«Крадущийся кот»

Крадущийся кот (fb2) - Крадущийся кот (пер. Ольга Родионова) (Кошачий детектив - 2) 613K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кэрол Нельсон Дуглас

Посвящается единственному и неповторимому

Полуночнику Луи,

приключений которою с лихвой хватит на девять жизней

Пролог

Жизнь, что прежде он живал…

«Где жизнь, что прежде я живал?» — строка из песни Петручио. Уильям Шекспир «Укрощение строптивой».

Даже самый темный день начинается с рассвета. Что касается конкретно этого дня, он начался с того, что я отдыхал на балконе третьего этажа в моем pied-a-terre, когда лучи солнца коснулись вершин гор Мадди. Облака скользили по отдаленным пикам гор, точно знаменитые страусиные опахала Салли Ренд по дразнящим выпуклостям ее тела. Сквозь бледные оттенки розового и голубого медленно проглядывало красное око солнца, начиная раскалять и без тот поджаренные пески пустыни. Старик Сол всю ночь бодрствовал, по-добно игрокам на Стригкгфит (Главная улица Лас-Вегаса, где находится большинство отелей и казино)в Лас-Вегасе. Он просто уходил на время на другую сторону Земли, чтобы там тоже хватило тепла. Славный старикан.

В середине июля пески делаются такими же раскаленными, как атмосфера за игральным столом, когда идет хорошая карта, и даже жарче. Я позволил своему воображению увлечь меня на озеро Мид, сверкающее, точно драгоценный топаз в пыльном ландшафте пустыни. Сотни карпов поблескивают, подобно золотым монетам, в воде у кромки берега, теснясь в ожидании лакомства из рук туристов. Я никогда не видел воочию эти горы сокровищ, разжиревшие благодаря попрошайничеству, но много слышал о них. И — да, я разделяю увлечение туристов карпами, хотя мои интересы лежат, скорее, в сфере питания, нежели в сфере кормления.

Я предвкушал приятный денек. Мисс Темпл Барр, моя прелестная соседка-фрилансер, специалист по связям с общественностью, в настоящий момент сидит без работы. В то время, как я мечтаю о свободной охоте в диких песках, мое испорченное цивилизацией сердце тайно ждет заветного «тррр», издаваемого машинкой для открывания консервов. Этот восхитительный звук предваряет следующий за ним сочный шлепок рыбной вкусняшки на блюдо в форме банана, которое моя куколка считает подходящим для меня и достаточно большим, чтобы утолить мой здоровый аппетит.

Неплохую жизнь я веду все последнее время, просто какая-то эра Водолея. Невозможно выразить словами все блаженство одомашнивания, особенно для того, кто меньше четырех недель назад сидел в клетке в очереди на усыпление в ряду смертников городского приюта для бродячих животных. По правде говоря, мое нахождение там было спланировано: я работал под прикрытием, изображая местного бомжа — лицо без определенного места жительства, как это назвали бы социологи, — с целью раскрытия убийства на книжной ярмарке. И, разумеется, обстановка, в которой я сейчас пребываю, — лучи солнца, греющие, но пока не обжигающие, сухой ветерок пустыни и мисс Темпл Барр, хлопочущая над машинкой для опфывания консервов, — гораздо более привлекательна, чем полная опасностей жизнь бродяги, которую я был вынужден вести раньше.

Итак, я соскользнул в приятную дремоту, которой славятся мои братья по крови, — счастливый лежебока, не ожидающий от жизни ничего, кроме заботы и комфорта, которые я, несомненно, заслужил за несколько прошлых проклятых жизней.

Мой персональный солнечный участок на балконе успел переместиться в тень, когда я проснулся, разбуженный приближающимся цоканьем двух изящных каблучков. Желудочный сок с готовностью забурлил у меня внутри, тогда как я лениво приоткрыл один изумрудный глаз: я вовсе не хочу, чтобы мой знаменитый неотразимый взгляд ухайдакал мою куколку, когда она еще не вполне проснулась.

Однако мисс Темпл Барр вовсе не выглядела не вполне проснувшейся — по правде говоря, она была гораздо бодрее, чем полагается в такой ранний час.

— Сегодня ты не завтракаешь, Луи, — объявила она обескураживающе жизнерадостным тоном.

После этого мои дремлющие чувства были оскорблены еще раз: нечто со стуком грохнулось возле меня, вызвав мгновенный шок. Я еще не открыл второй глаз, чтобы изучить этот феномен, когда перед моим взором появилась рука с длинными ногтями, и мисс Темпл Барр (все-таки она имеет непреодолимую тягу к парням моей породы) подхватила меня поперек туловища.

— Иди сюда, парниша. Ох, ну и тяжелый же ты!.. Не успел я насладиться близким контактом и даже полностью проснуться, как оказался засунутым в место, которое было мне слишком хорошо знакомо: четыре стены из мерзкого пластика и дверца с безвкусной решеткой. Эта решетка захлопнулась перед моим носом, пока я моргал, не веря своим глазам. Меня запихали в портативную кутузку!..

Все, что я мог видеть оттуда, были изящные щиколотки мисс Темпл Барр и ее маленькие ступни, обутые нынче в туфельки глубокого фиолетового цвета. (Некоторые так называемые эксперты уверяют, что существа моего вида не способны различать цвета, но что они знают? Уж конечно, их заключение не основывается на личных показаниях субъекта).

Я знаю одно: когда я прихожу в ярость, красный цвет застилает мне глаза, тем более, если я оказываюсь не властен над ситуацией. Особенно красной кажется мне решетка, защемляющая мою шерсть, когда я пытаюсь развернуться в тесной пластиковой коробке. Я выразил свое мнение о ней в словах, неуместных в присутствии леди. Однако поведение мисс Темпл Барр этого заслуживало: настоящие леди так себя не ведут!

— Эй, не рычи, Луи. Ничего страшного с тобой не случится.

Моя портативная тюрьма была с громким оханьем оторвана от земли. Затем я беспомощно висел в клетке, пока мисс Темпл пересекала квартиру, остановившись, чтобы прихватить сумку и ключи, и шла к машине. Говорят, путешествия по океану вызывают морскую болезнь. Я бы сказал, что болтаться, подобно языку колокола, в душной пластиковой кутузке гораздо хуже.

Наконец, я был запихнут на прогретое солнцем переднее сиденье ее «шевроле». Я чувствовал себя как пищевые отходы недельной давности, вываленные в утробу мусоровоза. Мисс Темпл Барр прыгнула за руль и завела мотор. Через секунду вентилятор кондиционера плюнул струей горячего воздуха прямо в мои большие зеленые глаза. Я вздохнул, с трудом повернулся спиной к решетке своей тюрьмы и лег на живот, который немедленно присоединился к моему ворчанию, издавая тихие прерывистые жалобы протеста. Аквамариновый «шевроле» сновал в ранней утренней пробке, точно крылатое насекомое, известное под именем стрекозы (ее еще называют «летающая спица»). Кстати, как раз вязальной спицей был пронзен тот чувак на книжной ярмарке. Я вспомнил о нем, когда обдумывал, как бы применить это орудие к мисс Темпл Барр. Хорошо же она отблагодарила меня за то, что я помог ей распутать убийство в Американской ассоциации книготорговцев и благополучно избежать неприятностей!..

Наконец, автомобиль замер, и мисс Темпл Барр выпорхнула наружу. Я был извлечен со своего сиденья вместе с кутузкой и внесен в приземистое здание, в котором воняло дезинфекцией, жидкой продукцией деятельности мочевого пузыря и собаками. Мой нос не мог в это поверить. Должно быть, меня вернули в камеру смертников в городском приюте. Хотя предательская вонь здесь все-таки была не такой сильной.

— О-о-о, да он тяжелый! — прочирикал женский голос, когда я был поднят вместе с моей камерой и поставлен на прилавок. — Настоящий толстяк.

Я действительно крупный, но это исключительно мускулы и кости!

— Как его зовут?

— Черныш Луи.

— Прелесть какая. Он весь черный?

— Думаю, весь. Я… не везде смотрела.

— В таком случае, вы не знаете, кастрирован ли он?

— Э-э-э… нет.

Я никогда не слышал у моей куколки такого неуверенного и слегка виноватого голоса.

— Фамилия? — продолжала чирикающая цыпочка.

— Его?.. Или моя?

— Ваша фамилия теперь и его тоже.

— Ах, да. Барр. Только Черныш Луи Барр звучит странновато.

— Это ведь только для карточки. Давайте-ка его взвесим, — предложила мисс Чик-чирик.

Наконец-то! Решетка распахнулась, и я оказался в любящих объятиях моей леди. Впрочем, ненадолго: через секунду меня плюхнули, как мешок шерсти, на резиновый коврик.

— Восемнадцать… девятнадцать… девятнадцать и восемь десятых фунта. — Тон мисс Чик-чирик сделался сладким, как патока: — Пора внести изменения в нашу диету.

Это великолепное заявление, кажется, означало, что мне, наконец, дадут пожевать. Я обозначил одобрение легким ворчанием, когда мисс Темпл Барр подняла меня на руки с неприличным стоном и последовала за женской особью в белом халате в отдельную камеру.

Я слыхал о таких местах, хотя и предполагал, что это что-то типа комнатки, предназначенной для принудительной интимной связи двух особей противоположного пола, которые прежде не были знакомы. Я никогда раньше не занимался подобными махинациями, поскольку всегда мог без проблем выбирать себе подружек.

— Прости, Луи, — проворковала мисс Темпл Барр, почесывая меня под подбородком. Я не ловлюсь на такие штучки. Не понимаю, как можно чесать под подбородком, одновременно разыгрывая роль генерала Арнольда, славного своим коварством. Или нашим временам больше подстать Розанна Арнольд? Кстати, разве ее девичья фамилия не Барр?..

У меня хватило времени только на то, чтобы оглядеть потолок на предмет наличия пауков, изучить шкаф, заполненный бутылочками и коробочками аптечного вида, и убедиться, что я сижу на мраморном прилавке с монолитным основанием, весьма напоминающем алтарь для жертвоприношений. (Да, я смотрю много старых фильмов, когда остаюсь в гостиной наедине с пультом от телевизора).

Шерсть на моем затылке встала дыбом при звуке открываемой двери. Дверь захлопнулась так же быстро, как и открылась, и в камере появился еще один белый халат.

— Доктор Дулиттл, — представилась незнакомка. Чувствуя себя загнанным в угол, я поднял глаза и побледнел бы, если бы это было возможно. На меня смотрела ужасно худая и ужасно высокая женщина с лицом, которое сделало бы честь идолам, высеченным в камне. Я никогда раньше не встречал подобных персонажей, но сразу понял, что Полуночник Луи без всякой своей вины оказался в лапах ветеринара.

— Это он мурлычет или дрожит? — осведомилась эта доктор Смерть в юбке, опустив костлявую руку на мое плечо. Я бы не назвал ее хорошим диагностом: каждому дураку ясно, что я дрожу — разумеется, от холода! — под ледяной струей кондиционера. Эта ветеринарная куколка напоминала мне всех зловещих представительниц так называемых женщин-ученых, которые когда-либо встречались на пути мужчин и котов.

— Я сомневаюсь, что он раньше бывал у ветеринара, — извинилась мисс Темпл Барр (и она была права). — Он был бродячим, когда я его подобрала. Раньше считался неофициальным бизнес-котом в отеле «Кристал феникс» на Стрип-стрит.

— Хм-м-м… — Доктор Кеворкян оттянула мне веко так, что я мог видеть только ее безволосую руку прямо перед глазами, затем раскрыла мне рот и наклонилась, чтобы взглянуть на зубы. — Ему повезло, что он не попал на трехдневный отдых в Преисподней Гостинице — городском приюте для бродячих животных.

Мой хвост дернулся от желания вонзить клыки в противный белый нос ветеринарши, который находился в такой заманчивой близости. Мисс Темпл Барр, вне всякого сомнения, расценила бы подобное поведение, хотя и вызванное необходимостью в самозащите, как неподобающее, так что я сдержался. Хотя и позволил себе издать низкий предостерегающий вой.

— Восемь или девять лет, я бы сказала. — Доктор Злыдня прищурилась. — Красивые туфли, — добавила она благосклонно, бросив взгляд на ноги моей неверной подруги. Потом стиснула мне лапу так, что пальцы растопырились. — Когти надо бы постричь. Вы когда-нибудь это делали?

— Только свои, — ответила мисс Темпл.

— Что ж, — ветеринарша сунула ледяную руку под мой живот и заставила встать на задние лапы. Я никогда в жизни не чувствовал себя таким униженным. — Ему нужны все прививки, конечно. Для удаления когтей он староват, но мы можем сделать это одновременно с кастрацией. Вы выпускаете его на улицу?

— Вообще-то, он сам ходит…

— То есть как?

— Я оставляю маленькое окно в ванной открытым. Если этого не сделать, он откроет задвижку на балконной двери.

— Ишь, какой талантливый пройдоха. — Доктор Менгеле (Немецкий врач, ставивший опыты на заключенных концлагерей во время Второй мировой войны.) издала короткий смешок, который мне не понравился. — И еще: вам, несомненно, следует перейти на низкокалорийную диету. Последняя научная разработка. Специально для пожилых котов, страдающих лишним весом.

Я злобно вывернулся из-под ее руки и выразил свое мнение в нескольких словах, которые она игнорировала, как будто они были произнесены на языке урду.

Мисс Темпл Барр соболезнующе погладила меня по голове.

— Мне бы не хотелось слишком перегружать Луи стрессом, — сказала она. Все-таки, ум, честь и совесть еще присутствовали в ней, как я и надеялся. — Только прививки и питание, пожалуйста, и хватит на сегодня.

— Но, если он ходит на улицу, вы же не хотите, чтобы он обрюхатил всех окрестных кошек?

— Нет… но, может быть, он как-нибудь уймется. Ага, держите карман шире, извините за выражение.

— Я все-таки предлагаю вам его хотя бы кастрировать сегодня, — заявила доктор Гадина с жизнерадостной улыбкой. — Допустим, когти ему необходимы, раз он ходит на улицу, но он не должен иметь возможность производить несчастных котят, которые обречены умереть в течение года.

— Да… — пробормотала мисс Темпл Барр.

Я сгруппировался, готовясь метнуться на шкаф. Когда эти двое позовут на помощь, я спрыгну на головы прибежавших спасателей и окажусь на свободе прежде, чем вы успеете произнести: «Держи его!»

— В его возрасте его могут сильно потрепать в драке с другими котами, — надавила доктор Кикимора.

Ну-ну, назовите мне хотя бы одного. Или даже Тузика или Жучку, которые посмели бы на меня наехать.

Мисс Темпл Барр в явном затруднении оглянулась на меня. Даже ее рыжие кудряшки печально обвисли.

— Я никогда не видела на нем ни одной царапины, — сказала она нерешительно. — Он слишком большой для того, чтобы его кто-то потрепал…

— Вдобавок, он будет метить. Ну, вы знаете, брызгать на мебель. Самцы ужасно неряшливы.

Тут уж я не смог сдержать рычания. Не отрицаю, я уличный джентльмен, но мои домашние манеры выше всяких похвал! Даже вне дома я — образец респектабельности и цивилизованности, и всегда отхожу в сторонку, чтобы закопать продукт моей жизнедеятельности, а не оставляю его лежать на земле, портя окружающую среду.

— Брызгать?.. Вы знаете, он никогда не делал ничего подобного, — пробормотала мисс Темпл в мою защиту, но ее тон показался мне жутко неуверенным.

Здесь явно требовались решительные действия, и я их предпринял. Я горестно взвыл, одновременно царапая когтями серую мраморную поверхность. Этот акт отчаяния заставил мою куколку отбросить все колебания.

— Только прививки, пожалуйста, — сказала она. — Во всяком случае, на сегодня. А диетический корм я куплю по пути домой.

Мой триумф оказался преждевременным: пока я поздравлял себя с победой, доктор Дулиттл велела мисс Темпл «подержать его», и, несмотря на сопротивление, несколько иголок нарушили неприкосновенность моей задней части. Хотя я не мог их видеть, могу поспорить, что все они были размером с упоминаемую выше вязальную спицу.

— Он кусается? — с опозданием осведомилась новоявленная мадам Дефарж, убирая одну иглу, чтобы вонзить следующую.

«Кормящую его руку он не кусает», — подумал я, сдерживая бешенство. Единственная мысль придавала мне сил: когда мисс Темпл Барр выберет научно обоснованную еду для престарелых жиртрестов на замену своей обычной пище, мучения закончатся, и мы сможем, наконец, убраться отсюда.

Глава 1 Черный мотоциклист

Темпл припарковала аквамариновый «шевроле» в тени разросшихся кустов олеандра и немного посидела, положив руки на руль. Белый мраморный фасад квартирного комплекса «Серкл-ритц» казался островком прохлады и покоя в яростной жаре июля.

Она взглянула на плоский циферблат «таймек-са», почти полностью скрывавший ее тонкое запястье. Пунктуальность при ее работе была насущной необходимостью, так что у нее не было времени на возню с гламурными крохотными часиками, по которым невозможно узнать, который час, бросив взгляд на циферблат. Отлично. Еще только двенадцать двадцать.

Она вышла из машины, обошла ее, открыла пассажирскую дверь и кое-как вытащила переноску с Луи. Ее кошелек стал легче на сто сорок долларов, но она могла бы поклясться, что переноска, напротив, с утра потяжелела. Возможно, это был результат молчаливой забастовки: Луи не издал ни звука и сидел неподвижно на всем пути домой из ветеринарной клиники.

Пошатываясь под весом переноски, Темпл побрела к задней калитке комплекса. Всего три шага от машины — и ты под палящим солнцем. Она прямо чувствовала, как ее ярко-розовый топик стремительно выгорает в жарких лучах, а корона рыжих кудряшек линяет до розовато-ржавого оттенка.

Темпл была миниатюрной и не любила, когда ей об этом напоминают, — даже если напоминала она сама. Поэтому она стиснула зубы и пошла вперед, считая один нелегкий шаг за другим. Высокие шпильки никак не помогали при ходьбе, особенно хрупкой женщине, нагруженной тяжеленным котом, однако позволяли чувствовать себя выше ростом, и этого было достаточно для подкрепления уверенности в себе.

Три, четыре, пять шагов… уф! Может, Мэтт Девайн сейчас возле бассейна, старательно впитывает загар и шлифует фигуру — и то, и другое давно уже выше всяких похвал, но совершенству же нет предела. Он мог бы помочь ей донести Луи… Нет! Она прекрасно справится сама! Восемь, девять, десять шагов. Калитка. Ура.

Она поставила переноску на горячий бетон и охнула, когда ее плечевой сустав с легким щелчком встал на место. Ветеринарша была права: Луи совершенно необходимо посадить на диету.

Отдаленный шум, который она приняла за гудение пчел в зарослях жимолости, оплетавших бетонную стену, сделался громче. Темпл нахмурилась и посмотрела на переноску. Луи опять ворчит, или что?.. Ему явно не понравился визит в клинику.

Гудение еще усилилось, и теперь уже напоминало рев океанских волн в часы прилива. Темпл прищурилась сквозь солнечные очки в ту сторону улицы, откуда доносился шум. Рычание пресеклось, потом перешло в тарахтение. Нечто большое, серебряное как Терминатор, и такое же угрожающее, похожее на собакоробота, патрулирующего свалку металлолома, свернуло на парковку и подкатилось прямиком к Темпл.

Она слегка вздрогнула и отступила. Байкеры, со времен «Дикой своры», у многих вызывали подобные ощущения. Они ассоциировались частью с нацистами, частью с бандой «Хэллс энджелс» (Крупнейший в мире мотоклуб байкеров, имеющий свои филиалы по всему миру.). И подъехавший к «Серкл-ритц» незнакомец в глухом черном шлеме со щитком, скрывающим лицо, ничуть не прибавлял к ним доверия.

На нем была черная нейлоновая ветровка, и он подкатил свою чудовищную машину прямо к Темпл. Мотор продолжал работать.

Темпл уставилась на него, готовая шмыгнуть в калитку, прежде чем черный гонщик рванет свой байк прямо на нее через бетонный бортик парковки. Потом она разглядела ярко-розовые буквы, пересекающие щиток шлема.

— «Королева скоростей»?.. — недоверчиво прочитала она вслух.

Мотор замолчал с финальным ревом, обутая в тяжелый ботинок нога ступила на горячий асфальт, рука в перчатке оторвалась от руля и подняла затемненный щиток.

Радостное шестидесятилетнее лицо Электры Ларк в коконе серебристого шлема предстало перед глазами Темпл. Электра улыбалась улыбкой хэллоуиновской тыквочки.

— Это всего лишь я. Не уходите, вы должны полюбоваться на него!

Электра перекинула ногу через длинное кожаное сиденье и соскочила на землю, ловким пинком выбив мотоциклетную подножку.

Темпл нервно наблюдала, как старушка беспечно шагнула в сторону. Мотоцикл слегка качнулся, но устоял. У ног Темпл Луи угрожающе рявкнул в своей переноске. Никакая огромная рычащая железяка на могла напугать его, даже после большой дозы цивилизации в виде прививок.

— Красотища, правда? — воскликнула Электра.

— Ну… если вам нравится холодная сталь.

— Горячая сталь, детка!

— Станет горячей, если вы надолго оставите его на парковке под этим солнцем.

— Ну, нет! Мой малыш привык отдыхать в тени, в садовом сарайчике на заднем дворе.

— Он что, и раньше там стоял?

Честный взгляд Электры уклонился в сторону.

— Не всегда… Но теперь я буду выводить его на прогулку гораздо чаще. Я сегодня получила права!

— О, это замечательно! — Темпл никогда не упускала возможности порадоваться успеху ближнего. — Наверное, трудно научиться управлять таким монстром. Но все-таки, Электра… почему?

Старушка сняла свой огромный шлем, явив миру кру-тейший седой ежик, переходящий сзади на шее в тоненькую косицу. На большинстве пожилых леди такая прическа смотрелась бы жалкой эксцентричной попыткой угнаться за молодежью. На Электре Ларк она выглядела совершенно органично и даже, пожалуй, элегантно.

Электра склонила голову набок. Серьги звякнули. Она задумчиво оглядела мотоцикл и спросила сама себя:

— Почему?.. Наверное, потому, что он стоял в сарае?

— Но почему он там оказался? — продолжала настаивать Темпл с дотошностью бывшего телерепортера. — Вы никогда не упоминали о том, что у вас есть мотоцикл. Я его раньше никогда не видела… и даже не слышала.

Электра провела рукой по кожаному сиденью, точно погладила бок верного коня.

— Это был байк Макса.

— Макса?!.. — Темпл не хотела, чтобы ее восклицание звучало чересчур громко и резко, однако оно прозвучало именно так.

Ботинок Электры поковырял асфальт металлической набойкой на носке.

— Мотоцикл просто незаменим во всех этих вечных пробках Лас-Вегаса. И он красивый.

Темпл смотрела на байк так, точно он свалился с Марса.

— Я не знала, что Макс любил… что у него был мотоцикл.

— Он отдал его в качестве первого взноса за вашу квартиру.

Темпл уставилась на хозяйку квартирного комплекса, не веря своим ушам. Она уже устала узнавать какие-то неожиданные вещи о Максе, который давно сбежал… Давным-давно. Четыре месяца назад. Даже не попрощавшись. Даже ничего не объяснив…

— Кстати, о квартире… — Темпл почувствовала себя неловко. — Я возила Луи к ветеринару, и мне там пришлось заплатить целое состояние. Так что я, возможно,

Кэрол Нельсон Дуглас немного задержу оплату за обслуживание. Только за обслуживание, не за квартиру!

— Не волнуйтесь, детка. — Беспечный взмах руки породил небольшую радугу из-за множества колец, унизывающих пальцы Электры. — Я знаю, тяжело платить целиком сумму, которую раньше делили на двоих. Тем более, если это произошло неожиданно. Между прочим, если верить парням, которые разбираются в мотоциклах, мой малыш стоит огромную кучу бабок. Это классика!

— Какая классика может быть в мотоцикле?

— Очень большая. Это «вэмпайр» компании «Хескет».

— Немудрено, что один звук его приближения вызвал у меня дрожь в коленках. Почему, боже милостивый, его так назвали?

— Может быть, потому, что это звучит круто. И опасно. О, как он ревет на первой скорости, когда ветер свищет вокруг!..

Темпл покачала головой.

— «Вэмпайр», — повторила она тупо. — Он не родственник «сопвич кэмелу»?

— Ну, они оба британского происхождения. — Электра горделиво обошла свою новую игрушку со всех сторон, смахивая пылинки. — Полнолитражный мотор, тысяча кубиков. Никелирован. Сконструирован так, чтобы пройти буквально миллионы миль.

Темпл вслед за Электрой обошла мотоцикл кругом, разглядывая круто вырезанный передний щиток, серебристый бензобак — не блестящий, как пошлый хром, а с мягким матированием, классика! — и эмблему в виде короны, увенчанной сердитой петушиной головой, над циклопической передней фарой.

— Он действительно принадлежал Максу?..

— Ага. — Электра погладила царственного, хотя и угрюмого петуха. — Знаменитый летающий цыпленок Хескета. Теперь это «цыпленок по-королевски». — Она хихикнула и подняла свой шлем, украшенный надписью «Королева скоростей».

Темпл покачала головой:

— Я не очень-то много знаю о мотоциклах… и еще меньше о Максе, как выяснилось… но это ужасная громадина, Электра. Вы не боитесь его водить?

— Гонять, — немедленно поправила Электра. — Вождение — это для романтичных барышень.

— Женщина может с ним справиться? Это безопасно?

— Безопасность — это не то, для чего сделаны супербайки, моя дорогая, — объяснила Электра сладким голоском.

— Но женщина в вашем возрасте…

— Женщине в моем возрасте не помешает немного адреналина. Говорят, настоящие леди помешаны на лошадях, однако все эти дамочки остались в прошлом веке. Мой малыш летает, как ракета. Между прочим, это хороший повод для знакомства с мужчиной, если вы к таковому стремитесь. Я лично нашла себе парней, которые разбираются в байках, и они научили меня кое-чему.

— Где вы нашли байкеров?!

— Они не байкеры, просто чуваки, которые немного шарят в технике. Дикий Синяк, в основном, специализируется на старинных аэропланах, а Восьмерка — тот приложил руку к парочке байков, да.

— Восьмерка? Вы что, имеете в виду Восьмерку О'Рурка?

— Да. А вы с ним знакомы?

— Он частный детектив, которого я нанимала, чтобы проследить за котнэппером во время ежегодной ярмарки американской ассоциации книготорговцев.

Электра озадаченно хмыкнула:

— Вы не шутите? Он и парочка его дружков до недавнего времени скрывались от правосудия.

— От правосудия?.. Он сказал, что его прошлая специальность — охрана ценностей.

Электра торжественно кивнула:

— Это точно. Никого в окрестностях Лас-Вегаса, наверное, так не охраняли, как Восьмерку О'Рурка все эти годы. Он таскался по пустыне с бандитами из Глори-Хоул, разыскивая серебро, которое они награбили во время Второй мировой, зарыли в песках и забыли, где спрятали. Пропавшие сокровища, да. Срок давности истек ко времени, когда их поймали, и теперь они устроили бизнес: возят туристов в Глори-Хоул, который стал городом-призраком — это там, на девяносто пятом хайвее, в веренице покинутых городов вдоль шоссе. Я думаю, Восьмерка так втянулся в поиски этих пропавших сокровищ, что именно поэтому и решил заняться сыскной деятельностью. Заделался ищейкой, — ну, вы понимаете, что я имею в виду.

— Но у него была лицензия! И он сказал, что работал в охране долгие годы!

— Ну, а что бы вы говорили, с его-то прошлым, если бы в семьдесят с чем-то лет решили начать с нуля?

— Я просто не могу поверить, что вы якшаетесь с такими типами, Электра.

Электра долго молча смотрела на нее, а потом сказала:

— Я не несу ответственности за то, чем занимаются, или когда-то занимались, мои друзья и знакомые. Они славные старики. Помогали мне. Бесплатно. Они даже сиденье вот сумели опустить, чтобы у меня ноги доставали до земли. Пришлось укоротить стойку, — она хлопнула ладонью по кожаному сиденью, и Темпл моргнула. — Не хотелось этого делать, но надо смотреть правде в глаза: Макс не вернется. А оставлять первоклассную машину просто так ржаветь глупо, согласитесь.

— Да, действительно, — согласилась Темпл с некоторой излишней горячностью.

— Черт, — добавила Электра, — могу поспорить, даже вы могли бы управиться с моим малышом сейчас, когда сиденье так удобно опущено. Давайте попробуем! Залезайте же! Проедемся вокруг квартала.

— Нет-нет, спасибо! — Темпл повернулась, чтобы взглянуть на своего собственного «малыша» в пластмассовой переноске. — Нужно срочно покормить Луи. А мне еще ташить двадцатифунтовый мешок с его кормом из багажника в квартиру. Так что я пас.

— Трусите? — Электра коварно усмехнулась, водружая на голову шлем.

Темпл не удостоила этот выпад прямого ответа.

— У меня куча работы в компьютере, я должна все закончить до пяти тридцати, до начала конференции УЖАСС… Мне очень жаль. Как-нибудь в следующий раз, — добавила она неискренне.

Серебристые брови Электры поднялись до козырька шлема:

— «Ужас»? Я не знала, что вы увлекаетесь хоррором, дорогая.

— Я не увлекаюсь! УЖАСС — Учредительная женская ассоциация социальных сетей. Отличное поле для поиска работодателя. Я вам скажу, найти клиента фрилансеру во время рецессии — это похлеще, чем сниматься в ужастиках. Просто сеанс черной и белой магии! Запросто станешь ведьмой.

— Я бы на вашем месте не стала шутить такими вещами, детка. — Электра передернула плечами и надвинула на глаза щиток шлема.

Несмотря на необходимость спешить, Темпл не смогла отказаться от зрелища квартирной хозяйки, которая взгромоздилась на седло, умело лягнула ногой подножку, завела мотор и двинулась на малой скорости в сторону садового сарайчика на заднем дворе.

После этого Темпл со вздохом протащила переноску с Луи сквозь калитку, заперла ее и пошла к дому мимо бассейна, радуясь, что Мэтта Девайна нигде не видно.

Она была поражена тем, что Макс никогда не упоминал при ней о мотоцикле, тем более, о том, что использовал его в качестве первого взноса за покупку квартиры. Он как-то обошел этот вопрос, когда подписывал купчую, вписав туда их обоих — себя и Темпл. Темпл-то думала, что речь идет об аренде. Значит, Электра согласилась на рассрочку, и теперь 1емпл может легко — хотя по деньгам, конечно, это не так У и легко — сделаться единоличной собственницей квартиры, раз Макс исчез… Но покупка вместо аренды является показателем серьезности его намерений относительно их дальнейших отношений, разве не так?.. Ха!.. Разбежалась!

Пока все эти мысли крутились у нее в голове, автопилот внутри Темпл вызвал лифт, нажал на кнопку нужного этажа и даже вывел их с Луи из кабины, прежде чем двери успели разрезать либо ее саму, либо переноску с котом на две части.

Она прошла по полукруглому холлу к своей двери, отперла ее и поставила переноску на паркет в прихожей. Когда она открыла решетчатую дверцу, кот продолжал сидеть внутри, сжавшись в темный комок, на котором светились два злющих зеленых глаза.

— Ну, прости, милый. Я сейчас притащу мешок с кормом из машины и сразу же тебя покормлю.

Она вернулась через несколько минут, сгибаясь под тяжестью мешка, и нашла переноску пустой. Луи нигде не было видно. Темпл вздохнула, взвалила тяжелый мешок на кухонную стойку и попыталась открыть зашитый широкими стежками грубой нити верх, используя свои ногти. В конце концов, ей пришлось взять кухонные ножницы и долго ковырять ими мешок прежде чем, после нескольких судорожных ударов в одном из его углов образовалась, наконец, рваная дыра. После этого она снова подняла тяжелый мешок и наклонила его над бананово-желтым блюдом Луи, чтобы насыпать немного корма. Зеленовато-коричневые гранулы застряли в дырке, затем вырвались на волю и неряшливым потоком устремились в блюдо, а также на пол вокруг, устилая собой черно-белый кафель.

— Вот гадство! Эта здоровая кошачья еда сегодня доконает мою спину! Луи! Иди сюда и съешь все это!

Он и не подумал появиться, и Темпл отправилась в спальню, чтобы поискать его под кроватью. Там ничто не шевелилось, кроме комков пыли. Решетчатые дверцы встроенного шкафа были закрыты, но она распахнула их на всякий случай, чтобы проверить, не там ли скрывается этот негодяй. Кстати, о негодяях. Вот он, Макс. Глаза в глаза.

Она изучала огромный глянцевый постер, который знала так же хорошо, как пятнышки на своих бордовых туфлях из змеиной кожи от Рене. Макс, самый живой и активный из всех мужчин, которых она когда-либо знала теперь застыл неподвижно, навеки замерев на цветной афише: черная водолазка, черные растрепанные волосы, зеленые глаза… Фокусник Макс, изчезнувший чародеи, бывший почти что муж, потерянный любовник. Существовал ли он когда-нибудь на самом деле?

И теперь его прошлое восстало из небытия: огромный серебристый «вэмпайр» на колесах. Наверное, это что-то значило для Макса — быть хозяином классической модели мотоцикла. Он, должно быть, гонял на нем когда-то. И оставлял в гараже на время дальних гастролей, когда приходилось ездить в города вроде Миннеаполиса. Скорее всего, он понимал, что этот «вэмпайр» не подходит Темпл по характеру, иначе он бы непременно похвастался… Сказал бы: «Поедем, красотка, кататься!» Впрочем, для этого ему тогда даже мотоцикл не потребовался.

Темпл поспешно опустилась на кровать, по-прежнему не сводя глаз с афиши. Она не была кавалерист-девицей. Ей невозможно было представить себя, несущейся по бесконечной белой разделительной полосе на двух узких колесах, оседлав железного коня. Наверное, Макс тоже не мог себе этого представить. Наверное, поэтому он и ушел. Она была слишком уж принцессой, воспринимала себя чересчур серьезно…

А вдруг ей бы понравилось? Она бы обхватила спину Макса руками, прижалась к нему на огромной скорости, в блестящем черном шлеме вместо короны на голове, и ветер бы свистел, и дорога неслась назад, и горячий мотор ревел все громче между их соприкасающихся бедер…

Темпл вскочила, и, подцепляя ногтями каждый из четырех углов постера, очень аккуратно отлепила клейкую ленту от дверцы шкафа. Затем загнула концы ленты и свернула тяжелый плакат, превратив его в длинную белую трубку. А потом она засунула его к самой дальней стенке шкафа, в темноту, где лежала оставленная Максом одеж-Да в ожидании дня, когда ее отвезут в благотворительную организацию для раздачи нищим.

Глава 2 Мерзкая встреча

Ну и наглый же мужик! — Высокая блондинка утопила свое замечание в глотке коктейля из белого вина, разбавленного содовой — национального напитка американских пиарщиц.

— Кто? — Темпл повела носом, повинуясь инстинкту бывшего репортера, но вокруг были только женщины.

На бейджике блондинки стояло имя «Санни Кадокс». Она повернулась к Темпл от парочки приятельниц, стоявших рядом с ней, и прямо-таки выплюнула два весьма знакомых и столь же противных слова:

— Кроуфорд Бьюкенен.

— О!.. — Темпл поспешно глотнула, пытаясь отодвинуть в сторону стебель сельдерея, торчащий из ее бокала с коктейлем «Невинная Мэри» — безалкогольной версии «Кровавой Мэри»: три унции томатного сока, лимонный сок, соль, перец и острый соус «Табаско». — Жуткий Кроуфорд. Что он сейчас поделывает?

— А вы вспомните, чем он занимался раньше, — предложила Санни. — Это же он делает и сейчас.

Темпл кивнула:

— Ясно. Я все пропустила, разговаривала с менеджером отеля.

— По какому вопросу? Вы из оргкомитета? Если так, то должна вам сказать, что нам, конечно, нравится проводить свои мероприятия в «Кристал феникс», но на вашем месте я бы навсегда удалила отсюда Кроуфорда Бьюкенена.

— Простите, я не имею отношения к оргкомитету. — Темпл все-таки решила вытащить сельдерей из бокала и съесть. Все равно к фуршетным столам не пробиться — слишком много пиарщиц роилось вокруг них, точно вокруг ульев на пасеке. Сплошные трудовые пчелы, ни одного трутня.

— Тогда о чем вы разговаривали с Вэн фон Райн? — настаивала Санни. Как всякая пиарщица, она обладала неуемным любопытством и не могла не докопаться до подноготной любого события.

— О кисках.

— Кисках?!. — эхом повторила из-за спины Санни дама в очках с красной оправой, как у знаменитой телеведущей Салли Джесс Рафаэль.

— Ну, скорее, о котах, — уточнила Темпл. — Черныш Луи был бизнес-котом в этом отеле, пока не свалился на мою голову во время одной из своих вылазок. Я просто хотела сказать Вэн, что с ним все в порядке, а то они с мужем, Ники Фонтаной, беспокоятся… — Темпл сдвинула брови. — По крайней мере, я надеюсь, что с ним все в порядке. Он не прикасался к своей миске с «Кошачьим счастьем» весь день.

— Черныш Луи? Это не тот кот-убийца с книжной ярмарки?

Темпл не могла разобрать имя на бэйджике дамы в очках с того места, где стояла. Она не любила надевать очки на мероприятия вроде коктейль-парти, и это вечно создавало проблемы с блюдами в меню и путаницу в именах — ей часто встречались «Вригитты» и «Обмиральды», не говоря уже о «Дуреях» и «Клопильдах». Эту леди, если верить глазам, звали «Найк».

— Черныш Луи заработал свою популярность потому, что обнаружил труп, — объяснила Темпл. — На ярмарке он никого не убивал, кроме, разве что, времени.

— Хотелось бы, чтобы он оказался тут и избавил нас от Кроуфорда Бьюкенена, — процедила Санни сквозь зубы.

Ее тон в настоящий момент совершенно не соответствовал имени.

Что такого ужасного сотворил Бьюкенен на этот — поинтересовалась Темпл.

Загляните в холл перед залом для приемов. Это бесстыдство какое-то.

— Характер Кроуфорда никогда не имел ничего общего со стыдливостью, — рассмеялась Темпл. — Однако я страшно хочу взглянуть, что именно это божеское наказание бедных пиарщиц придумало на сей раз.

Она отставила свой почти нетронутый (за исключением съеденного сельдерея) бокал и скользнула сквозь толпу с ловкостью человека, умеющего достигать цели, никого не беспокоя. По пути она позволила себе помечтать о том, чтобы и в самом деле быть членом оргкомитета.

Стены зала для приемов были оклеены обоями с повторяющимся золотым орнаментом — то ли китайские птицы, то ли фейерверки, без очков она не могла сказать точно, — который мягко поблескивал под теплым светом люстр. Богатые панели по низу стен, окрашенные в цвет сливочного пломбира, напомнили Темпл французское шато. Вкус. Элегантность. Изящество. В атмосфере Лас-Вегаса, перегруженного дешевым блеском, «Кристал феникс» стоял особняком — островок респектабельности, затерянный в море пошлой коммерческой мишуры.

Кстати, о коммерции. Выйдя из бального зала в холл, Темпл остановилась так резко, что ее черные атласные туфли от Кристиана Диора чуть не прорвали острыми шпильками ковровое покрытие: Кроуфорд Бьюкенен сидел в холле за столом, задрапированным длинной скатертью персикового цвета, на котором высилась стопка последних выпусков «Лас-Вегас скуп», как черно-белое подтверждение его журналистских полномочий. У локтя Бьюкенена поблескивал серебряный канделябр со свечами, и колеблющееся пламя играло на серебре его волос, не свалявшихся, вопреки обыкновению, как мочалка, а гладко зачесанных при помощи геля и гламурными локонами спускавшихся на воротник.

— фу, — прошептала Темпл.

— Если вам не нравится продавец, присмотритесь к продукции. — Женщина, которая материализовалась У нее за спиной, улыбнулась. Она была ей знакома: Сильвия Камминс, вице-президент УЖАСС, которая работала пиар-менеджером в «Кристал феникс».

— Что он здесь делает?

— Отщипывает кусочек от нашего пирога, — вздохнула Сильвия. — Заметили плакатик?

— Нет… а, вижу, прицеплен к скатерти! Э-э-э… «Глисты под кроватью»?

— Темпл, все-таки наденьте очки, — посоветовала Сильвия заговорщицким шепотом, улетучиваясь обратно в зал для приемов.

Темпл некоторое время рылась в своей вечерней сумочке, пока не нащупала мягкий футляр для очков. К тому времени, как она водрузила их на нос, последний гость покинул холл, и они с Кроуфордом остались наедине.

Полная безвкусица. Вульгарность. Маразм. Все это вместе царило в том уголке Вселенной, куда затесался Кроуфорд. Темпл подошла к столу, на ходу расшифровав вопиющую надпись: не «Глисты под кроватью», а «Галеты от Кроуфорда». С таким же успехом можно было афишировать «Чай от Распутина».

— Счастлив, что можешь испортить вечер УЖАСС, да? — приветствовала она его.

— Вообще-то, место не куплено. Где хочу, там и сижу. Она оглядела стопочку листовок, рекламирующих

«Кроуфорд и Ко, связи с общественностью»:

— Я не знала, что у тебя есть какая-то «Ко», кроме блох.

— Не так нервно, ТиБи, придерживай свой норов, — лучезарно ответствовал он, нисколько не задетый. Это была самая противная черта Бьюкенена: его невозможно оыло обидеть.

— Учредительная женская ассоциация означает имен-о то, что написано: «женская»! Что-то я не вижу у тебя Ризнаков операции по перемене пола! Пойду попрошу Иэн фон Райн выгнать тебя.

Он ухмыльнулся:

— Наконец-то ты заметила, что я мужчина. И попробуй удалить меня отсюда: я немедленно засужу УЖАСС за женский шовинизм и попытку задавить свободное предпринимательство лица противоположного пола.

— Чем бы в тебя кинуть? — Темпл оглядела стол. — Единственное, к чему тут можно прикоснуться, это галеты. — Большие коричневые кусочки, почему-то покрытые розовой глазурью, почти сливались по цвету со скатертью. — Как тебе можно доверить работу по связям с общественностью, если ты сотрудничаешь в «Лас-Вегас пуп»? (Игра слов. Темпл пародирует название газеты «Лас-Вегас скуп», в которой работает Бьюкенен. Слова «scoop» и «poop» переводятся с английского языка как «сенсация» и «дерьмо» соответственно) Это же образцовый пример конфликта интересов. Ты все-таки потрясающий наглец.

— Мерси за комплимент. Именно наглости вам, пиарщицам, как раз недостает. Вся ваша компания куриц не способна соорудить мало-мальски приличную рекламу для самих себя. Эта колонка, — он извлек из пачки таблоид со смазанной типографской краской и ткнул пальцем в первую страницу, где красовалось курсивом: «Форпост Бьюкенена», — привлекает ко мне повышенное внимание, а значит, дает больше работодателей. Вот, например, на днях я получил заказ на пиар конкурса стриптиза в «Голиафе». Между прочим, много денег и полезные контакты.

— Ты будешь смеяться, дорогой, но сначала они просили поработать на этом конкурсе меня. Я отказалась.

— Ты что, с ума сошла, ТиБи? — Бьюкенен был по-настоящему шокирован. Его водянистые карие глаза заблестели, точно свежие капли шоколадной глазури. — Отклонять такие предложения — это самоубийство для фрилансера! Шик-блеск-красота, голые титьки — даже младенец может организовать всему этому пиар по первому классу, не замочив памперсов!

— Если слово «этика» для тебя ничего не значит, то не думаю, что до тебя дойдет выражение «сексуальная эксплуатация».

— Этих малышек-стриптизерш никто не эксплуатирует. Им нравится внимание, уж поверь мне. Парни-стриптизеры, конечно, извращенцы, и их общество меня не привлекает, но…

— Кроуфорд, ты все-таки неандерталец, тебе бесполезно объяснять. Твое отношение к женщинам и геям когда-нибудь приведет к тому, что тебя вымажут в смоле и обваляют в перьях.

— Ты сейчас говоришь, как эти тетки с топорными физиономиями, которые пикетируют конкурс.

— А ты читал, что написано на их плакатах? Может, они не конкурс пикетируют, а тебя лично?

Прежде, чем он собрался ответить со своим вечным невыносимым спокойствием, Темпл развернулась на каблуках — то есть, буквально, — и решительно пошла прочь.

Она остановилась в дверях зала для приемов, ни капли не успокоившись, несмотря на великосветскую обстановку, и невольно завидуя толстой шкуре Кроуфорда, позволяющей ему воспринимать все на свете с чувствительностью наждачной бумаги. Ей, между прочим, вовсе не помешали бы эти деньги, даже до появления в ее жизни Луи.

Деньги — не главное, — сказала себе Темпл. Иначе ты была бы высокооплачиваемой стриптизершей, а не влачащей жалкое существование пиарщицей на фрилансе.

Тем не менее, у нее разболелась голова. Она взяла свой оставленный коктейль, допила его до последнего тающего кубика льда на дне и ушла.

Глава 3 Наберите «М», чтобы позвонить Мэтту

— АЛЛО.

— Брат Джон?

— Да.

— Это сестра Сью.

— Я узнал.

— Я, вообще-то, тоже. Просто хотелось удостовериться. Мало ли что.

— Как идут дела?

— Не… слишком хорошо. Иногда я не знаю, сколько еще смогу терпеть. Иногда мне прямо кажется, что я чокнусь, понимаете?

— Понимаю. Но вы не обязаны терпеть.

— Легко сказать, ага.

— Порой нелегко. Давайте так: зачем вы звоните?

— Потому что мне нужна помощь. Я хочу уйти. Но…

— «Но» — это оправдание, а не ответ.

— Я знаю. Иногда я себя ненавижу.

— Больше, чем его?

— Иногда — да. Иногда мне кажется, что я все это типа заслужила, и все, что он говорит — правда.

— Вы же знаете, что это не так. Вы можете уйти прямо сегодня вечером. Приют для женщин…

— Блин! Я не могу прятаться! Мой бизнес идет отлично. В нем мое спасение, а не в том, чтобы убежать и скрыться!.. Еще не время. Я должна использовать мой шанс, мой бизнес. Может, он поэтому так и злится.

— Что, он стал еще хуже?

— С каждым днем хуже и хуже. Вы же знаете. Но… я справлюсь. Всего лишь несколько дней потерпеть. Если мне повезет в следующие выходные, у меня будут деньги, чтобы продержаться какое-то время. Забрать детей. Всего неделя, начиная с сегодняшнего дня!

— Зачем тогда вы звоните сегодня? И еще: азартные игры — это не тот путь, который… Сестра Сью? Не вешайте трубку!..

— Я никогда не повешу трубку в разговоре с вами, брат. Если, конечно, он не появится и не заставит меня…

— Я бы на вашем месте позвонил в полицию.

— Господи, нет! Не надо полиции! Он только разозлится еще больше, а он всегда моментально выходит из себя… Все больше и больше… Он… разгромил всю гостиную. Он бьет меня так, чтобы синяков не было видно. Это он хорошо умеет. Такой… предусмотрительный, когда бесится. И малышка Риа…

— Он теперь и детей тоже бьет? Вы должны уйти. Вы не можете ждать неделю.

— Я знаю, я знаю!.. Но всего неделя! Помогите мне продержаться неделю. Если бы у меня не было этого номера, не было бы вас, чтобы позвонить… Человека, который все знает…

— То, что я все знаю, не поможет вам, если вы сами себе не поможете. Если вы не уйдете.

— Неделя, начиная с пятницы. Честно. Если бы вы только знали, какой шанс я получила, сколько сил потратила, чтобы его получить… У меня есть план, я все придумала, план бегства, о нем никто не знает. Даже он не выбьет из меня этот план. Всего несколько дней. Я смогу продержаться. Я смогу. Осталось совсем чуть-чуть.

— Вы не должны рисковать. Опасность с каждым днем все больше. Не делайте… Сестра Сью, вы еще там?.. Алло!

— Я должна бежать. Малыш плачет. Малыш все вре-плачет. Но, может, в субботу все это, наконец, закончиттся. Суббота, прекрасная суббота… Пока, брат Джон. Храни вас Господь.

— Погодите! Не вешайте трубку!.. Погодите…

Глава 4 Кроуфорд влип

Темпл ненавидела понедельники. Ее обычно изобретательные мозги никогда не включались на полную силу раньше пополудни. Так было, когда она ходила на службу, и происходило точно так же теперь, когда она была сама себе хозяйкой и работала дома.

Она скорчила рожу монитору своего компьютера, встала из-за покрытого стеклом рабочего стола в маленькой комнате и направилась в гостиную, к французской двери, ведущей на балкон, аккуратно обхватив запотевший стакан с ледяной газировкой рукавом махрового халата.

Отворив дверь, она босиком ступила на теплую каменную плитку треугольного балкона, держась в благословенной тени козырька.

Одинокая пальма во владениях Электры царапала голубую эмаль безоблачного неба выгоревшей зеленью листьев. Меж острых листочков олеандра алели пышные гроздья ярких цветов. Голубая гладь бассейна выглядела прохладней, чем в рекламе «Аква минерале».

Что-то там двигалось внизу, достаточно неясное, чтобы заставить Темпл нервно стиснуть бокал и нечаянно проглотить последний кубик льда. Белый силуэт скользил в тени балконов тремя этажами ниже.

Она облегченно вздохнула, когда светлые волосы блес-' нули на солнце: фигура вышла из тени на свет. Полуночник Мэтт Дейайн к полудню проснулся и теперь готовился с пользой провести свободное от ночной смены время.

Она наблюдала за ним со странной отрешенностью, плавно кружа в ленивом водовороте мыслей и чувств. Мэтт был одет в свободный белый костюм для карате — она всегда считала, что эти костюмы выглядят как пижама. Босой, с непокрытой головой и неприкрытым изяществом — он начал выполнять первые медленные движения какого-то восточного ритуала. Возможно, тай-чи. А может быть, это была легкая разминка перед чем-то более серьезным — дзюдо или тхэквондо.

Тело Мэтта плавно и почти незаметно перетекало из одного положения в другое — тающее эскимо, покрытое карамелью. Маленькая фигурка двигалась на фоне нарисованной декорации: прохладная голубая вода и горячий белый бетон, обрамленные мягкими оттенками зелени. «Боже, до чего хорош! — подумала она. — Красив какой-то нереальной, прямо-таки искусственной красотой. Но, может, я просто в него втюрилась?»

Темпл отвернулась от завораживающей картинки, оставив Мэтта предаваться его сосредоточенным занятиям, и ушла с балкона назад в квартиру. Ее собственные босые ноги скользили по ореховому паркету, грозя занозить нежные пятки на рассохшихся кое-где плашках.

В черно-белой кухне бананово-желтая миска Луи была по-прежнему переполнена грязно-коричневыми гранулами сбалансированного корма. «Кошачье счастье» дороговато стоило, чтобы скормить его мусорному ведру.

Кот где-то шлялся уже почти сутки, явно обшаривал помойки в поисках какой-нибудь нездоровой, но вкусной гадости. Темпл открыла холодильник и рассеянно оглядела содержимое, одновременно обдумывая броский заголовок для пресс-релиза местного Общества коллекционеров пуговиц. Простокваша сулила прохладу и мало калорий, но ей до смерти хотелось чего-то сладенького. Может быть, винограда. Она заглянула в отделение для фруктов. Винограда не было. Был только полуувядший пучок итальянского салата — сборчатые края широких листьев напоминали страусиные опахала. И еще там лежал мятый грейпфрут. Но грейпфрут — это явно не сладость.

И проклятый пресс-релиз не двигается!.. Нужно выйти на освежающую прогулку. Ну, ладно, на жаркую и потную прогулку. Но надо же делать зарядку — вон как Мэтт. Он как раз сейчас, наверное, плавными гребками рассекает воду в бассейне. Присоединиться к нему… Фу-у! Не хватало еще, чтобы он увидел ее в прошлогоднем закрытом купальнике идиотской неоновой расцветки. К тому же, солнце успело приложиться к ее плечам, вызвав на коже россыпь веснушек. Совершенно не секси!..

Что бы такое съесть?

Стук в дверь спас Темпл от замерзания в холодильнике, пока она решала этот животрепещущий вопрос. Она побежала в прихожую, на ходу оглядывая свои трикотажные шортики и майку. Скромненько, но чистенько. Может, Мэтт…

— О, привет, Электра… Что случилось?

— Я не за квартплатой, не волнуйтесь, — ответила хозяйка комплекса с усмешкой. ¦— Мальчишка-разносчик утром зашвырнул все газеты в азалии, устроив из прессы жильцов хорошенький ковер для ящериц. Пришлось собирать. Я подумала, вдруг они вам нужны.

— Да не особенно, — призналась Темпл. — Я все утро сражаюсь с Обществом коллекционеров пуговиц. Кстати, когда вы собирали новости в кустах, вам Луи где-нибудь там не встретился?

— Нет. Этот пройдоха опять отправился на вольный выпас?

Темпл кивнула, взяла ежедневную газету «Лас-Вегас ре-вью», которую протягивала ей Электра, и отступила в сторону, демонстрируя нетронутую гору «Кошачьего счастья» в миске.

— Он не жрет свою низкокалорийную, обезжиренную, высокопротеиновую дорогостоящую еду, свеженькую, с пылу с жару от ветеринару.

— Ну, я бы не стала его за это осуждать, — заметила Электра, разглядывая зеленовато-коричневые катышки в банановой миске. Затем она переключила свое внимание на лицо Темпл: — Что-то вы осунулись, моя дорогая. Вы уверены, что сами-то нормально питаетесь?

— Я бы слопала все, что глаза видят, если бы только позволила себе. Хотите диетической газировки?

— Ну уж нет. Вот если у вас есть пиво…

Темпл обшарила холодильник и нашла одинокую бутылку «Курс Лайт» с пластиковым ободком на горлышке, соединенным с гроздью таких же, но пустых, ободков: все, что осталось от Макса.

— Пиво не портится? — спросила она, освобождая ледяную бутылку от пластикового воротничка.

— Только открытое. — Электра взяла бутылку и направилась к полуотворенной французской двери. — Может, ваш бродяга-кот загорает на балконе?

— Нет, я смотрела, — начала Темпл, но Электру невозможно было сбить с выбранного курса. Когда Темпл вышла вслед за ней на балкон, она макала губы в пиво и наслаждалась безмятежностью пейзажа.

— Я и забыла, что у вас квартира с видом на бассейн. По-моему, Мэтт сильно украсил «Серкл-ритц» своим появлением.

— В самом деле?.. — Темпл села на краешек кресла. Электра плюхнулась на стоявшую рядом оттоманку.

— В самом деле. Как у вас с ним дела?

— Какие дела? Можно подумать, что мы…

— Ну, вы пару раз выбирались с ним в ресторан и в кино…

— Он просто старался быть хорошим соседом.

— Хм. У него это весьма неплохо получается.

— Весьма. Он самый хороший из всех мужчин, которых я когда-либо встречала.

— Тогда почему вы выглядите такой разочарованной?

— Я не знаю. — Темпл отхлебнула своей приторно-сладкой низкокалорийной газировки. — Хорошесть нужна в меру. Но когда она постоянна и неизменна…

— Перчинки недостает. — Электра понимающе кивнула. — Точно как мой второй муж. Само совершенство, приятный во всех отношениях, мечта вдов и идиоток. Скучища.

— Мэтт не скучный, он… бронированный.

— Вас просто избаловал ваш бывший Макс.

— Уйти, не сказав ни слова, это, по-вашему, значит избаловать?

— По крайней мере, это не скучно.

Темпл откинулась на спинку кресла, вспоминая Макса:

— Да уж.

Электра подалась вперед, чтобы сочувственно похлопать ее по коленке, гроздья серебряных браслетов на ее руках зазвенели нежно, как мелодия романтической баллады.

— Не печальтесь, моя дорогая, мужчины всегда выглядят более привлекательными на расстоянии — когда они только что появились или уже ушли. Это черта, присущая всей их породе. Взять хоть моих бывших мужей, хотя на самом деле я никого из них врагу не пожелаю.

Темпл рассмеялась:

— Спасибо за газеты, Электра. И за то, что вы меня подбодрили… наверное.

Хозяйка квартирного комплекса подмигнула, отсалютовав своей пивной бутылкой, и ушла. Темпл осталась сидеть в кресле, прислушиваясь к слабому ритмичному плеску воды под размеренными гребками Мэтта. Потом вздохнула и развернула газету.

— Не может быть!.. — Обычно она старалась не разговаривать сама с собой, но, с тех пор, как в ее жизни появился Луи, стала позволять себе это чаще, маскируя свои одинокие реплики под разговоры с котом.

Ее глаза стремительно бегали вверх и вниз по строчкам короткой заметки на первой полосе, точно иголка швейной машины «Зингер», настроенная на шов «зигзаг». Отдельные слова прямо взрывались перед ней: «…труп… клуб «Голиаф»… стриптизерша… подозревается убийство…». Темпл подняла глаза от газеты в полном шоке:

— Вот те раз — дали в глаз! Убийство на конкурсе стриптиза! И прямо на голову Жуткому Кроуфорду! Поверить не могу.

Размеренный плеск воды внизу прекратился. Мэтт стоял на краю бассейна, приложив руку козырьком ко лбу, и смотрел на ее балкон, заслоняя глаза от солнца.

— Я в порядке! — крикнула она ему. — Просто только что узнала, что мой заклятый враг, который хвастался, что стащил у меня из-под носа работу на конкурсе стриптиза, вляпался в полновесное свеженькое убийство. На этот раз не я, а он!..

— Вы торжествуете, — крикнул в ответ Мэтт, отсвечивая золотом загара на солнце, — или завидуете?

Темпл нахмурилась. Женщину убили, и Кроуфорд Бьюкенен просто не способен справиться с этим убийством. Все, что он может, — это беспомощно заламывать свои белые ручки.

Она села и серьезно обдумала вопрос Мэтта еще раз. Потом встала, перегнулась через перила балкона и пригласила его на ужин.

— Ужин, — объявила она, открывая дверь на звонок Мэтта ровно в пять, минута в минуту, — это не обед. Я не готовлю обеды.

— А какая разница? — Мэтт преподнес ей черную матовую бутылку ледяного «Фрейшинет» (игристое вино из Испании). На нем была льняная рубашка цвета шампанского, которая заставляла его загар и карие глаза звучать подобно «Песне Песней».

— Вот это означает «обед». — Темпл взвесила бутылку в руках, прежде чем поставить ее на стол. — Хотя может и на ужин остаться. Ужин — это немножко сырку или колбаски, какие-нибудь остатки там и сям, листочек салата… На ужин не зазорно переложить чесноку в чесночное масло для хлеба или пережарить овощи. Но в обед вы обязаны блистать кулинарным искусством. За ужином вы можете пить вино из стеклянной дешевки, купленной в супермаркете на углу. За обедом… — она поднялась на цыпочки в своих изумрудных босоножках на шпильке от Анны Кляйн, с трудом открыла узкий шкафчик высоко на стене над вытяжкой плиты и потянулась к тонконогим фужерам. Безуспешно — они стояли слишком далеко.

Мэтт подошел и спокойно достал два роскошных кобальтовых бокала ручного дутья. Темпл опустилась обратно на землю с облегченным вздохом:

— …За обедом вы должны пить из произведений искусства.

— Очень мило. — Мэтг поставил произведения искусства на цветные пластиковые салфетки, уже красующиеся на столе. — Я рад, что принес обед.

— А во-о-от и ужин! — Темпл ловко расставила вынутые из холодильника тарелки с кусочками хлеба, крабовым салатом из кулинарии, холодной печеной фасолью и красиво разложенными овощами.

Они уселись за стол и принялись за еду без всяких предварительных церемоний, чему Темпл была очень рада, хотя неожиданно для себя выяснила, что роскошные бокалы ручной работы вмещают в себя просто неимоверное количество сверкающих пузырьков.

— Надеюсь, вы не думаете, что я окончательно чокнулась, из-за того, что я сегодня так разоралась на балконе? — спросила она после того, как все «главные блюда» были отведаны.

— У вас, по-моему, есть определенный пунктик по поводу убийств.

— Ну… в первый раз убийство на книжной ярмарке устроило мне кризис в работе. Трудно сочувствовать мухе на липкой ленте, особенно если жертва оказывается такой всеми ненавидимой, каким был покойный Честер Ройял…

— А что за история с этим убийством в «Голиафе»? Почему вы так…

— Отреагировала? Очень просто: понимаете, эта работа пиарщика на конкурсе стриптизеров должна была достаться мне, но я от нее отказалась. А Кроуфорд Бьюкенен не отказался. Он слишком жадный, чтобы отвергать такие заманчивые предложения. Так что именно я, а не Кроуфорд Бьюкенен, должна была по уши вляпаться в это дерьмо с убийством. И, если бы я во второй раз запнулась о мертвое тело, можете быть уверены — лейтенант Молина порвет меня на мелкие кусочки…

— На мелкие кусочки? Звучит устрашающе. Этот лейтенант, похоже, какой-то пережиток прошлого — атавизм времен стальных кастетов.

Темпл зажевала крабовым салатом первоначальный импульс сказать Мэтту, что ее bete noir от закона — женского пола. Ей почему-то показалось, что, если ее порежет на мелкие кусочки женщина, это вызовет меньше сочувствия.

— А почему вы отказались от работы на конкурсе? — поинтересовался Мэтт.

— О, это один из немногих случаев, когда я могу с гордостью сказать: принципы. Весь этот парад женской плоти заставляет меня испытывать неловкость, как и сама идея дразнить толпу клиентов, готовых за это платить. Даже нормальная женщина, когда старается привлечь к себе мужское внимание, порой начинает выглядеть и вести себя, как шлюха.

— Но сейчас ведь есть, кажется, и мужчины-стриптизеры?

— Нуда, конечно, но это же одно и то же. Кстати, они все там перекачанные стероидами якобы мачо, примерно такие же соблазнительные, как пластмассовые роботы.

— То есть, они вам не нравятся, потому что вы предпочитаете мужчин другого типа?

— Публичное обнажение я считаю унизительным. С другой стороны, предполагаю, что они получают за это хорошие деньги, так что кто их осудит?

— Например, вы. Вы же осуждаете Кроуфорда Бьюке-нена за жадность.

— Не делайте из меня ханжу или нищенку. Меня просто задело то, что я оказалась ближе, чем мне хотелось бы, к возможности быть замешанной в еще одном убийстве. Это объясняет мое неприличное ликование по поводу Бьюкенена.

— Вы ловко распутали прошлое убийство. Что в этом плохого?

— Это не моя работа. Моя работа состоит в обеспечении хорошего паблисити для клиентов. Я ненавижу всякого рода дерьмо, а убийство — это такое дерьмо, что вы и представить себе не можете. К счастью, на этот раз не я в этом по колено, а Кроуфорд.

— Предлагаю за это выпить. — Мэтт поднял бокал. — Что там за Кроуфорд, из-за которого такие страсти?

— Проклятие моей жизни с тех пор, как я приехала в Лас-Вегас. Везде лезет. Пишет скабрезную колонку про ночную жизнь города для «Лас-Вегас скуп». Не имеет ни стыда, ни совести, про этику даже не слышал. Может увести клиента из-под носа у Папы Римского.

От этого пылкого описания Мэтт поперхнулся глотком шампанского.

— Ну, правда!.. Он самый скользкий, самодовольный, сексистский, сволочной… пиарщик, когда-либо отравлявший атмосферу пресс-клубов! — Темпл откинулась на спинку стула и глотнула из своего бокала, чтобы успокоиться. — Я не должна позволять ему действовать мне на нервы.

— Что именно действует вам на нервы — он или убийство?

— Вы задаете наводящие вопросы. Мэтт улыбнулся:

— Это моя работа.

— У вас хорошо получается. Мне, похоже, постоянно приходится объяснять вам свои мотивы.

— Не в этом дело. Мои вопросы должны помочь вам самой разобраться в ваших мотивах.

— Вы настоящий профессионал, — признала она и встала, чтобы сбегать на кухню за шоколадным муссом со взбитыми сливками, призванным венчать их скромную трапезу. Темпл была докой по части приготовления десертов. Больше ничего съедобного у нее никогда не получалось.

— Наверное, многие не поняли бы, почему Бьюкенен меня так бесит, — сказала она, вернувшись, расставив вазочки с муссом и усаживаясь за стол.

Мэтт кивнул:

— Вас бесит несправедливость всего этого: умение Бьюкенена выйти сухим из воды, играя против всех правил. В каком-то смысле вы ему завидуете.

— Я не завидую ему. — Темпл склонилась над высокой узкой вазочкой для десерта, методично окуная маленькую ложечку в двухцветную массу и позволяя крохотным порциям лакомства растаять на языке. — Возможно, я завидую его сверхнаглости.

— Мы все немного завидуем бесчувственным людям: они меньше страдают.

— Это точно, — Темпл отметила странный тон последнего замечания Мэтта. — Вам, наверное, приходится выслушивать множество страдающих людей.

— В смысле, по работе?

— Вы сказали, что все люди страдают. Что мы страдаем. — Он продолжал есть свой мусс так же методично, как она, и ничего не ответил. — Те, кто вам звонит, наверное, доведены до отчаяния.

— Они звонят не мне. Они звонят по телефону доверия. Отстраненному, непредвзятому голосу на ночной линии. Тому, кто не может их увидеть, найти, в чем-то обвинить. Голосу, лишенному тела. Спасительному голосу.

— А вам это не действует на нервы? Постоянно иметь дело со всей этой кучей чужих бед?

Он чуть-чуть пожал плечами:

— Иногда мы помогаем.

— Но вы никогда не знаете, насколько. Кое-кто, кого вы посчитали безнадежным, выкарабкается сам. Другой, казавшийся вполне способным справиться, не справляется.

Черная матовая бутылка слегка дрогнула в руке Мэтта, когда он наклонил ее над бокалом Темпл. В этот момент она поняла, что они оба много выпили, что ее щеки пылают, хотя она чувствовала себя неожиданно трезвой, несмотря на пузырьки шампанского, и вполне трезво размышляющей о жизни и смерти. Он медлил с ответом. Потом сказал:

— Да, мы никогда точно не знаем, что случилось с тем, кто нам звонил, после того, как он повесил трубку. Некоторые звонят снова после долгого молчания. Некоторые просто исчезают.

Темпл проглотила комок в горле:

— Наверное, не знать — худшая в мире пытка, — сказала она тихо.

Теплые карие глаза Мэтта встретились с ее глазами, впервые разрушив вежливый барьер, который он всегда выстраивал между ними, и пронзили ее, точно два пылающих меча.

— Нет, — сказал он. — Худшая пытка — знать.

Глава 5 Смерть как причина болезни

Темпл сидела в одиночестве на своем балконе, наблюдая, как солнце постепенно скрывается на западе позади «Серкл-ритц». Решетка неясных, длинных теней покрывала окрестности бассейна. Вдалеке искусственный вулкан над отелем «Мирэдж» периодически выпускал языки пламени с ревом, напоминающим отдаленное рычание дикого зверя.

Мэтт ушел рано, около половины восьмого, спеша на свою ночную смену на телефоне доверия. Темпл размышляла о скрытом напряжении, которое ей удалось заметить за вечной аурой вежливого отчуждения, окружающей Мэтта, напряжении, которое пульсировало в его взгляде во время их разговора.

Внизу чьи-то шаги прошаркали по бетону, и она встала, чтобы взглянуть, кто там. В густой тени здания за кустами шевельнулась еще более темная тень.

— Луи! — сердитый тон не мог скрыть охватившего ее облегчения.

Кот, занятый чем-то внизу, даже не поднял головы.

Пока она вглядывалась в сумерки, пытаясь рассмотреть, что он там делает, из тени пальмы выступила мужская фигура.

— Подслеповат я — видно, стар. Не вы ль, спрошу, мисс Темпл Барр?

С высоты балкона человек выглядел как слегка размазанная копия Чарли Чаплина.

— А кто меня спрашивает? — отозвалась Темпл. Человек нагнулся над котом, продолжая, тем не менее,

смотреть вверх, на Темпл.

— Мой род не славен, ну и пусть. Я Нострадамусом зовусь. На секунду она лишилась дара речи, но тут же пришла в себя:

— Прошу прощенья, что значит — «не славен»? Нострадамус, на минуточку, был весьма знаменит несколько веков назад!

— Однофамилец мой, признаюсь. — Человечек достал что-то из кармана и положил перед Луи. — Ну что же, я не обижаюсь.

Луи немедленно принялся за угощение с полной сосредоточенностью на еде, присущей котам.

— Эй, чем вы там его кормите?!

— Всего лишь мясо, не бог весть. Ваш кот, похоже, хочет есть.

— Ага, «похоже». Этот паразит даже не смотрит в сторону блюдца, полного лучшей в мире кошачьей еды. Она так и называется: «Кошачье счастье».

— Не нужно, леди, быть пророком, чтоб знать, что «счастье» выйдет боком, — сообщил человечек с важным кивком, наблюдая за Луи.

— Заветренное мясо тем более не пойдет ему на пользу! Хватит совать ему эту гадость, я сейчас спущусь и заберу его!

И, не дожидаясь ответа, она босиком побежала в прихожую, а оттуда к лифту.

Выбежав на улицу, она застала все ту же картину: Нострадамус продолжал подкладывать Луи новые кусочки, а Луи продолжал лопать за обе щеки.

— Говядина! — возмутилась Темпл, даже в сумерках узнав кусочки ростбифа в руке Нострадамуса. — В ней полно жиров и холестерина! Это даже людям нельзя употреблять в пищу!

— О, леди, пусть я буду бит. — Человечек разогнулся и спрятал пустой бумажный пакет в жирных пятнах в карман штанов. — Зато сей проходимец — сыт.

— Единственный проходимец здесь — это вы! — отрезала Темпл. — Что вы тут вынюхиваете, интересно?

— Ни разу не сомкнувши очи, я вас искал во мраке ночи. Наш общий друг в кошмарной драме, и он послал меня за вами.

— Что это у нас с вами за общие друзья?

— Включите свой пытливый разум — и Кроуфорда найдете разом!

— О да, это мой лучший друг, — согласилась Темпл, беря Луи на руки. Двадцатичетырехчасовое отсутствие никак не повлияло на его вес. — Ну, что ж, пойдемте в холл, там, по крайней мере, кондиционер. Вот и расскажете.

Внеся Луи в холл, она решительно закрыла дверь и обернулась, чтобы получше разглядеть так называемого Нострадамуса в колеблющемся свете винтажной люстры высоко над их головами.

Она оглядела субтильную фигурку. Мужчина неопределенного возраста, облаченный в мешковатые штаны и клетчатую зеленую рубашку. На его тощей шее болтался желтый галстук-бабочка.

