«Сделай мне счастье»

Сделай мне счастье (fb2) - Сделай мне счастье (Вне цикла (Дарья Калинина) - 11) 1075K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дарья Александровна Калинина

Дарья Калинина Сделай мне счастье

1995 год

Двое мужчин в почти одинаковых малиновых пиджаках с удовлетворением оглядывали свое новое приобретение. Что и говорить, пиджаки были шикарные. Комната, где это происходило, считалась самой большой в этой четырехкомнатной квартире. А потолки, украшенные лепниной, достигали такой высоты, что три арочных окна в полтора человеческих роста вовсе не казались огромными.

Дом был старинный, добротный, его в свое время построил какой-то богатый промышленник. И если украшения и декор за минувшие годы несколько поутратились, над толщиной стен и надежностью перекрытий время было не властно.

Теперь все эти двести с лишним квадратных метров в самом сердце города с видом на Казанский и канал Грибоедова принадлежали только им! То есть это должно было произойти в самое ближайшее время. Возможно, уже через несколько минут.

Поэтому-то на физиономиях этой парочки и сияло такое довольное выражение. Казалось, они стали еще больше походить друг на друга. Они и так-то были почти неотличимы.

— Есть где размахнуться, да, Жора?

В голосе слышалось с трудом сдерживаемое ликование.

— Здесь и офис открыть можно. Или самим поселиться. Как ты смотришь на то, чтобы в этой квартире жить?

Второй был настроен более прагматично. Эйфория от удавшейся сделки не так сильно вскружила ему голову.

— Рискованно оставлять квартиру себе. Могут всплыть какие-нибудь родственники.

— Да какие родственники, — стал горячиться первый. — Какие? Мальчишка — круглый сирота, мы же проверяли. У него никого нет.

Раздавшийся из соседней комнаты крик младенца заставил обоих вздрогнуть.

— Он еще здесь? — недовольно спросил тот, что вел себя более деловито и не допускал лишних эмоций. — Распорядись, чтобы его сегодня же забрали.

— Все уже готово, — засуетился собеседник. — Местечко в детском доме зарезервировано. Его ждут. — Помолчав, зачем-то прибавил: — Мальчишке будет там хорошо.

Последняя фраза прозвучала как-то неуверенно. Известно, что даже у негодяев бывает совесть, и сейчас она подавала отчаянные сигналы. Но мужчина изо всех сил старался ее заглушить. Было стыдно показать себя слабаком перед братом.

— Все равно, если не мы, так другие, верно, Федь?

— Конечно, — отозвался тот, чей пиджак казался чуть ярче. — Никто не позволил бы малявке владеть такими хоромами в центре города. Они же миллионы стоят! Зачем сопляку такие деньги? Он и распорядиться-то ими не сумеет. Мы еще по-хорошему с ним поступили, в живых оставили. А другие на нашем месте закопали бы сосунка в лесу, да и вся недолга.

Ребенок продолжал орать, словно понимая, о чем они говорят. Он надрывался плачем, словно был категорически не согласен с этими дядями, которые распорядились его судьбой. Но кто спрашивал его мнения? Он мог орать хоть до вечера, хоть всю жизнь, никому не было дела до его судьбы. Видимо, ребенок это понял, и сердитый крик перешел в жалобное поскуливание, а потом вовсе затих.

— Что это с ним?

— Не знаю, — равнодушно откликнулся второй. — Какая разница? Сейчас придет баба из опеки, она разберется.

— Как ее фамилия?

— Курова, кажись.

— Нет, как-то не так. Слепокурова, вот как. А зовут Галиной.

— Курова — Слепокурова, — проворчал второй. — Плевать мне, как ее зовут. Лишь бы сделала свою часть работу без косяков.

— Сделает. Не мы первые, кто к ней обращается. Никогда нареканий не возникало.

Ребенок снова расплакался. И второй вздохнул:

— Скорей бы уж пришла, что ли, эта Слепокурова.

Словно в ответ на его слова, дверь открылась, и в комнату вошла высокая статная брюнетка. Роскошная в свои тридцать с хвостиком, она явно использовала немало ухищрений, чтобы производить на противоположный пол то впечатление, какое производила в ранней молодости. И надо признать, пока ей это удавалось. Мужчины в малиновых пиджаках замерли, увидев возникшую в дверях красавицу. А та нарочно медлила, стояла, не двигалась, давая возможность себя рассмотреть.

Она и сама разглядывала их, не стесняясь. Похожи, очень похожи, скорее всего, братья. Но один помоложе, и сразу видно, что находится в подчинении у старшего — более сильного альфа-самца. И пиджак у того более интенсивного цвета, и цепь на шее толще, и ростом он выше, и держится куда солиднее. Значит, дело надо иметь со старшим. Ведь именно он принимает решения.

Галина кожей почувствовала, что заинтересовала обоих. Дело было даже не в предстоящей сделке, которую без нее этим двоим вряд ли провернуть. Нет, интерес к ней был сугубо мужским. Но вот что странно, куда более сильно заинтересовался ей именно младший. В его глазах сияло неподдельное восхищение, тогда как старший хотя и поглядывал на нее с интересом, но при этом давал понять, что цену ей знает и платить дороже, чем она стоит, не намерен. У него был взгляд дельца, а не взгляд влюбленного. И женщина тут же подумала про себя, что раз так, упускать младшего из вида тоже не стоит. Через него она потом сможет как-то влиять на старшего. Чутьем, которое никогда еще не подводило Галину, она поняла, что с этой парочкой жизнь столкнула ее не случайно. Они почувствовали друг в друге родственные души.

Все произошло именно так, как и рассчитывала Галина. Мужчины пришли в себя от изумления и поспешили к ней. Ребенок продолжал заливаться криком в соседней комнате. Они быстро подписали все бумаги, которые закрепляли права собственности на эту квартиру за братьями Горемыкиными. Галина получила свое вознаграждение — туго набитый конверт. Она знала, сколько именно долларов в нем лежит, и была уверена, что ее не обманут. Резона нет. Это она им нужна, а не наоборот.

На мгновение Галина почувствовала легкие угрызения совести. Но они были такими слабыми, что ей без труда удалось их подавить. На такой случай у нее всегда был наготове аргумент, действующий всякий раз безотказно. Не для себя она старается, а для доченьки — маленькой принцессы. Чтобы ее девочка росла в холе и неге, ни в чем не знала отказа, чтобы каждое ее желание немедленно исполнялось, она и находится здесь. Только ради счастья дочери Галина и живет на свете, только для того и работает, чтобы ее красавице, ее умничке было всегда хорошо.

— Все, мальчики, — весело проговорила она, когда документы были подписаны. — Дело сделано. Квартира ваша, деньги и сопляк мой.

Она достала из сумочки сотовый и позвонила. И хотя телефон был неуклюжий, огромный, с несуразно торчащей антенной, братья покосились на него с уважением. У них-то были всего лишь пейджеры. И они тут же решили немедленно обзавестись трубками, пусть даже они и стоят целое состояние. Это круто. А с приобретением этой квартиры, которую скоро загонят за хорошие бабки, они становятся по-настоящему крутыми.

Когда поднявшаяся в квартиру еще одна женщина забрала ребенка, братья стали прощаться с Галиной. Расставаться навсегда никому из них не хотелось. Федор первым произнес:

— Будем сотрудничать, да, Галя?

— Обращайтесь, мальчики, — то ли пропела, то ли прощебетала та, стрельнув глазами. — Вы знаете, где меня найти.

Они знали. Галина работала в отделе опеки, и это была далеко не первая сделка, в результате которой она сама обогащалась на солидную сумму, а ее клиенты прирастали еще более солидной недвижимостью. В проигрыше оставался лишь ребенок, судьба которого была незавидна, как судьба всякого сироты, обреченного на воспитание за счет государства.

Вот только не знали эти трое, что судьба — большая шутница. И на этого ребенка у нее свои планы.

Глава 1

После хорошего отдыха сил не остается совершенно. Любой, кто предавался во время отпуска развлечениям на всю катушку, может это подтвердить. Вот и Герман готов был поклясться, что никогда еще не чувствовал себя таким изможденным, как в тот день, когда он переступил порог своей квартиры, оставив позади две недели изматывающих пляжных удовольствий.

— Если бы в этом мире была хоть какая-то справедливость, — простонал он, упав на диван, — то после основных каникул полагались бы еще дополнительные.

А что? Отличная мысль. Дополнительный отпуск, пусть хоть совсем небольшой, чтобы человек мог прийти в себя и снова войти в привычную колею.

— Хотя бы еще недельку! Хоть несколько денечков. Хоть бы один денек!

Но нет, уже завтра Герману предстояло вернуться к своим обычным занятиям, и это портило весь кайф от отдыха на берегу океана. Снова серая рутина! Изо дня в день одно и то же! Нет, нельзя сказать, чтобы Герман совсем уж не любил свою работу. Он ценил ее за то, что за нее хорошо платили: Герман работал в сфере энергетики, и не рядовым сотрудником, а начальником отдела. У него под началом было аж двадцать пять человек, а ведь ему не исполнилось еще и тридцати.

Возможно, кому-то другому такое число подчиненных могло показаться незначительным или даже ничтожным, но Герман чувствовал, что ему этих двадцати пяти с их дрязгами, кляузами, обидами и доносами хватает. Он бы и меньшим числом удовольствовался. Даже хорошо, когда народу меньше, дышится легче.

Для оздоровления атмосферы в отделе Герман время от времени проводил показательные увольнения. После этого остальные утихали, но ненадолго. Кто-то в конце концов срывался, начинались новые дрязги, и змеиный клубок оживал.

Ситуацию усложняло еще и то, что подчиненные были старожилами, а Герман прислан сверху и был для них чужаком. Задача между тем перед ним была поставлена геркулесова: заставить отдел, порядком распустившийся при прежнем руководстве, работать четко, слаженно и, самое главное, честно. Другими словами, Герману пришлось «закручивать гайки», а такие начальники редко бывают популярны.

В общем, Герман с удовольствием отдыхал бы и два, и три раза в год. А будь возможность, так и вовсе каждый месяц. Или даже каждый день. Вот только удача, которая однажды улыбнулась Герману, дважды за жизнь не случается. А у некоторых не случается вовсе. Ведь роскошный отдых на берегу океана достался Герману абсолютно бесплатно.

Раньше Герман лишь слышал о счастливчиках, которые что-то где-то выигрывают. И вдруг сам стал одним из них. Одним из тех, кому посчастливилось выиграть тур на далекий остров. Отдохнуть на полную катушку, не заплатив за это ни копейки.

Вот только возвращаться к рутине после слепящего тропического солнца, небесной лазури и раскаленного белоснежного песка было уж очень тяжело.

— Уволиться, что ли? — простонал Герман.

Но в этот момент послышался звук поворачивающегося ключа, и Герман понял, что вернулась его дражайшая половина вместе с их юным отпрыском. И настроение еще больше упало. Видеть жену и сына он был совсем не рад, но надо было делать вид, будто он жутко счастлив.

— Ты уже дома? — Голос Иры прозвучал холодно и резко. Как раз в тон настроению Германа. — Неужели? — произнесла жена, проходя в квартиру. — Наш папа вернулся? Уже!

Ира бросала слова, словно камни. От каждого Герман съеживался. Не говоря ни слова, он ушел в ванную комнату. Но не успел открыть кран, как в дверь застучали.

— Нам с Ванечкой нужно помыть руки! Эгоист!

— Помойте на кухне.

— Вот сам на кухне и мойся!

В дверь застучали с новой силой. Герман вздохнул, открыл и поплелся на кухню. Ира с Ванечкой появилась там буквально через минуту. Скандалить.

Чтобы отсрочить надвигающуюся бурю, Герман присел на корточки и поманил Ванечку к себе.

— Иди к папе, малец.

— Он тебя и не помнит!

Но Ванечка, радостно улыбаясь еще не вполне зубастым ртом, пошел к папе. Мальчик был хорошенький, словно картинка. Голубые глаза. Светлые кудряшки. И у Германа дрогнуло сердце, когда он подумал, что этот ангелочек — его сын. Хоть что-то хорошее есть в его жизни. Если бы Ванечка был меньше похож на Иру и больше на него, было бы вообще замечательно. Оставалось лишь утешаться тем, что похожие на матерей мальчишки — везунчики.

Как и девочки, похожие на своих отцов, но Герман даже думать боялся, что у них может быть еще один ребенок, пусть даже девочка и точная папина копия, конечно, за исключением одной детальки. Нет, больше детей он с Ириной заводить не хочет. Хватит и одного страдальца, вынужденного ежедневно наблюдать скандалы родителей. Но Ваня — мальчик. Выдержит как-нибудь. А дочку Герман так мучить ни за что не позволит.

И он снова обнял теплое тельце сына, стремясь хоть этой лаской сгладить эффект надвигающейся ссоры.

— Посмотри, что папа тебе привез.

И он протянул ребенку пакетик конфет в ярких фантиках. Шуршащие нарядные бумажки понравились Ване, и он немедленно принялся разворачивать их и изучать. Ира не уходила, наблюдая за ними. Если бы ее взгляд обладал магической силой, наверное, все в кухне заледенело бы и покрылось толстым слоем инея.

— Где ты пропадал целых две недели? — процедила она наконец сквозь зубы.

— В серф-лагере.

— Где?

— Катался с ребятами на серфах.

— На досках? По волнам? Ты же не умеешь!

— Научился.

Герман не хотел ссориться, но Ира была настроена на скандал.

— Ах, так вот чем ты занимался целых две недели! — завопила она. — Теплым морем наслаждался!

— Если точнее, океаном.

Но Ира его не услышала. Она с упоением вопила:

— На две недели отключить телефон! Ни слуху ни духу!

— Я пытался звонить. Ты трубку не брала.

Но Ирина продолжала кричать, не удостоив его реплику вниманием:

— Ты хоть знаешь, что Ванечка был тяжело болен! Да-да! Твой сын попал в больницу! А с тобой было невозможно связаться!

Герман молчал, потому что теперь чувствовал свою вину. Неужели Ира говорит правду и Ванечка болел?

— Мальчик не выглядит больным.

— Теперь, слава богу, да! Но мы с ним лежали в больнице!

— А что случилось?

На этот вопрос Герман ответа не получил. Ира неожиданно резко повернулась и вышла из кухни. Герман остался наедине с сыном, который лишь причмокивал, засовывая в рот одну конфету за другой. Увлекшись ссорой с женой, Герман не заметил, как Ванечка ловко справился с упаковкой.

Перед тем как начать есть, мальчик разложил конфеты по кучкам, отдельно кругленькие, отдельно продолговатые, отдельно пирамидки. Даже большие от маленьких отделил. Герман невольно удивился. Не рановато ли для карапуза, которому еще и двух не исполнилось? Еще недавно Ванечка путался, пытаясь вложить квадратный кубик в треугольное отверстие. А теперь, посмотрите только, с легкостью сортирует конфеты.

— Похоже, мама с тобой здорово позанималась эти две недели, а?

Но Ване уже наскучила эта игра. И теперь он утрамбовывал конфеты в рот, не заботясь даже о том, чтобы снять с некоторых оставшиеся обертки.

— Эй, ты так подавишься!

Изо рта Ванечки текли сладкие слюни, а блаженное выражение мордашки говорило, что волноваться ровным счетом не о чем. Когда Герман убрал подальше кулек с оставшимися конфетами, Ванечка издал протестующий вопль, но тут же понял, что может уронить изо рта конфеты, и замолчал.

Ах, если бы так же легко можно было умилостивить мать Ванечки. Но Герман понимал, что конфетами тут не отделаешься. И может статься, не хватит даже всех привезенных подарков, чтобы восстановить мир в семье. Обидевшись, Ирина могла злиться неделями, месяцами и даже годами. Герман обнаружил у нее эту способность уже после свадьбы, и она неприятно поразила его. Сам он был человеком легким и незлопамятным, отходчивым. На работе ему даже приходилось записывать провинности сотрудников, иначе уже на следующий день он их просто забывал.

Ира была не такой. К тому же Герман понимал, что и впрямь здорово накосячил, отправившись к океану не с Ирой и Ванечкой, а со случайными приятелями. Впрочем, он ведь купил Ире и Ванечке и даже Светлане Александровне — матери Иры — тур в Марокко. А ему не хотелось валяться целыми днями на пляже, слушая рассказы Светланы Александровны о ее покойном супруге — Геннадии Викторовиче, человеке с большими достоинствами, с которым Герману никогда не сравниться.

Провести две недели долгожданного отдыха в обществе Светланы Александровны было выше сил Германа. И ладно бы только это. Но в этом году Светлана Александровна планировала прихватить с собой еще и свою подругу, и еще одного человека, о котором, стыдливо опустив глаза, сообщила, что это очень и очень достойный человек.

Было ясно, что предприимчивая вдовушка обрела нового кавалера. И Герман боялся, что, если увидит этого Сергея Павловича, не сдержится и посоветует ему бежать без оглядки. В общем, у Германа тоже были оправдания.

— Пошли к маме.

Герман взял подарки для Иры, которые занимали целую сумку.

Но, к удивлению Германа, жены не оказалось ни в спальне, ни в гостиной, ни в детской.

— Где же она? Может, в гардеробной?

Но и в крохотной шестиметровой клетушке жены тоже не было. Убедившись, что ее в квартире нет, Герман взял Ванечку и спустился во двор. Но Иры не было и здесь. На сердце у него стало как-то тревожно. Куда ушла Ира?

— Здравствуй, Герман, — услышал он высокий старушечий голос.

Голос принадлежал соседке Майе Сергеевне, известной сплетнице, которая славилась тем, что за всю свою жизнь ни разу и никому не принесла ни единой хорошей новости.

Если кто-то заболевал, разорялся или умирал, Майя Сергеевна была тут как тут с самыми свежими новостями. Но если случалось что-то хорошее, она молчала, словно воды в рот набрав. А если случалось что-то невероятно хорошее, она запиралась у себя в квартире и не высовывалась на улицу до тех пор, пока с кем-нибудь не происходила очередная трагедия.

— Ирочку не успел проводить? — пропела Майя Сергеевна, и от звуков ее пронзительного голоса Германа, как обычно, кинуло в жар, а потом в холод. — Уехала женушка.

— Куда уехала?

— Уж не знаю куда, но уехала, — рассмеялась Майя Сергеевна. — Села в машину — и фьюить! Правильно. Не тебе одному по курортам разгуливать, женушке тоже отдохнуть хочется. Небось не нанималась к тебе за твоим ребенком смотреть.

— С чего вы взяли, что Ира поехала отдыхать?

— А куда же еще? С сумкой-то огромной? Да Ира и сама сказала, что улетает.

— Куда?

— Оглох ты, милый, что ли? Сказано же, на отдых.

— Ничего не понимаю, какой еще отдых? Она ничего об этом не говорила.

— То-то я и смотрю, что ты вроде как не в себе, — охотно подхватила Майя Сергеевна. — Да ты ей позвони, позвони ей, милый.

Герман машинально достал смартфон и набрал номер жены. Но холодный голос автоответчика поставил его в известность, что данный номер временно не обслуживается. Герман еще больше встревожился. Да еще Майя Сергеевна подливала масла в огонь. Она стояла рядом, злорадно улыбалась и приговаривала, что хороших жен ценить надо, пока они рядом, а то потом уже поздно будет.

Возможно, Герману это лишь показалось, но глаза у пожилой женщины светились, словно два язычка адского пламени. Но тут Ванечка, который до того воспринимал происходящее как веселую игру, неожиданно расплакался. И Герман совсем растерялся.

Будь рядом Ира, она бы объяснила, что мальчик просто рассосал все конфеты, сладкое закончилось, и ребенок просто требует добавки единственно доступным ему способом. Но на Германа плач ребенка почему-то подействовал пугающе. В громких воплях Ванечки ему послышалось что-то трагическое, словно ребенок заранее оплакивал свою собственную мать.

— Ира уехала? На отдых? — растерянно пробормотал он. — Как же она могла, ничего мне не сказав? А ребенок? Что будет с ним?

— Сам-то ты много о ребенке думал, когда отдыхать без семьи улетал?

Только тут Герман спохватился, что все еще стоит во дворе рядом с противной Майей Сергеевной, которой совершенно ни к чему знать о неладах в их семейной жизни. И, подхватив громко плачущего Ванечку, Герман снова вернулся домой.

Он тщетно прождал жену до позднего вечера, все еще надеясь, что в итоге случившееся окажется какой-то шуткой. Но время шло, а жена не возвращалась. Телефон ее оставался недоступным. Осмотр ее шкафа и вещей также не дал никакого результата. Герман не мог понять, что именно из вещей жены исчезло. Он обнаружил три купальника, но вроде жена не так давно жаловалась, что поправилась после родов и вынуждена была обновить пляжный гардероб. Или она говорила это о летних брючках? А может, о шляпке?

Герману не удалось найти документы жены. А еще он не нашел ее любимую сумку. Никаких подсказок, куда могла отправиться жена, он не обнаружил.

Тогда, придя в полное отчаяние, он сделал то, на что не отваживался все годы супружества. Он позвонил теще и спросил:

— Вы не знаете, где сейчас Ира?

Теща, словно только этого и ждала, тут же загрохотала в ответ:

— Ты спрашиваешь у меня, где моя дочь? Ты?! Чудовище, которому я вручила самое дорогое, что у меня есть?

— Да, да, это я. И я хочу знать, куда уехала Ира.

Герман чувствовал, как в душе медленно клубится и поднимается раздражение. Так случалось всякий раз, когда ему приходилось общаться со Светланой Александровной. Раздражение сначала собиралось в маленькие комочки, которые постепенно слипались между собой и принимали вид угрожающей черной тучи.

— Вы знаете, где Ира? Она уехала.

— Это ты должен мне сказать, куда от тебя убежала моя девочка. Что ты с ней сделал?

— Я? Ничего я ей не делал.

Но из трубки уже неслись вопли:

— Негодяй! Садист! Как ты мог оставить жену с ребенком одних!

— А вы на что? И вообще, вы же собирались лететь к морю. Я вам и путевки купил. Почему вы туда не поехали?

— Почему? Да потому, что Ванечка заболел! Твой сын был так болен, что едва не умер. А тебе и горя мало. Почему мы не полетели? Да потому что боялись потерять ребенка. Вот почему! Негодяй! Черствый эгоист!

Потом в трубке и вовсе послышалась площадная брань, удивившая Германа. Обычно теща, что бы она там ни думала, таких выражений себе не позволяла.

— Если Ирочка ушла от тебя, так тебе и надо! Поделом вору мука!

И Светлана Александровна бросила трубку.

— Вот старая ведьма!

Обернувшись к сыну, Герман убедился, что тот уже совершенно успокоился. Сосет себе какую-то деревяшку и явно доволен. Похоже, деревяшка казалась ему ничуть не хуже, чем заморские конфеты. И Герман не стал отнимать ее у ребенка. Пусть сосет что хочет, лишь бы не плакал!

После разговора с тещей Герман вроде даже успокоился, взял себя в руки и стал обзванивать общих друзей и знакомых. Они держались куда дружелюбней тещи, но тоже ничего не могли сказать об исчезновении Ирины.

Герман не знал, что и думать.

— Не может быть, чтобы она никому не сказала о своих планах! Одно из двух: или она никуда не уехала, и они с тещей просто меня пугают. Или… Либо Ирка задумала что-то настолько скверное, что решила никого не ставить в известность.

Герман еще какое-то время подумал, потом посадил Ванечку в манеж и пошел к Майе Сергеевне. Позвонив в ее дверь, он уже открыл было рот, чтобы спросить: «На какой машине уехала моя жена? Вы не помните?» — но вместо этого завопил благим матом.

Шарахнулся, стукнулся головой и локтем о стену, взвыл от боли и беспомощно уставился на покрытое зеленой слизью чудовище с торчащими из головы железками, которое появилось на пороге квартиры соседки.

— Герман, милый, ты чего так разорался? — ласково произнесло чудовище голосом Майи Сергеевны.

— Ч-что это с вами?

— Красоту навожу.

— На ночь глядя?

— Не твое дело! — рассердилась женщина. — Чего тебе надо?

Герман наконец задал вопрос. На какой машине уехала Ира?

— Не знаю, — пожала плечами Майя Сергеевна. — Какая-то белая. Я особо не приглядывалась.

— Такси?

— Нет, шашечек на машине не было.

Будто сейчас такси обязательно с шашечками! Иной раз достаточно просто рекламы на крыше, дверцах или капоте.

— Ничего такого не заметила. Да и машина больно шикарная для такси.

— Такси тоже разные бывают.

Майя Сергеевна нерешительно посмотрела на Германа. А потом произнесла:

— Не хотела тебе говорить, да уж видно придется. Ира не просто в эту машину села. Она водителя хорошо знала.

— Что вы имеете в виду?

— А то и имею! Целовались они!

— Как?!

— Не в губы, врать не стану. Но в щеку она его поцеловала. И он ее чмокнул.

Герман пытался вспомнить, у кого из их знакомых есть шикарная белая машина. Где-то у троих-четверых. А если прибавить тех, с кем Герман долгое время не общался и кто вполне мог за это время поменять машину, получалось и того больше.

— Как выглядел тот мужчина, вы, конечно, тоже не заметили?

— Почему это не заметила? Очень даже хорошо его разглядела. В деталях!

— Опишите мне его?

— Худой. Бородка клинышком. Лицо такое интеллигентное, глаза умные, сразу видно, что образованный. Диплом не ниже университетского.

Герман слушал и поражался выводам, которые соседка делала вот так вот с лету, лишь один раз увидев человека, да и то мельком.

— Может быть, профессор или доктор наук, — продолжала фантазировать женщина.

Герман не выдержал.

— Почему вы так думаете?

— Очки на носу. И сам такой бледный, сразу ясно, что книжный червь, на воздухе совсем не бывает, все время за книжками проводит.

Оставив это утверждение на совести соседки, Герман принялся соображать, кто из знакомых подходит под это описание. Худой. С бородкой. В очках. Вид умный и интеллигентный. Такого человека Герман не знал. Не было таких интеллигентов с бородками в его окружении.

— Что-нибудь еще можете припомнить?

— Собака у него была.

— Какой породы?

— Шпиц. И до чего симпатичненький! Белый, прямо как шарик пушистый. А мордочка острая, словно у лисички. Залаял, когда Ира в машину села, но успокоился быстро.

Таких собак точно ни у кого из их знакомых не было. И Герман даже не мог припомнить, слышал ли он о том, чтобы у кого-то дома жил шпиц. Получается, его жена уехала с совершенно незнакомым человеком, которого сама Ира при этом отлично знает. Выводы, которые из этого напрашивались, сами понимаете, для мужа были неутешительны.

Глава 2

Эта ночь была одной из худших в его жизни. Ванечка плакал, почти не умолкая. Потом начал покашливать. Внимательно приглядевшись к сыну, Герман заметил, что мальчик выглядит каким-то болезненным. К тому же на голове под волосами у ребенка обнаружился шрамик. Откуда он взялся? Вроде перед его отъездом никакого шрамика не было.

— Вот дела! Что же с тобой случилось, приятель? Голова болит?

Но Ванечка лишь вопил благим матом, отказывался есть, не хотел спать. Герман вконец растерялся и сперва даже обрадовался, когда приехала Светлана Александровна. Правда, уже через пять минут он мрачно смеялся. Кому рассказать, жена пропала, зато теща вернулась.

В ответ на недоумевающий взгляд Германа теща произнесла:

— А что? Должна же я присмотреть за своим внуком!

И, шагнув через порог, тут же принялась руководить:

— Дай мне тапки. Где у вас личное полотенце? Покажи, какой шампунь Ванечкин. Где его зубная щетка? Где мыло? Почему вы не используете зубной порошок, который я дала Ире?

— У нее и спросите.

— Не беспокойся, — кивнула головой теща, — спрошу. А тебя спрошу, что ты умудрился наговорить моей дочери, что она от тебя сбежала?

— Хорошо, тогда я вас тоже спрошу, Светлана Александровна, что произошло с Ваней, что вы не смогли поехать отдыхать, как планировали?

— Я уже тебе говорила, он заболел.

При этом теща поспешно отвела глаза, и это заставило Германа продолжить допрос:

— Чем именно?

— Какая разница?

Ответ тещи насторожил Германа еще больше.

— Нет, позвольте, — запротестовал Герман. — Как это — какая разница? Это мой сын. И мне есть разница, чем он болел. Я должен это знать.

— Я тебе не скажу.

— Тогда я позвоню участковому врачу.

— Ах, да звони сколько влезет. Участковый тебе ничем не поможет.

Герман оторопел:

— Как же так? Даже если Ваня угодил в больницу по «Скорой», врач в поликлинике все равно должен об этом знать.

— А вот и нет.

— Почему?

— Мы с Ирой нигде не фиксировали Ванечкину госпитализацию.

— Значит, вы при этом присутствовали?

— Нет, меня там не было. Ира мне потом позвонила.

— Потом — это когда?

— Когда Ванечка уже лежал в больнице.

— Все-таки он лежал в больнице!

— Я же тебе об этом с самого начала сказала. Ничего не скрыла.

— А участковый почему же тогда об этом не знает?

— Почему, почему… Потому что клиника была не государственная. Ясно тебе? Это была частная клиника, и главный врач пообещал, что с Ванечкой все будет в порядке. И даже больше того.

Последняя фраза прозвучала загадочно.

Герман покачал головой.

— А почему Ваня очутился в той клинике? Что с ним вообще случилось?

Ответ тещи прозвучал опять же туманно.

— Ребенку стало плохо.

— И в чем это выражалось?

— Я не знаю. Поговори с Ирой, когда она вернется.

— Но вы же знаете, что случилось с Ваней. У него свежий шрам под волосами. Где он ударился?

— Он не ударялся. Неужели ты думаешь, что моя дочь допустила бы, чтобы Ванечка ударялся головой?

— Откуда тогда шрам?

Герману было очень тяжело. Каждое слово из тещи приходилось тянуть клещами. Понятно было, что она не хочет рассказывать всей правды. Но в то же время совсем ничего не сказать тоже не может. И поэтому Светлана Александровна каждое слово обдумывала подолгу, а говорила мало и скупо.

— Шрам у Ванечки после операции, — наконец призналась она.

— Какой еще операции?

— Стоп! — решительно взмахнула рукой теща. — Больше я ничего не знаю! Ира мне сказала, что Ване сделали операцию и что теперь с ним будет все хорошо и даже более того.

— Что это значит? Что Ира сделала с нашим ребенком?

— Откуда я знаю? Надо было за женой следить, а не на досках по океану кататься. Тоже мне серфингист нашелся. У тебя жена! Ребенок! Ты солидный человек!

Но Герман ее уже не слушал.

— В какой клинике Ване делали операцию? — перебил он тещу. — Как она называется?

— Я… я точно не помню. Кажется, что-то связанное с красотой.

— С красотой?

— Ну да. «Личная красота», так, что ли? Нет, вроде бы не так. А, вспомнила! «Красота для всех».

— Ничего не путаете? — удивился Герман. — Это название хирургической клиники?

— Да.

— Адрес знаете?

— Нет.

— И долго они там пробыли?

— Пять дней.

Ничего себе! Вместо того чтобы наслаждаться теплым морем и белым песочком, жена с Ванечкой маялись в больнице. Пусть даже и частной и со странным названием, но все равно жена и ребенок были в больнице. На секунду Герман даже устыдился, что был таким эгоистом.

— Значит, вы их там не навещали? — спросил он.

— Нет. Ира позвонила мне уже потом, когда все было позади и они с Ваней вернулись домой.

— Но все-таки как получилось, что они вообще там оказались?

В ответ теща лишь картинно заломила руки:

— Ах, не мучай меня, Герман! Я тебе уже сказала все, что знаю! Ира запретила мне навещать их с Ванечкой в больнице. Она только попросила, чтобы я сдала путевки, которые ты купил, и, если возможно, вернула часть денег.

Герман молчал. Деньги его сейчас не волновали. Неожиданно ему в голову пришла одна мысль. А чем занималась Ира в той клинике? С кем она там познакомилась? Что, если тот хмырь на белой машине, который не похож ни на кого из знакомых, как раз и появился в ее жизни в тот период? Познакомился с симпатичной одинокой женщиной, да еще оказавшейся в трудной ситуации…

Могло такое быть? Запросто! Когда Герман рассекал на доске океанские просторы, рядом с Ирой нарисовался этот интеллигентный тип с бородкой и в очках, который предложил ей свое мужское плечо, на которое эта дурочка и оперлась.

— Вот где я могу очкастого урода найти!

Передав задыхающегося от слез и кашля Ванечку заботам тещи, Герман ушел в спальню, включил планшет и принялся искать сайт клиники «Красота для всех». Ничего похожего не находилось. Тогда Герман, не вполне доверяя памяти тещи, изменил параметры поиска. Ввел отдельно «красоту», отдельно «для всех», потом ввел «красоту для нас всех», получил немало интересных ссылок, но ни одна не указывала на учреждение, хотя бы отдаленно напоминающее клинику.

Он уже совсем отчаялся, но тут ему пришла в голову еще одна мысль. И Герман набрал «Красота не для всех». Тут же выскочила ссылка с адресом медицинского учреждения. Конечно, это было не совсем то. Оно предлагало комплекс лечебно-оздоровительных мероприятий, направленных на общее улучшение состояния.

Но стоило Герману вчитаться в подробный перечень услуг, как он понял, что главным образом клиника специализируется на косметической подтяжке и полировке кожи лица и любых других областей тела. А также на удалении лишнего жира с живота и ягодиц. Среди персонала клиники имелась парочка врачей, чьей специальностью была пластическая хирургия. Как раз один из этих специалистов — хирург высшей категории — и заинтересовал Германа.

На сайте клиники были выложены фотографии всех сотрудников. Доктор Марк Меерсон заинтересовал Германа еще и потому, что на нем были стильные очки в тонкой золотой оправе, а его длинное, худое и бледное лицо украшала элегантная бородка.

«Уж не этот ли Меерсон мою Ирку увез?»

По описанию похож. Но сказать точно могла лишь Майя Сергеевна, она одна видела таинственного владельца белого шпица и иномарки того же цвета. И Герман, несмотря на поздний час, отправился к соседке. На этот раз она не открывала гораздо дольше. А когда открыла, хотя Герман заранее подготовился к тому, что увидит нечто невообразимое, лишь чудом удержался от крика. Майя Сергеевна уже успела избавиться от металлических пружинок на голове, теперь ее волосы прикрывала шаль, под которой что-то шевелилось. Женщина избавилась и от зеленой слизи, раньше покрывавшей ее лицо, руки и все открытые части тела. Все было бы прекрасно, если бы лицо Майи Сергеевны не приобрело теперь густой темно-фиолетовый оттенок, к тому же потрескалось и явно крошилось.

Герман ухватился за косяк.

— Чего тебе еще? — проскрежетала соседка каким-то не своим голосом.

При этом от лица отвалилось несколько темных кусочков, под которыми обнаружилось что-то отвратительно красно-черное, словно гнилое мясо. Майя Сергеевна никогда не нравилась Герману, но выглядела она всегда хорошо. Ей было уже изрядно за пятьдесят, а может, и за шестьдесят, но она тщательно следила за собой. И перемены, которые сейчас наблюдал Герман, иначе как катастрофическими назвать было невозможно. Раньше у Майи Сергеевны было хотя и неприятное, но все же человеческое лицо. А то, что было на его месте сейчас, и лицом-то назвать было нельзя.

Майя Сергеевна сверлила Германа пронзительным взглядом лишенных бровей и ресниц глаз, ужасным взглядом рептилии.

И Герман не столько спросил, сколько пролепетал:

— Вы знаете этого человека? — И сунул соседке планшет с сайтом «Красоты не для всех». — Узнаете?

— Кого я должна тут узнать?

— Того, с кем уехала Ира.

Майя Сергеевна взглянула еще раз, уже гораздо внимательнее.

— Вот этого? — спросила она наконец. — С бородкой? Это он. Очень похож.

Герман едва удержался от ликующего вопля. Он сказал, что завтра поедет в «Красоту не для всех», косметологическую клинику, где есть даже пластические хирурги.

— Наверное, вам это интересно?

И от избытка чувств предложил Майе Сергеевне отправиться вместе с ним. Пусть там попытаются что-нибудь сделать с ее лицом. Авось хотя бы на десять процентов вернут ему человеческий вид. Нельзя же оставлять женщину один на один с ее бедой.

Но Майя Сергеевна предложение отклонила. И, как показалось Герману, даже слегка обиделась. Во всяком случае, дверью она хлопнула слишком громко. И из квартиры вынесло еще несколько темно-фиолетовых кусочков. Лицо Майи Сергеевны крошилось все стремительней.

— Бедная тетка! Как она будет жить с такой физиономией?

Дверь уже закрылась, а Герман все стоял на лестничной клетке. Потом побрел к себе. Ванечка наконец утих. Гордая своей победой теща встретила Германа в прихожей.

— Пить мальчик очень хотел, — объяснила она ему. — Две кружки воды подряд выдул, теперь спит.

Герман заглянул в комнату сына. Тот спокойно спал, правда, настораживающее Германа покашливание продолжалось и во сне.

— Он все еще кашляет.

— Еще бы, наорался, вот связки и подсадил. Не беспокойся, завтра все пройдет.

Теща говорила так уверенно, что Герман успокоился. Сам-то он не разбирался в маленьких детях, потому что, сказать честно, всегда старался уйти на работу еще до того, как Ванечка проснется, а вернуться попозднее, когда до отхода мальчика ко сну оставались считаные часы, а лучше — минуты. Нет, он не болтался по улицам и не сидел в баре. Всегда находились какие-то поручения Ирины, которые надо было выполнить. Вот Герман их и выполнял, растягивая каждое как можно дольше.

— Пожалуй, я тоже пойду спать, — зевнул Герман. — Завтра рано вставать.

— А разве ты куда-то уезжаешь?

— На работу.

О поездке в «Красоту не для всех» Герман почему-то умолчал. Он и сам не мог бы объяснить почему, но какой-то внутренний голос подсказывал, что не стоит ставить тещу в известность обо всех своих намерениях.

На работу следующим утром Герман не пошел. Позвонил и, сказавшись больным, попросил один день за свой счет.

— Не знаю, что со мной, — жалобным голосом врал он. — Голова кружится, ноги подгибаются, тошнит. То ли акклиматизация, то ли вирус какой-то на отдыхе подцепил. Надо бы отлежаться денек.

Разумеется, его заверили, что один день ничего не решает. Если надо, может болеть и дольше, только тогда уж обязательно с больничным листом. Начальство отнеслось к проблемам своего сотрудника с пониманием, и Герман собирался воспользоваться этим на полную катушку.

Дорога до «Красоты не для всех» заняла у него несколько больше времени, чем обещал вчера ночью навигатор. Утром на трассе неожиданно начались ремонтные работы, отчего навигатор тут же радостно взвизгнул:

— Поверните направо, следуйте до следующего перекрестка триста метров, там поверните налево.

Похожие команды навигатор подавал еще трижды, после чего Герман оказался на том же месте, откуда свернул с трассы. Тютелька в тютельку!

Но Герман не сдавался. Он был уверен, что рано или поздно доберется до клиники и сможет прищучить и Марка Меерсона, и супругу. Почему он был так уверен, что неверная супруга и ее кавалер до сих пор сидят на территории клиники, обманутый муж сказать бы не смог. Но был настроен найти и наказать обоих.

— Я ему покажу, как чужую жену увозить. Тоже нашелся любитель легких побед!

Решимость Германа подстегивало еще и то, что, судя по фотографиям, господин Меерсон был далеко не атлетического телосложения. Он был высок, гораздо выше Германа — хотя тот и был крепышом, но рост имел весьма средний. Но худые руки и узкие плечи внушали Герману уверенность в победе над соперником. Нет, такой мозгляк не может оказать серьезного сопротивления, дойди дело до драки. А Герману очень хотелось выместить на ком-нибудь накопившееся раздражение.

Клиника красоты не для всех стояла на территории чудесного старинного парка. Парадная часть парка, по которой шла подъездная дорога к входу в здание клиники, была огорожена кирпичной стеной еще дореволюционной кладки, но тщательно отреставрированной. Разросшиеся деревья надежно скрывали большую часть территории от любопытных глаз. Но и того, что увидел Герман, хватило ему, чтобы понять: лечиться здесь по карману лишь очень обеспеченным людям.

— Вот гады! Набьют карманы за наш счет, а потом наших жен уводят!

Всю дорогу Герман разжигал в себе злость и приехал на место в самом боевом настроении.

— Представляю, чем они там по ночам занимались! Под сенью вековых дубов! На ортопедических матрасах! Срамота!

Герман был ревнив, знал за собой эту черту, но ничего поделать с собой не мог. Прямо с порога он начал скандалить, наорал на приветливую девушку, встретившую его у стойки администратора, послал на три буквы охранника, а в кабинете главврача повел себя просто невообразимо, чего бы в нормальном состоянии никогда бы делать не стал.

— Где этот гад? — орал Герман. — Подайте сюда этого Меерсона! Я ему очки с бородкой в одно место запихну!

На уверения растерянного персонала, что господина Меерсона сегодня на рабочем месте нет, Герман ответил саркастическим смехом.

— Знаю я вас, врачей, вечно вы друг дружку покрываете! Но не на того напали! Я вас выведу на чистую воду! Здесь он! Я в этом уверен!

И он рванул вперед, не разбирая пути. За ним устремилась девушка-администратор, потом один охранник, потом второй, потом к процессии присоединились медсестра, уборщица, а под конец примкнули еще и санитар с пожилым седоусым доктором, по виду званием никак не меньше профессора. Вся эта свита почтительно следовала за Германом, не делая попыток его задержать, и лишь встревоженно жужжала, что господина Меерсона на месте нет.

Но чем скромнее держался персонал, тем увереннее чувствовал себя Герман. Будь он в другом состоянии, ему и самому было бы стыдно, что он так себя ведет. Орет, размахивает руками, грозится. И даже после того, как Германа проводили к нужному кабинету, он не перестал ругаться и кричать. Он попытался выломать дверь. Дергал за ручку и с упоением вопил:

— Там он! Там! Больше ему быть негде!

Надо отдать должное администрации клиники, врачам и прочему персоналу, они всячески старались замять конфуз. Огласки им явно не хотелось, поэтому вместо встречи с нарядом полиции, который живо научил бы Германа уму-разуму, окончательно распоясавшийся бузотер получил ключ от кабинета Меерсона.

— Вот! Откройте дверь и своими глазами убедитесь, что Марка там нет.

В кабинете и впрямь никого не оказалось. Но Герман не желал сдаваться и признавать ошибку. Он обежал кабинет по периметру, обратив внимание на фотографию невероятно эффектной брюнетки, смотрящей мимо объектива на высокого худощавого мужчину с бородкой. Мужчина и был Марк Меерсон. А вот кто эта женщина с густыми темными волосами, смуглой кожей и фигурой мисс Вселенная?

— Это кто такая?

— Жена. Леночка.

Герман засмущался еще больше. Имея такую жену, стал бы он смотреть налево? Он-то сам — никогда. Но кто знает этого Меерсона? Может, он из породы мужиков, которым всегда мало и которые не пропустят мимо ни одной юбки.

Но когда Герман задал следующий вопрос, голос его звучал уже куда более миролюбиво.

— Как я могу связаться с господином Меерсоном? — спросил он. — Мне необходимо обсудить с ним кое-какие вопросы.

Телефон ему немедленно предоставили. Вообще, все происходящее с Германом носило отпечаток чего-то нереального. Сотрудники «Красоты не для всех» выглядели пришибленными и напуганными. Стоило Герману упомянуть Меерсона, все словно втягивали головы в плечи, как делают черепахи в момент опасности.

Герман понимал, что один он вряд ли мог напугать столько народу. Тем более что коллектив состоял не только из представительниц прекрасного пола. Охранники запросто могли подавить шумное выступление Германа, однако почему-то во всем ему потакали. Почему? Ответа на этот вопрос не находилось, и Герману стало отчего-то не по себе.

Он позвонил Меерсону, и тот, к немалому удивлению, ответил.

— Да, — произнес он хриплым, словно спросонок голосом, — я вас слушаю.

Как только Герман услышал этот голос, утихшая было в груди буря эмоций разыгралась с новой силой.

— Это я тебя слушаю! — заорал он в трубку. — Где моя жена? Куда ты ее дел?

— Кто это говорит?

— Муж Ирины это говорит! Отец Вани. Что ты сделал с моим сыном? Куда увез мою женщину?

— Не понимаю, о чем речь.

— Ах, не понимаешь! Так давай встретимся и потолкуем обо всем по-мужски.

— Не вижу оснований для такой встречи.

— Я хочу знать, где моя жена и что ты сделал с моим сыном.

— Понятия не имею. Со мной ее точно нет.

— Не верю!

— Я нахожусь у себя дома в городе Сестрорецке и не собираюсь сегодня никуда выходить. Если хотите, приезжайте ко мне сами. Адрес я продиктую.

Он и впрямь продиктовал адрес, чем привел Германа в состояние, близкое к бешенству.

— Где моя Ира, урод!

— Кто это такая? Не понимаю, — валял дурака Меерсон.

— Учти, гад, так легко тебе это дело с рук не сойдет. И тебя, и твою машину видели вчера у нашего дома. Видели, как Ирка садится к тебе в тачку. Видели твою чертову собаку! У меня есть свидетели! Их много!

Герман нарочно приврал о многочисленных свидетелях, чтобы припугнуть противного Меерсона. Но тот оказался не робкого десятка. Во всяком случае, по телефону Меерсон держался молодцом.

— Ах, теперь я наконец понял, с кем имею счастье беседовать. Вы муж Ирины!

Голос Меерсона звучал как-то даже приветливо. Но, как ни странно, это еще больше взбесило Германа.

— Где Ира? Если у вас с ней что-то было, ты мне за все ответишь!

— Оставьте вашу ревность, прошу вас. Да, я подвез вашу уважаемую супругу. Но сделал это из чистой любезности и по ее собственной просьбе.

Герман убавил децибелы в голосе и спросил уже спокойнее:

— Слышь ты, любезный наш! Где моя жена?

— Понятия не имею, где ваша жена. Я подвез ее туда, куда она попросила. И на этом мы с ней простились.

— И куда же ты ее подвез?

— Могу назвать вам улицу и дом. Более точного адреса я не знаю.

— Говори.

— Улица Счастливая, дом пять.

Герман замолчал и недоуменно нахмурил лоб. Вся его злость и бравада мигом пропали, словно их ветром сдуло. Герман был растерян. Адрес был ему хорошо знаком, и теперь Герман пытался понять, что это — совпадение или нет?

На улице Счастливой жила одна его старая знакомая, даже, можно сказать, подруга. Одно время очень близкая, но потом она исчезла из жизни Германа. Больше двух лет назад они расстались по взаимному согласию и с тех пор даже не созванивались, но Герман непостижимым для себя образом все-таки продолжал считать эту женщину своей подругой.

Звали ее Оксаной. И жила она именно в доме номер пять по улице Счастливой. Герман это помнил прекрасно. И дом — пятерочка, и улица Счастливая. Да еще и номер квартиры — тридцать три.

Но вот что интересно, Герман не появлялся ни на этой улице, ни в доме, ни тем более в тридцать третьей квартире уже два года. И вот вдруг выясняется, что Ирина каким-то образом узнала об Оксане, более того, решила наведаться к ней. Зачем? Что ей там понадобилось?

Вот так история. Откуда Ирка могла узнать адрес Оксанки?

Конечно, у Германа оставалась еще крохотная надежда, что все это просто совпадение. Допустим, у Ирины на этой улице живет какая-то знакомая, может быть, даже в доме номер пять. Ну и что? Квартир там не меньше сотни. Совсем не обязательно, что Ирина ломанулась именно к Оксане. Хотя проверить все равно не помешает.

Эта мысль понравилась Герману чрезвычайно. Даже на душе потеплело. Но, конечно, он не мог признаться даже самому себе, что весь его энтузиазм вызван тем, что он может вновь увидеть Оксану. А увидеться с ней Герману хотелось. Одно лишь воспоминание о ней сразу настраивало на романтический лад.

Разговор с Меерсоном закончился на куда более мирной ноте, чем начался. Но Герман все равно счел необходимым предупредить врача:

— Если с моей женой что-нибудь случится, отвечать будешь ты!

Логики в этом заявлении, что и говорить, было маловато. Но Герману в его состоянии было не до того. Он шел по следу сбежавшей супруги. И след этот, он чувствовал, с каждой минутой становился все горячее.

Глава 3

Две недели назад между мужчиной и женщиной на веранде одного из первых летних кафе города состоялся важный разговор. Оба держались напряженно, хотя и знали друг друга пропасть лет, привыкли доверять и помогать друг другу. Напряжение возникало оттого, что оба знали, что от результатов этого их разговора зависит очень многое — и их собственное будущее, и будущее еще нескольких человек.

Оба были красивые и темноволосые. Несмотря на некоторую разницу в росте, они были до такой степени похожи, что их часто принимали за брата и сестру. Лишь внимательный взгляд заметил бы различия в форме носа, ушей и разреза глаз. Различия, невозможные для родственников, и эти различия полностью перечеркивали возможность кровного родства между ними.

Но если родства между ними и не было, то связь, установившаяся за долгие годы, была куда более сильная, чем бывают иные родственные связи. А все потому, что их двоих объединяло не только общее прошлое, но и общее будущее.

У них была общая цель. Они хотели отомстить своему обидчику. Хотели отомстить человеку, по вине которого самая светлая пора их жизни оказалась безнадежно испорчена. Человек, отнявший у них детство, должен был понести давно заслуженное наказание. И ради этой цели оба были готовы идти на жертвы.

— Нашел? — спросила женщина.

— Да. Посмотри, вроде бы подходящий.

Мужчина протянул собеседнице айфон, на экране которого была фотография мальчика. На вид малышу было года полтора-два. Женщина, внимательно изучив фотографию, осталась довольна.

— Идеальный кандидат. Лучше, чем можно было ожидать. Все остальное тоже по плану? У него только мать?

— М-м-м… Не совсем.

— В смысле?

— Отец тоже есть.

— Ни фига себе! — поразилась женщина. — Ты что, нашел пацана из полной семьи? Может, еще и бабушки-дедушки имеются?

— Я не знаю. Наверное, имеются.

— Обалдеть, — сказала женщина. — Это нам не годится. Лучше всего подошел бы вообще сирота, я же тебе говорила.

— Если нужен сирота, искала бы по своим каналам.

— Я не могу. Меня и так уже подозревают. Могла бы, давно бы сама это сделала.

— Тогда бери этого мальчишку. Отец у него чисто номинальный. Бросил мать с ребенком, куда-то уехал. Хлопот от него не будет.

— Да? Ты уверен?

— Уверен. Я достаточно общался с матерью ребенка.

— Что ж, если ты ручаешься…

В голосе женщины слышалось сомнение. Но она уже готова была сдаться. И мужчина поспешил закрепить победу.

— Точно тебе говорю! Мало ты знаешь отцов, которые сбежали от своих детей?

Женщина ничего не ответила. Да и что ей было отвечать? Она сама была дочерью такого отца. Собственно говоря, она даже не могла сказать, что отец ее бросил, поскольку он и не появлялся в ее жизни. Как начал отмечать рождение дочери, пока они с матерью еще были в роддоме, так и отмечал почти полгода. Через полгода папаша несколько просох и предпринял попытку воссоединиться с семьей. И очень удивился дочери, которая уже сидела и даже пыталась ползать. На радостях папочка так преисполнился чувств, что снова ударился в запой. Больше этого человека в их с матерью квартире никогда не бывало.

Взглянув еще раз на фотографию ребенка, женщина отметила, что он просто идеально подходит для их целей. Настолько подходит, что можно забыть даже о том, что у мальчика есть родители. В конце концов жизнь и смерть ходят рядом. Сегодня ты жив, завтра уже нет. Эти мысли заставили женщину вернуться в собственное прошлое.

В тот день мать вернулась из больницы с посеревшим лицом. А когда дочка попыталась узнать, в чем дело, мать лишь покачала головой и отослала ее прочь.

— Иди к себе, принцесса, поиграй.

Комната девочки и впрямь напоминала покои сказочной принцессы. Огромная кровать в форме сердца была застелена пушистым розовым покрывалом. Оно было таким мягким, что на нем хотелось нежиться целый день. Лежать и наблюдать, как кружевной балдахин красивыми складками ниспадает вниз. На всех окнах были чудесные шелковые шторы, обои, словно во дворце, с золотыми узорами. Великолепная резная мебель, выписанная мамочкой из Франции, комодик, трюмо с зеркалом, огромный шкаф, в котором с трудом помещались наряды маленькой королевны.

Комната была буквально забита игрушками. Тут были и дорогие американские и английские куклы, и домики для них, машины, карета, запряженная четверкой лошадей, которые могли двигаться и катать принцессу. Любая девочка, окажись она в этой сказочной комнате, умерла бы от восторга.

Но сегодня маленькой принцессе совсем не хотелось играть со своими игрушками. Она чувствовала, что происходит нечто крайне важное. И ей хотелось знать, что именно. Поэтому она не пошла к себе, а затаилась неподалеку от маминой спальни, спряталась в стенном шкафу. Она слышала, как мама кому-то звонит и просит его приехать. Не прошло и часа, как в квартиру вошел высокий мужчина.

Девочка знала этого мужчину, она звала его дядя Федор. Он частенько навещал маму. Приезжал к ним в гости и его брат — дядя Жора, но тот бывал гораздо реже. И его мама принимала с куда меньшими почестями. А вот перед дядей Федором мама заискивала. И девочке это совсем не нравилось.

— Он противный, — твердила она маме. — Брось его. Не хочу, чтобы он к нам приходил.

Но та шикала на нее:

— Молчи! Федор надежный. Если со мной что-нибудь случится, кто позаботится о тебе? Только он!

— А что с тобой может случиться? — тревожилась девочка, пытаясь заглянуть матери в глаза. — Скажи мне, что?

Но та лишь отводила взгляд и уклончиво отвечала:

— Мало ли.

— Ты всегда будешь со мной.

— Я тоже этого хочу, — обнимала ее мать. — Больше всего на свете! Все, что я делаю, все это только для тебя! Ради тебя я живу, ради тебя я… Ах, если бы ты только могла знать, сколько всякого я натворила, чтобы у тебя была эта комната, эти игрушки, чтобы ты жила и ни в чем не нуждалась, моя маленькая принцесса.

В любви матери девочка не сомневалась. У нее была самая чудесная и добрая мама на свете. И жизнь тоже была чудесная. Девочка ни в чем не знала отказа. Вот если бы противный дядя Федор и его брат перестали появляться у них дома, было бы совсем прекрасно. Но…

После того визита в больницу мама все чаще стала отсутствовать дома. Выглядела она все хуже. Все чаще плакала. А дядя Федя, наоборот, зачастил. Девочка чувствовала исходящую от этого человека угрозу. В чем эта угроза состоит, девочка не понимала до того дня, когда, вернувшись домой с кладбища, где они навсегда оставили маму, придавленную к земле тяжелым гранитным памятником, она услышала от дяди Федора:

— Собирайся. Ты уезжаешь.

— Куда?

— Теперь ты будешь жить в другом месте.

— Но мы с мамой живем здесь.

— Твоя мать умерла. Забыла?

— Это мой дом.

— Ты теперь будешь жить там, где я тебе скажу.

И девочка оказалась в доме, где помимо нее жили и другие дети. Всех объединяло одно: все они потеряли родителей. И если некоторые дети своих родителей еще помнили, отчего было лишь больней, то другие папу с мамой не помнили вовсе. Мальчик, с которым она подружилась, тоже не помнил. Да, мальчик, и что с того? Дружить с мальчишкой оказалось даже лучше, чем с девочкой. Он не пищал, не капризничал, не обижался. Смотрел в рот своей подруги, ловя каждое слово. Так в жизни бывшей принцессы появился друг.

Женщина снова перевела взгляд на фотографию. Но ребенка самого она сейчас как будто не видела. А видела лишь то, что с его помощью она сможет отомстить тому человеку! Дяде Феде. Врагу ее мамы и ее самой. Наказать того, кто обобрал ее до нитки. Кто изуродовал ее жизнь. Она докажет ему, что она вовсе не такое ничтожество, каким он ее считал и каким казалась ему ее мать. Жгучее желание увидеть своего врага растоптанным пересилило в женщине ее обычное благоразумие.

— Хорошо! — выпалила она. — Мальчишка годится! Работаем.

Ее собеседник повеселел. В их союзе роль вожака всегда играла его подруга. Как возникла между ними эта зависимость почти тридцать лет назад, в момент первой встречи, так и продолжалось до сих пор. Она принимала решения, он подчинялся. И это устраивало обоих, потому что помогало достичь цели, ради которой они и жили.

Улица Счастливая порадовала Германа цветущими яблонями. Нигде в городе деревья еще не цвели, даже вишни еще только робко распускали первые бутоны, а здесь, пожалуйста, яблони уже раскрыли свои нежно-розовые цветки. Герман прекрасно помнил эти старые деревья, в мае усыпанные цветами, а в августе пестреющие мелкими желто-красными плодами.

Это были райские яблони с мелкими, кисло-горькими на вкус плодами. Но Оксана уверяла, что из них получается божественное варенье. Она действительно собирала плоды с веток, которые буквально стучались в окна ее квартиры. Вот только попробовать это варенье Герману так и не довелось. Как ему теперь вспоминалось, их роман с Оксаной прервался еще до того, как первая банка варенья из райских яблочек была готова. А буквально через несколько дней Герман познакомился со своей будущей женой.

Но сейчас, оказавшись у дома, где жила любимая девушка, Герман неожиданно почувствовал грусть. Атмосфера, которую создавали эти деревья, качающиеся одним сплошным бело-розовым маревом и источающие дивный аромат, нагретые солнцем стены домов, вся эта улица, залитая светом, — все это манило и притягивало к себе. Сколько помнил себя Герман, в каком бы состоянии он ни выходил из метро, на улице Счастливой он неизменно попадал под действие ее ауры.

Телефонный звонок прервал сентиментальные мысли Германа. Он взглянул на экран мобильника и тяжело вздохнул. Звонила теща, а ее звонок не предвещал ничего хорошего. У Светланы Александровны не было привычки звонить зятю, чтобы просто поболтать или поздравить с праздником. Зато, если возникала какая-то проблема, теща немедленно хваталась за трубку.

— Ванечка все еще кашляет.

— Да, я слышал, как он ночью кхекал.

— Ночью! Ночью — это ерунда. Теперь он кашляет без передышки. Послушай!

Теща отставила трубку, и Герман услышал надсадный детский кашель.

— Вызывайте врача.

— Вызвала. Но я и так знаю, что они предложат госпитализацию. А я не могу ложиться в больницу с Ванечкой. У меня дела.

— Да, я помню, у вас Сергей Павлович.

— Ты нашел Иру?

— Ищу.

— Лучше ищи, — посоветовала ему теща. — А то следующую ночь будешь возиться с Ванечкой сам.

Звонок тещи подстегнул Германа. Оставив сентиментальные воспоминания, он резво потрусил к дому номер пять. И лишь набрав номер тридцать три, задумался. А живет ли еще здесь его Оксана?

Оказалось, живет. Более того, она совсем не удивилась, когда услышала его голос.

— Я тебя ждала. Проходи.

Ждала?

Кодовый замок щелкнул, и Герман вошел в подъезд. Оксана стояла на пороге, встречая его.

За два года она не сильно изменилась, но как будто еще больше похорошела. Хотя, будь на месте Германа строгий критик, он бы нашел, что ноги у Оксаны полноваты, талия широковата, а сама она простовата. Но Герману эти недостатки казались достоинствами. Оксана была прочной, надежной, рядом с ней ему всегда было легко и спокойно.

— Явился, блудный муженек, — хмыкнула она и дружески чмокнула Германа в щеку.

В этом поцелуе не было даже намека на былую страсть. Точно так же Оксана поцеловала бы брата или отца. Но то, что она назвала Германа блудным муженьком, не удивилась его приходу и явно подтрунивала над ним, говорило о многом.

— Ирина у тебя?

— Ночевала, — кивнула Оксана.

Горячая волна облегчения затопила Германа. Он все-таки нашел свою Иришку! Пусть для этого пришлось поставить на уши весь персонал «Красоты не для всех», он об этом не жалеет.

Жалел Герман о другом.

— Ты говоришь, Ира у тебя только переночевала?

— Ага.

— А теперь она где?

— Ушла.

— Куда?! — взвыл разочарованный Герман. — Куда ушла? Она тебе сказала?

Герман снова слишком громко кричал. Его голос гулко разносился по лестничной клетке, что совсем не понравилось Оксане.

— Слушай, зайди-ка ты лучше в дом, — сухо велела она. — А когда Герман перешагнул порог, укоризненно сказала: — А ты ничуть не изменился. По-прежнему готов драть глотку по любому поводу.

— Где Ирина?

— Я же уже сказала, ушла. И я не имею понятия, куда она отправилась.

— Как она вообще на тебя вышла? Как узнала, что у нас… что мы с тобой…

Герман смутился. А Оксана, казалось, наслаждалась его беспомощными попытками подобрать правильные слова для их былых отношений. Но долго мучить кого-либо было не в характере Оксаны. А потому уже через несколько секунд она смилостивилась над Германом и сказала:

— Ира ни о чем таком не знает. А ко мне пришла, потому что мы с ней подруги.

— Подруги? Вы?

— Именно так.

— Но я понятия не имел, что вы вообще друг с другом знакомы.

— А зачем тебе было об этом знать? Скажи, ты многих своих школьных друзей с женой знакомил?

Герман молчал. Нет, не многих. Точнее, вообще никого.

— То-то и оно, — кивнула Оксана. — Вот и мы с Иришкой, как институт окончили, так и не виделись, почитай, лет пять. Иногда перезванивались, о мужиках своих рассказывали. Конечно, когда Иришка сказала, что замуж вышла и что мужа зовут Германом, мелькнуло у меня смутное подозрение. Стала я Иришку потихоньку расспрашивать, на фотки ваши «ВКонтакте» посмотрела. И поняла, что к чему.

— Как такое может быть? Чтобы ты и она… И вы со мной обе…

Но Оксана, казалось, ничего странного в этом совпадении не находила.

— Мы с тобой где познакомились?

— На работе. Будто ты сама этого не помнишь.

— А с Ирой ты где познакомился?

— Тоже на работе.

— А на чье место Ира к вам пришла?

— На твое. Ты тогда ни с того ни с сего уволилась, а ее наняли вместо тебя. — И уставившись на подругу, Герман протянул: — Кажется, теперь понял. Ты перед уходом сосватала кадровичке свою подружку, да?

— Ира искала работу, а я все равно уходила.

— Кстати, почему? Я так этого и не понял.

— Потому что тяжело было тебя каждый день видеть, — спокойно сказала Оксана. — После того, что между нами было и так внезапно закончилось, я не могла и не хотела тебя видеть. Слишком больно было.

Герман смутился:

— Я и понятия не имел, что причинил тебе боль. Мне казалось, ты спокойно отнеслась к нашему разрыву.

— А что я должна была делать? Биться в истерике? Пытаться тебя удержать?

— Что-то в этом роде. Ирина бы уж точно себе в таком удовольствии не отказала.

— Нет уж, — сказала Оксана. — Как решил, так решил. Навязываться я не хотела.

— Прости меня, — пробормотал Герман.

— Чего там, дело прошлое. Я и не сержусь. Наверное, у тебя были причины.

Герман молчал.

А Оксана продолжила как ни в чем не бывало:

— Вот я и подумала: раз все равно увольняюсь, почему бы не помочь Ирке? Подсоблю подружке с работой. Конечно, я и не подозревала, что помогу ей еще и в организации личной жизни. Кто же мог подумать, что у нас с Иркой окажутся схожие вкусы и мы обе западем на одного и того же мужика.

— Но Ирине ты о нас с тобой ничего не говорила?

— Зачем? Какой смысл? Если уж ей не насплетничали обо мне на работе, что мне зря былое ворошить? И ей неприятно будет, и мне. О тебе вообще молчу.

Герман посмотрел на Оксану с благодарностью. Вот она какая! Но тут же ему в голову пришла новая мысль, и он со страхом выпалил:

— Но этой-то ночью вы наверняка обо всем переговорили?

Он с волнением ждал ответа. От него зависело очень многое, в частности, как долго ему придется разыскивать сбежавшую жену. Если Ирина узнала, что у мужа с ее приятельницей были отношения, пусть даже и давно, еще до появления самой Ирины в жизни Германа, — все, обида будет долгой, и прощение придется вымаливать не один день. Да еще фиг Ирку найдешь, если она обиделась.

— Нет, не говорили, — успокоила его Оксана. — Иришка все больше о докторе переживала. Зря, мол, она ему доверилась и ребенка своего доверила.

Герман мигом насторожился.

— Ты говоришь о Марке Меерсоне?

— Это кто еще такой?

— Доктор.

— Никогда не слышала этого имени.

Удивление Оксаны казалось искренним.

— Иришка другое имя называла — Геннадий Владимирович Почтарев.

— Случайно не в клинике «Красота не для всех» работает?

— Где работает, я не знаю. Только замуж он Иришку уже звал. И Ванечку вашего усыновить обещался.

Ничего себе! Сколько разных событий произошло за эти две недели, что его не было. Каков размах! Герман даже позавидовал жене. Сам-то он провел отпуск по сравнению с Ириной совсем убого. Даже жалкого курортного романчика не завел, если не считать поцелуя, которым его в первый же вечер наградила пьяненькая Надин — подружка одного из ребят из их лагеря. Основательно так к нему присосалась, а потом и вовсе разошлась, в штаны к нему даже пыталась залезть. Прямо на глазах у всех! Герману потом перед Олегом, ее парнем, было неудобно. Но тот ничего, в драку не полез. Отцепил свою милую и в палатку поволок. Видать, не первый раз у них уже такое, привык человек. Еще и Германа попросил помочь, уж больно активно Надин от Олега отбивалась и Германа все время требовала.

Но что поцелуй, если жену Германа в это время уже и замуж позвали! Наверное, не просто так. Причем, что интересно, один звал Ирину замуж, другой на машине катал, а третий, глядишь, еще чего предлагал, о чем Герман до сих пор ничего не знает. А он-то думал, что Иркина верность — это нечто само собой разумеющееся, прилагающееся к штампу в паспорте.

— И что этот Почтарев?

— Собой хорош, — кивнула Оксана. — Прости, если тебе неприятно это слышать, но слова из песни не выкинешь. Когда Иринка мне этого своего Почтарева показала, я сперва даже не поверила, что такие красивые мужики встречаются. Думала, фотошоп. Но Иришка сказала, что он такой и в жизни.

— Значит, красавчик, да?

— Брюнет, — с жаром принялась описывать Оксана. — Выше Иришки почти на целую голову. В плечах широк, в бедрах узок. Смуглый, глаза с чертовщинкой, ему бы серьгу в ухо — был бы вылитый пират Питер Блад.

Вообще-то Ирина всегда утверждала, что в мужчинах ее прежде всего привлекает надежность, потом ум, затем шли эрудиция и умение вовремя эти ум и эрудицию продемонстрировать. Дальше следовали еще какие-то качества, и уже в самом конце значилась красота. От себя Герман еще мог добавить, что Ирина далеко не на последнее место ставила материальное положение потенциального кандидата. Но красота вообще и внешние данные жена если и упоминала, то где-то в самом хвосте списка.

И вдруг разворот на сто восемьдесят градусов.

— Ты что, этого Почтарева видела? Ира тебя с ним знакомила?

— Фотки у нее в телефоне были.

Уже и нафотографироваться успели. Впрочем, что удивляться, если дело к свадьбе шло.

— А почему Ирке со мной-то не жилось? — задал он риторический вопрос. — Зачем ей этот Почтарев понадобился?

— Сам не догадываешься?

— Нет.

— А о Надюше тоже забыл?

— Какая еще Надюша?

— Та, с которой ты на берегу океана амуры крутил.

Так это она о той малолетке, что присосалась к нему, словно голодный клещ после долгой зимовки. Но откуда она узнала?

Герман бросился все отрицать:

— Не было у нас с ней ничего!

Оксана хмыкнула:

— Мне-то можешь не заливать, видела я ваши фотки. Мы с Иркой долго сидели, прошлое вспоминали. Три бутылки красненького уговорили. Вот после третьей она и разоткровенничалась. Тебя ругать стала, об измене твоей всплакнула, дальше она фотографии показала.

— Какие фотографии?

— Да уж такие. Вы там с этой девчонкой основательно сплелись. И не стыдно вам, что за столом полно народу? А еще фон такой романтичный: океан, фонарики, пальмы. Думаешь, Иришке не обидно было все это видеть? А когда видео открыла, где вы в палатке кувыркаетесь, ей вообще башню снесло. Она мне сама признавалась.

В палатке Герман точно ни с кем не кувыркался. Откуда Ирка все это взяла? И откуда узнала о Надин?

— Да как же она могла это увидеть?

— Фотографии ей прислали. И видео.

— Кто прислал?

— Наверное, кто-то из тех, с кем ты в лагере был. Снял и твоей жене прислал.

— Но зачем? — поразился Герман.

Оксана вздохнула:

— Извращенцев и просто сволочей на свете видимо-невидимо. Для таких сделать гадость — сердцу радость. Неспроста поговорка придумана.

— Но я ничем таким ни с Надей, ни с кем-то другим там не занимался. Веришь? Я Иришке верен был все это время.

— А она иначе подумала. А тут еще с ребенком беда случилась.

— С Ваней? А с ним что?

— Не знаешь?

— Не знаю. Хоть ты скажи!

— Заболел он. Температура поднялась. Плачет. Время позднее, Иришка «Скорую» вызвала. Вот и приехал этот Почтарев. Сразу же определил, что у ребенка опасная инфекция, такие в обычных больницах не лечат. В инфекционное надо. Только в инфекционное, как попадешь, не скоро оттуда выберешься. Я лежала, знаю. Это правда. Одни анализы назначат, вторые, третьи. Пока все круги не пройдешь, нипочем не отпустят. А уж если что-то обнаружат, вообще все, считай, что в карантине. Да и контингент там соответствующий, сплошь бомжи и бродяги.

— В детской больнице?

— Думаешь, у бомжей детей не бывает? Такие же, как они, только маленькие. Бомжам тоже размножаться небось охота. А Почтарев этот на Иришку сразу глаз положил. И комплиментов ей наговорил. Хотя Иришке не до комплиментов особо было, за ребенка волновалась, но все равно заметила, что врач на нее запал. Приятно ей было, особенно после твоей выходки.

— Да не было никакой выходки!

— Мне-то все равно, сами с Иркой разберетесь. А я тебе рассказываю, что мне Ира говорила. Словом, Иришка согласилась поехать с этим Почтаревым и сначала очень довольна была, потому что привезли их с Ванечкой в необычную больницу. Представь, там даже бассейн был! Правда, маленький, всего двадцать пять метров, зато с водяными горками и фонтанчиками. А в номере у них даже джакузи имелось.

Герман слушал и не знал, верить или нет.

— Ты не о джакузи рассказывай, а о Ване.

— Ване в больнице быстро полегчало. Уже на следующий день температура спала. Только когда ему процедуры делали, ребенок головой ударился, пришлось даже швы накладывать. И крови много было. Хорошо, что Ирка этого не видела, а то она бы еще пуще разволновалась. А так ей уже чистенького Ванечку принесли, только шрамик небольшой. Но он под волосами, и совсем даже не заметно.

— Безумие какое-то.

— Безумие — молодую жену одну так надолго оставлять! — встала на защиту подруги Оксана. — А еще безумие — на жену все домашние дела перекладывать!

Герман мог бы возразить, что жену он оставил не одну, а с ее драгоценной мамочкой, подругой и ее новым кавалером, то есть с людьми самыми что ни на есть близкими. И насчет домашнего хозяйства у Германа тоже было свое мнение. Он добытчик! Он приносит в дом мамонта. А уж забота супруги — этого мамонта освежевать, приготовить, а потом кастрюли после этого помыть и насухо вытереть.

Вот Оксана никогда его домашними обязанностями не грузила. Правда, ей он и сам всегда был рад помочь. Как-то это легко и естественно у них получалось, а с Иркой всякое дело выходило как из-под палки.

Но ничего этого Герман говорить не стал, а вместо этого сказал:

— Рассказывай, что там у Иришки с этим Почтаревым. Любовники они? Ирина от тебя к Почтареву покатила?

— Может быть. Даже наверное. Хотя они и повздорили, но милые бранятся — только тешатся.

— Адрес его знаешь? Телефон? Хоть что-нибудь?

Но Оксана помотала головой. Герман тоже что-то не мог припомнить, чтобы на сайте «Красоты не для всех» видел фамилию Почтарев. Врачей там было всего несколько, мужчин только трое, и никакого Почтарева среди них не было. И все же Герман был уверен, что его жену с сыном доставили именно в «Красоту не для всех». Пока он носился по зданию, он успел заглянуть в некоторые палаты и поразился тамошним интерьером. Ванные с джакузи там тоже имелись.

И все же Герман совершенно не мог взять в толк, как косметологическая клиника решилась взять на себя смелость и принять больного малыша с подозрением на опасную инфекцию. Пусть даже подозрения не подтвердились, Ванечка быстро пошел на поправку, все равно, как медики из «Красоты не для всех», которых он видел сегодня и которые производили впечатление людей адекватных, не побоялись пустить к себе на территорию заразного пациента? Ванечку!

Ведь он мог заразить всех их випов! Куда бы они потом пошли всем своим дружным коллективом — в тюрьму?

Когда Герман уже выходил от Оксаны, снова позвонила теща. Голос ее звучал неподдельно тревожно.

— Ванечка совсем задыхается. Кашляет и кашляет.

— Температуру мерили?

— Разве с этими вашими электронными градусниками что поймешь! Тридцать пять показывает! Куда дели ртутный, который я вам привезла?

Герман вспомнил, что теща и впрямь привозила термометр, но Ирина его спрятала, сказав, что градусник может разбиться, ртуть окажется на полу и все они отравятся и либо умрут в страшных мучениях, либо получат такие осложнения, что до конца дней уже не оправятся.

Сам Герман, сколько себя помнил, пользовался ртутным термометром и даже несколько раз разбивал его, и ртуть они потом с мамой осторожно собирали на бумажку — и ничего, жив остался. Но Ирину, если уж она вобьет себе что-то в голову, сам черт ее не переубедит. Ртутный градусник она куда-то убрала, и вот теперь как измеришь температуру у Ванечки?

— Сил моих нет слушать, как он кашляет! Это может быть дифтерит! Или коклюш! А может, и скарлатина. Ребенок привит от этих болезней?

— Я не знаю.

— Приезжай сейчас же!

Герман понимал, что от его приезда сыну легче не станет, но послушался. Из-за своей черствости он уже почти потерял жену, не хватало еще потерять сына. Герман очень торопился, в душе надеясь, что к его приезду Ванечка уже будет здоров. Но когда он переступил порог, Ванечка все еще кашлял. И сильно.

Герман пощупал его лоб. Лоб был обычный, теплый. Если бы не непрерывный кашель, ничто не указывало бы, что Ванечка болен. Мальчик сидел на полу, возился с машинками и кхекал. Герман заметил, что все машинки у Ванечки выстроились строго по размеру — от самой маленькой до самой большой. Время от времени кашель усиливался, создавалось впечатление, что ребенок тщетно силится что-то выплюнуть.

— И поесть толком не поел. Каждый глоток — кашель.

— Приятель, открой-ка рот.

Ванечка раздвинул челюсти, и Герман заглянул внутрь. Горло было в меру розовым, ничего необычного там не наблюдалось. На всякий случай Герман встал перед зеркалом и широко разинул собственную пасть, изучая собственную гортань. У него ткани были даже более красными, чем у Ванечки. Герман покашлял, и ему показалось, что горло у него тоже начинает побаливать.

— Давай снова открывай рот.

На этот раз Герману показалось, что в горле у Ванечки что-то виднеется. Какая-то палочка или проволока.

— Там что-то есть. Как бы до этого дотянуться?

И Герман отправился за пинцетом. Обычным косметическим пинцетом достать до этой штуки не удалось. Поразмыслив, Герман вспомнил, что в его рыболовных принадлежностях есть длинный медицинский пинцет. Возможно, инструмент назывался как-то иначе, но предназначен он был для того, чтобы вытаскивать из горла щуки или другой зубастой рыбы застрявший там крючок.

Герману казалось, что он отлично придумал. Но теща, увидев, как он подступается к Ванечке с пинцетом в руке, завопила благим матом:

— Ты что удумал? В горло ребенку ржавой железкой лезть? Совсем ополоумел?

Она схватила Ванечку на руки.

— Пустите.

— Не дам! У него же там воспаление! А если ты еще инфекцию занесешь? Ржавое железо — так и до столбняка недолго.

Герман наступал, не выпуская из рук пинцет. Теща голосила. Ванечка орал, не зная, плакать ему или смеяться. Но, как водится, когда веселье достигло апогея, им помешали. В разгар схватки в дверь несколько раз сильно позвонили.

— Врачи приехали!

Врачи оглядели Германа, застывшего со ржавым пинцетом в руках, раскрасневшуюся Светлану Александровну, которая все еще прижимала к своей мощной груди кашляющего Ванечку, и кивнули:

— Собирайтесь!

В больницу поехал Герман. Теща осталась караулить возвращение Ирины. В машине Герман попытался выяснить у врача, возможно ли, чтобы ребенка с подозрением на инфекционное заболевание увезли не в специализированную больницу, а в косметологический центр, больше напоминающий санаторий. Врач посмотрел на него как на сумасшедшего и категорически отверг такую возможность.

Что же, Герман и сам так думал.

Он стал расспрашивать дальше. Его интересовало, как найти Почтарева. Есть какая-то общая база, в которой числятся все врачи, работающие на «Скорых»? Оказалось, что общей базы нет. Разные бригады могли быть приписаны к разным станциям, имелись свои машины реанимации и у всех крупных госпиталей, больниц и поликлиник.

— Могу дать вам телефон нашего отдела кадров. Может, там чего и подскажут.

Но Герман отказался. Он уже надумал, что будет делать, когда вопрос с Ванечкой решится. Он поедет к этому гаду Меерсону и вытрясет из очкастого вруна всю правду. Ясно, что Меерсон знаком с Почтаревым, иначе Ванечку никогда бы не согласились принять в «Красоте не для всех». А если приняли, значит, Меерсон пошел против правил.

Вот и пусть ответит, где сейчас Ирина.

В больнице имени Рауфуса врач в приемном отделении потратил на Ванечку совсем немного времени. Едва заглянув мальчику в горло, он хмыкнул и взял в руки пинцет — родного брата того ржавого инструмента, который пыталась отнять у Германа его теща.

— Ну-ка, посмотрим, что у тебя там. Посмотри на потолок, видишь попугая? Зеленого такого? А перья в хвосте какие яркие!

И пока Ванечка с разинутым от удивления ртом пытался рассмотреть на потолке несуществующую птицу, врач ловко полез к нему в горло и уже через секунду воскликнул:

— Оп-ля! Готово!

Герман с удивлением смотрел на то, что он принял за нитку или кусок проволоки. Это была тонкая щепка, заноза, которая издалека казалась тоньше, чем на самом деле.

— Как это оказалось у него в горле? — изумленно пробормотал Герман.

— Это еще что! — весело воскликнул врач. — Видели бы вы, что иногда из детей приходится извлекать. От бабушкиного серебряного половника до папиного комплекта шахмат. Причем ладно бы одну-две пешки, но случалось, что и все тридцать две фигуры находились внутри проказника. Сосал он у вас какие-нибудь деревяшки?

— Было дело, — признался Герман.

— Пожалуйста! Заноза и застряла.

Едва из горла извлекли занозу, Ванечка почти сразу перестал кашлять. Он заметно повеселел, хотя и раньше грустным не был.

— Так я могу его забирать?

— Забирайте, — великодушно разрешил врач. — Все в порядке с вашим сыном.

Но у Германа оставался еще вопрос.

— Скажите, а вы могли бы посмотреть шрамик у него на лбу? Дело в том, что я уезжал, ребенок оставался с… няней. А теперь я вижу, что у него появился шрам. Но няня удрала, и мы не можем понять, что это была за травма.

— Хм, посмотрим, что здесь у нас.

Подняв волосы на лбу у Вани, врач осмотрел шовчик.

— Что я могу сказать? Шов наложен профессионально. Еще и лазером здесь шлифовали. Что странно: шов совсем свежий, ему от силы дней десять, но следов ушиба или другой травмы я не вижу. Конечно, могло быть и такое, что ребенок просто порезался. Если хотите, оставьте его у нас. Мы проведем обследование и дадим заключение. — Видя, что Герман колеблется, врач добавил: — Будь это какое другое место, я бы вас отпустил, не раздумывая. Но это голова, а с ней все-таки шутки плохи.

Нельзя сказать, что Герману хотелось оставлять Ванечку в больнице. Но какой у него выход? Теща прямо заявила, что ее друг не выдержит второй ночи в разлуке, и она не намерена приносить свое женское счастье в жертву.

— Если до вечера ты не приведешь Ирину домой, будешь сидеть с Ванечкой сам. И плевать мне, что ты работаешь. Посидишь пару деньков, авось оценишь мою дочь по достоинству.

Так что, оставляя Ванечку в больнице, Герман испытывал двоякие чувства. С одной стороны, жалко ребенка, но с другой — руки-то теперь у Германа развязаны. Он может целиком посвятить себя поискам Ирины.

Почему Герман решил, что Меерсон знает Почтарева? Не верил он, что больного ребенка могла принять у себя косметологическая клиника. Разве только по очень большому блату. Значит, Почтарев должен быть не просто знакомым Меерсона, а очень близким другом.

Вот пусть теперь и отдувается за своего приятеля.

Если бы Герман только знал, какими неприятностями обернется это решение, он бы и шагу не сделал в сторону Меерсона. Больше того, обошел бы этого господина за сто километров. Увы, Герман не обладал даром провидца и потому двинулся в сторону дивного зеленого городка Сестрорецка, где проживал господин Меерсон.

Ехать пришлось на общественном транспорте, потому что его машина осталась возле дома, а возвращаться не хотелось. Но Герман не огорчился, что остался без колес. Несмотря на полученные по настоянию Ирины права, он так и не полюбил крутить баранку. И сейчас он с удовольствием доверился профессиональному водителю. Хорошо, сиди себе, наслаждайся видами из окна. Совсем не то же самое, что самому рулить по пробкам и огрызаться на других водил.

Прощаясь с сыном в больнице, Герман получил от Ванечки в подарок рисунок, который тот успел нарисовать, пока врачи занимались оформлением нового пациента. На маленьком столике лежала бумага и цветные карандаши, которыми могли пользоваться юные пациенты, чтобы отвлечься от больничной обстановки.

Герман чмокнул сына в теплую макушку, поблагодарил и сунул рисунок в карман. А сейчас в дороге делать ему было особенно нечего, он достал бумагу и развернул ее.

— Ух ты! — непроизвольно вырвалось у него.

Рисунок не шел ни в какое сравнение с прежними каракулями Вани. Прежде ребенок насилу мог провести прямую линию, все у него получалось криво и косо. А теперь перед глазами Германа были идеально нарисованные прямые прямоугольники — окошки — и треугольная крыша. Рядом с домом росли деревья, гуляли человечки. Картинка была плотно заполнена таким множеством мелких и четко прописанных деталей, что никак не могла быть нарисована Ваней.

— Наверное, кто-то из старших детей нарисовал, — решил Герман. — А Ванечка просто подобрал чужой рисунок и подарил мне. Добрый мой мальчик.

Снова сложив рисунок, Герман взглянул в окно. До Сестрорецка оставалось всего ничего. Скоро они с Меерсоном встретятся лицом к лицу, и все наконец прояснится. О том, что все не только не прояснится, а еще больше запутается, Герман еще не знал. И хорошо, что не знал. Меньше знаешь, крепче спишь.

Глава 4

Запомнить адрес доктора Герману помогла одна маленькая хитрость, которой он научился еще в детстве. Она основывалась на ассоциациях, в подборе которых Герман путем многолетней практики достиг больших успехов. Если называли улицу, он тут же искал в ее названии какую-нибудь зацепку. К примеру, если проспект Энергетиков, запоминать надо было собственную работу. Если Наставников, Герман запоминал школьного трудовика — наставника по трудовому воспитанию. С цифрами было еще легче. Почти каждое число ассоциировалось с какой-нибудь значимой датой.

Господин Меерсон назвал улицу Лиственную, 45, а что может быть легче для запоминания. Лиственная — это лиственница. А 45 — две лучшие оценки, поставленные рядом.

У школы, в которой учился Герман, кстати говоря на одни четверки и пятерки, росло несколько лиственниц, которые каждую осень желтели и теряли свой наряд, а каждую весну заново обрастали листочками, похожими на мягкие иголки. Словом, Герману не составило никакого труда представить себя самого, бегущего к дому мимо лиственниц и размахивающего табелем, в котором стройными колонками теснились четверки и пятерки.

Настроение у Германа улучшилось, так что, выйдя из маршрутного такси, он даже стал напевать старый мотивчик.

— Где эта улица, где этот дом? — мурлыкал он себе под нос. — Где эта девушка, что я влюблен?

И девушки-то никакой нет. С чего он вдруг вспомнил эту песенку? Не иначе встреча с Оксаной так на него подействовала.

Застройка Сестрорецка, как и в большинстве российских городов, до последнего времени велась без четкого разделения на кварталы богатых и бедных. Только в последние годы появились кварталы относительно зажиточных граждан. Правда, почти всегда они все равно оказывались втиснуты между типовой застройкой или находились на таких выселках, что назвать такие районы элитными не поворачивался язык. Бывали случаи, когда под дорогостоящее жилье застраивали природоохранные зоны, откусывали куски от парков и заповедников, но и это выглядело как-то не комильфо. Вроде и круто, а все равно как поселиться на бочке с порохом, фитиль под которой уже горит. Сменится очередной вороватый чиновник, придет на его место новый и сгонят обитателей незаконно занятых земель с насиженного местечка.

Коттедж под номером сорок пять был как раз одним из таких элитных строений. По улице Лиственной он числился номинально, стоял наособицу, отдельно от других домов. Герману пришлось потратить немало сил, чтобы его найти. Зато найдя, он разинул рот.

Хорошо доктор устроился.

Коттедж доктора Меерсона стоял рядом с симпатичной сосновой рощей. Часть ее деревьев попала в границы участка, а еще часть была вырублена, чтобы освободить место для дома. Размерами и стилистикой дом доктора Меерсона отличался от трогательных старых домишек второй половины прошлого века с обязательными мезонинами, застекленными верандами с ажурными переплетами огромных окон и высоким цокольным этажом.

Домики стояли компактно, не бросались в глаза и выглядели так органично, словно сами выросли среди сосен и валунов. Коттедж доктора Меерсона выглядел совершенно иначе. Сплошь из металла и бетона, низкий и приземистый, с какими-то грубыми угрожающими линиями, наверху он заканчивался странной выпуклой крышей, вызывающей в памяти образ НЛО. Чужеродное и абсолютно неуместное строение.

Все это Герман разглядел сквозь щель в воротах, которые, к его удивлению, были приоткрыты. Почему такой непорядок? Может, хозяева собираются уезжать? Но готовой к отъезду машины во дворе Герман что-то не заметил. Не было видно и суеты, предшествующей сборам. Во дворе было безлюдно и тихо, лишь птички посвистывали в ветвях деревьев. На миг Герману даже стало как-то не по себе. Но он взял себя в руки и, толкнув створку ворот, проник на чужую территорию.

— Есть кто-нибудь?

Герман произнес эту фразу и тут же зажал себе рот. Зачем он выдает себя? А вдруг Ирина, вопреки уверениям Меерсона, все-таки находится в этом доме? Вдруг она не захочет видеть мужа и опять сбежит? Нет, нужно сперва удостовериться, что его жена здесь или что ее здесь нет, и дальше действовать по обстоятельствам.

— Хорошо устроился этот доктор, — прошептал Герман, оглядывая окружающую его роскошь. — Неужели на полировке физиономий можно столько заработать?

Ему казалось это маловероятным. Будь Меерсон хотя бы владельцем клиники — дело другое. Но он всего лишь наемный работник.

— Откуда же тогда столько денег?

Светлане Александровне как-то раз пришло в голову освежить дизайн на принадлежащих ей шести сотках. Ей надоели кусты смородины и клубничные грядки, захотелось «красоты». Недолго думая, теща вызвала ландшафтного дизайнера, который пообещал ей превратить участок в райский уголок экономкласса. Искусственный водоем и фонтанчик прилагались бесплатно в качестве бонуса. Теща пришла в восторг. Но когда милый молодой человек подсчитал примерную стоимость работ, приплюсовав материалы, волосы на голове у тещи встали дыбом.

— Сколько? Ты что здесь у меня строить собрался? Стадион? Планетарий?

Молодой человек мигом забыл о своей вежливости и заорал в ответ, требуя неустойку. Состоялось долгое препирательство, которое закончилось в суде. Теще все-таки пришлось оплатить составление сметы, на которую ушла большая часть накопленных на усовершенствование денег. Ушлую Светлану Александровну уел рядовой дизайнер, подсунув ей на подпись предварительный договор, в котором четко оговаривалось, что составление сметы будет бесплатным лишь в случае подтверждения заказа.

Но по крайней мере теперь Герман знал, сколько стоят выложенные плиткой дорожки, устройство альпийской горки и каждый квадратный метр такого безупречного изумрудного газона. Это космические суммы! А уж увидев розарий и стоящую неподалеку голубую ель в два человеческих роста, Герман и вовсе потерял дар речи. Даже крохотная голубая красавица стоила десятки тысяч, а такое взрослое дерево могло потянуть на добрую сотню.

Дверь в дом оказалась открытой. Герман застыл на пороге, не веря в свою удачу. И ворота, и дом нараспашку, словно его ждали!

Герман внимательно прислушался, но ничего не услышал. Похоже, в доме никого нет или эти люди специально затаились. Эх, зря он так в открытую прошел по участку. Надо было по стеночке, тишком, тогда, глядишь, и удалось бы застать обитателей дома врасплох. Никакого смущения вторгшийся на чужую территорию Герман не чувствовал.

А зачем они ворота открытыми оставляют? Сами виноваты! Провоцируют!

Он вошел внутрь, оглядываясь по сторонам. Интерьер ему не понравился, все здесь было чересчур прямое, блестящее, стеклянное, металлическое, пластиковое. Герману такое было не по душе, но в то же время он вынужден был признать, что организация пространства выглядит чрезвычайно стильно и наверняка потребовала немалых финансовых вливаний.

— Сколько же этот гад зашибает у себя в клинике? — спрашивал себя Герман.

Но стоило задуматься о царящей в мире несправедливости, как прямо на голову ему упало что-то пушистое и царапучее. Герман вскрикнул и схватился за голову. И в ту же секунду указательный палец левой руки словно пронзила тысяча иголок.

— А-а-ай! — взвизгнул Герман, тряся пораненной рукой и с ужасом глядя, как по пальцу течет кровь.

А из угла комнаты, куда отлетел пушистый комок, донесся визгливый лай.

Собака! Белый шпиц, который принадлежал Меерсону, бросился на защиту своего дома. Над тем местом, где Герман остановился, как раз нависал балкончик не балкончик, козырек не козырек, какой-то непонятный выступ. Что бы это ни было, собака облюбовала это место в качестве наблюдательного пункта. И увидев чужака, поступила совсем нехарактерным для собак образом. Но как шпиц мог туда попасть? Приглядевшись, Герман понял, что собака прыгала туда с верхних ступенек лестницы.

— Ах ты паразит этакий! — разозлился на собаку Герман. — Кошкой себя вообразил? Совсем спятил, да?

Шпиц в ответ оскалил мелкие зубки, показывая, что готов постоять за себя. Герман слышал о злобном и коварном нраве этих на первый взгляд милых пушистиков, но до сего момента не подозревал, насколько рассказы о хитрости этих собачек правдивы. Укушенный палец зверски болел. Герман уже собирался показать шпицу, где раки зимуют. Но тот, смекнув, что шансы у них неравны, тявкнул в последний раз и исчез.

Герман вновь остался в одиночестве. Ему показалось, что он слышит то ли шорох, то ли тихие шаги. Доносились они откуда-то из глубины дома. Он двинулся на звук. Но когда он вошел в большую светлую комнату, противоположная дверь хлопнула, словно только что кто-то выбежал. Герман бросился туда, но неудачи продолжали его преследовать.

Он споткнулся обо что-то, лежащее на ковре, и полетел кувырком. В следующее мгновение он больно ударился плечом, да еще и приложился головой о мраморный пол.

— Дьявол!

Герман почувствовал, как потекла кровь. Поднявшись, он приложил руку ко лбу, чтобы унять кровотечение.

Он еще с улицы обратил внимание, что фронтальная стена дома была полностью стеклянной. Герману это показалось безумием, все равно что жить на базарной площади у всех на виду. Но через стекло Герман мог видеть газон и двор, по которому только что прошел.

Во дворе тем временем кое-что изменилось. К своему удивлению, Герман увидел стройную женскую фигуру, которая быстро-быстро бежала прочь от дома. Встрепенувшись, Герман закричал:

— Ира! Ирка!

Женщина его не услышала. Стекло заглушало звук. Герман забарабанил по стеклу, надеясь привлечь к себе внимание, но женщина не оглянулась и теперь. Герман был уверен, что это его жена. Хотя он не видел ее лица, на этой женщине был приметный белый кожаный плащ, точь-в-точь такой, какой жена купила вопреки всякому здравому смыслу.

Брать белый плащ на весну и осень, когда всюду грязи по колено — самая настоящая глупость. Герман прямо так жене и сказал. Но Ирина в ответ страшно разозлилась, обвинила его в том, что он хочет держать ее в черном теле, и плащ все-таки купила.

И вот теперь Герман видел этот плащ на удирающей из дома женщине. Ему и в голову не пришло, что могут быть два похожих плаща. Он явился сюда именно за женой, и во всякой женщине ему хотелось видеть только Ирину. И потом, он еще не до конца пришел в себя после удара головой об пол и не слишком хорошо соображал.

Так или иначе Герман не собирался упустить беглянку. Он повернулся, чтобы бежать за ней, и замер, не в силах сделать дальше и шагу.

— Вот тебе и на, — растерянно пробормотал он.

Только сейчас внимание Германа привлек к себе предмет, о который он так неудачно споткнулся. Это было мужское тело. Мужчина был в темно-синем костюме, рубашке цвета слоновой кости и галстуке, словно собирался отправиться на деловую встречу, но утомился от сборов и прилег отдохнуть.

Одного-единственного короткого взгляда Герману хватило, чтобы понять, что человек этот ему знаком.

— Эге, — пробормотал Герман озадаченно, — что же это хозяин на полу развалился? Собаки сверху прыгают, хозяева на полу валяются. Что за дом!

Он подошел поближе.

— Что с вами?

Герман потрогал доктора Меерсона за плечо, но тот не откликнулся. Глаза у него были закрыты, на лице застыла неестественная улыбка, больше напоминающая оскал. Герман никогда в жизни не видел, чтобы человек так жутко улыбался.

— Эй! — повторил он. — Вы как? В порядке?

Но и без ответа было ясно, что до порядка здесь далеко. Герман предпринял новую попытку привести беднягу в чувство. Видимо, у Меерсона случился обморок или припадок, который застал его врасплох.

— Сейчас-сейчас, — бормотал Герман, — я вам помогу.

Он приподнял Меерсона за подмышки и поволок было к кожаному дивану. И тут он заметил еще одну странность.

Вроде бы ковер был белый. Откуда же эти узоры?

Длинная багровая полоса тянулась от ног Меерсона к пятну, которое располагалось ровнехонько на том месте, где еще совсем недавно лежал сам Меерсон.

— Это что такое?

Герман взглянул на спину доктора, потом потрогал пиджак, и пальцы его мигом окрасились чем-то алым.

— Кровь!

Герман от неожиданности разжал руки. Меерсон тут же рухнул на пол, издав едва слышный стон.

— Вот черт! — воскликнул Герман. — Доктор-то ранен! Кто же это его, а?

Но тут Герман вспомнил о женщине в белом плаще, и ему сделалось по-настоящему страшно.

— Не может быть! Ирка не могла!

Диким взглядом Герман обвел комнату. Меерсон не такой уж хиляк. Против Германа у него, может, и не было шансов, но против хрупкой Иры? Что же у них здесь происходило, что Ирине пришлось пойти на такое?

То, что пришло в голову Герману, заставило его схватить Меерсона за лацканы пиджака и встряхнуть:

— Ты что, гад, с ней делал?

Меерсон молчал. Герман устыдился своей вспышки и опустил доктора обратно на ковер. В ту же минуту по телу Меерсона пробежали конвульсии, и ревнивый муж понял, что доктор отдал богу душу. Герман был не робкого десятка, но никогда еще у него на руках не умирал человек.

Он заметался. Что делать? Врач здесь уже не поможет. Пульс у Меерсона не прощупывался. Дыхание отсутствовало, в чем Герман убедился, сняв со стены в ванной комнате большое зеркало и приложив его к лицу. Блестящая поверхность ни капли не изменилась.

— Помер. И как мне быть?

Совесть подсказывала Герману, что нужно вызывать полицию. Но что он скажет, когда его спросят, как он очутился в этом доме? Что он разыскивает жену? Но следующий вопрос нетрудно угадать, и полицейские его обязательно зададут. А с чего вдруг он стал искать ее именно здесь? Значит, он знал, что между его женой и доктором Меерсоном есть какие-то отношения?

«И что я им скажу? Что явился сюда за женой, а вместо нее нашел труп хозяина дома? Они мне не поверят! Никогда! Ни за что!»

Тут он услышал голоса. Казалось, они раздаются со всех сторон, и Герман заметался еще отчаянней. Сердце билось, как у загнанного зверя. Где спрятаться? Где укрыться? Но спрятаться в гостиной было решительно негде.

Убежать? Через ту же дверь, что и Ирина? Но как? Голоса слышались со всех сторон. И лай шпица — собачонка тоже была с этими людьми.

— Ты его нашел?

— Нет пока.

— Он должен быть дома, ворота открыты, и дом не заперт.

— Машина в гараже, я ее видел.

— Где мы еще не смотрели?

— В гостиной!

— Там я был.

— Тогда в музыкальном салоне.

Еще секунда, и сюда войдут. Взгляд Германа внезапно остановился на белоснежном рояле, который стоял у стены. Недолго думая, Герман ринулся к нему, приподнял крышку, и у него из груди вырвался вздох облегчения. Внутри было пусто. Ни струн, ничего. Рояль был просто деталью интерьера.

Герман проворно залез внутрь и успел опустить над собой крышку, как в комнату вошли. Почти сразу послышались крики. Он понял, что люди обнаружили хозяина дома.

— Что с ним?

— Он не дышит!

— Убит! Он весь в крови.

— Это тот психопат его прикончил. Тот, что утром к нам прибегал. Кто же еще!

— Ах, чуяло мое сердце неладное. Надо было сразу же к Марку кого-нибудь послать. А мы подождать решили, вот и дождались.

Несмотря на опасность быть обнаруженным, Герман приподнял крышку и в ту же минуту встретился взглядом с глазами шпица. Песик сидел напротив рояля и злобно таращился на него.

— Пошел вон, — шепотом попытался прогнать его Герман. — Я не убивал твоего хозяина, и ты это знаешь. Иди отсюда.

Шпиц не шевельнулся. Он не уходил, но и не лаял. В образовавшуюся щелочку Герман стал рассматривать вошедшую в комнату компанию. Их было всего двое, мужчина и женщина. Охранник и девушка-администратор из «Красоты не для всех». Герман их запомнил. Они явились сюда, встревоженные долгим отсутствием доктора Меерсона.

— Тот тип, который у нас жену свою искал, выглядел совершенно бешеным.

— И все твердил, что его жену увез Марк.

— Что за ерунда! У Марка есть женщина.

— Ревность делает с людьми жуткие вещи. Уверен, этот мужик и убил нашего Марка.

Словно в подтверждение этих слов белый шпиц залаял. Он запрыгивал на рояль, рычал, визжал, и Герману пришлось поспешно опустить крышку.

— Что этот пес хочет?

— Максик тоже переживает, — заступилась за собаку девушка. — Он был так привязан к Марку.

— Нет, это я понимаю. Но почему он кидается на рояль?

— Надо вызвать полицию.

Германа охватил ужас. Сидя в пустом нутре фальшивого рояля, он живо представил себе, как приезжает полиция, охранник и его приятельница рассказывают о его безобразной утренней выходке. Противный Максик, конечно, не преминет залиться лаем. Полицейские решат взглянуть, что так раздражает пса, откроют крышку — и…

Дальше фантазия Германа услужливо подсказывала, как ему надевают наручники и везут в КПЗ, как потом его долго допрашивают тупые следователи, которые не хотят понимать ничего, кроме одного: он прятался в доме убитого и у него был мотив его убить.

— Рита, что же нам делать?

— Не знаю, Сема, — слабым голосом прошептала девушка. — Мне что-то нехорошо стало.

— Еще бы! Небось в первый раз трупешник-то видишь?

— В первый, — призналась девушка. — Как здесь душно.

— Скорей уж холодно.

— Дышать нечем. Проводи меня, пожалуйста, на воздух.

Охраннику и самому хотелось отсюда уйти, поэтому он без лишних слов вывел девушку из комнаты. А перепуганный Герман выбрался из рояля и поскорей выбежал в другую дверь. Вдалеке послышался звук полицейской сирены, и Герману со страху показалось, что это уже мчится полиция в дом Меерсона.

— Они меня посадят! — бормотал он на бегу. — Как пить дать посадят! Что же делать?

В тюрьму ему отчаянно не хотелось. А хотелось удрать как можно дальше и сделать вид, что ничего этого и в помине не было.

Но произошедшее произвело на Германа куда более сильное впечатление, чем он готов был признаться самому себе. К тому же в деле была замешана Ирина. А жену, пусть даже вредную, Герман любил и не хотел, чтобы Ира попала в беду. А еще его жгло любопытство. Кто мог убить Меерсона? На ум снова приходила Ирина. Ее плащ Герман ни много ни мало видел из окна. Но эту мысль он гнал от себя изо всех сил. Нет, Ирина не может оказаться преступницей.

Отбежав от дома Меерсона на достаточное расстояние, Герман возблагодарил небеса, что так и не полюбил водить машину. Ее бы наверняка заметили охранник с девушкой и сообщили приметы полиции. Машина — это улика. Даже если ему удалось бы сейчас скрыться, потом ее бы обязательно нашли. И как бы он тогда объяснил свой визит?

Пройдя еще немного, Герман увидел полицейскую машину, подъезжающую к дому Меерсона.

«Как быстро, однако, прикатили!» — поразился он.

Бедолага увидел, как из машины вышли сотрудники и поспешили к дому. Герман не стал дожидаться, пока они обратят внимание на него и потрусил по улице дальше. Подумать страшно, что бы с ним было, задержись он в доме еще хоть немного!

Пока Герман ехал до Питера, ему в голову пришла еще одна мысль. Алиби! Если у него будет алиби на время смерти Меерсона, ни один следователь ему не будет страшен. Но кто обеспечит ему это алиби? Теща? Нет, она ненадежный человек. Герману иногда казалось, что теща только и мечтает, чтобы он исчез из жизни Ирины. А здесь такой шанс.

Оставался отец. Но старик был не в том состоянии, чтобы Герман мог позволить следователям терзать его. У отца постоянно скакало давление, и лишнее волнение было ему совсем ни к чему.

Друзья? Но таких друзей, которые готовы были бы ради него и в огонь, и в воду, Герман припомнить не мог, сколько ни старался. Вроде бы и много было приятелей, но когда он представлял себе, как просит кого-то из них обеспечить ему алиби, понимал — это затея пустая. Никто не захочет ради него вписываться в криминальную историю. А если и захочет, потом потребует от Германа такого вознаграждения, что легче уж сразу в тюрьму сесть.

И зачем он с этими скунсами дружил столько лет? Только время зря потерял.

Но самое худшее поджидало его впереди. Подходя к дому, он внезапно понял, что домой идти не может. Если те двое — охранник и девица, которых Герман видел в доме Меерсона, — рассказали полиции о своих подозрениях, Германа уже ищут. А где его будут искать первым делом? Ответ очевиден. Дома.

Со страху Герман даже не подумал, откуда им знать его имя? Для них он просто ревнивый муж с задатками психопата. С другой стороны, в клинике полно камер. Физиономию Германа обязательно засняли. Его объявят в розыск, а Герман слышал, что уже существует спутниковая система, которая по лицу может опознать каждого в любой точке земного шара, стоит человеку лишь высунуть нос на улицу. Например, Усаму бен Ладена именно так ЦРУ и вычислило.

Конечно, Герман — это не Усама. Но ведь и со смерти Усамы прошло уже несколько лет. За это время систему могли усовершенствовать настолько, что уже никто не застрахован от тотальной слежки. Герман поскорее опустил лицо, стараясь не смотреть ни вправо, ни влево.

«Куда же мне спрятаться? Выходит, что некуда?»

И тут Герман вспомнил об Оксане. И вопреки всякой логике подумал, что уж Оксана-то ему обязательно поможет.

— Она меня знает. Знает, что я и мухи не обижу. И знает, что Ирка от меня сбежала. Перед ней мне таиться нечего.

Но что бы ни говорил себе Герман, дело было совсем в другом. Просто дни, которые он провел на улице Счастливой в маленькой квартирке Оксаны, были и впрямь самыми счастливыми в его жизни. Теперь он знал это абсолютно точно. И ему снова хотелось вернуться в то время.

Глава 5

Но если Герман воображал, что Оксана встретит его с распростертыми объятиями, действительность жестоко его разочаровала. Оксана дверь ему хотя и открыла, но своего неудовольствия не скрывала:

— Снова ты! — воскликнула она. — И чего приперся?

— Не нужен? Могу уйти.

— Вот и уходи.

Голос Оксаны прозвучал насмешливо. Она явно чувствовала, что раз уж Герман снова к ней пришел, то никуда не уйдет.

— Так я войду?

— Ко мне вообще-то скоро должен друг прийти, — сказала Оксана.

При этих словах Герман почувствовал укол ревности. С какой стати? Они с Оксаной давно расстались, причем по обоюдному согласию. Но вот тебе, пожалуйста, стоило Оксане обмолвиться о другом мужчине, как Герман сразу же воспринял его как соперника.

— Кто это к тебе заявится?

— Не твое дело!

— Нет, мое! Я хочу знать, с кем ты связалась. Вдруг это какой-то мошенник или того хуже!

— Не беспокойся, он отличный парень.

— Я должен сам в этом убедиться.

С этими словами Герман отстранил попятившуюся Оксану и вошел в квартиру. Как ни странно, Оксана не стала протестовать. Она пошла следом за Германом на кухню и там спросила:

— И как предлагаешь представить тебя Алеше?

— Скажи, что я твой брат.

— Брат?

— Да, двоюродный брат, приехал из Актюбинска погостить на пару недель.

— Так ты у меня еще и жить собираешься?

— Очень тебя прошу! Нельзя мне сейчас домой! — взмолился Герман.

— Слушай, кузен, а почему бы тебе в таком случае не отправиться в гостиницу?

— И в гостиницу мне нельзя. Там паспорт нужно показывать.

— А у тебя его нет, что ли?

— Пока есть. Но светиться с ним я нигде не могу.

— Объясни!

Оксана смотрела на Германа требовательно. Да он и сам понимал, что другого выхода у него нет, кроме как рассказать Оксане все начистоту.

Та выслушала рассказ Германа очень внимательно, а потом спросила:

— Одного не пойму, с чего ты решил, что полицейские так скоро на тебя выйдут? Разве ты в этой «Красоте не для всех» называл свое имя? Или давал медикам свои координаты? Телефон? Домашний адрес? Почту?

— Нет. Ничего такого. Зато я во всеуслышание орал в этой клинике угрозы в адрес Меерсона.

— Это ты, конечно, зря, — осудила его Оксана. — Я всегда тебе говорила, сначала подумай, а потом уже глотку начинай драть.

— А как мне нужно было поступить? Этот гад увез мою Ирку!

— Да, кстати, об Ирке. Ты выяснил, кто эта дрянь, которая прислала ей на почту видео с целующей тебя Надюшей?

Про видео Герман совсем забыл. До него ли ему сейчас было? Он так и сказал Оксане, но та осуждающе покачала головой:

— Убийство — убийством. Но началось все с того злополучного ролика. Он буквально поразил Иру. Когда она рассказывала мне о твоей измене, ее так и трясло от обиды. А ведь с того момента, как она получила видео, прошло уже почти две недели.

— При чем тут видео?

— Как сказать, ведь, не будь этого видео, Ира бы, может, и не спуталась с этим Почтаревым. В его сторону даже бы не посмотрела. А так ей захотелось тебе отомстить. Вполне понятное желание, любой бы на ее месте захотелось.

Герман издал жалобный стон. Что за невезуха сегодня? Ведь про Почтарева-то он так ничего и не узнал. Ехал к Меерсону, чтобы потолковать с ним про мужчину, и что вышло?

— Я жалкий неудачник!

Услышав это, Оксана жутко рассердилась.

— Никогда так про себя не говори! — воскликнула она. — Слышишь? Всегда хвали самого себя. Даже за самую маленькую победу нахваливай, словно ты великий гений и еще более великий стратег. Станешь так о себе думать, постепенно и впрямь станешь лучше. И дела пойдут соответственно.

— Сегодня мне хвалить себя не за что. Одни проколы.

— Ну почему же? Тебе удалось скрыться из дома Меерсона. Кому бы еще пришло в голову спрятаться в рояле? А ты догадался. Значит, ты молодец, хитрец и вообще везунчик.

Когда Оксана так говорила, на душе у Германа всегда делалось теплее. Вот Ирина никогда его не хвалила. Что бы Герман ни сделал, супруга всегда казалась недовольной. А вот Оксана умела довольствоваться малым и находила удовольствие в самых простых вещах. Поездка на картошку к бабушке в деревню радовала Оксану так, как не обрадовала бы Ирину поездка в ее обожаемый Голливуд, даже если бы ей заранее пообещали встречу с ее любимчиком Ди Каприо.

Неожиданно для самого себя Герман сказал:

— Знаешь, я ведь все это время скучал по тебе.

Оксана кинула на него странный взгляд и хотела уже что-то ответить, но в этот момент раздался звонок в дверь.

— О! — мгновенно порозовела Оксана. — Лешка пришел.

Она побежала открывать, а Герман вышел за ней в прихожую. И когда Оксана повисла на шее у вошедшего, руки у Германа непроизвольно сжались в кулаки. Вошедший ему решительно не понравился.

— Кто это у тебя? — спросил тот с удивлением.

— Брат. Из Актюбинска приехал.

— А ты не говорила, что к тебе гости собираются.

— А он без предупреждения. Сюрпризом. Такой выдумщик! Ну, пошли, познакомитесь.

Кавалер Оксаны никакого восторга от этого приглашения не выказал. Их неприязнь оказалась взаимной. Хотя понять, что же ему в Алексее не нравится, Герман и сам не мог. Парень был высок, широк в плечах, лицо имел открытое, взгляд прямой. Но что-то заставляло Германа коситься на Алексея враждебно. Что? Вероятней всего, причина была в Оксане, которая крутилась возле Алексея с видом влюбленной курицы. И еще в том, как по-хозяйски распоряжался тут Алексей.

— Тапки гостю принеси, — скомандовал он, заметив, что Герман сидит в одних носках. А когда Герман попытался запротестовать, авторитетно заявил: — Уж если принимать гостя, то по всем правилам.

Правил, как оказалось, было много. Требовалось и стол скатертью накрыть, и пирогов наготовить, и чарочку за встречу выставить. А самому Герману следовало купить хотя бы цветов и коробку конфет, раз уж он в гости к сестре явился. Все это было сказано тоном человека, который ни на минуту не допускает возможности, что может быть как-то по-другому. Все было хорошо и правильно, но у Германа это почему-то вызывало раздражение.

В то же время Герман видел, что и к самому себе Алексей применяет те же правила. Он пришел к Оксане с букетиком цветов, пусть это были всего лишь три чахлых тюльпанчика, а конфеты заменял вафельный тортик, от которого Алексей сам же немедленно и отъел половину, но этикет все равно был соблюден.

Разговор за столом не клеился. Не о чем им было говорить. Алексей работал автослесарем и, кроме своей работы, мало в чем разбирался.

И Герман почти обрадовался, когда ему позвонила теща. Воспользовавшись возможностью встать из-за стола, он извинился и вышел из кухни.

Теща хотела знать подробности о своем внуке.

— Где Ванечка? Как его состояние? Что сказали врачи?

Герман объяснил, что было причиной кашля. Простая заноза! Но теща не спешила радоваться.

— Значит, Ванечка здоров? Почему же он до сих пор не дома? Где вы?

— Я решил оставить мальчика в больнице для обследования.

— Значит, вы с ним в больнице?

— Ванечка в больнице.

— А ты? Ты сам где?

Герман молчал.

Какое-то время теща тоже молчала, а потом горько вздохнула и произнесла:

— Ясно! Ты нашел отличный выход из положения. Небось думаешь, что в больнице за Ванечкой будет дармовой присмотр. Так ведь?

Герман хотел было запротестовать, а потом решил, какого черта?

— Да, отчасти и поэтому. Ваша дочь удрала. Вы отказываетесь сидеть с внуком. Что мне делать? Нанять няню? Так я все деньги потратил на ваши пять звезд, которые вы даже не соизволили посетить.

— На то была причина, ты это знаешь.

— Вот эту причину я и попросил врачей исследовать поподробнее.

— Ладно, — сухо сказала теща. — Я все поняла.

И повесила трубку. Но Герман не пошел обратно на кухню. Он предчувствовал, что разговор с тещей на этом не закончен. И она действительно позвонила. На этот раз она хотела знать отделение и палату, где находится Ванечка. Герман все сказал, а под конец спросил:

— Ира вам звонила?

— Нет.

Но Герман теще не очень-то поверил. Он неоднократно уличал тещу во лжи, когда она прикрывала какие-то проколы дочери. Ложь во спасение своего ребенка эта женщина ложью не считала, наоборот, почитала за дело благородное и праведное.

— Я тебе еще позвоню, — грозно произнесла теща.

Но едва она отключилась, Герман из вредности сам выключил телефон.

— Теперь звони сколько влезет! — ехидно сказал он недосягаемой теще.

Он вернулся на кухню и обнаружил исчезновение Алексея.

— Он ушел, — пояснила Оксана. — Понял, что сегодня ночью ему ничего не обломится, сослался на какие-то внезапно возникшие дела и ушел.

— Это все из-за меня.

— Точно.

Но при этом грустной или подавленной девушка не казалась. Кроме Алексея исчезли и помятые тюльпаны, которые он принес. Герман даже подумал, что Оксана в порыве гнева выкинула цветы в мусорное ведро. И под благовидным предлогом Герман заглянул туда. Тюльпанов там не было. Может, за окно выбросила? Герман пошел в соседнюю комнату, свесился с балкона и принялся разглядывать асфальт под окнами. Тюльпанов не было и там. Подобрали? Отнесло ветром к соседнему дому?

— Чего ты мечешься?

— Тюльпаны ищу, — откровенно признался Герман. — Вроде пустяк, но странно, куда они делись?

— Алексей забрал, когда уходил. Сказал, что для мамы нужно. У нее вроде как сегодня юбилей.

В одиннадцать часов вечера на юбилей мамы с тремя чахлыми цветочками?

Оксана подметила удивленный взгляд Германа и хмыкнула:

— Он и тортик пытался забрать, все поглядывал на коробку. Да вот беда, тортик подъели еще раньше. Придется Лешке для очередной пассии на новый «Балтийский» потратиться. А может, ей для счастья и трех цветочков хватит.

И Оксана повернулась к раковине. Плечи у нее затряслись. Герман испугался, что она плачет, подошел, приготовился утешать. Но внезапно понял, что Оксана и не думает реветь, а просто хохочет.

— Ты только подумай, какой хозяйственный. Чего цветам пропадать, можно ведь их еще раз в дело пустить. Страшно представить, где он их нарвал. Вроде бы я видела похожие на клумбах в нашем парке.

— А где ты вообще этого типа нашла?

— На работе.

— А где ты сейчас работаешь?

— Я имею в виду, на ЕГО работе. Заехала в сервис масло в машине поменять, а там Леха. Косая сажень в плечах, весь в мазуте, красавец!

— С Лехой все понятно. А ты-то где устроилась?

— В одной частной медицинской клинике.

Оксана сказала, в какой именно клинике она трудится, и даже принялась рассказывать о специфике своей новой работы, но Герман ее уже не слушал. Как только Оксана произнесла слово «клиника», у него в мозгу что-то щелкнуло.

Но он не торопился высказывать свою просьбу, сперва все хорошенечко обдумал, а когда Оксана на мгновение умолкла, сказал:

— Ох, и устал же я сегодня.

— Да, день был долгий.

— Может, спать пойдем? Ты меня оставляешь?

— Не возражаешь, если я тебе на полу постелю? — вместо ответа спросила Оксана.

— Обычно все лучшее предлагают гостю.

— Предлагаешь, мне самой на полу улечься? — фыркнула Оксана. — Не дождешься.

Так они и устроились. Оксана на кровати, Герман на полу.

— Зря ты отказалась. Спать на полу — отличная практика для позвоночника. Утром проснусь с прямой, словно стрела, спиной.

— Смотри, чтобы тебя сквозняком отсюда не выдуло.

Добрая Оксана дала Герману целых два одеяла, на одно лечь, другим накрыться, но несмотря на это, Герман ощутимо чувствовал дуновение холодного ветерка. Он кутался и кутался, а потом не выдержал и среди ночи осторожно перебрался поближе к Оксане.

— Ничего личного. Просто хочу согреться.

Оксана не услышала его оправданий. Она крепко спала, причмокивая во сне губами, словно ей снилось что-то вкусное и сладкое. Была у нее такая привычка, которая всегда умиляла Германа. Он смотрел на спящую девушку и невольно вспоминал, что связывало их когда-то. И почему они расстались? Инициатива исходила от Германа. Но чем не угодила ему Оксана? Да ничем. Все у них было, как он теперь понимал, просто идеально. Наверное, именно этих крепнущих отношений Герман и испугался. Ему показалось, что дело идет к свадьбе, а к свадьбе он был не готов. Вот и поспешил порвать с Оксаной.

А потом закрутилось с Ирой. Она как-то очень быстро оказалась беременна, начала рыдать, что на аборт никогда не пойдет, призвала на помощь маму и более тяжелую артиллерию в лице старшего брата с дядей. Те поговорили с Германом, и он понял, что жениться все же придется. Видимо, кто-то там наверху записал, что быть ему женатому. Не хочет добром и на любимой девушке, женится поневоле и на первой встречной, которой на тот момент и являлась Ирина.

— Ох, и наворотил же я дел, — прошептал Герман. — Кто бы знал, какой я дурак! Какой дурак!

К утру он снова сполз на пол, так что проснувшаяся чуть позднее Оксана так и не узнала, что ночь они с Германом провели бок о бок. Когда Оксана открыла глаза, Германа в квартире уже не было. А на кухне в маленькой вазочке стоял букетик свежих ландышей и лежал пакет с горячими пышками, за которыми Герман сходил в булочную в нескольких кварталах от дома Оксаны.

Тут же на столе лежала записка:

«Ушел в больницу навестить сына».

Оксана понюхала нежные лепестки первых весенних цветов, откусила кусок булочки, поставила кофе на огонь и, пока напиток закипал, перечитала записку. Много времени у нее на это не ушло. Записка была совсем короткой. Несмотря на это, Оксана еще читала и перечитывала ее несколько раз, словно никак не могла уяснить ее смысл. А смысл был таков, что Герман, как бы ни любила она его, навсегда для нее потерян. Рано или поздно Герман с Ириной помирятся. Им придется это сделать хотя бы ради малыша, которому нужны оба родителя.

Однако не успела Оксана выпить кофе и всплакнуть о своей горькой судьбинушке, как в дверь раздался звонок, а потом в квартиру ворвался Герман с воплем:

— Ты должна мне помочь!

Вид у него был до такой степени расхристанный, что Оксана без лишних объяснений поняла, что в довершение ко вчерашним бедам у ее друга случилось что-то еще.

— Помоги мне! — взмолился Герман с порога. — Умоляю.

— Как?

— Помоги мне проникнуть в «Красоту не для всех».

— Но… но как?

— Устройся к ним на работу! Ты же говорила, что работаешь в медицинской клинике.

— Я бухгалтер. Вдруг им никто на ставку экономиста не нужен?

Но Герман лишь отмахнулся. Такие мелочи его никогда не смущали.

— Что-нибудь придумаем. Скажи главное, ты согласна?

— В принципе могу попробовать. — В голосе Оксаны звучало сомнение. А потом она вдруг воскликнула: — Но не раньше, чем мы выпьем кофе с этими замечательными булочками! И ты мне все подробно объяснишь. Кстати, спасибо за цветы.

— Я все продумал, пока ехал обратно из больницы, — бормотал Герман, поглощая одну булочку за другой. — Ты отлично подойдешь. Я бы не стал тебя просить, сам бы к ним пошел, но меня в «Красоте не для всех» уже видели. Стоит снова к ним сунуться, мигом узнают.

— И еще арестуют. Не забыли небось, как ты Меерсону угрожал. А потом бац, и мертвое тело нарисовалось.

— Да, и это тоже, — согласился Герман. — Поэтому нужен кто-то другой — ты!

— Очень польщена доверием. Но все-таки что случилось? Почему ты примчался, словно тебя муха цеце укусила?

— Рассказываю.

Спалось Герману плохо. И поэтому с утра пораньше он вышел на улицу. Купил ландыши, купил булочки, а потом прямым ходом направился в больницу, хотел навестить сына, душа за которого после вчерашнего разговора с тещей была как-то неспокойна. И едва зайдя в отделение, Герман убедился, предчувствия его не обманули.

— А мальчика забрала его мать, — развел руками лечащий врач, которому Герман вчера сдавал Ванечку.

— Когда? — Герман был поражен. Часы показывали восемь утра. Ему пришлось ждать, пока больницу откроют. Герман был уверен, что он сегодня первый посетитель.

— А она его еще вчера вечером забрала. Приехала около одиннадцати вечера.

— И ее пустили? Больница в это время закрыта для посетителей.

— Каким-то образом ей удалось проникнуть в отделение. Она приехала со свидетельством о рождении, с билетами на самолет, даже кто-то вроде адвоката у нее был. И продемонстрировав все эти бумаги, ваша жена заявила о намерении забрать сына.

— И вы ей позволили это сделать?

— Меня в отделении не было. Был лишь дежурный врач.

— Разве он имеет право оформлять выписку?

— Вообще-то нет, но в экстренных случаях мы идем навстречу родителям. У вашей жены были билеты, они могли пропасть. Она подписала отказ от дальнейшей госпитализации и забрала ребенка.

— Но вы же говорили, что ребенку нужно пройти обследование!

Врач замялся.

— Вообще-то мы вашему Ване все необходимые процедуры уже сделали, сразу же после поступления в стационар.

— И что? Что вы узнали?

— На редкость здоровый малыш. Поздравляю вас.

Но Герман видел, что врач, хотя вслух и восхищается здоровьем Ванечки, о чем-то умалчивает.

— Единственным отклонением, которое нас несколько насторожило, — продолжил наконец врач, — было инородное тело, которое просматривается на снимках в районе затылочной кости.

— Где-где?

— На затылке.

Но шрам у Ванечки был на лбу, под самыми нежными волосиками.

— Вы уверены? А как же шрам на лбу?

— Шрам — это просто порез верхних слоев кожи. А вот в затылочной части был обнаружен крохотный кусочек металла.

Герман похолодел.

— Пуля? В моего сына стреляли?

— Нет, что вы! — усмехнулся врач. — Скорее, микрочип или что-то в этом роде. Этот кусочек правильной прямоугольной формы, размером чуть меньше квадратного сантиметра. Вот примерно такой.

И врач показал ноготь своего указательного пальца.

— А что это такое?

— Мы не знаем. Мы ждали вашего появления, чтобы получить разрешение на дальнейшие исследования, но приехала ваша жена и забрала ребенка.

— А ей вы сказали о проблеме?

— Конечно.

— И что она?

— Заявила, что мы дураки, что с ее ребенком все прекрасно, что она его забирает и пусть только кто-то попробует ей помешать.

— Почему же мне не сообщили?

— Когда ваша жена появилась, она была очень возбуждена. Дежурный врач хотел вам позвонить, чтобы удостовериться, что вы поддерживаете супругу в стремлении забрать ребенка. Но, к сожалению, обнаружил, что ваш телефон находится вне зоны доступа.

Ну да, после звонка тещи Герман выключил телефон. А теперь горько жалел об этом. Если бы врач дозвонился до него, Герман бы примчался в больницу и застал бы тут Ирину. Не позволил бы ей увезти Ванечку!

— А куда? Куда она его повезла?

— Откуда мне знать?

— Но вы сказали, что у нее были какие-то билеты! Куда она собиралась лететь?

— Об этом вам лучше спросить у дежурного доктора, который и занимался вашей женой.

— Хочу его видеть! — тут же откликнулся Герман. — Немедленно! Сейчас!

К счастью, дежурный врач, хотя уже и сдал дежурство, еще не успел уйти из отделения, и Герман сразу же его перехватил. Дежурным врачом оказался сопливый интерн с пухлыми, еще детскими губами и трогательными усиками, которые с трудом пробивались сквозь толстую кожу. Кожа была покрыта прыщиками, одного переднего зуба не хватало, и вообще, вид у доктора был какой-то помятый.

— Это вы среди ночи выписали моего сына?

— Да, я.

Когда врач заговорил, до Германа донесся характерный запах перебродившего алкоголя. Врач, похоже, хорошо принял накануне и сейчас еще не до конца «просох». Учуяв спиртное, Герман окончательно утратил крохи уважения к врачу, которые у него еще оставались. Он схватил парня за грудки и затряс:

— Говори, паршивец, почему ты отдал ребенка явно неадекватной бабе?

К удивлению Германа, врач не оказал ему ни малейшего сопротивления. Парень висел в руках Германа, словно огромная тряпичная кукла. А голова его мягко моталась из стороны в сторону, пока Герман не сжалился и не оставил недотепу в покое.

— Денег она тебе посулила, да?

— Ага, — икнул интерн. — А что тут такого? Ребенка бы все равно выписали.

— Только днем.

«А днем я был бы уже в больнице и перехватил беглянку».

— Я документы проверил, — забубнил интерн. — Она и впрямь приходилась ребенку матерью. У нее и свидетельство о рождении на руках было, и в паспорт мальчик был вписан, она мне даже загранпаспорт показала. Там фотография мальчика тоже была вклеена.

При этом лоб интерна неожиданно сморщился, словно он что-то вспомнил, и это его тревожило. Но Герман был слишком зол на него, чтобы замечать такие мелкие детали.

— Они улетать собирались. Ваша жена и билеты на самолет продемонстрировала.

И снова на лбу у интерна появилась складка. На сей раз она выглядела столь многозначительно, что Герман не мог ее не заметить.

— Что еще?

— Нет. Ничего.

— Не верю. Отвечай.

Интерн молчал.

— Ты билеты видел?

— Мельком.

— И какой там был пункт назначения?

Интерн упорно молчал.

— Память отшибло? — догадался Герман. — А если так?

И Герман сунул ему в руки купюру. При виде денег врач заметно оживился. На опохмелку этих денег вполне хватало.

— Скажи, куда собиралась лететь моя жена с сыном!

— На Кипр.

— Это точно?

— Билеты были куплены именно туда.

Врач быстро отвел глаза. Будь Герман чуть более наблюдателен, он бы понял, что парень чего-то недоговаривает. Есть еще что-то, что он мог бы рассказать. Но Герман уже уцепился за мысль о Кипре и думал лишь о том, как бы теперь выяснить, в какую именно часть этой страны отправились его жена и сын.

Глава 6

Герман уже приготовился уходить, когда врач внезапно произнес:

— Да вы у брата своего спросите, куда они лететь намылились.

Герман невольно притормозил. Брата у него отродясь не было. О ком тогда говорит этот парень?

— С вашей женой еще ваш брат был.

— Откуда ты знаешь, что брат?

— Она сама так сказала. Я сказал, мол, посторонним вход в отделение запрещен. А она ответила, что они не посторонние. Она мать, а он дядя.

— Он?

— Ну да. Высокий такой, брюнет.

— Красивый? — сорвалось с языка у Германа.

— Ну да. Я хоть к мужчинам нежности не питаю, нормально у меня все с ориентацией, но красоту в людях ценю. И знаете, вы только не обижайтесь, зря вы свою жену в обществе вашего брата одну по ночам отпускаете. Конечно, я понимаю, он ваш брат, но все-таки поосторожней бы надо. Женщины, они ведь такие слабые существа. А ваша жена на вашего брата очень так выразительно поглядывала. Простите, если я неприятные вещи говорю, но вы из себя внешне ничего особенного не представляете, а брат ваш настоящий красавец.

Герман уже давно догадался, с кем явилась в больницу его блудная женушка. С Почтаревым! С этим мерзавцем, разыскивая которого Герман уже влип в историю с убийством. А теперь Почтарев увез его жену и сына куда-то на Кипр, и Герман даже не знает, куда именно.

Он попрощался с врачом и пошел к выходу. Но молодой интерн неожиданно догнал Германа и, запыхавшись, проговорил:

— Не знаю, важно это или нет, ваша жена между делом обмолвилась, что ее мальчик — избранный.

— Что это значит?

— Не знаю. И еще… — Врач замялся, но потом все-таки решился сказать: — В общем, паспорт и свидетельство о рождении я внимательно проверил. И фотографию с загранпаспорта тоже сравнил, так сказать, с оригиналом, с вашим Ваней то есть. Но вот билет… И фамилия в загранпаспорте… Мне кажется, что они были другими.

— Как это?

— Ну, Ваня к нам поступил под фамилией Колесов.

— Моя фамилия у сына!

— А в билете какая-то другая значилась.

— Какая еще другая? — удивился Герман.

— В том-то и дело, что не помню. — И врач широко развел руками, мол, и рад был бы помочь, да не могу. — И еще мне показалось, что ваш брат был не очень-то доволен, когда ваша жена стала билетами размахивать и загранпаспорт достала. Он у нее даже попытался его забрать, да не тут-то было.

Герман невольно ухмыльнулся. Молодец Иришка. Был в жене этакий здоровый сволочизм, который не позволял Ирине закиснуть даже от самой пресной и скучной жизни. Умела его жена разнообразить досуг. И скандальчик, и истерика, и просто десяток-другой оскорбительных реплик — это у нее всегда было в запасе.

Оксана, которая до сей поры слушала Германа внимательно, наконец не выдержала и спросила:

— И при чем тут «Красота не для всех»? Зачем мне туда соваться? Тебе надо искать Ваню с Ирой на Кипре. Вот туда я бы с удовольствием слетала. Оплатишь поездку?

— Погоди, — попросил Герман. — Дослушай сначала.

Из больницы Герман пошел в ближайшее туристическое агентство. Фирма занимала целый этаж, имела штат из полутора десятка сотрудников, сидящих за просторными столами. Стены в офисе были окрашены каким-то умником в зеленый цвет, причем был выбран тот незабываемый оттенок бутылочного стекла, который так любили советские пивовары. И оттого все люди тут казались зеленоватыми. И одежда их тоже казалась зеленого оттенка. И столешницы. И даже потолок.

Большинство сотрудников скучало в ожидании клиентов. И когда вошел Герман, прямо с порога объявивший о намерении отправиться с семьей на Кипр, в зале началась суматоха. Каждому хотелось заняться разработкой перспективного клиента. Зеленоватый отблеск, который лежал на лицах этих людей, придавал им сходство с жителями Изумрудного города. И когда они всем скопом устремились навстречу Германа, выкликая: «Присаживайтесь, молодой человек!», «Мы сейчас мигом вас куда-нибудь отправим!» — Герману даже стало весело, словно он попал в сказку. Но прошло полчаса, и Герман с тоской понял, искать Иру на Кипре все равно что иголку в стоге сена. Герман вышел из агентства с гудящей от обилия названий отелей и курортов головой, понимая, что ему и за всю жизнь их все не объехать и даже просто обзвонить вряд ли удастся.

Где же искать Ирину? Как вернуть Ванечку? И Герман позвонил теще. У него оставалась робкая надежда, что теща скажет, что Ира и Ванечка уже дома, пора и ему возвращаться к ним. Но нет, та сразу же принялась орать на Германа:

— Допрыгался? Дождался? А я тебя предупреждала!

— О чем вы?

— Бросила тебя Ирка! За другого замуж собирается.

— И кто он такой?

— Врач! Пластический хирург! В частной клинике работает.

— В «Красоте не для всех»?

Но теща не ответила. Она издавала странные звуки. Герман прислушался и с удивлением понял, что теща плачет.

— Вы плачете? Почему?

— Ванечку жалко. Внучка. Как же он у чужого-то человека жить будет? Придется ли мальчик ко двору? Полюбит ли его отчим? А все ты виноват!

— Почему я?

— Нечего было кобелировать направо и налево. Ишь ты! На океан его потянуло! На молодое мясо!

— О чем вы?

— Да уж показала мне дочка фотки, где ты с девкой какой-то целуешься. Налюбовались мы с ней на вас. Небось не смекнул, что всюду теперь фотокамеры. И мир не без добрых людей. Скинул кто-то Ирке подробный фотоотчет о твоих похождениях заморских. Колебина!

От волнения теща даже буквы в слове перепутала, в таком была горе.

Но Герману некогда было утешать тещу. Он думал о другом.

Вот уже второй человек говорил Герману о его измене жене. А ведь ничего не было, ничего! Но объяснять это было бесполезно. Даже Оксана ему не поверила, а теща и вовсе не поверит. От нее Герман узнал о себе так много нового, что, будь из этого хотя бы половина правдой, ему бы уже давно следовало повеситься, чтобы избавить мир от такого гада, как он.

— Глядишь, сидел бы дома, и жена бы к другому не убежала, — закончила теща свой монолог. — И Ванечка с родным отцом бы рос. А теперь… я даже и не знаю!

И теща заревела уже в голос, ничуть не стесняясь своих слез. Она-то плакала, а Герман не находил, что ответить. Он вообще терялся при виде женских слез. А уж рыдающая теща привела его и вовсе в состояние ступора. Раньше он и не подозревал, что теща питает к нему хоть каплю привязанности. А теперь оказывается, что их с Ириной возможный развод — для нее трагедия. Впрочем, надо отдать справедливость, в первую очередь теща жалела своего внука.

— Вы знаете, что Ира вчера поздно вечером забрала Ваню из больницы?

— Знаю. Она мне звонила.

— И что?

— Сказала, что они с Ваней на Кипр улетают. Когда вернется, она мне позвонит.

— Они вдвоем летят?

— Вдвоем, — шмыгнула носом теща. — Гена тут остается. Работа у него. В аэропорт только их проводил, а полетели они уж без него.

Значит, мерзавец Почтарев остался в Питере! Не улетел в другую страну, а остался тут, в пределах досягаемости Германа! Это была хорошая новость. Этак Герману еще удастся отыграться.

— А как его найти? Где он работает? В какой клинике?

— Есть у меня где-то его телефончик. Ирина на всякий случай оставила. А ты что, поговорить с ним хочешь?

— Хочу.

— Ну, поговори, — неожиданно покладисто согласилась теща. — Уж на что ты мне мало нравишься, а этот тип и того меньше. И потом тебя-то я уже знаю, а что он за фрукт — это еще понять надо. И чует мое сердце, не будет от него Иришке никакого проку в семейной жизни. Такие красавчики в неволе не живут и не размножаются.

И теща продиктовала Герману телефон, по которому он немедленно и позвонил. Трубку сняли уже после третьего гудка.

Но вместо самого Почтарева, Герману ответил мелодичный девичий голос:

— Медицинская клиника «Красота не для всех», администратор Елена вас слушает.

Вначале Герман оторопел. Потом перезвонил снова. Нет, никакой ошибки. Телефон, который Ирина оставила матери, снабдив пометкой «Гена, звонить только после 21.00», принадлежал «Красоте не для всех». Теперь Герман знал, что делать. И, не теряя времени, помчался к единственному человеку, на помощь которого мог сейчас рассчитывать.

— Теперь понимаешь? — глядя на Оксану, спросил он. — Уверен, Почтарев работает в этой клинике.

— Но ты же сам говорил, что на сайте его фамилии нет.

— И что? Может, он туда недавно пришел, а на сайте только фотографии старых сотрудников. Зачем бы он стал оставлять Ирине телефон «Красоты», если бы его там невозможно было застать?

Оксана развела руками.

— Чем так гадать, проще позвонить и спросить, есть у них такой сотрудник или нет.

— А если они начнут допытываться, кто это, откуда и почему мне нужен Почтарев?

— Придумаешь что-нибудь.

— Это может Почтарева насторожить.

— Если он увез чужую жену, помог провернуть операцию с чужим ребенком, он и так уже настороже.

— Вот мы и не должны его спугнуть. Поэтому в «Красоту» отправишься именно ты. Во-первых, ты женщина, а к женщинам всегда подозрений меньше. Во-вторых, тебя там не знают.

— Ну, допустим.

Оксана прикидывала все «за» и «против». У нее сейчас отпуск, время свободное есть. Почему бы и не помочь Герману? Тем более что чувства, которые Оксана считала давно похороненными, вновь дали о себе знать. Даже просто находиться рядом с Германом было для нее подарком.

И неожиданно для самой себя Оксана сказала:

— Я согласна.

Герман расплылся в улыбке.

— Ни на миг в тебе не сомневался.

От избытка чувств Герман хотел даже обнять Оксану, но передумал. Дружеские объятия тут вряд ли уместны. А для иных момент был неподходящий.

— Тогда давай посмотрим, что у них есть из вакансий.

Герман включил планшет и принялся листать страницы. Листал он долго. Оксана устала ждать. К тому же лицо у Германа было какое-то слишком уж озадаченное.

— Что? Ничего нет?

— Есть-то есть, но…

— Что?

— Сама посмотри.

И Герман передал ей планшет. Оксана взглянула и хмыкнула:

— Помощница на кухне. Это овощи чистить и кастрюли мыть? Ты ЭТО мне предлагаешь?

— Для кастрюль другая должность должна быть. Котломойка.

— Все равно не пойду!

— Ну, Оксана, пожалуйста!

— Да ты посмотри на мои руки! — воскликнула Оксана. — Какая из меня мойщица? У меня маникюр свежий. И кожа гладкая. У тех, кто постоянно имеет дело с мылом и водой, руки красные и шершавые. Уж я-то знаю, у меня приятельница ради ребенка была вынуждена в детский садик устроиться, нагляделась я на ее руки. Все в цыпках, в трещинах, ужас! Нет, не пойду, и не проси.

— Но, Оксаночка, там у них посудомойная машина есть. Клиника-то элитная. В палатах джакузи, прикинь. Неужели у них на кухне мойщица у раковины грязной мочалкой тарелки тереть будет? Конечно, все цивильно. Работники в перчатках, посуда в машинке, ходи себе и посвистывай.

— Что-то с трудом в это верится, — пробормотала Оксана.

— Ты же к ним ненадолго устраиваешься. Денек отработаешь, все про этого Почтарева выяснишь, да и уйдешь.

— Тебе легко говорить. А как я с кухни удеру? Меня ведь туда зовут, чтобы на кухне помогать, а не по клинике взад-вперед шастать. Кто меня отпустит?

— Ты найдешь возможность, ты же такая ловкая. Я в тебя верю.

— Мне бы твою уверенность. Ладно, телефон для связи там есть?

— Есть.

— Позвоню. Может, я им еще и не подойду.

Но Оксану даже не стали расспрашивать, сразу же пригласили приходить.

— У меня из документов на руках только паспорт, — предупредила Оксана.

— Российский?

— Да.

— Регистрация в городе или области есть?

— Да.

— Приходите, разберемся.

— Но опыт… понимаете, я раньше никогда…

— Приходите, я сказал, — ответил ей мужской голос уже резче. — Прямо сейчас и приходите.

— Раньше чем через час-полтора я вряд ли до вас доберусь.

— Годится. Зайдете со служебного хода, спросите Сергея. Скажете, что на кухню. Вас проводят.

Не прошло и двух часов, как Оксана оказалась принятой на должность помощника по кухне, не имея для этой работы не только необходимых навыков, но даже санитарной книжки.

Когда она сказала Сергею, оказавшемуся забавным толстячком с маленькими глазками, спрятавшимися под несколькими жировыми складами, что у нее нет санитарной книжки, тот лишь замахал на нее своими пухлыми ручками:

— Все в процессе, дорогуша! Всему свое время!

Но если санитарная книжка должна была появиться у новой работницы лишь со временем, то приступить к своим служебным обязанностям Оксане пришлось немедленно.

И на этот случай у толстячка нашлась другая поговорка про время:

— Дорогуша, время нынче дорого! Живо вставай на рабочее место.

Он выдал Оксане фартук, длинные резиновые перчатки, защищающие руки до локтей, и поставил ее у раковины.

— Будешь очищать тарелки от остатков.

— Так тут нет же ничего.

— Сейчас все будет, дорогуша, — успокоил ее Сергей. — Еще плакать будешь, что много валится.

И точно, не прошло и десяти минут, как Оксана поняла причину торопливости Сергея. Откуда ни возьмись, в кухне появились целые горы грязных тарелок. Снующие взад и вперед официанты, чьи лица сливались для Оксаны в одно бесформенное размытое пятно, приносили подносы с использованной посудой, ставили одну тарелку на другую, громоздили из них настоящие колонны и насыпали пирамиды. Покрытые подтеками густого соуса, тарелки слипались между собой. И очень скоро Оксана поняла, что работать в перчатках она просто не может.

Тарелки выскальзывали из утративших чувствительность пальцев, и Оксана чуть было не разбила несколько штук. А ведь за любой бой посуды деньги будут вычитаться из ее жалованья. Пришлось снять перчатки и дальше работать уже без них.

— Скорей! Скорей! Не спи там у мойки! Ты, новенькая!

Оксана так увлеклась, что совсем забыла, что работает на кухне не за деньги и вовсе не обязана надрываться изо всех сил. Но на нее покрикивали, торопили, и она невольно заразилась общим азартом. Скорей, скорей!

— Горячее пора подавать! Освобождай место! Шевелись!

Обед в частной клинике ничем не напоминал обычную столовскую еду. Это был настоящий ресторан, который должен был одновременно обслужить несколько десятков человек, причем каждый из предлагаемого меню заказывал что-то свое. Никаких стандартных обедов, никаких предварительных заказов, клиент имел право выбирать между форелью под винным соусом, сочным свиным шницелем, цыпленком гриль с овощами и баварскими колбасками. Гарниров тоже было несколько видов. Был еще и салатный шведский стол, тарелки с которого все прибывали и прибывали, благодаря чему Оксана узнала ингредиенты всех салатов.

— Наборы для корпуса «Би»! — услышала она внезапно.

И за ее спиной все еще больше забегали и засуетились. Наборы были собраны и упакованы в специальные контейнеры, которые затем официанты вынесли из кухни на подносах. Обратно они вернулись очень быстро, а выглянув в окно, Оксана увидела, что от кухни отъехал небольшой автокар, загруженный пищевыми контейнерами и термосами под завязку.

Но подумать, что бы это могло значить, у Оксаны времени просто не было.

Оксана уже и забыла, зачем устроилась на работу в «Красоту не для всех». Да и где тут упомнишь, когда сразу после закусочных тарелок пошли пиалы с остатками супов — наваристого харчо, вегетарианского с цветной капустой и другими овощами и легкого куриного бульончика. Едва Оксана справилась с этой волной, на подходе была уже следующая партия — с тарелками от основных блюд. Вот тут Оксана окончательно взвыла. Тарелки были большие и тяжелые, она с трудом одну-то удерживала в руках. А ведь с каждой нужно было наклониться, устроить ее в посудомойку, потом выпрямиться, взять следующую и так далее.

Уже через полчаса у Оксаны заломило поясницу. Через сорок минут закружилась голова. А через час с небольшим, когда основной поток посуды иссяк, официанты подносили одни только соуснички, чашечки и компотницы, Оксана упала на стул и прикрыла глаза, чувствуя, что сейчас просто умрет. Глаза слезились. От горячей мыльной воды, которая все равно попадала ей на руки, пальцы распухли и покраснели. Оксана дула на них, но облегчения это не приносило.

— Домой пойдешь, купи детский крем, — услышала она голос справа от себя.

И оглянувшись, увидела тетку лет пятидесяти с одутловатым нездоровым лицом, которая подмигивала ей одним глазом, второй распух от солидного бланша, которым ее кто-то наградил.

— Руки смажешь, сразу легче станет, — сказала тетка Оксане. — Да дорогой-то не бери, самый дешевый хватай. У меня свояченица на косметической фабрике работает, так она говорит, они все бальзамы и шампуни из одного бака льют. Что дорогие французские, что наши отечественные. Какая тара на складе есть, в ту и льют. И с кремами, я думаю, та же фигня.

— Спасибо за совет. Обязательно куплю нужный крем.

— Нема за що, — доброжелательно отозвалась тетка. — Сама-то ты как сюда угодила? Ты же, как я смотрю, непьющая.

— А тут разве одни пьяницы работают?

Оксана покосилась на густую толпу поваров и официантов, собравшихся за общим столом. Самое горячее обеденное время закончилось, клиенты «Красоты не для всех» разбрелись по своим палатам поваляться после обеда. И работники кухни тоже спешили воздать себе за нелегкий труд.

— Нет, среди поваров и нормальные случаются, — снисходительно ответила новая знакомая Оксане. — Среди официантов тоже, хотя уже реже. А вот в мойке только алкашки вроде меня и трудятся.

Только теперь Оксана поняла, с чем связан нездоровый синюшный цвет лица ее новой знакомой. И все же она мягко укорила тетку:

— Ну зачем вы так про себя говорите!

— А как? Разве не правда, а? Алкашка я и есть.

— Все равно себя ругать нельзя. Себя хвалить нужно.

— Это за что же мне себя хвалить? Что жизнь свою прос… коту под хвост пустила? И ведь винить некого, сама постаралась.

— Пермякова! — раздался оклик одного из поваров. — Опять лясы точишь вместо того, чтобы делом заниматься? Уволят тебя!

— Ага. Счас! Разувольнялся!

— У Пермяковой иммунитет, — засмеялся кто-то. — Она с основания клиники работает.

Оксана удивилась:

— Что? В самом деле?

— Ага! С первого дня.

В голосе тетки звучала гордость.

— Наверное, всех тут знаете?

— Народ тут часто меняется. Пьют много. Вот их за пьянку и гонят.

— А вы сами почему задержались?

Оксана ляпнула и испугалась, что Пермякова сейчас обидится на бестактное замечание. Но та была вроде как довольна. Лицо новой знакомой Оксаны приняло загадочное выражение, она даже рот открыла. Но сказать она ничего не успела, кто-то снова крикнул:

— А у нее тут сеструха работает! Главным бухгалтером!

— Слышь ты! Заглохни!

Пермякова была явно раздосадована, что столь эффектное заявление ей не удалось сделать самой. Она погрозила кулаком, а потом повернулась к Оксане:

— Понравилась ты мне, хочешь, я за тебя с сеструхой поговорю? Ей счетовод нужен. Умеешь цифры-то складывать?

Оксана кивнула, едва веря в свою удачу. Складывать цифры — это как раз ее профиль. И совсем не обязательно демонстрировать сейчас все свои бухгалтерские навыки. Достаточно просто показать, что она не полный лох, и ее зачислят в штат бухгалтерии. А бухгалтерия — это тебе не кухня. Оттуда и до администрации ближе. Там же и ведомости с зарплатами сотрудников. Если Почтарев имеет отношение к «Красоте не для всех», его фамилия найдется в компьютере главбуха.

— Я умею! Я хочу!

— Ну, я и говорю! — обрадовалась Пермякова. — Чего ты в мойке-то забыла? Ты же красивая девка, чего тебе тут париться. Пошли, выручу тебя.

На выходе из кухни они столкнулись с Сергеем.

— Пермякова! — ахнул он. — Ты куда это новенькую поволокла?

— Прогуляться.

Но Сергей не поддался:

— Опять к сестре повела?

— А хоть бы и так?

— Это уже пятая! — взвился Сергей, хватая Оксану за руку. — Побойся Бога, Пермякова! Ты почему всех приличных работниц у меня уводишь?

— Это чтобы на их фоне она бы совсем худо не смотрелась! — закричал кто-то из поваров. — Завтра синячку какую-нибудь приведешь, та до первого запоя в пажах у Пермяковой ходить будет.

— А потом наша королева снова одна в мойке царить станет.

— Да идите вы!

И Пермякова, ругнувшись на зубоскалов, потащила Оксану за собой. Сергей остался, недоуменно качая вслед головой. Но задерживать их не стал. Похоже, у тетки и впрямь тут было особое положение.

А Пермякова, выведя Оксану из кухни, спросила:

— Думаешь, почему я тебе помогаю?

— Почему?

— Потому что сама когда-то вроде тебя была. Пришла в эту мойку, думала, пару месяцев отработаю и сбегу. А не вышло. Думаешь, сколько мне лет?

— Ну… Шестьдесят? — предположила Оксана. — Хотя нет, в шестьдесят — это уже пенсия, вы бы тогда не работали. Наверное, пятьдесят четыре? Или пятьдесят пять?

— Мне сорок!

— Сколько? — поразилась Оксана.

— Ну, сорок шесть.

— Вы… вы неплохо сохранились, — только и сумела выдавить из себя Оксана.

— Сама про себя все знаю. Лгунья!

И Пермякова то ли засмеялась, то ли закашлялась. Однако по территории клиники новая приятельница двигалась легко, ни разу не притормозила, что давало определенные надежды на успех ее затеи. По крайней мере, хоть одно правда — мойщица работает тут уже давно, раз так хорошо ориентируется на внушительной территории, которую сумела отхватить «Красота не для всех».

Оксана шла и размышляла, до чего удивительно, что какая-то частная клиника может занимать территорию старинной усадьбы. Если уж властям так приспичило отдать старинный парк в частную собственность, надо было в первую очередь предложить его наследникам прежних владельцев.

Глава 7

Пока Оксана с Пермяковой шли от кухни до здания, в котором располагалась администрация и бухгалтерия, девушка имела возможность внимательно осмотреться. Они оказались во внутреннем дворе клиники, куда попасть с улицы было нельзя. Чтобы оказаться тут, нужно было быть либо пациентом клиники, либо ее сотрудником.

Вокруг было пустынно. Пациенты, наевшись до отвала, не были расположены к прогулкам. Сотрудники же еще только набивали животы, и им тоже было не до гуляний. И Оксану это только порадовало. Вокруг была такая красота! Без снующих взад-вперед людей все смотрелось еще лучше. Ухоженные дорожки, зеленая травка, на травке целые композиции из садовых фигур. Вон домик семи гномов и Белоснежка с ними. На крыше домика цветут анютины глазки, а на шляпах гномиков их уже сменила петуния, которая будет радовать глаз до самой осени. Дальше олененок Бемби тянется к пышной хосте. А еще дальше буквально усыпанная цветами карета, в которой сидит принцесса.

Но и первоцветов тут хватало. Высокие каменные стены создавали особый микроклимат во дворике. И тут уже вовсю цвели тюльпаны и нарциссы, рассаженные красивыми куртинами. Вдоль одной из дорожек даже цвели гиацинты — розовые, голубые и лиловые, наполняющие воздух удивительным ароматом.

Здание администрации скрывалось за собирающимися зацвести старыми яблонями, чьи стволы причудливо изгибались, следуя прихотливому течению времени и ветра.

— У вас очень красиво.

— Ты еще наш пруд не видела.

— У вас и пруд есть?

— Ага! С лебледями.

Пермякова именно так и сказала: «с лебледями».

— Скажите, — спросила Оксана у мойщицы, — а вы не видели недели две назад в клинике молодую женщину с мальчиком.

— Да откуда? Я ведь из кухни и не высовываюсь.

Пермякова сказала именно то, что Оксана и боялась, и ожидала услышать. Действительно, откуда мойщице знать, какие клиенты находятся в клинике. Она видит лишь остатки их трапез на тарелках.

Но Пермякова неожиданно заинтересовалась:

— А мальчик-то велик был?

— Чуть младше двух лет.

Пермякова покачала головой:

— Таких малявок в клинику не берут. У нас только взрослые рожи себе подтягивают.

— А детей не бывает совсем?

— Во всяком случае, я о таком не слышала. Долго они тут пробыли?

— Несколько дней.

— Думаю, появись малыш в зале ресторана, уж официанты бы донесли. А они ни гугу. Может, в палате у себя сидели, то есть в номере. Но это ты не к тому человеку с расспросами подошла.

— Ага, спасибо. Я поняла. — И чтобы отвлечь Пермякову, Оксана воскликнула: — Надо же, лебеди!

Ее восторг пришелся Пермяковой по душе. И она с гордостью сказала:

— Утки тоже есть. И даже парочка павлинов имеется, если еще не подохли.

Они уже дошли до здания администрации.

Пермякова пригладила волосы, чуть смущенно улыбнулась и шепнула:

— Смотри, комедия сейчас будет.

После этого она громко закашлялась, стоя как раз у одного из окон первого этажа. Стоило Пермяковой закашлять, как в кабинете кто-то охнул, потом раздался звук падения чего-то тяжелого.

— Пошли.

И, подмигнув, Пермякова с недоумевающей Оксаной вошли в здание. Пермякова сразу повернула направо и оказалась в том самом кабинете, под окном которого совсем недавно надсадно кашляла. Она вошла без стука, но в кабинете никого не оказалось.

— Тук-тук, — произнесла Пермякова. — Нет, что ли, никого? Ой! А чья это у нас толстая филешка торчит из-под стола?

Оксана взглянула в ту же сторону и с удивлением обнаружила, как кипа бумаг сначала зашевелилась, а потом поехала на пол, обнажив довольно внушительных размеров тетку.

— Никогда ты в прятки играть не умела. И худеть тебе надо.

— Ох, и надоела ты мне, Людка, — вздохнула бухгалтерша. — Нигде от тебя не скроешься. Ты чего снова приперлась?

— Новенькую к тебе привела. Может, сгодится на что?

— Опять?! — воскликнула бухгалтерша и даже руками всплеснула от негодования. — Те трое, что ты в прошлые разы приводила, ни на что не годились. Тупые, как овцы! Я их всех выгнала.

— Но двоим-то ты путевку в жизнь дала. Выходит, доброе дело мы с тобой, сеструха, сделали.

— Отстань. Что ты все лезешь со своим родством? Только новенький кто придет, ты ему сразу же: а у меня сестра в бухгалтерии. Этой тоже уже про нас с тобой растрепала?

И тетка кивнула в сторону застывшей Оксаны. Та не знала, что ей ответить. И промолчала.

— Немая, что ли? — оживилась главбух. — Если немая, то сразу беру. Считать я ее научу, а что языком молоть не будет, так за одно это ей вакансию отдам. И жалеть не стану.

Оксана поняла, что от нее требуется что-то сказать.

— Я умею помалкивать, — произнесла она. — И считать меня тоже не надо учить. У меня в школе по алгебре твердая пятерка была.

— Ну да? А сложи-ка ты мне двести пятьдесят семь и триста одиннадцать.

— Только-то! Пожалуйста. Пятьсот шестьдесят восемь.

Видимо, математические способности Оксаны приятно порадовали бухгалтершу. Сама-то она была вынуждена потыкать в калькулятор на своем смартфоне. Толстый палец не всегда попадал на нужную цифру, так что подсчет занял куда больше времени, чем у Оксаны.

— Смотри-ка ты, — удивилась женщина, когда результат наконец был найден. — И впрямь верно. Ладно, беру тебя на должность помощника младшего бухгалтера. Довольна?

Оксана, которая у себя на работе занимала должность старшего бухгалтера и уже давно точила зубы на место главного, лишь улыбнулась. На что она идет ради Германа, если бы он только знал. Тратит на него свой долгожданный и, возможно, последний на длительный период отпуск.

Дело было в том, что их главная собиралась в очередной декрет, который мог стать для нее критическим, поскольку детей главная родила уже троих, четвертый был на подходе, и малыши все более и более отчаянно требовали маму, не желая сидеть с приходящими няньками и даже гувернантками. Сама главная, прежде фанатично преданная работе, все чаще и чаще манкировала своими обязанностями, стараясь почаще бывать с детьми. Она и сама это знала. И потому отправила Оксану в очередной отпуск с многообещающим напутствием: «Потом не вырвешься!»

И Оксана собиралась провести отпуск красиво где-нибудь под пальмами. Она никак не ожидала, что ей придется работать, да еще в должности, которую прежде она сочла бы для себя просто унизительной.

Но она напомнила себе и о другом: если сравнивать с мойщицей тарелок, всего за один день она здорово продвинулась по служебной лестнице. Просто головокружительная карьера!

Она поблагодарила Пермякову, которая лишь ухмыльнулась и с довольным видом произнесла:

— Спасибо не булькает!

— Все поняла. Будет булькать.

На том и расстались. Оксана осталась у новой начальницы, которая немедленно загрузила ее работой. Хорошо, что Оксана имела опыт, иначе она бы просто зашилась под ворохом подкинутых ей на стол бумаг. Все отчеты были в таком беспорядке, так небрежно сколоты и перепутаны, что Оксана потратила весь остаток дня, чтобы просто разобраться, что к чему.

Она заметила, что при обилии работы сама главбух ничем не занимается, возит мышкой по экрану, шевеля пухлыми, накрашенными слишком яркой помадой губами — играет в шарики или какую-то похожую ерунду. Вообще, Оксана была удивлена хаосом, который царил в бумагах. Как же они сдают квартальные отчеты, если бумаги перепутаны настолько, что вместе с январскими можно найти документы, датированные апрелем и совсем свежие?

Оксана корпела над бумагами до позднего вечера и попросила разрешения поработать еще. Ее рвение начальнице понравилось.

— Молодец, старайся, — одобрила она. — Только паспорт мне дай. Скопирую на всякий случай. Брать у нас, правда, нечего. Сейф сейчас пустой. Зарплата только через неделю. Разве что компьютеры с принтерами, да их через проходную не вынесешь. Но все же лишняя осторожность не помешает.

Понимая, что начальница скоро уйдет, Оксана решилась и спросила:

— Скажите, а дети в нашей клинике обслуживаются?

Татьяна Леонидовна ответила, даже не обернувшись:

— Никогда.

— А в виде исключения?

— Несовершеннолетних у нас не принимают.

Но Оксана не сдавалась:

— А если ребенок вместе с матерью? Это может быть?

— Мать примем, ребенка нет. Не имеем права такие услуги несовершеннолетним оказывать. У нас тут не пансионат. А почему ты интересуешься?

— Просто так спросила.

— Лучше делом занимайся.

Скопировав документ, Татьяна Леонидовна — так звали бухгалтершу — отчалила восвояси. Какое-то время Оксана продолжала сосредоточенно корпеть над бумагами, а потом внезапно остановилась. Стоп! Разве для этого она сюда пришла? Разве ее задача соскребать объедки с тарелок или приводить в порядок запущенную бухгалтерию? Нет! Она должна найти ведомость сотрудников. Или что-то в этом роде, чтобы убедиться, что Геннадий Почтарев числится среди работников «Красоты не для всех».

Оксана заметалась по кабинету. Где же может быть ведомость? При том беспорядке, который царил в документах, она могла быть где угодно. Оксана догадывалась, что послужило причиной этого хаоса. Вся информация наверняка занесена в компьютер, стоящий на столе Татьяны Леонидовны и защищенный личным паролем.

Оксана даже не стала пробовать его подобрать. Она прекрасно понимала, что стоит ей набрать неверную комбинацию, как зловредный ящик наябедничает на нее начальнице. Оставались бумаги. Оксана буквально зарылась в них с головой, понимая, что только от ее усердия сейчас все и зависит. Список сотрудников — это ведь не какая-то там тайна, и фамилия Почтарева может оказаться на любом из этих документов.

Проглядывая один документ за другим, Оксана заметила, что по ногам потянуло сквозняком. Она оглянулась. Да, окно приоткрыто, но оно было приоткрыто и раньше, но так не сифонило. Дверь, что ли, открылась? Дверь и впрямь была приоткрыта, и за ней раздавался шорох.

— Кто там? — спросила Оксана.

Ей никто не ответил, но зато внутрь просунулась забавная кошачья мордочка, а затем появилась и вся кошка. Она была симпатичная. Белая с рыжими пятнами, разбросанными по всему туловищу. И шерстка у нее была густая и, даже издали видно, шелковистая. Кошек на территории клиники было несколько. Считалось, что они успешно борются с нашествием землероек и лесных мышек. Кошкам полагалось отдельное довольствие, о чем Оксана узнала еще утром на кухне. Видимо, сейчас к ней пожаловал один из этих стражей.

— Кис-кис-кис, — поманила Оксана. — Иди ко мне.

Но кошка в ответ лишь дернула ушами. Вид у нее был высокомерный.

— Кис-кис, — продолжала задабривать Оксана кошку, опустившись на корточки и протягивая вперед ладошку. — Иди сюда, колбаски дам.

Кошка фыркнула. На трюк с пустой рукой и обещанием колбаски не повелась. И Оксана понимала почему. На завтрак каждая гроза мышей из рук шеф-повара получала по сто граммов свежайшего фарша.

Но Оксана не теряла надежды, что сумеет улестить строптивицу. Она любила кошек, ей так хотелось сейчас погладить пушистую шерстку и снять этим накопившийся стресс. Лучший способ избавиться от негатива — это обычная домашняя кошка. Помурлычет минут десять возле вас, и все — вы новый человек! Но даже если эта кошка и не дастся себя погладить, хотя бы просто побудет с Оксаной, вдвоем всяко веселей.

И Оксана как можно ласковей произнесла:

— Привет, маленькая.

— Привет, — раздался тихий голос от двери.

Сначала Оксана подумала, что ослышалась. Она потрясенно взглянула на кошку, которая уселась на пороге и как ни в чем не бывало умывала мордочку лапкой. Бабушка в таких случаях говорила, гостей намывает.

— Привет, — повторила Оксана, внимательно следя за кошкой.

Та вроде как продолжала умываться, но все же ответила Оксане:

— Вы еще работаете?

Оксана была поражена. Впервые ей довелось видеть кошку, которая умеет разговаривать. Кому сказать, не поверят.

— А где Татьяна Леонидовна? — продолжала любопытствовать кошка.

Изумление Оксаны достигло предела. Она с трудом верила собственным ушам.

— Так вы к ней пришли? — почтительно спросила Оксана.

— К ней. Где она? И если можно, поднимитесь с пола. Мне вас плохо слышно.

Оксана поднялась и только теперь увидела стоящую в дверях молодую женщину, невысокую и полненькую. На вид ей было лет тридцать, ее миловидное лицо очень украшали румяные щеки и хорошенький курносый носик. На женщине был халатик, который носили все доктора «Красоты не для всех». Проработав целый день в клинике, Оксана уже разбиралась, что униформу цвета незрелого лимона тут носит младший медицинский состав, цвет фуксии предназначался для работников кухни, а вот халатики цвета липового меда носит исключительно элита клиники — доктора.

— Так где Татьяна Леонидовна? — повторила вопрос докторша.

— Ушла.

Она с огорчением увидела, что ее бело-рыжая кошка тоже закончила свой туалет и покинула кабинет. Но докторша осталась.

— А вы кто? — спросила она у Оксаны.

— Я новая помощница. Татьяна Леонидовна меня сегодня взяла на испытательный срок.

Но докторшу эти подробности не интересовали.

— Как же Татьяна ушла! — всплеснула она руками. — А для меня она ничего не оставляла?

— Не знаю. А вы кто?

— Марина. Марина Николаевна.

— Нет, вроде бы ничего не говорила про вас.

— Это ужасно!

Докторша снова всплеснула руками. Вид у нее был несчастный. И Оксана осторожно спросила:

— А что случилось-то?

— Она обещала мне оставить документы по Вахрушевой!

— А кто это такая?

— Барби, черт бы тебя подрал!

Голос у докторши был несчастный и злой одновременно. Но она быстро спохватилась и поправилась:

— Это я не про вас. К вам это никакого отношения не имеет. Просто довела меня эта гадина своими капризами. То ей губы не такие, теперь нос не годится. В прошлом году у нас тоже лежала, ягодицы себе полировала, так я еще с того раза зареклась с ней дело иметь. И что ты думаешь? В мое дежурство красавицу привезли, мне ее и принимать! Я чуть не выла, да делать нечего.

— А что вам Татьяна Леонидовна должна была оставить? Давайте я у нее на столе посмотрю.

— Посмотрите, — оживилась докторша. — Она мне обещала выписку сделать по скорректированной стоимости лечения. Блин! И так за полцены к нам легла, так еще и сэкономить хочет. Потому и придирается к работе, чтобы ей еще скидку сделали. Такая сука, лучше вам этого не знать.

Оксана перерыла все документы, которые лежали на столе у бухгалтерши, их было много, но ни в одном не значилось фамилии Вахрушевой.

— Нету.

— Вот блин! Что же мне ей сказать? Она ведь ждет!

И тут Оксана поняла, что это ее шанс!

— А хотите я с вами схожу?

— Вы?

В голосе Марины Николаевны слышалось удивление. Мол, чем ты-то можешь мне помочь?

— Поговорю. Еще раз уточню, в чем суть претензии. И пообещаю, что завтра утром все будет готово. Вы же знаете, сколько она хочет, чтобы ей скинули?

— Сто процентов! — злобно сообщила докторша.

— Ну, это понятно. А сколько реально можно ей скинуть?

— Наверное, еще процентов десять, — с сомнением проговорила Марина. — Она и так за полцены у нас обслуживается, как все сотрудники прокуратуры. Но другие прилично себя ведут, платят в кассу, сколько причитается, некоторые даже благодарят. А эта хочет всего самого лучшего, а платить не хочет вообще ни за что.

— Решено. Иду с вами!

Марина Николаевна не стала возражать. Видимо, решила, что за неимением нужных бумаг сгодится и Оксана. Все лучше, чем один на один объясняться с капризной пациенткой. Закрыв бухгалтерию на ключ, они поспешили в корпус, где проводили время пациенты клиники, приходя в себя после процедур по наведению красоты, которая, как следовало из названия, была доступна далеко не всем.

В этот корпус имели право входить лишь врачи и медицинский персонал, так что Оксана торжествовала. За один рабочий день ей удалось побывать и на кухне, и в корпусе администрации, и даже в лечебном корпусе. На первом этаже тут располагались процедурные и операционные, а второй и третий были полностью отданы под комнаты для пациентов.

Здание клиники было выстроено в форме буквы «П». И внутренний дворик уходил вдаль, теряясь среди деревьев. Оксане показалось, что за деревьями она разглядела какое-то здание.

— А там что?

Марина мельком глянула в окно и коротко ответила:

— Корпус «Би».

— Почему он так называется?

— Назвали так.

— А что там находится?

К ее удивлению, Марина отреагировала на вполне невинный вопрос очень нервно.

— Какая тебе разница, кто там лежит? — буркнула она. — Пациенты!

— Такие же, как в главном корпусе?

— Да.

— А почему они там, а не здесь?

— Слушай, очень уж ты любопытная! Все в главном корпусе не поместились, мест не хватило. И потом кто-то любит в тишине побыть, поближе к природе.

Куда уж больше на природе? И так природа со всех сторон. «Красота не для всех» находилась в пригороде, в здании бывшей графской усадьбы, а парк, где скрывался таинственный корпус «Би», когда-то был графским любимым развлечением. Об этом поведала Оксане словоохотливая Пермякова.

И вдруг еще какой-то корпус «Би», куда и обеды отдельно доставляют, и говорить про него не хотят. Оксана решила, что таинственный корпус «Би» стоит того, чтобы туда наведаться.

Но пока ее ждала прокурорская Барби.

Проходя по коридору, Оксана обратила внимание, что голоса доносятся далеко не изо всех палат. Многие двери были закрыты. И лишь из-за двух или трех Оксана услышала какие-то звуки, свидетельствующие о том, что там идет жизнь.

Палата Барби оказалась на третьем этаже. Она состояла из двух комнат и такой роскошной ванной, какие не во всяком отеле встречаются. Оксана с такой завистью глазела на ванну, утопленную в полу, что к реальности ее смог вернуть лишь визгливый голос хозяйки апартаментов.

— Почему я должна вас ждать? Где вы шлялись?

Оксана повернула голову и увидела тощую блондинку с худым кукольным личиком и костлявой фигурой. И лицо, и фигура действительно напоминали Барби. Вот только Барби не с мило улыбающейся мордашкой, а с кривым злобным оскалом. При одном взгляде на эту особу было ясно, что это стерва наипервейшая. От такой можно ожидать любых выкрутасов.

— Вы поговорили с бухгалтером?

— Лучше. Я привела вам ее саму.

Два цепких холодных глаза ощупали Оксану. Видимо, осмотр Барби удовлетворил, но сомнения все-таки остались.

— И вы уверены в ее компетентности? — брезгливо уточнила она у Марины.

— Полностью!

Голос Марины звучал тем более убедительно, что ей нестерпимо хотелось переложить на кого-то бремя общения со скандальной пациенткой.

— Ладно, — снизошла Барби, обращаясь уже к Оксане. — Так что вы можете сказать по существу моего дела?

— Полагаю, вам будет сделана дополнительная скидка.

— В каком размере?

— Это сейчас обсуждается на самом высшем уровне.

Кажется, склочной Барби из прокуратуры понравилось, что рассмотрением ее просьбы занимаются на самом верху. Она слегка поостыла, но не до конца.

И все еще капризным тоном произнесла:

— Кстати, это не единственная моя просьба.

— Что желаете еще?

— Мне не нравится мой номер. Тут слишком шумно. Соседи невозможно шумят по вечерам.

— У вас нет соседей, — вмешалась Марина. — Ни справа, ни слева номера не заняты. В данный момент на всем этаже заняты лишь три номера из десяти.

А ведь говорила, что у них битком набито! Яблоку негде упасть.

— Внизу шумят.

— Внизу тоже пусто. А над вами, извините, только крыша.

— Все равно! — вредничала Барби. — Отвратительная звукоизоляция. Мне слышно все, что происходит в другом конце здания.

— И чего вы хотите?

— Переехать вон в тот корпус!

И Барби указала рукой в окно.

— Вы хотите переехать в корпус «Би»? — растерянно произнесла Марина. — Но это невозможно!

Ах, не следовало ей произносить этой фразы! Она и сама это быстро поняла, даже рот прикрыла ладошкой, словно хотела удержать вырвавшиеся слова, да поздно.

И прежде чем Оксана открыла рот, чтобы помочь докторше, Барби истошно заверещала:

— А я хочу! Хочу туда! Слышите? Хочу! Нет, даже не хочу, я требую, чтобы меня переместили в привилегированный корпус! ТРЕБУЮ!

— Но зачем вам туда?

— Затем! Затем, что это престижно. Думаете, я не знаю, что туда и еду отправляют по спецзаказу? И находится он в отдалении, на берегу чудесного пруда. Я хочу, чтобы мне выделили номер именно там!

— Но это невозможно. Сейчас невозможно! Корпус «Би» забит до отказа.

— Будет вам заливать! Или забыли, откуда я? Всем прекрасно известно, что вы дружным составом едва держитесь на плаву. Клиентов все меньше, вы вынуждены хвататься за любые заказы, делать любые скидки, лишь бы хоть немного заработать и не потонуть уже завтра. И корпус «Би» не исключение. У вас там больше половины номеров свободно! Я узнавала!

— У… у кого?

— У кастелянши спросила. Она и сказала, что корпус «Би» в настоящее время берет белья ровно вполовину своей нормы. Даже меньше. Так что кончайте валять дурака и живо переселяйте меня туда.

На Марину жалко было смотреть. Она побледнела до такой степени, что даже губы стали цвета простыни.

— Я… я спрошу.

— Спросите. И учтите, если завтра утром я не окажусь в корпусе «Би», я устрою вам такую веселую жизнь, что мало не покажется!

— Я учту.

— Вот и учитывайте. И скидку не забудьте учесть! А теперь проваливайте! Вы обе! Надоели!

Женщины вылетели из номера Барби, словно пробки из бутылки. И, не сговариваясь, выдохнули:

— У-у-уф!

Потом они переглянулись, и Марина предложила:

— Пойдем выпьем?

— Снимем стресс! — обрадовалась Оксана, которая под конец рабочего дня только об этом и мечтала.

С кошкой не удалось, так хоть с Мариной получится.

В холле, через который они проходили, стояло два массажных кресла. Стоило опустить в него жетон, и металлические ролики под кожей начинали ходить ходуном, вибрировать и массировать плечи, лопатки, шею, руки и ноги.

— Хочешь? — предложила Марина. — Тоже неплохо снимает напряжение.

— Мне сейчас что угодно сгодится.

— Тогда я угощаю!

Марина опустила жетончики, которые нашлись у нее в кармане халата, и обе, плюхнувшись в кресла, блаженно застонали, чувствуя, как металлические пальцы разминают их затекшие мышцы. Кресло мягко вибрировало, подрагивало, и Оксана почувствовала, что и впрямь начинает расслабляться. Глаза у нее закрылись, мысли в голову полезли сплошь приятные и благостные. Но как раз в тот момент, когда кресло плотно обхватило икры ее ног и затрепетало вместе с ними, над головой девушки раздался все тот же визгливый голос:

— Ах, вот вы где! Задницы просиживаете! К главврачу топайте! Быстро! Насчет моего переселения договаривайтесь!

Это скандалистка Барби, выйдя из своего номера, наткнулась на двух расслабляющихся подруг и пришла в бурное негодование. Бывают такие люди, которые не выносят, когда кто-то получает удовольствие. Ну, не могут они стерпеть, когда другим хорошо. Обязательно надо им поломать удовольствие. И Барби, похоже, была одной из таких.

— Рассиживаются тут! Бездельницы!

Оксана вскочила и попыталась сбежать от противного проникающего в самый мозг голоса. Но кресло цепко держало ее за лодыжки. В результате первый же шаг закончился падением. Взмахнув руками, словно птица, она полетела на пол. Марина, которая успела освободиться чуть раньше, вовремя подхватила Оксану.

— Бежим! Бежим отсюда.

— Не могу, — пыхтела Оксана. — Кресло держит.

— Вот проклятая железка!

И Марина пнула ни в чем не повинное кресло. Как ни странно, это сработало. Кресло сдалось и отпустило свою жертву. И, поддерживая друг друга, молодые женщины рванули от Барби.

Вслед им неслись ее визгливые вопли:

— Массажеры только для клиентов! Не хватало еще, чтобы вы своих микробов на них оставили! Я буду жаловаться!

Отбежав на достаточно далекое расстояние, чтобы вопли перестали быть слышны, женщины переглянулись и неожиданно расхохотались.

— Все-таки пара капель нам с тобой точно не помешает, — сказала Марина.

— Да уж. С кошкой не получилось, с креслом не вышло, авось хоть алкоголь поможет.

И женщины, словно лучшие подруги, отправились в маленькую комнатку — кабинет Марины. Верно говорят, ничто так не сближает, как совместно перенесенные испытания. У обеих было ощущение, что они побывали в когтях разъяренной тигрицы и лишь чудом спаслись из ее лап.

Глава 8

Когда они с Мариной уже сидели в ее кабинете и попивали очень недурной армянский коньячок, который Марине презентовал счастливый муж одной из пациенток, Оксана наконец задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

— Кто такая эта Барби? Наверное, в большом звании?

— Звание у нее самое обычное — капитан. И должность у нее не так чтобы очень. Но вот ее папик… тот и впрямь большая шишка. Может здорово осложнить жизнь практически кому угодно. А уж нашим хозяевам — наверняка. Поэтому они так под него и стелятся. И нам тоже велели уже под его собственную подстилку стелиться. Противно, а надо. Без них клинике сейчас не выжить.

— А правда, что дела у клиники плохи?

— Это еще очень мягко сказано. Все трещит по швам.

В кабинете они сидели возле шкафчика, где у Марины хранился неприкосновенный запас очень и очень неплохого спиртного, дорогие конфеты на любой вкус и даже фрукты. Так что разговаривать по душам новым подругам было комфортно.

Оксана сделала удивленное лицо и огляделась по сторонам:

— Трещит по швам? А так и не скажешь. Всюду роскошь, аж по глазам бьет.

— А по счетам платить нечем. Ты в бухгалтерии работаешь, неужели не увидела?

— Меня Татьяна Леонидовна пока к серьезным бумагам не подпускает.

От выпитого Марина разоткровенничалась:

— Я тебе одну вещь скажу, ты новенькая и всей нашей кухни еще не знаешь, тут все до последнего времени держалось на одном-единственном человеке — Марке. Но теперь этот человек исчез, а вместе с ним исчезнут и деньги.

— А что с ним случилось?

— Марк погиб.

— Марк Меерсон?

Марина удивленно взглянула на Оксану.

— А ты про него откуда знаешь?

Оксана поняла, что допустила стратегическую ошибку.

— Да не знаю я ничего, — принялась изворачиваться она.

— Как же! Я сказала Марк, а ты сразу же назвала его фамилию.

— Слышала, как про Марка Меерсона говорила какая-то женщина, что сегодня к Татьяне Леонидовне приходила. Они с ней говорили про убийство. Я, конечно, не знаю, кто он такой, и вообще, к их разговору старалась особо не прислушиваться, но как только ты произнесла это имя, я и вспомнила.

Похоже, Марина приняла ее вранье за чистую монету.

— Охренеть, — пробормотала она. — Откуда эта толстая клуша пронюхала про убийство Марка? Это вообще-то страшная тайна. Директор строго-настрого под угрозой увольнения велел Ритке и Семену держать язык за зубами. Полиция к нам еще не приходила, так что пока никто, кроме Риты и Семы, ничего не знает.

— А директор? А ты?

— Мне Ритка сказала, она моя подруга, еще бы она мне не рассказала!

— Вот видишь.

— Но я-то никому больше не говорила.

— А директор?

— Сильвестр точно болтать не станет, ему самому невыгодно, чтобы про смерть Марка узнали.

— Но почему это такая тайна?

— А как иначе? Узнают, что Марк мертв, и поднимется паника. Марк был единственный, кто обеспечивал клинике хоть какой-то денежный ручеек. Я имею в виду стабильный денежный ручеек. Марк и его корпус «Би»…

Так, значит, корпусом, куда так рвется Барби, управлял покойный Меерсон. Вот это новость! Оксана даже порозовела. А впрочем, виной тому мог быть и коньяк. На кухне ей поесть не удалось. Толстая Татьяна Леонидовна хоть и заглатывала одну сдобную булочку за другой, но предложить своей практикантке не соизволила. А сама Оксана попыталась отпроситься в столовую, но ее не отпустили.

Не одной Марине коньяк ударил в голову. Оксана тоже чувствовала излишнюю болтливость, что было первым признаком того, что она начинает назюзюкиваться. Но тем лучше. Для плодотворного разговора такое состояние самое оно.

— А что за Марк такой? Почему одному ему удавалось содержать клинику?

— Марк появился у нас несколько лет назад. Сначала его никто всерьез не воспринимал, ну пришел еще один врач, пусть и талантливый, пусть и хирург от Бога, пусть и имеющий научные статьи, пусть и защитил в свои неполные сорок лет уже докторскую диссертацию. И что с того? У нас много талантливых специалистов тогда было.

Одним словом, появление нового доктора не вызвало сенсации в «Красоте». Да и сам доктор Меерсон, хотя и держался с коллегами приветливо и любезно, ни с кем в близкие отношения, а уж тем более в дружбу, не вступал. К своим обязанностям относился добросовестно, нареканий не имел, и вскоре про него все забыли.

Людям неинтересны скучные трудоголики, ушедшие с головой в работу и ничем из общей массы не выделяющиеся. То ли дело доктор Васильков, тот за один только год умудрился дважды развестись и трижды жениться, причем всякий раз выбирал себе дам из персонала клиники, что добавляло событиям известную остроту.

А потом грянул кризис, поток клиентов стал сокращаться, причем на первых порах так стремительно, что это напоминало катастрофу.

Врачи ходили понурые. Появились слухи, что зарплату в следующем месяце могут сократить наполовину. А тех, кто не согласен с новой политикой руководства, могут вообще уволить. Слухи ползли один гаже другого. Было ясно, что тяжелый период может затянуться и на год, и на два, а может, и на пять лет. Жить на половинном пайке, ясное дело, никому не улыбалось. И остаться совсем без работы тоже было невесело.

Вот тогда Марк и вышел со своим предложением.

Оно прозвучало весьма интригующе. Марк просил отдать в его распоряжение четвертый корпус, который стоял в отдалении от главного здания. И, собственно говоря, к главному зданию отношения не имел. Когда-то, еще при графе, там жил смотритель парка. И вот теперь Марк просил отдать ему этот корпус, а за это обещал руководству твердый и стабильный доход, который не будет зависеть от капризных любителей навести красоту и улучшить фигуру.

Вообще-то подробностей разговора Марка с начальством никто из сотрудников не знал. Они могли лишь наблюдать результаты этого разговора. Корпус был передан Марку, который сделал там косметический ремонт. И сделал его на свои деньги!

— Денег на ремонт ему Сильвестр не отсыпал, сослался на трудности. Но Марк пошел и на это условие. И хотя коммуникации там были приведены в порядок еще раньше, корпус нуждался в побелке, покраске.

— А почему там уже что-то делали?

— Когда-то руководство планировало пустить его под вип-клиентов, но такого наплыва, чтобы селить еще и в домике смотрителя, у нас никогда не было, випы вполне умещались и на третьем этаже главного корпуса. Им там было даже удобнее, все под рукой, и ресторан, и процедурные.

Одним словом, маленький корпус оказался в ведении Марка, и там начали твориться странные дела.

— Пациенты там появились — это верно. И деньги потекли. Но кто они такие и что там с ними Марк делает, не знал да и до сих пор не знает никто.

— Как же так? — удивилась Оксана. — Вы же все вместе работаете. Взяли бы да и спросили у Марка.

— Если бы это было так просто!

С той поры, как Марк заполучил в свое распоряжение корпус, который почему-то вскоре стал называться корпусом «Би», доктор очень изменился. Он и раньше не стремился к общению с коллегами, а тут и вовсе замкнулся в себе и ушел в работу, о которой никто не мог толком ничего сказать. Нет, он не задирал нос, ничего такого, но он свел контакты с остальными сотрудниками «Красоты» до минимума.

Получалось, что под вывеской «Красота не для всех» существовало как бы две клиники. Одна и впрямь оказывала комплекс услуг желающим похудеть или подтянуть складки на лице. Зато о деятельности второй организации не было известно ничего. Марк сам нанимал сотрудников, сам им платил. И никто не знал, сколько и за что именно.

— Выходит, кто бы ни ложился в корпус «Би» к Марку Меерсону, об этом знал он один?

— И те, кто у него работает. Но они с нами не пересекаются.

Марк даже завел обычай, что все обитатели корпуса «Би» получают еду в специальных контейнерах и к общей трапезе не являются. Так же конспиративно было поставлено дело и со всеми остальными вопросами. Даже белье лишь доставлялось к корпусу «Би», а внутрь его заносили исключительно сами сотрудники доктора Меерсона. И такая секретность вызывала множество толков.

— Его пациенты не гуляют в парке. Не бывают на процедурах. Их словно бы нет, но тем не менее они там есть. И доход они приносят изрядный. Фактически в прошлом году только они и принесли прибыль, которая и позволила нам продержаться на плаву. — И, помолчав, Марина добавила: — А теперь Марка убили. И нам всем, похоже, тоже пришел конец.

— Есть уже какие-нибудь версии этого убийства? — осторожно спросила Оксана.

— Одна версия у нас с Ритой уже есть. И Сема тоже сказал, что это более чем правдоподобно.

— Что за версия?

— Вчера, за несколько часов до того, как Марка убили, его разыскивал какой-то безумный. Совершенно невозможный тип! Твердил, что Марк прячет в клинике его жену. Требовал, чтобы его пустили к Меерсону. Орал. Грозился. Не понимаю, почему наш директор распорядился отнестись к этому человеку с уважением и запретил охране его трогать. Лично я гнала бы такого грубияна в три шеи.

Это она про Германа, догадалась Оксана. И Оксане внезапно стало обидно за него. Может, тем, кто плохо с ним знаком, Герман и может показаться грубым, но Оксана-то знает, какое нежное и любящее сердце бьется в его груди.

— А Марк был в это время в клинике? — поинтересовалась Оксана.

— Нет, его еще не было. Охране пришлось выдать один из кабинетов на первом этаже за кабинет Меерсона. Табличку наспех состряпали. А скандалист и купился.

— Значит, он побывал в чужом кабинете, а решил, что это кабинет Меерсона?

— Ну, не пускать же его в корпус «Би», — хмыкнула Марина. — Туда Меерсон даже никого из сотрудников не допускает. Только своих. Только тех, кого сам нанимает на работу.

Все это заинтриговало Оксану до такой степени, что она решила прямо сейчас отправиться к этому таинственному корпусу. Коньяк и любопытство толкали ее на безумства.

Тут Марина как раз случайно взглянула на часы, ахнула и засобиралась домой.

— У меня же ребенок уроки не сделал и муж некормленый! Засиделись мы с тобой, а уже девятый час!

Оксана попыталась улизнуть обратно в бухгалтерию, но новая подруга вцепилась в нее.

— Вдвоем поедем, — заявила она Оксане. — И не спорь со мной. Я твою начальницу много лет знаю, раскрою тебе на нее глаза. Если хочешь ей понравиться, то потихонечку нагрузку на себя увеличивай. Нечего тебе Татьяну с первого же дня баловать. Если привыкнет, что ты сутками пашешь, потом не слезет. Так что ты рекордов пока что не ставь. Потихоньку-полегоньку. А вообще, если хочешь знать, Татьяна не из тех, кто умеет ценить хороших работников. У нее в бухгалтерии текучка самая большая. Она уверяет, что к ней приходят некомпетентные девчонки, которых гнать надо в три шеи. Но я думаю, что дело в самой Татьяне. Она из породы людей, которым всегда и всего мало. Так что служебным рвением ты ее не удивишь, она воспримет это как должное. А потом выгонит и заменит кем-то другим.

— Я заметила, что Татьяна Леонидовна сегодня целый день на компьютере играла. И в бумагах у нее страшный беспорядок.

— Татьяна умная баба. И документы у нее в руках. Думаю, смекнула, как ни старайся Меерсон, а одному ему всю клинику на себе не вытянуть. Дело к закрытию идет, вот она и сачкует.

С новой подругой они отправились к остановке маршруток. По пути Оксана рискнула спросить у Марины о Почтареве. В ответ Марина старательно наморщила лоб.

— Геннадий Почтарев? Нет, что-то я такого не припомню.

— Высокий. Брюнет. Красавец мужчина.

— Среди наших такого точно нет. Хотя… Постой-ка, я знаю, о ком ты говоришь. Видела похожего человека пару раз. Но если это он, он работает в корпусе «Би».

— Почтарев работает с Меерсоном?

— Ага, — равнодушно кивнула Марина. — Точней сказать, работал уже теперь.

— А маленького мальчика ты возле Почтарева не видела?

— Мальчика? — удивилась Марина. — Да еще маленького? Ну, нашла, что спросить! Детей ни в «Красоте», ни в корпусе «Би» никогда не бывало.

Снова этот таинственный корпус «Би»! Оксана стояла и думала, что корпус этот невероятно притягательное место. Она начинала жалеть, что не отправилась туда сегодня. Сходила бы, разузнала, было бы с чем к Герману вернуться. А так что она ему скажет?

Вопреки опасениям Оксаны ее друг остался очень доволен ее отчетом.

— Молодец! Всего за один день столько всего нового узнала!

Кроме похвалы Оксану дома ждал еще и горячий ужин. Герман пожарил картошку, отварил сосисок и даже салат соорудил. И пусть в салате было все два овоща — огурец и томат, и пусть картошка у Германа пригорела, а сосиски разварились, все равно Оксана была тронута такой заботой. Как это, оказывается, приятно, когда приходишь вечером домой, а тебя ждут и ужин на столе.

Но у Германа настроение было совсем иное. Это Оксана устала за целый день и мечтала лишь о том, чтобы провести вечер тихо и мирно.

— Ира тебе не звонила?

— Нет.

— А матери?

— Теща уверяет, что ей тоже не звонила.

Герман за день набрался новых сил и теперь жаждал не только новостей, но и активных действий.

И усевшись рядом с Оксаной, он приступил к допросу:

— Значит, говоришь, все загадочное в этой клинике сосредоточено в корпусе «Би»?

— Да.

— На плане можешь показать, где именно он находится?

Позевывая, Оксана начертила план, Герман попутно задавал ей вопросы. Его интересовали любые детали. И каково расстояние до корпуса «Би» от главного входа? И есть ли там специальная охрана? И самое главное, можно ли туда незаметно проникнуть?

Оксана даже не удивилась, когда бывший любовник спросил:

— Отправишься туда со мной?

Она лишь устало уточнила:

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Сейчас нет. С ног валюсь.

— Ладно. Можешь пару часиков отдохнуть. Так даже еще лучше. Поедем, когда стемнеет.

Оксана вздохнула. Она бы предпочла полежать в кровати. Глаза у нее слипались. Но ведь у нее была еще пара часов, которые Герман великодушно ей подарил, и Оксана собиралась использовать это время с одной лишь целью — поспать.

Только это ей не удалось. Стоило Оксане прилечь и задремать, как зазвонил телефон. И ладно бы сотовый. Нет, звонил домашний, а он издавал трели почище иного будильника. Когда Оксана его покупала, продавец ей так и сказал: «Берите, девушка, не пожалеете, будет у вас вместо будильника». И ведь не обманул! Так что не осталось ничего, кроме как взять трубку.

— Алло, — сонным голосом произнесла она. — Кто это?

— Ты там чего, спишь, что ли?

Оксана подавила зевок. Звонила Анька — приятельница с прежней работы, болтушка и тараторка, любительница сплетен, которых всегда имела целую кучу. Анька почему-то питала к Оксане непонятную привязанность и даже после ее увольнения продолжала звонить и держать в курсе дел прежних знакомых.

— Одиннадцатый час всего, а ты спишь!

— Устала немножко.

— С чего устала-то? Ты же говорила, что в отпуске!

— Ну да, говорила, но…

Но Анька не стала ждать объяснений и перебила:

— Слушай, Германа помнишь?

Оксана вздрогнула. Сон как рукой сняло.

— Какого Германа?

— Какого Германа, — передразнила Анька. — Того самого! С которым у тебя роман был! Так можешь радоваться!

— Чему?

— От Германа ушла жена! А спроси теперь, почему?

— Почему?

— Он ей изменил! — радостно сообщила Анька. — Связался с малолеткой, которая ему сама себя предложила, не устоял!

— А ты-то чему радуешься?

— Так ты еще самого главного-то не знаешь.

— Чего еще?

— Откуда эта девчонка на пути нашего Германа нарисовалась!

А вот это уже интереснее. Оксана приподнялась на локте.

— Так-так, я тебя слушаю.

— Ага! — обрадовалась Анька. — Зацепило все-таки. Ну, слушай! Герман после твоего увольнения совсем озверел. И такие драконовские порядки в отделе завел, что сотрудники от него просто выли. Прежний-то у них начальник был душка и лапочка, за дисциплиной особо не следил, левые заработки сотрудников приветствовал, ни к кому особо не цеплялся, план перевыполнять тоже не требовал. А Герман все по-своему решил повернуть. И понеслось у них. Увольнение за увольнением. Скандал за скандалом.

— Но вроде бы потом все притихло? Так я слышала.

— Правильно. Кто остался, те притихли. Но злобу про себя затаили. И знаешь, что они придумали?

— Говори.

— Рассудили так, Герман очень уж порядочный, жену и ребенка буквально на руках носит. Каждый день звонит жене не меньше двух раз, а то и чаще. Все спрашивает, что вечером купить, дорогая? В аптеку забежать, любимая? Какую присыпку лучше Ванечке купить — с миндалем или лавандой? Поищу с лавандой, она реже бывает, но пахнет приятней.

Оксана от той же Ани уже и раньше знала, что Герман женился на Ирине, которая заняла ее место на службе. Но сейчас слушала эти подробности с какой-то щемящей болью в сердце. Если Герман так привязан к семье, ей рассчитывать не на что. Да она и не рассчитывала. На что тут рассчитывать, если человек женат и у него ребенок? Но почему же тогда так больно слушать рассказ Ани!

— Что же плохого, если человек привязан к семье? — произнесла Оксана, стараясь не показать, как ей неприятны эти рассказы. Ревность взяла Оксану за горло, да так, что даже дышать стало трудно.

— Ну вот народ и решил, если уж мстить, то бить надо по самому больному. А что для Германа было ценней всего?

— Жена и сын?

— В точку! Вот народ и придумал, как его с женой поссорить.

— Поссорить Германа с Ириной? — насторожилась Оксана. — Что же они придумали?

— Слушай и ахай! Собрали со всего отдела денег, не пожалели, солидно так скинулись, а потом купили два тура. Один Герману подсунули, вроде как он его выиграл по какой-то лотерее. Обычно-то он всегда с семьей ездил отдыхать, а им было надо, чтобы на этот раз он один укатил к морю.

— А если бы он не захотел?

— С ума сошла? Путевка-то халявная. Кто же от халявы отказывается? Только не Герман. Наш Герман — прагматик, рассудил, что глупо отказываться от удачи, которая сама с неба свалилась. А что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, он и не дотумкал. Нет, конечно, он все досконально проверил, и фирму, и билеты, и место, куда поедет. Только там-то все честно оказалось, без обмана. За все заплачено, номер забронирован на его имя, поезжай и отдыхай. Да еще так удачно совпало, что и по времени с отпуском Германа все это совпадало.

— Ну да это не проблема, список отпусков еще в январе составляют.

— Потому народ и знал, — подхватила Анька, — когда дорогому начальничку время отдохнуть. К этому моменту они ему «подарочек» и подготовили. А по второй путевке они отправили проститутку, которой поручили одно-единственное задание — соблазнить Германа и заснять на видео.

Оксана не верила своим ушам. Ну и допек своих подчиненных Герман, если они были готовы пойти на такие траты, лишь бы ему отплатить. Но, с другой стороны, зарплаты у энергетиков приличные. А Герман всем неугодным «посрезал» премии. И левого навара лишил. Тут уж не только на проститутку для дорогого шефа потратишься.

— А почему они тут ему проститутку не подсунули? — поинтересовалась Оксана. — Напоили бы, да и порядок. Дешевле бы вышло.

— Пробовали. Кому лишние деньги тратить охота? Конечно, пытались. Но Германа после женитьбы на Ирине словно подменили. Злым стал, раздражительным, ни в каких совместных праздниках участия больше не принимал. Закончил работу — и к семье или по магазинам. Как его подловишь, если ни в клубы, ни на тусовки больше не ходит человек? Нет, единственный шанс был отправить его подальше от семьи.

— Ясно. И что же из этого вышло?

— Так я к тому и веду! Все получилось в лучшем виде! Но и это еще не конец!

— В смысле?

— Они не только Герману проститутку подсунули, они и для Ирины развлекалово нашли.

— Не поняла. Ирине-то зачем?

Анька захихикала, явно очень довольная, что подруга всерьез заинтересовалась ее рассказом. А потом продолжила:

— Да-да. Они и для Ирины кавалера подыскали. В прошлом стриптизер. Сейчас безработный. Готов на любую аферу, лишь бы заплатили. А тут и работенка-то не пыльная, соблазнить скучающую и обиженную на мужа дамочку. Когда Ирка на улице с ребенком гуляла, стриптизер к ней подошел, то-се, комплименты, в общем, сел на уши и потихоньку расположил к себе. И завертелось у них.

— Что завертелось?

— Любовь-морковь! Чем ты слушаешь, не понимаю! Ирка в стриптизера втрескалась да к нему от мужа и свалила.

Выходит, Геннадий Почтарев, о котором Ирина рассказывала Оксане, совсем даже не приехал к ней на «Скорой помощи» под видом доктора. Ничего такого не было? Или Анька говорит о каком-то другом человеке? Стриптизер, нанятый для соблазнения Ирины, — это Геннадий Почтарев или кто-то другой?

— А как он выглядел?

— Кто?

— Да стриптизер этот.

— Откуда же я знаю? — удивилась Анька. — Наверное, хорошо выглядел, если даже такая капризуля, как Ирка, на него клюнула.

— А ты можешь узнать, какой он из себя? Брюнет? Блондин? Рыжий?

— Тебе-то зачем?

— Нужно.

— Ну, если хочешь, выясню для тебя. Кажется, наймом проститутки у них Вадик занимался, а стриптизера приглашали Катюха с Юлькой. У них завтра и спрошу.

— А сейчас можешь?

— Ишь как тебя припекло-то! — еще больше удивилась Аня. — Какая тебе разница, как этот стриптизер выглядел. Рыжий, блондин, тебе не все равно? Ты лучше слушай, что у Германа с этой проституткой получилось.

— Да-да, я тебя слушаю.

Но на самом деле Оксана уже не слушала. Что было у Германа с «Надюшей» — прелестной молоденькой девочкой, которая подвыпила и вдруг принялась оказывать Герману горячие знаки внимания, — Оксана и так знала от Германа. Она думала о другом.

Если Геннадий Почтарев не имеет отношения к медицине, если он не приезжал к Оксане под видом врача, если не отвозил ее в частную клинику, как же Ирина там очутилась? Или ее там и не было вовсе? Но как же тогда Меерсон? Как и где Ирина с ним познакомилась?

Глава 9

Когда Оксана закончила разговор и устало прикрыла глаза, мысли завертелись в голове с новой силой. Анька обещала, что завтра же узнает у девчонок, занимавшихся приглашением стриптизера, как тот выглядит. И также пообещала, что узнает его координаты. Оксана уже и сама толком не помнила, что наплела Аньке, зачем ей это нужно. Кажется, восхищалась остроумным, как она сказала, розыгрышем и хотела организовать нечто подобное у себя на работе, где ей досталась в начальницы жутко вредная баба.

— Может, если этот стриптизер и с ней поработает, она и притихнет.

— Не знаю, захочет ли он теперь за такое браться. Ирка к этому стриптизеру от Германа ведь ушла. Они теперь вместе.

— А это точно?

— Во всяком случае, слухи такие ходят.

Уже и про это все знают! Интересно, сколько времени понадобится сплетникам, чтобы узнать, где в настоящее время обретается Герман?

Оксана спросила про Германа, но, к ее величайшей радости, Анька была вынуждена признать, что никто не знает, где сейчас Герман.

— Но на работе он не появляется, и все этому дико рады.

В какой-то миг Оксана даже подумала, а вдруг и убийство доктора Меерсона тоже спланировано коллегами Германа, чтобы окончательно избавиться от ненавистного начальника. Убили доктора, Германа подставили и сидят, ладошки потирают. За убийство человека меньше пяти лет всяко не дадут, да и потом маловероятно, чтобы Германа приняли на прежнее место. После отсидки-то!

Но потом Оксана поняла, что это чистой воды бред. Подогнать проститутку — это одно. А вот устроить убийство, чтобы кого-то подставить, тут мотив должен быть посолиднее, чем просто неприязнь.

В это время за дверью послышался шорох, а потом в дверь просунулась голова Германа.

— Не спишь? — робко спросил он. — А то мне послышалось, будто ты с кем-то разговариваешь.

— Да. Анька звонила.

Герман не стал допытываться, кто такая Анька. Лишь поинтересовался:

— Ну что? Пойдем?

Оксана машинально кивнула и поднялась. Пересказывать Герману откровения Аньки она не стала. Не время еще. Надо сначала все выяснить и проверить. Когда она одевалась, ей пришло в голову: но если стриптизер — это и есть Почтарев, то он не имеет отношения к «Красоте не для всех», так какого лешего они с Германом туда потащатся?

— Слушай, а чего ты добиваешься в этой истории? — спросила она у Германа. — Хочешь найти и вернуть жену и сына? Или найти и сдать полиции убийцу Меерсона?

Герман на миг притормозил с одеванием. Он успел натянуть лишь один ботинок и застыл со вторым в руках.

— Не знаю. Наверное, и то и другое. А почему ты спрашиваешь?

— Так… Скажи, а как бы ты отреагировал, узнай, что Почтарева кто-то специально нанял, чтобы он сыграл перед твоей женой роль влюбленного?

— Вообще-то теща говорит, что у них уже разговоры о свадьбе идут. Выходит, этот Почтарев и впрямь питает к Ирке чувства. Хочу найти мерзавца! Найти и потолковать с ним!

— А если он скажет, что Ира ему на фиг не нужна? — продолжала допытываться Оксана. — Ты вернешься в семью? Простишь жену за измену?

— Может, Ира мне и не изменяла.

Оксана тяжело вздохнула. Ясно, надеяться ей тут не на что. Герман никогда не бросит жену и ребенка даже ради таких прекрасных глаз, как у нее.

— Ну что же ты замешкался? — чисто по-женски поторопила она Германа. — Сам же говоришь, что пора ехать!

Герман закончил свой туалет, и двое сообщников вышли из дома. К этому времени на улице уже успела сгуститься темнота.

— А как мы попадем на территорию клиники? — запоздало спохватилась Оксана, когда они уже ехали на ее машине в сторону «Красоты не для всех».

За рулем сидел Герман, и Оксана рассчитывала немного подремать по дороге, но крутящиеся в голове мысли и какое-то беспокойство не давали ей заснуть.

— Там у них охрана на входах очень строгая. Меня дважды обшмонали и несколько раз заставили повторить, кто я такая и куда иду. И это днем! А сейчас? Нет, охранники нас среди ночи не пропустят.

— Мы к ним и не пойдем. Очень надо.

— А как же тогда?

— Через забор, — произнес Герман, словно это было чем-то само собой разумеющимся. — Пока ты била баклуши в этой клинике, я трудился не покладая рук.

Оксана пихнула его в бок. Это она-то била баклуши! Герман ответил ей тем же.

— В общем, пока ты была в клинике, я тоже даром времени не терял. Обошел всю клинику по периметру, хотя местами пришлось буквально продираться через колючие заросли. Но я нашел сравнительно удобное местечко, где мы с тобой без особых усилий переберемся через ограду.

— А ты сможешь найти это местечко сейчас? В темноте все выглядит по-другому.

— Будь спокойна. С тобой Герман — лучший в мире проводник по темным лесам! Ну, и вообще, Герман мужчина хоть куда, красивый, в меру упитанный и в самом расцвете сил.

Всю дорогу Герман болтал, стараясь развеселить Оксану. Это ему отлично удавалось. Оксана хохотала, как давно не смеялась. И умолкла, лишь когда машина остановилась. Оксана вышла и поежилась. После теплого салона ночная свежесть прохватывала до костей. Она обхватила себя руками, стараясь удержать стремительно улетучивающееся из-под одежды тепло.

— Нам туда, — сказал Герман, указывая в сторону от дороги, где росла трава и кусты, даже с расстояния видно, что мокрые, грязные и чертовски негостеприимные.

— М-м-м…

Оксана не могла заставить себя двинуться с места.

— Знаешь, мне это что-то не нравится, — прошептала она. — Категорически не нравится! Герман, давай вернемся. Мне страшно!

Но Герман закусил удила.

— Нет, надо идти, — упрямо возразил он. — Надо разобраться, что за хрень творится в этом месте. Они взяли моего сына, вживили ему в голову какую-то фигню, уверен, что операцию делали именно тут! В этом их корпусе «Би»!

— Но с чего ты это взял? Может быть, Ирина с Ванечкой тут вовсе не появлялись. Мне не удалось найти следов ни их присутствия, ни Почтарева. Ни в одной из бумаг, а я пересмотрела их сотни и даже тысячи, их фамилии не указаны.

— Еще бы! Если операция была сделана нелегально, разумеется, о ней в официальных бумагах ничего не будет. Ты же сама говоришь, что пациенты корпуса «Би» неподотчетны бухгалтерии «Красоты не для всех».

Вообще-то ничего такого Оксана не говорила. Она лишь упомянула, что доктор Меерсон пользовался в клинике особыми полномочиями. И что пациентов для своего корпуса находил сам. А как перечислялись средства от Марка, чтобы «Красота не для всех» могла продолжать существовать, этого Оксана еще не выяснила. Слишком мало она проработала в бухгалтерии.

— Завтра я во всем разберусь. В бумагах найдутся ответы на все вопросы. Совсем ни к чему так глупо рисковать сейчас. А если периметр под охраной? Если на территории собаки?

— Ты бы выпустила собак там, где в любой момент может выйти кто-то из важных пациентов?

— Нет.

— Вот и у них нету никаких собак. Поверь мне.

— А видеонаблюдение? — не успокаивалась Оксана. — В клинике всюду камеры.

— Там, куда мы пойдем, никакого видеонаблюдения нет, — упрямо покачал головой Герман. — Ну что? Ты со мной? Или я иду один?

У Оксаны было огромное искушение сказать, чтобы он шел один. К тому же она была уверена, что ничего путного из этой затеи не выйдет. И что им надо уезжать отсюда и сосредоточить все силы на бухгалтерии, коли уж Оксане повезло попасть туда на работу.

Но вопреки собственным желаниям и даже вопреки здравому смыслу Оксана посмотрела на своего спутника и кивнула. Лица Германа она в темноте почти не различала, поэтому не столько увидела, сколько почувствовала, как он улыбнулся.

— Спасибо!

И странное дело, теперь и ночь показалось не такой темной, и воздух не таким стылым. И вроде бы даже тучи разошлись, выглянула луна, и засверкали звезды.

Что заставило Оксану изменить свой взгляд на происходящее и что заставило утихнуть пронизывающий ветер? Неужели то самое чувство, что люди зовут любовью?

Но нахлынувшая эйфория длилась недолго. Ровно столько времени, сколько понадобилось Герману, чтобы свернуть в лес и удалиться на десяток шагов. Теперь Оксана опять почти не различала своего друга, и все вокруг нее вновь стало портиться. Стало холодно, сыро и мерзко.

Они шли и шли, забор казался бесконечным. Во многих местах дороги не было вовсе, приходилось продираться сквозь деревья и густой кустарник. Все, как и обещал Герман.

— Вроде бы дождик накрапывает.

Герман и ухом не повел. Он шел и бормотал:

— Это где-то здесь. Где-то тут.

Оксана давно сдалась и даже не возражала. Тут так тут. В глубине души она подозревала, что Герман просто заблудился, но, как и любой мужчина, скорее умрет, чем признает собственную ошибку.

Однажды отец Оксаны проскочил вместе со всем их семейством мимо нужного перекрестка целых пять раз, а все потому, что ориентир — старый покосившийся фонарный стол — убрали, а без него папочка перекресток узнавать перестал. А спросить у прохожих, где нужный поворот, он тоже отказывался. Так и они катались по шоссе взад и вперед, пока бабушка не пригрозила отцу, что сейчас умрет. Отец испугался, мама начала спрашивать у прохожих, в какой стороне больница, и по счастливому совпадению больница оказалась на той же дороге, которая и была им нужна.

Оксана даже начала подумывать, а не притвориться ли и ей умирающей, раз с отцом это отлично сработало. Но не успела.

— Мы уже почти на месте, — вдруг сказал Герман. — Видишь это странное дерево? От него осталось пройти совсем чуть-чуть.

Дерево с изломами в нескольких местах, напоминающее зигзаг молнии, оказалось далеко позади. И тут Герман воскликнул:

— Пришли.

Бетонный забор тут ничем не отличался от тех серых плит, что они миновали раньше. Оксана так и сказала Герману, но тот улыбнулся и указал пальцем вниз:

— Сюда посмотри.

Оксана опустила взгляд, но ничего, кроме высокой густой травы, не увидела.

— Лучше смотри. Там дыра!

И действительно, когда Герман раздвинул траву руками, Оксана увидела лаз, через который могла пролезть крупная собака или… человек.

— Откуда тут взялась дыра?

— Не знаю. Не все ли равно? Трава вокруг нетронутая, я смотрел, следов никаких нет. Кто бы ни проделал этот лаз, он давно перестал им пользоваться. А вот нам с тобой он пригодится. Лезь!

Перепачкавшись, поцарапавшись и ободравшись, они все же сумели протиснуться в дырку. Что же, по крайней мере это позволило им миновать знакомство с ржавой колючей проволокой, которой был опутан забор сверху.

— Никогда не видела, чтобы больницу так охраняли.

— Я узнавал, одно время в этой усадьбе была колония для несовершеннолетних. Содержались тут по легким статьям, поэтому охрана была минимальной. Но все же объект режимный, отсюда и проволока.

— Я в центральной части даже намека на проволоку не видела.

— Было бы странно оставлять ее у всех на виду. Они и забор, где его видно, поменяли.

— Там кирпич, а тут простые бетонные плиты.

— Вокруг деревья, фактически лесопарк, вот и решили сэкономить. Обновили лишь парадную часть, а что на задворках, оставили как было.

— Даже дыру заделывать не стали. Разгильдяи.

— Может, ее просто не заметили.

Оказавшись на территории клиники, друзья отряхнулись, привели себя в более-менее божеский вид, а потом огляделись. Вокруг шумели деревья. Что с той стороны забора, что с другой, везде рос лес. Оксана потеряла способность ориентироваться еще четверть часа назад. Но у Германа с этим обстояло получше.

— Отсюда до корпуса «Би» еще метров сто.

— Ну пойдем.

Внезапно над их головами кто-то заухал. Оксана взвизгнула и присела, закрыв руками голову.

— Дурочка, — усмехнулся Герман. — Это же просто сыч.

— Кто?

— Птица такая. По ночам на мелких зверей охотится. Неужели не видела никогда?

Оксана вздохнула и пожаловалась:

— Я так испугалась!

Но Герман уже думал о другом.

— Справа от нас будет дорога к главному зданию, — заговорил он, — слева пруд. Нам надо либо пройти между ними, либо обогнуть пруд и подобраться к корпусу «Би» сзади. Я склоняюсь ко второму варианту, что-то мне тревожно.

Если уж Герман признался, что ему не по себе, то про Оксану и говорить нечего. Крупная дрожь, которая сотрясала с тех пор, как она вышла из машины, превратилась в мелкую, но еще более противную трясучку. Но о возвращении назад не могло быть и речи, так что пришлось идти вперед.

На этот раз идти пришлось недолго. Уже минут через пять Оксана различила впереди себя неясный свет, который мелькал между деревьев. Это были фонари, которые стояли вдоль дороги, ведущей от центрального здания к корпусу «Би».

— По дороге не пойдем, — решил Герман. — Слишком светло. Из окон корпуса нас могут увидеть, а нам это ни к чему.

Оксане оставалось лишь кивнуть. Герман ее мнения даже и не спрашивал. Он просто констатировал, как и что они будут делать, и предоставлял ей возможность следовать за ним. Типично мужское поведение. Пробираться между деревьев тут было легче, чем за оградой. Все-таки за территорией клиники следили. Кустарник, валежник и прочий мусор тут были убраны и ходьбе не препятствовали. Деревья служили идеальным укрытием, но двигаться не мешали.

Обогнув пруд, друзья вышли к корпусу «Би», как и намеревались. Здание казалось необитаемым, в нем светилось лишь одно окошко на втором этаже.

— И что теперь? — прошептала Оксана. — Что будем делать дальше?

— Подойдем поближе.

— Да хоть вплотную! — рассердилась Оксана. — Как мы попадем внутрь? У тебя есть план?

Герман помотал головой.

— Сообразим что-нибудь. Я захватил бинокль, для начала понаблюдаем, чем они тут по ночам занимаются.

Перед фасадом фонари освещали пространство на твердую пятерку. Дорога от главного здания к корпусу «Би» была покрыта безупречно ровным асфальтом, по обеим сторонам дороги горели фонари. По ней можно было подъехать к корпусу прямо на машине, минуя главные ворота и пост охраны. А потом, оставив автомобиль на маленькой парковке, также залитой сейчас ярким светом, войти в корпус по своим делам.

— Смотри, как у них тут все устроено, — прошептала Оксана. — Может, у них и наблюдение имеется. Как мы к корпусу тогда сунемся?

Однако сразу за корпусом и по обеим сторонам дороги за светлой зоной, очерченной фонарями, начинался парк, где сидели сейчас Оксана и Герман. Тут было куда темнее. Начавшийся чуть ранее мелкий дождик усилился, еще больше похолодало. Время шло, а ничего не происходило и не менялось.

— Зачем мы тут сидим?

Чем холодней становилось, тем тесней они прижимались друг к другу. А что тут такого? Холодно же.

— Можно попробовать забраться через окно первого этажа, — предложил наконец Герман.

— На окнах решетки.

— Тогда через дверь.

— Как? Подойдешь и попросишь открыть?

— Не знаю. Я уже так замерз, что готов на все, что угодно. Попадают же туда как-то другие люди? Ванечку с Ириной они впустили.

— С чего ты так уверен, что операцию ребенку сделали именно здесь?

— А где еще? Больше они по больницам не болтались. А в главном корпусе, ты говоришь, женщину с маленьким ребенком никто не видел. Так ведь?

Оксана не ответила, а пихнула Германа в бок.

— Смотри! Кто-то едет.

По дороге к корпусу и впрямь неторопливо приближалась машина. Это был небольшой серебристо-серый микроавтобус, рассчитанный на семь-восемь мест. За рулем сидел молодой мужчина, рядом еще один. И все. Других пассажиров в машине видно не было. Впрочем, задние стекла были затонированы, может, за ними кто-то и прятался. Понять было невозможно.

Мужчины оставили машину на парковке, вышли и направились к входу. Тут они ненадолго замешкались, и Герман, толкнув Оксану в бок, передал ей бинокль.

— Полюбуйся!

Первый мужчина не произвел на Оксану никакого впечатления. Неприятное лицо, глубоко посаженные глаза, нависающие над ними брови, толстые щеки, щетина. Одним словом, так себе экземпляр, чуть посимпатичнее гориллы. И она перевела бинокль на второго, стараясь его рассмотреть, пока он не скрылся за дверью. И вот его лицо заставило Оксану вздрогнуть.

Красавец-брюнет, мечта любой женщины. Широкоплечий, высокий, с чеканным профилем. Он был очень похож на фото Почтарева, которые Оксане в порыве откровенности щедро демонстрировала Ирина. Конечно, это мог быть какой-то другой брюнет, просто очень похожий, но вероятность этого стремилась к нулю.

— Что скажешь? Уж не Почтарев ли собственной персоной?

— Ага.

Оксане хотелось послушать, о чем говорят эти двое. Но они стояли, курили, а слов слышно не было.

— Надо было еще кроме бинокля такую штучку прихватить, которая звук усиливает, — с досадой проговорила она, бросив попытки расслышать разговор. — Я такое в кино видела.

— Т-с-с… Они заходят.

И действительно, докурив, мужчины поднялись по ступеням и позвонили в дверь. Та открылась, и их впустили внутрь.

— Словно их тут только и ждали. Да?

Произнося эту фразу, Оксана обнаружила, что рядом с ней уже никого нет. Она оглянулась в поисках Германа и увидела, что он, шлепнувшись на живот, по-пластунски ползет к стоянке. Оксана хотела было последовать за ним, но передумала. Хватит с нее и того, что сверху моросит. Пачкать свою одежду она не нанималась.

Поэтому она осталась на месте, наблюдая за тем, как Герман сначала дополз до стоянки, а потом начал ползать вокруг машины. Оксана не спускала с него глаз. Что он задумал? Внезапно она увидела, как Герман, выглянув из-за машины, махнул рукой, явно подзывая к себе Оксану. А потом исчез за машиной и больше не появлялся.

«И что это значит? — озадачилась Оксана. — Мне тоже туда ползти? Не дождетесь!»

Ползти она не стала. Просто согнулась в три погибели и таким образом преодолела путь до стоянки. Микроавтобус стоял с краю, и Оксана надеялась, что если кому-нибудь из корпуса придет в голову выглянуть в эту минуту в окно, то машина закроет ее собой. А Германа? Его-то увидят! Он-то с другой стороны.

Но когда Оксана осторожно вытянула шею и заглянула за микроавтобус, своего друга она там не обнаружила. Где же Герман?

— Эй! Я тут!

Оксана задрала голову и ахнула. В окно машины на нее смотрела физиономия Германа.

— Что ты там делаешь? — зашипела перепуганная Оксана. — Немедленно вылезай!

— Еще чего. Залезай ко мне.

— Как?

— Сейчас я тебе дверь открою.

Дверь отъехала в сторону.

— Давай сюда, — озабоченно повторил Герман. И прежде чем Оксана успела что-то возразить, втянул ее внутрь.

— Что ты делаешь? — возмущалась Оксана. — В чужой машине? Зачем залез?

— Обыскиваю. И смотри, что я уже нашел.

Герман держал в руках мягкую игрушку — оранжевого слоненка с голубым бантиком на шее.

— И что?

— Это Ванечкин, — убежденно произнес Герман.

— Ты твердо в этом уверен?

— Да. Уверен.

— Вряд ли это уникальная игрушка, — попыталась образумить его Оксана. — Наверняка похожие слонята есть у тысяч ребятишек только в нашем городе.

— Нет. Этот слоненок особенный. Ирины родственники привезли его из Польши. В нашей стране такие игрушки вообще не продавались.

Но Оксана все еще сомневалась.

— А эти игрушки тогда чьи? — спросила она, указывая на мишку в цветастых штанишках и машинку. — Тоже ваши?

— Нет, — вынужден был признать Герман. — Этих игрушек я у Вани не видел. Может, Ира купила, пока меня не было? Черт его знает!

Оксана взяла игрушки и осмотрела. На этих двух она заметила странные клейма. Это были две буквы, перечеркнутые дробью.

— «Г/м». Это что такое?

У мишки клеймо стояло на задней левой лапе, а у машинки на днище.

— Похоже на пометки, которые делают в детских учреждениях, чтобы дети случайно не перепутали игрушки.

— Но что значит это «г/м»? Генно-модифицированные?

— Нет, при чем тут это!

— А тогда что?

— Какая разница. Главное, я уверен, что слоненок принадлежит Ване.

Оксана открыла рот, чтобы снова что-то спросить.

И тогда Герман, чтобы пресечь все сомнения, сказал:

— На ухе у слоненка должна быть травма. Ванечка пытался отчекрыжить ему ухо ножницами, Ира вовремя отняла опасный инструмент, а потом пришила слоненку ухо. Смотри сама, шрам на месте.

И Герман указал на несколько кривых стежков, которые и впрямь придерживали ухо слоненка.

— Это игрушка Ванечки, — твердо повторил Герман. — Одна из его любимых. А это значит, что мой ребенок был в этой машине.

Оксана взяла слоненка в руки.

— Но тут тоже есть клеймо. «Г/м»!

— Где? Покажи!

Оксана ткнула в шейку слоненка, в то место, которое было скрыто бантиком. Там и впрямь красовались те же две буквы, которые были нарисованы то ли маркером, то ли фломастером.

— Не знаю, кто это написал и зачем, — пробормотал Герман в растерянности. — Но слоненок наш, ошибки быть не может.

Оксана огляделась. В салоне было грязно и пахло не слишком приятно. Каким-то старьем, сыростью, машина была далеко не новая, и Оксане тут категорически не нравилось. Под дождем и то лучше.

— Думаю, что это машина Почтарева или кого-то из его приятелей, — помолчав, сказал Герман. — Но номера городские. Это я уже посмотрел. Так что думаю, эти двое далеко не поедут. По городу будут крутиться. Подождем.

— Зачем?

— Посмотрим, куда они дальше отправятся. И разговорчики их заодно послушаем.

Когда до Оксаны дошло, что именно задумал Герман, она буквально взвилась на дыбы:

— Ты с ума сошел! Ни за что!

— Почему?

— Они вернутся и тут же нас обнаружат. Спрятаться тут негде!

— А вот и нет. Я уже все продумал. У них там задние сиденья сложены, и всякий хлам набросан. А сверху покрывалами прикрыто. Один человек там запросто уместится.

— Один? А я?

— Ты тут останешься. Вдвоем и впрямь опасно будет.

Будто бы одному не опасно! Отправляться невесть куда и в компании невесть кого. Но Оксану возмутило другое.

— А что со мной будет? Ты подумал? Ты что, оставишь меня тут? Одну? В лесу?

— Это парк. И что такого? Подождешь до семи утра. Всего-то пару часиков осталось. Потом пойдешь на работу. Начальство тебя еще и похвалит за служебное рвение.

— Не хочу я тут одна оставаться! Мы так не договаривались.

Но Герман ее уже не слушал. Он открыл дверь и стал выталкивать Оксану из машины.

— Беги! Прячься! Они уже возвращаются.

На споры времени и впрямь не оставалось. Это Оксана понимала. Поэтому, выкатившись из машины, она рванула в сторону деревьев. Лишь укрывшись за ними, Оксана остановилась и принялась жадно прислушиваться.

Вернувшиеся из корпуса «Би» мужчины сели в машину, но никаких криков и возгласов, которые свидетельствовали бы, что Германа обнаружили, слышно не было. Выходит, его задумка удалась. Ему хорошо, он-то едет! А каково Оксане? Герман снова ее бросил! Вот негодяй!

И словно в отместку за ее сердитые мысли дождь полил как из ведра. Оксана стояла под деревом и жалела себя. Бедная она бедная, как же ей не повезло. И зачем она, дурочка, доверилась этому обманщику?

Но внезапно поток ее жалоб был прерван появлением на дороге еще одной фигуры. Это была высокая, укутанная в плащ особа, которая двигалась от главного корпуса, прикрывшись от дождя огромным цветным зонтом. И зонт, и цоканье каблуков по асфальту подсказывали, что приближается женщина. Оксана в последний раз шмыгнула носом и с любопытством уставилась на нее. Кто же это такая? И что ей нужно в ночной час у корпуса «Би»?

Женщина миновала стоянку, подошла к крыльцу и нажала на звонок. Какое-то время ей не открывали, но она не уходила, продолжала стоять и ждать. Воспользовавшись тем, что бинокль остался у нее, Оксана настроила резкость и навела окуляры на незнакомку. Какое-то время ей не удавалось рассмотреть ничего, кроме дождя, капли воды стекали по стеклу. В бинокль она видела лишь нечто бесформенное. Но потом стоящая у корпуса «Би» женщина закрыла зонт и опустила воротник плаща. Крыльцо было прикрыто козырьком, так что женщина даже смогла стряхнуть с себя капли дождя и поправила волосы.

И как раз в этот момент она повернулась, Оксана так и ахнула:

— Барби!

Это была та самая склонная к истеричным припадкам пациентка Марины, с которой Оксане уже довелось сегодня пообщаться. В том, что это именно она, у Оксаны сомнений не было. Она хорошо запомнила маленькое злое личико, вытравленные до белизны волосы, тощую фигуру и голенастые ноги, которые не мог скрыть до конца даже длинный плащ.

— Что ей-то тут надо?

Видимо, Барби не сомневалась, что ей откроют. Потому что продолжала торчать на крыльце. Наконец дверь открылась. Она что-то недовольно произнесла и шагнула внутрь. Оксане не удалось разглядеть, кто впустил Барби в корпус «Би», и решила подождать, что будет дальше.

Какое-то время ничего не происходило. Потом из корпуса выскользнула еще одна женская фигурка и поспешила к припаркованной на стоянке ярко-красной спортивной машинке. Это никак не могла быть Барби, потому что и ростом она была чуть ниже, и обувь носила не на каблуках-ходулях, а вполне комфортную. И одета была иначе. И самое главное, фигура была не та, хоть и стройная, но не тощая. Да еще и волосы, выбивавшиеся из-под капюшона, у этой женщины были темные.

В общем, это была не Барби. Но Оксана продолжала стоять, не обращая внимания на проливной дождь. И лишь после того, как темноволосая женщина уехала, а Барби так и не появилась, Оксана решила, что с нее достаточно, пора уходить.

Глава 10

Торчать в парке до утра, как велел ей Герман, то ли в шутку, то ли всерьез, девушке не хотелось. Мужчинам легко рассуждать. Два дня в одном и том же костюме явится, в одной и той же рубашке придет, желательно мятой и в пятнах губной помады, все равно красавец! Еще и все женщины вокруг восхищаются, а мужчины завидуют. А вот если Оксана явится на службу в таком виде, будто провела ночь в парке под проливным дождем, к ней как минимум возникнут вопросы.

Так что Оксана пустилась в обратный путь. Кое-как доплелась до ограды, долго блуждала, разыскивая тот самый лаз. Думала, что уж и не найдет, даже заплакала от отчаяния, представив, что ей и впрямь придется проторчать тут под холодным дождем до рассвета. Но потом все-таки нашла какую-то дырку, ту или не ту, какая разница, протиснулась через отверстие в бетоне, измазалась и промокла окончательно и помчалась к шоссе, где они с Германом оставили машину.

Когда Оксана увидела свою «реношку» и та послушно пикнула в ответ на нажатие кнопочки на брелке, на глазах у Оксаны появились самые настоящие слезы.

— Какое счастье!

Проехав на машине пару десятков метров, Оксана, к своему удивлению, чуть в стороне от дороги заметила еще одну припаркованную машину. Поколебавшись, она вышла и подошла поближе. Это была ярко-красная спортивная машинка, и она была настолько похожа на ту, на которой уехала высокая незнакомка, что Оксана не выдержала и подошла к машине совсем близко.

В машине никого не было. Но Оксана была уверена, что машина та самая, которую она видела полчаса назад возле корпуса «Би». Но куда делась ее владелица? Зачем оставила свою машину тут, в темном парке?

Но Оксана уже настолько промерзла, что ей было совсем не до расследований. Она мечтала лишь о том, чтобы согреться. Поэтому она вернулась к своей машине и уехала.

Оксана без всяких приключений добралась до дома и остаток ночи провела в горячей ванне. К семи утра ее как раз перестало трясти, к половине восьмого она уже позавтракала, а в восемь, когда она уже собиралась отправиться на службу, к ней пожаловали незваные гости.

Когда раздался звонок в дверь, Оксана подумала, что это Герман. Распахнула дверь, даже не спросив, кто там, и с испугом увидела у себя на пороге двух незнакомых мужчин. Один был повыше, другой пониже. Впрочем, только ростом эти двое и отличались. Все остальное у них было почти одинаковое. Прически, взгляд, даже одежда. Взгляд стальной, внешность безликая.

— Ой! А вы кто?

— Вы кого-то другого ждали?

Оксана помотала головой, со страхом глядя на мужчин. Впрочем, страх ее оказался напрасным. Это оказались не грабители или бандиты, как ей подумалось вначале, а совсем наоборот — представители закона.

— Оперуполномоченный Кузнецов, — представился Оксане тот, что повыше, демонстрируя при этом свое служебное удостоверение. — Мы можем с вами поговорить?

— О чем?

— Герман Колесов — вам знаком этот человек?

Спросил, да так и впился взглядом в лицо Оксаны. Отрицать было глупо. И Оксана кивнула.

— Да. Мы работали вместе. Но это было больше двух лет назад.

— И в последнее время вы с ним не встречались?

Это спросил другой, пониже. Его фамилию Оксана не запомнила, только имя — Гриша.

— Нет.

— Почему?

— Хотя у нас и были одно время близкие отношения, но они закончились, и Герман женился на моей подруге. Я не собиралась лезть в их семью, поэтому прекратила отношения и с ней, и с ним.

— Очень разумно. Скажите, а мы можем осмотреть вашу квартиру?

«Германа ищут!» — поняла Оксана, но вслух лишь спросила:

— У вас есть ордер?

— Нет.

— Тогда я вынуждена вам отказать.

— Вы знаете, что бывает с теми, кто отказывается сотрудничать с органами? — вкрадчиво спросил Кузнецов. — Господин Колесов подозревается в совершении особо тяжкого преступления. Укрывая его или как-то иначе пособничая ему, вы также совершаете преступление в глазах закона.

— В чем конкретно вы его обвиняете?

— Может быть, все же впустите нас?

А чем я, собственно говоря, рискую, мелькнуло в голове у Оксаны. Германа у меня нет. Вещей он никаких с собой не приносил и не оставлял. В чем пришел, в том и ушел. Пусть заходят, пусть смотрят. Даже лучше, если они убедятся, что Германа тут нет. А то повадятся таскаться каждый день, вдруг и впрямь застукают Германа. Или наблюдение у подъезда поставят. Тоже могут застукать. Если, конечно, Герман у нее еще когда-нибудь появится.

Последняя мысль заставила Оксану тяжело вздохнуть.

— Заходите.

Полицейские повели себя именно так, как и ожидала Оксана. Пока один отвлекал Оксану разговорами на кухне, второй резво обежал всю квартиру. Не поленился заглянуть и в туалет, и ванную, Оксана слышала, как хлопают двери. И никого не найдя, вернулся к своему коллеге с самым разочарованным видом. Полицейские обменялись взглядами. И Оксана, деликатно отвернувшаяся к плите, краем уха услышала быстрый шепоток Гриши:

— Все чисто.

Оксана к этому времени уже разлила кофе по чашкам, щедро налила в бокалы коньяка, выставила на стол сдобное печенье и шоколадные конфеты. Сама она уже позавтракала овсянкой с сухофруктами и выпила горячего шоколада с молоком. Так что кофе был чистой воды любезностью по отношению к незваным гостям. Оксана надеялась, что за чашкой кофе ей удастся что-нибудь выяснить о проблемах, нависших над Германом.

Оперативники кофе выпили, но рассказывать что-либо не торопились. Однако из их вопросов Оксана поняла, что они не имеют представления, где искать Германа, потому и цепляются за соломинку, за нее.

— Вы бы у жены спросили. Ира с маленьким ребенком наверняка дома.

— Нет. Их там нет.

— Улетели отдыхать? — предположила Оксана с самым невинным видом. — Сейчас лето, сезон отпусков. Все едут к морю.

К ее удивлению, Гриша сказал:

— Ирина, да, она улетала за границу, правда, всего на пару дней. Что касается ребенка, то тут все сложнее. Он покинул страну вместе с матерью, но назад не вернулся.

— Как это? Ирина прилетела, а ребенок нет?

— Вот именно.

— Не может быть! Ребенок у Ирины совсем маленький, ему и двух лет нет, он не может жить отдельно от матери.

— И тем не менее назад с Ириной прилетел совсем другой ребенок.

— Кто же?

— Горемыкин Николай. Знаете такого?

Оксана покачала головой. Она впервые слышала эту фамилию, в чем искренне и призналась полицейским. В этот момент ей показалось, что они с полицейскими достигли некоторого взаимопонимания. И Оксана рискнула спросить:

— Скажите, а в чем вы подозреваете Германа? Вы сказали, что он совершил особо тяжкое преступление.

— Убийство.

— Вы… вы уверены, что именно он это сделал?

— Улик против него хоть отбавляй.

— Какие еще улики?

— Первое — это звонок. Звонивший не представился, но заявил об убийстве доктора Меерсона, которое произошло в его же доме. Убийца молодой мужчина, а дальше следовало подробное описание преступника, под которое внешность Колесова подходит на все сто процентов.

— Мало ли похожих людей. И вообще, я бы не придавала такого значения звонку анонима. Может, он сам Меерсона и прикончил.

Но оперативники ее как будто не услышали.

— Второе — это отпечатки пальцев. Отпечатки пальцев подозреваемого, которые имеются по всему дому господина Меерсона.

— Мало ли, что отпечатки. Может, Герман просто зашел к этому Меерсону. Мало ли по какой надобности. Из визита Германа к Меерсону совсем не вытекает, что он его убил.

— Третье — это кровь. Группа обнаруженной крови совпадает с группой крови Колесова.

— Вы уже и его группу крови успели узнать.

Оксана была поражена. Крепко же взялись оперативники за Германа.

— И наконец, орудие убийства, принадлежащее подозреваемому и опять же с его отпечатками пальцев.

— Орудие убийства? — изумилась Оксана. — Что за орудие убийства?

— Кухонный нож. На нем отпечатки пальцев гражданина Колесова.

Оксане стало дурно. Ни о каком ноже Герман ей не говорил.

А Гриша, не обращая внимания на ее бледность, продолжал:

— Ясно, что ваш приятель захватил этот нож с собой в качестве оружия, когда явился к жертве для расправы над ней.

— Но за что? — простонала Оксана. — Герман не мог желать кому-то зла настолько, чтобы убить. Герман всегда был такой рассудительный, спокойный.

— Это вам только казалось. И потом, у его жены с убитым намечалось что-то вроде романа. Тот катал ее на своей машине, этому есть свидетели.

И дальше оперативники заговорили друг за другом, словно опасаясь, что не успеют сказать всего.

— Жена даже ушла от Колесова к своему любовнику.

— Любой бы взбесился на его месте.

— Муж узнал правду и, как водится, приревновал супругу.

— Но выяснять отношения с изменщицей не стал, решил, что корень зла в сопернике.

— Явился к нему домой и зарезал.

— Жуть какая, — ужаснулась Оксана, которой и впрямь сделалось жутко. — Но как же Герман узнал его адрес?

— Выследил. На работу к покойному приезжал, скандалил там, угрожал. Кстати, покойный в разговоре назвал ему ваш адрес — улица Счастливая, дом пять. Дальше от ваших общих знакомых мы узнали, что в этом доме в квартире тридцать три, живете вы, поэтому мы вас и потревожили.

— Пожалуйста, пожалуйста, — залепетала Оксана, делая вид, что крайне напугана. — Я же понимаю, убийство.

— Так что, приезжал к вам гражданин Колесов?

— Нет! Что вы! Его тут не было.

Оксана очень надеялась, что ее голос прозвучал достаточно искренне.

— А как же Ира? — спросила она, делая вид, что тревожится за подругу. — Вы говорите, она вернулась в страну?

— Нами зафиксирован факт пересечения ею российской границы на пропускном пункте Пулково.

Вот оно что! Выходит, Ирина с Ванечкой могут быть где-то в городе. Но, с другой стороны, Ванечка вроде как не возвращался. А вместо него Ирина привезла еще какого-то ребенка — Горемыкина Колю. Кто он такой?

Оксана понимала, что все эти новости будут очень важны для Германа. И старалась изо всех сил выведать побольше. К сожалению, оперативники не стали задерживаться, удовольствовавшись осмотром квартиры и выпитым коньяком, они отчалили по своим делам. И к половине девятого, еще до начала рабочего дня, как и хотел Герман, девушка была уже в «Красоте не для всех» на своем рабочем месте в бухгалтерии.

Татьяна Леонидовна появилась лишь в десятом часу и приятно удивилась, обнаружив Оксану корпящей над бумагами.

— Молодец, девочка. Похоже, будет из тебя толк.

Оксана сделала вид, что польщена похвалой. Дождалась, пока начальница напилась чаю с тортиком, из которого даже выделила Оксане кусочек, а потом, решив воспользоваться ее благодушным настроением, завела разговор о делах. Слово за слово, дошли и до главного вопроса.

— Я привожу в порядок бумаги, но не нашла ни одной, которая бы касалась корпуса «Би». Они все у вас?

Начальница кинула на Оксану острый взгляд.

— Откуда ты узнала про это место?

— От других сотрудников. Так что с документами по этому корпусу?

Татьяна Леонидовна замялась:

— Занимайся пока тем, что тебе поручено.

Ответ прозвучал сухо и отстраненно. И Оксана поняла, что, спросив об этом месте, совершила ошибку. Татьяна Леонидовна, до того момента спокойная и расслабленная, вдруг подобралась и стала поглядывать на новую помощницу с подозрением. И стала вдруг проявлять нешуточный интерес к прошлому Оксаны. Задавать ей вопросы: кто она такая, где живет, где училась, кем работала раньше. Оксана изворачивалась как могла. Но она видела, что Татьяна Леонидовна после допроса окончательно помрачнела. А потом куда-то вышла. И ладно бы просто вышла, нет, она взяла с собой ксерокс паспорта Оксаны, причем сделать это попыталась тайком.

Чувствуя, что над ее головой сгущаются тучи, Оксана вышла следом. Единственный человек, к которому она могла обратиться в «Красоте», была Марина — докторша реабилитационного отделения. К ней Оксана и отправилась.

Марина была на своем рабочем месте, а увидев Оксану, вроде бы даже обрадовалась. И позвав ее в свой кабинет, принялась вдохновленно вываливать на Оксану новости:

— Ох, у нас такие дела этой ночью творились, такие дела!

Оксана покраснела как помидор. Она догадывалась, что «такие дела» могли иметь отношение к их с Германом ночной экспедиции. Хотя вроде как они вели себя смирно. Посидели немножко в парке под дождем, а потом разъехались в разные стороны.

— Полиции понаехало, — продолжала Марина.

Оксана ощутила еще большее смущение. Почему полиция? Зачем?

— А что случилось?

— Помнишь Барби? — вместо ответа спросила Марина.

— Любовницу прокурора, да помню.

— Ну, не самого прокурора, но близко к тому. В общем, убили ее!

— Ой!

— Верней, пытались убить.

— А! Уже легче.

— Утром тело нашей Барби под окном ее номера нашли, на крыльце перед главным корпусом лежала. Санитарка вышла утром, а тут, пожалуйста, примите подарочек. Думали, что вообще мертвая. Вся голова в крови. Сначала решили, что она из окна выпала. Ну, высунулась слишком далеко и не удержалась.

— Или сзади кто подтолкнул.

— Но потом врачи наши ее осмотрели и поняли, что не из окна она выпала, а ее просто чем-то ударили по голове.

— Где? В клинике?

— На территории, я думаю, это произошло. Ночная сестра говорит, что Барби вечером словно взбесилась. Все про корпус «Би» спрашивала. Даже прогулялась к нему перед сном. Я думаю, что она ночью туда и отправилась, и по дороге на нее кто-то напал.

Что же, факт ночной прогулки могла подтвердить и Оксана.

— Ты же говорила, что ее возле главного корпуса обнаружили.

— Но как Барби там оказалась, неизвестно. Чтобы по башке получить и потом на ступенях крыльца оказаться, она же должна была сначала из корпуса выйти? А зачем? Вот мы и думаем, что она ночью или поздно вечером решила повторить свою вечернюю экспедицию. И на обратном пути на нее кто-то напал. У Барби еще хватило сил добраться до главного корпуса, а на ступенях она уже вырубилась.

— И никто не видел, как она ночью выходила погулять?

— Нет. К ней вообще лишний раз по доброй воле никто не суется. Обычно она персонал за ночь раз пять дергала. То ей дует, то ей жарко, то кровать не так застелена, то голова кружится. А тут молчит, ничего не требует, все и довольны. Только утром сообразили, почему ночь так спокойно прошла. Не было Барби в отделении, на улице она провалялась.

— Из окна, говоришь, выпасть не могла?

— Травмы не соответствуют. Все кости целы, синяков и ссадин тоже нет. Вряд ли она так ровнехонько впечаталась в ступени, что только головой и приложилась. Это же как лететь надо аккуратно. Да еще вмятина у нее такая… треугольная, словно клин ей в череп забить хотели.

Марина, как всякий медик, перечисляла симптомы без всякого содрогания. А вот Оксану тряхануло.

— Б-р-р! Но кто же на нее все-таки напал?

— Неизвестно. Сама говорить не может, без сознания лежит.

— А следы есть?

— Дождь ночью шел, все следы смыло.

Жуткая новость про Барби поразила Оксану тем больше, что и сама она минувшей ночью была на территории клиники. И, значит, могла видеть преступника, напавшего на Барби. Оксана напряглась, пытаясь вспомнить, кого видела прошлой ночью. Вроде бы кроме тех двоих — Почтарева и его приятеля, что сначала приехали на серебристо-сером микроавтобусе, а потом на нем же уехали, никого и не видела. Но эти двое уехали до того, как появилась Барби. И когда Барби звонила в двери корпуса «Би», она была еще жива и здорова. Значит, владельцы микроавтобуса к покушению на Барби отношения не имеют.

И слава богу! Ведь в компании этих двоих, может статься, до сих пор путешествует Герман. Пока что Оксана не имела от своего друга никаких известий и не знала, где он и что с ним. А сама звонить Герману девушка опасалась. Вдруг Герман все еще в машине Почтарева? Тогда она может своим звонком выдать его и навлечь на него беду.

Хотя прошлой ночью Оксана видела еще высокую женщину на симпатичной, явно недешевой красной машинке, она отъехала от корпуса «Би» уже после того, как Барби туда вошла. Но опять же женщина уехала одна, и из корпуса она выходила с пустыми руками. Какая-то сумочка у нее на плече болталась, но чтобы в руках или на плече тащить тело, такого точно не было.

Но все же Оксана чуяла, покушение на Барби как-то связано с ее интересом к корпусу «Би». Не случайно же она потащилась туда среди ночи, да еще в такую плохую погоду, в дождь! У Барби в корпусе «Би» минувшей ночью было назначено рандеву. Но с кем? Ясно, что с кем-то из сотрудников. Но с кем именно? Как заполучить список сотрудников этого загадочного корпуса? Как подобраться к ним, если в клинике никто об этом корпусе и его обитателях ничего не знает, а если и знает, то держит язык за зубами.

Оксана вернулась в бухгалтерию в глубокой задумчивости. Татьяна Леонидовна уже была там. Она кивнула Оксане. И как только девушка прошла к своему рабочему месту, Татьяна Леонидовна поднялась, плотно прикрыла дверь и повернула ключ в замке. Это насторожило Оксану, а потом и напугало. Особенно когда Татьяна Леонидовна повернулась к ней и страшным шепотом произнесла:

— Оксана, я знаю все! Я знаю, кто вы такая!

Против воли Оксана побледнела.

— Что это вы знаете?

— Знаю, что вы вовсе не та, за кого себя выдаете.

— Я ни за кого себя и не выдаю.

Оксана приготовилась бормотать и дальше какую-то чушь в свое оправдание, но Татьяна Леонидовна ее перебила:

— Да бросьте вы врать! Я же говорю, что все знаю! Вы из полиции. Вы — «полицейский под прикрытием»!

Оксана открыла рот, чтобы возразить, но тут же его закрыла. А почему бы и нет, мелькнуло у нее в голове. Пусть начальница считает ее агентом полиции, больше уважать будет. Вон уже «выкать» начала.

— Вы правы, — смиренно произнесла Оксана. — Какая вы умная! И как быстро вы меня рассекретили.

— Да, я такая.

— К сожалению, показать вам свое служебное удостоверение в данный момент не могу, сами понимаете, на задание я с собой его не таскаю, вдруг кто ко мне в сумку полезет и увидит корочки? Но вы догадались верно.

— Расследуешь убийство Меерсона?

— Да.

— И есть версии?

— Пока только одна.

— Ревнивый муж?

Татьяна Леонидовна всем своим видом выражала скепсис.

И Оксана спросила:

— А у вас есть другая версия?

Татьяна Леонидовна прошла к своему столу и поманила Оксану к себе.

— Иди сюда. — И когда Оксана подошла ближе, наклонилась к ней и зашептала на ухо: — Я тебе расскажу, кто и почему мог убить Меерсона, а ты за это поможешь мне спрыгнуть без последствий.

— Как это? Откуда спрыгнуть?

— Лодка идет ко дну. Думаешь, почему я в последние месяцы ни черта не делаю? Не хочу потонуть вместе со всей нашей «Красотой».

— Но при чем тут убийство Меерсона?

— А при том, дорогуша, что ревнивый муж — это ерунда. Повидала я ревнивцев на своем веку, можешь мне поверить, тот типчик, что метался у нас по клинике, разыскивая Меерсона, и, говорят, даже его потом разыскал, он к убийству никакого отношения не имеет. Хлюпик он. На убийство, да еще такое, у него кишка тонка.

Оксане хотя и было приятно слышать, что хоть кто-то не считает Германа причастным к убийству, но в то же время и обидно, что начальница назвала Германа хлюпиком. И вовсе он не хлюпик! Так хотелось Оксане крикнуть, но она не посмела перебить начальницу, которая уже не шептала, а почти кричала.

— А прихлопнуть его могли только за одно, за те делишки, которые они в этом своем корпусе «Би» вытворяют!

— Вы знаете, что там происходит?

— Еще бы! Работаю тут с самого дня основания! От меня тут секретов быть не может! Но учти, тебе я скажу правду, а если, не приведи бог, суд или чего иное, то я сразу от своих слов откажусь. Ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знаю. Потому как мне на нарах корячиться за чужие грехи тоже резона нет.

— Вам и не придется. Если расскажете, за что убили доктора, к вам все вопросы будут сняты.

— А убили его за то, что в мозгах чужих слишком часто ковырялся.

— Как это?

— А так. Слушай, что они там у себя в этом корпусе «Би» удумали. И во что всех нас втянули.

Когда пару лет назад клиника «Красота не для всех» переживала не лучшие времена, и даже сотрудники думали, что им совсем уж не выкарабкаться, лучик надежды блеснул в лице одного из коллег. Доктор Меерсон к этому времени проработал в клинике всего год. Никакими особыми талантами не блистал, корпел над научной работой, даже не скрывая, что работает здесь исключительно ради денег, которые, в свою очередь, ему нужны для того, чтобы заниматься наукой в свободное от работы время.

И вот, когда над клиникой нависла угроза закрытия, доктор явился к хозяину с предложением, от которого тот не смог отказаться.

— Я привожу вам клиентов, — заявил Меерсон. — Не совсем тех клиентов, к каким вы привыкли, но все же клиентов. А вы в обмен даете мне полную свободу действий и тот корпус, который стоит бесхозным на берегу пруда.

Хозяин рассмеялся.

— Ты не понимаешь. Конкуренция нынче слишком велика. У всех дела плохи. Цены растут, а мы не можем так же стремительно повышать наши расценки. Работать в минус до бесконечности мы тоже не можем. И какой выход?

— Я приведу к вам клиентов, — тихо повторил доктор. — Столько, сколько вам и не снилось.

— Если это какие-то наркоманы или алкоголики… С такими я не желаю связываться.

— Это будут спокойные и интеллигентные люди, — пообещал Меерсон. — Доверьтесь мне. Дайте сроку полгода. И через полгода вы забудете обо всех ваших проблемах. Люди станут платить сотни тысяч за то, что не будет стоить нам с вами и копейки.

— За что же планируешь денежки стричь?

— За ноу-хау, за уникальность, за то, что такого ни у кого больше нет и в ближайшее время вряд ли появится. Ну что? По рукам? Полгода — и вы вновь на плаву.

— Три месяца!

— Четыре! Хотя бы месяц мне нужен на то, чтобы привести корпус в божеский вид. Кстати, я хочу назвать его корпус «Би». Вы не против?

— Почему именно «Би»?

— Это мое дело. Так что, договорились?

Они ударили по рукам, и с тех пор в «Красоте не для всех» появилась еще одна составляющая — корпус «Би».

Чем же там занимались? Деятельность персонала этого корпуса была столь фантастична и невероятна, что Оксана в первый момент, когда Татьяна Леонидовна сказала ей, даже не поверила.

— Они торгуют счастьем.

— Как?

— Да-да, ты не ослышалась. Они делают людей счастливыми. Причем не на какое-то время, а постоянно, ежедневно, ежеминутно.

— Разве такое возможно?

— В наше время возможно все, — важно проговорила Татьяна Леонидовна. — Наука, дорогуша, зашла так далеко, что можно и то, о чем раньше даже помыслить не могли. Наш-то Меерсон, над которым мы все потешались, гением оказался. Не книжный червь, а Бог всемогущий! Каждый день делал людей счастливыми, несмотря ни на что.

— Счастливы, несмотря ни на что, могут быть одни идиоты.

— Может быть, ты и права, но очереди на прием к доктору Меерсону выстраивались километровые. А у него один только первичный осмотр стоил тридцать тысяч. Столько даже светила с мировыми именами не берут, понимают, что никто им столько не заплатит. А к Меерсону народ шел. И ни один из тех, кто попадал в корпус «Би», не уходил оттуда разочарованным. Доктор работал четко. Жалоб не было, только благодарности. И соответственно, в клинику потекли деньги.

— В чем же причина? Что доктор делал со своими пациентами? — Оксана не скрывала своего любопытства. — Как Меерсон добивался, что пациенты уходили от него навеки счастливыми? Вводил им сильнодействующее наркотическое вещество? Вживлял ампулы, которые медленно выделяли наркотик в кровь?

— Вроде того. Только вместо наркотика там действовало электричество.

— Что?

— Слабый разряд электрического тока. Настолько слабый, что причинить вред организму он никак не мог. Зато воздействовал на определенные участки мозга, которые начинали немедленно выделять в кровь гормон счастья.

Оксана кивнула. Есть такой гормон. Эндорфин. Выделяется после хорошего секса с любимым мужчиной. А если такового пока что нет, то и основательный кусок залитого шоколадом тортика сгодится для выработки гормона. И еще неизвестно, какое из этих двух средств надежнее.

Но действие этого гормона недолгое. Минута, другая, и все возвращается на круги своя. Счастье улетучивается, словно его и не было.

— Как же доктору удалось добиться стойкого результата?

— О подробностях его работы меня даже не спрашивай. Я в медицине ноль. Максимум могу отличить анальгин от папаверина. Но средство Меерсона работало исправно, иначе бы к доктору люди не ломились, правильно? И сотни тысяч в кассе клиники тоже бы не оставляли.

— Погодите, вы хотите сказать, что Меерсон в одиночку набивал кассу клиники?

— В последний год — практически да.

— Но зачем он тогда оставался тут? Открыл бы собственную клинику.

— Ну, во-первых, он получал процент от прибыли. И очень неплохой, насколько я слышала. А во-вторых, крыша… Надежная и довольствующаяся минимальным процентом. У нашего хозяина таковая имелась, а Меерсону нужно было ее еще подыскать.

В общем, обижен доктор тут в клинике красоты точно не был, иначе бы давно навострил лыжи и открыл лавочку в другом месте. Это Оксана для себя уяснила. Но кто же все-таки убил доктора, дарящего людям счастье?

— Так вот, о чем же я хотела тебе рассказать… Ах да! Этот корпус «Би» доктор сделал своей собственной вотчиной. Никто туда без его ведома и носа сунуть не смел. На пациентов у доктора в день уходило не больше часа. И он никогда не брал в один день сразу двоих пациентов. Один день, один пациент, одна операция. Он никогда не перерабатывал. И учеников не брал. Когда хозяин пытался его уговорить, доктор отвечал, что услуга должна быть уникальной. Только тогда за нее можно брать действительно хорошие деньги.

— Выходит, что операцию мог проводить лишь сам доктор Меерсон?

— Да.

— И теперь после его смерти операции проводиться не будут?

— Кто же рискнет лезть в мозг к пациенту, если не знает точно, что там и куда прилаживать. Никто этого, кроме Марка, сделать не может. Ну и он теперь не может.

Теперь Оксана понимала, почему все вокруг говорили, что клинике конец. Ее финансовое благополучие основывалось на докторе Меерсоне и его пациентах, которые хотели раз и навсегда стать счастливыми. И вот теперь, после смерти доктора, поток этих клиентов должен был прекратиться.

Оксана не знала, кто мог убить доктора, но одно она теперь знала совершенно точно. Кем бы ни оказался этот человек, это был не владелец «Красоты не для всех». Потому что для него смерть Меерсона была равнозначна разорению.

Глава 11

Был у Оксаны еще один вопрос, ответа на который она пока что не знала.

— В том, что вы рассказали, никакого криминала нет. Доктор Меерсон оказывал населению услугу весьма своеобразную, согласна, но это же не наркотики и не торговля человеческими органами. Да, такого никто больше не делал, но, если после вживления в мозг электрода или что там вживлял доктор своим пациентам, эти люди становились счастливей, веселей и довольней жизнью, кому от этого какой вред? Не понимаю.

— Не понимаешь, потому что не дослушала до конца. Все, что я рассказала, тебе любой старый сотрудник, кто в нашей клинике больше двух лет проработал, тоже сказать может. А теперь послушай то, за что я снисхождение к себе хочу получить. — И Татьяна Леонидовна, придвинувшись к Оксане почти вплотную, продолжила: — Операции, которые Марк у себя в корпусе делал, особых условий не требовали. Электрод вживлялся под кожу, этого было достаточно, чтобы стимулировать тот или иной участок мозга. Только со временем оказалось, что, если вживить стимулятор не совсем точно, эффекта либо вообще не будет, либо он окажется совершенно неожиданным.

— Например?

— Несколько раз у Марка случались проколы, — многозначительно кивнула бухгалтерша. — Один раз пациент у него прямо из операционной удрал. Наркоз раньше времени отошел, ассистенты не уследили, а пациент, вместо того чтобы спокойно лежать и радоваться жизни, вдруг издал дикий вопль, вскочил с операционного стола и начал нарезать круги по комнате. Скальпель схватил, на персонал стал бросаться. Две медсестры после этого заявление на увольнение написали. Сказали, что они с буйнопомешанными работать не нанимались. Но в тот раз проблему удалось решить. Все вместе навалились, повалили, связали, электрод из мозга достали. Пациенту деньги вернули и попросили через полгодика приходить.

— И он согласился? Ушел без долгожданного счастья?

— Компенсацию ему пришлось выплатить, не без этого. Наврали с три короба, мол, у него аллергия какая-то на металлы, содержащиеся в стимуляторе, оказалась. Специально для него в ближайшее время новый сплав разработают, который ему подойдет. В общем, кое-как замяли эту историю. Пациент даже доволен остался, что лично для него новый сплав придумают. Ушел и не булькал после этого.

— Значит, он не помнил, что с ним во время операции случилось?

— Ни черта! — отрезала бухгалтерша. — А ведь что творил! Операционную разгромил, из корпуса удрать хотел. Но этот-то не удрал, а вот другой…

И она замолчала, многозначительно глядя на Оксану.

— Был еще и другой?

— Был! Удрал из корпуса и по территории носился, пациентов пугал. Насилу его выловили и назад вернули. Тоже пришлось операцию отменить.

— Получается, стимулятор действует на людей по-разному?

— Все люди разные. И мозг у всех по-разному устроен. То есть принцип-то действия одинаковый, но различия встречаются. На один участок разряд тока направишь, человек счастлив и весел, а чуть в сторону на другую зону попадешь, безумным делается.

— Я бы так не хотела.

— Да уж ясное дело, буйным придурком стать приятного мало.

— Я бы и постоянно счастливой тоже быть не захотела. Надоедает же.

— Надоест, отключить можно.

— Что?

— Стимулятор этот. Я же тебе говорила, что клиенту при выписке вручали пульт управления стимулятором. Им все можно контролировать. И интенсивность сигнала, и частоту. Одним словом, захочется тебе удовольствия посильней, рычажок жмешь — и кайфуешь. Не хочешь счастья, погрустить охота, вообще отключай. Только таких смельчаков что-то мало находилось. Кто пробовал, потом говорили, что такая тоска наваливается, что прямо жить не хочется.

— А вы много с кем общались из бывших пациентов доктора?

— Я-то сама нет. Но подружек среди помощников Меерсона имею, так что в курсе его дел.

Ага! Это следовало отметить, что Оксана и сделала.

А вслух спросила:

— И вы думаете, что кто-то из пациентов, недовольных результатом, отомстил доктору Меерсону?

— Тут и думать нечего. У кого-то из пациентов шарики за ролики зашли, он Марка и убил. Да ты бы и сама в этом не сомневалась, кабы видела тех, кому вместо счастья выпала толика безумия. Жуть! Глаза пустые, слюни по подбородку чуть не до пупа текут, движения беспорядочные. Куда бежит, сам не видит. Падает, встает, снова бежит. Куда? Зачем? Ничего не понимает, дурачок. В комнату приведи, так и будет от одной стены до другой бегать, пока всю голову себе не разобьет.

— Но причинить вред кому-то, кроме себя, разве такой человек может?

— Это я тебе только один из случаев описала. А у кого-то другого иначе симптомы могли выразиться. Мозг — вещь хитрая, человеку в нее без крайней нужды лезть нечего. А Марк не ради здоровья пациентов операции свои делал, вот и повредил там кому-то что-то. Человек или близкие его за это на Марка зло затаили, а при случае отомстили доктору. Такое мое мнение, я его и на суде, в случае чего, повторить могу.

— Я все поняла, — кивнула головой Оксана. — Скажите, а вы могли бы организовать мне экскурсию в этот корпус «Би».

— Хочешь своими глазами операционную увидеть?

— Да. Можно попробовать?

— Попробовать можно.

И хотя в голосе бухгалтерши слышалось сомнение, Оксана обрадовалась. Появился шанс попасть в таинственный корпус «Би»! Если у Татьяны Леонидовны, как она говорит, тут повсюду подружки, выполнить эту просьбу не составит тетке особого труда.

— Страшновато мне чуток, — призналась она Оксане. — Про несчастный случай, который сегодня ночью произошел, слышала?

— Краем уха.

— Женщина, на которую напали, тоже, говорят, корпусом «Би» интересовалась. А теперь я тебя туда поведу.

— Но она-то чужая, а вы своя.

Татьяна Леонидовна думала недолго.

— Ладно, — сказала она. — Сегодня после окончания рабочего дня я тебя отведу, куда ты хочешь. Только и ты уж со своим руководством договорись. Скажи им, Татьяна Леонидовна хорошая, с нами по собственной воле активно сотрудничает, вину осознала полностью, задерживать ее не надо, она и так всем, чем может, всегда поможет.

Оксана пообещала, что все сделает. И под предлогом переговоров со своим начальством отпросилась у Татьяны Леонидовны до конца рабочего дня. Уже уходя, Оксана невольно подумала, что бухгалтерша не была с ней до конца откровенна. Пока что все, что она рассказывала, напрямую самой Татьяны Леонидовны не касалось. Ну, проводил Марк Меерсон у себя в корпусе какие-то операции, возможно даже, не вполне законные. Так при чем тут Татьяна Леонидовна? Ей-то это чем может грозить?

Может, она по документам эти полученные от Меерсона деньги как-то левым образом проводила? Тогда понятно, чего она дергается.

Но все равно червячок сомнений оставался. Татьяна Леонидовна рассказала ей многое, но наверняка не все. И в убийство Меерсона взбесившимся пациентом Оксане тоже верилось с трудом. Меерсон понимал степень риска и должен был подстраховаться. Конечно, он брал со своих пациентов расписки, что в случае чего они к нему претензий в судебном порядке иметь не будут. Даже если бы он сам до этого не додумался, умные люди вроде директора «Красоты не для всех» подсказали бы.

Впрочем, возможно, отчаявшись получить с хитрого доктора возмещение законным порядком, кто-то из пациентов и решил действовать в обход закона. Тем более если после вмешательства доктора Меерсона некоторые пациенты и впрямь сходили с ума.

«Хорошо, когда это в условиях клиники происходило, — размышляла Оксана. — Пациентов быстренько хвать и обратно в операционную. Вытащат стимулятор, и снова нормальный человек без закидонов. А если пациента волна безумия где-нибудь в другом месте накроет? Сдвинется стимулятор и другую область мозга начнет облучать, за агрессию ответственную. И доктора рядом нету, чтобы проблему решить. Тогда что делать?»

Теперь Оксане казалось, что в версии Татьяны Леонидовны есть разумное зерно. Но все-таки ощущение, что бухгалтерша о чем-то умалчивает, по-прежнему не оставляло ее.

Как ни тяжела жизнь в детском доме, когда наступает пора его покинуть, оказывается, что жизнь среди нормальных людей еще тяжелей. В детском доме воспитанников всегда ждали на столе готовые завтрак, обед и ужин. Может быть, не всегда вкусный, но гарантированный. А оказавшись на вольных хлебах, все они столкнулись с новой для себя вещью. Оказывается, чтобы еда появилась в холодильнике, а потом и на столе, ее еще нужно как-то добыть.

Это было странно и не у всех хорошо получалось. Девочке, все еще живущей мечтой отомстить дяде Федору, это удалось лучше других. Она вышла замуж. Причем за человека влиятельного, авторитетного в криминальных кругах, и потому уважаемого. Не спрашивайте, как ей это удалось, ее заслуги в этом не было. Она об этом не мечтала и никак этого не устраивала. Просто этот человек как-то пришел в ресторан, куда она устроилась работать официанткой, увидел ее, поманил к себе и сказал всего три слова:

— Поедешь со мной.

И она поехала. А куда ей было деваться, если вокруг стояла его охрана, а директор ресторана подобострастно встал на задние лапки и повиливал хвостом. Она много раз думала потом, что бы с ней было, если бы она не поехала. Скорей всего, ничего бы и не было. Ну, не убили бы ее в самом-то деле. Максимум уволиться бы пришлось. Но она поехала. И настолько понравилась этому человеку, что он не стал долго раздумывать и женился на ней.

Почему? Главную роль сыграли ее молодость и свежесть. Супруг был старше ее на двадцать с лишним лет. И, как он сам признавался, питал исключительное пристрастие к молоденьким девочкам. Но при этом был брезглив и не хотел иметь дела с проститутками. Селить молодую любовницу отдельно он тоже считал неразумным.

— Чем ты будешь там одна целыми днями заниматься? Кверху попой на диване валяться? От безделья бабам в голову всякая глупость лезет. Так что жить станешь у меня. Квартира на тебе. Смотри, чтобы чисто было. Я чистоту люблю. И чтобы каждый вечер был готов ужин. Горячий. Как за столом, так и в постели. И чтобы голова у тебя никогда не болела. За это женюсь на тебе. Ну как? Согласна на мое предложение?

И она согласилась. У ее брака было много плюсов. Ей сразу достались и дом, и муж, и деньги. Вот только тратить она их могла лишь по указанию супруга. И общаться лишь с теми людьми, с которыми он ей разрешал. И вообще, она оказалась под тотальной слежкой, не смея ступить и шагу по собственному почину. Через какое-то время она взбунтовалась:

— Я работать хочу. Бизнес делать.

— Ты же ничего не умеешь.

— Ошибаешься. У меня педагогическое образование. Правда, незаконченное, но я его продолжу.

— Ты что, училка? Что же ты тогда в ресторане с подносом делала?

Что было сказать на это? Что училась она в колледже, и до получения диплома, а значит, и до зарплаты оставалось еще целых два года? Что ее достало влачить жалкое существование на макаронах с гречкой? Что в ресторане хотя бы можно было вкусно поесть, а поесть она всегда любила, вот и не устояла перед искушением?

— Я хочу добиться в жизни чего-то большего. Я хочу, чтобы меня уважали не просто потому, что я чья-то жена. А чтобы и тебя уважали за то, что у тебя такая жена.

Убалтывать она всегда умела. Хоть и соплячка, а как-то чувствовала, когда, что и кому надо сказать. На другого ее слова бы и не подействовали, а этого проняли. Так что он стал ее проталкивать наверх. Помог получить образование, и не просто колледж, а высшее, познакомил с нужными людьми, дал понять, что ей мешать не надо. В общем, жизнь потекла и закружилась. Появились нужные знакомства, порой весьма специфического характера. И дела закрутились. Сперва она шагала робко и осторожно, но, почуяв деньги и безнаказанность, занялась делами уже в более крупных масштабах.

Но головы никогда не теряла. Она знала, что должна оставаться на свободе до того момента, когда ей снова встретятся дядя Федя и его брат Жора, которые предали память ее матери и ограбили ее саму. А в том, что с этими людьми жизнь ее еще столкнет, она никогда не сомневалась. Земля-то, она круглая, рано или поздно каждому придется держать ответ за сделанное когда-то зло. Так что она просто жила и знала, что, когда наступит час, она сумеет отплатить тем двоим сторицей. Она верила в свою звезду и верила, что эта звезда приведет ее к нужным людям в нужный день и час.

А когда этот день настал, она даже не удивилась. Теперь ей предстояло действовать. Один ее враг оказался повержен даже без ее участия. А вот второго еще предстояло уничтожить. И она была благодарна судьбе, что эту миссию возложили именно на нее.

Свободным временем Оксана решила воспользоваться по-своему. Ни в какую полицию, чтобы выгораживать Татьяну Леонидовну, ясное дело, девушка не пошла. Да и кто бы стал ее слушать? Вместо этого она сначала позвонила Герману, а убедившись, что он недоступен, сделала еще один звонок.

— Аня, это я. Привет! Ты узнала, о чем мы вчера вечером с тобой договаривались?

— Телефон стриптизера ты хотела? Я для тебя его узнала.

— Отлично! Диктуй!

Но Анька не была бы самой собой, если бы так просто рассталась с добычей, ничего не получив взамен.

— Только ты мне сперва скажи правду, зачем тебе стриптизер понадобился? Про вреднюгу-начальницу можешь мне больше не петь. Прекрасно помню, как ты на нее нахвалиться не могла.

— У тебя память как у слона, — польстила подруге Оксана.

Но Анька не унималась.

— Зачем тебе стриптизер?

— Себе хочу заказать. Совсем от тоски сбрендила, вот и решила побаловаться. Ну что? Диктуешь?

Неизвестно, поверила Анька или нет, но телефонный номер дала. Оксана была довольна. Теперь у приятельницы появилась отличная новая сплетня, которой она охотно поделится со всеми вокруг. Баш на баш, они с Анькой квиты.

Оксана же, не откладывая дело в долгий ящик, позвонила стриптизеру, нанятому для охмурения Ирины, и договорилась с ним о встрече. Парень просил называть себя Анатоль и знакомство с Геннадием Почтаревым отрицал начисто. Также он наотрез отказался называть себя брюнетом, заявив, что он стопроцентный блондин.

Но Оксана все равно решила встретиться с Анатолем, показать ему фотографию Ирины и расспросить, чем закончилась их встреча.

— Только я бесплатно ни с кем не встречаюсь, — предупредил Оксану стриптизер. — У меня такое правило.

— Вы мне для разговора нужны.

Но Анатоль стоял на своем:

— Попой крутить под музыку или языком молоть, такса у меня на все случаи одна. Если что-то особенное хотите, тогда еще пятьдесят процентов сверху и за срочность столько же. От клиентов отбоя нету, не знаю, как всех успеть обслужить.

Оксана пообещала, что заплатит сколько нужно за вызов по обычному прейскуранту, никаких изысков ей не требуется. И они с Анатолем договорились о встрече.

Судя по тому, что стриптизер согласился приехать уже через час без всякой дополнительной оплаты, особого наплыва клиентов у него все-таки не было. Вранье одно и пыль в глаза. Оно и понятно, из-за кризиса россияне стали экономить буквально на всем, до стриптиза ли тут?

Едва Оксана увидела Анатоля, она сразу же поняла, этот быть Почтаревым никак не может. Во-первых, и впрямь блондин с чудесными голубыми глазами. Во-вторых, худенький и миловидный, словно девочка. Нет, такой не мог понравиться Ирине, которая предпочитала мужчин брутального склада, даже чуточку грубоватых. Глупая затея пригласить для ее соблазнения именно такой типаж. Сотрудникам следовало бы сначала изучить вкусы жены своего начальника, а потом уже подгонять ей мужиков.

Анатоль заказал себе чашку зеленого чая с каплей обезжиренного молока и без сахара. Объяснил, что соблюдает строгую диету, в прошлом месяце прибавил целых полкило. Оксана, которая на весы в последний раз становилась на прошлый Новый год, даже испытала некоторое смущение. Сама-то она пила кофе со сливками. И сахара себе в чашку положила от души. Она еще и булочку подумывала заказать, пока не приперся Анатоль и своим жидким чаем не испортил ей аппетита.

Чем дольше Оксана смотрела на Анатоля и слушала его птичий щебет, тем больше убеждалась, что он никогда бы не смог понравиться Ирине.

Тем не менее Оксана начала разговор с того, что выложила перед Анатолем фотографии Ирины.

— Помните эту женщину?

Тот кивнул.

— Конечно. Она еще с маленьким ребенком была. А что?

— Хочу услышать подробности.

Анатоль молчал. Оксана выложила на столик заранее приготовленные деньги, тот мигом повеселел и стал разговорчивее.

— И женщину эту я помню, и задание нетипичное было. Не просто приехать и станцевать для заскучавшей дамочки, а еще и познакомиться с ней на улице, сделав вид, что знакомство это случайное.

— И вам это удалось?

— Почти.

— Что это значит?

— Кое-кто мне дорожку перебежал. Чувак один. Мы с ним одновременно в аквапарк приехали. Но на меня она даже не посмотрела, а вот к нему расположилась.

— Погоди, какой аквапарк?

— Тот, что на Приморской.

— То есть Ирина повела ребенка в аквапарк, а ты поехал туда вместе с ней?

— Не вместе, а следом. Мне сказали, где она будет, я и поехал.

— Так, допустим.

Такое и впрямь могло быть. Герман разговаривал с женой, не таясь от сотрудников. Они могли услышать, что Ирина собирается с Ваней в аквапарк. И подослали туда Анатоля. Но кто же ему помешал?

— Другой парень тоже на нее глаз положил. Пока я зевал, он уже с дамочкой познакомился и лучшим другом для ее парнишки стал.

Все ясно.

— И как он выглядел?

— Могу показать. Я их даже сфоткал. Для отчета мне нужно было. Не даром деньги взял, что мог, сделал. Не моя вина, что дамочка мне другого предпочла. Я предупреждал, что я таким никогда не занимался. Но свои деньги я всегда вперед требую, так что убиваться не стал.

— Фотографию соперника покажешь?

— Покажу. Если вы мне тоже кое-что покажете.

— Нахал! — возмутилась Оксана. — Пусть тебе другие бабы показывают, а я не такая!

Но оказалось, Анатоль имел в виду совсем другое, куда более прозаичное. Ушлый стриптизер хотел получить дополнительную мзду за свои фотографии. И между ними разгорелся жаркий торг. Оксана считала, что уже достаточно заплатила. А стриптизер твердил, что разговор отдельно, а фотографии — это уже за отдельную плату. Но так как он при этом понимал, что никому другому эти фотки не продать даже за копейку, то не уходил и торговался до последнего. Сошлись на пятистах рублях, которые Оксана и выложила.

Выложила и не пожалела. Может быть, сердцеед из Анатоля вышел и неважнецкий, зато фотографом он оказался великолепным. Кадры получились на диво четкими. Лицо соперника можно было разглядеть во всех деталях. Оксана похвалила снимки, но Анатоль небрежно отмахнулся.

— Камера хорошая, сама все делает, я тут ни при чем.

Оксана рассматривала снимки с интересом. Анатоль запечатлел эту троицу уже на улице. Ирину и высокого черноволосого мужчину, который держал на руках маленького Ванечку, что говорило о достаточной степени доверия, которое уже возникло между ним и Ириной.

И еще Оксана поняла, что узнает мужчину на снимке. Вчера ночью она видела его возле корпуса «Би». Конечно, было темно, шел дождь, она могла ошибиться. Но если даже и так, сходство все равно было потрясающее. И Оксана решила, что такого совпадения просто не может быть. На фото именно Гена Почтарев. И он же крутился прошлой ночью у корпуса «Би».

Ира на снимке копалась в сумке. Ее спутник что-то говорил Ванечке, который спокойно смотрел на него.

— Быстро они сдружились?

— Моментально. Я даже сам удивился. Вроде бы еще пару часов назад и знакомы не были, а из парка уходили ну прямо лучшие друзья. Этот тип их от себя буквально не отпускал. Но знаете, что интересно?

— Что?

— Мне показалось, что его в первую очередь не женщина интересует, а ребенок.

— Ванечка?

— Да. Он какое-то время с мальчика буквально глаз не спускал. А потом пошел к его матери — знакомиться. Я даже подумал, ну, не повезло бабе, педофил встретился.

Оксана не знала, что ей делать с этой информацией, но все-таки поблагодарила:

— Спасибо, Анатоль. Ты мне очень помог.

На этом они и распрощались. По дороге домой Оксана еще несколько раз пыталась дозвониться до Германа, но по-прежнему безрезультатно. С каждой минутой ей становилось все тревожней и тревожней. С тех пор как Герман отправился на серебристо-сером микроавтобусе неизвестно куда, от него не поступало никаких новостей. Конечно, свой телефон Герман наверняка выключил, потому что телефонный звонок мог погубить все его предприятие. А потом не включил, опасаясь, что его разыскивает полиция. Поэтому звонок и не проходит, ничего страшного, с Германом все в порядке. Но все-таки Оксана хотела бы убедиться в этом, и желательно поскорее.

Глава 12

Ее желание сбылось даже быстрее, чем она ожидала. Стоило Оксане добраться до дома, как уже через несколько минут раздался звонок в дверь. Оксана бросилась открывать, она ожидала увидеть на пороге Гришу с Кузнецовым, но вместо оперативников увидела своего дорогого Германа.

— Это ты! Вернулся! Живой!

Не в силах сдержать нахлынувшие чувства, Оксана бросилась своему другу на шею. Герман раскрыл объятия. И какое-то время они простояли, обнявшись, заново вспоминая тепло и запахи друг друга.

Оксана очнулась первой. Вспомнила, что Герман вообще-то принадлежит другой женщине и что на пороге ее квартиры он возник исключительно из-за поисков жены. И она уже куда более спокойным голосом спросила:

— Где же ты пропадал столько времени?

— Погоди, дай мне сначала чего-нибудь пожевать. Умираю с голоду, внутри все в бараний рог свернулось и ноги дрожат. Если не покормишь, помру прямо тут, у тебя в прихожей.

Оксана поспешила на кухню, где принялась колдовать у плиты. Времени пообедать было еще достаточно. Татьяна Леонидовна ждала Оксану лишь к окончанию рабочего дня, а до него было еще далеко.

Набор продуктов у нее в холодильнике и на полках оказался невелик. Да еще Герман просил поторопиться, сделать ему хоть бутербродов. Но до бутербродов Оксана не опустилась. Она поставила на плиту кастрюлю для макарон, кастрюлю поменьше для фрикаделек, а сама принялась тереть сыр. Резать лук и помидоры поручила Герману. Попутно она рассказывала о том, что ей удалось узнать. Герман внимательно слушал, потихоньку подъедая один помидор за другим и закусывая кольцами репчатого лука.

К тому моменту, когда пора было добавлять в блюдо помидоры, оказалось, что их почти что не осталось. Лука, впрочем, было еще достаточно. И все равно им было вкусно.

Оксане удалось сообразить целых два блюда. Макароны с поджаренными репчатым луком и кусочками ветчины, плюс блюдо по рецепту, доставшемуся ей по наследству от бабушки, под названием «барашки». Они с Германом сидели рядышком и поедали «барашков», кусочки белого хлеба, которые она обмакнула в омлетную смесь, а потом обжарила на сковороде и залила остатком взбитых с молоком и солью яиц. Все это тоже следовало запечь, и они оставались нежными, как и полагается всякому омлету. Все это сверху посыпалось тертым сыром и получалось сущее объедение.

Пока они утоляли голод, Оксана показала Герману фотографии, которые получила от стриптизера. Герману тоже показалось, что Ирина была явно расположена к брюнету на фото.

— Тому, кто ей не нравится, фиг бы она дала Ванечку даже просто за руку подержать. А тут прямо семья!

Герман ничего не стал рассказывать до того момента, пока последний «барашек» не исчез с тарелки и последний кусок ветчины не был подобран вилкой. Оставалось лишь немного макарон, но их Герман великодушно оставил.

— Спасибо, наелся, — пробормотал он.

— Ты не благодари, ты давай рассказывай! Что тебе удалось узнать? Ночью на стоянке возле корпуса «Би» был Почтарев?

— Да.

— А с ним кто?

— Фиг его знает, какой-то его знакомый, я не понял толком. Вроде как они вместе работают. Гена водителем, а Марат — телохранителем.

— А кого они охраняют? Кого возят?

— Какого-то Горемыкина.

— Что? — воскликнула Оксана. — Как ты сказал? Повтори!

— Горемыкин. А чего ты так разволновалась?

— Знакомая фамилия. Я сегодня ее уже слышала.

— И откуда ты этого Георгия Николаевича знаешь?

— Я его и не знаю. А вот твоя жена знает. Правда, не Георгия Николаевича, а какого-то Колю Горемыкина. Она с этим мальчиком вчера вернулась обратно.

И Оксана рассказала про визит полицейских, которые и сообщили ей про Колю Горемыкина.

— А теперь ты говоришь, что Почтарев тоже работает на какого-то Горемыкина. Не может же это быть совпадением?

— Очень странно, — согласился Герман. — Но про Колю Горемыкина эти двое ничего не говорили. Рассуждали про какого-то брата своего босса, который с полгода назад погиб при таинственных обстоятельствах.

— А что за обстоятельства?

— То-то и оно, что никто не знает. Но я так понял, что эти двое сначала работали на старшего брата, а когда он помер, к младшему перешли.

— А почему старший-то умер? Убили его?

— Разные гипотезы строили, кто за его смертью стоит. Даже предположили, что родной брат и завалил. Мол, иначе с чего он столько времени отсутствовал, только месяц назад проявился.

— А еще что про этих Горемыкиных говорили?

— Больше ничего не говорили.

— А про Ирину?

— Ничего.

— А про Ванечку?

— Ни словечка.

— Где же ты пропадал столько времени? Чем занимался?

— Да тут такая история получилась… — замялся Герман. — Ты же, Оксан, помнишь, что я уехал на серебристом микроавтобусе?

— Еще бы!

— Так вот, машина, оказалось, и впрямь принадлежит Почтареву. Его собственность. Так-то он служебной машиной пользуется и к Ирине на служебной приезжал, форсил, пыль ей в глаза пускал дорогой тачкой, а сам до того, как к этому Горемыкину устроиться водителем, извозом промышлял. Перевоз с дачи, на дачу, а микроавтобус у него вместо грузовичка был. Много туда не напихаешь, но кое-что помещалось. Так что крутился как мог. Ну а когда Горемыкин его к себе на работу взял, про грузоперевозки Почтарев забыл, и так у него по деньгам нормально получалось. Машина у него стояла, стояла, а тут он ее продать надумал. Вот мы с ним к покупателю и ездили.

— Куда?

— В Новгород.

— В Нижний?

— Ну, скажешь тоже! В Великий Новгород прокатились, но мне и того хватило. Обратно на электричке добираться пришлось. Да еще на вокзале ждать, пока поезд пойдет.

— То есть Почтарев ночью из клиники покатил прямо в Новгород?

— Сначала он Марата у дома высадил. А потом, да, к клиенту покатил.

— Адрес ты запомнил?

— Чей? Клиента?

— Очень мне нужен этот клиент, — рассердилась Оксана. — Марата адрес!

— А-а-а… дом запомнил. А номер квартиры они при мне не называли. Там большой дом, многоквартирный. Если номер квартиры не знать, фиг этого Марата найдешь.

Оксана вздохнула:

— А потом что было?

— Мы с Почтаревым в Новгород поехали. Он за рулем, а я в багажнике.

— Зачем?

— Что?

— Зачем ты с ним поехал? Почему не остановил? Почему не поговорил с Почтаревым с глазу на глаз? Почему не спросил, где Ирина?

— А вдруг бы он отпираться начал?

— Уж так у тебя и никаких методов воздействия на него не было! — фыркнула Оксана.

— Ну, я хотел сначала за ним проследить. Что да как выяснить.

— Ну и как? Выяснил? По дороге Почтарев с кем-то разговаривал?

— С клиентом говорил, которому он машину гнал. Тот спрашивал, почему он задерживается. А Почтарев работой отговаривался. Из их разговора я в основном информацию и узнавал.

— Немного же ты узнал. А с кем-нибудь, кроме покупателя, Почтарев разговаривал?

— Звонила ему еще какая-то Лена. Но Почтарев с ней разговаривать не захотел. Сказал, что в роуминге, вернется, тогда и поговорят.

— Лена? — задумчиво произнесла Оксана. — Кто же это такая? Очередная дама сердца?

— Сеструха это его, так я понял.

— Значит, Почтареву звонила только его сестра?

— Угу.

Оксана посмотрела на Германа и задала вопрос, который ее мучил:

— Ты-то сам зачем в этот Новгород поехал? Я еще понимаю, если бы ты за Почтаревым проследил, куда он потом, а ты говоришь, что один назад в Питер вернулся, правильно?

— Да.

— И зачем тогда в Новгород мотался? Тебе не все равно, кому Почтарев машину продавать надумал?

— Все равно, конечно. Просто я не рассчитывал, что Почтарев машину будет гнать без остановок. Сначала-то я вообще не знал, куда он едет. Думал, что по нашему с тобой делу, к Ире с Ванечкой. А когда понял, что к чему, уже поздно было. Он по трассе под сто восемьдесят гнал. И без остановок.

— А Ира ему не звонила?

— Нет. Если бы только я услышал, как он с ней разговаривает, мигом бы ему рыло начистил.

— Странно, что ни она ему не звонила, ни он ей, — заметила Оксана. — Может, опять повздорили? Ну да ладно, ты мне другое скажи, что же Почтарев этот машину поехал в другой город продавать, а хлам из нее не выгрузил? Ты же там в каком-то барахле прятался.

— Они с покупателем еще не договорились окончательно. Тот хотел сперва машину осмотреть, а потом уже решить. А вещи эти, ты верно заметила, просто старый хлам. Их Почтарев и в Новгороде мог выкинуть.

— Ладно. А почему ты раньше не дал о себе знать?

— Говорю же, мне проследить за ним хотелось. Так и приехал вместе с ним в Новгород. Тут Почтарев, к счастью, на бензоколонку заехал, а когда платить пошел, я из машины и выскочил.

— А Почтарев что?

— Уехал. Без меня.

— Ты его упустил! Ни о чем не спросил и упустил!

— Вряд ли Ирина сейчас в Новгороде, — смущенно пробормотал Герман. — Он же не к ней ехал.

— Но ты должен был проследить за Почтаревым до конца! Рано или поздно он бы вывел тебя к Ире и Ванечке.

— Неизвестно, сколько бы еще Почтарев проторчал в Новгороде, — слабо отбивался от ее упреков Герман, чувствуя за собой вину, но не сознаваясь в этом.

— Ты должен был хоть неделю там провести, но Почтарева выследить! Или хорошенько прижать его, чтобы он тебе сказал, где прячется твоя жена с сыном.

Оксана была разочарована и своего разочарования не скрывала. Она вообще не любила скрывать свои чувства. Оставишь вот так обиду или гнев у себя внутри, они там перевариваться начинают, булькать, а потом еще и тухнуть. От этого организм тоже портится, киснет.

Оксана столько ждала от этой операции Германа, а получилось, что он с этой своей несуразной поездкой в Новгород узнал еще меньше, чем она сама.

Герман от укоров Оксаны совсем приуныл.

— Понимаю, я маху дал, — признался он. — Не должен был я Почтарева оставлять, коли уж взялся за ним следить. Но мне в туалет до того приспичило, ну сил нет. Выскочил из машины, думал, успею вернуться. А Почтарев в это время взял и укатил.

— Не дождался тебя, выходит?

— Не дождался.

Вид у Германа был настолько жалкий, что у Оксаны не повернулся язык распекать его дальше. Ясно, что Герман опростоволосился, но сделанного назад уже не вернешь. Почтарев снова вне досягаемости, и где его искать, неизвестно. Можно попробовать поискать через прописку, но не факт, что он проживает там, где прописан. Да и долго это. Сначала надо добраться до базы данных МРЭО, где зарегистрирован микроавтобус. Узнав адрес регистрации владельца машины, надо туда поехать. И не факт, что Почтарев там найдется. Конечно, если ничего другого не останется, они испробуют и этот путь. Но у Оксаны было куда более интересное предложение.

Но начать она решила издалека.

— Ты знаешь, что этой ночью чуть было не погибла Барби?

— Та самая?

— Она очень интересовалась корпусом «Би» и даже свела там знакомство кое с кем, потому что ночью, когда вы уже уехали, она появилась у корпуса. Я своими глазами видела, как она звонит в дверь.

— И что? Ей открыли?

— Открыть-то открыли и внутрь впустили, а наутро санитарка нашла Барби на ступенях главного корпуса. Без сознания. Сначала думали, из окна выпала. А потом смекнули, не иначе как ей башку проломили. И я думаю, что интерес Барби к корпусу «Би» и ее ночная экскурсия туда имеют самое прямое отношение к нападению на нее.

Герман тоже так думал. И воскликнул:

— Нужно во что бы то ни стало попасть в этот корпус «Би»! Но как же это сделать! Ну прямо не знаю!

Вот и наступил звездный час Оксаны. Делая вид, будто она и сама не понимает важности события, она вроде как между делом проговорила:

— А мы с Татьяной Леонидовной как раз сегодня туда и пойдем.

Герман вытаращился на нее, а потом полез обниматься.

— Оксанка! Молодец! Знал, что на тебя можно положиться!

Оксана аж порозовела от удовольствия и простила Герману все его промахи. Все-таки он такой родной, что даже сердиться на него долго невозможно.

А Герман продолжал восхищаться:

— Сколько всего успела! Ты у меня умничка! — Потом его восторг немного утих, и он спросил: — Когда вы идете?

— Сегодня вечером. Татьяна Леонидовна ждет меня после окончания рабочего дня, чтобы отвести в этот корпус и познакомить с тамошним персоналом.

И тут Герман вдруг отчебучил:

— Я пойду с вами!

— Это невозможно.

— Одну я тебя не отпущу! Одна пострадавшая, которая совала свой нос в корпус «Би», уже есть. Не хочу, чтобы и тебя завтра нашли с проломленной головой.

— Мне это не грозит, — рассмеялась Оксана. — Татьяна Леонидовна меня боится. Она думает, что я из органов, которые заинтересовались деятельностью Меерсона и всей их лавочки. Так что меня никто не тронет, просто не посмеет.

Герман прищурился:

— Напомни-ка мне, кем была эта малютка Барби, которая лежит в коме, и неизвестно еще, выживет она или нет? Где она трудилась? Уж не в прокуратуре ли?

— Да, там.

Оксану охватил страх. Она понимала, что имеет в виду Герман. Если уж преступники не побоялись напасть на женщину, имеющую высокого покровителя в прокурорских кругах, что им какая-то скромная помощница следователя, за которую они приняли Оксану.

— Но Барби сунулась в корпус «Би» одна, без сопровождения.

— Правильно! Она пришла сама, а тебя туда приведут. Под белы ручки — и отдадут на расправу. Невелика разница, как ты туда попадешь, если в результате вы с Барби окажетесь на соседних койках. Ты не находишь?

Оксана совсем расстроилась. А Герман, подсев к ней, ласково сказал:

— Оксанка, ты не представляешь, как ты мне дорога. Если с тобой что-то случится, я никогда себе этого не прощу.

— Но что же делать? Как иначе нам разобраться в этой истории? Все концы ведут в этот корпус «Би».

— Я пойду с вами! — повторил Герман. — Представишь меня как своего начальника. Насколько я понимаю, эта тетка не семи пядей во лбу, если держаться уверенно, она поверит.

Оксана не стала спорить. Ей и самой было боязно идти в корпус «Би» одной. Это место было овеяно таким зловещим ореолом, что Оксана была даже благодарна Герману за его упрямство. Все-таки хорошо, когда у тебя такой верный и надежный друг. И какая дуреха эта Ирка, предпочла Герману какого-то Почтарева, да еще неизвестно, к кому он испытывает интерес — то ли к ней, то ли к ее ребенку, то ли вообще непонятно к чему.

— Герман, а у тебя случайно нет знакомых в ГИБДД?

— Случайно есть.

— Правда?

Герман кивнул:

— Ага. Вовка Гусев. В школе вместе учились. Ну и после школы не потерялись. У него жена в ГИБДД служит. Лейтенант, кажется. Или уже старший. А тебе зачем?

— Пока есть время, может, поищем Почтарева по номеру его машины? Мы же его знаем.

Герман идею одобрил. Тут же позвонил Вовке Гусеву и пожаловался, что его подрезал какой-то наглец на микроавтобусе, помял бочину, бампер и начисто снес зеркало.

— Хочу с этим гадом по душам потолковать. Нет, тебе со мной ездить не надо, а вот адресок его хорошо было бы получить. У тебя же Светка все еще в ГИБДД?

— Капитана в прошлом месяце дали, — не упустил возможности Гусев похвастаться успехами жены. — Номер-то записал?

— Естественно!

Не прошло и четверти часа, как Герман с Оксаной стали обладателями адреса Почтарева, а также номера его сотового телефона. К счастью, микроавтобус был зарегистрирован на самого Почтарева, так что друзья узнали про него еще немало интересного. За всю жизнь за Почтаревым числилось лишь две машины. «Шестерка» классика, купленная еще в 2008 году, сразу же после получения прав. И минивэн «Фольксваген», купленный взамен сданной в утиль «шестерки» три года назад.

«Шестерка» и на момент покупки была уже далеко не девочка, так что можно себе представить, во что машина превратилась за те годы, что ею владел Почтарев.

Однако на протяжении почти шести лет Почтарев никаких других машин не приобретал. То ли дела его были совсем плохи, то ли ездил на других машинах, но по доверенности.

А вот три года назад произошла покупка новой машины. «Фольксваген». Европейской сборки. Да еще всего трехлетка — мечта, а не машина. Такая будет пахать и пахать.

И тем не менее сегодня Почтарев избавился от этой машины, перепродав микроавтобус некоему Павлу Семеновичу Лошкареву, жителю Великого Новгорода.

Оксана подсчитала. Три года Почтарев владел своим минивэном, два с половиной года работает у братьев Горемыкиных — старшего и младшего, пользуется их машинами, а собственный минивэн держит на приколе.

— А когда же он тогда на своем микроавтобусе извозом успел позаниматься?

— Не знаю, — пожал плечами Герман. — Может, и полгода такой работы ему адом показались?

Одно было ясно, что намеченная Почтаревым сделка, ради которой он поехал в другой город, все-таки состоялась. И Почтарев оказался безлошадным.

— Раз машины у него теперь нет, наверняка дома сидит, — оптимистично решил Герман. — Поедем навестим.

Однако по адресу регистрации их поджидал неприятный сюрприз. Сначала все шло хорошо. И дом быстро нашелся, и в квартире кто-то был, о чем свидетельствовал разноголосый шум, доносящийся из-за двери. Это оказалась двухкомнатная квартира стандартной планировки в таком же стандартном панельном доме конца восьмидесятых годов. Возводимые в ту пору дома не отличались ни красотой, ни комфортностью. Да еще за истекшие десятилетия они порядком обветшали, так что производили жалкое впечатление.

Квартира, в которую попали друзья, выглядела странно. В двух комнатах проживало два многодетных семейства, да еще конфликтовавших друг с другом. Когда кто-то из детей открыл входную дверь, из кухни доносились звуки настоящей баталии. Гремела падающая посуда, раздавались громкие женские голоса.

Четверо детишек разного возраста и пола выстроились у двери, с любопытством глядя на чужаков и не обращая ровным счетом никакого внимания на двух мужчин, которые как раз в этот момент сцепились на грязном линолеуме у них за спиной. Видимо, это зрелище для детей было не в новинку, давно им наскучило, зато появление Германа с Оксаной казалось им более увлекательным. Впрочем, и сами мужики хоть и мутузили друг друга, но делали это довольно вяло, без интереса.

— Папа, папа, к нам гости!

Открывший дверь мальчик подскочил к отцу. Другой шкет закричал своему:

— Батя! Кончай мочилово! Из жилобмена приперлись!

Мужики отпустили друг друга и повернулись к сыщикам. Морды у обоих были расквашены, но их это, похоже, не беспокоило. Из кухни выглянули и любопытные женские лица. Обе тетки были растрепанными и красными, одежда их была в беспорядке. Вне всяких сомнений, они выясняли отношения не только словесной дуэлью.

— Вы к нам? Здравствуйте.

Мужики и дети поздоровались следом за хозяйками.

Но вся приветливость разом слетела, стоило друзьям заикнуться о Геннадии Почтареве. Все хором заорали:

— Не будет тут ни Генки, ни его сестрицы, покуда хоть один из нас жив!

Объединенные ненавистью к Почтареву и его сестре, они даже забыли про свою междоусобицу и встали плечом к плечу.

— Не пустим!

Их лица сделались такие зверские, что было ясно, сунешься, ноги не унесешь.

— Позвольте, но ведь Геннадий Почтарев тут прописан?

— И чего? Он тети Томы муж. А у нее никаких прав на эту квартиру не было.

— Она тут только прописана была.

— Не имела права еще и мужа своего прописывать.

— Квартиру эту наша бабушка получала! А тетя Тома замуж за дедушку выскочила, потому что рассчитывала, что он концы скоро отдаст.

— Он и помер. А тетя Тома снова замуж вышла, за Почтарева этого. Небось надеялась, вместе с ним всю квартирку себе оттяпать.

— Но мы вмешались. Не дали бабе свои планы осуществить. Вон ее и выставили вместе с муженьком.

— Только что прописанными тут Генка с супругой числятся, а так никаких прав у них нету.

— Собственники только мы с братухой! У меня большая доля, у него меньшая.

— Почему это у тебя большая? — немедленно возмутился второй. — Это у меня большая, а у тебя меньшая.

— А это ты видел!

И перед носом брата появился жирный кукиш. Второй не стал сдерживать рвущиеся из груди чувства и смачно плюнул на кукиш. Дело шло к новой драке. И Оксана поспешила вмешаться, напомнив хозяевам о своем присутствии. Это несколько отрезвило драчунов, в битву они не вступили, но взгляды метали друг на друга весьма красноречивые. Можно было не сомневаться, стоит закрыться двери за гостями, как схватка вспыхнет с новой силой.

Жить в квартире со столь многочисленными и воинственными родственниками было бы и впрямь удовольствием ниже среднего. Так что Оксана с Германом без труда поверили, что Почтарева эти люди видели хотя и не очень давно, но чисто случайно.

— В магазине это было. Мы за покупками пришли, а там Генка и с ним какой-то хмырь.

— Мы-то чего попроще брали, картошку там, макароны, а у Генки в тележке чего только не было. И сыр, и колбаса, и рыбка красная.

— А уж фруктов! — заголосили бабы. — Тортов да пирожных! Мы столько за весь год всей семьей не едим!

— Мы Генке и сказали, с… ты! Мы в нищете бьемся, а ты тут харчей себе набрал, вдесятером не сожрать. Ясно, что денег у тебя куры не клюют. Выпишитесь с Томой по-хорошему, купите себе другое жилье. А он морду кирпичом, как будто нас и не знает. И дальше тележку за тем хмырем покатил. Хмырь товары с полки достает, в тележку складывает, а Генка только рулит за ним.

— А потом второй раз уже у выхода с ними столкнулись. В соседних кассах стояли. У Генки еще одна тележка образовалась, на сей раз со всяким детским барахлом, с бутылочками, баночками, соками да с детским питанием.

— Не иначе как на ясли товаров накупили или на детский сад.

— Скажешь тоже, ясли! В яслях детей такой водой не поят. Полторашка воды двадцать с копейками стоит. А тут сто миллилитров, на два глотка, а восемьдесят восемь рубликов отдай. Где логика у людей? Выходит, литр уже под тысячу потянет?

— Наши-то ребята из-под крана воду хлещут.

— И чего? И ничего! Живехоньки!

— То-то и оно, получается, что водичка такая только для богатеев. А Генка наш всегда только и мечтал, как бы туда, где посытнее, примазаться.

Возмущение семьи было удивительно дружным. Ни у кого не нашлось теплого словечка для Почтарева.

Было ясно, что искать Геннадия Почтарева по месту регистрации просто бессмысленно.

Глава 13

Татьяна Леонидовна страшно обрадовалась, когда Оксана представила ей своего «коллегу». Она не только не стала возражать против появления Германа, но, наоборот, всячески его приветствовала. В глазах бухгалтерши это означало, что Оксана довела до сведения начальства ее исповедь, там ей заинтересовались и теперь хотят проверить рассказ молоденькой сотрудницы.

Она несколько раз с чувством потрясла руку Германа, приговаривая:

— Очень рада! Очень рада! Вы такой представительный мужчина, вы обязательно во всем разберетесь!

Герман для второго визита в клинику полностью преобразился. Поскольку его в «Красоте не для всех» успели хорошо запомнить, когда он буянил и требовал на разборки доктора Меерсона, Герман замаскировался как только мог. Оксана договорилась с приятельницей, которая работала в театре, и та раздобыла ему парик, накладную бороду и усы, которые Герман и нацепил под умелым руководством приятельницы. В комплект аксессуаров входили еще и очки, которые изменили Германа до неузнаваемости.

После театра они заглянули в прокат вечерних туалетов, где выбрали черный двубортный костюм, в котором Герман стал похож не то на гробовщика, не то на киллера на задании, не то на агента разведки. Но Татьяна Леонидовна пришла в восторг. Любительница сериалов про сыскарей, она ожидала именно такого следователя.

Попасть в корпус «Би» с Татьяной Леонидовной оказалось проще пареной репы. Но ничего таинственного в здании не оказалось. Тут было почти совсем пусто, последние пациенты, ожидавшие приема у доктора Меерсона, покинули клинику сегодня утром. Скрывать его смерть после визита полиции, которая все-таки сюда добралась, стало невозможно, и пациенты поняли, что даром теряют время.

Татьяну Леонидовну встречала ее приятельница — пухленькая миловидная дамочка лет сорока, которая казалась уменьшенной копией самой бухгалтерши. Светлана, так звали доктора, не скрывала, что подавлена случившимся.

— Пациенты разбежались. Марк убит. Все кончено!

— Погоди, Светусик, может, все еще и обойдется.

— Теперь мы все безработные. И мы, и вы. Без Марка и «Красоте» долго не продержаться.

— Ничего, работу мы с тобой всегда найдем. Может, и не такую престижную, но без хлеба не останемся. Меня другое тревожит. А ну, как уголовное преследование?

— Что?

Света с удивлением взглянула на Татьяну Леонидовну.

— Все знают, что свои операции Марк проводил незаконно. Не было у него ни лицензии, ничего. Потому и собственную клинику не открывал, под прикрытием «Красоты» работал.

— А мы-то здесь при чем? Не мы оперировали, он один.

— Мы ведь все в курсе были. А кто и не был, так пусть попробует теперь это доказать.

Света немного подумала, а потом возразила:

— Клиенты к Марку сами приходили. Никто их на веревке сюда не тянул. И под нож ложились, предварительно написав расписки. Мол, если что не так во время операции пойдет, то они претензий иметь не будут.

— И пару раз такое случалось, — многозначительно сказала Татьяна Леонидовна. — Два раза — это то, что я и все остальные знают. Но наверняка таких случаев больше было.

— Ну, случалось, конечно, — нехотя призналась Света. — Не так часто, но где-то в одном из двадцати случаев бывал прокол. Но это вполне допустимый процент. Невозможно все предусмотреть. У кого-то бывала индивидуальная реакция на воздействие тока. У кого-то своего рода аллергия на материалы стимулятора. Все в процессе работы отрабатывалось, и процент брака со временем стал меньше.

— Но все же был.

— Ну и что? Говорю же, люди отлично знали, что вместо вечной нирваны могут угодить в ад. И были на это готовы.

Оксану мучило любопытство. И, не выдержав, она спросила:

— Скажите, а что за эффект был у этого операционного вмешательства, что люди были готовы идти на все, в том числе и на смертельный риск?

— Ну, смертельных исходов у нас не случалось, Бог миловал. Все пациенты остались живы. Вопрос в другом, получали они желаемое или уходили с пустыми руками — это да. Но никто не умер, никто.

— И все-таки что это за вмешательство? Что оно давало?

— Знаете анекдот про слона и воробья?

— Нет.

— Он немного пошлый, но я все равно расскажу. Очень уж наглядно объясняет, чем мы тут занимались. Воробей предложил слону, что пролетит через его хобот, и пролетел. Слону понравилось. Он попросил воробья повторить маневр. Потом еще. А когда воробью надоело и он стал отказываться, слон упросил пролететь в последний раз, а сам взял и воткнул хобот себе, извините за выражение, в зад. Вот и получился у него вечный кайф.

— Воробью пришлось летать по кругу?

— Именно. А слон получал удовольствие постоянно.

— И с вашими пациентами происходило нечто похожее?

— Все они тоже хотели испытывать вечный кайф. И ради этого были готовы если не на все, то очень на многое. Это ведь просто здорово, если вдуматься, не нужны ни наркотики, ни алкоголь, ни секс, ни какие-то успехи в жизни, вообще ничего. Жми себе на кнопку и получай удовольствие.

— Такие опыты проводили на крысах. Но они очень быстро сходили с ума, переставали есть и пить, только жали на заветную кнопку и вскоре умирали от истощения.

— Ну, люди — это все-таки не крысы. Перед тем как поставить пациента на очередь на операцию, доктор проводил с ним длительное собеседование, чтобы выяснить, подходит тот или иной пациент для его методики или нет.

— А были такие, кто не подходил?

— Конечно. Люди невысокого интеллектуального уровня отсекались сразу же. Такие люди не умеют контролировать собственные желания. Не годились наркоманы и алкоголики — пусть даже и бывшие. Это люди слишком безвольны, чтобы контролировать дозу потребления нирваны.

— Чего-чего?

— Нирвана — это состояние просветления у буддистов, достигается путем медитации. Да и то не у всех получается. Но зато те, кто его достиг, уже ни на что иное его не променяют. Это своего рода благодать божья.

— Вы кощунствуете.

— Ничуть. Что такое удовольствие? Это состояние нашего организма, за которое отвечают те или иные гормоны. Все дело в них. Мозг регулирует их выделение, но случается это лишь при воздействии извне. Так что могло помешать воздействовать на определенные участки мозга, чтобы доставить нашим пациентам желанное состояние вечного удовольствия?

— Хотя бы моральная сторона вопроса.

— Эта сторона должна была в первую очередь волновать самих пациентов. Мы лишь предоставляли услугу. Выбор был за ними. Услуга была востребована. Вот и все.

И хотя Оксане казалось, что все не так просто, она замолчала, не желая продолжать диспут. В конце концов они тут не для того, чтобы спорить с врачихой. Они пришли сюда, чтобы найти следы Почтарева, Ирины и маленького Ванечки.

Но Татьяне Леонидовне не терпелось высказать свое мнение, что убийство Меерсона — дело рук одного из его пациентов.

— Скорей всего, из числа тех, с кем у Марка произошел облом.

— Возможно. И что?

— Помоги нам его найти. Эти двое милых молодых людей служат в полиции, я тебе уже говорила. Они готовы закрыть глаза на ваши с Марком делишки, их интересует лишь убийство.

Светлана колебалась недолго.

— Я могу показать вам список пациентов, — обратилась она к Оксане и Герману. — Но думаю, что начать надо с тех, кто побывал у нас в последнее время.

— Правильно! — одобрила Татьяна Леонидовна. — Показывай!

— Но вы точно даете гарантию, что ни я, ни прочие сотрудники нашей клиники не пострадают и нам не будет грозить уголовная ответственность?

Вопрос был задан таким тоном, что не оставалось сомнений: Света хочет гарантий. От этого зависит ее готовность к сотрудничеству. Герман скорчил самую значительную мину, на какую только был способен, а потом низким и важным голосом произнес:

— Вы и ваши коллеги не будут преследоваться за незаконную медицинскую деятельность. Нас интересует лишь убийца доктора Меерсона. И еще нас интересует человек, покушавшийся на одну из пациенток клиники прошлой ночью.

— Ах, вы про этот случай, — нахмурилась Света. — Неприятно, но эта женщина не имеет к нам никакого отношения. Она не являлась пациенткой доктора Меерсона. Она лежала в основном корпусе.

— Что же она делала у вас в корпусе?

— Ее тут никогда не было.

То ли Света сама была не в курсе, то ли умело врала, но на ее лице не дрогнул ни один мускул. И выражение лица не переменилось ни на секунду.

— Ладно, оставим это, сейчас нас интересуют пациенты Марка.

— Да, я подготовила для вас распечатку. Против фамилий тех пациентов, с которыми возникали проблемы, я поставила крестики.

Герман взял списки и стал внимательно их изучать. И внезапно ему стало сначала жарко, потом кинуло в холод, а затем снова обдало жаром. В списке пациентов доктора Меерсона он увидел свою собственную фамилию. И имя было ему также знакомо — Иван.

— Скажите, — произнес он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — А Иван Колесов — этот пациент не отмечен крестиком.

— Значит, с ним все прошло без осечек.

— Вы его видели?

— Колесов… Иван? Нет, что-то не могу такого припомнить.

— А между тем этот пациент побывал у вас совсем недавно, две недели назад.

— Все равно я не могу его вспомнить.

— Не можете или не хотите?

— Зачем мне что-то от вас скрывать? — пожала плечами Света. — Хотя если вы уж сами спросили, то с этим Колесовым и впрямь вышла странная история.

— Чем именно странная?

— Его имя не указано в числе оперируемых, тем не менее этот Колесов провел у нас, судя по отчету, никак не меньше трех дней. Он ел, занимал отдельную двухместную палату, но похоже, уход за ним осуществлял доктор Меерсон лично.

— Такое случалось раньше?

— На моей памяти — нет. Но отчего бы доктору и не поухаживать за кем-то из своих пациентов? Доктор был гений. А гениям все позволено.

— Но выходит, у покойного доктора была какая-то заинтересованность именно в этом пациенте?

— Наверное. Говорю вам, мне это имя ничего не говорит.

— И вы никогда не видели Ваню Колесова?

— Нет. Видимо, доктор оперировал его самостоятельно.

— А такое возможно?

— Марк распоряжался в нашем отделении всем. Никто не смел ему что-либо указывать. Тех, кто осмеливался, изгоняли в тот же момент.

— Ваш Меерсон был деспот.

— Он был гений. А насчет Колесова можете спросить у Беаты. Она занимается уборкой палат. Возможно, она сумеет вспомнить этого пациента. Позвать ее?

— Позовите.

Беата оказалась еще крепкой кареглазой женщиной с чуть тронутыми сединой волосами. Она не пыталась ни как-то себя приукрасить, ни скрыть свой возраст. Но от этого, как ни странно, казалась куда интереснее, чем накрашенная и молодящаяся Света.

— Колесов? — переспросила она. — Из пятой палаты? Конечно, я его помню. Это же мальчик Ваня. Он лежал тут у нас со своей мамой.

Герман с Оксаной едва сдерживались от изумления, докторша тоже округляла глаза.

— Мальчик? — Света была потрясена. — Откуда он тут взялся? Беата, ты ошибаешься, мы не принимаем детей.

— А вот этого ребенка доктор принял.

Света изумилась еще больше.

— Ему тоже делали операцию? Ребенку?

— А как же иначе? Зачем бы мальчика тут держать?

— И как все прошло?

— Хорошо. Мать его подписала согласие, доктор сделал операцию, ребенок быстро пошел на поправку, через три дня поздно вечером доктор его выписал.

— Беата, ты что-то путаешь. Такого просто не могло быть. Марк не занимался детьми. И в любом случае выписка у нас с десяти до полудня. Вечером мы никогда и никого не выписываем.

— А этого ребенка доктор выписал. Его отец забирал. И мне показалось, что Марк с папашей этого мальчонки был хорошо знаком.

Оксана покосилась на Германа. Это ведь был не ты? Герман помотал головой. Нет, не я. И спросил у Беаты:

— А вы можете описать, как выглядел этот папаша?

— Могу! Красавец! — с видимым удовольствием произнесла Беата. — Высокий брюнет, глаз горит, профиль орлиный. Я такой красоты мужиков в реальной жизни и не встречала.

— И этот человек увез ребенка и его мать?

Беата кивнула.

— Да. На таком симпатичном серебристом микроавтобусе. Задние стекла замазаны, ничего сквозь них не видать.

Да, это была машина Почтарева. Та самая, от которой он избавился, не поленившись сгонять аж в Новгород.

Больше Беата не могла ничего рассказать, и Света отпустила ее. Однако к самой Свете у сыщиков имелись вопросы.

— Как получилось, что в больнице оказался несовершеннолетний?

— Я не знаю. Вы же слышали, что сказала Беата. Отец ребенка был какой-то знакомый Марка. Вероятно, у ребенка было заболевание, которое традиционной медицине исцелить было не под силу. Только это может хоть как-то оправдать поступок Марка.

— Скажите, а имя Геннадия Почтарева вы когда-нибудь слышали?

— Не припомню.

— Такой человек у вас не работал?

— При мне — нет.

— И Марк никогда не произносил этого имени?

— Нет. Но знаете, вы вот считаете, что Марка убил кто-то из пациентов, а мне кажется, стоит подумать и о других версиях.

— Например?

— Ищите женщину.

— У Марка была любовница?

— Именно. И не просто какая-то там свистушка, а замужняя женщина.

— И вы можете назвать ее имя?

— Кое-какие слухи ходят, — уклончиво сказала Света. — Наверняка утверждать не могу, но…

— А я могу! — вдруг подала голос Татьяна Леонидовна. — Эта женщина работает в нашей клинике. И зовут ее Елена Воронцова.

Света сделала большие глаза и пробормотала, глядя на подругу:

— Ленка? Ленка Воронцова? Таня, ты ведь пошутила?

Пробормотала с нажимом, пытаясь на что-то намекнуть подруге.

Но Татьяна Леонидовна понимать намеков решительно не хотела.

— Даже и не думала шутить.

— Но ведь ее муж…

— Вот именно.

— Что? — заинтересовался Герман. — Что ее муж?

— Муж у нее того… криминальный авторитет, бандит, одним словом.

— Настоящий бандит?

— Самый что ни на есть! — с жаром подтвердила Татьяна Леонидовна. — Сейчас-то он, конечно, в бизнесмены заделался, да нутро-то не переделаешь. И люди при нем страшные. Вы бы видели, какие братки с ним приезжают.

— А этот человек тут появлялся?

— Да. Несколько раз.

— Я тоже его видела, — подтвердила Светлана, решив больше не утаивать правды. — Ну, Ленка! Ну, отчаянная голова. При таком муже — и любовника завела. И как не побоялась?

— Видно, очень уж люб ей наш Марк оказался. Оно и понятно, ее-то муженек, кроме своих дел, ничем не интересуется. А Марк совсем другой человек, и галантен, и обаятелен.

— И вы подозреваете, что муж мог узнать про связь жены с доктором?

— Я это точно знаю, — заявила Татьяна Леонидовна. — Лена к нам сама прибегала, жаловалась, что муж все узнал. Накануне у нее разговор с ним состоялся, она развод просила, а муж вместо того, чтобы тихо-мирно дать ей развод, пообещал с ее любовником разобраться. Это дня три назад было, а потом мы узнали, что Марк убит.

— И вы не рассказали эту версию следователю, — укоризненно произнесла Оксана. — Почему?

— У полиции уже был подозреваемый. Тоже ревнивый муж, но другой. Конечно, я сразу поняла, что тот человек ни при чем. У Марка одна только возлюбленная была — Лена Воронцова. Он не из тех, кто за юбками бегает. С Леной у них настоящая любовь была. А вот с той бабенкой, муж которой скандалить прибегал, ничего подобного быть не могло. Я это сразу поняла.

— Но все-таки почему вы ничего не рассказали полиции?

Татьяна Леонидовна смущенно потупилась, но все же призналась:

— Нам Сильвестр Андреевич запретил языком болтать.

— Это еще кто такой?

— Хозяин нашей клиники.

— И он запретил вам упоминать про Елену Воронцову?

— Про нее, про ее связь с Марком и, самое главное, про Лениного мужа.

— Но почему?

Света, на которую в этот момент взглянул Герман, развела руками.

— Не знаю. Вернее, догадываюсь, но сказать боюсь.

Но Татьяна Леонидовна снова взяла быка за рога:

— Зато я знаю! — торжественно произнесла она. — И сказать не побоюсь. Отметьте это, пожалуйста, потом в протоколе. Света побоялась, промолчала, а я нет.

— Так говорите же!

— Помните, я рассказывала, что у нашей клиники есть «крыша», а у Марка ее не было? Так вот муж Лены и есть эта самая «крыша». Верней, не только он, там много народу кормится. Но он в числе прочих. Это по его просьбе Сильвестр его жену взял в штат, хотя специалист она посредственный, окончила какие-то медицинские курсы, косметолог-дерматолог, но по основной профессии она педагог. Ей с ее дипломом в лучшем случае в районном кожвендиспансере сидеть, а не в частной клинике на приличном окладе.

Герман взглянул на Свету.

— Это правда? Муж Воронцовой настоял, чтобы жену взяли в клинику?

— Ну да, — неохотно подтвердила та. — Могло такое быть. — И, повернувшись к бухгалтерше, укоризненно сказала: — Таня, ну зачем ты язык распустила? Кто тебя просил? Марка мы все равно не вернем, а проблем огрести можем выше крыши. Сильвестр не случайно просил никогда не упоминать про Воронцова. Такого человека, как Ленкин муж, я никому во враги не пожелаю, а себе так и подавно.

— А я ничего не боюсь! Сильвестр себя оберегает, мести Воронцова боится. А что с нами будет, ему без разницы. Сам-то он скажет, что ничего про манипуляции Марка с пациентами не знает, а мне как быть? Деньги за операции я помогала легализовывать. Любая финансовая проверка это быстро докажет. А у меня муж, дети, я в тюрьму не хочу.

— В тюрьму не хочешь, а на тот свет, значит, хочешь. Знаешь, что Воронцов с теми делает, кто ему дорогу, на свою беду, перешел?

— А я не боюсь! — произнесла Татьяна Леонидовна, но голос ее прозвучал куда менее воинственно.

Было ясно, что слова подруги произвели на нее впечатление. И заставили пожалеть о собственной горячности. Но пока ее порыв еще не потух окончательно, Герман с Оксаной выяснили у нее, как найти упомянутую Елену Воронцову. И узнав, что сегодня та была на рабочем месте, отправились на поиски.

Глава 14

Тот маленький мальчик, которого жадные, злые люди когда-то лишили имущества и даже имени и фамилии, давно вырос. Он узнал правду о себе. Узнал все подробности, как его ограбили. Узнал имена людей, которые это сделали. Выяснить правду было не так-то просто, но он сумел.

После долгих поисков с помощью своей подруги он все же вышел на нужных людей и сумел выяснить, кто же он такой на самом деле. Открывшаяся ему правда потрясла его самого. Оказалось, что лучшая подруга, с которой он привык делиться самым сокровенным, которая стала его названой сестрой, которая когда-то пригрела и приголубила мальчишку младше себя, защищала и помогала, которая подарила ему настоящее чувство искренней человеческой привязанности, была дочерью одного из его врагов.

Смириться с этим было трудновато. Но судьба — шутница, она любит потешаться над людьми, дергая за одной ей ведомые ниточки. Конечно, когда мать его подруги помогала грабить маленького сироту, она и думать не думала, что ее собственная малышка-принцесса окажется в точно таком же положении. И у нее тоже отнимут и деньги, и имущество, и даже имя. Ее жизнь не будет отличаться от жизни сотни маленьких сирот, живущих на скудное пособие от государства. И уж конечно, ей и в голову не могло прийти, что сделают это те самые люди, которым она доверяла больше, чем кому бы то ни было.

Мстить подруге было не за что. Ее мать — его враг — умерла. Но и относиться к ней по-прежнему он уже не мог. Не мог относиться как к сестре. Не мог и не хотел.

Он несколько раз пытался ей объяснить, что ему не по нраву затея, которой она так увлеклась. Стремясь отомстить одним, она причиняла страдания другим. Тем, кто не был ни в чем перед ней виноват. Он говорил это подруге, но она не желала слушать. Она привыкла, что он все исполняет беспрекословно. А то, что на ее корабле возможен бунт, просто не приходило ей в голову.

Елены Воронцовой на рабочем месте не оказалось. Ее кабинет был закрыт. Но Герман его узнал.

— Когда я как ненормальный носился по коридорам и требовал Меерсона, меня как раз к этому кабинету и привели.

— Почему сюда-то, к его любовнице?

— Теперь-то я понимаю, в корпус «Би» меня допустить просто не могли, да и не хотели, это было чревато большими неприятностями. Меерсон ведь строго-настрого запретил совать нос в его дела и появляться у корпуса «Би».

— Да, туда бы тебя точно не повели.

— Вот и привели меня к максимально близкому к Меерсону человеку — Елене Воронцовой. А я повелся. Увидел в кабинете фотографию Меерсона с какой-то потрясающе красивой брюнеткой и решил, что это его кабинет, а на снимке он сам с любимой женщиной.

— Так и есть. Только фотография, которую ты видел, принадлежала не Меерсону, а Елене.

По словам сослуживцев, Воронцова не слишком-то утруждала себя служебными обязанностями. Они и так были у нее минимальны, об этом позаботился Сильвестр, но Лена и этим минимумом умудрялась манкировать. Появлялась, когда хотела. Уходила, когда вздумается. Никто не смел ей и словечка сказать поперек, памятуя, что за человек муж Воронцовой.

Они пошли дальше и неожиданно наткнулись на стенд, где висели фотографии лучших специалистов.

В самом центре красовался владелец клиники — лысый гном, а рядом с ним была фотография удивительно роскошной женщины.

— Елена Воронцова, — прочитала Оксана. — Так вот ты какая!

Оксана застыла у стенда, она так долго и с таким интересом рассматривала фотографию Елены, что Герман не выдержал и спросил:

— Ты чего там так зависла?

— Мне кажется, я видела эту женщину ночью возле корпуса «Би». Конечно, шел дождь, я не очень хорошо могла разглядеть, могу ошибаться, но… но очень похожа.

— Мы должны ее найти. Надо поговорить с ней.

Выяснить адрес Воронцовой удалось у бухгалтерши, которая все еще пребывала в полезной для сыщиков уверенности, что помогает полиции и заодно уходит от возможного наказания.

Они ушли, оставив Татьяну Леонидовну в тягостных размышлениях. Размышляла она долго. И чем дольше думала, тем ясней понимала, складывать все яйца в одну корзину рискованно. А рисковать Татьяна Леонидовна не любила. И потому она отправилась в кабинет, на котором красовалась табличка — Сильвестр Андреевич.

Совершив одно предательство, Татьяна Леонидовна собиралась совершить второе. Так, ей казалось, будет надежней.

А Герман с Оксаной, выйдя из «Красоты не для всех», сразу отправились к Елене Воронцовой. В глубине души оба побаивались встречи с ее грозным мужем, который сейчас в силу неблагоприятных семейных обстоятельств должен был находиться в особо нервном настроении.

Квартира четы Воронцовых находилась в тщательно охраняемом жилом комплексе, попасть в который посторонним было просто невозможно. Герман еще не избавился от своей представительной «внешности», поэтому решил назваться адвокатом и попытаться проникнуть внутрь.

Но получил решительный отпор.

— Госпожа Воронцова ничего не говорила о визите адвоката, — отрезал охранник. — Она должна была оставить письменные или устные распоряжения. А у меня ничего подобного нет.

— Свяжитесь с ней, — не сдавался Герман. — Скажите, что я по делу Марка Меерсона. Она меня примет.

Но Елена то ли была занята, то ли отдыхала и на вызов охраны не ответила. И Герману пришлось уйти несолоно хлебавши.

— Без устного подтверждения госпожи Воронцовой я вас к ней пропустить не могу. Все понимаю, но ничем не могу помочь. Потерять работу я не хочу.

Герман вернулся к Оксане.

— Не прокатило.

— Елены нету?

— Скорей всего, она как раз дома. Охранник пытался с ней связаться. Но безуспешно.

— Если Елена дома, мы должны увидеться с ней. Только она может рассказать нам что-то полезное про Марка.

— Как? Мимо этого типа, что стоит там на страже, и мышь не прошмыгнет.

— Думаешь?

На лице Оксаны появилась хитренькая улыбочка. Не объясняя Герману, в чем дело, Оксана заказала пиццу.

— Две «Маргариты», одну с колбасой и еще одну с грибами.

— Ты настолько проголодалась? — удивился Герман, услышав, сколько она заказывает. — Я съем максимум пару кусков, больше в меня не влезет.

— Пицца не для меня и не для тебя, увы.

— А для кого? Для Елены?

— Почти.

Когда появился курьер, Оксана вышла из машины и о чем-то переговорила с ним. Результатом ее уговоров стало то, что парень снял с себя фирменную бейсболку и куртку, которые и отдал Оксане. Та передала ему деньги, переоделась и забрала у парня коробки с пиццей. От них так одуряюще пахло, что Герман сглотнул слюну. Оксана это заметила. «Барашки» уже давно переварились. Германа следовало подкормить.

— Возьми.

И одна из «Маргарит» оказалась на коленях у Германа.

— Ешь и мне кусок оставить не забудь. А я пошла.

Надвинув бейсболку на лоб, Оксана стала похожа на настоящего доставщика пиццы. Решительным шагом она двинулась к дому Воронцовой. И когда охранник на входе попытался ее задержать, недовольным тоном сказала:

— Доставка в тридцать вторую квартиру. В чем дело? Вас не предупреждали?

— Нет.

— Пицца остывает. Если я не уложусь в срок, мне не заплатят.

Тридцать вторая квартира находилась на том же этаже, что и квартира Воронцовых. Это Оксана заметила на поэтажном плане, который красовался над головой охранника в качестве украшения интерьера.

Вообще, тут было что охранять. И Оксана понимала, почему охраннику не хочется пускать внутрь чужих. В доме и зеркала, и картины, и ковры. Одни только живые финиковые пальмы в кадках наверняка стоят немалых денег.

Пусти сюда всяких с улицы, так они, чего доброго, ковры затопчут, зеркала заплюют, а картины просто свистнут. Да еще и пальмы поломают, станется с них, с нищебродов.

— Вы позвоните клиенту, — предложила Оксана охраннику. — Он подтвердит, что ждет пиццу.

Оксане повезло. Тридцать вторая квартира отозвалась ленивым мужским баритоном.

— Пицца? Ко мне? Может, и заказывал, не помню уже. Говоришь, ждет? Ну так пускай заходит.

Так Оксана оказалась на этаже, который и был ей нужен. Чисто выбритый, но какой-то опухший мужчина в широком бархатном халате принял из рук Оксаны коробку. После этого он еще немного постоял в дверях, слегка покачиваясь и распространяя вокруг себя одуряющий запах перегара. Запах был таким стойким, что его не в состоянии был забить даже французский парфюм, которым этот господин щедро себя опрыскал. Видимо, несмотря на всю его вальяжность, это был любитель крепких напитков, и сейчас он с трудом приходил в себя после долгого запоя. Ванну он принял, волосы причесал, даже побрился, но избавиться от запаха было труднее.

— А пиво? — спросил он наконец.

— Алкогольные напитки только в пиццерии, на дом не доставляем.

— А-а-а… Ну ладно. — И мужчина небрежно сунул ей в руки смятую купюру. — Сдачи не нужно.

Дверь из прекрасного полированного красного дерева вновь закрылась. И девушка шмыгнула к дверям квартиры Воронцовых. Но только она протянула руку, чтобы нажать на звонок, как в холле вновь возник давешний покупатель.

— Слышь, а ты за пивком не сгоняешь? — спросил он. — А то пицца без пива — деньги на ветер.

— Водка без пива.

— А мне так больше нравится.

Дядька был явным любителем пожить в свое удовольствие. Его огромное пузо был не в силах скрыть даже широкий халат. Будь у Оксаны такой живот, она бы так халат затянула, что никто бы и не увидел. Но этого мужика такие пустяки ничуть не смущали.

— Так что? — повторил дядька. — Сгоняешь?

— Я не могу. Занята.

Но тот не уходил.

— А ты чего к Воронцовым ломишься?

Видя, что он все равно не отвяжется, Оксана объяснила:

— Мне хозяйка нужна. Она мне деньги должна за пиццу еще с прошлого раза.

— Чтобы Ленка пиццу в долг брала? Ни за что не поверю. У ее мужа денег куры не клюют. Уж на пиццу точно хватит.

— У нее мелких не было. Она велела потом зайти.

Мужчина еще немного подумал, а потом предостерег Оксану:

— Ты к ним лучше сегодня не ходи.

— Почему?

— Сгоняешь за пивом, все тебе расскажу… по-дружески.

— Ну, я даже не знаю.

— Иди, — ухмыльнулся мужик, — предложение выгодное. Магазин через дорогу, скажешь, что для Чапаева, тебе сразу дадут что нужно.

Оксана подумала и согласилась. Если информация сама идет в руки, глупо ее упускать.

Пиво Оксане в магазине действительно выдали без вопросов, стоило ей сказать про Чапаева. Тут мужик не соврал, и это обнадежило Оксану. Если в мелочи не обманул, может, и в главном не кинет?

Обратно через проходную со строгим охранником она прошла без проблем, Чапаев уже предупредил охранника. Сам он ждал Оксану, стоя в дверях квартиры. И едва увидев ее с тремя запотевшими бутылками, выхватил одну и влил в себя сразу половину.

— Ох, хорошо! — крякнул он.

— Скажите, а почему вас Чапаем зовут?

Не отрывая губ от бутылки, мужчина протянул руку, извлек из кармана куртки паспорт, открыл и протянул Оксане. На первой странице красовалась фотография нового знакомого Оксаны, а рядом стояла фамилия.

— Чапаев, — прочитала Оксана. — Илья Викторович. Так вы и правда Чапаев! Ничего себе.

За это время мужчина допил бутылку, повеселел и сказал:

— Вот теперь и пицца кстати. Тебе ведь ее Ленка заказывала?

Оксана кивнула. Мужик ухмыльнулся:

— Я так сразу и понял. Не до пиццы Ленке сейчас. С мужем разводится.

Оксана хотя и знала об этом, но сделала большие глаза.

— Ого! А с чего вдруг?

Она ожидала, что новый знакомый начнет рассказывать про измену, но он сказал совсем другое:

— А чего не развестись? Детей у них нет. Ленка-то не хотела — то слишком рано, то карьеру делать надо, то еще чего. А теперь уже поздно наследника рожать. Тридцатник ей стукнул.

— Разве тридцать — это так уж поздно для рождения ребенка? Я знаю женщин, они и в сорок два и даже в сорок шесть первого рожали.

— Ты это Борьке объясни, — хмыкнул Чапаев. — У него другое в мозгу прописано. Если бабе тридцатник стукнул, все, у него интерес потерян. Он и первую свою жену ровно в тридцать турнул, Ленку тогда взамен нее привел. Теперь Ленкина очередь пришла пост сдавать. Борис давно жену предупреждал, что в тридцать лет она может считать себя свободной.

— Ничего себе!

— А что? Его право. У каждого мужика насчет баб свои заскоки. Одному только рыжих подавай, другим толстушек. Вот я, к примеру, если баба не модель, даже и не взгляну на нее. А Борька на молоденьких шибко падкий. Так что он себе новую молоденькую да свеженькую и нашел. И сегодня в дом как раз ее и привел. Ленка сначала скандалить пыталась, да Боря ей живо объяснил, кто в доме хозяин. Квартира на него записана. Дом за городом тоже его. Бизнес, машины, гаражи, счета… Чего ни коснись, все Борису принадлежит, у Лены и нет ни шиша.

— Но у супругов вся собственность считается совместно нажитой.

— Ты прямо как моя бывшая жена рассуждаешь! — развеселился Чапаев. — Та тоже твердила, что все у нас пополам, пока я ей брачный договор не продемонстрировал. А там черным по белому все условия прописаны. Вот и пришлось моей благоверной в однушку топать, да еще и благодарить, потому как я имел полное право ее вообще на улицу выставить.

Этот тип и раньше-то был Оксане не слишком симпатичен своими развязными и в то же время барскими замашками, а узнав, как он поступил с бывшей женой, она стала смотреть на него и вовсе с отвращением.

— Вот и Ленка пыталась чирикать про какие-то права. Но Борис ей доходчиво все объяснил. Стены у нас в доме толстые, но и то мне было слышно, как он орал.

— А чего орал-то?

— А что мужики в таких случаях орут? Что давно ему надоела. Что старая. Что на старых у него не… Что только и ждал момента, чтобы Мальвинку домой привести. Что Ленка может валить, а что к чему по хозяйству, Мальвинка и сама разберется.

— Что же Лена?

— Тоже покричала, да недолго. Вещи ее уже вниз сносят. Борис ей велел все шкафы от шмоток освободить, вот и таскают баулы с ее добром.

— Ну и дела.

Оксана даже не знала, что еще прибавить. Получалось, что мужу Елены Воронцовой была по барабану ее измена. Можно сказать, она соответствовала его планам как нельзя лучше. Опостылевшая жена уходит к другому, освобождая место для длинноногой Мальвинки. С другой стороны, мужчины такие странные существа, вроде бы им женщина и не нужна, и надоела, и сами бы хотели от нее избавиться, а нет, если узнают, что эта старая кляча успела наставить им рогов, нипочем добром не отпустят. Постараются наказать и ее, и любовника.

И подозрения с новой силой охватили Оксану. Она принялась осторожно расспрашивать, что за человек этот Борис. И очень скоро услышала множество подтверждений своим подозрениям. По словам соседа, муж Елены отличался взрывным характером, не терпел ни малейших проколов и много раз гонял жену по дому всего лишь за поданный кофе не той температуры.

— Конечно, Ленке с ним несладко жилось. Но за бабки и не такое стерпишь. Они с Борисом уже лет пятнадцать вместе, притерпелась за столько-то лет.

— А мне Лена рассказывала, что у нее любимый мужчина есть.

Мужик, который в этот момент присосался уже ко второй бутылке, аж поперхнулся. Пиво потекло у него по подбородку, но он и не подумал его вытирать, а уставился на Оксану.

— Да ну? У Ленки любовник? Да она, похоже, из породы камикадзе!

— Думаете, муж мог возмутиться?

— Возмутиться! За измену он и убить мог. Он Ленку из-за платья, которое ему слишком открытым показалось, так однажды отчихвостил, что она долгое время только длинные рукава и носила. А ты говоришь, любовник.

— Значит, Лена мужу про любовника не рассказывала?

— Да скажи она Борису такое, весь дом бы слышал. Точно тебе говорю, прознай Бориска про любовника, и убить бы мог. И ее, и его, и всех, кто об этом знает.

— Что вы!

— Запросто. За таким не заржавеет. Знаешь, чем он в девяностые занимался?

Дальше последовал рассказ о подвигах Воронцова. Они были чудовищно разнообразны. И закопанные живьем враги, подвешенные за ребра на осинах предатели или те, кого Борис Воронцов по прозвищу Ворон счел таковыми, исчислялись десятками. И это были только те, про которых знал Чапаев.

— Теперь-то Боря сам такими делами не занимается, теперь он в чистеньких ходит. Только людям все равно рты не заткнешь. Помнят люди-то про его подвиги. Да и сам он, как выпьет, ими хвалится.

— И не боится?

— А чего ему бояться? За давностью лет все ему списано, а не списано, так дружками его все базы вычищены, дела из архивов изъяты, доказать ничего невозможно. Вот и хвалится.

— А вы давно его знаете?

— Давненько. Лет десять, как дом сдан. С тех пор и наблюдаю этого субъекта во всей красе. Выпиваем иногда вместе, Борька как выпьет, все про свои прошлые дела и выкладывает.

Сказанное заставило Оксану всерьез задуматься о Воронцове как о потенциальном убийце Меерсона. К этой версии отлично подходила ревность, которую должен был испытывать Борис к сопернику. Если орудовал муженек Елены или кто-то из его сообщников, то они, люди опытные, знали, как отвести от себя подозрения. И на роль козла отпущения был назначен Герман.

Почему именно он? Видимо, у Воронцова в «Красоте не для всех» были свои люди, которые и сообщили ему о выходке Германа и его угрозах в адрес Меерсона. Вот муж Елены и решил, раз подвернулся потенциальный подозреваемый, пора заканчивать с Меерсоном.

Заманили Германа к Меерсону, а когда Герман туда приехал, убили доктора и скрылись. Все! Ловушка захлопнулась. Чудо, что Герману удалось из нее выбраться.

Но Герман утверждал, что видел в доме Ирину, а если и не Ирину, то просто какую-то женщину. И удирала она, похоже, после нападения на Меерсона. Как это объяснить? Неужели у Воронцова мало крепких ребят, что ему пришлось прибегать к услугам какой-то бабы?

Поблагодарив болтливого дядьку, который приканчивал уже последнюю бутылку, Оксана поспешила к Герману. Ей еще нужно было отдать форму заждавшемуся доставщику пиццы, что она и сделала, всучив ему в качестве награды всю сдачу, которая осталась у нее после покупки пива для пузана. Сдачи было много. И парень остался доволен сделкой. Даже предложил Оксане звонить ему, если снова понадобится.

— Смотри внимательно, — велела Оксана, когда доставщик пиццы отвалил, оставив ее наедине с Германом. — Скоро из дома должна показаться Воронцова. Ее сегодня муж с вещами на выход из дома отправил.

— Поссорились из-за Меерсона?

— Молодую Мальвину себе привел. А старая Елена может быть свободна. Но вещи он ей велел забрать, так что ждем брюнетку с большими чемоданами.

Она вышла из подъезда минут через пятнадцать. Шла налегке, сумки за ней тащил здоровенный детина с лицом простым, словно лист бумаги.

— Елена!

— Она!

По виду Воронцовой нельзя было сказать, чтобы она была как-то особенно потрясена или расстроена разрывом с мужем. Выглядела роскошно и дорого. По дороге она отдавала какие-то указания сопровождавшему ее детине, и тот отвечал почтительно и даже подобострастно.

— Мне теперь не кажется, я ее точно знаю, — произнесла вдруг Оксана. — Да. Эту бабу я видела прошлой ночью возле корпуса «Би».

Уверенность Оксаны только возросла, когда она увидела ярко-красную спортивную машину, в которую Елена Воронцова пыталась запихнуть последние две сумки, которые притащил здоровенный амбал. Они действовали вдвоем, и в конце концов им это удалось. После этого Воронцова царственным жестом отпустила телохранителя, а сама села за руль и выехала со двора.

— Едем за ней.

Герман молча надавил на газ.

— Ты ее тоже узнал?

— Да. Это она была на фото с Меерсоном.

На вид Елене Воронцовой было лет двадцать. Но так как она пробыла замужем уже пятнадцать лет, она должна была быть гораздо старше. Сосед утверждал, что Лене стукнуло тридцать. Но следила за собой женщина хорошо, неспроста в клинике пластической хирургии трудилась. Небось все процедуры, какие только можно, на себе испробовала. Пыталась удержать мужа, но тому было плевать, как выглядит жена, ему был важен возраст.

— Хороша чертовка!

Оксана покосилась на Германа с укором. Не очень-то приятно слышать комплименты другой женщине. С другой стороны, Герман прав. Воронцова и впрямь настоящая красавица.

Ее длинные черные волосы были стянуты в небрежный тяжелый узел на затылке. Точеные черты лица, огромные глаза… Да и как иначе, только такая женщина могла столько лет удерживать при себе бандитского авторитета.

— Мне кажется, пришла пора для визита в полицию.

Герман, который сидел за рулем, даже вздрогнул. И машина вильнула влево.

— Ты что? Угробить нас хочешь? — возмутился он. — Ты что говоришь? Какая полиция? Меня там только и ждут, чтобы упрятать в каталажку на долгие годы.

— Придется обратиться к ним за помощью. Самим нам с Воронцовым не справиться.

— Думаешь, его рук дело?

— Убийство мог совершить Воронцов. И по складу характера, и по описанию этот человек вполне способен убить соперника.

— Что же выходит, Меерсона этот Воронцов приказал своим людям замочить, а жену пожалел и просто выгнал?

— Да. И мы с тобой должны сообщить об этой версии в полицию.

— Мы с тобой… А одна ты никак не можешь? Тебе-то они ничего не сделают, а меня арестуют за милую душу.

И так как Оксана молчала, Герман принялся ее упрашивать:

— Сообщить надо, это ты правильно говоришь. Но тут тебе и карты в руки. Ты-то уже с ними знакома, сама рассказывала, что к тебе двое оперов приходили.

— Приходили. И звонить просили, если что вспомню или узнаю.

— Вот и позвони! — обрадовался Герман.

Но Оксана хотела сперва проследить за Воронцовой. А на это понадобилось время. Воронцова все крутила и крутила по городу, словно не зная, куда ей направиться, или выжидая определенное время. Наконец она выехала за город и покатила по шоссе в сторону Карельского перешейка. Тут располагались элитные загородные особняки и целые коттеджные поселки. К одному из таких поселков машина Воронцовой и подъехала.

Шлагбаум у входа поднялся, пропуская внутрь мадам, а потом так же плавно опустился, отрезая весь остальной мир.

— «Восторг», — прочитал Герман надпись на высоком кирпичном заборе. — Частная территория. Посторонним вход воспрещен.

Оксана была удовлетворена. Она смотрела на ограду «Восторга», но думала совсем не о том, чем и как тут восторгаются. Это было и так понятно, стоило взглянуть на черепичные крыши с коньками, резными флюгерами, башенками и прочими атрибутами шикарной жизни. Оксана думала о том, что, если судить по тому, как по-хозяйски вела себя Воронцова, разговаривая со здешней охраной, женщину тут хорошо знают. Она либо приехала в собственный загородный дом, либо в гости к хорошим знакомым.

Ясно, дамочке необходимо время, чтобы зализать раны, которые ей нанес разлад с мужем. Любила Воронцова своего Меерсона или просто развлекалась с ним, любовник — это не муж. Потеря любовника — это еще не потеря всего твоего мира. Если из твоей жизни уходит даже самая сильная любовь, все равно остается дом, устаканенный быт, друзья и комфортные отношения с людьми, которые выстраивались не один год. Когда происходит разрыв с любовником, все это сохраняется. Когда случается развод с мужем, вместе с ним ты теряешь и все остальное.

— До утра она вряд ли двинется с места, — сказала Оксана.

— Да?

— Лично я бы никуда не поехала. Заперлась бы в четырех стенах, жалела себя, плакала. Может, даже напилась или приняла снотворное, чтобы забыться.

На всякий случай они подождали еще с полчасика, а когда Воронцова так и не появилась, отправились обратно в город. Дел у них было великое множество. И как ни соблазнительна была мысль подобраться к любовнице покойного Меерсона поближе, пока приходилось от нее отказаться.

Но если бы друзья задержались у ворот «Восторга» хотя бы еще на четверть часа, они бы об этом не пожалели. Потому что очень скоро к воротам подъехала еще одна машина. Это был внушительных размеров внедорожник, от которого за версту пахло и деньгами, и властью, и чем-то таким, отчего хотелось держаться подальше и в то же время тянуло подобраться поближе.

Однако не сама машина привлекла бы внимание наблюдателя, а водитель. Это был высокий красивый брюнет, физиономию которого Герман последние дни видел так часто, что она даже стала ему сниться. Это был Почтарев собственной персоной.

Но еще более любопытны были его пассажиры. Это были два маленьких мальчика примерно одного возраста и удивительно похожие друг на друга. Они сидели в обществе молодой женщины, выполнявшей при них функцию то ли няни, то ли матери. Скорей первое, поскольку женщина вела себя с мальчиками как-то уж слишком ласково. Несмотря на их выходки, крики и даже драку, которую устроили между собой мальчишки, она ни на секунду не вышла из себя, не позволила себе прикрикнуть на расшалившихся хулиганов и лишь вежливо пыталась призвать обоих к порядку.

Делала она это не потому, что была такая мягкая и нежная, а потому, что за рулем сидел водитель, который следил не только за дорогой, но и за ней. А рядом с ним сидел еще и телохранитель, которому и вовсе полагалось глаз не спускать с новой няньки, чтобы составить заключение, а затем доложить хозяину, годится ли новая нянька на эту роль или ее стоит заменить другой.

Вид у женщины был довольно растерянный. Дети вели себя ужасно, контролировать их поведение она не могла. А самое главное, все происходящее с ней самой и ее ребенком очень мало напоминало то, что ей было обещано.

Если бы Герман увидел эту женщину, он был бы немало изумлен. Потому что это была его сбежавшая супруга — Ирина. А один из мальчиков соответственно был его сыном — Ванечкой.

Глава 15

Вернувшись в город, Оксана первым делом позвонила по телефону, который ей оставили двое оперативников, занимающихся расследованием убийства Меерсона. Оперативники ей обрадовались. Они тут же назначили Оксане встречу, причем согласились приехать в любое место, которое будет удобно ей. Чувствовалось, что расследование идет туго и они будут рады любой информации.

Но Оксана звонила не столько, чтобы дать им зацепки, сколько, чтобы получить зацепки самой. И когда оперативники явились к скамеечке в парке, совсем не случайно выбранной Оксаной, девушка сразу же спросила:

— Когда вы приходили ко мне, то говорили про какого-то мальчика — Колю Горемыкина. Вы его нашли?

Вопрос был задан в лоб, и Кузнецов растерялся. А Гриша и вовсе настороженно полюбопытствовал:

— А почему вы интересуетесь этим мальчиком?

Пришлось Оксане признаться, чем она занималась все эти дни. Она не стала упоминать про Германа, но в остальном ничего не утаила. Рассказала и про клинику красоты, и про таинственный корпус «Би», в котором под руководством покойного доктора Меерсона творилось всякое непотребство, а под конец упомянула и про подслушанный якобы тоже ею разговор Почтарева с коллегой о некоем Горемыкине, у которого они служат.

— Там Горемыкин, и тут Горемыкин. Вдруг это не просто совпадение? Понимаете, если Ирина связалась с этим Почтаревым, а Почтарев работает на Горемыкина, то и Ирину следует искать где-то рядом с ним.

Оперативники переглянулись, и Гриша осторожно сказал:

— Но нас интересует не столько эта женщина, сколько ее муж.

— Герман ни в чем не виноват, я же вам уже объясняла!

Но убедить полицейских в невиновности Германа Оксане не удалось. Они продолжали упорствовать в своем заблуждении.

Пришлось перейти к следующему пункту. Рассказ про могущественного господина Воронцова, которому жена изменяла с Меерсоном, оперативники выслушали с еще большим вниманием. Стоило Оксане произнести имя Воронцовой, как вокруг них словно заплясали маленькие энергетические вихри.

Но Кузнецов с Гришей попереглядывались, а потом сказали, что знали о существовании Воронцова и его супруги и раньше.

— Так если у вас есть такой жирный подозреваемый, зачем вам Герман? — удивилась Оксана. — У Меерсона был роман с Воронцовой. Ее мужу и предъявляйте претензии.

В ответ оперативники пустились в объяснения. Из их путаных слов Оксана сделала для себя один-единственный вывод: Кузнецов и Гриша попросту боятся, что Воронцов им попросту не по зубам. А вот Герман — самое то.

— Но это же неправильно! — возмутилась она. — Ирина изменяла мужу с Почтаревым, а вовсе не с Меерсоном. Следуя вашей логике, Герман должен был прикончить Почтарева, а не врача.

— О Почтареве ревнивый муж не знал. Знал про Меерсона.

Оксана не удержалась и воскликнула:

— Все Герман знал! Вы слушайте, сколько Герману удалось узнать!

Но в этот момент за густым кустарником, который рос неподалеку, послышалась какая-то возня, а затем и повизгивание.

— Что это там? — насторожился Кузнецов.

— Надо взглянуть, — добавил Гриша.

Еще через несколько секунд раздался собачий скулеж, а потом человеческая брань.

— Пошли отсюда, бесстыжие!

Голос бранящегося Оксане был знаком. И она побледнела.

— Там кто-то есть!

Оксана, которая отлично знала, кто может прятаться за кустом, уцепилась за оперативников и закричала что было сил:

— Беги, Герман! Беги!

Увы, этим поступком Оксана выдала свою связь с Германом, что тут же заставило Гришу с Кузнецовым перевести девушку из разряда свидетельниц в разряд подозреваемых. Избавившись от объятий Оксаны, они обежали куст, но не увидели там никого, кроме двух собак, сладострастно предающихся любовным утехам и ничуть не смущающихся присутствием посторонних глаз.

Преследовать Германа оперативники не могли, он уже успел скрыться из виду. Они удовольствовались тем, что Оксана была в их руках. И они предложили ей проследовать за ними. То, что сейчас уже вечер, следователя на рабочем месте давно нет, и предстоящую ночь никто Оксаной заниматься не будет, ни на миг не смутило этих двоих и не заставило их отказаться от своих планов.

Оба мигом утратили всякое дружелюбие и стали разговаривать с Оксаной подчеркнуто сухо:

— Пройдемте, гражданочка, в отделение.

— Но я…

— И не спорьте. Так будет лучше в первую очередь для вас же самой.

И подхватив Оксану под локотки, оперативники поволокли ее по дороге.

Герман мог наблюдать эту сцену из-за дерева, за которым спрятался. Он предвидел, чем может закончиться для Оксаны встреча с оперативниками. Конечно, он не ожидал, что дворняжки выберут местом для своих любовных утех именно те кусты, где он подслушивал разговор Оксаны с оперативниками, и что собачки подведут их с Оксаной. Но Герман не сделал ничего, что могло бы предотвратить такое развитие событий. Напротив, он был даже рад, что Оксану увели с собой оперативники.

Почему Герман так поступил? Чему радовался? Очень просто. Герман боялся. Не за себя, он боялся за Оксану. Он чувствовал, что расследование их, такое невинное на первый взгляд, теперь вплотную подобралось к власть имущим. А переходить дорогу таким людям опасно, о чем свидетельствовал хотя бы печальный конец доктора Меерсона. Герман ни минуты не сомневался, что если Оксана продолжит помогать ему в расследовании, а она обязательно захочет продолжать, такой уж у нее характер, то рано или поздно может разделить участь доктора.

О том, что такая же участь может постичь и его самого, Герман не думал. Ему казалось важным обезопасить именно Оксану. Что будет с ним, он загадывать не хотел. Но Оксана… Она не должна пострадать любой ценой. И даже если для этого ей придется провести пару дней за решеткой, это будет лучше, чем рисковать жизнью ради опрометчиво затеянного Германом самодеятельного расследования.

То, что вначале казалось семейной размолвкой между ним и Ириной, переросло в нечто настолько угрожающее, что Герман просто начал бояться за жизнь Оксаны. А она неожиданно стала для него крайне важна. Это случилось как-то в один миг. В тот момент, когда Герман забрался в микроавтобус Почтарева, он меньше всего думал о своей подруге, которую оставлял одну в темном парке.

Но вот когда микроавтобус тронулся с места, а Оксана осталась в темноте, Герману резко захотелось выскочить из машины. Ему вдруг стало так страшно, как никогда еще не бывало в жизни. Но страшно не за себя, а за Оксану. Только сидя в чужой машине между какими-то тюками, накрытый сверху пыльным ковром, Герман понял, до какой степени ему дорога Оксана и как важно для него, чтобы с ней ничего не случилось.

Это чувство буквально пронзило его, перекроив всю его вселенную. Такого с Германом еще никогда не случалось. Даже за сына, даже за жену, которая ему этого сына подарила, Герман никогда так не переживал.

Да и вообще, все то, что прежде казалось ему крайне важным — Ирина, Ванечка, их благополучие, здоровье и счастье, — за эти дни, которые Герман провел вдали от семьи, отошло на задний план. Оказалось, что Ирина совсем не такое уж неприспособленное к жизни существо, которое и ступать-то по земле не умеет. Нет, она оказалась вовсе не бабочкой, а вполне себе жирной гусеницей, уверенно переступавшей по земле всеми своими мохнатыми цепкими лапками.

«Сумела мне с Почтаревым рога наставить, сумеет и прожить без меня. Нечего с ней носиться. Мерзкая баба моя Ирка, если разобраться, истеричка и предательница, ничего больше. Оксана совсем другая. Ирка — плющ, лиана. Оксана — стойкое дерево. Березка моя!»

Герман так расчувствовался, что чуть не расплакался. И это тоже было удивительно для него. Но события последних дней заставили Германа иначе взглянуть на окружающих. Ира принесла в его жизнь лишь проблемы, а Оксана в эту трудную для Германа минуту протянула ему руку помощи, чтобы эти проблемы он смог решить.

Выбравшись из парка, Герман направился к оставленной машине. Благодаря тому, что Герман был за рулем, ключи от машины оставались у него. Он мог воспользоваться «реношкой», но не был уверен, что стоит это делать. Теперь в полиции знают, что они с Оксаной заодно. Безопасно ли ездить на ее машине? Наверняка номер уже внесен в базу машин, подлежащих немедленному задержанию. Нет, так рисковать не стоит.

И уставившись на регистрационный номер, Герман пробормотал:

— С этим надо что-то делать.

В бардачке у Оксаны было много разного хлама. И порывшись там, Герман нашел бутылочку корректора для печати. Это было то, что нужно.

— Ну-с, посмотрим, что тут можно сделать…

Герман увлеченно работал кисточкой. Не прошло и нескольких минут, как оба регистрационных номера изменились до неузнаваемости. Вместо цифры восемь, теперь виднелась цифра шесть. А буква «О» превратилась в букву «С».

Герман оглядел дело своих рук и с удовлетворением кивнул:

— Отлично получилось!

За себя Герман не волновался. Волшебный грим — борода, очки и усы — делали его неузнаваемым. И он, и машина здорово замаскировались. И могли продолжать свое дело.

Сев за руль, Герман снова растрогался.

Как вовремя Оксана ему помогла! Какое благородство! Она не стала вспоминать о прежних обидах, копошиться в былом, просто стала помогать, и все. И никакой благодарности за свою помощь не требовала. Но если Оксана умела быть благородной, то и Герман не хотел уступать ей. Больше он ни о чем не попросит Оксану, дальше он будет действовать сам. Слишком дорого может обойтись Оксане ее помощь. Об этом Герман и должен думать.

Герман ничего не сказал Оксане о внезапно вернувшихся чувствах, потому что считал это, во-первых, несвоевременным, а во-вторых, даже непорядочным. Как ни крути, он до сих пор женат на другой женщине. Хотя Герман знал, с Ириной у них все кончено. С того момента, как он узнал об ее измене, уже все было кончено. Никакие оправдания не помогли бы Ирине вернуть расположение Германа.

Вся их семейная жизнь строилась на иллюзии, что Ирина беспомощное и очаровательное существо, которое просто не в состоянии существовать самостоятельно без опеки и надежной руки Германа. А оказалось, что очень даже может. Герман даже чувствовал к Ирине нечто вроде благодарности за ее предательство. Одним махом взяла и разрубила тот узел, который они вместе завязали.

И вот теперь Герману предстояло завершить расследование так же, как он его и начал, — в одиночку. Поэтому он и настоял на встрече Оксаны с оперативниками. Чувствовал, чем это может закончиться. Если бы они не задержали Оксану, Герман нашел бы другой способ, чтобы отстранить девушку от участия в расследовании.

— Да и зачем ей это продолжать? Я уже все знаю сам. Под подозрением у нас господин Воронцов, значит, надо пообщаться с его женой. И под подозрением Почтарев. Его я тоже рано или поздно найду. А когда найду Почтарева, выйду через него и на этого Горемыкина.

Зачем ему нужен последний, Герман и сам не очень-то хорошо себе представлял. Конечно, если его жена зачем-то возилась с мальчиком Горемыкина, то через последнего можно выйти на саму Ирину. Но нужно ли это самому Герману?

То, что Оксана сказала, что вместо Ванечки Ирина привезла домой другого мальчика, самым странным образом выпало у Германа из памяти. Так бывает, что сознание нарочно прячет самую травмирующую информацию.

Да и само расследование крутилось таким образом, что им с Оксаной все было как-то не до Горемыкина. Допустим, сам Почтарев знает, где обитает этот Горемыкин. А вот Герман с Оксаной и понятия об этом не имели.

«Поэтому сперва я займусь Воронцовой, — решил Герман. — Сегодня же попытаюсь к ней подобраться. И плевать на ее всемогущего мужа. Теперь Оксанка в безопасности, это главное. А за себя я не боюсь!»

Помимо адреса Елены Воронцовой в отделе кадров сыщики получили также и номер ее мобильного телефона. И сейчас Герман воспользовался им.

— Алло, алло, — тоненьким голоском пропищал он, подделываясь под женский голос. — Ленусик, привет!

— Это кто? — спросила Воронцова. — Не узнаю.

— Это Катя, — брякнул Герман. — Другой номер у меня теперь, запиши его, солнце мое!

На его счастье, Воронцова ничуть не насторожилась.

— Катрин, ты, что ли? — лениво произнесла она.

— Я!

— Привет, не узнала тебя сразу, дорогая. Богатой будешь.

Герман хихикнул:

— Куда уж больше-то.

— Денег много не бывает.

Голос Воронцовой звучал ровно. Никак не подумаешь, что женщина на грани отчаяния от потери и любовника, и мужа, и положения в обществе.

— Как сын? Как его здоровье? — поинтересовалась она у «Кати».

Герман откликнулся с жаром.

— Великолепно!

— Гастрит больше не мучает?

— Полный порядок с желудком.

— А-а-а… С бизнесом как? У него ведь, кажется, сеть заправок?

— Все путем.

Воронцова замолчала, явно не зная, что еще спросить.

Но Герман продолжал пищать и кривляться:

— Представляешь, встретила сегодня твоего мужа, так он мне такого наговорил!

— Чего сказал-то?

— Записи показывал, где ты и какой-то мужчина. Сказал, ты от него голой уйдешь. Без копейки тебя оставит.

— Никак не пойму, что у тебя с голосом, Катерина, — произнесла Воронцова с заметным раздражением. — Это вообще ты?

— Я! Конечно, я! — пропищал Герман. — Простыла слегка.

— Ну, выздоравливай, — равнодушно проронила Воронцова. — А Борису передай, что мне от него ничего не нужно, но и свое я ему не отдам.

— Может, увидимся сегодня? Посплетничаем. Ты же теперь, как я понимаю, свободная женщина.

— Сегодня не могу, с братом обещала встретиться. А вы, девушка, или кто вы там на самом деле, на будущее учтите, что у Катьки не сын, а дочь. И учится она в инязе, так что никакого отношения к заправкам не имеет.

И повесила трубку. Герман смутился, но не сильно. Пусть его и рассекретили, но главное он узнал. Сегодня Воронцова собирается встречаться с братом. Ну и правильно, к кому еще женщина может обратиться за помощью? Но если он приедет к Воронцовой, значит, и Герману надо поспешить туда.

Но когда Герман вернулся к поселку Елены Воронцовой, ее ярко-красная машина неожиданно выехала ему навстречу. Герман едва успел посторониться, чтобы ее пропустить. Воронцова сама сидела за рулем.

Выждав некоторое время, он развернул машину и поехал следом. Долго ехать не пришлось. Очень скоро Воронцова свернула на боковую дорогу и почти сразу затормозила. Герману пришлось проехать дальше по главной дороге, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Метров через сто он припарковался и поспешил назад уже пешком.

К этому времени красной машинки на той улочке видно уже не было. Но повертев головой, Герман без труда понял, что вариантов тут лишь два. Либо машина заехала в частный дом из тех, что тянулись по правую руку, либо в зеленые ворота слева.

Но земля перед частным домом была покрыта нетронутым слоем пыли, да и трава разрослась тут изрядно. Видимо, хозяева не посещали свои владения уже не одну неделю. А вот перед зелеными воротами напротив, травы почти вовсе не было. Она была буквально «выбита» колесами машин, снующих взад и вперед. Даже сейчас, хотя был вечер, Герман насчитал целых четыре машины, которые выехали из-за ворот и отправились по шоссе в сторону города. Три машины были легковые и один грузовичок.

— Оживленный тут трафик, — пробормотал он. — Интересно, что это за место такое?

Никакой таблички ни на воротах, ни на заборе, который начинался дальше, не наблюдалось.

— Странно.

Герман пошатался вокруг, не спуская глаз с проходной. В тот момент, когда ворота открывались, пропуская очередную машину, он успел разглядеть за забором аккуратные ровные дорожки, ухоженные газоны и маленькие симпатичные домики.

Дом отдыха? Пансионат? Но почему тогда без вывески?

И еще Герману совсем не понравился парень у проходной. Как-то его молодость, мордастость и широкие плечи не вязались с обычным для такого рода работы образом старичка-отставничка. Герману даже показалось, что с левой стороны форменная куртка у парня подозрительно оттопыривается, словно там кобура с оружием.

Вооруженная охрана? Тут? Но зачем?

Герман решил прогуляться вдоль высокого забора, который был также выкрашен в зеленый цвет. Забор был длинным, он все тянулся и тянулся. По другую стояли частные дома и домики, утопающие в зелени садов. Сама улочка была маленькая, узкая и сонная. Жизнь кипела лишь у зеленых ворот. Герман прошел до самого ее конца, потом повернул назад, и, на его счастье, в этот момент из какого-то домика вышла пожилая женщина, державшая за руку маленькую девочку.

Ребенок капризничал.

— Не хочу! — возмущалась девочка. — Не хочу идти за молоком!

— А кашу из чего утром варить?

— Не хочу кашу!

— Это полезно.

— Скука!

— А тебе только бы в планшете сидеть, — не выдержала пожилая женщина.

— Там интересно! Тут скучно!

— Нельзя, чтобы все время только интересно было. Иногда и делом заняться нужно.

— Ты старая! Ты ничего не понимаешь.

— Цыц! — прикрикнула женщина на внучку. — Ишь, егоза выросла! Яйца курицу не учат.

— Не хочу в магазин! Не хочу кашу! Не хочу с тобой жить!

Бабушка и внучка шли как раз перед Германом. И в этот момент проходили мимо зеленых ворот.

— А в детский дом хочешь? — неожиданно строго спросила пожилая женщина, делая шаг к этим воротам. — Вот я тебя туда и отдам. Посмотришь, как детки без родителей живут. Может, ума наберешься. Начнешь ценить, что имеешь.

— Ой, нет, нет! — испугалась девочка, вцепляясь в руку бабушки. — Не хочу! Пошли в магазин!

— Ну вот и славно.

Но рано бабушка обрадовалась. Малышка пошла на второй этап домогательств.

— А чупа-чупс мне купишь?

— Снова здорово, — вздохнула женщина. — И что тебя на всякую гадость-то тянет? Разве нету нормальных конфет? Чем тебе мои петушки на палочке плохи?

— Гадость!

— А чупа-чупс твой вкуснятина?

— Да!

— Будешь есть нормальные конфеты, а эту химию я покупать не стану.

Девочка приготовилась снова препираться, даже воздуха в легкие набрала, чтобы погромче получилось, но в этот момент Герман догнал пожилую женщину с внучкой.

— Простите, — сказал он, — я тут случайно услышал ваш разговор насчет детского дома.

— И что?

Женщина смотрела на него исподлобья. Внучка тоже притихла, изучающе разглядывая Германа.

— Я ничего такого не говорила.

— Значит, за этим забором детский дом?

— Ну, допустим. И что?

— Просто странно. Ни указания, ни вывески.

— Частная собственность, — сухо отозвалась женщина. — Хотят, вешают вывеску, хотят нет. Нынче все можно.

— Но откуда же вы тогда знаете, что это детский дом?

— Так слышно, — пожала плечами женщина. — Детские голоса ни с какими другими не спутаешь.

— Но с чего вы взяли, что там живут именно сироты?

— А как же их еще-то назвать? Родители к некоторым только в гости приезжают, да и то не ко всем. Приедут, уедут, ребенку то ли радость, то ли стресс. Уж и не разберешь.

— Скажите, раз вы так все хорошо тут знаете, не видели ли вы здесь такую высокую красивую женщину, брюнетку, она ездит на маленькой красной спортивной машинке.

Герман не рассчитывал на положительный ответ. Но женщина кивнула головой.

— Елена. Она там начальница.

— Начальница?

— Ну, хозяйка. Ее это заведение. Она детей обеспеченных родителей к себе принимает, заботится о них. Не бесплатно, конечно, и не сама детьми занимается. Сотрудников у нее полным-полно. Я, к примеру, тоже там одно время работала.

Вот это удача! У Германа даже дух захватило.

— А почему ушли?

— Надоело. Да и своих забот полно. Вон внучку мне дочка подбросила.

— Не ври! — возмутилась девчонка. — Я тебе никакая не внучка! И моя мама тебе тоже деньги платит, чтобы ты со мной сидела. Моя бабушка в Барселоне живет. Я к ней тоже поеду.

— Поедешь ты, как же… с крыши на чердак.

— Молчи! — завизжала девочка. — Моя бабушка лучшая! С ней всегда весело. А у тебя скучно! С папой и то веселей!

— Так что же твой папа с тобой не возится? И мама? А бабушка твоя замечательная, чего тебя к себе в Барселону не зовет?

Девчонка надулась и замолчала. А женщина повернула к Герману свое усталое лицо и произнесла:

— Извините за этот спектакль. Не для ваших ушей он.

— Ничего страшного. Вы говорили про детский дом.

И Герман мотнул головой в сторону высокого забора, заглянуть за который ему так и не удалось. Высота тут была метра три, ну не прыгать же, честное слово.

— А чего рассказывать? Дети там самые разные живут, — сказала женщина. — И совсем маленькие есть, и те, которые уже в школу ходят. Но, конечно, маленьких больше. Своей-то школы Елена Валентиновна еще не завела, так что школьников может принимать лишь на время школьных каникул. Но малышей всех берет. Ну, то есть опять же не всех, а тех, чьи родители могут за их пребывание в круглосуточном детском саду заплатить.

— Значит, это все-таки детский сад?

— Сад, но по сути — тот же детский дом. Многие там месяцами и даже годами живут. Не все, но есть и такие, кто там почти с самого рождения, а родители ни разу к ним и не приезжали.

— Что за странные родители? Зачем заводить ребенка, если не заботиться о нем?

— А они и заботятся. То есть они так считают, что заботятся. А если с другой стороны взглянуть, тут у ребят и свежий воздух, и залив, и сосны. Опять же хорошее четырехразовое питание, режим, сон по расписанию. Дома такие условия не всякий создаст.

— Но не очень-то весело без родителей жить.

— Невесело, — согласилась женщина. — А что делать? Их же никто не спрашивает. Привезли, вот и живут. Другой жизни многие из них и не ведают.

— Вы так хорошо все особенности этого места знаете. Просто удивительно.

— Ничего удивительного тут нет. Говорю же, работала я у них.

— Ну так почему ушли-то?

Пожилая женщина смутилась, но потом все же призналась:

— Требований у Елены очень уж много, а платит не так чтобы очень. Я частным образом подрабатываю. Вот это моя очередная воспитанница. Родители у нее заняты очень, самим ребенком заниматься недосуг, бабушки-дедушки по миланам-барселонам, им тоже не до малышки, вот родители мне ее и поручили.

Но Герману показалось, что женщина чего-то недоговаривает. Вряд ли за одну малышку будут платить столько, сколько за работу со многими детьми. Однако девочка снова начала канючить, что ей надоело стоять, что пора идти, пусть даже и за такой гадостью, как молоко, все лучше, чем посреди дороги торчать, и женщина заторопилась в магазин.

А Герман остался. Его сжигало любопытство. И он решил, что ни за что не уедет, пока не выяснит, что происходит за высоким забором. Упоминание про частный детский сад вызвало у него чувство какой-то щемящей тоски.

«Уж не тут ли они моего Ваньку прячут?»

Герман совершил еще один марш-бросок по окрестностям, нашел точку на возвышенности, с которой можно было рассмотреть кусочек территории частного детского садика, и убедился, что старушка не соврала. На территории было великое множество детских площадок и деревянных раскрашенных фигурок. Там было даже маленькое спортивное поле, это Герману тоже удалось разглядеть. Вот только самих воспитанников он не увидел. Впрочем, был уже вечер, время для прогулок неподходящее. Дети сидели по своим домикам, готовились ко сну.

Возвращаясь назад, Герман отметил дом, из которого выходила бабушка с капризной девочкой. В доме горел свет, видимо, хозяйка уже вернулась из магазина. Герман услышал, как девочка снова что-то доказывает старухе на повышенных тонах, не стесняясь в выражениях.

— Ты глупая! — донесся до Германа ее громкий голос. — Все старики глупые, а ты особенно!

«Вот несносный ребенок, — усмехнулся Герман. — Неужели все дети сейчас такие дерзкие?»

Пока Герман бродил по окрестностям, он составил план дальнейших действий. Нужно найти кого-то из сотрудников детского сада и расположить к себе. И, кажется, Герман догадывался, где ему найти такого человека и кто может ему быть в этом деле особенно полезен.

Глава 16

Давешняя старушка встретила его смущенно, а девочка настороженно. Они не ждали гостей, поужинали и уже готовились ко сну. Впрочем, углядев, что у Германа в руках тортик и несколько пакетиков со сластями, обе повеселели. А Герман еще припас и баночку кофе, и бутылочку сладкого вина.

— Не знал, что вы любите больше.

— Зачем вы так потратились? — всплеснула руками старушка. — Право, это неудобно.

— Я хотел побеседовать с вами. А лучшая беседа всегда за столом.

Хозяйка не стала отказываться. Видно, не одной девочке было скучно. Пожилая дама тоже была не против того, чтобы внести разнообразие в рутинный распорядок дня. Они с девочкой проворно накрыли на стол, поставили чашки, вскипятили чайник. И все уютно устроились за накрытым скатертью столом. Девочке тоже позволили остаться и выпить чашку чая. Позднее чаепитие было для нее в диковинку. Глаза у нее сияли. Оказывается, не такая уж она и злюка, просто малость избалованная.

Герман сумел быстро расположить пожилую женщину к себе. Он был достаточно обаятелен. Да и язык у него был подвешен как надо. И чувство юмора помогло. Очень скоро обе женщины — и маленькая, и старая — чувствовали себя с Германом так, словно знали его всю жизнь. А ему только того и надо было. Он не стал таиться и рассказал, что появился в здешних местах не просто так. Что он разыскивает жену и ребенка, показал их фотографии. И старушка с девочкой умилились, какой Ванечка хорошенький.

Герман не стал скрывать и того, что имеет подозрения насчет детского сада, которым владеет госпожа Воронцова. Попутно Герман выяснил, что Стефанида Андреевна, так звали новую знакомую, в свое время окончила педагогический институт. И уже больше полувека работает исключительно с дошкольниками. Сейчас, правда, только частным образом.

— Вы же профессионал, — польстил пожилой даме Герман. — Стаж огромный, опыт работы. Почему же вы все-таки ушли от Воронцовой? Вас ведь наверняка уговаривали остаться.

Теперь, сидя за столом, Стефанида Андреевна была куда откровенней, чем давеча на улице.

— Не понравилось мне там, — призналась она. — Полгода поработала и ушла.

— Но почему?

— Сплетничать не приучена, но что-то неладное у них там творится. Мутное какое-то.

— Например?

— Некоторые дети появляются, потом исчезают. И куда деваются, непонятно.

— Может, родители забирают?

— В том-то и дело, что не родители или там опекуны, а совсем другие люди. Незнакомые.

— Но дети возвращаются?

— Когда как. Несколько случаев я знаю, когда дети исчезали навсегда. Ну, это из тех, за кого платить переставали и кем родные подолгу не интересовались. Вообще-то таких детей полагается в специальные учреждения направлять, где они за счет государства содержатся, если за их содержание платить никто из родичей не хочет, но Лена, как мне кажется, иначе поступала. Как, врать не буду, не знаю. Но что-то нехорошее в этом было.

— И что? Дети исчезали с концами?

— Не знаю. Я там слишком недолго проработала. Может, через годик и возвращались, не знаю.

— Но как же так? Ведь рано или поздно за ребенком его родные должны были вернуться? Это же ребенок!

— Иногда случалось, что приезжали.

— И как же тогда? Возвращали им ребенка?

— Возвращали.

— Но если ребенка нет, вы говорите. Как же возвращали?

Стефанида Андреевна помялась, но потом все же сказала:

— Возвращали, да не того.

— В каком смысле?

— Вот скажите, вы со своими школьными друзьями общаетесь?

— Не со всеми, но с некоторыми да, общаемся.

— Другое спрошу. На встречи выпускников вы ходите?

— Иногда.

— Замечаете, как меняются люди со временем?

— Конечно. Если лет десять человека не видеть, бывает, что с трудом его узнаешь.

— А у детей все изменения происходят еще быстрей. Младенец в полтора месяца — это совсем не то же самое, что полуторагодовалый малыш. А если проходит два или три года, ребенок за это время меняется почти до неузнаваемости. Если его все это время не наблюдать, то и вовсе можешь не узнать.

— Хотите сказать, что некоторые родители не появлялись годами?

— Насчет родителей не скажу, но многие дети у Лены были оставлены своими опекунами. А те считают, что если ребенок присмотрен и сыт, то с них и взятки гладки. Не надо больше возиться с крикуном. Сбыли с рук и забыли.

— Но сейчас же Интернет есть. Можно ребенка хотя бы в режиме онлайн наблюдать.

— Может, и можно, но только те пользуются этой услугой, кому ребенок интересен. А такие и сами приедут, и ребенка на выходные заберут, и вообще проявят заботу. Но есть и такие, которым попросту плевать на малыша. Вот таким нерадивым родичам ничего не стоит подсунуть чужого ребенка взамен того, что они оставляли.

— Прямо ушам не верю.

— Да уж вы мне поверьте, — поджала губы Стефанида Андреевна. — Врать сызмальства не приучена. Что видела, то вам и говорю.

— Но это же подсудное дело вот так менять одних детей на других.

— О чем и речь, — многозначительно произнесла Стефанида Андреевна. — Потому и уволилась. Не хотелось на старости лет за решетку загреметь. Не знаю, может быть, я чего-то не так поняла, но из моей группы несколько раз забирали детей. Кто забирал, мне не говорили. Просто ставили в известность, что сегодня с десяти до пяти такой-то ребенок будет отсутствовать. Обычно малыш потом возвращался, но где он был, что с ним делали, этого объяснить не мог. Куда-то возили, какие-то люди были, а что, почему, такие маленькие дети толком объяснить не могут. Оставалось только гадать, для каких целей этих детей вывозили из детского дома. И сама Елена Валентиновна… Она хоть и педагог с образованием, а вот муж у нее уголовник. Да-да, он как-то к нам приезжал, вроде как с инспекцией. Карусели детские проверять полез, а там краска свежая. Вот он рубашку краской испачкал, снял ее, чтобы застирать, и я сама видела у него татуировки на теле. Кресты, купола. А такие, я знаю, только на зоне делают.

— Но ведь детским садом не муж, а Елена Валентиновна заведует.

— Муж и жена — одна сатана. Недаром в народе говорят, муж — голова, а жена — шея. Куда шея захочет, туда голова и повернется. Не верю я, чтобы жена о своем муже правды не знала. Все Лена про своего муженька знает. А раз знает и живет, значит, и сама такая.

— Но люди же меняются.

— Брось ты, Гера. Черного кобеля не отмоешь добела. Конечно, бывает, что Господь чудо явит, отчаянным грешникам благодать подает. Уверуют они, преобразятся от Духа Святого и от греха сами отойдут. Но мужу Лены до этого еще далеко.

— Почему?

— Так, как наш хозяин себя ведет, верующие себя вести не будут. У него одни деньги на уме, а для верующего человека — это самый первый грех.

Благодаря говорливой старушке Герман сделал для себя выводы, что в детском доме и впрямь дела обстоят нечисто. Внезапно ему пришла в голову одна мысль.

— Скажите, а игрушки в садике как-нибудь маркируют? Клейма на них ставят?

Стефанида Андреевна ничуть не удивилась вопросу. Пожала плечами и ответила:

— Конечно. У каждой группы своя метка. А как иначе определить, какая игрушка из какой группы? На улице же каждая группа хоть и гуляет на своей площадке, но бывают общие мероприятия, концерты, утренники, другие развлечения. Наконец, дети свои игрушки просто теряют. А вы знаете, какая это трагедия для ребенка, когда теряется его самый верный друг? Так что все игрушки, так или иначе попавшие в садик, обязательно маркируются.

— И как же?

— Пишут название группы. Например, «с/г» или «м/г». Что, соответственно, значит, старшая группа или младшая группа. Во всяком случае, при мне это было именно так.

— А давно вы от них уволились?

— Давно.

— А сколько всего времени они функционируют?

— Не меньше семи-восьми лет, — сказала Стефанида Андреевна. — Я сама дом от сестры унаследовала почти десять лет назад. А этот забор и садик за ним появились через год или чуть позже. Я к ним пришла, когда они еще только открывались. Детей тогда было мало, сотрудников тоже, меня и взяли.

— И с самого начала им Елена Воронцова руководила?

— Да. Муж ей помог землю получить, деньги на строительство выделил, но организацией занималась сама Воронцова. Я и сейчас ее иногда вижу, когда она в машине мимо проезжает.

— Скажите, а могло такое быть, чтобы ребенок в этом садике вместе со своей матерью оказался?

— Могло! — кивнула головой старая воспитательница. — Запросто. У Лены вообще все запросто. Плати деньги и живи сколько влезет. Для самых маленьких даже отдельный домик построен, где они со своими мамочками могут находиться. Их обслуживают, за детьми, если надо, присматривают. Дом отдыха, да и только. Только цены у Лены… того, кусаются.

— А где она детей набирает?

— Вот этого не скажу, не знаю. Объявлений или рекламы я не замечала, чтобы они давали. А дети появляются. Пока я работала, с десяток новых воспитанников появилось. И все не на месяц, не на два, а на постоянной основе. То есть на год или даже больше. Как мне Лена объясняла, потом этих деток в частные закрытые школы переводят. У нас или за границей. Те же интернаты, если вдуматься, только обслуживание получше.

— Но откуда же клиенты узнают про садик?

— Загадка. Ни в Интернете, ни в газетах про этот сад ничего не пишут. Я к Лене свою знакомую отправляла. Та без работы осталась, вот я и подумала, пусть подработает чуток. Она пыталась информацию найти о новом месте работы, но без толку. Тогда я ее уговорила, чтобы она прямо к Воронцовой обратилась. Подруга так и сделала. А Лена ей от ворот поворот. Да еще форменный допрос устроила. Откуда вы про нас узнали? Кто вас подослал? А под конец заявила, что новые сотрудники им не требуются, и выставила мою знакомую ни с чем.

— Значит, с улицы они теперь воспитателей не принимают?

— Нет. Наверное, после моего ухода какие-то выводы сделали. И теперь только проверенных людей берут. И в Интернете про них сведений нет, мы с подругой тогда смотрели. Да и что в поисковике писать? Названия-то у этого садика нет. А если и есть, то нигде не афишируется. Даже все соседи знают только, что это просто частный садик, и все. И детей со стороны они тоже не берут. Соседка тут пыталась пристроить своих пацанов, дочка ногу сломала, самой старухе с двумя сорвиголовами не справиться. Так она Лене и денег посулила, а та ни в какую. Мест нет, и все!

— Хорошо, названия нет, но адрес-то есть. Отзывы об этом садике какие-то все равно могут быть.

И тут раздался тонкий голосок:

— Я сейчас посмотрю.

Это девочка, о присутствии которой взрослые совершенно забыли, дала о себе знать.

— Ты все слышала? — ахнула Стефанида Андреевна.

— Не глухая, — важно произнесла малышка. — Если хотите, я сейчас в Сети. И Интернет у меня безлимитный. Ройся сколько хочешь. — И она всучила Герману свой беленький айфончик. — На! Ищи своего мальчика.

Но сколько ни искал Герман, никаких упоминаний о детском саде, которым руководит Елена Воронцова, так и не нашел. Создавалось впечатление, что кто-то специально вычищает любые упоминания об этом месте. Сама Елена Воронцова была почти во всех социальных сетях, хотя попасть на ее страницы Герману не удалось. Да и что бы он там узнал? Вряд ли Воронцова выкладывает в открытый доступ истории про свои темные делишки.

— Единственное, что я не понимаю, если у госпожи Воронцовой уже есть дело, если она руководит детским садом, зачем она пошла работать врачом, да еще в клинику красоты? Это же время и силы, а денег там особых не заработаешь.

Но, видимо, была у Воронцовой для поступления в клинику какая-то веская причина. Как понял Герман, эта женщина не из тех, кто делает что-то просто так. Воронцова четко видела впереди какую-то цель и лишь поэтому потребовала от мужа устроить ее на работу в «Красоту не для всех».

— Вот только бы выяснить, что это за цель!

Все, сказанное старушкой про частный детский сад Воронцовой, надежно спрятанный за высоким забором, вызывало у Германа еще большие подозрения, чем прежде. Найденные в машине Почтарева детские игрушки — машинка, слоненок и мишка — могли быть как раз из этого садика. Правда, такой маркировки, какая была на трех игрушках, «г/м» Стефанида Андреевна не припомнила, но она уволилась оттуда несколько лет назад. За это время могли появиться новые группы.

Теперь Герман был почти уверен, что если где-то его сынишку и прячут столько времени, то частный детский сад, в котором единолично правит госпожа Воронцова, которая к тому же связана и с Меерсоном, и с «Красотой не для всех», а возможно, что и с Почтаревым, самое подходящее для того место. К тому же если сюда принимают детей вместе с мамами, значит, и Ирина может находиться там же.

Все это настолько взбудоражило Германа, что ему показалось, еще немного, и его просто разорвет от переполняющих его эмоций.

— Мне надо попасть в этот сад! Я уверен, мой сын находится в руках у этой женщины! И к Меерсону в клинику он тоже попал не случайно. Они действовали заодно с Почтаревым. Разыграли перед Иркой какой-то спектакль, а эта дура попалась.

Стефанида Андреевна не поняла из его речи ни слова, кроме того, что симпатичный молодой человек хочет проникнуть на территорию частного детского сада. И еще она поняла, что Герман хочет насолить Воронцовой, которая старушке была совсем несимпатична.

— Я вам помогу! — торжественно произнесла старая воспитательница. — Вы хотите попасть во владения Елены? Я вам в этом помогу.

— Вы?

— Именно я! А что вы думаете, если я старая, то уже не на что и не гожусь? — раздухарилась старушка. — Сказала, что помогу, значит, помогу.

— Но вы там уже не работаете.

— Я — нет. А вот мой сосед работает. Мы с ним вместе поступили, только я потом уволилась, а он остался.

— И вы его не предупредили, что он может погореть?

— Он шофер, — пожала плечами старушка. — Продукты возит. Случись какая неприятность, с него что за спрос? В конце концов, это только подозрения, доказательств у меня нету. А у Володи трое детей, всех кормить надо. Работа ему была нужна, я и не стала ему ничего говорить. — И уже одеваясь перед зеркалом, старушка добавила: — К тому же я как чувствовала, что пригодится свой человечек в этом месте. Пойдемте, я вас с ним познакомлю. Кстати, и фотографию своего мальчика с женой покажете. Может, он их и вспомнит, если видел.

Володя оказался здоровенным детиной ростом под два метра с лицом, простодушным как у ребенка. Неожиданно было видеть такую физиономию у мужика, которому уже явно перевалило за сорок.

— Нет, вашего пацана я в садике не видел, — признался он. — И мамашу его тоже. Я вообще детей почти не вижу. Мое дело продукты привезти, на кухню сдать и пустую тару забрать. К детям меня и близко не подпускают. Все через кухню да с черного хода.

Герман приуныл. Но Володя продолжал рассказывать:

— А насчет Елены Валентиновны я вам так скажу, она там хоть и заправляет делами, а главная все-таки не она.

— А кто же?

Герман ожидал, что Володя скажет: «Ее муж». Но Володя назвал совсем другую фамилию!

— Горемыкин.

Герман насторожился.

— Это кто же такой?

— Георгий Николаевич.

Это же тот самый Горемыкин, у которого работает водителем Почтарев! Герман почувствовал, словно его окатили кипятком. Кровь бросилась ему в голову, в висках запульсировало. Но он взял себя в руки и постарался не выдать охватившего его волнения.

— Раньше всем владел брат Георгия Николаевича, Федор. А теперь Георгий Николаевич хозяином стал. Это ему садик принадлежит по документам и вообще. Деньги тоже он получает.

— А как же Елена Валентиновна?

— Она там на ставке заведующей. А что попутно еще и врачом числится, так это их с Горемыкиным дела. Наверное, приплачивает он ей втихую, не без этого. Не стала бы она на двух стульях сидеть, кабы не получала за это приварок.

— А как бы с этим человеком познакомиться?

Володя понял его по-своему и переспросил:

— С Федором-то? А никак. Помер он зимой.

— И кому же сад достался? Елене?

— При чем тут Елена? Говорю же, наследник у прежнего хозяина был, брат — Георгий, если по-простому, то Жора. Ну и пацаны тоже. Только они еще маленькие.

— Какие пацаны?

— Мальчишки у Горемыкина-старшего остались. Двойняшки. Они после смерти матери в садике как раз и жили.

— А мать у них давно умерла?

— Давно. Сразу после их рождения. Инфекцию ей, что ли, в роддоме занесли, или просто хворая оказалась, только пацаны сразу, как родились, чуть ли не через сутки наполовину осиротели. А теперь и вовсе круглые сироты. Один дядька у них на всем свете родня. Ну и они у него тоже.

— Сколько же им теперь?

— Года два, — неуверенно произнес Володя. — Может, и того меньше. Маленькие совсем. Еще и не говорят почти ничего. Коля и Антошка.

— А ты это откуда знаешь? К детям же тебя, говоришь, не подпускают.

— К детям нет, а воспитательницы на что? А кухня? Небось там тоже одни бабы трудятся, а им язык почесать всегда охота. А тут такая тема. Богатые тоже плачут. Сначала хозяин наш прежний жену похоронил, да какую — молодую да красавицу. Потом пожил чуток и сам помер, мальчишек-сирот оставил на брата, а тот в приют и носа не кажет. Все на Лену переложил, она одна словно белка в колесе последние месяцы крутится.

И однако при такой занятости решила все-таки устроиться в клинику «Красота не для всех». Более того, Лену туда брать не хотели. Пришлось надавить на мужа, а тому на владельца клиники, лишь после этого Воронцову приняли на должность врача. Но зачем ей понадобилась еще одна работа, если у нее и с детским садом забот было выше всякой крыши?

— А где же эти сиротки сейчас?

— Антошка в приюте — это я так наш садик называю. А Колю еще несколько месяцев назад куда-то на курорт отправили, на теплое море.

— Так давно?

— Разговоры такие во всяком случае еще на похоронах папаши шли. Но слыхал, что пару дней назад вернулся уже пацанчик.

— А почему только одного отправили? Без брата?

— У Коли вдобавок к тому, что с головой у него с рождения не того, еще и просто со здоровьем проблемы начались. Кашель какой-то привязался, чего только ни пробовали, никак не проходит. Вот Лена и решила, что ребенку будет лучше на теплом море. У нас-то когда еще лето наступит, а там, на Кипре, уже благодать.

А Ирина-то как раз и летала на Кипр! Да, туда она полетела с Ванечкой, а обратно с ней вернулся другой ребенок, Горемыкин Коля — тот самый занедуживший племянник нынешнего хозяина частного детского сада.

Герману казалось, что его прямо припекает. А Володя знай себе бубнил с невозмутимым видом:

— Да я и по себе знаю, что на теплом песочке всякие болячки быстрей проходят. Да и, похоже, угадала наша Лена в этот раз. Кашель у мальчишки совсем прошел, и с головой улучшения начались. Улетал дурачок дурачком, а вернулся совсем другой.

— Это как?

— Умненьким стал, вот как. Морской воздух на ребенка очень благотворно подействовал. Климат. Или уж не знаю, что именно. Наши бабы, от них же ничего не скроешь, и то между собой говорят, может, и Антошку туда же отправить, где Коля отдыхал? А то на фоне поумневшего брата Антошка совсем жалко выглядит.

— А кто же с ребенком летал?

— Этого я не знаю, — развел Володя огромными, словно совковые лопаты, руками. — Да уж небось выделила Лена ему сопровождающего, одного не отправила.

И он даже захохотал при мысли о том, что такую малявку можно отправить одного. Дядька он был простодушный, хохотал от всей души. А закончив веселиться, добавил:

— Денег-то своим пацанам, я слыхал, Горемыкин-покойничек предостаточно оставил. Такие деньжищи иметь, можно на этих самых курортах хоть поселиться, да вот только что проку? Ни отца, ни матери у детей теперь нету. Один дядька-опекун, а он, как я слышал, мальчишками не сильно интересуется. Месяц назад только и появился. А до этого, как Федор Николаевич помер, ни слуху ни духу. Вернулся, спрашивают его, где же ты был? Даже на похороны родного брата дозваться тебя не могли. А он и говорит, в ашраме, мол, каком-то просветлялся.

И помолчав, Володя добавил:

— Да и то сказать, отец родной к своим пацанам тоже особой любви не испытывал. Думал, что крепыши родятся у него, а родились… не уроды, конечно, но дурачки и здоровьем хворые. Не о таких наследниках Федор Николаевич мечтал. Думаю, это его и подкосило. С детьми возиться охоты у него никакой не было. Поселил обоих мальчишек у Елены, а она им кто? Ни мать, ни тетка. Наемная работница, которой что оба этих пацана, что все другие дети по большому счету неинтересны. Вот деньги их родителей — это да, до этого наша Елена Валентиновна большая охотница.

И еще немного помолчав, Володя неожиданно произнес:

— Я так думаю, когда своих детей женщине Бог не дает, нечего ей и к чужим соваться. Значит, не надо ей, не ее это. В другом чем-то себя попробовать ей нужно, а деток пущай другие пестуют, кому судьбой так определено.

Философствования Володи были прерваны появлением его супруги — властной и горластой бабы, которая управлялась с тремя мальчишками и мужем, руководя ими, словно полководец своей маленькой армией.

— Володя, ты обещал с Витей насчет его оценок поговорить, — строго произнесла она.

При виде жены Володя мигом утратил благодушное настроение, подтянулся и чуть было не взял под козырек.

— Один момент, мой генерал!

— Он ждет. И смотри мне, посерьезней там с ним поговори. Не так, как в прошлые разы. Понял?

— Так точно!

Володя повернулся к гостям и боязливо зашептал:

— Чего от меня-то нужно? Говорите, только быстро. А то моя вся на нервах.

— Из-за сына?

— Да при чем тут Витька? Это она так, цепляется, ищет, на ком зло сорвать. Племянник мой — неуч и дурошлеп, толком не учился, а машину в кредит взять ума хватило. Да еще не какую-нибудь «Ладу» взял, а дорогущую иномарку! Бизнес-класса, во как. А какой ему бизнес, если сам он трудяга — рабочая косточка? Плел нам племяш тут, что дешево машину взял, что такая машина почти два ляма стоит, а ему по знакомству дилер за лимон уступил. А по мне хоть миллион, хоть два, сумма все равно запредельная. А тем более для племяша, который с одной халтуры на другую еле перебивается. И что дальше, вы спросите?

И хотя никто у Володи не думал ничего спрашивать, он продолжил:

— А ничего хорошего. Племяш мой машину эту разбил, теперь не знает, как кредит возвращать. Ни денег, ни машины, а сам в долгах как в шелках. Сестра в слезах, и моя баба приуныла, жалко ей сестру, жалко машину. Да еще у младшего в дневнике одни двойки, так она и из-за него психует. Вдруг таким же дураком вырастет? Племяш тоже с этого начинал. Что будет, если Витька наш подрастет и вместо того, чтобы семью вытянуть, еще глубже в грязь закопает? Ох, нет, чую, придется мне воспитанием Витьки заняться, а то худо будет. Да и баба моя меня самого поедом съест. Так что не хочется, а надо.

— Как же вы воспитывать собираетесь?

— Я-то? Старинным отцовским методом.

— Неужели побьете?

— А чего? — пожал плечами Володя. — Меня самого в детстве за каждую двойку отец драл. А его самого дед стегал словно сидорову козу.

— И помогало?

— На какое-то время действовало. Вышли из нас хорошие люди.

— Бить ребенка нельзя, — сказал Герман, которого эта тема тоже интересовала. — Психологи давно доказали, что от этого куда больше вреда, чем пользы.

— Что и говорить, особенной любви к ученью мне ремень, конечно, не привил, — согласился Володя, — но усердным быть заставил. А я вот своего лишь за те двойки, что в четверти приносил, хворостиной потчевал, да и то слегка, вот и разбаловался парень. Придется мне с ним сегодня всерьез побеседовать. Не хочется, а что делать? Второй класс парень заканчивает, а за партой не сидится ему. Если не прогуляет школу, то двойку притащит.

— Он еще маленький, — заступилась за Витьку и Стефанида Андреевна. — Рано ему еще серьезным быть.

— Девятый год парню. Какое рано? Мой прадед в его годы уже у станка стоял. Нет, я по племяннику своему сужу, если сейчас парень за ум не возьмется, потом уж поздно будет. От двойки к единице покатится, от замечания к выговору. Потом из школы исключат. Плохая компания. Выпивка. А потом пиши пропало. Нет! Не допущу! Пока есть сила в руках, буду воспитывать! Не хочется, конечно, говорил уже. Ох как не хочется! А что делать?

И от тяжести выпавшего на его долю бремени Володя даже поник своей большой, уже начинающей лысеть головой.

Глава 17

Проникнуть на территорию частного детского сада оказалось проще, чем Герман воображал. Миг — и Герман уже за забором. А все благодаря совету Володи. Тот хотя и не смог сам пойти с Германом, но насчет не просматриваемой зоны забора подсказал.

Несмотря на симпатию, которую внушал ему добродушный мужик, Герман не одобрял его воспитательных установок. Они и с Ириной раз и навсегда решили, что детей они будут воспитывать исключительно в духе уважения. Особенно настаивала на этом Ирина.

Но сейчас, перелезая через чужой забор, Герман невольно подумал, что рассуждать об уважении — это одно. А жить во взаимном уважении друг к другу — совсем другое. Вряд ли между ними с Ирой было настоящее уважение. Иначе Ира дождалась бы Германа, объяснилась с ним, а потом уже начала чудить с Почтаревым, да еще путая в это их общего ребенка.

— Если она меня не уважает, я ее не уважаю, откуда у ребенка взяться уважению к нам обоим? Одна болтовня у Ирки в итоге получается.

Детский сад был в эту позднюю пору тих и спокоен. В каждом домике насчитывалось от трех до десяти маленьких обитателей, ночная няня, воспитательница и охранник. И еще был охранник у ворот, но Герман, по совету опытного Володи, проник в детский сад с противоположной стороны.

— Если твоему пацану еще трех лет не сравнялось, то он в группе «Малышок» может быть.

— А если он с матерью?

— Все равно. Таких малявок только в «Малышке» держат. Либо с мамками, либо с няньками, либо еще с кем, но только там. Я тебе, как к этому дому пройти, объясню. А дальше уж ты сам действуй на свое усмотрение.

И вот теперь, подходя к нужному домику, он чувствовал, как вибрирует все у него внутри. Неужели он скоро увидит Ирину и своего сына? А что он им скажет? А они? Обрадуются они главе семьи? Судя по тому, как старательно прячется от мужа Ирина, в свидании с Германом она совсем не заинтересована. Но Герман имеет право убедиться, что с сыном все в порядке.

— Хотя какое там в порядке, — проворчал Герман. — Было бы в порядке, дома бы сейчас сидел.

Внезапно сердце у него екнуло. По соседней дорожке к тому же домику двигалась какая-то женщина. Ее сопровождал высокий широкоплечий мужчина, лица которого Герман в темноте разглядеть не мог. Но голос женщины, который доносился до него, был голосом Ирины. Мужчина вполне мог оказаться Почтаревым. Похож был. Да и Ирина обращалась к этому мужчине как к очень близкому другу.

— Мы должны забрать ребенка, — твердила она. — Понимаешь ты это? Должны!

— Ира, но с чего такая спешка? Никто не будет удерживать твоего сына насильно. Если захочешь его забрать, заберешь в любой момент.

— Ах, да у них нет моего сына! — прошептала Ирина, и Герману показалось, что в ее голосе прозвучало отчаяние. — Или ты забыл?

— Мы можем завтра обо всем переговорить с Леной.

— Нет, мы должны сделать это прямо сейчас! Переговорим с Леной, когда ребенок уже будет у нас. Его надо забрать! И если я тебе хоть немного дорога, ты мне поможешь!

— Я готов ради тебя на все, ты это знаешь, — растерянно проговорил мужчина. — Но ведь ты уже взяла деньги. Как быть с этим?

— Деньги я верну!

— А я? — В голосе мужчины послышалась сдерживаемая тоска.

— И ты вернешь!

— Но это же огромная сумма. И я уже много потратил.

Ирина была неумолима. Герман знал за ней это качество. А вот Почтареву еще предстояло узнать Ирину с этой стороны.

— Выбирай! Или деньги, или я! — произнесла она. — Если я не получу назад своего ребенка, про меня ты тоже можешь забыть.

Мужчина промолчал. Но все же двинулся в сторону домика, куда намеревался проникнуть и Герман, значит, все же решил помочь Ирине.

Герман затаился в тени кустов, дожидаясь, пока двое заговорщиков добудут для него желанный приз. Он не собирался мешать жене и ее приятелю сделать то, что совпадало с его собственными планами.

— Вот и отлично. Я достаточно в свое время потаскал для Ирусика каштаны из огня, теперь ее очередь отплатить мне тем же.

Какое-то время все было тихо и спокойно. Но затем в домике, куда сунулась Ирина и ее спутник, раздался детский крик. Потом вскрикнула женщина. Герман встрепенулся. Что-то пошло не по плану. Или у этих двоих и не было никакого плана?

Со своего места Герман не мог разобрать, кто кричит — Ирина или какая-то другая женщина. Но через минуту из домика выскочили двое — мужчина и женщина. А еще спустя несколько секунд они показались на тропинке, где засел Герман. Еще мгновение — и они пробежали бы мимо остающегося невидимым Германа. Ирина прижимала к груди какой-то сверток, который барахтался и жалобно кряхтел.

Германа словно обожгло. Сыночек! Ванечка! Не думая ни о чем, он кинулся вперед и выхватил сверток из рук не ожидавшей нападения Ирины.

— А-а-а! — заверещала та, не узнав в ночном разбойнике собственного мужа. — Ребенок! Гена! Он его украл! Гена! Что ты стоишь? Сделай что-нибудь.

Но ее спутник лишь оторопело смотрел вслед похитителю, не в силах уразуметь, откуда тот взялся.

— Догони его! — верещала уже в полный голос Ирина. — Верни мальчишку!

Наконец ее приятель пришел в себя и бросился вдогонку. Но куда там! Догнать Германа было невозможно. Он несся, петляя между домиков и деревьев. И наконец понял, что топот ног за спиной стих. Ирина и ее приятель потеряли Германа из виду. Где же ему теперь спрятаться? Оглянувшись по сторонам, Герман увидел детскую площадку. Она была залита светом от горящего прямо над ней уличного фонаря, но в домике было темно. Туда свет почти не проникал. И Герман решил, что это самое подходящее место, чтобы спрятаться и успокоить Ванечку.

Он забрался в домик и стал бережно разворачивать одеяльце, в которое был укутан ребенок.

— Сейчас, сейчас, мой хороший, — ласково приговаривал Герман. — Сейчас я тебя достану. Сейчас, Ванечка, папа тебя…

Он не договорил и замер с открытым ртом. Из одеяла на него смотрела детская рожица. В луче света, который проникал через окошко, было видно, что ребенок даже чем-то отдаленно похож на Ванечку. Но это был другой ребенок! Это был не его сын!

— Ваня, — растерянно пробормотал Герман. — Вани нет. А где же мой сын?

Он поставил ребенка на ноги и перетряхнул одеяло, словно надеялся, что в складках случайно затерялся еще один маленький мальчик. Но ничего не было. Чужой ребенок был, а вот Вани не было. Герман вывел мальчика на свет и окончательно убедился, что ребенок чужой.

— Ты… ты чей?

Но тот то ли не умел еще говорить, то ли боялся и ничего не ответил. Он стоял, ежился от ночного холода, вертя головой по сторонам и явно не очень-то понимая, что происходит. А потом его маленькое личико перекосилось. И Герман понял, что сейчас будет. И точно — ребенок заорал во всю мочь.

— Тихо ты! — попытался урезонить его Герман. — Тише!

Какое там тише! Ребенок надрывался, с ужасом глядя на Германа. Он был страшно недоволен, что его вытащили из теплой кроватки, и хотел дать понять это всему миру. Вдалеке послышались голоса, они приближались. Похоже, уже исчезновение малыша обнаружили, и за Германом снарядили погоню.

Но прежде чем Герман успел что-либо предпринять, из кустов выскочили Ирина и высокий брюнет. В свете фонаря было нетрудно разглядеть спутника Ирины. Это был Почтарев! Герман даже обрадовался. Давно пришла пора поговорить друг с другом. Вот этот момент и наступил!

Герман подбоченился и грозно взглянул на жену и ее любовника.

— Ну, приветствую вас!

Ирина тоже узнала мужа, но не стала тратить время на препирательства с Германом.

— Если хочешь вернуть Ванечку, — прошипела она ему прямо в лицо, — хватай этого мальчишку и немедленно бежим с нами!

Сам не зная почему, Герман послушался. Было что-то в голосе жены, что Герман подхватил на руки ребенка и как мог замотал его в одеяльце.

Крики ребенка сделались глуше, но все равно были слышны.

— Бежим отсюда!

Почтарев заметно нервничал.

— Скорей! — поторапливал он замешкавшегося Германа. — Надо уносить отсюда ноги.

И Герман пустился со всех ног, прижимая к груди исходящий возмущением сверток. Лишь после того, как они добежали до машины, которая ждала Ирину и ее приятеля, до Германа дошел весь ужас содеянного. Они втроем совершили преступление. Они украли чужого ребенка!

— Ира, что происходит? — попытался выяснить он у жены. — Зачем вы украли этого мальчика? Это же не наш Ваня!

— Думаешь, ты — отец — это понял, а я — мать — не поняла? — В голосе Ирины звучало нескрываемое презрение. — Конечно, это не наш Ваня! Конечно, это другой ребенок! Но с его помощью мы вернем нашего сына!

— Ничего не понимаю.

— Отдай мальчика мне!

Ирина сделала движение, чтобы отнять сверток у Германа. Но не тут-то было.

— Предупреждаю, стойте на месте, — велел он Ирине и Почтареву. — Если двинетесь, я убегу. Или… или буду драться!

— Чего ты хочешь?

— Объясни, где наш Ваня! Что с ним?

Ирина беспомощно взглянула на своего спутника.

— Что нам делать, Гена?

— Пусть едет с нами.

— Никуда я не поеду, — уперся Герман. — Пока вы все не объясните, точно не поеду.

При этом он слышал, что шум на территории детского сада все разрастается. Сколько времени им понадобится, чтобы понять, что самим им его не найти и придется вызвать полицию. И что будет потом?

Герман догадывался, что будет. Полицейские приедут, обыщут округу и очень скоро найдут Германа с украденным ребенком на руках. На Германа наденут наручники и бросят за решетку. Бесполезно будет доказывать, что похитил ребенка не он, а Ирина и Почтарев. На Германе и без того уже висит подозрение в убийстве. А если к нему добавится еще и киднепинг, судьба Германа будет весьма печальна.

Здравый смысл подсказывал Герману, что надо прислушаться к словам жены и побыстрее уносить ноги. Но что-то еще заставляло его противиться этому.

— Где Ваня? — строго спросил он еще раз. — Куда ты дела нашего сына?

— Он сейчас у Горемыкина.

— А это… этот ребенок?

— Это Антон. Антоша Горемыкин.

Фамилию Горемыкина за последние дни Герман слышал уже много раз. Так что сейчас ничуть не удивился. Чего-то в этом роде он и ожидал. Его жена ввязалась в какую-то авантюру, в результате чего их Ваня оказался в руках у Горемыкина. И Ирина, чтобы уравновесить расклад сил, решила выкрасть младшего Горемыкина.

— Антоша, а не Коля? — все-таки уточнил он. — А где тогда Коля?

— Ты все знаешь?

Ирину это неприятно удивило.

— Коля улетел, — через силу выдавила она.

Как-то это странно. Только вернулся и снова улетел?

— А это Антоша.

— А с ним что будет? — с неожиданно прорезавшимся ехидством поинтересовался Герман.

— Надо надеяться, что ничего. Но вообще-то мне плевать. Я хочу вернуть своего сына, а мне мешают!

— Кто?

— Она!

Голос жены прозвучал и жалобно и зло одновременно.

— Я ей сказала, что передумала. Что не хочу больше в этом участвовать. А она сказала, что ничего изменить уже нельзя. Что ребенок теперь у нее.

— Какой ребенок? У кого?

— Ваня! У нее! Ах, Геночка, он меня совсем не понимает! Никогда не понимал. Такой черствый человек!

И Ирина приникла к широкой груди Почтарева. Глядя, как нежно тот утешает его жену, Герман почему-то не чувствовал ни капли ревности. Одно облегчение. Словно так оно было и нужно. И к Почтареву он испытывал нечто вроде благодарности за то, что тот взял на себя нелегкий труд опекать и утешать Ирину.

А Почтарев выглядел искренне озабоченным душевным состоянием возлюбленной. И Герман устыдился. Может, он и впрямь черствый? Ему-то всякий раз приходилось делать над собой грандиозное усилие, даже чтобы просто выслушать жалобы жены. А уж чтобы утешать, да еще и гладить по волосам и называть ласковыми словечками, об этом он и подумать не мог. Не приходило ему такое в голову. А вот Почтарев с явным удовольствием исполнял миссию защитника слабой и беспомощной Ирочки.

Так они и стояли. Рыдающая Ира в объятиях Почтарева. И глядящий на все это Герман с чужим ребенком на руках.

Неизвестно, сколько времени еще продлилась бы эта немая сцена, но вдали на дороге замелькали сине-красные огни. Это были проблесковые маячки приближающихся полицейских машин. Ребенок как будто почуял, что приближается подмога, притихший было, он снова оглушающе взревел.

Почтарев очнулся первым.

— Садитесь в машину, быстро!

Не выпуская из рук ребенка, Герман запрыгнул на заднее сиденье машины. Ирина уселась рядом с Почтаревым, который сразу же выжал газ. Машина рванула с места, оставив далеко позади полицейские мигалки. Герман глянул на спидометр, и ему стало не по себе. Сто восемьдесят, двести, двести двадцать. А стрелка спидометра все двигалась и двигалась вперед.

А Ирина с восторгом смотрела на Почтарева, который не обращал ни на кого внимания, а вцепившись в баранку, гнал изо всех сил.

Если бы беглецы не поддались панике, они бы поняли, что, даже вызови работники детского сада полицию, та не смогла бы прибыть на место происшествия так скоро.

Но никто и не думал ее вызывать. Сотрудники имели строгие инструкции в случае любой непредвиденной ситуации в первую очередь звонить не в «Скорую», полицию или даже пожарным, а только директрисе — Елене Воронцовой. Для нее это было настолько важно, что она несколько раз устраивала специальные учебные тревоги. И всех, кто посмел ослушаться ее приказа и набрать вместо ее номера «01», «02» или «03», увольняла без всякой жалости и выходного пособия.

А тут вдруг полиция нежданно-негаданно приезжает сама, да еще в тот момент, когда больше всего нужна. Глупо упустить такую возможность. К тому же каждый из сотрудников полагал, что директрисе о произошедшем уже сообщил кто-то другой, и именно она и вызвала полицию. Но полицейских привела сюда совсем другая забота. Они искали Елену Воронцову. И когда перепуганные сотрудники детского сада чуть не в полном составе выбежали на дорогу, полицейские сначала даже не поняли, в чем дело.

Но со всех сторон слышались крики:

— Ребенок! У нас пропал ребенок!

— Его похитили какие-то люди.

— Мужчина и женщина!

— Задержите их!

Одной из первых из машины выскочила симпатичная женщина с ямочками на круглых щеках. Она не стала дожидаться остальных и сразу же кинулась в толпу.

В руках у нее был смартфон, заставку на котором она всем показывала, задавая один и тот же вопрос:

— Тут был этот мужчина? Вы его тут видели?

Это была Оксана. Она показывала фотографию Германа. Именно его судьба волновала Оксану больше всего. Но перепуганные сотрудники лишь трясли головами, а если и говорили, то исключительно про свою начальницу — Елену Валентиновну Воронцову.

— Лена с вами? — допытывались они. — Когда Лена приедет? У нас ЧП. Почему она задерживается?

Добиться проку от этих перепуганных людей было невозможно. Ни у Оксаны, ни у приехавших с ней полицейских это не получилось. Они поняли только одно: Воронцовой здесь нет. И, оставив одну машину разбираться с похищением, остальные полицейские забрались в две другие и отправились дальше. Оксана поехала с ними.

Глава 18

Час мести настал. Женщина знала это совершенно точно, чувствовала всей кожей. Если не сейчас, то уже никогда. Время начинало работать против нее. Разрыв с мужем стал очередной весточкой приближающегося падения. Бывают такие периоды в жизни, когда все у тебя получается, дела идут в гору. А потом, когда все, казалось, складывается удачно, ты нежданно-негаданно вдруг проваливаешься вниз.

Приближение именно такого провала женщина сейчас и предчувствовала. Почва вдруг начала уходить у нее из-под ног. Все было против нее. Она даже подумала, может, зря она еще много лет назад затеяла эту историю? Наверное, брат был кое в чем прав, когда отговаривал ее от этой затеи. Ведь эти мальчишки и впрямь перед ней, перед ними ни в чем не виноваты. Брат об этом ей и говорил.

Но она не пожелала его тогда даже выслушать. Да и сейчас, стоило подумать о прощении, как невольно она стиснула зубы и едва удержалась, чтобы не стукнуть кулаком по столу.

— Нет, виноваты! Виноваты в том, что они их дети! Этим все сказано!

Злоба все никак не хотела ее отпускать. Сколько она себя помнила, мысли о мести мучили ее днями и ночами, мешая жить, заставляя раз за разом возвращаться в прошлое. Но годы шли, и с каждым разом возвращение становилось для нее все более мучительным. К тому же она была не глупа, наблюдательна и видела, что все обстоятельства складываются так, словно кто-то наверху задумал помешать ее планам.

— Но теперь все! Осталось последнее дело, и я его сделаю!

Женщина понимала, что ступает на очень тонкий лед. Надо было спешить. Скоро у нее уже не будет защиты, скоро она останется совсем одна. Но так или иначе, а тот человек, ради которого и была затеяна эта постановка, должен узнать правду. Иначе все это не будет иметь смысла.

— Он должен страдать. Так же, как страдала я!

Это было ее мечтой многие годы. И женщине было даже страшновато. Как она станет жить после того, как все свершится? Чем станет заниматься потом?

Полицейские, с которыми ехала Оксана, точно знали, куда держать путь. Они направлялись к коттеджному поселку «Восторг», тому самому, у ворот которого всего несколько часов назад Герман с Оксаной караулили Воронцову. Теперь Герман исчез, но Оксана надеялась, что с помощью следователя Лукашова, занимающегося делом об убийстве доктора Меерсона, им удастся доказать невиновность Германа.

После задержания в парке ей совсем недолго пришлось пробыть в компании Гриши и Кузнецова. Уже через полчаса к ним присоединился следователь Лукашов, который повел себя с Оксаной весьма дружелюбно и своего расположения к ней не только не скрывал, но всячески его подчеркивал. И если сначала Оксана насторожилась, то вскоре совсем успокоилась.

— Вы можете мне доверять, — сказал Лукашов, мягко улыбаясь каждому своему слову. — Я и сам не верю в виновность вашего друга. И улики говорят о том же. Скорей всего, Герман Колесов не убивал доктора.

— А как же орудие убийства с его отпечатками пальцев? Мне говорили, что вы нашли кухонный нож из квартиры Германа.

— Нож мы и впрямь нашли, — продолжая излучать доброжелательность, сказал Лукашов. — И он был взят из комплекта кухонных ножей в доме Колесовых. Мы проверяли. Но… Но отпечатки пальцев на нем выглядят смазанными. Последним нож брал человек в латексных перчатках вроде тех, что используют хирурги. Будь это сам Колесов, к чему такие предосторожности? Зато расположение отпечатков пальцев Колесова на рукоятке ножа никак не соответствует характеру ранения, унесшего жизнь доктора. Колесов мог использовать этот нож, но исключительно для того, чтобы что-то им нарезать — сыр, колбасу… Понимаете?

— Значит, убил Меерсона не Герман?

— Я пока не могу утверждать это со стопроцентной вероятностью, но все идет к тому.

Дальше следователь объяснил, что и удар вряд ли мог нанести Герман, тот был среднего роста, а удар был нанесен человеком высоким.

— И наконец, еще одно обстоятельство, которое также говорит в пользу обвиняемого. До того как умереть, доктор принял большую дозу снотворного. Он несколько часов находился в одурманенном состоянии, и лишь затем ему были нанесены ножевые ранения, которые и повлекли за собой смерть.

— Почему же доктор решил лечь спать среди бела дня? Его ждали на работе.

— Думаю, что он не по собственной воле выпил снотворное, — многозначительно произнес следователь. — Нами был установлен препарат, погрузивший пострадавшего в длительное оцепенение. Это сильное средство, и в обычных аптеках его невозможно приобрести даже по рецепту врача. Такой препарат может находиться только у медиков, и то под строжайшим контролем. И это тоже говорит в пользу Колесова, у него доступ к такому препарату вряд ли был.

— Значит, вы говорите, что Меерсон крепко спал, когда его убивали?

— Судя по характеру ран, он совсем не страдал. Никакого сопротивления он не оказывал. Из этого мы сделали вывод, что удары были нанесены практически по бесчувственному телу.

При этих словах следователя Оксана почувствовала несказанное облегчение. Она знала своего Германа. Знала его вспыльчивость. И понимала, что если в пылу драки Герман и мог учудить что-то такое, о чем впоследствии обязательно бы пожалел, то ударить беспомощного спящего человека ножом он уж точно не мог. Последние сомнения в невиновности Германа раз и навсегда оставили Оксану. И она взглянула на следователя с благодарностью.

Но радость ее была недолгой. Уже через минуту Оксана вновь встревожилась:

— Но если не Герман, то кто? Вы знаете, кто преступник?

— Догадываемся. До сих пор мы собирали доказательства, а сегодня готовы произвести арест. — И тут Лукашов неожиданно предложил: — Хотите поехать с нами?

Ясное дело, Оксана ответила утвердительно. Так они и оказались сначала возле детского сада, которым управляла Воронцова, а затем у поселка «Восторг», где у Воронцовой и ее мужа был собственный загородный дом.

Почтарев сначала сбросил скорость, а потом и вовсе остановил машину. Герман обнаружил, что местность вокруг выглядит знакомой.

— Это же «Восторг»! Поселок, где живет Елена!

— Не у нее одной в этом поселке есть недвижимость, — многозначительно произнесла Ирина.

А Почтарев добавил:

— Тут живет еще и Георгий Николаевич Горемыкин. А до недавнего времени жил и его старший брат — Федор.

Герман насторожился. Братья Горемыкины, на которых работал Почтарев, проживали в одном поселке вместе с Леной Воронцовой. Были их соседями. Интересное совпадение.

Когда машина остановилась, ребенок в одеяле снова начал попискивать.

— Дай его мне, — попросила Ирина.

Герман передал ей ребенка, к его удивлению, увидев склоненные над ним лица Почтарева и Ирины, ребенок моментально замолчал. Больше того, он обвил ручонками шею Ирины, а Почтареву сказал:

— Тятя.

— Чего это он? — удивился Герман.

— Он так «дядя» выговаривает.

Удивление Германа только усилилось.

— Чей это ребенок? — спросил он. — Горемыкина?

— Да. Это его племянник.

— А у Горемыкина в данный момент находится наш Ваня?

— Да.

— И мы должны совершить обмен этих двух детей?

— Именно этого мы с Ириной и добиваемся.

Вид у Почтарева был озабоченный. Он погладил ребенка по голове, потом нежно коснулся руки Ирины.

— Побудь с ребенком тут, — попросил он. — А мы с Германом сходим покалякаем с Жорой.

Герман готов был поклясться, что Ирина и не собиралась никуда идти. Но забота Почтарева выглядела так трогательно, что у Германа язык не повернулся сказать ему об этом. Они двинулись к поселку. Охрана у ворот удивилась, увидев Почтарева поздно ночью без машины и в сопровождении постороннего. Но Почтарева тут хорошо знали, поэтому его рассказ о сломавшейся машине и о новом сотруднике сомнений не вызвал. Почтарева беспрепятственно пропустили внутрь поселка, да еще пошутили ему вслед:

— Дорогу-то до дома хозяина найдешь?

Когда они отошли от поста охраны, Почтарев впервые взглянул на Германа и проинструктировал:

— Когда придем к Жоре, ты молчишь, говорить буду я. Просто стой и молчи. Понял?

— Хорошее дело! Мой ребенок, а я молчи!

— Не надо было своего ребенка и жену одних бросать.

Герман не остался в долгу.

— Не надо было к чужой бабе и чужому ребенку лезть!

Они замерли, сверля друг друга враждебными взглядами. Но Почтарев, надо отдать ему должное, опомнился первым.

— Потом отношения выясним, — буркнул он и двинулся вперед.

В поселке было всего пара десятков домов, но друг от друга они стояли на таком расстоянии, что до дома Горемыкина они добирались почти четверть часа.

— Как ты нас нашел? — спросил Почтарев.

— Да вот так. В «Красоте не для всех» побывал.

Герман заметил, как Почтарев вздрогнул, услышав про «Красоту». Но к этому времени они уже дошли до дома Горемыкиных. И тут Почтарев внезапно произнес:

— Я тебе должен кое-что про Ленку Воронцову рассказать.

— Зачем это?

— Ты послушай. Она сама детдомовская. И я тоже. Мы с ней в одном детском доме выросли. Только я туда раньше попал, еще совсем маленьким, а Ленку к нам в десять лет привезли. Не знаю, кто кому был больше нужен. Она была постарше меня, но я к этому времени уже был настоящий детдомовец, другой жизни не знал, а Ленке тяжело было привыкать к новому образу жизни. Думаю, она меня потому так близко к себе подпустила, что ей нужна была хоть какая-то опора. Так мы с ней вместе до самого ее ухода и держались. Братом и сестрой друг друга считали.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Погоди. Выслушай до конца. Хочу, чтобы ты понял, Лена — она не плохая, просто ей много чего довелось пережить. Муж еще ей достался… Скот, одним словом. Его всегда на малолеток тянуло. Ленке шестнадцать едва стукнуло, как он ее в ЗАГС потащил. Ленка его не любила совсем, терпела только. А легко ли с нелюбимым жить?

— Могла бы не терпеть.

— Много ты понимаешь! — вспыхнул Почтарев. — Ленке замуж за старого бандита пришлось выйти. Мне ради прописки на старухе жениться. Это тебе все в жизни легко давалось. У тебя-то мама-папа всегда за спиной стояли. А знаешь, каково это, когда во всем мире никого, кто бы за тебя вступиться мог! Нет, не знаешь! А лишили всего этого нас они… Эти гады!

И Почтарев стукнул кулаком по забору. Вся его фигура в этот момент излучала такое отчаяние, что Герман ему поверил. А поверив, спросил:

— Горемыкины убили ваших с Леной родителей?

— Нет. Убить напрямую, может, и не убили, трусоваты оба для этого. Но зато и Ленку, и меня эта парочка родительского наследства лишила.

— Вон оно что!

Понемногу Герман начал прозревать.

— И вы с сестрой задумали отомстить обидчикам?

— Правильно. Ленке без труда удалось уговорить своего мужа купить в «Восторге» этом дом. Знала, что у Горемыкиных тут хата. Решила, что с соседями легче будет контакт найти. И меня водителем к Федору устроить — это тоже Ленка придумала.

— Так, и что дальше?

А дальше у Горемыкиных началась полоса невезения. Сначала при родах умирает жена старшего Горемыкина, потом полгода назад он сам. И Почтарев как бы по наследству переходит к младшему. И Лена Воронцова в соседках. Надо полагать, что при таком раскладе радоваться жизни Жоре оставалось совсем недолго.

— Своего прежнего хозяина ты на тот свет сплавил?

— Нет.

— А жену его?

— Ты что, вообще? — Почтарев даже пальцем у виска покрутил.

— Она-то тут при чем? Она к делам своего муженька отношения не имела. Он на ней женился, чтобы она детей ему родила. У самого-то не получалось нормально настругать, вот и пришлось с бабой договариваться, ЭКО ей делать. Только после этого она и родила. Но мне думается, на небесах не хотели, чтобы такие гады, как Федя, размножались. Потому и жена его умерла, и сыновей еле спасли. Но спасти-то спасли, а все равно они уродились дурачками. Антошка еще ничего, а у Коли с головой совсем плохо. Отец на них и смотреть не желал, а тут Лена со своим предложением, не изволите ли, дорогой сосед, своих сироток в мой привилегированный детский садик устроить? Федор и согласился. Но для верности сад у Лены выкупил, а ее на должности заведующей оставил. Любил покойничек всюду себя хозяином чувствовать. И все у него в жизни гладко складывалось, пока один жил. А как мысль про наследников в голову полезла, тут и конец его благополучию пришел. Одна беда за другой. Да еще Лена со своими планами мести под боком.

— Так, может, это она старшего Горемыкина и ухайдакала?

На этот раз Почтарев стал возражать уже не так категорично. Буркнул лишь:

— Не знаю. Автокатастрофа там была, а почему случилась, никто не скажет.

И отвернулся.

Впрочем, пауза не затянулась.

— В общем, дети старшего Горемыкина у Лены в садике с самого рождения росли. И Антошка, и Коля. Под ее, значит, непосредственным присмотром. Но после смерти Федора один из мальчиков приболел, Лена испугалась, как бы не помер мальчишка у нее на руках, и отправила его в теплые края на лечение.

— А Жора — дядя его — знал об этом?

— Жоры никто доискаться в то время не мог. Месяц назад лишь появился. Оказывается, где-то в Индии в каком-то ашраме жил, просветлялся. Ни связи с внешним миром, ничего. Даже о том, что брат его помер, не знал.

— Ну, вернулся, и что дальше?

— Дальше племянников к себе потребовал. А где их взять? То есть Антошка в наличии есть, а Коли нет. Помер Коля, не помогли ему теплые края и море. Лена в панике. Как об этом Жоре сказать? Что Жора, что Федор такие люди, что дорогу им лучше не переходить, серьезные люди, одним словом. Будь у Ленки с мужем все хорошо, она бы его о заступничестве попросила, а так никак. Муженек Ленке много раз говорил, тридцатник стукнет, прощаемся с тобой, дорогая. Никаких претензий, но со старухами я не живу. А Ленке как раз тридцать и стукнуло. Так что лишний раз к мужу она и приближаться не осмеливалась, все ждала, когда он ей на дверь укажет.

— Ясно. И как же вы со своей сестрой названной поступить решили?

— Колю надо было вернуть. А где взять, если он помер? Вот мы и решили, предоставим похожего мальчишку. Жора своих племянников если и видел, то лишь новорожденными. Лена сказала, что все прекрасно у нас пройдет. За два года мальчики и подрасти должны были, и измениться. Дело было за малым. Оставалось найти подходящего мальчика.

— Подходящего мальчика, — эхом повторил Герман. — И вы с сестрой выбрали моего Ваню?

— Ну да.

— И вас даже не смутило, что у ребенка есть отец с матерью?

— Тебя же не было.

— Я в отпуск уехал. Имею я право отдохнуть две недели в году?

— Ира сказала, что ты их с Ваней бросил. Что они совсем одни. И что ты в их жизни эпизод оконченный.

Герман даже возмутиться не имел сил.

— Дальше что было?

— Дальше мы решили Ваню выдать за Колю Горемыкина. Для этого Ире дали документы Коли, она с ними за границу вылетела, а потом назад вернулась.

— А документы у вас откуда?

— Так нам же из детского санатория, куда Лена отправила Колю, его документы вернули.

— Ребенка похоронили, а документы вам вернули? — удивился Герман. — Как такое возможно?

— Так ведь им там тоже проблемы не нужны, пойдет слух, что у них дети мрут, кто к ним тогда поедет?

— Только такие, как Лена, — мрачно произнес Герман. — И что же, Ира согласилась вам помочь? Отдать своего ребенка?

— Я ей объяснил, что Ваня будет в очень богатом доме на положении наследника жить. Что у Горемыкиных столько всякого добра, что и десятку наследников не спустить. И дома, и прочая недвижимость, что у нас, что за рубежом. И счета в банках, и фабрики, и магазины, и гостиницы. Ира подумала и согласилась. Она для своего Вани всегда самого хорошего хотела, вот и не смогла упустить такой шанс.

— Но как же Ира согласилась отдать Ваню в чужую семью? Это же означало, что она сама ребенка больше не увидит!

— Почему? Лена обещала Ире, что она останется со своим Ваней в качестве няни. Ну а потом гувернанткой заделается. Так и доведет ребенка до совершеннолетия, родным человеком ему останется. Пусть даже ребенок и будет считать ее только своей няней, зато сам в шоколаде станет жить.

Герман слушал и понимал, что Ира действительно могла согласиться на такое. Превыше всего в жизни его жена ценила деньги и особенно приобретаемую на эти деньги роскошь. Счастье Ире виделось исключительно в форме клубного отеля, суетящейся вокруг прислуги, сияющего лазурью океана и ее самой на борту шикарной яхты. Все эти атрибуты счастливой жизни родной отец — Герман — ее ребенку предложить не мог. А вот Горемыкин мог. И Ира согласилась.

Ее даже не смутило, что она отнимает ребенка у Германа. Она видела лишь белый песок, пальмы и вольготную, свободную от материальных проблем жизнь, которую мог предоставить Ванечке совсем чужой дядя.

— На Кипр Ира со своим собственным сыном улетела. А обратно возвращалась как будто бы с Колей. Конечно, это Ваня и был, но пересекал границу он по документам Коли.

— И на границе все прошло без осложнений?

— У пограничников никаких подозрений не возникло. Мальчик есть, документы есть, доверенность в порядке. Все сопроводительные документы тоже. Лена в этом дока, уж не прокололась. Так что погранцы проштамповали паспорта — и все. Ваня стал Колей.

Видимо, такие трюки были для Лены не в новинку. И в том детском санатории, куда она отправила Колю, у нее тоже были свои люди. Но что-то в этой истории Германа смущало. Как Ира посмела выдать Ваню за умершего ребенка? И пусть Коля Горемыкин умер естественной смертью, но если его документы оказались в руках Лены, да еще так, что она могла эти документы вновь использовать, значит, ребенок не был похоронен по-человечески. Скорей всего, маленького страдальца просто закопали в яму, точно бездомную собаку.

Будь Ирина сейчас рядом, Герман дал бы ей хорошую оплеуху. Руки у него так и чесались, хотя никогда прежде он ни одну женщину и пальцем не тронул. Даже желания такого у него не возникало. А теперь вот возникло — и очень сильное.

— Ладно, — проскрипел Герман не своим голосом. — Про ваши дела с Леной я понял. Значит, вы уговорили Ирку подсунуть Ваньку этому Горемыкину. И как он? Клюнул?

— Сначала казалось, что да. А теперь нам кажется, что нет.

— Что это значит? Горемыкин не поверил, что вы ему племянника привезли?

Почтарев опустил глаза.

— Сначала-то мы Антошку вместе с Колей привезли. С Антошкой без проблем прошло, а вот Колей дядя особенно заинтересовался. Ему, оказывается, брат писал, что с мальчиками проблемы, чуть ли не дебилы оба. Антошка такой и есть, чуток поумней овчарки, а вот Коля… Ну то есть Ваня… Он Жоре шибко умным показался.

— И что? Радоваться надо.

— А вот Жора почему-то радоваться не стал. Вслух ничего не сказал, а обман заподозрил. Ленка случайно узнала, что Жора экспертизу ДНК заказал. Ну, чтобы родство с Колей подтвердить или опровергнуть.

— Неужели Лена этого не предвидела?

— Не ожидала она, что Жора через ее голову действовать начнет. Ну и Ирка тут меня допекать стала. Жора-то ее с должности няни сегодня вечером турнул, к Антошке с Колей и близко запретил подходить. А это уже совсем не то, что ей Ленка наобещала. Вот она и пристала ко мне, чтобы Ваню назад вернуть.

Герман усмехнулся. Да уж, его дорогая Ирочка умела добиваться от людей того, что ей надо. Если Почтарев и впрямь так влюбился в Ирину, как это выглядело со стороны, Ирочке было просто заставить кавалера плясать под свою дудку.

— Ну вот, — закончил свою речь Почтарев. — Теперь ты знаешь, что мы твоему пацану ничего дурного не желали. Хотели, чтобы он богатым наследником заделался. И Ира того же хотела.

— Одного не учли, что кое-кто может быть против.

— Кто? Ты?

— Горемыкин Жора. Ему могло здорово не понравиться, что вы в его гнездо кукушонка подсунули.

И при мысли, что может случиться с сыном, если Жора узнает об обмане, сердце у Германа сжалось.

— Мы должны немедленно забрать моего сына!

— Так за этим мы сюда и пришли! — радостно воскликнул Почтарев. — Действуем с тобой заодно? Договорились, да?

И бывшие соперники ударили по рукам. Как говорится, чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных решений. Когда-нибудь потом, когда Ваня будет уже в безопасности, Герман разберется и с Ириной, и с Почтаревым, и с Леной, если до нее руки дойдут. А сейчас главное вызволить сына из этой истории целым и невредимым.

Проникнуть в дом Горемыкина не составило никакого труда. У Почтарева оказался свой ключ от задней двери, так что они вошли, никого не тревожа. Дом был темен и, казалось, погружен в сон.

— Тут что, никого нет?

— У Федора была личная охрана, да только они все после смерти Федора разбежались.

— Почему?

— Официальную зарплату нам всем, кто на Федора работал, с банковского счета перечисляли, а он был на Лену открыт, и деньги на зарплату на целый год вперед лежали. Ленка нам и платила.

— Почему же тогда все ушли?

— Только официальная зарплата была вдвое меньше той, что люди на самом деле получали. Поэтому, когда Федор помер, а Жора все не объявлялся, многие начали потихоньку линять. Под конец только я и Марат остались. Жора приехал, но новых людей нанимать не стал. А с Маратом мы кореша, так что разберемся.

— Лучше бы без Марата.

— Сам не хочу никого тревожить. Рассчитываю, что тихонько Ваньку заберем и свалим.

— А где детская?

Вопрос поставил Почтарева в тупик.

— Дети в этом доме никогда не ночевали. Ни при отце, ни при дяде. Но не бойся, найдем. Где наша не пропадала!

Но этот залихватский клич не произвел на Германа никакого впечатления. Он как раз в этот момент распахнул дверь и оказался в ярко освещенной комнате нос к носу с каким-то мужиком. От яркого света Герман на миг ослеп. Пользуясь его беспомощным состоянием, чьи-то руки грубо схватили его за отворот куртки и втянули в комнату.

— Вот так! Теперь хорошо, — с удовлетворением произнес мужской голос над ухом Германа. — Теперь вся компания, похоже, в сборе.

Когда глаза Германа привыкли к свету, он увидел, что в центре комнаты стоит широкоплечий пожилой мужчина, чья щетинистая физиономия была расцарапана в кровь. В руках он держал пистолет, дуло было направлено в сторону роскошной темноволосой брюнетки.

— Лена!

Это выкрикнул Почтарев, который оказался рядом с Германом. Лена метнула на них лишь короткий взгляд, но с места не двинулась. Волосы у нее были в беспорядке, одежда тоже, одна щека покраснела и распухла. Похоже, до их появления у них с Горемыкиным состоялось бурное выяснение отношений.

— А теперь объясните мне, какого черта вы за моей спиной затеяли? — рявкнул хозяин дома. — То, что вы что-то затеяли, ясно уже по тому, что эта особа заявилась ко мне среди ночи, да еще и с оружием в руках. Пистолетик видите у меня? Так это Лена его принесла. Зачем, деточка? Думала, дядю Жору сумеешь перехитрить?

При этих словах лицо Лены исказилось, словно его свело судорогой.

Но хозяин ничего не заметил и продолжал:

— Неужели вы и впрямь полагали, что я приму такого умненького мальчика, который легко складывает числа до ста, рисует, как я сам никогда не нарисую, и который всего за один день у меня научился читать, за моего слабоумного племянника?

— Я вам объясняла, — пошевелила Лена распухшими губами. — Ребенок вырос, изменился.

— Допускаю, что малец мог слегка поумнеть, — кивнул Жора. — Допускаю, что мог измениться, но чтобы настолько… Показать, вам его художества?

И Жора ткнул пальцем в городок, сложенный из кубиков. Тут были башенки, ворота, удивительной архитектурной сложности дворец. Это были не какие-то неровные стены, покрытые самой простой крышей, как можно было бы ожидать от двухлетнего малыша, нет, дворец состоял из множества отдельных частей, соединенных между собой, — башенок, переходов, балкончиков, колонн и прочего.

— Этот замок малец всего за час при мне сложил. Любуйтесь! Не всякий взрослый такое осилит, а он своими маленькими пальчиками соорудил. И чтобы это сделал мой племянник Коля, который еще год назад не знал, как кубик к кубику приладить, в это я никогда не поверю!

— За год мальчик очень изменился, но это он.

— Брехня! Не было в нашем роду гениев. Хитрецы случались, серьезные люди тоже. А вот гениев не было. А этот настоящий вундеркинд. Где вы его только откопали такого?

Герман во все глаза смотрел на удивительной красоты ажурный замок и понимал, что и его Ванечка не мог бы сложить такого. Герман достаточно времени уделял своему ребенку и знал, на что тот способен. Такой замок… Его и взрослый бы не сложил. В этом Горемыкин был совершенно прав. И пистолет в его руках не имел никакого значения. Герман и без пистолета признал бы правоту хозяина, о чем тут же ему и сказал.

— И мой сын такого бы не сложил.

Жора с любопытством уставился на Германа. Глаза у него были маленькие, холодные, но в них светился ум. Может, Жора и был подлец, даже наверняка был, но это был умный подлец. И потому еще более опасен.

— Ты отец того пацана, которого они мне подсунули вместо Коли? — спросил он у Германа.

— Я так думал. Но теперь смотрю на дворец и понимаю, что мой ребенок тоже не смог бы такого сделать.

Лена посмотрела на Почтарева. В глазах ее светился гнев.

— Зачем ты его сюда притащил? — сердито спросила она у брата.

— Все кончено, Лена. Надо это признать.

— Ты тоже против меня? Ты?!

Отвернувшись от них, брюнетка всем своим видом дала понять, что в дальнейшей беседе участвовать не собирается. А вот Почтарев был готов поговорить с Жорой.

— Я признаю свою вину, — начал он. — Но и вы признайте. Вы с братом в свое время лишили нас с Леной наследства, запихнули в детский дом, меня еще и имени лишили. В этом вам помогла мать Лены, тогда она работала в опеке, и ей было легко посодействовать вам. Наверное, она еще с кем-то делилась, не знаю. Но крайними в этой цепочке оказались вы и я.

— Вот оно что… Так ты дочка Галки Слепокуровой? То-то мне всегда твоя физиомордия знакомой казалась. Все голову ломал, на кого ж ты похожа. А вон оно что! — Жора даже затрясся от смеха. — Выросла и решила отомстить дяде Феде с дядей Жорой? Эй, погоди! Так это ты моего брата… Это вы моему братухе на тот свет пораньше отъехать помогли?

Герман сжался. Но Почтарев не дрогнул.

— Нет.

— Сам знаю, что нет. Расслабься. Братуха после рождения своих дебилов духом пал. Сам мне жаловался, что жизнь ему больше не в радость. Всю свою жизнь брат кубышку набивал, ради этого только и жил, а тут старость подошла, оглянулся, а нажитое и оставить-то некому. Сыновья слабоумные, врачи руками разводят. Мол, генный материал бракованный. Тут братуху моего тоска за горло и взяла. Так что не тряситесь, не стану вас в смерти Федора винить. Но с мальцами разобраться все-таки нужно. Скажите-ка мне, тот Коля, что мне предъявили, он же никакой не Коля? — И так как все трое молчали, Жора опять заговорил: — Да вы не бойтесь. Через несколько часов все равно ответ экспертизы доставят. Сам все узнаю. Просто любопытно, как вы додумались мне такого умненького пацанчика вместо моего дурачка подсунуть? А?

— Он не был таким умненьким, — проговорил вдруг Почтарев, голос его звучал покаянно. — Ошибка случилась. Мальчик был самый обычный. Мы с Леной рассчитывали, что он после вмешательства доктора поглупеет ровно настолько, чтобы вы его своим племянником признали. А доктор начудил. И мальчик вместо того, чтобы поглупеть, взял да и поумнел. Да так, что мы с его матерью просто в шоке были.

Герман, который и так все последние дни был на взводе, услышав это, буквально взвился. Все это во многом совпадало с тем, что он уже и сам успел узнать благодаря помощи Оксаны. И теперь с трудом сдерживаемые чувства прорвались наружу.

С криком «Ах вы негодяи!» Герман кинулся на Почтарева. Впоследствии он и сам не мог вспомнить, что собирался с ним сделать. То ли задушить, то ли просто поколотить. Несколько смачных тумаков Герман и впрямь успел отвесить своему сопернику и обидчику. Лена вскочила на ноги и, не обращая внимания на пистолет в руках Горемыкина, кинулась на помощь своему названому брату. Теперь Герман был один против двоих.

Неизвестно, чем бы это закончилось, но внезапно прозвучал выстрел. И Жора, перекрывая все остальные голоса, прокричал:

— А ну тихо!

Все мигом затихли.

— Сначала говоришь ты, — велел Жора и ткнул в сторону Почтарева. — Что за операцию вы сделали пацану?

Почтарев опасливо покосился на Германа, потер шею, которая наливалась краснотой, и буркнул:

— Совсем незначительное вмешательство.

— Ну да! — тут же снова взвился Герман. — Только Ваня почему-то должен был дурачком после этого стать.

— Зато богатым.

— Ах ты…

Но взгляд Жоры заставил Германа замолчать и вновь взять себя в руки.

— Я с вами еще посчитаюсь, — прошипел он, глядя на Почтарева исподлобья. — И с тобой, и с твоей сестрицей!

Почтарев лишь развел руками.

— Все же хорошо кончилось. Чего ты кипятишься? Сам слышал, твой сын чуть ли не гением сделался.

— Молчать! — приказал Жора. — Плевать я хотел, гением или дураком стал бы чужой мне пацан. Вы пытались обмануть Жору Горемыкина, а этого я никому не прощаю. В общем, как хотите, вы мне возвращаете Колю и только после этого пацаненка у меня забираете. Возвращаете Колю, делаем экспертизу, я забираю племянников, вы своего пацана. Если согласны, по рукам. Если нет, то и вам не жить, и ему тоже не жить.

В комнате повисла тяжелая тишина. Герман с ужасом думал, что вернуть Колю этому человеку никто на свете не в состоянии. Если правда, что мальчик умер, значит, это конец. И они, и маленький Ваня, который теперь имел все шансы стать вундеркиндом и в будущем принести много пользы людям, все они умрут.

Глава 19

И как раз в этот драматический момент, когда решалась их судьба, за окнами внезапно появились сине-красные всполохи. А затем многократно усиленный громкоговорителем голос произнес:

— Вы окружены! Сдавайтесь!

Эти слова прозвучали как нельзя более кстати. Жора тут же утратил всю свою самоуверенность, достал носовой платок и принялся поспешно и очень деловито протирать пистолет, чтобы стереть свои отпечатки пальцев.

— Мне на нарах париться неохота, думаю, вам тоже, — бормотал он. — Забирайте мальчишку, чтобы духу его тут не было.

Но все было совсем не так просто, как возомнил Жора Горемыкин. И хотя задержание Елены, за которой, собственно, и явились полицейские, прошло без инцидентов, но пообщаться с полицией Жоре тоже пришлось. И хотя куда больше вопросов у полиции было к Елене Воронцовой и Почтареву, но и Герману, и Ирине, и сотрудникам детского сада — всем пришлось объясняться с полицией.

Чаша сия не минула и Татьяну Леонидовну — главную бухгалтершу клиники красоты, которая сперва держалась самоуверенно, намекая на сотрудничество со следствием, но поняв, что никакого иммунитета у нее нет, быстро скисла. Досталось и прочим сотрудникам «Красоты не для всех», в особенности персоналу корпуса «Би».

В итоге по делу об убийстве доктора Меерсона народу собралось тьма-тьмущая. Все то время, пока длилось следствие, Герман видел только Оксану. Смотрел на нее и думал лишь о том, какая же она красивая и какой он был дурак, что связался с совсем не такой уж красивой, да еще и предательницей.

В душе Герман молился, чтобы Ирина не вздумала вернуть их отношения в прежнее русло. Если она будет настаивать на воссоединении семьи, Герману будет очень трудно добиться развода. Он знал, что Ирочка умеет стоять на своем. И мечтал лишь о том, чтобы она предпочла ему другого. А пока Герман просто смотрел на Оксану и не мог налюбоваться.

А Почтарев, задержанный в доме Горемыкина, смотрел только на Ирину. Та держала на руках спасенного Ванечку и отвечала ему таким же влюбленным взглядом. В результате Почтарев сдал свою названную сестричку, что называется, с потрохами.

— Лена затеяла подмену Коли Горемыкина на Ваню Колесова с одной лишь целью — отомстить Федору и Жоре Горемыкиным — отцу и дяде мальчишки.

— Но Федор — отец мальчиков — уже умер.

— Для Лены это не играло роли. Она верит в жизнь после смерти. И верит, что и из той жизни Федор видит, как страдает и мучается его ребенок. И Лена от этого ловит кайф.

Сама же Лена, когда дело дошло до нее, сознаваться в содеянном не торопилась.

— Какой Ваня? Это Коля! — твердила она. — Женщина, которая утверждает, что она его мать, — просто сумасшедшая.

— А отец?

— И он тоже! И вообще, при чем тут я? Это они все затеяли, а я жертва их гнусного обмана!

Похоже, Лена до последнего была уверена, что ей удастся ускользнуть от ответственности, во всяком случае, держалась она очень гордо и независимо. И лишь когда речь зашла о двух преступлениях, имеющих отношение к клинике «Красота не для всех», Лена проявила первые признаки волнения.

— Вы признаете себя виновной в убийстве доктора Меерсона и нападении на одну не в меру любопытную пациентку вашей клиники?

Лена в ответ широко улыбнулась.

— Вы с ума сошли! Меерсон был моим любовником. Я его обожала. Теперь, когда мы с мужем разводимся по обоюдному согласию, я могу в своих чувствах к доктору признаться открыто. И на клиентку я не нападала, не имею привычки нападать на женщин, пусть даже и триста раз любопытных.

— Действительно, между вами и покойным доктором была связь. Вы и в клинику пошли работать, чтобы получить доступ, во-первых, к медикаментам, а во-вторых, к работе доктора Меерсона. Это ведь вам пришла в голову счастливая мысль чуть-чуть «подглупить» ребенка, которого вы планировали выдать за Колю Горемыкина!

— Ложь.

— Ваш сообщник Почтарев уже все нам рассказал.

— А я это все отрицаю. Почему надо верить ему, а не мне?

— Дело ваше, — кивнул головой следователь. — Но убийство доктора совершено вами. Описать, как все было?

— Ну, чисто из любезности могу послушать. Вижу, вы старались, готовились. Отчего бы и не выслушать?

— Так слушайте. Когда Герман Колесов в поисках исчезнувшей супруги Ирины и маленького сына примчался в «Красоту не для всех», он буквально поднял на уши весь персонал. Требовал доктора Меерсона и добился того, что ему позволили позвонить доктору домой.

— Допустим. А при чем тут я?

— Вы присутствовали при этом разговоре. Вы были в этот момент у доктора дома. Ваше присутствие подтвердила приходящая домработница, которую Меерсон выпроводил, пока вы принимали душ.

— И что с того? Я и не отрицаю, что мы с Марком были близки. Я вполне могла быть у него дома.

— Когда Колесов позвонил Меерсону, требуя вернуть жену, доктор быстро смекнул, о какой именно женщине и каком мальчике идет речь. И ударился в панику. Доктор не привык совершать что-то противозаконное, а тут вы вынудили его сразу несколько раз нарушить закон. И он сказал вам что-то, что вам не понравилось. Что он вам предложил? Раскаяться? Признаться в содеянном?

Воронцова молчала.

А следователь продолжал:

— Вам это предложение сильно не понравилось. Более того, вы испугались. Вы поняли, что Меерсон — слабое звено, стоит на него надавить, и он во всем признается. А вы не могли так рисковать. Только не теперь, когда ваш план был близок к осуществлению. Отомстить братьям Горемыкиным — это ведь ваша золотая мечта, не так ли?

— Да, ну и что? Я никого не убивала.

— Подозрения насчет Марка у вас были и раньше. Вы заранее попросили Почтарева раздобыть в квартире Колесовых кухонный нож, желательно с крепким и длинным лезвием. Выполнить вашу просьбу Почтареву не составило труда, ведь он уже вошел в доверие к Ирине и бывал у нее дома. Но он понятия не имел, как вы собираетесь использовать этот нож. В этом отношении вы его не просвещали.

— Нож еще какой-то приплели, — пожала плечами Лена. — Разве на нем есть мои отпечатки? Нет? И не о чем тогда говорить.

— Вы были осторожны. Но когда Марк после звонка Германа предложил рассказать все взбешенному отцу мальчика, вы решили, что дальше мешкать нельзя. Вот он, отличный шанс, чтобы избавиться сразу от двух неудобных людей. И от любовника, который стал опасен. И от чересчур активного папаши, который тоже мог наделать вам неприятностей. Вы решили, что убьете одного, а подставите при этом другого. Вы задумали и осуществили это очень хладнокровно и жестоко.

— Какой-то бред.

— Вы дали вашему любовнику выпить сок, якобы выжатый собственноручно вами из апельсина, а сами добавили в него такую дозу снотворного, которая на несколько часов вырубила бы и лошадь. Снотворное вы раздобыли в «Красоте не для всех». Меерсон выпил коктейль, заснул, и вы стали ждать Германа. Он запаздывал, вы нервничали, но продолжали терпеливо ждать. Терпение — это вообще ваше основное качество, как я заметил.

— И чего же я ждала?

— Появления Германа, конечно. Вы же слышали, как Меерсон продиктовал ему свой адрес, и понимали, что рано или поздно взбешенный папаша явится для разговора. И вот он появился. Вы тут же нанесли Меерсону несколько ударов ножом, которые должны были стать смертельными, и убежали, даже не дожидаясь, пока ваш приятель окончательно испустит дух. Это предстояло ему сделать на руках у того, кого вы определили на роль убийцы.

Лена молча смотрела на следователя и ухмылялась. Она не соглашалась, но и не спорила. Просто слушала.

— Дальше вы позвонили в полицию и сообщили, что в доме доктора Меерсона труп. И когда туда выехал наряд, он должен был по вашей задумке застать Германа с руками, обагренными кровью доктора. Все! Ловушка бы захлопнулась. Но вы не ожидали, что Герману удастся удрать.

— И все равно его вина неоспорима.

— Это еще как сказать. Но пойдем дальше. Следующее преступление было вами совершено уже в «Красоте не для всех». Одна не в меру любопытная особа сунула нос в ваши дела, за что и поплатилась. Особа, которую в клинике все называли за глаза Барби, отличалась на редкость вредным характером. Она вбила себе в голову, что хочет лечиться только в корпусе «Би», и явилась к вам требовать своего. Что она вам сказала? Что видела, как вы принимаете детей? Этим она надеялась вас шантажировать?

— Не понимаю, о чем вы. Я вообще не работаю в корпусе «Би».

— Зато там трудился ваш любовник. И той ночью вы были в корпусе «Би». Когда возникла проблема с Барби, сотрудники корпуса обратились за помощью именно к вам — наиболее близкому к покойному доктору человеку, который к тому же был в курсе проводимых доктором операций. Сотрудники надеялись, что вы вразумите Барби, заставите ее отказаться от мысли оказаться в корпусе «Би». А Барби была готова ради этого на все, в том числе и на шантаж. Но Барби полагала, что речь идет всего-навсего о мелком правонарушении, яйца выеденного не стоящем. Ну, приняли вы ребенка вопреки запрету, что вам за это будет? Максимум выговор от руководства. Но и этого можно избежать, если принять условия Барби и поместить ее в вожделенный корпус «Би». Но вы-то знали, что Барби увидела не просто маленького мальчика, которого увозили из корпуса «Би» с перебинтованной головой. Вы знали, что это кончик ниточки, потянув за который можно размотать весь клубок. И вы решили избавиться от опасной свидетельницы. Для этого вы сначала попрощались с сотрудниками и уехали якобы домой. Но, отъехав от клиники, вы оставили свою машину в парке и через дыру в заборе вернулись обратно к корпусу «Би». Кстати, оставленную вами в парке машину видела свидетельница.

— Мало ли на свете похожих машин.

— Оказавшись вновь у корпуса «Би», вы стали терпеливо ждать появления Барби. Вам повезло. Она задержалась, по привычке скандаля и настаивая на своем так долго, что вы успели провернуть трюк с машиной и вернуться назад. Как только Барби вышла из корпуса «Би», вы под покровом ночи двинулись за ней, нанесли удар, потом перенесли ее тело и уложили так, чтобы казалось, что женщина выпала из окна своего номера. А потом, сочтя свою жертву мертвой, вы ушли. Вам повезло, погода была отвратительная, вас никто не увидел.

— Ну вот! Меня не видели, что вы придумываете!

— Зато вы выбросили свое орудие убийства — тяжелый металлический клин — совсем неподалеку от места преступления. Мы хорошенько поискали и нашли.

— Молодцы. Рада за вас.

— А я вот за вас не очень. Дела ваши плохи. На орудии нападения остались следы вашего ДНК. Точно так же, как и на теле вашей первой жертвы — Меерсона. Так что вам предстоит отвечать сразу по двум тяжелым статьям. Женщина, на которую вы напали, выжила. И не просто выжила, а пришла в себя и рассказала, кто на нее напал. У нас есть еще одна свидетельница — домработница доктора Меерсона, которая видела, как вы поспешно убегали из дома буквально за несколько минут до того, как туда прибыла полиция.

— Это была не я! Это была другая женщина.

— Кто же?

— Ирина! Мать мальчика.

— И за что же ей убивать доктора?

— Она разозлилась, когда Марк сделал неудачную операцию ее сыну. И хотела ему отомстить.

— Да, приметное светло-бежевое, почти белое пальто, принадлежащее Ирине и испачканное кровью Меерсона, мы нашли у нее в вещах. Но она его не надевала. Это сделали вы. Ирине обижаться на доктора было не за что, Меерсон сделал ее сына умней раз в десять. Как это получилось, никто не знает. Сам Меерсон явно не ожидал такого результата. Не ожидали его и вы.

— Марк предупреждал, что не может гарантировать результат на сто процентов, — нехотя произнесла Лена.

— Но скажите мне одну вещь, зачем вам понадобился еще и декоративный шрам на лбу у ребенка? Ведь стимулятор был вживлен в затылочную часть.

— У ребенка, которого я планировала выдать за Колю Горемыкина, был шрам на лбу. Я давно сообщила Федору, но это мог знать и Жора, что ребенок травмировался. Так что, появись Ваня без шрама, это могло вызвать подозрения.

— Но подозрения вызвало другое, племянник показался Горемыкину слишком умным. Почему же вы не совершили подмену с первоначально избранным для этого ребенком? Ну с тем, который действительно был со шрамом на лбу?

— Его неожиданно усыновили. Я никак на это не рассчитывала. Пришлось срочно искать замену.

— А настоящий Коля? Где он?

И тут на лице Лены появилась торжествующая улыбка.

— О-о-о! Вам никогда этого не узнать. Никогда!

— Почему?

— Мальчик давно переведен в детский дом под чужим именем. Нет, не на Кипре. О нет! Это самый обычный детский дом, не скажу, что из худших, но и не лучший. Далеко не лучший. И, кстати говоря, его брат тоже находится там с младенчества.

— Вы… Вы подменили детей!

— Да, Антоша Горемыкин, который живет в моем детском саду в комфортабельных условиях, получает вкусную еду, не обижен вниманием и лаской, на самом деле не имеет к семье Горемыкиных никакого отношения. Это просто ребенок, которому повезло. А настоящий Антоша живет в обычном детском доме. Без фруктов, без ласковых воспитателей, без развлечений.

Так вот в чем заключалась месть этой женщины! А следователь-то ломал голову, что же затеяла Воронцова, подобравшись так близко к своим врагам, но долгое время бездействуя. А она вовсе не бездействовала. Она выкрала у своих врагов самое дорогое — наследников, продолжение рода, продолжение их самих.

— Я была милосердна. Судьба подарила мне брата. И я тоже позволила этим детям расти вместе. Будут они дружить, почувствуют ли родство между собой, не мне решать. Но я была к ним не более жестока, чем в свое время судьба была жестока ко мне!

Следователь смотрел на эту женщину, заливающуюся торжествующим смехом, и был не в силах понять, что же на самом деле двигало ею. Что за злоба такая, что Воронцова сумела пронести ее через годы и десятилетия. Положила на алтарь своего желания отомстить собственную жизнь, счастье, жизнь других людей. И все ради чего? Чтобы отомстить двум обидевшим ее мерзавцам? Людям, которым судьба и так уже отомстила, лишив их здорового потомства?

Лукашов был поражен пещерной жестокостью этой женщины. Но в то же время и рад, что Коля Горемыкин все-таки жив. И его брат находится рядом с ним. Что же, главное они знают, а уж найти этих детей среди прочих детдомовцев — это дело вполне посильное, на то он и следователь.

Когда следствие было завершено, Герману не пришлось мириться с Ириной. Женщина предпочла развестись и жить с Почтаревым. Пока шло следствие, Ирина всячески выгораживала своего любовника, щедро поливая грязью Воронцову. Так что Почтарев, помогавший следствию, прошел как свидетель, а вся тяжесть содеянного пала на одну Елену Воронцову.

Активная участница всех событий, Оксана долго не могла понять одного. И наконец не выдержала, обратилась за разъяснением к Герману:

— Но все-таки как же Горемыкины не поняли, с кем имеют дело? Как не узнали в Елене дочь своей старой знакомой? Человека, которого они так подло кинули?

— Да они стольких кинули и столько подлостей наделали, что одной больше или одной меньше — для них уже роли не играло.

— Но все-таки они должны были понять, кто перед ними.

— Они последний раз встречались с Леной больше двадцати лет назад. Она тогда была ребенком. Девочка за эти годы выросла, изменилась, превратилась в роскошную женщину. К тому же Лена давно вышла замуж, получила фамилию мужа. Как тут ее узнаешь? Да и сама Лена соблюдала осторожность, стремилась ничем не выдать себя и своего истинного отношения к этим людям.

— Все равно очень странно. Я бы обязательно узнала ее.

— Так то ты, — усмехнулся Герман, ласково чмокая Оксану в макушку. — Самая умная и проницательная из всех женщин. И подумать только, такая женщина досталась именно мне!

Да, дорогие читатели, если Ирина нашла свое счастье с Почтаревым, то Герман и Оксана тоже соединили свои жизни. И они очень-очень счастливы, можно сказать, купаются в счастье. Единственное, что немного огорчает Германа, так это то, что Ирина возомнила себя матерью вундеркинда и не позволила извлечь из Ваниной головы злополучный стимулятор, вживленный доктором Меерсоном.

Более того, Ирина изо всех сил развивает Ванечку, стараясь дать ему как можно более разностороннее образование. Чтение, счет, музыкальная грамота, основы живописи, графика, каллиграфия. И это только начало. Ребенок все впитывает, как губка. Но всякий раз, когда Ирине намекают, что это неестественно и ради самого Вани надо бы извлечь из него стимулятор, с ней случается форменная истерика.

— Он мое будущее! Он моя жизнь! Гена, скажи ему!

И Почтарев, безоглядно влюбленный в свою Иру, старается, объясняет.

А вот клиника красоты вопреки мрачным прогнозам сумела удержаться на плаву. Они нашли новую клиентуру, сумели продержаться в кризис и затем раскрутиться. Вот только название пришлось сменить. И теперь клиника называется иначе: «Красота, которая нужна всем!»

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg