Галина Емельянова Число смерти
Дружбе народов посвящается.
1
В Дюссельдорфе шел дождь. На календаре июнь, а за окнами аэропорта пасмурно, промозглый ветер и всего плюс четырнадцать.
В аэропорту меня встречала школьная подруга.
Модница Лилька стала сама на себя не похожа, нашла фатерланд, а потеряла все свое очарование. Меня обнимало обрюзгшее тело, облаченное в футболку и джинсы из секонд-хенда. Ни грамма косметики на лице и от одежды, стойкий запах дешевых сигарет.
Машина, юркий «Mercedes-Benz», явно не соответствовала облику хозяйки, правда управлялась с ней Льлька лихо.
За окном потянулись дома, прекрасные древние мосты через Рейн, и небоскребы, а потом мы выехали за город и теперь взгляд мой услаждали рощицы и парки.
— Как тебе первые впечатления о капиталистическом мире? — спросила подруга.
— Да в общем, все тоже самое, что и у нас, только реклама на немецком, да и чистота улиц пугает.
Жила, моя школьная подруга, в пригороде Дюссельдорфа, в просторной трехкомнатной квартире, правда соседи все больше турки и албанцы.
— Много не пей, здесь этого не любят, — сразу за ужином предупредила Лилька. — Завтра же пойдем на работу. Я же тебе писала, тебя ждут с нетерпением. Все, спать.
Так закончился мой первый день пребывания в гостях.
Лежа на диване в гостиной, и вдыхая аромат жареной баранины, соседи-турки только еще приступали к вечерней трапезе, я думала о самых приятных вещах: как там сын, сноха, моя маленькая внучка. Все — таки я их люблю, несмотря на то, что фактически была выставлена ими на улицу. Вот пройдет три месяца моей шенгенской визы, меня будут все эти месяцы передавать, как переходящее знамя, мои бывшие одноклассники, целая страница адресов в записной книжке, давала надежду никому не быть в тягость. Да еще и обещанная Лилькой работа, может, принесет немного денег, и я вернусь в родной город, и смогу снимать квартиру.
Конечно, придется крутиться, найти подработку, на зарплату телефонистки не пошикуешь. Но ничего, зато буду сама себе хозяйка и даже может смогу детям помогать.
Мысли стали путаться, и я уснула, и даже видела хорошие сны: про маленького сына, хотя взрослым он мне и не снился никогда.
Вот и наступило новое утро — утро новой жизни. В ванной я помыла наскоро, прохладной водой голову и, отказавшись от завтрака, спустилась во двор.
Зачем Лилька повезла меня на работу на машине, непонятно, работодатели, в отличие от Лильки фолксдойч, были немцы настоящие и жили всего в двадцати минутах ходьбы.
Наверное, это от комплекса неполноценности, он у многих бывших советских, — решила я, и храбро выбравшись из авто, поспешила за подругой в незнакомый дом.
Фрау Гольднбрант, оказалась милой дамой лет сорока пяти. Нам не было предложено ни кофе, ни стакана воды, хозяйка сразу приступила к делу. В зал она выкатила инвалидную коляску с дедушкой, таким старым и сонным, что я испугалась. Да на такого даже дышать страшно, рассыплется от старости.
Фрау что-то быстро лепетала на немецком, Лилька переводила довольно шустро — «он должен быть накормлен, выгулян, памперсы менять по мере надобности. В залог вы оставите свой паспорт, расчет каждый день, двадцать евро».
Лилька возмущенно встала со своего места, я тоже.
— Хорошо тридцать, — поддалась на провокацию фрау.
Нас выпроводили восвояси. Оказалось фрау Гольднбрант, сегодня взяла выходной в магазине, и мои услуги понадобятся ей завтра. «Пошли в магазин, — решительно заявила подруга. — Купим тебе юбку длинную, так хозяйке захотелось».
Дома, разогрев купленные в супермаркете полуфабрикаты, мы сели с Лилькой, и предались и празднику живота и ностальгии воспоминаний.
Говорила в основном Лилька, видно истосковалась в этом мире лживых улыбок и показного сочувствия.
«Как меня любили, сколько мальчишек было у моих ног. А Юрка в Москве крутой перец, сеть бутиков, а ведь я могла быть его женой, или Вадим, тот в Корее, ресторан держит. Нет, все таки дура я, дура».
День закончился слезами, моими и Лилькиными. Ей было легче, она плакала о прошлом, а я о будущем.
Время было шесть утра, Лилька еще сладко спала, когда я отправилась на работу.
У нужного мне дома стояла странного вида машина, напоминающая катафалк. Когда я увидела фрау Гольднбрант, с черной траурной лентой на шляпе, мне стало грустно.
«Работа накрылась медным тазом», — так у нас в России говорят.
Пришлось возвращаться домой к подруге.
2
Лилька нисколько не расстроилась. Оказалось, она основательно подготовилась к моему приезду. В записной книжке лежало еще три объявления, и мы тут же поехали в престижный район мегаполиса. Здесь жила немолодая супружеская пара, ухаживать надо было за лежащей старушкой, по всей видимости, пребывающей в полном маразме. Плата за работу бала всего двадцать евро, и хозяева не уступили ни монетки.
«Экономисты хреновы», — плюнула Лилька окурок в урну. — «Лишь бы налоги не платить и социал. За копейку удавятся».
Утро, очередного рабочего дня, встретило меня все тем же мелким дождем, казалось он не кончиться никогда. Следуя Лилькиным инструкциям, данным мне вчера, я смело зашагала к метро, и приехала на работу точно в срок. По домофону мне долго никто не отвечал, потом вышел консьерж и сказал на ломанном русском: «Поутру старушка — де представилась». И даже передал мне пять евро от несостоявшихся хозяев.
Жизнь становилась, чем дальше, тем веселее. Следующей стала семья в загородном доме. Всем ее многочисленным домочадцам было не до бабушки девяносто лет, поэтому не найдя лучшего выхода они захотел пригласить сиделку, неизвестного человека, без рекомендаций и не от агентства.
Познакомиться с бабушкой мне, увы, не пришлось. Паспорт мой был оставлен ее родственникам, я уехала, а утром подъезжая на попутной машине, увидела знакомый мне катафалк.
У меня началась истерика. Меня трясло от смеха, а по лицу текли слезы. Шофер такси, молодой парень, украинец из Львова, испуганно пытался меня утешить баночкой пива. Подхватив меня под мышки, он потащил меня к дому, уверенный, что я оплакиваю кончину близкого мне человека.
Пиво никак не желало попадать мне в рот, меня мучила икота. Хозяевам было не до нас. Парню-шоферу наконец-то сказали, что я человек посторонний. Он снова потащил меня к машине и привез в город.
Добравшись до Лилькиной квартиры, я приняла сверху еще сто пятьдесят, привезенного из России коньяка, и легла спать.
Утро следующего дня началось с визита полицейского инспектора. Толстенный немец, долго и нудно о чем-то разговаривал с Лилькой, раз десять, чуть ли не под лупой рассмотрел мою визу, но так и ушел ни с чем.
А вечером к нам заглянули странные гости. Они были иссиня-черными, как баклажаны, одетые в строгие, дорогие костюмы. Их было трое, один, самый важный, сразу сел на диван. Двое остались стоять, и начался разговор, показавший в дальнейшем, что у гостей не все в порядке с головой. На ломанном русском, немного шепелявя, секретарь стал нести полный бред.
— Господин Мвана хочет пригласить госпожу Катерину к себе в княжество Абу-грейд, вам будет предложена работа по ухаживанию за папой господина Мвана.
— А сколько папе лет, что господин Мвана поздний ребенок в семье?
— Отцу господина Мвана не так уж много лет. Вы просто приедете и подпишите договор, что будете ухаживать за ним, вот и все.
— Я никуда не полечу, работу я и здесь найду.
— Вы не совсем поняли, Вам заплатят десять тысяч евро. Вас отвезут и привезут обратно, как только дело будет сделано.
— Что за дело?
— Вам нечего стесняться, вы делаете свою работу великолепно.
Господин Мвана, перебирая в руках четки с блестящими стеклышками, что-то прорычал, и переводчик в ответ почтительно поклонился:
— Двадцать тысяч евро и полная конфиденциальность. — В последнем слове переводчик запнулся. А я, воспользовавшись этой паузой, возмущенно закричала: «Что за грязные намеки, я даже не прикасалась к этим старикам и старухам. Я звоню в полицию!»
