –

всё делалось из дерева. Но в один из дней прилетел

английский бомбардировщик и сбросил на

лже-аэродром одну-единственную бомбу,

после чего строительство аэродрома сразу прекратилось.

Бомба была деревянная…

Исторический факт

Обсудив с Нерсесовым нюансы последнего выпуска телепередачи “Независимость слова”, ведомой ушлым журналюгой Савиком Шустрым на обновленном НТВ, и узнав от Юрика, что продольная бороздка на таблетках нужна, оказывается, не только для деления ее на две части, а для того, чтобы больному, у которого сильно болит горло и который не способен полноценно глотать, можно было бы вкрутить эту самую таблетку отверткой в попу, Клюгенштейн оставил гостя на попечение раздухарившимся браткам во главе с Ортопедом, сел в свою золотистую “Acura MDX” и поехал на встречу с барыгой.

Проезжая мимо неорганизованного людского столпотворения возле Сытного рынка Глюк вспомнил виденный им год назад случай и широко улыбнулся…

На стихийной бирже рабочей силы, где приезжие предлагали свои услуги, в тот день было, как всегда, шумно. Галдящие толпы украинских ремонтников, белорусских отделочников, молдавских бетонщиков, армянских укладчиков кирпича и киргизов-плиточников, немного разбавленных одинокими торговцами коноплей, преимущественно азербайджанской национальности, барражировали неорганизованными группами и пытались найти заказчиков.

Они наперебой расхваливали себя, показывали мозолистые руки, рвали на груди рубахи и хватали “покупателей” за рукава. Их поведение частенько приводило к тому, что бедолага-заказчик, надышавшись чесночными испарениями и оглохнув от криков, начинал шарахаться от подрядчиков и улепетывал в полном расстройстве, так и не найдя партнеров.

И вот однажды, недалеко от такой биржи, остановился автобус со швейцарскими туристами.

Водитель приступил к мелкому ремонту, а часть пассажиров, в основном мужчины, вышла размять ноги. Переводчик куда-то делся, и потому они обратились к торчавшему неподалеку Денису Рыбакову, прибывшему в сопровождении Аркадия Клюгенштейна для разговора с одним бизнесменом. Денис всегда отличался интеллигентной внешностью и иностранцы были уверены, что сей молодой человек уж точно владеет несколькими европейскими языками.

И они не ошибались.

Вопрос швейцарцев был прост: “Откуда столько мужчин?”.

Весельчак Денис, параллельно переводящий беседу для мирно стоявшего рядом Глюка, с хорошим грассирующим парижским прононсом выдал следующее:

– Видите ли, Россия теперь продвинутая страна. У нас все разрешено. Места, где собираются девушки легкого поведения, вы уже видели. А здесь находится еще одна достопримечательность Санкт-Петербурга – популярный гей-шоп под открытым небом. Согласитесь, очень удобно. Богатый выбор. Умеренные цены…

В этот момент к группе подошел голый по пояс, усеянный татуировками нетрезвый плиточник.

Выплюнув шкурку от сала и обдавая интуристов неземным ароматом копченой салаки, лука и не стиранных две недели носков, он начал бубнить, обнажая редуты золотых зубов:

– Ну, шо? Делать-то шо надо? Берите нас! Мы бригада сильная, специалисты – во, пьянок не будет, руку на отсечение даю…

Жестикуляция этого человека была весьма подходящей и полностью соответствовала рассказанному Рыбаковым: плиточник бил себя в грудь, возводил вверх большой палец, демонстрировал бицепс, а в конце монолога красноречиво провел ладонью правой руки по локтю левой.

– А почему в толпе попадаются женщины? – недоуменно вопросил Дениса один из туристов, взглядом показывая на лузгающих семечки молдаванок.

– Так это трансвеститы, где же им еще быть, – пожав плечами, парировал тот.

И швейцарцы понимающе закивали…

Когда вседорожник Аркадия миновал станцию метро “Горьковская”, запиликал телефон.

Глюк дисциплинированно, в полном соответствие с действующим законодательством, кое он старался по мелочам не нарушать, включил систему “hands-free* ” и выслушал доклад одного из подчиненных о том, что молодой и резвый браток Паша Молодцов по кличке Вазелиныч опять попал в историю, желая ускорить решение вопроса с тем самым бизнесменом, к которому Клюгенштейн ехал на встречу.

После разговора с Вазелинычем барыга кинулся в ментовку и теперь Пашу, как дикого зверя, гнали по Приморскому шоссе, сев на хвост его белому седану “Chevrolet caprice”. В погоне участвовало восемь милицейских машин и даже вертолет.

Аркадий принял к сведению услышанное, недовольно крякнул и развернул джип на сто восемьдесят градусов через две сплошные полосы посередине Каменноостровского проспекта.

Стоявший на перекрестке инспектор ДПС сделал вид, что ничего не заметил. Получать в башню от явно озабоченного каким-то серьезным делом верзилы из “Акуры” ему не хотелось.

Деньги можно нарубить и с других водителей.

Здоровье дороже…

* * *

Сон на рабочем месте подействовал на дознавателя Пугало весьма благотворно.

Выбравшись из объятий Морфея к трем часам пополудни, Станислав Иммануилович почувствовал себя практически протрезвевшим и, дабы не нарушать алкогольный баланс организма, тут же принял на грудь стаканчик красного крепленого винца, маленькая канистрочка с которым была им обнаружена два дня назад на месте преступления. Какого преступления – он не помнил.

Ощутив привычное головокружение, всегда сопровождавшее дознавателя после выпитого спросонья горячительного, Пугало отпер дверь кабинета, высунулся в пустой коридор, поводил носом из стороны в сторону, спрятался обратно, сел за стол и принялся думать, что еще героического он может совершить до конца рабочего дня.

Сознание услужливо подбросило идею о приведении в порядок сорока шести дел, имевшихся у дознавателя в производстве, но страж порядка с ходу эти мысли отмел.

Утренние допросы воришек с лихвой перекрывали планы по проявлению служебного рвения и теперь Пугало хотел сделать что-то для себя лично. Например, исхитриться и “списать” приобщенный к материалу по квартирной краже видеомагнитофон “Aiwa”, который с большой выгодой можно было загнать знакомому перекупщику электронной аппаратуры.

Дознаватель с полчасика посидел за столом, мурлыкая себе под нос полюбившуюся ему песенку “Strangers in the night* ”, из которой Станислав Иммануилович знал только первые четыре слова, испил еще винца и вызвал к себе для опроса задержанного утром алкоголика, на которого соседка по коммунальной квартире, известная на весь район сборщица бутылок, накатала заяву с обвинением в сексуальных домогательствах.

Бухарика доставили минут через десять.

Пугало окинул одетого в камуфляжную куртку тщедушного мужичка оценивающим взглядом и спросил:

– Охотник, что ли?

– Охотник, – подтвердил задержанный и про себя добавил: “…до баб-с”.

Дознаватель нахмурился.

Охоту и охотников дознаватель Пугало недолюбливал.

Хотя сам некоторое время назад увлекался хождением по лесу и попытками попасть из старой двустволки в какую-нибудь живность.

Но всё закончилось одним отнюдь не прекрасным днем, когда Станислав Иммануилович решил подшутить над товарищами. Он втихаря вскрыл патроны, вытащенные из ружья начальника отдела вневедомственной охраны Приморского района, высыпал из них картечь, заправил обратно и весь вечер доставал подполковника тем, что тот, дескать, плохой стрелок.

В конце-концов, когда была выпита третья литровая бутылка водки, они поспорили, что начальник ОВО с десяти метров ни в жисть не попадет Пугало в задницу.

Спор двух ментов – дело святое.

Хихикающий дознаватель отошел на положенное расстояние, спустил штаны, дабы в темноте было лучше видно, нагнулся и приготовился поднять подполковника на смех, когда выстрел не возымеет никакого результата.

Но тут начальник ОВО вспомнил, что его ружье заряжено слишком крупной дробью и, пожалев Пугало, сменил патроны на “утиные”.

Попасть в белеющий на фоне темных кустов круп дознавателя оказалось раз плюнуть, чего нельзя сказать о дальнейшем отлове Станислава Иммануиловича в ночном лесу, доставке его в больницу и операции по извлечению из ягодичных мышц сорока восьми дробинок…

Поэтому доставленный в кабинет Пугало алконавт в камуфляжной форме вызвал в дознавателе приступ глухого раздражения.

– Встань вот сюда, – Станислав Иммануилович указал задержанному место перед шкафом, на который он предварительно взгромоздил коробку с подготовленным к списанию видеомагнитофоном.

– Зачем это? – подозрительно спросил бухарик.

– Надо. Буду проводить визуальные замеры, – разозлился дознаватель.

– Ладно, – мужичок встал на предложенное место, опасливо косясь через плечо на вышедшего из-за стола Пугало.

– Стой смирно и смотри перед собой! – приказал страж порядка.

Когда алконавт уставился в стеклянную дверцу шкафа, в которой прекрасно отражалось всё, что происходило за его спиной, дознаватель занес для удара ногу и от души врезал, целясь мужичку по заднице.

Крупа задержанного на пути обутого по такому случаю в новенькие яловые сапоги Пугало не оказалось – подлый мужичок в последнее мгновение отскочил вбок и практически севший от неожиданности на продольный шпагат Станислав Иммануилович самостоятельно пнул ногой шкаф, расколотив и стекло, и своротив коробку с надписью “Aiwa”. Тяжелый видеомагнитофон стукнул его по голове, дознаватель дико заорал и завалился в сторону, отчаянно размахивая руками и сбросив со стола на пол пухлые папки с материалами различных дознаний. Вверх взметнулись разрозненные листки и закружились по кабинету, словно стайка испуганных голубей.

Бухарик отпрыгнул к подоконнику и уставился на ворочающееся среди перевернутых стульев тело:

– Мы так не договаривались, начальник…

– Урод! – разверещался Пугало, расшвыривая в стороны стулья, различные вещдоки и протоколы допросов. – Ты зачем дернулся?

– Сам урод, – неожиданно произнес мужичок, распахнул створку окна и встал на подоконник. – Бывай, начальник…

– Куда?! Стоять! – завопил дознаватель, но было уже поздно.

Алконавт спокойно прыгнул из окна, благо кабинет Пугало находился на втором этаже здания РОВД, удачно приземлился на мягкий газон и благополучно удрал за угол многоэтажки, оставив Станислава Иммануиловича мучаться от боли в паху и от сознания собственного бессилия.

Правда, видеомагнитофон дознаватель всё-таки списал.

Уже по-настоящему, по причине треснувшего в момент соприкосновения с его черепом пластмассового корпуса нежного изделия фирмы “Aiwa”. Объяснив нанесенные технике повреждения дракой с убежавшим подозреваемым…

* * *

Если первый инспектор ДПС, встреченный Глюком после отъезда из кабачка, оказался сообразительным, то второй, на перекрестке возле метро “Черная речка”, был молод, рьян и чуть не попал под колеса джипа, пытаясь остановить летящий со скоростью полторы сотни километров в час золотистый внедорожник.

Его глаза, расширенные от ужаса, напомнили Аркадию тот славный день, когда он, молодой и неопытный, взялся перевести труп младенца из роддома в лабораторию на предмет вскрытия и установления причины смерти.

Мороз в ту зиму стоял жуткий.

По приезде в роддом стал вопрос – как везти трупик?

В полиэтиленовом пакете – неэтично, за пазухой – глупо, чай, не замерзнет.

Поэтому одна санитарка завернула мертвого ребенка в тонкое одеяло и отдала Клюгенштейну. Он, естественно, поехал на общественном транспорте, который, разумеется, был набит под завязку.

Стоит, одной рукой держит трупик, в другой руке книга. Читает “Сто лет одиночества” Маркеса и морщится, если кто-то наступает ему на ногу.

Неудобно, но делать нечего.

Тут ему одна старушка предложила присесть и, как только утомленный поездкой Аркадий уместился на сиденьи, бабушка завела разговор о ребеночке. Как его зовут, не холодно ли ему в таком одеяльце, да почему он не кричит. “Отец” отвечает, что, мол, спит дитё.

Естественно, что старушку распирало желание посмотреть на лицо ребенка, “отец” же всячески этому препятствовал.

И вот, в один прекрасный момент автобус резко затормозил. Не ожидавший этого Клюгенштейн слетел с сиденья, ребенок вывалился у него из рук и ударился головкой о поручень. Приоткрылось одеяло и все пассажиры увидели синюшнее лицо мертвого младенца…

* * *

Павел Молодцов по кличке Вазелиныч, обретенной им за угон микроавтобуса с этим ценным медицинским препаратом, который он по непонятному стечению обстоятельств спутал со стоявшим совсем рядом инкассаторским броневичком, прославился еще в своем родном поселке Опухлики Псковской губернии, когда на одной из местных турбаз принял участие в подготовке и проведении чуждого россиянам праздника под названием “Ночь всех святых”, он же – Хэллоуин.

Правда, задолго до этого события, когда Паше исполнилось всего семь лет, родители умоляли его сбежать из дома. Но это была совершенно другая история…

Итак, в составе команды из четырех человек, которым было поручено организовать “комнату страха”, являвшейся кульминацией праздненства, были следующие известные в Опухликах личности: учительница химии из местной школы, по причине юного возраста называемая всеми Юлечка, ответственный за электронику поселковый гений Вася, престарелый и сильно пьющий турбазовский снабженец Трофимыч и самый главный поселковый раздолбай – Паша.

Для проведения полевых испытаний им выделили тёмный, длинный и узкий коридор на втором этаже деревянного дома, с небольшими нишами для окон. Задумка была гениальная – коридор увешивался маскарадными масками с маленькими лампочками внутри, кружками с водой и измазанными черной краской елочными игрушками, а в конце висело покрывало с большой безграмотной надписью фосфоресцирующей краской “HelloWin* ”, за которым под потолком скрывался типа вампир – Молодцов.

На входе должен был лежать “труп” по имени Вася – завёрнутый в простыню, с тёртой картошкой на лице и со свечкой в руке. В общем – вылитый вурдалак.

Далее, в проёме окна, стоял Трофимыч, со свечкой и неотёсанным льном* на голове и с зелёной косметической маской на лице – натуральный леший. Так же он отвечал за музыкальное сопровождение, должный включать и выключать магнитофон. С “леденящими кровь” звуками массовики-затейники долго не мучались: собравшись дома у Молодцова, записали на пленку хрипы и бульканье, исторгаемые старым прохудившимся унитазом.

Перед ширмой в другой оконной нише должна была стоять изображавшая чертёнка Юленька, тоже с неотёсанным льном на голове и свечкой в руках. Шоу, по идее, завершалось неожиданным нападением на зрителей вампира, до того висящего под потолком.

Опосля этого ужаса выживших провожали бы в дальнюю тупиковую комнату, где те ожидали бы всех остальных посетителей и залечивали бы надломанные нервы пивом местного разлива.

Итак, все встали на свои места и премьерное шоу началось…

Народ, изрядно заждавшийся представления, стоял на первом этаже и пил водку под разнообразную закуску – воду холодную, воду горячую, семечки трех разный степеней прожарки и сигареты “Прима”.

Задумано было пускать посетителей в “комнату ужаса” по одному человеку.

Первой жертвой была единогласно избрана директор опухлинской школы, полная добродушная женщина с простым русским именем Изольда Сигизмундовна.

После сигнального свистка она тяжело поднялась на второй этаж, увидела “вурдалака”, лежавшего на трёх стульях, и нагнулась над ним, дабы рассмотреть сие чудовище повнимательнее. Тот неожиданно открыл глаза и, сам того не ожидая, начал на Изольду Сигизмундовну орать, затем упал со стульев и свечкой прожег свой балахон на уровне груди.

Директриса от испуга заорала тоже.

Паша, вися под потолком, всё это видел и разволновался – уж больно всё хорошо начинается.

Трофимыч, услышав начало представления, нагнулся, чтоб включить магнитофон, но из-за некоторого перебора с дозой горячительного, принятого им перед премьерой, покачнулся, нажимая на кнопку, поджег свой парик и с олимпийским факелом на голове, истошно вопя, вылетел на Изольду Сигизмундовну.

Та сразу перешла на ультразвук и упала в обморок, роняя Васю на пол.

Трофимычу повезло, что на физиономии у него была косметическая маска.

Сбросив факел на пол, он с обгорелым, дымящимся и потрескавшимся лицом полетел к лестнице, дабы спустится вниз и попить водички из озера.

Пролетая мимо ошалевших людей, толпящихся возле входа на верхний этаж, с криком “Уроды, разойдись!”, Трофимыч запугал их окончательно.

А тем временем висящий под потолком Паша наблюдал за Юлечкой, которая, выглядывая из своей ниши, также случайно подожгла свой парик. Не дожидаясь, когда у неё начнут гореть настоящие длинные волосы, она скинула пылающий лен на сухой деревянный пол, который тут же начал предательски потрескивать.

Молодцов резво прыгнул вниз и мужественно затушил пламя ногами, секундой позже поняв что на ногах у него не было даже носков.

Далее всё как бы закончилось.

Менее всех пострадал Вася. С дыркой на груди балахона, он потащил Изольду Сигизмундовну в дальнюю комнату, положил её на бильярдный стол и попытался найти зажигалку, чтоб закурить сигарету. Юлечка с опалённой чёлкой дико рыдала. Правда, скорее от волнения, чем от боли – всё таки премьера прошла на “ура”. Паша сидел с опалёнными пятками и пытался налить себе водки…

Когда на втором этаже стихли звуки, самый смелый любитель ужастиков тихо поднялся наверх и, собирая головой все развешанные по коридору кружки с водой, закричал: “Кто-нибудь жив ещё в этом крематории?!”.

Ему никто не ответил, лишь что-то тихо булькало и хрипело.

Зайдя в последнюю комнату, смельчак увидел немую сцену: на столе сидел человек с красными пятками и пытался налить в гранёный стакан водку. Девушка с дымящейся чёлкой, размазанной косметикой и с остекленевшими глазами любовалась на свое отражение в зеркале. Парень-вурдалак с дыркой на груди прикуривал сигарету. А на столе лежала мёртвая директриса.

Такой “комнате ужасов” мог бы позавидовать любой из Диснейлэндов мира…

Прибыв из Опухликов в стольный град на Неве, Молодцов собрал все свои силы в кулак и поступил в Первый Медицинский институт. И даже проучился в нем почти четыре семестра.

Отчислили его, в общем, незаслуженно.

Причем в два этапа. На первом этапе ему вынесли предупреждение, на втором – вышибли.

Предупреждение о возможном отчислении он получил, проходя ежегодную практику в больнице, где подшутил над молодой неопытной медсестрой.

В тот день уже неплохо освоившийся на хирургическом отделении Молодцов был приглашен поприсутствовать на довольно простой полостной операции, проводимой тучной и жирной пациентке. Дабы опыта набрался и подсобил перманентно нетрезвому анестезиологу, регулярно путавшего ампулы с препаратами и иногда выводящего пациентов из наркоза несколько раньше времени, еще до наложения швов, что сильно раздражало хирургов. Ибо услышать от распотрошенного больного неожиданный вопрос “Доктор, а что вы делаете?” и спокойно на него ответить может не каждый.

Паша бывал в операционной не раз, а вот для медсестры это было первым боевым крещением.

Копание во внутренностях пациентки прошло успешно, без эксцессов, даже анестезиолог не подвел, вовремя вводя больной нужные лекарственные средства и внимательно следя печальными трезвыми глазами за показаниями приборов.

Под финал, когда оперируемую уже зашивали, работа приостановилась, ибо хирург никак не мог пристроить на место кусок подкожного жира. Промучавшись минуты две, он просто отрезал шмат сала и передал его Молодцову, чтобы тот сбросил его в ведро. Но Паша, задолго до этого подметивший неестественную бледность личика медсестры, решил чуть-чуть разрядить напряженную обстановку и сунул удаленный жир прямо в руки девушке.

– За-за-зачем это мне? – пролепетала медсестра.

– Бери, – бодро ответствовал Молодцов. – Дома на нём картошку пожаришь.

В результате медсестра хлопнулась в обморок, задев хирурга. Хирург, падая, зацепил пациентку и сбросил ее со стола.

Всё было бы ничего, если бы не вес больной.

Стодвадцатикилограммовая туша плюхнулась на доктора и отправила его в нокаут. Так что зашивать свежепрооперированную толстуху пришлось заведующему отделением, срочно вызванному по внутренней связи и оторванному от охмурения симпатичной практикантки. От злости доктор наложил такой внешний шов, что, когда разрезы зажили, на брюхе пациентки остался неровный зубчатый шрам, словно она побывала в пасти огромной белой акулы, пытавшейся перекусить бедняжку пополам.

Толстуха потом много и с наслаждением скандалила, обвиняя хирургов в том, что по причине шрама у нее совершенно разладилась личная жизнь, ибо, когда мужчины видели ее живот, их пробирал дикий хохот и на исполнение своих мужских обязанностей потенциальных любовников уже не хватало…

Исключили же Молодцова сразу после обязательного для студентов всех питерских ВУЗов сентябрьского выезда на сбор урожая картошки, моркови и капусты. “Труженники полей”, в чьи обязанности, в принципе, входило наполнение закромов Родины, беспробудно пили и без помощи будущих медиков, юристов, филологов, инженеров, экономистов, географов и всех прочих “интеллигентов” оставили бы выращенное гнить на полях области.

Естественно, что студенты, весь день с проклятьями таскавшие из раскисшей земли сочные корнеплоды, по вечерам отдыхали примерно так же, как и непутевые аборигены. То есть – пили водку и иные веселящие напитки.

В том далеком совхозе, куда попал Молодцов со товарищи, проблема алкоголизации населения стояла очень остро. И всё по причине того, что винного магазина или даже самого занюханного ларька в деревне не было. За спиртным приходилось ехать в соседний поселок городского типа, километров за двадцать.

Дабы не таскать взад-вперед стеклянную тару с горячительным, была куплена двадцатипятилитровая канистра, куда посылаемые за спиртным должны были сливать купленное, бутылки тут же сдавать, экономя тем самым время и деньги.

В очередной раз, высосав баклажку до дна, студсовет постановил – надо ехать пополнять запасы. А, поскольку была уже ночь и поселковая лавка была закрыта, оставался один вариант – прибыть в некий дом на имеющейся в каждом городе и поселке улице Ленина и набрать в канистру самогонки.

Сказано – сделано.

Выбирали двоих добровольцев, одним из которых оказался Паша, вручили им емкость и ключи от старого УАЗика, на котором и предполагалось доставить спиртное.

Дегустация и приобретение продукта прошли столь успешно, что из дома на улице Ленина парочка студентов не вышла, а вывалилась.

В тот момент, когда Молодцов с приятелем погрузились в машину и приготовились стартовать, сзади подъехал милицейский “козёл” и внезапно заглох.

Студенты в машине затихли, как мыши в норе, в ожидании того, что будет дальше.

Минуты две был слышен только звук стартера, затем из “козла” вышел водила, полез под сиденье, вытащил буксировочный трос, подгреб к машине со студентами и начал дергать за ручку двери, поскольку окна, во избежание распространения запаха перегара, парочка задраила наглухо.

Двери также были заблокированы.

Мент немного поорал и показал знаками – мол, бензин кончился, дотащи до отделения, – и зацепил трос за буксировочные проушины.

Студенты затаились.

Еще через пару минут милицейский “козёл” начал сигналить, мол, поехали, а еще через минуту включился проблесковый маячок.

Сидевший за рулем Паша, не ко времени успевший закемарить, поднял голову от баранки, кинул взгляд в зеркало заднего вида и увидел в нем ментов.

Первая реакция нормального российского водителя – дать дёру.

УАЗик резко сорвался с места и началась “погоня”.

Менты, естественно, не отставали, потому как на тросе.

Молодцов по каким-то незнакомым дворам пытался уйти от хвоста, напрочь позабыв, что он в спарке.

Вдобавок ко всему, стражи порядка видя, что он едет совсем не в отделение, а в другую сторону, начали сигналить, мигать фарами, включили сирену и стали орать в матюгальник, чтобы Паша немедленно остановился.

Видя такие расклады, Молодцов включил пониженную передачу и нырнул в заболоченный лог.

Менты за ним.

Паша вывернул на картофельное поле и погнал поперек борозд.

Менты за ним.

В отчаянии Молодцов пошел на штурм довольно крутого холма.

Там, на подъеме трос, наконец, лопнул, “мусоровозка” перевернулась и студенты оторвались от преследователей. Однако, стражи порядки оказались ушлыми, записали номер УАЗика и на следующее утро всем отделом нагрянули в совхоз. Разбирательство длилось недолго, мужественный Паша, чтобы не подставлять остальных, признался во всем сам, получил резиновой дубинкой по лбу от командира патрульного экипажа и был с треском исключен из института.

Так страна лишилась будущего первоклассного хирурга, а в бригаде Антона появился новый рекрут…

* * *

На КПП при выезде из города на Приморское шоссе Глюка уже ждали.

Из будочки с большими буквами “Пост ДПС” на крыше высыпали автоматчики и рассредоточились вдоль обочины. Поперек дороги встали две ментовские “Волги”, бравые инспектора приготовились разложить на асфальте стальную полосу с шипами, а трое алчных гаишников на мотоциклах “Урал” выстроились рядком у шлагбаума.

Аркадий, издалека заметив столь нездоровое копошение людей в серой униформе, не мудрствуя лукаво, свернул с шоссе, подрезав ярко-голубенький жигуленок-“копейку” с нарисованными на борту белой стрелой и надписью “На Берлин!”, и понесся прямиком через луг в объезд поста.

Несколько секунд на КПП длилось замешательство, затем “ментозавры” сообразили, что денежный клиент уходит и с визгом бросились ему наперерез.

Но они не учли того обстоятельства, что между дорогой и лугом в высокой траве скрывалась недлинная, метров в сто, но глубокая канава, оставленная экскаватором еще в те далекие времена, когда стационарный пост ГАИ только строился. Траншею рыли для какой-то трубы, которую так и не заложили, а засыпать забыли. Зимой худо-бедно ров был виден, летом же скрывался в зарослях осоки.

Первый “Урал” юркнул в траншею спустя пару мгновений после того, как съехал с откоса.

Старший смены, пузатый капитан с красным лицом, открыл было рот, чтобы голосом предупредить остальных мотоциклистов и бегунов об опасности, но не успел. Инспектора шли кучно, даром что большинство передвигались пешком, и свалились в канаву практически одновременно.

Из полутора десятков глоток раздался обиженный вопль, щедро пересыпанный матерком.

Клюгенштейн чуть притормозил, с безопасного расстояния насладившись развернувшимся перед его глазами действом, затем снова притопил педаль газа и золотистая “Acura MDX” беспрепятственно полетела дальше по кочкам, оставив позади бьющихся в истерике ментов.

Преследовать нарушителя никто не стал.

Ибо инспектора не знали, на какую именно из десятка дорог вывернет джип, когда минует луг и широченную просеку в лесополосе.

Да и других дел у них образовалось немало – двое из трех мотоциклистов сломали себе ноги, самый резвый пеший инспектор разбил голову о камень, а четверо чуть не утонули, плюхнувшись в протекавший по дну траншеи холодный и быстрый ручей…

* * *

Когда коллега Глюка по воспитанию чувства собственного достоинства в российских бизнесменах, солидный браток по кличке Парашютист, сообщил Аркадию о начавшейся погоне за Вазелинычем, он не знал одного очень существенного обстоятельства – охота за белым “Chevrolet caprice” захлебнулась буквально через десять минут после ее начала.

Хитроумный Молодцов после одного крутого поворота, уйдя из поля зрения преследователей, нырнул под какой-то полуразвалившийся мост и загнал свой огромный американский седан в густые кусты сирени, где его не смогли разглядеть и из вертолета. Кавалькада милицейских машин со включенными сиренами и проблесковыми маячками бодро пронеслась мимо и села на хвост к удалявшемуся на огромной скорости белому “мерседесу”, который гнала аж до Кронштадта.

Подождав с полчасика, Паша тихо выехал из кустов и медленно двинулся обратно в Питер, на ходу соображая, как ему миновать пост ДПС. Проходимостью “шевроле” не блистал, поэтому о том, чтобы обогнуть КПП по раздолбанной тракторами проселочной дороге, можно было и не помышлять. А о шоссе через станцию Горская Вазелиныч от пережитого нервного напряжения забыл напрочь.

Так бы он и тащился со скоростью беременной черепахи, если бы в километре от развлекательного комплекса “Дюны” его не нагнал знакомый золотистый внедорожник и не притер бы к обочине…

– Ну, – спросил недовольный Клюгенштейн, когда они уселись на деревянную лавочку в придорожной шашлычной. – И что, блин, случилось?

Молодцов печально вздохнул.

– Ты, блин, не молчи, а рассказывай, – молвил Аркадий и посмотрел тяжелым взглядом на подскочившего к столику носатого и черноволосого хозяина заведения. – По сотке водочки, соку апельсинового и двойной шашлык моему другу…

– “Арзамасскую” или “Кремлевскую”? – осторожно поинтересовался толстенький даргинец.

– Ты б, блин, еще “Буратино” предложил! – рассердился Глюк. – Выпил – почувствуй себя дровами… Я чё, у тебя тут в первый раз? Ты не помнишь, что я пью?

– “Синопскую”, кажется, – испугался владелец шашлычной. – Но ее сейчас нэт…

– Почему нет? – деловито осведомился заслуженный браток.

– Кончилась, – потупился даргинец.

– А другая, блин, не кончилась, – язвительно изрек Клюгенштейн. – Ты еще скажи, блин, что всю выпили, а ты не успел купить новую партию…

Шашлычник уставился себе под ноги.

– Вот смотри, – Аркадий ткнул перстом в стоящий напротив заведения огромный рекламный щит. – Чё там написано?

– “Ли-виз” – по-ра, мой друг, по-ра!” – по складам прочитал коммерсант.

– Ага… А ниже, там, где стрелочка?

– Двэсти мэтров, – прошептал даргинец.

– Вот! – Глюк взял шашлычника за пуговицу рубахи. – Только не “мэтров”, а метров. Тут, блин, мэтров* сотнями не выкладывали, чтобы расстояние определить… Ты, блин, работаешь в двухстах метрах от складов, я бы даже сказал – от волшебных пещер с амброзией, и не можешь, блин, обеспечить своё заведение нормальной водкой? Кто у тебя “крыша”?

– Ма-ма-мага, – от волнения владелец харчевни начал заикаться.

– Какой Мага? – грозно насупился Клюгенштейн.

– Рыжий, – еле слышно прошелестел даргинец.

– Который на “феррари” ездит? – уточнил Аркидий.

Шашлычник молча кивнул.

– Так, – браток отпустил пуговицу провинившегося коммерсанта, достал серебристую “Nokia 8310” и набрал номер. – Алё! Мага?… Здорово, Глюк это… Да ничего, житуха нормальная… Я чё тебе звоню вот… Мы тут с приятелем в твоей шашлычной сидим, около “Дюн”. Так, блин, выпить хочется, а моей любимой нет… В натуре… Говорит, нэту, – Клюгенштейн передразнил побледневшего даргинца. – Кончилась… Да, такие, блин, дела… А сам-то как?… О чем вопрос, конечно, посидим! Давай на завтра, часиков на двенадцать… У меня, в “Чекушке”, – Аркадий назвал один из любимых своих ресторанчиков. – Лады, договорились… Рад был слышать… Ну, блин, и тебе того же…, – Глюк протянул трубку шашлычнику. – Это тебя…

Разговор бизнесмена и опекавшего его бригадира дагестанской группировки был короток и содержателен. Барыга четко отвечал только “да” и “будет исполнено”, словно примерный прапорщик в кабинете командира дивизии, минимум – двухзвездного генерала.

Через минуту к складам “Ливиза” на “москвиче-каблучке” рванул сам хозяин шашлычной, дабы успеть доставить живительный напиток до отъезда дорогих гостей.

– Нас прервали, – Глюк повернулся к Вазелинычу. – Так что ж, блин, случилось-то? Вроде все мирно должно пройти было…

– Должно было, да не прошло, – нахохлился Молодцов.

– Давай по порядку, с самого начала, – Аркадий прикурил сигарету.

– Ну, приехал я к нему к двум часам… Перетёрли его торговлю компьютерами, как ты мне и говорил, дал ему список фирм, куда надо машины поставить. Он взял, прикинул сумму, обрадовался даже…

– Так, – кивнул Клюгенштейн. – Начало нормальное…

– Потом стали за видеотехнику базарить…

– Не “за”, а “про”, – поправил Глюк, памятуя о грамматике русского языка, которую он очень любил обсудить с Денисом Рыбаковым. – Говорить “за что-то”, блин, нельзя… Это некультурно и показывает, что ты хреново в школе учился.

– Ну, про, – пожал плечами Вазелиныч. – В общем, у него заказ образовался, от киностудии одной. “Акын-фильм” называется.

– Не знаю такой, – покачал головой Клюгенштейн.

– Частная студия, – Павел вытащил из кармана рубашки четвертинку бумаги и сверился со своими записями. – Сняли телесериалы: “Инспектор Непутевый” – начало века, царская охранка и другая ботва, – и “Мойдодырчики”, о каких-то типа спецназовцах. Сейчас снимают какой-то фильм про террористов, к трехсотлетию города, и еще сериалы… Директора зовут Никодим Авдеевич Подмышкин.

– Так, – кивнул Аркадий. – И чё с этой студией?

– Хотят закупить видеокамеры и кое-что из оборудования…

– Дело хорошее, – браток откинулся на спинку скамьи.

– Хорошее, да не очень…

– Поясни…

– Я тут пробил этого Подмышкина, – скривился Молодцов. – Барыга, блин, еще тот. Любимое развлечение – кинуть тех, кто с ним со стороны работает. Причем не впрямую, а обойти… Ну, например, договаривается о поставке чего-нибудь с посредником, выясняет, у кого тот что берет и напрямую выходит. А тем, кто ему наводку дал, ни копейки не платит и еще вид делает, что поссорился… Типа, они слишком много хотят, работать не умеют и прочее в том же духе.

– Нехорошо, – согласился Клюгенштейн.

– Ну, наш торговец, судя по всему, в этот же капкан и лезет, – Паша отпил сок из высокого тонкостенного стакана, принесенного предупредительным родственником убывшего за водкой даргинца. – Я ему, блин, объяснить попытался, а он, зараза, уперся и крутить начал… Видать, Подмышкин ему уже успел наобещать золотые горы.

– Нет, ну что за люди! – Аркадий положил пудовые кулаки на стол. – Объясняешь им, объясняешь, а они, блин, всё равно крысятничать пытаются!

– В том-то и дело, – грустно закивал Молодцов. – Но дальше – больше… У меня вообще сложилось мнение, что наш барыга решил собственный бизнес с этим Подмышкиным открыть. И переключить на того наши связи по аппаратуре. Типа, он будет по-тихому из первых рук закупать и с нашим барыгой делиться. А мы, блин, в стороне…

– Даже так? – возмутился Глюк.

– Угу.

– Ты его, блин, просветил, к чему это приведет?

– Так с этого вся бодяга и началась, – Вазелиныч взял сигарету. – Только начал ему мозги на место ставить, смотрю – он как-то подобрался. Типа, ждет кого-то…

– Так-так, – прищурился Клюгенштейн.

– Ну, я, блин, не прекращая разговора, к окну перешел, – оно приоткрыто было, второй этаж, фигня, – но базара не прекращаю… Правда, впрямую ему ничего не грузил, так, общими словами… Что в бизнесе надо себя порядочно вести и другую лабуду. Но он то понял, о чем речь…

– Молодец, – похвалил Аркадий.

– Чувствую, его такие расклады мало удовлетворяют. Начал мне вопросики разные задавать, с подтекстом… Типа, а чё будет, если он того условия не выполнит, сего… Точняк на угрозу вытягивал, всё ждал, когда я на него наезжать начну.

– А ты?

– Ну я, как учили, – улыбнулся Вазелиныч. – Типа, не понимаю, чё он хочет и свою линию гну. По порядочность в бизнесе, про взаимоотношения между партнерами и остальное…

– Писал он тебя? – риторически спросил Глюк.

– Однозначно.

– Вот придурок…

– Так вот, – продолжил Молодцов. – Минут через десять он напрягся совсем… Вижу – всё, сейчас что-то будет. Ждать не стал, через подоконник перемахнул и вниз… Сзади – грохот, крики “Стоять, милиция!”, барыга верещит. Ну, я ноги в руки, в тачку прыгнул и мотанул. Те за мной. Я на трассу вырвался и газу! Еле ушел…

– Поступил ты правильно, – Клюгенштейн задумчиво посмотрел вдаль. – Пользы от сидения в камере никакой, один, блин, вред здоровью… Значит, наш барыжка ментов подготовил? Интере-е-есно. Не ожидал.

– Менты – от Подмышкина. У него крыша мусорская, – поведал Вазелиныч. – Я это еще раньше пробил* . Потому и подстраховался…

– А чё еще про этого Подмышкина известно? – спросил Аркадий и опрокинул в пасть стакан соку.

– Когда Никодим был маленький, его в темечко укусил клещ, – усмехнулся Молодцов. – Да так неудачно, что, когда его вынимали, чё-то там повредили и сильно застопорили рост Подмышкина. Короче, он сейчас от горшка два вершка, метр шестьдесят где-то. И сильно от этого комплексует…

– Полезная информация, – призадумался Глюк. – Диня из Германии вернется, надо будет, блин, с ним обсудить…

К столику подбежал запыхавшийся шашлычник с двумя бутылками “Синопской” в руках:

– Вот! Привез!

– Прямо спринтер, – добродушно осклабился Клюгенштейн. – Ставь водку сюда и мясо подавай… Мне тоже порцайку, а то я что-то проголодался…

* * *

Помимо клещевого укуса в темечко, притормозившего физическое развитие гражданина Подмышкина, в его жизни происходило еще немало случаев, так или иначе влиявших на становление владельца частной кинокомпании.

Например, Никодим Авдеевич совершенно не умел пить, но тем не менее всё время изнурял организм дозами горячительного на разных банкетах и презентациях. В связи с чем он то ночевал в вытрезвителе, подобранный на улице мрачными пэпээсниками, то получал травмы различной степени тяжести.

Хуже всего ему пришлось на даче заместителя генерального директора ОРТ, куда он был приглашен для обсуждения нового проекта.

Недавно отстроенная дача обладала всеми признаками элитного жилья – там имелись и зимний сад, и флигелек для прислуги, и бассейн, и баня. Но, как это обычно бывает, присутствовали и мелкие огрехи в виде неубранных строителями штабеля досок у забора и огромной кучи застывшего цемента неподалеку от двери бани.

Обсуждение телесериала, посвященного полумистическим приключениям двух алкоголиков в отдаленной сибирской деревне и совмещенного с исконно русской мелодрамой в виде пресловутого любовного треугольника, прошло успешно, высокие договаривающиеся стороны пришли к консенсусу, выпили по рюмашке охлажденного виски и пошли париться в баньку. Там Подмышкин разомлел окончательно, заказал девок из столичного эскорт-агентства и, в ожидании красавиц, решил немного остыть в снегу.

Выбравшись из жарко натопленной парной на улицу, Никодим Авдеевич поводил жалом, узрел отличнейший сугроб, разбежался и ласточкой попытался в него занырнуть, дабы произвести впечатление на стоявших рядом замдиректора ОРТ и своего режиссера, так же принимавшего участие в решении судьбы проекта.

Едва припорошенная снежком окаменевшая куча цемента радостно приняла Подмышкина в свои объятия. Раздалось мощное “Дзынь!” и владелец частной кинокомпании, со сломанной ключицей и разбитой башкой, весело отскочил метра на полтора.

Когда у наблюдавших сию картину прошел первый шок, они попытались оказать пострадавшему первую помощь. А именно – положить стонущее тело на доску и отнести в дом.

Доски оказались узкими, поэтому Никодима лицом вниз взгромоздили на две, положенные встык, и аккуратно развернули голову вбок, чтобы ненароком не зажать нос между досками.

Но санитары-инициативники не учли того, что у мужчин спереди обычно выпирает не только нос.

По пути к крыльцу доски чуть разошлись, мужское достоинство елозившего от боли Подмышкина скользнуло в образовавшуюся щель и, когда режиссер и замдиректора ОРТ встряхнули импровизированные носилки, дабы поправить разъезжающиеся деревяшки, Никодимушка взревел так, что переполошил весь поселок.

Так что, помимо ключицы и черепа, прибывшим врачам пришлось возиться и с мошонкой владельца кинокомпании, накладывая компрессы и извлекая из нее занозы.

В другой раз, будучи на той же даче, опытный Подмышкин сначала потыкал палкой в сугроб, убедился в том, что перед ним настоящий снег и с удовлетворенной улыбкой на глупом лице сел в него задом. Попав точнехонько в битое стекло, приготовленное строителями забора для обсыпания верха стены, но забытое по причине запоя и заваленное снегом.

Приехавшая та же бригада врачей подивилась невезучести Никодима Авдеевича, но виду не подала, лишь порекомендовав ему не злоупотреблять банькой и перейти на более безопасные способы расслабления.

К примеру, на массаж.

Подмышкин так и поступил.

И через месяц попал в больницу на пару с очаровательной массажисткой из интим-конторы, упав с кровати в кульминационный момент расслабления и сломав себе ногу…

Аналогичные неудачи преследовали Никодима и с его автомобилями.

То у него на большой скорости срывало шаровую опору на свежеприобретенном у “серого” дилера “Saab 9-5”, то он защемлял пальцы в двери своего внедорожника “Opel Montero”, то при резком торможении бился головушкой о спинку переднего сиденья, когда ехал на заднем диване купленного ради понтов черного “Lincoln Town Car”.

Но самый замечательный случай настиг Подмышкина спустя неделю после обретения ярко-красного “Mercedes-Benz E320 4-matic* ”. Не удовлетворившись слишком маленькой эмблемой на руле, Никодим Авдеевич нашел в магазине автозапчастей трехлучевую звезду пятнадцатисантиметрового диаметра, изготовленную из легированной стали и весом почти килограмм, и суперклеем налепил ее в центр баранки. А затем, задумавшись о чем-то своем, тюкнул в зад на светофоре огромный вседорожник “Ford Excursion”. Особых повреждений “мерседес” “форду” не нанес, только царапнул хромированный бампер.

Из джипа вышел здоровенный браток и пнул “мерс” по решетке радиатора.

Естественно, что от мощного сотрясения сработала подушка безопасности водителя немецкого седана.

Всё было бы ничего, если бы не приклеенная звезда.

Подмышкин получил сильнейший удар трехлучевым символом успеха по морде и очнулся только на следующий день в реанимации. Эмблема автомобилестроительной компании навечно отпечаталась у него на физиономии. В обычные дни она была незаметна, но, стоило Никодиму Авдеевичу начать нервничать, как на его лице проступали четкие контуры мерседесовской звезды…

* * *

Расставшись с Вазелинычем и отправив того на пару-тройку дней в отдаленный коттедж “Дюн”, где Паша должен был отсидеться, пока страсти с барыгой не улягутся, Глюк поехал на очередную стрелку.

Проезжая по Литейному проспекту мими дома номер четыре, где располагается Управление ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, Аркадий улыбнулся, вспомнив виденную им в декабре прошлого года замечательную картину.

В ту ночь Клюгенштейн возвращался с затянувшейся встречи по совершенно безлюдному городу. Подъезжая к Литейному мосту, он бросил взгляд на Большой Дом * и подивился увиденному – на фронтоне здания, примерно на уровне четвертого этажа, зацепившись стропами парашюта за водосточную трубу, висело чье-то тело и уныло болтало ногами* .

Браток остановился, несколько минут рассматривал дивное зрелище, затем начал предлагать помощь. Неудачливый парашютист, однако, от помощи вежливо отказался и продолжил висеть на холодном ветру, изредка прикладываясь к плоской фляге.

Аркадий понял, что идут какие-то очень особенные эфэсбэшные учения и убыл, восхищенно качая бритой головой…

ГЛАВА 5 ТАНГО СВЕЖЕГО МОТЫЛЯ

Вопрос:

Что такое мусор в совке?

Правильный ответ:

Милиционер в Советском Союзе.

Из газеты “Невский братан”,

09 ноября 1999 года

Возле офиса, в котором была назначена встреча одному не по чину окрутевшему банкиру, метался Ортопед, что-то возмущенно бубнил себе под нос и размахивал руками, пугая редких прохожих.

Клюгенштейн притер к бордюру тротуара свою “Acura MDX”, выбрался наружу и подошел к взволнованному другу:

– Миша, что случилось?

– Рукописи, – выдохнул Ортопед. – Они, блин, собираются канонизировать часть рукописей…

– Кто? – не понял Аркадий. – Барыги?

– Можно сказать и так, – Грызлов сжал кулаки. – Уроды из Ватикана.

– А у нас разве есть партнеры в Ватикане? – после недолгого размышления осторожно поинтересовался Глюк.

– Да не партнеры! – отмахнулся Ортопед. – Папик Римский, вот кто!

– Солидняк! – восхитился Клюгенштейн. – И кто, блин, с ним дотрещался? Неужели Диня?

Михаил уставился на коллегу пустым взглядом.

– Римский Батяня – это круто! Не ожидал, блин, – у Аркадия сильно улучшилось настроение. – Это, Мишель, надо отметить!

– Ты не врубился, – Ортопед хлопнул Глюка по плечу. – Это, блин, проблема глобальная… Диня тут ни при чем. И Папик Римский нам не партнер. Я про кумранские рукописи * говорю…

– А-а, ты про эти, – Клюгенштейн, которого неугомонный Грызлов уже неоднократно просвещал по поводу обнаруженных в пещерах свитков, погрустнел. – Но, блин, они нам по барабану…

– Не скажи…, – Михаил сделал небольшую паузу. – Хотя… Ты ж из этих… Из иудаистов…

– Да какой я, блин, иудаист? – возмутился Глюк. – Я и Тору-то толком не читал! И на иврите не базарю! Я, блин, русский в душе.

– Аркаша, – проникновенно молвил Ортопед, заглядывая другу в глаза. – Любить водку, халяву, революции и быть при этом полным мудаком – еще недостаточно для того, чтобы называться русским… Ты, скорее, внебрачный сын Отечества.

Клюгенштейн столь сложной и витиеватой философской сентенции не ожидал и оттого глубоко задумался.

Размышлял он до того момента, как к офису подъехал Стоматолог на своем темно-синем супер-универсале “E55T AMG 4-matic”.

* * *

За час до конца рабочего дня во всех кабинетах тридцать пятого отдела милиции заскрежетали динамики системы общего оповещения, установленные стараниями заместителя начальника по работе с личным составом, и скрипучий голос главы РОВД подполковника Козявкина размеренно произнес:

– Внимание! Магнитная тревога! Всем сотрудникам срочно обернуть головы мокрыми полотенцами во избежание магнитного заражения!

От неожиданности семнадцать из сорока присутствовавших на своих рабочих местах милиционеров чуть не выронили стаканы, а перепуганный оперативник капитан Пятачков опрокинул на себя литровую банку томатной пасты, коей закусывал изъятое сорок минут назад возле станции метро паленое грузинское сухое вино.

У единственного на весь РОВД работающего рукомойника возникли стихийное столпотворение, когда туда прибежал личный состав с полотенцами в руках, и короткая драка между старшиной ППС Пасюком и дознавателем Землеройко, пытавшимся прорваться к струйке воды без очереди. Пасюк от души навалял наглому старшему лейтенанту и надел тому на голову мусорное ведро, в результате чего ничего не видящий Землеройко, которому поддержавший своего старшину ефрейтор Дятлов дал хорошего пинка под тощий зад, сверзился с лестницы и сломал ногу.

Оттащив пострадавшего в дежурку и бросив его там ждать врачей, стражи порядка с обмотанными влажными полотенцами головами разбрелись обратно по кабинетам и продолжили кто пьянку, кто “работу с документами”.

Через десять минут по зданию пробежался адвокат Александр Суликович Волосатый, родной сын достопочтенного Сулика Абрамовича и большой мастер имитации голосов, удостоверился в том, что приказание “подполковника Козявкина” выполнено, и с умиротворенной улыбкой на лице набрал номер мобильника юриста пресс-службы правительства города Андрея Валерьевича Воробьева:

– Привет, Андрюха! – на лице Волосатого-младшего заиграла довольная улыбка. – С тебя коньяк… Да-да-да, эти идиоты купились. Можешь сам проверить… Сидят с полотенцами на тыквах и ждут отмены приказа… Так что готовься, сегодня вечером заеду… Ну, до встречи…

* * *

Как-то раз Сергей Петрович Александров по кличке Тулип и его лепший кореш Стоматолог были в Таиланде.

Набегавшись по Бангкоку и совершенно измучавшись от жары, они отправились в гостиницу, где брателло Стоматолог сразу рванул сначала в душ, а потом в спальню. У Тулипа силы еще оставались и он отправился в бар, дабы на практике проверить слухи о доступности тайских женщин. Оказалось, что они не только не преувеличены, а даже приуменьшины.

Как только уважаемый Сергей Петрович появился в баре, на нем тут же повисли несколько девушек и стали всячески склонять к утехам.

Выбрав парочку посимпатичнее, Тулип развернул стопы обратно в номер, где вручил девчушкам по двести долларов на нос и жестами объяснил одной из дам, что ей требуется юркнуть в соседнюю комнату и со всей лаской, но не включая света и стараясь не разбудить храпящего братана, сделать ему хорошо.

Девушка была понятлива и на цыпочках засеменила в указанном направлении.

Спустя минуту храп прекратился.

Тулип погрозил пальцем остававшейся с ним в гостиной тайке – мол, молчи и не шевелись, – и подошел к двери между комнатами.

Еще минуту в спальне Стоматолога было совсем тихо, как в склепе, потом раздался испуганный шепот братка:

– Ты чё, Петрович, обалдел?…

Совершенно аналогично шептал и оторванный от просмотра видеокассеты с записью шоу Мони Борисеева “Хорошо иметь гомика в деревне” пузатый и потный банкир, на которого наехали смурные Глюк с Ортопедом, пока Стоматолог выгребал из сейфа разные строго конфиденциальные бумаги.

Наконец, Грызлову это надоело.

– Слышь, придурок, ты брось тут шелестеть, – посоветовал браток. – Я, блин, половину не слышу, что ты лепечешь.

– Я не могу громче, – просипел банкир.

– Почему? – осведомился Глюк.

– Голос сорвал…

– Так вопил, блин, от радости, когда нашего фирмача кинул? – с изрядной долей ехидства спросил Ортопед.

– Нет…

– Тогда почему?

– На футбол сходил…

– На футбо-о-ол? – протянул Аркадий. – Дело, блин, хорошее, но несвоевременное.

– Это точно, – подтвердил Стоматолог, обнаруживший нужный документ. – Сей жирный, но тупой барыга сбросил бабки в Чечню. И думает, блин, что всех провел.

– Ты действительно так думаешь? – участливо поинтересовался Ортопед, проверяя степень натяжения обмотанной вокруг банкира веревки.

– Нет, – выдохнул связанный предприниматель.

В дверь кабинета постучали и на пороге материализовалась ослепительно улыбавшаяся блондинка-секретарь:

– Кофе готов.

– Молодец, Светочка, – кивнул Клюгенштейн. – Давай его сюда…

– На четверых или Моисей Львович не будет? – секретарь показала глазами на своего унылого шефа.

– Будешь? – грубый Ортопед ткнул банкира кулаком в бок.

– Буду, – Моисей Львович зло сверкнул глазами.

– На четверых, – распорядился Глюк. – Мы его, блин, с ложечки напоим…

Когда братки расселись у стола и поставили перед банкиром его чашку с дымящимся напитком, Аркадий вздохнул и с грустью посмотрел на связанного соплеменника:

– Знаешь, отчего нас, евреев, во всем мире не любят?

– Потому, что завидуют, – Моисей Львович шмыгнул свежеразбитым шнобелем.

– Не-ет, – браток с золотым могендоидом на груди покачал головой. – Вот я еврей, а разве кто-нибудь из пацанов про меня что плохое скажет?

– Да ни в жисть! – возмутился Ортопед.

– Без базара, – подтвердил Стоматолог.

– Не любят нас от того, – продолжил Клюгенштейн, наклоняясь к банкиру, – что среди нас есть такие уроды, как ты, и остальная ростовщическая сволочь… Кто лавэ* , блин, на чем угодно хапает. И кто своих всегда подставляет… Думаешь, я не в курсах, чё, блин, вы на своих жидовских сборищах-конгрессах обсуждаете? С Индюшанскими, Березинскими и прочей кодлой?

Моисей Львович заерзал в кресле и недовольно засопел.

– Большинство евреев на такие тусовки не пускают, – Аркадий откинулся на спинку кресла и повернулся к коллегам-браткам. – Мы для них типа недочеловеки, недоиудеи… Нами, блин, можно всегда пожертвовать. И подставить, когда выгодно… А выгодно им это почти всегда.

Ортопед и Стоматолог согласно покивали бритыми головами.

– Вот этот пейсатый козел, – Глюк упер палец в грудь банкиру, – не далее, как неделю назад, предложил на оч-чень закрытом совещании перевести компенсационные выплаты Германии советским узникам концлагерей в свой банчок, а потом их заморозить. На пару годков, блин, чтоб дождаться, когда большинство из них умрет. Причем – что русские, что евреи, что татары, ему без разницы. Лишь бы бабульки обкручивать… Скажешь, не было?! – по кабинету разнесся звук мощной оплеухи, в результате которой Моисей Львович вместе с креслом упал на пол.

– Редкая сука, – недобро рыкнул Стоматолог, впервые услышавший о столь подлом поведении барыги, но тут же поддержавший игру Аркадия и сделавший вид, что именно по озвученной теме они и пришли, а перевод денег в Чечню был только поводом для нанесения визита.

– Договорился он об этом с экс-мэршей, безутешной вдовушкой гражданина Стульчака, – Клюгенштейн поднялся, подошел к лежавшему банкиру и смачно засадил тому носком ботинка под ребра. – На пару решили, блин, стариков обуть…

– Мочить за такое надо, – Ортопед сказал, как отрезал.

– Не-ет, так слишком просто, – на лице Аркадия появилась ухмылка, более похожая на волчий оскал. – Мы, блин, по-другому сделаем. Сейчас наш недообрезанный дружочек подпишет кое-какие бумаги. И переведет, блин, нажитое непосильным трудом на счета детских домов. А мы проконтролируем, чтобы лавэ потратили по назначению… Причем переведет не только свои сбережения, но и денежку мадам Стульчак. Список счетов я приготовил. А вот тогда, как любил говаривать видный стихийный революционер товарищ Карлсон, мы и повеселимся…

Моисей Львович застонал.

– Выбор у тебя небольшой, – Глюк рывком поднял банкира вместе с креслом и пихнул к столу. – Либо я тебя, блин, лично заплющу прямо здесь и сейчас, либо дам тебе сутки, чтобы ты успел смыться из страны. Кое-что у тебя за границей есть, так что не пропадешь. Твоё слово?

– Сутки, – Моисей Львович думал не больше секунды.

– А чё будем делать с бабками, что в Чечню ушли? – немного растерянно спросил Ортопед, не ожидавший от Аркадия столь лихого наезда на жуликоватого банкира и такого стремительного развития событий.

– Компенсируем имуществом банка, – просто ответил Клюгенштейн. – Наш подопечный сейчас передаст пост управляющего Светочке, а мы, блин, потом пришлем к ней нашего специалиста. Ведь так, Мойша Лейбович? – браток нежно взял банкира за ухо.

Тот мелко затряс головой.

– Ну, блин, ты даешь! – Ортопед восхищенно цокнул языком.

– Дык я ж тоже не зря звезду Давида ношу, – Аркадий коснулся пальцем золотого могендоида. – Со мной, блин, их жидовские штучки не проходят…

* * *

Сняв с головы высохшее за два часа бессмысленного, что, правда никак не отличалось от обычного его времяпрепровождения, сидения в кабинете полотенце, дознаватель Пугало прошелся по этажам РОВД и в результате сел на хвост компании оперов во главе с начальником ОУР* майором Балаболко, отправлявшимся бухать на квартиру к старлею Самобытному. Старлей горестно разводил руками и кричал, что у него “из закуси один картофан”, но это не смущало перемигивавшихся друг с другом ментов, для которых и этот корнеплод был роскошью в еде.

Распрощавшись с дежурной сменой, сплоченная кучка алкоголиков, тупиц и взяточников поймала попутный микроавтобус и прибыла на место.

Когда все пришли, сели и разлили по стаканам отобранное и изъятое за день спиртное, в захламленную комнатенку торжественно вошел Самобытный, несущий в руках тарелку с одной-единственной вареной картофелиной.

– Я же предупреждал, что у меня один картофан, – грустно сказал старший лейтенант, успевший всего за два года работы в РОВД обрести цирроз печени и начать страдать провалами в памяти.

Для полноты картины следует отметить, что синдром умственной отсталости, по причине которого он не поступил в Политехнический институт, но зато был с распростертыми объятиями принят в питерскую Школу Милиции, обнаружился у него еще в детстве.

– Фигня, прорвемся, – бодро выдохнул Балаболко и все накатили по первой…

Прорвались так, что на следующее утро в тридцать пятом РОВД наблюдалась острая нехватка личного состава.

А к полудню в отдел прибыли сразу трое полковников из Управления собственной безопасности Главка с известием о том, что одна группа районных стражей порядка, возглавляемая капитаном Опоросовым, задержана экипажем вневедомственной охраны при попытке сдать в пункт приема цветных металлов бронзовый памятник Пушкину, свернутый ими с постамента на площади перед Русским музеем.

Вторая же группа, более многочисленная и наглая, с вожаком в лице майора Балаболко, проникла на территорию ликеро-водочного завода “Ливиз”, имитируя преследование опасного преступника – бисексуального маньяка, которого изображал дознаватель Палиндромов, и забаррикадировалась там в разливочном цехе, захватив в качестве заложников двух грузчиков из ночной смены. Был вызван ОМОН, но, к счастью, охрана “Ливиза” еще до приезда автоматчиков справилась с оборзевшими налетчиками. Пока несколько невооруженных охранников отвлекали засевших между отключенных конвейров ментов, трое здоровяков из подчиняющейся лично директору завода спецгруппы зашли с тыла и выбили Балаболко и компанию из цеха, облив их водой из пожарных шлангов…

* * *

– Аркаша, тебя Мизинчик, – Ортопед бросил Клюгенштейну свой мобильный телефон “Siemens SL45”. – У тебя, блин, труба не отвечает…

– Как не отвечает? – удивился Глюк и проверил свое средство связи. – Блин, разрядилась… Да, Паша, слушаю…

Пока Аркадий болтал с Мизинчиком, Грызлов и Стоматолог проследили, чтобы банкир правильно подписал все бумаги по передаче имущества секретарю Светочке и поставил свою закорючку на платежных документах, отправляя свои семнадцать миллионов долларов и три с половиной миллиона “бакинских” мадам Стульчак на счета ста сорока девяти детских домов по всей России.

Приглашенные в кабинет нотариус и начальник операционного отдела банка вежливо сделали вид, что не замечают обвивавшей Моисея Львовича веревки и того, что у него свободна всего одна рука. Правая, которой он расписывался.

Покончив с формальностями, посетители удалились, а неожиданно разулыбавшийся Глюк повернулся к братанам, подмигнул им и распрощался с Мизинчиком.

– Чего там Паша хочет? – поинтересовался Стоматолог.

– Предлагает, блин, в гонках участвовать, – Аркадий задумчиво посмотрел в окно.

– Гонки – это хорошо, – обрадовался Ортопед. – На чем гонять будем?

– Главное – не на чем, а с кем…

– Так с кем? – осведомился Стоматолог.

– С мусорками, – хмыкнул Клюгенштейн. – Ща всё объясню, только, блин, жене позвоню, предупрежу, что задержусь…

* * *

Ведущий телепередачи “Угнать и продержаться!” Николай Хаменко пристал к мирно кушавшему в кабаке отеля “Невский палас” Мизинчику совершенно случайно – просто звезду экрана подсадили к братану по причине отсутствия свободных столиков.

Сначала Хаменко немного покоробило то, что верзила его не узнал, но после пары рюмок “Петра Великого” огорчение прошло и Николай осторожно забросил удочку насчет участия братка в его шоу, суть которого заключалась в том, что герой программы должен был тридцать минут удирать от патрулей ДПС на оснащенной маячком радиопоиска машине и, если ему это удавалось, получал в собственность четырехколесное средство передвижения.

Сам Мизинчик от гонок отказался, ибо на вечер у него была назначено очень важное дело, а именно – встреча в аэропорту прилетавших из Германии друзей, однако помог своему сотрапезнику и позвонил Глюку, который после короткого обсуждения принял предложение Хаменко.

Николай потер потные ладошки, назначил время приезда героев на место съемок и тут же связался с Москвой, радостно сообщив владельцам телеканала, что договорился об участии в передаче настоящих питерских бандюганов и что цену за рекламу в этой программе можно задрать процентов на пятьдесят. Телемагнаты похвалили оборотистого Хаменко и пожелали ему успехов…

* * *

– Так, – Клюгенштейн обошел вокруг маленького универсала “Kia Rio” серо-голубого цвета, бросил взгляд на стоявшие в ряд милицейские седаны “Ford Crown Victoria”, задумчиво пожевал нижнюю губу и наклонился к невозмутимому Пыху, сидевшему за рулем своей “BMW 540”. – Коля, какая ширина у “Виктории”?

– Сейчас, – Николай Раевский перелистнул страницу автокаталога. – Тысяча девятьсот восемьдесят шесть миллиметров…

– А разгон и моща двигателя?

– До сотки – секунд за десять, мошность – двести двадцать три силы…

– Так, – Аркадий оглянулся на Хаменко, суетившегося возле автобуса с огромной тарелкой спутниковой связи на крыше и снова склонился к Пыху. – Теперь то же самое по “Киа”.

– Ширина – тысяча шестьсот семьдесят пять, разгон – четырнадцать и две десятых секунды, движок – девяносто восемь сил, – Раевский нахмурился. – Менты, конечно, козлы. И Хаменко – козел. У них, блин, запас мощности в два раза выше…

– Война, Коля, это не кто кого перестреляет, – Глюк процитировал главного героя полюбившегося ему кинофильма “А зори здесь тихие”, – а кто кого передумает… Есть у меня одна мыслишка, блин. Значит, так, сделаем следующее…

* * *

– Ну и на фига ты согласился? – спросил Ортопед, когда уселся рядом с Клюгенштейном на штурманское переднее кресло. – Блин, да как же здесь уместиться-то? – Грызлов попытался устроиться поудобнее, но у него это плохо получилось – маленький универсал калининградской сборки не был рассчитан на габариты как у Михаила.

– Не скажи, Мишель, – Глюк хитро прищурился. – Дело, блин, в принципе… Ментов укатать – святое…

– Так то оно так, – согласился Ортопед. – Но как мы, блин, их уделаем?

– Братва уже на местах, – спокойно сказал Аркадий, в последние полчаса обзвонивший половину братанского коллектива. – Общими усилиями придавим мусорков. Жаль, блин, Дини нет… Он бы еще чего придумал, – Клюгенштейн высунулся в окно и громко сообщил членам съемочной группы. – Мы, блин, пробный кружок сделаем, чтобы к тачке привыкнуть!

Прокатившись по микрорайону, откуда предстояло стартовать, Глюк и Ортопед пришли к выводу, что универсальчик не так плох, как это сначала показалось привыкшим к огромным джипам бугаям. Калининградское изделие бодро шныряло по дороге и легко вписывалось в повороты.

– А чё, нормально, блин, – Грызлов провел ладонью по пластику торпеды, когда они остановились на светофоре. – Хорошо идёт. Только вот, блин, салон узковат…

– Это нам как раз на руку, – хитроумный еврей Клюгенштейн предвкушающе улыбнулся.

Запиликал телефон.

– Да! – Аркадий поднес трубку к уху. – Ага… Так… Так… И где?… Понятно… А потом куда можно?… Так… Так… Не вопрос… И оттуда направо?… Угу… Понял… Давай! – браток отдал мобильник Ортопеду. – Всё пучком, пацаны готовы…

* * *

Паниковский, поставивший свой черный “Peugeot 607” на самом краю откоса, за которым начинался огромный пустырь, повернулся к расслабленно курящему Ди-Ди Севену:

– Ну, блин, и вот… Открываю тетрадку сына, читаю – “Я представляю его себе узкоглазым, желтолицым всадником, с визгом и улюлюканием скачищего на своем низкорослом взмыленном коне. Живет он обычно в юрте, в Юго-восточной Азии. До революции семнадцатого года он был совершенно неграмотным, а после революции русские научили его читать, писать, пользоваться зубной щеткой, строить каменные дома и носить джинсы…”. И дальше, блин, в том же духе. Но стоит “два”.

– Странно, хорошее ж сочинение, – удивился Ди-Ди Севен.

– Так и я о том же! – Паниковский легонько стукнул по оплетке руля. – Но, блин, тема была не “Как я представляю себе татарина”, а “Как я представляю себе Гагарина”… Лёшка просто не расслышал.

– Бывает, – философски заметил коллега. – Кстати, скоро они начнут?

– Минут через десять, – Паниковский посмотрел на часы. – Даже через восемь… Так вот, пошел я к той крысе-училке в школу, чтобы побазарить. Предупредил заранее, естественно, не быдло ж какое… Так она в кабинете заперлась. Ну, дверь то я быстро высадил…

* * *

– Правила просты, – освещенный прожекторами Хаменко заметался по маленькой сцене, украшенной огромной надписью “Угнать и продержаться!”. Телепередача началась. – Наши участники на голубом “Киа Рио” должны будут тридцать минут удирать от умудренных опытом экипажей дорожно-патрульной службы! Скажу вам по секрету, уважаемые зрители, что шансов у них немного!

– Это мы еще посмотрим, – буркнул Клюгенштейн, слушая вводный текст ведущего.

– Возглавляет милицейское подразделение известный вам по прошлым программам подполковник Жигулёвский! – Хаменко приобнял за плечи зардевшегося толстого гаишника. – На его счету сотни реальных задержаний угонщиков и два десятка – в нашей передаче!

– Знаю я этого Жигулёвского, – зевнул Ортопед. – На Попова* в кабинете сидит, капусту шинкует… Никогда, блин, ни на какие задержания не ездил.

– Это телевидение, – пожал плечами Аркадий.

– У наших участников-угонщиков будет три минуты форы! – продолжил ведущий. – Когда они истекут, вслед за ними на этих прекрасных мощных машинах бросятся наши доблестные милиционеры! Кстати, седаны “Форд” – лучшие полицейские седаны в мире! Просторный салон, мощный двигатель, комфортная подвеска – это всё “Форд”! И это не реклама, а реальность!

– Ага, кому другому, блин, расскажи, – проворчал Ортопед. – “Не реклама”…

– Итак! – Хаменко поднял руку с зажатым в ней красным флажком. – Мы начинаем! На старте готовы?

– Готовы, готовы, – Глюк высунул руку из окна и показал ментам выставленный средний палец.

Инспектора задохнулись от ярости.

– Ну, я вижу…, – телеведущий поперхнулся. – Что наши участники действительно готовы! Что ж, объявляю гонку начавшейся!…

* * *

Первые два бело-синих “форда” пристроились к неспешно катящей по Каменоостровскому проспекту “киа” минуты через четыре после начала телетрансляции.

– А вот и наши орёлики, – сказал Глюк и ухмыльнулся.

Взревели сирены и все три машины набрали скорость.

Калининградский универсал свернул на Большую Монетную улицу, чуть притормозил, давая возможность экипажу первой машины увидеть, куда братки поедут дальше, и нырнул под арку сквозного двора, выходящего на соседнюю улицу Мира.

Во дворе Аркадий втопил педаль газа и помчался вперед.

За ним с воем устремились машины ДПС.

“Киа рио” вылетел на газон, спрыгнул с невысокого поребрика, впритирку прошмыгнул между двумя бетонными тумбами, поставленными Кабанычем, Эдиссоном и Нефтяником на строго определенном расстоянии друг от друга в неосвещенном проезде у стены дома, и остановился.

Спустя три секунды позади братков раздались жуткие грохот и скрежет.

Первый “форд” наполовину въехал между тумбами, сминая бока, и застрял. Второй седан не успел остановиться и вмазал ведущему в зад.

Трудно вписать машину почти двухметровой ширины в ставосьмидесятисантиметровый промежуток, ограниченный заботливо пристроенными трехтонными надолбами…

Клюгенштейн мстительно расхохотался:

– Два – ноль, блин!

Из покореженных “фордов” высыпали разъяренные менты.

Глюк нажал на газ и “киа” устремилась прочь…

Третью машину гаишники потеряли минут через десять, когда преследуемые проехали по уложенным поперек глубокой канавы доскам, а, только колеса “форда” въехали на импровизированные мостки, спрятавшийся под кустом в двадцати метрах от места события Паниковский дернул за веревку и выдернул одну доску. “Краун Виктория”, разумеется, сверзился в вязкую жижу и застрял в вертикальном положении.

Особый сюрприз поджидал преследователей и на самом пустыре.

“Киа рио” скользнула в огромную, непонятного предназначения трубу почти пятиметрового диаметра и длиной метров в двести, одиноко лежавшую посреди поля и подпертую с одной стороны тремя бульдозерами.

Милиционеры устремились следом.

Когда же универсал, значительно опережавший “форды”, покинул трубу, бульдозеры, за рычагами которых сидели Армагеддонец, Комбижирик и Телепуз, внезапно сдвинулись с места и переместили выходное отверстие трубы на пару метров вбок, аккурат к краю песчаного отвала, с которого пять американских седанов благополучно спрыгнули в карьер.

Телезрители были в восторге, наблюдая за истерикой подполковника Жигулёвского и разбиваемыми в прямом эфире ментовскими машинами…

Но всему хорошему и веселому когда-нибудь приходит конец.

Через тридцать пять минут после начала программы бравые “угонщики” подкатили к сцене с шокированным ведущим Хаменко, потрепали по щеке рыдающего Жигулёвского, раскланялись и убыли восвояси на честно заработанном универсале, который на следующий день подарили городскому “Обществу защиты животных”…

ЭПИЛОГ

Не знаю, выдержат ли нервы.

Народ в Европе говорит:

Вслед за валютой новой – “евро”,

Введут здесь и язык – “еврит”…

Народное творчество

– Устал? – супруга Аркадия нежно потрепала наворачивавшего пельмени Глюка по короткому ежику волос на шишковатой голове.

– Не, – Клюгенштейн хмыкнул, вспомнив произошедший с Гугуцэ случай.

В вагоне СВ “Красной стрелы”, на которой заслуженный браток возвращался из Москвы в Питер, ехала одна видная дама бальзаковского возраста, ухоженная и действительно очень красивая бизнесвумен.

Попыталась она отойти около двух часов ночи ко сну, но безуспешно – в соседнем купе кто-то страшно храпел. И в стенку она барабанила, и в коридор выходила – всё бестолку. Утром, естественно, решила выяснить отношения. Зашла к соседу, а там сидит Гугуцэ и завтракает.

– Да как же так можно?! – прямо с порога начала дама. – Вы что, разве не слышали, как я вам всю ночь стучала?!

– Не, сестра, – виновато ответил Гугуцэ. – Слышать то я слышал. Ты уж, блин, прости, что не пришел. Устал я очень, в натуре…

Глюк проглотил последний пельмень и припал к огромной кружке с чаем.

– Что завтра намереваешься делать? – спросила супруга.

– Сегодня Диня с Гугуцэ приехали, – Аркадий удовлетворенно похлопал себя по животу. – Так что первую половину дня буду занят. Кое-что перетереть нужно… А что?

– Нет, ничего, – жена убрала со стола пустую тарелку. – Просто Давидик в аквапарк хочет с тобой съездить. На китов-убийц посмотреть…

– На косаток, что ли? – подозрительно насупился Клюгенштейн.

– Ну да…

Глюк вытащил из пачки сигарету и глубоко задумался над тем, сможет ли он до середины следующего дня раздобыть где-нибудь парочку глубинных бомб.

Так, на всякий случай…

Продолжение следует

Note1

Напоминание для излишне озабоченных престижем правоохранительных органов граждан в форме и без оной: номера отделов милиции, телефоны, фамилии должностных лиц и прочее является художественным вымыслом и никак не связано с реальной жизнью (здесь и далее – прим. Автора.)

(обратно)

Note2

Глухарь – нераскрытое дело (жарг.)

(обратно)

Note3

См. роман Д. Черкасова “Канкан для братвы” (прим. редакции)

(обратно)

Note4

Децл – немного (жарг.)

(обратно)

Note5

Могендоид – кулон в виде шестиконечной Звезды Давида

(обратно)

Note6

Бакинские – доллары (жарг.) (Здесь и далее – примечания Автора)

(обратно)

Note7

АКС-74У – автомат Калашникова специальный укороченный. Калибр – 5, 45 мм, длина со сложенным прикладом – 490 мм, длина ствола – 200 мм, начальная скорость пули – 735 м/сек., емкость магазина – 30 патронов 5,45х39, снаряженная масса около 3 кг, рабочая дальность прицельной стрельбы – до 100 м

(обратно)

Note8

“Осторожно, гориллы бросаются дерьмом” (укр.)

(обратно)

Note9

Цель поражена (англ.)

(обратно)

Note10

Житель Западной Украины, где превалируют националистические настроения, вводятся запреты на употребление русского языка в школах и официальных учреждениях, и т.д.

(обратно)

Note11

Картавый – орден Ленина (жарг.)

(обратно)

Note12

$ Шин-бет (Шабак) – Контрразведывательная служба и служба внутренней безопасности Израиля. Известна также как Шабак («Шерут бетахон клали»). Шин-Бет относится к системе спецслужб Израиля и несет ответственность за контрразведывательную деятельность и за внутреннюю безопасность. Служба в основном ориентирована на деятельность внутри Израиля. Основные задачи Шин-Бет: сбор информации об иностранных разведках, как вражеских, так и дружественных, охрана израильских официальных лиц и учреждений за рубежом, расследование всех форм подрывной деятельности, направляемой внутренними или внешними силами, включая саботаж и терроризм в Израиле и за его пределами. Шабак существует в рамках министерства внутренних дел и выполняет функции контрразведки и обеспечения внутренней безопасности на территории страны. Ее руководитель непосредственно подчиняется министру внутренних дел Израиля, хотя в рамках своей компетенции самостоятельно осуществляет руководство подчиненной ему службой. Организационно Шин-бет, которая располагает сетью своих филиалов на местах, состоит из ряда функциональных и региональных служб: службы контрразведки против арабских стран, службы контрразведки против неарабских стран, службы контрразведки по работе в Израиле (и на оккупированных территориях), службы безопасности и охраны, управления координации и планирования, управления расследований и правового совета, службы оперативной поддержки, административного управления, технической службы. До 1991 г.Шин-Бет вела борьбу против двух главных противников: арабов и спецслужб Советского Союза и восточноевропейских стран, после 1991 г. – против России и ряда других стран (Ирак, Иран, Китай и пр.). Одно из управлений Шин-Бет, Управление по делам неарабов, осуществляет проникновение в экстремистские политические партии, такие, как МАКИ (Коммунистическая партия Израиля), РАКАХ (Новый коммунистический список), отколовшаяся от МАКИ группа, большинство членов которой поддерживает арабов, СИАХ (Левые нового Израиля), антисионистские и крайне правые организации. Управление также отвечает за прослушивание линий и перехват внутренних и международных телефонных переговоров. В этом управлении проводятся допросы эмигрантов. Операции Шин-Бет внутри Израиля могут быть разделены на следующие четыре категории: против иностранцев в целом, против арабов, против антисионистов и против самих израильтян. В технике деятельности по отношению к этим категориям нет большой разницы, но налицо различная степень интенсивности, основные усилия, естественно, направлены против арабов. Руководители Шин-бет : Карми Гилон (1994-1995), Ами Аялон (1995-2000), Ави Дихтер (назначен в 2000 г.)

(обратно)

Note13

Быстро (жарг.)

(обратно)

Note14

Стрелка – встреча (жарг.)

(обратно)

Note15

Самая полная комплектация автомобилей концерна “Форд”

(обратно)

Note16

Точить – принимать пищу (жарг.)

(обратно)

Note17

Патрульно-постовая служба милиции

(обратно)

Note18

Следственный изолятор

(обратно)

Note19

Самый большой и известный питерский изолятор временного содержания подследственных и подсудимых

(обратно)

Note20

Гладкоствольное “помповое” ружье российского производства с надствольным магазином, разработанное для вооружения спецподразделений МВД. Калибр – 12 мм, масса – 2, 5 кг, длина со сложенным прикладом – 671 мм, в разложенном положении – 909 мм, длина ствола – 542 мм, начальная скорость пули 340 м/сек, емкость магазина – 6+1 патронов, прицельная дольность стрельбы – до 100 метров

(обратно)

Note21

“Козел” – автомобиль УАЗ характерной бело-синей окраски (жарг.)

(обратно)

Note22

ЗАКС – Законодательное собрание Санкт-Петербурга

(обратно)

Note23

Основной боевой танк Т-72 “Урал” – боевая масса 41 т., мощность двигателя – 780 л/с, максимальная скорость – 60 км/час, запас хода по топливу – 500 км. Вооружение: 125-миллиметровая гладкоствольная пушка высокой баллистики Д-81ТМ (2А26М2) с боекомплектом 39 выстрелов; 12, 7-миллиметровый пулемет НСВТ с боекомплектом 300 патронов и 7, 62-миллиметровый пулемет ПКТ с боекомплектом 2000 патронов

(обратно)

Note24

Болгарка – переносная электропила с большой скоростью вращения абразивного диска (пятнадцать-двадцать тысяч оборотов в минуту). Обычно используется для резки металла в труднодоступных местах

(обратно)

Note25

Русский друг (англ.)

(обратно)

Note26

Крупный южноамериканский грызун

(обратно)

Note27

Special Automatic Shotgun – итальянское боевое гладкоствольное самозарядное ружье фирмы “Франчи”, предназначенное для вооружения спецподразделений армии и полиции. Калибр – 12 мм, длина – 1000 мм, длина ствола – 450 мм, масса – 4, 05 кг, емкость магазина – 6 патронов, рабочая прицельная дальность стрельбы – 100 м. К дульной части ствола может крепиться устройство для стрельбы ружейными гранатами или специальная дульная насадка, позволяющая регулировать разлет убойных элементов (дробинок)

(обратно)

Note28

Quake – компьютерная игра-“стрелялка” (жарг.)

(обратно)

Note29

Лесник с тремя лычками – трехзвездный генерал-полковник (жарг.)

(обратно)

Note30

Полкан – полковник (жарг.)

(обратно)

Note31

Подпол – подполковник (жарг.)

(обратно)

Note32

Организованная преступная группировка

(обратно)

Note33

Лопатник – бумажник (жарг.)

(обратно)

Note34

Дикие русские! (англ.)

(обратно)

Note35

Пучком – нормально (жарг.)

(обратно)

Note36

На ул. Петра Лаврова в Санкт-Петербурге находится Генеральное консульство США

(обратно)

Note37

Дуплить – бить (жарг.)

(обратно)

Note38

Служитель, помогающий гостям определиться с напитками и рекомендующий что-то конкретное к фирменным блюдам

(обратно)

Note39

Байда – здесь: байдарка

(обратно)

Note40

Маслята – патроны (жарг.)

(обратно)

Note41

Автомобильная система, позволяющая говорить по мобильному телефону без помощи рук и не прижимая трубку к уху. Считается, что это более безопасно с точки зрения аварийности. На самом деле, это не так – водитель всё равно отвлекается от управления транспортным средством и его внимание рассеивается

(обратно)

Note42

Странники в ночи (англ.)

(обратно)

Note43

Буквально – “Привет, операционная система Windows” (англ.)

(обратно)

Note44

Нечто вроде соломы

(обратно)

Note45

Браток имеет в виду метрдотелей

(обратно)

Note46

Пробить – узнать (жарг.)

(обратно)

Note47

4-matic – означает привод на 4 колеса

(обратно)

Note48

Здание УФСБ (питерский сленг)

(обратно)

Note49

Об этих и других приключениях майора ФСБ Игоря Оленева читайте в романе Д. Черкасова “Головастик” (прим. редакции)

(обратно)

Note50

Кумранские рукописи – рукописные тексты, принадлежащие иудейской секте ессеев и обнаруженные в районе Мертвого моря, которые содержат фрагменты Ветхозаветных книг восходящих, как считается историками-традиционалистами, к III в. до н. э. – I в. н. э. Эти фрагменты содержат в себе существенные различия от канонизированного современным иудаизмом, а также и христианством масоретского текста. Учитывая то обстоятельство, что эти рукописи несколько старше, чем оригинал самого древнего экземпляра масоретского канона, исследователи и теологи были вынуждены признать, что несколько столетий назад в ходу были несколько версий Ветхого Завета. Следует отметить, что и до находок в Кумране были известны несколько различных версий Ветхого Завета. Это так называемое Самаритянское пятикнижие, имеющее до 6000 разночтений от масоретского текста, Септуагинта, Вульгата и сирийская Пешитта. Принимая во внимание различия этих писаний от масоретского канона, ученые считали, что в основе этих переводов лежали иные, отличные от канонизированного якобы в IX в. н. э. (хотя, скорее всего, на 700 лет позже) версии Ветхого Завета. Однако до открытий рукописей в Кумранских пещерах это было лишь предположением, ибо в распоряжении науки не было рукописных списков библейских книг, восходящих к периоду до канонизации и представляющих первоначальный, еще не канонизированный текст. Первые семь рукописей в одной из пещер иудейской пустыни были случайно обнаружены в 1947 году. После этого на протяжении нескольких лет археологи сумели извлечь из 11 пещер Кумрана (Иордания) около 40000 фрагментов рукописей, представляющие собой остатки 600 книг. Изучение первых рукописей, обнаруженных в этом регионе, привело исследователей Роланда де Во (директор Французской Библейской археологической школы в Иерусалиме) и Сукеника (семитолог еврейского университета в Иерусалиме) к выводу, что они принадлежат секте ессеев, образ жизни и вероучение которых описаны в произведениях И.Флавия (Иудейская война, II, 8, 2 – 13, Параграфы 119 – 161), Плиния Старшего (Естественная история, V, 17, Параграф 73) и Филона Александрийского. (О том, что каждый добродетельный свободен XII, параграфы 75 – 87). Двадцать пять процентов обнаруженных в Кумране рукописей представляют собой фрагменты библейских книг и их толкования. Многие из них действительно уникальны в том смысле, что ненамного отстоят от времени их первого издания. Так рукопись обозначенная, согласно принятой в кумрановедении символике, как 4Q Dan, отстоит от времени появления библейской книги Даниила лишь на 50 лет. Другая рукопись – 4Q Oha – написана столетие спустя после создания книги Экклезиаста. В первой пещере были обнаружены два варианта книги Исайи. Один из них – 1Q Isb близок к масоретской редакции, другой же – 1Q Isa отличается от него. Много нового принесли фрагменты библейских книг из четвертой пещеры. Помимо рукописей, которые можно отнести к протомасоретской традиции, среди них встречаются и представители других версий. Один из них принадлежит к архетипу того еврейского оригинала, который лег в основу греческой Септуагинты (4Q Exa, 4Q Ierb), другие совпадают с самаритянским текстом пятикнижия (4Q paleo Exm), третьи представляют смешанные типы, промежуточные между самаритянским текстом и еврейским оригиналом Сентуагинты (4Q Nub). Кроме того, в другом районе Иудейской пустыни – Масаде, – была обнаружена рукопись книги Премудрости Иисуса сына Сирахова на древнееврейском языке, которая не вошла в Иудейский канон. Оригинал этой книги был утерян, и до кумранской находки считалось, что книга Бен-Сиры сохранилась лишь в греческом переводе. В таком виде она вошла в Библию католиков и православных. Протестанты же отвергли книгу Бен-Сиры и подобно иудеям изъяли ее из своей Библии. Рукопись книги Бен-Сиры из Кумрана доказывает, что греческий перевод сохранившийся у католиков и православных был сделан из этого еврейского текста. Зато в пользу протестантского варианта Библии оказалось другая находка археологов. Апокриф Послание Иеремии, также включенный католиками и православными в свой канон, был обнаружен в пещерах Иудейской пустыне лишь на греческом языке. Наличие различных версий ветхозаветных книг наводит на проведение параллелей с другой священной книгой – Кораном. Дело в том, что в писании мусульман имеется целый ряд стихов смысл которых сводится к тому, что иудеи неоднократно подменяли свои священные тексты, намеренно искажая их смысл. Вот несколько примеров: “Ужель вы тешите надежду, что вашим увещаниям они (иудеи) поверят. Когда средь них уже такие были, кто слушал Слово Господа, потом уразумев его, они (умышленно) его значение исказили и сами ведали об этом” (Коран, 2:75), “Средь них (иудеев) есть и такие, кто весть Писания своими языками искажают, стараясь убедить вас в том, что таковы слова Господни. Сие от Бога, – говорят они. Но это вовсе не от Бога! Они возводят против Бога эту ложь и сами ведают в душе об этом” (Коран, 3:78), “Средь иудеев есть такие, которые переставляют с места слова (Писания ниспосланного им) …” (Коран, 4:46), “Они слова (Писаний) искажают, переставляя их с их места, и забывают часть того, о чём их поучали” (Коран, 5:13) и т.д. Несомненно, что данные Корана один к одному сходятся с данными археологических находок в Кумране. Этот факт говорит о том, что аяты Корана могут использоваться в современных научных исследованиях в этой области. В ходе исследований, которым были подвергнуты кумранские рукописи, были также обнаружены очень ценные сведения о внутренней организации и вероучении этой секты. Оказалось, что в идеологии и структуре кумранской общины имеются несомненные черты сходства с христианством. Задолго до находок в Кумране многие историки выводили христианство из ессейства. Еще Э. Ренан называл христианство преуспевающим ессейством. Кумранские рукописи подтвердили эти предположения. Оказалось, что очень многие элементы христианского вероучения и обрядности были известны кумранской общине задолго до появления на исторической арене Иисуса. В основе идеологии кумранитов лежал дуализм доброго и злых начал. Согласно их учению весь мир разделен на два враждующих между собой царства: царство справедливости, добра, праведности, справедливости и царства тьмы, зла, нечестия и кривды. В результате борьбы, которая идет между двумя этими царствами, в конечном итоге победят силы добра. Во главе сил света стоит архангел Михаил, а во главе сил тьмы – Велиал. В Ветхом Завете такого явного противопоставления этих сил нет, хотя есть отдельные намеки на подобные противоборство. Несомненно, что дуализм доброго и злых начал был первоначально чужд религии иудеев. Однако после периода вавилонского плена, в результате контактов евреев с их освободителями-персами, в их учение стали проникать отдельные элементы зороастрийского дуализма. Так, согласно персидской религии существуют два автономных и равноправных начала: начало добра – бог Ахура-Мазда и начало зла – бог Ангро-Манью, между которыми идет борьба, которая окончится, в конце концов, победой Ахура-Мазды. К моменту разгрома Нововавилонского царства Ахеменидами, при которых евреи были освобождены из вавилонского плена, персидская религия учила своих последователей, в том числе тому, что силы добра и зла попеременно сменяют друг друга в управлении миром. Эта концепция перешла, правда в сильно измененном виде в религию иудеев. Однако дуализм у евреев и, в частности, у кумранитов не был абсолютным, подобно персидскому. Они ввели элементы этого учения в свой монотеизм и признавали создание обоих понятий со стороны Яхве, хотя элементы автономности от него все же были сохранены. В особенности ярко это выразилось в учении кумранской общины, которая, предположительно, испытала на себе не опосредственное, а прямое влияние религии персов. Интересно отметить, что и в Новом Завете встречаются идеи, и даже конкретные термины, которые были обнаружены в Кумранских пещерах

(обратно)

Note51

Лавэ – деньги (жарг.)

(обратно)

Note52

Отдел уголовного розыска

(обратно)

Note53

На улице профессора Попова в Санкт-Петербурге находится городское управление ГАИ

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1 НАТУРАЛИСТЫ В НАТУРЕ

ГЛАВА 2 УЛЫБАЙТЕСЬ! ЗАВТРА БУДЕТ ХУЖЕ!

ГЛАВА 3 ИДУ И ВИЖУ – КТО-ТО БРОСИЛ ПИТЬ…

ГЛАВА 4 ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАЗЕЛИНЫЧА

ГЛАВА 5 ТАНГО СВЕЖЕГО МОТЫЛЯ

ЭПИЛОГ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .