«Шерлок Холмс и талисман дьявола»

Барри Робертс Шерлок Холмс и талисман дьявола

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мне уже приходилось объяснять, как некоторые рукописи, принадлежащие, очевидно, перу Джона Г. Ватсона, стали моим достоянием. Комментируя и готовя их к изданию, я пытался по мере сил удостовериться в их подлинности и соответствии действительным событиям, несмотря на то что Ватсону было свойственно путать имена реальные и вымышленные. Однако свидетельства подлинности не являются исчерпывающими, и я должен предоставить решение этого вопроса на усмотрение самого читателя.

Читатели, знакомые с повестью «Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк», должны принять во внимание, что если в этой повести Ватсон, очевидно, рассказывает о последнем деле Шерлока Холмса, то «Шерлок Холмс и талисман дьявола» – запись гораздо более раннего эпизода из области совместной работы Шерлока Холмса и доктора Ватсона.

Рисунки Гластонберийского фрагмента и сопутствующие им рукописи так сильно выцвели, что их почти невозможно было расшифровать и поэтому пришлось восстанавливать практически заново.

Барри Робертс

Уолсолл, сентябрь 1994

1 СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

За много лет работы детективом-консультантом мой друг Шерлок Холмс имел дело с людьми самыми разными – от первейших негодяев до высших лиц страны. В большинстве случаев мы вторгались в их жизнь ненадолго и трагически, а после окончания дела их больше никогда не видели и ничего о них не слышали. Только изредка и случайно нам доводилось узнавать, что сталось с теми, кто не был приговорен к тюремному заключению или виселице после того, как мы видели их в последний раз. Холмс был на редкость нелюбопытен насчет судьбы наших клиентов и свидетелей.

Едва он завершал дело, как ум его уже настойчиво жаждал новых загадок и о старых наших делах он вспоминал только затем, чтобы похвастаться своими детективными приемами. Меня же судьба наших клиентов продолжала интересовать, и впоследствии я не мог удержаться от того, чтобы не поразмышлять об этом на досуге. Вот почему я испытал большое удовольствие, когда прошлой зимой на Стрэнде встретил одного хорошо одетого американца, лицо которого показалось мне знакомым, хотя имени его я вспомнить никак не мог.

– Доктор Ватсон! – закричал он. – Ведь вы – доктор Ватсон, не так ли? – И наградил меня теплым крепким рукопожатием.

На языке у меня вертелось его имя, но я никак не мог его вспомнить, а он громко рассмеялся, заметив мое замешательство:

– Нет, сэр! Вы и не должны меня узнать. Миновало больше двадцати пяти лет, и в то время я был еще тощим юнцом. Зовут меня Харден, Джон Винсент Харден Младший!

Это имя вызвало у меня воспоминания об одном из самых необыкновенных случаев, которым мы с Холмсом занимались. Я быстро уговорил Хардена пойти со мной к Симпсону, где подавали лучшие для военных времен бифштексы. И мы стали вспоминать.

Ему было уже за сорок, и из худощавого юноши он превратился в достаточно плотного мужчину. Он очень был удивлен, услышав, что Холмс удалился от дел и посвятил себя разведению пчел, и сказал мне, что его отец, Харден Старший, давний наш клиент, уже умер. Харден Старший нажил огромное состояние на выращивании виргинского табака. На мой вопрос, что он делает сейчас в Англии, Харден ответил, что занимается поставкой американским экспедиционным войскам, находящимся во Франции, консервов.

– А к театру вы совсем потеряли интерес? – спросил я.

Он печально улыбнулся:

– Да, доктор, отец настоял на своем, и я на первых порах стал выращивать вместе с ним табак. Мое лучшее и последнее представление я дал для мистера Холмса. Я играл замечательную роль, и зрителям это понравилось. После этого никакой театр уж не мог прийтись мне по нраву! Но мой сын сейчас так же увлечен кино, как я в свое время сценой. Говорит, что, когда подрастет, уедет в Калифорнию создавать себе имя.

Харден спросил о добровольном «Нерегулярном войске с Бейкер-стрит», об этих замечательных уличных мальчишках, которые многие годы были в Лондоне глазами и ушами Шерлока Холмса. Я ответил, что мне было наверняка известно: двое погибли во Фландрии, а один получил медаль «За военные заслуги».

Мы приятно провели вечер и расстались около ресторана, но эта встреча побудила меня при первой возможности достать свои записки двадцатилетней давности. Видно, наша встреча произвела такое же впечатление и на Хардена, потому что вскоре я получил от него письмо и немного табака с его плантации. Он не так хорош, как смесь «Старая Аркадия», но поставки ее с началом войны стали нерегулярными, так что и на том спасибо.

Его письмо передо мной:

«Френчмен, 13, Рид

Кэррон Каунти,

Виргиния,

США.

22 февраля 1918.

Дорогой доктор Ватсон!

Пишу, чтобы еще раз поблагодарить за гостеприимство, оказанное Вами иностранцу в прошлом месяце в Англии. Посылаю немного нашей продукции, что, надеюсь, скрасит Вам досуг и напомнит о Вашем старом знакомом.

Сожалею лишь, что недостаток времени не позволил мне навестить мистера Холмса, но из Ваших слов я понял, что он не очень охотно принимает посетителей. Когда будете ему писать, передайте мои наилучшие пожелания и скажите, что я никогда не забуду Гластонберийского дела.

Иногда мне хочется, чтобы все узнали историю этого странного дела, тогда бы мистеру Холмсу и Вам за участие в нем могли бы воздать должное. Быть может, когда-нибудь Вы сочтете возможным рассказать о нем.

Ваш Джон В. Харден».

Мне бы тоже хотелось рассказать о странном приключении, которое свело Холмса с семейством Харденов, и я не раз говорил моему другу, что прошло уже достаточно времени и можно все опубликовать. Но он всегда на это отвечал одно и то же: «Ватсон, вы прекрасно знаете, что это одно из тех дел, когда я неоднократно был вынужден обходить закон. И хотя мне не по душе ваши мелодраматические отчеты о моих расследованиях, я уверен, что вы меня не подведете, дав повод властям преследовать меня, ведь я заслуживаю оправдания. Кроме того, вы не можете все правдиво рассказать, не упоминая о других моих действиях, которые станут объектом критики. Если я окажусь причиной серьезных дебатов на страницах „Таймс“, это вряд ли будет способствовать мирному существованию удалившегося от дел человека».

Мне не по душе было противоречить Холмсу в этом случае, но дело, как он сам заметил, было во многом интересным, а в скором времени его, как и меня, уже не смогут обеспокоить какие-либо разоблачения. Поэтому, выполняя просьбу Джона Винсента Хардена, я излагаю события, происшедшие во время Гластонберийского дела, чтобы их можно было обнародовать, когда мы с Холмсом будем уже недосягаемы для властей и критики. Если Харден не доживет до публикации этих записок – так тому и быть, но я верю, что его потомкам однажды представится возможность узнать об уникальном эпизоде из их фамильной истории, а более широкому кругу лиц еще раз убедиться в своеобразном мастерстве Шерлока Холмса.

2 ДОСАДНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Я где-то писал, что годы возвращения моего друга после трех лет отсутствия были самыми насыщенными в его деятельности, и дело Хардена приходится на этот период. Весной 1895 года миссис Хадсон и ее сестра миссис Тернер были вызваны на север ухаживать за смертельно больным родственником. Поэтому на какое-то время нам пришлось переселиться в гостиницу.

Холмс всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда не был занят очередным делом, и вскоре начал проявлять так хорошо знакомые мне признаки раздражения. Со времени приезда из-за границы Холмс ни разу не прибегал к наркотикам, но я боялся, что дальнейшая бездеятельность может снова привести его к употреблению кокаина. Я попытался так или иначе, как уже бывало прежде, его развлечь. Будучи человеком, не склонным к развлечениям, он получал истинное наслаждение лишь в том случае, когда его мозг бился над разрешением какой-нибудь сложной проблемы, а жизнь в удобной столичной гостинице этому не способствовала.

Однажды вечером, когда мы вернулись с концерта, нас приветствовал в вестибюле высокий светловолосый юноша лет пятнадцати. Я узнал в нем постояльца гостиницы, поскольку видел его в столовой с родителями и, видимо, с двумя младшими сестрами. Он обратился к нам, мелодично растягивая слова, как житель Юга Соединенных Штатов.

– Простите меня, пожалуйста, – спросил он, – на самом ли деле я имею удовольствие видеть мистера Шерлока Холмса и доктора Ватсона?

– Имеете, – отвечал Холмс. – Позвольте и нам узнать, с кем имеем честь?

– Я Джон Винсент Харден Младший, – отвечал юноша. – Здесь я с отцом и матерью. Я видел вас, джентльмены, и служащий подтвердил мне, кто вы. Мне только хотелось бы сказать, как я восхищен вашими расследованиями, мистер Холмс. Я читал об этом все написанное доктором Ватсоном.

Восторженность юноши вызвала у Холмса улыбку.

– Приятно познакомиться с вами, мистер Харден. Если доктор Ватсон или я сможем быть полезны вам или вашим родственникам, пока вы находитесь в Англии, вы знаете, где нас найти.

По лицу юноши, казалось, пробежала тень. Немного помолчав, он сказал:

– Да, есть кое-что… а впрочем, нет никаких причин отнимать у вас драгоценное время, мистер Холмс, но тем не менее я вам очень благодарен. Простите мою навязчивость. – Юноша вспыхнул, резко повернулся и ушел.

Задумчиво посмотрев ему вслед, Холмс обратился к стоявшему за стойкой клерку:

– Что вы можете мне сказать об этом молодом человеке? – И показал на уходившего юношу.

– Об этом? – спросил клерк. – Он сын полковника Хардена, американского табачного миллионера. Вся семья тут уже неделю. Вы, сэр, наверное, уже видели их в столовой – они всегда занимают стол у окна с полукруглым верхом. Полковник Харден – высокий брюнет вроде вас, а жена его – красивая светловолосая дама. Кроме сына, у них еще две хорошенькие дочки.

– А не знаете ли вы, что привело полковника и его семью в Лондон? – спросил Холмс.

– Сейчас в Лондон приезжают ради своего удовольствия много богатых американцев, – отвечал клерк, сам немного удивленный этим обстоятельством. – Но полковник Харден занимается здесь фотосъемкой наших архитектурных памятников. Об этом написано во вчерашней газете. – Он пошарил под конторкой, достал газету и протянул ее Холмсу. Тот быстро прочитал заметку и передал ее мне.

«Стереоскопия в лондонском Тауэре На этой неделе любители достопримечательностей нашей столицы могли неожиданно наткнуться на американского джентльмена с фотокамерой. Несколько дней этого джентльмена видели в лондонском Тауэре, соборе Святого Павла и других местах, где он фотографировал самые неожиданные детали в наших прославленных исторических сооружениях. Это не является, как некоторые могут предположить, проявлением какой-то одержимости, которая охватывает наших американских кузенов, едва они увидят строения, гораздо более старые, чем их конституция. Джентльмен, весьма известный по ту сторону Атлантики, проводит в нашей стране серьезные научные эксперименты. Нас посетил полковник Джон Винсент Харден из Вирджинии, где этот миллионер владеет громадными плантациями табака. Не в пример другим встречавшимся нам американским „полковникам“ он с полным правом носит свое звание, полученное за службу в армии конфедератов в период злосчастной для них Гражданской войны, в которой он неоднократно отличился.

Наш корреспондент связался с полковником Харденом в Вестминстерском аббатстве, и он любезно объяснил ему свой интерес к нашим достопримечательностям.

– Я привез с собой фотокамеру собственного изобретения. Это совершенно новый стереоскопический аппарат, который дает иллюзию трехмерного изображения, и кажется, будто расстояние между объектами больше, чем оно есть в действительности.

Заметив смущение нашего корреспондента, полковник продолжил свои пояснения и сказал, что его камера позволяет фиксировать самые мельчайшие детали поверхности и значительно увеличивать их размеры.

С помощью своей камеры он уже сфотографировал наскальные надписи в Нью-Мексико, где обитали индейцы племени зуни, сделанные испанскими конкистадорами три века назад.

– Я привез свое оборудование в Англию, чтобы испробовать его на действительно древних поверхностях. Быть может, я обнаружу неизвестные надписи в ваших старых соборах и аббатствах. Я нажил огромное состояние, поощряя одну из самых вредных привычек людей, но мне хочется, чтобы меня помнили за более весомый вклад в сокровищницу человеческого знания, – сказал ученый.

Полковник Харден, покинув Лондон, намерен продолжить свои исследования и ознакомиться с такими доисторическими памятниками, как Стоунхендж и Эвбери, а также посетить некоторые разрушенные аббатства».

Холмс вернул газету служащему вместе с мелкой монетой, и мы поднялись по лестнице в свои комнаты.

Мы уже готовились отправиться спать, когда Холмс задумчиво произнес:

– Меня удивляет, почему сыну полковника Хардена кажется, что его семье, возможно, понадобится моя помощь, и почему он не может сказать мне об этом?

На другой день вечером мы с Холмсом опоздали к обеду. Я с удивлением заметил, что семья Харденов в полном составе покинула стол у окна и теперь занимает тот, что стоял в нише в конце зала. Я и мой друг воспользовались этим и расположились за столом у окна.

Мы уже пообедали и не спеша попивали перед десертом вино. Холмс весь день был непоседлив и чем-то обеспокоен, и сейчас это выражалось в его отрывочных саркастических замечаниях.

– Послушайте, Ватсон, кто это сказал, что родственники не только не знают, как надо жить, но и когда следует умереть? – спросил он, подняв бокал.

Я уже хотел ответить, что источник мне неизвестен и что, очевидно, его замечание относится к семье миссис Хадсон, когда раздался звук, похожий на сильный удар по стеклу, и окно за спиной Холмса разлетелось на мелкие осколки. Почти одновременно в руке Холмса лопнул бокал с вином, залив белую скатерть.

Меня совсем не задело, и я вскочил на ноги с криком:

– Холмс! Вас не ранило?

– Я в порядке, Ватсон, – ответил Холмс, стряхивая осколки на стол. – Но такие шутки очень досадны.

3 ХОЛМС ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

Убедившись, что друг мой не пострадал, я сразу же выбежал из столовой и помчался через вестибюль к подъезду. Выскочив из подъезда на улицу, я услышал щелканье кнута и стук колес отъезжающего экипажа. Одинокий пешеход показал тростью на экипаж, словно подтверждая мое мнение, что стреляли именно из него. Однако на улице не было видно ни кебов, ни полицейского, и мне ничего не оставалось, как только вернуться к Холмсу.

В столовой царило полное смятение. Некоторые из постояльцев, испуганные нападением на Холмса, сразу побежали за мной, а другие уже требовали у портье свои счета. Третьи, оставшись за столом, возбужденно обсуждали случившееся. Полковник Харден со своей семьей отправился в свои комнаты. Два официанта подбирали вокруг стола осколки.

Холмса я нашел не сразу, а потом заметил, что он ползает на коленях в углу комнаты, пристально осматривая ковер под столом. Внезапно Холмс сел на корточки – большим и указательным пальцем он держал что-то крошечное.

– Вот! – воскликнул он. – Я так и думал!

При виде меня он крикнул:

– Ватсон! Вы упустили этого человека?

– Его было невозможно задержать, – мрачно ответил я, подошел и кратко рассказал ему об увиденном на улице.

– Не важно, – успокоил меня Холмс. – В руках у меня то, чем стреляли, оно поможет нам кое-что разузнать о случившемся.

Он пододвинул стул от свободного стола и уселся, я тоже. В столовую вошел помощник управляющего и направился к нам:

– Надеюсь, мистер Холмс, вы и доктор не пострадали? Чем могу служить? Быть может, подать бренди?

– Нет, благодарю, – отмахнулся Холмс. – С нами все в порядке. Бренди не нужно. Мы и так достаточно возбуждены. Может, полбутылки вина, которое мы пили за обедом?

Пока подавали вино, я внимательно глядел на моего друга. Несмотря на опасность, которая недавно угрожала его жизни, случившееся освежило его, как вода увядающее растение. Он бросил маленький предмет на скатерть и тот перекатился ко мне.

– Что это, по-вашему, Ватсон?

Я взял в руки и внимательно рассмотрел цилиндрический кусок стали в полдюйма длиной и четверть дюйма диаметром. Один конец был остро заточен.

– Какая-то самодельная пуля, – предположил я. – По-моему, ее не отливали, а отпилили от стального прута и подточили.

– Именно так, – согласился Холмс. – А из какого оружия можно такой пулей выстрелить?

– Вряд ли из обычного огнестрельного оружия. Как поместить ее в магазин?

– Понюхайте его, – приказал Холмс.

Я понюхал его, но учуял только слабый запах масла, в которое могли погрузить стальной прут.

– Нет порохового запаха, – добавил я.

– Правильно! – ответил Холмс. – Короче говоря, как вы заметили, стреляли не из огнестрельного оружия.

– Значит, из духового? – спросил я.

– У меня такое же предположение, – ответил Холмс.

Меня пронзила мысль.

– Конечно, вы не думаете, что профессор Мориарти… – начал я.

Холмс поднял руку, чтобы я не продолжал.

– Уверяю вас, Мориарти мертв, но было бы большим заблуждением считать, что если он и его сообщники когда-то любили применять против меня духовые ружья, то тот, кто сегодня стрелял, – агент покойного профессора.

– Однако, Холмс, прошел едва ли год, как Мориарти пытался убить вас из духового ружья!

– Правильно, но оружие, выпустившее эту пулю, не было изготовлено фон Гердером или какой-нибудь мелкой террористической группой, как в случае с Мориарти. Это оружие – скорее всего из серии так называемой «палки браконьера» или «трости-ружье».

– Я не знаю такого оружия.

– И неудивительно, но если бы вы практиковали в провинции, то могли бы столкнуться с последствиями его применения. Это простое, но эффективное духовое ружье, состоящее из двух металлических цилиндров, входящих один в другой и соответствующих по длине и диаметру трости для загородных прогулок. Оно имеет механизм для сжатия воздуха и спусковой крючок. Один цилиндр движется в другом туда и обратно, создавая давление, и когда оно становится достаточным, ружье может произвести мощный выстрел. Такие ружья продаются в магазинах, но, как видите, их можно изготовить и самим.

– Трость для прогулок! – воскликнул я. – У человека на улице такая и была!

– Да, Ватсон, – сказал Холмс. – Возможно, он и стрелял. А экипаж должен был отвлечь внимание в случае серьезного преследования. Слабое утешение знать, что нападали не любители, а профессионалы.

– Но кто же мог напасть на вас, Холмс, именно сейчас? – спросил я.

Холмс слегка рассмеялся:

– Силы небесные, Ватсон! Да ведь целились и стреляли не в меня! А теперь давайте допьем вино. Нам нужно нанести визит одному лицу, если оно захочет с нами иметь дело.

Когда мы выходили из столовой, Холмс жестом руки остановил проходящего мимо помощника управляющего.

– Где можно найти полковника Хардена? – спросил он.

– По-моему, сразу после нападения на вас, мистер Холмс, полковник увел свою семью в комнаты. Я его больше не видел.

– Не будете ли вы так любезны отнести полковнику мою визитную карточку и попросить его оказать нам честь встретиться с нами в курительной? – попросил Холмс.

Инцидент в столовой заставил многих постояльцев подняться в свои комнаты или отправиться в бар, поэтому, когда мы пришли в курительную, там никого не было. Мы закурили сигары и вскоре увидели, как к нам направляется полковник. Это был высокий худой человек лет шестидесяти. В его темных волосах уже мелькала седина, и он носил длинные бакенбарды. Бравая выправка выдавала его военное прошлое.

– Мистер Холмс, доктор Ватсон, – обратился он к нам. – Думаю, вам известно, что я имею честь быть полковником Джоном Винсентом Харденом. Надеюсь, вы не пострадали?

Мы заверили его, что оба невредимы, и Холмс предложил полковнику сигару. Наш гость закурил и внимательно посмотрел на нас:

– Вы просили меня, мистер Холмс, встретиться с вами. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Холмс выпустил дым в воздух и спокойно ответил:

– Я рассчитывал, полковник Харден, услышать от вас, каким образом можем помочь вам мы.

Харден чопорно выпрямился:

– Видимо, я вас не понимаю. Сожалею, что на вас напали. Я надеялся, что в Лондоне законы соблюдаются лучше, чем в каком-нибудь грязном городишке на границе Голубых гор, и так или иначе помогу вам поймать злодеев, но не понимаю, почему вы решили, будто я нуждаюсь в вашей помощи?

Холмс улыбнулся:

– Вчера вечером, полковник Харден, доктор Ватсон и я познакомились с вашим сыном. Юноша произвел на нас прекрасное впечатление. Он чуть было не рассказал нам, каким образом мы можем помочь вашей семье, но в последнюю минуту не решился на это.

Харден наклонился вперед, но Холмс остановил его, подняв руку:

– Пожалуйста, выслушайте меня, полковник! Сегодня вечером вы и члены вашей семьи обедали не в привычном для вас месте около окна, а за столом в дальнем конце зала. Во время обеда с улицы раздался выстрел, который едва не убил человека, сидевшего на вашем месте и внешне похожего на вас. Из этого невозможно не заключить, что вам угрожает опасность и что вы получили предупреждение.

– Вы меня разочаровали, мистер Холмс, – сказал наш гость. – Я так много читал о вашем удивительном дедуктивном методе, но сейчас вы решительно ошибаетесь. Могу приписать это лишь тому, что вы недавно избежали опасности и еще как следует не пришли в себя.

– Вы к нам крайне несправедливы, полковник, – ответил Холмс. – Вы думаете, что опасности не было. Однако вы, как человек чести, зная, что посетителю, занявшему ваше место, грозит опасность, несмотря ни на что остались бы там сами. Вы были уверены, что против незнакомца, сидящего у окна, ничего не предпримут, но не учли, что человек этот может быть внешне похож на вас. И вы знаете, что этот выстрел – предупреждение. Если преступник хотел бы выстрелить в человека, севшего на ваше место, он имел для этого полную возможность. Полковник Харден, это было явное предупреждение вам и вы можете избавить себя от большой беды, если расскажете нам, в чем все-таки дело.

Харден встал.

– Сожалею, – сказал он, – но могу лишь повторить, что тут вы заблуждаетесь. В Англии у меня нет врагов. Я недавно вступил на эту землю. Ни мне, ни моей семье ничто не угрожает, и более мне нечего вам сказать. Спокойной ночи, джентльмены.

– Очень хорошо, – ответил Холмс, – если вы хотите понимать это так – дело ваше, но если вы игнорируете предупреждение ваших врагов, то прошу учесть мое предостережение: нападение сегодня вечером было хитроумно спланировано заранее. Мое предложение остается в силе. Сейчас вы можете от него отказаться, но придет время и вы попросите моей помощи. Спокойной ночи, полковник.

Харден молча вышел.

4 СРОЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

Когда мы на следующее утро завтракали, полковник Харден уже ушел со своей семьей, а вскоре мы узнали, что миссис Хадсон уже вернулась на Бейкер-стрит и ждет нас. Чтобы собраться и уплатить по счету, много времени не потребовалось и еще до полудня мы с радостью возвратились в наш дом. Как только мы вошли, Холмс сразу же бросился на кушетку и, вертя в руках пулю, уставился в пространство, размышляя о грозящей Харденам опасности.

После нескольких часов этих молчаливых раздумий я рискнул заметить, что, видимо, у него недостаточно данных для построения рабочей гипотезы.

– Я уже говорил вам, Ватсон, – ответил Холмс, – что ресурсы человеческого мозга неисчерпаемы и в основном нам еще неизвестны. Восточные мудрецы и философы уверяют, что все в мире связано со своим временем и стоит только досконально понять одно, как открывается все, что может быть отнесено к данному периоду. Когда-то в начале нашего знакомства у нас возник спор, когда я высказал мысль, что теоретически возможно из песчинки сделать вывод о существовании целого океана. Отчего же этой пуле не стать уликой в этом деле?

Я прекратил разговор и вернулся к своим книгам, а Холмс продолжал предаваться своим раздумьям, когда поздно вечером миссис Хадсон доложила о посетителе. Когда Холмс узнал, что это не посланец от полковника, он был крайне разочарован. Я сказал, что к нам пришла молодая красивая леди (я видел, как она направлялась к нашему дому), но Холмс заупрямился.

– Ватсон! – воскликнул он, – Я не разделяю ваше пристрастие к прекрасному полу. Они расставляют ловушки и отвлекают от дела. Скажите этой молодой леди, что сегодня день Святого Георгия[1] и я чту национальные традиции или что я уехал в Стратфорд-на-Эйвоне по случаю дня рождения Шекспира – короче, скажите что угодно, только сплавьте ее!

– По-моему, вы, Холмс, изменяете своему собственному логическому методу мышления. С одной стороны, вы провели почти весь день, пытаясь разгадать проблемы полковника Хардена, который, похоже, вас не поблагодарит, даже если вы преподнесете ему решение на тарелочке! А с другой стороны, несчастная молодая женщина приехала издалека только для того, чтобы изложить вам свои затруднения, – и я должен отослать ее ни с чем!

Холмс сел и несколько секунд бесстрастно смотрел на меня:

– Ладно, Ватсон, – наконец сказал он. – Если вам так хочется, я приму молодую леди. Пригласите ее войти, и мы постараемся помочь ей.

Несмотря на саркастические выпады относительно женского пола, когда посетительница появилась, Холмс стал сама любезность, и мисс Вайолет Смит за несколько минут обрисовала нам события, которые я уже описал в рассказе «Одинокая велосипедистка».

История мисс Смит заинтересовала Холмса, но не слишком; кроме того, было ясно, что он не хотел покидать Бейкер-стрит. Поэтому после ее ухода Холмс объявил мне, что рано утром в понедельник я должен буду отправиться в Суррей и провести на месте кое-какое расследование.

– Я, Холмс? – удивился я. – Наверняка будет лучше, если в Суррей поедете вы. Ведь вы никогда не остаетесь удовлетворены моими действиями. Если вы сами займетесь этим делом, все разрешится гораздо быстрее.

– Ватсон, те, кто угрожает полковнику Хардену, – профессионалы, хитрые и наглые. Они в любую минуту могут предпринять более опасные для него шаги. И когда это случится, я должен быть досягаем. А вы, Ватсон, отправляйтесь в Суррей. Я знаю, вы сделаете все, что в ваших силах.

Однако, по мнению Холмса, мои старания были столь неэффективны, что на следующий день он отправился в Суррей сам. Ничто человеческое мне не чуждо, и я ощутил некое удовлетворение, когда увидел, что Холмс вернулся с кровоподтеком на лбу и рассеченной губой. Несмотря на это, он был в очень приподнятом настроении – он так нокаутировал противника, что того вынуждены были отправить в повозке.

Спустя неделю после визита мисс Смит мы уже оба были в Суррее, а к концу дня вернулись на Бейкер-стрит, успешно закончив дело.

Холмс опять стал раздумывать над странным поведением полковника Хардена. К полудню следующего дня наша гостиная была полна дыма, так как, сидя, словно Будда, на груде подушек, Холмс беспрерывно курил трубку.

– Может, это связано с его воинской службой? – спросил Холмс после двухчасового молчания.

– О ком вы? О Хардене? – спросил я. – Гражданская война в Америке, Холмс, окончилась тридцать лет назад. И старые счеты уже давно сведены.

– Возможно… возможно… но некоторые люди до сих пор еще ищут золотой клад конфедератов. Кроме того, убийцы Линкольна тоже до сих пор не попали в руки правосудия.

– Но ведь Бута расстреляли, а его сообщников повесили? – сказал я.

– То была мелкая рыбешка! – отмахнулся Холмс. – Главарь, гениально организовавший заговор, так и не был пойман.

– Вы предполагаете, что Харден связан с похищением клада конфедератов или причастен к убийству Авраама Линкольна? – спросил я.

– Вряд ли, – отвечал Холмс. – Я просто полагаю, что война, как все войны, оставила полковнику в наследство много дел. Гражданская же война, как никакая другая, рождает злобу и месть.

– А по-моему, секрет заключается в его богатстве, – предположил я. – Во время своих деловых операций полковник наверняка кого-нибудь всерьез обидел или кто-то счел себя обиженным и теперь хочет свести с ним счеты.

– Очень хорошо, Ватсон, очень хорошо – но почему все происходит в Англии? Полковник ведь никогда здесь раньше не был. Наверное, подобную месть устроили бы в штате Виргиния или по крайней мере где-то на территории Соединенных Штатов?

Я еще не успел ему ответить, как негромкий стук в дверь возвестил о приходе миссис Хадсон. Она подала Холмсу визитную карточку посетителя, и он передал ее мне, широко улыбаясь. На карточке с затейливой гравировкой красовался американский герб с орлом и надпись «Лоренс Г.Крейн, посольство США».

Холмс довольно хмыкнул:

– Думаю, это свидетельство того, что наш сюжет получает развитие, Ватсон. Пожалуйста, впустите джентльмена, миссис Хадсон, и принесите нам чаю.

Миссис Хадсон впустила плотного краснощекого молодого человека, и я предложил ему плетеное кресло. Одет он был в строгий костюм чиновника, находящегося на дипломатической службе. Он с интересом рассматривал необычную обстановку нашей гостиной.

– Мистер Крейн, – сказал сыщик. – Я Шерлок Холмс, а это мой друг и партнер доктор Ватсон. Что случилось с полковником Харденом?

Молодой человек изумился:

– С полковником Харденом, сэр? Почему вы об этом спросили? Я ведь никому ничего не рассказывал!

– Но это одна из моих особенностей – знать о вещах, о которых мне никто не рассказывал, мистер Крейн. А теперь пейте свой чай и объясните, что вас сюда привело.

– У меня для вас срочное поручение, сэр. Это касается полковника Хардена. Посол получил от него сообщение и приказал мне немедленно передать его вам и сопровождать вас в пути.

– В пути? – переспросил Холмс и потер руки. – Ватсон, дела все лучше и лучше! А когда мы отправимся, мистер Крейн?

Американец достал из шляпы листок бумаги:

– Может быть, вам сначала следует взглянуть на послание полковника Хардена, сэр?

Холмс прочитал сообщение и передал его мне. Вверху не значилось никакого адреса, и было ясно, что оно было составлено наспех.

«Свяжитесь с Холмсом, 221-б, Бейкер-стрит. Передайте ему извинения полковника Джона В. Хардена и запросите самую срочную помощь. Будем ждать на станции Ватерлоо. Комнаты заказаны в Винчестере, гостиница „Белый лебедь“, для Холмса и его помощника. В расходах не стесняйтесь. Действуйте безотлагательно.

Джон В.Харден

Комитет гражданской службы

(в отставке)».

– Вот и все, что известно посольству, мистер Холмс, – сказал Крейн. – Сообщение пришло с посыльным меньше часа назад, и мне было приказано сопровождать вас в Винчестер.

– А если бы я отказался поехать? – спросил Холмс.

– Его высокопревосходительство дал мне carte blanche и велел доставить вас в Винчестер, приняв любые меры в случае необходимости. С полковником Харденом его связывает самая тесная дружба.

– Ну тогда мы не станем осложнять англо-американские отношения и ставить в неприятное положение вас, мистер Крейн. Если вы позволите нам с моим другом упаковать вещи, мы сразу же отправимся с вами на вокзал Ватерлоо. Хотя в нашу последнюю встречу полковник Харден не был со мной откровенен и держался недружелюбно, я чувствую, что сейчас его отношение ко мне смягчилось.

Не прошло и часа, а мы уже мчались на юго-восток страны в вагоне первого класса. Внезапный отъезд лишил нас возможности позавтракать, но с нами была плотно упакованная корзина с провизией. Холмс, который мог днями обходиться без пищи, когда его дедуктивный мыслительный процесс заходил в тупик, сейчас жизнерадостно приступил к поглощению яств и вина.

– Запасайтесь, Ватсон! – сказал он. – Запасайтесь! Вы должны сейчас вспомнить свое армейское прошлое, когда ели что придется и сколько влезет. Ну а если полковник Харден не готов быть со мной предельно откровенным, мы всегда сможем вернуться на Бейкер-стрит.

5 ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПОЛКОВНИКА ХАРДЕНА

– Позвольте мне сразу сказать вам, мистер Холмс, что я прошу извинить меня за поведение в отношении вас в Лондоне. Я не только подверг вас и доктора Ватсона опасности, но почти что назвал вас лжецом, когда вы мне сказали, что я нуждаюсь в вашей помощи. Да, сэр, я теперь очень в ней нуждаюсь, хотя вполне пойму, если вы мне откажете.

Человек, который встретил нас в Винчестере, очень отличался от того гордеца, с которым мы познакомились в Лондоне. Теперь он сник, его худое лицо было бледным и озабоченным. Как только мы приехали в гостиницу «Белый лебедь», он сразу же отослал заплаканную жену и дочерей в другую комнату и затем снова принес свои извинения Холмсу.

Мой друг протестующе взмахнул рукой:

– Все это дело прошлое, Харден. Вы, несомненно, считали, что поступаете наилучшим образом. Даже я иногда ошибаюсь. Я, конечно, охотно помогу, но при условии, что вы исчерпывающе и честно ответите на мои вопросы.

– Разумеется, сэр, – согласился полковник.

– Итак, почему вы так срочно меня вызвали?

Лицо полковника исказилось от боли.

– Мой сын Джей – Джон Винсент Младший – исчез! Его захватили те же негодяи, которые угрожали мне!

Холмс без приглашения опустился в кресло:

– Вы бы лучше начали с самого начала. Кто вам угрожает и с каких пор?

– Вот здесь-то и зарыта собака, мистер Холмс! Я не знаю, кто мне угрожает! – вскричал полковник. – Но угрозы начались, едва я приехал в вашу страну, и с тех пор продолжаются и с каждым разом становятся все более зловещими.

– Рассказывайте! – приказал Холмс.

– В тот самый день, когда мы ступили на берег Англии и я стоял на пристани, за моей спиной раздался голос: «Полковник Харден, вам бы лучше вернуться в Америку с тем же пароходом». Я просто ушам своим не поверил, оглянулся, но не увидел никого, кто мог бы это сказать.

– А потом?

– Когда выгружали наш багаж, оказалось, что потерялся один из сундуков. Его нашли, и пароходная компания доставила сундук в нашу гостиницу на следующий день. Сундук был заперт, сэр, и очень надежно, но когда мы его открыли, там был адресованный мне конверт. Мне опять угрожали и в тех же выражениях – мол, немедленно уезжайте из Англии.

– У вас сохранилось письмо?

– Нет, я его уничтожил. Я не хотел, чтобы моя семья знала об угрозах.

– Жаль, – ответил Холмс, – ну да это не имеет особого значения. Что последовало далее?

– Я приехал в Англию для проведения некоторых экспериментов в области фотосъемок. Я являюсь изобретателем чрезвычайно искусно сконструированной фотокамеры, которая сможет оказать большую помощь в работе как следователям по криминальным делам, так и археологам…

– Полковник, – перебил его Холмс. – Я читал ваше интервью в газете и с большим интересом ознакомлюсь с вашим изобретением. На вас оказывали давление в связи с вашими экспериментами?

– Да, сэр, именно так. Но я полагал, что все эти угрозы просто нелепость и исходят от группы сумасшедших социалистов или анархистов, потому что, как известно, я богат. Но затем мне снова угрожали в Вестминстерском аббатстве.

– В самом аббатстве? – ужаснулся я.

– Да, доктор. Я поставил фотокамеру и только накрыл голову накидкой, как совсем рядом послышался голос: «Полковник Харден, прислушайтесь к нашему совету и отправляйтесь в Америку следующим пароходом».

– А вы что сделали?

– Я тут же сорвал накидку с головы, но тот, кто сказал это мне, молниеносно исчез. Поблизости не было ни души.

– А что было потом?

– Где бы я ни расставлял треногу, мне каждый раз опять угрожали, и всегда это был спокойный голос человека, находящегося совсем рядом. А затем я снова получил письмо с угрозой.

– А какой это был голос? Мужской? Молодой? Интеллигентный? С акцентом или без?

– Это был особенный голос, высокий, даже пронзительный, и одновременно хрипловатый. Насколько я могу определить, голос принадлежал человеку пожилому, а что касается акцента, то я ведь не очень знаком с английскими диалектами.

– Что содержалось в письме?

– Нечто насчет того, что я теперь легкая мишень, когда сижу у окна в гостинице, и что если я не уеду обратно, мне это постараются доказать.

– И мы знаем, что за этим последовало, – заметил Холмс. – А еще что-нибудь произошло после вашего отъезда из Лондона?

– Нет, мистер Холмс, ничего – до тех пор, пока какой-то негодяй не украл моего сына. – И лицо Хардена исказила гримаса, одновременно гневная и горестная.

– Успокойтесь, полковник, – сказал Холмс. – Я совершенно уверен, что вашему сыну не причинят никакого вреда. Расскажите, каким образом он попал к ним в руки.

– Вчера, – ответил полковник, делая видимые усилия, чтобы сдержать свои чувства, – вчера во второй половине дня Джей пошел в лавку, находящуюся в соседнем квартале; там торгуют сладостями и сигарами. Он долго не возвращался, так долго, что я решил прогуляться в том направлении, но его нигде не было видно, однако я обратил внимание, что лавка расположена напротив театра.

– А это имеет какое-то значение? – спросил я.

– Джей не может равнодушно пройти мимо какого-либо театра, доктор. Он просто обожает актеров, – ответил Харден. – Я подумал, что, возможно, он зашел в театр, но первым делом расспросил хозяина лавки.

– Что он сказал? – спросил Холмс.

– Он вспомнил Джея и сказал, что юноша купил конфеты, а затем перешел на другую сторону улицы и стал читать афиши. Он видел, как мой сын стоял на боковой улочке у входа в театр и разговаривал с двумя мужчинами. Взгляд Холмса просветлел.

– Вы можете описать их?

– Хозяин магазина не обратил на них особого внимания, но отметил, что один из них был высокий, плотного сложения и неуклюжий, а другой поменьше. На обоих были легкие пальто и шляпы.

– Что могло происходить между ними и вашим сыном?

– Я не знаю. Хозяин добавил, что через пару минут он снова взглянул на противоположную сторону улицы, но там уже никого не было.

– Улочку осмотрели? – спросил Холмс.

– Я туда пошел сразу же. Она ведет к боковому входу в театр, дверь была заперта изнутри, но в изгороди там есть дыра, через которую можно проникнуть на свалку на задворках театра. И вот что я нашел там на дорожке. – Он вынул из кармана небольшой пакетик и положил на стол.

Холмс взял его и рассмотрел. Это был кулек из дешевой белой бумаги с горсткой конфет. Холмс повертел кулек в длинных пальцах и понюхал.

«Грушевые леденцы», – заметил он про себя и взглянул на американца:

– Как вы думаете, что приключилось с вашим сыном?

– Его заманили в глубь улочки обещанием провести в театр. Затем его схватили, сбив с ног, и протащили через дыру в заборе на свалку. Наверное, неподалеку там стоял экипаж.

– Совершенно верно, – сказал Холмс, – а что находится за свалкой?

– Дороги, ведущие на север из города и на вокзал, – начал я, но Харден меня перебил.

– Понимаете, мистер Холмс, они уже в считанные минуты могли увезти его на поезде! Он может быть уже в Лондоне или где-нибудь в другом месте Англии. Его могли перевезти и на континент!

– Ну это безосновательное заключение, – сказал, вставая, Холмс. – Нам нужно побольше данных. Вы сообщили обо всем в полицию графства?

– Как только понял, что сын пропал.

– Как вы считаете, что они задумали?

– Думаю, что они захватили Джея с целью выкупа. И главный констебль графства считает, что негодяи вскоре напомнят о себе.

– Он, наверное, любит приключенческие романы больше, чем ваш сын, – ответил Холмс. – Дело не в выкупе, полковник. Такие похищения в Англии столь же редки, как в вашей стране. Более того, в этом случае похитители сразу же вступили бы с вами в контакт, хотя бы только для того, чтобы помешать вам пустить по их следу полицию.

– Чарли Росса похитили прямо с лужайки перед родительским домом, – ответил полковник. – И больше не нашли.

– Это исключение, которое только подтверждает правило. То был уникальный инцидент, и он вызвал бурю негодования в Соединенных Штатах. А кроме того, в деле Росса не содержалось требований о выкупе. Нет, полковник, похищения с целью выкупа – это характерно для Средиземноморья и Южной Европы, но не для Англии. Здесь дело совсем в другом.

И обернулся к двери.

– Давайте пойдем и осмотрим место похищения, – сказал Холмс. – После чего я смогу, наверное, сделать несколько предварительных выводов.

До боковой улочки было всего несколько минут ходьбы. Сначала Холмс зашел в лавку и расспросил хозяина, но тот ничего не мог добавить к уже сказанному. Тогда мы перешли на противоположную сторону, и Холмс, широко раскинув руки, преградил нам дорогу. Пока мы стояли, Холмс осторожно двигался по середине улочки, не отрывая взгляда от земли. Время от времени он наклонялся и что-то подбирал. В дальнем конце улочки он вынул увеличительное стекло и внимательно осмотрел штакетник около дыры, что-то снимая с него, а затем дал нам знак следовать за ним и пролез в дыру. Мы поравнялись с ним у свалки за театром. Это была обычная смесь грязи и разбитых кирпичей, которая остается после сноса дома, а под весенним солнцем эта кирпичная мешанина сильно нагрелась.

– Не видно никаких следов и отпечатков, – рискнул я высказать замечание.

– Их нет, – ответил Холмс задумчиво, – а все же могли остаться какие-нибудь ценные мелочи. Подождите меня немного.

Осторожно, петляющим шагом, он стал ходить по свалке, по-прежнему не отрывая взгляда от земли и время от времени наклоняясь. Примерно через пятнадцать минут он присоединился к нам.

– Здесь оставаться больше незачем, – сказал Холмс. – Давайте вернемся в гостиницу, и там я расскажу, какие я сделал выводы.

Мы опять оказались в номере Хардена, и Холмс встал у окна. Мы с полковником сели и с ожиданием посмотрели на него.

– А теперь, полковник Харден, у нас есть кое-какая информация и можно на этом основании сделать некоторые предположения, – объявил Холмс. – Прежде всего, и это самое важное, вашему сыну пока не причинили сколько-нибудь существенного вреда.

– Как вы можете говорить об этом с такой уверенностью? – требовательно спросил полковник.

– Именно потому, что его похитили не с целью получения выкупа, – ответил Холмс. – В таких случаях для преступников главное завладеть жертвой и получить деньги, а судьба ее мало их интересует. Маленький Чарли Росс, я уверен, уже давно расстался с жизнью. Но в данном случае мы имеем дело с искусными профессионалами, которые уже продемонстрировали, что не склонны убивать сразу же, даже в тех случаях, когда они могут рассчитывать на безнаказанность. Если бы, напротив, они хотели убить юношу, то перерезали бы ему глотку на той же боковой улочке и сумели бы исчезнуть, не оставив никаких следов.

Американец вздрогнул от резких слов Холмса.

– Да, это звучит вполне правдоподобно, – согласился он. – Но если это не похищение с целью убийства или получения выкупа, тогда из-за чего весь этот сыр-бор?

– Вашего сына похитили, возможно, в качестве заложника. Кто бы ни были ваши преследователи, ясно одно – они очень хотят, чтобы вы уехали из Англии. Они угрожали вам устно и письменно, но эти угрозы не произвели на вас должного впечатления. Теперь они, похитив вашего сына, пытаются сыграть на ваших отцовских чувствах и заставить вас покинуть нашу страну.

– Но почему они похитили именно сына, а не жену или одну из дочек?

Холмс сухо улыбнулся:

– Зная увлечение Джея театром, преступникам не составило никакого труда заманить его в ловушку. Мы знаем, что за вашей семьей следят с самого начала вашего пребывания в Англии. Преступники легко могли заметить, что ваш сын чаще посещает лавку напротив театра, чем ту, что к вам ближе и мимо которой мы проходили. Поэтому-то они и смогли организовать похищение вашего сына.

– А как все это, по-вашему, произошло, Холмс? – спросил я.

– Те, кто постоянно следил за семьей полковника, увидели, как Джей выходил из гостиницы. Они поджидали его на углу боковой улочки, именно там один из них обронил окурок. Завязав с юношей разговор, они под каким-то предлогом завлекли его в глубь улочки, где набросили ему на голову вот это. – И Холмс вынул из кармана лоскуток и бросил его мне на колени.

Это был маленький кусок хлопчатобумажной ткани, и мне не надо было подносить его к носу, чтобы уловить знакомый запах.

– Хлороформ! – воскликнул я.

– Совершенно верно, – ответил Холмс. – Когда он потерял сознание, его протащили через дыру в заборе и положили на сиденье ожидавшего экипажа, которым, наверное, правил третий участник преступления. Поджидая сообщников, он выкурил две дешевые тамильские сигары с квадратными концами. Когда они укладывали Джея на сиденье экипажа, на его сюртуке из серой шерстяной фланели оторвалась пуговица, а изо рта выпал грушевый леденец. Если в экипаже сидят по крайней мере четверо, он не может не оставить следов. Экипаж выехал со свалки в северном направлении.

Широко раскрыв глаза от изумления, полковник Харден воскликнул:

– Сюртук! Пуговица! Каким образом вы это узнали?

– Элементарно, полковник. На штакетнике осталось несколько ворсинок светло-серой шерсти, которые явно не принадлежали одежде бандитов, а пуговица валялась у борозды, проделанной колесами экипажа.

Холмс достал пуговицу из кармана и положил ее на стол:

– Вы, очевидно, сможете рассмотреть штамп на оборотной стороне пуговицы – «Нью-йоркская пуговичная корпорация»?

– Чудеса! – воскликнул полковник, взял пуговицу и стал вертеть ее в руках. – Вы точь-в-точь такой проницательный, как мне говорил доктор Ватсон.

– Я просто напрактиковался в искусстве наблюдения и дедукции, полковник, но, увы, это не поможет мне ответить на ваш следующий вопрос.

Харден взглянул вверх:

– Вы хотите сказать, что не знаете, куда они увезли сына?

Холмс кивнул.

– Я мог бы сказать, куда они его не увезли, – ответил он. – Джея нет ни в Лондоне, ни за границей. Привезти бесчувственного юношу такого роста, как ваш сын, на железнодорожную станцию значило бы обратить на себя внимание. В порту было бы то же самое. А кроме того, ближайший порт находится примерно в двадцати милях отсюда. Они бы избрали этот маршрут только в случае крайней необходимости. Полагаю, их штаб-квартира расположена не далее чем в десяти милях отсюда.

– Значит, тогда полиция сможет начать поиски, – сказал Харден. – Люди могли видеть экипаж…

Холмс поднял руку:

– Среди холмов вокруг Винчестера разбросаны в буквальном смысле сотни уединенных коттеджей, ферм и даже особняков – слишком много, чтобы силами полиции всего графства можно было бы их обыскать. К тому же частные экипажи выезжают из города десятками, не привлекая внимания. Нет ничего более незаметного, чем обыкновенное.

– Но тогда что же мы можем предпринять? – спросил полковник.

– Наверное, похитители хотели, чтобы вы некоторое время мучились в догадках насчет того, что случилось с сыном. Когда, по их мнению, наступит подходящий момент, они снова вступят с вами в контакт и потребуют, чтобы вы уехали из Англии, и только на таком условии вернут вам сына. И уже после этого у нас появится шанс узнать, кто похитители, откуда они и в чем суть этого необычного происшествия.

Полковник Харден в отчаянии сжал ручки кресла:

– Проклятие, Холмс! Это все так тяжело, но ведь мы можем, конечно, что-нибудь сделать?

– Я предлагаю сейчас немного подкрепиться и за едой обсудить, что может скрываться за всеми этими событиями. Мы, сами того не понимая, уже располагаем достаточной информацией, чтобы сообразить, кто эти злодеи.

6 РАССКАЗ ДЖЕЯ ХАРДЕНА

Холмс наклонился над чайным столиком и оперся подбородком на руки:

– А теперь, джентльмены, мы должны поразмыслить над мотивами похищения Джея. Почему и зачем банда, по-видимому, опытных и искусных в своем деле преступников так интересуется исследованиями полковника Хардена?

Полковник изумился:

– Вы так думаете? Вы считаете, что секрет заключен в моей стереоскопической камере?

– Я хочу начать расследование именно с этого, – ответил мой друг, – потому что не вижу другого отправного пункта. Для кого-то ваше присутствие здесь явно нежелательно. И единственное необычное обстоятельство, связанное с пребыванием в Англии богатой американской семьи, – это ваши эксперименты, поэтому я и предполагаю, что все дело в них.

Вид у полковника был обескураженный.

– Конкурент? – предположил я. – Некто опасающийся вашей работы по коммерческим причинам и решивший ее прервать?

Харден медленно покачал головой.

– Я этого не думаю, – ответил он. – Мне известно, что из-за конкуренции некоторые бизнесмены способны задать сопернику довольно серьезную трепку, но не до такой степени. Например, говорят, что Эдисон довольно жесток с конкурентами, но он больше не интересуется стереоскопией. Он, разумеется, использует ее, но утверждает, что будущее за живыми картинами.

– А кто-нибудь пытался перекупить у вас вашу идею? – спросил Холмс.

– Нет, а если бы и попытались, то я ответил бы отказом! Моя камера экспериментальная и далеко не готова, еще очень много тонкостей не учтено, и часто приходится действовать путем догадки, интуитивно. Камера требует большего усовершенствования. К тому же патент на нее сейчас не представляет значительной ценности. Да и основополагающий принцип был положен еще до изобретения фотографии, и мои исследования являются только продолжением развития и уточнения теоретических данных вашего Уитстоуна.

– Значит, вряд ли они руководствуются соображениями наживы, – заметил Холмс. – Иначе они преследовали бы вас еще в Америке. Сдается мне, что ваши недоброжелатели только хотят помешать вам продолжать исследования, а это позволяет предположить, что они почему-то считают, будто ваши новые открытия каким-то образом могут им навредить.

– Но я не могу понять, какой вред могут им причинить мои фотографии, – возразил Харден. – Пока они сидели сложа руки, я тратил большие деньги и время и расширил наши общие познания в области старинной архитектуры. Какой может быть от этого вред?

– Возможно, к этому причастен какой-нибудь сумасшедший археолог, – рискнул я высказать предположение, – какой-нибудь одержимый манией ученый, чьи теории могут быть опровергнуты с помощью ваших исследований?

Холмс коротко рассмеялся:

– Уверяю вас, что нет более опасных существ, нежели ученые, чьим драгоценным теориям угрожают новые открытия, но их оружие – чрезвычайно ядовитые, полные сарказма статьи и публичные выступления. Я был бы очень удивлен, если бы они обратились к помощи духовых ружей и захвату заложников. А кроме того, пока вы, полковник, не высказались публично о результатах своих исследований, они и понятия не имеют о ваших открытиях.

Стук в дверь возвестил о приходе управляющего, который сказал, что внизу ожидает посыльный с сообщением для полковника.

Лицо Хардена прояснилось.

– Пришлите его наверх, старина! Пришлите!

– Я не решился этого сделать, сэр, потому что это странный посыльный, подросток, сэр, довольно грязный деревенский парнишка. Ему было сказано, чтобы он передал с кем-нибудь свое сообщение и отправился восвояси, сэр, но он настаивает на том, чтобы увидеться с вами лично.

– Тогда приведите его, какой бы он грязный ни был, – приказал полковник, и управляющий поспешно ушел.

Харден снова повернулся к нам:

– Вы были правы, мистер Холмс. Они выждали некоторое время, а теперь напоминают о себе.

Через несколько минут управляющий вернулся, сопровождая юнца в невообразимо грязных вельветовых штанах. Вокруг воротника был повязан такой же грязный шейный платок, на ногах были забрызганные грязью гетры и рваные ботинки. Лицо, тоже сильно запачканное, было наполовину закрыто низко надвинутым огромным картузом.

Он остановился в двух шагах от стола, держа руки в карманах, и исподлобья посмотрел на нас:

– Вы – Шерлок 'Омс, – объявил он моему другу с типичным хемпширским акцентом, – а вы – доктор Ватсон.

Мы кивнули в подтверждение его слов, а управляющий очень разгневался.

– А ну-ка вынь руки из карманов, парень, и долой шапку! – прикрикнул он, стащив с него картуз.

Холмс громко расхохотался, а полковник Харден ошеломленно смотрел на густую волнистую шевелюру Джона Хардена Младшего. Спустя мгновение полковник со слезами на глазах обнимал сына, Холмс утешал смущенного управляющего звонкой монетой, а жена полковника и дочки, услышав радостные восклицания, вбежали в комнату.

Позвольте мне набросить покров молчания на чудесную сцену воссоединения семьи. Достаточно сказать, что через час Холмс, полковник и я сидели в обществе гораздо более чистого и до некоторой степени сытого Джея, приготовившись выслушать рассказ о его приключениях.

Он рассказал, как его заманили к театру двое мужчин, и описал их внешность:

– Мужчина, который заговорил со мной, был выше и толще другого. Я не очень обратил внимание на маленького, он был бледный и тощий, но у того, что повыше, было круглое розовое лицо и толстый нос. В нем было что-то от свиньи и говорил он как-то странно.

– А как он говорил? – спросил Холмс. – У вас хороший слух, молодой человек, вы легко усваиваете акценты, скажите, как он говорил?

Юноша сморщился от сосредоточенности и напряжения, а затем повторил то, что сказал ему толстый:

– «Добрый день, сынок. Вижу, ты интересуешься театром».

Холмс тщательно прислушался, потом вопросительно взглянул на меня.

– Болен хроническим ларингитом! – ответил я, удивляясь искусству, с которым юноша воспроизвел акцент.

– Весьма вероятно, – согласился мой друг и взмахнул рукой, словно дирижировал оркестром. – Повторите.

Юноша повторил фразу. Холмс закрыл глаза и откинул голову назад, потом быстро открыл глаза, словно стрельнув взглядом.

– Это Дрю, – сказал он. – Несомненно, голос его! – И повернулся к полковнику: – У вашего сына очень острый слух. Он воспроизводит звуки точнее и вернее, чем фонограф.

– Мне кажется, что именно этот голос мне угрожал, – взволнованно проговорил американец. – Но кто он, этот Дрю?

– Дрю – человек неблаговидной репутации, которого едва не посадили под замок четыре года назад. Когда я имел дело с его хозяином, то предоставил в десять раз больше чем достаточно улик, чтобы осудить Дрю и его сообщников. Но мои друзья в Скотленд-Ярде сообщили мне, что Дрю удалось избежать правосудия, потому что если бы его судили, то была бы запятнана репутация очень высокопоставленных лиц и вряд ли свидетели захотели бы давать показания. Мне доставит особенное удовольствие расстроить любые его замыслы.

И он повелительно взмахнул рукой в сторону Джея:

– Продолжайте, пожалуйста.

Рассказ юного Хардена подтвердил дедуктивные умозаключения Холмса насчет того, каким образом было осуществлено похищение. Когда Джей очнулся от хлороформа, он понял, что с ним произошло, и сообразил не подать вида, что пришел в сознание. Конечно, он никоим образом не мог определить, куда его везут.

– Я почувствовал, как экипаж едет по длинной, очень ухабистой проселочной дороге, потом он завернул направо, и мы остановились. Двое сидевших в экипаже позвали на помощь третьего, кучера, и все вместе они вытащили меня наружу. Я по-прежнему разыгрывал из себя мертвого опоссума, и им втроем пришлось нести меня в большой дом.

– Что представляет собой этот дом? – спросил Холмс. – Вы его видели?

– О, я его хорошо разглядел. Большой, как бывает у хозяев плантации, с большим крыльцом и колоннами. Я, помнится, подумал тогда: значит, такие дома есть и в Англии. Фасад дома был весь увит плющом, и он был такой густой, словно его долго не стригли.

– Ага! – воскликнул Холмс. – Ухабистая, заросшая подъездная аллея, портик с колоннами и нестриженый плющ на фасаде. А сейчас начало мая. Если плющ имеет такой запущенный вид, значит, в доме никто не живет уже больше года. Мы собираем факты, джентльмены, и скоро сможем определить, что это за дом. А каков он внутри, молодой человек?

– Я украдкой взглянул – меня внесли в просторный холл, с обеих сторон которого находились лестницы, ведущие наверх. Ни в доме, ни на лестнице не было ковров – и их ботинки громко стучали по полу. И наверное, было очень мало мебели.

– А куда они вас понесли?

– Они понесли меня вверх по левой лестнице, и потом по коридору. Шага опять звучали гулко, и я догадался, что там совсем не было мебели. Потом мы поднялись по маленькой лестнице в мезонин. Там были две маленькие комнаты, и они меня внесли в одну из них и бросили на кровать.

– Кровать была застелена?

– Нет, сэр. Просто железный остов с перекладинами. Я все еще притворялся, что без сознания, поэтому они ушли и заперли меня. Через несколько минут вернулся кучер, швырнул на кровать груду одеял и снова меня запер.

– Они разговаривали, когда вас несли?

– Они говорили, что меня надо сплавить и чем меньше будет известно, где я, тем лучше. Я очень испугался и подумал, что они собираются меня прикончить.

– А что вы стали делать, когда они вас заперли?

– Я сел и оглянулся, нет ли какого-нибудь выхода. Я не собирался там оставаться, надеясь найти возможность как-нибудь выбраться, но ничего такого не обнаружил. Дверь была крепкая и заперта с той стороны. И было только одно маленькое окошко. Я выглянул и увидел, что подо мной три этажа и снаружи глухая стена. Да и само окошко было забито.

– Так как же вы бежали? – спросил я.

– Не перебивайте юношу, Ватсон! Так как же вам удалось бежать? – спросил и Холмс.

– Сначала я подумал, что застрял здесь надолго, а потом заметил в потолке небольшой люк. Я попытался достать до него, но было слишком высоко. Я попробовал встать на спинку кровати, но все равно не смог дотянуться до задвижки. Тут я услышал, как кто-то поворачивает ключ в замке, быстро лег и притворился спящим.

– Кто же это был?

– Опять кучер. Он принес тарелку с бутербродами и кувшин сидра. Он ничего не сказал, просто поставил все на пол и ушел. Я уже очень проголодался, поэтому чуть-чуть поел, хотя боялся, что пища может быть отравлена. Поев, я почувствовал себя крепче и мог лучше думать. И решил, что если поставлю кровать изголовьем вверх, то смогу использовать ее как лестницу и достану до задвижки, но боялся, что при этом будет много шума и стука. Я не мог придумать, как это сделать, чтобы они не слышали. Я долго думал, но ничего не решил. А потом услышал очень странные звуки внизу.

– Какие же это были звуки? – спросил Холмс.

– Чудные звуки, вроде пения с барабанным боем и криками. Никогда не слышал ничего подобного, разве, может быть… – И он осекся, как будто смутившись.

– Разве что? – подбодрил его Холмс.

– Я видел такое в Нью-Орлеане, на Конго-сквер, где танцевали барабанщики из секты вуду. И звуки в доме были такими же.

– Это когда же ты был на Конго-сквер? – сердито спросил полковник.

– Когда я ездил к тете Мими. Она сказала, что такое зрелище каждый должен видеть и что это здорово возбуждает, когда видишь, как все эти черные пляшут, бьют в барабаны и распевают как безумные.

– Твоя тетя Мими, наверное, спятила! – гневно фыркнул полковник. – Юноша и белая женщина ночью на празднике вуду!

– Но с нами все было в порядке, – сказал Джей. – Нас сопровождал знакомый тети Мими, мистер Болден. Он музыкант, и у него есть свой оркестр.

– Я как следует поговорю с твоей тетушкой, как только снова окажусь в Нью-Орлеане! – грозно сказал полковник. – Но, мистер Холмс, мальчик ошибается. Вся эта чепуха о вуду и мамбо-джамбо…

– Возможно, он гораздо более прав, чем мы думаем, – ответил Холмс. – Так значит, молодой человек, вы под этот шум рискнули передвинуть кровать?

– Да, сэр. А после этого было легко пролезть через люк. Он вел на чердак, там было полно всякого старья и темно, но сквозь щели в боковых скатах крыши просачивался свет. Я навалил на люк несколько ящиков, чтобы на чердак не влезли, и стал искать выход. Ну, сначала я здорово растерялся. Оказалось, что на чердаке несколько отсеков, и в некоторых было так темно, что совсем ничего не видно, но я пробрался в самый конец, где просачивался свет. Потом я добрался до места, где один отсек соединялся с другим, и там была деревянная дверь, закрытая на засов, но он оказался очень хлипким. Тогда я толкнул дверь ногой, и она открылась.

– И где же вы оказались? – спросил я.

– На плоской крыше с парапетом, в который чуть не уткнулся. Позади был фронтон с острой крышей и боковыми скатами, но я стоял на ровном месте. Я догадался, что, наверное, это тыльная часть дома, подошел к парапету и попытался спуститься вниз, но пока не было никакой возможности это сделать. С места, где я стоял, можно было разглядеть большой сад и лужайки. Было уже почти темно, но тем не менее я увидел, что во дворе полно людей. Некоторые были одеты словно в пьесе.

– Что вы имеете в виду? – прервал его Холмс.

– Ну они были очень чудно одеты, в разноцветные длинные платья и халаты. Они обязательно бы меня заметили, если бы я попытался слезть, и я испугался. Я увидел, как они разожгли большой костер посередине лужайки, и решил, что надо держаться от них подальше. Я перелез через скаты фронтона на фасадную сторону, но и там дело было ненамного лучше.

– Почему? – поинтересовался Холмс.

– Ну потому, что через фасадный парапет я увидел длинный ряд экипажей на подъездной аллее. Наверное, на них приехали те люди, которые стучали в барабаны и распевали, и я догадался, что там, у экипажей, остались кучера, поджидавшие своих хозяев. Но по крайней мере здесь не было костра, и темнота была мне только на руку. И я перелез через парапет.

– Как! Без веревки и какого-либо приспособления? – воскликнул я.

– Ну, веревки у меня, конечно, не было, доктор, так что пришлось обойтись без нее, но я разглядел, что по одну сторону от главного входа плющ был довольно густой, так что уцепился за него. На вид он был прочный, но я сомневался, выдержит ли он меня. Я перевернулся и опустил ноги вниз, туда, где ветки были погуще, и отпустил парапет. Плющ выдержал под моей тяжестью, хотя на какое-то мгновение мне показалось, что я падаю, но через несколько минут я почувствовал, что все-таки можно спускаться.

– Ты проявил достаточное хладнокровие, – заметил полковник и с удивлением покачал головой.

Джей рассказал далее, как он, тесно прильнув к плющу, одолевал дюйм за дюймом по темному фасаду дома, пока не оказался на высоте нескольких футов над землей, и спрыгнул. Скрытый тенью дома, он прополз в заросли кустарника возле подъездной аллеи.

– Вот это было самое трудное, – сказал Джей, как будто спуск с чердака был легким. – Я не видел ни зги и все время спотыкался, но все-таки в конце концов выбрался на большую дорогу. – Он замолчал на какое-то время, а потом продолжал: – Очутившись на этой дороге, я побежал что есть духу, но на ней мне нельзя было оставаться, ведь они могли устроить за мной погоню, поэтому я перелез через живую изгородь, спрятался за ней и заснул. Я решил, что в темноте они не смогут тщательно обыскать местность и мне тоже не удастся до рассвета найти дорогу до Винчестера.

– Меня удивляет, как вы могли уснуть в таких обстоятельствах, – заметил я.

– Ну, заснул я не сразу. Я был очень голоден и не мог спать, – ответил он, не отрывая взгляда от стола. – Уже рассвело, когда я проснулся. Я услышал крики и подумал, что они меня обнаружили, но потом увидел мальчика-подпаска с коровами на дальнем конце пастбища. Я решил, что он мне покажет, как добраться до Винчестера, и надеялся, что у него, может, есть при себе какая-нибудь еда. – И он опять пристально посмотрел на стол.

На этот раз полковник понял, в чем дело, и позвонил, чтобы принесли еще бутербродов. Снова подкрепившись, Джей продолжил рассказ:

– Я рассказал мальчику-подпаску все, что со мной случилось. Он как-то смешно говорил, и я даже сначала его не понял, но потом смог привыкнуть к его акценту. Он сказал, что в том доме обитают привидения и к нему близко никто не подходит. У него с собой было немного хлеба и сыра, и он со мной поделился.

Казалось, что на нашего юного миллионера самое большое впечатление из всего пережитого произвело испытание голодом – едва проглотив один бутерброд, он потянулся за другим.

– Я спросил у Чарли – так его зовут, – как добраться до Винчестера, и он сказал, что если я пойду по дороге, на которую вышел, то в Винчестер и попаду, но я побоялся по ней идти и подумал, что, наверное, здесь и застряну, а потом решил поменяться с Чарли одеждой.

– Но ты не силой заставил беднягу поменяться с тобой одеждой? – требовательно спросил полковник.

– Нет, сэр. В обмен на его одежду я отдал ему свой костюм и половину денег, что были при мне, а также все мои грушевые леденцы, но леденцы он отдал обратно и сказал, что они мне понадобятся: дорога длинная, а солнце печет. «Сейчас солнце жарит вовсю, как бы вовсе не в мае», – повторил Джей, имитируя речь своего английского приятеля. – Так все и оказалось, – продолжал Джей, – я пошел по дороге, как сказал Чарли, и потом через поля выбрался к холмам, рядом с городом, но мне часто приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть. Когда я пришел сюда, то сообразил, что, может, они меня выслеживают, поэтому назвался Чарли и сказал, что у меня есть сообщение для полковника, но добраться до него было потруднее, чем убежать из того дома.

Закончив свой рассказ, Джей вплотную занялся бутербродами, а мы с полковником удивлялись точности и деловитости пересказа его приключений. Холмс откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза, несомненно, размышляя над подробностями только что услышанного.

– При первой же возможности я должен вознаградить этого Чарли, – сказал Харден. – Он не должен оказаться внакладе оттого, что помог моему сыну.

Мне было приятно это слышать, потому что я гордился этим английским деревенским парнишкой, который, существуя сам на гроши, проявил дружеские чувства к сыну американского миллионера, поделился с ним своей скудной пищей и даже вернул ему «драгоценные» грушевые леденцы.

Холмс выпрямился:

– Скажите, а вы смогли бы узнать этот дом?

– Конечно, – ответил Джей, жуя очередной бутерброд.

– И могли бы показать туда дорогу?

– Я знаю общее направление, – сказал юноша. – Но я не знаю точно всю дорогу, только небольшой ее отрезок возле самого дома.

– Но если мы определим верное направление, вы могли бы найти дом? – настойчиво спрашивал Холмс.

– Да уж точно, сэр, нашел бы, – ответил юный Харден.

– Тогда мы отправимся туда завтра ранним утром и посмотрим, что можно выяснить дополнительно. Полковник, я предлагаю вам подключить местную полицию и попросить, чтобы они отрядили с нами двоих своих людей. Ватсон, вы сможете достать военную карту местности? Джей, ваши приключения закончены, и, думаю, сегодня вам надо бы пораньше лечь спать.

– Но как быть с этим мерзавцем Дрю? – запротестовал полковник Харден.

– Родные Палестины Дрю – это Лондон, – ответил Холмс. – И как только преступники обнаружили побег вашего сына, они сразу же направились туда. Лучше давайте сначала посмотрим, что собой представляет этот дом.

7 ЗНАК ЗМЕИ

На следующее утро мы с Холмсом и полковником Харденом, инспектором Стаббингтоном и сержантом Морганом из местной полиции разместились в экипаже, а Джей сел вместе с кучером на козлы. Накануне вечером Холмс изучил карту окрестностей и пришел к некоторым выводам относительно того, где искать дом. Теперь он описал полицейским этот дом и высказал предположение, что он уже свыше года пустует.

Офицеры переглянулись, и Стаббингтон сказал:

– Это похоже на Уэйлс-Корт. Там давно никто не живет.

– А где расположен Уэйлс-Корт? – спросил Холмс.

– Это в самом конце Грейхэнгера, сэр, – ответил Морган. – И принадлежал он мистеру Гартону, банкиру. Дом уже года четыре как пустует.

– А вы знаете этот дом? – спросил Холмс. – Он соответствует описанию?

– Я бывал там только раз и то несколько лет назад, – ответил задумчиво Стаббингтон. – Из-за дела по поводу большого вечера в саду, на котором присутствовали даже королевские особы. Мне кажется, что дом действительно с колоннами и что его фасад увит плющом. Да, это похоже на то самое место.

– И уже прошло четыре года, как умер мистер Гартон, – добавил Холмс.

– О нет, сэр, – ответил Морган. – Старый мистер Гартон умер вот уже почти десять лет. И хозяином дома стал его сын, но он растратил все деньги отца и попал в очень нехорошую историю. Он всем задолжал, и нас запрашивал насчет него даже сам Скотленд-Ярд, и тогда он застрелился. Вот это и случилось четыре года назад.

– Конечно! – воскликнул Холмс, ударив себя кулаком по коленке. – Это, несомненно, Уэйлс-Корт. Кучер, – позвал он, – вы знаете, как проехать в Грейхэнгер?

– Да, сэр, – ответил кучер.

– Значит, везите нас туда и как можно скорее, – приказал Холмс и, закрыв глаза, откинулся на спинку сиденья.

Мы все очень удивились, но я знал, что спрашивать о чем-либо Холмса сейчас бесполезно, поэтому мы молча проехали примерно три мили.

Молчание нарушил Джей, который закричал:

– Вот дорога! Вот сюда я выбрался из кустарника!

Холмс моментально наклонился вперед, тщательно оглядывая окрестности по обе стороны дороги. Через минуту показались ворота.

– Не въезжайте! – скомандовал Холмс кучеру. – Мы пойдем к дому пешком.

Мы поспешно вышли и остановились у ворот.

За деревьями, беспорядочно разросшиеся ветви которых нависали над дорогой, была видна закругленная подъездная аллея, ведущая к портику с колоннами, доверху увитыми виргинским плющом, о котором нам рассказывал Джей. Гравий на подъездной аллее был грязный и неухоженный. Повсюду торчали пучки сорняков, по большей части раздавленных или вырванных колесами проезжавших экипажей, следы которых были еще свежи.

– Это тот самый дом, – торжествуя, заявил Джей, и мы действительно увидели оборванный плющ в том месте, где он спрыгнул.

Мы подошли к дому и поднялись по ступенькам крыльца. Краска на красивой парадной двери поблекла, а медная ручка потускнела. Одна половина двери была слегка приоткрыта. Холмс тростью широко распахнул ее, и мы вошли. Это был просторный, изящно отделанный холл, с полом из темного мрамора и полукруглыми лестницами, завершающимися площадкой. В холле совершенно не было никакой мебели и в центре пола мелом широкими линиями была начертана схема. Мне показалось, что какой-то прорицатель будущего начертил круг Зодиака. Там и сям линии были закапаны свечным воском. В воздухе стоял странно знакомый запах, сладкий и терпкий.

Шерлок Холмс остановился у мелового круга и медленно осмотрелся вокруг. Наконец он повернулся к полицейским.

– Инспектор, – сказал он, – могу я попросить вас и вашего сержанта обыскать верхние этажи, пока я с полковником Харденом и доктором осмотрим нижний? Джей, ступайте с офицерами наверх и помогите им.

– Слушаюсь, сэр, – ответил инспектор Стаббингтон, но можно узнать, вы полагаете, что мы найдем нечто особенное?

– Очень полезное правило для следователя, – ответил Холмс, – не ожидать ничего. Тогда он не будет ни разочарован, ни предубежден против того, что, может быть, найдет.

– Вы, несомненно, правы, сэр, – ответил инспектор, и они отправились наверх.

Харден, Холмс и я начали осматривать первый этаж. Двери в конце холла вели в большую и широкую залитую солнцем гостиную с французскими окнами, выходящими на террасу. Здесь тоже были пятна свечного воска и стоял такой же сладковатый запах. Я теперь понимал, что это был знакомый мне запах курений, характерный для индийских храмов.

Мы не нашли ничего нового, пока не добрались до кухни. У одной стены стоял стол, уставленный пустыми бутылками. Судя по этикеткам, вина в них были отменного качества. Холмс выудил из-под стола чайную ложку и карточку с названием фирмы одного из самых лучших лондонских виноторговцев и именем молодого лорда, хорошо известного в светских кругах.

– Такое впечатление, что здесь нередко происходят такие встречи, – заметил Холмс.

– Почему вы так говорите? – спросил я.

– Бутылки, – ответил Холмс, – самые недавние еще чистые, но большая часть покрылась пылью. Интересно было бы исследовать слой пыли и таким образом определить, сколько в доме состоялось подобных встреч, но это необязательно. Дата на этикетке определенно указывает на то, что они встречались в феврале.

– Они? – переспросил полковник.

– Мистер Дрю и его так называемые гости, – ответил Холмс. – Итак, джентльмены, полагаю, мы видели все, что необходимо.

Мы вернулись в холл, где встретились с теми, кто побывал наверху. Инспектор Стаббингтон отвел Холмса в сторону и отрапортовал:

– В спальнях есть явные следы того, что я назвал бы любовными приключениями, и в одной из них я нашел вот это.

Он вынул из кармана сложенную фантиком бумажку и подал ее моему другу, который осторожно ее развернул, и мы увидели щепотку серебристого порошка. Поднеся его к свету, Холмс тщательно рассмотрел порошок через лупу.

– Отлично, – сказал он. – Вы помните, в какой спальне нашли это?

– Да, сэр. В третьей спальне западного крыла.

– Пожалуйста, проводите меня туда, – сказал Холмс и пошел вместе с инспектором наверх.

Через несколько минут они вернулись. Холмс молча улыбался.

– А теперь, – сказал он, – давайте осмотрим сад.

Мы гуськом вышли через гостиную на террасу, которую Холмс исходил вдоль и поперек, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть какой-то след на каменном полу. Наконец он повел нас, спустившись по невысоким каменным ступенькам на лужайку.

Четыре года запустения и теплая весна превратили газон в буйно заросший луг, и по затоптанной траве было видно, что здесь побывало немало людей. Хорошо заметная тропинка вела прямо от ступенек к кострищу в центре лужайки. Мы шли за Холмсом, который дважды наклонялся, чтобы подобрать и спрятать какие-то маленькие белые предметы.

Кострище окружало кольцо вытоптанной травы, мы тоже обступили его со всех сторон, а Холмс не отрывал от него взгляда.

– Посмотрите-ка, Ватсон, – показал он, – что вы об этом скажете?

На краю, там, где был пепел, виднелся ясный отпечаток голой ступни.

– След! – воскликнул я. – Это след босой ступни женщины или ребенка.

– Хорошо, Ватсон, – одобрил Холмс. – По-видимому, наши полуночники становились более неосторожными с приближением утра.

Мы почти закончили осмотр, обойдя кругом кострище, как Холмс наклонился опять.

– Можно вас побеспокоить, сержант. Мне нужен листок бумаги из вашего блокнота, – попросил он Моргана и, получив его, подобрал еще одну щепотку серебристого порошка.

Наконец мы обошли кругом все кострище, и теперь Холмс, нагнувшись, рассматривал пепел в центре, вороша его тростью. Из-под груды пепла он извлек почерневшую смятую проволоку и поднял ее концом трости.

– Как вы думаете, что это могло бы быть? – обратился он к нам.

– Да это же птичья клетка, – ответил Джей.

– Совершенно верно, – подтвердил Холмс. – И вряд ли я ошибусь, если это не останки ее обитателя. – Он встряхнул обгоревшую клетку, и комок золы упал на землю и рассыпался, и мы увидели крошечные тонкие кусочки костей.

– Проклятые хорьки! – вскричал юноша, а его отец, отвернувшись, выругался покрепче.

– Уверяю вас, что рядом с мистером Дрю любой хорек покажется образцом гуманности, – заметил Холмс. Он направился к дому, мы следовали на ним. Когда мы проходили по холлу, я осмелился задать вопрос:

– Так, значит, Дрю устроил здесь какое-то сатанинское ритуальное действо?

– Нет, Ватсон, – ответил он и остановился около меловой схемы. – К дьяволу это не имеет никакого отношения. Посмотрите-ка на это! – Он стукнул тростью по начертанному мелом кругу. – Как вы думаете, что это такое? Ну!

– Это же зодиакальный круг, который используют астрологи – предсказатели судеб, но, может быть, и просто место для колдовства?

– Ах, Ватсон, – ответил Холмс, – вы смотрите, но не видите. Астрологи имеют в своем распоряжении двенадцать знаков Зодиака. А здесь тринадцать. – И опять постучал тростью по схеме. – Вот он, тринадцатый знак – Офиокус Змееносец!

Мы с Харденом удивленно воззрились на него.

– Но что это означает, сэр? – спросил Джей.

– Это означает, – ответил Холмс, – что мы имеем дело не с сатанизмом, а с чем-то гораздо более древним.

Мы молчали, глядя на меловое изображение. Холмс подошел к двери и распахнул ее:

– В Винчестер, джентльмены. Нам предстоит поздний завтрак и, может быть, небольшое выяснение обстоятельств.

8 НЕБОЛЬШОЕ ВЫЯСНЕНИЕ

В солнечный полдень мы быстро мчались обратно в Винчестер. Холмс был доволен, пространно рассказывая нам о придорожных цветах и растениях и объясняя геологическое строение местности юному Хардену. Мне приятно было видеть его в таком хорошем настроении. Как всегда, под влиянием интереса к новому делу пружина вдохновения холмсовского интеллекта сжималась все крепче и туже, и постепенно он становился молчаливее, словно пытался найти какой-то осмысленный порядок в обнаруженных им фактах. Но как только значение этих фактов прояснялось, грандиозная пружина ослабевала, и он становился таким обворожительным и остроумным собеседником, какого можно только пожелать.

После ленча, когда миссис Харден и ее дочери удалились, мы собрались вокруг графинчика с бренди. Холмс тщательно проверил свои карманы и выложил на стол перед собой один за другим предметы, обнаруженные им в Уэйлс-Корте: два бумажных фантика с серебристым порошком, чайную ложку, винную этикетку и два маленьких белых перышка.

Холмс внимательно посмотрел на Хардена.

– Полковник Харден, – сказал он, – вы очень терпеливо ожидали моего объяснения по поводу странных событий, с которыми столкнулась ваша семья, но если сначала у меня было только подозрение, то свидетельства, почерпнутые в Уэйлс-Корте, дали мне возможность прийти к нескольким твердым выводам. – И жестом указал на маленький ряд своих находок. – Позвольте мне продемонстрировать цепь моих умозаключений.

– Жарьте из всех стволов, мистер Холмс, – поле боя за вами. – И полковник передал ему портсигар.

– Спасибо, – ответил Холмс и выбрал сигару по вкусу. – Наверное, мне надо начать с Дрю. У вашего сына замечательно тонкий слух, когда дело касается акцентов и произношения. Это позволило мне убедиться, что замысел преследования вас и вашей семьи принадлежит Дрю. Он тут главарь. – Холмс помолчал, раскуривая сигару. – Прошло почти четыре года с тех пор, как я до конца выяснил отношения с профессором Мориарти в Швейцарии. Ватсон описал эту историю в своем мелодраматическом опусе «Последнее дело Холмса». Мне очень повезло, что оно стало последним для Мориарти. К несчастью, один преступник из его шайки, может быть, самый опасный, каким-то образом узнал, что мне удалось спастись. Поэтому я не имел возможности вернуться в Англию, пока не представился случай заманить в ловушку этого головореза и таким образом обеспечить себе безопасность.

Еще до встречи с профессором Мориарти я снабдил Скотленд-Ярд очень пухлым досье о деятельности его преступной банды и был совершенно уверен, что, когда вернусь в Англию, большая часть его сообщников будет сидеть в тюрьмах. Но это, к сожалению, оказалось не совсем так. Дрю и его маленькая шайка ускользнули от правосудия, главным образом из-за нежелания свидетелей давать против них показания.

– Не припомню, чтобы когда-либо раньше вы говорили о Дрю, – заметил я.

– Возможно, и не говорил, – ответил Холмс. – Но я давным-давно знал о нем. Одно время он служил сержантом в сыскном отделе Скотленд-Ярда, его начальники отзывались о нем как о старательном и умном офицере. Он говорил на нескольких языках и был очень сообразителен. Но со временем его непосредственные коллеги начали подозревать, что его репутация далеко не безупречна. Он из тех темных личностей, чье единственное удовольствие – причинять боль и страдание другим. Дрю едва не потерпел фиаско, когда в одной из камер в Кэннон-Роу после учиненного им допроса умер уличный мальчишка, но в то время Дрю ухитрился выйти сухим из воды. Однако его карьера окончательно рухнула, когда открылись его связи с бандой мошенников, орудовавших на бегах.

– Дело Бенсона! – воскликнул инспектор Стаббингтон.

– Да, точно, – ответил Холмс. – Дрю и несколько его сообщников посадили в тюрьму. Но затем он возник уже как член преступной шайки Мориарти. Собственное падение профессора в бездны преступности было вызвано его непомерной алчностью, и Дрю, став его сообщником, показал, как можно безнаказанно набивать карманы. Именно Дрю обеспечивал финансирование банды Мориарти, что сделало их угрозой для безопасности всей страны.

– Но вы покончили с Мориарти, – напомнил я.

– Совершенно верно, Ватсон, – сказал Холмс. – Но я не отделался от Дрю, и после гибели хозяина он может свободно осуществлять свои планы для собственной выгоды.

Холмс достал бутылочную этикетку.

– Услышав сегодня утром фамилию Гартон, я вспомнил, что в моем досье, приготовленном для Скотленд-Ярда, значится имя этой персоны. Это подтвердило мои опасения, что в деле замешан Дрю и что именно Уэйлс-Корт заслуживает нашего пристального внимания. И по этой этикетке, и по рядам запыленных бутылок я понял, что после смерти молодого Гартона банда Дрю сделала Уэйлс-Корт местом своих постоянных сборищ.

– Но что здесь происходит, мистер Холмс? – спросил инспектор. – Вы считаете, что дело не имеет отношения к сатане?

– Сатанизм, – объяснил Холмс, – реакция на христианство, извращенная ересь, которая объектом поклонения делает дьявола и его философию, отрицающую все христианские добродетели. До пришествия Христа существовали другие религии, одна из которых главенствовала в древнем мире. Вы слышали что-нибудь об Элевсинских мистериях?

– Но это же была философия духовного просветления! – возразил я. – И конечно, многие из первых христиан могли оставаться преданы клятвам, данным в Элевсине?

– Верно, – согласился Холмс, – и глашатаи призывали приобщиться к элевсинским тайнам людей, только чистых сердцем и деяниями. В Элевсин приезжал и Нерон, желавший принять обряд посвящения, но не решился. Утверждали, что те люди, которые по своим душевным качествам не соответствовали этой религии, во время посвящения сходили с ума.

– А в чем состоял обряд посвящения, мистер Холмс? – спросил Джей.

– Его сопровождало клятвенное обещание хранить ритуал в строжайшей тайне, и мы не знаем все в точности, но кое-что известно. Например, существовал Зодиак из тринадцати домов, основанный на месячных циклах луны, и ему поклонялись гораздо чаще, чем солнечному зодиакальному циклу из двенадцати.

– Но что общего имеют эти зодиакальные циклы и поклонение богине Деметре в Элевсине с той преступной деятельностью, которой занимается Дрю?

– Почитание Деметры – богини-матери, богини жизни и плодородия – было основой элевсинского культа, – объяснил Холмс. – Ее аналог можно найти во всех пантеонах древнего мира. Это культ Ану; она же Изида, она же Диана. Она была Великой Матерью. На развалинах ее святилища в Лондоне христиане построили храм мученика Магнуса. Но она была не только богиней жизни и плодородия, а также богиней смерти. Она – Геката, она кельтская богиня Серидвен, Кайлея у гэлов, богиня Хэг с семью мужьями. В Ирландии ее называют Морриган – богиней войны, от которой зависят судьбы воинов и которая носится над полем битвы на своих обагренных кровью вороньих крыльях.

На какое-то время Холмс замолчал, а затем продолжил:

– Но с распространением христианства культ Великой Матери постепенно ушел в тень. Со временем в нем окрепла и стала определяющей темная сторона. Он стал культом смерти и власти, проклятия и зла, и когда-то веселый и радостный праздник плодородия превратился в маниакальное действо с извращенными формами эротизма.

Холмс взял со стола остаток белого пера.

– Голубка, – сказал он, – была когда-то в Элевсине священным символом света, мира и любви. Но что мы наблюдаем в Уэйлс-Корте: эти люди сжигают голубок заживо в железных клетках. 30 апреля, накануне старого праздника плодородия богини Белтаны, Дрю собрал их и приобщил к постыдным ритуальным беснованиям, которые вызвали в них самые низменные инстинкты.

– Не понимаю, как он мог использовать для этого обыкновенные пьяные оргии, которые в обычае у богатых, – заметил полковник.

– Вы должны понять, что Дрю хорошо знаком с некоторыми необычными философскими учениями и таинственными религиями, с драматическими, насильственными и эротическими ритуалами. В Лондоне полно богатых молодых мужчин и женщин, которым наскучила светская жизнь. Они читают Гюисманса и хотят таких же возбуждающих забав, которые он описывает. Рано или поздно они сводят знакомство с Дрю. Притворяясь ученым или даже служителем древнего культа, он заманивает их в свои сети, оставляя метки на их душах, что делает молодых людей послушной добычей.

– Но каким же образом? – спросил полковник.

– Секрет низменного и подлого дела Дрю заключается вот в этом, – ответил Холмс и взял со стола два фантика.

– Наркотики? – высказал я предположение.

– Нет, хотя кое-какие наркотики он и использует. Но эти порошки проще по химическому составу.

Он развернул фантики, высыпал их содержимое в пепельницу и поднес горящий конец сигары к серебристой поблескивающей пудре. В пепельнице вспыхнуло белое пламя, ярко осветив всю комнату, что заставило нас всех резко отпрянуть.

– Магниевый порошок! – воскликнул полковник Харден. – У него на службе состоит фотограф!

– Совершенно точно, полковник. Магниевая смесь, используемая фотографами для вспышки. У меня почти не было сомнений уже тогда, когда инспектор Стаббингтон нашел этот порошок, и когда были обнаружены следы треноги в спальне.

– Шантаж фотографиями! – воскликнул инспектор. – Ах, грязный негодяй!

– И жертвы Дрю, – заметил Холмс, – именно поэтому никогда не жалуются. Они скорее пойдут на банкротство и даже смерть, нежели рискнут тем, чтобы Дрю обнародовал подобные фотографии.

– Но какое дело этому грязному шантажисту до меня и моей семьи? Мои дети еще слишком малы и не имеют доступа к моим деньгам. Не сходится, – возразил полковник.

Шерлок Холмс встал и открыл окно, чтобы свежий воздух рассеял сигарный дым, повернулся и оперся о подоконник, его высокая фигура казалась темным пятном на солнечном свету.

– Если вы и ваши близкие рассматривались бы как очередные жертвы, тогда бы вы получили хитроумно замаскированные приглашения на одно из больших сборищ Дрю, но вы таковых не получили. На вашу долю достались только угрозы, которые шли по возрастающей и закончились похищением вашего сына. Дрю не рассматривает вас как потенциальную жертву, полковник Харден, но по какой-то причине вы стали представлять для него очень существенную угрозу.

Несколько минут полковник жевал сигару, и лицо его поминутно меняло выражение.

– Послушайте, – сказал он наконец, – мы уже говорили с вами об этом, мистер Холмс. Я никоим образом не могу представлять угрозу для кого-нибудь в Англии, если не считать этого отвратительного шантажиста Дрю. Но вы проделали такую большую работу. Вы не ошиблись в своих предположениях относительно Джея и, очевидно, правы насчет того, что происходит в этом доме. Вы можете мне сказать…

– Нет, – перебил его Холмс, – если вы собираетесь спросить, почему представляете угрозу для Дрю или по крайней мере почему он так считает, то я вам ответить на этот вопрос не могу и, наверное, никогда не смогу.

– Но послушайте, – сказал Харден, – я испытываю к вам чувство восхищения, мистер Холмс, с тех пор, как увидел вас за работой, но я не очень люблю получать отказы, И если все дело в гонораре…

Холмс остановил его, подняв руку.

– Мои гонорары, – ответил он, – всегда одинаковы за исключением тех случаев, когда я отказываюсь от них вовсе, они вообще не играют для меня никакой роли. Но существует одно непреодолимое препятствие для моих дальнейших расследований: почему Дрю вас преследует, полковник? И мое расследование на этом закончится.

Мы все буквально онемели при первом отрицательном ответе Холмса, а теперь замолчал и полковник. Холмс снова сел за стол.

– Позвольте мне выразить мою мысль иначе, – пояснил Холмс. – Вы, полковник, вызвали меня в Винчестер, чтобы я расследовал дело о похищении вашего сына. Вы поверили моим дедуктивным умозаключениям. Благодаря собственной находчивости и сообразительности Джей свободен и невредим. Мы знаем, кто был его похитителем, и если вы желаете отомстить и предъявить ему обвинение по статье «Преступление против личности» – вам это удастся. Свидетельские показания Джея позволят осудить Дрю, и он надолго сядет в тюрьму, но я вам не советую действовать таким путем.

– Да почему, черт возьми, не советуете? – проворчал Харден.

– Потому что это не даст ответа на ваш вопрос и не прекратит преследование вашей семьи со стороны сообщников Дрю ни сейчас, ни во время любого другого вашего приезда в Англию.

– Тогда что мне делать? – требовательно произнес полковник.

– В интересах вашей безопасности и безопасности вашей семьи единственный совет, который я вам могу дать, – уезжайте из Англии при первой же возможности.

Харден встал и, шагая вокруг стола, несколько раз затянулся сигарой. Наконец он снова подошел к своему стулу, но не сел.

– Мистер Холмс, – сказал он, – мой отец, Джи Уэйн Харден, человек незнатного происхождения, но он стал владельцем огромной табачной плантации и нажил на этом большое состояние. Он ни разу за всю свою жизнь не уклонился от столкновения ни с одним человеком, никому не лгал и никого не использовал в своих интересах. Он всегда меня учил, что человек должен делать не то, что хочется, еще менее, чего хотят от него другие, но только то, что должен.

Он опять откашлялся и продолжал:

– Мы освободили своих черных рабов еще до Гражданской войны, отец считал, что рабовладение пятнает честь христианина. Но когда началась стрельба в форте Самтер и я спросил у него, что делать, он ответил: «Рабство – зло, сынок, но право твоего штата на свободу выбора находится под угрозой». Это все, что он сказал, но для меня этого было достаточно. И подобно генералу Роберту Эдуарду Ли, я пошел защищать «свой штат своим мечом и своей жизнью».

Он замолчал. Мы тоже все молчали, восхищенные таким благородством.

– Я никогда не уклонялся от борьбы со сторонниками уступок Северу, аболиционистами, юнионистами или проклятыми куклуксклановцами, – продолжал он, – и ни одна грязная свинья, ни один шантажист не заставит меня покинуть Англию. Этот негодяй угрожал мне, он похитил моего сына. Я ни перед чем не остановлюсь, мистер Холмс, я останусь здесь и буду фотографировать, что мне заблагорассудится. Ваша полиция может позаботиться о моей семье, а когда Дрю и его отребье подберутся ко мне, вы расставите им ловушку. Это вам подходит?

По мере того как полковник говорил, глаза Холмса блестели все ярче. В конце речи он вскочил и тепло пожал руку старого солдата.

– Великолепно, полковник! – вскричал он. – Никто не имеет права просить вас об этом, но, если таково ваше желание, мы так и сделаем.

Полковник Харден сел и налил себе еще порцию бренди. Графин пошел по кругу… Затем заговорил инспектор Стаббингтон:

– А как вы отыщете Дрю, мистер Холмс?

– Вот с помощью этого, – ответил Холмс и угрожающе помахал чайной ложкой.

9 ЖРИЦА И ЖРЕЦ

В тот вечер мы составили план действий. Было решено, что под охраной местной полиции миссис Харден и ее дети уедут в Лондон, а там ответственность за их безопасность возьмет на себя Скотленд-Ярд. Тем временем полковник будет продолжать свои исследования, но под наблюдением самого Холмса.

На следующее утро, получив телеграмму, подтверждавшую, что в Лондоне нас ждут, мы с Холмсом во второй половине дня уже могли вернуться домой. Наши чемоданы погрузили в кеб, когда Холмс взглянул на часы.

– Немного рано для пятичасового чая, – заметил он. – Но мы, наверное, можем выпить его и в Винчестере. Кебмен, будьте так любезны, выгрузите наш багаж на станции, чтобы его отправили с лондонским поездом. Ватсон, вы не прогуляетесь со мной перед чаем?

Совершенно сбитый с толку таким внезапным решением, я попрощался с Харденами и присоединился к Холмсу.

– А вы, – сказал Холмс полковнику, – не выходите сами из гостиницы и своей семье не позволяйте, пока не будут обеспечены все меры предосторожности.

Час или около того мы с Холмсом прохаживались по большим и маленьким улицам Винчестера. Те, кто не был знаком с Холмсом, мог бы поклясться, что в этот момент ум моего друга не отягощают никакие посторонние мысли и заботы и что он безмятежно наслаждается солнечным днем в старинном городе, первой столице английских королей. Но я достаточно хорошо его знал, чтобы понимать, насколько глубоко он сейчас занят делом Хардена. Однако Холмс не соблаговолил поделиться со мной своими раздумьями, и я знал, что расспрашивать его в таких случаях бесполезно.

Около четырех часов дня мы оказались на маленькой улочке возле городского собора. Холмс задержался у кондитерской и привлек мое внимание к пирожным, выставленным в витрине:

– Мы могли бы подкрепиться здесь, совместив приятное с полезным. – И направился к двери.

Кондитерская оказалась просторнее, чем могло показаться, судя по скромному фасаду. Сразу за дверью находился прилавок, а за ним чайная комната. Там было несколько столиков, за ними сидели молодые люди, которых я принял за студентов местного колледжа.

Мы с Холмсом заняли свободный угловой столик и заказали чай. Должен сказать, наш заказ был выполнен с большим усердием и некоторое время наше внимание было целиком занято поглощением разнообразных печений, хлеба с маслом, пирожных и замечательного фруктового пирога.

– Все это очень приятно, – сказал я наконец, – но, может быть, для нашего присутствия здесь есть и другая причина?

– Во-первых, – ответил Холмс, принимаясь за второй кусок пирога, – тот факт, что за нами наблюдали во время пребывания в гостинице. Человеку, стоявшему на другой стороне улицы, было почему-то очень трудно завязать шнурок на ботинке, и я подумал, что лучше заманить его за нами в город и потерять из виду где-нибудь на маленьких улочках, что я и сделал. А во-вторых, желание опробовать вот это. – И он достал ту самую чайную ложку, что нашел в Уэйлс-Корте. – Обратите внимание, что на ручке ложки стоят буквы «К.В.К.». После нескольких минут разговора с директором гостиницы мне удалось узнать, что в Винчестере существует Кенсалловская виноторговая компания. Мы пришли по нужному адресу, и вы, доктор, убедитесь в этом, посмотрев на ложку, лежащую на вашем блюдце, так как на ней та же самая монограмма. Думаю, имеет смысл предположить, что владелец этой знаменитой компании поставляет свою продукцию в Уэйлс-Корт.

Когда официантка начала убирать со стола, Холмс спросил:

– Можно ли мне поговорить с хозяином этого заведения?

– С хозяйкой? – переспросила молодая женщина. – С миссис Кенсалл? Мы все очень заняты во время пятичасового чая, но пойду посмотрю, может, она сейчас как раз свободна.

Чайная комната со времени нашего прихода уже наполнилась народом, и вскоре мы увидели весьма дородную леди в длинном белом переднике, движущуюся, словно корабль под всеми парусами, сквозь море голов в нашем направлении. Она остановилась, подбоченившись, около нашего столика и наградила Холмса недружелюбным взглядом.

– Я так понимаю, – сказала она, когда мы оба встали, – у вас, джентльмены, есть жалоба.

– Ну конечно, нет, – воскликнул Холмс, – это какое-то недоразумение. Меня и моего друга обслужили прекрасно. Но не можете ли вы, мэм, задержаться, чтобы ответить на несколько несложных вопросов?

Она, по-видимому, смягчилась.

– Если вы просто путешественники, – объявила она, – то вы выбрали самое неудачное время, так как сейчас я имею возможность встретиться только с представителями фирм, с которыми договорилась заранее.

– Я представляю только справедливость, – сказал мой друг. – Я – Шерлок Холмс, а этот джентльмен – доктор Ватсон. У меня есть чайная ложка, которая, как мне представляется, принадлежит вам.

Миссис Кенсалл проницательно сощурилась:

– Но вы приехали из Лондона не для того, чтобы вернуть мне потерявшуюся ложку, мистер Шерлок Холмс. Вы приехали, чтобы расследовать дело в Уэйлс-Корте. Вам лучше пройти со мной в мой кабинет.

Мы прошли за ней через служебный вход в ее кабинет. Когда все уселись, она сказала:

– Так что вас интересует в этом деле, мистер Холмс?

– Я не говорил, что Уэйлс-Корт меня интересует. Но вы, конечно, правы. Каким образом вы разгадали суть моего визита?

Миссис Кенсалл сложила руки на столе.

– Три дня назад я послала вина для большого вечера в Уэйлс-Корте, – ответила она. – Мои парни и девушки, работавшие на поставках, пригрозили мне, что уйдут: такое им пришлось там видеть и так их оскорбляли! А потом вы появляетесь у меня и что-то расследуете. Здесь, в Хемпшире, у нас не так часто случаются громкие события, мистер Холмс, да еще на протяжении всего трех дней.

Холмс широко улыбнулся:

– Как вы проницательны – да, мой интерес состоит в том, чтобы выследить человека или нескольких людей, которые устроили эту неприличную вечеринку. Когда я нашел вашу чайную ложку, то сразу понял, что именно вы поставляли для нее кое-какие припасы, в том числе вина. Можно ли спросить, кто обращался к вам за услугами?

Взгляд миссис Кенсалл стал жестким.

– Маленький проныра по имени Кулбон. Он пришел ко мне полтора месяца назад и сделал заказ. Сказал, что это обычное весеннее собрание одного религиозного общества, которое он и представляет, этакая лживая жаба.

– Кулбон, – повторил задумчиво Холмс. – Это невысокий, краснолицый человечек с довольно большим носом и нервозной манерой поведения?

– Тот самый, – подтвердила хозяйка. – Он сказал, что является секретарем этого общества.

– А у вас есть его адрес? – спросил Холмс.

– Разумеется. Я не заключаю никаких тайных сделок. Он платил наличными, но адрес у меня есть, и я сообщила ему, что его заказ выполнен.

Она отвернулась и достала бухгалтерский гроссбух из ряда подобных стоявших у нее за спиной. Положив книгу на стол, она стала ее перелистывать.

– Вот он, – сказала она наконец и повернула книгу так, чтобы мы тоже могли прочитать запись: «Мистер Альфред Кулбон, Уэйлс-Корт, Грейхэнгер, 30 апреля». – И здесь есть еще название: «Общество Св. Офиокуса, 14, Норрис Лейн, Стрэнд, Лондон».

– Отлично! – воскликнул Холмс и переписал адрес в свою записную книжку. – Скажите, миссис Кенсалл, если мой вопрос не покажется вам неделикатным, что так расстроило ваших служащих во время пребывания в Уэйлс-Корте?

– Согласно указаниям этого Кулбона, я отрядила в Уэйлс-Корт четырех девушек, чтобы приготовить и сервировать стол, а также четырех официантов и четырех официанток для обслуживания гостей. Они все имеют большой опыт в подобных вещах, обслуживали аристократов и привыкли к тому, что события иной раз выходят из-под контроля, но знают, как вести себя в подобных обстоятельствах. Однако в Уэйлс-Корте все было по-другому. Все было гораздо хуже.

– Что вы имеете в виду? – спросил Холмс.

– Откровенно говоря, мистер Холмс, мои служащие умеют не обращать внимания на двусмысленные предложения, но в Уэйлс-Корте это зашло гораздо дальше. Их просто преследовали пьяные гости.

– Понимаю. А кто-нибудь из ваших служащих жаловался в полицию?

– Я убедила их не делать этого, – ответила миссис Кенсалл, – естественно, в интересах своего предприятия, но теперь мне от этого не по себе.

– Да, наверное, так и должно быть, – ответил Холмс. – Но кто знает, как это могло бы отразиться на вашем деле, если бы обо всем стало известно полиции.

Шерлок Холмс поднялся:

– Вы очень мне помогли. Благодарю и буду помнить, где найти лучший фруктовый пирог, когда в следующий раз попаду в Винчестер.

Когда мы шли на станцию, я спросил:

– Каким образом вам удалось узнать об этом Кулбоне?

– Потому что Кулбон – это деревушка в западной Англии, по соседству с деревней Сомерсет, что в Порлоке.

И было совершенно ясно, что больше он мне ничего не скажет, хотя его ответ показался мне совершенно бессмысленным.

Ранним утром следующего дня мы наняли кеб, собираясь, как объяснил Холмс, «навестить старых друзей». Наш первый визит мы нанесли в северную часть города. Мы велели кебмену подождать около большой пивной и, обогнув ее, пошли по протоптанной лошадьми дорожке, ведущей к каналу. В нескольких шагах от канала стояло сильно потрепанное непогодой старое складское помещение с шаткой деревянной лестницей.

Мы поднялись наверх и очутились в коридоре с низким потолком. Как только мы вошли, нам в нос ударил запах пота, антиревматической жидкости и кожи. Молодые полуголые люди усердно упражнялись, осваивая технику бокса.

В дальнем углу комнаты был настоящий ринг, где мерились силой два парня. Около ринга стояла небольшая группа людей, то подбодряющая, то критикующая боксеров. Один из присутствующих, в вельветовых штанах и шляпе с пером, обернулся к нам.

– Ну и ну! – воскликнул он громко. – Вот так зрелище для страждущих глаз. Мистер Шерлок Холмс собственной персоной и доктор Ватсон. Добрый день, джентльмены!

Фамильярность, с которой человек обратился к нам, заставила меня вглядеться в него пристальней. Он был широкоплеч, с такой же широкой грудью и тоже, наверное, в прошлом был боксером. Пронзительные яркие глаза над сломанным носом смотрели на меня в упор.

– Доктор, имя, которое вы пытаетесь вспомнить, – Макмурдо, – сказал он мне. – Мы встречались с вами в Пондишери-Лодж несколько лет назад. Но имейте в виду, что мистера Холмса я знаю несколько дольше. С тех самых пор, как он едва не вышиб из меня дух в мой собственный бенефис в клубе Элисона. А мне говорили, мистер Холмс, что вас нет в живых.

– Они слегка преувеличили, – ответил, улыбаясь, Холмс. – Приятно снова увидеться, мистер Макмурдо. Я наслышан, что вы избрали не очень уважаемую профессию.

– Я же говорил, – ответил боксер, – я же всем сказал, что поверю, будто Шерлок Холмс умер, когда он сам мне об этом скажет. А теперь, джентльмены, что вас привело сюда?

– Да кое-что надо обдумать, как вы тонко выразились, – ответил Холмс.

– Тогда лучше пройти ко мне в «кабинет», – сказал Макмурдо и провел нас в маленький закуток.

В течение нескольких минут Макмурдо объяснял нам причины своего ухода из профессионального бокса:

– Во время матча с Томсоном, новозеландцем, за «красный котелок» и «кошелек» было несколько моментов, когда он едва не нокаутировал меня. Он был к этому почти так же близок, как вы, мистер Холмс, и я решил, что время повесить перчатки в угол, и не могу сказать, что огорчен этим. Ну а теперь, что вы скажете о вашем деле?

Холмс кратко и точно объяснил, в какое положение попал полковник Харден. Макмурдо слушал молча. Когда Холмс закончил, тренер открыл дверь и выкрикнул три имени.

– Вам нужно троих, – сказал он, опять сев, – и эти трое – самые лучшие из всех моих парней.

Через минуту на пороге появились трое молодых людей. Макмурдо представил их:

– Они парни упорные и подвижные и знают, как заставить себя слушаться. Для ваших подопечных лучших рук не найти.

Холмс объяснил им задачу и заплатил кругленькую сумму на необходимые расходы.

– Обязательно сообщите по телеграфу о любом нападении или угрозе нападения на полковника Хардена, – сказал им Холмс. – Мне необходима также ежедневная информация о всех передвижениях полковника, а если он захочет переменить место жительства, я должен знать об этом заранее.

Трое молодых людей отправились по своим делам, а мы распрощались с мистером Макмурдо. С ближайшего почтового отделения Холмс телеграфировал Хардену, чтобы он ожидал людей от Макмурдо, и после этого мы были готовы к следующему визиту.

10 ОБЩЕСТВО МИСТЕРА КУЛБОНА

Я не удивился, узнав, что Общество Св. Офиокуса имело штаб-квартиру поблизости от Холиуэлл-стрит, которую уже много лет как облюбовали распространители всякого непристойного товара. Несомненно, распущенность здешних нравов толкнула жертвы Дрю прямо в объятия дьявол!. Общество находилось в доме с двумя фронтонами. Помещение прежде было занято лавкой, но сейчас окна были закрыты зелеными занавесками с изображением фигуры Змееносца. На новой медной пластине были выгравированы адрес общества и фамилия секретаря.

Когда мы вошли, прозвенел колокольчик, как это бывает в лавках. Мы очутились в приемной с двумя столами и множеством стульев. Вдоль стен тянулись книжные полки. Ступенькой ниже была видна перегородка, за которой размещалось служебное помещение, скрытое от постороннего взгляда. При звуке колокольчика из-за перегородки раздался голос:

– Пожалуйста, присядьте. Я выйду к вам через минуту.

Холмс улыбнулся и стал разглядывать книги на полках. Большей частью это были редкие старинные издания, фолианты мистического содержания. Многие, и очень толстые, были посвящены некромантии и астрологии. Там были труды иностранных авторов в оригинале и в переводе. О большинстве авторов я никогда не слышал.

Зная интерес моего друга к кельтским диалектам, я привлек его внимание к тому под названием «Истинный кельтский язык» какого-то аббата Буде. Холмс фыркнул:

– Этот почтенный господин убежден, что настоящим, подлинным языком кельтских племен был английский! Как и английские израэлиты, чьи бессмысленные писания тоже здесь представлены, он не проводит никаких различий между иберийским и кельтским, саксонским, датским и норманнским языками.

– Английские израэлиты? – переспросил я.

– Да, есть такая любопытная секта, которая считает, что в свое время Англию захватили потомки двенадцатого колена древней Иудеи. Они ухитряются игнорировать значительные лингвистические достижения наших полиглотов, и если почитатели Св. Офиокуса могут верить подобной чепухе, то Дрю очень просто заманить их в свои сети.

Мы обернулись на звук шагов. Низенький краснолицый человек в очках на довольно большом носу вышел из служебного помещения.

– Чем могу служить, джентльмены? – И побелел, когда Холмс повернулся к нему лицом.

– Доброе утро, Фредди, – сказал Холмс. – Ватсон, позвольте мне представить вам моего старого друга Фредди Порлока. Мистер Порлок, или Кулбон, как он ныне именует себя, был когда-то моими глазами и ушами в шайке профессора Мориарти. Вы, значит, опять сбились с праведного пути, Фредди?

– Мистер Холмс, – сказал, едва не задохнувшись от волнения Порлок, – не ожидал увидеть вас снова. А что касается моей службы здесь, то после несчастной кончины профессора Мориарти и вашего исчезновения я был вынужден любыми средствами зарабатывать себе на жизнь.

– Да уж действительно, что любыми, – заметил Холмс. – А что касается несчастной кончины Мориарти, то единственное, что тут можно считать несчастьем, так это ее время. Смерть случилась примерно на тридцать лет позже, чем следовало бы. Ну а что вы можете сказать о своем новом хозяине? Расскажите-ка мне о мистере Дрю.

– Не смею, мистер Холмс. Я действительно не смею. – И Порлок со страхом оглянулся. – Если бы Дрю сейчас вошел и увидел вас здесь, со мной было бы кончено. Он вас знает, мистер Холмс, и он ужасный человек, когда ему противодействуют.

Холмс вытащил часы из жилетного кармана:

– Сейчас без четверти двенадцать. Мы с Ватсоном отправляемся в пивную, в ту, что здесь неподалеку, за углом. Я надеюсь вас увидеть там ровно в полдень, после того, как вы закроете свою контору на время ленча. Вот деньги, Фредди, но если они вас уже не привлекают, как в старые времена, тогда мне придется передать в Скотленд-Ярд кое-какие интересные документы.

Порлок стоял молча, все такой же бледный. Мой друг повернулся на каблуках:

– Идемте, Ватсон, а вы, Фредди, не забудьте о нашем свидании за ленчем.

В одну минуту первого Порлок присоединился к нам за угловым столиком в пивной. Несмотря на теплый день, он был в пальто с поднятым воротником и перчатках. Фредди нервно озирался вокруг, и было ясно, как он боится, что его застанут за разговором с Холмсом.

– Ну, – сказал Холмс, когда наш гость проскользнул на место и перед ним поставили кружку пива, – есть два пути, Фредди. Один: вы можете, если захотите, доставлять мне полезную информацию. Другой: вы получите возможность ответить перед Скотленд-Ярдом за не очень удачный письменный опус. Что вы об этом думаете?

Порлок сделал большой глоток и перегнулся через столик:

– Я понимаю так, что тут денежками пахнет, мистер Холмс?

– Если вы хотите получать гонорар за свои труды, я буду расплачиваться с вами по прежней таксе, но только в том случае, если информация будет полезной.

– А что вы хотите знать, мистер Холмс?

– О вашем новом хозяине Дрю. Он шантажист. Почему он заинтересовался полковником Харденом?

– Шантаж, мистер Холмс? Определенно нет. Я бы, конечно, знал, если бы речь шла о чем-нибудь подобном.

Холмс стремительно протянул руку и пригвоздил левое запястье Порлока к столу. Потом осторожно снял перчатку с его руки.

– Летом тоже иногда носят перчатки, – заметил он. – Но зачастую ношение перчаток предполагает намерение что-то скрыть, и вот доказательство: три дня назад вы были в Хемпшире и снимали омерзительные фотографии, чтобы Дрю мог потом предъявлять требования своим жертвам. На ваших пальцах – пятна от нитратов. А может быть, вы мне покажете недавний ожог на большом и указательном пальцах левой руки – следы вспышки? Не тратьте понапрасну мое время, Фредди. Насколько мне известно, вы можете с одинаковым основанием предстать перед судом Винчестера по обвинению в шантаже, а перед судом Бейли – в качестве специалиста по подлогам.

Порлок выдернул руку и сунул ее в карман.

– У меня нет выбора, мистер Холмс. Этот Дрю просто чудовище, особенно когда идут против его воли. Но я, честное слово, не знаю, что ему нужно от американца.

– Дрю преследует моего клиента и угрожает ему уже несколько недель. Он организовал покушение на полковника и сам принимал участие в похищении его сына. Все это не имеет никакого отношения к шантажу. Дрю все время пытался и пытается запугать полковника. Очевидно, это самое главное для Дрю, и я не верю, что вам об этом ничего не известно.

Порлок нервно отхлебнул пива. Все это время он неотрывно смотрел на Холмса. Наконец он вытер рот рукавом и, по-видимому, принял решение. Он перегнулся через стол и очень тихо заговорил:

– Дело в чем-то таком, что профессор Мориарти искал много лет назад. Я сам иногда слышал, как он говорил, что если бы он это нашел, он мог бы править всем миром!

– А что это такое?

– Не знаю, мистер Холмс, не знаю. Профессор обычно называл это «талисманом дьявола» и всегда смеялся. А смех у него был ужасный, – передернулся он, припоминая.

– Уверен, – ответил мой друг, – что вы знаете больше, чем рассказали. – И словно по волшебству, между пальцами у него появилась монета.

Взгляд Порлока метнулся с лица Холмса на его пальцы и обратно.

– По старым расценкам? – спросил он.

– По старым – но только за правду, – подтвердил Холмс.

Порлок облизнулся.

– Я в первый раз услышал об этом несколько лет назад. Профессор Мориарти иногда об этом упоминал. Он говорил, что это величайшее сокровище Англии.

– А как насчет Дрю? – не отступал Холмс. – Как получилось, что он сам стал этим интересоваться и разыскивать клад?

– Профессор Мориарти с ним это обсуждал, и Дрю обычно хвастался: «Я лучший сыщик в Лондоне, я найду этот клад». А профессор только смеялся своим противным смехом и отвечал: «Это так спрятано, что найти может лишь человек, подобный мне, а другого такого, как я, нет больше в мире!»

Он замолчал, и Холмс спросил:

– А что еще вы слышали?

– Только то, что кто-то пытался найти сокровище, но не смог.

– Кто это? – резко осведомился Холмс.

– Мориарти упомянул однажды имя какого-то Генри Ейтса, которому так и не удалось завладеть сокровищем.

– А кто такой Генри Ейтс?

– Я никогда о нем не слышал, ни до, ни после, мистер Холмс, честное слово.

– А что Дрю об этом говорит? – настойчиво допытывался мой друг.

– Только то, что он собирается завладеть кладом и американец его не остановит. И еще Дрю сказал, что если не удастся помешать ему раньше, то он сделает это в Гластонбери.

– В Гластонбери? – повторил Холмс, широко раскрыв глаза. – Он так и сказал: в Гластонбери?

– Определенно, – ответил Порлок, нервно озираясь. – Послушайте, мистер Холмс, я больше не могу здесь оставаться, я уже все вам рассказал.

– Хорошо, – ответил Холмс и положил монету на стол. Он вынул еще одну, но попридержал ее. – По старым расценкам, Фредди, – за информацию о всех действиях Дрю и о всех разговорах, имеющих отношение к полковнику Хардену. Записка на Бейкер-стрит всегда до меня дойдет. Но имейте в виду, Фредди, если вы поведете со мной нечестную игру, вы попадете в Скотленд-Ярд.

– Вы меня знаете, мистер Холмс, – ответил Порлок, хватая обе монеты.

Затем он выскользнул из-за стола и поспешил прочь.

Уже в кебе, на пути к Бейкер-стрит, Холмс вопросительно взглянул на меня:

– Вы молчите, Ватсон? Разве разговор с Порлоком не дал вам пищу для размышлений?

– Честно говоря, – ответил я, – мне показалось, что вы запугали этого несчастного.

– Мой дорогой старый друг! – воскликнул Холмс. – Мне действительно жаль, если вы рассматриваете мои поступки в таком свете! У Порлока есть два главных недостатка: он жаден на деньги и нечестен. Будь это возможно, он бы ухитрился продать второй недостаток за звонкую монету. Он так же способен за деньги предать меня, как и продавать мне ложные сведения. Боюсь, что единственная гарантия избежать этого – удостовериться, насколько сильно он боится последствий. Впрочем, он так далеко зашел, что мы можем на него рассчитывать.

Его объяснение несколько смягчило меня, и я спросил:

– А кто такой Генри Ейтс?

Холмс рассмеялся:

– В данный момент я имею на этот счет лишь предположения, но вскоре буду знать точно.

Он постучал тростью в верх кеба:

– Кебмен, – крикнул он, – поезжайте к Британскому музею.

Около музея он выпрыгнул из экипажа.

– Поезжайте на Бейкер-стрит, – сказал он мне, – и передайте миссис Хадсон, что я вернусь к обеду в обычное время.

Он стал удаляться, и я крикнул вдогонку:

– В обычное время? То есть когда?

– Ну когда приду, Ватсон, когда приду, и вы меня увидите! – И, весело взмахнув на прощание тростью, ушел.

11 РИФМЫ И РЫЦАРИ

Холмс сдержал свое обещание! Он явился на Бейкер-стрит только вечером и очень хотел есть. Мне было известно, что это признак удачного дня и он достиг прогресса в своих расследованиях, потому что он вообще не ел, если поиски и размышления не давали полезных результатов.

Сидя за поздним обедом, я шутливо спросил:

– Ну как, Британский музей помог вам прояснить личность Генри Ейтса?

– Да, разумеется, – ответил он. – Я не только знаю, что это за человек со всеми совершенно ненужными подробностями его многочисленных браков, а также удостоверился, что в этом деле немалую роль сыграл «большой палец» Джека Хорнера, хотя было это три с половиной столетия назад.

– Триста пятьдесят лет! – воскликнул я. И меня вдруг осенило: – Так Генри Ейтс – это король Генрих Восьмой?[2]

– Поздравляю, Ватсон! Порлок, по-видимому, не большой знаток истории и не понял шутки Мориарти.

– Но ведь Генрих Восьмой нашел бы средства отыскать сокровище, если его вообще можно найти?

– Ну, его подход к этому делу, как и во всех других отношениях, был не очень тонким. Вспомните, что, рассорившись с папой римским из-за разрешения на брак с Анной Болейн, он объявил себя главой англиканской церкви и потребовал, чтобы все английское духовенство подписало с ним договор. Те, кто не согласился, в лучшем случае были отставлены от должности, в худшем – казнены, а конфискованные аббатства, монастыри и земельные владения перешли в руки его сторонников и пополнили королевскую казну.

– Но какое отношение ко всему этому имеет большой палец Джека Хорнера?

Холмс рассмеялся и прочитал детский стишок:

Маленький Джек Хорнер В уголке сидел И пирог рождественский Беззаботно ел. Сунув большой палец, будто наугад, Джек вытащил тихонько чудеснейший цукат. «Я хороший мальчик», – себя он похвалил И сливочный цукатик тотчас проглотил.

Я уставился на него во все глаза, а Холмс снова рассмеялся:

– Джек Хорнер был сообщником Генриха Восьмого. Когда король конфисковал аббатство в Гластонбери, документы на владение его земельной собственностью были посланы в Лондон под надзором этого самого Хорнера. В те времена было в обычае пересылать важные сообщения, спрятав их в пироге, так чтобы они дошли целыми и невредимыми. Однако вскоре хитрый Хорнер, непонятно каким образом, стал владельцем тамошних земельных угодий. Народная молва приписывала внезапное обогащение Джека Хорнера его ловкому «большому пальцу». Впрочем, он, возможно, получил вознаграждение и за то, что, будучи главным судьей, приговорил настоятеля Гластонберийского аббатства к повешению.

– И настоятеля повесили?

– Да. Но это было уже во времена Кромвеля. Я сам видел его резолюцию: «Следовательно: настоятель Гластонберийского аббатства и его сообщники должны быть судимы и повешены». А Кромвель шутить не любил.

– А могло быть так, что настоятель перед казнью кому-то доверил тайну талисмана дьявола?

– Конечно, – ответил Холмс, – тем более что это могло бы спасти ему жизнь. Однако документы, которые я видел, указывают на то, что в Гластонбери сокровище искали, но не нашли, и слова Мориарти это подтверждают.

– Что мы теперь будем делать? – спросил я.

– Я должен продолжать свое расследование, а вы – получать все сообщения от Порлока или парней Макмурдо и передавать их мне. А сейчас возьмите нож и «хорнерезируйте» вкусный черно-смородинный пирог миссис Хадсон.

Несколько дней мы провели довольно однообразно. Холмс уходил из дома рано утром обычно в Британский музей или еще какое-нибудь хранилище древних рукописей, а я сидел все время дома, ожидая сообщений и не смея отлучиться, кроме как для краткой прогулки в Риджентс-парк, чтобы немного проветриться. С каждым днем Холмс возвращался все позднее и становился молчаливее по мере того, как его расследование приносило все меньше нового и полезного, и он часто курил трубку далеко за полночь. Телеграммы от телохранителей полковника Хардена извещали нас только о том, что он постепенно продвигается на запад – от Винчестера к Ромси, Солсбери, Эмсбери, Эвбери и Стэнтону. Что касается Дрю, то от Порлока пока не было никаких известий.

Я уже начал подумывать, что мы обречены на такое скучное времяпрепровождение до бесконечности, когда пришло сообщение от парней Макмурдо. В нем говорилось, что полковник Харден уехал в Уэльс, намереваясь потом посетить Гластонбери. Я сразу же отнес это сообщение Холмсу в Британский музей, и вечером он показал мне текст ответной телеграммы:

«ОСТАВАЙТЕСЬ В УЭЛЬСЕ ДО МОЕГО ПРИЕЗДА ТЧК ГЛАСТОНБЕРИ ОПАСНЫЙ ПУНКТ ТЧК ХОЛМС».

– Я не собирался уезжать из Лондона, не закончив своих исследований, – пожаловался Холмс. – Но быстрые передвижения полковника вынуждают нас действовать.

На следующее утро, когда Холмс ушел из дома, доставили анонимную записку:

«Д. организовал наблюдение за американцем в Уэльсе. Говорит, что последует за ним, если тот поедет в Гластонбери».

Записка явно была от Порлока, и я сразу же отправил ее с посыльным Холмсу. К моему удивлению, не прошло и часа, как Холмс вернулся домой.

Широко шагая, он вошел в гостиную, потер руки и улыбнулся:

– Я уже телеграфировал Хардену, что завтра мы будем в Уэльсе. Так давайте воспользуемся свободным временем и позавтракаем где-нибудь вне дома.

Во время еды он находился в прекрасном настроении, был очень оживлен, но говорил обо всем на свете, только не о деле Хардена. Мне было ясно, что в своих исследованиях он весьма продвинулся, хотя ничего мне об этом не сообщил.

На следующий день рано утром мы выехали в Уэльс. На станции нас встретил один из парней Макмурдо:

– Полковник в городском соборе и наши ребята тоже, он хочет послушать бой часов.

– Послушать бой часов! – воскликнул я, но Холмс засмеялся.

– Дело обычное, – заметил он. – Чтобы англичане заинтересовались достопримечательностями своей страны, надо, чтобы об этом напомнил американец. Если поспешим, Ватсон, то мы тоже успеем посмотреть на эти знаменитые часы.

Полковника мы нашли в северном приделе собора в сопровождении парней Макмурдо. Там собралась небольшая группа туристов, а также местные ребятишки. Полковник приветствовал нас возгласом:

– Добрый день, джентльмены! Вы как раз вовремя. – И, вынув свои карманные часы, он стал сверять их с огромными часами, висящими на западной стене собора.

Я взглянул вверх, и у меня даже дух захватило. Над нами висели самые необыкновенные часы из всех, которые я когда-либо видел. Циферблат, более шести футов в диаметре, был весь замысловато расписан цифрами, указывающими фазы луны и положения планет на их орбитах. Внешний круг состоял из двадцати четырех делений и показывал время суток, а за ним вращалась большая звезда. Звезда поменьше вращалась во внутреннем круге, разделенном на шестьдесят частей.

Пока мы смотрели, небольшая звезда уже совершила свой путь. В это время находящаяся над внешним кругом деревянная фигурка гномика вдруг ожила и стала колотить ножкой по колокольчику внизу, а потом то же самое проделала другой ножкой, и зазвенел второй колокольчик. Всего гномик ударил по колокольчикам восемь раз, а внутри часов послышалось какое-то жужжание. И вот дверцы над циферблатом распахнулись и показались четыре миниатюрные фигурки вооруженных рыцарей на конях. Первые две двигались по часовой стрелке, а вторые – в обратном направлении, и при каждой встрече какой-нибудь один из рыцарей, пронзенный мечом противника, падал на спину. От изумления я разинул рот и стоял так до тех пор, пока фигурки не скрылись за дверцами. Взрослые негромко переговаривались и улыбались, а дети восторженно хохотали.

– В мире мало найдется таких старинных часов, – заметил Харден, пряча свои карманные, – столь хитроумно устроенных, за исключением больших часов в Страсбурге. Преклоняюсь перед этими часами, ведь их впервые завели за сто лет до открытия Америки.

– А сделаны они были, – добавил Холмс, – Питером Лайтфутом, монахом из Гластонбери, более пятисот лет назад. Вообще, надо сказать, монахи были прелюбопытными и учеными людьми и владели многими искусствами. Я в полной мере разделяю ваш восторг по поводу часов, полковник, но сейчас нам нужно поговорить и о других достопримечательностях, о тех, что в Гластонбери.

– Да, – согласился Харден, пока мы неспешно выходили из собора. – Но что там такого особенного? В вашей телеграмме вы сообщили, что я не должен ехать туда без вас.

Холмс приостановился и взглянул полковнику прямо в лицо:

– Возможно, вам вообще не следует туда ездить.

Харден нахмурился:

– Не ездить туда? Почему же?

– Полковник, – мрачно ответил мой друг, – в Винчестере вы приняли смелое решение не отступать, несмотря ни на какие угрозы Дрю, и то было решение, которому я аплодировал. Однако ситуация изменилась. Дрю еще не нашел то, что ищет, и моя информация подтверждает его намерение быть в Гластонбери одновременно с вами. Я полагаю, что объект поисков Дрю находится именно в Гластонбери, и теперь он одержим настоящим страхом, как бы вы не нашли то, что сам он найти пока не может.

– И что из этого следует? – спросил полковник. – Почему я должен менять свои намерения?

– Потому, – ответил Холмс, – что если Дрю не убьет вас в Гластонбери, то только по той причине, что решил сделать это до вашего приезда туда.

12 ПРИЕЗДЫ И ОТБЫТИЯ

Конечно, как и следовало ожидать, никакие угрозы не могли заставить старого солдата отступить, и рано утром следующего дня мы, по-прежнему в сопровождении парней Макмурдо, отбыли в Гластонбери. Устроившись в гостинице на Хай-стрит, мы отправились к развалинам аббатства. Парни Макмурдо помогали нести снаряжение Хардена. Вряд ли я когда-нибудь забуду свои первые впечатления при взгляде на руины того, что некогда было величайшей святыней Англии. Уже наступил июнь, и везде буйно разрослись сорняки и чертополох вперемежку с густыми зарослями шиповника и других кустов, пустивших корни между камнями.

Ближе к дороге стояла изящная часовня, стены ее хорошо сохранились, но крыши не было, а на месте пола росла трава. В дальнем конце виднелись обломки арок, и только по их благородным изгибам можно было представить, как прекрасна была часовня. При этом мне вспомнились развалины аббатства в Нетли, где я проходил специальный курс военных хирургов. Сейчас же я думал о том, как же много прекрасного и достойного восхищения уничтожил один жадный и похотливый тиран.

За исключением случайных тропинок земля под ногами была неровной, в выбоинах и буграх. Я размышлял о том, что где-то здесь, под нашими ногами, лежат кости английских святых Дэвида, Патрика, Бригитты и Дунстана, а может быть, и останки великого короля Артура и даже, возможно, Иосифа Аримафейского.

Холмс, озабоченный безопасностью полковника, изложил нам свой план, и теперь он и полковник с камерой шли под охраной двух парней Макмурдо, которые прокладывали путь через разросшиеся сорняки. Я с третьим телохранителем шел несколько в стороне, зорко наблюдая за окружающей обстановкой.

Время близилось к полудню, и стало жарко. Пчелы жужжали над яркими дикими цветами, пробивающимися среди сорняков. Становилось все труднее быть сосредоточенным и вести неустанное наблюдение, но, по счастью, Дрю поблизости не было. Лишь изредка появлялись местные жители, которые пользовались тропинками, чтобы сократить дорогу. А так старое аббатство было целиком в нашем распоряжении.

Наконец жара начала спадать, а тени удлиняться, и Харден решил, что света для его работы уже недостаточно. Мы вернулись в гостиницу. Холмс быстро пробежал глазами список вновь прибывших постояльцев, оглядел внимательно находящихся в столовой, но не заметил ничего тревожного.

– Если солнце завтра будет такое же яркое, как сегодня, – сказал полковник за обедом, – я думаю, что можно будет закончить фотографирование во второй половине дня.

– Это было бы хорошо, – ответил Холмс. – Мы даже можем приготовить Дрю сюрприз и уехать раньше, чем он прибудет сюда, хотя я знаю, что за нами наблюдают люди Дрю.

Но этому не суждено было случиться. Мы закончили обедать и перешли в курительную, когда я вдруг вспомнил, что оставил папиросы у себя в комнате. Взяв их и спускаясь вниз, я увидел небольшую группу людей у регистрационной стойки. Прежде всего в глаза бросился широкоплечий мужчина с лицом, напоминающим свиное рыло. Инстинктивно я сразу понял, что это Дрю. Я отступил назад и прижался к перилам. Как только он заговорил, стало ясно, что это то самое зловещее и болезненно-хриплое карканье, которое в Винчестере так точно имитировал Джей.

– Теперь мы знаем, что они здесь, – сказал он. – Можно опять вернуться к нашим дружкам и подробно разработать наш план.

Как только они вышли из вестибюля и за ними закрылась дверь, я поспешил в курительную, чтобы сообщить обо всем услышанном Холмсу и полковнику Хардену.

Однако Холмс не выказал большого удивления.

– У них есть несколько способов действия, – заметил он. – Если они умны, то не будут торопиться и подождут, пока полковник завершит свои работы. Если же нет, то постараются как можно скорее организовать нападение, может быть, и завтра. – И повернулся к Хардену: – Действительно, совершенно необходимо, чтобы вы уже завтра все закончили. Предлагаю начать очень рано, как только будет достаточно света. Ночи сейчас теплые, но боюсь, перед сном надо будет всем закрыть окна и запереть двери. Вы вооружены, полковник?

– У меня есть пара пистолетов в карманах сюртука и парочка в жилетных. Этого достаточно?

Холмс улыбнулся:

– Я видел, какие они мастера стрелять на короткой дистанции. Но пожалуйста, полковник, помните, что здесь запад Англии, а не Дикий Запад Соединенных Штатов и в соответствии с законом можно выстрелить, только если вы подверглись нападению.

Полковник пристально на него посмотрел:

– Если возникнет подобная ситуация, мистер Холмс, я изо всех сил постараюсь этого не забыть.

Мы рано разошлись по своим комнатам и, последовав совету Холмса, крепко заперли окна и двери. Я попытался заснуть, но мне долго это не удавалось. Я пошире раздвинул занавес на своей большой деревянной кровати и напряженно прислушивался, пытаясь уловить даже самый приглушенный звук, но наконец заснул, крепко сжимая в руке свой старый «адамс-450».

Ночь прошла спокойно. Мы быстро позавтракали и когда вышли из гостиницы, на Хай-стрит сумрак еще не рассеялся.

Когда мы пришли в аббатство, пришлось ждать, когда станет достаточно светло, и Харден занимался тем, что выбирал наиболее удачные ракурсы для фотографирования прекрасных и скорбных развалин.

Скоро небо стало безоблачным, солнце высушило росу, и мы начали работать по нашему плану. Сегодня, несмотря на жару, мы были собранны и сосредоточенны. Зная, что где-то в городе затаились наши противники, мы не могли не думать, что в любую минуту можем подвергнуться нападению. Мой военный опыт подсказывал, что здесь, на развалинах, слишком много мест, где можно было бы спрятаться и внезапно напасть. У меня даже ладонь вспотела, так крепко я сжимал рукоятку своего «адамса-450» всякий раз, когда где-то были слышны шорохи.

К полудню работа полковника довольно сильно продвинулась вперед, и мы отправились к единственному уцелевшему странному, восьмиугольному зданию и решили подкрепиться. За ленчем Холмс поведал нам долгую и колоритную историю этого старинного места, заметив, что именно здесь останавливался два века назад злосчастный герцог Монмутский по дороге в Седжмур, где был разбит наголову.

Как мы и договаривались, полковник во второй половине дня завершил свою работу и мы, целые и невредимые, отправились в гостиницу. Заказав чаю, мы удалились в курительную комнату. Вскоре туда вошел управляющий и принес телеграмму для полковника Хардена. Быстро прочитав ее, полковник, бледный как мел, безмолвно передал ее Холмсу. Телеграмма была послана из Лондона не более часа назад, и в ней говорилось:

«Джей нездоров тчк несерьезно но требуется твое присутствие тчк приезжай твоя любящая жена Сесили».

– Как вы поступите? – спросил я. Но Шерлок Холмс опередил его:

– Вы должны немедленно ехать, полковник. – И достал часы. – Вы успеете еще добраться до Бристоля, чтобы попасть на скорый лондонский поезд. Сегодня вечером вы уже можете быть с семьей.

– Но моя аппаратура, мои негативы!

– Мы обязались охранять не только вас, но и ваши исследования, полковник, – ответил Холмс. – Поэтому возьмите с собой только самое необходимое и, конечно, парней Макмурдо в придачу. А мы с Ватсоном последуем за вами завтра, взяв с собой все ваше снаряжение.

Холмс встал, позвонил и приказал вошедшему слуге немедленно уложить саквояж для Хардена. Полковнику ничего не оставалось делать, и я сразу же после чая проводил его на станцию.

Вернувшись, я застал Холмса в великолепном и очень юмористическом настроении.

– Холмс, – упрекнул я его, – сын Хардена болен. Вряд ли это повод для веселья.

– Джей гораздо в лучшем состоянии, чем полагает его отец, – ответил Холмс. – А наш добрый полковник надежно застрахован от всяких неожиданностей, пока мы выясняем наши отношения с мистером Дрю.

– Холмс! – воскликнул я. – Так это вы послали телеграмму! Но это непростительно!

– Дорогой мой Ватсон, вы еще не раз сможете убедиться в том, что полковник не тот человек, которого можно запугать и заставить подчиниться грубостью или силой. И было совершенно необходимо, чтобы сегодня поле битвы с Дрю было расчищено, а единственный способ добиться этого – сыграть на отцовских чувствах Хардена. Через несколько часов полковник узнает, что его обвели вокруг пальца. И подозреваю, он очень рассердится и сразу догадается, кто с ним сыграл эту шутку, ведь он достаточно умен для этого. В свое время я принесу ему извинения, но теперь нам надо подготовиться к встрече с Дрю.

– Что вы этим хотите сказать?

– Дрю должен уже знать, что мы закончили здесь дела, даже если ему неизвестно об отъезде Хардена. Так как ему не удалось помешать полковнику, как мы и ожидали, он будет стремиться завладеть результатами его экспериментов. Я проведу некоторое время в комнате полковника, после чего мы сможем слегка перекусить.

За обедом мой друг был красноречив, рассуждал о языке древних халдеев и о том, как правильно употреблять обращение «эсквайр», но ни словом не обмолвился о нашем деле.

Мы рано ушли спать, и, прощаясь у двери комнаты полковника, Холмс сказал:

– Прошлая ночь была для вас очень напряженной. Предлагаю вам как следует выспаться сегодня. Я расставил свою ловушку и прошу вас ни при каких обстоятельствах не входить в комнату Хардена.

Только Шерлок Холмс мог предположить, что такое замечание даст мне безмятежно уснуть. Я сидел в своей комнате, погасив свечу; медленно надвигалась ночь, и все звуки в гостинице постепенно затихали. При слабом отблеске света я разглядел, что каминные часы показывают больше двух ночи. Мои ощущения начали постепенно притупляться, меня охватывала дремота. Но вдруг я очнулся, услышав какой-то звук в соседней комнате. Стряхнув остатки дремоты, я напряженно прислушивался, но несколько мгновений стояла полная тишина. Но вот я опять услышал звук; более отчетливый, чем в первый раз. Казалось, кто-то наткнулся на какой-то предмет около самой двери. Помня о запрете Холмса, я удовольствовался лишь сознанием, что это сработала ловушка. Совершенно очевидно, что кто-то проник в комнату полковника. Чтобы утвердиться в этом, я тихонько выскользнул в коридор и стал прислушиваться, стоя у двери Хардена. Я явственно услышал, как кто-то шепотом выругался, и уже хотел вернуться к себе, как вдруг меня снова остановил звук. То был звук удара обо что-то мягкое, сопровождавшийся приглушенным стоном раненого.

Я мгновенно сообразил, что в той комнате был Холмс и что он в опасности. Я стал дергать старинную деревянную ручку и громко звать на помощь. Но дверь внезапно распахнулась, и я одним прыжком вскочил в комнату.

Там было совершенно темно, лишь слабым светлым пятном выделялось единственное окно. И на фоне этого окна я разглядел темную мужскую фигуру. Я выхватил «адамс-450» и выстрелил в этого человека. Я услышал крик, но не такой, который свидетельствовал бы о серьезной ране, и фигура скрылась за окном. Я быстро подскочил к окну, но в наступившей ночи узкий двор внизу казался черной ямой и я не мог уловить в этой тьме ни малейшего движения. Я поспешно обернулся. Теперь я мог разглядеть, что занавеси старомодного алькова немного раздвинуты, а на полу лицом вниз лежит высокий человек.

Я поспешно зажег свечу на столике у кровати и при разгоревшемся пламени увидел, к моему полному смятению, что это полковник Харден и что на спине его шелкового халата расплывается огромное кровавое пятно.

13 ШЕРЛОК ХОЛМС ПРИНОСИТ ИЗВИНЕНИЯ

На несколько минут меня буквально сковало по рукам и ногам, затем медицинская выучка быстро реагировать на угрожающее положение взяла верх. Я начал поднимать раненого на постель и, пока я это делал, с удовлетворением отметил, что, несмотря на явную серьезность ранения, сердце полковника бьется сильно и ровно.

Мои выстрелы подняли на ноги всю гостиницу, и очень скоро на пороге комнаты появился возбужденный управляющий, а за ним толпились слуги. Я послал его за врачебным саквояжем в мою комнату и попросил отослать прислугу.

Положив своего пациента на живот, я с беспокойством оглядел огромное кровавое пятно на халате, но в это время знакомый голос прошептал: «Внешность может быть обманчива, Ватсон, полагаю, мне требуется совсем немного вашего внимания».

– Холмс, – прошептал я в ответ, – что вы тут делали?

Он хохотнул, перевернулся на спину и начал сбрасывать с себя халат.

– Я только добавил немного перцу в приманку для шайки Дрю.

Такое поведение сразило меня наповал, и, должен признаться, я очень рассердился.

– Вы дали мне самое недвусмысленное приказание ни за что не входить в эту комнату, – возразил я. – А между тем вы переоделись в халат полковника и ожидали здесь прихода Дрю и его банды. Вам же хорошо известно, что вас могли убить.

Холмс сорвал накладные усы и бакенбарды, которые придавали ему сходство с полковником Харденом.

– Вы имеете все основания сердиться, Ватсон, но клянусь, что когда я запретил вам входить сюда, я не собирался оставаться в этой комнате, а хотел лишь подождать гостей снаружи. Но, поразмыслив, я решил, что они могут догадаться о ловушке и поэтому стал усердно трудиться над своей внешностью. Теперь Дрю будет думать, что он не только ограбил Хардена, но и ранил, а может быть, и убил его.

В это время управляющий вернулся с моим саквояжем, я его взял, а управляющего поскорее отослал.

– Позвольте мне осмотреть ваши раны.

– Но они, как я уже сказал, минимальны. Я предусмотрительно защитил спину двумя деревянными пластинами и прикрепил их пластырем. Ну а кровавое пятно – это театральный прием. Я никогда не путешествую без некоторых маленьких приспособлений. – Он опять перевернулся на живот. – Наверное, самое тяжелое ранение – это противная ссадина от пластины из красного дерева.

Осмотр подтвердил его слова, и вскоре я обработал ссадину. Он сел на кровать и взял в руки халат Хардена.

– Боюсь, – заметил он, – что я совсем испортил халат полковника.

– Думаю, – ответил я, – что, когда мы снова встретимся с нашим клиентом, вам придется объяснить ему гораздо более важные вещи, чем испорченный халат.

Холмс откровенно расхохотался:

– Когда мы опять встретимся с полковником, ему придется подумать о гораздо более серьезных вещах.

Холмс не вполне успокоил меня, но так или иначе мне пришлось вернуться к себе, чтобы лечь в постель и наконец выспаться. Несмотря на ночные тревоги, Холмс поднялся рано утром, и, когда я спустился к завтраку, он уже беседовал с управляющим. Все утро он был в хорошем расположении духа и с любезным видом распорядился, чтобы наши чемоданы и снаряжение полковника Хардена отвезли на станцию для отправки в Лондон.

Почти всю дорогу до столицы мой друг пространно рассуждал относительно самых разных и явно не связанных между собой предметов, что всегда было признаком определенного прогресса в его расследовании. Я же, напротив, все больше мрачнел по мере приближения к Лондону в связи с предстоящим объяснением с полковником Харденом.

На Пэддингтонском вокзале мы наняли кеб до пригорода – там люди Скотленд-Ярда охраняли дом, в котором расположилось семейство Харденов. Полицейский в штатском встретил нас у порога и, узнав моего друга, сказал:

– Входите, сэр, полковник Харден ждет вас с тех пор, как просмотрел сегодняшние газеты.

Я был заинтригован этими словами, но Холмс только улыбнулся. Полицейский провел нас в кабинет, где за большим письменным столом с сигарой во рту сидел полковник. Жестом он указал нам на стулья, и, когда мы уселись, он вынул изо рта сигару и тяжелым взглядом посмотрел на Холмса.

– С моим сыном все в порядке, – сказал он, подчеркивая каждое слово. – И я собираюсь довести до вашего сведения, мистер Холмс, некоторые общепринятые истины. Мне не нравится, когда из меня делают мартышку, даже если кто-то считает, что это в моих интересах.

На лице Холмса не дрогнул ни один мускул.

– Тогда, полковник, я могу лишь весьма скромно заметить, что действовал, побуждаемый лучшими мотивами. Прошу простить за огорчение, которое я вам причинил, и готов выслушать от вас, если угодно, любые нотации, или, как вы сказали, «общепринятые истины».

Ответ не соответствовал характеру моего друга, и я сразу заподозрил, что он говорит иронически, но лицо его хранило безмятежное спокойствие.

Харден снова закурил сигару и что-то проворчал, но уже несколько умиротворенно.

– Если я правильно понимаю, вы договорились с моей женой разыграть эту шутку с телеграммой в том случае, если обстановка станет опасной? – спросил он.

– Вы не должны винить за это миссис Харден, – ответил Холмс. – Мне было очень трудно убедить ее сделать это, ведь мою просьбу вы бы не выполнили, а опасность была очень велика.

– Верно, – проворчал Харден. – Но почему опасность так возросла, когда мы возвратились в гостиницу, почему так не было в Гластонбери, где мы работали на виду у всех и легко могли служить мишенью?

– Правильно, – ответил Холмс. – На развалинах легко можно было устроить нападение, но нас было шестеро сильных, способных постоять за себя мужчин, и некоторые из них были вооружены. Именно поэтому они и воздержались от нападения. Кроме того, не забывайте, что для Дрю было важно, чтобы вы закончили свои эксперименты, к тому же в гостинице можно было напасть на вас одного и в темноте. И он прямо-таки должен был совершить это в прошлую ночь.

– Это меня не испугало бы, я ведь говорил вам, мистер Холмс, как я вооружен.

– Да, знаю, – ответил Холмс. – Именно это и утвердило меня в мысли удалить вас со сцены. Я не мог допустить, чтобы вы ввязались в схватку с бандитами Дрю.

– Я бы выиграл эту схватку, – запальчиво возразил полковник. – Я меткий стрелок, и немало янки погибли от моей руки, а после войны я настрелял достаточно дичи, чтобы постоянно поддерживать себя в хорошей форме.

– Не сомневаюсь, полковник, – ответил Холмс. – Вот это и было самое трудное. Дрю, как и все негодяи, ужасный трус и, как правило, не подвергает себя риску. Вы могли бы уложить на месте дюжину его головорезов, а Дрю все равно висел бы у вас на хвосте. А кроме того, было необходимо убедить Дрю, что его план удался.

– Удался! – медленно произнес полковник. – Какого черта?..

Но Холмс перебил его, взяв газету, лежавшую на его столе:

– Могу я узнать, что вас здесь заинтересовало?

– Мне принес ее один из полицейских: «Экстренная почта сообщает, что американский миллионер Джон Винсент Харден серьезно ранен во время таинственного инцидента в гостинице прошлой ночью и находится в Экзетерской больнице». Я дал телеграмму в гостиницу, и мне сообщили, что вы уехали, а я лежу в больнице. Я телеграфировал в больницу, и там ответили, что по телеграфу справки о состоянии больных не дают. Должен признаться, что на первых порах я просто был обескуражен.

– А потом? – спросил Холмс, подняв бровь.

– Потом я последовал вашему примеру, – ответил Харден. – Я как следует все обдумал и понял, что если мы раньше ошибались относительно друг друга, то, возможно, ошибаемся и теперь.

– Поздравляю вас, полковник, – сказал Холмс. – Признаюсь, в данном случае я очень рассчитывал на способность человека ошибаться, чтобы Дрю как можно дольше считал, будто действительно похитил ваши негативы.

– Мои негативы! – взорвался полковник, выплюнув сигару. – Что случилось с моими негативами?

– Успокойтесь, Харден. Когда я видел их в последний раз, полицейская охрана выгружала их из нашего кеба и переносила в холл.

– Значит, Дрю украл?..

– Несколько ящиков, на которых наклеены и вашей рукой надписаны ярлыки, удостоверяющие, что это готовые и еще не обработанные негативы. На самом же деле они приклеены к вашим еще не использованным фотопластинкам.

Харден рассмеялся до слез. Наконец, овладев собой, он взял графин и налил нам с Холмсом по хорошей порции бренди.

Мы пили, а он тихонько покачивая головой, рассуждал:

– Так, значит, я мертв или вот-вот умру, а Дрю считает, что он завладел тем, к чему так долго стремился. Мистер Холмс, вы любому человеку можете дать фору!

Искреннее восхищение всегда вызывало у моего друга теплое чувство, и он улыбнулся от удовольствия.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Но радоваться еще рано. Как только Дрю отпечатает негативы, он поймет, что его обманули. Если мы хотим сохранить все преимущество, то должны поскорее узнать, действительно ли настоящие снимки содержат что-нибудь ценное.

Харден встал:

– Сейчас я приглашаю вас отобедать со мной, а потом мы с Джеем обработаем негативы. Могу я завтра, скажем, часов в одиннадцать утра, привезти к вам мою фотокамеру и проявленные материалы?

Мы окончательно договорились насчет встречи, хорошо пообедали и оставили полковника и Джея, которым, по-видимому, предстояло провести всю ночь в фотолаборатории.

Холмс все еще пребывал в эйфории, когда мы прибыли на Бейкер-стрит.

– Вы должны напомнить мне, – сказал он у двери, – что я еще должен извиниться перед полковником за его вконец испорченный халат.

14 КАРТИНКИ И ЗАГАДКИ

На следующий день точно в назначенный час полковник Харден вместе с сыном приехали на Бейкер-стрит. Их сопровождали два полицейских в штатском, нагруженные тяжелыми ящиками с фотокамерой и снимками. Я помог им пронести их по нашим семнадцати узким ступенькам в гостиную.

Шерлок Холмс окинул взглядом комнату, которую заполнили наши гости, полицейских и принесенные ими ящики.

– Полагаю, – сказал Холмс Хардену, – что ваша аппаратура требует хорошего освещения?

– Но в камере есть свои собственные лампочки, – ответил полковник, – хотя, конечно, при естественном солнечном свете результаты будут лучше.

– Значит, мы поставим фотокамеру там, куда падает солнечный свет, – сказал Холмс. – Ватсон, будьте так любезны, освободите маленький столик под окном.

Столик был подготовлен, и туда поставили фотокамеру. Холмс собственноручно освободил другой конец стола от своих химикалий. Наконец мы смогли приступить к рассмотрению снимков.

Фотокамера полковника представляла собой ящик из красного дерева, примерно два с половиной фута в ширину, спереди были укреплены две линзы в медных держателях со специальными винтами. На ящике в некоторых местах виднелись отверстия в виде щелей и окружностей, через которые, очевидно, должен был поступать свет, а на его боковых сторонах было еще несколько медных винтов. Харден уселся перед фотокамерой и протянул руку к сыну. Джей стоял возле длинных коробок с фотопластинками. Надев кожаные перчатки, он достал из первой коробки пару пластинок и передал их отцу. Полковник вставил одну из них в щель фотокамеры, приложил глаза к линзам и стал поворачивать в разные стороны зеркала-отражатели. Потом стал осторожно поворачивать медные винты, чтобы добиться необходимого эффекта. Наконец, удовлетворенный, он обернулся к Холмсу:

– Фотокамера приспособлена для обычного фокусированного видения, мистер Холмс. Хотите взглянуть?

Харден отодвинул стул, и Холмс нагнулся посмотреть. Минуту-две он молчал, потом, выпрямившись, сказал:

– Эффект необычайный. Ватсон, взгляните-ка.

Я в свое время немало занимался стереоскопами, иногда рассматривая в них фотографии, сделанные лучшими мастерами этого дела, но оказался совсем не подготовленным к тому, что увидел сейчас. Перед моим взором возникли ярко освещенные солнцем развалины аббатства в Гластонбери. На переднем плане из серебристого тумана выступал темный куст шиповника, а вдали виднелись обломки арок, наполовину скрытые разросшимися сорняками. Снимок, отраженный в двух зеркалах, имел необычайную глубину и четкость. Я отпрянул с восторженным восклицанием. – Посмотрите опять, доктор, – сказал полковник и дотронулся до одного из медных винтов.

Я снова нагнулся к линзам и с изумлением стал наблюдать, как картина перед моими глазами изменяется. Куст шиповника стал гораздо крупнее и немного расплылся, словно я смотрел на него с очень близкого расстояния. Туман исчез, а каменные обломки арок раздвинулись. Мне показалось, будто я приблизился к изображению на расстояние в несколько шагов.

Холмс, в свою очередь, наклонился к линзам и, как и я, был потрясен увиденным.

– Если бы ваши усовершенствования распространить повсеместно, это было бы новое слово в развитии фотографии. Она стала бы гораздо более гибким средством, чем простой оптический механизм для воспроизведения реальности, а также для исследования снимков.

Харден коротко кивнул в знак благодарности.

– Спасибо, – сказал он. – Я был бы чрезвычайно доволен, если бы мои труды увенчались успехом. Вы теперь видите, на что способно мое маленькое изобретение, может быть, вы посоветуете, каким образом его использовать для анализа снимков, сделанных в Гластонбери?

Холмс сел около обеденного стола.

– Давайте поразмыслим над уже известными нам фактами, – сказал он. – Во-первых: каким-то образом профессор Мориарти узнал, что нечто так ему необходимое надо искать в Гластонбери. – И загнул один их своих длинных пальцев. – Во-вторых, со слов Порлока, а также после посещения Британского музея мы знаем, что король Генрих Восьмой тоже искал это нечто, но ничего не нашел. В-третьих, Дрю, узнав о ваших намерениях заниматься фотоэкспериментами в Гластонбери, немедленно позаботился, чтобы вам помешать. В-четвертых, когда ему это не удалось, он попытался завладеть вашими негативами.

Холмс сделал паузу и посмотрел на нас так, словно хотел убедиться, что до нас дошел смысл сказанного.

– Все, конечно, так, – ответил полковник. – Но каким образом мы узнаем, что нам нужно найти?

– То, что профессор Мориарти, Дрю и, разумеется, король Генрих Восьмой пытались отыскать. Это нечто явно имеет огромную ценность, и обладатель найденного предмета будет наделен какой-то властью над другими людьми. Само название «талисман дьявола» предполагает скорее последнее. Попытки Генриха Восьмого отыскать клад явно говорят о том, что он был спрятан ранее 1532 года, когда по приказу короля аббатство в Гластонбери было разрушено. Непонятно, по какой причине, но Дрю решил, что ваши снимки помогут обнаружить клад или наведут его на след. Разве не ясно в таком случае, что мы ищем нечто находящееся на территории аббатства по крайней мере уже три с половиной столетия и что оно осталось тайной для короля. И разве также не ясно, что Дрю уверен в существовании клада и что он сможет его найти на основании ваших снимков.

Он повторил последние слова несколько раз, встал и начал что-то быстро искать в ящичках своего бюро. Выхватив листок бумаги, Холмс снова сел за стол.

– Полагаю, вы согласны с тем, что мы столкнулись с какой-то тайной, имеющей отношение к извращенному религиозному культу. В ходе моих исследований в Британском музее я наткнулся на такой вот абзац в тексте автора двенадцатого века, который намекает на некую религиозную тайну, понятную лишь только посвященным. – И Холмс прочел вслух: – «Весь пол выложен отполированными каменными плитами. В алтаре и боковых приделах множество драгоценных реликвий. Более того, во многих местах керамические плитки в свинцовой окантовке слагались в узор из перемежающихся треугольников и квадратов. Если я думаю, что здесь таится какая-то священная тайна, то ведь тем самым я не погрешу против нашей религии». Принадлежит сие странное описание Уильяму из Малмсбери, священнику, который хорошо знал Гластонбери. Он изучал древние тексты, и если он думал, что именно в орнаменте пола содержатся какие-то религиозные тайны, то мы не должны пройти мимо этого свидетельства.

– Вы полагаете, – спросил я, – что тайна, которую пытается разгадать Дрю, та же самая, на которую этот Уильям намекал шесть веков назад?

– Возможно, – отвечал мой друг. – И если это так, значит, и мы и Дрю потерпели фиаско, так как полковник подтвердит, что вокруг алтаря этот пол не сохранился.

Однако я обратил внимание на описание священника лишь в доказательство того, что даже за три столетия до Генриха Восьмого существовала практика скрывать ритуальные и религиозные тайны, зашифровывая их особенным орнаментом, чей смысл очевиден только посвященным. Если мое предположение верно, тогда Дрю, возможно, прав, и мы все-таки сумеем отыскать какие-нибудь дошедшие до нас фрагменты.

– Теперь я понимаю, – сказал Харден, – почему вы просили меня сосредоточиться на некоторых украшениях. Может быть, с них и начнем?

– Я думаю, если сравнить несколько фотопластинок с орнаментом, который я просил вас снять, с другими, где могут проявиться какие-нибудь декоративные элементы, мы получим возможность найти ключ к разгадке тайны, – ответил Холмс.

И работа началась. Холмс и полковник приникли к камере, а Джей стоял рядом, подавая им фотопластинки, которые они просили, возвращая просмотренные на место. Каждая пластинка подолгу оставалась в фотокамере, так как Холмс и Харден рассматривали ее в разных ракурсах, поворачивая винты так и эдак. Несколько раз Холмс и меня просил высказать мнение по поводу снимка, но не помню, чтобы я оказал сколько-нибудь значительную помощь. А увидел я много прекрасных снимков, воспроизводящих разные детали резьбы по камню, но, по-моему, ни один не напоминал того самого орнамента. И я уже начал подумывать, не заблуждается ли Холмс.

Время от времени Харден поворачивал зеркала таким образом, чтобы они соответствовали положению солнца, но со временем солнечный свет переместился на другую сторону, так что использовать его стало невозможно.

– Как насчет ваших ламп? – осведомился Холмс у Хардена.

– Могу их зажечь, – ответил полковник, – но не думаю, чтобы они дали достаточно света для рассмотрения деталей, как нам требуется.

– Ну что же, тогда мы должны сейчас прекратить нашу работу и пусть миссис Хадсон подаст нам запоздалый ленч. В конце концов нам осталось просмотреть всего около полудюжины пластинок. – И он указал на небольшую стопку, ожидавшую детального исследования.

Мы не отдали должного внимания стряпне миссис Хадсон, поглощая еду в молчании, чуть ли не с ощущением полного краха наших усилий. После ленча полковник закурил, а Холмс встал и медленно подошел к окну. Он взял большую лупу и начал одну за другой тщательно рассматривать пластинки на просвет.

Мы встали из-за стола, и Холмс сказал через плечо:

– Полковник Харден, а вас не затруднит сделать увеличенный отпечаток с одной из этих пластинок?

– Конечно же, нет, – ответил Харден. – Это не представляет для меня никаких трудностей. Я могу, разумеется, напечатать снимок целиком, но не отдельные его фрагменты, которые видны только при механическом манипулировании фотокамеры. Если такой, просто увеличенный, снимок может быть вам полезен, я сделаю его за несколько минут.

Холмс повернулся и вручил Джею пластинку:

– Мне бы хотелось иметь самый большой отпечаток с этой пластинки. И, если можно, пришлите мне его сегодня к вечеру. Я бы считал это величайшим одолжением с вашей стороны.

– Вы его получите, мистер Холмс, – заверил полковник. Через несколько минут фотокамера была снова упакована, и полицейские отнесли ее вниз. Мы условились встретиться на следующий день в одиннадцать утра, и Харден с сыном покинули нас.

После ухода наших гостей Холмс растянулся на диване, закурил трубку и погрузился в молчание. Я, приученный не отвлекать его разговорами в такие моменты, остаток дня провел за журналами. В положенное время миссис Хадсон принесла нам чай, но Холмса невозможно было убедить сесть за стол. Он продолжал лежать на диване с отсутствующим взглядом и яростно курить. Со стола уже убрали, когда посыльный принес от полковника отпечаток величиной примерно два фута.

Холмс наконец поднялся и разложил еще влажный отпечаток на обеденном столе. На увеличенной фотографии теперь можно было увидеть четкое изображение замысловатого рисунка.

– Превосходно! – выдохнул Холмс, разглядывая отпечаток. – Теперь есть над чем поработать.

Его реакция внушала надежду, что он теперь будет общительнее, но меня ждало разочарование. Вечер прошел так же, как и день, с той только разницей, что теперь Холмс сидел, нагнувшись над фотографией, крепко зажав в зубах трубку и внимательно рассматривая орнамент в лупу.

Когда я наконец решил, что лучше пораньше лечь спать, Холмс спросил:

– Прежде чем вы уйдете к себе, Ватсон, скажите, нет ли у вас мелкой разменной монеты?

Покачав удивленно головой, я сунул руку в карман и вытащил пригоршню мелочи.

Холмс покопался и выбрал несколько монет:

– Полкроны, пенни и шестипенсовика будет достаточно. Спасибо, Ватсон. Спокойной ночи.

У двери я на мгновение обернулся. Холмс сидел все в той же позе.

15 КОЛЬЦА В КОЛЬЦАХ

Я был не слишком удивлен, когда на следующее утро застал Холмса сидящим в облаках табачного дыма. Очевидно, он всю ночь не выходил из гостиной, так как стол был завален ворохами бумаг. На каждом листе был карандашный набросок орнамента, состоящего из концентрических кругов. Фотография, сделанная Харденом, свисала с каминной полки, придавленная перочинным ножом.

– Фу! – воскликнул я, пробираясь сквозь табачный дым, чтобы открыть окно. – Неужели вы всю ночь глазели на эту фотографию, Холмс?

Его полуприкрытые веки внезапно поднялись.

– Доброе утро, Ватсон, я старался ввести в нужные рамки интуитивные ощущения.

– Неужели? – возразил я. – Вот бы не подумал, что вы хоть сколько-нибудь цените эти интуитивные ощущения.

– Напротив, – ответил Холмс. – Я много лет тренировал себя в надежде развить рациональные способности, сделать их такими же естественными, как интуитивные. И наверное, просто перестарался.

– Каким же это образом? – И я сел у заваленного бумагами стола.

Он показал на увеличенную фотографию:

– Что вы обо всем этом думаете?

Я увидел фрагмент пола из керамических плиток, уложенных в виде замысловатого орнамента. В длину я насчитал четырнадцать плиток, в ширину – двенадцать. Некоторые из них были разбиты или их не было. В центре каждой плитки изображена восьмиконечная звезда, между углами которой еще восемь небольших шестиконечных звездочек, и весь орнамент заключен в три круга, причем круги, казалось, перекрываются такими же концентрическими кругами со средней плитки, образуя подобие крестов на пересечении каждых четырех плиток.

Часть гластонберийского орнамента, перерисованного со стереоскопической фотографии, сделанной Джоном В. Харденом.

– Не могу сказать ничего определенного, – ответил я спустя несколько минут, внимательно разглядев фотографию. – Учитывая, где это было найдено, вполне возможно, что орнамент содержит какие-то религиозные символы, но я не могу их интерпретировать.

– Ну что касается этого, – заметил Холмс, – так восьмиконечные звезды могут быть символом Девы Марии, которую иногда называют Звездой Небесной. Маленькие звездочки являются вариантами Звезды Соломона, то есть символом единения Неба и Земли. Три круга могут обозначать три сферы старокельтского представления о Космосе, а пересечения их дают знак креста, но это очевидно. И совсем не поэтому я просил Хардена сфотографировать весь орнамент.

– Тогда почему же?

– Возможно, из-за подсознательного убеждения, что этот декоративный рисунок скрывает другой, более тонкий и незаметный. Я настолько развил свою привычку к наблюдению и логическому рассуждению, что могу ощутить этот скрытый рисунок чисто интуитивно.

Холмс вытащил несколько карандашных набросков из вороха бумаг:

– Я рассматривал этот орнамент во всех его ракурсах в необыкновенной фотокамере и с помощью ваших мелких монет нарисовал несколько схем. Я рассмотрел и прочертил каждый вариант орнамента, даже случайные штрихи, которые могли быть сделаны резцом, и тем не менее не открыл секрета этих плиток, если он вообще существует.

– Может быть, – предположил я, – интуиция вас подвела?

Я ждал гневного протеста, но Холмс только устало вздохнул:

– Возможно, вы и правы, Ватсон. Да, наверное, правы. – И, свернув бумаги в рулон, он переложил их на свой стол, так как миссис Хадсон принесла завтрак.

Снова мы ели в молчании. Холмс вообще едва притронулся к еде, но выпил несколько чашек крепкого кофе. Когда убрали со стола, он попросил миссис Хадсон приготовить ему еще кофейник и сел вместе со своими набросками за маленький стол у окна, где то обводил круги вокруг монет, то глядел в окно, барабаня длинными пальцами по столу.

Некоторое время я читал утренние газеты, когда вдруг вспомнил, что у нас назначено свидание с полковником Харденом. Взглянув на каминные часы, я увидел, что они показывают совершенно не то время. Я сверил их с моими карманными часами, и оказалось, что каминные отстают, как это часто с ними случается. Я подошел к камину и как следует встряхнул механизм, ведущий себя столь неподобающим образом.

– Достойно большого сожаления, – пожаловался я вслух, – что в наш механический век не могут создать часы для гостиной, такие же надежные, как в Уэльсе.

Холмс повернул ко мне бесстрастное лицо.

– Часы в Уэльсе? – повторил он. – Что вы хотите?.. Часы в Уэльсе! Ватсон, вы правы! Круги Космоса, движущиеся звезды! Опять вы направили меня по верному пути.

Он взял один из рисунков и начал что-то рисовать на нем. Лицо его сияло от радости, а я стоял рядом, совершенно сбитый с толку. Холмс все еще что-то чертил, когда миссис Хадсон известила о прибытии Хардена и Джея. Холмс встал, чтобы поприветствовать их, не выпуская листа из рук.

– Входите, входите! – крикнул он. – Думаю, у меня есть для вас новости. – Джей, будьте так добры, снимите с каминной полки фотографию.

Юноша проворно выполнил просьбу Холмса, и, когда мы все уселись, мой друг снова положил фотографию на обеденный стол и указал длинным пальцем на угол изображения:

– Обратите внимание на то, что каждая часть орнамента состоит из трех концентрических кругов с восьмиконечной звездой в центре. Представьте, если сможете, что углы звезды простираются до периметра внешнего круга. Что мы имеем?

Мы все уставились на фотографию, совершенно ничего не понимая.

– В каждом случае мы получим окружность, разделенную на тридцать два сегмента, – продолжал он нетерпеливо. – Теперь смотрите, центральный орнамент нигде не пересекается с соседними. Внешние круги в отличие от всех, пересекаясь, образуют дополнительный узор, причем на местах их пересечения явно повторяется крестообразный символ.

– А я думал, что смысл всего орнамента как раз в изображении этих крестов, – заметил полковник.

– Но вы были настроены на это, – ответил Холмс. – Любой случайный взгляд, задержавшийся на этом изображении, учитывая его местонахождение, должен уловить прежде всего повторяющийся декоративный ряд крестов или же орнамент в центре каждого круга, приняв его за некий таинственный символ, использованный как декоративное средство.

– А что же они представляют собой, мистер Холмс? – спросил Джей.

– Это способ отвлечь внимание, – ответил мой друг. – Сама идея заключена в пересекающихся кольцах.

– Но ведь все орнаменты идентичны, – возразил я, – и одинаковы в местах пересечения.

– Только на первый взгляд, – ответил Холмс и положил свою лупу на фотографию.

Джей взял лупу и внимательно стал рассматривать нижнюю часть фотографии. Через минуту он сказал:

– Доктор Ватсон прав. Нет никакого различия между кругами орнамента.

– Взгляните еще раз, молодой человек, – ответил Холмс и вынул трубку из кармана. – С помощью лупы можно увидеть крошечные отметины в каждом из кругов.

Джей вновь вооружился лупой, а мы все ждали. Через довольно продолжительное время он медленно произнес:

– Да, здесь есть едва заметные черточки. Но такое впечатление, будто они появились случайно при создании резчиком орнамента.

– Совершенно верно, – ответил Холмс, поднося спичку к трубке. – А теперь мысленно, пожалуйста, представьте себе, что сердцевины в кругах нет, а есть только эти три круга. Что тогда получается?

– Три круга, разделенные на двадцать четыре части, – ответил быстро Джей, нахмурившись.

– Значит, продолжал Холмс, – если у нас получается несколько рядов, как здесь, то мы имеем две дюжины отдельных частей-сегментов.

Я припомнил, что несколькими годами раньше мой друг написал не один ученый труд о шифрах и ключах к ним, и меня внезапно озарило. Однако сразу появилось и возражение:

– Но в нашем алфавите двадцать шесть букв.

– Но так было не всегда, – ответил Холмс. – Когда-то он насчитывал двадцать две, двадцать три, двадцать четыре и двадцать пять букв. Не так редко случается найти алфавиты без одной-двух букв или букв взаимозаменяющихся – например, I и J, или V и W, а в кельтском алфавите не было ни Q, ни Z.

– Так, значит, вы полагаете, что каждый из этих сегментов обозначает какую-нибудь букву? – спросил полковник.

– Да, я пришел к такому заключению как раз в тот момент, когда вы приехали, – сказал Холмс. – И поэтому еще не проверил его на практике.

– Но ведь крошечные отметинки в кругах так похожи на следы от резца, – возразил Джей.

– А что может казаться более естественным? – возразил Холмс. – Орнамент наносился на сырую глину, и вполне вероятно, что при этом могли остаться такие следы.

Мы все молча смотрели на него.

– Ну, что ж, – сказал Холмс, – давайте проверим теорию на практике и посмотрим, можно ли таким образом подыскать ключ к разгадке тайны.

16 ГЛАСТОНБЕРИЙСКИЙ ФРАГМЕНТ

Холмс положил чистый лист бумаги на стол и четкими решительными штрихами перенес на него орнамент с увеличенной фотографии.

– Рисунок будет служить нам схемой, – сказал Холмс. – Если я прав, то нам не составит труда расшифровать этот хитроумный узор.

– Но как вы определите, какая черточка обозначает букву? – спросил я.

– Методом проб и ошибок, Ватсон, – ответил Холмс. – Но много ошибок быть не должно. Этот орнамент напоминает мне о шифре ордена «Роза и Крест». Он все еще используется «вольными каменщиками». Их вариант проще, но тоже включает систему кругов. Наш ловкий старый монах усложнил задачу, поместив три круга в один рисунок, но, думаю, мы все равно разгадаем его!

– А какой алфавит использован в этом орнаменте? – спросил Харден. – На каком языке говорили в Гластонбери в прежние времена?

– Чтобы знать наверняка, мы должны точно определить, в какое время был создан орнамент. Монастырь построили в начале двенадцатого века, потом он сгорел и снова был восстановлен в конце столетия. Нам неизвестно, к какому времени относится фрагмент, но можно точно сказать, что это было еще до Реформации, то есть в период от начала двенадцатого до середины шестнадцатого века. Язык может быть вульгарной латынью средневековых монахов, староанглийским или, возможно, старогэльским, а кроме того, валлийским и норманно-французским. По счастью, я знаком со всеми этими языками.

Холмс опять повернулся к фотографии и начал вписывать карандашом буквы в свою схему.

– Первая плитка у нас отсутствует, затем идут четыре буквы, затем текст обрывается. Оставшиеся буквы – С, С, L, Е.

– Может быть, это дата, написанная римскими цифрами, а с Е начинается слово? – предположил я.

– Возможно, – пробормотал Холмс и продолжал вписывать буквы. – Во втором ряду у нас сохранились U, S, Z, D опять Z, R – и это бессмысленный набор букв! – воскликнул он. – Даже в славянских языках нет таких сочетаний.

– Но вы как будто обмолвились, что у кельтов не существовало буквы Z, – заметил Джей.

– Верно, – ответил Холмс. – И если Ватсон прав и это латынь, тогда U и S во второй строке могут быть окончанием слова. Если наш монах использовал алфавит из двадцати трех букв, тогда двадцать четвертая – просто знак препинания. А это дает нам следующее. – И он быстро написал внизу своей схемы:

– C C L E – – – —

U S * D * R * – O M —

– Неужели монахи в старину действительно так хорошо владели искусством шифрования? – спросил я. – Наверное, такой сложный шифр относится к более позднему времени.

– Ватсон, Ватсон, – вздохнул Холмс, покачав головой. – Иногда мне кажется, что вы напрасно получали классическое образование. Вполне возможно, что шифрованные сообщения использовались очень давно, чуть ли не сразу после изобретения письменности. Еще Фукидид писал, что спартанцы обладали особым искусственным языком, чтобы передавать тайные вести. Я давно подумываю над тем, чтобы написать книгу об этих забытых, искусственно созданных наречиях, ведь некоторые из них изменили ход истории. Например, случай с Персивэлом, который расшифровал испанские документы, и Англия была предупреждена, что к ее берегам движется армада.

– А я думал, что монахи посвящают свое время только духовно-религиозным занятиям, – заметил я.

– Если некоторые монахи, – ответил Холмс, – снискали дурную славу склонностью к плотским утехам, то другие обладали такими умственными способностями, что им было под силу изобрести часы, идущие вот уже пять столетий.

Нас перебил Джей:

– Извините, мистер Холмс, но мне кажется, я догадался, в чем тут дело. – И он указал на первые буквы в первом ряду. – Это не дата. Я думаю, что это начало слова Екклесиаст.

Холмс проследил за его указательным пальцем.

– Да, вы вполне можете оказаться правы, – ответил он. – Где-то там, у вас за спиной, на полке, стоит Библия, может, посмотрим?

– Но какую главу и стих? – спросил я.

– D и R, – ответил Холмс, – 4 и 17, четвертая и семнадцатая буквы нашего алфавита из двадцати трех букв.

Джей взял Библию и стал ее перелистывать.

Потом подошел снова к столу:

– Книга Екклесиаста, глава четвертая, стих семнадцатый:

«Наблюдай за ногою твоею, когда идешь в дом Божий, и будь готов более к слушанию, нежели к жертвоприношению; ибо они не думают, что худо делают».

Холмс широко улыбнулся:

– Молодец, Джей. Вряд ли можно иметь более ясное доказательство того, что мы на правильном пути. Эта интродукция может обескуражить любого, кто захочет проникнуть в тайну орнамента. Ведь создается впечатление, что зашифрованный орнамент содержит только библейские цитаты. До чего же хитроумен был наш старый монах!

Он взял один из своих рисунков с изображением концентрических кругов и что-то стал помечать на нем.

– Вот, – сказал Холмс. – Я составил вспомогательный ключ к зашифрованному орнаменту. Взгляните!

Я стал рассматривать схему и увидел, что на каждом отдельном квадрате стоит знак в виде буквы V. На первых восьми узорах этот знак был расположен во внешнем круге, представляя первые восемь букв алфавита – от A до H. Следующие восемь знаков находились в среднем круге, представляя следующие восемь букв – от I до R, но без J и Q, а во внутреннем круге они означали буквы от S до Y. В двадцать четвертом сегменте стояла точка.

– Замечательно, Холмс, – сказал я, но вы переписали буквы в другом порядке. В оригинале же в каждом круге встречается иногда больше одного знака.

– Это замечание говорит о вашей наблюдательности, Ватсон, – ответил Холмс, – но в этом случае отметины – неточное движение резца. Подлинные знаки обращены к нужному кругу.

Пользуясь своим ключом, он быстро написал буквы в определенном порядке, и получилось следующее:

Все это время полковник Харден молча за ним наблюдал и наконец сказал:

– Почему же, черт побери, вы выбрали именно этот орнамент среди множества моих фотографий, мистер Холмс?

– Фундаментальный принцип любого анализа, научного или исторического, и состоит в распознавании определенных элементов или причины их отсутствия. Я всегда начинаю исследовать ту или иную проблему на основе уже имеющихся данных и пытаюсь объяснить то, что по логике должно присутствовать, но чего нет, или то, что есть, но в искаженном виде. Я искал такие элементы, которые могли бы содержать интересующую нас информацию, и остановился на этом орнаменте именно потому, что ему, как мне кажется, присущ некий внутренний смысл, скрытый под узором.

– Чудесно! – воскликнул Харден. – И все это на староанглийском языке!

– Да, верно, – ответил Холмс. – Я этого не ожидал, но тем легче будет вставить в мою схему отсутствующие буквы, так как у нас есть слова, сохранившиеся целиком.

Я как раз рассматривал плоды его лингвистических усилий.

– Вижу слова STONE[3] и EYE[4] и, возможно, HASTE[5], и имя SEGRAVE[6], и слова FEW[7], ERIN[8], YES[9] и MESS[10], PANNED.[11]

– Браво, Ватсон, – заметил Холмс. – К сожалению, только одно из указанных вами слов действительно содержится в нашем тексте.

– Но, кроме HASTE, все так ясно, – возразил я.

– Это самая большая ошибка – пытаться проанализировать часть загадочного текста в отрыве от целого, – ответил Холмс. – Пожалуйста, подумайте над этим. – И он быстро написал несколько строчек и подвинул листок на середину стола. На этот раз он иначе расположил буквы:

ECCLESIASTICUS, 4, 17.– OMHANGINGSTONE

PASSE YEGREATE WASTE TO THREE

– NGES*ATTEGORSE GRAVE LOKE

TOYE GRAVE OF – – URSSONNE*

HALFEWAYE TO YE RIN – DWELL —

ITLIES TWO ARMESSPANNE DEEPE

*CURSED BE…

– Вы в этот раз вписали больше букв, но, конечно, смысл значительно прояснился.

– Как всегда, – заметил Холмс, – чем больше добавляется, тем больше проясняется и становится понятнее. Первое слово самого текста – явно предлог от, тем более что дальше в этой фразе содержится предлог к и упоминание о второй могиле, которая, конечно, может быть, только сына Артура, потому что плитка с орнаментом находилась в нескольких шагах от могилы короля Артура.

– Что? Короля Артура? – воскликнул Джей, вытаращив глаза.

– Если бы вы были англичанином, мой мальчик, – с напускной серьезностью ответил Холмс, – вы бы тогда знали, что существовал только один Великий Артур и он был захоронен перед алтарем Гластонберийского монастыря.

– Так перед нами уже полный текст? – удивился полковник.

– Не совсем, – ответил Шерлок Холмс. – Есть две фразы, которые слегка меня озадачивают.

И он прочертил карандашом круг возле каждой:

ТО THREE – NGES

YE RIN – DWELL —

– Последняя черточка в конце второй фразы, полагаю, Е или точка, но на это не надо обращать внимания, потому что WELLE и WELL – одно и то же слово, но что означают четыре другие черточки?

– Возможно, это HINGES или RANGES, – предположил я.

– Вас вводит в заблуждение старинное Е, – ответил Холмс, – но скорее всего это слово, которое теперь не имеет окончания Е – как, например, слова king[12] или ring.[13] Между прочим, существует ли место, которое носило бы название «Три короля»?

Никто ничего вспомнить не мог, и наконец Джей предположил:

– А может быть, это rings, мистер Холмс? В каждом отдельном узоре орнамента есть по три кольца. Может, это и есть ключ к разгадке?

– Возможно, вы правы, – задумался Холмс. – И ваше предположение заслуживает внимания, потому что оно соответствует второй фразе.

Он опять начал что-то писать, а потом показал нам лист:

ECCLESIASTICUS, 4, 17. FROM HANGING STONE

PASS THE GREATE WASTE TO THREE RINGS. AT

GORSE GRAVE LOOK TO THE GRAVE OF

ARTHUR'S SON. HALFWAY TO THE RINGED WELL IT

LIES TWO ARMS SPAN DEEP. [14]

Мы все по очереди внимательно рассмотрели текст. Полковник последним ознакомился с текстом и передал его Холмсу:

– Если бы я собственными глазами не видел, как вы работали над этим, мистер Холмс, – сказал полковник, – я бы никогда не поверил, что вы все это разгадали за одно сегодняшнее утро. Должен вам признаться, когда мы уезжали от вас вчера вечером, я уже решил, что вы вроде той ищейки, которая облаивает не то дерево, на котором сидит зверь.

Шерлок Холмс рассмеялся:

– А я должен вам признаться, что были такие моменты прошлой ночью, когда я мог бы с вами согласиться. Тем не менее сделана лишь половина работы и, вполне вероятно, наименее трудная.

– Почему вы так говорите? – спросил Харден.

– Если мы правильно прочли текст, то мы близки к разгадке. Мы уже знаем точно, что то, что мы ищем, может быть только «талисман дьявола», который тщетно пытался найти профессор Мориарти. Однако нам теперь предстоит разгадать вторую половину загадки – отыскать место, где он спрятан.

У нас был, наверное, очень удрученный вид, потому что мой друг внезапно рассмеялся.

– Ничего! – сказал он. – Во всяком случае, следующая стадия поисков – это возможность потренировать интеллект и память, а этим можно заняться и за ленчем, скрасив все это бутылкой хорошего вина.

17 ПОИСКИ МОГИЛЫ СЫНА КОРОЛЯ АРТУРА

Утренняя удача воодушевила Холмса, и за ленчем он был таким обворожительным собеседником и гостеприимным хозяином, что мы забыли о предстоящих трудностях, пока не убрали со стола и дело не дошло до папирос и трубок.

– Итак, джентльмены, – сказал Холмс. – Сейчас мы располагаем цитатой из Библии, которая подтверждает, что мы на правильном пути, а кроме того, у нас есть еще несколько фактов, которые кажутся во многом достоверными, но могут быть и ошибочны.

Холмс положил лист бумаги с орнаментом на стол:

– Если наша версия верна, тогда у нас есть точное указание, где находится талисман дьявола, но клад такой древний, что прежних примет может уже не существовать.

– Так что же делать? – спросил я.

– Искать нависший камень? – предположил Джей.

– Легче сказать, чем сделать, – ответил Холмс. – Это указание может относиться к естественной возвышенности наподобие Логен-Стоуна в Корнуолле или Бак-Стоуна в Лесу Настоятеля, но может в равной степени иметь отношение ко многим тысячам древних камней, которые наши предки оставили после себя на нашей земле.

– Но это не может быть один из тех камней, о которых вы упомянули? – спросил полковник.

– Сомневаюсь, что это Бак-Стоун, – ответил Холмс. – Ведь он находится в дремучем лесу и поблизости нет никакой большой пустоши.

– А рядом с Логен-Стоуном расположены болота, – заметил я, – и там есть памятники каменного века, а в окрестностях – каменные кольца.

– Верно, – согласился Холмс, – но где же в тех местах может быть могила сына Артура?

– Кажется, Стоунхендж означает «висящие камни»?

– Хорошая мысль, Ватсон, – ответил мой друг. – Давайте-ка обдумаем это. Сначала мы должны найти большую пустошь, затем три кольца, могилу сына короля Артура и окольцованный родник. Есть что-нибудь подобное в окрестностях Стоунхенджа?

– Я бы сказал, что большой пустошью могла бы называться Солсберийская равнина, – заметил полковник.

Холмс встал, чтобы взять карту, вернулся и разложил ее на столе.

– Да, мы здесь видим нависший камень и большую пустошь, – сказал он, указывая на Стоунхендж. – А за большой пустошью расположен Эвбери с другим старинным храмом, который в свое время был окружен тремя каменными стенами.

Полковник, Джей и я обменялись радостными взглядами, в то время как палец Холмса двигался по карте.

– Но где? – спросил он наконец. – Где же тут могила сына короля Артура?

– Вокруг Стоунхенджа было много захоронений, – заметил полковник.

– Да, допускаю, – ответил Холмс, – но в каком же из них покоится сын короля Артура? По свидетельству Джералда Монмутского, жившего в то время, когда Гластонбернйский монастырь сгорел и был снова восстановлен, Утер Пендрагон, отец Артура, и его дядя Аврелиан Амброзии были похоронены как раз около Стоунхенджа. Он рассказывает о том, как была найдена могила самого Артура в Гластонбери, но нигде не упоминает о могиле его сына.

– А я не знал, что у короля Артура был сын, – заметил Джей.

– Если верить преданиям старины, у него их было несколько, – ответил Холмс. – Был у него маленький Артур, а также Ллахау, Лахолт, Борр, Роуланд, Гвидр, Амр, Аделуф, Йлинот, Морган Черный и Патрик Рыжий. – Холмс перечислял, загибая пальцы. – Даже Мордред, имя которого связано с крушением королевства логров, тоже, по преданию, был сыном короля.

– А может, это могила Мордреда? – спросил я.

– Может быть, Ватсон, может быть, и да поможет нам Бог, если это так! – воскликнул Холмс.

– Да почему же? – осведомился я.

– Потому что Мордред был убит в битве у Камланна и, можно полагать, там и похоронен.

– Тогда, значит, надо найти это поле битвы, – сказал я, – ведь его местонахождение известно, не правда ли?

Холмс рассмеялся:

– Его местонахождение настолько хорошо известно, что оно всегда оказывается в разных местах – то вблизи Камелфорда или Камборна в Корнуолле, то у Камланна в Уэльсе или в Колчестере, а это уже графство Эссекс. И если Теннисон прав, то могилу Мордреда найти невозможно.

– Но почему же, мистер Холмс? – спросил молодой Харден.

– «И весь день шум битвы в долине Камланна разносился в окрестных горах возле зимнего моря, пока все рыцари Круглого стола один за другим не пали в Лионессе вокруг своего властелина, короля Артура», – процитировал Холмс.

– А где этот Лионесс? – спросил юноша.

– За краем Земли, ниже вод Атлантического океана, – ответил Холмс.

– Значит, тот камень в Корнуолле не может быть указателем? – спросил Джей, и его лицо омрачилось, когда он понял, что это должно означать.

– Полагаю, – ответил Холмс, – мы подходим к решению задачи с неправильной точки зрения. Англия просто напичкана нависшими камнями, каменными кругами и родниками. Если наши кольца и есть такие древние каменные круги, тогда, значит, они могут находиться и в самой северной части Шотландии, и в Уэльсе, и на западе Англии. Нет, мы должны ориентироваться на главное – могилу сына Артура.

– Но ведь вы же сами сказали, что таковой не существует, – заметил я.

– Вы неточно запомнили мои слова, Ватсон, – ответил Холмс. – Я только сказал, что нет такой могилы в Стоунхендже или в Логен-Стоуне. Но где-нибудь еще она вполне может существовать.

Полковник Харден, нахмурившись, откинулся на спинку стула. Через минуту он наклонился вперед и сказал:

– Насколько я знаю, король Артур убил одного из своих сыновей.

– Вы думаете не о Ллахау, которого убил сэр Кей? – спросил Холмс.

– Сомневаюсь, – ответил полковник. – Когда я готовился к этому путешествию, я много читал о вашей стране, и в одной старинной книге мне довелось прочесть, что Артур убил одного из своих сыновей и похоронил его в могиле, которая все время меняет свои размеры.

Холмс встал и подошел к книжному шкафу.

– Это не у Джеффри, – сказал он, – а Гиддао ненавидел Артура и делал вид, что он вообще не существовал. – И задумчиво погладил подбородок. – И не у Гирадцуса, которого я не так давно перечитывал. Может быть, у Ненниуса?

– Да, я точно читал Ненниуса, – ответил Харден, – но не уверен, что это у него.

Холмс вытащил том и начал его перелистывать. Наконец он подошел к столу с книгой в руках.

– Ваша память не изменяет вам, полковник, – сказал Холмс. Далее, водя указательным пальцем по строчкам, он стал переводить нам следующий текст:

«Вот там Артур-воин убил своего сына Амра и похоронил его у родника в Эрсинге, и когда пришли измерить могилу, то она была иногда семь футов в длину, иногда пятнадцать, а иногда девять, и я видел это собственными глазами».

– А где же находится Эрсинг? – спросил я.

– Я могу вам сказать, – ответил Холмс. – Мои исследования в области древних рукописей позволили мне ознакомиться со старыми границами Британии. Эрсинг был когда-то королевством, лежавшим между Монноу и Уайемом в теперешнем графстве Херефордшир.

– А как насчет родника и так далее? – спросил Джей.

– Ненниус сообщает, что Амр был похоронен у родника, – ответил Холмс. – Таким образом, у нас уже есть две важные приметы. А теперь нам нужно самим исследовать это место.

– Ехать в Херефордшир?! – воскликнул я.

– Разумеется, – ответил Холмс. – Мы провели приятный день, занимаясь игрой в слова и роясь в исторических трудах. Но не следует забывать, что моя уловка, задержавшая Дрю, раскроется, как только будут проявлены подмененные снимки. Сейчас это уже произошло, и он попытается или завладеть настоящими негативами, или узнать, что нам стало известно. Кроме того, он знает теперь, что ему не удалось убить полковника Хардена в Гластонбери. Мы должны отправиться в путь прежде, чем он предпримет следующую попытку.

18 ОТЧАЯННЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Когда мой друг решал действовать, то зря времени не терял. Мы очень быстро упаковали вещи и отправились к Харденам, Джей должен был остаться с матерью. Полковник заранее послал телеграмму жене с просьбой приготовить его чемоданы, так как мы собирались в тот же вечер отправиться в Херефордшир.

Июньский день был теплым, но к вечеру наползли тучи, и вот-вот должен был начаться дождь, когда наш экипаж свернул на дорогу, ведущую к дому Харденов. Разумеется, кучером был один из полицейских, а сержант Тэрли ехал с нами в экипаже.

Припоминаю, что наш путь занял немногим больше часа, и мы должны были успеть к пригородному поезду.

На свете мало более унылых мест, чем пригороды Лондона. На целые мили тянулись однообразные улицы, выросшие за последние несколько лет, как грибы. Надвигались сумерки, накрапывавший вначале дождь становился все сильнее, и постепенно разговоры в нашей маленькой компании стихли. Неожиданно наш экипаж замедлил движение и остановился у перекрестка, а кучер спрыгнул на землю. Сержант Тэрли вышел из экипажа, направился к своему коллеге и через минуту вернулся.

– Прошу прощения, мистер Холмс, – сказал он. – Мне кажется, вам нужно переговорить с констеблем Эвансом.

– Хорошо, – кивнул Холмс.

Холмс вышел из экипажа. Я выглянул из окошка: наш кучер сидел на корточках около переднего колеса, внимательно разглядывая его. Я услышал разговор:

– Что, по-вашему, не в порядке?

– С колесом все в порядке, сэр, – ответил Эванс. – Я просто делаю вид, что у нас поломка.

– Но в чем же дело?

– Когда мы выехали с Бейкер-стрит, где-то около Музея мадам Тюссо мне показалось, что нас преследуют, хотя я был не вполне уверен. Но сейчас точно знаю, что за нами следует какой-то экипаж.

– Вы уверены? – настойчиво переспросил Холмс.

– Сначала у меня такой уверенности не было, сэр, потому что было очень большое движение, но, когда мы выехали из города, я убедился, что нас преследуют. Он держится на расстоянии и только иногда приближается к нам. А как раз сейчас висит у нас на хвосте.

Холмс подошел к окошку:

– Вы слышали, Ватсон?

– Да, и констебль, по-видимому, в этом не сомневается. Что предпримем?

– В Винчестере Дрю приставил к нам троих, – продолжал Холмс. – И здесь в их легком экипаже больше троих не уместится: кучер, человек, руководящий всем делом, и еще один человек, следящий за нами. Так что их там трое, а нас шестеро.

– Вы предлагаете напасть на них врасплох? – спросил я.

– Нет, Ватсон, я не стану играть на чувствах здешних жителей, пугая их пальбой из револьверов. Надо избрать более тонкий способ.

И Холмс обернулся к кучеру.

– Поезжайте медленно, но не останавливайтесь, – быстро приказал он, – посматривайте время от времени на колесо, словно оно не в порядке, и когда выедете на главную дорогу, поверните налево, к железнодорожной станции, подъезжайте ко входу как можно ближе, и как только мы подъедем, стукните два раза по крыше экипажа.

– Хорошо, сэр, – ответил Эванс, и опять взобрался на козлы, а Холмс нырнул в экипаж.

Он быстро объяснил положение вещей полковнику Хардену.

– Но нас достаточно много, чтобы разделаться с ними, – ответил полковник. – Я вооружен и доктор Ватсон тоже.

– Нет, нет, полковник, – сказал Холмс. – Я сожалею, что опять мешаю вам вступить в схватку с вашими преследователями, но мы можем более успешно использовать сложившуюся ситуацию.

– Каким же образом? – проворчал явно разочарованный полковник.

– Во-первых, одолжите мне ваши пальто и шляпу и возьмите мои. – Холмс порылся в саквояже и достал светлый парик. – Сержант Тэрли, наденьте вот это пальто и шляпу Джея, он почти одного роста с вами, и парик только увеличит сходство, а дождь послужит объяснением, почему мы прячем лица в воротники.

Они быстро переоделись.

– Ватсон, – сказал Холмс, – не спускайте глаз с заднего окошка. Будет чудовищной неудачей, если они сейчас потеряют нас из виду.

Я повернулся и стал глядеть назад сквозь пелену дождя. Вдалеке мы заметили небольшой экипаж, ехавший с той же скоростью, что и мы.

Я, в общем, понял замысел моего друга. Он предполагал появиться на станции вместе с Тэрли, переодетыми в платье полковника и его сына, чтобы ввести бандитов в заблуждение, и мне стало не по себе.

– Не нравится мне все это, Холмс, – сказал я. – В настоящий момент шансы два к одному в нашу пользу, но вы снижаете их до трех против двух. Нет, мне это не нравится.

– Ах, Ватсон, – улыбнулся Холмс, – всегда в вас говорит спортсмен, не правда ли? Для вас важны форма и видимость, да? Но ведь молодчики Дрю не подозревают о том, что мы переоделись, а мы это знаем. Они последуют за мной и сержантом Тэрли, решив, что мы – это полковник и Джей, а им было приказано не спускать с них глаз. Но мы уж так заставим их побегать за нами, что они не обрадуются. А тем временем вы доставите полковника и Джея домой, захватите багаж Хардена и отправитесь вместе с ним в Херефордшир с ближайшей станции. Что может быть проще?

– Это может быть чертовски опасно для вас и сержанта, – с тревогой заметил я.

– Но я возьму пару револьверов полковника, если он сможет мне их одолжить, что, несомненно, удивит наших преследователей и даст нам некоторое преимущество, если обстановка накалится. Однако я уверен, что это не понадобится.

Полковник тут же передал Холмсу два своих маленьких револьвера, один из которых Холмс сунул в карман, а другой протянул сержанту Тэрли.

– Возьмите также мой «адамс-450», – предложил я.

– Разумеется, не возьму, – ответил Холмс. – Вам, может быть, он самому потребуется, чтобы защищать полковника во время поездки.

Наш экипаж медленно завернул за последний поворот перед станцией, и кучер стукнул два раза по крыше экипажа, как раз в тот момент, когда я увидел, что из-за угла кто-то выглянул.

– Они видят нас, – сказал я Холмсу.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Сержант, прыгайте сразу же за мной.

Мы остановились у станции. Холмс и сержант, уткнув лица в поднятые воротники пальто, мгновенно выскочили из экипажа.

– Телеграфируйте мне из Херефордшира! – крикнул Холмс и исчез за пеленой дождя.

Экипаж Дрю прибавил, очевидно, скорости и уже заворачивал к станции. Я постучал вверх и крикнул кучеру:

– Развернитесь и загородите въезд в станционный двор! Загородите им дорогу, если можно!

Кучер резко хлестнул лошадей кнутом и, круто развернув экипаж, загородил им ворота. Мы растянулись внутри, пытаясь при этом опустить занавески.

Наш маневр удался. Вскоре мы услышали бурный поток ругани: это кучер Дрю понял, что ему никак не добраться до станции. Полицейский Эванс стойко переносил проклятия в свой адрес, то медленно пятя лошадей назад, то понукая их вперед и не давая ни малейшей возможности экипажу Дрю въехать во двор.

Со станции донесся протяжный гудок, и только тогда Эванс медленно развернул наш экипаж и выехал со двора. Оказавшись снова за углом, он остановился и приоткрыл окошко:

– Я надеялся, что сержант и мистер Холмс успели беспрепятственно уехать, но я видел, как из того экипажа выскочили двое и бросились на станцию, когда услышали гудок. Они, возможно, успели вскочить в вагон.

– Не беспокойтесь, констебль, – сказал я. – Вы очень хорошо действовали и задержали их надолго. А теперь продолжайте путь.

Я сел на место, и полковник дал мне сигару.

– Доктор, – сказал он, – на войне под моим командованием было немало английских офицеров, и я убедился, что это хладнокровные люди, но ваш друг побил все рекорды. Никогда таких не встречал.

Это был заслуженный комплимент, и я принял его вместо Холмса, но пока мы тряслись в экипаже, я не мог отделаться от дурного предчувствия, и рука моя крепко сжимала «адамс-450».

19 МОГИЛА АМРА

Мы с полковником добрались до Херефордшира без всяких происшествий. Я немедленно дал телеграмму Холмсу на Бейкер-стрит, сообщив о нашем прибытии. В тот вечер мы не получили никакого ответа.

Полковник видел мою обеспокоенность и старался изо всех сил отвлечь меня от тревожных мыслей. В других обстоятельствах я бы с большим удовольствием послушал его воспоминания о Гражданской войне. Ведь эта война в дни моей юности была одним из главных событий, но сейчас ни о чем другом я не мог думать.

– Ну-ну, доктор, – сказал заметивший мою рассеянность полковник, – по вашим собственным словам, Шерлок Холмс выпутывался из более сложных ситуаций и всегда возвращался с победой.

Я признал справедливость его замечания, но тем не менее поднялся в свою комнату с тем же дурным предчувствием. В Винчестере я был свидетелем того, как Холмс разыграл спектакль с переодеванием, чтобы одурачить банду Дрю. Все это время единственным помыслом моего друга было любой ценой обеспечить безопасность полковника. Он дважды становился между Харденом и его преследователями и в каждом случае с большим риском для себя. Прошло много времени, прежде чем я уснул.

Утром ответа от Холмса по-прежнему не было, и я решил, что он еще не вернулся на Бейкер-стрит. Это отнюдь не успокоило меня, но какая бы судьба ни постигла моего друга, я знал, что он собирается делать в Херефордшире, и был полон решимости выполнить его намерения, насколько это в моих силах.

Мы с полковником решили, что начинать наши поиски надо с публичной библиотеки. Нас встретил любезный и услужливый библиотекарь, который, однако, не смог дать ответа на интересующие нас вопросы.

– Не могу сказать, что мне хоть что-либо известно о подобной могиле в нашем графстве. Есть «камень Артура» в Дорстоне, но говорят, что там вроде бы находится могила самого Артура.

– Но, может быть, вы расскажете нам что-нибудь о древнем королевстве Эрсинг? – спросил полковник Харден.

– Эрсинг? – удивился ассистент. – Это очень интересно. Позвольте мне проконсультироваться с одним из моих коллег. Одну минуту, джентльмены.

Вскоре он вернулся со свертком карт под мышкой, разложил их на столе, заваленном бумагами, совсем как у Холмса, и рассказал нам, что обширные прежде владения Эрсинга сжались до размеров одного церковного прихода.

– Вот он перед вами, джентльмены, – сказал библиотекарь. – Если могила, которой вы интересуетесь, была в Эрсинге, то теперь ее надо искать в приходе Архенфидд в Россе или в его окрестностях.

Мы поблагодарили его и вернулись в гостиницу. От Холмса по-прежнему не было ни слова, и, прежде чем уехать в Росс, я снова телеграфировал на Бейкер-стрит.

Устроившись в Россе, мы на следующее утро отправились в местную библиотеку, и здесь нам сопутствовала большая удача. Хотя здешний библиотекарь сам не мог ответить на наши вопросы, он нас познакомил с одним из членов «Клуба Вулхоп», который знает все, что можно знать о легендах Херефордшира. Кроме того, он оказался фотографом и отснял в этом графстве все места и памятники, представляющие исторический интерес.

Харден с новым знакомцем вскоре с головой погрузились в обсуждение деталей своего дела, но это было за пределами моего понимания. У меня было неприятное ощущение, что из-за этих расспросов Дрю сможет напасть на наш след, и поэтому я обрадовался, когда полковник представился просто как американец-фотограф, интересующийся нашими достопримечательностями, кем, по сути дела, он и был. Через некоторое время Харден тепло пожал своему собеседнику руку и горячо поблагодарил за оказанную нам помощь. Было заметно, что полковник очень доволен результатами беседы.

– Я так понимаю, что теперь мы имеем более, четкие ориентиры? – спросил я.

Он рассмеялся:

– Да, но сначала вы должны растолковать мне, что это означает. – И вырвал страницу из записной книжки, на которой делал заметки во время разговора: «Высотка в Уормлоу».

– Не знаю, каково ваше мнение, – сказал полковник, – но новый наш друг сказал, что «высотка» – это на местном диалекте «холм», или «маленькая возвышенность». Он сказал также, что поблизости от нее есть родник.

– Тогда мы должны искать эту возвышенность в Уормлоу, – решил я.

– Кстати, по словам нашего приятеля, это отсюда всего в нескольких милях.

Так это и оказалось, когда около полудня мы прибыли в Уормлоу. Это была крошечная деревушка, и небольшая возвышенность, поросшая травой и редким кустарником, находилась поблизости. Мы обошли ее кругом и не заметили ничего интересного.

– Очень убогая могила для сына короля Артура, – заметил полковник. – Но по крайней мере мы нашли одну примету, а другая может находиться где-то поблизости.

– Но если мы найдем могилу и родник, – стал размышлять я вслух, вспоминая гластонберийский текст, – значит, мы должны найти еще одну могилу и три кольца.

– Наш знакомый ничего не говорил относительно этого, – возразил Харден. – Однако, если это тот самый родник, то там должны быть и три кольца.

– Почему бы нам теперь не навести справки у местных жителей? – предложил я и указал тростью в направлении гостиницы.

Мы заказали простую, но вполне приличную еду и хорошенько обо всем расспросили хозяина. Однако ему ничего не было известно о том, что в окрестностях деревни существует еще какая-нибудь могила или хоть что-то напоминающее кольцо.

– А родник, – уверял он, – совсем недалеко отсюда. – И он велел одному из своих слуг проводить нас.

Заплатив за еду и поблагодарив за помощь, в сопровождении проводника мы отправились к роднику. Он, вероятно, хватил лишку местного сидра и поэтому повел нашу лошадь под уздцы по неширокой дорожке между кустами. Через некоторое время мы подошли к проему в полуразрушенной каменной ограде и остановились. Наш проводник указал на маленький родник в поле:

– Вот там, джентльмены, – сказал он.

Считая свое поручение выполненным, он расположился на отдых, не выпуская, однако, из рук поводьев. Было очевидно, что дальше он нас сопровождать не намерен. Рядом в ограде были ступеньки, по которым мы с Харденом перебрались. Дойдя до маленького водоема, мы испытали горькое разочарование. Да, конечно, это был родник и из него вытекал небольшой ручей, но ничего, хотя бы отдаленно похожего на кольцо, не было.

– В тексте говорится, что если смотреть от могилы Горса, то можно увидеть могилу сына Артура, – вспомнил полковник, глядя в сторону деревни. – И то, что мы ищем, находится на полпути к окольцованному роднику. Но если перед нами могила Амра и тот самый родник, то где же, черт побери, эти кольца и другая могила?

Мы постояли, посмотрели и, так и не заметив ничего похожего, пошли назад.

– Возможно, другая могила находится где-то в отдалении? – предположил я.

– Но она не может быть очень далеко, – ответил Харден. – Тот, кто описал все эти приметы, полагал, что они могут привести только к одному определенному месту. И он должен был быть уверен, что его указание «на полпути» не может грешить большой неточностью. Он имел в виду расстояния, которые можно легко пройти. А если это правильно, то мы должны увидеть по крайней мере хоть одно кольцо, если не все три, и найти могилу Амра.

Его вывод произвел на меня должное впечатление, хотя и не придал уверенности.

– Представляю, – ответил я, – сколько древних памятников и сооружений вроде могилы Амра исчезло с лица земли за все эти долгие столетия.

– Да, разумеется, – согласился полковник. – Двести лет назад ваши соотечественники использовали камни Стоунхенджа и Эвбери для постройки амбаров и взрывали руины Гластонбери, чтобы получить щебень, так что то, что мы ищем, могло давным-давно исчезнуть.

Мы молча перелезли через ограду и спустились на дорожку. Наш проводник спал, держа поводья в руке. Полковник направился к каменной нише, а я пошел будить проводника. Когда я потряс его за плечо, то с его головы свалился потрепанный картуз, и он повалился ничком. Раздраженный, я нагнулся, чтобы встряхнуть его посильнее, и тут заметил, что у него затылок в крови. Я, как врач, ощупал его голову и обнаружил довольно большую шишку, из которой сочилась кровь. Я недоумевал, как это могло случиться, ведь он сидел в одиночестве у края дорожки. Но тут я услышал тревожный возглас полковника. Я резко обернулся и увидел, что он стоит в нише, подняв кнут, а к нему подступают три мерзких типа, вооруженные дубинками. Я еще не успел осознать происходящее, как они напали на Хардена, Он щелкнул кнутом и свалил первого, который откатился к двум другим.

Одним прыжком обогнув лошадь, я бросился к полковнику на помощь, но он, воспользовавшись заминкой своих преследователей, метнулся из ниши и оказался рядом со мной. Оглянувшись, он схватил меня за рукав, и мы побежали по дорожке. Он перескочил через низкую часть ограды на дальнем от родника конце и побежал по полю с завидной для человека его возраста скоростью. На бегу я мысленно одобрил его тактику, так как впереди виднелась рощица, которая могла бы послужить нам убежищем.

Мы были уже на полпути к ней, когда бандиты перемахнули через ограду и бросились за нами вдогонку. Я уже хотел крикнуть Хардену, чтобы тот вытащил револьвер и помог мне их отпугнуть, когда вдруг прогремел выстрел и пуля просвистела мимо моего уха.

20 МЕКСИКАНСКИЙ АФРОНТ

После этого выстрела все мои надежды на то, что стоит только нам достать оружие и мы одолеем наших противников, рухнули, тем более что за первым выстрелом последовало еще три. По счастью, бандиты с большим трудом пробирались по заросшему травой и кустарником полю, и их выстрелы не представляли сейчас большой опасности.

Мы добежали до рощицы и спрятались за деревьями. Я еще задыхался от быстрого бега, а Харден уже восстановил дыхание и внимательно осмотрелся.

– Их уже шестеро, – сообщил он, – и нам неизвестно, как они вооружены.

Он вытащил два своих маленьких револьвера:

– Пожалуйста, постарайтесь сделать два-три выстрела, доктор.

– Сомневаюсь, что смогу в них попасть, стреляя отсюда, – ответил я. – Да и эти типы вряд ли сейчас на многое способны.

– Но они скоро узнают, что мы тоже вооружены, – возразил он, – и на некоторое время это их задержит.

Полковник несколько раз выстрелил, затем я сделал то же самое, и это произвело желаемый эффект – бандиты Дрю сразу же попрятались в кустарнике.

– А теперь мы в выигрышном положении, – заметил полковник. – В этом месте заросли довольно густые, и они не могут нас видеть.

– Но и мы отсюда не можем их разглядеть, – ответил я.

– Ну, выбирать сейчас не приходится, однако сразу они на нас не набросятся, потому что боятся, что мы можем их прихлопнуть, но они знают также, что и мы не можем на них напасть, ведь их больше. Будь мы уже дома, мы назвали бы такое положение мексиканским афронтом.

Несмотря на всю серьезность, само название меня позабавило.

– Мексиканский афронт? – переспросил я.

– Можно это назвать устойчивым противостоянием, – улыбнулся полковник, и я невольно подумал, что старый боевой конь наслаждается сложившейся ситуацией.

– А отступить мы не можем? – спросил я.

– А куда? За нами пастбище – это такое же расстояние, какое мы преодолели, когда бежали сюда, если не больше. Они получат хороший шанс подстрелить нас на бегу.

– Тогда мы в ловушке, – ответил я.

– А может быть, и нет, – ответил полковник. – Когда в здешних местах заходит солнце? – спросил он.

О, как я проклинал, что сейчас середина лета.

– Примерно в восемь вечера, и только в девять становится совсем темно, – ответил я.

Полковник посмотрел на часы:

– Значит, нам осталось ждать примерно пять часов. Давайте пока осмотрим наше укрытие.

Мы обошли рощицу и насчитали около ста шагов в диаметре. Практически в любом месте нас нельзя было увидеть из-за густого кустарника, но вокруг было открытое поле.

Харден наметанным глазом оглядел поле позади нас.

– Видите, – спросил он, – вон ту канаву в траве?

– Да, – ответил я, – словно там когда-то стояла каменная изгородь или же это старая оросительная канава.

– Сойдет, – ответил полковник. – Если ничего не случится до наступления темноты, мы ползком проберемся по этой канаве. Сколько у вас патронов?

– Три в револьвере и целая коробка в кармане.

– У меня шесть или семь в барабане и непочатая обойма, так что недостатка в боеприпасах нет. Несколько патронов можно использовать, чтобы заставить их поломать голову, где мы находимся.

Весь остаток дня мы порознь ходили по периметру рощицы, иногда стреляя в разных местах. С той стороны также звучали ответные выстрелы. Постепенно до нас дошло, что мы в окружении.

Долго тянулся этот летний день, и хорошо еще, что у нас была солдатская закалка и мы привыкли к этому удивительному сочетанию опасности и скуки, которое нередко выпадает на долю военных. При этом наши мысли были заняты не только сложившейся ситуацией, ведь мы не могли не думать о Холмсе.

– Не могу понять, – заметил я между прочим, – почему весь день здесь не видно прохожих?

– Не знаю, где туг большая дорога, – ответил полковник, – но по этой, очевидно, никто не ходит. Нигде не видно скота, только в отдалении за изгородью пасется несколько овец.

– Но ведь кто-то должен был услышать выстрелы? – возразил я.

– Но разве ваши фермеры здесь не охотятся на грызунов? – спросил Харден. – Я считаю, что надеяться мы можем только на вечер, когда стемнеет.

– А что, если бандиты тоже обнаружили нашу канаву?

– Нет, они побоятся встать во весь рост и не смогут ее увидеть, – ответил полковник. – Но нам уж очень не повезет, если кто-нибудь из них все-таки в нее проберется.

Эта мысль раньше не приходила мне в голову.

– А что будет, если мы наткнемся на них в темноте?

– Когда стемнеет, для обеих сторон будет одинаково опасно использовать оружие. Бандиты расположились цепью вокруг нас, так что есть опасность напороться только на одного из них. Если так случится, мы сможем с ним справиться. Ну а потом придется удирать изо всех сил.

– Знаете, полковник, – сказал я, – мне кажется, что вся эта ситуация доставляет вам удовольствие!

Он широко улыбнулся:

– С тех самых пор, как я прибыл в Англию, этот Дрю наступал мне на пятки, вынюхивал, как собака, где я. Он угрожал моей семье, похитил моего сына, пытался меня убить и стащил мои негативы, но каждый раз, когда я мог бы схватиться с ним, ваш мистер Холмс останавливал меня. Поэтому, если мы попадем в заварушку, я постараюсь свести с ним счеты.

День клонился к вечеру, на небе стали появляться легкие облака, и появилась надежда, что ночь будет темной. Харден вынул карманный нож и вырезал две увесистые дубинки, а я тем временем продолжал патрулировать, время от времени делая выстрелы, пока наконец окончательно не стемнело. Мы напряженно всматривались в темноту, надеясь обнаружить кого-нибудь из бандитов, но наши усилия были тщетны.

– Идите первым, доктор, – сказал полковник шепотом. – А я пойду за вами.

Держа пистолет в одной руке, а дубинку в другой, я ползком выбрался из кустарника и нырнул в большую канаву, осторожно прополз еще несколько шагов и подождал Хардена. Его воинская выучка не подвела, и мы медленно поползли вперед, часто останавливаясь и прислушиваясь. Таким образом мы одолели уже почти треть открытого пространства к дальней стене, огораживающей поле, и я даже начал надеяться на успех, когда вдруг наткнулся на некое препятствие. Один из бандитов Дрю, вероятно, задремал, поэтому не сразу отреагировал на ситуацию. Он лежал в узкой канаве головой к нам и не успел что-нибудь предпринять прежде, чем я оглушил его рукояткой своего «адамса-450».

Однако его крик резко прозвучал в тишине и сразу же с разных сторон поля раздались ответные крики. Это бандиты начали перекличку.

Мы вытащили бесчувственного бандита из канавы и поползли так быстро, как только могли.

– Они скоро узнают, кто из них не отвечает, – сказал Харден, – тогда догадаются, где мы находимся.

Низко пригнувшись, мы побежали к изгороди. По крикам вокруг нас можно было понять, что бандиты как будто определили, в каком направлении мы бежим. Тем не менее я надеялся, что мы достигнем цели раньше, чем они нас заметят. Именно в этот момент случилось непредвиденное: облака разошлись, и лунный свет залил поле.

– Ложитесь! – приказал Харден. – И не двигайтесь!

Я упал в канаву, сердце у меня бешено стучало. Полковник слегка приподнял голову:

– Мы попались, эта проклятая изгородь освещена, как на карнавале. Если мы и доберемся до нее, они нас пристрелят, когда мы будем через нее перелезать.

Мы лежали молча и обдумывали сложившуюся ситуацию. Внезапно в поле раздались какие-то совсем другие крики. Они больше походили на выражение тревоги и удивления. Я решил взглянуть.

Как и говорил полковник Харден, изгородь на фоне лунного света казалась белой лентой, и было бы сумасшествием пытаться перелезть через нее. Я окинул взглядом поле в надежде увидеть бандитов Дрю и понял причину их тревоги. От изгороди двигалась на нас какая-то белая бесформенная масса. Тут я заметил, как один из бандитов вышел из укрытия и побежал к рощице, уже не заботясь о том, видят его или нет.

Я схватил Хардена за рукав. Несколько секунд мы внимательно наблюдали за этой картиной.

Внезапно мы услышали еще один звук, слабый, но различимый среди ругательств бандитов.

– Овцы! – воскликнули мы разом. Каким-то образом стадо овец набрело на проем в стене и теперь разбрелось по всему полю.

– Вот отвлекающий маневр, который нам так сейчас нужен, – сказал полковник. – Побежали, доктор.

Мы выскочили из укрытия и беспрепятственно добежали до изгороди. Когда мы перелезли через нее, раздались два запоздалых выстрела. Через мгновение мы оказались в густой тени, отбрасываемой изгородью, и присели, собираясь с силами.

Перед нами была узкая проезжая дорога, разделяющая поля, и мы направились к нашей деревушке. Но тут впереди замаячило что-то черное. К нашему удивлению, это оказался наш экипаж.

– Какого черта он здесь? – удивился полковник.

Мы осторожно подошли к экипажу и услышали какой-то протяжный звук. Подойдя ближе, мы увидели на козлах сгорбленную фигуру. Вокруг сильно пахло дешевым сидром и раздавался равномерный храп.

Харден оглянулся.

– Давайте посветим, – сказал он, – сзади никого нет.

Я осмелился чиркнуть спичкой и поднес ее к лицу спящего. Представьте наше удивление, когда мы увидели перед собой нашего давешнего проводника. Он спал, набросив на себя мешок, словно капюшон, старая его куртка была подвязана веревкой, а потрепанный картуз сильно надвинут на лоб. От зычного храпа слегка подрагивали желтые от табака бакенбарды.

– О Господи, – воскликнул полковник, когда я попытался разбудить кучера, – он, наверное, во что бы то ни стало решил заработать обещанный шиллинг.

– Не жадничайте, полковник, – услышали мы голос Холмса. – Вы же сами говорили, что за расходами не постоите.

Радостно смеясь, мы забрались в экипаж, а Холмс, сбросив с себя мешок, хлестнул лошадь, и мы поехали в деревню Уормлоу.

21 ПЛАНЫ И СПАСЕНИЕ

Шерлок Холмс распорядился насчет ночлега в деревенской гостинице, и после очень необходимого всем нам ужина я быстро уснул в маленькой комнатушке под крышей. Только на следующее утро, когда мы все собрались за завтраком, Холмс рассказал, как ему и сержанту Тэрли удалось ускользнуть от молодчиков Дрю и прийти нам на помощь.

– Как вы помните, когда мы с сержантом пришли на станцию, поезд уже был готов к отправлению, – начал Холмс. Мы кивнули, и он продолжал: – Мы решили, что нам повезло. И уже не имело значения, куда мы едем, если успели оторваться от наших преследователей. По расписанию поезд следовал на южное побережье. Только мы обрадовались, что в вагоне не душно, как увидели на платформе бандитов Дрю. Как раз в эту минуту состав тронулся. Однако прежде чем поезд набрал скорость, они успели нас заметить и ухитрились вскочить на подножку вагона.

Представьте себе их удивление, когда они обнаружили, что нас в купе нет. Совершенно обескураженные, они плюхнулись на сиденья и стали рассуждать, не ошиблись ли они. Поезд уже набрал скорость и мчался на всех парах. В открытое окно ворвалось густое облако паровозного дыма, и в это время поезд въехал в туннель. Воцарилась тьма, а дым заполнил все купе. Один из бандитов закашлялся, встал и попытался закрыть окно. Пока он ощупью искал ремень, я схватил его, швырнул снова на сиденье и приставил к его виску дуло револьвера.

Далее, по словам Холмса, события развивались следующим образом. Через мгновение, но прежде чем бандит успел опомниться, поезд вышел из туннеля. Дым улетучился и перед бандитами предстала высокая фигура Холмса. Одной рукой он держал револьвер у виска одного бандита, а другой – воротник его сообщника.

– Если кто-нибудь сделает хоть малейшее движение, – сказал Холмс, – я тут же стреляю.

Оба негодяя сильно побледнели и не шелохнулись.

– Очень разумное поведение, – сказал Холмс и, повысив голос, позвал: – Сержант Тэрли, теперь вы можете присоединиться к нам.

Тэрли, который стоял на подножке, быстро проскользнул в купе и крепко закрыл за собой дверь. Холмс подал ему револьвер.

– А теперь, – произнес он, – вы будете сидеть в том углу купе, а мы с сержантом в этом, и при малейшей попытке что-либо предпринять я пристрелю вас.

Бандиты уселись, где им было приказано, и глазели на Холмса и сержанта Тэрли, как пойманные кролики. Затем один из них сказал:

– Мы ничего плохого не хотели, нам просто велено было следить за полковником и его сыном.

– Я знаю о ваших намерениях, – ответил Холмс. – Если вам посчастливится вернуться живыми, будьте добры, передайте своему хозяину, что мне все известно о его планах и я сделаю все, чтобы их разрушить.

Холмс достал из кармана часы и выглянул из окна.

– Кажется, – сказал он сержанту Тэрли, – мы скоро прибудем к месту назначения.

– Какому, сэр? – переспросил сержант.

– Мы должны доехать до побережья, чтобы пересесть на обратный поезд в Лондон, но у меня нет ни малейшего желания путешествовать в обществе этой парочки. К тому же, я думаю, они не потрудились взять билеты.

– Что вы собираетесь сделать с нами, мистер Холмс? – спросил со страхом в голосе один из бандитов.

– Сделать? – переспросил Холмс. – Если все будет в порядке, я не сделаю с вами ничего, но вы должны сейчас же открыть вагонную дверь.

Они вытаращили глаза.

– Вы же не станете сталкивать нас с поезда! – воскликнул другой.

– Ну, разумеется, нет! – ответил мой друг. – Вы сами спрыгнете, когда поезд замедлит ход на следующем повороте. – И сделал угрожающий жест револьвером.

– Встать! – приказал он.

Они машинально встали и толкнули дверь, которая широко распахнулась от движения поезда.

– Поторопитесь, – сказал Холмс, – поезд скоро опять наберет скорость. – И указал на дверь револьвером.

В самый последний момент они заколебались. Тогда Холмс выстрелил в воздух, и бандиты с отчаянным криком выпрыгнули из вагона.

Холмс закрыл дверь и сел на место. Отложив в сторону револьвер, он вынул из кармана трубку.

– Смею заметить, – сказал сержант Тэрли, – я не должен был вам позволять этого.

– Но я просто избавил Юго-западную железнодорожную компанию от хлопот по поимке пары немытых субъектов, «раскошеливших железку», – ответил Холмс, и сержант рассмеялся.

Мы тоже не раз посмеялись, когда Холмс нам все это рассказывал.

– Но каким образом провидение привело вас к нам на помощь? – спросил полковник.

– Провидение к этому непричастно, – ответил Холмс. – Когда мы с моим добрым сержантом приехали на конечную остановку, было слишком поздно, чтобы возвращаться в Лондон, и мы вынуждены были ждать до утра. Ночью я снова размышлял над гластонберийским фрагментом, так что, приехав в Лондон, я должен был предпринять кое-какие шаги, после чего отправился на Бейкер-стрит, где прочел ваши телеграммы.

Он налил себе чашку кофе и вытащил из кармана листок бумаги.

– Я телеграфировал вам в Росс, но вместо ответа получил вот это сообщение от Порлока: «Д. послал людей в Херефордшир». Я не мог недооценивать сообразительности Дрю и был уверен, что он с легкостью выследит вас, поэтому боялся, что вы попадете в сложный переплет. Я понял, что вы не сидели сложа руки и отправились в Уормлоу, куда я и поспешил.

– Ну а ваша маскировка и этот экипаж, оказавшийся вовремя там, где нужно? – спросил я. – Каким образом вы узнали, что мы попали в ловушку?

– Когда я расспрашивал о вас в гостинице, туда явился некий Тэки Боутмен. Он мне и рассказал обо всем.

– Тэки Боутмен? – воскликнул я. – Это кто такой?

– Вы наняли мистера Тэки Боутмена показать вам родник. После того как он выполнил это несложное поручение, бандиты оглушили его. А так как он до этого здорово накачался сидром, ушиб оказался не столь опасным. Он рассказал мне о засаде и с выгодой для себя одолжил мне свой примечательный костюм. Оказавшись на месте, я понял, что вы укрываетесь в рощице. Было нетрудно догадаться, что единственная для вас возможность спастись – это с наступлением темноты ползти по канаве. Я только позаимствовал с соседнего поля стадо овец, чтобы помочь вам.

Он закончил рассказ с видом фокусника, объясняющего главный секрет своих манипуляций. Мы с Харденом опять захохотали.

– Такое впечатление, что я с каждым днем все больше становлюсь вашим должником, – заметил Харден.

– Не думайте об этом, полковник, – ответил Холмс. – Ватсон может вам подтвердить, что я, как правило, стараюсь избегать дел, которыми занимаются обычные частные сыщики и ищу такие, которым присуща некоторая неординарность. Вы предоставили мне такую возможность, и это я ваш должник.

Рассказ Холмса на время заставил меня забыть о наших неудачах, но теперь мои мысли вернулись к Уормлоу, и я сказал:

– Холмс, вы, очевидно, следовали той же логике поисков, но, должен признаться, мы с полковником убедились в том, что взяли ложный след. Возвышенность, что недалеко отсюда, вполне может быть могилой сына Артура. Мы действительно нашли родник, но никаких колец и никакой другой могилы мы не заметили.

Полковник утвердительно кивнул, но, к моему удивлению, Холмс лишь слегка улыбнулся.

– Я как будто упоминал о том, – сказал он, – что еще немного поразмыслил над гластонберийским орнаментом и понял, к великому сожалению, что сделал очень распространенную ошибку.

– Как это? – удивился Харден.

– Я всегда понимал, что правильный ответ самый простой, но вот это как раз и оказалось ловушкой. Слишком доверчивое приятие очевидного может оставить незамеченным менее очевидное, но правильное решение. Боюсь, что именно так и получилось.

Мы безмолвно смотрели на Холмса.

– Вернувшись в Лондон, я не только убедился в своей ошибке, но и нашел более логичное решение нашей задачи и принял соответствующие меры.

– Соответствующие меры? – удивился я.

– Да, разумеется. И среди прочего заказал нам места в гостинице поблизости от Хаверфордвеста.

– Хаверфордвест! – воскликнул я. – Но ведь это так далеко отсюда – в Западном Уэльсе!

– Мне тоже так кажется, – ответил он невозмутимо, – но именно туда мы и должны отправиться, заехав в Росс за вашим багажом.

22 ОШИБКА ШЕРЛОКА ХОЛМСА

Мы прибыли в Хаверфордвест ближе к вечеру. Там нас ожидала деревенская повозка, на которой мы поехали по проселочной дороге к северу от города к так называемым Пресцелийским горам.

Это не настоящие горы, а цепь холмов, которые протянулись почти точно с востока на запад в графстве Пемброкшир, а их западная часть находится вблизи побережья. Недостаток высоты вполне компенсируется выразительностыо ландшафта. Он меняется при каждом повороте деревенской дороги и изменении погоды.

Хотя была уже почти середина лета, с гор дул прохладный ветер и рваные облака быстро неслись по вечернему небу. Мы тряслись по веселой долине между холмами, поросшими кустарником с желтыми цветами, ярко пылавшими в лучах вечернего солнца, а когда набегало облако, все вокруг темнело и погружалось в серо-зеленый сумрак. Холмы близко подступали к петлявшей дороге, и причудливые огромные валуны на склонах словно преграждали нам путь. Камни, явно поставленные рукой человека и служащие защитой от ветра, больше свидетельствовали о присутствии людей, чем немногочисленные дома и фермы, разбросанные на большом расстоянии.

Холмс сидел, сложив руки на набалдашнике простой деревянной трости и неотрывно глядел на пробегающий мимо пейзаж. Полковник Харден все время оглядывался по сторонам.

– Клянусь Небом, мистер Холмс! – воскликнул он. – Знай я заранее, каковы эти холмы с их каменьями, я бы не потратил столько времени зря в Лондоне и Стоунхедже. Ведь это настоящий первобытный ландшафт.

– Не надо бранить себя за то, что вы повторили ошибку наших историков, – сказал Холмс. – Они тоже всецело преданы Стоунхеджу и Эвбери и не отдают должного этим местам, хотя обилие древних захоронений и каменные круги свидетельствуют об обратном.

– Но теперь здесь почти никто не живет, – возразил я. – Я не припомню ни одной ссылки в исторических трудах на эти места.

– За исключением политических трактатов, – ответил Холмс. – А что касается исторических трудов, то в литературе нет ничего другого, что было бы так уязвимо с точки зрения достоверности. Ваши собственные описания моих приключений – просто образцы точности по сравнению со школьным учебником истории.

– Вижу, вы не очень-то цените усилия историков, – пошутил я.

– Я их вообще ни во что не ставлю, – ответил Холмс, игнорируя мое желание пошутить. – Они редко дают достоверный материал и рвут друг друга на части, словно стервятники, строя свои в высшей степени претенциозные, предположения о том, что они считают фактами.

– Но тогда я обязательно должен запечатлеть эти древние камни, – сказал Харден, – и посмотреть, не может ли взгляд ученого выявить подлинные памятники, которыми пренебрегали историки.

– Вы получите такую возможность, – сказал Холмс, – потому что в Уэльсе мы будем вести наши поиски под видом археологов.

Мы перевалили через гряду холмов и оказались к северу от них в небольшой узкой долине, залитой солнцем. Наша повозка остановилась неподалеку от каменного коттеджа. Мы выбрались из нее, оцепеневшие от долгой неподвижности, и, пока разминались, кучер внес в дом нашу поклажу.

– Ну вот, с прибытием, – сказал он наконец. – Миссис Уильямс уже накрыла стол к ужину, как вы и просили, сэр, и надеюсь, вы останетесь довольны.

Холмс поблагодарил кучера, расплатился с ним, и он уехал в сгущающейся темноте, а мы стали осваиваться на новом месте.

Внутри коттедж оказался больше, чем я предполагал. По фасаду была расположена одна большая комната. В одном ее конце, по обе стороны камина, стояли две большие деревянные скамьи с высокими спинками, а на другом, между двумя дверями, – простой стол, щедро уставленный блюдами.

Мы быстро расправились с превосходным холодным ужином, и наше настроение значительно улучшилось. Закурив трубку, я решил расспросить Холмса.

– Ну, Холмс, – начал я, – вы, ничего не объяснив, провезли нас почти через весь Уэльс. Можно теперь узнать, зачем?

– Ватсон, – ответил он с упреком. – Вы же знаете, я всегда придерживался того мнения, что результаты более внушительны, чем методы. Я уже говорил вам, что обнаружил, в чем моя ошибка.

– Но это, наверное, ошибка незначительная, иначе весь гластонберийский текст теряет смысл, – заметил Харден.

– Вот здесь-то и зарыта собака, – ответил Холмс. – И ваши поиски в Уормлоу тому доказательство.

– Разумеется, – согласился я. – Но тот факт, что Уормлоу оказался не тем местом, которое мы разыскиваем, еще не свидетельствует об ошибочности примет.

– Хороший аргумент, Ватсон, – сказал Холмс. – Вижу, вы все-таки извлекли маленькую пользу из моих частых проповедей о природе дедуктивного метода. В общих чертах вы правы, но однако, если вы вспомните о причинах, побудивших нас выбрать именно Уормлоу, вы поймете, что я имею в виду.

– Мы направились в Уормлоу из-за уверенности, что именно там находится могила сына короля Артура, – ответил Харден. – И, насколько мне известно, мы ее нашли. А также родник. Отсутствуют лишь другие приметы.

– Совершенно верно, – ответил Холмс. – Мы начали с того, что искали могилу сына Артура, но, найдя ее, поняли, что находимся не там, где нужно. Даже если бы я не понял, что ошибся, само место это бы доказало. Уормлоу был бы точным местом, если бы мы правильно поняли текст, скрытый смысл орнамента и его приметы. Однако мы перевели его неправильно, вот отсюда и ошибка.

– Как же это? – удивился я.

– Давайте снова поразмыслим над приметами, – ответил Холмс и, вынув записную книжку, написал все заново.

– Значит, так, кроме библейской цитаты, вот текст, который мы нашли в орнаменте.

Мы взглянули на страницу и кивнули в знак согласия:

– Припоминаю, – продолжал Холмс, – я много распространялся о том, как важно во время анализа распознавать смысл орнамента, но, признаюсь, я просмотрел кое-что вот здесь. – И он постучал по листку.

– Но должен признаться, что я ничего не увидел, – сказал полковник.

– Учтите, надо читать указания так, как они даны, – сказал Холмс – Hanging stone – уе great waste – three rings – gorse grave – ye grave of Arthur's son – ye ringed well. Вы не заметили здесь ничего странного?

– Нет, не заметил, – сознался я.

– Примет шесть, – ответил Холмс. – Но только в трех случаях стоит определенный артикль уе.

Мы с Харденом совершенно терялись в догадках.

– Вам не кажется, что существует некая разница между hanging stone, three rings, gorse grave и другими приметами?

– Да, как будто, – медленно ответил Харден. – Но что из этого следует?

– Ye hanging stone с определенным артиклем указывает на определенный известный камень, от которого можно с уверенностью начинать поиски. Снимите определенный артикль, и это будет любой «нависший камень». Даже если в тексте содержалось бы указание на местность, все равно оно было бы недостаточно точным.

– Так значит, здесь отсутствует точное указание места, где его искать? – спросил я.

– Да, такого указания не было, – ответил Холмс, – потому что текст начинается с библейской цитаты, которая определяет смысл послания, и кончается несомненным проклятием тому, кто найдет это спрятанное место.

– Тогда я просто не знаю, что делать, – заметил Харден.

– Нужно также подумать, – продолжал Холмс, – не прочли ли мы ошибочно само указание.

– Есть несколько других возможностей, – ответил я. – Ranging stone[15], ringing stone[16], singing stone[17], winging stone[18], но все они кажутся бессмысленными рядом с hanging stone.

– Но не на английском, уверяю вас, – сказал Холмс. – И я сразу удивился, почему монах, который был, очевидно, кельтского происхождения, и его литературным языком была латынь, написал свое руководство на английском языке.

– Но ведь тем не менее это английский язык, – возразил Харден.

– Слова, написанные по-английски, на другом языке имеют иной смысл.

Пока я раздумывал над этим странным заявлением, по лицу полковника скользнуло задумчивое выражение, словно он что-то вспомнил. Через минуту он сказал:

– Не знаю, как в Англии, но в Америке существуют звенящие скалы. Я сам их видел.

– Неужели, – усмехнулся я, – и что же они собой представляют?

– Это скалы на Далавар-ривер в Пенсильвании, округе Бакс. Они звенят, словно колокола. Несколько лет назад я присутствовал на собрании Исторического общества. Там был один ученый, который играл разные мелодии на обломках скал. Это какие-то вулканические породы.

Холмс улыбнулся.

– Полагаю, вы на ошибочном пути, полковник, – сказал Холмс. – Вспомните, что мы не в Штатах и, по сути дела, не в Англии. Это Уэльс. И если вы извините меня, я сейчас лягу спать. Утром надо еще кое-что приготовить для дальнейших поисков.

23 ШЕРЛОК ХОЛМС НАБЛЮДАЕТ

Было свежее солнечное утро, когда меня разбудила миссис Уильямс. Пока я брился, она суетилась в кухне, и, когда я вышел в столовую, полковник Харден уже сидел за столом. В раскрытые окна были видны залитые солнцем холмы, и мое вчерашнее невеселое настроение сразу улетучилось. Из кухни доносились аппетитные запахи.

Я сел, и полковник налил мне чашку кофе.

– Доброе утро, доктор, – сказал он. – Мистер Холмс рано встал и уже ушел из дому.

Я очень удивился, так как думал, что Холмс еще в постели.

– Встал и ушел! – воскликнул я. – Это так на него не похоже.

– Ну, как я догадываюсь, у него есть какие-то дела, – ответил полковник. – И я полагаю, он нам все объяснит, когда вернется, а может быть, и нет, если не захочет.

Миссис Уильямс едва успела подать нам завтрак, как стукнула входная дверь и вошел Холмс с деревянной тростью в руке, взлохмаченный от ветра и раскрасневшийся от ходьбы. Потирая руки, он улыбнулся и направился к столу.

– Самого доброго вам утра, джентльмены, – сказал он приветливо. – Ватсон, думаю, что ваши рекомендации относительно ходьбы заслуживают некоторого внимания. Быстрая прогулка по вересковым пустошам и болотам вызвала у меня аппетит.

За все время нашего знакомства Шерлок Холмс никогда не прогуливался ради моциона, несмотря на мои постоянные увещевания. Не замечал я также, чтобы он изменял своим привычкам.

Поэтому я понял, что краска на его лице и улыбка вызваны не столько ходьбой и утренним свежим ветерком, сколько тем, что подтвердилось какое-то его предположение, о котором он ничего нам не сказал.

Покончив с обильным завтраком, Холмс закурил трубку и снова улыбнулся.

– Я попросил миссис Уильямс приготовить нам холодный второй завтрак, – сказал Холмс. – А если вы возьмете свою камеру, полковник, мы сможем оправдать нашу репутацию археологов, одновременно наслаждаясь чудесной погодой.

– А у меня создалось такое впечатление, что вам нужно к чему-то подготовиться, – сказал я, удивленный хорошим настроением моего друга.

– Мои приготовления уже наполовину закончены, – ответил Холмс. – А вторая половина зависит от других людей и может затянуться на день-два. Мы можем воспользоваться перерывом в делах.

Харден достал фотокамеру, и мы отправились в путь на маленькой, но крепкой повозке миссис Уильямс. Мой друг повез нас к западной части холмов, где они возвышались над вересковой долиной, плавно поднимающейся к покрытой трещинами скале, напоминавшей замок, созданный природой на самой высокой части холмистой гряды. С этих высот можно было увидеть Принси-пэлити[19], сверкающие волны моря и, по словам Холмса, даже берега Ирландии.

В долине Холмс показал нам пересекающиеся каменные круги – то, что осталось от поселений наших предков, и полковник их сфотографировал. Все это время Холмс обрушивал на нас поток сведений об этих древних памятниках и кельтиберах, которые их создали. Он пояснил, как его знание халдейского языка, который он считал праотцом всех европейских языков, помогло ему узнать историю наших предков. Он рассказал нам о маленьких, смуглых, темноглазых людях, которые пришли в эти края, по их собственной легенде, «из земли за Константинополем» и принесли с собой язык, производный от праотца всех языков, и почитание восточного культа Великой Богини-Матери.

И, глядя на одинокий камень, возвышающийся среди зарослей вереска, Холмс объяснил, как эти люди поставили его и почему и что корни этого культа в Северной Америке и Средиземноморье.

Холмс всегда зачаровывал своим умением рассказывать, и я мог слушать его часами, но сегодня я чувствовал, что его ум и внимание заняты не только давно минувшими событиями. Я достаточно хорошо знал Холмса и понимал, что когда он направляет свою трость к горизонту, то одновременно очень внимательно своим необыкновенно зорким взглядом охватывает близлежащие окрестности.

Мы дошли до тропинки на северном склоне холмов и, когда повернули направо от нее, перед нами открылся такой захватывающий вид, который вряд ли встречался мне когда-либо.

Над цветущим травяным ковром поднимались изъеденные временем острые и неровные гранитные колонны, поддерживающие плоское перекрытие. Очевидно, это было одно из древних захоронений, руины которых разбросаны по всем нашим западным графствам и которые представляют собой места упокоения тех, кого народ особенно почитал. Именно поэтому предки и выбирали такие торжественно-величественные, прекрасные в своем драматизме места для могил. Обрывистый склон холма спускался к морской бухточке, ярко сверкавшей на солнце, а за ней гряда простиралась далеко на север.

Пока Харден снимал виды, мы с Холмсом открыли рюкзаки и достали припасы миссис Уильямс. Солнце стояло высоко, и на небе не было ни одного облака. Мы сидели в тени древней могилы и закусывали. Наш поход по холмам и плотная еда клонили в сон, и вскоре я заснул, удобно опираясь спиной об одну из колонн.

Когда я проснулся, то увидел, что Хардена тоже сморил сон. Холмса не было видно. Как только я встал, полковник тоже проснулся.

– А где Холмс? – спросил я.

– Он сказал, что ему надо порастрясти слишком плотный завтрак, и ушел вон в том направлении, – ответил полковник и указал на юг.

Мы не спеша поднялись на холм и осмотрелись. Через некоторое время я заметил Холмса. Он стоял в тени дерева на расстоянии двухсот ярдов, приставив бинокль к глазам. В глубокой задумчивости я потихоньку соскользнул вниз к могильному памятнику. Было очевидно, что, несмотря на попытки развлечь нас с полковником, сам Холмс опасался, что за нами следят. Я вспомнил о засаде в Уормлоу и подумал, что сейчас мы находимся в еще более отдаленной и менее населенной местности, чем раньше, и нападение банды Дрю здесь делает нас более беззащитными. Поэтому я решил быть настороже, но ничего не говорить полковнику.

Через несколько минут Холмс присоединился к нам, сказав, что опять прогуливался в интересах здоровья, и, покончив с остатками провизии, мы пустились в обратный путь.

Вечер мы провели дома, за общим разговором, и Холмс снова показал себя эрудитом и остроумным комментатором, и все же он был настороже.

На закате, когда за окнами покраснели вершины холмов, мы зажгли лампу. Уже совсем стемнело, а мы все еще сидели вокруг стола, куря и болтая, и я по-прежнему ощущал, что Холмс ни на минуту не ослабляет напряжения. Мои чувства были обострены сознанием, что мой друг чего-то опасается, и мне нелегко было скрывать свое беспокойство и не вздрагивать при малейшем шорохе. Вскоре я понял, что и полковник столь же обеспокоен.

Неожиданно за окном крикнула ночная птица, и полковник встрепенулся.

– Что это было? – спросил он.

– Местная фауна празднует наступление ночи, – беспечно ответил Холмс.

Опять раздался тот же звук, и Харден встал из-за стола.

– Я не знаю, как кричат ваши птицы, – сказал он мрачно, – но вот у этой, мне кажется, почти человеческий голос. Пожалуй, пойду посмотрю.

Холмс тоже встал:

– Простите, полковник, но моя опека над вами остается в силе. Если надо пойти на разведку, то, полагаю, это моя обязанность.

Быстрым движением он погасил лампу, и к тому времени, когда наши глаза привыкли к темноте и можно было хоть что-то разглядеть, он уже выскользнул за дверь.

Мы молча ожидали его в темной комнате, осторожно выглядывая из окон, но ничего нельзя было разглядеть.

– А чего мистер Холмс опасается? – спросил Харден.

– Опасается?

– Доктор, ваш друг сегодня как на иголках. Он чего-то ожидает, каких-то событий. Он вам ничего не говорил?

– Полковник, – ответил я ему, – вы уже достаточно долго знакомы с Шерлоком Холмсом и должны знать, что он не склонен рассказывать о своих дедуктивных умозаключениях кому бы то ни было, пока полностью в них не будет уверен. Я научился терпеливо ждать и всецело полагаться на его неизменное мужество и необычайные мыслительные способности.

В этот момент стукнула дверь, и Холмс снова появился в столовой. Он опять зажег лампу и улыбнулся:

– Если вы думаете, что нас окружили приспешники Дрю, то я могу вас успокоить. Нам угрожают только несколько пасущихся овец, и мы можем спать спокойно. Завтра, надеюсь, я смогу закончить ваше дело, полковник.

И ничего более не сказав, он пожелал нам спокойной ночи.

На следующее утро Холмс снова встал раньше всех, но не отправился на прогулку, а приветствовал нас, сидя за столом, когда мы вышли к завтраку. Миссис Хадсон переслала нам лондонские газеты, и очень скоро Холмс превратил наше валлийское жилище в подобие Бейкер-стрит с ворохом газет на полу.

После завтрака Харден стал проявлять признаки нетерпения, потому что мой друг невозмутимо попивал кофе и курил уже вторую папиросу.

– Мистер Холмс, – сказал, помолчав, полковник. – Я правильно вас понял, что мое дело сегодня будет закончено? Мы можем вам чем-нибудь помочь?

– Не думаю, – ответил Холмс и снова обратился к газетам.

Из кухни появилась миссис Уильямс и, заверив Холмса, что выполнила все его поручения, ушла к себе. Тогда Холмс скомкал газету и бросил ее на пол. Затем вынул револьвер из кармана и проверил барабан.

– А теперь, – сказал он, – если вы окажете мне любезность и проверите свое оружие, я покажу вам еще кое-какие достопримечательности этого несравненного места, после чего, полагаю, мы сможем узнать местонахождение талисмана дьявола. Так что же, в путь, джентльмены?

24 ХРАМ ЗМЕИ

Приближался полдень. Под ярким солнцем мы ехали по долине к восточной части гряды. Холмс поставил нашу повозку под округлой, голой, слегка нависающей возвышенностью. Держа в одной руке запасной фонарь, а в другой – деревянную трость, он поднимался вверх по склону, не проронив ни единого слова.

Мы следовали за ним, пока не достигли вершины и не остановились возле конической груды серых камней с пробивающимися кое-где жесткими и колючими сорняками. Поблизости вдоль холмов тянулась к западу каменистая дорога. Холмс указал на нее тростью:

– Местные жители зовут ее разбойничьей, потому что по ней в старину ирландские разбойники проникали в самое сердце Уэльса.

– А что вы скажете об этой груде камней? – спросил полковник.

– Говорят, это могила, – ответил Холмс, – она называется «ложе Артура», то есть могила Артура.

– Но ведь мы, – заметил я, – видели могилу Артура в Гластонбери?

– Разумеется, – ответил Холмс. – Пожалуйста, будьте добры, Ватсон, одолжите мне спички.

Я передал коробок, и он начал зажигать фонарь. Когда огонь разгорелся, он привернул фитиль и поставил фонарь на самый верх каменной груды. Прежде чем мы успели поинтересоваться, зачем он это делает, Холмс стал спускаться.

Весь остаток дня мы бродили по окрестным холмам. Изредка Холмс останавливался и указывал полковнику Хардену то на интересный одиноко стоящий камень, то на парные камни, вздымавшиеся как тощие серые пальцы, из мхов и колючей растительности на склонах. Один раз мы остановились на унылом, длинном участке, заросшем вереском, где находился круг примерно из пятнадцати небольших камней, каждый не выше трех футов. В нескольких ярдах от круга стояли два камня повыше с небольшими водоемами около них.

– Как называется это место? – спросил полковник.

– По-валлийски оно называется Горе Фор.

Американец задумался.

– Что такое «фор», я знаю, – сказал он, – это означает большой или великий, но я еще никогда не видел такого маленького каменного кольца.

Харден быстро начал фотографировать, ловя лучи заходящего солнца, а мы с Холмсом расстелили скатерть и достали провизию. Как только полковник закончил съемку, он присоединился к нам, и мы сели отдохнуть и подкрепиться. Вечерело, и солнце все ниже опускалось в серовато-желтом небе, удлинялись тени. Но вот облако закрыло солнце, и быстро спустились сумерки. Мы уложили поклажу в повозку и двинулись в путь среди холмов, которые приобрели какой-то призрачно-загадочный вид, как в день нашего приезда. Однако на Холмса мрачные сумерки, по-видимому, нисколько не влияли, и мы с Харденом заметили, что его настороженность исчезла.

Уже почти совсем стемнело, когда Холмс снова остановил повозку. Мы оказались на склоне холма, дорога тянулась вниз среди беспорядочной россыпи гравия и зарослей вереска. Холмс спрыгнул с повозки и поднял повыше зажженный фонарь. Мы с Харденом вглядывались в темноту, пытаясь понять, что привлекает его внимание. Постепенно мы стали различать, что отдельные камни как бы складываются в определенном порядке, и наконец поняли, что стоим около двух каменных колец, напоминающих то, что мы заметили у Горе Фор.

– Еще кольца! – воскликнул Харден. – Но сейчас уже совсем темно и нельзя фотографировать, мистер Холмс.

Холмс улыбнулся.

– Но я привез вас сюда совсем не для этого, – сказал он. – Я обещал вам, что мы разгадаем сегодня тайну клада. Посмотрите туда. – И, приподняв фонарь еще выше, указал на пространство за кольцами.

– Три кольца! – одновременно воскликнули мы с Харденом, когда увидели еще одно кольцо.

Холмс рассмеялся.

– Не совсем, – ответил он, – потому что третье кольцо частично разрушено, но когда-то их было три, и, клянусь, что их было именно столько, когда зарывали клад, который мы ищем.

Харден отошел и находился сейчас в круге слева от нас. На краю освещенного фонарем пространства он нагнулся и крикнул:

– Могила! Здесь могила!

Я повернулся к Холмсу.

– Разве это возможно?.. – начал я.

– Разумеется, – ответил мой друг, – это та самая «вересковая могила», которая упоминается в тексте.

– Вы уверены? – спросил Харден, подойдя к нам.

– Это несомненно, – ответил Холмс, – ибо валлийское название этого места «хизбед», что соответствует английскому «gorse grave», то есть «вересковая могила».

Он резко повернулся и опять высоко поднял фонарь.

– Смотрите, – скомандовал он и указал на круг справа, где желтый луч фонаря высветил водоем на самой его середине.

Мы с Харденом перевели взгляд с темной возвышенности в середине одного кольца на водное пространство, сверкавшее в середине другого.

– Три кольца, – тихо произнес полковник, – «вересковая могила» и окольцованный родник. Теперь нам осталось отыскать могилу сына Артура.

Холмс вытащил бинокль из кармана пальто, поднес к глазам и стал его настраивать. Через минуту он передал бинокль Хардену.

– Смотрите вон туда, – сказал он и указал в направлении холмов.

Харден посмотрел в бинокль, затем передал его мне. Я пригляделся и увидел желтый свет, мигавший на вершине гряды.

– Ваш запасной… фонарь! – воскликнул я. – Это веха?

– Совершенно верно, – ответил Холмс и взял бинокль.

Подойдя к центру левого круга, он встал на верх округлой «вересковой могилы».

– Полковник Харден, – сказал он, – вы повыше ростом, поэтому окажите любезность, встаньте посередине между мной и тем далеким фонарем и поднимите руку.

Затем Холмс попросил Хардена подвинуться сначала влево, потом вправо, пока не удостоверился, что Харден стоит точно посередине.

– Ватсон, – позвал Холмс, – пожалуйста, точно отмерьте место, где стоит полковник, положите камешки возле каждой ноги.

Я поспешил выполнить просьбу, и Холмс опустил бинокль.

– А теперь, – сказал он, – найти наш клад проще простого. – И достал из повозки кирку и лопату.

Пока он вымерял шагами расстояние между кольцами, я снял пальто, приготовившись к раскопкам. Холмс определил место и повернулся ко мне.

– Давайте сюда инструменты, Ватсон, – сказал он, тоже снимая пальто.

Харден взял фонарь, и мы направились к месту, указанному Холмсом.

Можно было подумать, что тяжелая физическая работа изгнала посторонние мысли из моей головы. Наоборот, меня не покидало неприятное ощущение. Стук кирки и лопаты отдавался эхом в холмах, а древние камни вселяли в меня трепет.

Свет фонаря выхватывал из темноты растрескавшиеся валуны и причудливо искривленные ветром кусты. У меня появилось четкое ощущение, что под левым кругом простирается ряд могил с останками похороненных когда-то людей. Я готов был поклясться, что вижу какие-то темные тени, скользящие между древними гробницами, но я вытирал со лба все время пот и снова усердно занимался делом.

Земля была очень жесткая. Ее уже много-много лет никто не тревожил. И наша задача была не из легких. Постепенно совместными усилиями мы вырыли довольно большую яму. Через некоторое время Холмс взял у полковника фонарь и поставил на дно ямы.

– Смотрите внимательно, – сказал он, – нет ли следов того, что копали до нас? Если Дрю здесь еще не был, то лишь потому, что мы его опередили. Ведь это явно то самое место, где что-то зарыто.

Мы продолжали орудовать киркой и лопатой, пот струился ручьями, потому что ночь была очень теплая. Несмотря на оптимизм Холмса, на сердце у меня было тяжело, я все время мысленно видел черную массу, возвышавшуюся в близлежащем круге, каменные гробницы, притаившиеся на темном склоне, и далекую точку света, отмечавшую другую могилу. Я не мог не думать о тех варварских ритуальных действах, что некогда происходили здесь, и о том, что мы можем обнаружить при следующем ударе киркой.

Тем не менее наша работа продвигалась. Мы с Холмсом стояли в яме уже почти по грудь. Холмс перестал копать и измерил на глаз глубину.

– «Это лежит на глубине двух локтей», – процитировал он. – Если клад здесь, мы уже стоим на нем.

Едва он произнес это, как моя кирка стукнула о нечто твердое. Холмс велел мне вылезть из ямы и посветил фонарем. Он внимательно осмотрел дно ямы и начал протыкать его в разных местах острием кирки. Мы с Харденом, встав на колени, наклонились над ямой, трепеща от волнения, столь знакомого всем кладоискателям. В дрожащих тенях мы видели, как Холмс очертил какой-то участок дна ямы и через минуту уже держал в руках большой темный предмет.

Наконец Холмс выпрямился:

– Пожалуйста, киньте мне веревку, Ватсон. Думаю, что мы преуспели.

Я быстро бросил ему веревку, Холмс ловкими движениями очень прочно обвязал ею нашу находку. Мы помогли ему вылезть из ямы и вытащить найденный клад.

При свете фонаря мы увидели, что наш трофей был покрыт густым слоем дегтя, под ним оказалась толстая ткань, зашитая частыми, прочными стежками. Холмс тростью перевернул сверток, и стало ясно, что за исключением дыры, проткнутой киркой, ткань оставалась целой.

Мне так не терпелось развернуть сверток, как ребенку подарок на Рождество, и в то же время появилось такое ощущение, будто мы выкопали из этого языческого храма смерти что-то очень древнее и лучше бы этому предмету оставаться навсегда в его тайной гробнице.

Я не успел справиться со своими противоречивыми чувствами, как вдруг мы услышали тихий хриплый голос:

– Отойдите от свертка, джентльмены. Вы под дулами трех револьверов.

Это, несомненно, был Дрю.

25 ОГНЬ И ПЕПЕЛ

Дул теплый ночной ветерок, но от звука этого голоса холод пронзил меня до костей. Тем не менее я не мог не видеть, что Шерлок Холмс, казалось, был совершенно не удивлен.

Все трое мы попятились от свертка, лежавшего на краю ямы, и перед нами из темноты возникли три бандита с револьверами. В середине стоял Дрю, слева от него – худой бледный человек, а направо – краснолицый с бегающим взглядом постоянно прищуренных глаз.

– Вы не хотите представиться нам? – спросил Холмс. – Тогда позвольте это сделать мне. Джентльмены, это экс-сыщик сержант Дрю, бывший служащий Скотленд-Ярда. Слева – его тамошний сподвижник сержант Малькольм, а справа – их постоянный консультант мистер Клайв. Его усилия были столь успешны, что несколько лет все они провели в тюрьмах Ее Величества.

– Смейтесь, пока можете, Холмс, – ответил Дрю. – Но факт остается фактом, вы проиграли и скоро поплатитесь за все. Нам только осталось решить, каким именно способом избавиться от вас и ваших друзей.

– Я делаю вам предложение, – холодно ответил Холмс, – если вы обещаете оставить полковника и его семью в покое, то я вам поверю. Когда вы удалитесь, я не сразу начну вас преследовать, хотя не могу гарантировать, что не предоставлю вам с течением времени возможность вновь стать гостями Ее Величества в должных местах пребывания на законных основаниях.

Дрю коротко, неприятно рассмеялся:

– Ваше извечное высокомерие, Холмс, теперь вам ни к чему. Вы в моей власти, и не пристало вам делать нам предложения. Вы слишком часто вмешиваетесь в дела, которые вас не касаются, и я с удовольствием положу конец карьере величайшего в мире самозваного правозащитника. И множество моих бывших коллег в Скотленд-Ярде меня бы поздравили с этим, если смогли.

– У нас с вами давние счеты, Дрю, – ответил Холмс, – и я могу понять ваше желание разделаться со мной, но вряд ли это будет справедливо по отношению к доктору Ватсону и полковнику Хардену.

– Если бы я был способен на такое великодушие, ваша просьба, может быть, и увенчалась успехом, но слишком многое поставлено на карту. При всем своем уме вы вряд ли догадываетесь, что содержится в этом свертке. Как только я завладею им, а вы покинете сей мир, я смогу беспрепятственно осуществлять свои планы, благо что без свидетелей.

– Боже милосердный, – ответил Холмс, – ну если вы не хотите пощадить моих друзей, то по крайней мере предоставьте мне как заядлому курильщику возможность выкурить последнюю папиросу.

Дрю снова рассмеялся.

– Вечный вы актер, Холмс, – воскликнул он, – но вы зря стараетесь оттянуть время. На этих холмах нет ни души, и спастись у вас нет никакой надежды. Если вы попробуете бежать, я вас все равно пристрелю. Ладно, курите свою последнюю папиросу и растяните удовольствие подольше, однако будьте осторожны.

Пока Холмс доставал из кармана портсигар, я мысленно оценивал наше положение и проклинал себя за то, что оставил оба револьвера в карманах пальто. Фонарь тоже находился слишком на большом расстоянии, чтобы успеть взять его до того, как Дрю выстрелит.

Мы закурили, я прикуривал последним и не мог удержаться от неуместной шутки:

– Когда я был на войне в Афганистане, там говорили, что тот, кто прикуривает последним, – неудачник, потому что именно в него стреляют, но здесь мне, третьему, кажется, этой приметы опасаться не приходится.

Холмс тихо усмехнулся:

– Кто знает. В конце концов сегодня ночь в середине лета[20] и вы не должны ничему удивляться.

Не раз мне приходилось наблюдать за Шерлоком Холмсом, когда ему грозила неминуемая смерть, и он всегда встречал опасность достаточно хладнокровно, но сейчас его странное поведение внушало мне мысль, что он все еще ощущает себя хозяином положения и что-то замышляет.

Темень вокруг нас была совершенная, и молчание нарушал только шорох вереска под дуновением ночного ветерка. Казалось, что вековые равнодушные скалы терпеливо ждали, когда опять прольется кровь. Я снова и снова обдумывал, нет ли какой возможности бежать или хотя бы отвлечь внимание бандитов, но мне ничего не приходило в голову. Дрю был прав: вокруг не было ни души. Вдруг мы услышали какой-то новый звук, отличный от шороха ветра в кустарнике. Я не мог бы сказать, на что он похож, а между тем он все время усиливался. Это был какой-то дробный звук, доносившийся как будто отовсюду.

– Что это? – спросил отрывисто Клайв, и его беспокойные глаза еще больше забегали.

Малькольм тоже стал оглядываться, а Дрю слегка переменился в лице.

– Это, – сказал он, – какая-то механическая уловка, задуманная мистером Шерлоком Холмсом, но она его не спасет.

Едва он произнес эти слова, как в кустах за ним замелькали огоньки и послышался странный трещащий звук.

Клайв и Малькольм, разинув рты и боязливо оглядываясь, придвинулись поближе к Дрю. За считанные секунды огоньки окружили только два каменных кольца и нас, замерших от неожиданности.

– Стойте на месте, – резко приказал Дрю своим сообщникам. – И смотрите, чтобы револьверы не дрожали у вас в руках. Вы, Холмс, всегда любили разные театральные штучки. Вы – большая потеря для сцены, а теперь уже и для детективного искусства.

Его силуэт чернел на фоне огненного кольца. Он поднял револьвер и прицелился в Холмса. Мой друг бросил окурок и спокойно глядел в дуло заряженного револьвера. Оранжевый свет огня ярко высветил его длинное лицо и великолепные глаза.

– Мы докурили, – сказал он. – Можете стрелять, когда вам заблагорассудится.

В это время за огненным кругом раздался звон металла, и в глазах Дрю впервые мелькнуло беспокойство, однако он все еще стоял прямо и целился в Холмса.

– Посмотрите! – проскрипел Клайв и указал на темный склон, усеянный каменными гробницами.

К огненному кольцу медленно приближалась фигура гигантского роста, с ног до головы закованная в позолоченные доспехи.

– Господи помилуй! – ахнул Малькольм. – Кто это?

Теперь наконец и Дрю слегка повернул голову, но этого было достаточно для Шерлока Холмса. Я услышал негромкий щелчок, и в темноте промелькнул золотистый луч, когда Холмс выстрелил в Дрю из своей трости, и узкое лезвие задело его плечо. Выругавшись, Дрю сделал шаг, споткнулся и растянулся на земле, выронив револьвер.

Мы с полковником хотели немедленно наброситься на других бандитов, но этого не потребовалось. Воя от страха, Клайв и Малькольм побежали, потому что ужасная фигура, блестя золотом, уже совсем была рядом, а мои фантазии и предчувствия теперь обрели форму. Из окружающих зарослей выскальзывали черные безмолвные силуэты и устремлялись вдогонку за подручными Дрю.

Ничего не понимая, я повернулся к Холмсу. Он боролся с Дрю, который каким-то образом ухитрился дотянуться до револьвера. Прежде чем я успел прийти на помощь своему другу, раздался выстрел, и закованная в доспехи фигура пошатнулась, когда пуля Дрю пробила ее шлем.

Но еще раз в свете пламени сверкнуло золотом лезвие, и Дрю затих. Холмс встал и вытер окровавленное лезвие носовым платком. Гигантская мужская фигура рукой в железной перчатке подняла забрало, но в огромном шлеме головы не оказалось.

– Сработало, мистер Холмс, точь-в-точь как вы говорили, – услышали мы приглушенный голос Джея Хардена. – Можно мне теперь освободиться от этой штуки?

26 ШЕРЛОК ХОЛМС ОБЪЯСНЯЕТ

– Что ж, мистер Холмс, – сказал полковник, – я понимаю, что вы не очень склонны рассказывать, как достигаете желаемых результатов, но я был бы очень благодарен вам за объяснение.

Мы сидели за столом в коттедже миссис Уильямс, но теперь отнюдь не втроем. Присутствовал не только Джей Харден, но полдюжины стульев были заняты теми, кого Холмс называл своим «нерегулярным войском с Бейкер-стрит», отрядом уличных лондонских мальчишек, которых он содержал и натаскивал годами и чьи зоркие глаза, острый слух и быстрый ум часто помогали ему в расследовании преступлений. Одетые теперь не в свои обычные лохмотья, а в одинаковые свитеры и черные брюки, они занимали один конец стола, и на их лицах, вымазанных сажей, сверкали только белки глаз. Они были необычно молчаливы, но только потому, что отдавали должное обильному ужину и кувшину с элем.

Холмс улыбнулся.

– Может быть, – начал он, – я просвещу вас насчет некоторых своих дедуктивных умозаключений по этому делу.

Он налил себе бренди и, вытащив из кармана измятую карту, разложил ее на столе среди тарелок.

– Вот, – сказал он, указав на карту длинным пальцем, – карта этой местности, и она может почти все объяснить.

Мы склонились над картой, рассматривая ее, и я увидел, что это действительно карта Пресцелийских гор. Во многих местах старинные памятники были отмечены староанглийским шрифтом: великолепный погребальный памятник «Пентр Эван», где мы завтракали накануне, «ложе Артура», где Холмс оставил свой фонарь в качестве приметы, и «вересковая могила», где мы обнаружили одиночное кольцо из небольших камней на унылой пустоши. Но все равно я ничего не понимал.

Холмс взглянул на наши удивленные лица.

– Я вам уже говорил, – сказал он, – что начал сомневаться в правильности нашего первоначального прочтения гластонберийского текста, и особенно выражения «нависший камень». Я все время, как вы знаете, удивлялся, почему это послание из глубины веков написано по-английски, и раздумывал, не является ли это само по себе ключом. Кроме того, хотя мне в отличие от полковника и не было известно о «музыкальных способностях» пенсильванских геологических образований, я полагал, что выражение «звучащий камень» тоже название какого-нибудь места в Англии. Признаться, я безуспешно пытался решить, откуда это название, пока наконец случайно не наткнулся на правильный ответ.

Он замолчал и отпил немного бренди.

– Ватсон, – продолжал он, – который является образцом дисциплинированности и опрятности, не раз упрекал меня за мою неаккуратность, но именно без нее мы, возможно, никогда бы не достигли поставленной цели.

– Почему же это? – удивился я.

– Потому, Ватсон, что если бы у меня была привычка аккуратно складывать карту, мне не пришлось бы так долго искать Херефордшир и я бы не наткнулся на сгибе небрежно сложенной карты на название «звучащий камень».

Мы опять взглянули на карту, но подобного названия не заметили.

– Вот оно, – сказал Холмс и указал на название церковного прихода: – Мэнклокхок, или по-английски «звучащий камень».

– Значит, приметы были даны по-валлийски? – спросил полковник Харден.

– Главные – да, – ответил Холмс, – и были написаны по-английски, но должны были вызвать валлийские ассоциации. И все это названия мест.

Он провел рукой по карте:

– Вот приход Ринган стоун, а вот Горе Фор – каменное кольцо, расположенное в вересковой пустоши, и вот три кольца: в одном из них родник, а в другом – могила, поэтому местность называется Хизбед, что по-английски – «вересковая могила».

Он с торжеством откинулся на спинку стула, а мы уставились на карту.

– Но, Холмс, – сказал я, – ведь все приметы должны указывать на место могилы сына Артура, а вы нам сказали, что место, где вы поставили фонарь, называется «ложе Артура», то есть это могила самого короля Артура, а не его сына!

– Как только я нашел «вересковую могилу», большую пустошь и три кольца, я уже знал, что нахожусь на том самом месте. Совершенно невероятно, чтобы эти три приметы существовали одновременно еще где-нибудь, и оставалось только найти могилу сына Артура.

Джей сидел молча, забыв даже о еде, пока Холмс рассказывал, но теперь нахмурился и сказал:

– Но ведь вы читали то место у Ненниуса об Артуре, убившем своего сына Амра и похоронившем его у родника в Эрсинге, в могиле, которая все время изменяет свой размер, и вы еще тогда сказали, что Эрсинг находится в Херефордшире.

– Да, – подтвердил Холмс, – но я также говорил, что у Артура было много сыновей. Его сын Ллахау Умный, по преданию, был похоронен где-то в Уэльсе и, хотя Ненниус упоминает только об одной могиле сына Артура, я решил, что там должна быть и другая, всеми забытая. Мне казалось, что я ее нашел, и тогда сделал вот эту отметку на карте. – И он снова на что-то указал.

– «Сыновья короля Артура»! – воскликнул полковник. – Что это значит, мистер Холмс?

– Только то, что в долине есть два одинаковых камня, которые местные жители называют «сыновьями Артура».

– Так почему же вы их не считаете настоящими могилами? – спросил я.

– А потому, что они расположены в долине, – ответил Холмс, – и ни один из этих камней нельзя увидеть с «вересковой могилы». Поэтому я и стал искать погребения на возвышенности. Ну а на склонах этой холмистой гряды много таких погребений, и «сыновья Артура» дали мне правильное направление.

– Как это? – спросил Харден.

– Название «сыновья Артура» существует потому, что один или несколько сыновей короля Артура умерли в этой долине. А если это так, то кого-нибудь из них должны были похоронить в окрестностях, и вот это место, – он указал пальцем на самую высокую вершину гряды, – оно называется «ложе Артура». Но мы же знаем, что король Артур был похоронен в Гластонбери. Значит, это не что иное, как позабытая могила королевского сына по имени Артур?

Он закурил трубку, а мы, ошеломленные, переваривали услышанное.

– Не могу представить себе, – сказал полковник после минутного молчания, – что в целом мире найдется еще хоть один такой человек, как вы, который мог бы распутать подобное дело и так логично все объяснить.

– Ну-ну, полковник, ведь я же практически навязал вам свои услуги, когда еще никто из нас не подозревал об этой тайне. Ведь вам просто повезло, что вы встретили сыщика, который специально изучал старинные шифры и кельтские языки.

У меня появилось подозрение, что сейчас он переменит тему разговора, а мне еще так много нужно было выяснить.

– Но Дрю? – спросил я. – Как ему-то удалось напасть на наш след?

– А вот тут, – ответил Холмс, – я должен признать свою вину. Я уже говорил вам, полковник, что с Дрю надо покончить, чтобы вы и ваша семья могли жить спокойно, поэтому я сделал все возможное, чтобы он обязательно узнал о нашем местопребывании. Я сообщил в посольство Соединенных Штатов в Лондоне и консульства в Суонсе и Милфорд-Хевене о вашем присутствии в здешних местах под тем предлогом, что вам грозит опасность. Я почти не сомневался, что все это очень быстро станет известно Дрю, и, действительно, меньше чем через двадцать четыре часа он начал нас преследовать.

– А как насчет Джея и его новых друзей? – спросил полковник.

– Несмотря на то, что вы готовы были послужить приманкой для Дрю, – ответил Холмс, – я чувствовал, что нам необходимы дополнительное прикрытие и возможность отвлечь от себя внимание. Если бы вас охраняла полиция, то Дрю держался бы на заднем плане. Помните, как он ничем не проявил себя в Гластонбери, когда нас сопровождали люди Макмурдо? Я понимал, что хитрость более ценное оружие, чем сила, и тогда обратился к моим «нерегулярным войскам».

Полковник покачал головой и посмотрел в сторону сына:

– А Джей? Как он подключился?

– Опять я должен извиниться, – ответил Холмс. – Это была целиком моя идея, и он не хотел участвовать в деле без вашего разрешения. Пришлось прибегнуть к уловке, пообещав Джею представить его Генри Ирвингу[21], что я и выполнил. Я решил и, мне казалось, решил верно, что Дрю удовольствуется кладом, который мы для него отыщем, и не станет нас убивать, и хотел просто попугать Дрю и его дружков, но напугал при этом и вас с Ватсоном.

– Да уж, вам это удалось вполне, – заметил Харден. – А как вы все это организовали?

– Огонь – это пиротехника на траве. Я знал, что появление Джея в доспехах, позаимствованных у моего друга Ирвинга, вызовет желаемый эффект, учитывая, что нервы наших противников натянуты до предела.

– Но Джея едва не застрелили! – возразил я.

– Ну не так уж едва, – заметил Холмс. – Доспехи были почти настоящие и поэтому производили металлический лязг. Сомневаюсь, что пуля пробила бы их. Только шлем был из более легкого металла, а он, как вы убедились, оказался пустым. По-моему, он фигурировал в первом акте «Гамлета».

– Но скажите ради Бога, что это был за странный звук? – спросил я.

– Вот уж действительно, Ватсон, вам с вашим опытом надо бы самому догадаться.

Холмс кивнул «нерегулярному войску», и один из мальчишек достал что-то из кармана и передал мне. Это были две полированные дощечки, соединенные бечевкой.

– Никогда не приходилось видеть это ранее, – признался я. – Что это?

– Полагаю, это ритуальный инструмент племени вонхиббон из Нового Южного Уэльса, – ответил Холмс. – Это называется бычьей трещоткой и использовалось для устрашения врагов.

Мы рассмеялись, но Джей вдруг стал серьезен.

– А из-за Дрю у вас будут какие-нибудь неприятности? – спросил он, поколебавшись. Дело в том, что второй удар лезвием был смертельным, и мы закопали Дрю там, на холмах.

– Сомневаюсь, – сказал Холмс. – Несмотря на то, что Клайву и Малькольму удалось ускользнуть и они на свободе, им незачем трубить об этом деле, а если они решатся на это, я могу рассчитывать на оправдание. Да нет, они опять вернутся к прежним делишкам и будут избегать встречи с законом.

– Вы будете их преследовать? – спросил Харден.

– Нет, если они не дадут мне повода. Дрю был «головой змеи», и мы ее отрубили. Таким образом, я закончил многолетнее дело и выполнил свое обязательство перед вами, полковник.

– О, вы его завершили великолепно! – отозвался Харден. – Но остался один важный вопрос.

– Какой?

– Что, черт побери, в том свертке, который мы вытащили из ямы?

– Ха! – сказал Холмс. – Я так усиленно поздравлял себя с устранением последнего обломка вредоносной империи Мориарти, что совсем забыл об этой маленькой тайне. Как вы думаете, джентльмены, что там?

– Понятия не имею, – сказал полковник. – Я чуть не спятил, гадая, что могло заставить людей вроде Мориарти и Дрю проявить такое упорство, но ответа не нашел.

– Если все так, как я думаю, – ответил Холмс, – тогда лучше отложить проблему на завтра.

Он встал и потянулся.

– «Нерегулярное войско» должно идти к себе в лагерь, а мы – немного отдохнуть. Предоставьте мне заняться нашим трофеем, и завтра мы посмотрим, что обрели.

27 ТАЛИСМАН ДЬЯВОЛА

На следующее утро я проснулся скорее поздно, чем рано, когда вода в кувшине для бритья уже начала остывать, а из кухни доносился запах готового завтрака. С пробуждением сразу нахлынуло и любопытство, я быстро привел себя в порядок и спустился в столовую, чтобы услышать, как Холмс раскроет нам последнюю тайну наших необыкновенных приключений.

Хардены, отец и сын, уже сидели за столом.

– Доброе утро, – приветствовал я их, – а что, Холмс еще не вставал?

– Миссис Уильямс говорит, что мистер Холмс в саду и просил нам передать, чтобы мы присоединились к нему после завтрака, – ответил Джей, передавая мне корзинку с тостами.

– Вообще-то он не любит рано вставать, – заметил я.

– Неужели? – удивился Джей. – Два дня назад он приходил к нам в лагерь еще до рассвета – удостовериться, что все готово.

Я смущенно рассмеялся, вспомнив, что именно тогда Холмс уверял нас с полковником в полезности утренних прогулок. Харден тоже хохотнул.

– Да, доктор, – сказал полковник, – компаньон у вас необыкновенный. Как только вы с ним уживаетесь?

– Наверное, – ответил я, – по той причине, что наши мыслительные процессы протекают совершенно в разных направлениях, и я ему никогда ни в чем не мешаю.

– Вы слишком несправедливы к себе, доктор, – заметил полковник. – Совершенно очевидно, что Шерлок Холмс ценит ваше сотрудничество, а после наших приключений в Уормлоу я, пожалуй, понимаю почему.

Мне было приятно это слышать, а он продолжал:

– По правде говоря, доктор, я рад перекинуться с вами словечком наедине. Теперь, когда дело приближается к концу, возникает вопрос о гонораре мистера Холмса. Как вы думаете, какая сумма достойна его усилий?

– О, я не имею никакого голоса в его чисто профессиональных делах. Он уже сказал вам в Винчестере, что его ставки всегда одинаковы, за исключением тех случаев, когда он вообще отказывается от гонораров, и я считаю, что это правильно.

Харден покачал головой:

– Он спас жизнь моего сына и дважды мою собственную. И наконец, он дал мне возможность пережить самые волнующие приключения с тех самых пор, как я подписал мирное соглашение в Аппоматоксе. И думаю, это стоит многого.

Мы выпили кофе и неспешно отправились в сад. Было чудесное летнее утро, в воздухе стоял аромат цветов. Вдалеке виднелись склоны холмов, зеленевшие под ярким солнцем, и трудно было представить, что они хранят древние мрачные тайны. До нас доносился запах дыма, и я сначала подумал, что это от крепкого голландского табака, который курит Холмс, однако это был дым от маленького костра, догоравшего между цветочным бордюром и простым деревянным столом, за которым сидел Холмс. Перед ним стоял кофейник с горячим кофе.

Холмс поднял в знак приветствия руку и пригласил нас сесть на скамейку напротив него. По его бледному лицу и кругам под глазами можно было предположить, что он провел бессонную ночь.

– Вы не ложились спать! – упрекнул я его.

– Верно, Ватсон, – подтвердил он и указал на стоявший на столе ящик. – Я всю ночь потратил, определяя, что же мы нашли.

Ящик был из потемневшего дерева, примерно два фута на полтора и восемь-девять дюймов высотой. На нем не было никаких украшений, только петли и замки были серебряные, по-видимому, очень старинной работы.

– Что же там внутри? – спросил я.

– Бывая в Британском музее, я составил себе об этом некоторое представление, – ответил Холмс. – В записях посланцев короля Генриха Восьмого сохранились ссылки на то, что они называли «черной мессой», а один раз это было названо «трактатом». Наверное, мы найдем один из средневековых сборников ритуальных текстов по черной магии. Они в большой чести у таких злодеев, как Дрю, а также у любознательных, но легковерных людей, и стоят очень дорого. В Венеции в свое время было широко налажено изготовление поддельных ритуальных текстов для дельцов из Рима, Парижа и Лондона. Я решил, что мы сможем обогатить наше национальное собрание древних манускриптов этим редким и подлинным экземпляром. И все же я не совсем понимал, почему Мориарти и Дрю, уже не говоря о короле Генрихе Восьмом, так стремились завладеть этим текстом.

Он помолчал, снова налил себе кофе.

– Думаю, что вы еще кое-что нашли, – заметил полковник.

– Да, нашел, – ответил Холмс. – Нечто настолько уникальное, что я бы никогда не догадался о его существовании, и такое извращенное и преступное, что лучше бы мне об этом не знать.

Он открыл серебряные запоры и поднял крышку. Внутри лежал прямоугольный предмет, завернутый в белую кожу. Холмс вынул его, развернул и положил на стол.

Когда на него упал солнечный луч, предмет засверкал разноцветными переливающимися огоньками. Еще не зная, что это, мы едва не задохнулись от волнения, глядя на эту сверкающую красоту. Через мгновение я понял, что перед нами книга в богато украшенном переплете. Древние фантастические узоры были выложены драгоценными камнями. Хотя эта книга несколько веков пролежала в тайнике, краски были необыкновенно живы и ярки.

Джей вскрикнул от волнения, а я раскрыл рот. Восхищенный полковник глухо проворчал:

– Какой замечательный предмет. Что это, мистер Холмс?

Длинные тонкие пальцы Холмса коснулись причудливых, словно извивающихся под ярким светом, узоров.

– Под этим искусным сплетением, – сказал он, – вы, возможно, увидите знакомое изображение – знаки Зодиака из тринадцати домов. Это, как я полагаю, ритуальный трактат о культовых таинствах Матери-Богини, но все же не совсем такой, каким я его себе представлял.

Он раскрыл переплет, и мы увидели пергаментные страницы с рукописным текстом, а поля и буквицы были украшены тем же узором, что и переплет.

– Тогда что же это? – спросил я.

– «Большая книга, великое зло», – процитировал он. – Несмотря на всю ее красоту, это самое скверное, что я когда-либо держал в руках. Позвольте мне перевести вступление.

И он начал громко читать:

– «Согласно древнейшим законам нашего народа, нет большего зла и низости, нежели предательство. Тот, кто предает другого, и особенно тот, кто лжесвидетельствует против другого, есть Змея, чей яд отравляет все, и пример Иуды вечно перед нами. Люди переносили самые ужасные мучения и шли на самую страшную казнь, предпочитая умереть, но не предать своих ближних. Однако должно быть известно, что еще до наступления эры Христа существовали такие приемы и способы, которыми человек мог быть отвращен от верности и преданности, и настолько, что он с большой готовностью выдаст любую тайну, и так, что по малейшему поводу станет говорить против прежних собратий своих всякую ложь, которую ему предложат возвести на них, и все, что придет ему в голову, ибо так мощны эти способы и средства. И можно твердо сказать, что когда душа человека уже не принадлежит ему более и он скажет самую сокровенную правду, таящуюся в сердце его, и любую ложь, что внушат ему. Этими средствами армии могут быть разбиты и принцы повергнуты».

Холмс замолчал и посмотрел на нас:

– «…так, что душа человека уже не принадлежит ему более», – повторил он. – Эта отвратительная книга – руководство для разрушения человеческого мозга и извращения лучших человеческих качеств. Самый низкий и подлый вор из самых последних притонов гордится своей единственной добродетелью – верностью таким же, как он. Лучшие люди страны и те, кто занимает самое высокое положение, клятвенно обещают быть верными своему долгу. Этот же подлый трактат учит, как разрушать узы долга и верности и превратить сердце и мозг других людей в игрушку злых и порочных сил.

– Но это, конечно, невозможно, – заметил я.

– Хотелось бы, чтобы это было именно так, Ватсон. К сожалению, представители вашей профессии только сейчас стали изучать те механизмы мозговой деятельности, которые управляют поступками людей. Но если бы вы прочитали этот текст, то узнали бы, что уже много веков назад у ваших коллег были предшественники. Здесь содержится перечисление снадобий, которые разрушают память и развязывают язык. Здесь такие способы пыток, которые не оставляют следов на теле, но извращают ум и сердце человека до неузнаваемости.

– Но кто же мог такое написать? – спросил Харден. – Откуда это дошло до нас?

– Здесь есть два текста, – пояснил Холмс. – Вступление на средневековом валлийском языке, и написано оно тем, кто исповедовал христианство. Но основной текст написан на бритто-кельтском наречии в самой древней его форме. Его можно датировать ранним средневековьем, так называемыми «темными веками» или даже предшествующей эпохой. Я прочитал этот текст целиком, он убивает душу. Какой бы век это ни был, он точно «темный». Я провел страшную ночь, джентльмены, за чтением законов сатаны.

Он обернулся и, затянувшись сигарой, посмотрел на зеленеющие холмы. Яркие пергаментные страницы тихо шелестели под ветерком.

– Разумеется, – сказал Харден, – большая часть мрачных преданий – просто суеверия и чепуха. Разве этот текст не то же самое?

– Нет, – ответил Холмс, – это практическое и безошибочное руководство к действию.

– И что же вы с ним сделаете? – спросил Харден.

– Тут и вопроса быть не должно, – сказал Холмс.

Он вынул из кармана острый складной нож, щелчком открыл его, быстро вонзил в открытую книгу и вырезал страницу.

– Постойте! – вскричал полковник. – Так нельзя! Вы уничтожаете уникальное сокровище!

– Но иначе я поступить не могу, – спокойно ответил Холмс и вырезал другую. – Нельзя позволить этой книге существовать, иначе она всегда будет приманкой для злых и преступных людей, вроде короля Генриха Восьмого, профессора Мориарти и Дрю, а как они могут ее использовать – не поддается описанию. Иуда предал, но он повесился от чувства вины. А до какой степени бесчеловечности дойдут люди, если мы не уничтожим эту злобную, ненавистническую книгу? Не знаю, как будут оценены мои поступки в этом мире, когда я его покину, заслужу ли я награду на небесах или наказание в аду, но я точно знаю, что окажусь в последнем круге Ада[22], если не уничтожу эту чудовищную книгу.

Он бросил вырезанные страницы в тлеющий костер, и пламя быстро охватило пергаментные листы, и красивый орнамент почернел. Харден привстал, словно хотел выхватить страницы из огня, но затем вновь опустился на место.

Молча мы следили за тем, как Шерлок Холмс вырезал из драгоценного переплета примерно страниц двадцать и одну за другой бросил в костер. Словно впитывая краски богато разукрашенного пергамента, огонь вспыхивал то голубым, то зеленым цветом, но вот все исчезло, и остались лишь несколько почерневших клочков в белесом пепле.

Холмс закрыл богато украшенные створки переплета, снова завернул их в белую кожу и положил в ящик, а потом вручил его полковнику.

– Это вам на память, – сказал он.

– Я не могу этого принять, – возразил полковник. – Это национальное сокровище, и оно должно быть в Британском музее.

– Если вы не возьмете, тогда ящик и переплет последуют в пламя за своим содержимым, – ответил Холмс. – Он не годится, чтобы украсить каминную полку на Бейкер-стрит, и я не могу подарить его Британскому музею. Как бы я объяснил экспертам, что содержимое переплета я предпочел уничтожить?

Харден засмеялся.

– Клянусь Небом, Холмс, – сказал он, – я вам глубоко благодарен за все, что вы сделали для меня и моей семьи. Я собирался поговорить с вами как раз насчет гонорара, а вместо этого вы делаете мне поистине королевский подарок. – Полковник вынул бумажник и достал чек. – Надеюсь, – сказал он, – это достаточная плата за умение размышлять.

Холмс бегло взглянул на сумму и вернул Хардену чек:

– Это слишком много. Вычтите из суммы вознаграждение, которое вы считаете нужным дать тому деревенскому подпаску, который помог вашему сыну, и пообещайте предоставить места на ваших фабриках и плантациях тем ребятам из «нерегулярного войска», которые захотят сменить лондонские улицы на более широкие перспективы. Ох, и, пожалуйста, вычтите отсюда стоимость вашего халата, испорченного в Гластонбери, иначе Ватсон будет считать меня бесчестным человеком.

Полковник улыбнулся:

– Торжественно вам это обещаю, мистер Холмс. Вот вам моя рука.

Бледное, усталое лицо Холмса осветила теплая улыбка, и он ответил Хардену крепким рукопожатием. А за его спиной ветерок развеял последние почерневшие клочки талисмана дьявола.

Комментарии Барри Робертса

Как и в случае с предыдущей рукописью, которую я издал, – «Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк», – я пытался, насколько это возможно, проверить множество фактов, описываемых Ватсоном, чтобы подтвердить их подлинность. Мои исследования, я уверен, неполны, и то, что я сейчас издаю, – лишь малая часть мною обнаруженного. Я приветствую любые новые сведения, которые могли бы пролить свет на дело «Талисман дьявола».

Глава первая

Неминуемо должны были возникнуть трудности с установлением личностей холмсовских клиентов. Ватсон утверждал, что обычно описывал их, не подвергая риску быть узнанными, и, следовательно, какие-то подробности могли быть присочинены. В противном случае можно было бы безошибочно установить идентичность виргинского табачного миллионера и его сына, магната консервной продукции, ведь Джон Харден упоминал, что его сын собирался стать актером. Есть еще один интригующий намек: «Уэйн» было семейным, передающимся от отца к сыну имением. И можно предположить, что Джей Уэйн – это Мэрион Моррисон.

Глава третья

Оружие, из которого стреляли в Холмса, действительно существовало. Я почти уверен, что после второй мировой войны оно уже не производилось, но могу и ошибаться. В Англии до сих пор не раскрыто по крайней мере одно убийство, совершенное, как думают, именно из такого ружья.

Глава четвертая

Если «Талисман дьявола» действительно принадлежит перу Ватсона, тогда это решает проблему, в течение многих лет беспокоившую биографов. В рассказе «Одинокая велосипедистка» Ватсон утверждает, что именно в субботу 23 апреля 1895 года, когда Вайолет Смит обратилась за советом к Холмсу, великий сыщик был поглощен фактом преследования семейства Харденов. Ватсон далее утверждает, что дело мисс Смит было закончено неделей позже, в субботу 30 апреля. Многие критики указывали, что 23 и 30 были не субботними днями, и поэтому относили событие на год позже или же полагали, что Ватсон имел в виду соответственно 13 и 20 апреля, но у него был настолько неразборчивый «медицинский» почерк, что цифры были прочитаны неправильно.

Однако настоящее повествование свидетельствует, что независимо от дня недели мисс Вайолет Смит обратилась к Холмсу именно 23 апреля, и дело было закончено 30, а Холмс и Ватсон отправились в Винчестер к Хардену 1 мая.

Глава пятая

Мы так привыкли к киднеппингу, что кажется невероятным, будто менее ста лет назад этот вид преступления был практически неизвестен за пределами Южной Европы. Похищение маленького Чарли Росса с лужайки перед родительским домом взволновало всю Америку, и, как говорит Холмс, мальчика так и не нашли. После похищения последовал активный обмен письмами относительно выкупа, полиция установила имена похитителей и начала их выслеживать, надеясь найти место, где прятали мальчика. Однако похитители предприняли ограбление, получили ожесточенный отпор и все погибли в перестрелке. Но еще в конце сороковых годов нашего века нашлись люди, утверждавшие, что каждый из них именно и есть тот самый Чарли Росс.

Глава шестая

В упоминании Джея Хардена о Конго-сквер, очевидно, скрыта ссылка на великого Бадди Болдена, которого называют «дедушкой джаза». Кого же еще могли звать Болденом и кто мог дирижировать оркестром в Нью-Орлеане в начале 1890-х годов? Его группа «Рэгтайм» пользовалась большой любовью нью-орлеанской французской общины, они играли на балах и вечеринках, и тетя Мими вполне могла быть знакома с дирижером. Полковнику Хардену рассказ Джея понравился бы еще меньше, если бы он узнал, что его свояченицу, допустившую такое нарушение условностей, сопровождал на Конго-сквер негр-трубач. Французские и испанские рабовладельцы всегда были терпимее американцев англосаксонского происхождения в обращении со своими рабами и позволяли им собираться на Конго-сквере. Там они били в барабаны и танцевали, воссоздавая ритуальные обряды своих африканских предков. Такие сборища практиковались задолго до Гражданской войны и прекратились только на рубеже веков.

Ватсон никогда не ставил более точного диагноза, чем говоря о больных голосовых связках Дрю, но, если я не слишком далеко захожу в своем предположении, Ватсон намекает, что Дрю был болен сифилисом.

Глава седьмая

Название «Уэйлс-Корт» и фамилия его прежнего владельца – вымышленные, и, как указывает Холмс, таких усадеб в Хемпшире множество. Проверка криминальной хроники, связанной с самоубийствами, нередко происходившими после подобных вечеринок, на которых иногда присутствовали даже члены королевской семьи, помогла бы установить точное местоположение особняка.

Зодиак, состоящий из тринадцати домов и включающий знак Офиокуса Змееносца, до сих пор используется некоторыми приверженцами культа Богини-Матери.

Глава восьмая

Очевидно, можно установить личность негодяя Дрю, опираясь на некоторые замечания Холмса и последующие ссылки на его подручных, один из которых в прошлом сыщик, а другой – семейный поверенный.

В 1877 году Скотленд-Ярд был потрясен скандальным делом, когда выяснилось, что некоторые полицейские были связаны (через масонские ложи) с двумя международными мошенниками – Бенсоном и Керром. Эти двое письменно обращались к богатым и азартным любителям спорта, утверждая, что они настолько удачливы в игре на бегах, что ни один букмекер не решается принимать их ставки. Мошенники предлагали своим жертвам участвовать в этом беспроигрышном деле на комиссионных основаниях. Если предложение принималось, мошенники указывали, на какую лошадь ставить и сколько, а также сообщали имя букмекера. Сначала делавшие ставки выигрывали и получали свою долю. Неизбежно выигравшие, якобы вместе с Бенсоном и по его подсказке, ставили все большие суммы, но тут букмекер, член шайки Бенсона, обычно исчезал со всеми деньгами. У главного полицейского инспектора Друсковича, поляка по происхождению, начались денежные затруднения, и он признался в этом своему сослуживцу, главному инспектору Майкдджону. Майкдджон, который уже попал в лапы Керра, устроил для Друсковича заем в 60 фунтов, а за это Друскович должен был предупредить Бенсона и Керра в случае, если Скотленд-Ярд решит их арестовать. Когда в Скотленд-Ярде возникли на их счет подозрения, то именно Друсковичу было поручено это дело, и он получил «наградные» за то, что не дал хода сигналам, поступавшим от других сыщиков, и предупредил Керра об угрозе ареста. В конце концов Друсковича послали в Роттердам с приказом арестовать Бенсона, и он не мог этого не выполнить. Когда же Бенсону и остальным членам его шайки было предъявлено обвинение в мошенничестве, они признались в своих связях со Скотленд-Ярдом. Друсковича, Майклджона, главного инспектора Палмера и юриста Фрогэта судили и приговорили к двум годам принудительных работ – максимальной мере наказания за «обман доверия». Другого главного инспектора, Кларка, оправдали, но он ушел в отставку. Палмер впоследствии стал сборщиком налогов, а Майклджон – частным сыскным агентом. Фрогэт умер в работном доме, а о дальнейшей судьбе Друсковича ничего не известно. Мне кажется вероятным, что Ватсон именно Друсковича вывел под именем Дрю, а Майклджона и Фрогэта – под именами Малькольм и Клайв, намеренно понизив их в должности, чтобы не затрагивать чувства их бывших сослуживцев в Скотленд-Ярде.

Полковник Харден говорит о перестрелке на Форте Самтер, так как именно с этого началась Гражданская война в Америке, и он прав, вспомнив в связи с генералом Робертом Э. Ли, другим виргинцем, его ответ, когда ему предложили командование объединенными армиями. Он ответил Линкольну, что если Виргиния выйдет из Соединенных Штатов, то он последует ее примеру, «со своим мечом и, если потребуется, своей жизнью». Он принял командование над армией конфедератов (южан) и таким образом стал, вероятно, единственным военным в истории, которому предложили выбирать, кем командовать – победителями или побежденными.

Глава девятая

Экс-чемпион по боксу Макмурдо – давний знакомый Холмса, впервые фигурировавший в «Знаке четырех». «Красный котелок» на диалекте кокни – золотые часы, «белый котелок» – серебряные. Термин еще существует в среде рыночных спекулянтов, но мало кому известно, что в городском сленге слова «котелок» и «крючок» рифмуются и ассоциируются со словами «часы» и «цепок».[23]

Глава десятая

Имя Фредди Порлока упоминается в «Долине страха» как агента Холмса внутри преступной группировки профессора Мориарти, но без подробностей, поэтому его более ясный портрет в рукописи представляет интерес.

Аббат Буде, его странная книга и «английские израэлиты» не вымысел. И совершенно очевидно, что Холмс с его глубокими познаниями в древних языках и истории кельтов пренебрежительно относился к этим причудливым теориям.

Глава одиннадцатая

Разумеется, великолепные часы в Уэльсе – не выдумка Ватсона, их изобрел монах из Гластонбери шестьсот лет назад. Они до сих пор показывают время.

Глава двенадцатая

Гластонберийское аббатство всегда являлось местом упокоения святых Дэвида, Патрика, Бригитты и Дунстана, а также короля Артура. Разумеется, читатели-ирландцы по-прежнему верят, что святой Патрик похоронен в Ирландии. Называют три места, где он будто бы погребен, но он вполне мог быть похоронен и в Гластонбери.

Повествование Ватсона относится к тому времени, когда территория аббатства действительно могла быть местом запустения. Эти развалины с 1539 года использовали как строительный материал. Английская церковь выкупила развалины только в 1908 году.

Туристы, а также хозяева гостиниц, желающие установить таблички с надписью «Здесь ночевал Шерлок Холмс», всегда бывают разочарованы тем, что Ватсон дает гостиницам вымышленные названия. Но здесь он дает ключ к разгадке, говоря о кроватях с четырьмя деревянными столбиками. Вполне возможно, что речь идет о знаменитой гостинице «Св. Георг и пилигримы» на Хай-стрит, где Холмс, Харден и Ватсон останавливались.

Глава четырнадцатая

Почти такую же тайну, как гластонберийский орнамент, представляет и загадочная экспериментальная фотокамера полковника Хардена. Теперь используют компьютерные увеличители совершенно для тех же целей, что и Харден, и это позволяет им обнаружить почти стершиеся письмена, но кажется в высшей степени невероятным, чтобы тот же эффект был достигнут с применением стереоскопии. Полковник указывает, что усовершенствованный механизм его камеры в высшей степени чувствителен, но, возможно, он был введен в заблуждение неким случайным эффектом и потому его усовершенствование не оставило следа в истории.

Цитата из Уильяма Малмсберийского приведена почти точно. Однако еще ни один издатель не предпринял попыток досконально прокомментировать этот текст.

Глава пятнадцатая

То, что каминные часы на Бейкер-стрит были неточны, нашло отражение на первых иллюстрациях Пейджета.[24]

Глава шестнадцатая

Возможно, именно Гластонберийское дело в конце концов навело Холмса на мысль написать книгу о шифрах и ключах к ним. У.С.Бэринг-Гулд в книге «Шерлок Холмс. Биография первого в мире сыщика-консультанта» (Харт-Дэвис, 1962; Пэнтер, 1975) упоминает о сочинении Холмса «Секретные письмена», опубликованном в Лондоне через год после окончания этого дела. К сожалению, насколько мне известно, до наших дней не сохранилось ни одного экземпляра. Сомневающиеся в том, что Холмс знал многие древние языки, должны помнить, что в библиографии У.С.Бэринг-Гулда упоминается еще один ученый труд Холмса – «К изучению халдейских корней в древних диалектах Корнуолла», опубликованный фирмой «Кейн и Сыновья» спустя три года после первого сочинения.

Глава девятнадцатая

Я должен выразить признательность мистеру Патрику Мак-Суини за существенную помощь, а также сотрудникам библиотек Херефорда и Росс-на-Уайе. Они помогли мне в проверке сообщения Ватсона о «высотке» в Уормлоу (современное написание – Уормелоу). Они также отыскали для меня копию протокола Ежегодного общего собрания «Клуба Вулхоп» за 1928 год, где сообщалось, что несколькими годами ранее «высотка» в Уормлоу была срыта при расширении дороги.

Говоря о «Клубе Вулхоп», прежде всего надо вспомнить Алфреда Уоткинса, который в 1925 году опубликовал книгу «Старая проезжая дорога» (второе издание вышло в «Гарнстон-пресс» в 1970 году). В ней изложена его теория относительно «поперечных линий на ландшафте». Вполне возможно, он был членом клуба, с которым Ватсон и полковник познакомились в библиотеке Росс-на-Уайе.

Глава двадцать первая

«Раскошеливший железку» – на сленге название безбилетника, «раскошелить» – ограбить, железка – железная дорога, поезд. Выражение, бытующее и в настоящее время.

Глава двадцать вторая

В связи с дискуссионностью вопроса о подлинности рукописи Ватсона необходимо отметить, что сильный аргумент в пользу аутентичности – воспоминания полковника Хардена о «звенящих скалах». Действительно, в 1890 году д-р Отт на собрании Литературно-исторической ассоциации Оттсвилла, (Пенсильвания), Бакс Вампум, сыграл несколько мелодий на обломках такой «звенящей скалы» в сопровождении оркестра «Плезант Вэлли». Кроме того, несколькими годами ранее в моем родном городе Уолсолле состоялся концерт оркестра, тоже игравшего на камнях, правда, британского или пенсильванского происхождения – я не смог установить. Они выступали как ансамбль «Скальный оркестр».

Глава двадцать третья

Удивительный памятник среди живописного пейзажа – разумеется, остаток склепа, ныне известного под названием «Пентр Ифан», хотя столетие назад он назывался «Пентр Эван». Туристы уверены, что Ифаном, или Эваном, звали человека, который там похоронен. К сожалению, это всего-навсего имя хозяина фирмы, на земле которого стоит памятник.

Глава двадцать четвертая

Упоминание в рукописи Ватсона о тройном каменном круге в Хизбеде наводит на грустные размышления. В Англии мало сохранилось таких достопримечательностей (одна находится в Эвберли, другая – в Стэнтон-Дрю).

В «Археологии Уэльса», опубликованной в 1922 году, ее автор, достопочтенный У.Д.Бушелл, описывает исследования Пресцелийских памятников. Он был учеником Локиера, который первым установил, что древние памятники часто содержат астрономические символы, и поэтому тщательно изучил их и зарисовал, в частности Хизбедский комплекс. Но его рисунок – это, увы, все, что осталось от Хизбеда, территория которого ныне совершенно пуста. У.Д.Бушелл это объясняет так: камни были «…всего лишь за шестнадцать месяцев до этого, то есть летом 1909 года, разбиты, и из них сложили безобразный дом поблизости, по сути, наглядный монумент нашего позора. Очевидно, вандал не понимал, что творит. Его родственник, который присутствовал при сем акте разрушения и который сам помогал разрушать, откровенно рассказал мне об этом, нисколько не задумываясь над тем, что за подобное деяние стоит извиниться, но остается фактом, что у нас на глазах были уничтожены интересные свидетельства жизни доисторического человека, как многие другие памятники, некогда стоявшие на нашей земле».

«Вересковая могила» была вскрыта в 1910 году, и там были обнаружены останки.

Глава двадцать шестая

Несмотря на плачевную судьбу хизбедских каменных кругов, «сыновья короля Артура» и «ложе Артура» существуют, сохранился и маленький круг в Горе Фор, но каменные круги около «сыновей короля Артура» разрушены.

Упоминание об Ирвинге усиливает желание идентифицировать семейство Харденов. Уместно предположить, что Джон Винсент Младший, который в юности был знаком с Бадди Бодденом, Шерлоком Холмсом и Генри Ирвингом, оставил мемуары.

Мы никогда не узнаем, каким образом Клайв и Малькольм улизнули от «нерегулярного войска» с Бейкер-стрит, но помогли им, наверное, обуревавший их смертельный ужас и ожидавшая где-нибудь повозка.

Глава двадцать седьмая

Наверное, бесперспективно гадать о происхождении «талисмана дьявола». Друиды, кельтские жрецы, будучи достаточно учеными людьми, не оставили никаких письменных свидетельств. Кроме того, их верования, по-видимому, исключали действия, описанные в пергаменте. В «темные века» англосаксонские захватчики принесли с собой в Британию чудовищные обряды, например людоедство, но они не писали по-валлийски.

Я привел некоторые соображения, которые, по моему мнению, помогут читателю лучше ориентироваться в рукописи Ватсона. Лично я чувствую удовлетворение при мысли, что мы располагаем еще одним, до сих пор не публиковавшимся его сочинением. Однако только читатели смогут решить, так ли это на самом деле.

Барри Робертс

Примечания

1

Святой Георгий – покровитель Англии. 23 апреля – день рождения У.Шекспира. – Здесь и далее примеч. перев.

(обратно)

2

Eight – восемь (англ.).

(обратно)

3

Камень (англ.).

(обратно)

4

Глаз (англ.).

(обратно)

5

Спеши (англ.).

(обратно)

6

Сигрейв – так Ватсон прочел последний слог слова Doise и далее Grave.

(обратно)

7

Несколько (англ.).

(обратно)

8

Ирландия (англ., поэт.).

(обратно)

9

Да (англ.).

(обратно)

10

Грязь, беспорядок (англ.).

(обратно)

11

Поджаренный (англ., букв.), подвергнутый недоброжелательной критике (англ., перен.).

(обратно)

12

Король.

(обратно)

13

Круг, кольцо.

(обратно)

14

ЕККЛЕСИАСТ, 4, 17. От нависшего камня иди по большой пустоши к трем кольцам. У могилы Горса взгляни на могилу сына Артура. На полпути к окольцованному роднику лежит это на глубине двух локтей.

(обратно)

15

Рядовой камень (англ.).

(обратно)

16

Звенящий камень (англ.).

(обратно)

17

Поющий камень (англ.).

(обратно)

18

Окрыленный камень (англ.).

(обратно)

19

Дословно – «владения принца». Так называется Уэльс, домен наследного принца Англии, традиционно носящего титул Принца Уэльского.

(обратно)

20

Ночь, когда, по примете, совершаются чудеса.

(обратно)

21

Известный английский актер и режиссер (1838—1905 гг.).

(обратно)

22

В последнем круге Дантова «Ада» на вечные муки осуждены предатели.

(обратно)

23

То есть «цепочка». – Прим. перев.

(обратно)

24

Первый иллюстратор рассказов А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

1 СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

2 ДОСАДНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

3 ХОЛМС ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

4 СРОЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

5 ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПОЛКОВНИКА ХАРДЕНА

6 РАССКАЗ ДЖЕЯ ХАРДЕНА

7 ЗНАК ЗМЕИ

8 НЕБОЛЬШОЕ ВЫЯСНЕНИЕ

9 ЖРИЦА И ЖРЕЦ

10 ОБЩЕСТВО МИСТЕРА КУЛБОНА

11 РИФМЫ И РЫЦАРИ

12 ПРИЕЗДЫ И ОТБЫТИЯ

13 ШЕРЛОК ХОЛМС ПРИНОСИТ ИЗВИНЕНИЯ

14 КАРТИНКИ И ЗАГАДКИ

15 КОЛЬЦА В КОЛЬЦАХ

16 ГЛАСТОНБЕРИЙСКИЙ ФРАГМЕНТ

17 ПОИСКИ МОГИЛЫ СЫНА КОРОЛЯ АРТУРА

18 ОТЧАЯННЫЙ ЗАМЫСЕЛ

19 МОГИЛА АМРА

20 МЕКСИКАНСКИЙ АФРОНТ

21 ПЛАНЫ И СПАСЕНИЕ

22 ОШИБКА ШЕРЛОКА ХОЛМСА

23 ШЕРЛОК ХОЛМС НАБЛЮДАЕТ

24 ХРАМ ЗМЕИ

25 ОГНЬ И ПЕПЕЛ

26 ШЕРЛОК ХОЛМС ОБЪЯСНЯЕТ

27 ТАЛИСМАН ДЬЯВОЛА

Комментарии Барри Робертса

  Глава первая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

Реклама на сайте