«Рандеву с Валтасаром»

Абдуллаев Чингиз

Рандеву с Валтасаром

Роман

Экспресс идет... нет, конечно, не в Стамбул. Экспресс идет из Лиссабона в Москву, и пассажиры его - люди искусства: журналисты, писатели, поэты. А от людей искусства можно ожидать чего угодно. Например, бесследного исчезновения одного из участников этой акции. Например, захвата другого странными людьми странного полковника. Например... но продолжать говорить о загадочных преступлениях можно еще долго. Кто расследует цепь этих переплетенных тайн? Кто отыщет ответы на вопросы? Только агент Дронго. Только человек, который продолжает искать истину, даже когда неизвестные преступники начинают охоту уже за ним...

НЕВЕРОЯТНАЯ ИСТОРИЯ С УБИЙСТВАМИ,

ПОХИЩЕНИЯМИ, ГРАБЕЖАМИ, ВОРОВСТВОМ,

ТАЙНЫМИ АГЕНТАМИ, НАЕМНЫМИ УБИЙЦАМИ,

ПРОСТИТУТКАМИ, ОСВЕДОМИТЕЛЯМИ И ДРУГОЙ

НЕЧИСТЬЮ, А ТАКЖЕ О ЛЮБВИ, НЕНАВИСТИ,

БЛАГОРОДСТВЕ, ИСТИНЕ И О ЛЮДЯХ,

НАСЕЛЯЮЩИХ НАШ МИР И ТАК ИНТЕРЕСНО В НЕМ

ЖИВУЩИХ.

ВСЕМ ЕВРОПЕЙСКИМ ПИСАТЕЛЯМ,

СОВЕРШИВШИМ НЕВЕРОЯТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В

"ЛИТЕРАТУРНОМ ЭКСПРЕССЕ", ПОСВЯЩАЮ ЭТУ

КНИГУ.

ВСЕМ ПОНЯВШИМ И НЕПОНЯВШИМ ЭТОТ

РОМАН, ВСЕМ ПРИНЯВШИМ И НЕ ПРИНЯВШИМ ЕГО.

Мене, мене, текел, упарсин.

Древнее проклятье, появившееся перед

взором халдейского царя Валтасара.

ЛОНДОН. 14 МАЯ

Этот район Лондона всегда пользовался дурной славой. И хотя за последние годы городские власти и полиция сделали все, чтобы очистить центр города от пороков Сохо, само слово из четырех букв было символом лондонского дна, каким был Гарлем для Нью-Йорка. Сохо до сих пор оставалось центром секс индустрии огромного мегаполиса, в котором секс-шопы соседствовали с массажными кабинетами, где легко можно было найти девочку или мальчика на любой вкус.

Но человека, который вышел из бара, кажется, меньше всего интересовали девочки. Он был не просто пьян, он с трудом сохранял равновесие, глядя перед собой мутными глазами. Возможно, он даже вспоминал, куда ему нужно идти: бессмысленный взгляд красноречиво свидетельствовал о его состоянии. Мужчина был высокого роста, широкоплечий, с большими выпученными глазами и трехдневной щетиной на лице. Ему было лет сорок пять. В обычном состоянии его глаза были серого цвета, сейчас же они были почти красными.

Очевидно собравшись с мыслями, он зашагал в сторону перекрестка, где можно было остановить такси. Он не знал, что на другой стороне улицы уже более часа стоит небольшой автофургон "Фиат", в котором находилось четверо неизвестных ему мужчин. Когда он вышел из бара, сидевший за рулем негромко сказал:

- Он вышел.

- Вижу, - кивнул сидевший рядом с ним, - кажется, он уже основательно нагрузился. С таким будет легче справиться.

Вышедший из бара перешел улицу и направился в сторону перекрестка, чуть покачиваясь. "Фиат" медленно поехал вслед за ним.

- Внимательнее, - предупредил сидевший рядом с водителем человек. Он был старше остальных лет на десять.

Когда "Фиат" поравнялся с мужчиной, все произошло совсем не так, как они предполагали.

Выскочившие из фургона двое мужчин схватили неизвестного за плечи. Но тот, очевидно, был неплохо подготовлен. Сделав разворот, он перебросил через бедро одного из нападавших. Второй схватил его за плечи, но он оттолкнул и этого нападавшего. Неизвестно, чем бы закончилась схватка, если бы мужчина был в трезвом состоянии, однако было очевидно, что оба нападавших также хорошо подготовлены. Когда они снова бросились на него, к ним на помощь пришел водитель автобуса.

Против троих молодых мужчин неизвестный не мог выстоять. Один из них нанес ему сильный удар в челюсть, и он покачнулся, но не упал, так как второй слегка поддержал его. Третий из нападавших брызнул ему в лицо из баллончика; мужчина обмяк и потерял сознание. Его легко втащили в автофургон. Дверца захлопнулась, и машина тронулась.

Свидетель происшествия, молодой негр, случайно оказавшийся рядом с машиной, испуганно смотрел, как нападавшие увозили неизвестного. Молодой человек знал, как опасно связываться с мафией, но еще опаснее мешать полиции. Очевидно, решил он, трое подъехавших были из полиции, а он не хотел лишний раз попасть в полицейские протоколы. Поэтому, покачав головой, он повернул в другую сторону, заставляя себя забыть и номер автомобиля, и увиденную сцену.

"Фиат", набирая скорость, мчался в сторону южного побережья. Сидевший рядом с водителем неизвестный повернулся и недовольно сказал:

- Долго возились. Трое не могли справиться с одним стариком, который не мог даже поднять руку.

- Он неплохо подготовлен, - несмело заметил один из парней, показывая на лежавшего мужчину, - даже в таком состоянии действовал автоматически.

- А вы нет? - спросил его собеседник. - Хорошо еще, что мы взяли его в таком состоянии. Иначе бы он раскидал вас, как щенят.

Его подчиненные молчали. В подобных случаях лучше не спорить с начальством. Примерно через час автомобиль въехал во двор небольшого поместья. Двор был окружен высокой стеной, обвитой плющом. На неизвестного надели наручники и, внеся в дом, положили на диван.

- Разбудите его, - приказал руководитель, - и быстрее, у нас очень мало времени.

Один из его сотрудников, достав другой флакон, снова брызнул в лицо пленнику. Тот даже не шевельнулся. Пришлось брызнуть и второй раз, и третий. Наконец мужчина, сморщив лицо, закашлял и попытался подняться, но обнаружил, что скован наручниками.

- Кто вы такие? - прохрипел он, когда один из парней принес стакан воды и резким движением выплеснул ему в лицо воду. Пленник облизал губы, очевидно, ему хотелось пить.

- Дайте ему воды, - приказал руководитель группы, - так он быстрее придет в себя.

У руководителя были седые, коротко постриженные волосы, сухая, словно пергаментная кожа и светлые миндалевидные глаза. Тонкая полоска усов, модные очки придавали его лицу вид интеллигентного человека. Пленнику принесли воды, посадили на диван и дали выпить, не снимая наручников.

- Кто вы такие? - снова спросил он, очевидно начиная понимать, что именно произошло.

- Как вас зовут? - спросил руководитель группы.

- Наверно, вы сами знаете, если решили меня сюда привести, - усмехнулся пленник. - Зачем вы меня взяли?

- Отвечайте на мои вопросы. У нас мало времени. Как вас зовут?

- Мигель Грейвз, подданный Ее величества. Я требую вызвать представителя английского посольства или английских властей. Вы не имеете права распоряжаться в Англии. Здесь вам не Гаити.

Схватившие его люди переглянулись, чуть усмехнувшись. Руководитель подошел к пленнику, поставил ногу на диван рядом с ним и тихо сказал:

- Я сейчас для тебя и закон Гаити, и английская королева в одном лице. Поэтому забудь о своем гражданстве и об английской полиции. Быстро и четко отвечай на мои вопросы. Ты родился на Гаити?

- Да, - кивнул Грейвз.

- Ты работаешь журналистом в журнале "Солдаты удачи"?

- Да.

- Ты работал в охране Дювалье?

- Это неправда, - запротестовал Грейвз, - я жил в это время на Гаити, но никогда не работал с папашей Дюком.

Допрашивающий его человек улыбнулся.

- Если бы я даже сомневался в этом, то, видя, как ты дерешься в пьяном состоянии, я бы отбросил все сомнения. Не валяй дурака, Грейвз, я тебе уже объяснил, что у меня мало времени.

- Зато у меня его много, - пробормотал Грейвз и в ту же секунду получил удар по лицу. Удар был сильный, жесткий. Из рассеченной губы потекла струйка крови.

- Не нужно заставлять меня прибегать к подобным методам... - попросил неизвестный. - Итак, ты работал в охране Дювалье?

- Если вы из нашего Сопротивления, то давно бы меня придушили, пробормотал Грейвз. - Да, я работал. Но это было давно.

- Ты должен вылететь через две недели в Лиссабон для участия в "Литературном экспрессе". Поезд пройдет через всю Европу. Верно?

- Ах вот почему вы здесь, - пробормотал Грейвз, - теперь понятно. Вы из МИ-5? Зачем я вам понадобился?

- Отвечай на мои вопросы, - жестко напомнил его похититель.

- Да, я поеду в Лиссабон, чтобы участвовать в этом чертовом проекте. Да, поеду. Что еще вы хотите знать?

- Ты заменил Рэндала Эшли на этом месте. Ты его знал?

- Впервые о нем слышу. Хотя нет, кажется этот парень был журналистом и исчез неделю назад. Об этом говорили по Би-би-си. Или вы думаете, что я прикончил его, чтобы занять его место?

- Я думаю, что сейчас не лучшее время для шуток, Грейвз. Итак, где находится Рэндал Эшли?

- Откуда я знаю про этого чертового Эшли? Мне предложили заменить его в Лиссабоне, и я согласился. Заплатили деньги, гонорар, вперед. Две тысячи фунтов. Я подписал договор. Откуда я знаю, куда делся Эшли? Откуда мне знать про этого Эшли?

- Кто тебя рекомендовал, Грейвз? Почему выбрали именно тебя?

- Наверно, я хороший журналист, - нагло усмехнулся Грейвз. - Откуда мне знать, почему они выбрали именно меня? Но я согласился. Глупо было отказываться. А куда делся ваш Эшли, я не знаю. И знать не хочу.

- Ты не сказал, кто тебя рекомендовал.

- Позвонили из Берлина. Сказали, что могут меня рекомендовать. Я согласился.

- Кто звонил?

- Какой-то Шмидт из организационного комитета.

- У тебя есть его телефон?

- Нет. Он сказал, что работает в оргкомитете и они пришлют мое приглашение в английский ПЕН-центр.

- Он не сказал тебе, что случилось с Эшли?

- Нет. Это меня мало интересовало. Он сказал, что мне нужно будет помочь его людям в Москве...

У стоявшего перед ним человека дрогнуло лицо. Очевидно, он ожидал все что угодно, но только не этой фразы. Страшным усилием воли он заставил себя улыбнуться, проделав это за доли секунды, растянувшиеся для него в неизмеримо длинную паузу. И затем, обернувшись к несколько растерявшимся сотрудникам, сказал:

- У мистера Грейвза бурная фантазия.

- Ничего не фантазия, - возразил Грейвз, - все было, как я говорю. И хватит изображать из себя ничего не ведающих овечек. Я уже догадался, вы из разведки. Зачем я вам нужен, можете мне сказать?

- Для танцев, - зло сказал руководитель группы. - Как именно ты будешь помогать Шмидту в Москве, он тебе не сказал?

- Нет, ничего больше не сказал. И вообще, почему вы меня об этом спрашиваете? Кто вы такие? Я хочу знать, почему меня сюда привезли.

- Заткнись, - коротко сказал один из сотрудников, стоявший рядом с ним.

Их руководитель молча посмотрел на Грейвза и вышел в другую комнату. Он стоял там и курил, глядя в окно, когда к нему вошел один из его сотрудников.

- Непонятно, - сказал он по-русски, - если это провокация, то нас давно должны были взять.

- Нет, это не провокация, - возразил руководитель группы, не поворачивая головы. - Судя по всему, Грейвза сознательно включили в группу вместо Эшли, чтобы он мог помочь кому-то в Москве. Эшли был слишком известным человеком, и на его помощь нельзя было рассчитывать. Получается, что господин Шмидт сознательно убрал Эшли, чтобы заменить его на Грейвза. Нужно срочно передать в Москву, чтобы проверили все связи Грейвза и Эшли.

- Передадим, - пообещал сотрудник. - А что делать с Грейвзом? Утопим в море?

- Нет, - задумчиво сказал руководитель, - если погибнет второй журналист, это вызовет еще больший скандал. И заставит английскую полицию копать там, где не нужно копать. А мистер Шмидт поймет, что у него появился опасный соперник. Грейвза нельзя убивать ни в коем случае. Нужно сделать так, чтобы он не поехал в Лиссабон.

- Хотите его отпустить? - изумился сотрудник. - Как мы ему все объясним?

- Я постараюсь, - сказал руководитель группы.

Он потушил сигарету, но окурок не выбросил, а, достав бумагу, завернул его и взял с собой. После чего вышел в другую комнату и, подойдя к сидевшему на диване Грейвзу, негромко сказал:

- За преступления, которые ты совершил перед народом Гаити, ты, Мигель Грейвз, заслуживаешь смертной казни...

- Вы все-таки с Гаити, - пробормотал Грейвз.

- Но мы решили дать тебе шанс, - неожиданно сказал его грозный собеседник, - мы не станем тебя убивать. Достаточно того, чтобы ты никуда не поехал.

- Отнимите у меня билет? - Грейвз был храбрым человеком, и остатки алкоголя еще не совсем выветрились, что придавало его храбрости оттенок бравады.

- Сломаем тебе ноги, - пообещал ему собеседник.

Грейвз вздрогнул. В глазах этого человека он прочел свой приговор.

- Черт вас возьми. - пробормотал он, - это ведь очень больно.

Но его слова не волновали руководителя группы. Он подозвал к себе одного из сотрудников:

- Сделайте ему укол, пусть уснет. Можете напоить его до бесчувствия. Это вместо анестезии. Сломаете ему ноги и выбросите где-нибудь в Сохо. Пусть все выглядит так, словно его сбила машина. Вы все поняли?

- Все, - кивнул сотрудник.

- И никакой самодеятельности, - жестко добавил руководитель группы. - Я еду в посольство, - добавил он на прощание.

Через несколько минут со двора выехала темно-синяя "Тойота". Сидевший за рулем человек взглянул на часы. Через сорок минут он должен подъехать к посольству уже на другом автомобиле. Он только сегодня прибыл в Лондон, и английская контрразведка еще не успела взять его под наблюдение. Неизвестный взглянул на себя в зеркало и снял очки. Потом осторожно убрал тонкую полоску усов. Теперь он выглядел гораздо моложе. И гораздо менее привлекательно. Полковник Федеральной службы безопасности России Камил Баширов еще раз посмотрел на себя в зеркало. И чуть нахмурился. Ему не нравилось ни сегодняшнее похищение Грейвза, ни вся запутанная история вокруг этого дела. Он понимал, что обо всем нужно срочно информировать Москву. Но даже Баширов с его многолетним опытом работы не мог предположить, что это только начало самой грандиозной операции, которая будет проведена в мире в год, завершивший второе тысячелетие.

МОСКВА. 27 МАЯ

Он прилетел из Италии в прекрасном настроении. Каждый раз, встречаясь с Джил, он удивлялся себе, своей обретенной способности радоваться. Казалось, в его возрасте, когда давал о себе знать кризис, обычно поражавший сорокалетних мужчин, ностальгирующих по бесшабашной молодости, и с грузом его проблем было трудно вновь обрести эту способность радоваться обыкновенной человеческой жизни и красивой женщине. Тому неожиданному счастью, которое свалилось на него в сорок лет. Впервые в жизни он не хотел никуда уезжать. Впервые он чувствовал себя в состоянии почти абсолютного равновесия. Но позвонил Владимир Владимирович и попросил его приехать в Москву. Они были знакомы много лет и Дронго знал, что старик не станет просто так вызывать его из Италии. Очевидно, случилось нечто важное, и Владимир Владимирович, получивший важное сообщение, счел своим долгом найти Дронго, чтобы вызвать его в Москву.

Вечером Дронго сидел перед компьютером, когда раздался телефонный звонок. По взаимной договоренности Владимир Владимирович всегда предупреждал о своем приезде. Вот и на этот раз, сказав, что приедет вместе с Потаповым, старик сразу положил трубку, понимая, что эта фамилия не вызовет у Дронго радостных ассоциаций. Потапов был заместителем директора ФСБ и чудом умудрился усидеть на своей должности сразу при трех руководителях. С одной стороны, это было несомненным признанием его профессиональных заслуг, а с другой, сказывалось и то немаловажное обстоятельство, что в самых критических ситуациях он не стеснялся прибегать к консультациям Дронго, полагаясь на его аналитические способности.

Когда раздался звонок, Дронго подошел к двери, предварительно включив камеры наблюдения. На лестничной площадке стояли двое мужчин. Один из них человек лет шестидесяти, опиравшийся на палку, сделал шаг по направлению к камере и, подняв голову, помахал рукой. Дронго выключил сигнализацию, не позволявшую открыть дверь без набора специального кода, и отпер дверь. Владимир Владимирович шагнул первым, тяжело опираясь на палку и протягивая руку. Вошедший с ним человек был гораздо моложе. Ему было под пятьдесят. Среднего роста, с редкими темными волосами, невыразительным блеклым лицом, немного выпученными глазами, которые обычно смотрели на собеседника, не мигая.

- Добрый вечер, - сказал он, не протягивая руки. Только кивнул, видя мрачное настроение Дронго.

- Здравствуйте, - Дронго кивнул ему в ответ, жестом приглашая в гостиную.

Когда оба гостя прошли в комнату и разместились на диване, Дронго прошел следом и сел в глубокое кресло напротив, подвинув к гостям столик на колесиках. Он налил себе минеральной воды, после чего спросил у гостей:

- Чем обязан вашему визиту?

- Сейчас расскажем, - сказал Владимир Владимирович, - только не нужно нервничать.

- Я не нервничаю, я радуюсь, - ответил Дронго, - всегда, когда вижу вашего спутника, я начинаю радоваться жизни. Сначала он не дал мне закончить расследование на телевидении по поводу убийства известного телеведущего. Затем активно мешал расследованию хищения на военном объекте в Сибири, в результате чего едва не произошла трагедия. И наконец, совсем недавно помешал моему расследованию, когда выяснилось, что московского мэра хотят физически устранить. Мне иногда кажется, что генерала специально присылают ко мне, чтобы он вел со мной параллельные расследования и делал все, чтобы помешать мне.

- Зачем вы так говорите? - зло спросил Потапов.

Подвинув к себе столик, он открыл бутылку виски и щедро плеснул в большой стакан, положив туда два кусочка льда, после чего залпом выпил его содержимое.

- А разве я не прав? - удивился Дронго.

- Можно подумать, что вы ничего не понимаете, - огрызнулся генерал, - в нашей стране все время меняется политическая конъюнктура. А мы все руководители спецслужб, - как проститутки, стараемся ублажать каждого, кто передает нам приказы от имени президента. Сегодня ему нравятся одни союзники, завтра другие. Сегодня у нас один директор, завтра другой. Я вообще думаю, что скоро и меня уберут из ФСБ. Я пересидел уже трех директоров, а для нашего ведомства это достаточно много.

- В таком случае не нужно быть проституткой, - заметил Дронго, - вы всегда можете положить свое заявление об отставке новому руководителю.

- И отправиться служить бандитам? - невесело спросил Потапов. - Вы меня с собой не сравнивайте. Это вам удалось остаться независимым экспертом, получать фантастические гонорары и жить в свое удовольствие. А я всего лишь государственный чиновник. И как только меня лишат моей работы, я должен буду отправиться к известным вам олигархам и слезно просить их устроить меня на работу. Меня, конечно, возьмут, но после этого я стану даже не проституткой, у которой есть какие-то правила общения с "клиентами". Я стану дешевкой, об которую все станут вытирать ноги. И вы это прекрасно знаете.

- Еще немного, и я начну плакать над вашей судьбой, - без тени улыбки ответил Дронго. - Если бы я не знал, как живут сегодня все эти генералы спецслужб, я бы ничего не говорил. У вас есть хотя бы один коллега не миллионер? Где-нибудь, кроме разведки. В милиции, в ФСБ, в налоговой полиции или в таможенном комитете? Вы знаете хотя бы одного генерала, который, уйдя с работы, отправился на паперть? Вы же все прекрасно понимаете, генерал. И если я иногда с вами соглашаюсь, то надеюсь, что и вы видите мою правоту. И про своих коллег, и про генеральскую честь.

- Оставим, - отмахнулся Потапов, - не буду спорить. С вами это все равно бесполезно, вы можете переубедить даже фанатика. Вам нужно было идти в адвокаты.

- И защищать ваших олигархов? У меня бы не получилось. Я бы смог искренне защищать человека только в том случае, когда сам был бы убежден в его невиновности. А для адвоката подобная позиция - большой профессиональный минус.

- Мы пришли сюда не для того чтобы спорить, - напомнил Владимир Владимирович, - у нас к вам важное дело.

- Какое дело? - спросил Дронго.

Владимир Владимирович взглянул на Потапова, но тот промолчал и снова щедро плеснул в стакан виски. Владимир Владимирович подождал пока он выпьет и сказал, обращаясь к хозяину квартиры:

- Дело в том, что пропал один человек...

- Потрясающая новость, - пробормотал Дронго, - в России ежедневно пропадают сотни людей. Надеюсь, меня не отправят на поиски неизвестного?

- Пропал очень известный человек, - мрачно сказал Потапов, - мы думали, что вы могли бы неформально нам помочь. Мы не можем вести официальное расследование, так как к нам никто не обращался. Но мы точно знаем, что интересующий нас человек пропал и его нигде не могут найти.

- Кто этот человек?

Потапов взглянул на Владимира Владимировича. Тот кивнул и, тяжело поднявшись, сказал Дронго:

- Ты меня проводи. Мне незачем знать ваши секреты. С годами я убеждаюсь, что знания действительно умножают печаль. И будь с ним помягче. У него дочь больна, завтра операция. А он все бросил и приехал к тебе. Не нужно ерничать. Если не хочешь, можешь им не помогать, тебя никто не обязывает. Но, насколько я понял, они готовы заплатить тебе гонорар. У них опять какое-то важное дело. И ты, очевидно, проходишь по графе непредвиденных расходов.

- Скорее, тех расходов, которые они должны тратить на свою агентуру, пробормотал Дронго, прощаясь со стариком. Тот вышел из квартиры, и Дронго вернулся в гостиную.

- Что у вас за дело? - поинтересовался он, усаживаясь напротив Потапова.

- Вы слышали что-нибудь о "Литературном экспрессе"? - неожиданно спросил Потапов.

- О "Восточном экспрессе" я читал у Агаты Кристи, об экспрессе в евротоннеле тоже наслышан, но про этот, кажется, ничего не слышал.

- "Литературный экспресс" организован под эгидой ЮНЕСКО и Евросоюза. Он пройдет по маршруту легендарного северного экспресса - от Лиссабона до Москвы и обратно до Берлина. "Экспресс" пройдет через одиннадцать стран, посетит двадцать городов. На нем отправятся представители всех стран Европы, более ста человек известных писателей и журналистов. Они будут встречаться с королями и президентами, премьерами и председателями парламентов, говорить о культуре, объединяющей народы. И символом единения народов Европы выбрана Вавилонская башня.

- Бог в свое время наказал людей, дерзнувших построить до неба первую башню, - напомнил Дронго. - Вам не кажется, что это в некотором роде вызов?

- Да, возможно и так. Но организаторы проекта хотят показать возможность единой Европы и сделать эту поездку символом единения народов.

- Прекрасная идея, - сказал Дронго, - только не совсем понимаю, какое отношение имеет ваше ведомство к этому благородному проекту. Или уже пропал кто-то из писателей?

- Не нужно острить, - попросил Потапов, - все гораздо серьезнее, чем вы думаете. Повторяю, идея экспресса - объединение Европы. Среди участников проекта очень много всемирно известных писателей. Практически во всех странах их должны принимать руководители государств.

- Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, - сказал Дронго.

- Поездка будет продолжаться шесть недель, - бесстрастно продолжал Потапов, - и в начале июля все литераторы прибудут в Москву, где их должен принять президент России. Проект уже согласован. Кроме того, на личные встречи уже дали согласие королевская чета Испании, президенты Польши, Латвии, Литвы. Вы меня понимаете?

- И вы заранее опасаетесь за встречу в Москве? - догадался Дронго.

- Почти угадали, - сказал Потапов, - дело в том, что все страны должны были выдвинуть по два или три участника. По нашим сведениям, была попытка заменить представителя Великобритании на другого участника, который имеет очень косвенное отношение к журналистике вообще и к этому проекту в частности...

Дронго молчал. Иногда нужно дать возможность собеседнику выговориться.

- Журналист, который должен был принять участие в этой поездке, неожиданно исчез. Это довольно известный человек, и английская полиция предприняла определенные усилия, чтобы его найти. Может, вы про него слышали? Рэндал Эшли, очень известный английский журналист, он хорошо знал русский язык, часто публиковался, в том числе и в российских газетах. Его исчезновение наделало в Англии много шума. Мы узнали об этом через наше посольство в Лондоне. И неожиданно оказалось, что вместо пропавшего Рэндала Эшли английский ПЕН-центр рекомендует другого человека - Мигеля Грейвза. Мы заинтересовались им и выяснили, что за всю свою жизнь он написал только три или четыре репортажа, причем, все из африканских государств, где был специальным корреспондентом журнала "Солдаты удачи". До этого он служил на Гаити в элитных частях Дювалье, оттуда перебрался в Англию. Мать у него с Гаити, а отец - английский офицер, осевший на Гаити еще после первой мировой войны. Это давало ему права на получение английского гражданства, и Грейвз этим воспользовался. Есть сведения, что он был связан с продажей оружия в Намибию и Конго. Интересный журналист, как вы считаете?

- Почему вы заинтересовались именно им?

- Они запросили визы на всех участников проекта, и мы обратили внимание на замену, - сказал Потапов, отводя глаза.

- Это объяснение для прессы, - произнес Дронго более настойчиво. Почему вы заинтересовались именно этой заменой? Только не говорите, что вы случайно о ней узнали. В конце концов это дело англичан - кого именно выдвигать для участия в проекте. Если вы не ответите на мой вопрос, мне будет трудно принять решение.

- Почему вы всегда так давите на своих собеседников? - устало спросил генерал. - Вы же сами все поняли. Исчезнувший журналист работал несколько лет в Москве. Эшли был прекрасным специалистом по Восточной Европе. Иногда он давал полезную информацию, в том числе по своим коллегам.

- Он был вашим осведомителем в Москве? - прямо спросил Дронго.

- Возможно, - вздохнул Потапов, - вы же понимаете, что я не могу подтверждать или отрицать подобные предположения. Но за судьбой Рэндала Эшли мы следили более пристально, чем за остальными. Это все, что я могу вам сообщить, - генерал увидел выражение лица своего собеседника и поэтому быстро добавил: - Нет, он действительно не был нашим агентом в том смысле, который вы в него вкладываете. Скорее он был нашим "человеком влияния" в Великобритании. И он неожиданно исчез. Нас не могло это не насторожить.

- Вы полагаете, что я могу помочь в розыске исчезнувшего журналиста, если его не смогли найти специалисты Скотланд-Ярда. Вам не кажется, что вы несколько переоцениваете мои возможности?

- Не кажется, - мрачно ответил Потапов. - никто не предлагает вам отправляться в Англию. Нас сейчас не так волнует пропавший журналист, как заменивший его коллега. Он оказался несколько болтливее, чем обычно бывают профессионалы. Впрочем, какие профессионалы могли быть у Дювалье? Обычные палачи. Мы попросили наших коллег из Службы внешней разведки установить наблюдение за Грейвзом. Неожиданно выяснилось, что у него появились большие деньги, дважды его видели в разного рода компаниях, где были представители некоторых запрещенных в Великобритании организаций. Этого оказалось достаточно, чтобы заинтересовать нашу службу и обратить на Грейвза более пристальное внимание...

Потапов замолчал. Снова налил себе виски. Положил лед. Но не стал пить, оставил стакан на столике. И наконец, словно собравшись с мыслями, произнес:

- Нам удалось захватить и разговорить Грейвза. Ему обещаны большие деньги за помощь в Москве. Некий мистер Шмидт рекомендовал его для участия в проекте. Он же финансировал и поездку Грейвза. Мы проверяли - никакого Шмидта в комитете "Литературного экспресса" нет. Если учесть, что в Москве писателей будет принимать сам президент, то это вызывает очень много неприятных вопросов. Очень много, Дронго. В том числе и по участникам этого "Экспресса". Нужно узнать, какую помощь Грейвз мог оказать кому-то из участников "Экспресса" в Москве и в чем эта помощь могла быть выражена. К сожалению больше Грейвз ничего не знал. Очевидно, "мистер Шмидт" подозревал, что его протеже может оказаться болтуном, и не очень с ним откровенничал. Грейвз не знает, кто именно из участников "Экспресса" выбран исполнителем некой акции в Москве, но мы хотим принять некоторые меры. Не давать визы всем участникам проекта - значит, вызвать международный скандал, подтвердив курс на изоляцию России от Европы, сорвать мероприятие, согласованное на уровне президента и правительства России с ЮНЕСКО и ООН. А если мы дадим им визы - это будет автоматически означать, что мы впускаем в страну возможного террориста. И отменить встречу мы не можем. Новый президент категорически против этого. Он считает, что мы не должны поддаваться подобному шантажу.

- Вы взяли Грейвза и допросили "с пристрастием"? - полюбопытствовал Дронго.

- Почти угадали, - кивнул Потапов, - но у нас не было другого выхода.

- Его ликвидировали? Или он тоже "исчез", как Эшли?

- Второе исчезновение вызвало бы еще больший скандал, - заметил Потапов, - нет, он жив. Но в поездке он уже не сможет принять участие. Он лежит в больнице с переломами ног.

- Разумно, - тяжело сказал Дронго, - и, как всегда, мерзко. Что вы конкретно хотите от меня, если и так все узнали?

- Мы не знаем главного: кто и когда нанесет удар. Кто, когда, где? Против кого, мы приблизительно догадываемся. Все участники "Литературного экспресса" будут приняты президентом России. Вы понимаете, как важно не сорвать эту встречу? И как важно заранее узнать, кто готовит некую акцию в Москве? Поездка начнется через неделю. Еще есть время подать окончательную заявку. Вы меня понимаете?

- Вы хотите, чтобы я... - изумленно начал Дронго.

- Да, - сказал Потапов, - мы полагаем, что именно вы с вашим опытом и способностями можете решить эту задачу. Посылать специального агента нецелесообразно. И опасно. Если выяснится, что мы вместо писателей или журналистов посылаем для участия в подобном проекте сотрудников спецслужб, это тоже вызовет скандал. Может быть, еще больший. Скажут, что мы не отказываемся от методов старого КГБ, что линия раздела Европы, проходящая по государственным границам, по-прежнему трактуется Москвой как линия вражды, и тому подобная глупость. А вы формально не наш сотрудник. И вообще не имеете никакого отношения к спецслужбам. Вы не только частный эксперт, но и журналист, ваши статьи иногда появляются в газетах. Мы постараемся подать заявку на ваше имя.

- Вы хотите, чтобы я вычислил конкретных исполнителей в этом "Экспрессе"? - понял Дронго.

- Мы хотим, чтобы вы приняли в нем участие, - сказал Потапов. Он наконец выпил содержимое своего стакана. - Считайте это нашей просьбой. Все расходы вам будут компенсированы. Согласно положению, все участники "Экспресса" получают деньги на питание и гонорары от национальных правительств. Гонорары граждан Германии составляют около десяти тысяч марок, украинцы получают по четыре. Мы заплатим вам двадцать пять тысяч долларов. По-моему, вполне приличный гонорар. К тому же, вы увидите Европу, прокатитесь первым классом по красивым местам.

- Сейчас вы похожи на руководителя туристической фирмы, - пробормотал Дронго, все поймут, что я представляю вашу "фирму". Я не уверен, что российские писатели признают во мне коллегу.

- Несколько стран не делегируют своих представителей - отказались Норвегия, Австрия, Азербайджан. Вы можете поехать как представитель Азербайджана. Кстати, австрийцы еще рассматривают возможность своего участия. Кажется, от них будет один представитель, но это пока не точно.

- Надеюсь, вы не пошлете меня как представителя Норвегии, - разозлился Дронго, - кстати, я не знаю норвежского. И вообще нужно было сразу сказать, что вы выбрали меня именно потому, что я могу поехать как представитель Баку.

- И поэтому тоже. Мы договорились, что вы будете представлять Азербайджан.

- Хорошо. Но я возьму с собой Эдгара, он будет мне помогать.

- Мы дадим вам нашего сотрудника для координации действий, - предложил Потапов, - но, конечно, об этом никто не должен знать.

- Не нужен мне ваш сотрудник, - отмахнулся Дронго, - я возьму Эдгара Вейдеманиса, вы его прекрасно знаете. Он достаточно часто помогал мне в подобных делах. Кстати, гонорар мы делим пополам.

- Не получится, - сказал Потапов, - "Экспресс" пройдет по странам Прибалтики, а у него нет прибалтийских виз.

- У вас есть неделя, - улыбнулся Дронго, - достаточно времени, чтобы получить все визы.

- Иногда вы ставите меня в идиотское положение, - пожаловался генерал. - Вам не кажется, что мы и так слишком часто потакаем вашим капризам?

- А вам не кажется, что я слишком часто выполняю ваши поручения? Мы можем расстаться, если вы так хотите.

- Только не нужно меня шантажировать, - поднялся Потапов. - Хорошо, берите с собой Вейдеманиса. И учтите, Дронго, это не игра. Если вы ошибетесь, то можете исчезнуть, как Эшли. Следов его мы до сих пор не нашли.

ЛИССАБОН. 6 ИЮНЯ

Он прилетел в Лиссабон еще третьего числа. Целая неделя ушла у него на то, чтобы получить по Интернету биографии всех участников предполагаемого проекта. Среди писателей, которые должны были принять участие в "Экспрессе", было немало людей выдающихся, известных в своих странах. Было немало странных биографий случайных людей, попавших в проект неизвестно каким образом. Однако все данные по участникам прилагались, и он внимательно изучал биографию каждого. Через несколько дней выяснилось, что, кроме самих участников встречи, в "Экспрессе" примут участие около сорока переводчиков, помощников, журналистов, кино- и фоторепортеров. Это означало, что предстояло изучить еще и их биографии. Однако, к своему изумлению, Дронго обнаружил, что сведений по этой категории лиц в Интернет не заложено, и ему пришлось обратиться за помощью к Потапову, у которого были данные на каждого, кто попросил российскую визу. Дело осложнялось тем, что представителям стран СНГ не нужны были российские визы - они могли приехать в Москву без оформления.

Именно поэтому Дронго прилетел в Лиссабон на день раньше, чтобы выспаться. Он понимал, что искать придется все равно среди огромного числа подозреваемых, каждый из которых мог оказаться именно тем человеком, которого опасались в Москве. Эдгар Вейдеманис, его постоянный помощник и друг, должен был прилететь на несколько дней позже, уже в Мадрид, чтобы не вызывать ненужных подозрений. К тому же он должен был закончить формальности с оформлением прибалтийских виз.

Отель "Шератон" находился недалеко от величественного монумента маркизу Помбалу, отстроившему Лиссабон после землетрясения. Стоящий на высоком постаменте маркиз вместе со львом открывали прекрасный вид на авеню Либертад, откуда можно было пройти в старый город.

Дронго проспал весь день и только четвертого утром поехал в отель "Альфа", где собирались участники встречи. Организация "Экспресса" была на высоте. Сидевшие в холле отеля специальные представители заботливо рассказывали приехавшим о программе, выдавали проспекты предстоящей встречи.

Вечером состоялся ужин в честь гостей. Сначала коротко выступил министр культуры Португалии, затем слово получил лауреат Нобелевской премии по литературе Жозе Саррамаго. Похожий на аристократичного французского щеголя времен Реставрации, этот писатель-мудрец был известен своими левыми коммунистическими взглядами, от которых он никогда не отказывался. Саррамаго говорил о единой Европе, и сидевшие в зале оживленно хлопали писателю.

Затем начались представления участников проекта. Дронго обратил внимание, что переводчиками и помощниками в группах были молодые симпатичные девушки, представители разных стран континента. В списке, который ему принесли, были отмечены и несколько супружеских пар. Это его несколько насторожило, и он сделал пометку - проверить. Предполагать наличие в семье сразу двух писателей было достаточно трудно, нужно было проверить, почему и как члены этих семей оказались в поездке вместе.

Он подошел к высокому бородатому молодому человеку, угадав в нем грузина.

- Здравствуйте, - вежливо поздоровался Дронго. - Вы из Тбилиси?

- Да, - обрадовался грузин, - меня зовут Георгий Мдивани, очень приятно. Нас здесь двое. И еще наш аттендант, так называют наших кураторов-помощников. Он хорошо говорит по-английски и по-немецки. Очень толковый человек, я вас обязательно познакомлю.

- Обязательно, - улыбнулся Дронго, проходя дальше.

Саррамаго продолжал говорить о необходимости объединения Европы, о культурном многообразии старого континента, о надеждах на будущее. Дронго оказался за одним столом с испанцами, которые громко и весело обсуждали начало поездки.

В этот вечер Дронго познакомился с темпераментными испанцами, симпатичными белорусами, несколько флегматичными литовцами, которые выделялись своим высоким ростом, загадочными албанцами, которые молча просидели весь вечер, добродушными словаками, которые хорошо говорили по-русски.

"Интересно, - думал Дронго, - такое количество стран и языков. Как здесь выявить того, кто именно мне нужен? Не могу же я разговаривать с каждым. Это нереально. Здесь говорят на пятидесяти языках, а я могу общаться только с некоторыми из них".

Он смотрел на сидящих в зале. Более ста человек. Разные лица, разные расы, разные национальности. От светловолосых скандинавов до негров, от представителей кавказских республик до темных иберийцев, от славянских народов Восточной Европы до французов и немцев - здесь поистине было вавилонское смешение рас и языков. Он почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся. Маленький испанец, улыбаясь, протягивал руку.

- Меня зовут Карлос Казарес, - сказал испанец, - я вижу, вы смотрите на женщин. К счастью, с нами будет много женщин, и это несколько скрасит наше одиночество.

- Да, - вежливо согласился Дронго, - действительно, здорово. Вы из Мадрида?

- Нет, я из Галисии, - улыбаясь, ответил испанец. - От Испании несколько писателей. Один представляет басков, другой каталонцев, я от галисийцев, а наш замечательный писатель Альберто Порлан - от великой испанской литературы.

Дронго улыбнулся. Он снова почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся еще раз, но рядом никого не было.

На следующий день вся огромная делегация поехала в курортный городок Каишкаш. Мэр городка оказался добродушным толстяком, который был не только детским писателем, но и обладателем большого живота и густой бороды, делавшей его похожим на пирата. Мэр долго говорил о заслугах его городка, напомнил, что здесь любил бывать Цвейг и что об этом городе писал создатель знаменитого Джеймса Бонда, приключения которого проходили и в этом городке. Все вежливо слушали, улыбались.

Дронго еще издали увидел знакомое лицо, но подойти при всех к этому человеку ему было сложно. Чуть отстав от группы, Дронго обратился к одному из российских писателей, приехавших сюда несколько позже остальных:

- Михаил Николаевич, может, пойдем искупаемся?

Человек, к которому он обратился, был достаточно известным российским писателем, чьи книги широко издавались не только у него на родине. Он был высокого роста, с большим, чуть красноватым переломанным носом, подтянутый, словно бывший офицер, с крупными, резкими чертами лица. Мураев жил в Санкт-Петербурге и представлял здесь город, известный своими литературными традициями.

- Конечно, пойдем, - обрадовался он, - я с самого утра мечтаю искупаться.

Они вышли из небольшого особняка, где проходил прием, прошли охрану, объяснив, что собираются купаться, и начали спускаться вниз, осторожно ступая по камням. Неожиданно Дронго остановился.

- Извините меня, Михаил Николаевич, но я забыл свой пакет с плавками. Я его оставил в автобусе, думал, здесь искупаемся. Разрешите, я его сейчас принесу.

- Разумеется, - добродушно согласился Мураев, уже видя перед собой теплые волны атлантического побережья. Дронго повернул обратно. Мураев еще не успел раздеться, когда Дронго был уже наверху, где его ждал человек, лицо которого было ему знакомо.

- Я так и думал, что вы захотите со мной увидеться, - сказал тот, весело улыбаясь.

- Здравствуйте, Джеймс, - пожал ему руку Дронго. - Интересно, что делает в этом городке представитель английской разведки? Или вы оказались здесь случайно?

- Как и вы, Дронго, - усмехнулся англичанин, - вы ведь тоже случайно оказались в Каишкаше с этими писателями. Или вы теперь пишете книги? Кажется, это английская традиция, когда бывшие шпионы пишут книги.

- В отличие от вас, Джеймс Планнинг, я никогда не был шпионом, заметил Дронго, - даже когда меня арестовали в Шэнноне и допрашивали ваши коллеги из контрразведки. Такое тоже случалось в моей жизни, и думаю, вы об этом знаете. Но шпионом я не был. А ваша традиция мне известна. Флеминг, Ле Карре, Грэм Грин... Список можно долго продолжать.

- И вы решили стать писателем, - улыбнулся англичанин. Он был высокого роста, с открытым приятным лицом. На подбородке - легко обозначившаяся ямочка, глаза - карие, а уже начинавшие выпадать волосы - темные. Он был одет в белый элегантный костюм, в отличие от Дронго, на котором был серый костюм.

- Я иногда пишу статьи, - заметил Дронго, глядя вниз, где купался Мураев.

- Это ваш коллега? - поинтересовался англичанин.

- Это известный русский писатель. Может, вы мне объясните, чем вызван ваш интерес к этому городку? Только не говорите мне, что вы поклонник Бонда и приехали сюда посмотреть на места, связанные с его именем.

- Не скажу, - пообещал англичанин. - Я думаю, мы должны объясниться. Вы приехали по поручению русской разведки?

- Я вам уже объяснял, что не работаю на русскую разведку. Кстати, правильнее говорить - российскую. Я уже много лет как частный эксперт.

- Который часто выполняет разные государственные поручения, пробормотал Планнинг. - Нам все известно, Дронго. И мы даже знаем, почему Москва так заинтересовалась этим проектом.

- Мне будет любопытно вас послушать, только отойдем отсюда, иначе Мураев меня увидит и обидится, что я не стал с ним купаться.

- Хорошо, - согласился англичанин, - только давайте откровенно. Не нужно обманывать друг друга.

- И это я слышу от представителя английской разведки, известной своим коварством во всем мире! - всплеснул руками Дронго. - Какое благородство! Тогда начинайте, я готов вас выслушать.

Они прошли чуть дальше и сели за столик на открытой веранде. Планнинг заказал себе виски без содовой, но со льдом, а Дронго попросил принести ему стакан минеральной воды.

- Сюда должен был прилететь Рэндал Эшли, - негромко сказал Планнинг, глядя перед собой. - Не нужно вам говорить, что наша контрразведка его давно вычислила. Он неплохо работал на Москву, получая приличные гонорары. Конечно, он не был русским агентом, но подарки и деньги не отказывался получать, чтобы сообщать нам вашу точку зрения на происходящие в мире процессы. Когда он пропал, его искали не только представители Скотланд-Ярда. Подозреваю, что его искали и сотрудники российских спецслужб...

- Как и английских, - вставил Дронго.

- Возможно, - осторожно заметил Планнинг, - как и английских. Но его не нашли. Мы уже тогда считали, что, возможно, русские решили убрать своего зарвавшегося журналиста, но не видели причин. Потом Эшли кто-то заменил на Мигеля Грейвза. Этот Грейвз такой же журналист, как я астронавт, но его рекомендовали из Берлина. Было нетрудно проверить и убедиться, что все это блеф. Однако кто-то заботливо оплатил все предстоящие расходы Грейвза. Подозрительность Москвы вызвала его болтливость, и он оказался в больнице с переломами ног. Перед этим его накачали спиртным, но наши эксперты уверены, что переломы ног - не результат автомобильной аварии. К тому же, болтун Грейвз довольно охотно рассказал полицейским, что его похитили неизвестные и переломали ему ноги. Полицейские ему не поверили, но мы решили проверить. И выяснилось, что в тот день утренним рейсом в Лондон прилетел полковник Федеральной службы безопасности Баширов, который вечером был на приеме в посольстве. Конечно, это совпадение, но Грейвз оказался совсем не простым парнем. Он узнал Баширова среди предложенных ему фотографий, хотя тот был в гриме. Всего этого было достаточно, чтобы привлечь наше внимание к этому "Экспрессу". А теперь здесь появились и вы. Какая у вас программа, Дронго? Чего вы хотите?

- Потрясающая логика, - пробормотал Дронго, - только немного уточним акценты. Во-первых, Эшли действительно исчез, и "руки Москвы" здесь нет. Во-вторых, Грейвза рекомендовала не Москва. Иначе зачем было ломать ему ноги сразу после того, как его вставили в группу? Я не знаю, что именно случилось в Лондоне, и не хочу знать, но по здравым размышлениям выходит, что кто-то намеренно убрал Эшли, чтобы заменить его на Грейвза. Которому оплатили все расходы и дали липовые рекомендации. Возможно, это не понравилось спецслужбам России. Как видите, я достаточно откровенен с вами, Планнинг. Просто я хочу, чтобы вы почувствовали нашу общую заинтересованность в распутывании этого дела.

- Интересно, - сказал Планнинг, поворачиваясь к Дронго, - это вы придумали сейчас или была заранее заготовленная схема?

- Не будьте идиотом, - раздраженно ответил Дронго. - Неужели вы не можете логично мыслить?

В этот момент на повороте затормозила машина. У Планнинга оказалась отличная реакция. Он мгновенно заметил блеск автомата и, толкнув столик вперед, выставил его щитом перед собой, крикнув Дронго:

- Ложись!

Оба упали, и автоматная очередь прошла над их головами. Столик был пробит наискосок. Раздался звон битого стекла.

- Проклятье, - прошептал англичанин, чуть приподнимая голову, - кажется он стреляет именно в нас.

Белый БМВ, из которого стреляли, набирая скорость, рванул вперед. Дронго поднял голову, чтобы посмотреть, кто именно стрелял. В машине были двое. Он успел увидеть только их затылки.

- Спасибо, - поблагодарил Дронго англичанина и начал осторожно подниматься, глядя в сторону уходящего автомобиля. - Кажется, они закончили наш спор по-своему.

- Я испачкал костюм, - невозмутимо заметил англичанин, поднимаясь следом за ним.

- Прекрасный костюм, - кивнул Дронго, отряхиваясь. - Почему все ваши разведчики одеваются от Бриони? Вам так хорошо платят?

- Это только я одеваюсь от Бриони, мистер Дронго, - недовольно заметил Планнинг, - остальные носят другие костюмы. Кстати, ваш костюм тоже пострадал. Вы изменили своим вкусам. Обычно вы носите костюмы от Валентине. А этот, кажется, от Ива Сен-Лорана? Почему такое непостоянство?

- Купил на распродаже, - мрачно пошутил Дронго. - Полагаю, что ваша разведка знает даже мой любимый парфюм.

- Для этого не нужно быть разведчиком. Достаточно подойти к вам на близкое расстояние, чтобы почувствовать запах "Фаренгейта". - Планнинг недовольно поморщился: со всех сторон к ним спешили люди. Он тихо спросил: Кстати, у вас есть с собой оружие?

- Конечно, нет. Я как-то не предполагал, что в меня будут стрелять в Каишкаше. А у вас?

- У меня тоже нет, - признался англичанин.

Дронго озабоченно посмотрел в сторону уехавшего автомобиля.

- Надеюсь, они не вернутся, - пробормотал он, - иначе наши костюмы не придется сдавать в чистку - они нам больше не понадобятся.

К ним подбежал испуганный хозяин кафе. Опасливо подошли официантка и еще несколько взволнованных посетителей, видевших, как в них стреляли.

- Что случилось? - испуганно спросил хозяин. - Кто стрелял?

- Какие-то хулиганы, - улыбнулся Дронго, - не волнуйтесь. Они стреляли резиновыми пулями, - и он, незаметно вытащив застрявшую в стене за его спиной пулю, отдал ее Планнингу.

- Вы не успели заметить, в кого стреляли? - спросил Дронго. - В меня или в вас?

- Боюсь, что в вас, - усмехнулся Планнинг, - иначе я бы не успел среагировать.

- Я тоже так думаю, - вздохнул Дронго. - До свидания. Надеюсь, вы разберетесь с полицией, а заодно и подумаете над моими словами. Увидимся в Мадриде.

- Почему вы думаете, что я поеду за вами в Мадрид? - спросил Планнинг.

- У меня предчувствие, - ответил Дронго.

Он подошел к обрыву. Сверху по камням осторожно поднимался Мураев.

- Ну, как искупались? - спросил Дронго.

- Чудесно, вода совсем теплая. А вы почему не спустились?

- Автобус уехал, и я остался без своих плавок, - развел руками Дронго. - Ничего, надеюсь, что я еще успею искупаться. Идемте скорее, а то нас будут искать.

ТАДЖИКИСТАН. 8 ИЮНЯ

Он был в маскировочной куртке без погон, и вошедший мялся у входа, не зная, как к нему обращаться.

- Язык проглотил, старший лейтенант? - строго спросил сидевший за столом человек. - Хватит стоять. Приведи задержанного, и чтобы я больше тебя не видел. Можешь считать себя свободным.

- Мы надели на него наручники, - сообщил старший лейтенант перед тем, как выйти.

- Сними и никого к нам не пускай.

- Извините, - сказал старший лейтенант, по-прежнему не зная, как обратиться, - но он может быть опасен.

- Я тоже опасен, - сказал человек в куртке, - сними наручники и никого к нам не пускай.

Когда старший лейтенант вышел, полковник ФСБ Баширов достал пистолет и положил его на стул рядом с собой. Двое солдат ввели человека, одетого в грязную рваную одежду. Его телогрейка была разорвана в двух местах очевидно его брали с помощью собак. Баширов усмехнулся. На поиски задержанного ушло два дня и потребовались усилия двух отрядов пограничников вместе с таджикским спецназом. Здесь, в горах Таджикистана, была своя мера времени и своя цена людям. Баширову нужен был именно этот человек, и поэтому никакие усилия, направленные на его задержание, не шли в расчет. В донесении, посланном информатором с другой стороны, с территории, контролируемой талибами, говорилось, что границу должна перейти группа в составе четырех человек. Но Баширова более всего интересовал один человек из этой группы. Именно поэтому он уже несколько дней был на границе. Именно поэтому не жалели ни солдатских жизней, ни затраченных усилий. В процессе поисков погибли два солдата, еще несколько человек были ранены, но сведения, которые им передали, были точны, и человек, из-за которого Баширов прилетел в горы Таджикистана, был наконец схвачен.

Трагедия таджикского народа, трагедия этой горной республики, еще не понятая, не осознанная большинством цивилизованных государств, была даже не в том, что во время гражданской войны народ разделился на две части, и брат пошел на брата. Эта трагедия была прообразом будущего во многих республиках бывшего Советского Союза, особенно Средней Азии и Закавказья. Можно было сколько угодно смеяться над диктаторскими замашками Каримова, над прижизненными памятниками Ниязову, над полулиберальным авторитаризмом Назарбаева и Акаева, можно было сколько угодно осуждать режимы Алиева и Шеварднадзе, но истина от этого не менялась. Бывшие партийные секретари, успешно трансформировавшиеся в полудемократических президентов, стали оплотом стабильности в своих государствах. Только в Таджикистане не удалось установить подобной власти, и началась гражданская война. Только в Армении убрали законно избранного президента, заменив его на премьера, и ограничители, сдерживающие беззаконие, исчезли. И уже следующий премьер-министр и спикер парламента были убиты прямо во время заседания высшего органа страны.

Таджикистан стал прообразом будущих гражданских конфликтов, которые неминуемо должны были возникнуть в обществах с криминальной экономикой, повальным воровством, коррупцией, где преступные кланы, грабившие собственный народ, презирали сограждан, которые, в свою очередь, люто ненавидели обиравших их паразитов. Зачатки войны были в каждом обществе. Они проявились даже в Восточной Европе: на Украине президентам Кравчуку и Кучме пришлось лавировать между востоком, где преобладает русскоязычное население, и западом, где зарождается национальное самосознание. Они проникли даже в Молдавию, где Снегуру не удалось решить проблему Приднестровья, а следующий президент просто упустил власть из своих рук, и республика из президентской превратилась в парламентскую.

Но в Восточной Европе, втянутой в геоцентрическую орбиту интересов Запада и европейских структур, вопросы решались более цивилизованно, чем на Кавказе и в Средней Азии. Показателем в этом отношении была Россия, находящаяся и в Азии, и в Европе. С одной стороны, здесь дважды проводились выборы, пусть даже и не совсем корректные с точки зрения демократических норм. С другой стороны, именно в Москве был расстрелян собственный парламент, и выведенные на улицу танки били по зданию прямой наводкой.

И если трагедию в Москве демонстрировали телеканалы всего мира, то события в Таджикистане комментировались как факты, происходившие совсем в другой, "дикой" части света, где-то далеко, где находились неспокойный Афганистан и труднопредсказуемый Пакистан.

Задержанного, за которым Баширов устроил настоящую охоту, ввели в палатку и посадили на стул перед столом, за которым сидел полковник. Старший лейтенант взглянул на полковника, и тот молча кивнул ему, разрешая удалиться. Когда Баширов остался вдвоем с пленником, он поднял пистолет, показывая оружие задержанному.

- Давай сразу договоримся: без дурацких фокусов, иначе я тебя просто пристрелю.

- Кто ты такой? - спросил его задержанный, облизывая губы.

- А ты как думаешь? - спросил полковник.

- Смелый, - сказал задержанный, - и умный, - добавил он, чуть подумав, - я ведь шел сначала вверх по течению реки, а потом в горах хотел оторваться. А ты заранее туда собак высадил. Умный ты очень. Наверно, полковник или генерал.

- Хорошо соображаешь, Меликов, или мне называть тебя Мирзой, как тебя называли в горах Афганистана? Ты ведь бывший майор Советской Армии. Тебе тридцать восемь лет. Ушел с бандитами за границу в девяносто третьем. С тех пор там и сидишь. Три раза приходил к нам в гости. У тебя награды еще за прошлые войны. Продолжать или достаточно?..

- Хватит, - кивнул Меликов.

У него было заросшее густой щетиной, чуть опухшее удлиненное лицо. Крупный нос с горбинкой, кустистые брови, бритая голова. Внешне он ничем не отличался от тех боевиков и контрабандистов, которые ежедневно пытались перейти границу. Но полковник знал, что это обманчивое впечатление. Майор Меликов был одним из лучших специалистов по проведению террористических актов, ему не было равных на другой стороне. Именно поэтому прилетевший сюда Баширов приложил все свои силы, чтобы взять сидевшего перед ним человека живым.

- Я уже понял, что вам нужен, - сказал Меликов, - вы ведь меня "бережно" брали, старались не убить, даже собак отогнали, хотя одну я там положил сразу. Зачем я вам понадобился? Могли бы пристрелить, как собаку. Зачем вам со мной возиться?

- А русский язык ты еще не забыл, Меликов, - заметил полковник, - и акцента почти нет.

- Ты ведь все знаешь про меня, - хищно улыбнулся Меликов, показывая крупные зубы, - я ведь в Дербенте рос, в русской школе учился. Скажи, зачем ты за мной охотился? Я ведь чувствовал, что в меня вцепилась хорошая гончая собака. Не обижайся, но твои зубы я все время чувствовал.

- Может быть, - согласился Баширов, - ты ведь сам все понимаешь. Значит, нужен ты нам.

- И вы знали заранее, что я к вам приду, - продолжал Меликов. Сведения оттуда получали? Тоже мне вояки. Я всегда говорил, что любой из них продаст меня за несколько долларов, которые ему заплатят. Вот и продали. А вы, наверно, им тоже платите, как и американцы. Поэтому они берут и у вас деньги, и у них. А потом ненавидят и вас, и их.

Он попытался изменить позу, но Баширов мгновенно поднял пистолет.

- Ты мою реакцию не проверяй, - на всякий случай посоветовал полковник, - если попытаешься встать со стула, получишь пулю в лоб. Сразу закончим разговор. Может, нам и не стоит его продолжать. Мирза, как ты думаешь? Давай, попробуй, встань со стула. Я жду...

Меликов смотрел на пистолет в руках полковника. Он понимал, что не успеет даже вскочить. Пуля попадет ему точно в голову. С трех метров этот человек не промахнется.

- Не нужно, - прохрипел он, - убери пистолет. Я не буду вставать. И скажи, что тебе нужно.

- Так лучше. - сказал Баширов, убирая пистолет. - я тлю, что твоя группа шла в Ташкент готовить террористический акт. Я даже не стану уточнять, где и когда. Все члены твоей группы убиты. Все, кроме тебя. Но для своих ты тоже убит. Мы уже передали сообщения, что на границе погибли четверо неизвестных, которые пытались прорваться в районе Пянджа. Поэтому для всех ты мертвец. Для всех, кроме меня.

Пленник нахмурился. Он чувствовал в словах говорившего силу. Он давно не беседовал с такими сильными людьми.

- Для всего мира ты убит, - продолжал Баширов, - а я хочу предложить тебе новую работу, новое имя, новый паспорт. Если мы договоримся, то ты можешь уехать куда захочешь - с новым паспортом. Если нет... Тогда твой труп завтра выдадут афганцам. Твой настоящий труп, Меликов, а не другой, которым мы завтра тебя заменим.

- Что ты хочешь? - спросил Меликов. - Не тяни.

- Ты ведь лучший специалист по террористическим актам? Мне нужно, чтобы ты один раз продемонстрировал свое мастерство. Только один раз, и, возможно, мы сохраним тебе жизнь.

- Ты хочешь, чтобы я работал на вас?! - изумился Меликов. - Ты будешь мне доверять?

- Никогда в жизни, - усмехнулся полковник, - но мы можем воспользоваться твоим опытом. И твоим мастерством.

- Зачем вам новые теракты в Ташкенте? - недоверчиво спросил Меликов. Или вы хотите убрать Каримова? Он вас не устраивает? Стал слишком самостоятельным?

- Мышление питекантропа, - поморщился Баширов, - я думал, кроме мастерства у тебя ничего не осталось. Горный воздух прочищает мозги, и они у тебя сейчас, как у чабана.

- Значит, не Каримов, - понял Меликов, - значит, не он. Вы хотите здесь устранить Имамали Рахмонова и свалить все на нас? Хотите нашими руками?

Он увидел презрительное выражение на лице полковника и понял, что ошибся во второй раз. Меликов замолчал, прикусив разбитую губу. Он размышлял почти минуту. И неожиданно, вздрогнув, спросил:

- Я нужен вам в Москве?

- Может быть, - сказал полковник, - в любом случае мы должны договориться сегодня и здесь. Если тебя устраивают мои предложения, ты соглашаешься и летишь со мной. Получишь отсрочку от смерти. Иначе я выдам тебя таджикам, а они с тобой долго церемониться не будут. Или тебе больше нравятся узбекские тюрьмы? Если не хочешь в тюрьму... всегда можно умереть героем. Ты хочешь умереть героем?

Молчание длилось долго. Десять секунд, пятнадцать, двадцать. Наконец Меликов облизнул губы и сказал:

- Не хочу.

- Тогда будем работать, - кивнул Баширов, - и учти, что сегодня мы вылетаем в Ташкент. По дороге я тебе все объясню. Только одно непременное условие. При малейшей попытке побега ты получаешь пулю в лоб. Или в спину. Охране приказано стрелять на поражение.

- Этого ты мог бы мне не говорить. Не маленький, сам догадался.

- Тогда договорились, и учти, что с этой секунды я должен знать о тебе все, даже твои сны, чтобы в случае необходимости контролировать и их. Голубев, - крикнул Баширов кому-то, стоявшему рядом с палаткой, - можешь войти.

В палатку вошел мужчина почти двухметрового роста. Он посмотрел на Меликова долгим тяжелым взглядом. Выражение его глаз не сулило задержанному ничего хорошего.

- Голубев будет твоим напарником, - сказал полковник, - и твоим палачом, если захочешь бежать.

- Хитрый ты, - вздохнул Меликов, - я думал, ты рассчитываешь только на свой пистолет, а ты, оказывается, держал за палаткой своего громилу.

- А я привык иметь страховку, - ответил Баширов, - на всякий случай. Так удобнее жить.

МАДРИД. 9 ИЮНЯ

- Как ты мог согласиться на такую авантюру? - спросил Вейдеманис. Ведь с самого начала было ясно, что это задача нереальная.

Они сидели в небольшом кафе на улице Сан-Мигеле, там, где были расположены небольшие латиноамериканские ресторанчики, столь любимые испанцами. Вейдеманис, прилетевший в Мадрид вчера вечером, встретился с Дронго, чтобы передать ему последние данные по проверкам, проведенным аналитической службой ФСБ.

- Почему нереальная? - усмехнулся Дронго, - в конце концов, их не так много. Всего сто сорок человек. Нужно вычислить одного или двоих. Я думаю, месяца, оставшегося до Москвы, мне хватит.

- Как это - двоих? - спросил Вейдеманис. Он пил свой любимый каппучино, тогда как Дронго неизменно заказывал чай.

- Я думаю, что у исполнителя акции должен быть помощник. Если Грейвз все-таки не приехал, значит, вместо него мог появиться кто-то другой. Кстати, можешь передать Потапову, что ФСБ в Лондоне сработало очень грубо. Англичане довольно быстро все просчитали и прислали своего наблюдателя. Теперь у нас почетный эскорт из российской контрразведки и английской разведки.

- Кого прислали? - мрачно уточнил Эдгар.

- Планнинга, кого же еще? Джеймс Планнинг, один из лучших специалистов британской разведки. Кстати, в Каишкаше мы с ним едва не стали покойниками. Какой-то идиот решил поупражняться в стрельбе. Хорошо, что Планнинг успел заметить автомат раньше, чем в нас начали стрелять. Иначе тебе пришлось бы руководить отправкой моего тела, взяв на себя организацию почетных похорон. Хотя не уверен, что они были бы в таком случае почетными.

- Столько лет тебя знаю, и всегда мне трудно понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно, - пробормотал Вейдеманис.

Они были знакомы еще с тех пор, как Вейдеманис был приговорен к смерти тяжелым онкологическим заболеванием. Дронго удалось совершить чудо, он буквально вытащил Эдгара с того света, заставив сначала его поверить в возможность благоприятного исхода, а затем зарядив этой энергией всех окружающих. Врачи совершили невозможное, они вырезали правое легкое Вейдеманису, подарив ему оставшуюся часть жизни. С тех пор он не мог кричать и громко говорить. Эдгар Вейдеманис был бывшим сотрудником Первого главного управления КГБ СССР и оказался незаменимым помощником для Дронго. Они понимали друг друга буквально с полуслова. Молчаливый, сдержанный, внешне немного флегматичный Вейдеманис и многословный, веселый, всегда неунывающий сангвиник Дронго. Очевидно, в дружбе, как и в любви, сочетание противоположностей приносит лучшие результаты.

- Правда стреляли, - вздохнул Дронго, - только я почему-то полагаю, что они не очень хотели нас убить, скорее предупредить или испугать. У нас не было оружия, и они могли спокойно добить нас, выйдя из автомобиля. Но бандиты этого не сделали. Они предпочли уехать, что само по себе непонятно.

- Тебе нужно все бросить и вернуться домой, - предложил Вейдеманис, это может быть очень опасно. Возможно, английская разведка и организовала это нападение.

- Рискуя таким агентом, как Планнинг? Или подставляя его под мое подозрение? Нет, это исключено. Здесь задействован третий фактор, о котором мы еще ничего не знаем. У тебя нет аспирина? У меня ужасно болит голова.

- Ты не выспался?

- Хуже. Я вчера во время переезда из Лиссабона в Мадрид попал за один столик с ирландцем и двумя русскими писателями. Можешь себе представить, сколько мы выпили. Отказаться было невозможно. На нас смотрел весь вагон. И я подсознательно чувствовал, что среди смотревших на меня есть некто, кто ждет моего поражения. Я чувствовал на себе обжигающий взгляд чужого человека, который хотел меня проверить. Пришлось пить наравне со всеми.

- Ты напился? - не поверил Вейдеманис.

- Не совсем. Видимо, после ранения у меня сдвинулся какой-то рычажок в голове, и я могу выпить гораздо больше, чем обычные люди, не теряя рассудка. Может быть, дело в моей комплекции. Я все-таки достаточно крупный человек, и меня трудно свалить обычной дозой.

- Вот это новость, - пробормотал потрясенный Вейдеманис, - не хватает еще, чтобы ты напивался.

- Этого не будет, - успокоил его Дронго. - Ты привез мне списки? С некоторыми я уже познакомился и сделал для себя некоторые пометки. С другими еще не успел. Интересно, совпадут ли результаты моих наблюдений с твоими списками.

- У вас в группе должны быть три семейные пары, - начал говорить по памяти Вейдеманис, - это испанцы Мария Глория Мануэль и Альберто Порлан, украинцы Андрей Бондаренко и Екатерина Вотанова, а также турки Тургай и Фатима Фисекчи. Мы проверили все три пары. Мужья действительно литераторы. Но интересный факт. Альберто Порлан пишет об истории среднеазиатских народов, о средневековой истории этих народов. И неоднократно бывал в бывшем СССР. Андрей Бондаренко довольно молодой человек, он учился в православной семинарии, когда вдруг неожиданно решил все изменить и стать поэтом.

- Это нужно рассматривать как подозрительное обстоятельство? усмехнулся Дронго. - С каких это пор вера в Бога становится основанием для подозрения?

- Они не могут установить, почему он так неожиданно решил изменить свою жизнь. При этом его старший брат живет в России. У Бондаренко интересные взгляды на будущее Украины, на ее отношения с Россией. Кстати, в группе у вас еще двое украинцев - Юрий Семухович и Микола Зинчук. Оба не скрывают своего настороженного отношения к Москве. Они умеренные националисты.

- Как и все национальные писатели, - кивнул Дронго, - это понятно. Каждому из них хочется развития собственного языка, роста популярности своей литературы. Но на этом основании я не могу подозревать всех поэтов, которые едут в Москву.

- Не все из них поэты и писатели, - тихо сказал Вейдеманис. Он сделал знак официанту, чтобы тот принес еще одну чашку кофе. - О семейных парах мы поговорили. Ты хотел иметь данные на все три семьи, я их привез. Когда встанешь, возьми газету, которая лежит на другом стуле. Там все данные.

- И это все, что смогли установить в ФСБ за несколько дней?

- Нет, конечно. Теперь список наиболее подозрительных лиц. Первый из них - Яцек Пацоха. Он полковник польской разведки, отлично владеет восемью европейскими языками, в том числе и русским. В вашей группе он официальный представитель польского государства и проходит как журналист. Учитывая, что в Польше вы будете встречаться с президентом Квасьневским, его появление должно быть оправданно, но в Москве всегда настороженно относились к представителям польских спецслужб, особенно сейчас, когда отношения Москвы и Варшавы переживают не лучшие времена. Они рекомендуют обратить на него особое внимание.

- Ясно. Это номер первый. Я наблюдал за ним. Он говорит с каждым из членов группы на его языке. Такой необычный полиглот. Кто следующий?

- Еужений Алисанка, литовский представитель. Официально он едет как журналист и прозаик. На самом деле он бывший капитан Советской Армии, кстати, ушедший в отставку уже в начале девяностых. Мы получили данные из его части. Он был замполитом, и на него пришли абсолютно блестящие характеристики. Его коэффициент интеллекта бьет такие рекорды, словно он академик, а не обычный офицер. Прекрасно подготовлен физически...

- Я знаю, кто это, - вспомнил Дронго, - высокий красивый молодой человек. У него небольшая бородка и волосы завязаны этаким узелком на затылке. Кстати, он, по-моему, выше меня ростом. Значит, где-то метр девяносто и больше. Что ты говоришь про коэффициент интеллекта?

- Более ста тридцати единиц, для обычного офицера это абсолютный рекорд. Некоторое время он работал в Союзе писателей. Очевидно, он тоже представляет официальные литовские власти, так как в Вильнюсе намечена встреча с президентом Литвы.

- По-моему, в ФСБ сидят халтурщики, - недовольно заметил Дронго. - Они отбирали только тех, кто официально будет представлять свои государства? В таком случае, нужно было прислать мне список всех зарегистрированных представителей от каждой страны.

- Подробные данные на каждого из участников ты можешь получить на свой компьютер, подключившись через Интернет, - заметил Вейдеманис. Официант принес ему вторую чашку кофе. - Другие данные лежат здесь, - добавил Эдгар.

- Значит, только эти двое и попали под подозрение Москвы? - спросил Дронго.

- Нет. Еще три человека. Словенец Алеш Дивжак, молодой человек известен своими националистическими убеждениями. Принимал участие в боевых действиях против сербов. Часто заявлял, что ненавидит Югославию и Россию. Но в Москву ехать не отказался.

- Это уже интереснее. Кто еще?

- Павел Борисов. Журналист, издатель, поэт, переводчик. Постоянно проживает во Франции, но в поездку отправился как представитель Болгарии. По нашим данным, связан с французской разведкой, выполнял ее отдельные поручения. Владеет шестью языками, в том числе и русским.

- Дальше, - Дронго уже не комментировал, он только слушал.

- И пятый - Пьер Густафсон, представитель Швеции. Ему сорок два года. Он был наемником в Конго двадцать лет назад. Нечистоплотный тип. Связан с торговлей наркотиками. Четыре года назад был задержан в Бостоне американским управлением по борьбе с наркотиками. Они его выдворили из страны, но ничего доказать не смогли. Он прилетел сюда как независимый журналист, который будет освещать вашу поездку для одного из каналов шведского телевидения.

- У меня такое ощущение, что это группа агентов и бывших разведчиков, а не известные на весь мир писатели и поэты.

- Половина на половину, там есть действительно очень известные люди. Бельгийский поэт Камиль Ваньоль, русский писатель лауреат антибукеровской премии Алексей Харламов, известный латышский поэт президент ПЕН-клуба Марис Чаклаис, Гленн Патерсон из Великобритании, Майкл Маккормик из Ирландии, знаменитый французский поэт Жак Жуэ...

- Ты выучил наизусть весь список? - удивился Дронго.

- Я потерял здоровье, но сохранил память, - невозмутимо заметил Вейдеманис. - Чтобы не терять даром время, я выучил биографии каждого из участников вашей поездки. Там действительно много очень известных людей. Очень.

- От этого мне не легче.

- Да, - согласился Вейдеманис, - тот, кто тебе нужен, может скрываться под очень хорошей биографией. И тебе будет трудно его обнаружить, пока вы не приедете в Москву. Ведь он не должен себя выдавать пока не придет его время. А тебе нужно его вычислить.

- Надеюсь, успею сделать это до Москвы. У тебя есть еще что-нибудь?

- Есть. Аналитики из ФСБ просчитали все варианты и пришли к одному, самому неприятному...

- Твоя неторопливая манера разговаривать может меня убить, пожаловался Дронго. - Что они решили?

- Судя по всему, готовится покушение на президента России, невозмутимо сообщил Вейдеманис, - и возможно, убийца прибудет в этом литературном поезде. Возможно, он попытается нанести удар во время встречи с президентом. Этот вариант они рассматривают как наиболее возможный.

- Значит, они полагают, что покушение возможно?

- Они считают, что да. Их источники сообщают, что за покушение уже обещаны большие деньги. И есть конкретные заказчики.

- Понятно. - Дронго взглянул на часы. - Сегодня вечером будет пресс-конференция. Я должен на нее успеть. В каком отеле ты остановился, Эдгар?

- В "Калифорнии", на Гран Виа, где живешь и ты.

Сто сорок человек следовавших в "Литературном экспрессе" были размещены по нескольким отелям Мадрида. Дронго попал в отель "Трип Гран Виа", расположенный в ста метрах от отеля "Калифорния".

- Откуда ты узнал, где я буду жить? - не понял Дронго. - Я сам узнал об этом только вчера ночью, когда мы приехали в Мадрид.

- У меня удостоверение журналиста, - пояснил Вейдеманис, - я поехал в Министерство печати и узнал, где будут жить участники вашей группы. Там уже было подробное расписание. И только потом я отправился искать себе отель.

- Ну вот тебе и поезд шпионов, - засмеялся Дронго, - так легко узнать все, что тебе нужно.

- Нелегко, - возразил Вейдеманис, - нелегко. Я проверил. Кто-то четырнадцать раз запрашивал данные на тебя через Интернет. Четырнадцать раз, Дронго! Значит, тобой интересовались, как минимум, четырнадцать человек. Ты понимаешь, что другие спецслужбы тоже проверяют все списки и не оставят без внимания твое появление. Я думаю, будет правильно, если ты получишь оружие. Так будет спокойнее.

- Нет, - ответил Дронго. - Оружие - самая ненадежная защита на свете. Ты, бывший разведчик, это прекрасно знаешь. У меня есть более надежная защита.

Он поднялся, оставив деньги за чай и кофе на столике. Взял газеты.

- Ты имеешь в виду свою голову? - впервые за время разговора улыбнулся Вейдеманис.

- Нет. Я имею в виду своего друга. Тебя, Вейдеманис, - сказал Дронго серьезно.

Вейдеманис пожал плечами, а Дронго поспешил к проходившему мимо такси, чтобы успеть переодеться в отеле и принять душ до того, как начнется пресс-конференция.

МОСКВА. 9 ИЮНЯ

Вертолет приземлился на отведенную площадку. Первым спрыгнул на землю полковник Баширов, за ним Мирза Меликов, а третьим - Голубев, неотлучно находившийся при пленнике все это время. Автомобиль ждал рядом с вертолетной площадкой. Баширов уселся рядом с молчаливым водителем. Голубев и Меликов разместились на заднем сидении, и машина тронулась.

Все сидевшие в салоне молчали. Машина прошла несколько километров и свернула на проселочную дорогу, ведущую к окруженному высоким забором двухэтажному дому. Ворота были уже открыты. Машина въехала во двор и остановилась. Первым вышел Баширов. Двое охранников поспешили захлопнуть ворота.

- Выходите, - приказал полковник, - мы приехали.

Мирза вышел первым. Он был уже чисто выбрит и теперь выглядел удивительно молодым. Вместе с Голубевым они прошли в дом. Баширов обошел дом со всех сторон и вошел следом. Мирза сидел на стуле, когда полковник подошел к нему.

- Я думаю, ты уже понял, что мы прилетели в Подмосковье, - сказал полковник, усаживаясь напротив.

- Наверно, - кивнул пленник, - но не могу понять, зачем я вам нужен.

- Увидим, - загадочно сказал Баширов, - может, нам понадобятся твои консультации.

- У вас специалистов и без меня хватает, - ухмыльнулся Мирза, напрасно ты играешь со мной в кошки-мышки, майор, - Баширов разрешил называть себя именно так.

- В каком смысле?

- Зачем я вам нужен?

- Я тебе уже ответил.

- Это не ответ.

- Другого не будет.

Голубев стоял за спиной пленника, неподвижной массой нависая над ними.

- Хотите меня подставить? - неожиданно спросил Мирза. - Вам нужен оппозиционер из Таджикистана, чтобы свалить на меня какую-нибудь пакость?

- А если и так, что тогда? - спросил с любопытством Баширов. - Ты смотри, какие у тебя мозги стали. Я думал, у вас в горах идет процесс отупления, а ты, оказывается, еще не разучился анализировать.

- Хватит темнить. Скажи, что со мной сделают.

- Я тебе уже говорил, - усмехнулся Баширов, - если хочешь, могу повторить. Но больше повторять не буду. У тебя есть два выхода. Один работать на меня, и пока ты работаешь, ты будешь жить. Второй - умереть немедленно...

Он взглянул на Голубева, тот быстрым движением достал пистолет, левой рукой схватил пленника за волосы и, запрокинув его голову назад, приставил пистолет к виску.

- Можешь выбирать, - негромко сказал Баширов, - что тебе больше нравится. Или умираешь немедленно, или живешь вместе с нами. Хочешь умереть - скажи сейчас, потом будет поздно.

- Отпусти, - прохрипел Меликов.

Голубев взглянул на полковника. Тот кивнул, разрешая отпустить пленника. Мирза с ненавистью взглянул на отпустившего его Голубева и пробормотал:

- Когда-нибудь я тебя убью.

- Можешь вызвать его на кулачный бой, - зло усмехнулся Баширов, - но только после того как сделаешь работу на нас. Я сейчас принесу планы, покажу тебе расстановку. Мне нужно, чтобы ты продумал схему диверсионного акта. И учти, что мы не мясники. Нас интересует гибель одного конкретного человека. Совсем не обязательно, чтобы вместе с ним погибло много людей.

- Я уже догадался, что вы вегетарианцы, - огрызнулся Меликов.

- У тебя проснулось чувство юмора, - задумчиво сказал полковник, - это гораздо лучше для нашей работы и хуже для наших отношений. Люди с чувством юмора способны на неожиданные, часто экстравагантные поступки, я много раз это замечал. Надеюсь, что твое чувство юмора будет задавлено уже сегодня.

Меликов промолчал.

- И последнее, - сказал Баширов, - ты будешь жить на этой даче. Кроме Голубева, с тобой постоянно будут находиться трое охранников. Я говорил, что у них есть приказ стрелять на поражение. Но хочу тебе объяснить еще один момент. Если только ты попытаешься бежать... Бежать отсюда невозможно, можно только попытаться, но в таком случае я прикажу сломать тебе ноги и руки. Они мне только мешают и для выполнения нашей задачи не нужны. Мне нужна твоя голова, Меликов. А ею можно пользоваться и без конечностей. Ты меня понимаешь?

- Вполне, - облизнул губы Мирза, - ну и сукин ты сын. Я как-то не верю, что ты дослужился только до майора. Такая сволочь как ты должна иметь звание не ниже полковника. Или я не прав?

- Это мы обсудим в следующий раз, - зло ответил Баширов, - а сейчас займемся нашими схемами. Я покажу тебе несколько схем диверсионного акта, а ты предложишь наиболее удобную. И постарайся не ошибаться, сам понимаешь: от качества твоей работы зависит твоя дальнейшая судьба.

- Слушай, полковник, - демонстративно назвал Баширова этим званием Меликов, - я понимаю, зачем меня привезли, и понимаю, что ты готовишь. Не считай меня дураком, никуда ты меня потом не отпустишь и обязательно прикончишь. Это я по твоим "добрым" глазам вижу. Поэтому давай начистоту. Если я тебе нужен, обеспечь мне нормальную жизнь.

- Что значит нормальную? - уточнил Баширов.

- Еда и женщины, - улыбнулся Меликов, - или это очень сложно для вас?

Баширов взглянул на молчаливо стоящего Голубева. Затем сказал:

- Можешь составить заказы, я скажу, чтобы еду тебе привозили из ресторанов. А насчет женщин... Может, тебя все-таки устроит общество мужчин? Сам понимаешь - нельзя сюда привозить чужих, иначе потом нам придется перекопать всю дачу, чтобы прятать куда-нибудь трупы. Ты ведь уже понял, что в живых мы никого оставлять не будем.

Он смотрел в лицо пленнику. Молчание длилось несколько секунд, наконец Меликов отвел глаза и громко выругался.

- Вот так-то лучше, - сказал Баширов, - а теперь займемся нашими делами. И выбрось из головы все остальные мысли. Иначе умрешь, не успев попробовать заказанную еду.

Меликов мрачно смотрел на него. Но на этот раз он промолчал, не решаясь что-либо сказать. А стоявший за его спиной Голубев впервые за все время усмехнулся. Полковник мог переиграть кого угодно, был убежден Голубев. Они были знакомы с Башировым много лет, и полковник всегда восхищал Голубева своей чудовищной рациональной логикой и хладнокровной жестокостью, помогавшими ему в самых разных ситуациях.

МАДРИД. 9 ИЮНЯ

Пресс-конференция началась ровно в двенадцать часов дня. Перед собравшимися выступали официальные лица, представители испанских министерств и ведомств. Большой зал на триста человек был переполнен, некоторые даже стояли в проходе - настолько велик был интерес к проходившему через столицу Испании уникальному "Литературному экспрессу". Вопросы задавали не только чиновникам, но и руководителю проекта с немецкой стороны Томасу Вольфарту.

Обстоятельный, неторопливый Вольфарт отвечал на двух языках - немецком и английском, давая разъяснения по каждому вопросу, интересовавшему журналистов.

Дронго сидел рядом с Георгием Мдивани. Они были примерно одного роста, одного телосложения. Рядом с Георгием всегда находился молодой литератор из Грузии Важа Бугадзе, который, несмотря на свой двадцатидвухлетний возраст, был популярным драматургом в Грузии.

- Ты только посмотри, сколько здесь людей, - удивлялся Георгий, - я не думал, что в Европе к нам проявят такой интерес. Конечно, я понимал уникальность этого проекта, но столько журналистов...

- Здесь еще и дипломаты, - сказал Дронго, услышав слова Томаса Вольфарта о том, что все заинтересованные страны выразили согласие с проектом, а на сегодняшней пресс-конференции присутствуют представители многих стран Европы, участвующих в "Экспрессе".

Дронго обратил внимание на Пацоху. Польский представитель обычно ходил в джинсовом костюме. У него была колоритная внешность, светлые глаза, небольшая щетина на аристократическом, несколько удлиненном лице и серьга в левом ухе. Словом, его можно было принять за кого угодно, только не за полковника польской разведки.

К нему подсела молодая красивая женщина. У нее были длинные до плеч каштановые волосы, курносый носик, миндалевидные глаза и мягкие губы. Женщина, почувствовав на себе взгляд, обернулась и, увидев пристально смотревшего на нее Дронго, чуть покраснела.

- Ты так смотришь на эту девочку, что можешь сделать в ней дырку, раздался за спиной хрипловатый голос.

Дронго обернулся. Рядом стоял Павел Борисов. С болгарина можно было рисовать древних греков: курчавые темные волосы, прямой нос, заросшее темной бородой лицо, большие выпуклые глаза. Он был среднего роста, но из-за своей колоритной внешности казался выше.

- Постараюсь не причинять ей вреда, - пошутил Дронго. - А ты не знаешь, кто это такая?

- Это тебя так волнует? - подозрительно прищурился Павел. - Или тебя волнует любой, кто оказывается рядом с Яцеком?

- Ты что, его личный телохранитель? - парировал Дронго. - Меня интересует красивая женщина, а не твои сентенции. Кто она такая?

- Откуда я знаю? - пожал плечами Борисов. - Может быть, местная журналистка. Хотя на испанку она совсем непохожа. Может, она полька? Так говорят по-русски? Нет, кажется, правильно будет "полячка"?

- Ты поразительно хорошо знаешь русский язык, - заметил Дронго, - и говоришь достаточно чисто для болгарина.

- Я переводил Бунина и Набокова на болгарский язык, издавал Пастернака и Мандельштама, - заметил Павел.

- Прекрасно. - Дронго увидел, как молодая женщина попрощалась с Яцеком и пошла к выходу. Извинившись перед Борисовым, он поспешил за ней.

Незнакомка уже вышла из зала, когда он ее догнал. По-польски он знал лишь несколько слов. У нее была славянская внешность, Борисов не ошибался, она была явно не испанка.

- Прошу бардзо, - начал по-польски Дронго.

Женщина обернулась. В ее глазах было любопытство. "Интересно, что общего у нее с Яцеком Пацохой?" - подумал Дронго.

- Вы говорите по-русски? - спросил он неожиданно. - Такая красивая женщина должна знать и другие языки.

Незнакомка улыбнулась. Ей был приятен комплимент.

- Я говорю по-русски, - ответила она, - и могу понять, когда мне говорят комплименты.

Она говорила не просто хорошо, она даже правильно ставила ударения, что не всегда делали поляки, даже в совершенстве владеющие русским языком.

- Потрясающе, - пробормотал Дронго, - я обратил на вас внимание еще в зале.

- Я заметила, как вы на меня смотрели, - сказала она, - извините, но я тороплюсь на работу.

- Это вы извините меня, - пробормотал Дронго, - но отпускать такую красивую женщину было бы непростительной глупостью с моей стороны. Может, мы с вами встретимся?

- Я не могу, - ответила она, - я должна вернуться в наше посольство.

- Вы работаете в посольстве? - понял Дронго. - Вы дипломат?

Она замерла. Кажется, ей было неприятно, что она проговорилась.

- Да, - наконец сказала она, чуть подумав, - я работаю в посольстве. В польском посольстве. Но я не дипломат. Я только на... Как это по-русски... на стажировке. Я приехала в Мадрид только на один год.

- Как мне повезло, - сказал Дронго, - значит, у нас есть повод сегодня вечером встретиться.

- Почему? - поинтересовалась она.

- Вы знаете Мадрид и можете порекомендовать мне самый хороший ресторан в городе.

Она усмехнулась.

- Самый хороший ресторан - это самый дорогой ресторан, - сказала она с некоторый практичностью. И, чуть подумав, добавила: - Это, наверно, ресторан в отеле "Ритц".

- Вот и прекрасно, - сказал Дронго, - я приглашаю вас вечером приехать в отель "Ритц". К семи часам вас устроит?

- В "Ритц"?

Она явно заинтересовалась этим наглым незнакомцем. И смерила его взглядом с головы до ног. Он был одет в светлые брюки, купленные в лондонском "Харродсе". Обувь и ремень были от Балли. Собственно, он никогда не носил ремни другой фирмы и не надевал другой обуви. Очевидно, она осталась довольна осмотром, но, тем не менее, с прежней практичностью спросила:

- У вас так много денег, чтобы ужинать в "Ритце"?

- У меня хватит денег, чтобы пригласить вас на ужин. - усмехнулся Дронго, - можете не беспокоиться. В крайнем случае, мы заплатим вдвоем.

- Я не смогу заплатить, - сразу ответила она, но, поняв, что он пошутил, улыбнулась и спросила: - Как вас зовут?

Он назвал свое имя. Затем добавил:

- Вообще-то все называют меня Дронго.

- Это такое красивое имя?

- Название птицы.

- Интересно, - вежливо сказала она, - а меня зовут Моника. Моника Эклер.

- У вас красивое имя и необычная фамилия. - заметил Дронго.

- Я полька. Мой отец чистокровный поляк, а мама была наполовину белоруска. Так можно говорить?

- Лучше сказать - из Белоруссии. Теперь я понимаю, откуда вы знаете русский язык.

- Я училась в школе лучше всех. Я сдавала специальный экзамен по русскому языку, - сказала Моника, - и у меня были только пятерки.

Дронго не стал уточнять, почему она сказала о матери в прошедшем времени и где именно она сдавала специальный экзамен. Все это можно было узнать сегодня вечером за ужином. Он уже обратил внимание, что при выходе из зала, на ступеньках, сидела симпатичная украинка и читала книгу. Она подняла голову и смотрела на Дронго и Монику.

- Значит, договорились? - спросил Дронго. - В семь часов у ресторана "Ритц"?

- Хорошо, - кивнула Моника, - я обязательно приду.

Проводив ее до выхода, он подошел к украинке. Это была Екатерина Вотанова, аттендант украинской группы. Она была чуть ниже среднего роста, ходила обычно в брюках, носила короткую прическу, явно придав своим темным волосам красноватый оттенок, имела не совсем характерный для украинки нос с горбинкой, упрямые тонкие губы и красивые светло-зеленые глаза. Дронго поразил ее внимательный взгляд еще при первой встрече. Вотанова находилась в поездке вместе со своим молодым мужем - поэтом Андреем Бондаренко. Ей было двадцать четыре, а мужу двадцать шесть. Дронго вспомнил, что про эту семейную пару ему говорил Вейдеманис.

- Интересная книга? - спросил он Вотанову.

- Интересная, - с явным вызовом ответила она, закрывая книгу.

Дронго чуть наклонился и разобрал, что это стихи Андрея Бондаренко.

- Вы читаете только стихи своего мужа? - улыбнулся Дронго.

- Такие у меня предпочтения, - сказала она равнодушно, - кажется, вы уже сумели пригласить одну даму на ужин.

- Вы слышали наш разговор, - понял Дронго.

- Вы говорили так громко, что вас невозможно было не услышать, заметила Вотанова.

- Это последствие ранения, - признался Дронго, - извините, если я вам помешал читать стихи. Я бы с удовольствием пригласил и вас на ужин, но, к сожалению, не могу.

- Почему? - она подняла голову.

- Вы с мужем, - объяснил он, - а значит, уже заняты.

- Какой вы целомудренный, - улыбнулась женщина.

- Это я с виду произвожу впечатление старого, глупого и лысого человека. На самом деле я молодой и пушистый. Кстати, по возрасту я гожусь вам в отцы. Мне сорок один, а вам двадцать четыре.

- На моего папу вы явно не тянете, - рассмеялась молодая женщина. - А откуда вы знаете, сколько мне лет?

- Я регулярно читаю в Интернете все сообщения о нашей группе. Это же интересно знать, с кем именно собираешься провести ближайшие два месяца.

- И вас впечатляет эта поездка?

- Очень, - с воодушевлением ответил он, - я просто в восторге.

Он отошел от нее. Неизвестно почему, но ему понравились и ее несколько дерзкие ответы, и ее глаза. Странно, что у этой молодой симпатичной женщины были такие умные глаза. "Кажется, во мне говорит женоненавистник", - подумал Дронго. - Или идиот". Почему у красивой женщины не может быть умных глаз? Впрочем, нет, как правило, это не совпадает. И дело не в самой женщине. Красивая женщина с детства находится в окружении восхищенных мужчин и считает, что для подлинного совершенства ей не обязательно развивать свой ум. Достаточно удачно выйти замуж. Очевидно, Вотанова принадлежала к другой категории женщин, которые предпочитают добиваться всего собственными усилиями.

Он вышел из здания. В саду на скамейке сидел Пьер Густафсон. Увидев Дронго, он отвернулся. У Густафсона с утра явно было плохое настроение. Дронго прошел дальше не останавливаясь. Он понимал, что швед сейчас не захочет ни с кем разговаривать. Однако неожиданно он услышал грубый голос Густафсона:

- Там наконец закончили эту пресс-конференцию?

- Да, - сказал Дронго, поворачиваясь к нему. - А вам, кажется, неинтересно там присутствовать?

- Мне вообще неинтересно жить, - поморщился Пьер.

На его заросшем рыжей щетиной лице было отвращение и к этому солнцу, и к этому городу, и к своему собеседнику.

- В таком случае не нужно было соглашаться на участие в "Экспрессе", спокойно заметил Дронго, - ведь вы могли отказаться.

- А вы зачем согласились? - огрызнулся Пьер. - Здесь половина писателей, а вторая половина - агенты, готовые истребить друг друга. И у всех свои задачи. И мне не нравится ни этот "Экспресс", ни его участники, ни вы лично.

- Вы пьяны, Пьер, - хладнокровно заметил Дронго, - и вам лучше проспаться. Идите в отель и ложитесь спать.

- Мне еще только учителей не хватало, - поморщился Густафсон, - сам знаю, что мне делать.

- Опять напился? - услышал Дронго громкий голос за спиной и обернулся. Это был Павел Борисов.

- Извини его, - сказал болгарин, - мы всю ночь вместе пили. Это жара так на него действует. Он северный человек, не привык к жаре.

- А мне казалось, что вам должна нравиться такая погода, Пьер, заметил Дронго.

Густафсон вздрогнул. Посмотрев на Дронго, он мрачно, с явной угрозой поинтересовался:

- Кто вам рассказал про меня? Или вы тоже из этих?

- До свидания, - не ответив на вопрос, Дронго прошел дальше.

У выхода стояло несколько человек. Босниец Мехмед Селимович разговаривал с представителями Лихтенштейна и Андорры. Словно в насмешку, от этих карликовых государств были представлены два гиганта, один из которых был даже выше Дронго. Стефан Шпрингер из Лихтенштейна был высоким белокурым мужчиной, а Альваро Бискарги из Андорры - типичным представителем иберийских народов, словно сошедшим с картин времен Реконкисты. Все смеялись, слушая Шпрингера, который рассказывал анекдоты. Мехмед Селимович был невысокого роста, горбоносый, с проницательными темными живыми глазами. У него были небольшие усики, и внешне он сильно отличался от другого представителя Боснии - Нехада Величковича, интеллектуала в очках и с тонкой шеей.

Несколько в стороне стояли две молодые женщины. Датчанка Мулайма Сингх и Мэрриет Меестер из Нидерландов. Первая была немного похожа на певицу Жанну Агузарову. Длинная коса, несколько вытянутое лицо, большой нос, не портивший ее красивого лица, живые глаза. Мулайма постоянно улыбалась, словно не испытывала дефицита хорошего настроения. Ее коллегу из Голландии отличали спокойная изысканная красота холеной женщины. Она была высокого роста, с чуть вздернутым носиком, у нее были роскошные рыжие волосы, длинные ресницы, правильный овал лица. Ей было уже под сорок, но она сохранила и стройную фигуру, и красоту. Интересно, что на своих визитных карточках Мэрриет Меестер снималась босиком и с лебедем в руках.

Дронго вышел на улицу. Было тепло. Он перешел дорогу и оказался у главного почтамта испанской столицы, напоминавшего дворец. Он взглянул на часы: до встречи с Моникой он еще успеет немного отдохнуть и принять душ.

Вечером, ровно в семь часов, он стоял в холле отеля "Ритц", ожидая Монику. Дронго успел переодеться и заказать столик. Отель "Ритц" находился рядом с легендарным отелем "Эль-Прадо" и справедливо считался одной из жемчужин гостиничного бизнеса всего Пиренейского полуострова. Ресторан отеля "Ритц", расположенный в саду, был не просто местом, где поглощали вкусную еду. Сюда приходили, чтобы продемонстрировать уровень своего благосостояния. Здесь назначались важные деловые встречи и проводились переговоры. В отеле обычно жили руководители правительственных делегаций, министры, премьер-министры, прибывающие в Испанию во время официальных визитов.

Было уже десять минут восьмого, а Моника все еще не появлялась. Раздосадованный Дронго вышел на улицу. В ресторан можно было попасть и с проспекта Дель Прадо. Но и здесь никого не было. Дронго обошел ресторан, это начинало его забавлять. Он снова вернулся на исходное место. Было пятнадцать минут восьмого.

И в этот момент на другой стороне широкого проспекта он увидел идущих вместе Яцека Пацоху и Монику Эклер. Решение было принято мгновенно. Он поспешно пересек проспект и столкнулся с поляками у отеля "Палас". Моника была в другом платье, она успела переодеться. Волосы ее были собраны на затылке.

- Это вы? - удивилась Моника. - Я не думала, что вы говорите серьезно.

- Когда я приглашаю даму на ужин, я всегда говорю серьезно. - заметил Дронго.

- Вот так ты пристаешь к польским женщинам, - полушутя вставил Яцек. Он был в джинсах и легкой полосатой майке.

- Я вообще считаю, что самые красивые женщины в Европе - это польские женщины. И итальянские. - быстро добавил Дронго.

- А я считаю самыми красивыми немецких женщин, - заметил Яцек, подмигнув Дронго, - но больше всего красавиц я видел в Москве.

В группе "Экспресса" ни для кого не было секретом, что Яцек ухаживал за представительницей Германии - Нелли Мёллер, миловидной молодой женщиной. Она училась в Ленинграде, и с Пацохой они часто говорили по-русски. Впрочем, Яцек одинаково хорошо говорил и по-русски, и по-немецки.

- Понимаю, - серьезно сказал Дронго, - у каждого свой вкус. Но я, кажется, не мешал тебе ухаживать за немецкими женщинами.

- А я не препятствую тебе ухаживать за польскими, - парировал Пацоха.

- Господин Пацоха, вы разрешите мне пригласить вашу даму в ресторан? официальным тоном обратился к нему Дронго. - Или она тоже должна спрашивать вашего разрешения?

- Ради бога, - поднял руки Яцек, - вы можете идти куда хотите. Если Моника согласна, я не могу возражать.

- Идемте в ресторан. Моника, - Дронго протянул ей руку.

Она посмотрела на Пацоху, потом нерешительно кивнула. И подала Дронго руку. Тот благодарно произнес, обращаясь к Яцеку:

- Ты третий поляк в истории Польши.

- Почему третий? - удивился Яцек. - А кто первые два?

- Адам Мицкевич и ваш президент Квасьневский, - пошутил Дронго.

- Я согласен быть третьим поляком, - засмеялся Яцек. - До свидания. Приятного вам вечера.

Перейдя проспект, они направились к ресторану. Поспешивший к ним метрдотель провел их на лучшие места. Предупредительно принес меню и карту вин.

- Выбирайте сами, Моника. Я не знаю испанского языка, хотя многое понимаю.

- Хорошо. - улыбнулась молодая женщина, - здесь очень интересное меню. И очень хорошая карта вин. Так говорят по-русски?

- Говорят, - улыбнулся Дронго.

Он заметил, что с верхней террасы на него смотрит Планнинг, стоящий рядом с красивой брюнеткой, одетой в легкое розовое платье. У женщины были красивые большие глаза и чувственный рот. Она улыбалась, слушая Планнинга.

- Сделайте для меня заказ, Моника. Я сейчас вернусь, - сказал он, выходя из-за стола.

Поднявшись по лестницам, он вошел в здание отеля. Планнинг сразу подошел к нему. Несмотря на жару на нем был легкий серый костюм. Впрочем, и Дронго был в костюме - появиться в "Ритце" в другом виде было бы просто неприлично.

- Это Ваша связная? - спросил Планнинг. - Только не говорите, что случайная знакомая.

- Вы тоже не один, - заметил Дронго, - надеюсь, она не имеет отношения к английской разведке.

- Послушайте, Дронго, давайте наконец поговорим откровенно. Вы явно готовите какую-то игру вокруг этого "Экспресса". Я не знаю, зачем вам нужно участвовать в этом амбициозном проекте. Но вы понимаете, что затронуты интересы Великобритании. У нас пропал известный журналист, другому журналисту сломали ноги. Неужели вы думали, что мы останемся безучастными к подобным вещам? Что здесь происходит, Дронго?

- Я собираюсь поужинать с красивой женщиной. Кстати, она польский дипломат, работает в посольстве.

- В таком случае я - принц Чарльз, - улыбнулся Планнинг. - Зачем вы сюда пришли?

- Я вам абсолютно серьезно говорю, что это польский дипломат Моника Эклер. Мы собираемся поужинать. Если мне удастся ее уговорить, заберу ее в свой отель. У вас есть еще вопросы?

- Кто в нас стрелял?

- Я думал, вы мне ответите на этот вопрос. По-моему, вы остались в Каишкаше объясняться с полицией. Или вы не узнали, кто именно хотел нас убить?

- Должен сказать, что мне не нравится ни ваше участие в этом "Экспрессе", ни ваше поведение. Я думаю, вы не сомневаетесь, что мы будем пристально, очень пристально наблюдать за вами. И сделаем соответствующие выводы.

- Надеюсь, обойдется без стрельбы. - пробормотал Дронго. - Кстати, кто эта женщина с вами? Какая-нибудь туземка, готовая отдаться богатому англичанину?

- Это моя знакомая, - холодно сказал Планнинг, - думаю, мы поняли друг друга.

- Что было в Каишкаше? Кто в нас стрелял?

- Не знаю. - пожал плечами Планнинг, - полиции ничего не удалось выяснить. Впрочем, я в этом абсолютно не сомневался.

Дронго вернулся к столу. Моника заказала галисийский холодной суп гаспаччо, похожий на окрошку, салат из креветок и жареную рыбу. Ужин прошел великолепно. Она выбрала легкое красное вино, которое приятно кружило голову.

- Я думала, что вы пошутили, - сказала молодая женщина, когда им подали десерт.

- Вы мне об этом говорили, - усмехнулся Дронго. - Неужели такую красивую женщину не приглашают в ресторан? И о чем только думают ваши коллеги-дипломаты?

- У каждого из них свои заботы, - отмахнулась Моника. - Вы знаете, как живут дипломатические представительства? Тесный коллектив, все на виду. Мелкие интриги, все думают, как остаться подольше в Испании, как заработать больше денег. Здесь, конечно, лучше, чем в Польше.

- Вы надолго приехали в Испанию?

- Нет, в августе я уезжаю. Это называется практикой. Или стажировкой, я правильно говорю?

- Абсолютно. И кто вы по профессии?

- Юрист. Закончила юридический, сейчас работаю в политическом управлении нашего МИДа.

- И с Яцеком вы случайно встретились в Мадриде, - сказал Дронго, поднимая бокал с вином. - Ваше здоровье, Моника.

- Спасибо, - сказала она, чуть пригубив вино. - Конечно, нет. С господином Пацохой мы знакомы давно. Уже несколько лет. Он иногда приходил к нам в МИД. Кажется, в этом "Экспрессе" он официальный представитель нашей страны. Вы разве не знаете, что должны встречаться с нашим президентом и дважды проезжать через Польшу?

- Конечно, знаю, - кивнул Дронго. - Вы приехали с мужем?

- Нет, - чуть покраснела она, - я приехала одна. У меня нет мужа. У меня еще нет семьи.

- Невероятно. Такая красивая женщина. Вам не скучно жить одной?

- Иногда бывает скучно, - улыбнулась она. - и грустно, когда хожу в дорогие магазины. Я должна сама зарабатывать себе на жизнь. Разве не здорово, если можно тратить деньги своего мужа? Я люблю поспать по утрам, а мне приходится подниматься и ездить по этой испанской жаре на работу. Я часто думаю, как выгодно иметь богатого мужа.

- Вы сформулировали свое кредо предельно четко, - улыбнулся Дронго. Может быть, мы продолжим наш ужин в каком-нибудь баре или открытом кафе? Вы знаете, куда мы можем поехать?

- Конечно, - кивнула она, - мы поедем на Плаца дель Сол, там столько интересных мест.

Дронго достал кредитную карточку, чтобы расплатиться. Чуть обернувшись, он увидел, что Планнинг все еще сидит на террасе со своей спутницей. Оба внимательно смотрели в их сторону. Дронго помахал им рукой, но оба отвернулись.

На проспекте было много такси, и они довольно быстро оказались в типично испанском открытом баре, где бармены готовили немыслимые коктейли, предлагая их всем желающим. Моника заказала себе джин-тоник, а Дронго попросил принести ему мартини. Когда они уже сидели за столиком, мимо прошел Георгий Мдивани. Увидев Дронго со спутницей, он приветливо улыбнулся.

- Присоединяйтесь, - предложил Дронго, приподнимаясь со стула.

- Спасибо, - кивнул Георгий.

Он смотрелся колоритно даже на фоне испанцев. Свободная красивая рубаха, густая борода, закрученные усы.

- Я ищу своего молодого друга, - пояснил Георгий, - говорят, он зашел в какой-то магазин. Беда с ним. Как только видит хорошие диски, забывает обо всем на свете. Очень любит классическую музыку. Сегодня он выступал в Институте испанской культуры.

- Мне рассказывали, - кивнул Дронго, - говорят, он произвел оглушительное впечатление на испанцев. Этот мальчик далеко пойдет. Если в двадцать два года его пьесы ставят в грузинских театрах и он отличается таким отменным вкусом, то в сорок он станет классиком грузинской литературы.

- Верно, - кивнул Георгий, - его спектакли идут в нескольких грузинских театрах. Пойду его поищу.

Он прошел к другому бару. Дронго сел на место.

- Почему он не остался с нами? - поинтересовалась Моника.

- Во-первых, он ищет друга, - сказал Дронго, - а во-вторых, он настоящий кавказский мужчина. Никогда не подойдет к столику, где сидит его знакомый с женщиной, чтобы им не мешать. Такая своеобразная мужская этика.

- Как интересно, - улыбнулась Моника.

Неожиданно рядом с ними появилась цыганка, продающая цветы. У нее был букет роз, за которые она просила по пятьсот песет за штуку.

- Это дурной тон, - поморщился Дронго. - Почему их пускают в бары?

- Да, - печально согласилась Моника, - но это такие красивые цветы.

- Подождите, - остановил цыганку Дронго.

Он взял все цветы, какие были у женщины. Их было десять штук. Он протянул пятитысячную купюру, и потрясенная цыганка взяла деньги, бормоча благодарность.

- Это вам, - сказал Дронго, оставив один цветок себе.

- У нас говорят, что нельзя дарить четное количество цветов, - объяснил он вспыхнувшей от радости Монике, - пусть у вас будет девять роз.

- Спасибо, - прошептала женщина. - Вы всегда такой галантный? - Она видела как за другими столиками обсуждали широкий жест Дронго.

- Нет, - сказал он, - это я притворяюсь. На самом деле мне было очень приятно провести с вами этот вечер, Моника. Жаль, что вы возвращаетесь в Варшаву. Я бы приезжал в Мадрид, чтобы встречаться с вами.

- Спасибо, - кивнула она, - но мы можем встречаться и в Варшаве. Я дам вам свой телефон, вы можете мне позвонить, если приедете в Польшу.

- Обязательно. У меня много друзей в Польше.

Был уже первый час ночи. Он расплатился с официантом, и они вышли из бара.

- Уже поздно, - сказала Моника, - и завтра пятница. Мне снова идти на работу. Так не хочется вставать по утрам. Но хорошо, что завтра пятница. Я буду два дня отсыпаться.

- Прекрасно, - улыбнулся Дронго. - Где вы живете, Моника? Я вас отвезу домой.

- Недалеко. Отсюда минут пятнадцать на такси. Может, мы еще немного погуляем? А где живете вы?

- На Гран Виа, кажется, в отеле "Трип Гран Виа". Отель находится в хорошем месте, но, должен вам признаться, он довольно скромный.

Ему было хорошо рядом с этой красивой молодой женщиной. Никаких других планов он и не строил. Воспоминания о встрече с Джил были еще слишком свежи в памяти. Кроме того, он узнал все, что хотел. Яцек Пацоха действительно был сотрудником польской разведки и не только не вышел в отставку после известных событий в Польше и прихода к власти "Солидарности", но и стал одним из тех, кто остался в своем ведомстве, несмотря ни на какие потрясения. Это было самое важное, что ему нужно было выяснить.

Он чувствовал легкий аромат молодого женского тела. Она молча шла рядом по залитому светом ночному Мадриду. Многоголосый шум поздно засыпающего города, крики людей, их громкая речь, бурная жестикуляция делали Мадрид очаровательным в своем ночном сумбуре.

"Как странно, - подумал Дронго, - почему-то сорокалетние мужчины считаются идеальными любовниками. На самом деле все гораздо проще. К этому времени мужчина начинает понимать жизнь. Молодой задор исчезает, и на смену ему приходит здравый смысл. Заодно исчезает и пылкая страсть, так свойственная молодым мужчинам. В сорок лет желаний бывает меньше, а сил еще достаточно. Вот такая комбинация неспешного и спокойного любовника дает в итоге идеальный образ мужчины".

- Вы о чем-то задумались? - спросила Моника.

- О вас. Сегодня утром вы говорили о матери в прошедшем времени. Извините меня, если эта тема вам неприятна...

- Это было давно. - спокойно сказал Моника, - она умерла молодой. Отец женился на другой женщине. А меня воспитала бабушка. Может, поэтому я такая необщительная. Я росла без сестер и братьев.

- Извините, - пробормотал Дронго, - возможно, вы правы. Но единственный ребенок в семье бывает и самым любимым.

- Да, - улыбнулась она, - меня все очень любили. И бабушка, и мои тети, и мой отец. Он недавно приезжал ко мне в Мадрид, мы ходили с ним по этим улицам. А вы верите в гороскопы?

- Не совсем, - признался он.

- А я верю, - сказала она, - но у меня плохой гороскоп. Я Козерог по рождению. Все, что я читаю про козерогов, ужасно. Говорят, что они не умеют... как это сказать... фантазировать. Говорят, что они скучные и замкнутые люди. А я совсем не такая. Вот вы - кто по гороскопу?

- Кажется, Овен.

- Первый знак зодиака, - кивнула Моника, - сразу видно, что вы сильный человек. Но у овнов с козерогами страшное несовпадение. Вы об этом знаете? Но мы очень хорошо провели сегодняшний вечер, ведь это правда?

- Конечно. И не нужно думать о гороскопах. Плюньте на них и давайте думать о чем-нибудь другом. Всегда делайте все наперекор своему гороскопу. предложил он без всякой задней мысли.

- Это шантаж, - вдруг улыбнулась она.

- Что? - спросил он все еще занятый своими мыслями о Планнинге, о покушении в Каишкаше, о работе Яцека Пацохи в разведке.

- Это шантаж, - упрямо повторила она, - вы меня нарочно провоцируете. Давайте поедем в ваш отель.

Он растерялся. Он не мог себе такого представить. С другой стороны, отказаться - означало серьезно обидеть молодую женщину.

- Поедем, конечно. - согласился Дронго.

- Мы выпьем кофе, и вы проводите меня домой, - строго сказал Моника.

- Обязательно.

Ночная жизнь Гран Виа была гораздо более бурной, чем дневная, когда во время сиесты закрывалось большинство магазинов. И хотя в полночь магазины также не работали, открытые кафе и бары, множество людей на улице делали картину ночи причудливо разнообразной и полифоничной.

Дронго остановился в сто шестом номере, окна которого выходили на улицу. Это было и преимуществом и огромным недостатком. Из-за постоянного шума невозможно было уснуть. Они с Моникой вошли в кабину лифта и поднялись на первый этаж. В отеле была традиционная система нумерации этажей, при которой первый не считался первым. Здесь располагались служебные помещения. На втором находился ресторан, и только с третьего этажа начинался отсчет этажей.

Дронго вышел из лифта первым. Моника шагнула следом. Он достал ключи, мучительно соображая, что именно нужно говорить женщинам в такой момент. Он даже растерялся, не зная, как именно себя вести. И не потому, что у него не было в жизни таких моментов. Просто он внутренне не был готов к подобным отношениям с этой красивой девушкой. Ему было приятно в ее компании, но на большее он не рассчитывал.

"Поэтому в сорок лет мы кажемся идеальными любовниками, - с некоторым юмором подумал Дронго. - Кажется, меня зациклило на моем возрасте, но это действительно так. Только к этому возрасту мужчина обретает некую стабильность, что позволяет ему проявлять по отношению к женщине любезную галантность и в жизни, и в постели". Впрочем, отступать было некуда, и он открыл дверь своего номера, чтобы впустить Монику.

В этот момент он обратил внимание на дверь соседнего номера: она была приоткрыта. Он знал, что там жил Пьер Густафсон.

- Извините меня, Моника, - сказал Дронго и подошел к соседней двери.

Он довольно громко постучал, но никто не ответил. Тогда он осторожно открыл дверь. "Почему Густафсон ее не закрыл? Почему оставил свою дверь открытой так поздно?" - подумал Дронго, оглянувшись. Моника стояла в дверях, все еще не решаясь войти в его номер. Дронго заглянул в комнату. Нужно сделать два шага, чтобы пройти небольшой коридор. Здесь дверь обычно закрывалась на ключ, это был старый, еще не перестроенный отель. Изнутри можно было закрыться на задвижку, но снаружи нужно было закрывать дверь ключом.

Дронго шагнул в комнату. На кровати лежал Пьер. Можно было не проверять его пульс. Он был мертв. Запрокинутая голова и поза, в которой он лежал, свидетельствовали об этом. Дронго наклонился. Убийца выпустил в свою жертву сразу три пули. У Пьера не было ни единого шанса. Дронго наклонился ниже. Красное пятно расползалось по простыне. Очевидно, убийство произошло совсем недавно.

Дронго замер в нерешительности. Нужно было вызвать полицию или хотя бы проверить вещи убитого. Но в коридоре стояла Моника Эклер. Нельзя подставлять женщину, тем более, дипломата. Если выяснится, что она была ночью в отеле у иностранца, где к тому же произошло убийство, ее немедленно отправят обратно в Польшу, и карьера молодой женщины будет кончена. Нужно было что-то придумать, чтобы не объяснять ей случившееся.

Под ногами что-то хрустнуло. Он замер, поднял ногу. Кажется, остатки льда. Ничего страшного, через несколько минут на полу будут только влажные пятна. Решение нужно было принимать мгновенно.

Он вышел из комнаты, захватив с собой ключ от номера Густафсона и закрыв дверь. Моника ждала его у дверей. Как объяснить женщине, что в соседней комнате лежит убитый? Она наверняка не поверит и оскорбится, а если поверит, то может испугаться и закричать. Или начать паниковать, что одинаково опасно. Нужно было сделать нечто неординарное. Неожиданно Дронго подошел к ней и, наклонившись, крепко поцеловал. Женщина замерла от неожиданности. Дронго почувствовал, как она напряглась. Ее неприятно поразила такая поспешность.

- Не нужно так торопиться, - попросила она.

Во время второго поцелуя он обратил внимание на ее глаза. Они были открыты. Она все-таки отдавала себе отчет в происходящем. "Надеюсь, больше ничего не будет", - подумал Дронго и, неожиданно подняв руку, легко стиснул ее грудь. Она застонала, но затем резко высвободилась.

- Нет, - решительно сказала она, - уже поздно. Не нужно так спешить. Я должна ехать домой. Вы можете вызвать мне такси?

Возможно, она надеялась, что он успокоится. Начнет ее уговаривать, попытается объяснить свою грубость. Но Дронго сразу согласился.

- Пойдемте, - сказал он, - я вызову вам такси.

Она взглянула на него, не понимая, почему он так неожиданно изменился. И чем была вызвана подобная поспешность. Он изо всех сил удерживал на лице маску виноватого мужчины. Нельзя было говорить этой девочке, что в соседнем номере лежал труп. Нельзя было позволить себе сорваться.

- Вы всегда так нетерпеливы? - она все еще не хотела входить в лифт.

"Господи, - с отчаянием подумал он, - неужели мне обязательно нужно быть скотиной, чтобы она ушла?"

Очевидно, ее неприятно поразила его холодность, и она, пожав плечами, вошла в кабину лифта.

- Вы странный человек, - призналась Моника, - я никогда в жизни не встречала таких людей. Вы какой-то необычный. Меняетесь каждую минуту.

- Наверно, вы правы, - согласился он. Бедная девочка, она не понимала, что он в эту минуту спасает ее карьеру.

На улице было много такси. Он поднял руку. Машина затормозила рядом. Дронго протянул водителю деньга.

- Доставьте сеньору куда ей нужно, - сказал он по-английски.

- Что? - переспросил водитель, не понявший его слов.

- Я ему все объясню, - сказала Моника, усаживаясь на заднее сидение. Она посмотрела на Дронго, понимая, что прощается с ним навсегда.

- До свидания, - сказала она. - Вы позвоните мне в Варшаву?

- Обязательно. - он умел улыбаться мускулами лица даже тогда, когда улыбнуться было невозможно.

Машина отъехала. Он заставил себя постоять еще несколько секунд, глядя на уезжавшее такси. Затем повернулся и вошел в отель. Моника ему нравилась, и именно поэтому он поступил с ней довольно грубо, сознательно спровоцировав ее на разрыв.

Поднявшись на третий этаж, он снова прошел к номеру Густафсона. Убитого явно застали врасплох. На нем был надет только один носок. Дронго, достав носовой платок, чтобы не оставлять отпечатки пальцев, подошел к чемодану убитого. В нем не было ничего интересного. Несколько рубашек, носки, трусы. Два фотоаппарата. Небольшая записная книжка, которую Дронго, раскрыв, начал просматривать. Никаких имен. Только цифры и номера телефонов. Дронго закрыл глаза, пытаясь запомнить увиденные номера телефонов. По первым цифрам можно было догадаться, где именно находится абонент. Шведские телефоны Дронго не интересовали. Он запомнил четыре немецких и два английских, узнав их по характерным кодам. Смятый костюм, завернутый в пакет сэндвич. Большой складной нож. Пара кроссовок. Больше здесь ничего не было. Пьера убили явно не из-за вещей. Дронго наклонился к убитому и осторожно достал его бумажник. Затем вытащил деньги. Это была довольно большая пачка наличных денег - три тысячи долларов и двадцать пять тысяч песет. Несколько кредитных карточек. Забрав содержимое, он бросил бумажник на пол и затолкал его под кровать. Теперь полиция будет убеждена, что убийство было совершено с целью ограбления.

Он еще раз осмотрел номер. Открытое окно. Он подошел ближе. Окно выходило на улицу. Он наклонился, чтобы рассмотреть получше. Здесь кто-то сидел. Интересно, зачем убийце сидеть у окна? Или это был сам Густафсон? Похоже, что нет. Он раздевался, уже успел снять один носок. На столе стояла недопитая бутылка виски. И один стакан. Только один стакан.

Дронго вышел из номера, прикрыв за собой дверь. Затем, стараясь не шуметь, открыл ключом дверь своего номера, вошел, запер дверь. Нужно было подождать, пока труп обнаружит горничная. Или кто-нибудь из постояльцев. Судя по всему, Пьера убили примерно час назад. Кровь на его ранах уже успела свернуться и засохнуть. Значит, полиция сразу определит, когда примерно был убит Густафсон. Это в интересах самого Дронго. Портье, у которого он брал ключи, подтвердит, что Дронго вернулся позже всех. Получается, что Моника помогла ему с алиби. Дронго прошел в ванную комнату и начал жечь деньги, тщательно собирая пепел, чтобы спустить его в унитаз. Закончив сжигать купюры, он вышел из номера, прошел к аварийной лестнице и поднялся на четвертый этаж, где сломал кредитные карточки и выбросил их в мусорное ведро. Затем вернулся в свой номер, стараясь не шуметь, снова открыл дверь и, пройдя в комнату, сел на кровать и закрыл глаза.

"Когда все это кончится, - устало подумал он, - все эти заговоры и убийства? Фукуяма был не прав. История никогда не кончается. Она развивается по своим особым законам, которые часто бывают непонятны людям".

Он сидел на кровати и ждал, когда за дверью поднимется шум. Интересно, кому было выгодно убивать Пьера Густафсона? И почему тот был таким мрачным сегодня утром? Дронго вспоминал подробности сегодняшнего разговора. Неожиданно раздался телефонный звонок. Он посмотрел на аппарат. Странно, что ему позвонили. Кто может звонить в такой поздний час? Он поднял трубку.

- Я звоню из такси, - услышал он быстрый голос Моники. - Может, мне вернуться? Еще не совсем поздно?

- Конечно. - виновато сказал он, - совсем не поздно. Но лучше не возвращайтесь. Сегодня у меня был трудный день...

В ответ раздались быстрые гудки. Конечно, она обиделась. Конечно, она была оскорблена таким ответом. Но он знал, что ее вторичное появление в отеле будет истолковано не в ее пользу. И поэтому, положив трубку, он снова принялся ждать. "Странно, - думал Дронго, - какие вещи иногда влияют на отношения между мужчиной и женщиной. Мы часто мыслим категориями эгоистов, не сознавая, что у партнера могут быть свои причины для отказа. Сколько раз женщины отказывают мужчинам только потому, что именно в этот день им нельзя встречаться со своими партнерами, но не решаются сказать об этом вслух. Сколько раз мужчины отправляются на свидание, не решаясь сказать, что сегодня они заняты или просто устали. Мы боимся выглядеть слабыми, боимся показаться себе более человечными, чем мы есть на самом деле. И живем так, как будто будем жить тысячу лет, вечно. Словно у нас в запасе масса времени. На самом деле, жизнь - это всего лишь короткое мгновение, которое длится от рождения до смерти. И больше нет ничего. Ни ада, ни рая, ни души, в которую верят многие люди. Если душа не существовала миллиарды лет до момента рождения, почему она должна существовать следующие миллиарды лет после смерти?" Дронго был агностиком, полагавшим, что мир непознаваем, и при одной мысли о миллиардах лет существования Вселенной до его рождения и после его смерти ему становилось страшно. По-настоящему страшно ему стало однажды, когда он прочел научно обоснованные данные астрономов о том, что через пять миллиардов лет Солнце погаснет и остынет. Его почему-то взволновало именно это событие. Может, потому, что он был слишком рационален? Поверить в полет своей души после смерти он не мог, а поверить в потухшее Солнце даже через пять миллиардов лет ему было гораздо легче.

Минут через сорок проходивший по коридору кипрский писатель Константин Кандонас обнаружил открытую дверь и, толкнув ее, позвал Густафсона. Не получив ответа, он вошел в номер и обнаружил труп шведа. Константин был человеком с нежной психикой, несколько женоподобным, хотя официально считался женатым. Его громкий, истошный крик потряс гостиницу. Дронго тяжело в вдохнул. Теперь весь завтрашний день придется объясняться с полицией. Он поднялся и, пройдя в ванную комнату, еще раз проверил, нет ли остатков пепла в унитазе, и спустил воду. Все было в порядке. Он лег на кровать. Через несколько минут в дверь громко постучали.

РАЗМЫШЛЕНИЯ. ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ

Вы знаете, что такое ненавидеть человека? Нет, не "не любить", а по-настоящему ненавидеть. Когда тебе хочется самому вцепиться ему в горло, чтобы насладиться его предсмертными стонами, его хрипами. Чтобы почувствовать, как жизнь постепенно покидает его тело. Чтобы видеть, как он умирает. Я ведь хорошо знаю, как умирают люди, я все это видел много раз.

И вы представляете себе мое состояние, когда я прилетел в Лиссабон и в отеле "Альфа" столкнулся с этим типом. Его нельзя не узнать. Даже если я ошибусь и он попытается загримироваться, то и тогда он выдаем себя. Его проклятый запах. Запах дорогого французского парфюма, который остается, когда он проходит по коридору отеля. Он постоянен в своих пристрастиях. Уже много лет его любимый "Фаренгейт" стал запахом мужчин, обреченных на победу. И он, очевидно, считает себя в душе настоящим победителем. Я говорю про этого мерзавца, про человека, которого я ненавижу так сильно, что это невозможно описать никакими словами.

Он придумал себе эту проклятую кличку еще много лет назад, когда в Европе его знали совсем под другими именами. Но с тех пор само его имя Дронго - стало нарицательным для каждого человека, кто хотя бы раз в жизни сталкивался со спецслужбами. Это был символ беспощадной мести, символ Закона, который найдет тебя на другом конце земли. Вы даже не можете себе представить, скольких людей колотит при одной мысли об этом человеке. Вы не можете себе представить, сколько контрактов наемных убийц было загублено только из-за того, что этот тип брался за разоблачения и почти всегда, я подчеркиваю, почти всегда, добивался успеха.

Но я знаю человека, который может его остановить. И этот человек - я. Я слежу за ним уже несколько дней. Я вижу, как он нервничает, как озирается, пытаясь понять, чьи глаза так пристально за ним наблюдают. Наверно, он чувствует мою ненависть. Она слишком зрима, чтобы не бить по его нервам. Она энергетически присутствует в нашей поездке. Я не колеблясь взял на себя эту миссию.

Я часто думал о Дронго. Он даже не знает, как часто я о нем думал. Я даже не представлял себе, что когда-нибудь смогу его увидеть. Смогу увидеть человека, именем которого пугают всех дилетантов спецслужб на земле. Наверно, в эту поездку мы попали не случайно. И я был призван Всевышним, чтобы исполнить его волю. Я обязан остановить этого человека, и наше противостояние закончится моей победой. Я буду притворяться, если будет нужно, буду врать, если появится необходимость. Я стану улыбаться ему, даже тогда, когда пальцы будут сжиматься в кулак. Но я сумею доказать ему, что я гораздо лучший специалист, чем он.

Я не поверил своим глазам, когда первый раз увидел Дронго в Лиссабоне. Он сидел, спокойно разглядывая женщин, о чем-то беседуя с другими писателями. Меня затрясло от бешенства. Мой единственный шанс, в который я так верил и который мне представился именно в этой поездке, теперь мог сорваться только из-за того, что здесь появился этот проклятый человек. Он меня не знает, никогда не видел. Но я слишком много слышал о Дронго и однажды видел его. Ошибиться я не мог. Это был он. Это был сам Дронго беспощадный эксперт, человек, который не знает жалости и умеет считать лучше любого компьютера в мире.

Его вызывающая манера одеваться покоробит любого нормального человека. Вот уже много лет все знают, что он носит обувь и ремни только от Балли. А его номерные галстуки слишком бросаются в глаза, чтобы их не заметить. "Самый элегантный мужчина в Европе", - так назвала его представитель Германии Дубравка Угрешич. Если бы она знала, как я его ненавижу. Я уже знаю заранее, что за все время поездки мы ни разу не увидим его небритым или небрежно одетым. Элегантность - стиль этого мерзавца. Как будто он хочет разозлить всех вокруг.

А его нахальная манера разговаривать. Он орет так, словно находится на стадионе. Я знаю, что это - последствие его ранения, но, по-моему, он делает это нарочно. Он входит в комнату - и взгляды любого человека невольно обращаются к нему. Высокого роста, широкоплечий, со своей неизменной улыбкой. Кажется, он никогда не бывает серьезным, словно все происходящее в мире его не касается. Всем кажется, что он такой веселый, такой открытый, такой забавный человек. На самом деле это страшная змея. Понаблюдайте за его глазами. Он все видит, все замечает. Он обращает внимание на каждую мелочь. При этом у него слух, как у хищника, он может услышать даже ваш шепот, как бы тихо вы ни говорили. Иногда мне кажется, что он может слышать наши мысли.

Обычно он входит в комнату своей дурацкой походкой, широко расставляя ноги, улыбаясь, словно попал к друзьям. Но я слишком хорошо знаю, что стоит за его внешностью. Одна маленькая ошибка, только один прокол, только мгновенный промах - и он вдруг смотрит на вас с торжеством хищника, загнавшего в угол свою жертву. Этот человек - гений. И я его боюсь. Он единственный человек на земле, которого я боюсь. Единственный, кроме Всевышнего. Иногда мне кажется, что его создал дьявол. Чтобы показать остальным несовершенство обычного человека. Он не знает усталости. За несколько дней, которые мы уже провели в поездке, я еще не видел, чтобы он уставал. Этот человек умеет пить. Похоже, он научил свой организм превращать выпитый спирт в обычную воду. Во время переезда из Лиссабона в Мадрид он пил с русскими писателями и ирландцем Маккормиком. Я не знаю, кто еще в мире может перепить русских и ирландца. Но Дронго пил с ними наравне. А ведь этот человек никогда не бывает пьяным. Он закончил с ними пить, поднялся и пошел в свой вагон, а они остались спать на своих местах. Я это видел своими глазами. Перепить Маккормика вообще невозможно. Обычному человеку это не под силу. Но Дронго не человек, я в этом лишний раз убедился. Он встал и посмотрел на меня такими ясными, такими спокойными глазами, такими внимательными, что я содрогнулся от страха. И понял, что с этим человеком мне справиться будет труднее всего. Может быть, это самое главное испытание в моей жизни. И если я смогу победить этого человека, ко мне перейдет его сила. Я становлюсь мистиком, но по-другому я ничего не могу объяснить.

И наконец, этот кретин Пьер Густафсон. У него на лице было написано, что он наемник и дегенерат. Пока другие ходили на пресс-конференции и исправно все записывали, он купался в бассейне. Думает, что я ничего не вижу. У него рожа дегенерата.

Он нагло не являлся ни на одно мероприятие в Лиссабоне. В Мадриде он не пошел на пресс-конференцию, а устроился на ступеньках дворца. Наверно, он увидел выражение моего лица и от этого стал еще мрачнее. А когда вышел Дронго, он вообще потерял всякий контроль над собой и начал грубо огрызаться. Именно тогда я понял, что с Густафсоном может случиться несчастье. Ведь он напрасно так вызывающе вел себя.

Утром, когда мы садились в автобус, я, не удержавшись, оказался прямо за спиной Дронго. Он повернулся и приветливо поздоровался. Его не волнует, что он желает всем доброго утра на разных языках, выдавая свою профессиональную подготовку. Впрочем, я думаю, что все догадываются, кто такой Дронго. Для этого он слишком хорошо одевается и всегда оказывается там, где нужно. Один чешский писатель, пожилой человек лет шестидесяти, даже шутливо отдает ему честь, когда они встречаются на улице. Дронго наверно думает, что со смертью Густафсона все закончилось, но он даже не предполагает, что его главный враг стоит у него за спиной. И наша поездка только начинается.

БОРДО. 11 ИЮНЯ

Весь вчерашний день они провели в Мадриде, давая показания местной полиции. Портье клялся, что никого из посторонних в отеле не было, но полиция не очень ему верила. Участникам "Экспресса" немного "повезло". За день до этого из отеля был украден дипломат словацкого писателя с новым ноутбуком, стоившим пятнадцать тысяч марок. Именно поэтому комиссар кричал на директора отеля, доказывая ему, что в таких местах нужно устанавливать надежную охрану. Один из сотрудников полиции нашел при осмотре пустой бумажник, и это привело в ярость комиссара, который пообещал добиться закрытия отеля, так халатно относящегося к проблемам безопасности своих клиентов.

Участников "Экспресса" допросили по одному, но многие из них спали. Напуганный портье подтвердил время прихода Дронго со спутницей, доказывая алиби самого Дронго. Никого из писателей особенно не мучили, комиссар полагал, что убийство совершила местная шпана, и поклялся найти виновного. К тому же, один из местных агентов уже успел рассказать об украденном вчера ноутбуке, который принадлежал словаку Питеру Пиштанеку. Комиссару позвонили из министерства внутренних дел с настоятельным пожеланием не раздувать ненужного скандала и разрешить всем участникам "Экспресса" продолжить свой путь. Комиссар был обычным полицейским чиновником и понимал, что любое решение на подобном уровне нужно принимать с учетом мнения вышестоящих чиновников. Он не был героем, но и не был идиотом. Это был обычный честный служака, просто выполнявший свою работу. Именно поэтому он принял решение разрешить участникам "Экспресса" выехать во Францию. В конце концов, все адреса и имена свидетелей были переписаны, и при желании можно было найти любого из них и вернуть в Мадрид.

Вечером десятого июня "Литературный экспресс" отправился во Францию, а двое представителей немецкого оргкомитета остались в Мадриде, чтобы решить вопросы транспортировки тела убитого на родину.

Бордо встретил участников группы плохой погодой. У всех было мрачное настроение. На вечер был назначен грандиозный прием в мэрии, который давал мэр Бордо, бывший премьер-министр Франции Алан Жюппе. Когда Дронго, заблаговременно позаботившийся о том, чтобы его костюм выгладили, был уже одет и намеревался выйти, в его номер постучали. Участники были размещены в трех отелях, и Дронго попал в "Меркурий Мериадек", стилизованный под своеобразный дворец кинофестивалей. В номерах висели портреты известных актеров или режиссеров. Каждый номер был посвящен тому или иному известному деятелю в мире кино. Вы словно попадали к нему в гости. По странной случайности, Дронго достался номер Чарли Чаплина. Со стен на него печально смотрел маленький человечек, заставивший мир поверить в новое чудо кинематограф и рассказавший человечеству о сострадании к обычному человеку с улицы. Дронго, обожавший Чаплина, уловил в этом скрытую символику, словно провидение само выбрало для него этот номер.

Однажды, много лет назад, он вошел в небольшой американский кинотеатр в городке, расположенном на северо-востоке страны. Он был в очередной командировке, и случай привел его в этот городок всего на одну ночь. Он любил путешествовать, полагая, что это составляет одно из величайших удовольствий, дарованных человеку судьбой. И именно тогда с ним случилась удивительная история, которую он иногда вспоминал, не понимая, была ли она на самом деле или привиделась ему во сне. На экране был некий комик, стилизованный под Чарли Чаплина. Малобюджетный фильм рассказывал об актере, пытавшемся пробиться в Голливуде. Публика вяло реагировала, в заплеванном зале сидели человек десять-пятнадцать.

Дронго сидел в последнем ряду. Вдруг он услышал судорожное рыдание. Приглядевшись, он увидел молодую женщину, сидевшую в другом конце зала. У нее были длинные распущенные волосы, и она плакала, опустив голову на сидение переднего ряда. Он слышал ее сдавленный плач и не знал, как поступить. Подойти и успокоить было бы нелепо. Это была Америка, страна индивидов, где каждый за себя и каждый горюет и радуется в одиночку. Но женщине было плохо, очень плохо. Она плакала, уже не обращая внимание ни на фильм, ни на сидящих в зале зрителей. Кто-то повернулся, крикнув, чтобы она вела себя потише. И Дронго решился. Он подошел к женщине и пробормотал слова утешения. Она подняла заплаканное лицо. Его поразила красота женщины. Длинные темные волосы, красивые, немного раскосые глаза, цвет которых он так никогда и не узнал, скуластое лицо, немного вытянутый, но не портивший лица, а наоборот, придававший ему своеобразие, нос. И чувственные губы. Дронго спросил:

- Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

- Уйдите, - ответила она, и он, замерев в нерешительности, немного постоял и вернулся на свое место.

Фильм продолжался, но женщина перестала плакать и, подняв голову, смотрела в его сторону. Наконец, решившись, поднялась и подошла к нему. Он растерянно смотрел на нее, не понимая, чего именно она от него хочет. На ней были темные брюки, темный джемпер и длинное, до пят, пальто. Несмотря на теплую погоду, она была именно в таком наряде.

Неожиданно она наклонилась к нему, и он почувствовал ее влажный язык. Она целовала его исступленно, словно пытаясь вырваться из своего одиночества и горя. Он был растерян, смущен, несколько скован, не зная, как себя вести. Женщина не была проституткой, это было очевидно, но она вела себя, как безумная. И когда она стала расстегивать ему брюки, он схватил ее за руку.

- Нет, - прошептал он, - не здесь.

Она словно опомнилась. Кажется, у нее в глазах даже мелькнул испуг. Она покачала головой и спросила:

- Вы боитесь?

- Я никогда не занимался этим в кинотеатре, - признался Дронго.

Она сидела на нем в позе всадника, закрывая от него экран, и он видел только ее глаза и чувствовал аромат, исходивший от ее волос.

- Я хочу, - требовательно произнесла она.

Он хотел возразить, вырваться, уйти. Ему вдруг померещилось, что все это было подстроено специально, чтобы его скомпрометировать, заманить в ловушку. Но, опомнившись, он отверг сомнения. О том, что он приедет в этот городок, не знал ни один человек в мире. Об этом не знал даже он сам, неожиданно решив сойти на автобусной станции только потому, что в этом городе был музей писателя, одного из тех, что составляли славу американской литературы. Девушку нельзя было подставить. Ей было не больше двадцати, и она смотрела на него с укором. И с болью.

- Почему? - спросил он, почти касаясь ее лица. - Почему?

- Так нужно, - твердо ответила она. - Я так хочу, - повторила она, глядя ему в глаза.

Он никогда не думал, что с ним может случиться подобное. Он даже во сне не мог себе представить такое. Но девушка ему нравилась. Очень нравилась. И она призывно смотрела на него. Кажется, она по-своему расценила его молчание. В начале девяностых СПИД уже свирепствовал в Америке. Девушка достала из кармана пакетик с презервативом, надорвала его.

- Нет, - снова сказал он. Это было немыслимо, невозможно, невероятно.

Она поняла, что он не сможет. И не хочет. Поэтому, повернувшись, она посмотрела по сторонам. Чуть ближе других сидел коренастый лысоватый мужчина с татуировкой на левой руке. Он был одет в грязную майку и громко смеялся, не обращая внимание на своих соседей. Дронго видел, как он приехал на мотоцикле за несколько минут до начала сеанса. Зажав в руках презерватив, девушка осторожно сняла ногу и перелезла через колени Дронго. Он невольно взглянул на экран. В кадре был тот же актер, изображавший Чарли Чаплина. Он смотрел прямо в зал печально и строго, словно укоряя Дронго. Женщина, словно безумная, сделала шаг по направлению к лысому мотоциклисту. И вдруг Дронго понял, что если она сейчас уйдет, он не простит себе этого никогда. Вскочив, он успел схватить ее за руку. Она обернулась, пытаясь высвободиться.

- Не нужно, - попросил он, - останьтесь со мной.

Гримаса исказила ее лицо. Теперь она была возмущена. Кажется, он понял, почему ей было так плохо. Видимо, она ревновала к кому-то или была отвергнута кем-то. Именно поэтому ей показалось оскорбительным поведение Дронго, который не решался ничего предпринять, пока она не направилась к лысому соседу.

- Нет, - решительно сказала она, вырывая руку, - нет.

Но он уже стоял в проходе, сжимая ее руку.

- Не уходите, - просил он, - я был не прав.

Она вдруг толкнула его в кресло и быстро стала снимать с себя брюки. Затем расстегнула его брюки. Презерватив она выбросила. Это был акт отчаяния, какой-то страшный акт совокупления, когда оба исступленно соревновались друг с другом и сами с собой. Ее длинное пальто защищало их от любопытных взглядов. Кажется, никто не смотрел в их сторону. Только лысый мотоциклист, повернувшись, несколько раз удовлетворенно крякнул.

Он не ожидал от себя подобной дикости. Не ожидал, что может случиться такое. Но это случилось. Невероятное ощущение экстаза, словно оба ждали именно этой встречи, словно оба были настроены на такую волну. Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга, словно пытаясь наконец разглядеть зримые черты партнера. В последнем ряду было достаточно темно, и они видели лишь общие очертания друг друга. А он ощущал ее запах. Аромат ее парфюма и запах тела, которые он узнал бы из тысячи других. Запах ее волос, которые касались его, вкус ее сухих губ и влажного языка. Он почувствовал на языке кровь, очевидно он прикусил себе губу, чтобы не застонать.

Она вдруг улыбнулась. Наклонилась к нему и произнесла только одно слово. Она тихо прошептала: "Thanks", - и легко отстранилась от него. Он все еще сидел в полной прострации. Она слезла с него, подняла брюки, запахнула пальто и пошла к выходу. Уже выходя из зала, она обернулась. Он успел еще раз увидеть слаборазличимые черты ее красивого аристократического лица. А затем она вышла. И лишь тогда он, наконец, опомнился, вскочил, судорожно пытаясь на ходу привести себя в порядок, и побежал к выходу, надеясь догнать незнакомку, узнать ее имя, постараться понять, что именно произошло. Печальный актер, так похожий на Чаплина, провожал его с экрана, как будто говоря, что догнать ускользающую мечту невозможно.

Он выбежал в тот момент, когда ее машина отъезжала от кинотеатра. В этих небольших городках не бывает такси, и ему оставалось только смотреть, как в клубах пыли исчезает ее "Линкольн". Он даже не сумел разглядеть номер машины. Это было давно, очень давно, кажется лет восемь или десять назад. Потом он встретил Лону. Потом в Америке он штурмом брал дом известного "вора в законе". Потом было предательство друга, которому он так верил. Все это было потом. А в памяти остался этот фильм с актером, изображавшим Чарли Чаплина, и запах женщины, с которой у него была столь невероятная, невозможная встреча.

Тогда он запретил себе вспоминать об этом. Тогда он заставил себя забыть и эту встречу, и эту женщину. Но иногда по ночам она появлялась в его снах. Иногда ему снился затылок лысого мотоциклиста, который запомнился ему на всю жизнь, и которого, в отличие от женщины, он успел хорошо разглядеть.

Еще два или три раза он приезжал в этот городок в надежде встретить эту женщину. Несколько раз он обходил соседние улицы, пытаясь увидеть тот самый белый "Линкольн". Но все было тщетно. Он и сам понимал призрачность своих надежд. Но воспоминание об этой невероятной встрече осталось с ним на всю жизнь. И хотя он часто уверял себя, что это было с ним во сне, тем не менее, он сохранил билет на тот самый киносеанс, во время которого и произошла самая невероятная встреча в его жизни. И сейчас, стоя перед фотографией грустного комедианта, он невесело усмехнулся. Судьба иногда корчит подобные рожи...

В дверь еще раз постучали. Дронго открыл ее и увидел Яцека. Тот был в привычном джинсовом костюме и также привычно не брит.

- Можно войти? - спросил Пацоха.

- Конечно, можно, - посторонился Дронго. - Надеюсь, у тебя короткий разговор. Иначе мы опоздаем в мэрию.

- Не опоздаем, - сел на стул Яцек, - она находится рядом с нашим отелем. Отсюда пять минут пешком.

- Тем более, не стоит опаздывать, - Дронго поправил галстук.

- У тебя хороший галстук. - одобрительно сказал Яцек. - Ты всегда покупаешь их в комплекте с платками?

- Почти, это коллекционные от Живанши.

- У меня таких нет, - вздохнул Яцек.

- Ты пришел обсуждать мои галстуки? Или будем говорить о делах?

- Нет. Я пришел тебя поблагодарить. Ты поступил благородно. Я ведь сразу понял, что за женщина была с тобой ночью. Ты ее сразу отправил домой и не стал о ней рассказывать. Спасибо тебе еще раз.

- Во-первых, это была не она, - ответил Дронго, - а во-вторых, я обязан был защитить свою спутницу от домыслов полиции.

- Очень благородно с твоей стороны, - сказал Пацоха. - ее могли выгнать с дипломатической работы.

- Я сказал, что это была не она, - чуть повысил голос Дронго.

- Хорошо, хорошо, согласен. Все равно ты молодец. Хочу обсудить с тобой убийство Пьера. Мне очень не нравится, как его убили.

- Мне тоже не нравится, - сказал Дронго, - а еще больше это не понравилось самому Пьеру.

- Да, - согласился Пацоха, - ему это очень не понравилось. Скажи мне, Дронго, зачем ты согласился на этот рейс? Что тебе здесь нужно?

- А тебе? Ты ведь полковник польской разведки. Рассчитываешь получить генерала?

- Нет, - улыбнулся Пацоха, - у нас не дают повышений за провалы. Это ты убил Пьера?

- И создал себе алиби при помощи вашего дипломата. Какая ты свинья, Яцек, неужели ты действительно считаешь, что это я его убил?

- Павел Борисов видел, как ты ругался с Пьером. Я думал, что вы с ним были в плохих отношениях.

- Яцек, - покачал головой Дронго, - ты же профессионал. Неужели ты думаешь, что я мог убить его из-за этого. Глупо. И потом, наш спор видел не только Борисов. У дома стояли Шпрингер, Селимович и Бискарги. И еще две женщины. Поэтому нас могли многие видеть. Кроме того, ты наверняка уже позвонил Монике и узнал, что весь вечер я был рядом с ней и никуда не отлучался. И наверняка именно от нее ты узнал, когда она уехала домой.

- Это так, - согласился Пацоха.

- Тогда в чем дело?

- Мы едем в Польшу, - напомнил Яцек, - и ты знаешь, что по плану мы должны два раза пересечь Польшу. Один раз через Мальборк и второй раз через Варшаву. В Варшаве у нас встреча с президентом Квасьневским. Я обязан знать, что здесь все в порядке.

- Но до этого мы будем в Москве, - напомнил Дронго.

- Да. - согласился Пацоха, - и я тебя понимаю. Из России здесь три писателя. Михаил Мураев - достаточно известный писатель, и ему за шестьдесят. Алексей Харламов - лауреат какой-то престижной русской премии...

- Первого Антибукера, - уточнил Дронго.

- Тем более. А третья - женщина. Кажется, Соловьева. Мы проверяли, она детский писатель из Калининграда.

- Давай более конкретно. Что тебе нужно?

- Ты помогаешь мне, а я помогаю тебе.

- В таком случае я должен тебе поверить. А ведь ты тоже мог убить Пьера.

- Зачем? - спросил Яцек. - Я с ним не ругался и не спорил. Зачем мне его убивать? Чтобы подставить нашу девушку, которая наверняка была с тобой? Я думаю, ты лучше знаешь, кто именно застрелил Густафсона.

- Если бы я шал, кто и зачем его убил, - вздохнул Дронго. - Надеюсь, что это убийство будет первым и последним в нашем "Экспрессе".

- У словака Петера Пиштанека украли ноутбук, - сообщил Яцек. - А вообще наша поездка очень интересная авантюра. Мы все похожи на пассажиров из "Восточного экспресса". Помнишь книгу Агаты Кристи?

- У Пуаро было двенадцать подозреваемых, - усмехнулся Дронго, - и в итоге все двенадцать оказались убийцами. Ему было легче, чем нам.

- Надеюсь, что здесь их окажется гораздо меньше, - очень серьезно сказал Пацоха. - Мы договорились? - спросил он, поднимаясь.

- Посмотрим, - уклонился от ответа Дронго, - я должен подумать.

Прием прошел замечательно. Мэрия находилась в старинном здании, и ее великолепные залы производили неизгладимое впечатление. Все старались забыть случившееся в Мадриде - эту страшную, нелепую, трагическую случайность. Дронго прошел в зал, где официанты готовили столы для приемов. У одного из столиков стояли представители Украины и Грузии. Они что-то оживленно обсуждали. В этой группе была единственная женщина - Екатерина Вотанова. Дронго подошел к ней.

- Ваши соотечественники выступали в Мадриде? - спросил он.

- Да, - кивнула она, - особенно большой интерес вызвало выступление Юрия Семуховича. Он очень известный на Украине писатель и поэт.

- Поздравляю, - кивнул Дронго, - вы прекрасный аттендант, по-настоящему переживаете за своих.

- Конечно, - удивилась она, - а как же иначе?

- Жаль, что вы отправились в эту поездку с мужем, - искренне сказал Дронго, - вы очень отличаетесь от всех остальных женщин в нашей группе.

- Чем вам мешает мой муж? - нахмурилась Катя.

- Ничем. Он прекрасный человек. Просто я жалею, что вы уже заняты. Иначе я бы мог пригласить вас на ужин.

- Вы мне это уже говорили, - недовольно заметила она.

- Извините, - пробормотал Дронго, - кажется, я начинаю повторяться.

К ним подошли остальные члены украинской делегации, и Дронго прошел дальше. Официанты начали разносить вино и напитки. Увидев Павла Борисова, Дронго подошел к нему.

- Это ты рассказал Яцеку о моей ссоре с Пьером? - спросил Дронго. Интересно, почему ты скрыл такую ценную информацию от полиции?

- Во-первых, я ничего Яцеку не говорил, - Борисов пригубил бокал с шампанским. - Я рассказал обо всем моей землячке - Виржинии Захарьевой, а она - Яцеку. Он ведь производит на женщин неотразимое впечатление. У него вольный стиль, а у тебя официальный. Но вы оба - секс-символы нашей группы.

- Ты же знал, что она расскажет обо всем Пацохе, - не унимался Дронго. - В какую игру ты играешь, Павел? Или тебе нужно поссорить нас с Яцеком?

- Не говори глупостей, - нахмурился Борисов, - я рядовой участник поездки. Это аттенданты, наши помощники, получают разную информацию. А у меня ее не бывает.

- Рядовой болгарин, живущий во Франции и разъезжающий по всему миру, поправил его Дронго, - рядовой писатель, чья семья живет в Париже. Верно?

- Откуда ты столько знаешь? - угрюмо спросил Борисов. - Или ты специально интересовался моей биографией? При твоей профессии это нетрудно.

- Значит, и ты интересовался моей биографией? - уточнил Дронго.

- Твое имя известно всем, - глубокомысленно заметил Павел, - и не нужно так удивляться. Я много издавал разного рода литературы на криминальные темы, в том числе и документальной. И всем известно имя Дронго. Поэтому ты не очень удивляйся, что многие знают, зачем ты сюда приехал и чем собираешься заниматься. И как только ты приехал - случилось убийство. Я не верю в подобные случайности, Дронго. Ты наверняка читал мою биографию, как и я твою. Думаешь, расследуешь преступление и найдешь убийцу Пьера Густафсона?

- Не думаю, а точно знаю, что найду.

- Успехов тебе, - ухмыльнулся Борисов, - но учти, это будет очень сложно. Мадрид остался далеко позади.

- Зато убийца едет с нами, - убежденно сказал Дронго и пошел к выходу.

Площадь перед мэрией была пуста. Дронго направился к набережной. Накрапывал мелкий дождик. Он услышал шаги за спиной. Прислушался. И замедлил шаг, чтобы человек мог его догнать. Тот, поравнявшись с Дронго, пошел рядом.

- Уже приехал? - спросил Дронго.

- Только что, - ответил Вейдеманис, - пришлось лететь в Париж, а оттуда в Бордо. Мадридская полиция до сих пор считает, что Пьера убили с целью ограбления. Пропали все его деньги.

- Это я знаю, - вздохнул Дронго, - хорошо, что пропали. Иначе нас бы наверняка задержали...

Вейдеманис подозрительно взглянул на друга. Потом пожал плечами.

- Я должен был догадаться, - сказал он. - Это ведь твоя работа?

- Ты тоже считаешь, что я его убил?

- Конечно, нет. Но ты забрал его деньги.

- Значит, ты полагаешь, что на убийство я не способен, а чужие деньги могу стащить?

- Когда ты будешь серьезным? - вздохнул Вейдеманис. - Впрочем, так тебе легче жить. В общем, полиция считает, что это дело рук местных бандитов. Сейчас убийцу ищут по всему Мадриду.

- И они его, естественно, не найдут, - мрачно предположил Дронго, Пьера застрелил кто-то из наших. И я намерен найти убийцу.

- Каким образом? Ты ведь понимаешь, что убийца действовал не из личных мотивов.

- В отеле жили около сорока человек. Портье клялся, что никто чужой не входил в отель, и я склонен ему поверить. Значит, осталось не так много. Сорок человек вместо ста сорока. И у меня уже есть конкретные подозреваемые.

- Пацоха или Борисов? Они, кажется, единственные профессионалы среди этих сорока. А где жили литовцы?

- Не в нашем отеле, я проверял.

- Тогда Алисанка вне игры. Кстати, есть новые данные по украинцам. Юрий Семухович получил разрешение на временное жительство в США. Он должен уехать в Пенсильванию сразу после вашей поездки.

- Это ничего не доказывает, - возразил Дронго, - я сегодня говорил с украинским представителем. Семуховича считают новой звездой украинской литературы. Вряд ли такая фигура может заинтересовать террористов.

- Тогда кто? И главное - зачем? Почему убийца так рисковал? Почему он решил его убрать? Ведь убийца знает, что в вашей группе есть несколько высококлассных профессионалов. И он наверняка понимал, что убийство вызовет еще большие подозрения. Но он пошел на это преступление. И тогда я спрашиваю себя: почему он на это решился? Ведь гораздо легче было бы убрать Густафсона таким образом, чтобы он исчез, а не стрелять в него, оставляя труп в отеле.

- Не знаю, - сказал Дронго, - возможно, что у него были какие-то мотивы. А возможно, он не один...

- Семейные пары, - вспомнил Вейдеманис, останавливаясь. - Подожди... У вас три семейные пары. Турки, украинцы и испанцы. Испанцы жили в отеле?

- Нет, - ответил Дронго, - у них был номер в отеле, но они оставались дома и приехали в отель только на последнюю ночь.

- Ночь убийства.

- Это ничего не значит, - возразил Дронго, продвигаясь вперед. Вейдеманис шел за ним следом. - У испанцев действительно есть квартира в Мадриде, и я бы на их месте поступил точно так же. Они оставались у себя дома и приехали в отель только для того, чтобы рано утром успеть сдать багаж, который грузят каждый раз отдельно. С точки зрения логики все верно. И потом, Альберто Порлан слишком известный человек, чтобы его подозревать.

- А его жена? - не унимался Вейдеманис. - Ты можешь поручиться и за нее?

- Пока нет. Пока я думаю над этим и подозреваю ее, как и остальных.

- Тогда скажи, кого именно ты еще подозреваешь, - прямо спросил Вейдеманис.

- Во всяком случае, всех, кто был в эту ночь в нашем отеле. Хотя, с точки зрения убийцы, гораздо лучше иметь сообщника в группе. Нужно будет обратить внимание еще на две семейные пары. Украинцы и турки. Хотя с украинцами сложнее. У этой девочки тяжелый характер. Скорее, не тяжелый, а своеобразный. Она вся состоит из углов, а это встречается довольно редко, и наверно поэтому вызывает у меня такой интерес.

- Я проверил турок, - сообщил Вейдеманис. - Тургай Фисекчи не только поэт, но и общественный деятель. Член запрещенной в Турции коммунистической партии. Это, конечно, самый подозрительный момент.

- Значит, хороший поэт, - улыбнулся Дронго. - Ты не знаешь истории турецкой литературы, Эдгар. Там все известные имена - это люди с левыми убеждениями. Назым Хикмет, Факир Байкурт, Яшар Кемаль, Азиз Несин. Ты жену Фисекчи проверял?

- Она действительно врач, - ответил Вейдеманис, - стажировалась в Стамбуле, в Мюнхене.

- Понятно. Запомни номера телефонов, которые я тебе продиктую. Несколько телефонов в Германии и Англии. Эти номера я нашел в записной книжке Густафсона.

- Ты все-таки был у него в номере! - произнес потрясенный Вейдеманис. Значит, это ты украл его деньги, чтобы навести полицию на ложный след. Но зачем, зачем ты так сделал?

- Я жил в соседнем номере, - объяснил Дронго, - и если бы убитого Густафсона нашли с пачкой денег и нетронутыми кредитными карточками, кто-нибудь мог вспомнить, как мы с ним немного поспорили утром, после пресс-конференции. К тому же, мне показалось странным, что убийца оставил дверь открытой, словно приглашая меня войти в номер. Это было не совсем логично со стороны убийцы, а меня всегда беспокоит нелогичность поступков серьезных людей. Поэтому я решил, что будет лучше, если полиция станет отрабатывать версию убийства с целью ограбления. В конце концов, у словака действительно украли ноутбук. А убийцу испанская полиция все равно не найдет. Он находится рядом с нами, в этом "Экспрессе".

- Иногда я серьезно думаю, что у тебя в голове компьютер вместо мозга, - мрачно заметил Вейдеманис. - Ты это придумал сразу, как только вошел в номер к убитому?

- Нет. Сначала я подумал о женщине. Со мной рядом была женщина. Польский дипломат. И я обязан был помнить о ее репутации. Во вторую очередь меня интересовал убитый.

- Это было очень рискованно, - мрачно заметил Вейдеманис.

- Запоминай номера, Эдгар, - устало сказал Дронго, - и позволь мне вернуться в отель. Я так устал, что хочу выспаться. Наш отель напоминает галерею киноактеров. На каждом номере своя табличка. И в комнате портреты этого человека. Знаешь в какой номер меня поселили?

- В номер Шона Коннери или Роджера Мура.

Эти двое были первыми исполнителями роли Джеймса Бонда в известных кинофильмах.

- Нет, - сказал Дронго, не обижаясь на такие сравнения, - мне попал Чарли Чаплин. Может, это больше соответствует моему образу. Как ты считаешь, Эдгар?

- Да. - задумчиво ответил Вейдеманис, - иногда мне кажется, что ничего случайного не бывает. Бог решает гораздо лучше нас. Назови номера, которые я должен запомнить.

МОСКВА. 12 ИЮНЯ

Уже несколько дней он проводил расчеты. Ему были предоставлены все необходимые данные. Трибуна, на которой будут находиться гости; зал, в котором будет проходить церемония встречи; место, где должна быть заложена взрывчатка. Меликов был одним из лучших специалистов по проведению подобных террористических актов. Именно он был одним из консультантов узбекской оппозиции, которая устроила взрывы в Ташкенте, покушаясь на жизнь президента Узбекистана Каримова. Правда, тогда взрывы не достигли своей цели, убиты и ранены были десятки других людей. Но имя Мирзы Меликова фигурировало в материалах дела, и полковник Баширов об этом хорошо знал.

Меликов подготовил схему взрыва на трибуне, которую ему указали. Взрывчатку следовало заложить у стены стоявшего рядом павильона. Меликов несколько раз проверил расчеты и передал все данные полковнику. На составление плана ушло несколько дней. И только двенадцатого вечером Мирза попросил Голубева о встрече с полковником.

Баширов приехал на дачу через час после того, как Голубев позвонил ему по мобильному телефону. Он поинтересовался у Голубева, как ведет себя пленник.

- Скучает, ответил Голубев, - лежит в своей комнате.

- Будь осторожен, - напомнил полковник, - это не тот человек, который будет скучать. Если он молчит, значит, обдумывает, как отсюда сбежать. Скажи ребятам, чтобы следили за ним все время.

- Мы все время держим камеру наблюдения включенной, - пояснил Голубев, - дежурим каждую ночь. Я сам проверял ребят. Ему отсюда не уйти.

- Надеюсь, - пробормотал полковник, проходя в дом.

Лежавший на кровати Меликов поднялся, когда Баширов вошел в комнату.

- Ты хотел меня видеть, - сказал полковник, усаживаясь на стул. - В чем дело? Что случилось?

- Я закончил расчеты, - показал на стопку лежавших на столе бумаг Меликов, - можешь их забрать. Не знаю, почему ты не поручаешь такую работу своим специалистам. Или она для них слишком сложная? Успели разогнать своих профессионалов? Или они все сейчас работают на мафию?

- Я уже предупреждал, что не люблю шутников, - заметил Баширов, не притрагиваясь к бумагам. - Что еще ты хотел мне сказать?

- Мне не хватает точных данных по перспективе местности, каменному покрытию павильона и по количеству людей, которые будут на трибуне. Поэтому расчеты получились приблизительные. Я не могу гарантировать абсолютного результата. Мне нужно все проверить на месте.

- Это невозможно! - сразу сказал полковник.

- В таком случае расчеты не могут быть точными. - пожал плечами Меликов. - В любом случае это меня не касается.

- Надеюсь, что да, - пробормотал полковник, - мы проверим твои расчеты, и я предложу тебе все нужные данные.

- Мне нужно все увидеть на месте. - упрямо сказал Меликов, - пойми, что иначе нельзя гарантировать точного результата. Мне рассказали один очень интересный эпизод из истории заговоров. Знаешь, почему не удалось покушение на Гитлера? Полковник Штауффенберг положил портфель с бомбой под ноги сотрудников генерального штаба, совсем рядом с фюрером. Тот обязан был погибнуть, но один из генералов перенес этот портфель за большой дубовый стол. И этот стол спас жизнь Гитлеру. Он оказался как бы щитом, закрывшим его от взрыва. И все только потому, что такую возможность не учли.

- Взрывчатку никто не перенесет, - возразил Баширов, - это не тот случай.

- А толщина стены? - спросил Меликов. - Сколько людей будет на трибуне? Может, она будет переполнена и взрывная волна опрокинет трибуны прежде чем до них долетят осколки. Я думаю, что нужно учитывать и такую возможность. Извини меня, полковник, но мне кажется, что ты понимаешь во взрывном деле, столько, сколько я в астрономии. Ты можешь проверить мои расчеты, но они будут предварительными. Повторяю, мне нужно видеть все на месте.

- А я повторяю, что это невозможно.

- Тогда забирай бумаги и уходи. Больше я тебе ничего не могу сказать.

Баширов поднялся, подошел к столу, задумчиво посмотрел на разбросанные по столу схемы и рисунки. Затем обернулся к пленнику.

- Хорошо, - сказал он, - мы проверим все на месте. Только через несколько дней. И учти, что с тобой поеду не только я. С нами поедут все четверо твоих охранников. А с Голубевым ты вообще будешь скован наручниками. Это специальные японские наручники с особым замком. Ключ будет только у меня. Ты можешь убить Голубева, но тогда тебе придется повсюду таскать за собой его труп. Предупреждаю, что он весит более ста килограммов и тебе будет трудно тащить его тело.

- Не нужно предупреждать, - усмехнулся Меликов, - я не кретин. Понимаю, как ты меня будешь стеречь. Но я должен увидеть это место, иначе ничего не выйдет.

- Я подумаю, - пообещал полковник. - У тебя есть еще какие-нибудь просьбы?

- Есть. Скажи, чтобы мне приносили газеты. Хочу почитать свежие российские газеты. И пусть разрешат смотреть телевизор.

- Можешь смотреть телевизор в общей комнате, там большая коллекция видеофильмов.

- Я хочу смотреть обычные новости, обычные передачи.

- Нет, - решительно сказал полковник, - никаких передач, никаких газет. Тебе не обязательно знать, что творится в Москве, в России. Ты даже не должен видеть новых российских денег. Если ты попытаешься сбежать, у тебя будут очень большие проблемы, Меликов...

- Деньги я уже видел, - отмахнулся пленник, - у тебя странная логика, полковник. Тогда я больше ничего не хочу. И подумай, что я тебе сказал о взрыве. Посоветуйся со своими специалистами, они тебе скажут, что я прав.

- Посмотрим, - Баширов собрал бумаги с расчетами и вышел из комнаты.

Когда он садился в свой автомобиль, Голубев стоял рядом.

- Ты должен знать, о чем он думает, - напомнил полковник. - Никаких телевизионных передач, даже мультфильмов. Только видеокассеты, никаких разговоров о политике, никаких газет. Ты меня понял?

- Мы так и делаем, - ответил Голубев, но полковник уже не слышал его, он выехал за ворота.

В машине Баширов даже не включил радио. Лишь когда автомобиль въехал в город, он наконец протянул руку к приемнику. Диктор рассказывал о положении в стране, о росте преступности, которая бьет все рекорды, о выходках неонацистов, которых становилось все больше и больше. Полковник слушал внимательно, глядя перед собой. В заключение диктор сообщил об обмене старых водительских удостоверений на новые, и Баширов почему-то улыбнулся. В этом была некая символика, понятная только ему.

От дачи до здания ФСБ на Лубянке он доехал за сорок пять минут. Было уже достаточно поздно, но полковник знал, что его ждут. Он мягко припарковал автомобиль, вошел в здание ФСБ. Дежурный офицер, знавший его в лицо, привычно козырнул и кивнул, разрешая пройти. Еще через несколько минут Баширов был в своем кабинете. Он сел в кресло, потер лицо ладонями. Это был привычный жест, снимавший усталость. Затем поднял трубку телефона прямой связи.

- Добрый вечер, - сказал он, - я вернулся.

- Зайди ко мне, - услышал он приказ.

Положив трубку, Баширов отправился в тот самый кабинет, откуда получал задания. Еще через минуту он сидел в кабинете человека, который имел право отдавать в этом здании приказы.

- Рассказывай, - потребовал хозяин кабинета. Он был высокого роста, лысоват, у него были глубоко запавшие глаза и тонкие изогнутые губы.

- Все идет по плану, - доложил полковник, - он уже сделал подробные расчеты, я забрал их для проверки. Предложу нашим специалистам поработать с ними, используя как учебный материал среди других задач. Некоторые данные я, конечно, изменю. Мне важно проверить, насколько хорошо он выполнил задание. Если все будет нормально, мы начнем работу ближе к концу июня.

- Он не сможет оттуда сбежать?

- Там четверо наших вместе с Голубевым. Дача круглосуточно охраняется. Заброшенное место, выбраться трудно. На ночь на него надевают цепь. Постоянно дежурят двое охранников, по очереди. Нет, думаю, побег невозможен.

- Нужно найти еще кого-нибудь, - предложил хозяин кабинета. - четверых мало. Они быстро выдохнутся. Когда один человек хочет убежать, четверых мало. Он, в отличие от них, постоянно думает о побеге, а они, занятые своими делами, не так целеустремленны. Пошли еще четверых. Вызови из провинции. Откуда-нибудь с Дальнего Востока. Приедут только для охраны и через месяц вернутся домой. Никаких контактов с арестованным, никаких разговоров. Ему дают газеты?

- Я запретил.

- Правильно сделал. Не нужно ему читать наши газеты, пусть не засоряет голову перед смертью. Я иногда, читая нашу прессу, думаю, что можно сойти с ума. Каждый день появляется новый маньяк, каждый день кого-то убивают, грабят, насилуют, воруют. У читателя возникает паническое чувство страха. Давно пора вводить хоть какую-нибудь цензуру. А как они издеваются над государством, над властью!

Баширов молчал. Он считал взгляды хозяина кабинета достаточно консервативными. Но свое мнение он держал при себе. Полковник был профессионалом и умел отделять личные симпатии от должностных обязанностей. В данном случае он должен был выполнять приказы именно этого человека. И Баширов понимал, что приказы, которые он получает и выполняет, носят не вполне законный характер; по-большому счету, они грубо нарушают именно те законы, которые обязаны защищать. Тем не менее, он достаточно охотно и с удовольствием делал то, что считал полезным для страны и для своей карьеры.

- За этого Мирзу ты отвечаешь головой, - жестко закончил хозяин кабинета. - После того как все произойдет, ты лично обязан его устранить. Только лично и так, чтобы даже пепла от него не осталось. Такого человека никогда не было и никогда больше не будет.

- Понимаю, - кивнул полковник.

- А пока он нам нужен. Если он дал верные расчеты, пусть подождет, пока мы не проверим их на практике. Осталось ждать не так долго.

- У него есть одна просьба, - вспомнил Баширов.

- Какая просьба? - раздраженно спросил хозяин кабинета. - Мерзавец еще что-то просит? Он вообще должен был умереть в горах, сдохнуть как собака. Мы подарили ему несколько недель достойной жизни, и он еще чего-то просит. Что он хочет? Денег? Свободы?

- Нет. Ему нужно побывать на месте, где все произойдет.

- Зачем? Откуда такое любопытство?

- Это не любопытство. Он хочет все точно рассчитать. Толщину стен, направление взрывной волны, силу заряда. Он специалист и привык все проверять.

- Без этого нельзя обойтись?

- Думаю, можно. Но он настаивает.

- Нет, - подумав сказал хозяина кабинета, - его нельзя туда везти. Если кто-то из наших людей доставит его туда, а потом окажется, что именно там произошел террористический акт, это может вызвать у нашего офицера ненужные ассоциации. И нам придется искать другого офицера, который устранит первого, а потом третьего, который устранит второго. Нет, это нам не подходит. Мы проверим все на бумаге.

- Я тоже так думаю, - сказал Баширов, - но он настаивает. Может, мы повезем его вместе с Голубевым так, чтобы никто не узнал?

- И ты гарантируешь, что он не попытается бежать? А если сбежит? Если вы вдвоем с ним не справитесь и он сбежит? Ты понимаешь, что тогда все наши планы коту под хвост? Мы не успеем за оставшееся время найти другого специалиста. Не успеем никого найти. А наших специалистов я привлекать не могу. Все толковые люди воюют в Чечне, а любой из оставшихся может оказаться либо болтуном, либо честным дураком, что одинаково опасно. И тогда я должен буду принимать решение об одновременном устранении и этого специалиста, и твоего любимчика Голубева...

Хозяин кабинета замолчал, но Баширов понял, что в этом варианте третьей будет стоять его фамилия.

- Он не сбежит, - твердо сказал полковник. - мы используем специальные наручники, присланные из Японии. Экспериментальный образец, замок невозможно открыть. Кодовая система плюс два ключа, вставляемых одновременно. Оба ключа я оставлю на даче. Даже если наш пленник убьет Голубева, он и тогда не сможет открыть замок. И вдобавок ко всему, ему придется тащить на себе стокилограммовое тело Голубева, что само по себе нелегко. Я думаю, можно рискнуть. Пусть он посмотрит на это месте, чтобы у нас были абсолютные гарантии.

- Если он сбежит, я дам тебе один час, чтобы застрелиться, - ласково сказал хозяина кабинета. - Ты берешь на себя всю ответственность за его передвижение.

- Он не сбежит, - уверенно сказал Баширов, поднимаясь. - Я могу идти?

- Можешь. И помни о том, что я тебе сказал. Он должен оставаться на нашей даче до шестого июля. Седьмого июля, если все будет нормально, его уже там не должно быть. Ни при каких обстоятельствах и независимо от результата, который мы получим. Шестое июля - последний день, который мы позволим ему прожить. Сегодня двенадцатое июня. Значит, у него есть в запасе еще двадцать четыре дня. За все его преступления это царский подарок. А ты как считаешь?

- Да, - сдержанно сказал полковник. - Я с вами согласен.

- До свидания.

Баширов вышел из просторного кабинета, кивнул секретарю, прошел в коридор. И, достав сигарету, щелкнул зажигалкой. Генерал прав. Если пленник сбежит, ему придется застрелиться. Слишком многое поставлено на карту.

ПАРИЖ. 13 ИЮНЯ

Он любил этот город особой любовью. Много лет назад он впервые прилетел в Париж, ошеломивший его размахом своих площадей и бульваров, многочисленными кафе с обращенными к людям столиками, словно составлявшими большой зрительный зал, в котором сценой был сам город. Именно тогда, когда большинство советских людей могли лишь мечтать о Париже, он попал сюда, чтобы навсегда полюбить этот прекрасный город. Здесь он познакомился с Барбарой, с которой встречался три года назад в отеле "Ритц". Сюда он вернулся после того, как узнал о смерти своего друга - Маира Касланлы. Тогда Дронго не смог далеко уехать. Его сняли с поезда на небольшой станции городка Бар-де-Люк и отвезли в больницу с тяжелым сердечным приступом. Это была реакция на смерть его друга, погибшего в нелепой автомобильной аварии; виновный так и не был найден. Следователи, проводившие расследование, сказали, что авария произошла случайно и была результатом угона самосвала неизвестным лицом. Был объявлен розыск неизвестного, который ничего не дал. Но Дронго знал, кому и зачем понадобилось убивать его друга. И сердце не выдержало, дало сбой...

Но Париж был один из тех городов мира, где ему было не просто комфортно. Для него Париж был неким источником вдохновения, которые он черпал в его музеях и бульварах. И если Нью-Йорк энергетически заряжал человека, то Париж покорял своим очарованием, тогда как Лондон - величием, а Москва - столичным размахом, которого не было ни у одного другого города мира.

"Литературный экспресс" прибыл на вокзал Монпарнас в два часа дня. Взяв такси, Дронго поехал в отель "Лотти", находившийся почти рядом с Вандомской площадью. Остальные участники "Экспресса" отправились в два других заранее выбранных отеля, где они должны были провести три дня.

Дронго успел принять душ, когда в номер постучали. Он надел халат и открыл дверь. На пороге стоял Вейдеманис. Они заранее договорились о встрече именно в этом отеле. Дронго молча пропустил друга в комнату и прошел в ванную, чтобы вытереть лицо. Вернувшись, он увидел, что Вейдеманис устроился в кресле.

- Когда ты долго молчишь, я начинаю пугаться, - пошутил Дронго, усаживаясь напротив, - значит у тебя совсем плохие новости. Или не очень плохие? Давай по порядку.

- В Москве проверили телефоны из записной книжки Густафсона, - спокойно начал Вейдеманис, - в основном это телефоны его знакомых, но один номер в Мюнхене заинтересовал ФСБ. Это контора по найму наемников. Полулегальная, но номер телефона принадлежит именно этой конторе. Сейчас в Москве проверяют возможные связи Густафсона с этой организацией.

- Будем считать, что это хорошая новость, - кивнул Дронго. - А какая плохая?

- Джеймс Планнинг попросил визу в Россию. Официально попросил - через российское посольство в Лондоне.

- И что думают в Москве?

- Не знаю. Но, похоже, они не хотят впускать его в Москву. Это достаточно опасно.

- И этим распишутся в своем бессилии. Планнинг - опытный разведчик, и если ему очень нужно, он все равно попадет в Москву, пусть и под другим именем. Но если он попросил визу официально и на свое имя это совсем другое дело. И какую цель приезда он указал?

- Знакомство с рукописями в музее Пушкина, - бесстрастно ответил Вейдеманис.

- Не смешно, - прокомментировал Дронго, - по программе там должны побывать все участники литературной группы.

- Да. Похоже, он так необычно шутит.

- Черт побери, я думал, что писатели - самый миролюбивый народ. А оказалось, что здесь кипят дикие страсти. В следующий раз попрошусь в группу пенсионеров-инвалидов.

- Тебе еще нужно доехать до Москвы, - напомнил Вейдеманис, - и остаться живым. Идеальный вариант, если при этом ты еще узнаешь, кто именно убил Густафсона и почему.

- Меня всегда ставят в тупик нелогичные преступления, - признался Дронго, - я размышлял над этим всю ночь. Если Густафсона нужно было убрать, почему это сделали в отеле? Почему убийца так рисковал, понимая, что все будут подозревать одного из сорока людей, находившихся в отеле в эту ночь? Что могло заставить его пойти на такой необдуманный шаг?

- Ты должен вычислить убийцу, - упрямо повторил Вейдеманис.

- Знаю, - отмахнулся Дронго, - но я должен понять мотивы убийства, иначе не смогу вычислить убийцу. Ведь абсолютно ясно, что Густафсон был знаком с убийцей, иначе бы просто так не впустил его в номер. Я понимаю, что Густафсон оказался отработанным материалом и явно раздражал убийцу, но почему тот решился на такой нелогичный поступок? Зачем нужно было убивать именно в отеле, рядом с моим номером?

- У тебя есть версия? - поинтересовался Вейдеманис.

- К сожалению, да. И для меня не очень приятная. Убийца хотел не просто избавиться от компрометировавшего себя Пьера Густафсона. Убийца собирался избавиться сразу от двоих опасных людей.

- От двоих? - не понял Эдгар. - Кого ты имеешь в виду?

- Себя, - ответил Дронго, - убийца не просто застрелил Густафсона. Когда я вошел в комнату, кровь еще впитывалась в простыню. Значит, Густафсона застрелили буквально перед моим приходом. Окно в комнате было открыто и штора была отодвинута. Было похоже, что сам Густафсон либо его убийца сидели на подоконнике в ожидании какого-то сигнала. Я думаю, что сигналом было мое появление с Моникой Эклер. Убийца, увидев, что мы подъехали к отелю, сразу достал пистолет и выстрелил в Густафсона. Причем так торопился, что не дождался, пока тот снимет второй носок с ноги. Очевидно, они пили вдвоем, но убийца унес свой стакан, чтобы не оставлять его на столике.

- Почему ты так решил?

- Когда я вошел в комнату, у меня под ногами хрустнули кусочки льда. Убийца сидел у окна и ждал моего появления. Затем выстрелил в Густафсона, быстро допил свой виски, а так как очень торопился, то выплеснул остатки льда на ковер. Затем убийца оставил дверь открытой, чтобы я мог это увидеть. Пройти мимо этой двери я не мог. Убийца намеренно оставил в бумажнике все деньги и кредитные карточки Густафсона. Расчет был на то, что полиция сразу поймет, что это не обычный грабеж. На кого в таком случае падало главное обвинение? На человека, который утром поспорил с Густафсоном, а затем нашел его убитым. Меня бы, конечно, не арестовали, но заставили бы остаться в Мадриде на несколько недель, на время следствия. Очевидно, это и нужно было убийце.

- А ты, забрав деньги и кредитные карточки, имитировал обычный грабеж, - прокомментировал Вейдеманис. - Неужели ты сразу все понял?

- Конечно, не сразу. Но когда увидел деньги, то догадался, что их нельзя оставлять. Иначе полиция задержит многих участников нашей поездки. Ведь в таком случае подозрение падало не на грабителей, которые уже успели к этому времени отличиться с ноутбуком словака, а на кого-то другого. Вот и выходит, что мы имеем дело не просто с убийцей. Мы имеем дело с интеллектуалом, который просчитал преступление по секундам, сделав все, чтобы убрать ненужный "балласт" и заодно скомпрометировать меня.

- Значит, он точно знает, кто ты такой, - вдруг произнес Эдгар.

Дронго невольно вздрогнул. Потом отвернулся и довольно долго молчал. Секунд двадцать. И наконец сказал:

- В таком случае убийца должен иметь личные мотивы, чтобы так сильно меня ненавидеть. Ничем другим я этого объяснить не могу. Или он должен сильно опасаться, что я могу ему помешать.

- А Планнинг тебя не интересует? - поинтересовался Эдгар.

- В данном контексте нет. Он вряд ли стал бы действовать так топорно-грубо. Это не его стиль. Его появление здесь следовало ожидать. После того как в Лондоне сразу два журналиста не смогли отправиться в эту поездку, следовало предположить здесь появление представителя английской разведки. Это как раз совпадает с моими заключениями.

- Что ты думаешь делать?

- Поеду к Яцеку Пацохе. Мне кажется, он единственный разумный человек в этой компании. Мне нужно с ним посоветоваться. Кстати, в Бордо он предлагал мне свою помощь.

- И ты веришь, что этот поляк будет тебе помогать?

- У тебя прибалтийский шовинизм, - рассмеялся Дронго, - обычно литовцы не очень доверяют полякам. Один из пожилых литовцев рассказывал мне, что там еще помнят, что Вильнюс входил до войны в состав Польши. И соответственно настороженно относятся к полякам. Но ты же латыш. Или у тебя такой же комплекс?

- Он представитель другой разведки, - напомнил Вейдеманис. - Ты знаешь, какие сейчас у Москвы отношения с Варшавой. Он не станет, тебе помогать. Поляки ненавидят всех, кто приезжает с Востока.

- В таком случае я приехал скорее с юга, - пошутил Дронго. - Дело не в том, что он меня так сильно любит. Его прислали сюда официальным представителем, который обязан проследить, чтобы все прошло нормально. Очевидно, в Варшаве тоже предполагали возможные эксцессы. Вообще там, где писатели, всегда очень напряженно. И все писатели были немного шпионами.

- В вашей группе их слишком много, - невозмутимо вставил Вейдеманис.

- Прекрасно. Значит, я совершаю путешествие по Европе в кругу профессионалов. Что тебя не устраивает?

- Ты доверяешь этому поляку? А если он убийца? Ведь именно он знал, что ты будешь с Моникой Эклер. Ревность конкурента, чувство соперничества. Сильные страсти в сочетании с желанием выполнить свою работу и подставить такого конкурента, как ты, могли заставить Пацоху пойти на это убийство.

- Возможно. Но я должен с чего-то начать. В данном случае я решил рискнуть и поверить Пацоху. Если убийца хотел меня подставить, то он невольно подставлял и польского дипломата Монику Эклер, которая была вместе со мной. А зачем Яцеку подставлять работника своего посольства?

- А если это он, - не унимался Эдгар, - если он рассчитывает, что ты будешь думать именно так и поэтому не станешь его подозревать? Что тогда?

- Возможно, но неправдоподобно. Убийца должен быть рационален, он не может допустить, чтобы через Монику вышли на него. Ведь Яцек - единственный человек в нашем "Экспрессе", с кем она была до меня знакома. И если убийца Яцек, то он автоматически наводит на себя полицию. Так не бывает, он не может жертвовать собой, чтобы свалить меня. В любом случае я должен с ним поговорить. Судя по всему, его тоже волнует убийство Густафсона. Не забывай, что в Варшаве мы должны будем встречаться с президентом Квасьневским. И Яцеку совсем не хочется вести возможного убийцу на прием к своему президенту.

- До этого вы побываете в Москве, - напомнил Вейдеманис. - А если все же Пацоха и есть тот самый убийца, которого ты хочешь вычислить? Ты не думал об этом?

- Думал, но я должен идти на риск. В одиночку ничего нельзя сделать. Слишком много людей и слишком многие из них не писатели, мой дорогой друг. Они остановились в отеле "Ибис Алесия". Я позвоню и попрошу Яцека приехать в центр города.

Дронго позвонил консьержу и попросил его найти номер отеля "Ибис Алесия". Когда его соединили с отелем, он попросил соединить с номером Пацохи. Тот сразу взял трубку, словно ждал этого звонка.

- Твои предложения, сделанные в Бордо, остаются в силе? - спросил Дронго.

- Да, - ответил Яцек, - мы можем помочь друг другу. Если, конечно, ты не имеешь никакого отношения к смерти Густафсона.

- А ты как думаешь?

- Я ничего не думаю. Я только знаю, что в нашей группе едет один из лучших в мире аналитиков. И если не ты убил Пьера, то должен найти того, кто это сделал.

- Встретимся через час. Ты можешь приехать в центр города?

- Конечно могу. Куда приехать?

- В кафе отеля "Ле Гранд Интерконтиненталь", рядом с оперой. Найдешь?

- Конечно, - рассмеялся Яцек, - я много раз бывал в Париже.

- Не сомневаюсь, - Дронго положил трубку и взглянул на Вейдеманиса.

- Я принес тебе оружие, - Эдгар достал пистолет и положил его на столик. - Надеюсь, ты знаешь, как им пользоваться, - сказал он, поднимаясь с кресла.

- Ты умеешь шутить! - всплеснул руками Дронго. - Это на тебя совсем не похоже.

- Я не шучу, - сказал Вейдеманис, - просто знаю, как ты не любишь пользоваться оружием. Но сейчас не тот случай, Дронго. Ты ищешь не просто убийцу, ты должен вычислить человека, которой послан совершить террористический акт. Это не обычная любовная интрига или месть неудавшегося литератора. Это человек, который получил огромные деньги. И если ты будешь стоять на его пути, он, не задумываясь, уберет тебя. Если твоя версия верна, а ты редко ошибаешься, значит, этот человек тебя ненавидит. Ненавидит до такой степени, что готов на все, лишь бы подставить тебя и убрать из "Экспресса". У вас идет обоюдная охота. Только он знает, кто ты такой, а ты не знаешь. И поэтому должен опасаться каждого. До свидания.

Вейдеманис вышел из комнаты, тихо закрыв дверь. Дронго вернулся в ванную комнату, достал "Фаренгейт". Он понимал, что Эдгар прав. И знал, что никогда не станет первым стрелять в человека. Дронго сбросил халат, посмотрел на свою грудь. Там еще остались отметки после пулевых ранений в Нью-Йорке в конце восемьдесят восьмого года. Дронго потрогал шрам. Каким наивным он тогда был! И тот парень, погибший за него. Как все было страшно! Тогда они чудом предотвратили покушение на президента Горбачева, который встречался в Нью-Йорке с Рейганом и Бушем. Может быть, им не стоило так усердно заниматься этим делом?

Если бы тогда покушение удалось, возможно. Горбачева заменил кто-нибудь другой, возможно, он сумел бы скорректировать курс первого и последнего президента Советского Союза, возможно, страна не распалась бы так страшно и необратимо...

"Получается, что я изменил ход истории", - невесело подумал Дронго. Для него распад страны был огромной личной трагедией, чего он никогда не скрывал.

Тогда он провел в больницах целый год. А когда вернулся, то узнал, что все в мире изменилось. Чаушеску был расстрелян, берлинская стена рухнула, в Тбилиси и Баку пролилась кровь невинно убиенных. Все изменилось словно по взмаху злой волшебной палочки.

"Может быть и сейчас не стоит особенно стараться", - вдруг подумал он. В конце концов, какое ему дело до Москвы, до их нового президента. Он даже не оформил себе гражданство. Ведь ситуация снова может измениться. И снова не в лучшую сторону. Дронго смотрел на себя в зеркало, словно искал ответы на свои вопросы. Но ответов не было. Вместо них он видел перед собой уставшего сорокалетнего мужчину со шрамами на груди. Большой лоб, внимательные уставшие глаза, тонкие губы. Он подмигнул себе и отправился одеваться.

Вейдеманис, выйдя из здания, сразу почувствовал, что рядом с ним появился незнакомец. В тот же момент распахнулись дверцы стоявшего у тротуара автомобиля.

- Садитесь, - приказал незнакомец, стоявший сзади, - и не нужно ничего говорить.

Вейдеманис пожал плечами и полез в салон автомобиля, где сидели еще двое незнакомцев. Дронго в этот момент одевался. И хотя его окно выходило на улицу, он даже не подумал выглянуть туда, поэтому не видел, как увозят Вейдеманиса.

Пацоха приехал в кафе ровно через час, когда Дронго уже сидел в глубине зала, заказав традиционный чай. Яцек сел рядом и вежливо поздоровался. Он был в своем традиционном джинсовом костюме.

- Мне тоже чай, - попросил он официантку.

- Я думал, в Европе все любят кофе, - заметил Дронго, - только англичане пьют чай.

- И поляки, - сказал Яцек. - У тебя не болит голова?

- Болит, - кивнул Дронго. - Почему участников будят каждое утро в шесть утра? Кому нужны такие экстремальные условия? Можно вставать в девять и выезжать в десять.

- У нас организаторы - немцы, - усмехнулся Яцек, - для них это самый настоящий отдых. Обычно они встают в пять утра и отправляются на работу. Поэтому они не понимают, как можно спать до девяти утра.

Оба рассмеялись.

- Поэтому они самые богатые в Европе, - заметил Дронго.

- Да, - кивнул Яцек, - никто так не работает, как немцы, но все хотят жить, как они.

- У нас в группе примерно сто сорок человек, - сказал Дронго, - но не все находились с нами в отеле на Гран Виа. Только сорок человек, Яцек. И портье говорит, что там никого не было.

- Он сказал неправду, - сразу ответил Яцек, - я узнал через Нелли Мёллер. Она была с литовцами в Мадриде, видела их в ту самую ночь. Вечером двое из нашей группы приходили в отель. Портье, наверное, забыл или побоялся сказать, но они были в нашем отеле, а потом пошли в свой, который находится чуть дальше. И я не знаю, зачем они заходили к нам.

- Кто это был?

- Двое из Литвы. Эужений и Геркус.

- Евгения Алисанку я знаю. Высокий, красивый парень, похожий на мушкетера. А второй?

- У него бритая голова, всегда одет в черный костюм. Круглое лицо, полные губы, на лице небольшой шрам...

- Я его помню...

- Вот-вот. Они приходили за полчаса до смерти Пьера Густафсона. Приходили вдвоем, Дронго. Не знаю, о чем ты думаешь, но мне кажется, что такое убийство лучше делать, или, как это по-русски, совершать вдвоем. Один должен страховать другого. Или подстраховывать?

- Можно сказать и так, - согласился Дронго. - Почему ты не рассказал об этом в Бордо?

- Я об этом еще не знал. Мне рассказала Нелли.

Миловидная девушка-официантка принесла чайник, чашку, сахар и сахарин. Поставив все на столик, она приветливо улыбнулась Яцеку и ушла.

- Мне кажется, она в тебя влюблена, - заметил Дронго.

- Эта девушка?

- Нет, Нелли. Она хороший человек.

- Да, - согласился Яцек, - очень хороший. А ты думаешь, я не могу нравиться женщинам?

- Можешь. Сколько тебе лет?

- Сорок семь.

- Ты еще молодой и красивый мужчина.

- А ты очень старый?

- Да, - сказал Дронго, - на самом деле я очень старый. Ты просто этого не замечаешь. Хотя я моложе тебя на семь лет.

- Ты мудрый, - задумчиво сказал Яцек, - а мудрые люди всегда рано стареют. Знания умножают нашу скорбь.

- Надеюсь, я не такой уж мудрый, чтобы превратиться в пятьдесят лет в старика. Так ты думаешь, это они убили Пьера?

- Не знаю, - признался Яцек. - Если это они сделали, то зачем? Почему они хотели убить Густафсона? И такой риск. Ведь портье мог запомнить, что они приходили в отель. Нужно было дождаться, когда Густафсон окажется с ними в одном отеле.

- Ты сам рассказал мне про их визит.

- Чтобы ты все знал. Но нужно сделать верные выводы. Я составил список всех, кто оставался в нашем отеле в ту ночь. Из сорока человек я никого не убрал. И первым поставил себя.

- А вторым меня?

- Конечно. Мы профессионалы, Дронго, а Густафсона застрелил убийца, у которого был глушитель. Значит, мы главные подозреваемые.

- Кто еще - "главный"?

- Павел Борисов, конечно. Ты ведь знаешь, этот болгарин с русским именем работает на французскую разведку. И, кажется, еще на другие разведки.

- У болгар полно Борисовых, - пробормотал Дронго. - Кто еще?

- Двое литовцев, они тоже приходили в отель. Югослав, македонец. И супружеские пары - испанская, украинская, турецкая. Там было много людей. Кстати, у Кати сегодня день рождения.

- Нужно вовремя предупреждать, - строго произнес Дронго, - я ведь с ними общаюсь. Мог бы и заранее сказать. Хорошо, что сказал, поеду покупать подарок.

- Мне бы твои заботы, - вздохнул Пацоха. - Я думаю, что нужно всех проверить. Или проверять. Как правильно?

- Проверять каждого - это долго. Но нам нужно проверить их багаж. Сейчас жарко, и все ходят в легких платьях и брюках. Если у убийцы есть пистолет и глушитель, он не станет носить их в кармане, рискуя быть разоблаченным. Скорее, он спрячет их в своем багаже. Нам нужно проверить вещи.

- Каким образом? - спросил Яцек. - Залезть к каждому в номер? Это невозможно. Никто не разрешит тебе копаться в чужих вещах.

- Зачем копаться? - улыбнулся Дронго. - У меня есть план. Ведь свои чемоданы никто не грузит самостоятельно. Мы сдаем багаж в отеле. Когда мы уезжаем, багаж грузят в специальный грузовой автобус и везут на вокзал, где переносят в грузовой вагон. А когда приезжаем, багаж выгружает бригада грузчиков, они же привозят его нам в отель. Верно?

- Верно, - кивнул Яцек. - Ну и что?

- У каждого отеля есть свои специальные наклейки, чтобы грузчики не перепутали багаж, - продолжал Дронго, - а группы для проживания в отелях составляет Нелли Мёллер. В Лилле мы будем жить в четырех отелях. Можно попросить ее, чтобы именно нужных нам сорок человек расселили в одном отеле. Только тех, кто жил вместе с нами в Мадриде. Мы выдадим им специальные наклейки. Когда поезд прибудет в Лилль, багаж погрузят в четыре автобуса. Остается договориться именно с теми, кто повезет чемоданы нужных нам людей. Мы можем сказать грузчикам, что должны проверить груз. И пропустить всю кладь через металлоискатель. Пистолет будет сразу засвечен.

- Ты это сейчас придумал? - недоверчиво спросил Яцек.

- Когда ты сказал про оружие, я подумал, что его можно найти.

- Ты большой мастер, - восхитился Пацоха, - давай я закажу две рюмки французского коньяка. И выпью за твое здоровье. Только учти, что у меня в багаже есть оружие.

- У меня тоже, - сказал Дронго, - но я думаю, что мы легко разрешим все сомнения. Посмотрим оружие друг друга и убедимся, какой тип пистолета у каждого. Ведь в Пьера стреляли из "беретты". А у меня "магнум".

- Я покажу тебе свой пистолет, - согласился Яцек. - ты очень умный человек, Дронго. И очень опасный. Я теперь буду бояться и тебя, и твоего пистолета. Вдруг он случайно в меня выстрелит? Кажется, русские говорят, что если есть ружье в первом акте, в третьем оно обязательно выстрелит. То есть правда?

- Надеюсь, мы вместе доживем до третьего акта, - ответил Дронго.

ПАРИЖ. 14 ИЮНЯ

В эту ночь он плохо спал. Ему снились лица друзей, давно погибших товарищей. Лица, которые он всегда помнил и которые появлялись каждый раз, когда ему было плохо, словно напоминание о его провалах и ошибках, за которые эти люди так дорого заплатили.

Иногда ему казалось, что он все еще там, в той первой региональной группе, где ему было доверено дежурство с Луиджи Минелли и Шарлем Дюпре. Много позже он узнает их подлинные имена. Из трех членов их группы один погибнет, второй станет инвалидом, а третьим будет сам Дронго. Впрочем, тогда он не носил этой странной клички. "Может быть, я сам выбрал свою судьбу? - подумал он. - Ведь дронго - одинокая птица, гордая и одинокая, все преимущество которой состоит в том, что она умеет подражать крикам хищников и этим отпугивать остальных птиц. Хотя нет, она еще и очень храбрая птица. Может быть, мои внутренние качества трансформировались в нечто другое. Моя верность давно исчезнувшей стране стала отдавать примитивным консерватизмом, моя ностальгия по погибшим друзьям напоминает угрюмую тоску ветерана, понимающего, что все его победы в прошлом, а мое нынешнее неустроенное состояние - всего лишь расплата за мою бурную жизнь". Проснувшись, он долго лежал, глядя в потолок, словно собираясь с мыслями перед предстоящими встречами.

По утрам он не любил завтракать, ограничивался чашкой чая. Заказав себе чай в номер, Дронго позвонил в отель "Ибис Алесия" и узнал, что вечером недалеко от площади Республики состоится прием в честь участников "Литературного экспресса", а затем будут выступления. Литераторов разобьют на три группы. Он сразу позвонил Яцеку:

- Кто разбивал людей по группам? - спросил он вместо приветствия Пацоху.

- Немцы, конечно, - ответил Пацоха, - наверное, руководитель проекта Томас Вольфарт.

- И ему помогала Нелли Мёллер? - раздраженно уточнил Дронго.

- Возможно, - согласился поляк. - Почему ты меня все время о ней спрашиваешь? Можно подумать, что ты ревнуешь.

- Позвони ей и узнай, как они разбивали группы, - попросил Дронго. Мне интересно знать, совпадают ли они с тем распределением, которое было в Мадриде.

- Я понял, - быстро ответил Пацоха.

Он перезвонил через десять минут. Эти минуты показались Дронго вечностью.

- Да, совпадают, - подтвердил Яцек, - получается, что третья группа будет выступать позже остальных. Начнут примерно в одиннадцать вечера и закончат в половине второго ночи. Автобус отвезет их в отель, чтобы они могли до утра сдать свои чемоданы.

- Если убийца в этой группе, - быстро сказал Дронго, - а он наверняка в этой группе, нам с тобой нужно будет сегодня дежурить в отеле "Ибис Алесия". Ты меня понимаешь. Если убийца будет в последней группе, значит, он побоится уйти оттуда, рискуя вызвать ненужное любопытство. И получается, что оружие наверняка лежит в его чемодане, если только у него нет сообщника. Тогда нам остается проверить чемоданы. Или того, кто попытается уйти вечером с этих выступлений либо покинет отель сегодня ночью.

- Ты хорошо все придумал, - сразу ответил Пацоха. - Буду дежурить в отеле весь вечер. Я аттендант, только помогаю писателям, и мне не обязательно быть на литературной встрече. Буду весь вечер сидеть в холле, и мимо меня не пройдет незамеченным ни один человек.

- Договорились, - сказал Дронго, - но если мы не найдем оружие, у меня останется один главный подозреваемый.

- И кто это будет? - поинтересовался Пацоха.

- Ты, - ответил Дронго и, не прощаясь, положил трубку.

На протяжении следующих семи часов он звонил Эдгару, пытаясь его найти. И все это время мобильный телефон Вейдеманиса не отвечал. Это встревожило Дронго. Он уже собирался звонить в Москву, чтобы проверить через Потапова, куда мог исчезнуть его напарник, но решил немного подождать до вечера, полагая, что у него еще есть время. Чтобы как-то успокоиться, он вышел в город и направился через Сену к музею Орси. Обилие картин импрессионистов в музее несколько успокоило его нервы. Вечером он был в назначенном месте, где должна была состояться грандиозная ночь европейской поэзии.

Литераторам помогали известные французские актеры, читавшие их тексты на французском языке. Пространство в саду Сен-Сюлпайс было ограждено темно-зелеными палатками, в каждой из которых разместили павильон страны, представленной в европейском турне "Экспресса". На импровизированной сцене должны были выступать поэты. Все пространство сада было отдано в этот вечер европейской литературе. Но Дронго, стоявший в толпе журналистов, тревожно озирался, словно предчувствуя нечто неприятное. И неприятное случилось. Около восьми часов вечера зазвонил его телефон мобильной связи. Он удивленно достал аппарат. Номер его телефона не знал почти никто. Почти, если не считать Вейдеманиса. На экране высветился номер Эдгара, и Дронго сразу ответил:

- Я тебя слушаю. Где ты был весь день?

- У меня к тебе очень важное дело, - торопливо сказал Вейдеманис, не отвечая на его вопрос. - Я не могу говорить по телефону. Нам нужно срочно увидеться. Буду ждать тебя через час в ресторане "Фукетс" на Елисейских полях.

- Подожди. - крикнул Дронго, - я не могу отлучиться. Здесь выступают писатели и поэты. Мы договорились с Яцеком Пацохой, что он будет контролировать отель, а я останусь здесь.

- Нам нужно увидеться, - настойчиво повторил Эдгар.

- А нельзя это сделать через минут шесть? - спросил Дронго.

Это был их условный сигнал. Если Эдгар скажет, что нельзя, значит, его контролируют.

- Лучше через две, - сразу ответил Вейдеманис.

Это означало, что контроль существует, но опасности для встречи нет, и Дронго может приехать.

- Я приеду, - сразу сказал он.

- У тебя с собой игрушка, которую я тебе подарил?

Вейдеманис имел в виду оружие, и Дронго его понял.

- Куда я ее дену? - раздраженно спросил Дронго. - Здесь очень жарко, я в рубашке и в брюках. Поэтому я оставил ее в отеле. Мне взять ее с собой?

- Не обязательно, - чуть подумав, ответил Вейдеманис, - но приезжай обязательно. Придумай что-нибудь и приезжай. Может, Пацоха уже спит в отеле.

- Он не уснет, - убежденно сказал Дронго, - но если я уеду один, он станет подозревать именно меня. Ты понимаешь, что я не смогу с ним работать, если отсюда уеду. У нас с ним есть одна задумка. Я не могу отсюда отлучиться. Это все сразу заметят.

- Нам нужно увидеться, - упрямо повторил Вейдеманис. И неожиданно добавил: - Рядом со мной твой португальский друг из Каишкаша, с которым вы вместе испачкали свои костюмы.

- Я понял, - Дронго задумался. - Хорошо, - наконец сказал он, - я постараюсь что-нибудь придумать.

Он убрал телефон в карман. Конечно, встретиться с Планнингом необходимо. Этот настырный англичанин уже успел установить связь и с Вейдеманисом. Интересно, что ему нужно от Эдгара? Хотя, скорее, не он установил связь, а резидентура английской разведки в Париже сумела выследить Вейдеманиса, который оказывался рядом с Дронго и в Мадриде, и в Бордо, и в Париже.

Дронго смотрел по сторонам. Нужно было что-то срочно придумать. Он сжал зубы, стараясь не выдавать своего настроения. Нужно было принять решение в течение нескольких минут. Встретиться с Эдгаром необходимо, а приехать сюда он не может, потому что в этой толпе кто-нибудь может его запомнить. И хорошо, если этим человеком будет не убийца, который наверняка находится где-нибудь рядом... Дронго подумал, что он все равно уедет, что бы ни произошло. Неожиданно он увидел идущих ему навстречу членов украинской делегации. Микола Зинчук что-то рассказывал молодой семейной паре, и те внимательно слушали. Дронго шагнул к ним.

- Добрый вечер, - весело сказал он. - Мне кажется, что все места в кафе вокруг заняты. Я могу пригласить вас на чашку кофе?

Микола улыбнулся. Ему нравился этот человек, так неожиданно появившийся на их пути. Андрей Бондаренко вежливо поздоровался. На правой щеке у него был пластырь. Это был высокий молодой человек, белокурый красавец с аккуратно подстриженной бородкой и усами. Он носил очки и был похож скорее на православного священника, чем на поэта.

- Что с вами случилось? - удивился Дронго. - Вы с кем-то подрались?

- Нет, - засмеялся Андрей, - просто занес инфекцию. Еще в Испании. Врачи наложили повязку.

- Напрасно он смеется, - вставила Катя. - Мне пришлось вести его к врачу и ждать, пока тот обработает рану. Но, кажется, антибиотики не особенно помогают.

- Лучше купите "октонисепт", - предложил Дронго, - он очень эффективен. Запишите название и поищите в аптеках.

- Как вы сказали? - оживился Бондаренко. - Я запомню.

- Запишите, - повторил Дронго, - это очень хорошее лекарство. Кстати, мое приглашение все еще в силе. Вы хотите отправиться со мной?

- Куда? - спросил Андрей, оглянувшись на супругу.

Та нахмурилась:

- У нас еще выступления, - не очень уверенно сказала она.

- Знаю, - кивнул Дронго, - но они начнутся через два часа. Мы успеем выпить кофе или бокал хорошего французского вина. Какое вино вы любите?

- А где вы найдете свободные места? - вместо ответа спросила она. - Все кафе вокруг заняты. Мы уже обошли весь квартал. Здесь столько людей, ни одного свободного столика.

- Но у нас есть целых два часа, - напомнил Дронго. - Вам не кажется, что мы могли бы поехать в какой-нибудь более известный ресторан? Например в "Фукетс".

- Где он находится? - поинтересовался Бондаренко.

- На Елисейских полях, - любезно ответил Дронго, - это самый знаменитый ресторан во Франции. Во время Каннского фестиваля сюда приезжают звезды на один вечер, чтобы встретиться в Париже. И тогда ресторан закрывают. Кстати, при входе мы увидим таблички с их именами.

- Вы бывали на Каннском фестивале? - спросил Андрей.

- Нет, - улыбнулся Дронго, - конечно, нет. Но знаю это по рассказам очевидцев и по газетным статьям.

Он не стал рассказывать молодым людям о том, что произошло три года назад во время юбилейного, пятидесятого, Каннского фестиваля, когда фильм Клинта Иствуда был показан с трехчасовым опозданием, а сам Дронго едва не погиб. Им этого знать совсем не обязательно.

- Давайте поедем, - настаивал Дронго, - я угощаю.

- Ну зачем мы будем вас беспокоить? - вставил Микола. - Посидим где-нибудь рядом в кафе. Найдем свободные места.

- Быть в Париже и не побывать в "Фукетсе"! - притворно ужаснулся Дронго. - Мы едем немедленно! Я остановлю такси. Только нужно предупредить кого-нибудь из организаторов, что мы уезжаем все вместе, вчетвером, и вернемся через час. Лучше сказать об этом Нелли Мёллер.

- Я ее предупрежу, - кивнула Вотанова и ушла.

Через минуту она вернулась. Дронго поднял руку, останавливая первое же такси. Но таксист, узнав, что нужно взять четверых клиентов, отказался.

- Нельзя сажать четверых, месье, лучше возьмите две машины.

- Может, мы поедем в одной, а вы в другой? - предложил Микола.

"Только этого и не хватало, - подумал Дронго, заметив, что на них смотрят два польских поэта. - Они наверняка все расскажут Яцеку. Черт побери!" Он остановил следующий автомобиль. Но водитель также отказался везти четверых пассажиров.

- Возьмем две машины... - снова начал Микола.

Дронго решительно поднял руку. Третье такси остановилось рядом с ними. За рулем сидел негр.

- Сейчас я его уговорю, - улыбнулся Дронго и просунул голову в машину. Он сделал страшное лицо и шепотом сказал водителю, протягивая деньги: Пятьсот франков, но мы едем вчетвером. И ни одного лишнего звука.

- Я понял, месье, - кивнул испуганный и одновременно обрадованный водитель, убирая вещи с переднего сидения.

- Садитесь, - пригласил Дронго, - я договорился.

Они разместились в салоне автомобиля, и через двадцать минут машина затормозила у знаменитого ресторана. Дронго вышел первым.

- Посмотрите на таблички, - сказал он, кивнув в знак благодарности водителю.

- Вы, кажется, ему не заплатили, - отметил наблюдательный Микола.

- Что вы, - засмеялся Дронго, - разве такое возможно! Я оставил деньги на переднем сидении. Предлагаю сесть за столик и заказать бутылку хорошего вина. Здесь великолепный выбор. Я попрошу официанта принести нам карту вин.

Выбор был действительно великолепным. Официант принес бутылку вина в корзинке. Это было "бордо" девяносто третьего года, так называемый сорт "Медок". Официант проворно откупорил бутылку, принес мороженое, кофе. Дронго рассказывал смешную историю, когда увидел, как за одним из дальних столиков появился Эдгар Вейдеманис. Дронго, словно бы неловко задев рукой пакетик с сахарным песком, просыпал его и испачкал ладонь.

- Кажется, мне нужно помыть руки, - улыбнулся он, вставая из-за стола.

Вейдеманис поднялся почти одновременно с ним. Дронго вошел в туалет, когда дверца открылась и появился Эдгар.

- Что за срочность? - спросил Дронго. - Почему нельзя было подождать?

- Меня вычислили англичане, - объяснил Вейдеманис убитым голосом. - Они взяли меня вчера, когда я от тебя выходил.

- Узнаю их "джентльменский" стиль, - поморщился Дронго, - сначала они забирают тебя, а потом пробуют договориться. Ты видел Планнинга?

- Да. Он знает, что я твой связной. Он вообще многое знает. Но он не понимает, кто в вас стрелял и почему убили Густафсона.

- Только поэтому они тебя и схватили?

- Нет, не поэтому.

Вейдеманис, увидев, как в туалет вошел незнакомец, замолчал. Тот возился довольно долго, но оба упрямо молчали, пока он не вымыл руки и не ушел.

- У них есть свои аналитические службы, - шепотом сказал Вейдеманис, и есть некоторые данные, которых у нас нет. Планнинг просил, чтобы я тебе их передал.

- Они захватили тебя, чтобы проверить, на кого ты работаешь, - понял Дронго.

- Да. Они думали, что мы проводим обычную операцию Службы внешней разведки России. Мне даже сделали рентген, чтобы убедиться, что у меня была операция. Не знаю почему, но вид вырезанного легкого убедил англичан лучше всех моих слов. Они, видимо, считают, что такой тяжелобольной человек не может работать в разведке...

- Не нужно говорить неприятные вещи, - перебил его Дронго. - Какие данные они тебе дали?

- На Густафсона. Он оказался еще большим сукиным сыном, чем мы думали.

- Это не так страшно. Теперь его грехами занимаются небесные судьи. Что еще они тебе сообщили?

- У нас есть один босниец, который скрыл некоторые факты своей биографии. Он проходил сначала по спискам как военный преступник, но его дело не дошло до Гаагского суда. Кто-то изъял его документы. Англичане сейчас уточняют, кто и зачем это сделал.

- У нас двое боснийцев. Который из них?

- Мехмед Селимович.

- Ясно. Какие еще неприятные вещи успел сообщить тебе Планнинг?

- С кем ты приехал?

- Можно подумать, ты не видел.

- Видел. Хочу тебя предупредить. Екатерина Вотанова училась в США, в Сан-Диего. Этого факта почему-то нет в ее биографии, распространенной по Интернету.

- Планнинг совсем ненормальный, - разозлился Дронго, - а ты передаешь мне его чушь. Ей двадцать четыре года. Когда она успела поучиться в США?

- Семь лет назад, - холодно ответил Вейдеманис, - как раз когда заканчивала школу. Целый год училась в Сан-Диего.

- Ну и что? И ее сделали там террористкой? Мне иногда кажется, что все разведки миры нужно сильно сократить из-за того, что они жрут деньги налогоплательщиков и занимаются чушью. Эта девочка годится мне в дочери и вряд ли имеет хоть какое-то отношение к нашим проблемам.

- Сдаюсь, - согласился Вейдеманис. - И последний штрих. На твоем месте я все-таки не доверял бы Пацохе.

- Почему?

- По данным английской разведки, двенадцать лет назад именно Пацоха ликвидировал одного двойного агента, работавшего на английскую и польскую разведки. Но конкретных доказательств у Лондона не было, и Пацоху тогда не стали задерживать.

- Самос главное ты, как обычно, сказал в конце, - пробормотал Дронго. Значит, Яцек Пацоха способен и на подобные вещи. Это сильно меняет дело. А ты как считаешь?

- Не знаю. Англичане продержали меня весь день. Их интересует очень важный вопрос. Только один, но самый главный: почему ты здесь?

- Что ты им ответил?

- Сказал, что ты любишь путешествовать. Они вкатили мне три порции "сыворотки правды", и я наверняка разговорился. Хотя помню, что все упрямо отрицал. Но три следа от уколов остались у меня на левой руке. И я понял, что они не пожалели лекарства, чтобы узнать у меня твою тайну. Я не могу быть уверенным, что не проболтался.

- Ничего страшного, - успокоил его Дронго, - в конце концов, рано или поздно, англичане все равно бы обо всем узнали. Теперь Планнинг будет рыть носом землю, но в Россию попытается попасть. Если до этого не произойдет ничего особенного.

- Я могу знать, кого ты подозреваешь, - прямо спросил Вейдеманис, Пацоху, Борисова или кого-нибудь из украинцев?

- Пока никого, - ответил Дронго, - слишком мало фактов. Но я почти убежден, что моя версия точна. И убийца нарочно оставил деньги и кредитные карточки, точно рассчитав время моего возвращения в отель. Он был убежден, что я вызову полицию, что женщина рядом со мной начнет кричать или плакать. А я сорвал его планы, убрав деньги и кредитные карточки. Таким образом, я пустил полицию по неверному следу, но зато уточнил характер возможного убийцы и его непонятную мстительность. Хотя вполне вероятно, что это была не месть. Это было, скорее, желание исключить меня из игры. Убрать любым способом, подставить под подозрение испанской полиции и заставить меня прервать рейс. Убийца все сделал правильно, но он не учел главного - что я заберу деньги. Представляю, как он сходил с ума, узнав, что деньги и кредитные карточки убитого пропали.

- Он попытается избавиться от тебя еще раз, - напомнил Вейдеманис.

- Возможно. Где Планнинг?

- Приедет к тебе вечером в отель. Я сказал, что ты будешь в "Ле Гранде".

- Нет. Я перееду в "Ибис Алесию". Сегодняшнюю ночь я должен провести именно там. У нас с Пацохой появилась идея. Я как раз искал тебя, чтобы ты мне помог. Но лучше, если это сделает сам Планнинг. Нет, это тоже не подходит. Ему нельзя там появляться. Мы возвращаемся на площадь, пусть он срочно приедет туда. У тебя есть его телефон?

- Конечно. Он сидит где-нибудь рядом, на противоположной стороне. Ты ведь знаешь, как обычно работают англичане. Я ему передам твою просьбу. Что мне делать потом?

В туалет опять кто-то вошел. Высокий полный мужчина прошел в кабинку и закрыл дверцу.

- Берешь билет и улетаешь... - прошептал Дронго.

- Нет, - упрямо ответил Вейдеманис, даже не дослушав друга. - Нет, я останусь здесь, чтобы помочь тебе.

МОСКВА. 14 ИЮНЯ

Еще утром Мирза Меликов понял, что его готовятся везти в Москву. За завтраком Голубев сел напротив него и молча, не мигая смотрел, как завтракает его визави. Меликов усмехнулся, но продолжал спокойно есть, глядя в глаза охраннику. Он не успел закончить, когда приехал полковник в сопровождении двух новых охранников.

- Готовы? - спросил Баширов, входя в комнату.

- Он завтракает, - сказал Голубев, не сводя глаз с Мирзы.

- Заканчивайте, - махнул рукой полковник, - машина нас уже ждет.

Через несколько минут они выехали в сторону города. Меликов сидел между Голубевым и одним из охранников. Еще один охранник, угрюмый парень лет тридцати с хорошо накаченными мускулами, сидел за рулем. Баширов уселся впереди.

Машина неслась в сторону города. Меликов выглядел внешне безучастным. Лишь когда автомобиль въехал в город, он начал оглядываться по сторонам. Баширов, словно уловивший движение его глаз, обернулся. Посмотрел на пленника.

- Давно не был в Москве? - спросил он без тени улыбки.

- Давно, - кивнул Меликов. - Говорят, что Москва сильно изменилась.

- Изменилась, - подтвердил полковник, поворачиваясь спиной.

Автомобиль проезжал через центр города. Мирза смотрел жадно, не отрываясь, даже не думая скрывать своего любопытства. Они подъехали к саду "Эрмитаж", когда Голубев больно толкнул его в бок:

- Приехали.

- Наденьте ему наручники, - приказал полковник, снова оборачиваясь к Меликову. - Учти, - сказал он, глядя в глаза своему пленнику, - если только попытаешься бежать, я достану тебя из-под земли. Поэтому лучше и не пытайся.

Голубев достал наручники. Это была система из гибких металлических звеньев из нержавеющей стали, обхватывающая запястья. Наручники запирались на два сложных замка. Голубев надел один конец наручников на свое левое запястье, а второй - на правую руку Меликова. После чего закрыл замок. Сложность системы заключалась в том, что замок открывался только со стороны Голубева. Баширов протянул второй ключ, и Голубев, закрыв второй замок, вернул оба ключа полковнику. Меликов усмехнулся, глядя на наручники. Он понимал, почему это было сделано в последний момент. Иначе бы он смог разглядеть наручники и попытался бы разгадать сложную систему ключей и замков.

Они вышли вместе с Голубевым и Башировым. Меликов невольно оглянулся. Оба охранника, приехавшие вместе с ними, остались рядом с машиной. Это несколько озадачило пленника, но он ничего не спросил. Они вошли в сад "Эрмитаж". В саду почти никого не было, за исключением редких прохожих, случайно оказавшихся здесь. Где-то в стороне целовались влюбленные, очевидно студенты. Накрапывал дождик.

- Идемте быстрее, - сказал полковник.

Втроем они прошли в глубь сада. Полковник шел рядом с ними, словно готовый к любой неожиданности со стороны Меликова. Голубев, нехорошо улыбаясь, несколько раз дергал левой рукой, напоминая пленнику о своем присутствии. Они прошли к ресторану, стоявшему в глубине сада, у стены.

- Вот здесь будут павильоны, - негромко сказал полковник, кивая вперед, - это будут обычные палатки. Вот здесь будет главная трибуна. Ничего особенного. Легкие металлические конструкции, деревянный настил.

- Может, разместить взрывчатку под трибуной? - спросил Меликов.

Баширов холодно взглянул на него:

- Не будь идиотом, под трибуной ничего размещать нельзя. Там будет охрана, которая сто раз все проверит. Я начинаю сомневаться, что ты именно тот человек, который нам нужен.

- Я тебе не навязывался, - угрюмо огрызнулся Меликов, - и не нужно меня укорять. Я могу задать вопрос, который меня интересует?

- Не нужно задавать дурацких вопросов, - посоветовал полковник, думаю, ты и сам понимаешь, что под трибуной в любом случае ничего размещать нельзя. Что тебе еще нужно посмотреть?

- Стену. Чтобы рассчитать силу взрыва, нужно будет определить толщину стены и направление взрыва, поэтому я должен пройти в ресторан.

- Иди и смотри, - кивнул Баширов, - только не привлекай внимание посторонних. Старайся не поднимать правую руку.

- Если даже я забуду, ваш громила напомнит мне об этом, - сказал Меликов. - Кстати, посоветуй ему по утрам чистить зубы. От него несет, как из помойной ямы. Надеюсь, пытки не входят в ваши планы?

- Я чистил зубы, - несколько сконфуженно пробормотал Голубев.

- Сколько я тебя учу, - покачал головой полковник, - это ведь его типичный трюк. Хочет вывести тебя из состояния равновесия. Не обращай на него внимания, Голубев. Ни на одно его слово. Он сделает все, чтобы тебя разозлить.

Голубев шумно засопел, но сдержался. Он снова резко дернул рукой, и пленник, споткнувшись, едва не ткнулся носом в землю. Но Голубев, еще раз резко дернув рукой, буквально поднял и поволок за собой пленника, направляясь дальше к стене.

- Еще раз сделаешь так, я тебе голову оторву или руку, - прошептал бледный от ярости Меликов, но Голубев лишь добродушно усмехнулся.

Они прошли к стене. Меликов внимательно осмотрел стену, затем прошел к ресторану. В эти утренние часы ресторан еще не работал. Он посмотрел по сторонам, наклонился, рассматривая ступеньки, ведущие к деревянному помосту.

- Здесь тоже ничего нельзя будет спрятать. - прокомментировал следовавший за ним Баширов.

- Я знаю, - кивнул Меликов, поднимаясь, - мне интересно, куда полетят эти доски после взрыва.

- Это уже не так важно.

- Для тебя, может, и не так важно, а для меня важно. Я специалист, а не взрыватель. Иначе ты мог бы вызвать любого подрывника из геологической партии. Тебе нужен взрыватель или профессионал?

- Много болтаешь, - криво усмехнулся полковник, - смотри дальше. В двенадцать ресторан открывается, и здесь будет полно людей.

- Я успею до этого времени, - ответил Меликов. - А где будут находиться туалеты?

- Какие туалеты? - не понял полковник.

- Если поставят трибуну вот здесь. - кивнул Мирза, - а палатки будут стоять с той стороны, значит, где-то рядом должны быть туалеты. Иначе невозможно. Такое количество людей нельзя разместить в саду, не обеспечив их туалетами. Хотя бы биотуалетами.

- Этому тебя учили в горах? - спросил после некоторого молчания Баширов.

- Этому меня учили в Советском Союзе, - зло отрезал пленник. - У вас должны быть переносные биотуалеты, они есть даже в Пакистане.

- Возможно, - кивнул полковник, - но это не мое дело. Наверняка их где-нибудь установят.

- Нужно точно знать, где именно, - напомнил Меликов, - они могут нам помешать, если будут поставлены в ряд.

- Я понял, - кивнул Баширов, - но схему расстановки утвердят только в последний момент.

- Ты не можешь ее уточнить? - спросил Меликов.

- Нет, не могу. Но постараюсь узнать. В любом случае туалеты не будут блокирующим фактором.

- Я не об этом, - сказал Меликов. - Мы ведь можем спрятать взрывное устройство в таком туалете. Вряд ли в отхожем месте начнут копаться проверяющие. В биотуалетах есть специальные ящики для переработки...

- Так, - сказал полковник, - это даже лучше, чем я мог предположить. Ты хочешь, чтобы вместе со взрывом на людей выплеснулось бы и все дерьмо. У тебя бурная фантазия, Мирза.

- Просто я подумал, что это идеальное место для закладки взрывного устройства. Никто не проверит.

- Посмотрим, - уклонился от ответа Баширов, - я подумаю над твоим предложением. Но боюсь, что ничего не получится. Туалеты привозят сюда из другого места. И их сначала проверяют, а потом устанавливают. Значит, в любом случае лучше использовать наш вариант, заложив взрывчатку у стены, в тайнике, который можно замаскировать.

Они прошли дальше. Меликов задумчиво смотрел под ноги. Затем поднял голову.

- Здесь есть обычный туалет?

- На той стороне есть, - показал Голубев, - но до него далеко идти.

- Пойдем вместе, - предложил Мирза, - я ведь не собираюсь бегать в одиночку. Без тебя мне будет даже неинтересно.

Голубев зло дернул рукой, но терпеливо зашагал со своим пленником в глубь сада. Баширов еще раз посмотрел на стену и отправился следом за ними. В мужской туалет Голубев вошел вместе с Меликовым. Баширов остался у входа. Он достал сигареты, закурил. Повернулся в сторону от туалета и стал ждать, когда появится Голубев с Меликовым. Он докурил сигарету, прислушался. Но ничего не услышал. Смяв сигарету, он повернулся и вошел в туалет.

- Голубев! - громко позвал Баширов. - Куда ты пропал?

Ответа не было. Полковник снова прислушался. Где-то капала вода. Он достал пистолет. Сделал шаг, другой.

- Голубев! - еще раз позвал полковник и, уже не сдержавшись, громко выругался.

Еще один шаг. Он держал пистолет в руке. Резко толкнул первую дверцу. Там никого не было. Он толкнул вторую и едва успел отскочить. На него упало тело Голубева. У полковника окаменело лицо. Наручники невозможно было открыть, он знал это абсолютно точно. И тем не менее пленник исчез. Полковник взглянул на свалившееся тело Голубева, наклонился, чтобы прощупать его пульс. И недовольно поднялся. Пленник вогнал заточку несчастному прямо в сердце. Голубев был мертв. Он умер, очевидно, мгновенно. Но самое страшное заключалось в том, что у него не было кисти левой руки! Пленник ухитрился каким-то непонятным образом буквально обрубить кисть Голубева, но перед уходом сделал из носового платка своеобразный жгут. Платок уже набух и отпал, и еще не успевшая свернуться кровь тяжело и лениво расплывалась вокруг тела убитого. Полковник поднял голову. В какое-то мгновение у него дрогнула щека, но он быстро взял себя в руки. Затем отпихнул ногой мешавшее ему тело и выбежал из туалета. Пленник не мог далеко уйти, понимал полковник. Он должен быть где-то рядом.

ПАРИЖ. 14 ИЮНЯ

- Мне нужно чтобы ты улетел, - твердо сказал Дронго. - только не в Москву, как ты полагаешь, а в Ганновер. Не нужно больше попадаться на глаза англичанам. Встретимся в Ганновере на выставке "Экспо" в сирийском павильоне.

- Почему в сирийском? - шепотом спросил Эдгар.

- Ты оторвался от жизни, - также шепотом ответил Дронго, - вчера умер Хафез Асад, сирийский президент. У них наверняка весь павильон будет в трауре, и его легко будет найти. До свидания.

Дронго вышел из туалета первым. Пройдя к столику и механически подняв руку, он попросил официанта повторить всем троим его гостям кофе, а ему принести чай. Официант поспешил скрыться в здании. Дронго сел рядом с Миколой.

- Прекрасное вино, - сказал Зинчук.

Ему было за пятьдесят. Это был высокий худой человек с округлыми чертами лица. Когда он улыбался или разговаривал, вокруг его глаз собирались морщины.

- Здесь действительно прекрасное вино, - ответил Дронго, - кстати, рядом с нами продаются газеты и книги из Москвы. В советские времена подобное было немыслимо. Хотя в те времена все было совсем по-другому. И не все было так плохо, как многие сейчас полагают.

- Мне кажется, у вас нездоровая ностальгия по советским временам, заметил Микола Зинчук, - а вот мне Советский Союз, а тем более советский строй никогда не нравились.

- Мы по-разному смотрим на эти вещи, - согласился Дронго. - Я дважды был ранен, и мне обидно, что страны, за которую я проливал кровь, больше не существует. Согласен, что был маразм системы, но не она одна виновата в том, что происходило. Скорее, систему подгоняли под свои нужды конкретные люди.

- Нет-нет, - убежденно возразил Зинчук, - это была ужасная система. Я не скрываю, что мне она совсем не нравилась. И сегодня мне гораздо важнее, что существует независимая Украина.

- Мы считаем его отцом-основателем нашей новой литературы, восторженно сказал Бондаренко, - и доверяем ему больше всех. Его литературному вкусу мы доверяем абсолютно. И его политическим взглядам. Вы знаете, он был исключен из Политехнического института еще в семидесятые годы.

- Ладно, ладно, - ответил явно польщенный Зинчук. - Я могу ошибаться. У каждого должно быть свое мнение, и я уважаю мнение моих молодых коллег.

- Хотя не скрываете от них своих взглядов? - уточнил Дронго.

- Да, - ответил Зинчук, - я никогда не скрывал своих взглядов, и мне приятно, если они принимают и разделяют их. Я считаю, что мы обязаны несколько дистанцироваться от Москвы, чтобы построить независимое государство.

- И ваши идеи ложатся на благодатную почву, - заметил Дронго.

- Возможно, - кивнул Зинчук, - учитель только тогда чего-то стоит, когда ученики могут воспринять и по-своему интерпретировать его идеи.

- Учитель может ошибаться, - засмеялся Дронго, - или проповедовать нечто противоположное тому, во что верит ученик. И тогда, соединясь со взглядами самого ученика, учение трансформируется в свою противоположность. Вы же помните, как Аристотель учил Александра Македонского и во что это вылилось. Его метафизика и космология подготовили почву для идеи завоевания мира. А его предложение о трех формах государства стало основой политических взглядов царя Александра. И именно Александр превратил абсолютную монархию в тиранию, сделав нечто противоположное тому, чему его учил Аристотель. Я уже не говорю про Сенеку, попытавшегося привить азы стоицизма Нерону. С точки зрения Сенеки, идеальный образ мудреца, преодолевающего людские страсти, заслуживает наивысшего одобрения. Но именно мудреца. А Нерон отбросил первую часть главной заповеди Сенеки и посчитал, что любой человек, преодолевающий людские страсти, заслуживает подобного уважения. Он и стал таким первым человеком, отбросившим все человеческое. Историки утверждают, что он послал на смерть собственную мать, поджег свой город и даже приказал своему учителю покончить с собой. Вот вам классические примеры, когда прекрасные порывы гениальных философов кончались трагедиями. Вам не кажется, что, развалив огромную страну, мы еще не построили на ее месте ничего путного?

- Это несколько упрощенный взгляд на историю, - возразил Зинчук. - А вы не думали, что Советский Союз был обречен и вольные государства, созданные на его месте, должны как можно быстрее отдалиться от России? Это верно и с точки зрения обретения новой государственности, и для укрепления суверенитета. Я уважаю ваши взгляды, Дронго, но остаюсь при собственных симпатиях. И, конечно, не навязываю их молодым. Пусть сами решают, как им поступать.

- О чем вы спорите? - спросил Бондаренко.

- О свободе воли, - улыбнулся Дронго, - и о свободе учителя. Кстати, Микола, я не рассказал и о третьем, менее известном случае. В семнадцатом веке учителем будущего английского короля Карла Второго был знаменитый философ Томас Гоббс. Он преподавал принцу в Париже, куда перебралась английская королевская семья после казни короля. И вот что интересно. Под влиянием королевского окружения Гоббс пересматривает свои взгляды и превращается из убежденного монархиста в терпимого республиканца. Кажется, это единственный случай в истории, когда философ такого уровня начал меняться под влиянием своего окружения. Он даже вернулся в Англию к Кромвелю.

- Я не поменяюсь, - засмеялся Зинчук, - но вы, кажется, единственный "левый", которого я готов уважать. И за ваше постоянство, и за ваши взгляды.

Подошедший к соседнему столику Эдгар Вейдеманис расплатился и ушел не повернувшись. Сказывалась школа Дронго.

- Нам нужно возвращаться, - взглянул на часы Микола. - Вам не кажется, что мы засиделись?

- Да, - согласился Дронго, взглянув на удалявшуюся фигуру друга, поедем через несколько минут.

Он расплатился с официантом, и они отправились искать такси. Ситуация повторилась. Два первых водителя отказались везти группу из четырех человек, а с третьим Дронго договорился. Они приехали за полчаса до начала выступлений участников третьей группы.

Выступления начались с несколько шокирующего жеста эстонского поэта. Заканчивая читать свои стихи, он швырнул в зал листки. Это понравилось присутствующим, его жест был удостоен аплодисментов, хотя сами стихи на эстонском языке мало кто понял. Затем выступила португальская поэтесса Анна Лучия Амарал. Она читала стихи о свободе, которая иногда оборачивается издевательски великодушным разрешением общества на свободу умирать с голода. Ее приветствовали особенно тепло. Она прочла стихи на португальском, затем их прочли в переводе на французский. Дронго прочел ее стихотворение на английском.

Когда она спустилась вниз, он одобрительно сказал:

- У вас прекрасные стихи.

- Меня за них часто упрекают. - призналась поэтесса.

Ей было лет сорок пять, это была располневшая, давно забывшая о своей фигуре женщина. Вместе с тем у нее были поразительно умные и живые глаза, которые многое говорили о ее характере.

- Почему упрекают? - удивился Дронго.

- Как вы думаете, что главное в нашем обществе? - в ответ спросила она.

- Только не совесть, скорее всего, деньги.

- Вот именно, поэтому в нашем обществе свобода для индивида включает в себя и свободу умирать с голода на улице. Про равенство мы давно уже не говорим.

- Равенство без свободы - это солдатская казарма, - грустно сказал Дронго, - к сожалению, писатели из стран Восточной Европы слишком хорошо это знают.

- Наверно, вы правы, - согласилась она, - и поэтому мой идеал - это сочетание свободы и равенства. Возможно, это только идеал, но к нему нужно стремиться.

Дронго кивнул в знак согласия. Откуда этой женщине знать, что такое равенство, которым так гордились в социалистических странах. Равенство без свободы. Когда ты не имеешь права на собственное дело, на выбор профессии, на выбор города, в котором хочешь жить, не имеешь права ездить за рубеж, когда захочешь. И множество других ограничений, делающих тебя формально равным со всеми. И несвободным. Зато эта женщина прекрасно знала, что такое свобода без равенства, когда она, еще совсем молоденькая, видела падение салазаровского режима, принесшего так много горя ее стране.

Дронго прошел дальше. Разговор с португальской поэтессой отвлек его на несколько минут, но он увидел, как на другой стороне площадки появился Планнинг. На нем была темная куртка и темная кепка. Подойдя ближе, Джеймс поздоровался и прошел дальше. Дронго последовал за ним.

- Вы ведете себя не по-джентльменски, - сразу заметил Дронго. Кажется, уже много лет существует негласная договоренность между разведками не похищать представителей других спецслужб. А вы позволили себе такую выходку в центре Парижа. Не уверен, что ваши французские союзники будут в восторге, если узнают о ваших действиях.

- Эдгар Вейдеманис официально не является российским разведчиком, нагло парировал Планнинг. - он всего лишь ваш личный связной. А вы тоже, насколько мне известно, не состоите в штате какой-либо разведслужбы.

- Вы прекрасно поняли, о чем я говорю. Зачем вы вкололи ему "сыворотку правды". Хотели его разговорить? Это еще и не гуманно, учитывая тяжелую операцию, которую он перенес. А если бы он умер?

- Ладно, - недовольно согласился Планнинг, - я был не совсем прав. Но вы должны понять мои мотивы. Сначала исчезают наши журналисты, потом нас обстреливают в Португалии. И, наконец, убийство журналиста в Мадриде. Согласен, что он был сукин сын, но ведь кто-то оказался еще большим сукиным сыном. И мы ничего не можем узнать.

- Теперь вы уже все знаете...

- Ничего мы не знаем, - признался Планнинг, - ваш Вейдеманис ничего не рассказал. Он только говорил о важности вашего задания и об угрозе со стороны какого-то убийцы. Вот и все, что нам удалось выяснить. Его, конечно, специально готовили в разведслужбе, обеспечивая психологическую устойчивость. Он ведь раньше работал в Первом главном управлении КГБ СССР? Хорошего вы нашли себе помощника, Дронго, могу вас только поздравить.

- Давайте сделаем так, - предложил Дронго, - я даю возможность несколько реабилитироваться вашей службе, а заодно и выяснить целый ряд интересующих вас вопросов.

- Что я должен сделать? - недоверчиво уточнил Планнинг.

- Завтра утром наша группа уезжает в Лилль, но все люди, которые жили в Мадриде на Гран Виа, попадут в определенный отель. У вас будет примерно около часа, чтобы проверить все чемоданы. Желательно не действовать топорно, а провести их сначала через рентгеновский аппарат на предмет обнаружения оружия или других нежелательных вещей. Результаты мы можем обсудить вместе, конечно, если вы согласитесь на подобное предложение.

Планнинг долго молча глядел на выступающих поэтов. Потом вздохнул и сказал:

- Не знаю, в чем тут подвох, но я согласен. Вы убеждены, что там будут чемоданы всех подозреваемых?

- Убежден. Списки составлены таким образом, чтобы собрать в одном отеле всех нужных нам людей.

- Ясно, - кивнул Планнинг.

Он молчал целую минуту, а затем, обернувшись к Дронго, спросил:

- Как вам это удалось? У вас есть помощники и в этом "Экспрессе"?

- Просто я договорился с одним человеком, который пользуется расположением другого, - дипломатично ответил Дронго.

- Хорошо, - сказал Планнинг, - считайте, что мы договорились. Завтра я сообщу вам результаты наших проверок. А как мы узнаем, в какой отель повезут эти чемоданы?

- "Ибис де Вилль" в Лилле, - ответил Дронго. - До свидания, Планнинг. Надеюсь, вы все сделаете аккуратно, чтобы я постарался забыть ваш прокол с Вейдеманисом.

Планнинг гневно фыркнул, но не рискнул ничего сказать. В отель Дронго и все остальные вернулись в половине первого ночи. Пацоха сидел в баре, наблюдая за входившими и выходившими.

- Испанцы вынесли сумку, - сообщил он, - и словак Дивжак нес фотоаппарат. Так мне показалось. Больше ничего не было.

- Я остаюсь вместо тебя, - предложил Дронго, - иди наверх и отдохни. В пять утра вернешься меня сменить. Завтра наши чемоданы проверят, и мы, возможно, узнаем что-нибудь новое.

- Ты никуда не отлучался? - спросил Яцек.

- Пил кофе с украинцами. Можешь узнать у них. Я все время был вместе с ними. Кстати, нас видели и польские поэты.

- Надеюсь, ты не врешь, - сказал Пацоха, - иначе мне будет трудно тебе доверять. А как ты договорился насчет чемоданов?

- Позвонил и договорился. Ты мне скажи, все поляки такие подозрительные или только ты у нас такой особенный?

- Все, - без тени улыбки отрезал Пацоха, входя в кабину лифта.

Дронго прошел в бар и уселся напротив бармена. Ему придется сидеть здесь долго, до пяти утра, пока не закроется бар. Он попросил стакан апельсинового сока. И развернул газету, надеясь спокойно досидеть до утра. Угол бара занимала угрюмая компания немцев. Их сборная по футболу проигрывала на Чемпионате Европы все ключевые матчи и практически потеряла шансы выйти в четвертьфинал. В другом углу находились двое словенцев, которые о чем-то шумно спорили. Дронго не обращал внимание ни на первых, ни на вторых. Он просматривал английские и итальянские газеты. Примерно через полчаса в бар спустились две женщины. Первая - Виржиния Захарьева, красивая молодая женщина из Болгарии. Не больше тридцати пяти лет, мягкие лучистые глаза, коротко стриженые каштановые волосы, круглое лицо, ямочки на щеках. Вторая - Дрогана - представляла Югославию. Высокая, статная, с красивыми длинными ногами, роскошными длинными волосами и хорошей фигурой. Впечатление несколько портили глаза, вернее, мешки под глазами. Ее улыбка была грустной и доброй одновременно. Она знала несколько языков и пользовалась в "Литературном экспрессе" негласным восхищением мужчин. Встречаются женщины, рядом с которыми любой мужчина чувствует себя спокойно и уютно.

- Вы пьете апельсиновый сок? - изумилась Виржиния.

- Мы можем заказать текилу, - предложил Дронго, делая знак официанту.

Он вспомнил, как возмутилась Вотанова, когда он сделал заказ без ее разрешения. Нужно поговорить с этой девочкой, подумал Дронго. Бармен поставил три рюмки с текилой на столик.

- Ваше здоровье!

Дронго залпом выпил свою порцию текилы, закусил лимоном. Драгана пригубила, Виржиния выпила всю рюмку.

- Хорошо, - сказала она, - но для начала нужно повторить.

Разговор шел на русском языке. Виржиния и Драгана понимали по-русски, при этом болгарка говорила свободно, а Драгане иногда приходилось подбирать нужные слова. Дронго сделал знак, чтобы принесли еще три порции текилы.

- Вам понравился праздник поэтов? - спросила Драгана, улыбаясь и отодвигая от себя вторую рюмку.

- Очень, - ответил Дронго и на всякий случай добавил: - Я весь вечер простоял, слушая их выступления. Это было очень интересно.

- Я вас видела, - сказала Драгана.

"Интересно, - подумал он, - она говорит просто так или ее просили узнать, где именно я был".

Они с Виржинией выпили по второй рюмке текилы. Драгана, загадочно улыбаясь, вновь пригубила.

- Ты не пьешь, - сказала ей Виржиния, - так нельзя. Это нечестно.

- Я не пью текилу, - пояснила Драгана, - мне лучше бы заказать кофе.

- Принесите кофе, - попросил Дронго бармена, - если вы позволите, сказал он, обращаясь к Драгане.

- А мне еще текилы, - попросила Виржиния.

- Прекрасно, я уточнил, кто и что будет пить. Сегодня мне уже сделали замечание, когда я заказал кофе без разрешения дамы. Дама даже не стала его пить.

- Я бы сбросила ее чашку на пол, - резко сказала Виржиния, - если она не хочет кофе, не обязательно делать замечание. А если она это делает, значит, ее разозлил совсем не кофе. Может быть, она не хотела сидеть с вами?

- Наверно, - согласился Дронго, - возможно, эта причина более существенна.

- Вы с ней расстались? - прямо спросила Виржиния. - Надеюсь, вы с ней больше никогда не увидитесь.

- Я не был бы столь категоричен. - усмехнулся Дронго. - Во-первых, она очень молода, во-вторых, импульсивна. Поэтому нужно делать скидку на возраст. Женщина становится настоящей женщиной только после тридцати.

- Верно. - согласилась Виржиния.

Драгана улыбнулась.

Им подали кофе и еще две рюмки текилы.

- Я хочу выпить за вас, - сказала Виржиния. - Вы - человек-праздник. Я несколько дней наблюдаю за вами. Вы всегда хорошо выбриты, вкусно пахнете. Так можно сказать по-русски?

- Можно, - улыбнулся он.

- Вот-вот. И вы нравитесь нашим женщинам.

- Я этого не знал. - пробормотал Дронго, - спасибо.

После следующей рюмки текилы Виржиния уже опиралась на стойку бара. Дронго по-прежнему чувствовал себя спокойно. Он не любил пить, но мог выпить очень много, практически не пьянея. Сказывались и масса тела, и возможности организма.

Виржиния попросила еще рюмку, и бармен снова подал две порции текилы. Драгана с некоторым испугом поглядывала на подругу.

- Мне нравится, как вы держитесь, - одобрительно сказал Дронго, - но, кажется, нам не хватает еще одного человека.

- Кого? - удивилась Виржиния.

- Вашего соотечественника. Павла Борисова. Он произвел на меня хорошее впечатление.

- Да, - согласилась она, - он интересный человек.

- И вы давно его знаете? - поинтересовался Дронго.

- Давно, - кивнула она, - уже несколько лет. Он живет во Франции, но часто приезжает в Софию. Был учредителем крупного болгаро-французского журнала.

- Неужели у него так много денег?

- Нет, - улыбнулась она, - но у него всегда было много влиятельных друзей.

- И поэтому вы с ним дружите?

- Нет, не поэтому, - нахмурилась Виржиния, - просто, он мне нравится. И он мой земляк.

Дронго сделал знак бармену. Драгана дипломатично вмешалась в разговор.

- Вы видели, как встречали французского поэта Жака Жуэ? Он пользовался успехом.

- Очевидно, - согласился Дронго, - но я видел, что зрители тепло встречали и нашу Виржинию.

- Не подхалимничайте, - сказала она. - Так говорят по-русски?

- Я говорю правду. Мы стояли с Яцеком, и он восторгался вами.

- А я его там не видела, - вставила Драгана.

- Он был вместе со мной, - Дронго повернулся к Драгане, чтобы сказать ключевую фразу, нужную ему в разговоре с Виржинией: - Он даже рассказал мне, как Виржиния говорила ему о моей ссоре с бедным Густафсоном.

- Говорила, - подтвердила Виржиния, видя, что на нее даже не смотрят, но я не думаю, что это вы могли его убить.

- Надеюсь, - пробормотал Дронго, поднимая рюмку текилы. - За успех нашего путешествия! И за наших прекрасных женщин!

Они снова выпили.

- Я все время про вас думаю... - сказала Виржиния, чуть качнувшись. Как вы относитесь к нашим женщинам, я знаю. Вы галантный кавалер, настоящий джентльмен. Всегда в отглаженном костюме, всегда ухоженный, аккуратный. А как такой джентльмен относится к проституткам. Ой... извините, я, кажется, говорю иногда глупости... Но вообще-то мне интересно знать, как вы к ним относитесь.

- Хорошо, - удивился Дронго, - я вообще к людям отношусь хорошо. Не вижу смысла делить людей по их профессиональным обязанностям.

- И вы пользуетесь их услугами? - кажется, удивилась Виржиния.

Он задумался. Почему-то не хотелось врать.

- Иногда пользовался, - признался он.

- И вам нравилось? - не отступала она.

- Не всегда. - Дронго взглянул на стоявшие перед ним рюмки, - впрочем, не могу сказать, что я был несчастлив в любви. Мне нравились женщины, и некоторых я любил.

- А с проститутками встречались, когда любили настоящих женщин или в перерывах? - не унималась Виржиния.

Он почему-то вспомнил Хемингуэя.

- "Я знал много женщин, - процитировал по памяти он, - но каждый раз, встречаясь с ними, я бывал одинок, а это в конечном итоге худшее из одиночеств".

- Браво, - качнулась она. - Это ваша фраза?

- Это сказал Хемингуэй.

- Хорошо сказал. - она выпила еще рюмку. - Вы на него похожи, - вдруг сказала она. - такой большой, сильный, умный мужчина. Вам не говорили, что вы на него похожи?

- Нет, - улыбнулся он, - вот этого мне никогда не говорили.

- Я вам говорю, - она посмотрела на пустую рюмку, и он снова поднял руку, чтобы бармен в очередной раз принес им текилу.

Драга на взяла подругу за руку.

- Нам нужно идти, - тихо сказала она.

- Сейчас, - вырвала руку Виржиния. - Я думаю про вас. Вы - наш маленький Хемингуэй. Он любил много работать, много выпить, любил много женщин. И его любили.

Спорить с ней не хотелось. Слушая Виржинию, он наблюдал за входом. В отель никто не входил.

- Вы должны быть, как он, - не унималась Виржиния. - Сейчас я посмотрю, какой вы человек.

Она попросила бармена принести бутылку воды. Бармен поставил перед ней стакан, чтобы налить воды, но она покачала головой, добавив, что хочет именно бутылку. Бармен открыл стеклянную бутылку и поставил перед ней.

- Сейчас я брошу эту бутылку, - она оглянулась, - вон в этих немцев. Не люблю немцев. Сейчас я брошу в них бутылку. А вы будете за меня драться. Я хочу, чтобы вы были как Хемингуэй, настоящий.

- Не уверен, что ему бы это понравилось, - заметил Дронго, взглянув в ту сторону, где сидели немцы. Их было человек восемь. Трое или четверо из них были комплекции самого Дронго, высокие атлеты с накаченными мышцами. "Если бутылка полетит в их сторону, мне придется нелегко", - подумал Дронго.

- Сейчас брошу, - сказала Виржиния, пододвигая к себе бутылку.

Драгана схватила ее за руку.

- Не нужно, - попросила она подругу, - уже поздно. Нам пора спать.

- Я брошу, - не уступала Виржиния, - а он пусть дерется. Мы посмотрим, какой он человек.

- Виржиния, - мягко попросил Дронго, - я не могу ничего сделать с такой группой мужчин. Их там человек восемь. Неужели вы считаете меня суперменом?

- Вы струсили? - презрительно спросила Виржиния.

- В таком случае - бросайте! - предложил он. - С двумя, может быть, с тремя я справлюсь. Но восемь против одного - шансы слишком неравные. Меня убьют на ваших глазах. Бросайте бутылку.

Она взглянула на него с явным одобрением.

- Вы настоящий мужчина, я не буду бросать бутылку. Оставайтесь без нас. Спокойной ночи.

- Странно, - сказал он, - какой же я настоящий? Только что я признался вам, что меня могут побить. А вы говорите, что я настоящий. Я просто струсил.

- Вы меня не обманете. - снова качнулась она, и если бы Драгана ее не удержала, наклон мог стать достаточно опасным. - Только очень сильный мужчина может признаться в своей слабости.

Она попыталась подняться. Драгана ей помогла.

Женщины вышли из бара. Дронго почувствовал, что у него заболела голова. Он подозвал бармена.

- Сколько мы выпили? - недовольно спросил он.

- Восемнадцать рюмок, - любезно сообщил бармен. - по восемь рюмок вы и ваша спутница плюс еще две рюмки и две чашки кофе другая молодая женщина. Вы хотите счет?

- Нет. Крепкий чай. И с лимоном, если можно. - он взглянул на часы и устало подумал: "Надеюсь, до завтра никто уже не спустится вниз".

В половине пятого утра в холле появился заспанный Пацоха. Дронго кивнул поляку и отправился принимать душ, чтобы уже через два часа спуститься вниз и посмотреть, как будут отправлять чемоданы на вокзал. Оставалось ждать, когда Джеймс Планнинг расскажет о результатах проверки.

МОСКВА. 14 ИЮНЯ

Полковник вышел на улицу. Он был профессионалом и знал, как важно не суетиться в подобных случаях. Значит, его пленник, войдя вместе с Голубевым, сумел каким-то образом отвлечь внимание своего сторожа, чтобы нанести ему точный удар и, невероятным образом отрубив наручники вместе с кистью, оказаться на свободе. Очевидно, Мирза сразу понял, что раскрыть эти наручники невозможно, и решил попытаться бежать другим, более кровавым способом. При воспоминании об отрезанной кисти полковник снова поморщился. Но на все это у Мирзы должно было уйти не меньше минуты. Или двух. Значит, далеко он уйти не мог.

Баширов убрал пистолет. Прошел дальше. Если Меликов сбежал... Но об этом думать не хотелось. У дальней стены стояли двое мужчин. Полковник шагнул к ним.

- Здесь никого не было? - спросил он. - Никто не пробегал?

- Нет, - ответил один из них, - там тупик. Высокая стена. Никто не проходил.

Полковник посмотрел в другую сторону. К выходу Меликов наверняка не побежит, зная, что там стоят двое охранников. Баширов повернулся и быстро зашагал в сторону ресторана. Скрываясь за кустами, пленник мог перебежать только туда. Вызывать своих людей полковник не хотел и не мог. Иначе эти двое наверняка запомнят, где именно произошел побег, и у них могут появиться неприятные ассоциации после возможного террористического акта.

Баширов подошел к ресторану. Прислушался. Он водил головой словно опытный хищник в лесу, прислушиваясь к малейшему шороху жертвы. Медленно поднялся по ступенькам. Прошел по деревянному настилу. Снова прислушался. Все было тихо. Полковник сделал еще шаг, второй, третий... Достал пистолет. И вдруг громко, требовательно приказал:

- Выходи Мирза, хватит прятаться.

Вокруг было тихо. Полковник снова повторил требование, глядя на закрытую дверь. Неожиданно она дрогнула и открылась. Баширов, не опуская оружия, смотрел, как выходит Мирза Меликов.

- Ну и сволочь ты, полковник, - почти восхищенно пробормотал пленник. Как ты меня вычислил?

- У нас одна школа. Меликов, - холодно заметил Баширов. - Я ведь понял, что ты сразу на улицу не побежишь. С наручниками на руках. У тебя кровь капает с рукава. Поэтому не дергайся. Стой там, где стоишь. И ни шага вперед. Чем ты его убил?

- Заточкой, - ухмыльнулся Меликов, - уж очень от него плохо пахло. Я ведь говорил ему, чтобы он чистил зубы...

- А откуда заточка? - поинтересовался полковник. - У тебя ведь была аллюминиевая посуда.

- При желании можно любую вещь приспособить, - облизнул губы Меликов.

Он стоял в нескольких метрах от полковника и видел, как тот держит свое оружие. Прыгнуть он не успеет - выстрел его обязательно достанет. А Меликову хотелось жить. Хотя бы несколько дней, несколько часов.

- Как это тебе удалось?

Они говорили так, словно разбирали на практических занятиях допущенные ошибки и не было убитого Голубева.

- Открыл дверь чуть сильнее, - ухмыльнулся Меликов, - он подумал, что я хочу ударить его дверью, и сделал движение в сторону. Ну я и загнал ему заточку. Потом было легче. Я ведь сразу понял, что не смогу раскрыть твоих наручников, полковник. Значит, твой громила должен был остаться без кисти.

- Быстро управился, - задумчиво заметил полковник. - У тебя и топорик был с собой?

- Зачем топорик? Твой громила всегда ножик с собой носил. Тот самый, которым он любил мне шею щекотать. Вот я его и позаимствовал.

- Умный ты, - как-то странно посмотрев на него, сказал Баширов, похоже, я тебя недооценил. Где нож?

- Показать?

- Не надо. А его пистолет?

- У него не было пистолета. И ты это хорошо знаешь, полковник. Я ведь успел его обыскать. Это ты, наверно, не разрешил ему брать с собой оружие. Иначе я бы к тебе не вышел. Застрелился бы, но не вышел. Сам понимаешь, как мне не хотелось еще раз с тобой встречаться.

Он сделал движение, словно собирался прыгнуть. Полковник отступил на шаг.

- Не нужно, Меликов, - холодно сказал он, - я ведь тебе не дурачок Голубев. Лишнее движение - и у тебя дырка в голове. Мы сейчас выйдем с тобой из сада. Предупреждаю, что я хорошо стреляю. И пистолет не уберу. Если только я почувствую, что ты собираешься сделать хоть шаг в сторону, даже не шаг, а движение, если только ты попытаешься что-нибудь предпринять, я не задумываясь тебя пристрелю. И не сожалея, Мирза. Таких как ты не стоит заносить в "Красную книгу". Таких нужно отстреливать. Ты у нас хищник.

- Можно подумать, что ты сам из травоядных, - пробурчал Меликов.

- Мирза, - позвал его полковник.

Тот обернулся.

- Нож выбрось, - напомнил Баширов, - только не поворачиваясь ко мне. Осторожно брось нож.

Меликов чуть сгорбился, но ничего не сказал. Он достал нож и секунду держал его в руке, словно раздумывая, как быть. Баширов стоял за его спиной, ожидая решения своего пленника. У Меликова был выбор. Но обернуться и бросить нож он не сумеет. Полковник успеет выстрелить. Мирза принял решение. Нож упал на землю.

- Вперед, приказал Баширов.

Пленник двинулся к выходу. Полковник, не спуская с него глаз, поднял нож и двинулся следом. Так они вдвоем и вышли из сада. Охранники, не понимавшие, куда делся Голубев, недоуменно смотрели на полковника и его пленника.

- Руки, - приказал полковник, - подними руки.

Меликов поднял руки. Полковник передал ключи одному из охранников и тот открыл замок, все еще липкий от крови. Он вопросительно взглянул на Баширова, тот лишь кивнул в знак согласия. Охранник надел наручники на свою левую руку, щелкнул ключом.

- Садитесь в машину, все трое на заднее сидение, - приказал Баширов, и достаньте оружие. Если он попытается хотя бы шевельнуться - сразу стреляйте. Не раздумывая. Я вам разрешаю. Он очень опасен.

Охранники сели вместе с Меликовым в машину. Полковник подошел к багажнику, достал брезент. Затем пошел в сад. Он возился долго, минут десять. Завернув тело погибшего в брезент, он затем долго искал его кисть. Она оказалась под одним из умывальников. Полковник выволок тело убитого и дотащил его до машины. Он даже не предложил охранникам ему помочь. Сам уложил труп в багажник и сел за руль автомобиля. Он все время молчал. И лишь когда они выехали из города, вдруг сказал:

- Не думаю, что ты поступил правильно. Это была ошибка. А я просил тебя не делать ошибок.

Меликов и сам понимал, что его неудачный побег был ошибкой. Он глядел на спину своего мучителя и молчал.

ЛИЛЛЬ. 15 ИЮНЯ

Утром группы, погрузившись на Северном вокзале в поезд, отправились в Лилль. Поездка заняла чуть более полутора часов, и к полудню участники "Литературного экспресса" прибыли в Лилль. Торжественная встреча на вокзале плавно перешла в прием, который мэрия организовала для прибывших. Перед участниками выступил хор детей-арабов. Дронго, немного понимавший по-арабски, восхищенно слушал пение, когда к нему подошел Игор Дивжак.

- Мы медленно умираем. - несколько напыщенно сказал он, - скоро в европейских городах большинство жителей будут составлять негры, арабы и азиаты. Конец европейской цивилизации уже близок.

Дронго с некоторым любопытством взглянул на молодого словенца. Очевидно, тот уже успел принять с утра спиртного и сейчас находился в несколько возбужденном состоянии.

- Я не вижу ничего плохого в культурном многообразии, - отрезал Дронго. - Важно, чтобы одна культура не вытесняла другую.

- Все равно вытеснит, - угрюмо сказал Дивжак.

Это был молодой человек с коротко стрижеными волосами и большими запавшими глазами. Он был примерно одного роста с Дронго, но гораздо уже в плечах и не столь массивен.

- Важно понимать, что нельзя подавлять такие процессы искусственно, возразил Дронго, - ведь есть опыт американской цивилизации, где все нации переплавлены в единый народ. Был опыт Советского Союза и даже Югославии.

- У Югославии печальный опыт. - безапелляционно заявил Дивжак, - и вы это хорошо знаете.

- Вы тоже, - быстро вставил Дронго.

- Да, - согласился Игор Дивжак, - но я не воевал, а был на боевых позициях как журналист.

- Тем не менее, вы видели войну, - заметил Дронго, - и должны понимать, что она не несет ничего хорошего.

- Смотря какая война, - упрямо возразил Дивжак. - Я видел, как вы вчера пили с нашими девочками. С болгаркой и югославкой. И вы думаете, что они знают правду про нашу войну в Югославии? Что может знать эта девочка из Белграда.

- Я всегда однозначно считал все войны пагубными...

- Не все, - перебил его Дивжак, - а только те, которые были в наших странах. В Югославии не было ничего хорошего, только тоталитарный режим Тито.

- Ты еще молодой и многого не знаешь, - заметил Дронго, - в той стране, которую ты знаешь только по имени Тито, было и много хорошего.

- У тебя крыша поехала, - зло отрезал Дивжак.

Дронго непроизвольно поднял руку и схватил парня за рубашку. Сжал кулак. Но вдруг опомнился. В глазах Дивжака мелькнул страх. Дронго опустил руку. Заставил себя улыбнуться. Он заметил, как за их беседой напряженно следит Яцек Пацоха.

- Не буду спорить, - сказал он, - ты все равно ничего не поймешь. Нужно видеть наряду с негативным и хорошие стороны.

Он отошел от молодого человека. К нему шагнул Пацоха.

- Я слышал, как ты с ним спорил. - сказал Яцек, - ты благородный человек. Но этому молодому оболтусу ты все равно ничего не докажешь. И хорошо, что ты сдержался. Я боялся, что ты размажешь его по стене или изувечишь.

- Это не в моих правилах, - ответил Дронго.

К нему подошли Екатерина Вотанова и Нелли Мёллер.

- Опять этот словенец с утра напился, - укоризненно сказала Вотанова, он такой безапелляционный в своих суждениях. И часто допускает оскорбительные выходки.

- Молодым людям свойственно быть нетерпеливыми, - ответил Дронго. Говорят, что настоящая женщина становится таковой только к тридцати годам, а мужчина умнеет лишь к сорока.

- Он не поумнеет. - засмеялась Нелли Мёллер.

Это была женщина лет двадцати пяти, среднего роста, коротко стриженная, в очках. По-русски она говорила абсолютно свободно: сказывалась учеба в Санкт-Петербурге.

- Странно, - подумал Дронго, - кажется, впервые в жизни я чуть не сорвался из-за пустяка. Или меня раздражает их молодой задор, тот апломб, которого не было у меня в двадцать пять? Или я пугаюсь их открытости, их способности высказывать свою точку зрения не смущаясь? Вот и Катя Вотанова такая, и ее муж, и грузин Важа Бугадзе, и сам Дивжак. Они все разные, но в них есть нечто общее. Нечто единое, что их объединяет. Их открытость миру, их внутренняя свобода. Ведь мне пришлось ломать себя, чтобы стать более свободным. А они уже рождаются таковыми. И не представляют себе мир иным.

После приема участников "Литературного экспресса" начали размещать по отелям. Первая группа, попавшая в отель "Ибис де Вилль", ждала свои багаж довольно долго. Наконец автобус с чемоданами прибыл, и несколько раздраженные такой задержкой писатели начали их разбирать.

Дронго, выйдя на улицу, увидел стоявший метрах в ста от отеля "ягуар". В нем находился сам Планнинг, а за рулем сидела красивая молодая женщина, которую Дронго видел с ним в Мадриде. Дронго прошел к автомобилю и без приглашения сел на заднее сидение. Машина сразу тронулась, словно ждали именно его. Они отъехали от отеля довольно далеко, когда автомобиль наконец остановился и Планнинг обернулся к своему спутнику.

- Вы нарочно придумали этот трюк? - зло спросил англичанин. - Вы ведь наверняка знали результаты, которые мы получим.

- Давайте спокойнее, - посоветовал Дронго. - Что вы обнаружили?

- Оружие было только в трех чемоданах. Причем ни один пистолет не подходит под описание того, из которого был убит Густафсон. Оружие было у вас, у Яцека Пацохи и...

- И у болгарина Павла Борисова, - кивнул Дронго.

- Я же говорил, что вы все знаете. Еще у Дивжака мы нашли газовый пистолет. Кстати, в некоторых чемоданах были наркотики. Хорошо, что ваш поезд не проверяют. Многие ваши спутники курят запрещенную травку, вы об этом знаете?

- Это не так страшно, как вам кажется. Здесь рядом Голландия, где подобное зелье продается вполне легально. Что еще?

- У двоих было зелье покрепче. Мужчина и женщина. У них с собой героин. У мужчины в багаже есть даже одноразовые шприцы.

- Я знаю, о ком вы говорите, - кивнул Дронго, - но это, очевидно, расплата за творческую деятельность. При том колоссальном напряжении, в котором живут творческие люди, наркотики помогают им снимать стресс.

- Хорошо, что мы не нашли героин в вашем чемодане. - зло пробормотал Планнинг, - или какую-нибудь травку.

- Я вообще не курю сигареты, - заметил Дронго. - Между прочим, вы не познакомили меня со своей очаровательной спутницей. А это невежливо. Какой вы, к черту, англичанин?

- Хватит издеваться. - обиделся Планнинг. - Нам важно знать, куда пропал Эшли и почему убили Густафсона. И мне не нравится, что вы ведете двойную игру.

- Я не знаю, кто убил Густафсона, - признался Дронго. - и не представляю, куда мог деться ваш Эшли. Тем не менее я настаиваю, чтобы вы познакомили меня со своей спутницей, иначе мы не сможем продолжать беседу.

- Изабель, - сказала женщина, взглянув на него в зеркало заднего обзора.

- Прекрасное имя, - восхитился Дронго. - Представляю, сколько гадостей обо мне рассказал вам Планнинг.

- Что вы думаете делать? - спросил англичанин. - Или вы подозреваете Борисова?

- Пока нет. Вряд ли убийца стал бы носить второй пистолет, избавившись от первого. Я думаю, что отрицательный результат наших поисков - тоже результат. И теперь мы примерно знаем, где искать. Ясно, что убийца предусмотрел подобный вариант.

- От этого нам не легче, - сказал Планнинг. - Что вы думаете делать?

- Я полагаю, что нам нужно продумать, кто из сорока человек, оказавшихся в мадридском отеле в ту ночь, был в номере Густафсона. В конце концов, это не так много. Всего сорок. Из них половину можно смело отбросить. Это известные писатели, люди пожилые, творчески состоявшиеся. Вряд ли среди них может оказаться хладнокровный убийца.

- Почему хладнокровный? - нахмурился Планнинг. - Может быть, убийца застрелил Густафсона в пылу ссоры или случайно.

- Нет, - твердо ответил Дронго. - он застрелил его не просто намеренно. Он застрелил его в нужный момент. Вы мне очень помогли, Планнинг, поэтому я расскажу вам обо всем. Я подъехал к отелю поздно вечером, когда Густафсон был жив. Его убийца ждал именно моего появления. Увидев меня, он застрелил Густафсона с таким расчетом, чтобы я оказался первым человеком, кто его найдет. Вы понимаете, что он обладает абсолютным хладнокровием и выдержкой.

- Почему вы раньше об этом мне не рассказали? - спросил Планнинг.

- Не считал нужным, - пожал плечами Дронго. - Пожалуй, многих писателей и поэтов из списка можно спокойно исключить. Творческие люди слишком эмоциональны, импульсивны, чтобы решиться на подобное расчетливое убийство.

- Вы можете конкретно сказать, кого именно подозреваете?

- Во всяком случае, не вас, Планнинг. В списке, который я себе наметил, осталось не так много подозреваемых.

- Почему убийца ждал именно вашего появления? - поинтересовался подозрительный Планнинг.

- Очевидно, хотел меня подставить.

- В таком случае он может попытаться нанести удар еще раз. - здраво рассудил англичанин.

- Может, - согласился Дронго, - но на самом деле у него не так много времени. Думаю, он догадывается, что у меня остается все меньше и меньше подозреваемых.

Вечером он рассказал о проверке Пацохе. Тот молча выслушал, никак не прокомментировав результаты. Потом спросил:

- Что ты думаешь делать?

- Нужно заставить убийцу допустить ошибку. Теперь мы уже точно знаем, что ни из твоего, ни из моего пистолета в Густафсона не стреляли. Оружие Борисова тоже не подходит. Наверно, мы могли бы поговорить и с ним.

- Ты ему доверяешь?

- Пока нет. Но в любом случае убийца не стал бы выбрасывать свой пистолет, чтобы оставить другой. Значит. Борисова можно подозревать чуть меньше, чем остальных.

- Надеюсь, что ты прав, - сказал Пацоха. - Теперь расскажи, как ты хочешь действовать, чтобы убийца себя выдал.

МОСКВА. 15 ИЮНЯ

Вечером с Меликова не сняли наручники. Наоборот, ему разрешили поужинать и лечь спать только после того, как сковали обе руки. А утром приехал полковник. На этот раз он появился в сопровождении двух людей, удивительно похожих друг на друга.

- Это братья-близнецы, - показал на них Баширов. - Говорят, что близнецы умеют удивительно тонко чувствовать друг друга. Поэтому они будут постоянно находиться рядом с тобой, чтобы ты не мог понять, когда дежурит первый, а когда второй. И учти, Меликов, другого шанса ты не получишь.

- Я уже это понял.

- Нет, не понял, - жестко отрезал полковник. - Давайте, ребята, неожиданно обратился он к близнецам.

Если бы руки у Меликова были не скованы наручниками, он бы попытался что-нибудь предпринять. Но даже если бы у него оказались свободными обе руки, он бы не справился с этими братьями, когда те неожиданно ловко и быстро опрокинули его на пол и понесли в спальную комнату. Мирза еще не понял, что произошло, когда его положили на кровать и один из братьев, быстро нацепив наручники на его ноги, прикрепил их к кровати. Сначала левую ногу, а затем правую.

- Спокойнее, - посоветовал вошедший следом Баширов. - я хотел тебе представить твоих новых охранников. Николай и Севастьян Изотовы. Можешь называть их по именам, если научишься различать. К сожалению, ты еще нужен нам некоторое время, поэтому я не могу разрезать тебя на кусочки, как это сделал ты с рукой Голубева. Покойный был хорошим сотрудником, но глупым человеком. Поэтому тебе удалось так легко убрать его. Он ведь даже не предполагал, насколько ты опасен. Но я уже узнал, на что именно ты способен. Согласись, вчера мне повезло. Хотя и тебе немного повезло. Но больше рассчитывать на везение я не имею права. Думаю, ты правильно понимаешь мои мотивы.

- Что ты собираешься делать? - усмехнулся Меликов, хотя губы у него предательски задрожали. - Хочешь отрезать мне кисть? Око за око, зуб за зуб?

- Зачем? Нам еще понадобятся твои руки для расчетов. Вполне достаточно, если мы отрежем тебе ноги.

- Что?! - не поверил Мирза.

Он дернулся изо всех сил, но наручники, сковывающие ноги, держали его плотно. Один из братьев закинул его руки в наручниках наверх и связал таким образом, чтобы Меликов не мог двигать и руками.

- Что вы хотите делать? - забеспокоился пленник. - Насчет ног я оценил твою шутку. Или ты собираешься устроить мне ампутацию?

- Конечно, нет, - полковник наклонился к нему. - Я ведь тебя предупреждал, чтобы ты даже не думал о побеге, - сказал он даже с некоторым сожалением. А ты вчера устроил мне такую неприятную историю. Испортил наши "дружеские отношения". И Голубеву твой поступок очень не понравился.

- Он тебе это сказал? - блеснул глазами Меликов.

- Продолжаешь шутить? - кивнул Баширов. - Ну что же, это твое дело. Можешь продолжать острить и дальше. Врач приехал? - спросил он, обращаясь к одному из братьев.

- Да, - кивнул тот.

- Значит, можем приступать, - спокойно заметил полковник. - Давай сначала укол.

Один из братьев принес чемоданчик и достал оттуда шприц с уже набранной жидкостью Меликов вздрогнул. Посмотрев на шприц, он глухо спросил:

- Что вы затеваете, полковник?

- Ты снова перешел на "вы"? - злорадно спросил Баширов.

- Я имел в виду всех вас, - сказал Меликов. - Я уже понял, что ошибся. И сожалею о смерти Голубева.

- Это ты расскажешь ему, когда вы встретитесь, - в свою очередь пошутил полковник. - Давай, - разрешил он одному из братьев, - только сначала укол в правую ногу, а потом в левую.

Пленник почувствовал, как в правую ногу чуть выше колена входит игла. Второй укол был сделан в левую ногу. Через некоторое время ноги начали терять чувствительность.

- Дальше, - приказал Баширов.

Из чемоданчика один из мучителей достал небольшой молоток и приспособление, очевидно, предназначенное для того, чтобы закрепить ногу в специальном футляре. Правую ногу подняли и положили так, чтобы она оказалась зажатой в этом футляре. Один из братьев поднял молоток.

- Нет! - крикнул Меликов, наконец понявший, что именно они хотят сделать.

Молоток опустился точно на кость. Раздался хруст сломанной кости. Боль была сильная, несмотря на укол. Меликов застонал от боли и бешенства.

- Вторую ногу, - спокойно приказал полковник.

- Не надо! - вырвалось у Меликова. - Не нужно! Я все понял... Нет... Не нужно!

Левую ногу тоже поместили в футляр. И молоток снова опустился, дробя кость левой ноги.

- Нет! - снова закричал Меликов, добавляя отборные ругательства на нескольких языках.

Он закрыл глаза, на лбу появились капельки пота. Но самое страшное уже произошло. Ему сломали обе ноги.

- Вызывайте врача, - скомандовал полковник, и когда один из братьев вышел из комнату, он обратился к пленнику.

- Как видишь, я сдержал свое слово. Я ведь предупреждал чтобы ты не пытался бежать. Но ты меня не послушался. Теперь будешь сидеть в инвалидной коляске. Ноги тебе не нужны, а голова и руки будут всегда при тебе.

- Сукин сын, - простонал Мирза, - я тебя убью.

- Не получится. - спокойно ответил Баширов, - в отличие от Голубева я знаю логику твоих поступков. И не стану уклоняться от двери, рискуя получить заточкой в сердце.

- Уйди, - попросил пленник, - убирайся отсюда.

В комнату вошел врач. Он смотрел на постель, не понимая, что здесь происходит.

- Снимите наручники с ног, - распорядился Баширов, - а вы, доктор, наложите ему гипс на обе ноги.

- Что случилось? - все еще ничего не понимая, спросил врач.

- Он пытался покончить с собой, - объяснил полковник, - но мы его вовремя спасли. Не задавайте лишних вопросов, доктор, лучше наложите ему гипс на обе ноги.

Врач был из их поликлиники, военный офицер, поэтому Баширов мог разговаривать с ним в подобном тоне.

- Конечно, - сконфуженно ответил он. - я все сделаю.

- Можете его усыпить, - предложил Баширов, - не обязательно, чтобы он все видел. Так ему будет легче.

- Я до тебя доберусь. - стонал раненый.

- Укол! Быстрее! - приказал полковник, повысив голос.

Первый укол сразу не усыпил Меликова. Он еще что-то бормотал, но второй, сделанный следом, заставил его окончательно умолкнуть и заснуть.

- Делайте свое дело, - приказал Баширов.

Он вышел во двор. Растерянные охранники смотрели на него. Они видели, как вчера полковник уехал вместе с пленником и Голубевым. А вернулись они вдвоем. Никто не решался спросить, что же произошло, но все понимали, что случилось нечто страшное. Полковник достал пачку сигарет, вытащил одну, щелкнул зажигалкой. Потом, подняв правую руку, взглянул на нее. Пальцы не дрожали, они были как застывшие железные палочки. Полковник курил молча, глядя куда-то вдаль.

Он выкурил одну сигарету и достал вторую. Так он молча стоял во дворе, пока, наконец, из дома не вышел врач.

- Все в порядке, - негромко сказал он, - я наложил гипс на обе ноги.

- Когда он сможет подняться? - спросил полковник. - Скажите мне минимально возможный срок.

- Вы имеете в виду, когда он придет в себя? Завтра к утру.

- Я спрашиваю, когда он сможет ходить?

- Не раньше чем через два месяца. Если кости срастутся правильно.

- Вы убеждены, что у него сломаны обе ноги?

- Я не делал рентген, вы ведь мне не разрешите отправить его в нашу лабораторию. Но кости, безусловно, сломаны.

- Хорошо. Вы свободны.

Врач, почему-то боявшийся этого сурового человека, поспешил к машине, ждавшей его у дома. Баширов докурил очередную сигарету и швырнул окурок на землю. За ним полетела пустая пачка из-под сигарет. Потом он подозвал к себе одного из братьев Изотовых, вышедшего во двор вслед за врачом.

- Он не просто опасен, - сказал полковник. - Это высокий профессионал. В любую секунду он может придумать какой-нибудь трюк. Не расслабляйтесь. Даже отсутствие ног не делает его менее опасным. От него можно ожидать чего угодно.

- Я вас понял.

- Нет, не понял. К нему нужно относиться, как к хищнику, как к зверю, не поддающемуся дрессировке. Абсолютно никакой. В любую секунду он может прыгнуть на вас.

Изотов, уже понявший, что лучше промолчать, ничего не сказал, ожидая, когда полковник выговорится. Баширов, поняв, что сорвался, резко дернул головой, заставляя себя умолкнуть, и пошел к своей машине. Резко нажав на газ, он выехал за ворота. До нужного дня пленник будет жить, а потом умрет, как и полагается в подобных случаях. И его похоронят, как Голубева, закопав где-нибудь далеко отсюда, без опознавательных знаков и в неизвестном никому месте.

БРЮССЕЛЬ. 17 ИЮНЯ

Столица Бельгии встретила их сурово. Дронго много раз бывал в Брюсселе, но подобного никогда не видел. В город были стянуты многотысячные полицейские силы. На улицах выстроились живые изгороди из охранников порядка. Были задействованы даже женщины-офицеры. На площадях дежурили инспекторы-кинологи с овчарками. Английские болельщики, известные всему миру своим буйным нравом, умудрились отличиться и на этот раз, превратив города Бельгии в арену непрерывных столкновений с полицией и с болельщиками других команд.

Участников "Литературного экспресса" распределили по нескольким отелям, и одна группа попала в отель "Ван Белль", находящийся несколько в стороне от центра, в арабском квартале. Почти сразу произошло неприятное происшествие: у латышского писателя Мариса Чаклаиса украли паспорт и деньги. Когда более ста человек путешествуют по Европе, по самым многолюдным городам, подобные эксцессы вероятны. Чаклаису еще повезло. Он был очень известным писателем, которого знали в посольстве Латвии, к тому же его дочь работала в латвийском посольстве, аккредитованном в Риме. В течение одного дня Чаклаису выдали дубликат паспорта, однако настроение у многих литераторов было испорчено. Беспорядки прокатились по всей Бельгии и вылились в небывалые столкновения с полицией не только английских болельщиков, но и фанатов из Германии, Турции и Дании.

Утром семнадцатого числа Дронго смутился вниз, намереваясь пройти к центру города. Он договорился с российскими писателями Мураевым и Харламовым встретиться у ратуши, чтобы пригласить их в известный ему греческий ресторан. Ресторан находился рядом с небольшой скульптурной группой, изображающей процессию слепых, словно сошедших с картин средневековых мастеров.

Дронго пришел на центральную площадь раньше времени и обнаружил сидевших в одном из баров представителей иберийских литератур. Среди них была супружеская пара - Альберто Порлан с женой. Рядом сидели Карлос Казарес, Инес Педроса и представитель Андорры Альваро Бискарги. Когда Дронго подсел к ним, они пили пиво.

- Здесь очень красиво, - восторженно сказал Альберто Порлан, - но я жду свидания с Санкт-Петербургом. Для меня это особенный город. Место, где творил мой любимый писатель Федор Достоевский.

- Вы не были раньше в Ленинграде? - поинтересовался Дронго.

- Никогда. - ответил Альберто, - мы с женой мечтаем там побывать.

- Это прекрасный город, - сказал Казарес, - я был там двадцать лет назад.

- А у вас в стране знают испанскую литературу? - спросила Мария Глория.

- Если вы спрашиваете про Сервантеса или Лопе де Вегу, то, конечно, знают, - кивнул Дронго, - но у нас знают и Кальдерона, и Кеведо.

- Франсиско Кеведо - мой любимый писатель, - оживился Альберто.

- А из современных у нас читают и Гойтисоло, и Камило Хосе Селу, сообщил Дронго.

- У нас в Испании к нему неоднозначное отношение, - признался Альберто.

- Вы хорошо знаете испанскую литературу, - сказала его супруга.

- Я люблю вашу литературу. И, конечно, люблю испаноязычных авторов из Южной Америки, - заметил Дронго. - Среди моих любимых писателей много великих имен - Габриэль Гарсиа Маркес. Хорхе Луис Борхес, Мигель Отеро Сильва, особенно нравится его "Лопе де Агирре", Алехо Карпентьер, Марио Варгас Льоса, Карлос Фуэнтес, Марио Бенедетти, ну и конечно бразилец Жоржи Амаду. Я могу долго перечислять своих любимых писателей.

- Неужели вы их читали? - спросил восхищенный Казарес.

- Конечно, вы помните "Лавку чудес" Амаду? Он называл интеллектуалами людей утонченных и известных.

- Помню, - засмеялся Казарес, - он еще говорил о том, что они должны быть хорошо осведомленными людьми.

- А что вы знаете о португальской литературе? - ревниво спросила Инес Педроса, поэтесса из Португалии. Невысокая женщина со светлыми крашеными волосами и несколько расплывшейся фигурой: она была хорошо известна у себя на родине.

- Надеюсь, что ваши писатели Саррамаго и Редол так же известны у меня в стране, как и у вас, - улыбнулся Дронго.

- Я закажу еще пива, - поднял руку Альберто Порлан.

- Мне только апельсиновый сок, - попросил Дронго.

- Жаль, что Андорра не может похвастаться такими именами, - пробормотал Бискарги.

- Зато вы на стыке двух литератур и двух культур, - возразил ему Дронго. - Я помню, как во время посещения Андорры купил книгу Астуриаса "Война конца света" на английском языке.

- Да, - вежливо согласился Бискарги, - у нас продают книги на разных языках.

- А вот на испанском я не смог прочесть Варгаса Льосу, его "Глаза погребенных", - продолжал Дронго, но, думаю, найду эту книгу на английском.

Бискарги кивнул.

- О чем вы говорите? - спросил Альберто, закончив разговор с официантом.

- О литературе, - улыбнулся Дронго, - Альваро говорит, что в Андорре много читают, но сожалеет, что у них не было своего Сервантеса.

- Своего Сервантеса не было ни у кого, - поднял палец Альберто. - это был великий человек и великий писатель. Какой мощный образ он создал!

Официант принес сок и пиво. Дронго, выпив сок, попросил разрешения оплатить счет.

- Не нужно, - великодушно сказал Альберто, - мы все оплатим сами.

- Разрешите. - настаивал Дронго, - мне было очень приятно пообщаться с такими известными писателями как вы.

Он передал официанту деньги и поднялся. Откуда было знать этим испанским интеллектуалам, что Дронго никогда и ничего не говорил просто так. Откуда им было знать, что сегодня в разговоре с ними он проверил некоторые факты, на которые давно обратил внимание.

Творческий метод Дронго был достаточно сложен, но в то же время наиболее эффективен. Большинство людей предпочитает молчать в общении с незнакомцем, полагая, что так можно сохранить собственные тайны, узнав чужие. Разговорить подобных людей достаточно сложно, и Дронго никогда не пытался это делать. Наоборот, он начинал говорить сам, наблюдая, как люди реагируют на его высказывания, заставляя собеседников терять бдительность и либо соглашаться с его мнением, либо его опровергать. И на основе наблюдений он делал конкретные выводы. В любом случае он был достаточно коммуникабелен, чтобы вступать в контакты с любым собеседником.

Он спустился вниз и прошел к оперному театру, за которым находился греческий ресторан. У скульптурной группы, стоявшей в нескольких метрах от входа в ресторан, его ждали Мураев и Харламов. Весело поприветствовав ожидавших его российских писателей, Дронго первым вошел в ресторан и попросил хозяина принести меню. Они сели за столик, стоявший на улице, и для начала заказали себе по порции королевских креветок.

Харламов был относительно молодым человеком, но носил большую окладистую бороду и внешне походил на землепашца, сошедшего с картин русских реалистов прошлого века. На самом деле это был высоко образованный, начитанный человек; он работал в МГУ и уже подготовил докторскую диссертацию по творчеству Пришвина.

Михаил Мураев был одним из самых известных российских писателей. Прожив сложную жизнь, он начал публиковаться в довольно зрелом возрасте и был известен своим особым, скрупулезным отношением к стилю и слову.

Обед был в разгаре, когда речь зашла о чеченской войне, продолжавшейся в России.

- Мне кажется, это трагическая ошибка, - заметил Дронго. - Дело не в том, что мне не нравится, когда похищают людей или отрезают им пальцы и отрубают головы. Дело в том, что нельзя бомбежками и артобстрелами решить проблему целого народа. На место одного убитого встают двое мстителей, поэтому эта война никогда не кончится.

- В некоторые моменты нужно забывать о правах человека, когда речь идет о достоинстве нации, - сурово сказал Харламов.

- Это уже было в истории, - заметил Дронго, - был такой человек по фамилии Шикльгрубер, который говорил, что его не интересуют права чехов или поляков. Ему важнее обеспечить достоинство немецкой нации, прорвавшись к Данцигу и в Судеты. Вы помните, что потом он стал известен как Гитлер?

- Я совсем не то имел в виду, - обиделся Харламов. - Постоянные похищения людей, взрывы в Москве, другие террористические акты - все это не Чечня?

- Еще никто не доказал, что взрывы осуществляли действительно чеченцы. Они им нужны меньше всего. Что касается похищения людей, то я абсолютно солидарен с вами и считаю всех мерзавцев, виновных в подобных бандитских акциях, независимо от национальности, преступниками и негодяями. Но при чем здесь целый народ?

- А как обеспечить порядок? - горячился Алексей Харламов. Ведь им давали возможность самостоятельно строить свою жизнь. И чем это кончилось? Вторжением в Дагестан?

- Нужно отделять виновных от всего народа. - убежденно сказал Дронго. и мне кажется правильным, если чеченцы сами будут наводить порядок у себя дома. Все равно, рано или поздно, придется вернуться именно к подобному варианту. Ничего другого предложить невозможно.

Мураев слушал разговор молча, иногда кивая в знак согласия. Он понимал доводы Дронго, но соглашался и с Харламовым. В заключение беседы он вдруг громко и зло сказал:

- Все беды достались нам от прежнего режима. Вы же помните, что было в последние десять лет, когда разрешили брать столько суверенитета, сколько можно. Вот все и набрали себе суверенитета.

Разговаривая с российскими писателями, Дронго наблюдал за улицей, ведущей к центральной площади. В какой-то момент он увидел идущих по улице представителей бывшей Югославии. Мехмед Селимович, Зоран Анджевски и Иван Джепаровски представляли соответственно Боснию, Македонию и Югославию, прошли мимо. Все трое были в темных очках. Проходя мимо, они повернулись в сторону обедавших и поздоровались.

Следом за ними прошли литовские представители. Их было трое - Еужений, Геркус и Лауринас. Все высокие, красивые, подтянутые, молодые. Они шли медленно, прогуливаясь, явно не спеша. Увидев Дронго, все трое улыбнулись. Он улыбнулся в ответ. Ему нравились эти спокойные, рассудительные ребята, никогда не суетившиеся, не мельтешившие по пустякам.

"Сорок человек, - думал он, - из них один убийца. Значит, нужно будет выбирать. Кажется, некий круг уже очерчен. Теперь нужно проверить каждого из них. У меня не так много подозреваемых".

Вернувшись в отель, он позвонил Яцеку Пацохе, жившему в другом отеле.

- Завтра, - сказал Дронго, - на переезде Брюссель - Дортмунд мы должны попытаться нарушить душевное спокойствие нашего предполагаемого "друга", который так хотел меня подставить. И мне нужна твоя помощь, Яцек.

- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сурово ответил Пацоха, - а я готов тебе помогать.

РАЗМЫШЛЕНИЯ. ЭПИЗОД ВТОРОЙ

В этот вечер я должен был сразу догадаться. Но я слишком увлекся происходящим в этом дурацком саду. Поэты выступали, толкались, а мне приходилось слушать их дурацкие выступления и краем глаза следить за Дронго, который стоял в стороне. Потом он неожиданно исчез. Я, конечно, бросился его искать, но нигде не нашел. Уже тогда я обязан был понять, что именно произошло. Конечно, он поехал либо в отель, либо на встречу со своими связными. У него всегда есть помощники, хотя все думают, что он действует исключительно в одиночку.

Ближе к полуночи Дронго снова появился. Я несколько успокоился, решив, что он просто отлучился куда-нибудь выпить кофе. Однако все оказалось гораздо хуже. Он действительно вернулся и затем поехал вместе с нами в отель. А там я увидел этого противного поляка - Яцека Пацоху. Единственный человек, которого я не люблю так же сильно, как и самого Дронго. Он все время улыбается, но мне иногда кажется, что в случае смерти Дронго или его отсутствия именно этот поляк сможет стать вторым человеком, которого я должен опасаться.

Пацоха сидел в холле отеля и, когда мы проходили мимо него, мило улыбался каждому из нас. Все, казалось, было спокойно. Они обменялись взглядами с Дронго. Я видел, как они посмотрели друг на друга. И я обязан был все понять. Хорошо, что я все-таки предусматриваю подобные вещи, и их взаимная подстраховка не принесла того результата, на который они рассчитывали.

Я поднялся в свой номер и спокойно заснул. А утром мы сдавали чемоданы. Вместо Пацохи в кресле сидел Дронго. Вернее, он сидел, а Пацоха находился в другом конце холла. И хотя Дронго сидел боком, я видел, как внимательно он наблюдает за каждым, кто сдавал в это утро чемодан. И внезапно я понял... Я понял, что именно они замышляли. Эти сукины дети решили проверить мой багаж. Они решили проверить багаж всех участников "Экспресса", которые жили вместе с ними в Мадриде. Я понимал логику этих мерзавцев. Если убийца находится среди них, то компрометирующие преступника вещи должны быть спрятаны в багаже. Ведь чемоданы не осматривают при пересечении границ. В Шенгенской зоне вообще нет границ, а при пересечении границ стран Восточной Европы наш багаж будет сложен в багажный вагон, и никакая таможня не станет его проверять.

Конечно, это абсолютное беззаконие. Хотя, кто обращает внимание на законы в наши дни! Миром уже много лет правит госпожа Целесообразность. Все давно наплевали и на собственные законы, и на собственные декларации. Я видел, как внимательно смотрел Дронго на чемоданы, которые грузили в автобус. Именно поэтому я спокойно толкнул свой чемодан в сторону автобуса. Они могли проверять сколько угодно. Они могли просветить мой чемодан насквозь, а заодно подвергнуть рентгену и меня. Все равно я умнее этих профессионалов. У них ничего не выйдет, я всегда буду опережать их на один шаг. Я умею читать их мысли. Мой чемодан уехал в автобусе, а я подошел к Дронго и вежливо с ним поздоровался. Главное, чтобы он никогда не видел выражения моих глаз. Именно поэтому я часто ношу черные очки.

Конечно, в Лилле наш багаж опоздал. Мы прождали его в отеле целых два часа. И, конечно, за это время они просветили все чемоданы. И, очевидно, ничего не нашли. Чемоданы вернулись в целости и сохранности.

Наш поезд напоминает вавилонское столпотворение, это смешение рас и народов. И мы даже выбрали своим символом новую Вавилонскую башню. Но я знаю, как страшно Бог наказал людей, посмевших бросить ему вызов, когда они попытались построить первую Вавилонскую башню. Бог разобщил их, дав разные языки, чтобы они не понимали друг друга. Наш поезд - это попытка построить вторую Вавилонскую башню - так называемую единую Европу, о создании которой мечтают уже несколько сотен лет все европейцы. Но если Бог не допустил создания первой башни, то он будет не на нашей стороне и во время строительства второй. Дерзкая попытка построения второй башни, попытка преодолеть разобщенность в Европе, все равно обречена на провал. И все мы едем туда, откуда начнется новая линия раздела Европы, - в Москву, в Россию. По моему мнению, эта страна, которую я ненавижу, обречена. Она все равно должна развалиться под бременем своей географичности, своих нерешенных экономических и политических проблем. И я убежден, что своим выбором я подтолкну ее к развалу. Получается, что новый российский президент станет последним избранным политиком в этой империи. После него начнется либо диктатура, либо хаос. А возможно, и то, и другое одновременно.

Я чувствую в себе силы пророка Даниила, который истолковал последнему вавилонскому царю Валтасару древнее проклятие, появившееся перед ним на стене: "Мене, мене, текел, упарсин" - "исчислен, исчислен, взвешен, разделен", то есть падет твое царство. Бог исчислил твои грехи и уже принял решение. Возможно, Бог выбрал меня в качестве пророка своей политики. И я сделаю все что нужно, чтобы объяснить "последнему вавилонскому царю" о кончине его державы.

ДОРТМУНД. 18 ИЮНЯ

В этот день "Литературный экспресс" должен был покинуть Бельгию и направится в Германию. К Северному вокзалу бельгийской столицы подошел специальный состав, на котором участникам проекта предстояло доехать до Калининграда, где они должны были пересесть в состав, предоставленный железными дорогами Литвы и Латвии.

Участники проекта, заняв свои места, с удовлетворением обнаружили, что, кроме штабного вагона, здесь есть вагон-бистро, вагон-ресторан, несколько купейных вагонов для отдыха, общие вагоны, где можно проводить встречи, и даже вагон со специальной аппаратурой, позволяющей смотреть видеосюжеты, снятые операторами, сопровождающими "Литературный экспресс".

Все заняли места в соответствии со своими пристрастиями. Никакого специального распределения не было, и каждый мог оказаться рядом с тем человеком, с которым ему интересно было поговорить. Именно поэтому грузинские писатели часто оказывались вместе с украинскими, российские рядом с белорусскими, литовские - с польскими. Сама идея подобного поезда была не просто новой, но и по-своему показательной. В поезде мирно беседовали представители всех народов Европы, излагая разные концепции и взгляды. Вспыхивали дискуссии, обсуждались разные темы, каждый отстаивал собственную точку зрения, но уважительное отношение к мнению собеседника присутствовало во всех спорах.

Дронго нравилась и сама атмосфера этого поезда, и его участники, которые, как правило, были интересными людьми. Он познакомился практически со всеми, старался понять взгляды и настроения каждого. Слушать многих из них было наслаждением, и он радовался возможности получить информацию о современной европейской литературе.

Но среди участников проекта особое внимание Дронго привлекали молодые люди, которых оказалось немало в этих группах. Это была и украинская пара Бондаренко - Вотанова, и молодые литовцы, и гордые представители Грузии, самому старшему из которых было тридцать шесть лет. Здесь были молодые люди из Югославии. Бельгии, Италии, Польши.

Ему были интересны их взгляды, споры, рассуждения. Может быть, поэтому он подсознательно тянулся к молодым, пытаясь понять их непростые, но подчас несколько наивные суждения, а поняв, он соглашался или не соглашался с ними. Когда поезд тронулся. Дронго прошел в штабной вагон, чтобы найти Яцека Пацоху.

- Мне нужно, чтобы в вагоне-ресторане оказались вместе именно эти люди, - сказал Дронго, протягивая список Пацохе.

В вагоне-ресторане можно было одновременно разместить лишь двадцать два человека, поэтому представитель немецкого оргкомитета объявлял каждому его персональное время обеда, чтобы не создавать ненужных очередей Пацоха и Дронго заранее договорились, что в одной смене будут обедать те, кто им был нужен. А обходивший вагоны немец должен был проконсультироваться с Нелли Мёллер, кого и когда приглашать.

- Вот мой список, - тихо сказал Дронго, передавая Пацохе листок.

- Я тоже составил список, - кивнул Пацоха, - давай сядем и проверим, насколько они совпадают.

- Четверо украинцев, - начал Дронго, - Зинчук, Семухович, Бондаренко и Вотанова.

- Согласен, - кивнул Пацоха и перечислил фамилии трех грузин и трех литовцев.

- Верно, - согласился Дронго, - хотя я бы исключил Важу Бугадзе. На роль хладнокровного убийцы этот парень явно не тянет.

- Грузины не пойдут обедать без Бугадзе, - заметил Пацоха, - поэтому я его тоже включил.

- Не пойдут, - кивнул Дронго, - итого десять подозреваемых. Кто еще?

- Испанцы. Альберто Порлан и его жена, они были в ту ночь в мадридском отеле. Карлос Казарес, Инес Педроса.

- Вряд ли. В Большой советской энциклопедии есть упоминание о самом ярком представителе галисийской литературы Испании. И это романист Карлос Казарес. Кстати, энциклопедия была выпущена еще в семьдесят втором году, когда Казаресу было только тридцать лет.

- Если хочешь, я его уберу из списка, - предложил Пацоха.

- Пока не нужно. Кто остальные восемь?

- Ты, я, Нелли Мёллер, Павел Борисов. Виржиния. Еще я включил троих югославов - Мехмеда Селимовича, Ивана Джепаровского и Зорана Анджевского.

- Почему именно их? Один из Боснии, другой из Македонии, третий из Югославии.

- Портье говорил, что они вернулись в отель позже других и просили льда для виски. Каждый хотел узнать, где находятся автоматы, вырабатывающие лед.

- Это еще ничего не значит. Они могли действительно пить виски. Хотя, я думаю, их нужно оставить.

- Я бы еще поставил Дивжака.

- Если этот парень поругался со мной, еще не значит, что он убийца, засмеялся Дронго.

- Он воевал против сербов, - упрямо сказал Пацоха, - и я считаю его одним из самых подозрительных типов.

- Игор - молодой человек. И, возможно, принимал участие в боевых действиях. Но как журналист, а не как солдат. Я у него узнавал, он не воевал.

- Как хочешь. Тогда кого оставить? У меня уже двадцать два человека без Дивжака. Плюс еще двое. Ты говорил, что ваш разговор с Густафсоном слышали, кроме Борисова, еще Стефан Шпрингер. Мехмед Селимович и Альваро Бискарги.

- Получается слишком много, - сказал Дронго. - Кстати, там были две женщины, о которых я тебе не говорил.

- Кто они?

- Там еще стояла эта симпатичная датчанка Мулайма Сингх и Мэрриет Меестер из Голландии.

- Я ее помню. - кивнул Пацоха, - она похоже на Николь Кидман. Значит, нужно добавить еще четверых. Но у нас только двадцать два места.

- Убери двоих грузин и двоих литовцев, - предложил Дронго, - у нас вызывают сомнения только Георгий Мдивани и Еужений Алисанка. Остается двадцать два человека. Четверо украинцев, четверо испанцев, четверо последних, о которых мы говорили. Трое югославов, двое болгар, ты, я, Нелли Мёллер. Плюс Георгий и Еужений. Вот тебе полный комплект. Все, кого мы можем подозревать.

- Двадцать два человека, - задумчиво сказал Пацоха. - У тебя больше нет никаких добавлений? Я бы оставил еще Геркуса, он приходил вместе с Эужением в отель. И, если хочешь, уберу Карлоса, как ты предлагал.

- Нет, нет. Он везде появляется с Инес Педросой. Не нужно их разлучать. Давай лучше заменим его на Нелли Мёллер. Она единственный человек, кто не был в отеле и не вызывает у нас подозрений.

- Вообще-то я хотел пообедать с ней, - проворчал Пацоха, - но, похоже, ты прав. Значит, получился список на двадцать два человека. Четверо украинцев, четверо испано-португальцев, трое югославов, двое болгар, двое литовцев, грузин, представители Андорры, Лихтенштейна, Голландии, Дании. И мы двое. Шесть женщин и шестнадцать мужчин. У тебя есть еще кто-нибудь на примете?

- Нет. Похоже, мы уточнили наш список. Из сорока человек, находившихся в тот момент в отеле, эти двадцать два вызывают наибольшее подозрение. Давай проверим наши сомнения, Яцек. Но я бы поставил еще два дополнительных стула и пригласил еще двоих.

- Кого?

- Имен называть не буду. Мужчина и женщина. Один из них очень известный поэт. Оба злоупотребляют героином. Они не годятся на роль профессиональных убийц, но вполне могут помочь тому, кто вовремя даст наркотик.

- Проверим их отдельно, я примерно представляю, о ком ты говоришь.

- Для этого не нужно особо напрягать свою фантазию, - заметил Дронго, все видно по их изможденным лицам.

- Почему ты не включил турок? - вдруг спросил Пацоха. - Там была еще турецкая супружеская пара.

- Тургай Фисекчи. Мало того, что он член запрещенной в Турции коммунистической партии, ты еще хочешь, чтобы он был и убийца? Он напоминает мне три шара, сложенных вместе. И при ходьбе эти шары словно двигаются. Голова, тело и ноги. А его жена Фатима - это один маленький круглый шарик. Она врач, официально включенный в нашу группу, и ее наверняка проверяли. Во всяком случае, на наличие профессиональных навыков и опыта работы. Поэтому я их исключил.

- Мы пригласим всех во вторую смену, - предложил Пацоха, - и тогда все будет зависеть и от нашей наблюдательности, и от твоего правильного расчета.

- Один из этой компании наверняка убийца Густафсона, - сказал Дронго, и я собираюсь его разоблачить. Самое важное, чтобы он ничего не заподозрил до того момента, пока мы начнем действовать. Я думаю, что было бы полезно поговорить с Борисовым.

- Поговорим, - согласился Пацоха. - Лучше, если это сделаю я. У тебя, по-моему, с ним сложные отношения.

- Он, наверно, думает, что я ухаживаю за Виржинией. Но мы только вместе пили текилу.

- Этого вполне достаточно, чтобы возбудить в нем ревность. Говорят, что ты пьешь как автомат и можешь влить в себя невероятное количество алкоголя.

- Я вообще не пью, - поморщился Дронго, - но если нужно, могу выпить довольно много. Я тебе об этом уже говорил. Дело, очевидно, в моей комплекции. Меня трудно свалить с ног обычной порцией спиртного.

- Ты знаешь, что он работает на французскую разведку?

- И, по-моему, не только на французскую. - усмехнулся Дронго. - Давай сделаем так. Не будем ничего ему говорить. Заодно проследим и за его реакцией на мое предложение. Для чистоты эксперимента. Хотя мне очень не нравится, что приходится прибегать к подобным методам, чтобы выявить преступника. Это может быть опасно.

- Иначе он затаится, и мы ничего не узнаем. - ответил Пацоха, - думаю, что у нас нет другого выхода.

Оба еще не знали, что сегодня произойдет еще одна трагедия, не подозревали, чем кончится сегодняшний переезд.

МОСКВА. 18 ИЮНЯ

Несколько дней Меликов провел в постели, словно впав в некое беспамятство. Бешенство, охватившее его после того, как врач наложил гипс, не поддавалось описанию. Он катался по постели, кусал подушку, рвал зубами простыни. Обе ноги были закованы в гипсовые колодки, и теперь он не мог самостоятельно передвигаться. Братья Изотовы все эти дни не отходили от него, подавая еду и судно по мере необходимости. Несколько дней казалось, что он балансирует на грани безумия, но восемнадцатого июня, в воскресенье, он, наконец, попросил дать ему завтрак и даже попытался подняться.

К полудню ему прикатили инвалидную коляску. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы научиться пользоваться ею. И уже вечером, к ужину, он впервые выехал на своем инвалидном кресле.

Вечером приехал полковник Баширов. Он прошел в комнату, где ужинал Меликов, и, коротко поздоровавшись, сел напротив.

- У нас все готово, - сказал полковник, - ты уже видел место, где будет установлена взрывчатка. Поэтому твои расчеты должны быть настолько безупречными, что к ним не смог бы придраться ни один специалист.

- Что вам еще нужно? - мрачно спросил Мирза.

- Более подробные расчеты. Проверь все еще раз, чтобы мы вышли на окончательный вариант. Рассчитай силу взрыва с учетом того, что мы заложим взрывчатку у стены.

- Я это уже понял. Можно вопрос?

- Интересуешься, почему мы тебя не убрали?

- Нет, мне интересно, куда вы дели тело Голубева? Выдали семье? Или похоронили как героя?

Баширов несколько озадаченно взглянул на пленника.

- Тебе никто не говорил, что ты настоящий садист?

- Никто. Ты не ответил на мой вопрос.

- И не буду отвечать. Это тебя не касается. Не пытайся взять реванш за свое увечье. Я не хотел этого делать, ты сам нас вынудил.

- Ну понятно. Мне сломали ноги из-за вашей гуманности.

- Начни завтра расчеты, - сказал полковник, - и постарайся больше не ошибаться. Будет обидно, если мне придется принять кардинальное решение.

- Тебе не говорили, что ты настоящая сволочь? - зло спросил Меликов.

- Нет, - ответил полковник, - пока не говорили. Меня похвалили за то, что я поймал такого мерзавца, как ты. Работай, Меликов, и, может быть, поживешь еще немного, пусть даже и со сломанными ногами.

Он поднялся и вышел из комнаты. По дороге в Москву Баширов не прикасался к мобильному телефону, который несколько раз требовательно звонил. Он приехал в здание ФСБ и прошел в знакомый кабинет своего руководителя.

- Ну и как твой подопечный? - весело спросил хозяин кабинета.

- Живой, здоровый, уже научился кататься на инвалидной коляске. Ничего с ним не будет, только злее стал.

- И как ты мог ему поверить? - вздохнул собеседник Баширова. - Ведь я тебя предупреждал, что он опасен.

- Я это помнил. Голубев забыл, но Меликов ему сразу обо всем напомнил.

- Что сообщили родным?

- Погиб, выполняя интернациональный долг. Сейчас мы нашли подходящее тело и готовимся выслать его на родину, в Нижний Новгород.

- Хорошо. Что еще?

- Мы практически готовы. Взрывчатку завезли, все приготовили. Ему нужно несколько дней, чтобы проверить расчеты, и тогда мы начнем действовать.

- После того как он закончит расчеты, нужно будет их проверить. Желательно, чтобы это сделали где-нибудь в провинции. Подбросишь такое задание нашим дальневосточным коллегам, пусть проверят. Но только так, чтобы никто не догадался.

- Понимаю, - кивнул полковник. - Будет сделано.

- Учти, Баширов, у нас не так много времени. Мне очень не нравится, как ведет себя твой пленник. Если он не угомонится, если только подумает о том, что сможет сбежать, я разрешаю тебе разрубить его на куски.

- Это не понадобится. - сказал Баширов, - мы сделаем все как нужно.

- Хорошо. Сегодня вечером тебя искал Потапов. Сам знаешь - он не наш человек, пришлый. Поэтому держись с ним осторожно. Никаких разговоров, никаких намеков. Сразу после разговора зайдешь ко мне.

- Так точно.

Баширов вышел из кабинета и, не останавливаясь, прошел дальше по коридору к кабинету генерала Потапова, одного из заместителей директора ФСБ. Было уже поздно, и в приемной сидел дежурный помощник. Он разрешил Баширову пройти к генералу, предупредив Потапова о визите полковника.

- Разрешите войти? - спросил Баширов, открыв дверь.

- Заходите, - разрешил Потапов.

Он поднялся со своего места и приветствовал полковника крепким рукопожатием. Затем сел напротив него за коротким приставным столиком.

- Меня волнует эта ситуация с "Литературным экспрессом", сразу начал Потапов, - после вашего визита в Англию выяснилось, что англичане все же смогли вычислить, кто и зачем к ним приезжал. Мы послали нашего человека в эту поездку, но и англичане прикрепили к "Экспрессу" своего агента. Вы о нем слышали. Это Джеймс Планнинг. И все эти странные события нас очень волнуют. Кто-то обстрелял нашего представителя и Планнинга. Кто-то убрал Густафсона с очевидной целью подставить нашего человека. Мы беспокоимся, что ситуация может сложиться не совсем так, как нам бы хотелось.

- Я вас понимаю, - угрюмо ответил Баширов.

Впервые в жизни он чувствовал себя почти предателем, хотя получал конкретные указания от человека, занимавшего в их организации гораздо большую должность, чем сам Потапов.

- Вы один из лучших наших специалистов, - продолжал генерал. - Может, вы посмотрите наши материалы и дадите конкретный совет по сложившейся ситуации?

- Я не был допущен к проведению этого этапа операции, - напомнил Баширов, - вы ведь знаете, как у нас ревниво относятся, когда одни и те же люди занимаются делами в разных управлениях.

- С вашим руководством мы договоримся. - улыбнулся Потапов. - Я бы хотел, чтобы вы дали конкретные рекомендации. Возможно, мы ошибаемся и напрасно так спокойно ждем этот "Экспресс". Ведь среди его участников наверняка окажется человек, которого нельзя впускать в страну ни под каким видом.

- Вы послали в поездку нашего представителя? - уточнил Баширов.

- Нет, - ответил Потапов, - это не совсем наш представитель. Вернее, это вообще не наш представитель. Мы полагали, что обычному офицеру будет трудно вычислить возможного преступника за столь короткое время. И поэтому было принято решение отправить туда независимого эксперта-аналитика. Но у нас пока нет от него никаких данных, а время торопит. Возможно, нам следует помочь ему в решении проблем, которые стоят перед ним.

- Вы предлагаете мне выехать на место? - прямо спросил Баширов.

- Думаю, это нецелесообразно. Но вы могли бы порекомендовать нам офицера, которого мы сможем прикрепить к поезду в качестве независимого журналиста. Вы ведь профессионал и занимаетесь вопросами активного противодействия терроризму.

- Если разрешите, я дам вам свои рекомендации завтра вечером, попросил полковник.

- Да, конечно, - согласился Потапов. Он поднялся и пожал руку полковнику. - Спасибо вам. Буду ждать ваших рекомендаций.

Баширов вышел и снова вернулся в первый кабинет. Это был кабинет непосредственного руководителя Потапова, первого заместителя директора ФСБ генерала Городцова.

- Поговорили? - спросил Городцов, когда Баширов вошел к нему без доклада.

- Да, - кивнул полковник, проходя к столу. - Они опасаются, что Дронго может не справиться, и просят дать ему в помощники кого-нибудь из наших офицеров.

- Мы им дадим такого офицера! - засмеялся Городцов. - Обязательно найдем и пошлем на помощь Дронго. Ох уж ли непрофессионалы. Сначала Потапов со своим гуманитарным образованием, потом этот непонятный Дронго со своими методами конца прошлого века. Я думаю, мы найдем им такого офицера.

- Я бы не стал недооценивать Дронго, - заметил Баширов. - Он очень сильный аналитик и неоднократно доказывал это на деле.

- Знаю, знаю, - отмахнулся Городцов, - вы все здесь на нем помешаны. Но он только человек, а не Бог. А в Бога я не верю с детства. Поэтому давай думать, кого именно мы пошлем. У меня есть неплохая кандидатура, которая должна тебе понравиться.

Баширова раздражал непомерно амбициозный тон Городцова, но он молчал. Настоящий профессионал, он уважал других профессионалов и не терпел бахвальства. Но говорить об этом генералу не стоило. В конце концов, они и так завязли в этом деле слишком глубоко. И полковник уже догадывался, кого именно может рекомендовать Городцов. И от этой догадки ему было не по себе. Он вдруг подумал, что впервые в жизни с напряжением ждет, чем все это кончится. И не видит для себя благоприятной перспективы.

ДОРТМУНД. 18 ИЮНЯ

Вторая смена отправилась обедать примерно в два часа дня. Все сели за свои столики. Дронго оказался рядом с украинцами. Он был одет в светлый костюм и для голубой рубашки выбрал серо-голубой коллекционный галстук от Живанши. Когда он проходил по вагону, увидевшая его Дубравка Угрешич из Германии изумленно всплеснула руками:

- Ну как вам это удается? Мы не можем вовремя погладить платье, а вы всегда ходите в отутюженных костюмах. Вы сами их гладите?

- Конечно нет, я вообще не умею гладить. Просто в каждом городе я нахожу нужных мне людей, которые готовы оказать мне эту небольшую услугу.

Вместе с Дронго за столом оказались Бондаренко, Вотанова и Юрий Семухович. Они сели напротив него, разместившись втроем на двух соединенных вместе креслах. А Микола Зинчук уселся рядом с ним. В результате показалось, что в ресторане разместились не двадцать два человека, а двадцать три, и "лишним" оказался греческий журналист Анастасис Темелис, который сел на свободное место, за столик, где уже расположились Павел Борисов, Виржиния и Яцек Пацоха. За третьим столиком устроились четверо иберийцев. За четвертым оказались вместе три представителя Югославии и Мэрриет Меестер. Четыре стола стояли с правой стороны от прохода. С левой были еще три столика, рассчитанные на два человека каждый. За одним уселись литовцы, за вторым Георгий Мдивани и Мулайма Сингх, а за третьим - Стефан Шпрингер и Альваро Бискарги.

Пожилая располневшая немка медленно разносила заказанную еду. За каждым столом вспыхивали свои дискуссии, споры. Дронго, обедавший с украинцами, слушал их возмущенные реплики по поводу интервью, которое дал Алексей Харламов одной из российских газет. Он не особенно выбирал выражения, а журналист, воспользовавшись этим, добавил собственные оценки, представив самого писателя в крайне невыгодном свете. В интервью Харламов не просто оправдывал войну, но и доказывал, что есть войны, которые можно и нужно оправдывать. Именно поэтому украинцы предлагали принять специальную резолюцию, осуждающую подобные высказывания.

Дронго, беседуя с ними, наблюдал за всеми присутствующими. Шпрингер рассказывал очередной анекдот, и все смеялись. Георгий Мдивани слушал Мулайму Сингх и вежливо кивал. О чем-то тихо говорили литовцы. За столом, где сидели испанцы и португалка, слышались веселые восклицания. А вот за столом югославов, наоборот, было тихо.

Время от времени кто-то выходил, чтобы покурить в коридоре или зайти в туалетную комнату.

- Нужно заканчивать поскорее, - предложила Вотанова, - иначе мы ничем не будем отличаться от западных европейцев. Они приходят в ресторан или в бар и сидят здесь за бутылкой пива, не понимая, что нужно освободить места для других гостей.

- У них такие привычки, - усмехнулся Дронго, - и они не хотят их менять даже во время поездки.

- Я хотел вас поблагодарить за октонисепт, - вспомнил Андрей, - очень хорошее лекарство. Мне, во всяком случае, помогло.

- Где вы могли так удариться? - поинтересовался Дронго. - Или просто занесли инфекцию?

- Я не ударится, улыбнулся Бондаренко. - Очевидно, попала инфекция. Испанские врачи прописали мне антибиотики, и поэтому я несколько дней не пил спиртного.

- Не пили? - уточнил Дронго, вспоминая расколотый лед под ногами.

Убийца мог выплеснуть остатки виски вместе со льдом. Хотя зачем ему обманывать Густафсона? Ведь он пришел в номер своей жертвы не для этого. И в комнате совсем не было запаха виски, который должен был остаться на ковролите, впитаться в него, если бы убийца выплеснул содержимое бокала перед тем как выйти из номера.

Он смотрел на Пацоху. Тот, обернувшись, уловил его взгляд и, поднявшись, вдруг громко сказал:

- Давайте выпьем за погибшего Густафсона. Он был нашим товарищем.

- Конечно, выпьем, - поддержал его Альберто Порлан, поднимаясь следом.

- Я надеюсь, что полиция найдет убийцу, - продолжал Пацоха, - тем более, что один из членов нашей группы обнаружил в коридоре нечто такое, что поможет выйти на убийцу.

- Что он обнаружил? - спросил Борисов, поднимаясь со своего места.

- Похоже, что это интересует тебя больше, чем остальных, - пошутил Пацоха. - Пусть сам Дронго расскажет, что он нашел.

Все посмотрели на Дронго. Тот медленно поднялся со своего места.

- Я думаю, что Густафсона убил не случайный грабитель, - громко сказал Дронго, чувствуя на себе взгляды. - Дело в том, что я приехал в отель позже других и случайно увидел, что дверь в номер Густафсона была открыта. Конечно, я не вошел в комнату: это не в моих правилах - входить в чужие номера, но я увидел, что в коридоре валяется гильза от оружия, из которого был убит несчастный Густафсон. Я поднял гильзу, она была еще теплой.

Он смотрел на присутствующих. Один из них должен дрогнуть именно в этот момент. Все смотрели на него, словно ожидая, какую сенсацию он им преподнесет.

- Где эта гильза? - крикнул Георгий Мдивани. - Она у вас?

- Нет. Я не подумал ее сохранить и выбросил. Но я знаю, из какого пистолета стрелял убийца. Об этом знает и полиция. Я полагаю, что после убийства преступник не мог скрыться из отеля. Было уже очень поздно, черный ход был давно закрыт, а парадные двери охранялись ночным дежурным. Из этого я делаю вывод, что убийца не успел сбежать, а должен был оказаться в отеле.

- Это очень интересно, мистер Дронго. - вежливо сказал Зоран Анджевски.

Это был македонец среднего роста, с коротко подстриженной бородкой и усами. Представитель Югославии Иван Джепаровски был такого же роста, но носил бородку клинышком, закрученные усы и вообще был похож больше на императора Наполеона III, чем на представителя славянской литературы. Он взволнованно спросил:

- Но в таком случае убийцей может оказаться кто-то из нашей группы?

- Да, - кивнул Дронго. - и мы собираемся это выяснить. Насколько я знаю, именно вы и ваши коллеги вернулись в отель позже всех. Вы не могли бы сказать, почему каждый из вас отдельно подходил к портье, чтобы узнать, где находится автомат для выработки льда. Ведь если вы вернулись втроем и шли вместе, то логично предположить, что достаточно узнать об автомате одному, чем каждому по отдельности.

- Мы вернулись вместе, - согласился Зоран, - но я пошел к нашему аттенданту Мае. Там собрались несколько человек, и мы сидели все вместе.

- И вы никуда не отлучались?

- Отлучался, конечно. Я ведь ходил выяснять, где взять лед.

- А вы, мистер Джепаровски, почему не были вместе с остальными?

- Я работал, - пожал плечами Джепаровски, - кстати, ко мне постучал мой коллега Мехмед Селимович и спросил, когда мы уезжаем.

- Верно, - сказал Селимович, - я не мог уснуть и поэтому пошел доставать лед. Я как раз сидел над своей статьей.

- А потом лед понадобился мистеру Джепаровскому, - напомнил Дронго.

- Не мне, - возразил тот, - мне не нужен был лед. Я искал обычную воду, в мини-баре она у меня закончилась. У меня диабет, и меня часто мучает жажда.

- Получается, что каждый из вас пошел на поиски льда, - продолжал Дронго, - и каждого мы можем подозревать в совершении преступления.

- Если вы будете так проверять каждого, то окажется, что у любого из нас нет алиби, - заметил Темелис. - Каждый из нас мог выйти из номера, зайти к коллеге и в результате оказаться под подозрением.

- Я пытаюсь найти ответы на свои вопросы, - пояснил Дронго, - и в том числе пытаюсь понять, куда убийца мог деть свое оружие.

- И вы нашли ответ на этот вопрос? - спросил Борисов.

- Нет. Но я точно знаю, что убийца уже избавился от своего пистолета.

- Откуда такая уверенность? - настойчиво продолжал Борисов. - Почему вы так уверены, что убийца не оставил оружие у себя?

- Я знаю, - ответил Дронго, не вдаваясь в подробности. - Но я предлагаю сделать по-другому. У каждого из вас есть записная книжка. Прошу всех присутствующих предъявить свои книжки для осмотра.

- Зачем? - не унимался Борисов.

- Нам нужно убедиться, что в записных книжках нет телефонов Густафсона, - сказал Дронго.

- Что за чушь вы несете? - спросил Борисов. - Почему в наших книжках должны быть телефоны шведского журналиста?

- Покажите, чтобы мы убедились в обратном, - настаивал Дронго.

- Дурацкая затея, - пробормотал Борисов. - А если у меня нет записной книжки?

- Тогда вам нечего опасаться, - улыбнулся Дронго.

- Почему вы считаете себя вправе копаться в наших вещах? - спросила Катя. - Вам не кажется, что это не очень этично?

- Кажется, - кивнул Дронго, - но мне нужны не вещи, а только ваши записные книжки.

- У меня ее нет, - пожала плечами Вотанова, - я могу дать вам только свою визитную карточку.

- С удовольствием ее возьму. А у вашего мужа есть записная книжка?

- Есть, - несколько растерянно сказал Бондаренко, - у меня она всегда с собой.

- Я могу ее посмотреть? - спросил Дронго.

Андрей протянул ему записную книжку. И в этот момент раздался голос Пацохи:

- Позвольте мне сказать вам, что мистер Дронго - один из лучших в мире аналитиков, специалист по расследованию самых запутанных дел.

Все обернулись, с интересом глядя на Дронго. Георгий Мдивани что-то удивленно произнес. Геркус воскликнул:

- Вот это номер!

- Пан Пацоха немного преувеличивает. - сказал Дронго, - я лишь иногда даю консультации по некоторым сложным вопросам.

- Я подозревал, что это так, - сказал Андрей Бондаренко, - вы ведь человек-энциклопедия, и было бы глупо считать, что вы только простой журналист.

- Вы наш комиссар Мегрэ, - насмешливо произнесла Виржиния. - Теперь я понимаю, почему вы задавали мне столько вопросов.

- Я про вас напишу, - восторженно предложил Карлос Казарес. - Давно мечтал с вами познакомиться.

- И мы все попадем в детективную историю, - насмешливо заметил Юрий Семухович.

- Катя, ты слышишь? - скептически улыбнулся Андрей. - Мы с тобой попадем на страницы массовой литературы.

- А мы с Марией согласны быть героями любого расследования, в котором принимает участие сам Дронго. - церемонно заметил Альберто Порлан. - Я принесу вам свою записную книжку. Но у меня еще есть дневник, где я делаю путевые заметки.

- Он не понадобится, - кивнул ему Дронго. - Спасибо за поддержку, сеньор Альберто.

- Господа, - сказал Пацоха, - кто еще может принести свои записные книжки?

Со своих мест поднялись сразу несколько человек. К Дронго подошел Георгий Мдивани. Он был в темных очках.

- У меня там записи на грузинском языке, - сказал он. - Если вы сможете их прочесть, я, конечно, принесу.

- Вы мне поможете, - улыбнулся Дронго. - Давайте быстрее, а то очередная смена ждет обеда. Кстати, почему вы носите темные очки в поезде? Или вам так нравится?

- У меня глаза болят, - признался Георгий. - поэтому и пришлось их надеть. Если нужно, я, конечно, принесу свою записную книжку.

Он вышел из вагона. За ним потянулись остальные. Дронго остался за столом. К нему подошел мрачный Павел Борисов.

- Я чувствовал, что вы всех обманываете, - сказал болгарин перед тем как уйти. - Надеюсь, наши записные книжки вам помогут.

Когда из ресторана вышли почти все присутствующие, к Дронго подошел Яцек Пацоха.

- Надеюсь, наша затея удалась, - тихо сказал он.

- Убийца точно знает, что я успел побывать в комнате Густафсона, напомнил Дронго, и понимает, что я видел записную книжку убитого. Ведь он специально оставил деньги, чтобы меня подставить. А они пропали. Значит, ему нужно будет предъявить свое алиби. И убийца обязательно окажется среди тех, кто покажет свои записные книжки. Даже если у него ничего не будет, он нам что-нибудь покажет. Иначе нельзя - я могу его заподозрить.

Первым вернулся Зоран Анджевски. Положив на столик пухлую тетрадь, он пожал плечами:

- Это книжка у меня вместо записной. Здесь все адреса, телефоны и мои наблюдения. Думаю, что вы понимаете по-македонски, я писал кириллицей.

Следом за ним потянулись остальные. С небольшим интервалом появились сначала Юрий Семухович, потом литовцы - Эужений и Геркус. - а затем Мэрриет Меестер, которая положила на столик небольшую, изящно переплетенную записную книжку. Следом пришла Виржиния. Последним появился Борисов. Он протянул обычную черную записную книжку и насмешливо спросил:

- Вам нравится копаться в чужом белье?

- Ужасно, - угрюмо ответил Дронго, - это мое любимое занятие с детства.

Он не успел договорить, как поезд резко затормозил. От толчка все посыпались друг на друга. Дронго с трудом удержал равновесие, успев ухватиться за столик. Кресла были привинчены к полу, и это его спасло. Остальные упали на пол, при этом Борисов разбил лицо. Раздались крики, ругательства. Поезд остановился. И в этот момент все услышали крик:

- Убили! Его убили!

- Проклятье, - прошептал Пацоха, поднимаясь на ноги.

По его лицу текла кровь. Он потрогал свое левое ухо, серьга была на месте.

- Убили! - продолжала кричать официантка. Она показывала куда-то в сторону, припав к окну.

- Кажется, у нас еще один труп, - сказал Пацоха, взглянув на Дронго.

Тот сгреб в кучу записные книжки и, отодвинув их в сторону, протянул руку Виржинии, помогая ей подняться.

- Такие остановки иногда случаются, - улыбнулась она, закусив разбитую губу.

- Надеюсь, что там все-таки никого не убили, - пробормотал Дронго.

В этот момент в вагон ворвался Томас Вольфарт, руководитель проекта.

- Случилось несчастье. - сказал он, тяжело дыша, - один из наших журналистов упал и разбился.

- Кто?! - выдохнул Дронго. - Кто разбился?

- Еще не знаем, - крикнул Вольфарт. - Непонятным образом дверь одного из вагонов оказалось открытой. И кто-то выпал из поезда. Идемте быстрее, нам нужно знать, как это случилось.

Дронго выглянул в окно. Многие уже успели выбраться из вагонов и спешили туда, где на насыпи лежало тело упавшего человека. Вольфарт тоже вышел. Дронго прошел в соседний вагон, где дверь оказалась открытой. Рядом появился Яцек Пацоха.

- Эти двери не должны открываться во время движения поезда, - заметил он. - Непонятно, как она оказалась открытой.

Дронго достал носовой платок и дотронулся до пневматической дверной ручки. Ручка была сломана.

- Во всяком случае, мы теперь знаем, что это сделал мужчина, - сказал он. - Ни одна из наших женщин не обладает такой силой. Посмотрите, как сломана ручка, ее крутили в другую сторону и потом с силой открывали дверь. Интересно, кто лежит на насыпи.

- Может быть, это и есть настоящий убийца? - предположил Пацоха. - Он испугался разоблачения и попытался бежать. Но когда открыл дверь, то не рассчитал сил и выпал из движущегося состава. Тебе не кажется логичным такое объяснение?

- Нет, - ответил Дронго, - я не знаю, кто там упал, но в любом случае это не убийца. Ему незачем было скрываться таким образом. Достаточно было отказать мне в праве посмотреть его книжку. Ведь мы не могли точно знать, кто вел записи, а кто нет. Поэтому убийца не особенно рисковал.

- Тогда получается, что кто-то сам сломал ручку двери и выпал из поезда, - недовольно заметил Яцек.

- Не думаю.

Дронго огляделся. В этих вагонах была необычная система туалетов. С правой стороны находился туалет с умывальником, а с левой - кабинка только с умывальником. Дронго открыл одну дверь, затем другую. И там, и здесь никого не было. На полу стояло мусорное ведро, в котором было лишь несколько смятых салфеток. Его внимание привлекла лежавшая рядом с ведром пластмассовая щетка. Дронго осторожно, пользуясь носовым платком, подвинул щетку к себе. На пластмассовой ручке в середине была вмятина.

- Кажется, убийца воспользовался щеткой как рычагом, - показал Дронго свою находку Пацохе.

- Женщина не могла нажать с такой силой, - убежденно сказал Яцек, посмотри, какая вмятина.

- Я тоже так считаю.

Дронго аккуратно положил щетку на место, чтобы ее могли увидеть полицейские, и уже собирался закрыть дверь, когда его внимание привлекла пуговица на полу. Он поднял ее. Она была темного цвета, вогнутая, по размеру чуть больше обычных пуговиц, которые пришивают к рубашкам.

- Что это? - спросил Пацоха.

- Пуговица.

Дронго убрал находку в карман. "Нужно рассмотреть ее получше в более спокойной обстановке", - подумал он, спускаясь по лестнице из вагона. Пацоха спустился следом. Дронго намеренно оставил на месте щетку, понимая, что полицейских заинтересует его внимание к подобным деталям. А если они найдут ее сами, это будет лучшим доказательством вины убийцы.

Они подошли к насыпи, где уже стояли человек двадцать. Были только мужчины. Руководил всеми действиями Томас Вольфарт. Он приказал принести простыню и накрыть ею тело погибшего. Дронго подошел ближе. Вольфарт недовольно взглянул на него.

- Вы ведь профессиональный детектив, - сказал он, обращаясь к нему. Посмотрите сами, может вы увидите что-нибудь такое, чего мы не заметили. Скоро приедет полиция. Мы уже сообщили на станцию.

Дронго подошел ближе. Поднял простыню. Погибшим был грек Темелис. При падении он, очевидно, ударился о столб. Лицо было залито кровью. Пацоха присел рядом.

- Странно, - задумчиво сказал он, - мы ведь не хотели его приглашать. Получается, что он сам выбрал свою судьбу.

- Не совсем, - сказал Дронго, - ты вспомни, что именно он говорил в тот момент, когда мы обсуждали убийство в Мадриде. Он сказал, что если я буду проверять каждого, то окажется, что у многих нет алиби. И еще он добавил одну фразу: "Каждый из нас мог выйти из номера, зайти к коллеге и оказаться под подозрением". Вот в чем дело, Пацоха. Мы попали в собственную ловушку. Мы следили за теми, кого пригласили. Ведь Темелиса не было в наших списках подозреваемых. Он достаточно известный греческий журналист. И именно он случайно оказался в ресторане, чтобы случайно произнести эти слова. Подозреваю, что он вспомнил, как убийца заходил именно к нему. Или он заходил к убийце. Во всяком случае, он видел убийцу в ту ночь при странных обстоятельствах. И поэтому он сказал эту загадочную фразу. А убийца воспринял эту фразу как руководство к действию.

Дронго поднялся и прикрыл тело погибшего простыней.

- Как это могло случиться? - спросил Томас Вольфарт.

- Он, очевидно, не рассчитал своих сил, - ответил Дронго, глядя на убитого. - Возможно, случайно схватился за ручку и, дернув, сломал ее. А когда дверь открылась, выпал из вагона.

- Думаете, что это несчастный случай? - нахмурился Вольфарт.

- Возможно, - кивнул Дронго. - В любом случае его не убили. Он погиб, выпав из вагона. Видимо, ударился о столб и проломил череп. Лучше, чтобы женщины всего этого не видели.

- Да, да, конечно, - согласился Вольфарт, поворачиваясь к остальным. Я прошу вас разойтись. Пожалуйста, поднимитесь в вагоны до приезда полиции.

Дронго обратился к Яцеку:

- Найди Нелли Мёллер, и пусть она проверит по своим спискам, кто жил рядом с Темелисом. Важно знать, на каком этаже жил грек и кто был его соседом.

- Мы проверим по компьютерам, - поспешил в вагон Пацоха.

Дронго оглянулся. Рядом стояли Шпрингер и Бискарги. Чуть дальше мрачно наблюдал за происходящим Иван Джепаровски. К нему подошел Зоран Анджевски, и они о чем-то тихо переговаривались. Дронго заметил, что на него пристально смотрит Павел Борисов. Виржиния вышла из вагона и подошла к Борисову. Она что-то ему сказала, и тот, резко повернувшись, громко возразил:

- Нет, не нужно. Ни в коем случае!

Затем, подойдя к Дронго и встав рядом с телом убитого, он мрачно спросил:

- Теперь ты доволен?

- Ты говоришь это таким тоном, словно я виноват в его смерти.

- Во всяком случае, если бы не наш разговор в ресторане, он был бы жив. - справедливо рассудил Борисов. - Или ты думаешь иначе?

- Я думаю, что убийца в любом случае держал в уме подобный вариант. Очевидно, Темелис с ним встречался в ту самую ночь или видел что-то такое, чего не должен был видеть. Кстати, я обратил внимание, что вы с ним были в близких отношениях. Ты не встречался с ним в ночь убийства?

- Нет, не встречался. Почему ты все время меня подозреваешь? Я ведь вижу, что все твои вопросы касаются только меня.

- А почему ты отправился в поездку, захватив с собой оружие? поинтересовался Дронго. - Или твой пистолет лежит в чемодане, чтобы отпугивать мух?

- Откуда ты знаешь про мое оружие? - Борисов не испугался, он был недоволен. - Ты успел покопаться в моем чемодане? Тебе не кажется, что ты злоупотребляешь нашей снисходительностью?

- Я не копался в твоем чемодане, и ты об этом прекрасно знаешь, устало сказал Дронго. - Ты ведь профессионал, Павел, и сразу бы вычислил, если бы кто-нибудь полез в твой чемодан. Мне сообщили об этом люди, о существовании которых ты и не подозреваешь. Когда наши чемоданы просвечивались в одном из городов, в твоем обнаружили пистолет.

- У меня есть разрешение французскою правительства на ношение оружия, быстро сказал Борисов.

- Не сомневаюсь, что именно французского. - улыбнулся Дронго.

- Хватит, - разозлился Борисов, - мне надоели твои намеки. Ты сам тоже не ангел. Думаешь, я не знаю, что ты здесь делаешь. Москва послала своего представителя, а Варшава своего.

- И Париж решил вставить в эту компанию одного болгарина. Или я ошибаюсь?

- При чем тут Париж? Я живу в Софии и представляю здесь Болгарию.

- Большую часть года ты проживаешь в Париже, где находится твоя семья. Павел. Я только не знаю, на какую именно спецслужбу Франции ты работаешь.

- Я не хочу с тобой больше разговаривать, - отошел от Дронго явно раздосадованный Борисов.

Вдалеке послышались сирены полицейских машин. Дронго увидел, как к нему спешит Пацоха.

- Мы проверили, - сказал, тяжело дыша, Яцек. - Темелис жил на четвертом этаже между Стефаном Шпрингером и Мулаймой Сингх.

- Шпрингер.

Дронго вспомнил белокурого гиганта из Лихтенштейна. Он вполне мог сломать ручку двери. Шпрингер ростом был выше Дронго и столь же широк в плечах. В группе было всего несколько человек подобной комплекции. Георгий Мдивани, Стефан Шпрингер, Альваро Бискарги, сам Дронго. Литовец Эужений Алисанка был даже выше, чем эти четверо, но у него было более изящное, астеническое сложение, он скорее напоминал красивого мушкетера, чем атлета.

- Видимо, убийца сломал ручку, открыл дверь и вытолкнул Темелиса из тамбура, - предположил Пацоха, - но это мог быть любой крепкий мужчина, не обязательно Шпрингер.

- Это в плохих детективах главный подозреваемый всегда невиновен, заметил Дронго, - а в жизни чаще всего бывает наоборот. Именно главный подозреваемый в девяноста девяти случаях является преступником. Но насчет двери ты прав. Ручку мог сломать любой крепкий мужчина. Но тогда получается, что Темелис стоял и ждал, пока убийца откроет дверь, а это нелогично.

- Нужно осмотреть тело погибшего, - предложил Яцек. - Возможно, убийца сначала ударил Темелиса, отключил его, а затем открыл дверь и выбросил тело.

- Твой русский просто бесподобен, - пробормотал Дронго. - Ты знаешь даже такие слова, как "отключил". Но осмотреть тело нам не разрешат. Полиция уже приехала. И потом я не думаю, что убийца мог так рисковать. Через вагоны проходили люди, а ручка сломана в соседнем вагоне, через которой должны были пройти за своими записными книжками человек десять. Рисковать так глупо убийца не мог. Кто-нибудь мог бы заметить потерявшего сознание Темелиса и сказать об этом остальным.

- Тогда выходит, что Темелис стоял и ждал, когда его выбросят из вагона, - недоуменно произнес Яцек, - но это невозможно. Ты ведь понимаешь, что это абсурд.

- Да, - согласился Дронго. - И этот момент для нас самый важный в совершенном преступлении. Мы должны восстановить последние минуты жизни Темелиса по секундам, чтобы понять, как могло получиться, что он оказался рядом с убийцей в самый нужный момент, словно они условились встретиться. Ведь убийца не мог точно рассчитать, сколько времени ему понадобится, чтобы открыть дверь.

- Непонятно, - согласился Яцек, - но нам нужно поговорить со Стефаном Шпрингером. Может, он что-то слышал в ночь убийства.

- Конечно поговори.

Дронго видел как полицейские уже приступили к осмотру тела и, не оборачиваясь, пошел к вагону. Он словно постарел на несколько лет. Борисов, конечно, утрировал, но смерть Темелиса он отнес на счет собственного просчета, когда, увлекшись подозреваемыми, не обратил внимание на слова свидетеля.

Дронго входил в поезд, чтобы взять записные книжки, и не видел, как сквозь стекло на него смотрели глаза врага. На всякий случай Дронго прошел в тот вагон, где была сломана дверь, и снова открыл дверь в кабину с умывальником. Щетки с изуродованной ручкой не было. Дронго заглянул в мусорное ведро. Там лежал какой-то посторонний предмет. Это был использованный одноразовый шприц. И несколько салфеток. Он осторожно закрыл дверь. Получается, что убийца успел вернуться и уничтожить улику. Интересно, что именно испугало убийцу? Почему он не подумал об улике сразу? Получается, что он либо дилетант, либо идиот. Но ни то, ни другое, похоже, не соответствует действительности. Тогда куда исчезла щетка с поломанной ручкой?

РАЗМЫШЛЕНИЯ. ЭПИЗОД ТРЕТИЙ

Когда Дронго собрал нас в ресторане, я уже тогда понимал, что он сам отобрал присутствующих. Наверняка они договорились с этой девчонкой Нелли Мёллер. Нелли неравнодушна к его другу, к этому поляку Яцеку Пацохе. Они наверняка подсказали ей, кого включить в первую смену для обеда в ресторане. И когда все собрались, Пацоха неожиданно оказался за крайним столиком с одной стороны вагона, а сам Дронго - с другой. И они начали свой импровизированный допрос.

Почему Дронго считает, что может так себя вести?! Если бы он знал, как я его ненавижу! Он еще не появился в вагоне, а впереди уже плывет его запах. Этот дорогой французский парфюм. И потом, появляется он всегда в костюмах с иголочки, всегда в свежих сорочках, всегда в самых модных галстуках. Интересно, каким образом ему удается сохранять свои костюмы в таком идеальном состоянии? Ведь он сдает свой чемодан точно так же, как и мы. А получается, что мы ходим в мятых одеждах, а он вечно выглядит так, словно сошел с обложки модного журнала.

И, конечно, он всегда аккуратно выбрит. Он умудрился побриться даже в вагоне, когда мы переезжали из Мадрида в Бордо, во время ночного путешествия. Скажите мне, зачем он это делает? Разве нельзя подождать и побриться в гостинице? Нет, ему важно всегда выглядеть лучше всех! Он словно издевается над нами.

Нужно было видеть, когда он начал говорить. Какой апломб и какая уверенность в своих силах! Он считал, что загнал нас в ловушку. Я ведь ни при каких обстоятельствах не отдал бы ему свою записную книжку. Но она ему, кажется, и не очень-то была нужна. Его больше интересовала наша реакция, наши ответы на его вопросы.

И, конечно, он интересовался, кто и где был в Мадриде в ту самую ночь, когда был убит Пьер Густафсон. Я даже разочаровался в его возможностях. Почему он считает, что мы все идиоты? Неужели он полагает, что таким примитивным образом можно выявить убийцу? Или эта была очередная хитрость с его стороны? Он хотел проверить реакцию каждого из нас.

Конечно, мы все возмущались, конечно, многим не понравилось его предложение. Но он сидел и ждал, когда мы к нему приползем. И тогда он начнет свое настоящее расследование. Но у него не вышло и на этот раз.

Поезд сильно дернулся и остановился. И все посыпались из вагонов. Я видел, как выходил Дронго. Наверное, он подобного не ожидал. Они вместе с Пацохой подошли к погибшему и долго стояли у его тела, о чем-то переговариваясь. Похоже, оба были ошеломлены таким развитием событий.

Потом полиция еще долго не разрешала нам продолжить движение. Конечно, Темелис был неплохой человек, но ужасный болтун. Я думаю, все заметили его дурацкие намеки насчет того, что каждый может зайти к другу и оказаться под подозрением. И кто его тянул за язык? Впрочем, за все эти годы я убедился в одном - каждый человек сам выбирает свою судьбу.

Я видел, как Дронго вернулся в вагон и собрал все записные книжки. Кажется, они его больше не интересовали. Томас Вольфарт ходил мрачный и злой. Больше всего на свете он боится, что "Литературный экспресс" не сможет продолжить свое движение. А ведь на это мероприятие запланировано пятнадцать миллионов марок. Представляете, какие огромные деньги окажутся выброшенными на ветер! В общем, полиция разрешила нам продолжить путешествие часа через два. Все сошлись на том, что Темелис сам сломал ручку и почему-то вывалился из поезда. Полицейские даже решили проверить его на наличие алкоголя в крови. Думаю, при желании они его наверняка найдут. Ведь он пил пиво за обедом и никогда не был особенным аскетом.

Мы прибыли в Дортмунд в подавленном настроении. Правда, в городе состоялась грандиозная встреча, нас встречали таким своеобразным джаз-бандом, который сопровождал нас до центральной библиотеки, находившейся недалеко от вокзала. Бургомистр Дортмунда предложил нам помолиться за погибшего, он вообще оказался набожным человеком. Я смотрел по сторонам, пока все молились. Дронго сидел на своем месте, о чем-то размышляя. Но когда молитва закончилась и бургомистр начал читать свое приветствие, Дронго поднялся и вышел из здания. Правда, не один. Перед ним вышли двое литовцев, которые были вместе с нами в ресторане. Кажется, Эужений и Геркус. Дронго последовал за ними. Они перешли дорогу и оказались у отеля "Астон Сюит", в котором нам были зарезервированы номера. Вы не поверите, но для каждого из ста сорока человек был зарезервирован специальный номер-сюит. Это две большие комнаты со специальной стойкой бара, двумя телевизорами, двуспальной кроватью, диваном, большой ванной комнатой, со всеми удобствами, включая даже мини-бар и микроволновую печь.

Вот в таком отеле мы все оказались. Я прошел в свой номер, сел на диван и закрыл глаза. Нужно было подождать немного, пока в отель не привезут наши чемоданы. Я вспомнил о сегодняшней неудаче Дронго и улыбнулся. Я люблю, когда он проигрывает. Мне нравится, когда ему плохо.

ДОРТМУНД. 19 ИЮНЯ

Дронго почти не спал в эту ночь. Он сделал схему, обозначив, кто где сидел в ресторане, и пытался вспомнить состоявшийся разговор в мельчайших деталях, чтобы восстановить его буквально по минутам. Утром позвонил Михаил Мураев. Они собирались в сауну, и он приглашал Дронго пойти вместе с ними.

- Мы будем ждать вас в сауне до обеда, - сообщил Мураев, - в другое время она будет занята.

- Обязательно приду, - пообещал Дронго.

Он положил трубку и снова вернулся к схеме. И начал намечать интересующие его вопросы, чтобы задать их тем, кого он выделил в своем списке.

К двенадцати часам он отправился в сауну, расположенную на девятом этаже. Мураев и Харламов уже стояли под душем. Рядом находился представитель российской делегации - Кязим Оруджев. Только в большом интернациональном государстве мог появиться подобный человек, у которого отец был православным азербайджанцем, а мать - полукитаянкой, полубелоруской. У Оруджева было круглое лицо, редкие седеющие волосы, узкие глаза, прямой славянский нос. Словом, каждый из его предков наложил своеобразный отпечаток на его внешность. Оруджев был разносторонне образован, знал несколько иностранных языков, в том числе английский и испанский, прожил очень интересную жизнь и был человеком коммуникабельным и спокойным.

- Вовремя пришел, - кивнул Оруджев, - через полчаса здесь появятся итальянские и немецкие журналисты. Иди быстрее в душ, я уже включил сауну.

Дронго медленно разделся и прошел под душ. Неожиданно он увидел, что Мураев недоуменно смотрит на его грудь.

- Что это у вас? - спросил он. - Вы были ранены?

Дронго смутился. Он забыл, что вода делает более четким шрам на его груди - эту рану он в свое время получил от Луизы Шернер. Он невольно отвернулся.

- Это случайно, - сказал он. - просто не рассчитал, когда прыгал с вышки.

- Как это - не рассчитал? - удивился Мураев. - Этот след не от падения с вышки. Вы были ранены?

- Не помню, - сказал Дронго, - наверное, был.

- Не хотите говорить, - понял Мураев.

- Не хочу, Михаил Николаевич. О чем говорить? Страна, которую я защищал, канула в лету, все идеалы оказались ни к черту. Иногда я кажусь себе динозавром. Слишком много личного осталось в другой жизни.

- Понимаю. - тяжело кивнул Мураев, - я сам не люблю вспоминать прошлую жизнь. Извините, если я вас обидел. Про вас столько рассказывают разных легенд. Говорят, что вы тот самый Дронго, которого знает вся Европа.

- Это обычное преувеличение.

Дронго встал под душ и закрыл глаза. Он вошел в сауну позже остальных. Может, поэтому он остался в ней чуть дольше обычного. Потом был долгий перерыв, когда они отдыхали на веранде. Оруджев и Харламов вернулись в сауну, а Дронго все еще сидел рядом с Мураевым.

- Вы знаете, - сказал Михаил Николаевич. - я ведь тоже не всегда принимал перемены, которые происходили в нашей жизни. И со многим был не согласен. Несколько лет назад меня выдвинули на государственную премию, и я был абсолютно убежден, что не получу ее. И знаете почему? Я нелицеприятно высказывался про нашего бывшего президента. Но, к моему огромному удивлению, премию мне дали. Очевидно, люди, которые меня представляли на премию, не читали моих книг.

- Так иногда бывает. - согласился Дронго, - но из-за этого вы не стали менять свои взгляды.

- Нет уж, увольте, - нахмурился Мураев. - мне за шестьдесят, и в моем возрасте как-то неприлично их менять.

- А я считаю, что это неприлично и в сорок, - вздохнул Дронго, - хотя Лоуэлл полагал, что не меняют своих взглядов только покойники и дураки.

- Он был неправ, этот ваш Лоуэлл, - в сердцах сказал Мураев, поднимаясь со скамьи и направляясь в сауну.

Дронго остался сидеть на скамье. Он долго сидел с закрытыми глазами. Даже когда Мураев и два его товарища вышли из сауны и отправились в душ, чтобы затем переодеться и спуститься вниз, Дронго продолжал сидеть на скамье. Потом он тяжело поднялся и направился в сауну. Выходивший из душа немец с возмущением оглядел Дронго. Тот понял, чем был возмущен немец: у дверей сауны висела надпись, запрещавшая входить туда в купальных костюмах. Дронго вздохнул и, сняв плавки, вошел в сауну. Он постелил полотенце, лег на спину и закрыл глаза.

Но его одиночество длилось недолго. Неожиданно перед стеклянной дверью появились две немецкие журналистки.

- Только этого не хватало, - пробормотал Дронго, чуть приподнимаясь.

Немки спокойно разделись и вошли в сауну. Одна из них расстелила полотенце и легла рядом с Дронго. Другая оказалась на нижней полке. Та, что лежала на нижней полке, взглянула на Дронго и отвернулась, словно здесь никого не было. Он быстро отвел глаза.

"Интересная ситуация, - с некоторым смущением подумал он. - Никогда не попадал в более дурацкое положение".

Встать и уйти было невозможно. Он почувствовал смущение и перевернулся на живот. Но долго лежать в таком положении тоже не смог. Его тело реагировало на присутствие двух голых молодых женщин, и ему было неловко, что он вел себя не совсем адекватно.

Немка, лежавшая рядом, с интересом посмотрела на него, не понимая, почему он так нервничает. В этот момент за дверью показалась итальянская журналистка - высокая черноволосая женщина с крупной грудью, широкими бедрами и узкой талией. Она медленно раздевалась за дверью перед тем как войти в сауну.

"Кажется, пора уходить", - подумал Дронго, и без того чувствовавший себя неловко. Он пытался лечь на живот, но полотенце уже нагрелось, и он каждый раз с проклятиями переворачивался на спину, стараясь не смотреть в сторону немок, насмешливо наблюдавших за ним.

Итальянка вошла в сауну. Он заставил себя смотреть в потолок, чтобы не видеть раздетую женщину. В накаленном воздухе сауны он чувствовал себя скованно. Вошедшая обнаружила, что нижняя полка занята. Очевидно, она любила париться: расстелив полотенце на полке рядом с теми, где находились Дронго и немецкая журналистка, она заняла ее.

"Сумасшедший дом, - обреченно подумал он, - какой я, к черту, европеец. Я самый настоящий азиат".

Итальянка взглянула на него, улыбнулась и легла. Она оказалась почти рядом с его ногами. Он пошевелил пальцами и взглянул на лежавшую женщину. Итальянка была сложена безупречно. Дронго закрыл глаза. Чтобы выйти, нужно подняться и перешагнуть через одну из немок. Не говоря уже о том, что подниматься придется буквально на глазах у итальянки.

"Чертовы нудисты", - думал он. Ему было не смешно. Немки же прыскали. Их, очевидно, забавляла эта ситуация.

"Не буду о них думать", - вздохнул он, заставляя себя мысленно переключиться на что-то другое. Но сделать это было невозможно. Дронго посмотрел на лежавшую рядом немку, потом перевел взгляд на итальянку. Та повернула голову и взглянула на него, а затем медленно и спокойно осмотрела с головы до ног. Неожиданно она широко улыбнулась и громко сказала:

- О мама миа! Браво, сеньор!

Он с ужасом поднял голову. Она смотрела именно туда, куда не нужно было смотреть. Дронго почувствовал, что краснеет. Он не был аскетом и не отличался особым целомудрием, но ему было неловко. В этой сауне ему стало очевидно, что он никогда не сможет стать стопроцентным европейцем.

- Извините, - сказал он, пытаясь подняться.

Итальянка продолжала с восхищением смотреть на него. Он решительно перешагнул через немку. Последняя даже не открыла глаза.

"Никогда в жизни больше не буду появляться в этих немецких саунах, торжественно поклялся Дронго. - Какой идиот придумал эти нудистские забавы". Он выскочил из сауны, чувствуя, что задыхается. Голый немец, похожий на большую розовую свинью, лениво посмотрел на выскочившего Дронго. Немец был в состоянии неги. Его явно не волновали голые женщины.

"Нужно было уйти вместе с остальными", - подумал Дронго, бросаясь к своим вещам. Через минуту он был в своем номере, где решил принять душ.

"Мы другие, - размышлял он, ожесточенно орудуя мочалкой, - у нас другие взгляды, другая мораль. Нам кажется постыдным обнажаться перед другими. Они воспитывались на западноевропейской живописи, где был развит культ голого тела. Для них сексуальная революция - это событие тридцатилетней давности, а автоматы с презервативами так же естественны, как для нас автоматы с минеральной водой. Они не стесняются признаваться в своих гомосексуальных и лесбийских симпатиях, а для нас это страшное табу до сих пор".

Он вышел из ванной, собираясь позвонить портье. И вдруг сел на диван и расхохотался. Он не мог себе представить, что поведет себя подобным образом. Видимо, сказалась его неготовность к такому развитию событий. Позвонив портье, он вызвал горничную и, дав ей десять долларов, попросил срочно погладить темно-синий костюм и белую сорочку. Через двадцать минут женщина принесла костюм, и он начал одеваться.

Спустившись вниз, Дронго увидел испанцев - Альберто Порлана и его супругу. Оба были взволнованы.

- В наш номер проник человек, сообщил Альберто. - Мы уже сообщили в полицию. Сейчас они должны приехать.

- У вас что-то пропало? - спросил Дронго.

- Ничего особенного, - ответил Альберто, - немного денег, зонтик моей супруги и мой дневник. Странно, что вор смог открыть мой дипломат, закрытый на кодированный замок, и украл только дневник и деньги, оставив портфель.

- Какой дневник?

- Я записывал там события, происходившие с нами в дороге. Путевой дневник.

- Тот самый, о котором вы говорили в вагоне-ресторане?

- Да, тот самый, - растерянно сказал Альберто. - Не понимаю, кому он мог понадобиться. И деньги украли - шестьсот долларов.

- Когда в поезде произошел несчастный случай с Темелисом, вы вместе вернулись в свой вагон?

- Конечно, - кивнул расстроенный Альберто, - мы были все вместе, вчетвером. Потом Карлос достал свою книжку и пошел к вам. А за ним пошли и все мы.

- Надеюсь, полиция найдет вора, - пробормотал Дронго.

Он пошел дальше, к выходу. В небольшом кафе за столиком сидели несколько человек. У стойки бара стояли Виржиния Захарьева и Павел Борисов.

- Три золотые текилы, - сказал Дронго, подходя к стойке.

Роль барменши выполняла миловидная немка. Она принесла три рюмки текилы с дольками апельсина. По правилам, золотую текилу подавали с апельсином и перцем, а серебряную - с лимоном и солью. Но Дронго не любил текилу с апельсинами.

- Нарежьте нам лимон. - попросил он девушку.

Та кивнула. К стойке подошел Геркус. В отличие от своего друга Эужения Геркус был человеком улыбчивым, на его круглом лице постоянно светилась мягкая улыбка.

- Вы самый счастливый человек на земле, - постучал по стойке Дронго. Сколько я вас вижу, вы всегда улыбаетесь.

- Да, - сказал Геркус. - это действительно так. Мне нравится и наша поездка, и наши люди. Если бы не несчастный случай, вообще все было бы хорошо.

- Еще одну текилу, - попросил Дронго.

- Какой несчастный случай? - хриплым голосом спросил Борисов. - Вы разве не поняли, что Темелиса убили? И у меня есть доказательства.

- Как это убили? - не понял Геркус.

- Просто выбросили из поезда, - зло добавил Борисов, - а вы говорите про несчастный случай.

- Я не знал, - растерялся Геркус.

- Интересно, какие у вас доказательства? - поинтересовался Дронго у болгарина.

- Виржиния слышала, как кто-то позвал Темелиса, и он по-гречески ответил, что сейчас придет. Наверно, это был убийца, - сообщил Борисов.

- Вы знаете греческий? - спросил Дронго у Захарьевой.

- Нет, почти не знаю, - усмехнулась она, - но они наши соседи, и я не могла ошибиться.

- Геркус, - обратился к литовцу Дронго, - вы успели вернуться в вагон-ресторан, а где было ваше купе - в соседнем вагоне?

- Да, - кивнул Геркус, - поэтому мы вернулись раньше других.

- И кто был в соседнем купе?

- Там были греки. Два киприота и два грека.

- Значит, купе Темелиса было рядом с вами.

- Да, - ответил Геркус и поднял текилу: - Ваше здоровье.

- Ваше здоровье, - залпом выпил текилу Дронго.

Болгары выпили следом за ним. Виржиния закусила лимоном, а потом, подумав немного, взяла и апельсиновую дольку.

- Это точно, что купе Темелиса рядом с вами? - спросил Дронго.

- Конечно, - улыбнулся Геркус, - можете спросить у киприотов. Они были вместе с Темелисом.

- А наше купе - следующее, - вставил Борисов, - и мы были вместе с Пашковым и англичанкой. Они остались в купе, когда мы с Виржинией пошли обедать.

- Понятно, - Дронго пошел дальше.

За столиком на улице сидела Дубравка Угрешич. Она была родом из Хорватии, жила в Голландии, но в поездке представляла Германию. Известный критик и ученный, она свободно говорила по-русски. Он подошел к ее столику. Рядом под навесом, укрывшись от начинавшегося дождя, сидели Бондаренко, Вотанова и Микола Зинчук.

- Вы опять успели переодеться, - восхитилась Дубравка. - Думаю, вы самый элегантный мужчина в нашей группе.

- Вы, как всегда, очень любезны, - он сел рядом, думая о разговоре с Геркусом.

- Это все миф, - не унималась Дубравка. - Почему-то считают, что женщины должны любить небритых ковбоев. Но это не так. Мужчина должен хорошо пахнуть, у него должны быть чистые носки, чистое белье и чистые носовые платки.

- Конечно, - вставила Катя Вотанова, - целоваться с небритым мужчиной мало приятного.

- Никогда не целовался с небритым мужчиной, - засмеялся Дронго, наверно это действительно не очень приятно.

Вотанова нахмурилась, но ничего не ответила. Дронго все еще думал о разговоре с Геркусом. Его смущало очевидное несоответствие в действиях погибшего Темелиса. Увидев, что к ним подошел официант, он машинально поднял руку:

- Принесите всем кофе, - попросил Дронго, - хотя нет, мне принесите чай, а остальным кофе.

Он заметил подошедшего Эужения. Тот стоял у стойки бара и что-то спрашивал у Геркуса. "Нужно поговорить и с ним", - подумал Дронго. И в этот момент услышал раздраженный голос Екатерины Вотановой:

- Почему вы не спросили, хотим ли мы кофе? Вам не кажется, что это неправильно - ставить нас перед фактом?

- Извините, - пробормотал Дронго. Он думал в этот момент совсем о другом.

Она возмущенно поднялась, взглянув на Дронго. Следом растерянно поднялся Андрей, очевидно, не ожидавший от жены подобной реакции.

- У нее тяжелый характер, - напомнил улыбающийся Микола. - Я, кажется, вас предупреждал.

- Можно отменить заказ, - сказал Дронго, отвлекаясь от своих размышлений, - просто неудобно, если мне принесут второй чай, а вам не дадут ничего. Извините, я меньше всего хотел вас обидеть.

- Возможно, - согласилась она, - но я не хочу кофе. И не люблю, когда мне навязывают чужие решения.

Она была явно раздражена. Неужели он сказал что-то лишнее?

- В таком случае я отменю заказ, - грустно ответил Дронго.

Он наконец оторвался от своих мыслей. Он думал о другом, и было трудно отвлекаться на подобные мелочи.

- Если хотите, я выброшу все чашки, - предложил он.

- Не хочу, - отвернулась Екатерина, - лучше угостите кофе Георгия и его друзей. Они, по-моему, продрогли под дождем.

- Да, конечно, - он махнул рукой, приглашая к столику проходивших мимо грузин.

- Напрасно вы так нервничаете, - мягко заметил он.

- Иногда мужчин нужно ставить на место, - не сдавалась Катя, - чтобы не забывались.

- Вы, как всегда, правы, - согласился Дронго.

Она взглянула на него своими светло-зелеными глазами. Когда она злилась, они темнели. Дронго слегка растерялся. Меньше всего он хотел обидеть эту девочку. Кроме того, он не хотел спорить в присутствии стольких людей.

Вотанова с мужем отошли от столика. Микола остался. И почти сразу подошли Мдивани и Бугадзе.

- Может, сядете с нами? - предложил Дронго. - Я заказал кофе.

- Конечно, - весело сказал Георгий. - Вы знаете, наш Важа просто влюблен в ваши методы. Он много читал о вас и знает, что вы лучший сыщик в Европе. Он вчера весь вечер рассказывал мне о ваших приключениях.

- Спасибо, - кивнул Дронго.

Ему нравился молодой грузинский драматург, обладавший тонким вкусом. Дронго заметил, что Георгий покупает в разных городах музыкальные диски Доницетти, Баха, Вагнера, Листа. Молодой человек был для него воплощением той прекрасной поры, когда он сам был молод.

- Вы о чем-то задумались? - вежливо спросил Георгий, снимая очки.

"Правый глаз у него действительно затек", - отметил Дронго.

- Нет, - улыбнулся он в ответ. - Я хотел узнать, сколько вы весите? вдруг спросил он.

- Больше ста двадцати килограммов. - ответил Георгий. - А почему вы спрашиваете?

- Много, - с уважением сказал Дронго, - я легче вас килограммов на двадцать. Но вы выше меня ростом и намного тяжелее.

- Несколько дней назад в Париже нас пригласили земляки-грузины. восторженно сказал Бугадзе, - и наш Георгий оказался на высоте. Ему поднесли большой рог вина, который специально привезли из Тбилиси, и он его выпил до конца.

- Видя вашу комплекцию, я не сомневался в ваших возможностях, - сказал Дронго, невольно взглянув на большую ладонь Мдивани.

Он заметил, как к нему спешит Кязим Оруджев.

- Наконец-то я вас нашел, - сказал Оруджев, тяжело дыша. - К нам в Ганновере присоединятся двое российских журналистов. Вы можете дать им интервью. Они говорят, что хотят побеседовать с вами. Они сядут в наш поезд на германо-польской границе.

- Хорошо, - согласился Дронго, - надеюсь, беседа пройдет в поезде и они не станут отнимать у меня время в Ганновере.

- Вы будете заняты в Ганновере? - уточнил Оруджев. - У вас выступление в этом городе?

По сложившейся традиции, в каждом городе, где останавливался "Литературный экспресс", несколько писателей выступали с сообщениями и докладами.

- Нет, - сказал Дронго, - но у меня есть там свои дела.

Он не стал объяснять, что в Ганновере его ждет Эдгар Вейдеманис. И наверняка там окажется и Планнинг, уже узнавший о смерти Темелиса.

- Не забудьте. - напомнил Оруджев, - завтра они возьмут у вас интервью.

- Не забуду, - ответил Дронго.

"Интересно. - подумал он, - кто из этих журналистов окажется посланием Потапова? Кажется, наступило время для его появления".

МОСКВА. 20 ИЮНЯ

В этот день все шло, как обычно. Утренняя почта, встреча с начальником управления, с которым он обсуждал дела, не имевшие отношения к Дронго. В одиннадцать тридцать позвонил сам генерал Городцов. Он имел неприятную манеру говорить в несколько развязном и вместе с тем слегка снисходительном тоне, с каким обычно говорили профессионалы с дилетантами, случайно попавшими в Федеральную службу безопасности Городцов работал в органах КГБ-ФСБ всю свою сознательную жизнь, пройдя путь от обычного сотрудника-лейтенанта до первого заместителя директора и генерал-полковника. Потапов, оказавшийся в контрразведке во многом благодаря случайности несколько лет назад, все еще считался не совсем своим, хотя пересидел уже нескольких директоров и заслужил репутацию человека, твердо знающего, чего именно он хочет.

- Доброе утро, - весело поздоровался Городцов. - Вы не могли бы зайти ко мне прямо сейчас? У нас есть некоторые соображения по поводу кандидатуры, которую вы просили.

- Сейчас приду, - ответил Потапов, поднимаясь с места.

Через несколько минут он был в кабинете Городцова. Там уже находился полковник Баширов. Потапов пожал руку сначала хозяину кабинета, затем полковнику и уселся за длинный стол, куда пересел и Городцов.

- Мы долго перебирали наших офицеров для поездки в "Экспрессе". сообщил Городцов. - Я понимаю, что это не обычная увеселительная прогулка. Но там нет нашего офицера, хотя ему давно положено там быть.

- От России там присутствует официальный представитель Министерства печати, - сухо доложил Потапов. - кроме того, мы задействовали эксперта-аналитика с мировым именем. Нам казалось, что этого вполне достаточно. Учитывая, что на территории России все участники проекта будут под нашим непосредственным контролем.

- Этого явно недостаточно, - усмехнулся Городцов. Усмешка была неприятной. Он как бы давал понять: что возьмешь с этого дилетанта, случайно оказавшегося в контрразведке.

- Почему недостаточно? - возразил Потапов. - Мы несколько раз обращались к этому эксперту. Он действует очень эффективно, как настоящий компьютер, умело вычисляет преступников и обычно находит единственно верный вариант. Почему вы полагаете, что на этот раз он должен ошибиться?

- У него не бывает ошибок?

- Конечно, бывают, он живой человек и, как любой из нас, может ошибаться. Но он достаточно грамотен для подобной работы. Кроме того, мы проанализировали сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что появление в данном составе нашего представителя могло бы сказаться на наших отношениях и с Европарламентом, и с ЮНЕСКО. Ведь по правилам "Экспресса" в нем принимают участие только профессиональные писатели и журналисты. Мы не хотели подставляться под новый скандал. От России там присутствует официальный представитель и трое писателей от городов, где пройдет "Экспресс", - от Калининграда Санкт-Петербурга и Москвы.

- Вы же смогли послать Дронго. Значит, можно было послать и нашего офицера.

- У Дронго европейская репутация. Многие его знают или хотя бы о нем слышали. Он иногда пишет на криминальные темы. С офицером возникли бы проблемы.

- Зато теперь мы имеем два убийства. И, судя по бездеятельности Дронго, он находится в полной прострации. Может, он растерялся и вообще не знает, что делать?

- Не думаю, - улыбнулся Потапов, - он редко теряется даже в сложных ситуациях.

- Не считайте его гением, - сухо заметил Городцов, которому, в свою очередь, не понравилась улыбка Потапова. - Я думаю, будет правильно, если туда под видом журналиста поедет один из сотрудников полковника Баширова.

- Мы имели в виду именно этот вариант, - кивнул Потапов, - для нас важно, чтобы это был специалист подобного профиля. Если мы имеем в составе "Экспресса" террориста, то важно заранее его обезвредить или хотя бы попытаться нейтрализовать.

- Кандидатуру Баширов согласует с вами, - предложил Городцов. - и давайте возьмем под совместный контроль движение зтого "Экспресса". В конце концов, мы делаем общее дело и должны заниматься им сообща.

- Да, конечно. Дронго остается в составе "Экспресса"?

- Это как вам удобно. Можете его оставить, можете отозвать. Он всего лишь частный аналитик. Для меня он абсолютно пустая карта, которую я не задействовал бы ни при каких обстоятельствах. У профессионалов свои методы, генерал, - подчеркнул Городцов.

- А Дронго вы не считаете профессионалом? - спросил Потапов, взглянув в глаза своего начальника.

- Нет, не считаю, - достаточно откровенно сказал Городцов. - И вообще не совсем представляю, как можно в делах такого рода прибегать к услугам неизвестных людей. Мне кажется, это неправильное решение. Тем более, что он даже не имеет нашего гражданства. По-моему, это большая ошибка.

- Когда нам нужно, мы вербуем иностранцев или дипломатов, - напомнил, сдерживаясь изо всех сил, Потапов. - А почему для пользы дела мы не можем привлекать специалиста с таким опытом? Кстати, его профессионализм признан и в МОССАД, и в ЦРУ.

- Надеюсь, вы не собираетесь привлекать специалистов из этих организаций? - зло пошутил Городцов. - Не обижайтесь, генерал, но мне кажется, что все эти новшества к добру не приведут. Я привык опираться на наши кадры, на проверенных сотрудников-профессионалов, которые имеют специальную подготовку и знают, как действовать в сложных ситуациях. А частные эксперты пусть дают свои консультации где-нибудь на научных симпозиумах или конференциях. Там, где действуют профессиональные убийцы, им не место. Ваш Дронго просто растерялся и не знает, что делать, - еще раз повторил Городцов.

- У меня есть разрешение руководства использовать его в данном проекте, - твердо сказал Потапов.

- Пожалуйста, - развел руками Городцов, - никто не собирается отнимать у вас этого эксперта. Ему нравится путешествовать по Европе в таком составе? На здоровье. Тем более, что за их путешествие платят европейские структуры. Но наш человек должен был появиться в этом "Экспрессе" гораздо раньше. Хотя и сейчас еще не поздно. Неужели вы не знаете; что в составе "Экспресса" находятся представители других спецслужб? Неужели вы не знаете, какой пристальный интерес к поездке проявляет английская разведка? И появление Джеймса Планнинга было не случайным. Это вы хотя бы понимаете?

- Именно поэтому мы не стали менять Дронго, - возразил Потапов. Англичане знают, что он не работает на нашу службу.

- Англичане похитили его помощника и выжали из этого больного человека все, что возможно, - насмешливо заметил Городцов, - я читал ваши отчеты. По-моему, вы переоценили этого эксперта. Может, он умеет находить убийцу по оставленному волосу, - пошутил Городцов, - но это не тот случай. Состав прибудет в Польшу через два дня, и мы уже не можем ждать. Я думаю, вы не будете возражать против нашей кандидатуры.

- Нет, - сказал Потапов, - конечно, нет. Когда этот человек полетит в Германию?

- Завтра, - сказал Городцов, взглянув на полковника, - Баширов познакомит вас с его личным делом. Думаю, что вместе мы быстрее добьемся успеха.

Когда Потапов ушел, Городцов молчал целую минуту. Затем посмотрел на Баширова.

- Он действительно такой хороший эксперт?

- Лучший, - ответил Баширов. - Хоромину с ним будет очень сложно.

- Если Хоромин не справится... - Городцов молчал еще секунд десять и наконец сказал: - Будем принимать кардинальное решение. Не обязательно, чтобы этот эксперт появился в Москве. Он может выпасть из вагона на следующем переезде. Если, конечно, начнет проявлять ненужную активность. Учтите, полковник, что от того, как мы проведем эту операцию, зависит и ваше будущее в том числе.

- Я об этом помню, - ответил Баширов, поднимаясь со стула. Завтра Хоромин вылетит в Ганновер. Я дам ему соответствующие указания.

ГАННОВЕР. 20 ИЮНЯ

Ганновер встретил "Литературный экспресс" удушливой жарой, чего почти никогда не бывало в этом городе. Группы распределили по разным отелям, и некоторых участников отправили в центральный отель "Кайзерхофф", находившийся напротив железнодорожного вокзала.

Дронго поднялся в свой номер, выходивший окном на вокзал. Несмотря на открытое окно, было очень жарко, а кондиционеров в этом отеле не было. Он разделся, прошел в душ и встал под холодную струю. И только немного придя в себя, он вызвал горничную, чтобы отгладить смятые костюмы и сдать в чистку рубашки. И затем, переодевшись, вышел в город.

Ганновер входил в состав герцогства Брауншвейг-Люнебург, основанного еще в тринадцатом веке. В тысяча шестьсот тридцать шестом году он стал столицей герцогства, после чего герцогство стало называться по имени этого города. А через пятьдесят четыре года герцогство стало курфюршеством. В тысяча семьсот четырнадцатом году курфюрст Ганновера Георг Людвиг стал английским королем Георгом I. Через сто лет на Венском конгрессе Ганноверское курфюрство было провозглашено королевством. А еще через полвека Ганновер поддержал Австрию в ее войне против Пруссии, был оккупирован последней и стал обычной провинцией объединенной Германии.

Во время войны Ганновер был подвергнут интенсивным бомбардировкам с воздуха и практически превратился в руины. По счастливой случайности почти не пострадал дворец Херренхаузен, построенный в семнадцатом и перестроенный в девятнадцатом веке.

В этом городе почти ежегодно проходили международные промышленные ярмарки, а к началу двадцать первого века было решено организовать Экспо-2000, на котором должны были быть представлены достижения научной и технической мысли всего человечества.

По замыслу организаторов, в этой грандиозной выставке должны были участвовать все страны и континенты. И действительно, почти все страны изъявили свое согласие. Все, кроме... самой богатой страны мира Соединенных Штатов Америки, обосновавших этот отказ отсутствием необходимых средств. Немцы обиделись, но не стали настаивать. Они построили к началу работы "Экспо" новый вокзал, отвели огромную территорию под выставку, установили даже специальную канатную дорогу и отремонтировали все дороги в городе.

Вечером во дворце от имени бургомистра был дан прием. На нем присутствовали участники "Экспресса", журналисты, гости. Дронго появился в конце вечера. Единственное, что он себе позволял в подобного рода мероприятиях, когда пить, есть и говорить нужно было одновременно, - это бокал красного вина, с которым он обходил гостей, стараясь не мешать им ужинать.

Дронго обратил внимание, что некоторые участники "Экспресса" так и не появились на приеме. Не было представителей Грузии, Украины. Испании, Югославии. Многие предпочли отдыхать в своих номерах. Дронго спустился по лестнице в приемный зал, где были размещены макеты Ганновера предвоенного и послевоенного периодов. В сорок пятом году в городе почти не было уцелевших зданий. Он услышал чьи-то шаги и, подняв голову, увидел Михаила Мураева.

- Вот так, - сказал Михаил Николаевич, хмуря седые брови. - Таким был этот город полвека назад. Вы видите, во что его превратили англичане? А ведь никто не собирается извиняться перед немцами за массовые убийства.

- Вы опять возвращаетесь к нашему спору?

- Нет, я думаю, что война отвратительна. Но история всегда трактуется в пользу тех или других. Посмотрите, во что был превращен Ганновер после войны. А вспомните Дрезден. Или Берлин. Конечно, немцы были агрессорами, но при чем здесь мирное население?

- Вот это я и говорил, - согласился Дронго. - Я думаю, что вас всех как подлинно творческих людей должны волновать прежде всего моральные критерии.

- Это сложно, - задумчиво заметил Мураев. - ведь у каждого свои критерии. Они зависят отличных качеств каждого человека.

- Вы полагаете, что в каждом из нас есть нравственные начала?

- Не знаю, - вздохнул Мураев, - в последнее время я начал сомневаться, что люди обладают подобными качествами. Мне вообще кажется, что наша душа поле компромиссов, мы соглашаемся с чем-то ежедневно и ежечасно.

- В таком случае наша свобода распространяется и на возможность выбора между добром и злом, - сказал Дронго. - Может быть, мы сами виноваты в том, что отвергаем эти нравственные начала.

- Люди слабы, - вздохнул Мураев, - и уж, конечно, мы все не ангелы.

- Я вспомнил спор епископа Бремхолма с Томасом Гоббсом, - улыбнулся Дронго. - Первый считал, что человек по количеству объектов, на которые распространяется его свобода, более свободен, чем ангелы. Человек выбирает между добром и злом, тогда как ангелы могут выбирать только добро. Епископ полагал, что такая свобода экстенсивна, так как человек не может творить добро в тех размерах, в каких его творят ангелы. Свобода ангелов носит интенсивный характер, ибо они не имеют вожделений и чувственных органов. Кажется, я цитирую почти дословно.

- Интересная мысль, - задумчиво сказал Мураев. - И как ему возражал Гоббс?

- Он писал, что не может быть свободы интенсивной и экстенсивной. Свобода, полагал Гоббс, есть свобода от насилия и от принуждения. Поэтому он разделял понятие свободы и полагал, что свобода от насилия есть абсолютная свобода, так как свободным от принуждения, даже добровольного, не может быть ни один человек. Гоббс спрашивал своих слушателей: когда ангелы действуют более свободно? Когда есть необходимость в их поступках, то есть они свободны от насилия, но действуют под влиянием принуждения, пусть даже и божественного, или у ангелов нет свободы от давящего на них морального диктата?

- Почему вы не бросаете свои занятия и не идете преподавать? - вдруг спросил Мураев. - С вашими знаниями можно было многого добиться.

- Мои знания - всего лишь последствия того удовольствия, которое я получаю от общения с книгами, - честно признался Дронго, - это единственные мои друзья. Самые лучшие и самые приятные.

Они вышли на воздух. Над городом собирались темные тучи. Дронго поднял голову.

- Кажется, скоро начнется ливень, - сказал он, глядя на небо. - В каком отеле вас разместили?

- Далеко, - махнул рукой Мураев. - Нас отвезут туда на автобусе.

- В таком случае я поспешу в от ель. Я не взял с собой зонтика, но, кажется, успею добежать раньше, чем начнется дождь.

- Я хочу подарить вам свою книгу. - сказал Мураев. - Прошу вас, не обижайтесь за надпись, которую я на ней сделал.

- Меня трудно обидеть, - сказал Дронго, чуть повышая голос.

Тучи стояли над головой, и атмосфера казалось нагретой до такого состояния, что могла взорваться в любой момент. Михаил Николаевич прочел:

Таинственный Дронго - аналитик. Однако

Его в Европе знает каждая собака

А ежели взглянуть пошире,

То даже не в Европе - в целом мире.

- Не обиделись на собаку? - спросил Мураев.

- Конечно, нет. Во-первых, это некий символ, а во-вторых, мне приятно получить от вас вашу книгу. Спасибо большое.

Дронго забрал книгу и быстро зашагал по направлению к отелю. Дождя он не боялся, наоборот, он любил дождь. Может, потому, что в его родном Баку это было большой редкостью. И когда прогремел гром и первые струи обрушились на землю, он с удовольствием поднял голову, подставляя им лицо. Это был настоящий ливень, и уже через несколько минут Дронго вымок до нитки. Но он продолжал медленно идти, наслаждаясь потоком воды, льющимся с неба с такой силой.

На улице он встретил украинцев, прятавшихся от дождя поддеревом. Несмотря на зонтики, которые они держали над собой ливень, сопровождаемый сильными порывами ветра, доставал их и под деревом. Дронго подошел к ним.

- Где вы были? - спросил он. - Я не видел вас на приеме.

- Купались, - усмехнулся Семухович. - Здесь есть небольшое озеро, и мы ходили туда. Днем было очень жарко.

- Вы хорошо устроились, - улыбнулся Дронго, - но я думаю, что если вы останетесь под дождем еще несколько минут, то вымокнете окончательно. Бежим через улицу в соседнее кафе. Если, конечно, дама не возражает.

- Вот видите, - усмехнулась Вотанова, - вы уже научились сначала спрашивать.

- Еще немного - и вы научите меня хорошим манерам, - прокричал Дронго, заглушая шум дождя, - бежим быстрее.

Через несколько минут они сидели в небольшом кафе, и Дронго заказал традиционную текилу для всех присутствующих. Когда первые порции были выпиты, он достал найденную на месте убийства пуговицу и показал ее Вотановой. Женщины обычно замечают подобные вещи лучше мужчин.

- Вы не знаете, кому могла принадлежать эта пуговица? - спросил он у Кати.

- Наверно, она с темной рубашки, - ответила Вотанова, взглянув на пуговицу, - может с блузки. Хотя нет, это, скорее, рубашка спортивного типа.

- Я тоже так подумал, - кивнул Дронго. - Вы не знаете, кто у нас носит такие рубашки?

- Не знаю, - улыбнулась она. - Вот вас я сразу различаю. Ваша золотая пряжка на ремне достаточно заметна.

Она говорила о его ремнях "Балли" с желтой пряжкой.

- С завтрашнего дня буду носить серебряную, чтобы не так бросалась в глаза, - парировал Дронго.

Они вернулись в отель через час, когда ливень наконец прекратился. Было уже поздно. Дронго попросил портье отправить намокший костюм в чистку, затем снова принял душ и достал книгу Мураева, собираясь начать ее читать. Именно в этот момент в дверь постучали. Дронго нахмурился. Он не любил неожиданных телефонных звонков и незапланированных визитов.

Дронго подошел к двери и посмотрел в глазок. На пороге стояла немецкая журналистка, с которой он оказался вместе в сауне. Он смутился. Взглянул на часы. Интересно, что ей нужно в такой поздний час? К тому же она, кажется, не говорит по-английски, а он не знает немецкого. Но нужно открыть, чтобы не выглядеть смешным.

Она постучала еще раз, и он, быстро натянув джинсы и майку, открыл дверь.

- Добрый вечер, - сказала она по-английски, улыбаясь.

- Добрый вечер, - ответил он и попытался тоже улыбнуться.

Кажется, на этом ее английский словарный запас был исчерпан.

Она смотрела на него, явно ожидая, что он посторонится и пропустит ее в номер. Но он стоял как каменный. Он видел, как она на него смотрит, и уловил запах спиртного. Очевидно, внизу, в баре, она уже выпила довольно много. И теперь ее тело требовало разрядки.

- Вы не говорите по-немецки? - наконец догадалась спросить дама.

- Нет, извините, только по-английски, - с его лица еще не сошла несколько растерянная улыбка.

Она была неплохо сложена, у нее были красивые светлые глаза. Но всего этого было явно мало, чтобы он посторонился. Он чувствовал себя неловко, особенно после эпизода в сауне, ведь она видела, как он выскочил в полном смятении.

- Я плохо говорю по-английски, - пожала плечами немка. - Я выросла в Швейцарии, а там говорили только на немецком, французском и итальянском. Вы знаете французский или итальянский?

- Немного знаю итальянский. - Отступать было невозможно: она могла помнить, как он разговаривал с итальянцами.

- В таком случае будем говорить по-итальянски, - предложила она. Сеньор не хочет меня пустить в свой номер?

На ней были темные легкие брюки и светлая майка, под которой больше ничего не было.

- Извините меня, сеньора, - сказал Дронго, немного посторонившись.

"В этом отеле не такие большие номера, чтобы могли поместиться двое, подумал он. - Во всяком случае, ей придется сесть либо на кровать, либо на стул".

Она быстро оценила обстановку и, выбрав кровать, уселась на нее.

- Наши женщины говорят, что вы самый элегантный мужчина в "Экспрессе", - сказала она, улыбнувшись.

- Это преувеличение. Просто большинство писателей носят бороду и усы, а я люблю быть всегда чисто выбритым. Вот и вся моя элегантность.

- Вы хорошо говорите по-итальянски, - заметила она. - Наша итальянская коллега сегодня вполне оценила ваши достоинства.

Дронго почувствовал, что краснеет. Он, много раз проходивший сквозь нелегкие испытания, каждый раз терялся от подобной лобовой атаки, не зная, как реагировать.

- Я не бываю на нудистских пляжах, - пробормотал он, - поэтому такая обстановка была для меня несколько необычной.

- И вы не ходите в сауну? Или в вашей стране нет общих саун? засмеялась она.

- В моей стране действительно нет ничего подобного, - кивнул Дронго.

Он почувствовал себя неловко от того, что стоял близко к ней, и, пройдя к столу, опустился на стул.

- Поэтому вы чувствуете себя таким скованным, - засмеялась она. - Не волнуйтесь, я вас не съем, честное слово.

"Надеюсь", - подумал он, изображая улыбку.

- У вас есть что-нибудь выпить? - спросила она.

- Только в мини-баре.

Он поднялся и достал из мини-бара небольшую бутылку шампанского. Быстро открыл ее, радуясь, что может хоть чем-то себя занять, отвлекая гостью от двусмысленного разговора. Принес два бокала, налил шампанского.

- Ваше здоровье, - он улыбнулся и пригубил кислый напиток.

"Почему шампанским называют такую гадость? - подумал Дронго. - Честное слово, "Советское шампанское" было намного лучше. И это совсем не ностальгия по хорошему напитку, просто мы привыкли к другим вкусовым ощущениям".

- Хорошее шампанское, - улыбнулась немка, облизнув губы.

Она посмотрела на него долгим томным взглядом. "В такой ситуации нужно быть либо идиотом, либо импотентом, - подумал он. - Пожалуй, идиотом быть лучше". Ему не нравились подобные атаки и эта подвыпившая женщина, которая пришла к нему с весьма определенной целью.

- Очень хорошее.

Он не знал, как отделаться от назойливой особы. Но просто так выпроводить немку было невозможно.

- Вы всегда такой нерешительный? - спросила она. По-итальянски это прозвучало как оскорбление, примерно так: "Вы всегда такой цыпленок?"

- У меня был тяжелый день, - начал Дронго, - и я должен еще написать статью для газеты. Утром надо ее сдать, поэтому сейчас я ее обдумываю.

- Вы можете написать ее позднее, - возразила она, чуть приподнимаясь.

- Конечно, - согласился Дронго, - но завтра утром мы все уезжаем на выставку "Экспо" и вернемся поздно вечером. А в газете ждать не будут. Я им должен сдать материал завтра утром.

На женщину из Восточной Европы такой аргумент не подействовал бы абсолютно. Но на немку, которая выросла в Швейцарии и живет в Западной Германии, это произвело впечатление. Работа прежде всего. Самое главное в жизни - это твоя работа, которую ты должен выполнять вовремя и качественно Дронго вспомнил, что Яцек Пацоха говорил о немцах. Для них подъем в семь утра - настоящий праздник, так как обычно они встают в пять. Немка закивала в знак понимания. Она подумала, что можно будет встретиться и потом, а работа должна быть сделана именно этой ночью.

- Вы будете сейчас писать статью? - спросила она.

- Да, - вздохнул Дронго, - у меня уже есть некоторые заготовки.

- Тогда не буду вам мешать.

Она попыталась подняться и чуть качнулась. Затем со смехом все-таки поднялась с кровати. Дронго сразу встал со стула. Она шагнула к нему и обхватила обеими руками. Ее рот был влажным и требовательным. А у него было ощущение жертвы, которая подвергается насилию. Она целовала его довольно долго и, только когда он невольно сжал ее руки, отпустила.

- Жаль, - сказала она, - такой породистый экземпляр пропадает.

"Еще немного - и она меня изнасилует", - подумал Дронго, пытаясь отстраниться.

- Вы будете работать? - еще раз спросила она.

- Конечно, - он готов был сказать что угодно, лишь бы она убралась из его номера.

Груди у нее были большие, и набухшие соски прикасались к его груди.

- Очень жаль, - сказала она по-итальянски, - очень жаль, - повторила она по-немецки и затем по-английски.

- Мне тоже жаль, - сказал Дронго, делая виноватое лицо.

- До свидания.

Она наконец отпустила его. Уже открыв дверь, она снова обернулась, и ему пришлось выдержать еще один поцелуй.

Когда она наконец подошла к лифту, Дронго закрыл дверь, испытав невероятное облегчение. Он успел заметить, как она обернулась и посмотрела на него. Ему было неловко. Закрыв дверь, он подошел к окну и раскрыл его настежь.

"Почему я каждый раз попадаю в дурацкое положение? - думал Дронго. - Я вел себя, как настоящий идиот. И, кажется, напрасно я так нервничал в сауне. А с другой стороны, я, наверно, обманываю себя. Ведь на самом деле моралист из меня никудышный. Мне было неприятно, что эта женщина видела во мне только самца-производителя и после принятия дозы спиртного решила зайти именно ко мне. Мне было неприятно? Или, может быть, я все-таки обманываю себя? Я просто не хотел встречаться с этой полупьяной журналисткой, с который мне было бы неинтересно и противно. Может, если на ее месте оказалась бы Мулайма Сингх или Катя Вотанова, я повел бы себя по-другому? Даже если бы пришла Мэрриет Меестер, так похожая на Николь Кидман. Или Драгана Павич. Возможно, я повел бы себя иначе. Хотя нет. Я бы все равно повел себя так же. Я неисправимый романтик, мне нужна душа женщины. Или я себя обманываю? Почему тогда у меня были контакты с другими женщинами, где душа явно не была задействована? А случай в американском кинотеатре, который произошел много лет назад? Или тогда я был моложе? Наверно, нет. Скорее, та незнакомка понравилась мне до такой степени, что при одной мысли, что она может отдаться этому мотоциклисту, у меня все перевернулось внутри. Похоже, что наша мораль зависит от конкретного желания. Как часто мы врем сами себе".

Дронго разделся, чтобы принять душ перед сном. Он прошел в ванную и долго чистил зубы. "Мой отец был прав, - подумал он с неожиданной грустью, неважно, кто именно любит тебя, самое главное в жизни - любить самому. Это чувство облагораживает человека, делает его чище, лучше, возвышеннее. Объектом страсти может быть какая-нибудь зарубежная актриса, с которой ты наверняка никогда больше не увидишься. Но чувство влюбленности само по себе - прекрасное чувство. И когда тебе нравится человек, ты забываешь обо всем на свете. В том числе и о его недостатках. Я обманываю себя, продолжал размышлять Дронго, вставая под душ. - Если бы она мне хоть немного нравилась, я бы, конечно, ей не отказал. Но в том-то все и дело, что она мне абсолютно не нравится".

Много лет назад, кажется, семнадцать или шестнадцать, у него уже была похожая история. Тогда в него влюбилась знакомая его близкого друга. А он в свою очередь испытывал симпатию к ее подруге. И образовавшийся четырехугольник не принес счастья никому из них. А их переплетенные чувства закончились разрывом всех отношений.

Он вспомнил лицо журналистки, ее требовательный, горячий поцелуй. Уходя, она, кажется, обернулась. Он не заметил выражения ее глаз. Она не была так сильно пьяна, как ему поначалу казалось. Очевидно, она выпила для храбрости. Возможно, что она волновалась не меньше его, а ему казалось, что она сильно пьяна. Ему только показалось...

"Нужно извиниться за свое поведение. - подумал Дронго. - Кажется, я вел себя, как настоящий хам. Она не была настолько пьяна, чтобы не понимать истинных причин моего отказа. Стыдно и глупо".

Он поспешил из ванной комнаты, вытираясь на ходу. Довольно быстро оделся и спустился в бар. Он рассчитал правильно. Она сидела одна и медленно цедила рюмку водки, держа ее двумя руками. Увидев Дронго, она грустно усмехнулась.

- Вы не пишете свою статью?

- Я пришел извиниться, - твердо сказал он. - Я не буду писать ее сегодня. Кажется, я могу отложить ее на завтрашний вечер.

Женщина покачала головой. Он был прав: она была не настолько пьяна, как хотела выглядеть, чтобы казаться более развязной. Очевидно, это была своеобразная форма защиты. Дронго невесело усмехнулся - аналитик его класса обязан был понять ее состояние. А он помнил только сегодняшний эпизод в сауне.

"Мы мыслим совсем по-разному, - горько подумал он. - Кажется, Байрон говорил, что для мужчины любовь всего лишь эпизод в его жизни, тогда как для женщины - это сама жизнь".

- Я хотел извиниться за свое поведение. - растерянно сказал Дронго, кажется, я не имел права сегодня ночью работать.

Она улыбнулась сквозь слезы. Он был прав, она не была настолько пьяна. Алкоголь был нужен ей для храбрости.

- Сядьте рядом со мной, - попросила она. - у меня все равно не хватит смелости отправиться снова к вам в номер. А дальше я с вами не поеду. Мы расстанемся в Германии, а в Восточную Европу с вами поедут другие журналисты.

Он сел рядом с ней.

- Налейте мне текилы, - попросил он девушку-бармена.

Та согласно кивнула головой.

- Я вел себя, как свинья, - признался Дронго, - извините меня.

- Нет, - она положила свою руку на его, - вы настоящий мужчина. Признание собственных ошибок делает честь любому из нас. Это вы меня простите, я была слишком настойчива.

- Мы можем подняться ко мне, - предложил Дронго.

- Нет, - улыбнулась она, - я сохраню вас в своем сердце как несбыточную мечту. Или несостоявшуюся мечту. Как сказать более правильно?

Он взял ее руку и бережно поцеловал. Она не отдернула руки, только покачала головой.

- Какие вы, мужчины, слабые существа. Один раз поступил как сильный человек - и сразу растаял. Может, мир действительно меняется и феминистки будут править в новом веке. Как вы полагаете?

- Да, - кивнул он, - и, кажется, я буду их первой жертвой.

ГАННОВЕР. 21 ИЮНЯ

Утром Дронго как обычно не спустился к завтраку. Он ограничивался обычно чашкой чая и не понимал, как можно наедаться по утрам. Может, потому, что его утро обычно начиналось с десяти-одиннадцати часов, когда завтрак в большинстве отелей мира уже заканчивается. А может, потому, что он был ярко выраженной "совой" и пик его активности приходился на ночное время. Именно поэтому на завтрак у него была лишь чашка чая, обед заменяла легкая закуска, а ужин был плотным и обильным.

В этот день все участники "Литературного экспресса" отправились на выставку, представляющую достижения человеческой мысли к началу третьего тысячелетия. А Дронго вышел из отеля лишь в двенадцатом часу и, неспешно перейдя площадь, направился к вокзалу, откуда на выставку уходили специальные составы. Билеты им раздали заранее, и он сел в состав, который доставил его к новому вокзалу, рядом с которым и была расположена выставка. Отсюда ему пришлось прокатиться на эскалаторе метров пятьсот, и, наконец, он оказался перед входом. Он предъявил билет. Дежурный долго и испытующе глядел на него. Потом спросил:

- Вы актер?

- Нет, - улыбнулся Дронго, - по профессии я юрист, но надеюсь, что по жизни тоже не актер.

Дежурный понимал по-английски. Он улыбнулся в ответ:

- На вашем билете указано, что вы актер, - пояснил он, - это специальные билеты для актеров, которые работают в павильонах своих стран.

- Очевидно, участникам "Литературного экспресса" достались именно такие билеты, - развел руками Дронго.

- Значит, вы писатель, - понял дежурный. - Проходите.

- Скорее, журналист, - на всякий случай уточнил Дронго, проходя через электронный турникет.

Выставка располагалась в гигантских павильонах, разбросанных на большой площади. Чтобы найти нужный павильон, приходилось обращаться к услугам информационных бюро, которые выдавали специальные карты.

"Это все уже было, - вдруг подумал Дронго. - Грандиозная выставка достижений науки и техники. Тогда она называлась ВДНХ. Только павильоны там были гораздо красивее, и сам парк был разбит на куда большей площади, не говоря уже о его благоустройстве. Все новое - это хорошо забытое старое. Правда, полагают, что это была лишь ширма, скрывавшая сталинские лагеря и разгул сексотов. Возможно, что и так. Но ширма была сделана на славу, и многие приходили в тот парк просто отдохнуть".

Нужно было отдать должное и устроителям "Экспо-2000". Здесь размещались многочисленные рестораны и кафе, представлявшие многие страны и континенты. И хотя сами гигантские павильоны напоминали больше авиационные ангары, в каждом из подобных циклопических сооружений расположились секции нескольких стран, которые демонстрировали собственные достижения.

Многим нравились африканские павильоны, которые сосредоточились на собственной неповторимости, экзотике, и выиграли от этого. В павильонах продавали диковинные сувениры и поделки. Музыканты и танцоры соревновались друг с другом, поэты читали стихи, а миловидные женщины предлагали свой нехитрый товар. Посетители были в восторге, и в африканских павильонах всегда было много людей.

Дронго искал сирийский павильон, зная, что рядом с ним его ждет Эдгар Вейдеманис. На часах было уже пять минут первого, когда наконец он вышел к павильону, где висели черные траурные флаги. Сирийский народ отмечал траур по своему погибшему вождю. Кадры из парламента обошли весь мир. Парламентарии искренне плакали, сожалея об ушедшем диктаторе. Хафез Асад единолично правил страной в течение нескольких десятков лет, а, уходя, торжественно объявил своим наследником сына. Однако, несмотря на такой полумонархический-полудиктаторский режим, люди искренне сожалели о его смерти.

Есть нечто печальное и поучительное в смерти диктаторов. Почти всегда смерть подобного политика вызывает сильные чувства у его подданных. Очевидно, многолетние диктаторы имеют гораздо большую фору в политике, чем избранные демократическим путем руководители государств. Диктаторам не нужно идти на популистские шаги, рассчитывая набрать лишние голоса, к их услугам вся государственная машина, любое их действие будет одобрено средствами массовой информации и подано народу как настоящая забота о его благе. В отсутствии оппозиции диктаторы становятся не просто "отцами народа", они становятся полубожествами со всеми вытекающими отсюда атрибутами власти и обожания. Поэтому смерть любого полубога вызывает у населения объяснимые панику и замешательство. Ведь следующий полубог может оказаться и полудьяволом.

Дронго прошел мимо павильона, вошел в него. Вейдеманиса нигде не было. Он повернулся и прошел в соседний павильон, где размещалось ливийское представительство. Здесь был небольшой ливийский ресторан. Сидевший перед ним мужчина, очевидно, хозяин ресторана, был неимоверных размеров. На ломаном немецком он говорил с двумя девушками явно славянского типа, которые сидели рядом с ним и все время хихикали. Девушки говорили по-немецки не лучше хозяина, но это был язык, который понимали обе стороны. Дронго усмехнулся. Этому жирному арабу явно нравились светловолосые девочки. Он уже хотел пройти дальше, но увидел сидевшего за столом Вейдеманиса. Тот смотрел на друга так, словно назначил ему свидание именно здесь.

Дронго вошел в ресторан и хотел занять соседний столик. В эти часы здесь не было посетителей. Но Вейдеманис громко сказал ему:

- Я предупредил, что жду своего друга. Поэтому ты можешь расположиться рядом со мной.

Дронго сел напротив Эдгара.

- Почему здесь? - деловито спросил он. - Мы, кажется, договаривались встретиться у сирийского павильона.

- Я не мог там торчать. Ты знаешь, кто здесь ходит? Угадай с трех раз.

- Стервец Планнинг, - рассмеялся Дронго.

- Угадал. Он приехал раньше всех и был очень разочарован, не увидев тебя в толпе прибывших участников "Экспресса". Кажется, они сейчас в германском павильоне.

- Ясно. Планнинг вцепился в нас, как голодная собака в кость. И пока он меня здесь не увидит, он отсюда не уедет. Нужно будет его найти. Как у тебя дела? Есть что-нибудь новое?

- Звонил Потапов из Москвы, - сказал, оглядываясь по сторонам, Вейдеманис, - они считают, что в группе не хватает сотрудника ФСБ, и уже выслали сюда своего представителя.

- Уже догадался. Представитель России сообщил мне, что завтра к нам в поезд подсядут два журналиста. Учитывая время их появления, я полагаю, что либо один из них, либо оба - представители ФСБ. Поэтому все правильно. Потапов не сказал, кто именно?

- Нет. Он по телефону не стал ничего говорить. Только сообщил, что этот человек сам тебя найдет.

- Надеюсь, что найдет, - вздохнул Дронго. - Что ты заказал для себя? Попроси, чтобы мне принесли, какой-нибудь салат.

- Хорошо.

Вейдеманис еще не успел распорядиться, когда мимо ресторана прошли четверо украинцев и трое грузин, явно спешивших куда-то.

Дронго проводил их взглядом.

- Хорошие ребята, - пробормотал он, - особенно молодые. Важа Бугадзе меня просто поражает, очень интересный человек. В его возрасте иметь такие выдающиеся задатки - это большой аванс на будущее. И эта красивая семейная пара - Бондаренко с Вотановой. Ты знаешь, она недавно обиделась на меня, и я впервые в жизни не знал, что говорить.

- За что обиделась?

- Я заказал на всех кофе, а она посчитала, что я навязываю ей свое решение. Вот такой интересный характер.

- Она тебе нравится? - вдруг спросил Вейдеманис.

- Не знаю, - пожал плечами Дронго, - в любом случае наши встречи были бы невозможны.

- Почему? - не понял Эдгар.

- Мы подружились с ее мужем. А я, ты знаешь, пытаюсь соблюдать некие моральные принципы, которые для меня важны. Нельзя пить с мужчиной и ухаживать за его женой. Это не совсем правильно.

- Это воровской "кодекс чести". - усмехнулся Вейдеманис, - не приставать к жене человека, с которым выпиваешь.

- Это закон мужской чести, - возразил Дронго, - почитай Томаса Вулфа. У него есть замечательный роман "Взгляни на дом свой, Ангел". Он как раз пишет о подобных ситуациях. Хотя иногда я жалею, что она оказалась в этой поездке с мужем. У нее есть стержень, которого нет у других. Ты понимаешь, Эдгар, я вдруг с интересом заметил, что они - другие. Совсем другие. Это другое поколение, мой друг. Они не знают наших страхов и наших сомнений. Мы носим в себе груз ошибок, которые мы успели допустить в девяностые, а они совсем другие. Для них Советский Союз - это анахронизм, они уже не знают другой жизни, кроме этой, они уже живут в другой системе координат. И не только молодые украинцы. Там есть грузины, литовцы, молдаване. Те, кому под тридцать, - это "непоротое поколение", люди, выросшие в свободные восьмидесятые и очень свободные девяностые. Они ничего не боятся. Сорокалетние более осторожны, они больше скептики, так как еще успели увидеть маразм семидесятых. Может быть, мы уже другое поколение, Эдгар, как ты думаешь?

- Не знаю. Но мне неприятно, когда меня считают стариком в сорок с небольшим лет. Моя дочь говорит примерно то же, что и ты. Но я с ней не всегда согласен.

- Вот поэтому ты и начинаешь стареть, - засмеялся Дронго.

Официант поставил перед ним греческий салат. Это были тонко нарезанные овощи с зеленью, оливками и сыром. Он взял хлеб.

- Я по-прежнему чувствую себя молодым. Или, вернее, мне хочется так себя чувствовать. Ты знаешь, моему отцу почти семьдесят пять. И он говорит, что жизнь - удивительная вещь, что он только сейчас начинает понимать, какая это прекрасная штука. И он все еще наслаждается жизнью.

- По-моему, это прекрасно, - пробормотал Вейдеманис, - может, поэтому ты так же влюблен в жизнь, как и твой отец.

- Его жизнь оказалась более спокойной, чем моя, - задумчиво сказал Дронго, - у них не было таких потрясений. Даже во время войны они точно знали, какие ценности защищают. А я потерял собственную страну и оказался совсем в другой системе координат. Хотя, наверно, у каждого поколения свои испытания.

- Ты становишься меланхоликом, и это мне не нравится, - заметил Эдгар, - ты никогда не был таким. В твоих рассуждениях стала появляться печальная мудрость.

- Это "кризис среднего возраста", - невесело улыбнулся Дронго. - У нас в группе много красивых молодых женщин. Тридцатилетние Мулайма Сингх и Виржиния Захарьева, двадцатипятилетние Екатерина Вотанова и Драгана Павич. Катя даже моложе на один год. И я впервые в жизни не знаю, как себя вести. Ухаживать за ними я не могу, я кажусь себе неуклюжим ловеласом. Особенно интересно с Вотановой. Она ведь по возрасту годится мне в дочери. А пытается спорить со мной на равных, отстаивая свою точку зрения. Иногда я жалею, что не смогу продолжить нашу дружбу.

- Почему? - удивился Вейдеманис. - Ты можешь взять их киевский адрес.

- Не уверен, что это было бы правильно, - пробормотал Дронго, - они забудут о нашей встрече как только мы расстанемся. Все так и должно быть. У меня за спиной два ранения, участие в нескольких войнах, масса разных расследований. И последние семнадцать лет потрясающей жизни, включающей в себя путешествия по всему миру и массу встреч с интересными мужчинами и красивыми женщинами. Вчера одна немка пришла ко мне в номер.

- И как ты себя повел? - усмехнулся Вейдеманис.

- Очень плохо. Я ее просто выгнал. Можешь себе представить!

- Почему выгнал? Сколько ей лет?

- Лет тридцать - тридцать пять. Но разве это главное. И она симпатичная женщина. Но, кажется, все дело во мне. У меня намечается "кризис среднего возраста", так, по-моему, говорят о сорокалетних мужчинах психологи.

- В жизни не поверю, - пробормотал Эдгар, - не могу представить тебя унылым меланхоликом.

- Нет-нет. Представь, что, столкнувшись с молодыми людьми, я впервые это ясно ощутил. У меня "кризис среднего возраста", а у них вся жизнь впереди. Вот почему я буду помнить о наших встречах, а они забудут об этом сразу и навсегда. Для меня это обретение неких новых ценностей, для них всего лишь эпизод в начале жизни.

- Зато в сорок они поймут, что это было самое интересное путешествие в их жизни, а ты - самым интересным человеком в этой поездке, прокомментировал Вейдеманис.

- Значит, мне нужно подождать совсем немного, - махнул рукой Дронго, подождать, пока им не исполнится сорок лет. Впрочем, у меня профессия, с которой трудно рассчитывать на долголетие. Ты уже знаешь про убийство Темелиса? - спросил он, меняя тему.

- Да, - угрюмо кивнул Вейдеманис, - я понимаю, почему ты начал этот разговор о кризисе. Его убили у тебя на глазах.

- Почти. Убийца считает, что может вести себя подобным образом и я его не смогу найти. Думаю, что он напрасно пытается все время доказать мне свое превосходство. Я ведь все равно его вычислю.

- В таком случае сделай это быстрее, - попросил Вейдеманис, - завтра вы уже въезжаете в Восточную Европу. И до Москвы осталось не так много дней.

- Я уже очертил круг подозреваемых, - признался Дронго, - и в моем списке осталось всего несколько человек. Думаю, что через три-четыре дня я назову тебе имя убийцы. Я оставлю деньги на столе.

- Это еще один твой комплекс, - пробормотал, улыбнувшись, Вейдеманис. Почему ты никогда не позволяешь за тебя платить?

- Тебе я могу признаться, - рассмеялся Дронго. - Дело в том, что меня приучил к этому мой отец. Он с детства внушал мне: за свой хлеб человек обязан платить сам. А если тебя приглашают разделить хлеб с малознакомым человеком, плати сам, чтобы тот никогда не мог упрекнуть тебя его хлебом, которым он тебя угощал. Это к тебе, конечно, не относится, но говорят, привычка - вторая натура. И потом, если мы завалим это дело, то одинаково потеряем деньги. А если найдем мерзавца, то вместе заработаем. Будь здоров. У меня есть список из шести человек, которых я просил бы тебя проверить. Мне нужны данные по их работам. По их литературным работам. Это Георгий Мдивани, Юрий Семухович, Стефан Шпрингер, Альваро Бискарги, Мэрриет Меестер, Виржиния Захарьева. Достань мне все их работы, чтобы я мог с ними ознакомиться.

- Хорошо. Встретимся в Мальборке?

- Ни в коем случае. Это маленький польский городок, где каждый появившийся иностранец будет на виду. Давай лучше в Калининграде. Думаю, что к тому времени я уже буду знать, кого конкретно мне подозревать. И твои данные мне очень помогут.

- Хорошо, встретимся в Калининграде. Все участники проекта будут размещены в двух отелях - "Балтика" и "Калининград", но несколько человек отвезут в отель "Чайка". Это престижный отель в центре города. Несколько я знаю, среди этих людей есть и твоя фамилия.

- Кто еще?

- Мураев и Харламов, Мэрриет Меестер, Карлос Казарес, Инес Педроса, я не помню всех, но их немного, человек десять-двенадцать. Это сделано специально, чтобы ты мог спокойно встречаться с каждым, кто тебе нужен.

- Кто знает о моем появлении в Калининграде?

- Только несколько человек из управления ФСБ по Калининградской области. Даже губернатор Горбенко не поставлен в известность по поводу нашей операции. Они так долго готовились к приему этого "Экспресса"! Целых два года. Нужно их понять. Они чувствует себя колонией, отрезанной от метрополии. И рады каждому мероприятию, проводимому в их области.

- Ясно, - Дронго поднялся, - тогда буду ждать тебя в "Чайке", - он кивнул другу на прощанье и вышел из ресторана.

В британском павильоне, куда он прошел сразу после этого, было достаточно интересно, но Планнинга нигде не было. Дронго прошел во французский павильон, потом в испанский и наконец нашел Планнинга в кафе, недалеко от немецкого, самого большого павильона.

- Я думал, что вам не интересны подобные выставки, - пробормотал Планнинг.

Он был в темно-синей майке с вышитым маленьким ветвистым деревцем на груди и в светлых брюках. Дронго сел рядом, посмотрел на его майку.

- У вашей спутницы хороший вкус, - сказал он. - Это она вам выбирала майку в Мадриде. И вообще она симпатичная женщина. Англичане умеют устраиваться таким образом, превращая свои командировки в приятное времяпрепровождение.

- О чем вы говорите? - нахмурился Планнинг, взглянув на свою майку. При чем тут моя спутница?

- Фирма "Спрингфельд", - пояснил Дронго, указывая на майку, - подобные вещи продаются на Гран Виа, в самом конце улицы, прямо перед площадью Испании. Подозреваю, что вы там были со своей спутницей. Вы не скажете, что именно вы делали на улице, на которой случайно оказался наш отель, где был убит Густафсон?

- Вы все-таки думаете, что его убрала английская разведка?

- Конечно, нет. Но я уверен, что вы были рядом с нами в Мадриде и продолжите с нами весь этот путь до Москвы.

Планнинг держал в руках рюмку коньяка. Он неприязненно посмотрел на Дронго и спросил:

- Вы не пьете коньяк и кофе. Что вы будете пить? Предупреждаю, что у них нет текилы. Можете взять красное вино.

- Ну почему? - развел руками Дронго. - Я хочу сыграть на вашем поле. Что вы пьете? Кажется, коньяк? Пусть мне тоже принесут рюмку коньяка и кофе. Может быть, приобщившись к вашим вкусовым привычкам, я постигну мудрость английской разведки.

- Насчет кофе не уверен, но коньяк здесь хороший. - кивнул Планнинг. Этот бар открыли французы, он от их павильона. Между прочим, англичане пьют чай, и в этом плане мы с вами похожи. Просто мне захотелось кофе-эспрессо. И рюмку коньяка. Я не скажу вам, какой коньяк я пью, пусть это останется моей тайной, но здесь превосходный коньяк, который не дадут в обычном баре.

- Надеюсь, что это не "Ричардсон" и не "Людовик Тринадцатый", за рюмку которых нужно платить несколько сотен долларов, - вставил Дронго. - Или ваше ведомство вам так хорошо платит?

- Вы знаете эти сорта коньяка? - удивился Планнинг. - Как странно, что вы не любите хороший коньяк. Впрочем, как и хороший виски. Это настоящие напитки для мужчин.

- А где ваша дама? - поинтересовался Дронго. - Или вы совершаете экскурсию по выставке в одиночку?

- Я ждал вас, - недовольно заявил Планнинг, - нам сообщили, что во время переезда в Дортмунд произошел несчастный случай. Полиция предполагает, что это был не совсем несчастный случай, так как ручка на двери была сломана, и греческого журналиста, очевидно, просто выбросили из вагона.

- Думаю, что вы уже ознакомились с материалами экспертов, поэтому не стану с вами спорить. Темелиса убили почти у меня на глазах и выбросили из соседнего вагона сразу после того, как он вспомнил о событиях в Мадриде, когда к нему кто-то зашел в номер. Очевидно, убийца решил таким образом укрепить собственное алиби. А когда Темелис так неосторожно проболтался, убийца сделал единственный выбор.

- Кто убийца?

- Пока не знаю. Но чтобы успокоить ваше почтенное ведомство, могу сообщить, что круг подозреваемых сузился до нескольких человек. Абсолютно понятно, что убийца был с нами в мадридском отеле, присутствовал во время моего разговора с Темелисом в вагоне-ресторане. Убийца должен быть мужчиной, женщина не смогла бы сломать пневматическую ручку двери, хотя некоторые детали меня настораживают. И тем не менее, я полагаю, что убийца мужчина. Осталось несколько человек, которых я собираюсь проверить. Думаю, что через несколько дней я назову вам его имя.

Официант принес два пузатых, суживающихся кверху фужера, церемонно расставил их на столике. Дронго взял свой фужер, понюхал коньяк на некотором расстоянии, потом приблизил фужер к себе, вдыхая аромат коньяка.

- Очень хороший коньяк, - кивнул Дронго.

- Если выяснится, что вы разбираетесь и в этом вопросе, я готов признать ваше превосходство, - усмехнулся Планнинг. - И вы можете определить, какой это сорт коньяка?

Дронго сделал глоток. Несколько секунд катал жидкость на языке, затем проглотил. И задумчиво сказал:

- Думаю, это не коллекционный коньяк, однако очень хорошего качества, он взболтал содержимое своего фужера, глядя как по стенкам стекают капли. Они стекали медленно, и Дронго усмехнулся.

- Это тип экстры, - сказал он, - такому коньяку не меньше сорока лет. Видите, какие тонкие струйки остались на стенках бокала. Если бы коньяк был молодым, он бы стекал быстрее. Я не могу сказать точно, какой сорт дуба использовался при его хранении, но наверняка это были светлые сорта, так как я чувствую мягкость вкуса. Да, я думаю, что это сорокалетний коньяк.

- Браво, - восхищенно воскликнул Планнинг, - вы меня просто поразили. Я ведь заметил, как вы держите бокал, как осторожно вдыхаете аромат коньяка. Вы неплохой специалист, Дронго.

- Я вырос на Кавказе, - заметил Дронго, - и поэтому люблю хорошее красное вино. Но в трех закавказских республиках производился и неплохой коньяк. Конечно, я знаю, что коньяком называют только продукцию одной из конкретных областей Франции, но бренди, которое готовили армянские, грузинские и азербайджанские виноделы, было очень высокого качества. И я научился немного разбираться в подобных напитках. Я даже знаю, что лучшие сорта коньяка - это "Grand Reserve", который бывает обычно пятидесятилетней выдержки. Как видите, в моих познаниях нет ничего удивительного.

- Вы меня убедили, - рассмеялся Планнинг. - А теперь скажите, мистер Осведомленность, кто именно убил Темелиса? Я хочу знать, кого вы подозреваете, чтобы сделать свои выводы.

- Чтобы все испортить? - спросил Дронго. - Нет, я собираюсь найти его сам.

- Вы напрасно так упорствуете. Дело в том, что о моем визите в Португалию знали только несколько человек в руководстве нашей службы. Я приехал в Лиссабон и сразу отправился в Каишкаш, где собирался встретиться с вами. В Лиссабоне я ни с кем не встречался. Только переоделся, взял машину, не сказав, куда еду, и отправился за вашей группой. Вы понимаете, почему я вам об этом говорю? О моем визите в Каишкаш не знал никто. Тогда как о вашем визите могли узнать.

Дронго сделал еще глоток, слушая Планнинга.

- Поэтому я убежден, что стреляли не в меня, - закончил Планнинг, - их настоящей мишенью были вы, Дронго. И я бы не стал так долго экспериментировать с вашими аналитическими опытами, учитывая, что вас уже хотели убить в Португалии и подставить в Испании. В третий раз убийцы могут оказаться удачливее, поэтому я советовал бы вам опереться на мою помощь в розыске убийцы.

- Так и сделаю, - пробормотал Дронго, - но дело в том, что, в отличие от коньяка, я пока не уверен в своих ощущениях. И мне нужно еще несколько дней, чтобы все проверить.

- Я поеду с вами, - вдруг сказал Планнинг, - мы получили аккредитацию в вашей группе, и я теперь буду сопровождать вас в вашей поездке по странам Восточной Европы.

- Только вас нам и не хватало, - растерянно заметил Дронго.

- Во всяком случае, меня так просто из вагона не выбросят, ухмыльнулся англичанин, - а если попытаются это проделать с вами, я всегда могу придти вам на помощь.

- Надеюсь, вы будете один, без вашей подруги? - спросил Дронго.

- Почему она вам так не нравится?

- Наоборот, она мне очень нравится, и я бы с удовольствием поменялся с вами местами. Чтобы она сопровождала нас, а вы бы остались отдыхать где-нибудь в Западной Европе. И больше не похищали моего друга, приняв его за агента.

Планнинг сухо рассмеялся. Или сделал вид, что рассмеялся.

- Люблю работать с профессионалами, - признался он, - с вами приятно иметь дело.

- С вами тоже. Вы разрешите мне заплатить за наш коньяк?

- Нет, заплачу я - как проигравший. Ведь вы правильно определили, какой коньяк я заказал.

- Договорились, - Дронго увидел направлявшегося к одному из соседних павильонов Эужения Алисанку и поднялся, чтобы догнать литовца. - До встречи, Планнинг, - кивнул он англичанину.

Алисанку он догнал у входа в итальянский павильон. Увидев Дронго, Эужений улыбнулся. Они испытывали симпатию друг к другу - импульсивный, открытый, напористый Дронго и интеллигентно-сдержанный, молчаливый, никогда не повышающий голоса Алисанка.

- А где ваши соотечественники? - поинтересовался Дронго, здороваясь с литовцем.

- Не знаю, - улыбнулся тот, - кажется, они потерялись где-то у африканских павильонов. Там столько народа, - по-русски Алисанка говорил не просто без акцента, но и абсолютно правильно.

- Геркус сказал мне, что в момент убийства вы прошли в свое купе, уточнил Дронго.

- Да, - кивнул Алисанка, - мы были там вместе с Геркусом. В купе как раз сидел Лауринас. Мы взяли свои записные книжки и пошли обратно.

- Вы видели Темелиса?

- Да, он прошел с нами в соседнее купе. Там были два киприота и два грека. Они разговаривали о чем-то по-гречески.

- А в следующем купе находились болгары?

- Да. И англичанка. Они были вчетвером.

- Это было последнее купе с другой стороны? - уточнил Дронго.

- Нет, - чуть подумав, ответил Эужений, - наше купе находилось в середине вагона. Это я помню абсолютно точно. Значит, после купе болгар было еще два купе.

- Кто там был?

- Не помню, - ответил Алисанка, - но, кажется, в последнем наши женщины - Мулайма Сингх, Мэрриет Меестер и кто-то из немецких журналисток. Нет, я вспомнил. Не немецких. Там была австрийка Сильвия Треудел. Она разговаривала, стоя в коридоре, с Мулаймой, это я точно помню.

- И кто был в предпоследнем купе?

- Не знаю, - пожал плечами Алисанка, - мне кажется, что Борисов должен помнить, кто находился в купе рядом с ними, ведь он не сидел на месте, все время ходил по вагонам.

- Ясно. Спасибо вам, Эужений.

- Не за что, - улыбнулся Алисанка, - вы думаете все-таки, что Темелиса кто-то вытолкнул из вагона?

- Возможно, - уклонился от ответа Дронго, - он ведь сидел с нами и не был пьян. Почему он выбрал такой странный способ самоубийства?

- Я тоже об этом думал, - признался Алисанка, - и не нахожу разумного объяснения. Думаю, что нам повезло с таким экспертом, как вы. Если кто-нибудь и найдет убийцу, то это будете вы.

- Спасибо. Можно я задам вам один личный вопрос?

- Конечно, - кивнул Алисанка, - что вас интересует?

- В вашей биографии указано, что вы были офицером Советской Армии, причем комиссовались в девяностом году, когда в Литве к власти уже пришел Ландсбергис. Как получилось, что вы были в это время офицером?

- В восемьдесят восьмом году меня призвали на военную службу. И отказаться было невозможно. Два года я честно отслужил. Представляете мою ситуацию? С одной стороны, практические занятия и ленинские семинары, с другой, Литва уже объявила о своей независимости и там началось национальное движение. Было странное ощущение ирреальности происходящего, некоей раздвоенности.

- Понятно. И последний вопрос. Вы все время были с Геркусом или все-таки расставались?

- Нет, кажется все время были вместе. А почему вы спрашиваете? Думаете, что я мог сломать ручку? В таком случае логично предположить, что нас было двое, я сломал дверцу вагона, а Геркус выбросил Темелиса. Или наоборот, лукаво усмехнулся Алисанка.

У него были умные наблюдательные глаза. Дронго подумал, что интеллект этого литовца был вычислен абсолютно верно. Он достал из кармана найденную пуговицу.

- Вы не знаете, кому она могла принадлежать?

Эужений взглянул на пуговицу. Улыбнулся. Потом неожиданно спросил:

- Надеюсь, вы нашли ее не в кулаке погибшего Темелиса?

- Нет, просто я хочу вернуть ее владельцу. Я думаю, она была пришита к темной рубашке, а ваш друг Геркус всегда ходит в черном. И этот эстонский поэт тоже.

- Может, с его куртки, - подумав, ответил Алисанка, - но у Геркуса пуговицы никогда не отрываются. У него они пришиты насмерть. Это я точно знаю. И у меня таких пуговиц нет. Может, у Георгия Мдивани? Вы спросите у него.

- Так и сделаю, - пробормотал Дронго, - спасибо. Извините, что задержал вас.

- Не за что, - улыбнулся Эужений.

Дронго повернул к выходу. Уже стоя на эскалаторе, доставлявшем пассажиров к вокзалу, он увидел, как впереди мелькнула фигура Захарьевой. Дронго начал обгонять стоявших впереди людей, чтобы оказаться рядом с ней. Они подошли к вокзалу почти одновременно.

- Ах, это вы, - сказала Захарьева, вздрогнув, когда Дронго поравнялся с ней.

- Извините, - пробормотал он. - кажется, я вас напугал.

- Ничего страшного. - рассмеялась Виржиния. - Просто я в последнее время стала немного пугливой. Так говорят по-русски?

- Иногда говорят. Виржиния, вы не помните, кто был в предпоследнем купе, между вами и женщинами, которые занимали последнее купе.

- Не помню. Кажется, в последнем купе была Сильвия Треудел. Она говорила все время по мобильному телефону.

- А кто находился в другом купе?

- Не помню, - снова сказала Виржиния, - я ведь была в ресторане, рядом с вами, и вообще не ходила в другую сторону.

- Ясно, - разочарованно произнес Дронго, доставая пуговицу. - Говорят, что женщины наблюдательнее мужчин. Вы не знаете, чья это пуговица?

- Я не наблюдательна, - развела руками Виржиния, - наверное, кого-то из мужчин. Вы опросите лучше наших мужчин, они вам скажут. Где вы ее нашли?

- В нашем автобусе.

- Тогда отдайте ее Нелли Мёллер, она найдет владельца.

- Думаю, это не так важно, иначе владелец давно бы ее искал. У нас и без того хватает неприятностей в этой поездке. И несчастный случай с Темелисом. Хотя Борисов считает, что его выбросили.

- Он правильно считает, - сказала своим хрипловатым голосом Виржиния.

- Почему правильно?

- Когда мы пошли за своими блокнотами, я слышала, как Темелис что-то сказал по-гречески и прошел не в сторону ресторана, а мимо нашего купе. Кажется, его кто-то позвал. Я вам говорила об этом.

- Помню, - сказал Дронго, - но не обязательно, чтобы Темелис говорил со своим убийцей. Как раз убийца должен был сделать так, чтобы вы не услышали их разговора. Я слышал, как вы подошли к Борисову сразу после убийства и он громко вам возражал.

- Я предложила ему рассказать вам о наших специальных записях для болгарского журнала. У Пашкова были очень интересные наблюдения. Но Борисов считает, что его не стоит втягивать в эту историю. Я правильно сказала "втягивать"?

- Правильно. Вы вообще хорошо говорите по-русски, Виржиния. Извините меня за мою назойливость. Представляю, как вам тяжело. Надеюсь, что больше ничего страшного у нас в поездке не случится.

- Зато скоро свадьба, - улыбнулась Виржиния, - я слышала, как Сильвия договаривалась со своим женихом.

- Какая свадьба? - не понял Дронго.

- Сильвия выходит замуж, - пояснила Захарьева, - они договорились со своим женихом встретиться в Москве, где и отпразднуют свадьбу. Он уже получил российскую визу и собирается прилететь в Москву. Вы меня слышите?

- Слышу, - растерянно сказал Дронго, изумленно глядя на Виржинию. "Как могли не обратить внимание на подобный факт сотрудники ФСБ? - подумал Дронго. - Как они могли этого не знать?"

МОСКВА. 21 ИЮНЯ

Потапов сидел в своем кабинете, когда зазвонил городской телефон. Генерал взглянул на аппарат, удивленно посмотрел на часы. Было уже достаточно поздно. А его городской номер никто из знакомых не знал. Потапов поднял трубку.

- Слушаю вас.

- Добрый вечер, - узнал он характерный голос Дронго. - Кажется, я ошибся номером. Может, мне лучше перезвонить?

- Да, вы ошиблись, - сразу ответил Потапов и положил трубку.

Он поднялся и, выйдя из кабинета, прошел через приемную в коридор. На этаже пустовали многие кабинеты. Он прошел несколько кабинетов и вошел в один из них, где сидел молодой сотрудник. Увидев генерала, он вскочил.

- Мне нужно поговорить по городскому телефону, - сказал Потапов, - если можно, оставьте меня одного.

Сотрудник кивнул и, быстро забрав со стола листы бумаги, вышел из кабинета. Потапов подошел к аппарату и набрал номер мобильного телефона Дронго. Тот сразу ответил. Очевидно, он ждал этого звонка.

- В чем дело? - спросил генерал. - Что случилось?

- Почему вы не сообщили мне о свадьбе Сильвии Треудел? - услышал он голос Дронго.

- О какой свадьбе? - не понял Потапов.

- Представитель Австрии Сильвия Треудел собирается выйти замуж, терпеливо объяснил Дронго, - а ее супруг уже получил визу и собирается прилететь в Москву. Как ваша служба могла пропустить подобный факт?

- Впервые слышу, - растерянно ответил генерал, - я обязательно проверю, но у нас не было никакой информации.

- И еще. Наш английский друг собирается путешествовать в одном поезде вместе со мной. Он оформляется как журналист.

- Только этого нам не хватало.

Потапов подумал, что Городцов, возможно, был прав, указывая, что Дронго не справится в одиночку и ему нужна помощь профессионала. Впрочем, Дронго много раз доказывал, что он умеет действовать и без посторонней помощи. "Городцов его плохо знает", - злорадно подумал Потапов.

- Вам нужна помощь? - спросил он.

- Нет, - ответил Дронго, - но мне уже сообщили, что должны приехать два журналиста.

- Да. Один из них представляет республиканскую газету, а другой радио.

- Я понимаю, - ответил Дронго, - но мне кажется, что нужно обратить внимание на прокол с этим женихом. Мне не нравятся такие факты. И еще случай с Мехмедом Селимовичем. Проверьте и его. Англичане заявили, что он был в первоначальных списках военных преступников по Боснии, но из окончательного списка его имя исчезло. Почему мне об этом не сообщили? Получается, что ваши сотрудники относятся к своей работе достаточно халатно. Или вы полагаете, что ничего страшного не случилось?

- Мы все проверим, - сказал Потапов, - может, нам поменять Вейдеманиса на другого человека?

- Нет. Он мне нужен. Другой человек не сможет меня понять. И потом при чем тут Эдгар? Все гораздо серьезнее, генерал, неужели вы этого еще не поняли?

Потапов нахмурился. Потом спросил:

- Вы убеждены, что справитесь?

- В последнее время я вообще ни в чем не убежден, - признался Дронго.

- Что? - не понял Потапов. - Что вы сказали?

- Не беспокойтесь, генерал, я пошутил. Проверьте вашу службу еще раз. Больше всего на свете не люблю, когда стреляют в спину. И еще один факт. Наш английский друг полагает, что о его появлении в Португалии не мог знать никто. Он никому не сообщал своего маршрута и поехал туда, чтобы встретиться со мной. Получается, что там ждали именно меня. И ждали люди, хорошо осведомленные. Я думаю, что вам нужно проверить и этот факт.

- Да, - растерянно сказал Потапов, - я вас понимаю.

- До свидания, - Дронго отключил свой телефон.

Потапов осторожно положил трубку на рычаг. Затем почему-то обернулся, словно за ним могли подглядывать. И после этого поднял аппарат, как будто в нем мог находиться "жучок" для подслушивания. Генерал прекрасно шал, что все кабинеты и телефоны защищены от прослушивания специальной техникой, но впервые в жизни он колебался. Затем, поставив аппарат на столик, он быстро вышел из кабинета.

Молодой сотрудник стоял в коридоре. Увидев генерала, он вытянулся по стойке смирно.

- Спасибо, - кивнул ему Потапов, возвращаясь в свой кабинет.

Уже усевшись в кресло, он думал минут двадцать. Дронго полагал, что утечка информации о его появлении в Каишкаше произошла из Москвы. Затем это неожиданное похищение Вейдеманиса. Англичане никогда в жизни не пошли бы на такой шаг, если бы не были абсолютно уверены, что Вейдеманис не является официальным представителем ФСБ. И наконец, этот прокол с женихом Треудел. Ведь поездом занимается непосредственно Камил Баширов и его сотрудники. Как могли профессионалы такого класса не сообщить ему о столь важной детали? Или Дронго ошибается? Но ведь визу для поездки в Россию жених Треудел обязан был получать в российском посольстве, а вся информация по "Литературному экспрессу" сразу передавалась в ФСБ.

Он протянул руку к трубке и вдруг опустил ее. Затем снова протянул. Подобные сомнения нельзя оставлять без внимания. Потапов наконец решился. Он поднял трубку и набрал номер начальника управления собственной безопасности ФСБ.

- У меня к вам важное дело, - начал Потапов, - думаю, нам нужно встретиться.

МАЛЬБОРК. 22 ИЮНЯ

Утром они выехали из Ганновера в небольшой городок Вольфсбург, чтобы сесть в свой поезд. На переполненном Ганноверском вокзале сделать подобную остановку поезда было бы достаточно сложно. На этот раз чемоданы грузили под контролем немецких полицейских, а посадку контролировали представители немецкого оргкомитета. От Пацохи стало известно, что на вокзале в Мальборке их будут встречать представители польских вооруженных сил и полиции, которые сами погрузят весь багаж и развезут по выбранным отелям. Очевидно. Яцек хотел перестраховаться и на территории собственной страны сделать все, чтобы исключить неприятности.

Дронго оказался в одном купе с Харламовым и Мураевым. Перед тем как сесть в вагон, он увидел Планнинга, уже стоявшего на перроне вокзала с фотоаппаратом в руках. Дронго невежливо отвернулся, когда англичанин кивнул ему в знак приветствия. "Такое количество шпионов на один состав... раздраженно подумал Дронго. - Наверно, я просто я нервничаю, что еще не сумел выяснить, кто именно убил Густафсона и выбросил Темелиса из вагона. Очевидно, у меня зависть к соперникам. И к Пацохе, и к Борисову, и к Планнингу. А еще в вагоне должны появиться российские журналисты, один из которых наверняка будет посланцем Потапова".

Именно поэтому он прошел в купе, где находились представители России, чтобы журналисты не искали его по всему составу. Едва поезд тронулся, как в их купе вошли двое. Мужчина и женщина. Ему было лет тридцать пять. Открытое лицо, прямые волосы, упрямо спадавшие на большой чистый лоб, карие глаза, мужественный подбородок - он был похож, скорее, на популярного актера кино, чем на обычного журналиста. Женщина выглядела скромнее. Ей было лет тридцать - среднего роста, светлые волосы, мелкие ровные зубы, узкие плечи, небольшая грудь. Мужчина был одет в джинсовый костюм, как Пацоха, а на женщине были темные брюки и светлая майка.

- Вячеслав Хоромин, - представился вошедший, - а это наша коллега с российского радио - Ольга Никольская. Вы, наверно, слушали ее репортажи.

- Слушали, - сказал Алексей Харламов, - и, между прочим, не всегда соглашались.

- Я вам говорил, Олечка, что здесь будут настоящие профессионалы, рассмеялся Хоромин, - вот вам один. Лауреат первого Антибукера, доцент факультета филологии Московского государственного университета. Один из ваших яростных оппонентов. Я читал его выступления.

- Не особенно яростных, - заметил Харламов, - но я не всегда соглашаюсь с вашими категорическими оценками, госпожа Никольская. Особенно когда вы даете оценки некоторым современным писателям. Среди них есть такие, которых никак нельзя отнести к настоящим писателям. Один из них заявил, что совестью нации писатели становятся в тех странах, где налицо дефицит совести. Эти слова звучат как издевательство по отношению к писателям и к обществу.

- Я знаю, о ком вы говорите, - вздохнула Ольга, - но он высказывал только свою точку зрения.

- Ничего себе точка зрения, - вмешался Мураев. - А в каком обществе и когда не было дефицита совести? Это, по-моему, на все времена. Или он может назвать конкретную страну и конкретную эпоху? По-моему, он просто издевается в своих словесных упражнениях над нашей литературой.

Дронго, не принимавший участия в начавшемся споре, улыбнулся и, поднявшись, вышел в коридор. Хоромин почти сразу вышел следом за ним.

- Вас предупреждали, что вы будете давать мне интервью? - спросил он, вставая рядом и глядя на мелькавшие за окном аккуратные домики Германии.

В этот момент поезд выезжал из бывшей Западной зоны и въезжал в Восточную. И хотя прошло уже около десяти лет, разница в уровне жизни по-прежнему была ощутимой. Дронго наблюдал это каждый раз, приезжая в некогда разделенные части одной страны. Это не сказывалось на его убеждениях, он по-прежнему считал трагедией развал огромного государства, в котором он прожил тридцать лет. Но это сильно сказывалось на его отношении к социальной демагогии, когда группа людей присваивает себе право говорить и решать за миллионы людей. Дорога в ад вымощена благими намерениями. И самые благие намерения по построению общества, где все равны, терпели крах, вступая в противоречие с природой человека.

- Предупреждали, - ответил Дронго, глядя на собеседника, отражавшегося в оконном стекле.

- Я хотел передать вам привет от генерала Потапова, - сообщил Хоромин.

- Я как-то сразу понял, что вы передадите мне привет именно от него, усмехнулся Дронго. - Эта Никольская действительно журналист, или она с вами?

- Нет, она действительно журналист. Я тоже журналист, у меня это "крыша" для нормальной работы.

- Давно приехали в Германию?

- Нет. Прилетел только вчера из Москвы. Меня командировали сюда для встречи с вами. У вас здесь, говорят, произошли уже два убийства. Меня оторвали ото всех дел и приказали лететь сюда.

- Говорите тише, - попросил Дронго, - здесь многие знают русский язык, и нас могут услышать. Да, у нас уже двое убитых. Пьер Густафсон и Анастасис Темелис. Первого застрелили в Мадриде, второго выбросили из вагона на переезде в Германию.

- Вы знаете, кто это сделал? - спросил Хоромин.

- Нет, - ответил Дронго, - если бы знал, я бы его сам выбросил из вагона. Хочу вас предупредить. У нас в составе есть представитель польской разведки. Это Яцек Пацоха. А также секретный сотрудник английской разведки Джеймс Планнинг. И болгарин, работающий на французов, Павел Борисов.

- Меня предупредили, - ухмыльнулся Хоромин, - что это, в общем, не "Литературный экспресс", а настоящий поезд шпионов.

- Несколько агентов на сто писателей. Соотношение более чем положительное, - заметил Дронго, - на самом же деле это соотношение почти всегда бывает половина на половину. Писатели и журналисты слишком известные люди, чтобы оставлять их без надлежащего контроля. Во все времена осведомителей вербовали именно в этой среде. И самых лучших шпионов тоже находили среди них. У подобных людей развита фантазия, они способны на творческий поиск, на неожиданные решения. И конечно, они главные диссиденты при любой власти.

- Убедили, - засмеялся Хоромин, - с завтрашнего дня стану писать книги.

- Только не с завтрашнего, - предложил Дронго. - Завтра мы будем в Мальборке, а это последний город перед нашим въездом в Россию.

- До Москвы еще далеко. - заметил Хоромин, - а из Калининграда они никуда не сбегут. Вам еще нужно проехать всю Прибалтику.

- Вы хотите сказать, что у нас есть время?

- Может быть. - Мимо них прошла Сильвия Треудел, и Дронго, улыбнувшись, поздоровался. - Может быть. - повторил Хоромин. - Руководство считает, что президенту целесообразнее отказаться от встречи с участниками "Экспресса", чем рисковать таким образом. Вы ведь не смогли вычислить убийцу.

- Пока не смог, - согласился Дронго. - А почему мне никто не сообщил про эту женщину? Ведь вы знали, что она выходит замуж.

- Она действительно выходит замуж. И ее жених попросил одноразовую визу в Москву на три дня. Мы рассмотрели ее дело. Он обычный студент, ему всего двадцать два года. У них разница в возрасте...

- Я знаю, сколько ей лет, - быстро сказал Дронго. - Меня интересует сам факт появления незнакомца одновременно с нашим "Экспрессом" в Москве. Почему его скрыли от меня?

- Не посчитали нужным сообщить, - пожал плечами Хоромин, - вообще-то я не знаю подробностей.

- Вы вооружены?

- Конечно. Я не собираюсь становиться очередной мишенью для вашего маньяка. Возможно, это кто-то из известных писателей, который решил прославиться таким мерзким способом, убирая своих коллег. Вам не приходила в голову подобная мысль?

- Нет, не приходила. Темелис был слабым журналистом, а Густафсон профессиональным наемником и мерзавцем, но уж никак не соперником кому-либо из здесь присутствующих.

- Как вы смело говорите о мертвом, - удивился Хоромин, - обычно говорят или хорошее, или ничего.

- Это не тот случай. Густафсон был не обычной жертвой. Он согласился на эту поездку в качестве пособника главного убийцы. Но с самого начала стало ясно, что у Густафсона, давно отвыкшего от подобной роли, начали сдавать нервы. И тогда убийца принял единственно верное решение - вычеркнуть ненужного помощника из нашей поездки. А мерзавцем Густафсон был, можете в этом не сомневаться.

- Верю вам на слово, - кивнул Хоромин. - Что я должен делать? Чем могу вам помочь?

- Для начала постараться стать своим человеком в "Экспрессе". Какими языками вы владеете?

- Английским и испанским.

- Прекрасно. Подружитесь с журналистами, пообщайтесь с писателями, в общем, проявляйте здоровую инициативу. Чтобы вас принимали за своего. Ни одного вопроса об убитых, ни одного вопроса о политике, здесь на это наложено негласное табу. Если понадобится, я вас позову. Вы меня понимаете?

- Вполне. Прямо сейчас отправлюсь в бар.

- И последний вопрос. Официальный представитель от России Кязим Оруджев - тоже ваш человек?

- Нет, - ответил Хоромин, - он сотрудник министерства печати. Хотя не исключаю, что он тоже представляет несколько ведомств в нашей группе. Но от моей "конторы" я здесь единственный представитель, это абсолютно точно.

- Спасибо. Встретимся после того, как пройдем немецко-польскую границу. Я бы посоветовал вам вернуться к этому времени в наше купе.

- Почему?

- Лучше, чтобы вы находились рядом с российскими писателями и журналистами. Не нужно слишком выделяться.

- Понимаю. Кстати, мы можем все время встречаться, я действительно должен сделать с вами небольшое интервью.

- Надеюсь, что наши беседы не появятся на страницах газет, - пошутил Дронго, отходя от своего собеседника. Тот громко засмеялся в ответ.

Дронго направился в другой вагон. Там уже находились представители Украины и Грузии, оказавшиеся вместе в восьмиместном купе. Он открыл дверь. Здесь были все, кроме Вотановой.

- Как у вас дела? - спросил Дронго. - Почему вы собрались в одном купе?

- Других мест не нашли, - ответил Микола Зинчук. - А вы где устроились?

- С российскими писателями, - ответил Дронго, - там интересный спор у Харламова с коллегами. Мне вообще кажется, что вы его немного недооцениваете. Он гораздо интереснее, чем вам кажется. И не столь одномерен.

- Он дал новое интервью "Литературной газете", - заявил Андрей Бондаренко, - вы прочтите его высказывания. Разве можно делать подобные заявления?

- Обязательно почитаю. Но я хочу, чтобы вы поняли и прочувствовали его боль, его сомнения. У каждого человека свое право на истину.

- У убийцы тоже? - спросил Важа Бугадзе, и все вздрогнули.

- Да, - ответил Дронго, - наверно, у него есть право и на свою истину.

- Если убийца с нами, я его сам задушу, - пообещал Георгий Мдивани, такие люди не имеют права жить. Как можно было убивать Темелиса? Он был такой спокойный, такой порядочный человек.

- Надеюсь, вы пошутили, - сказал Дронго, - но в любом случае я с вами согласен. Вы очень порядочный человек, Георгий, и мне будет приятно с вами общаться и в дальнейшем. Глядя на вас, я понимаю, почему грузин называют нацией князей.

- Не нужно так говорить, - растрогался Георгий, - давайте лучше пройдем в бар, и я вас угощу текилой.

- Нет, - сказал Дронго, - это я пришел в ваше купе. Сейчас мне нужно закончить некоторые дела, а когда мы пройдем границу, я обязательно вас найду, и мы с вами выпьем.

- Договорились, - кивнул Георгий.

Дронго прошел еще несколько купе. В одном из них он обнаружил Сильвию Треудел, беседовавшую с Драганой Павич. Разговор шел на английском.

- Извините, что вам помешал, - начал Дронго, показывая пуговицу, - вы не знаете, чья это пуговица?

- Точно не помню, чья, - сказала Драгана. - Может, вы мне ее оставите, и я найду владельца.

Он вспомнил разбитое лицо Темелиса. Если эта пуговица принадлежала убийце... Он сжал пуговицу в руке. Подставлять эту девочку он не имеет права.

- Нет, - сказал Дронго. - я сам найду владельца. А вы, если вспомните, найдите меня и скажите, кому мне ее отдать. Только сначала найдите меня, договорились?

- Я вспомню, - уверенно сказала Драгана, - обязательно вспомню.

- Сильвия, вы все время были в коридоре, - напомнил Дронго, - говорили по мобильному телефону. Некоторые говорят, что Темелиса кто-то позвал. Вы не помните, кто именно его позвал?

- Нет, не помню, - ответила она. Сильвии было под сорок. Она была среднего роста, имела довольно хорошую для такого возраста фигуру, заплетала свои длинные черные волосы в косы, употребляла специальную косметику для лица и вообще следила за собой.

- А кто был в соседнем купе, вы не помните? - спросил Дронго. - Кто был в предпоследнем купе, рядом с вами? Югославы? Украинцы? Грузины?

- Нет, испанцы, - уверенно ответила Сильвия, - точно, испанцы. Альберто Порлан все время стоял в коридоре и о чем-то говорил с французом Жаком Жуэ. Потом француз ушел, и Альберто вошел в купе. Там они были впятером.

- Вчетвером, - поправил ее Дронго.

- Нет, впятером. - упрямо ответила Сильвия, - там с ними был еще Мехмед Селимович. Он почему-то сидел в ними. Кажется, они говорили с Карлосом. И вместе пошли в вагон-ресторан.

- А потом вместе вернулись?

- Да, но Селимович ушел в соседний вагон. Там в первом купе были югославы. Он, Зоран Анджевски, Иван Джепаровски и, по-моему, еще кто-то, возможно, их аттендант. Но этого я точно не помню.

- Почему вы знаете, кто находился в первом купе следующего вагона?

- Я несколько раз выходила в другой вагон. Мы были с Мулаймой Сингх. Хотели договориться с немцами, чтобы нам разрешили перенести наши выступления в Ганновере. А штабной вагон был в начале состава, поэтому мы видели, кто сидел в первом купе. Во втором были Бискарги и Шпрингер. Мы к ним зашли и даже взяли у Шпрингера открытку с видами Лихтенштейна, которые он всем дарит на память.

- Спасибо, Сильвия, извините меня за беспокойство. Надеюсь, вы не забудете позвать меня на свадьбу в Москве?

- Не забуду, - рассмеялась Сильвия, чуть покраснев.

Дронго прошел дальше. Навстречу шел Бискарги. Увидев Дронго, он остановился. На нем была спортивная майка фирмы "Адидас" и темно-коричневые брюки.

- Я хотел взять у вас интервью для нашего журнала, - сообщил Бискарги.

- На каком языке он выходит?

- На испанском. Но я буду говорить с вами по-английски.

- Конечно, - согласился Дронго, - а где ваше купе?

- В другом вагоне. Вместе с представителями Испании. Там баск, каталонец и я. В общем, кроме Карлоса, все представители маленьких околоиспанских литератур, - рассмеялся Бискарги.

- Я думал, что Галисия - это ближе к Португалии, - сказал Дронго.

- Правильно, - согласился Альваро Бискарги, - поэтому наш Карлос всегда с португальцами. Мы договорились?

- Конечно, - кивнул Дронго, - в любое время к вашим услугам.

Он прошел дальше. Во всех купе, превращенных в своеобразные маленькие залы, шли дискуссии. Темы были самые разные. От постмодернизма в искусстве до интернетовской литературы, от классиков литературных жанров до новаторов, создающих свои произведения в виртуальных мирах. Это было настоящее пиршество духа, когда творческие люди стольких стран Европы могли общаться.

Неожиданно он увидел темную спортивную рубашку, висевшую за дверцей купе. Дронго подошел ближе. Сомнений не было. На рубашке не хватало нижней пуговицы. Именно той самой, которая была у него. Дронго открыл дверцу купе. В этом поезде они были прозрачные. В купе сидел человек и читал газету. Это был Никкола Лекка, молодой итальянец, обычно ходивший в черных рубашках.

- Извините, - сказал Дронго, обращаясь к итальянскому представителю, это ваша рубашка?

У итальянца была редкая черная бородка и немного всклокоченные волосы. Говорил он высоким голосом.

- Нет, сеньор, - несколько испуганно сказал молодой итальянец, поправляя очки, - конечно, не моя. Она мне будет очень велика. Это рубашка нашего друга Стефана Шпрингера.

МОСКВА. 22 ИЮНЯ

В это утро полковник Баширов привез последние схемы установки заряда у стены. Очевидно, вся расстановка трибун и палаток была уже согласована, и, передавая схемы своему пленнику, он сказал:

- Это окончательная расстановка, уже утвержденная. Больше изменений не будет. Постарайся проверить все еще раз, чтобы у тебя не случилось прокола.

- Ты ведь меня поэтому ловил в горах, чтобы я не прокололся, огрызнулся Меликов.

После того как он пересел в инвалидную коляску, с ним произошли разительные перемены. Он сильно похудел, его глаза лихорадочно блестели, а щетина на его лице, которую он раньше подстригал, превратилась в густую бороду, делая его похожим скорее на бандита, чем на интеллектуала-взрывника, бывшего офицера Советской Армии.

Братья Изотовы, которые были теперь к нему приставлены, не оставляли его одного ни на минуту, сопровождая даже в туалет. Меликов молчал, никак не комментируя их постоянное присутствие. В отличие от погибшего Голубева, с которым у него сразу не сложились отношения, с этими двумя он старался держаться достаточно корректно. Да и трудно быть некорректным, когда не можешь ходить и сидишь в инвалидной коляске с перебитыми ногами. Но они пользовались любой возможностью, чтобы его унизить. Подолгу не позволяли ему направиться в туалет, и так же долго не помогали подняться с постели, словно испытывая его терпение. Но Меликов молчал, он понимал, что любое его недовольство будет воспринято как личное поражение.

- Я все просчитаю еще раз, - хрипло сказал Меликов. - У тебя есть сигареты?

Полковник достал пачку сигарет, протянул своему пленнику.

Когда они разговаривали вдвоем, братья обычно оставляли их наедине. Полковник не любил сидеть, он разговаривал стоя, и этим как бы подчеркивал унизительное положение пленника.

Меликов полез за спичками, но полковник дал ему прикурить. Тот жадно затянулся, затем неожиданно спросил:

- Можно откровенно?

- Давай, - у Баширова вместо лица была словно пергаментная маска.

- Я уже понял, что должен сделать эту работу, для этого ты меня специально отловил и привез сюда. Я понял и другое. Никому из своих эту работу ты доверить не можешь. Одни, наверно, сидят в Чечне, другие тоже где-нибудь болтаются. Тебе нужен был взрывник, который никогда и нигде не проговорится. Верно?

- Я тебя слушаю, - полковник смотрел на пленника, никак не комментируя его слова.

- Ну вот, - выдохнул Меликов, - как только это случится, ты меня ликвидируешь. Верно?

- Посмотрим, - Баширов вспомнил убитого Голубева, но промолчал.

- Ликвидируешь, - уверенно сказал Меликов. - Поэтому я хочу знать, сколько мне осталось.

- Какая тебе разница?

- Большая. У меня дочь осталась под Киевом. Может, я хочу последний раз ей письмо написать.

- Какая дочь? - не поверил полковник. - Не валяй дурака, Меликов, мы все проверили, нет у тебя никакой дочери на Украине.

- Это ты так считаешь. Проверяльщики хреновы, - выдохнул Меликов, затягиваясь. - В общем, так. Мне нужно ей письмо написать и чтобы ты его отправил. Про свою судьбу ничего не стану писать, не дурак, понимаю, что нельзя. Напишу, будто я еще за кордоном. А ты обещай, что после моей смерти передашь.

Баширов смотрел на пленника. Его холодные глаза не выражали ничего. Он смотрел и обдумывал предложение. Затем кивнул.

- Укажешь адрес и дашь мне письмо. Учти, что если ты попытаешься как-то зашифровать свое послание... Сам понимаешь, мы эту девочку будем тоже проверять.

- Только ноги ей не ломайте, - зло сказал Меликов, выбрасывая сигарету, - и вообще, не нужно больше ничего говорить. Сломал ты меня, полковник. Я ведь чего угодно от тебя ожидал, но не такой пакости. Кому я теперь нужен со сломанными ногами? Пока у меня был шанс, я еще мог мечтать о побеге, а сейчас...

Он махнул рукой и развернулся, чтобы отправиться в свою комнату.

- Мирза, - позвал его полковник.

Он развернулся.

- Ты только не переигрывай, - посоветовал Баширов, - я ведь тебя уже хорошо изучил. Даже если я сломаю тебе и руки, ты все равно не сдашься. И это хорошо, Меликов, это придает вкус жизни.

- Иди ты... - выругался пленник, направляясь к себе в комнату.

Полковник открыл дверь, впуская охранников.

- Он должен закончить расчеты за два дня, - строго напомнил Баширов. Кроме меня, никто не должен видеть ни одной его бумаги. Это первое. И второе. Если он попытается что-либо предпринять, сразу звоните мне.

- Что он предпримет? - удивился один из братьев. - У него же сломаны ноги. Он до туалета сам дойти не может.

- Может, - уверенно сказал полковник, - если понадобится, он побежит и со сломанными ногами. Не доверяйте ему, он очень опасен. Понимает, что осталось совсем немного, поэтому будет готов на любую пакость, постарается сделать все, чтобы отсюда уйти. Вы меня поняли?

Уже возвращаясь в Москву, полковник подумал, что нужно проверить новую версию Меликова. Если у него осталась дочь... Об этом не хотелось думать. Но если у него есть дочь... И если, не дай Бог, он с ней общался... Тогда получается, что она может знать, кто именно его захватил. Полковник включил радио словно для того, чтобы заглушить свои мысли. При таком раскладе девочка не имела шансов остаться в живых. Баширов это прекрасно понимал. Но он понимал, что это также хорошо осознает и сам Меликов. Если он заговорил о дочери, о существовании которой они и не подозревали, то возможны два варианта. При первом он сломался и действительно хотел отправить последнюю весточку этой девочке. При втором - это был очередной трюк, рассчитанный на сентиментальность охраны, с тем чтобы показать свое смирение и придумать новый способ побега. Полковник знал, что его пленник - настоящий профессионал. Значит, оставалась вторая версия. Баширов прибавил звук и под звуки музыки увеличил скорость. Через два дня окончательные расчеты будут у него, и Меликов должен замолчать. Навсегда.

МАЛЬБОРК. 22 ИЮНЯ

- Вы уверены, что это рубашка Шпрингера? - спросил Дронго чуть дрогнувшим голосом.

- Абсолютно уверен, - закивал экспрессивный итальянец, - он сейчас придет, вы можете его подождать.

- А куда он пошел?

- Кажется, в штабной вагон, - улыбнулся Никкола Лекка, - они готовят там сюрприз, и он не хочет, чтобы я о нем знал.

- Спасибо, - кивнул Дронго выходя из купе.

"Интересно, какой сюрприз они там готовят?" - недовольно подумал он. В тамбуре стояла Мулайма Сингх и курила сигарету. Увидев Дронго, она улыбнулась ему. Дронго очень нравилась эта молодая женщина с таким необычным именем и яркой, запоминающейся внешностью.

- Как у вас дела? - спросил он у Мулаймы.

- Очень устала, - призналась она, - все эти переезды очень утомительны. Я бы с удовольствием где-нибудь осталась на неделю.

- Можете в Польше, - предложил Дронго, - это почти рядом с вашей страной. Вы говорите по-польски?

- Нет, - улыбнулась она, - не говорю. Кроме датского, я хорошо знаю английский, французский и немецкий. И, конечно, шведский.

- Поразительно, - пробормотал Дронго, - в этом поезде все полиглоты. Знают не меньше пяти-шести языков. Я чувствую себя неполноценным человеком.

- Почему? - удивилась Мулайма. - А мне казалось, что вы знаете семь или восемь языков. Вы разговариваете с представителями многих стран на их языках.

- Нет, - возразил Дронго, - просто я хорошо знаю русский язык и поэтому понимаю украинцев, поляков, белорусов, даже если они говорят на своих языках. Кроме того, я знаю турецкий, который почти не отличается от азербайджанского, и, соответственно, понимаю турок, боснийцев, киприотов с турецкой стороны. Из европейских языков я знаю только английский и немного итальянский. А из восточных понимаю фарси. Это не так много.

- И вы говорите о своей неполноценности? - лукаво улыбнулась Мулайма. Я слышала, что про вас говорила Мэрриет Меестер. Она не верила, что вам только сорок лет.

- Увы, - пошутил он, проходя дальше, - уже сорок.

В следующем вагоне он столкнулся с Яцеком Пацохой, который, стоя у окна, заканчивал говорить по мобильному телефону.

- На вокзале в Мальборке нас будут встречать молодые офицеры нашей армии. Как по-русски это правильно?

- Курсанты?

- И курсанты тоже. Хорошо, что в Варшаву мы приедем после Москвы.

- Кому хорошо? - недовольно спросил Дронго.

- Всем хорошо, - сказал с явным подтекстом Пацоха.

Дронго увидел шедшего им навстречу Стефана Шпрингера. Представитель Лихтенштейна был очень высокого роста, под два метра, и в плечах не уже Дронго. Во всяком случае, справиться с таким в одиночку будет не так легко. Он напрягся, когда Шпрингер подошел ближе.

- Добрый день, Стефан, - кивнул ему Дронго. "Хорошо, что Пацоха стоит рядом, - подумал он. - В случае необходимости он придет на помощь". - Это ваша пуговица? - спросил он Шпрингера.

Яцек, знавший, где Дронго нашел пуговицу, пристально смотрел на Стефана.

- Моя, - спокойно сказал тот, - странно, что она оторвалась. Пуговицы на моей темной джинсовой рубашке закрепляются металлическими скобами, и вдруг она оторвалась. Хорошо еще, что у меня была запасная. Где вы ее нашли?

- А где вы ее потеряли? - уточнил Дронго.

- Не помню, - ответил Шпрингер, - кажется, на вокзале или в поезде. Где вы ее нашли? - снова спросил он.

- Под умывальником, - ответил Дронго, глядя в глаза Стефана.

Но тот, похоже, ничего не подозревал. Он безмятежно улыбался, глядя на Дронго и Пацоху. Разговор шел на английском, на котором Шпрингер говорил с характерным немецким акцентом.

- Вы жили с Темелисом на одном этаже в Мадриде, - напомнил Дронго. - Он к вам заходил вечером?

- Кажется, да, - кивнул Шпрингер, - но я уже лежал в постели, когда он ко мне зашел. Хотя нет, Темелис постучал и спросил, нет ли у меня штопора. Я ответил, что нет. И послал его к Альваро, у которого был нож со штопором. Поэтому я с Темелисом в ту ночь не виделся, мы только говорили через закрытую дверь.

- А почему вы ему не открыли дверь? - спросил Пацоха.

- Я уже был раздет, - пояснил Стефан.

- Возьмите вашу пуговицу. - сказал Дронго, возвращая ее хозяину.

Когда Шпрингер забрал пуговицу и отошел от них, Пацоха несколько насмешливо спросил:

- Наш комиссар Мегрэ опять ошибся. Пуговица не имела отношения к убийству?

- Боюсь, что имела, - серьезно ответил Дронго и, вспомнив о словах Лекки, крикнул уходившему Шпрингеру: - Какой сюрприз вы сегодня готовите?

- Вам уже сказали? - обернулся к нему Стефан. - Только не говорите Никколе. Сегодня у него день рождения, и мы хотим вечером отпраздновать его в ресторане отеля, в котором остановимся.

- Поздравляю, - пробормотал Дронго, стараясь не смотреть на ухмыляющегося Яцека.

Он повернулся и пошел в вагон, где находились российские писатели. Дронго еще не успел войти в купе, когда поезд начал тормозить: приближалась граница. Неожиданно Дронго почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся. Мехмед Селимович, проходивший по вагону, снял очки и кивнул Дронго. Тот кивнул ему в ответ.

Пограничный контроль на границе "Экспресс" прошел довольно быстро. И немецкие, и польские пограничники имели соответствующие инструкции относительно этого состава и его пассажиров.

Когда поезд медленно пересек границу с Польшей, в купе заглянул Яцек Пацоха и позвал Дронго в коридор.

- Нас было двадцать два человека в вагоне-ресторане, - зашептал Пацоха, - шесть женщин мы убираем. Литовцы были все время вместе, я узнавал. Нас с тобой тоже убираю - мы никуда не выходили из вагона-ресторана. Четверо испанцев вместе вернулись в купе и не выходили из него до того, как поезд затормозил.

- Выходили, - перебил его Дронго, - Карлос пошел первым.

- Карлос? - пробормотал Пацоха. - Хорошо, пусть будет Карлос Казарес. Значит, он первый. Кто еще?

- Остается десять человек, - посчитал Дронго, - трое югославов и трое украинцев, Стефан Шпрингер, Альваро Бискарги, Георгий Мдивани и Павел Борисов.

- Вместе с Казаресом одиннадцать, - подвел итог Яцек. - Кто из них убийца? Или убийцы среди них нет? Может, он случайно наткнулся на Темелиса?

- Ты веришь в подобные случайности? - спросил Дронго. - Напрасно ты так мучаешься. Убийца, абсолютно точно, один из этой "футбольной команды". Но меня волнует не убийца, а его возможный помощник.

- Какой помощник? Тебе опять мерещится Густафсон?

- Никто мне не мерещится. Но кто-то украл щетку с ручкой. И кто-то должен был привести Темелиса в тамбур в нужный момент. В случайности я не верю, они слишком невероятны, чтобы в них поверить. Я привык оперировать конкретными доказательствами, Яцек. Поэтому не будем гадать. Я постараюсь сделать так, чтобы указать тебе убийцу в ближайшие несколько дней, возможно, даже завтра.

- Посмотрим, - кивнул Пацоха.

В этот момент в вагоне появились Георгий Мдивани и Важа Бугадзе. Георгий, обязательный, как настоящий дворянин, пришел за Дронго, чтобы пригласить его в бар. Отказаться было невозможно. Втроем они прошли в вагон-ресторан и заказали сразу литровую бутылку текилы. Важа, выпив две рюмки, вежливо отказался и довольно быстро ушел. Оставшись вдвоем, Дронго и его мощный напарник выпили литровую бутыль, заедая ее тремя лимонами. Затем заказали еще пол-литровую бутылку. Бармен, испуганно смотревший на двух гигантов, которые молча и серьезно потребляли золотую текилу в таких количествах, быстро достал еще два лимона и нарезал их на ровные дольки.

Пока они опустошали бутылку, Дронго выяснил, что в тот момент, когда Георгий, вернувшись из ресторана в купе, начал искать свою записную книжку, поезд резко остановился.

- Хорошо, что меня удержал Важа, иначе я бы упал на него, - рассказывал Георгий.

- Значит, вы были в момент остановки поезда в своем куце? - уточнил Дронго.

- Конечно, - кивнул Георгий. - Я как раз в это время позвонил своим детям в Тбилиси. Знаете, как я скучаю без детей. Не могу даже передать словами. Не думал, что поездка будет для меня таким тяжелым испытанием.

Дронго видел, что в вагон-ресторан уже во второй раз заглянул Джеймс Планнинг, с удивленным видом наблюдая, как они пьют текилу. Он видел и Хоромина, который устроился за дальним столиком и пил пиво вместе с Зораном Анджевским, обмениваясь с ним редкими репликами. Дронго замечал все вокруг, он пил не пьянея. Лишь когда они закончили вторую бутылку, он почувствовал неприятную тяжесть в голове, но, как ни странно, сохранил ясность мысли. "Очевидно, сказывается мое ранение, - подумал Дронго. - Может, внутри соскочил какой-то рычажок, и мне теперь трудно отключаться даже после такого количества спиртного".

К нему подошел Пацоха.

- Сейчас звонили из Варшавы, - негромко сообщил он, - спрашивали мое мнение. Я рекомендовал отменить встречу нашей группы с президентом Квасьневским. Мы не имеем права так рисковать. В нашем поезде есть наемный убийца или маньяк, и я не хочу вести его на встречу с президентом.

- Напрасно, - сказал Дронго. - Думаю, что мы решим все наши проблемы до того, как прибудем в Варшаву.

Он поднялся и, с удивлением заметив, что его несколько покачивает, пошел к выходу. Георгий двинулся следом.

- Давай споем, - предложил Мдивани, когда они вышли из бара.

- Я не умею петь по-грузински, но могу подпевать, - согласился Дронго.

- Найдем наших и тогда споем, - решил Георгий.

Они, наконец, дошли до его купе. Георгий ввалился в него и осторожно сел. В купе было двое: Вотанова, читавшая книгу Юрия Семуховича, и Микола, листавший какой-то журнал.

- Никого из наших нет, - удивился Георгий.

Вотанова отвлеклась от книги, взглянув на пришедших:

- Вы поменяли ремень?

- Да, - вспомнил Дронго про свой ремень. - Вот, видите, я сдержал слово. Поменял ремень с пряжкой, чтобы не так бросался в глаза.

- Вы всегда выполняете свои обещания? - улыбнулась она.

- Всегда, - он поднялся, чтобы выйти.

- Ты понимаешь в чем дело, - услышал он за спиной громкий голос Георгия, - этот человек настоящий мужчина. И я настоящий мужчина. На самом деле, ты самая интересная девочка в нашем поезде. Но даже если ты ему будешь очень нравиться, он никогда не станет к тебе приставать. И я не стану. Нельзя этого делать, закон чести не позволяет.

- А у женщины никто не спрашивает согласия? - рассмеялась Катя.

- Что ты говоришь? - махнул рукой Георгий. - Я тебе говорю про мужскую честь, а ты смеешься.

Дронго прошел дальше и заметил курившего в тамбуре Хоромина. Тот был один. Он взглянул на Дронго.

- Вы всегда так пьете? - спросил он с уважением.

- Вообще не пью, - ответил Дронго, - просто я обещал Георгию, что мы вместе выпьем.

- Мощно, - заметил Хоромин. - Впечатляет. Мы скоро прибываем в Мальборк. Согласно нашим расчетам, на границе с Калининградом в наш "Экспресс" войдут представители официальных властей. Это будут переводчики, помощники, представители ФСБ и пограничных служб, таможенники. Я думаю, что ваш убийца никуда не денется. Если, конечно, он в вагоне.

- Он здесь, - кивнул Дронго. - и я уже знаю, кто это.

- Назовите его имя, - потребовал Хоромин, выбрасывая сигарету. - Кто это?

- Завтра, - сказал Дронго. - Завтра вечером вы сможете его арестовать. Мне нужно проверить еще один факт.

- Завтра мы еще будем на территории Польши. А послезавтра утром выезжаем в Калининград. Будет правильно, если вы разоблачите убийцу на территории России.

- Мне это не очень нравится. - честно признался Дронго, - но я с вами согласен. Хорошо, если получится, я подожду еще один день. Только учтите. Хоромин, этот убийца очень опасен. И если я увижу, что он может причинить зло, возможно, мне придется остановить его уже завтра. Надеюсь, вы не откажетесь мне помочь. В конце концов, мы с вами делаем общее дело.

Стараясь не смотреть на рассерженное лицо офицера ФСБ, он прошел дальше. Поздно вечером поезд прибыл в Мальборк. Яцек Пацоха сдержал свое слово. На вокзале их встречали офицеры и курсанты польских вооруженных сил. Всех гостей развезли по нескольким отелям. Ужин начался в полночь, но еще до его начала Дронго купил бутылку шампанского и послал ее Никколе Лекке, чей день рождения они торжественно отметили в этот вечер. Поздно ночью Дронго вернулся в свой номер. Он проверил оружие и положил пистолет рядом с собой на столик. После чего забаррикадировал дверь двумя стульями с таким расчетом, чтобы ее невозможно было сразу открыть. В любом случае, если кто-то попытается проникнуть в его номер, он проснется и успеет достать оружие.

В эту ночь Дронго спал плохо. На следующий день он должен был назвать имя убийцы. Рано утром он позвонил Пацохе и торжественно сказал:

- Вызывай полицию. Яцек. Сегодня вечером я покажу тебе того, кто убил Пьера Густафсона и выбросил Темелиса из вагона. И пусть они будут во всеоружии. Это очень опасный преступник.

РАЗМЫШЛЕНИЯ. ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ

Наконец-то мы в Восточной Европе. Польские пограничники проверили наши паспорта, и мы тронулись дальше. Вавилон, к которому мы стремимся, все ближе и ближе. Скоро мы будем там, и сам царь вавилонский окажется перед нашими взорами. Интересно, как он будет смотреть нам в глаза? Какие слова найдет, чтобы оправдаться за все страдания, принесенные другим народам? Или он думает, что мы забыли о войнах, которые вела его страна? О страданиях невинных людей, которые оказались случайными заложниками многочисленных конфликтов.

После смерти Темелиса Дронго внешне не изменился. Он даже умудрился напиться в ресторане с этим грузином, чтобы продемонстрировать нам свое презрение. Как будто его ничто не волнует. Правда, я видел, как он ходит по вагону и выспрашивает каждого о случившемся. Он все еще надеется на свои аналитические способности. Он и не подозревает, что все уже кончено, что ему вообще лучше сойти с этого поезда. Никаких шансов у него нет. И я об этом знаю лучше других. Иногда я наблюдаю за ним, пытаясь понять природу его характера.

Конечно, он немного позер. Человек не может всегда выглядеть таким образом, словно он торопится на собственный юбилей. За месяц, который мы провели вместе, я ни разу не видел его небритым. Или в измятой рубашке. Такое ощущение, что он демонстративно ходит в отглаженных брюках и начищенных ботинках, показывая пример всем остальным.

Должен признать, что он обладает некоторыми познаниями. Я слышал его рассуждения о литературе, философии. Наверно, он нахватался этих знаний в своих поездках, ведь он много путешествует. Или действительно много читает. Я однажды видел, как он читает. Одну газетную страницу просто пробегает глазами. Сверху вниз. Не по горизонтали, как все остальные, и не каждую строчку. Он словно фотографирует страницы. Как такое возможно, я не понимаю, но он это делает. И, конечно, его парфюм, этот вызывающий запах "Фаренгейта", который шлейфом тянется за ним. Мне кажется, он делает это нарочно, как хищник, помечающий своим запахом собственную территорию.

Он ходит по вагонам, разговаривает почти с каждым встречным и внимательно наблюдает. Я вижу, как он наблюдает. Он не теряет надежды найти человека, который его так ненавидит. Но он все равно ничего не узнает. А я в который раз вспоминаю древнее проклятье, появившееся перед царем вавилонским Валтасаром. Много сотен лет назад надменный царь не поверил в пророчество. Надеюсь, что мне поверят больше. Я убежден, что смогу сказать все, что должен сказать. И сделать все, что должен сделать.

Наверно, Дронго пытается меня вычислить. Он уже понял, что меня нет среди литовцев и грузин. Но как меня найти - это для него загадка. И надеюсь, что он ее не разрешит до самой Москвы.

МАЛЬБОРК. 23 ИЮНЯ

Утром он привычно не спустился к завтраку. Когда он побрился, принял душ и спустился вниз, было уже одиннадцать часов утра. Дронго взял с собой пистолет, положил его в карман куртки. На улице лил дождь, и он, выйдя из отеля, оглянулся по сторонам. Все участники группы, проживавшие в их отеле, уже поехали на экскурсию в замок рыцарей Тевтонского ордена, центром которого когда-то был Мальборк. Современная Польша весьма интересна с исторической точки зрения. Это одна из самых больших стран Европы по своей территории: ее западную часть - Штеттин, Бреслау, Данциг и многие другие города и области - составляют исконно немецкие территории, когда-то отнятые у Германии по решению стран-победительниц и под давлением Сталина.

Именно тогда эти города стали польскими: Бреслау стал Вроцлавом, Данциг превратился в Гданьск и так далее. Именно под влиянием победившего Советского Союза западные границы Польши были перенесены далеко на Запад. А восточные части соответственно присоединены к самому Союзу. Многие поляки вспоминали отобранный Вильно, который в 1940 году был присоединен к Литве. Однако ни поляки, ни литовцы, чьи территории выросли за счет побед Советского Союза, об этом даже не вспоминали. Более того, привычный антисоветизм сменился оголтелой русофобией, когда в каждом русском с Востока видели если не врага, то недоброжелателя. Это было тем более странно, что именно Советский Союз выступил гарантом сохранения новой Польши.

Однако в истории не все так просто. Забыв о послевоенном разделе, поляки хорошо помнили три раздела конца восемнадцатого века, когда царская Россия получила контроль над большей частью Польши. Они хорошо помнили кровавые подавления польских восстаний царскими войсками. Наконец, они всегда помнили, как в сентябре тридцать девятого советские войска ударили им в спину, довершив разгром Польши. Они помнили и Советскую Армию, стоявшую на другом берегу Вислы и наблюдавшую, как немецкие войска расправлялись с польскими повстанцами. Они помнили и долгие годы социалистического режима, который многие католики так и не признали. И наконец, поляки с ужасом узнали о Катынской трагедии. Счет мог быть длинным.

Но очевидно, что и соседней Германии поляки могли предъявить еще более длинный счет. В центре Варшавы еще сохранились места, где на улицах расстреливали участников Варшавского восстания. Однако Германия была сейчас другой, и отношение к ней было иное. Сытая, богатая, она нужна была для интеграции в НАТО и в другие европейские структуры. Поэтому счет к немцам был отброшен как не подлежащий оплате, а счет к России выставлен по каждому пункту. Теперь можно было брать реванш за многолетнее унижение. Не стало Советского Союза, и с русскими можно было разговаривать совсем по-другому.

Дронго вышел на улицу. Ливень не утихал. До замка ему придется идти под дождем. И хотя он взял зонтик, он мало бы помог. Неожиданно затормозила машина, и из нее вышел Пацоха.

- Все уже поехали в замок, - сказал Яцек. - Где ты был?

- Спал, - усмехнулся Дронго, - ты ведь знаешь, что я не хожу на завтрак.

- Поедем вместе в замок, - предложил Пацоха, - оттуда все участники "Экспресса" продолжат экскурсию - три часа будут плыть на теплоходе. И вечером состоится театрализованный прием.

- Какой прием?

- Актеры будут в рыцарских доспехах, - пояснил Пацоха, - кто хочет, может принять участие в этом празднике. Ты вчера обещал мне показать убийцу. Когда ты это собираешься сделать?

- Тогда вечером, - предложил Дронго, - во время представления. Сейчас в замке будет полно народу. А на теплоходе могут быть не все участники нашей группы. И появление неизвестных его насторожит. У тебя есть группа захвата?

- Есть. Четыре человека из нашей контрразведки. Еще несколько человек приедут к вечеру. Я думаю, мы справимся.

- Скажи, чтобы они были очень внимательны. Этот человек наверняка вооружен.

- Тогда это Борисов, - сказал Пацоха, - кроме нас, оружие было только у него.

- Не только, - загадочно ответил Дронго. - Мы с самого начала допустили небольшую ошибку, решив проверить только тех участников группы, которые оставались в мадридском отеле.

- Думаешь, что убийца попал в отель по воздуху? - рассмеялся Пацоха. Или ты веришь в перемещение тел?

- Вечером я назову имя убийцы. Он может быть вооружен. Скажи, чтобы все были наготове.

- Хорошо, - согласился Пацоха. - Если хочешь, водитель отвезет тебя к замку. Он стоит на берегу реки. Оттуда и начнется экскурсия.

- Спасибо. - кивнул Дронго, усаживаясь в машину.

Через двадцать минут они были у замка. Многие участники группы уже покидали замок, спасаясь от дождя в соседних кафе и барах. До отхода небольшого прогулочного теплохода, вмещавшего человек сто - сто пятьдесят, оставалось минут сорок. Дронго прошел по причалу. Здесь уже начинали собираться люди. Он прошел дальше и увидел Георгия Мдивани, стоявшего на причале.

- Как вы себя чувствуете? - спросил Дронго.

- Сегодня лучше. - засмеялся Георгий. - Вы меня в тот день перепили. Я даже не помню, как добрался до отеля. А когда добрался, то просто рухнул в постель. И два дня пролежал. Мне потом друзья еду приносили.

- Я тоже себя плохо чувствовал, - признался Дронго, - но принял таблетку аспирина и встал под душ.

- Помогло?

- Почти. Во всяком случае, голова не болела.

- Вам повезло, - улыбнулся Георгий.

К ним приблизились вышедшие из замка Харламов и Мураев.

- Как прошла экскурсия? - поинтересовался Дронго.

- Поразительно, - ответил Мураев. - Очень интересно. В замке была даже система отопления. И это в четырнадцатом веке! Очень интересно.

- У них были свои правила поведения и свои понятия чести, - задумчиво добавил Алексей Харламов. - Вы знаете, я давно хотел вас спросить. Вот на Кавказе тоже свои понятия чести - высоко ставится мужская добродетель, мужское слово. Мне говорили, что даже взрослый сын никогда не осмелится курить в присутствии отца. Рассказывали об уважении к старшим.

- Правильно говорили.

- И в то же время такая дикая коррупция, такое поголовное взяточничество. Чем это объяснить? Ведь это одни и те же мужчины. Неужели у них нет чести, достоинства? Неужели при таких высоких понятиях добродетели можно быть настолько непорядочными людьми?

- Наверное, можно, - вздохнул Дронго, - на Востоке взятка считалась актом доброй воли, не унижающим мужчину. Конечно, вы правы. Это омерзительно. И особенно противно, когда торжествующий негодяй оправдывает свое воровство интересами семьи, дома, близких. На самом деле любой взяточник - это проститутка, торгующая своей совестью. Для меня любая проститутка лучше, чем чиновник, получающий мзду. Но искоренить подобное практически невозможно. Для этого нужно менять всю систему. И человеческую природу. Если даже в Японии один из бывших премьер-министров брал взятки, если даже в Западной Европе ловят на этом чиновников высокого ранга, то на Кавказе это норма.

- Мой покойный отец говорил, что нашу полицию нельзя исправить, вздохнул Георгий, - и наши правоохранительные органы в любом случае будут тормозить любую реформу. Единственный выход - разогнать всех сотрудников и набрать новых. Сделать такую революцию в системе, иначе ничего не получится.

- Придут новые, которые будут брать взятки, как старые, - горько ответил Дронго. - Мне иногда бывает страшно за будущее этого региона. При тотальной коррупции и местничестве, при повальном воровстве все три страны обречены на распад и гибель. У Азербайджана, Грузии и Армении нет шансов на гарантированное выживание. Боюсь, что гражданская война в Грузии еще может повториться, запылают более страшные пожары в Баку и в Ереване. Хотя в Армении уже, кажется, хуже быть не может. Убийство спикера и премьера - это очень сильный удар по престижу страны.

- Вы пессимист, - мрачно заметил Харламов.

- Я не думаю, что вы большой оптимист, - заметил Дронго. - Знаю вашу точку зрения по чеченскому вопросу и уважаю вашу позицию, хотя и не разделяю ее. Я понимаю вашу боль и тревогу. Но я понимаю боль и горе всех людей, оказавшихся волею судеб втянутыми в эту страшную войну на Кавказе. Понимаете, что здесь важно. Один главный общий принцип - не убий. Никого, ни старика, ни женщину, ни младенца. И когда бомбят чеченские села, это не метод борьбы с бандитами.

- А когда взрывают дома? - сурово спросил Харламов. - Или когда захватывают больницы? Это метод борьбы? Или когда вас берут в заложники?

- Нет, - сказал Дронго, - это тоже не метод. Что касается взятия заложников, это позор. Самый настоящий позор. Дошло до того, что в заложники стали брать журналистов, которые приезжали к конкретным людям, доверившись им на слово. Таким чудовищным фактам нет оправдания. Но бороться нужно с бандитами, а не с народом.

- У нас опять получился разговор о политике, - вставил Мураев.

- По-другому не выходит, - вздохнул Дронго, - мы живем в век перемен, а это самое страшное наказание, по словам китайского философа. И я думаю, что наш век перемен еще не кончился.

На причале уже скопилось много людей. Дронго оглянулся. Он был прав. Человек, который его интересовал, не пришел на причал. Значит, партия будет разыграна сегодня вечером. Зато рядом с собой он обнаружил Планнинга. Тот был в смешной клетчатой кепке и серой куртке, которая в сочетании с брюками болотного цвета и тяжелыми ботинками делала его похожим на местного рыбака.

- Здравствуйте, Джеймс, - подошел к нему Дронго. - Вы хорошо выглядите.

- Надеюсь, что лучше, чем Темелис, - пробормотал Планнинг.

Он был явно чем-то рассержен.

- Что случилось, Джеймс? Почему у вас такое настроение?

- А каким оно должно быть? В нашем "Экспрессе" появились сначала русские журналисты, потом болгарские, польские. Вчера нас встречали представители вооруженных сил. Что происходит, Дронго? Откуда все эти люди? Что вы задумали?

- Узнаете сегодня вечером, - загадочно пообещал Дронго. - Кстати, вы любите текилу?

- Ненавижу, - сразу ответил Планнинг. - Надеюсь, вы не собираетесь меня спаивать, как этого грузина и украинцев, с которыми вы все время пьете. У вас здоровая печень, Дронго, а я не могу принять такого количества спиртного. Мне кажется, вас напрасно считают трезвенником. В любом вашем досье указано, что вы почти не пьете и предпочитаете красное вино. Наверное, уже пора вносить коррективы.

- Не стоит. - ответил Дронго. - А насчет печени вы не правы, Планнинг. Она у меня больная. Я дважды перенес заболевание печени. И об этом вы прекрасно знаете.

- Я начинаю думать, что вас подменили, - усмехнулся англичанин.

- Надеюсь, вы не собираетесь меня похитить, чтобы проверить мою печень, - пошутил Дронго. - Вырезанного легкого Вейдеманиса вам было достаточно?

- Не нужно так шутить, - нахмурился Планнинг. - Я ведь вам объяснял, что там произошла элементарная ошибка.

- Кто вас навел на Вейдеманиса? - спросил Дронго. - Только не говорите, что он сам подставился. Я его знаю, это настоящий профессионал.

- Мы за вами следили, - признался Планнинг. - А насчет него получили информацию из нашего посольства в Риге. В Латвии Вейдеманиса считают предателем.

- Только потому, что он не принял перемены, так пагубно отразившиеся на его судьбе, - жестко заметил Дронго. - Все понятно, Планнинг. Забыл спросить. Оружие у вас с собой?

- Нет, - ответил Планнинг, - завтра мы въезжаем в Россию, и я не хотел бы попасть в русскую тюрьму за незаконное хранение оружия.

- В таком случае будьте осторожны, - посоветовал Дронго. - Сегодня вечером может произойти все что угодно.

Он спустился во внутреннее помещение теплохода, где находился небольшой бар и стояли столики. За одним из них разместились Юрий Семухович, Андрей Бондаренко, Екатерина Вотанова. Напротив сидели Бугадзе и Мдивани. Дронго подсел к ним. Ему нравилось общаться с молодыми людьми. По возрасту он был старше всех сидевших за столом. Семухович был младше на год, а Георгий на несколько лет. Остальные были еще моложе. И ему нравилось подобное положение. Обычно в компаниях, где ему приходилось бывать, уже много лет он оказывался самым молодым. На этот раз уже он чувствовал себя старшим и не испытывал от этого каких-либо неудобств. Дронго, сев за столик, попросил принести ему кофе. Вокруг были эстонцы, латыши, литовцы, белорусы, молдаване. В первые дни некоторые из них отказывались говорить по-русски, предпочитая общаться по-английски, но постепенно все перешли на русский язык, который незаметно вытеснил английский и с каждым днем звучал все более уверенно.

Дронго сидел напротив Вотановой. Он заметил, как спустившаяся в бар Виржиния попросила бармена дать ей кофе и о чем-то тихо говорила с Планнингом. Тот улыбался, очевидно, делая ей комплименты. В дальнем конце помещения сидел Хоромин, он пил пиво в компании Харламова и Мураева. Рядом, за соседним столиком находились Мулайма Сингх и Мэрриет Меестер.

- Вы о чем-то задумались? - спросила Катя.

Оторвав взгляд от женщин, он взглянул на Вотанову. Во время поездки она чаще появлялась не в юбке, а в джинсах, что несколько удлиняло ее фигуру. Он вспомнил, что ему нравились женщины в брюках двадцать лет назад. Двадцать лет назад этой девочке было четыре года.

- Можно, я дам вам совет? - вдруг сказал Дронго.

- Какой совет? - не поняла Катя.

- Никогда не делайте замечания мужчинам в подобной ультимативной форме, - сказал он тихо, чтобы его никто не услышал.

- Вы имеете в виду себя? - поняла она.

- Я имею в виду вообще ваши отношения с мужчинами.

- Почему?

- Слабого мужчину вы сломаете, а сильный не захочет находиться рядом с вами.

- А вам не кажется, что женщине самой не интересно со слабым, а сильный ее будет подавлять. Может, женщине хочется быть рядом с равным?

- Вы предполагаете, что мужчина и женщина изначально равны? - печально спросил Дронго.

Поднявшись за новой порцией кофе, Бондаренко вернулся вместе с Семуховичем и уселся за стол. Георгий Мдивани и Важа Бугадзе поднялись на палубу, оставив их вчетвером.

- Я думаю, что равенство в отношениях с мужчиной предполагает равенство характеров, - ответила Вотанова.

- Это взгляд феминисток, которые не всегда бывают правы, - заметил Дронго.

- О чем вы говорите? - поинтересовался Юрий.

- О равенстве мужчины и женщины, - пояснил Дронго. - Не боюсь показаться консерватором и признаюсь, что не люблю феминисток. На мой взгляд, все это надуманное и идет скорее от позы, чем от души. Не встречал ни одной феминистки с удавшейся семейной жизнью, и не верю в их тезисы о равенстве полов. Я имею в виду не социальное равенство, а биологическое.

- Вы не просто консерватор, - сказала Вотанова, - вы женоненавистник. Вам не кажется, что женщинам не позволяли быть равными с мужчинами? Так всегда было в истории. И прежде всего они сами не позволяли себе подобного.

- Неправда. Я очень люблю женщин. Но я всегда помню, что женщина другое существо, и не обязательно худшее. Возможно, женщины лучше нас, они более устойчивые существа, чем мы, мужчины. Женщина обязана быть таковой, ибо существуют некие биологические законы. Женщина не может быть фантазеркой. С учетом разных факторов она может родить не больше двадцати-тридцати детей. Тогда как мужчина способен оплодотворить сотни женщин. И такой разброс обязывает мужчину постоянно искать какие-то новые стимулы, открывать новые страны, если хотите, быть постоянно в поиске, и наконец, просто утверждаться в качестве сильного человека. Тогда как женщине достаточно быть мудрой, чтобы оказаться на высоте. Интересно, что почти никто из женщин не любит жанр фантастики. Среди нумизматов, филателистов или других коллекционеров почти не бывает женщин.

- Женщины просто не хотят тратить время на ерунду, - убежденно заметила Вотанова, - и разрешают мужчинам заниматься такими глупостями. А насчет того, что мужчины "открывали другие страны"... Вам не кажется, что мужчины просто не позволяли женщинам быть рядом с ними?

- И вы думаете, что все можно изменить?

- Возможно, - она взглянула на него, - я полагаю, что многое изменится уже при нашей жизни.

- В таком случае встретимся с вами через семнадцать лет, - предложил Дронго, - и посмотрим, как вы будете относиться к нашему миру и к нашим проблемам, когда вам будет за сорок.

- К тому времени я буду старухой, - засмеялась Вотанова.

- Спасибо, - кивнул он, - вы считаете и меня стариком?

- Не обижайтесь. Я не имела в виду вас.

- Надеюсь, - пробормотал Дронго. - И, тем не менее, послушайтесь моего совета. Не будьте столь нетерпимы. Обычно это проявление слабости, а не силы.

- Вот вырастишь - и все поймешь, - пошутил Андрей.

- Немного осталось, - сказала она, - настоящая женщина обретает подлинную уверенность к тридцати годам.

Дронго незаметно усмехнулся. Все-таки некоторые его слова она явно запомнила. "Молодец, - подумал он, - не просто спорит, а умеет извлекать рациональное зерно. Она интересный человек. Интересна своим независимым и тяжелым характером. И своей способностью быть самостоятельной в суждениях".

- А ты откуда знаешь? - улыбнулся Андрей. - Тебе самой до тридцати целых шесть лет.

- Знаю, - отрезала она, - поэтому и говорю.

У этой невысокой девочки с крашеными рыжеватыми волосами был сильный характер. Он вспомнил Урсулу. Сколько лет с тех пор прошло? Кажется, шестнадцать. Катя еще ходила в первый класс, когда погибла Урсула. Она была женой его друга. Все они были тайно в нее влюблены. Но никто не решался в этом признаться. Решился только один - сам Адам Купцевич. Только этот элегантный поляк решился ухаживать за такой красивой женщиной. И в награду получил взрыв в автомобиле, в котором они находились. Купцевич чудом выжил, но врачи ампутировали ему обе ноги. А Урсула погибла, и Дронго был единственным свидетелем случившегося. Чудом уцелевшим единственным свидетелем.

- Интересно, есть на этом теплоходе текила? - неожиданно спросил Дронго.

- Не знаю, - удивился Андрей, - а вы хотите прямо здесь заказать текилу?

- Стоит попробовать. Поговорю с барменом, может, найдем.

- Здесь рассказывают, что вы перепили ирландца и русских писателей, сказала Катя.

- Про меня всегда рассказывают разные гадости, - шутливо пожаловался Дронго, - надеюсь, что вы не поверили. Разве можно перепить Маккормика? Или Мураева? Я только делал вид, что пил.

- В таком случае вы неплохо делали вид, - заметил Андрей Бондаренко. Вы железный человек, если смогли перепить не только их, но и Георгия Мдивани. Я видел, как вы держались после текилы. Он был зеленого цвета, а вы стояли так, словно вообще не пили.

- Надеюсь, это не единственное мое достоинство. - пробормотал Дронго. Кажется, мы уже возвращаемся. Я поговорю с барменом и узнаю насчет текилы.

Они успели выпить по две рюмки, когда теплоход причалил к берегу, и все стали сходить на причал, чтобы принять участие в празднике, который должен был начаться через час. К Дронго подошел Яцек Пацоха.

- У нас все готово, - сказал он. - Ты мне назовешь имя человека, которого мы должны взять. Вчера у нас было одиннадцать человек. Кто остался?

- Украинцев исключи, - сразу ответил Дронго, - вычеркнем из списка Карлоса Казареса и Георгия Мдивани. Остаются шесть человек. Мне нужно, чтобы ты пригласил этих шестерых в замок сразу после представления. Можешь это организовать?

- Конечно, могу. Шесть человек. Значит, ты еще точно не знаешь?

- Знаю, но могу ошибиться. Поэтому давай сделаем так. Ты должен пригласить Ивана Джепаровского, Зорана Анджевского, Мехмеда Селимовича, Стефана Шпрингера, Альваро Бискарги и Павла Борисова. Шесть человек, которые должны собраться во внутреннем дворике замка ровно через час после того, как закончатся выступления актеров.

- Они начнутся в шесть, - взглянул на часы Пацоха, - значит, я скажу, чтобы этих шестерых позвали к восьми.

- Да, - кивнул Дронго, - позови еще Георгия Мдивани. Я бы хотел, чтобы и он присутствовал во время сегодняшнего разговора.

- Мне трудно понять логику твоих рассуждений, - признался Пацоха, - но я согласен все сделать, лишь бы ты указал убийцу. Мы уже связались с Интерполом, они готовы выдать ордер на арест убийцы.

- Договорились, - кивнул Дронго, - значит, ровно в восемь вечера.

Праздник начался в шесть, как и говорил Пацоха. За накрытыми столами расселись не только участники "Литературного экспресса", но и приглашенные журналисты, гости из соседних городов, местные чиновники. Небольшой польский городок, кажется, собрал все свои запасы, чтобы достойно встретить такое количество известных в Европе людей. На площадке пели дети, выступали актеры. В половине седьмого к присутствующим обратился герольд вечера, одетый в костюм средневекового рыцаря. Попросив тишины, он объявил о начале рыцарского поединка.

Дронго подошел к Хоромину и тихо сказал, что встреча в замке состоится ровно в восемь часов.

- Почему? - спросил встревоженный Хоромин. - Что-нибудь случилось?

- На месте узнаете, - улыбнулся Дронго, ничего не объясняя. Затем он подошел к Планнингу и также предложил ему прийти через два часа во внутренний двор замка. Англичанин не удивился, кажется, он этого ждал.

Одетые в средневековые костюмы актеры начали разыгрывать традиционный рыцарский турнир, когда, сходясь в неистовой схватке, рыцари бились за право считаться сильнейшими или за честь своей дамы. В этот вечер рыцари бились спешившись. Гулкий звук мечей разносился далеко по излучине реки.

В семь часов герольд еще раз обратился к присутствующим. Он предложил всем желающим попробовать себя в рыцарском поединке. Почти сразу вызвались двое. Молдаванин Василий Гарнет и эстонец Карл Мартин. Молдаванина экипировали по всей форме, надев на него рыцарские доспехи. Эстонец ограничился легкой накидкой и мечом. И едва они сошлись, почти сразу выявилось преимущество молдаванина.

Затем было еще несколько поединков. Миловидные девушки предлагали каждому принять в них участие. Дронго видел, как засмеявшаяся Драгана предложила участвовать в этом поединке Зорану Анджевскому.

- Ты же спортсмен, - смеялась она, - можешь попытаться.

- Вы занимались спортом? - спросил Дронго, подходя к Зорану.

- Да, - кивнул тот, - футболом и гимнастикой. Но это было давно.

- Гимнастикой, - кивнул Дронго, - тогда у вас должны быть сильные руки.

- Наверное, - засмеялся Анджевски. - Лучше сами примите участие в этом турнире. Правда, боюсь, что на вас не найдется подходящих доспехов.

Неизвестно почему, но Дронго, вдруг шагнув к девушке, согласился на поединок. До встречи в замке оставалось совсем немного, минут двадцать, и, возможно, он подсознательно хотел показать убийце, что не готов вести сегодня разговор в замке. И таким образом успокоить его. Ему дали кольчугу, но рыцарский шлем оказался мал. Он взял тяжелый длинный меч - настоящий, кованный. Затем второй, короткий. Дронго поднял длинный меч. Тысячу лет его предки с мечами в руках отстаивали право на свою истину. И он вдруг почувствовал в себе их силу, словно ему передалась некая генная информация. Раньше он не держал в руках мечей, но в этот вечер они показались ему легкими шпагами.

В схватке с ним согласился принять участие высокий молодой Давид Матевосян. Он был сыном известного армянского писателя Гранта Матевосяна. Человек исключительного таланта, редкой порядочности и честности, Грант Матевосян создавал свои произведения, всегда помня о человеческом достоинстве, о сострадании, любви к ближнему. Когда в закавказских республиках началась националистическая истерия, Грант Матевосян оказался одним из немногих, кто сохранил верность идеалам, не отказавшись от любви к своему народу, но и не опускаясь до национализма и не становясь на один уровень с охлократическими трибунами. Его сын, аттендант армянской группы, кроме армянского хорошо владел английским, фарси и русским языками.

"Кажется, второй раз история повторяется в виде фарса, - вдруг подумал Дронго. - Давид снова выходит на бой с Голиафом. Если в первый раз Давиду повезло, то во второй может не повезти". И хотя они были почти одинакового роста, Дронго сознавал, что у Давида не было шансов. Молодой человек занимался спортом, ему было двадцать пять лет и формально он мог выглядеть даже фаворитом в их схватке. Но нужно было знать, что Дронго был профессионалом и в свои сорок лет успел принять даже бой с Миурой, которому, правда, проиграл. Дронго поднялся, сжал меч. "Этому мальчику придется нелегко". - подумал он.

- Может быть, заменить Давида? - спросил Дронго. - Мне кажется, что мы находимся в разных возрастных категориях.

Он сказал это почти шепотом, чтобы не обидеть молодого соперника. Герольд улыбнулся, объясняя, что это всего лишь игра и никто не предполагает, что они будут биться по-настоящему.

- Конечно, - согласился Дронго, несколько озадаченно поглядывая на приготовления Давида.

Сначала шел вялый обмен ударами. Дронго легко поднимал оба меча, словно прошел многолетнюю тренировку. Поняв, что ему не поразить соперника, Давид вдруг изменил тактику. Он отбил мечом слабый удар Дронго, затем метнул второй меч в доспехи нападавшего и вдруг, сделав кувырок через голову, оказался у ног Дронго, чтобы свалить его точным ударом. Давид в спортзале несколько раз применял подобный прием без меча, и ему каждый раз удавалось достичь хорошего результата. И здесь все должно было получиться. Если бы не одно обстоятельство. Дронго был готов отразить нападение. Он резко скрестил мечи, и соперник наткнулся на рукоятку тяжелого меча.

Через несколько секунд Давид поднялся. Из рассеченного лба хлестала кровь.

- Посмотрите, - закричала какая-то женщина, - у него кровь!

- Я просто ударился, - пытался объяснить Давид.

Но его уже вели к врачу, который начал осматривать рану. Дронго, бросив мечи, поспешил к Давиду. "Только этого не хватало", - подумал он. К счастью, рана оказалась не глубокой. Была рассечена кожа. Дронго успел в последний момент убрать мечи на себя и этим значительно смягчил последствия удара. Давиду наложили пластырь, и он, гордый вниманием женщин, важно продефилировал через арену. Дронго отказался выйти на арену во второй раз. "Вполне достаточно с меня и такой славы, - раздраженно думал он. - Нашел куда лезть. Дурацкое ребячество. Решил показать мальчику свои приемы. Абсолютный идиотизм". Он взглянул на часы. Было уже пять минут девятого. Замок находился в нескольких минутах ходьбы. Дронго зашагал туда. "Сейчас все должно решиться", - подумал он и увидел идущего впереди Планнинга. "Сегодня я укажу им убийцу. - еще раз подумал Дронго. - Хотя, кажется, только я знаю, что это еще не конец".

МАЛЬБОРК. 23 ИЮНЯ

Чтобы войти в замок, когда-то являвшийся оплотом тевтонских рыцарей, нужно было пройти по перекидному мосту, ведущему во внутренний двор. Дронго прошел по мосту, видя перед собой спину Планнинга. Когда они вошли в замок, Дронго окликнул англичанина. Тот обернулся.

- Странно, - сказал Планнинг, - я не думал, что вы ступаете так мягко. Не слышал, как вы оказались за моей спиной.

- У меня легкая обувь, - успокоил его Дронго. - Я не крался за вами.

- Надеюсь, - пробормотал Планнинг. - Зачем вы меня позвали? Вы знаете, я подозреваю, что в вас гибнет великий актер. Вам нравятся все эти театрализованные представления. По-моему, вы и сами хотите разыграть сегодня еще одно.

- Возможно, - сказал Дронго, - в таком случае вы будете одним из зрителей. Поэтому я предлагаю вам занять место в партере, чтобы не пропустить самое интересное.

Планнинг кивнул и, сложив зонтик, начал подниматься по лестнице. Дронго огляделся. Наверху стояли несколько сотрудников польской службы контрразведки. На мосту появились еще двое сотрудников. Уйти отсюда было невозможно. К Дронго подошел бледный Пацоха.

- У нас все готово, - сообщил он.

- Где эти шестеро?

- Семеро, - поправил его Яцек. - Ты ведь просил пригласить еще и Георгия Мдивани. Мы позвали и его. Скажи мне прямо сейчас, это он?

- Нет, - ответил Дронго. - Ты пойми, мне важна реакция возможного убийцы на мои слова, поэтому я собрал их здесь вместе. Должен подойти еще российский журналист Хоромин.

- Он уже здесь, - показал наверх Пацоха. - Кто еще?

- Больше никто. Поднимайся наверх и смотри, чем все это кончится. Пусть твои люди спустятся вниз. Нужно арестовать убийцу, не дав ему возможности опомниться. Сразу по моему сигналу они должны его арестовать.

- Понял, - кивнул Яцек, направляясь к лестнице.

Дронго стоял в центре двора, когда из внутренних покоев первого этажа к нему вышли семь человек. Георгий был доволен. Он опоздал утром на экскурсию и поэтому сейчас с удовольствием осматривал внутренние покои замка. Представители Югославии были недовольны, не понимая, зачем их позвали. Они уже утром осмотрели замок и не хотели совершать экскурсию вторично. Выйдя во двор, все семеро увидели Дронго.

- Господа, - громко обратился он ко всем собравшимся, - я хочу рассказать вам небольшую историю.

- Опять ваши истории, - хрипло сказал Борисов, - хватит историй. Мало того, что нас во второй раз привели на одну и ту же экскурсию, мы еще должны слушать ваши лекции.

- Боюсь, что вам придется послушать, Павел.

Дронго оглядел всех семерых.

- Я был абсолютно уверен, что убийца шведского журналиста Пьера Густафсона находится среди нас. Появление убийцы поздно ночью в отеле, как и любого постороннего человека, было бы невозможно. И не только потому, что одни двери были закрыты, а вторые, ведущие на улицу, - под контролем охранника и портье. Убийца точно рассчитал время моего появления в отеле. Он сидел на подоконнике и ждал, когда я приеду. Как только моя машина оказалась на Гран Виа, убийца достал оружие и сделал несколько выстрелов в свою жертву. Он так торопился, что не дал возможности Густафсону снять второй носок.

- Зачем вы нам это рассказываете? - перебил его Борисов. - Здесь не тюрьма, а мы еще не подследственные.

- Не перебивайте меня, - попросил Дронго, - я постараюсь уложиться в несколько минут. Итак, убийца выстрелил в свою жертву. Очевидно, до этого они пили вместе, так как, войдя в комнату убитого, я обнаружил на полу кусочки льда. Убийца выпил свой виски и, выплеснув остатки со льдом, унес стакан с собой. Преступление было совершено с таким расчетом, чтобы заставить именно меня первым обнаружить убитого и, естественно, вызвать подозрение полиции, которая должна была бы меня задержать. При этом убийца предусмотрительно не взял деньги убитого, понимая, что наличие крупной суммы у погибшего не позволит полиции отрабатывать вариант грабежа. Но я вытащил из бумажника все деньги и вынес их из номера...

- Вы хотите сказать, что украли деньги убитого?! - с ужасом спросил Иван Джепаровски.

- Я не украл, - объяснил Дронго, - я их сжег.

Он видел мрачное лицо Мехмеда Селимовича, нахмуренные брови Зорана Анджевского, видел, как переглянулись Шпрингер и Бискарги.

- Поначалу мне казалось, что главным подозреваемым является наш болгарский друг Павел Борисов. Он слышал мой последний разговор с убитым, более того, рассказывал об этом другим словно для того, чтобы убедить всех в моей личной вражде с Густафсоном. Кроме того, у Борисова есть оружие, - он увидел, как Павел встрепенулся. - Правда, зарегистрированное и оформленное по всей форме. - добавил Дронго. - Однако второе убийство заставило меня пересмотреть мою версию. На этот раз убийца очень спешил. Очевидно, Темелис, случайно оказавшийся свидетелем того, как убийца возвращался к себе в номер, также случайно проговорился. "Каждый из нас мог выйти из своего номера, зайти к коллеге и оказаться под подозрением", - сказал он. Это был сигнал убийце, который понял, что Темелис может его выдать. Убийца прошел в другой вагон, взял щетку с пластмассовой ручкой и с ее помощью выломал дверь вагона, и когда Темелис появился в тамбуре, просто вышвырнул его из вагона. Чем все это кончилось, вы хорошо знаете. На такой скорости у несчастного грека не было ни единого шанса.

- Кто это сделал? - спросил Борисов. - Назовите нам наконец имя убийцы.

- И тогда я начал сводить факты в одну цепь, - продолжал Дронго. - Под умывальником, где лежала щетка, я нашел пуговицу Стефана Шпрингера. Учитывая, что пуговица не могла оторваться сама по себе, так как была прикреплена металлическими скобами, которые не развязываются и не перетираются, как нитки, было логично предположить, что Темелиса выбросил из поезда именно Шпрингер...

- О чем вы говорите? - удивился Стефан. - Вы думаете, что я убил Темелиса? И Густафсона?

- Пуговица принадлежала Шпрингеру. Более того, они жили с Темелисом на одном этаже в Мадриде и были соседями.

- Ну и что?! - закричал Стефан. - Вы думаете, что я его убил?

- Нет, - сказал Дронго. - Но вы стали ключом к раскрытию этого преступления. Дело в том, что любой из нас мыслит всегда по-своему и характер человека определяется его внутренним миром. Было логично предположить, что убийца, решивший подставить меня в Мадриде, точно так же решит подставить под подозрение кого-нибудь другого в связи с убийством Темелиса. И я обратил внимание на интересный факт. До Дортмунда вы обычно ехали в одном купе с Альваро Бискарги. А после Дортмунда оказались в купе с Никколо Леккой. Но это могло быть совпадением. Однако вы вспомнили, что в ночь убийства к вам постучал Темелис и вы отправили его к своему другу Бискарги, у которого был нож со штопором. Интересно. Альваро, когда вы встретились с ним в коридоре? Когда возвращались после убийства и несли пустой стакан?

Все смотрели на Бискарги. Иван Джепаровски, стоявший рядом, сделал шаг в сторону, изумленно глядя на представителя Андорры. Тот скривил губы.

- Это ложь, - сказал Бискарги. - Неужели вы не видите, что он по очереди обвиняет каждого из нас. Сначала Борисов, потом Шпрингер, теперь я. Кто у вас еще на очереди, мистер Дронго?

- Только вы, - ответил Дронго. - Вы достаточно сильный человек, Бискарги, чтобы сломать пневматическую ручку и открыть дверь. Именно вы застрелили Густафсона, а затем выбросили Темелиса. Именно вы сорвали пуговицу и подбросили ее в умывальник, чтобы подозрение пало на Шпрингера. Именно вы рассчитали такую подставку во второй раз.

- У вас нет доказательств! - крикнул Бискарги.

- Есть. Я думаю, что вы не журналист и вообще никогда не были ни писателем, ни журналистом. Дело в том, Альваро, что вы хотели взять у меня интервью для журнала, выходящего на испанском языке. Так вот. На протяжении нескольких недель я разговаривал в поезде с разными людьми. Иногда казалось, что я веду беседы ни о чем. Но на самом деле я проверял своих собеседников. Ни один журналист, пишущий на испанском языке, не может не знать, что "Глаза погребенных" написал Мигель Астуриас, а не Варгас Льоса, тогда как "Войну конца света" написал именно Марио Варгас Льоса. Он жил в семнадцатом веке.

Он увидел, как изумленно посмотрели на него Зоран Анджевски и Иван Джепаровски. Никто не успел ничего сказать, когда Бискарги зло рассмеялся.

- Конечно, я это знал. Просто перепутал.

- Перепутали Астуриаса с Варгасом Льосой? - уточнил Дронго.

- Да, - кивнул Бискарги. - Я не обязан помнить всех писателей, живших в семнадцатом веке.

- Марио Варгас Льоса - перуанский писатель, наш современник, - устало закончил Дронго, - вы попались в мою ловушку, Бискарги. Он жив до сих пор и баллотировался на недавних выборах президента. Вы ошиблись, Бискарги, не знать такого факта журналист из Андорры просто не мог. Назовите свое настоящее имя.

На этот раз от Бискарги отшатнулись все. Он понял, что его версия рухнула. Альваро оглядел присутствующих, и злобная гримаса исказила его лицо.

- Будь ты проклят! - закричал он, доставая оружие.

- Нет! - крикнул ему Дронго. - Нет! - крикнул он остальным. - Не стреляйте, ни в коем случае не стреляйте!

Но Бискарги уже поднял пистолет.

- Я убью хотя бы тебя, чтобы чувствовать себя отомщенным! - сказал он по-испански, добавив проклятие.

- Брось оружие! - закричал сверху Пацоха. - У тебя нет шансов. Брось пистолет!

Бискарги оглянулся. Со всех сторон к нему спешили люди.

- Нет, - злобно сказал он, - я все равно его убью.

- Брось оружие, - повторил Дронго, - бросай...

Он не договорил. Бискарги выстрелил. Дронго упал на землю за мгновение до того, как пуля прошла там, где он только что стоял. Бискарги прицелился еще раз, но в этот момент раздалось сразу несколько выстрелов. Бискарги пошатнулся и выронил пистолет.

- Не стреляйте, - умолял Дронго, бросаясь к противнику.

У Бискарги изо рта шла кровь. Он почему-то торжествующе улыбался, и только Дронго знал, чему именно он улыбается.

- Кто?! - спросил Дронго. - Назови мне его имя! Кто он?

Бискарги, собрав остатки сил и подняв правую руку, показал двумя пальцами знак "виктории", знак победы. И упал бездыханным. Со всех сторон сюда бежали люди. Пацоха подошел к Дронго.

- Молодец, - сказал Яцек. - Теперь мы знаем главного убийцу. И не нужно его жалеть, он мог тебя убить.

- Мы взяли только исполнителя, - вздохнул Дронго, поднимаясь на ноги. Дело в том, что я не сказал главного. Когда мы вышли из вагона, Бискарги и Шпрингер стояли рядом с нами, это я точно помню. А когда мы вернулись, щетка с пластмассовой ручкой, при помощи которой была сломана дверь, уже исчезла из умывальника. И еще. У Бискарги должен быть напарник. Во-первых, именно этот человек спрятал его оружие, которое мы так и не нашли. А во-вторых, именно он привел Темелиса в тамбур, рассчитав время таким образом, чтобы Бискарги успел сломать дверь.

- Почему ты не сказал этого раньше? - ошеломленно спросил Пацоха, глядя на убитого Бискарги.

- Мне нужно было сначала найти убийцу, а уже потом думать о его сообщнике, - резонно заметил Дронго.

Потрясенные писатели смотрели, как сотрудники польской контрразведки обыскивают убитого. К Дронго подошел Хоромин.

- Вы здорово сработали, - сказал он, протягивая руку, - вы нашли убийцу, которого мы так искали. Только к чему такая спешка? Можно было подождать один день и сдать его в Калининграде. Уверяю вас, что мы бы действовали более квалифицированно, чем эти польские недотепы.

- Кажется, я ошибся, - возразил Дронго, - нельзя было давать ему такой шанс. Он оказался более импульсивным, чем я предполагал. Нужно было брать его еще вчера.

- Господа, - донесся сверху голос Джеймса Планнинга, - я полагаю, что мы можем поздравить нашего коллегу с блестящим успехом.

И не дожидаясь ответа на свою реплику, Планнинг захлопал в ладоши. Некоторые из присутствующих невольно вздрогнули. Было нечто противоестественное в этом торжестве Планнинга.

- Тяжелая у вас жизнь, - вдруг сказал Георгий Мдивани, - ох, какая тяжелая.

- Да, - согласился Дронго, глядя на убитого, - ты прав, Георгий. У меня действительно тяжелая жизнь.

РАЗМЫШЛЕНИЯ. ЭПИЗОД ПЯТЫЙ

Вот так он меня почти вычислил. Говорю почти, потому что я не Альваро Бискарги. Признаюсь, андоррец оказался "крепким орешком" и довольно долго морочил всем головы. Я думаю, что он вообще не Бискарги, и вообще не журналист. Дронго был прав, когда говорил с ним об этих латиноамериканских писателях. Вообще-то он здорово подловил этого Бискарги. Тот так глупо подставился. Но, с другой стороны, не может наемный убийца обладать тем же запасом знаний, каким обладает писатель или журналист. Каждому свое. Как бы хорошо ты ни готовился, одна фраза или одно слово могут тебя выдать. Тем более, когда ты беседуешь с Дронго.

У него поразительная манера разговаривать. Это одна из главных составляющих его успеха. Он входит к вам и начинает громко говорить, широко улыбаясь, словно хочет распахнуть вам свою душу. И вы невольно расслабляетесь. Ну действительно, что плохого можно ожидать от человека, который ничего у вас не спрашивает, а только рассказывает вам разные истории. Но если вы запишете свой разговор на магнитофон и внимательно проанализируете его, то выяснится, что среди словесного водопада, который обрушил на вас Дронго, нет информации. Почти никакой. А вы своими двумя-тремя фразами сказали гораздо больше, чем хотели. Не говоря уже о том, как он проверяет реакцию своих собеседников. Ведь он следит, как вы реагируете на его слова, он внимательно наблюдает за вашим поведением, за вашими ответами.

Он чем-то похож на Эркюля Пуаро, своей самоуверенностью и болтливостью. Но, как и тот, выдуманный бельгиец, он замечает все, от его взгляда не укрывается ни одна мелочь. Если хотите, этот человек - концентрация Пуаро, Мегрэ и Шерлока Холмса. Он самоуверен и болтлив, как первый, сосредоточен и понимает людей, как второй, умеет анализировать и делать выводы, как третий. С той лишь разницей, что это все были литературные персонажи, и сражались они с мелкими мошенниками, обычными убийцами, претендующими на наследство бабушки или желающими получить деньги своего компаньона. В девятнадцатом веке все было гораздо спокойнее, без таких надрывов, какой устроил нам Бискарги на прощанье.

Кто мог подумать, что он откроет стрельбу? Кто мог подумать, что все так печально кончится? Причем, он, конечно, не попал в Дронго, но зато в него попали сразу несколько сотрудников польской службы безопасности. И в результате выяснилось, что весь замок был нашпигован польскими офицерами, которые открыли огонь, не дожидаясь команды. Бискарги умер на руках Дронго, но, кажется, он выглядел победителем. Дронго явно был огорчен. Он поднялся на ноги и оглядел нас, шестерых. Интересно, подумал ли он, что его главный враг стоит перед ним? Мелькнула ли у него в голове такая мысль? Думаю, нет. Я думаю, что он был убежден в своей победе. Или, может быть, я ошибаюсь? В любом случае, с Бискарги все было кончено. Его тело увезли на небольшом автобусе, а Пацоха торжественно попросил всех присутствующих ничего никому не рассказывать. Мы, конечно, пообещали, и все дружно не сдержали слова. Поэтому уже на следующий день в группе стали поговаривать о таинственном исчезновении Бискарги. Томас Вольфарт даже собрал пресс-конференцию и утверждал, что Бискарги покинул наш "Экспресс", решив отправиться домой. Как будто мы не видели его убитым.

Я знаю, почему Альваро Бискарги выглядел победителем. Ведь он вернулся в поезд и вспомнил про щетку, с помощью которой выломал ручку вагонной двери. Но щетки уже нигде не было. Я ведь шел по следам Дронго. И увидев, что он оставил щетку под умывальником, сразу понял, что он хочет использовать ее против Бискарги. Он специально оставил ее там, чтобы ее нашли сотрудники немецкой полиции. Возможно, на ней были еще отпечатки пальцев Альваро. Но я не допустил такого примитивного финала. Я, конечно, достал щетку и спрятал, чтобы потом выбросить. Вернувшийся в вагон Бискарги долго искал щетку, я видел, как он нервничал. А потом искал щетку и сам Дронго. И тоже нервничал. Но ее уже не было на месте. Пусть теперь говорят, что Дронго - лучший аналитик. Он все равно ничего не доказал и ничего не смог сделать. А смерть Альваро Бискарги в конечном итоге - его поражение. Потому, что самый главный человек, который ненавидит Дронго в этом поезде, ваш покорный слуга. И до меня он никогда не доберется. Никогда не сможет меня вычислить. В этом залог моей победы над ним. Я все равно окажусь в Москве и повторю пророческие слова проклятия. Даже если мне придется написать их на стенах Кремля.

Интересно, что теперь мы - все шестеро - будем под особым наблюдением не только Дронго. В этот вечер выяснилось, что под видом российского журналиста с нами едет офицер их контрразведки, а Джеймс Планнинг - это агент британской разведки. Такое количество шпионов на один поезд даст мне основание полагать, что я не ошибся. Вавилон близок. Мы все движемся по направлению к нему. Рано или поздно я скажу русскому царю: "Мене, мене, текел, упарсин".

КАЛИНИНГРАД. 25 ИЮНЯ

Днем они прибыли в Калининград. Такой встречи не было ни в одном городе. Целый десант помощников появился на границе, чтобы перевезти чемоданы и помочь приехавшим добраться до каждого из трех отелей, которые были отданы участникам "Литературного экспресса". Была разработана большая культурная программа с участием представителей национальных общин, проживающих в Калининградской области.

Хоромин сразу исчез и появился уже вечером в сопровождении нескольких сотрудников ФСБ. Дронго пришлось отвечать на их вопросы в течение двух часов, подробно рассказывая, каким образом он сумел вычислить Бискарги и как тот убил сначала Густафсона, а затем и Темелиса. Среди допрашивающих его сотрудников ФСБ один оказался особенно дотошным. Он никак не мог понять, каким образом Бискарги мог рассчитать время с такой точностью, что открыл дверь вагона именно в тот момент, когда там появился Темелис. Дронго не стал с ним делиться своими опасениями насчет сообщника. Еще вчера он позвонил Потапову и коротко высказал свои сомнения. Именно поэтому он сухо пояснил, что и сам не знает, каким образом Темелис оказался в тот момент рядом с Бискарги. Возможно, что они договорились раньше, делал вывод Дронго, понимая, что сотрудники ФСБ ему все равно не поверят. Не стал он рассказывать и про исчезнувшую щетку, которая испарилась без помощи Бискарги, стоявшего после убийства у тела Темелиса. Говорят, что убийца обычно приходит на место преступления. Как бы там ни было, но Бискарги подошел к убитому, а щетка пропала из вагона, куда он не мог вернуться, так как все время был рядом с другими пассажирами, вышедшими из вагона. Но всего этого Дронго не стал говорить, вызывая недоумение сотрудника ФСБ.

За Планнингом установили наблюдение, и сразу четверо "топтунов" вели его по всему городу. Англичанин был опытным агентом и не стал отрываться, понимая, что в небольшом городе невозможно спрятаться. Вместо этого он демонстративно дефилировал по главным улицам Калининграда, улыбаясь наблюдавшим за ним сотрудникам спецслужб.

Наблюдение было установлено за Пацохой, за Борисовым и за самим Дронго. Было такое ощущение, что местная служба контрразведки задействовала не только всех своих сотрудников, но и получила подкрепление из других регионов России. Дронго, понимавший, что его все равно не выпустят из вида, спокойно оставался в своем отеле, дожидаясь пока Вейдеманис найдет возможность сообщить о себе. У Хоромина, также остановившегося в гостинице "Чайка", было полно дел, и он почти не появлялся в гостинице, очевидно консультируясь с коллегами. Отель "Балтика" был расположен довольно далеко от города. Это был скорее мотель, чем гостиница, и туда попала часть участников группы, в том числе и все вызывающие сомнения - Пацоха, Борисов, Планнинг и остальные. Другая половина группы была размещена в центре города, в отеле "Калининград". И, наконец, человек десять-пятнадцать поселили в гостинице "Чайка", лучшей из трех перечисленных отелей. В этой группе были российские писатели Мураев и Харламов, испанец Казарес, голландка Меестер, датчанка Сингх и еще несколько членов "Экспресса".

В самом Калининграде поражали люди, с которыми приходилось общаться. Дронго уже давно не видел такой искренней готовности помочь приехавшим, такого желания оказать содействие. Несмотря на фантастическую бедность, особенно заметную на фоне стран Западной Европы, город и область сделали все, чтобы принять гостей с большим радушием. Для всех участников поездки было организовано бесплатное трехразовое питание, что, очевидно, обошлось городу в довольно приличную сумму. Едва вселившись, Дронго традиционно вызвал горничную и попросил ее выгладить ему два костюма. Когда она вернула костюмы, он протянул ей сто рублей. Бедная женщина, испуганно уставившись на него, пояснила, что он платит слишком много.

- Ничего, - печально улыбнулся Дронго, - это за ваш труд.

Он не смог объяснить женщине, что сто рублей, составлявших чуть более трех долларов, на самом деле не слишком большая плата даже для стран Восточной Европы. Но здесь были свои цены и свои отношения между людьми. Приставленная к "Экспрессу" гид, приятная молодая женщина, рассказала, что средняя зарплата здесь составляет шестьсот-семьсот рублей. Западные европейцы не могли понять ни уровня жизни, ни уровня цен в этом городе.

Утром должна была состояться конференция, посвященная единой Европе. На встречу, кроме участников "Литературного экспресса", съехалось довольно много представителей местной интеллигенции. Конференция началась рутинно, все говорили о необходимости объединения Европы, об интеграционных процессах. Наконец слово предоставили Дронго. Он посмотрел в зал и вдруг сказал:

- Мне кажется, что европейское единство было разбомблено в Югославии, когда самолеты НАТО решили таким варварским способом навести порядок в чужой стране...

Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Руководитель проекта Томас Вольфарт нахмурился, он понял, что сейчас начнется неприятная дискуссия. Сенсация состоялась. Журналисты, пробудившиеся от дремы, бросились записывать слова Дронго, камеры повернулись в его сторону. Он говорил о том, что этнические проблемы нельзя решать бомбардировками мирных городов, рассказывал о трагическом опыте Кавказа, где национальные проблемы, загоняемые внутрь и не решаемые должны образом, взорвали обстановку, породив еще большие проблемы. Он говорил о несчастных детях Югославии, которые страдают из-за таких конфликтов.

Дронго намеренно не снимал наушники, когда выступал, чтобы слышать свой текст на английском языке. И он услышал, как переводчик перевел его слова о детях Югославии как о сербских детях. Дронго извинился и остановил его:

- Я имел в виду не только сербских детей, - громко сказал он, - но и албанских. Мне неприятно даже подумать, что я могу выступать на стороне одного народа против другого. Я говорил о страданиях всех детей этого региона, проблемы которого не решить бомбежками НАТО. Прошу переводчика более внимательно переводить мои слова, или я сам буду вынужден говорить по-английски.

По окончании конференции, когда его атаковали журналисты, он довольно быстро покинул зал и, под неодобрительные взгляды "топтунов" поймав первую же попутную машину, вернулся в отель.

В полдень участники "Экспресса" поехали к мемориалу павшим воинам. В автобусе гид рассказал об истории памятника Шиллеру. Во время ожесточенных боев за Кенигсберг немецкие и советские офицеры обменивались записками с просьбой не стрелять в сторону памятника. Сидевший рядом с Дронго Мураев задумчиво сказал:

- Вот такой потрясающий исторический факт.

У мемориала состоялся концерт. В семье Дронго память о войне была священной. Его отец потерял на войне двух братьев и до сих пор, спустя пятьдесят пять лет после окончания войны, не мог слышать немецкой речи. Именно поэтому он на протяжении всей своей жизни отказывался от поездок в Германию. Очевидно, война перевернула души людей, оставив неизгладимые рубцы на каком-то биологическом уровне. Дронго стоял у мемориала и искоса наблюдал за остальными. Он видел, как вытянулось лицо Пацохи. В этот момент Яцек словно раскрылся с другой стороны. Балагур, не вылезавший из джинсовых костюмов и не снимавший серьги, оказывается тонко и глубоко чувствовал боль других. Он стоял у памятника погибшим, очевидно, вспоминая и своих друзей или знакомых, павших уже на других войнах. Если даже Дронго и сомневался в нем до этой минуты, то после посещения мемориала он стал доверять Пацохе абсолютно. "Это нельзя было сыграть, - думал он. - Это нужно было прочувствовать, пропустить боль чужих людей через себя".

Когда закончился концерт, Дронго повернулся, направляясь к автобусам. И в этот момент зазвенел его мобильный телефон. Дронго посмотрел на двоих "топтунов", находившихся рядом, и достал аппарат.

- Здравствуй, - услышал он голос Вейдеманиса. - Ты можешь оторваться от своих наблюдателей? К тебе в отель невозможно попасть.

- Постараюсь, - кивнул Дронго. - Когда и где?

- Через восемь часов у здания банка, напротив вашего отеля, - сказал Вейдеманис.

Это был их персональный шифр. Если Вейдеманис назвал цифру восемь, значит, нужно было вычесть семь и полученную цифру принять к сведению. Получалось, что уже через час Эдгар будет ждать его в условленном месте.

Дронго вернулся в отель, переоделся, принял душ. Погода была довольно теплая. Он выглянул в окно. Напротив действительно размещался банк. Если "топтуны" сумели подслушать их разговор, значит, они приедут сюда только к вечеру. С другой стороны, несколько наблюдателей всегда сидят в холле отеля. Интересно, что ему делать, если они пойдут за ним. Дронго подумал, что Эдгар в любом случае решит и эту проблему. Ровно через час он спустился вниз и довольно громко спросил, где можно поменять деньги. Портье указал на банк, расположенный напротив. Дронго вышел из отеля, двое наблюдателей не скрываясь пошли следом. Он вошел в банк, они остались на улице. Дронго поднялся по лестнице, здесь было окошко обменного пункта. Он протянул сто долларов, попросив обменять их на российские рубли. "Если Вейдеманис появится здесь, они все поймут, - подумал Дронго. - Конечно, они знают, что именно Вейдеманис мой связной". А сейчас ему меньше всего хотелось подставлять друга даже под наблюдение ФСБ.

Получив деньги, он уже собирался выйти из здания, когда на лестнице появилась девочка лет десяти. Она внимательно посмотрела на Дронго и вдруг протянула ему бумажку.

- Это ваш брат просил вам передать, - сказала девочка и, довольная тем, что нашла адресата, побежала вниз, не дожидаясь ответа.

- Брат, - улыбнулся Дронго. Хотя Вейдеманис был прав. Они действительно стали братьями.

Он развернул бумагу и прочел сообщение Эдгара. Затем прочел его еще раз, не веря своим глазам: "Твой московский друг считает, что ты не должен верить журналистам. У тебя мало времени, постарайся найти другого".

Московским другом был, очевидно, Потапов, а журналистами могли быть только вновь прибывшие, и среди них офицер ФСБ Хоромин. Получалось, что Потапов предупреждал его об опасности, исходившей от сотрудника ФСБ, которого он сам же и послал на встречу. Дронго нахмурился. Некоторые несовпадения его версий можно было объяснить, если попытаться дать им другое толкование. Нужно более тщательно проверить остальные версии. И, конечно, вычислить "другого", о котором говорил Потапов. Именно того, кто вывел Темелиса в нужный момент в тамбур, кто убрал сломанную щетку.

Дронго скомкал бумагу и сунул ее в карман, чтобы позже уничтожить. Едва он вытащил руку из кармана, как увидел поднимавшегося по лестнице приставленного к нему сотрудника. Очевидно, они решили, что он слишком задержался в банке.

- Извините, - сказал Дронго, проходя вниз и заставив своего наблюдателя несколько посторониться.

Он поднялся в свой номер и уже собирался раздеться, когда в дверь громко постучали. Дронго открыл дверь. На пороге стоял взволнованный Хоромин.

- Исчез Карлос Казарес, - сказал он, - мы его ищем весь день по всему городу. И нигде не можем найти...

МОСКВА. 25 ИЮНЯ

Потапов получил сообщение о смерти Альваро Бискарги вечером двадцать третьего июня. Но именно в этот день утром он встретился с начальником управления собственной безопасности ФСБ генералом Ореховым. И именно в этот день он узнал несколько неприятных фактов, о которых обязан был знать заранее.

В Федеральной службе безопасности, как и в любом другом учреждении, были свои интриги и свои подковерные игры. Ни для кого не было секретом, что уже второй год первый заместитель директора ФСБ Городцов пытался прибрать к рукам управление Орехова, традиционно курируемое лично директором ФСБ, или хотя бы сократить часть функций столь важного управления, передав эти полномочия своим оперативникам. Ни для кого не было секретом, что именно на сотрудников Городцова падала большая часть обвинений в коррумпированности, в незаконных методах ведения уголовных дел и в явно неправомочных, зачастую незаконных действиях оперативников. Управление собственной безопасности, своего рода "контрразведка в контрразведке" занималась выявлением подобных фактов, и отношения между Городцовым и Ореховым давно и серьезно были испорчены. Однако Орехов был профессионалом и никогда не стал бы обвинять своих коллег в незначительных нарушениях, понимая, что во время работы может случиться всякое. Вместе с тем просьба Потапова еще раз проверить все факты по "Литературному экспрессу" заставила Орехова более пристально заняться этим, поначалу казавшимся несерьезным, делом. И факты, которые ему удалось прояснить к двадцать пятому июня, были не слишком приятные для Городцова.

Сначала выяснилось, что жених Сильвии Треудел запрашивал визу более трех недель назад, однако отдел полковника Баширова, курировавший подобные вопросы, не поставил об этом в известность ни самого Потапова, ни его службы. Дальше - больше. Выяснилось, что полковник Баширов уже после начала операции вылетал в Таджикистан на один день, о чем не было проинформировано руководство ФСБ. Нигде легально не был отмечен этот выезд высокопоставленного сотрудника ФСБ в другую республику. Орехов пытался выяснить, чем именно занимался в Таджикистане полковник Баширов, и вскоре узнал, что он руководил арестом одного из наиболее опасных наемников, перешедших границу. Орехову и его людям не составило труда выяснить у пограничников, что этим человеком был некий Мирза. Проверка по компьютерному досье показала, что это бывший спецназовец Мирза Меликов, ушедший к непримиримой оппозиции много лет назад и теперь арестованный Башировым. Однако дотошные сотрудники Орехова выяснили интересный факт. В донесениях и сводках говорилось, что Меликов был убит во время задержания, тогда как старший лейтенант, руководивший пограничным отрядом, упрямо доказывал, что задержанный был жив, когда его увозил Баширов.

Все эти факты Орехов рассказал Потапову, добавив, что они уже начали расследование по всем делам Баширова, проверяются и его связи и все последние операции, к которым имел отношение его отдел.

Потапов слушал молча. Когда тот закончил, он коротко спросил:

- Вы полагаете, что операция с "Литературным экспрессом" находится под угрозой срыва?

- Не думаю, - ответил Орехов, - судя по всему, вашему Дронго действительно удалось разоблачить убийцу, и дело можно считать закрытым.

- Он так не считает, - возразил Потапов, - он полагает, что там был еще сообщник.

- Я читал вчерашние протоколы допросов, - сухо заметил Орехов, - там он как раз полагает, что встреча убийцы и его жертвы произошла случайно.

- Это он говорил на официальном допросе, - пояснил Потапов. - Вы не знаете Дронго, а я его хорошо знаю. Если он решил не говорить о своих сомнениях, значит, у него для этого были более чем веские основания. Не забывайте, что Хоромин - сотрудник Баширова. Именно Баширов рекомендовал его для поездки в Ганновер на встречу с Дронго.

- Кстати, Хоромин в своем донесении пишет, что срыв операции целиком на совести Дронго, поторопившегося со своими сенсационными разоблачениями и сорвавшего операцию по аресту Бискарги в Калининграде.

- Значит, у него были веские причины. На месте Хоромина я бы радовался, что убийца нейтрализован, а он вместо этого строчит донос.

- Он высказал свое мнение. Вы знаете мое отношение к Городцову и его методам работы. Но в данном случае мы обязаны верить нашему офицеру, а не частному эксперту.

- И тем не менее, я настаиваю на своей версии, - упрямо сказал Потапов. - Нам нужно проверить все действия отдела Баширова, связанные с "Литературным экспрессом". Ведь кто-то заранее знал о возможном появлении нашего эксперта в Португалии и попытался его убрать во время встречи с Планнингом.

- Планнинг - английский разведчик высокого класса. И англичане могли подстроить это покушение, чтобы сбить нас с толку, заставив искать "крота" в собственных рядах. Я думаю, что этот эпизод в Португалии нужно будет проверить еще не раз.

- Согласен. Но у нас мало времени. Они уже в Калининграде. Через неделю они будут в Санкт-Петербурге. И если мы не сумеем обеспечить нормальную встречу участников "Экспресса" с президентом, то, боюсь, я буду первым настаивать на отмене подобной встречи.

Орехов молчал. Он раздумывал над словами Потапова, словно пропуская их через себя. Затем мрачно сказал:

- Возможно, вы правы. Но мы обязаны все проверить еще раз. Что касается случая с женихом, я бы не стал квалифицировать этот эпизод как большую ошибку или небрежность. Молодой парень хочет приехать на несколько дней, чтобы сыграть свадьбу именно в Москве. По-моему, это естественно. Возможно, они проверили этого парня и не сочли нужным вам сообщать.

- Как в таком случае быть с Мехмедом Селимовичем? Англичане установили, что первоначально он был занесен в списки военных преступников, но при очередной сверке с материалами Международного суда в Гааге его не оказалось в окончательном списке.

- Этого мы пока сами не понимаем. Насколько я знаю, сотрудники Баширова проверяют каждого участника. Очевидно, Селимович попал туда по ошибке. Возможен и такой вариант. Возможно, что английская разведка специально подставляет нам этого боснийца, чтобы отвести подозрения от другого человека, на которого мы обязаны обратить внимание. В любом случае проверку мы будем продолжать. И, конечно, я доведу до сведения генерала Городцова все эти факты халатности.

- Или сознательного вранья, - быстро вставил Потапов.

- Я не стал бы так заострять этот вопрос, - твердо закончил Орехов.

Когда генерал ушел, Потапов вновь направился к тому кабинету, откуда несколько дней назад разговаривал с Дронго. Он попросил выйти двух своих сотрудников и, понимая, что телефон Дронго могут прослушивать, набрал мобильный номер Вейдеманиса.

- Передай своему другу, чтобы он не доверял нашим журналистам, сообщил Потапов, - это может быть очень опасно для него. И пусть он скорее вычисляет сообщника. Нам важно знать, что происходит в группе.

КАЛИНИНГРАД. 25 ИЮНЯ

Карлос Казарес, к которому не были приставлены наблюдатели, вышел из отеля "Чайка" днем двадцать пятого июня и исчез. Все поиски испанца не давали никаких результатов. В это нельзя было поверить, но сотрудники ФСБ и милиции не могли найти исчезнувшего человека, даже задействовав все свои силы.

Вечером в Светлогорске губернатор Калининградской области Горбенко давал большой прием в честь участников встречи. Губернатор появился точно в назначенное время и постарался приветствовать каждого лично. Он не знал, что прибывшим гостям говорили о нем как о человеке, не справившемся с порученным делом. Губернатор был бы искренне удивлен, если бы услышал все эти нелицеприятные высказывания в свой адрес. Но официальный прием начался, и почти сразу разразился скандал, когда взявший слово литовский представитель сказал, что они не имеют права забывать о войне, которая идет на Северном Кавказе. Губернатор покинул прием, многие чиновники поспешили следом.

Дронго прибыл на прием за несколько минут до выступления литовца и видел, какой скандал начался после этого заявления. Карлоса нигде не было. Взбешенный Хоромин заявил, что задержит состав и не выпустит ни одного участника "Экспресса", если к полуночи Казарес не будет найден. Дронго, взяв такси, вместе с Пацохой и Нелли Мёллер объехал все отели. Но все было тщетно. Карлоса нигде не было. В полночь он вернулся в "Чайку", куда уже приехали Хоромин и начальник областного управления ФСБ.

- Куда он мог деться? - кричал, покрываясь красными пятнами, Хоромин.

Более уравновешенный начальник управления пытался его успокоить, объясняя, что в их городе человеку не так-то просто спрятаться, что они обязательно отыщут следы испанского писателя.

До четырех утра напряжение нарастало с каждой минутой. В половине пятого Дронго отправился спать, понимая, что случилось нечто непредвиденное. И в семь утра его разбудил телефонный звонок. Он взял трубку. Это была дежурная.

- Пришел ваш друг, - торжественно заявила она, - а эти люди не пускают его в номер, все пытаются выяснить, где он был. Вы можете спуститься вниз, он не понимает, что от него хотят.

Дронго быстро оделся и спустился вниз. Маленький Карлос Казарес стоял в окружении высоких молодых людей, не понимая, почему его не пускают в номер. Дронго обратил внимание, что недалеко от дверей стоит высокая, на две головы выше Казареса, молодая женщина. Она спокойно наблюдала за перепалкой. Сверху уже спешил заспанный Хоромин.

- Что случилось? - рявкнул он на местных сотрудников ФСБ. - Почему такой шум?

- Он только что приехал в отель, - объяснил один из офицеров, - и мы хотим узнать, где он был.

- Что им от меня нужно, сеньор? - спросил Казарес. - Или в этой стране снова тоталитарный режим? Почему я не могу приходить в своей отель когда хочу и с кем хочу?

- Подождите, Карлос, - попросил Дронго. - Конечно, вы можете приходить когда хотите, но, ради бога, объясните нам, где вы были все это время. Мы ведь волновались за вас, с ума сходили. Где вы пропадали?

- Я был с дамой. - сказал Казарес, указывая на молодую женщину, стоявшую у дверей. - Это сотрудница библиотеки, мы познакомились вчера утром, и я был у нее в гостях.

Дронго заметил темные круги под глазами женщины. "Кажется, этот маленький испанец - настоящий сексуальный гигант", - стараясь не расхохотаться вслух, подумал Дронго.

- Значит, вы были все время с ней? - спросил он, уже с трудом сдерживая смех.

- Я был с этой сеньоритой и не намерен отчитываться перед кем бы то ни было, - гордо заявил Карлос Казарес.

И тут Дронго прорвало. Он начал громко хохотать, согнувшись почти пополам. Его громкий смех был слышен на всем этаже. Он хохотал так заразительно, что Карлос тоже захохотал следом, а за ними заулыбались даже сотрудники ФСБ.

- Что происходит? - спросил ничего не понявший Хоромин. - Почему вы смеетесь?

- Он был на свидании с дамой, - объяснил, давясь от смеха, Дронго, - а вы, как всегда, заподозрили заговор. Нельзя быть таким подозрительным, Хоромин.

Карлос продолжал смеяться. Но Хоромин даже не улыбнулся. Резко повернувшись, он направился на второй этаж свой номер. А Дронго торжественно сказал Казаресу:

- Вы - первый мужчина в Европе. Отныне и навсегда Карлос Казарес первый мужчина в объединенной Европе. Я теперь буду вас называть только так.

По-английски это прозвучало особенно торжественно. Казарес растрогался, достал платок, вытер лицо и, улыбнувшись, вдруг подмигнул Дронго и сказал:

- В таком случае вы - второй мужчина Европы. Можно и мне так вас называть?

И они снова расхохотались. Сотрудники ФСБ смотрели на них, не понимая, чему так радуются эти двое.

ВИЛЬНЮС. 26 ИЮНЯ

Дорога от Калининграда до Вильнюса заняла почти весь день, и они прибыли в столицу Литвы лишь к вечеру. Гостей разместили в старом, оставшемся с советских времен огромном отеле "Литва". Наверное, в советские времена что была показательная гостиница - большая стеклянная коробка с многочисленными номерами и со встроенными в них деревянными шкафами. Но с течением времени у шкафов стали отваливаться дверцы, дизайн здания морально устарел, и сама гостиница стала лишь отблеском былой славы лучшего отеля этой прибалтийской республики.

Участникам забронировали более ста сорока номеров. И лишь литовские представители разъехались по домам, чтобы встретиться с семьями после довольно долгого отсутствия.

Вечером в мэрии Вильнюса состоялся торжественный прием, на котором выступил мэр столицы и руководитель проекта Томас Вольфарт. Гости разбрелись по большим залам, где на столах стояли разнообразные закуски и напитки. Дронго немного опоздал в мэрию и, приехав, увидел стоявшего на лестнице Джеймса Планнинга, одетого в строгий темный костюм. На этот раз на нем был костюм от Бриони и темный галстук от Армани. Дронго появился в сером костюме от Валентино и коллекционном галстуке от Живанши. Оба внимательно посмотрели друг на друга. Если англичанин предпочитал обувь исключительно своей страны, то Дронго уже много лет носил обувь только фирмы "Балли".

- Вы хорошо выглядите, - сказал Дронго, обращаясь к англичанину. Честное слово, вас можно принять за агента британской разведки. Никто другой не мог бы выглядеть столь элегантно.

- А вас можно принять за русского шпиона, - парировал Планнинг. - Вы одеваетесь так, что всем сразу становится ясно, на какие доходы вы живете. Неужели ваша частная практика приносит столько денег?

- Не меньше, чем ваша государственная служба, Планнинг, - улыбнулся Дронго.

К ним подошла представительница Швеции Инна-Линна Линквист. Когда-то она жила в Белоруссии, затем переселилась в Швецию, однако по-прежнему считала своим родным языком русский.

- Вы прекрасны выглядите, - сказала она, обращаясь к обоим мужчинам. Кажется, вы самые элегантные мужчины в нашей группе. Разрешите провести один тест.

- Какой тест? - не понял Планнинг, которому Дронго перевел ее вопрос.

- Скажите, от какой фирмы у меня ремешок и блузка? - спросила, лукаво улыбнувшись, Инна-Линна.

Дронго перевел ее вопрос, и они, переглянувшись, усмехнулись. Для них подобные вопросы не было сложными.

- Ремешок от Ланвина, - сразу сказал Планнинг.

- А блузка от Кензо, - добавил Дронго.

- Точно! - всплеснула она руками. - Откуда вы узнали? Вам сказал мой отец? Он подарил мне эти вещи сегодня вечером. Он живет в Вильнюсе уже много лет.

Дронго видел ее отца в отеле. Это был красивый пожилой человек с аккуратно подстриженными бородкой и усами, похожий на русского дворянина начала века. У него были красивые руки, и он говорил на том правильном русском языке, на котором уже давно не говорили в самой России.

- К сожалению, мы не имеем чести знать вашего отца, - поклонился Дронго. - Но я думаю, что мы могли обойтись и без подсказки. Дело в том, что мы с моим другом часто путешествуем, а во время поездок вольно или невольно обращаем внимание на товары разных компаний и фирм, известных на Западе.

- Интересно, - кивнула она, - идемте скорее, там уже начали.

Она побежала по лестнице наверх. Планнинг взглянул на нее, потом на Дронго и несколько недовольно заметил:

- Настоящая ярмарка тщеславия. Зачем вы сказали ей про Кензо? Могли бы и не угадать для приличия.

- Не хотел отстать от вас. Вы ведь правильно назвали фирму "Ланвин". С вашим феноменальным вкусом...

- Не нужно, - отмахнулся англичанин. - Вы, между прочим, носите только коллекционные галстуки, тогда как у меня они обычные.

- Зато ваш костюм стоит в несколько раз дороже моего. У меня - от Валентино, а у вас - от Бриони. Кажется, в фильмах Джеймс Бонд ходит именно в таких костюмах.

- Не нужно меня сравнивать с этим кретином, - мрачно заметил Планнинг. - Я ведь вам говорил, что ношу только костюмы от Бриони. И то благодаря капиталам, которые скопил мой покойный отец.

- Вы идете на прием?

- Нет, конечно. Я жду машину из нашего посольства. Признаюсь, здесь я чувствую себя почти свободным. После плотной опеки, которой меня подвергли в Калининграде.

- Скажите спасибо, что все закончилось таким образом. Кажется, в демократической Португалии прием был гораздо хуже.

- Это еще нужно выяснить, кто в нас стрелял, - резонно заметил Планнинг.

Он увидел подъехавшую машину с британским флагом и поспешил к ней. Дронго проводил его взглядом и, войдя в здание, поднялся по лестнице. Прием было в разгаре, когда к нему подошел молодой человек в светло-зеленом френче. Юноше на вид было лет двадцать пять, у него были пышные светлые усы и пышная светлая шевелюра. С лица его не сходило радостное выражение, свойственное молодым людям.

- Я атташе по культуре украинского посольства, - сказал он, - а вы действительно Дронго.

- Нет, я его двойник, - пошутил он.

- Вы даже не представляете, как много я про вас слышал, - восторженно заявил атташе.

Дронго пришлось выпить и с этим атташе, и с двумя консулами, представлявшими соседние республики. Консулы даже сфотографировались с ним на память, но поспешили удалиться, когда к ним подошли представители Украины - Микола Зинчук, Юрий Семухович, Екатерина Вотанова и Андрей Бондаренко.

- Это тот самый Дронго, - счастливым голосом сообщил атташе. - Я был еще школьником, когда мне рассказывали про вас.

- Не нужно напоминать мне о моем возрасте, - попросил Дронго.

- Вы напрасно так комплексуете, - заметила Катя, - я ведь знаю, сколько вам лет. А наш атташе - молодой человек, десять лет назад он еще учился в школе.

- Я всегда был вашим поклонником, - не успокаивался атташе. - Вы даже не можете себе представить, насколько вы популярны на Украине. Как жаль, что здесь нет украинских женщин. О, вы даже не можете себе представить, как вас любят в Киеве!

- Действительно, не могу, - признался Дронго, - а из украинских женщин здесь есть одна, но она меня, кажется, недолюбливает.

- Неправда, - улыбнулась Вотанова, - мы даже скучали без вас в Калининграде, попав в другой отель.

- Вот именно, - поддержал ее Андрей.

- Не обращайте внимания на слова дипломатов, - шутливо посоветовал Зинчук, - они всегда все преувеличивают.

- Вы меня успокоили, - кивнул Дронго.

К нему подошла Мулайма Сингх.

- Говорят, что в Мальборке вы зарезали одного и пристрелили другого? спросила она, лукаво усмехаясь.

- Никого я не резал. И тем более не стрелял. Это все слухи.

- Как вы дрались на мечах с Давидом, я видела. Но когда вы успели устроить дуэль с Альваро Бискарги, я не могу понять. Вы действительно его застрелили?

- Мулайма, ну разве можно говорить такие вещи? Неужели я похож на убийцу?

- Нет, - сказала она, поднимая бокал с шампанским.

Он тоже взял бокал с вином с подноса проходившего мимо официанта.

- Ваше здоровье, - сказал он Мулайме.

Они чокнулись.

- Почему у вас такое странное имя? - спросил Дронго. - Вы не похожи на индианку, хотя это имя встречается только в Индии.

- Мои родители познакомились в Индии, - пояснила Мулайма. - На самом деле бабушка у меня из рода Сингхов, и я взяла ее фамилию. Это мать моей матери. А мой дедушка, ее отец, был англичанином. Мой же отец - датчанин, и они встретились с моей матерью в Калькутте. Вот откуда мои экзотические имя и фамилия.

- Я был в Калькутте, - сказал Дронго. - Это было одно из самых интересных путешествий в моей жизни, но и самых тяжелых. Мне повезло, я был в этом городе в сентябре. Но там не было воздуха, то есть его не было совсем! Мы успевали добежать из отеля до автобуса с кондиционером, задыхаясь от влажности. Было полное ощущение, что мы в парной сауне.

- А вы не любите сауну? - вдруг лукаво спросила она.

- Люблю, - помрачнел Дронго.

"Неужели она вспомнила ганноверскую сауну?" - подумал он.

- Говорят еще, что вы женоненавистник и гоните всех, кто осмелится к вам постучаться, - продолжала она.

Значит, эта история еще не кончилась. Очевидно, немецкая журналистка рассказала кому-то о своей неудаче, та поделилась с подругой... Он нахмурился. Через несколько дней об этом будет знать вся группа.

- Это тоже неправда, - сказал он твердо, - абсолютная неправда. Наоборот, я очень люблю женщин.

- И если к вам придет женщина, вы ее не прогоните? - спросила она, откровенно улыбаясь.

"Только этого мне и не хватало", - подумал он, хотя Мулайма нравилась ему гораздо больше, чем немецкая журналистка, навязавшая ему свое общество в Ганновере.

- Надеюсь, не прогоню, - сказал он, быстро отходя от опасной собеседницы.

Оглянувшись, он увидел, что она пересказывает их разговор Мэрриет Меестер и Виржинии Захарьевой. Все трое громко смеялись, поглядывая в его сторону. Если сегодня к нему постучит к го-то из этих женщин, отказать он нс сможет. Нужно раз и навсегда отбить у них охоту стучаться в его дверь! Здесь столько мужчин. Впрочем, он не прав. Многие женщины в поездке уже нашли себе пары. Пикантность ситуации заключалась именно в том, что выбирали не мужчины, а женщины. И, выбирая себе партнера, настолько уверенно шли к цели, что у их избранников даже не возникало мысли попытаться хоть как-то избежать этой обременительно-приятной обязанности. И, кажется, он должен был стать последней жертвой одной из этих дам, все еще колебавшихся в своем выборе. С досады он выпил бокал вина, затем второй.

Он вышел из мэрии раньше остальных. Такси стояли слева от здания. Он сел в машину и попросил отвезти его в отель "Литва". Приехав в гостиницу, он вошел в кабину лифта и уже собирался подняться к себе, когда следом вошла девушка, вернее, девочка лет восемнадцати. На ней была красная мини-юбка, обнажавшая ее длинные ноги. Уже по походке, манере одеваться, по косметике, можно было догадаться, чем именно она занималась в отеле. Дронго вдруг осенило. Это, кажется, абсолютно надежный выход.

- И сколько все это стоит? - спросил он, обращаясь к девице.

- А ты откуда? - спросила она, смерив его взглядом с головы до ног.

- Неужели для некоторых стран у вас предусмотрены скидки? поинтересовался Дронго. - Или у вас есть проценты на каждую территорию?

- Веселый ты, - сказала она, оценив и его костюм, и внешний вид. Четыреста долларов за час. - смело произнесла молодая особа, нагло глядя ему в глаза.

- Нехорошо врать дяде, - строго сказал Дронго. - Все это не стоит больше пятидесяти, и ты прекрасно это знаешь.

- Тогда чего спрашиваешь? - обиделась она. - Мог бы сразу свой номер назвать.

- Я еще подумаю, - сказал он. - А где вы обычно сидите?

- Спустись в бар. Там нас всех и найдешь, - ответила она.

Он прошел в свой номер, открыл окно. Было достаточно прохладно. Он вдруг вспомнил давнюю незнакомку из кинотеатра. Конечно, она не была проституткой. Хотя после той встречи он проверялся у врачей. У той женщины была тайна, которую он никогда так и не узнает. Возможно, в тот момент, именно в тот самый момент, ей нужен был такой мужчина. Посторонний мужчина, иностранец, имени которого она не знала и не хотела знать. Возможно, для нее это была попытка самоутверждения. Дронго вдруг подумал, что он ведет себя так, словно боится. Боится встретиться с нормальной женщиной. Или изменить Джил? Или изменить самому себе? А может, он просто не хочет тратить душевные силы на другую женщину? Может, у него и не осталось этих сил? С этой точки зрения проститутка - идеальная машина для услады тела. Она механически выполняет свою работу и не требует взамен ничего, кроме почасовой оплаты труда. Он вдруг повернулся и пошел к лифту. Спустившись в бар, он обнаружил целую компанию молодых женщин, сидевших за столиками. На любой вкус. За другими столиками было довольно много участников их поездки. У стойки бара стояли несколько человек, среди которых он увидел Давида Матевосяна. Он шагнул к нему.

- Как твоя рана? - спросил Дронго.

- Уже заживает, - ответил Давид. - Ничего страшного. Легкий порез.

- Надеюсь, - пробормотал Дронго. - Здесь столько красивых женщин.

- Да, - кивнул Давид, - очень много. Но мне они не нужны.

- А я себе выберу пару, - громко сказал Дронго, чтобы слышали все остальные.

Он подошел к столику, за которым сидели две симпатичные молодые женщины. Одна была в темном платье, другая в джинсах и светлой блузке. Он довольно быстро выяснил, что одну зовут Виолой, а другую Светой. И договорился с ними о цене. Цена была стандартной, как во всех отелях, но он сказал, что заплатит обеим чуть больше, если они поднимутся к нему немедленно.

На глазах у сидевших в баре участников "Экспресса" он вышел с двумя девицами. Он увидел, как деликатно отвернулся Жак Жуэ, как улыбнулся, подмигивая ему, Игор Дивжак, как приветливо помахал рукой Давид. Они поднялись на девятый этаж, в его номер. Он открыл дверь. Выпитое в большом количестве вино начало сказываться. Он не был пьян, скорее, его координация была несколько ослаблена. Девицы, конечно, потребовали денег вперед. Он честно заплатил.

Наверное, все-таки он врал себе. Он твердо убеждал себя, что привел девочек только для того, чтобы ему больше никто не навязывался. Только для защиты от посягательства других женщин. И, конечно, это была неправда. Если бы к нему постучалась женщина, которая ему нравилась, он бы сразу выгнал этих девиц. Это был лишь суррогат любви, и Дронго отлично это сознавал. Но к нему в эту ночь никто не постучал. А девицы были рядом. Они быстро разделись, как будто пришли на прием к врачу. И так же быстро предложили раздеться ему.

"Какая гадость", - думал он, раздеваясь.

Впрочем, эти мысли были не совсем искренними. После месяца воздержания он хотел подобного общения. Хотел и не стеснялся своего желания. Нужно было отдать должное девицам. Работали они на совесть, и чисто биологическое удовольствие он получил. Но когда они ушли, он встал под душ и долго тер себя мочалкой, словно избавляясь от налипшей грязи. И ему в который раз вспомнились слова Хемингуэя: "В конечном итоге это худшее из одиночеств".

МОСКВА. 27 ИЮНЯ

Он тянул с расчетами столько, сколько было возможно. Но двадцать пятого июня был отработан последний вариант, и он сдал его охранникам, понимая, что вручает им свой смертный приговор. Отныне оставалось ждать, когда Баширов проверит этот вариант и, утвердив его, приговорит узника к смерти. Весь вчерашний день Меликов не притрагивался к еде, словно готовясь услышать страшное. Но все прошло без эксцессов. Его перенесли на кровать, и он уснул. Проснувшись утром, он был даже несколько удивлен, что, пока он спал, с ним ничего не произошло. Оба охранника как обычно равнодушно-сосредоточенно перенесли его в инвалидную коляску, чтобы отправиться вместе с ним в ванную комнату. Он все еще не мог подниматься самостоятельно. По уверению посетившего его несколько дней назад врача, процесс заживления шел нормально и он должен был подняться месяца через три. Меликов усмехнулся, услышав это. Через три месяца его перебитые кости будут гнить в какой-нибудь яме на окраине городе, засыпанные известью и песком.

Сегодня утром он решил применить свой план, который обдумывал все последние дни. Это был жест отчаявшегося человека, готового бросить вызов судьбе. Выбраться любыми способами из ловушки, в которую его загнали враги, решившие, что он обречен. Утром за завтраком он плотно поел, готовя себя к главному испытанию в своей жизни.

Кроме братьев-близнецов, находившихся рядом с ним неотлучно, на даче дежурили еще четверо охранников, по двое в каждой смене. Баширов полагал, что четверо крепких мужчин имеют шансы остановить беспомощного инвалида, не способного передвигаться самостоятельно, если он все-таки попытается бежать. Но даже Баширов не мог предположить, на что способен его пленник.

Утром, позавтракав, он направился в свою комнату, попросив одного из братьев дать ему сигарету. Въехав в комнату, он сунул сигарету под матрас с таким расчетом, чтобы пожар начался через несколько минут, а затем снова выехал на своей коляске из комнаты.

- Вы можете меня вывезти в сад, перед домом? - попросил он одного из братьев. - Я ведь уже давно не был на улице. Только дайте мне костыли, врач считает, что мне можно передвигаться на них.

- Может, ты хочешь перепрыгнуть через забор? - зло пошутил один из братьев. - Зачем тебе костыли?

- Кончай шутить. Что тебе, жалко? - настаивал Меликов. - Я ведь никуда не уйду, сам знаешь, до туалета допрыгать не могу.

- Ладно, бери свои костыли, - разрешил охранник.

Меликов, забрав костыли, стал терпеливо ждать, когда наконец его вынесут в сад. Братья вынесли его коляску из дома, поставили на траву и положили рядом костыли. Меликов кивком головы поблагодарил их. Он поднял голову, словно подставляя лицо солнечным, когда неожиданно из его комнаты полыхнуло пламя.

- Пожар! - первым закричал Меликов. - Пожар! Спасайте мои расчеты! Там наброски для вашего полковника!

Секретность, которую ввел Баширов по отношению ко всему, что делал пленник, обернулась против него самого. Никто из охранников, включая братьев-близнецов, не знал, чем конкретно занимается заключенный. Они лишь видели папки с бумагами, которые Баширов привозил на дачу и отвозил обратно. Откуда им было знать, что в горящей комнате ничего не было и пленник блефовал. Они справедливо рассудили, что документы крайне важны для полковника, и побежали в комнату, поручив Меликова охраннику из утренней смены. Именно этого Меликов и ждал. Его охранял парень лет двадцати пяти, и именно его смены ждал пленник. Он неожиданно закашлялся, стал валиться на сторону, и когда охранник испуганно наклонился к нему, чтобы помочь инвалиду, то неожиданно почувствовал, как проворные руки пленника вытащили оружие из кобуры и дуло пистолета больно уперлось в живот.

- В машину! - прохрипел Меликов. - Быстро к машине! Отвезешь меня в машину, а если попытаешься пикнуть, я тебя пристрелю. Мне терять нечего.

Напуганный столь невероятным оборотом охранник согласно кивнул. Он сразу сообразил, что с переломами ног Меликов не сможет завести машину. Братья Изотовы и второй охранник боролись с пожаром, когда Меликов подъехал к машине.

- Посади меня на заднее сиденье, - приказал Мирза. - Костыли брось сюда. И учти: у тебя только один шанс. Иначе пристрелю.

Охранник перенес его на руках в машину, подавляя в себе желание что-то предпринять. Пистолет упирался ему в живот и он понимал, что любое неосторожное движение повлечет за собой выстрел. Он бросил в машину костыли, не понимая, на что рассчитывает этот безумец.

- Теперь за руль, - выдохнул Мирза. - Садись за руль, и мы уезжаем отсюда.

- Нет, - прошептал непослушными губами охранник.

В этот момент из дома выбежал один из братьев-близнецов. Увидев пленника в машине, он бросился к нему. Меликов расчетливо выстрелил ему в грудь. Тот упал лицом в траву. Звук выстрела разнесся по даче.

- В машину! - закричал Меликов, теряя терпение. - Иначе пристрелю, как собаку.

Он выстрелил над головой охранника, и тот согнулся от страха, понимая, что в следующее мгновение может стать трупом. Молодой человек был явно не готов к подобным испытаниям. Он видел, как, не раздумывая, выстрелил пленник в одного из его товарищей, и понимал, что его ждет та же участь. Он быстро сел в машину и дал полный газ.

- Ворота! - крикнул Меликов. - Открой ворота!

Охранник поднял пульт дистанционного управления. Ворота открылись. Из дома, услышав выстрелы, выбежали другие охранники. Вторая смена, тушившая пожар, тоже слышала выстрелы. Баширов подвела его самоуверенность. Он считал, что с переломанными ногами Меликов не сможет сбежать, и поэтому оставил на даче лишь четырех офицеров и двух братьев-близнецов.

Услышав выстрел, первым из горящего дома выбежал брат убитого. Одного взгляда на лежавшего в траве Севастьяна было достаточно, чтобы Николай взвыл от горя и ненависти. Он достал пистолет и, стреляя на ходу, бросился к машине. Следом открыли огонь и остальные.

- Быстрее! - Мирза ударил парня по шее рукояткой пистолета. - Давай, газуй!

Заднее стекло лопнуло от пули, и осколки посыпались в салон. Меликов поднял руку. Он был хорошим стрелком, но его интересовали не бежавшие к машине люди. Он выстрелил в колесо стоявшего рядом "жигуленка", чтобы предотвратить погоню.

Их "волга" выехала со двора.

- Быстрее! - кричал Меликов охраннику. - Давай газ, иначе я размозжу тебе голову!

Парень, оказавшийся в безвыходной ситуации и явно испытавший шок, изо всех сил нажал на газ. Преследователи остались где-то позади. Через минуту, оглянувшись, Меликов облизнул пересохшие губы, вытер рукавом рубашки лоб и удовлетворенно сказал:

- Держи курс на Москву и не вздумай никуда сворачивать.

В этот момент о его невероятном побеге уже знал Баширов. Он сначала не поверил услышанному. Это было настолько невероятно, что он впервые в жизни растерялся. Но затем быстро овладел собой. Он понимал, что пленник уехал не один, а с их офицером, ставшим его невольным заложником.

- Собрать весь отдел! - приказал Баширов. - Всех свободных людей ко мне. Немедленно. Передайте сообщение по всем пунктам ГИБДД. Пусть задерживают любой автомобиль, в котором будет инвалид с переломанными ногами. К счастью, у этого Мирзы есть примета, от которой он не скоро избавится. И вряд ли он сумеет уйти далеко.

Полковник положил трубку и вдруг подумал, что впервые в жизни допустил непозволительную роскошь человеческого общения. Этот наглый убийца, этот человек, умеющий так отчаянно рисковать, нравился ему вопреки всякому смыслу. Именно поэтому он медлил с его ликвидацией даже после того, как Меликов выполнил свою работу. Именно поэтому он подарил ему два дня жизни, полагая, что решение о его ликвидации может быть принято в любое время. Баширов подумал, что никогда в жизни не слышал о таком отчаянном побеге. У беглеца был один шанс из тысячи. И он решился на такой безумный шаг. Куда он денется без своего инвалидного кресла? Как он думает спрятаться в городе, где не был столько лет? К кому он обратится за помощью? Полковник не знал ответов на эти вопросы. Но он твердо знал, что не позволит беглецу реализовать этот единственный шанс.

ВИЛЬНЮС. 27 ИЮНЯ

В этот день они должны были встретиться с президентом Литвы. Утром некоторых из них пригласили в английское посольство. По странной случайности - очевидно, не совсем случайной, - кроме Планнинга, здесь были Пацоха, Борисов, Хоромин и еще несколько человек, которые могли оказаться заинтересованными в этой встрече. Конечно, Планнинг пригласил в посольство и тех, кто оказался невольным свидетелем смерти Альваро Бискарги, - Зорана Анджевского, Ивана Джепаровского, Мехмеда Селимовича, Стефана Шпрингера, все еще не пришедшего в себя после случившегося, и Георгия Мдивани.

Прием проводил один из сотрудников посольства, но ни для кого не было секретом, что настоящее его место работы - совсем не "Форин-офис", а другая организация, в которой трудился и мистер Планнинг. Дипломат долго говорил о значении "Литературного экспресса", проходящего через весь континент, словно собрал их в посольстве именно для этого. И лишь когда он закончил и официанты разнесли бокалы с шампанским, слово было предоставлено Джеймсу Планнингу.

- Господа, - сказал Планнинг, - вполне очевидно, зачем мы здесь собрались. Наш друг, обладающий прекрасными аналитическими способностями, которые мы все признаем, сумел выявить убийцу, так коварно проникшего в наш состав. Кстати, он совсем не Альваро Бискарги. Дронго был прав, журналист из Андорры должен был как минимум знать, кто такой Варгас Льоса и какие произведения создал Астуриас. Но наемный убийца всего этого не знал. Признаюсь, что мне было бы трудно вычислить убийцу таким необычным способом. Однако это пройденный этап. Сегодня вечером мы встречаемся с президентом Литвы. Через несколько дней нас примет президент Эстонии, а затем и президент России. Согласитесь, что это накладывает на нас особые обязательства. Я думаю, что мы не имеем права полагать, что все кончено.

- Вы хотите сказать, что есть еще один убийца? - спросил Зоран Анджевски.

- Нет, - усмехнулся Планнинг, - надеюсь, что в нашем составе был только один такой человек. Что касается вас, господа, то уверяю всех присутствующих, что на этот раз мы проверили каждого приглашенного, и ни один из вас не мог бы оказаться здесь, если бы у него было другое имя.

Дронго обратил внимание на мрачные лица Хоромина и Пацохи. У обоих с утра было плохое настроение.

- Слава Богу, - громко сказал Павел Борисов, - надеюсь, что среди нас нет больше людей, скрывающихся под чужими именами.

- Нет, - подтвердил Планнинг, - о каждом из вас есть достаточно информации даже в сети Интернет. В том числе и ваши фотографии. Однако мы хотели бы обратить внимание на сам факт наших встреч. Мы надеемся, что все здесь присутствующие проявят необходимую выдержку и бдительность, помогут друг другу в столь сложной обстановке.

"Он тоже догадался, что у Бискарги был помощник, - понял Дронго, английская разведка всегда славилась своими аналитиками. Они пришли к подобному выводу, и теперь Планнинг хочет понять, кто из присутствующих помогал Бискарги, а кто станет помогать ему. Англичанам важно понять смысл этой запутанной игры до того, как она завершится в чью-либо пользу. Нужно было предвидеть подобный вариант. Самые лучшие аналитики всегда сидели в английской разведке еще со времен Кима Филби, консультировавшего американскую разведку".

- Что вы предлагаете? - спросил Яцек Пацоха.

- Наладить наше сотрудничество и вместе противостоять угрозам террористов, - сказал с улыбкой Планнинг. - Мы все делаем одно важное дело. В конце концов, если сегодня на приеме что-нибудь случится с литовским президентом, это будет и наша вина, господа.

- А почему вы считаете, что мы отвечаем за него? - осведомился Мехмед Селимович. - Он, кажется, не только литовский президент, но и бывший американский гражданин. Вот пусть о нем беспокоится американская разведка. В ЦРУ достаточно денег и людей, чтобы обеспечить безопасность своего бывшего гражданина.

- Мы собрались не для этого, - примирительно сказал Планнинг. - Нам нужно понять, что наши усилия должны быть направлены на сотрудничество и объединение Европы.

Когда прием закончился, Дронго подошел к Планнингу.

- Зачем этот спектакль? - мрачно спросил он англичанина. - Вы ведь прекрасно знаете, кто есть кто. И про Яцека Пацоху, и про Павла Борисова. Хоромин не скрывает, к какому ведомству принадлежит. Могли бы пригласить только их и меня. Разговор бы получился более профессиональным. Зачем вы позвали остальных?

- Я позвал всех, кто видел, как погиб Альваро Бискарги. Некоторое время нам еще придется его так называть.

- Я обратил на это внимание. Но вы ведь понимаете, что это нерационально. Остальные пятеро действительно писатели. Их статьи печатают европейские газеты и журналы, а книги - крупные издательства. Всех пятерых вы проверили. Зачем нужно было их снова беспокоить и приглашать сюда?

- Я хочу знать, кто из них мог быть пособником Бискарги, - заявил Планнинг. - Не считайте только себя гением в области анализа. Представьте себе, что и мы умеем делать некоторые выводы. Мы проверили чемодан Альваро Бискарги и не нашли там оружия. Откуда же у него появился пистолет, из которого он пытался застрелить вас? Кстати, это совсем не тот пистолет, из которого был убит Густафсон, и вы это прекрасно знаете. Это первое. И второе. Я не верю в случайности. И никто не верит. Вы хотите убедить всех, что пока Бискарги ломал дверь, его жертва стояла в тамбуре, терпеливо дожидаясь, когда наконец убийца выломает дверь и вытолкнет его из вагона. Или он случайно оказался там в этот момент? Судя по тому, как Бискарги подготовил первое убийство в Мадриде, этот профессионал умел неплохо просчитывать последствия своих действий. И он должен был понимать, что не имеет права так рисковать. В любую секунду в тамбуре мог появиться кто-то посторонний. Значит, у Бискарги было только несколько секунд, чтобы вытолкнуть Темелиса из вагона. Как могло получиться, что Темелис оказался там именно в тот момент? Получается, что он стоял и ждал, когда его выбросят? Я в это не верю.

- Что вы хотите этим сказать?

- У Бискарги был помощник, и я хочу, чтобы вы его нам назвали. Поймите, что речь идет в том числе и об исчезнувшем Эшли.

- Если бы я знал его имя, я бы выдал его вам немедленно. - признался Дронго, - но я не знаю.

- Именно поэтому я и пригласил всех подозреваемых по вашему списку, сказал, улыбнувшись Планнинг, - по списку Дронго, если вам приятно слышать эти слова.

- До свидания. - кивнул Дронго, - увидимся у президента.

Прием был назначен на четыре часа. Но еще за полчаса до этого Дронго приехал в президентский дворец и, пройдя через охрану, вошел в здание. Каждый входящий должен был здесь пройти через металлоискатель, это была стандартная процедура. Затем нужно было миновать небольшой коридор, где с двух сторон располагались туалеты, подняться по лестнице на второй этаж и таким образом оказаться в парадном зале. Отсюда можно было пройти в зал приемов, где и должна была состояться встреча с президентом Адамкусом.

Дронго вспомнил, как несколько лет назад к нему приезжали представители Литвы. Он помнил, чем тогда закончились его поиски материалов, вывезенных из республики. И помнил о смерти своего друга Маира Касланлы, убийцы которого так и не были найдены. Он подумал, что сейчас в Вильнюсе о нем могут не вспомнить. Тогда же его разоблачения наделали много шума, и целый ряд должностных лиц, заподозренных в связях с органами КГБ, выступил с шумными протестами.

Но тогда в Литве еще не было президента Адамкуса. Дронго читал его книгу на русском языке, и его поразила наблюдательность этого человека, его точные оценки состояния страны, его искренняя преданность своей родине и вместе с тем его подлинный демократизм. Конечно, в книге мемуаров можно было слукавить, подать себя в более выгодном свете, замалчивая некоторые эпизоды своей жизни или выставляя себя героем. Но Адамкус избежал этого соблазна. Во всяком случае, все, что прочел Дронго, говорило в пользу литовского президента.

Дронго поднялся наверх и, к удивлению охраны, сел на стул рядом со входом, словно давая понять, что намерен сидеть здесь до начала приема. Следом за ним появился Планнинг. Конечно, оружия не было ни у него, ни у Дронго. Планнинг сел рядом.

- Надеюсь, что все пройдет хорошо, - прошептал англичанин.

- Увидим, - кивнул Дронго.

Третьим пришел Пацоха. Он присутствовал на встрече с польскими и украинскими поэтами. Усевшись рядом с Дронго, он коротко рассказал о встрече.

- Было очень интересно, - закончил он свой рассказ.

- Ты понимаешь по-украински? - удивился Дронго.

- Конечно, - рассмеялся Пацоха, - у нас говорят, что это всего лишь плохой польский.

Они ждали остальных участников встречи. Постепенно стали подтягиваться гости. Одним из первых пришел Микола Зинчук. Подойдя к Дронго, он начал рассказывать о книге белорусского поэта, которую ему подарили.

- Очевидно, украинский и белорусский языки похожи, - кивнул Дронго.

- Белорусский язык очень похож, - ответила Микола, - у нас говорят, что это всего лишь плохой украинский.

Дронго расхохотался. Потом подозвал Пацоху.

- Остается только услышать, как кто-то из русских писателей скажет свое мнение о польском языке. Знаешь, о чем я подумал? Может, не стоит так настаивать на своей отделенности от Москвы, на своей исключительности? Все славянские страны имеют общую культуру, похожие языки, общую историю. Разве мало было у вас хорошего?

- Только не говори это нашим националистам, - прошептал Яцек, - или украинским патриотам. Они на тебя здорово обидятся.

- Национализм ущербен хотя бы потому, что проповедует собственную исключительность, - убежденно сказал Дронго, - ни у кого в мире нет права настаивать на превосходстве своей нации над другими народами. Защита национальных приоритетов? С этим я могу согласиться. Пропаганда своей культуры, своего языка, своей литературы? Но только не в ущерб другим, не подавляя другие культуры, не навязывая свое мнение как истину в последней инстанции.

- Тебе нужно было попасть в Польшу двадцать лет назад. Ты бы тогда увидел, как коммунисты навязывали нам свои идеи, - проворчал Пацоха. Интересно, что бы ты сказал тогда.

- То же, что и сейчас. Кстати, двадцать лет назад я был в Польше. У нас была чудесная группа. Если честно, я тогда впервые в жизни влюбился. Именно в Польше.

- Тебе понравилась наша девушка? - усмехнулся Яцек.

- Нет, та девушка приехала вместе со мной. Ночами мы ходили по Кракову и о чем-то говорили. Нам было интересно вдвоем. Мне тогда было чуть больше двадцати, а ей чуть меньше.

- Романтический период, - закивал Пацоха, - а в Польши все события начались как раз в восьмидесятом году.

- Я об этом помню, - ответил Дронго. - Когда-нибудь я тебе расскажу о великом поляке, моем друге, который так много сделал для человечества и так мало получил на своей родине в Польше. Он был сотрудником Интерпола. Поверь, я всю жизнь стараюсь быть похожим на него... Пойдем в зал, кажется, сейчас выйдет президент. Ты не знаешь, куда пропал Хоромин?

- По-моему, он очень расстроился, что ты выдал нам Бискарги в Польше. Наверное, хотел арестовать его в России. И получить очередной орден. Или там сейчас не дают ордена?

- Боюсь, что дело не в ордене. - тихо заметил Дронго, проходя в зал приемов.

Здесь было много гостей. Все участники встречи уже выстроились в правой части зала, когда к ним вышел президент Литвы - высокий, подтянутый, седовласый. Внешностью и осанкой он был похож на американского сенатора или губернатора. Но он предпочел вернуться на родину и служить родному краю.

Президент говорил на английском и литовском языках. С ответным словом выступил Томас Вольфарт. Затем случилось непредвиденное. Президент вдруг направился к гостям и стал приветствовать каждого, интересуясь, кто он и откуда приехал. Для каждого он нашел особые слова приветствия. Когда очередь дошла до россиян, все замерли. Мураев протянул руку и по-русски сказал:

- Здравствуйте.

И вдруг президент, улыбнувшись в ответ, пожал ему руку и начал говорить по-русски. Все переглянулись. На русском языке президент Адамкус говорил не только лучше многих прибалтов. Он говорил абсолютно правильно, словно закончил филологический факультет российского вуза. Изумленный Мураев не знал, как ему реагировать. Услышав, что президент говорит по-русски, к нему потянулись другие представители стран СНГ, владеющие русским языком. Президент говорил о том, что через несколько дней его супруга поедет в Санкт-Петербург. Он говорил о культуре России, литературных традициях русского народа. У многих из присутствующих на лицах было написано изумление. К Дронго подошел один из кипрских писателей, представлявших греческую общину.

- Ты знаешь, - задумчиво сказал он, - нас предупреждали, чтобы мы не говорили здесь по-русски. Иначе, мол, вам не ответят или даже обругают. А на самом деле все это вранье, если сам президент так прекрасно владеет русским языком и не скрывает этого. Значит, здесь все в порядке.

- Этот человек делает честь своей стране, - ответил Дронго. - Мне рассказывали, что он иногда даже осаживает своих ретивых националистов, так и не понявших, в каком мире и в каком веке они живут.

В разных концах зала стояли Планнинг, Пацоха и Борисов. В самом зале были только два охранника, находившиеся довольно далеко от президента. Кажется, он не очень беспокоился о собственной персоне, увлеченно беседуя с окружившими его гостями. К концу приема появился Хоромин. Он беспокойно передвигался по залу, появляясь то тут, то там. Увидев Дронго, он кивнул ему в знак приветствия, но не подошел.

Прием заканчивался. Президент и его супруга сфотографировались на память с писателями. Дронго смотрел на этого пожилого человека, прожившего нелегкую жизнь, познавшего вынужденную эмиграцию, тяжкий многолетний труд и, тем не менее, не ожесточившегося, сумевшего подняться над личными обидами и стать символом маленькой страны, ее устремленности в будущее. Он подошел к президенту и неожиданно для себя сказал:

- Господин президент, разрешите пожать вашу руку.

- Да, - удивился Адамкус, - конечно.

Они обменялись крепким рукопожатием.

Когда Дронго вышел из парадного зала, Планнинг несколько насмешливо спросил:

- Кажется, он произвел на вас впечатление?

- Я редко встречал в своей жизни таких порядочных людей, как он, признался Дронго.

Прием был закончен, и гости потянулись к выходу.

- Кажется, все в порядке, - сказал Пацоха, выходя одним из первых.

Борисов хмуро кивнул Дронго и вышел следом. Планнинг уходил с последней группой гостей. Дронго присоединился к ним. Неожиданно, когда уже почти все вышли, у дверей возникло замешательство. Представитель Турции Асли Эрдоган, внезапно покачнувшись, рухнула на пол.

- Врача! - крикнул Дронго, бросаясь к ней.

Он поднял женщину на руки и перенес в кресло. Охранники подбежали к ним. Среди них выделялась высокая женщина с очень короткой, почти мужской стрижкой. Дронго обратил внимание на ее лицо, вернее, на ее глаза. Сильный и умный взгляд. Если глаза - зеркало души, то это зеркало свидетельствовало в ее пользу. У нее был низкий голос, правильные черты лица, упрямая линия тонких губ.

- Что случилось? - спросила она.

Очевидно, понял Дронго, эта женщина - одна из руководителей охраны литовского президента.

- Кажется, ей плохо.

Упавшая женщина тяжело дышала.

- Вызовите врача и "скорую помощь", - распорядилась женщина с короткой стрижкой.

Он вдруг вспомнил, как пытался пробиться на стадион Рашников. Кажется, тогда тоже вызвали "скорую помощь". Возможно, кто-то на это рассчитывал. Но женщине действительно было плохо. Она с трудом дышала, хватая воздух непослушными губами. Рядом оказался Планнинг.

- Что происходит? - спросил он.

- Не нужно вызывать врача, - вдруг сказал Дронго, обращаясь к незнакомке. - Лучше вызовите такси, и мы увезем ее в отель. Там ее осмотрит наш врач.

- Вы же видите, что ей плохо, - возразила она, - а если она потеряет сознание?

- Я отвечаю за все, - громко сказал Дронго. - Не нужно вызывать "скорую помощь". Лучше сначала я выведу ее из дворца.

- Почему - лучше? - подозрительно прищурилась руководитель охраны.

- Я знаю, что делаю, - неожиданно твердо ответил он. - Не нужно никаких врачей. Мы сейчас вынесем ее наружу, а там посмотрим.

Асли Эрдоган была легендарной личностью. Профессор физики, она пробовала себя в разных литературных жанрах, несколько лет жила в сельве вместе с индейцами Амазонки, часто путешествовала по Южной Америки. Ей было тридцать два года, но она уже успела опубликовать несколько книг и стать известным ученым и прозаиком.

Когда они вынесли женщину на улицу и усадили на скамейку, она открыла глаза.

- Я выпила шампанского, и мне стало плохо, - призналась она, - сама не знаю, почему.

Планнинг взглянул на Дронго.

- Врачи, - пояснил Дронго. - Ей стало плохо во дворце, и мы должны были вызвать "скорую помощь". Кому-то это было нужно, ведь наверняка чемоданчики медиков не стали бы проверять.

- Черт побери! - выругался обычно невозмутимый англичанин. - Я об этом не подумал.

- Кто был рядом с вами? - спросил Дронго, наклоняясь к Асли.

- Не помню, - прошептала она, - мы были все вместе. Только женщины. Потом подошли журналисты. Я взяла бокал, сделала глоток и почувствовала себя неважно. Но не сразу...

- Почему вы ее мучаете? - вмешалась незнакомка. - Я заказала такси, сейчас придет машина. У нашего сотрудника есть с собой аптечка. Какое лекарство ей нужно?

- Никакого, - ответил Дронго, - мы не знаем, чем ее отравили.

- Что вы сказали? - спросила руководитель охраны.

- Ничего. Я думаю, с ней не случится ничего страшного. Дело в том, что она долго жила в сельве среди индейцев, и ее организм умеет бороться даже с сильнодействующими препаратами.

- Машина сейчас придет, - сухо заметила женщина.

Она была вся в черном черные брюки, черная блузка, черный пиджак. Незнакомка с любопытством смотрела на Дронго, который так уверенно распоряжался. К ним уже спешила сотрудница литовского оргкомитета Иоланта.

- Что случилось? - спросила она, задыхаясь. - Кому здесь плохо?

- Уже все в порядке, - сказал Дронго. - Сейчас придет такси. Мы вызовем врача в отель.

- Да, да, конечно, - кивнула Иоланта.

Это была крупная женщина в очках, со светлыми волосами. Она тревожно смотрела на тяжело дышавшую женщину.

Такси подъехало прямо к президентскому дворцу. Асли Эрдоган усадили в салон автомобиля. Дронго подошел к незнакомке, которая командовала охранниками.

- Как вас зовут? - спросил он.

- Это нужно для больной?

- Нет, это нужно только мне.

- Виктория, - сказала она, не улыбнувшись.

В ее глазах было любопытство. Этот незнакомый мужчина оказался в нужное время в нужном месте.

- Спасибо, Виктория, - кивнул он на прощанье, - вы действовали абсолютно правильно.

Он пошел к такси, где уже сидел Планнинг. Виктория обратилась к стоявшей рядом Иоланте:

- Кто это был? Вы его знаете?

- Это Дронго, - ответила Иоланта. - тот самый Дронго, о котором столько говорят в Европе.

Виктория посмотрела вслед уходившим и промолчала.

Дронго и Планнинг привезли женщину в отель и сразу вызвали врачей. Уже в лифте, спускаясь вниз, Планнинг спросил Дронго:

- Вы полагаете, что это было подстроено?

- Думаю, да. Я не верю в случайности, которые происходят в президентском дворце. И боюсь, что их объектами должны были стать не президент Литвы и его окружение, а мы с вами, Планнинг.

- Почему? - не понял англичанин. - Почему вы так считаете?

- Это было единственное место, куда бы нас наверняка не пустили с оружием. Нападавшие могли бы нас безнаказанно расстрелять и скрыться. Или, что еще хуже, зная, что мы будем помогать женщине, попытались бы увезти нас вместе с ней. И потом выбросить наши трупы где-нибудь на дороге. Обратите внимание на действие лекарства. Ей не сразу стало плохо, она успела дойти до лестницы. Расчет был на наши действия. Кто-то предположил, что мы будем выходить последними, а значит, почти наверняка останемся, чтобы оказать ей помощь.

Лифт остановился на первом этаже.

- Это мне не нравится, - задумчиво сказал Планнинг. - Я думаю, будет лучше, если мы вернемся в наши номера и возьмем оружие? Как вы считаете?

- Думаю, что так будет лучше. Но мне нужно проверить еще один факт, сказал Дронго. - Встретимся в холле через десять минут.

Планнинг кивнул в знак согласия, и Дронго, выйдя из кабины, подошел к портье. Участники группы, оформляя проживание в отеле, сдавали свои паспорта в регистратуру гостиницы.

- Извините, - сказал Дронго, - вы не могли бы дать паспорт моего друга? Ему нужно знать свой номер, иначе в банке ему не выдадут деньги. Номер паспорта. Я его только запишу и зерну вам.

- У вас есть карточка участника "Экспресса"? - спросила дежурная.

- Конечно, - улыбнулся Дронго, протягивая свою карточку.

Она внимательно ее осмотрела, потом, поискав среди груды паспортов, нашла нужный. Дронго открыл служебный паспорт, быстро просмотрел визы и вернул его дежурной.

- Вы уже записали номер? - удивилась она.

- Я его запомнил, - сказал Дронго.

В этот момент в холле появился Хоромин. Взглянув на Дронго, он явно смутился, словно не ожидал его здесь встретить.

- Удивлены, что я еще жив? - спросил Дронго. - Что вы подсыпали в бокал Асли Эрдоган?

- О чем вы говорите? - пролепетал Хоромин. - В чем вы меня подозреваете?

- Я не подозреваю, - спокойно сказал Дронго, - я уверен, что именно вы организовали покушение на меня и Планнинга в Португалии.

- Как вы смеете! - возмутился Хоромин.

- Смею. Вы сказали мне, что прилетели в Ганновер несколько дней назад. Но вы мне соврали. Хоромин. Я видел ваш паспорт. Вы прилетели второго июня в Лиссабон, который был первым городом вашего пребывания в Шенгенской зоне. Второго июня, еще до моего появления в Португалии. У вас было время подготовиться. Только не говорите, что я ошибся. В вашем паспорте на Шенгенской визе стоит штамп португальской пограничной службы от второго июня. После этого числа вы эту зону не покидали.

- Кто вам разрешил копаться в моих документах, в моих личных вещах?! все еще пытался сохранить лицо Хоромин.

И вдруг он понял, что выдал себя этим вопросом. Он растерянно оглянулся, словно не веря, что мог так непростительно подставиться.

- Никто, - с явным презрением ответил Дронго. - Считайте, что я плохо воспитан. А вы - предатель и негодяй. Только не понимаю, чего вы добиваетесь. Почему я вам так мешаю?

Хоромин не стал больше слушать. Оглянувшись, он быстрым шагом вышел из холла. Дронго же пошел к лифту, чтобы подняться в свой номер, переодеться и достать оружие.

Через десять минут он спустился вниз. Пунктуальный англичанин был на месте. Оба сменили темные костюмы на светлые.

- Я все думаю над вашими словами, - признался Планнинг, - и они мне все больше не нравятся. Получается, что нас уже во второй раз пытались убрать. И таким изощренным способом.

- Мне они самому не нравятся, - признался Дронго, - но боюсь, что я прав. И, кажется, я даже знаю, кто именно организует эти покушения. Во всяком случае, мне удалось выйти на одного из организаторов этих "забав".

Они вышли из отеля и двинулись в сторону моста. Планнинг задумчиво смотрел под ноги.

- Мне интересно, что вы думаете об организаторах подобного шоу? спросил англичанин.

- Ничего хорошего, - признался Дронго, - и я полагаю, что мы оба думаем о них плохо. Другое дело, зачем они так настойчиво пытаются устранить меня от участия в этой поездке? Боюсь, что среди их мишеней есть и ваша персона.

Он не успел договорить, когда недалеко он них резко затормозила машина. Планнинг и Дронго шли по другой стороне улицы, против движения, и это обстоятельство спасло им жизни. Автомобиль, оказавшийся машиной "скорой помощи", затормозил с неприятным визгом.

- Наконец-то приехали врачи, - усмехнулся Планнинг.

Но у Дронго на этот раз реакция оказалась лучше. Толкнув англичанина, он сам упал за мгновение до того, как прозвучали автоматные очереди. Три санитара в белых халатах стреляли из коротких израильских автоматов почти в упор. Планнинг, достав пистолет, тоже сделал несколько выстрелов. Один из нападавших упал.

- Осторожнее! - крикнул Дронго.

Планнинг внезапно скорчился от боли. Пуля попала ему в руку. Дронго поднял пистолет и расчетливо выстрелил в ногу одного из нападавших. Тот упал на колено, выпустив из рук автомат. Третий нападавший, поняв, что они проигрывают, бросился к машине и втащил в нее раненного товарища. "Скорая помощь" быстро отъехала от отеля. Убитый террорист остался лежать на дороге.

- Как вы, Джеймс? - спросил Дронго, помогая подняться раненому англичанину.

- Кажется, теперь мы в расчете. - невозмутимо сказал Планнинг, держась за раненую руку. - Вы спасли мне жизнь. Но я даю слово, что больше никогда не буду стоять рядом с вами. Это опасно для здоровья.

- Вам нужен врач, - сказал Дронго.

- Только не из тех, что были здесь, - сумел пошутить Планнинг. Кажется, у меня серьезное ранение. Вы не могли бы перетянуть платком мою руку?

К ним уже спешили люди, слышилось завывание полицейских машин.

- На этот раз вам придется самому давать объяснения, - с удовлетворением заметил Планнинг. - И я не знаю, как вы им объясните такую кровожадность местных эскулапов.

- Боюсь, у меня будут серьезные неприятности, - признался Дронго.

МОСКВА. 27 ИЮНЯ

Меликов сидел в машине, поминутно оглядываясь назад. Он понимал, что оставшиеся на даче охранники обязательно передадут сообщение по телефону, и все дороги будут перекрыты. Рано или поздно очередной пост дорожной автоинспекции остановит их машину, номер которой, очевидно, уже передан по трассе. Именно поэтому, увидев небольшую проселочную дорогу, Меликов приказал водителю:

- Давай в сторону.

Парень оглянулся и получил легкий удар по голове.

- Давай говорю, - проскрежетал зубами Мирза. - Сворачивай с шоссе!

- Хорошо. - пробормотал водитель.

Он уже принял решение: как только позволит обстановка, сбавить скорость и выпрыгнуть из машины. Вести автомобиль Меликов не сможет, в результате ему придется сидеть в машине, ожидая, когда сотрудники Баширова найдут его. Единственное, что он может сделать, это проползти несколько метров, хотя для этого ему нужно будет вылезти из автомобиля. Поэтому молодой человек охотно свернул с шоссе на проселочную дорогу, где, выпрыгнув, легче было скрыться в кустах.

Ему было двадцать пять лет. Он имел звание старшего лейтенанта и отличные показатели по всем параметрам физической подготовки. Конечно, его готовили и к подобным ситуациям, но одно дело - теоретические занятия, а другое - непосредственная встреча с таким отчаянным головорезом, как Меликов. Старший лейтенант не был готов к такому напряженному поединку с человеком, значительно превосходившим его по силе эмоций, по энергетике своей заряженности на побег.

Это неправда, что в спорте побеждает тот, кто физически сильнее, кто лучше других подготовлен. Побеждают прежде всего за счет силы духа. Превозмогая боль, обходя более сильных соперников, настоящий чемпион побеждает только за счет своей бешеной энергии, дающей ему особые силы. Можно вспомнить массу примеров в спорте, в человеческой истории, в любой области применения человеческих знаний, когда побеждали обреченные на поражение люди. Побеждали вопреки всем расчетам. Они бросали вызов судьбе и выигрывали. Они совершали невозможное - и, смеясь смерти в лицо, хватали Фортуну двумя руками.

Любой уличный мальчишка скажет, что в драке побеждает не самый сильный, а самый упрямый, самый храбрый. Любой спортивный тренер прекрасно знает, как много зависит от настроя команды, когда, выходя на матч, она может выиграть у соперника, с которым даже теоретически не могла быть на равных.

Мирза уловил душевное смятение в глазах старшего лейтенанта. Любой другой охранник почти наверняка отказался бы помогать пленнику и уже получил бы свою пулю в голову. Но этот струсил. Он даже не струсил, он растерялся, оказался не готов к испытанию, и именно поэтому невероятный побег увенчался успехом. Но радоваться Меликов не имел права. Пока он только вырвался с дачи, которая должна была стать последним местом его обитания.

Машина прыгала по ухабам, уходя от шоссе все дальше и дальше. Меликов тревожно оглядывался. Здесь не было других машин, не встречались даже прохожие. Он искал место, где можно было остановить машину. И именно в этот момент его водитель решил все - и для себя, и для него. На одном из поворотов, у небольшой рощи, он внезапно резко затормозил. Меликов успел схватиться за ручку дверцы, но водитель уже выпрыгнул из машины и побежал к кустам.

- Стой! - крикнул Меликов, стреляя в его сторону. - Стой! - он выстрелил еще два раза.

Из кустов раздался сдавленный стон. "Очевидно, я попал в этого слизняка", - удовлетворенно подумал Меликов. На раздумья не было ни минуты. Он закрыл глаза, понимая, что должен решиться. Наклонившись, он перебросил свое тело через спинку переднего сиденья и оказался на месте водителя. Теперь ему понадобятся его костыли. Он приподнялся на руках, дотянулся до костылей, перетащил их к себе. И, орудуя ими вместо ног, тронул машину с места.

Он понимал, что не имеет права терять ни секунды. Через некоторое время он увидел небольшую поляну, куда можно было вырулить. На ней стояло мощное дерево. Не снижая скорости, он открыл дверцу и, схватив костыли, вывалился наружу. При падении он больно ударился и, не сдержавшись, закричал от боли. Машина врезалась в дерево, но не загорелась, как он рассчитывал. Очевидно, скорость разгона была недостаточной, да и ухабы помешали. Он зло выругался и на руках пополз к автомобилю. Сделать фитиль и поджечь машину, имея под рукой почти полный бензобак, было нетрудно. Теперь нужно было быстрее и как можно дальше отползти от машины. За спиной раздался громкий хлопок, и к небу взметнулось пламя. Дерево горело, и он удовлетворенно подумал, что это будет неплохим ориентиром для преследователей. Если он прав, то сейчас в небо поднимут вертолеты и поисковые группы с собаками начнут прочесывать местность. Значит, нужно торопиться. Он быстро пополз в сторону дороги, помогая себе костылями и рассчитывая выбраться к небольшому поселку, который был виден впереди.

Когда у человека сломаны обе ноги и приходится долго ползти на руках, даже самая сильная воля не может противостоять полному физическому истощению. Он задыхался, пот заливал лицо, но он продолжал упрямо двигаться вперед. Несколько раз он падал и скатывался с горок, чтобы быстрее уйти от того места, где горела машина, но чувствовал, что не слишком преуспел.

Примерно через полчаса, весь в грязи, он приподнялся, опираясь на ствол дерева и костыли. И едва не закричал от досады. Расстояние между ним и поселком не уменьшилось, скорее, наоборот, показалось ему, увеличилось. Он упал и снова пополз. Иногда он пытался помочь себе хотя бы одной ногой, но ноги отказывались ему подчиняться. Он даже не чувствовал боли, когда беспомощно пытался оттолкнуться одетыми в гипсовый панцирь ногами.

Где-то вдалеке раздался шум вертолета, и он, приподняв голову, прохрипел ругательство. "Воля к жизни, - подумал, усмехаясь, Меликов, какая, к черту, воля, я просто хочу жить. Жить любой ценой". Он немного приподнялся, чтобы осмотреться, и снова упал, покатившись вместе с костылями в овраг. На этот раз он сильно ударился и снова застонал. Но жажда жизни и сила воли, в которой он себе отказывал и в которую не очень верил, гнала его вперед. Однако он так устал, что не мог подняться. Меликов лежал на земле, хватая ртом воздух. Сердце бешено колотилось. Он поднял пистолет. У него оставалось только три патрона. Вернее два, третий он оставит для себя. В очередной раз в руки полковника он живым не попадет.

Внезапно над головой появилась чья-то тень, и он как безумный схватил пистолет и уже готов был выстрелить. Но в последнюю секунду успел убрать оружие. Это была корова, очевидно, заблудившаяся в лесу. Теперь она вышла к человеку и жалобно замычала, глядя на него своими добрыми глазами.

- Ты тоже оказалась без дома, - прошептал он, глядя на нее.

Затем, сообразив, что корову, очевидно, не успели подоить, он перевернулся и подполз к ней сзади. Корова терпеливо ждала. В горах он привык ко всему. Он припал к ее вымени. Теплая молочная струя ударила ему в горло. Он пил, наслаждаясь молоком, чувствуя, как обретает силы. Когда он насытился и хотел отодвинуться, корова снова замычала. Очевидно, молоко распирало ее вымя, а он выпил совсем немного.

- Хорошо, хорошо, - сказал он.

Подтянувшись к ее вымени, он начал тискать его руками, выдаивая молоко на землю. Так продолжалось минут пять. Корова обернулась и посмотрела на него. В ее глазах ему почудилась благодарность.

- Знаю, - громко сказал он, лежа на земле, - сам знаю, что я законченный сукин сын. И наверняка попаду в ад, если он, конечно, существует. И хотя у тебя нет души, может, этот мой добрый поступок мне зачтется? Видит меня Бог или нет? А если видит, почему никогда не вмешивается. И кто из нас хуже - я или этот полковник, у которого вместо глаз две стекляшки, а вместо нервов стальные канаты.

Захватив костыли, он пополз к поселку. Корова двинулась следом.

- Только этого не хватало, - обернулся он к ней. - Уйди отсюда, уйди, говорю.

Меликов поднял камень и бросил его в животное. Она жалобно замычала, но не ушла.

- Что мне с тобой делать? - прошептал он. - Неужели нужно и тебя пристрелить, чтобы почувствовать, какая я сволочь? Если бы ты лошадью была, мне было бы легче. Хотя, может, ты мне заменишь лошадь? Я ведь тебе помог.

Он подтянул к себе костыли, поднимаясь на руках. Затем прыгнул к корове. Она лениво отошла в сторону, и он упал рядом с ней, окончательно вымазавшись в грязи.

- Так дело не пойдет, - рассудительно сказал он себе. - Тебе не нужно прыгать.

Несколько раз он пытался взобраться на спину коровы, но все время соскальзывал. Он был жилистым и худым - только такой и может выжить в горах, совершая многокилометровые переходы с оружием на плечах. Для коровы его вес - Мирза весил килограммов семьдесят пять - был слишком велик. И все-таки он сумел забраться ей на спину и, обхватив двумя костылями ее бока, закричал:

- Вперед, милая! Вперед, родная! Может быть, мне действительно повезет, и тогда я поверю в Бога, который послал мне ангела в твоем лице. Иди в поселок, вперед.

Он легонько постукивал ее костылями, и это оказывало свое действие. Она тяжело тронулась, неся на себе столь необычный груз. Он припал к коровьему хребту, чувствуя резкий запах и стараясь удержаться изо всех сил. Костыли помогали ему сохранять равновесие. Корова мерно двигалась к поселку.

- Иди, милая, иди, - продолжал бормотать он, глядя в небо.

Гул вертолета слышался где-то в стороне, очевидно, они прочесывали район вокруг сгоревшего автомобиля. Он подумал, что пока ему везло. Но это только пока. Ведь Баширов наверняка предпримет для поисков беглеца все возможное. Но пока он передвигался на корове и, тяжело дыша, подгонял ее, все еще не веря в свою удачу. Примерно через час они достигли наконец окраины поселка. Он осторожно слез с животного, снова упал, попытался подняться на костылях и упал в очередной раз. Затем, сумев все же подняться и уже не обращая внимание на свои ноги, стараясь лишь отталкиваться левой ногой, которая болела чуть меньше правой, он на костылях запрыгал в сторону небольшого заводика. Сделав несколько прыжков, он упал, вскрикнув от боли. Затем, сжав зубы, снова пополз. Завод давно уже не работал, и там время от времени появлялись лишь случайно забегавшие дети. Впрочем, в поселке к этому времени почти не осталось и детей.

Он твердо знал, что не имеет права никому доверять. Не имеет права на ошибку, и поэтому его никто не должен видеть. К счастью для него, поселок был немноголюдным, и в эти дневные часы у заброшенного завода никого не было. Продолжая довольно быстро ползти, он добрался до какого-то помещения, и заставив себя еще раз приподняться, чтобы преодолеть несколько ступенек, рухнул на пол. Ветер лениво то открывал, то закрывал входную дверь. На часах было четыре. Меликов подумал, что это самый долгий день в его жизни, который еще не закончился.

ВИЛЬНЮС - РИГА. 28 ИЮНЯ

На этот раз перестрелка в центре столицы оказалась в центре внимания журналистов и телеведущих. Труп террориста показывали по всем европейским каналам. Английское посольство настояло на том, чтобы исключить возможность трансляции любых кадров с изображением Джеймса Планнинга. Англичанин был отправлен на родину после того, как ему извлекли пулю и оказали необходимую помощь.

Дронго пришлось нелегко. Он давал показания всю ночь и весь следующий день. Участники "Экспресса" уже выехали в Ригу, когда он все еще сидел в прокуратуре, заполняя формуляры со своими объяснениями. Разрешение на оружие, выданное в России и на территории стран Шенгенской зоны, не было оформлено надлежащим образом в Литве. Спасало лишь то обстоятельство, что их груз официально не проходил таможню, и поезд как бы считался экстерриториальным образованием, не подлежащим юрисдикции литовских властей. Очевидно, сказалось и то, что он встречался с президентом. К тому же кто-то успел позаботиться и об адвокатах, которые успешно доказали в прокуратуре, что право на защиту еще никто не отменял. К концу дня Дронго наконец выпустили из прокуратуры, взяв подписку, что он покинет пределы страны в течение двадцати четырех часов.

Он вернулся в отель, чтобы собрать вещи, и обнаружил записку с номером телефона. Когда он набрал этот номер, ему ответил Вейдеманис. Он сообщил, что Дронго ждет машина, которая доставит его в Ригу. Эдгар не мог появиться в Латвии, но именно он организовал и адвокатов, и автомобиль для переезда в Ригу. Дронго собрал чемодан, взял сумку и, выйдя из отеля, уселся в машину. Пистолет у него конфисковали в прокуратуре, но водитель, которого нанял Вейдеманис, был сотрудником полиции и имел служебное оружие. Он должен был довезти Дронго до границы, где его ждал другой автомобиль.

Они уже подъезжали к границе, когда позвонил Эдгар.

- Я уже в Белоруссии, - сообщил Вейдеманис, поэтому могу спокойно говорить. Кто это был? Кто, по-твоему, мог организовать нападение?

- Ты еще спрашиваешь! - вздохнул Дронго. - Сначала они пытались убрать меня в Каишкаше, потом в Вильнюсе. Я обратил внимание, что Хоромин появился только к концу приема, после чего Асли Эрдоган упала в обморок. У меня есть конкретные доказательства. И боюсь, что Потапова просто водят за нос. Они скрыли от нас свадьбу Сильвии Треудел, не сообщили данных о Мехмеде Селимовиче, почему-то не смогли точно вычислить Альваро Бискарги. Мне все больше и больше кажется, что этот террорист был им нужен для прикрытия собственных планов. И я пока не знаю, каких. Сообщи Потапову, что в нас стреляли трое неизвестных. Одного убил Планнинг. Сам Хоромин куда-то исчез, его не было в поезде. Но самое важное: он мне все время врал. Я видел вчера его паспорт. Он въехал в Шенгенскую зону второго июня, прилетев в Португалию. А через несколько дней меня там едва не убили. Таких совпадений не бывает. Значит он вылетел в Португалию заранее, чтобы подготовить это убийство. Но в Каишкаше у них сорвалось. Они полагали, что я буду один и без оружия. А рядом со мной оказался Планнинг. Поэтому они решили повторить здесь свой план, убрав на этот раз нас обоих.

- Я все понял, - взволнованно сказал Вейдеманис, - прямо сегодня передам. Береги себя. Удачи тебе!

- И тебе, - Дронго выключил аппарат, представив себе, как нервничают люди, возможно, прослушивавшие их разговор.

Вечером он прибыл в столицу Латвии. Его, как и других гостей, поселили в "Мартам Парк Отеле". Дронго оставил там свой чемодан и, захватив сумку с нужными вещами, переехал в "Радисон", чтобы выспаться. Весь следующий день он спал, не выходя из номера, словно готовясь к решающему, последнему, раунду. А тем временем в Москве происходили не менее драматические события.

МОСКВА. 28 ИЮНЯ

Он долго приходил в себя. Невыносимо болели ноги. Было полное ощущение, что они сломаны во второй раз. Очевидно, он повредил их, пытаясь передвигаться на костылях. Он был весь в грязи, от него дурно пахло. Но, вопреки всему, он был еще жив. Меликов понимал, что его обнаружение - лишь вопрос времени. Баширов наверняка просчитает все его возможные действия и приведет преследователей к этому месту. Хотя вычислить эту несчастную корову, с помощью которой он добрался до завода, было трудно. Но Баширов обязательно будет искать и приведет людей сюда. Они оба мыслили одинаково. И полковник был единственным человеком, кого Меликов по-настоящему боялся.

Он подполз к окну, приподнялся и огляделся. Все было тихо. Но если они сюда придут, его обязательно найдут. Значит, нужно искать другое убежище. Меликов поморщился: ноги болели все сильнее. Нужно найти какое-то убежище, где его не будут искать. Может быть, здесь есть место для отходов производства? Нет, это не подходит. Баширов сразу сообразит, что он спрятался именно там. Они могут быть с собаками, значит, нужно сбить с толку и собак. Судя по всему, его собственный запах, смешавшийся с запахом коровы, наверняка будет идеальным следом для овчарок, которые возьмут след. Он поднял голову. Наверху на двух стальных канатах, спускавшихся с ржавого крана, который, очевидно, уже много лет не работал, висел какой-то ящик или контейнер. Было непонятно, как могли рабочие оставить контейнер в таком положении. Возможно, это устройство использовалось в какой-то старой, давно забытой технологии.

Меликов облизнул губы. Если бы он сумел подняться наверх, влезть по тросу! Там его наверняка никто бы не искал, ведь они убеждены, что он не может ходить, а уж тем более лазить. Если бы удалось как-то забраться в ящик, висящий на высоте примерно шести метров! По тросу, конечно, ему не подняться, это ясно. Шесть метров ему не одолеть. Но если добросить веревку с крыши вот того здания, то можно будет попытаться подняться на руках. Ящик был большой, размером примерно четыре на два метра.

"Многоместный гроб", - мрачно подумал Меликов. Но другого выхода не было. Значит, нужно подняться на крышу здания и добросить веревку до узла, скрепляющего трос. Это примерно метра четыре. Если получится зацепиться, можно будет, подтягиваясь на руках, добраться до ящика и попытаться проникнуть внутрь. Если, конечно, там не закрыта дверь. Если она закрыта, то можно сорваться и упасть. Меликов снова облизнул губы. Сорваться с шести метров со сломанными ногами означало верную смерть. Но другого выхода не было. Нужно было рисковать.

Теперь нужно найти веревку. Он тяжело вздохнул и еще раз посмотрел наверх. Если он сорвется, то погибнет наверняка. Внизу лежала куча металлолома, упав на которую, он неизбежно разобьется.

"И все-таки нужно рискнуть", - подумал Меликов. В конце концов, он все равно погибнет, речь идет лишь о возможности остаться в живых именно сегодня. Кроме жажды жизни в нем жило и чувство протеста, какого-то охотничьего азарта против Баширова, который уже дважды брал его. Ему хотелось взять хотя бы небольшой реванш у Баширова, и это было одной из составляющих его желания действовать.

Он пополз к выходу. Времени у него мало, полковник наверняка уже заставил своих людей прочесать всю местность вокруг. Значит, сначала нужно найти веревку. На старом, давно не работающем предприятии найти веревку или цепь было практически невозможно. Он ползал по двору, как паук, в поисках хоть чего-то подходящего.

- Проклятье, - прошептал Меликов. - Неужели все сорвется?

Неожиданно в куче металлолома он увидел толстый провод. Схватив провод, он начал осторожно вытягивать его. Лишь бы длина оказалась достаточной! Ему повезло. Провод оказался не менее четырех метров. Меликов посмотрел на ладони, они были в мелких порезах. Теперь нужно подняться наверх. Послышался рокот вертолета, и Меликов вжался в землю, стараясь спрятаться от наблюдателей. Вертолет был совсем близко, беглецу казалось, что он кружит прямо над ним, и все его надежды рухнули. Мирза даже нащупал оружие, чтобы выстрелить в первого, кто к нему подойдет. Но на этот раз пронесло.

Когда вертолет улетел, он довольно быстро пополз к другому зданию. Подняться на второй этаж, подтягиваясь на руках со ступеньки на ступеньку, было не очень трудно. Теперь нужно как-то оказаться на крыше. Меликов осмотрелся. Ничего подходящего не было. Он подполз к подоконнику, высунулся, посмотрел на крышу. Если бы у него были здоровые ноги, в этом не было бы проблемы! Он сжал зубы. Не для того он бежал из своей тюрьмы, чтобы отказаться от дерзкого плана. Меликов посмотрел наверх. Если зацепиться за верхний выступ балки, торчащей из-под крыши, можно будет на нее влезть. Но как?

Костыли, вспомнил он. Соединив два костыля, можно попытаться зацепиться и подтянуться на руках. Конечно, это очень ненадежное приспособление, которое в любой момент может обвалиться, но другого выхода нет. Он снял ремень и, помогая себе зубами, связал костыли вместе, туго затянув узел. Затем, сев на подоконник, попытался зацепиться за балку. С четвертой попытки это ему удалось.

Меликов проверил прочность, дернув изо всех сил. Балка держала костыли прочно. Он обвязался проводом, затем, громко выругавшись, схватился руками за костыли. Они опасно закачались, едва не соскользнув с балки. Он перестал дышать. Но все было нормально. Осторожно, стараясь не раскачивать костыли, он подтягивался на руках. Наконец он достиг балки. Еще немного, еще чуть-чуть. Теперь можно одной рукой зацепиться за крышу. Затем поднять вторую руку. Теперь можно подтянуть все тело. Наконец, забравшись на крышу, он упал на нее, тяжело дыша. Светило заходящее солнце. Он подумал, что сейчас представляет собой идеальную мишень для любого, кто окажется над ним. На фоне крыши его фигура хорошо видна. Значит, нужно торопиться. Он подтянул костыли и посмотрел на трос, находившийся от него в нескольких метрах. Сейчас будет самое трудное. Нужно развязать костыли и один выбросить, но так, чтобы его потом не нашли. А второй прикрепить к проводу и постараться добросить до крюка, с которого свисает этот старый ржавый трос. Он подумал, что трос может не выдержать тяжести его тела. Но отступать было поздно. Все равно он не сможет спуститься вниз без посторонней помощи. Подняться с помощью рук он еще смог, но спуститься вниз было невозможно.

Теперь перед ним стояла проблема: куда деть один из костылей. Ведь если костыль найдут на крыше, то полковник поймет, где именно он прячется. Значит, нужно сделать так, чтобы костыль не нашли. Просто отбросить его не имеет смысла. Меликов задумался. Он пополз к другому краю крыши, где была старая водосточная труба. Костыль в нее явно не войдет, но если его сломать пополам, можно попытаться засунуть его в эту трубу. Здесь-то уж они наверняка не станут ничего искать.

Он поднял костыль и изо всех сил ударил им по краю крыши. Костыль сломался с сухим треском, и Мирзе показалось, что ему снова сломали ногу. Он бросил куски костыля в трубу. Они упали, прогрохотав, куда-то вниз, но не выпали на землю, так как труба сужалась книзу и к тому же была смята.

Он посмотрел вниз и удовлетворенно вздохнул. Теперь предстояло самое сложное. Он размотал провод и привязал его к оставшемуся костылю. На часах было уже пять, и он беспокоился, что погоня может появиться здесь с минуты на минуту. Он бросил костыль и, конечно, промахнулся. Руки сильно дрожали. Он снова бросил - и снова промахнулся. Наконец с третьего раза он попал, и костыль, зацепившись за крюк, повис на нем. Меликов дернул костыль, все было в порядке. Но как теперь закрепить провод? Он огляделся. На крыше ничего не было. Балка, вспомнил Меликов. Но она с другой стороны. Нет, провод до нее явно не дотянет. От отчаяния он так сжал зубы, что почувствовал, как заболели скулы.

"Нужно найти что-нибудь на этой пустой крыше, чтобы закрепить крюк", подумал он, тяжело дыша. Конец провода был у него в руках, и он пристально всматривался, отчаянно пытаясь что-нибудь найти. Но на крыше ничего не было.

Что делать в таких случаях? Человек слабый сдается и от отчаяния клянет судьбу и окружающий мир. Человек сильный ищет выход и обязательно его находит. В экстремальной ситуации волевой человек проявляет свои самые сильные стороны. Он рискует - и либо проигрывает, либо выигрывает. Если же не рисковать, то проигрываешь во всех вариантах. Человеческая жизнь - это, в конечном итоге, осознание своей готовности на некий поступок.

Меликов посмотрел на трос, висевший в нескольких метрах от него. Летать от не умеет, прыгнуть со сломанными ногами не сможет. Мирза еще раз посмотрел на зацепившийся костыль. Он обязан найти выход. Выход должен быть найден. Он дернул за конец провода. И в вдруг расхохотался.

- Какой же я кретин! - громко сказал он.

Зачем натягивать провод? Ведь ему нужно всего лишь добраться до стального троса. И совсем не обязательно, чтобы этот провод был закреплен. Достаточно обмотать его вокруг тела, сделав дополнительную страховку, и свалиться с крыши. А затем, подтягиваясь на руках, подняться по проводу. Это был бы лучший вариант. Если, конечно, трос выдержит. Но нужно рискнуть.

Он обвязал конец провода вокруг тела, подполз к краю крыши и, тяжело дыша, перевалился через нее, рассчитывая на худшее. Сначала его отнесло в сторону, затем он ударился о стену. Удар был таким сильным, что он закричал. Затем его еще несколько раз бросало из стороны в сторону. Наконец его перестало раскачивать.

Меликов посмотрел вниз. Очевидно, он не совсем верно рассчитал расстояние до висевшего контейнера. Но самое печальное, что висел он на высоте не шести, а всех семи метров. И если учесть, что провод был примерно четырехметровый, а метр ушел на то, чтобы обмотать себя, получалось, что он все равно висит на высоте второго этажа. До земли было не меньше четырех метров. Отвязаться и спрыгнуть было уже невозможно.

Он начал подтягиваться по проводу на руках, пытаясь быстрее взобраться наверх. Но провод был старый, в некоторых местах оголенный, и проволока больно, до крови, впивалась в ладони. Но он упрямо лез и лез. Когда до костыля почти ничего не оставалось, он образованно протянул руку и... сорвался, не успев схватиться за трос. Он полетел вниз, даже не крикнув, закрыв глаза и ожидая, когда ударится об эту кучу металлолома. Это неправда, что в последнюю секунду перед смертью вспоминаешь всю свою жизнь. Это неправда, что на ум приходят какие-то высокие слова, и ты словно подводишь итог. Все это неправда. На самом деле бывает лишь досада и страх. Страха больше, потому что умирать не хочется. А досада оттого, что так бездарно погибаешь.

Меликов почувствовал толчок, его снова понесло на дом и ударило об эту проклятую стену. Посыпалась штукатурка. Он заорал, все еще не понимая, что происходит, когда его ударило во второй раз. Какое-то время он раскачивался из стороны в сторону. Конец провода, которым он обвязался, послужил своеобразной альпинистской страховкой, не позволив ему упасть. Еще несколько минут он болтался как маятник.

Откуда-то издалека донеслись крики людей. Меликов почувствовал, что пот заливает его лицо. Он разозлился. Когда спасение было так близко, он сорвался!

- Врешь, - прошептал он самому себе. - врешь! Все равно не поймаешь! последние слова, очевидно, относились к Баширову.

Он снова полез, стараясь действовать наверняка. На этот раз он хватался изо всех сил, не обращая внимания на боль в ладонях. Минуты через две он был наконец наверху. Дотянулся до троса. Замер. Глубоко вздохнул. Посмотрел вниз. Все равно костыль придется снять, чтобы никто не догадался, как он залез в этот контейнер. Но снять костыль - значит оставить себя без последней страховки. До контейнера было метра полтора. И нужно еще тащить на себе четыре метра провода с привязанным костылем.

Меликов облизнул пересохшие губы. Он не был ангелом и знал, что за его грешную жизнь ему давно полагался ад. Но он был не просто профессионалом, в нем жила та мужская сила, которой наделены очень немногие мужчины. Много лет назад, когда он провожал нравившуюся ему девочку в соседний квартал, его ловили и били ребята из этого квартала. Били до полусмерти. И он, зная, чем рискует, тем не менее, каждый раз снова и снова провожал эту девочку. До тех пор, пока не попал в больницу с переломами ребер. И когда приехавший к нему в больницу следователь пытался выяснить, кто это сделал, он молчал. Через день к нему пожаловал его главный мучитель, гроза соседнего квартала. Молча подойдя к Меликову, он пожал ему руку и торжественно сказал:

- Можешь приходить когда хочешь, теперь тебя никто не тронет.

И тогда Мирза понял, что выиграл в этом противостоянии. Настоящий мужчина - это тот, кто умеет бросать вызов судьбе и принимать ее удары. Настоящий мужчина - это тот, кто не сгибается ни при каких обстоятельствах. Есть нечто величественное и страшное одновременно в силе самца-хищника, готового отстаивать свои права до последнего. Может, эта сила передалась мужчинам от далеких первобытных предков - встречая на своем пути более сильного соперника, они не уступали ему, предпочитая умереть, но не быть побежденным.

Взглянув на трос, он вспомнил ту давнюю мальчишескую историю и решительным движением сбросил костыль. Тот полетел вниз, и раскрутившийся провод сильно дернул Меликова, словно пытаясь оторвать от крюка, за который он держался обеими руками.

Костыль еще раскачивался, когда он, уже не думая о нем, схватился руками за ржавый трос. Трос опасно прогнулся, но все же выдержал тяжесть его тела. Мирза еще раз вздохнул и полез к контейнеру. "Что это за ящик? - думал он. - Может, там хранили цемент? Что здесь вообще производили? Цемент? Известь? А может, ни того, ни другого". Он хватался за трос и упорно продвигался к контейнеру, стараясь не обращать внимание на давящую тяжесть в ногах. Грудь, перевязанная проводом, уже давно болела - очевидно, вес костыля с болтавшимся проводом был достаточно большой, но он заставил себя не обращать на это внимание. Еще четыре метра, три, два... Голоса слышались все ближе. Один метр. Он схватился за ящик. Оказалось, что это не контейнер, а именно ящик. Если его доски сгнили, то он немедленно полетит вниз. Может, это и к лучшему.

- Врешь, - снова сказал он себе, тяжело дыша, и схватился за небольшую дверцу.

Все-таки он оказался прав, в этом ящике что-то хранили. Дверца не поддавалась. Он дернул ее изо всех сил правой рукой, держась левой за трос. Если сейчас дверца не откроется... Об этом не хотелось думать. Он еще раз дернул, и дверца наконец открылась. Он едва удержался. Мгновение - и он был внутри ящика. Доски скрипели, но вполне могли выдержать его вес. Когда-то этот ящик, видимо, использовали для переноски готовой извести. В нижней части было небольшое отверстие. "Это даже к лучшему, - подумал Мирза. - Им будет казаться, что здесь невозможно спрятаться". Выдохнув воздух, он начал подтягивать к себе костыль, а затем и провод.

Когда лай собак и крики людей послышались совсем близко, он закрыл дверцу и взглянул вниз. До земли было метров шесть - семь. Он усмехнулся. Теперь пусть лезут на кран и снимают его отсюда. Никому и в голову не придет, что человек без ног сумел совершить такое. Сумел подняться на такую высоту.

РИГА. 29-30 ИЮНЯ

Ночью он проснулся словно от толчка. Прислушался. Обычно срабатывала некая сигнальная система, когда он просыпался от постороннего шума или от чьего-то присутствия. Уже много лет он не мог спать в присутствии постороннего, кем бы ни был этот человек. У него появились повадки волка. Дронго это прекрасно сознавал. Никто не должен был находиться рядом с ним в одной комнате, видеть его спящим. Иначе он чувствовал себя беспомощным.

Проснувшись в рижском отеле, он долго лежал, прислушиваясь к тишине. Все было спокойно, лишь где-то далеко слышались голоса. Очевидно, кто-то поздно возвращался в отель. На часах было около четырех часов, когда Дронго поднялся. Он спал вчера весь день, словно набираясь сил для нового поединка. Теперь он был абсолютно уверен в правильности своих выводов. Его подставили в Португалии представители ФСБ, которые почему-то хотели убрать его. Затем вторая попытка - уже здесь, в Прибалтике. Судя по их почерку и по тому, как напряженно Хоромин искал Бискарги, они не были связаны. Но тогда возникал резонный вопрос: почему сотрудники ФСБ так стремятся убрать человека, который по их просьбе ищет убийцу? Почему они так не желают его присутствия в этой группе? И чего они вообще хотят, если их задача - нейтрализация возможного убийцы? От этих вопросов можно было сойти с ума, но он сидел на постели, стараясь придать им некую упорядоченную форму.

- Будь оно все проклято, - вдруг громко сказал Дронго.

Собственно, почему он рассчитывал, что могло быть иначе? Кем он был для ФСБ? Человеком, которому нельзя доверять, иностранцем с непонятным статусом и неясным положением в группе. Частным экспертом, которого всего лишь наняли для консультаций. Почему его так задело предательство Хоромина? Ведь все так и должно было быть. Его использовали, пока он был нужен, а затем приняли решение...

"Нет, не подходит, - признался он себе. - Ведь они устроили покушение в Португалии для того, чтобы вообще вывести меня из игры".

Звонить Потапову было нельзя, это он понимал. Но его беспокоило и молчание Эдгара, который должен был выяснить реакцию генерала на двойную игру Хоромина. Однако за весь вчерашний день ему никто не позвонил. Дронго поднялся и стал одеваться.

Рига была одним из самых любимых его городов в бывшей стране. Именно в Прибалтику он приехал в первый свой отпуск с другом. Именно здесь он любил бывать еще в студенческие годы, словно вырываясь за границу. Прибалтика всегда была немного другой, не похожей на остальные республики. А Рига была центром этого края. Если старый Таллин был хорошо сохранившимся городом из сказки, то Рига была наполовину западной, наполовину местной столицей, и это ему очень нравилось. Той, другой Риги, уже не было. Но она продолжала жить в его сердце и мыслях.

Многие из его друзей отсюда уехали. Вейдеманис не имел права даже въезжать в страну под страхом ареста. Здесь больше не жаловали ни бывших сотрудников госбезопасности, ни бывших латышских стрелков. А полувековой период после войны называли "советской оккупацией".

Дронго вспомнил, с какой горечью говорил ему Михаил Мураев: "Мой отец строил в Прибалтике заводы и электростанцию. А получается, что он был оккупантом. Чушь собачья. Если это была оккупация, то почему в республиках Прибалтики существовали свои национальные театры, свои союзы писателей и художников, композиторов и кинематографистов? Почему здесь были национальные школы и своя академия наук?"

Но Дронго помнил и другие слова. Слова литовцев, латышей, эстонцев, рассказывавших ему о страшных годах, когда выдворяли из страны их родных, расстреливали близких, отправляли в Сибирь целыми семьями.

Истина была где-то посередине. Конечно, в тридцать девятом - сороковом годах Советская Армия в соответствии с пактом Молотова - Риббентропа оккупировала прибалтийские республики и восточную Польшу. И, конечно, расстрелы, депортации, высылки прокатились по Прибалтике, как, впрочем, и по всему Советскому Союзу. Но затем сюда пришли фашисты. Не немцы, как иногда любили передергивать некоторые историки, а именно фашисты. И тогда тоже имели место и расстрелы, и депортация. Но только на этот раз больше других страдали евреи и коммунисты. А потом снова пришла Советская Армия, и маятник опять качнулся. Но правомерно ли называть все, что было за пятьдесят лет, оккупационным режимом? Честно ли это было бы по отношению к прибалтийским народам? Означало ли это, что история всех пятидесяти лет должна писаться только черной краской? И где была та мера весов, на которых можно было взвесить страдания людей и достоинство нации?

Он всегда искренне сожалел о распаде Советского Союза, той огромной Атлантиды, которую он любил и в которой прошла большая часть его сознательной жизни. Но с годами обретенная мудрость начала давить на его сознание. Можно ли было и дальше жить так, как они жили? И нужны ли были перемены? А если нужны, то какие? Молодые люди, с которыми он встречался в "Экспрессе", были настроены по-революционному. Многие восторгались, что их дети уже не говорят по-русски и даже не знают этого языка. Но находились и другие, более мудрые и более прозорливые. Они полагали, что на отрицании прошлого нельзя строить будущее, что мир вовсе не столь одномерен, каким он кажется крайним радикалам. Но что есть истина? Он полагал, что право на истину должно быть у каждого человека, что право на свою истину должно быть выстрадано народом и никто не имеет права лишать людей выбора.

Дронго так и сидел на кровати, когда в четыре утра зазвонил телефон. Он даже не вздрогнул, только посмотрел на телефонный аппарат. В четыре часа утра не звонят просто так. Значит, его нашли даже здесь. Он смотрел на телефонный аппарат и не знал, что ему делать. Ведь он не сказал никому, кроме Вейдеманиса, где будет ночевать. Никому, кроме Эдгара. А тактичный Вейдеманис никогда в жизни не позвонил бы в четыре утра. Но телефон продолжал упрямо с звонить, и тогда он поднял трубку...

МОСКВА. 28-29 ИЮНЯ

Он успел забраться в ящик буквально за несколько минут до их появления. Меликов видел сверху, как бесновались две собаки, как кричали люди, осматривавшие каждый уголок помещения, каждую комнату. Он слышал, как над ним летал вертолет, видел, как неистовствовал молодой охранник, которого он принудил бежать с ним и у которого теперь была перевязана рука. Очевидно, получив от Меликова пулю, этот парень автоматически стал героем, как не побоявшийся ничего, чтобы остановить преступника.

Почему-то люди ничтожные всегда бывают более страшными палачами и мстителями. Может, потому, что они мстят в том числе и за свои унижения? Никому и в голову не могло придти, что беглец находится на высоте почти семи метров. Собаки привели их сюда, и люди искали по всей территории, выстукивая все полые предметы, проверяя землю вокруг домов, все кучи мусора и металлолома, - все, где он мог бы спрятаться. Меликов наблюдал сверху и удивлялся их ретивости. Наконец они ушли. Наступила ночь. Ему отчасти повезло: ночь была лунной, светлой. Впрочем, в Москве летние ночи всегда короткие и светлые, это он еще помнил.

Он сидел в своем ящике и ждал рассвета, напряженно обдумывая, как он сможет отсюда выбраться. Где-то далеко слышались крики людей, очевидно, на его поиски были брошены все силы. И никто не понимал, куда мог деться беглец, инвалид с перебитыми ногами. Сотрудники милиции, перекрывшие весь район, получили строжайшее указание хватать всех инвалидов без разбора. Но все было тщетно. Беглец как сквозь землю провалился.

А потом он, обессиливший от напряженного ожидания и сумасшедшего дня, незаметно уснул. Проснувшись утром, он нс сразу понял, где находится. Контейнер слегка раскачивался. Меликов посмотрел вниз: там никого не было. Он подтянул тело и освободился наконец от вчерашнего молока, давившего на его мочевой пузырь. Все было тихо. Пора было придумать способ, как выбраться из этой ловушки. И он его придумал. Нужно зацепить костыль за трос и съехать на одной руке вниз... Но в тот момент, когда он отдыхал перед решающим выходом, набираясь сил, внизу затормозила машина.

Меликов посмотрел вниз и не поверил глазам: там стоял Баширов. Он был не один. С ним был Изотов - тот самый брат-близнец, который вчера стрелял в их машину. Полковник, очевидно, приехал сюда, чтобы своими глазами увидеть место, где они потеряли следы беглеца. Изотов что-то объяснял, когда Баширов поднял голову. Он увидел висевший контейнер на высоте шести с половиной метров. Перевел взгляд на дом - и опытным взглядом отметил следы ударов и обвалившейся штукатурки.

- Мы искали его даже в выгребных ямах, - продолжал докладывать Николай Изотов, когда Баширов его перебил:

- Он не полезет в такую яму, знает, что мы там будем искать. Нужно было проверить все верхние помещения.

- Мы все проверили, я лично все осмотрел, но никаких следов.

Подойдя к дому ближе, полковник увидел куски штукатурки, обвалившейся от ударов. Он повернул голову и снова посмотрел на контейнер. Затем усмехнулся.

- Он там, - кивнул Баширов.

Изотов посмотрел наверх и пожал плечами. Наверное, полковник шутит. После того, как его брат был убит вчера утром, Изотов уже нс чувствовал себя нормальным человеком. Словно из этого мира убрали его лучшую половину. Он ощущал себя потерянным и одиноким. Труп брата отвезли в морг ФСБ, а он всю ночь потратил на поиски беглеца. Но не добившись успеха, привез Баширова на место, где собаки потеряли след. И теперь полковник так странно шутит. Наверное, у него хорошее настроение.

- Если даже он научился летать, я его все равно достану! - пообещал сквозь зубы Изотов.

- Он не летает, - сказал Баширов, на всякий случай отходя от контейнера, - он вчера влез туда и сейчас сидит в этом ящике.

- Не может быть, - прошептал изумленный Николай. - Он не мог туда залезть. Он даже до туалета не мог дойти.

- До туалета не мог, - согласился полковник, глядя наверх. - А туда влез.

- Я его сейчас оттуда сниму, - сказал Изотов, доставая оружие.

- Нет, - возразил полковник, - он нам нужен только живым. Но когда мы примем решение о его ликвидации, обещаю тебе: именно ты будешь помогать нам в этом.

- Обязательно помогу, - выдохнул Изотов.

- Достань пистолет и отойди за дом. Он может стрелять. И будь осторожен. Он нам нужен живым.

Изотов вытащил пистолет и прошел дальше, огибая здание. Баширов двинулся за ним и остановился на углу.

- Бросай пистолет, Мирза! - почти весело крикнул он. - Ты проиграл.

Ответом ему было молчание.

- Ты меня слышишь? - снова крикнул полковник.

Наверху Меликов кусал губы от бешенства. Этот злодей все-таки его вычислил.

- Может, тебе помочь? - снова спросил Баширов. - Если хочешь, я вызову вертолет, и они сбросят лестницу, чтобы ты зацепился.

В тишине раздался скрип ржавого троса.

- Ты все равно проиграл! - крикнул Баширов. - Я знаю, что ты там.

Молчание было долгим. Полковник терпеливо ждал. Меликов просчитывал варианты. Он уже понял, что и на этот раз проиграл.

- Нет, полковник, - наконец крикнул он сверху, - это ты проиграл. Думал, что можешь меня сломать. Думал, что я тебе адрес дочери своей дам. Думал, что все кончено. Я выиграл, а ты проиграл. И ты мне больше ничего не сможешь сделать. Я отсюда не выйду, даже если ты будешь обстреливать меня из зенитной батареи. Я прямо отсюда улечу на небо.

- Сукин сын, - закричал Изотов, бросаясь вперед.

Баширов оглянулся, поморщился. Ему всегда не нравились крайние проявления человеческих эмоций. Может, потому Меликов и вызывал у него симпатию, что был рациональным профессионалом.

Бежавший к контейнеру Николай сделал несколько выстрелов вверх. Он готов был разрядить в ящик всю обойму, а полусгнившие доски контейнера не могли служить надежной защитой. Это, очевидно, одновременно поняли и Меликов, и полковник.

- Осторожнее, - крикнул Баширов, понимая, что беглец обязан остановить обезумевшего парня.

Но Изотова могла остановить только пуля. Сверху раздались выстрелы. Первым Меликов промазал, но второй оказался точным. Николай споткнулся, словно получил подножку, и упал плашмя. Баширов сделал шаг назад, отходя за здание, взглянул на убитого и покачал головой:

- У близнецов всегда схожие судьбы.

Он крикнул Меликову.

- У тебя остался только один патрон. Сдавайся!

- Уходи, полковник, дай мне умереть нормально. Один патрон может быть твоим. Ты ведь знаешь, как я стреляю, могу и не промахнуться.

- Брось пистолет, - посоветовал Баширов, - может, проживешь еще несколько дней. Иначе умрешь сейчас.

- Может и так, полковник, но только я тебе все равно не сдамся. Кончено. Ты проиграл.

- У тебя один патрон, - терпеливо напомнил Баширов, - и ни одного шанса. Может, я в знак дружбы подарю тебе еще несколько дней.

- Не нужна мне твоя дружба, полковник! - прокричал сверху Мирза. - Ты нехороший человек, дружить с тобой я не хочу.

- Хватит, - ровным голосом сказал полковник, шагнув вперед и держа в руках пистолет. - Слезай. Ты и так у нас герой. Влез на такую высоту.

Он сделал два шага вперед, вставая под прицел пистолета беглеца.

Меликов проверил оружие. Баширов знал, что у него остался один патрон. Очевидно, он пересчитал все его выстрелы. Мирза взглянул на стоявшего внизу человека и прицелился. Если он свалит его одним выстрелом, то, возможно, у него появится шанс захватить машину, на которой они за ним приехали. Ведь автомобиль полковника никто не станет проверять. Но для этого нужно убить его единственным патроном. У него дрожали руки; он пытался прицелиться, чтобы выстрелить наверняка.

- Не дури, - сказал Баширов, глядя наверх, - если промахнешься, я выстрелю следом. И тогда у тебя точно не будет шансов. У меня есть запасная обойма. Я из тебя ситечко сделаю.

- Может быть, сделаешь, - крикнул Меликов, - но сам понимаешь, мне терять нечего. Ты меня все равно удавишь. И за братьев этих, и за Голубева. Да и за все остальное. Мне терять нечего. Стреляй!

Полковник нахмурился. Меликов был прав. Все равно рано или поздно придется принимать такое решение. Он посмотрел на свой пистолет. Неужели он должен стать палачом и расстрелять беглеца?

В этот момент оба услышали шум подъезжавших автомобилей. Сразу три машины затормозили у заброшенного заводика, и несколько молодых людей побежали к Баширову. Следом появился генерал Орехов. Полковнику не нужно было объяснять, зачем сюда приехал сам начальник управления собственной безопасности ФСБ.

- Вы арестованы, - сказал один из молодых людей.

Баширову надели наручники. Он взглянул наверх. "Кажется, у этого пленника есть талисман", - подумал полковник, и в этот момент рядом с ним прозвучал выстрел. Меликов, не понимавший, что происходит внизу, и решивший, что Баширов хочет его обмануть, выстрелил в полковника. Но после вчерашнего руки у него еще не зажили, и он промахнулся. Может быть, у него дрогнула рука, но в полковника он не попал.

Сотрудники управления собственной безопасности среагировали мгновенно. Они начали стрелять по контейнеру сразу из трех пистолетов. Но Орехов крикнул:

- Отставить! Не стрелять!

Полковник Баширов усмехнулся. Кажется, он был не прав. Меликову сегодня не повезло. Его талисман в последний момент не сработал.

- Кто стрелял? - спросил Орехов. - Кто там сидит?

- Не знаю, - пожал плечами Баширов, - наверно, ваш человек, если хотел меня убить. Снимите его оттуда и спросите, если он еще живой после вашей пальбы.

- Живой! - вдруг крикнул Меликов. - Я еще живой, полковник!

Баширов поднял голову. "Вот уж, действительно, - подумал он, - кому суждено быть повешенным, не утонет".

- Кто вы такой? - крикнул Меликову генерал Орехов. - Почему там сидите? И почему вы в нас стреляете?

- Я не в вас стреляю, а в Баширова! - ответил Меликов. - Только в него.

- Почему? - спросил генерал.

К этому времени Мирза уже окончательно поверил в то, что все поменялось и это не очередная уловка Баширова.

- Спросите, почему они меня столько времени держали на чужой даче! закричал сверху Меликов. - Спросите, какой взрыв они планируют в саду "Эрмитаж"! Спросите у него, пусть он вам расскажет.

- Действительно, интересно, - сказал очень нехорошим голосом генерал Орехов. - Вы нам сами все расскажете, Баширов, или будем вас понемногу "колоть"?

Баширов знал, что скрывается за этим профессиональным термином. Это был не уголовный жаргон, на котором говорили блатные. Против расслабляющего действия "сыворотки правды" не мог выстоять ни один нормальный человек.

- Вы же все уже знаете, - ответил Баширов.

- Это вы послали Хоромина в Португалию? - спросил Орехов.

- Конечно, нет. Вы же прекрасно все понимаете. Хотите найти "стрелочника"? Или вы не знаете, что я только выполняю приказы других?

- Ничего, - нахмурился Орехов, - возьмем и остальных. Что еще вы планировали, Баширов? Кто был помощником Бискарги в этом "Экспрессе"?

- Этого мы так и не смогли узнать, - признался полковник. - Очевидно, что даже сам Дронго потерпел здесь неудачу.

- Кого вы хотели взорвать? Вы ведь офицер, полковник, давали присягу, черт вас возьми! Я всегда считал вас одним из лучших профессионалов. У вас два ордена. Неужели решили помогать этим? - патетически воскликнул Орехов, показывая на висящий контейнер.

- Иногда я удивляюсь, как вы получили звание генерала, - сухо ответил Баширов. - Кажется, вы так ничего и не поняли. Мы были не "против", мы наоборот - "за". И никакой присяги я не нарушал. А вы как раз испортили нам все дело.

- С этим мы разберемся. И не нужно удивляться. Был бы плохим генералом, не сумел бы завалить такого зубра, как вы.

- Я не зубр, я только шакал. Питаюсь мясом падали, а зверя заваливают другие.

- Разберемся и с ними, - уверенно сказал Орехов. - А это кто такой? спросил он, показывая на убитого Изотова.

- Один из наших сотрудников. Его застрелил сидящий в контейнере бандит несколько минут назад.

- Эй вы! - крикнул Орехов, обращаясь к Меликову. - Спускайтесь вниз и сдавайтесь.

- Я готов сдаться, - закричал сверху почти счастливый Мирза, - но не могу спуститься.

- Почему? - не понял генерал. - Спускайтесь так же, как и влезли.

- Не могу. У меня переломаны обе ноги.

Орехов ждал всего чего угодно, но только не этого. Он обернулся к Баширову и, увидев его улыбку, вдруг осознал, что это может быть правдой. И тогда он громко выругался. Полковник откровенно улыбался. Кажется, этот беглец оказался прав. Он утер нос им всем.

РИГА - ТАЛЛИН. 30 ИЮНЯ

Дронго сидел на кровати и смотрел на звонивший телефон. А затем тяжело поднялся и, готовый к любой неожиданности, снял трубку.

- Слушаю вас.

- Здравствуйте, - быстро произнес незнакомый голос. - Вы можете приехать в российское посольство?

- Возможно, смогу. Когда именно?

- Прямо сейчас.

- В четыре часа утра? - изумился Дронго. - Или вы работаете, как шахтеры в ночном забое?

Дипломат, очевидно, не понимал шуток. Он сухо повторил:

- Вас просят приехать. Ваш знакомый из Москвы хочет с вами срочно переговорить. Он не может дозвониться до вашего отеля.

- Я все понял, - ответил Дронго. - Сейчас приеду.

Через десять минут он вышел из отеля. И, пропустив первое такси, сел во второе, попросив шофера срочно отвезти его в российское посольство. Ночью в посольстве были лишь охранники и секретарь посольства. Он встретил Дронго внизу и проводил в кабинет посла, где гость должен был ждать звонка из Москвы. Звонок раздался ровно через пять минут. Дронго поднял трубку и услышал взволнованный голос генерала Потапова:

- Поздравляю, - сказал тот, - мы все выяснили. Вы нам очень помогли.

- Что случилось? - не понял Дронго.

- По какому аппарату вы говорите?

- Из кабинета посла. По его телефону.

- Тогда все в порядке. Там установлена специальная система, блокирующая любое прослушивание. Новые генераторы шумов, более совершенные, чем скремблеры.

Очевидно, сам Потапов говорил по кодированному аппарату, на котором также невозможно прослушивание.

- Все нормально, - возбужденно заявил Потапов, - мы арестовали всех участников заговора. Они действительно дважды пытались вас убрать, в Португалии и в Вильнюсе. Полковник Баширов и его сотрудники. Само покушение было организовано подполковником Хороминым. Он уже отозван в Москву. С самого начала убийца их не интересовал. Им был нужен этот человек, чтобы угроза его появления в Москве помогла сорвать встречу вашего "Экспресса", а затем устроить взрыв в саду "Эрмитаж", где должна была состояться встреча с участниками вашей поездки.

- Зачем они это делали? - ошеломленно спросил Дронго.

- Это долгая история, - ответил Потапов, - они думали спровоцировать президента на введение военного положения в стране. Они полагали, что таким образом могут подтолкнуть руководство страны к введению чрезвычайного положения, отмене выборов, запрету политических партий, введению цензуры. В общем, завтра вы все прочтете в газетах.

- Я не совсем понимаю. Они хотели устроить взрыв в саду "Эрмитаж"? Но наша встреча с президентом должна была состояться в Кремле.

- Знаю. Но в другой день. А в саду вас должен был принимать мэр столицы. Вот они и готовили такой фейерверк. В общем, все детали завтра расскажет Вейдеманис. Он прилетит в Таллинн. И вы можете с ним возвращаться домой. Или в Москву. Куда вам больше нравиться. Деньги за работу и командировочные вы получите.

- Подождите. - прервал его ошеломленный Дронго, - а встречи? Мы же пока ничего не выяснили.

- Ничего выяснять не нужно. Никаких встреч не будет. Ни в Кремле, ни в саду "Эрмитаж". От греха подальше. Все встречи в Москве отменены. Никаких официальных встреч. Можете возвращаться.

- Нет, - непослушными губами прошептал он, - я хочу остаться.

- Как это - остаться? - не понял Потапов. - Все кончено. Никаких встреч не будет. Я же вам говорю, что все закончилось. Участники вашего "Экспресса" приедут в Москву, посетят театры, музеи, библиотеки. Никаких официальных встреч не будет, мы все отменили.

- Почему?

- На всякий случай.

- Нет, - возразил Дронго. - Просто вы боитесь еще одного участника группы. Того самого, кого мы еще не вычислили. Возможного помощника Альваро Бискарги.

- Может быть, - быстро согласился Потапов, - но в любом случае я не буду обсуждать с вами этот вопрос по телефону. Мы все отменили, и ваша командировка закончена. Приезжайте и получите свои деньги. Вот и все.

- Нет, не все, - упрямо сказал Дронго. - Я должен найти этого человека. Я не привык просто так сдаваться. У Бискарги был помощник, и я хочу его вычислить. Я привык делать работу до конца. Даже если вы отменили все встречи, я буду искать этого человека.

- Мы пытаемся выяснить, кто и зачем послал Бискарги в эту командировку, - несколько нервно сказал Потапов. - Вы же понимаете, что нам не хочется проявлять особой активности в этом вопросе.

"Он намекает на Эшли, - понял Дронго. - Они не хотят привлекать внимание к исчезнувшему журналисту".

- Я буду действовать от своего имени, - пообещал Дронго, - но я хочу выяснить все до конца.

- Вам никто не говорил, что с вами иногда невозможно разговаривать? рассердился генерал.

- Только вы об этом мне говорили раз сто.

- Значит, скажу и в сто первый. Все закончилось. Мы больше не нуждаемся в ваших консультациях. Это я вам говорю официально. Спасибо за помощь и до свидания.

Раздались короткие гудки. Дронго мягко положил трубку на рычаг и вышел из кабинета посла. В эту ночь он не вернулся в отель, гуляя до утра по городу, узнавая прежние места и радуясь им, как старым знакомым. В эту ночь он прощался со своей молодостью. Утром он оказался перед отелем "Латвия". Его ремонтировали, и здание было ограждено строительным забором. Дронго прошел мимо. Когда-то здесь рядом, чуть дальше, на одной из соседних улиц находился большой книжный магазин. Высокую, красивую девушку с длинными волосами, работавшую там, он часто встречал на дискотеке в отеле. В магазине она была совсем другой - более спокойной, более женственной, но такой же красивой. Тогда он часто смотрел на нее, не решаясь подойти. Это было двадцать лет назад. "Интересно, что с ней стало?", - подумал Дронго. Того книжного магазина, где продавались собрания сочинений, он уже не нашел. Зато набрел на небольшой магазинчик, где стояли, выстроившись в ряд, книги, изданные в основном в России. От обилия детективов рябило в глазах. Дикие лица, ножи, маски, пистолеты, капающая кровь и такие же абсолютно невозможные названия свидетельствовали об интеллектуальном уровне их создателей. Почему-то в жизни все детективные истории совсем другие. В книгах это приключения, немного секса, немного романтики, много крови и много убийств. А в жизни это прежде всего боль, затем страх, горе, ненависть. И много непонимания, рожденного отчаянием. По существу у каждого из нас есть "свой скелет в шкафу". История каждого человека - это своеобразный детектив, с той лишь разницей, что он не рассказан и не показан во всем своем многообразии.

Он ходил по городу, в котором не был уже столько лет. Последний раз он пролетал через Ригу в Лондон на самолете "Траснсаэро", и тогда им не разрешили выйти за пределы транзитной зоны. Теперь, находясь в Риге, он позвонил двум семьям, с которыми дружили его родители. Первый номер вообще не ответил. По второму ему сказали, что он ошибся, что этот телефон давно закреплен за офисом компании, занимающейся оптовыми поставками пива. Оптовые партии пива его мало интересовали, и он выключил свой мобильный телефон. "Странно, что я вспомнил о них, лишь попав в Ригу, - с горечью подумал Дронго. - Ведь можно было позвонить раньше, просто узнать, как дела, как они жили все эти трудные годы".

"Двадцать первый век, - подумал он. - Век отчуждения человека от человека. Нам так не хватает обычного человеческого общения. Мы думаем, что нас очень много, и не можем представить число в несколько миллиардов живых существ. На самом же деле нас мало". У него были знакомые и друзья практически по всему миру, и чувство ностальгии иногда охватывало его, когда он вспоминал давно забытых людей, погибших друзей, лица и запах женщин, с которыми он встречался.

Днем он пообедал в ресторане "Колонна", расположенном в старой части города. Неожиданно он увидел французского поэта Жака Жуэ. Тот читал газету и пил свою чашечку кофе. Увидев Дронго, он улыбнулся ему и помахал рукой. Затем подошел и, извинившись за свою настойчивость, протянул листок бумаги.

- Я посвятил вам стихи на французском, - сказал Жак Жуэ, - мне рассказали, что у вас были неприятности в Вильнюсе. Я подумал, что вам будет приятно.

Он был похож на постаревшего мима. Худощавый, подвижный, с проницательными и живыми глазами. Дронго благодарно кивнул головой, не решаясь ничего произнести. Иногда слова бывают лишними.

Группа была уже на вокзале, когда они с французом буквально в последний момент успели сесть в поезд, отправлявшийся в Таллин. Багаж путешественников грузили без их участия в специальный грузовой вагон, а затем доставляли каждому в его номер отеля. Нужно было отдать должное немецкому оргкомитету. Немцы просто не умели работать плохо. Поэтому идеальный порядок во время путешествия было легко поддерживать. Более того, за все время передвижения "Экспресса" не пропало ни одной сумки, ни одного чемодана по вине оргкомитета.

У Дронго было удивительно хорошее настроение. И не только потому, что он встретил французского поэта. Он ходил по поезду и улыбался всем, кого встречал. Мэрриет он сделал комплимент и подарил цветы. Сегодня у нее был день рождения.

- Жаль, что вечером прием в мэрии. - сказала Мулайма Сингх, - а то бы мы отпраздновали день ее рождения все вместе.

- Давайте соберемся после приема, - предложил Дронго. - Я знаю много прекрасных мест в Таллине.

- Договорились. - засмеялась Мулайма. - Мы сможем там потанцевать? Я очень люблю танцевать.

- Думаю, что мы найдем такое место. А какие танцы вы любите?

- Рок-н-ролл, - усмехнулась Мулайма.

- В таком случае я приглашаю вам на рок-н-ролл. Кстати, в последний день нашей поездки, в Берлине, у нас будет прием и музыкальный вечер. Считайте, что я вас уже пригласил на танец и в Берлине. У меня нет вашей визитной карточки, а вот Мэрриет подарила мне даже свою фотографию и визитную карточку.

- Договорились, - согласилась Мулайма, - насчет танцев я согласна. Я не могла и подумать, что вы еще и танцуете. И, если вы разрешите, я тоже подарю вам свою фотографию.

Она достала фото и, быстро надписав, протянула Дронго. На обороте было написано: "Идеальному мужчине". Он пожал плечами:

- Это слишком сильно сказано. Боюсь, я весьма далек от идеала. Но все равно спасибо за такую надпись.

Дронго попрощался и пошел дальше. В одном из купе в окружении земляков сидел Георгий Мдивани.

- Очень скучаю. - вздохнул Георгий, - хорошо, что осталось чуть больше двух недель.

- Надеюсь, мы проведем их вместе, - сказал ему Дронго.

- Конечно, вместе.

Георгий внешне был похож на одного из тех князей, которых любили изображать в девятнадцатом веке грузинские художники. Закрученные кверху усы, густая черная борода, живые выразительные глаза, массивная фигура. Рядом с ним даже Дронго казался не столь мощным и широкоплечим.

- Я все время думаю об этом Бискарги, - мрачно признался Георгий. - Мы ведь с ним много общались. Почему люди становятся предателями? Что лежит в основе их поступков?

- Корысть, зависть, выгода, трусость, - перечислил Дронго. - Нет, добавил он. - нет, я не прав. В основе любого предательства всегда лежит слабость. Но Альваро не был предателем, он был наемником, твердо знавшим, на что идет. Поэтому не все так просто, мой дорогой друг.

Проходя мимо бара, он увидел Константина Кандонаса - киприота, который первым обнаружил труп Густафсона. Дронго подсел к нему.

- Приятного аппетита, - пожелал он.

- Спасибо, - покосился на него Константин.

- Извините, что отвлекаю вас от еды, но я хотел задать вам два вопроса. Вы ведь первым обнаружили убитого Густафсона.

- Да, - кивнул Константин, - и это было очень неприятно. Такой ужас.

- Я понимаю. Но я хотел вас спросить: вы не помните, знал ли Пьер Густафсон греческий язык?

- Нет, конечно, - оживился Константин, поправляя прическу, - он даже по-английски говорил с чудовищным акцентом.

- А Бискарги греческий знал?

- Точно не знаю, но, кажется, тоже нет. У нас в группе вообще мало кто знает греческий. А это такой красивый язык. Даже наши соседи - болгары и албанцы - его не знают, только греки и киприоты. Причем, все киприоты, независимо от того, где живут, в турецкой части или в греческой.

- Ну, это понятно, - улыбнулся Дронго. - И получается, что язык Гомера никто больше не знает.

- Некоторые понимают. Босниец Мехмед Селимович, македонец Зоран Анджевски. И еще, кажется, Мулайма. Она немного понимает. Да, я совсем забыл. Очень хорошо знает греческий язык серб Иван Джепаровски. Но больше никто. И это печально.

- Да, - согласился Дронго. - А Шпрингер знает?

- Ни одного греческого слова. Зачем ему в его Лихтенштейне учить греческий язык? Зато он владеет практически всеми европейскими языками.

- Могу ему только позавидовать, - сказал Дронго, поднимаясь из-за стола.

Проходя дальше, он встретился с Катей Вотановой. Она была в джинсах и в синей майке. Он улыбнулся ей.

- Что у вас за духи? - спросил Дронго, остановив молодую женщину.

- А почему это вас так интересует? - удивилась она.

- Вам больше подойдут либо агрессивно-томные тона Кристиана Диора, либо интимно-волнующие, например "шанель". Другой парфюм вам мало подходит, убежденно сказал Дронго.

- Не думала, что вы такой специалист, - усмехнулась она.

- Это я притворяюсь, - пошутил он, - выучил все эти названия по какому-то модному журналу.

- Вы странный человек, - сказала она, глядя ему в глаза.

- Странно другое. Я ведь думал, что вы - обычная девочка, приехавшая в столицу Украины из провинциального городка. А потом выяснилось, что вы учились в Америке, кажется, в Калифорнии. Кстати, в каком городе?

Он знал, в каком городе, но ему было важно услышать это от нее.

- В Сан-Диего, - ответила она. - Я училась там всего год, когда заканчивала школу.

- Вот именно. Между прочим, я бывал в Сан-Диего в начале девяностых. Когда вы там учились?

- Кажется, в девяносто третьем или в девяносто четвертом, - припоминала она.

- Нет, - помрачнел Дронго, - я бывал там раньше.

"В девяносто третьем я уже был знаком с Лоной, - подумал Дронго, - и тогда я бывал чаще на Западном побережье, чем на Восточном. Впрочем, какая разница, что было тогда. Важно, что этой девочке тогда было совсем немного лет, а я был уже взрослым мужчиной. Странно, что мне сорок лет, а я чувствую себя совсем молодым, словно мне столько же лет, сколько им, не больше двадцати пяти - двадцати шести. И мне очень хочется, чтобы они приняли меня в свою компанию, чтобы еще немного продлить это очарование юности, чтобы еще немного побыть молодым. Никогда не думал, что начну сравнивать наши поколения. Никогда не думал, что с такой неожиданной тоской и завистью буду относиться к ним, не знающим наших ошибок и сомнений. У них "Интернет", мобильные телефоны, ноутбуки, цветные ксероксы. А двадцать лет назад даже факсы были большой редкостью, не говоря уже о том, что на любом предприятии по праздникам все пишущие машинки обычно собирали в одну комнату, а затем ее опечатывали. Считалось, что именно на пишущих машинках можно было размножать антигосударственную крамолу".

Екатерина давно отошла от Дронго, а он все стоял и смотрел в окно.

В Таллин они прибыли через несколько часов. Сначала они побывали на приеме в мэрии, затем пообедали в ресторане "Бухара", расположенном недалеко от мэрии, в старом городе. И, наконец, нашли дискотеку, где ему пришлось вспомнить свое умение и с упоением станцевать рок-н-ролл с Мулаймой Сингх. Вечером он вернулся в отель. Их разместили в двух гостиницах, и он попал в "Гранд-отель Таллин", перестроенный и переделанный уже в середине девяностых и теперь отличавшийся неплохим уровнем комфорта и сервиса.

Когда раздался звонок мобильного телефона, он уже знал, кто звонит. Поэтому он быстро спустился вниз и вышел из отеля. На улице его ждал Вейдеманис. Они молча начали подниматься на гору, в район старого города.

- Ты все уже знаешь? - спросил Вейдеманис.

- Только то, что сообщил Потапов.

- Твоя информация подтвердилась, - вздохнул Эдгар. - Они знали, что пропал Эшли, и решили устроить свою игру. Именно поэтому они допустили намеренную утечку информации, чтобы заинтересовать другие спецслужбы англичан, поляков, французов. Все должны были сосредоточиться на поисках возможных террористов. Но твое появление в "Экспрессе" не входило в их замыслы. И тогда было решено тебя убрать. Однако покушение в Португалии сорвалось. А потом было убийство в Мадриде, и все ждали, чем это кончится. В общем, их план был довольно жестким. Воспользоваться тем, что в вашей группе есть настоящий убийца, которого безуспешно ищут представители стольких спецслужб. Это было прекрасное алиби для Баширова и его отдела. Под прикрытием возможного террориста они планировали устроить в Москве взрыв во время вашей встречи с мэром столицы. При этом достигались сразу две цели: устранялся сильный политический оппонент, и такая акция давала возможность ввести чрезвычайное положение со всеми вытекающими отсюда последствиями. Все было рассчитано до мелочей. Они даже нашли бывшего офицера спецназа, подрывника-диверсанта, который должен был все просчитать. Но ты сорвал их планы.

- Потапов сказал, что я узнаю все из газет, - напомнил Дронго, - но в сегодняшних российских газетах об этом нет ни строчки.

- И не будет, - пожал плечами Эдгар. - Ты ведь все понимаешь. В конце концов ничего не произошло. Тебя не убили, взрыва не было. Дело можно замять. Никто в ФСБ не заинтересован в раздувании скандала. Они даже не хотят искать возможного помощника Бискарги. Через каналы Службы внешней разведки они уже выяснили, какой именно центр финансировал поездку Бискарги. Тот должен был получить оружие в Москве и использовать его во время встречи с президентом России. Детали покушения Потапов мне, конечно, не сообщил. Но я могу сказать тебе самое важное. По моему глубокому убеждению, и Потапов, и все остальные тебе просто бессовестно врали. Они хотели вычислить Бискарги, но без всякого риска. Тебе не сказали правду, но встречу с президентом не планировали с самого начала. Просто решили не рисковать и прием вашей группы в Кремле отменить.

- Я примерно так и подозревал, - вздохнул Дронго.

- Все верно. Только в ФСБ были две группы людей. Одна, в которую входили Потапов и Орехов, искала Альваро Бискарги и хотела с твоей помощью его вычислить. А вторая занималась тем, что пыталась тебя убрать, дав тем самым возможность неизвестному террористу прибыть в Москву, чтобы списать взрыв на него. В таком случае по своим каналам Борисов, Пацоха и Планнинг наверняка бы подтвердили, что здесь действовал террорист. Все было рассчитано. И, конечно, полковник Баширов действовал не в одиночку. За ним стояла более крупная фигура.

- Городцов? - спросил Дронго.

- Будем считать, что ты догадался, - чуть помедлив, ответил Вейдеманис. - Иногда я просто за тебя боюсь. А что касается генерала Городцова, то он давно уже хочет стать директором ФСБ и только ждет, когда его шефа переведут на другую должность. Сам директор тоже не возражает поехать куда-нибудь представителем президента. Ему хочется сделать политическую карьеру. Как видишь, все довольны, и скандал никому не нужен. Баширова и Хоромина, наверное, уволят из органов, если, конечно, захотят. Городцова отправят в отставку или куда-нибудь послом. И все забудут о случившемся. А разборки с центром, пославшим Бискарги, поручат Службе внешней разведки, это их прерогатива.

- А этот бывший спецназовец, которого нашел Баширов? Что с ним? Его убрали?

- Представь, не успели. Он жив и дал интересные показания. В общем-то он почти герой. С переломанными ногами сумел бежать из тюрьмы, ну не совсем из тюрьмы, этого я не знаю точно. Но сбежал и продержался целый день. На его счету несколько убийств. Теперь он получит пожизненное заключение, но он, кажется, рад и такому подарку судьбы. Потапов считает, что ты можешь уехать, но я сразу сказал, что ты останешься.

- Правильно сказал, - кивнул Дронго. - Я должен найти помощника Бискарги. Именно он спрятал оружие Бискарги и выбросил щетку, которой орудовал убийца. Он-то и выманил Темелиса в тамбур, точно рассчитав время. Я обязан его найти.

- Когда ты разоблачал Бискарги, в списке было семеро, - вспомнил Вейдеманис, - семеро мужчин. Сейчас их меньше?

- Думаю, да. Из той семерки уже нет Бискарги, не нужно считать Георгия Мдивани, который был со мной, Шпрингера, против которого Бискарги устроил провокацию. Вряд ли Стефан был его помощником, иначе он не стал бы его так подставлять. И, наконец, Павел Борисов. Он все время вертелся около убитого.

- Тогда остаются трое, - подвел итог Эдгар, - Анджевски, Джепаровски и Селимович. Кто из них?

- Все трое знают греческий язык, - заметил Дронго, - причем, Джепаровски знает его очень хорошо. А это важно для понимания преступления. Я думаю, нужно проверить каждого.

- Завтра прием у президента Эстонии, - напомнил Эдгар.

- Да, - кивнул Дронго. - Счастливые люди эти эстонцы. Ничего не боятся, не ищут возможных убийц по всему миру. И их президент готов встретиться с гостями, которые приехали в его маленькую страну. Может, так и нужно. Может, идеальное состояние - это быть гражданином вот такой чистой, ухоженной маленькой страны.

- Я, между прочим, из соседней страны, - сухо напомнил Вейдеманис, - но меня там не ждут с распростертыми объятиями.

- Не нужно было работать в КГБ, - сразу ответил Дронго. - Ты знаешь, Эдгар, сколько ужасов мне рассказывали прибалты о твоей бывшей организации. У них нет семьи, не пострадавший от твоих коллег.

- Между прочим, и наша семья была выслана в Сибирь, - сухо напомнил Эдгар. - Но я не стал ни националистом, ни русофобом, как видишь.

У тебя была такая замечательная прививка, как твой отец, Эдгар, а у других ее не было. Могу сообщить тебе новость: многие писатели готовят обращение к президенту России с просьбой прекратить войну в Чечне. Мне отвратительны бандитизм и терроризм в любом виде, и ты прекрасно знаешь, как я всю жизнь с этим боролся. Но я подпишу письмо, мой дорогой друг. И сделаю это обязательно, хотя бы из уважения к самому себе. Иначе я не смогу объяснить моим молодым коллегам, почему, протестуя против войны в Югославии, я молчаливо соглашаюсь с войной в Чечне.

- Ты еще об этом расскажи Потапову, - развел руками Вейдеманис. - Ну как ты можешь подписать такое письмо? Ты ведь знаешь, что произошло в Москве, какие там были взрывы, трагедии.

- Знаю. И, безусловно, осуждаю это варварство, которому нет прощения. Если есть Бог, он не должен молчать. Если есть закон, он должен быть применен, как бы то ни было, нужно найти нелюдей, совершивших это. Не должно быть прощения за такие преступления! Но точно такое же варварство - бомбить дом, в котором кроме тех, кто сражается сегодня с федеральными войсками, живут женщины, старики, дети. Думаю, ты поймешь мои мотивы.

- Ты удивительный человек, Дронго, - остановился Вейдеманис, - всю свою жизнь ты потратил на борьбу с персонифицированным злом. Ты искал негодяев по всему миру, ты боролся с ними на всех континентах, ты был беспощаден к виновным. А сейчас ты хочешь сделаться пацифистом.

- Ты не находишь, что немного поздно становиться в такую позу? Ты ведь знаешь истинные причины чеченской войны. Это всегда большие деньги. Кто и когда "сядет" на транскаспийскую трубу, кто будет контролировать перекачиваемую оттуда нефть, получая за это огромные прибыли, - вот и вся причина.

- И именно поэтому я подпишу письмо, - твердо сказал Дронго.

- Тебя трудно переубедить. Скажи, когда ты уедешь домой?

- Шестнадцатое июля - последний день, - напомнил Дронго, - а утром семнадцатого я вылечу из Берлина.

- Я спросил не об этом. Я думал, ты хочешь найти нужного человека и сразу уехать.

- И я говорю об этом же. Даже если я успею что-нибудь сделать, то и тогда останусь. Мне здесь хорошо. Эдгар, и я не намерен никуда уезжать. И передай Потапову, что пособника Бискарги я обязательно найду, если даже они мне за это ничего не заплатят. С сегодняшнего дня это мое личное дело. Так и передай.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 3 ИЮЛЯ

Они прибыли в северную столицу России в воскресенье, второго июля. Большинство участников группы заранее предвкушали восторг от встречи с городом, который они знали лишь по произведениям Достоевского. Многие хотели посетить места, связанные с Пушкиным, увидеть знаменитый "Эрмитаж", побывать в пригородных музеях, известных на весь мир. И, наконец, увидеть белые ночи, про которые столько слышали. Но действительность Санкт-Петербурга ошеломила участников "Литературного экспресса". Город оказался тусклым, как выцветшая картинка. Здания были грязные, неухоженные, с отвалившейся штукатуркой. Тротуары и улицы в центре разбиты, повсюду лежал налет беспросветной нищеты, словно этот город не был двести лет столицей великой империи, словно о его блеске и величии не слагалось столько песен, не писалось столько книг.

Санкт-Петербург, словно в насмешку вернувший свое гордое имя, выглядел так, будто о нем забыли. Столичный город с некогда великой культурой и красивейшими дворцами напоминал провинциальный заштатный городок с обветшалыми зданиями. Альберто Порлан, влюбленный в Петербург по произведениям русских классиков, увидев его в подобном состоянии, отказался от экскурсий и заперся в номере, чтобы писать стихи о некогда прекрасной "северной Пальмире", превратившейся в место, куда не хотелось приезжать.

В последний момент гостям заменили отель "Москва", в котором они должны были остановиться, на другую гостиницу. Возможно, когда-то эта гостиница, носившая гордое имя "Октябрьская", была неплохой. Возможно, раньше так и было. Но теперь все изменилось. Все худшее, что было характерно для советских отелей, здесь присутствовало и даже было как бы возведено в степень. Грязные, заляпанные стены коридоров, скрипящие половицы, почти черный от долгого употребления ковролит. В небольших номерах стояли покосившиеся шкафы и поломанные стулья. Постели иногда не менялись по несколько дней, а с вечера постояльцев осаждали проститутки, впрочем, милостиво соглашавшиеся не вламываться в номера. Дежурные спали прямо на своих рабочих местах, на этажах, а гости обязаны были, уходя, сдавать ключи.

Ошеломленные подобным "сервисом", многие отказывались понимать, что происходит. Дронго, приехавший со всеми, с удивлением, смешанным с жалостью, смотрел на чудовищное здание и его посетителей. Кафкианское впечатление от города усиливала эта гостиница. После сюитов Дортмунда, пятизвездочных отелей Западной Европы, после чистого и ухоженного Таллина, увидеть этот город было шоком для всех. Дронго, по привычке взяв ключи от своего номера, сразу заказал по телефону для себя номер в отеле "Невский палас", который находился на Невском проспекте рядом с их гостиницей.

Он выходил из отеля с чемоданам в руках, когда увидел спешившую к нему Мэрриет. Голландка, всю поездку предвкушавшая возможность оказаться в городе Достоевского, не совсем понимала, куда они попали.

- Это ужас, - сказала она Дронго. - Я не видела такого даже в кино.

- Ну вы же читали про ночлежные дома, - напомнил Дронго. - Представьте, что вы в одном из них.

- Я скорее представлю, что превращаюсь в паука, - ответила Мэрриет, - в большого паука, как у Кафки. А куда вы несете свой чемодан?

- Здесь у меня книги, отвезу их другу, - соврал он, чтобы не говорить про свой переезд.

- Все время книги, - засмеялась Мэрриет. - Мы с Мулаймой отправили целую коробку книг домой. И даже два раза просили Нелли принять наши вещи, чтобы отправить в Берлин.

- Я тоже передал ей часть своих книг, - улыбнулся Дронго, - я накупил их здесь довольно много.

- Мулайма даже выписала себе книги по почте, - вспомнила Мэрриет. - И получила посылку в Ганновере.

В каждом городе участникам поездки дарили огромное количество журналов и книг. Именно поэтому им было разрешено сдавать вещи в немецкий оргкомитет, чтобы отправлять их в Берлин, где их можно было бы получить по завершении путешествия. Но многие отправляли книги домой.

Он приехал в "Невский палас" и не успел принять душ, как ему позвонил Вейдеманис.

- Можно я к тебе поднимусь? - спросил Эдгар.

- Я начинаю тебя бояться, - пошутил Дронго, стоя в ванной комнате. Откуда ты узнал, что я здесь?

- С кем поведешься, - парировал Вейдеманис. - Ваша первая гостиница находится на Литовском проспекте, а отель "Невский палас" буквально за углом, на Невском. Я подумал, что ты обязательно переедешь. И позвонил, чтобы узнать, в каком ты номере. Вот и весь секрет. Тебе ведь нужно быть поближе к ним. И вряд ли ты стал бы переезжать куда-нибудь далеко.

- Да, - согласился Дронго, - ты меня убедил. Поднимайся, я как раз вылезаю из ванной.

Через несколько минут они с Эдгаром сидели в баре. Дронго, как всегда, заказал себе чай, Вейдеманис такой же привычный кофе.

- У меня остались трое подозреваемых, - напомнил Дронго, - и сегодня все трое будут на пресс-конференции в манеже. Значит, есть возможность поговорить с каждым. Я тебя прошу быть там в четыре часа дня. Только не опаздывай. Сумеешь пройти без пригласительного билета?

- Конечно, - кивнул Вейдеманис. - Значит, ты думаешь, что подозреваемый в числе этих троих?

- Остались только они. Двое немного понимают по-гречески, а Иван Джепаровски вообще хорошо говорит на этом языке, а ведь Темелиса кто-то позвал в тамбур. Сильвия не помнит, кто, хотя Темелис прошел мимо нее. И это понятно, ведь она говорила с женихом. Но, кроме нее, этот же разговор слышала из своего купе Виржиния Захарьева. Кто-то позвал Темелиса. И я попытаюсь выяснить, кто именно. Вот и вся логика. Сегодня в четыре часа мы постараемся найти преступника.

- Будь осторожен, - предупредил Эдгар, - он может быть вооружен.

- Не думаю. Этот человек не убийца, зачем ему так подставляться?

- В любом случае возьми пистолет. Бискарги ведь хотел тебя убрать.

- Ты лучше позвони Потапову и попроси, чтобы прислал туда официальных представителей ФСБ. Желательно двоих или троих. Надеюсь, они не пошлют к нам Хоромина.

- Нет, - засмеялся Вейдеманис, - можешь быть уверен. Я позвоню Потапову и постараюсь его убедить. Ты убежден в своих силах?

- Не до конца. Меня что-то смущает. Но я постараюсь преодолеть в себе это чувство.

- Увидимся в манеже, - сказал Эдгар, поднимаясь со стула.

Дронго, допив свой чай, вышел на улицу. Город действительно был неухоженным и блеклым. Перестройка, начатая столько лет назад, отразилась на Ленинграде-Санкт-Петербурге явно не лучшим образом. Бывший мэр, уже умерший к этому времени, был больше политиком и демагогом, чем хозяином города. А нынешний успел отличиться только гибкостью спины и умением предавать своих хозяев, сдав поочередно сначала бывшего мэра, потом бывшего президента, затем бывшего премьера, ставшего лидером движения, в котором далеко не последняя роль отводилась нынешнему главе Санкт-Петербурга. Он сдавал всех, чтобы уцелеть, и добился своего, сумев остаться на своем посту. Но городу, великому городу, которому так недоставало внимания и заботы рачительного хозяина, не стало от этого лучше.

Дронго шел по улицам и мрачно замечал покосившиеся оконные рамы, давно не чищенные памятники, выбоины на тротуарах. Но он умел видеть и другое. Он видел лица горожан. Он намеренно разговаривал с ними, едва предоставлялась такая возможность. И он чувствовал, как несколько отходит. Это были те самые ленинградцы, которые в массе своей составляли оппозицию режиму Сталина в тридцатые годы, которые умирали в голодном блокадном городе, но не помышляли о его сдаче во время войны, которых уничтожали в конце сороковых за их вольнолюбивый дух, которые сделали свой город настоящей культурной столицей страны, где подлинная интеллигентность была не признаком слабости, а проявлением силы. Горожане не изменились. Словно они жили в другом времени и в другом городе. Люди не разучились улыбаться, они говорили на неповторимом русском языке, не коверкая слова, как в других регионах страны. Они уступали дорогу женщинам, вежливо извинялись и снисходительно прощали приехавшим их странности и слабости. Это был город, в котором не было агрессивной энергетики, словно культурная аура, копившаяся в его воздухе столетиями, все еще оказывала магическое воздействие на его жителей.

К манежу он подошел в прекрасном настроении. Он успел пройтись по Невскому и выйти к Неве. Почему-то вспомнились слова Бродского: "На Васильевский остров я приду умирать". Умирать не хотелось. После прогулки он почувствовал прилив сил. У здания Исаакиевского собора он встретил Ивана Джепаровского. Тот стоял у ограды, молча разглядывая величественное сооружение.

- Удивительный город, - вздохнул Джепаровски, - я здесь часто бывал раньше. Я редко вижу сны, но если вижу, в них всегда присутствует частичка этого города.

- Я его тоже люблю, - признался Дронго. - Очень люблю. И жаль, что он сейчас в таком состоянии.

- Это пройдет, - отмахнулся Джепаровски, - главный капитал - это его люди. Если они любят свой город и верят в него, все будет хорошо, поверьте мне, я знаю, что говорю.

- Вы идете на пресс-конференцию?

- Конечно. Осталось десять минут.

- А другие участники будут?

- Все будут. А как же иначе? Я успел вколоть себе дозу инсулина сегодня утром, чтобы не отвлекаться на разные пустяки.

- Вы каждый день делаете себе укол?

- Каждый день. Вообще-то нужно два раза в день, но у меня не такая запущенная форма диабета, и я делаю один укол, обычно днем. А почему вы спрашиваете?

- Днем, - повторил Дронго. - А в поезде вы тоже делаете себе уколы?

- Разумеется. Обычно мне помогает Селимович, он умеет это делать. Он ведь был на войне, видел такие ужасы. Я ему очень благодарен за помощь.

- Темелис погиб как раз во время обеда, вернее, сразу после него. Вы сделали себе укол до этого?

- Нет, не успел. Мы ведь обедали во вторую смену. Мы договорились с Мехмедом, что он сделает мне укол, как только мы пообедаем. И вдруг такая трагедия. Я очень нервничал, Темелис был хорошим человеком.

- Вы были с Зораном в первом купе, рядом с тамбуром, где произошло убийство. Вы ничего не слышали?

- Нет, ничего. Мы вернулись все трое в свое купе - Зоран, я и Селимович.

- Вы не выходили из вагона?

- Нет, конечно. Селимович сделал мне укол. Он молодец, такой внимательный. А Зоран, кажется, взял свою записную книжку и пошел к вам. Вот, собственно, и все. Вернее, он ушел к вам еще до убийства. А потом поезд остановился и мы узнали страшную новость.

- У вас одноразовые шприцы? - уточнил Дронго.

- Да, конечно. Слава Богу, с этим сейчас проблем нет.

- Спасибо, - кивнул Дронго, протягивая ему руку, - вы мне очень помогли. Идемте быстрее, там нас уже ждут.

Пресс-конференция прошла довольно вяло, было человек двадцать журналистов, которые почти не задавали вопросов. В заднем ряду сидел Вейдеманис. Дронго пытался понять, кто из журналистов представлял ведомство Потапова. За большим столом вместе с тремя представителями Балкан сидели Павел Борисов, Яцек Пацоха, Мураев, Харламов и две женщины - Виржиния Захарьева и Драгана Павич. Когда пресс-конференция закончилась и журналисты потянулись к выходу, Пацоха попросил участников "Экспресса" остаться, сказав, что у Дронго есть короткое сообщение.

Журналисты вышли, и в небольшом зале не осталось никого из чужих, если не считать Эдгара, сидевшего в последнем ряду, и высокой рыжеволосой девицы, возившейся со своим фотоаппаратом в первом ряду.

- Я буду говорить по-русски, - сказал Дронго, выходя к участникам пресс-конференции, - ведь все вы знаете русский язык. Некоторые из вас знают и греческий. И уж конечно, английский.

На него смотрели девять пар глаз. Он подумал, что все еще не уверен в своих предположениях.

- В тот день, когда погиб Темелис, убийца был не один, - сказал Дронго, - мы с Яцеком Пацохой уже тогда думали, что у Бискарги должен быть помощник. Этот человек позвал Темелиса в тамбур, где его уже ждал убийца. Но вычислить человека, оказавшегося в тот самый момент у тамбура, было практически невозможно. Любой посторонний мог пройти через вагон. Любой. Но нам был интересен только один.

Он снова посмотрел на сидевших за столом. Трое подозреваемых сидели ближе к выходу - Анджевски, Селимович и Джепаровски.

- Я попросил тогда принести ваши записные книжки, - продолжал Дронго. Как вы помните, некоторые даже возмутились, особенно наш уважаемый болгарский друг Павел Борисов...

- И правильно сделал, - хрипло сказал Борисов.

- Возможно, - не стал спорить Дронго. - Но некоторые согласились дать их мне. И я хорошо помню, что первым появился в вагоне-ресторане Зоран Анджевски. А за ним все остальные. Постепенно картина происходящего стала проясняться. Оказалось, что Зоран, который обещал принести свою книжку, прошел дальше по вагону и вышел из него вместе с другими македонцами.

- Да, - сказал Зоран, - кажется, так и было. Ну и что?

- Это хорошо, что вы подтверждаете мои слова, - кивнул Дронго, - а наш друг Мехмед Селимович в этот момент делал укол Ивану Джепаровскому.

- Вы считаете, что мне нужно было бежать к вам со своей записной книжкой вместо того, чтобы помочь больному? - гневно спросил Селимович.

- Конечно, нет. Вы поступили очень благородно, помогая товарищу. Но есть только один момент, который мне не совсем ясен. Дело в том, что вы делали Ивану Джепаровскому укол одноразовым шприцом, который обычно выбрасывают. До того как пойти на обед, вы сначала были в купе с испанцами, а затем - в купе Джепаровского. Так вот, когда поезд остановился, я проверил тамбур и никакого шприца с иглой в ящике для мусора не обнаружил. А вы ведь должны были выбросить его туда, если сделали укол до того, как произошло убийство.

- Нет, - вставил Иван Джепаровски, - это было после того, как остановился поезд. Я услышал крики, начал нервничать и попросил Селимовича мне помочь.

- Он вам и помог, - сказал Дронго, глядя на мрачного Мехмеда Селимовича, - а потом вышел с использованным шприцем в туалет. И нашел там щетку со сломанной ручкой. Он выбросил шприц и забрал эту щетку, чтобы скрыть главную улику, которую я намеренно оставил под умывальником, чтобы ее нашли сотрудники немецкой полиции.

- А ты не думаешь, что убийца сам вспомнил про эту щетку и, вернувшись, забрал ее? - спросил Борисов.

- Бискарги не успел бы вернуться, - возразил Дронго, - он в этот момент стоял возле тела убитого, я его там видел. И если даже он каким-то образом успел добежать до вагона, забрать и выбросить щетку, то остается предположить, что он был идиотом, который оставил на месте преступления главную улику со своими отпечатками пальцев. Но я уверен, что его отпечатков там не было. И именно поэтому я утверждаю, что щетку, с помощью который была сломана дверь, забрал другой человек. А именно - Мехмед Селимович.

Все посмотрели на Селимовича. Тот сидел мрачный. Правая рука его вздрагивала. Он молча слушал Дронго, никак его не опровергая.

- Вернувшись в вагон, я нашел в мусорном ведре под умывальником одноразовый шприц, но не нашел щетки.

- Ну и что? - закричал Селимович, вскакивая и явно теряя терпение. Это ничего не значит. Решили, что вам все позволено? Думаете, что можете надо мной издеваться?

- Нет, не могу, - ответил Дронго, - но Зоран первым принес мне свои записи. А вашему другу Джепаровскому в этот момент было плохо, и он после сделанного укола лежал в купе. Получается, что только вы могли выйти из купе, выбросить шприц и убрать щетку.

Селимович явно нервничал. Он стал пунцовым, глаза налились кровью. Теперь он смотрел только на Дронго.

- И еще один факт, - напомнил Дронго. - Именно вы стояли рядом с Бискарги и Шпрингером в Мадриде в тот самый момент, когда я разговаривал с Густафсоном. Может, вы тоже слышали, как он пытался со мной поссориться?

- И правильно делал! - неожиданно закричал Селимович. - Вас всех нужно давить. Всех аналитиков, шифровальщиков, агентов, всех этих подлецов, которые вместе с политиками начинают войны. Я вас всех ненавижу, ненавижу!

Некоторые начали подниматься с мест, другие смотрели на Селимовича с изумлением. А Дронго спокойно продолжал.

- Я думаю, что именно вы украли у Альберто Порлана его записи, чтобы они мне не достались. Не знаю, что там было и зачем вы это сделали. Но вы их украли. Единственный раз вы сидели в купе испанцев именно во время переезда в Дортмунд. И именно тогда неизвестный, сумев каким-то образом узнать код замка "дипломата" испанского писателя, выкрал его записи. Я думаю, что никаких секретов там не было. Если мы расспросим Альберто и его жену, то они наверняка вспомнят, как в вашем присутствии открывали "дипломат". И именно в Дортмунде у них пропали деньги и дневник. Я не думаю, что вам были нужны деньги. Но вы взяли их намеренно, чтобы никто не понял почему исчез дневник.

- Я вас ненавижу!

Селимович стоял пунцовый и весь трясся, словно собирался броситься на Дронго. Вейдеманис на всякий случай поднялся со своего места. Рыжеволосая журналистка отложила свой фотоаппарат и с интересом следила за происходящим.

- Не знаю, зачем вы это делали, - продолжал Дронго, - но думаю, что ваше маниакальное стремление помешать мне было основано и на личной неприязни, которую вы непонятно почему ко мне испытываете.

- Ах, я вас должен еще и любить?! - закричал Селимович. - Сначала эти проклятые диверсанты убили мою сестру, потом отняли у меня брата. Из-за них я лишился семьи. Это все вы - профессионалы спецслужб, будьте вы все прокляты. Это из-за вас начинаются все войны на земле.

Думаете, я не помню, как вы убивали в Сараево наших людей? Думаете, что я ничего не знаю?

- Вы ошиблись, - сказал Дронго, глядя ему в глаза, - я за последние десять лет ни разу не был в Сараево. Говорю вам абсолютно искренне, вы меня с кем-то перепутали.

- Ничего я не путаю!

Селимович вдруг в два прыжка оказался рядом с Дронго. В его глазах горела ненависть, изо рта шла слюна. Он хотел схватить стоявшего перед ним человека за горло, но Дронго одной рукой отбросил его.

- Успокойтесь, - печально посоветовал Дронго. - Говорю же вам, это был не я.

- Неправда! - бесновался Селимович. - Все боснийцы знали, что убийцей наших детей был Дронго. Он сражался на стороне сербов. Я тебя ненавижу! Ты думаешь, мы ничего не знаем?

Он снова попытался броситься на Дронго, но его схватили за руки Анджевски и Джепаровски. Вейдеманис встал рядом с Дронго, чтобы в случае необходимости защитить его. А Мехмед Селимович продолжал изрыгать проклятия.

- Это ты убивал наших детей! Ты убийца и посланник царя Вавилонского! Ты представляешь Валтасара, - он вдруг захохотал, и женщины, стоявшие рядом с ним, Виржиния и Драгана, с ужасом отшатнулись. - Ты думаешь, ваше царство вечно? Мене, мене, текел, упарсин, - кричал он, брызгая слюной. - И падет царство Вавилонское, и будут все обращены в рабство, а город станет добычей рабов и чужих племен!

- Ему плохо, - сказал Вейдеманис, подходя ближе. - Ты разве не видишь, как ему плохо? Он больной человек.

Рыжеволосая, успев убрать фотоаппарат, достала рацию. Она взглянула на Дронго и кому-то быстро приказала:

- Вызывайте врачей, здесь плохо одному из гостей. Нужна срочная госпитализация.

- Я есть пророк Даниил! - кричал Селимович с безумным выражением лица. - И это я спрятал дневник. Это я забрал щетку. Я мешал тебе везде, где мог. И я следил за тобой, исчадье ада. Ты ничего не сможешь найти, ибо я сильнее тебя. В день, который обязательно будет, когда произойдет встреча с Валтасаром, я произнесу пророческие слова, и падет царство зла!

Он снова попытался броситься на Дронго, но его держали уже несколько человек. Селимович продолжал вырываться, кричал, плакал, смеялся. Его никак не могли успокоить, пока, наконец, появившиеся врачи не сделали ему укол. Он обмяк, но продолжал что-то бормотать.

- Нужна срочная госпитализация, - сказал один из врачей.

- Не обращайте внимание на его слова, - подошел к Дронго Зоран Анджевски. - Во время войны в Сараево погибла его семья. С тех пор он немного не в себе. Он даже купил пистолет, чтобы убивать сербов. А потом явился к американцем и сообщил, что он военный преступник. Они не понимают таких шуток, и его, кажется, включили в какой-то список военных преступников и даже посадили в тюрьму, но потом быстро разобрались и отпустили. Мы все давно знаем, что он немного не в себе. Не нужно на него обижаться.

- Я не обижаюсь, - вздохнул Дронго, - я примерно так и подумал. Только я действительно не был в Сараево уже много лет.

- Мы знаем, - сказал Джепаровски, - мы все знаем. Это последствия войны, будь она проклята. Это последствия гражданской войны. Зоран македонец, а я серб, и мы всегда старались избегать этой темы в общении с Селимовичем. Мы думали, что поездка пойдет ему на пользу, но вот он опять сорвался.

- У него была безумная идея найти людей, виновных в этой войне, добавил Зоран, - и кто-то ему сказал, что в Сараево во время войны был Дронго. Там было какое-то другое имя. Драган или Дранко, но он почему-то запомнил именно ваше.

Селимовича уже уводили санитары, и он смотрел себе под ноги, не замечая окружающих. Он продолжал бормотать про Вавилонское царство, про войну, которую он обязан выиграть. Дронго проводил его мрачным взглядом. Ему было стыдно, что он невольно спровоцировал у больного приступ.

- Это и есть ваш второй убийца? - несколько презрительно спросила рыжеволосая девица.

Она оказалась сотрудником ФСБ. Ее коллеги находились за занавесом. Их было пятеро, и они появились, когда Селимович стал кричать и бросаться на Дронго.

- Он не убийца, - искренне сказал Дронго, - он несчастный человек. Жертва войны.

- Ну, знаете, - гневно произнесла она, - вы просто несерьезный человек, если не можете отличить больного от здорового.

- Да, - сказал Дронго, - действительно, не могу. Наверное, вы правы, мне не стоило ничего говорить. Извините меня.

- Что происходит? - спросил ничего не понимающий Вейдеманис. - Почему ты извиняешься? Ты ошибся?

- Думаю, что нет. Он действительно убрал эту щетку и выкрал дневник Альберто Порлана.

- Так в чем же дело? Значит, ты нашел того, кто помогал Бискарги?

- Нет, - ответил Дронго, - не нашел.

- Значит, ты ошибся? - снова повторил Эдгар.

- И не ошибся, - задумчиво сказал Дронго. - Когда мы отсюда выйдем, я тебе все объясню.

К нему подошел Павел Борисов.

- Твои эксперименты нужно запретить, - убежденно сказал он. - Сначала после твоих слов убивают Темелиса, а теперь сходит с ума Селимович. Ты опасный человек, у тебя злая энергетика.

- Ты разве не видишь, что он оказался прав? - вмешался Пацоха. Селимович действительно украл дневник и забрал щетку. Я ее тоже видел. Он думал, что таким образом помешает Дронго проводить расследование.

- Какое расследование? - огрызнулся Борисов, - все уже закончено.

Пока они говорили, Дронго, взяв стул, тяжело опустился на него, никак не комментируя происходящее. Он словно замер, размышляя над случившимся.

- Селимович тяжело болен, - сказал стоявший рядом с ним Джепаровски, и мы полагали, что вы об этом знаете. Во всяком случае, Вольфарт был информирован о его болезни, но европейская толерантность такова, что нельзя исключать из списка человека только потому, что он страдает маниакальным психозом и винит весь мир в гибели своей семьи. В обычное время он спокоен, но иногда у него появляются какие-то странные идеи. Ему кажется, что он пророк Даниил, который должен растолковать российскому президенту смысл вавилонского проклятия. Его лечили полгода в Загребе, но это не помогло. А человек он хороший, старается всем помочь, в жизни мухи не обидит. Просто ему казалось, что именно Дронго виновен в его несчастьях.

- Я действительно виноват, - тяжело сказал Дронго. - Я хотел найти того, кто забрал эту щетку, но упустил из вида одно важное обстоятельство. Но это сейчас не важно. А насчет маниакальной депрессии... Боюсь, что ею страдает большинство политиков в бывшей Югославии, разодравших страну на части и спаливших ее в огне гражданской войны.

- Может, ты мне объяснишь наконец, что происходит? - спросил Вейдеманис. - Какое обстоятельство ты упустил? О чем вообще идет речь?

Вместо ответа Дронго тяжело поднялся со стула и пошел к выходу. Все смотрели на него. Не обернувшись, он вышел из зала. Следом бросился Эдгар.

- Тоже мне аналитик, - громко сказал кто-то из сотрудников ФСБ, принял психа за шпиона.

Но его никто не поддержал. Только Пацоха укоризненно покачал головой, взглянув на офицера. И тоже не проронил ни слова. Все расходились мрачные и недовольные друг другом. Анджевски и Джепаровски поехали в больницу, чтобы помочь своему другу преодолеть кризис. В конце концов они все когда-то были гражданами одной страны и продолжали дружить, невзирая на государственные границы и распри, раздиравшие их некогда единую родину.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 3 ИЮЛЯ

Они долго ходили по городу, и Дронго все это время молчал. Тактичный Вейдеманис старался не беспокоить друга, понимая, как тому тяжело. И лишь часа через полтора, когда Дронго, наконец, спросил его, что он обо всем этом думает, Эдгар честно ответил:

- Ничего не понимаю. С одной стороны, ты разоблачил Селимовича, а с другой, сам опровергаешь себя и говоришь, что он не тот, кого ты искал. Ты меня извини, но я не совсем понимаю ход твоих рассуждений. Получается, что это не он взял щетку.

- Нет, - сказал Дронго, - как раз получается, что он.

- И он не имеет никакого отношения к Бискарги?

- Не имеет, - подтвердил Дронго.

- В таком случае я тоже идиот, ничего не могу понять.

- Я тебе объясню, - Дронго помолчал еще несколько минут и затем сказал: - Меня очень интересует эта история с исчезнувшей щеткой. Дело в том, что она не должна вписываться в логику моих рассуждений. Ведь Бискарги не выбросил ее следом за Темелисом. А логично было предположить, что он ее выбросит. Но вместо этого он оставил щетку и подбросил пуговицу Шпрингера. Получается, что он намеренно оставил щетку и пуговицу Шпрингера, чтобы главное подозрение пало на Стефана.

- Возможно, - кивнул Вейдеманис, - но ты раньше был другого мнения, считая, что убийца мог забыть щетку.

- Да не мог он ее забыть, - хмуро сказал Дронго. - Это профессиональный убийца, и оба убийства он мастерски рассчитал. И такой глупый прокол. Мы часто приписываем свои ошибки другим, полагая, что все можно объяснить подобным образом. А это была моя ошибка. Он намеренно оставил щетку, чтобы я ее нашел. И пуговицу, которую он оторвал от рубашки Шпрингера.

- Предположим, что это так. Но я не понимаю, что нового это тебе дает.

- Вот-вот. А теперь послушай. Темелис вошел в тамбур, именно тогда, когда Бискарги сломал дверь. Совпадения быть не может, это понятно. Бискарги не стал бы так глупо рисковать, сначала сломав дверь, а затем отправившись на поиски греческого журналиста. Значит, был сообщник. Этот сообщник привел Темелиса в тамбур и, может быть, даже помог Бискарги совершить убийство. Тогда получается, что этот напарник видел, как Альваро намеренно не убрал щетку, заботливо оставив ее под умывальником. Но если это так, а это действительно так, то почему тогда сообщник, вернувшись в поезд, решил испортить план Бискарги и забрать щетку? Получается, что он просто подставил Альваро, оставив там эту пуговицу, которая ничего не доказывала без щетки. Вот это меня все время мучило. Пока я не понял главного: Мехмед Селимович не был сообщником Бискарги. Это всего лишь помешанный на ненависти ко мне человек. Даже не ко мне, а к войне и всем спецслужбам, олицетворением которых я для него стал.

- Не понимаю, - растерянно пробормотал Вейдеманис, - ты хочешь сказать, что это был не он?

- Конечно, нет. Он нашел щетку и забрал ее, чтобы запутать мое расследование. Он считал, что таким образом помогает Альваро Бискарги в борьбе против меня. Но он не понимал, что убийца нарочно оставил эту щетку. Тогда выходит, что Селимович не был сообщником Бискарги. И я, кажется, знаю, кто это, как бы невероятно это ни звучало.

- Ну и кто же помог Бискарги выбросить Темелиса из вагона? - спросил Эдгар.

- Сейчас расскажу, - кивнул Дронго.

Он начал говорить и, когда закончил, Вейдеманис с невольным уважением посмотрел на Дронго и пробормотал:

- Может, мне стоит начать писать мемуары, как доктору Ватсону? Думаю, что смогу на этом заработать.

- Не сможешь, - грустно ответил Дронго. - Если начнешь писать правду, то выяснится, что я допускаю ошибки. А если будешь публиковать неправду, это быстро всем надоест, в том числе и тебе.

- Мне никогда не надоест общаться с тобой. - ответил Вейдеманис. - Ты хочешь, чтобы я позвонил Потапову и рассказал ему обо всем?

- Нет.

- Почему?

- Это мое личное дело. ФСБ не имеет к этому уже никакого отношения. И я не намерен ничего предпринимать, пока мы не окажемся в Варшаве. Через неделю мы будем в Польше. Там у нас и состоится последний раунд. Мне не нужна для этого помощь ФСБ.

- Чем я могу тебе помочь? - спросил Эдгар.

- Пожми мне руку, - вдруг попросил Дронго. - Я все еще хочу чувствовать себя порядочным человеком, даже после этого случая с Мехмедом Селимовичем. Я должен был догадаться раньше. И по тому, что он, глядя на меня, скрывал свои глаза за темными очками, и по тому, как у него дрожала правая рука. Я обязан был догадаться! И дело даже не в нем, дело во мне самом. Как считаешь, у меня есть шансы выйти из этого кризиса?

- Никакого кризиса нет, - уверенно сказал Эдгар, - ты его просто придумал. На фоне молодых людей, которые тебя окружают, ты совсем не теряешься. Я думаю, что ты провел лучшее расследование в своей жизни. Благодаря тебе был предотвращен взрыв в саду "Эрмитаж". Удалось сорвать план Городцова и Баширова по дестабилизации положения в России. Благодаря тебе был разоблачен Альваро Бискарги, который действительно продумывал свои убийства до мелочей. И, наконец, сегодня ты поставил последнюю точку. "Литературный экспресс" останется в памяти людей как твоя лучшая операция.

- Не уверен, - тихо сказал Дронго. - Я допустил слишком много ошибок. Я должен был все понять еще в Португалии, когда нас обстреляли. Я должен был вычислить Бискарги чуть раньше и почувствовать состояние Селимовича. Кстати, руку ты мне все еще не пожал.

Вейдеманис остановился. Протянул руку.

- Если бы не ты, - сказал он своим хрипловатым дрогнувшим голосом, меня бы уже давно не было на свете. Я хочу, чтобы ты знал: в тот день и час, когда во всем мире у тебя не останется человека, которому ты можешь рассказать о своей боли, я готов тебя выслушать и пожать твою руку. Всегда.

- Спасибо, - Дронго пожал руку другу. - Но вообще-то ты меня переоцениваешь, - добавил он со своей обычной усмешкой. - Надеюсь, что у меня в этом мире найдется еще пара друзей, кроме такого никчемного инвалида, как ты. Думаешь, я забыл, как ты сдал англичанам всю операцию?

- Вот это другое дело, - улыбнулся Эдгар, - теперь ты прежний.

ВАРШАВА. 12 ИЮЛЯ

Следующая неделя была наполнена разнообразными событиями. В Москве состоялся грандиозный прием по случаю приезда гостей. На вокзале торжественно играл оркестр, чиновники говорили приветственные речи. Правда, встреча с мэром города в саду "Эрмитаж" не состоялась. Вместо него приехали другие чиновники. И ни с кем из руководителей страны участники "Экспресса" тоже не встретились.

В гостинице "Россия" шумно отпраздновали свадьбу Сильвии Треудел. Затем была встреча в Минске. Белоруссия была самой бедной из стран, принимавших гостей из "Экспресса", но прием был самым радушным. Здесь их принимали особенно тепло, старались выполнять все пожелания гостей и создать им максимально благоприятные условия для работы.

Минск приятно поразил ухоженным видом, чистотой, своими проспектами и улицами. В представлении западных писателей Белоруссия была оплотом диктатуры Лукашенко, в которой не могло быть ничего хорошего. Разгромленная экономика и авторитаризм в политике должны были сказаться и на стране. Но вместо этого они увидели идеально ухоженный город, который являл собой контраст полуразрушенному Санкт-Петербургу. Несмотря на очевидную бедность, в Минске не было нищих на улицах, не было разваливающихся зданий, покосившихся оконных рам, плохих дорог. Участники "Экспресса" побывали на открытии памятника жертвам холокоста. Приехавшие из разных стран евреи открывали его в Минске, недалеко от гостиницы "Беларусь". Этот памятник должен был сказать всему миру: вселенское зло, поразившее однажды Европу, не должно повториться.

Одиннадцатого июня поезд прибыл в Варшаву. Гостей разместили в центре столицы, в отелях "Метрополь" и "Полония", расположенных на пересечении Иерусалимской аллеи и Маршалковской улицы. Это было в ста метрах от вокзала, рядом с которым вздымалась вверх сталинская многоэтажка, подаренная полякам полвека назад Советским Союзом.

Здесь, в Польше, на исходе шестой недели, стало ясно, что "Экспрессу" пора сворачивать свою работу. Многие устали, некоторые разъехались по домам. Еще раньше уехал Павел Борисов, которого отозвали, поняв, что больше ничего не случится. Но Яцек Пацоха и Дронго оставались в "Экспрессе", намереваясь до конца выдержать испытание.

На следующий день их повезли в музей Шопена. Многие отказались от этой поездки, предпочитая остаться в Варшаве. Но два автобуса с экскурсантами отправились в дорогу, и Дронго находился в одном из них. Все эти дни он был мрачен и задумчив как никогда. Неприятная история с Селимовичем, который вынужден был остаться в Москве для лечения, поразила его своей обычной необычностью. Во все времена после войны оставались раненые люди, но еще больше было раненых душ. Дронго знал это лучше других. Побывавший на нескольких войнах, оставшийся в живых после невероятных событий, дважды раненный, он знал, как это больно - иметь раненую душу. И поэтому горькие мысли его были о несчастном Мехмеде Селимовиче, заплатившем страшную цену за развязанную кем-то гражданскую войну в Югославии.

В музее их недолго водили по комнатам, где жил великий польский композитор, рассказывая о его жизни. А затем они разместились на скамейках перед домом, и звуки музыки полились из раскрытых окон, заполняя пространство вокруг. Дронго сидел, закрыв глаза. Музыка Шопена - одно из тех проявлений человеческого гения, которое никого не может оставить равнодушным. Казалось немыслимым, что человек может найти такие необычайные сочетания звуков. От радостно-нежных до щемяще-грустных. Они будоражили душу, заставляя людей верить в существование Бога, позволившего проявиться столь невероятному дару. В гениальной музыке всегда есть некая гармония Вселенной. Словно это космическое послание, переданное человечеству в закодированном виде.

Музыка смолкла. Под впечатлением услышанного люди сидели на скамьях, наслаждаясь тишиной, в которой как бы продолжала звучать музыка. Аплодисменты были бы излишними, в музыке Шопена важна также и наступившая после нее тишина, соединяющая вас с этим миром.

Когда зрители стали расходиться, Дронго подошел к двум женщинам, сидевшим в первом ряду. Мэрриет вытирала слезы - так растрогала ее музыка. Мулайма Сингх взглянула на Дронго и улыбнулась. У нее была очаровательная улыбка, мягкая и немного лукавая.

- Нужно возвращаться к автобусам, - напомнила Мэрриет, убирая носовой платок.

- Может, вы останетесь? - спросил Дронго у Мулаймы.

- А как мы доберемся до города? - улыбнувшись еще раз, спросила она.

- Возьмем такси, - предложил Дронго.

Мулайма согласно кивнула. Тактичная Мэрриет, поняв, что будет лишней, взяла свою сумку и попрощалась:

- До свидания, надеюсь, вы не очень задержитесь.

Мэрриет ушла, и они остались вдвоем. Пели птицы, словно вторя мелодиям Шопена.

- Завтра утром мы уезжаем в Берлин, - задумчиво сказала Мулайма, - там мы и расстанемся.

- Да, наше невероятное путешествие подходит к концу.

- Оно вам понравилось?

- Конечно, - кивнул Дронго. - Полтора месяца в такой компании, столько приятных людей. По городам и странам Европы, из одного конца в другой. Это было изумительно. Если бы не было такой идеи, ее нужно было бы придумать.

- Говорят, Вольфарт носится с идеей проехать и по американскому континенту.

- Тогда снизу вверх, - предложил Дронго, - от Патагонии до Канады, через Южную и Северную Америку.

- Это невозможно, - засмеялась она, - но все равно романтично. Вы любите музыку Шопена?

- Я вообще поклонник классической музыки, - признался он. - Моцарт, Шопен, Брамс, Штраус... Мне по душе их легкость, их наполненная солнцем и радостью музыка.

- Вы романтик, - сказала она убежденно. - это хорошо.

- Скорее, я пытаюсь быть романтиком, - он взял ее руку в свою, наклонился и мягко поцеловал.

Она взглянула на него более внимательно. В его глазах была такая тоска, словно он решится продолжить разговор, переступая через себя.

- Мулайма, - прошептал он, - зачем вы меня обманули?

Она вздрогнула. Она ожидала любой развязки, любой неожиданности, но только не этих слов. Дронго держал ее руку в своей и, глядя ей в глаза, задал вопрос, от которого она вздрогнула. Пытаясь освободиться, она старалась выдернуть руку из ладони Дронго, но тот крепко держал ее.

- Почему вы меня обманули? - снова спросил он. - Вы говорили, что не знаете греческого языка, а сами беседовали с Константином по-гречески.

У нее чуть расширились зрачки. Они сидели близко, поэтому он заметил ее реакцию.

- Может быть, и беседовала. Я знаю немного слов по-гречески, - с вызовом ответила Мулайма, вырывая руку.

- Ваше купе было рядом с тамбуром, - продолжал Дронго. - Я еще тогда подумал, что одна из вас троих была бы идеальным помощником Бискарги. Но Сильвия была увлечена телефонным разговором с женихом, а Мэрриет почти не выходила из купе. Конечно, подозрение пало бы на вас, если бы я знал, что вы владеете греческим.

- С каких это пор знание языка считается преступлением? - она пыталась сохранить лукавую улыбку, но он видел, как проваливаются в пустоту ее глаза.

- С тех пор как убили Темелиса, - сухо ответил Дронго. - Виржиния слышала, как Темелиса кто-то позвал, и он ответил по-гречески. И я много дней пытаюсь понять, кто же его позвал. Сейчас я знаю: это были вы. Югославы, владеющие греческим, были в другом вагоне. И несчастный Селимович делал укол Джепаровскому именно в тот момент, когда произошло убийство. В последнем купе вас было трое. Очевидно, вы позвали Темелиса, и он пошел за вами в тамбур, где неожиданно увидел Альваро Бискарги, уже открывшего дверь вагона. Все было рассчитано до мелочей. Только человек, сидевший в последнем купе, имел возможность позвать Темелиса в тамбур.

- Что вы говорите! - воскликнула она. - Получается, что я помогла Бискарги убить Темелиса!

- И не только его, - сказал Дронго. - Именно вам принес свой пистолет Альваро после того, как застрелил Густафсона. Я все время думал, каким образом можно было спрятать пистолет, и только недавно это мне подсказала Мэрриет. Я узнал, что вы отправили несколько посылок с книгами в Берлин. Не сомневаюсь, что там будет найден пистолет, - из которого Бискарги стрелял в Густафсона.

- Не говорите ерунды, я лучше уйду, - она попыталась подняться.

- Не нужно, - сказал он. - по моей просьбе ваша посылка уже проверена. Там нашли пистолет.

Она замерла. Взглянула на него, все еще не веря в случившееся. Попыталась улыбнуться, но улыбка получилось вымученной.

- Я для этого и попросил вас остаться, - продолжал Дронго. - Вы помогли Бискарги в Мадриде, поэтому, когда мы проверяли в Лилле весь багаж, в его чемодане оружия не оказалось. Потом он получил другой пистолет, и я не мог понять, откуда он у него взялся. Поверить в существование связного, который ездит с нами по Европе и снабжает Альваро пистолетами, было бы наивно. Но мне помогла ваша подруга Мэрриет. Она вспомнила, что в Ганновере вы получили посылку. Вероятно, там был второй пистолет, предназначенный для Бискарги. Первый вы отправили в Берлин, а второй вручили Альваро.

Она молчала. Смотрела на него и молчала.

- Кроме того, я вспомнил, что именно вы были соседкой Темелиса в Мадриде. Очевидно, пуговицу Бискарги подбросил по вашему предложению. Ведь Темелис мог видеть, к кому именно входил Бискарги, когда избавлялся от оружия после убийства. Все должны были думать, что убийцей был Стефан Шпрингер, который оказался соседом Темелиса в мадридском отеле. На самом же деле Бискарги, очевидно, шел к вам, и несчастный грек это видел. И именно для того, чтобы отвести подозрение от вас, Бискарги подбросил пуговицу и оставил щетку под умывальником, чтобы мы нашли ее вместе с пуговицей. Правда, потом Мехмед Селимович несколько спутал ваши планы. Кстати, вы тоже были в саду, когда я разговаривал с Густафсоном. И теперь я не уверен, что все детали его убийства придумал только Альваро Бискарги. Здесь чувствуется присутствие и более изощренного женского ума.

- Хватит! - резко сказала она. - Я все поняла. У вас все равно нет доказательств.

- А пистолет в Берлине, найденный в вашей посылке? - спросил Дронго. Вы не считаете это главной уликой?

- Вы действительно нашли там оружие? - она все еще не верила в свой провал.

- А вы как думаете?

Словно некая натянутая струна лопнула, и она вдруг обмякла. Он увидел в ее глазах растерянность и страх.

- Что теперь со мной будет? - неожиданно спросила она, и это было равносильно признанию.

- Кто вас нанял?

- Фонд стратегических исследований Востока. Он находится в Штутгарте, пояснила Мулайма. - Впрочем, вы и без меня все узнаете. Они наняли и Бискарги, и этого дурака Густафсона.

- Это вы разработали план его убийства?

- Нет, Бискарги, - чуть помедлив, ответила она, и он уловил колебание в ее голосе.

- И Темелиса убивал тоже только Бискарги? - немного насмешливо спросил Дронго.

Она не стала отвечать, уловив в его голосе насмешку.

- Вот и все, - сказал он, словно подводя итог. - Зачем вы на это пошли?

- А зачем вообще люди что-то делают? Деньги, - пожала она плечами. Мне казалось, что это нетрудно. Нужно было только помогать Бискарги. Я должна была получить еще одну посылку в Москве. И подробный план действий.

- Деньги, - повторил Дронго, словно пробуя это слово на вкус.

- Можно подумать, что вы не получаете денег за свою грязную работу, сорвалась она на почти истерический выкрик.

- Получаю, - согласился Дронго, - и действительно за очень грязную работу. Я служу ассенизатором, очищаю наш мир от грязи.

Она не заплакала даже после таких слов. Только моргнула, словно он ударил ее. Дронго снова закрыл глаза.

- Уходите, - неожиданно сказал он.

- Что? - не поверила она.

- Уходите, - повторил он, открывая глаза, - я блефовал. Никто не проверял вашу посылку. Но ее обязательно проверят в Берлине. У вас есть два дня, чтобы уехать из Европы. Потом вас будет искать "Интерпол".

- Блефовали?!

Мулайма вскочила, сжимая кулачки. Кажется, она готова была его убить.

- Но я ведь оказался прав, - угрюмо выговорил Дронго, - если бы я попросил кого-нибудь заглянуть в вашу посылку, вы бы сейчас не сидели со мной, а находились в тюремной камере.

- Какой вы благодетель, - произнесла она с иронией.

- Нет, - ответил Дронго, - я не благодетель. Я всего лишь растерявшийся человек, который не знает, как ему поступить. Уходите, - снова повторил он, - иначе я передумаю. Если хотите, ради вас я даже решился на такую ересь.

- Летнюю ересь. - неожиданно произнесла она с явном насмешкой. - Всего хорошего, мистер супераналитик! Счастливо оставаться. Не могу сказать, что была рада нашему знакомству.

Впервые в жизни он не встал, прощаясь с женщиной.

- Прощайте, Мулайма, - сказал он негромко, - надеюсь, что вам удастся уехать. И помните: у вас только два дня.

Она отступала, пятясь назад. Затем повернулась и побежала. Он смотрел ей вслед. "Красивая женщина, - подумал Дронго. - И так все печально закончилось". Неожиданно на повороте она обернулась и закричала:

- Я соврала! Я была рада нашему знакомству. Прощайте. И спасибо вам за ваше понимание.

В отель он возвращался один. Сидя в такси, он дремал. Все было слишком тяжело и слишком необычно. Вейдеманис, позвонив сегодня утром, передал последние новости из Москвы. Генерал Городцов отправлен послом в Новую Зеландию, а Баширов и Хоромин переведены из органов ФСБ в Службу внешней разведки. Мирза Меликов получил по решению суда пожизненное заключение без права обжалования приговора, но, кажется, выиграл больше других.

На следующий день вечером в номер Дронго пришел Пацоха. Впервые за все время он был одет в цивильный костюм и выглядел непривычно тихим и спокойным. Не было прежних шуток и анекдотов, к которым все так привыкли. Пацоха долго молчал, а потом сказал:

- Пропала одна участница нашего "Экспресса". Мы опросили всех и выяснили, что последним, кто видел Мулайму Сингх, был ты. Ты ничего не хочешь мне сказать?

- Я думаю, она уехала, - ответил Дронго. - Наверное, ее уже нет в Польше.

- И ты мне только сейчас об этом говоришь? - спросил Пацоха без гнева.

- Да, - кивнул Дронго, - с меня достаточно истории с Мехмедом Селимовичем. Я думаю, что она уже уехала, - повторил он, глядя куда-то перед собой.

Пацоха поднялся. Постоял. И потом спросил:

- Это была она?

- Не знаю, - ответил Дронго. - Я действительно ничего больше не знаю. Извини меня, Яцек, но мне кажется, что все уже давно закончилось. А мы с тобой просто ищем несуществующие тени.

- Тени, - повторил Пацоха. - Ты очень странный человек, Дронго. Я никогда не встречал таких людей. Но я рад, что мы познакомились. Можешь считать, что у тебя в Варшаве есть еще один друг.

Дронго поднялся и пожал руку этому удивительному человеку, с которым он подружился за последние несколько недель.

БЕРЛИН. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ. 16 ИЮЛЯ

Рано или поздно он должен был наступить, последний день этой невероятной поездки через Европу, через весь континент. От Лиссабона до Москвы и обратно до Берлина. Вечером шестнадцатого июля была назначена встреча участников беспримерного турне с председателем немецкого бундестага. Немецкий оргкомитет организовал эту встречу в большом зале, расположенном рядом со знаменитым "Фридрихштадтпалас".

В Берлине стояла дождливая погода. Участники подтягивались к залу небольшими группами. Всем было немного грустно от того, что закончился некий период в их жизни, была перевернута еще одна ее страница. Многие прощались со слезами на глазах, обменивались адресами, обнимались и плакали. Их удивительная поездка осуществилась вопреки всем препонам, интригам, заговорам и покушениям, вопреки новым границам, появившимся в Европе, и попыткам вновь провести линию разделения на едином континенте. Эта поездка дала возможность пообщаться интеллектуалам многих стран - от Португалии до Кавказа. Об этом говорили все участники встречи.

Дронго стоял в стороне, когда оркестр заиграл пьесу Гленна Миллера. Затем последовали джазовые композиции. Он подошел к дирижеру и попросил сыграть своего любимого Армстронга. Он видел, как трогательно прощались участники встречи, - все, кто приехал в Берлин. Дронго вдруг вспомнил, что последний танец он обещал Мулайме Сингх.

"Как все это глупо", - горько подумал он. Медленно подошел к столику, где сидели представители Литвы. В Берлин приехали несколько девушек, помогавших участникам "Экспресса" во время их пребывания в Прибалтике. Одну из этих девушек он пригласил на танец. Когда танец закончился, он отвел ее на место. Неожиданно он увидел, что за столом сидят Бондаренко, Вотанова и Семухович. Он вспомнил, как Катя однажды обиделась на него, и, подойдя, обратился к Андрею Бондаренко с просьбой разрешить пригласить на последний танец его супругу.

- Разрешаю, - кивнул Андрей, улыбаясь.

- Бондаренко, - сделала большие глаза Вотанова, - ты решаешь за меня?

Тем не менее она согласилась на первый танец, но затем передумала и только смотрела, как танцуют другие. Дронго не настаивал. Но когда появился представитель Финляндии, она демонстративно пошла танцевать с ним. Дронго улыбнулся и вернулся к столу, где сидели остальные. Он посмотрел на часы. Было уже довольно поздно. Рано утром должен вылететь его самолет. На большой сцене появились несколько экстравагантно одетых танцовщиц. Это было шоу трансвеститов. Гости поднимались, подходили к рампе, аплодировали выступающим.

"Единая Европа, - думал Дронго, - но мы все такие разные, так по-разному оцениваем значение культуры, в частности литературы, в современном обществе. И пройдет еще много лет прежде чем мы научимся понимать друг друга и станем более терпимыми. Каждый из нас должен пройти через свою "летнюю ересь", чтобы обрести право на место в этом мире".

Вотанова вернулась и демонстративно села спиной к Дронго.

- Я пришел попрощаться, - неожиданно сказал он.

- У нас еще много времени, - повернувшись, улыбнулась она в ответ, танцы будут до утра.

- Я должен уйти, - пожал он плечами. - Спасибо за наше знакомство. Я вам очень благодарен.

- За что? - не поняла она.

Дронго грустно усмехнулся. Она была все-таки еще очень молода. Если она не понимает, за что он ее благодарит, то он не сможет ей ничего объяснить. Впрочем, это к лучшему. Объяснять и не нужно. После происшествия с Мулаймой говорить не хотелось.

- За все, - сказал он. - Вы помогли мне пройти этот сложный путь. Если бы не было столько молодых людей, мне было бы сложнее. И все вы - украинцы, грузины, литовцы, русские - помогали мне сохранять душевное спокойствие. И может быть, благодаря лично вам я узнал нечто новое. В том числе и в самом себе. Спасибо вам за все.

- Пожалуйста, - она с любопытством посмотрела на него. И вдруг сказала: - Вы сегодня какой-то грустный. Это вам не идет.

- Да, - кивнул Дронго, - наверное, вы правы. У меня кризис "среднего возраста", Катя. Христа я перерос, как сказано в одном романе, а до возраста Моисея еще не дожил. И, кроме того, я мистик. Боюсь, что мы не скоро увидимся.

- Почему? - удивилась она. - Приезжайте к нам в Киев.

- Мы увидимся через два года абсолютно случайно, - вдруг сказал Дронго, - хотя, возможно, эта первая встреча произойдет и чуть раньше. А вторая будет через семнадцать лет, как вы и планировали. Можете записать и проверить. И тогда убедитесь, что я прав. Иногда я вижу во сне свое будущее. Мы увидимся, и тогда я вас спрошу, действительно ли вы чувствуете себя старухой. Или ошибались, когда так говорили. Можете поверить, что все так и будет. Ведь я действительно мистик.

Андрей Бондаренко улыбался. Он слушал, как Дронго прощается с Катей.

- Можно я подарю вам свою книгу? - вдруг спросил он.

- Я не знаю украинского, но с удовольствием ее приму, - кивнул Дронго.

Бондаренко достал книгу стихов. И, немного подумав, вывел надпись: "Дорогому, милому, неповторимому Дронго с надеждой на дальнейшую дружбу, с благодарностью судьбе, которая послала нам такого интересного человека. Добра. Света. Тепла", - закончил он свое посвящение и поставил подпись. Он протянул книгу Дронго, но в этот момент вмешалась Катя. Она взяла книгу супруга и мелким почерком дописала рядом с фотографией мужа: "На этой фотографии - ваш верный поклонник". Затем подумала и, лукаво улыбнувшись, добавила в скобках: "Жаль, что рядом нет поклонницы, но...", - она поставила три точки и расписалась. После чего с улыбкой протянула книгу Дронго.

- Как называется ваша книга? - спросил он у Андрея.

- "Весенняя ересь", - ответил Бондаренко, и Дронго невольно вздрогнул, словно это была издевка. Андрей и не подозревал, сколь символично название книги, которую он только что вручил Дронго.

- До свидания.

Он протянул руку Вотановой, потом обнялся и расцеловался с Андреем. И пошел к выходу, взглянув в последний раз на оставшихся. Екатерина Вотанова танцевала с финном. Она смеялась. Ей было хорошо и интересно. Она даже не взглянула в ту сторону, куда он уходил. Бондаренко терпеливо ждал жену, стоя у выхода.

На улице шел дождь. Еужений Алисанка, похожий на грустного мушкетера, стоял у входа с бокалом вина в руке. Они улыбнулись друг друга. Слова были лишними. Дронго поднял воротник пиджака и зашагал к отелю, расположенному недалеко, на Унтер дер Линден.

Он уже подходил к отелю, когда увидел человека, ожидавшего его у телефонной будки. Оружия у Дронго не было. Если бы незнакомец выстрелил, у него было бы сто шансов против одного.

"В конце концов моя жизнь удалась, - подумал Дронго, - и мне не о чем сожалеть".

Он сделал еще несколько шагов, и незнакомец поднял руку. Что-то блеснуло в его руке, и Дронго остановился. "В любой спецслужбе не прощают провалов", - как-то отрешенно подумал он. Зажатый в руке незнакомца предмет неожиданно превратился в зонтик. Дронго пригляделся.

- У тебя новый плащ, - сказал он приглушенным голосом. - Я тебя не узнал, Эдгар.

- Решил, что не стоит оставлять тебя одного сегодня ночью, - ответил Вейдеманис, - мне не нравится ни твое состояние в последнее время, ни твое настроение. Подумал, что будет лучше, если я буду рядом с тобой.

- Да, - сказал Дронго, - это действительно так. Спасибо тебе, Эдгар.

Через два часа они поехали в аэропорт. Им пришлось поменять два самолета и сделать пересадку во Франкфурте, прежде чем Дронго наконец попал домой. И только когда авиалайнер "Люфтганзы" совершил посадку, он, доставая свой паспорт, вдруг обнаружил фотографию Мулаймы Сингх. Она смотрела на него улыбаясь, словно предчувствуя, чем закончится их встреча. Дронго протянул фотографию Вейдеманису. Тот спокойно забрал ее и положил в карман.

- Это было лишь во сне, - сказал он со своим характерным латышским акцентом. - Твои сны, Дронго, бывают цветными и долгими. Но потом ты просыпаешься и все нам рассказываешь. Только жаль, что ты не умеешь забывать свои сны.

- Да, - согласился он, чувствуя боль в груди, - это было во сне.

"Кризис среднего возраста, - печально подумал Дронго. - Значит, нужно пройти и через это. Но как грустно видеть такие интересные сны и сознавать, что все они обречены на забвение".

Лиссабон-Москва-Берлин. 2000 год