— Вы друг Кроуфорда Бьюкенена? — она произнесла это более скептически, чем ей бы хотелось.

Человечек тяжело вздохнул:

— Признаюсь в дружеской беседе, что я… его букмекер, леди.

— Ах так!.. Ну, и что он просил мне передать?

— Наш друг серьезно занемог…

— Вы пришли сказать, что Кроуфорд подцепил грипп?

— Не грипп. А страшный, жуткий шок! — Посланник стукнул себя кулаком по впалой груди, рискуя свалиться от собственного удара.

— Сердце? Я не знала, что у Кроуфорда есть проблемы с сердцем…

— Он хочет, чтобы вы пришли…

— Я?! К нему?!

— …в палату номер восемь-ноль-три.

— Боже, — сказала Темпл. — Он в больнице? Это что, действительно серьезно?

— Его болезнь иль приглашенье?

— И то, и другое.

— Я оставляю вам решенье. — Нострадамус приподнял свою потертую соломенную шляпу с выцветшей лентой, отворил дверь и пропал в черноте наступающей ночи.

Кусочек ночи в холле — Луи — независимо разлегся на светлом ледяном мраморном полу и осуждающе смотрел на Темпл своими зелеными глазами.

— Ладно, ладно, — сказала она. — У меня, возможно, найдется немного нежирной индейки в холодильнике. Пошли домой, и сегодня можешь отдохнуть от «Кошачьего счастья».

Он поднялся, потянулся так, что спина и хвост оказались устремленными к потолку, и, наконец, прошествовал в конец холла к лифту.

Оказавшись в квартире, Темпл достала из холодильника индейку для Луи, покрошила ее кусочками поверх нетронутой кучи «Кошачьего счастья» и позвонила в больницу. Кроуфорд Бьюкенен, действительно, находился там. Он был переведен из реанимации в палату номер 803. Посещения, — сказали ей, — разрешены до девяти часов вечера. Она имела возможность выпустить весь свой яд непосредственно ему в капельницу.

Темпл взглянула на часы — всего лишь восемь — и пошла привести себя в порядок перед визитом к больному врагу.

Глава 6 Старая любовь не ржавеет

Уф, наконец-то один! Не раньше, чем мисс Темпл Барр усвистала из дома, чтобы нанести сочувственный визит больному другу, я позволил себе пойти на кухню и съесть кусочки индейки, венчающие гору заячьих катышков, высившуюся, подобно Эвересту, на моей тарелке (я имею в виду эту так называемую здоровую пищу).

Моей следующей задачей было отыскать подходящее место для интенсивных размышлений. Осмотрев знакомый ландшафт, я обнаружил, что моя сожительница оставила шелковое платье изумрудного цвета валяться поперек кровати, поскольку в спешке никак не могла выбрать наряд, подходящий для печального визита в больницу.

Прежде всего, я придал платью необходимую форму при помощи подушечек лап, не слишком заботясь о том, чтобы втягивать мои варварски обстриженные когти. После этого я совершил на нем ровно шесть ритуальных кругов. Мой род очень внимательно относится к суевериям насчет чисел. Возможно, потому, что у нас девять жизней, мы предпочитаем повторять каждое действие, по крайней мере, трижды — и далее по числам, кратным трем.

Когда поверхность шелка была прекрасно утоптана и примята так, чтобы свет ночника красиво отражался в складках, создавая зеленый отблеск, подобный цвету моих собственных глаз, я погрузил свое утомленное почти двадцатифунтовое тело в получившееся шелковое гнездо.

Теперь я мог размышлять.

И мне было о чем подумать. Несмотря на идиотские новшества в меню, введенные мисс Темпл Барр, я не считаю это достаточной причиной, чтобы отвадить чувака от дома. Я давно привык кормиться собственными силами, и делаю это вполне прилично и без участия открывашки для консервов. Хотя, конечно, этот трудосберегающий девайс весьма полезен, не спорю. Когда вещь действительно полезна, у Полуночника Луи нет возражений.

В понедельник утром, еще до того, как мисс Темпл Барр изволила встать, я вернулся к своим уличным странствиям. Я не гнушаюсь работы, если она необходима. В течение первого часа на улице я раздобыл шестую часть бигмака, остатки растаявшего мороженого в пластиковом стаканчике и четыре оливки.

Путешествуя от одного блюда к другому, я оказался в окрестностях книжного магазинчика «Триллс энд Квиллс», в витрине которого были выставлены триллеры для настоящих самцов и один спящий самец, мой приятель.

Вытянувшись во всю длину, я сумел постучать лапой в стекло прямо перед бледно-розовым носом Инграма. Он сразу проснулся, как будто его укусила пчела: уши торчком, подвеска, свидетельствующая о прививке от бешенства, подпрыгивает на ошейнике. Узнав меня, он обнажил клыки в не слишком-то сердечном приветствии. Его реакция, впрочем, нисколько не обескуражила мисс Мэвелин Перл, хозяйку «Триллс энд Квиллс». Она поспешила ко входу в магазин, чтобы выпустить убогого на улицу. Я слышал, как она воркует, открывая Дверь:

— О, Инграм. — Мисс Мэвелин Перл никогда не разговаривает никаким другим голосом, кроме сладчайшего сиропного сюсюканья, которое способно склеить рот любому, кроме нее. — Твой друзоцек снова присел к тебе в го-о-ости!.. Какой миласецка, да?.. Кстати, я все Равно собиралась расположить в этой витрине Бейкера и Тейлора. Иди-иди!

Вытуренный за дверь, Инграм все еще рычал, когда я подошел к нему. Он уселся на бетонную ступеньку и злобно высморкался, взбивая лапами шерсть на мор-Де. Хорошо бы этот ритуал очистки носа послужил вколачиванием в его тупую башку хоть какого-то смысла. Но это с моей точки зрения.

Он был не в том настроении, чтобы благодарить меня за неожиданно предоставленную прогулку. Вместо этого он с кислым видом наблюдал, как мисс Мэвелин Перл размещает среди книг в витрине два отлично выполненных чучела шотландских вислоухих котов.

— Ее увлечние этими придурками, — сообщил мне Инграм, — уже граничит с помешательством.

— Людям необходимо иметь хобби, — заметил я, слегка шлепнув по подвеске на его ошейнике, чтобы заставить ее звенеть. — Кончай ныть, лучше расскажи, что делается в этом городе.

Инграм — ученый тип, он обожает подремать над страницами раздела ночной жизни в «Лас-Вегас ре-вью». Это поразительно, сколько всяких сведений он может запомнить, совершенно не напрягаясь.

— Ну, — протянул он важно, растопыривая пальцы, как будто собирался сосчитать их (шесть штук, кстати, — у Инграма в роду явно были мутанты). — Вокруг «Кис-мяу» напротив казино «Сэндс» идет какая-то дви-жуха, и, по слухам, новая хозяйка клуба относится к той же компании, что Кэрри Нэйшн (Участница антиалкогольного движения в США (1846–1911 гг.). Известна тем, что приходила в бары и громила топором барные стойки).

Это была плохая новость. Хотя я не имею отношения к шотландским вислоухим — ни к живым, ни к чучелам на витрине, я весьма одобряю время от времени капельку шотландского виски в моем молоке.

— И что там за новоявленная Кэрри Нэйшн объявилась? — поинтересовался я. Вокруг «Кис-мяу» имелась пара симпатичных кошечек, на которых я положил глаз.

— Она натуральная фанатичка, и не безобидная, кстати, — сказал Инграм. — Кое-кто из местных вольных котов внезапно исчез с аллеи позади «Кис-мяу»… Так вот, когда они снова появились, они пели сопрано.

Это не значит, — добавил Инграм высокомерно, — что я имею что-то против высокого регистра.

Еще бы он имел что-то против, — он, давным-давно пожертвовавший атрибутами своей мужественности в обмен на миску домашней похлебки!..

— Чуваки исчезают с улицы и возвращаются обратно без… некоторых частей?! — воскликнул я в ужасе, и мой собственный голос невольно сорвался на фальцет.

Инграм скорбно кивнул, его глаза цвета старого золота блестели.

— Это правда, — сказал он. — Так что помоги им гавана браун (Порода кошек сиамского типа с однотонным коричневым окрасом). Все эти зверства — часть программы по регулированию рождаемости в популяции.

— Если они хотят контролировать рождаемость среди нас, — прорычал я, — почему бы им не содержать своих кисок взаперти, вместо того чтобы хватать ни в чем не повинных чуваков на улицах и отрезать им яйца?.. У тебя нет других новостей, нормальных, а не таких, от которых меня выворачивает?

— «Китти сити», — сообщил он, — предлагает новое шоу талантов-ню.

Я ответил, что не увлекаюсь зрелищами для извращенцев.

— Очень жаль, — усмехнулся он. — Тогда тебя, наверное, не заинтересует тот факт, что в «Голиафе» проходит конкурс стриптиза с участием артистов всех полов, включая неопределенный.

— С какой стати меня это должно интересовать? Тут Инграм принял невыносимо загадочный вид и облизнул своим ядовитым розовым языком скудные усишки.

— Я слышал, — произнес он, — что мисс Саванна Эшли, кинозвезда, будет принимать участие в жюри конкурса. Уж не та ли это Саванна Эшли, которая приезжала в твои прежние пенаты в «Кристал феникс»? У нее еще была такая очаровательная компаньонка, изящная штучка по имени Иветта…

Я уставился на Инграма так, точно видел его впервые. Имя Иветты поразило меня в самое сердце. Иветта!.. Божественная Иветта! Я снова слышал ее тоненький гортанный голосок, видел неуловимо меняющий цвет калейдоскоп ее сине-зеленых глаз, чувствовал, как шелковистый серебряный мех с легким темным подпалом скользит по моей широкой груди…

Божественная Иветта снова в городе!

— Погоди! — завопил Инграм мне вслед своим скрипучим голосом, когда я уже несся по улице, стремясь поскорее достичь «Голиафа». — Разве ты не хочешь узнать про шоу экзотических золотых рыбок в казино «Мирэдж»?..

Я уже не слушал его. Если что-то в мире способно отвлечь меня от поисков еды — это Божественная Иветта.

Честно говоря, даже мысли о ней сейчас, когда я возлежал с комфортом в шелковом гнезде на постели мисс Темпл Барр, почти заставили меня забыть шокирующие обстоятельства последних двенадцати часов, в течение которых я пребывал вне ласковых уз моей куколки Темпл.

Я задремал, видя во сне хрустальные пепельницы, наполненные шампанским, кошачью травку и икру, и мою аристократическую подругу, с которой я все это разделю.

Глава 7 Крошки от галет

Флюоресцентная лампа на потолке палаты придавала и без того вечно бледному лицу Кроуфорда Бьюке-нена мертвенный зеленоватый оттенок. Светло-зеленая больничная рубаха тоже не добавляла ему привлекательности — из-за нее его серебристые седины казались желтыми. Темпл терпеть не могла фальшивые изъявления сочувствия, так что, выпалив:

— Господи, Кроуфорд, ты выглядишь… устало, — она только усилием воли проглотила просившееся на язык «ужасно».

Он лежал на казенного вида больничной койке и казался совсем маленьким и жалким. Темпл бессознательно понизила голос, как это принято у постели тяжелобольного. И теперь это и вправду было искренне.

— Как ты себя чувствуешь? Это… очень серьезно?

— Сердечный приступ? Я переживу, — его голос, как ни странно, оставался по-прежнему глубоким и низким, как звук виолончели. — А вот если они обвинят меня в убийстве, то вряд ли.

— Тебя — в убийстве? — Темпл чуть не рассмеялась. — Из тебя убийца, как из меня тяжелоатлет. Вот если бы ты был жертвой…

— Слушай, ТиБи, ты же была в моей шкуре. Я нашел этот чертов труп! Прикидываешь, как это выглядит?

— Пиарщик, конечно, может угробить репутацию, но Убить человека… Ни один дурак никогда тебя не заподозрит всерьез.

— Да? А как насчет полицейской дылды Молина?

— Да, эта всех подозревает, — согласилась Темпл.

— Слушай. Я хочу, чтобы ты меня прикрыла.

— Еще не хватало! Я уже один раз отказалась от этой работы, ты что, забыл? С чего бы мне браться за нее сейчас, когда там такое творится? Кстати, я Молине тоже не нравлюсь.

Даже на больничной койке Бьюкенен умудрился изобразить Казанову:

— Ну, я-то ей нравлюсь, не сомневайся. Но она меня все равно подозревает.

Темпл удержалась от того, чтобы стукнуть его по голове, исключительно ввиду окружающей обстановки:

— Да с какой же стати? Лейтенанта Молину, конечно, профессия обязывает относиться с подозрением ко всем вокруг, но с чего бы ей взбрело в голову, что именно ты мог убить стриптизершу? Кстати, каким способом она была убита?

Он побледнел еще сильнее, хотя это казалось невозможным. Бледность подчеркнула черные круги вокруг глаз, так что лицо на подушке стало похоже на мордочку панды. Кроуфорд стиснул простыню, прикрывающую его грудь.

— Она была в гримерке… Одна. Больше никого. Я сначала принял ее за костюм… Там горели только маленькие лампочки возле одного из зеркал, все костюмы покрыты блестками, трудно отличить живое от неживого… Она свисала…

Он закрыл глаза и замолчал, ресницы утонули в темных мешках под глазами. Темпл, несмотря на всю свою неприязнь, не могла ему не посочувствовать: она хорошо помнила, как несколько недель назад упала прямо в объятия трупа, споткнувшись на книжной ярмарке в конференц-центре.

— Как… как это — свисала?.. — выдавила она из себя непослушными губами.

Он открыл глаза и быстро-быстро сказал:

— На стрингах. Ее повесили на стрингах. Со стразами.

— Как?.. 1де… на чем она висела?

— Я не знаю! Ты думаешь, я присматривался? Я сначала не понял, подошел поближе, чтобы узнать, что там такое… висит… как китайская звенелка. Все эти перья… они колыхались, стразы поблескивали… Выглядело, как чертово чучело на карнавале Марди Гра (Католический праздник, аналог русской Масленицы). Ну, ты знаешь, анимированный костюм, марионетка. Только это был не костюм.

Темпл опустилась на деревянное лакированное сиденье модернового шведского стула для посетителей — бездна вкуса! — форма и поверхность которого были такими обтекаемыми и гладкими, что ей на мгновение показалось, что она может соскользнуть с него на пол. Она видела множество гримерок, когда работала в театре «Гатри» (Знаменитый театр в Миннеаполисе. Основан в пику брод-вейским коммерческим шоу), и еще до него, в разных любительских театрах. Она могла себе представить мертвую тишину пустой гримерки и бестелесное колыхание висящих повсюду костюмов. Но костюм, о котором говорил Бьюкенен, мог считаться бестелесным только выражаясь фигурально: мертвая оболочка, которую покинула душа. Темпл заметила, что дрожит, как лист на ветру, как свисающий с вешалки костюм в душном воздухе гримуборной.

— Ты ее знал? Кто она была?

— Просто девка, — этот черствый ответ мгновенно лишил Бьюкенена сочувствия Темпл. — Одна из.

— По какой причине, кроме того, что ты обнаружил тело, Молина тебя подозревает?

Его взгляд томно скользнул в сторону, избегая ее пронизывающего взора:

— Ну… я перед этим приглашал ее на свидание.

— Приглашал на свидание? Или, по своему обыкновению, приставал к ней? Отвечай честно: ты просто вежливо подошел и пригласил ее в кафе, или все время пытался прижаться, лапал ее, дергал за перья костюма и смывался прежде, чем она успевала дать тебе по роже? Отвечай: ты не давал ей проходу, и это заметили все вокруг?

— Что ты пытаешься мне пришить? Хочешь превратить несколько невинных дружеских шуток в дело о сексуальном преследовании?

— Слушай, Бьюкенен, твои представления о невинных дружеских шутках лежат где-то между манерами пещерного человека и привычками боа-констриктора!

Тяжелая дверь палаты распахнулась. Темпл обернулась, надеясь, что медсестра не успела услышать ее бесчувственные нападки на нездорового человека.

Безжалостный синеватый верхний свет придавал вошедшей брюнетке какой-то застиранный вид, но это была не медсестра. Она проникла в палату, точно воплощенная скорбь, за ней по пятам следовала девочка-подросток с угрюмым лицом, покрытым прыщами. Пара приблизилась к постели больного и остановилась по другую сторону кровати.

— Мерли, — представил женщину Бьюкенен, ничего не добавив, как будто имя все объясняло.

— Мы отлучались в кафетерий перекусить, — извиняющимся тоном объяснила Мерли, глядя на Темпл. — Я примчалась сюда сразу с работы, не заходя домой. — Она участливо повернулась к Бьюкенену: — Как быть с твоими рыбками? Когда мне нужно их кормить?

— Покормишь, когда вернешься домой, — ответил он коротко.

Тишина простерлась между ними, как пациент на столе под наркозом. Темпл украдкой рассматривала похожую на мышку женщину поверх белой простыни разделяющей их больничной койки. Довольно приятное лицо без морщин. Почти никакой косметики. Почему у забитых женщин всегда такие выцветшие ресницы? От этого их грустные глаза как будто плавают в бледно окрашенном холодце, подчеркивая безвольность и пассивность их обладательницы.

Девочка, во всех других отношениях копия своей матери, в этом была на нее не похожа. Она, наоборот, пылала изнутри. Ее горящие глаза, глаза подростка, обитающего в диких джунглях средней школы, ничего не упускали из виду. Они замечали все, и обо всем судили. И обо всех.

Эта жалкая парочка должна была бы удвоить стремление Темпл держаться как можно дальше от Бьюкенена и всего, что с ним связано. Вместо этого она решила ее судьбу, не оставив другого выхода.

— Ладно, — сказала она человеку, лежащему на постели. — Я возьму на себя это шоу. Конкурс проводится в «Голиафе», так?

Он молча кивнул.

— Мой любимый отель, — сказала Темпл мрачно. Фокусник Макс как раз завершил свой контракт с «Голиафом» перед тем, как исчезнуть.

Она попыталась незаметно продвинуться к двери и покинуть палату, но Мерли и ее дочь последовали за ней в коридор.

— С ним все будет хорошо, — сказала Темпл убедительным врачебным тоном.

Мерли кивнула, ее тусклое лицо обвисло от усталости и пережитого волнения:

— Сердечный приступ был не очень сильный, хотя еще возможны осложнения. Огласка…

— Это он как раз обожает, — перебила дочь.

Темпл незаметно покосилась на правую руку Мерли в поисках обручального кольца. Его не было.

В ушах дочери висело какое-то кошмарное количество серебряных скорпионов, пауков и панковских символов. Ее черты пока еще были размыты, бледная кожа покрыта прыщами, но Темпл заметила кое-какие признаки будущей красоты, еле видные, впрочем, из-за обилия пирсинга, оттягивающего детские губы и даже брови.

— Куинси! — пристыдила Мерли. — У Кроуфорда был ужасный шок. Ты не могла бы забыть ваши вечные перепалки хотя бы на время его болезни?

Девочка упрямо смотрела на свои тонкие руки, скрещенные на еле заметной груди. Она ничего не ответила, кроме невысказанного: «Да пошли вы все…», — написанного на ее лице крупными буквами.

Золотые шестнадцать лет, и она должна провести их рядом с Кроуфордом Бьюкененом, исполняющим роль отчима или чего-то подобного… Темпл догадывалась, что эта высокая, длинноногая, нескладная девочка не могла быть родной ему по крови.

— Спасибо вам, мисс Барр. — Мерли решила игнорировать неприличное поведение дочери. — Кроуфорд так много рассказывал о вас. Я знала, что мы можем на вас рассчитывать.

— Никаких проблем, — уверила Темпл неискренне. Она бросила последний взгляд на Куинси, которая подпирала серую стену, выпятив губы, точно Ким Бейсингер, и ушла, стуча высокими шпильками по больничному коридору.

«У него есть сожительница, — думала она с отвращением, — но это не мешает ему кобелировать направо и налево. Может, хоть убийство напугает его так, что он уймется и начнет обращать больше внимания на семью. Хотя, наверное, Куинси это не слишком понравится… Оказывается, есть нечто более ужасное, чем иметь Кроуфорда Бьюкенена под боком в качестве коллеги по профессии. Гораздо ужасней, будучи Кошмарным Подростком, иметь его в качестве отчима!»

Глава 8 Танец смерти

Я снова пребывал в блаженной дремоте — мне в этом нет равных, — но был бесцеремонно разбужен шумным возвращением мисс Темпл Барр.

— Луи!.. — вскричала моя куколка, обнаружив меня на своей просторной кровати в спальне, освещенной только тусклым светом ночника.

И это вовсе не было криком радости, как я рассчитывал, хотя она немедленно подхватила меня на руки.

— Мое шелковое платье от Ханае Мори! — возопила она так громко, как только могут вопить маленькие куколки, когда их раздражает неизвестно что.

Я был вывален на холодную, не примятую как следует часть одеяла, а она схватила мое уютное теплое гнездо и сдернула его с кровати. Она носилась с ним по комнате, держа на вытянутых руках, подбежала к выключателю и зажгла безжалостный свет, заставив мои зрачки сузиться до размеров крохотных вертикальных щелок. Пока я моргал, полуослепнув, она расправляла платье и оглашала воздух непрерывными риторическими вопросами:

— Почему нужно было обязательно улечься на него?.. Зачем было так комкать его своими лапами?!.

У мисс Темпл Барр, конечно, есть свои сильные стороны, но понимание мужских привычек явно не входит в их перечень.

Она повесила платье в шкаф и сняла свои шпильки, сразу сделавшись меньше ростом сантиметров на двенадцать. И это простое действие как будто вызвало в ней общий упадок сил и настроения.

— Я знаю, что ты не нарочно, Луи, — сказала она со вздохом. — Так же, как чертов Кроуфорд Бьюкенен не нарочно наткнулся на труп и свалился с сердечным приступом. Но все это усугубило мои неприятности.

Высказываясь таким образом, она начала раздеваться, и я, как настоящий джентльмен, отвернулся. Глядя в другую сторону, я думал о том, что шумное возвращение мисс Темпл Барр и ее вопиющий поступок, — я имею в виду лишение меня теплого насиженного места, — тоже усугубили психологическую травму, которую я пережил нынче утром.

Я вспомнил мое тайное прибытие в «Голиаф» через заднюю дверь для кухонных доставок. Проникновение внутрь — очень тонкий маневр. Мой темный силуэт хорошо различим на фоне выбеленных солнцем стен здания, так что я притаился в тени мусорного бака и пристально наблюдал за дверью. Людские ноги проходили туда и сюда, и, наконец, появилась одна пара ног, катящая перед собой бельевую тележку. Прежде, чем вы успели бы произнести «Нострадамус», я метнулся к ней, неслышно понесся рядом, и, вместе с ней оказавшись внутри, немедленно растворился в полумраке.

Мои лапы, исходившие вдоль и поперек жесткий, раскаленный солнцем бетон Стрип-стрит, не слишком привередливы и ничего не имели против прохладной поверхности дешевой виниловой плитки. Я крался по коридору, мой тонкий нюх безошибочно вел меня мимо толчеи гостиничной кухни дальше — в помещения для гостей. Здесь мои и без того неслышные шаги полностью скрадывало мягкое ковровое покрытие. Его расцветку я мог бы назвать «Возвращение вчерашнего ужина» или, например, «Детская неожиданность». К счастью, кошачий род не слишком привередлив к цветовой гамме, (если, конечно, исключить оттенки ландшафта, с которым необходимо срочно слиться), иначе я добавил бы свой собственный ужин к психоделическому узору под ногами.

Никто не заметил моего присутствия. Я продвигался вперед, мастерски скрываясь в темном местечке за сигаретным киоском, потом в тени развесистой альмы в кадке, а оттуда неслышно метнулся за ближайший угол.

Волны магнитофонной музыки и человеческих голосов безошибочно привели меня в зал для приемов, забитый стоящими как попало складными стульями и тянущимися повсюду электрическими проводами, количество которых заставило бы Индиану Джонса испытать приступ паники, как в пещере со змеями. Столпотворение длинных голых женских ног вызывало в памяти хореографические композиции из мюзиклов Басби Беркли, знаменитых в тридцатые годы. Большинство этих безволосых конечностей возвышалось на платформах такой высоты, что коллекция двенадцатисантиметровых шпилек моей куколки рядом с ними выглядела бы как плоские лондонские балетки.

Я скользил от одного стула к другому, укрываясь под сиденьями, и не забывал принюхиваться к пропитанному запахами табака и пота воздуху, пытаясь различить аромат, который я никогда не забуду: легкий аромат пудры, присущий только моей Божественной Иветте.

Высокие каблуки топтались перед моими глазами, их обладательницы приходили и уходили, болтая о перьях и тряпках. Унизительно скрючившись в густой тени под операторским треножником, (к счастью, те, кто смотрит в камеру, никогда не опускают взгляд вниз), ваш покорный слуга чуть не упал в обморок, оказавшись внезапно нос к носу с очаровательной кошачьей мордочкой, увенчанной сверкающими камешками. Один глубокий вдох — и я понял, что это подстава. Чудесное видение пахло сильно поношенными стельками. Сияющие глаза и гладкое тело, кокетливый хвост, изгибающийся, точно дымок, принадлежали глупой атласной кукле. Подобно фальшивым Бейкеру и Тейлору, моя визави была чучелом: женская туфля, сделанная в форме прелестной кошечки. Она повернулась и исчезла из поля моего зрения вместе с хозяйкой.

Я решил продолжать свой нелегкий путь по переполненному залу. К этому времени множество запахов, как приятных, так и не очень, слились для меня в один одуряющий человеческий дух. Я вернулся к проверенному способу передвижения — от стула к стулу, огибая то и дело возникающие на пути кучи телевизионного оборудования. Внезапно один из стульев, под которым я как раз укрывался, сделался центром стихийно возникшего оживления.

— Сюда, — раскатистый мужской бас прозвучал у меня над головой, и сильная рука подняла мое укрытие. Я переместился вместе с ним, держась под сиденьем, и едва не потерял заднюю ногу, когда стул был снова поставлен на пол, грозя проткнуть железной ножкой мою конечность. Я сжался в комок, все мои чувства обострены, держась наготове на случай нового неожиданного перемещения.

— Садитесь, мисс Эшли, — прогремел все тот же низкий голос.

Эшли? Это имя прозвучало райскими лютнями! Подол из пестрого шелка занавесил мое убежище, ниспадая до полу и окружив стул благословенным тентом. Пара отделанных жемчугом босоножек на платформе от Люсит утвердилась прямо перед моим носом.

— Спасибо, зая, — промурлыкало контральто. — Где моя «Маргарита»?..

— Вот, пожалуйста, — ответил женский голос, сопровождаемый быстрым шарканьем балеток по ковру.

Некоторое количество разных ног принялось танцевать вокруг, стараясь услужить той, что сидела на моем стуле — Саванне Эшли собственной персоной. Я удовлетворенно мурлыкнул.

— Э-э-э… — сказала Саванна Эшли. Воцарилась благоговейная тишина.

Потом все тот же мужской голос произнес:

— Мы проводим репетицию с операторами и осветителями, чтобы команда поближе ознакомилась с обстановкой.

Камеры наехали со всех сторон, подобно голодным дворняжкам, стремящимся к лакомой косточке. Я почувствовал, как мисс Саванна Эшли подобралась и выпрямилась, хотя ее голос оставался все таким же расслабленным.

— Репетиция — прекрасноее время для того, чтобы ощутить атмосферу шоу, — произнесла она. — Некоторые из режиссеров считают, что я лучше всего работаю именно на репетициях, — нежный смешок. Вежливые смешки окружения. Мой беззвучный хохот. — Мне повернуться? Налево, направо?.. — Ее пятки так быстро совершили круговое движение, что чуть не задели меня по носу. — Я лучше всего выгляжу в ракурсе три четверти. Я услышал приглушенное бормотание кого-то из операторов.

— Моя — что?.. Кожа?.. А, кошка! Моя дорогая Иветта. Разумеется, я всегда беру ее с собой.

Я подался вперед, весь обратившись в слух.

— Нет, она не в зале. Она еще спит. Я оставила ее переноску в гримерной. Но я могу кого-нибудь послать за ней… — Это звучало обнадеживающе, однако камеры уже отвернулись и даже отъехали в сторону. — Крысы!.. — прошипела мисс Эшли сквозь зубы, адресуясь ко всем предателям и, конкретно, ко мне — точнее, к моему исчезающему вдали хвосту, поскольку я уже мчался прочь, скользя меж голых ног и железных ножек, стремясь поскорее достичь гримерки и обнять мою спящую красавицу.

По части кулис я спец. Я завсегдатай всех гримерок в этом городе, девочки-хористки меня обожают. Никто не бывает столь сердечен, как подтанцовка, особенно к чувакам, которые появляются, когда им заблагорассудится, и ходят на четырех вместо двух.

Итак, я достиг задней лестницы прежде, чем вы успели бы сказать: «Луи, твой выход». Охранников еще не было на дежурстве: шоу начиналось в семь вечера. Поскольку все остальные топтались в зале для приемов, кулисы за сценой были темны и пусты, за исключением стоек для костюмов, выстроившихся вдоль коридора, ведущего в гримуборные. Я сунул нос в парочку гримерных и обнаружил только скопище разрозненных туфелек, валяющихся как попало, несколько стоящих в беспорядке стульев, слабое мерцание стекляшек на покинутых заколках и диадемах, да колыхание страусиных перьев, выкрашенных в цвета, которые не стал бы носить ни один уважающий себя страус.

Легкий звук привлек мое внимание к следующей гримерке. Мне послышалось шарканье ног по голому полу — ковровое покрытие отсутствовало в комнатах, где постоянно рассыпаемая и разливаемая косметика скоро покрыла бы любой ковер подобием тошнотворного узора внизу. Хотя тот, нижний, был таким изначально.

Еще мне показалось, что я слышу горловой клекот попугая. Ужасная, кстати, птица, с отвратительным клювом и такими же когтями.

Я проскользнул внутрь и притаился между рядами одинаковых костюмов на вешалках — ярко-фиолетовых платьев для фламенко, сверкающих блестками и отделанных оборками, украшенными индюшачьими перьями. Перья сначала попали мне в глаза, потом начали щекотать нос. Я уже собирался чихнуть, когда заметил под соседним стулом розовую полотняную переноску. Выпуклые серебряные буквы украшали ее: «Иветта», — прочел я с трепетом. За розовой сеткой сбоку угадывались очертания лежащей фигуры. Я сдержал свой неуместный чих. Никакой спящей принцессе не понравиться быть разбуженной насморочным принцем.

Затем идиотский попугай снова захрипел, и в дальнем углу гримерки послышалась возня. Как смеет какая-то мерзкая птица тревожить покой моей несравненной Иветты? Я обернулся со сдержанным рычанием и увидел две пары человеческих ног. Они танцевали. Когда я подкрался поближе, они исполняли что-то вроде танца апачей, топчась по кругу. Ноги в черных брюках наступали, а голые женские болтались практически безжизненно, время от времени слабо пиная черные брючины.

Я взглянул вверх сквозь опахала фиолетовых перьев и россыпи блесток. Нет, они не танцевали. Я увидел лицо женщины, раскрашенную радужную маску, красоте которой могла бы позавидовать Саванна Эшли. Ее голова свесилась набок, когда партнер высоко поднял ее вверх, как танцовщик в балете. И, когда она повисла на чем-то сверкающем, надетом на ее шею, безжизненное лицо не изменилось.

Ее партнер — я заметил только ноги в черных брюках и безымянную спину — отступил прочь, а она осталась висеть, тихонько покачиваясь на невидимом снизу крюке. Теперь мой нос чуял не только слабый нежный аромат спящей Иветты, но и тяжелый запах страха. И смерти.

Я отшатнулся назад, под спасительную сень фиолетовых перьев, ноги в черных брюках прошли мимо так стремительно, что одна из черных кроссовок, ступающих бесшумно, как бросок змеи, задела ножку стула. Стул поехал по полу, скрипя, точно мелок по школьной доске. Черные Ноги еле слышно выругался, шагнул к розовому ковчегу, в котором почивала Божественная Иветта, пинком — пинком! — отшвырнул его прочь и выскочил из гримерки.

Я в немыслимом прыжке поймал полотняную переноску прежде, чем она ударилась о стену. Оттуда донесся испуганный сонный вскрик. Если бы Божественная Иветта не свернулась клубком во сне, пинок мог бы убить ее.

Приглушенный свет отразился в широко раскрывшихся прозрачных зеленых глазах. Розовый треугольник носа прижался к сетке. Мы оба глубоко вдохнули, вновь узнавая друг друга. Божественная Иветта произнесла мое имя своим нежным, растерянным и удивленным голоском…

Я больше не мог сдерживаться. Я должен был чихнуть. Поскольку я джентльмен, я отвернулся — и увидел висящую над нами танцовщицу. Ее поникшее лицо смотрело вниз, на воссоединение Полуночника Луи и Божественной Иветты, пустыми глазами фарфоровой марионетки.

О, кукольник, бросивший ее висеть здесь, ответит за то, что посмел посягнуть на Божественную Иветту, не будь я Полуночник. Луи!

Глава 9 Пони бегает по кругу

— Брат Джон, мне страшно. — Мне тоже. Вы должны уйти.

— Еще пять дней. Мне осталось потерпеть всего пять дней! Я стараюсь быть такой тихой, такой незаметной, такой… идеальной. Но, мне кажется, от этого он только делается хуже.

— Вы не сможете ему угодить, что бы вы ни делали. Вам нужно просто уйти.

— Да, но я столько времени держалась! В апреле мне стукнуло тридцать пять. Могла бы чему-то научиться за это время.

— Вы и научились. Вы нашли экономическую возможность, чтобы уйти. Все, что нужно сделать, это воспользоваться ею.

— …они всегда так себя ведут. Они обращаются с тобой; как с мусором, называют тебя шлюхой, но, как только ты] собираешься уйти, вдруг оказывается, что ты слишком хороша, чтобы тебя отпустить.

— Он сумасшедший. И намерен вас тоже довести дс сумасшествия.

— Но я не собираюсь позволять ему раздавить меня. И Хватит. Чертов ублюдок. Он никогда не бывает таким, как вы… никогда не слушает, сразу — бац, бац, бац!..

— Мне платят за то, что я слушаю.

— Но вы же не поэтому?.. Не надо, не отвечайте. Мы не должны говорить о вас, только обо мне. Обо мне и о моих… проблемах. Знаете, брат Джон, я вот думаю, как приятно было бы однажды встретиться с вами — потом, когда я уберусь отсюда. Может быть, я бы позвонила вам, и мы пошли бы куда-нибудь пообедать и вспомнить проклятые старые времена…

— Вряд ли это возможно.

— Вам, наверное, правила запрещают, да? Может быть, это и к лучшему. Я рассказывала вам о таких вещах, за которые мне стыдно.

— Вы не должны стыдиться вещей, в которых не виноваты.

— Вы правы. Это ведь его вина, правда? Он вечно… Вечно обозлен, вечно унижает меня. Они все поначалу выглядят как прекрасные принцы, а потом превращаются в годзилл. И Годзилла — это еще очень мягко сказано… Он что-то задумал. Затаился. Он ненавидит то, чем я занимаюсь, и хочет помешать мне в субботу… Я вижу, как его злость растет, он кричит, что эта страна катится в преисподнюю, что для белого мужчины нет никаких шансов, что все бабы — проститутки… Откуда в нем столько ненависти?

— Он боится найти в самом себе то, что он больше всего ненавидит.

— Он? Боится?.. Простите, что я смеюсь. Хотя, что ж, смех может помочь мне избавиться от него. Он же на самом деле жалок, здоровенный сукин сын, ни на что не способный, кроме как избивать женщину, которая меньше его в два раза. Он просто козел. Правда же? С этим не поспоришь. Я больше не собираюсь его бояться. И не буду!

— Лучшее, что вы можете сделать, это немедленно уйти. Сегодня.

— О, нет. Не сегодня. И не завтра. И не послезавтра. А вот через пару дней после этого — да. Выиграю я или проиграю — неважно, я уйду от него. Да, уйду. Спасибо вам. Мне стало немного легче. Не так… страшно. Не знаю, что бы я делала, если бы не могла позвонить вам, высказать свой ужас, свою слабость и глупость…

— Я здесь для того, чтобы помогать людям.

— Вы помогаете, да. Вы помогаете мне не умереть от страха.

Глава 10 Роковая Саванна

Ранним утром во вторник аквамариновый «шевроле» на холостом ходу подкатил к аллее, ведущей к отелю «Голиаф» и остановился со звуком, в котором Темпл послышался протяжный зевок. На фоне голубых небес возвышалась колоссальная фигура, нависавшая над дорогой и тротуаром, — гигант в три этажа высотой. Между его расставленными ногами должны были проходить пешеходы и проезжать машины. Темпл взглянула сквозь затемненное переднее стекло на исполинские ляжки, заканчивающиеся в тени того, что должно было изображать греческую юбочку, но больше походило на подгузник борца сумо. И сохранил слова обломок изваянья:

Я — Озимандия, я — мощный царь царей!..

Строки из сонета Шелли невольно всплыли в голове Темпл. На самом деле, строитель данной антропоморфной арки, несомненно, вдохновлялся другим изваянием — Колоссом Родосским, одним из ныне утраченных чудес света.

Позади исполинской статуи простирались сверкающие постройки отеля «Голиаф» — гротескный парк аттракционов, похоже, поставивший своей целью непременно избавиться от любых, самых крохотных, проявлений хорошего вкуса и достаточно вызывающий, чтобы счастливые в своем невежестве хозяева «Голиафа» могли им гордиться.

Темпл нажала на педаль газа, и ее маленькая машинка, проскользнув под колоссом, выехала на изгибающуюся подъездную аллею (все подъездные аллеи в Лас-Вегасе изгибаются — это закон), и остановилась перед длинной полотняной маркизой у входа, которая крепилась на медных опорах, начищенных до зеркального блеска. Эти опоры почему-то напомнили Темпл ребра кита из «Пиноккио», так и норовящего проглотить зазевавшуюся жертву. Картина, впрочем, была совершенно типичной для любого отеля с казино в Лас-Вегасе.

Ровно восемь утра, — сообщил циферблат ее наручных часов размером с Биг-Бен.

— Мне оставлен постоянный пропуск в пиар-офисе отеля, — сказала она швейцару в униформе, открывшему для нее дверцу «шевроле».

«В униформе» — это было слишком громко сказано. На всех швейцарах «Голиафа» были только открытые сандалии, коротенькие египетские юбки из белого льна и светлые парики в стиле Бо Дерек (американская актриса и фотомодель) с тугими дредами. Остальная прислуга, к сожалению, одевалась попроще.

Темпл отодвинула водительское сиденье до упора, чтобы вытащить из машины свою огромную сумку, по обыкновению плотно набитую разными необходимыми вещами. Потом она остановилась посмотреть, как швейцар поместится в крохотную машинку, чтобы отогнать ее на стоянку. Его маневры позволили лицезреть почти такой же ракурс голых волосатых ног, как у колосса на въезде, но Темпл гораздо больше волновало, не поцарапают ли бронзовые браслеты на обеих руках швейцара приборную доску ее «шевроле». Ей еще оставалось сорок три месяца выплат за машину.

Хотя отель «Голиаф» был одной из достопримечательностей Лас-Вегаса, Темпл не была здесь с тех пор, как Макс в последний раз выступал на его сцене. Она стремительно миновала сверкающую карусель вертящейся двери, обрамленной медью, стекла которой были зеркальными с внешней стороны, но позволяли находящимся внутри смотреть на улицу, как сквозь обычное стекло. Стук каблучков Темпл по мрамору холла звучал уверенно и твердо, как обычно.

В отличие от большинства гостиниц, отели Лас-Вегаса предпочитали упрятывать стойку регистрации подальше. Гостей, вместо вышколенного портье, приветствовал музыкальный звон «одноруких бандитов» и звяканье двадцатипятицентовых монет, проваливающихся в ненасытные стальные глотки игральных автоматов.

Темпл прищурилась и сняла темные очки, ожидая, пока глаза привыкнут к нарочито приглушенному свету. Мекка азартных игр культивировала атмосферу постоянных трех часов ночи — лучшее время для визита к Златовласке в попытке найти ту самую «правильную» рулетку, «везучий» карточный стол или «судьбоносный» игральный автомат.

«Если не получается — пробуй еще и еще раз!» — таков был девиз.

Темпл прошла по ковру цвета бургунди с узором из желтых… кажется, верблюдов, лавируя между игральными автоматами, тут и там со звоном выплевывавшими потоки серебристой мелочи на радость удачливым игрокам, и слегка опасаясь огромной люстры, нависшей прямо над ней.

За первыми рядами автоматов располагался задымленный полутемный коктейль-лонж. Официантки, замаскированные вуалями, сновали туда и сюда между низких диванов и столиков в форме верблюжьих седел. Крохотные лампочки призрачно посверкивали на деревьях, обрамлявших самую знаменитую достопримечательность «Голиафа». Темпл остановилась, чтобы взглянуть на нее: река шириной около четырех метров извивалась посреди зала для коктейлей. На пристани, отгороженной бархатными шнурами, гости могли сесть в крохотную гондолу, отделанную алым бархатом изнутри, и совершить водную прогулку. На несколько захватывающих секунд лодочка ныряла вниз, в искусственный грот, где царила тьма, и только нарисованные светящейся краской звезды тускло сияли с потолка, выложенного из пластиковых валунов. Аттракцион назывался «Любовная пропасть».

— Пошлятина, — пробормотала Темпл сквозь зубы с тоскливым презрением. Макс тоже так считал. Это, впрочем, не помешало им однажды сесть в гондолу, проскользить по воде к фальшивой пещере и целоваться там, внизу, в искусственной темноте.

Она вздохнула и пошла дальше, мимо лестницы, застеленной пушистым ковром и перегороженной сейчас алым бархатным шнуром: вход в театр «Султан палас», где когда-то выступал Макс, был пока закрыт для посетителей. Наконец, она свернула в неприметный коридор, с облегчением оказавшись в рабочих помещениях отеля. Она направлялась в офис Брэда Михельсона, главы службы пиара «Голиафа».

В офисе царил обычный хаос: горы отпечатанных на принтере материалов покрывали все горизонтальные поверхности, включая свободные участки пола и сиденья всех стульев.

— Вы к Брэду? — строго спросила секретарша. Единственными признаками того, что дело происходит в Лас-Вегасе, были ее накладные ресницы и ногти кинжальной длины.

Кивок Темпл вызвал быструю деловитую суету. Уже через несколько секунд Михельсон выпрыгнул из дверей своего кабинета, точно дружелюбный щенок.

— Темпл! Проходите. Рад, что вы согласились поработать с нами. Очень мило с вашей стороны согласиться на замену в такой короткий срок. Мы в полном раздрае, — закончил он, провожая ее в кабинет, лишь чуть-чуть менее заваленный бумагами, чем остальные помещения. Он смахнул пачку брошюр со стула на пол, чтобы Темпл могла сесть.

— Под раздраем вы имеете в виду обычный бардак, — она обвела рукой царивший вокруг рабочий беспорядок, садясь и с облегчением опуская на пол сумку, — или убийство?

— О, господи, — сказал он и сел.

Как большинство пиарщиков Михельсон обладал приятной, располагающей к себе внешностью, но сегодня его галстук выглядел так, будто его в последний раз аккуратно завязывали в прошлом году, а короткая стрижка темных волос явно была неоднократно взъерошена торопливыми пальцами. Он махнул рукой в сторону зеленых полос на экране своего компьютера:

— Пытаюсь выработать новую стратегию. «Жизнь после смерти», так сказать. Вот, возьмите расписание на неделю.

Темпл взяла в руки лист, радуясь, что может сразу опереться на что-то определенное.

— Итак, понедельничное убийство случилось задолго до конкурса. Конкурс же на выходных?

— Понедельник — первый день, когда мы получаем утвержденное расписание выступлений, приступаем к репетициям и натаскиванию техперсонала. Мы так же загодя планируем освещение в прессе… Но тут мы получили больше, чем нам бы хотелось.

— Но пиар собственно номеров не требуется до последних трех дней — с пятницы по воскресенье?

— Точно. Мы успели привлечь внимание к конкурсу еще до того, как Бьюкенен начал работу.

— Могу себе представить, — пробормотала Темпл, перелистывая страницы с черно-белыми фотографиями участников конкурса: ошеломительный парад великолепных обнаженных тел обоего пола. — Довольно много выступающих. И разнообразных.

— Это когда-то начиналосьтак: девочки-стриптизерши собираются вместе и соревнуются. Но времена изменились. Теперь соревнования включают и конкурс мужчин-стриптизеров, а также кое-что совсем новенькое: например, конкурс любовных пар и состязания тех, кому за шестьдесят. Это последнее называется «За шестьдесят». Есть даже «Нежность и ярость» — для тех, кто работает с животными.

Темпл рассматривала фото, на котором длиннющая змея обвивала тело стриптизерши, принявшей анатомически немыслимую позу.

— А как на это смотрит Общество защиты животных? Брэд улыбнулся, впервые расслабившись, когда она помахала фотографией у него перед носом:

— Никаких проблем. Наши единственные противники — это обычная компания: религиозные фанатики и феминистки. Мы их любим. Вы же знаете: стоит только назвать что-то грехом — и все внимание публики этому обеспечено.

— Это уж точно. Просто Божий дар для мучеников пиара. А что насчет убийства, Брэд?

Он пожал плечами под бежевой рубашкой:

— Вам порядок знаком больше, чем мне, после того убийства на книжной ярмарке. Копы вертятся под ногами, всех допрашивают. Участники конкурса, конечно, в шоке. Все нервничают по поводу такого начала. Для этого бизнеса выиграть Сверкающие Стринги кое-что значит. Некоторые конкурсанты готовились несколько месяцев. Эти люди все готовы поставить на карту, чтобы поразить публику умопомрачительным выступлением.

— Ясно, — сказала Темпл. — Но все равно мне кажется, что ум самих стриптизерш несколько помрачен.

— Что, у вас все-таки проблемы с ними?

— Ну, назовите это снобизмом. Казалось бы, какая разница между полуголыми танцовщицами кабаре, одетыми в те же стринги и страусовые перья, и стриптизершами? Но почему же у меня такое чувство, что дразнящий налет сексуальности в кабаре-шоу выглядит значительно пристойнее, чем прямое использование низменных страстей в стрип-клубах? — Темпл решительно хлопнула ладонями по столу. — Я использую возможность, которую предоставляет мне работа здесь, чтобы выяснить для себя это противоречие. Интервью с участниками конкурса поможет мне понять, что они из себя представляют, выяснить, нормальные они вообще или нет, и откуда они такие взялись — из каких мест и каких закоулков мозга.

Брэд внимательно изучал ее из-под упавшей на глаза пряди встрепанных волос:

— Вы собираетесь спрашивать про убийство? Темпл покачала головой:

— Только если они сами начнут говорить на эту тему. Это вообще не мое дело. Нам всем будет только лучше, когда оно останется позади.

— Надеюсь, вам удастся убедить в этом прессу. — Брэд сгреб бумаги на столе в стопку. — Убийство всполошило все медиа-агентства. Вот пресс-релизы, которые я настрогал еще до прибытия всех конкурсантов. Бьюкенен не успел ничего передать в газеты. Как его сердце, кстати?

— Как всегда, волосатое, — буркнула Темпл себе под нос прежде, чем ответить приличной фразой: — Думаю, он поправится. Выглядит неплохо.

Михельсон хохотнул, провожая ее до дверей:

— Полагаю, лучше, чем вы будете выглядеть к воскресенью. Неделька предстоит та еще… Когда доберетесь до зала приемов, спросите там Линди. Зал приемов рядом с «Султан палас».

— Знаю, — Темпл затолкала толстую пачку бумаг в свою безразмерную сумку и пошла по коридору. Все, как обычно.

Линди. Звучит легко, весело, отдает запахом мяты, как имя девочки-соседки.

— Привет, — сказала та, что отозвалась на это имя в зале для приемов. — Я координатор ПОПС, ассоциации стриптизеров.

— ПОПС? Как вам пришла в голову такая аббревиатура?

Линди состроила гримаску:

— Точно так же, как мы выполняем свою работу: выставляем титьки и задницу в качестве главных приманок. ПОПС означает — следите за заглавными! — Профессиональная организация профессиональных артистов стриптиза.

— Тогда должно было быть ПОПАС, — заметила Темпл. — Но кто бы спорил.

— Действительно. И я хочу сказать, что ПОПС очень рада, что именно вы будете с нами работать. Нам нравится, что вы раньше работали в театре «Гатри». Это добавит лоска нашим ежегодным конкурсам. Все это, — она обвела рукой зал, наполненный девушками в балетных трико, репетирующих номера с опорой, разными экзотическими предметами и просто так, используя только собственное тело, — и есть театр!

Линди выглядела как типичная стриптизерша, легкомысленная и холеная — стереотип, властвующий повсюду, от Нью-Йорка до самых глухих провинций. Большегрудая брюнетка с прокуренным голосом, упакованная в большую не по размеру серую толстовку с эмблемой сигарет «Виргиния Слим» и черные леггинсы со штрипками, спрятанными в белые кроссовки. Кроссовки были самые обычные, не брендовые, — по правде говоря, просто теннисные кеды. Руки, которыми она активно жестикулировала, — сильные, жилистые, с коротко постриженными ногтями без всякого маникюра.

Темпл оглядела полуголую ассамблею и технических работников в синих джинсах, равнодушно тянущих свои кабели среди машущих ножек и виляющих попок.

— Театр, — повторила она послушно. Макс тоже всегда так называл свои шоу. Просто театр.

— Хотите познакомиться с одной знаменитостью из нашего жюри?

— Разве конкурс начинается не в субботу?

— Да, но наша звезда прибыла раньше. Она снимается в фильме про стриптизершу, и киношники хотят снять несколько проходных сцен, пока она вживается в роль.

Темпл пошла за своей провожатой, осторожно пробираясь между мотками проводов, устилающих пол. По крайней мере, они почти скрыли тошнотворный рисунок коврового покрытия.

Металлические складные стулья стояли как попало по всему залу. Некоторые расположились лицом друг к другу, чтобы усталые танцовщицы могли положить на сиденье свои ноги в шерстяных гольфах. Только один стул, египетский уродец с обтянутым кожей «под зебру» сиденьем был принесен сюда из соседнего лобби.

На этом стуле восседала молодая женщина с высоко взбитыми пепельными волосами, длинной стройной шеей и маленьким личиком куклы Барби. Темпл быстро оглядела ее одежду: розовый шерстяной свитер с открытыми плечами, подчеркнутыми широким отворотом, и белая кожаная мини-юбка, которая больше напоминала фиговый листок, чем предмет одежды. И еще, господи боже мой, розовые перламутровые ботильоны с каблуком выше двенадцати сантиметров, которые, совершенно точно, были куплены по каталогу винтажных вещей «Фредерик» в Голливуде!..

— Саванна Эшли, разумеется, — сообщила Линди хрипловатым голосом Хамфри Богарта (Знаменитый американский киноактер (1899–1957 гг.). из-за спины Темпл. — А это наша новая пиарщица Темпл Барр.

Саванна Эшли кое в чем сильно напоминала саму Темпл: ее первый взгляд был на обувь. Белые летние туфли Темпл на фиолетовой лакированой шпильке высотой двенадцать сантиметров, с трехцветными — ярко-синий, изумрудный и фиолетовый — помпонами на носках (последний писк сезона), не вызвали даже тени зависти на профессионально-неподвижном лице звезды.

— Здравствуйте, — Саванна Эшли разговаривала абсолютно монотонно, как будто в летаргическом сне. Разобрать интонацию было нелегко., — Я не хочу привлекать слишком большое внимание прессы в начале недели, оставим это до финала конкурса. У меня божественный гардероб, но мой парикмахер приедет только в четверг. Сейчас он занят — работает с одной королевской особой, прибывшей с визитом.

— Может быть, я могу задать вам несколько вопросов сейчас, чтобы не терять времени потом?

Саванна повела плечами. Этот жест привлекал внимание к их гладкой шелковистой коже, слегка оттененной перламутровой пудрой.

Темпл перетащила один из металлических стульев через клубок свернутого кабеля и поставила на достаточном расстоянии от звезды, чтобы не задохнуться в волнах своих самых нелюбимых духов «Эмерад».

— Что за атмосферу вы надеетесь уловить здесь для вашего нового фильма? — начала она издалека, но в полной боевой готовности: блокнот на коленях, твердый карандаш навис над бумагой.

Саванна Эшли пошевелила пальцами правой руки, как будто крутя в них невидимый шарик:

— Ну… Настроение и все такое… Вы понимаете, о чем я.

— Вы… э-э-э… работаете по системе Станиславского? — Угу.

— Это сразу видно, — заметила Темпл.

— Но сейчас мое настроение ужасно. — Она сделала паузу, точно ожидая, что кто-нибудь предложит свои услуги по немедленному его исправлению. Однако все вокруг были заняты своими делами, и Темпл была ее единственной слушательницей и зрительницей. Густые, мастерски наращенные ресницы печально опустились. — Я не могу сосредоточиться. Не могу поймать вибрации. Погрузиться в атмосферу. Прочувствовать душевные переживания.

— О чем это кино, которое вы снимаете? О стриптизе?

— Лента, — поправила Саванна с большей живостью и лучшей артикуляцией, чем все, что она до сих пор произнесла. — Лен-та! И моя роль — танцовщица, а не стриптизерша. Исполнительница экзотических танцев. — Ее руки, единственная подвижная часть тела звезды, застывшего в балетной позиции, взлетели к тонким обнаженным ключицам. — Я пытаюсь проникнуть в суть образа, в духовный центр… всего этого.

Саванна Эшли наклонилась вперед, не меняя отсутствующего выражения лица. Сладкий шлейф духов «Эмерад» удавкой захлестнул горло Темпл.

— Некоторые из них, — произнесла актриса театральным шепотом, — неудавшиеся танцовщицы. Некоторые — неудавшиеся женщины. Большинство из них плохо выглядят без одежды, пока не начинают двигаться. Я, разумеется, играю не обычную исполнительницу экзотических танцев.

— Вот как? — Темпл лихорадочно порылась в памяти, пытаясь вспомнить нужные имена. — Мата Хари? Салли Ренд? Темпест Шторм? (Известная американская стриптизерша, звезда бурлеска) Красивое имя, у меня машина так называется.

— Я не могу ответить, — сказала Саванна. — Сценарий держится в секрете. По правде говоря, я вообще не могу говорить. — С чем — с чем, а с этим Темпл готова была согласиться. — Я совершенно разбита после вчерашнего.

— Вчерашнего? Вы имеете в виду…

— Это ужасное происшествие.

— Убийство? -

— Да. Мы очень расстроены.

— «Мы»?..

— Мой зайчик и я. Моему зайчику выпало на долю находиться в гримерке, когда это случилось.

— Ваш… зайчик — свидетель убийства? И что он там видел?

— Не он, а она! — лицо Саванны Эшли, и без того неподвижное, превратилось в ледяную фарфоровую маску.

— Она, — растерянно произнесла Темпл и поняла, что не знает, что сказать дальше.

Саванна Эшли нагнулась, очень прямо держа спину, как будто единственный сустав ее прекрасного, но безжизненного тела находился ниже поясницы, подняла с пола розовую полотняную сумку, стоящую возле ее стула, и продемонстрировала Темпл, торжественно, точно музейный экспонат:

— Они думают, — произнесла она своим странным пульсирующим шепотом, — что негодяй оставил след своей обуви на одной из сторон. Так что они сняли отпечатки с домика моего зайчика.

— След обуви. Отпечатки. Зайчик, — Темпл понимала, что ее бормотание выглядит несколько слабоумным, но Саванна Эшли ничего не замечала.

Актриса расстегнула молнию на сумке и извлекла на свет большой комок серебристого пуха. Она разместила его у себя на коленях, обтянутых белыми колготками с кружевным узором.

— А! Зайчик! — воскликнула Темпл, наконец-то поняв, о чем речь.

Бледно-голубые кукольные глаза вспыхнули впервые за весь разговор:

— Мой бедный зайчик, моя Иветта оказалась наедине с этим монстром! Она видела все… происходящее. И это было кошмарно. Сначала негодяй оглушил бедняжку, — рука Саванны неожиданно очень похоже изобразила удар карате. — Затем он… перетащил ее безжизненное тело, — на удивление выразительные руки актрисы сыграли пантомиму с подниманием, перетаскиванием и воздеванием к небу, — обмотал стринги, усыпанные блестками, вокруг ее шеи и повесил девушку на крюке для костюмов, высоко… — здесь ее нарочито приглушенный голос сделался тоненьким и жалобным, как у маленькой девочки, — … высоко… на… стене!..

Она измученно откинулась назад, на спинку своего обтянутого искусственной зеброй стула.

— Иветта все это видела и слышала. Я не могу даже представить, какую травму это ей нанесло, но могу вам сообщить, что моя крошка сама не своя со вчерашнего утра!

Сверкнувшие глаза и яростное ударение заставили Темпл отшатнуться, точно накатившая волна духов «Эмерад».

Темпл опустила глаза на пребывающую в депрессии крошку. Несмотря на весь свой длинный мех, Иветта выглядела миниатюрной. Темпл обнаружила спокойную, но трогательно-печальную мордочку с огромными круглыми глазами аквамаринового цвета и нежно-розовым носиком, оттененными черной маской.

— Она великолепна! — признала Темпл с искренним восхищением, гораздо большим, чем она сумела изобразить по отношению к самой Саванне Эшли. — У меня тоже есть кот, угольно-черный, но он беспородный.

— У Иветты нет ни единого беспородного волоска. Она абсолютно чистокровна — серебряный персидский окрас. Ее полное имя — Даймонд Блю Мун Сирена Иветт.

— А она взрослая? Выглядит такой маленькой…

— Иветте два годика, — сказала Саванна, — и она всегда путешествует вместе с мамочкой.

— Луи — мой кот — гораздо крупнее. Он весит почти двадцать фунтов.

— Иветта весит шесть и восемь десятых фунта, — сказала Саванна гордо. — Она не создана для того, чтобы переживать такой ужасный шок. Если я встречу этого жалкого негодяя, который убил бедную девушку и пнул мою Иветту, я сама его повешу, лично. Своими руками.

Длинные ногти Саванны Эшли в негодовании так глубоко впились в длинный серебряный мех ее любимицы, что, если бы не повышенная пушистость, Иветта могла бы пострадать от темперамента хозяйки.

— Что, полиция уверена, что убийца — мужчина?

— А кто еще мог убить женщину таким образом — повесив на ее собственных трусиках? Отвратительный поступок, на который способен только мужчина. И я не знаю женщины, которая смогла бы пнуть кошку.

— Но Иветта была в переноске. Он мог не заметить, что там попалось ему под ноги…

— Не заметить?! Ее имя написано крупными буквами сверху: «И-вет-та»!

Темпл попыталась рассмотреть замысловатую серебряную вязь. Честно говоря, это было больше похоже на «Цветы».

— Наверное, он спешил…

— Это не оправдание. — Саванна подхватила безучастную кошку и кинула ее в переноску, как шелковый шарф в ящик комода. — Я понимаю, что не имела права оставлять мою девочку одну без присмотра в этой общей гримерке. Мою личную гримерную еще не подготовили, поскольку организаторы конкурса забронировали мне пентхаус, и некие придурки в этом отеле решили, что гримерная внизу мне не нужна. Идиоты! Да, я не должна была спускать глаз с Иветты. Минута беспечности — и видите, что слу-j чилось.

Иветта не прикасалась к своему «Кошачьему счастью»3 со вчерашнего утра.

— Правда? — Темпл впервые по-настоящему заинтересовалась разговором. — А вы не пробовали положить сверху кусочки индейки?

— Пробовала даже лосось, бесполезно. Возможно, королевские креветки смогут помочь. У Иветты такой изысканный вкус…

— Слушайте… — Темпл подалась вперед, невзирая на назойливую сладость «Эмерада». Кошачьи пристрастия в еде — или, наоборот, отсутствие таковых — моментально и без труда сближают хозяев кошек, несмотря на разницу в общественном положении, образовании и доходах. — А вам не приходило в голову попробовать…

Глава 11 Обнаженная и мертвая

Из своего журналистского опыта на телевидении Темпл вынесла убеждение, что лучший способ освоиться в новой для себя обстановке — следовать своему репортерскому чутью. Врожденный нюх на сенсации и неуемное любопытство часто заводят профессионала в места, которые никто другой не удосужился изучить — несколько своих лучших репортажей она сделала именно таким путем. Если она будет следовать своему инстинкту, то разберется в обстановке на конкурсе стриптизеров еще до обеда.

Не то чтобы Темпл так уж хотелось разбираться в головокружительной карусели лиц и тел, танцевальных па и гимнастических трюков, заполонивших зал для приемов. Беглый взгляд по сторонам замечал все то же: бесконечный круговорот упругой плоти, в основном не прикрытой почти ничем, кроме стрингов; Самсоны с преувеличенными мускулами, лоснящимся от масла загаром и ниспадающими до голых лопаток длинными волосами; узкобедрые Далилы с плоскими животами и грудью, не стоящей упоминаний. В общем и целом, по сравнению с этим цирком, самый продвинутый фитнес-клуб выглядел точно сборище вялых малоподвижных существ. Все эти, несомненно, красивые люди были реинкарнациями Нарцисса: разминаясь, растягивая мускулы и изучая костюмы в свете прожекторов, они постоянно кидали взгляды в установленные по периметру зала зеркала. Собранные вместе, они казались нереальными, точно герои античности, не только потому, что всех их отличала особая, как будто трафаретная, миловидность, но и потому, что даже большинство девушек, не говоря уже о парнях, были высокими, как модели.

Темпл чувствовала себя как Буратино на ярмарке: маленький человечек в непривычной обстановке, глазеющий с открытым ртом и подвергающийся постоянному соблазну увлечься чем-нибудь удивительным, позабыв о реальности. Ее глаза обшаривали огромный зал для приемов, пока она решала, к кому первому подойти — рыжеволосой амазонке, прикрепляющей воздушные шары, надутые гелием, к своему крохотному бикини, или татуированному мачо с обнаженным торсом, возвышающимся над нижней частью костюма гориллы.

— Это вы Барр? — произнес у нее за спиной грубый мужской голос.

Она обернулась, ожидая увидеть какое-нибудь чудовище, и вздохнула с облегчением, обнаружив позади себя одного из немногих полностью одетых мужчин в зале. Хотя, надо сказать, персиковая трикотажная рубашка под спортивной курткой в яркую мадрасскую клетку в паре с черными брюками — не лучший выбор одежды после изгнания Адама и Евы из рая. Проморгавшись после цветового шока, Темпл сумела, наконец, разглядеть мужчину лет, приблизительно, тридцати с небольшим, даже довольно симпатичного — в своем неизуродованном интеллектом роде: типичный «синий воротничок» (Люди рабочих профессий).

— Айк Ветцель, — представился он. — Линда говорит, что вы, типа, крутой профессионал, но я вам вот что скажу: лично я бы лучше остался с Бьюкененом. У меня достаточно баб мелькает перед глазами каждый день на работе.

— А кем вы работаете? — спросила Темпл, зная, что выказанный к собеседнику интерес помогает смягчить его раздражение или предубеждение.

— У меня «Китти сити».

Она непонимающе моргнула.

— На Парадиз-роуд.

— А, топлес-клуб! У вас еще на вывеске кошка в такой позе… анатомически невероятной.

— Точно. — Его тускло-карие глаза обшарили ее фигуру сверху вниз — бессознательное движение, оно могло означать как намерение оценить то, в чем она одета, так и мысленное раздевание. — Я один из спонсоров этой затеи с конкурсом. Многие из моих девочек возлагают на него кучу надежд. И мне не надо, чтобы это убийство угробило их шансы.

— Вообще-то, на мой взгляд, единственный человек, кого это убийство действительно угробило, — сама жертва.

— Вот пусть и дальше так будет, — заключил Ветцель, сдвинув брови. Хмурое выражение, похоже, редко покидало его лицо, даже если он намеревался выглядеть сердечным. А в данный момент он явно не собирался миндальничать. — Хватит того, что у нас теперь полный отель копов. Ваша работа — отвлечь внимание от трупа и привлечь к живым телкам. Любой нормальный мужик, у которого что-то шевелится в штанах, хочет увидеть самых забойных стриптизерш в мире.

— Да, я понимаю, — сказала Темпл. — Но в конкурсе, кажется, участвуют и мужчины-стриптизеры?

— Угу, несколько штук. — Выражение лица Ветцеля явно показывало, что он думает об этом тренде. — Они выступают отдельно, кстати. Займитесь лучше девочками: вот кто приносит настоящие бабки. Мужики-стриптизеры — это так, типа, маленький изыск, в основном, для гей-клубов. Но даже в клубах натуралов тетки никогда не дают таких хороших чаевых, как парни.

— Может, женщин плохо обслуживают? — Темпл поздно сообразила, что этот вопрос прозвучал достаточно двусмысленно. Впрочем, волноваться не стоило: Айк Ветцель не понял двусмысленности, как будто она прозвучала на неизвестном языке. С таким же успехом Темпл могла пригласить его на танец, сказав какую-нибудь милую фразочку по-французски с жутким мичиганским акцентом.

— Женщины просто в этом не рубят, — бросил он презрительно. — Смотреть, как парни раздеваются, для них только повод похихикать на девичнике, но в искусстве они не компетентны, — он произнес: «не копететны». — Короче, наплюйте на мужиков и старух и работайте с нормальными телками.

— Еще какие-нибудь пожелания будут? — Темпл уже вся кипела под маской профессиональной вежливости. Однако Айк Ветцель бьы непробиваем для ее завуалированного негодования, как медведь, наступающий кому-то на пальцы.

— Ну… — он явно попытался изобразить доверительную улыбку, но получилась все та же привычная ухмылка. — Не для протокола — обратите побольше внимания на моих девочек. Они по-настоящему круты в своем деле. Если мы подружимся, я даже, возможно, смогу заранее шепнуть вам, кто должен выиграть.

— Мистер Ветцель, если я буду дружить с каждым встречным, мне работать будет некогда.

— Ну, смотрите. Я просто поясняю, кто есть кто. Бьюкенен-то знал расклад.

— Что именно знал Бьюкенен? — резко спросил новый голос. Этот голос был низким, что, вообще-то, прекрасно для женщины, но, увы, вряд ли мягким и чувственным. Такой голос прекрасно подходил лейтенанту убойного отдела полиции Лас-Вегаса.

Ветцель обернулся, вытаращив глаза при виде Моли-ны, которая встретила его взгляд еще более непробиваемым выражением лица, чем его собственное.

— Бьюкенен знал… то есть, типа, знает… клубы, всю обстановку, — пробормотал он бессвязно. — Ну, короче, вы поняли, лейтенант.

— Надеюсь, что поняла, — лейтенант Молина повернулась к Темпл, прищурив ярко-синие глаза: — Вы что, соскучились по книжной ярмарке?

— Типа пардон, — Ветцелю не терпелось убраться подальше. — У меня тут еще кое-какие дела.

Две женщины молча посмотрели ему вслед и вернулись к собственному давнему противостоянию. Молина ни капли не изменилась, — отметила Темпл. Она была одета в один из своих неописуемых поплиновых костюмов нейтрального темно-синего оттенка — это в июле!.. Она не уменьшилась в росте — все те же метр восемьдесят два, ни на йоту не утратила своих буквоедских манер и не выщипала ни одного волоска из роскошных соболиных бровей.

— Я здесь замещаю Кроуфорда Бьюкенена, — наконец ответила Темпл на подковырку по поводу книжной ярмарки, которую позволила себе лейтенантша.

— С каких это пор Барр спешит на выручку Бьюкенену?

Темпл пожалела о том, что ее двенадцатисантиметровые каблуки не могут помочь ей стать выше, чем метр шестьдесят пять.

— У него был сердечный приступ, — ответила она с большим достоинством.

— Мне это известно. Это случилось в моем присутствии. Я повторяю вопрос: с каких пор вы бросаетесь на выручку Бьюкенену?

— Я знаю, что он скотина, но…

Молина подняла свои великолепные брови — ей явно было незнакомо такое понятие, как сострадание ближнему.

Темпл перенесла вес с одного каблука на другой и одновременно сменила тактику, решив предложить резон, понятный даже полицейским:

— Эта работа очень хорошо оплачивается, — сообщила она железным тоном.

— Вы уж определитесь с причиной. Или вы пришли сюда из жалости, или из жадности. Что-то одно.

— Допустим, я просто хорошо знаю, каково это — наткнуться на мертвое тело, когда твоя работа заключается в том, чтобы все шло как можно более гладко.

Молина неожиданно сменила тему:

— Бьюкенен был до смерти напуган, хотя, возможно, вам он в этом не признался. Не свовсем обычное убийство.

— Не совсем… обычное? Может, это самоубийство? Молина долго молчала, и это молчание привело к тому,

что Темпл попалась в ловушку и начала выдавать информацию, вместо того, чтобы ее собирать:

— Повешение ведь не очень распространенный способ убийства. Но, с другой стороны, жертву, вроде бы, оглушили, так что это не может быть суицидом…

— Почему? Жертва могла удариться головой, залезая на стул перед тем, как накинуть петлю на крюк. И, кстати, откуда вам известно про рану на голове?

— Кто-то мне сказал…

— Кто?

Темпл очень не любила выдавать своих осведомителей, особенно таких идиотских.

— Саванна Эшли.

— Саванна Эшли?! Да вы, я смотрю, развернули бурную деятельность. Сколько времени вы уже здесь?

— Ну… где-то около часа.

Молина вздохнула и полезла в карман жакета. Темпл никогда не видела, чтобы лейтенант носила сумку. То ничтожное количество косметики, которым она пользовалась, как и разные женские мелочи, наверное, были распиханы по карманам вместе с полицейским жетоном и пистолетом.

Темпл уставилась на простую белую визитку, которую Молина извлекла на свет и протянула ей.

— Позвоните мне, если услышите что-нибудь, чего я, по вашему мнению, не знаю. Это криминальная ситуация, в которую опять вовлечено огромное количество народу, и я не могу позволить себе игнорировать слухи. Но держитесь подальше от расследования, не суйте свой нос, куда не надо.

Молина повернулась, чтобы уйти.

— Подождите, лейтенант! А что именно вы знаете, чтобы я знала, что вы это знаете, и не говорила вам то, что вы знаете, думая, что вы не знаете?

— Это что, еще одно проявление блестящих ораторских способностей мисс Темпл Барр? Вам кто-нибудь говорил, что вы смертельно надоедливы?

— Нет!

— Ну, значит, я буду первой. Ладно. Факты, известные мне, будут в газетах. Много фактов. Но лучше вам, конечно, получить информацию из первых уст, чтобы лишний раз не впутываться в неприятности.