Четки в руках господина Мвана почувствовали первыми его гнев: нитка порвалась, и блестящие стекляшки рассыпались по ковру. Охранник не шелохнулся, мы с Лилькой тоже, пришлось переводчику ползать по полу. Гости ретировались, после их ухода, под журнальным столиком, под ковром, привезенным Лилькой с Родины-матери мы обнаружили небольшой кусочек стекла. Огранен он был великолепно, и я вспомнила, как переливалось стекло между толстыми, лиловыми пальцами. Камешек я положила в сумку, с детства, как ворона люблю все блестящее. Успокоившись за чашечкой прекрасного индийского чая, мы с подругой решили поехать еще по одному адресу. Но никто нам дверь не открыл. Лилька посоветовала мне расслабиться и просто получать удовольствие от тихой спокойной жизни, но я приехала не отдыхать, а заработать денег. Поэтому рано утром я пошла, наниматься на единственную фабрику в маленьком Лилькином городке, кондитерскую.
Да, да все эти деды-морозы, зайцы и всяческие новогодние шоколадки, делались летом, мне как человеку без гражданства досталось собирать коробки. В первый день нормы не было. Мы стояли за конвейером и пытались успеть за его все увеличивающееся скоростью. В туалет по свистку, перекус тоже. Каторга. Но к концу дня нам заплатили реальные евро. И на следующий день, с ноющей спиной я встала за конвейер снова. К полудню я почувствовала себя узником, пот заливал глаза, кондиционер не работал, пить и писать хотелось одновременно, и очень сильно. Норму сделать мне не светило.
Я была не одна такая, сдавшаяся, ушло нас человек пять, причем все европейцы. Наши подруги с востока с невозмутимыми лицами продолжали работать за конвейером. Не дождавшись свистка от бригадира, я пошла в туалет, умылась, потом нацедила из куллера воды и, не откликаясь на оклики «коллег» ушла домой. Подруга была удручена. Ведь и ее репутацию все эти смерти запятнали. Поэтому было принято решение отвезти меня в Дюссельдорф к подруге Эльзе. «А поедем ка к Эльзе в Дюсель, у нее и заночуем. У них с Францем двухуровневая квартира, дети живут отдельно, поедем». По дороге мне в зеркало заднего обзора все виделась машина-катафалк, я закрыла глаза и, спасаясь от паранойи, стала вспоминать молитвы, которые никогда толком и не знала.
Эльзе все мои предыдущие попытки об устройстве на работу поведаны не были, поэтому она с энтузиазмом, достойным лучшего применения, повезла меня к новым работодателям. Здесь старичков было две. Два брата — инвалиды. Лет так надо думать за семьдесят, оба со слуховыми аппаратами. Меня здесь не взяли, по причине незнания немецкого языка. У Эльзы, активистки баптисткой общины, были о дела в городе, и она, оставив меня в кафе, уехала. При этом она оставила на столике купюру, в оплату моего обеда. Я внешности самой обычной, да и возраст за сорок пять не очень располагает к романтическим встречам, но случилось невероятное, ко мне за столик напросился жгучий красавец-брюнет. Брюнет был одет словно дипломат. В строгом иссиня-черном костюме и белоснежной рубашке. Лакированные туфли, радовали глаз. При первых же его сказанных по-русски словах: «Мы с вами нигде не встречались?», я решительно хотела уйти, да вот официантка — зараза не дала мне этого сделать. Официантка не шла, кавалер, и вежливо взяв меня за локоток, усадил обратно.
— Я был неправильно вами понят.
— Так по-русски не говорят.
— Да, но мне простительно, я давно из Союза, к тому же бухарский еврей. У меня к вам дело. Обещайте выслушать до конца, а потом уже решать.
— У меня нет лишних денег, я здесь в гостях.
— О, фрау Катерина, я знаю. Я тот самый водитель катафалка, мы с вами уже дважды встречались, правда, вы меня не видели, а я вас да. Меня зовут Камаль. Я хочу стать вашим продюсером, арт-директором, промоутоером. Назовите мою должность, как хотите.
— Только умоляю, не произносите — «Девочка, хочешь сниматься в кино?»
— Да я бы и не посмел, вы очень приличны для этого.
— Да я даже об. Этом кино и не думала, — я покраснела, как школьница.
— И я тоже. Я предлагаю вам помощь в поиске клиентов на тот свет. Зачем губить любимых родственников, доставляя людям горе. Надо найти тех, кто алчет смерти близких, большое наследство, маленькая жилплощадь, да и просто ненависть. Моя жена, Генриетта работает в соцслужбе, в ее распоряжении база данных по таким горе — родственникам. Вот таких людей я найду, а вы просто придете и устроитесь к ним на работу. И все, я не требую с вас денег за услуги, по поиску клиентов, мне достаточно даст мой похоронный бизнес.
— Вы, что, хотите сказать, это из-за меня они на тот свет поторопились? Вы офанарели?
— Не кричите, посмотрите сами: три ваших визита и три смерти. Я, конечно, не знаю, как вы это делаете, да и вы, похоже, тоже. Но это Дар и глупо им не воспользоваться.
— Ни за какие деньги я на такое не пойду. Я конечно не святоша, не богачка. И, в конце концов, я в свой, как вы сказали Дар, не верю.
— Поверите. Давайте проверим на более молодых. Есть у меня сосед, любитель секстуризма. Но в его самой извращенной форме. Мальчиков портит по всему миру. На вашей родине кстати тоже. Ему нужна домработница. Подумайте, вы освободите мир от гнусной твари и спасете невинных детей. Легко быть гуманистом, ничего для этого не делая. Спасти хоть одного ребенка от насилия, что может быть благородней. Ни травить, ни резать, ни стрелять. Всего лишь визит и договор, как я понял даже устный, и все, мир станет чище.
Официантка наконец-то подошла. Я расплатилась и вышла на шумную улицу ждать Эльзу.
Бывшая одноклассница приехала через час, и весь этот час Камаль делал попытки убедить меня в моем Даре. Он отстал, только когда я садилась в машину.
Я рассказала однокласснице историю, о педофиле и Даре, как бы вычитанную из книги. И спросила ее, как человека выросшего в верующей семье и верующей: «Что делать, героине?»
Все это до смешного напоминало карикатуру на известную сцену в «Братьях Карамазовых», баптистка Эля, сжав узкие, бесцветные губы прошептала: «Убить»!
Всю дорогу до дома подруги нас никто не преследовал.
— Никого убивать не надо, я позвоню в полицию. Не так уж много в Лилькином городке туристов, одиноких мужчин. Найдут. И накажут, — Франц был деловито сух и спокоен.
Он всегда такой был. Даже в первом классе, он вел себя, как маленький старичок.
Он был с детства аккуратист и педант. Таскал с пятого класса за Эльзой портфель и обворачивал ее учебники белой бумагой.
— А это нормально, звонить в полицию? — удивилась я.
— Нормально, здесь все так делают. Потому и порядок.
Утром, выглянув в окно, я увидела на противоположной стороне невероятных размеров негра, или как теперь принято писать афроамериканца. Он развернул плакат, на котором было написано «30 000».
Увидев меня в окне, он сделал недвусмысленный жест рукой, как бы перерезая себе, нет мне, горло.
Камаль позвонил по телефону в десять утра, в одиннадцать в дверь позвонил переводчик господина Мваны. Он плаксиво поведал мне через запертую дверь о своих пяти детях, и о жестокости своего господина.
Сидеть, взаперти находясь в одном из красивейших городов Европы было глупо. И я, избавившись от визитеров, обещанием подумать, вышла из дома.
А денек, похоже, налаживался, светило солнце, в парке, куда меня доставило такси, гуляли дети и туристы. Поедая жутко вредную сосиску, с такой же противопоказанной мне булочкой, я опять была атакована Камалем.
— Фрау Катерина, я нашел более легкий способ доказать ваш Дар.
— Ну что еще?
— Гадалка, медиум. Назовите, как хотите. Госпожа Аттила ждет нас.
— У меня нет денег. А будущее она тоже предскажет?
— О не заботьтесь, деньги есть у меня.
— О, как меня вашу русский бесит, а известно вам Камаль, кто такой Аттила?
— Нет, но она лучшая в этом городе предсказательница.
Авто Камаля долго петляло по старинным улочкам пока не уткнулось бампером в стену из красного кирпича. В стене двери не было, но как только мы вышли из машины, стена без малейшего шума поехала в сторону.
Помощник гадалки завязал нам глаза и проводил к своей госпоже.
Госпожа Аттила, сидела в полумраке, в неверном свете свечи лет ей можно было дать лет пятьсот. Довольно крупное, породистое лицо, оттеняли черный одежды.
Конечно, на столе стоял мой любимый шар с падающим снегом внутри. Знаете, такое чудо, рождественский шар, тряхнешь его, и внутри падают снежинки. Снежинки, в шаре колдуньи кружились, правда, черного цвета.
Госпожа Аттила смотрела куда — то вдаль, мимо меня, надо думать в вечность и, сказав несколько слов, величаво указала нам на дверь. Камаль попытался ее разговорить, я думаю, ему было жалко потраченных денег, но тут же появились прислужники, и нас вытолкали из дома.
— Ну и что, каков результат? — жмурясь от яркого солнечного света, спросила я без интереса.
— Ангел смерти Израель, у нее за спиной. Вот ее слова Вам еще нужны доказательства, фрау Катерина?
— Так, что все писец мне полный, что ли, — засмеялась я.
— Нет, Вы только проводник воли ангела смерти. Но я человек бизнеса, основанного на банальной привычке людей умирать. Поэтому мое предложение остается в силе.
С полным комфортом меня доставили домой. Вечером у Эли, как у активистки собиралась вся община, мне это было неинтересно, и я сбежала в пивную напротив. Сидя у телеэкрана, с жареными колбасками, с кружкой превосходного баварского пива, я услышала в вечерних новостях следующее сообщение: «Сегодня, в три часа дня, на …был обнаружен трупп, известной ясновидящей и прорицательницы фрау Аттилы. В абсолютно закрытой комнате, не обнаружено никаких следов пребывания посторонних, и следов насильственной смерти, тоже не обнаружено. Со слов очевидца, пожелавшего остаться неизвестным, на лице медиума застыла маска ужаса. А на лбу был вырезаны неизвестные иероглифы».
Я поперхнулась пивом, и словно — кто-то в пивной мог меня узнать, и в полной панике поспешила к подруге.
Слава богу, все ее гости уже уходили. Стараясь не дышать перегаром, на сектантов, я уже хотела нырнуть в постель, но тут раздался звонок в дверь.
Муж подруги открыл дверь и удивленно повал меня:
— Катя, это тебя.
На площадке стоял не Камаль, и не переводчик, а переминаюсь с ноги на ногу малыш. Лет так пяти. Он положил мне в руку записку, и, краснея от смущения, убежал.
Записка написана была непонятными мне иероглифами и внизу прекрасным почерком по русские — «Верни то, что тебе не принадлежит!»
Квартира подруги уже не казалась мне безопасной, да и надо быть полным свинтусом, чтобы так ее подставить. Поэтому я, придумав несуществующего кавалера, сбежала в гостиницу. Мои евро таяли, вместо того чтобы заработать я транжирила последние сбережения. Но не позвонить сыну я не могла.
— Сыночек, ну как у вас дела. Как Света, Анечка?
— Все путем. Ты как? — и шепотом. — Береги себя.
Слезы не дали мне говорить. Сыночка моя, зая. Отчего тебе непременно надо было взрослеть и становиться подкаблучником.
Разговор с сыном так расстроил, что пришлось воспользоваться мини-баром в номере.
Попивая холодное пиво я смотрела от скуки в окно. Даже находясь в опьяненном сознании я поняла: Меня выследили.
Напротив гостиницы то и дело проезжал мотоциклист, весь в черном. Снова шел дождь и я переодевшись в кожаную куртку переложила все документы и деньги в карман. Как только открылись магазины, я зашла и купила миленькую коробочку для камешка из четок. Ведь именно ее я должна вернуть.
Что-то я такое читала, о числе бусин в четках, какое-то священное число, правда какое так и не вспомнила, да оно и не важно. Мотоциклист ехал за мной от самой ювелирной лавочки. Сев под самый большой зонт я положила на столик коробочку с самого края, мотоциклисту оставалось только протянуть руку и все. Но он, отчего-то схватил мою сумочку со спинки кресла и был таков. Наверное, сквозь черное стекло шлема ему не видна была коробочка, ну и дурак.
Пока мотоциклист мчится с моей полупустой сумочкой, есть время рассказать, наконец, читателю, как я простая русская баба, оказалась дружна с немцами — баптистами.
Это началось еще в детстве.
Ах, милая 88 школа — восьмилетка. Оазис знаний в мире стареньких частных домиков. Но вот пришли строители возвели новые дома и школу тоже, а нашу старушку закрыли, нас всех раскидали по девятым классам, к чужим учителям и одноклассникам. В прежней школе училось много немцев-баптистов. Эльвира — прекрасный аналитический ум, она задачник «Сканави» щелкала как семечки. Оля Вагнер, девочка с такой фамилией была уличена в краже. Сапог, и только наш школьный коллектив ее спас от тюрьмы. И это не шутка. Денег в ее семье заплатить штраф не было, семья десять детей, и наш класс взял ее на поруки. Эльза и Франц, неразлучная парочка. Я училась с ними потому, что мама снимала комнату у одной из бабушек немок, а потом когда были построены дома хрущевки, нам дали квартиру. И новые ученики в новой школе, эти снобы, въехавшие в городские квартиры без году неделя, считали меня своей. И немцы-баптисты тоже.
Дружбе моей с учениками баптистами способствовало мое антисоциальное положение. В силу каких-то мистических причин в пионеры меня не приняли, я лежала в гипсе почти полгода. В комсомол я тоже не вляпалась, болела смешной банальной свинкой. То, что я узнала о баптистах потом, меня очень удивило, в моем детстве меня сажали за общий стол, может они и выбрасывали за мной посуду, хотя я не уверенна. Все они, несмотря на свою феноменальную работоспособность и честность, были бедны, и спасала их именно община.
Странно, дружба моя с ними не закончилась после школы, немцы мои, вот уже больше двадцати лет пишут мне письма, еще и в гости позвали.
Когда СССР развалился, стало возможно свободный выезд на ПМЖ, и за переписку с эмигрантами, можно было не бояться, что кто-то придет и увезет в «черном воронке», или, как там в романах?
Но воспоминания никак мне не могут помочь в моем положении затравленного зверя.
А ведь Эльза имеет родственников Италии. Может туда податься?
Но по возвращении меня ждал неприятный разговор с Эльзой..
— Господи, Катька, во что ты опять вляпалась. Все у тебя наперекосяк. Приходили два угрожающих вида негра, и спрашивали тебя. Мы не хотим связываться с полицией, ты наш друг, но соседям это не понравиться.
— Эльза, может мне в Италию перебраться.
— Пока посиди в гостинице. Надо подумать.
В гостинице меня ждал сюрприз, причем не из приятных. Все вещи перерыты, и снова записка — «Отдай то, что тебе не принадлежит».
Оставаться в номере было страшно, я позвонила с мобильного Эльзе. Приехал Франц погрузили мои наспех собранные вещи. Камешек я вдела в шелковый шнурок и повесила на шею, так мне показалось надежней.
Вот кажется все знаешь о человеке, можешь с точностью, как он поведет себя в той или иной ситуации, но следующие два часа доказали мне, что ничего-то мы о своих друзьях не знаем.
Как только Франц вытащил карточку из автомата для проезда по автобану, это стал другой Франц. Машина понеслась под 250 км, у меня заложило уши, как в самолете и я в ужасе зажмурилась. Когда я все же открывала глаза, я видела порозовевшее от удовольствия лицо моего друга детства. Вот он настоящий Франц. Шумаххер чертов.
Маленький приграничный городок К. был бы похож на сотни других в Германии, если бы не трасса. Трасса была его артерией, его Клондайком и Эльдорадо. Все туристические автобусы, дальнобойщики и просто праздно разъезжающие в каникулы европейцы, непременно ехали через городок К.
Здесь Франц меня сдал с рук на руки Гальке Василевой.
Та выглядела превосходно. Все те же химические кудряшки, все те же стрелки в уголках глаз.
Дружили мы с ней недолго, всего то седьмой класс когда нас и перевели в новую школу. Потом уже не помню, почему наша дружба закончилась, но вот теперь надо думать, есть о чем поговорить.
Франц уехал. Галка поведала мне о своем раннем вдовстве. Пашка за которым она уехала в Германию, погиб на пожаре и ей, не имеющей детей платили неплохую пенсию. Жила она в прелестном домике и сад был ухожен. Все очень чинно и по-бюргерски добротно.
— А ты в прекрасной форме, Катюша, конечно, округлилась, но тебе это идет. Очень женственно. Франц сказал, что тебе нужна работа. Я пока тебя не видела даже и не представляла, чем тебе помочь. Но теперь вот знаю. В магазин нижнего белья гера Питера нужна продавщица. Время отпусков и нет продавцов.
— Да там, наверное, помоложе нужны?
— Да нет, это не имеет значение. Здесь нет, как в СНГ дискриминации по возрасту.
— Ну, если так, то и славно.
В магазин мы попали уже часам к шести. Пока душ, чай и сплетни, мне вроде уже и идти никуда и не хотелось, но Галка, одолжив мне свой сарафан, все же уговорила меня пойти. «Паспорт возьми». — Предупредила она.
Магазин видимо не работал, окна были закрыты, но сам хозяин оказался за прилавком. Он улыбнулся, типичная дежурная улыбка, и обвел торговый зал рукой. В небольшом помещении было товара на любой вкус. Женщины меня поймут, хотя и мужчины тоже. Изобилие кружев, ленточек, а уж гама цветов и фасонов белья заставили мое сердце учащенно забиться.
— Д, восемьдесят? — перевела подруга.
Я смущенно кивнула.
Гер Питер снял с манекена алого цвета корсет, пояс и ажурные чулки в цвет и сказал: «Битте, фрау Катя».
Мы с Галкой последовали в примерочную, она помогла мне во все это облачиться.
— И чулки давай.
— Да не ношу я их.
— Ну, хоть раз в жизни попробуй.
Я подчинилась. В зеркало на меня смотрела Мерлин Монро, нет Бриждит Бордо.
— Гут, зер гут, — прошептал заглянувший гер Питер. — Презент, фрау, Катя.
— Дарит. Не снимай.
Сарафан одели сверху. Все что надо было утянуто, а грудь просто плыла по воздуху. Я почувствовала себя королевой красоты.
Перешли к делу. Пока мы пили кофе, гер Питер рассматривал мой паспорт. «Гут». — Снова сказал он и положил мой паспорт в бюро и закрыл его на ключ. Потом сделал приглашающий жест, и мы последовали за ним. Коридор был слабо освещен, но видно было много дверей и, открыв одну из них, мы попали в «аквариум», в нем был стол и стул, стилизованный по 18 век, на стуле сидела молодая девушка в прозрачном пеньюаре и ослепительно белом кружевном белье.
— Оксана, — гер Питер щелкнул пальцами. Секс-дива стала демонстрировать позы. Меня словно кипятком окатили. Да, они сдурели все что ли?
Я попыталась уйти, но хозяин магазина схватил меня за запястье и что — то громко и быстро начал говорить.
«У него твой паспорт. На тебе его белье, пару лет в тюрьме сделают тебя старухой. Ты чего глупая испугалась? Ты просто будешь демонстрировать белье и все».
— Я вызову консула.
— Не смеши. Ты не доживешь до утра в тюрьме.
Гер Питер открыл следующую дверь и меня ввели в «будуар»: стол, стул, банкетка.
Галка помогла мне снять сарафан.
— Хоть книжку дайте.
Кто-то невидимый принес книжку, на обложке красовалась дива с грудью похожей на воздушные шары братьев Люмьер.
Гер Питер сам усадил меня на стул, закинул ногу за ногу и положил книгу так, чтобы она не закрывала мне грудь. Дверь в замке закрыли.
Горел свет, шторы были закрыты и постепенно мандраж мой прошел, детектив знаменитой писательницы увлек, и когда с тихим шелестом раздвинулись шторы, я была абсолютна спокойна. За стеклом уже был вечер. Ходили люди, сверкая фарами, проносились машины. Никому до меня не было дела. Время остановилось. Мне приносили кофе и бутерброды, выводили по нужде. Когда затекла спина я, вспомнив уроки Оксаны, попробовала встать на стул и коленями опереться о стол локтями. Боль в спине поутихла.
«Гут» — разнеслось по комнате, значит здесь еще и видеокамеры натыканы. Я устала до чертиков. Встала и стала прохаживаться по комнате, когда я очередной раз села на стул, я увидела их. Немолодая пара пенсионеров. Он огромный и крепкий, она сухая и плоская. Мы встретились взглядом со стариком, и он хищно улыбнулся, но потом они ушли, и я про себя послала их еще дальше.
Но не прошло и пяти минут, ключ в замке повернулся, и на пороге появилось нечто. Бесполое существо, одетое в форму копа из боевиков, но с настоящей дубинкой. Из-за ее спины выглядывал тот самый здоровяк — пенсионер.
— Битте! — прогремело существо.
Зацепиться в «аквариуме» было не за что, я выставила впереди себя стул, но он отлетел в сторону вырванный мощной рукой монстра, в лицо мне брызнули чем-то липким и пахнущим бабушкиной шубой. Ах, да, — теряя сознание, вспомнила я. — Нафталин.
И все темнота.
Очнулась я в полной тишине. Открывать глаза было страшно и стыдно. Но открыв, их я увидела стерильно белые потолки и поняла, что так чисто может быть только в больнице. В изголовье стояла вся зареванная Галка, а на стуле у кровати сидел полисмен.
Записав все мои личные данные и отдав мне мой паспорт, он спросил: «Когда в последний раз вы видели гера Питера».
— Я его не видела, а слышала.
— Во сколько?
— Ну, темно было, но люди еще ходили.
— Вас забрала скорая в три часа ночи с шоком от аллергии. А в два часа, как утверждает экспертиза, гер Питер был мертв.
Ну, сами посудите господин полицейский, я была в запертой комнате, меня там видели люди и много. Я не причем.
— Шум, призывы о помощи вы слышали?
— Ничего, в комнате прекрасная звукоизоляция.
— Выздоравливайте.
И полисмен ушел. А я с помощью Галки добралась до дома, где сорвав ненавистно белье, кинула его в корзину для мусора.
Потом мы расслаблялись «Мартини».
— За что, ты так со мной?
— Да я клянусь тебе, даже полиция не знала, что у него притон. Такой уважаемый человек, магазин в центре города.
— Врешь, по глазам твоим бесстыжим вижу, врешь!
Открыли еще бутылку. Когда она была наполовину пуста, я начала снова.
— За что?
— А, за Витьку Пелах!
— За какого Витьку?
— Да за того самого, чьи записки ты мне показывала: «Катя, ты мне очень нравишься, давай дружить».
— Так ведь это в девятом классе было. Да и не нравился он мне, и ничего у меня с ним не было.
— Ага, а Сашку Беззабаву помнишь? Как он на весь спортзал орал, на канате вися: «Катя, тебя Витька Пелах любит!»
— Так это ты мне через столько лет припомнила? Ну, спасибо подружка.
— Да, да! А ты сука жила, как я двадцать лет без любви? За Пашкой этим вонючим. В Германии этой долбанной. Да у меня это единственная любовь была за всю жизнь, и ту ты украла.
— Да, дурра ты Галка. Я ведь ничего у тебя не крала. У меня самой такая же безответная любовь была, к Юре Вайману. А с не любимым я тоже жила, правда, три года. И как ты сыром в масле не каталась. Но я счастливее тебя, ты права. И сын у меня есть, и друзья настоящие. И от любви своей несбывшейся — я стихи писала, а не друзьям мстила. Все видеть тебя не хочу. Злыдня ты Васильева и стерва. Так и скажу всем.
Последние евро я истратила на такси до Н. и звонка Оле Вагнер.
— Конечно, приезжай, Кэт, прорвемся!
В дороге поменяла симку и позвонила Францу.
— Ты где? Тут Галка звонит, говорит, что люди в черном ее допрашивали, и чуть ли не пытали о тебе.
— Да это у нее от пьянки глюки или белочка. — отшутилась я. А сама подумала, что пьяной Васильевой негры показались «людьми в черном». Ну так ей и надо, заразе. А афроамериканцы эти тупые, не того человека на встречу послали, нет чтобы взять коробочку еще в Дюссельдорфе со стола, он как барсеточник московский сумочку подрезал. Ну, это уже их проблемы. Бусинку я не отдам, и вы меня не найдете! Вот, вам! Выкусите!
Все легальные способы, такие как самолет и автобус для пересечения границы были отвергнуты, и на окраине Н. меня ждала Оля Вагнер. Оля, та самая девочка — воровка, поразила меня в самое сердце. Поджарая, как кобылка, черные волосы развеваются по ветру. Все эти байкерские наколки и пирсинг в самых неожиданных местах. И это в сорок пять. Мотоцикл она водила сама, ее дружок с пивным пузом, вызвался нас сопровождать.
До границы с Польшей ехали ночью, по обе стороны леса и леса. Словно и не Европа. Отчего вспомнилась песня «Беловежская пуща», Именно пуща, первозданная и пугающе безлюдная, мелькала по обе стороны трассы.
Ближе к рассвету нас попытались остановить, на дороге лежало срубленное дерево. Ольга нажала на газ, и мы взлетели, как каскадеры. Я думала только об одном — не разжимать руки. Мы уезжали все дальше и быстрее, а преследователям остался на память только Ольгин шейный платок. Вслед нам неслась отборная, надо думать польская матерщина.
Так мы пересекли польско-немецкую границу.
В Лодзе меня встретила Маркова Таньча. Таньча, моя давняя подруга из моего недолгого студенческого прошлого. Небольшого росточка, с россыпью веснушек на небольшом скуластом личике она была очень фотогенична, а уж страсти в ней, бывшей спортсменке-легкоатлетке хватило бы, на сто нимфеток. Она перезажимала все девичье население общаги, за исключением девочек — азиаток. Она заставляла меня ревновать себя словно мы не подруги, а любовницы. Это ей вслед напившись, кричали местные — лесбиянка!
При всем этом она любила своего парня и дождалась его из армии, и он увез ее на Украину, к своим сбежавшим из Таджикистана родителям. НА Украине после распада СССР Таньча забросила диплом и стала челночницей, причем очень успешной. Начинала с контейнера, а теперь у нее уже два бутика в городе. В Лодзь она приехала за товаром.
Мне вспомнился ее рассказ, как это было первый раз: живя на Украине, украинской мовы она так и не освоила. Но товарки по бизнесу ценили ее вкус и чего греха таить хорошую физическую подготовку, поэтому взяв Таньчу с собой, они ее умоляли не разговаривать. Ибо не любят поляки москалей, по крайней мере, в Лодзи.
Подружка моя, имевшая уж двух детей, и прочный бизнес в городе выслушала мою историю недоверчиво.
— Таньча, переправь меня в Москву к Эльке, она логист в крупной компании, деньги есть и голова гениальная, ну ты помнишь. Может она разгадает эту хрень случившуюся со мной.
Маленькая пожилая нимфетка, облобызала меня на дорожку, поставила пару засосов на шее, и ущипнула за грудь так, что слезы брызнули из глаз.
В огромном автобусе украинских челночников, хоть и виза была в порядке, я пряталась всю дорогу за баулами, так я почти вернулась на родину. В Сумах меня встретил Таньчин муж и проводил до аэропорта, самолет на Москву, слава богу, улетал через сорок минут.
В самолете я пугалась всех, чей цвет кожи был хотя бы на полтона темнее моей. Мне все чудилась еврейская мафия и чернокожий синдикат. Но все обошлось.
В Москве меня встретила Элька, на шикарном «Лексусе», цвета птицы счастья. Да, да той с ультрамариновыми крыльями. Пентхаус, и все то же меню, что и в нашем далеком детстве: штрудели. Мама Эли готовила их почти каждый день. Кормить семь ртов, когда оба родителя инвалиды по болезни сердца, было почти невозможно. Вспомнили с подружкой, как она бухнулась в обморок на уроке литературы, элементарно от голода, потом смеясь — о математической олимпиаде.
Элю выдвинула от школы на городскую математическую олимпиаду, да она бы и в Москве бы всех победила, но она отказалась.
— Вера запрещает, — смотря упрямо в пол, сказала прозрачное создание.
— Вон! — орала директриса. Вернись Гейндрих, иди, подумай, поговори с родителями.
Элька так и не пошла на олимпиаду, уехала в 90-х в Германию, а теперь вот логист в огромной и жутко престижной компании здесь в России.
Выслушав мой рассказ, она взяла мой паспорт и, постелив мне в гостевой комнате, сама ушла к себе в кабинет.
— Доброе утро соня, — Эля была в строгом офисном костюме.
— Эль, ну не томи, что там не так?
— Все нормально, под лупой смотрела все страницы, виза, печать вот метки германской полиции все нормально.
Элька уехала в офис, и я впервые за много дней позволила себе расслабиться, уснула, сном праведника.
Разбудил меня включившийся домофон.
— Это консьержка Анна, Господа из 324 квартиры, к вам посетители.
— Кто?
— Приличные люди, из посольства Абу-Грейда.
— Нет!! Это ошибка. Не пускайте!
Я позвонила подруге и та приехала, правда знаменитые московские автомобильные пробки, задержали нашу встречу, часа на три.
Я рассказала подруге о визите моих «африканских друзей».
— Ты не обижайся, полетишь в одну южную страну, причем насколько я знаю, границу ты сможешь перейти без проблем и без регистрации.
Конечно, это решение она приняла еще вчера, кому нужны чужие проблемы.
— Эля не пугай меня, я со страха ничего не понимаю.
— Глупышка, я про Узбекистан, и город твоей студенческой молодости — Ташкент. У тебя ведь связи в самом КГБ узбекском.
— А это ты о Абдали! Точно, он полковник там в органах.
— Вот и славно, полетишь до Чимкента, там, на такси до приграничного поселка, а там он тебя и встретит. Сама не звони, давай номер я с работы позвоню. Все поехали в аэропорт.
Я, конечно, не стала спорить: во — первых от обиды, во-вторых, я верила Эльке, больше чем кому либо.
Если она так решила, значит, так надо.
Вспомнились упреки сына, что живу чужими подсказками, что не умею хитрить, требовать и настоять на своем. Ну, меня уже не переделать, буду доживать «белой вороной» в наш прагматичный век.
«Температура в аэропорту города Чимкента 38 градусов. Желаем приятного отдыха».
Пересев в маршрутку, едущую до границы с Узбекистаном, я уже тихо постанывала. Как я жила в Ташкенте три года? Это бездонное небо с четырех утра уже тридцать в тени, и ни дуновения ветра?
В маленьком замкнутом пространстве маршрутки, без кондиционера, вентилятор только над головой водителя, я тихо «умирала». И все тоже пребывали в забытье, сродни летаргическому сну.
Но на одной из остановок в салон зашла девушка, и все сразу проснулись. Я так просто почувствовала себя словно в Хайфе или Медине. Девушка была вся в черном. Даже руки в черных перчатках. Сквозь сетку паранджи белели белки глаз и все. Наверное, не у одной меня были опасения, пассажиры оживились, многие вытащили мобильные телефоны, но это было бесполезно, связь не работала. А мое обостренное от волнения обоняние уловило слабый аромат духов «Armani Mania Woman». и напряжение спало, я весело улыбнулась обладательнице прекрасного вкуса, и спокойно закрыв глаза, снова задремала.
Где вышла наша «леди в черном» не знаю, я проснулась уже на конечной остановке.
В чайхане в вечерних сумерках, уплетая замечательный плов я позвонила Абдали.
— Прости, Катя, непредвиденные обстоятельства. Я задержусь часов на десять. У тебя деньги есть?
— Да тысяча баков, — и это была правда, Эля в Москве мне положила в карман «мелочь».
— Дай трубку чайханчику.
Я, вскочив со своего места, вышла на улицу, где в ожидании гостей стоял хозяин. Он сам лично приветствовал гостей, так и со мной было час назад. Абдали что-то говорил ему по-узбекски. После этого мне принесли от заведения подарок — прекрасный чапан, ручной работы. И предложили комнату в придорожной, одноэтажной гостинице. Было еще светло, но пропускной пункт таможни уже закрылся, последние не успевшие бедолаги устраивались на ночлег у обочины дороги.
— Женщина, женщина, деньги есть? — за мной бежал мальчишка лет двенадцати.
— У меня только российские рубли.
— Давай, — заявил маленький наглец.
— С какого переляку? — отчего то вспомнились именно эти слова.
— Границу переходить хочешь. Визы нет. Есть деньги, Талгат тебя не обманет.
Мне вдруг так захотелось в уют городской квартиры, под кондиционер. Увидеть Таньку и ее детей.
— Ну, проведешь, а дальше?
— На той сторона, брат, такси до Ташкента. Или куда скажешь.
И я не устояла. Что-то видно случилось от близости Ташкента, города моей студенческой юности. Я стала прежней Катькой, доверчивой и глупой.
Пошли мы с проводником в два часа ночи. Поселок закончился, сады перешли в пустыри и после крутого спуска в овраг мы оказались в тени камышей, выше человеческого роста и слух мой порадовал шум воды.
— Река? — шепотом спросила я проводника.
— Да, сейчас как арык.
Проводник вел меня вдоль камышей, пока не дошел до дерева. Очень ловко он забрался и в густых ветвях послышался свист, и веревка, зацепилась за дерево с противоположной стороны.
— Пошли.
Мальчик деловито водрузил мою сумку себе на голову, шагнул в воду. Река и правда обмела. Была узка, как арык, но течение не ослабло, и я ухватилась изо всех сил за веревку, пыталась сдвинуться хоть на метр. Дно было глинистое, сколькое. Я ползла, как черепаха, моему проводнику уже не раз приходилось приходить мне на помощь. Он уже перебрался на берег, положил там мои вещи и теперь пытался вытащить меня, как того бегемота из детского стишка.
Совершенно не вовремя на меня нахлынули воспоминания.
Мы часто гуляли по ночам в Парке Победы в Ташкенте, теперь вместо него построен огромный аквапарк. А раньше это было уютное место, обилие черешни, терн и каштаны.
Мы гуляли после полуночи, и поэтому нас ловила милиция. Нет, мы ничего такого не делали, мы смеялись, даже трезвые, поедали красный и белый терн. Но нас преследовали, как плохишей. Причем было нас десять девчонок и всего два парня, корейца. Я совсем не спортсменка бежала из последних сил, но на мокрой от росы траве я поскользнулась и вывихнула ногу.
«Все, никуда не пойду! — в отчаянье и страхе шептала я сама себе. — Ну не фашисты же они». Девчонки вернулись. Таня — большая и Люда. И потом мне еще долго припоминали этих «фашистов» особенно во время зачетов и сессий.
В маленьком мальчике — проводнике оказалось столько силы, что он меня вытащил. Мой юный нарушитель границы побежал к брату-таксистку, а я, спрятавшись за дерево, решила выжить одежду, Мокрая одежда даже в такую жару меня раздражала и бесила.
Футболка уже висела на дереве, я отжимала джинсы, когда меня осветили фары, и с мерзким ехидством голос неизвестного произнес — Ханум, какая встреча!
Пограничник привезли меня на КПП, даже не дав одеться. Под пристальным взглядом их начальника я одевалась, пытаясь унять дрожь в руках и ногах. Одевшись, села на стул. Хозяин кабинета, немолодой узбек, с изъеденной оспой лицом, вывороченными губами был не то что некрасив —.отвратителен.
— Ханум, а правду ли говорят, что русские женщины самые сладкие? — он сел рядом со мной.
— Да что вы, господин офицер, они холодны, как снег, что лежит в России полгода.
— Ну а там-то у них наверняка горячо, — и рука этого мерзавца попыталась раздвинуть мне колени.
Воображение его, наверное, уже шагнуло дальше, чем рука, и он задышал мне в ухо, словно стадо загнанных ишаков. Я уже решала, куда ударить ему кулаком: между ног или между глаз, но тут в дверь забарабанили.
— Мырза майор, мырза майор.
Мой кавалер, что-то прорычал по-узбекски. Голос за дверью закричал еще громче: «Мырза майор, мырза полковник…».
Дверь рванули, чьи то сильные руки и на пороге я увидела Абдали — мужа моей подруги Тани-большой.
Я ждала своего спасителя в машине, Адали вернулся довольно быстро, я заметила ободранные в кровь пальцы. Приказав шоферу ехать, он обернулся ко мне.
— Извини Катя, но едем мы не к Тане. У меня дела в Бухаре, и я с сыном там. Ты ведь всегда мечтала увидеть Бухару?
И вот мы мчимся в прекрасном «Форде». С кондиционером. Абдали впереди с шофером. Я свернувшись калачиком я лежу и гладя в седой затылок, уже полковника, и вспоминаю наше с ним знакомство.
Конечно, сначала в моей жизни появилась Таня-большая, как сейчас помню, захожу к девчонкам соседкам из Джамбула, и одна с ходу предлагает мне потянуть ее за руку. Ничего не подозревая, дергаю протянутую мне руку. Девчонка визжит, по комнате расползается неприличный запах.
— Ну, Танька, как тебе не стыдно!
Таня — большая, действительно большая. Занималась метанием ядра потом бросила. Спокойно сажает себе на плечи Таньчу Маркову и приседает сто раз. Еще у нее плохое зрение, прекрасная атласная кожа и серые глаза в обрамлении густых черных ресниц. Ей двадцать. Но когда она снимает очки, то становиться похожей на ребенка.
Таня, влюбилась в Абдали с первого хлопка.
Была такая провинность в Узбекистане — собирать хлопок до первых снежинок. В основном конечно комбайнами, но труд студентов и школьников тоже приветствовался.
Абдали был на первом курсе у Тани-большой бригадиром.
Потом мы все приезжали черные загорелые в свои города, где уже лежали сугробы. И пугали всех своим южным загаром. Это сейчас, когда Турции и южные страны стали доступны всем, загар никого зимой не удивляет.
А тогда, это было экзотикой. Потом после кратких каникул была сессия.
Мы учимся в разных группах. У них физру преподает бывший футболист Николаев. У меня Абдали, тренер по гандболу. Он тоже полюбил Таню-большую с первого раза. Он сирота, все чего он достиг это его упорный труд. Высшее образование, бывший член сборной Узбекистана по гандболу. И жилье, пусть пока в общаге.
Он краснел, немел в присутствии Татьяны, а познакомиться не мог.
А тут совершенно не спортивная я. Сдаю зачет, отжимания, надо мной стоят оба тренера: Николаев и Абдали. Они оба молоды им по двадцать пять, и мне тоже. И от этого все кажется, мне унизительнее в двадцать пять раз. Зачет я не сдала. Вечером, зная как мой физрук вздыхает о моей подруге, подговариваю Таню попросить за меня.
Она прекрасный друг идет сразу с зачеткой.
Потом было их первое свидание. Таня пришла из похода в кино и легла, уткнувшись в подушку. Мы все пять подруг склонились над ней, ожидая от нее рассказа.
— Таня, что, ну не молчи!
Таня повернулась, и мы увидели слезы в ее ярких глазах.
— Он обидел тебя? Что случилось?
— Девочки, все хорошо!
И вы можете мне не верить, но все что происходит между мужчиной и женщиной случалось с ними только после свадьбы. А потом была и квартира от института, и двое малышей Даша и Тимка. И служба Абдали в органах. И Тани в министерстве. Но оба они и Таня и Абдали навсегда остались простыми и добрыми друзьями.
И я, улыбаясь, засыпаю на заднем сидении.
Да, перефразируя известно изречение можно было сказать-увидеть Бухару и умереть.
С сыном Абдали, четырнадцатилетним Тимкой, мы собрались с утра на базар. Абдали дав сыну денег, приказал вести меня на базар и купить мне что-то менее открытое и более приемлемое к жаре. Правда от жары спасал отель международного класса, и прохлада водной глади Лаби Хауза, я бы просто стала кучкой пепла на выжженной солнцем мостовой города.
— Папа, а мне шорты. — умоляюще сказало дитятко восьмидесяти кг весом, КМС по гандболу.
— У тебя же есть, зачем еще?
Здесь надо напомнить, что Абдали вырос в детдоме и все, что больше необходимого минимума считал излишеством. Деньги на шорты Тимка так и не получил, и на базар в старый город повел меня недовольным и обиженным.
Город, через который проходил шелковый великий путь, славился своим базарами, площадь четырех базаров, давшая имя главной улице Чорсу — это наслаждение глазу, за базаром сразу виделась крепость.
Сначала чтобы задобрить Тимку я купила ему замечательные шорты. Американские, привезенные видимо из Афганистана, армейские с множеством кармашков в самых неожиданных местах. Потом попросив мальчика подождать, зашла в палатку к продавцу женской одежды, и здесь меня ждало чудо: прекрасный комплект из длинного платья, узких брючек и платка. Все это из натурального тончайшего шелка, с красными тюльпанами на абрикосовом поле. Душа дрогнула, и я к великому неудовольствию продавца отдала требуемую сумму не торгуясь. Девушка завязала мне платок на манер чалмы, и я превратилась в пери. Шлепки с розовыми бусинками вместо кожи были отданы мне в подарок.
Я вышла из палатки и ужаснулась — Тимки не было. Я постояла минут пять в ожидании. Мальчишка не появлялся. Я оглянулась по сторонам и увидела белую футболку с надписью «Водка. Коннектин' пипл». На владельце красовалась тюбетейка, но она меня не смутила, наверняка у мальчишки были деньги. И я, подхватив подол платья, побежала догонять негодника. Но сколько я не бежала и не кричала, мальчик не останавливался. Да и перекричать гомон восточного базара дело безуспешное. Я бежала, уже по каким то улочкам, вот еще чуть-чуть. За поворотом на узкой улочке шли редкие прохожие, а дорогу мне преградили два молодых человека в черном. В такую жару и черных рубашках, — мелькнула у меня мысль и в ту же секунду меня прижали к стене. Один молодчик держал меня за горло, другой обыскивал сумку. Голова моя кружилась от страха, надо думать я была уже за гранью сознания, когда услышала слова «Азазель».
Все точка: «Акуниздила» совсем. Мне показалось это смешным, и смех вернул мне ясность мысли, и теперь я уже ясно услышала, что прошептал мне в ухо грабитель: «Азраил-ангел смерти».
В сумочке налетчики ничего не нашли и приступили к личному осмотру моего тела. Но тут, о эта бухарская жара, что она делает с воображением! К нам подошел огромного роста негр, и раскидал моих обидчиков. Те ретировались не дожидаясь полиции, мой спаситель, очень тактично взял меня под локоток и проводил к машине. Машина была очень вместительной, внутри меня ждал сюрприз — переводчик господина Мваны.
— Фрау, Катя вот мы и встретились.
— Не могу сказать, что рада.
.-Нет, вы непременно будете рады.
Его остановил повелительный голос человека привыкшего, чтобы его слушались с первого раза.
— Да, да господин посол. Фрау Катя, отдайте нам камень, что висит у вас на шее. Не безвозмездно. Вот платиновая карта «Американ экспресс», код и 100 000 долларов.
Мне было очень уютно в машине, кондиционер, приятная музыка, шампанское и история от переводчика.
«Наша страна, Абу-грейд очень маленькое королевство. Мы исповедуем ислам. И я должен вам немного рассказать о наших традициях. Мусульманские чётки обычно насчитывают 99 (по числу имён Аллаха), 33 или 11 бусин и привеску. Традиционные мусульманские чётки состоят из одиннадцати шариков, затем — перемычка (овальное зерно, плоский кружок и т. п.) и далее опять та же последовательность до установленного количества шариков. Это исходит из того, что мусульманская молитва состоит из одиннадцати частей, привеска один из символов государственной власти Абу-грейд.
Проклятый сын своего отца Мвана украл четки и хотел с вашей помощью украсть престол. Но он не знал главного: все камни кроме одного, очень красивые топазы, а, тот, что у вас, розовый редчайший бриллиант. Это национальное достояние нашего королевства, не имеющего алмазных копей. Это подарок одного из шейхов ислама нашему самому первому королю принявшему ислам. Он не имеет цены. Вы его сохранили от посягательства господина Мваны, и наша благодарность в виде этой платиновой карты мизерна».
Посол просто кивнул мне на прощание, в глазах его затаилась толи усмешка, толи улыбка.
Меня высадили у отеля. Тимка спокойно смотрел телевизор у себя в номере.: «Тетя Катя, да устал вас ждать. Ну, куда бы вы потерялись в двух шагах от отеля?»
Когда пришел Абдали я не знаю, спал, как оглушенная рыба. Проснулась от шепота, неизвестный чертыхался на чисто русском языке. Вещи мои уже валялись на полу разбросанные.
— Если вы за камнем, то вы опоздали, я его уже отдала.
Ночной гость бросил очередную мою блузку и устремился к балкону. Там слышно было, что он перелез через перила на другой балкон в свободный номер. В коридоре раздался быстрый топот ног.
Уже наступал рассвет нового дня, когда меня снова разбудили, на это звонок телефона.
— Катя, извини, что так рано звоню. Это Юра.
— Какой Юра?
— Ну, Юра Вайман. Эля дала твой номер, вот захотел услышать как ты, о себе рассказать. Будешь ли ты в Питере. Если да, то звони, встретимся.
— Ты серьезно?
— Более чем.
— Ой, Юр я так хочу, ну в смысле встретиться, поговорить.
— Ну, жду.
Я позвонила к переводчику: «Господин посол говорил о частном самолете, которым владеет и о своем визите в северную Столицу. Не будет ли он столь любезен, отвезти меня в Санкт-Петербург?»
Наглость моя была так же безгранична, как и великодушие посла Абу-грейда. Вот так пожила на востоке пару дней и уже не могу просто выражать свои мысли.
Абдали отдал мне паспорт уже в аэропорту: «Ты приезжай, Таня очень тебя ждала. И всегда знай, есть на земле дом, где тебе всегда рады».
Я крепилась из последних сил, но все же заревела, так и села в самолет вся в слезах, и соплях.
Господин Посол был тактичен, переводчик тоже, хлюпая носом, я летела к самому дорогому моему человеку. Моей первой несбывшейся любви. И смейтесь, смейтесь, но и спустя столько лет я знала, что люблю его, единственного.
Юру Ваймана я встретила накануне ноябрьских каникул. Мы уже все перезнакомились в новом классе и школе, а тут он вернулся назад в школу. Учился в техникуме, но бросил..
Это было мое воплощение девичьей мечты. Поэт, а он действительно писал стихи, кудри и прелестные усики. Еще в пятом классе я видела это лицо в учебнике истории. Джордано Бруно, Михаил Лермонтов, идеал моей платонической любви.
При этом это был живой и довольно смелый парень. Мы писали сочинении лучше всех в школе. Он в стихах, я в прозе.
А когда тема была «Кто герой в моей жизни», два сочинения вызвали бурю негодования: Эльзино — о Боге и Юркино — о Франце Беккенабауэре.
Вызывали их родителей, грозили двойкой в четверти. Все было безуспешно. Эльзу увезли в больницу с сердечным приступом, а Юрка взял и постригся под ноль в знак протеста.
Учителя уступили.
Он рос в счастливой семье: мама, папа, сестра. И мама и папа с высшим образованием, к нашим немцам — баптистам относился, как к инопланетянам.
А потом он выбрал Аньку Егорову. Это была трагедия моей жизни… Ну кого угодно, но эту глупую девчонку, которую, волновали только танцы и солдатики. Но что такое видно случилось на небесах, и мой единственный, любимый банально увлекся сиськами. — Знаешь, хочу поступать в литературный институт, — сказал он как-то перед выпускными экзаменам.
Я перерыла весь справочник для поступающих ВУЗы и перезвонила ему —,надо чтобы были печатные работы. И стала вместо подготовки к выпускным экзаменам носиться по редакциям газет, и добилась, стихи его напечатали. Но его уже это не волновало. Юрка, блестяще сдавший выпускные экзамены, добровольно ушел в армию. Служил он в Ленинграде, там и жену нашел. И очень долго я его не видела. И теперь мечтала о встрече, словно тогда, в семнадцать лет. О том, не назначенном мне свидании, и не мне, написанных стихах.
Мы долетели до Питера, который встретил нас мелким дождем и разноцветными зонтиками. Господина посла встречал бесподобно огромный роллс-ройс. — Господин посол, я совсем не знаю город, посоветуйте мне хороший отель. — Да, фрау Катя, «Астория», и даже поможем вам получить номер. С такими деньгами лучше жить в безопасном и охраняемом месте. — озвучил решение посла переводчик. — А может я смогу нанять кого-то из ваших охранников, ведь их у вас много, не так ли? — я шла ва-банк.
Машина уже остановилась у дверей отеля.
Посол что-то сказал, и вся охрана и переводчик покинули машину. — Фрау Катя, — на чистейшем русском языке сказал он, — Когда учился в МГИМО, очень гордился великим русским поэтом Пушкиным. Помниться, мне такая сказка «О золотой рыбке», фрау Катя у вас осталось одно желание, и я советую вам не злоупотреблять моей добротой.
Меня поселили на шестом этаже, господин посол поехал выше.
Но со мной остался человек — черная гора, мой телохранитель.
На следующее утро я не спешила звонить Юре. Я пошла по лучшим бутикам и салонам, под одобрительные аплодисменты своего телохранителя я оделась, как леди, выглядела как леди, и чувствовала себя как леди. И только отдохнув целый день, после всех этих походов, я позвонила Юрику. — Привет. Может, посидим где-нибудь, у меня в отеле прекрасный ресторан. — Давай лучше у меня, не подумай дурного, просто приболел немного, простуда.
Сначала при его приглашении сердце у меня рухнуло куда-то вниз, но потом во мне проснулась мама-клуша, и я, охая и ахая, засобиралась к своему визави.
Он открыл мне двери сам. В коридоре стоял полумрак, в комнате, куда он меня проводил тоже. Квартира была огромной, а из мебели только диван и стеклянный столик. — Ты извини, только ремонт закончил, мебель еще не успели привезти. — Юрка, какая огромная квартира. — Да здесь около десяти человек жили в коммуналках. Вот со всеми договорился. Всех расселил и живу, как король.
Меня радовал этот неяркий, приглушенный свет. Я до дрожи боялась смотреть на свою первую и единственную любовь. — Вина? — Нет, что ты, — и я подняла, наконец, глаза. Волосы некогда длинные были коротко пострижены и зачесаны назад. Небольшие залысины, легкая небритость. Он был великолепен. Мне до спазмов в животе захотелось увидеть себя, и я спросила, где ванная. Сопровождаемая Юркой я прошла в огромную ванную комнату. Здесь тоже царил полумрак, я нащупала выключатель, но свет так и не зажегся.
В огромном на всю стене зеркале на меня испуганно смотрела очень милая женщина с испуганными глазами и алым румянцем.
Я вернулась успокоенная.
Вино уже было разлито по бокалам, сыр, на шпажках трех сортов, шоколадка..
— Ну как ты жил, Юра?
— Да так, с женой не сошлись характерами. Вроде и женились по любви. Но она меня за стихи полюбила. А когда я променял стихи на запчасти и бизнес, ушла. Детей нет. Жениться больше не женился. После запчастей занимался лесом. Вышел на международный рынок. Все нормально, а ты как. — У меня все замечательно, сын, внучка, любимая работа. Друзья вот вояж оплатили по Германии и не только. — А чего ты на встречу выпускников не пришла. На десять лет выпуска. Я ждал. — Да так, ребенок, муж.
Ну не могла же я признаться, что разнесло меня после родов килограмм на двадцать.
Вино было терпко — сладким, но от волнения я не пьянела. Мне снова захотелось посмотреть, как я выгляжу.
Юрка не дал мне закрыть дверь в ванную и, обняв сзади, прошептал в самое ушко: «А может сразу примем душ, вместе. Ты так соблазнительна в своем волнении. Не дрожи, все будет, как ты скажешь».
Конечно, он немного поправился. Небольшой животик, и уже седые волоски на груди.
Наш первый поцелуй был скорее просто ласковым. Второй уже горячее, а когда мы легли на диван, я поняла, что не знала о поцелуях ничего. И о сексе тоже.
Это была не моя первая любовь. Это была новая любовь, вот о чем я думала, когда Юрий ушел курить на балкон.
Его не было так долго, что мне стало не по себе, но вот он вернулся и присев на краешек дивана о чем то тяжело вздохнул.
Я прижалась к его обнаженной спине и стала целовать плечи в капельках дождя. Горькие от никотина капли и запах его тела кружили голову и я захотела доказать, этому новому Юрию, свою любовь. Второй раз был идеален по технике исполнения, но чувства в этом было на пятак.
— Что с тобой, я тебя раздражаю? — решилась спросить я.
— Все нормально, просто раньше со мной спали за деньги, а теперь я вот сплю.
— Я не понимаю.
— Да все нормально, было бы значительно противнее, если бы весила за стольник, и была бревном, а ты очень даже ничего.
— Юрка, не смей. — Чего ты хотела. Эта квартира не после ремонта, это после кредиторов она такая пустая. Завтра съеду отсюда, новый хозяин придет. Вляпался я в рейдерский захват, теперь вот с голой жопой по Европам бегать придется. Я Элку давно знаю. Ценю ее мозги. Она мне кое в чем с акциями помогала. А тут думаю, поможет, выручит с деньгами. А она, стерва отказала в займе. Вот я и решил через тебя к ней подъехать. Она еще до этого мне о тебе говорила, что квартиру тебе поможет купить. И за что они тебя все любят?
Я слушала это, торопливо одеваясь. Уже на пороге я прокричала: «Сколько тебе нужно для счастья?» — Сто тысяч зеленых. Кать, мне в долг. Я отдам. Крутанусь и отдам.
Телохранитель стоял у двери квартиры. Я махнула ему рукой — «Пойдем».
В отеле к моему желанию обналичить деньги отнеслись спокойно. Здесь и не такое надо думать видели.
— Отнеси по адресу, где были, понял?
— Нет, госпожа не понял.
— Тогда иди к черту, я сама пойду, такси вызови.
Мы отвезли деньги вдвоем. Мой герой пил коньяк из горлышка, а на диване сидела полуголая девица. Но мне было уже все равно. Нет ее любви, ну нет в этом мире для меня. Первая, она и есть последняя.
«Все свободен» — сказала я охраннику. — «Охранять нечего».
От волнения и вина, а может и сумасшедшего секса, подскочило давление и часть ночи я провела под надзором врачей «Скорой помощи».
Ко мне пришел с визитом обеспокоенный посол Абу-грейда. Он сидел у моего изголовья, гладил мою руку, и что-то шептал на своем тарабарском языке. Толи его заклинания подействовали, толи укол медсестры, но проснулась я абсолютно здоровой.
Утром съезжая из отеля я услышала за спиной шепот: «Вон смотри, смотри король самый настоящий». По коридору к выходу шел господин «посол», на этот раз в национальной одежде, в тюрбане на голове, и с четками в руках. Проходя от меня близко — близко, он подмигнул мне своим окаянным черным глазом, и исчез в жерле огромной машины.
Уже перед отходом поезда на Московском вокзале, я позвонила сыну. Неудачно, трубку взяла сноха.
«Катерину Васильевну, пожалуйста».
— Она здесь больше не живет, звоните ей на сотовый, и гудки.
Вот так все просто не живу, и точка. Завалилась на верхнюю полку и проспала до самой Москвы.
Элла, бросив ради меня офис, приехала довольно быстро. Попивая кофеек она спокойно выслушала мой рассказ о моей секс-встрече с Юркой.
Казалось, что мысли ее далеко от моих проблем, но я не успела высказать свою обиду, Эля убрав чашки попросила мой паспорт.
«Ты знаешь, я о тебе все время помнила, — она перелистывала страницы паспорта. — Скажи, а при получении визы ничего необычного не было?»
— Да нет, все как всегда. Толпа, ожидание, но, правда, жара неимоверная. — Я говорю о странностях.
— Да ничего такого не было. Ах да, девушке передо мной плохо стало. Ну и не мудрено в такую жару во всем черном и главное обидно почти пред самым входом в кабинет. Так ее вывели на улицу. Вот не повезло-то.
«Да? — оживилась подруга. — Зато тебе тут и подфартило. Это ей должен был достаться твой паспорт. У нее миссия была. Какая, этого мы уже не узнаем. Но придет время о секте этой наверняка услышим. А теперь смотри.»
Она открыла мой паспорт на странице где была проставлена виза. Вот номер твоей визы: SML1304000.
Я долго голову ломала, пока случайно не увидела фильм о Мадонне — певице, каббала и все такое прочее. Ты что-нибудь слышала о гаматрии.
— Что за наука?
— Наука дешифровки. И, применив метод сей науки, что получила. SML — САМАЭЛЬ.
Буквы, составляющие данное имя: Самех, Мем, Ламед. Полная гематрия этого имени равна 130.Сокращенная гематрия равна 4. Имя это — Самаэль — ангел смерти. И в Талмуде, и в христианстве..
— И что же теперь делать? — спросила я совершенно спокойно.
— А ничего, тебя спасло чудо, ну и конечно скорость твоего перемещения по странам. Они элементарно за тобой не успевали, а уж частный самолет совсем их добил, и они потеряли твой след.
Я снова тупо спросила: «И что теперь делать?»
— А теперь спать. Утро вечера мудренее.
Утром Эля молча, подождала, пока позавтракаю, отвратительным, на мой вкус мюсли.
— Так, что ты намерена делать? Денег нет, сноха тебе уже выселила.
— Может найти работу в Москве, а снимать квартиру в Подмосковье. — предложила я.
— Ну так паспорт не забудь когда устраиваться пойдешь, — и она протянула мне паспорт. Я уныло поплелась за ней следом, запихивая паспорт в кармашек сумочки.
Обидно было, что снова меня фактически выставляли за дверь.
— Ну и куда же ты пойдешь? — уже в дверях, подруга, круто развернувшись, снова вернулась в комнату. — Давай паспорт. Я беру тебя на работу. Садись и пиши повесть. Обо всех своих приключениях, пока не напишешь, не выпущу.
Я обрадовано отдала подруге паспорт, и тут меня словно обухом по голове догнала мысль: «Элька, что же ты натворила. Ты взяла у меня паспорт, взяла меня на работу! Ты что больна раком? У тебя что — то на работе? Нет, ерунда, ты больна смертельно, что у тебя? Юра вернет деньги, и мы тебя непременно вылечим! Отдай, этот чертов паспорт, сейчас же».
— Ну наконец я вижу прежнюю Катю, которая за друзей в огонь и воду.
— Отдай паспорт, Эля! — и я стала гоняться за бегающей от меня по всей квартире подругой.
— Дурочка, какое сегодня число?
— 22 августа и что?
— А то, что твоя виза закончилась вчера и колдовство думаю тоже. Так что садись и пиши. И не филонь, я за так кормить не буду.
Вот и сижу и пишу. За окном идет первый снег, Звонил сын, у меня скоро будет внук, Эля уже поменяла шины, Юрка обещал к новому году отдать деньги. А еще из далекой Африки пришла открытка: Золотая рыбка в аквариуме и подпись по-русски — «Еще одно желание!»
Комментарии к книге «Число смерти (СИ)», Галина Емельянова
Всего 0 комментариев