— Может, сядем? — попросила Темпл.

Лейтенант Молина бросила взгляд на туфельки Темпл и покачала головой:

— Убиться можно на таких каблуках.

Потом она подтянула к себе свободный стул и села. Темпл рухнула на соседний. Молина и сидя возвышалась над ней, но, по крайней мере, Темпл больше не чувствовала себя туристом в тени статуи Свободы, задрапированной в темно-синий поплин.

— Я пропустила новости вчера вечером, — призналась она. — Кто эта девушка, которую убили?

Молина вытащила узкий линованный блокнот из бездонного кармана своего жакета и пролистала страницы.

— Выходила на сцену под именем Глинда. Настоящее имя — Дороти Хорват. Стриптизерши говорят, что у нее была внешность, от которой даже мертвец слетел бы с катушек. То, каким образом она умерла, прикончило всю красоту. Родилась четвертого марта тысяча девятьсот шестьдесят третьего года в Таксоне, штат Аризона. Говорила, что ей двадцать шесть, свидетельство о рождении утверждает, что тридцать. Никаких следов семьи, учебы, работы. У таких женщин это в порядке вещей: клубы, переезды — дом для стриптизерш, их большая семья.

— А семейные ссоры в этой большой семье случаются? Молина улыбнулась сжатыми губами и закрыла блокнот:

— Смешно даже спрашивать. Разумеется, случаются. Ссоры из-за мужчин, из-за чаевых, из-за выступлений, из-за костюмов. Эти самые стринги со стразами, на которых она была повешена…

— Как это возможно, лейтенант? — перебила Темпл. — Стринги же такие крохотные, как на них можно повесить?

— Заключенные в тюрьмах умудрялись повеситься на шнурках от ботинок. Стринги прекрасно растягиваются, а большинство сценических стрингов еще и очень крепкие. Они ведь служат зажимом для чаевых, которые зрители засовывают за резинку. Плюс, если стриптизерша на сцене потеряет трусики, она может оказаться в тюрьме за нарушение закона: в некоторых штатах это считается оскорблением общественной морали. Темпл с улыбкой кивнула, соглашаясь:

— Я еще по «Гатри» помню: какими бы воздушными ни выглядели сценические наряды, они сшиты на редкость прочно, чтобы выдержать множество переодеваний. А всякие блестки и стразы пришиваются к незаметной прочной подкладке, типа сетки из конского волоса, выкрашенной в телесный цвет.

Молина ответила молчаливым кивком, по которому Темпл поняла, что лейтенантша прекрасно изучила всю ее подноготную и знает, что она работала пиар-менеджером в театре «Гатри» в Миннеаполисе.

— Это были не простые стринги со стразами, — сказала вдруг Молина.

— А что, есть какая-то разница? Вы, случаем, не проходили ускоренные курсы бурлеска, лейтенант?

— Разница в том, что Глинда выиграла убившие ее трусики на этом самом конкурсе стриптизеров два года назад. Она решила попытать счастья еще раз, и многие тут говорят, что у нее был хороший шанс завоевать вторые Сверкающие Стринги.

— Семья, вы говорите, — медленно сказала Темпл. — Семейные дрязги… Ревность… Ссоры… Кто-то из стриптизерш, возможно, очень не хотел, чтобы Глинда участвовала в конкурсе.

— Вот и не забывайте об этом, когда будете собирать цветочки на этом поле чудес. Держитесь подальше от того, чего не понимаете.

Молина встала и поставила свой стул на его прежнее место, как будто в теперешнем хаосе в зале для приемов кому-нибудь было дело до того, в каком порядке стоят разрозненные стулья. Но вот лейтенанту, похоже, было до этого дело.

Темпл нахмурилась, закусив губу, когда представила, как выглядит повешенный: распухшее, искаженное, синее лицо… Не удивительно, что Бьюкенен схлопотал сердечный приступ, увидев такую картину, особенно после того, как пытался ухлестывать — вот мерзкий крысенок!.. — за этой девушкой.

— Вы же не думаете, что Кроуфорд Бьюкенен мог это сделать, правда? — спросила она в уходящую синюю поплиновую спину.

Дылда лейтенантша обернулась и приостановилась в нескольких метрах от Темпл.

— Кто угодно мог это сделать.

— Кроме меня, — не удержалась Темпл. — На этот раз не я нашла труп!

— Но его нашел Бьюкенен. Ревность — помните, сами же говорили? Допустим, вы хотели получить эту работу. И вы ее получили, не правда ли?

— Эй!.. — Темпл возмущенно вскочила со стула. — Я эту работу не хотела! Мне первой ее предложили, и я отказалась!

— Отказались? — Молина вернулась и уставилась на нее сверху вниз. — Почему?

— Я считаю все это дешевкой, ясно вам?

— Ясно, голые задницы — это не так интеллигентно, как книжки.

— И я не уверена, что женщины стали бы этим зарабатывать, если бы их не заставляли. Это называется эксплуатация.

— Как насчет мужчин?

— Не знаю, — честно призналась Темпл. — Но я намерена это выяснить.

— Занимайтесь социологией, которою вы изучали в колледже, — посоветовала Молина. В ее бесстрастных глазах мелькнуло что-то похожее на смех. — И оставьте в покое расследование убийств — вас этому не учили.

— Слушаюсь, сэр.

Молина больше не смеялась. Она повернулась на своих низких каблуках — Темпл успела рассмотреть ее обувь: темно-синие старушечьи тапки для плоскостопых — фу! — и ушла, оставив свою визави среди мотков тяжелого кабеля.

Темпл выбралась оттуда, стараясь не запутаться в проводах и не свалиться под тяжестью своей огромной сумки, и огляделась.

С чего начать на этом поле чудес, покрытом отнюдь не васильками? Несмотря на театральное прошлое, в котором Темпл вполне привыкла к полуодетым актерам и хористкам, поминутно мелькающим за кулисами, неприкрытый эксгибиционизм стриптизеров приводил ее в замешательство.

Ничего, она справится. Если Бьюкенен мог это сделать, она сможет еще гораздо лучше!

В течение следующего часа она познакомилась и побеседовала с множеством людей и совсем запуталась.

Бэмби и Тампер, редко встречающаяся в этом бизнесе супружеская чета стриптизеров, объяснили ей, что некоторые местные постановления определяют ночи стриптиза «только для женщин» и «только для мужчин», чтобы обойти области с пометкой «X» — порнографические шоу.

Пышущие здоровьем и улыбающиеся, как страховые агенты, оба демонстрировали одинаково блестящий коричневый загар и крепкие задницы в ядовито-зеленых стрингах. Бэмби соизволила на репетицию надеть короткую облегающую майку, но тонкая материя не оставляла места для воображения, кроме общего расположения ее отличительных признаков.

Рядом со сценой застывшая парочка близнецов с вызолоченными волосами и в золотистых бикини сосредоточенно повторяла движения друг друга по обе стороны деревянной рамы, изображающей зеркало.

— Бикини? — удивилась Темпл. Она не считала купальники достаточно подходящими нарядами для стриптиза, несмотря на то, что дизайн некоторых из них явно бросал вызов общественной нравственности.

Близнецы немедленно приняли позы моделей, демонстрирующих купальные костюмы: животы и попки под-ятнуты, плечи развернуты, грудки торчком.

— Я Джипси, — представилась одна.

— Я Джун, — подхватила другая, точно эхо. Голоса у них тоже были одинаковые.

— Погодите, вот увидите наш номер! — пообещала Джипси.

— Золотая краска от макушки до пяток, — добавила Джун.

— И мы будем выступать без лифчиков, — Джипси.

— Только хорошенькие маленькие золотые колпачки на сосках, — Джун.

— И золотая цепочка между ними, — Джипси.

— Золотая краска? — перебила Темпл их слаженный дуэт. — А это не опасно? Помните, в фильме «Голдфингер» про Джеймса Бонда дублерша умерла от этого?

— Мы дублерши друг друга и, как видите, еще живы, — объявила Джун.

— Слушайте, — Джипси показала ослепительные зубы в улыбке. — А это миленько: дублерши. Может, назвать так наш номер?

— У нас и так миленькое название, — возразила Джун, также расплываясь в улыбке.

— Какое? — заинтересовалась Темпл.

— «Золотые двойняшки», — продекламировали девушки хором, пройдясь колесом в разные стороны, только голые коричневые ноги мелькнули. Затем они вернулись обратно и встали перед Темпл, точно два клона.

— Как вы попали в стриптизерши? — спросила она.

— Легко, — сказала Джипси.

— Как два пальца об асфальт, — добавила Джун.

— Мы занимались танцами и гимнастикой, — сказала Джипси.

— И были чирлидерами и моделями, — Джун.

— И у нас обалденные фигуры, — скромняга Джипси.

— И деньги обалденные, — практичная Джун.

— Сколько? — тут же спросила любопытная Темпл. Близнецы переглянулись и синхронно пожали плечами.

— Зависит от крутости клуба, но в среднем пятьсот за ночь, — сказала Джипси.

— В некоторые дни доходит до полутора тысяч, — Джун.

— Одно можно сказать точно… — Джипси.

— …больше, чем в рекламе жвачки. Видели эти зеленые трико на моделях в последней версии? Фу! — Джун скривилась.

— Гадость, — Джипси тоже скривилась. — Как трусы из пятидесятых.

Темпл кивнула:

— Вы правы. Золото — единственная вещь, к которой нужно стремиться на сцене и в жизни.

Она пошла дальше, против собственной воли подсчитывая, во сколько раз заработок от пятиста до полутора тысяч за ночь больше ее нестабильной фрилансерской зарплаты. Может быть, она могла бы изображать Дюймовочку…

Впрочем, прежде чем она полностью погрузилась в страну грез, на ее пути возникла еще одна загадка.

Неподдельно упругая и жизнерадостная юная девушка в расшитом жемчугом кушаке цвета фуксии, сделанном из спандекса и странным образом умудрявшемся кое-как прикрывать все, что необходимо, сверху и снизу, ответила на вопрос Темпл о том, как она попала в стриптиз:

— Я была тамбурмажором. — Эта девушка носила сценическое имя Рэйси. — И еще играла в теннис и гольф за школьную команду.

Она наклонилась вперед, не сгибая коленей, и поставила ладони на пол. Кушак остался там, где был, открыв прекрасный вид на север и юг.

— То есть, вы — спортсменка? — осторожно осведомилась Темпл.

Рэйси переменила позу, легко встав на мостик, и сделала сальто:

— Ага, можно и так сказать.

Темпл оставила ее бороться с земным притяжением дальше и осторожно приблизилась к амазонке с волосами цвета воронова крыла, ниспадающими вдоль голой худой спины. Черный был явно ее любимым цветом: высокие лакированные ботфорты, черное боди с серебряными заклепками и бархатным черным поясом. Черные кожаные перчатки с вырезами на костяшках и небольшая кожаная плеть завершали ее наряд.

Она крутилась перед зеркалом, меняя позы, крутя бедрами, выдвигая вперед то правое, то левое колено, изучая каждое свое движение с невероятно сосредоточенным видом.

— Разрешите узнать ваше сценическое имя, — с некоторой опаской спросила Темпл.

Женщина кинула взгляд на ее блокнот:

— Что вы там пишете?

— Просто записываю кое-что для себя. Заметки. Я занимаюсь пиаром конкурса, но мне пришлось включиться позже…

— А, так вы замещаете этого козла Бьюкенена?

— Точно.

— Ну, что ж, — пожав плечами, женщина вернулась к своему изображению в зеркале, закинув руки за голову и быстро вращая бедрами. Это была простоватая ширококостная женщина, несмотря на весь свой агрессивно-эротический имидж. Темпл подивилась про себя, как она может привлекать посетителей клубов со своими костлявыми плечами, лишенным изгибов телом и плоской грудью.

— Сука с Базукой, — бросила амазонка через плечо — фраза прозвучала, точно удар хлыста.

— Простите? — Темпл невольно отшатнулась, не совсем понимая, чем заслужила такое отношение.

Серьезное бледное лицо, обрамленное тусклыми черными прядями, повернулось к ней от зеркала.

— Мой сценический псевдоним, — терпеливо повторила стриптизерша. — Сука с Базукой.

— А-а. — Темпл записала ее имя дрогнувшей рукой, прикидывая, каким образом она сможет вставить его в добропорядочный пресс-релиз для изданий, ориентированных на семейные ценности. Наверное, нужно ограничиться упоминанием более приличных имен — старых добрых Рэнди Кэнди, Ланди Лаванди и — венец вкуса! — Отто Эрото.

Она пошла дальше, сжимая в руках блокнот, между снующими туда-сюда стриптизерами с реквизитом, по сравнению с которым хлыст выглядел безобидно, и начиная чувствовать себя чересчур одетой. Ей не нужно было долго разыскивать мужчину-стриптизера для интервью и придумывать, как к нему подойти: натуральный Геркулес заступил ей дорогу, поигрывая мощными мускулами на безволосой бронзовой груди. Эти люди вообще когда-нибудь слышали о вреде ультрафиолетового излучения?..

— Привет, — так неоригинально начал он знакомство. — Ты новенькая?

— Угу.

— Не тушуйся, крошка. Найди себе свободное местечко и приступай к работе.

— Я уже. Я занимаюсь пиаром конкурса, так что хожу вот… пытаюсь проникнуться… м-м-м… духом… Короче, изучаю участников.

— Отлично, — он ухмылялся, глядя на нее сверху вниз и преграждая путь своим умопомрачительно накачаным голым торсом — ни обойти, ни объехать. Поблизости у кого-то из стриптизеров зашелся в бравурном музыкальном пароксизме переносной проигрыватель, и новый знакомый лихо завращал бедрами, производя недвусмысленные телодвижения в сторону Темпл. Она оглядела мускулистые ляжки, натертые маслом до великолепного сияния полированного красного дерева, жилистый пах, прикрытый только золотым треугольничком стрингов и явно вмещающий крокетный мяч, но не умерла от восхищения: она слышала про уловку рок-звезд, засовывающих перед выступлением скомканные носки в ширинку.

— Хм, очень мило, — пробормотав это, она воспользовалась моментом, когда собеседник замер в красивой позе, чтобы обогнуть его и сбежать.

— Эй, ты что, не запишешь мое имя? — его голос прозвучал обиженно; кажется, он на самом деле расстроился, и Темпл остановилась на безопасном расстоянии, обернулась и приготовилась записывать.

— Кен, — сказал он, сверкая зубами, глазами и всем своим юношеским шармом. — Я из группы «Ньюд Дьюдс». Мы круче всех на этом побережье.

— «Ньюд Дьюдс», — повторила Темпл. — Записала. Пока!

И она бросилась прочь так быстро, что уткнулась в чью-то грудь.

— Простите! — Темпл узнала серую толстовку. — Линди, правильно?

Та кивнула, бросила взгляд на продолжающего идиотски ухмыляться Кена и мотнула головой в сторону выхода из зала для приемов:

— Слушайте, я бы покурила в спокойной обстановке. Пошли в гримерку, там и поболтаем. Расскажу вам еще кое-что про конкурс.

Темпл заколебалась. С одной стороны, она была не большой поклонницей сигаретного дыма. С другой — было бы неплохо отдохнуть от этого мелькания голых тел. Непривычная к обнаженке, она не знала, куда девать глаза, и чувствовала себя, точно монахиня на нудистском пляже.

— Контузия, — усмехнулась Линди, как будто читая ее мысли. — Посторонние всегда испытывают что-то такое в первые пару часов. Пошли, в гримерках народу мало, и вы сможете задавать там свои прямые вопросы и получать прямые ответы. Стриптизерши не тот народ, который будет вилять и ходить вокруг да около.

— Да, это я уже заметила, — согласилась Темпл, увлекаемая Линди мимо худенькой мисс, делающей мостик и обратный кувырок, переходящий в шпагат. — Я слышала, убийство произошло как раз в одной из гримерных?

Линди, которая летела в своих потертых кроссовках как стрела, мгновенно остановилась, услышав этот вопрос.

— Ага. Дороти была душка. Девочки теперь боятся заходить в эту комнату. Эта сука Саванна Эшли отказалась ею пользоваться — говорит, это расстраивает Иветту, ее кошку — так что гримерку отдали обычным рабочим лошадкам.

— Да, точно, — Темпл последовала за Линди в холл перед залом для приемов, в котором обстановка была относительно нормальной. — Кошка Саванны Эшли была в гримерной, когда произошло убийство. Жалко, что кошки не могут разговаривать. — Тут она вспомнила, сколько сцен из ее частной жизни успел подсмотреть Луи, и добавила: — С другой стороны, слава Богу, что не могут.

Глава 12 ЖОЭ против ПОПС

Каким бы роскошным и сверкающим ни был отель, его гримерные за сценой всегда выгладят одинаково — как подсобки в складских помещениях. Темпл это знала. Какой смысл настилать ковролин, покупать кресла и приличные столы и вообще тратиться на какие-либо излишества в помещениях, представляющих из себя театральный эквивалент городского вокзала? Слишком много временных обитателей появляются и исчезают, разливая жидкий тональный крем и рассыпая пудру, пережигая голые лампочки вокруг неизбежно заляпанных гримом зеркал и роняя блестки с постепенно приходящих в негодность костюмов, точно театральные слезы, орошающие временность и тщету всего уходящего.

Темпл поймала себя на том, что невольно притихла, огладывая гримерку, куда привела ее Линди, — лишенная дневного света из-за отсутствия окон, расположенная на задах супер-пупер блестящего «Голиафа», она показалась ей похожей на пещеру. Темпл всю жизнь была очарована дешевой мишурой, своего рода безвкусным гламуром этих холодных комнат с обшарпанными полами, где люди преображали себя, совершая трансформацию в какие-то другие существа, и появлялись отсюда в сверкании и блеске, чтобы петь, танцевать, разыгрывать пантомимы и показывать волшебные фокусы.

Одна из этих человеческих бабочек больше никогда не выпорхнет из своего кокона за сценой, чтобы расправить крылья в свете рампы, — напомнила себе Темпл.

— Где?.. — начала она.

Прежде, чем она успела закончить вопрос, Линди показала ей на ряд шикарно отделанных перьями накидок, свисающих с крючьев, прибитых метрах в двух от пола. Один из них пустовал — скрюченный железный палец, манящий к себе, точно призрак Дороти Хорват.

Все в этой комнате говорило, скорее, об отсутствии чем о присутствии. Жалкая обстановка, свойственная всем гримерным, — обшарпанные стулья с круглыми сиденьями и шаткими расставленными ножками стояли вдоль длинного прилавка из серой формайки, прикрепленного к стене перед зеркалами. Обычно гримерки, даже пустые, всегда полны ожидания щебечущих, торопливых постояльцев. Но эта комната как будто затаилась.

Щелчок зажигалки Линди царапнул тишину, язычок пламени, затем легкий запах газа и серы, — зажженная сигарета точно пробудила все окружающее к жизни. Обыденный звук и запах дыма разрушил заклятье недавней смерти. Темпл взглянула на противоположную стену и мысленно сосчитала накидки.

— А где шестая накидка, которая должна была висеть на пустом крюке?

Первая затяжка Линди завершилась дымным: «Я не знаю».

Ее голос слегка треснул, точно поцарапанная пластинка:

— И призовые Сверкающие Стринги Дороти — я тоже не знаю, где они. Может, копы все забрали.

Темпл шагнула к пустому стулу, взялась за сиденье и слегка потрясла его. Ножки стула задребезжали по полу.

— Шаткий, — сообщила она. — Эти стулья всегда такие неустойчивые. Но это говорит не в пользу версии самоубийства: жертве нужно было балансировать на шатком стуле, чтобы дотянуться до крюка.

— Не забывайте, что стриптизерши носят высокие каблуки, — Линди облокотилась на прилавок, затягиваясь медленно и глубоко, как всякий многолетний курильщик. — К тому же, убийце тоже пришлось бы влезть на стул, да еще вместе с телом, чтобы подвесить бедняжку Дороти, так? Шаткому стулу пришлось бы выдержать еще и его вес.

— Полиция говорит, что это мужчина? Линди пожала плечами:

— Полуголая девушка задушена собственными трусиками. Кто же еще?.. Вообще, у танцовщиц постоянные проблемы с мужиками.

— Не у них одних, — пробормотала Темпл себе под нос, продолжая обшаривать помещение глазами, вбирая его атмосферу, пытаясь втиснуть факт убийства в свои теплые воспоминания о множестве виденных гримуборных, в точности похожих на эту, — включая бывшую гри-мерку Макса чуть дальше по коридору.

Полусъеденный торт, украшенный розовыми и голубыми розетками, засыхал на картонке на краю прилавка. От надписи «С днем рождения» осталась только буква «и», и вторая «и» — последняя буква имени именинницы — сиротливо притулилась внизу. Мисси? Синди? Линди?.. А может быть, Дороти?

В комнате было полно мусора. На запорошенном пудрой прилавке валялась одинокая заколка с потускневшей позолотой. Накладные ресницы свернулись в уголке, точно затаившийся паук. Все вокруг было пропитано смесью примерно дюжины разных дешевых духов. На полу лежал огрызок карандаша с выпавшим стержнем. В том же углу, где накладные ресницы изображали паука, виднелось еще что-то… комочек бумаги. Темпл подняла его и развернула: бежевого цвета, с оранжевой полоской и мелким черным шрифтом по краю. Какой-то билет? Возможно, улика?..

— Продуктовый талон, — бесстрастный голос Линди опустил ее с небес на землю.

Темпл выронила бумажку так поспешно, точно ее застали за воровством. Или она просто ощутила внезапный укол вины за то, что не поняла, что это такое? Вне зависимости от того, насколько нестабилен был в последнее время ее заработок, на продукты ей пока хватало. Даже на «Кошачье счастье».

Линди тоже прошлась по комнате, остановившись у одного из зеркал. Шесть лампочек, обрамляющих его, не горели и казались холодными и серыми, вместо того, чтобы заливать прилавок обычным ярким светом. Пальцы Линди коснулись фотографии, заткнутой за правый нижний уголок рамы. Черно-белый снимок восемь на десять.

— Кто-то, должно быть, принес ее сюда, — грустно пробормотала Линди и закашлялась.

Темпл подошла поближе, чтобы рассмотреть фотографию. Светлые волосы, обрамляющие классический овал лица, сияющая голливудская улыбка, пойманная в объектив и застывшая в ослепительно театральных тонах черного, белого и серого.

Даже на черно-белом снимхе, лишенном красок жизни, это лицо было потрясающе красиво. Возможно, художник-гример мог бы проанализировать пропорции, черты и их идеальный баланс и объяснить, в чем секрет его очарования. Темпл не могла. Лицо говорило само за себя. В нем отражалась внутренняя душевная красота, усиливающая внешнюю прелесть.

— Дороти Хорват? — спросила Темпл тихо.

Линди кивнула, набежавшие слезы блестели у нее в глазах, превращая зрачки в мокрые мраморные шарики.

— Она была офигительно красивой девочкой. Неотразимой. Выступала в таком платье из органзы… оно под ультрафиолетовыми лампами превращалось в белоснежное, бело-голубое. Номер назывался «Дорога в Изумрудный Город», прямо как в той сказке про девочку Дороти. Скромная, тихая малышка с таким лицом, за которое не жалко и умереть.

Линди внезапно поняла, что последняя фраза звучит неловко в свете того, что случилось с Дороти Хорват, и, замолчав, сильно затянулась сигаретой.

— Глинда, — сказала Темпл. — Теперь я понимаю, откуда взялось ее сценическое имя. «Удивительный волшебник из страны Оз». Добрая волшебница Юга. Наверное, Дороти мечтала о сказочной крестной, такой, как Глинда… У нее был мужчина?

Линди пожала плечами:

— Да все, как обычно… Хотя, кто знает. Теперь уже все равно.

Темпл продолжала смотреть на фото.

— Красивые женщины часто жалуются, что никто не видит их внутренней сути за внешней красотой.

Плечи Линди снова вздернулись вверх:

— Мне-то откуда знать?

— Эй, вы же красотка!

— Да уж, конечно, — Линди криво усмехнулась, видно было, что ей хотелось бы в это верить. — В нашей бражке, когда вам за тридцать, вы можете быть либо старой стриптизеркой, пытающейся угнаться за молоденькими, либо старой экс-стриптизеркой. Больше никак.

— О, не говорите так, — Темпл изобразила отчаянье. — Мне как раз скоро стукнет тридцать. Надежды на перемену карьеры накрылись! Придется всю жизнь строчить пресс-релизы.

Линди недоверчиво махнула рукой:

— Да ладно! Вы выглядите не старше двадцати двух.

— А об этом вы мне лучше не напоминайте. Это кошмар всей моей жизни.

Она кивнула на фото Глинды:

— Я бы хотела узнать о кошмаре всей ее жизни.

— Приходите сюда попозже, когда девочки соберутся. Может, вам удастся из их рассказов сложить картинку. Каждая из нас знает кое-что о других — в таком тесном кругу от этого никуда не денешься.

— Но никто не имел очевидного мотива, чтобы ее убить? Например, ревность?

Линди потрясла тусклыми от частого окрашивания черными волосами:

— Ничего подобного! Мы все опекали Дороти: она была вообще не от мира сего. Не способна была две чашки донести до стола, чтобы не разбить одну.

Темпл оглядела первоклассную фигуру Линди:

— Вы больше не выступаете только из-за возраста?

— Нет. Я теперь менеджер в клубе. За стриптиз, конечно, хорошо платят, но в какой-то момент сильно устаешь от восьмичасового верчения задницей. — Она взглянула на Темпл, потом снова затянулась. — Вы вообще когда-нибудь видели, как работают стриптизерши?

— Ну… топлес-шоу видела.

— Ну, нет, не эти «сю-сю, не тронь меня» ходячие манекены из магазина, таскающие на себе сто килограмм перьев и блестяшек. Я имею в виду настоящую работу, когда стриптизерша спускается со сцены и заигрывает с мужиками в первых рядах. Это надо увидеть, чтобы понять, что не все в жизни так красиво, как на верхних ступеньках лестницы. Пойдемте, я вас отведу.

— Куда?

— В «Китти сити», мою альма-матер, куда же еще?

Пока Темпл раздумывала, что возразить на выражение «верхние ступеньки лестницы», Линди затушила свою сигарету в отломанной крышке от пудреницы и пошла прочь из комнаты с такой уверенностью, что Темпл следует за ней, что та и последовала, точно сомнамбула, часто цокая каблучками по цементному полу.

Через пять минут они пробрались в холле «Голиафа» через толпу публики, спешащей им навстречу, и вышли на свет. И остановились, моргая от яркого солнца, точно пригвожденные к земле убийственной жарой, обрушившейся на них с небес, как только они покинули тень маркизы над входом. Белый массив здания, оттененный алым и золотым, сверкал на солнце едва ли не ярче, чем само светило. Темпл остановилась, чтобы нацепить солнечные очки с диоптриями.

— Моя машина очень далеко на парковке. Давайте возьмем такси.

— Отлично. И запишем расходы на счет Айка.

— Айка?

— Я что, не говорила, что работаю на Айка Ветцеля?

— И как там шоу в «Китти сити»? Я смотрю, оттуда много народу участвует в конкурсе.

Линди скорчила рожицу и вышла на тротуар.

— Это наша работа. Гляньте-ка! Вот кому точно надо прогуляться по злачным местам.

Темпл проследила за ее взглядом и увидела фигуру с плакатом, марширующую туда-сюда под палящим солнцем. Крупные буквы на плакате оказались более разборчивыми, чем надпись на табличке перед Кроуфордом, и Темпл сумела прочесть текст даже на расстоянии: «Уважение к личности — это не бриллианты! Прекратите раздевать женщин и использовать их как товар!» Под этим посланием стояла подчеркнутая жирной чертой подпись: «ЖОЭ».

— Ого, — сказала Темпл. — Эти политкорректные плакатоносцы могут использовать убийство как доказательство своей правоты, и привлечь к нему повышенное внимание прессы. А нам надо, наоборот, отвлечь. И что, много их пикетирует конкурс?

— Ходят поодиночке, меняются через какое-то время. Но плакаты у них тупые.

Как будто услышав ее слова, женщина с плакатом повернулась и промаршировала в их сторону.

— Вы ни черта не понимаете в том, против чего выступаете! — крикнула ей Линди базарным тоном.

Плакатоносица подошла ближе. При взгляде на нее сразу было понятно, почему многие считают феминисток уродливыми мужененавистницами: минимум косметики, короткая практичная стрижка, скромненькие золотые сережки в виде гладких колечек, ничего выдающегося в одежде. Единственное, что разрушало стереотип, — то, что, несмотря на блеклый стиль, а возможно, как раз благодаря ему, она была очень хорошенькой.

— А вы знаете, против чего я протестую? — тихо спросила она у Линди.

— Уж будьте уверены, детка. — Линди обменялась с Темпл заговорщицким взглядом. — Я как раз сейчас иду в стриптиз-клуб. Даю этой пиар-леди ознакомительный тур. Хотите пойти с нами и посмотреть своими глазами, ради чего вы тут паритесь?

— Мне не нужен микроскоп, чтобы рассмотреть деградацию в обществе.

— Деградацию!? А что, ваша собственная жизнь — не деградация? Горбатиться на постылой работе с позорной оплатой каждый божий день, чтобы прокормить детей! А как насчет регулярных оплеух от мужа, после которых жизнь не мила? Это не деградация? Черт возьми, стриптизеры — не униженные, они сами унизят кого хочешь!

— Чтобы заработать деньги на мужчинах. И для мужчин.

— Для себя! И побольше, чем зарабатывают официантки в некоторых сучьих снобистских ресторанах!

Девушка вспыхнула в ответ на грубость, однако явно считала в уме до десяти, прежде чем отвечать. Темпл поспешила вмешаться:

— Линди раньше была стриптизершей, но я в этом полный профан. Может, все же присоединитесь к нашей экскурсии и посмотрите сами?

Девушка в нерешительности повертела в руках свой плакат.

— И, кстати, что означает «ЖОЭ»? — спросила Темпл.

— «Женская Оппозиция против Эксплуатации». Линди расхохоталась.

— Тогда должно было быть — «ЖОПЭ», — поправила дотошная Темпл.

— Это идиотизм, — возмутилась плакатоносица.

— Идиотизм — это протестовать против эксплуатации вместо того, чтобы использовать эксплуататоров, — заявила Линди. — Короче, в чем дело? Вы хотите увидеть правду или нет? Струсили?

Девушка крутила в руках древко плаката, оглядываясь по сторонам в поисках путей к спасению. Темпл вспомнила свое собственное нежелание прокатиться на мотоцикле. Визит в стрип-клуб был менее опасен, но, очевидно, выглядел таким же неприличным.

— Оставьте свой плакат охраннику на парковке, — предложила она девушке с такой сердечностью, что та согласилась.

Охранник без звука принял и просьбу, и чаевые, однако повернул плакат лицевой стороной с надписью к стене «Голиафа», прислонив его к белой штукатурке. Девушка, оглянувшись, бросила несчастный взгляд на свои покинутые принципы, и троица шагнула к обочине, когда второй охранник подозвал такси.

Через три минуты они уже втиснули свои черные лосины, прозрачные колготки и синие джинсы на заднее сиденье белого автомобиля и поехали в сторону «Китти сити».

Темпл, разумеется, села посередине — Боже, благослови миротворцев! — и разряжала напряженную атмосферу вопросами.

Плакатоносицу звали Рут Моррис. Ей было около тридцати, и она работала помощником адвоката, специализирующегося на разводах. Фамилия Линди была Лукас, и она трижды разводилась. И Рут, и Темпл признались, что никогда не видели стриптиза, так сказать, живьем, — только в кино.

— Я вижу достаточно извивающихся полуголых женщин на заднем плане каждый раз, когда в фильмах показывают ночные бары, — мрачно заявила Рут.

— Я видела несколько извивающихся полуголых мужчин в ток-шоу, — признала Темпл. — И женщин тоже. Но это на совести Опры Уинфри.

Линди не стала это комментировать, так что короткая пауза переросла в длительное молчание. Ослепительное солнце Лас-Вегаса скользило по закрытым окнам такси под гудение кондиционера. На далеком горизонте голубоватые пики гор венчались шапками облаков.

— А там среди зрителей бывают женщины? — спросила, наконец, Рут. Ее желание посетить стрип-клуб явно таяло с каждой секундой.

— Конечно, — ответила Линди. — Это сейчас любимая фишка: ходить в стрип-клубы со своими чуваками.

Немодная стрижка Рут возмущенно затряслась:

— Видимо, это позволяет им компенсировать собственную сексуальную распущенность.

— Что распущенного в том, чтобы зарабатывать от сотни до двухсот пятидесяти баксов за вечер? — рявкнула Линди.

— Очень многим женщинам платят деньги за то, что они делают разрушительные для личности вещи: порнофильмы, проституция… Никто бы не стал столько платить, если бы эта работа не была постыдной.

— Секундочку! — Линди была страшно возмущена. — Очень мало кто из стриптизерш замечен в таких вещах!

Абсолютное большинство из нас просто стриптизерши, и точка!

Темпл поспешила вмешаться, опасаясь попасть под перекрестный огонь:

— Что именно означает «просто стриптизерши и точка»?

— Танцовщицы, — ответила Линди. — Исполнительницы эротических танцев, которые зарабатывают на жизнь тяжелым физическим трудом. Некоторые из них — бывшие чирлидеры, верные подружки, ваши одноклассницы…

— И жертвы насилия, — Рут перегнулась через Темпл, чтобы бросить это в лицо Линди. — Жертвы физического или сексуального насилия, или того и другого вместе, женщины с надломленной психикой, разрушенным чувством собственного достоинства, утратившие уверенность в себе. Их нездоровая сексуальность требует дистанции и ощущения контроля над мужчиной, которое им дает сцена!

Глаза Линди потемнели, но она ничего не ответила.

— Это верно для всех случаев без исключения? — спросила Темпл.

— Практически так, — ответила Рут. — Очень многие девочки сбегают от отцов-насильников, угнетавших их физически и морально. Если там присутствовало и сексуальное насилие, они часто путают интимные отношения с эксгибиционизмом и выставлением себя напоказ… иногда даже путают удовольствие с болью.

Щелчок зажигалки Линди прозвучал, как саркастическое «тц-тц-тц». Она демонстративно закурила и выпустила густую струю дыма в тесный салон:

— Как много красивых слов от человека, который сроду не видел ни одной живой стриптизерши!

Такси сделало поворот, остановилось, и водитель, черноусый толстяк в бейсболке, лет сорока с небольшим, обернулся к ним:

— Вы собирались топать в «Китти сити» или рассуждать про общественные пороки? Вылезайте, приехали!

Глава 13 Невооруженный нос

Я абсолютно моногамен: одна возлюбленная за один раз.

Так что, сами понимаете, я не мог в достаточной степени присматривать за мисс Темпл Барр после того, как узнал, что Божественная Иветта появилась в городе.

Это не значит, что привлекательность мисс Темпл Барр поблекла в каком-то смысле. Если уж на то пошло, она даже увеличилась с течением времени — то есть, за те пять недель, что я провел с нею под одной крышей. Ну, правда, она принимала участие в этом моем одиозном визите в ветеринарную клинику, но, я уверен, желала мне только добра. Что касается неаппетитных гранул, которыми она в последнее время наполняет мою чашку, то я вполне могу не обращать на них внимания. Что, собственно, и делаю. Мне нет нужды полагаться на домашние обеды или разные заморские деликатесы. Я всегда могу рассчитывать на добросердечие прохожих, чтобы получить необходимую пищу, и, надо сказать, достаточно в этом преуспел.

Но все же моя безрассудная страсть к Божественной Иветте возникла раньше, чем в мою жизнь вошла мисс Темпл Барр. И, надо признать, эта пушистая крошка в облаке серебряного меха — абсолютно мой тип. Еще никто не опроверг тот факт, что идеальные браки совершаются на кошачьих небесах.

Между прочим, очень удачно получилось, что жемчужина моего сердца, (не говоря уже о других, менее возвышенных частях моего организма), воспринимает меня как героя. Если ее послушать, я смело атаковал убийцу и был вознагражден страшным ударом сапога в филейную часть за свою храбрость. Однако сумел, преодолевая боль, совершить головокружительный прыжок через всю комнату, чтобы успеть подхватить ее портшез на самом краю про… в смысле, перед фатальным ударом о стену.

Леди в это время спала, так что я далек от мысли разубеждать ее и представлять себя в менее благородном свете.

Тем не менее, жестокие события и в самом деле нарушили райскую сцену сладкого сна моей любимой. Сначала имела место ошарашивающая пантомима, уже описанная мною раньше. Успокоив Иветту, но не себя, я пробрался к дальней стене, вскочил на спинку ближайшего стула и внимательно обнюхал подвешенную леди везде, где смог дотянуться. Пока мой на редкость чувствительный нос не вынесет свой вердикт об объекте, я не верю ни тому, что я вижу, ни, тем более, тому, что слышу. Убедившись, что бедная куколка мертва и не нуждается в дальнейшем внимании, я перенес его (внимание) обратно к содержимому розового портшеза. Но, не успели мы с Божественной Иветтой припасть друг к другу сквозь сетку переноски в романтическом поцелуе, как в коридоре раздались крадущиеся шаги.

В комнату вошел некто иной, как этот убогий чувак, с которым я пару раз сцепился на книжной ярмарке. Натурально, он не смотрел вниз, так что не заметил ни меня, ни Иветту — в основном, меня, потому что Иветта скрывалась в глубине переноски. Меня трудно не заметить, если вы, конечно, не ищете меня специально, чего этот чувак, разумеется, не делал.

— Глинда, — позвал он нежно. — Это Кроуфорд. Мне сказали, что ты не поднималась наверх. Я знаю, что ты осталась тут, потому что тебе хотелось рандеву со мной наедине. Глинда!.. — слушая его, я решил немедленно и навсегда изменить свои приемы обольщения.

Этот идиот слепой, что ли?.. Сначала он сунулся в костюмы на вешалках. Потом перенюхал весь разносортный макияж, рассыпанный по прилавку, хотя что он там мог вынюхать, с его-то человеческим носом? Даже надушенная чихуахуа уже почуяла бы за это время запах смерти, наполнявший комнату. Но Кроуфорд Убьюкенен, чтоб ему бешенством заразиться, продолжал оглядывать все вокруг, — и не смотрел ни вверх, ни вниз, где он мог бы, по крайней мере, заметить свисающиеся сверху ноги или вашего покорного слугу под стулом, — но заинтересовался исключительно тем, что находилось у него перед носом, то есть принялся рыться в сумках, оставленных стриптизершами без присмотра.

Я зашипел от отвращения, но этот глухарь был слишком занят, чтобы услышать меня за шумом кондиционера. Отвлекшись от сумок на минуту, чтобы облизать пальцы, которые сунул в крем на засыхающих развалинах торта, он продолжил свое занятие. Голые ноги, свисающие с потолка, он обнаружил, только почти уткнувшись в них. Если бы на его месте была миссТемпл Барр, она бы еще с порога заметила эти вишневые атласные туфельки на шпильке и пошла по ним вверх до логического завершения… ну, в смысле, до распознавания того, что девушка, которой они принадлежат, мертва.

Отягощенные мешками, как у бассет-хаунда, карие глаза Убьюкенена, раскрылись так широко, что стали видны красные прожилки на белках — довольно противный вид, точно суши из глаз осьминога. Он поднимал их все выше, и выше, и выше, пока не достиг искаженного лица мертвой танцовщицы. Он побледнел и попятился, спотыкаясь обо все стулья на пути и расшвыривая их в стороны, а потом замер как раз возле меня и, кинув последний взгляд на дальнюю стену и ее жуткое украшение, вылетел вон из комнаты быстрее, чем сторожевая собака по команде «Взять!».

После этого события стали развиваться стремительно. Буквально через несколько секунд парочка девиц похрабрее заглянула в гримерку, чтобы удостовериться в том, что вонючка Бьюкенен не врет, и сразу скрылась. Я был вынужден подарить моей несравненной долгий прощальный поцелуй, который сам по себе был неплохой компенсацией за разлуку, однако удалился из комнаты на шкаф в коридоре не сразу, а лишь после того, как заслышал истерические вопли и топот маленьких розовых ног, означающие приближение так называемой хозяйки моей Божественной Иветты. Вообще, двуногие поразительно наивны. Наш род, в общем-то, признает их своими компаньонами, но только полный идиот может не понимать, кто в действительности играет первую скрипку в этом дуэте.

Мисс Саванна Эшли, оглашая коридор воплями, подбежала к дверям и потребовала, чтобы кто-нибудь немедленно вошел в гримерку и забрал «ее зайчика» из этого ужасного места. Кто-то, более здравомыслящий, объяснил, что полиция обычно не позволяет трогать ничего на месте преступления. Мисс Эшли, бегая туда-сюда перед дверью, сообщила, что ей начихать на полицию, и что ее зайчик не должен испытывать таких стрессов. Она схватилась руками за горло — жест, который я счел вопиюще безвкусным, учитывая обстоятельства, но, хорошенько подумав, решил, что перед Саванной Эшли меркнет любая безвкусица.

Тут на сцене появилась еще одна старая знакомая со времен книжной ярмарки — лейтенант Молина. Я мог бы прыгнуть ей сверху прямо на голову, и, честно, говоря, правильно бы сделал, если вспомнить, какую нервотрепку она устроила моей лапочке мисс Темпл Барр во время расследования того убийства. Разумеется, я сдержал свой порыв, м предпочел подслушивать, что будет дальше, изредка нервно зевая. Топот и вопли возбужденных двуногих трудно вынести, и я занялся аутотренингом, повторяя успокаивающуюю мантру: «Ту-у-нец… ту-у-нец… ту-у-нец…» Вообще-то, я предпочитаю, карпов, но слово «карп» не подходит для медитации — оно слишком короткое. Тунец гораздо лучше с этой точки зрения — его можно приятно тянуть. С этим волшебным словом в голове я способен задремать даже посреди собачьей своры — и такое со мной нередко случалось, кстати.

Я оставался на своем посту до той минуты, когда Божественная Иветта появилась в коридоре на руках лейтенанта Молины.

— Переноску мы оставляем у себя, пока наши эксперты с ней работают, — объяснила Молина мисс Саванне Эшли.

Та прижала Иветту к груди и осыпала нежностями, между тем как Божественная строила поверх плеча хозяйки свои очаровательные аквамариновые глазки вашему покорному слуге, сидящему на шкафу.

— О, благодарю вас, лейтенант, — пролепетала мисс Саванна. — Вы только посмотрите, как моя бедная детка мурлычет от счастья у мамочки на ручках! Пожалуйста, когда вы выясните, что случилось с моим зайчиком в этой ужасной комнате, расскажите мне все! Мы будем в нашей личной гримерной дальше по коридору.

Поскольку Иветта благополучно вернулась в силиконовое лоно семьи и была теперь в безопасности, мне тоже не было никакого резона болтаться там, точно использованный пластырь. Слушать меня все равно никто бы не стал, даже если бы я предложил себя им в качестве очевидца событий. Они приняли бы меня всерьез не более, чем мисс Саванну Эшли, а это, между прочим, смертельное оскорбление.

Я исчез оттуда, словно тень — и это очень точное сравнение! — и отправился в «Серкл-ритц», чтобы все хорошенько обдумать. Одна вещь, впрочем, была очевидна и безо всякого обдумывания: Божественная Иветта по-прежнему находилась в опасной близости от места преступления и, возможно, от неизвестного убийцы. Я не мог быть за нее спокоен, пока дело обстояло таким образом. Поэтому на следующий день я снова очутился в гримерной, заполненной полуодетыми куколками.

У меня давно вошло в привычку посещение барышень за кулисами — там всегда можно нарыть жареных фактов и жареных куриных окорочков, что, поверьте, гораздо вкуснее и полезнее пресловутого «Кошачьего счастья». Там же можно получить малую толику женской ласки и море обожания — и все это, заметьте, без каких-либо обязательств.

Мое излюбленное место — это «Кристал феникс», но то же самое ждет чувака вроде меня и в других местах: в «Балли», «Сэндс», «Дьюнес» и т. д. Я, правда, из принципа не хожу в «Мирэдж», несмотря на интересные аттракционы, включающие, например, аквариум с акулами. Дело в том, что там ошиваются очень неприятные представители семейства кошачьих. Криманальные субъекты, я бы сказал. Они ходят в полосатых арестантских костюмах, что им весьма подходит, если принять во внимание, что большую часть жизни эти мускулистые скоты вполне заслуженно проводят за решеткой. Каждый из этих отморозков весит больше меня на пару сотен фунтов. Их банда называет себя «Тигры» и служит ассистентами у двух иллюзионистов, Зигфрида и Роя. Короче, я, может, и рисковый парень, но отнюдь не слабоумный.

Надо сказать, бывая практически везде, вплоть до «Лэйс энд Ласт», я ни ногой в «Китти сити», и вовсе не по причине вопиюще лживого названия (никаких кошечек, кроме двуногих, там нет). Дело в том, что девочки-стриптизерши в «Китти сити» постоянно работают на разных площадках, носятся, как сумасшедшие, еле успевая переодеваться между выступлениями, и не имеют ни минутки свободного времени, чтобы уделить внимание чуваку вроде меня. К тому же, они живут на «сникерсах» и диетической кока-коле, а такой режим представляется мне только чуть более привлекательным, чем «Кретинское счастье».

Но в этот раз я пришел туда по делу, и сразу обнаружил, что гримерка в «Китти сити» еще менее приятное место, чем я предполагал. Впрочем, меня это не удивило. Я не собирался обнародовать свое присутствие. Время, которое я выбрал — позднее утро — было лучшим, чтобы остаться незамеченным: первая волна куколок нахлынет в гримерку только перед обеденным шоу. Помещение было пусто, как кухня бедняка, и оборудовано рядом зеркал, которые могли бы меня выдать, если бы я прятался.

Короче, я просто и незатейливо запрыгнул на длинный прилавок перед зеркалами и принялся его инспектировать, даже не задержавшись, чтобы оглядеть свое весьма красивое отражение. Поцарапанная формайка хранила следы долгих ночей и бесконечной череды сменяющих друг друга куколок. Большинство из этих следов невозможно заметить невооруженным глазом. Но для моего невооруженного носа это пара пустяков.

Исследуя букет запахов: косметика для тела, дешевые духи и — фу! — кокосовое масло, я почувствовал едва слышный аромат миндаля. Это не был горьковатый оттенок запаха, намекающий на присутствие цианида, недостаточно необычный миндальный тон, который я уже уловил дважды до этого в гримерке «Голиафа». Часто встречающиеся запахи не приносят никакой пользы в расследовании загадок и тайн. Но, что касается именно этого аромата… дело в том, что один из трех его носителей — некто иной, как Божественная Иветта. Я нашел непонятную пока связь между убийством в «Голиафе», конкурсом стриптизеров и «Китти сити».

В коридоре послышалось эхо девичьих голосов. Пока я раздумывал, не спрятаться ли в туалете, прилегающем к гримерке, шаги приблизились настолько, что мне ничего не оставалось, кроме как нырнуть в единственное близкое убежище — открытую дверцу металлического шкафчика для одежды, тесного и уже занятого большой спортивной 1 сумкой зеленовато-голубого цвета. Я закопался в гору стрингов зверских расцветок, чувствуя себя как дома среди всех этих пятен и полос, изображающих дикие джунгли. Прорыв туннель до самого дна, я понял, что меня слишком много, а сумки слишком мало, и замер, ощущая приближение возмездия не далее чем в полуметре от себя.

— Боже, — контральто над моей головой подало классическую реплику. — Какого черта!

— Что такое? — прозвенело сопрано.

Мне оставалось только закрыть глаза и ждать, пока меня обнаружат и… в лучшем случае выкинут вон. В худшем же — отнесут в одну из ближайших ветеринарных клиник, которые, на мой взгляд, являются нечем иным как легализованным гнездом садистов.

— Кто-нибудь когда-нибудь научится закрывать эту чертову дверцу?! — раздраженно поинтересовался голос.

За этим последовал громкий стук — металлическая дверца захлопнулась, как ловушка, оставив меня в темноте, разбавленной только полосками света из вентиляционных щелей. Кстати, о ловушках. Замок на этой двери находится снаружи, да к тому же в метре от пола. Похоже, немедленное обнаружение, еще минуту назад казавшееся моим Ватерлоо, сделалось теперь единственным спасением.

Глава 14 Тити-мити в «Китти сити»

Темпл смотрела в окно такси на серое бетонное здание без окон, напоминающее бункер, чье единственное предназначение, казалось, состояло в том, чтобы поддерживать массивную неоновую вывеску над крышей. Нет ничего менее гламурного, чем погашенная неоновая вывеска при свете дня. Изогнутые стеклянные трубки названия «Китти сити» выглядели грязноватыми, а силуэт кошки, завершающий надпись, больше напоминал хорька.

Линди намеревалась сама заплатить таксисту, но Рут и слышать об этом не захотела. Они потратили какое-то время, деля сумму на троих, а Темпл, вдобавок, попросила чек об оплате, так что таксист все еще тряс головой и пересчитывал мелочь, когда они подходили к зданию.

На сером асфальте парковки пятнами выделялись всего несколько автомобилей: парочка пикапов, один или два микроавтобуса, да старые купе с виниловыми крышами, выцветшими настолько, что их потрескавшиеся ржаво-коричневые поверхности напоминали о клочьях кожи на лице прокаженного.

Даже снаружи были слышны мощные басовые «тум-па, тум-па, тум-па» колонок музыкального сопровождения, включенных на полную мощность.

Полотняная маркиза над входом была украшена графическим изображением кошачьей морды. Кокетливая черная кошечка не выглядела и вполовину такой разум и, как Полуночник Луи, — отметила Темпл с некоторым самодовольством.

Под сенью маркизы Линди потянула на себя тяжелую железную дверь и шагнула в ледяную тьму, вибрирующую оглушающих ритмов рока. Темпл и Рут последовали за ней и растерянно остановились в полумраке среди стоящих кучками столиков, серебряных проблесков неизменных игровых автоматов и золотистого мерцания стекла за барной стойкой.

— Середина дня, — сообщила Линди, перекрикивая шум, — посетителей мало. Пошли!

Пригибаясь в холодном мраке под волнами рока, точно идя навстречу северному ветру, Темпл и Рут поспешили вслед за ней в относительный рай в глубине, среди кресел и столиков. Темпл сменила солнечные очки на свои обычные. Когда глаза привыкли, она, наконец, рассмотрела стройные светлые фигуры, ритмично двигающиеся под музыку в темноте. Одна из них работала на низком подиуме метрах в пяти от вошедших. Большое полукруглое зеркало на заднем плане повторяло ее движения. Другая крутилась вокруг хромированного шеста возле бара. Еще одна танцевала на пустом столе посреди помещения. Вся сцена напомнила Темпл картины старых мастеров, изображающие ад, особенно, когда она вдохнула застарелый запах табачного дыма.

Постепенно весь зал и его обитатели, коих было немного, выступали из темноты, как на проявляющейся фотографии: мужчины, сидящие в одиночку или парами за разбросанными вокруг столиками, стеклянная будка диск-жокея наверху слева, подиум, очерченный зеркалами. Оправдывая выцветшую похвальбу: «Топлес!» — на вывеске снаружи, гологрудые девицы извивались на нескольких сценах, а огромный экран справа от главной сцены в это время демонстрировал картинки из вестернов. Из мрака вынырнула официантка в черном трико с длинными рукавами, но с «французским» вырезом на спине, почти не скрывавшим начало круглых ягодиц. Остренькие кошачьи ушки — или то были уши летучей мыши? — венчали ее голову с каштановыми волосами до плеч. Личико у нее было чистое и гладкое, как у девушки с рекламы средства от прыщей.

— Принести вам что-нибудь выпить, леди? Линди заказала «отвертку», Рут отказалась пить совсем, а Темпл попросила принести шпритцер с белым вином, надеясь, что доза алкоголя позволит прочистить мозги, оглушенные непривычным грохотом музыки.

Впрочем, если судить трезво, вряд ли одна порция могла тут чем-нибудь помочь.

В отупляющем царстве рока танцовщицы сомнамбулически двигались, каждая в своем коконе ритма, как будто отсутствуя в этом мире. На некоторых были лакированные белые ботфорты — наследие давно минувших шестидесятых, на других — черные туфли на платформе с высокими шпильками. Их стринги напоминали сверкающие версии сильно открытых трусиков от бикини.

Темпл представления не имела, о чем думают те несколько присутствующих мужчин с пресловутой горячей кровью, разглядывая это царство обнаженной плоти. Лично она размышляла о том, как часто девушкам приходится делать эпиляцию, и чем они пользуются. Возможно, ваксинг? Или выщипывают, бреют… а может, просто выжигают напалмом каждый нежелательный волосок на своем теле?

Когда напитки прибыли, Темпл настояла на том, чтобы самой заплатить за свой шпритцер, и была в шоке, когда узнала, что он стоит аж шесть долларов. Плата за грех, — догадалась она.

Она начала уже улавливать повторяющийся рисунок танца девушек — не надоедливый бурлеск с его подпрыгивающими грудями и виляющими ягодицами, навязываемый подчеркнутой барабанной дробью, а нечто текучее и ускользающее, нечто среднее между танцем живота и сексуальной пантомимой. Бедра двигались по часовой стрелке, потом против часовой стрелки, руки медленно вздымались, демонстрируя вытягивающиеся вслед за ними линии торса, груди, менее крупные, чем представлялось Темпл прежде, нежно вздрагивали, точно порции фруктового желе, в такт движениям.

Ее лично все это совершенно не возбуждало. Она покосилась на мужчин за соседними столиками. Было что-то не похоже, что и их это возбуждает. Они спокойно потягивали пиво прямо из горлышек или прихлебывали дешевое вино, молча глядя на танцующих девушек. Да и какие могут быть разговоры, когда музыка грохочет, как сумасшедшая?

Вот входная дверь распахнулась, впуская ослепительный солнечный свет и новую порцию посетителей — пять силуэтов почти на ощупь двинулись в темноту зала. Эти парни прошли прямиком к сцене и уселись перед ней. Теперь Темпл заметила, что подиум обрамляют низкие кресла, такие же кресла были и вокруг каждой маленькой площадки для танцев, на которой, как букет в центре стола, царила полуголая танцовщица.

Девушка на подиуме повернулась к аудитории спиной, демонстрируя филейную часть. Мечтательно глядя на себя в обрамляющее сцену зеркало, она провела одной рукой по волосам, а второй нежно погладила грудь, потом бедра. Поток холодного воздуха из кондиционера заставил прядки волос и крохотные тряпочки, прикрывающие стринги, взлететь вверх.

Рут рядом с Темпл заерзала на стуле от неловкости.

Девушка на подиуме скрылась за пыльным занавесом, ни разу не оглянувшись на зал. Голос диск-жокея — раскатистый, по-карнавальному жизнерадостный, прогремел поверх чуть приглушенной музыки:

— А теперь, джентльмены и леди, — тут Рут и Темпл одновременно оглянулись по сторонам, дабы убедиться, что единственные леди в зале, кроме стриптизерш, сидят за их столиком, — коронный номер! Поприветствуем неотразимую Дульси!

Не успело это имя растаять в воздухе, как музыка взревела с новой силой, грозя разорвать барабанные перепонки.

— Дикарка!

В алом круге прожектора, направленного на подиум и освещающего вход, окруженный трепещущими, точно от непреодолимой страсти, серебристыми лентами, появилась женщина. Точнее — ворвалась в круг сквозь эти ленты, одетая в черные кожаные ботфорты и платье в черно-белую полоску «под зебру». Платье едва держалось на плечах, почти не прикрывало заднюю часть и сверкало разбросанными там и сям по ткани мелкими блестками. Волосы стриптизерши были выбелены до платинового цвета, собраны на макушке и пышным каскадом ниспадали из-под заколки-клипсы. Черно-белые фосфоресцирующие зигзаги и черная подводка с блестками оттеняли ее глаза.

Освещение изменилось, окрасив белые полосы на платье в призрачный и ослепительный бело-голубой оттенок. Темпл подняла глаза к черному потолку над подиумом, где флюоресцентные лампы изливали потоки ультрафиолетового света. Лампы были пурпурные — должно быть, их покрасили для пущей экзотики, хотя ее и без того было с избытком.

Эта стриптизерша, в отличие от других, двигалась по-настоящему: не томно извивалась, лениво демонстрируя свои прелести, а вращала бедрами с устрашающей быстротой, трясла плечами, выгибалась так, что платье ежесекундно грозило сползти с ее трепещущего тела.

Вообще-то, она, по идее, должна была избавиться от него, что и проделала, повернувшись к публике спиной и выскользнув, сантиметр за сантиметром, из нежных объятий блестящей ткани платья. Это не заняло много времени, если учесть ничтожность размеров данного предмета одежды. Забытое платье теперь валялось на полу жалким комочком, а стриптизерша повернулась лицом к публике и триумфально прошествовала по подиуму в одних сверкающих белых стрингах. Затем вскочила на узкий прилавок и стремительно обрушилась с него обратно на сцену, замерев на черном полу в позе женщины-змеи.

В голове Темпл невольно зазвучала скороговорка ярмарочного зазывалы из каких-то далеких времен: «Леди и джентльмены, женщина-змея! Она извивается, она танцует, она ползет на животе, она гнется, как лук и просовывает голову между ног! Она изгибается во все стороны с востока на запад и с запада на восток, она…»

Однако не она сейчас была главным действующим лицом. Мужчина, сидящий ближе всех к подиуму, вскочил с места и, улыбаясь, разлегся на спине поверх края сцены. Из его зубов торчала, точно перископ, свернутая в трубочку бумажка.

Рут нагнулась к уху Темпл:

— Это что, сигарета?

Темпл указательным пальцем подвинула очки поближе к переносице. Примерно такой же длины, как сигарета, примерно такой же толщины, как сигарета, но…

Улыбающаяся танцовщица заметила мужчину, подошла к нему и раздвинула ноги в высоких ботфортах, разместив их по сторонам его головы. Вращая бедрами, она медленно начала приседать над ним.

— Нет, — крикнула Темпл в ухо Рут. — Это свернутая купюра!

— Что? — не поняла Рут.

Танцовщица сгибала колени, приседая все ниже и ниже.

— Купюра. Деньги! — прокричала Темпл.

— Фу, какая гадость! — Рут была шокирована.

Темпл наблюдала, нервно прокручивая в голове всякие возможные неприличности, и облегченно вздохнула, когда стриптизерша просто опустилась на пол рядом с головой мужчины и медленно вытянула деньги зубами из его рта.

— Да, негигиенично, — запоздало согласилась Темпл, не глядя на Рут. Рут бросила на нее потрясенный взор.

Стриптизерша засунула деньги за резинку стрингов, затем повторила свой номер с другим мужчиной, который решительно распластался на краю сцены с «сигаретой» в зубах. Темпл прикинула, какого достоинства могли быть эти бумажки. Доллар? Больно дешево. Может, пятерки? Или десятки, или даже двадцатки. Неумеренное любопытство вечно сбивало ее с пути, мешая дать суровую нравственную оценку моральной стороне событий.

Наплевав с высокой колокольни на моральную сторону событий, танцовщица, меж тем, села лицом к зеркалу, оперлась на руки и раскинула приподнятые выпрямленные ноги, демонстрируя одно из упражнений аэробики, которые Темпл сто раз видела по телевизору. Мужчин, конечно, этот номер заинтересовал гораздо больше, чем ее, тем более, что на стриптизерше не было ни трико, ни лосин. Один, с дальнего столика, потихоньку подошел поближе и теперь стоял возле самого подиума. Темпл заметила его не раньше, чем его увидела стриптизерша, которая, кажется, была занята разглядыванием чего-то поинтереснее.

Улыбаясь, танцовщица повернулась к мужчине, подняла свои роскошные волосы обеими руками, присела, расставив ноги, и выразительно задвигала бедрами. Поскольку сцена находилась примерно на уровне лиц сидящих за столиками, это придавало выражению «прямо в рожу» новый пикантный оттенок.

Затем стриптизерша опустилась на край сцены, обняла своего пылкого зрителя одной рукой и начала шептать что-то ему на ухо, другой рукой теребя резинку своих стрингов, бесстыдно оттягивая ее и как бы предлагая засунуть свернутую купюру в эту нейлоновую банковскую ячейку.

— Подвязки, — грустно сказала Темпл, ни к кому конкретно не обращаясь, — прошли долгий путь эволюции, детка.

Рут рядом с ней только молча потрясла головой.

Ко времени, когда мисс Дикарка покинула сцену, провокационно нагнувшись перед уходом, чтобы поднять с пола платье, ее стринги со всех сторон топорщились свернутыми купюрами, торчащими из-под резинки, что придавало ее имиджу «дикарки» дополнительный красочный оттенок.

В следующие несколько минут была объявлена еще одна танцорка, затем другая… Имена некоторых из них звучали, точно воплощенная мечта родителей: Беркли, Мэдисон, Трэйси… Другие демонстрировали любовь к алкогольным напиткам: шампанское, бренди, текила… Темпл отметила, как много девушек избирали в качестве псевдонимов названия городов: Финикс, Майами, Вичита — эти имена, с одной стороны, сохраняли анонимность, с другой — привязывали артистку к местности, которая, возможно, была ее домом. Правда, никто не назвался Тампой — возможно, потому, что это звучало слишком похоже на «тампон».

Каждый номер длился на сцене всего четыре-пять минут, ровно столько, сколько звучала песня в динамиках. После него девушки меняли дислокацию — отправлялись в зал танцевать на столике или барной стойке, заигрывая с посетителями, сидящими там. После нескольких номеров Рут заявила, что сыта по горло. Темпл поднялась из-за стола вместе с ней, и Линди последовала за ними. Однако, вместо того, чтобы направиться к выходу, она повела их, петляя между столиками, оккупированными разгоряченными мужчинами, куда-то в глубь помещения. Рут, также как и Темпл, нервничала, поскольку они заслоняли обзор сидящим и мешали наслаждаться зрелищем. Они обе, согнувшись, пробирались за Линди, точно утята, боящиеся отстать от мамочки, и, наконец, с облегчением нырнули в открытую дверь с правой стороны от подиума.

Они оказались в женском туалете, таком запущенном, что определение «дамская комната» вряд ли к нему подходило. Гораздо уместнее было бы назвать его дамским сортиром. Серые кабинки, покрытые граффити, точно татуировкой, единственная раковина с тусклым зеркалом над присыпанной пудрой полкой. На двери одной из кабинок красовалась надпись, составленная из самоклею-щихся цветных букв, обведенных сверкающими фломастерами, которые так любят маленькие девочки: «Трон Теды».

Кроме обычного автомата для тампонов, на стене висел парфюмерный автомат, призванный освежать работниц подиума в перерывах между тяжким трудом. Помимо всего прочего, помещение было странной формы, по-видимому, выгороженное из того, что осталось при планировке клуба, да к тому же проходным — Линди провела своих гостей из него прямо в узкую длинную гримерку. В дальнем ее конце у стены размещались металлические шкафчики для одежды, как в спортивных раздевалках, а по обе стороны шли прилавки с зеркалами, обрамленными лампочками для макияжа. Единственная пара стульев была отодвинута далеко от этих прилавков — здесь явно было не то место, где можно спокойно присесть к зеркалу и аккуратно наложить грим.

Трое или четверо почти безгрудых танцовщиц разной степени сценической обнаженности возились у зеркал, колдуя над своей внешностью. На прилавке перед ними зияли распахнутые спортивные сумки, содержимое которых вываливалось наружу — баллоны с лаком для волос, трусики, шпильки и косметика.

Посетители женского пола были приняты здесь с распростертыми объятиями, точно старые подружки.

— Ну, как? — блондинка с отросшими, как у Мадонны, черными корнями волос, повернулась на каблуке перед гостями, демонстрируя свой наряд: пурпурный пояс для чулок, отделанный черным кружевом, был единственной вещью, которая прикрывала стринги и поддерживала черные ажурные чулки. Когда она повернулась спиной, стало видно, что на подвязках сзади отсутствуют застежки. — Болтаются. Может, заправить их под пояс?

Пока она показывала, что имеет в виду, Темпл прикинула, через сколько секунд энергичные движения ее бедер на сцене заставят вывалиться не только заправленные под пояс пажики, а вообще все, включая самые интимные части ее тела.

— Нет, это тупо, — сказала высокая рыжеволосая девушка, одетая во флюоресцентные стринги и какой-то лоскуток сверху. Лоскуток изображал маечку, которая так долго мокла под дождем, что страшно села. — Приколи их к чулкам булавками.

— Нету!.. — трагически воскликнула блондинка.

— Сейчас поищу, — рыженькая начала рыться в своей огромной сумке, но, кроме разрозненной косметики и деталей сценических костюмов, ничего не нашла.

Блондинка повернула к зеркалу свою практически голую попку.

— Мне точно надо чем-то прикрепить чулки, — решила она. — Чтобы не сваливались и лучше смотрелись.

Во имя женской солидарности, Темпл поставила свою сумку на стул и раскрыла ее. Она всегда носила с собой массу необходимых вещей. Из пухлой жаккардовой косметички была извлечена большая булавка с прицепленной к ней связкой булавок поменьше. Темпл воздела связку над собой, как скальп врага:

— Есть!

Блондинка кинулась к ней, незакрепленные подвязки болтались сзади, как два хвостика:

— Ура! Спасибочки!

Она схватила две булавки, которые Темпл отцепила и протянула ей, изогнулась, прикалывая подвязки на место, и затем победно выпрямилась:

— Как я выгляжу?

— Э-э… Потрясающе, — сказала Темпл.

Рут не сказала ничего, очевидно, слишком шокированная, чтобы выдавить из себя хоть слово.

— Отлично, цыплятки, — новый голос, глубокий и низкий, раздался в гримерке. — Мамочка принесла вам свежих зернышек!

Довольно полная женщина с неприметным лицом, одетая в свободные черные слаксы и такую же блузу, вошла в гримерку. Атмосфера вокруг нее незримо наполнилась быо-Щей через край энергией и ласковым юмором. Она водрузила огромный баул камуфляжной расцветки на прилавок и, подвинув к себе один из стульев, плюхнулась на него.

Блондинка и Рыжая кинулись к ней. Линди осталась стоять, опершись на металлический шкафчик и дымя сигаретой. В какой-то момент Темпл почудился звук из-за дверцы: приглушенное «бум», но Линди не пошевелилась, и она решила, что ей почудилось. Глюки, бывает. По крайней мере, ее состояние было лучше, чем у Рут, которая стояла столбом посреди комнаты, прижимая к себе сумочку обеими руками, точно боялась подцепить заразу от вопиющей аморальности, царившей в помещении.

Новое лицо вызывало у Темпл неудержимое любопытство, и она подошла поближе. Женщина в черном раскрыла свой баул и извлекла из него хромированное кольцо размером с мяч для боулинга, на которое были нанизаны сверкающие стринги ярких расцветок, сшитые из кусочков эластика размером с почтовую марку. К группе девушек, с увлечением разглядывающих новые наряды, присоединилась юная негритянка в длинном жакете стиля сороковых годов, изображающем платье.

— О, Вильма, какая прелесть! — Худенькая, высокая Рыжая перебирала лоскутки ткани. — У тебя есть побольше размером? Последние стринги, которые я купила, почти оправдали репутацию «Китти сити».

Вильма порылась в своем товаре и сняла с кольца зеленые панбархатные трусики. Рыжая сбросила с себя все, что было надето, и влезла в них, поправляя эластичную резинку на своих узких бедрах. Пока она решала, кукольная Блондинка перебирала коллекцию тонкими пальчиками с обкусанными ногтями, покрытыми облупившимся лаком цвета фуксии.

— Вот эти подойдут к моей кисейной распашоночке. — Она сняла с кольца стринги цвета лайма, но с леопардовыми полосками, которые Темпл не стала бы предлагать надеть даже папуасу.

Трусики одни за другими снимались с кольца. Девушки разбирали их влет по двадцать пятьдолларов штука. За свои зеленые Рыжая заплатила тридцать пять, провозгласив, что они прямо как на нее сшиты, хотя Темпл, например, так не думала. Черненькая скинула изображающий платье жакет и все, что под ним было, и крутилась перед зеркалом в стрингах медного цвета с полосками металлика, которые она купила аж за полтинник баксов. Остальные двое тоже оккупировали зеркала, примеряя обновки.

Вильме не нужно было даже прилагать усилий для сбыта своего товара. Она взглянула на Темпл из-под густых седеющих бровей:

— Что-нибудь купишь?

— Я?!. О, нет… я просто смотрю…

— Да не тушуйся! Выбирай, что приглянется. Кстати, цыплятки, у меня есть отличная новая косметика!

Цыплятки снова бросились к баулу, разглядывать мерцающие гели для тела, пудру с блестками, татуировки-наклейки, черную помаду и лаки всех цветов радуги — от зеленого до нежно-розового. Темпл надеялась, что Блондинка купит какой-нибудь лак, чтобы закрасить свои облупленные ногти, но той, похоже, было наплевать на такой вопиющий недостаток. Видимо, Блондинка была новенькой в клубе: она лихорадочно заполняла анкету, по которой диск-жокей должен был объявлять ее характеристики.

— Любимый актер, — бормотала она. — Кто там был в «Доме у дороги»?

— Я его не смотрела, — сказала Темпл. — Но там играл Патрик Суэйзи.

— Пэ-а-тэ-рэ-и-кэ. А как пишется «Суэйзи»? Быстрее! Кто-нибудь!..

Тишина.

— Эс-у-э-й-зэ-и, — не выдержала Темпл. Пиарщик не может не выдавать информацию, где бы он ни находился.

Блондинка переминалась с ноги на ногу — ей скоро нужно было бежать на сцену.

— Актриса, актриса, актриса… кто там знаменитый?

— Шэрон Стоун, — предложила Темпл, вновь приходя на помощь. «Основной инстинкт» она тоже не смотрела, но читала рецензию, и теперь вдруг засомневалась, может ли лесбиянка, убивающая мужчин, служить ролевой моделью для стриптизерши. Однако было уже поздно.

— Ваша главная мечта, — Блондинка теперь уже смотрела с надеждой только на Темпл.

— А у тебя самой ее нет?

Блондинка склонила голову к плечу и выпятила губы:

— Выбить на хрен мозги моему папашке. Она рассмеялась, но в глазах смеха не было.

Темпл замерла, почувствовав невысказанный кошмар, скрывающийся за этими несколькими словами.

Блондинка передернула плечами, как будто стряхивая с себя все свои мысли, чувства, все свое прошлое.

— Мечтаю, чтобы меня привязали к двум лошадкам и разорвали на фиг пополам, — она опять рассмеялась.

Темпл не могла произнести ни слова, шокированная ее фразой больше, чем всем увиденным в этом мире эротических развлечений. Классический случай сексуального насилия и напрочь убитого чувства собственной ценности стоял перед ней во всей красе — не нужно было быть профессионалом вроде Мэтта Девайна, чтобы об этом догадаться.

— Кстати, детка, — раздался мягкий материнский голос Вильмы. — Почему бы не написать про леди Годиву? Ну, ты знаешь, голая на лошади.

— О, точно! — Блондинка с облегчением схватилась за карандаш. — Я могу написать что-нибудь такое… э-э… «Мечтаю голой проехать на лошади по «Цезар паласу». Все. Готово. Слушай, ты не можешь отдать это диск-жокею по пути на выход? — Она сунула помятую анкету в руку Темпл. — Мне надо успеть накраситься.

Темпл автоматически кивнула и взглянула на бумажку, исписанную крупным детским почерком. Блондинка наделала кучу ошибок, по-школьному второпях зачеркивая неправильно написанные слова и буквы.

— Пошли отсюда, — пробормотала Рут сквозь зубы.

В секундной тишине Темпл услышала еще один подозрительный «бум» из шкафчика, но тут Рыжая включила фен и начала втирать мусс для укладки в свои пышные кудряшки.

Линди затушила сигарету прямо о цементный пол и оставила лежать там рядом с мятым фуд-стемпом: никаких пепельниц вокруг не наблюдалось. Она оттолкнулась от шкафчика так, что дверца зазвенела, и повела гостей в обратный путь через дамский сортир.

Темпл сорок раз пожалела, что согласилась отдать анкету Блондинки диск-жокею: ей для этого пришлось пробираться за кулисами подиума среди ожидающих выхода девочек, а потом долго махать руками, привлекая внимание ди-джея Джонни. Наконец, она выполнила свою миссию и проскользнула обратно за сценой, стараясь не задевать полуголые тела толпившихся там танцовщиц.

Линди и Рут ждали ее у двери в сортир. Троица как раз пробиралась между столиками к выходу, когда Джонни объявил: «Свеженький новый талант: Малютка Шива!» Таково было сценическое имя Блондинки.

И вот, наконец, они стояли на асфальте снаружи, щурясь от потока яркого света.

— Ну, как? — вопросила Линди.

— Печально, — ответила Рут. — Фальшивые имена, фальшивый гламур — все это не может скрыть тот факт, что бедные девушки совершенно себя не уважают, показывая свое тело мужчинам за деньги.

— Ой, я тебя умоляю! — Линди хлопнула себя по бедрам. — Ты думаешь, кто зарабатывает на «ужасных мужиках-эксплуататорах»? Клубы и девочки! Эти несчастные онанисты засовывают хорошие баксы за резинки трусиков и в лифчики, пока бухают пиво и виски по вечерам в клубах. Это стриптизерши ими манипулируют, и никак иначе! Ты же видела это, Темпл, правда? Ты со мной согласна?

Темпл смотрела то на одну, то на другую, раздумывая.

— Я видела то же, что и вы. Но и кое-что еще. По моим наблюдениям, стриптизерши вкладывают душу в то, что делают. Возможно, это что-то вроде невроза: потребность манипулировать мужчинами, которые использовали их, когда девочки были слишком малы, чтобы уметь защищаться. В любом случае, это добавляет их выступлениям страсти. Все люди искусства работают на нерве.

— Мы не просим, чтобы нас называли людьми искусства! — горячо сказала Линди. — Мы хотим всего лишь, чтобы нас не считали отбросами.

— Невозможно оправдать то, чем вас вынуждают заниматься, просто подменяя понятия! Нечего называть разрушенную самооценку «нервом», помогающим блестяще выступать! — заспорила Рут не менее горячо.

Короче, обе были не согласны с Темпл. Она стояла между ними, чувствуя себя кошкой, которая слопала канарейку и подавилась ловушкой для птиц.

— Знаете что? Я запишу вас обеих на радио, чтобы вы выступили каждая со своим мнением. «Про» и «контра».

За и против. А потом посмотрим, что скажут стриптизерши, когда начнут звонить на передачу. А они начнут, я уверена. Ну, что? Согласны?

Противницы подозрительно уставились друг на друга. Потом обе посмотрели на Темпл, и она прочла ответ в их разом вспыхнувших глазах.

— Шоу на радио будет как раз в кассу перед конкурсом стриптиза, — сказала Линди.

— Радио — отличный форум для ЖОЭ, — добавила Рут. — И, по крайней мере, это не так жарко, как топтаться целыми днями на солнце с плакатом.

— Я бы на это не рассчитывала, — Темпл, которая имела опыт баталий на радио, сочла своим долгом предостеречь Рут. — Но из открытой дискуссии вы сможете вынести много интересного.

— Я уже вынесла, — Рут ткнула пальцем в дверь «Китти сити», которая как раз распахнулась, выпуская группу стриптизерш в мини-юбках.

Темпл проводила глазами Дикарку, которая устремилась вверх по улице на своих длинных загорелых ногах.

— Не думаю, что достаточно, — сказала она, размышляя, какие бездны могут открыться, если стриптизерши начнут говорить откровенно. Сколько можно будет узнать о подоплеке их вечно порицаемой профессии — и, возможно, о подоплеке убийства. Хотя ужасная смерть Дороти Хорват вряд ли будет предметом обсуждения.

Пока она смотрела вслед стриптизершам, из начавшей закрываться двери выскользнул взъерошенный черный кот, бросил на Темпл вороватый взгляд изумрудных глаз и скрылся за углом.

Темпл открыла рот, но кот уже исчез.

— Что такое? — спросила Рут, заметившая выражение ее лица.

— Ничего. Мне показалось, что я узнала еще одного посетителя «Китти сити».

Линди и Рут вытянули шеи, оглядываясь по сторонам.

— Никого тут нет, — сказала Рут с внезапно прорезавшимся юмором, — кроме трех птичек. Так что полетели отсюда, пока кто-нибудь не подумал что-нибудь не то.

Глава 15 Потерянное дитя

Троица выпорхнула из такси, которое они поймали возле «Парадиза», и довольно сердечно распрощалась. Рут направилась к охраннику на стоянку, чтобы забрать свой плакат, а Линди и Темпл вошли в «Голиаф». Темпл понимала, что до полного взаимопонимания пока далеко, но, по крайней мере, враги готовы были сесть за стол относительно мирных переговоров на ток-шоу на радио.

Меж тем, Линди привела Темпл на второй этаж, где один из номеров отеля был превращен в штаб-квартиру конкурса. Несмотря на то, что в данный момент номер был пуст, там царил беспорядок. На кофейных столиках теснились переполненные пепельницы, чашки с недоеденным попкорном и кучи бумаг. Темпл мечтала только об одном: местечке, где присесть, и работающем телефоне. Она плюхнулась в одно из кресел, бросила рядом свою тяжелую торбу и, порывшись в ней, вытащила пухлый ежедневник. Телефонные номера занимали половину его объема.

Пришло время сыграть в рулетку с местными радиостанциями. Темпл начала набирать номер за номером, моментально узнавая, кто на месте, кто нет, кого интересует предложенная тема, а кто в данный момент слишком занят, чтобы что-то обсуждать. После сорока минут непрерывных звонков, на руках у Темпл было три договора на ток-шоу в течение следующих четырех дней и еще четыре станции обещали перезвонить. Продюсеры и журналисты на радио были в восторге от перспективы получить звонки от стриптизерш, готовых обнажить перед публикой свои души. Лас-Вегас принимает экзотические Развлечения исключительно как метод получения прибыли, но, при наличии гостей на радио, готовых обсуждать такие деликатные вопросы, стриптиз внезапно начинает выглядеть весьма притягательной темой, влияющей на рейтинги станции. Ничто так не добавляет популярности, как жаркие дебаты и столкновение противоположных мнений в прямом эфире.

Удовлетворенная, но почти лишившаяся языка от усталости, Темпл вернула свой драгоценный блокнот в сумку и оглядела столики в поисках чего-нибудь съедобного. Увы, ей пришлось ограничиться семью микроскопическими засохшими солеными крекерами и парочкой конфеток «Меллер».

Скорее всего, решила она, весь штаб конкурса сейчас внизу, в зале для приемов, наблюдает за установкой света, камер и репетициями участников предстоящего субботнего шоу.

Ожидая лифта, она размышляла о том, почему убийца настиг свою жертву так рано — еще даже не все участники прибыли на конкурс, и до шоу оставалась неделя. В «Голиафе» собралась примерно половина всех заявленных на шоу стриптизеров, и хаос, который мог бы скрыть следы убийцы, разгулялся лишь в половину своей мощи.

Она прошла через людное лобби отеля, машинально отметив, что все гостиницы Лас-Вегаса напоминают декорацию к триллеру «Аэропорт» с этими непрерывно движущимися группами прибывающих и уезжающих, багажом, толчеей и длинными очередями к стойкам. Да, все гостиницы Лас-Вегаса — за исключением некоторых неудачников, бизнес в которых идет плохо. В тех лобби напоминают пустые залы для боулинга.

Заглянув в зал для приемов, Темпл обнаружила все тот же упорядоченный хаос, который уже наблюдала здесь раньше. Она постояла в дверях, обдумывая, что будет, если схлестнуть Айка Витцеля на ток-шоу с Рут. Нет, Айк не годится, он не будет разговаривать. Витцель, похоже, был одним из этих до ужаса мерзких мужиков, которые любят молча ухмыляться в лицо разгневанной женщины. Как обожаемый Кроуфорд Бьюкенен, например.

Она не заметила никакого присутствия репортеров и вздохнула с облегчением. Убийство уже стало вчерашней новостью в щедром на сенсации и криминал Лас-Вегасе. Все, что ей теперь оставалось делать, это организовать хорошую рекламу конкурсу и отгонять слишком назойливых репортеров от опасной темы. В таком случае, можно ехать домой и заниматься планированием ток-шоу… или, раз уж она все равно здесь, наведаться еще раз в гримерку и осмотреться там. Одной.

Она направилась к черной лестнице, придумывая правдоподобные причины для своего любопытства на случай, если кто-нибудь, — например, лейтенант Молина, — поинтересуется, что она здесь вынюхивает.

Было ясно, что полиция уже прошлась по гримерке частым гребнем. Но Темпл требовалось без постороннего присутствия выяснить для себя некоторые детали, за которые зацепилось ее подсознание в прошлый раз, когда она впервые осматривала место убийства.

Ее каблучки дробно отстукивали барабанный ритм по цементным ступеням. Ее никто не заметил — и это доказывало, что убийце вовсе не обязательно было быть очень умным, достаточно было простого везения. «Голиаф» — колоссальное по размеру строение, и его рабочее подбрюшье часто бывает безлюдным, только надо знать, в какое время туда проникнуть.

В безликом коридоре, тесном от передвижных вешалок с костюмами в муслиновых чехлах, Темпл постаралась передвигаться бесшумно. Нечего привлекать к себе внимание призраков, даже если в коридоре, на первый взгляд, никого нет.

О, в одной из гримерок точно обитал призрак!.. Темпл помедлила, затем распахнула дверь, которую когда-то открывала бессчетное число раз.

Охапка сверкающих нарядов занимала нишу, в которой не так уж много месяцев назад висели нарочито простые сценические костюмы Макса. Похоже, в этой комнате теперь обитал то ли пародист, то ли помешанная на гламуре поп-певица. Темпл бросила взгляд в зеркало и нашла, что выглядит вполне респектабельно, но довольно виновато, как всякий преступник, непрошенно проникший на чужую территорию. На покрытом стеклом гримировочном столике была рассыпана косметика, нисколько не похожая на грим фокусника в черных и серых тонах. А она ведь почти ожидала увидеть в зеркале за своей спиной Макса, глядящего на нее из-за стекла. Просто смешно, как действуют зеркала, заставляя беседовать с человеком, отраженным в них, как будто он действительно находится по ту сторону. Не там ли однажды растворился ее иллюзионист, пройдя сквозь собственное отражение?

Темпл оглядела явно женскую косметику и подивилась странному сочетанию дорогих теней от «Боргезе» и дешевой продукции «Мейбеллин». Несмотря на то, что вся обстановка в гримерной оставалась той же, что и была, что-то в ней неуловимо изменилось с тех пор, как фокусник своим исчезновением превратил ее в нечто отличное от простой комнаты. В ней жили воспоминания, слегка отдающие пылью.

Темпл покачала головой — не столько в адрес комнаты, сколько в свой собственный адрес, и собралась ретироваться. Она чувствовала себя самозванкой, влезшей в декорации спектакля, в котором ей не было предназначено никакой роли. И тут ее отраженный в зеркале взгляд заметил нечто странное на плетеном диванчике у противоположной стены. Как часто она сидела на этих подушках, ожидая, пока Макс снимет грим, готовая успокоить его взбудораженные выступлением нервы… «Прекрати немедленно!» — приказала она себе и повернулась к дивану, чтобы поближе рассмотреть замеченную странность.

Розовая спортивная сумка. Подходящая деталь для слегка вульгарного антуража. Сетка вместо ткани по сторонам, наверное, предназначена для проветривания лосин после занятий фитнесом… Но там что-то двигалось, за сеткой!

Темпл отскочила с колотящимся сердцем, ее собственг ная тяжелая сумка больно ударила ее по бедру.

— О-оу!..

Содержимое сумки эхом повторило ее вопль. Только исходящий оттуда звук был больше похож на «мя-оу».

О, господи, как же она забыла про незабвенного кошачьего зайчика! Просто не обратила достаточного внимания на истошно-розовую переноску в прошлый раз.

Темпл присела перед диваном, заглянула в переноску сквозь боковую сетку, и увидела блестящие аквамариновые глаза и длинный серебристый мех.

— Это кто тут такой красивый? Конечно, Иветта! Очаровательная киска Саванны Эшли.

Она, наконец, заметила вычурную серебряную надпись на переноске.

Темпл поскребла сетку указательным пальцем, и розовый носик, оттененный черной шерсткой на мордочке, приблизился, чтобы его обнюхать.

— Ага. Я надеюсь, что твоя хозяйка скоро появится. Мы же не хотим, чтобы ты тут оставалась совершенно одна, как в прошлый раз, и наблюдала еще одно убийство, — например, мое.

Темпл поднялась, внезапно оробев от осознания того, что со всех сторон ее окружают пустые гримерки, и дух внезапной, ужасной и бессмысленной смерти еще витает вокруг. Допустим, яркая личность Макса и не оставила после себя следа в этой комнате, однако призрак так зверски убитой танцовщицы просто обязан был поселиться на этаже!

Темпл поспешила из комнаты, представив, как будет объяснять свое присутствие Саванне Эшли, если та, неожиданно вернувшись, застукает ее в своей гримерной. Честно говоря, она и себе-то не хотела это объяснять.

Дверь в комнату, где произошло убийство, была полуоткрыта. Темпл замерла, хотя и знала, что пустые гримерные вечно стоят распахнутыми. Последняя вещь, которую спешащие замотанные актеры будут делать — это закрывать за собой двери. И все же она подкралась к двери на цыпочках, стараясь, чтобы ее звонкие каблуки не касались цементного пола. К створке она даже не прикоснулась — оставленной щели было вполне достаточно, чтобы проскользнуть внутрь. Противоположная стена, увешанная накидками, сразу приковала к себе ее внимание. Может быть, жертва была подвешена именно | там специально, словно туша на крюке в мясницкой? Да, жестоко и мерзко, но не более мерзко и жестоко, чем использование призовых трусиков девушки в качестве удавки. Не было ли в самом способе убийства и в месте, где оно было совершено, некоего послания? Темпл полагала, что должно было быть. Возможно, если она постоит тут неподвижно и молча, стараясь ни о чем не думать, ее интуиция сработает и выдаст подсказку.

Полузадушенный всхлип нарушил ее концентрацию.

Глаза Темпл метнулись от стены с висящими накидками к ряду зеркал над прилавком для макияжа и разрозненным стульям перед ним. Пусто. Она повернулась. За ее спиной были только металлические шкафчики для одежды, придвинутые к самой стене, с несколькими распахнутыми дверцами и облупленной, точно лак на ногтях, серой эмалью. Никто не мог спрятаться в шкафчике. Уж точно не убийца. И даже не часть убийцы. У нее просто разыгралось воображение.

И все-таки, она слышала звук, и очень близко! У нее не бывает галлюцинаций.

Темпл еще раз оглядела комнату, на этот раз методично, | начав с потолка, спустившись к стульям, выстроившимся вдоль прилавка, и, наконец, добравшись до костюмов, теснившихся на вешалке, — от одинаковых платьев цвета фуксии, отделанных индюшачьими перьями и занимающих дальний край, до экзотических нарядов приезжих танцовщиц, дополненных безвкусными туфлями и сапогами на огромной платформе, выстроившимися внизу.

Приглушенное «ик». Последнее платье слева, с ярко-красным сверкающим лифом и многоярусной юбкой для фламенко, задрожало. Темпл наклонилась и заглянула под свисающие подолы. На этот раз ей удалось заметить пару шелковых туфелек на шпильке, украшенных коша- | чьими мордочками, отделанными стразами, на каждом носке. В этих туфельках, в отличие от соседних, находились чьи-то ноги. Она подошла поближе и отодвинула в сторону платье с красным лифом. Металлическая вешалка скользнула по поручню с ужасающим кошачьим скрежетом, заставившим Темпл подпрыгнуть вместе с ее визави.

Миниатюрная темноволосая женщина, отвернувшись, приникла к стене, дрожа и закрывая руками лицо. На ней, кроме туфель, были только черные трусики-бикини и лифчик без лямок.

— Ой, простите, — смущенно сказала Темпл. Нет ничего более постыдного для обеих сторон, чем застать незнакомого человека плачущим.

Женщина потрясла головой, слишком расстроенная, чтобы говорить.

— Может, я могу чем-нибудь?.. — не ожидая ответа на свой бесполезный вопрос, Темпл попятилась, приготовившись на цыпочках ретироваться.

Рука оторвалась от лица и поймала ее запястье.

— Он… еще здесь? — голос женщины был странно низким и грубым для такого хрупкого тела, — охрипший от слез и чего-то еще. Похоже, от страха.

— Он?.. — повторила Темпл растерянно. Рука впилась в ее запястье до боли:

— Мужчина! Человек. Просто мужчина. Он где-то здесь? Темпл покачала головой:

— Никого нет на всем этаже, кроме меня. И кошка еще.

Женщина облегченно расслабилась, плечи опустились, но ее лицо оставалось прижатым к стене. Одной рукой она продолжала прикрывать глаза, как будто боялась увидеть нечто ужасное.

— Эй, — сказала Темпл мягко. — Я, конечно, иногда выгляжу кошмарно по утрам, но не настолько уж, чтобы умирать от страха при одном взгляде на меня. Выходите. Здесь никого нет, кроме нас, честно.

Женщина нервно засмеялась и оглянулась на Темпл сквозь растопыренные пальцы, как маленький ребенок.

— Вы… не из участников шоу.

— Я работаю пиар-менеджером.

— А что вы тут делаете?

— Пришла посмотреть на место убийства, — призналась Темпл застенчиво, показав глазами на стену с висящими накидками. — Я ужасно любопытная.

— А, — женщина вздохнула, и вздох на этот раз был почти не похож на всхлип. Она, наконец, обернулась и прислонилась к стене спиной.

Несмотря на миниатюрность, незнакомка обладала потрясающими формами. Темпл с завистью отметила изгибы, напоминающие песочные часы. Цвет лица и волосы говорили об испанском или итальянском происхождении.

— Как вас зовут? — спросила Темпл. Длиннющие черные ресницы, прикрываемые рукой,

поднялись и опустились: незнакомка изучала приличный костюм Темпл, ее туфли, сумку, и, наконец, лицо.

— К-катарина, — произнесла она тихо и застенчиво.

— Отлично, Катарина. Может, выберемся отсюда? Эти блестки ужасно царапаются. Я клянусь, что мы здесь одни.

Катарина выползла на свет, как ребенок из шкафа, в котором прятался. Странная картина в сочетании с ее полуобнаженным, очень женственным телом.

— Какие потрясающие туфли, — сказала Темпл совершенно искренне. — У меня есть кот, и у него глаза почти такие же ярко-изумрудные, как эти камешки.

— Спасибо. — Катарина повернула ногу, чтобы Темпл могла рассмотреть туфли со всех сторон. Их форма повторяла силуэт припавшей к земле кошки: выгнутая спина, прижатая к полу грудь и передние лапы, и черный ремешок на щиколотке, точно обвивший ножку хвост.

— Обалдеть, — оценила Темпл. — Вы сами это придумали?

Женщина скромно кивнула и опять спросила:

— Вы точно уверены, что там, в коридоре, никого?

— Клянусь Богом и туфлями Марлен Дитрих. — Темпл бросила взгляд на стену с накидками. — Вы что, испугались, вспомнив про убийство? Вы подумали, что убийца все еще где-то тут, да?

Катарина покачала головой, увенчанной копной натурально вьющихся темных волос, таких роскошных, что им позавидовал бы Канцлер Трои из «Стар Трека». Сама Темпл нечасто испытывала зависть, но, при взгляде на эту крошку с фигурой секс-бомбы, она все же ощутила укол в сердце: в старших классах школы она с радостью обменяла бы все свои скаутские награды, полученные за продажу печенья, всего лишь за один короткий день обладания подобной сбивающей с ног сексапильностью. Какая несправедливость, ведь эта брюнетка даже не была высокой!

— Я и не вспомнила про убийство, — ответила Катарина. — Все произошло так быстро… хотя это всегда так бывает.

— Что? Что произошло? — нетерпеливо переспросила Темпл.

Плечи Катарины беспомощно вздернулись, и затем она отняла руки от лица.

— О, господи боже, — прошептала Темпл, увидев покрасневшие от слез огромные глаза цвета горького шоколада, ресницы, точно опахала — и при этом натуральные! — размазаннукутушь… в следующую секунду она поняла, что это не тушь: под глазами и на скулах Катарины наливались темной синевой ужасные синяки.

— Вас избили?! Это тот мужчина, про которого вы спрашивали? Кто он такой?

Катарина пожала плечами:

— Какая разница? Ничего уже не поправишь. Что сделано, то сделано. Он добился своего: я не смогу выступать на конкурсе с таким лицом.

— Вы же себя не видите… все не так плохо. Вы не так уж плохо выглядите…

Карие глаза потемнели от горя:

— Я знаю, на что я буду похожа к субботе. Радуга, блин. И он тоже знает, как это будет смотреться: очень дерьмово. Он знал, куда и как бить.

— Лед! Я видела автомат в коридоре. Мы приложим лед! Никуда не уходите, я сейчас вернусь…

Темпл выбежала в коридор, выхватив кошелек из своей необъятной сумки и по пути подсчитывая двадцатипятицентовые монеты.

Автомат для газировки действительно стоял в коридоре, всего в нескольких шагах от гримерки, и Темпл поздравила себя с тем, что память ее не подвела. Она сунула монеты в щель, дождалась, пока бумажный стаканчик выскочит из отверстия, наполнила его кубиками льда и убрала из-под последовавшей за льдом струи лимонада, позволив ей утекать в сток.

Катарина сидела перед зеркалом и безнадежно смотрела на свое лицо.

— Лед ни фига не поможет… Как вас зовут, кстати?

— Темпл. Вот, я заверну лед в полотенце… — она взяла с прилавка чистую, но слегка заляпанную румянами салфетку. — Приложите и держите.

— Спасибо, — прошептала «пациентка». — Опухоль, может, и пройдет, а цвет так и останется.

— Замажьте тональным кремом.

— Судьи заметят. Надо быть как конфетка, а тут придется тонну наложить…

Темпл не могла слышать, когда что-то объявлялось безнадежным. Но, похоже, Катарине с рождения твердили о том, что все вокруг безнадежно.

Темпл обшарила глазами комнату в поисках соломинки, за которую можно уцепиться. Накидки… нет, нам же нужно прикрыть лицо, а не тело. Тело — это самое главное. А вот лицо…

Она ткнула пальцем в кошачью мордочку на носке туфли:

— Кошка! Вот выход!

Катарина растерянно смотрела на нее, не понимая. Темпл принялась излагать так быстро, что слова не успевали за мыслями:

— Маска! Костюм кошки. Вы можете сделать маску, в пару к туфлям.

Карие глаза широко открылись, затем опахала ресниц задумчиво опустились:

— Да… Пожалуй что, я могу..

— Да конечно же, можете! И тогда ваше лицо будет не видно! Вы под какую музыку танцуете?

— Из «Бэтмена». Я как бы Женщина-кошка…

— Отлично! Это же то, что надо! Будет даже лучше, чем раньше, вот увидите.

Катарина кивнула с проснувшейся надеждой, прижимая к глазу салфетку со льдом.

— А он… не вернется? — острожно спросила Темпл.

— Нет. Он думает, что сделал все тип-топ.

— Почему вообще он это делает? Катарина пожала плечами:

— Ему нравится. И… я собиралась от него уйти. Скоро. У меня свой бизнес, визитки… — она пошарила вокруг, затем снова съежилась в кресле: — Карманов нет на костюме. Некуда визитки положить. Они там, наверху, в сумочке остались. Он пришел, говорит: давай, типа, поговорим наедине… Ну, мы и пришли сюда. Короче… У меня свой частный стриптиз-сервис, ну, для вечеринок, знаете? Классный такой. Чистая радость. Зайчики, клоуны — короче, все, что требуется. Я собираюсь выиграть конкурс, чтобы у меня были призовые деньги. Даже если не выиграю, все равно… я могу сама, я могу работать независимо! Но победа в конкурсе моему бизнесу помогла бы, конечно. Он называется «Смех и грех». Правда, классно я придумала? У меня целых четыре человека работают, по-часово. Мы делаем… комический стриптиз. Ну, телеграммы поем поздравительные, всякое такое. Еще посылки на дни рождения, девочки в торте… кучу всего. Я не какая-нибудь… просто стриптизерша. Я антрепренер.

— Замечательно. — Темпл видела, как выпрямляется спина ее новой знакомой, когда та говорит про «свой бизнес». — Если вам потребуется пиар, вот моя карточка.

Она нагнулась к сумке и почувствовала легкое прикосновение руки Катарины к своему плечу. Темпл подняла голову. Катарина смотрела на нее, по-прежнему прижимая к глазу салфетку со льдом. Выражение второго глаза было серьезным: странная смесь гордости и беззащитности.

— Я плакала не из-за того, что больно. А потому, что он отобрал у меня шанс. Понимаете, да?

— Я… понимаю.

Темпл не хотела даже думать о том, где и когда эта маленькая женщина научилась гордиться тем, что не плачет, когда больно.

Глава 16 Преступление и наказание

Расстроенная печальной историей Катарины, Темпл поспешила покинуть «Голиаф» через заднюю дверь, ведущую в подземный гараж. Торопясь добраться до дому и засесть за составление расписания ток-шоу для Рут и Линди, она никак не могла отогнать от себя образ разбитого лица Катарины. Это лицо смотрело на нее с полированной стальной поверхности дверей лифта, замещая собой ее собственное размытое отражение.

Ее каблучки громко цокали по бетонному полу гаража, пока она на ходу рылась в своей безразмерной сумке, набитой полезными вещами, разыскивая ключи от машины. Из-за этого она не сразу услышала шаги за спиной.

Эти шаги не обгоняли и не останавливались. Кто-то просто шел следом.

Женщина, живущая одна, всегда настороже, и ее короткое сожительство с Максом не успело напрочь уничтожить этот инстинкт. Темпл, как бы между прочим, обернулась через плечо. Двое мужчин. И они заметили, что она их увидела.

— Куда это вы направляетесь? — окликнул один из них уверенным властным голосом.

Темпл ускорила шаги. Может, что-то не в порядке с ее гостевым пропуском в гараж? Отлично, они могут обсудить это, когда она будет в безопасности, аккуратно запершись в своей машине, которая всего в нескольких метрах от нее…

Шаги позади ускорились и перешли на бег.

Она оглянулась, приготовившись бежать, и обнаружила, что один из мужчин обогнал ее, а второй остался позади. Они мгновенно зажали ее с двух сторон и поволокли куда-то в сторону, лишив возможности сопротивляться.

Темпл почувствовала себя маленькой девочкой, которую тащат два больших мальчишки-хулигана, держащие в страхе весь квартал. Как в детстве, когда двое грозных десятилеток волокли ее хлипкую пятилетнюю тушку за гаражи и заставляли клясться страшной клятвой: «Жри землю, что никому не скажешь!..» — про то, что они сделали с кошкой миссис Салетты, или про то, где находится их тайная хижина на дереве, или…

И сегодня — да, именно! — двое больших мальчишек, точнее, больших мужиков, куда-то ее тащили. Каждый из них держал ее за локоть, и она болталась между ними, практически не доставая пола своими ногами, обутыми в туфли на высоченных каблуках. Они занесли ее за широкую бетонную колонну и прижали к стенке в углу.

Темпл задохнулась от страха, понимая, что находится в том самом углу, «слепом» углу гаража, где их никто не увидит, если только не станет искать специально.

Руки, держащие ее, слегка ослабили хватку, и Темпл поняла, что не почувствовала боли только потому, что жесткие пальцы незнакомцев пережали ток крови в ее предплечьях. Теперь же кровь потекла свободнее, и с ней вместе появилась жгучая боль там, где их пальцы впивались в ее тело.

И эти нынешние хулиганы, в отличие от тех десятилеток, не требовали от нее молчания, как раз наоборот.

— Где он? — осведомился один из них угрожающим шепотом.

— Кто?

— Твой бойфренд, — нетерпеливо прорычал второй.

— У меня… у меня нет бойфренда! Вы, наверное… Пальцы стиснули ее плечо, как железные клещи.

— Не выкаблучивайся. Твой любовник. Фокусник.

— Макс? Вам нужен…

— Где он? — Первый нервно оглянулся назад, туда, где слышался шум мотора покидающего гараж по спиральному выезду автомобиля.

Темпл в замешательстве потрясла головой, не очень веря в реальность всего, что с ней происходит.

— Я не знаю!..

Она слышала, как звук мотора приблизился, шины шуршали по неровностям бетонного покрытия, производя звук отрываемой изоленты. До Темпл даже, кажется, доносилось поскрипывание разболтанного руля, когда автомобиль вписывался в повороты спирали.

Этот звук заглушил ее вскрик, когда один из мужчин неожиданно заломил ей правую руку за спину под невозможным углом, выворачивающим плечо.

Острая боль парализовала Темпл. Сумка свалилась с ее левой руки, мягко стукнувшись об пол, содержимое рассыпалось вокруг.

— Где он? — Лицо второго из нападавших склонилось над ней так близко, что горячее звериное дыхание защекотало ее щеку и ресницы.

— Я не… — начала она снова, пытаясь понять, что они хотят от нее услышать, чего они вообще добиваются и почему задают ей вопросы.

Она не успела договорить — рука второго гада стиснула ее шею и прижала к бетону стены. Давление на горло было жестким и сильным, Темпл попыталась закашляться, но не смогла.

— Ответ неверный, — прошептал первый прямо ей в ухо с издевательской интимностью. От него воняло редиской.

— Даже полиция не знает, — сумела она прохрипеть в ответ.

— Нам это известно, — ухмыльнулся второй. — Поэтому мы спрашиваем тебя. Телки всегда в курсе. Так что ты лучше скажи.

— Не стоит строить из себя христианскую мученицу, — намекнул первый.

Мученицу?.. Он прояснил свои слова ровно через секунду: его кулак влепился в бок Темпл с такой силой, что пригвоздил ее к стене, ушибив еще и спину.

Темпл согнулась пополам, несмотря на руку, сжимающую ее горло. Боль взорвалась у нее в боку и во всем животе. Прежде чем она сумела поверить в реальность происходящего, второй удар последовал за первым, в то время, как мясистая соленая ладонь зажала ей рот и нос. Лишенная возможности дышать, Темпл почувствовала, как зверская боль вскипает у нее внутри, растет, точно прилив, и увлекает в зыбкую темноту.

Но враги не позволили ей отключиться. Тяжелая рука шлепнула по щеке, резко возвращая уплывающее сознание.

— Где? Говори. Где он?

Ее руки были стиснуты, но она начала яростно выворачиваться и брыкаться, бессознательно сопротивляясь чинимому над ней насилию. «Держись на поверхности, — твердила она себе, — двигайся, двигайся, не позволяй акулам как следует прицелиться, чтобы отхватить от тебя кусок мяса…» Острые каблуки — она чувствовала — попадали во что-то мягкое и во что-то твердое, ее протестующий писк заглушала чужая ладонь, измазанная в ее собственных слюнях, и она попыталась вонзить зубы в эту доступную ей часть врага.

И тогда ее правое запястье, локоть, плечо, кажется, были переломлены в обратном направлении, нападающие прижали ее в угол, их кулаки мелькали, как заведенные, они больше не задавали вопросов, просто избивали ее с неописуемым остервенением. Она уже едва слышала их тяжелое дыхание, искаженные яростью лица мельтешили в тумане перед глазами…

Визг тормозов.

Кто-то кричал. Мужчина. Рассерженный мужчина. В глазах Темпл нападающие раздвоились, как амебы, отлепляясь от своей жертвы, делясь еще и еще, заполняя собой всю вселенную… Боль, боль, боль, жуткая боль свивалась в клубки в ее внутренностях, рот был полон крови… У дантиста в кабинете, по крайней мере, позволяют сплюнуть в белую эмалированную раковину… Или нет, теперь они… высасывают кровь… таким специальным насосом…

— Черт побери! — злой мужской голос раздавался совсем близко, за стеной. — Ты чуть в меня не въехал! Я только что вылизал эту долбаную тачку вдоль и поперек! Смотри, куда едешь, блин!

— Слушай, чувак, ты выперся из-за этого угла, как ракета! Радуйся, что тебе повезло, а то бы тебе пришлось всю бочину выправлять!

— Пошел ты!..

— Сам пошел, козел!

Голоса, несмотря на рассерженные интонации, звучали отдаленно и убаюкивающе, они навевали сон, как семейные разговоры на кухне дождливым утром понедельника.

Темпл вяло барахталась, пытаясь удержаться на вершине накатывающих на нее волн беспамятства, уплыть подальше от ярких вспышек огненных медуз и кровавых клыков снующих вокруг акул.

Когда она, наконец, вынырнула на поверхность, почувствовала дикую боль в плече и руке, повисшей, точно плеть, смогла прислушаться и попытаться сфокусировать зрение, она обнаружила, что вокруг нее что-то изменилось. Бесформенные черные силуэты отдалялись и пропадали вдали, их спорящие голоса сделались более четкими, но больше не несли угрозы для нее лично.

Она огляделась сквозь пелену в глазах. Это были не слезы — она не успела заплакать, слишком силен был шок. Мир вокруг выглядел странно покосившимся. Она сделала осторожный шажок от стены, ледяной и влажной, несмотря на обжигающую жару снаружи. Мир подпрыгнул и качнулся. Она посмотрела вниз, борясь с головокружением, и увидела содержимое своей сумки, рассыпанное под ногами. Острожно, сантиметр за сантиметром, Темпл сползла по стене, придерживаясь за нее левой рукой для равновесия, опустилась на корточки и стала собирать свои вещи с пола и складывать в сумку, медленно, одну за другой.

Спорщики продолжали ругаться из-за машины. Теперь один требовал от другого убрать автомобиль с дороги и освободить проезд.

— Только через мой труп! — вопил второй.

Их громкие голоса были спасительным якорем, удерживающим Темпл на поверхности океана боли. Она почти захлебнулась, и, нагнувшись, сплюнула соленую жижу прямо на бетон. Алый бутон расцвел на сером полу. У нее всегда вызывали омерзение плевки на тротуаре, такие вещи проделывают только невоспитанные хамы. Но тут плевок был ее собственным, и она несколько секунд отстраненно разглядывала этот феномен, яркий, как распустившаяся роза.

Ее ногти скребли по бетону, пока она собирала в сумку бумаги, карандаши, косметичку, визитницу, ключи… Нет. Ключи не надо. Ключи понадобятся. Она зажала их в правой руке, и боль отдалась в вывернутом плече.

Она уже собиралась с силами, чтобы подняться на ноги, когда заметила нечто необычное прямо перед собой. Примерно двенадцати сантиметров в длину. Обтянутое кожей. Фиолетовой кожей. Ох. Каблук. У нее сломался каблук.

Ярость вспыхнула в затуманенном болью мозгу Темпл. Ее любимые туфли от Лиз Клайборн!..

Она подобрала каблук той же рукой, в которой были зажаты ключи, и, снова цепляясь за стену для поддержки, медленно заставила себя выпрямиться. Ее губы, рот и всю челюсть теперь жгло огнем. Она знала, что лицо у нее разбито. Что делать? Может, попросить тех спорщиков… Но, прислушавшись, она поняла, что они ушли.

Автомобиль. Она должна добраться до своего «шевроле», сесть в него и запереть все двери. Нет, сначала отпереть… С ключами в кулаке Темпл начала выбираться из угла за колонной, не очень представляя, что будет делать, если нападавшие стоят там и поджидают ее.

Никого. Только бесчисленные припаркованные машины, ряды машин. Ее автомобиль где-то недалеко. Она ведь почти добралась до него… «Угу, промахнулась всего на милю», — пробормотал внутренний язвительный голосок.

«Шевроле» должен быть слева. Лицом к бордюру. Аквамаринового цвета.

Она похромала вдоль ряда машин, волоча сумку левой рукой, потому что правая должна быть свободной для того, чтобы открыть машину, и потому что адская боль не позволяла нести в этой руке что-нибудь тяжелее кольца с ключами и отломанного каблука. Ей приходилось придерживаться за багажники припаркованных машин, чтобы не упасть. Темпл слышала, как ее ключи звякают о металл, и только надеялась, что не поцарапает чужую собственность. Повернуть голову и убедиться она не могла. Не поворачивать голову! Не двигать глазами! Не останавливаться!.. Добраться до помощи. Ей нужна помощь. Найти ее. Найти свою машину!..

Жизнерадостный аквамарин плеснул в ее налитые кровью зрачки, точно пригоршня прохладной родниковой воды. Цепляясь за родной бок «шевроле», она поковыляла вдоль него к водительской двери, поставила сумку на капот и начала возиться с замком. Каблук мешал вставить ключ, но она не могла его выпустить из руки. Несколько секунд она не могла вспомнить, в какую сторону поворачивать ключ, вправо или влево. Не могла даже вспомнить, знала ли это когда-нибудь вообще. Потом инстинкт сработал. Она повернула ключ вправо — острая игла боли пронзила руку до самой ключицы. Дверь открылась. Темпл потянула ее на себя левой рукой и попыталась сесть за руль, но вспомнила про сумку, оставленную на капоте.

Пришлось выпрямиться и взять ее. Минуту после этого она стояла, тяжело дыша, перед открытой дверью. Нужно забраться внутрь и запереть замки. Но каким образом затащить тяжелую сумку на пассажирское сиденье?..

Повизгивая от боли, Темпл размахнулась левой рукой, позволив силе тяжести отвести ее плечо назад, а потом, по инерции, вперед, и разжала пальцы. Сумка плюхнулась точно на пассажирское сиденье, как мешок с картошкой.

Темпл опустилась боком на водительское кресло, подтянула правую ногу, занесла ее внутрь и согнула колено — это было не больно, потом наклонилась — это было больно!.. — и втянула голову в салон… ой, мамочка!.. Она сидела, вцепившись в руль, и тот вращался по кругу, по кругу, по кругу перед ее глазами.

Ее левая нога все еще оставалась снаружи. Темпл втянула ее внутрь, именно на ней была туфля с оторванным каблуком — ладно хоть левая не нужна для вождения с автоматической коробкой передач. Левой рукой она закрыла дверь. Какой приятный, успокаивающий звук! Он означает безопасность. Ее палец нажал кнопку, и замки с готовностью защелкнулись.

Теперь, в своей машине, в безопасности, Темпл почувствовала новую волну боли, которая накатывала на нее, точно прилив, и грозила захлестнуть с головой.

Домой. Ей нужно добраться до дому. Дома все будет хорошо. Ключ в зажигание. Так. Хорошо. Благоприобретенные навыки вернулись… И тут зубы у нее вдруг громко застучали, испугав Темпл больше, чем боль, больше, чем туман в голове и мельтешение мошек перед глазами. Это шок. Она не сможет вести машину в таком состоянии. Да, но она должна!.. Они могут вернуться!..

Мотор послушно откликнулся урчанием на поворот ключа. Ей придется переключать скорости правой рукой. О-о-о!.. Назад. Вперед. Бледные красные отражения ее собственных хвостовых огней напугали ее настолько, что она рефлекторно ударила по тормозам. Автомобиль подпрыгнул. Она стиснула зубы и надавила на рукоятку автоматического переключателя скоростей. «Шевроле» пополз вдоль бордюра, готовясь выехать на спиральный спуск. Никого не было вокруг. Она подъехала к спуску. Господи, как кружится голова!.. Она снова нажала на тормоза, но потом взяла себя в руки. Ей придется съехать. Придется. Это единственный выезд.

Каждый поворот заставлял серый бетонный спуск вращаться перед глазами, а желудок Темпл — судорожно сжиматься. Она поворачивала, поворачивала, поворачивала… и, наконец, увидела впереди прямой отрезок, который вел к будке охранника. Попросить его о помощи?.. Но равнодушный молодой дежурный едва взглянул на переднее стекло с наклеенным на него гостевым пропуском, а она уже проехала, оставив будку позади, и катилась навстречу сияющему впереди ослепительному солнцу Невады.

Солнечные очки! Правой рукой она судорожно зашарила в недрах разворошенной сумки, ища знакомый футляр. Она должна надеть очки до того, как безжалостный свет ударит по ее воспаленным глазам. Она должна видеть, куда едет!

Пальцы вслепую рылись среди кучи сваленных как попало вещей — нет, это не то, это косметичка, а не футляр! — а «шевроле» продолжал катиться навстречу солнечному свету, неотвратимому, как стена пожара. Наконец, она ухватила мягкий виниловый футляр, выудила очки, зубами открыла дужки и пришлепнула очки к носу как раз вовремя.

Теперь, укрытая, замаскированная, спасенная, она снова могла дышать, хотя и с трудом. Смотри хорошенько, куда едешь. Тебе нужно домой. Или сразу в полицейский участок?.. Нет, это слишком далеко. И придется объяснять, что случилось и почему. Никто не поверит. А если поверит, ты навлечешь на голову Макса еще больше неприятностей, которых, судя по всему, у него и так выше крыши.

К счастью, улицы Лас-Вегаса в основном прямые, ровные и простые, без извилин. «Шевроле», фигурально выражаясь, чуял дорогу домой, руль поворачивался вправо и влево в отработанном ритме. «Вторая натура» взяла верх. Случайные красные светофоры проплывали мимо отражениями в сияющих, раскаленных солнцем боках автомобилей, да странные радиопомехи в голове сопровождали ее всю дорогу, хотя она не включала радио.

И вот каждое дерево на пути выглядело родным, и олеандровые кущи вились в знакомом порядке, и до въезда на парковку «Серкл-ритц» оставался всего один поворот направо, всего одно бесконечно тянущееся движение ее несчастной правой руки.

Кто-то добрый оставил ей местечко в тени.

Темпл выбралась из машины в порядке, обратном ее болезненному усаживанию внутрь. Несколько бесконечных секунд она тупо стояла рядом, никак не решаясь запереть автомобиль, покинуть безопасную коробочку. Вдруг нападавшие ждут ее здесь? Нет, слишком близко к дому, слишком безлюдно, чтобы затеряться в толпе. Слишком много свидетелей, которые ее знают и могут прийти на помощь. Нет. К тому же, если они только попробуют проникнуть в ее квартиру, им придется иметь дело с Чернышом Луи, почти двадцатифунтовым сторожевым котом! Вот.

Она побрела к калитке, ступая на носок левой ноги и привычно держа пятку на высоте двенадцати сантиметров, так что почти не хромала. «Правильно разношенные ножки долго сохраняют форму», — Темпл обрадовалась, обнаружив внутри себя остатки юмора, внезапно всплывшие поверх боли и шока, точно нежданные спасительные обломки после кораблекрушения — нечто, за что можно уцепиться, чтобы продержаться на плаву… Еще немного, еще несколько шагов до калитки. Добравшись туда, она попыталась открыть замок — ключи и каблук по-прежнему составляли друг другу потную компанию в ее правом кулаке, левая рука была занята тяжелой сумкой, захлестнутой ремешком за запястье.

Тугая калитка, отворившись, проскребла по асфальту и захлопнулась за спиной Темпл неприлично громко. Но, по крайней мере, замок защелкнулся сам. Ей нужно было пересечь раскаленный двор и добраться до задней двери квартирного комплекса, до спасительного тенистого уголка, предлагающего прохладу и безопасность в равно приятных размерах.

Осталось всего каких-нибудь несколько шагов. Один. Второй… Осторожно! Не двигать плечом, головой, глазами. Мелкими шажками, как ступает кошка по раскаленной крыше. Как танцуют на углях.

Она прошла полпути, когда раздался голос, который сказал:

— Темпл!

Она замерла, тяжело сглотнув. Ее горло так болело, как будто она подхватила ангину. «Темпл». Нужно попытаться понять, что это значит.

— Темпл?..

Голос был совсем близко. Он означал присутствие человека. Она не хотела видеть никакого человека, и не хотела, чтобы никакой человек видел ее. Она замерла, точно кролик. Глупый кролик на залитой лунным светом лужайке. Может быть, ты меня не заметишь. Может быть, ты просто уйдешь, или я уйду. Может быть…

— Темпл, что случилось?

Этот голос, теперь звучащий испуганно, был слишком знакомым, чтобы его игнорировать. Она медленно обернулась и сквозь ласковую тьму своих солнечных очков увидела Мэтта Девайна, который приближался к ней с опасливым недоверием, точно назойливый сосед, заглядывающий в глазок камеры в телевизионной рекламе.

Она хотела крикнуть: «Убирайся!» — но ее горло слишком сильно болело, чтобы кричать.

— Господи ты боже мой, Темпл, что с тобой случилось?! — воскликнул он приглушенно, тем ужасным тоном, каким люди разговаривают на похоронах или в больничных палатах.

Эти слова, это потрясенное выражение на его лице сделали то, чего она боялась. Они разрушили плотину, перекрывающую ее эмоции, выпустили на волю ее чувства, пережитый страх, боль, качнули стрелку весов, находившуюся в хрупком равновесии.

Она разжала кулак и протянула ему потную ладонь, на которой лежали ключи, оставившие глубокие рифленые отпечатки на линии жизни, на линии головы, на линии сердца… И там же лежал отломанный каблук, выглядевший просто какой-то фиолетовой деревяшкой для всех, кроме нее.

Темпл почувствовала, как прорвало плотину, соленая влага подступила к глазам, спазм сделал голос низким и сдавленным.

— Они… они сломали его. Сломали мой каблук, — пожаловалась она, совершенно несчастная, точно маленький ребенок над разбитой игрушкой. И, наконец, заплакала.

Глава 17 Официальное насилие

Ненавижу я это, — пробормотала Темпл, слизывая кровь и слезы с разбитых губ. Она стояла, опираясь о потертую, но такую приветливую стену перед дверью в свою квартиру. Мэтт опустил сумку на пол у ног и перебирал ключи в тусклом свете лампочки в коридоре.

Он отреагировал на ее истерику мужественно и быстро: подхватил одной рукой сумку, другой — саму Темпл и транспортировал то и другое сначала в лифт, а потом к дверям квартиры с необычайной легкостью.

Еще совсем недавно она была бы счастлива быть унесенной куда угодно сильными руками Мэтта Девайна, покрытыми приятным загаром. Разумеется, в тех ее мечтах она была замечательно ухоженной, причесанной, накрашенной и одетой, и им предстояло романтически возвышенное рандеву где-то там, далеко-далеко, она еще не решила, где именно. Но сейчас легкость, с которой он практически на руках донес ее до квартиры, пусть галантно и бережно, напомнила ей только одно: как легко и просто, безо всяких усилий те два урода справились с ней и уволокли в отдаленный угол подземного гаража. При этом она чувствовала себя, как ребенок, которого наказали: грязной, опозоренной, и, вдобавок, каким-то образом еще и виноватой в том, что ее, видите ли, обидели.

Мэтт, наконец, нашел нужный ключ, открыл дверь, подхватил сумку и осторожно взял Темпл за локоть, чтобы помочь ей войти в квартиру. За правый локоть. Она отшатнулась, задохнувшись от боли. Его рука отдернулась, точно он прикоснулся к горячей плите. Темпл своими силами проковыляла из прихожей в гостиную, где опустилась на диван, обтянутый белым муслином.

Мэтт робко опустил сумку на журнальный столик, стоящий перед ней.

— Может, принести тебе чего-нибудь?

— Воды.

Он испарился, и Темпл опасливо огляделась по сторонам, с облегчением убеждаясь, что порядок в комнате не нарушен, и все вещи находятся на своих местах.

Мэтт вернулся с коньячным бокалом, наполненным водой. Он явно не нашел простые стеклянные стаканы в соседнем шкафчике. Темпл было больно глотать. А вода не принесла облегчения ее желудку.

Мэтт уселся перед ней на край журнального столика, чья крепкая конструкция из дерева и толстого стекла позволяла выдержать его вес. Он положил на стол ключи и сломанный каблук, потом нагнулся и бережно разул ее, сняв сначала испорченную туфлю, потом целую. Темпл поджала пальцы под столом на ковре с полосатым зебровым рисунком. По крайней мере, хоть они уцелели.

— Можешь теперь рассказать, что случилось? — спросил Мэтт.

— Я, должно быть, выгляжу жутко.

Он мрачно кивнул, и она чуть не кинулась к зеркалу, чтобы удостовериться, но его сильная рука удержала ее.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился он заботливым тоном, таким же безликим, какой бывает у доктора.

Этот тон почему-то успокоил ее.

— Ужасно, — признала она и передернулась. — Я догадываюсь, что моя одежда тоже выглядит как с помойки?..

— Да нет, ничего. Ты можешь рассказать, что произошло? Темпл вздохнула и тут же пожалела об этом: короткий вздох немедленно отдался болью в плече.

— Двое мужчин напали на меня в подземном гараже «Голиафа». Здоровенные такие.

— Грабители? — спросил он недоверчиво. — Ты что, так сильно сопротивлялась?

— Я вообще не сопротивлялась… так, побрыкалась чуть-чуть. Потом какие-то водители чуть не поцеловались и стали громко выяснять отношения. Тогда те двое… смылись.

— Что они забрали?

— Ничего.

Мэтт снова нахмурился, что только подчеркнуло бархатную теплоту его карих глаз под выгоревшими бровями.

— Что они с тобой сделали?

Темпл осторожно погладила больное плечо, потом прикоснулась к лицу:

— Вывернули мне руку чуть ли не наизнанку. Зажали рот, чтобы не было слышно крика. Потом били… не помню. Все так быстро случилось. Я с трудом понимала, как и куда меня бьют… — попытка рассказать вернула ее к тому, что с ней происходило в гараже. Она остановилась и стиснула опять застучавшие зубы, неконтролируемая дрожь начала сотрясать все ее тело. — Мне кажется… у меня как будто… температура и озноб.

— Шок, — подтвердил Мэтт ее прежнюю догадку.

Он вскочил и скрылся в кухне, там потекла вода, хлопнула дверца микроволновки. Темпл слышала, как она загудела, что-то там согревая. Мэтт выглянул и спросил:

— У тебя есть одеяло?

— Не летом же… Посмотри в той комнате, в бельевом шкафу возле ванной.

Он вернулся с толстым розовым шерстяным пледом, и завернул Темпл в него. Микроволновка звякнула, и он снова исчез в кухне. Хлопнули дверцы буфета. Мэтт появился с чашкой горячего черного кофе и коробкой печенья.

— Кофе должен помочь. И съешь пару крекеров. Она сделала несколько глотков дымящейся горькой жидкости, помусолила печенье. Челюсть у нее болела. И зубы тоже. Растворившийся крекер сползал по пищеводу, как цементная жижа, но мозги немного прояснились. Мэтт сел возле нее на диван и держал чашку между глотками, потому что Темпл все еще потряхивало.

— Ты сможешь узнать этих парней?

— Я не знаю. Ты сможешь узнать ураган?.. Может быть.

— Они что-нибудь говорили, вообще объяснили, за что они тебя так?

Темпл молчала. Мэтт принял это молчание за приступ слабости и поднес к ее губам чашку с кофе. Она с благодарностью отпила. Тепло проникало в тот уголок ее тела, который заледенел от ужаса и ни на что не отзывался. И кофе — хорошая причина, чтобы помедлить с ответом. Это позволяло ей решить, что сказать. Сказать правду — значит рассказать о Максе, о котором она избегала говорить даже сама с собой, не то что с Мэттом Девайном. К тому же, знать что-то о Максе, кажется, было опасно для здоровья.

Она, наконец, подняла глаза на Мэтга и помотала головой, показывая, что отвечать на такие вопросы, так же, как задавать их, не имеет смысла. Он воспринял этот жест как отрицательный ответ на свой вопрос, и она не стала его разубеждать.

— Дай я посмотрю, — он потянулся к ее лицу. Она пискнула, но сидела, не шевелясь.

— Ты поранила щеку изнутри об зубы. Крови много, но это не страшно. Левый глаз, похоже, заплывает. Опухоль будет увеличиваться.

Спокойное описание ее травм делало их устранимыми, преходящими. Ее дрожь начала успокаиваться, но боль усилилась.

— Почему ты держишь руки так?

— Как — так?..

Темпл взглянула вниз на свои руки, сжимающие атласную кромку пледа. Она сидела, согнувшись, завернувшись в него и обняв себя руками, точно от холода. Руки были скрещены на животе, левая придерживала правую.

— Они… били меня сюда.

Одно упоминание об этом вызывало боль.

Мэтт бережно взял ее правую руку, поддерживая запястье.

— Запястье не сломано, иначе ты бы уже кричала, — он слегка потянул, выпрямляя руку в локте, и Темпл зашипела сквозь зубы. — Сильное растяжение, я думаю. Некоторое время поболит.

Попросив прощения взглядом, он попробовал повернуть пострадавшую конечность. Боль была не такой сильной, как когда она пыталась что-нибудь делать этой рукой. Мэтт следил за ее рукой и одновременно за ее лицом, отстраненно и внимательно, как доктор или тренер. Нуда, конечно! Он же занимается восточными единоборствами. Должен быть хорошо знаком с… боевыми ранениями.

— Лед, — сказал он.

Кэрол Нельсон Дуглас

— А?.. — вот странно, совсем недавно она сама предлагала лед другой женщине.

— Нужно приложить пакет со льдом, чтобы предотвратить опухание. У меня есть медицинский, я тебе принесу.

Он стащил с нее плед, и ей немедленно стало холодно.

— Этот бок?

Она кивнула и обхватила себя руками за плечи, чтобы сохранить драгоценное тепло. Его пальцы осторожно ощупывали ее ребра. Третье ребро сверху заставило ее закричать, прежде чем она смогла притвориться героиней и стойко вытерпеть боль. Следущее было не лучше.

Мэтт совсем нахмурился.

— Похоже, они основательно поработали над твоими ребрами. Били кулаками?

Она кивнула. Он перевел взгляд на ее руки, снова скрещенные на животе.

— Эта рука не должна бы так болеть, если это всего лишь растяжение. Почему ты держишь руки так? Подумай. Где болит?

Болело везде, Темпл не могла идентифицировать какой-то один источник боли, локализовать и точно указать его. Но слова Мэтта внезапно помогли ей понять, почему она инстинктивно прикрывает живот руками.

— Они… меня били не только по ребрам.

Лицо Мэтта побледнело — это было заметно даже под загаром. Отвернувшись, он сквозь зубы сказал какое-то короткое слово, которого Темпл не расслышала, и прикрыл глаза ладонью, беря себя в руки. Когда он снова повернулся к ней, его лицо было спокойно, хотя и сурово.

— Темпл. Тебе нужно ехать в больницу. В неотложку. Он увидел протест в ее глазах, но все равно продолжал:

— Возможно, у тебя серьезные внутренние повреждения. Эти парни что — бандиты какие-то?.. Они пытались тебя изнасиловать?

Она покачала головой. Просто парни. Взрослые белые мужчины. Злые. Враги Макса… О, господи, Макс, во что же ты вляпался?..

— Что — нет? Нет, они не пытались тебя изнасиловать, или нет, ты не хочешь ехать в больницу?

Его пальцы осторожно дотронулись до ее ребер, целительное прикосновение, помогающее при травмах и насилии.

— Нет, никакого изнасилования не было даже близко. И нет… не надо в больницу.

Заранее отвергая его возражения, она быстро-быстро заговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно жизнерадостнее:

— Давай мы просто останемся дома и поиграем в доктора? У тебя отлично получается.

Выражение его лица все еще было встревоженным, но через несколько секунд он натянуто рассмеялся и убрал руку с ее ребер:

— Не настолько отлично, чтобы заменить профессионального врача. Не будь такой же, как мои подопечные, Темпл. Не надо сопротивляться тому, что тебе необходимо для твоей же пользы. Позволь, я отвезу тебя в больницу. Пожалуйста.

Он был прав, черт бы побрал его большие честные карие глаза. Она знала, что ей надо к врачу, поняла это еще тогда, сразу после первого удара, и знала потом, даже сквозь анестезирующий эффект шока.

— Я это все ненавижу, — повторила она упавшим голосом.

— Я знаю. — Мэтт заглянул ей в глаза. — Это ужасно и стыдно, быть жертвой. Но худшее уже позади, честно.

Его тон был таким уверенным, выражение его невероятно красивого лица — таким искренним… Он был неправ, конечно. Худшее было впереди. Худшее начнется, когда она найдет время разобраться, во что впутался Макс и с кем он связался. И тогда нападавшие опять придут за ней, те же самые или другие. Но она не могла сказать об этом Мэтту. Никому вообще не могла сказать. Вся эта история была слишком сложной, а теперь, похоже, стала еще и слишком опасной.

Помимо всего прочего, Темпл ненавидела быть пассажиром в своей собственной машине. В тот момент, когда Двое неизвестных взяли ее под локти в подземном гараже, она утратила контроль над своей жизнью. Даже то, что ее «шевроле» вел Мэтт Девайн — он сказал извиняющимся тоном, что на свою зарплату на телефоне доверия не может позволить себе купить машину, — нисколько не уменьшало ужасного ощущения потери себя, катастрофы, произошедшей с нею в считаные минуты. Вдобавок, торможения и ускорения движущегося автомобиля, а также каждый поворот, отзывались вспышками боли в каждой клеточке ее избитого тела, теперь уже лишенного анестезирующего эффекта адреналина. Темпл изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы ее и без того неприятная поездка не сопровождалась воплями и стонами.

В оранжевых и лиловых красках заката Лас-Вегас начинал зажигать под небесами, точно искусственные свечки, вечерние огни. Пробка в час пик на Стрип-стрит уже рассосалась и превратилась в непрерывно движущийся поток бледно светящихся фар автомобилей. Мэтт выехал на Чарльстон-бульвар, остановился прямо у дверей пункта скорой помощи Университетского медицинского центра и помог ей войти внутрь. В ту же секунду, как автоматические стеклянные двери распахнулись перед ними, Темпл почувствовала ледяную тяжесть внутри, говорящую ей о том, что она совершает ошибку.

Равнодушный свет люминесцентных ламп под потолком. Гладкие голые стены. Гладкая плитка на полу. Неизбежные пластиковые стулья вдоль стены, некоторые заняты людьми, ожидающими приема. Никто из них даже не повернул головы в сторону вошедших. Дешевая авторучка на цепочке у пластиковой дощечки с прикрепленными листками для записи больных. Стопка разлинованных анкет — Темпл помнила, что они содержат огромное количество вопросов весьма личного характера. Например, возраст. И она должна отвечать на них при Мэтте. А если он, например, моложе? Да и вообще, это его не касается!

Они уселись рядышком на оранжевых пластиковых стульях. Темпл не снимала солнечные очки, чтобы не усугублять начинающуюся головную боль.

Сирена «скорой» взвыла в отдалении, ее вой приближался, становясь громче и громче, как крик ребенка, который постепенно готовит себя к настоящему воплю.

Когда Темпл уже готова была завопить вместе с ней, сирена внезапно оборвалась. Но то, что последовало, было еще хуже. Человеческий крик. То есть, нечеловеческий. Страшный крик, непрекращающийся вой, который могла вызвать только невыносимая боль. Темпл сразу почувствовала свои болячки пустячными.

Группа людей пересекла приемный покой, точно маленький ураган среди унылого стоячего болота ждущих своей очереди больных, и скрылась внутри. Один человек из этой группы задержался, остановился, затем медленно приблизился к ряду кресел вдоль стены. Темпл смотрела под ноги, слишком усталая, чтобы вертеть головой по сторонам, поэтому она и увидела сначала ноги, остановившиеся прямо перед ней. Она подняла глаза. Выше. Еще выше. И еще.

— Что это вы здесь делаете? — спросила лейтенант Молина с неприкрытым удивлением.

— Небольшой несчастный случай, — поспешно ответила Темпл.

Мэтт повернулся к ней и привлек внимание лейтенанта. Подозрительный взгляд Молины быстро обшарил спутника Темпл с головы до пят, отмечая все, начиная с одежды и осанки, и кончая предположительными склонностями и возможными пороками.

— Это Мэтт Девайн, — сказала Темпл. — Мой сосед. Он меня привез сюда.

— Как приятно иметь хороших соседей, — заметила Молина с каменным лицом.

«Только посмотрите на нее, — подумала Темпл с раздражением. — Ее знакомят с Мэттом Девайном, мальчиком-конфеткой, и она не находит ничего лучшего, чем таращиться на него с неприкрытым подозрением!»

Она представила лейтенанта Мэтту, поскольку Молина явно не собиралась уходить без этого.

— Лейтенант Молина из полицейского департамента Лас-Вегаса.

Мэтт снова повернулся к Темпл и уже открыл рот, явно собираясь сказать, что — надо же, какое удачное совпадение! — она может прямо сейчас, не сходя с места, рассказать полиции про нападавших… Конфетки-бараночки!!!

— Этот человек, которого привезли на «скорой», — поспешно сказала она, отвлекая внимание Молины. — Он так кричал… Вы из-за него сюда приехали?

— К сожалению, да. Приятно было познакомиться, мистер Девайн. — Ярко-синие ледяные глаза Молины остановились на Темпл в некоторой задумчивости: — Что ж, будьте здоровы.

Она повернулась и ушла. Темпл, наконец, смогла опустить напряженные и уставшие плечи. Наилучшим способом избавиться от лейтенанта было проявить интерес к делу, которым она в данный момент занимается. К счастью, это сработало.

— Это и есть лейтенант Молина? А почему ты ей ничего не сказала? — возмутился Мэтт. — У тебя была такая прекрасная возможность — рассказать все лейтенанту полиции, с которым ты знакома лично!

— Молина занималась убийством на книжной ярмарке. Мы еще тогда не сошлись характерами.

— Все равно, это ее работа…

— Она не занимается такими пустяками. Мэтт, я не хочу ей ничего говорить, и не буду. Может быть, мне вообще не следует обращаться в полицию.

Он явно собирался поспорить, но тут ее, наконец, вызвали. Мэтт сжал ее руку, и Темпл пошла, провожаемая взглядами других больных, в кабинет врача.

Она не хромала, но ее походка была уже не та. Вместо задорного цоканья каблуков ее шаги издавали еле слышное шарканье. Бесшумной, как у Черныша Луи, поступью Темпл была обязана своим серебристо-розовым кроссовкам. Они заставляли ее чувствовать себя каким-то ребенком, точно так же, как те двое нападавших заставили ее чувствовать себя совершенно беспомощной, также, как заботливость Мэтта заставила ее чувствовать себя безнадежно зависимым подростком, так же, как присутствие Молины заставило ее чувствовать себя раскрытой и обнаруженной… Беспомощность и безнадежность, вот что она испытывала.

— Я это все ненавижу, — пробурчала Темпл сквозь стиснутые зубы, и тут медсестра с ее анкетой в руках раскрыла перед ней дверь кабинета.

— Пойдемте со мной, детка, — медсестра была пухленькая и жизнерадостная. Ее светлые волосы были очень коротко пострижены по последней панковской моде, только у основания шеи был оставлен крысиный хвостик, спускающийся на воротник белого халата, натянувшегося на ее широкой спине.

Она измерила Темпл давление и записала результаты в анкету. Потом протянула больничную рубашку:

— Разденьтесь до пояса. Застежка на спине.

Она уже почти скрылась за дверью, когда Темпл вспомнила позорную подробность:

— Э-э… подождите, пожалуйста! Вам придется помочь мне… У меня рука не двигается.

— Ну, конечно, — сказала медсестра, возвращаясь. — Я совсем забыла! Вы же написали про плечо. Ужасно, что такие вещи случаются.

Она бросила на Темпл быстрый взгляд из-под накрашенных голубым век, и в ее глазах было что-то похожее на осуждение.

Завернутая медсестрой в просторную больничную рубаху и, наконец, оставленная в одиночестве, Темпл сидела на краю кушетки, покрытой одноразовой бумажной простыней, сменявшейся перед каждым пациентом. Ее ноги не доставали до пола, и она чувствовала себя униженной, несчастной и беззащитной. Ей хватило времени, чтобы испить эту чашу до дна, поскольку врач пришел только через двенадцать минут. Ее анкета со всей подноготной теперь перешла в его руки. Он был индус, с тонкими чертами лица, кожей цвета коричневого обувного крема и иссиня-черными волосами. Как многие жители Индии, доктор чем-то напоминал симпатичную копию Ганди. Его звали доктор Расти.

— Пльечо, рюка, чельюсть и животь, — перечислил он ее травмы добродушной скороговоркой. — Бедненькая девушька, такайа неудачья. Ну, давайтье посмотьрим.

Больничная рубаха постепенно являла миру сокрытые тайны, пока руки доктора сантиметр за сантиметром ощупывали, мяли и тыкали во все болевые точки.

— Грабитьели, ви говоритье?

Темпл кивнула. Она хотела написать «автомобильная авария», но тогда полиция заинтересовалась бы, почему эта авария не зарегистрирована в дорожной службе. К тому же, ее травмы были не похожи на ушибы от руля и приборной доски, даже она это знала.

Доктор Расти сделал длинную запись в ее анкете и озвучил диагноз. Он не отличался от диагноза Мэтта: серьезных повреждений («сериозьных поврежьденьий», — прочирикал он, как доброжелательный скворец) нет, только синяки и ушибы. Рентген не нужен, нужен лед и покой, и рецепт на обезболивающее. Если симптомы будут сильно беспокоить, следует позвонить своему врачу.

— Чьто касается здесь, — он постучал по белому халату на своей собственной груди, — будут сильные синьяки, дискомьфорьт. Но это пройдет.

Он нахмурился и покачал головой, склонившись над анкетой:

— Грабитьели — очень плёхо. Больше одного? Темпл кивнула.

— Дьва? Крупьние, злие? Темпл кивнула.

Доктор Расти опять покачал головой и заключил:

— Очень плёхо. Я позову сестру заходить. Нужьна еще одна маленькая весчь.

Темпл вздохнула, и, когда он вышел, начала натягивать свой лифчик. Вошедшая сестра застегнула его на спине и помогла ей надеть кофточку. Потом взяла анкету, отдала Темпл рецепт на обезболивающее и, наконец, достала какую-то брошюру.

— Итак, мисс Барр, — она облизнула губы, — доктор Расти очень обеспокоен. Ваши травмы… короче, они совсем не характерны для уличных грабителей. Обычно это сбитые колени или ободранные локти. А ваши травмы — результат избиения. Вот брошюра Общества защиты женщин от домашнего насилия…

— Но это не было домашнее насилие!

— Иногда и не скажешь, в чем разница. Порой женщине бывает трудно признаться. Во всяком случае, пожалуйста, обратитесь в Общество защиты женщин. Позвоните, у них есть телефон доверия. Вам не нужно даже называть свое имя. Просто поговорите с ними.

— Спасибо, но мне не надо. Я не являюсь жертвой… домашнего насилия.

— Никто не хочет признаваться в таких вещах. Когда мы кого-то любим, трудно быть объективным. Мы знаем, что они не хотели, мы верим, что они сожалеют, потому что они попросили прощения. Главное, они и правда сожалеют. Но никто не может гарантировать, что все не повторится снова. И снова. И снова. Это бесконечный цикл. Вы должны что-то предпринять, чтобы он закончился.

— Говорю же вам, мне не надо! Ну, ладно, я возьму вашу брошюру. Но, надеюсь, мы живем в свободной стране, и я могу идти?

— Возможно, я могу чем-то помочь, — раздался голос из приемной.

Этот голос Темпл знала слишком хорошо. Она чуть не умерла. В комнату вошла лейтенант Молина со своим обычным деловым видом. Когда она увидела Темпл, профессионально-жесткое выражение ее лица сползло, как маска, и лицо сделалось таким, каким Темпл не имела удовольствия видеть его никогда раньше: изумленным и даже растерянным.

Две женщины смотрели друг на друга, одинаково замерев от неожиданности.

Молина пришла в себя первой, но это потому, что она стояла на ногах и не была полураздета.

— Я займусь этим, — сказала она медсестре, снова беря ситуацию в свои руки.

— Спасибо, лейтенант, — сестра замешкалась с брошюрой, но Молина молча протянула руку и взяла у нее брошюру и анкету. Теперь вся личная информация Темпл была в ее распоряжении. «Радуйся!» — подумала Темпл, вне себя от злости.

— Понятно теперь, — пробормотала она, — почему бедные люди не желают обращаться в «скорую». Их здесь не столько лечат, сколько унижают.

— Регистрировать случаи избиения очень важно, — Молина просматривала анкету, ее тяжелые брови поднялись раз и другой по мере чтения. Она подняла глаза на Темпл. — Вас здорово отделали.

— Да, здорово, и я не нуждаюсь в том, чтобы меня теперь еще и словесно истязали.

— Доктор и медсестра выполняют свою работу. Любой | профессиональный медик или полицейский сразу опре- I делит, что вы — жертва целенаправленного избиения.

— «Жертва». Какой великолепный бюрократический термин!

— Успокойтесь. Я знаю, что вы круты. Я знаю, что вы упрямы. Так что можете не притворяться, что вы сильнее, чем есть на самом деле.

— Нет, я буду, потому что я не дылда под два метра ростом и не ношу пистолет и полицейский жетон!

Молина замерла на секунду, потом пожала плечами и отвернулась, а потом сделала нечто несусветное: сбросила свои туфли на низком каблуке и стала на пару сантиметров ниже.

— Так лучше?

Злость, клокотавшая внутри у Темпл, внезапно иссякла, не найдя выхода.

— Чуть-чуть. Слушайте. Если бы я подвергалась домашнему насилию, я бы первая разоралась на всю вселенную. Честно. Но это были совершенно незнакомые люди.

— Уличные грабители отбирают кошелек, угрожая оружием, или толкают, срывают сумку и убегают. Но никогда не топчутся вокруг, обрабатывая ограбленного кулаками.

— Может, это были грабители-садисты.

— Оставьте эту чушь при себе. Что это за парень с вами?

— Я же говорила — сосед. Что такого, что он подвез меня до больницы? Если бы он не настоял, я бы вообще сюда не поехала — и теперь его же еще подозревают в насилии?! Вот и делай после этого добро людям!

— Мы обязаны задавать вопросы, — сказала Молина терпеливо. — Врачи, медсестры и полицейские в прошлом не делали этого — а расплачивались женщины и дети. Вы знаете, что треть всех женщин, обращающихся в «скорую», являются жертвами домашнего насилия?

Сухая статистика оказалась выше любых аргументов.

— Нет, я не знала… Так много?

— И это только те, что обращаются. В это число не входят крутые гражданки вроде вас, которые не желают идти к врачу.

— Мама дорогая… Ладно, я поняла, почему вы задаете вопросы. Но вы тоже должны меня выслушать: семейное насилие — не мой случай, поверьте.

— Очень многие это отрицают. — Молина подняла ладонь, предупреждая дальнейшие восклицания со стороны Темпл. — К тому же, ваш случай все еще не ясен для меня.

— Может быть, потому что я не все рассказала. Молина облокотилась о стену:

— Так расскажите.

И Темпл рассказала, не желая этого делать, но еще меньше желая быть заподозренной в том, что ее избил любовник… Молина слушала внимательно, но по ее лицу невозможно было прочесть, о чем она думает.

— Вы сможете опознать этих людей? — спросила она, наконец.

— Хочется надеяться, но, когда вы попадаете в ситуацию вроде этой, трудно бывает рассмотреть и запомнить лица…

— Нужно, чтобы вы взглянули на несколько фотографий. Например, завтра, когда вы отдохнете и поспите.

— Ладно.

— Значит, они спрашивали вас, где Макс Кинселла? Темпл кивнула.

— Вы им сказали?

— Как бы я сказала, если я не знаю?

— Мало ли что вы говорите, — Молина оттолкнулась от стены, надела туфли и бросила на Темпл взгляд из-под своих ужасающе густых и широких бровей. «Господи, как бы эта дылда выиграла, если бы приобрела хоть чуточку женственности!» — подумала Темпл.

— Почему именно сейчас? — Молина опять возвышалась перед ней, высоченная, как всегда. — После исчезновения Кинселлы прошло четыре месяца.

Темпл только недоумевающе потрясла головой.

— Вы должны отнестись к этому серьезно, так что я вынуждена кое-что вам рассказать, хоть и не должна этого делать, — произнесла Молина.

Темгш насторожилась. Кажется, сейчас она услышит птичью песенку, даже если эта птичка — ворона.

Молина недовольно пожевала губами, потом неохотно разлепила их и вылила на Темпл поток сведений, разящих, как пули:

— После исчезновения Кинселлы, а именно — в ночь, когда он исчез, в «Голиафе» был найден труп. Убит ножом, одним точным ударом. Убитый был начальником охраны отеля. Вы знаете, что все казино имеют людей, наблюдающих сверху за игроками через односторонние зеркала и камеры наблюдения? Это официальная практика. Так вот, труп был найден в неофициальном наблюдательном пункте над залом; этот пункт был устроен в вентиляционной трубе кондиционера. Про него никто не знал. Нужно быть очень хитрым и ловким человеком, чтобы устроиться там, да вдобавок заманить туда еще кого-то.

— Выдумаете, Макс…

— Фокусник мог это сделать, но сбежал ли он потому, что нашел своего сообщника мертвым и понял, что будет следующим, или потому, что сам его убил, я не знаю. Я также не знаю, для чего был устроен данный пункт наблюдения — чтобы подсказывать карты сидящим внизу за столами сообщникам или чтобы шантажировать шулеров… какая разница.

— Да уж, какая разница!.. Макс или убийца, или добыча, которую преследует убийца.

— И, если кто-то охотится за ним потому, что он слишком много знает, они не могли выйти на вас, потому что не знали ни кто вы, ни где вы. До тех пор, пока вы снова не появились в «Голиафе» на этой неделе. Вы ведь были завсегдатаем в этом месте, когда Кинселла там работал?

— «Завсегдатаем»!.. Господи, лейтенант, это звучит так, будто я непрерывно шлялась по казино! Да, я встречалась с Максом там пару раз — поужинать и выпить вина. И была на нескольких шоу.

. — Вы же, наверное, знали его программу наизусть.

— Программа, конечно, была одна и та же, но и сам Макс, и аудитория были каждый раз разными. Это было особенностью Макса: он никогда не повторялся. Никогда не делал одну и ту же вещь одинаково.

Молина оценила интересные выводы, проистекающие из этой оценки, не потеряв лица, а потом трезво кивнула:

— Они вас увидели и узнали, и решили получить кое-какие ответы. Это значит, что они в «Голиафе» свои, и что вам опасно там появляться. Есть какая-нибудь возможность отказаться от этой работы?

— К сожалению, нет. Молина покачала головой:

__Тогда оно будет продолжаться в присутствии полиции. Вы бродите вокруг чего-то гораздо более ужасного, чем можете себе представить. Вам просто повезло, что водители поссорились в непосредственной близости от места событий, иначе, даже если вы действительно не знаете, где Макс Кинселла, те двое громил не остановились бы. Похоже, им просто нравилось их занятие.

Темпл кивнула. Повезло.

— Ну, хорошо, — заключила Молина. — Приезжайте завтра прямо с утра в полицейский участок в центре города, чтобы посмотреть фотографии. Я подниму ребят. Если эти парни хотят увидеться с Кинселлой, я хочу увидеться с этими парнями.

— Лучше с ними, чем с ним, — пробормотала Темпл, соскакивая — ой! — с кушетки.

— Что?

— Я сделаю все, что могу, лейтенант, — пообещала Темпл уже у двери и немедленно удрала.

Золотая голова Мэтта согрела ее затуманенный взгляд, точно пятно солнечного света в тоскливом приемном покое. Она направилась прямиком к нему и рухнула в соседнее кресло. Это был длинный и кошмарный вечер.

— Все, я свободна. Никакого рентгена, никакого гипса, никакой инвалидности. Они пытались возложить на меня ответственность в потакании насилию, можешь себе представить? И нам надо сделать остановку у аптеки по пути домой.

Мэтт взглянул на пластиковый больничный браслет с именем у нее на запястье и кивнул, поднимая с пола ее сумку. Ему, впрочем, тут же пришлось поставить ее обратно: к ним приближалась лейтенант Молина. Она затормозила и присела перед Темпл на корточки, невозможно было никуда сбежать от ее пронзительного взгляда и серьезного выражения лица.

— Я знаю, вы не очень прислушиваетесь к тому, что вам говорят официальные лица, но, что бы ни послужило причиной ваших травм, вы все-таки жертва. Жертва преступления. Вот телефон группы психологической поддержки. Позвоните им. Вы будете испытывать ярость; ваша самооценка тоже приняла на себя удар, который был нанесен телу. Не будьте упрямой ослицей. Поговорите с кем-то, кто прошел через подобное.

Темпл сидела и молчала.

— Она права, — сказал Мэтт.

Темпл искоса посмотрела на листок с телефоном. Блин, может быть, им там нужны хорошие пиар-менеджеры.

— Ладно, давайте.

Молина похлопала ее по колену — это Молина-то! — и встала. Она улыбнулась Мэтту одобрительной улыбкой, которой Темпл, например, никогда не удостаивалась:

— Спасибо за оказанную вовремя поддержку.

— Оказывать поддержку — моя профессия. Я работаю на телефоне доверия.

Выразительные брови Молины слегка приподнялись, потом она кивнула:

— Тогда проследите, чтобы она позвонила в группу.

— Я прослежу, чтобы она поняла, что это важно. А Темпл сделает то, что она считает для себя лучшим.

— Лучшее для нее — именно то, что я сказала.

— Р-р-р! — прорычала Темпл тихо, когда Молина ушла. — Что за невыносимая тетка!

Мэтт усмехнулся, следя за удаляющейся темно-синей спиной железной леди.

— Невыносимо правильная. И не отвяжется, пока не добьется своего. Напоминает мне мать-игуменью. Пошли, я отвезу тебя домой.

Домой!.. Какое приятное слово. И как приятно, когда есть кто-то, с кем можно туда возвращаться.

Глава 18 Сосед, за которого не жалко умереть

Когда они, наконец, добрались до дому, и снова, во второй раз за день, стояли перед дверью ее квартиры, Темпл чувствовала себя девяностолетней старушкой. Мэтт на этот раз отпер дверь легко и быстро и пропустил Темпл вперед. Она вошла, удивленная зажженным везде светом. За кухонным столом сидела Электра Ларк и красила ногти в черный цвет.

Увидев Темпл она вскочила и бросилась навстречу, точно вихрь пестрой гавайской расцветки, раскинув руки для объятья и одновременно растопырив пальцы, чтобы не размазать лак. Объятье, таким образом, превратилось в легкое соприкосновение щек, во время которого Темпл почувствовала незабываемый запах духов «Эмерад» — о, только не это!..

Мэтт улыбался широко, как бойскаут:

— Я позвонил Электре, пока ты была у врача. Электра энергично кивнула, ее длинные серьги зазвенели.

— Я открыла дверь запасным ключом, чтобы забрать из вашей квартиры охлаждающие травмпакеты, — сказала она Мэтту. — Они уже в морозилке. Вы, ребятки, явно умираете с голоду? Я могу заказать пиццу.

— Я не хочу есть. — Темпл проковыляла в гостиную и остановилась, пораженная: ее журнальный столик был сдвинут к балкону, диван разложен и застелен чистым бельем.

— Мы не собираемся оставлять вас в одиночестве после того, что случилось, — объявила Электра тоном, не терпящим возражений.

— Мы?.. — растерянно промямлила Темпл.

— Ну, я вот приготовила постель, — скромно сказала Электра. Весь ее вид говорил о том, что она не часто занимается такими низменными житейскими делами. — Мэтт согласился остаться на ночь.

— Да?.. — Темпл обернулась к соседу. — А как же твоя работа?

— Я им позвонил из больницы, предупредил.

— Но я в порядке, мне не нужны няньки. Электра немедленно вмешалась:

— Зато нам это необходимо для спокойствия! Где ваши обезболивающие? Это? Хм. Тайленол. Сегодня ночью вы будете спать, как убитая. Сейчас я вас уложу в постельку, принесу травмпакеты, а потом мы будем ублажать вас мороженым.

— Почему мороженым? — изумилась Темпл.

— Я всегда ублажаю себя мороженым, когда болею.

— К тому же, его не требуется жевать, — добавил Мэтт. — Я сейчас вернусь, мне нужно кое-что взять из своей квартиры.

— Отлично, — Темпл умудрилась сказать это через — аи!.. — плечо. — Гостевая ванная налево за кабинетом.

— Итак, чем еще вам помочь? — Электра решительно последовала за Темпл в спальню, все еще обдувая свои ужасающие ногти. Ее сандалии-«вьетнамки» энергично шлепали по паркету.

Темпл чувствовала себя так, будто ее волочит туда-сюда чрезмерно заботливый тюлень.

— Забудьте про мороженое. Лучше помогите мне снять все это.

Она повернулась спиной к хозяйке квартирного комплекса и предоставила ей «молнию» на трикотажной кофточке.

— Бедняжка, — добродушно проворковала Электра, расстегивая молнию и застежки лифчика. Темпл стиснула зубы от боли и унижения, но Электра была в этом не виновата — она всего лишь хотела помочь. — Где ваша ночнушка?

— Вон там.

— футболка с Гарфиддом, там, на вешалке? Прелесть какая!

Темпл вспомнила картинку на груди: самодовольный котяра, рыжий и полосатый, разглядывающий себя в зеркале. Под картинкой был текст: «Близнецы: ваша обоюдоострая натура более чем достаточна для всех окружающих, однако вам себя всегда мало». Слово «прелесть» было тут явно недостаточно выразительным.

Поднять обе руки, чтобы влезть в ночнушку, оказалось труднее, чем она предполагала.

— Электра, вы прямо Флоренс Найтингейл. Мне стыдно, что я вас так использую.

— Меня когда-то называли редкой птичкой, но соловьем еще ни разу, — однако она покраснела от удовольствия.

Темпл медленно потащилась в ванную и взглянула на себя в зеркало на кафельной стене. Не фонтан, конечно, но, по крайней мере, она больше не выглядела, как дочка Дракулы с засохшей на губах кровью. Фактически, ее лицо было почти нормальным, если не считать небольших припухлостей, замазанных толстым слоем тонального крема. Ну и неудивительно, множество избитыхженщин умудряются спрятать под макияжем свои жуткие тайны.

Она повернула кран с горячей водой и подождала, пока протечет холодная и горячая поднимется до ее этажа по старым трубам. Потом, наконец, намочила махровую салфетку. Выжать ее было непосильным делом для ее покалеченной руки, но тут Электра возникла за спиной, как горничная в отеле:

— Я могу это сделать, дорогая!

— Спасибо, — Темпл приняла выжатую салфетку и начала одной рукой мыть лицо. Когда она закончила эту процедуру и повернулась, Электра уже поджидала ее со старомодным голубым стаканчиком в одной руке и аптечной упаковкой в другой.

— Плесните сюда водички, чтобы запить таблетку. Вот она.

Крохотная ванная, красиво оформленная кафелем двух цветов — белым и серебристо-серым, не могла вместить одновременно неуклюжую хозяйку и ее хлопотливую помощницу. Они топтались вокруг раковины, задевая друг друга боками, пока Темпл, наконец, не проглотила таблетку. После этого она отправилась прямиком в постель. Электра включила потолочный вентилятор на малую скорость и подоткнула ей одеяло.

Как раз вовремя: вежливый стук в полуоткрытую дверь известил о возвращении Мэтта. Он принес полиэтиленовые травмпакеты, наполненные голубым охлаждающим гелем. Через минуту они с Электрой завалили весь ее правый бок обернутыми в полотенца пакетами. Правое плечо и рука немедленно затекли под ледяной тяжестью. Соорудив из нее мумию, эта парочка удалилась в гостиную, откуда до Темпл теперь доносились приглушенные голоса, явно обсуждающие ее несчастье.

Наконец-то ее оставили одну. С другой стороны, теперь, когда ничто не отвлекало ее от боли, все тело начало ныть. Ей надо бы было поспать, но сон не шел.

Что-то мягкое и тяжелое плюхнулось на кровать.

— Луи! Откуда ты взялся?

Кот решительно пошел по постели, приминая неровности простыни и покрывала, вдоль левого бока Темпл, и остановился только когда дальнейший путь должен был бы пролечь по голове хозяйки. Тут он замер, и его большая усатая морда приблизилась к ее лицу. Кот вытянул шею, приблизил нос к самому носу Темпл и принюхался.

— Больницей пахнет, — пояснила Темпл. Или, может, он почувствовал запах крови?

Луи повернул голову и обратил свое пристальное внимание на ее руку, плечо и все тело, тщательно обнюхав ее с ног до головы. Затем он примял лапами простыни и угнездился у нее под боком, свернувшись, точно котенок, где-то под мышкой. Раньше между ними никогда не водилось таких вольностей. Темпл тихонько погладила здоровенную кошачью башку, на что Луи спрятал нос в лапы, вздохнул и закрыл глаза. Похоже, хваленый тайленол оказал воздействие на него вместо хозяйки.

Темпл проснулась внезапно. Она не могла сообразить, почему ее рука придавлена влажными пластиковыми пакетами, и почему она чувствует себя так, точно Черныш Луи всю ночь топтался по ней своими двадцатью фунтами живого веса. Кота рядом с ней уже не было. Лунный свет пробивался сквозь французские двери и ложился на паркет ровными квадратами.

И тут она вспомнила, что случилось.

В панике она резко села, не подумав, и тут же боль пронзила все ее тело. Кровь пульсировала в каждой болезненной точке, как будто решила вырваться на волю. Она задыхалась, потому что не могла дышать, не могла поймать сбившееся дыхание. Возможно, из-за этого ее пульс колотился так сильно. Она от кого-то убегала во сне.

Все ее тело мгновенно покрылось потом, и вялый теплый ветерок от вентилятора заставил ее задрожать в ознобе. Приливы, что ли? В ее возрасте?.. «Что ж, тебе уже тридцать скоро, — подумала она угрюмо. — Пережила шок — вот тебе и климакс… Стоп! Таблетки. Сильные таблетки, Электра говорила. Может, это просто реакция на них».

Темпл с трудом вытащила себя из постели, слыша в сонной тишине собственное прерывистое дыхание.

Ее босые ноги прилипали к паркету, пока она тащилась к приоткрытым дверям гостиной. Лунный свет, из французской двери наполнял эту часть комнаты, выбелив ореховый паркет до цвета сосновой доски. В этом свете возле балкона серебрилось нечто непонятное, большое, светлое, притаившееся, подобно бенгальскому тигру. Темпл отшатнулась в страхе и наткнулась на что-то еще более крупное и непонятное.

— Темпл? — произнес мужской голос.

Макс!..

Но в ту же минуту все неизвестные в комнате сложились в ее затуманенной голове в правильное целое: непонятные громады, мужской голос, — все это сделалось узнаваемым. Одна громада стала журнальным столиком, передвинутым к балкону, вторая — разобранным диваном-кроватью, а мужчина — соседом, ее добровольным медбратом и охранником.

— Да, — ответила она дрожащим голосом. — Я внезапно проснулась и ничего не поняла сначала.

— Наверное, действие тайленола закончилось. Время принять еще одну таблетку.

— Да… Нет! Не сейчас. Я хочу немного прийти в себя. Она присела в ногах разобранного дивана.

— Ты не видел, как Луи уходил?

— А он что, был здесь?

Она кивнула, потом вспомнила, что в комнате темно и Мэтт не увидит ее жеста. — Точно был, спал со мной в кровати. Наверное, ушел на улицу.

— Как? Я не открывал дверь на балкон.

— Я всегда оставляю окно в ванной приоткрытым.

— Так ведь третий этаж!

— Не спрашивай меня. Это его личный вход-выход… Ох, — невольно простонала Темпл, все еще чувствуя себя совершенно разбитой.

— Ты в порядке? — Мэтт встревоженно завозился, поднимаясь.

Темпл, наконец-то, поняла, почему не разглядела его, когда вошла в комнату: он надел свое кимоно вместо пижамы, и светлая ткань сливалась с белыми простынями. Надо будет непременно отблагодарить его за все хлопоты и неудобства, связанные с этой непредвиденной ночевкой. Интересно, что он надевает, (если вообще что-нибудь надевает), ложась спать, когда ему не приходится иметь дело с посторонней женщиной, вторгшейся среди ночи на его спальное место.

— Ты в порядке? — повторил он.

— Я, по-моему, окосела от таблетки… Мэтт ждал.

— И еще, мне кажется, у меня была паническая атака.

Она увидела, как лунный свет скользнул по его волосам, когда он кивнул головой.

— Вот поэтому я и остался. Твое тело помнит о том, что произошло, оно знает больше, чем твое сознание. Так что еще некоторое время ты будешь дергаться.

— Знаешь, возможно, у меня будут дополнительные причины для этого.

— Что ты имеешь в виду?

— Я только что поняла. Боюсь, я вчера была в шоке, мозги у меня слегка съехали… Я тебе не все рассказала.

После некоторого молчания Мэтт спросил:

— Что именно ты не рассказала?

— Я не хотела предавать это гласности… или, может, не хотела смотреть правде в глаза. Эти двое, которые на меня напали… они не были незнакомцами. То есть, они были мне незнакомы, конечно, но зато были знакомы кое с кем, кого я знаю… знала.

Она услышала шелест простыней, когда Мэтт сел и откинул их в сторону.

— О чем ты говоришь?

— Это не сразу пришло мне в голову… они могут вернуться. Могут прийти сюда. Я подумала, что это нечестно по отношению к тебе: позволить тебе ночевать тут, не зная, что это гораздо опаснее, чем караулить нервную девицу, которая может распсиховаться.

— Но почему? Почему они охотятся за тобой? — он обошел диван и уселся рядом с ней.

— Не за мной. За Максом. — Хм.

— Что значит «хм»?

— Электра упоминала, что у тебя был друг. Фокусник, как она сказала.

— Что еще упоминала Электра?

— Только то, что вы расстались.

— А она не сказала, как это случилось?

— Я не спрашивал.

— Ах, да, ты же такой сдержанный… Короче, Макс в один прекрасный день, видимо, переборщил с магией и просто исчез. Раз — и нету. Оставил свои любимые вещи — меня, мотоцикл… про мотоцикл я не знала, теперь узнала… еще кучу дисков и одежду.

— И эти люди, которые на тебя напали, хотели его найти?

— Они хотели знать, где он.

— И ты им не сказала.

— Нет. И не сказала бы, даже если бы знала.

— Это поэтому вы с лейтенантом…

— Что? Не уживаемся на одном квадратном метре? Мы уживаемся. На почве взаимной антипатии.

— Я хотел спросить — поэтому вы познакомились?

— А… Ну, да. Господи, как мне не хотелось говорить Молине, что эти двое охотятся за Максом! Она сама за ним охотится, понимаешь? До вчерашнего вечера я не знала, почему. Вчера она мне сказала, да и то, кажется, не все, а только половину того, что ей известно.

— Так почему же?

Темпл бросила взгляд на Мэтта. Лунный свет уже достиг края дивана, на котором они сидели, и она могла видеть его лицо. А он мог видеть ее. И понять, правду ли она говорит.

— В ту ночь, когда Макс исчез, у него закончился контракт с «Голиафом». Он там выступал в театре «Султан палас». И в ту же ночь был найден труп охранника в секретном месте в потолке. Не в обычной будке наверху над игральными столами, а в неофициальном наблюдательном пункте, оборудованном кем-то тайно.

Мэтт потряс головой:

— Совпадение.

— Молина не верит в совпадения. Она думает, что Макс достаточно ловок и хитер, чтобы придумать и устроить этот насест на потолке, залезть туда, заманить туда того человека и, возможно, убить.

— А на тебя она почему наехала?

— Потому что, когда она пришла и стала задавать вопросы про Макса, у меня не оказалось на них ответов.

— Не оказалось, или ты просто их не выдала?

— Может быть, если бы они у меня были, я бы не сказала все равно. Но их действительно не было! А Молина поверила мне не больше, чем эти двое громил… хотя я должна сказать, что ее тактика допроса, несмотря на всю нежелательность для меня, гораздо предпочтительней, чем у них.

— Бедняжка, — пальцы Мэтта коснулись завитков у нее на шее.

Это прикосновение было дружеским, почти невесомым, но Темпл почувствовала легкий озноб вдоль позвоночника, не имеющий ничего общего с панической атакой.

Теперь ей стало понятно, что именно, кроме боли, разбудило ее и заставило выйти из спальни: долго подавляемый страх одиночества, желание защиты и заботы после тяжелых испытаний.

И вот, пожалуйста, они сидят на диване среди ночи, наедине. Ей даже не нужно волноваться насчет осквернения их с Максом ложа любви — оно в спальне, а они в гостиной. И никаких призраков, кроме мужчины в белом. В белом кимоно и белом лунном свете…

Она выпрямилась, держа дистанцию, и его рука убралась прочь.

— Обо мне можешь не волноваться, — сказал он. — Я остался потому, что знаю: ты еще долго будешь бояться этих людей и чувствовать себя беззащитной. А уж в первую ночь особенно. Если они явятся сюда, я буду готов. Я же Брюс Ли, ты что, забыла? А если они действительно продолжат на тебя охотиться, тебе надо кое-что предпринять, кроме звонка в группу психологической поддержки. Тебе самой надо заняться боевыми искусствами.

— Да ну тебя, Мэтт! Кто меня примет всерьез? Боевая мышь наносит смертельный удар, угу. Эти парни знаешь какие здоровые?

— В восточных единоборствах размер не имеет значения. Даже маленьких детей этому обучают.

— Я неспортивная. Единственные мускулы у меня — от каблуков.

Вот поэтому такой вид спорта для тебя идеален. Там не нужна грубая сила. Слушай, клуб восточных единоборств всего в паре кварталов отсюда. Джек Ри — великолепный учитель.

— Ну… костюмчик симпатичный, — она потрогала широкий рукав его кимоно. — Но я же в нем утону. И, могу поспорить, мне не разрешат надеть высокий каблук. Да?

— Нет. Если, конечно, ты не намерена вышибить дух из кого-нибудь. Мы работаем босиком.

— Никогда! Во всяком случае, не принародно.

— Ты действительно на этом зациклена, что ли?

— Показаться людям без высоких каблуков для меня — все равно, что для других ходить по улице голышом, — заявила она твердо.

Мэтт наклонился, чтобы взглянуть на ее ноги.

— Но ты же сейчас босиком.

— Исключительно дома, — ответила она с большим достоинством.

На секунду он задумался.

— Я же не могу проводить здесь каждую ночь.

— Кто сказал? — не удержалась она. — Ой. Это не я, это тайленол.

Он о чем-то раздумывал и, кажется, не услышал, или просто не захотел показать, что услышал.

— Я сам мог бы с тобой заниматься. Здесь. Дома. Тогда у тебя не будет отговорок.

— Здесь?!

Он огляделся по сторонам.

— Не в этой комнате. Внизу возле бассейна. Попрошу у Джека парочку матов. Ты не ходишь на работу с девяти до пяти, а у меня все послеобеденное время свободно.

— Можно, я буду заниматься в хорошенькой пижамке?

— Ты же говорила, что тебе нравится мой костюм.

— Он мне нравится на тебе. А каблуки? Хотя бы кубинские? Всего пять сантиметров? Нельзя?

— Единственная вещь, которая будет у тебя на ногах — это мозоли.

— Фу, как неаппетитно звучит.

— Темпл, я серьезно. Ты сможешь обнаружить, что ты не такая уж маленькая и слабенькая, как ты думаешь.

Темпл вздохнула.

— Ты и Молина — парочка деспотов, которые желают исключительно добра, — заключила она кисло. — И, что-

Крадухцийся кот бы от вас отвязаться, я обязательно поймаю убийцу стриптизерши и скручу его или ее своим новым великолепным приемом тхэ-квон-чи.

— Либо тай-чи, либо тхэквондо, — поправил Мэтт со смехом. — Почему ты думаешь, что поимка тобой еще одного убийцы меня обескуражит?

— Может, и нет, но зато это утрет Молине ее всюду сующийся нос!

Ночные разговоры с кем-нибудь всегда оказывают терапевтическое действие. Когда Темпл вернулась в спальню в одиночестве, в голове мисс Барр крутились образы ее самой, изображающей каратистку на лужайке. Фантазии перешли в сны, а затем незаметно наступило утро.

Она сунула ноги в шлепанцы на небольшом каблуке, обернула вокруг себя запахивающийся сарафанчик, который не нужно было застегивать, тревожа больную руку, и вышла в залитую солнцем гостиную. Все зря. Никакого Мэтта там не было и в помине. Диван снова был диваном, простыни аккуратно сложены на подлокотнике. Наверное, Мэтт научился дисциплине в каком-нибудь военизированном лагере, не иначе.

Она прошлепала на кухню, чтобы сделать себе что-нибудь горячее и бодрящее. Отсутствие Мэтта неожиданно вызвало немного виноватое облегчение. Она могла не строить из себя героиню, хромать по квартире, охать и стонать, не сдерживаясь. И еще можно было не волноваться о том, как выглядит ее лицо без косметики. Она могла даже позволить себе выругаться сквозь зубы.

Что она и делала — было больно открывать шкафчики, доставать чашку, откручивать водопроводный кран и крышку на банке с растворимым кофе. Слава богу, хоть включить микроволновку было не больно. Когда она полезла в буфет в поисках сахарозаменителя, чтобы подсластить черную горечь кофе без молока, ее внимание неожиданно привлек посторонний предмет, лежащий на барной стойке. Ее туфелька. Целая. С каблуком! И каблук, и подошва — все на месте.

Темпл, улыбаясь, подошла к бару и взяла туфлю. Мэтт, должно быть, встал пораньше и успел приклеить каблук на место «супер-клеем». Она стояла возле бара с чашкой кофе в одной руке и туфлей в другой, когда в дверь позвонили.

Она взглянула на розовые неоновые кухонные часы. Восемь утра. Кто бы это мог быть в такую рань? Разве что лейтенант Молина не могла дождаться девяти часов, чтобы уволочь ее в участок рассматривать фотографии преступников.

Темпл неохотно положила туфлю и потащилась к двери. За дверью маячило взволнованное лицо Электры.

— Вы хорошо провели ночь, дорогая?.. В смысле, хорошо ли вы спали?

— В основном, — ответила Темпл туманно. — Хотите чашечку слишком черного кофе?

— Да вы что! Это нельзя даже нюхать! Дайте-ка я отолью немного… так… теперь добавим воды… Вуаля!

— Спасибо, — сказала Темпл, принимая чашку разбавленного кофе, который теперь можно было пить. — Я еще не собралась, а мне надо быть в полицейском участке к девяти.

— Поэтому я и пришла. Завтрак, помощь в одевании, все, что угодно. А хотите, я вас отвезу? «Вэмпайр» наготове.

— Нет, спасибо. Это пока для меня слишком сложно. Да я постараюсь прийти в форму, пока собираюсь. Единственное, чего бы мне хотелось…

— Да, дорогая?

— Мне бы пригодилась вторая пара глаз и ушей в «Голиафе» на конкурсе стриптизеров. Я не попаду туда раньше десяти, а у меня предчувствие, что события там как раз начинают разворачиваться.

— Вы не откажетесь от этой работы из-за… обстоятельств?

— Если они потеряют двух пиарщиков подряд, это будет уже слишком. К тому же, уже поздно искать кого-то другого на замену.

— Может быть, мистер Бьюкенен уже чувствует себя лучше и сможет вернуться?

— Электра, со мной все будет нормально. Мне лучше чем-то заниматься, чтобы отвлечься. Работа успокаивает. К тому же, Кроуфорда Бьюкенена я и врагу не пожелаю.

Электра рылась в буфете, стараясь быть полезной. Она позвенела тарелками и протянула Темлл миску с хлопьями.

— Вот, с молочком.

— Спасибо. — Темпл поставила чашку с кофе, взяла протянутую Электрой ложку, зачерпнула от души и захрустела… — Агррр-хр-тьфу!..

Она побежала к раковине и выплюнула то, что было у нее во рту.

— Что?.. Что такое, дорогая? Желудок не принимает?..

— Желудок ни при чем. Вкусовые сосочки не принимают.

Темпл вернулась к буфету, взяла пакет с так называемыми хлопьями и поднесла его близко к глазам, чтобы прочитать, что написано на упаковке. Думая, что Мэтт все еще в квартире, она оставила свои очки на тумбочке у кровати.

— Электра, это не хлопья, это «Кошачье счастье». Фи, ужасный вкус. Неудивительно, что Луи отказывается это есть.

— Ой, простите!.. Оно выглядит, как эти новомодные хлопья — ну, знаете, для здорового образа жизни.

— Вот-вот, — сказала Темпл кисло. — Это и должно так выглядеть. Они специально его таким производят, чтобы впарить беспечным двуногим. Кошек, очевидно, труднее обмануть. Не могли бы вы пошарить в нижнем шкафчике? Мне необходим протеин. Я надеюсь, Луи не будет возражать против того, чтобы поделиться банкой роскошного человеческого тунца-альбакор со своей бедной хозяйкой.

Глава 19 Соблазнительный хвостик

Просмотр фотографий преступников в полицейском участке был похож на разглядывание выпускных альбомов, где все выпускники — страшно крутые перцы. Темпл насмотрелась на такое количество слегка перекошенных рож, татуировок, кощейских бородок, бакенбардов, усов, шрамов и угрожающих глаз, что могла бы насобирать ярких криминальных типажей для кастинга сразу нескольких «Вестсайдских историй».

— Трудно определиться, — сказала она женщине в полицейской форме, которая зашла взглянуть, как идут дела. — Все случилось так быстро, я не успела их рассмотреть… К тому же, они выглядели не так необычно.

Офицер Онтиверос, женщина с весьма развитой мускулатурой, понимающе кивнула, но сочла нужным подбодрить Темпл легкой улыбкой:

— Подсознание работает непрерывно. Просто дайте ему время судить.

Так что Темпл продолжила просматривать страницу за страницей, гадая, кого именно Молина надеется найти с ее помощью: мелких уличных грабителей или выдающихся бандитов? Может, тех двоих вообще нет ни в одном из этих альбомов?

Наконец, она, вроде бы, нашла троих, похожих на ее обидчиков.

— Ясно, что я ошиблась, по крайней мере, в одном случае, — сказала она.

— Ничего, это нормально, мисс. Впрочем, это только начало. Трудная часть начнется, когда мы возьмем кого-то из этих ребятишек и поставим их перед вами вживую среди ряда других, похожих.

Молина, должно быть, находилась где-то поблизости и наблюдала, хотя вряд ли. Во всяком случае, она вошла в кабинет, когда Темпл была уже почти отпущена на свободу, выполнив свой гражданский долг. Она уселась на край стола, даже не выразив сочувствия, и посмотрела на Темпл сверху с выражением задумчивости на лице.

— Офицер Онтиверос сообщила мне, что у вас есть кое-какие успехи.

Темпл осторожно кивнула. Она ничего не могла гарантировать, просто старалась, насколько это было возможно.

— Я бы хотела сказать то же самое о себе, — добавила Молина.

— Вот как? — Темпл догадывалась, что ее сейчас заманят на крючок, на леску, на удочку… и затем на сковородку, но не могла сдержать любопытства.

Молина постучала большим плотным конвертом, который держала в руке, по стеклу, покрывающему стол. Было совершенно непонятно, зачем покрывать стеклом такую старую, потертую, исчерканную ручкой, изрезанную ножом и покрытую кругами от чашек с кофе столешницу.

— Я не нашла ни одной фотографии Макса Кинселлы. Ни единой. Удивительно таинственная личность от начала и до конца.

Темпл постаралась не хмыкнуть над последней фразой.

— В «Голиафе» есть целая куча его фотографий — восемь на десять для пресс-релизов, плюс огромное количество снимков с шоу.

Молина покачала головой:

— Теперь их там нет.

— Да не может быть, лейтенант! Я лично видела эти фото. Я сама их ксероскопировала и раздавала в газеты — Макс не отличал пиар от Пуэрто-Рико. Может, департамент по связям с прессой не посмотрел в своем архиве?

— Они смотрели. И я смотрела. Фотографий нет.

— А как насчет афиш, которыми был завешен весь холл?

— Их нет. Исчезли.

— Да вы шутите! Эти афиши люди коллекционируют. Город был ими заклеен! Макс же звезда. Он бы не мог выступать на лучших площадках Лас-Вегаса, если бы не был ею.

— Теперь звезда погасла, — Молина, похоже, постаралась скрыть нотки торжества. — И дело не только в отсутствии фотографий. Он вообще не оставил никаких следов — ни получения водительских прав, ни фамилии в школьных архивах, ни сведений о трудоустройстве… Человек-невидимка из ниоткуда. Как вы это называете? Эфемерный, — произнесла она со вкусом. — Это, кажется, означает, что все эти так называемые звезды сегодня здесь, а завтра — в заднице? Очень подходящее описание мистера Фокусника Макса. Похоже, кто-то — кто-то! — постарался изъять все эти документы. Вуаля-труляля.

Темпл приложила ладонь ко лбу. Она чувствовала себя жутко, но не стала принимать предписанный тайленол, потому что собиралась вернуться в «Голиаф» и приняться за работу. Итак, от Макса не осталось даже фотографий. Может быть, он ей просто приснился.

Молина подалась к ней, существенно понизив голос:

— Вы звонили в группу психологической поддержки?

— Да, звонила! Довольны? Я пойду туда на следующей неделе.

— Отлично, — Молина отодвинулась от нее и выпрямилась. — У вас точно не осталось ни одного снимка, хотя бы паспортного размера?

Темпл подняла на нее глаза:

— Вы будете использовать его против Макса.

— Если мы его поймаем, возможно, этим спасем его от гораздо больших неприятностей.

Темпл откинулась на спинку жесткого, неудобного стула. У нее болела голова, и все прочие части тела тоже. И от этих тяжелых новостей, которые она узнала о Максе — да и о себе самой — тоже было больно. Она подумала, что еще сегодня утром возненавидела бы себя за то, что призналась в этом.

— У меня есть афиша, — сказала она. — Постер. Плакат. Я уверена, что их должно быть еще много у разных фанов. Людям нравится коллекционировать постеры.

— Великолепно, — Молина встала с таким видом, как будто сделка была уже завершена и подписана кровью, и ей пришло время двигаться — возможно, назад в преисподнюю. — Я заеду за постером вечером. Часиков в семь?

Темпл вяло кивнула. Кивок отдался в голове. Да уж, сегодня вечером она точно никуда не выйдет из дома. Да и что может сравниться с наслаждением лицезреть железную леди полицейского департамента Лас-Вегаса?

— Лейтенант, вас к телефону! — крикнул мужчина из соседнего кабинета.

С быстрым прощальным кивком Молина устремилась туда.

Темпл взяла свою сумку и заглянула в нее, чтобы убедиться, что ничего не забыла. Сегодня она чувствовала себя столетней старухой и не доверяла ни своему телу, ни мозгам в самых простых житейских вещах.

Жуткие криминальные рожи мелькали на задворках ее сознания. И зачем она согласилась опознавать этих уродов! Ей бы пришлось увидеться с ними снова только в суде.

Неподалеку от нее голос Молины прогремел на весь полицейский участок:

— Что?!.

Темпл посмотрела в ту сторону. Молина, склонившись у стола, быстро-быстро записывала.

— Ясно, — услышала Темпл. — Во сколько утром? Сейчас буду.

Она бросила трубку и отдала какой-то приказ мужчине за соседним столом. Тот вскочил, схватил куртку цвета хаки и связку ключей от машины. Молина рассовывала по карманам, как кенгуру, свои записи, ручку и блокнот. Она заметила, что Темпл на нее смотрит.

— Вы на машине?

— Да. Водить я еще кое-как могу.

— Вы собирались в «Голиаф»?

— Да, планировала. У меня там дела.

— У меня тоже. Давайте мне ключи. Я попрошу ребят подогнать вам машину позже. Пойдемте живо.

Гемпл с трудом поднялась, слегка качнувшись на каблуках. Наверное, сегодня нужно было от них отказаться, но она не могла: каблуки — это символ.

— Что случилось, лейтенант?

Молина оглянулась через плечо на второго детектива, который следовал за ними по пятам.

— Еще одну стриптизершу убили. Давайте быстрее.

Двое детективов устремились вперед — они не собирались дожидаться реакции Темпл. И ее саму не собирались дожидаться, точка.

Темпл вскинула сумку на здоровое левое плечо и поспешила за ними, чувствуя себя Дороти, бегущей по дороге, вымощенной желтым кирпичом в своих серебряных башмачках, повинуясь приказу загадочной Волшебницы Северной страны. Ей не доставляла удовольствия перспектива встречи в «Голиафе» с еще одной Глиндой.

А Черныш Луи может, допустим, изображать Тотошку.

Необходимость успевать за длинноногими копами вызвала у Темпл новый приступ головной боли. Она почти не обращала внимания на закоулки гаража полицейского участка, через который они пробегали, а ведь в другое время она бы умерла от любопытства, разглядывая все вокруг.

После спешного подъема по лестнице на три этажа, компания достигла верхней парковки. Второй детектив, явно находившийся в подчинении у Молины, сел за руль белого «форда». «Эта машина как раз подходит к авторитарному стилю Молины», — подумала Темпл.

Молина стремительно уселась на переднее пассажирское сиденье. Темпл кое-как открыла заднюю дверь и влезла — ой!.. — внутрь. И они понеслись.

— Сирены не будет? — спросила Темпл в тишине. Молина развернулась на сиденье:

— Женщина умерла. Пять минут роли не играют. Зачем нужны сирены?

Темпл покраснела и откинулась на сиденье, отгоняя от себя неприятные мысли о том, что за субъекты сидели на этом месте до нее: проститутки, воры, торговцы наркотиками и растлители малолетних. Но машина выглядела незапятнанной. Может быть, в ней перевозили исключительно граждан с незапятнанной репутацией.

— Темпл Барр, — наконец, пояснила Молина своему спутнику. — Работает в городе пиарщицей на фриланс.

Имеет склонность находить трупы. — Она мотнула головой в сторону водителя: — Сержант Уэйн Диндорф.

Таким нехитрым образом представив их друг другу, Молина отвернулась, так и не объяснив, почему пригласила — или приказала? — Темпл поехать с ней.

— Тело найдено в девять утра, — сказала она вполголоса, вводя коллегу в курс дела. — Никого из участников еще не было — поздно встают, наверное, — так что никто ее не опознал.

Она бросила взгляд на часы, и водитель, правильно поняв этот жест, увеличил скорость.

«Ни фига себе, — завистливо отметила Темпл. — Одно крохотное движение запястья, и мужик, как миленький, жмет на педаль!» Ей стало интересно, как мужской коллектив уживается с Молиной, и сколько труда ей стоило получить это место, и как она поддерживает нормальные отношения с мужчинами, которые претендовали, или считали, что могут претендовать, на должность лейтенанта.

Ослепительные башни «Голиафа» издали блестели, точно выпавший снег, испещренный полосами золота и крови.

«Форд» подъехал прямо ко входу и остановился под козырьком маркизы. Сержант показал подбежавшему швейцару в римских сандалиях свой полицейский жетон, и тот отскочил, только юбочка взлетела. Машина осталась там, где стояла.

Дверцы хлопнули, детективы, не теряя времени, устремились вперед. Темпл была вынуждена спешить за двумя уверенными, целеустремленными, а главное, длинноногими людьми. Кому нужен Луи в роли Тотошки? Она сама прекрасно справлялась с этой ролью.

Толпа расступались перед ними, словно морские волны перед Моисеем.

Молина привела спутников прямиком к залу для приемов, где репетировали стриптизеры. Закрытые двери стерегли нервные парни из охраны отеля. Темпл узнала их еще издали. Охранники в казино всегда ходят в штатском и вечно выглядят, как иранские спецслужбы — зловещими, бдительными, с орлиным взором и таким выражением лица, что сразу понятно: эти не остановятся ни перед чем и сделают с вами что угодно, если будет необходимо. Если бы они выглядели по-другому, несчастные игроки не стали бы продавать последнюю рубашку, чтобы быстренько расплатиться с долгами.

Молину их вид не впечатлил. Парни услужливо распахнули перед ней дверь, и она прошла мимо них, как мимо пустого места. Диндорф и Темпл просочились следом.

Зал для приемов выглядел, как наутро после встречи Нового года. Сдвинутые стулья и рассыпанный антураж оставались на местах, но в отсутствие снующих людей место выглядело, точно пустая покинутая сцена, утратившая все признаки жизни.

Впрочем, не совсем пустая. Темпл последовала за двумя детективами в угол, освещенный направленными софитами, где маячило несколько фигур.

Никто не разговаривал, и это молчание придавало их присутствию вид тайной сходки или похорон. Темпл не могла понять, выглядят ли эти люди опечаленными или виноватыми. Или то и другое вместе.

Молина огласила имена своих спутников еще в двадцати шагах от места. То есть, это она и Диндорф были в двадцати шагах, Темпл сильно отстала, что сделало ее мишенью нескольких быстрых изучающих взглядов. Наверное, присутствующие решали, кто она такая: какой-нибудь тайный эксперт по убийствам или, наоборот, главная подозреваемая.

Состоялось быстрое знакомство с принимающей стороной: белокурая бестия Артур Хенсель, начальник охраны отеля; Лиза Осгуд, энергичная молодая блондинка, менеджер по особым мероприятиям, и Ипполито Геррера, коротенький и толстый человечек средних лет — уборщик, который и обнаружил труп, открывая утром зал.

— Где все люди, которые должны были сегодня здесь работать? — спросила Молина.

— В «Каравансерай лонж», — нервно ответила Лиза Осгуд. — Мы… держим их там, пока полиция не разрешит войти в зал. Долго еще?..

— Несколько часов, может быть, даже до завтра. Я бы на вашем месте нашла другое место для репетиций, — ответ Молины был весьма обнадеживающим.

— Вы не послали похоронщиков? — возглас Хенселя был опасно близок к претензии, смягченной в последний момент вопросительным знаком.

— Не волнуйтесь. Коронерская служба и медицинский эксперт воспользуются задней дверью. Ничего распугивающего публику не будут возить через ваше казино, кроме обычных тележек с жетонами.

Темпл сжала губы, чтобы не рассмеяться, взглянув на выражение лица начальника охраны после сардонической реплики Молины.

Молина обратилась к уборщику со значительно большей теплотой в голосе:

— Во сколько вы… — внезапно оборвав свой вопрос без всяких, с точки зрения Темпл, видимых причин, — В котором часу вы обнаружили тело? — спросила она по-испански, и еще разразилась какой-то длиннейшей фразой.

— В девять часов, — лицо уборщика, даже все его тело расслабились, и он принялся объяснять по-испански, оживленно жестикулируя обеими руками.

Молина кивала, доставая блокнот.

— В девять утра, — повторила она сосредоточенно, когда Геррера закончил свою речь.

Последний жест уборщика привлек внимание Темпл к металлической конструкции, напоминающей детский снаряд для лазанья, стоящей неподалеку от эстрады.

Что-то там лежало, скомканное, наполовину свисая с его нижней, ближайшей к полу, перекладины. У Темпл мурашки побежали по спине. Когда она споткнулась о труп Честера Роняла на книжной ярмарке, это была ужасная случайность, она вообще не поняла, что он мертвый, пока не стало слишком поздно начинать истерику по этому поводу.

Это было первое мертвое тело, которое ей предстояло осмотреть с той же холодной деловитостью, как полицейским. Ей было неприятно это ощущение — чувство, что осмотр тела заключается в сборе улик и анализе фактов, а не в сопереживании трагическому финалу чьей-то жизни, крушению надежд вот этого конкретного человеческого существа.

Приглашающим кивком Молина предложила уборщику пройти к месту преступления. Диндорф, с блокнотом в руках, занялся двумя другими служащими отеля.

Темпл не могла разорваться пополам, поэтому предпочла следовать за Молиной, несмотря на языковую преграду. Она должна была разобраться, что за убийственный рок преследует конкурс, за который она несла ответственность. Невозможно заниматься пиаром, находясь в информационном вакууме.

Молина и Геррера остановились перед металлической конструкцией и стояли, глядя вниз, точно скорбящие фигуры у могилы, и тихонько переговариваясь по-испански. Мелодичные фразы как будто смягчали неприкрытое безобразие, которым отличается смерть.

Темпл подошла поближе, толстое ковровое покрытие заглушало ее шаги. Со своего места она не могла видеть труп целиком, только ноги в чулках с кружевными резинками, вытянутые, как ноги волшебницы Гингемы, на которую обрушился унесенный "внезапным ураганом домик Дороти. Возможно, их хозяйка так и не успела понять, что ее убило. Изумрудно-зеленый камешек подмигнул Темпл в приглушенном свете софитов.

Туфли!..

Она бросилась вперед, оттолкнув сеньора Герреру с дороги.

— О… нет!

Молина возникла рядом:

— Вы ее знали?

Темпл смотрела на распростертое тело, убийственно-грациозное даже в смерти. Ей даже не нужно было видеть лица: она узнала черную кошачью маску, которую сама же предложила.

— Знала?.. Только по имени. Катарина. Я встретила ее в гримерной вчера после обеда. Незадолго до моего… несчастного случая.

— Тут у нас не несчастный случай, — напомнила

Молина.

— А она не могла упасть оттуда? — Темпл с надеждой кивнула на металлическую конструкцию. — Особенно с этой маской… — Она замолчала, поняв, что ее великолепная идея насчет маски, призванной скрыть синяки, могла оказаться фатальной.

Молина указала на шею жертвы, обвитую узким черным шарфиком, и склонилась над телом.

— Вы ее вчера видели в костюме? — Темпл кивнула. — Этот шарф— его часть?

— Нет. Шея у нее была открыта, так же, как почти все остальное. Единственное дополнение — маска. Она, наверное, сделала ее вечером и вернулась сюда попозже, чтобы порепетировать пока никого нет.

Темпл вытащила из сумки очки, надела их и склонилась над телом. Бедная Катарина, она так надеялась, и вот…

— Погодите! Эта штука у нее на шее… Это не шарф. Это хвост!

— Думаете, его оторвали от костюма? — уточнила Молина.

— Возможно. Я вспомнила, что видела ее на репетиции вчера днем, она изображала Женщину-кошку, но, когда мы встретились в гримерке, хвоста не было… Это такой хитрый девайс, как у Трусливого Льва из книги «Удивительный волшебник из страны Оз», помните? Управляется крохотным пультом, может вилять, извиваться и все такое.

— Тогда тут где-то должны быть провода, — Молина оглядела пестрый узор ковролина у себя под ногами. Через секунду карандаш в ее руке метнулся вниз, точно желтая змея, и подцепил с пола тоненький проводок.

Она медленно разогнулась, как будто у нее болела спина.

— Итак, еще одна стриптизерша убита при помощи детали собственного костюма. Интересные дела.

Она повернулась к Геррере:

— Gracias, seiior.

Доброжелательная улыбка испарилась, когда Молина перевела взгляд на Темпл. Тонкие лучики морщинок у холодных голубых глаз стерлись, как будто и не бывали.

— Я хочу знать все, что вам известно о жертве. Никуда не уходите. Я только закончу распоряжения по расследованию и избавлюсь от этих гостиничных служащих.

Молина направилась к остальным, бросив Темпл и сеньора Герреру наедине с трупом. Блестящий черный шелк оттенял почти светящуюся белизну искусно обнаженного тела. Темпл отметила, что маска великолепно смотрелась и полностью отвечала своему предназначению, хотя черная помада, с ее точки зрения, выглядела скорее зловеще, нежели чувственно. Только вчера Катарина жила, дышала, испытывала боль и надежду. В какое-то время после их встречи в гримерке она сделала маску и вернулась, чтобы порепетировать в ней. Она не собиралась отказываться от участия в шоу. Теперь шоу будет продолжаться без нее. И ее дети. И тот человек, которого она называла «он», которому нравилось ее бить… По крайней мере, у Темпл было что рассказать Молине.

Ипполито Геррера ничего этого не знал. Он знал только то, что видел: смерть и красота, сплетенные вместе в распростертой на полу фигурке.

— Очень красивая, — пробормотал он, качая головой. Темпл не требовалось знать испанский, чтобы понять это крылатое выражение.

— Очень красивая, — согласилась она, — и очень несчастная.

Молина, меж тем, поймала более крупную рыбу, чем Темпл. Ожидая своей очереди на поджаривание на углях допроса, Темпл попросила у Лизы разрешения воспользоваться телефоном в зале и уселась возле него на двух стульях — один приспособив в качестве стола и разложив на нем свою необъятную записную книжку с номерами телефонов. Прежде, чем выйти из квартиры сегодня утром, она нацарапала в ней номера звонивших, которые взяла со своего автоответчика. Пока последнее ток-шоу не будет либо внесено в расписание, либо отменено, грамотный пиарщик не имеет права сидеть сложа руки. Днем и ночью, в шторм и штиль, в горе и радости… нет, это, кажется из другой оперы.

Ее звонки были удачны, хотя каждый, с кем она разговаривала, считал своим долгом отметить, что ее голос звучит устало. Темпл не собиралась им объяснять, что ее обычно подвижная челюсть сегодня почти не ворочается, и поэтому ей трудно произносить слова в том же темпе, в каком обычно.

Тем временем люди из коронерской службы, судебные медики и фотограф сгрудились вокруг тела и что-то там делали. Темпл хотелось посмотреть, но у нее было собственное дело, и она, снова выдернув Лизу из всеми забытой тройки служащих отеля, получила от нее сведения о том, где найти пишущую машинку, и потихоньку улизнула из зала, никем не замеченная, кроме стороже-' вых псов по ту сторону двери. Как только ее канцелярская работа была завершена, она направилась прямиком в «Каравансерай лонж» — просторную гостиную в арабском стиле, с лампами Аладдина на низких коктейльных столиках и шифоновым балдахином под потолком, мерцающим огоньками крохотных лампочек.

Обычно с утра в «Каравансерай лонж» было мало публики, но сегодня все столики были оккупированы перемещенными сюда стриптизерами, большинство из которых было одето, или лучше сказать — раздето, в свои рабочие костюмы. Самые выдающиеся сидели почти голышом, прикрытые там и сям жалкими лоскутками, притягивая взгляды случайных постояльцев. Табачный смог клубился над головами этой пестрой компании, точно голубой пороховой дымок над дулами пистолетов.

В самом густом из этих клубов она отыскала Линди.

— Привет, — сказала Темпл. — Вот расписание наших ток-шоу. У тебя получится участвовать, как ты думаешь?

— Если копы позволят, — Линди подцепила ногой свободный стул и вытащила его из-под стола. — Садись. Что-то ты уже сейчас выглядишь разобранной на части.

Темпл обмахнулась расписанием, разгоняя дым.

— Нет, спасибо. Мне еще нужно отнести копию расписания Рут. На улицу.

Линди хрипло рассмеялась и закашлялась.

— Прости за дымовую атаку. Все стриптизеры — никотиновые наркоманы.

— Только никотиновые?

— Этого мало, что ли? Слушай, что вообще происходит? Почему они нас не пускают в зал?

— Этого много. А насчет зала вы скоро узнаете. Приготовься. И на ток-шоу, скорее всего, про это тоже будут спрашивать.

Жесткое лицо Линди озабоченно сморщилось:

— Что, еще одна смерть?.. Блин. Не может быть. Шоу стриптизеров, вообще-то, должно вставлять, но не приканчивать.

— Я лучше промолчу, — выдавила Темпл, стараясь сдержать кашель. Для ее побитых ребер это было бы слишком тяжелой нагрузкой. Так что она сбежала и отправилась на поиски Рут, сменив очки на солнечные перед выходом на улицу. Хороший камуфляж для темных синяков, постепенно приобретающих интригующие оттенки синего, зеленого и лилового.

Одинокий пикет Рут сегодня сделался двойным: неподалеку от нее расхаживал мужчина с плакатом. Волосы у него были редкими, такие же волоски топорщились на верхней губе. Рубаху распирало пузо, красноречиво свидетельствующее о малоподвижном образе жизни перед телевизором, с чипсами и колой. Надпись на плакате гласила: «Господь создал мужчин для жен и деток, а не для секса, шлюх и профурсеток!»

Рут и этот борец с сексом, похоже, пикетировали по отдельности и не достигли согласия: сейчас они громко спорили и уже привлекли внимание нескольких любопытных. Сверху на них взирал каменный колосс, усмехаясь с великолепным презрением язычника.

— Это не религиозный лозунг, — Рут поминутно поправляла сползающие на кончик носа очки, — а какое-то сексистское мракобесие!

— Некоторым бесстыжим женщинам даже не нужно раздеваться, — мужчина ткнул в нее обвиняющим перстом, — они одним своим существованием оскорбляют Господа!

Рут уже готова была стукнуть его плакатом по лысине, когда Темпл схватила ее за рукав и утащила за собой, лишив зрителей удовольствия наблюдать эту сцену.

— Вот расписание ток-шоу, — сказала она. — Линди встретится с тобой тут, за сорок пять минут до начала. — Она порылась в сумке. — Вот, возьми парочку пустых кассет. Пусть они там сделают для нас записи. Можете прямо отсюда поехать на такси. Только попроси у водителя чек, и я вам все оплачу, хорошо?

— Хорошо, но я не хочу встречаться с Линди прямо здесь, — сказала Рут. — У меня тут проблемы с этим святошей. Я лучше зайду внутрь и встречусь с ней там. Заодно посмотрю на образ жизни стриптизерш. Может быть, что-нибудь пойму.

— Что, этот святой на всю голову заставил тебя задуматься о том, что стриптизерши не такие уж дуры и отморозки?

— Ничего подобного. — Рут прислонила свой плакат к стене здания.

— Я, вообще-то, единственный член ЖОЭ в Лас-Вегасе, — призналась она застенчиво. — Очень трудно митинговать в одиночку. Так что мне нравится идея вынести свои протесты в эфир, вместо того, чтобы ходить по улицам с плакатом… Слушай, ты что-то бледненькая!

Только почувствовав поддерживающую руку у себя под локтем, Темпл поняла, что у нее кружится голова и подгибаются коленки. В обоюдном молчаливом согласии девушки опустились на бордюр, окружающий клумбу с азалиями.

— Я немножко разбита, — призналась Темпл. — И… только никому не говори!., произошло еще одно убийство. В зале для приемов. Там сейчас работает полиция.

— Еще одно? Неужели опять стриптизерша? Темпл кивнула.

— Я даже была с ней знакома… познакомилась вчера вечером. Живая иллюстрация к твоей теории, что стриптизерши подвергались насилию б детстве. Некоторые из них всю жизнь не могут восстановить чувство собственного достоинства, чтобы перестать быть жертвой. Катарину избивал ее парень, но она собиралась от него уйти. Я думаю, конкурс был ее пропуском в лучшую жизнь — возможность разорвать тяжелую связь и покончить с этой работой. Она даже организовала свой собственный комический стрип-сервис… ну, это было только начало! — добавила она, заметив, что Рут поморщилась. — А теперь ее убили. Рут потрясла головой:

— Кто мог это сделать?

— Я надеялась, ты что-нибудь подскажешь.

— Во-первых, этот парень, который ее избивал. Домашние насильники всегда впадают в бешенство, когда видят, что жертва от них ускользает.

— А при чем тут тогда Дороти Хорват, которую убили в понедельник?

— А что ты про нее знаешь?

— Только то, что она была невероятно красива внешне и выиграла Сверкающие Стринги два года назад. А у Катарины была потрясающая фигура. Я видела ее на репетиции — удивительно гибкая. Она изображала Женщину-кошку и была вылитая кошка, такая грациозная…

— Похоже, кому-то не нравится конкурс.

Темпл кивнула и посмотрела в сторону мужчины с плакатом:

— Или кто-нибудь, например, считает, что все эти женщины все равно прокляты, так что заслуживают смерти.

Рут вздрогнула в горячей тени нависающего козырька:

— Господи, терпеть не могу религиозных фанатиков. У меня есть несколько твердых убеждений, но я не представляю, что кто-то может убить человеческое существо из-за политических или религиозных разногласий.

— Они этим веками занимаются. — Темпл встала. — Ну, удачи тебе на шоу. Мне пора идти. Лейтенант Молина жаждет задать мне несколько вопросов.

Брови Рут поднялись над оправой очков:

— Она тебя в чем-то подозревает?

— Только в излишнем любопытстве, — ответила Темпл и понесла свое бренное тело в холл, под ледяные струи кондиционера.

Глава 20 Cладкий запах успеха

Моя дорогая мамочка, ныне потерянная, хотя, может, и не покойная, постоянно говорила, что я все унаследовал от своего отца. По правде говоря, я думаю, что она сама была бы не прочь что-нибудь от него унаследовать, но, к сожалению, папочку невозможно было найти.

Впрочем, мне лично достаточно знать, что где-то есть красивый брюнет, который умеет жить красиво и пользуется жизнью вовсю: рыба, фемины и серенады. Я часто представляю себе своего старика, расхаживающего по палубе какой-нибудь яхты, — предпочтительней всего траулер, добывающий лосося или тунца, — солнце блестит на его начинающей слегка седеть морде, он путешествует по миру, исследует далекие земли и иногда вспоминает, что где-то есть его точная копия, живущая на приколе в сухопутном Лас-Вегасе.

Он бы ни за что не догадался, что его давно потерянный сын в настоящий момент рыщет по закоулкам отеля «Голиаф», стараясь уловить запах мертвой женщины, наряженной в кошечку.

Это занятие — дань моему безумию, хотя и не представляет большой социальной опасности. Факт тот, что покойная леди, царствие ей небесное, сейчас остыла и готова совершить путешествие в большом пластиковом мешке. Однако моя обонятельная миссия базируется вовсе не на болезненном влечении, хотя существа моей породы и замечены в пристрастии к запахам дохлой рыбы, птиц и мышей.

Нет, меня влечет не запах смерти, а воспоминание, трепещущее на краю моего сознания. Это началось, когда я обнюхивал первую жертву того, что, похоже, становится уже привычным эпизодом, а не единичной трагедией. Я тогда в первый раз учуял нечто такое неуловимое, однако знакомое, и это пробудило во мне любопытство, которое требовало удовлетворения. Несет ли эта вторая мертвая куколка на себе тот же запах? Не то чтобы я не нюхал двуногих раньше, живых или мертвых. Мне, например, сроду не удастся забыть противный запах того дохлого чувака на книжной ярмарке, который я сначала принял за плесень. В то же время, запах от этих убитых куколок соответствовал их положению: он был слабым, сладковатым и очень женственным — и я где-то встречал его раньше!

Нет, не духи. Более слабый и легкий запах. Это просто выводит из себя — иметь первоклассный нюх и не иметь возможности определить именно этот букет, который щекочет ноздри и дразнит память!..

Вот поэтому, невзирая на присутствие полудюжины официальных личностей, рыщущих вокруг тела, я натурально прошмыгнул между их деловитых, суетливых ног и притаился, ожидая удобного случая. Некоторые упрекают мою породу в пронырливости и прохиндействе, но действовать скрытно меня заставляет исключительно инстинкт самосохранения. Подходящий момент наступит, когда служители морга отвернутся или кто-нибудь отвлечет их внимание вопросом. И вот тогда я брошусь в объятия смерти — ну, фигурально выражаясь, конечно.

Их было много, и они ни на шаг не отходили от тела. Уже появился проклятый мешок, и я задрожал от злости. Мой нос — первоклассный, тончайший аппарат, но полихлорвинил — одна из субстанций, мешающих верно распознавать оттенки запахов.

И в этот момент я услышал тяжелую поступь больших ножищ. Раздавшийся голос привлек внимание ко-ронерской службы к тому месту, где тело лежало прежде, и неземному сиянию над пестрым ковролином, очерчивающему эту область.

На несколько долгожданных секунд маленькая мисс Китти была оставлена без внимания, как полевой цветочек на школьном балу.

Я воспользовался случаем и устремился к ней, в смысле, к ее неподвижному телу. Усы мои задрожали. Вкрадчивый запах пробрался в мои трепещущие ноздри. Вот оно! Мисс Китти была облечена в тот же странный аромат, что и ее мертвая предшественница.

Я на цыпочках удалился и спрятался под банкетным столом, покрытым свисающей до полу белой льняной скатертью. Неподалеку от меня похоронная команда деловито упаковывала бедную леди в мешок и укладывала на холодную металлическую каталку. Конечно, та ничего не чувствовала, но мои усы дернулись от негодования.

Нет, я не успокоюсь, пока не прослежу этот запах до его носителя. До убийцы.

Где-то там, далеко, за океанами, морями и лососями, мой старик поднимет свое благородное лицо к небу, подставит ветру грудь и будет гордиться мной.

Глава 21 Прогулки по темной стороне

Охранник не желал впускать Темпл обратно в зал, пока она не использовала в качестве пароля имя Молины. Вряд ли охрана отеля так уж боялась городских копов, но явно хотела, чтобы они убрались с их территории как можно скорее.

Вопреки мрачному обещанию Молины, сцена убийства была уже очищена. Ничего не напоминало о найденном здесь трупе, кроме легкого люминисцентного сияния пудры для тела на ковровом покрытии в том месте, где он лежал, — порошка фей, сияющей пыльцы, осыпавшейся с крылышек Динь-Динь, которой никто не удосужился похлопать.

Молина пошла навстречу Темпл. Она выглядела озабоченной.

— Расскажите мне о своем знакомстве с жертвой.

— Ее звали Катарина, — начала Темпл с самого начала. — Именно Катарина: с «а» после «т». Она произносила это очень… отчетливо, как ребенок, который потерялся и старается убедиться, что вы его хорошо поняли и отведете домой.

— Катарина? Вы уверены?

Темпл подпрыгнула от ее резкого тона:

— Разумеется, уверена! Мне пока еще не совсем отшибли мозги!

— Я не имела в виду… — Молина нахмурилась, то ли не в силах собраться с мыслями, то ли решая, что именно можно сказать Темпл, и сверилась с записями в своем блокноте. Свет от софита был одновременно слишком ярким и чересчур рассеянным, чтобы можно было читать.

_ Странно, — она поджала губы. — Все, с кем я разговаривала, уверяли, что ее зовут Китти. Китти Кардозо. Ее в городе хорошо знали. Она много лет работала здесь. У нее ребенок учится в колледже.

— Ребеноквколледже?.. — теперь растерялась Темпл. — Она выглядела года на двадцать четыре, не больше.

Глаза Молины не отрывались от блокнота.

— Тридцать пять. Рано начала.

— Работать в стрипизе или рожать? Молина вздохнула:

— Как правило, одно другому не мешает. Расскажите мне, что вы о ней знаете.

— Маска… кто-нибудь снимал с нее маску?

— Когда приехал коронер, для судебных фотографий.

— То есть, вы видели?..

— Синяки и ушибы на ее лице уже были, когда вы с ней встретились? В котором часу это было?

— Без десяти пять. Я уже собиралась уходить.

— Но задержались в гримерке. Зачем?

— Вбирала местную атмосферу.

— Похоже, ваша любимая атмосфера — запах убийства.

— Это удар ниже пояса, лейтенант! Ну, хорошо, вы правы, я хотела осмотреть место первого преступления. У меня было ощущение…

— Ну-ну?

— Что-то не так с убийством… убийствами. Как будто это… послание.

— Это послание о том, что какой-то псих бегает по городу и убивает женщин. Особенно тех, чья работа имеет сексуальный аспект.

— Вы точно уверены, что это мужчина?

— А вы нет?

— Обе жертвы были серьезными претендентками на победу в конкурсе. Дороти уже побеждала в нем однажды, а ее лицо могло затмить тысячесвечевую люстру. Катарина — Клтти — обладала фигурой, от которой «Плейбой» отдыхает, плюс грация, пластика и умение себя подать.

— То есть, вы полагаете, что их убил кто-то из соперниц. Что ж, физически сильная женщина теоретически могла это сделать. Но меня не интересуют теории, мисс Барр.

— Только факты, мэм?

— Именно.

— Хорошо. Я нашла Катарину — Китти — в гримерке. То есть, сначала я услышала всхлипы. Она пряталась за вешалкой с костюмами, забившись в угол, точно плачущий ребенок. Вы знаете, как испуганные животные прячутся — уши и хвосты торчат наружу, как будто, если они вас не видят, то и вы их не можете видеть. Вот так и она пряталась. Я сначала заметила ее туфли…

— Кто бы сомневался, — вставила Молина.

— Что, кстати, будет с туфлями и вообще с ее костюмом? Они такие классные. Китти их сама придумала.

— В полицейском участке в хранилище. До суда. Если, конечно, суд состоится. Продолжайте.

— Короче, я уговорила ее выйти, и вот тогда увидела ее лицо. Я тогда и не предполагала, что мое собственное лицо будет выглядеть так же буквально через несколько минут. Китти боялась какого-то мужчину. Она все время спрашивала, не стоит ли «он» в коридоре.

— Так что ваша теория о соперничестве рушится на глазах.

— Возможно. А возможно, у Китти был не один враг, а двое. Она говорила, что скоро будет в полном порядке, что собирается порвать с этим парнем… поэтому он ее и избил. Он хотел разрушить ее шансы на победу в конкурсе, потому что призовые деньги могли помочь ей начать новую жизнь. Но она все равно собиралась уйти, я точно знаю.

— Откуда?

— Она рассказывала про свои планы, про свой бизнес. Называла себя антрепренером с гордостью ребенка, торгующего лимонадом.

Глаза Молины опять скользнули по записям в блокноте:

— «Смех и грех». Темпл печально кивнула.

— Комический стрип-сервис. «Чистая радость», как она выразилась. Она была в отчаянии от того, что ее лицо пострадало перед конкурсом. Говорила, что даже тональный крем не скроет… Я теперь и сама убедилась, что это правда.

— Да уж. Темные очки в помещении — любимый аксессуар гопников, — заметила Молина, впрочем, не без сочувствия. — Кто-нибудь еще к вам сегодня привязывался?

— Только полиция и охранник на входе в зал, — ответила Темпл честно.

— Ладно, продолжайте.

— А это все. Я предложила ей сделать кошачью маску — и к костюму подходит, и лицо спрячет. Она засияла, как ребенок, который получил «Нинтендо» на Рождество. Когда я уходила, она была счастлива и готова действовать, только…

— Да?

— Она сказала мне, что плакала не от того, что ее избили, а из-за разрушенных планов на победу в конкурсе. Я тогда гадала, почему это так важно — не плакать, когда тебя бьют.

— А сейчас?

— А сейчас я знаю.

— Итак, вы оставили ее окрыленной, она помчалась делать маску, потом вернулась вечером, когда никого не было, чтобы порепетировать в ней… Почему?

— Она не хотела, чтобы кто-то знал, что с ней случилось. Скорее всего, она собиралась проверить, не будет ли маска мешать ей видеть, сужать угол зрения, не сделает ли ее неуклюжей… Ведь как она двигалась — это же была песня!.. Если бы испытания маски прошли гладко, она могла бы надевать ее на все последующие репетиции, и никто бы даже не догадался, что под ней скрывается.

Молина захлопнула блокнот.

— Посетите группу психологической поддержки. Держитесь подальше от расследования. Если вспомните что-то еще, сразу мне звоните. А теперь — марш домой.

Молина сделала паузу, ее синие глаза нехорошо блеснули:

— Я поймаю этого мерзавца!

И она пошагала прочь, направляясь к своим.

У Темпл болела каждая косточка, но она не собиралась выполнять указания Молины. И так уже в последнее время она только и делала, что слушалась ее указаний. Пришло время немножко понарушать руководящие планы.

Она вернулась в «Каравансерай лонж», где простаива-щие стриптизеры уже начали заказывать еду и питье. Над их пестрой компанией витала атмосфера некоего пикника, из-за дождя вынужденного остаться в помещении: раз уж мы тут застряли, что ж, проведем время с пользой!

То же самое собиралась сделать Темпл.

Она не стала подсаживаться к Линди: выспрашивать того, с кем ты уже знакома — чересчур легкий путь. К тому же, проводник на незнакомой территории может быть полезен, только если не мешает совать нос во все углы, чтобы разглядеть то, чего нет ни в одном путеводителе.

Темпл остановилась у столика, за которым сидела единственная женщина в гостиной, чей серебристый цвет волос был натуральным.

— Можно, я присяду?

— Присаживайтесь на здоровье.

Темпл села и украдкой оглядела соседку по столу. Типаж доброй бабушки: седая «химия» на голове, хлопчатобумажное клетчатое платье из тех, что не стройнят владельца и одобрены уличным дресс-кодом для ношения женщинами преклонных лет. Если бы не пуговицы спереди, отделанные тесьмой кармашки и большой отложной воротник, это был бы просто балахон. А так это был балахон с пуговицами, воротником и карманами.

— Вы тоже участвуете в конкурсе? В категории «За шестьдесят»? — вежливо спросила Темпл, постаравшись не запнуться на одиозном названии.

Старушка возмущенно взглянула на нее, но тут же рассмеялась:

— О, небо, нет, конечно! Я чересчур старая и толстая для любой категории. Вы что, думаете, детка, в этих конкурсах нет никаких стандартов?

— Извините. Я не слишком в них разбираюсь. Я тут занимаюсь связями с общественностью и как раз пытаюсь вникнуть…

— Пиар? — в светло-карих глазах старушки появился радостный блеск. — Тогда вы должны познакомиться с моей Келли. Вот она как раз идет!

Темпл обернулась, чтобы посмотреть в направлении ее взгляда, наполненного материнской гордостью.

Длинноногая высокая брюнетка пробиралась меж столиков, неся в руках два стакана и две бутылки пива из бара и по-собачьи зажав в зубах маленькое пластиковое ведерко с попкорном.

Добравшись до их стола, блудная дочь ловко наклонилась и жестом профессиональной официантки освободилась от своей ноши. Затем бросила на Темпл любопытный взгляд сквозь густую решетку накладных ресниц, прилепленных и снизу, и сверху.

Мама Келли сочла за честь представить Темпл дочери:

— Это пиар-леди вашего конкурса, лапуля.

— О, привет! У нас куча публикаций в прессе, слыхали, да?.. Я репетирую такой номер — супер.

Темпл оглядела Келли. Бело-голубая присборенная хлопчатобумажная кофточка стиля «крестьянка» и, в тон ей, ненатурально голубые яркие глаза. Вот глаза Молины, поразительно синие, но явно данные природой, сверкали в соответствии с ее характером и были очень убедительны. Голубые контактные линзы этой девушки не подходили ей, как и лицемерная атмосфера покоя и комфорта южных провинций.

— Вы — мать и дочь? — спросила Темпл неуверенно.

— Я раньше была темнее и тоньше, — сказала мать смущенно и хихикнула.

— А я была короче, — подмигнула дочь. Темпл рассмеялась:

— А на сцену пошла только Келли?

— Я же не хотела рушить ее шансы! Меня зовут Милд-Ред. Миддред Бартлз. Как вы поживаете?

Никто не говорит «как вы поживаете» в наше время, а Миддред говорила. Темпл нашла это очаровательным.

— Темпл Барр. Признаюсь, я поражена. Мне казалось, большинство матерей стриптизерш предпочли бы не знать, чем занимаются их дочери.

— Они глупые матери, — ответила Милдред добродушно. — Детишки в наши дни делают, что захотят. Вы можете либо воевать с ними, либо присоединиться к ним.

— Но не на сцене?

— Нет, мэм. Я — закулисная мать. Группа поддержки. Я помогаю ей на репетициях, шью все ее костюмы. Езжу с ней везде за компанию. Жизнь на дороге может быть очень одинокой.

— То есть, стриптизерши не заводят романов с мужчинами из клубов?

— Хос-с-споди, вот уж нет! — воскликнула красотка Келли. Ее лазурные глаза поймали взгляд Темпл. — Мало ли, как это выглядит, но стриптиз — просто работа, и за нее платят нормальные деньги. Все, что происходит между клиентом и стриптизершей, происходит только на сцене и возле сцены: немножко позаигрываешь, чуть-чуть поболтаешь и, если повезет, получишь много чаевых.

— А если мужчина захочет большего?

— Тогда я делаю неприступный вид и даю ему понять, что он переходит границы. Некоторые девушки, — добавила она неодобрительно, — хотят быть шлюхами, но они на этой работе не удерживаются. Клубам неохота иметь дело с работницами, которые исчезают посреди сезона. И большинство из нас не хотят пятнать свою репутацию.

К этому времени Темпл уже не находила смешными упоминания о том, что стриптизерши берегут свою репутацию.

— Но вы, наверное, знаете, что публика, в основном, считает вашу профессию… э-э-э… фривольной?

— Привольной? — на щеках Келли обозначились ямочки, показывающие, что она умеет поддразнивать не только на сцене. — Вы лучше не говорите таких умных слов, лапуля, многие из нас не пошли дальше средней школы.

— Людям интересно, — сказала Темпл, — что заставляет вас танцевать почти голыми перед представителями противоположного пола.

— Уф-ф. — Келли пошевелила длинными пальцами, точно тема была слишком горячей, чтобы ее касаться. — Если бы мы были шлюхами, как они считают, мы бы не стали тратить силы и время, чтобы сначала поплясать перед мужиками. Мы — артисты, — сказала она без всякого пафоса. — Некоторые из нас обалденные, некоторые — ни то, ни се. Мы вертим задницами, делая хорошее шоу, и уходим, вот и все дела. Слушайте, это получше, чем работа официантки, а я сломала тыщу ногтей, таская подносы по двадцать килограммов весом в ресторане. Какая разница? Вы предоставляете услуги за вшивую зарплату и зарабатываете деньги на чаевых. Только у стриптизерок чаевые в сто раз круче.

— Но клубы делают деньги на продаже спиртных напитков.

— Рестораны тоже. Темпл взялась за мать:

— Как ваша дочка к этому пришла? Какой она была в детстве?

Прежде чем пуститься в воспоминания, Милдред Бартлз подвинула к себе умело налитый дочерью полный, без пены, стакан пива.

— С тех самых пор, как была вот такой крошкой, Келли просто лучилась энергией во все стороны. Страшно хотела учиться танцам. Просила записать ее в танцевальную студию. Платить за это было нелегко. Ее отец сбежал. Я работала официанткой и просто угроблялась по две смены — откуда, вы думаете, у меня такие варикозные вены? — она выставила ногу в матерчатой туфле. Темпл увидела опухшую щиколотку и вены, обвивавшие икру, точно фиолетовые змеи. — Келли была слишком хорошенькая и слишком умненькая, чтобы закончить, как ее мама. Она начала чир-лидером на состязаниях по рестлингу, когда ей стукнуло пятнадцать. А потом пошла официанткой в топлес-клуб.

— Ну, так большинство из нас сюда попадает, — сказала Келли. — Потихоньку, помаленьку, входим в бизнес. И смотрим, конечно, где чаевые получше.

— Но вам платят за то, что вы развлекаете незнакомых мужчин!

— Ну, и Мерил Стрип платят за то же самое.

— Некоторые из этих мужчин довольно отвратительные.

Келли пожала своими изящными плечами, плиссированные бело-голубые крылышки на них вздрогнули:

— Большинство из них просто очень одинокие. Безобидные. Они платят за внимание к себе и получают его. Это просто обмен. Очень мало кто наглеет. Они знают, что девочки в клубе работают, и знают, как они зарабатывают свои бабки. Для них засунуть полтинник в мои стринги кажется лучше, чем проиграть его в карты. И мы, девочки, для них звезды.

Темпл не сомневалась в том, что Келли говорит правду, но все это выглядело как-то слишком просто. Простая жизнь стриптизерш.

— А Дороти Хорват?

— Кто? — спросили мать и дочь хором.

— Девушка, которую убили в понедельник.

— А, вы имеете в виду Глинду, — Келли грустно кивнула. — Почти все из нас используют выдуманные имена, и она тоже… Надо же — Дороти. Совершенно ей не подходит. Может, поэтому она и взяла другое.

— Возможно, она хотела забыть свое прошлое, взяв другое имя?

Миддред доверительно наклонилась вперед и облокотилась на стол:

— У большинства из этих девочек были в прошлом плохие истории, это правда. Некоторые из них очень печальные. Отцы, которые избивали, или даже что похуже… Я не хотела, чтобы с Келли случилось что-нибудь подобное. Я могла выйти замуж снова, мне пару раз предлагали, но к тому времени стало ясно, что она вырастет красоткой. Я не хотела, чтобы отчим испортил ее только потому, что мне требовался мужчина. Да, мне страшно нужна была поддержка, но Келли… Нет уж, спасибо.

— Вы поступили замечательно, — сказала Темпл, нисколько не кривя душой. Ей не нужна была Рут с ее статистикой, она и так знала, что отчим или бойфренд часто издевается над детьми от другого мужчины, а мать не замечает — не может, не хочет замечать, — потому что в ее прошлом тоже были мужские издевательства, или потому что боится остаться одна, или из-за финансовой зависимости…

— Короче, — заключила Темпл, — вы для своей дочери — как старшая сестра. Вы заботитесь о ней, ездите вместе с ней из клуба в клуб…

— Эй! — Келли оторвалась от своего пива. — Это я о ней забочусь! Я же вам говорю, что хорошо зарабатываю.

— Я имела в виду эмоциональную поддержку, а не финансовую, — пояснила Темпл.

— Мы поддерживаем друг друга, — улыбнулась Милдред, нежно поправляя дочкин локон, заколотый в стиле «маленькая девочка». — Правда, лапуля?

— Точно, — ответила Келли. — Мы — одна команда.

Эти двое не притворялись. Их неподдельной привязанности могли бы позавидовать многие так называемые нормальные семьи, где матери и дочери часто безнадежно отдаляются друг от друга. Темпл чувствовала, что они искренне любят друг друга и нуждаются друг в друге, несмотря на якобы неприличную, по общему мнению, работу дочери, а, может быть, именно благодаря ей.

Темпл поймала себя на слове «якобы». Якобы?.. Она что, уже перешла на темную сторону?

Темпл внезапно вспомнила неприкрытый ужас своей собственной матери, когда та обнаружила безумную страсть дочери-старшеклассницы к любительским театральным постановкам. Театры были, безусловно и безоговорочно, темной стороной жизни, и остальные члены труппы, особенно мужчины, подозревались в самых плохих вещах, начиная с первой читки и заканчивая выходом пьесы на сцену.

Кстати, это может стать интересным углом зрения для статьи: матери стриптизерш.

Так-так.

Темпл окинула «Каравансерай лонж» взглядом, ища потенциальные источники новых историй.

Айк Ветцель держал совет за круглым столом в центре зала, окруженный целым гаремом из стриптизерш.

Официантка то и дело подбегала к ним, поднося все новые напитки. Лоскутки прозрачной ткани, прикрепленные к ее бикини цвета «металлик», так и развевались.

Темпл не могла подойти к этому столу, даже по служебной необходимости, без того, чтобы не присоединиться в глазах окружающих к гарему, чего она никак не желала. Так что туда она не пошла.

Четверо мачо в футболках, обтянувших мускулы, сгрудились вокруг рассчитанного на двоих столика, попивая пиво из бутылок.

Темпл решила, что ее обязанность — изучить и мужскую часть стриптиз-бизнеса, но приблизилась к ним с большой осторожностью, стесняясь сверкания ляжек. Парни, похоже, гораздо больше девушек выпендривались, если можно так выразиться, своей заметностью и полуголыми телами.

Она подошла к столику, осторожно ступая по ковру, и остановилась рядышком с компанией.

— Простите, пожалуйста, вы были бы не против ответить на несколько вопросов?

— К вашим услугам, прекрасная леди, — ответил один. Второй встал и склонился над соседним столиком, вежливо осведомляясь, можно ли взять свободный стул. Даже если бы было нельзя, кто в здравом уме посмел бы отказать такой горе мышц?

Он ловко подвинул стул под попку Темпл, когда она садилась, и сел на свое место.

Она старалась не смотреть на загорелые колени, окружавшие ее, но крохотный размер стола и количество — не говоря уже о массивности — коленей делали это абсолютно невозможным. Темпл привыкла к своей миниатюрности по сравнению с остальным человечеством, но рядом с этими парнями она чувствовала себя просто мухой, залетевшей в клетку со слонами.

— Вы из «Энтертаймент тудэй»? — спросил юный Шварценеггер.

— Нет. Я занимаюсь пиаром конкурса. Но, если «Энтертаймент тудэй» захочет сделать колонку о конкурсе, или если мне удастся их уговорить ее сделать, тогда, может быть, вам повезет встретиться с самой Лизой Хартман. Но, скорее всего, нет. Она не занимается лично каждой колонкой.

— Наплевать, — сказал второй. — А вас как зовут?

— Темпл Барр.

— Темпл — классное имя.

— На сцене бы классно звучало, — вступил еще один.

— А вы не родственница кэнди-бар? — поддразнил третий.

— Только по линии нашей общей любви к шоколаду. Итак, давайте, если не возражаете, поговорим о вашей работе, чтобы я могла составить пресс-релиз.

— Ага, давайте сделаем прессе… релиз!

— Отлично! — Остальные радостно захлопали ладонью о ладонь друг друга, и Темпл даже испугалась такого всплеска коллективного энтузиазма. Наверное, она подсознательно опасалась крупных мужчин с тех пор, как… нет! Она не намерена впадать в паранойю. Несмотря на все эти горы мышц, ни одному из этих ребят не было больше двадцати четырех, и их просто переполняла беспечная юношеская энергия, скрытая в здоровых молодых телах. Жаль, что их не было в гараже, когда те двое громил использовали ее в качестве боксерской груши…

В общем, она стала задавать вопросы, и они отвечали, и она скоро стала отличать их по именам — ну, сценическим псевдонимам. Они больше не казались ей какими-то клонами.

Кирк носил умеренно длинные волосы, которые касались загорелых, хорошо оформленных плеч и придавали ему сходство с избалованной рок-звездой. Он мог бы разъезжать на мотоцикле (возможно, на «вэмпайре») без шлема, но женщины любого возраста непременно угадали бы в нем внутреннего угрюмого Марлона Брандо. Такого… чувствительного по натуре парня. Так-так…

А вот выгоревшие на солнце волосы Стетсона были длинными только сзади и коротко пострижеными с боков. Его покрытое загаром тело отражало типаж простого американского мачо, проводящего много времени на открытом воздухе и плевавшего на рак кожи — рабочего со стройки, либо нефтяника. Короче, последний в Америке Настоящий Мужик. Деньги, заработанные стриптизом, позволяли ему поступить в медицинский.

Парень с коротким ежиком, конечно же, звался Бутч. Бутч был весь такой мужественный, такой накачанный, и собирался когда-нибудь добиться победы в конкурсе «Мистер Вселенная». Или сниматься в кино, как Арнольд Шварценеггер. Святой Арнольд!..

И последний, Кайен — тонкий, гибкий Кайен. Темноглазый, темноволосый, непонятной расы и неясной сексуальной ориентации — опасная деталь в нашу эпоху СПИДа. Но все равно невероятно притягательный — может быть, как раз по этой причине. Кайен был по-настоящему молчалив и закрыт, и только после длительных расспросов, наконец, сознался, что он актер. Ну, как бы актер. Снимался несколько раз в мыльных операх. Темпл могла себе представить эти сериалы: крупные планы, «горячие» кадры, запечатлевшие его полуобнаженным, и приносящие тонны писем от фанаток, которые никогда не заглядывают дальше того, что на поверхности.

И вот, наконец, Темпл добралась до своего главного вопроса:

— Почему?

— Бабки классные, — сказал Бутч.

— И это весело, — добавил Кирк.

— Телки натурально балдеют. Вы бы видели, — сказал Стетсон. — На конкурсе это не то. Тут все свои. Вы в клуб приходите, гляньте на наше выступление.

— Ага, — сказала Темпл. — Девушки обычно работают соло, а вот вы, парни, выходите на сцену группой. Почему? Струсили?

Было приятно переложить на них обвинение, которое ей предъявила Электра. Вдобавок, вопрос ослаблял то напряжение, которое еще осталось.

— Неа, — ответил Кирк. — Но парни действительно в новинку в стрип-клубах. Раньше считалось, что обтягиваться и крутить задом могут только геи.

— Поэтому вы наращиваете мускулы и изображаете из себя мачо? — спросила она.

Бутч потряс своей по-солдатски остриженной головой:

— Мы бодибилдеры, это во-первых и в основных, вот что вам надо понять. Мы все выступали на конкурсах бодибилдинга, принимали позы… Стриптиз не сильно отличается от этого.

— Только за него платят, — вставил Стетсон.

— Та-акие чаевые!.. — Кайен чувственно улыбнулся, прикрыв глаза.

— А вам не кажется это… недостойным?

— Черт возьми, — взорвался Кирк. — Да, кажется! Но в банке у вас не спрашивают, достойные или нет ваши деньги. Между прочим, приятно посмотреть, как бабы ведут себя точно голодные волки.

— Они знают, что это все понарошку, — возразила

Темпл.

— Ага, — согласился Кирк. — Это понарошку, и слава богу. Слишком многое в этой жизни по правде.

— Например, убийства девушек-стриптизерш, — заметила она.

Лица молодых людей впервые омрачились.

— Да, непруха, — пробормотал Кирк. Стетсон покачал своей светловолосой головой:

— Прямо виноватым себя чувствуешь. Мы, парни, веселимся и все такое, пользуемся успехом, а девчонки-стриптизерши получают каких-то долбанутых на свою голову.

— Вы думаете, это сделал психопат? — спросила

Темпл.

— А кто еще? — сердито спросил Кайен. — Слушайте, мы работаем стриптизерами, и никто не считает нас отбросами общества по этой причине. Но с женщинами совсем другая картина. Их осуждают, если они работают в клубе, и даже если нет — все равно осуждают. Возможно, такое не принято говорить, но, по-моему, выставлять свою секусальность напоказ — это нормально. Вот только, стоит женщине начать это делать, как ее тут же изнасилуют.

Ее удивила их юная революционная страстность и тронуло чувство вины, которые они испытывали в качестве представителей своего пола.

— Я хотела спросить, является ли стриптиз родом эксплуатации…

Они дружно закивали.

— Мы, конечно, эксплуатируем свою аудиторию, — сказал Кирк. — И они эксплуатируют нас. Но и нам, и им это известно.

— Мы зарабатываем деньги, — сказал Стетсон. — Показываем свою работу — тело. Мы над ним трудимся. И собираемся стать кем-то, не просто телом. То же самое девчонки, только… многие девчонки используют стриптиз для того, чтобы перебороть глубокие внутренние проблемы. Ну, там, самоидентификация, чувство собственного достоинства… Когда мужик пыхтит и платит, для них это не безобидная шутка, как для нас. Для них это анамнез. Некоторые мужики изгаляются над женщинами, как могут.

Темпл кивнула. Ей нравились эти парни. Их отношение к своей работе — или все-таки искусству? — было гораздо более осмысленным и ясным, чем для большинства девушек. Они твердо стояли на земле, были привлекательны, понимали расклад. О них можно было помечтать без всякого страха… и не принимать всерьез.

— Спасибо, — сказала она. — Вы мне очень помогли.

Они никогда не узнают, что больше помогли ей разобраться с собой, чем понять их желание раздеваться или зарабатывать деньги.

— Моя карточка, — Кайен подал ей простой белый квадратик плотного картона два с половиной на три дюйма, на котором были только имя и телефон.

«Одни антрепренеры кругом», — подумала она устало, покидая «Каравансерайлонж».

Глава 22 Золотые детки

Зал для приемов был для Темпл под запретом, так что она направилась, точно лемминг, навстречу неотвратимой судьбе, в ту часть театра, которую любила, знала и понимала лучше всего. За кулисы. В гримерки. Впрочем, зачем себя обманывать — не в гримерки, а в гримерку, в то единственное место убийства, куда у нее была возможность проникнуть.

Что-то ее грызло, и это не было детскими сказками.

Коридоры внизу, узкие и лишенные коврового покрытия, несли в себе то же странное ощущение покинутости. Эхо ее каблуков разносилось по коридору, в точности повторяя звук шагов по подземному гаражу совсем недавно. Тогда ей тоже казалось, что вокруг никого нет.

Неожиданно к эху присоединились неразборчивые голоса.

Она замерла и смогла различить сердитый тон: голоса ссорились, до нее донеслись даже несколько громких слов:

— Ты этого не сделаешь!

— Сделаю!

— Нет, не сделаешь!

И эти голоса раздавались как раз из той гримерки, куда она намеревалась попасть. Блин!

Позади на лестнице она услышала чьи-то шаги, впрочем, гораздо более тихие, чем стук ее каблуков. Она нырнула в ближайшую дверь и прикрыла ее за собой почти полностью — не совсем, чтобы не выдать себя предательским щелчком замка. Она раньше никогда не замечала за собой таких въедающихся способностей к маскировке на местности.

Ее сердце стучало почти так же громко, как перед этим каблуки, пока она ждала за дверью, нервно оглядываясь, чтобы убедиться, что ее убежище действительно безопасно. Худшие предположения оправдались, когда она заметила два зеленых глаза, глядящих на нее из темного угла. Она была не одна!.. К счастью, ей прежде уже приходилось видеть этот феномен. Глаза Темпл, возможно, не были такими яркими и блестящими, как эти, но они тоже постепенно привыкли к полумраку. Так что ей удалось выделить сфинксоподобное пятно темноты, которое не стало светлее, даже когда она уже могла различить отсвет зеркала и поблескивание костюмов на вешалке.

— Луи! — прошептала она и на цыпочках приблизилась к нему.

Вот он, голубчик. Разлегся, как султан, на плетеном диванчике, где прежде любил отдыхать Макс, разложил свой хвост, изящно изогнув его на конце. Откуда-то взялась вторая пара зеленых огоньков. Темпл подошла вплотную к дивану, нагнулась и со стоном узнала партнершу Луи.

— Луи-и! Но это же Иветта! Кошка Саванны Эшли! Кот моргнул с каменным спокойствием.

— Что? Моргни один раз — это будет «да». Два раза — «нет».

Ее следующий вопрос заставил бы гордиться родителей трудного подростка:

— Что ты здесь делаешь?

Разумеется, он не ответил, а вместо этого принялся вылизывать пушистую палевую грудку подруги. Эта маленькая сверхпородистая потаскушка разлеглась на боку, полуприкрыв утомленные аквамариновые глаза, и мурлыкала как заведенная.

— Луи-и-и!.. Ты же не кастрирован!

Он зевнул и начал вылизывать переднюю лапу.

— Меня засудят и заставят платить алименты. Ты не знаешь Саванну Эшли. Убирайся отсюда немедленно!

Она взяла его на руки. По-прежнему весит тонну. О-о!.. У дверей Темпл остановилась и прислушалась, выглянула в щелку и нашла, что все тихо. Она толкнула дверь плечом и опустила кота на его толстые пушистые четыре лапы. Он недовольно дернул шкурой на спине и удалился прочь, ни разу не обернувшись и гордо задрав хвост к потолку. «Ладно, — подумала Темпл, — посмотрим, так ли ты успешно выберешься наружу, как ты изловчился проникнуть на чужую территорию…»

— Ну, что, Джульетта? — вздохнула она, вернувшись в гримерную, и смахнула равнодушную к своей судьбе Иветту с дивана. Это было все равно что подержать в руках боа из страусовых перьев, настолько невесомой была серебристо-подпалая персиянка с великолепной родословной по сравнению с Чернышом Луи.

— Ты, маленькая распутница. Как ты выбралась из своей переноски? И где была твоя нежная мамашка, когда тебе был необходим присмотр?

Переноска стояла на полу у дивана и была расстегнута. Темпл решила засунуть Иветту в нее и надеяться на лучшее. Может быть, она стерилизована. Это было бы очень мудро в ее случае.

Крохотное хрупкое тельце Иветты вибрировало, точно виолончельная струна. Темпл не могла удержаться и прижалась лицом к пушистому меху, похожему на серебристую лису. Иветта немедленно лизнула ее в нос, ее язычок был горячим и влажным, шершавым, как застежка-«липучка».

— Ну, хорошо, хорошо, ты неотразима, я это признаю. Я могу понять Луи. Но сейчас отправляйся обратно в свой домик. Вот так.

Темпл чувствовала себя тюремщицей, когда застегивала «молнию» на переноске. Как, скажите на милость, Луи смог сюда проникнуть? Более того, как Иветта смогла выбраться из своей переноски? Это была одна из загадок, которую она не собиралась разгадывать. Обвиняемые не могли быть допрошены по причине дефектов речи.

Темпл подкралась к двери и выглянула наружу. В коридоре было так тихо, что она могла расслышать бесконечное приглушенное мурлыканье, несущееся из переноски.

Она покинула свое убежище со всеми возможными предосторожностями и двинулась к месту первого преступления. По мере приближения к этой комнате, голоса снова стали слышны, они то возвышались, то затихали, хотя, в основном, сделались гораздо приглушеннее. Два голоса. Женских. Ну, правильно, это женская гримерка. Наверное, можно войти без церемоний.

Она оповестила о своем прибытии, просто распахнув полуоткрытую дверь. И вскрикнула от неожиданности.

Два золотых призрака застыли перед ней друг напротив друга, сияя в свете лампочек, окрущающих зеркала. Две фигуры, обнаженных, точно греческие статуи, если не считать золотых стрингов. Слава богу, фигуры были, по крайней мере, женскими.

— Мисс Барр, — сказала одна, нарушив зачарованное молчание.

Темпл, пойманная, как Луи, в том месте, где ее не должно было быть, только моргнула.

Золотая рука прикоснулась к золотой груди:

— Джун.

Вторая фигура повторила жест в зеркальном отражении:

— Джипси.

Темпл чуть не ткнула себя в грудь, произнеся: «Джейн», но вовремя спохватилась и опустилась на неудобный шаткий стул:

— Господи, как вы меня напугали!

Вообще-то, по справедливости, это они должны были обвинять ее в том, что она напугала их своим неожиданным вторжением.

— Это краска. Золотой «металлик», — сказала девушка слева, то есть, кажется, Джун. — Мы хотели посмотреть, как она будет выглядеть при свете гелиевых лампочек. Подмешали к ней пудру с блестками, а она иногда дает зеленый оттенок. Надо дать ей высохнуть, и потом посмотрим.

— Ее невозможно никак нанести на тело, только аппликатором с губкой, — добавила Джипси.

— Вы покрасили друг друга? — спросила Темпл.

— Только на спине, там, где не достать, — сказала Джипси. — В этом плюс близнецов — второй всегда под рукой. И мы оставили маленькие участки непокрашен-ными. Иначе вся кожа будет покрыта, и мы умрем от… как там, Джун?

— От асфиксии.

— Короче, задохнемся.

— Опасная вещь, но эффект феноменальный, — сказала Темпл. — Вы похожи на две античные статуи… даже волосы золотые и сияющие. Мне, наверное, надо уйти, чтобы не мешать?

— Нет, не уходите! — в голосе Джун почему-то прозвучала паника. — Может быть, вы рассудите нас.

— Вы что, ссоритесь?

— Не часто, — сказала Джипси с понятной гордостью. — Но на этот раз Джун совсем офигела.

— Это ты офигела. Хочешь все испортить.

Темпл села прямо, выпрямив спину, несмотря на слабость, как настоящий арбитр. Пиарщики всегда разгребают проблемы, это их предназначение.

— Что случилось?

Джипси вздохнула и села, удостоверившись вначале, что ее попа не оставляет золотых пятен на сиденье стула. Темпл расслабилась: пока Джун оставалась стоять, она имела возможность их хоть как-то различать.

— Одна нехорошая вещь может выплыть на свет, — сказала Джипси.

— Нехорошая вещь, — повторила Темпл тупо.

Что это за вещь? Девочки — лесбиянки и живут друг с другом? Чушь какая.

— Нет, не так! — резко сказала Джун. — Джипси все врет. Она пригласила отца на финал конкурса в субботу и мне не сказала! Даже билет на самолет ему послала. Вы представляете? Наши родители ничего не знают про… все вот это.

Широкий жест Джун охватывал больше, чем тесное помещение гримерки.

— Понимаю, — сказала Темпл.

— Нет, не понимаете, — вмешалась Джипси. — И Джун не понимает. Это такой акт. Наш папочка должен полюбоваться на нашу жизнь.

— Чем тут любоваться? — спросила Джун. — Мы танцуем почти голышом, и здорово танцуем, кстати. И неплохо зарабатываем.

— Я хочу, чтобы он приехал на конкурс.

— А я не хочу!

— Он должен знать, что он наделал.

— Джипси! Не вздумай опять рассказывать эту идиотскую историю!

— Она не идиотская. И я не идиотка. И это правда.

— Папа меня никогда не трогал!

— А меня трогал. Всегда.

Темпл почувствовала холодок внутри, когда до нее дошло, что за проблема раздирает неразлучных близнецов на части. За их легкомысленными манерами, за чудесной, покрытой слоем золота оболочкой скрывалась отвратительная тайна прошлого, застарелая гнойная рана.

— С чего бы? — крикнула Джун. — У нас всегда все было одинаковое. Одинаковые учителя, одинаковая одежда, одна и та же еда и одинаковые болезни. С чего бы папа стал баловаться с тобой, а со мной нет? — это прозвучало почти ревниво.

— Я не знаю! — голос Джипси задрожал. — Может, потому, что, делая это только с одной из нас, он мог причинить вдвое больше боли! Поэтому я послала ему билет. Чтобы он увидел нас обеих.

— Джипси! Мама узнает!

— А может, ей и надо узнать. Возможно, она всегда знала, что наш папочка вытворяет.

Джун повернулась к Темпл:

— Она сумасшедшая, правда же?

— Она твоя сестра, а не моя, — ответила Темпл. — Как ты сама считаешь, сумасшедшая она?

Спокойствие ее голоса слегка остудило пыл Джун.

— Я не знаю, — призналась она. — У меня нет никого ближе сестры. Как так могло быть, что я ничего не знала? Что она не говорила мне ничего все эти годы?

— Ей было стыдно, — сказала Темпл.

— Джун, — Джипси умоляюще протянула тонкую руку к сестре, как Иветта, цепляющаяся за занавески. — Я не хотела тебя расстраивать.

— Но ты расстроишь папу!

— Я заставлю его посмотреть.

— На что посмотреть?

«Хороший вопрос, — подумала Темпл. — Может быть, Джипси тайно мечтает выступить перед насиловавшим ее отцом? Может быть, она подсознательно жаждет его внимания? Поэтому она раздевается перед мужчинами, дразня их, зная, что они могут смотреть, но не имеют права трогать? Или она просто хочет отомстить, показать отцу, что теперь она женщина, обладающая сексуальностью, которую он больше не может контролировать? Возможно, она хочет, чтобы он увидел, как она втянула ничего не подозревающую Джун во все это из-за собственной внутренней потребности в эксгибизионизме, которую взрастила в ней больная страсть ее отца?»

— На что посмотреть? — повторила она вопрос Джун.

— На то, во что мы превратились. Что он сделал с нами. И чтобы он понял, что он больше ничего не может нам сделать!

— С нами, — повторила Джун. — Не с нами, а с тобой. Он делал это только с тобой.

Джипси вздохнула:

— Не только со мной, Джун. Со всей нашей семьей. Он всех нас трахнул.

— Может, мы еще и не пройдем в финал, — сказала Джун почти с надеждой.

— Всегда проходим, — ответила Джипси.

«Отец наш, — подумала Темпл, — совершенно точно не может быть сущим на небесах. Не может он там быть, если прилетит на конкурс в эту субботу вечером».

Глава 23 Криминальная считалочка

Хорошо, что Темпл не была мировым судьей. Она предложила «Золотым двойняшкам» обратиться вдвоем к психотерапевту, а потом устроить консультацию у специалиста для всей семьи. Ничего общего с соломоновым решением это, конечно, не имело: Соломон решал мудрым сердцем, проникая в самую суть вещей. Но то, что она посоветовала, было, по крайней мере, мягким современным выходом, популярным вариантом решения проблем, иногда помогающим справиться с человеческой болью, не изменившейся со времен Софокла и Эдипа. На этом она их оставила и ушла.

— Я думала, вы отправились домой час назад.

Эти слова заставили Темпл замереть на месте. Они настигли ее, когда она пробиралась к выходу через «Каравансерай лонж». Голос Молины прозвучал прямо у нее над ухом: длинная рука закона дотянулась до Темпл даже за пределами зала для приемов.

Она обернулась:

— Э-э… мне нужно было сначала выпить.

— Если вы действительно нуждаетесь в выпивке, лучше было сделать это дома, — заметила Молина кисло. — Вам пора бы знать, когда следует остановиться.

— Я уже ухожу. Честно.

— Хорошо. Я вам позвоню, будьте уверены, — добавила Молина со сладким ехидством в голосе, — если случится что-то такое, о чем вам следует знать. А теперь — марш отсюда.

Темпл терпеть не могла повиноваться чужим распоряжениям, но ее энергия уже совершенно иссякла. У нее болело все, от бровей до пальцев на ногах, и эта боль уже достигла своего пика.

И все же она чувствовала себя точно солдат французского иностранного легиона пока тащилась между переполненными столиками «Каравансерай лонж», волоча за собой тяжелую сумку. К тому же, приподнятая атмосфера ее цепляла: пестрая суета приготовлений к шоу вызывала ностальгию по театру, и Темпл ненавидела свою слабость, мешающую ей влиться в эту суету. Представляете, сколько ниточек к преступнику разбросаны сейчас в этой толчее, ожидая хорошего следователя, чтобы связать их вместе?..

Громкие голоса заставили ее обернуться. У импровизированного регистрационного пункта для новых конкурсантов, сделанного из двух столиков, пока зал для приемов был недоступен, стояли две женщины. Одна была Линди, просматривающая списки и выдыхающая вулканические клубы дыма, а вторая, чьи блестящие черные волосы оттеняла черная кожаная куртка, устраивала ей небольшой скандал.

— …только приехала! — женщина, на взгляд Темпл, не имела таких роскошных форм, как у других стриптизерш, и выглядела весьма обычно. Правда, она не сняла темных очков, и Темпл подумала, что, может быть, у нее тоже синяки, которые надо спрятать.

— Это ужасно поздно, — возражала Линди.

— Что, есть такое правило?

— Ну, не то, чтобы…

— «Не то, чтобы» означает «нет». Когда я смогу начать репетировать?

— Зависит от полиции.

— Ни фига себе, охрана отеля совсем озверела, что ли?

— Не в этом дело, — начала Линди и замолчала. Темпл прошла мимо них, поражаясь, на что только не идут эти конкурсантки, готовы прямо заплатить, лишь бы иметь возможность принародно показывать задницы. Идиотская беседа сопровождала ее, как сварливый рэп.

— У вас хоть сцена крепкая? — спрашивала новенькая.

— Вы все же не настолько много весите, лапуля.

Кэрол Нельсон Дуглас

— Спасибо, но я не про себя говорю. Я про моего ко-няшку.

— Вы собираетесь выступать с конем? Это что, по-вашему, должно раззадорить старичков вашего «За шестьдесят» типа?

— Не с конем, я говорю, а с коняшкой! С мотоциклом! Весит тысячу фунтов.

— Э-э-э… с мотоциклом?!

Обалдела не только Линди. Темпл, которая уже почти ушла, замерла на месте. Потом медленно обернулась, вглядываясь в кожаную спину «ангела ада».

— Слушайте, — сказала пришедшая в себя Линди. — Эта сцена выдерживала рояли и даже слонов. Я думаю, она переживет один тысячефунтовый мотоцикл.

— Тогда ладно. Держите деньги и внесите меня в список, — потребовала мотоциклетная кавалерист-девица и помахала на прощанье перчаткой.

Темпл поспешила назад и поймала Линди, засовывающую списки в красный конверт.

— Ты знаешь, кто это такая?

— В темных очках? Понятия не имею. Даже никогда не слышала о ней, и точно не видела. Ничего странного — она записана в «За шестьдесят».

— А что написано у нее в анкете? Линди надула губы, вытаскивая листы.

— Тут только псевдоним, мы ничего больше не требуем…

— Какой?

— Молл Филандерс (Имя и фамилия Молл Филандерс пишутся и читаются так же, как и английские слова «moll» и «philander», которые можно перевести как «уличная девка» и «донжуан») соответственно… Не знаю, что это означает.

— Зато я знаю. Адрес там есть? — Темпл перегнулась через стол, пытаясь прочесть анкету вверх ногами. Потом огляделась по сторонам в поисках фигуры, которая напомнила ей Элтона Джона, переевшего наркотиков.

Загадочная конкурсанта обнаружилась за столом у парней. Челюсть у Темпл отвисла. Дама, наконец, сняла свои огромные темные очки стиля семидесятых и явила миру ярко-зеленые тени и черную подводку с блестками. Великолепная четверка за столиком явно находила эффект потрясающим. Они смеялись, ухали и кивали головами. Пока они радовались, Электра Ларк повернулась к Темпл и подмигнула.

Темпл повернулась и поковыляла прочь, совершенно обессиленная, теперь по-настоящему хромая и, вдобавок, кажется, галлюцинируя: ей показалось, что черная кошка прошмыгнула между столиками. Почему ей мерещатся коты? Почему бы нет…

— И ты, Брут? — горько прошептала она, имея в виду Луи. С ее стороны было наивностью считать, что он послушно отправится домой только потому, что хозяйка его обнаружила. Она не ушла, когда Молина ей велела. Ну, по крайней мере вожделенная Иветта заперта на «молнию» в своей переноске.

Припарковавшись, наконец, на стоянке у «Серкл-ритц» и выключив мотор, она некоторое время посидела в машине, чувствуя, как кондиционированный воздух салона постепенно нагревается под жарким солнцем. Ее лицо ощущалось как болезненная маска, а все тело казалось закованным в железный корсет. Она не желала ни в чем соглашаться с матерью-настоятельницей из Департамента полиции Лас-Вегаса, но ей и правда был необходим отдых.

Темпл выцарапала себя из машины, дав волю стонам, пока никто не мог ее услышать, и потащилась домой. Никто не присоединился к ней в лифте, никто не встретился в холле, но это была типичная картина: большинство жильцов работало с девяти до пяти и еще не вернулось со службы.

Повернув в замке ключ, она, наконец-то, попала домой. Квартира была пуста, прохладна и тиха. Темпл постояла у двери, прислушиваясь, пытаясь обнаружить чье-нибудь присутствие. Затем сбросила туфли и заглянула в кабинет и в спальню, но не нашла никакой опасности. Она была одна. Иногда незапланированное одиночество — не такая уж плохая вещь.

Покопавшись в холодильнике, она вынырнула из него с кусочками жареного бекона для посыпки салата, помидором, латуком и сэндвичем с рыбой: следовало доесть остатки тунца из банки, оставшейся от так называемого завтрака. Огромная порция «Кошачьего счастья» громоздилась в миске Луи, явно нетронутая.

Присев на корточки, она достала полулитровую бутылку «Блаш Лайт» из нижнего шкафчика и содрала металлическую пробку при помощи своих длинных и крепких ногтей. Энергии на то, чтобы дотянуться до верхнего шкафчика, где стояли винные бокалы, у нее не осталось. Подумав, Темпл выудила снизу идиотскую пивную кружку, насыпала в нее кубики льда и налила бледно-коралловое вино.

— Ладно, — сказала она своему внутреннему критику, — пить вино со льдом — это пошло. Но я сейчас одна дома и намерена наслаждаться жизнью так, как мне нравится.

Она направилась в спальню, повесив сумку на сгиб локтя, с руками, занятыми сэндвичем и запотелой кружкой с вином. Одна туфля была оставлена на пороге гостиной, вторая каким-то образом попала к дверям спальни. Сбросив сумку на неприбранную кровать, Темпл достала записи, сделанные в течение дня. Визитка Кайена выпала на покрывало. Интересно, он умеет делать массаж? Возмо-о-ожно!.. Она бросила карточку на ночной столик и положила сверху свои очки.

Ванная ждала ее, точно Большой Белый Брат, раскинув кафельные объятия. Старомодная ванна из белого фаянса была достаточно глубока, чтобы в ней утонуть, и имела удобные широкие бортики.

Темпл повернула оба крана так, чтобы холодная и горячая вода смешивались в один бурлящий поток сплошной нирваны, разместила свой сэндвич и кружку на краю ванны и начала раздеваться, медленно снимая с себя предмет за предметом, но не как стриптизерша, а как человек, у которого ноют все мускулы.

Первый раз в жизни она была рада, что эти ванные пятидесятых годов не оборудованы — именно не оборудовавши _ зеркалами в полный рост. Нагнувшись над раковиной, она некоторое время изучала свое лицо в зеркальной дверце шкафчика, висящего над ней. Благодаря двум умелым визажистам из гаража «Голиафа» она могла в течение нескольких следующих дней не пользоваться тенями для век. Фиолетово-пурпурные синяки, обрамлявшие ее глаза, начали постепенно приобретать цвет перезрелого банана по краям. Желтизна — признак заживления, но ее очень трудно заретушировать, и она выглядит уродски в сочетании с пурпурным и фиолетовым.

Она поднялась на цыпочки, чтобы взглянуть на синяки на своем торсе. Все еще цветом и размером напоминают большие сливы, ужасные и кошмарные. Поразительно, что, несмотря на все их усилия, те двое громил как-то умудрились не нанести ей серьезных внутренних повреждений.

Звук воды в ванне изменился, и Темпл поняла, что ванна наполнилась достаточно. Она попробовала ее пальцами, потом перебралась через бортик и осторожно села. Ее тело в первую секунду покрылось мурашками от прикосновения горячей воды, а потом расслабилось, как у пугливой кошки под гладящей ее рукой. А-а-ах!.. Она откинулась назад и откусила кусочек сэндвича, запив его глотком вина.

Вспомнив Электру, отправившуюся со шпионской миссией на конкурс стриптизеров, Темпл рассмеялась. Молл Филандерс, с ума сойти! Сумасшедшая старенькая девочка. Интересно, Луи действительно продолжал шляться по «Голиафу», или ей почудилось? Ну, ясно, теперь не о чем беспокоиться: два таких крутых детектива, как Электра и Луи взяли дело в свои руки. Ага.

Темпл вздохнула, чувствуя, как горячая вода стекает по ее предплечьям, точно целебный раствор вина, смешано-го с патокой. Беспокойство и напряжение утекали сквозь кончики ее пальцев в теплую ванну. Ванна была такой широкой и глубокой, что она могла бы в ней плавать, как в бассейне, если бы наполнила ее до краев. И это было возможно, потому что Темпл купила такую пластиковую штучку, которая затыкает верхний слив, предохраняющий от переполнения. Да, она вполне могла бы тут поплавать, как в те времена, когда была ребенком. Преимущество миниатюрных женщин.

Темпл сонно покоилась в теплой прозрачной воде, точно зародыш в материнской утробе, защищенный со всех сторон, изолированный от мира… Обрывки мыслей бессвязно крутились у нее в голове.

Сегодня среда… Конкурс в субботу… И тогда папочка золотых двойняшек получит большой сюрпиз… Еще три дня — и все это кончится. А для Дороти и Китти это уже закончилось. Китти. Еще одно имя, оканчивающееся на «и». Может, это для Китти предназначался тот именинный торт в гримерке? Интересно, Катарина — ее настоящее имя? Конечно. Катарина — так ее звали в школе, и это имя использовал испуганный ребенок, выглядывавший из-за вешалок с костюмами… Китти появилась позже. Китти — для краткости. И звучит круче… Бедные девочки. Одна умерла в понедельник, вторая — во вторник…

Темпл села с громким плеском. Смерть в понедельник, смерть во вторник. И… как там?

А потом?

Понедельник означает, Что лицом ты всех милей…

Вторник всех нас восхищает…

— Чем? Чем восхищает?.. Какая же там рифма, в этих стишках?.. Белей. Юбилей. Полей. Вторник всех нас восхищает… Углей. Смелей. Тополей. Клей. Нет, не то… А, вот:

Вторник всех нас восхищает Чудной грацией своей!

Грацией.

Восхищает грацией. Больше не восхищает. Бедная Катарина.

Она проковыляла, мокрая и взъерошенная, к телефону и набрала номер «Голиафа». Оказывается, она все еще помнит этот номер наизусть.

Она попросила позвать лейтенанта Молину и через несколько слишком долгих минут услышала ее голос. И рассказала свою теорию.

Молчание.

Потом Молина спросила:

— Вы думаете, что убийца руководствовался детской считалкой? Только потому, что вы смогли привязать жертвы к первым двум строфам?

— Возможно! Но не это главное. Если убийца следует этой считалке, значит, будут еще жертвы. Или попытки убийства.

— Вы помните следующие строфы?

— Нет, но я могу позвонить в библиотеку. Я хотела сначала поставить вас в известность.

— Похвально. Однако… э-э-э… суровое испытание, через которое вы прошли, должно быть, нарушило ваше душевное равновесие. Вам еще некоторое время будут мерещиться бандиты за каждым кустом.

— И серийный убийца в каждом детском стишке?

— Я этого не сказала, но ваша теория выглядит весьма хилой, это по меньшей мере. Кто угодно может приспособить эти куплеты к любой из женщин на конкурсе. Они все там «лицом всех милей» и «восхищаютчудной фацией». Ну, хотя бы в темноте и со спины. Короче, простите, но идите лучше отдыхать. И оставьте расследование профессионалам.

Молина повесила трубку, а Темпл еще некоторое время сидела, роняя на покрывало капли с непросохших волос. Она все-таки позвонила в библиотеку и записала строфы, которые библиотекарша ей продиктовала. «Дочь среды полна печали», — если принять во внимание судьбы многих стриптизерок, это была вполне универсальная строка.»И рутина среду ждет». Рутина. Рут? Может быть, Рут Моррис угрожает опасность? Когда у нее день рождения?.. Ну, нет, Рут же не стриптизерша. Далеко не стриптизерша… Что там дальше? «Кто рожден в четверг — сказали — очень далеко пойдет». Как и все мы, согласиласьТемпл с Молиной. Кто угодно может далеко пойти… Жалко, что Электра торчит в «Голиафе». Можно было бы ^попробовать рассказать ей свою теорию. Или Мэтту.

Но она не помнила его домашнего номера, слишком устала, чтобы тащиться к нему наверх, и, вдобавок, все равно была вся мокрая.

Темпл прочитала про пятницу. Рожденная в пятницу была мила и щедра. А суббота сулила работу «с утра и до утра».

В субботу все эти девочки, превратившиеся в иконы секса, будут делать именно то самое — работать с утра и до утра, чтобы получить награду на конкурсе. А некоторые — менее осязаемую награду, корни которой уходят в их прошлое.

Она, должно быть, задремала на кровати, завернувшись во влажное полотенце. Комната, затемненная жалюзи, плыла в сумеречной летаргии, когда Темпл проснулась от какого-то дребезжания. Нет, от мелодичного перезвона! Ее классически-прекрасный дверной звонок. Она проковыляла к выключателю, потом несколько секунд вглядывалась в циферблат часов, прежде, чем смогла различить стрелки. Шесть с чем-то. Темпл кинулась к двери, дважды запнувшись о разбросанные туфли.

К счастью, она была не настолько усталой, когда пришла домой, чтобы забыть накинуть цепочку. Задвижка, кажется, была не по силам ее больной руке, но, в конце концов, ей удалось ее отодвинуть и приоткрыть дверь на длину цепочки.

— О, Мэтт! Я думала о тебе. В смысле, я думала о тебе перед тем, как заснуть… — ох, нет, кажется, она опять сказала что-то не то. Лучше перейти сразу к делу: — В «Голиафе» еще одно убийство!

Он воспринял ее непоследовательность с обычной для себя невозмутимостью:

— Я готов выслушать твой рассказ, но можно, я сначала войду?

— Входи, но я раздетая. Я сейчас вернусь.

Она сняла цепочку и оставила ее болтаться, убегая в спальню. Не то, чтобы полотенце было недостаточно скромным нарядом, но в нем она выглядела как мумия, и передвигалась примерно так же.

В спальне Темпл влезла в свое незаменимое запахивающееся платьице, сунула ноги в шлепанцы на низком каблучке и, зайдя в ванную, бросила взгляд в зеркало над раковиной. Н-да… Никакая косметика тут не поможет. Сэндвич размок в воде, лед в кружке с вином растаял и смешался с вином — на дне плескалась неаппетитная жидкость бледно-розового цвета. Темпл выдернула пробку из ванны, чтобы вытекла вода, вернулась в спальню, схватила свои записи, оставленные у телефона и поспешила в гостиную.

Мэтт стоял у французской двери и смотрел вниз, сложив на груди руки. Со спины его фигура могла бы составить конкуренцию «Ньюд Дьюдс», хотя и не отличалась такой ярко выраженной мускулистостью. В любом случае, зацикленные на себе бодибилдеры проигрывали ему в качестве объектов романтического интереса.

Он обернулся.

— Я не собирался тебя будить. Просто решил заглянуть, проверить, как у тебя дела.

— Ага. Я провела полдня в «Голиафе» и так устала, что вырубилась.

— Я заходил наверх, к Электре, чтобы попросить ее присмотреть за тобой, но она не открыла на звонок.

— А, Электра… э-э-э… она, наверное, где-то в городе… ну, ты знаешь, ездит на мотоцикле и все такое…

— Не думаю. Она всегда находится поблизости от «Серкл-ритц», чтобы не пропустить заказ на бракосочетание, ведь она владеет часовней.

— Ну, я уверена, что она скоро вернется. — Темпл не собиралась выдавать Электру. В конце концов, это ее дело, чем она занимается.

Мэтт поднял руку, чтобы взглянуть на «таймекс» на запястье, покрытом легким загаром. Темпл заметила тонкую белую полоску от ремешка часов. Она могла поклясться, что ни одна стриптизерша не позволит себе белых участков на загорелом теле. Она слышала разговоры про солярий и внесезонный загар. Жаль, что девушки не догадываются, что немножко реальности способно гораздо сильнее дразнить воображение, чем выверенная идеальность.

— Я вот о чем подумала… — сказала она.

— О чем? — ах, этот надежный Мэтт, всегда готовый выслушать!..

— Я много времени провела среди стриптизеров, и мне пришло в голову кое-что насчет мужской части этого бизнеса. — Она остановилась. Наверное, это дурацкий вопрос. — Может быть, ты знаешь… раз ты помешан на физической форме.

— Секундочку! Да, я люблю плавать и занимаюсь восточными единоборствами, начиная со старших классов школы. Это не значит, что я помешан на физической форме.

— Ну, ладно, может, ты знаешь просто потому, что ты мужчина. — На это он возражать не стал. — Эти парни натуральные Арнольды-младшие, страшно накачанные и все такое. Перекачанные, я бы сказала. Но ни у кого из них не растут волосы на груди. И нигде на теле… ну, там, где видно. Это из-за стероидов, что ли? Или только безволосые мужчины идут в стриптизеры? Очень любопытно, правда?

Мэтт улыбнулся.

— Мне приходится отвечать по горячей линии на множество трудных вопросов, но такого мне еще не задавали… Возможно, это действительно стероиды, Темпл. Ну, и я полагаю, что так усердно работая над своим телом, наращивая мускулы и все такое, парни не желают портить идеальную картину волосатостью. Я слышал, что некоторые из тех, кто занимаются рестлингом, бреют грудь и даже ноги.

— Ноги?!. Ты имеешь в виду, что эти крутые мачо регулярно занимаются той же фигней, что женщины?

— Я слышал, что да.

— Может, они ваксинг делают, — задумалась Темпл. — Ваксинг держится дольше, чем бритье… Ты себе представляешь этих парней лежащими в салоне на кушетке и покрытыми горячим ваксом?

— Нет, но ты явно представляешь, — рассмеялся Мэтт. — От тебя ничего не скроешь, правда?

— Я просто всегда испытываю любопытство к людям. А общение с огромным количеством профессионально-красивых людей сносит крышу. Мне интересно, мужчины правда предпочитают тех женщин, которые непрестанно работают над своей женской привлекательностью? Если честно, парни с наработанными мускулами, всеми этими венами и тугими джинсами меня лично, скорее, отпугивают, чем привлекают. Мне все это кажется ненастоящим: как-то слишком и чересчур. Это ужасно с моей стороны? Я чего-то не понимаю?

— Ну, почему. По-моему, ты просто знаешь, что тебе нужно.

— Мне нужны реальные люди, — сказала она уверенно и твердо.

Он помолчал несколько секунд, его лицо омрачилось.

— Тогда исчезновение фокусника, должно быть, было для тебя сильным шоком.

— О, да… Но скажи мне, кого можно назвать реальным? Стоило мне немного пообщаться со стриптизершами, стоило увидеть их несгибаемость и слабость, узнать их трагедии — и они мне начали нравиться. Они, возможно, торгуют идеальными фантазиями, но сами они далеки от идеала, и знают это. Я вот никак не могу разобраться: все эти игры с голым телом — признак порочных наклонностей или обсцессии, депрессии, репрессии… какие там еще есть умные слова? Наверное, я не понимаю, потому что меня никогда бы не взяли в стриптизерши — по параметрам не подхожу.

— Что ты имеешь в виду? Ты привлекательная женщина.

— Я нормальная. Я себе нравлюсь. И некоторым мужчинам тоже. Но никто штабелями не падает от моей красоты, да я к этому и не стремлюсь. Некоторые женщины от природы имеют титьки величиной с арбуз, а сами при этом тоненькие. Кем они могут работать в этом обществе?.. Я вполне представляю, как они оказались в стрип-клубе. Это жизнь. И они, скорее всего, мучались в школе от того, что не такие, как все. Эта их полудурочная «свобода», плюс ощущение себя выродком, приводят к тому, что девочки рожают в подростковом возрасте. А другие… они — продукт насилия, и работа стриптизерок, похоже, одних излечивает, а других заставляет деградировать еще больше. Короче, я не знаю. У меня нет никакой твердой моральной или философской позиции по этой стороне нашей культуры. Я вообще не знаю, культура ли это.

— По крайней мере, ты пытаешься понять. Задаешь вопросы. Скажи, ты когда-нибудь задумывалась о том, что черные парни, отличающиеся высоким ростом и способностью точно закинуть мяч в корзину, испытывают похожие проблемы? Возможно, им тоже положено использовать отпущенное природой на всю катушку, зарабатывать хорошие деньги, пока молодые, и наплевать на то, что их эксплуатируют до тех пор, пока они не состарятся?

— Нет, — растерянно сказала Темпл. — Я никогда не сравнивала девочек с разворота «Плейбоя» со спортсменами с полными карманами денег… Но ты прав. И у тех, и у других есть что-то, что можно выгодно продать: юность, красота и физические данные. Уж я-то могу судить, у меня никогда не было таких преимуществ.

— Почему это?

— Да посмотри на меня! Пока мне не перевалило за двадцать, меня принимали за двенадцатилетнюю. А сейчас, когда мне, наконец, стукнуло тридцать, я выгляжу на двадцать. Правда ведь? Скажи?

Он осмотрел ее с ног до головы со всей серьезностью, гораздо внимательней, чем когда-нибудь, так что Темпл уже пожалела о своем импульсивном выступлении. Зачем привлекать внимание к своим дефектам? Неправильный пиар.

— И что в этом плохого? — спросил Мэтт, насмотревшись. — Женщины покупают дорогие кремы, чтобы получить такой эффект. Когда тебе будет семьдесят, ты будешь выглядеть на пятьдесят.

— Но меня никогда не принимают всерьез! Все вечно говорят, что я слишком молодая или слишком маленькая. Они думают, что мои мозги соответствуют телосложению. Они находят меня «миленькой»! — прорычала она с ненавистью. — И особенно, когда я злюсь.

Он поднял руки:

— Я — нет! Слушай, Темпл, я понимаю твои чувства.

— Ты? С какой стати? Я уверена, что тебя-то все воспринимают очень серьезно. Посмотри на себя, ты же родился красавчиком, и тебе даже не надо работать над собой.

Тактичный, спокойный Мэтт Девайн неожиданно напрягся. Он отвернулся и засунул руки в карманы.

— Ты говоришь, что идеальные тела на стрип-шоу кажутся тебе ненастоящими. Как насчет посмотреть на это с обратной стороны? Тебе понравится, если так называемые «идеальные красавцы» будут считать ненастоящими всех остальных?

— Ой, прости. Я не должна была переходить на личности. Мне надо научиться сдерживаться…

— Ты ненавидишь, когда тебя судят по твоим размерам. Я ненавижу мою так называемую красоту. Я-то себя красавцем не считаю, но остальные считают. Всегда думаю, кого они дурачат — себя или меня?

— Наверное, — робко спросила Темпл, — женщины бегали за тобой с самого рождения?

Он мрачно кивнул, явно не в восторге от воспоминаний. Может быть, женщины с большими титьками и длинными ногами чувствуют то же самое?.. Их оценивают по тому, что снаружи, не обращая внимания на то, что внутри. Можно стать циником и пользоваться этой особенностью человеческого восприятия. Или оставаться честным и возненавидеть такое положение вещей.

— Ну… — она кашлянула. — Я бы и сама за тобой бегала, но у меня же трагедия на личном фронте… .

Он обернулся с улыбкой, которая могла растопить льды Антарктики.

— Даже не пытайся. У тебя же полно физических недостатков, ты что — забыла?

— Я миленькая! Некоторые находят это привлекательным.

— И ты ненавидишь их за это. Она кивнула:

— А ты, значит, ненавидишь тех, кто за тобой бегает?

— Да вроде нет, — ответил он достаточно весело. Похоже, они благополучно миновали тяжелую тему. На сегодня. — Печальней всего люди, которые ненавидят сами себя, — Мэтт опять бросил взгляд на часы и нахмурился.

— Что-то не так? — спросила Темпл.

Он сел на диванный подлокотник и потер шею. Надо, наверное, пригласить Кайена сделать ему массаж позвоночника.

— Я нервничаю, что пришлось поменяться сменами, — признался Мэтт. — У меня на телефоне доверия есть постоянная клиентка, которая звонит регулярно по определенным дням. Вчера она должна была звонить. А меня не было — я же был здесь, с тобой. И я вспомнил о ней только сегодня после обеда.

— Ой, прости, что из-за меня…

— Да ладно, ты не виновата… Понимаешь, у нее как раз очень важный момент, она приняла решение и собирается его выполнить, вот и все. У нее там… муж или любовник, она не уточняла, который над ней издевается. Конечно, через полчаса я буду на работе, а она никогда не звонит раньше вечера, но… — Он нахмурился. — Я спросил у своего сменщика, звонила ли она вчера. Он сказал, что не звонила.

— Может быть, когда она услышала, что тебя нет, она просто повесила трубку и не назвала свое имя?

— Это не нужно, даже мы сами не используем свои настоящие имена, только кодовые. Хотя и они бывают весьма прозрачными.

Темпл кивнула:

— У стриптизерш так же. Псевдонимы о многом говорят. А ты сам можешь как-нибудь до нее дозвониться?

Он покачал головой:

— Полная анонимность — главное в телефоне доверия. Я не могу ее найти, она не может найти меня, — он вздохнул. — Надеюсь, что она в порядке. Как и ты.

— Ага.

— Так расскажи мне про второе убийство. Темпл уселась на другой подлокотник.

— Ужасно. Я теперь понимаю, какие ты чувства испытываешь к своим клиентам, потому что я эту девушку встретила как раз перед тем, как уйти из «Голиафа» и столкнуться в гараже со своей убойной командой. Она была очень расстроена, но я надеялась, что сумела ее немного успокоить. А этим утром она была найдена мертвой. Задушенной своим кошачьим хвостом. — Чем?..

— У нее был костюм Женщины-кошки. Кто-то оторвал хвост и задушил ее им.

— Это гораздо извращеннее, чем убийство на книжной ярмарке.

— Возможно, книжные люди лучше умеют читать об убийствах или писать о них, чем убивать.

— Да, Кроуфорд Бьюкенен все-таки подложил тебе свинью.

— Не напоминай мне о нем!.. Но, ты знаешь, мне пришла в голову сумасшедшая идея. По крайней мере, лейтенант Молина считает ее сумасшедшей.

— Насколько сумасшедшая?

— Что убийца следует куплетам старой детской считалки — ну, ты знаешь, «Понедельник означает, что лицом ты всех милей…». Девушка, которую убили в понедельник, была невозможно хороша собой. Вчерашняя девушка обладала потрясающей пластикой: «Вторник всех нас восхищает чудной грацией своей».

— То есть, ты думаешь, что будут еще убийства?

— Молина не верит. Она говорит, что там все «лицом всех милей» и «восхищают чудной фацией», даже мужчины.

— На мой взгляд, лейтенант Молина не тот тип женщины, который будет хвалить мужчин.

— Ну, про мужчин я от себя добавила, и что?.. Мужчин не убивали. Пока.

— Вот что тебе сейчас совсем не полезно, Темпл, так это вся эта возня и громкая публичность. Тебе надо восстанавливаться после твоих собственных неприятностей. — Мэтт покрутил головой: — Я чуть в обморок не упал, когда лейтенант Молина подошла к нам в приемном покое. По твоим рассказам я представлял себе этакого здоровенного мужика-ветерана, который привык наезжать своим лишним весом на добропорядочных граждан вроде тебя.

— Не позволяй юбке-четырехклинке тебя одурачить. Молина, может, и одевается как монашка, но, спорю на что хочешь, способна вцепиться не хуже полицейской овчарки.

— Например, в тебя?

— Она никого не пожалеет.

— Это и не входит в ее обязанности. Мы с тобой можем себе позволить быть добросердечными: нас не окружают ежедневная опасность, кровь и грязь. Я работаю на телефоне, а ты, когда не спотыкаешься о трупы, занимаешься пиаром и имеешь дело с хорошими, а не плохими новостями.

— Ага, особенно в последнее время, — ответила Темпл угрюмо.

Мэтт встал и потянулся:

— Мне пора на работу. Я бы чувствовал себя спокойнее, если бы Электра была тут.

— Есть же другие жильцы.

— Но никто из них не знает, что с тобой приключилось. Вот, возьми, — он сунул руку в нагрудный карман рубашки и протянул ей визитку.

«Сегодня у меня урожайный день», — подумала Темпл.

На карточке не было имени, только номер телефона и добавочный 731. Ниже шла надпись: «КонТакт: кризисная служба девяностых».

— Кто вам обычно звонит?

— Кто только не звонит. Жертвы физического и сексуального насилия. Алкоголики. Наркоманы в ломке. Самоубийцы. Сумасшедшие. Депрессивные. Всякие.

— Как страшно выслушивать каждый день столько ужасов…

— Бывает тяжеловато, но мы защищены телефонной трубкой и анонимностью. Мы держим оборону до тех пор, пока нам не удается подвести их к необходимости контакта с социальными службами, которые смогут помочь по-настоящему.

— Ты сказал: кто только не звонит. А случаются непристойные звонки?

— Мне пока не встречались. Но бывает, что подростки развлекаются, разыгрывают нас, делать им нечего. Мы на них не ведемся. Настоящее отчаяние очень трудно изобразить.

— Аминь, — заключила Темпл, провожая его до дверей _ Может быть, я чуть-чуть скрашу твое печальное существование, позванивая тебе иногда по ночам.

Это задумывалось как шутка, и, как многие шутки, оказалось ближе к истине, чем задумывалось. Уши Мэтта слегка покраснели. Темпл смогла это увидеть даже со спины. «Ого!», — подумала она. Кажется, ее шутливое замечание его явно задело. Но, пока они дошли до двери, это прошло. Он придержал створку, вежливо пропуская ее вперед.

— О, кстати, — сказала она, смеясь. Он уже выглядел предельно собранным, а жаль. — Спасибо за то, что починил мою туфлю. Я чувствовала себя Золушкой, когда нашла ее утром.

— Туфли чинить легко. Души сложнее.

— Мэтт, я надеюсь, что она позвонит. Я надеюсь, что с ней все в порядке.

— А я хотел бы надеяться, что твоя теория со считалкой, предполагающая продолжение убийств, не подтвердится. Но у тебя прямо какое-то шестое чувство на эти вещи.

— Сначала Молина сказала, что я сумасшедшая, а теперь ты говоришь, что я экстрасенс. Даже не знаю, что хуже, — ответила Темпл с наигранной грустью и закрыла за ним дверь.

По крайней мере, он улыбался, уходя. Да и она тоже, пока не вспомнила, что лейтенант Молина, ее собственный персональный Румпельштильцхен, собиралась заехать в семь часов, чтобы забрать то, что Темпл ей обещала.

Глава 24 Человек с плаката

Малина была точна. Она прибыла ровно через двадцать минут после того, как Луи забрался с улицы в квартиру через полуоткрытое окно в ванной, с независимым видом прошествовал в гостиную и безошибочно направился к тому единственному предмету мебели, на котором его черная шерсть оставляла самые заметные следы: светлому дивану.

Одному Богу известно, где Луи шлялся после того, как покинул «Голиаф». Что касается Молины, она приехала прямиком оттуда или, может быть, из полицеского участка в центре города: она была одета во все тот же скучный полотняный костюм, в котором была с утра. Темпл была уже готова повеситься от ее юбок-четырехклинок.

— Необычная постройка, — заметила Молина, когда Темпл открыла дверь на ее звонок. Ее натренированный взгляд привычно обежал острые углы и плавные закругления комнат, нарезанных в форме кусков пиццы и оттолкнулся от полукруглого потолка, такого прохладного и мягкого цвета, что он казался шелковым шатром.

Она топталась на паркете в прихожей, не зная, в какую сторону двинуться. Похоже, странная планировка поставила в тупик ее квадратно-гнездовое полицейское мышление.

Даже черно-белая плитка на полу в кухне, расположенная в шахматном порядке и лишь слегка акцентированная розовыми неоновыми часами на стене, не могла ей помочь.

Слегка злорадствуя по этому поводу, Темпл возглавила путь через коридор в гостиную. Делов-то!..

Ей не нравилось присутствие Молины в ее доме, не нравилось, что та сейчас будет инспектировать место, в котором они с Максом жили вдвоем, сравнивая, разглядывая и делая какие-то свои умозаключения. Ну, по крайней мере, удивительная обитель Темпл дезориентировала полицейскую дубину: с такой планировкой ей явно до сих пор не приходилось сталкиваться.

Дойдя до кофейного столика, Темпл обернулась и успела заметить, как Молина подскочила от неожиданности, когда Черныш Луи угрожающе выгнул спину, спрыгнув с дивана на пол, и раздраженно вскинула голову, как будто закону в ее лице было нанесено оскорбление.

Конечно, это была просто непредсказуемая кошачья реакция на постороннего, но Луи явно не собирался являть Молине чудеса гостеприимства. Темпл была рада и тому, что негодяй хотя бы вернулся, наконец, домой из «Голиафа».

— Это кот с книжной ярмарки, — отметила Молина.

— Потрясающая дедукция. Я действительно познакомилась с Луи именно там. Он, видимо, тоже большой любитель книг.

Молина проследила глазами за котом, который медленно прошествовал к французской двери и, усевшись, начал вылизывать лапу.

— Он все-таки здоровенный бандит.

— Сторожевой кот, — сказала Темпл самодовольно. — Вы нашли что-нибудь важное на месте преступления? Что-нибудь, что мне следует знать, когда пресса начнет носиться вокруг и задавать вопросы?

— Не слишком много, — быстро ответила Молина. — Но я узнала даты рождения жертв, на случай, если вам вздумается еще немного повалять дурака с днями недели.

— Спасибо, — Темпл взяла листок безвкусно оформленной писчей бумаги из «Голиафа»: золотая пирамида, которую оседлал непонятно кто, выглядевший, как нечто среднее между облигацией денежного займа и рекламой Чарлза Атласа (Популяризатор физической культуры и один из первооткрывателей бодибилдинга (1892–1972 гг.).

Молина писала, точно курица лапой. Темпл чуть не рассмеялась: ее почерк напоминал докторский, такой же неразборчивый. Но хоть цифры можно было прочесть.

Пришло время расплачиваться.

— Постер в спальне. Я сейчас принесу.

Она не предполагала, что Молина пойдет за ней, но та пошла. Бывают же такие наглые люди! Дай им немножко власти, и они уже думают, что им все позволено.

Темпл обернулась:

— Если вы хотите подождать в гостиной, я буду через секунду.

— Я не хочу.

— Но вам придется. Я не предлагала вам тур по моей квартире.

Улыбка Молины, которая, вообще-то, крайне редко появлялась на ее лице, была подозрительно обезоруживающей:

— Эта квартира меня обворожила. В смысле, заинтриговала. Вы говорите, ее выбирал Кинселла?

— Да, но мне она тоже понравилась.

Молина оглядывалась вокруг с бесстрастным любопытством Черныша Луи:

— Ни одного прямого угла во всем помещении. Интересно.

— Вам не обязательно сопровождать меня в спальню. Молина наклонилась к ней, понизила свой голос до оттенка горького шоколада и произнесла со зловещей насмешкой:

— Улики!..

Темпл и не предполагала, что лейтенантша умеет так придуриваться.

— Что вы рассчитываете найти в моем будуаре? Думаете, там прячется Колонель Мустард (Персонаж настольной игры и снятого по ней детективного фильма «Улика») с мясницким топором?

Молина пожала плечами. Она не собиралась отступать, и, при ее росте, являла собой непробиваемую стену.

Темпл сердито развернулась и прошагала в спальню, мечтая о том, чтобы взгляд мог убивать, потому что тогда она могла бы оглянуться на свою гостью и нанести роковой удар с помощью злобной гримасы.

Разумеется, сегодня утром она не удосужилась прибраться и заправить постель. И развесить одежду она тоже не могла со своим больным плечом.

— Добро пожаловать в палату для инвалидов. Быстрый взгляд Молины скользнул по обстановке, ничего не упуская, но ни на чем не задерживаясь:

— Где постер?

— В самом темном-претемном уголке моего шкафа! Темпл открыла дверцу — экзотическое дерево из

Южной Америки, Электра говорила, что оно носит поэтическое название: «пурпурное сердце». Вот, кстати, орден, который она заслужила за общение с Молиной — Пурпурное Сердце!

Высокие ряды прозрачных пластиковых коробок с туфлями привлекли внимание Молины:

— Вам пора открывать обувной магазин, — заметила она.

— С чего бы? Я предпочитаю оставить это все себе. — Темпл нырнула в дальний угол шкафа, отодвинув в сторону вешалки, чтобы пробраться сквозь занавес платьев, юбок и блузок. — Вот, пожалуйста. Получите.

Она протянула Молине длинную бумажную трубку. Та развернула один конец и остановилась, как будто собираясь с духом. Темпл поняла, что она никогда не видела Макса живьем. Молина разворачивала бумажное полотно очень осторожно, но в то же время быстро, точно не могла дождаться момента, когда сможет взглянуть на то, что там скрыто. Темпл наблюдала за ее реакцией. Никакой реакции не было. Лицо Молины не выражало абсолютно ничего. Абсолютно. Конечно, только длительные тренировки могли сделать ее реакции такими нечитаемыми.

— Волосы действительно черные, или темно-каштановые? — спросила она.

— Как вороново крыло.

— А глаза действительно такие зеленые?

— Как у кота. И в темноте видит так же. Молина слегка поморщилась:

— Рост? Вес?

— Метр восемьдесят девять. Про вес никогда не спрашивала.

— Какие-нибудь… особые приметы? Родинки, шрамы?

— Я сказала, что это он может видеть в темноте, а не я. Молина склонила голову к плечу, изучая афишу. Ее,

ослепительно-синие глаза скользили по глянцевой бумаге., Она положила постер на кровать, подняла с пола голубой шлепанец на среднем каблуке и прижала верхний край, вторым шлепанцем придавила нижний и отодвинулась, чтобы обозреть плакат целиком.

— Вам не приходит в голову, лейтенант, — спросила Темпл сдавленным голосом, — что мне, может быть, тяжело смотреть на этот постер при таких обстоятельствах?.. Так же тяжело, как разглядывать фотографии преступников у вас в участке, чтобы найти людей, которые на меня напали.

Молина обернулась, взглянула на Темпл и опустила глаза:

— Нет. Простите. — Она вернулась к плакату. — Он весьма… яркая личность, правда?

— Настоящее время. Вы дарите мне надежду, лейтенант. Хотя бы на месть, если не на воссоединение.

— Вы правы, — ответила Молина с отсутствующим видом. — Такого так просто не убьешь. Он хороший фокусник?

— Невероятный. Он никогда не использовал ассистентов. Не любил легкомысленных куколок и не нуждался в том, чтобы кто-то отвлекал публику от его действий.

— И не хотел этого, — уточнила Молина.

— И не хотел. — Хм.

— Вы будете делать копию?

Молина утвердительно тряхнула короткими темными волосами:

— Я послежу, чтобы они вернули его в целости и сохранности.

— Зачем?

Она не повернула головы:

— Вы же хранили его.

— Забыла выбросить.

— Хм, — Молина подняла шлепанцы, позволив бумаге свернуться в трубку, точно тростниковой занавеске на шнуре, и провела указательным пальцем по кусочкам липкой ленты на краях плаката, но ничего не сказала.

— Это все, что вы хотели? — спросила Темпл вызывающе.

— Извините, — Молина быстро взглянула на нее. —

У вас осталось еще что-нибудь?

— Мы так не договаривались, — возразила Темпл, но потом передумала спорить: она зашла уже так далеко, и, к тому же, слишком устала, чтобы сопротивляться. — Только несколько дисков и немного одежды, от которой я еще не успела избавиться.

— Одежда? — Молина вскинула голову, точно охотничья собака, почуявшая след.

— В шкафу. — Темпл сдвинула собственные наряды в сторону и показала в самый угол, где висели несколько разрозненных рубашек, куртка и свитер.

Молина двинулась вперед и стала перебирать вещи. Она достала свитер — шерстяной, толстой вязки, с высоким воротом — и поднесла к окну, чтобы рассмотреть получше.

— Исландский, — объявила она через минуту. Ее голос звучал сухо и уверенно, как будто она была экспертом по производству. Темпл кивнула безо всякого удивления. — Странно для Лас-Вегаса.

— Зимой здесь бывает холодно. К тому же, Макс ездил с гастролями по всей стране — Бостон, Миннеаполис… И даже по всему миру.

— Но оставил свитер. Дорогой. Странно. Это может говорить о том, что… И синий. Синий с бежевым… — Молина так глубоко ушла в свои мысли, что, казалось, задремала над свитером.

— Куча мужчин носит такие цвета, — сказала Темпл, раздраженная тем, что Молина, которая отвергла ее гениальную теорию насчет считалки, столько времени уделяет какому-то забытому свитеру. — Вы когда-нибудь обращали внимание, что мужчины ограничивают свою палитру смертельно скучными тонами и унылыми расцветками?

— Нет. — Молина бросила на Темпл смеющийся взгляд, стоя перед ней в своем темно-синем, смертельно скучном костюме. Темно-синий, хаки или серый. Непробиваемая женщина.

Она неожиданно утратила интерес к свитеру, вернулась к шкафу, повесила его на место и взяла с кровати постер.

— Я верну вам его, как только смогу.

Темпл кивнула, не в силах дождаться, пока она уйдет.

Молина, кажется, на этот раз поняла намек и быстро прошла в залитую светом гостиную. Оглядевшись вокруг, точно стараясь запомнить, она повернулась к Темпл:

— Этот ваш сосед, Девайн. Он уже жил здесь, когда Кинселла исчез?

— Нет. А в чем дело?

— Мне показалось, между вами что-то есть. Интересно, что?

— А мне показалось, что вы интересуетесь мужчинами в моей жизни слишком настойчиво для полицейского.

— А может, я просто завидую? — сказала Молина.

— Чему?

— Маленькие женщины вечно забирают всех высоких мужчин.

— Мэтт не такой уж высокий.

— Достаточно высокий.

Темпл вспомнила картинку: Мэтт встает, знакомясь с Молиной в приемном покое больницы. На своих низких каблуках Молина была чуть-чуть повыше его метра восьмидесяти или около того. Если бы она разулась, они были бы одного роста.

— Да ладно! — воскликнула Темпл пренебрежительно. — Вам, оглоблям, не на что жаловаться! Вы можете стать баскетболистками или моделями.

— А маленькие — чирлидерами и королевами школьного бала.

— Я никогда не была!

— А я никогда не работала моделью.

— Это исключительно потому, что вы никогда не выщипываете брови!

Молина от удивления отшатнулась:

— Но сейчас в моде естественный вид…

— Не до такой же степени! И не увиливайте от темы. Даже с бровями, как у снежного человека, высокие девушки всеми воспринимаются всерьез. Их выбирают старостами класса, и они выходят замуж за баскетболистов! Так что признайте, у маленьких нет ни единой вещи, которой высокие могли бы завидовать.

Молина подумала, потом пожала плечами:

— Маленькие женщины могут носить высокие каблуки.

Темпл смотрела на нее, открыв рот и потеряв дар речи. Потом она захлопнула рот ладонью и начала хохотать.

Молина не смеялась… вроде бы. Она помахала свернутым в трубку плакатом:

— Спасибо за одолжение. Будьте осторожны.

Она сама открыла себе дверь и ушла, пока Темпл собирала себя в кучу, чтобы ее проводить. Как они дошли до обсуждения бровей и высоких каблуков? А также Мэтта, а также Макса…

Она оглядела комнату. И куда, блин, опять подевался этот Черныш Луи?! Ей бы сейчас не помешало немного кошачьего тепла и комфорта.

Глава 25 Связи «Китти сити»

Телефон на ночном столике у кровати зашелся в истерическом припадке, заставив Темпл вскочить с колотящимся сердцем. «У этих современных телефонов звонок, как у сбрендившего синтезатора», — подумала Темпл, хватая красную пластмассовую трубку в виде туфельки на шпильке. Заткнув, таким образом, телефон на середине безумной трели, она поднесла трубку к уху. Судя по свету, пробивавшемуся сквозь жалюзи на французском окне, утро уже наступило.

Возможно, Молина передумала и звонит, чтобы обсудить с ней ее теорию?..

— Привет, детка!

— Электра? Я вам звонила вчера перед сном, но вас еще не было. Я волновалась.

— Пфе. Вы думаете, кто-нибудь осмелится ко мне подкатить в этом прикиде? Во сколько вы легли прошлой ночью, после того, как звонили?

— В половине десятого. Я немножко устала и рано легла…

— Господь с вами, дорогуша! Я сплетничала, как минимум, до полуночи. Хотите подняться ко мне? У меня оладьи из цельного зерна и еще тофу.

— Ага! — Энтузиазм Темпл объяснялся отнюдь не голодом, а жаждой — жаждой информации. — Я только оденусь, и сразу приду.

— Да можете даже не одеваться, — хихикнула Электра. — После нескольких часов в гримерках «Голиафа» и «Китти сити» одежда кажется мне чем-то неестественным.

«Влезать в одежду — вот что сейчас для меня неестественно», — мрачно подумала Темпл, выбираясь из постели. Впрочем, плечо ее приятно удивило: оно уже не так болело, и даже позволило ей надеть топик через голову.

Луи ждал в кухне, лежа на черно-белой плитке и изображая неулыбчивого чеширского кота: часть его сливалась с черными квадратами и делалась невидимой. Другая часть выступала на белых квадратах — при его росте и толщине он занимал сразу несколько.

— Как насчет почти свежего тунца поверх «Кошачьего счастья»? — Темпл выскребла остатки из банки и вывалила их на вчерашнюю порцию сухого корма.

Кот вытянул нос по направлению к миске, понюхал, но вставать не спешил.

— Луи, тебе в твоем возрасте нужна здоровая диета! Ветеринар подумает, что ты — неизлечимый случай!

Вспомнив о собственном здоровом режиме, Темпл закинула в рот таблетку мультивитамина размером с ружейную пулю, запила томатным соком, подхватила с дивана ярко-красную торбу из лакированной кожи и отправилась наверх к Электре, в ее пентхаус. Ее сердце учащенно билось. Вот сейчас она не только узнает все новости конкурса от инсайдера, которому доверяет, но и впервые побывает внутри апартаментов хозяйки комплекса!.. Даже Макс никогда не удостаивался приглашения в святая святых.

Лифт в это утро полз со скоростью улитки, еле-еле до-клацав до верхнего этажа, и, наконец, выгрузил Темпл с финальным металлическим лязгом.

Она прошла несколько шагов до высокой двустворчатой двери и нажала перламутровую кнопочку звонка. В пятидесятые годы строители еще использовали настоящий перламутр.

Мелодия повторяла ее собственный дверной звонок. Она прозвучала эхом в глубине пентхауса, и через секунду дверь распахнулась.

Гавайская накидка Электры сегодня была желтой с фиолетовым, дополнительно со вкусом расцвеченная всплесками бирюзового и светло-зеленого. Она ниспадала штапельным каскадом от шеи хозяйки до ее босых ног.

— Входите, — скомандовала она. — Ну-ка, ну-ка… Вы сегодня выглядите гораздо живее!

— Спасибо. — Темпл сегодня надела красно-белый матросский топик с короткой темно-синей плиссированной юбкой и сине-красно-белые туфли от Джордана. Она покрутилась перед хозяйкой, юбка поднялась широким колоколом.

— Очаровательно. По сравнению с тем, что я видела вчера, это большой прогресс… Я накрыла завтрак на патио. Там пока еще тень. — Электра взяла Темпл за руку и повела по коридору, с двух сторон завешенному зеркальными жалюзи, что создавало эффект комнаты смеха.

В комнате, в которую они вошли, Темпл уставилась на тумбу-телевизор светлого дерева из пятидесятых годов, которую она однажды видела краем глаза из коридора: тогда она не проникла в апартаменты Электры дальше порога. На тумбе по-прежнему стоял огромный зеленый хрустальный шар на бронзовой подставке, изображающей то ли столкнувшиеся «студебеккеры», то ли совокупляющихся слонов. Темпл так и не поняла, что именно.

Следуя за Электрой дальше, Темпл обратила внимание на полумрак, царящий здесь, обилие громоздкой антикварной мебели — например, несколько диванов, с ума сойти! — и стойкий запах эвкалипта.

Тихий стук в соседней комнате заставил ее замереть на месте, хотя Электра тянула ее дальше:

— Что это было?

— Ничего, — сказала Электра.

— Но мне показалось… — какое-то движение возле плинтуса, обрамляющего паркетный пол. Потом нижняя оборка дивана сороковых годов вздулась, точно юбка. — Электра, у вас есть домашние животные?

— Никто не может владеть животными, они свободны, — горячо заверила та.

— Тогда, может, крысы?..

— Вы что, думаете, я такая ужасная квартирная хозяйка?

— Тогда что? Привидение?.. — предположила Темпл в замешательстве.

— Боюсь, что нет. Хотя я очень старалась. В этом здании проводились сеансы вызова духов со времен его постройки.

— Это обворожительно! Я бы хотела… — На этом месте Темпл была выдернута из полумрака сквозь распахнутую французскую дверь на безжалостный свет.

На высоком пятом этаже суета лежащего в стороне Лас-Вегаса исчезла, точно никогда не существовала. Только башни отелей виднелись вдали, устремленные к небесам, точно бледные цветы пустыни. Золото, лазурь и нежно-зеленые мазки растворялись у горизонта подобно текучей акварели. Синие горы, в их вечном покое отдаленные от раскаленной, желто-белой карты сити, стояли, окутанные облаками, слегка подсвеченными нежно-розовым утренним светом.

Но прекрасный вид — это было еще не все. Патио Электры занимало всю крышу и было покрыто зеленью: тропические деревья в горшках, темно-фиолетовые листья суккулентов и кактусы самых замысловатых форм и расцветок, какие только встречаются на земле.

— Бегом-бегом, — сказала Электра. — Оладьи стынут. Темпл оглядела стол — большая круглая стеклянная крышка покоилась на какой-то мерзости: хоровод жирных ориентальных фигур с воздетыми руками, изображающих то ли Толстяка By из старой комедии про Гавайи, то ли толстопузого китайского божка удачи в своей самой дешевой версии. Поверх этих безвкусных, каких-то неуклюжих джентльменов на стеклянной крышке расположились, точно лилии на поверхности воды, аляповатые тарелки из цветного стекла — привет из прошлого, когда-то дешевые, нынче дорогие.

Темпл уставилась на горы пышных коричневых оладий, возвышавшиеся на тарелках. Возле каждой горки виднелось нечто белое, вроде сметаны или магнезии. Ну, по крайней мере, тут присутствовал кофе. Она сделала глоток из дымящейся кружки с поросенком.

— Цикорий, — объявила Электра, наблюдая, как Темпл борется с желанием выплюнуть темную жидкость. —

Попробуйте оладьи. Если вам нужно к ним что-нибудь нездоровое, то вот, в масленке, масло. Вегетарианское, без холестерина.

Темпл осторожно изучила предложенное. Масло было как масло. Подделки, конечно, не так вкусны, как натуральная еда, но оладьи требовали их чем-нибудь смазать, и она подцепила кончиком ножа желтовато-белую субстанцию. Тофу на краю ее тарелки вздрагивало, как живот Санта-Клауса, пока она намазывала оладью и запихивала ее в рот. Не так уж кошмарно, если жевать очень быстро. Электра накапала нечто, напоминающее крысиный яд, на свои оладьи.

— Вытяжка из свежей ржи, — пояснила она.

— Отлично, — сказала Темпл. — Как насчет свежих сплетен? Что вам удалось раскопать в «Голиафе»?

¦— Много чего, — Электра прожевала кусок, склонив голову и потрясая своими огромными серьгами в форме гроздьев бананов, ананасов, вишен и яблочек, как раз подходящими к завтраку. — С чего начать?

— С Дороти Хорват. Я встречалась со второй жертвой, и лично убедилась, что у нее был деспотичный любовник. Но Дороти была первой, и она осталась для меня загадкой.

— Дороти?.. А, вы имеете в виду Глинду. Да, все они знали Глинду… — Электра засучила дюжину стукающихся друг о друга цветных деревянных браслетов, точно рукава, поставила локти на стол и подалась вперед, чтобы рассказать Темпл все, что узнала.

— Многие танцорки живут очень простой жизнью. Им все равно, кто будет президентом, им плевать на загрязнения воздуха в Мехико, ничего глобального и никакая политика их не интересуют. Ведущая директива — выживание, как говорят в «Стар Треке». Их самое высшее образование — школа половых сношений, и они получили его слишком рано. Они поняли, что мир предложил им грязную сделку, и стараются соответствовать. Многие из них выбрали жутких любовников, некоторые сделали нелепые займы. Многие живут на копейки, тратя все, что получают от своих трудов на сцене, на костюмы для той же сцены, дешевую косметику и гору дешевых тряпок. Или на наркотики. Или на тех же жутких любовников. Многие из них матери-одиночки, и совсем не такие, как Мерфи Браун (Героиня одноименного комедийного телесериала, транслировавшегося в США с 1988 по 1998 гг.). Они родили, когда сами были еще детьми. Если они трудятся для чего-то, кроме ярких огней и полных трусов чаевых, то это — стремление удержать своих детей от кривой дорожки, по которой бегут они сами. Но мужчин они все равно выбирают неправильных — здоровенных байкеров зверского типа, или подлых хозяев клубов, которые гоняют девочек, как лошадей, пока они не выдохнутся полностью… короче — насильников и деспотов.

— Я уже примерно представляю себе картину, — вставила Темпл.

— Я не хочу сказать, что они плохие. Нет, они стараются, как могут, сделать свою жизнь лучше. Бедняжка Глинда — у нее было лицо, которое стоило миллион баксов, но мозгов в этой чудесной головке не хватало даже на то, чтобы позвонить по телефону-автомату. Девочки говорят, она вела себя как десятилетний ребенок. Никогда не понимала, что с ней случилось, почему случилось, и почему случается снова и снова. Она двигалась на сцене, как жидкая молния, но моментально становилась игрушкой в руках любого ласкового козла с дурной репутацией, который возникал в радиусе пяти миль от нее. Она должна была потерять детей благодаря своему мужу, честному парнише, который сначала своими оскорблениями загнал ее в стриптиз-бизнес, а потом использовал ее работу, как аргумент в отсуживании детей. Некоторые стриптизерши могу постоять за себя, некоторые нет. Глинда не могла.

— Наверное, поэтому она сделала свой номер по книге «Удивительный волшебник из страны Оз». Ей хотелось, чтобы ее унесло в прекрасную страну.

— Или ей хотелось вернуться домой, в какое-то место вроде Канзаса, которого у нее никогда не было. Печальная история. Несчастная девчонка. Муженек теперь заберет детей наверняка.

— Кстати, насчет муженька. Где он живет? Не мог он?..

Электра махнула рукой, отсекая поток вопросов:

— Я об этом тоже думала. Он военнослужащий, до сих пор в войсках после операции «Буря в пустыне». И все равно продолжает судиться, чтобы забрать детей, как мне сказали девочки. Глинда постоянно пропускала слушания в суде, она так боялась государственной системы, так была уверена, что она ей не поможет, что делала все, чтобы ей действительно никто не помог.

— Трудно понять такое отсутствие самоуважения, что оно доходит до саморазрушения, — сказала Темпл, ковыряя вилкой тофу. — Но я понимаю ее после моей собственной встречи с миром, который выставляет вперед кулаки и бьет в ответ на любое шевеление. В конце концов просто перестаешь дергаться.

Электра погладила ее по руке под аккомпанемент побрякивающих браслетов.

— Глинда надеялась, в своей дурацкой детской манере, что, если она выиграет еще одни Сверкающие Стринги, это послужит доказательством для суда, что она артистка, талантливая танцовщица, и они отдадут ей детей. Я хочу сказать, что стриптизерши не дуры, но они дурачат сами себя, — продолжала Электра. — Они могут использовать этот бизнес, или бизнес может использовать их. Некоторые девочки, едва достигшие восемнадцатилетия, выступают в топовых клубах для богатых в крупных городах и имеют по десять тысяч в неделю. При этом им не нужно зарабатывать чаевые, разговаривать с клиентами или трогать их. Они считаются экзотическими танцовщицами, королевами бурлеска, как в добрые старые времена. Другие девочки того же возраста вынуждены ездить из города в город, из помойки в помойку, им платят десять баксов за вечер плюс все чаевые, которые они могут вытянуть из красношеих любителей пива, то есть не больше, чем девчонки с голыми титьками в топлес-баре, продающие спиртное. Эти подонки, хозяева клубов, отбирают у них часть чаевых за так называемые «нарушения» и выкидывают на улицу, если девчонка хочет выбраться из дерьма наверх и берет выходной для участия в конкурсе вроде этого. Некоторые менеджеры в клубах — не многим более чем сутенеры, и они заставляют зеленых девчонок танцевать до тех пор, пока те не уверятся, что больше ни на что не способны… Есть еще сезонные работницы, эти — другие. Они никому не позволят отнять у них заработанное, они приходят и уходят сами по себе, и часто берут деньги и сбегают. Но большинство из них возвращается — думаю, потому что никакая другая работа не даст им таких чаевых и такого внимания.

— Уффф… Вы все это выслушивали! А что вы узнали насчет Катарины… Китти Кардозо? Она была не такая, как бедняжка Глинда. Ей было нечего терять, кроме своих цепей в виде драчливого мужика, который заслуживал того, чтобы от него избавиться. У нее был собственный бизнес…

— Был, дорогая, вот именно. Так же как у Глинды ее дети — были. Вы не поверите, что мне удалось нарыть! Именно из-за этого я наведалась в «Китти сити». Как вы думаете, в честь кого он назван?

— Ну, многие стрип-клубы используют кошек в качестве символов — «Пуссикэт лонж», «Ле шат нойр»…

— Вот только единственный из них был назван «Китти сити» в честь его хозяйки Китти — вашей Китти! — которая его основала вместе со своим тогдашним мужем. Двенадцать лет назад. Клуб назвали ее именем, она была звездой… Потом они развелись. Китти твердила, что владеет половиной бизнеса, но у нее не было бумаг, подтверждающих это. Все бумаги остались в сейфе офиса, куда ее не пускали. А теперь догадайтесь, кто стал единовластным владельцем?

— Ее муж?

— Единственный и неповторимый. Такой лапочка. Кстати, я могу сделать новую карьеру. Хотя в «Китти сити» и не используют новые веяния, но они предложили мне попробоваться на их сцене, — Электра встряхнула головой. Ни один черный-пречерный волосок из ее наглухо залакированной прически не дрогнул, зато серьги отчаянно зазвенели. — Мы с «вэмпайром» можем взорвать им к чертям все карбюраторы.

— Вы шутите.

— Клянусь именем Салли Ренд. Я же говорю, я могла бы сделать новую, шестую по счету карьеру.

— Кстати, о карьере. Как насчет клиентов вашей венчальной часовни? Что они будут делать, пока вы купаетесь в огнях рампы?

— Слушайте, в Лас-Вегасе, по меньшей мере, пара дюжин венчальных часовен. Пусть клиенты пока лопают плюшки в какой-нибудь из них. Моя часовня никуда не денется за это время. А я хоть позабавлюсь!

— Я рада, что вам нравится это приключение. Вы собрали столько информации, что Молина, наверное, отдала бы свои лучшие копеечные тапки, чтобы знать хотя бы половину этого.

— Я бы на это не рассчитывала, моя дорогая. Эта дама заполонила собой весь «Голиаф», точно ужас, летящий на крыльях ночи. Меня лично уже допрашивал один из ее помощников. — Электра склонила голову набок. — Ничего, симпатичный. Около пятидесяти трех. Неплохо сложен. Миленькая лысинка на голове.

— Электра! Вы начали разговаривать как одна из стриптизерш. Не отвлекайтесь, пожалуйста.

— Хорошо. Итак, я кое-что слышала столько раз, что тоненький голосок в моей голове — такой грудной, типа Мерилин Монро… может быть, я общаюсь с ее духом, кто знает… Так вот, этот тоненький голосок сказал мне: «Чье имя постоянно всплывает во всех разговорах, идиотка ты такая?» И догадайтесь, чье же!

Темпл растерялась, она не могла догадаться, особенно после внезапно возникшей откуда-то Мерилин Монро:

— Джо Ди Маджио?

— Нет же, глупенькая! Даже, представьте себе, Саванна Эшли с этим связана. Ходят слухи, что она входит в жюри конкурса из-за того, что, если бы она не согласилась, кое-какие снимки из ее прошлого могли появиться в «Норд американ экзаминер»!

— В этой желтой газетенке, которая валяется во всех супермаркетах?

— Да-с, эта газета весьма популярна, но не способствует, конечно, карьере в синематографе. Или — как она там говорит? «Лен-та», — передразнила Электра.

— Вы и с ней самой тоже успели побеседовать? — Темпл была поражена. Да, Электра знала, чем ее удивить.

— О, да. Ей понравились мои серьги. Я пообещала, что сделаю ей такие же… Глинда тоже начинала свою карьеру в «Китти сити». И там же впервые стала публиковаться Саванна много лет назад. Предположительно, несколько шокирующих фотографий увидят свет, если она откажется судить конкурс. Вообще-то, все считают, что пара скандальных фоток, размещенных в правильном месте, наоборот, могли бы подтолкнуть ее забуксовавшую карьеру. Но ее… э-э-э… верхняя часть так состарилась, что она больше не рискует ее обнажать, как когда-то, и контраст мог бы шокировать публику.

— Итак, все они, Саванна, Глинда и Китти работали, более того — начинали в «Китти сити»?

— И они, и многие другие. «Китти сити» — большой клуб в большом городе.

— Вы хотите сказать, что один и тот же человек отнял у Катарины ее проценты с бизнеса, шантажировал Саванну Эшли, дал старт Глинде и предлагал вам попробовать себя на сцене?.. И этот человек…

Электра кивнула:

— Один, единственный и неповторимый. Айк Ветцель.

Глава 26 В общем, все умерли…

Аквамариновый «шевроле» промчался меж расстав-х\ленных ног колосса, точно мультяшный автомобильчик, такой же яркий и быстрый. Швейцар в своей рамзе-совой юбочке предупредительно распахнул водительскую дверцу, как только Темпл остановилась перед полотняной маркизой на входе. Темпл была только счастлива обменять кровный доллар на возможность избежать спуска в подземный гараж.

Она взглянула на свое отражение в зеркальных дверях «Голиафа». Сегодня ее суставы и кости не так болели и были не такими скованными, как вчера, и она даже выглядела… да, живенько. Чересчур живенько, пожалуй. Ее матроска сделала ее похожей на исполнительницу патриотических танцев, — так ей показалось, пока она наблюдала себя в зеркальной вертушке двери, ведущей в лобби отеля.

Сегодня она собиралась схватить этот город за хвост и задать ему жару, сделав пиар конкурса красивым и вкусным, как яблочный пирог. Зал для приемов снова был открыт, конкурсанты репетировали, а у нее была куча новой информации. Ее следовало проверить и раздобыть побольше свежей. На ее счастье, Электра не собиралась прекращать свою разведывательную деятельность. Хозяйка «Серкл-ритц» сказала Темпл, что будет продолжать искать факты столько, сколько потребуется, чтобы она могла заняться прессой и сгладить все острые углы. Темпл вздохнула с облегчением: ее инсайдер оставался на месте. И все же она поинтересовалась, насколько далеко Электра собирается зайти в своей стриптизерской карьере.

— Настолько, насколько позволяет закон, — гордо заявила та и отказалась от предложения Темпл подбросить ее до «Голиафа». — Я должна взять «вэмпайр» на репетицию. Музыку мы вчера подобрали.

— Какую музыку?

— Как это — какую? Музыкальное сопровождение для моего номера! — ответила Электра возмущенно. «Рожденный быть свободным» группы «Степпенфольф» (Американская рок-группа, популярная в 70-х гг. Исполняла тяжелый блюз-рок с элементами хард-рока.). Вы же не думаете, что можно заявиться на конкурс, подписаться на выступление и ничего не делать?

— Я про это как-то не подумала…

— Слава Богу, что не вы, а я здесь замаскированный оператор.

— Надо говорить «оперативник». Замаскированный оперативник.

— Какая разница! Короче, не волнуйтесь обо мне. Я приеду позже: стриптизерши спят допоздна. Не хочу провалить всю свою легенду, явившись спозаранку. Вы услышите, когда я появлюсь.

«Ну, что ты с ней поделаешь?» — подумала Темпл перед дверью в зал для приемов, вспомнив прощальные слова Электры.

Сегодня охранники не торчали под дверью, скрестив руки, расставив ноги и сверля входящих пронзительным взглядом, точно мини-колоссы. Уже лучше. Жизнь возвращается в нормальную колею. Темпл вплыла в зал, не подвергнувшись ничьим преследованиям, полная оптимизма Скарлетт О'Хары (Главная героиня романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»). Сегодняшний день был не просто еще одним днем в череде других — он был подобен бумажной скульптуре оригами, элегантной и полной сюрпризов.

— Приветик, ТиБи. Опаздываем, э?..

Темпл резко затормозила при звуке этого вальяжного баритона и медленно повернулась в его сторону. Да, это был Кроуфорд Бьюкенен, оккупировавший один из стульев у стены. Он перебирал какие-то бумаги и был примерно такого же цвета, как его шелковые брюки устричного оттенка и противная желтоватая рубашка. Соломенная шляпа прикрывала седые кудри, тросточка с бронзовой рукояткой была прислонена к стулу, на котором он сидел. В целом вид был, как у пришедшего в некоторый упадок английского денди-инвалида.

— Кто тебя выпустил из больницы? — выпалила Темпл. Это получилось не слишком вежливо.

Бьюкенен торжественно погладил левую сторону груди:

— Мальчику стало лучше. Они выпустили меня с одиозными инструкциями насчет диеты и упражнений. Я решил начать мой новый режим с прогулки. Хотел посмотреть, как тут у тебя дела.

— До этой минуты шли превосходно.

Бьюкенен выудил сложенный газетный лист из кучи бумаг.

— «Превосходно» не слишком соответствует такому событию, как двойное убийство, — он помахал заглавной страницей «Лас-Вегас скуп», на которой красовалась статья на десять колонок с кричащим заголовком: «Джек-Потрошитель, убивающий стриптизерш, наносит новый удар».

— Я взялась за эту работу, потому что ты чуть не отбросил коньки, и теперь ты вонзаешь мне в спину нож, сочиняя гадкие статейки?

— Сейчас, когда я больше не работаю тут пиарщиком, мой стресс прошел, — ответил Бьюкенен. — Никакого конфликта интересов, я бы сказал. Эту статью я начал писать еще в больнице, — скромно заметил он. — Может быть, прочитаешь? Проверишь, все ли факты отражены верно.

Она выхватила страницу у него из рук и впилась глазами в первый сенсационный подзаголовок:

— «Общедоступная прелестница из стриптиза». Кроуфорд, даже ты признавал, что бедняжка Хорват не ответила на твои притязания!

— Я пытался создать перед читателем образ жертвы в то время, когда она была жива и красива! Неужели ты никогда не слышала о новой журналистике?

— «Она промелькнула мимо меня, дыша духами и туманами», — о, господи!.. К четвертому абзацу ты даже не добрался до первого убийства. А что это за последний подзаголовок: «Женщина-кошка попалась в лапы Бэтмена»? Кроуфорд, это непристойная, самовлюбленная писанина и вообще полный… полная беллетристика!

— Спасибо, — ответил он с достоинством, протягивая руку за своим сокровищем. — Постарайся не помять!

Темпл свернула газетный лист и шлепнула его поверх стопки бумаг на коленях Кроуфорда.

— Воздержись от прогулок. Воздержись от печати. И держись от меня подальше, или я натравлю на тебя ПОПС, и они сдерут с тебя и твоего продажного листка такую сумму за моральный ущерб, что мало не покажется!

— Я уступил тебе прекрасную работу, — проныл Бьюкенен. — Нормальный человек был бы благодарен.

— Знаешь, чем ты можешь вызвать мою горячую благодарность? Исчезни.

Она зашагала прочь, переступая через переплетения проводов и складки ковра. Электрины оладьи начали переворачиваться у нее в желудке, а ей вовсе не хотелось снова ощутить их вкус. Это было бы настоящее извращение, если бы теперь уже у нее случился сердечный приступ, и Бьюкенен занял бы ее место.

— Ого! Ты сегодня просто бомба!

Темпл остановилась при виде клубов дыма, поднимающихся над несколькими сдвинутыми стульями — конечно же, Линди. Рядом с ней сидел Айк Ветцель, попыхивая сигарой.

— Я просто только что поболтала со своим предшественником, — сказала Темпл. — Он сочинил мерзкую статейку для своего бульварного листка.

— Я знаю. — Линди разогнала дым рукой и похлопала по сиденью соседнего стула. — Садись. Мы насчет этого спокойны. Никто не принимает «Форпост Бьюкенена» всерьез.

Ветцель сначала молчал, потом вступил в беседу:

— Если по-честному, хоть и нехорошо так говорить, но убийства сделали нам кучу паблисити.

— Я собиралась сделать большой пресс-релиз, — сказала Темпл, — затем назначить несколько интервью, радио-шоу и позаботиться о том, чтобы мародерствующая пресса не беспокоила конкурсантов.

Ветцель расхохотался:

— Забудьте. Слушайте сюда: стриптизерш вечно склоняют в прессе, так что все это внимание к парочке старых добрых убийств — самое то, что надо. Эти курочки только и ждут, чтобы бросить все и раздавать интервью. Желательно, с фотками. Так что не парьтесь.

Пепел с его сигары был опасно близок к тому, чтобы упасть на ковер. Он встал и направился к сцене.

Темпл смотрела ему вслед. Коренастый коротконогий мужчина — ходячая перевернутая пирамида — трогательно уверенный в своем праве судить и повелевать. Каждое его слово и каждый жест давали понять, что он не потерпит возражений и неповиновения его желаниям. Такой мог избить женщину, которую счел непокорной.

— Сколько лет Китти и Айк были женаты? — спросила она у Линди, бросая на ту быстрый взгляд, чтобы уловить реакцию.

Линди затянулась и наморщила лоб, подсчитывая:

— А ты времени не теряешь… Лет семь-восемь. Они расстались около трех лет назад.

— А не могло быть так, что они по-прежнему встречались?

— Никогда не говори «никогда».

— Он ее… бил?

Линди пожала плечами и с силой вдавила бычок в остатки виски на дне низкого бокала.

— Кто его знает. Вполне мог. Айк забавный парень. Переменчивый. Типа того, что он всегда был против конкурса: своих девочек не пускал, увольнял их, если они брали выходной, чтобы поучаствовать… Это обычная практика, многие клубы не хотят, чтобы мы тратили время на вещи типа разных там мечтаний — только верти задницей и тряси титьками на радость клиентам. Короче, Айк был натурально против ПОПСа и всех этих дел. А потом, в этом году, он вдруг переменился, стал спонсировать конкурс, начал говорить, типа: «Девчонки, вперед! Мы всех сделаем!»… Короче, странный он.

— Да и бизнес необычный, — добавила Темпл. — Скажи, бывают женщины — хозяйки стрип-клубов?

Темные глаза Линди расширились:

— Слушай, ты читаешь мои мысли! Я бы хотела завести что-то вроде этого. Но клубы стоят денег. Одна неоновая реклама выльется тысячи в две с половиной в неделю, аренда помещения — три тысячи в неделю и выше. Еще проблемы со спиртным, драки… Вышибалы нужны… Короче, клубы — это мужские игры.

— Ты не знаешь, с кем Китти встречалась в последнее время?

— С каким-то парнем.

Равнодушный тон Линди показывал, что больше она ничего не скажет. Темпл слышала, что стриптизерши делятся между собой буквально всем: «У меня любовь с порядочным», «Мой пацан вчера получил пятерку за контрольную по математике», «Слушайте, девки, мой-то меня так заездил прошлой ночью, что я задницей не могу пошевелить», — но разговоры в гримерках вертятся исключительно вокруг любовников, детей, печального прошлого, всех эти общих тем. Среди всей этой легкомысленной повседневной болтовни даже Молина вряд ли смогла бы так сразу вьщелить факты, относящиеся к подоплеке двойного убийства.

Темпл смотрела на суету возле сцены, и мрачно размышляла на тему трудности получения свежих сплетен от катящихся камней.

— По крайней мере, вас снова допустили в зал, — сказала она. — Завтра предварительный просмотр, и до открытия шоу остается всего пятьдесят с небольшим часов.

— Ага. Только вот копы, разрешив нам собираться в зале, перегородили гримерки и никого туда не пускают.

— Что?..

— Только сегодня утром. Мы пришли туда около дсяти, а там весь коридор перетянут желтой лентой. Пришлось переодеваться в туалетах.

— Полицейская лента?.. Но почему сейчас?

— Ага. Сама поражаюсь. Больно много времени у них заняло огородить место убийства. Наверное, копы — как ленивые стриптизерши, отстают от музыки на полтакта.

Темпл быстро взглянула в сторону стульев у стены. Стул Бьюкенена был пуст, тросточка исчезла. Она обшарила глазами комнату, вглядываясь в группки людей, беседующих или спорящих. А, вон там виднеется костюмчик в стиле Марка Твена! Как удачно, что бледные тона выделяются в этой толпе. Особенно в тех местах, где доминирует черный. Бьюкенен шлялся по залу, строя глазки стриптизершам. Его пресс-карточка явно содействовала успеху. Темпл оценила обстановку и решила сбегать вниз, пока чертов хорек занят обольщением девочек. Ей хотелось узнать, почему полиция вдруг озаботилась огораживанием места преступления через два дня после убийства.

Линди была права: задняя лестница больше не была такой пустынной, как раньше. Желтая лента перегораживала ее подножие, внизу стоял полицейский в форме.

Темпл все равно спустилась, жалея, что ее каблуки так громко стучат.

— Сюда нельзя, мэм, — сказал полицейский, как только она приблизилась к подножию лестницы.

Она все же надеялась получить дополнительные сведения:

— Могу я, по крайней мере, спросить, что происходит?

— Спросить можете, — ответил коп.

— По меньшей мере странно перегораживать место преступления после того, как все эксперты давно закончили работу.

— Они не закончили, — ответил он.

Темпл уже открыла рот, чтобы задать следующий нежелательный вопрос, когда безумный женский вопль перебил ее. Женщина явно глубоко страдала.

Темпл растерянно посмотрела на полицейского:

— А лейтенант Молина…

Лейтенант Молина собственной персоной внезапно возникла перед ней, точно волшебница, из ниоткуда. Темпл подпрыгнула от неожиданности, хотя через секунду поняла, что Молина просто находилась в темном коридоре и вышла оттуда, услышав ее голос.

— Вы знакомы с Саванной Эшли? — спросила она без предисловий.

Темпл кивнула, с удивлением услышав странные нотки в ее официальном выдержанном тоне.

— Она в истерике. Может, вам удастся найти какие-то разумные слова, чтобы привести ее в чувство?

Темпл медленно пожала плечами.

— Пропустите ее, — сказала Молина полицейскому. Тот приподнял ленту с одного края. — Идите за мной.

Темпл еще несколько секунд постояла на ступеньке. На ее двенадцатисантиметровых каблуках, плюс ступенька сантиметров пятнадцать, она была практически одного роста с Молиной. Ей не хотелось оставлять такое славное местечко: когда еще выпадет подобная удача? Однако приглушенные вопли настоятельно требовали вмешательства, тем более, что это были приглушенные вопли кинозвезды.

— Что случилось? — спросила она у Молины, с сожалением покидая ступеньку.

— Ваша теория сработала.

— Что, еще одно убийство?!

— Два, — ответила Молина кратко, глядя куда-то в конец коридора.

Два. Как убийца мог совместить два преступления со считалкой про дни недели, предполагающей одно убийство в день? Никак.

Темпл жутко бесило, что ей всегда приходилось почти бежать, чтобы угнаться за Молиной. По этому бетонному полу ее маленькие ноги на высоких шпильках издавали дробный стук, точно копытца на соревнованиях пони.

Молина привела Темпл в гримерку напротив той, где она уже побывала. Темпл заметила, что дверь в общую гримерку распахнута, а в личную — закрыта.

В гримерке, куда они пришли, дверь была полуотворена. В зеркале Темпл заметила кое-что старое: платиновые локоны Эшли; кое-что новое: сверкающее вечернее платье, облегающее ее фигуру; кое-что чужое: белоснежный льняной носовой платок в ее руках, который мог принадлежать только человеку со вкусом; и кое-что розовое 9 Намек на общеизвестную примету — невеста в день свадьбы должна иметь при себе что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы и что-то голубое.).

Актриса не столько плакала, сколько задыхалась в истерике:

— Нет! Ее больше нет!.. — возопила она и издала громкий продолжительный стон.

— Она была знакома с жертвами? — спросила Темпл изумленно.

— Спросите что-нибудь полегче. Они были найдены в ее гримерке.

— Кто они?

— Мы еще не закончили выяснять. Сестры.

— Близнецы?! Молина кивнула:

— Вы их знали?

— Немного. Джун и Джипси… Они умерли? Как?

— Мы пока не знаем.

Темпл собиралась задать еще один вопрос, но Молина предвосхитила его:

— Они были найдены мертвыми, обнаженными, за исключением тонкого слоя золотой краски. Идентифицировать их заняло больше времени, чем хотелось. Проследить происхождение краски оказалось еще сложнее.

— Вот почему все огорожено.

— Совершенно верно.

— И Саванна Эшли обнаружила тело… тела?

— Она позвонила по номеру 911. Идеальная свидетельница. Слишком потрясенная, чтобы покинуть место происшествия. Первая бригада нашла ее все в той же гримерке и в точно таком же состоянии, как сейчас.

— Нет!.. — взвыла Саванна снова в полном отчаянии.

— Представления не имела, что они были настолько близки, — прошептала Темпл.

— Неважно. Попробуйте ее успокоить. Невозможно общаться с пожарной сиреной.

Темпл осторожно просочилась в комнату, с запоздалым сожалением увидев в зеркале свой жизнерадостный костюмчик. Она чувствовала себя клоуном, к тому же, невозможно было мягко подойти к Саванне на этих каблуках по этому полу.

Тогда она сняла туфли и оставила их у порога. В зеркале у себя за спиной она увидела, как Молина в дверях приподняла одну бровь с молчаливым недоумением мистера Спока. Кстати, если подумать, у них очень много общего.

Темпл приблизилась к актрисе:

— Мисс Эшли… Мисс Эшли!

От звука собственно имени та начала всхлипывать громче. Ее глаза были широко открыты и совершенно бессмысленны, рот тоже был открыт. Руки с длинными ногтями тискали розовую сумку у нее на коленях, бессознательно крутили и мяли ее, точно тесто.

— Нет, — повторила она.

Если бы Саванна Эшли была способна и на съемочной площадке придавать текстам своих ролей такое разнообразие оттенков и интонаций, какое она вкладывала в одно-единственное слово, она могла бы сделать головокружительную карьеру.

— Да, — сказала Темпл. — Люди иногда умирают. Но мы все еще живы.

Саванна Эшли тупо смотрела на нее.

— Я Темпл Барр, новая пиарщица. Мы с вами беседовали во вторник, помните? На конкурс прибудут представители прессы со всей страны, я вам говорила?

Саванна истерически затрясла головой в непрерывном отрицании:

— Пресса? Плевать на прессу! Нет, нет, нет!..

— Я знаю, какое это для вас потрясение. Я сама однажды нашла мертвого…

— Мертвого?! Мертвого… — ее широко раскрытые глаза сделались дикими, а голос достиг предела верхнего регистра: — Она умерла?!

— Они обе умерли.

— Обе… Обе?

Темпл поняла, почему Молина предоставила ей разбираться с Саванной. Можно представить себе картину, как лейтенант получает на каждый свой вопрос ответ из одного слова, повторенного очень громко и визгливо до тошноты.

— Так говорит полиция, — пояснила Темпл.

Саванна рухнула лицом в розовую сумку на своих коленях. Ее тщательно окрашенная в платиновый цвет голова внезапно превратилась в растрепанные седые патлы глубокой старухи. И тут до Темпл дошло. Она потянулась к сумке, но Саванна с воплем вцепилась в нее и не отдавала:

— Умерла!.. Умерла!..

Темпл, наконец, удалось слегка ослабить ее хватку и отвести в сторону достаточно волос, чтобы прочесть надпись «Иветта», вышитую на верху сумки — то есть, не сумки, а кошачьей переноски. Судя по тому, как актриса комкала ее и сжимала, содержимое явно отсутствовало.

— Что произошло? — спросила Темпл. — Вы приехали, прошли в гримерную, оставили Иветту и поднялись наверх. Что было дальше?

Слово «Иветта» оказало волшебное воздействие. Саванна подняла голову, ее лицо осветилось мыслью, точно лицо юной Хелен Келлер в самом захватывающем моменте фильма «Сотворившая чудо». Никто до этого не говорил с Саванной на ее языке. Конечно, она была в шоке, когда обнаружила трупы, но в истерику ее привело вовсе не это, а отсутствие ее кошки Иветты.

— Иветта, — произнесла она душераздирающим голосом. — Кто? Почему?

— Я правильно поняла? В гримерной все было нормально, когда вы приехали, переоделись и оставили Ивечту?

Саванна кивнула сквозь непролившиеся слезы, ее лицо застыло, точно маска греческой трагедии.

— Во сколько это было?

— В девять, — простонала она.

— А когда вы вернулись?

Саванна потрясла головой. Время не было одним из ее приоритетов:

— Позже.

— И трупы были уже здесь. Саванна тупо кивнула.

— Вы позвонили по 911?

Еще один летаргический кивок.

— Потом вы вспомнили про Иветту и вернулись ее забрать. Это был смелый поступок. Но Иветта исчезла.

— Да-а-а… Исчезла! Вы сказали — умерла…

— Я не про Иветту. Она жива… пока. Как она могла удрать?

Голливудские зубы Саванны прикусили нижнюю губу так что она стала одного с ними цвета:

— Я оставила ее в переноске и закрыла дверь. Я думала, она в безопасности… — фраза завершилась новым стоном: — В безопасности… в безопасности, — раскачиваясь, повторяла, точно мантру, Саванна. — Что мог… убийца сделать Иветте?.. Сделать с Иветтой? — Ее забрал убийца!

— Может быть, Иветта выскочила, когда девушки или их убийца открыли дверь и вошли. Точно! Она может прятаться где-то там, среди костюмов. Вы же знаете кошек: они никогда не придут на зов, хоть зазовитесь и заумо-ляйтесь. Дайте ей время. Я уверена, что с ней все в порядке. Кому бы понадобилось обижать кошку?

— Вы так думаете?.. — Саванна теперь слегка шмыгала носом, хороший знак, показывающий, что истерика на исходе. Она прижала полицейский носовой платок к своему нежному носику, потом заметила, наконец, что он из жесткого льна, и отшвырнула на подзеркальник.

— Это самый вероятный сценарий, — сказала Темпл. — Кошки слишком умны, чтобы попасться коМУ-то в лапы, даже убийце.

— Но Иветта такая ласковая, такая доверчивая…

— Тем не менее, она кошка, и вы не часто встретите кошку, которая будет спать, пока вокруг творятся преступления.

Саванна кивнула с детской верой. Темпл осторожно оторвала ее скрюченные пальцы от скомканной переноски.

— Иветте она еще понадобится, когда она вернется домой. Почему бы вам не оставить переноску открытой прямо тут? Дайте детке шанс прийти, когда все утихнет, и забраться в свой домик. Это только вопрос времени.

«Это просто праздник какой-то!.. — подумала Темпл, одновременно ласково кивая Саванне. — Теперь я должна буду предъявить исчезнувшую кошку, в то время как передо мной во весь рост стоит факт, что загадочная смерть сразу двоих девушек разбивает вдребезги всю мою теорию!»

Глава 27 Муха в варенье

Я, конечно, не Энштейн (и никогда не позволил бы себе разуливать с такой прической), но даже самоучка, не прошедший никаких университетов, кроме школы жизни, понимает, что гримерка и приемный зал отеля «Голиаф» — неподходящее место для такого существа, как Иветта.

Факт тот, что меня ничто бы не заставило приблизиться к этому капищу грязных танцев и голой смерти ближе, чем на сто ярдов, если бы не знакомство с моей сладкой куколкой.

С самого начала Божественная Иветта была поставлена в ужасное положение: она была оставлена, во-первых, без присмотра, а во-вторых, взаперти в своей полотняной клетке. То есть, покинута в ловушке.

Натурально, я решил приглядывать за Божественной и ее диспозицией, а также за приходящими и уходящими двуногими. Невелик подвиг, собственно, — прибыть в гримерную с утра пораньше и дождаться появления Иветты на руках ее хозяйки, мисс Саванны Эшли. Обычно на прибытие последней не приходилось рассчитывать раньше десяти часов утра, да и то по принуждению. Однако, я не хотел рисковать и спрятался среди костюмов в девять: лучше не привлекать к себе внимания.

Сразу признаюсь: я не только изображал влюбленного лебедя. В глубине души я надеялся заполучить шанс получше рассмотреть Черные Ноги. Хотя бы для того, чтобы отомстить за несчастную леди в зале для приемов, которая выбрала для своего костюма тот прекрасный ансамбль, отдававший дань уважения моей породе. Более, чем когда-либо, мне хотелось скрестить шпаги с негодяем, убийцей маленьких куколок — неважно, двуногих или четвероногих.

Ожидая прибытия моей очаровательной подруги, я расположился под длинным рядом юбок для фламенко, вдыхая нездоровую смесь пудры, пота и нафталина. Время терпеливого выжидания — мое любимое время. Я представлял себе, как подкараулю и схвачу Черные Ноги, я видел восхищенную толпу двуногих, пораженных моим подвигом, мисс Темпл Барр смахивает слезы раскаяния и обещает больше никогда не водить меня к ветеринару, в эту обитель доктора Смерти. Разумеется, меня опять будут фотографировать для местной прессы. Это довольно утомительно и вредно для глаз, но я же так невероятно фотогеничен!.. Возможно, я буду удостоен награды… например, золотой рыбки. Или нескольких. А красавица Иветта будет стоять рядом, незамеченная рукоплещущими полицейскими и официальными лицами, и смотреть на меня своими огромными сине-зелеными глазами, исполненными гордости и обожания.

Я слышал, как ночной служащий прошаркал на выход. Еще чьи-то случайные шаги пришли и ушли. Я настораживал уши при каждом приближении и удалении человеческих ног. Высокие каблуки процокали дважды, но они не соответствовали ритму, свойственному походке мисс Саванны Эшли (заносчивому, но вялому) или моей собственной мисс Темпл Барр (быстрому и частому). Потом появились мягкие туфли, сопровождаемые сильным запахом химии, раздражающим мои нежные ноздри. Мои усы дернулись от отвращения, затем передернулась спина. Я зажмурился от назойливого амбре, которое проникло из коридора в приоткрытую дверь и удивительным образом смешалось с ароматами гри-мерки, сделавшись менее острым и, как ни странно, более выносимым на фоне всего остального.

И, наконец, долгожданные шаги мисс Саванны Эшли. Она остановилась в коридоре рядом с моим убежищем и произнесла несколько неприличных слов. Я подпрыгнул при мысли о том, как нежные розово-серебристые ушки Божественной Иветты должны прижиматься от подобных выражений. Топот и проклятия ее хозяйки продолжались по направлению к гримерке, которую Иветта вынуждена была с нею делить. Наконец, все стихло. Я встал, потянулся так, что мой живот коснулся пола, (вопреки утверждениям некоторых, это невозможно без определенных усилий с моей стороны), и пошел к двери.

Чьи-то голоса приглушенно доносились из той комнаты, в которой Глинда навсегда ушла за радугу, и сначала я предположил, что это Черные Ноги. Я некоторое время прислушивался к звуку открываемых баночек с косметикой, сопровождаемому какой-то семейной ссорой. И, наконец, дождался сладчайшего из всех звуков — стука каблуков мисс Саванны Эшли по бетонному полу коридора, когда она покинула свою гримерную и направилась к лестнице.

Я был на полпути к гримерке прежде, чем вы успели бы произнести «кот в сапогах». К счастью, эти артисты никогда не запирают двери, поскольку вечно на бегу и часто в спешке возвращаются. К тому же, они вообще не слишком склонны к уединению, и соблюдают приватность разве что во время физиологических отправлений. Так что я осторожно толкнул дверь плечом, и она приоткрылась на ширину, достаточную для того, чтобы протиснуться, не рискуя боками.

Прежде всего я принюхался. Божественная Иветта тоже была жертвой загрязнения воздуха: одиозные духи из какой-то дешевой лавки совершенно отравили атмосферу. Старательно избегая блестящей дорожки рассыпанной пудры, я приблизился к диванчику. Там, возле плетеных белых ножек, стояла мягкая клетка, в которой томилась моя бесконечная любовь.

Она давно почувствовала мое присутствие и ждала, широко раскрыв круглые прозрачные глаза, под сетчатым окошком своей тюрьмы. Мне пришлось заглушить ее приветственный крик быстрым взмахом своего хвоста: кто знает, может быть, ее хозяйке вздумается вернуться?

Божественная Иветта приняла мой предостерегающий жест с присущим ей изяществом. Она очень рада, — промурлыкала она нежно, — видеть меня снова так скоро. Мисс Саванна Эшли в последнее время была особенно утомительна, и такая нервная, точно кошка в клетке с доберманами.

— Кстати, о клетках, — сказал я. — Сейчас самое подходящее время для того, чтобы выполнить мою миссию.

— Какую миссию? — поинтересовалась она.

Я пояснил, что прибыл сюда для того, чтобы освободить любимую из ее золоченой темницы.

Сначала темные кончики ее серебристого меха поднялись вдоль хребта, что вызвало ответную дрожь в моей шкуре. Божественная Иветта заявила, что она не может покидать клетку, что это «небезопасно» для нее.

— Чушь кошачья, — ответил я.

Я сказал ей, что ей навешали лапши на ее прелестные ушки. К тому же, в моем присутствии она в большей безопасности, чем где бы то ни было. Она опустила головку и нервно лизнула свою серебристую грудку. Мягкий серебряный воротник сиял неземным светом. И затем она похлопала серебряными ресницами и согласилась.

Я приподнялся, чтобы изучить застежку переноски. Это была длинная розовая «молния», которая дважды изгибалась под прямым углом, обрамляя крышку. Фатальная ошибка со стороны мисс Саванны Эшли. Если бы она купила когтенепроницаемую переноску, одну из этих ловушек с автоматическим замком, я бы спекся. Но «молния» — это задачка для котят. С тех пор, как я увидел розовый полотняный домик Божественной Иветты вблизи, я несколько раз практиковался на платьях мисс Темпл Барр в укромном уголке ее шкафа.

Я прикусил кончиком клыка дырочку металлической пластинки на конце застежки и потянул, приложив к этому всю тяжесть моих девятнадцати и восьми десятых фунта, так любезно подсчитанных для меня чирикающей куколкой в доме доктора Смерти. Моей наградой был легкий металлический скрежет расходящихся зубцов «молнии». Несмотря на некоторые трудности на углах, возникшие между моими зубами и зубчиками застежки, мы прошли весь путь вместе до самого конца розовой дорожки.

Иветта, которая тянулась посмотреть, как я справляюсь со своей миссией, высунула свою очаровательную мордочку из распахнувшегося отверстия. Я не мог удержаться от долгого поцелуя нос к носу, за которым немедленно последовали воркования и вылизывания, присущие кошачьей натуре. Не пристало джентльмену распространяться о подробностях, но, позвольте заметить, я никогда не давал маху в том, что вы называете горячими ласками.

Божественная Иветта призналась, что никогда не испытывала такого натиска.

— Видишь, это гораздо приятнее сидения в переноске, — отметил я.

Помогая моей возлюбленной выбраться из скомканной переноски, я заглянул внутрь и увидел в уголке нечто вроде мыши из розового ангорского пуха.

— О, — сказала Иветта с мягким смущенным смешком, — это моя косметичка…

Я потянулся за этой штукой — никогда таких не видел — и оттуда вывалилась щетка со стальными зубьями и пуховка для пудры (похожая на дохлую розовую мышь), украшенная белым атласным бантом, на котором серебряными буковками было написано имя моей крошки — Иветта.

Я потрогал пуховку лапой.

— Твоя чокнутая хозяйка тебя пудрит? От блох?

— О, нет, — ответила Иветта, глубоко шокированная! — Мисс Саванна Эшли пудрит меня, чтобы мой мех был чистым, пушистым и приятно пах.

Я смог оценить этот прием по уходу за внешностью, когда, примяв посильнее край переноски, чтобы Божественная могла легко выйти, на секунду прижался к благоухающему боку. Запах миндаля волной прошел по моим ноздрям.

Я уже почти сложил два и два, то есть сопоставил факты, когда мой острый слух уловил, что голоса в коридоре стали громче. А ведь я не слышал приближающихся шагов — упущение, которое мгновенно сделало наше положение опасным.

— Быстро! — прошипел я Иветте, захлопывая пустую переноску и задвигая ее поглубже в тень. Одновременно я втолкнул мою подругу под диван. Это вышло крайне невежливо, почти грубо. Но как раз вовремя.

В помещение вошли три пары ног: две пары босые, но выкрашенные в безвкусный цвет, который используется для двадцатичетырехкаратного покрытия «кадиллака-севиль», на третьей — черные кроссовки. Неудивительно, что я не услышал шагов. Рядом со мной воздушные усики Иветты затрепетали: под диваном было пыльно. Я зажал ей нос лапой прежде, чем она успела чихнуть.

— Ну, вот, — сказала одна из босоногих золоченых девочек. Из моей позиции обзор был чуть лучше, чем у Божественной Иветты.

— Давай я тебя закончу, — предложил другой голос. Я услышал, как открылся пластиковый колпачок, и аж пригнулся от жуткого химического запаха с глицериновым оттенком. Иветта рядом со мной затряслась от страха. Я, честно говоря, понимал ее реакцию: мне самому совершенно не нравилось происходящее.

Две девочки разговаривали беспечно, как все голые девочки, привыкшие к своей наготе.

— Мы никогда раньше так не ссорились, — сказала одна извиняющимся тоном.

— Это потому, что мы никогда не вспоминали прошлое, — ответила вторая.

— Твое прошлое, — сказала первая, — к моему прошлому не имеет отношения.

Возникла тягостная пауза. Потом вторая произнесла:

— Не забудь оставить участок примерно с яблоко. А первая сказала:

— Ух, она холодная!.. Так, почти все готово… И вторая сказала:

— У меня… голова кружится… И первая сказала:

— Джипси?..

Потом я услышал звук падения мягкого тела на бетонный пол. Божественная Иветта распласталась по мне. Я чувствовал биение ее сердца, частое, точно взбесившийся метроном. Прижав подбородок к полу, я выглянул наружу и увидел золотой горизонт рук, ног и торса. Вторая золотая девочка склонилась над первой, потом издала крик, похожий на мяуканье Иветты, и упала рядом.

Над ними стояли Черные Ноги.

Я проклял себя за то, что не высунулся раньше, и попытался вылезти из-под дивана, чтобы увидеть всего убийцу целиком. Ну, что он мне может сделать?

Однако, коготки Божественной Иветты вцепились в мои плечи с такой силой, точно она цеплялась за ускользающую жизнь. Если бы я все же попробовал выскочить, я бы размазал ее по днищу дивана.

Пока я беспомощно смотрел, Черные Ноги повернулись и удалились, мягко ступая, так и не идентифицированные.

Глава 28 Луи припудривает нос

Когда Темпл вернулась в «Серкл-ритц» в четыре часа пополудни, Мэтт Девайн отрабатывал возле бассейна бой с тенью в этом своем азиатском стиле.

Она остановилась под одинокой пальмой и наблюдала, пока он не закончил длинную серию быстрых движений, распрямился, увидел ее и улыбнулся.

— Ну, что, твоя клиентка позвонила вчера вечером? — спросила она.

Он покачал головой и подошел к ней. Его белые одежды были чистыми, не измятыми, и ничто в нем не напоминало о физических упражнениях на жаре.

«Все-таки этот мужчина нереально крут», — подумала Темпл в который раз.

Однако лицо Мэтта было озабоченным.

— Нет, она не звонила. И если… в общем, я сомневаюсь, что она вообще еще ког да-нибудь позвонит.

— Что случилось, как ты думаешь? — Темпл не выносила, когда люди пропадали из ее жизни без объяснений. А Мэтту, с его работой, приходится постоянно иметь дело с подобными вещами!..

Мэтт уселся на шезлонг, не обращая внимания на усыпавшие сиденье лепестки олеандра, сорванные ветром.

— Что случилось?.. Что-то одно из двух: хорошее или плохое, третьего быть не может. Она могла разобраться со своими проблемами и уйти от ублюдка, который ее избивал. Или могла сломаться и вернуться к нему. Я никогда не узнаю.

— Ты уверен?

— У меня такое чувство. Когда ты общаешься с людьми только по телефону, вслепую, у тебя начинает вырабатываться что-то вроде шестого чувства. Инстинкт. Я просто чувствую, что она… ушла навсегда, тем или иным путем.

— Она жила с мужчиной, который над ней издевался, но надеялась от него уйти?

— Ага. — Мэтт покосился на нее с некоторым любопытством. — А что? Это обычная история. \

— И она звонила каждый вечер до… вторника, кажется?

— Верно. Во вторник меня не было на работе, — сказал он горько.

— Эй, успокойся. Она уже не позвонила — неважно, был ты на работе или не был, ты про это не подумал, мистер Это-Я-Во-Всем-Виноват?

Мэтт печально улыбнулся:

— Ты выглядишь гораздо лучше, и, похоже, чувствуешь себя тоже гораздо лучше, раз решила оказать мне психологическую поддержку. Когда ты намерена всерьез начать заниматься боевыми искусствами и выучить хотя бы несколько приемов?

Темпл тяжело вздохнула, потом села на краешек шезлонга, уравновешенного Мэттом с другой стороны. Тень была приятной, приглушенный шум дорожного движения — предсказуемым и почти успокаивающим.

— Когда я почувствую себя в форме для физических упражнений. Сейчас мне самой нужна психологическая поддержка, — призналась она. — Сегодня утром обнаружены еще два трупа.

— Что?! — Мэтт выпрямился так резко, что чуть не свернул шезлонг.

— Эй, осторожней!.. Да, теперь у нас четверо убитых подряд, и даже Рембо не смог бы удержать прессу от шумихи. Правда, организаторы конкурса как-то странно индифферентны к такому положению вещей. Молина и полицейское управление Лас-Вегаса сделали вывод, что имеют дело с серийным убийцей, охотящимся за сексапильными женщинами. Они нагнали в «Голиаф» столько народу в форме, что могут приставить по полицейскому к каждой конкурсантке. Ах, да. Еще Кроуфорд Бьюкенен сегодня нарисовался. У него дела идут превосходно — он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы сочинять пошлые истории про весь этот кошмар для «Лас-Вегас скуп».

— А что с твоей теорией?

— Да ну, — сказала она мрачно. — Молина дала мне даты рождения «всех милей» и «чудной грации», но теперь, когда «полная печали» выбита из очереди — две смерти разом и день пропущен — я не в настроении продолжать свои фантазии. Ну, по крайней мере, я смогла кое-чем помочь Молине.

— Ну, ничего себе! Чем?

— Я вчера разговаривала с убитыми. Сестры-близнецы, их звали Джун и Джипси.

— Близнецы? Она кивнула.

— Их номер назывался «Золотые двойняшки». Они должны были выступать, покрыв тела золотой краской. Это их и убило — краска. Я разговаривала с ними о том, что это может быть смертельно опасно, если не оставить незакрашенным небольшой участок где-нибудь на теле, чтобы кожа могла дышать. А Молина сказала, еще до вскрытия, что ни одного незакрашенного участка на их телах не нашли. А ведь они знали…

— То есть, убийца должен был подойти достаточно близко, чтобы закрасить эти участки, прежде, чем девушки что-то поймут?

Темпл кивнула, потом прикусила губу:

— Если только… понимаешь, они поссорились. Джипси пригласила на шоу их отца, не сказав об этом Джун. Она говорила, что отец насиловал ее в детстве, но Джун это отрицала.

— Ничего необычного. Отрицание — это основа таких семей.

— Вообще, странно, что отец насиловал одну из близняшек и не трогал вторую. Может, он думал, что в таком случае это не считается?.. Ну, короче, Джун была против затеи Джипси. Возможно, та или другая могли закрасить сестру полностью, подождать, пока она упадет, и закрасить себя.

Темпл выжидательно посмотрела на Мэтта.

— Убийство и самоубийство. Это возможно, — Мэтт потер подбородок. Ненужный жест — блондинам никогда не грозит отросшая к вечеру щетина. — А у тебя есть дата их рождения?

— Да зачем?.. Молина дала мне даты первых двух, но теперь моя теория никак не подходит. Кстати, Молина со мной не разговаривает. Только допрашивает.

— Можно подумать, у вас с лейтенантом когда-то были другие отношения… Между тем, пока суд да дело, почему бы тебе не проверить даты, которые у тебя уже есть?

— Это психологическая поддержка, доктор?

— Просто здравый смысл. Используй то, что имеешь.

— Точно. — Темпл встала и взглянула на часы. — Надеюсь, эта чертова библиотека еще открыта.

— Зачем тебе библиотека?

— А где еще можно взять этот «вечный» календарь, в котором указаны все дни, на которые приходятся даты последней сотни лет? Кстати, о сотне лет: примерно на столько я себя чувствую… Ты не видел Луи?

Мэтт покачал головой:

— Давненько не встречал.

«Все разбежались», — думала Темпл, поднимаясь к себе наверх. Электра, кажется, поселилась в «Голиафе» навеки. Часа в три Темпл слышала доносившееся из зала «дрр-дрр», показывающее, что «вэмпайр» приступил к репетициям на сцене. Луи вообще почти постоянно где-то шлялся, отсутствуя гораздо чаще и дольше, чем всегда, что было довольно странно…

Темпл повернула ключ и открыла свою дверь из красного дерева. Кусочек кухни, видимый от порога, позволял лицезреть абсолютно нетронутую гору «Кошачьего счастья» в желтой миске. Темпл прошла на кухню, взяла миску и решительно высыпала ее содержимое в измельчитель мусора. Перемалываемые гранулы удовлетворенно затрещали на его железных зубах, проваливаясь в трубу.

И потом она сделала то, что предложил Мэтт: позвонила в библиотеку. Библиотекарша уже собиралась домой, но быстро нашла нужный календарь. Темпл продиктовала ей даты: четвертое марта 1963 года и двадцать второе апреля 1958 года. И получила ответ.

Одна родилась в понедельник, другая во вторник. В правильном порядке.

Темпл завопила и подпрыгнула еще до того, как трубка коснулась рычага. Но, возможно, персонал библиотеки привык к чокнутым любителям заключать пари и эмоционально неустойчивым исследователям.

Она снова уселась, размышляя. С каких это пор ненавидящие женщин, брутальные серийные убийцы стрип-тизерок послушно следуют детской считалке?

Она пошла в спальню переодеться, продолжая обдумывать эту странность, и вдруг застыла на пороге. Ее одежда валялась везде — на полу шкафа, возле кровати…

Кто это сделал?

Темпл была так занята убийствами в «Голиафе», что совсем забыла о собственных неприятностях. Возможно, те двое громил пришли сюда и перевернули ее спальню? Ах, почему она не успела выучить несколько приемчиков, которыми можно уложить здорового мужика? Может быть, та парочка не только охотится за Максом, но и имеет отношение к убийствам стриптизерш… А она слишком далеко от входной двери, чтобы успеть убежать от преследователей, которые, возможно, уже крадутся у нее за спиной. А телефон на другом конце комнаты!.. Да, но почему они не напали на нее, когда она звонила в библиотеку, сидя в гостиной? Проявляли уважение к публичным учреждениям?

Смешно.

Одежда… Большинство платьев просто соскользнули с плечиков. Она подошла к шкафу, чтобы выяснить степень разрушений, и подняла красное трикотажное платье. «Молния» была расстегнута. Что за придурочный бандит стал бы аккуратно расстегивать зиппер? Она обвела глазами спальню. О, нет!.. Ее зеленое шелковое платье от Ханае Мори, снова измятое, валялось на полу! Она подхватила его и расправила, невольно залюбовавшись ниспадающими изумрудными складками. «Молния» на нем тоже была расстегнута. Эти парни, что — застежкоманы?..

Что-то выпало из складок платья на пол.

Она взглянула: пуховка для пудры. Пушистая такая, из тех, что обитают на подзеркальниках. Розовая. Фу. Она нагнулась и подняла ее. Белый атласный бант по диагонали с обратной стороны, на нем — название фирмы: «Иветта». Пушистая поверхность поблескивала крохотными частицами сверкающей пудры. Легкий запах «Эмерад» оскорбил обоняние Темпл.

Что ж, теперь она знала, что вдохновило актрису в выборе имени для кошки. Но как пуховка Саванны Эшли попала в «Серкл-ритц»? На крыльях голубка?..

Глава 29 Неисправимый ребенок

Что вы здесь делаете? — горько осведомилась лейтенант Молина в пятницу утром. — Вроде, никого больше не убили.

Изумительные синие глаза Молины — Темпл могла отдать должное фактам, когда это неоспоримо — были обведены фиолетовыми кругами. Ее волосы совсем лишились блеска, и она бессознательно крутила великоватое ей кольцо на пальце правой руки. В одиннадцать утра обе дамы были уже совершенно вымотаны.

— Не знаю, — сказала Темпл, слыша такую же горечь в собственном голосе. — ПОПС совершенно точно не нуждается в дополнительном пиаре, поскольку все эти убийства и так прославили их на весь мир. Подозреваю, что я тут такой же эффективный менеджер, как вы, лейтенант.

— Пиар — это обустройство красивенькой витрины. Расследование убийств — это жизнь.

— Я знаю. И я по-прежнему думаю…

— Мне плевать, что вы думаете.

— Я знаю. Но вам не плевать на то, что мне известно.

— Что вам известно?

Зал для приемов бурлил, поглощенный приготовлениями к вечернему отборочному конкурсу. Полуголые парни и девушки суетились с костюмами, светом, антуражем и музыкальными записями. Команда техников вносила свою лепту в этот процесс. Журналисты сновали вокруг, явно возбужденные животной энергетикой толпы, вульгарным блеском и захватывающей атмосферой секса и смерти.

Никакому полицейскому лейтенанту и никакой пиар-щице не под силу было справиться с этой чертовой мельницей.

— Мне известно, — сказала Темпл, — что Китти Кардозо жила с мужчиной, который ее избивал, но пыталась бороться Я подозреваю, что она регулярно звонила в местную службу поддержки и говорила то же, что сказала мне: она намерена освободиться и жить своей собственной жизнью.

— Мэтт Девайн? — отрывисто спросила Молина. — Она звонила ему?

— Каждый вечер, как часы. До вторника.

— Что случилось во вторник?

— На меня напали. Мэтт отпросился с работы, чтобы остаться со мной в «Серкл-ритц». Китти была убита.

— Девайн оставался с вами все время?

— Да. Полное алиби, лейтенант.

Нервные пальцы Молины оставили в покое кольцо и метнулись ко лбу, отбросив прядь густых волос.

— Я его проверяла.

— Мэтта?

— Никаких сведений об окончании колледжа — его нет ни в одних списках. Водительские права штата отсутствуют. Директор «горячей линии» ничего не смог сообщить о его прошлом. Похоже, вы нарвались на очередного крайне загадочного мужчину.

— Во всем этом кошмаре вы нашли время, чтобы покопаться в жизни Мэтта? В моей жизни? Опять?

— Возможно, у вас жизненная схема такая: сначала загадочный мужчина, потом убийство. Кстати, мы ничего не нашли на ваших бандитов.

— Бандитов-шмандитов! И что? Вы, наверное, думаете, что они мне тоже привиделись? Слушайте. Вам не понравилась моя теория со считалкой. А она работает! Я тоже провела проверку — в библиотеке. Обе первые жертвы родились в правильные дни.

— А убиты в неправильные? Бывают правильные дни для этого, Барр?

— Например, сегодня.

Молина явно напряглась. Темпл была довольно собой. Рост или служебное положение тут ничего не значат, вот! Важен только результат.

Кажется, она начала рассуждать, как упертый лейтенант полиции.

— Итак? — Голос Молины сделался шелковым. — Расскажите мне, что вам удалось выяснить в библиотеке.

Темпл рассказала.

Молина кивнула.

— Совпадает. Причем, идеально. Вы понимаете, что за… извращенный ум нужно иметь, чтобы следовать подобному плану?

— Не более извращенный, чем у любого случайного убийцы, действующего без всякого плана.

— Это не показатель. Тот, кто их убивает, подвергает себя огромному риску. В основном, у серийников невероятно раздутое эго. Они любят играть в игры с полицией. Наш убийца должен быть человеком достаточно близким к конкурсу. Из того, что вы узнали, следует, вдобавок, что он должен иметь доступ к датам рождения конкурсанток.

Темпл пожала плечами:

— Да заглянуть в водительские права — их сумочки вечно валяются без присмотра. Потом позвонить в библиотеку и узнать день.

— И пропустить жертвы А, Б и В, потому что они родились не в тот день, что нужно?

— Почему бы и нет, если у вас куча потенциальных жертв?

Молина помолчала, раздумывая:

— Насколько я знаю, в конкурсе около трехсот номеров…

— Триста четыре, — сказала Темпл с дотошностью профессиональной пиарщицы.

— Почти столько же, сколько дней в году. Темпл кивнула.

— Вся ваша теория — сплошное сумасшествие.

— Возможно, мы имеем дело с сумасшедшим убийцей.

— Хм… Что вы от меня хотите?

— Дату рождения последних двух жертв. Я даже не знаю их фамилии.

— Стендиш.

— Как у Лонгфелло? (Имеется в виду один из трех героев поэмы Генри Лонгфелло «Сватовство Майлза Стендиша», повествующей о первых поселенцах, прибывших в Америку на корабле «Мэйфлауэр» и впоследствии составивших элиту страны.)

— Так написано в документах.

— Адата?

— Первое июня 1967 года.

— Такие молоденькие?

— Такие молоденькие. Вы и сами от них недалеко ушли.

— Я с 1963… Эй!.. Да, я еще молода!

— Куда вы сейчас? Что намерены делать?

— Звонить в библиотеку, — ответила Темпл уже на бегу.

Телефон, которым Темпл пользовалась за день до этого, все еще стоял на стуле у стены зала. Ей пришлось позвонить в справочную, чтобы узнать телефон местной библиотеки Кларк Каунти. Библиотекарша на другом конце провода сверилась с «вечным» календарем и вынесла безоговорочный вердикт: первого июня 1967 года был четверг.

— «Кто рожден в четверг — сказали — очень далеко пойдет», — пробормотала Темпл. — Да, но что насчет среды? Почему дочь среды, которая «полна печали», пропущена?..

Пока она размышляла над этой загадкой, в поле ее зрения появилось кожаное черное одеяние. Она сперва подумала, что это Сука с Базукой, однако фигура, при ближайшем рассмотрении, оказалась Мотоциклисткой Молл.

— Электра! Вы так и не появлялись дома!

— Ну дык!.. Слушайте, вы знали, что Глинда — в смысле, Дороти Хорват — была лесбиянкой?

— Нет… А какое это имеет отношение к делу?

— Ну, она, получается, была не слишком лакомым кусочком для чокнутого гетеросексуального серийного убийцы, зацикленного на бабах.

— Она так боялась потерять своих детей… наверное, из-за этого? Боялась, что узнают?

— А то нет, — намазанные черной помадой губы Электры сложились в печальную скобочку.

— Но… она работала стриптизершей!

— Вы видали Суку с Базукой?

— О, да!

— Не позволяйте первой части имени вас надурить. Она в процессе операций. Так что «сука» на вывеске, а «базука» у нее в штанах.

Темпл несколько ошалела от таких намеков:

— Базука… вы имеете в виду?..

— Это совершенно конфиденциальная информация, — предупредила Электра. — Как человек живет, никого не касается, и я, вообще-то, не доносчица, но у нас на руках несколько убийств.

— Как могут транссексуал и лесбиянка работать в стриптизе?

— Они оба достигают своих целей без того, чтобы лезть в грязь, как проститутки, — сказала Электра. — Транссексуал демонстрирует работу над телом, а лесбиянка зарабатывает деньги на мужчинах, не вступая с ними в связь. По-моему, вполне логично. А вот что нелогично, так это то, что теперь, когда я впитала атмосферу, у меня появилось странное предчувствие по поводу убийцы. Возможно, это все Мэрилин. Ее начали использовать так и сяк задолго до того, как она стала знаменитостью. Бедная девочка. Бедное растерянное дитя.

— Электра, я вас не узнаю.

— Уж поверьте мне. Мэрилин говорит… то есть, моя интуиция говорит мне, что наш убийца — абсолютно чокнутый.

— Не нужно быть доктором, чтобы…

— Сцапайте его.

— Как?

— Сыграйте с ним в игру. Что, если… что, если одна из жертв оживет? Не станет смирно лежать в мешке, изображая труп?

— Это работает только в телесериалах: типа, убийца думает, что промахнулся. Но все конкурсанты видели черные мешки, которые отсюда выносили.

— Вы забыли, что у убийцы может быть другая логика. Если бы я была даже наполовину чокнутой, мне бы сильно не понравилось, что моя жертва разгуливает, как ни в чем не бывало. Я бы что-то предприняла. Что-то неразумное.

— Или опасное. И как вы собираетесь одурачить убийцу?.. О!..

— Есть идея, дорогая?

— Китти Кардозо собиралась выступать в маске кошки. Она добавила ее к костюму как раз перед смертью. Ее можно было бы легко «оживить», используя кого-то, одинакового с ней роста и веса… — Темпл секунду по-думала. — Вроде меня. Правда, мне придется покрасить волосы.

— Можно, я вмешаюсь в вашу парикмахерскую дискуссию? — голос Молины раздался прямо над плечом Темпл. Если дылда-лейтенантша хотела подслушать, у нее это получилось.

Она окинула взглядом черный кожаный прикид Электры:

— Мы с вами не встречались раньше?

— Не в полицейском участке, клянусь, — сказала Темпл. — Это моя квартирная хозяйка, Электра Ларк.

Молина медленно кивнула:

— Вы же, вроде, занимались организацией панихиды по Честеру Ройялу.

— Совершенно верно, — созналась Электра жизнерадостно.

Темпл была поражена, что Молина узнала ее переменчивую, точно хамелеон, квартирную хозяйку. Но потом она вспомнила, что в тот раз Электра тоже выкрасилась в брюнетку.

Лейтенант повернулась к ней:

— Итак?

— Что — итак?

— Что вам сказали в библиотке по поводу Стендиш?

— А… Вам это не понравится.

— Я, кажется, стою здесь.

— Четверг, — сказала Темпл.

Молина несколько секунд переваривала эту информацию.

— Получается, среда пропущена.

— Если только «дитя среды» не было убито где-нибудь еще. Если близнецы Стендиш убиты после полуночи, они обе жертвы четверга.

— Похоже, что они уби ты около полуночи, но я еще не видела подробных результатов вскрытия, чтобы это подтвердить. И никаких подобных убийств в среду в городе не было. К тому же, с чего бы убийце изменять своим привычкам? Все жертвы — участницы конкурса.

— Слишком много копов вокруг, например. Слишком опасно.

Молина покачала головой:

— Скорее всего, даты рождения — просто дурацкое совпадение. Гораздо больше об убийце говорит использование деталей костюмов в качестве орудия убийства. Возможно, этим он выражает ненависть к их работе, и вообще к женщинам как сексуальным объектам.

— Послушайте, лейтенант, — вмешалась Электра. — Кстати, о сексуальных объектах. Мы как раз обсуждали идею…

— Электра, не надо, — предупредила Темпл.

— Как вы думаете, может быть, убийца обалдеет, если увидит одну из жертв разгуливающей по «Голиафу» в костюме, как ни в чем не бывало? Этот кошачий костюмчик, про который мне рассказала Темпл, может очень хорошо сработать. Фактически, у Темпл подходящие размеры…

Лицо Молины окаменело от ярости:

— Костюмные пьесы оставьте для телесериалов! На эту старую уловку все равно никто не купится. И если вы думаете, что я позволю штатскому лицу изображать подставную утку, переодевшись в костюм жертвы убийства, с далеко идущей целью вывести убийцу из себя, вы еще более сумасшедшие, чем он!

— Я бы все равно не стала это делать, — быстро заверила Темпл. — Бедра.

Молина повернулась к ней, сверкнув глазами, точно цепной пес:

— Бедра? — пролаяла она.

— Я никогда не ношу вещей, которые открывают мой целлюлит, а костюмы стриптизерш не оставляют никакого простора для воображения. Но вот те туфельки с кошками я бы надела, — добавила она мечтательно. — Они обалденные.

Теперь Молина пыталась сдержать смех, а не злость:

— Жаль, что водевиль умер, как жанр, — наконец, сказала она. — Вы двое туда замечательно бы вписались. — Она повернулась к Электре: — Я полагаю, вы были знакомы с Максом Кинселлой?

— О, разумеется. Он был такой красавчик!

— Странно. Мисс Барр, кажется, относится к нему с меньшим энтузиазмом.

— Конечно, — парировала Электра. — Макс заплатил мне только за месяц, и Темпл, бедняжке, пришлось дальше платить одной.

— Угу. Я видела, что купчая составлена на них обоих) Молина снова повернулась к Темпл. — Это для вас не'слишком удобно, если вы задумаете переезжать в течение семи лет. После этого срока он по закону будет признан умершим.

— Семь лет… я об этом никогда не думала, — у Темпл перехватило дыхание. Одно дело — смириться с тем, что Макс ее бросил и не вернется, и совсем другое — официально признать его мертвым и заниматься оформлением бумаг.

— Так подумайте, — посоветовала Молина, уходя. Электра покачала головой и хихикнула, глядя вслед:

— Да, ей палец в рот не клади. Но я по-прежнему думаю, что вы могли бы замечательно справиться с ролью Китти номер два.

— Нет уж, Электра, я не хочу. Мне хватает неприятностей. Блин, эта схема со считалкой была так близка к идеалу!.. А тут… прямо как четверостишие, в котором одна строка никак не рифмуется, что бы ты ни делал.

— Возможно, это чересчур сложный путь, дорогая. Я вижу, что это вас обескураживает. Давайте вернемся к тому, что у нас есть на «Китти сити».

Темпл снова опустилась на стул, задумчиво разглядывая телефон:

— Что вы думаете об Айке Ветцеле, Электра?

— Что ему лучше не принимать ванну в моем присутствии, если у меня в руках будет включенный фен.

— Терпеть не можете этого парня, да?

— Он просто мечта мазохистки. Может быть, каждая из убитых стриптизерш осмелилась ему возражать. Я вполне могу представить себе, что он получает удовольствие, навязывая свою волю непослушным. Бедняжка Линди хлебнула с ним горя.

— Айки Линди?.. Электра кивнула:

— А вы не знали? О, кого у него только не было. Саванна Эшли, Китти Кардозо. Он всегда выбирает лучших — по крайней мере, раньше выбирал. Женщин, намеренных выбраться из задницы, в которой находятся.

— Вообще-то, тут есть странность, Электра. Судя по всему, он держит своих девочек в железном кулаке. Они делают то, что он скажет, или не работают в «Китти сити».

Айк всегда был против конкурса и не разрешал своим стриптизершам участвовать в нем. Но в этом году он вдруг изменил своей тиранской сущности и чуть ли не целуется с ПОПС. С чего бы это?

— Вы сами же разложили все по полочкам: прекрасное прикрытие для убийств. Он ничем не показывает свою злость на девочек за участие в конкурсе. Все его прошлые любовницы, — жертвы тирании, — собираются в одном месте — легкая добыча. Он один из спонсоров шоу. У него свободный доступ всюду, и никто ничего не заподозрит.

— Что ж, — сказала Темпл, — мне, кажется, не нужно заботиться о пиаре. Как заметил не так давно великий КБ, даже младенец может устроить паблисити для шоу, в котором участвует такое количество сексапильных девочек… А сейчас, когда в меню присутствуют еще и убийства, это настоящий пир для журналистов, и моим клиентам, похоже, нравится весь этот буфет. Они раздают интервью налево и направо, и каждая собака в городе знает о шоу в субботу вечером. Суббота. «Той, что родилась в субботу, нужно браться за работу». Как и мне, — она хлопнула себя по коленкам и встала. — Поскольку мне больше нечего делать, я могу расследовать убийства. А Молина высмеяла вашу идею с переодеванием, Электра. Давайте ее обскачем!

— С удовольствием! — Электра хлопнула ладонью о ладонь Темпл. — Партнер! С чего мы начнем? Хотите, я немедленно замастрячу вам костюмчик киски?

— Нет, никакого маскарада — Молина может пронюхать, никаких обнаженных бедер, только холодные железные факты, от которых она не сможет отмахнуться. Принесите мне в клювике того, кто имеет реальную информацию на близнецов Стендиш.

— Последние жертвы? Но они же не вписываются в схему.

— Именно поэтому их убийство — ключ ко всему. Я намерена узнать, почему они не вписываются, даже если это последнее, что я сделаю в жизни.

Электра кивнула, гроздь металлических звезд и полумесяцев в ее левом ухе столкнулась с серебряной кометой. Небеса приняли участие в сговоре.

Глава 30 Вовремя пришьешь… к пять премьера, и снова шоу…»

Темпл, как никто другой, была способна всем сердцем откликнуться на закулисную суету, сопровождавшую любую костюмную репетицию, начиная от последней любительской постановки, и кончая самым известным бродвейским хитом. Последний отборочный тур конкурса ничем не отличался от них.

И все же ей было трудно удержаться от горьких мыслей. К этому времени Молина сделала ошеломительный поворот на сто восемьдесят градусов и осуществила идею Электры насчет оживления Китти Кардозо. Темпл нисколько не возражала, чтобы очаровательная миниатюрная азиатка — сотрудница полиции, часто в качестве прикрытия изображавшая проституток, сыграла роль Китти Кардозо. Каждый профессионал должен заниматься своим делом, и брать на себя риск было прерогативой офицера Ли Чой. К тому же, у нее были требуемые по роли черные волосы. Депрессия одолела Темпл только к трем часам, когда она увидела, как офицер Чой идет мимо кулис: идеальная дублерша убитой стриптизерши. Эти туфельки с кошками были неотразимы.

К тому же, ей было тяжко видеть напоминание о живой Китти Кардозо, которую она знала только мельком, чьи боль и надежда слегка коснулись ее, как коснулись и Мэтта Девайна. Казалось жестокостью оживлять внешнюю оболочку погибшей, ее маску, под которой она работала и которую скоро собиралась сбросить навсегда. Почти также ужасно было наблюдать за Молл Филандерс, полностью включившейся в жизнь кулис, хлопочущей над стоявшим у сцены на особом лифте «вэмпайр» и общающейся со стриптизершами так, точно и вправду родилась в этой черной коже.

А Темпл, меж тем, была заперта в темной кладовке.

— Я понимаю, что вы считаете своей обязанностью присутствовать при отборочном туре конкурса, — сказала ей Молина. Темпл уже начинала тихо ненавидеть слова «я понимаю» из уст лейтенанта. — Но я не хочу, чтобы вас перепутали с Китти Кардозо. За исключением волос, вы очень похожи. У вас одинаковое телосложение. Так что не болтайтесь на виду. Сидите внизу, в гримерке, там вы будете в безопасности.

— Я когда-то считала, что подземные гаражи безопасны, — возразила Темпл.

— Неправильно думали, — отрезала Молина.

Сама лейтенантша переоделась в служителя сцены — синие джинсы и огромная футболка, ее темные волосы были зачесаны назад и собраны в миленький хвостик. Этот вид ни на секунду не мог бы одурачить Темпл. У Молины на лбу было написано: «коп», даже если бы она нарядилась в костюм клоуна. Они надеются, что убийца слепой, что ли?..

— Марш вниз! — приказала Молина, как будто Темпл была какой-то непослушной собачонкой, как раз когда все выступающие и техники собрались по местам, и здесь, наверху, должно было начаться настоящее веселье.

В гримерках царил хаос. Саванна Эшли устроила истерику по поводу пропавших сережек из дешевого стекла. С тех пор, как Иветта исчезла, кинозвезда сделалась еще более невыносимой и капризной.

В соседней гримерной стриптизерши толклись туда и сюда, далекие от стыдливости, нанося последние штрихи перед выступлением. Не менее дюжины голосов панически взывали о булавках, поскольку их костюмы внезапно разваливались на части, являя миру то, что было скрыто. Волосы, которые на репетициях были вполне послушны, ут отказывались завиваться и укладываться. Облака лака для волос висели в воздухе. Толстушка Зельда, костюмерша конкурса, носилась туда и сюда, позвякивая обручем, на который были нанизаны булавки, надетым на шею и лежащим, точно спасательный круг, на ее материнской груди. Она бегала от одной страждущей к другой, спасая их посредством булавок и ловких врачующих пальцев. Отчасти мать-настоятельница, отчасти хозяйка борделя, она собирала девочек на отборочный тур, точно заботливая мамаша, готовящая дочек к первому выходу в свет.

Вильма, швея и разносчица трусиков и косметики, тоже была здесь, одетая в ярко-розовую блузку навыпуск, точно беременная, и свои привычные черные слаксы. Она предлагала новые стринги взамен внезапно устаревших моделей тем стриптизершам, которым казалось, что их номера требуют чего-то поярче.

Темпл поразилась, какой популярностью вдруг стала пользоваться черная помада, которую продавала Вильма. Этот загробный цвет отлично сочетался с кошачьей маской Китти, да еще теперь все увидели его на Электре, которая нашла такую помаду наиболее подходящей для стиля хэви-металл и черной кожи. Сука с Базукой урвала последний тюбик, в то время как еще не менее шести страждущих толпились вокруг, умоляя дать им хотя бы попробовать.

Темпл поймала загнанный взгляд Вильмы и понимающе закатила глаза. Безумие, чистое безумие!

Первая партия выступающих внезапно покинула гримерку, точно стайка вспугнутых птиц. Кто первый?.. Успокойтесь, Бад и Лу, не вы, не вы!.. Остальные девушки последовали за ними, не в силах удержаться от соблазна посмотреть в щелку кулис на выступления соперниц, даже если это усиливало их волнения по поводу собственных номеров.

Зельда отправилась в комнату Саванны. Актриса не нужна была сегодня в жюри, но потребовала в точности рассчитать время для завтрашнего шестикратного переодевания. Каждый из ее костюмов сделал бы честь королеве бурлеска, и она намерена была их менять в течение финального шоу.

Темпл сидела в опустевшей общей гримерке, скрестив ноги в ярко-синих туфельках на бетонном полу. Млечный Путь рассыпанной сверкающей пудры пролегал на длинном подзеркальнике перед ней. В створках зеркал она могла видеть собственную спину в синей кофточке, заваленные косметикой подзеркальники и Вильму, сидящую на стуле у дверей с кольцом временно невостребованных крохотных трусиков на коленях.

Колонки, установленные в гримерке, передавали сюда переговоры в кулисах и приглушенную музыку из саунд-систем. Кто-то шикал, требуя тишины.

Темпл встала и подошла к Вильме:

— Похоже, мы сейчас никому не нужны. Пожилая женщина спокойно кивнула.

Темпл рассеянно перебрала трусики безвкусных расцветок, чей-то полет фантазии, воплощенный в эластичной ткани.

— Вы когда-нибудь продавали эти штучки обычным женщинам, желающим оживить свой интимный гардероб?

— О, господи, конечно нет. В наше время в магазинах хватает бюстгальтеров и бикини, чтобы удовлетворить их спрос. Правда, те модели для сцены не годятся — они непрочные. Вот поэтому мои девочки покупают у меня.

— Как вы начали этим заниматься?

Широкое лицо Вильмы затуманилось. Более обычной, домашней женщины трудно было себе представить. Ее распухшие от шитья пальцы осторожно перебирали блестящую гладкую ткань, призванную оттенять стройные бедра и плоские животы.

— Я шила для моих дочек, когда они занимались гимнастикой, — произнесла она тихим, задумчивым голосом, смягчившимся от воспоминаний. — Яркие, прочные костюмчики. Я научилась работать с эластичным материалом, а это нелегко. Здешним девочкам нужны такие же.

— Ваши девочки, наверное, теперь уже выросли? Вильма кивнула:

— Выросли, улетели… А я все шью.

— И у вас по-прежнему есть девочки, которым вы нужны.

Вильма снова кивнула.

Над ними из колонок продолжал доноситься отдаленный шум закулисной суеты. Там, наверху, офицер Чой в костюме Китти Кардозо мелькала в толпе, среди которой, возможно, скрывался убийца. Внезапно Темпл перестала сожалеть о том, что не имеет возможности участвовать в расставленной полицией ловушке. Она не коп и не частный сыщик. Она просто наблюдатель, как Вильма, случайное лицо на обочине этого экзотического стиля жизни, хотя Вильма больше вовлечена в пеструю карусель стрип-клубов. Она здесь своя. И эти девочки никогда не вырастут, чтобы перестать нуждаться в ее услугах. Имена и лица будут меняться, но потребности останутся все теми же.

— Почему они этим занимаются? — Темпл придвинула свой стул поближе к Вильме. Ножки стула заскрипели по бетону, точно протестуя против перемещения. Темпл уселась, заглушив противный скрежет.

— У вас есть дети? — спросила Вильма задумчиво. Этот вопрос не должен был застать Темпл врасплох, но он застал. Она давно его не слышала. Макс мог бы быть прекрасным отцом. С другой стороны, если посмотреть на это под иным углом, Макс мог бы быть отвратительным отцом — потому что сам в глубине души оставался ребенком.

— Нет, — ответила она. Вопрос не предполагал пространного ответа.

— Тогда вы никогда не видели вблизи удивительной невинности маленького ребенка. Никогда не видели, как… доверчивы дети. Какие они улыбчивые, абсолютно любящие, притягательные. Мои девочки — сплошные кудряшки, крохотные белые зубки, веселые глаза. Хохотушки. Они любили весь мир вокруг. Может, я когда-то была такой же хорошенькой, но я давно забыла об этом. Вы видите это в ребенке, и думаете, что же мы все забыли… И завидуете детям.

Темпл видела, как разглаживается лицо женщины от этих воспоминаний. Все морщинки, следы усталости как будто пропали. Прямые прядки плохо постриженных седых волос точно завились и вернули свой прежний цвет.

«Неужели это неизбежная часть материнства, — подумала Темпл, — скучать по своим детям и окончить дни в одиночестве?»

— Я ничего об этом не знаю, — призналась она. Ее материнский инстинкт не распространялся дальше заботы о здоровом режиме питания для Черныша Луи и беспокойстве по поводу его постоянных отлучек. — Но я видела фотографии, школьные снимки в газете… снимки одного несчастного ребенка, которого родители забили до смерти. И я поразилась, что малыш, живущий в таком кошмаре, так лучезарно, светло, так… доверчиво улыбался фотографу.

— Мир плевал на это доверие! — Вильма потрясла кольцом со стрингами, зажатым в кулаке. Темпл заметила, что руки у нее были крупными, с грубыми распухшими костяшками. Шитье, должно быть, сильно ухудшало состояние артритных суставов. Смятая кучка пестрых стрингов упала на подзеркальник. — Он коверкает всю эту чудесную невинность. Бедные девочки. Бедные. Они не понимают. Не видят себя со стороны. А эти, которые их увечат, они обвиняют во всем неотразимую притягательность невинности… Невинные, вот что такое все эти девочки, — Вильма обвела горьким взглядом гримерку, каждую деталь ее блестящей мишуры в безжалостном свете лампочек над зеркалами. — Даже если они отрицают это, даже если смеются и говорят, что им лучше знать… Исковерканная невинность.

— Это у них бравада, — сказала Темпл. Речь Вильмы была такой старомодной, страстной, как речь проповедника, пугающего адским огнем. — Ваши дочери… они тоже в этом бизнесе?

Вильма кивнула с отсутствующим видом. Ее выцветшие глаза смотрели куда-то в прошлое.

— Где-нибудь.

— Вы потеряли с ними связь?

— Потеряла, да. Я их потеряла.

— Простите… У вас был неудачный брак?

— Хуже не придумаешь. Я-то думала, он просто бьет меня и все. Я думала, что переживу, что должна терпеть. Я его боялась, была уверена, что сама виновата: делаю что-то и это его бесит… И оставалась с ним, сколько могла. Слишком долго.

— А ваши дети?

Ее глаза сделались совершенно мертвыми.

— Я узнала, что он… все время с ними развлекался. Все это время. Они тоже его страшно боялись.

— Сколько им было лет?

— Когда я, наконец, узнала? Шесть.

Воздух, который Темпл успела вдохнуть, застрял в ее груди от невыразимого ужаса, заключенного в этих словах, и с трудом вырвался между сжатыми зубами.

— И вы забрали детей и ушли?

Вильма почти незаметно качнула головой:

— У меня случился нервный срыв. Тогда ведь о таких вещах никто даже не слышал. Инцест случался только в Библии. Меня забрали в больницу.

— А дети?

— Остались с ним. Он был их отцом, а мать… мать была недееспособна, так сказали, — губы Вильмы исказила кривая усмешка, которая напомнила Темпл молчаливый вопль. — Я была слишком растеряна и… расстроена. Мне никто не поверил. А дети слишком напуганы, чтобы рассказать. Он уж постарался.

Она взглянула на Темпл, ее глаза постепенно прояснились. Ее тон сделался другим, более живым, как будто она внезапно вышла из транса.

— Смотрите-ка, детка, вас тоже бьют?

Большая, изуродованная артритом рука протянулась к щеке Темпл.

Темпл инстинктивно отшатнулась, хотя и понимала, что это выглядит грубо.

— Я в порядке. Это просто… дурацкий инцидент. Споткнулась.

Выражение сочувствия на лице Вильмы сменилось усталостью:

— Да. Конечно. Но у меня кое-что есть для вас. Совершенно замечательный тональный крем. Вы бы знали, сколько девочек возвращаются с выходных все в синяках. На лице, на руках, на ногах… Вот, попробуйте.

Темпл взяла маленький тюбик, аннотация на котором утверждала, что он скрывает ожоги и родимые пятна. Она никогда таким не пользовалась, поэтому очень острожно нанесла несколько крохотных мазков на синяк у глаза. Противный цвет в зеркале, проступавший сквозь ее собственную косметику, исчез.

— Вы такая хорошенькая, — сказала Вильма прежним монотонным голосом. — Вы не должны это терпеть. Вам не надо тут работать.

— Я не… меня не любовник избил, — сказала Темпл неловко. — Меня пытались ограбить. Но я не могу позволить дурацкой случайности лишить меня работы. Можно, я куплю у вас этот крем? — Она потянулась к сумке.

Рука Вильмы, горячая и жесткая, перехватила ее руку прежде, чем она успела достать кошелек.

— Ничего не надо платить. Я ни с кого не беру денег за этот крем.

— Спасибо…

— Такая девочка как вы, хорошенькая и воспитанная, не должна здесь находиться.

— Я и не буду… скоро.

Темпл высвободила руку и выпрямилась на стуле, прислушиваясь к отдаленным звукам сцены, доносящимся из колонок в мрачной пустой гримерке.

— Сколько вам лет? — вдруг спросила Вильма.

— Тридцать, — ответила Темпл. В желудке у нее стало холодно.

— Тридцать. Хороший возраст. Достаточно взрослая, чтобы кое-что понимать, и достаточно молодая, чтобы не начать разваливаться на части… Когда у вас день рождения?

— Я Близнецы, — ответила Темпл, стараясь потянуть время. Ее мысли кипели, как вода в чайнике. Этот вопрос про день рождения звучал абсолютно невинно… Но никто в наше время не интересуется ни чьими днями рождения. Кроме нее и убийцы. Нет!.. Этот интерес — просто проявление материнского инстинкта со стороны Вильмы. Темпл даже не подумала бы ни о чем таком, если бы не была настолько вымотанной и расстроенной, если бы не подвергалась стрессу и не видела смерть так близко, в таких неподходящих местах, на таких невинных лицах…

Вильма кивнула, достала иголку с ниткой и начала зашивать незаметную дырочку на стрингах, рассуждая о Близнецах:

— С конца мая по конец июня. Хорошее время года. Хорошее время, чтобы родиться, неплохое для того, чтобы выйти замуж… для рождения детей, да и для смерти тоже. Вы ведь июньская, да? Середина Близнецов?

— Июньская, — ответила Темпл неохотно.

— А какого числа?

— Зачем вам?

Лохматые брови Вильмы приподнялись от удивления:

— Как зачем? Я делаю тортики на дни рождения девочек. Ничего страшного, они быстро выгоняют все калории, пока танцуют. Вы, молодые, можете слона съесть, и все равно оставаться тоненькими, как спички. Особенно, с такой практикой. И с этой ужасной, громкой, вечно повторяющейся музыкой.

— Вы приносите торты на каждый день рождения? Вильма кивнула:

— Домашние. Последний был «Леди Балтимор». Никто больше не печет «Леди Балтимор». Но мне для моих девочек ничего не жалко.

— Я помню, видела тут полусъеденный торт в начале недели…

Вильма снова ласково кивнула, как бабушка над шитьем:

— Это и был как раз мой «Леди Балтимор». Они его уплетали за обе щеки, как маленькие свинюшки.

— И вы знаете… все их дни рождения?

— Конечно! Как бы я иначе могла делать для них тортики? Когда ваш, дорогая? Я испеку для вас «Красного дьявола», сто лет его не пекла. Скажите мне дату.

— Июнь, — продолжала тормозить Темпл. — И до него еще почти год. Вильма, что вы думаете по поводу убийств?

— Ужасно, — ответила та. — Ужасные вещи… То, что сделали с моими девочками, было ужасно.

У Темпл сложилось впечатление, что Вильма говорит не об убийствах, а о тех бедах, которые предшествовали им в прошлом девушек.

— Значит, вы знали Глинду, и Китти, и близнецов?

— Я знаю всех моих девочек, — подтвердила та.

— А вы знали, что Глинда и Китти жили с мужчинами, которые над ними издевались, а одну из близняшек насиловал собственный отец?

— Только одну? — лицо Вильмы вытянулось от шока. — Только одну из них? Не может быть. Наверное, только одна это признавала, а вторая отрицала. Отрицание — очень распространенная вещь в таких случаях, — произнесла она, как попугай, повторяющий слова, услышанные в кабинете психиатра.

Темпл подумала, что Вильма, должно быть, имеет большой опыт таких бесед.

— Действительно, — сказала она. — Но как жаль, что этих девочек больше нет с нами! Что они не смогут выступить на конкурсе. А ведь все они только недавно отпраздновали свои дни рождения.

— Я помню, да, делала для них тортики… Но разве недавно?

Темпл начала загибать пальцы:

— Дороти-Глинда родилась в марте. Китти — в апреле. А близнецы в июне, они и были Близнецы, как я. Странно, правда?

Вильма пожала плечами, завязала узелок, взяла маленькие хромированные портновские ножницы и отрезала остаток нитки:

— Все мы когда-то родились.

— Но разве не странно, что дни рождения жертв так точно совпадают с календарем: март, апрель, июнь. Только мая нет.

Вильма раздумывала пару секунд:

— Нет, есть.

— Как это есть? Вы думаете, что имеется еще одна жертва, про которую никто не знает?

Вильма поджала губы:

— Вы должны знать девочек. Нужно уметь слушать.

Джипси и Джун. Все знают, что это сценические имена. Все думают, что это в честь Джипси Роуз Ли и ее сестры Джун Хавок.

— А что, это не так?

— Так, только имя Джун — настоящее, данное при рождении. Понимаете? С него все началось.

В коридоре раздался смех пробегающих наверх стриптизерш, эхом прокатился к лестнице. Вильма встала и закрыла дверь. Темпл приоткрыла рот, ее пальцы невольно сжались от страха.

— Я ничего не поняла, — призналась она.

— Наверное, я не должна вам этого рассказывать, — Вильма снова уселась на свой стул, но отложила шитье в сторону. — Они не любили эту историю и старались ее забыть. Иногда близнецы странно реагируют на простые вещи… Джун и ее сестра родились с разницей в несколько минут.

Темпл кивнула:

— Первого июня 1967 года.

— Нет, — уточнила Вильма. — Я знаю от них самих: это Джун родилась первого июня 1967 года, в двенадцать часов тринадцать минут ночи.

— А… о, господи! Джипси родилась ночью тридцать первого мая и ее окрестили… Мэй?!

Вильма улыбнулась и кивнула:

— Они ненавидели все эти школьные шутки насчет мая и июня. Я думаю, они ненавидели даже те несколько минут, которые их разделяли. Эти девочки были прямо неразлучны. Было бы жестоко убить одну из них и оставить другую жить.

Ужасная догадка осенила Темпл:

— Точно так же было верхом жестокости насиловать только одну из близняшек! Джипси была права. Их отец сделал жертвой только ее, чтобы увеличить возможность манипулировать ими… И она сменила имя, потому что ненавидела его и человека, который подзывал ее этим именем к себе, чтобы в очередной раз изнасиловать. Лицо Вильмы приняло стыдливое выражение:

— Я бы об этом не узнала, если бы Джипси не устроила их отцу приглашение на конкурс. Хотелось бы знать, ему сообщили, что они… умерли? Или он узнает, когда приедет?

— Точнее, есть ли ему до этого дело.

— Думаю, нет. Если бы ему было дело до чего-то, кроме собственных поганых желаний, он бы не стал делать то, что делал. Не стал бы непоправимо калечить своих дочек. Человека можно сломать, но нельзя починить обратно. И никому нет дела до тех, кто сломаны. Я испекла близнецам торт первого июня. Мэй стремилась быть Джун. Наверное, она хотела иметь такие же невинные воспоминания, как у сестры. Теперь им больше не надо вспоминать никаких мерзостей.

— Значит, тридцать первого мая 1967 года была среда, — пробормотала Темпл, водя пальцем по сверкающей дорожке опалесцентной пудры, которую продавала Вильма, и которой пользовались Дороти, Китти, Джипси и Джун. Все они ушли, осталась только эта пыльца с крыльев мертвых бабочек. Сияющий тонкий порошок фей, как у Динь-Динь. Темпл видела это сияние где-то еще… На пуховке! Саванна Эшли пудрила этой пудрой Иветту. И покупала ее явно тоже у Вильмы. А Черныш Луи…

— Прекрасно! — восклицание Вильмы заставило ее подпрыгнуть. Вильма сжимала палец, на кончике пальца виднелась алая капля: она укололась своей швейной иголкой.

— У вас нет салфетки?

— Сейчас посмотрю, — Темпл, растерянная, с колотящимся сердцем, пыталась соображать, в то время, как то, что пришло ей на ум, не лезло ни в какие ворота. Она подняла свою сумку с пола, положила на подзеркальник и начала потрошить, выкладывая предмет за предметом, отыскивая нужное.

Ее бумажник с водительскими правами и той небольшой суммой наличных, которой она располагала, был самой первой вещью, которую она достала. Потом записная книжка, косметичка, потом…

Вильма держала ее бумажник в руках, откинув клапан. Темпл хотела выразить протест против такого бесцеремонного вторжения, и вспомнила про водительские права в прозрачном целлулоидном кармашке. Вильма улыбалась и кивала, рассматривая именно их.

Права. Темпл вздрогнула. На правах был указан ее адрес, телефон и… дата ее рождения.

Испуганная, она перестала рыться в сумке и уставилась на Вильму.

Опалесцентная пыльца на жертвах и на пуховке означала одно и то же: желание побаловать своих кошечек. О, Луи, это была не меховая игрушечная «мышка», которую ты приволок домой неизвестно зачем — это была улика! Убийца оставил след. Предательский палец Темпл нарисовал восклицательный знак на сверкающей дорожке пудры, которой были украшены четыре трупа и одна кошка.

Она знала, кто убийца. К сожалению, убийца теперь точно знал, кто она такая, и знал, что она знает.

Вильма отложила в сторону бумажник и начала снимать с кольца эластичные стринги. Она была крупная женщина, с сильными руками и непреклонным стремлением выполнить задуманное. Темпл поняла, что ей не спастись.

Глава 31..девять жизней спасешь

Мне надо посмотреть, что там происходит наверху. — Темпл встала и шагнула к дверям. Вильма выросла между ней и дверью, точно несокрушимая стена, загораживая дорогу. Темпл опустила глаза. Черные слаксы обтягивали мощные ляжки. Большие жесткие руки поймали хрупкие запястья Темпл и сжались.

— Вы забыли сумочку.

— Ничего страшно. Пусть остается. Вы же здесь. Вы присмотрите…

Она попробовала двинуться с места, но обнаружила, что не может: недвижная, ничем не сдвигаемая, непробиваемая сила удерживала ее. Она посмотрела в бесстрастное лицо Вильмы, ища какие-то аргументы, но увидела в нем спокойную решимость, неподвластную никаким доводам.

— Больше тебя никто не обидит, — это обещание звучало страшнее, чем угроза. — Ни один мужчина больше не будет издеваться над тобой. Тебе не нужно будет продавать себя на сцене из-за того, что они с тобой сделали.

— Я не стриптизерша! Я менеджер по связям с общественностью! Меня никто не насиловал, просто ограбили… Вильма, пожалуйста…

— Сейчас сюда никто не придет. Все наверху, смотрят шоу. Даже охранники там торчат: ничто так не привлекает внимания мужчин, как полуголые девочки. Меня никто не видел. Ни разу. Меня вообще никто почти не замечает: я слишком старая, слишком страшная, слишком обычная… Мои девочки больше не должны мучиться. Все мои девочки. Мне жаль, что я не успела испечь тебе тортик на день рождения, но я не могу тебя отпустить. Вдруг ты кому-нибудь расскажешь, а мне нельзя останавливаться, пока я не найду своих дочек. Я сильная и все сделаю быстро. Не бойся. Тебе не будет больно. Просто постарайся не думать об этом, и все сразу кончится.

Темпл задрожала, чувствуя, как тонкие кости ее запястий сминает безжалостная хватка. Единственной вещью, которая еще способна была шевелиться, был язык.

— Вильма, но именно это говорят все насильники своим жертвам: «не бойся, тебе не будет больно, просто постарайся не думать об этом…» Вы же не хотите быть такой, как они, Вильма!..

— Я и не такая. И все будет не так. Ты просто уснешь. Тебе будет хорошо, спокойно. И никогда больше не будет больно.

— Но жизнь — это боль! Вы не можете остановить боль, просто отнимая жизни. Китти Кардозо хотела жить, у нее были планы. Глинда надеялась вернуть себе своих детей. Близнецы работали над своими проблемами, а вы им помешали разобраться. У всех у них вы отняли не только трагедии, но и победы!..

Сильные руки Вильмы потянули запястья Темпл вниз и усадили девушку обратно на стул.

— Слушайте, — сказала Темпл. — Вы нарушаете свою схему. Сегодня пятница. «В пятницу ты рождена — ты… ты…», — Темпл совершенно не помнила, что там дальше. Совершенно, абсолютно не помнила, как раз тогда, когда вспомнить было необходимо!

— «В пятницу ты рождена — любопытна и умна», — спокойно подсказала Вильма. — Ты родилась в пятницу.

— Откуда вы знаете? Почему вы так уверены?..

— Я всегда была способной к счету. Не слишком хорошо училась, и, наверное, никогда не была особо умной, но цифры заскакивали ко мне в голову сами собой. «Вечный» календарь я знаю наизусть, как монашка — молитвы. Весь он у меня вот тут, — она выпустила левое запястье Темпл, чтобы постучать себя по лбу, а затем потянулась за стрин-гами, снятыми с кольца.

«Ну уж нет!» — подумала Темпл. Ее свободная рука нашарила на подзеркальнике ножницы, маленькие сияюшие швейные ножницы. Она передернулась при мысли о том, что будет, если Вильма их отберет, и, не раздумывая, взмахнула ими, целясь в розовую свободную блузу, и еще раз взмахнула, и потом размахивала, и резала, точно обезумевший японский повар, стараясь не думать о том, что кромсает живую плоть.

Контакт. Сопротивление. Ножницы встретили что-то твердое, потом соскользнули в мягкое. Темпл взвизгнула. Стиснутое Вильмой запястье точно попало в мясорубку. Вильма сдернула ее со стула, как пушинку, бросила на пол, на колени, и протянула другую руку, чтобы отнять ножницы. Темпл взяла себя в руки и выставила лезвия навстречу приближающейся ладони.

И тут откуда-то сверху появился огромный черный тарантул — шевелящиеся мохнатые лапы, устрашающий размер — и спрыгнул прямо на голову Вильмы. Та завопила. Темпл тоже.

Дверь гримерки слетела с петель со звуком выстрела, поддавшись весу мужского тела. Двое мужчин ввалились в комнату, а за ними одна знакомая Темпл женщина.

Мисс Барр сидела на полу и растирала запястье.

Мужчины бросились на Вильму, прижали ее к полу рядом с Темпл и пытались застегнуть наручники. Ножницы лежали неподалеку, открытые и, слава Богу, чистые, без крови.

А вот лицо Вильмы было сплошь покрыто кровавыми царапинами. Алые дорожки струились по лбу, заливали глаза и страшно искривившийся рот, красные капли стекали на розовую блузу.

Лейтенант Молина стояла в дверях, сжимая полуавтоматический пистолет, и выглядела взволнованной и немного виноватой.

Тарантул развернул свернутое в клубок тело и решительно двинулся к Темпл. Одна из его пяти мохнатых лап была задрана вверх и несколько раз прикоснулась к ее лицу, когда Черныш Луи начал тереться о ее плечо, расхаживая взад и вперед, взад и вперед.

— Она в порядке? — спросила Молина своих подчиненных. Она смотрела на Темпл, так что они тоже посмотрели на нее.

— Похоже, да, — сказал один, прежде чем вернуться к схватке с Вильмой, на которой его напарник все так же безуспешно пытался застегнуть наручники.

Раскатистое мурлыканье Луи, наконец, привлекло всеобщее внимание.

— Этому коту надо выдать полицейский жетон, — через плечо предложил второй полицейский.

Темпл уставилась на кота, наконец, узнала его и протянула руки:

— Луи!.. Какое счастье, что я не позволила удалить тебе когти!..

* * *

— Бедная детка, — проворковала Электра. — Я принесла вам «Блэк Рашен».

Она поставила напиток, выглядевший как машинное масло со льдом, на подзеркальник и посмотрела на лейтенанта Молину с вызовом, готовая к возражениям.

Темпл сидела все на том же роковом стуле — раньше на нем всегда сидела Вильма. Ее помятое запястье было перевязано стрингами, которыми та собиралась ее задушить. Эластичная леопардовая ткань создавала хорошую давящую повязку, и Молина, прирожденная вожатая бойскаутов, ловко справилась с оказанием первой помощи.

Луи царственно возлежал на подзеркальнике, купаясь в лучах лампочек, обрамляющих зеркала. Единственным напоминанием о его героическом появлении на сцене были следы запекшейся крови на когтях. Эти когти он то выпускал, то втягивал в ритме удовлетворенного мурлыканья.

— Не могу поверить, — сказала Молина, — что вы, со всей своей возней со считалками и календарем, не удосужились проверить дату собственного рождения!

— Мне было некогда, — возразила Темпл, — тратить время на такие глупости.

— Я не могу поверить, — встряла Электра, сверкнув глазами на лейтенанта, — что вы нарочно подставили Темпл в качестве приманки!

— Я не могу поверить, — вставила свои пять копеек и Темпл, — что офицер Чой была всего лишь овечкой в волчьей шкуре — двойное отвлечение внимания!

— Я не могу поверить, — сказала Молина в свою очередь, — что ваш кот на самом деле намерен выпить этот «Блэк Рашен».

— Опаньки! — Электра забрала стакан, в который Луи уже опустил усы, и отдала его Темпл.

— Он заслужил, — твердо сказала Темпл, но все-таки взяла стакан и сделала глоток. — Вы что, поставили сюда прослушку?

Молина покачала головой:

— В этом не было надобности: в гримерке была включена двусторонняя система связи со сценой. Мы просто добавили выход в комнате Саванны Эшли и все, что нам оставалось — это ждать.

— Ждать, пока меня задушат! — скзала Темпл. — Слава Богу, что Черныш Луи появился вовремя.

— Да бросьте. Мы бы успели, — сказала Молина. — Нам просто нужно было получить убийственные, неопровержимые доказательства.

— Убийственные для меня! — подчеркнула Темпл. — Но я не поняла, как вы догадались, чего именно нужно ожидать?

— Во-первых, будьте уверены, что я никогда не принимала всерьез дурацкий трюк с переодеванием, который вы двое придумали. Если бы я полагалась на такую чушь, я бы и года в департаменте полиции не продержалась. — Молина уселась на подзеркальник и сложила руки на груди. — Вы, Барр, настоящий магнит для убийц. Я решила, что, если позволить вам продолжать вашу бурную деятельность, кое-кому это надоест, и он решит избавиться от вас.

— Темпл подобралась слишком близко к убийце, — рявкнула Электра. Она выглядела весьма свирепо в своем кожаном прикиде. — Темпл умна, в этом ее секрет! Она способна перехитрить убийцу, и это его притягивает.

— На этот раз она чуть было не перехитрила саму себя, — парировала Молина. — Ладно. Сделаем, как в прошлый раз: мне нужны показания завтра с утра. Вы сможете вести машину с этим запястьем, или прислать за вами кого-нибудь из моих парней?

— Я доберусь, — ответила Темпл. — Мне привезти с собой Луи?

Молина встала.

— Это, слава Богу, не обязательно. И держитесь подальше от неприятностей. Хотя бы до завтра. Пожалуйста! Нам необходимы ваши показания.

Когда она удалилась, Темпл прерывисто вздохнула:

— Уф-ф, Электра, ваше пойло наехало на меня, как паровоз… Я все еще тут?

— Разумеется, детка. — Электра обняла ее за плечи и тут же отпрянула, потому что Темпл вскрикнула. — Что, запястье?

— Все вообще. Я сдаюсь. Вы можете подбросить меня до дому?

— Только на «вэмпайре».

Темпл встала. Ноги, кажется, еще работали.

— Эх, где наша не пропадала!.. Поехали.

— А Луи?

Темпл повернулась, чтобы посмотреть на кота, который подмигнул ей полузакрытым зеленым глазом.

— Сам доберется. Я уверена, что мы знаем о его способностях гораздо меньше, чем нам кажется.

Глава 32 Луи раскланивается

Разумеется, меня никто не приглашал на конкурс стриптиза. Мне всего лишь девять, а на такие мероприятия вход до шестнадцати лет воспрещен.

По правде говоря, я и не горел желанием. Настроения не было. Божественная Иветта вернулась в свою золотую клетку. Ну, ладно, не золотую, а розовую полотняную… но все же клетку.

Что же до моего прозорливого присутствия на месте преступления, я должен признать, что это совпадение. Я ничего не предвидел, а в гримерке обосновался только из-за Божественной Иветты, которая сочла груз свободы слишком тяжким для нее.

Разумеется, мой невероятный прыжок на голову убийцы сделал меня героем в этих сине-зеленых глазах. Некоторые могут подумать, что ужасная опасность, нависшая над головой моей дорогой супруги по проживанию в «Серкл-ритц», мисс Темпл Барр, заставила меня предпринять мою отчаянную атаку. Эти некоторые просто не осведомлены о тайном присутствии в помещении Божественной Иветты. Данная причина ближе к истине.

Когда леди, о которой идет речь, выглянула из своего укрытия за вешалкой с костюмами, я лежал в гордом одиночестве на подзеркальнике, прикончив почти весь оставленный «Блэк Рашен». Никто из двуногих меня не беспокоил. Даже мисс Темпл Барр предоставила мне право вернуться так поздно, как только заблагорассудится.

Иветта вскочила на стул и подарила мне нежный взор.

Даже сейчас каждое слово, произнесенное ею, звучит у меня в ушах колокольчиком, как в этот бесконечно долгий вчерашний день.

— Ты мой герой, — сообщила она с очаровательным придыханием.

Я предложил ей остатки «Блэк Рашен», но она сморщила свой маленький, безупречно-розовый носик:

— Нет, Луи. Мне не нужны стимулянты…

— Алкоголь — депрессант, — проворчал я с присущей мне прозорливостью. Я уже предвидел, кто здесь вскоре впадет в депрессию.

— Я должна вернуться к моей хозяйке. — Божественная Иветта сдула со своих блестящих черных губок серебристые волоски. Ее глаза сделались круглы и печальны. — Должна признаться, что эти дни были самыми… пикантными в моей жизни. Но мы никогда не будем счастливы вместе, Луи. Образ жизни твоего круга мне чужд. Бродить по общественным тротуарам, пока мои мягкие розовые лапки не станут жесткими, быть толкаемой со всех сторон разными прохожими… Это невозможно. Я привыкла вести совсем иную жизнь. Путешествовать по разным странам. Останавливаться в местах, не затронутых грязью и преступностью этого мира. Я привыкла к роскоши моей переноски и заботе хозяйки.

Я не мог с нею спорить. Да, я сумел бы защитить ее от всего, что ее так пугало, но она все равно бы мне не поверила.

— Так будет лучше, Луи, — сказала она мне, и ее грустные глаза на секунду сделались совсем зелеными. — Моя хозяйка испытывает трудности в карьере. Если я вернусь, она сможет собраться с силами и достичь вершин успеха. Ведь я — все, что у нее осталось. Верни меня, Луи.

Это звучало так, будто Саванна Эшли намерена изобрести лекарство от рака или даже кошачьей лейкемии.

Я печально потряс головой. Кто-нибудь мог бы ошибочно принять этот жест за попытку избавиться от блохи, попавшей в ухо. Но единственной блохой в моем ухе была нежная мольба Божественной Иветты.

— Луи, Луи, — промурлыкала она мечтательно. Я узнал начало популярной песенки, но был не в том настроении, чтобы петь. — Несмотря на то, что я покидаю тебя, помни: у нас всегда остается «Голиаф» для новых встреч.

Я промычал в ответ нечто невразумительное. В таких обстоятельствах я теряю способность к артикуляции. Потом я вспомнил наши краденые несколько часов счастья в этом отеле, путешествие в «Любовную пропасть» в три часа ночи, запах и слабое свечение ее опалесцентной пудры в почти полной темноте грота, где мы обменивались более чем поцелуями. Она так боялась воды, качания лодки, независимости…

— Прошу тебя, — прошептала она грудным голосом, и что, скажите на милость, мог сделать благородный. чувак?

Я спрыгнул на пол и помог ей сойти со стула.

В гримерной мисс Саванны Эшли свет все еще горел. Божественная Иветта пошла к полуприкрытой двери, изящно ставя свои прелестные пушистые ножки одну перед другой.

Даже мне были слышны приглушенные всхлипывания, доносившиеся из комнаты.

Иветта заглянула туда, обернулась, чтобы бросить мне последний нежный взор, и протиснулась внутрь.

Я стоял и слушал. В комнате ахнули. Потом раздался крик:

— Иветта!.. Ты вернулась! Мамочка так счастлива, что ее мусик-пусик, зайчик, кисик вернулся к мамочке! Моя сладенькая кисулечка! Моя пухляшечка!

Я подавил тошноту. Было бы невежливо сблевать перед дверью Божественной Иветты.

Когда послышался звук открываемой и закрываемой «молнии», я повернулся и ушел.

Мисс Темпл Барр ждала меня в «Серкл-ритц». Наверное, кофеин, содержащийся в «Блэк Рашен», не давал ей уснуть. Я просочился сквозь окно в ванной, и она встретила меня с блюдом, полным еды.

— Луи! — воскликнула она. — Смотри! Больше никакого «Кошачьего счастья»! Это натуральный лосось из лучшего кошачьего магазина. И никаких удалений когтей, так что успокойся.

Мисс Темпл Барр ничего не сказала про другую процедуру, а я не идиот, чтобы ей напоминать. Она нависла надо мной, как маятник, почесывая и массируя, воркуя и повторяя мое имя на все лады. Конечно, она не была Божественной Иветтой, но я знавал и худшие времена в течение моих девяти жизней.

Глава 33 «Электра-сити»

Мэтт Девайн обошел «шевроле» вокруг и открыл пассажирскую дверь.

Темпл была не в силах сказать «нет», когда он предложил вести машину. И не могла напомнить, что у него нет водительских прав штата. Как бы она объяснила ему свою осведомленность? В конце концов, какие-то права у него, наверное, были, потому что машину-то он водить умел.

— Ты уверена, что хочешь вернуться на место преступления? — спросил он. — Может, не нужно туда ехать?

Столбы прожекторного света блуждали в небе над Лас-Вегасом, возвещая ангелам о начале субботнего шоу — великого конкурса стриптиза. Подгузник колосса каждые полторы минуты освещался тысячью лазерных киловатт. Вспыхивали неоновые огни анонсов: «Малышки… Мальчики… Мускулы… Мечты».

— И пропустить дебют Электры? — возмутилась Темпл. — Наша квартирная хозяйка, между прочим, не каждый день выходит в финал конкурса стриптизеров. Я надеюсь, что ты не жалеешь, что взял на сегодня выходной в своей «горячей линии»?

Он помотал своей белокурой головой, которая в свете реклам выглядела такой же позолоченой, как головы Джипси и Джун.

— Сейчас никто из постоянных клиентов не звонит. Хоть я и говорил тебе, что знать — хуже, чем не знать, но все равно спасибо, что ты выяснила, кто она была. Мне бы не хотелось мучиться целую вечность, гадая, что с ней случилось.

— Вечность, — сказала Темпл, открывая дверцу, — это долго.

Мэтт кивнул:

— Как и день. Или ночь. Почему Электра решила довести свой маскарад до конца?

— Она получает от этого удовольствие, наверное. Что я могу еще сказать? По крайней мере, попытаемся не смеяться слишком громко.

— Да мне не до смеха.

— Вообще-то, мне тоже.

Они вошли в отель. Темпл собрала все силы, чтобы спокойно пройти мимо «Любовной пропасти», но Мэтт начал задавать ей вопросы про детали расследования, и она забыла, что собиралась снова страдать при виде этих незабвенных мест.

— Молина сказала, что дело закрыто, — сказала она. — Вильма, ее фамилия Картер, была пациенткой сумасшедшего дома, у нее длинная история болезни. Нет никаких сомнений, что ее муж действительно насиловал маленьких дочерей. Он скрылся вместе с ними, а она осталась с огромным комплексом вины. В то время выбраться из психушки было труднее, чем из тюрьмы. Сейчас ее опять туда поместили… Ты подумаешь, что я сама чокнутая, если я скажу, что собираюсь ее навещать?

— Я подумаю, что ты человек на двадцать четыре карата чистого золота. Я тебе завидую.

Служитель отцепил перед ними бархатные шнуры, впуская в VIP-ложу. Это был минимум того, что Айк Ветцель мог сделать для Темпл, а Айк Ветцель всегда делал минимум.

— Почему?

Они уселись в обтянутые винным бархатом кресла. Угодливый официант бросился к ним с подносом, на ко-ротом стояли бокалы с шампанским.

— Почему? — повторила она, когда он отошел.

— «В пятницу ты рождена — любопытна и умна», — процитировал он, чокаясь с ней шампанским. — Я бы добавил: добра и великодушна.

Высокий узкий бокал сверкнул, точно желтый бриллиант.

— А ты в какой день родился? — наконец-то удосужилась она поинтересоваться.

— Когда-нибудь скажу. Чш-ш!.. Начинается!

— Ты точно уверен, что хочешь смотреть на что-то настолько… рискованное?

— Чш-ш!.. — сказал он. — Китти этим занималась. Я хочу понять, почему.

И шоу началось. Взлет заранее записанной музыки, парад участников. Сверкание, блеск, дразнящие телодвижения, грудки, попки, развевающиеся тряпочки. Улыбающие парни, демонстрирующие мускулы, как видимые, так и невидимые. Девочки с фигурами, при виде которых кукла Барби умерла бы от зависти. И, наконец, «За шестьдесят», которые не намерены умирать никогда.

«Бррум-бррум», — раздалось из-за. кулис.

Темпл стиснула руку Мэтта:

— Клянусь колесами и рулем, это Электра!..

— Молл Филандерс! — прогремело из колонок.

— Облака искусственного дыма поплыли над сценой. Темпл приготовилась увидеть выход Дракулы, а вместо этого на сцену выкатился гладкий серебристый металлический монстр, исторгающий пламя. Как, во имя Хескета, Электре удалось это сделать?.. Верхом на мотоцикле восседала темная фигура в закрывающем лицо шлеме. Над залом загремела песня «Рожденный быть свободным».

Когда «вэмпайр» замер с легким скрежетом, подобным скрежету летучей мыши, ровно посередине сцены, наездница спешилась, зафиксировала подножку ловким пинком и начала стаскивать с себя черную кожу, принимая соблазнительные позы рядом с мотоциклом, на нем и под ним. Темпл особенно понравился один трюк: лежа спиной на черном кожаном сиденье, Электра подрыгала в воздухе ногами в ритме грохочущего рока.

Для старой перечницы она была ого-го, и сшибла, кажется, все стоп-сигналы. Кроме одного. Стянув кожаные штаны и такую же рубаху, Электра стремительно закрутила их над головой, и они вдруг распустились бахромой, превратившись в блестящий черный плащ, прикрывший ее, точно турецкое полотенце. Аудитория могла видеть колени и плечи, несомненно, голые, но больше ничего. Фокус, достойный Макса. Много мелькания и блеска, и совсем мало тела. В конце Темпл вскочила на ноги, бешено аплодируя, со слезами гордости на глазах. Она теперь понимала фанатов. Давай, Электра! Покажи им, на что способны те, кто презирает возраст! Мэтт тоже аплодировал стоя, но, правда, без слез.

Жалко, что Черныша Луи не было.

Глава 34 Кошачья лапка

Гавайская накидка плеснула в глаза Темпл расцветкой гибискуса и орхидей.

«Ну-ну», — подумала Темпл с сомнением. Побывав на конкурсе стриптиза, она не собиралась покупаться на вид невинного божьего одуванчика, который любила напустить на себя Электра.

— Вот, что оставила наша лейтенантша! — возвестила та еще издали.

Темпл ждала в дверях своей квартиры, встревоженная заполошным телефонным звонком Электры и полная опасений.

— Это что-то, касающееся дела стриптизерш, дорогая? — Электра, запыхавшись, подбежала к ней, протягивая узкую длинную трубку, свернутую из бумаги.

Темпл взяла ее и покачала головой. Молина всего лишь вернула, как и обещала, постер с Максом, который брала на время.

— И вот еще пакет, — добавила Электра. — Клянусь Адонисом, на ощупь похоже, будто в нем расчлененка.

— Даже Молина до этого не додумается, — ответила Темпл, с осторожным любопытством разворачивая пакет. Челюсть у нее отвисла. Из пакета показалась черная атласная кошачья мордочка, прикрепленная к носку черной атласной туфельки на шпильке. И вторая. Две восхитительных туфельки.

.— Это же туфли Китти Кардозо! — Темпл передернулась. По спине прошел холодок.

Она достала из пакета листок бумаги со штампом полицейского участка.

«У Китти в квартире была новая, неношеная пара, — сообщал ужасный почерк. — Линди разрешила забрать. Размер, кажется, как раз ваш. Молина».

Темпл перевернула туфли, чтобы взглянуть на подметку. Молина была, как слишком часто в последнее время, совершенно права. Размер тридцать пять с половиной.

Темпл проглотила комок в горле:

— Лучше бы Китти сама их носила.

— Возможно, — тихо сказала Электра, — Китти была бы рада узнать, что их унаследовали именно вы, дорогая.

— Может быть. Жаль, что мы не узнали, кто ее избивал. Никто из стриптизерок его не знает. А ведь он все еще где-то здесь…

Был почти полдень понедельника. Конкурс закончился. Молина не теряла времени. Наверное, Темпл должна последовать ее примеру. Она вспомнила реакцию Мэтта на ее обещание позванивать.

Почему бы и нет? Женщины в наши дни должны уметь рисковать.

Когда Электра ушла к себе, Темпл вернулась в спальню, где царил полумрак из-за опущенных жалюзи. Черныш Луи возлежал на покрывале, точно самая большая в мире кучка рождественских углей. Мэтт, наверное, сейчас уже готов проснуться.

Темпл взяла трубку в виде красной туфельки. Гладкий пластик удобно лег в руку. Она вспомнила, как Мэтт растерялся, когда она в шутку пригрозила, что будет ему звонить на «горячую линию». Наш век — время рисковых людей, и женщинам порой приходится быть смелее, чем позволяет воспитание. Макс… Макс был зациклен на ней, втюрился с первого взгляда. Приложил все усилия, чтобы ее завоевать. И он был неотразим. Но он ушел. Может быть, пришло время ей самой побыть немного неотразимой? Мэтт, конечно, не Макс. Он тоже довольно загадочная фигура, но у него нет смелости Макса, открытости Макса… Его требуется вести за собой. Кто-то, какая-то женщина, должна, наконец, заняться им вплотную.

Она набрала номер, который ей дала Электра.

Сейчас она его разбудит. По телефону у нее очень сексуальный голос, как некоторые считают: мурлычущий, грудной, немножко хрипловатый. Как далеко можно зайти, пытаясь сломить чьи-то барьеры? Возможно, сейчас она это узнает. В конце концов, это не должно сильно отличаться от тех длинных, застенчивых телефонных разговоров, которые ведут подростки: мальчик-девочка, девочка-мальчик… Репетиция настоящих чувств. Трубку сняли.

— Алло? — сказал Мэтт своим самым профессиональным голосом работника телефонной службы доверия. Симпатичный голос, но Темпл предпочла бы услышать менее сдержанный и более изумленный.

— Привет. Вас беспокоит «горячая линия» «Добрые соседи», на проводе ваш телефонный будильник. Готовы ли вы дать несколько уроков самообороны?

Черныш Луи наблюдал, развалившись на ее кровати и сохраняя на морде невозмутимое, как у всех кошек, совершенно нейтральное выражение. Но, встретившись с ним глазами, Темпл почему-то подмигнула.

Этим вечером Мэтт снял трубку телефона, как всегда в рабочие часы.

— «Контакт»? — нерешительно спросил, чуть замешкавшись, женский голос.

— Да.

— Мне… мне, наверное, надо представиться, но…

— Имена необязательны. Можете придумать какое-нибудь, если хотите.

— Правда? Так просто? Тогда — Мэри Смит. Подходит?

— Мое мнение не имеет значения. Важно, что думаете вы.

— О, Боже… Да я не знаю, что и думать… Я встретила мужчину. Он был такой обаятельный… и вот… Послушайте, как мне вас называть? Я не могу так разговаривать, без имени.

— Можете звать меня братец Джон.

— Почему вы выбрали это имя?

— Потому что все люди братья, и все кругом Джоны и Мэри.

— Да… Это похоже на правду. В общем… он был такой заботливый. Предупредительный. Такой чудесный. Он ударил меня, братец Джон. Я не знаю, что мне делать. Это случилось только один раз. Просто… меня никто раньше не бил. Вы бы видели, какие цветы он мне посылал. И конфеты. Но он ударил меня. И это меня… расстраивает. Заставляет чувствовать, что что-то не так. Но он попросил прощения, это же хорошо? Я, вроде бы, простила и забыла. Но все равно не понимаю, почему он говорил, что я такая дурочка, почему я чувствовала себя одновременно возвышенной и униженной… Братец Джон?.. Вы меня слушаете?..

— Да, я слушаю. О чем именно вы хотите поговорить?

— О нем. Я буду называть его Джим. Его не так зовут, но я буду называть его просто Джим. Мы встретились с ним…

Послесловие, или Хвостик истории Полуночник Луи приглаживает шерсть

Теперь, когда моя литературная репутация позволяет рассуждать на эту тему, пришло время прояснить некоторые факты.

Ходят гадкие слухи, что за меня, якобы, все пишут литературные негры. Однако на самом деле я просто получил в награду за то, что проявил великодушие и не стал настаивать на официальном признании соавторства!

Я совершенно не против литературных негров, но продолжаю утверждать, что несу полную ответственность за каждое принадлежащее мне слово. Не хочу унижать своего соавтора, однако должен сказать, что некоторые обозреватели даже советуют передать в мои скромные лапы изложение всей истории.

Несмотря на то, что я стал чем-то вроде литературного льва, а также был всячески обласкан критикой после романа «Котнэппинг», остаются еще несколько непроясненных моментов, касающихся моих литературных предшественников.

Некоторые позволили себе вольность, и сравнили меня с Майком Хаммером и Филипом Марло. Так вот, хочу вам заметить, что манера элегантно выражаться присуща мне в той же мере, как кошачье чувство равновесия — от природы. Забудьте, наконец, про всех остальных: на свете существует только один Полуночник Луи, единственный в своем роде. Я действительно дремал, бывало, над несколькими томами, и даже оставлял свои пометки на парочке-другой книг, но это вовсе не значит, что из этого можно делать какие-то скороспелые выводы. (Особенно рекомендую тома в твердом переплете: их уголки — непревзойденные хранилища запаха и, более того, служат отличной чесалкой для подбородка.) В любом случае, все эти так называемые критики, как обычно, выносят совершенно неверные суждения о литературных влияниях на мое творчество. Даже мисс Кэрол Нельсон Дуглас считает, что мои первоисточники, помимо природного таланта к сыску, являют собой смесь Дэймона Руньона, Чарли Тьюна и миссис Малапроп.

Я не знаком с этой Малапроп, но вот с Чарли я бы пообщался. Было бы неплохо обсудить с ним наши различия во время длинного литературного ленча. Да, кстати, о хорошем вкусе: упоминаемый выше мистер Дэймон Руньон имел довольно недурственный вкус в отношении прекрасного пола, так что это сравнение я принимаю.

В довершение ко всему прочему, один критик еще и обвинил вашего покорного слугу в том, что он обладает «фатальным очарованием». Чего, скажите, еще можно ожидать от личности, которая даже не удосужилась хотя бы нацарапать свои инициалы под рецензией? Я, по крайней мере, помечаю свои произведения. Никто не называл меня очаровашкой с тех самых пор, как в начале семидесятых это сделал Рено Равиоли. Теперь он известен исключительно под именем Рено Рваная Морда. Так что я не позволяю подобных вольностей даже самым миленьким куколкам. И, кстати, для меня с самого рождения ничто не является фатальным, кроме дамских прелестей. За исключением, может быть, только «Кошачьего счастья».

Кстати, о куколках. Надо же сказать пару слов и о моей помощнице! Итак, немного о Кэрол Нельсон Дуглас. Что касается лично меня, то я знаю о ней почти все. Думаю, вы умираете от желания узнать подробности ее личной жизни, однако я, как настоящий джентльмен, лучше всего деликатно промолчу. Единственное, что я могу рассказать о своем соавторе — она, как и Темпл Барр, обожает туфли. Ее коллекции хватило бы, чтобы завалить доверху мусоровоз. (По моему скромному мнению, это все, на что она годится). Что касается литературных достоинств произведений мисс Дуглас, пусть об этом лучше напишут критики.

Еще одно послесловие Кэрол Нельсон Дуглас распутывает пару колтунов

Боюсь, по поводу нашего с Луи соавторства могут возникнуть некоторые слухи, так что я спешу их заранее развеять. Он вовсе не живет в моем доме, как считают многие. Вообще, мы не виделись с 1973 года. Наше знакомство было коротким, однако оставило столь яркие воспоминания, что много лет спустя я сделала его одним из главных героев своих романов.

Поэтому наше совместное творчество основано на так сказать «метафизической» связи. Пользуясь терминологией нью-эйдж, моя коммуникация с Луи не ведает границ времени и пространства.

Луи, конечно, стал бы глумиться над подобными модными теориями. С другой стороны, как он может объяснить тот факт, что единственный представитель семейства кошачьих на фотографиях авторов наших книг — это я и «набитое чучело», как Луи однажды выразился в адрес великолепно выполненных копий пропавших корпоративных котов Бейкера и Тейлора?

Этот заменитель (извините, неудачный оксюморон — Луи никто никогда не заменит, по его собственному мнению) — на самом деле всего лишь моя вечерняя сумочка из черного бархата, выполненная в форме кошки. Глаза из зеленых полудрагоценных камней, черный шелковый галстук-бабочка, «молния» сзади открывает шелковую подкладку кораллового цвета. Это моя самая любимая вечерняя сумка из всей огромной коллекции. Я обожаю прикреплять к ней брошку в виде слова «Автор», выложенного стразами, когда приходится присутствовать на встречах с читателями.

Если подумать, я точно знаю, как Луи объяснил бы свое отсутствие на наших фото: причина, якобы, в его темном прошлом («наследие презирающей закон натуры», — как он выражается). Он, видите ли, должен сохранять завесу тайны, несмотря на свою нынешнюю литературную славу. Именно поэтому Луи и позволил мне кропать про него свои книжонки, пользуясь тем, что он далеко. К тому же, он настолько очаровал меня при первой нашей встрече, что я иногда даже чувствую его присутствие. И вообще, тот, кто находится под действием своей собственной программы защиты свидетелей, не должен светиться в прессе.

Вы понимаете, к чему я клоню? Полуночник Луи, в книгах и в жизни, — это кот, который гуляет сам по себе.

Оглавление

Пролог

Глава 1 Черный мотоциклист

Глава 2 Мерзкая встреча

Глава 3 Наберите «М», чтобы позвонить Мэтту

Глава 4 Кроуфорд влип

Глава 5 Смерть как причина болезни

Глава 6 Старая любовь не ржавеет

Глава 7 Крошки от галет

Глава 8 Танец смерти

Глава 9 Пони бегает по кругу

Глава 10 Роковая Саванна

Глава 11 Обнаженная и мертвая

Глава 12 ЖОЭ против ПОПС

Глава 13 Невооруженный нос

Глава 14 Тити-мити в «Китти сити»

Глава 15 Потерянное дитя

Глава 16 Преступление и наказание

Глава 17 Официальное насилие

Глава 18 Сосед, за которого не жалко умереть

Глава 19 Соблазнительный хвостик

Глава 20 Cладкий запах успеха

Глава 21 Прогулки по темной стороне

Глава 22 Золотые детки

Глава 23 Криминальная считалочка

Глава 24 Человек с плаката

Глава 25 Связи «Китти сити»

Глава 26 В общем, все умерли…

Глава 27 Муха в варенье

Глава 28 Луи припудривает нос

Глава 29 Неисправимый ребенок

Глава 30 Вовремя пришьешь… к пять премьера, и снова шоу…»

Глава 31..девять жизней спасешь

* * *

Глава 32 Луи раскланивается

Глава 33 «Электра-сити»

Глава 34 Кошачья лапка

Послесловие, или Хвостик истории Полуночник Луи приглаживает шерсть

Еще одно послесловие Кэрол Нельсон Дуглас распутывает пару колтунов Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg